Монахи-молчальники [Фрэнк Грубер] (fb2) читать онлайн

Фрэнк Грубер Монахи-молчальники

МОНАХИ-МОЛЧАЛЬНИКИ

РОМАН

BROTHERS OF SILENCE

Глава 1

Письмо с французской почтовой маркой было адресовано Чарльзу Танкреду через его издателей в Нью-Йорке. Содержание его оказалось кратким и неопределенным:

«Если вы тот самый человек, который помнит ночь с «братьями-молчальниками», пожалуйста, черканите пару слов по адресу: Л’Эстранжу, Дьепп, Франция, до востребования».

Танкред был тот самый человек, который помнил ночь с «братьями-молчальниками». Это случилось в конце июня 1944 года в глубине Нормандии. Батальон Танкреда был разбит в пух и прах, уцелевшие искали убежища, где только могли.

Танкред нашел его в монастыре траппистов — уединенном месте вдали от основных дорог, где жили двенадцать мужчин, удалившихся от мира, затворившихся до конца своих дней в древних стенах из кирпича и камня. Они работали, молились, некоторые, дав обет, годами не произносили ни слова.

Лишь один из них говорил с Танкредом — аббат, предоставивший ему еду и соломенный тюфяк в тусклой келье.

Утром Танкред покинул монастырь.

Глава 2

Древние стены почернели от огня, но кое-где в них появились новые камни, зацементированные под старину. «Братья-молчальники» все еще обитали здесь. Танкред постучал в дверь железным молоточком, но никто так и не вышел. Тогда он обогнул ветхие стены и в винограднике наткнулся на двух братьев. Один из них оказался отцом Селестином, тем самым аббатом, который предоставил ему убежище семнадцать лет назад, а другой брат сразу же отошел от них и продолжил работу.

Отец Селестин откинул капюшон с лица, покрытого морщинами и блестевшего от пота после тяжкого труда.

— Вы не помните меня? — обратился к нему Танкред. — Я провел здесь ночь в 1944-м. Вы предоставили мне пищу и кров.

— За что вы и отплатили нам.

— В моих молитвах — да.

— Я не могу сомневаться в людских словах, — сказал аббат. — На это есть право лишь у Господа. Поэтому, если вы говорите, что молились за нас, значит, так оно и есть.

Тон, каким старик произнес эти слова, встревожил Танкреда. Он пустился в объяснения:

— Если бы вы не приютили меня в ту ночь, я, возможно, попал бы в плен. Или даже хуже. — Он выдержал паузу. — Когда я покидал вас тем утром, поблизости оказался немецкий патруль. Он побывал здесь?

— Да, побывал.

— За войну вас посетило немало немецких патрулей, — продолжил Танкред. — Но вы помните именно этот и помните меня. Должно быть, что-то необычное связано для вас с этими двумя инцидентами, коли они остались в вашей памяти?

Глаза аббата была устремлены на что-то позади Танкреда. На монастырь. Танкред произнес:

— Вижу, монастырь ремонтировали.

— Мудрость Господа непостижима. Не нам вопрошать Его. Да, боши нагрянули тем утром, а когда ушли, восемь братьев были мертвы. Меня тоже оставили умирать.

— Этого я не знал! — воскликнул Танкред.

— Им было ведомо, что мы укрыли американского офицера, — продолжил аббат ровным тоном. — Они произвели обыск, а когда его не нашли… расстреляли нас.

— Всех вас?

— Всех, кто оказался здесь. Те, кто были на полях, спаслись.

— И сколько же осталось в живых?

— Двое. Двое и я.

— Вы запнулись на цифре. Что, не совсем уверены?

— Могу я спросить, почему вы вновь явились сюда? — в свою очередь задал вопрос аббат.

Танкред достал бумажник и извлек из него письмо, полученное им в Нью-Йорке. Аббат взял письмо, вопросительно взглянул на Танкреда и, когда тот кивнул, вынул записку из конверта. Внимательно ее прочел, но поднял глаза на Танкреда не сразу.

— Вы появились тут из-за этого?

— В Англии только что вышла моя книга. Издатели попросили меня приехать, чтобы помочь им в ее распространении. Я как раз собрался ехать, как пришло это письмо… Да, тут я появился из-за него.

— Ваша книга о вашем участии в войне? — поинтересовался отец Селестин.

— Нет. Это роман, основанный на римской истории. Называется «Привет, Цезарь!».

— «Привет, Цезарь!»? — Глаза аббата, казалось, стали еще более непроницаемыми. — А этот… этот человек, который написал письмо… вы виделись с ним?

Танкред покачал головой:

— Я послал ответ на то письмо, но больше не получал никаких известий… Подумал, возможно, вы и есть тот самый, кто прислал мне письмо?

— Кто — я?

— Понимаете, оно адресовано мне. Но никто из братьев не знал моего имени. Даже не припомню, назвался ли я вам. Во всяком случае, вы единственный, с кем я разговаривал, пока находился в монастыре. — Танкред смешался. — Правда, в келье со мной был еще какой-то брат. Он мог взглянуть на мою «собачью бирку».

— «Собачью бирку»?

Танкред расстегнул рубашку и продемонстрировал алюминиевую идентификационную табличку, которую носил вот уже много лет.

— У всех американских солдат есть такие.

Отец Селестин вытер пот со лба грубым рукавом своей хламиды.

— Подождите.

Танкред наблюдал, как он проследовал в глубь виноградника, где поговорил с монахом, подрезавшим лозу. Через мгновение монах удалился, а аббат вернулся к Танкреду:

— Я послал за братом Кристофером. Лишь он и брат Луи остались тогда вместе со мной в живых. Брат Луи преставился два года назад.

— Пожелает ли брат Кристофер говорить?

— Мы не принимаем обета молчания. Хотя получается так, что только аббат общается с мирянами, но братья могут разговаривать, если сами того пожелают. Но обычно они воздерживаются от бесед.

Несколькими секундами позже перед ними остановился грузный монах в сандалиях.

— Брат Кристофер, — произнес отец Селестин, — когда много лет назад в тот памятный день боши нагрянули на монастырь, ты работал в поле. Я никогда не спрашивал тебя, были ли с тобою брат Амбросий и брат Луи, и сейчас не спрашиваю, но, если желаешь ответить, даю тебе мое разрешение на это.

Брат Кристофер посмотрел на Танкреда, и тот понял, что монах его вспомнил, несмотря на краткость их встречи семнадцать лет назад. Однако разговаривать брат Кристофер не пожелал.

— Разве брат Амбросий не сбежал? — мягко спросил аббат.

Глаза монаха дважды моргнули. Аббат кивнул, а брат Кристофер побрел прочь.

— Когда я оправился от ран, — сообщил отец Селестин, — то молился на могилах погибших братьев. Могилы брата Амбросия среди них не было.

— Это тот самый монах, который оказался со мной в келье?

Аббат кивнул:

— Он был самым молодым в моей пастве. На то, чтобы обрести себя, уходят многие годы. Молодые часто испытывают ужас перед смертью.

— В 1944-м не было такого мгновения, когда бы я не боялся, — признался Танкред.

Отец Селестин обвел взглядом древний монастырь.

— Наш орден был основан в 1660 году святым Жаном Бутюлье. Но это строение гораздо старше. Наш орден принял его от другого ордена, все члены которого поумирали.

— Вы очень хорошо его отремонтировали.

— Мы это делали уже много раз. Наша вера сильна, а Господь всемогущ. — Аббат протянул письмо Танкреду. — Я буду молиться за вас.

— А я за вас.

Танкред попрощался с аббатом, обогнул монастырь, забрался в небольшой автомобиль, взятый им напрокат в Дьеппе, и, развернувшись, покатил по извилистой дороге. По эту сторону монастыря не было полей, и дорога, вполне возможно, была сооружена еще в Средневековье. Деревья и живая изгородь окаймляли ее по бокам.

До главной дороги, ведущей в Дьепп, было не менее мили. Однако, преодолев ее, Танкред обнаружил, что въезд на шоссе заблокирован черным седаном. Подле него, покуривая сигарету, стоял плотно сложенный мужчина. Танкред немного подождал, надеясь, что мужчина заберется в машину и даст ему возможность проехать, но тот, казалось, его даже не замечал. Пришлось нажать на гудок. Тогда мужчина сделал финальную затяжку, выбросил сигарету и неторопливо направился к небольшому автомобилю Танкреда.

— Вы были в монастыре, месье? — спросил он.

— Да, был.

— Замечательное место, — заявил мужчина. — Очень набожный орден эти трапписты.

— Полностью с вами согласен, но я весьма озабочен тем, чтобы добраться до Дьеппа еще засветло. Не могли бы вы немного отвезти в сторону вашу машину?

— Конечно отгоню, — последовал ответ. — Ордену тяжко пришлось во время войны. Немцы убили большую часть его членов. А почему? Да потому что монахи предоставили убежище одному американскому офицеру. В этом и было их преступление. С такой готовностью они никогда не предоставили бы убежище немцу.

Коренастый мужчина полез в карман, достал плоский бумажник и, широко открыв его, поднес к лицу Танкреда. Тот увидел на идентификационной карточке слово «Sûreté»^[1].

— Меня зовут Николя, — представился полисмен. — А вас?

— Чарльз Танкред.

— Американец, — кивнул Николя. — Были ли вы когда-либо прежде в этой части Франции?

— Да. По сути дела, я и есть тот самый американский офицер, которого трапписты приютили во время войны.

Николя с энтузиазмом закивал:

— Благодарю вас, месье. Это был бы мой следующий вопрос.

— Вы не возражаете против того, чтобы сообщить мне, как вам стало известно, что я сегодня буду здесь?

— Я не знал, что вы прибудете именно сегодня, — ответил человек из Сюрте. — Вот уже два Дня, как я здесь, но остался бы тут и завтра, и послезавтра.

— Вы знали, что я непременно появлюсь?

— Мы думали, что такое вполне возможно.

— Прошло семнадцать лет. И уж точно, каждый день за все столь долгое время вас тут не было…

— Конечно нет. — Николя смешался. — Сюрте получает информацию — как это по-вашему? — «со слухов и с колес». Мы получили письмо. Разумеется, без подписи.

— И в том письме сообщалось, что я направляюсь сюда? — резко спросил Танкред.

Николя пожал плечами:

— В завуалированной форме. В нем упоминалось, как в 1944-м в монастыре добрые братья были убиты за то, что предоставили убежище одному американцу. Даже не сообщалось имя этого американца, но говорилось, что он прибудет во Францию в ближайшие несколько дней. И ничего больше. Однако мой шеф подумал, что вы, возможно, посетите братьев, которые так много сделали для вас и такой дорогой ценой…

— Еще полчаса тому назад мне ничего не было известно о том, что немцы нагрянули в монастырь, после того как я его покинул, — заверил Танкред. — Понятия не имел о том, что они тут сделали.

Николя задумчиво разглядывал Танкреда.

— Разве не один из ваших американских президентов произнес классическую фразу: «Война — это… это дьявол»?

— «Война есть ад», — поправил Танкред. — Это заявление прозвучало из уст генерала Шермана… Какова цель вашего допроса?

Николя широко развел руками:

— Убийство есть убийство, даже во время войны. И дело не будет закрыто, пока все не выяснится до конца. Как немцы узнали, что добрые братья прячут американца? Вот с этого вопроса и начинается папка с материалами расследования. В один прекрасный день мы надеемся получить на него ответ.

Танкред покачал головой:

— В монастыре я разговаривал лишь с одним человеком — отцом Селестином.

— Хороший человек. Благочестивый. Он целых пять месяцев находился между жизнью и смертью. И выжил лишь потому, что его жизнь была праведной. Добрый Господь оставил его на этой грешной земле, чтобы он служил примером для других… И больше вы ни с кем не говорили?

— Нет. Я ушел на рассвете. В ближайшие полчаса наткнулся на немецкий патруль, но они меня не заметили. Через час был уже у своих. В монастыре я больше не появлялся и никогда не слышал, что там произошло. В те последние дни июня 1944-го дел нам хватало. Можете себе представить.

— Отлично представляю. Франция остается перед вашей страной в неоплатном долгу. — Николя достал пачку американских сигарет, предложил Танкреду и взял одну себе. — У вас нет врагов во Франции?

— Я не был здесь с 1945-го.

— У некоторых людей крепкая память.

— Насколько мне известно, у меня нет врагов во всем мире.

— Даже в Америке?

— Большую часть моей жизни я был солдатом, месье Николя. — Танкред пожал плечами. — Служил в армии около двадцати лет: сначала сержантом, потом офицером. Возможно, и нажил себе врагов, но вот уже четыре года, как я в отставке, и, насколько мне известно, никто из тех, кто служил со мной, не знает, что я поехал во Францию. — Он смешался и почти был готов достать из кармана письмо, которое показывал отцу Селестину, однако в последний момент воздержался и продолжил: — Покинув армейские ряды, я написал книгу, роман. В Соединенных Штатах он пользуется некоторым успехом, и я приехал в Европу, чтобы организовать здесь его публикацию. Книга уже издана в Англии, и вот теперь хочу попробовать найти издателя в Париже.

— Уверен, что найдете, месье. Мы, французы, большие любители чтения. — Человек из Сюрте с наслаждением сделал затяжку. — Но если вы выясните что-нибудь относительно монастыря, пока будете во Франции, пожалуйста, сообщите. Буду вам весьма признателен за это. Сам я живу в Бордо, но телефонный звонок в Сюрте в любом городе Франции тут же переведут на меня. Желаю вам насладиться пребыванием в нашей стране.

Николя отсалютовал Танкреду и направился к своей машине. Потом сдал ее задом так, чтобы Танкред смог беспрепятственно выехать на главную дорогу. Однако через некоторое время, глянув в заднее стекло, Танкред увидел, что седан, выдерживая приличное расстояние, все же следует за ним. Он поддал газку и вскоре оторвался от машины Николя.

В своем небольшом гостиничном номере с видом на берег Танкред поднял трубку и попросил соединить его с главным почтовым отделением Дьеппа. Уже через минуту его приветствовал веселый французский голос.

Танкред осторожно проговорил по-французски:

— Скажите, нет ли у вас письма для месье Чарльза Танкреда?

— Un moment… — Последовала пауза, затем почтовый клерк вновь возник на другом конце провода: — Non, Monsieur^[2].

Танкред положил трубку. Но несколькими минутами позже вновь поднял ее, попросил телефонистку опять соединить его с почтой и прочитал предварительно написанное на листочке предложение:

— Это говорит месье Л’Эстранж. Я жду письмо. Оно прибыло?

— Un moment… — Снова пауза, затем: — Oui, Monsieur^[3].

Танкред положил трубку. Письмо с пометкой «До востребования», написанное им два дня назад, все еще не было вручено адресату. Ну, он сделал все, что мог: отправил таинственному Л’Эстранжу ответ и посетил монастырь траппистов. А еще разговаривал с человеком из Сюрте, скрыв от него информацию о письме, полученном им в Нью-Йорке, которое, собственно, и привело его в Дьепп.

Глава 3

Усы были просто замечательные — густые, плотные, очень черные. Они украшали обветренное, все в морщинах лицо человека, берущего от жизни все, что можно, и не пользующегося за это уважением. Вес около пяти футов, рост — восемь дюймов, широченные плечи, грудь колесом. Огромные ручищи с толстыми запястьями. Обладателю всего этого на первый взгляд в равной степени можно было дать как тридцать пять, так и сорок пять лет.

Здесь, в Лондоне, костюм, в который он был одет, не выглядел слишком уж подозрительным, но в Соединенных Штатах его бы сочли на два размера меньше, чем этому человеку требовалось, а грубый материал ржаво-коричневого цвета назвали бы конской попоной. Двубортный пиджак, да и весь костюм выглядели довольно поношенными.

Танкред, сидя в потрепанном кожаном кресле в обшарпанном вестибюле отеля, наблюдал, как этот плотно сложенный мужчина приближается к нему. Толстый том, который он держал в руке, был ему хорошо знаком.

Мужчина остановился прямо перед Танкредом и звучным голосом с мягким акцентом осведомился по-английски:

— Вы мистер Чарльз Танкред, известный писатель, автор книги «Привет, Цезарь!»? — И протянул ему эту книгу.

— Как поживаете? — кивнул Танкред.

— Буду жить еще лучше, — ответил усатый, — если вы не откажете в любезности подарить мне ваш автограф. — Он открыл обложку.

— С удовольствием.

Усатый протянул ручку:

— Будьте добры, адресуйте его, пожалуйста, Стиву Драгару. — Он прямо-таки излучал сияние. — И черканите что-нибудь приятное, нечто интимное, если, конечно, не возражаете.

Танкред кинул на него быстрый взгляд и написал: «Стиву Драгару, интимно, ваш Чарльз Танкред». Затем вернул мужчине книгу и ручку.

Драгар прочел посвящение и громко расхохотался:

— Весьма остроумно, мистер Танкред. Такие люди мне по душе. А знаете, сэр, по-моему, в этой книге вы в некотором роде описали себя…

— Вы читали ее?

— Дважды. От корки до корки. Лучший роман о Древнем Риме из когда-либо прочитанных мною. Вторжение Цезаря в Британию обрисовано более подробно, чем сам Цезарь сделал это в своих «Комментариях». Вы, должно быть, проделали немалую исследовательскую работу?

— Да, пришлось. — Танкред кивнул.

Драгар уселся в кожаное кресло подле него, подался вперед и немного вбок:

— Скажите, сэр, эта ваша краткая биография на обложке, она… она правдива?

— Более или менее.

— Тут сообщается, что вы всю свою жизнь были военным человеком, а теперь разжалованы.

— В отставке.

— Простите, но вы слишком молоды, чтобы быть в отставке.

— Я посвятил армии двадцать лет жизни.

Глаза Драгара глянули на обложку книги.

— Здесь не называют вашего возраста, но вы выглядите не старше чем… на тридцать шесть — тридцать восемь.

— Я пошел в армию в шестнадцать и подал в отставку в тридцать шесть. Четыре года назад.

— И это означает, что вам сорок.

Танкред достал из кармана тонкую сигару, откусил от нее кончик и чиркнул спичкой. Но прежде чем успел от нее прикурить, огромный язык пламени от массивной зажигалки Драгара обволок конец его сигары.

— Благодарю вас. — Танкред пару раз затянулся. — Вы интересуетесь древней историей?

— Я венгр, мистер Танкред. Моя страна богата историей — древней, Средних веков, современной. Возможно, то, что происходит сегодня, не всем по вкусу, но тем не менее это тоже скоро будет историей — русские не останутся в Венгрии навечно. И может, еще при жизни я смогу вернуться в мою страну.

— Вы беженец?

— Я человек без страны, — веско уточнил венгр. — Я не желателен ни в Австрии, ни в Германии из-за того, что венгр. Ваша страна тоже меня не примет…

— У нас нашли приют многие венгерские политические беженцы.

— Ах да, политэмигранты. — Драгар кивнул. — Но тут есть всякого рода осложнения. Красная ленточка. Мили и мили красной ленты. Поверьте мне, мистер Танкред, это нелегко. М-м-м… Танкред — имя довольно известное… в историческом плане.

Чарльз пожал плечами:

— Я не верю, что мое происхождение идет от короля Сицилии во время Второго крестового похода. Тот Танкред был норманном. Во мне же нет норманнской крови, насколько я знаю.

— Беда с вами, американцами, — заметил Драгар. — Родословная вам до лампочки. История семьи вас не заботит до такой степени, чтобы проследить ее хронологию, записать… Мистер Танкред, а что бы вы сказали, если бы я сообщил вам, что являюсь прямым потомком величайшего из всех мадьяр и могу доказать это?

— Вы можете проследить ваше генеалогическое древо на протяжении девяти столетий?

— Пятнадцати! — Драгар поправил горделивые усы. — Вы подумали, что я ссылаюсь на благословенного святого Стефана? — Он покачал головой. — Есть куда более великий венгр, чем король Стефан. Он умер в 453-м…

— Аттила! — воскликнул Танкред.

Драгар просиял:

— Аттила, сын Мандзака.

Чарльз внимательно посмотрел на своего собеседника:

— Вы можете проследить ваших предков до Аттилы?..

— Был бы лишь счастлив, если вас это и впрямь интересует. — Драгар просигналил официанту, который как раз проходил через вестибюль отеля. — Конечно, это займет некоторое время, и боюсь, что у меня пересохнет в глотке. Что вам заказать?

— Имбирный лимонад.

— Шутите! Вы же солдат…

— И все же имбирный лимонад.

Драгар повернулся к официанту:

— Мне джин с перцем. Мой друг пожелал… — Он с надеждой бросил взгляд на Танкреда, но, не увидев пощады в его лице, произнес с тяжким вздохом: — Имбирный лимонад.

Когда официант удалился, Танкред сказал:

— Историки расходятся во мнении, были ли люди, населявшие Венгрию в девятом и десятом веках, прямыми потомками тех, кем правил Аттила.

— У них одни и те же корни, — объявил Драгар. — Орды Аттилы происходили из Центральной Азии. Как и те, что нахлынули в Европу позже. Это традиция моего народа, мистер Танкред. Она передавалась из уст в уста от поколения к поколению. Как сам Аттила был в состоянии проследить свое происхождение на тридцать три поколения, так и моя семья смогла проследить свое происхождение до Аттилы. Этот великий завоеватель имел более шестидесяти сыновей от многочисленных жен. Его любимым — и официально назначенным наследником — стал Еллак. У Еллака родился сын по имени Денгезич.

— У Еллака был еще и брат по имени Денгезич, — вставил Танкред.

— Верно! А вы знаток нашей истории! — Драгар выпятил губы и начал считать на пальцах: — Денгезич породил Чоуэна, Чоуэн — Ругилу, Ругила — Шама, Шам — Бледу… Вы не против, что я употребляю библейский термин «породил», мистер Танкред? Это упрощает задачу, и именно так я запомнил это из уст моего дорогого отца, Белы. Так где я остановился? Ах да, Бледа породил Откара, Откар — Мандзака — то же самое имя, как и у отца великого…

— Как много поколений вы собираетесь мне перечислить? — поинтересовался Танкред.

— Шестьдесят восемь. Мандзак породил…

— Очень хорошо, — не выдержал Танкред. — Верю вам на слово.

Драгар испустил смешок:

— Не могу вас винить. Это поистине ужасающий список имен. Вы согласны с тем, что я прямой потомок Аттилы?

— Склоняюсь к этому, — осторожно ответил Танкред.

— У меня есть причина привести вам генеалогическое древо моей семьи, мистер Танкред.

Танкред с любопытством уставился на венгра:

— Причина?

— Не так часто удается встретить историка, — объявил Драгар. — Особенно такого талантливого историка.

— Я не историк. Моя книга «Привет, Цезарь!» — роман. Хотя он и базируется на исторических фактах, я позволил себе вольное их трактование, можно сказать, исказил действительность…

— Признаю, что это так… И тем не менее вы интересовались европейской историей, изучали ее. — Драгар сделал паузу. — Мистер Танкред, вы можете сказать по памяти, где был похоронен великий Аттила?

— Ну нет, — отозвался тот. — Местоположение европейской столицы Аттилы — спорный вопрос. Некоторые считают, что она находилась на месте нынешнего Будапешта. Другие помещают ее ближе к Токаю…

— Точно! — воскликнул Драгар. — Прошло пятнадцать столетий. Старые реки высохли, образовались новые. Древние названия забылись. Там, где когда-то были одни болота, возникли большие города, древние города превратились в пустоши. Нации и народы изменились. Возьмите Францию. Во времена Цезаря земля, которую занимают французы, принадлежала кельтам. Римляне завоевали их. Волна за волной германцы пересекали Рейн и добавляли свою кровь романизированным кельтам. Даже мой великий предок Аттила однажды удерживал власть над тем, что ныне составляет большую часть новой Франции. А сегодня венгры занимают землю, когда-то управляемую Аттилой. Только его могила — увы! — в чужих руках.

— Вы верите, что его столица была дальше к северу?

— В Карпатах, как утверждают некоторые авторитеты? — Драгар покачал головой. — Нет, древние гунны были степным народом. Они не любили горы. Я верю, что Этцельбург — так этот город называли германцы — находился гораздо дальше к югу, чем принято полагать. У Дуная — да, но ближе к великой цитадели Сингидунум.

— Белграду?

— Вы знаете современное название?! — воскликнул Драгар. — Да, Белград, Белый Замок древних времен. Мистер Танкред, как изучающий историю, вы знаете, что Сингидунум был одним из старейших городов в мире. Он был древним уже тогда, когда его захватили римляне. Первоначально это была столица кельтов, открывших для себя железо. С помощью железного оружия они прокатились по всей Европе и даже нагрянули в Азию. Ассирийцы и хетты научились пользоваться железом от кельтов. В древние времена считалось, что тот, кто удерживает Белград, правит Европой. Возле скалы Калмегдана было больше битв, нежели в любом другом месте на земле.

— И вы верите, что столица Аттилы была ближе к Белграду?

— Сравнительно ближе. — Губы венгра многозначительно вытянулись. — Мистер Танкред, какой самый примечательный факт из погребения Аттилы вам лучше всего запомнился?

— Ну, гробы, пожалуй. Гиббон утверждает, что тело Аттилы было помещено в гроб из чистого золота, который, в свою очередь, заключили в серебряный гроб, а потом уже в железный.

— Совершенно верно! — воскликнул венгр. — Но Гиббон на этом не останавливается. Он сообщает, что гроб опустили в просторный колодец и вместе с ним погребли сокровища Аттилы: короны, снятые им с голов побежденных королей, золото, добытое силой у римских императоров, и прочую добычу, захваченную у многих покоренных наций. Все… все это сбросили в огромный колодец. Величайшие сокровища из тех, которые когда-либо знал мир. — Глаза смуглого мужчины блестели. — И они никогда не были обнаружены, мистер Танкред. История непременно отметила бы такую богатую находку. Однако таких сведений нет. Сокровища все еще там, где они были погребены в 453 году нашей эры. — Драгар выдержал паузу, затем драматически заключил: — Как прямому потомку Аттилы, эти сокровища по праву наследства принадлежат мне. Они мои… и я знаю, где они находятся.

Глава 4

Танкред задумчиво разглядывал изгнанного с родины венгра. Смутное подозрение начало проясняться. Он осторожно проговорил:

— Мои поздравления, мистер Драгар.

— Благодарю вас. Да, сокровища моего великого предка мои — по праву первородства, по законам древних времен и по законам современной цивилизации. Размеры его таковы, что с трудом укладываются в голове…

Танкред простер руку:

— Могу я вас прервать на один момент?

— Ну да, конечно, мистер Танкред. Но…

— Могу сберечь вам время и силы. Вы, возможно, собираетесь разделить эти сокровища со мной?

— Вы предвосхищаете даже мои мысли, мистер Танкред. Весьма впечатляюще! Это именно то, что я хотел вам предложить. Да, мистер Танкред, я намерен выделить вам долю от столь огромного богат…

— Нет, — отрезал Танкред.

— Нет? — Смуглый лоб Драгара сморщился. — Я не понимаю…

— Нет, — повторил Танкред. — Я не хочу никакой доли от вашего наследственного состояния. Даже самой маленькой толики. — Он улыбнулся. — И я не намерен вас инвестировать.

— Инвестировать? — Драгар, казалось, искренне удивился. — О чем это таком вы толкуете?

— В моей стране, — намеренно отчетливо пояснил Танкред, — есть люди, которые могут пожелать продать вам Бруклинский мост.

— Я наслышан о Бруклинском мосте, — сообщил Драгар. — Он соединяет Манхэттен с Бруклином. Склонен думать, что Бруклинский мост сам по себе стоящая вещь…

— Еще какая! Но, к сожалению, мост — общественная собственность, принадлежащая городу Нью-Йорку. Он продаже не подлежит.

— Тогда почему кто-то может захотеть его купить?

— Никто не захочет его купить. Но время от времени появляются желающие его продать.

— Как они могут этого желать, если мост им не принадлежит? — Лицо Драгара еще больше нахмурилось. — Не понимаю…

— Четыре года назад в Чикаго один человек попытался продать долю мифического богатства сэра Фрэнсиса Дрейка.

Лицо Драгара внезапно осветилось, словно в его голове включили электричество.

— О святой Стефан! — воскликнул он. — Вы думаете, что я вор, плут… то, что вы называете доверительным лицом?

— Лицом, втирающимся в доверие, — поправил Танкред.

— И вы считаете меня одним из таких?

— А что, разве не так?

— Мой дорогой мистер Танкред, разве я похож на мошенника?

Чарльз сложил губы бантиком и молча, в упор посмотрел на венгра.

Драгар тяжело вздохнул:

— О да, вижу, вы так и думаете.

— Вы купили одну мою книгу, — спокойно произнес Танкред. — Это стоило вам один фунт десять шиллингов и принесло мне три шиллинга в качестве доли с продажи. Это и есть та сумма, которую я вложу в ваше предприятие. Три шиллинга.

Выбросив вперед ноги, Драгар откинулся на спинку кресла:

— Вы шутите, мистер Танкред!

— И сам заплачу за имбирный лимонад.

Драгар громко застонал:

— Ну это уж слишком! Мне и в голову не приходило, что вы столь неверно истолкуете мое предложение. Даже в самых диких снах я не намеревался заставить вас оплатить долю от сокровища моего предка. Во всяком случае, не наличкой — нет! Знаниями — да! Я надеялся использовать ваши мозги, а не деньги. Деньги — тьфу! Я могу их достать. А вот мозги — нет! Такие, как у Чарльза Танкреда, который написал столь весомое произведение, как «Привет, Цезарь!». Такие знания ни за какие деньги не купишь. — Он вновь подобрал ноги и протянул руку: — Пожалуйста! Давайте забудем это. И даже говорить об этом больше не будем. Просто ответьте. Вы заинтересованы в нахождении самого большого сокровища из всех, которые когда-либо знал мир?

— Как человеку, изучающему историю, мне было бы интересно узнать, где и как была обнаружена могила Аттилы. Но я отнюдь не горю желанием лично участвовать в поисках.

— Невероятно! — воскликнул Драгар.

— Чего же тут невероятного? — потребовал объяснения Танкред. — Я живу своей жизнью. В настоящее время, например, работаю над новым романом и…

— О, превосходно! — с энтузиазмом перебил его Драгар. — Снова о Цезаре?

— Нет, я занимаюсь изысканиями об осаде Иерусалима…

— Мятежный народ эти евреи.

— Сильные люди. Они бросили вызов римским легионам и противостояли их осадным машинам почти два года, хотя и знали, что обречены.

— В чем и заключается разница между евреями и древними гуннами. Вспомните кровавую битву при Шалоне, когда мой предок сражался с объединенными римской и бургундской армиями. Аттила не был разбит, но осознал, что в его интересах лучше отступить, пока его армии еще целы, и уже на следующий год оказался в состоянии вторгнуться в Италию…

— Откуда и отступил…

— Только после вмешательства свыше. Когда он встретился с великим Папой Львом и увидел демонстрацию могущества христианского Бога, то понял, что его безбожное дело проиграно. — Драгар покачал головой. — Однако прошло еще целых пятьсот лет, прежде чем мой народ принял христианство. — Драгар поднялся, вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник, протянул на прощанье руку Танкреду: — Прошу вас! Уж позвольте мне? — Затем отсчитал точную сумму по счету официанта и добавил два пенса. — Мы, венгры, бережливые люди. — Он щелкнул каблуками и отвесил поклон. — Буду ждать, когда ваша новая книга появится в продаже.

Глава 5

Мистер Джеймс Фалмер Джастис выглядел как полномочный министр одного из графств Средней Англии, но в его произношении слышался «r», свойственный северянам, который так и не смогло устранить сорокалетнее проживание в Лондоне. Он был редактором издательского дома, основанного еще во времена начала литературной деятельности Вальтера Скотта.

Доев недожаренное мясо и йоркширский пудинг, Джастис сказал Чарльзу Танкреду:

— Об Аттиле не так много литературы. Наш Дом вообще ничего не издавал в связи с ним, но мисс Маккензи — наша сотрудница и в какой-то степени авторитет в этой области — настоятельно рекомендует вот эту книгу. За отсутствием других работ, ее можно считать почти что биографией Аттилы. — И он вручил ему дважды перевязанный пакет.

— Вы не возражаете? — поинтересовался Танкред, показывая, что хотел бы сразу же ознакомиться с книгой.

— Нет, конечно.

Танкред надорвал шпагат, развернул коричневую упаковочную бумагу. Затем извлек томик в зеленой клеенчатой обложке с названием: «День Гунна». Имя автора биографии было Марсель Давен.

Танкред откинул обложку.

— Год издания 1936-й.

Джастис кивнул:

— Мисс Маккензи утверждает, что с тех пор ничего сколько-нибудь основательного на эту тему в печати не появлялось.

— Марсель Давен, — протянул Танкред. — Француз?

— По-видимому, да.

Танкред допил остатки белого вина, потом поинтересовался:

— Мистер Джастис, как вы думаете, французское издание «Привет, Цезарь!» окажется прибыльным делом? Ведь речь в конечном итоге идет о Галлии.

— Мы уже рассматривали подобный вариант. Все права ваши, но, если пожелаете, мы можем сделать для вас необходимые приготовления. Но возможно, вы предпочитаете заняться этим сами? Если так, можем порекомендовать издателя. Если же хотите передать права в руки хорошего французского литературного агента, есть агент с отличной репутацией — Жак Симон. Мы с ним давно имеем дело.

— Я планирую посетить Францию, — ответил Танкред, — и верю, что мне удастся встретиться с мистером Симоном.

— Я напишу ему письмо, — пообещал Джастис.

Было два часа ночи, когда Танкред перевернул последнюю страницу биографии Аттилы. Закрыв книгу, он задержал внимание на ее обложке, где излагалась краткая биография автора.

Марсель Давен, сообщалось в ней, филолог, изучавший древнюю историю в Сорбонне. А эта книга — плод его двадцатилетней изыскательской работы, многочисленных поездок в Венгрию и другие страны Европы для сбора информации.

Этот ученый, говорилось далее, ничего не принимает на веру, обращаясь только к подлинным источникам. Его по праву можно назвать самым авторитетным в мире специалистом по всем вопросам, касающимся исторического периода, с которым связано имя Аттилы — знаменитого гунна.

Книга издана в 1936 году в Париже, где и живет профессор Давен.

Танкред отложил книгу и забарабанил пальцами по краю стола. Затем встал, прошел в чулан, вынес оттуда кожаный саквояж и положил его на кровать. В саквояже лежало несколько экземпляров книги «Привет, Цезарь!» и кое-что из одежды. Не обращая на эти вещи внимания, Танкред вынул из кармана перочинный нож, открыл его и вставил лезвие в едва заметную щель между кожей и внутренней подкладкой саквояжа. Поорудовав лезвием, отслоил ее и извлек на свет небольшой пластиковый конверт. Затем отправился к туалетному столику, где, ловко орудуя пальцами, достал из конверта пожелтевший листок пергамента.

Этот листок был испещрен аккуратными латинскими буквами. Точек не было, и вообще написанное на пергаменте с трудом поддавалось прочтению, но Танкред уже давным-давно все это знал наизусть.

Он бегло пробежал глазами текст, потом вложил пергамент обратно в пластиковый конверт, однако не стал убирать его в саквояж.

Нахмурившись, Танкред прошел в ванную комнату и вскоре вышел оттуда с безопасной бритвой. Вынув лезвие из станка, он взял одну из книг «Привет, Цезарь!» и, открыв ее, начал врезаться в страницы.

После десяти минут прилежной работы в томике образовалась неглубокая — на двадцать страниц — полость. Танкред поместил туда конверт, разгладил страницы и наконец удовлетворенно кивнул.

Он как раз убирал саквояж в чулан, когда с удивлением услышал осторожный стук в дверь. Быстро глянув в сторону кровати, Танкред увидел обрезки бумаги от страниц, поэтому, зевая, отозвался:

— Да?

— Месье Танкред, — послышался голос венгра Драгара, — вы уже проснулись?

— Нет, только просыпаюсь, — ответил Танкред. — Что вам угодно?

— Хотелось бы еще немного побеседовать с вами.

— Завтра, — огрызнулся Танкред. — Завтра вы меня увидите.

— Завтра я покидаю Лондон, — пояснил Драгар. — Нельзя ли поговорить с вами хотя бы секунду?..

— Я уже сказал вам «нет». Ваше предложение меня не интересует. И не заинтересует ни завтра, ни на следующей неделе. Даже через год. Спокойной ночи!

— Ладно, — буркнул венгр, — но вы еще пожалеете об этом, когда прочитаете в газетах о найденных сокровищах моего предка, величайших сокровищах, которые…

— Спокойной ночи! — перебил его Танкред.

Больше из-за двери не доносилось никаких слов. Выждав пару секунд, Танкред подкрался к двери, приложил к ней ухо. Снаружи царила полнейшая тишина.

Он покачал головой и вернулся к биографии Аттилы-гунна. Уселся на стул, открыл книгу и принялся перечитывать третью главу, но минут через десять начал зевать и закрыл книгу.

Глава 6

Отель, построенный в последние годы Второй империи, модернизировали как раз перед началом Первой мировой войны. Его лифты, как минимум, три раза в неделю стремились выйти из строя, штукатурка грозила обвалиться на голову, но номера были большими и по скромным ценам.

Поселившись, Танкред сразу же позавтракал, затем вернулся в номер, чтобы распаковать вещи, хотя по старой армейской привычке путешествовал налегке. Он отнес немногие предметы туалета в древнюю ванную комнату и вернулся в гостиную, как раз когда раздался стук в дверь.

— Да? — откликнулся Танкред, ожидая услышать горничную.

Дверь открылась — и Танкред, которого нелегко было удивить, едва удержался, чтобы не свистнуть.

В двери стояла женщина. Она уже разменяла третий десяток и находилась то ли в его середине, то ли в конце. Роста около пяти футов и трех дюймов, тонкая, однако великолепно сложенная. На ней было голубое шелковое платье. В руке женщина держала сигарету, которую теперь подняла, чтобы привлечь внимание хозяина номера.

— Простите, нет ли у вас спичек? — спросила она хорошо поставленным голосом с легким акцентом.

Танкред ухмыльнулся:

— Мне по душе знакомство типа: «Нельзя ли попросить у вас спичку?» Просто и в лоб. Мужчина получает инициативу.

Женщина закрыла за собой дверь и прошла в номер. Затем открыла сумочку, достала из нее зажигалку, а открытую сумочку протянула Танкреду:

— Пожалуйста, загляните внутрь и сделайте какой-нибудь вывод.

Он взял сумку, насквозь пропахшую духами и пудрой. В ней находился бумажник из свиной кожи. Танкред вытащил его.

— Это, что ли?

Она прикурила сигарету и кивнула:

— Посмотрите!

Он вытащил толстую пачку хрустящих банкнотов. Прошелестел всю и увидел деньги в тысячу и даже в пять тысяч франков.

— Неплохо, — вырвалось у него.

— Это чтобы вы не подумали, что я… — Женщина нахмурилась. — Как нынче говорят в Америке… ловчиха… профура?

Он усмехнулся:

— Вам известно, что я американец?

— Конечно. Все об этом знают.

— Все?

— В отеле — да. Официант показал мне на вас, когда вы недавно завтракали. Вы писатель.

— Вы были в ресторане? Я вас не видел.

— Я сидела в кабинке, в дальнем углу. Я живу здесь. Когда бываю в Париже.

— И как часто вы бываете в Париже?

— Париж, Лондон, Берлин. — Она выпустила плотную струю табачного дыма. — Иногда отправляюсь на Ривьеру. Недавно посетила Рим и Вену. Гранд-тур. Я часто его совершаю. — Она дразняще улыбнулась. — Полагаю, вы, как и подобает такому респектабельному американцу, приняли меня за авантюристку?

— Вы очень хорошо одеты, и у вас есть деньги. И вы очень красивы.

— Благодарю вас. Особенно за последнее. Но вы хотите знать, каким это образом я так хорошо одеваюсь и живу? — Женщина прошла к пепельнице и затушила только что закуренную сигарету.

Когда она возвращалась, Танкред ее поймал. Женщина не сопротивлялась. Он заключил ее в объятия и звучно поцеловал. Ее губы ответили на его поцелуй. Танкред отпустил незнакомку.

— А сейчас, — произнесла она полунасмешливо, — вы думаете: «И как далеко я могу себе позволить с ней зайти?» Не так ли?

Он вопросительно посмотрел на нее:

— Ну и?..

Она начала было садиться на кровать, но резко встала и направилась к креслу.

— Ответьте мне, мистер Танкред, этот роман, что вы написали… он и впрямь принес вам кучу денег?

— Смотря по тому, что вы подразумеваете под «кучей денег».

— Миллион долларов!

— О боже, нет, конечно.

— Одну сотню тысяч долларов? В Америке все делают много денег.

— Не все, — возразил Танкред. — Что касается меня, то около одной трети от названной вами суммы.

— И все же это немало. — Она томно улыбнулась. — Я прочла «Привет, Цезарь!».

Танкред ожидал, что она скажет, понравилась ей книга или нет, но женщина просто продолжала улыбаться. Улыбка была очень милой, и он засомневался — стоит ли продолжать разговор? Не проще ли вернуться к тому, чем они занимались секунду назад? К поцелуям.

Незнакомка, видимо, прочла его мысли и отрицательно покачала головой:

— Вы не намерены меня полюбить, мистер Танкред. А я хочу вам очень сильно понравиться.

— Наоборот, по-моему, я собираюсь полюбить вас не на шутку.

— Тогда давайте познакомимся и посмотрим… посмотрим, что из этого выйдет. — Она поднялась на ноги. — Вы бы хотели пообедать со мной?

— Да. Куда мне за вами зайти?

— Двумя этажами ниже. Номер 214.

— И как же мне думать о вас? — поинтересовался он. — Прекрасная женщина, которая просит у незнакомого мужчины спичку?

— Нет, думайте обо мне как о своей почитательнице.

— Ваше имя могло бы мне в этом помочь.

— Ох… я же не представилась. Меня зовут Гелена Райзингер. Некоторые называют меня графиней. Но я графиня без дома. — Она направилась к двери, затем круто повернулась, обвила Танкреда руками, прижалась к нему и тепло поцеловала. — В семь часов! — бросила графиня и вышла, но аромат ее духов так и остался в номере.

Это был чувственный аромат, и Танкред понял, что очень хочет встретиться с нею вечером.

Даже если она авантюристка.

Глава 7

Жак Симон вышел из офиса с разведенными в стороны руками, как если бы хотел заключить Танкреда в объятия.

— Месье Танкред! Это и в самом деле честь для меня. Честь, на которую я даже не надеялся. — Он схватил его ладонь обеими руками и с жаром начал трясти. — Мне все известно о вас, месье. Если бы я только мог подумать, что вы соблаговолите принять мое посредничество, то непременно написал бы вам. Но вот вы здесь сами.

— Мистер Джастис из Лондона предложил мне зайти к вам. Даже дал рекомендательное письмо.

— В нем нет необходимости, мистер Танкред! — воскликнул многоречивый француз. — Письмо я, конечно, приму, но мне и так о вас все известно. Я же прочел ваш роман, мистер Танкред. Прекрасно! Великолепно! Лучшая новелла о Юлии Цезаре из когда-либо мною прочитанных.

— Вы думаете, можно найти для книги французского издателя?

— Certainement^title="">[4]! Несомненно, мистер Танкред. Если вы окажете мне честь, позволив заняться этим… я бы мог оформить все для вас, месье, за считаные минуты! Прошу в мой офис. Мы сразу же приступим к делу.

Он провел Танкреда в обшарпанный, захламленный кабинет с допотопным письменным столом, который, казалось, чудом держался на ножках. Предложил посетителю плетеный стул, сам плюхнулся на другой и потянулся к телефону.

— Вопрос не в издателе, мистер Танкред. Пустая формальность. — Он начал набирать номер. — Единственное осложнение — это… — Он заговорил в трубку, затем стремительно повернулся к Танкреду: — Деньги — вот во что все упирается. Возможно, мы не сможем заплатить достаточно… — Столь же стремительно он вернулся к телефону и заорал: — Генри! Это Жак Симон… — после чего быстро заговорил по-французски.

Танкред знал этот язык весьма ограниченно. Мог немного читать, очень плохо изъясняться, а посему из того, что говорил литературный агент, понимал лишь отдельные слова.

Симон особенно не слушал — главным образом говорил, но, после того как наконец выслушал собеседника, повысил голос до крика, и Танкред понял, что он протестует. Затем голос агента зазвучал тише, в нем послышались просящие нотки, и, наконец, он зазвучал явно триумфально. После чего Симон резко оборвал телефонный разговор.

— Дело сделано. Мистер Танкред! Шалимар будет только рад издать вашу книгу. Условия — наилучшие из тех, которые в нашей стране когда-либо предлагали американским авторам. Пожалуй, только вашему великому мистеру Эрнсту Хемингуэю за его последнюю работу. Десять тысяч франков, когда вы подпишете контракт…

— Десять тысяч?

— В переводе на ваши деньги — две тысячи долларов.

Танкред ухмыльнулся:

— Сумма в десять тысяч на мгновение выбила меня из колеи. Две тысячи. Это более похоже на правду и очень хорошо. А сейчас ответьте мне, мистер Симон, как скоро будет составлен контракт?

— Немедленно! Сегодня после полудня я заполучу его у Шалимара. Завтра он уже будет подписан. Они не хотят потерять вашу книгу, мистер Танкред. Мистер Шалимар сам прочел английское издание и, оказывается, уже попросил своих американских агентов подбить клинья к вашему издателю. Он рассчитывал уплатить вам лишь жалкий аванс. Когда до него дошло, что я, Жак Симон, являюсь вашим агентом, он не пришел в восторг. Нет, куда там! Он сразу понял, что я даже не стану обсуждать… смешную сумму в пять тысяч франков и долю с продаж — семь процентов. Десять тысяч франков и десять процентов с продаж и всех видов сделок — вот что вы получите. И заработаете немало денег. Возможно, двадцать пять или тридцать тысяч…

— Это прекрасно, мистер Симон, — заявил Танкред.

— Ну, тогда — решено! А сейчас — могу я попросить вас об одолжении? Моя жена была бы весьма польщена, я уверен. Если бы вы пообедали с нами.

— Завтра — да. Но не сегодня. Я уже приглашен.

— Уже? Так скоро? — Француз неожиданно подмигнул. — Ох уж эти мне американцы! Вы даром времени не теряете. Вы нашли… э… компаньона — женщину? Если нет, то я могу позвонить, и у вас — фьюить! — такая сразу же появится.

— Уже нет необходимости.

— Она француженка? Во Франции следует быть осторожным. Впрочем, как и везде, мистер Танкред. В отеле можно встретить… — Он пожал плечами. — Послушайте меня, я прочел вашу книгу и знаю, что вы солдат. Вы прослужили в армии много лет. Во многих странах. И даже во Франции, если я верно запомнил?

— Да, — признался Танкред. — Я был здесь в 1944-м. И в 1945-м также.

— Конечно. Увы, меня схватили в 1940-м. Не разрешили покидать Париж. Это было трудное время. Нацисты… — Симон содрогнулся. — Не то время, о котором мы, французы, любим вспоминать. По крайней мере, до тех пор, пока не выгнали их прочь. Конечно, с помощью американцев. Я сам был в Сопротивлении. И в один прекрасный день, в декабре 1944-го… — Его вновь бросило в дрожь. — Так, небольшой эпизод. Тогда, значит, завтра вечером, мистер Танкред? Мы будем ждать вас.

— Хочу вас кое о чем спросить, мистер Симон, — проговорил тот. — Несколько лет назад во Франции была издана небольшая книжка с биографией Аттилы. Ее написал Марсель Давен…

— Марсель Дав… — Лицо агента ничего не выражало. — Давен… что-то не припомню такого.

— Возможно, он был коллаборационистом…

— Были и такие свиньи, мистер Танкред. Мучительно говорить об этом, но действительно нашлись французы, которые служили нацистам. И Марсель Давен один из них. Свинья!

— Выходит, вы его знаете?

— Знаю — не то слово, — огрызнулся Симон. — К сожалению, должен признаться, что был знаком с этим типом.

— Я бы хотел с ним встретиться.

— Нет! О нет! — воскликнул Симон. — Свинья, подобная Давену… и такой человек, как вы! Такого не должно быть, месье. Вы же были американским солдатом во время войны. А я… я был в Сопротивлении. Это никак не вяжется.

— Он написал книгу об Аттиле, — пояснил Танкред. — Несомненно, для этого ему пришлось проделать большую изыскательскую работу. Забудем на миг политические взгляды Давена, ибо сама по себе книга превосходна, а я бы хотел поговорить с ним о книге.

— Но он приспешник, месье. Никому не следует говорить с нацистом. Нет, если можно без этого обойтись. Аттила… — Внезапно его глаза зажглись. — Я вижу, вы собираетесь сравнить Аттилу с Гитлером? Да, конечно, налицо огромное сходство. Он тоже был мясником, этот Аттила. Вторгся в мою страну как Гитлер, уничтожал наш народ и имел своих коллаборационистов. Французы…

— Они тогда еще не были французами, — поправил Танкред. — Смесь кельтов и германцев. Немного от римлян и вандалов. Они стали французами значительно позже.

— Ах да, вы же ученый. Историк. Для вас страницы истории читабельны и понятны. Вы знаете историю моей страны, моего народа лучше, чем даже большинство из нас, которые всю свою жизнь были французами. И пишете с большой симпатией к нашим праотцам. В вашей новелле, мистер Танкред, вы живописали бедствия галльского народа в их долгой борьбе против агрессора, могущественного Рима…

— Мистер Давен, — перебил Танкред литературного агента. — Вы знаете, где он сейчас живет?

— Где он прозябает? Бежал вместе со свиньями, когда мы вышибли их из Франции. Германия — вот где он сейчас. Если все еще жив, о чем не могу думать без сожаления. Я не слышал о нем уже много лет. Он не опубликовал ничего с войны. По крайней мере, во Франции. В Германии?.. Я не читаю немецких книг. Этот язык вообще не подходит цивилизованным людям.

— Немецкий — прародитель английского языка, — напомнил Танкред.

— Грубятина, сплошная гортанщина! Словом, мерзость, — продолжал стоять на своем Симон. — Французский — это язык кавалеров, отточенный, культурный язык… Давен живет в Гамбурге.

— В Гамбурге?

— Так я слышал.

Глава 8

Сидящий на стуле лицом к двери мужчина был смуглым, тощим, лет сорока пяти, с густыми бровями и раскосыми глазами. Острый, орлиный нос придавал ему хищный вид.

Танкред застыл как вкопанный в дверях своего номера в отеле.

— Входите, мистер Танкред, — пригласил смуглолицый, — нам и прежде доводилось делить на двоих одно помещение.

— Кто вы? — окрысился Танкред.

— Я написал вам письмо, и вы ответили.

— Вы Л’Эстранж?

Смуглолицый пожал плечами:

— Это не то имя, на которое я откликался, когда много лет назад мы с вами вместе провели ночь в одном помещении.

Танкред развернулся, чтобы закрыть дверь.

— Вы брат Амбросий?

— Я был братом Амбросием.

Танкред прошел вперед и остановился в нескольких футах от того, кто был когда-то братом Амбросием, начав в него вглядываться. Тощий мужчина слегка улыбнулся:

— Да, капитан, однажды я был братом-молчальником.

— Как звали аббата, который тогда возглавлял монастырь?

— О да, вы осторожны. Хотите проверить меня? Очень хорошо. Его звали отцом Селестином. Принятое имя, конечно. Все монахи принимают имена святых, когда удаляются в монастырь. И я тоже так сделал.

— Еще один вопрос. Что произошло днем после той ночи, которую, по вашим словам, мы провели вместе в монастыре?

Мужчина, бывший когда-то братом Амбросием, ни на секунду не смешался.

— Пришли немцы. Убили восьмерых братьев. Отца Селестина оставили умирать, но он оправился.

— И где были вы, когда пришли немцы?

— Я знал, что вы зададите этот вопрос. Я работал в поле, да, в пять утра. Услышал стрельбу и… — Он содрогнулся. — Вот тогда-то я понял, что в святые не гожусь. Я убежал, мистер Танкред. Бежал так, словно за мной черти гнались.

— С тех пор все так и бегаете?

— Почему я должен бегать? Я сбежал один раз. Этого достаточно.

Танкред уселся, не сводя глаз с человека, назвавшего себя Л’Эстранжем.

— Вы написали мне письмо.

— Хотите сразу взять быка за рога? — Смуглолицый слегка скривился. — Эта ваша американская идиома не очень-то подходит. Добраться до сути — наверное, так было бы правильнее сказать. Очень хорошо! Перехожу к сути дела. Вы здесь, чтобы повидать отца Селестина. Полагаю, он не очень лестно отозвался обо мне? — Мгновение Л’Эстранж подождал ответа, но, когда Танкред отмолчался, продолжил: — Монастырь очень старый. Он уже был старым до того, как трапписты забрали его почти триста лет назад. Я провел в монастыре шесть лет. Одна из причин, почему я не стал хорошим монахом, — приступы любопытства, которое я никогда не мог удовлетворить. Например, я изучал древние реликвии этого монастыря. Они были весьма любопытны… и интересны. Вы говорили о них с отцом Селестином?

— Нет.

— Но вы знаете, что там находятся реликвии?

— Нет, не имею ни малейшего понятия.

— Вы же ученый, капитан. Я прочел вашу книгу. Она явственно выказывает ваше глубокое знание древней истории и древних преданий. Такое приобретается не за короткий период, а с годами. У вас на изучение ушло немало лет.

— Попали в точку.

— Вы были совсем молодым, когда мы встретились.

— Мне стукнуло тогда двадцать четыре года.

— И уже капитан. — Л’Эстранж кивнул. — Возможно, этому способствовала ваша учеба?

— Вы куда-то клоните. И полагаю, конечно, скажете, куда именно, если я буду слушать достаточно долго. Но у меня сегодня вечером свидание…

— Я не стану ходить вокруг да около, капитан Танкред. Из монастыря исчезли кое-какие реликвии. Они пропали приблизительно во время вашего пребывания там.

— И вы пытаетесь их вернуть? На благо монастыря Святого Ипполита?

— Скажем так: пытаюсь их найти. И не во имя чьего-либо блага. Ну, разве что вашего.

— Моего?

— Реликвии, о которых я веду речь, представляют собой лишь внутреннюю ценность. Они не сделаны из золота. Стоимость их невелика… они представляют ценность разве что для ордена. Церковь могла бы заплатить за них существенную сумму. Я знаю, что она готова заплатить. Вот почему я здесь и веду с вами беседу. Как изучающий историю, вы думали, что реликвии для вас представляют ценность, но сейчас уже наверняка убедились, что это далеко не так. Они значимы только как святые реликвии. Я готов заплатить вам пятьдесят тысяч долларов.

— Это хорошая сумма, мистер Л’Эстранж.

— Полагаю, что да.

— И если бы я имел их… эти реликвии, я, возможно, поддался бы искушению продать их вам. К несчастью, у меня их нет. Я оставил монастырь тем утром в июне 1944-го точно с теми же вещами, с какими туда и прибыл. Я ничего не взял у братьев. Даже клочка бумаги.

Л’Эстранж надул губы.

— Сдается, вы не случайно упомянули клочок бумаги. Это и есть то, что представляли собой реликвии. Листы бумаги.

— Поймите, Л’Эстранж, или брат Амбросий. Я буду краток. Я ничего не взял из монастыря. Но если вы действительно были там в то время, то знаете, что, после того как я ушел, немцы разгромили и сожгли монастырь. Если пропали какие-то листки бумаги, то более чем вероятно, что они сгорели.

— Я размышлял над этим и отверг такую возможность. Давайте допустим, что немцы обыскали весь монастырь и забрали все, что, по их мнению, представляло хоть какую-то ценность. К несчастью, патруль попал в засаду группы партизан через час после того, как покинул монастырь. Все, кто были в этом патруле, погибли. И ничего не было найдено на их телах… ничего, если говорить о листках бумаги, о которых я сейчас веду речь.

— А вам-то откуда это известно?

— Я был с той группой маки, которая напала на немцев.

— Более вероятно, что вы были одним из немцев, — предположил Танкред.

— Так говорить очень дурно с вашей стороны. Хорошо, я был одним из братьев. Я следил за немцами из леса. Когда они оставили монастырь, то разыскал группу маки, находящуюся в том районе, рассказал им о злодеянии в монастыре. Они атаковали и стерли с лица земли немецкий патруль. — Л’Эстранж смешался. — Я помогал потом обыскивать тела. Ничего не было найдено… никаких реликвий.

— Они могли сгореть в монастыре.

— Как, если были в медном контейнере?

— Медном цилиндре?

— Вы знаете!

— Вовсе нет. Евреи из района Мертвого моря прятали свои письмена в медных цилиндрах, которые обнаружили несколько лет назад. Любой орден, живший в галльском монастыре в тот же самый период, вполне мог использовать идентичные емкости для хранения. Медные цилиндры. Медь в те времена везде была в ходу. А также ее сплавы: латунь и бронза. Железо использовалось гораздо меньше. Мне представляется, Л’Эстранж, что вы обладаете чрезвычайно точной информацией о некоторых вещах и событиях, но поразительно ничего не знаете о других предметах.

— Вот почему я и здесь, капитан. Вы же ученый. Тот самый, в знаниях которого я нуждаюсь.

— Плюс реликвии, которые я, по-вашему, украл.

— И за которые я готов вам заплатить.

— Мистер Л’Эстранж, — отчетливо произнес Танкред, — вы сказали, что страдаете излишним любопытством. Каюсь, я — тоже. После пребывания монахом в течение шести лет не будете ли вы так добры сказать мне, каково это — ощущать себя вором?

Лицо Л’Эстранжа на мгновение перекосилось. Он медленно поднялся со стула:

— Вы стараетесь вывести меня из себя, капитан. Это не сработает. Пусть это было давным-давно, но одному я выучился, пока носил рясу и капюшон, — дисциплине, самодисциплине. Вы не сможете вынудить меня распустить язык… вопреки моим интересам. Возможно, вы еще обо мне услышите. — Не оглядываясь, он прошел мимо Танкреда, открыл дверь и покинул номер.

Глава 9

Танкред подошел к двери, запер ее, затем направился в чулан и достал кожаный коричневый саквояж. Отнес его на кровать, поставил, открыл.

Возможно, саквояж обыскивали, Танкред не мог сказать этого наверняка. Рубашки, нижнее белье и носки у него никогда не хранились в особом порядке.

Он вытащил все это. На самом дне сумки находились шесть книг американского издания «Привет, Цезарь!». Первые три швырнул на кровать, четвертую — открыл.

Перелистал страницы до триста двенадцатой. Следующие несколько страниц не листались. Танкред достал перочинный нож, вставил кончик тонкого лезвия между страницами и провел им до конца. В Лондоне он склеил эти страницы резиновым клеем, а сейчас осторожно разъединял их. Пластиковый конверт все еще находился в вырезанной полости. Танкред извлек его наружу и аккуратно достал из конверта желтый потемневший пергамент. Однако вытащил не до конца, а только на пару дюймов. А пока глядел на него, мысленно вернулся на много лет назад.

К 28 июня 1944 года.

Покинув монастырь, уже в полумиле от обители, продираясь через густой кустарник, Танкред неожиданно услышал приближающийся шум. Он бросился на землю и сквозь листву увидел колонну солдат, прокладывающую путь в густой поросли. Это были немецкие солдаты.

Они двигались в том направлении, откуда Танкред только что пришел, и, несомненно, вышли бы на монастырь траппистов.

Монастырь не прекратил своего существования во время оккупации. Монахам немцы не причинили никакого вреда. Орден наверняка будет существовать и после того, как о немцах и американцах совсем забудут. Обитатели этого монастыря за прошедшие века вдоволь насмотрелись на солдат, нашествия и сражения. А их обитель как стояла, так и стоит.

Когда немцы скрылись из виду, Танкред поднялся на ноги и продолжил путь. Через час он наткнулся на три американских танка, и его едва не подстрелил капрал из Монтаны. И не успел еще Танкред до конца объяснить, кто он такой, как на поляну вырвалось подразделение из пяти танков его родного батальона.

За каких-то полчаса к ним присоединилась еще дюжина танков. Контакт был налажен, сообщения по рации отправлены, и еще до полудня дивизия — вернее, то, что от нее осталось, — перегруппировалась и двинулась вперед.

Лес был густым, дивизии пришлось разбиться на небольшие группы и двигаться вдоль извилистых лесных дорог. Некоторые из них и дорогами-то нельзя было назвать — скорее тропинки. Было уже начало третьего, когда отделение Танкреда, состоявшее из двенадцати танков, вырвалось на опушку леса и было сразу же обстреляно невидимым врагом.

Один танк оказался выведенным из строя, но Танкред, догадавшись, что враг находится в кустарнике, обрушил на густые заросли всю мощь остальных своих машин и расстрелял немцев из орудий и пулеметов.

Всего врагов было около двадцати, и лишь двое или трое смогли спастись бегством в лесу. Остальные остались лежать.

Только тогда у Танкреда зародилось подозрение, что это тот самый немецкий патруль. Патруль, с которым он разминулся рано утром и который направлялся к монастырю траппистов, предоставившему ему убежище.

Двое мертвых немцев подтвердили его догадку. У одного под гимнастеркой оказалась золотая чаша с зубчиками. Подле другого валялась кованая железная шкатулка размером десять на двенадцать и толщиной в три дюйма. Замок ее был взломан.

Внутри шкатулки лежали два листка тонкого и очень старого пергамента. На них было что-то написано на древнелатинском. Танкред смог определить, какой это язык, но его знаний латыни в то время хватало лишь на то, чтобы прочесть надпись на американских монетах: «Е Pluribus Unum»^[5].

Он забрал шкатулку, пергамент и припрятал их в своем танке.

Золотая чаша пропала несколькими месяцами позже, вскоре после того, как танк Танкреда выкатился на улицы Парижа. Двое из его подчиненных в течение нескольких дней, казалось, купались в деньгах, но они кровью заслужили право немного пожить в свое удовольствие, и Танкред не стал устраивать дознаний по поводу пропавшей чаши.

Сам он сохранил только листки пергамента.

После войны войска, в которых служил Танкред, дислоцировались на Гавайях, у него оказалось много свободного времени, и он начал изучать латынь. А к тому времени, когда настолько ознакомился с языком, что стал читать на нем свободно, настал 1949 год и события в Корее.

Только в 1952-м Танкреда перевели обратно в Соединенные Штаты, и он провел последние четыре года своей двадцатилетней службы в армии в «лагере отдыха» в Калифорнии, где обучал гражданских лиц азам солдатской службы.

К тому времени он уже успел дважды прочесть пергаментные манускрипты. Однако ему казалось, что они не содержат особого смысла.

Подозрение об их истинном значении только сейчас начало закрадываться в его сознание.

Чарльз Танкред был реалистом как в первую, так и в последнюю очередь. Он двадцать лет прослужил в американской армии. Большую часть этого времени он, помимо исполнения своего прямого воинского долга, занимался изучением древней истории. А именно — Древнего Рима.

Потом он написал книгу о Юлии Цезаре. Частично — вымысел, частично — подлинная информация, результат его многолетнего серьезного увлечения историей, насчитывающей уже две тысячи лет.

А эти два листка пергамента?

Они тоже были древние, очень древние! Правда, египетские иероглифы еще древнее. Так же как Парфенон в Афинах, могилы этрусков в Италии и легенды об Аттиле-гунне… Танкред назвал прочитанный им на пергаменте текст «Признанием Варуса, легата Рима». Вот он:

«Знайте же, это я Варус, легат Рима, сын Кая Варуса, трибуна бессмертного 10-го легиона, веруя, что мгла может пасть на Землю ранее, нежели череда моих лет подойдет к концу, сим делаю полное признание во грехах своих, хотя и не ожидаю смягчения кары и не молю пощады у Господа, которого столь часто гневил своими деяниями.

Знайте же, кто читает это после того, как моя плоть обратилась во прах, — если раса людей выжила вообще, — что я, Варус, отвратился от развращенного Рима, чьим отродьем являюсь, и стал служить Чудовищу, Бичу Вселенной.

Я служил ему верой и правдой, возможно, даже был чрезмерен в усердии своем, и, лишь когда груз прожитых лет подогнул его колени в преддверии смерти, для меня настало прозрение в несоизмеримости содеянного мною греха. И только тогда, когда вмешательство свыше отвратило Бич Вселенной от самых врат Рима, я понял, что должен вновь преобразиться и стать врагом Чудовища, которому служил целых семь лет.

В своем граде, что на Дунае, Чудовище взял себе другую невесту, благородную Ильдико, и был найден с лопнувшей кровеносной артерией в своем брачном чертоге.

На расстоянии двух тысяч локтей от его дворца фракийские рабы выкопали колодец, в который мы опустили Чудовище в гробах из золота, серебра и железа, и в этот же колодец побросали все его сокровища. Потом в тот же колодец бросили тела всех рабов, после того как они закончили свою работу.

И когда колодец был заполнен, мы оставили гуннских военачальников биться со многими сынами Чудовища за владычество, которое лишь сам Монстр мог удерживать своей железной рукой, а я отправился на поиски спасения для себя.

Я ушел в землю швейцарцев, в Галлию и страну Белгаэ, которая так отважно сражалась против величайшего из римлян, самого Кая Юлия.

И вот здесь, на этой земле, я нашел общество «Терпимых» в сооружении, некогда служившем храмом галлов-друидов.

И вот здесь я обитаю с тех самых пор, как Валентин Третий, по прозвищу Чурбан, убил Аетьюса, спасителя Рима, и вот здесь молюсь и пытаюсь искупить грехи, с тех пор как гот Теодорик наконец подверг империю и овладел гордой землей, некогда бывшей моим домом.

Здесь я и останусь до конца моих дней или пока мгла, что уже близится, не падет и не накроет всех нас, потомков грешного мира.

Если найдется тот, кто прочтет эти строки, возможно, он помянет суетного Варуса, обратившегося против своего народа и служившего Чудовищу, чьи злодеяния приблизили конец цивилизации, и, может, этот добрый читатель, если таковой вообще найдется, вознесет молитву за Варуса, грешника, который пытается покаяться, ибо не лопнувшая кровеносная артерия сокрушила Чудовище. Причиной его гибели стал нож, который вонзил в него, когда прокрался в его свадебный чертог, где он насиловал женщину, любимую мною и которую я утратил, принцессу Ильдико, дочь его вассала, короля Валдико из Сингидунума.

Подписуюсь под этим

Варус, легат Рима».

Глава 10

Без десяти семь Танкред постучался в дверь номера 214. Через секунду постучал снова, а затем и в третий раз.

Так и не получив ответа, Танкред спустился в вестибюль отеля. Клерк отвесил поклон, когда он приблизился к столу.

— Месье Танкред?

— Мадемуазель Райзингер, — осведомился Танкред, — из номера 214, что, ее нет?

Клерк смешался: видимо, хотел сразу отрицательно покачать головой, но затем все-таки решил свериться с регистрационными карточками. После чего вернулся к Танкреду:

— В отеле не зарегистрировано никакой мадемуазель Райзингер.

— И не было?

— Нет, месье.

Кому-то понадобилось сыграть с ним злую шутку.

Танкред уже отворачивался от стола, когда через вестибюль до него гулко донесся знакомый голос:

— Мой добрый друг, мистер Чарльз Танкред!

Это был Стефан Драгар, венгр, который мог проследить своих предков — все шестьдесят восемь поколений — до Аттилы. Одетый все в тот же, в обтяжку, костюм, что и в Лондоне.

Он схватил ладонь Танкреда обеими руками и с жаром потряс.

— Не ожидал наткнуться на вас во Франции, мой добрый друг! Для меня это настоящее удовольствие. Скажите мне, мистер Танкред, вы не подумывали о нашем совместном предприятии — небольшой охоте за сокровищами?

— Подумывал, — ответил Танкред. — Думал об этом все то время, пока человек по имени Л’Эстранж разговаривал со мной пару часов назад.

— Л’Эстранж? Распространенное во Франции имя, но лично я ни одного с таким именем не знаю.

— А я-то думал, что, возможно, знаете. Он утверждает, что одно время был монахом-траппистом.

Драгар пожал плечами:

— У меня не было особых дел со священниками и монахами. Я уважаю их, но мне неведомо — есть ли жизнь после смерти, а та жизнь, которой я сейчас живу, достаточно нелегка. Конечно, имей я богатство, она стала бы куда легче. — Он с энтузиазмом поцеловал кончики пальцев. — Эдак около сотни миллионов долларов. Только подумайте, что может с ними сделать мужчина! Он сможет заполучить самых прекрасных женщин в мире…

— Графинь?

— Графинь, кинозвезд… — Драгар подозрительно покосился на Танкреда: — А почему графинь?

— Одну я сегодня встретил. Немецкую графиню.

— Знавал я дюжину немецких графинь, — небрежно сообщил Драгар, — а также русских, венгерских и французских. Даже знал одну герцогиню. Она работала в Лондоне в ресторане «Сохо».

— Вы не знакомы с немецкой графиней по имени Гелена Райзингер?

— А что, должен ее знать?

— Она очень красива. И очень хорошая лгунья, как я думаю. Даже начинаю склоняться к мысли, что она вовсе не графиня и, возможно, также и не немка.

Драгар подмигнул ему так, что заметно было издалека:

— Ах, и чего только женщины не вытворяют с мужчинами! Впрочем, и мы вытворяем с ними. — Он рассмеялся. — А эта немецкая графиня… у вас с ней было небольшое приключение?

— Нет, но я думал, что будет.

— Вечер только начинается, мистер Танкред. И хотя я сам пока еще новичок — ну, более-менее — в Париже, знаю: здесь есть места, где можно встретить потрясающих женщин. Вы любите немок? Блондинок? Я люблю. Но мои вкусы чисто католические. Я также люблю брюнеток и рыженьких. Не станем ссориться. Вы можете заполучить блондинок, а я возьму других. И возможно, нам удастся немного поговорить.

— Об Аттиле?

— О его сокровищах. Я знаю, где они.

— Знаете? Тогда вам не следует обзаводиться партнером, мистер Драгар. Вам надо помалкивать.

— Ну, мне неизвестно точное место от сих до сих. Я не могу сказать — это в шести километрах вон от того дерева, восьми от скалы и копать надо на шесть футов. Такое не для меня. Я лишь приблизительно знаю место.

— В радиусе ста футов? Сотни ярдов?

— Ну, не столь близко.

— В радиусе мили?

— Мне известно, в какой они стране, — произнес Драгар, выпятив губу. — А это куда больше, чем знают многие. Они думают, что это моя родная Венгрия. Это не так, мистер Танкред. Я, Стефан Драгар, заявляю об этом со всей ответственностью. Это место там, что сейчас называется Югославией, в области, однажды бывшей Венгрией и отнятой у нас этими убийцами — сербами и хорватами, которые не имеют права на собственную страну. Они продали ее туркам в 1449 году. Мой предок, великий Иоан Хуньяди, победил турок при Косове, а затем эти подлые сербы вновь продали землю туркам. Сын великого Хуньяди Матьяш, став королем венгров, освободил земли и изгнал турок из Европы. Мой народ удерживал эту землю, пока ее не украли у нас в 1918 году.

— Мне казалось, это австрийцы аннексировали Венгрию чуть более ста лет тому назад.

— Австрияки никогда не аннексировали Венгрию, — решительно возразил Драгар. — Просто Венгрия присоединилась к Австрии.

— Во главе с австрийским императором?

— Потому что наша королевская династия вымерла — это и есть единственная причина. Был бы жив хоть один член этой семьи, объединенными странами с таким же успехом мог бы управлять венгр. Вы что, подшучиваете надо мной, мистер Танкред?

— Есть немного. Хочу испытать ваш патриотизм. А вы на поверку лояльный венгр.

— Так и есть на самом деле. И это трагедия, что мне не дозволено жить в моей стране. Мне, который столько сделал для родины во время войны. Всему виной коммунисты, мистер Танкред. Захватив власть, они поставили на мне крест.

— Как вы относитесь к югославам?

— Я сражался против них во время войны, и когда Тито пришел к власти… он знал обо мне слишком много. Тито — первый коммунист, а Гратиан — второй. Он меня не жалует.

— А к Германии?

Драгар прочистил горло.

— В Германии все еще есть фашисты. И неофашисты. Неофициально я волен приезжать и уезжать. Официально я — персона нон грата.

— А как насчет Франции? Каково вам здесь приходится?

— А что, разве я не в Париже в данный момент и не собираюсь повеселиться в вашей компании нынешним вечером?

— Только не со мной, Драгар. Я собираюсь хорошенько отдохнуть.

— Но я хочу поговорить с вами еще… о моем предке Аттиле.

— Я не изменил моего решения. Ваше предприятие не для меня.

— И я не изменил моего решения. Речь идет не о том, чтобы составить мне компанию с лопатой в руке…

Танкред покачал головой:

— Я вот-вот начну писать новую книгу, мистер Драгар. Будь у меня все эти богатства, у меня пропало бы желание браться за перо…

— Со всем этим золотом в вашем распоряжении вам вообще незачем было бы писать. — Драгар показал в улыбке белые зубы. — Возможно, мы встретимся снова, мистер Танкред.

Танкред пожал плечами и вернулся к себе в номер.

Глава 11

Жак Симон был так же говорлив и непоседлив, как и в первую встречу.

— У меня чек, месье Танкред. Я оприходовал его нынешним утром и могу вручить вам. Или, если желаете наличные, я отправляюсь с вами в банк и передам вам деньги. Что вы предпочитаете?

— Чека вполне достаточно. Пошлю его по почте в мой банк в Нью-Йорке.

— Может, предпочитаете переслать его в швейцарский банк? — Симон прищурил глаза. — Некоторые американцы так делают. Тамошние банки не предоставляют информацию, и таким образом можно уклониться от уплаты налогов…

— Я плачу налоги.

— Конечно, так поступать честно. Увы, во Франции слишком много людей, которые стараются обмануть правительство, — вот почему наша страна всегда нуждается в деньгах. Однако с тех пор, как наш великий лидер Шарль де Голль пришел к власти… — Симон спохватился. — Я должен научиться не говорить о политике. Увы, это моя слабость. Мадам Симон ожидает вас сегодня вечером на обед.

— Вы не станете особо возражать, если я не приду? Я улетаю в Гамбург.

— В Гамбург? Вы туда отправляетесь? — Симон скорчил гримасу. — Уж не за тем ли, чтобы повидаться со свиньей Давеном?

— Я отправляюсь туда главным образом для того, чтобы организовать немецкое издание «Привет, Цезарь!». Но надеюсь побеседовать с Давеном, если такая возможность представится.

— О, полагаю, это можно организовать. — Симон вздохнул. — А также полагаю, что вам надо с ним переговорить, но, пожалуйста, мистер Танкред, не упоминайте при этом моего имени. Если он спросит обо мне, скажите, что вы ничего про меня не знаете. Или, если пожелаете, сообщите ему, что я весьма процветаю, а Франция величайшая страна в мире… О, извините! В своем энтузиазме я совсем забыл, что вы американец.

— Вы совершенно правы, говоря так о Франции. Это ваша родина. Я мог бы то же самое сказать о Соединенных Штатах…

— Мы всегда были союзниками — ваша страна и моя, — напомнил Симон. — Между нами нет конфликтов. Вы напишете мне из Германии?

— Да. — Танкред смешался. — Мистер Симон, есть люди, которые собирают старые книги, манускрипты и все такое прочее. Приватные коллекционеры, музеи…

— О да, мой друг Пьер Дассэн… э… библиофил. У него прекрасная коллекция книг о нашем блистательном императоре, своего рода наполеониана. Мне говорили, что ее ценность увеличивается с каждым годом.

— В его коллекции есть автографы Наполеона? Возможно, написанные им письма?

— И много! Я сам держал в руках письмо императора, написанное маршалу Нею. И другое — к Жозефине. Им цены нет.

— Насколько они бесценны?

— Сам я не знаю, но могу спросить Пьера, если вам угодно. Вы… у вас что, есть автографы?

— Нет, мне просто любопытно. Должно быть, имеется много старинных манускриптов во Французском музее, не так ли?

— Ну, мне так говорили.

— Письма, датируемые… сотнями лет назад?

— Несомненно.

— Письма, возможно, скажем так, написанные Карлом Великим?

— Быть может. Доподлинно не знаю. Но мог бы выяснить это для вас.

— Могли бы?

Симон одарил его особенным взглядом и потянулся к телефону. Он красноречиво пообщался с телефонисткой, подождал, пока она наберет для него номер, затем поговорил с двоими разными людьми, быстро тараторя на французском. Наконец, прикрыв на мгновение микрофон ладонью, сказал Танкреду:

— Насколько куратору известно, у них нет подлинных писем Карла Великого. Зато есть более старые документы, например написанный Лабьенусом, великим генералом Цезаря…

— И во сколько они его оценивают?

Симон снова заговорил в трубку, покачал головой, прикрыл микрофон.

— В миллионы, — сообщил он. — Собственно, его никогда не оценивали, потому что оно принадлежит Франции и не продается.

— Миллионы франков… или миллионы долларов?

— Франков, конечно. Что-нибудь еще?

— Нет. Благодарю вас.

Симон в свою очередь поблагодарил куратора музея и положил трубку на рычаг. Затем метнул пронзительный взгляд на Танкреда:

— Вы владеете ценным автографом?

— Нет. Просто размышляю. О книге, которую написал. Предположим, я смог найти подлинный манускрипт, написанный самим Юлием Цезарем.

— Такого манускрипта просто не существует!

— Допустим, что существует. Сколько он мог бы стоить?

— Для Британского музея столько же, сколько весь национальный долг Франции. Для богатого американского музея — кто может сказать? Однако куратор отметил, что не все древние манускрипты ценны. О, все они имеют определенную ценность, но по-настоящему ценными являются те, которые были написаны важными историческими лицами или адресованы им. Лабьенус, как вам известно, был легатом Цезаря…

— Его лучшим генералом во время галльской кампании, — уточнил Танкред. — Но он покинул Цезаря в начале гражданской войны и переметнулся к Помпею.

— Увы, да, я помню это еще со школьных дней. Даже великий Лабьенус недооценил Юлия Цезаря. Или же завидовал ему. — Симон сделал паузу, выпятив губы. — Знаете, Марсель Давен стал жертвой своей собственной зависти. Он мнил о себе очень высоко, а его книга не пользовалась особым успехом. Может, это и стало причиной, по которой он присоединился к нацистам…

Глава 12

Табличка на двери гласила: «Dr Friedrich Spiegel. Schriftsteller und literarische Agentur»^[6]. Доктор Шпигель немного смахивал на Эрика фон Стройхема. Он вежливо поклонился и протянул Танкреду сильную, мясистую руку.

— Я не прочел еще вашей книги, мистер Танкред, — признался он, — но видел упоминание о ней в одной из наших литературных рубрик. Слышал, в Англии она идет нарасхват?

— В Соединенных Штатах — тоже. А вскоре, надеюсь, и во Франции.

— Ах да, Франция! Скажите, сэр, как много денег вы ожидаете от немецкого издания, если такое будет организовано?

— Шалимар в Париже предоставил мне аванс в две тысячи американских долларов.

— Наши немецкие издатели также хотят получить права для германоязычных Австрии и Швейцарии. Долю в букклабе и права на обложку.

— Это можно организовать.

— Если французы могут уплатить вам две тысячи долларов, то мы, как я представляю, сможем удвоить эту сумму. Вас это удовлетворит?

— Почему же нет, если вы в состоянии отстегнуть такую сумму?

— Контракты будут предоставлены вам на подпись уже завтра.

— Однако вы еще не разговаривали ни с одним издателем.

— Я же получил вашу записку, в которой вы сообщили, что посетите Гамбург и хотите поговорить со мной о вручении мне прав на немецкое издание вашего романа. Так что все уже организовано. Ваш издатель Генрих Мюллер Верлаг. Контракты составлены. Завтра вы сможете получить деньги. Только одно «но». Мюллер Верлаг хотел бы иметь права и на вашу следующую книгу. По-моему, это нормально?

— Вполне. Между прочим, она, возможно, будет базироваться на принце Этцеле…

— Аттила? Превосходный предмет, мистер Танкред. Немецкий читатель знаком с историей Аттилы, поскольку он фигурирует в великой классике — «Нибелунгах». Когда роман будет завершен?

— Фактически я его еще не начинал, доктор Шпигель… Я пока еще изучаю материалы. Но вот мне пришло в голову, что поскольку я здесь, в Гамбурге, то было бы неплохо побеседовать с Марселем Давеном, написавшим биографию Аттилы…

— Увы, я давно не видел герра Давена, но, уверен, в моих карточках есть его адрес. — Шпигель повернулся к картотеке и пролистал ее пальцами. — Вот, Марсель Давен, Линдер-платц, 133.

Зазвонил телефон. Шпигель снял трубку.

— Доктор Шпигель. Э?.. — Он протянул трубку Танкреду. — Это вас, герр Танкред.

— Никто не знает, что я здесь! — воскликнул тот.

Доктор Шпигель лишь пожал плечами. Чарльз взял трубку:

— Да?

Голос с сильным акцентом произнес ему в ухо:

— Вы герр Карл Танкред из Америки?

— Да, я. Кто это?

— Мое имя не имеет значения. Меня проинформировали, что вы обладаете редким манускриптом, который желаете продать…

— Кто вам сказал такое?

— Это к делу не относится, — произнес голос с немецким акцентом. — Я дилер по таким предметам, и так уж вышло, что у меня есть покупатель на старый манускрипт на латыни. Какова ваша цена, герр Танкред?

— Если бы я даже имел такой… э… предмет, — огрызнулся Чарльз, — я не хотел бы его продавать. Тем более голосу по телефону.

— Встречу между нами можно организовать. Если вы желаете продать манускрипт…

— Нет!

— Я щедро заплачу.

— Я не заинтересован.

— Герр Танкред, — произнес голос по телефону, и в нем прозвучали жесткие нотки, — вы рассмотрели это дело со всех сторон? Обсуждаемый манускрипт является краденым…

— Понятия не имею, о чем таком вы толкуете! — воскликнул Танкред. — И у меня больше нет времени для такой чепухи… Прощайте! — Он положил трубку на рычаг, поднял глаза и увидел сфокусированный на своем лице полуприкрытый тяжелыми веками взгляд доктора Шпигеля.

Глава 13

Дом, в котором жил Марсель Давен, подвергся во время войны бомбежке и был лишь частично восстановлен. За входной дверью скрывалась груда битого кирпича. Но тротуар перед входом был в полном порядке, все коридоры сверкали чистотой, стены побелены известкой. В воздухе витал запах дезодоранта.

Марсель Давен провел Танкреда в свои апартаменты.

— Прошу простить меня, господин Танкред. Я уже некоторое время не у дел и не устраиваю приемов. Однако доктор Шпигель настоял, что у вас ко мне важное дело, а посему я сделал исключение. Не желаете ли присесть, сэр? — Он указал на залатанное и потрепанное кресло-качалку, затем сам уселся напротив, на стуле с прямой спинкой.

Давену было шестьдесят с небольшим, но выглядел он на все восемьдесят, если не больше. Вымотанный жизнью, этот человек, казалось, находился на грани истощения. Белые как снег волосы, такие же брови, нависающие над глазами. Вероятно, в молодости, будучи черными, они придавали их обладателю угрюмый вид. На потрепанном свитере Давена не хватало двух пуговиц. Он был без галстука, выстиранная рубашка нуждалась в глажке.

— Я прочел вашу книгу об Аттиле, — начал Танкред, — и уж коли сам задумал роман на основе материалов того времени, то подумал, что мне следует поговорить с вами.

— Аттила! — фыркнул Марсель Давен. — Кто сегодня интересуется Аттилой? Это вот о Гитлере, современном Аттиле, все пишут. Гунне Гитлере, который вовсе не был гунном. Предсказываю: ваша книга обречена.

— Не исключаю такой возможности, но тем не менее…

— Это не возможность, а стопроцентная вероятность. Двадцать пять лет тому назад я написал биографию Аттилы. И сколько же ее экземпляров, как вы думаете, было продано, мистер Танкред?

— Биография просто великолепная, но я затрудняюсь ответить насчет ее продажи. Могу лишь предположить, что не очень много.

— Три тысячи книг. Точнее, три тысячи сто экземпляров. На них я заработал менее одной тысячи ваших американских долларов. Между тем эта книга — годы упорного труда. Отзывы о ней были превосходные, но ими сыт не будешь, и на сбыт книг они не влияют. Вы, сэр, как понимаю, написали роман. Я не читал его, но доктор Шпигель охарактеризовал мне его как бестселлер. Как много вы на нем заработали?

— Сорок тысяч долларов, сэр.

— Сорок тысяч американских долларов! — воскликнул старый биограф. — Фантастика! Доктор Шпигель сообщил мне, что только одно немецкое издание принесет вам десять тысяч долларов. Он не обмолвился о французском издании… Как много, сэр, платят вам мои соотечественники?

— Я получил аванс в две тысячи долларов.

— Мир сошел с ума. За роман, связанный с историей самым поверхностным образом! А сколько, мистер Танкред, по-вашему, я заработал за прошлый год, переводя французские романы на немецкий?

— Вероятно, пять или шесть тысяч долларов. Возможно, больше.

— Пять жалких сотен долларов! Я еле свожу концы с концами, мистер Танкред. Однако однажды мое имя было представлено академии. Но из-за зависти коллег, голосовавших против, я так и не стал шевалье Франции. И моя работа сегодня забыта. Давно уже не печаталась, никому не известна…

— Нет, не неизвестна. Мне ее дали в Англии и сообщили, что это самая точная биография Аттилы.

— Точная? Подумаешь! Деньги — вот что следует принимать в расчет. Почет — мишура, дешевка. Деньги — это все. Возьмите себе денежки, мистер Танкред, а почести оставьте друзьям или, что еще лучше, врагам. Аттила жил пятнадцать столетий назад. Он покорил дюжину стран, использовал королей как вассалов и слуг. Ограбил Европу и хвалился, что трава не будет расти там, где ступило копыто его коня. Дал толпе номадов^[7] мгновение славы, обеспечил место в истории. Короли и императоры падали перед ним ниц. Какой-то варвар!..

— Но был ли он варваром, мистер Давен? — спросил Танкред. — В вашей книге вы пишете, что он был заложником при римском дворе в Равенне целых четырнадцать лет, пока не достиг зрелого возраста. По вашим словам, он получал образование вместе с сыновьями принцев и королей.

Французский биограф одобрительно хмыкнул:

— Вижу, вы и впрямь прочли книгу. Вы правы. История пристрастная вещь. Аттила был страшным человеком своего века. После его смерти писатели и историкисделали все, чтобы исказить его облик. Римский мир рушился, и Аттила — отродье древней цивилизации — нанес ему финальный удар. Двадцать три года спустя Теодорик поверг Западную Римскую империю и сам стал королем. Римом начал править германец. Но именно Аттила сделал такое возможным. Верно, что почти в это время начинается Средневековье с его мракобесием, но только почти. Мир стал загнивать, приходить в упадок. Для человечества настало время погрузиться в пучину забвения, так оно и сделало. Вновь пробудилось лишь через тысячу лет. Сейчас мы тоже отброшены туда, где мир был во времена Аттилы. Уже готовы катиться под уклон, что может загнать нас в век варваров. Русские — это азиаты, как люди Аттилы. Они угрожают поглотить мир, и, когда это сделают, если им удастся, цивилизация начнет регрессировать. Тогда настанет мракобесие. На этот раз оно может продлиться два, а то и три тысячелетия. Если Запад станет противостоять — тогда ядерная война, в которой человечество погибнет навсегда. В этом случае процесс эволюции должен будет начаться снова. Но кто знает — увенчается ли он успехом? Мы живем в закатные дни цивилизации, мистер Танкред.

— Вы уж извините, мистер Давен, но я не могу согласиться с этой гипотезой. Мне думается, мир вступает в более светлое и яркое будущее.

— Тогда почему вы хотите писать об Аттиле? — побагровел француз. — Почему говорите со мной, французом, который живет в Германии потому, что соотечественники не желают видеть его на родине?

— Я был на войне, — спокойно ответил Танкред, — сражался с немцами, но война давно закончилась. Теперь я с ними не сражаюсь. Не сражаюсь и с коллаборационистами немецкими, французскими или африканскими. Я не политик. Я — солдат и писатель. Меня интересует древняя история, и я хотел бы узнать от вас несколько фактов об Аттиле-гунне.

— Вы же читали мою книгу, — огрызнулся Давен. — Все, что я знаю об этом гунне, — там. Некоторые из имеющихся в ней предположений не базируются на фактах или исследованиях. Мое собственное мнение основывается на годах изучений. Но есть и предположения, ибо больно уж мало литературы об Аттиле. Значимой литературы.

— Где был его город Этцельбург?

— В Британской энциклопедии утверждается, что это современный Будапешт. Ложный вывод. И все потому, что Будапешт — столица Венгрии, а Аттила был гунном. А коли так, то Будапешт непременно должен был быть старой столицей Аттилы. И так говорят те, кто мнят себя учеными. Учителя гимназий.

— Варвары шестого, седьмого и восьмого веков были уже не те люди, которые служили Аттиле, — заявил Танкред. — Дальние родственники, возможно, раз они также происходили из Азии, но их родина находилась по меньшей мере за четыре тысячи миль от отечества гуннских племен, которые вторгались в Европу еще до времен Аттилы.

Француз покачал головой:

— Люди Аттилы все пришли из Азии — из тех мест, которые ныне называются Монголией, Маньчжурией, северными областями Сибири… Они были кочевниками, следовавшими за травой, за погодой. Пришли в Европу приблизительно в начале эры христианства и осели в России еще до Константина. Они были в Дакии и Паннонии за сотню лет до того, как Аттила объединил их в мощную конгрегацию. Это уже были не захватчики и не орды, если, конечно, не подразумевать под «ордой» большую этническую группу. Гунны, которых объединил Аттила, являли собой дюжины различных племен, все азиаты, с общим базовым языком, но только в этом смысле их можно считать единым народом. У них было много королей или ханов. Аттила спаял их воедино, сделав силой, способной совладать с готами, бургундцами и вандалами. Он разнес ворота Константинополя, разграбил всю Европу. Его армии уж точно не были дикими ордами. Правда и то, что римляне уже не были римлянами времен Цезаря или ранних императоров, но они по-прежнему являли собой дисциплинированное войско и имели традиции тысячелетних войн. Орды не могли бы разгромить римские армии даже во времена Аттилы. Вы изучали битву при Шалоне, мистер Танкред?

— Уделил ей внимание.

— Могла бы толпа недисциплинированных воинов противостоять равному числу римлян, готов и бургундцев? Лучших бойцов Европы! Людей, известных своими боевыми качествами. Даже когда Аттила отступил, Аэций, сам могущественный Аэций, не преследовал его. Ему хватило и Шалона, где он сам выбирал поле битвы и условия сражения. Его потери равнялись потерям Аттилы. Аттила не победил, но нельзя сказать, что и комбинированные армии союзников одержали победу. В худшем случае была ничья.

— Я склонен согласиться с вами. Но вы не высказали мне своего мнения, сэр: где, как вы думаете, находился город Аттилы?

— В Дакии, конечно, но дальше к северу, чем Будапешт, и восточнее. В токайском регионе, на реке Тиссе. Я посетил этот район в 1936-м. Профессор Кадар согласился… — Давен остановился. — Я вот задумался насчет Кадара: не случилось ли с ним чего-нибудь? Не слышал о нем с 1938-го.

— Профессор Кадар — венгр?

— Был. Сейчас он, возможно, мертв. Он преподавал языки и историю в Будапештском университете.

— Мистер Давен, не посещали ли вы когда-либо монастырь траппистов в Нормандии? Монастырь Святого Ипполита?

Давен с вызовом взглянул на Танкреда.

— Никогда ноги моей не будет в монастырях, — заявил он категорически. — Там одни глупцы и обманщики. Люди, которые не осмеливаются заглянуть жизни в лицо, слабаки, боящиеся мира. Они облачаются в мешковину, живут в причитаниях и жалости к самим себе. Самобичеватели!

Глава 14

Танкред покатил обратно в свой отель на мессершмитовском такси. Вечер с изгнанником-французом оказался не особенно продуктивным. Он узнал лишь немногим больше об Аттиле, чем вычитал в книге биографа, зато предметно ознакомился с его мазохистским осуждением человечества, французов, религии, состояния мира и народов в целом.

Марсель Давен был старым человеком, вкусившим в полной мере горечь жизни, а посему обозленным на всех и вся. Его пособничество врагу самым пагубным образом сказалось на характере, лишив дальнейшее существование на этом свете какого-либо смысла.

Дверь номера Танкреда в отеле оказалась не на замке, хотя он был уверен, что запер ее, когда уходил. Осторожно войдя, Танкред погрузился в темноту номера. Он щелкнул выключателем, почти ожидая, что вновь увидит Л’Эстранжа.

И верно — Л’Эстранж был в номере. Но он не сидел, а валялся на полу с широко открытыми глазами на искаженном агонией лице.

Л’Эстранж был мертв.

Танкред закрыл дверь, подошел к телу убитого мужчины и глянул на него. Затем опустился на одно колено, осторожно дотронулся до темного, влажного пятна и обнаружил, что оно липкое. Он вытер кончик пальца о коврик, поднялся на ноги.

Подошел к телефону и взял трубку.

В этот момент из ванной комнаты вышла Гелена Райзингер.

— Пожалуйста, — взмолилась она, — не звоните!

Танкред положил трубку на рычаг.

— Ваше объяснение случившегося может оказаться интересным.

— Никакого объяснения у меня нет, — ответила она. — Я вошла… и нашла его уже таким, как сейчас.

— Ну конечно…

— Вы мне не верите?

— А вы думаете, что должен?

— Я вошла в номер за минуту до вашего прибытия. Я… я была уже готова уйти, когда услышала, как вы подходите к двери. Побежала в ванную — и тут вы вошли.

— Очень хорошо, тогда вам не о чем беспокоиться. Вызовем полицию и расскажем им наши истории.

— Вы не можете этого сделать, мистер Танкред! Они не поверят нам. Они… они непременно арестуют нас обоих.

— Только не меня, — возразил Танкред. — Я лишь утром прибыл в Гамбург. Я отсутствовал весь вечер, вернулся и нашел мертвого мужчину у себя в номере. Какая-то немка разговаривала внизу с портье, когда я входил в отель. Лифтер поднял меня на этаж. Оба они покажут, что я вошел в отель один и оставался один, а портье подтвердит, что номер зарегистрирован на меня одного.

— Вы забыли меня, конечно, — сдалась она. — Я влипла. Хотя и не по своей вине.

— Ну, еще бы! Вы вошли в мой номер по собственному желанию… и оказались здесь с трупом, когда я вошел.

Она подошла ближе и пристально посмотрела ему в глаза:

— Вы что, на самом деле верите, что я способна убить человека?

Краска залила Танкреду лицо и шею, и он ощутил, что его ноздри раздуваются. Ее аромат кружил голову. Ее близость… затруднительное положение, из которого выручить Гелену мог лишь он, оставив ее тем самым в неоплатном долгу, — все эти мысли молнией пронеслись в голове Танкреда. Он сказал:

— Не знаю. В Париже вы выставили меня дураком.

— Нет, — возразила она. — Я… я просто не могла сдержать обещание. Кое-что произошло, и мне пришлось уехать из города.

— Это Л’Эстранж приказал вам прийти сюда?

— Л’Эстранж?

Он указал на мертвого мужчину. Ее глаза расширились.

— Л’Эстранж? Но это…

Она запнулась, уставившись на Танкреда. У нее были самые красивые глаза из всех, которые он когда-либо видел у женщин.

— Он заходил ко мне в Париже, убеждая, что написал мне письмо, подписанное именем Л’Эстранж. Сообщил, что во время войны был монахом-траппистом в нормандском монастыре…

— Это же нелепица! — воскликнула Гелена Райзингер. — На войне он был офицером-танкистом. Он приходится мне… кузеном. Его зовут Отто Райзингер. Майор Отто Райзингер.

— Можно задать вам вопрос? — спросил Танкред. — Сколько вам лет?

— Двадцать восемь, ну, двадцать девять.

— В 1944-м вам было двенадцать. — Он глянул на бывшего офицера-танкиста. — Ему же по меньшей мере лет сорок пять.

— Ближе к пятидесяти. Я помню, когда Отто посетил нас в Вене в конце войны, он показался мне стариком. Тогда я дала ему лет тридцать или тридцать один, но для девочки в двенадцать лет и это уже почтенный возраст.

Танкред потянулся вперед и дотронулся до ее сумочки.

— Не возражаете?

— Вы хотите посмотреть, сколько у меня при себе денег? Не так много, как… — Она сморщилась, словно от боли, и вручила ему сумочку. Танкред не стал ее открывать, а просто пощупал. В сумочке не оказалось крупного, твердого предмета. Он вернул ее обратно и поинтересовался:

— Где пушка? Она что, в ванной?

— С чего ей там быть?.. — Гелена запнулась. — Вы все еще думаете, что это я в него стреляла? Идите и смотрите в ванной, если не верите.

Танкред направился к ванной комнате, но вдруг остановился.

— Я не собираюсь сбегать! — сердито воскликнула она.

Танкред вымученно улыбнулся, когда Гелена плюхнулась в кресло, всего лишь в ярде от мертвого тела.

Он прошел в ванную, быстро оглядел все вокруг, понял крышку сливного бачка, заглянул внутрь, затем поставил крышку на место. Наконец вернулся в комнату. Гелена Райзингер не сдвинулась с места.

— Вы удовлетворены?

— Все равно неприятностей не избежать.

— Ничего такого не будет… если вы позволите мне уйти и просто сообщите о случившемся, не упоминая, что здесь находился кто-то еще.

— Он был армейским офицером. Возможно, хорошо известным. Его имя Райзингер…

— Он скрывал свое имя вот уже много лет. А что до его армейского досье, то думаю… думаю, там для полиции кое-что найдется. Он был с СС после 1940-го. Люди из СС сегодня не пользуются популярностью.

— Если я позволю вам уйти, то вы исчезнете, как это сделали в Париже?

— А что вы хотите от меня? Каких действий?

— Я хочу поговорить с вами.

Мгновение она обдумывала про себя все за и против. Затем кивнула:

— Я буду у моих друзей. Их фамилия Хайнц. Адрес: Кельн-штрассе, 27. Если возникнут неприятности, можете позвонить мне туда. Я все время буду ждать. Обещаю!

— Даю вам две минуты, чтобы покинуть отель. Затем позвоню управляющему.

Гелена вскочила на ноги, подошла к нему, но не поцеловала, а лишь улыбнулась.

— Благодарю вас, — произнесла она и быстро вышла.

Танкред глянул на часы и обождал ровно две минуты, потом еще лишних тридцать секунд. Затем потянулся к телефону.

Полиция прибыла через пятнадцать минут. Двое мужчин в форме и черных шлемах, похожих на ведерки для угля, и инспектор в дождевике. Другой инспектор и еще двое людей в форме явились двумя минутами позже. Они были очень обстоятельны, особенно второй инспектор — Шлегер.

Он лично обыскал номер, даже после того, как первый инспектор и его люди тщательно все прочесали. Шлегер перерыл багаж Танкреда и, пролистав страницы томиков «Привет, Цезарь!», обнаружил полость между страницами 320 и 338. Показав вырез в страницах Танкреду, спросил:

— Ваша работа?

— Будь я проклят, — заявил Танкред, — если пересматривал все книги. У меня их было целых шесть штук, когда я прибыл в Гамбург.

Инспектор вопрошающе поднял брови:

— Здесь только пять.

— Одну я вручил сегодня литературному агенту.

— Его имя?

— Доктор Фридрих Шпигель. Если позвоните ему, он подтвердит этот факт.

Инспектор кивнул:

— Это старый контрабандистский трюк, но тайник, устроенный вами, мелковат. Наркотики в конверте?

— Не будьте смешным!

— М-м-м… возможно, вы и правы. Уж больно тощим должен быть конверт, и количество наркотиков в нем вряд ли могло оправдать связанный с этим риск. Тогда что же, банкноты?

— Я же пытаюсь объяснить вам, — терпеливо произнес Танкред. — Я писатель и…

— Я знаю, что вы писатель, мистер Танкред, — перебил его инспектор Шлегер. — Я не читал ни одной вашей книги, но, перед тем как покинуть полицейский участок, сделал несколько телефонных звонков. Вы довольно известный человек. Вот почему я нахожу это дело столь затруднительным. По меньшей мере, все случившееся необычно, скажем так.

— Для меня более чем необычно. Войдя в своей номер в отеле, найти на полу мертвого человека… Это не то, что часто случается, не так ли?

— Да уж! И незнакомец к тому же… Вам же убитый незнаком, верно?

— Да, — с ходу ответил Танкред и тут же задумался, не допустил ли он ошибки, причем серьезной.

— Вы никогда не видели его прежде?

Танкред отрицательно покачал головой.

— Вам неизвестно его имя?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Вы явитесь в участок, чтобы подписать показания?

— Если должен…

— Вы известный американский писатель, — мягко произнес инспектор Шлегер. — Бывший армейский офицер со многими наградами. Американское консульство пришлет своего представителя в полицейский участок к тому времени, когда вы будете готовы сделать заявление. Я уверен, что будет еще и офицер американских вооруженных сил. Я звонил в их представительство перед выездом сюда, и полковник Гортон сказал, что непременно свяжется с командным генералом.

— Вы весьма обстоятельны в вещах подобного рода, — прокомментировал Танкред.

— Это одно из известных наших качеств… за которые нас так не любят в других странах, — с чувством отозвался инспектор Шлегер.

Глава 15

Было уже три часа ночи, когда Танкред вернулся к себе в отель. Какой-то мужчина в вестибюле читал «Der Berliner Tag». На нем была теплая полушинель. Когда Танкред проходил к себе, в коридоре стоял человек в черном кожаном пальто. Он делал вид, будто разыскивает какой-то номер.

Танкред прошел в комнату, подождал десять секунд, а затем вновь открыл дверь. Человек в пальто прислонился к стене коридора в двадцати футах от его номера.

Около десяти утра Танкред побрился, оделся, потом спустился позавтракать. Уже другой мужчина — в дождевике — маячил возле двери, когда Танкред выходил из ресторана.

У тротуара стояли три такси: один «мессершмит» и два «фольксвагена».

— Кто-нибудь, возможно, последует за нами, — обратился Танкред к водителю «мессершмита». — Если сможете оторваться от него в течение десяти минут — я дам вам банкнот в сто марок.

Водитель обнажил в улыбке два зуба в золотых коронках:

— За сто марок я потеряю из виду собственную Großmutter^[8].

Небольшой «мессершмит» начал делать бесконечные повороты на немыслимо узких улочках, прорезанных переулочками, проехал сотню ярдов по тротуару, наконец проскочил насквозь два разрушенных бомбами здания.

Через пятнадцать минут водитель остановился:

— Подождем. Если кто-то все еще следует за нами, я не возьму с вас денег.

Улочка была тихой, в следующие три минуты мимо проехали лишь две машины. Танкред был удовлетворен. Он дал водителю банкнот в сто марок и выбрался из автомобиля.

— Вы пойдете пешком?! — воскликнул таксист.

— Мне нужен моцион.

Танкред прошел двенадцать кварталов, главным образом через подвергшиеся бомбежке улицы, затем нашел телефонную будку, опустил монету в прорезь автомата, а заполучив оператора, спросил номер телефона герра Хайнца, чей адрес — Кельн-штрассе, 27. Вызов был сделан, трубку подняла сама Гелена:

— Я ждала, что вы позвоните. Ну как, были неприятности?

— Не такие, чтобы я не смог с ними справиться. Как насчет ленча?

— В такую рань?

— Скажем, ровно в полдень?

— Очень хорошо. А где?

— Сами назовите место.

Она немного помолчала, затем он услышал:

— Есть маленькое кафе на Хенсасштрассе «Die Blaue Donau».

— «Голубой Дунай»?

— А теперь не уверяйте меня, что вы не говорите по-немецки!

— Около сорока слов знаю. Итак: «Голубой Дунай», в двенадцать.

«Die Blaue Donau» располагался в цокольном этаже. Голубые стены, квадратные столы со скатертями в шахматную клетку и официантки с волосами цвета льна, в тирольских крестьянских костюмах. Когда Танкред вошел в кафе без десяти двенадцать, там находились всего лишь два посетителя.

Он заказал чашку кофе и почти уже допил ее медленными глотками, когда появилась Гелена Райзингер. Она была в бежевом костюме, который, должно быть, купила в Париже, в одном из салонов для избранных. Костюм сидел на ней исключительно, и Танкред, любуясь, как она идет к столу, ощутил, что его пульс забился учащенно. Гелена была на диво красивой женщиной.

Танкред встал, предложил ей стул. Гелена улыбнулась в знак благодарности:

— Вы думали, что я не приду?

— Если бы вы не пришли, я покинул бы Германию уже сегодня вечером. Но раз пришли, то думаю, что останусь до завтрашнего вечера.

— И куда потом? Обратно… в вашу страну?

— Во Францию, — сообщил он.

Она испытующе посмотрела на него:

— Франция? Я почему-то думала, что вам следует отправиться в… ну, словом, куда-либо еще.

— В Венгрию?

Ее глаза сверкнули.

— Как много вам известно, мистер Танкред?

— Меня зовут Чарльз.

— Ну тогда Чарльз.

— Как много я знаю о чем?

Одна из официанток в тирольском одеянии подошла к их столику.

— Мне просто кофе, — сказала Гелена.

— И кусок штруделя, — предложил Танкред. — И мне то же самое. Кофе и яблочный штрудель.

Официантка удалилась. Танкред вновь сосредоточил все свое внимание на Гелене. Его глаза встретились с ее глазами, которые уж точно были не менее голубыми, чем легендарный голубой Дунай.

— Вы пришли ко мне в номер. Как тогда в Париже, так и здесь прошлой ночью. Расскажите почему?

— Я уже говорила вам в Париже — совершаю гранд-тур. Париж, Ривьера, Рим, Вена, Берлин… иногда Гамбург. Я не скажу вам, почему именно.

— Не потому ли, что хотели заставить меня принять вас за авантюристку?

— Нет, потому что я не имею дома.

— Дом есть у каждого, — возразил Танкред.

— У вас есть?

Он поежился:

— Полагаю, я исключение. Но да, дом у меня есть. Армия США.

— Будь я мужчиной, то, возможно, тоже выбрала бы армию. Это решило бы проблему наличия дома. — Она поиграла ложкой. — Когда я была девочкой, мне постоянно вдалбливали, что у Райзингеров есть дом. Дом предков, дом, которым владели… ну, так долго, как существует семья Райзингеров. Беда в том, что мы в нем не живем. Мы изгнанники.

— Из Германии?

— Из того, что обычно было Австро-Венгрией или, точнее, Венгрией. Мы австрийцы, по крайней мере, всегда считали себя таковыми. Наш дом мы потеряли в 1918-м. Он стал частью Югославии. Наше имение было экспроприировано.

— Воеводина была аннексирована Югославией в 1918 году. Полагаю, именно там находился ваш дом?

Она кивнула:

— Воеводина была австрийской еще со Средних веков. Наша семья прослеживает свою историю до одиннадцатого века, когда родоначальник граф Райзингер получил марк земли — размером в то, что можно обойти за день, — дабы охранять ее, вдоль границы по Дунаю. Райзингеры удерживали эту землю либо часть ее свыше восьми столетий. Замок на Тамише, в тридцати милях от Белграда, насчитывает по меньшей мере столько же лет. Хотя в нашей семье есть традиции, которые гораздо старше.

— Белград и сам, возможно, старейший город в Европе. Под названием Сингидунум он был уже древним, когда его захватили римляне. — Тут Танкред выдержал паузу. — Аттила много лет удерживал его.

Глаза Гелены вспыхнули, она была готова вскрикнуть, но тут как раз подошла официантка с яблочным пирогом и кофе, и ей пришлось подождать, пока девушка уйдет. Затем Гелена спросила:

— Вы на самом деле пишете книгу об Аттиле?

— Еще не решил окончательно. А что?..

Она покачала головой:

— Тема не из легких. В нашей истории мало найдется такого, что поможет вам в поисках. Разве только если обратитесь к архивам.

— А для этого мне придется отправиться в Венгрию… или в Югославию. Именно это вы и предлагаете?

— Почему вы решили, будто я что-то предлагаю?

Танкред подался вперед над столиком, поймал ее руку и слегка сжал, хотя она и старалась ее отдернуть.

— В Париже как далеко вы намеревались зайти?

Она попыталась высвободить руку и воскликнула:

— Вообще никуда! Отпустите меня!

Танкред освободил ее руку.

— Вы пришли ко мне прошлой ночью. Намеревались вознаградить меня поцелуем?..

— Я думаю, что мы уже и так зашли слишком далеко, — произнесла Гелена, забирая перчатки и сумочку.

— Вы же еще не съели свой пирог.

— Яблочный штрудель не в диковину для австриячки.

— Австриячки без дома?

Уже вставая из-за стола, Гелена смешалась, затем вновь уселась.

— Мы можем говорить не переходя на… личности?

— Сильно сомневаюсь. Но здесь, на публике, вам ничего не грозит. У себя в номере такого гарантировать не смогу.

— Я не та, за кого вы меня принимаете, — свирепо заявила она. — Пожалуйста, поймите это раз и навсегда.

— Если я отправлюсь в Венгрию, то встречу ли вас там? Или в Югославии? Придете ли вы ко мне в отель?

— Вы никак не хотите отстать от меня, не так ли?

— А вы хотите, чтобы я отстал от вас?

Она первой опустила глаза. Наконец тихо ответила, вновь поднимая глаза:

— Возможно, нет. Не исключается возможность, что я влюбилась в вас.

— Думаю, вполне возможно, что я влюбился в вас, — признался Танкред в свою очередь. — Фактически, так оно и будет… если встречу вас еще раз или два. И что тогда нам делать?

— Такое, по-видимому, станет самым худшим для нас обоих.

— Множество людей влюбляются.

Она покачала головой:

— Этого не должно быть. Всю мою жизнь я ненавидела американцев… Ваш президент Вильсон — причина того, что мы утратили наш дом. Его самоопределение судеб народов сделало возможным образование Югославии. А югославы прихватили более сотни миль земли, на которую не имели никаких прав, ибо на ней никогда не проживали ни сербы, ни хорваты. Воеводина была Австрией по историческому праву. Она принадлежала Австрии с незапамятных времен.

— Президент Вильсон был идеалистом. Но вы что, так и собираетесь прожить всю оставшуюся жизнь, ненавидя американцев из-за Вильсона? И меня тоже ненавидите из-за президента Вильсона?

Выгнув брови, Гелена посмотрела на Танкреда:

— Я не думала о Вильсоне, когда вы целовали меня в Париже.

— Когда вы целовали меня, — поправил он.

— Вы не желаете оставлять мне ни единой лазейки.

— Думаю, нам следует поговорить об этом… там, где не будет ни официанток и ни множества других людей вокруг.

— Где, например?

— В моем номере в отеле.

— Я знаю, куда вы клоните. — Она покачала головой: — Нет, мистер Танкред, я не собираюсь посетить ваш номер в отеле… никогда больше.

— Нам же нужно еще поговорить.

— Что мы сейчас и делаем.

Он вздохнул, как бы сдаваясь:

— Ладно, мне нужно узнать чуть больше о вашем кузене, майоре Райзингере.

Крошечная морщинка пересекла ее лоб.

— Вы сказали нечто странное о нем прошлой ночью. О том, будто он говорил вам, что был монахом-траппистом.

— Во время войны я провел ночь в монастыре траппистов, в Нормандии. Ваш кузен знал это.

— В этом было что-то особенное?

Он смешался, а Гелена воскликнула:

— К каким я должна прийти выводам? Он заявился к вам спустя много лет и… и был убит у вас в номере. Между вами двоими, должно быть, что-то произошло?

— Именно над этим я и ломаю голову с прошлой ночи.

— И что ж вы решили?

— Не думаю, что вам это понравится.

— Если это что-то плохое о моем покойном кузене, мне такое, возможно, и не понравится, но шокирована я не буду. В конце концов, я наслышана о его делишках с СС.

Танкред кивнул:

— Я наткнулся на немецкий патруль, после того как покинул монастырь. Патруль направлялся в сторону монастыря… и теперь я точно знаю, что он нагрянул туда. Мне стало известно, что немцы убили восьмерых монахов.

Гелена содрогнулась:

— Еще одна история о зверствах, не так ли?

— Мне об этом поведал аббат монастыря. Один из троих, оставшихся в живых. Точнее, из четверых. Один монах сбежал.

— Мой кузен?

— Он утверждал, что был тем самым монахом, но я так не думаю. Мне кажется более вероятным, что он входил в патруль…

— Это еще надо доказать! — возразила Гелена.

— Я же предупреждал, что вам это не понравится.

Она медленно приходила в себя, но продолжала упорно держать глаза опущенными на яблочный пирог, который трогала для вида ложечкой.

— Полагаю, мне надо это принять.

— Есть сомнения?

— Вроде нет. Ну и что, если мой кузен был в том патруле?

— Может, поэтому он и убит.

— Пятнадцать лет спустя?

— Семнадцать. Это было в июне 1944-го.

— Вы предполагаете, что его убили за то, что он сделал с монахами в 1944-м?

— Не за то, что он сделал, нет. За то, что, возможно, забрал из монастыря.

— Я католичка, мистер Танкред…

— Мы же порешили на Чарльзе.

— Чарльз, я знаю о траппистах. Это бедный орден, его монахи приносят обет жить в бедности. Какие такие великие ценности мой кузен, а точнее, немцы могли взять в монастыре?

— Реликвии. Предметы, имеющие религиозную ценность… Монастырь ведь очень древний.

Гелена покачала головой:

— Как-то не вяжется. Отто был очень беден после войны. Мне неизвестно, как он жил, но я знаю, что для него настали трудные времена. Он… он занял у меня сотню марок два года назад, да так и не вернул.

— Он нагрянул ко мне в Париже, обвинил меня в краже из монастыря. Речь шла о древних реликвиях.

— Реликвиях… какого рода?

— Этого он не говорил. Я даже усомнился, а был ли он действительно в монастыре той ночью. Ведь если бы был, то знал бы, что я не покидал кельи, в которую меня поместили… никуда не выходил до самого рассвета. Если бы я даже знал о реликвиях, у меня просто не было времени их искать. Братья встают в два часа ночи. Брат Амбросий находился со мной в келье плоть до этого времени. Именно тогда он встал и отправился молиться в часовню.

— Брат Амбросий?

— Так звали несостоявшегося монаха. Теперь ваш кузен утверждал, что это был именно он.

— А разве Отто не мог им быть?

— Нет. Ни в коем случае, судя по тому, что вы мне о нем рассказывали. До 1944-го брат Амбросий находился в монастыре шесть лет. А вы говорите, что ваш кузен был танкистом до 1940-го, когда перешел в СС. Однако он знал, что я провел ночь с братьями… Такую информацию он мог получить только от настоящего брата Амбросия.

— Который все еще жив?

— Допускаю, что так оно и есть.

— И он мог быть тем самым… — Она смешалась. — Ну, тем, кто убил Отто прошлой ночью?

— Вам трудно прямо сказать, что монах-траппист… убил человека?

— Сама эта мысль отвратительна для католички. Любой монах — это святой человек. А траппист — особенно.

Танкред подался вперед над столом:

— Гелена, вы знаете — или, может, слышали — о человеке по фамилии Драгар? Стефан Драгар?

Мгновение она смотрела на него, явно озадаченная.

— Имя похоже на венгерское.

— Оно и есть венгерское. Стефан Драгар считает себя прямым потомком Аттилы.

— О котором вы пишете книгу?

— Я еще полностью не утвердился в этой мысли, но подумываю.

— Я не бог есть какая ученая, — заявила Гелена, — но я немка и ходила в школу. Я читала «Нибелунгов» еще девочкой. Принц Этцель из «Нибелунгов» предположительно Аттила. Нас учили, что эти легенды базируются на подлинной истории, только уж очень далеких дней — времен Римской империи. Это четвертое или пятое столетие нашей эры.

— Аттила умер в 453 году нашей эры. Теодорик, который, как полагают, был германцем, он же Зигфрид, стал королем римлян в 485 году. Здесь налицо противоречие лет в тридцать, но для легенды это не имеет особого значения. Был Теодорик, который сражался с Аттилой. Он не тот самый, кто разгромил римлян тридцать лет спустя, но древние особенно не вникали в такие детали… Однако вы так и не ответили на мой вопрос о Стефане Драгаре.

— А я и не могу ответить на него со всей определенностью. Моя семья живет в Венгрии, и Драгар — венгерское имя… Мы знаем многих венгров, но если я и встречала этого Стефана Драгара, то не помню.

— Такое могло быть совсем недавно.

— Тогда ответ окончательный — нет. В последние годы я не встречала никакого Драгара. А почему вы спрашиваете?

— Не знаю почему. Просто спрашиваю. Я познакомился с ним в Лондоне, затем встретил в Париже…

— У него была какая-то связь с… с моим кузеном?

Танкред выразительно пожал плечами:

— Он это отрицает. Я даже спрашивал его, знает ли он вас. Ответил — нет. Фактически Драгар отрицает все, о чем ни спроси, но рассказывает очень многое.

— О чем?

— Об Аттиле, чьим потомком себя провозглашает.

— Как он может знать… спустя четырнадцать или пятнадцать столетий? — Она наморщила лоб. — Я еще не встречала венгра, который не объявлял бы себя прямым потомком первого венгерского короля святого Стефана. А венгры — как бы это сказать? — самые словоохотливые люди.

Он ухмыльнулся:

— Да уж, любители поговорить. Этот Стефан Драгар много и охотно болтает, но мало чего выбалтывает.

Инспектор Шлегер не производил впечатление счастливого человека.

— Капитан Танкред, — заявил он, — в вашем номере, в отеле, был убит человек. Даже в вашей стране, Америке, убийство вещь серьезная. Вы не можете так просто выпутаться из этого.

— Я не имею к этому убийству никакого отношения, — возразил Танкред. — Я не знаю этого человека и не знаю, почему его убили. Я уже сообщил вам все, что мне известно…

— Вы не сообщили нам ничего.

— Лишь потому, что и знаю ровно столько же. Ничего нельзя добавить к ничему.

— Та книга, — не отставал инспектор Шлегер, — та самая с вырезанными страницами?

— Разве есть закон против книги с вырезанными страницами?

— Возможно, и есть. Я не уверен.

— Инспектор, — терпеливо проговорил Танкред. — Я хочу поведать вам правду об этих вырезанных страницах. Я прибыл в Европу со значительной суммой денег. Думал, что пробуду здесь несколько месяцев, и не ожидал, что смогу что-то заработать. Мне не хотелось носить при себе несколько тысяч долларов. Вот я и сделал в книге тайник.

— Я размышлял над этим, — признался инспектор, — но вы заработали немало денег и здесь, в Германии, и во Франции. Однако при вас не оказалось значительной суммы в американской валюте. И уж точно не несколько тысяч долларов.

— Конечно нет. Я отправил их домой.

Инспектор поднял карандаш.

— Ваш американский адрес?

— Нью-Йорк, до востребования. Письмо будет лежать до моего возвращения.

Инспектор с отвращением отбросил карандаш.

— Вы думаете, я поверю, что вы послали тысячи долларов налички на почту до востребования?

— Почтовое отделение — это правительственное учреждение Соединенных Штатов, — торжественно заявил Танкред. — Я служил правительству Соединенных Штатов двадцать лет. Так уж вышло, что я верю в эффективность правительственных учреждений.

— Я тоже работаю на правительство, — с горечью заметил инспектор, — и тоже стараюсь хорошо делать мою работу. Вы же чертовски мне ее затрудняете.

— Инспектор, — твердо произнес Танкред, — я не убивал Отто Райзингера, и у меня в кармане билет на пассажирский самолет, который улетает ровно через два часа. Я надеюсь попасть на этот рейс, если вы не арестуете меня. Вы намерены сделать такое?

— Собираюсь ли я арестовать блистательного американского писателя? — переспросил инспектор Шлегер. — Известного писателя, который к тому же был доблестным американским солдатом? — Он покачал головой. — Если вас не беспокоит собственная совесть, то, как полагаю, вы попадете на самолет до Парижа. Я не намерен вас задерживать. Хотел бы, но тем не менее ничего не сделаю, чтобы продлить ваше пребывание здесь. — Он подался вперед над столом. — Однако вот что вам скажу: если позже выяснится, что вы имеете какое-то отношение к случившемуся, то я отправлюсь в ваше посольство и подам жалобу.

— Ну и подавайте на здоровье!

Глава 16

Банкнот в тысячу франков, врученный клерку главного почтового отделения Дьеппа, обеспечил Танкреду информацию, что его второе письмо таинственному Л’Эстранжу осталось невостребованным. Но когда он уже отправился к выходу, клерк его окликнул:

— Есть письмо для мистера Чарльза Танкреда. Может, оно адресовано вам?

Танкред принял письмо и надорвал конверт. Внутри оказался лист голубой бумаги, на котором на машинке было напечатано:

«Сожалею, что неотложные дела призывают меня в Париж и я не смогу встретиться с вами, как вы того просите в вашем письме из Америки. Наша дружеская встреча, возможно, состоится в другое время.

Л’Эстранж».

Танкред порвал письмо на клочки и выбросил в мусорную корзину.

Затем вернулся в отель и сделал все необходимое, чтобы арендовать небольшой автомобиль. К девяти часам Танкред был уже на дороге к монастырю Святого Ипполита.

Он прибыл туда незадолго до одиннадцати и припарковал машину перед древним сооружением. Какой-то монах ответил на его стук в монастырскую дверь и привел Танкреда в крошечную комнату, где он нашел отца Селестина сидящим за столом. Помещение было мрачным, со скудной обстановкой, состоящей из очень старого письменного стола, двух стульев и железного ящика, служащего то ли хранилищем для бумаг, то ли сейфом. Вторая дубовая дверь помещения явно вела в спальную келью достопочтенного старца.

— Мистер Танкред? — произнес отец Селестин, поднимаясь со стула с прямой спинкой. — Вот уж не ожидал увидеть вас снова.

— Да и я не думал, что мне придется вернуться, но так случилось. Возникли вопросы, на которые, как мне думается, у вас, вероятно, есть ответы.

— Насчет брата Амбросия, что ли? — Отец Селестин тяжко вздохнул и покачал головой. — Мы здесь так мало говорим, что, когда возникает возможность высказаться, становимся на диво разговорчивыми. Я должен понести наказание за это. — Он взглянул на Танкреда с видимым беспокойством. — Вы видели брата Амбросия?

— Я разговаривал с человеком, который назвал себя братом Амбросием.

— Вы говорите «назвал»?

— У меня есть причина считать его лжецом. Его настоящее имя — Отто Райзингер.

Отец Селестин вопрошающе взглянул на Танкреда. Тот нахмурился:

— Звали ли в миру брата Амбросия Райзингером?

Аббат покачал головой:

— Все братья меняют имена, когда приходят сюда. Сохранение прежнего имени — это постоянное напоминание о семье… о прошлом.

— Но вам известны подлинные имена братьев?

Отец Селестин не мог удержаться от того, чтобы не бросить взгляд на старый железный сейф.

— Это так важно?

— Человек, который назвался братом Амбросием, был убит в моем номере в отеле в Гамбурге.

Глаза отца Селестина дважды моргнули. Это была единственная выказанная им эмоция.

— Подлинное имя брата Амбросия не Райзингер, — сообщил он.

— Я так и думал. Полагаю, Райзингер был начальником нацистского патруля, который… который расстрелял вас и остальных.

— Вполне возможно.

Танкред смешался, затем решился:

— Некоторые реликвии монастыря исчезли примерно в это время, так?

— Был взрыв, — ответил отец Селестин, — а потом пожар. Монастырь сильно повредило. Многое сгорело.

— Некоторые вещи похитили, — упорствовал Танкред. — Тогда вы подумали, что это я их украл.

— Молю у Господа прощения за это.

— Поверите ли вы мне, если я скажу, что ничего не брал, когда скрывался здесь?

— Я поверил вам еще в ваш последний приезд. Но, к несчастью, верно и то, что долгие годы я думал, будто это вы взяли некоторые вещи, когда были здесь во время войны, а также возлагал на вас вину за то, что навлекли на нас немцев. За это я понес наказание.

— Вы можете мне сказать, какие именно предметы тогда пропали?

— Они не представляли собой большой ценности. Разве что для нас. Те вещи бережно хранились здесь еще задолго до того, как наш орден обосновался в этих стенах.

— Были ли они древними манускриптами, святой отец?

— Да, манускриптами.

— Можете ли вы сказать мне, что они содержали?

Отец Селестин нахмурился:

— Мне многое предстоит сделать, чтобы загладить мою вину, мистер Танкред. Я был во главе этой небольшой паствы, да и ныне нахожусь, вот уже двадцать пять лет, и боюсь, что пренебрег очень многим. Я уделял слишком мало внимания предметам, вверенным нашему попечению. Нашим историком был брат Питер, но, увы, он погиб в 1944-м. Брат Питер считался хранителем наших священных реликвий. А с тех пор, как он вознесся на Небеса… — Аббат сделал паузу. — После войны здесь было столько работы с ремонтом и восстановлением!..

— Дозволено ли мирянину видеть ваши реликвии?

— Осталось так мало для обозрения. Но вы у нас желанный гость, и если хотите…

Отец Селестин встал из-за стола и направился к задней двери в келью. Открыв ее, он жестом пригласил Танкреда войти в крошечную спаленку не более четырех футов в ширину и девяти футов в длину. Высокое зарешеченное окно было единственным источником света в каморке.

На левой стене спаленки висела струганая полка. На ней стоял выкрашенный черной краской кованый железный ящик. Пока Танкред заходил в комнату, отец Селестин уже открыл крышку ящика.

— Здесь все, что мы смогли найти после огня, — произнес он, втаскивая почерневший крест из слоновой кости. — Это крест был на святом Кристофере, когда тот помогал людям перебраться через реку, представ в образе перевозчика. — Отец Селестин бережно протянул крест Танкреду. — А здесь, — сообщил он, доставая крошечную стеклянную шкатулку, — щепа от истинного креста. Святая Елена, мать Константина, первого христианского римского императора, нашла истинный крест в Иерусалиме и отделила от него этот маленький кусочек дерева. Говорят, он обладает целительной силой, но братья нашего ордена не пользуются этим преимуществом. Мы верим, что когда больны или испытываем муки, то это ниспослано нам Господом. — Он принял обратно крест из слоновой кости. — Вот и все, что у нас осталось. Остальное уничтожил огонь. Или же кто-то унес.

— Те манускрипты… — спросил Танкред, — ваш историк, брат Питер, не обсуждал их когда-либо с вами?

— Уверен, что обсуждал. Он очень ими интересовался. Один или два датировались еще до эры христианства. Я же, кажется, говорил вам, что это очень древнее строение? Им пользовались еще язычники-друиды до времен Юлия Цезаря. Определенно, Цезарь посещал это место. Брат Питер говорил, что в одном манускрипте было упоминание о его визите.

— И как много было манускриптов?

— Не так и мало. Сотня, а то и больше. Папирусные манускрипты очень хрупкие. Мы их держали в стекле, но от огня это не спасло. Впрочем, как и вощеные таблички, пергамент…

— Были ли среди них манускрипты, относящиеся к пятому веку нашей эры?

Отец Селестин смешался:

— Возможно, были. Увы, я не ученый. Однако мне довелось слышать, как брат Питер обсуждал манускрипты с братом Амбросием…

— Брат Амбросий имел к ним доступ?! — воскликнул Танкред.

— Конечно, — просто ответил отец Селестин. — Здесь же нет замков. Все имеют доступ ко всему. Даже посетители. Брат Амбросий был очень любопытным. Я планировал назначить его историком после брата Питера, который уже тогда был очень старым.

— У меня к вам еще один вопрос, святой отец. Но вы можете не отвечать на него, если вам так предпочтительнее. Был ли брат Амбросий венгром по национальности?

— Нет. Он был немец. Его настоящее имя Шнайдер. Родом из Баварии. — Аббат сделал паузу и добавил встревоженно: — Меня беспокоит, не рассказываю ли я вам все это из-за того, что кто-то затаил злобу на брата Амбросия?

— Нет, святой отец. Вы говорите мне все это, потому что вы просто человек и хотите, чтобы восторжествовала справедливость.

— Справедливость или наказание? — Отец Селестин покачал головой. — Мистер Танкред, вы говорили мне, что больше не являетесь солдатом?

— Да, вот уже четыре года.

— Но вы все еще живете за счет меча?

— Нет, — отрезал Танкред. — Но я не собираюсь пасть от меча.

С тем он и отбыл от аббата. Пока ехал по извилистой проселочной дороге, ожидал встретить человека из Сюрте, блокирующего выезд на главную магистраль. Однако его там не оказалось.

Зато он стоял в вестибюле небольшого отеля в Дьеппе, когда Танкред вошел туда после того, как вернул арендованную машину в автомобильное агентство. Танкреда осенило:

— Автомобильное агентство… Это они уведомили вас, лишь только я арендовал машину?

— Нет, — возразил Николя из Сюрте, — не автомобильная компания, а инспектор Шлегер из полиции Гамбурга.

Танкред скорчил гримасу:

— Он что, позвонил лично вам?

— Он позвонил в офис Сюрте, сюда, в Дьепп, — кивнул Николя. — Отсюда можете сделать вывод: инспектор Шлегер знал, что вы посетите Дьепп. И скажу вам больше, чтобы не тратить даром время, строя догадки. В полицию Гамбурга поступило сообщение, разумеется анонимное, что вы возвращаетесь сюда… на место вашего преступления.

— Какого преступления?

— Какое преступление было совершено в здешних окрестностях, месье?

— Никакого, — огрызнулся Танкред. — Лично мною — никакого.

— Думаю, нам следует поговорить об этом, — предложил Николя. — Если не возражаете, давайте прогуляемся в полицейский участок. Отсюда это совсем недалеко, и…

— Я что, под арестом?

— Арест? Разве я сказалчто-нибудь об аресте, месье?

— Я пойду в полицейский участок только под арестом, — сердито заявил Танкред. — В противном случае останусь здесь.

— Я только стараюсь помочь вам выпутаться.

— Шестого июня 1944 года, — свирепо сообщил Танкред, — я высадился на побережье недалеко отсюда. Были ли вы здесь, мистер Николя… в июне 1944-го?

— Нет, не был.

— Были ли вы здесь, в Дьеппе, когда американские танки штурмовали город и взяли его у немцев?

— Меня здесь не было.

— А вот я был. Сражался с этими самыми немцами. Это были отнюдь не робкие солдаты. Они дрались чертовски хорошо, и мы дорого заплатили за каждый захваченный город, за каждый отбитый нами для вас ярд земли.

— В 1944-м, — возразил человек из Сюрте, — я находился в Германии. Я был там с мая 1940-го, когда при Амьене меня, раненного, боши захватили в плен. Не все французы сдавались немцам, месье. Некоторые из нас были серьезно ранены, перед тем как сложили оружие.

— Простите, — отозвался Танкред, — я дал волю темпераменту и позволил себе лишнее.

— Это вполне естественная реакция. Я сам глубоко сожалею, что не был здесь в 1944-м, когда ваша армия отвоевывала для нас нашу страну, но я много слышал об этом. Мне известно, что происходило. Имели место и такие вещи, какие случились в монастыре Святого Ипполита.

— Братья-молчальники однажды ночью дали мне убежище. Из-за этого и пострадали. Но я не знал об этом, не знал много лет. В те дни нам пришлось немало сражаться. Иногда побеждали мы, иногда побеждали нас. Именно по последней причине в тот день я и оказался в монастыре. Нас разбили основательно. Мы, мистер Николя, спасались бегством, те, немногие, кто уцелели. Мне случилось найти монастырь, братья меня приняли. Я провел там ночь, а рано утром покинул монастырь. На следующий день я уже снова сражался с немцами. Мы разбили их тогда точно так же, как они нас накануне. У меня не было времени вернуться в монастырь, чтобы поблагодарить братьев за предоставленное убежище. Вы говорили с отцом Селестином о том, что случилось в монастыре в тот злополучный день?

— Он поведал мне столько, сколько знал. Боши нагрянули и перестреляли братьев. Сожгли и разграбили монастырь. История жуткая, но такое случается на войне.

— Я не был среди мародеров.

— А вас никто и не обвиняет в этом, месье. Но теперь вы дважды за неделю посетили монастырь. Почему?

— Да потому, что кто-то старается втянуть меня в беду. Какую — не знаю. И этому нет видимой причины. В Америке я получил письмо, в котором меня просили войти в контакт с человеком по имени Л’Эстранж, утверждающим, что он был монахом…

— Братом Амбросием?

— Вам он известен?

— Мы разыскиваем его вот уже много лет. — Николя вытянул губу. — Вы провели ночь в одной келье с братом Амбросием. Что вы думаете по этому поводу, месье? Может, этот человек боится, что вы сможете его опознать?

— Такое просто невозможно. Я не говорил с ним и никогда не видел его лица. Даже не смогу сказать вам, высокий он или низкий, толстый или тощий. Хламиды, которые носят монахи, мало что оставляют на обозрение.

— Этот человек испытывает — или, по крайней мере, должен испытывать — чувство вины. Возможно, теперь он респектабельный гражданин и боится, что с него сдернут эту личину, если все откроется.

— Брата Амбросия мог бы опознать отец Селестин, также брат Кристофер. Они его достаточно хорошо знали.

— Они никогда не покинут монастыря. И я сильно сомневаюсь, что пожелают опознать его. Вполне возможно, сочтут такое противоречащим их принципам.

— Даже если он предатель и виноват в смерти восьми других братьев?

— «Мне отмщение и Аз воздам» — так провозгласил Господь, — процитировал Николя.

— Вы правы, — кивнул Танкред. — Повторно возвращаясь к этой мысли, я уверен почти наверняка, что ни отец Селестин, ни брат Кристофер не пожелают свидетельствовать против брата Амбросия. Тогда, насколько могу судить, брату Амбросию ничто не угрожает. Я-то уж точно не смогу его опознать.

Николя на мгновение смешался:

— Инспектор Шлегер сообщил мне о бывшем офицере-танкисте, найденном в вашем номере в Гамбурге… убитым.

— Он мне совершенно незнаком.

— Инспектор также упомянул о вырезанных страницах в вашей книге.

— Я ему все объяснил.

— Он рассказал мне о вашем объяснении. Но, месье Танкред, в связи с этим офицером-танкистом, майором Райзингером, не приходило ли вам в голову, что это мог быть тот самый человек, который ограбил монастырь и расстрелял добрых братьев?

— Конечно приходило. Думал я и о том, что брат Амбросий мог донести о моем присутствии в монастыре майору, а майор из-за этого и нагрянул к монахам. Также и ограбление монастыря я рассматривал в этом ключе: брат Амбросий, возможно, потребовал долю в добыче, поссорился с майором и убил его.

— И они для этого выбрали ваш номер в отеле?

— Когда дохожу в размышлениях до этого, то всякий раз спотыкаюсь. Сплошная фантастика: два конфедерата должны встретиться в номере отеля в Гамбурге, поссориться из-за добычи, награбленной семнадцать лет назад, и вступить в смертельную схватку. Ни в какие ворота не лезет.

— Ну и каково же ваше объяснение?

— Я перестал и пытаться найти объяснение.

— Однако сегодня вы вернулись в монастырь. Почему?

Настойчивость человека из Сюрте начала раздражать Танкреда.

— Я был солдатом двадцать лет и вдоволь насмотрелся крови за это время. Участвовал в двух войнах и несколько устал. Вот и подумываю — не податься ли в монастырь.

Николя задумчиво посмотрел на Танкреда:

— Вы стали знаменитостью, месье, вы писатель. И вы все еще молоды — весь мир перед вами.

— Вот я и думаю.

Николя перевел дыхание и произнес на выдохе:

— У меня больше нет вопросов, месье. Однако есть один совет. Тот человек, когда-то известный как брат Амбросий, сдается мне, становится опасным. Будьте осмотрительны.

Танкред кивнул.

Глава 17

Прибытие в Будапешт было сродни вступлению в иной мир. Во Франции повсюду царила свобода. Человек мог не стесняться в своих высказываниях, ехать куда угодно, делать все в пределах разумного, и жандармы ему не препятствовали. Во Франции жандармы не выслеживали иностранцев.

В аэропорту Будапешта Танкред провел целый час. Пока его багаж обыскивали, он отвечал на вопросы двоих мужчин. И хотя оба были в униформе, один из них явно не работал таможенником или служащим аэропорта. Скорее всего, был сотрудником тайной полиции.

Какой-то мужчина в порыжевшем от времени котелке торчал в дверях грязноватого отеля, когда туда входил Танкред. Мужчина проследовал за ним в вестибюль и находился неподалеку от Танкреда, пока тот регистрировался и отвечал на дотошные вопросы клерка, который, скорее всего, тоже состоял на правительственной службе.

Номер, предоставленный американскому писателю, оказался излишне большим и обставленным в раннем стиле Франца-Иосифа. Микрофоны могли быть вмонтированы по меньшей мере в дюжине мест, однако Танкред не стал их отыскивать. Он не собирался обсуждать какие-либо секреты в номере.

Раскрыв две дорожные сумки, Танкред развешивал одежду, когда зазвонил телефон. Он взял трубку:

— Да?

— Мистер Тахнкрейт, — произнес голос со страшным акцентом. — Меня зовут Бела Кравати. Скажите, не могу ли я прийти к вам в номер, чтобы немного с вами побеседовать?

— Почему бы и нет? — ответил Танкред и положил трубку. Затем он достал свой паспорт, удостоверение отставника, стопку писем от своих издателей в Нью-Йорке, лондонского издателя и по одному посланию от французского и немецкого литературных агентов.

Вскоре раздался тихий стук в дверь.

— Войдите! — окликнул Танкред.

Дверь открылась, и робкого вида человечек вошел в номер.

— Мистер Танкред, сэр, — произнес он. — Я Бела Кравати.

Танкред указал на документы, разложенные на кровати.

— Милости прошу.

Человечек подошел ближе, глянул на документы.

— Если бы я мог претендовать на несколько минут вашего времени…

— Вы все равно зададите ваши вопросы, независимо от того, захочу я на них отвечать или нет, — перебил его Танкред. А затем, когда коротышка недоуменно наморщил лоб, спросил: — Вы же из полиции?

— О нет! — воскликнул тот. — Я кузен вашего друга, Иштвана Драгара — Стефана Драгара, так будет точнее.

Этого Танкред меньше всего ожидал от коротышки. Он в упор посмотрел на визитера:

— Вы кузен Стефана Драгара?

— Пожалуйста, — нервно попросил человечек, — не так громко. Возможно… возможно, нам совсем не следует говорить здесь, но я не знаю, как еще можно до вас добраться…

— Драгар в Венгрии?

— О нет. — Кузен Драгара аж вздрогнул. — Он не осмеливается вернуться. Полиция… — Коротышка трижды быстро моргнул. — Я даже предпочел бы не упоминать его имени совсем, если бы… — Он вновь запнулся. — Иштван написал мне письмо, сообщил, что вы будете здесь…

— Он написал вам из Франции?

— Франция? Ах да… да, из Франции.

— А может, из Германии?

— Нет, нет, он был в Париже, когда писал это письмо…

— Уж больно неубедительно вы лжете. Ведь он написал вам именно из Германии?

Бела Кравати стал выглядеть еще более несчастным, чем в тот момент, когда вошел в номер.

— Он наказал мне сообщить вам, что пишет из Франции.

— Естественно. Он же не хотел дать мне знать, что находится в Германии. Из-за того, что там имело место. Он сообщил вам, что делал в Германии?

Маленький венгр содрогнулся:

— Нет, мистер Танкред, он ничего мне не говорил, и я… я предпочел бы лучше не слышать. Мой кузен, боюсь, человек склонный к насилию. Нам это известно вот уже много лет, и мы не раз из-за этого страдали. Я… я не пришел бы сюда, если бы он на этом так не настаивал. Он заявил, что, если я выйду на вас, все его… его прошлые затруднения могут быть сглажены, и он сможет снова вернуться в Венгрию и не только остаться на свободе, но и вновь стать важным человеком.

— О, так он был важным человеком в Венгрии?

Глаза Белы Кравати расширились.

— Так он не говорил вам? Он сражался с… я имею в виду, он был весьма известным, но затем разразилась эта… эта беда.

— Беда… какого рода?

Коротышка начал комкать шапку в руках.

— Я ничего не понимаю в политике, мистер Танкред. Я всего лишь бухгалтер в индустриальной химической фирме. Я… я делаю мою работу, а политику оставляю… другим. Всегда был человеком без особых запросов. Мне не свойствен дух приключений. Я вполне доволен и счастлив в моей ограниченной сфере жизни.

— Тогда почему вы здесь? — потребовал объяснений Танкред.

Кузен Драгара судорожно сглотнул.

— Моя величайшая слабость — сильная привязанность к родственникам, семье. Мой кузен просил меня прийти к вам… и предложить мои услуги.

— Какие услуги?

— По его словам, вы известный писатель и пишете роман о… о нашем предке, могущественном Аттиле. Он думает, что, если я окажу вам услугу, это… это поможет ему в его собственных делах.

— Каким образом?

— Что… каким? Я… я не понимаю.

— Каким образом моя книга выпутает вашего кузена из его затруднений, которые, как я понимаю, были политическими, а то и криминальными?

Нервные руки вновь начали мять шапку.

— Была упомянута определенная сумма денег. Увы, даже в этой несчастной… — Коротышка подмигнул. — Деньги могут стать целебным бальзамом для очень многого, даже в нашей блистательной Венгрии.

— Все-таки блистательной или несчастной Венгрии?

— Пожалуйста, мистер Танкред, — взмолился Бела Кравати. — Не осложняйте мою ситуацию. Я… я думаю, нам следует встретиться там, где мы сможем поговорить более свободно.

— Там, где нет скрытых микрофонов?

При этих словах Кравати едва не лишился чувств. Быстрыми шагами он подошел к Танкреду, встал так, что почти коснулся лицом его груди, и произнес хриплым шепотом:

— 177, Алмас. Дом профессора Кадара. Вечером, в восемь часов.

— 177, Алмас.

— Это в Пеште. На этой стороне реки.

Глава 18

Такси «опель» высадило Танкреда перед домиком-крошкой и отбыло с пронзительным скрежетом шестеренок в коробке передач. Танкред повременил, ожидая, что появится другая машина с грузным мужчиной в порыжевшем от времени котелке, но никакой иной машины так и не показалось. Он свернул на заросшую сорняками дорожку, ведущую к домику, в котором горел слабый свет.

На неокрашенной дощатой двери висел железный молоток, но Танкред предпочел постучать костяшками пальцев.

В домике послышался шум, затем дверь приоткрылась на несколько дюймов. На Танкреда уставился вопрошающий глаз.

— Профессор Кадар? Мое имя Чарльз Танкред…

— Ах да. Я ожидаю вас. Пожалуйста, войдите! — Профессор говорил на очень хорошем английском. Лишь интонация звучала несколько необычно.

Танкред проследовал за ним в крошечную гостиную с двумя креслами-качалками с вышитыми салфетками на спинках.

На столике стояла керосиновая лампа. В комнате находился также книжный шкаф, содержащий в себе более сотни томов, некоторые — на английском.

Танкред уселся в одно из кресел-качалок.

— Кравати опаздывает, — произнес он.

— Разве он обещал прийти?

— Конечно. — Танкред нахмурился. — То есть точно не сказал, что будет здесь, но я понял…

— Боюсь, ему это неинтересно: он же не ученый, — улыбнулся профессор. Он уселся в другое кресло-качалку и взял фарфоровую трубку. — Скажите мне, мистер Танкред, как поживает мой старый коллега Марсель Давен?

— Вы знаете, что я виделся с ним в Гамбурге?

— Вчера я получил от него письмо.

— Полагаю, вы также наслышаны и об этом благородном венгерском патриоте Иштване Драгаре?

— Только косвенно. Я не знаю Драгара. Его кузен Бела Кравати…

— Действовал по его настоянию. Он рассказал вам обо мне?

— Только то, что вы хотите проконсультироваться со мной по предмету, насчет которого я немного в курсе… древней истории нашей страны.

— Особенно об Аттиле.

— Да, Аттиле.

— И если уж быть совсем точным — о сокровищах Аттилы, ибо это единственное, что интересует Драгара.

Профессор, которому по меньшей мере было года семьдесят два, если не больше, спокойно попыхивал дымком из своей фарфоровой трубки.

— Я ничего не знаю о вашем мистере Драгаре, но если вы желаете поговорить о знаменитом Аттиле, то буду счастлив побеседовать с вами.

Танкред задумчиво посмотрел на спокойного ученого:

— Был бы рад расспросить вас об Аттиле, но вы вот только что сказали… будто ничего не знаете о Драгаре?

— Боюсь, что это так.

— Я нахожусь под впечатлением, что он был довольно хорошо известной личностью несколько лет тому назад.

— Возможно. Мои собственные интересы ограничиваются университетом.

— Вы никогда не слышали о приключениях Стефана Драгара? В связи с движением Сопротивления против нацистов? Против русских?

— Человеку не дано знать все. Как уже сказал, я преподаю древнюю историю в университете. Мой коллега Марсель Давен сообщил в своем письме, что вы не согласны с моими теориями насчет Аттилы.

— Мистер Давен, должно быть, не понял. Это с его теорией я не согласен… что город Аттилы был в токайской области Венгрии.

Профессор Кадар радостно кивнул:

— О да, это старый спор. Я тоже расхожусь во мнениях с Давеном насчет этого. И где же, по-вашему, находился его город?

— На нижнем Дунае, выше Сингидунума.

— В Таронтале?

— Это по-немецки?

— Да, весьма описательного характера, означает изрезанную или извилистую долину. «Тал» по-немецки «долина». Таронтал. Венгры не очень сильно изменили название, и я полагаю, что югославы включили его в свой лексикон. Возможно, в их языке не нашлось столь же описательного слова. Как название улицы Алмас, на которой я живу. Вы знаете, что означает это слово?

— Я не знаю и пяти венгерских слов.

— Есть деревня в Таронтале под названием Жабука. Сербы под венграми называли ее Алмас, а когда австрийцы захватили деревню, то назвали ее Апфель…

— Яблоко?

— Точнее, Эппл. — Глаза старого ученого блеснули. — Так что я живу на Эппл-стрит, 177. Если Тито когда-нибудь захватит Будапешт, та я буду жить на Жабука-стрит.

— Я изучал карты Югославии, — сказал Танкред, — и заметил город Жабука. По моей теории, старый город Аттилы недалеко от него.

— И на чем строится ваша теория?

— На старейшем из известных источников истории Аттилы — отчете, написанном римским послом Криспом.

— В самом деле?

— Крисп создал подробнейший отчет о своей поездке из Константинополя. Перечислил все реки, которые пересек. Остановился в Сингидунуме…

— Ах да! Извините меня. Продолжайте!

— Он преодолел Дунай возле Сингидунума, и на следующий вечер его посетила вдова короля Бледы…

— А еще через день его встретили эмиссары Аттилы. Но Крисп не сообщает, сколько потом проехал с людьми Аттилы.

— Вы правы, не сообщает. А так как до этого подробно описывал каждый день своего путешествия и называл реки, которые пересекал, то напрашивается вывод: он ничего не записал по той простой причине, что больше никаких рек ему не встретилось и расстояние, которое он покрыл после того, как покинул город вдовы короля Бледы, было невелико. Следовательно, город Аттилы находился между Дунаем и Тамишем.

— Тамиш? Большинство историков говорят о Тиссе.

— Они путают ее с Тамишем. Дело в том, что река Тамиш, возможно, не существовала во времена Аттилы.

— Мистер Танкред, — воскликнул старый ученый, — я начинаю весьма и весьма наслаждаться нашим разговором! Вы думающий ученый. Для вас факты не являются фактами лишь потому, что другие считают их таковыми. Аттила умер пятнадцать столетий назад. Известно, что он пересекал Дунай по льду. Однако в наши дни Дунай никогда не замерзает. Почему?

— Потому что теперь эта река гораздо глубже и стремительнее. За пятнадцать столетий образовалось много новых рек, а старые — высохли. Болота превратились в сухие пространства. Равнины стали болотами. В Средние века Венгрия лежала в гигантском треугольнике, образованном реками Дунай, Сава и Драва, который представлял собой сплошное болото. Сегодня это сушь. Возможно, такой же она была, что более чем вероятно, в дни Аттилы.

Кадар повернулся в кресле-качалке и крикнул в другую комнату:

— Лини, дорогая, ты можешь принести нам кофе?

— Да, дядя, — отозвался голос Гелены Райзингер.

Танкред привстал, когда она вошла в комнату. На ней было льняное платье в шахматную клетку, белый передник. В руках она несла поднос с фарфоровыми чашками и таким же кофейником.

Поставив поднос, Гелена наконец взглянула на Танкреда:

— Вы удивлены, мистер Танкред?

— Я буду удивляться всякий раз при виде вас.

Профессор Кадар так и сиял:

— Я обещал Лини сделать это именно таким образом. Пока она не подаст сигнал…

Щеки Гелены Райзингер стали пунцовыми.

— Дядя! — воскликнула она. — Я не подавала сигнала… и… я не просила тебя обещать что-либо. Пожалуйста, не вгоняй меня в краску.

Сейчас она была такой, какой Танкред никак не ожидал ее увидеть, — европейская домохозяйка. Весьма привлекательная немка… Или венгерка?.. В этот момент Танкред осознал, что любит ее. Он подошел к Гелене и взял ее за руку.

— Привет!

Ее пронзительно-голубые глаза на какой-то миг встретились с его.

— Привет, — отозвалась она. — Вот ваш кофе…

— Я могу и без него обойтись.

— Я сама занималась стряпней. Сразу же после полудня, как только узнала, что вы пожалуете к нам.

— Тогда поем. И кофе выпью тоже.

Гелена внимательно наблюдала за ним, пока Танкред разговаривал с ее дядей, который был венгром и преподавал историю Венгрии в будапештском университете. Когда мужчины покончили с пирогом и кофе, она собрала чашки и тарелки на поднос, вышла из комнаты.

Танкред сказал профессору:

— Когда я впервые встретил вашу племянницу во Франции, Гелена сообщила мне, что она немка.

— Ах, она со всех сторон австриячка! Сестра ее матери тоже вышла замуж за венгра. Меня. — Профессор Кадар вздохнул. — Вот уже двадцать лет, как она скончалась. Лини, извините, Гелена — моя единственная оставшаяся в живых родственница. Австриячка — да, но все же моя единственная и самая дорогая родственница.

Гелена вернулась обратно в комнату, заняла позицию позади дядиного кресла-качалки, поцеловав старика в макушку. Затем, не поднимая глаз, поинтересовалась:

— Вы собираетесь мне помочь, Карл?

— Карл? — воскликнул Танкред. — Мы же договорились на Чарльзе.

— Если так настаиваете, то Чарльз, но, когда я думаю на немецком, вы для меня Карл. Не возражаете?

— Вообще-то нет. Нет, так долго, как вы будете думать обо мне.

— Я думаю о вас, и немало.

— Позже, молодые люди, — запротестовал Кадар. — После того как я удалюсь в постель, можете продолжить ваши шуры-муры…

— Дядя! — воскликнула Гелена.

— Тс-с, тс-с! Мы обсуждали Аттилу.

— И я тоже! — обидевшись, заявила Гелена. — Вы знаете, Чарльз, все что связано… короче, я слышала ваш разговор. Вы сказали, что город Аттилы находился где-то в Таронтале — возле Алмаса. И как далеко от Алмаса?

— Не более чем в двадцати милях. Возможно, всего в десяти.

— Вблизи… вблизи Райзингера?

— Теперь Ресего.

— О… Двенадцать миль за Алмасом. Да, такое может быть. — Он внимательно посмотрел на нее. — Ваше родовое имение?

— Древний райзингеровский марк, — подтвердила она. — Вдоль Тамиша миль двадцать: пятнадцать — за Райзингером, и пять — ниже от Тамиша по Дунаю. Двадцать квадратных миль. Марк Райзингеров, пожалованный графу Райзингеру. Только больше нет графа фон Райзингера…

— Но есть графиня, — нежно поправил профессор.

— Графиня без графства и даже без дома. — Ее глаза сейчас были ясными и смелыми. — Я последняя из Райзингеров. Бедный Отто не числился по линии наследования, но он был Райзингером, а сейчас я единственная, кто остался из всей семьи.

— Ты всегда можешь сделаться Кадар, — предложил ее дядя.

— Никогда! — Гелена поцеловала старика в голову. — Ты снова меня дразнишь. Думаю, это у тебя мания.

— Моя мания — история. Хочу верить, что и у мистера Танкреда тоже.

— Это то, что мне в нем нравится, — объявила Гелена. — Даже прежде чем мы встретились в Париже, я уже знала, что я… — Она умолкла.

— Продолжайте, — попросил Танкред.

— Продолжу, — свирепо заявила Гелена, — если вы позволите мне хоть раз взглянуть на вашу карту.

— Какую карту?

— Карту, которая была в вашей книге в Гамбурге. Ну ту, что я хотела у вас выкрасть… Да вот только опоздала. Вы где-то ее спрятали и притворились, что у вас ее украли.

Танкред покачал головой:

— Она и в самом деле была украдена.

— Я вам не верю.

Гелена обошла вокруг кресла дяди и остановилась перед Танкредом, глядя на него сверху вниз:

— Пожалуйста, позвольте мне взглянуть на нее! — В ее голосе звучала просящая нотка, а глаза блестели от стоящих в них слез. — Мне такого не выдержать… после стольких лет.

— Прошу меня простить, — выдавил из себя Танкред. — Эти манускрипты кто-то украл из книги в Гамбурге. Я думал, что это сделали вы.

— О нет! — Это был вопль души.

— Ваш кузен Отто Райзингер…

— Единственный Райзингер, без которого семья вполне могла бы обойтись, — перебил Танкреда профессор Кадар. — Извини меня, Лини, но ты знаешь мое отношение к нему. Предатель моей страны и своей собственной.

Гелена, по-видимому, даже не слышала слов дяди. Ее глаза были устремлены на лицо Танкреда.

— После всех этих лет, — прошептала она.

Он произнес ничего не говорящим тоном:

— На этих манускриптах кровь.

— Кровь, — выдохнула она. — Это все то, что я постоянно слышу. Кровь… убийство… война… О, как я устала от этого! — Слеза покатилась по ее бледной щеке. — Были времена, когда мне казалось, что я больше не выдержу, и единственное, что меня поддерживало, — это слабая надежда, что в один прекрасный день… — Она повернулась к Танкреду спиной.

— Я перевел эти манускрипты уже много лет назад, — не выдержал он. — У меня все в памяти. Я могу нарисовать вам карту.

Гелена резко развернулась:

— Что?

— Я могу нарисовать карту по памяти.

Она уставилась на него, затем, повернувшись на каблуках, бросилась к маленькому столику у стены, стремительно вытащила ящик, покопалась внутри, извлекла блокнот.

— Карандаш! — воскликнула она.

— У меня есть, — сообщил Танкред.

Он подошел к ней, взял блокнот и быстро набросал несколько линий. Гелена, подавшись к нему, внимательно смотрела, как он делает набросок.

— Это Дунай, — объяснил Танкред. — Этот квадрат — Сингидунум, он же Белград. Здесь ваш Тамиш. Этот квадратик — Алмас, а этот — Этцельбург, или Райзингер, если вам так угодно. Сейчас… — Он провел очень короткую, прямую линию и остановился. — Две тысячи локтей.

— В одном локте двадцать один дюйм, — вставил профессор.

— Я уже делал прикидки, — заявил Танкред. — Тридцать пять сотен футов. От Этцельбурга. — Он выпрямился. — Оригинал столь же грубо выполнен, как и моя копия. Хотите ли вы, чтобы я воспроизвел манускрипт Варуса, римского легата, который служил Аттиле?

— На латыни? — в отчаянии спросила Гелена.

— На английском. Мне верится, что перевод достаточно хорош, учитывая плохое написание, возраст манускрипта и оторвавшийся кончик, содержащий несколько слов. — Он глубоко перевел дыхание. — «Знайте же, это я, Варус, легат Рима, сын Кая Варуса, трибуна бессмертного 10-го легиона…» Он монотонно произносил слова, написанные кающимся римлянином пятнадцать столетий назад. И, произнося их, знал, что не было еще более внимательных слушателей, столь напряженно вникавших в каждое слово, чем профессор Кадар и его племянница — австриячка Гелена, графиня фон Райзингер.

Когда Танкред закончил, некоторое время в комнате стояла тишина. Нарушил ее профессор:

— Перевод, внушающий доверие.

— Я сотню раз сверялся с латынью, — заверил Танкред. — Допустил очень мало вольностей, и даже те немногие отсутствующие слова, которые вставил, весьма подходят по смыслу. — Он посмотрел на Гелену: — Для вас это что-нибудь значит?

— О да! — восторженно воскликнула она. — Значит очень многое, если не все.

— Сокровища Аттилы. Тонны золота, отнятые им у римских императоров, короны, сокровища, украденные во время его завоевательских походов.

— Все это там, — тихо выдохнула она. — Все еще там!..

— И это-то после пятнадцати столетий?

— Почему бы и нет? Вы же знаток истории. Вам известно, что гунны были варварами…

— Верно, но не совсем, — возразил старый профессор. — В Азии они были кочевниками, но в Европе жили сотню лет. Обитали в городах и деревнях. Покупали украшения, товары и предметы обихода у торговцев…

— И все же оставались варварами, — продолжала настаивать Гелена. — Через двадцать лет после смерти Аттилы они ушли из Европы. Сражались между собой и затем были наголову разбиты готами, римлянами и вандалами — людьми, которыми прежде правили. Их не интересовали ни золото, ни драгоценные камни. Сокровища все еще там.

— Возможно, — не стал спорить Танкред, — но ваш старый дом ныне принадлежит Югославии. Не думаю, что Тито позволит вам посетить ваши прежние владения и начать откапывать сокровища.

— Это можно сделать, — упорствовала Гелена. — Люди Тито не должны ничего знать. Сокровище можно… можно вывести контрабандой.

— В Венгрию?

— Австралию.

Танкред покачал головой:

— У вас есть карта, но нет уверенности, где точно в древние времена стоял Этцельбург. А в соответствии с описанием Прискуса уже в его дни он был городом приличных размеров. Вам неведомы очертания старого города, и вы не знаете, где находился его центр. Вы не знаете, с какой именно точки начинать отсчет в две тысячи локтей.

— Я знаю, — объявила Гелена. — Вы уже внесли свою лепту, но я тоже располагаю некоторой информацией и, когда сообщу вам ее, не сомневаюсь, что вы мне поверите.

Танкред взирал на нее с некоторым ужасом:

— Вы что, на самом деле намерены заняться поиском сокровищ?

— Лишь для этого я и существую, — вымученно проговорила Гелена. — Я последняя в семье. Это… это мой долг — вернуть наши земли и состояние. Нашему фамильному чувству долга вот уже девять столетий.

— А если потерпите неудачу? — медленно выдохнул Танкред.

— Я не намерена терпеть фиаско.

Танкред задумчиво кивнул:

— Уже поздно, мне пора возвращаться в отель.

— Мы должны продолжить разговор на эту тему, — заявила Гелена. — Завтра. Но вы не приходите сюда. Я… я сама встречусь с вами. В отеле. В вестибюле, — поспешно добавила она. — Я знаю кафе, где не так много полицейских шпиков. Мы поедим там и… и поговорим.

— Я непременно буду ждать.

Гелена отвернулась к карте, которую он для нее начертил, а профессор проводил его до двери.

— Я поговорю с ней, — тихо пообещал Кадар.

— Доброй ночи… и благодарю вас, сэр.

Глава 19

Оглядевшись, Танкред понял, что довольно смутно представляет, в какой стороне находится его отель, но бодро пошел в том направлении, которое, как верил, выведет его на оживленную улицу, где можно поймать такси.

Однако не миновал и половины квартала, как подле него остановилась машина, из которой вышли двое мужчин. Один грузный, в порыжевшем от времени котелке — тот самый, которого Танкред заприметил в отеле.

— Ваш паспорт, — отрывисто потребовал мужчина в котелке.

Танкред достал из кармана документ. На паспорте заиграл лучик карманного фонаря, после чего грузный мужчина закрыл документ.

— Вам придется отправиться с нами.

— Мой паспорт в порядке, — запротестовал Танкред.

— Это не вам решать, — огрызнулся мужчина в котелке. Он посторонился, указав жестом на машину.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Танкред забрался в небольшой лимузин, втиснувшись на заднее сиденье. Мужчина в котелке устроился рядом, а его компаньон уселся за руль.

Водитель правил так, словно вел танк. Он не обращал внимания на бордюрные камни, крутые повороты, зная, что машина бронированная. Через пять минут автомобиль резко затормозил перед зданием из песчаника.

Коридоры внутри относились к середине девятнадцатого столетия — широкие, мраморные, очень мрачные и грязные.

Мебель в небольшом офисе, куда Танкреда привели, была ровесницей зданию и под стать ему такая же прочная.

Лысый мужчина со стеклышками пенсне принял паспорт Танкреда из рук мужчины в котелке. Он пристально начал изучать документ, кивнув два или три раза. Наконец взглянул на Танкреда.

— Что у вас за бизнес в Будапеште, мистер Танкред? — спросил он с оксфордским произношением.

— Пытаюсь найти издателя для моей книги.

— Почему?

— Как — почему? Почему автор ищет издателя? Да чтобы продать книгу читателям.

— Вы же американец. Разве вы не удовлетворены тем, что зарабатываете у себя в Америке? Почему хотите забрать деньги из нашей бедной страны?

— Мне никогда и в голову подобное не приходило. В действительности я и не думал о деньгах. Это просто… ну, любой пишущий человек желает, чтобы его публиковали как можно больше.

— Почему?

Танкред покачал головой:

— Это что, запрещено законом для американца — опубликовать свою книгу в Венгрии?

— Речь не о том, мой дорогой сэр, — терпеливо начал втолковывать венгр. — Ваша страна недружественна к нашему правительству. Несмотря на это, мы разрешаем американцам посещать Венгрию. Даже зная, что, уехав, они дурно отзываются о нас, мы позволяем им приезжать и перемещаться по стране. Мы верим в свободу, ту самую, что вы, американцы, постоянно провозглашаете, но не практикуете.

— Позвольте мне не согласиться.

— А вы уж точно соизволите написать заведомую ложь о нашей стране, когда вернетесь в свою драгоценную Америку.

Человек за столом вновь взглянул на паспорт, затем бросил его на столешницу. Внезапно речью разразился мужчина в котелке. Он говорил быстро, с нажимом и после финальной фразы сплюнул.

Человек за столом задумчиво кивнул.

— Сегодня вечером вы провели некоторое время в доме профессора Кадара. Он что, ваш старый друг?

— До нынешнего вечера никогда с ним не встречался. Но мне известна его репутация.

— В самом деле? Он что, такая знаменитость за пределами Венгрии?

— Он известный ученый.

— По истории Венгрии?

— И особенно в области венгерской истории.

— И вы, американец, заинтересовались нашей историей?

— Вашей древней историей. Я пишу книгу об Аттиле…

Сказать такое было явной ошибкой. Венгр-оксфордец откинулся назад на своем вращающемся стуле и вперил в Танкреда холодный взгляд:

— Весьма интересно. И в самом деле, Аттила. Бич Вселенной, варвар, покоривший Европу. Да, конечно. Премило вписывается в то, как вы, американцы, делаете бизнес. Аттила был монстром, поэтому все венгры будут обрисованы вами как монстры. — Он внезапно подался вперед, схватил телефонную трубку и набрал на диске две цифры. Затем быстро заговорил по-венгерски. Танкред два или три раза разобрал слово «Атла». Наконец человек за столом кивнул и резко положил трубку на рычаг. — С вами хотел бы побеседовать наш министр, — сообщил он. — В десять часов утра.

— Где?

— Где же еще, как не здесь? Его офис в этом здании.

— Вы же не ожидаете, что я останусь тут до утра?

Венгр-оксфордец нахмурился:

— Хотите подать жалобу, как полагаю? Вы не под арестом. Все, что я прошу, — это быть здесь завтра утром, к десяти часам. В офисе министра.

Мужчина в котелке и его компаньон неотлучно находились при Танкреде, пока он покидал здание. Затем отвезли его в отель. Никто во время поездки не произнес ни слова. Выбираясь из машины перед отелем, Танкред бросил на прощанье:

— Хорошего сна!

Однако мужчина в котелке вряд ли спал хорошо. Он последовал за Танкредом в отель, но остался в вестибюле.

Утром Танкреда разбудил звонок. Он потянулся за трубкой и удивился, услышав голос со знакомым акцентом:

— Мистер Танкред! Меня зовут Петерс. Я из американского посольства. Хочу спросить, не будете ли столь добры со мной позавтракать?

— Лучшего я и пожелать не мог! — воскликнул Танкред, полностью проснувшись. — Более того, если бы вы сами не позвонили, мне бы пришлось сейчас до вас дозваниваться. Со мной кое-что случилось прошлой ночью…

— Поговорим об этом за завтраком, — поспешно прервал Петерс. — Через полчаса не слишком рано?

— Буду готов.

— Тогда я за вами заеду.

Мистер Петерс как раз входил в отель, когда Танкред спустился в вестибюль. Он оказался ярко выраженным американцем, едва разменявшим третий десяток лет, с короткой стрижкой.

Прошествовав вперед, он протянул Танкреду руку и представился:

— Говард Петерс. Я из Милуоки, штат Висконсин.

— Как поживаете? Мы практически соседи. Я родом из Чикаго.

— На той стороне улицы есть приличное кафе. У вас еще целых два часа до того, как вам надо явиться в министерство?

— О, так вы знаете об этом?

Петерс кивнул:

— А также знаем о неприятности в Гамбурге.

— Неприятности?

Петерс пожал плечами.

Они перешли улицу и поднялись по ней еще футов на сто или около того, затем вошли в большую кофейню, почти пустую в это время. Сотрудник посольства выбрал столик в самом центре залы.

— Здесь лучше, чем в одной из кабинок, — заявил он.

Они уселись и заказали себе завтрак унылой официантке, явно не говорившей по-английски. Петерс общался с ней тщательно подбирая слова на венгерском.

— Моя мать была венгеркой, — сообщил он, — поэтому я выучился этому языку. Американцу довольно трудно выучить его. Нет других языков, подобных этому.

— Кроме финского, — не преминул заметить Танкред. — У них есть базисные корневые слова, что указывает на общее происхождение.

— Нет, не слишком много. И вообще никакие при беглой речи. Произношение полностью отличается. Мистер Танкред, вы что, всерьез озабочены поисками сокровищ Аттилы?

Танкред внимательно посмотрел на молодого дипломата.

— Что натолкнуло вас на эту идею? — спросил он наконец.

— Вы человек известный, — вкрадчиво произнес Петерс. — С хорошим послужным военным списком и весьма преуспевающий писатель. Без вашего досье вам бы никогда не получить визы на въезд в Венгрию. Государственный департамент не поощряет посещения американцами Венгрии. И Венгрия не слишком-то жалует американских визитеров. Вы были тщательно проверены… нами и столь же обстоятельно, если не больше, венгерским правительством… В вашем отеле, в Гамбурге, был убит человек, причем человек с довольно-таки сомнительной репутацией, по меньшей мере с точки зрения венгерской стороны.

— Он и сам имел прямое отношение к венгерской национальности по происхождению.

— Но присоединился к нацистам.

— В то время, когда вся Венгрия была союзником Гитлера.

— Верно. Мне — так уж вышло — известно, что некоторые члены нынешнего правительства Венгрии предусмотрительно перешли на сторону сегодняшней власти, но Отто Райзингер после войны не стал служить обновленному отечеству. Во всяком случае, не активно и в открытую. Это сделало его врагом государства.

— Он не был моим другом.

— В действительности же факт, что он был убит в вашем номере в отеле, говорит не в вашу пользу. С их точки зрения. Они думают, что это вы убили его.

— Но это же смеху подобно!

— Но не для них — нет. Я уверен, что это послужило решающим фактором в их решении позволить вам прибыть в Будапешт. Это… и возможность того, что вы в состоянии — всего лишь возможность — найти сокровища Аттилы. Такое бы их очень устроило. Конечно, они не позволили бы вам забрать из него ценностей ни на доллар.

Танкред кивнул:

— Ну, боюсь, мне придется их немного разочаровать.

— Так вы здесь не затем, чтобы искать сокровища?

— Они не в Венгрии.

Петерс склонил голову набок:

— Это полицейское государство, мистер Танкред. Вы не сможете сделать ни единого движения без полисмена, наступающего вам на пятки. Не сможете купить лопату и вонзить ее в землю без того, чтобы из ближайшего куста не выскочил шпик, готовый подхватить выброшенный вами грунт. Думаю, мне не лишне предупредить вас об этом.

— Благодарю, но у меня нет ни малейшего намерения копать где-либо в Венгрии.

Петерс смешался:

— Должен признаться, что не прочел ни одной вашей книги, мистер Танкред…

— Я написал всего одну.

— И одна книга сделала вас знаменитым? Возможно, я занимаюсь не тем бизнесом. Наше досье на вас гласит: вы видный писатель и ученый. А моя задача — оказывать вам всю возможную помощь от нашего офиса. У вас есть некоторые превосходные друзья в высоких военных штабах, равно как и в Государственном департаменте.

— Я и не знал, что мне известен кто-либо в Госдепартаменте.

— Возможно, лично и не знаете. Но вы служили в американской армии двадцать лет. Затем написали научную книгу. Это сделало вас особенным. Американский солдат, он же известный писатель и ученый. Блестящий посол доброй воли… если будете держаться в стороне от неприятностей в тех странах, которые посещаете.

— Я не собирался влезать в неприятности в Венгрии. Меня сцапали на улице прошлой ночью и доставили в местный офис гестапо…

— Не в гестапо, мистер Танкред. Пожалуйста… не используйте это слово при разговоре с министром.

— ОГПУ? Это корректное слово?

— Нет. Народная полиция.

Официантка принесла счет. Танкред потянулся было за ним, но человек из посольства его опередил.

— Американское правительство заплатит за завтрак. — Он тяжко вздохнул. — В порядке личного любопытства, мистер Танкред, здесь есть сокровища?

Танкред пожал плечами:

— Золото добывали с незапамятных времен, мистер Петерс. В древние века не было банков. Люди прятали деньги в своих домах, в земле. Во время войны, при вторжении врагов, они закапывали золото. Иногда не оставались в живых, чтобы найти его после кризиса. Я могу вообразить, что немало еще осталось золота, закопанного в разных местах Европы. Золото это находится в земле и до сих пор. Его все время находят в Италии.

— Золото, которое было закопано… когда Аттила был жив?

— Он умер в 453 году нашей эры. То, что у него было много золота, — исторический факт. То, что оно было захоронено вместе с ним, подтверждено записями. Но в истории нет никаких упоминаний, что оно было когда-либо найдено.

— Аттила был варваром. Он привел орды из Азии в Европу.

— Ничего не может быть дальше от истины. Аттила жил при римском дворе в Равенне четырнадцать лет. Он правил полуварварами, но сам не был варваром. Я почти убежден, что он обладал большим сокровищем и оно было погребено вместе с ним. Однако не убежден, что оно все еще там, где было закопано. И у меня нет никакой уверенности, в каком именно месте он был похоронен.

— Раз он был гунном, то это место должно быть в Венгрии.

— Нет, это ошибка, бытующая среди историков. Термин «гунн» слишком общее понятие, используемое применительно к древним. Им характеризуются все, кто пришел в Европу из Азии. Люди Аттилы начали вторгаться в Венгрию еще на заре эпохи христианства. Они перемещались из нынешней России. Для нас ссылкой на это служат корневые слова их языка. Одно из племен этого народа, первоначально называемое гуннами, двинулось прямо на запад. Другие племена перемещались южнее, туда, что ныне является Румынией, Болгарией… на территорию сегодняшней Венгрии.

После смерти Аттилы, когда между его людьми началась междоусобица, они утратили свою силу. Германские племена атаковали их разрозненные группы, убили многих истинных гуннов, а остальных изгнали из Европы. Таким образом, гуннов не осталось в Европе — или же людей, которые могли быть названы этим обобщенным именем, — их не было в течение трех или четырех столетий. Затем другие азиатские племена начали перемещаться в Европу. Они пришли из Азии, но не были потомками народа Аттилы. Фактически, они обитали в Южной Азии и гораздо западнее, в районе, известном нам сейчас как Афганистан и Персия.

Они были в лингвистическом и этническом отношении иным народом — лишь отдаленными родичами первоначальных гуннов. Но раз они пришли оттуда, откуда приходили настоящие гунны, и со временем расселились в землях, где прежде обосновались их отдаленные родичи, то и этих людей стали называть гуннами. Они расстались со своими повадками кочевников, когда поселились здесь, пустив прочные корни. Современные венгры — из этой второй волны азиатов. Только филолог сможет распознать корневые слова, общие для нынешних венгров и родичей истинных гуннов, которые переместились дальше на север — в сегодняшнюю Финляндию.

— Выверите, что финны ближе к истинным гуннам, нежели венгры?

— В смысле базиса — да. Но финский народ совершенствовался в течение почти двух тысячелетий. С примесью крови скандинавов, некоторых германцев, толики русской и даже с примесью крови аборигенов-лапландцев, которые куда ближе к американским эскимосам, чем к европейцам.

— Прошу извинить, — скривился Петерс, — однако вернемся к нашим баранам. — Он ухмыльнулся. — Могу я попросить вас о личной услуге?

— Конечно.

— Просто для того, чтобы облегчить мне работу. Пожалуйста, не давайте воли вашему темпераменту, когда в десять часов встретитесь с министром.

— Постараюсь держать себя в руках.

Глава 20

Танкред был в вестибюле отеля без десяти десять, когда туда вошел мужчина в котелке из департамента полиции.

— Если вы готовы, то у меня машина. — Это было все, что он сказал.

Водитель оказался тем же самым, что сидел за рулем в прошлую ночь. Танкред забрался на сиденье, а через несколько минут уже входил в офис министерства.

Какая-то свирепого вида женщина в форме провела его в личный офис министра. Официози, говорящий с оксфордским произношением, который задавал вопросы Танкреду прошлой ночью, уже находился у министра. Сейчас он наконец представился, натянуто сообщив:

— Ласло Сабо, к вашим услугам.

Министр выглядел где-то на тридцать пять, но, возможно, и лет на десять старше. Невысокого роста, очень мускулистый, с короткой стрижкой. Он с жаром приветствовал Танкреда.

— Я Ладисло Каролаи. Это честь — встретить столь выдающегося человека, как вы. Я не читал вашей отличной книги, мистер Танкред, но мне сказали, что это столь же великий роман, как «Quo Vadis?»^[9].

— Благодарю вас, — отозвался Танкред. — Но, боюсь, я не в одной лиге с мистером Сенкевичем.

— Лиге? О… это ваш американский бейсбол, не так ли? Я видел, как играют в эту игру. Я был военнопленным в Германии. — Министр воздел руки. — Здесь нет никакой обиды, мистер Танкред. Я был офицером венгерской армии, которая служила Гитлеру. Мы сдались, и нас содержали как военнопленных. Так и следовало. Это еще не большое наказание — расплата за помощь такому человеку, как этот австрияк-обойщик. — Он внезапно глянул на оксфордца: — Мой хороший друг Сабо провел всю войну в Англии.

— Я был там, когда все это разразилось, — продолжил Сабо, как бы зондируя почву. — Бриты не позволили мне вернуться в Венгрию. И я могу сказать, что Лондон во время блицкрига — это вам не пикник.

— А я что, утверждаю, обратное? — спросил министр, оскалив крепкие белые зубы. Затем резко переключился на Танкреда: — Есть что-нибудь такое, что мое правительство могло бы сделать для вас? Может, вы нуждаетесь в каких-то разрешениях?

— Нет, насколько могу судить. Если только не понадобится разрешения на выезд.

— Выезд? Разве вы не планируете немного побыть у нас?

— Не более чем еще день или два.

— Вы точно знаете, где копать?

— Копать? С чего бы мне вдруг захотелось копать?

Министр бросил быстрый взгляд на Ласло.

— Разве вы не прибыли в Венгрию для поиска сокровища, закопанного основателем нашего великого государства?

Танкред изобразил смущение:

— Я приехал в Венгрию, чтобы попытаться организовать публикацию моего романа «Привет, Цезарь!».

Министр снисходительно улыбнулся:

— Конечно, именно эту причину вы указали, когда обратились за разрешением на въезд.

— Но это и есть единственная причина моего посещения Венгрии.

На короткий миг лицо министра недовольно сморщилось. Затем столь же быстро прояснилось.

— Очень хорошо, сэр, мы, пожалуй, опубликуем вашу книгу. Этим и ограничится ваш бизнес в Венгрии? Или вы… вы намереваетесь, скажем, попутешествовать… как турист?

— Нет, в тот же самый момент, как дела, связанные с организацией публикации, будут сделаны…

— Мы возьмем их на себя — все просто.

Танкред зорко глянул на него. Министр улыбнулся:

— Наше государство публикует иностранных авторов. Я представитель государства и заявляю вам, что мы намерены опубликовать вашу книгу…

— Но мы же не обсудили условия.

— Условия? Какие еще условия?

— Денежную сумму, которую мне выплатят.

— А, понимаю! Вы желаете… э… вести переговоры. Но, мой дорогой мистер Танкред, здесь не о чем торговаться. Все авторы в Венгрии оплачиваются на один манер. Вы получите шесть процентов валового дохода от продажи вашей книги. Расчеты будут производиться ежегодно, и деньги станут перечислять на ваш счет в Банк Венгрии. Вы можете снимать их всякий раз, когда окажетесь снова в Венгрии.

— А вывезти их я не смогу?

Министр выразительно развел руками:

— Доведись мне посетить вашу страну, мистер Танкред, мое правительство — а я в нем министр — разрешит мне вывезти с собой венгерской валюты на эквивалент, равный сотне долларов. В Венгрии эти деньги ваши, мистер Танкред. Вы можете тратить их как вам заблагорассудится. В Венгрии.

— Вижу. Тогда, выходит, я зря потратил время, прибыв сюда.

— Не совсем так. — Министр достал лист бумаги. — У меня вот здесь заключение по вашей книге. В нем говорится, что это превосходная работа, что в ней нет никакой политики, ничего антивенгерской направленности и что, как прекрасное добавление к нашей национальной литературе, роман можно только приветствовать. Издательский комитет принимает книгу к публикации.

— Тогда мне будет разрешено покинуть Венгрию уже завтра?

— Если вы так желаете, конечно. Но не хотели ли бы вы остаться ненадолго и посетить некоторые наши памятные места? Замки вдоль Дуная? Возможно, одну из наших больших скотоводческих ферм — ранчо, так, мне кажется, их у вас называют? — Он прямо-таки излучал сияние. — Вы могли бы получить истинное наслаждение, понаблюдав за действиями наших… э… ковбоев. На этих больших ранчо они выполняют такую же работу, какой занимались наши предки еще за несколько веков до открытия Колумбом Америки.

— Не сомневаюсь, что такой визит доставил бы мне огромное удовольствие, но у меня довольно плотный график. Боюсь, я непременно должен буду отбыть из Венгрии завтра.

— Ваше посольство, я уверен, сможет оказать вам содействие. Сдается мне, что это был мистер Петерс — джентльмен, с которым вы вместе завтракали утром?

Им уже и об этом было доложено.

Министр резко поднялся на ноги:

— Встреча с вами — одно удовольствие, мистер Танкред. Надеюсь, что вы вскоре посетите нас снова. — И он протянул ему мускулистую руку.

Венгр, говорящий на английском с оксфордским произношением, также обменялся с ним рукопожатиями.

— Не желаете ли, чтобы вас отвезли обратно в отель, сэр? — поинтересовался он.

— Я бы хотел прогуляться пешком, если не возражаете…

— С чего бы нам возражать?

Танкред премило улыбнулся. Он покинул министерство без сопровождения, но не прошел и квартала, как, глянув через плечо, увидел следующего за ним мужчину в котелке.

Горничная, работающая на этаже, где находился номер Танкреда, увидев его, захихикала. Таким образом он оказался предупрежденным, когда, приблизившись к двери номера, нашел ее отпертой.

Гелена Райзингер сидела в номере. Когда он вошел, она встала со стула и поднесла палец к губам. Затем направилась к Танкреду.

— Мы должны говорить шепотом, — тихо произнесла она, когда их лица оказались на расстоянии нескольких дюймов друг от друга.

Танкред заключил ее в объятия. На мгновение она напряглась, затем, отвечая на его порыв, расслабилась. Ее губы на миг разомкнулись, когда он с жаром поцеловал ее.

Затем Гелена начала высвобождаться из его рук.

— Пожалуйста, у нас не так много времени, — прошептала она.

Взяв ее за руку, он направился к кровати, но она принялась упираться:

— Нет, в кровати наверняка микрофон.

— Я отыщу его, — поклялся Танкред.

— Это не дело — отсоединить его или сломать. Им это станет известно.

Она огляделась вокруг, подняла глаза к люстре на потолке и двинулась в ту часть номера, где не было мебели. Там сделала ему знак, и Танкред поспешил к ней. Он собрался было вновь заключить ее в объятия, но она выставила вперед руку, чтобы удержать его в нескольких дюймах от себя.

— Они допрашивали моего дядю. Явились ни свет ни заря. Они… они знают…

— Что они знают? Я же только что из министерства.

— О сокровищах.

Танкред ухмыльнулся:

— Все, что им известно, так это то, что я прибыл в Венгрию, чтобы издать мою книгу на венгерском. Пятнадцать минут тому назад я закрыл эту сделку. И завтра покидаю страну.

Гелена вздохнула с облегчением, вздрогнула как от боли и придвинулась к нему на дюйм или два.

— Ты намерен направиться в… в Югославию?

— Нет. Не думаю, что у меня появится такое желание.

— Но ты обещал прошлой ночью…

— Я сказал, что мы еще поговорим об этом. Ну, так давай говорить… есть микрофоны или нет.

Гелена прижала пальцы к его губам, нежно, но требовательно.

— У нас еще будет время поговорить… в Белграде.

— Ты там будешь?

— Ну конечно. Разве я не сказала, что буду там?

— Нет, не сказала. — Танкред поцеловал ее пальцы. — Ну и когда ты будешь в Югославии?

— В воскресенье. Возможно, в понедельник или во вторник. Постарайся остановиться в отеле «Москва». — Она заключила его лицо в ладони и посмотрела прямо в глаза. — Ты меня не разочаруешь?

Он снова обнял Гелену, и на этот раз она совсем не сопротивлялась. Ее тело прильнуло к нему, и он смог ощутить его формы. Гелена еще плотней прижалась к Танкреду, и ее язык проник к нему в рот в страстном поцелуе. Затем она отстранилась на долю дюйма и многообещающе прошептала:

— В Югославии.

Глава 21

Осмотр поезда в Суботице — на границе Югославии — занял чуть более часа. Танкред не был уверен, ушло ли на допрос и осмотр его бумаг времени больше, чем у других пассажиров, однако все документы ему вернули. Вежливо кивнув, проверяющие проследовали дальше.

Наконец поезд медленно тронулся. Он плавно набирал ход по обширной равнине Воеводина, бывшей некогда территорией Венгрии, когда в купе Танкреда вошел какой-то мужчина и, помедлив возле не занятого рядом с ним места, весело спросил:

— Вы позволите?

— У меня только один билет. — Танкред пожал плечами.

— Превосходно! Превосходно! Путешествие на поезде утомительно… это в лучшем случае. Вы американец?

Танкред кивнул. Усевшись рядом, мужчина извлек из жилетного кармана большую визитную карточку и протянул ее ему. Танкред взял и прочел:

«ГРЕГОР ВУКОВИЧ

Экспортер-импортер

Теразица 2, Белград»

Танкред вернул карточку.

— Мое имя Чарльз Танкред. Я из Чикаго.

— О, у меня есть родственники в Чикаго! — воскликнул Вукович. — Возможно, вы их знаете? Мой дядя — Антон Хабетлер. Он живет на Хелстед-стрит. Еще кузен Ференги, который живет на Дейтон-стрит, и мой старый школьный приятель из Загреба, Йован Луганджи. Сам я хорват — не серб. Хотя сегодня мы все югославы. Вы едете в Белград, мистер Танкред?

— Да, в Белград.

— Старый белый город Средневековья. Мистер Танкред, это ваш первый визит в мою страну?

— Да.

— Тогда вы получите удовольствие. Это страна истории. Белград — старейший город Европы. Он был старым уже тогда, когда римляне пасли свои стада на сабинских холмах, еще до того, как Ромула и Рема вскормила волчица, прежде, чем этруски пришли из-за Средиземного…

— Разве они пришли?

— Что?

— Разве этруски пришли из-за Средиземного моря? — уточнил Танкред. — Может, они обитали в Центральной Европе?

— Так меня учили в школе… — Вукович широко улыбнулся, показав крепкие белые зубы. — Вы изучали историю, мистер Танкред?

— Изучал… немного.

— Превосходно, мистер Танкред! Тогда вы уж точно насладитесь пребыванием в Югославии. Это историческая страна. Страна славной и плохой истории, но все равно истории. Разве я сказал что-то не так?

— Нет. Просто вы мне кое-кого напомнили, кто говорил нечто подобное.

— О Югославии?

— Об истории.

— Ах да! Представляете, прямо сейчас, в этот момент, мы с вами путешествуем по земле, на которую однажды ступила нога самого могущественного завоевателя, которого когда-либо знал мир…

— Аттилы?

— Атт… — отреагировал Вукович, — я еще не досказал.

— Аттила-гунн. Вы собираетесь поведать мне о сокровищах Аттилы?

На пару секунд Вукович умолк. Затем спросил:

— Как вы догадались, мистер Танкред?

— Вы сели на поезд в Суботице, предварительно прогулявшись вдоль состава, как только мы оказались в Югославии. И очень быстро заговорили об истории.

— Это моя беда, — вздохнул Вукович. — Я слишком прямолинеен. На самом деле, мистер Танкред, я не спускал с вас глаз с тех пор, как вы сели на этот поезд в Будапеште. Скажите, вы добились чего-нибудь в Будапеште?

— А то вы не знаете?

— В Будапеште, мистер Танкред, — доверительно сообщил Вукович, — каждый югослав должен быть предельно осмотрительным. У них там, в Будапеште, другой коммунизм. Такой же, как в Москве. Они не жалуют югославов. Нас там любят ничуть не больше, чем американцев.

— Не скажете, Драгар был в Будапеште?

Вукович заметно содрогнулся:

— В Будапеште его пытали бы и казнили. Он послал за мной в Вену. Показал мне вашу фотокарточку…

— Мою фотокарточку?

— Очень похожую. Не тревожьтесь — я ее уничтожил.

— Но как он достал мою фотокарточку?

— Мой коллега очень ловок… и изворотлив. Если ему надо чье-то фото — тьфу! — он непременно его раздобудет. Вы с ним увидитесь в Белграде. Он проникнет в Югославию из Австрии.

— Ладно. Значит, придется снова с ним столкнуться. А теперь ответьте: Стив Драгар его настоящее имя?

— Нет, он — Иштван Драгар. Но да, Иштван — это Стив… или Стефан по-венгерски.

— Драгар — венгр?

— А разве он вам не сказал? Прямой потомок человека, о котором мы только что говорили… могущественного Аттилы. Он законный наследник Аттилы.

Танкред болезненно поморщился:

— Он и вам запудрил этим мозги, надо же!

— Но это правда. Он может это доказать… и нам такое доказательство как нельзя кстати, раз мы собираемся извлечь сокровища из земли.

— Вы действительно думаете, что эти сокровища есть?

— Определенно есть. И мы собираемся их найти. Вы, Иштван и лично я, ваш покорный слуга. Мы все поделимся поровну.

— Включая югославское правительство?

Вукович прикрыл один глаз, словно подмигивая:

— Именно на этом поприще я и заработаю мою долю — как это там у вас, американцев, говорится? — ах да, добычи. — Он рассек воздух своей визиткой. — Этот «экспорт-импорт» не совсем по моей части. Человеку надо что-то иметь на визитной карточке, а то, что начертано на моей, невинно и столь же туманно, как и у всех прочих. Мой бизнес совсем иной.

— Интересно, и чем же вы занимаетесь?

— Мистер Танкред, вы встречались и разговаривали с Драгаром. Что бы вы сказали, чем он занимается?

— Думаю, это пройдоха, каких мало.

— А я, сэр, являюсь им в Югославии. Во время войны здесь было очень много партизанских групп. Они сражались между собой куда больше, чем с общим врагом, и остались лишь две группы: одна — Михайловича, а другая — товарища Тито. Я был четником у Михайловича и также входил в лагерь моего доброго друга полковника, ныне маршала Тито.

— Работенка не из легких.

— И вот такого рода деятельностью занимаюсь всю жизнь. У меня… Какое для этого у вас, американцев, существует образное выражение? Дар речи?..

— Дар заговаривать зубы. Так точнее.

— Да, пожалуй. Я люблю людей, и люди любят меня. Я превосходный говорун и могу словами убедить кого угодно в чем угодно. Мне знакомы многие важные люди в правительстве в Белграде. Я знаю лично нашего лидера маршала Тито. Он очень занятой человек в наше суматошное время, но у него всегда находится время выслушать несколько словечек от меня. Я могу — как бы это выразиться? — подмазать путь, чтобы колеса легче катились. Не беспокойтесь о правительстве. Я ваш друг, ваш пособник, так сказать, а посему у вас не будет трудностей. Все разрешения вам будут даны.

— Мне?

Вукович прочистил горло.

— Я патриот Югославии. Не очень-то хорошо будет выглядеть, если я сам стану выкапывать сокровища.

— А как насчет Драгара?

— Он иностранец.

— Я тоже.

— Тут есть разница. Вы… вы… как бы это сказать? Вы вне подозрений. Вы известный человек у себя в стране. Важная фигура…

— Я встану на переднем плане, на линии огня? Подсадная утка?

— Подсадная утка? Думается, мне не знакомо это выражение… Ваша идиома…

— Мальчик для битья. Должен буду таскать жареные каштаны из огня для других.

— Мальчик для битья? Ха, превосходно! Вы очень сообразительны и остроумны… В каком отеле вы намерены остановиться в Белграде? В «Балканах» или «Москве»?

— В «Москве».

— Тогда встретимся там и поговорим. Драгар прибывает в Белград завтра.

Глава 22

В Белграде оказалось много новых зданий. Уходящая в глубь веков цитадель древних, впав в спячку во времена Средневековья, так и не стряхнула своего оцепенения в современном мире, пребывая и в нем в ранге провинциальной столицы. Даже в двадцатом столетии она оставалась полумусульманской-полухристианской. При короле Александре началась модернизация. Его насильственная смерть не остановила прогресса. Белград стал уже вполне современным городом, когда немецкие «люфтваффе» едва не стерли его с лица земли своими бомбежками. Во время войны он лежал в таких руинах, что после нее его, по сути, пришлось строить заново. Теперь Белград стал городом хорошей планировки, с широкими асфальтированными улицами и современными зданиями. На улицах царила суета и оживление, но без толкотни и трезвона. Люди выглядели не столь замкнутыми, как в Венгрии, но это тоже был новый народ, сформировавшийся за короткий период, равный сроку человеческой жизни. Вчерашние фермеры, пастухи, горцы теперь стали индустриальными созидателями. Одеты они были скромно, но по-современному. Более того, у них в чести были ночные клубы.

Отель «Москва», названный так в первом порыве коммунистического энтузиазма Тито, да так и не переименованный, после того как он порвал с Москвой, выглядел вполне современным, хотя и не столь хорошим, как тот, в котором Танкред останавливался в Гамбурге. Но все же это было гораздо лучше, чем его пристанище в Будапеште.

Югославская модель коммунизма казалась не такой тотальной, как в Венгрии. Железный занавес вокруг Югославии был сделан из более мягкого металла и… изобиловал дырами.

Танкред едва успел осмотреться в своем довольно большом номере, как раздался стук в дверь. Он открыл ее, и какой-то мужчина со шляпой в руке лучезарно воззрился на него.

— Мистер Танкред, от имени «Общества писателей Югославии» рад приветствовать вас в Белграде. Для нас будет большой честью, если выдающийся автор книги «Привет, Цезарь!» соблаговолит предстать перед нами. Мое имя, сэр, Милан Тадежерович.

Танкред протянул руку представителю югославской литературы, который с жаром ее потряс.

— Окажете ли вы мне честь спуститься в ресторан, чтобы я мог провозгласить тост за ваши успехи в Югославии, подняв бокал нашего доброго вина? Вино и впрямь доброе, если мне позволительно хвастаться в вашем присутствии…

— Ну, у меня еще не было времени распаковать вещи… — Но, помедлив, Танкред кивнул: — Буду только счастлив выпить с вами бокал вина.

— О, благодарю вас! Должен сказать, мы все ждали вашего прибытия, с тех пор как узнали, что вы посетите нашу страну. — Тадежерович взял Танкреда под руку и повел по коридору к лифтам. — К нам многие приезжают из вашей страны, мистер Танкред, но это такая редкость, когда нам наносит визит американский писатель. Я надеюсь, вы позволите нашей стране перевести ваш великий роман на сербско-хорватский язык… и на словенский тоже.

— В этом и состоит цель моего визита.

— О, я надеялся, что вы так и скажете. Большая редкость, когда нам удается читать лучшую американскую литературу.

— Вы прочли мою книгу?

— Увы, нет! Она не продается в Югославии. Но я читал рецензии на нее. У нас издается великолепный литературный журнал, который публикует лучшие литературные пробы нашей молодежи. Я, сэр, имею честь быть редактором этого журнала. Только в прошлом месяце мною было сделано упоминание о вашем романе, но тогда я и мечтать не мог, что в один прекрасный день удостоюсь чести попотчевать вас нашим добрым югославским вином. Вот, сэр, мы и на месте.

К этому времени они уже спустились в вестибюль и прошли в полутемную комнату, битком набитую любителями пропустить стаканчик.

Тадежерович нашел несколько свободных дюймов за длинной стойкой бара и отодвинул локтем одного из посетителей. Затем повернулся к какому-то мужчине:

— Банко! Ты счастливец! Тут со мной знаменитый американский журналист, мистер Чарльз Танкред. Мистер Танкред, не желаете ли обменяться рукопожатиями с великим югославским поэтом?

Банко, здоровенный, с нависающими бровями мужчина, в шерстяной клетчатой ковбойке под домотканым пиджаком, насупился на Танкреда с высоты своего роста:

— Американский журналист, хм? И какую газету вы представляете? «Нью-Йорк таймс»?

— Нет. Ни «Нью-Йорк таймс» и ни какую другую газету. Я романист…

— Он автор книги «Привет, Цезарь!», — воскликнул Тадежерович. — Он обещает посетить наш клуб и рассказать об американской литературе.

— Коммерческой литературе, как полагаю? — фыркнул поэт. — Скажите, мистер Танкред, и как много денег вы зарабатываете на вашей коммерческой литературе?..

— Банко! — воскликнул Тадежерович. — Ты оскорбляешь моего гостя. Нельзя оскорблять собрата по перу. Нас слишком мало в этом мире, чтобы мы вот так сражались друг с другом… Для писателей не существует границ, Банко. В Америке ты был бы в почете…

— В Америке я голодал бы, — возразил Банко. — Разве вы, американцы, не заставили голодать Эдгара Аллана По?

— Нет, — возразил Танкред. — По был знаменитым при жизни, читают его и сегодня.

— Разве я сам его не читаю?! — воскликнул Тадежерович. — Банко, сегодня я не куплю тебе вина. И завтра вечером, возможно, тоже.

— Тогда буду пить пиво, — парировал Банко. — Пиво в самый раз для крестьян, а я от сохи. — Он глянул сверху на Танкреда: — Это правда, что все американские крестьяне имеют автомобили?

— Большинство.

— «Кадиллаки»?

— «Кадиллаки», — твердо заверил Танкред. — За исключением бедных крестьян. Те ездят на «бьюиках».

— «Био-юики», — с трудом выговорил Банко. — И сколько эти «био-юики» стоят?

— Около пяти тысяч долларов.

Танкрет с интересом пронаблюдал, как поэт производил в уме математический перерасчет, затем увидел в его глазах неподдельное удивление.

— Ваш крестьянин, ваш бедный крестьянин может заплатить один миллион пятьсот тысяч динаров за автомобиль?

Танкред кивнул:

— Конечно, он не может позволить себе каждый год покупать новую машину. Приходится пользоваться «бьюиком» по меньшей мере года два, а то и три.

Банко шарахнулся в сторону, застучал по стойке и заорал:

— Пива!

Тадежерович обратился к Танкреду:

— О, Америка очень богатая страна.

— Как и Югославия. Просто она еще не дотянула до Америки. — Глаза Танкреда устремились за спину Тадежеровича. — Однако вы производите прекрасных женщин…

Тадежерович глянул туда, куда смотрел Танкред, и засмеялся:

— Она прекрасна, не так ли?

Молодая женщина с рыжевато-коричневыми волосами приближалась к ним. Ее глаза полыхнули на Танкреда, затем остановились на Тадежеровиче.

— Друг, — произнесла она, подойдя.

— Другарика Таня! — воскликнул Тадежерович. — Позволь представить тебе блестящего американского писателя, господина Чарльза Танкреда. Мистер Танкред, другарика Таня Марук.

Девушка протянула ему сильную, загорелую руку. Пожатие ее оказалось крепким. Ростом Таня была около пяти футом и пяти дюймов, стройная, в полном соку. Золотистый загар хорошо сочетался с волосами цвета меда. На ней были юбка и крестьянская блузка с прелестной ручной вышивкой.

— Так приятно встретить известного американца, — произнесла она. — Товарищ Милан говорил мне, что надеется встретиться с вами, пока вы будете в Белграде. Я тоже хотела встретиться с вами. — Таня потянулась и хлопнула по широкой спине Банко. — Товарищ Банко, ты уже познакомился с американским журналистом?

Поэт обернулся.

— Америка, — изрек он, — страна, где все крестьяне ездят на «кадиллаках» и «био-юиках».

Девушка склонила голову набок и лукаво глянула на Танкреда:

— Вы рассказываете моим друзьям об Америке?

Танкред ухмыльнулся:

— Предпочел бы поделиться моими откровениями с вами.

— Что же вам мешает? В один прекрасный день я тоже надеюсь посетить Америку и хотела бы послушать о всех этих «кадиллаках», которые водят ваши крестьяне.

Тадежерович внезапно проревел:

— Хо! Вы же разыграли Банко, мистер Танкред! Как смешно! Банко такой здоровенный медведь, он всегда задирает иностранцев, но на этот раз получил сдачи.

Банко мрачно уставился на Танкреда.

— Ты подшучивал надо мной, друг?

— Дру-уг? — повторил Танкред, произнеся слово по слогам.

— Это означает «товарищ», — объяснил Тадежерович. — Иностранцам мы говорим «господин» — мистер, но между собой обращаемся друг к другу — «товарищ», то есть по-нашему «друг». Такова новая Югославия.

— В вашей капиталистической стране вы называете богатых людей «мастер», не так ли? — процедил сквозь зубы Банко.

— Банко, — вмешалась Таня, — этот американец — наш гость. Если ты не можешь обращаться с ним как с гостем, то, пожалуйста, иди и пей свое пиво.

Банко на миг сверкнул глазами, затем пожал плечами и сграбастал новый стакан пива, поставленный перед ним.

— Благодарю вас, — проговорил Танкред. — Что бы вы хотели выпить, мисс… мисс Марук?

— Мисс Марук? — повторила девушка. — А знаете, мне это нравится, но, пожалуй, «другарика» или просто «Таня» звучит лучше. Более по-дружески.

— Хорошо, Таня. Мне это нравится. Почему бы нам не пообедать?

Таня Марук взглянула на Тадежеровича. Тот воскликнул:

— О, я обещал жене навестить с нею родственников. Очень хотел бы пообедать с вами завтра вечером, но сегодня… — Он улыбнулся. — Другарика Таня, почему бы тебе не пообедать с мистером Танкредом? Пригласи его в «Писательский клуб».

— Я голодна, — просто сообщила Таня. — Вы хотите поесть в отеле?

— Почему бы нет?

Она ухватила Танкреда за руку и потащила из переполненного бара. Тадежерович отправился вместе с ними и расстался с обоими в вестибюле.

— До завтра, мистер Танкред!

Тот кивнул.

— Где бы вы хотели поесть? — спросила Таня, когда журналист скрылся из глаз.

— Вы же сами предложили отель.

Она пожала плечами:

— Слишком людно. Возможно… э… что-то более интимное, уютное местечко?..

— Вы знаете Белград, я — нет.

— Вы спешите?

— Всю эту неделю я слишком рано отправлялся в кровать. Могу вообще не спать всю ночь.

— Хорошо. Тогда, возможно, мы сумеем попасть в ресторан где-нибудь вдали от толпы. В Земане… или… Панчеве?

— Панчево? Разве это не на другой стороне Дуная?

— В нескольких минутах езды. У меня машина. — Она поморщилась. — Конечно, не такая, как у ваших американских крестьян, но тоже американская — «форд».

— «Форд» моя любимая марка машины.

— В Панчево?

Он твердо взял ее под руку и повел к выходу из отеля.

Ее автомобиль был припаркован недалеко от дверей. Это был 52-й седан, немало потрудившийся на своем веку, но резина производила впечатление совсем новой, и, когда Таня запустила мотор, он заурчал ровно.

Глава 23

Она была отличным водителем, и вскоре они уже ехали по мосту через Дунай.

Дорога на Панчево оказалась на удивление хорошей, ничуть не хуже автомагистралей в Соединенных Штатах. Словно прочитав мысли Танкреда, Таня спросила:

— Вы ожидали встретить здесь воловьи упряжки?

Он ухмыльнулся:

— Что-то вроде этого. Белград стар, и я не в курсе, насколько его осовременили.

— Дорога строилась молодежью. Волонтерами, работавшими бесплатно. Я сама провела здесь отпуск, замешивая бетон.

— На ваших ладонях не ощущается мозолей.

Таня сняла правую руку с руля и показала ладонь:

— Сейчас они пропали, но десять лет назад были.

— Десять лет тому назад вы были ребенком! — воскликнул Танкред.

— Мне было четырнадцать. В пятнадцать я была уже замужем.

— Вы все еще замужем?

Она ответила не сразу, покачав головой:

— Мой муж покинул меня, когда мне было шестнадцать. Он… он отправился в ваши Соединенные Штаты. Муж не верил в будущее Югославии. Я с ним развелась. — Она прочистила горло. — Мистер Танкред, скажите, что вы думаете о Югославии?

— То немногое, что я увидел, мне нравится. Хотя я не собираюсь говорить вам, что одобряю коммунизм. Нет, не одобряю.

— Моя страна нуждается в сильном правительстве. Наш народ все еще самый отсталый в Европе. Отстал лет на пятьдесят. Однако не будем говорить о политике. Расскажите мне лучше о вашей работе. Я не читала вашу книгу, но мне очень хотелось бы прочитать, если бы только смогла достать ее в Югославии.

— Я вам дам экземпляр.

— Премного благодарна. О чем книга?

— О Юлии Цезаре.

Таня искоса быстро глянула на Танкреда:

— О… о древнем Юлии Цезаре?

— Совершенно верно. О его завоевании Галлии…

— Я слышала, что большую часть жизни вы были солдатом.

— Так оно и есть.

— И вы также ученый? Изучали древнюю историю?

— Немного. На самом деле именно по этой причине я в Югославии. Сейчас работаю над новой книгой, а так как большая часть описываемых в ней событий происходила здесь…

— В Югославии? Вы собираетесь написать о… о нас?

— О той стране, какой она была во времена Аттилы.

— Удивительно! Эта земля, где он правил. Его город был не очень далеко отсюда. Существует легенда, нет, легенда не то слово. Традиция…

— Возможно, история? — предположил Танкред.

— Наша история весьма туманна. В каждой книге — разная. Правительство каждый год выпускает новый учебник, и всегда с изменениями. Но на самом деле история сербов вполне прозрачна…

Небо над ними осветилось, и вскоре засверкали огни.

— Панчево, — объявила Таня.

Огни перестали мерцать, превратившись в неоновые, электрические вывески и уличные фонари. «Форд», уменьшив скорость, въехал в провинциальный центр, выросший в небольшой город. Новые, современные здания стояли в окружении побеленных домишек из кирпича и построек из многовекового камня.

Таня подъехала к тротуару. Вблизи светилась неоновая вывеска: «Кавана Воеводина».

— Здесь подают немецкую еду, — сообщила она и тут же быстро добавила: — С югославскими названиями.

Они выбрались из машины и направились к кафе. Оттуда доносились рыдания скрипки. Помещение оказалось небольшим, столы без скатертей, но зато были кабинки. Подошел официант и обратился к Тане на сербском. Явно он ее знал. Официант провел их в дальнюю кабинку.

— Это была Венгрия до 1919 года, — заговорила Таня, когда официант ушел. — То есть географически — Венгрия, но в действительности — Германия, точнее Австрия. Моя мать была австриячкой, но, по счастью, вышла замуж за хорвата.

— По счастью?

— Возможно, меня сегодня здесь не было бы, не окажись он словенцем. Большинство австрийцев ушли из Воеводина. Оставшиеся, те, которых не убили во время войны, после исчезли. — Она сделала паузу. — Возможно, оказались в Сибири. — И тут же спохватилась: — Сама же сказала — сегодня никакой политики.

— Никакой политики, — согласился Танкред.

Таня взяла меню.

— Здешнее фирменное блюдо — «Венский шницель» из телятины.

— Телячья котлета с хлебной крошкой?

— Вы знаете?

— Мальчишкой я жил в Чикаго. Шницель был в ходу на Норт-авеню и Хелстед-стрит… Со шницелем обычно хорошо идет бутылка токайского вина.

— Косовского вина, — поправила Таня.

Она поговорила с официантом, который вышел и тут же вернулся с бутылкой вина. Затем Таня заказала телятину. Танкред поднял бокал:

— За лучшие отношения между нашими странами!

— За это я выпью! — воскликнула Таня и пригубила вина.

Танкред осушил половину бокала, затем подался вперед:

— А теперь расскажите мне о себе. Чем вы занимаетесь?

Она пожала плечами:

— Делаю то, что и все в Югославии. Работаю.

— И какого же рода ваша работа?

— Ничего важного. Офисная работа.

— А что за офис?

Она недовольно скривила рот.

— Вы говорите как некоторые из… — Она помолчала. — Я работаю в правительственном офисе.

Танкред пристально посмотрел на нее:

— Предполагается, мне предстоит самому догадаться, что это за офис?

— UDB. Uprava Drzavne Bezbednosti.

— И сие означает?

— Управление государственной безопасности.

— Тайная полиция?

— Наверное, можно назвать и так.

Он допил бокал, наполнил его вновь.

— О чем же нам теперь говорить?

— Мы могли бы продолжить разговор об Аттиле. — Их глаза встретились. — Вы не выглядите особенно удивленным.

— Я перестал удивляться еще несколько дней назад, когда впервые понял, что некоторые особы знают больше о том, что я делаю или собираюсь сделать, чем я сам.

Таня одарила его кривой улыбкой:

— Вы не намерены расспросить меня, откуда я знаю?

— Я хочу задать вам вопрос, за который, возможно, схлопочу пощечину. Или буду брошен в тюрьму.

Мгновение она поразмышляла, затем заявила:

— Не думаю, что вас арестуют за вопрос.

— А как насчет пощечины?

— Почему бы сначала не задать вопрос, а там уж видно будет.

— Вопрос следующий: как далеко может зайти работник госбезопасности — женщина, — чтобы заполучить информацию? Я имею в виду, может ли она… отправиться в постель с мужчиной?

Казалось, Таня ожидала нечто подобное.

— Думаю, это должно зависеть в очень большой степени от… от особенностей агента и того мужчины, у которого она старается выудить информацию.

— Ну, предположим, этот мужчина американец… американский писатель?

— А я та самая женщина?

Танкред кивнул.

Она внезапно потянулась через стол и взяла его за руку.

— Почему бы нам просто не подождать… и не посмотреть, что произойдет?

— Мне не грозит пощечина?

— Скорее арест. — Но ее улыбка говорила об обратном.

Он налил себе вина и поднял бокал:

— За нас: тебя и меня.

В этот раз она выпила большую часть бокала, явно не возражая против приглашения перейти на «ты», взяла его руку в свои и придвинулась ближе:

— Ты и впрямь намерен искать золото Аттилы?

— Говоря по правде, — ответил Танкред, — я далек от этого. В любом случае ваше правительство тут же его сграбастает.

— Югославии деньги не помешают. Как много… насколько велика его стоимость?

— Сокровища? Ты вправе догадываться об этом, как и любой другой. Миллиард долларов? Два… пять… — Танкред пожал плечами.

— А что, если правительство ничего не знает о сокровищах? Ты мог бы вывезти его из страны?

Он зорко посмотрел на нее:

— Большая часть сокровища должна быть в золотых слитках. Про то есть записи. Аттила получал семьсот фунтов золота ежегодно от Восточной Римской империи — Византии — в течение ряда лет. Также получал большое количество золотых монет, как с Востока, так и с Запада. Должно быть, по меньшей мере десять тонн золота, а то и в несколько раз больше. Готы, бургунды и все остальные, кого он победил, — все имели золото. Это золото сегодня должно быть столь же чистой пробы, каким было тогда, когда его погребли. Золото не портится и не окисляется. Наверное, понадобился бы целый поезд, чтобы вывести это золото из страны.

— Есть возможность все это организовать.

— Каким образом?

— С сожалением должна сказать, что даже в Югославии существуют правительственные чиновники, которые могут быть — как бы это сказать? — коррумпированы, подкуплены.

— Просто ради продолжения разговора — назови хоть одного.

— Ты уже встречался с ним сегодня.

— Вукович?

— Должно быть, он воспользовался таким именем. Его настоящее имя — Марук. Это мой кузен.

Танкред простонал:

— О, почему я просто не махнул на все рукой?!

— Не понимаю…

— Мне следовало бы оставаться в Соединенных Штатах, где люди простые и понятные. Как я.

— Ты себя считаешь простым человеком?

— По сравнению с европейцами — да.

— Возможно, и нас не стоит столь уж усложнять…

— «Усложнять» — не то слово. Не сложные натуры, а лукавые — это более подходит.

— Лукавые? — Мгновение она обдумывала это слово, вникая в его смысл. — Я родилась в 1937 году. Мне было четыре, когда немцы бомбили Белград. Меня растила дюжина самых разных людей, мистер Танкред. Год я провела в сиротском приюте и к тому времени, когда мне исполнилось восемь лет, вовсю работала на полях. А ты что делал в этом возрасте?

— Я тоже был в сиротском приюте.

Она уставилась на Танкреда:

— Ты… сирота?

Он кивнул:

— До девяти лет меня то забирали, то возвращали в приют. Люди брали меня на несколько месяцев, а затем отказывались. Полагаю, я был необщительным парнем. Когда мне исполнилось девять, меня взял фермер. И усыновил. А все из-за того, что я был хорошим работником. Вернее, стал таким, после того как он меня высек. Порке я и потом подвергался довольно часто. Но он не отправил меня обратно в приют. Сделай он так, ему бы пришлось нанимать работника. А в возрасте двенадцати лет я сбежал в Чикаго. Влачил там жалкое существование целых четыре года. Сказать тебе — как?

— Если хочешь…

— Перебивался работой. Обманывал, продавал газеты, чистил ботинки, был на побегушках и… воровал. Вот так и существовал. В шестнадцать лет завербовался в армию. И прослужил в ней целых двадцать лет.

— Явно ты получил не большое образование.

— Несколько лет я посещал школу. Фермер, который меня усыновил, был вынужден зимой посылать меня в школу. Армия — вот где мне дали образование. Вернее, я сам себя обучал, пока служил в армии. Учился, читал книги — прочел много, очень много книг. Почти полтора года провел в госпиталях. Во время войны… и той небольшой заварушки в Корее.

— Ты был ранен?

— Четырежды за все время.

— Ты совсем недавно задал мне вопрос… не хочу ли я дать тебе пощечину? Так вот сейчас я отвечу. Нет, я не намерена бить тебя по лицу.

— Тогда что же мы делаем здесь, в Панчеве? — воскликнул он.

— Это всего в двадцати километрах от отеля «Москва»… или в двенадцати милях.

Прошло точно тридцать минут, когда Таня и Танкред вошли в его номер в отеле «Москва». Он повернул ключ в двери и потянулся к Тане. Она ускользнула от него и, повернув ключ, отперла дверь.

— Ты почти напросился на пощечину. Я не курва.

— Курва?

— Думаю, ты в состоянии догадаться о значении этого слова. Я буду курвой, если… если это произойдет так… так, как ты намерен сделать.

Он смущенно ухмыльнулся.

— Курва. — Танкред подошел к ней и подставил щеку. — Давай, закати мне оплеуху!

Она потянулась к его рту и поцеловала. Танкред заключил Таню в объятия, и ее руки обвились вокруг него. Он был удивлен силой ее молодых рук, упругостью губ, прильнувших к его губам… любовным голодом, который она испытывала.

Через мгновение он поднял ее на руки и понес к постели. Таня вначале пыталась молча сопротивляться, но через секунду или две перестала.

Еще через некоторое время Танкред сел на кровати.

— Твое управление госбезопасности… они, часом, не вмонтировали микрофон в кровать?

Таня рассмеялась:

— Кузен пойдет на все… если думает, что этим чего-нибудь добьется.

— Тогда ты конченая женщина.

— Нет, если я… если я преуспею в моей миссии.

— Какой миссии?

— А о чем мы толкуем весь этот вечер? О сокровищах Аттилы.

— Ну так давай продолжим!

— Это причина, по которой ты прибыл в Югославию, не так ли?

— Допустим.

— Ты найдешь сокровища?

Танкред обхватил руками колени.

— Твой кузен снюхался с одним человеком по имени Стив Драгар… венгром…

— Человеком, который называет себя венгром.

— А что, разве не так?

Она тоже села и потянулась к сигаретам Танкреда на столике возле кровати. Достала две, одну дала Танкреду, затем к обеим поднесла зажигалку.

— Возможно, он и венгр. Это не имеет значения. Он заявляет, что знает все о сокровищах Аттилы. Говорит, что у него даже есть карта места, где они захоронены.

— Карта, которую он украл у меня.

— А ты где ее взял?

Танкред смешался:

— Эту историю я тебе расскажу как-нибудь в другое время. Итак, этот человек, который, может, венгр, а может, нет, по имени Драгар или как-то еще, располагает картой. Зачем тогда ему нужен я? Чего ради я нужен твоему кузену?

— Моему кузену ты нужен… чтобы вывезти сокровища из страны. Он правительственный чиновник. Если дела обернутся плохо, он будет… словом, с ним случится то, что происходит в Югославии даже с высшими правительственными чиновниками.

— Твоему кузену нужен козел отпущения — человек, которого можно будет обвинить во всем, если случится прокол. Но почему Драгар во мне нуждается?

Она с наслаждением выпустила из ноздрей две струйки дыма.

— Я и сама ломаю над этим голову. Не знаю. Даже спрашивала кузена. Он ответил, что есть вещи, которые знаешь ты и не знает ни он, ни тот человек, Драгар.

— Если я и знал нечто такое, чего не ведал этот Драгар, то сейчас, когда он завладел картой, для меня это загадка.

— Одной карты мало — есть еще и манускрипт.

— Манускрипт на латыни. Но Драгар и им завладел тоже.

— Возможно, он не в состоянии его перевести.

— Ближайший священник поможет ему прочесть.

Таня подалась вбок и раздавила сигарету в пепельнице.

— Ты располагаешь информацией, которой ни мой кузен, ни этот Драгар не имеют. Предполагалось, что я у тебя ее выужу.

— И как же ты собираешься это сделать?

Она подтянула колени и обхватила их руками. Затем искоса взглянула на Танкреда:

— А ты что, не видишь?

Он заключил ее в объятия, и она ответила ему даже с большей страстью, чем прежде.

Глава 24

Танкреда разбудил телефон. Он сонно перекатился на кровати и потянулся за трубкой.

— Господин Танкред, — произнес голос в трубке. — Здесь… э… одна госпожа желает вас видеть.

— Госпожа? — Танкред заморгал, потом вздрогнул. Таня, однако, уже ушла, на маленьком столике подле кровати лежала записка.

— Следует ли мне отправить ее к вам? — спросил клерк.

— О да, конечно.

Затем Танкред прочел записку.

«Я позвоню тебе в десять».

Вместо подписи стояла просто буква «Т». Танкред посмотрел на ручные часы. Только десять минут девятого. Он откинул простыни, прошел в ванную комнату и накинул на себя халат.

Раздался стук в дверь.

— Войдите! — откликнулся Танкред, зная, что дверь в номер не заперта, раз Таня вышла совсем недавно, когда он заснул на короткое время.

Дверь открылась, но вошедшая женщина оказалась вовсе не Таней Марук. Это была Гелена Райзингер.

У Танкреда внезапно засосало под ложечкой.

— Привет, — неуверенно выдавил он.

— Я же сказала, что приду к тебе… в Югославии… — Гелена оглядела комнату. — Они предоставили тебе номер для новобрачных. — Она принюхалась. — А где же невеста?

— Я приехал в Югославию лишь вчера после полудня, — ответил он, зная, что ему будет нелегко согнать краску с лица. — Слишком мало времени, чтобы найти невесту.

Она прошла дальше в номер, приблизившись к кровати. Окинула постель критическим взглядом.

— О, выходит, нет?

Он внезапно ухмыльнулся:

— Полагаю, что в душе я все еще солдат.

— Оно и видно.

Гелена направилась к стулу в нескольких футах от кровати, уселась и посмотрела на Танкреда:

— Ты не думаешь, что тебе следовало бы одеться?

Он стрельнул взглядом в сторону ванной и мотнул головой:

— Дай мне пять минут.

Танкред заторопился в ванную, за минуту побрился, за две — принял душ и за две оставшиеся минуты оделся. Когда вновь вошел в спальню, то увидел Гелену возле кровати. Явно она только что осматривала ее, ибо резко отшатнулась и, в свою очередь, смутилась.

— Похоже, будто я немного ревную — после того, что между нами было.

— Ты уже завтракала?

Она отрицательно качнула головой:

— Мой поезд прибыл всего полчаса тому назад. Я направилась прямо сюда. Мой багаж внизу.

— Ты не собираешься остановиться в отеле?

— Пока нет. Думаю отправиться… — она смешалась, затем вздернула подбородок, — домой.

— Домой?

— Я всегда так себе говорю.

— Побеседуем об этом за едой, — предложил Танкред.

Кафе с прошлого вечера трансформировалось. Теперь это была обеденная зала с круглыми столами, накрытыми клетчатыми скатертями. Бар не работал.

Языковой проблемы не возникло, так как выяснилось, что Гелена бегло говорит на сербско-хорватском. Официант принял у нее заказ и отошел.

— Это место вчера вечером выглядело совсем по-другому, — заметил Танкред.

— Так это здесь ты ее подцепил?

— Да, — он ухмыльнулся, — я едва успел оказаться у себя в номере, когда делегация в составе одного человека постучала в дверь: меня приветствовало «Общество писателей Югославии». Мы спустились сюда… ну, тут и она подошла. Если ты, конечно, намерена говорить о ней.

— Нет особого желания, — холодно заметила Гелена, — но вот ты, по-видимому, не можешь не говорить о ней. Как ее зовут?

— Таня. И она работает на тайную полицию.

Это не могло не насторожить Гелену.

— Ты… ты не сказал ничего такого… что могло вызвать у них подозрения?

— Гелена, — спокойно произнес Танкред, — я не сделал их подозрительными больше, чем они уже были. Они и так все знают.

— Они?

— Тайная полиция. Мой венгерский друг Драгар перемолвился с некоторыми своими дружками — один из них, так уж вышло, оказался членом тайной полиции, и именно кузина этого человека подцепила меня прошлой ночью и устроила мне дознание третьей степени. Думаю, мы сможем откапывать сокровища, но копать нам придется с партнерами.

— О нет! — взвизгнула она.

— О да! — Танкред поднял глаза и увидел Грегора Вуковича в дверях обеденной залы. Обнажив в широкой улыбке крепкие белые зубы, он двинулся к ним.

— Мой добрый друг, выдающийся американский писатель! — Грегор схватил ладонь Танкреда обеими руками и начал трясти, затем, отпустив руку американца, повернулся, щелкнул каблуками и нарочито поклонился: — Графиня, я в восторге.

— Вы знакомы друг с другом? — изумился Танкред.

— Никогда не удостаивался такого удовольствия, но давно хотел его испытать! — воскликнул Вукович. — Приветствую вас на земле, где вы родились, графиня!

Глаза Гелены полыхнули на Танкреда. Поежившись, тот представил:

— Мистер Вукович из госбезопасности — один из партнеров, о которых я упоминал несколько минут назад.

— Ты шутишь.

Танкред указал Вуковичу на стул:

— Присоединяйтесь к нам, прошу! И сообщите графине сами — вы наш партнер или нет?

— Партнер? О, пожалуй, это слишком сильно сказано, мистер Танкред. Но я весьма заинтересован в вашем проекте. Ради блага моего хорошего друга Иштвана Драгара.

— И вашей кузины.

Вукович возвел глаза к небу:

— Ответьте мне, мистер Танкред, есть ли у вас в Соединенных Штатах Америки женщина более прекрасная, чем моя кузина? Есть ли в вашем Голливуде, где делают картины, э… э… кинозвезда большей привлекательности? Мы здесь, в Югославии, тоже делаем кино, и все время продюсеры ходят хвостом за Таней. Мы сделаем из вас звезду, обещают они, и Голливуд выложит немалые деньги, чтобы привезти вас в Америку. И знаете, что им всем отвечает Таня? «Нет, я не хочу быть кинозвездой».

— Мистер Вукович, — сказала Гелена Райзингер, — думаю, я была бы не прочь встретиться с вашей кузиной.

— О, это вполне возможно! — воскликнул югослав. — Для нее будет большой честью встретиться с графиней фон Райзингер. — Он вдруг все свое внимание обратил на Гелену и напрямую поинтересовался: — Госпожа, вы на самом деле убеждены, что эти баснословные сокровища захоронены где-то в имении, которое… хм… ваши предки некогда провозгласили своим?

— Я уверена, что они находятся на территории принадлежащей мне собственности.

— Ах да, — снизошел Вукович, — вашей собственности. И кто знает, возможно, настанет день, когда она и впрямь станет вашей. Таковы превратности… любви и войны. — Он словно излучал сияние. — Возможно, если бы вы были замужем за югославом, ваши требования были бы приняты во внимание соответственными сторонами.

Подошел официант с огромным подносом, уставленным едой.

— Не согласитесь ли слегка позавтракать, господин? — сладким голосом предложила Гелена.

— Друг, госпожа, друг. Мы не пользуемся словом «господин» между собой. — Он глянул на официанта и подмигнул: — Так, друг? — Затем широко улыбнулся Танкреду: — Он ни слова не говорит по-английски.

— Восемь лет я жил в Миннесоте, — внезапно заявил официант, — и выучился английскому на железных копях.

— Ого! — воскликнул Вукович. — Итак, ты говоришь по-английски, но не здесь, в Белграде, где предпочитаешь разговаривать по-сербски, хей?

Внезапно по телу официанта прошла видимая дрожь. В знак согласия он заговорил на сербско-хорватском и поспешил отойти от столика. Вукович хохотнул:

— Он внезапно кое-что вспомнил: здешний управляющий один из секретных агентов госбезопасности.

— В которой вы офицер, — добавил Танкред.

— Только двое — выше меня по рангу, — признался Вукович. — Я числюсь под номером Три. И возможно… если повезет или вдруг разбогатею, я стану номером Два. Если сделаюсь очень уж богатым, то смогу стать даже номером Один… и тогда… — его глаза снова закатились к потолку, — тогда смогу даже стать министром в правительстве. Если разбогатею в достаточной степени.

— А есть способы разбогатеть? — многозначительно поинтересовался Танкред.

Вукович самодовольно ухмыльнулся:

— Возможно, вы сможете поведать мне, как я могу стать богатым? Очень богатым.

— Ваш друг Стефан Драгар куда лучше меня расскажет вам — как.

— Ах да, Иштван, — Вукович затряс головой, — ну, мне пора, дела. — Он резко поднялся. — Графиня фон Райзингер, я восхищен знакомством с вами. Возможно, нам удастся немного побеседовать в один из ближайших дней.

— Возможно, — согласилась Гелена.

Вукович самодовольно ухмыльнулся, щелкнул каблуками, поклонился и ушел.

— Я никогда не смогу выйти замуж за югослава, — призналась Гелена, — нет, если все они такие, как он. В нем есть что-то, от чего у меня мурашки бегут по коже.

— Тем не менее, — предположил Танкред, — нам, возможно, придется использовать его.

— Его… или его кузину?

Танкред усмехнулся. Гелена принялась за завтрак и так упорно не отрывала глаз от тарелки, что Танкреду ничего не осталось, как последовать ее примеру.

Она не разговаривала, пока не покончила с кофе. Затем предложила:

— Ты бы не хотел прокатиться в мое имение?

— Сейчас?

— Мне не терпится увидеть его снова.

Танкред глянул на ручные часы. Было без пятнадцати десять.

— Ладно, я позабочусь насчет того, чтобы арендовать машину.

— Я уже взяла напрокат.

— Когда же? Ты сказала, что прибыла в Белград всего за полчаса до того, как поднялась ко мне в номер.

— Я оформила заказ еще в поезде. Это единственно доступный способ — надо согласиться на их водителя. Здесь так просто автомобили иностранцам не предоставляют, чтобы они разъезжали куда захочется. Машина на улице… — Затем она резко спросила: — Ты что, должен ей позвонить?

Молодой человек в униформе вошел в кафе. В руке он держал клочок бумаги.

— Господин Тахн-кард… — громко произнес он.

Танкред протянул руку:

— Сюда!

Коридорный подошел, вручил послание и поблагодарил, когда Танкред дал ему монету в двадцать динаров. После чего весело убежал.

Клочок бумаги был от телефонного оператора. На нем было написано:

«Звонила Таня. Сказала: поговорит вечером».

Танкред вручил Гелене записку.

— Давай отправимся глянем на ваше старое родовое гнездо.

Гелена сердито выбросила бумажку и направилась к выходу из кафе. Танкред оставил на столе крупный банкнот и пошел за ней следом.

Он догнал ее уже снаружи, когда Гелена быстро шествовала к машине, смутно походившей на «бьюик», но русского изготовления.

Мужчина в лакированном кепи сидел на переднем сиденье. Танкред открыл дверцу, попытался Помочь Гелене забраться вовнутрь, но она проигнорировала предложенную им руку.

Он уселся рядом с ней. Гелена быстро заговорила с водителем, но единственными словами, которые Танкред разобрал, были «Панчево» и «Жабука». Водитель поднес руку к козырьку кепи и включил стартер. Несколькими секундами позже машина легко покатилась по узкой улочке, ведущей к мосту через Дунай.

Глава 25

Вскоре перед ними открылся величественный вид на одну из самых могучих рек в мире. Эту реку пересекали многие расы и народы, щедро удобряя ее кровью и железом. Бесчисленные воины погибли в этой реке за прошедшие века, на дне ее покоится немало стали.

Справа виднелся зеленый остров, впереди простиралась плоская равнинная земля Воеводина, область Европы, которую называли и «Широкой корзинкой Европы», и «Великой венгерской равниной».

Шоссе было современным превосходным суперхайвеем, видимо очень новым, поскольку даже не успело покрыться трещинами. Его хорошее состояние объяснялось то ли этой новизной, то ли высоким мастерством дорожных рабочих, превосходящим искусство американских строителей-бетонщиков.

В Панчеве почти не было автомобилей, и водитель машины русского производства гнал по здешним узким улицам так, словно тут было одностороннее движение и никаких встречных машин не предвиделось. Один раз Танкред увидел выскочившую прямо на них машину и весь сжался, ожидая столкновения. Но их водитель просто свернул на тротуар, проехал по нему ярдов пятьдесят или около того, миновал машину, а затем снова съехал на булыжную мостовую. Потом вдруг сделал резкий левый поворот, и впереди оказалась открытая местность.

Далее они поехали по грунтовой дороге, ровной, но очень узкой и извилистой. Очевидно, когда-то ее проложили упряжки, предпочитая самый легкий маршрут. Ведь низкий холм всегда легче обогнуть, чем пересечь, глубокие низины — тоже.

По прикидкам Танкреда, скорость их машины превышала пятьдесят миль в час, несмотря на столь извилистый путь, и через несколько минут они с ходу въехали в деревню из ста пятидесяти или около того побеленных построек. Гелена что-то сказала водителю, и тот дал по тормозам.

— Жабука, — пояснила она Танкреду. Это было первое сказанное ею ему слово с тех пор, как они покинули отель.

— Мы здесь остановимся?

Гелена помолчала, затем с наслаждением набрала воздуха в легкие.

— Я посетила это место сразу же после войны. С… с моим кузеном Отто. Нас не слишком хорошо приняли. Но я помню каждый дом и почти каждый забор.

— Ты жила здесь?

— Я родилась в Жабуке. Понимаешь, имение у нас отняли в 1918 году. Мой отец снимал дом в Жабуке. Он истратил большую часть своих денег, борясь за право на имение, но все без толку. В 1937-м верховный суд решил тяжбу не в его пользу. Мне было тогда шесть лет. Решение суда разбило сердце отца, и он умер. — Ее слова текли монотонно. — У мамы не было денег, чтобы продолжать судиться, и мы переехали в Будапешт.

Она подалась вперед и снова заговорила с водителем, но уже более спокойно, без пыла. Водитель снова завел мотор, затем поехал к перекрестку, свернул направо и остановился перед вторым домом.

Это было крестьянское жилище, построенное из местного камня и побеленное известью, не очень большое, но не меньше любого другого в этой деревне.

— Я хотела бы выйти, — произнесла Гелена низким голосом.

— Конечно, — поспешно согласился Танкред, сообразив, что это и есть тот самый дом, где она родилась и провела детские годы.

Он вышел, взял ее за руку. На этот раз она ее не отдернула, пока не ступила на землю.

Глаза Гелены были устремлены на дом. Из трубы вился дымок, во дворе разгуливали куры, в хлеву по соседству хрюкали свиньи, на задворках щипала траву корова.

— Он не изменился, — произнесла она, — совсем не изменился.

И тут в дверях дома возник Стив Драгар.

— Добро пожаловать в Жабуку, мой друг! — воскликнул он.

— Стив Драгар, — пояснил Танкред Гелене, и затем снова обратился к венгру: — В Белграде мы только что оставили вашего приятеля.

— Моего приятеля? — удивился Драгар. — Снова вы со мной шутки шутите. Никогда не знаешь, когда вы говорите серьезно.

— Вуковича, — пояснил Танкред. — Грегора Вуковича.

На миг Драгар, казалось, снял с лица привычную маску добродушия, но тут же опомнился.

— Вукович, как интересно! — Он поклонился Гелене. — Вы графиня фон Райзингер?

— Та самая, — ровно ответила Гелена. — А вы владелец этого… этого дома?

— Графиня, — объявил Драгар, — я ничем не владею в этом мире, кроме того, что сейчас на мне. Я, мадам, нахожусь в изгнании… в ссылке, как и вы. Причем из той же самой страны Венгрии, благословенной Венгрии, которая ныне находится между молотом и наковальней.

— А как дела в Гамбурге? — вмешался Танкред.

— В Гамбурге? Я не был в Гамбурге с самого начала войны. Вот вы там были. — Драгар повернулся к Гелене: — А что, графиня тоже была в Гамбурге?

— Оставим пока Гамбург, — предложил Танкред. — В Будапеште ко мне заходил ваш кузен — весьма напуганный коротышка.

— Все в Будапеште сейчас напуганы. — Венгр скорчил гримасу. — Ступить ногой на землю Венгрии мне будет стоить немалой части сокровищ моего великого предка.

— То же самое вы говорили о Югославии, — не преминул напомнить Танкред. — Однако вы здесь.

— Потому что здесь сокровища, — возразил Драгар. — И они, возможно, находятся на расстоянии броска камня от места, где мы сейчас стоим. — Неожиданно на его лице появилось выражение недоумения. — Этот Грегор Вукович… я ничего не понимаю. Почему вы назвали его моим приятелем?

— Помимо всего прочего, он говорит, что общался с вами в Вене.

— Но я не был в Вене! — воскликнул Драгар. — Я приехал в Белград прямо из Парижа.

— Проездом через Гамбург?

— Мой друг, — не выдержал Драгар. — С чего это вам так дался этот Гамбург?

— Именно в Гамбурге у меня украли карту.

— Карту? — Драгар быстро шагнул вперед и схватил Танкреда за руку. — Какую карту?

— Ту самую, которую взяли из монастыря траппистов во Франции в 1944 году.

Драгар разжал хватку на руке Танкреда и отшатнулся так, словно его ударили.

— Кто… кто украл ее? — хрипло спросил он.

— Вы хотите, чтобы я назвал имя вора по буквам? Д-р-а…

— Нет! — воскликнул Драгар. — Это не я! — Затем свирепо добавил: — Был бы я сейчас здесь, будь у меня карта? Позволил бы я вам живым покинуть Гамбург, заставлял бы моего кузена заходить к вам в Будапеште?..

Танкред пожал плечами:

— Я не венгр, поэтому не могу сказать, как работают мозги у венгров…

— Венгры, американцы, югославы — у всех мозги работают одинаково. — Драгар внезапно опять обратился к Гелене: — Вы знали, что карта украдена?

Она смешалась, потом кивнула. Драгар насупился:

— Но вы приехали сюда тем не менее? Выходит, рассчитываете найти сокровища?

— Я здесь за тем, чтобы вернуть мое имение, — спокойно пояснила Гелена. — Марк Райзингеров.

— Нет никакого марка Райзингеров. Ваша семья лишилась его сорок два года тому назад.

— Моя семья владела им девять столетий и еще сорок два года, — огрызнулась Гелена.

— Да будет вам известно, — парировал Драгар, — что мой великий предок владел этой землей пятнадцать столетий тому назад. Пятнадцать столетий и еще два десятка лет, если быть точным. Он никогда и никому не передавал ее документально. Если вы претендуете на эту землю по древнему праву, то мои права на нее куда более древние, мадам.

— Сейчас вы выглядите немного смешным, — холодно заметила Гелена.

Танкред подумал, что ему самое время вмешаться.

— Я не знаю, какие правила на сей счет в Югославии, но в Америке мы исходим из старой аксиомы. Кто нашел — тому и владеть. Если вы найдете сокровища вашего предка — вам и карты в руки. С другой стороны, если мы найдем…

— Нет, — решительно перебил его Драгар. — Американские правила неприемлемы для Югославии. — Он уже обрел прежнюю уверенность в себе. — Возможно, в Югославии я персона нон грата, но я готовился к этим поискам много лет. — Он улыбнулся Танкреду. — У меня есть, как бы это сказать, информация из особого источника. Я всегда знал, что столица моего предка находилась вблизи Белграда. Я не из тех так называемых историков, которые помещали ее то в Будапешт, то в Карпаты. Никогда не сомневался, что Аттила правил в непосредственной близости отсюда. Естественно, я не знал точное местоположение его старого города, но мне достаточно хорошо известно, где оно могло быть, с погрешностью всего в несколько миль. Я уже давно готовлюсь к этим поискам и, как бы это выразиться, навожу мосты. Я завел много друзей в Югославии. Графиня, вы провозглашаете ваше право на марк Райзингеров. Возможно, мы найдем сокровища в границах вашего марка. Пусть даже так, но это не дает вам права претендовать на долю. Тем не менее я щедрый человек. Почти готов поделиться с вами. Скажем так… гм… десять процентов.

— Скажем так, ровно сто процентов! — воскликнула Гелена.

Лицо венгра потемнело.

— Я разумный, но и гордый человек. В моих венах течет благородная, голубая кровь, кровь величайшего завоевателя, которого когда-либо знал мир…

Танкред перебил его нарочито обиженным тоном:

— Коли на то пошло, то и я прямой потомок первого человека на земле — Адама…

— Мы все дети Адама, — кисло заметил Драгар, обращаясь к Танкреду. — Мистер Танкред, я вам предлагал партнерство еще в Лондоне. Сейчас вы бросили жребий, решив действовать заодно с графиней. Возможно, мне не стоит винить вас за это. Даже теперь, будучи сердитой и… вздорной, она остается красавицей…

— Продолжайте в том же духе, и вы добьетесь своего — вам расквасят нос, — пообещал Танкред.

— Ха! Вы угрожаете мне расправой? Это мы еще посмотрим. — Неожиданно он выкинул вперед руку в сдерживающем жесте, когда Танкред сделал движение к нему. — Пожалуйста… мы не должны ссориться. Сокровища моего предка велики. Я буду более чем щедр. Графиня, я дам вам пятнадцать процентов, — он широко улыбнулся Танкреду, — а вам, мой добрый друг, пять процентов.

— Благодарю, — сухо произнес Чарльз.

— На здоровье! Графиня, что вы скажете, мы будем партнерами?

Гелена, даже не удостоив венгра взглядом, обратилась к Танкреду:

— Мы попусту тратим время с этим олухом…

— Олух? — проревел Драгар. — Вы назвали меня олухом! Меня, в ком течет кровь…

— Варвара, — договорил за него Танкред. Затем, повернувшись спиной к Драгару, взял Гелену под руку, и они направились к машине.

Венгр последовал за ними.

Шофер русского автомобиля так и сидел все это время за рулем. Танкред открыл дверцу, помог Гелене забраться на сиденье. Затем сел сам. Драгар произнес:

— Помните, что я гунн, и, как гунн старых времен…

Танкред хлопнул дверцей, так и не дав ему закончить фразу.

Гелена заговорила с водителем. Машина ожила, сделала быстрый разворот и направилась обратно к грунтовой дороге. На ней они свернули направо и с ревом понеслись вдоль деревни.

Извилистая дорога продолжилась. Обогнув пологий холм, она сбежала в низину, далее пролегла через лесистую местность. Слева спокойно несла свои воды река Тамиш, почти вровень с низкими берегами.

— Надо бы было выслушать Драгара до конца, — заметил Танкред.

— Мне это не нужно, — отрезала Гелена. Она вдруг подалась вперед и произнесла одно-единственное слово водителю.

Машина круто повернула вправо, на узкую дорогу, и устремилась к группе строений, похожих на дома в Жабуке, — постройкам из побеленного камня и лачугам из кирпича.

На краю деревни, почти перед первым домом, водитель притормозил.

— Это и есть мое имение, — сообщила Гелена.

— Райзингер? Но на дорожном знаке написано…

— Краница. Теперь его так называют. Но оно известно как Райзингер вот уже более девяти столетий.

— И что же стало здесь с твоим старым домом?

Она не ответила, затем что-то сказала водителю. Тот переключил передачу и медленно покатил по деревне Кранице. Миновав последний дом, свернул налево, по направлению к реке Тамиш. Потом дорога полого пошла на подъем, и Танкред увидел древние башни замка, а когда они достигли вершины холма, он даже невольно присвистнул.

Дорога прошла между столбами от ворот, прикрепленных к толстенным каменным стенам, за которыми оказался большой парк. Тут она превратилась в широкую подъездную аллею, обрамленную деревьями. А еще через пару минут они выехали на лужайку, на которой высился замок — явно надежная цитадель в дни далекого прошлого. Сооружение было массивным, построенным на века.

Замок занимал немало места. Несколько работников копошились в парке, подрезая деревья, кустарник и выкашивая траву. Им усердно помогали овцы, пасущиеся на лужайке.

Машина подкатила к массивному входу в замок. Одна из широких, обитых железом дверей была открыта, и из нее вышел дряхлый старик в кожаном переднике.

— Сеппи, — тихо произнесла Гелена, затем, открыв дверцу, быстро выскочила из машины, побежала к старику.

Танкред, собравшийся выскочить за ней следом, увидел невозмутимое лицо водителя, помедлил и вылез не спеша.

Тем временем Гелена взбежала по каменным ступеням на вымощенную плитами террасу, обняла старика, поцеловала его в щеку.

Подойдя к ним, Танкред увидел, что по щекам старика текут слезы. Лицо Гелены тоже было мокрым от слез. Но вдруг привратник глянул мимо Гелены в сторону автомобиля, отстранился от бывшей хозяйки и быстро заговорил по-сербски. Гелена бросила взгляд через плечо, нахмурив брови. Но тут увидела Танкреда, жестом подозвала его к себе.

— Сеппи был у моего отца мажордомом, — сообщила она. — Он говорит только по-сербски и по-немецки. Сейчас работает тут смотрителем… — Ее рот скривился, и она с трудом взяла себя в руки. — Замок показывают туристам — демонстрируют, как жила старая аристократия… Как плохой пример, естественно. Замок теперь принадлежит государству, но никто — за исключением Сеппи и других слуг имения — не живет здесь с 1918 года…

Неожиданно старик разразился быстрой речью. Гелена покачала головой, затем сказала Танкреду:

— Он говорит, что я не должна называть его Сеппи. Так его звали в нашей семье. Теперь он Иосип, и к нему надо только так обращаться.

— Зачем ты себя мучаешь? — спросил Танкред. — Тебе не вернуть замка обратно. И ты это знаешь.

— Нет, — с жаром возразила она, — не знаю. Я всегда чувствовала, что обязана вернуть мое имение. Это чувство поддерживало меня все эти мрачные годы. И сейчас я очень близка к воплощению моей мечты в жизнь… — Она повернулась и крепко ухватила Танкреда за руку. — Мы найдем сокровища, Чарльз. С ними я выкуплю замок и все земли, принадлежащие мне по праву. Мы выкупим все это у правительства Тито. Для этого денег там, наверное, будет вполне достаточно, разве не так?

— Если сокровища существуют, то — да. Но я не уверен, что они есть и были вообще, а если это не миф, то как их отыскать?

— Карта! — воскликнула Гелена. — Ты же нарисовал мне карту!

— Нарисовал-то нарисовал, — возразил Танкред, — да вот только по памяти с карты, сделанной пятнадцать столетий назад…

— «Две тысячи локтей от Этцельбурга», — процитировала Гелена.

— Две тысячи локтей, — повторил Танкред, — две тысячи локтей… начиная откуда?

— От деревни.

— Какой деревни?

— Моей деревни. Райзингер, или Краница.

— Краница — новое поселение. Пусть не новое в полном смысле этого слова, но новое сравнительно с историей. Ты же не знаешь — это ли Этцельбург? Ты даже не знаешь, была ли здесь река Тамиш пятнадцать столетий назад…

— Была и все было! — воскликнула Гелена. — Я видела старые карты.

— Насколько старые? Видела ли ты карты давностью в пятнадцать столетий? Видела ли планы Этцельбурга, каким он был в 453 году нашей эры?

— Конечно нет, но ты говорил… — Она внезапно повернулась к старому Сеппи и быстро заговорила с ним по-сербски. Раз или два сорвалась на немецкий, но и этот немецкий был слишком беглым, чтобы Танкред мог что-то разобрать. Старик отвечал, его морщинистое лицо морщилось еще больше, но Гелена от него все не отставала.

Танкред отошел в сторону, закурил сигарету. Гелена, казалось, забыла о нем.

Водитель сидел за рулем машины, не выказывая никакого интереса. Он выкурил крепко пахнувшую сигарету, выбросил окурок и начал что-то тихо напевать.

Танкред зажег вторую сигарету и уже сделал две или три затяжки, когда Гелена наконец отвернулась от старого Сеппи.

Она, казалось, едва осознавала присутствие Танкреда, но, миновав его и подойдя к автомобилю, повернулась:

— Сейчас мы можем вернуться в Белград.

— Ни с чем? — поинтересовался он.

Она покачала головой:

— Ни с чем, — но при этом стрельнула глазами в сторону водителя, и Танкред понял намек.

Они забрались в машину, и Гелена попросила водителя ехать. Она откинулась на спинку сиденья, забарабанила пальцами по оконному стеклу со своей стороны, но через мгновение спохватилась, глянула на Танкреда и улыбнулась:

— Не помню, когда мы последний раз ели. Может, остановимся в Панчеве и перекусим?

— Добрый венский шницель, но с югославским названием. — Он ухмыльнулся. — Именно это у нас было в Панчеве прошлой ночью.

— С женщиной, которую ты подцепил, — фыркнула Гелена. — Ты думаешь, я ревную?

— А ты ревнуешь?

— Да! — воскликнула она и сердито отвернулась.

Глава 26

Автомобиль с ревом пронесся через деревню Жабуку, заставляя кур разлетаться во все стороны, затем, со свистом шин преодолев поворот, вылетел на дорогу, и уже через несколько минут они ворвались в городок Панчево. Водитель явно не без сожаления снизил скорость.

— Ну, здесь, что ли, постараемся добыть венский шницель? — поинтересовался Танкред.

Гелена помедлила, наконец буркнула:

— А почему бы и нет?

Впрочем, она уже немного отошла, и Танкред, наблюдая за ней, сказал себе: «Эта очень красивая женщина не сегодня завтра будет моей. Скоро, и очень скоро!»

Гелена глубоко вздохнула, заговорила с водителем. Машина сделала резкий поворот. Слева показалась «Кавана Воеводина», где Танкред с Таней были прошлым вечером. Машина развернулась и остановилась у кафе.

Гелена поговорила с официантом, и он провел их к столику. Два других официанта, находящиеся поблизости, о чем-то заговорили между собой. Гелена явно расслышала их комментарий, потому что вздрогнула, как от удара электричеством, но тем не менее сделала заказ официанту, ожидающему у столика.

Когда официант удалился, подняла глаза на Танкреда — в них сверкали искры.

— Так вот где вы были прошлым вечером!

— Разве? — небрежно спросил Танкред.

— И даже тот самый стол, за которым вы сидели.

Танкред посмотрел на официантов, все еще продолжающих беседовать друг с другом, и ухмыльнулся.

— О чем они говорят? Об этом?

— Да, — ледяным тоном ответила Гелена, — тема их разговора — ты, но я не собираюсь тебе переводить.

Танкред уловил какое-то слово, сказанное официантом, и с ухмылкой полюбопытствовал:

— Что такое «snage»?

— Тебе бы не понравилось.

— «Много snage», — не унимался Танкред.

— Я слышала. У него грязный рот. — Гелена стрельнула гневным взглядом в сторону официантов, которые явно не подозревали, что их не только подслушивают, но и понимают. Затем вновь посмотрела на Танкреда. На мгновение в ее глазах мелькнула враждебность.

— «Много snage», — объяснила она, — в литературном переводе означало бы «много энергии». Но с добавлением двух слов это значит чуть больше. Он говорит, ночью у тебя одна женщина, днем — другая…

Танкред повернулся, насмешливо отсалютовал официантам, после чего вновь переключился на Гелену. Однако ее настроение уже снова изменилось. Теперь она стала серьезной и нетерпеливой.

— Моя деревня и есть Этцельбург, — огорошила его Гелена. — Все, что от нас требуется, — это отмерить две тысячи локтей…

— Начиная откуда? — спросил Танкред. — Я уже задавал тебе этот вопрос. Твоя нынешняя деревня Жабука, возможно, насчитывает сотню домов. Занимает четыре или пять акров. Древний Этцельбург был городом с населением в сто тысяч жителей. Он должен был покрывать две или три квадратные мили, возможно, и вдвое больше. Ну и откуда ты начнешь отмерять?

— Послушай, — произнесла она и, закрыв глаза, чтобы лучше сосредоточиться, процитировала: — «На расстоянии двух тысяч локтей от его дворца фракийские рабы выкопали колодец, в который мы опустили его гроб из золота…» — Открыв глаза, добавила: — Храню это в памяти.

Танкред кивнул:

— Две тысячи локтей от дворца. Но где стоял дворец? И где точно был Этцельбург? Ты же не знаешь наверняка, что твоя нынешняя деревня точно находится в центре Этцельбурга. Тебе же неизвестно, в скольких милях от нее находился древний Этцельбург? В трех, пяти, десяти?

— Мы можем поискать. Начнем копать…

— На площади в двадцать квадратных миль? Допустим, я готов признать, что старый город Аттилы находился где-то между этой деревней и вашим замком на расстоянии, скажем, двенадцати миль. Предположим, что Тамиш маркирует границу на западе. И все же это оставляет нам огромную территорию… настолько обширную, что копать придется лет пятьдесят.

Она уставилась на него потухшими глазами:

— Хочешь сказать… дело безнадежное?

— Один шанс на миллион. Мы можем наугад выкопать траншею — и наткнуться на могилу Аттилы, а можем выкопать миллион траншей и не найти ничего. Вопрос в том, как долго позволят тебе копать югославы.

Гелена не ответила. Официант принес еду и удалился. Гелена уставилась в свою тарелку. Наконец ее губы шевельнулись, и Танкреду пришлось податься вперед, чтобы расслышать.

— После всех этих лет, — прошептала она.

— Ладно, — сжалился Танкред, — я обрисовал тебе худшую сторону. А сейчас постараюсь тебя подбодрить. Наряду с чтением древней истории я прочел массу книг по археологии. Все раскопки в Малой Азии, между Тигром и Евфратом, производились на холмах. Эти холмы на самом деле являлись курганами — насыпями, выросшими со временем на старых руинах.

Гелена подняла голову и снова насторожилась. А Танкред продолжал:

— Ты можешь пропускать низины, но должна сконцентрироваться на возвышенностях, низких покатых холмах, которые, возможно, образовались в результате многовековых наслоений земли на древних развалинах. Можешь не принимать во внимание по-настоящему высокие холмы с крутыми склонами… А вот низкие покатые курганы с правильными очертаниями, круглыми, прямоугольными или квадратными…

— Райзингер! — воскликнула Гелена. — Наш замок как раз на таком холме. Он с плоским верхом, почти круглый. Райзингер… — Она смолкла.

Танкред вопрошающе глянул на нее. Гелена покачала головой:

— Он не в центре холма. И деревня на его склоне.

— Это хорошо. Предположим, новое поселение возникло у края старых руин, что весьма вероятно. В Средневековье не сносили развилин. Ведь проще строиться рядом или в некотором отдалении от них. Скажем так, Этцельбург стоял на холме. Но в какой его части находился дворец?

— В центре. В самом центре.

— Этого ты не знаешь.

— Но можно попробовать. Он центра холма отмерить две тысячи локтей… и начать копать там траншею… прямо на север. Если не наткнемся, вернемся и начнем рыть траншею на северо-запад, другую — на северо-восток…

— Теоретически — неплохо, — ухмыльнулся Танкред, — но это означает — копать, копать и копать. А кто будет копать эти траншеи, каждую около мили длиной и глубиной в двадцать футов?

— Люди моей деревни. Они сделают это для меня. Знаю, что согласятся. Сеппи говорил мне, что тут достаточно таких, кто хочет, чтобы я вернула себе имение.

— Люди-то, может быть, и хотят, чтобы ты его вернула, а как насчет правительства?

— Один человек в правительстве тоже этого хочет. — На ее щеках выступили красные пятна. — Это мой козырь в случае чего.

— Кто он?

— Этого не могу сказать. Но поверь, все можно организовать. Если найдем сокровища, я получу имение обратно. — Гелена покачала головой, затем добавила: — Конечно, придется заплатить за него, но мне дали гарантию. Словом, дело за деньгами… Тогда правительство вернет мне мое имение.

Танкред внимательно вглядывался в лицо Гелены. Оно еще больше раскраснелось.

— Ты получишь разрешение на раскопки?

— Да!

— И землекопов?

Она смешалась:

— Мне придется им заплатить. Это… это не будет стоить очень уж дорого.

— Наоборот, влетит в копеечку, даже при югославской дешевой оплате труда. У тебя есть такая сумма?

Гелена ответила без малейшего замешательства:

— Найдется.

— Хорошо… Когда приступим к раскопкам?

— Завтра. Сегодня вечером я получу разрешение, и утром…

Гелена покинула Танкреда в вестибюле отеля «Москва». Было два часа дня, и он не ожидал увидеть ее до пяти или шести вечера. Танкред прошел к себе в номер, минут пять мерил его шагами, затем поднял телефонную трубку.

— Я американец, — сообщил он, когда ему ответил женский голос. — Скажите, у вас найдется оператор, говорящий по-английски?

Телефонистка что-то сказала, и Танкред стал ждать. Затем другой женский голос произнес на английском с акцентом:

— Вы хотите говорить по-английски?

— Да. Я хотел бы позвонить в «Общество писателей Югославии».

— О да! — откликнулась оператор, говорящая по-английски. — Вы же американский автор… Я видела вас вчера вечером с другарикой Таней Марук.

Танкред скривился как от боли.

— А также с другом Тадежеровичем. Это с ним я хотел бы созвониться…

— О, вы поймаете его в Теразице… как бы это сказать? Словом, на другой стороне улицы. Номер 39. Он известный, так сказать, журналист. Позвольте мне взглянуть: я постараюсь найти номер телефона…

— Не утруждайте себя. Если он всего лишь через улицу, то я туда прогуляюсь. Премного вам благодарен.

— Вам — как бы это сказать? — рады оказать услугу. Увидите Таню — скажите, что Анна Банвич передает ей привет.

— Я сделаю это… если увижу другарику Таню снова. — Танкред положил трубку.

Пятью минутами позже он уже входил в здание, приютившее «Общество писателей Югославии». Обнаружив возле лифта поэтажный указатель, выяснил, что «Общество» находится на втором этаже, и поднялся туда по широкой лестнице.

На втором этаже ему бросился в глаза еще один указатель. «Общество» располагалось в глубине коридора, справа, и Танкред, широко шагая, двинулся по нему. Войдя в помещение, он сразу же увидел Тадежеровича. Тот стучал на пишущей машинке в комнате, где все восемь или десять столов были завалены газетами.

За ближайшим к Танкреду столом сидела плотная женщина, которая вопрошающе глянула на него.

— Друг Тадежерович! — громогласно провозгласил Чарльз.

Услышав свое имя, Тадежерович поднял глаза и, узнав вошедшего, просиял от восторга.

— Мистер Танкред! — заорал он на всю комнату. — Вы оказали нам честь, придя сюда. — Он брыкнул ногой стул, прокричал какую-то фразу по-сербски, затем ринулся к Танкреду с распростертыми объятиями. Дружески облапав, отпустил его и прокричал: — Мои друзья! Подойдите и поприветствуйте знаменитого американского писателя Чарльза Танкреда.

Все присутствующие в комнате сгрудились, обмениваясь с ним пылкими рукопожатиями, что-то восклицая на сербском, ломаном английском и даже похлопывая его по спине. Безусловно, приветствия были искренними.

Прошло несколько минут, прежде чем Танкред смог поговорить с Тадежеровичем.

— Я хочу попросить вас оказать мне одну услугу, — обратился он к нему.

— Конечно. Все, что угодно! Кроме девочек. — Тадежерович подмигнул. — После Тани…

— Таня — шик. Но речь совершенно о другом… Я хотел бы зафрахтовать аэроплан. Небольшой самолет.

Тадежерович в изумлении уставился на американца:

— Но чего ради?

— Хочу поглядеть на Белград с воздуха. Железные Ворота… Воеводина…

Тадежерович нахмурился:

— Они ничем не отличаются, откуда ни смотри: с земли или с воздуха!.. А что, у американцев есть собственные самолеты?

— У немногих. Я хотел бы купить один и просто полетать по округе…

— Сегодня?

— Да!

На лице Тадежеровича явственно читалось замешательство.

— Разумеется, я хотел бы вам помочь, но ваше требование настолько необычно, что даже не знаю, что и сказать. Вы… вы были офицером американской армии, не так ли?

— О, только не вы! — простонал Танкред. — Не думаете же вы, что я шпион…

— Нет, нет! — воскликнул Тадежерович. — Но дело в том… что в Югославии нет личных самолетов.

— А как насчет аэролиний?

— Они в ведении правительства. Есть только… — На мгновение югославский журналист в раздумье выпятил губы, затем лукаво ухмыльнулся. — Может быть… может… Обождите… — Он поспешил к своему столу, снял телефонную трубку и набрал номер.

Танкред тоже подошел к столу, уселся на стул и стал слушать, как Тадежерович многословно объясняется по телефону. Наконец, после трех или четырех минут возбужденного разговора, журналист прикрыл ладонью микрофон.

— Вы хотите отправиться прямо сейчас?..

— Если возможно.

Тадежерович убрал ладонь с микрофона, поговорил еще с полминуты, затем бросил трубку на рычаг.

— Дело сделано. Майор согласен нас взять.

— Нас?

— Я полечу с вами.

— В этом нет необходимости.

— Совершенно необходимо. Мой брат настаивает на этом…

— Ваш брат?

Тадежерович так и сиял.

— Мой брат — майор ВВС… — Он огляделся вокруг и понизил голос: — Это против правил, но ради меня брат готов их нарушить. И для вас. Пойдемте. Мы отправляемся…

Тадежерович повез Танкреда в аэропорт на «фольксвагене», который, должно быть, был из первой партии, выпущенной после войны. Хотя, возможно, немцы сделали его еще во время войны, а когда отступали, оставили в Югославии.

Журналист припарковал машину перед главным зданием аэропорта, но повел Танкреда в обход его и других административных помещений к ангарам.

Военный самолет находился в одном из них: наполовину в нем — наполовину снаружи. Когда они приблизились, высокий, худой мужчина в форме, выбросив сигарету, пошел им навстречу.

— Мой брат Иосип, — представил его Тадежерович. — Увы! Он не говорит по-английски. Только по-сербско-хорватски и… и по-русски. — Он недовольно поморщился. — Его обучали летать в России.

Иосип обменялся с Танкредом крепкими рукопожатиями, затем поизучал его две или три минуты, пока оживленно разговаривал с братом, наконец повернулся и указал на самолет.

— Иосип должен вернуться к шести часам, — сказал Тадежерович Танкреду. — Итак, с чего начнем? С Железных Ворот?

— Страна Аттилы была севернее, — ответил Танкред. — Воеводина…

— А, так это для книги, которую вы пишете! Стало быть, Воеводина.

Она забрались в самолет. Майор получил добро на взлет из диспетчерской и поднял машину в воздух. Затем, описав на подъеме круг над Белградом, направился через реку.

— Вдоль реки Тамиш, — попросил Танкред.

Журналист обратился к брату. Самолет легко делал сто пятьдесят миль в час, но, когда выровнял курс, чтобы лететь по прямой вдоль реки Тамиш, его скорость превысила двести миль в час. Танкред выглянул в иллюминатор.

Дунай казался широким рвом. Справа осталось Панчево, а через минуту или две Танкред смог различить среди казавшихся игрушечными домов то, что было Жабукой.

— Как высоко мы летим? — поинтересовался он у Тадежеровича.

Тот поговорил с братом и ответил:

— Высота — две тысячи футов.

— Не составит ли ему особых хлопот лететь пониже? Я хотел бы получше рассмотреть очертания холмов, долин…

Журналист вновь обратился к брату, и самолет плавно устремился вниз, однако заставив Танкреда затаить дыхание, пока они не выровнялись на высоте не более пятисот футов.

Райзингер находился почти под ними. Слева можно было различить крышу замка Райзингеров, обители Гелены. Сверху это место выглядело иначе. Казалось, крыша почти касается реки Тамиш. Но вот к северу…

Ноздри Танкреда раздувались. Он пристально вглядывался в землю, даже вытянул шею, чтобы лучше видеть. Но через пять минут сказал:

— Сверху выглядит довольно мило. Пожалуй, можно и возвращаться…

— Так скоро? У нас еще есть время для Железных Ворот…

— В другой раз.

Журналист бросил на американца недоуменный взгляд, но заговорил с братом. Самолет накренился влево, пересек Тамиш, затем лег на обратный курс. Через минуту или две Танкред вновь различил замок Райзингеров и, пролетая над ним, вгляделся более внимательно. Деревня Райзингеров находилась на плоском, правильной формы, почти круглом кургане размером, возможно, в две мили.

Самолет, повернув на запад, полетел над плоской долиной Таронтала. Земан былза Дунаем — справа, Белград — слева. Они летели между двумя городами. Вскоре пилот связался по рации с аэропортом, а десятью минутами позже уже бежал по длинной взлетной полосе.

Глава 27

Танкред вошел в отель «Москва» уже после половины пятого, проведя до этого сорок пять минут в кафе аэропорта вместе с Миланом Тадежеровичем и его братом Иосипом Тадежеровичем, майором ВВС Югославии.

Все еще находясь под воздействием четырех рюмок выпитой водки, Танкред не сразу заметил, что дверь его номера не заперта. Открыв ее, он увидел на кровати Таню Марук. Она сидела подобрав ноги, оставив туфли на полу, и читала «Привет, Цезарь!».

— Очень интересная книга, — сообщила Таня, — но я пока дошла только до вторжения в Британию…

— Эта книга твоя, — сказал Танкред.

Она с хлопком закрыла томик, спустила ноги на пол и была уже готова подняться, но Танкред, сев рядом, потянул ее обратно. Она опрокинулась на спину.

— Хочешь получить за нее плату прямо сейчас?

Не трудно было догадаться, что она имеет в виду.

— Я же сказал, что дарю тебе экземпляр, — напомнил Танкред.

Она с любопытством посмотрела на него:

— Где ты был весь день?

— Я только что расстался с Миланом Тадежеровичем.

— В полдень вы с ним еще не встречались, но тебя не было в номере все утро.

— Я выходил.

— С мужчиной?

Он все знала, поэтому Танкред не стал скрывать правды:

— С женщиной. Графиней.

— Хорошо, что ты сказал, это мне напомнило, что она звонила. — Таня перекатилась по кровати и потянулась к листку бумаги у телефона. Затем громко прочла: — «Передайте мистеру Танкреду, что ему звонила графиня фон Райзингер. В три сорок пять…» — И, вручив ему записку, спросила: — Она прекрасна, эта графиня?

— А разве не все графини прекрасны? — вопросом на вопрос ответил Танкред.

— Я не знаю никаких графинь. И не думаю, что хотела бы знать. Югославия — народная республика. У нас все равны…

— И каждый — друг, — подковырнул Танкред.

Таня с подозрением посмотрела на него, потом приняла сидячее положение и, прислонившись к изголовью кровати, проговорила:

— Эта женщина крутит тобой, пользуется тобой. Ты ее орудие — как бы это сказать? — кошачья лапка.

— Кошачий коготок, — поправил Танкред.

— Тебе это известно, и, однако, ты делаешь все, что она ни попросит.

— У тебя что, доступ к информации твоего кузена?

— Конечно, а то как же? Я незнакома с этой графиней, но не люблю ее. Она желает вновь стать графиней и владеть всем в Таронтале, который теперь принадлежит народу.

— Какому народу? — попытался уточнить Танкред. — Тем югославам, которые живут на этой земле сегодня? Разве они там жили в 1941-м, в 1918-м?

— Ты снова говоришь о политике, — мягко пожурила его Таня. — Мы же договорились прошлой ночью ее не касаться.

— Ты сама начала.

Она вздохнула:

— Ты влюблен в нее?

— Не знаю, — признался Танкред. — Возможно, да. — Он глянул на клочок бумаги у себя в руке. — Ты сказала, что еще не видела графиню. Разве она не была сегодня в твоем офисе?

— В моем офисе? Мой офис — это офис моего кузена.

— Ну так что, она не приходила к вам?

Глаза Тани вспыхнули.

— Твоя подруга графиня имеет в правительстве более важного друга, чем мой кузен. Разве Вукович не человек номер Три в…

— Да, но над ним есть человек номер Два и номер Один.

— И который же из них друг графини?

Таня фыркнула и опустила ноги на пол.

— Станет ли графиня знаться с кем-то, кроме самого важного? Ее приятель — друг Карапетаржевич, сам лично. Черный Петер.

— Черный Петер?

— Это его имя в переводе на ваш английский. Его полное имя Петер Карапетаржевич.

— Черный Петер, — повторил Танкред. — Полагаю, проблем с получением разрешения на раскопку не будет.

— С этим — никаких. Проблемы начнутся после того, как ты найдешь золото. Если найдешь.

— Посмотрим.

Таня встала:

— Ты любишь эту женщину-немку, но что, по-твоему, она дает Черному Петеру за его разрешение… за его покровительство?

— Себя, вероятно…

Она презрительно фыркнула и бросилась из номера, хлопнув на прощанье дверью. Танкред усмехнулся и поднял трубку.

— Графиню фон Райзингер, — попросил он. Но ему вновь попалась не говорящая по-английски оператор. Наконец удалось заполучить другую, но та упорно отказывалась признавать, что в отеле вообще есть какая-то графиня. Но когда Танкред снизошел до «госпожи», все-таки соединила с номером Гелены. — Ты звонила мне в мое отсутствие, — сказал Танкред, — могу я тебя видеть?

— Через полчаса. Я принимаю ванну.

Танкред подождал две минуты, затем спустился в вестибюль и спросил, в каком номере остановилась Гелена. Он поднялся на лифте на пятый этаж и через секунду постучал в дверь номера 515.

Сначала ответа на было, и он постучал снова, после того как, толкнув дверь, обнаружил ее запертой. Затем Гелена окликнула его изнутри. Она говорила по-сербски, явно спрашивая, кто это.

— Танкред, — отозвался он.

— Я же сказала — через полчаса. — В ее голосе слышалось раздражение.

— Я должен увидеть тебя сейчас. Это важно.

Мгновение она, видимо, пребывала в замешательстве, затем открыла дверь. Он ринулся в номер. Гелена была полностью одета.

— Я думал, ты принимаешь ванну.

— Я имела в виду, через несколько минут. Слишком уж устала…

Танкред прошел к ванной комнате, заглянул внутрь. Когда повернулся, глаза Гелены вспыхнули.

— Думаешь, что я прячу у себя мужчину?

— Ну, ты вполне на такое способна…

— Тебе не кажется, что ты заходишь слишком далеко?.. — Она двинулась к нему, поднимая правую руку для пощечины. Однако под его пристальным взглядом опустила.

Танкред указал на дверь, ведущую в другую комнату:

— Смежные номера?

— Смотри сам, — огрызнулась она.

Он так и сделал. Дверь была надежно закрыта.

— Удовлетворен?

— Ты знаешь, что меня удовлетворит.

— Давай не начинать все сначала. Это напомнило мне, что, когда я звонила час назад, в твоем номере была женщина.

— Горничная.

— Горничная по имени Таня Марук?

Он поднял вверх обе руки: «Сдаюсь!»

Мгновение Гелена молча глядела на него, потом сказала уже более спокойно:

— Мы тратим слишком много времени на ссоры. Нам надо с этим покончить. Нас ждет впереди большая работа.

— Возможно, не столь уж и большая.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я знаю, где копать.

Ее глаза расширились, затем она прыгнула к Танкреду, схватила его за обе руки, начала тормошить:

— Где? Как ты узнал?

— Да вот знаю, и все!

— И ты уверен?

— Уверен. Если твоя деревня Этцельбург, то я знаю, где могила Этцеля.

— Утром ты этого еще не знал, откуда же знаешь сейчас?

— Немного полетал на аэроплане. То, что нельзя увидеть с земли, можно видеть с воздуха. В Англии таким образом нашли очертания старых римских дорог и фортификационных сооружений. В Месопотамии сделали облет предполагаемых руин и обнаружили могильные курганы. Контуры Этцельбурга проступали настолько отчетливо, как если бы их нарисовали. А в двух тысячах локтей к северу от Этцельбурга есть небольшой прямоугольный могильный курган…

— Где? На моей земле?

— На твоем переднем дворе.

— О боже! — воскликнула она. — Все эти годы сокровища были там, в пределах досягаемости, все годы, пока отец там жил, все века, пока моя семья владела марком…

— Могила все еще там. Но что в ней — это мне неведомо. Может, сыновья Аттилы забрали все сокровища…

— Нет!

— Ради тебя надеюсь, что нет.

Она обвила его шею руками и прильнула лицом к груди. Рыдания сотрясали ее тело. Танкред крепко прижал Гелену к себе, затем поднял и понес к кровати. Она все еще обнимала его. Но ее рыдания вскоре стихли.

Он начал ее целовать, а она плотнее к нему прижиматься. Теперь Гелена принадлежала ему.

Глава 28

В номере было уже темно, когда она сказала:

— Я голодна, Чарльз.

— Я тоже, но я могу обойтись без еды.

— Так не годится, — возразила Гелена. — Теперь у нас все на двоих, таким и должно оставаться.

— Так уж и должно?

— Да, мой дорогой, так и будет. Мы поделим сокровища.

— А как насчет Черного Петера?

— Черного Пе… что ты знаешь о Черном Петере?

— Он твой друг, не так ли?

— Я же говорила тебе, что у меня есть друг в правительстве. Мне просто необходимо, чтобы он у меня там был. Я… познакомилась с ним уже давно и добилась-таки его дружбы.

— Скажи мне кое-что: когда ты пришла ко мне в номер в Париже… что тебе было нужно от меня? Карта?

— Разве это не очевидно?

— Но как ты узнала, что у меня есть карта?

— Мой кузен… майор фон Райзингер…

— Допускаю, он знал, что у меня есть карта, — перебил ее Танкред. — Но как он это узнал?

— Это то, что он никогда мне не рассказывал. Отто был так же сильно заинтересован найти сокровища, как и я. Единственное, что между нами было общего.

— Хорошо. Твой кузен знал, что у меня есть карта. Я допускаю это, хотя мне все еще непонятно, как ему это стало известно. Но кто убил твоего кузена из-за этой карты?

Она покачала головой:

— Ты же сам сказал — тот венгр.

— О, он повязан со всем этим. Правда, как глубоко увяз — не знаю. Я подозревал его в убийстве твоего кузена, но затем, когда вернулся во Францию, обнаружил, что кто-то настучал на меня в Сюртэ. Это тот же самый человек, который приехал и сюда… Он не хотел, чтобы меня арестовали в Германии или во Франции…

— До того, пока не добудет карту. Но потом, когда он забрал ее у Отто?

— Эта карта сама по себе не представляла ценности. Даже вместе с манускриптом она значила очень мало. Если, конечно, не знать, где находился Этцельбург.

— Драгар знает.

— Как и ты… и твой кузен.

Гелена потянулась, взяла его за руку.

— Пожалуйста… не начинай меня подозревать снова. Мне этого не выдержать… Во всяком случае, не сейчас.

Он сел на кровати:

— Давай поедим!

— Только не в Панчеве. В этой «Каване» тебя слишком хорошо запомнили официанты.

— Тогда выбери место сама.

Однако ресторан для них уже выбрали. Когда они спустились в вестибюль, к Танкреду немедленно устремился Милан Тадежерович:

— А я-то названиваю к вам в номер. Вы обещали посетить наше собрание…

— На ночь глядя?

— Мы же не знаем, как долго вы здесь пробудете. Нам так хочется вас послушать, поэтому мы назначили собрание на сегодняшний вечер.

Танкред повернулся к Гелене:

— Это друг Милан Тадежерович… президент «Общества писателей Югославии». Милан, графиня фон Райзингер.

— Восхищен, мадам, — галантно заявил югослав. — Это такое удовольствие — видеть вас, я столько о вас наслышан…

— Я тоже слышала о вас, — сообщила Гелена, обмениваясь рукопожатиями с журналистом.

— Вы присоединитесь к нам, графиня? С господином Танкредом?

Гелена взглянула на Танкреда. Он кивнул.

— Я не против, — ответила она.

— Трапеза состоится здесь, в отеле. Большинство членов общества уже пьют вино, водку и пиво. Если успеют выпить слишком много, то окажутся не в состоянии слушать почетного гостя.

«Общество писателей Югославии» устроило собрание в специальной обеденной зале, способной вместить две сотни человек. И вот уже полчаса, как там собралось столько же, если не больше, человек, заставив бегать взад-вперед целую ораву официантов. Эти югославские писатели были хорошо пьющими людьми. Впрочем, как писатели и в других странах.

Почти половина из собравшихся были женщины, хотя Танкред так и не узнал, были ли они женами писателей или же писательницами.

Тадежерович провел его и Гелену в конец стола, где был установлен микрофон, по дороге представив их дюжине писателей — членов общества. Тадежерович говорил по-сербски, но Танкред уловил знакомые слова «госпожа» и «другарика».

Собравшиеся постепенно расселись за столами, сдвинутыми в форме буквы «П», но гул разговоров не стихал. Наконец, постукивая ножом по стакану для воды, Тадежеровичу удалось угомонить компанию, и он заговорил. Журналист говорил минуту или две, но не представил американского писателя. А когда уселся, его наградили восторженными аплодисментами.

— Сначала поедим, — объяснил он Танкреду, — а потом вы выступите. Некоторые из членов общества понимают английский, но будет лучше, если я стану вас переводить, по возможности постараюсь синхронно.

— О чем мне говорить? Я же не приготовил речь.

— В этом нет необходимости. Расскажите, как писали роман «Привет, Цезарь!», о писателях Америки. Членам нашего общества это будет интересно. Потом ответите на вопросы. Нам не часто доводится видеть в Белграде американских писателей, тем более таких известных, как вы. У нас бедная страна, но богатая культура. В Югославии ценят литераторов. Сам маршал Тито не раз присутствовал на наших собраниях, а сегодня вечером нас почтит своим присутствием один из важных министров в правительстве — Петер Карапетаржевич.

— Черный Петер?

— Да… Именно так его имя переводится на английский. Петер. Черный Петер. Вы слышали о нем?

Танкред глянул мимо Тадежеровича на Гелену, сидящую слева от председателя. Она разговаривала с соседкой-югославкой и пропустила упоминание о Черном Петере.

— Да, я слышал о Черном Петере, — ответил Танкред. — Он глава вашей тайной полиции.

— Управления государственной безопасности, — поправил Тадежерович. — Мы не должны лезть в политику. Здесь собрались писатели. — Он сделал паузу. — Правда, к несчастью, у нас есть такие люди, как Банко, которые станут вас задевать, но не стоит обращать на них внимание. Такие, как Банко, есть везде. Но не они задают тон.

Официанты принесли еду, и лишь тогда, когда Танкред принялся за жареного барашка, он наконец посмотрел на правый конец длинного стола.

Таня Марук наблюдала за ним с враждебной улыбкой на красивых губах. Заметив взгляд Танкреда, она поприветствовала его небрежным взмахом руки. Рядом с ней сидел Грегор Вукович, человек номер Три. Он тоже кивнул, когда на нем остановились глаза американца.

— Она прекрасна, — заметил ему на ухо Тадежерович.

Глаза Танкреда все еще были устремлены на Таню.

— Да, прекрасна, — согласился он.

— Я имею в виду графиню, — уточнил Тадежерович, — хотя Таня тоже очень красива. Но в более энергичной манере, что ли. Она представляет нашу новую югославскую… молодую, сильную поросль. Графиня тоже, конечно, югославка…

— Австриячка.

— Югославка, если говорить о нации в собирательном смысле, как, например, о вас, американцах. У нас живут люди многих национальностей и религий — и все они югославы. Графиня из австрийского рода, но она югославка, так как родилась здесь.

— Если она югославка, то почему не может вернуть свое имение?

— Все большие имения в Югославии теперь принадлежат государству. Графиня могла бы вернуть себе часть земли, но немного. К несчастью, ее отец хотел или все, или ничего.

— А если она выйдет замуж за югослава, что тогда? Сможет вернуть себе все?

Лоб журналиста пересекла морщина.

— Я писатель, мистер Танкред. Как и вы, не политик. Вне всякого сомнения, вы ведь тоже не одобряете некоторые шаги вашего правительства.

— Некоторые — да, — вынужден был согласиться Танкред, — но не многие.

— Вот и мы так же. Да, графиня, я весь внимание.

Гелена, повернувшись к Тадежеровичу, сказала:

— Я хотела бы встретиться вон с той очень красивой девушкой в дальнем конце стола.

— С Таней? Таней Марук? Непременно встретитесь. Вы и она самые прекрасные женщины на этом вечере.

— Да, она прекрасна, — заявила Гелена. — Согласен, Чарльз?

— Не считая присутствующих, — уклонился тот.

— И что же ты хочешь этим сказать? Я не всегда понимаю ваши американские метафоры.

— Говорю, что предпочитаю блондинок и восхищаюсь графинями, которых нет у нас в Америке. Блондинками-графинями.

Гелена по достоинству оценила его ответ. Но не преминула вставить еще одну шпильку:

— Южанки более темпераменты.

— Таня родилась на равнине Воеводина и наполовину австрийка.

Искорки зажглись в глазах Гелены.

— Ты настолько хорошо ее знаешь? Мы должны сравнить наши впечатления о тебе… она и я.

Некоторые из присутствующих все еще продолжали есть, но Тадежерович, воспользовавшись небольшим затишьем, начал стучать ножом по стакану. Затем встал и притянул к себе микрофон. Звучным голосом Тадежерович заговорил по-сербски, и, видимо, говорил хорошо, поскольку дважды или трижды его прерывали аплодисментами. Наконец стал поглядывать на Танкреда и вскоре произнес по-английски:

— Мой славный друг мистер Чарльз Танкред.

Раздались громовые аплодисменты, и Танкреду пришлось сделать три попытки начать говорить, прежде чем в зале воцарилась тишина.

— Мои югославские коллеги, — произнес он, — мои друзья и собратья по перу…

Тадежерович перевел это предложение, и Танкред продолжил. Но ему никак не удавалось произнести больше двух фраз, так как журналист тут же его перебивал и переводил. Танкред говорил минут пятнадцать, вкратце изложив условия жизни писателей в Соединенных Штатах, о которых и сам знал мало, поскольку писателем стал не так давно и к нему сразу же пришел успех. Гораздо больше он распространялся о своей работе над книгой «Привет, Цезарь!», о сборе для нее материалов. Однако о своей службе в армии Танкред не сказал ничего. Даже вовсе не упомянул войну. Зато обсудил кампании Цезаря и особо задержался на гражданской войне, которую вели между собой Помпей и Цезарь в тогдашней римской провинции, ныне ставшей частью Югославии.

Однако аудитория не проявила особого интереса к древней истории. Увидев это, Танкред быстро закруглился. Последовавшие аплодисменты были не столь продолжительными, как те, которыми его наградили перед началом речи.

Потом опять заговорил Тадежерович, который явно просил аудиторию задавать вопросы, так как поэт Банко тут же вскочил и провыл… по-английски:

— Мне бы хотелось, чтобы американский журналист поведал нам: правда ли, что в Америке все крестьяне водят автомобили «био-юик»?

Танкред ответил по-английски:

— Только те крестьяне, которые стали поэтами.

Тадежерович перевел, но Банко остался стоять.

— Друг Тадежерович переводит не точно. Ответьте еще на один вопрос, и я переведу сам. Правда ли, что вы изучаете наши военные фортификации на Дунае?

Тадежерович вскочил и яростно завопил на Банко. Поэт ответил не менее громко, и между ними завязалась словесная дуэль. Затем некоторые из гостей начали кричать на Банко, и поэт уселся, напоследок прокляв Танкреда и проорав во всю глотку по-английски:

— Янки империалист!

— Пьяная свинья, — сказал Тадежерович, обращаясь к Танкреду. — Завтра я вызову его на ковер, и ему не поздоровится…

Тут поднялась Таня Марук:

— Я хотела бы спросить выдающегося американца вот о чем: правда ли, что вы сейчас пишете книгу об Аттиле-гунне?

— Да, пишу.

Таня продолжала:

— В ваших исследованиях того периода, мистер Танкред, не открыли ли вы, что столица Аттилы была очень близко отсюда… на расстоянии броска камня от Белграда. В деревне Райзингер?

— Это пока всего лишь предположение. Возможно, и правильное.

— Деревня Райзингер, — не унималась Таня, — когда-то принадлежала старой имперской семье, которая владела этой землей. И сейчас она все еще предъявляет на нее свои права. Разве рядом с вами не последняя оставшаяся в живых представительница этой семьи — графиня фон…

Позади Тани раскатился гулкий голос:

— Я хотел бы задать вопрос… если можно… — В дверях стоял мужчина. Стив Драгар. Его голос грохотал как из бочки: — Господин Танкред, я прочел вашу великолепную книгу на английском. На ее обложке сообщается, что вы родились в Чикаго. Вы не знаете, случайно, моего кузена Джо Ноновика, который живет на Хелстед-стрит?

— Нет, — опешил Танкред. — Не знаю.

— Какая жалость!

— Это, — прошептал Тадежерович, — ничуть не хуже открытой пощечины. Она собиралась вогнать в краску графиню, но сейчас не осмелится и рта открыть!

— Из-за того, что какой-то венгр перебил ее тривиальным вопросом? Каким образом это могло ее напугать?

— Венгр? — удивился Тадежерович. — Какой венгр?

— Мужчина в дверях. Я его знаю. Это Стив Драгар…

— Драгар! — воскликнул Тадежерович. — Да это тот самый человек, которого мы все ждем… шеф полиции безопасности — Петер Карапетаржевич.

Танкред мгновенно перевел взгляд на дверь. Но Драгар уже исчез. Стив Драгар, он же Петер Карапетаржевич. Короче, Черный Петер.

Глаза Гелены были устремлены на Танкреда.

— Я должна поговорить с тобой, — заявила она.

— Конечно, — заверил Танкред, — мы еще поговорим.

Куски головоломки крутились в его мозгу, и некоторые начали укладываться на свои места, плотно примыкая друг к другу.

Но прошел почти час, прежде чем ему удалось освободиться от югославских писателей. Официально собрание закончилось, но вокруг Танкреда продолжали толпиться люди, задавая вопросы на английском, немецком и сербском. Находились и переводчики.

Выпивка тоже имела место.

Глава 29

По истечении часа Танкред где-то потерял Милана Тадежеровича. Потерял также и Гелену фон Райзингер, но наткнулся на нее в вестибюле, куда его отвел какой-то человек с кустистыми бровями.

Гелена взяла Танкреда под руку и, ни слова не говоря, потащила к лифту. Она сама выбрала этаж. Прежде чем Танкред догадался, куда они идут, он уже оказался у ее номера.

— Как насчет моей комнаты в порядке разнообразия? — предложил Чарльз.

Гелена открыла дверь.

Лицом к двери сидел Черный Петер.

— Вы весь вечер тянули спиртное, — сентенциозно заявил он. — Однако в Лондоне почему-то предпочитали лимонад?

— В Лондоне вы были венгром, — парировал Танкред.

— Да, шоу удалось на славу, не так ли? Гелена, дорогая, пожалуйста, закрой дверь.

Она повиновалась. Танкред угрюмо взирал на нее целую секунду. Затем глубоко вздохнул, пытаясь развеять туман в голове от нескольких рюмок водки, которые ему пришлось выпить на банкете.

— А теперь финал, как я полагаю. Ну что ж, карты на стол!

— Карты на стол? — повторил Черный Петер. — У вас, американцев, такие образные выражения. Нет, это еще не финал. «Стратегическое совещание» — вот, пожалуй, более подходящее выражение.

— А я-то подумал, что вы снова собираетесь ознакомить меня с вашим фамильным древом. Перечислить всех предков на протяжении шестидесяти восьми поколений от Аттилы.

— За шестьдесят восемь поколений, — наставительно произнес Черный Петер, он же Стив Драгар, — национальность человека может измениться шестьдесят восемь раз. Чернокожий может стать белым, белый — негром. Моя семья может проследить своих предков вплоть до Аттилы, но начиная с девятого столетия мы — сербы.

— Если вы женитесь на немке, ваши дети будут наполовину сербы, наполовину немцы. Если они женятся на сербах, их дети будут на три четверти сербами. Среди них больше не будет блондинок…

— Должны ли мы и дальше углубляться в эту тему? — не выдержала Гелена. — Нельзя ли просто поговорить о том, что предстоит сделать завтра?

— В этом и состоит цель нашего собрания, дорогая, — вкрадчиво сообщил Черный Петер. — Мистер Танкред, Гелена сказала мне, что вы определили место захоронения моего предка. Вполне ясно и точно.

— Я нашел усыпальный курган. Можете там копать, и, возможно, найдете могилу Аттилы. Посему я вам больше не нужен.

— Напротив, — возразил Черный Петер. — Мы нуждаемся в вас больше, чем когда-либо.

— Зачем? Вы добыли карту, письмо Варуса, знаете, где могила. Все, что вам теперь нужно — это лопаты и крепкие спины.

— А как нам вывезти сокровища из этой страны? — весело поинтересовался Черный Петер. — Я нуждаюсь в ваших мозгах, мистер Танкред, и также нуждаюсь в вашем прикрытии. Надеюсь, я понятно выразился? Вы выдающийся американский писатель, ученый… и известный военный… в прошлом. Ваше посольство поможет вам, прикроет, если необходимо. Найти сокровища — это одно. Но они слишком велики, чтобы вывозить их в открытую. Возможно, я стану министром и с одной десятой этого сокровища, но предпочел бы, чтобы основная часть его оказалась в надежном укромном месте в Швейцарии. Или даже у вас в Америке. Вчера я предлагал вам пятнадцать процентов. Это предложение остается в силе.

— Вчера… — повторил Танкред. — Ах, вы с графиней на пару разыграли передо мной прекрасное представление.

— Думаю, оно удалось на славу, — счел нужным согласиться Черный Петер. Он тут же стал резким: — Ближе к делу! Раскопки начнутся завтра утром. Под вашим руководством, мистер Танкред. Я буду посещать вас время от времени, просто дабы убедиться, что интересы правительства соблюдаются, но возглавите всю операцию вы.

— У меня нет на это времени, — возразил Танкред. — Я работаю над новым романом и должен для этого отправиться домой.

— Тс-с, тс-с, мистер Танкред, зачем лезть в бутылку? Ваши чувства задеты из-за того, что я немного поиграл с вами. Но ведь игра того стоила, не так ли? Вы здесь, то есть там, где я и хотел, и вы определили место, где находятся сокровища… богатство, покоящееся в земле вот уже пятнадцать Столетий.

— Скажите мне одну вещь, Черный Петер, — с трудом проговорил Танкред. — Это вы убили того человека в Гамбурге?

— Он был вор, — любезно объяснил Черный Петер. — Пытался вести со мною двойную игру… а также со своей кузиной. Разве это не так, Гелена, моя дорогая?

— Но он вывел вас на меня. Он был нацистом и командовал патрулем, который нагрянул в монастырь траппистов. У него было мое имя, которое он узнал… — Танкред умолк и внимательно посмотрел на Черного Петера.

Шеф югославской тайной полиции ответил ему столь же пристальным взглядом:

— О чем вы сейчас думаете, мистер Танкред?

— Пытаюсь кое-что представить, — медленно ответил тот. — Как мог выглядеть человек вашей комплекции семнадцать лет назад… в одеянии траппистского монаха?…

— Я напоминаю вам брата Амбросия?

— Он был святым человекам. Я не говорил с ним и не думаю, что больше раза, да и то мельком, видел его лицо.

— Вы были очень усталым в ту ночь. Спали как убитый. Я мог бы снять идентификационный жетон с вашей шеи, а вы об этом даже не узнали бы. Однако я все же глянул на него.

— После Гамбурга я снова посетил монастырь. Отец Селестин сказал мне, что брат Амбросий был немцем.

— Я бегло говорил по-немецки, — заверил Черный Петер. — Helena, Liebchen, dieser Americaner ist ein dummer Kerl. Nicht wahr?^[10] — Он улыбнулся Танкреду.

— Я также говорю по-венгерски и по-французски.

— Брат Амбросий провел в монастыре шесть лет, — не отставал Танкред.

— В течение которых я обучался у брата Луи. Это он научил меня латыни и помог мне с манускриптами. К несчастью, я был не из того материала, из которого делают монахов. Особенно для ордена траппистов. Их устав больно уж суров.

— Шесть лет в траппистском монастыре, — не унимался Танкред, — это долгий срок для молодого человека.

— Да уж, — согласился Черный Петер. — Мне было всего двадцать пять, когда я вступил в орден. — Он пожал плечами. — Несчастная любовь — и я оставил суетный мир.

— Вы, конечно, в курсе, что Франция все еще разыскивает вас. Из-за восьмерых монахов, которые были убиты.

— Отто, — огрызнулся Черный Петер. — Он всегда был кровожадным глупцом. Отто обещал никого не убивать. Только обыскать монастырь и забрать реликвии. Укрытие американского офицера послужило для этого достаточным предлогом. Нет, он не должен был убивать. Хотя вы почти захватили его. Отто едва успел сбежать от вас тем же вечером…

— Тогда, выходит, вы были с ним?

— Нет, не с ним, но поблизости. Я наблюдал вашу атаку из безопасного укрытия. Между прочим, ту чашу, которую ваш сержант продал в Париже, я выкупил три года назад. Просто из чувства сентиментальности. Все, что я хотел, — это манускрипт, а не чаша.

Танкред в раздумье кивнул:

— Полагаю, вы и в самом деле были братом Амбросием… все верно.

— Конечно, я был им. Я мог бы процитировать вам любой текст из Писания, но к чему? Я вернулся в Югославию в 1944-м и присоединился к моему старому другу из Загреба, Иосипу Броз…

— Тито?

— Ныне президенту конфедерации республик, известной как Югославия. В ее правительстве я шеф одного из самых важных бюро… и буду министром. Теперь уже очень скоро.

— Если другая республика — Франция — останется в неведении о вашем нынешнем статусе и месте пребывания.

— Тс-с, тс-с, мистер Танкред. Это звучит как шантаж. Не вам этим заниматься. Не то чтобы я боюсь. Я крупная фигура, и Франция — не друг Югославии. Это страна западной демократии, и мы с ней едва поддерживаем отношения. — Он улыбнулся почти той же самой улыбкой, которой улыбался, изображая из себя Стива Драгара. — Мы партнеры, мистер Танкред. Вы, я… и поистине прекрасная графиня фон Райзингер, которая вскоре вернет себе имение и станет очень счастливой женщиной. Nicht wahr, Liebchen?^[11]

Глава 30

Более пятидесяти человек собрались около стен замка Райзингеров. Большинство крестьяне-батраки, одетые в бедные одежды. Было среди них несколько служащих из принадлежавшего ныне правительству замка, включая старого Сеппи — бывшего мажордома графа Райзингера.

Правительство представлял Петер Карапетаржевич, глава управления госбезопасности. Присутствовала также бывшая графиня Райзингер, семейство которой владело марком Райзингеров с незапамятных времен.

Обветшалая стена замка находилась в сотне ярдов слева. Справа земля шла под уклон к реке Тамиш, протекающей менее чем в двухстах ярдах отсюда. Стена находилась выше реки футов на пятьдесят. В землю уже были забиты колышки. Они обозначали пространство около ста десяти футов в длину и почти столько же в ширину. Тяжелый белый крученый шнур, привязанный к колышкам по углам, указывал границы раскопок.

— Площадь не такая уж большая, — заметил Петер Карапетаржевич, обращаясь к Чарльзу. — Я мог бы доставить сюда бульдозеры и…

— Если здесь окажутся бульдозеры, — перебил его Танкред, — придется всю работу делать самому.

— Просто я думаю о факторе времени, — пояснил Черный Петер.

— Мы прокопаем две траншеи. Одну — с юго-западного угла к северо-восточному, затем другую — от юго-восточного угла к северо-западному.

— Превосходно! — воскликнул Черный Петер. — Крест-накрест. Если могила точно в центре — вы на нее наткнетесь.

— Если не наткнемся, то выкопаем еще две траншеи, которые разделят область на четверти. Затем прокопаем крест-накрест каждую четверть.

— Это выглядит как очень большой объем земляных работ. Какой глубины должна быть каждая траншея?

— Минимум — двадцать пять футов. Если будет достаточно прочного крепежа, то можем ограничиться и шириной в пять футов.

— Древесина для подпорок будет, — пообещал Черный Петер. — Как долго придется копать? Я могу прислать еще землекопов.

— Они только станут мешать друг другу. Сорок — вполне достаточно.

— Вы готовы?

Танкред кивнул. Затем поднял руку — и работники пришли в движение. Он указал на четыре угла, провел указательным пальцем по белым линиям, вот такой пантомимой инициируя раскопки.

Землекопы рассредоточились, лопаты вонзились в грунт, выбросили первые комья земли. Танкред двинулся к одному из углов, поднял пригоршню земли. Гелена последовала за ним.

— Весна была сырой, — сказал он. — Земля мягкая.

— Это облегчит работу, — заметила она.

— Или ухудшит ее. — Танкред пожал плечами. — Скажем, если под верхним слоем почвы окажется вода… Мы ужасно близки к реке.

— И как это может повлиять?

— Не знаю. Когда могилу копали изначально, река была намного меньше, если вообще тут была. Берега были круче, и этот намного выше уровня воды. Сейчас… берег реки стал по крайней мере на пятнадцать футов ниже, чем был пятнадцать веков назад. Нам, возможно, придется возводить вокруг заградительную стену, чтобы сдержать реку.

— На это уйдут недели! — воскликнула Гелена.

— Месяцы.

Черный Петер разговаривал с грузным мужчиной в лакированной черной кепке. Потом, отвернувшись от мужчины, подозвал Танкреда.

— Вы не должны возвращаться сегодня вечером в Белград, — сказал он ему. — Я распоряжусь, чтобы сюда привезли ваши вещи.

— Обождите минуту, — запротестовал Танкред. — Не слишком ли вы далеко заходите?

— Не стоит утром и вечером тратить по часу на дорогу, — улыбнулся Черный Петер. — Я уже отдал распоряжение открыть замок. Графиня поселится в нем. А вам доставят палатку. Сможете оставаться здесь, наблюдая за всем, что происходит.

— Допустим, я не горю желанием спать в палатке?

— Но вы же солдат. Уверен, на войне бывали времена, когда вы и палатке были рады. По ночам здесь довольно приятно.

— И вы тоже будете ночевать здесь, на свежем воздухе?

— К несчастью, нет! У меня работа. А после месячного отсутствия, пока я путешествовал по Европе, накопилось немало дел, требующих моего внимания. Даже сейчас я должен вас покинуть. Ведь маловероятно, что сегодня вы на что-нибудь наткнетесь, не так ли?

— Ни сегодня, ни на этой неделе.

— Я буду приезжать время от времени. — Он лучезарно улыбнулся Танкреду и удалился с мужчиной в лакированной кепке.

Танкред прошествовал обратно к Гелене.

— Наконец-то поживешь в замке, хотя бы временно.

— Это часть нашего соглашения. Смена владельца не будет так заметна впоследствии, если я уже сейчас начну считаться хозяйкой замка. — Она задумчиво посмотрела на Танкреда: — В замке шестьдесят пять комнат. Одну Сеппи мог бы приготовить для тебя.

— Твой друг Черный Петер устанавливает мне здесь палатку. Хочет, чтобы я неотлучно наблюдал за происходящим.

— Это же смешно, когда замок так близко…

— Может, именно это ему и не нравится? — Танкред многозначительно глянул на нее.

— Пожалуйста, — громко произнесла она, — тут ты не прав. Между нами совсем не то, что ты думаешь.

— Разве нет?

Она повернулась и пошла прочь.

Танкред в свою очередь сердито повернулся к землекопам. Они разошлись по всему участку. Он быстро подошел к одному из углов, нашел человека, умеющего с грехом пополам говорить по-английски, и велел передать всем указание работать по двое, так, чтобы один выбрасывал землю налево, другой — направо. Каждая следующая пара должна копать на расстоянии десяти футов от предыдущей.

Потом Танкред взял говорящего по-английски югослава с собой к следующему углу и там организовал работу по такой же системе.

Рабочие должны были копать только на глубину двух футов. Когда все траншеи будут вырыты, все землекопы должны будут вернуться к исходной позиции и начать углубляться еще на два фута. Таким образом, перекрестные траншеи будут вырыты более-менее одинаково.

Тридцать два человека занимались непосредственно рытьем. Остальные восемь откидывали землю, выброшенную из траншей, подальше. Танкред не знал, как в Югославии оплачивается труд землекопов, и подумал, вполне возможно, что им вообще не заплатят. Все они пришли из ближайших деревень: Райзингера, Жабуки и Глогони. Вероятно, к ночи разойдутся по своим домам и вернутся утром. Никто из рабочих не имел автомобиля, всем приходилось ходить на работу пешком. Тем, кто был из Жабуки, предстояло на своих двоих отшагать за день сюда и обратно по меньшей мере миль десять. Некоторое время Танкред понаблюдал за теми, кто копал. Эти люди не были веселыми, но не выглядели и подавленными. Большинство лиц скорее выражали покорность. Тяжкий труд был их уделом с детства. Ничего другого они не ждали и не получали. Потом Танкред спустился к Тамишу. В этом месте река была шириной ярдов в триста. Он глянул вверх и вниз по течению — и везде она казалась немного уже. Здесь же образовалась небольшая бухта.

Спустившись к самой воде, Танкред заметил, что грунт очень быстро вымывается. Вероятно, в каждое наводнение берег терял по нескольку дюймов почвы.

Танкред снял ботинки, носки, засучил брючины и ступил в воду. Низко наклонившись, впился взглядом в то место, где грунт соприкасался с водой. Затем, покачав головой, вылез обратно на берег и огляделся.

Не очень далеко стояло молодое деревце футов десяти высотой. Он взял топор из груды инструментов, привезенных утром на грузовике, выделенном правительством, и, вернувшись, срубил деревце. Отсек сучки, верхушку и получил шест длиной около восьми футов, с острым концом.

Снова войдя в воду, Танкред потыкал шестом землю ниже уровня реки. На три фута шест вошел в почву без проблем, а приложив небольшое усилие, он воткнул его еще на фут. Вода здесь буквально вгрызалась в землю.

Танкред постоял в воде несколько минут, наблюдая за землекопами наверху. Потом еще раз всмотрелся в Тамиш. Это была довольно быстрая река, которую питали сверху многочисленные ручьи. А всего лишь несколькими милями ниже она впадала в Дунай, и близость этой могучей водной артерии, без сомнения, обеспечивала стремительность ее течения.

Танкред согнул спину и снова проследил взглядом от реки и до стены замка. Подъем составлял, возможно, футов пятьдесят. А у самой дальней границы раскопок земля находилась всего футов на сорок выше уровня воды. Однако ближайшая же сторона возвышалась не более чем на двадцать футов. Траншея глубиной в двадцать пять футов на этом склоне окажется ниже уровня реки.

Ленч был в двенадцать часов. Старый Сеппи принес Танкреду корзинку из замка. Рабочие, судя по всему, принесли еду с собой. Танкред съел два толстых мясных сандвича, яблоко и выпил около пинты вина. После этого умылся холодной речной водой.

Глава 31

К двум часам небо заволокло тучами, и уже к трем начал накрапывать дождь. Рабочие, казалось, никак не отреагировали на этот факт. Но, поскольку дождь не унимался, Танкред ушел в палатку, установленную для него у стены замка. Землекопы, по-видимому, были не склонны прекращать работу, но когда к четырем часам дождь полил как из ведра, начали покидать траншеи и жаться к стене, которая вряд ли служила укрытием.

Танкред никак не мог найти среди них крестьянина, говорящего по-английски, и уже было собрался отправиться в замок, чтобы попросить Гелену переговорить с рабочими, как к воротам замка подкатила какая-то машина. Из нее вышла женщина в белом макинтоше и направилась к палатке.

Танкред шагнул навстречу. Это была Таня Марук. Миновав Танкреда, она прошла в палатку, распахнула макинтош, стряхнула с него воду.

— Меня прислал друг Карапетаржевич. Похоже, я должна предоставить ему отчет о проделанной работе.

— Первым делом, — отозвался Танкред, — будь так добра, выберись наружу и скажи этим беднягам, чтобы они отправлялись по домам.

— Дождь кончается, — спокойно возразила Таня. — Они смогут поработать еще пару часов.

— В Америке мы даже скотину загоняем под крышу в такой ливень, — сердито проговорил Танкред.

— У вас в Америке даже животные неженки, — фыркнула Таня. — А у нас в Югославии…

— Черт с вашей Югославией! — окрысился Танкред. — Эти люди под моим началом, и я хочу отправить их домой…

Мгновение Таня спокойно смотрела на него, затем застегнула макинтош и вышла наружу. Дождь и в самом деле кончался, но Танкред уже принял решение стоять на своем до конца. Таня вернулась через пару минут.

— Я сказала, чтобы они отправлялись по домам. — Она оглядела палатку, проверила на прочность армейскую койку и заключила: — Весьма комфортабельно.

— Да, уютно, — согласился Танкред.

Таня сняла дождевую шляпку, тряхнула рыжевато-коричневыми волосами, промокнула мокрое лицо большим носовым платком, явно мужским.

— Не хотел бы ты вечером прокатиться со мной в Белград?

— Чтобы в темпе повозиться в кровати? — поддразнил ее Танкред.

Она невозмутимо ответила:

— Вчера я за это влепила бы тебе пощечину.

— Но не сегодня?

— С тобой хочет поговорить мой кузен Грегор.

— Он же знает, где меня найти.

— Здесь люди. Он не желает говорить с тобой на публике. Об этом будет доложено Карапетаржевичу.

— Только не говори мне, что твой кузен и Черный Петер в этом деле не в одной упряжке. Ты забыла, что твой кузен подцепил меня еще в поезде, едва я пересек югославскую границу? Он говорил с Черным Петером в Вене.

— Тогда кузен не сказал тебе всей правды. Но намерен сделать это сейчас.

— Желает поведать мне о каких-то вещах, которые тоже совсем не обязательно окажутся правдой? Я еще не слышал ни одного правдивого слова, с тех пор как нахожусь в этой стране.

— Я же пыталась вчера предостеречь тебя насчет графини.

— А она предупреждала меня на твой счет, — фыркнул Танкред. — Единственный, кто не лгал мне, — это, пожалуй, Милан Тадежерович.

— Друг Тадежерович работает на правительство, — заявила Таня. — Он доложил о твоем турне на самолете в течение получаса по возвращении. Фактически ему было дано разрешение на этот полет. Ты не поднялся бы в воздух, не будь на то санкции.

— Теперь вижу, — тяжело вздохнул Танкред. — Отныне буду держать рот на замке все оставшееся время моего пребывания в Югославии.

— Ты не желаешь поговорить с кузеном Грегором?

— О, могу его послушать, но не говорить.

— Ну тогда хоть послушай.

Он последовал — в машину вместе с Таней. Она вела автомобиль исключительно хорошо, хотя дорога превратилась в море грязи, но ей было известно, когда прибавить газку, а когда ехать потише. Она использовала преимущество скольжения, ловко разворачивая машину в нужном направлении.

Таким манером они выбрались из Жабуки, дальше дорога стала немного лучше. А к тому времени, когда они въехали в Панчево, улицы уже стали сухими.

Шоссе до Белграда, как всегда, было в отличном состоянии: Дневной свет еще не померк, когда они въехали в город. Однако Таня свернула на тихую улочку на окраине.

Она вырулила на подъездную дорожку к двухэтажному дому, внешне ничем не отличающемуся от большинства домов в любом из западных американских штатов. Он был выстроен из красного кирпича и совсем недавно покрашен.

У Тани оказался ключ, она отперла дверь, включила свет, и Танкред увидел, что все шторы на окнах наглухо задернуты. Они были в гостиной или общей комнате, обставленной тяжелой, старомодной мебелью. На спинках стульев красовались вышитые салфетки.

Таня уселась на один из стульев, взглянула на Танкреда и заявила:

— Ты ненавидишь меня за вчерашнее.

— Когда югослав дерется с югославом — это ваше внутреннее дело, — откликнулся он. — Но я американец и не заинтересован в разжигании розни между вами.

Улыбка слегкатронула ее губы.

— А ты мне больше нравишься, когда сердишься. Тогда в тебе появляется так много от армейского офицера, ты такой надутый и спесивый… настоящий американец.

— Возможно, вы, европейцы, предпочитаете видеть американцев солдатами. Детям они дают шоколадки, женщинам — деньги…

— Ох, мы опять вернулись к прежней теме!

— Разве это не единственная тема, представляющая обоюдный интерес для американских солдат и европейских женщин?

— Даже курва способна при случае дать по физиономии американскому солдату. Но сегодня я не в настроении отвешивать пощечины. И у нас не будет времени, чтобы по-быстрому запрыгнуть в кровать, так как я слышу под окнами машину Грегора.

Она сорвалась со стула к окну, выглянула в щель между шторами, затем повернулась и кивнула.

Грегор Вукович быстро вошел в дом.

— А, господин, вы прибыли! Я боялся, что не пожелаете.

— Ваша кузина умеет настоять на своем.

— Моя кузина все еще самая прекрасная женщина в Югославии, — провозгласил человек номер Три в югославской госбезопасности.

— Никто этого не отрицает.

Вукович лукаво глянул на Танкреда:

— Думаете, она прекраснее графини Райзингер?

— Графиня не югославка.

— Ах, но теперь стала ею.

— Ладно, тогда прекраснее графини.

— Благодарю тебя, друг, — вставила Таня.

— Я иностранец, госпожа, — едко заметил Танкред, подчеркнуто использовав вместо слова «другарика» слово «госпожа», давая тем самым понять, что и его следует величать «господин». Потом обратился к Вуковичу: — Вы хотели поговорить со мной?

— Сначала бутылочку пива.

— Мне не надо.

— Тогда, если не возражаете, я принесу для себя? День выдался трудным. — Не дожидаясь ответа, Вукович вышел из комнаты и направился, видимо, на кухню.

Таня уселась и стала наблюдать за Танкредом. Он стоял посередине комнаты, ожидая возвращения Вуковича.

Но представитель госбезопасности явно где-то застрял. Танкред уселся напротив Тани.

— Просто он дает нам время, — пояснила она, а так как Танкред не ответил, очень тихо добавила: — Чтобы запрыгнуть в кровать.

— Сейчас ты говоришь как курва.

— А разве все мы не курвы? Мы используем секс, чтобы управлять мужчинами, заставлять их делать вещи, которые от них хотим. Например, заставлять жениться на нас.

Вукович вошел в комнату со стаканом, наполовину наполненным темным пивом. Провозгласил тост за Танкреда и выпил.

— Я должен извиниться за то, что обманул вас в поезде. Я вел дело так, чтобы заставить вас поверить, будто я пособник Драгара. Не думаю, что вы сообщили ему об этом.

— О, разве от меня такого ожидали?

— Я не думал, что он так скоро пожелает открыться. Это… так… неудобно. Я надеялся, что он не узнает о моем интересе, пока… — Вукович едва заметно улыбнулся, — пока сокровища не найдут.

— Вы убеждаете меня сейчас, что в этом деле вы не заодно с Черным Петером?

— Нет, такого я не скажу. Мы… мы сегодня пришли к соглашению, но это не от хорошей жизни. Я должен получить пять процентов. Конечно, мне никогда не получить их. Все, что я получу, — это пулю темной ночью или нож между ребер.

— Не говори такое! — воскликнула Таня.

— Я же реалист. Это именно то, что я сделал бы с Карапетаржевичем, будь я человек номер Один, а он человек номер Три.

— Ты тоже рассматриваешь возможность применения ножа или пули, до того как он пустит их в ход?

— Естественно, — расплылся в ухмылке Вукович, — я думаю над этим вот уже долгое время. Еще с тех пор, как Петер начал предпринимать все эти поездки во Францию и Германию. Я знал, что он самым необычным образом заинтересовался Аттилой, после того как несколько раз обыскал его дом. Но только после того, как нашел неосторожное письмо от прекрасной графини, я понял, как глубоко Петер уже повязан.

Танкред не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Что же в этом письме было такого неосторожного?

Вукович бросил быстрый взгляд на кузину и пожал плечами:

— Скажем так — это будет проще, — в нем кое о чем говорилось. Петеру следовало бы сжечь его со всей прочей корреспонденцией. — Он усмехнулся. — Карапетаржевич сжигает большинство бумаг в своем старом доме. Скажите мне только одно, господин Танкред, вы определили местонахождение сокровища Аттилы? Копаете на верном месте?

Танкрад кивнул:

— Мы копаем на верном месте, но есть ли там сокровища — этого я не могу гарантировать.

— Их может там не оказаться?

— Гунны собирали эти сокровища с миру по нитке: у римлян, у готов, бургундов и у всех прочих покоренных народов. Возможно, гунны сами и не воспользовались ими, но что мешало это сделать другим? Кажется маловероятным, что никто так и не пытался найти сокровища, после того как гунны ушли из этих мест.

— Почему же в истории об этом не упоминается?

— Гунны были неграмотными. Готы все еще не имели письменности. Латынь уже была, но ее не изучали. Насколько нам сегодня известно, первый гот, который оставил сколько-нибудь значительные описания, был секретарь Теодорика Кассиодор, и это случилось через шестьдесят или семьдесят лет после того, как похоронили Аттилу. Он никогда не упоминал о нахождении каких-либо сокровищ.

— Тогда вполне возможно, что сокровища все еще здесь?

— Я бы сказал, что шансы — пятьдесят на пятьдесят.

Вукович вздохнул:

— Временами я почти надеюсь, что никаких сокровищ не окажется. Возможно, я был бы разочарован, не получив своей доли, но, с другой стороны, нашлись бы иные компенсации. — Он хохотнул, увидев, как на него уставился Танкред. — Карапетаржевич подставил свою шею. Он нарушил все законы, по сути дела, совершил государственную измену. Если выйдет победителем — найдет сокровища и передаст существенную их часть правительству, — станет героем. Но если потерпит неудачу… — Вукович выразительно щелкнул пальцами. — Я стану человеком номер Один в нашем департаменте.

— А как насчет номера Два?

— О, это офисный человек, бухгалтер. Он превосходен на свой лад, но не как оперативник. Не как глава. Нет, если Карапетаржевич проиграет — номером Один стану я. А если мне немного повезет в моем расследовании, то я, возможно, сумею добыть и сокровища, и голову Черного Петера.

— Кузен Грегор! — предостерегла Таня.

Танкред быстро перевел взгляд с Тани на ее кузена. Вукович прочистил горло и глянул на пустой стакан:

— Вы все еще уверены, что не хотите пива?

Танкред отрицательно покачал головой:

— Как понимать ваше «повезет» применительно ко всему этому?

— Я все еще испытываю жажду, — ушел от ответа Вукович. Взял стакан и поспешил на кухню.

— Он почти проговорился, — заметил Танкред. — Но в чем?

— Это не важно.

— Ты так не думаешь. И он тоже. Что-нибудь о Черном Петере?

— Да нет, ничего.

— Ты говоришь о том, чтобы отправиться со мной в постель, ревнуешь меня к графине и вместе с тем продолжаешь мне лгать, пытаясь использовать меня в своих целях. Ты хочешь получить от меня все, не дав взамен ничего?

— Я отдала тебе себя.

— Как любая курва. Просто лезла из кожи вон, чтобы вытянуть из меня информацию.

Она вскочила на ноги, сжала кулаки.

— Будь ты проклят! У тебя острый язык, американец.

Таня сделала по направлению к Танкреду два быстрых шага, отведя руку, чтобы ударить его по лицу. Но так как он даже глазом не моргнул, остановилась, задержав руку в двух футах от его лица. Затем преодолела оставшееся расстояние, положила руки ему на плечи и прошептала:

— Обними меня, дорогой.

Танкред так и сделал. Она подняла к нему лицо. В глазах Тани стояли слезы — то, чего он никак не ожидал увидеть у столь крутой молодой югославки.

Она приподнялась на носках, и их губы встретились. Ее рот изнывал от любовной жажды: губы были разомкнуты, язык искал встречи с его языком.

— Я хочу тебя, — тихо произнесла она. — Но это не… не так, как с другими мужчинами. Я… по-моему, я влюбилась в тебя.

Он крепко держал ее. Таня с превеликой нежностью поцеловала Танкреда еще раз и высвободилась из его объятий.

— Есть некая тайна в связи с Черным Петером. Он родился в Загребе, но, когда ему было девятнадцать, отправился за границу. Никто ничего не слышал о нем, пока он не вернулся сюда в 1944-м. По его словам, он был в Южной Америке. Югославов в Южной Америке много — в Колумбии, Аргентине. Но он не говорит по-испански. По-французски и по-немецки — да, но не по-испански. Именно это и заставило кузена Грегора заняться Карапетаржевичем. Он подозревает, что тот жил в Германии, возможно, даже служил в немецкой армии и дезертировал…

— Я могу немного восполнить пробел, — сообщил Танкред. — Он был во Франции с 1938-го по 1944 год. В монастыре траппистов.

— Карапетаржевич… монах? Не могу поверить!

— Я встретил его, когда он был монахом. Целых шесть лет он пребывал у траппистов. И затем предал их. Восьмерых убили в результате его предательства…

— Как ужасно! Трапписты безобидны. Они есть и у нас, но никому и в голову не придет причинить им вред. Нет, даже во время войны.

— Черный Петер хотел кое-чем разжиться в монастыре. Теперь понятно — картой, которая привлекла бы его к сокровищам. Она была у монахов. И он почти достал ее в 1944-м, но, к его несчастью, вышло так, что эта карта оказалась у меня.

— У тебя?

— Я провел ночь в монастыре. На следующее утро немцы убили монахов и сожгли монастырь. Они забрали с собой реликвии монастыря, но не надолго. Мой танковый взвод уничтожил немцев, и я стал обладателем манускрипта и карты. К сожалению, я узнал, какую ценность они собой представляют, лишь много лет спустя. И полагаю, Черный Петер не мог найти меня… или же боялся. — Танкред сделал паузу. — Даже подумываю кое о чем еще…

— Еще более худшем? Но что, что может быть хуже того, что он уже сделал?

— Почему он был в монастыре? — спросил Танкред. — Почему провел там шесть лет? С 1938 года… — Он прищурил глаза и нахмурился. — Тогда уже было ясно — война неизбежна. Гитлер знал это, и СС — тоже. Знало и гестапо. Они наводнили своими людьми всю Европу — пятыми колонами, шпионами. Аббат монастыря сказал мне, что брат Амбросий был немцем… Немцем по имени Шнайдер.

— Шнайдер? — произнес Вукович из-за спины Танкреда.

Танкред повернулся. Теперь перед ним предстал человек номер Три из службы госбезопасности: глаза Вуковича сузились, лицо стало суровым, челюсть выпятилась.

— Шнайдер, — повторил Танкред. — Знай я это месяц назад, он был бы у меня в руках. Но и теперь я его достану.

— Как? Югославы ненавидят немцев. Мы не сотрудничаем… — Таня умолкла.

— То-то и оно. В 1944 году не было немца герра Шнайдера. И в Югославию он прибыл отнюдь не как немец… Иначе никогда не смог бы втереться в доверие Тито…

— Да! — воскликнула Таня.

— Он знал, что война проиграна, — медленно продолжал Танкред. — И больше не захотел быть немцем. А Черный Петер по рождению хорват, как и ваш Тито… Правда, Тито — коммунист, а Шнайдер — нацист, но тут я особой разницы не вижу…

— Не стану ссориться с вами по этому поводу, — перебил его Вукович. — Я не согласен с вами, но дело не в этом. Черный Петер действительно был близок Тито — как партизан, как человек из Загреба. Мне говорили, что в те дни он буквально лизал Тито задницу. Сделался одним из самых верных ему людей, страстным его поклонником… Шнайдер… распространенное немецкое имя. Пожалуй, можно было бы узнать кое-что еще… но и этого достаточно. Немецкий шпион…

— Все сходится, — встрял Танкред. — Представьте только, траппист в нормандском монастыре. Кто его заподозрит? А он посылал донесения в Германию… Когда же немцы вторглись во Францию, оказался среди своих… Привел немецкий патруль в монастырь.

— Раскопки, — поинтересовался Вукович. — Сколько уйдет времени, прежде чем вы найдете сокровища?

— Неделя — самое малое. Но если будет идти дождь, то больше. Возможно, месяц.

— Неделя, — повторил Вукович. — Я должен работать быстро. — Он явно принял решение. — Нельзя терять ни секунды. Доброй ночи, господин! Доброй ночи, Таня, моя дорогая!

— Подожди! — воскликнула та. — Я… я тоже собираюсь…

Вукович ухмыльнулся:

— К чему такая спешка? Можешь отвезти господина Танкреда обратно и через два часа с таким же успехом…

— Свинья! — взвизгнула Таня.

Вукович вышел, посмеиваясь. Таня не решалась повернуться к Танкреду.

— Мы можем вернуться, если хочешь, — предложил он, затем подошел к ней, взял за руки.

Таня повернулась и прижалась лицом к его груди.

— Не хочу, — прошептала она.

Глава 32

С утра шел дождь. Выйдя из палатки, разбитой у стены замка Райзингеров, Танкред увидел, что все вокруг превратилось в море грязи. Повсюду проглядывали покрытые водой огромные участки глины.

Скользя и падая, он еле добрался до реки. Со вчерашнего дня она поднялась по меньшей мере на фут, течение увеличилось. На севере все еще висели серые облака. Если дождь продолжится, уровень реки повысится еще.

У палатки появилась Гелена в сопровождении старого Сеппи, который принес корзинку с едой и термос с кофе.

— Ты мог бы прийти в замок и поесть за столом, — заметила Гелена.

— Мне и здесь хорошо.

— Грязь затруднит раскопки, — с тревогой предположила она.

— Сегодня вообще копать не будем.

— Крестьянам дождь не помеха. Кроме того, они нуждаются в деньгах, которые им платят за работу. Они все равно придут.

— Их работа будет впустую, пока Черный Петер не пришлет в достаточном количестве пиломатериалы — крепеж для траншей.

— Все это скоро будет здесь. Он звонил ночью. — Гелена взглянула в сторону реки. — Ты вчера очень поздно вернулся.

— Меня привезла Таня.

— Знаю.

— Почему ты не составила нам компанию? Могли бы вместе распить бутылку вина, а то и две.

— Тебе нравится втыкать мне шпильки, не так ли?

— Пытаюсь не оставаться у тебя в долгу, только и всего.

В этот момент на дороге появился грузовик, доверху нагруженный строевым лесом и сваями. За ним следовали еще два грузовика и легковой автомобиль.

Гелена отвернулась от Танкреда и поспешила к дороге, ведущей на территорию замка.

Танкред успел покончить с завтраком, прежде чем грузовики с трудом добрались до замка. Они были сплошь забрызганы грязью, и водители трясли головой, вылезая из кабин.

В легковом автомобиле, следовавшем за караваном грузовиков, приехал Петер Карапетаржевич. Он выбрался из машины, поговорил с Геленой, затем окликнул Танкреда:

— Рабочие уже на пути сюда. Многих из них мы обогнали. Вы хотели досок и бревен — теперь они у вас есть. Раскопки должны продолжаться.

— Мы загоним сваи в землю, — сказал Танкред, — но, если дождь продолжится, толку от этого будет мало. Река поднимается.

— Она всегда поднимается во время дождя.

— Мне бы не помешали резиновые сапоги.

— В грузовике есть сапоги, — объявил Черный Петер, — как и все прочее, что может вам понадобиться. Пришлось заставить людей всю ночь работать на погрузке. — Он показал в ухмылке крепкие белые зубы. — Вот единственное преимущество от того, что ты работаешь в правительстве. — Он окинул взглядом утопающее в грязи место раскопок. — У меня важная встреча с министром обороны. Сегодня я уже вернуться сюда не смогу, но, надеюсь, работы продолжатся. — С этими словами Черный Петер насмешливо отсалютовал Танкреду и вернулся к своему правительственному лимузину.

Водитель сдал машину задом и увяз в грязи. Потребовалась помощь водителей грузовиков, чтобы вытащить тяжелый лимузин. Подошедшие рабочие тоже приняли участие в высвобождении машины из глины.

Наконец, расплескивая грязь, лимузин покатил по дороге, обогнул замок и вскоре скрылся в направлении Жабуки.

Танкред нашел Алекса — человека, говорящего по-английски, который, как выяснилось, выучился этому языку у британского парашютиста, оказавшегося во время войны с югославскими партизанами. Назначил его десятником, отдал через него распоряжение.

Грунт, выкопанный из траншей накануне, из-за сильного дождя уплотнился. Много земли смыло обратно в ямы, ее пришлось вновь выбирать. Однако в первую очередь Танкред занялся установкой подпорок в начале траншей. Пока одни рабочие копали, другие забивали в грунт сваи и крепили к ним доски. Верхушки свай высоко выступали из траншей. Потом, по мере углубления, их загонят глубже.

Это была тяжелая и нудная работа. К полудню не удалось добиться сколько-нибудь значительного результата. Танкред надел резиновые сапоги, но грязь попадала за голенища. Не прошло и часа, как вся его одежда оказалась в глине.

Таня в этот день не приезжала.

Ближе к вечеру в Тамиш обрушилось около двадцати футов берега. Вода приблизилась к раскопкам на двадцать футов. Теперь река плескалась менее чем в тридцати футах от границы отмеченного участка и продолжала приближаться.

Рабочие ушли еще засветло, а Танкред, съев холодный ужин, бросился на койку, чувствуя себя вконец измученным. Немного отдохнув, он попытался отчиститься от глины, но наконец решил отмыться в быстрой реке. Чтобы спуститься к ней, вновь надел резиновые сапоги, облачился в дождевик.

Когда Танкред вернулся, возле палатки его ждала Гелена.

— Глупо оставаться здесь, Чарльз. Пожалуйста, пойдем в замок.

Он усмехнулся:

— Всего минуту назад, пытаясь отмыться в реке, я подумал: будь ты даже Лукрецией Борджиа, а твой дворецкий — Дракулой, все равно надо быть дураком, чтобы плескаться в грязи, когда по соседству стоит шестидесятипятикомнатный замок. Скажи, в твоей старой обители есть хоть одна ванна?

— Мой дед оборудовал ванные комнаты еще в 1904 году, — гордо заявила Гелена фон Райзингер. — Австро-Венгерская империя была цивилизованной страной. Электричество провели в 1916-м. И мое имя Гелена, а не Лукреция.

— Дай мне немного времени и попроси Сеппи нагреть воду. Ванна, которую я только что принял, помогла мне весьма мало.

Уже через десять минут Танкред с чемоданами в руках вошел в замок. Сеппи провел его в комнату на втором этаже, с окнами, выходящими на Тамиш.

Танкред принял ванну, затем оделся и спустился на первый этаж. Гелена сидела в гостиной, обставленной в стиле короля Эдуарда. Мебель, несмотря на отсутствие хозяев замка с 1918 года, правительство Югославии сохранило неплохо.

Гелена была в какой-то парчовой хламиде, покрывающей ее с головы до пят, но настолько плотно облегающей, что она не скрывала ее фигуру.

Стол был накрыт на двоих. Когда Танкред вошел, Гелена встала и направилась к нему.

— Я ждала тебя, чтобы вместе поужинать.

Он пододвинул ей стул, они оба уселись и принялись за еду, которая оказалась превосходной. Беседовали по-дружески, непринужденно, но не касаясь интимных тем.

Только когда Танкред закурил после кофе сигарету, Гелена спросила:

— Прошлой ночью ты не…

Он ухмыльнулся:

— Если скажу «нет», ты заявишь, что я лгу, если отвечу «да», ты со мной поссоришься. У меня нет выбора, кроме как отмолчаться, предоставив тебе самой тревожиться по этому поводу.

— А что, есть причина тревожиться?

— Я так тревожусь все время. Тревожусь с тех пор, как впервые встретил тебя во Франции. Со сколькими мужчинами ты была в интимных отношениях? И как скоро ты вступишь в связь со мной?

— Ты животное! — воскликнула Гелена. — У тебя лишь секс на уме!

— А у тебя нет?

— Есть и другие темы для разговора. Я думаю, что нам лучше перейти к одной из них.

— Точно. Какие хорошие книжки ты прочла за последнее время?

— Я читаю «Привет, Цезарь!», — съязвила она.

— О, в ней секса предостаточно, — заверил Танкред. — Цезарь имел дело с леди, будучи еще мальчишкой, а повзрослев, вступил в связь с мужчиной — королем, конечно, но все же мужчиной. Эти древние не предпочитали одних лишь женщин. У них в ходу была ссылка на то, что старик Тиберий содержал на острове Капри два гарема — один состоящий из девушек, другой — из юношей…

— Если будешь продолжать в этом духе, я выйду из комнаты, — в ярости проговорила Гелена.

Глянув на нее, Танкред понял, что зашел достаточно далеко.

— Прости меня, — извинился он. — Давай поговорим о раскопках. Дело плохо. Нам грозит беда, если дождь не остановится и река поднимется еще.

— Что значит «беда»? Задержатся раскопки?

— Стихия может сделать кое-что и похуже. Может все угробить. Мы слишком близко от реки. Земля подмывается водой. Если часть берега еще обрушится в реку, а мы нашим перекрестным копанием ослабим почву, то вся эта площадка может быть смыта в Тамиш. С сокровищами и всем прочим.

— Ох, нет!

— Я надеюсь, что столь трагического конца не будет, но все это мне здорово не нравится. Сегодня во второй половине дня в реку обвалилось двадцать футов берега. Надо строить сдерживающую стену.

— А что это такое?

— Большая бетонная стена, глубоко закопанная в землю у кромки воды и окружающая район раскопок по крайней мере с трех сторон. Это необходимо, чтобы сдержать реку, независимо от того, насколько мы будем копать.

— Но это же огромная по масштабам работа!

— Так оно и есть. На нее уйдет три месяца тяжелого труда и несколько сотен тысяч долларов на оплату рабочих, на материалы…

— Это невозможно! — воскликнула Гелена. — Нет ни столько времени, ни денег!

— Тогда рискуем потерять все.

Ее лоб пересекла морщинка.

— Ты думаешь, об этом следует сообщить Петеру?

— Уж больно он спешит, как на пожар. У него есть разрешение правительства на проведение раскопок или он действует на свой страх и риск?

— Толком не знаю, — ответила Гелена. — Я думаю, о раскопках известно нескольким высоким правительственным чинам, но разрешение не исходит от маршала Тито. Однако Петер рассчитывает на свою старую дружбу с маршалом…

— Если он даст правительству миллион долларов, они украсят его грудь медалью. Если украдет сотню тысяч правительственных денег — они поставят его к стенке.

— У него большое влияние в верхах.

— Все политиканы имеют влияние, пока они на коне. Когда в опале, то не могут даже добиться приема у тех, кто в фаворе… Ты хотя бы заполучила замок?

— И да и нет. Он все еще на попечении министра внутренних дел. Петер говорит, что я точно получу замок и прилегающий к нему участок. Если мы найдем сокровища — я смогу вернуть намного больше… пусть не весь старый марк, но значительную его часть, включая соседние деревни и городки.

— Ты и на самом деле хочешь жить здесь? Провести тут остаток дней?

— Это все, о чем я думала еще с тех пор, как была совсем юной девочкой. Мой отец говорил об этом раньше, чем я выучила алфавит. Позже, однако, я уже не была столь в этом уверена. Полагаю, всякий ощущает нужду в доме, месте, где можно пустить корни… но я жила и путешествовала в свободных странах, а Югославия — не свободная страна. Даже для богатых людей. Тут лучше быть правительственным чиновником, чем иметь богатство…

— Можно быть и тем и другим… или выйти замуж за большого чиновника…

— Ты опять о том же. Я не выхожу замуж за Петера Карапетаржевича.

— Он был монахом-траппистом целых шесть лет, — зловредно проговорил Танкред, — так что может оказаться импотентом.

— Я отправляюсь спать! — воскликнула Гелена и бросилась из комнаты.

Танкред выкурил еще одну сигарету, затем поднялся наверх, в отведенные ему апартаменты.

Один раз ночью ему показалось, что он слышит кого-то в холле, но, открыв дверь, никого не увидел, хотя холл тускло освещался в нескольких местах.

Танкред не знал, какую комнату занимает Гелена, а в пижаме довольно глупо разгуливать по замку, пробуя двери двадцати или тридцати спален. Да еще в два часа ночи.

Глава 33

Он спал как убитый, но проснулся, как только рассвет проник в комнату. Танкред встал с кровати, подошел к окну. Небо было пасмурным, но он не мог сказать, заволокли ли его легкие облака или дождевые тучи, — было еще слишком темно.

Танкред достал рабочую одежду, доставленную ему Черным Петером, облачился в нее, надел резиновые сапоги, затем, бухая ими, спустился на первый этаж. В комнате поблизости кто-то возился, но он уже твердо собрался на выход. Вышел на воздух, побрел по подъездной дорожке к воротам, а оттуда пошел напрямик к раскопкам.

Грязи было поменьше, чем накануне, но под ногами все еще хлюпало. Глянув теперь на хмурое небо, Танкред понял, что скоро пойдет дождь.

Приблизившись к реке, он подобрал сделанный им шест и поплелся к кромке воды. Казалось, что за ночь река слизнула еще два или три фута почвы. Сейчас тут стало уже слишком глубоко, чтобы можно было запросто шагнуть в воду и поорудовать шестом, поэтому Танкред распростерся по земле, держа голову над самой водой.

Он потыкал шестом вокруг и собрался прозондировать под берегом, но в этот момент краем глаза уловил какой-то предмет, выступающий из размытой водой земли. То ли осколок камня, то ли кусок окислившегося железа около фута в диаметре, выступающего наружу лишь на три-четыре дюйма.

Почва была мягкой, почти грязь, и Танкред начал выгребать ее пальцами. Потом двинул кулаком по круглому предмету, который оказался твердым, хотя и податливым.

Он поработал минут десять, обнажив четыре или пять футов кругляка, когда предмет неожиданно выпал из грунта в реку. Танкред, не мешкая ни мгновения, ступил в воду. Она доходила ему до пояса и даже выше, но он, нагнувшись, обшаривал дно реки и нашел этот шероховатый предмет.

Вещь оказалась тяжелой, весом в сорок или пятьдесят фунтов, около фута в диаметре и футов пять в длину. Он положил ее на берег. Выбравшись из воды, вытащил перочинный нож, потыкал им в предмет. Он оказался окислившимся, обросшим землей и гравием от долгого пребывания в грунте, железом. Танкред воткнул нож в предмет почти на всю длину лезвия и уперся в твердый материал — совсем не податливый. Им начало овладевать возбуждение.

Подняв цилиндрический предмет, Танкред взвалил его на плечо и потащил, тяжело ступая, к палатке у стены замка. Войдя внутрь, отпустил концы полога, затем сбросил цилиндр на койку. И вскоре, отыскав инструмент потяжелее — зубило, принялся за работу. Наружный слой окиси металла и спрессовавшейся почвы удалось удалить довольно легко, но после очистки пары дюймов наслоений процесс соскабливания стал более трудным. Пришлось бить молотком по головке зубила.

Через полчаса работы цилиндр стал меньше, не более семи дюймов в диаметре. Танкред стал работать осторожнее и настолько увлекся, что совершенно перестал обращать внимание на окружающее. Он не слышал, как кто-то приблизился к палатке. И заметил Гелену, только когда она уже вошла внутрь.

— Ты что-то нашел? — воскликнула Гелена.

— Внизу, у реки. Эта штуковина торчала из размытого берега.

— Это…

— Не золото, — поспешно предупредил ее Танкред, — слишком легкое. Но очень старое. Пролежало в земле долгое, очень долгое время…

Он еще раз ударил по зубилу — и его рубящая кромка зазвенела о нижний слой металла. Гелена подошла ближе, горя желанием помочь Танкреду, но он с жаром набросился на работу, теперь используя зубило как режущий инструмент. Срезал слой по всей длине цилиндра, затем стал использовать зубило как рычаг. Напряг все силы — и вдруг оболочка из окислившегося железа треснула и опала, обнажив круглый металлический цилиндр, не более пяти дюймов в диаметре и чуть более трех футов в длину. Это была медь или бронза. Один конец цилиндра оказался сплошным, другой — с крышкой на запоре, который, однако, задубел, не поддавался. Еще удар зубилом — и с запором было покончено.

Секунда ушла на то, чтобы отковырнуть крышку.

Танкред поднял цилиндр, заглянул внутрь, затем перевернул его открытым концом вниз. Длинный предмет, завернутый в материю, выскользнул на койку.

Плотно замотанный тканью, он выглядел длинным и тонким. Ткань казалась чем-то вроде вышитого бархата.

— Пурпур, — произнес Танкред, — ткань царственных особ.

Гелена потянулась к находке, но он перехватил ее руку:

— Осторожно!

Затем он сам развернул ткань, ловко работая пальцами. Материя все еще была прочной. Разматывая, Танкред заметил впряденные в нее тусклые металлические нити, золотые — в этом он не сомневался.

Танкред уже догадался, что завернуто в ткань, поэтому не удивился, когда наконец на койке оказался обнаженный меч. Это был древний меч, с рукояткой прекрасной работы. Металл потускнел, но не заржавел.

Танкред осторожно взялся за рукоять, поднял меч и сделал короткий секущий удар. Гелена воскликнула:

— Это же просто обычный меч. Старый, но никакой ценности он не представляет. Разве что рукоятка сделана из чистого золота.

— Золото для этого не годится — оно слишком мягкое, — возразил Танкред. — А этот меч, должно быть, повидал немало схваток. — Он протянул рукоятку к свету, заметив выгравированные на ней слова.

Гелена, захваченная его волнением, встала рядом, пытаясь прочесть надпись.

— Похоже на латынь.

Он кивнул и прочел:

— «Atla Rex Filius Mundzuk».

— Атла, — повторила она, затем воскликнула: — Аттила!

— «Аттила, король, сын Мандзака», — перевел Танкред. — Это меч Аттилы.

— Тогда, значит, мы рядом с сокровищами, — вырвалось у нее.

— Мы вблизи от него вот уже два дня. В этом я не сомневаюсь с тех пор, как определил местонахождение погребального кургана. Находка лишь подтверждает, что мы копаем в верном месте. Найдем и другие вещи — дай только время. Но эта первая находка такая, что… — Он сделал паузу. — Поистине грандиозно!

— И что же такого удивительного в старом мече?

Танкред покачал головой:

— Ты не знаешь легенды об этом мече?

— А что, о нем есть еще и легенда?

— Есть, и она старше, чем легенда о мече короля Артура, известная тебе по «Нибелунгам». Только там магический меч у Зигфрида, а в истории это Аттила. Что подтверждают все источники. Ну так вот, когда умер Рагула, дядя Аттилы, трон остался Аттиле и его старшему брату Бледе. И хотя Бледа больше любил охоту, чем власть, он не собирался отдавать ее Аттиле. А тот, в свою очередь, чтобы претворить в жизнь свои мечты о завоеваниях, нуждался в единоличном правлении. Однажды к нему пришел пастух. Из земли выступал конец меча. Одна из овец пастуха порезала о него свою ногу. Меч, когда его выкопали, блестел как новый, хотя был древним и пролежал в земле с незапамятных времен. Аттила дал его своим гаруспикам — предсказателям будущего. Те сразу признали находку и провозгласили: «Кто бы ни владел этим мечом, он будет править страной, в которой его нашел». Ну, Аттила завладел мечом и дал всем знать, что он волшебный. Через несколько недель его брат Бледа погиб в результате несчастного случая на охоте. Инцидент? Как же! Его убил Аттила. И уже как король Аттила начал объединять гуннские племена. А к 441 году нашей эры стал уже достаточно силен, чтобы штурмовать цитадель Сингидунума…

— Белград?

Танкред кивнул и посмотрел на лезвие меча:

— Тот самый волшебный меч.

— Если этот меч значил так много для Аттилы, то почему его не погребли в самой могиле?

— Должно быть, он там и был. Но возможно, землетрясения, которые не раз тут были, разбросали содержимое захоронения. А может, могила была разграблена…

— Ох, нет!

— Я подозреваю, что здесь есть подземный источник, — поделился своими опасениями Танкред, — уж больно мягкой мне показалась земля с самого начала. Источник, который возник, возможно, несколько сотен лет тому назад, вымыл часть нижних слоев почвы. Под нами должна быть настоящая пещера со сводом земли над ней. В том, что в нескольких местах река подпитывается водой из-под берега, я убедился сам лично.

— Но ты говорил, что здесь должны быть тонны золота!

— Да. Возможно, оно осело глубже в землю. А более легкие предметы, как этот меч, из захоронения вынесло водой. Все они сейчас, возможно, в Тамише или Дунае. А то и в Черном море. — Танкред положил меч на койку и начал вновь пеленать его в древнюю ткань. — Ты хочешь взять его в замок? Тогда я счищу с него эту грязь…

Он провел десять минут счищая окалину. Затем проковырял дыру в полу палатки, вонзил меч в землю и извлек его уже чистым. Вскоре после того, как Гелена ушла, Танкред услышал, что снаружи подходят рабочие, и, бросив быстрый взгляд вокруг себя, он вышел из палатки. На лицо ему упала большая капля дождя. Танкред направился к замку, а по подъездной дорожке ему уже пришлось бежать, чтобы не промокнуть.

Он нашел Гелену в гостиной. Развернутый меч лежал на столе. Танкред покачал головой:

— Не думаю, что нам следует кому-либо говорить, что мы его нашли.

— А что, есть причина держать это в секрете?

— Думаю, да. Если снова начнется дождь, а Черный Петер услышит, что мы что-то нашли, он потребует, чтобы раскопки продолжались, а в такую непогоду копать слишком опасно.

— Но я, как и он, хочу найти сокровища.

— Ты уже сейчас его добыла.

Она посмотрела на меч:

— Он не выглядит особенно ценным.

— Это подлинный меч Аттилы. Британский музей заплатит за него миллион фунтов стерлингов. А какой-нибудь богатый американский коллекционер, возможно, отвалит и больше.

— За что? — воскликнула Гелена.

— Библия Гутенберга сегодня стоит полмиллиона долларов. Их было напечатано сотни, если не тысячи экземпляров. В наши дни осталось еще не менее дюжины. А меч Аттилы один.

Гелена прошла к столу, взяла в руки меч, рассмотрела надпись на рукоятке.

— Она… она на латинском. А почему не на… гуннском?

— Гуннского письменного языка просто не было. Но если ты помнишь то, что учила в школе об Аттиле, то должна знать: он жил заложником за отца и дядю при дворе в Равенне целых четырнадцать лет. Рос вместе с сыновьями королей и принцев. Свободно говорил и писал по-латыни. Подлинная надпись и должна быть на латинском. Даже германцы во времена Аттилы едва лишь начинали развивать свою письменность, а ведь они были уже относительно цивилизованными людьми.

Она положила меч и, заворачивая его в пурпурную ткань, прошептала:

— Миллион долларов.

Танкред пошел к двери, но Гелена его остановила:

— Завтрак будет готов через несколько минут.

— Я только скажу рабочим, чтобы шли домой.

Он быстро спустился вниз, схватил дождевик и шляпу от дождя, затем вышел наружу. Дождь лил не переставая, и Танкред, из-за того, что шел опустив голову, не сразу заметил автомобиль, подкативший по подъездной дорожке к воротам замка.

Рабочие жались к стене, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя. Переводчик находился недалеко от дороги, и Танкред окликнул его:

— Скажите рабочим — пусть отправляются по домам!

Дверь лимузина с шумом открылась, наружу выпрыгнул Карапетаржевич, укутанный в плащ.

— Нет, они будут работать! — гаркнул он. — Небольшой дождь никому не повредит.

— Может, они и в состоянии работать в любую погоду, а я — нет, — резко отозвался Танкред.

Карапетаржевич завопил, отдавая приказы на сербском. Крестьяне-поденщики начали рассеиваться. Площадь раскопок выглядела морем грязи, рабочие скользили и падали, но, похватав лопаты, забрались по разбухшим от воды траншеям.

Глава 34

В своей комнате в замке Танкред снял дождевик, тщательно умылся, переоделся в сухую одежду, затем спустился в столовую.

На столе стояли тарелки, но еды не было. Услышав голос в гостиной, Танкред направился туда.

Черный Петер, оставляя на полу грязные следы, расхаживал широкими шагами по гостиной и ругал Гелену на сербско-хорватском.

Танкред бросил быстрый взгляд вокруг. Пурпурного свертка не было. Очевидно, Гелена убрала его.

Черный Петер стремительно повернулся к Танкреду:

— Итак, на сегодня мы имеем мятеж!

— Так уж вышло, что я американец, — заявил Танкред. — Вы не сможете заставить американца работать, если он того не желает, а я не хочу сегодня работать.

— О нет! Зачем работать, когда все идет как по маслу? Я рискую всем — положением, деньгами, будущим — из-за этих раскопок и, выходит, должен их остановить из-за того, что богатый американский писатель не желает мокнуть под дождем?!

— Так в чем дело? — отозвался Танкред. — Все в ваших руках. Хотите продолжать раскопки — хватайте лопату, идите под дождь и копайте! А с меня хватит.

— Пожалуйста, — вмешалась Гелена, — не стоит ссориться…

Черный Петер сердитым жестом приказал ей не лезть в разговор и продолжил:

— Полагаю, вы удовлетворены тем, что уже нашли? — Его губы скривились. — Или вы вообще не собирались сообщать мне об этом?

Быстро миновав Гелену, он обошел кушетку, нагнулся, извлек откуда-то сверток в пурпурной ткани, потом бросил его на кушетку, держась за край материала. Сверток сам развернулся, на кушетке остался меч.

— Магический меч Аттилы, — воскликнул Карапетаржевич, — стоимостью в миллион фунтов стерлингов! — Он схватил его, повернулся и рубанул им воздух. — Достаточно мал, его легко вывезти в чемодане контрабандой. Вы так и собирались поступить?

— Черный Петер, — терпеливо произнес Танкред, — я не любил вас, когда вы были Стивом Драгаром, громкоголосым венгром, и не думаю, что стал любить вас больше в обличье Петера Карапетаржевича, югославского крикуна.

По паркету соседней комнаты застучали шаги. В комнату ворвалась Таня Марук, за ней следом — Грегор Вукович. Но, увидев Черного Петера, размахивающего мечом, оба застыли на месте.

Черный Петер тут же нашел нового врага, чтобы дать себе волю.

— А вы двое что здесь делаете? Вы должны быть в Белграде, на работе.

— Сначала мы зашли к вам домой, — объяснил Вукович, — но вас там не оказалось, тогда мы отправились сюда, потому что я знал, что вы поедете на раскопки.

— И что же столь важное заставило вас нагрянуть ко мне домой, по сути дела, среди ночи?

— Ну, среди ночи мне позвонили. Из Германии.

На долю секунды лицо Карапетаржевича застыло, затем приняло прежнее выражение, и он продолжил в том же сварливом тоне:

— Ничего хорошего никогда не приходило из Германии.

— Вы совершенно правы, — согласился Вукович, — и этот телефонный звонок тоже не принес ничего хорошего. Звонили по поводу какого-то шпиона… человека по имени Стефан Шнайдер.

— Это может подождать, — отмахнулся Черный Петер, бросая меч на кушетку. — С этим зайдете ко мне в офис. Вы тоже… — Он указал на Таню.

— Не думаю, что с этим можно подождать, — настойчиво проговорил Вукович.

— Подождет! — огрызнулся Карапетаржевич. — Я знаю, что говорю. Это приказ. Марш отсюда сейчас же, или же, клянусь Сталиным, я снесу вам головы. Марш!

Но Вукович, казалось, врос в пол. Он покачал головой:

— Дни, когда вы могли орать, кончились. Вы выслушаете меня и затем…

— Если вы силой заставите меня вас слушать, — процедил Карапетаржевич сквозь зубы, — то заплатите за это своей головой. Вы все еще настаиваете?

— Да, я буду говорить, — спокойно ответил Вукович. — Причем по-английски, чтобы этот американец мог слышать. Ибо это он дал мне ниточку.

Черный Петер послал в сторону американца самый убийственный взгляд, какой тот когда-либо в жизни видел. Танкред весь подобрался, готовясь к взрыву, который неизбежно должен был последовать. Вукович между тем продолжил:

— Этот Стефан Шнайдер прибыл в Германию, когда ему было только девятнадцать. Присоединился к нацистам, был таким энтузиастом и работал с таким усердием, что в двадцать шесть стал гауляйтером. Это случилось, когда Гитлер и Генрих Гиммлер посылали своих шпионов в стратегические части Европы. Гауляйтера Шнайдера отправили во Францию. Он сделался монахом траппистского монастыря и исправно служил пославшей его стране. Днем молился и работал на траппистов, а ночью работал на нацистов. Шнайдер был так хорош на этой работе и так много сообщил информации нацистам, что его оставили шпионить даже после оккупации. В 1944-м, когда американцы высадились в Нормандии…

— Как полагаю, — перебил Вуковича Карапетаржевич, — вы намерены закончить ваш обличительный рассказ, громогласно заявив, что я и есть… этот самый Стефан Шнайдер?

— Конечно. Но позвольте мне продолжить…

— Вы сможете продолжить, — оборвал его Карапетаржевич, — если у вас при себе пушка. Иначе… — Его рука с пистолетом «люгер» выметнулась из кармана плаща. Карапетаржевич процедил: — Причина, по которой в органах вы человек номер Три, а я человек номер Один, — та, что я всегда на шаг опережаю остальных. Сейчас вы подписали свой смертный приговор, Грегор Вукович.

Таня закричала:

— Только не меня, Петер! Ты же не собираешься убить меня тоже? Нет, после того, кем мы были друг для друга!

— И кем же мы были? — огрызнулся Черный Петер. — Да никем. Так, быстрые эпизоды в постели…

— Не-ет! — заголосила Таня. — Не говори так… — Она начала подвигаться к нему, становясь между своим кузеном и Черным Петером, но Карапетаржевич был настороже. Он быстро сместился вправо и кулаком левой врезал Тане. Она кубарем отлетела к кушетке, ударилась об нее, упала лицом на пол. Затем с трудом приняла сидячее положение. Попытка Тани побудила Черного Петера сделать финальный, решительный ход.

— Иного пути нет. Четыре заговорщика… враги государства…

— Четыре? — закричал Танкред. — Вы собираетесь убить нас всех?

— А что же еще? Я и жив до сих пор лишь потому, что не упускал ни единого шанса. — Черный Петер покачал головой. — Сожалею, графиня, но и вам придется уйти в мир иной…

— Вам не сойдет с рук убийство американца! — воскликнул Танкред. — Американское посольство потребует…

— А кто убивает американца! — сардонически спросил Карапетаржевич. — Только не я. Три югослава вошли в сговор с американцем. У них случилась ссора, они подрались… поубивали друг друга. Кто станет допрашивать шефа тайной службы? — Он ухмыльнулся.

В этот момент пол под ногами Танкреда вдруг заходил ходуном. Послышался глухой гул, стекла и люстра задребезжали. Снаружи послышались отдаленные людские крики.

— Землетрясение! — воскликнула Гелена Райзингер.

— Обвал, — поправил Танкред.

Смуглое лицо Карапетаржевича, казалось, побледнело. Он сделал быстрый шаг вперед. И тогда Таня Марук вскочила на ноги, меч Аттилы оказался в ее правой руке.

Карапетаржевич краем глаза уловил сверкание меча. Он стремительно развернулся и выстрелил. Но в тот же самый момент, как пушка выстрелила, лезвие вонзилось ему в руку, пуля пролетела мимо.

Карапетаржевич попятился. Таня вновь прыгнула на него. Пушка гавкнула второй раз. Несмотря на то, что из руки, державшей ее, струилась кровь, пистолет ударился об пол за миг до того, как меч со звоном последовал за ним.

Танкред нырком бросился за пушкой. Его рука была уже в нескольких дюймах от нее, когда тяжелый ботинок Черного Петера пинком отбросил пистолет в сторону. «Люгер» заскользил по полу.

Танкред перекатился, но увидел, что Черный Петер тоже бросился за пушкой, и тогда подкатился к мечу. Он зажал его в руке и вскочил на ноги, как подброшенный катапультой.

Пистолет оказался возле самой стены. Карапетаржевич дотянулся до него, поднял его и повернулся… чтобы встретиться с мечом Аттилы.

Танкред никогда прежде не имел дела с мечом. Он не знал, сколько силы надо вкладывать в выпад, и налег на рукоятку всей тяжестью тела. Лезвие насквозь прошло через Карапетаржевича и вонзилось в стену позади него.

Мгновение Черный Петер оставался на ногах. Его рот страшно искривился. «Люгер» выпал из пальцев на пол. Затем изо рта умирающего хлынула кровь.

— Нет… меч… моего… предк…

Он умер на ногах, и лишь потом его тело рухнуло на пол.

Глава 35

Инспектора-таможенники в Суботице едва глянули на документ, предоставленный им Танкредом, — увидели подпись и отсалютовали. Даже не стали осматривать его багаж.

Однако у них ушло больше часа на проверку других пассажиров поезда. Танкред все это время сидел у окна, думая о том, что случилось за время его краткого пребывания в Югославии.

Обвал промоины у замка Райзингеров поставил крест на раскопках. Более пятидесяти футов берега смыло в реку Тамиш. Вода хлынула в пещеру, которую веками вымывал подземный источник. Возможно, там еще оставались захороненные сокровища, но теперь, чтобы выкопать их, требовался целый комплекс инженерных работ. Такой проект был не по силам и не по карману ни частному лицу, ни нечестному правительственному чиновнику.

Но в Белграде оказались и честные люди. Например, новый шеф госбезопасности Грегор Вукович. Это его подпись на документе узрели инспектора таможни.

Прекрасная кузина Вуковича, патриотка Таня Марук, отдала жизнь за то, чтобы помочь Вуковичу ликвидировать архишпиона и предателя Петера Карапетаржевича.

Наконец поезд двинулся от Суботицы к австрийской границе, дабы там его могли осмотреть австрийские таможенники.

Неожиданно в купе вошла Гелена Райзингер и уселась рядом с Танкредом.

— Привет, — произнесла она.

Он с удивлением уставился на нее:

— По-моему, Вукович вернул тебе замок. Я думал, ты останешься в Югославии.

— Предпочитаю коттедж в свободной стране замку в Югославии.

— Ты уверена в этом?

Она внезапно подалась к нему, поцеловала в губы. Он привлек ее к себе и с удовольствием поцеловал в свою очередь. Затем Гелена высвободилась из его объятий.

— Открой свой саквояж, — попросила она, — тот, на котором карандашом нарисован крестик.

Танкред взглянул на багажную полку. Увидел крестик, вскочил на ноги, стащил саквояж на пол, начал расстегивать застежки. Открыв, увидел пурпурный сверток и вновь захлопнул крышку.

— Меч Аттилы?!

— Меня уже так хорошо знали в отеле, что не составило никакого труда проникнуть в твой номер прошлой ночью.

— Вукович знает, что ты его взяла?

— Он заявил, что этот меч проклят. Вукович не желает иметь его в Югославии. Сказал это после того, как я подписала бумагу с отказом от всех своих прав на марк Райзингеров…

Танкред медленно кивнул:

— Он знает ценность меча и, полагаю, решил хотя бы этим частично возместить тебе то, чего ты лишилась в результате своего отказа… — Но вдруг смешался: — Однако есть и другие, кому известно о мече. Вот уж не думал, что он осмелится…

— Кто это — другие? — спросила Гелена. — Единственный настоящий ученый, знающий об Аттиле, покинул Югославию пять минут назад… вместе с его мечом. Вукович сказал, что сообщил министру о мече. И знаешь, что ответил ему министр? Меч не подлинный! Надпись сделана на латыни, а Аттила был неграмотным варваром. Его народ сплошь варвары, и, если хотя бы один из них умел писать, надпись, несомненно, была бы на венгерском!

— Венгерском?! — протянул Танкред. Затем, тяжело вздохнув, поинтересовался: — И что же ты собираешься делать с этим мечом?

— Продать, — твердо ответила Гелена. — Я бедная женщина и не намерена выслушивать, как один богатый писатель станет выговаривать мне, будто я вышла за него ради денег.

— Я принимаю твое предложение руки и сердца, но при одном условии. Половину того, что ты выручишь за меч, пошлешь в траппистский монастырь в Нормандии.

Гелена обхватила его за шею. Он тоже ее обнял.

Они все еще обнимались, когда мимо проходили таможенники. Мгновение австрийцы смотрели на них, затем покачали головой и пошли дальше.

— Беженцы, — произнес один из них, — рады без памяти, что выбрались из Югославии.

Послесловие

Мало кто из писателей пользовался у читающей публики таким постоянным успехом, как Фрэнк Грубер — автор множества нашумевших произведений в жанре остросюжетной криминальной прозы. Около половины его рассказов, романов, кино- и телевизионных сценариев связаны с преступлениями и расследованиями. Его истории об Оливере Куэйде — герое с энциклопедическими познаниями, — наряду со многими прочими, регулярно печатались в массовых журналах. Что же касается романов, то нередко за год появлялось по три-четыре его детектива, не говоря уже о рассказах и вестернах, количество которых не поддастся исчислению.

За долгие годы своего творчества писатель представил своим читателям несколько «серийных» героев. Так, начиная с «Французского ключа» («The French Key»), на смену Оливеру Куэйду пришел Джонни Флетчер, романы о котором хлынули в мир бурным потоком. Это была смена героя. Классический детектив уступил место искателю приключений, как его понимал автор, — представительному мужчине, живущему своим умом в мире, нередко перевернутом вверх дном. Джонни Флетчер умеренно крут, осторожен, часто сидит без денег, но торгует книгами для поддержания своего могучего подручного Сэма Крэгга.

В короткой серии произведений об Отисе Бигле представлен детектив с противоположными склонностями: в кричащей одежде, с поддельными бриллиантами в перстнях и булавке для галстука. Существует также серия о Саймоне Лэше и еще дюжина с лишним последующих романов, где главные персонажи попадают в такие обстоятельства, что вынуждены самостоятельно взяться за расследование.

Сравнительно чопорный классический мир ранних детективных рассказов Грубера постепенно сменяется бурной атмосферой иных историй с сюжетными хитросплетениями и круто замешанными авантюрными интригами. Так, например, в «Золотом ущелье» («The Gold Gap») изящные уловки персонажа наподобие тех, что встречались прежде, превращаются в идеальную обманчивую маскировку удачливого психопата, стоящего в центре международного заговора.

Критики приписывали успех Грубера стремительности, с какой он выпускал в свет свои произведения, и поразительно плодовитому воображению. В этом смысле его, безусловно, можно сравнить с таким писателем, как Фредерик Фауст, с которым Грубера роднит острое чутье на читательские потребности и инстинктивный дар построения четкой занимательной интриги. Сам же Грубер связывает свои успехи в области детектива с открытой им формулой интриги из одиннадцати пунктов. В удачной истории, утверждает он, должен быть колоритный герой; тема, содержащая информацию, вряд ли имеющуюся у читателя; злодей, превосходящий героя силой; красочная сцена действия; необычный способ убийства или необычные окружающие его обстоятельства; необычное сочетание мотивов ненависти и корысти; скрытая разгадка; хитрость, спасающая героя от неминуемого поражения; быстрое и тщательно спланированное действие; потрясающая кульминация и личное участие героя в событиях. На практике Грубер опирался еще на один элемент, который можно объяснить его преклонением перед Горацио Алджером^[12]: на помощь многим юным невинным персонажам его произведений приходит игра случая. В «Честной игре» («The Honest Dealer») Флетчер и Крэгг случайно натыкаются на умирающего, который отдает им колоду карт, — именно она впоследствии оказывается ключом к разгадке; близ Лас-Вегаса им доводится подвезти женщину, играющую в общей интриге ключевую роль; живописный полисмен подыскивает им комнату рядом с ней, когда никто во всем городе не соблазнился взяткой и не пустил их на постой; и, наконец, Флетчер ставит на игровой стол последний доллар против двадцати тысяч и выигрывает…

И все-таки невозможно отрицать факт, что после формулы или внутри нее стоит автор-рассказчик, который один только и может привлечь читательское внимание к повествованию и удерживать его до самого конца. А это дано лишь мастерам.

Библиография произведений Фрэнка Грубера

Романы

The French Key

The Laughing Fox

The Hungry Dog

The Hungry Dog Murders

The Navy Colt

Simon Lash, Private Detective

The Silver Jackass

The Talking Clock

The Last Doorbell

The Buffalo Box

The Gift Horse

The Yellow Overcoat

The Mighty Blockhead

The Silver Tombstone

Beagle Scented Murder

The Fourth Letter

The Honest Dealer

The Whispering Master

The Lock and the Key

Murder 97

The Scarlet Feather

The Leather Duke

The Limping Goose

The Lonesome Badger

Twenty Plus Two

Brothers of Silence

Bridge of Sand

The Greek Affair

Swing Low Swing Dead

Little Hercules

Run, Fool, Run

The Twilight Man

The Gold Gap

The Etruscan Bull

The Spanish Prisoner

Сборник рассказов

Brass Knuckles

Произведения Фрэнка Грубера, опубликованные издательством «Центрполиграф»

Говорящие часы

Честная игра

Бей ниже пояса, бей наповал

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Сюрте (фр.) — французское полицейское управление. (Здесь и далее примеч. перев.)

(обратно)

2

Минуточку… Нет, месье (фр.).

(обратно)

3

Минуточку… Да, месье (фр.).

(обратно)

4

Конечно (фр.).

(обратно)

5

«В многообразии едины» (лат.).

(обратно)

6

«Фридрих Шпигель. Писатель и литературный агент» (нем.).

(обратно)

7

Номады — древнегреческое название кочевников.

(обратно)

8

Бабушка (нем.).

(обратно)

9

«Камо грядеши?» (лат.).

(обратно)

10

Гелена, любимая, этот американец глупый парень. Не так ли? (нем.).

(обратно)

11

Не правда ли, любимая? (нем.).

(обратно)

12

Алджер Горацио (1832–1899) — священник, автор посредственных, но необычайно популярных романов, герои которых становятся богачами благодаря упорному и честному труду.

(обратно)

Оглавление

МОНАХИ-МОЛЧАЛЬНИКИ

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Послесловие

Библиография произведений Фрэнка Грубера

*** Примечания ***