Иван Премудрый (СИ) [Сергей Лизнёв] (fb2) читать онлайн

- Вот теперь вижу, что ты в этом, как его, учился...

- В университории.

- Во-во! Хватить спать да жрать, месяц прошёл, пора тебе домой отправляться.

- Наконец-то! - обрадовался Иван.

- Неуж-то надоело?! - засмеялся Черномор. - Целый месяц только и делал, что жрал, да спал. Знаешь, сам волшебник, а понять не могу, как это ты не лопнул, а?

- Это премудрость такая. - вот теперь было видно, что Иван окончательно проснулся, попёрло его, на предмет премудрости попёрло. - Здесь у тебя, премудрость не востребована, поэтому отдыха требует. А отдых у неё один - сил набираться, потому как дела предстоят великие, сил много понадобится.

- Ишь ты, выкрутился! - Черномору всё больше и больше нравился Иван. - Молодец! Хвалю! Пока ты отдыхал тут, сил набирался, и правда, дела великие начались. Так что, через пару дней, назад отправишься, домой.

- А почему не сразу?

- Потому что дурак, хоть и премудрый. Говорю же, дела великие начались, и ты в них не последним участником будешь. Вот и надо будет тебе рассказать всё. По вашему, по премудрому, инструкции дать. Понял?

- Теперь понял. Рассказывай.

- Не спеши. Всему своё время. Иди хоть, морду помой, опухла вся...

***

За дровами пошёл Гвидон, в лес, видите ли не сидится ему. А с другой стороны, ничего удивительного... На следующий день Старик опять отправился ловить рыбу, а Гвидона с собой не взял, хоть тот и просился.

- Не наплавался ещё? - спросил Старик. - Дома сиди, без тебя справлюсь.

Гвидон было обиделся и стал убеждать Старика, что без него, без Гвидона, ловить рыбу, ну просто никак невозможно - напрасный труд и никакого улова.

- Пойми ты, чудной человек. - если не понимает, значит объяснить надо, оно так лучше. - В нашем деле не обученный человек хуже даже не знаю чего, хуже. Мне рыбу надо будет ловить, лодкой править, а тут ещё за тобой следи, чтобы ты по незнанию не натворил чего. Смирно сидеть ты же не будешь?

- Не буду. - согласился Гвидон.

- Ну вот, видишь. Если у тебя до такой степени руки чешутся, сходи-ка ты лучше в лес.

- Зачем?

- За дровами, за чем же ещё? Напили, рубить не надо, а можешь и нарубить, дров-то. Сам понимаешь, дрова, они завсегда нужны и зимой, и летом. Приготовь всё, только место запомни, а потом мы с тобой на лошади съездим. Договорились? Только смотри, встретишь Бабу-Ягу, вежливо с ней разговаривай, не перечь и ни в коем случае не спорь.

- Что, вредная такая?

- Есть маленько...

- Ладно, договорились. - вообще-то Гвидон хотел поехать со Стариком, скучно одному, но и это дело - тоже дело. Да что там, трудно на одном месте высидеть, когда сил полным-полнёшенько.

Всё происходило на следующий день. Вчера, после бани да сытного обеда, сами понимаете, какие дела могут быть? Вернее будет сказать, дела конечно же были и делались, но исключительно для языка и языком.

Хоть и нежданно-негаданно встретились люди и получилось так, что приятные друг другу. Ну а если так, значит есть о чём поговорить: о себе рассказать и своих новых знакомых послушать. За этим весь день, можно сказать, и прошёл. Пообедали, отдохнуть надо. Отдохнули, опять пообедали, а может и поужинали, поговорили, глядь, вечер на дворе.

Оно хорошо, когда такие внезапные выходные дни случаются. Это как родственники в гости приехали, которых давным-давно не видел, но очень хотел увидеть. Вот выходной у Старика и получился, и не потому, что непогода на Самом Синем море случилась, а по другому поводу, так сказать.

Когда на море штормит, ну или зыбь после шторма, тогда и на душе нечто похожее, потому что безделье получается вынужденное, а не по желанию. А тут хоть безделье тоже вынужденное, зато приятное: люди новые, хорошие люди, добрые...

У Старухи, так у той даже не выходной, а просто праздник случился. Сами посудите: муж пораньше домой вернулся и мало того, людей, им же спасённых, в дом привёл. Вот если бы он один вернулся, и неважно, раньше времени или нет, Старуха, конечно же начала бы ругаться. Сил душевных много за день скапливается, им деваться куда-то надо, вот они и деваются, на Старика, в виде ругани. А тут люди новые в доме. Мало того, и это сразу видно, люди хорошие. Значит есть где развернуться удали Старухиной, хозяйской.

Если мужик, ну или парень молодой, удаль силушкой показывает, бывает что даже и дурной, то женщина свою удаль хозяйственностью показывает. Эта удаль потоньше мужской будет, похитрее, а значит и приятнее. Вот Старуха и развернулась во всю ширь души своей женской, да так, что даже на Старика не ругалась - люди посторонние в доме, да и не за что вроде бы...

Утро, на то оно и утро, что новые дела начинаются, вернее, продолжаются старые, которые вчера не доделаны. Старик собрался к Самому Синему морю, рыбу ловить. У Старухи с Царицей дел было тоже полным-полно, так много, что за день никак не управиться. Они ещё вчера как начали говорить-разговаривать, да так и не закончили - ночь наступила, спать захотелось. Значит сегодня надо доделывать - доразговаривать. То, что разговоры эти невозможно переговорить, и рассказы все не перерассказать, их нисколько не смущало и не печалило. На том и стоит, не только душа женская, но и сама женщина - на желании и стремлении поговорить, высказаться. Так что им, женщинам, сегодня было чем заняться, и только Гвидон остался в бездельниках.

Никому не желаю конечно, но всё равно, попробуйте двадцать дней, а по факту - двадцать лет просидеть в бочке и палец о палец не ударить, каково?! Вот и Гвидону не по себе было. Ему было без разницы, чем заниматься. Он с одинаковым удовольствием, да хоть лодку на себе по морю таскать, ну или сеть на худой конец, был бы рад. Или же топором махать, дрова заготавливать. Самое главное - силушку свою, накопившуюся и застоявшуюся, надо было куда-то применить, без разницы куда. Поэтому в лес идти он был готов с не меньшим удовольствием. Единственное, что немного огорчало Гвидона, так это то, что один, и ему поговорить хотелось.

***

- И случилась, так что никто ничего и не понял, заболела царица...

- Да ты что!

Мужчины не без женского участия, разумеется, с утра пораньше были приставлены к делу: Старик отправился к Самому Синему морю, рыбу ловить, а царевич Гвидон пошёл в лес, за дровами.

Мужик - имущество в хозяйстве хоть и нужное, но в основном бесполезное. Поэтому его завсегда надо к делу какому-нибудь приставить а то когда он без дела, то никаких нервов не хватает смотреть на этого паразита. Он тогда что? Тогда он или бражку пьёт как перепуганный, или же начинает приставать с глупостями разными. Насчёт бражки и вообще хмельного, разговор один - что под рукой и потяжелее, да по башке его непутёвой, по башке, и по спине ленивой тоже. Ты для чего штаны носишь, чтобы бражку пить? Как бы не так! Штаны тебе дадены исключительно для того, чтобы проворнее шевелился было, когда работу работаешь. А бражку и без штанов пить можно. Насчёт глупостей, тоже ничего хорошего, в основном. Если уж пристаёшь, так приставай на целый день, ну или хотя бы часа на два-три, а на пять минут - баловство это, ночи дожидайся. Опять же, замучаешься юбку поправлять! Поэтому для женщины самое главное - чтобы мужик всегда был при деле. Вот тогда в доме гармония и порядок, тогда и своими делами можно заняться - поговорить, например.

Так и у Старухи, она же хозяйка. Старик, с утра пораньше, отправился делом заниматься - рыбу ловить, ну и Гвидон, тому силушку девать некуда, тоже, только в лес, дрова заготавливать.

Ну а Старуха, Царица больше мешала, чем помогала, снарядила мужиков и отправила каждого по ихним делам. После этого прибралась в избе, тоже надо, непорядок, он глаз режет и настроение портит. А после этого можно и дела свои, женские начинать делать.

Сегодня старуха решила пряжи напрясть. Говорил уже, но такие вещи не грех и повторить: Старик у неё был ухоженный и обихоженный, поэтому как бы плохо не относились к Старухе односельчане, сказать, что она ленивая или хуже того, неряха - язык ни у кого не поворачивался. Для женщины самым лучшим и главным определением её как хозяйки, и как женщины вообще, является то, как её мужик выглядит, ну и в доме какой порядок. Но всё-таки на первом месте, это мужик конечно. В дом-то не каждый заходит, да и не каждого пускают, а мужик, вон он, всем видно, кто хочешь может посмотреть и слово своё сказать, рот не заткнёшь и не закроешь. Это всё не к тому, что заняться не чем, вот и маюсь дурью. Тут расчёт с хитростью у меня тонкие и дальновидные. А подробно, ну это чтобы понятнее было, наверное так.

Не один я такой, весь хитрый, Старуха не хуже, а может быть даже и лучше. Пряжи она решила напрясть не только потому, что носки да другие одёжки тёплые надо было связать, но и потому, что в этом случае можно было с Царицей дальше спокойно разговаривать. Сами посудите, если бы Старуха принялась по хозяйству дела делать, то неудобство получилось бы. Тогда Царице, а ей тоже поговорить охота, пришлось бы или за Старухой хвостом ходить или сидеть да ждать, когда та с делами управится. Ходить следом да разговаривать - занятие очень неудобное. Опять же, получится так, что покуда Старуха дела делает, Царица над душой у неё стоит, хоть и разговаривает. Кому такое понравится? Правильно, никому. А так, села она на лавку, у окна, прялка - вот она, а дальше, дальше, дело делается: руки заняты, а язык-то свободный. Вот его как раз, самое время и место разговором занять.

Царица, видя такое дело, тоже попросила прялку. Тут дело не в том, что раз Царица, то и грех тебе такими делами заниматься. Прясть пряжу, вязать да вышивать - дело и для цариц с царевнами очень даже подходящее, можно сказать, даже первостепенное, потому что заниматься другими делами им совсем негоже, прислуга на то имеется. Так что условия для продолжения разговора получились - лучше не придумаешь, и делом занимаешься, и поговорить можно, и нужно.

- Кстати, вот как раз через эту пряжу царь и обратил на меня внимание. - грустно улыбнулась Царица.

- Как это?! - шерсти много, а ниток напрясть надо ещё больше. А покуда они тянутся, делаются, разговор тоже тянется, такой же бесконечный, как и нитка.

- Я тебе с самого начала лучше расскажу. - пальцы у женщин ловкие, к прялке привычные, ну а языки, в хорошем смысле этого слова разумеется, к разговору женскому, тоже привычные, да и что молча что ли сидеть?

***

- Не оправилась от болезни царица, померла. - вздохнув продолжала Царица (а как тут по другому напишешь? Та царица, была, и эта - царица). - Опечалился царь Салтан, уж очень он её любил, аж почернел весь от горя.

Но ничего не поделаешь, мёртвую продолжать любить и сохнуть по ней - себя заживо хоронить. Может быть царь и согласен был вслед за царицей отправиться, да царство не на кого оставить, детишек-то у них не было.

Погоревал царь сколько положено да и начал присматриваться, определять, кого бы в жены взять? На этот раз в первую очередь он хотел, чтобы будущая царица родила ему наследника и обязательно богатыря. Всё остальное для него - Царица опять вздохнула. - было не таким уж важным, мол, стерпится, глядишь, да и слюбится.

Начал присматриваться, кого бы в жёны себе определить? Но видать уж очень он любил покойную, всех с ней сравнивал и выходило, что нету лучше, поэтому и мучился. А тут появилась во дворце, неизвестно откуда она и взялась-то, не местная, это точно, сваха, Матрёной Марковной назвалась. И так она царя заговорила, да что там, вокруг пальца обвела, что согласился он, чтобы Матрёна Марковна ему невесту сыскала. Ну а та и рада стараться. Девок каких-то во дворец понатащила и самое главное, никто из придворных девок этих раньше в глаза не видел, тоже не местные какие-то.

Матрёна объяснила царю, что хочет поставить дело так, чтобы результат был гарантированный, чтобы сбоя никакого не случилось. Девки, царь батюшка может не переживать и не беспокоиться, все как одна, знатного происхождения и документы соответствующие имееются. Ну а если не верит царь, то можно и родителей ихних ко двору призвать, и родственников, ну чтобы в качестве подтверждения знатности были.

Идея с родственниками царю не понравилась. Итак девок этих Матрёна столько понапривозила, что проходу от них не стало, куда не плюнь, в невесту попадёшь. Опять же, хоть и большой дворец у царя Салтана, а места всем мало оказалось. Пришлось ещё палаты строить, ну чтобы невест разместить. Построили, дело-то нехитрое и невест разметили, а дальше странные дела происходить начали.

Матрёна эта, Марковна, уж как-то очень быстро к царю в доверие влезла, да так ловко, что он с ней даже советоваться начал. Раньше он даже с царицей своей дела государственные не обсуждал, точно знаю. Для этого бояре у него есть, почитай день деньской, и так каждый день, сидят и думают как бы царство-государство Салтаново сделать ещё лучше и ещё сильнее?

Оно и понятно, соседи вокруг все только и ждут, чтобы напакостить или того хуже, территорию какую-нибудь себе оттяпать. Вот и сидят, соображают, что да как. Бояре, они все царю давным-давно известные, с некоторыми из них вместе даже под стол пешком бегал, потому и доверие к ним есть. А тут неизвестно откуда Матрёна припёрлась и давай царю советы советовать: что делать и как делать. Мало того, объяснять стала, почему сделать надо именно так, а не иначе.

Возмутились бояре, попытались царю глаза открыть, да тот их и слушать не хочет. Оно и понятно почему: бояре-то ему невесту не ищут, а Матрёна ищет, вон сколько кандидаток откуда-то притащила. Это я так думала, - продолжала Царица. - да и не одна я. Специально всё это было подстроено.

Чтобы бояре не мешали Матрёне царём руководить, заявила она ему, что мол хочет она не только царя по-новой женить, но и бояр ближних, и вообще, всех мужей знатных, во дворец вхожих, осчастливить.

С её слов выходило, что если боярин весь из себя умный и заслуженный, то жена у него, как правило, старая уже и некрасивая. А он, боярин тот, мужик весь из себя ещё ого-го, ему только подавай и подавай, а подавать-то и нечего. Вернее есть чего, но уж больно вид у этого "подавай" непотребный, никакого желания не возникает. Поэтому, это так Матрёна царю сказала, надо чтобы у бояр жёны поменялись, со старых на молодых.

Хитрая зараза, она что царю Салтану нашептала? Говорит, что мужчина, тем более государственный муж, больше пользы отечеству приносит, когда целиком и полностью востребован он головы и заканчивая, ну понимаете чем. А если в чём-то востребованность не происходит, тогда и толку от него в лучшем случае никакого, а бывает что и сплошной вред. Поэтому Матрёна предложила царю Салтану жён у бояр думских, это в первую очередь, поменять, со старых, на новых, на молодых. Где взять? Да вон их сколько в палатах специально для этого отстроенных сидит, счастья своего дожидается.

А царь, что царь, ему самому жениться надо, наверное, потому и послушал Матрёну эту, Марковну, и согласился с ней. Ну а дальше так вообще стыд и срам что началось. Объявил он своим боярам, мол для того, чтобы они о государстве больше, и не только больше, но и лучше думали, надлежит им всем по-новой жениться.

Если раньше бояре, да почитай что всегда, с трудом меж собой соглашались думу государственную думая, то здесь сразу же попритихли как-то. Когда дело государства касается, тогда всё понятно. Тогда несогласному с тобой и в морду заехать можно и бороду выдрать, дело-то общее! А тут получается, что дело хоть и тоже вроде бы как общее, но всё-таки для каждого личное, потому и притихли.

***

После этого вообще, сплошное непотребство началось. Бояре, они тоже люди, а значит, когда жениться собирались, во всяком случае, все хотели, чтобы им в жёны ангелы достались. Хотели-то все, да не на всех видать ангелов хватило. Иные как женились, так и начали маяться. Нет, им тоже жены, так сказать, с крыльями достались, как у ангелов, только телом, в переносном смысле, разумеется, больше на змей походили, да и язык раздвоенным оказался.

Притихли бояре, каждый сам для себя решал, как поступить. А Матрёна, не иначе как самая главная змея, тут как тут. Говорит, что палаты новые для того и были построены, чтобы каждый из бояр, мужей, государственными трудами и заботами наделённых, мог спокойно прийти и невесту себе выбрать. Зачем незнамо, где шляться? Всё в одном месте: и невесты, красавицы на загляденье, и сваха. Пришёл, присмотрел себе невесту, ну а дальше - честной пир да свадебка, всё как среди добрых людей заведено.

Что со старой женой делать? А ничего не делать! Разумеется, не на улицу выгонять, ещё чего! Определить ей деревеньку, желательно подальше, свезти её туда и пусть себе живёт, радуется, да варенье варит.

Не все конечно, но некоторые бояре возмущаться начали, а Матрёна им в ответ довод несокрушимый: мол, вы - люди государственные и жизнь ваша в первую очередь царству-государству принадлежит и царю Салтану конечно же, поэтому он о вас так и заботится, печётся. Цените мол, вам думы для царства судьбоносные надо думать, а для того, чтобы думы эти лучше думались, организм весь работать должен, а не только его верхняя часть.

И ещё, Матрёна строго наказала боярам, что если для баловства какого, то чтобы и близко не подходили. Для женитьбы - милости просим, а блуд чесать, дворовыми девками обойдётесь. Наврала, конечно.

И ведь ловко как завернула всё. Получилось, что заботится царь Салтан о слугах своих верных и помощниках ближайших, это первое. А второе, какому мужику, а боярин, что, не мужчина что ли, будет неприятно, когда его, без разницы, что борода седая и внуки с внучками уже втихаря женихаются, считают ещё, вот именно, ого-го?! Поддались на лесть некоторые, поплыли, так сказать, в прямом и переносном смысле. В переносном смысле - улыбка до ушей и неважно, что дурная, а в прямом - поплыли, в смысле, потянулись в палаты для невест построенные.

Были конечно и такие, кто ни за что и ни при каких обстоятельствах не соглашался менять жену, старую на новую, на молодую. Они как-то старомодно рассуждали и не по-государственному. Мол жена, Богом дадена, поэтому какая есть, такая пусть и будет. Негоже её менять, не лошадь в конце концов, и Матрёна здесь не указ, а дура набитая или хуже того, специально среди бояр смуту затевает.

Но царь Салтан Матрёну полностью поддерживал, не иначе потому, что самому жениться надо было, а в одиночку выходит, что скучно... Тех бояр, которые по-новой жениться отказались из думы боярской согнали и определили им опалу, так сказать. Нет, из стольного града в глухие крепостицы да деревни никого не ссылали и имущества не лишали, просто строго-настрого запретили в палатах царских появляться вот и всё.

А те, которые жениться по-новой согласились, зачастили в Матрёнино царство, палаты эти народ так и прозвал, невест себе выбирать значит. Некоторые и правда женились по-новой, но не все. В основном получилось совсем по-другому: старых жён в деревни сослать сослали, а новых, молодых, в дом не привели. Может расхотелось, а может достойную кандидатуру никак подыскать не могли. Народ по разному говорил, да что там, народ, он всегда что-то говорит и не поймёшь, то ли серьёзно, то ли насмехается.

***

Вот и получилось, что в думе боярской остались только те, кто заново жениться согласился, а те, кто не согласился, не у дел оказались. Но и это ещё не всё. И здесь Матрёна тут как тут! Она царю сразу же других бояр в думу подсовывать начала. Бояре все местные, на этот раз без пришлых обошлось, но до сих пор без дела маявшиеся. Кто хоть и боярином был, да худородным, а таким в думе заседать испокон веку заказано. А некоторые, так откровенные дураки, какая разница что боярин, среди них дураков тоже хватает.

Вот и стала дума боярская, почитай, что на половину, новой, вернее, обновлённой. Но ничего такого не произошло, тихо сидели, думали, так сказать. Те, которые новые, видать присматривались что да как, ну и привыкали к новой должности. А те, которые заслуженные и родовитые, те вроде бы как не в своей тарелке себя чувствовали, среди новичков-то.

А царь, что царь, ему наследник нужен был, вот он на все эти перемены и согласился.

- Да уж, нелегка она жизнь царская, да боярская, оказывается. - в знак солидарности вздохнула Старуха. - Простых людей жизнь корячит-раскорячивает, так нет, и знатных оказывается тоже. Вон оно как!

А пряжа, что пряжа? Сколько-то напряли, а шерсти, её ещё много осталось, значит и разговоров-рассказов, тоже много, это только начало было...

Глава вторая

- Кажись, всё тебе объяснил. Запомнил? - как и в первый день, Иван опять стоял перед Черномором, очередной раз выслушивал, что ему надлежит делать по возвращении домой. - Да ты садись, что вытянулся, не на параде.

- Всё я понял, Черномор. - Иван, в силу своей учёности и премудрости, а проще говоря, в силу природной наглости, уселся рядом с Черномором, ну прямо-таки как друг задушевный. - Исполню в лучшем виде и от себя, сверх того, придумаю и тоже исполню.

- Ладно, придумывай, только особо не увлекайся.

На самом деле эти два дня Иван не инструкции от Черномора получал, а себя в порядок приводил, морду лица распрямлял, так сказать. За месяц, а целый месяц он только и делал, что ел да спал и ни о чем не думал, его физиономия приобрела такой опухший и помятый вид, что без слёз не взглянешь. Конечно Черномор мог бы своим волшебством Иванову физиономию распрямить и привести в нормальный вид, но то ли волшебства пожалел, то ли какие-то другие соображения у него были, только пришлось эти два дня Ивану несладко.

Дабы привести Ивана в чувство и заново подготовить к жизни где шевелиться надо, да умом соображать, заставил Черномор его работать, причём, с утра до ночи. Сначала было Иван начал протестовать и возмущаться, мол какого, спрашивается, Черномор с ним как с необразованным обращается? Поскольку, де, он в университории учение принял, физический труд для него - сплошное противопоказание и вред для организма. В ответ Черномор лишь смеялся и давал ему всё новые и новые задания, одно другого неприличнее, не по статусу. А вы что подумали?

Так пришлось Ивану навести порядок в саду Черномора. Не сказать, чтобы сад был уж очень большим, но запущен был дальше некуда. Ивану пришлось собрать всю опавшую листву, ветки там всякие, снести всё это в одну кучу и сжечь.

Приходилось терпеть, никуда не денешься, и жаловаться Черномору и себе на судьбу свою хоть и учёную, но несчастную. Но зато, когда все задания Черномора были выполнены, выглядел Иван прямо как на картинке - весь молодой, симпатичный и премудрый, хоть сейчас в князья-бояре определяй. Отёки от сна долгого и следы от подушек сошли, а бока теперь если и болели, то не от дивана, а от трудов, здоровью помогающих.

После, по мнению Ивана, всех этих некультурных издевательств, Черномор позвал его к себе и объяснил, что тому надо будет делать по возвращении домой. Не знаю, что он там ему говорил! Пытался было подслушать, но, сами понимаете, волшебство и всё такое - защита от посторонних ушей надёжная.

- А это, - Черномор вытащил откуда-то из-за спины и положил перед Иваном обыкновенную тарелку и яблоко. - чтобы со мной разговаривать о том, что сделал рассказывать, советы мои выслушивать и всё такое. Куда руки тянешь?!

- Ай! Ты что дерёшься-то?! - Иван потянулся было за тарелкой с яблоком, но получил от Черномора по рукам.

- Объясняю. Эта штука называется Ябтар.

- Чего, чего?

- Ябтар говорю, яблочко по тарелочке. Надо тебе со мной связаться, кладёшь яблоко на тарелку, оно по ней кататься начинает и в тарелке этой моё изображение появляется, ну и голос соответственно. Короче, поговорить можно будет. Понял?

- Да что ж я, дурнее паровоза что-ли? - обиделся Иван.

- Это ещё что за паровоз такой? - переспросил Черномор, видать не знал, что это такое.

- Это механизация такая, - довольный, что показал свою учёность и премудрость, принялся объяснять Иван. - вся из железа сделанная. Она из железа, и ездит по железу, людей возит ну и грузы разные. Там, где я учился, такого добра навалом. Учёные и образованные люди придумали, не то что наша голытьба и темнота кромешная. А ты что, не слышал ничего про эту механизацию? - сволочь Иван, причём язвительная сволочь.

- Слышал, не слышал - не твоё дело. - было видно, Черномор про паровоз этот ничего не знал, но вида старался не показать, волшебник всё-таки. - У нас, у волшебников, не очень-то по другим землям пошляешься, там свои волшебники имеются. А про паровоз этот, слышал конечно. Ладно, не отвлекай.

Значит так, будешь со мной каждый день разговаривать, отчитываться. Каждый день, потому что премудрый весь, дальше некуда, из-за премудрости своей этой можешь так напортачить, что потом я исправлять замучаюсь. Оно мне надо?

- Не надо, конечно. - согласился Иван. - Да не переживай ты так. Ничего я не напортачу, не придурок какой-нибудь там, всё-таки университорий за плечами имеется.

- Вот этого-то я больше всего и опасаюсь. - вздохнул Черномор. - Значит так! С тарелочкой с этой и с яблочком поосторожнее обращайся. Как самого себя храни! Тарелочка то небьющаяся, а вот за яблочко опасаюсь я. Смотри, не вздумай сожрать, а то я тебя знаю!

- Да ты что! - Иван аж подскочил, до такой степени его обидели слова Черномора. - Чтобы я да благодетеля ослушался?!

- Ладно, хорош врать-то. - отмахнулся Черномор, но словом "благодетель" остался доволен, даже улыбнулся. - Дома наврёшься, там тебе только этим и придётся заниматься.

- Не беспокойся, Черномор, не привыкать. Эта премудрость мне хорошо знакомая.

- Ну а раз знакомая, значит отправляйся-ка ты домой, прямо сейчас. Да, чуть не забыл, вернёшься ты в то же самое место и в то же самое время, ну как будто вообще никуда не исчезал. Это значит, что пропажи твоей никто не заметит, ну а сам языком насчёт того, что у меня гостил, не мели, а то сам понимаешь...

- Не изволь беспокоиться. - Иван подскочил и встал по стойке смирно. - Всё будет исполнено в лучшем виде! Доволен останешься, ну и я тоже.

- Хм, знамо дело...

- Черномор, а как же с Русланом-то, с ним что делать? - хоть и было это обговорено и договорено, но Руслан этот Ивану покоя не давал.

Ничего не поделаешь, тот хоть и дурак, зато богатырь, а Иван, хоть и не дурак, премудрый весь, дальше некуда, но не богатырь. Вот душа и не на месте.

- Говорил же тебе, не беспокойся. Руслана я беру на себя. Я его к Бабе-Яге перенаправлю, она с ним быстро разберётся. Ладно, хватит лясы точить, ступай домой. - Черномор взмахнул рукой и Иван, вместе с яблочком и тарелочкой, а больше при нём ничего и не было, исчез, растворился в воздухе.

***

Как нитка тянется, да наматывается, так и разговор. Вся разница лишь в том, что если нитка остаётся, то слова исчезают неизвестно куда. Опять же, из пряжи можно варежки связать, например, рукам тепло и сердцу приятно. А что можно связать из слов? Бывает, что можно, а бывает, что и нет. Это смотря какие слова и по какому поводу сказаны, и как.

Старуха поначалу хотела Царицу в слушательницы определить да рассказать ей о своём житье-бытье, выговориться, но, как-то само-собой всё получилось, по-другому.

Оно чудно конечно, но если немного подумать, так и получается. Человеку ведь на что способность говорить дадена? Правильно, чтобы о себе рассказать, чтобы люди знали, кто он такой есть и какая от него всем польза. Ну и, желательно конечно, чтобы восхищались, но можно и попроще - одобряли то, о чём он думает и что делает. Вот для этого разговоры и существуют.

Опять же, внутри каждого человека, в душе если хотите, гораздо больше находится, чем снаружи. Иными словами, ну если сравнить с мешком крупы какой-нибудь, то наговаривает он за свою жизнь примерно столько, сколь крупы потребно, чтобы кашу сварить и то, на один раз. А всё остальное внутри томится и страдает. Ему, тому, что внутри, тоже наружу хочется, чтобы кашу из него сварили, вот поэтому и любит человек, да что там любит - хлебом не корми, дай о себе рассказать.

Но, сами знаете, жизнь наша, как всех вместе, так и каждого по отдельности - штука несправедливая. Насчёт того, какими мы задумывались и планировались, ничего не скажу - не знаю потому что. А вот получились мы все какими-то одинаковыми.

Если по справедливости, то должны мы были получиться двух видов, так что ли: одни для того чтобы говорить, а вторые, для того чтобы слушать. Если кто не согласен, я аргумент приведу. Посмотрите по сторонам, из кого род человеческий состоит? Правильно, из мужчин и женщин он состоит, или наоборот, неважно. Справедливо? Здесь конечно разные точки зрения присутствуют, но, в общем и целом, всех это устраивает. А насчёт поговорить, о себе рассказать, душу раскрыть - сплошные однобокость с несправедливостью. Все любят поговорить и никто, ну разве что придурки какие, никто не любит послушать. Наверное у Создателя желание на то, чтобы разделить нас на мужчин и женщин было, а на то, чтобы разделить на говорящих и слушающих закончилось, а может быть это нам, сразу и авансом, наказание такое определил, правда неизвестно за что.

Кто-то возразит и правильно сделает, мол, хорош ерунду городить, давно всем известно: женщина создана для того, чтобы говорить, ну а мужчина, для того, чтобы её слушать, это ему наказание такое определено. Оно верно и спорить, всё равно, что самому себя дураком называть. Когда мужчина и женщина разговаривают - всё понятно, кому что делать, а когда два мужчины разговаривают или две женщины, тогда как, а? Насчёт мужиков ладно, они сами меж собой разберутся, а вот что делать с женщинами, вернее, что женщинам делать, когда они меж собой разговаривают?

Обидно конечно, но никуда не денешься, женщины нас, мужиков, и здесь, по всем статьям обошли. Повторюсь, ну да ладно. Когда мужчина и женщина меж собой разговаривают, там всё понятно, там мужикам терпеть надо и желательно во всём с ней соглашаться. Единственная радость, после того как выслушал и согласился, можно и нужно всё сделать по-своему, всё равно недовольная будет. Но это ладно. Оно само вырвалось, потому что несправедливо это всё, а значит обидно.

А вот когда две женщины меж собой разговаривают, тогда не ленись, подглядывай, любуйся, умиляйся. Они как-то умудрились сделать так, что когда разговаривают, то говорит одна, долго говорит, а вторая слушает и тоже долго. Как это у них получается, не то, что науке, вообще никому неизвестно. Да и вообще, женщины, они странные какие-то, не такие как все...

***

- Царь сначала было зачастил в палаты Матрёнины, - продолжала Царица. - а потом интерес к ним вдруг, раз, и потерял.

- С чего бы это? - удивилась Старуха.

- А кто его знает? Не была я в палатах этих. Что там происходило и что происходит сейчас, сказать не могу, сама понимаешь. Но ничего хорошего там не происходило, это точно. Бояре, те, кто по-новой жениться согласились, стали все какие-то уж очень всем довольные и почему-то на тех, кто заново жениться не захотел, очень злые.

Скандалы в думе боярской начались, большие скандалы. А тут и Матрёна, говорила уже тебе, царю нашёптывает, мол, те, которые за старых жён держатся - чуть-ли не первые враги царю Салтану и царству его изменники.

А царю что, ему наследник нужен, вот он и слушался Матрёну. А та и рада стараться. Выжила она тех бояр из думы, а на их место других определила. Царь же после этого как-то ко всему равнодушным стал: целый день или на охоте, или рыбу ловит, а по вечерам, по дворцу всё ходил, в каждую комнатку заглядывал. Вот так и жили...

- А ты что?

- А что я?! Как жила при дворце, так и продолжала жить. Батюшку моего из думы боярской тоже согнали, не захотел он жену менять, хоть и была она такой, что хуже не придумаешь, не захотел воспользоваться случаем. Но меня никто не тронул, да и что трогать, если меня не видно и не слышно?

И вот однажды, вечером было дело, сидим мы троём, пряжку прядём, вот как сейчас, и о своём, о девичьем, разговариваем. Хоть житьё в царском дворце и сытное, и привольное, а всё равно - не то.

- Чего ж не то?! - удивилась Старуха. - Какого рожна вам ещё надо?

- Замуж надо, вот чего. Годы подошли такие, требуют своего, мол, хватит в девках-то сидеть, пора косу девичью под кокошник прятать, пора детей рожать. Хоть и боязно, но хочется, аж трясёт всю, как хочется.

- А что женихи, неужели нету? Или девки те всех женихов к себе переманили?

- Нет. Которых с собой Матрёна привезла, они только на бояр и заглядывались, на тех, кто постарше. А на молодёжь они внимания вообще не обращали.

- Ну и что же тогда? Мешал-то кто?

- Выходит, что сама себе и мешала. О других, таких как я, кто тоже во дворце царском жил, не скажу, пусть сами за себя говорят. А вот о себе скажу: женихов вокруг много, да так много, что выбрать кого-то одного - не выбирается. Так, чтобы влюбилась без оглядки, такого не было, а выбирать с расчётом, сама понимаешь, кажется, что следующий будет лучше, чем предыдущий, вот и ждёшь неизвестно кого и чего. Вот и дождалась...

Сидели мы, значит, в тот вечер, пряжу пряли и о своём, о девичьем, вслух мечтали. Ну не о девичьем конечно, а о том, что перво-напрево сделаем, когда замуж выйдем. Подружки мои - кто во что: одна про пиры да гулянья, вторая по наряды, а я возьми да ляпни, что первым делом, мужу сына рожу - богатыря. Подружки мои давай смеяться, мол, не о том думаешь, сначала для себя надо пожить, успеешь ещё кадушку под подол засунуть-то. Ну, посмеялись вместе, короче.

Вот только смех этот не смехом оказался. Царь-то наш, Салтан, стало быть, подслушивал, он как раз дворец обходил, вот и услышал. Заходит он в светёлку нашу и прямо с порога спрашивает:

- Кто это здесь собрался богатыря рожать?

- Я. - отвечаю, а сама, красная вся, стыдно мне почему-то стало.

Подружки мои сразу притихли. Смотрят на царя, слова сказать боятся и тоже краснеют. А царь мне и говорит:

- Значит и быть тебе царицей! Свадьба завтра. - и ушёл, как будто его вообще не было.

- А ты что?

- А что я? В обморок я упала, водой отливали, чтобы в себя пришла.

***

- Иван, да ну тебя! - Иван и правда сидел на той же самой лавке-скамейке, что и месяц назад. Это для него месяц прошёл, а для всех других считай, ничего.

Перед Иваном стоял и делал вид, что аж запыхался весь, вот как его искал, Фролка - князев слуга, на ближнем подхвате, так сказать.

Полной уверенности у меня конечно же нет, но сдаётся, что надо хотя бы чуть-чуть, хотя бы пару слов, сказать об этом Фролке, на всякий случай, как говорится.

Фролка, а иначе его никто не звал и не называл, был при князе кем-то вроде порученца, или адъютанта, непонятно короче. Потеряет, к примеру, князь какую-нибудь вещицу, а она нужна, ну хоть тресни. Если позвать бояр-дворян ближних, ну или слуг и сказать им, чтобы они нашли вещицу эту, то лучше навсегда забыть о ней, так оно проще будет.

У князя было заведено так, говорят, сам царь Горох придумал: за одной из дверей его покоев, как бы в предбаннике, день и ночь бояре-дворяне толпились, это у них называлось - службу княжескую служить. Кто-то из них готов был по высочайшему повелению сразу же на коня и хоть на край света, только прикажи, князь-государь. А кто-то ни себя ни дня, ни ночи не жалея, только и ждал того момента, когда у князя хорошее настроение случится. Вот тогда слуга этот, верный, тут как тут, за милостью княжеской, стало быть. Человек десять, а может быть пятнадцать, их там таких и все бездельничали, хотя каждый из них и все вместе были уверены, мало того, готовы были доказать, что при деле постоянно находятся, службу княжескую служат.

На самом деле, служба княжеская - дело хоть и нелёгкое, зато очень скучное. Вот они сутки напролёт в предбаннике том языками и мололи, разговоры разговаривали. На самом же деле, это и дураку понятно, ругались промеж собой постоянно, всё никак не могли выяснить, кто князю слуга самый ближний, ну и самый верный, соответственно. А проще говоря, кому милостей княжеских полагается больше, чем другим, и в первую очередь.

Но польза от них была, и временами, очень даже большая польза. Такое счастье и несчастье, одновременно, как скакать куда-то неизвестно куда или же голову кому-то с плеч рубить, с каждым годом выпадало всё реже и реже, стар стал великий князь - ничего не поделаешь, годы. Так вот, бывало что сидит князь на своём троне, думу думает, да и задумается, крепко задумается, иногда даже похрапывать начнёт... А слуги верные, они никогда не спят, некогда им спать. Они дела княжеского ждут, ну и милости конечно. Покуда ждут, занимаются тем, говорил уже, что разговаривают меж собой, а вернее, ругаются, на чём свет стоит. Иногда вот так вот задумается князь, а слуги верные в это время орать да шуметь начинают, вот князь и просыпается. Польза? Конечно же польза!

А с другой стороны покоев княжеских, за другой дверью, находилось и происходило всё в точности тоже самое. За этой дверью тоже слуги постоянно дела княжеского ну и милости конечно ожидали, и тоже, покуда ожидали, ругались меж собой и скандалили. Вся разница между слугами этими была только в том, что первые были слугами рода знатного, как минимум, дворянского, а вторые происхождение имели самое обыкновенное, простое, из народа.

Вот так и жил, правил своим княжеством князь-батюшка. Хлопотно скажете? Согласен, хлопотно, а по другому никак... Княжество большое, народу в нём много, всем при деле надо быть, вот они и были... Только те, которые за дверями, они к делу княжескому и государственному ближе всех находились, вот так вот.

Объяснял долго? Ничего не поделаешь. Говорил же, княжество большое, значит и объяснение должно быть соответствующим.

***

Вот что значит, когда слуг верных множество великое, совсем па мороки забили, разговор-то о Фролке...

В отличии от тех, которых было много и которые были самыми первыми по близости и верности, происхождение Фролка имел непонятно какое и никому неизвестно какое, даже Ивану. Возраста он был с ним приблизительно одинакового, вся разница между ними была лишь в том, что если Иван был человеком образованным, а значит премудрым, то Фролка - ни в зуб ногой... Но не дурак и далеко не дурак, это точно. Как говорил один очень знатный иностранец, только не о Фролке, но это без разницы: "Понятлив, расторопен и нет такой услуги, которую он не смог бы оказать", почти один в один.

Откуда он взялся, тоже никто не знал, взялся и всё тут. Говорят, то ли во время охоты княжеской прибился, то ли ещё где. Известно одно - понадобилась князю какая-то мелочь, срочно понадобилась. Он слугам верным, найдите мол... Те искать, а толку никакого, ругаются только, да друг дружке мешают. Тут-то Фролка и появляется и вещицу эту, князю больше жизни потребную, протягивает, и кланяется, но не как те, которых много, не до земли, лишь голову склонил, но с уважением, и с достоинством.

Понравился Фролка князю, расторопностью своей понравился, и тем, что надо-не надо, спину в поклонах не гнул, не лебезил значит. Так и остался он при князе в качестве, нет, не слуги, а как бы в качестве ещё одной руки, дополнительной - подай-поди, найди-принеси, но только чтобы быстро.

Вот и получилось, не само собой конечно, что было у князя два самых ценных, насчёт верности всякое говорили, помощника - Иван, да Фролка. Иван был незаменим и очень полезен, когда слово какое надо было сказать или разговором умным да непонятным голову кому-нибудь так забить, что никакая водка не поможет. Вот здесь лучше Ивана никого не было, здесь он на самом деле был Премудрым. А вот насчёт найти что-то или кого-то, причём очень быстро, лучше Фролки никого не было.

Если не развозить вот это всё по бумаге, то получалось так: если князю слово мудрёное подсказать требовалось, лучше помощника, чем Иван, никого не было. А если найти что и очень быстро, Фролка надобен и больше никто. Вот если бы сегодня, например, князь приказал бы слугам своим верным, что тем, что тем, быстренько найти Ивана, оно как бы происходило? Беготня по всему дворцу началась бы да крики, вплоть до матерных. И так продолжалось бы с неделю, а может и больше. Ивана, не, Ивана они не нашли бы, потому что слугам тем, верным, важен был процесс, а никак не результат. Вот так вот...

Видать срочно Иван князю понадобился, раз он Фролку за ним послал, а тот, сами видите, быстро его и сыскал.

- Князь тебя к себе требует, срочно.

- Что, послы какие нагрянули?

- Не, купцы какие-то припёрлись, с подарками.

- Ладно, пошли...

- Расскажешь потом?

- Конечно...

Глава третья

- Ну и где тебя, шалопутного, носит? - человеку непосвящённому и уж тем более не премудрому, могло показаться, что князь на Ивана сердится и даже очень сердится, но...

Но Иван был человеком посвящённым, не говоря уже о том, что Премудрым. Все настроения князевы, вплоть до их мельчайших оттенков, знал он не хуже премудростей, в университории полученных.

Иван сразу понял, что князь чем-то озадачен и озадачен сильно. Дело тут не в Людмиле и не в её хороводах, сразу видно, а в чём-то другом, как бы не в болеесерьёзном.

- Я, князь-государь, до каморки своей шёл, мне тут мысль одна в голову пришла, надо было её обдумать как следует, чтобы потом тебе доложить. - сочинял Иван просто мастерски. А чего вы хотите? Университорий - штука серьёзная, тем более если при этом всё время по заднице.

- Ладно, врать-то. - махнул рукой князь. - Знаю я твои мысли. Людмила где?

- Почём я знаю?! - Иван сделал вид что обиделся. - Говорил же, не соглядатай я. У меня в голове думы исключительно для пользы государства, других там и не бывает.

- Ну коли так, тогда слушай.

Если предстоял какой-нибудь серьёзный разговор, без дураков, князь всегда сначала немного ворчал на Ивана, обвинял его в чём-нибудь, по мелочи, а уж потом приступал к делу. Ивану такая премудрость князя была хорошо известна, поэтому он нисколько не обижался, потому что сразу понял: "Кажись вот оно, началось. Быстро однако Черномор сработал. Хотя нет, рано ещё, Черномор чуть позже своё слово скажет".

- Купцы у меня только что были. - продолжал князь. - Как ты говоришь, транзитом через наше княжество следуют. Тьфу ты, язык сломаешь. Так вот, пришли, подарки принесли, всё как положено, ну и рассказали, что в мире творится.

- И что же там творится? - придуривался Иван.

Он прекрасно знал, что творится и где именно творится. Это он так перед князем премудрости нагонял. А князю, тому хоть бы хны, видать сильно новости зацепили-то. Можно сказать, за живое задели.

- Торговали они в царстве царя Салтана, вот и порассказали, какие там дела творятся.

- Князь-батюшка, дозволь присесть. - это Иван опять хитрил. - Чувствую, дело серьёзное, значит, и разговор предстоит долгий.

- Да, садись. - махнул рукой князь. И тут же. - Не перебивай, дальше слушай. Знаешь же, где-то с год назад овдовел царь Салтан. - князь вздохнул, скорее автоматически, чем ради приличия. - Так вот. Стал он себе новую жену искать, это ты тоже знаешь. А вот остального ты не знаешь! Неизвестно откуда появилась в его дворце какая-то женщина, наверняка ведьма, и вызвалась царю Салтану невесту сыскать.

"И это я знаю. - про себя усмехнулся Иван. - И что было дальше, тоже знаю. Ладно, рассказывай давай, послушаю...".

А князь тем временем рассказывал, как будто страшную книжку пересказывал:

- Ведьма эта, привезла с собой девок разных и уговорила царя Салтана всех бояр думских и не думских тоже, по-новой жениться! Представляешь?!

- Ужас! - отреагировал Иван. Сами понимаете, уж если самого князя так впечатлило, то Ивану тоже надо впечатлиться...

- Переженить-то она их всех переженила, а царь Салтан не дурак оказался, на местной женился. Потом война у него с кем-то случилась, и пока он воевал, царица-то с царевичем исчезли! Не иначе, как ведьма та их извела. А сейчас, так вообще, купцы говорят, царь Салтан рвёт и мечет, жену с сыном ищет ну и казнит всех без разбору.

- Да уж, ситуация, хуже не придумаешь. - Иван выглядел крайне озабоченным, вернее очень сильно задумавшимся. - Но нам-то какое дело? Мы-то здесь причём?

- Как причём?! - князь аж с трона вскочил. - А вдруг нас, как ты говоришь, зацепит?

- Не беспокойся, князь-государь. Нас не зацепит.

- Это почему же?

Иван опять сделал вид, что задумался, как бы слова удобные и правильные подбирал:

- Ты извини меня, князь-батюшка, но сдаётся, что царь Салтан - дурак набитый, набитее не бывает.

- Ну ты это, ты особо-то не того, знай своё место...

- Я-то знаю, а вот он выходит, что не знает. - как ни в чём ни бывало продолжал Иван. - Ну, посуди сам. Это кем же надо быть, чтобы допустить к государственным делам постороннего человека, а? Не, нам такое не грозит.

- Это почему же? Ну-ка, давай, выкладывай свою премудрость.

- Ну во-первых, ты, князь-государь - правитель мудрый, не то, что Салтан. Во-вторых, у тебя есть я, а у царя Салтана, видать, такого человека нету.

- Кажись ты прав. - это князь согласился с Иваном насчёт своей мудрости, а не насчёт того, что Иван при нём состоит, правда, князь это не уточнил. Да и зачем уточнять, если и так всё понятно, без слов, ну разве что каждому по-своему.

- Здесь вот так вот сразу не решишь. Здесь думать надо.

- Вот и думай, давай, на то ты здесь и находишься.

- А я и думаю... Знаешь что, князь, тут спешить особо не надо. Как я понимаю, Салтану ты помогать не собираешься?

- Конечно не собираюсь. Скажешь тоже!

- Тогда из всего из этого пользу для нашего княжества извлечь надо и чем больше, тем лучше. А для этого мне подумать надо, крепко подумать. Дай мне на это четыре дня, а лучше неделю.

- Через три дня чтобы тут был и чтобы всё про пользу эту мне доложил! Понял?!

- Понял, князь батюшка. Как тут не понять?

- Тогда иди. И смотри у меня! - последнее князь сказал так, на всякий случай и погрозил Ивану кулаком, на всякий случай.

А Иван, довольный тем, что получил у князя целых три дня отдыха, отправился хороводы водить, за месяц-то соскучился. Что делать дальше, он прекрасно знал, Черномор проинструктировал, так что и отдохнуть можно, хороводы поводить... Эх, красота, хороводы эти!

***

- И правда, на следующий день свадьбу-то и сыграли. Матрёна, так та аж зелёная вся от злости ходила. Но ничего не поделаешь, улыбалась, поздравляла, царь всё-таки.

- А что подружки? Ну, те с кем ты тогда...? - Старуха даже о пряже забыла.

- Подружки? - Царица усмехнулась. - Одна тем же утром к родителям уехала, а вторая - не знаю. На свадьбе я её не видела, да я сама себя не видела: народу полным-полно, все кричат... Сама понимаешь.

- Понимаю конечно. - Старуха вспомнила свою свадьбу.

Вообще-то не важно кто жених, царь или не царь, свадьба тебе полагается - вынь да положь! Конечно же, каждой невесте наверное, исключения в этом случае не предусмотрены, хочется чтобы на её свадьбе было много гостей и чтобы гости говорили молодым много добрых слов, пожелания всякие желали. Что на этот счёт думают бывшие и будущие женихи - тоже известно, но эта версия почему-то особой популярностью у невест, тоже, как бывших, так и будущих, не пользуется. Хотя, сами знаете, в жизни оно по-всякому бывает...

Старуха, было, начала вспоминать свою свадьбу, да вовремя опомнилась, и правильно сделала. Свою-то, её в любой момент можно вспомнить, а вот про царскую, тебе не каждый день рассказывают, причём, из первых уст. Кто её знает, вдруг как передумает Царица и начнёт вспоминать что-то другое, детство, например? Хоть и приятно ей о своей свадьбе рассказывать, по глазам видно, но тяжело - тоже по глазам видно, вон, в слезах вся. Так что, надо слушать дальше, а вдруг как передумает?

Оно видать и правда, тяжко было вспоминать и рассказывать царице, потому что дальше она особо в подробности-то не вдавалась:

- Народ ещё недели две гулял, а моё гулянье той же ночью закончилось.

- Это как?

- А вот так! Обещала богатыря родить? Обещала. А перед этим сама знаешь, чем надо заниматься. Вот и занимались, да так, думала с ума сойду.

Точно не скажу конечно, но подозреваю, что такие подробности любой женщиной в первую очередь воспринимаются с завистью, а потом уже зависть эта, в зависимости от того, какого она цвета, превращается, сами знаете, во что она может превратиться...

Старуха, хоть и не была обделена мужниной лаской и ласка та с годами не ослабевала, но все равно позавидовала, не иначе как в силу своей женской натуры и природы.

- Царь, как будто спешил куда, боялся не успеть, измучил всю. - Царица, говоря это, улыбнулась. Видать, хоть и тяжело вспоминать, но всё равно приятно. - Я уже начала подумывать, где бы от него прятаться. Говорю же, сил никаких, измучил всю.

Не иначе как услышал Бог мои молитвы, понесла я. Сказала об этом царю. Он сначала было не поверил, а может дошло не сразу, не знаю. Но с этого момента - ни-ни. Мамок-нянек всяких нагнал, теперь уже они своими заботами мне покоя не давали. Я-то их понимаю, не по своей воле заботились. Чуть что, сама понимаешь, у царей на этот счёт разговор короткий, а тут дело наследника касалось, вот они и старались. Но мне-то от этого не легче!

Ну и вот, мне уже рожать скоро, как война случилась. Уж не знаю, кто на царство наше напал, да и не моё это дело, только всё равно, воевать-то надо, никуда не денешься. А кому войском командовать да битвой руководить? Царю конечно! Вот он, сердешный, и поехал, на войну.

Как только уехал царь, так Матрёна, вот она! При царе-то подойти боялась. Он ко мне кроме им же назначенных мамок-нянек, вообще никого не подпускал, сам за этим следил. А тут уехал, и ещё неизвестно, вернётся или нет, война всё-таки. А если вернётся, то когда?

Всех нянек с мамками Матрёна разогнала, значит, и своих приставила. Нет, отравить меня они не отравили, всё как было, так и продолжалось. Вся разница лишь в том, что лица у нянек другие, а так, не отличишь.

Но всё равно, надоели что те, что те - хуже некуда. Я ведь как думала? Думала, рожу, к сыночку близко никого не подпущу. И ведь случилось по-моему, только по другому случилось-то...

Пришло время, родила я. Мальчика родила, крепенького, пухленького. Матрёна, так та, чуть ли из сарафана не выскакивала, как ей хотелось ребёночка моего на руки взять, да поняньчить. Только я ей его даже не показала, да что там, я вообще никого к нему не подпускала.

Жалко, думала, отца рядом нет, воюет где-то, вот бы порадовался! Написала ему письмо, подробное, что родила ему, как и обещала, сына-богатыря, назвала Гвидоном, и что ждём мы его, не дождёмся, с победой конечно.

Сама-то не повезёшь, не поскачешь, отдала письмо боярину знакомому, чтобы гонца отправил. Тот пообещал, и видать отправил, вот только куда и кому, до сих пор понять не могу.

Уж очень скоро почему-то приходит от царя ответ, а там такое, что аж не поверила. Пишет царь, я так и не поняла за что, надо, мол, меня с сыночком в бочку закатать, засмолить бочку эту и в море бросить. Представляешь?

Пряжа давным-давно была заброшена, не до неё. Царица историю свою грустную и страшную рассказывала и плакала почти постоянно, а Старуха слушала и тоже плакала, правда немного поменьше. Вот слёзы-то они и вытирали, да сморкались, на пряжу времени не оставалось. Сначала платки в ход шли, но платки очень быстро закончились, вернее, мокрыми стали. Тогда в ход подолы пошли. Подолы-то, они большие. Не то, что сейчас, их надолго, если слёзы вытирать и сморкаться, хватит.

- Посадили нас с сыночком в бочку, крышкой закрыли и в море. Я молилась, спрашивала у Бога: ладно я, видать грешна в чём-то, но сыночек-то мой, Гвидон, он-то, чем успел нагрешить?

И знаешь, опять Господь услышал мои молитвы. Представляешь, в бочке почему-то было светло, как вот сейчас. Кушать не хотелось. А самое главное - сыночек мой, Гвидон, рос, прямо не знаю как, я такого никогда не видела.

Я, почему знала сколько дней мы в бочке той проплавали - день у Гвидона как бы за год выходил, он каждый день на год старше становился. И вот вижу, вырос он уже, женить пора, а я наоборот, старею. Думаю, а что если вот так всю жизнь в бочке этой и проведём? Ладно я, много ли, мало, но пожила всё-таки. А Гвидон, сыночек? Он что, всю свою жизнь вот так в бочке и проживёт, белого света не увидев? Ты даже себе не представляешь, как мне его тогда жалко стало!

Смотрю на него, радуюсь, что растёт красивым и здоровым и плачу-печалюсь, что света белого сыночек мой не видит и возможно, никогда не увидит.

Но есть Бог на свете, теперь я это точно знаю. Сначала мы подумали, что волна так сильно ударила или ещё что, ан нет. Оказалось, к берегу бочку принесло, ну а дальше ты знаешь.

Да уж, грустный рассказ у Царицы получился. Ничего не поделаешь, другого не было. Но хорошо, что всё хорошо закончилось. Закончилось ли? А вдруг как наоборот, только начинается?

Глава четвёртая

- Людмилу там случаем не встретил? - первым делом спросил князь Ивана Премудрого, когда тот явился через три дня, как и было приказано.

- Не, не видел. - уж очень у Ивана голова болела, наверное поэтому и премудрость не сработала.

- Вот ты и попался! - обрадовался князь. - Хороводы стало быть водил, вместо того, чтобы думу государственную думать?

- Конечно водил! - как ни в чём ни бывало ответил Иван. - В хороводах думается лучше, кстати. - нашёлся Иван что ответить. Вот она, премудрость-то. - Опять же, князь-государь, ты мне велел думать, а где думать, не сказал. Вот я на хороводах думу-то и думал.

Князю крыть было нечем, выкрутился Иван, и как ловко выкрутился! Талант!

"Ты бы так с царём Салтаном выкрутился, вернее, путнее что-нибудь изобрёл". - подумал князь, а в слух сказал, вернее крикнул:

- Эй, кто там?

В тот же миг с обеих сторон распахнулись двери и в залу княжескую кучей, ввалились слуги верные: с одной стороны - бояре да дворяне, а с другой стороны, те, что происхождением попроще. Но что те, что другие, они все на службе княжеской как обычно находились, дела княжего ждали. Вот и дождались...

- Ты, - князь показал пальцем на одного из слуг, из тех, кто не бояре-дворяне. - принеси-ка жбан пива, да чтобы холодное! А вы, дармоеды, вон отсюда! - вот вам и дело княжеское, вот вам и милость его же.

Обличённый милостью, убежал первым. Остальные не побежали, спокойно вышли. Видать обиделись, а может и нет, не знаю. Знаю одно, тому, кто за пивом побежал, в ближайшие пару дней несладко придётся - дворцовые интриги, сами понимаете. Могут и морду набить...

Слуга, так же, бегом, принёс пиво.

- Ивану отдай и иди отсюда. - сказал князь, а потом, Ивану. - Похмеляйся давай, и рассказывай, что придумал?

***

Вот у меня в такой ситуации комок к горлу подкатил бы, точно подкатил, в знак благодарности, так что ли. Но я университориев не заканчивал и не потому, что выгнали, а потому, что не поступал я никогда в эти самые университории, и подозреваю, не один я такой...

Иван же принял жбан с пивом совершенно спокойно, как будто такое происходило каждый день, а может и происходило, кто знает? Спросил дозволения присесть, присел, осушил где-то с полжбана, выдохнул как бы с облегчением, рукавом рубахи вытер рот и благодарно посмотрел на князя, мол, готов я, спрашивай...

- Ну, рассказывай, что надумал, нахороводил? - усмехнулся князь.

Иван посмотрел на жбан, вернее на то, сколько в нём ещё осталось, и начал излагать свою премудрость, якобы на хороводах голову посетившую:

- Прошлый раз, князь-батюшка, я тебе говорил, что из всего из этого пользу надо для княжества-государства извлечь и пользу максимальную. - Иван ещё разок приложился к жбану и продолжил. - Тут ведь самое место и время для высокой политики получается. Сейчас объясню.

Можно конечно поехать к царю Салтану, глаза ему на эту бабу раскрыть, вывести её на чистую воду, ну а дальше он сам разберётся, не до конца же дурак. Только вот толку с этого никакого не будет, для княжества нашего не будет, да и вообще, никому не будет, даже Салтану.

- Ну-ка, поясни свою премудрость.

- А что тут пояснять? Тут и так всё ясно. Смотри. Предположим, поможешь ты царю Салтану, а дальше что?

- Что?

- А ничего! - Иван, не иначе как заинтриговав князя дальше некуда, нисколько не стесняясь ещё, раз приложился к жбану. - Польза-то конечно будет, но минимальная и совсем на чуть-чуть. Сам знаешь, среди кого живём, не любят у нас откровенно добрых дел.

- Можно подумать у нас недобрые дела любят. - усмехнулся князь. Он пока что не понимал, куда клонит Иван, потому и перебивал. Правда делал он это не для того, чтобы скорее поймать Иванову мысль, а просто, ну чтобы не сидеть пнём безмолвным, чтобы как бы в разговоре тоже участвовать.

Оно ведь это чем хорошо? Хорошо оно тем, что потом, ну если премудрость Иванова понравится, чуть погодя её можно будет за свою выдать, и не прикопаешься, в разговоре-то участвовал! А кто там чего и сколько наговорил, поди потом, разберись. Да и князь всё-таки, особо не поспоришь.

- Ты как всегда прав, князь-батюшка. - вообще-то Ивану было глубоко, сами знаете до чего, что там говорит князь. Иван сейчас пересказывал то, чему его Черномор научил, ну разве что в своей интерпретации, в премудрой. - Недобрые дела у нас тоже не любят, поэтому действовать будем посерединке.

- Как это?

- А вот так, - Иван опять приложился к жбану. - пользу для себя извлекать. Вот тут, когда мы пользу для себя, ну и для княжества нашего извлечём, тогда и нам будет хорошо, и все вокруг надолго запомнят, потому как поймут, но поздно будет, обвели их вокруг пальца, обманули.

- Ишь ты! Ловко придумал! Давай дальше...

- Вся премудрость в том и состоит, что обманывать мы никого не будем, мы правду будем говорить, только нашу правду. Понимаешь?

- Понимаю. - кивнул головой князь, хотя ничего не понял, но это мелочи.

- Нам сейчас пропиариться надо.

- Чего, чего?!

- Пропиариться. Это слово такое премудрое. Означает - показать себя во всей красе, ну и с лучшей стороны, разумеется.

- Тьфу ты! И где же ты слов таких понахватался?!

- В университории, где же ещё?!

- Ладно, давай дальше. А что, у нас худшие есть? Ну-ка говори, не темни!

- Есть конечно, как же без них, но мало их у нас. Вот нам и надо будет их ликвидировать.

- И что за стороны такие? - завёлся князь, а Ивану того и надо.

- Худшая сторона наша, для нас очень неприятная, она вообще-то одна - знают о нашем княжестве мало, а если знают, то так: где-то, что-то слышали и всё. Надо нам о себе рассказать, о тебе, великий князь, это в первую очередь, ну и о княжестве о нашем великом. А народ, он хоть и дурак, он сразу поймёт, вот оно значит, как жить да княжеством править надо!

- Ну это понятно. - "Ловко загнул, мерзавец, но Людку за тебя не отдам, и не надейся. Хотя, если все выгорит, как ты тут всё это разлялякиваешь, можно будет и подумать. А пока, пока, если пива ещё попросишь, дозволю. Пей, не жалко".

- Ну а если понятно... - Иван допил пиво, и, наверняка все дело в премудрости, прочёл мысли княжеские, как минимум, насчёт пива, потому как посмотрел на него, невинно так посмотрел.

На этот раз князь не кричал, не звал, а просто хлопнул в ладоши. Ясно дело, всё повторилось один в один, как и в прошлый раз - ввалилась толпа из верных слуг. На этот раз князь сначала показал пальцем на одного из них из тех, кто, то ли боярин, то ли дворянин, неважно, а потом на жбан.

Тот, осчастливленный милостью княжеской взял жбан, но не побежал, как давеча тот, безродный, а степенно вышел из залы. Остальные, видимо дошло, что им на этот раз ничего не обломится, вернулись на исходные позиции, так сказать.

Иван наблюдал за этим совершенно спокойно и не то, чтобы носа не задрал, даже глаза от удовольствия не заблестели, а повод - вот он, лучше не бывает. Я бы на его месте подумал: "Ну что, родовитые переродовитые, те, что со мной если и разговариваете, то не иначе, как с микробом? Ну, и кто из нас микроб? Я вам за пивом не бегаю, и никогда не побегу, а вы, на полусогнутых! Вот так-то, премудрость, она посильнее происхождения, оказывается будет..."

Но я не Иван, хотя бы потому, что имя у меня другое, и не думаю я так, это я так сочиняю, а может быть и вру, сам ещё не знаю...

- Значит надо мне, князь, - как ни в чём ни бывало, продолжал Иван. - в дорогу собираться.

- Куда это?

"Князь-то и вправду, "поплыл", сам не заметил, как опростоволосился. Ну да ладно, мы не гордые", а князю:

- С посольством, по царствам да княжествам соседним, и не соседним тоже.

Поеду я князь с посольством и буду князьям, царям и графьям с баронами всяким о тебе, да о княжестве твоём великом и могущественном рассказывать.

- И всё, что ли? - вот азиаты, те сейчас сказали бы, мол, потерял князь лицо, окончательно потерял.

Но князю было не до этого, не до лица. Главное он ухватил: "Ты гляди, паршивец, как всё ловко развернул-вывернул. Так, надо будет бояр ему в посольство определить, познатнее, да попузатее, для представительности", а потом взял, да и сказал это Ивану, про бояр, об остальном промолчал, разумеется.

- Князь-батюшка, только честно, - тут пауза возникла: один из бояр этих как раз пиво Ивану принёс. Пока он жбан перед Иваном ставил да князю кланялся, Иван с князем молчали, тайна государственная всё-таки. А когда тот ушёл, Иван, отпив пива, продолжил. - много у тебя ближних, да и не ближних тоже, которые умные? Ну, хотя бы вот этого взять...

- Да почитай, что и нету. - вздохнул князь. - А те, что есть, при деле все, их от дел-то не оторвёшь, потому как заменить не кем.

- Вот и я о том же. Значит одному мне надо ехать. - тут у Ивана была одна премудрость, сам придумал, но с ней он решил пока не торопиться, попозже сказать. -

Сам посуди. Ну приедет к какому-нибудь царю посольство от тебя, хоть и многочисленное и пышное, а глядь, в посольстве том, сплошные дураки, кого ни возьми. Что царь тот подумает? Правильно. - а, наплевать, сейчас политесы и не соблюдать можно. - Царь тот, подумает, раз в посольстве твоём все такие, значит в княжестве их ещё больше. Понимаешь, о чём я?

- Понимаю, понимаю, Ваня.

А вот это для Ивана был уже высший пилотаж, он сам такого не ожидал. Видать крепко он князя занозил, что тот его чуть ли не сыном родным назвал, раньше за ним такого не замечалось.

- Поэтому, один я поеду, князь, так будет лучше...

***

- Руслан, ты что ли?

- А вы, извините, кто? - у царевича Гвидона чуть топор из рук не выпал, настолько неожиданным были что голос, что вопрос, да ещё со спины.

- Ну, разбаловался народ! Совсем стыд, совесть и страх потерял! Неуж-то не признал?!

Перед ним стояла средних лет женщина плотной комплекции. Выглядела она как любая другая одного с ней возраста. И одета была, ну если не как крестьянка, то как хозяйка какой-нибудь лавки или трактира - это точно. Лицом, не сказать что красавица, но и не уродина - для мужчины одного с ней возраста да ещё любителя подобных форм - в самый раз. А вот глаза, глаза у женщины были хитрыми такими, с прищуром. Сразу было видно, этой не только под горячую руку, а вообще, под любую руку лучше не попадаться. Если и не изведёт, не замучает, то вспоминать да икать долго будешь, это уж точно. Да ещё радоваться будешь, и тоже долго, что цел остался.

Гвидон, когда пришёл в лес, он сразу делом занялся. Некогда ему было лесными красотами любоваться да по сторонам оглядываться. Сила молодецкая, а заодно и богатырская, никак не могла в нём успокоиться, наружу просилась, делами заниматься требовала. Выбрав сухое дерево, Гвидон принялся его рубить, а после, после того, как срубил и оно упало, пилить его начал на чурки, ну и так далее, дрова заготавливать, одним словом.

За этим занятием он и не заметил, что уже минут как десять за ним наблюдает эта самая женщина, при этом хитро так щурится и непонятно чему улыбается. Потом, видать надоело ей на него смотреть, а может быть надоело ждать, потому что Гвидон работал как заведённый и передохнуть не собирался. Вот женщина и окликнула его.

- Царевич Гвидон я, царя Салтана сын. А вы кто будете? - повторил он немного рассмотрев женщину. Ну правда, поди, догадайся, кто она такая?!

Женщина немного смутилась:

- Люди про меж себя Бабой-Ягой кличут...

- Да какая же вы яга, и уж тем более баба?! - сам не зная почему, воскликнул царевич Гвидон и тем самым развернул свою судьбу чуть-ли не на сто восемьдесят градусов.

- И я о том же! - оживилась Баба-Яга. - Но рты, сам знаешь, всем рты не позатыкаешь, да и привыкла уже. Имени человеческого у меня нету, не положено. Девица-яга, звучит, но возраст не позволяет. Женщина-яга - ни туда, ни сюда - глупость сплошная. Вот и приходится мириться с бабой, да ещё и с ягой.

- Зря вы так. - а царевич сам не понимал что говорит и почему именно так говорит, как будто не он это, а кто-то другой решил Бабу-Ягу комплиментами завалить. - Вы женщина очень интересная и красивая, видная из себя. И куда только мужчины смотрят?

- Ладно тебе. - ну, это понятно, скромность, она и Бабу-Ягу украшает. А сама чуть ли без метлы со ступой не взлетела, от удовольствия. Вот так-то.

- Если позволите, я вас буду называть, Анна Ивановна.

- А почему именно так? - удивилась Баба-Яга.

- Сам не знаю, нравится.

И все, поплыла-потекла Баба-Яга, с этого момента - Анна Ивановна, как снег весной, который как известно от солнышка в весёлый ручей превращается. Так и Баба..., извините, Анна Ивановна...

***

- Я тебя сначала было за Руслана приняла. Не узнала, со спины-то.

- А кто он, Руслан этот?

- Да есть тут один... Ладно, не обращай внимания. - Анна Ивановна подошла ближе. - Ты-то что здесь делаешь?

- Как видите, дрова заготавливаю.

- Вижу, что дрова. - Анна Ивановна немного помолчала, видать вспоминала что-то. - Что ты здесь вообще делаешь? Царство не твоё, это раз. Не положено царевичу топором махать, дрова рубить, это два.

- Понимаете, история со мной приключилась, долго рассказывать, да и неинтересно это.

Вот вы пробовали хоть раз что-то, неважно что, начать рассказывать, а потом заявить, это, мол, не интересно? И заявить женщине, тем более, что это "что-то" её заинтересовало? И не пробуйте, вам же лучше будет. А перед Гвидоном сейчас сама Баба-Яга стояла, ну и что, что теперь уже Анна Ивановна? Всё равно - хозяйка всему тут и не только тому, что в лесу, а и вообще...

Оно понятно, почему она Гвидона за Руслана приняла - Черномор попросил, так сказать, внимание ему уделить, ну, чтобы тот перестал к Людмиле клинья подбивать. Повезло стало быть Руслану, крепко повезло.

Судите сами: ну с Черномором всё понятно, у него своё какое-то волшебство началось никому пока, кроме Ивана Премудрого, неизвестное. Дело тут конечно не в Иване, не в его чувствах к Людмилиному происхождению. Тут что-то другое, бери выше. Узнать-то, конечно узнаем, но только тогда, когда уже поздно будет, эх, лишь бы не нам... Руслана того кажись со всех сторон обложили. Баба-Яга в прошлом, а ныне - Анна Ивановна к нему тоже претензию имела и большую претензию, за бардак, что в его княжестве происходит и творится. Так что повезло князю этому, непутёвому, хоть и слегка, но всё равно, повезло. Нет, участи своей он не избежит, это точно, максимум, на что он может рассчитывать, так это на то, что сможет хоть как-то облегчить её. И выходило, что облегчил уже он участь-то свою, правда сам того не ведая.

Представить-то как раз не трудно, трудно будет потом, самому успокоиться, представив, что собиралась сделать с Русланом Анна Ивановна, поэтому лучше не представлять, наше дело - сторона.

- Что-то слышала, но ничего конкретного. - Анна Ивановна смотрела на Гвидона, и он всё больше и больше ей нравился, не как мужчина разумеется, сейчас не время для глупостей всяких.

Понравился он ей хотя бы тем, что не испугался и не потому, что за Бабу-Ягу не признал. Оно ведь как, всё равно чувствуешь, кто перед тобой, незнакомый если, опасный для тебя или нет? Это потому так, что в первую очередь незнакомца как раз на опасность для себя и проверяешь-определяешь. Потом уже всякие там: "здрасьте, как вас звать-величать, очень приятно, хорошая погода, не правда ли", ну и прочая ерунда, на самом деле, к жизни никакого отношения не имеющая.

Первое, а потому самое главное - чего от тебя, незнакомец, ждать: конфет с пряниками, или дубиной по башке?

А Гвидон, в том-то и дело, что он даже не попытался узнать-определить, чего ему следует ожидать от незнакомой женщины, да ещё в незнакомом лесу. Он просто-напросто проявил воспитанность (вот она - кровь царская) и уважение, тем и сразил наповал ту, которую почитай все, ну почти все, до икоты боятся. Мало того, Гвидон её именем человеческим нарёк, до него никто не додумался. А такие вещи никогда не забываются и ценятся, сами понимаете, как.

Ну а дальше, как имя своё назвал, Анне Ивановне интересно стало, женщина всё-таки, как он сюда попал и почему дрова рубит? Но не это главное, главное то, что Анна Никитична про историю с царём Салтаном и с его пропавшими сыном и женой, слышать слышала, но, как бы это сказать, не очень-то рассказчику доверяла, так что ли. А тут перед ней почитай главный герой того рассказа стоит, дрова видите ли, ему рубить приспичило, да ещё в её лесу.

Анна Ивановна быстро смекнула, началось что-то такое, о чём она пока не знает. И Черномор, с просьбой своей насчёт Руслана - прямой в этом участник. А её, стало быть, ишь ты, в тёмную решил использовать! Не на ту нарвался!

Так что Гвидон оказался как нельзя кстати, и уж тем более, что понравился Анне Ивановне очень.

"Ну что ж, Черноморушка, теперь посмотрим, кто кого за дурака держать будет". - подумала Анна Ивановна, а Гвидону:

- Вот что, царевич. Раз уж ты в лесу моём оказался, значит гость мой, а гостей привечать надо. Пойдём ко мне домой, да брось ты топор-то, больше он тебе не понадобится. Пошли, пошли: отдохнёшь, поешь, наверняка проголодался, а заодно расскажешь, что такое с тобой произошло-приключилось? Глядишь, и придумаем, как тебе помочь.

- Анна Ивановна, спасибо конечно за приглашение. - Гвидон даже не подумал о том, что сейчас вот, прямо здесь, какое-то новое волшебство затевается и в его пользу, кстати. - Давайте в следующий раз, мне дрова рубить надо.

- Следующий раз он и будет следующий раз. - Анна Ивановна хоть и не настаивала, но говорила так, что любой другой просто не посмел бы отказаться. - А дрова, дрова Леший нарубит и сложит аккуратненько. Эй, Леший, где ты там?!

Из-за кустов вышел хоть и весь волосатый, но опрятного вида мужичок, поздоровался.

- Значит так, скажи своим, чтобы нарубили и сложили аккуратно. Понял?

- Понял, Анна Ивановна, как не понять, сделаем. - и поклонился.

"Откуда, интересно, он знает, что я Бабу-Ягу так назвал? Ведь только что назвал, а кроме нас с ней, никого больше не было. Не иначе, как подслушивал". - подумал Гвидон.

Ничего не поделаешь, не было у него опыта общения с волшебной силой. Ничего он о них не знал и никогда не видел, это в первый раз было. Теперь, стало быть, надо опыта ему набираться, потому что волшебная сила, она уж очень сильно от людской силы отличается - способна на гораздо большее. О нечистой силе ни слова: тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить...

Анна Ивановна больше ничего не стала говорить царевичу, просто повернулась и пошла, не иначе к своему дому. А Гвидон, а что ему оставалось делать, пошёл за ней конечно.

Глава пятая

Правду люди говорят - утро вечера мудренее. Вчера, не вечером конечно, а ещё днём, Старик решил испытать бочку на волшебство и для этого на сутки в ней поросёнка оставить. Интересно, за сутки эти, подрастёт на год, или нет? Если подрастёт, представляете, какая выгода сразу получится? Да что там, даже рыбу можно будет перестать ловить, на свинятину переключиться.

Но поросёнок - тварь хоть пока ещё мелкая, но очень уж шумная, в смысле визгливая. Да и взять его где-то надо. А это значит, по деревне придётся ходить, спрашивать, или сразу к Матрёнихе...

От автора: вот чуть было самую главную ошибку в своей жизни не совершил, хорошо вовремя опомнился или одёрнул кто, даже не знаю. Читайте, и если кто, прочтя то, что сейчас напишу, скажет: у них, мол, о таком отродясь не слыхивали, заклинаю, скажите, где это находится, я к вам жить перееду...

Сами знаете, в каждой деревне, и не в деревне тоже, обязательно существует местное агентство, или служба новостей, дело не в названии. Вот и в Стариковой деревне она существовала, а Матрёниха была службы той главным и на протяжении многих лет бессменным: генератором идей, социологом, вернее, если применительно к деревне, то - "деревнелогом", так получается (тьфу, дурь какая!), главным комментатором происходящего вокруг и генеральным директором.

Есть поговорка, которая прямо так и говорит: "Каждой бочке мёда - своя ложка дёгтя", и, аж смешно, в самую точку. Любой, без разницы, где она находится, деревне, положены: деревенская сплетница - минимум, одна штука. Деревенский умелец на все руки, как правило, тоже одна штука. Обычно это кузнец, тоже деревенский, но бывает и по-другому, везде по-разному. Дальше поехали: деревенский пьяница, тоже, как минимум одна штука. А вот здесь попрошу не путать. Те, кто выпивает по праздникам ну или просто, захотелось, пьяницами не являются и не считаются, так, жалкие любители. Настоящий, профессиональный пьяница, он больше ничем, как водку пьёт, не занимается, на всё остальное ему времени не хватает, потому что профессия такая.

И самый, даже не знаю, как и сказать - самый-самый пресамый. Это наверное с пирамидами можно сравнить: они есть, но не везде и мало, и всегда разные. Деревенский сумасшедший или сумасшедшая - скорее максимум, чем минимум - одна штука и то, далеко не везде и тоже, всегда разные. И опять, не путайте с теми, кого сумасшедшими называют в силу личного к ним "нежного" чувства.

Деревенский сумасшедший, это когда все жители той деревни его таковым признали и не смеются над ним, а наоборот, гордятся, потому что слава о таких людях выходит далеко за деревенские околицы. Вот тогда деревня такая, самая настоящая, а все остальные не очень-то и деревнями назвать можно.

Остальные деревенские жители замечаемы и примечаемы исключительно в своей общей массе, потому и называются, хоть и не обидно, но всё равно, звучит оно как-то не так, потому что обобщённо - народ. Ничего не поделаешь, если все вместе, тогда да, тогда они значимость и силу имеют, а если взять по отдельности - ничего интересного.

Вы что же думали, я всех, кого перечислил, изобрету-придумаю и вам представлю?! Как бы не так! Вот если бы врал, тогда да! А я не вру, я жизнь той деревни пересказываю. В жизни, когда без вранья, не всё так интересно, как если бы врал да сочинял.

Деревня, в которой Старик жил, была чуть больше, чем наполовину настоящей, а именно: деревенская сплетница в лице Матрёнихи была (из-за неё собственно говоря, во всю эту статистику и сполз) - одна штука. Мастер и умелец на все руки, Емеля (кузнеца в деревне не было), - одна штука. Народ: если взять по названию, а не по количеству, тоже - одна штука. Оно конечно, звучит не очень, в смысле измерения в виде штук. А по-другому как? Не знаю, не придумалось. В конце концов, не в килограммах же измерять?!

С пьяницей и с сумасшедшим деревне не повезло, не было их там, не жили. А может и были когда, но в силу каких-то причин или особенностей той деревни, не прижились и пошли по белу свету в поисках места жительства более для них подходящего и удобного.

***

По деревне Старик конечно же не пошёл. Не пошёл он и к Матрёнихе, ну чтобы спросить, у кого поросята маленькие имеются? Я бы тоже к ней не пошёл. Сказать-то она скажет, более того, всё генеалогическое древо как хозяев того поросёнка, так и самого поросёнка перескажет, с подробностями. Может быть оно интересно, только в таких случаях и о будущем задуматься не грех.

После того, а здесь и фантазировать не надо, всё ясно как белый день, то самое будущее и начнётся. Дело в том, что Матрёниха - профессионал до мозга костей и для неё унизительно идти и подглядывать за Стариком, зачем ему поросёнок понадобился? Она, не выходя из дома, всё до мельчайших подробностей узнает, потому что сама придумает.

Ну а дальше, ничего интересного, в смысле, сам процесс не интересен, а вот подробности, раскрашивающие процесс всякими разными красками, очень даже к себе внимание привлекают. Это как если взять лист бумаги. Ну, бумага и бумага, ничего интересного. А вот если на ней что-то нарисовать, тогда да. Тогда может получиться так, что глаз не оторвёшь, имеется ввиду, не переслушаешь. Всё зависит от того, как нарисовать...

Старик о будущем думал и последствия похода по деревне очень даже хорошо себе представлял, не говоря уж о визите к Матрёнихе, поэтому тайком от Старухи, спёр из курятника двух цыплят.

Какая разница на ком экспериментировать? Цыплята, они тоже растут, и не важно, что такими большими, как даже ещё маленький поросёнок никогда не вырастут, зато хлопот меньше. Опять же, и это немаловажно, покуда по деревне будешь ехать, визга никакого не будет. Цыплята конечно тоже что-то там своё орут и кричат, но гораздо тише, до поросёнка им, как до ближайшей Африки...

Цыплята были благополучно отловлены и спрятаны в телеге, ну а всё остальное - те же рыбацкие премудрости, никакого подозрения вызвать не могли, потому что Старик возил их с собой каждый день.

Тут вот почему тайна такая. Не хотел он раньше времени чтобы видели, что он затевает, и не потому, что жадный такой, совсем наоборот - потому что скромный.

Старик думал так: вот если получится, тогда расскажу: и Старухе, и Царице с Гвидоном. Если же не получится, тогда молчать буду, а спросят, скажу, что забыл, мол, не до бочки, рыбу ловить надо.

***

Лошадь знала куда, но не знала, зачем каждое утро везёт Старика. Да и если уж быть честным, что такое утро, она тоже не знала. Встало солнышко, значит сейчас придёт Старик, принесёт ведро воды и насыплет овса, который она схрумкает, а воду выпьет. Чай, квас и прочие напитки в лошадиный завтрак не входили, а она и водой была довольна.

Единственное, чего лошадь ждала каждое утро, так это краюху хлеба, щедро посыпанную солью. В переводе на человеческую гастрономию: хлеб, да ещё с солью, был для неё не в пример значимее и вкуснее, чем те же: икра чёрная, икра красная, для человека. Раз уж разговор зашёл об икре, что о той, что о той, то если вот так с утра да каждый день, через неделю смотреть на неё не сможешь, чего-то другого захочется. Совсем другое дело - хлебушек. И не важно кто ты - человек или лошадь, хлебушек, он каждое утро в удовольствие и никогда не надоедает.

Приём пищи закончен, значит пришло время собираться на работу. У лошади работа, это дойти до того места, где очень много воды, которую пить нельзя и всё, после можно отдыхать до вечера. То, что лошади приходилось не просто идти, а тащить за собой телегу, в которой сидел человек, хлеб утром приносящий, и в которой ещё что-то лежало, её нисколько не смущало, да и не в тягость.

Дорога известна и много раз туда и обратно пройдена, ничего интересного. Ну разве что с кем-то из таких же, как она сама повстречаешься. Тогда да, тогда и пообщаться можно. Правда общение это не очень-то общением и назовёшь. Только повернёшь морду, верёвки всякие мешают, опять же, идти надо, туда, где много воды, которую пить нельзя.

Старик тоже не был избалован самой лучшей радостью из радостей - человеческим общением. Дома, там понятно, дома по большей части Старуха с ним общалась, уже знаете как, а он предпочитал молчать. А вот по дороге к морю и точно также по дороге в деревню, можно и поговорить, только не всегда было с кем.

Случалось конечно, что Старик нагонял кого или его кто-нибудь нагонял из таких же как он сам, из рыбаков. Тогда и рядышком можно ехать, а покуда едешь, поговорить.

- Куда сегодня думаешь пойти? - это Старик вопрос такой задаст, а может быть не он, другой такой же рыбак.

- Думаю за Чёртов риф выйти. Сам знаешь, если застой хороший дать, камбалы можно неплохо взять. Погода хорошая, так что думаю, можно.

- Да, погода как на заказ. Дня три ещё продержится, а может и больше.

- Не волнуйся, до ближайшей болтанки устать успеешь. - и засмеётся, неважно кто, Старик или другой кто, такой же рыбак, как и он сам.

Но дорога никогда не бывает одной, единственной. Наверняка знаете, что всё живое, оно размножается, не то чтобы оставляет кого-то после себя, а вообще. Это камни и вода не размножаются, потому что не живут, а просто-напросто их изначально кто-то много придумал и на землю положил, а может забыл, неизвестно. Много их, что камней, что воды, нет им никакого смысла своё количество увеличивать, да и живут они, только по-своему конечно, очень долго, вернее, всегда. А вот те, кто действительно живёт, тех на самом деле, на земле мало, хоть иногда и кажется, что много. Вот им-то размножаться очень и очень надо, потому что: во-первых, живут недолго, во-вторых, мало их. Иначе вымрут все и останутся только камни и вода, ну и небо ещё.

Это не я, это Старик, покуда лошадь к морю шла, сидел и размышлял так, больше заняться было нечем. Сегодня попутчиков у него не случилось, не с лошадью же разговаривать? Вот он сидел и думал, и на дорогу смотрел. Но смотрел он на неё не для того, чтобы поворот нужный не пропустить, на это лошадь есть, а вообще смотрел. И додумался до того, что оказывается дорога, она тоже живая, потому что тоже размножается на развилки всякие и перекрёстки. Трудно сказать, сколько дорога живёт, одно известно, что не вечно. Старик, да и не только он, видел, и не раз, заброшенные и позабытые дороги, по которым никто уже не ездил. Получается, что никому не нужна стала такая дорога, потому что состарилась. Ну и конечно же, тропинки видел. Тропинки, стало быть, это детишки дорог, потому что всегда на дорогу выходят. Нет, по-другому. Правильно будет - тропинки, они наоборот, от дорог ведут куда-то, неизвестно куда. А вот вырастет ли такая тропинка и превратится в дорогу - неизвестно. Всёбудет зависеть от того, насколько она другим нужна. А то может навсегда в детишках дорогиных и останется.

Вот такие вот дурные мысли в голову лезут, когда поговорить не с кем, а для того, чтобы до Самого Синего моря доехать, время требуется и его надо куда-то деть. Старик, ну чтобы не скучно было, в таких случаях думал. Сегодня он думал о дороге. О чём он думал вчера, у него надо спрашивать. А о чём он будет думать завтра, не удивлюсь, если он и сам не знает, потому что сегодня, это не завтра, это - сегодня.

***

Вот оно и Самое Синее море - лирика с размышлениями закончились. Первым делом разумеется, после того, как распряг лошадь и открыл сарай, Старик занялся бочкой и цыплятами, не иначе, как по степени новизны события. Оно и понятно, море - вон оно, никуда не денется. Правда бочка с цыплятами тоже никуда не денутся тоже, вот они, но, это в первый раз, а потому сейчас важнее.

Перво-наперво Старик как следует рассмотрел бочку. Да уж, сделано на совесть. Бочка была величиной с телегу, даже чуть-чуть побольше, и вся просмолённая, получше, чем лодка Старика наверное.

"А Гвидон и правда богатырь, - подумал Старик - такая здоровенная, а он её как пушиночку поднял и понёс. Я бы наверное не смог".

Разумеется Старик не собирался демонстрировать самому себе свою же силушку. Бочка стояла на месте и другого места, во всяком случае в ближайшее время, для неё не планировалось. А силы, они в море пригодятся и очень скоро.

Старик вернулся к телеге, взял цыплят и узелок с пшеном. Пшено он вчера, тоже, тайком от Старухи набрал. Цыплята хоть и не знали, что их ждёт в ближайшем будущем, вели себя спокойно, не буянили. Вот если бы вместо них был поросёнок, тот бы орал и сопротивлялся до последнего. Свинья, что с неё возьмёшь!

Интересное сравнение подвернулось. Вот взять курицу. Когда она на свободе, ну, по двору бегает и клюёт себе там что-то, она шустрая. Если начнёшь ловить, замучаешься за ней бегать. Чтобы поймать, лучше всего её в угол загнать, тогда точно схватишь и то, не факт. Вот если бегать за ней и догонять, тогда ни в жизнь не догонишь. А когда уже схватил, тогда всё - сразу успокоилась и замерла, покорилась, значит.

Так и с женщиной, тоже бегает, не догонишь. Ну, конечно не так, как курица, хотя, иногда бывает, что очень похоже. Гоняешься за ней, гоняешься, пока в угол не загонишь. А загнал, взял в руки, всё. Не то, чтобы успокоилась, скорее, замерла: смотрит на тебя и ждёт чего-то.

Так, спокойно! Это не я! Это Старик вот такой вот ерундой свою голову забивал, пока занимался бочкой и цыплятами. Но дело оказалось не сложным: снять крышку, посадить в бочку цыплят, сыпануть им пшена, как-никак сутки в ней сидеть, и крышку на место положить. Оно хорошо, что дело оказалось лёгким и недолгим, а то если бы надолго - неизвестно до чего бы он додумался, сравнивая женщин с курями. Так что не надо на меня шипеть и сковородками размахивать, я здесь не причём.

Ну а после всего этого, как бы покрасивее выразиться - после необходимых подготовительных работ, ну, чтобы чудо получилось одним словом, Старик направился к телеге. Надо невод, багорок (это палка такая, с железным крюком на конце, чтобы рыбу из воды выхватывать), прочую мелочь, в лодку перенести потому как, пора.

Самое Синее море не сказать, что зовёт, но ждёт, потому что привыкло к Старику и он к нему привык. А вот о рыбе такого не скажешь, не любила она Старика скорее всего. Точно этого никто не знал и до сих пор не знает, потому что рыбы, они на человеческом языке, даже на каком-нибудь иностранном и непонятном, говорить не умеют, они по-своему говорят, по-рыбьи. И опять получается несуразица, - рыбий (или рыбный?) язык человек не понимает, вот и получается, что сколько времени уже человек и рыба меж собой общаются и всё молча и молча.

Эх, вот бы с женщиной так! Чтобы общение было, а слов, наоборот, не было. Это же красота сплошная и гармония вселенская! Хотя нет, если без слов, тогда ещё хуже. Тогда женщины, они такие, они ещё что-нибудь придумают, чтобы мужикам покоя не давать. Так что пусть уж говорят, пусть всё будет так, как есть. Так во всяком случае, хотя бы знаешь, откуда "прилетит", а если по-другому, то сами понимаете, изнервничаешься весь, пока дождёшься и получишь "по заслугам"...

***

Странный он, Старик, какой-то. Только какая-нибудь самая маленькая пауза в работе, так сразу же в его голову мысли всякие дурные лезут: то про дорогу, сейчас вот про женщин. С курями их сравнил, видать мало показалось, сравнил с рыбами. Его счастье, что он вслух этого не говорил. То, что один был - ерунда. Обязательно нашёлся бы кто-нибудь, кто услышал, ну а дальше что, сами знаете.

Погода сегодня выдалась действительно на удивление. Те, кто не восхищается морем по принципу "красиво и воды много", для кого оно тоже самое, что нива для хлебопашца, называют такое его состояние - болото. Болото, это когда поверхность моря, как оконное стекло, гладкое, а если солнышко удачно подсветит, то и блестящее. Волнения не то что почти, а вообще никакого нет, говорю же - зеркало, ни морщиночки!

Да, опять для тех, кто только и делает, что морем любуется. Такая погода бывает на море только летом, и, не удивляйтесь, зимой. А вот весной или осенью такого не случается, во всяком случае, об этом никто никогда не слышал. Старику же такая погода не нравилась, ну или почти не нравилась. Чего хорошего если ветра вообще нет?! Если ветерок, тогда хорошо, поставил парус, а ветер своё дело знает, поверьте. Тогда можно опять о чём-нибудь подумать, о дороге например, или опять, о женщинах.

Но сегодня ветер где-то, то ли заблудился, то ли вообще, в отпуск ушёл. Не было ветра, совсем не было - штиль называется.

Есть такая, во всех смыслах и отношениях, безграмотная поговорка: "Плавают: собаки, женщины (опять женщины, что привязались-то?!) и так далее...", подразумеваются, что все остальные по морю ходят. Честно и откровенно вам скажу - брехня! Ходят, это когда пароход твой или лодку кто-то везёт, движет: ветер, например, или двигатель, а если на вёслах, когда всё своими руками, тогда плывут и по- другому никак.

Так что, якобы моряки, кина про море насмотревшиеся, успокойтесь. Вы можете ходить, да что хотите делайте, вам виднее, а Старик, во всяком случае сегодня, плыл, потому что вёслами приходилось работать. Ну а то, что Старик самый что ни наесть моряк, думаю глупо говорить хотя бы потому, что рыбак, он как минимум трижды моряк.

За Чёртов риф он не поплыл, сегодня он собрался порыбачить на банке (это отмель так называется), прозванной рыбаками, Лысина. Наверное её потому так назвали, что вокруг глубины приличные, а она действительно как лысина - глубина метров пять-шесть и на дне ни камней, ни кораллов, сплошной песок. Один в один, как человеческая лысина получается, только под водой. Плыть до неё предстояло около двух миль - недалеко, тем более, что Старик к вёслам был привычный, да и когда вёсла в руках, в голову дурь всякая не лезет.

Приплыл, высыпал, в смысле, кинул невод. Невод, его тоже надо уметь ставить. Если кучей сбросишь в воду - ничего хорошего, комком сбросишь, комком и вытащишь. Поэтому ставить его надо постепенно, как крупу в кипящую воду высыпать. Вот и получается, что не только крупу в воду высыпают, но и невод тоже.

Если в общих чертах, то происходит это примерно так. Бросил буй, к нему невод привязан и пошёл его высыпать. А к нижней части невода, верёвка привязана, сейчас объясню для чего...

Буй пошёл, за ним пошёл невод, и верёвка, что к его нижней части привязана, тоже в воду пошла. Невод ставится как бы кольцом, и когда он уже весь был высыпан, Старик подплыл к бую. Зацепил его багорком, кстати, в лодку вытащил, а после этого начал стягивать верёвку, ту, которая по нижней кромке невода проходит. Стянул, и получилась один в один - авоська, что раньше за рубль тридцать продавалась, только размерами побольше, и в воде вся. Вот так оно всё и происходит, ну примерно так, на самом деле, чуток посложнее...

Высыпал Старик невод, скольцевал и принялся выбирать. Мусор если и попадался, то тот, который на поверхности плавал. Посерёдке воды, в пелагии, мусор не плавает, а на дне его вообще нету, там песок один, потому и Лысина. Так что лишних, а потому неприятных трудов у Старика сегодня мало было. Вот например рыбу с невода стряхивать, это да, это труд, но совсем другой, потому что приятный.

В этот день улов выдался, не сказать, чтобы богатый, но и пустырём не назовёшь - приблизительно серединка между тем и тем. Оно когда такой улов - самое нормальное. Крайности, они в любой жизненной ситуации - сплошные хлопоты и нервное расстройство, так что, ну их... Выбирает Старик невод, рыбу с него стряхивает, и аккуратно его складывает, чтобы не запутался.

Догадались? Всё верно, Рыбка Золотая попалась, как же без неё-то?!

***

- Ты почему сегодня здесь рыбачишь? - это Золотая Рыбка старика спросила, вместо "здрасьте", представляете?

- Интересная ты, - Старик нисколько не удивился такому улову. - где хочу, там и рыбачу. Или нельзя?

- Можно конечно. - согласилась Рыбка. - Только я почему-то думала, что ты сегодня за Чёртовым рифом рыбачить будешь. Я тебе там камбалы нагнала, так что, если бы ты туда пошёл, взял бы очень хорошо. А сама решила немного погреться, погода смотри какая - прелесть! Погрелась!

- Да, погода хорошая. - согласился Старик. - Плохо только, что ветра нет, вёслами махать приходится, вот я сюда и поплыл, ближе.

- Понятно. Опростоволосилась я стало быть. Ну что ж, видать от судьбы не уйдёшь. Вези меня на свою сковородку, или куда ты там рыбу деваешь?

- Да ну тебя, - махнул рукой Старик. - что ты в самом деле?! И без тебя хватит, да и не очень-то я рыбу... Я мясо предпочитаю, а рыбу продаю. Сама понимаешь, деньги нужны, без них никак, а в море они не водятся.

- Ну, это как посмотреть. Может и водятся, только надо знать, где. - Рыбка от услышанного оживилась, аж хвостом вся затрепетала. - Слушай, Старик, отпусти ты меня подобру, поздорову, а я тебе укажу место, где денег этих на дне лежит, видимо-невидимо.

- Да ладно. Я тебя и без денег отпущу. Одна ты такая на всё Самое Синее море, к тому же красивая. Что ж я, изверг какой, что ли, красоту губить? Плыви себе, и будь здорова, ну и не попадайся больше. Я-то тебя снова отпущу, но всё равно, неприятно. - Старик взял Золотую Рыбку и опустил в воду, не бросил, опустил.

А теперь серьёзно и внимательно, смотрите сюда! Рыбка, стало быть, - "она", стало быть женщина. А какой женщине, даже если она с плавниками и хвостом, не будет приятно, если её мало того, что красивой назовут, да ещё на свободу отпустят, взамен ничего не потребовав? Так что поплыла Золотая Рыбка, в прямом и переносном смысле.

- Старик, если надо чего будет, ты позови, я тут недалеко живу, приплыву. Помогу, чем смогу.

- Спасибо, Рыбка. Только есть у меня всё. Ну, разве что, когда-никогда подскажешь, где рыбки побольше...

- Подскажу, конечно. Спасибо тебе Старик и прощай, а может до свидания. - после этих слов Золотая Рыбка вильнула хвостом и уплыла туда, где поглубже, где невод не достанет, на всякий случай. Ведь не только Старик в Самом Синем море рыбу ловит, кроме него всякие типы по нему и ходят, и плавают.

А Старик, что Старик?! Дурак он набитый, Старик тот! Хоть бы спросил, где деньги лежат, а то вот так, без ничего отпустить, хорошо, что не видел никто.

***

- Князь-государь, готов я! - Иван Премудрый стоял перед князем, если можно так сказать, во всей красе.

Посольство по составу и количеству людей самому послу помогающих было определено минимальным. Если помните, Иван объяснил князю, почему надо сделать именно так. Так и сделали.

Понятно, что пешком не пойдёшь - не солидно как-то, да и дорога дальняя. Поэтому был снаряжён небольшой обоз с припасами всякими и подарками, так, на всякий случай. Много припасов Иван брать с собой отказался и объяснил князю почему:

- Князь-батюшка, я для чего еду? - терпеливо, как законченному двоечнику в школе таблицу умножения, разъяснял он князю очередную свою премудрость. - Я о тебе рассказывать еду, тебя восхвалять и прославлять! Поэтому если у меня в обозе жратвы будет лет на десять, что народ скажет? Правильно скажет, жадный князь! А если жадный, то, или бедный, или нисколько не великий. Понимаешь?

Князь на всякий случай кивал головой, хотя ничего из сказанного Иваном не понимал. Насчёт провизии он понимал только одно - зачем деньги тратить, если всё своё есть и в большом количестве? Дело тут не в деньгах, дело в том, что купишь вот так что-нибудь поесть, а оно не свежим окажется или хуже того, вообще тухлым. Жулья-то, его в любом государстве, хоть пруд пруди, а уж чем дальше от князева княжества, тем его с каждой верстой всё больше и больше, в этом князь нисколько не сомневался.

- Всем подарков не надаришься. - продолжал Иван. - А дарить надо, никуда не денешься. Покуда ты этот подарок даришь, ты с человеком разговариваешь. Вот и я буду разговаривать. А о чём, вернее, о ком я буду разговаривать? О тебе, князь конечно? Представляешь, что я могу наговорить?!

- В том то и дело, что представляю. - вздохнул князь.

- Князь-батюшка, не обижайся конечно, но тут ты загнул. - Иван сделал вид, что обиделся. - Как же я о тебе худое слово скажу, сам подумай?! Опять же, покуда я с посольством ездить буду, слава о тебе и до нашего княжества докатится.

- Неужели докатится? - удивился князь.

- А как же! - Иван тоже удивился, только по другому поводу. - Мне же домой возвращаться придётся! Ну, вот как ты меня встретишь, если я где-то там про тебя ерунды всякой наговорю?

- Знамо дело как, с плахой и топором заместо хлеба с солью. - усмехнулся князь.

- Вот и я о том же!

"А что, это мысль. - глядя на Ивана думал-соображал князь. - Слухи-то о его посольстве, как пить дать, до княжества докатятся. И вот смотря на то, какими эти самые слухи будут, можно Ивана или казнить, или миловать. А лучше всего - запомнить и в случае чего прижучить. Ведь умница, подлец, не отнимешь, умница. Ладно, пусть старается, дам ему денег".

- Я, князь-батюшка, продукты для посольства буду покупать, сам буду покупать. Этим балбесам я доверять не могу, сам понимаешь почему. Я им вообще прикажу немыми притвориться, ну а если кто вякнет что-нибудь лишнее, князь, клянусь, язык отрежу!

- Ну ты это уж слишком. - попытался остепенить Ивана князь.

- Нормально, князь, в самый раз! Так вот, буду я покупать провизию, с людьми разговаривать и в первую очередь о тебе буду рассказывать. А когда человек лучше всего соображает? Правильно, тогда, когда ему в руки деньги дают! Понимаешь?! В этот момент о том, что он мне только что продал что-то, он думать не в состоянии. Он только деньги видит и только их понимает. А я тут про тебя рассказываю и на одну денюжку за его харчи больше даю, понимаешь?

- Кажется, теперь понимаю. Подкупом, значит, решил заняться. Ну и проходимец же ты, Иван, пробы негде ставить!

- Я не проходимец, князь, я Премудрый. - на всякий случай Иван выпятил грудь, хотя уже понял, что убедил князя и что тот денег ему даст и даст больше, чем сначала было определено. Этого Ивану и надо было, а слова, что слова? Ерунда всё это, вернее, слова эти.

Глава шестая

И правда, посольство, возглавляемое Иваном, было незамысловатым как по количеству, так и по качеству. Возницы, к телегам с припасами и подарками приставленные, повар, десяток вооружённых дармоедов, которым придётся изображать охрану, ну это для выпендрежа. На самом деле толку от них никакого, так, если что совсем уже какого-нибудь одуревшего и одичавшего разбойника пугнуть? Хотя, и то хлеб, как говорится. И точно также, для выпендрежа, были определены в посольство, Иван сам отбирал, четыре то ли дворянина, то ли боярина, для свиты так сказать. Из всех их достоинств были - вид представительный и животы здоровые, а всё остальное - так, дураки дураками. А им и не надо было умом-разумом блистать, даже если бы он у них и был. Их главной и единственной задачей было во время приёмов стоять позади Ивана, выпячивать животы и молчать изо всех сил.

Иван на полном серьёзе говорил князю, в случае чего - языки поотрезает. Но это вряд-ли случится, народ в посольство был подобран один другого краше, все, кого ни возьми, угрюмые и молчаливые. Ну а насчёт, если кто что и ляпнет, при Иване заплечных дел человек состоял - мастер. Тому, что язык отрезать, что хребет пополам сломать - легче, чем один раз плюнуть. Но недаром Иван Премудрым себя назвал и требовал, чтобы его все так называли, был человек тот в посольстве Ивановом, так сказать, тайно - никто даже не думал бы на этот счёт, что есть среди них такой мастер или нет, только Иван знал. Поди, разберись, кто перед тобой: повар, возница, охранник или палач лютый. Вот она, премудрость какая.

Сами видите, посольство по составу и достоинствам, было подобрано самое простецкое, ну, за исключением Ивана, конечно.

***

Но Иван не был бы Премудрым и сам себя бы дураком обозвал, если бы не устроил ещё одну премудрость, так себе, совсем простенькую. Оно конечно, догадаться можно, для чего всё это он придумал и сделал, но, это я о себе. Если я и догадаюсь, то догадка моя наверняка будет глупой и неправильной, потому что человек я необразованный, университориев не заканчивавший.

Знаете, как народ картошку приучили лопать? Её охранять начали! А народ, народ он всегда народ, он её разумеется воровать принялся. Ничего не поделаешь, жизнь наша так устроена: если охраняют, значит что-то хорошее, а если хорошее, то в хозяйстве позарез как нужное. Значит стырить надо, других вариантов не существует.

Хоть и охраняли картошку ту специально, ну чтобы народ ей заинтересовался и воровать начал, всё равно, кого-то, во время набега на огород поймали, а потом наверное, тут же, чего резину-то тянуть, спустили штаны и отхлестали по антипереду от души, да так, чтобы все знали, пострадал человек и чтобы знали за что пострадал. Ведь если будут знать, кто и за что, обязательно картошку воровать попрутся, причём, в ещё большем количестве.

Поэтому когда лопаете её в жареном, варёном виде или в виде пюре да с огурчиком и под стопарик, не забывайте, что кто-то из предков ваших задницы и спины не пожалел и всё ради того, чтобы вы, мерзавцы, жили хорошо, по-людски, по-правильному. Так что, если картошечку стопарик сопровождает, выпейте за неизвестного предка, он того заслуживает.

Но сдаётся мне, что предки насчёт картошки не сами всё это придумали. Иван-то жил, когда о картошке этой никто и слыхом не слыхивал. И премудрость свою он тоже тогда придумал. Вот и получается, что предки наши сами ничего нового придумать не смогли, вот Ивановой премудростью и воспользовались. Хорошо, что хоть до этого додумались, а то, к бабке не ходи, ерунду какую-нибудь учудили, и остались бы мы с вами без картошки.

***

Новость была до того жутко секретной, что рассказавший у жаждавшего её услышать, это женщина была, на рынке торговала, круг колбасы выхарил. Он ей прямо так и сказал:

- Всё равно ты через пять минут всем расскажешь. А сыщики князевы, они быстро определят, кто тайну князеву разболтал. Схватят меня и в тёмную посадят. Так что, раз уж всё равно пропадать и сидеть в застенке света белого не видя, так хоть не на пустой желудок. Поэтому давай колбасу, тогда расскажу. Сама знаешь, как там кормят.

Торговка не знала, как кормят в тёмной, но колбасу отдала. А может быть всё-таки представление имела, или в знак солидарности, потому как сама клиент тёмной этой, потенциальный.

Больше всего на свете, даже колбасы не жалко, ей тайну княжескую услышать хотелось. Мало того, ей хотелось первой её услышать. А как же!

Доподлинно известно, хочешь, чтобы, неважно что, целым и невредимым осталось, положи на самом видном месте. А какое у нас самое видное место? Разумеется городской базар, он же рынок! А кто самый лучший на свете хранитель чужих тайн и секретов, начиная от государственных и заканчивая соседскими? Разумеется тот, кто на этом рынке продаёт что-то, работа у него такая.

- Ты ж меня не первый день знаешь. - это тётка та, что колбасой торговала. - Я ж такая, что любая могила позавидует. На, бери колбасу. Ну, что там?!

Тайна и впрямь оказалась жутко государственной и секретной. Со слов мужика выходило, что нашлась Людмила, дочка княжеская. Это князь думал, никто не знает, что Людмила его, как пошла хороводы водить, так и пропала. На самом деле об этом знали все, даже собаки бездомные. И все пропажу её обсуждали, и версии всякие разные высказывали. Но, оно и понятно, время не может стоять на месте, а если так, то и новости одна сменяет другую - обмен происходит, старого на новое. Так и с пропажей Людмилы получилось, поговорили, и забывать уже стали.

Но не тут-то было! Иван, он не дурак какой-нибудь там, он Премудрый! Плевать ему было на Людмилу! Не до конца конечно, сейчас плевать. Сейчас у него были дела поважнее - внимание к посольству привлечь, вот он и начал привлекать.

Милые женщины уж простите меня, в очередной раз простите, опять о вас. Да и не виноват я, если немного подумать. Ведь жизнь наша, она какая? Куда ни глянь, всюду глаза в женщину упираются! Поэтому и пример такой, жизненный. Я же из жизни всё это беру, ничего не придумываю и уж тем более не вру.

Так вот, если например, женщина распахнёт халат, весь и сразу, то - не интересно. А если, как бы случайно, пола халата задралась, мужик обязательно на это внимание обратит и, будьте уверены, не забудет и при первом же удобном случае распахнёт эту полу дальше.

Так же и с премудростью, Иваном придуманной. Уж неизвестно, зачем ему всё это понадобилось, но для того, чтобы внимание на посольство обратили, запустил Иван в народ слух до ужаса правдоподобный и не менее ожидаемый.

Вот мужик тот и рассказал торговке, мол, нашлась Людмила, но возвращаться домой почему-то не хочет. Поэтому князь приказал Ивану Премудрому, потому что вернее и надёжнее человека у него нету, тайком поехать, изловить Людмилу, и князю предоставить. Сделать это надо в строжайшей тайне, потому что если всем рассказать, то обязательно найдётся сволочь, которая мало того, что сволочь, так ещё и болтливая. Сволочь эта, обязательно ляпнет где не надо и тогда планы князевы коту под хвост, потому что Людмила узнает и спрячется где-нибудь, ищи её потом. Завтра, рано утречком, Иван, а с ним люди, числом малые, но доверием большие, так, чтобы никто не заметил, поедут Людмилу забирать и домой возвращать. Вот это он всё торговке той и рассказал.

Торговка, само собой, поклялась, что сначала помрёт, а потом уже тайну княжескую расскажет, на том и расстались. Да, время выезда посольства, якобы по Людмилину душу, мужик торговке не сказал, но это такие мелочи, что даже смешно. Народ, он в своей массе мудр и до секретов очень сильно охочий, поэтому в городе в ту ночь никто не спал, боялись Иванов выезд пропустить. Ивана-то знали, а вот о тех, кто с ним Людмилу отлавливать поедет, кто выше всякой меры, получается, княжеским доверием наделён, не ведали. Потому и не спали, чтобы не пропустить ответственный момент. Правда некоторые из жителей хитрость проявили, они по очереди спали: один дежурит, а все остальные спят. Для удобства даже объединялись семьями, так проще и надёжнее. Ну а кому в семье хуже всего спится? Конечно же тем, кто старше - дедушкам да бабушкам. Вот и пусть они дежурят, всё равно по бездельничеству и по любопытности самые первые. Те и дежурили, и не пропустили тот самый ответственный момент.

Так что Иван заполучил то, чего хотел. Когда посольство выезжало из города, на улице ни души не встретили, ну разве что собака какая-нибудь заблудившаяся. Зато из всех окон из всех щелей в заборах и вообще, из всего, из чего только можно подглядывать, на посольство смотрели не сонные, а очень даже любопытные глаза. Учитесь! Только непонятно, зачем это Ивану понадобилось. Тут одна может быть причина - премудрость его. Так что не надо за зря ломать голову, время, оно покажет зачем.

***

Но это ещё не вся премудрость оказывается. Иван, он не только князю все нервы вымотал, когда насчёт посольства ему идеи свои рассказывал и условия для него определял, а проще говоря, выторговывал. С князем-то ладно - свой человек, почти что родственник, а вот с Черномором, сложнее.

Ещё когда Иван во владениях его был и Черномор в планы свои того начал посвящать, Иван поначалу слушал, запоминал, потом и огорошил Черномора:

- Согласен я с тобой, целиком и полностью согласен. Но на месте, по ходу дела, решать буду сам, и делать буду так, как сочту нужным. К тебе же буду обращаться, по тарелке этой, с яблоком, только в качестве отчёта или же когда сам справиться не смогу, когда волшебство твоё потребуется.

От такой наглости Черномор не то, чтобы дар речи потерял, он вообще всё потерял. Он даже про волшебство своё забыл, а то бы тут же превратил Ивана в пень какой-нибудь корявый и трухлявый, пусть тогда премудрствует и поперёк самого Черномора рот открывает. Об этом Ивану и было сказано, причём в таких выражениях, что стыд и срам повторять, плюс волшебство. Но Иван, на то и Премудрый, нисколечко не испугался и не смутился от гнева Черноморова. Он ему прямо так и сказал:

- Вас, волшебников, да хоть пруд пруди, а я такой, один, на всём белом свете один! Не нравится, вообще ничего делать не буду. Возвращай меня домой, и всё тут!

- А если не возвращу? Если я тебя, поганца, тут же, в жабу болотную превращу, что тогда?

- А ничего! Не превратишь. - во наглость!

- Это почему? - Черномор аж опешил.

- А ты лягушек не любишь, брезгуешь.

Вот тут-то Черномор опешил по-настоящему. Дело в том, что он и правда не любил лягушек, скользкие они какие-то и противные. И вовсе не собирался он Ивана в жабу превращать, это так, в сердцах вырвалось:

- А ты откуда знаешь?

- В университории рассказывали. - выкрутился Иван, хотя на самом деле ляпнул наобум и выходит, что угадал.

И всё, нечем было крыть Черномору. Он-то в университории не обучался, поэтому не мог знать, правду говорит Ивана или врёт, как обычно? Так что перемудрил Иван Черномора и тот согласился:

- Ладно, делай как лучше, но чтобы отчёт мне каждый день предоставлял, понял?!

- Понял, ваше сиятельство! - улыбнулся Иван.

А сам, да плевать, что Черномор мысли читать умеет: "Моя взяла! Эх ты, темнота необразованная, хоть и волшебная...".

***

Оно может показаться, мол, вон оно как у Старика с рыбалкой вышло! Прямо чудеса, да и только! На самом деле, никаких чудес не было и похоже, что их вообще не бывает. Подумаешь, Золотая Рыбка, эка невидаль! Если уж кому хочется, чтобы чудеса на свете существовали - пожалуйста! Посмотрите в ближайший аквариум. Рыбок видите? А золотых? Вот вам и чудеса. Ловите, общайтесь, денег требуйте - всё перед вашими глазами и почти в ваших руках.

На самом деле чудо случилось и произошло - Старик на деньги не позарился. Вот это чудо так чудо! Но, если кто на это внимание и обратил, то назвал его совсем

по-другому. Я кстати, тоже по-другому назвал, но это из хитрых соображений, чтобы не выделяться.

На самом деле никакое это не чудо. Как и в случае с аквариумами и золотыми рыбками в них. Почти все знают, где деньжищ этих лежит - видимо-невидимо. Однако же, никто не идёт и не берёт, сколько ему надо. Нет, встречаются конечно "энтузиасты" красивого образа жизни, но разговор сейчас не о них. Так вот, оказывается есть что-то такое, что мешает рыбку из аквариума вытащить и за горло её хватать или идти туда, где деньжищ навалом и тоже, ну, сами понимаете... Вот и спрашивается, а чем Старик-то хуже? Тем, что ему за это ничего не будет? Как знать, как знать...

***

А вообще-то рыбалка выдалась удачной. Старик ещё два раза забрасывал невод и в общей сложности поймал довольно-таки неплохо - килограмм сто пятьдесят, а может и поболе. Конечно в иные дни уловы случались и получше, но на сегодня и этого было достаточно и понятно почему, домой хотелось.

Тут немного пояснить надо. Не надо думать, что раньше Старик возвращался домой чуть ли не из под палки. Если бы оно было так, давно или сбежал бы, неизвестно куда, или же уплыл по Самому Синему морю и тоже, неизвестно куда. Удивила Старуха и ой как удивила. Не то, чтобы Старик считал её уж такой злой, что доброты какой-нибудь, даже самой маленькой, за ней не подозревал, нет конечно. Просто, когда каждый день то дождь со снегом, то снег с дождём, ведь тоже привыкаешь и живёшь, не помирать же! А тут, совершенно без предупреждения и неожиданно, солнышко выглянуло и птички запели. Любой такому удивится и обрадуется, вот и Старик - не исключение.

Несмотря на весь труд тяжёлый, рыбацкий, Старик, когда плыл к берегу, усталости совсем не чувствовал. Вёсла, они сами по себе тяжёлые, да ещё если в воде, думаю представляете, казались ему чуть ли не пушинками. Так что, доплыл, дошёл, а проще говоря - доехал Старик до берега очень даже быстро.

До условленного часа, ну, когда доверенный человек купца должен будет приехать, время ещё было и Старику надо было чем-то занять себя, а занять-то особо и нечем. Ну, невод слегка починить, но чинить его в сухом виде желательно. Да и растягивать его надо, развешивать, а здесь негде. Этим надо дома заниматься, там для этого все условия предусмотрены. Так что ремонт невода Старику времени скрасить не мог. Ну и ладно.

Не то, чтобы от любопытства, но всё-таки, Старик направился в амбар, ему вдруг захотелось посмотреть, что там с цыплятами происходит? Но перед тем, как на цыплят любоваться, Старик решил устроить лошади небольшой праздник, отпустить её на лужайку, пусть травку пощиплет а то всё овёс да сено, сено да овёс...

Лошадь нисколько не сопротивлялась, да и зачем, если тебе доброе дело делают? Не сопротивлялась она и когда Старик ей на ноги путы одевал, стреножил. А здесь не иначе как лень-матушка Стариком овладевала, вот он и издевался над лошадью. Если её не стреножить, то неизвестно куда она уйти может, ищи потом, а так, если с путами на ногах, то вот она, рядышком.

***

Предусмотрительным оказался Старик, правда неизвестно, заранее знал или так, на всякий случай? Как только он шлёпнул лошадь по крупу, мол, иди, резвись, вернее, прыгай, как на дороге появилось сооружение самое место которому, совсем не там, где оно сейчас находилось, а дома, в избе.

Поскольку в деревне только один Емеля на печке ездил, то не надо было и догадываться, кто это к Старику в гости пожаловал. Может рыбки захотелось, кстати, вполне может быть хотя бы потому, что насчёт попить-поесть, Емеля был скорее гений, чем дурак. К тому, что Емеля передвигается по деревне и не только по деревне, но и везде, где только можно, на печке, деревенские давно уже привыкли и нисколько не удивлялись. Но это люди, хоть и жители деревенские, им для этого разум даден. А вот живность деревенская, деревенским жителям принадлежащая, к печке Емелиной никак не могла привыкнуть. Конечно же можно не мудрствовать и всё списать на полное отсутствие у них у всех, без исключения, мозгов, как таковых - скотина, что с неё возьмёшь? Но поскольку делать мне нечего, то интересно. В самом деле, интересные вещи получаются. Скотина домашняя, она вне зависимости от размеров - скотина, начиная от курей и заканчивая лошадями, а на Емелину печку реагирует по разному, вот это как раз интересно.

Куры, так те в разные стороны разбегаются, но тут ничего удивительного, они от всех в разные стороны разбегаются. Собаки, те лают конечно, на печку бросаются и пытаются её укусить, хоть и видят, бесполезно это, не прокусишь. Овцы-коровы-козы с козлами, тоже реагируют, но как-то вяло и неохотно. Я бы на месте Емели обиделся на такое с их стороны неуважительное отношение к нетрадиционному транспортному средству. Лошади, так те, кто куда шарахаются, причём даже тогда, когда в телегу не запряжённые, а значит в движении по деревенским дорогам не участвующие. Вот почему так, из всей живности только собаки своё недовольство проявляют? А ведь недовольны-то все, пусть и каждый по своему, но почему-то молчат. Про котов с кошками забыл - тем, похоже вообще наплевать...

Печка ещё не успела более-менее близко подъехать к амбару, а лошадь уже начала пытаться сбежать от этого ужаса и безобразия, куда глаза глядят. Но, хоть глаза и глядели в ту сторону, где печке вовек не проехать, в лес, путы на ногах мешали. Так что лошади ничего не оставалось делать, как косить на это чудовище глазом и в бессильной злобе щипать траву - конкуренция, мать её!

***

- Привет, соседушка! - это Емеля, прямо с печки. Соседями они никакими не были, но Емеля смотрел на соседство шире и всех, без исключения односельчан, называл соседями. А может он прав, кто знает?

- Здравствуй. - поздоровался Старик. - Никак рыбки захотелось?

- И рыбки тоже. - печка подъехала к амбару и без какой-либо команды или ещё чего-нибудь там, остановилась. - Продашь?

- Можно конечно и продать, вот только денег я с собой не взял, сдачу давать будет нечем. - это Старик подтрунивал так над Емелей, за его практичность. - Ты ведь, мелких денег с собой не носишь? С крупных сдачу надо давать, а мне нечем, поэтому бери так. - и засмеялся, довольный своей шутке.

- Вот неправильный какой-то ты... - Емеля направился к лодке. - Я сейчас.

Набрав рыбы в специально для этого приготовленную корзину, Емеля вернулся к печке, ну и к Старику соответственно.

- Не обижайся конечно, но непрактичный ты какой-то. - продолжил он прилаживая корзину на печке, так, чтобы при движении та не опрокинулась. - Рыба, она ведь тоже денег стоит, а ты её даром раздаёшь.

- Ну, положим не много-то я её и раздал. - Старик увидел, что Емеля выбрал себе пяток рыбин, правда, не самых маленьких. - Вот если бы ты всё попросил, тогда да, тогда за деньги и торговался бы до упаду. - у Старика, понятно почему, сегодня было хорошее настроение, вот он и веселился.

Емеля, это тот самый, который умелец деревенский, причём, на все руки. Он-то и навестил, так сказать, Старика, видите ли, рыбки ему захотелось.

Помните о чудесах деревенских в виде: агентств новостей, умельцев всяких там разных рассказывал? Емеля - один из них. И приехал он, если честно, не за рыбой. Рыбу, уж если так приспичило, он мог бы у Старика и в деревне попросить, и не надо было бы в такую даль переться, тут другое.

- Люди говорят, гости к тебе пожаловали? - как бы без всякой хитрости спросил Емеля.

- Пожаловали. - подтвердил Старик, да и глупо скрывать. Деревня, она и есть деревня: "Пусть уж лучше от меня узнают, чем будут придумывать. Хотя, придумывать всё равно будут". - подумал он.

- А кто такие?

- Родственники, дальние.

- Может им починить что надо? Так скажи, я мигом, довольные останутся. - а сам тем временем, в амбар лезет.

"Ну и ладно, пусть лезет. - подумал Старик а потом ещё. - Хорошо, что цыплят взял, а не поросёнка...".

Емеля, увидев бочку, весь аж чуть из штанов от любопытства не выпрыгнул:

- Откуда у тебя такая?

- К берегу прибило, вот я и подобрал.

- Продай!

- Самому нужна...

- Для чего она тебе?

- Сам пока не знаю, но знаю, что понадобится. - Старик как бы дал понять Емеле, мол, не старайся, не обломится.

А Емеля и не думал стараться дальше. Услышав о том, что бочка Старику нужна как бы на всякий случай, он сам ещё не знает, для чего она ему нужна, успокоился. Такое положение и состояние вещей в его голове укладывалось, а потому принималось совершенно спокойно и без возражений.

Вот только интересно, через сколько бы минут или секунд Емеля сошёл с ума, если бы узнал, что Старик, буквально только что поймал Золотую Рыбку и отпустил её, совсем бесплатно отпустил, хотя она деньги предлагала? И что сейчас в бочке цыплята сидят, которые завтра взрослыми курями станут?

***

Ничего удивительного в этом нет, потому что сам Емеля жил и неплохо жил, кстати, тоже благодаря рыбе, только другой. И печка его, тоже, благодаря ей, по деревне разъезжала.

Получилось оно вот как. Отправился Емеля на речку, по воду. Пришёл, зачерпнул одно ведро - нормально, вода чистая. Зачерпнул вторым, вытащил, а там рыбина, не сказать, чтобы очень большая, но приличная.

Емеля хотел было её тут же на костре пожарить да съесть, чего лишнюю тяжесть домой тащить? Он даже по сторонам принялся смотреть, ну чтобы дровишек для костра собрать. А рыба ему, вдруг человеческим языком и заявляет:

- Не ешь меня Емелюшка, нельзя меня есть.

- Ты что, отравленная что ли? - спросил Емеля и поначалу сам не понял, что у рыбы спрашивает, потом дошло.

- Никакая не отравленная, вполне здоровая я.

- Если бы ты была здоровая, то по-человечески не смогла бы разговаривать. Рыбы, они все немые, говорить не умеют. - резонно заметил Емеля. То, что рыба говорит, его больше не удивляло. Ну и что, говорит, и пусть себе говорит.

- А я не простая рыба, особенная. - проговорила Щука, рыба Щукой оказалась. - Отпусти меня в речку.

- Как же я тебя отпущу, если я тебя зажарить собираюсь? - спросил Емеля, а сам тем временем веточки начал собирать. - Да и зачем тебя отпускать? Нечего тебе там в речке-то делать.

- Отпусти Емелюшка. - не унималась Щука. - Есть мне, что делать. Детки у меня малые там, мамку ждут. Да и вообще, я в речке рыба уважаемая, без меня никак.

- Никак говоришь? - Емеля присмотрел поваленное дерево. Сучьев и веток на нем было хоть отбавляй, правда дерево то далековато лежало, а идти было лень.

- Совершенно никак. А я тебе за это службу сослужу верную. Чего пожелаешь, только скажи: "По щучьему велению, по моему хотению", и дальше то, что тебе нужно, и всё исполнится.

- А не врёшь?

- Я никогда не вру.

- А зря, иногда полезно. Ладно, плыви себе. Только про обещание своё не забывай, а то следующий раз точно зажарю. - с этими словами Емеля взял щуку в руки и выбросил в реку. Щука благодарно вильнула хвостом и была такова.....

Но это, так сказать, официальная версия. На самом же деле все по-другому было. Пришёл как-то Емеля на реку, искупаться ему захотелось. Пришёл, разделся, и прыг, прямо с берега... Плавает. Вода, что парное молоко, красота да и только! И вдруг, бац! Вернее, не бац, а караул! Емелю укусил кто-то и причём укусил за место нежное, за то, что сразу пониже спины расположено.

Емеля в крик, больно же. Но кричи, не кричи, толку никакого. А тут толк получился. Когда его этот кто-то укусил, Емеля машинально схватился, он думал, что за укушенное место, а получилось, схватил того, кто его укусил. Схватил, значит, дёрнул, чтобы отцепилось и со всего маху на берег выбросил, а потом уже и сам выбрался. Выбрался значит на берег, сорвал лист лопуха, сполоснул в воде и на укушенное место приклеил, ну, чтобы зараза какая во внутрь не пролезла. Только потом начал смотреть, кто же его такой укусил и кого он поймал, да на берег выбросил? Смотрит, а это рыбина, и довольно-таки большая, щука.

- Ты что же, сволочь такая делаешь? Ты зачем людей кусаешь? - Емеля ещё другие слова при этом говорил, но здесь их писать совестно.

А Щука, как ни в чем ни бывало, да ещё и по-человечески:

- А ты что делаешь?! Ты какого, спрашивается, без порток в воду полез?! Ты что же думаешь, если рыбы, если в воде живём, то нам срам свой показывать можно? Ни стыда, ни совести!

- Ну, ты это, особо-то не ругайся. - Емеля только сейчас вспомнил, что он, как говорится, в чем мать родила. - Я это, штаны сейчас одену.

- Во, совсем другое дело. - одобрительно сказала Щука, увидев Емелю в штаны одетого. - А то и стыд и срам.

- Да ладно тебе, не сердись. - теперь Емеля соображал, что ему с этой Щукой делать? - Ты мне лучше вот что скажи. Тебя как лучше: пожарить или засолить, а потом завялить, а?

- Ни то, ни другое. - лязгнула зубами щука. - Меня лучше всего назад в речку отпустить, лучше не придумаешь.

- Здрасьте! Она меня кусать будет, а я её в речку отпускать. Щука, у тебя все дома?!

- Все, меня только не хватает. Отпускай давай, чего тянешь?! А то дышать тут у вас тяжело, в сон клонит.

- Ага, я тебя значит отпущу и что? Тебе-то хорошо, а я мало того, что укушенный весь, так вообще, ни с чем останусь, несправедливо.

- Ладно, уговорил. За то, что ты меня отпустишь, я тебе службу верную служить буду.

- Какую службу?

- Такую службу. Чего пожелаешь, скажи: "по щучьему велению, по моему хотению", ну и то, что желаешь, а я исполню.

- А не врёшь?

- Вот ещё! Я никогда не вру. Отпускай, давай!

- Ладно, плыви. Но смотри, если обманешь, я неделю, нет, месяц без штанов в реке сидеть буду, назло...

Вот такие вот две версии у начала благополучия Емелиного, и какая из них правда, а какая враньё - поди, разберись.

Теперь надеюсь понятно, с чьей помощью Емеля чинил народу механизмы и не механизмы всякие? Правда, да что там, даже сама Матрёниха не могла до правды докопаться, поэтому страдала и мучилась. Придумывала конечно ерунду всякую, но даже она, с её талантом, не смогла додуматься до того, что было на самом деле и что являлось истинной правдой. Вот они, где чудеса-то, а вы говорите...

Глава седьмая

- Фролка! Фролка, бес окаянный!

- Здесь я, князь-батюшка. Чё кричать-то?

- Вижу, что здесь. А кричать на вас надо, потому что если без этого, то вообще... - князь не уточнил. Он никогда не уточнял, что обозначает это "вообще" и насколько велика глубина морального падения его обладателя.

Это была, так сказать, ежедневная, вернее, ежеутренняя разминка. И кричал вот так князь только на Ивана и на Фролку, а на остальных, если и кричал, то не просто так, а за дело. Вот там уже, на кого он кричал, тем было не до шуток-прибауток. Там дело могло закончиться - голова сама по себе и ты тоже, сам по себе.

Фролка с Иваном к подобным крикам и разносам княжеским были привычными и не обращали на них никакого внимания. Более того, почти всегда отвечали князю дерзко и со стороны могло показаться, непочтительно. Но ерунда всё это. Была там и почтительность и уважение. Ну и самое главное, почему они так вели себя в разговорах с князем: Фролка, тот никакой вины за собой не знал и не чувствовал, да и не было её, а Иван пока ещё не знал и не чувствовал, не успел ещё, вот вам и вся разница.

- Спишь, поди?!

- Я, князь-батюшка, никогда не сплю. - продолжал якобы хамить Фролка.

- А что так? - удивился князь.

- Служба княжеская мешает. - улыбался Фролка. - Совсем никакой личной жизни нету.

- Ладно, врать-то! - на самом деле князю такие вот перепалки, да ещё с утра, пораньше, заменяли физзарядку с гимнастическими упражнениями, которыми, если уж честно, он никогда не занимался. Но кровь с утра обязана быстрее по сосудам бегать, вот для этого и служила эта, тоже физзарядка, только словесная.

- В том-то и дело, князь-батюшка, - продолжал Фролка. - что тебе бесполезно врать. Ты правду от кривды сразу отличаешь и в случае чего, эх! - Фролка сделал вид, что почёсывает якобы свежевыпоротую задницу. - Поэтому приходится говорить правду. Никуда не денешься. - и вздохнул, печально так...

Хитрый всё же Фролка: и себя не унизил, не оскорбил и князю, считай на целый день хорошее настроение обеспечил, если конечно не испортит кто.

- Хватит трепаться. А то по настоящему задницу почёсывать будешь. - засмеялся князь. Говорю же, князь остался доволен, но делами тоже надо заниматься, поэтому. - Иван уехал?

- Уехал князь-батюшка. Рано утром и уехал.

- Ты вот что. Сбегай-ка на базар, узнай там: как уезжал ну и всё такое.

- А что бегать-то, обувку расходовать? Я тебе и без базара скажу, что и как.

- Ну?! Тогда говори.

- Уехал, стало быть, Иван рано утром, только-только рассвело. - Фролка в университории никогда не обучался, а потому не имел такой наглости, как проситься присесть при самом князе, рассказывал стоя.

Князь же по этому поводу имел свою точку зрения: "Молод ещё, пусть постоит. Да и полезно, нечего раньше времени задницу расплющивать, успеет".

- А что народ?

- Нормально народ, провожал.

- Как так провожал?! - по разумению князя никаких проводов быть не должно, поэтому он так и возмутился. - Совсем страх и совесть потеряли! Ну, я им!

- Не переживай ты так, князь-батюшка. Народ не с улицы провожал, он из-за окон, да из-за заборов провожал, подглядывал. Стало быть, уважение проявил. Иван слух пустил, что за Людмилой поехал, мол, нашлась Людмила, только домой привезти осталось.

- Ну коли так, тогда ладно. - а сам подумал: "Вот ведь паршивец! Ну только возвратись, я тебе устрою этот самый университорий! Ты у меня что такое сидеть, навсегда забудешь! А с другой стороны, правильно Иван поступил, пусть народ думает, что Людка не какая-то там беспутная, а просто заблудилась. Ну и глядишь, правда, отыщет её где-нибудь".

Так что, и это уже в который раз, доволен остался князь, и Фролкой, и Иваном, довольный.

- Куда поехал, в какую сторону?

- На юг поехал.

- Точно на юг?

- Точно, князь-батюшка, сам видел.

***

Княжество князево располагалось, ну получилось так, не на севере, не на юге, а как бы между ними - прямо посерединке. Оно, такое расположение княжества, было очень удобным как для его жителей, так и для князя конечно же.

Если княжество находится посерёдке, то выгод здесь очень даже много, а две выгоды, так вообще - самые главные.

Первая, это конечно же торговля. Что с севера на юг, что наоборот, с юга на север, с запада на восток и в обратном направлении, едет торговый люд, товар везёт. Приторговывает по дороге, чтобы нескучно было, а княжеству от этого прямая выгода.

Народ товары покупает, свои продаёт, а со всего с этого денежки в княжескую казну текут. Пусть в каждом конкретном случае денежка и небольшая, но если всё взять, да объединить, то получается - с миру по нитке, царю рубаха. Но это где-то там, далеко, царю рубаха, а здесь княжество, значит рубаха князю. Вот благодаря такому своему местоположению и процветало княжество.

Вторая причина, тоже в месторасположение княжества упиралась. Получилось так, правда изначально, давным-давно ещё, много воевать пришлось, чтобы соседние княжества и царства захирели все, они и захирели. Теперь же, если и существуют, то вовсе не процветают и не здравствуют, как то княжество, где князь князем является.

Оно всё это хорошо тем, что если вдруг кому-нибудь и взбредёт в голову воевать с князем, то шиш с маслом, ничего не получится, силёнок не хватит. В смысле, в одиночку воевать не получится, а чтобы сговориться, да всем скопом напасть - с севера, да с юга, одновременно, так для этого сначала, вот именно, договориться надо. Но договориться у всех этих царств-княжеств, заморышей, не получится, потому что для этого надо будет перво-напрево, через князево княжество проехать, а это непросто. Непросто потому, что соглядатаи да послухи у князя такие, аж первый сорт, поискать надо. Они, почти все, постоянно в тех царствах-княжествах находятся и, это уж точно, хлеб свой даром не едят и милости княжеские даром не получают.

Опять же, купцов всяких, тьма тьмущая что туда, что сюда, почитай круглый год ездит. А купцы, они народ не то, чтобы болтливый, скорее словоохотливый. Те, которые из них самые именитые, а значит и больше других о том, что где творится и происходит, знающие, они завсегда к князю на поклон приходят, подарки приносят. А князь, он ведь тоже не дурак. Он подарки примет, расспросит их о делах ихних, торговых и о том, что в соседних, и не соседних, царствах-княжествах творится, тоже расспросит. Бывает, зависимости от того, насколько рассказанное купцами для князя ценным окажется, сборы торговые им уменьшит. Иногда бывало, что чуть ли не бесплатно дозволял торговать. Ну а торговый люд, он сами знаете, выгоду за версту чувствует, поэтому и рад стараться. Вот такой вот, говоря премудрым, университориевским языком, на тот момент была политическая обстановка в княжестве. А что, вполне нормальная себе обстановка, в других не в пример хуже, того же царя Салтана возьми.

***

Емеля, он, когда бочкой интересовался, всё заглянуть в неё хотел, говорил, что посмотреть и определить хочет, сколько и чего в такую бочку может поместиться? Но Старик в бочку ему заглядывать не разрешил. Он ничего не стал объяснять, просто не разрешил и всё тут - моя бочка, что хочу, то и делаю!

Подействовало, но не совсем. Емеля, ну чтобы хоть как-то определить то ли предназначение, то ли происхождение бочки, всё-таки выпросил у Старика дозволения размеры с неё снять. Он так и сказал, мол, хочу таких понаделать и всем желающим продавать. С его слов выходило, что бочек таких ни у кого нет, поэтому покупать будут охотно. Врал конечно, и Старик это видел, но размеры снять разрешил.

"Пусть снимает. - подумал он. - Всё равно ведь не отстанет".

Измерив бочку, Емеля успокоился и засобирался домой. Более того, предложил Старику вместе поехать, ну как попутчики, заодно и поговорить по дороге, но Старик отказался:

- За компанию конечно спасибо, но сам понимать должен. Человек ещё от купца не приехал, подождать надо. Да и лошадь моя, уж больно она печки твоей пугается. Когда ты подъезжал, так она если бы не была стреножена, точно, в лес убежала.

- Это она от неграмотности. - пояснил Емеля. - Ну ладно, тогда поехал я. Ты, если что, обращайся...

Видите, какая удача сегодня прямо-таки валом к Старику валит?! Сначала Золотая Рыбка, теперь вот Емеля, и все - если что, обращайся мол. Не знаю кому как, а мне завидно, по-хорошему разумеется.

Емеля уехал. А немного погодя и доверенный человек, который от купца, появился. Процедура передачи рыбы от одного к другому много времени не заняла. Старик имел дело с этим человеком уже много лет, поэтому всё происходило довольно-таки быстро, потому что на доверии. Сколько рыбы, определяли на глаз, при этом никогда не спорили. Да и зачем спорить? Ну и какая разница, если сегодня получилось немного меньше? Будет завтра, и завтра вполне может получиться немного больше. А поскольку процедура такая происходит каждый день, то и глотки драть нет никакого смысла, потому что если взять на круг, то без обмана получается. Вот вам и коммерция такая вот! А почему такая, а потому, что на доверии основанная.

Рыба была продана, доверенный человек поехал себе дальше. Чуток погодя, лошадь была отловлена, распутана, запряжена и Старик, да, перед этим он амбар закрыл, отправился домой.

А вот лошади, той похоже, было всё равно куда идти - из деревни к морю или от моря к деревне, в смысле, одинаково приятно. И там, и там, в конце пути, её ожидал отдых и почти что свобода полная. Ну разве что в деревне Старик её путами не спутывал и она могла ходить по лужайке как ей вздумается, а не прыгать подобно никому неведомой в тех краях кенгуру. Что это, разумеется никто не знал и не догадывался, ну разве что Иван знал, на то он и Премудрый. Но Иван с посольством был пока ещё далеко, хоть и двигался в эту сторону.

***

Чтобы ни говорили, а возвращаться домой - всегда приятно, а уж тем более после удачной рыбалки, да к тому же, Старуха перестала ругаться.

Так вот, о дороге домой. Если раньше, буквально ещё позавчера, Старик возвращался домой, как бы это сказать, - "ура" не кричал, то сегодня - совсем по-другому. Ну согласитесь, мало приятного, когда приходишь домой весь уставший и голодный, но ни в коем случае не пьяный и не за полночь, и с деньгами за рыбу вырученными, а тебя, один леший, дома ругань со скандалом ожидают. Я вот удивляюсь Старику, как это у него сил, да каких там сил?! Это неизвестно даже как называется, чего у него было столько много и хватало, чтобы в ответ на все Старухины скандалы, не отлупить её, не запить горькую, а то и вообще, к другой женщине не сбежать? Песенка есть, не из тех времён, которые описываю, а из наших, из современных:

"Любите девочки простых романтиков: отважных лётчиков и моряков...".

Лётчиков в те времена понятно, что не было, ну разве Баба-Яга со Змеем Горынычем. Но они принадлежали совсем к другой "авиации", к элитной, если можно так сказать, куда простому человеку вход на три замка запрещён, заказан и заколдован. А вот моряки были и Старик - один из них. Если кто-то скажет, мол, какой, к такой-то матери, Старик моряк, если он рыбу ловит? Отвечу: сравните разницу - одно дело просто по морю ездить, от одного берега до другого и почти тоже самое, только немножко не так - при этом ещё и рыбу умудряться ловить. Ну и кто больше моряк? Впрочем, дело ваше, думайте, как хотите.

Это всё к тому, что не иначе как, был Старик романтиком, до мозга костей им был, поэтому и терпел ругань и скандалы Старухины и никаких ответных мер не предпринимал. Так что, выходит права песня, романтики лучше, они не скандалят в ответ, а романтизируют там себе что-то и во всём со скандалопроизводителем соглашаются.

И выходит, что Царицу с Гвидоном Старик не просто так спас, дадено это ему было в виде награды за романтизм и мужественное терпение. А бочка, хоть и расчудесная вся, как бы в придачу, в качестве премии. И заметьте, Золотая Рыбка здесь совсем не причём. Они только сегодня познакомились, а буквально вчера, хоть и знали о существовании друг друга, знакомы не были.

Не подумайте чего такого - всё гораздо проще. Старик, запряг лошадь, положил в телегу с прочими рыбацкими принадлежностями: невод, немного рыбки, может гости рыбку любят, кто знает, закрыл амбар и поехал домой, в деревню. А вон те вон все умничания, это от меня, лично.

Дорога, что из деревни к морю, что в обратном направлении - одна и та же. Лошадь не в счёт, о чём она думала и думает, не знает никто и никогда не узнает. Старик, пока будет ехать до дома, разумеется будет о чём-то думать и на этот раз более-менее понятно о чём, поэтому думки его неинтересные. Вот и я, сижу, кофе напившийся, и не то, чтобы размышляю, скорее, дурью маюсь, потому что писать что-то надо, пока он домой едет, а про мысли Стариковы уже писал...

***

Старику хоть и было куда спешить, но спешить как бы никуда не надо было. Деревня никуда не денется и Старуха никуда не денется. Конечно, Царица с Гвидоном деться куда-нибудь могут, ведь появились же так, что никакой кошмар не додумается, но вряд ли, потому что бочка в амбаре стоит, на замок закрытая, в ней сейчас цыплята в курей превращаются.

А вот Емеле спешить было куда. Правда спешил он не потому, что в деревне его дела неотложные ожидали, не было у него там никаких дел. Да и не в деревню он вовсе спешил. Емеля, он не то, чтобы дурак набитый, он скорее очень ко всему, вокруг происходящему, очень подозрительный и вот почему. То, чем он занимался и до сих пор занимается, происходит не потому, что руки у него растут из того самого места из которого надо, да ещё и золотые, вовсе нет. Руки как руки и растут они точно также, как и у всех остальных, посерёдке, между головой и задницей. Они, руки его, скорее ленивые, чем корявые и всё такое, что для ленивых рук полагается. Поэтому починку всего деревенского инвентаря и всякой премудрой механизации, за него Щука производит, а он только задания ей даёт, посредник, так получается.

Когда Емеля Щуку поймал, и получилось так, что чудес, и сколько хочешь, себе выторговал, сначала было обрадовался:

"Вот теперь заживу! Так заживу, не то, что чертям, а вообще, всем тошно станет! - это он так размышлял, когда домой шёл".

Случившееся с ним было до того необычным и приятным, что он даже про воду забыл. Да и какая там вода, если теперь можно будет сказать Щуке, и она принесёт и воды, и ещё всего, чего захочется. До этого Емеля жил, ну как жил, про такое говорят - с хлеба на квас перебивался. Правда, ну, чтобы правда и до конца, кваса Емеля не видел, в основном водой довольствовался, да и хлеб, чего уж там, не каждый день ел. А тут счастье привалило, да ещё какое! Но чем дальше он от речки-то уходил, тем думки его, радостные, всё печальнее и печальнее становились. Получалось, это Емеля так, шёл и размышлял: теперь можно ничего не делать и жить припеваючи. Но он и до этого, считай, ничего не делал, правда жил совсем не припеваючи, а скорее от голода воючи, в смысле, иногда от голода аж волком завыть хотелось. Теперь выходило, что припеваючи жить и ни в чём не нуждаться - проще простого, даже с печи не надо вставать. Только вот здесь самая главная опасность и затаилась.

Сколько раз уже спрошено и говорено насчёт того, какой у нас народ? Правильно! Народ у нас любопытный, глазастый и до ужаса завидущий! Это Емеля так размышлял. Шёл домой и размышлял, как ему дальше жить? Если раньше, ну, до Щуки, на бедность его внимания особого никто не обращал, разве что смеялись, да пальцем у виска крутили, то теперь по-другому всё будет.

Бедность чья-то, разумеется она не то, чтобы неинтересная, она в большинстве случаев приятная, если со стороны смотреть конечно. А вот о счастье и достатке, не говоря уже о богатстве, такого не скажешь. Эти вещи народу очень интересные, для некоторых, так вообще первостепенные, а потому очень неприятные.

Бывает так, что человек ну просто не в силах заниматься чем-то для себя полезным, если у кого-то есть то, чего у него нет и похоже, что не предвидится. Это о счастье, достатке, ну и о богатстве речь идёт. Там много всяких вариантов и вариаций, перечислять замучаешься. Тогда все дела побоку, потому что у соседа есть, а у меня нету. Какая работа может быть, вы что, совсем что ли?!

Дальше известно, как происходит, потому что наверняка знаете таких, чужого счастья и достатка радетелях. Им всем очень и очень интересно, откуда это у соседа, например, взялось всё, если он дурак дураком, ну, во всяком случае, дурнее меня? И понеслась, да так понеслась, что любой Шерлок Холмс позавидует. Сами понимаете - дело серьёзное, а раз серьёзное, то все силы на него! О какой работе и прочей ерунде тогда может идти речь, если у соседа есть, а у меня нету?!

Немного сложно получилось, но это для того, чтобы понятно было, до чего Емеля додумался, пока домой шёл. Не дадут ему соседи жить спокойно, в смысле, в счастье и в достатке с головой купаться. Во все щели носы свои позасовывают и обязательно, если ничего и не разнюхают, то сами придумают и жаловаться побегут. А жаловаться, знамо дело, кому, князю разумеется. Но князю, это ещё куда ни шло, хуже, если к боярам побегут. Бояре, у тех носы до добра, особенно чужого, ого-го как натренированы. Прибегут, значит, односельчане, мать их пермать, и доложат, что живёт у нас в деревне Емеля-бездельник. Нигде не работает, а у него всё есть, ну прямо как тот сыр в масле катается, а это непорядок! Ведь всем известно, в масле кататься только князю с боярами дозволено, простому человеку, подлого происхождения, это строго-настрого запрещено, потому что для него же, дурака, вредно.

Вывод отсюда один - ворует где-то. А у кого в княжестве, ну теоретически разумеется, можно что-то украсть? Конечно же, у князя или у бояр. И всё, пришёл-приплыл-приехал Емеля, с места не вставая. В такой оборот возьмут, что даже то расскажешь, о чем никогда не догадывался, и никакая Щука не поможет. Вот вам и счастье, с неба свалившееся, вернее, из воды появившееся. Оказывается, осторожно с ним, со счастьем-то, надо обращаться, очень осторожно и с умом, не просто так.

Вот и додумался Емеля умельцем на все руки сделаться, тем более, что кузнеца в деревне отродясь не было, народу в город приходилось ездить. Перво-наперво пришлось постараться, о талантах своих, внезапно возникших и проснувшихся, рассказать. Ну а чтобы народ поверил, кое-что и бесплатно починить.

Разумеется чинила и ремонтировала всю премудрость деревенскую за Емелю Щука, волшебством своим технические чудеса творила. Емеле, как и было договорено, надо было всего делов-то, сказать: "По щучьему велению, по моему хотению...", ну а дальше, объяснить характер неисправности и так далее.

И знаете, сработало! Народ к Емелиному счастью и достатку особого внимания и зависти не проявлял, потому что и так видно - талантище, золотые руки. А Емеля, под шумок, у Щуки много чего для себя выпросил, потому и жил более, чем безбедно.

Единственное, что он себе как бы сверх меры позволил, так это то, чтобы печка сама по деревне ездила. Но это ему нужно было не только потому, что ленивый, но и для рекламы тоже. Ну и конечно, для того, чтобы печка могла свободно выезжать из избы, не через дверь же, опять же, при помощи Щуки сделал Емеля так, что одна из стен его избы отъезжала в сторону и печка свободно выезжала во двор. Всего делов-то было, сказать: "По Щучьему велению, по моему хотению...", ну и так далее.

***

Так вот, не иначе, как боясь, что застукают его и раскроют Щукино волшебство, был Емеля ко всему новому и хоть чуть-чуть необычному очень подозрительным. Узнав о том, что у Старика люди какие-то появились, обеспокоился Емеля, сами понимаете, на всякий случай. Он и к морю-то поехал, только для того, чтобы у Старика узнать всё и расспросить насчёт людей этих. Конечно можно было и у Старухи спросить, но Емеля опасался, потому что знал её нрав скандальный. Да и люди те в её доме находились, тоже не совсем удобно приходить да расспрашивать, а Старик на рыбалке всегда один, так что никто не помешает.

Но Старик ничего путнего Емеле не сказал, насчёт родственников наврал. Можно подумать Емеля не знает, что кроме сыновей нет у него никаких родственников, а те, кто у него сейчас в доме, не очень-то на сыновей похожи. Чтобы Старик ничего такого не заподозрил, пришлось бочку измерять, тоже врать, что таких понаделать хочет. Но деваться некуда, надо, чтобы всё достоверно выглядело, а то Старик заподозрит чего.

Последней надеждой выведать что-нибудь у Старика, было то, что Емеля предложил ему вместе до деревни проехаться. Емеля думал так: дорога, она к разговору всегда располагает, глядишь, и сболтнёт Старик что-нибудь лишнее. Но ничего из этого не получилось. Видите-ли, лошади его печка не нравится! Дура! Можно подумать, ты печке нравишься! Поэтому направился Емеля не в деревню, а прямиком к речке, на то самое место, где Щуку выловил.

Приехал, стало быть, слез с печки, подошёл к реке, и:

- Щука! Щука, мать твою! Где ты там?!

- Ну чего тебе? - услышала всё-таки Щука Емелю, обратила внимание. Не иначе, кричал очень громко. - Что опять не так? Или с жиру беситься начал?

- Ни с какого жиру не бешусь я, ты это, выражения-то выбирай! - обиделся Емеля.

- Тогда чего тебе?

- Информация требуется.

- Какая такая информация?

- Понимаешь, у Старика, ну живёт один такой в деревне...

- Знаю, что живёт. Ну и что?

- Не перебивай. Так вот, люди у него какие-то посторонние появились. Говорит, что родственники. Врёт! Нету у него никаких родственников, я точно знаю.

- Тебе-то что с этого?

- Как что?! А вдруг как за мной подглядывать приехали?! Вдруг как донёс кто, ну, позавидовал, вот князь их и прислал?!

- Ох, Емеля, Емеля. Знала бы, что ты такой дурак, ни в жисть бы с тобой не стала связываться. Не по твою душу они приехали, успокойся.

- А по чью? - разумеется, Емеля не верил Щуке, уж очень разоблачения боялся.

- Говорю, что не по твою и будет с тебя. В конце концов, мы с тобой на чудеса договаривались, а насчёт сплетен не договаривались. Вот если хочешь бочек понаделать, таких, какая у Старика стоит - пожалуйста. А за сплетнями, к Матрёнихе обращайся, она поболе моего обо всём знает.

- Так значит, не за мной приехали?

- Тьфу ты! Говорю же, не за тобой!

- Ладно, так уж и быть, поверю. Но если что, сама знаешь, залезу в реку да так, что калачом не выманишь!

- Говорю же, дурак! Вот связалась-то, на свою голову! Ладно, хватит мне и себе нервы трепать. Ты лучше скажи, бочки-то делать или как?

- Какие бочки?

- Те самые...

- А, да, сделай парочку.

Глава восьмая

Долго ли, коротко ли шли, но пришли все-таки. Между двух, ну просто огромных елей стояла самая обыкновенная изба, почти такая же, в которой Старик жил. Вся разница была лишь в том, что ни сараев, ни заборов, да и вообще, ничего, что подсказало бы случайному путнику, мол, здесь живут люди хозяйственные, домовитые, а значит, попить-поесть дадут и в случае чего на ночь приютят, не было. Кстати, бани тоже не было, во всяком случае не видно было никакой бани. Но это мелочи.

Гвидон обратил внимание совсем на другое. Изба, в которой без сомнения проживала Анна Ивановна, стояла про меж двух огромных елей. Выглядело все это ну, просто глаз не оторвешь, прямо как в сказке. Вот царевич и смотрел, любовался и до того ему такое месторасположение избы понравилось, что он даже не обратил внимания на то, что любой более-менее нормальный человек заметил бы в первую очередь. Оно вроде бы мелочь, но это кому как. Для большинства путников, случайно оказавшихся около дома Анны Ивановны, такая мелочь сразу сказала бы: "Что-то нечисто здесь. Иди-ка ты, мил-человек, отсюда по-добру, по-здорову, покуда тебя хозяева не заметили".

Конечно же изба не стояла на куриных ногах, в кустах там каких-нибудь или в бурьяне, но все равно. У крыльца не заканчивалась или наоборот, от крыльца не начиналась, ни дорога, ни тропинка, вообще ничего не было. Трава была, но сразу видно, по траве этой, с весны никто не хаживал. Однако поскольку царевич Гвидон детство имел бочковое, в бочке его провёл, вырос там, то никакого внимания на отсутствие дорог-тропинок не обратил. Всё его внимание было обращено на два могучих дерева, на те самые ели. Конечно сравнивать их с другими деревьями он особо-то не мог, опыта не хватало, но все равно, было видно и понятно, что других таких, во всяком случае, в этом лесу, не сыскать.

"Их бы на дрова пустить, - подумал царевич Гвидон. - наверное, Старику лет на десять хватило бы. Интересно, за день управился бы или нет?"

Оно часто бывает, когда видишь что-либо или очень и очень красивое, или наоборот безобразное, почему-то сразу примеряешь на себя, в смысле, чтобы ты с этим сделал, если бы оно было твоё? Не знаю кому как, а мне интересно, почему? Конечно, чужая жизнь - потёмки, но о себе могу сказать точно - не от жадности это. А от чего - не знаю.

"Нет, что ты. - царевич и не заметил как, не иначе под впечатлением от увиденного, сам с собой начал разговаривать, хоть и не в голос. - Такую красоту, и на дрова. Они ж живые! Не иначе, живые".

Разговор, хоть и с самим собой, был прерван Анной Ивановной. Она поклонилась елям: сначала левой, затем правой и будучи уверенной, что царевич Гвидон никуда не сбежал и не делся пошла к крыльцу. Не понимая зачем, царевич тоже поклонился деревьям, точь в точь так, как это сделала Анна Ивановна, и пошёл вслед за ней. Как бы в ответ на приветствие царевича оба дерева закачали своими мохнатыми лапами. Даже нет, не закачали, скорее всего, сейчас деревья были похожи на птиц, разминающих крылья перед полётом. А ветра-то, кстати, никакого и не было...

- Проходи, гость, хоть и нежданный, но ожидаемый. - открыв дверь, сказала Анна Ивановна. - В сенцах темновато, но ты не пужайся, никто страшный в них не живёт.

- А я и не пужаюсь. - обиделся или сделал вид, что обиделся царевич. - Не из пужливых.

- Да это я так, - примирительно сказала Анна Ивановна. - не обижайся.

Про бочковое детство, ну и в некотором роде воспитание царевича Гвидона я уже говорил, но ничего страшного, можно и повториться.

Разумеется никакого упрёка ему насчёт этого и в помине нет. Человек, он жизнь себе выбирает, а детство он себе выбрать не в состоянии, мал ещё. Тут уж ничего не поделаешь. Кому какое родителями детство было определено, такое и досталось. Царевичу, например, бочка досталась, где он детство-то и провёл, зато вырос быстро. Не в этом дело. Кому-то для детства изба деревенская достаётся, кому-то палаты чуть-ли не царские, какая разница? Гораздо интереснее, что дальше происходит.

У кого-то детство - избушка избушкой, а жизнь - совсем наоборот, палаты царские. А у кого-то, тоже все наоборот, детство - палаты царские, а жизнь, да какая там жизнь, даже на избушку не тянет, так, ерунда одним словом.

- Понравился ты Хозяевам. - открывая дверь в горницу, сказала Анна Ивановна. - Проходи, гостем будь.

- Каким таким хозяевам? - не понял царевич.

- Не твоего ума дело. - как ни в чем ни бывало сказала Анна Ивановна. - Молод ещё.

Оно как бывает: сначала вроде бы и похвалят, а как только начинаешь уточнять, за что, мол похвала, чуть ли не дураком называют. Вот и понимай, как знаешь...

***

А ведь прав царевич Гвидон, любопытство - штука хорошая. Правда, к сожалению не иначе жизнь так устроена, вопросов всегда больше, чем ответов на них. А с другой стороны, если бы каждому вопросу сразу же полагался ответ, жизнь не жизнью была бы, а так, сплошным валянием дурака на диване, ну или у кого что есть для этого.

Вопросы, они бывает на том самом диване рождаются и бывает так, что с места не сдвинешь. А ответы, они диваны терпеть ненавидят. Им подавай дорогие дальние, чащи лесные, буреломные, горы высокие, да моря глубокие. Иными словами, все те места, которые от дивана очень и очень далеко находятся и располагаются, и где диваны не живут, неуютно им там.

Так вот, на самом деле Баба-Яга, она же, Анна Ивановна, не была в том лесу хозяйкой всевластной. Вот за пределами леса, ну хотя бы в деревне, где Старик жил, там да. Там она была над людьми старшей, хоть и старалась себя лишний раз не показывать. В лесу Хозяевами были как раз эти самые две могучих ели. А Баба-Яга, она была у Хозяев не то, чтобы в прислугах, скорее в помощницах. Правда из людей об этом никто не знал и не догадывался, не зачем им это. Для них Баба-Яга в лесу, и не только в лесу, старшая. Так оно и для леса и для людей лучше. Людям, так тем вообще спокойнее, потому что неугомонные они какие-то, а тут ещё это лишнее знание. Давно известно, знание вообще, а лишнее, тем более, похуже шила в известном месте будет. Хозяева оберегали лес от всего, что могло помешать его, с виду хоть и шумной, но на самом деле, спокойной и размеренной жизни. Благодаря им в лесу был, есть и будет мир да согласие, хоть неизвестно кем и когда установленные, зато принимаемые и уважаемые. Судите сами, вот взять людей. Они всю жизнь только и делают, что бегают с места на место. Вы хоть раз видели бегающие деревья? Я не видел. А ведь деревья, они как люди, живые, а значит и лес - живой. Вот за этим и следили Хозяева, а Баба-Яга, всего лишь помогала, потому что хоть и не была человеком, но деревом, тоже не была.

Анна Ивановна больше ничего царевичу Гвидону не сказала, потому что и так сказала ему очень и очень много, правда тот ничего не понял. Ладно, сами разберутся.

***

Если бы детство царевича Гвидона происходило не в бочке, а в каком-либо другом месте, вот тогда бы он сразу понял, что попал туда, где хоть и чисто, но это в смысле, мусор на полу не валяется, зато нечисто в другом отношении. То, что перед избой, около неё и за ней, не было ни сараев, ни амбаров, ни загородок с крынками на колышки одетыми, говорю же, ерунда всё это.

Вот идёт тот же путник, видит, дом стоит. Ну стоит и стоит. А около дома, помимо сараев с амбарами, во дворе, обязательно куры в навозе или в пыли роются, кошак на завалинке греется - всё как обычно, нет, не всё.

Оно ведь как можно отличить избу, где люди живут, неважно какие - добрые или не очень, от избы, в которой живут хоть и похожие на людей, но не люди. Правильно, по хлебному запаху. Все эти куры во дворе, кошки на заборах, да на завалинках - так, ерунда, для дураков. Такого "добра" около избы, можно столько напустить, не пройдёшь. А вот как зашёл в избу, так сразу и соображай, можешь даже нюхать. Если пахнет хлебом, значит люди живут, а если нет хлебушкиного запаха - беги без оглядки или что там у тебя есть из оружия к бою готовь.

Никакие оправдания в виде двадцатидневного, оказавшегося двадцатилетним, нахождения в бочке или другие какие не принимаются. О таких вещах только молоко матери рассказать может и премудрости этой научить. Молоко материнское, оно так учит и воспитывает, что ещё никто не ослушался и не забыл, да и не ослушается и не забудет никогда, потому что иначе - человеком быть перестанет. А все потому, что только человек хлебушек выращивает, а значит только он - хозяин хлебушкиного запаха.

В избе Анны Ивановны никаким хлебом не пахло. Неважно, обратил на это внимание царевич Гвидон или не обратил, во всяком случае хозяйка перед ним кем-то другим и не представлялась, сразу сказала кто такая. А вот если бы наоборот, тогда да, тогда или ухо востро, или прощай головушка.

- Ты садись, садись, в ногах правды нет. - Анна Ивановна указала рукой на лавку. - Я тебе сейчас тебе попить принесу, и вышла в сени.

Неизвестно почему, сразу же захотелось пить. Когда царевича собирали в лес, Старуха конечно же, помимо еды, снабдила его квасом. Но квас давным-давно был выпит, а где в лесу, ну хотя бы ручей течёт, Гвидон не знал, да и спросить было не у кого. Так что испить той же водицы сейчас было очень кстати.

Анна Ивановна вернулась и протянула царевичу крынку, самую обыкновенную:

- Пей, устал поди...

Жажда, она своё дело знает, поэтому только глотке на третьем царевич Гвидон ощутил вкус того, что пил и ничего не понял. На вкус питьё было более чем странным. Трудно себе представить, да и вряд-ли кому приспичит такое представлять, во всяком случае при ясном рассудке. Питье одновременно было и горячим и холодным, ну это так себе, более-менее представить можно. А вот как представить то, что оно было одновременно: горьким, кислым, сладким, пряным и пресным? Странным оно было не только по вкусу, а ещё и тем, что царевич не смог остановиться, пока не выпил его до дна.

Что стало с царевичем Гвидоном после этого, представить не так уж и сложно. Представляйте: вы не мылись как минимум год и после этого сходили в баню. Сравните себя до посещения бани и после. Тоже самое почувствовал царевич.

- Ну а теперь рассказывай. - сказала Анна Ивановна, глядя ему в глаза...

***

Тут, наверное тайну великую надо слегка приоткрыть, а то некрасиво как-то получается, неуважительно. Тогда, у Черномора, разговор получился очень даже серьёзный. Черномор давно уже с Кощеем Бессмертным, если можно так сказать, не в ладах был. Уж что они там изначально не поделили, скорее всего они и сами не помнили. Оно и понятно, жизнь у волшебников долгая, не в пример человеческой, за эту жизнь много чего понаделать, понатворить можно, всего-то и не упомнишь. У них же, у волшебников этих, только в сказках промеж собой мир да согласие. Они друг с дружкой спорят да воюют только тогда, когда один добрый, а второй злой, а так, друг за друга горой. Но это в сказках, которые как известно - сплошное враньё и обман добрых, а потому наивных людей. Нет, правда-матка там конечно присутствует, но самую малость, чтобы интерес вызвать. А дальше понеслась, только успевай рот разевать, да затылок почёсывать. Да и какой уважающий себя волшебник допустит в свои дела глупых и никчёмных людишек, да ещё всё им расскажет? У них там высшие соображения и смыслы происходящему и планируемому нам совсем непонятные. Вот и приходится довольствоваться то ли слухами, то ли сплетнями, а проще говоря, враньём и небылицами, которые почему-то сказками называют, к настоящему волшебству не имеющими никакого отношения. Правда иногда случается и так, что нужен и позарез как нужен простой человек, что без него ну просто никак. Вот только опять не стыковка и трудность для волшебников великая - человек тот нужен вовсе не простой.

Уж неизвестно, даже Черномору было неизвестно, чего такого собрался Кощей Бессмертный с царством Салтановым сделать, но оставаться в стороне от всего этого, разумеется безобразия, не мог, а потому должен был предпринять ответные меры. Само по себе царство Салтаново для Черномора никакого интереса не представляло, он по другой части великим охотником был, по девичьей, чем и промышлял. Вполне возможно, что так оно и продолжалось бы, но тут Иван ему попался, да ещё Премудрый. Вот здесь Черномор быстро сообразил, что шанс это, Кощея на место поставить, ну, чтобы не зазнавался.

Сами знаете, что происходит, если у соседа, например, две лошади, а у тебя, опять же, к примеру, одна, а то и вообще ни одной. Дисбаланс происходит, а такого не должно быть, потому что несправедливо и потому, что в мире равновесие должно быть.

Вот и начинает тот, у кого лошадей дефицит, ответные меры принимать, чтобы справедливость и равновесие восстановить. Меры придумываются и предпринимаются разные: от мышьяка в питье соседским лошадям, до работы от зари до зари, не разгибаясь. Здесь каждый сам себе выбирает, что его сердцу ближе. Бывают конечно и другие варианты, но они всё больше на экзотику похожи.

Тоже самое у волшебников. Понадобилось Кощею царство, значит и Черномору какое-нибудь, другое царство подавай, ну чтобы по-честному всё было. Мало того, Кощей начал коварства свои вытворять при помощи свахи, Матрёны Марковы. Уж где он её выискал, никто не знает. Нет, узнать конечно можно, да что толку? Вон она, во всю "чудесничает", людей с белого свету сживает. А этого терпеть нет никакой возможности.

Вот тут, ну прямо как будто самый главный волшебник услышал обиды Черноморовы, и послал ему Ивана Премудрого. Иван оказался кандидатурой такой, что лучше не придумаешь. Черномор поначалу даже не поверил своему счастью, да вовремя опомнился.

Ну а дальше всё совсем просто. Решил Черномор, ну как бы в отместку и для соблюдения равновесия тоже, княжество Русланово под себя подмять. Вообще-то княжество это ему совсем не нужно было - пустяшное княжество, одна морока с ним. Но ничего не поделаешь, порядок такой. Да к тому же, если под себя не заберёшь, Кощей обнаглеть может и всё себе заграбастать, а этого допустить никак нельзя.

Тут Иван и пригодился: "Хрен с ней, с его премудростью. Самое главное - проходимец, лучше не придумаешь. Опять же, происхождением низким озабочен. Вот я его в князья, заместо Руслана-то и назначу, пусть потешится. Ну а как выгорит всё, так можно Ивана того и на место поставить, специалисты по таким делам имеются. Ту же Бабу-Ягу возьми, любого изведёт, да и помимо неё достойных кандидатур хватает".

Приблизительно так думал Черномор разглядывая Ивана. Тот, разумеется, ерепениться начал, а оно и к лучшему: "Это хорошо, что он такой весь ершистый и о себе много думающий. Такие, когда для дела полезные, своим самомнением много чего натворить могут. А когда ненужными станут, тогда на этом же самом самомнении их подловить-то и можно - слабое место это у них, как пятка, не помню у кого".

Ну и конечно насчёт девиц-красавиц - это в первую очередь. Покуда Иван до княжества Русланова ехать будет, с князьями да царями разными будет встречаться, разговоры разговаривать, насчёт девиц-красавиц обстановку узнает. Ну а дальше - дело техники, волшебной, разумеется, не путайте с технической. Ну и конечно у Матрёны Марковны той, говорят девицы имеется, а это даже поважнее Кощея будет.

Тут конечно справедливости ради надо сказать, что про посольство Иван придумал, Черномор хотел его в простого купца обрядить. Но видать купеческий уровень для Ивана неподходящий, поэтому сошлись на посольстве. Опять же, если с посольством, то и человек значимее кажется, и хоть доверия к нему никакого, все равно - шпион, он и есть шпион, смотрится совсем по-другому, не как купец, который тоже шпион. Ну и конечно, в жизни, даже в вошлебниковой, всяко бывает. В случае чего, можно всё на князя свалить, от чьего имени посольство назначено. На том и порешили. Иван отправился домой и принялся князю мозги промывать, про посольство рассказывать и про то, какая от него польза. А вот что будет происходить дальше, я пока и сам не знаю, правда...

***

То, что царевич Гвидон уже дома, Старик догадался, едва во двор заехал. Только заехал, остановиться ещё не успел, из избы Старуха выбежала, встречать значит, а вместе с ней и Царица. Вот тут Старик и догадался, что Гвидон из леса уже пришёл, мало того, пришёл целым и невредим, и кажись ещё что-то.

Царица, аж светилась вся от счастья. Старуха тоже конечно светилась, но не так, а соображать надо, что и как, и почему, да чего тут соображать? Старуха, оно понятно, жена всё-таки, она Старику радуется, что цел, жив, здоров с моря вернулся, а чему или кому Царица может так радоваться, не Старику же?!

Вряд-ли царь Салтан умудрился и успел прознать, где она с сыном находится, и приехать за ней. Да даже, если и узнал, и приехать успел, заметно бы было. Тогда бы у Старика на дворе слуги царёвы, как та рыба, косяком бы носились. А раз нет никого, значит и царь Салтан о местонахождении Царицы с сыном ничего не знает и не догадывается, а может быть забыл уже...

Да, ну это так, на всякий случай: вряд-ли кто-нибудь из деревенских, обнаглел до такой степени, что пришёл и к Царице посватался, а та согласилась. Царица всё-таки, к тому же, может она мужа своего до сих пор любит. Но это так, глупости всякие в голову лезут. Кстати, они не только мне в голову лезут, а всем, почти без исключения, поэтому ничего удивительного.

Единственная радость, которой сейчас могла радоваться и радовалась Царица, был сыночек её любимый - царевич Гвидон. Вот Старик, глядя в её сияющие глаза и догадался. Ну а дальше всё как обычно. Лошадь отправилась за дом, на лужайку, рыбу Старуха в дом унесла, Царица хвостом за ней, а Старик занялся неводом.

Невод, он как ружьё для солдата, его в исправном состоянии и в любой момент готовым к применению держать полагается. Думаю понятно, если невод день за днём будет не чиненным и не просушенным, то в скором времени просто-напросто сгниёт и развалится, а за ним и обладатель его, сначала зубы на полку положит, а потом вообще, по миру пойдёт. Но времени это много не заняло, а потому что уже проделывалось много-много раз, так что, и получаса не прошло, Старик был готов к отдыху, после трудов праведных.

***

Сами знаете, мужики, они народ бестолковый, а потому шумный. Ну не могут они ходить и перемещаться так, чтобы ничего по пути не задеть. Да что там, они даже ногами громко не топать и то не умеют.

Вот и Старик, яркое тому подтверждение, когда вошёл в избу, загремел чем-то нечаянно задетым, затопал. Ну а женщина, она по своей природе всегда за порядок и всегда мужика порядок тот соблюдать призывает и приказывает. Так и сейчас, только Старик загромыхал, затопал, как Старуха с Царицей, причём обе и сразу, зашипели на него и, хоть и тихонечко,ругаться начали.

- И когда же ты, медведь деревянный тихо и спокойно ходить научишься? - это Старуха так на Старика накинулась, почти в лучших своих традициях. А Царица при этом всем своим видом Старуху поддерживала.

Двое против одного, тем более, что те, двое - женщины, это равносильно, что в чистом поле на велосипеде против танка. Да что там, один на один, и то шансов никаких, а тут двое:

- Тихо ты, царевич отдыхает...

- Умаялся. Мало того, что дров нарубил, заготовил, так ещё полную корзину малины принёс. - Царица до того вся светилась от счастья, что аж страшновато было, а вдруг как ясным пламенем вспыхнет? От радости конечно.

Тут же, практически не сходя с места, Старик узнал, что царевич Гвидон вернулся из леса часа два, два с половиной, назад. Пришёл хоть и уставший, но довольный, и что поразило и обрадовало как Царицу, так и Старуху, полную корзинку малины принёс.

Вообще-то корзинку ему дали не для того, чтобы он в неё грибы-ягоды собирал. В неё царевичу положили: хлебца, сала кусочек, яичек варёных, огурчиков, соли в тряпицу завёрнутую, ну и ещё что-то. Знамо дело, намашешься топором - проголодаешься, вот для чего корзинка-то и понадобилась, не за пазухой же нести?

Женщины как раз сейчас и были заняты тем, что перебирали эту самую малину. И получился, ну, конфуз, по-другому не назовёшь - все были при деле: царевич Гвидон спал-отдыхал, сил набирался, Старуха с Царицей ягоду перебирали, тоже при деле, один Старик в бездельниках пребывал, ничем не занят был. Делать нечего, вернее есть чего, Старик отправился умываться да переодеваться. Тоже занятие, кстати, хоть и не всегда приятное.

Часть третья

Глава первая

Земля эта состояла как бы из двух половинок: красоты и богатства, в смысле, изобилия. Что примечательно, обе половинки только дополняли и подчёркивали друг друга. Не было такого, мол, она - вторая половинка, половинкой-то и является, потому что "я" такая вся из себя. И опять же, если бы не "я", то её ни в жизнь не было бы. Сами понимаете, когда такое происходит - нет никаких половинок, ни двух, ни, да сколько хотите, ни одной нету.

Земля эта была горами высокими, а когда это ей надоедало, превращалась в цветущие долины, бескрайние степи, потом, словно опомнившись, в леса густые, а иногда и дремучие. Своенравная была земля, даже очень.

Родник превращался в ручей и, пригласив к себе другие ручьи, превращался в реку, сначала шумную и непоседливую, как дитя малое, за которым глаз да глаз нужен, а затем, повзрослев и остепенившись, в полноводную реку, спокойную и величественную. И всех их встречало Самое Синее море, то самое.

Наверняка слышали выражение: "...воткни палку и она прорастёт...". В иных царствах-государствах это выражение служило и служит как определение плодородия земли. Но мало кто знает, откуда оно пошло.

Так вот, выражение это родилось именно там, и не как сравнительный пример, а как конкретный случай.

Дело было так: паренёк-подросток пас овец - дело можно сказать самое обычное удивить чем-либо не способное, но это смотря где...

...близился полдень и пастушок пригнал овец на место днёвки. Сами знаете, днём, когда самый солнцепёк, овцы, они в кучку сбиваются, жарко им, и никуда не идут, отдыхают. Ну а если овцам отдыхать можно, почему пастушку нельзя?

Вот и он, имени его уже никто не помнит, давно было, тоже решил отдохнуть. Присел под деревом, в тенёчке, пообедал тем, что с собой захватил и решил вздремнуть часок-другой, пока самая жара. А палку свою, пастушью, он перед тем, как приступить к трапезе и отдыху в землю воткнул.

Поел, водички попил и прилёг. Уж неизвестно, что ему снилось и снилось ли вообще, только когда проснулся-пробудился, то не поверил тому, что пробудился.

На палке, которую он в землю воткнул, веточки появились, а на них листочки. Вот с тех пор и говорят, мол, палку воткни - прорастёт. Надо ли после этого говорить, насколько плодородной была та земля? Кто не верит - дело ваше, мне врать никакой прибыли нет. А те, кто хоть и не верит, но сомневается, поезжайте туда и у любого спросите, вам с удовольствием расскажут.

Нетрудно догадаться, что жили на той земле весёлые и счастливые люди. А чего печалиться, если земля родит так, что не знаешь, куда урожай девать? Секрета премудрого здесь никакого нет: те, кто помоложе - в поле работали, а те, кто старики уже - дома сидели, за детишками присматривали, уму разуму их учили. Так вот и жили, и были даже очень довольными такой жизнью.

Ведь счастье, оно само по себе очень даже просто выглядит, присмотрись только. А то бывает напридумывают себе счастья, да такого, какого не бывает вообще, а если и бывает, то где-то очень и очень далеко. А раз далеко, то чужое оно и здесь живущему человеку неподходящее. Своего счастья навалом, ну и что, что выглядит попроще, зато своё и полностью тебе, дураку, подходит и соответствует. Опять же, верить в такое счастье, далёкое, не очень-то верить надо, потому что, тот, который об этом счастье рассказывает, наверняка врёт.

Хорошая картина нарисовалась, радостная и счастливая аж самому слегка завидно стало. Но к сожалению не бывает так, чтобы все, поголовно или смеялись, или плакали. Обязательно, хоть один, да найдётся, которому всё, или что-то не так.

***

Насчёт "всё не так", я конечно загнул, но это для того, чтобы понятнее было. Земля та, красивая и богатая - не что иное, как царство царя Салтана.

Казалось бы, живи да радуйся! Царство досталось, залюбуешься. Народ в царстве живёт весёлый и работящий, даже не ворует никто, потому что своими руками сделать гораздо проще, чем украсть. Ну конечно не поэтому не ворует, а потому, а кто его знает, почему? Самому смотреть надо.

Вот царь, он ведь не просто царь, потому что батюшка его был царём, ну и так далее - династия, одним словом. Царь, он в первую очередь перед народом, в царстве живущем, ответ держит за то, чтобы мир был и покой, чтобы пахарь и ремесленник не боялись, что придёт супостат и заберёт всё, что своими рукам сделано. Но и это ещё не самое главное.

Народ, он всё видит, подмечает и выводы делает. А какие выводы он может сделать, если царь Салтан уже почти месяц как мрачнее тучи? Сначала думали, опять война будет. Только что одна закончилась, и опять, на тебе...

Сами знаете, что в таких случаях происходит. Народ, он пока до правды не доберётся, не успокоится, так и в царстве Салтановом.

Вернулся царь Салтан с войны, с победой вернулся, довольный. Жители, разумеется, встречать вышли, тоже победе радовались. И все вроде бы хорошо, как вдруг, в тот же день, как пошептал на царя кто-то - двое бояр, со всеми своими семействами, в ссылку отправились. Но это уже ближе к вечеру случилось. Сборы, а тем более в ссылку - дело нелёгкое и сразу такие дела не делаются. Сначала бабам надо поголосить, без этого никак. Когда баба плачет, да ещё в голос, она ничего ни делать, ни соображать не умеет. А в дорогу-то собираться надо, кто этим будет заниматься? Боярин? Да какой из него сборщик, если он и в лучшие-то времена в хозяйстве ни рожна не смыслил? А сейчас, так вообще, сидит, как будто самой большой горой придавленный, и тоже ничего не соображает. Дворня? Ага! Да уж лучше с улицы людей позвать, толку больше! Вот и пришлось ждать, покуда бабы, они хоть и боярыни, и боярышни, но все равно - бабы, природа у них такая, проплачутся, проголосятся и за дело примутся. И ничего не поделаешь, здесь даже сам царь не указ, потому что без хозяйки дело - не дело, вред один. А хозяйки, вон они, в слезах все, не наголосились ещё.

Но это ещё не все. Сразу, ну почти сразу, люди конные и оружные с царского двора выезжать стали, да на полном скаку. Некоторые даже с лошадей слезть не успели, как снова куда-то ехать понадобилось. Ничего не поделаешь, служба государева, она не только из пряников состоит. А народ смотрел на все это и не мог понять, что же такое случилось? Ведь до приезда царя всё было тихо и спокойно, а как приехал - на тебе... Некоторые так вообще, чуть ли не падучей начинали страдать, информации-то никакой, а её отсутствие, информации этой, оно пострашнее несвежей рыбы будет. Само-собой, ночью, ну как минимум, половина города не спала, правду искали...

***

- Я тебе, царь-батюшка, так скажу. Зря ты уж так сильно кручинишься, ничего ещё неизвестно и непонятно. Да и времени прошло всего-то, дней двадцать.

Матрена Марковна хитрила. Уж кто-кто, а она знала точно, до секундочки, сколько прошло времени с тех пор, как её помощники, из бояр да дворян, из тех, которых она из худородности вытащила, закатали в бочку Царицу и царевича-младенца и в море сбросили. Все эти дни, она чуть было не извелась, всё царя Салтана успокаивала, мол, не кручинься, всё образуется, мол, гонцы не только по нашему, но и по всем соседним царствам да княжествам скачут, людей расспрашивают. Хитрая же, бестия. С одной стороны вроде бы успокаивает, а нет-нет, да ляпнет: а вдруг как Царица сама сбежала, да ещё в неизвестном направлении? Ладно, если одна, а что если с кем-то?

А царь Салтан, представляете такое? На войне победил, Царица наследника родила, долгожданного наследника. Самое время - живи, да радуйся. Он как приехал и узнал, так поначалу аж дара речи лишился. Поначалу испугались, думали так и останется, неговорящим. Единственное, на что его хватило, так это тех, двух бояр, в ссылку отправить. Он их можно сказать за себя оставлял старшими и главными на всё царство, а они самое дорогое не уберегли. В ссылку их определил и будто окаменел весь. Гонцов во все концы, и вообще, куда только можно, это главный воевода уже определял, и наказы давал.

Через несколько дней царь Салтан немного отошёл, говорить хоть начал, и то слава Богу. Но все равно, делами государственными всё тот же воевода занимался, а царь, что царь, сидел день-деньской мрачнее камня, и молчал.

Вот Матрена и вилась вокруг него, а сама, зараза, время считала. Бочка та, непростой была, если в ней находиться, то день за год идёт. Двадцать дней, а если в бочке, то двадцать лет прошло уже. Осталось совсем немного подождать, пару месяцев, и тогда всё, можно дышать спокойно, это Матрена так думала. А пока приходилось вроде бы как царя Салтана успокаивать. Никуда не денешься, время, оно порядок любит, а порядок не любит спешки, выводы делайте сами:

- Царь батюшка, пойдём в лупанарий. Я баньку приказала истопить. Попаришься, тело своё, царское, от лишнего освободишь. А после, девицы-красавицы песни тебе петь будут, танцы танцевать, чтобы и душа твоя, царь-государь, от лишней хвори-печали освободилась.

Лупанарий, и где она слово-то такое выискала, это хоромы, что для девиц-невест построили. Как построили хоромы эти, так Матрена всем и объявила, что отныне называться они будут - лупанарий и никак по-другому. Что на самом деле это слово обозначает, во дворце царском, да что там, наверняка во всем царстве не знал никто, поэтому слово мудрёное никто и не запомнил.

Я так думаю, не мешало бы у Ивана спросить, что такое это значит, он должен знать, в университории обучался. А придворный народ и не придворный тоже, об университории слыхом не слыхивал, поэтому переиначил непонятное слово на свой, понятный ему лад - липа, и всё тут.

- Пойдём, царь-батюшка, не рви мне сердце.

- Отстань...

***

Иван, вот уж и правда - Премудрый, он такое учудил, что народ сначала аж обалдел весь, ну а после разное говорили, но почти все действия Ивановы одобряли.

Когда Иван с посольством въехал в стольный град, где Руслан был князем, то удивился сильно. А удивился он тому, какой в городе бардак творится, в смысле, грязи и мусора всякого на улице столько, что в пору лягушкам и прочей болотной нечисти квакать. Дорогие не мощены, а значит, если вёдро, то пылюка жуткая, как на самой улице, так и на всём, что рядом с дорогой находится. Ну и нетрудно представить, что творится на тех же самых улицах во время дождя и после него. Наверняка, грязюка такая, что только на болотах бывает и то, сказочных.

Насчёт грязюки один местный житель подтвердил всё. Когда посольство Иваново в город въехало, Иван окликнул какого-то мужика и попросил того показать дорогу к терему княжескому. Мужик тот не иначе, был городским бездельником. Их таких много в каждом городе по улицам шляется. С утра до ночи делать ничего не делают, а только и делают, что шарахаются, подслушивают, кто и что говорит и в скандалы всякие влезают. Ну а потом пересказывают всё это, вот так вот слухи и сплетни-то на свет и появляются. А всё почему? А потому что серьёзный человек, он с утра до ночи делом должен заниматься, а не шляться незнамо где...

Вот и мужик тот, когда Иван высказал своё удивление и неодобрение по поводу огромного количества пыли на городских улицах и поведал. Совсем недавно, десяти лет не прошло, после дождя, правда дождь сильный был, три дня шёл, прямо вот на этой улице лошадь в грязи утонула, так и не смогли вытащить. Врал наверное, а может и не врал, пылюки, вон её сколько, а значит и грязи не меньше, а то и больше.

Мужик попался словоохотливый, ясно дело - лодырь и бездельник. Он много чего рассказал Ивану и про город и про княжество вообще. В частности, от него Иван узнал, что Руслана опять дома нету. Как тайну великую мужик рассказал, что якобы князь ихний с головой какой-то сражаться поехал, справедливость, стало быть, восстанавливать.

"Эх Руслан, Руслан, - Иван если и опечалился богатырской судьбой, непутёвой, то совсем чуть-чуть. - тебе со своей головой сражаться надо, чтобы дурь несусветную из неё выгнать, хотя бы чуть-чуть. А вообще-то, Руслан, очень хорошо, что ты дурак такой. Спасибо за то, что дома тебя нет, работать будет проще".

Мужик, вот всё-таки сволочь какая, рассказав Ивану всё, что знал и всё, что только что придумал, попросил Ивана денюжку ему заплатить, как он сказал, за правдивую и достоверную информацию. Слова такие премудрые сначала было удивили Ивана. Откуда это никчёмный мужичонка слова премудрые знает, которым только в университории обучают? Но удивления и восторги были оставлены Иваном на потом. Денюжку мужику тому он дал, а после, плёткой по спине огрел, мол, вот тебе пряник, а вот тебе кнут, выбирай, что вкуснее и полезнее будет? Мужик нисколько на Ивана не обиделся, может привычный к такому обращению был, а может быть, Иванова денюжка обиду пересилила, кто знает?

***

Центральная площадь стольного града Русланова княжества по совместительству оказалось площадью базарной, ну или рыночной, кому как больше нравится. Может оно принято у них было так, что торговые дела на первом месте. А может места получше не нашлось - неизвестно, но было оно так, как было.

Центральная, она же базарная и рыночная площадь заодно, и прямо рядом с ней терем княжеский находится. Ивана всего аж передёрнуло, до чего же всё то, что он увидел на этой площади, было: пыльным, грязным, убогим каким-то и мусора вокруг полно. Собаки, ясно дело, бездомные, под ногами путаются и тут же меж собой дерутся за что-то.

Всё, что Иван увидел, мнение посольских он во внимание вообще не принимал, им молчать пуще жизни приказано, согласно премудрой терминологии можно было назвать одним словом - бардак. Он так и назвал, правда не вслух, а про себя и тут же решил встряхнуть это сонное и чумазое царство-государство, вернее, княжество. Опять же, столь нелюбимого Иваном Руслана дома не было, а это только на руку.

Что он будет делать, Иван пока не знал, но знал, что сделает и сделает так, чтобы надолго запомнилось. А тут и случай помог. Посольство Иваново, как въехало на площадь эту, остановилось чуть в сторонке, ну а дальше, дальше сами знаете, что происходит: возницы схватили вёдра и отправились к расположенному тут же колодцу, воды набрать, лошадей напоить - это первое дело. Остальной же посольский люд принялся руки-ноги разминать да пылюку с себя отряхивать, так что, занятие нашлось каждому.

Местное народонаселение восприняло появление незнакомых людей, даже не знаю с чем и сравнить, но не менее, чем с чудом несусветным - на купцов-то не похожи. Все торговые, разговорные и ругательно-скандальные дела были тут же позабыты и брошены на произвол судьбы, даже собаки и те перестали под ногами шнырять и друг с дружкой драться. Народ, и собаки тоже, уставились на незнакомцев и замерли, не иначе в предвкушении ну если и не чуда, то бесплатного развлечения, это уж точно.

Иван, разумеется заметил такое любопытство, а оно ему сейчас как раз на руку было. И вот он, лёгкая и нелёгкая принесла - городской голова появился. Выглядел он, наверное так по местным меркам и обычаям считалось, солидно: борода лопатой, да пузо большое. Одёжка, та, что на пузе расположена и борода тоже, едой какой-то измазаны. Может закусывал только-что, да Иван со своим посольством отвлёк, а может с утра или со вчерашнего осталось - поди, знай. Иван ещё подумал, что не иначе, как мужичонка тот, пустобрёх, побежал и доложил:

" Ну что ж, правильно сделал, с тебя-то, пузатый-бородатый и начнём". Кстати, Иван как был верхом, так и остался и вышло, что правильно сделал. Вот она, премудрость-то...

***

- Кто такие будете? - борода дыбом, пузо вперёд и всё грязное. Голос, хоть и хриплый, но почти громоподобный.

- Я, Иван Премудрый, - спокойно, но со значением ответил Иван. - а это, слуги мои. - не сказал ведь, что посольство, вот ведь зараза! - Ты кто будешь?

- Я, Городской голова и князю Руслану ближний боярин. - от значимости сказанного, борода была готова вот-вот оторваться и улететь куда-то, а пузо, так вообще, лопнуть. - По какой надобности?

- Князь Руслан дома? - "Да плевать мне на твои вопросы, у меня свои имеются".

- В походе князь, я за него. - не унимался городской голова, вернее, гордость его да напыщенность, глупые, не унимались.

- Ну, если ты, тогда тебе и ответ держать. Почему покуда князь с врагами лютыми сражается и подвиги совершает, бардак и непотребство в городе допустил?

- Какое непотребство? - возмутился боярин.

Оно простительно, откуда ему, городскому голове этому было знать, что голова у него хоть и есть, но вся до того дурная, что кроме спеси и чванства, ничего в ней содержаться не может, потому и нет в ней мыслей, более-менее путних. Но простить его, вернее, пожалеть чуток, всё-таки надо. Откуда ему было знать, что перед ним не просто Иван какой-то там премудрый, а - Иван Премудрый. Не знал городской голова этого, не ведал, за что и поплатится.

А вот народ, так тот чуть ли не подпрыгивать от нетерпения и радости начал. Видать не избалован был зрелищами всякими, тем более никогда до этого невиданными, да ещё с участием людей новых и незнакомых.

Забыто было всё, всё на свете! Сейчас совершенно спокойно и безопасно можно было даже весь товар ихний забрать, на телегу погрузить и увезти. Да что там забрать?! Можно было, и тоже, совершенно спокойно и безопасно, попросить хозяев этого товара пособить на телегу всё погрузить. И что думаете, помогли бы! При этом бы ещё и ворчали: "Давай поскорее, чего копаешься, сейчас самое интересное начнётся, не до тебя будет". Ну, это не иначе, как от доброты душевной, для местных жителей характерной, ну и от скуки несусветной тоже.

- А вот такое непотребство! - Иван показал на всё вокруг сразу и ни на что конкретно. - Посмотри что творится!

Что творилось вокруг, вообще-то понять было можно, но только в одном случае, если ты человек здесь новый, приезжий. А если ты живёшь тут давным-давно, из года в год, и каждый день видишь пыль-грязь вокруг и мусор всякий, то рано или поздно перестаёшь всё это как бардак и непотребство воспринимать, потому что привыкаешь.

Неизвестно, сколько Городской голова Городским головой являлся, но судя по тому, что творилось в городе, был он им давно, потому и привык. А народ, что народ? Народ, он в доме своём за порядком следить приучен и то, не всегда. Ну, во дворе у себя - может быть. А то, что на улицах происходит, да наплевать ему, прямо в эту же пыль и грязь наплевать! Не моё дело, и всё тут!

Опять же, тема для разговора имеется. Не будешь же ты разговаривать о том, какие на улицах чистота и порядок? На эти темы, уж не знаю почему, но знаю точно, почему-то не разговаривается. А вот когда на улице грязь и бардак кругом, тогда, всегда пожалуйста. Тогда даже на все дела наплевать можно, тоже кстати, и только заниматься тем, что происходящим бардаком возмущаться.

Но народ, он всегда за чистоту и порядок, только чужими руками, а тут руки-то, чужие как раз, вот они, неизвестно откуда появились. Поэтому народ, пока хоть и молча, но целиком и полностью Ивана поддерживал.

Боярин сначала было удивился, таких вопросов и уж тем более обвинений, он отродясь не слыхивал. А тут появился незнамо кто, каким-то премудрым назвался, да ещё набрался наглости, его, самого Городского голову, обвинять осмелился.

Надо сказать, при боярине том, опять же, по привычке, от кого охранять-то, никакой охраны не было. А зря, хотя вряд ли она помогла бы. Боярин посмотрел на народ, грозно так посмотрел, но тем не менее, как бы ища поддержки и защиты от неизвестного никому наглеца и выскочки. А народ, народ всё правильно делал и правильно соображал: похоже, что чудо сейчас бесплатное начнётся, посмотреть надо и не мешать происходящему - это раз. А два - согласен был народ насчёт грязи и бардака, целиком и полностью согласен, и хотел от него избавиться, только чужими руками разумеется.

***

- Стало быть, - продолжал Иван. - только князь за порог, так сразу пузо набивать надо? Аж не помещается всё, вон, даже рубахе досталось.

Боярин начал было отряхивать рубаху, но рубаха не отряхивалась, видать засохло уже на ней недоеденное. Народу такой разворот событий понравился, очень даже понравился. Да что там, много ли вы знаете "городских голов", которых народ любит и за которыми в огонь и в воду готов идти?

Оно ведь как получается: если Городской голова строгий и порядок соблюдать требует - значит плохой, потому что жить спокойно мешает, не так что-ли? А если Городской голова, как вот этот, даже за собой следить не может, не говоря уже о городе, в котором он "голова" - значит тоже плохой, потому что жить в грязи никому не нравится, а ему хоть бы хны. Так что, один-одинёшенек он остался перед Иваном, никакой ему поддержки от городских жителей, как своих ушей, не видать во веки вечные.

- Это народ у нас такой несознательный живёт. - принялся оправдываться голова и допустил саму главную ошибку. Ему, придурку, видать было невдомёк, что народ, любой народ, всегда и везде, в своём большинстве прав, даже если ни хрена не делает и поголовно не прав.

- Народ, значит виноват? - хитро так спросил Иван и тут же, к народу. - Народ! Ты виноват?!

Разумеется народ оказался не виноват, о чём тут же и заявил, причём сделал это многоголосо и с применением слов и выражений, от которых женщины краснеют. Но присутствовавшие женщины краснеть даже и не подумали. Они сами те слова будь здоров как употребляли, потому что тоже были ни в чём невиноватыми.

- Вот видишь, - опять к боярину и пока ещё голове, обратился Иван. - народ говорит, что не виноват. Даже не знаю, кому и поверить? Я бы тебе с радостью поверил, но дело в том, что ты один, а народа много, вон, посмотри сколько и все невиноватые. А я всегда за правду горой, поэтому я народу поверю, а тебе нет.

- Правильно! Верь нам! Уж мы-то никогда не обманем! - это народ так обрадовался, что ему поверили.

- Получается интересная штука. Если народ прав, значит, ты виноват! - Иван показал пальцем на боярина и обратился к народу. - Виноват?!

- Виноват! Всегда виноват! Во всём виноват! - закричал народ.

- А раз виноват, значит наказание тебе полагается. - сделал вывод Иван. - Снимай-ка штаны.

Народ аж гукнул весь от предстоящего чуда-расчудесного, глазу, сердцу и душе приятному. А боярин, он так ничего и не понял, только стоял и глазами лупал. Помощи он уже ни от кого не ждал. Сейчас он думал, что всё это - шутка такая и всё сейчас само-собой пройдёт и закончится. Оно и правда, всё скоро закончится, только немного по-другому.

Иван сделал знак рукой и из его посольства вышел тот самый, заплечных дел человек, который пока что не пригождался, а тут, выходит, что пригодился.

- Снимай портки, боярин. - непонятно как, то ли скучно, то ли равнодушно сказал он Городскому голове. - Задница, она крепкая. Ну поболит немного, а потом зарастёт, потому что деваться ей больше некуда.

А штаны, они не зарастут, они как в клочья разлетятся, в таком виде навсегда и останутся. Так что снимай штаны, боярин, не порть одёжу.

Делать нечего, пришлось боярину штаны снимать, пожалел наверное. Ну а дальше - неинтересно, но это если читать, неинтересно. А вот если смотреть, то совсем наоборот. Народ аж завыл, как от зубной боли. Только не боль это была, а удовольствие. А может быть народу до того приятно было смотреть, как боярина по заднице охаживают, что аж зубы заболели, уже и не спросишь. А боярин, что боярин, он изо всех сил старался молчать, кряхтел только...

Глава вторая

Существует такое выражение - "Заставь дурака богу молиться, он весь лоб себе расшибёт". Вроде бы самое обыкновенное выражение, ничего интересного. Правильно, дураков много и делать они ничего не умеют, только портят все. А куда деваться, если умные давным-давно все при деле, одни дураки остались? Ничего не поделаешь, приходится им тоже какую-то работу поручать.

А вот здесь премудрость-то и начинается. Она очень простая, но замечают её как раз те, кто не дурак, а про лоб разбитый только дураки рассказывают.

Дураки, они двух видов бывают: одни - работу поручают сделать, а вторые её делают. Так вот, только у дурака, работу сделать поручившего, дурак её выполняющий, лоб себе вдребезги расшибает. У человека умного, образованного, а в отдельных случаях, премудрого, лоб работника находится в постоянной целостности и сохранности.

Оно ведь как: когда дурак дураку, то, мол, вот тебе фронт работ, а выглядит этот фронт - "от сих, до неизвестно докуда", причём, на все четыре стороны. А дальше оно само собой получается. Дурак, который работу делает, он ведь мало того, что не знает "докуда", он даже не знает "куда", вот лбом повсюду и стучится, не жалеет лоб-то свой, потому что уж очень исполнительный и старательный. А в результате что? А ничего, вред один! А почему? А потому, что приказы тоже дурак отдаёт, которому тоже, неизвестно "куда" и "докуда". Мало того, ему даже не результат, ему процесс подавай. Процесс, пожалуйста - разбитие лба, иногда вдребезги, а результата и нет, потому что его никто и не спрашивает.

Другой человек, образованный и умный, он конечно же знает, что выполнять это задание будет дурак самозабвенный и стоеросовый, а потому применяет совсем маленькую премудрость - обозначает "докуда" и в каком направлении, вот и всё, вот и вся премудрость.

Здесь ведь как, поручить, это ещё не всё, вернее, не совсем всё. Это у дураков: поручил и забыл, а когда вспомнил, глядь, дело не сделано, лоб весь разбит, ну и так далее. Вроде бы и наказать надо, да жалко, и без наказания человек пострадал. А дело как было, так и остаётся там, где было.

Всё это, правда жизни горькая и даже, не смотря на разбитые лбы, непонятая, но не про Ивана. А все потому, что Иван, мало того, образованный, он ещё и Премудрый.

Если у кого-то все умные давным-давно при деле, одни дураки остались, то у Ивана пока в наличии только один человек и был - Городской голова, боярин Захар, и всё. Заплечных дел человек, тот не в счёт, у него совсем другая работа, отвлекаться от которой нельзя ни в коем случае.

Так вот, тот, кто работу будет делать, всего один и похоже, что дурак, но это ладно, это мелочи. С такими мелочами Иван очень даже легко умеет справляться, потому что Премудрый.

***

На следующий день, утречком, Городской голова пришёл в княжеский терем. Не сказать, чтобы он весь горел желанием служить верой и правдой. Когда сам по себе и нет над тобой никого такого, кто приказывает, милует или наказывает, оно конечно хорошо. Тогда сам себе и приказываешь, сам себя милуешь, ну и наказываешь конечно.

Вот здесь-то самая главная вредность в жизни и находится. Если из трёх смыслов жизни: приказываешь-милуешь-наказываешь, выбирать сразу все три, никаких сил тогда не хватит, и здоровья тоже. Тем более, что выбираешь-то сам, а не кто-то за тебя. В таких случаях человек не иначе, как скромность проявляет и довольствуется малым. Из трёх этих смыслов жизненных он выбирает один, мол, и этого хватит. Догадываетесь какой? Не знаю как вы, я бы выбрал "миловать", а остальные вроде бы как и без надобности.

Но довольствуясь малым, жизнь становится ленивой и скучной. Это как суп без перца есть, никакого вкуса и слезы из глаз не текут. Поэтому, хоть на людях всё преподносилось как самое единственно правильное положение вещей, жизнь Городского головы, боярина Захара, была даже не скучна, её вообще не было. Помните грязную рубаху, всю неизвестно в чём? Разве это жизнь?

Не умом конечно, а каким-то там надумом или подумом, боярин Захар всё это понимал, а раз понимал, значит страдал и томился. Сам себе, ну, это в силу натуры и характера, жизнь, полную остроты и смысла, он обеспечить не мог. Для этого нужен был Хозяин, и вот он появился.

Пошептавшись с Никитой на предмет самочувствия, а на самом деле, настроения князя, Ивана Премудрого, боярин Захар, подрагивая немного изнутри, отправился в его покои.

Не иначе, соответствующая работа среди старшего по княжескому терему, Никиты, была проведена и вполне возможно не без участия заплечных дел человека. Никита, хоть и не громко, но так, чтобы было слышно, постучал в дверь, затем вошёл в княжеские покои и спустя некоторое малое время, вышел.

- Иди. Зовёт. - и добавил, больше просительно, чем со значением или ещё с чем-нибудь. - Только не серди его, помилосердствуй. Не бери грех на душу...

- Здрав будь, князь Иван Премудрый. - вот она строгость и справедливость какие чудеса творят. Ведь никто не говорил и не приказывал так Ивана называть. Все как будто сами меж собой договорились называть его полным именем. - Здоров ли, как отдохнул?

- Ты мне эти слова, пустопорожние брось. - Иван встретил боярина сидя за столом, а не на троне княжеском, как это князьям полагается.

"Чудно. - удивился боярин Захар. - Князь, он обязан на троне сидеть, оттуда и княжеством княжить, приказы приказывать. А этот за столом сидит. Может он никакой не князь? А если не князь, тогда кто? Не, кажись князь, причём настоящий".

- Садись. - Иван указал на лавку по другую сторону стола. - Дел у нас с тобой много, боярин Захар, некогда нам политесы разные друг другу говорить.

- Чего говорить?

- Политесы. Слово такое, учёное. Ладно, не обращай внимания. Чтобы всё было изначально понятно и никаких слухов не возникало, перво-наперво, расскажу, кто я такой и откуда появился.

Я князь, такой же, как и Руслан, только княжество моё так далеко отсюда, что о нём здесь никто не знает. А с Русланом мы познакомились, когда подвиги вместе совершали. Не буду вдаваться в подробности, всё равно ничего не поймёшь, скажу одно: получилось так, что я свой подвиг совершил, а Руслан ещё нет. Мне-то что, можно домой ехать, а Руслану ни в какую, подвиг-то ещё не совершён. Поэтому остаться ему пришлось, ничего не поделаешь, дело княжеское, богатырское, оно поперёд любых других дел будет, понимать должен. Но подвиги, они лучше совершаются, когда на душе легко и спокойно. А у Руслана такого спокойствия не было, уж очень он о княжестве своём беспокоился, мол, как тут дела обстоят и всё такое? Веры-то сейчас никому нет. Тебя вот возьми, какой беспорядок в городе допустил, будет от такого душа спокойной, будут подвиги совершаться?

Городской голова, боярин Захар, заёрзал на лавке, не иначе задница сигнал подала своему хозяину, что есть шанс по-новой пострадать, с утра пораньше.

- Да не ёрзай ты. - догадался об опасениях боярина Иван. - Никто тебя больше пороть не собирается, ну разве что если уж очень заслужишь.

Так вот, и попросил меня князь Руслан, по дружбе попросил, по княжеской и богатырской, чтобы я отправился в его княжество, сюда стало быть, и покуда он там подвиг свой совершает, за порядком проследил. Теперь понимаешь что к чему?

- Понимаю, князь Иван Премудрый. - закивал Городской голова, хотя на самом деле из сказанного Иваном почти ничего не понял.

- Ну тогда слушай, что тебе надо сделать, как навести в городе, и не только в городе, а и во всем княжестве, порядок образцовый. Чтобы, когда вернётся домой князь Руслан, подвиг совершивший, а потому весь прославленный, чтобы ты, Городской голова и боярин Захар, не опозорил его, а наоборот, славу его княжескую и богатырскую поддержал и приумножил. А теперь слушай, что тебе надлежит сделать в первую очередь.

Разговор тот, вернее наставления Ивана, часа три продолжались, а то и больше. И не потому так долго, что дел уж больно много и все они до невозможности трудновыполнимые или же одно, но зато почти совсем невыполнимое. Всё гораздо проще. На самом деле, Городской голова, он же, боярин Захар понимал все очень медленно. Ивану приходилось по несколько раз повторять одно и тоже, затем требовать от боярина, чтобы тот повторил услышанное. Боярин старательно повторял, потому как думал, что всё запомнил, а на самом деле нёс такую ахинею, что даже Ивану не то, чтобы смешно, страшно становилось. За это время, раза три, а то и четыре, задница боярина Захара была меньше, чем на волосок от того действа, которое над ней было совершено давеча, на базарной площади. Вот до какой степени не понимал или не мог понять Ивана Городской голова. Но, начало чего-либо радостно и печально одновременно тем, что когда-то заканчивается. На этот раз окончание беседы, а вернее инструктажа, было радостным, причём радостным для обоих. В конце концов, то ли Иван решил не искушать судьбу раньше времени, то ли боярин Захар ему надоел, первое задание было конкретизировано так, что конкретнее не бывает. Расстояние "от" и "до", а также направление движения были указаны Иваном с точностью до миллиметра, а может быть ещё точнее.

Первым делом, которое предстояло сделать боярину Захару было, доехать до ближайшей реки, и нарезать ивовых прутьев, да побольше. На вопрос, а зачем они и в таком большом количестве, Иван, чуть ли не задыхаясь от смеха ответил:

- У задницы своей спроси, она тебе подробно расскажет, зачем.

Если уж после таких слов не догадаться, зачем ивовые прутья нужны, тогда никакой надежды на будущее боярина Захара нет вообще. Но оказывается не был он безнадёжным, понял. Не иначе, задница подсказала.

***

Отпустив Городского голову и пожелав ему успехов в столь сложном деле, как заготовка ивовых прутьев, Иван решил проехать по городу. Вчера, если уж быть честным, он толком ничего и не увидел. Оно и понятно, с дороги, уставший, тут никакие достопримечательности в голову не полезут. Но не в этом дело.

Самое главное дело в том, что вчера, даже когда Городской голова, через задницу, порцию ума и справедливости получал, Иван ещё не знал, что будет делать дальше. И князем себя он называть тоже ещё не думал, вообще в мыслях не было. Оно потом появилось, как бы само собой. Вернее не само собой, Никита своим обращением - "ваше степенство" подтолкнул, в случае чего, с него и спрос.

Иван позвал, в колокольчик позвонил, Никиту и приказал тому пойти и сказать заплечных дел человеку, чтобы тот седлал лошадей, мол, Иван хочет город осмотреть, ну и окрестности, если времени хватит.

Никита - сама расторопность, побежал выполнять приказание, а ему по другому и нельзя, должность такая. Иван же пошёл на двор, что в горнице-то сидеть, когда утро ясное и погожее вокруг?

Заплечных дел человек оседлал лошадей довольно-таки быстро. А что, дело привычное, да и ничего сложного. Тут конечно надо хотя бы пару слов сказать о человеке этом, а то всё: человек, человек, да ещё заплечных дел, а какой он из себя - неизвестно. Да никакой он из себя! Не в смысле - пустое место, конечно. Никакой, в смысле невзрачный. Такого в толпе или на том же базаре увидишь, внимания не обратишь. В лучшем случае сплюнешь, мол, никчёмный человечишка, сразу видно. Может и никчёмный, это смотря для кого и для чего, а может и нет, лучше всего конечно проверить. Но никому проверять это я не советую: ни добрым людям, ни тем, которых недобрыми считают, вообще никому, вам же лучше будет.

***

Бывший стольный град бывшего княжества Русланова, предстал перед назначившим себя князем, Иваном Премудрым, во всей красе, на которую был способен. Расположен был город даже очень удачно, Иван это ещё вчера приметил. Вроде бы и на берегу Самого Синего моря, но не на самом берегу, а чуть поодаль, если скакать, то приблизительно час понадобится, а если не скакать, то все четыре. В первую очередь это хорошо тем, и Ивану это очень понравилось, что в городе отсутствовали суета и бардак, присущие городу портовому.

Ведь в порту, всем известно, ни дня ни ночи не бывает: одни корабли откуда-то приходят, другие куда-то уходят. А всё это - сплошные суета и бестолковщина, которой в стольном граде быть не должно, величественность теряется. Приплыл предположим купец из стран дальних, устал весь, от качки-болтанки измучился. Пришвартовал свой корабль, а дальше что? А дальше сплошное непотребство начинается. Команда корабля его, купеческого, тоже устала и тоже от качки вся измучилась, отдохнуть хочет и правильно что хочет, имеет полное право. А где бравые мореманы отдыхают? Конечно же в ближайшем кабаке! Это потом уже они, в поисках сухопутных приключений, как тараканы по городу расползаются. Перво-наперво, в ближайший кабак - почти святое дело. А там вина и пива пенного больше, чем воды в том же Самом Синем море и девицы, иногда симпатичные, но зато всегда весёлые и доступные, и тоже в большом количестве. Оно вроде бы ничего страшного, моряк, он тоже народ и тоже с устатку право отдохнуть имеет. Но уж больно много шума от такого отдыха, а это непорядок, тем более непорядок, если он в стольном городе происходит.

Купец, он тоже, приплыл, цел, жив-здоров остался, поэтому желание у него одно - поскорее и побольше своего товара продать и дальше плыть, потому что он, ну почти как тот волк, которого ноги кормят. Поэтому и начинает он кричать, товар свой нахваливать, когда корабль его ещё даже пришвартоваться не успел. А это опять неподобающие стольному граду шум, гам и другие громкие вещи.

Когда же стольный град на небольшом удалении от Самого Синего моря находится, тогда сплошная польза, причём всем подряд. Ясно дело, что основная и главная торговля в столице, а до неё ехать надо. А если ехать, то собираться, логично? Вот купец, покуда будет собираться, раз десять подумает какой товар с собой взять, тот, что получше, и разумеется, что на себя одеть, чтобы лучше выглядеть. Да что там, в баню хоть сходит, ведь тоже не последнее дело!

А ещё что понравилось Ивану из месторасположения стольного города, на удалении от Самого Синего моря, так это то, что в городе нет рыбного запаха. Уж неизвестно почему, только уж очень не любил Иван Премудрый рыбный запах, да и рыбу, тоже не любил.

***

Сам город произвёл на Ивана и хорошее и плохое впечатление одновременно. Плохое впечатление, потому, что был город этот столичный, побогаче столичного города князя-государя, которому Иван служил. Ведь как не крути, а к тому месту, где живёшь, и к тому князю, которому служишь, душой прикипаешь. Плохого в этом ничего нет, устроены мы так, душа у каждого из нас есть, это её работа, вернее, ихняя. У Ивана тоже была душа, потому и расстроился, хоть и слегка. Да что там, Иван, он даже очень вероятно, что патриотом своего князя и княжества мог бы стать и быть, да премудрость помешала...

А хорошее впечатление получилось от того же самого, от того, что столичный город, ещё вчера Руслану принадлежавший, побогаче столичного города того князя, которому Иван когда-то службу служил будет. Этот факт не мог не радовать Ивана, потому что теперь этот город принадлежит ему, князю Ивану Премудрому, и дальше будет принадлежать. Ещё столичный город понравился ему тем, что в нём отсутствовали, вообще отсутствовали, такие проявления бедности, а по мнению Ивана, лени и бездарности, как избы. Да, самые обыкновенные избы.

Не знаю как в жизни и в живую, но на картинках такие избы каждый видел. Вся такая скособоченная, в землю по самую крышку вросшая, да и крыша та, непонятно чем крытая: то ли соломой, то ли щепками, то ли вообще неизвестно чем. Изба, это тот же дом, только состарившийся или ещё не состарившийся, но хозяином неухоженный. В обоих случаях выглядит он не очень хорошо и глаз своим видом не радует. Так вот, таких, бывших домов, в столичном городе не было вообще, а у князя того, ну поняли у которого, были, и много. Некоторые такие избы в его главном городе, чуть ли не в самом центре располагались, а это для столичного города, почитай, самый главный непорядок.

Здесь же, не сказать что кругом сплошь палаты каменные, но всё равно. Даже на окраинах, там, где ну вроде бы избам самое место, ихнего духа даже не было. Деревянные дома были конечно и довольно-таки много, но все они были или новенькими, будто только вчера построенными, или ухоженными, чистенькими, с раскрашенныминаличниками, прямо как на картинке.

А вот на самих улицах, Иван это тоже вчера ещё приметил, сплошной бардак творился. Про пыль, ну а после дождя соответственно, грязь, даже говорить не приходится. Её, куда не посмотри, больше, чем полным-полно.

Но не это больше всего не понравилось Ивану Премудрому. Больше всего ему не понравилось то, что прямо у домов, у заборов красивых и ухоженных, мусора и отходов было столько навалено, что заблудиться можно. Получалось так, забор во всем виноват, не там стоит. А раз не там, значит то, что за ним лежит - не моё. То, что перед ним - моё, а то, что за ним - не моё. Ничего не скажешь, хитрая премудрость. Ну да ладно, она хоть и хитрая, зато излечимая. Не даром Городской голова, лично, за ивовыми прутьями отправился.

***

- Здрав будь, князь Иван Премудрый! - созерцательный и мыслительный процессы Ивана были прерваны самым наглым и возмутительным образом.

Перед Иваном стоял тот самый мужик, который вчера про утонувшую в грязи лошадь рассказывал и денюжку за это просил, чуть ли не требовал, подлец. Роста мужичонка был небольшого, одет тоже был соответственно. Где рубаха, а где штаны на нём располагаются, догадаться было сложно, оставалось только глазам доверять и фантазировать. То, что сверху, скорее всего было рубахой, а то, что снизу, штанами. А на ногах, так вообще ничего не было. Одним словом, никчёмный мужичонка, даже взгляда в свою сторону не заслуживающий, если бы не одно но.

Заплечных дел человек замахнулся было на мужичонку плёткой и хотел отогнать, но тот нисколечко не испугался, даже не пошевелился. Как стоял, так и продолжал стоять и на князя, Ивана Премудрого, смотреть. Даже не смотреть, а рассматривать его, вот ведь наглец! Иван сделал знак рукой, как бы говоря заплечных дел человеку, мол погоди, не спеши, в случае чего никуда он от тебя не денется. Вообще-то Иван относился к своей персоне подобающим его премудрости, а теперь уже и званию княжескому образом, уважал себя и других уважать заставлял. Мужичонка же этот, он не то, чтобы не уважал, было видно, что он сначала не боится князя Ивана Премудрого, а потом уже может быть и уважает, а может и нет. А что до плётки заплечных дел человека, так наплевать ему на эту плётку, эка невидаль.

- Здравствуй. - Иван, он ведь не только премудрый, он ещё и воспитанный, потому и поздоровался. - Что, опять денюжку хочешь? Извини, дорогу к княжескому терему я уже знаю, а за просто так я денег не даю.

А вот здесь не то что мне, самому Ивану было непонятно, почему он так сказал? Хорошим настроением это не оправдаешь, вон, сколько грязи на улицах, какое тут настроение может быть? Уже немного позже Иван понял, почему так ответил, вернее, вспомнил: на Ивана смотрели внимательные, умные и хитрые глаза, взгляд у мужичонки такой был, а это, что в те, что в наши времена, редкость.

- А ты, князь, на службу меня возьми.

"Вот ведь подлец, не полным именем меня называет, не боится что ли? - подумал Иван". А вслух:

- Взять-то можно. Слуги верные и помощники умные мне завсегда нужны, только опасаюсь я, лениться ты будешь и воровать. Ведь будешь?

- Лениться не буду. - как ни в чем ни бывало, ответил мужичонка. - А воровать, воровать конечно буду.

- Ну вот, видишь? - это Иван просто так сказал, ну чтобы хоть что-то сказать, а сам, глядя на мужичонку, не то, чтобы призадумался, заинтересовал его тот. - А почему воровать-то будешь? Я же тебе жалование платить буду, сыт, одет-обут будешь.

- А воровство, оно не для того, чтобы разбогатеть делается.

- Для чего же тогда? - Ивану становилось все интереснее и интереснее. Непростым мужичонка-то оказался. А это и хорошо, что непростым.

- А для того, чтобы служба лучше служилась и полезнее для тебя была.

- Поясни.

- Оно ведь ворюги, они князь, разные бывают. Если на службе твоей, княжеской, то в основном двух видов: первые - те, что от жадности воруют, а вторые - те которые из азарта.

Ты, князь, сам знаешь, воруют все, без исключения. Если такое исключение случается, то там, тоже два вида: первый - те, кто за тебя и за княжество твоё, голову, глазом не моргнув, сложит и ничего ему за это не надо, и вторые, те, которые дураки набитые, а потому даже на воровство неспособные.

"Вот ведь мерзавец, он же мои мысли и думы насчёт воровства повторяет, один в один. - удивлённо подумал Иван, но ничего не сказал, лишь головой кивнул, продолжай, мол".

А мужичонка, как будто ничего такого и не заметил, продолжал:

- Этих, которые не воруют, их за версту видно, даже глаза напрягать не надо. А потому первых надо всегда как можно ближе к себе держать и почести им всякие оказывать. Любят они почести, можно сказать, ими и сыты, ими и живут. А вторых гнать надо в три шеи, а перед этим выпороть, да так, чтобы всю оставшуюся жизнь на лавку присесть боялись, потому что это самые вредные для любого князя и любого княжества люди и есть.

- Ну а те, кто ворует?

- Те полезные, но не все. - продолжал мужичонка. - Которые воруют от жадности, те полезные, но совсем не надолго, на чуть-чуть.

Дал ты такому человеку должность какую-то, тот рад стараться и старается, покуда не присмотрится и не поймёт что на этой должности как, и что к чему. Вот покуда он присматривается, он пользу приносит и даже почти не ворует, разве что по мелочи. А вот когда присмотрится, тогда всё, пиши пропало. Пользу он тебе, князь, приносить перестаёт, потому что себе приносить её начинает. Воровать он начинает, да так воровать, что забывает обо всём, так ему то, что он наворовал нравится. И меры он не знает, нету у него меры этой, всё ему мало кажется. Таких, их не гнать в три шеи и не пороть надо, таким бошки надо рубить. Ни к чему таким голова, потому что ничего путнего придумать не может, только для тебя, князь, и для княжества твоего вредное.

- А другие полезные, те что?

- А те, они самые полезные. Они даже тех, кто не ворует вообще и за тебя, князь, голову сложить готовы, полезнее.

Они воруют не потому, что жадные или же бедные. Таким людям деньги с богатством не очень-то и нужны, им перво-напрево дело подавай.

- Ну дал я ему дело. Воровать-то зачем? - не подумайте, что Иван ничего из мужичком сказанного не понимал. Всё он прекрасно понимал, сам точно так же думал. Это он так мужичка, ну как бы дразнил, так что ли. Подзадоривал, чтобы тот словоохотливее был.

- А затем, князь, что это вроде бы как игра такая, очень интересная. Служит тебе такой человек, князь, и не потому, что любит тебя больше жизни, а потому, что сил и ума у него столько, что девать некуда. Вот он силы-то свои, с умом вместе, на службе твоей и применяет. И заметь, применяет так, чтобы сегодня стало лучше, чем было вчера, а завтра, чтобы стало лучше, чем сегодня. Само собой от службы такой, излишки появляются, пусть иногда и большие, но всё равно излишки, которые в сравнении с пользой тебе и княжеству твоему принесёнными даже незаметны. Вот он излишки эти себе и забирает, как бы в виде премии.

- По твоему получается, такому человеку самое главное служить, ум и силы свои применять, и неважно на пользу кого, так что ли? Тогда получается, предатель такой человек, первостатейный предатель, раз ему безразлично кому служить. - это Иван мужичонку на глупость провоцировал, чтобы тот глупость сказал. Тогда можно будет и плёткой его огреть, и спокойно дальше ехать.

- Не соглашусь с тобой, князь. - а мужичонке хоть бы хны, даже глазом не моргнул. - Предательство, оно, тоже самое, что и глупость с жадностью, родственники они. Это глупые и жадные, те в первую очередь предатели, а те, которые умные, не предают, потому что умные.

"А ведь прав, подлец, на все двести процентов прав. Ну вот, считай повезло. - перед Иваном стоял мало того, что умный человек, но ещё и проходимец, почти такой же, как сам Иван. - Таких людей, если специально искать, во век не сыщешь, они исключительно случайно попадаются. И поперёд меня лезть не будет, сам сказал. Он из того, что иметь будет пользу для себя по максимуму выжмет. И мне по мелочам не отвлекаться. Стало быть появился около меня умный человек, не чета боярину Захару. А с Захаром они как кошка с собакой жить будут, уж я об этом позабочусь. - все это пронеслось в голове Ивана быстрее, чем порыв ветра, а мужичонке":

- Принимаю я тебя к себе на службу. Должность позже определю, пока при мне состоять будешь. Как тебя звать-то?

- Тимохой, - мужичонка слегка замялся, - Тимофей, я. - как бы привыкая к хоть и своему, но подзабытому имени.

- Отдай ему коня, а сам иди домой. - сказал Иван заплечных дел человеку.

Человек нисколько такому не удивился, слез с коня и передал поводья Тимофею, а сам пошёл до княжеского терема. Странный и удивительный заплечных дел человек тот. Похоже, он вообще удивляться не умеет.

- Показывай город, и рассказывай. Все рассказывай, подробно. - сказал Иван и тронул коня.

Тимофей, новый слуга князя Ивана Премудрого вскочил в седло, быстро нагнал князя и поехал рядом с ним, стремя в стремя.

Глава четвёртая

Емеля, он мало того, что мастером на все руки был, но это благодаря Щуке, он ещё и первостатейной сволочью оказался. Дождавшись ночи, самой темной её части, когда собаки и те спят, Емеля отправился к сараюшке Старика, на печке разумеется.

У Щуки с исполнением своих обещаний задержек никогда не случалось, так что, когда Емеля прибыл домой, две бочки уже дожидались его и почему-то, посреди хаты.

- Тьфу ты, мать-перемать! - вслух выругался Емеля. - Совсем обнаглела! Ладно, я тебе устрою!

Кое-как затащив одну из бочек на печку, Емеля стал дожидаться ночи. Можно конечно было поехать и вечером, но Емеля не хотел рисковать. Сами понимаете, увидит кто, а если увидит - Матрениха узнает. Ну а дальше, дальше никакой фантазии не хватит вообразить, что она придумает на этот счёт.

Хорошо хоть печка бесшумно передвигалась, видать конструкция такая, а то сложности возникли бы, на всякий случай ерунду какую-нибудь пришлось бы придумывать.

Емеля благополучно доехал до Старикова сарая, а там опять Щука помогла: "По щучьему веленью, по моему хотенью...", замок и открылся. Было темно, но Емелю это нисколько не смущало, да и не совсем темно было. На улице Луна подсвечивала, а в сарае, там и на ощупь можно справится, тем более дело нехитрое - одну бочку выкатить, другую закатить. Емеля, почти ничего не задев и не создав лишнего шума, нашёл бочку, наклонил, положил её на бок и покатил из сарая. В бочке что-то легонько загрохотало, зацарапало, как будто когтями по дереву и даже закудахтало.

"Что это у него? - подумал Емеля и даже удивился. - Есть там кто-то. А кто и зачем? Ладно, дома разберусь".

Относительно быстро, бочки-то здоровенные, Емеля поменял их местами и поехал домой. Зачем ему это было надо, бочки подменять? Емеля и сам не смог бы сказать. Зудело у него что-то, сами знаете где, и не давало покоя, и на душе было неспокойно и даже как-то гадко и противно... Емеля загнал печку в избу, закрыл стенку, все честь по чести, и зажёг огонь, не в потёмках же передвигаться. Тем более своя изба, собственная, что хочу, то и делаю. Поначалу, когда бочки местами менял, Емеля решил утром её обследовать, зачем, мол, горячку пороть, да и не к спеху. Но сгрузив бочку, уже в избе, не утерпел, открыл крышку, заглянул туда, и, опять:

- Мать-перемать! - опять вслух. - Он что, совсем что ли умом повредился?

В бочке сидели петух и курица, причём здоровенные, почти с индюка. Мало того, все стенки бочки были измазаны белком и желтком, хоть сейчас соскребай и на сковородку.

"Так, видать здесь яйца ещё были. - соображал Емеля. - Это когда я бочку катил да грузил, они и разбились. А что это куры такие здоровенные? Откуда? Что-то здесь не то".

Соображал Емеля хоть и медленно, но зато во время соображательного процесса, на другое не отвлекался, не способен был, да оно и к лучшему. Первое, что в таких случаях посещает голову соображающего - нечистая сила постаралась. Оно, про нечистую силу, не только для Емели характерно, оно практически любые головы посещает, потому что самое простое, дальше соображать не надо. Сила постаралась может быть и нечистая, но уж больно результат удивительный получился. Емеля таких курей никогда не видел и догадался, что это куры, а не какие-то птицы заморские, невиданные, исключительно по внешнему виду.

"Так, вот теперь спешить не надо. - сам себя успокоил Емеля. - Утро, как говорится, на то и утро, соображается лучше".

Он достал из бочки петуха с курицей, отнёс их в чулан и запер там. Деться они, уже никуда не денутся, а сейчас уж очень спать охота, вон, почти утро на дворе.

***

- Здравия желаю, ваше сиятельство! - яблочко пару раз прокатившись по тарелочке остановилось, из тарелочки на Ивана смотрела бородатая физиономия Черномора.

- Здоров. Веселишься? - было непонятно, доволен Черномор к нему таким обращением или понял, что Иван над ним слегка издевается?

- А что, можно и повеселиться немного. - а вот с Иваном все было понятно: улыбка до ушей, доволен значит происходящим. - Все идёт по плану, как и договаривались.

- Докладывай!

Иван, не вдаваясь в подробности, пересказал Черномору, что уже успел сделать и что ещё не успел, но обязательно сделает, причём, в самое ближайшее время:

- Извини, насчёт девок обстановку ещё не прояснял. - как бы извиняясь, а на самом деле, опять дурачась, сказал Иван. - Сам понимаешь, для начала требуется фундаментальную базу создать, а потом уже все остальное. Ты ведь не торопишься?

- Не тороплюсь, не тороплюсь. - даже через бороду было видно, как Черномор заулыбался. - Я ещё со всеми с теми, что ты мне предоставил, не разобрался, не торопись.

Да, почти из головы вылетело. Покуда Иван путешествовал по царствам-княжествами и до Русланова княжества добирался, пяток девок, самого высшего происхождения, которое в тех землях только возможно, он Черномору, так сказать, сосватал. Ну а не описано все это в подробностях лишь потому, что все те дела до того мелкие и незначительные, если их описывать с подробностями, то Ивана можно и обидеть. И для потомков, всю историю исказить и пустить по лженаучному пути. Поэтому, поскольку Иван, он Премудрый, то и дела его, правдиво описываемые, должны быть великими, где премудрость Ивана видна и блистает во всей своей красе.

- Как там, с Русланом? - не хотел Иван про этого недотёпу спрашивать, ну, чтобы лицо своё, премудрое, не терять, но не вытерпел, спросил.

- Все хорошо с твоим Русланом. - Черномор, не смотря на бороду, продолжал улыбаться. - У Бабы-Яги он, в гостях, стало быть. Ну а она, если не слопает его, то обязательно подскажет, где Людмилу искать и такой дорогой направит, с которой ещё никто не возвращался, сама сказала. Так что не переживай, работай спокойно.

Врал Черномор, и так мастерски врал, что даже сам Иван Премудрый не понял, что тот врёт. А вообще-то не совсем он врал. Он лишь пересказал то, что ему Баба-Яга, Анна Ивановна, сказала. На самом же деле никакого Руслана у неё даже близко не было и где он на тот момент шлялся, не знал никто. Чтобы понять и определить, где Руслан тогда Людмилу искал, его самого надо было найти. Искать его, тому же Черномору, было лень, забот с девицами хватало, а Бабе-Яге, той, так вообще не надо было, у неё на происходящее свои виды и планы имелись. Вот и получилось: поленился, понадеялся, а в результате... А что в результате? Пока не ясно, что, но обязательно что-то будет.

***

- Вот что я хочу вам сказать, помощники мои верные. - Иван сидел не на троне княжеском, а по-простецки, на лавке, за столом. А верные помощники - боярин Захар и Тимофей, напротив. Неуж-то демократия? - Некогда нам с вам пить, петь да гулять, дел много. Вот переделаем все дела, приведём княжество в порядок, тогда и гулять будем, хороводы водить.

Не перестаю я удивляться на Ивана. Такое впечатление, что он и правда, Премудрый. Вот почему он боярина родовитого и неизвестного происхождения мужика, Тимофея, назвал не слугами своими верными, а помощниками? Думается, здесь очень большая премудрость спрятана и понятна она только умному человеку.

Нет, боярину Захару эту премудрость вовек не понять. Ну что поделаешь, если обделен умишком, напрочь обделен. Всё, чем боярин Захар на этом свете и на должности Городского головы держится - происхождение знатное и пузо здоровое, грозное. А так, чтобы ещё чего - нету, совсем нету. Ему лучше и спокойнее пребывать в "слугах верных", а не в помощниках. Ведь оно как, слуга он и есть слуга, ему думать не обязательно, за него князь думает. Сказал князь, что сделать надо, слуга и сделал. Как сделал, хорошо или плохо? Это уже совсем другой разговор и последствия другие: или пряников полный мешок, или плаха с топором.

С помощником, картина совсем другой получается. Он, в отличии от слуги верного, хоть тоже исполняет волю княжескую, но исполняет ее не слепо, один в один, как было сказано, а применяет свой ум, таланты свои, ну и так далее.

Слуга, тот не обязательно, а чаще всего, не то чтобы не согласен с волей княжеской, а наплевать ему, какая она, воля эта. Сказали, сделал, а там, да порасти оно всем, чем угодно. А у помощника отношение к воле княжеской совсем другое. Он её, волю княжескую, целиком и полностью поддерживает, потому исполняя её, помогает, а не так, чтобы наплевать.

Наверняка, обращение такое было в первую очередь адресовано Тимофею. Боярину Захару, тому так вообще безразлично, как назовут, хоть валенком. Лишь бы к горшку с кашей княжеской находиться поближе, да ложку, в виде должности иметь побольше, а на остальное и наплевать можно, что он и делал.

***

Тогда в городе, когда Иван взял к себе на службу Тимофея, разговор про меж них состоялся, интересный разговор. Поравнялись они стременами, ну и едут. Иван по сторонам смотрит примечает, что где и как, в каком состоянии, а Тимофей, тот просто едет, хоть и тоже по сторонам смотрит.

- Поди, из разбойников будешь? - неожиданно спросил Тимофея Иван.

- А хоть бы и так. - нисколько не смутившись, ответил Тимофей. - Тебе, князь, не всё ли едино?

"Вот ведь шельмец. - подумал Иван. - Такое впечатление, что насквозь меня видит. Трудновато с ним придётся, ну да ничего страшного. Если я его в свою веру обращу, ценнее помощника не сыскать, и не только в этом задрипанном княжестве, а и вообще, в жизни". - а вслух:

- Ты особо-то не ерепенься. Безразлично мне, кем ты был. Мне не безразлично, кем ты стал и как службу служить думаешь.

- Хорошо служить думаю. - такое впечатление, чему-то своему усмехнулся Тимофей. - А кем я стал?

- А стал ты моими глазами, ушами и вообще, всем. - Иван аж коня слегка придержал, не иначе, чтобы подчеркнуть всю важность только что сказанного. - И не только в стольном граде и в княжестве, а везде. Понял?

- Понял, как не понять. Сделаем, князь. - "Вот ведь, проходимец. Как будто я ему сказал воды принести. - Иван поначалу было разозлился, но потом передумал". - Оно, дело нехитрое, доволен будешь.

- Только смотри мне, разбойничества и безобразий всяких не потерплю.

- За меня, князь, не беспокойся. Лучше сам, смотри, не набезобразничай.

- Ты это, - Иван чуть с коня не свалился от услышанного. - язык-то свой попридержи, а то длинный очень, голове помешать может.

- Как скажешь, князь. - опять, ну как будто не князь перед ним, а ровня какая-то, ответил Тимофей.

- Вот что, - Ивану хоть и не очень понравилось сказанное Тимофеем, но, делать нечего. Видать Тимофей этот, если и уступает Ивану по премудрости, то самую малость, а может и вовсе не уступает. Такому вольности мелкие и простить можно, как бы не замечать их, но ни в коем случае не забывать, мало ли? - подбери себе человек двадцать помощников. Найдутся такие?

- Найдутся, отчего же не найтись.

- И вот что ещё. - Иван протянул Тимофею внушительных размеров, то ли мешочек, то ли кошелёк, не иначе, как с золотом. - Приоденешь войско своё, да и сам приоденься. Коней купите, ну и всё что для коня нужно. Только смотри, в стольном граде не вздумайте покупать, понял меня?

- Без тебя, князь, я бы не догадался, где и что покупать. - продолжал дерзить Тимофей.

"А может он и не дерзит вовсе? - это мысль, такая, внезапная пришла Ивану в голову. - А что, если у него манера разговора такая? Оно конечно, ничего страшного, но это если один на один, а если на людях? Ладно, поглядим, посмотрим. В случае чего, всегда укорот сделать можно".

- Так, насчёт Городского головы, боярина Захара.

- Знакомиться, не знакомились, а так видел, знаю.

- С послезавтрашнего дня чтобы рядом с этим боярином твои глаза и уши были, постоянно были, везде, даже в опочивальне. Как ты это будешь делать, тебе виднее, но чтобы были. Это и есть твоё первое задание.

- Понял, князь, дело нехитрое. Сделаем.

- Вот и хорошо. Сегодняшний день и завтрашний, даю тебе, чтобы помощников своих собрать. - Иван был уверен, что Тимофею нисколько не придётся искать кого-либо, предлагать и золотые горы обещать. Более, чем наверняка, они уже есть, только и ждут команды. "Оно и к лучшему. - подумал Иван". - А послезавтра прибудете на княжеский двор, на постой разместитесь, довольствие получите. Ну а с тобой и ещё с боярином Захаром, мы совет держать будем, что и как надлежит делать. Понятно?

- Понятно, князь. Позволь исполнять?

- Исполняй!

Тимофей слегка, больше ради приличия и напоминания, дёрнул уздечку, ударил коня стременами по бокам, и, застоявшийся конь, наверняка с удовольствием, перешёл с пешего шага на бег и понёс Тимофея куда-то. Куда, коню было безразлично, а Тимофей знал, куда.

***

А сегодня, для того дня, когда Иван с Тимофеем разговаривали, этот день, послезавтра и считается, Иван собрал боярина Захара и Тимофея, ну и произнёс впоследствии ставшее классическим: "Вот что я вам хочу сказать, помощники мои верные".

Да, само собой разумеется, боярину Захару Тимофей не понравился. Да и как мог понравиться родовитому боярину, мало того, что обыкновенный мужик, самого подлого происхождения, так ещё неизвестно откуда взявшийся. Поначалу боярин Захар хотел было спросить у Ивана, мол, откуда это чудо несусветное появилось? Боярин даже рот уже открыл, чтобы спросить, но взглянув на Ивана, сразу понял, что вопросы такие задавать очень даже опасно. А может и не подумал вовсе, а задница вдруг заныла и тем самым как себя вести подсказала.

- Первое, и самое главное, надлежит сделать тебе, боярин Захар. - боярин Захар аж заёрзал весь, только непонятно: от гордости за поручаемое дело или от страха. - Порядок надо в стольном граде навести, мусор весь и прочую грязюку с улиц убрать.

- Так, князь-батюшка... - начал было боярин Захар.

- Не перебивай, когда я говорю. - слегка повысив голос, сказал Иван. Кстати, этого, небольшого повышения голоса боярину Захару вполне хватило, чтобы вообще замолчать, как он боялся Ивана. - Завтра утром, да пораньше, поедете по городу и, у какого дома грязь и мусор всякий увидите, сразу хозяину штаны долой и хворостинами по тому месту, которым он оказывается думает. Прутьев ивовых достаточно заготовил?

- В достатке, князь-батюшка, не изволь беспокоиться.

"Ишь ты, - про себя усмехнулся Иван. - уже второй раз князем-батюшкой назвал, как я своего князя называл. Боится или уважает? Боится конечно. Хотя, если подумать, какое уважение может быть без боязни?".

- Вот и хорошо. Тимофей выделит тебе людей, чтобы самому руки не марать о задницы купецкие да мужицкие, они основную всю работу и делать будут. Твоя забота, боярин Захар, строго требовать и не смотреть, кто перед тобой: простой мужик-горожанин, купец или боярин какой.

- Неужели и бояр тоже? - боярин Захар аж задохнулся. Чуть было икать не начал.

- Всех, без разбору. - вот сейчас Иван очень даже был похож на настоящего князя. - Задницы, они у всех одинаковые, нет среди них никаких различий. А кто уж сильно ерепениться начнёт, тех сюда отправляй, но перед этим скажи, что здесь они одной выпоротой задницей не отделаются. Бумага соответствующая сегодня будет готова, сегодня её и получишь. Но смотри, беззакония я не потерплю и с вас закон соблюдать потребую.

- Не изволь беспокоиться, князь-батюшка. - у боярина аж слезы на глазах выступили и подбородок задрожал от такой радости. Видать много у него обид накопилось к городским жителям и, наверняка к жителям разных чинов, происхождений и сословий. - Да я их, собственными руками. Век помнить будут!

"Видать проняло боярина, до печёнок проняло. - глядя на него, подумал Иван. - Оно и хорошо, усерднее службу служить будет. Вот только не перестарался бы. Надо будет Тимофею сказать, чтобы проследил".

- Вот что, раз дело такое серьёзное, Тимофей, возьмёшь с собой пятерых человек и вместе с боярином поедешь. Сам, лично, за порядком будешь присматривать и в случае чего, передо мной отвечать.

- Понял князь, исполню. - ну и вот вам, и куда вольнодумство с хамством подевались? Чудеса! - А тебе, боярин, самому нельзя людей хворостинами по задницам хлестать, происхождение у тебя знатное. - подмигнул Тимофей. - Вот если наоборот, тогда пожалуйста. Ты обращайся, если что.

Боярин Захар аж заёрзал весь. Видать вспомнил недавнюю работу заплечных дел человека, а может не забыл ещё, вернее, задница ещё не забыла, вот и напомнила.

- Ну как знаешь, - продолжал веселиться Тимофей. - если понадобится, ты не стесняйся, говори, обеспечим.

Иван, глядя, как Тимофей издевается над Городским головой, аж весь цвёл от удовольствия, изнутри конечно, так-то вида не показывал.

Вот она, премудрость как работает: объединить в одно целое тех, кто только родившись и не успев ещё даже закричать, уже лютой ненавистью ненавидит того, кто богатый или того, кто бедный.

- Всё, боярин, свободен. Иди, готовься и смотри у меня!

Боярин Захар подскочил с лавки, как будто на гвоздь уселся и, мелко и часто кланяясь и пятясь, удалился.

- А теперь с тобой, Тимофей. - вся важность и торжественность, которая только что была на лице и во всем теле Ивана, куда-то исчезла. Сейчас перед Тимофеем сидел обыкновенный человек, с виду конечно, никакой не князь. - Отряди из своих людей, десять человек. Разбей их по парам и пусть они проедут по всему княжеству, во все уголки заглянут, всех, кого можно и нельзя расспросят, что, где и как.

Сам понимаешь, информация нужна о происходящем в княжестве, достоверная информация. Среди твоих людей грамоте умеющие есть?

- Найдутся. - кивнул Тимофей.

- Хорошо. По возможности определи в каждую пару по одному грамотному. Бумагу и прочее выдадим. Пусть всё увиденное и услышанное записывают, так надёжнее, а то сам знаешь: что-то увидел, да понял как-то не так, а что-то и вовсе, пока возвращался, забыл.

- Согласен, князь. Сделаем.

- Вот и хорошо. Сроку тебе на всё - неделя. Через неделю доложишь. Ну а сам ты здесь нужен. Завтра проследи за боярином. Видать много обид у него на горожан накопилось, чтобы не перестарался. Будет на тебя голос поднимать или руки распускать, разрешаю всё. Понял?

- Понял, князь. Как не понять? Не беспокойся, будет боярин, хоть и грозным, но очень даже вежливым. - Тимофей заулыбался, а глаза его рассмеялись и вспыхнули разбойничьим огнём и блеском. - Лично обеспечу.

- Вот и хорошо. Всё, Тимофей, ступай. Дел у тебя отныне много, да и у меня их не меньше. Завтра вечером доложишь.

- Доложу, князь. Будь здрав.

Глава пятая

Есть те, которые живут громкой жизнью, а есть те, которым громкая жизнь не нравится, поэтому живут они жизнью тихой. Ясно дело, князь Иван Премудрый живёт жизнью громкой, потому что другой жизнью жить не может и не хочет, потому что Премудрый. Дела его все без исключения великие, потому что премудрые, за значит и громкие, много народа о них узнаёт и другим рассказывает.

Царь Салтан, тот тоже кроме как громкой жизнью другой жить не умеет. А ничего не поделаешь, царь всё-таки, всем своим подданным и не только им издалека виден. И дела его, хоть на то время и дурные, дурнее не придумаешь, тоже громкие, хоть и не великие, потому что тоже, много народа о них знает и в них участвует.

Но поскольку князь Иван Премудрый и царь Салтан живут жизнью громкой и дела у них громкие, звон от ихних дел долго по окрестностям стоит, и не захочешь, а услышишь. Так что с ними и с делами ихними повременить можно, никуда не денутся.

А есть те, которые живут жизнью тихой и почти никому незаметной, ну разве что соседям. О таких надо в первую очередь рассказывать, потому как шум-звон от их дел уж очень тихий, а то и вообще его нету. Мимо таких людей и дел ихних можно запросто пройти не заметив и тем самым совершить чуть ли не самую главную ошибку в своей жизни. Ведь оно как, если дело тихое и почти никому незаметное, то оно не означает, что дело это совсем пустячное и внимания недостойное. Бывает и очень часто бывает, что дело громкое и во все без исключения уши своим звоном проникающее, как раз и оказывается никчёмным и даже вредным, а дело тихое, почти никому незаметное, оказывается очень даже всем людям полезным и правильным. Это всё к тому, что о Старике со Старухой вспомнил, а то ведь за делами Ивановыми да Салтановыми чуть было совсем о них не позабыл.

***

Да в общем-то о них и рассказывать нечего. Ничего в жизни Старика со Старухой не изменилось, хоть и произошли с ними события чуть ли не волшебные. Хотя если подумать, какие они волшебные? Ну подумаешь прибило волной бочку к берегу. Подумаешь, оттащил её Старик подальше от воды, открыл, ну и что? Откуда он знал, что в бочке той Царица с царевичем Гвидоном томятся, погибели своей дожидаются? Тихое дело? Конечно тихое! Хотя бы потому тихое, что не узнал никто, а зачем кричать-то? А в остальном Старик со Старухой как жили до бочки этой, так и продолжали жить. Старик каждое утро уезжал к Самому Синему морю, рыбу ловить, а Старуха хлопотала по хозяйству и ждала возвращения Старика, муж всё-таки. Правда после того, как Старик привёз в дом Царицу и царевича Гвидона, Старуха на Старика ругаться перестала, совсем перестала. Но это такие мелочи, что вряд-ли они кому интересными будут.

Разве что Царица и царевич Гвидон, которые поселились у Старика со Старухой, изменили их жизнь, и то, самую малость. Оно понятно, что поселились, а куда им прикажете идти? Назад, к царю Салтану возвращаться? А вдруг как он всё-таки сам их приказал в бочку засунуть, замуровать, да в море сбросить, что тогда? Чтобы вернувшись домой по-новой оказаться в бочке законопаченными и в море выброшенными? Вы бы вернулись, если такое будущее, хоть и смутно, но просматривалось? Вот и они не дурнее вас оказались, потому и продолжали жить у Старика со Старухой, потому как идти им больше некуда было.

А Старик со Старухой гостями нежданными вовсе не тяготились, наоборот, гости те были только в радость. Ну сами посудите, все вдвоём да вдвоём, тут волей неволей, или водку начнёшь пить, или про меж себя ругаться. А оно надо, вернее, она нужна, жизнь такая? Правильно, не нужна, потому как очень скучная и не интересная. А тут Царица с царевичем, как подарок с небес. Опять же, люди живые, хоть и не родственники, но все равно, очень даже добрые и воспитанные. С ними и поговорить завсегда можно и они тоже завсегда не прочь поговорить, им ведь, если всё время молчать, тоже скучно будет.

***

Царица, так та, за Старухой, как нитка за иголкой целый день ходила. Оно конечно приятно, но быстро надоедает. Старуха даже было раздражаться начала. Но вовремя остановила себя, вернее догадалась, почему так происходит. Ведь как ни крути и будь ты хоть кем, хоть боярыней, да хоть самой царицей, женщина, она и есть женщина. Исправить это, даже самую малость исправить, ну просто невозможно. А женщина, она почему женщина и чем она от того же мужика отличается? Ну правильно, выглядит по-другому, потому что красивая, ну, волосы длинные, вот вроде бы и все. Однако не все.

Женщина, она тем от мужика и отличается, что без дела сидеть не может. Наверное зуд в её руках постоянно какой-то присутствует, поэтому она сама себе, вернее, зуд этот, покоя и не даёт. Ей, женщине, постоянно занятие какое-то требуется. Такое впечатление, что если, ну предположим, вдруг усядется она на лавку и просидит без какого-либо дела просто так, хотя бы час - заболеет. Причём тяжело заболеет, а то, не дай Бог конечно, вообще с ума сойдёт. Наверное как раз, те женщины, которых мужики дурными считают, работы мало для себя находят и мало её делают. Не хватает им работы для того, чтобы здоровыми быть, оттого и дурость ихняя, бабская. Оно может и так, а может совсем по-другому, учёные на этот счёт ничего не говорят. Сами же мы, люди неучёные: грамоте умеем, и на том спасибо.

Вот и Старуха сообразила, что Царица потому за ней хвостом и вьётся, что работу для себя выпрашивает. Оно понятно, в каждом доме Хозяйка одна и хорошо, что одна, поэтому сама Царица для себя работу назначить не может. Опять же, воспитание боярское, да царское надо учитывать.

Запомните люди добрые, те женщины, которые только и делают, что сидят и ничего не делают, на самом деле вовсе не женщины. Если у вас дома такая есть, знайте, вам не женщину, а что-то другое подсунули, стало быть, обманули.

Поэтому Старуха поступила, хитро поступила. Ничего удивительного, женщины, они все хитрые, без исключения. Начала она по утрам с Царицей как бы советоваться, мол, что сегодня надо будет сделать и что сделать в первую очередь? А Царица, та и рада стараться, советы начала давать и получилось всё в лучшем виде, часть забот-хлопот по хозяйству стала на себя брать. Старухе от этого сплошная польза, даже две пользы. Во первых, в два раза по хозяйству больше дел можно переделать. А во вторых, как ни крути, в доме два мужика присутствуют. А ведь любой женщине известно, что мужики, они до того беспомощные, что шагу без женского пригляда ступить не могут, обязательно что-то натворят. Ведь мужик, он в доме, как жара и лютых холод одновременно, чего в следующую минуту отчебучить может, во век не догадаешься. Поэтому тяжело одной-то с двумя справляться. А вдвоём, с Царицей, так это почти запросто. Даже можно ещё пяток добавить, но без надобности, пусть другие женщины с ними мучаются.

***

Говорю же, дела у Старика настолько тихие и малозаметные. Что я чуть было не забыл про бочку-то дорассказать.

На следующее утро Старик как только приехал к Самому Синему морю, сразу к сараюшке своей кинулся, интересно всё-таки, что там с цыплятами произошло? Он даже лошадь не распряг, махнул ей рукой, подожди мол, не до тебя. Открыл он значит бочку, а там пусто, вообще пусто, даже пшено и то куда-то исчезло. Сначала было разозлился Старик, мол обманула его Царица с царевичем насчёт бочки этой. А потом думать начал, а значит успокаиваться и придумал. А что если бочка эта только на Царицу с царевичем только и была рассчитана? Но тогда куда цыплята с пшеном делись? А кто их знает, куда они делись! Это старик так подумал. А что как бочка не признала в них Царицу с царевичем и, обладая хоть и волшебным, но очень вредным характером, закинула цыплят этих куда-нибудь подальше, а сама продолжает Царицу с царевичем дожидаться. Короче, махнул Старик рукой на бочку и пошёл: лошадь распрягать, да к выходу в море готовиться. А когда вышел в море, да закинул невод, а после стал его выбирать, так вообще напрочь забыл про эту бочку.

Вечером уже, когда с моря вернулся и дожидался доверенного человека, Старик опять вспомнил про бочку, но уже без раздражения и злобы, просто так вспомнил. А тут и человек доверенный подъехал, рыбу покупать, значит. Старик, уж неизвестно, кто и за что его дёрнул, возьми да и предложи доверенному человеку купить бочку.

Мол, у купца хозяйство большое и товару всякого разного много, поэтому такая бочка для него обязательно на пользу будет. Доверенный человек бочку внимательно осмотрел, даже ногтём её поковырял, и сказал, что сам он таких решений принимать не может, потому как ему только насчёт рыбы полномочия дадены. Но купцу, сегодня же, о бочке расскажет и если тот пожелает её купить, то завтра он её и заберёт. О цене, он так и сказал, думаю договоримся. На том и порешили, и по домам разъехались.

А назавтра, точно, приехал доверенный человек, да на двух подводах и сказал, что купец бочку эту очень даже захотел купить и готов за неё даже не торговаться. Старик же, ну понятно, человек совестливый, да и с купцом вон уже сколько лет дело имеет, наглеть не стал, а спросил цену самую, можно сказать, скромную и никому не обидную. Вот так и продолжила бочка жизнь свою бочечную. Правда это была совсем друга бочка, но это мелочи, потому как, кроме Емели, об это не знал никто.

***

Вот скажите мне, почему оно так происходит? Живут люди и все у них хорошо. Если и есть то, что для них не очень хорошо, то совсем чуть-чуть. И обязательно, заметьте, обязательно рядом с ними или вместе с ними живёт человек, у которого всё происходит с точностью до наоборот: хорошо - чуть-чуть, а не очень хорошо или даже плохо - много. Это я о царевиче Гвидоне речь завёл, о нем родимом. Со Стариком и со Старухой, с ними все понятно. Они дома находятся и живут своей привычной жизнью, которая с появлением гостей даже лучше стала. Царица, с ней немного посложнее, но тоже все просто и понятно. Выглядела она очень даже довольной своей новой жизнью и похоже, что не очень-то и печалилась о том, что царь Салтан с ней так поступил. А если и печалилась, то делала это до того тихо, что никому заметно не было.

Ты, глянь, прямо по возрастающей идёт! Теперь вот очередь до царевича Гвидона дошла. Вот кто от жизни так внезапно ему доставшейся маялся. Если кто или бестолковый, как боярин Захар, или бессердечный, как Иван, тот скажет: а чего это он кочевряжится? Другой какой-либо жизни, мол, царевич Гвидон не видел и не знает, сравнивать не с чем, вот и живи, радуйся. Оно конечно так, но не совсем. Если бы царевич Гвидон, подобно своей матушке, оказался жизнью своей тоже доволен, то дальнейшее очень даже легко просматривалось.

Вот смотрите: не век же они у Старика со Старухой жить будут, верно? Наступит такой момент, когда надо будет вспомнить о том, что они всё-таки в гостях, а не у себя дома. Нет, разумеется никто их выгонять не собирается, но всё равно. А дальше всё совсем уж просто. Царица, не смотря на возраст, да и какой там возраст, сорока ещё нет?! Царица, она совершенно легко и свободно замуж может выйти. Женщина она из себя видная и даже красивая, так что женихи найдутся и подозреваю, что не только из деревенских, и не только самого простого происхождения. Предположим надоест ей ждать, когда царь Салтан за ней приедет и вот вам, возьмите, получите - под венец и все дела. Теперь царевич Гвидон. Если его, имеемая в наличии жизнь целиком и полностью устраивает, он, дело-то молодое, посватается к какой-либо девице-красавице и всё - тоже под венец, а дальше: семья, детишки, хозяйство и всё такое прочее. Вот так вот и могут исчезнуть Царица и царевич Гвидон среди народа и в народе растворится. И всё, до свидания, вернее, прощай и поминай как звали.

Премудрость эта очень даже простая, жизнь, называется. А поскольку это жизнь, то не всё так просто, как нам кажется и как возможно хотелось бы. Если помните, Старик-то царевича с собой в море не взял, сразу ему сказал, мол не твоё это дело, не лезь. Хотя вполне мог бы обучить царевича рыболовецким премудростям и в скором времени в Самом Синем море появился бы ещё один рыбак. Однако этого не произошло и не произошло, потому что не должно было произойти. Видать, да что там видать, оно и так ясно, царевичу Гвидону совсем другие дела предстоят, просто пока время для них не наступило, вот и приходится ему от безделья маяться. А как время решит, что мол пора, время, оно никогда не ошибается, произойдут с царевичем Гвидоном те самые события, которые приведут его к делам именно для него предназначенным, которых, это само собой, непочатый край.

***

А пока что, царевич Гвидон маялся откровенным бездельем, потому что ко всем хозяйственным делам Старика и Старухи был абсолютно непригоден. Нет, руки у него росли оттуда, откуда они у всех растут и силушки было, дай Бог каждому. Здесь, говорю же, всё совсем другое. Чтобы весь день не сидеть сиднем на лавке или на завалинке, стал царевич Гвидон по окрестностям ходить, особенно по тем окрестностям, где народа или совсем мало, или нет вовсе. Ну а самой подходящей под эти характеристики окрестностью разумеется был лес.

В лесу хорошо, он тебе и товарищ, и собеседник мудрый. Даже если и не говорить ничего, не разговаривать с ним, с лесом, мысли в голове у тебя всегда ясные и добрые. Неизвестно почему, но почему-то не думается в лесу о плохом, как о том, что происходит, или обязательно произойдёт, так и о том плохом, о чём за пределами леса очень даже легко думается и очень хочется, чтобы оно произошло. Так, почитай каждый день, и ходил царевич Гвидон в лес. Нет, дрова он больше не заготавливал, тех, Бог знает на сколько хватит. Царевич просто ходил по лесу, гулял, если говорить культурным языком. Ну а чтобы не гулять просто так, согласитесь, скучное занятие, пристрастился он собирать грибы да ягоды. Если с ягодами трудно ошибиться, то с грибами - запросто. Поначалу он собирал все грибы, все подряд, какие попадались. А потом, уже дома, Старуха объясняла ему: какиегрибы хорошие, съедобные и какие из них лучше, а какие и вовсе брать не надо - поганки, отравишься. Довольно-таки скоро стал царевич разбираться в грибах, да так, что любому заядлому грибнику впору позавидовать.

- Смотрю, зачастил ты к нам. - хоть и не видно было, кто говорит, но царевич догадался - Анна Ивановна, больше некому.

Царевич обернулся, перед ним стояла Анна Ивановна, та самая, которая Баба-Яга и улыбалась.

- Здравствуй, Анна Ивановна. Да, зачастил. Нравится мне в лесу, да и народу нет никого.

- А что же ты людей-то чураешься? Вроде бы не бирюк.

- Сам не знаю, Анна Ивановна. Не хочется почему-то мне ни с кем знакомиться и разговоры разговаривать.

- Понимаю, понимаю. Ну что ж, оно и правильно. Пойдём-ка царевич ко мне в гости, раз уж мы опять с тобой встретились.

- Пойдём. - согласился царевич.

А ведь если немножко подумать получается, что кроме Анны Ивановны у царевича Гвидона никого из знакомых-то и не было. Да и с Анной Ивановной познакомился он как бы случайно, вернее, это она с ним познакомились.

Что интересно, сегодня они встретились совсем в другом месте, не там, где он дрова пили да рубил, а идти до дома Анны Ивановны оказалось столько же, царевич это подметил. Почему так? А кто его знает?! Чудеса наверное. Да и Анна Ивановна, она ведь в первую очередь Баба-Яга, а потом уже Анна Ивановна.

***

Точно также, как и в первый раз, Иван поздоровался с елями-великанами. В ответ на его приветствие Хозяева Леса приветливо замахали своими ветвями-лапами, точь в точь, как птицы крыльями... И точь в точь, как в первый раз, Анна Ивановна угостила царевича Гвидона тем самым непонятным напитком, от которого, даже не знаю, как и сказать-описать, что с человеком происходит.

- Анна Ивановна, - поблагодарив и поставив ковшик на стол, спросил царевич. - чем это таким ты меня все время угощаешь?

- Ну положим не всё время, а всего лишь второй раз. - усмехнулась Анна Ивановна. - Что, понравилось, вкусный?

- Не сказать, что вкусный, необычный он какой-то. Что это, как называется?

- Как называется, это тебе знать без надобности. В напитки этом, люди его зельем называют и почему-то колдовским, вся сила и мудрость Леса заключена. Через напиток этот лес с человеком этим всем делится, но только с хорошим человеком. Если же его плохой человек выпьет, то сгинет безвозвратно. Видать люди потому его зельем-то и прозвали. Ты получается, хороший человек, раз силы прибавляются и ясность в мыслях появляется.

- Откуда ты знаешь?

- Знаю, просто знаю.

- Понятно.

- Ничего тебе не понятно. - опять усмехнулась Анна Ивановна. - Ну да ладно.

Я смотрю, ты людей сторонишься, кроме как со мной, больше ни с кем так и не познакомился. И без дела маешься, вон, даже в лес забрался, от безделья этого грибы да ягоды стал собирать.

- А что мне делать, Анна Ивановна, если мне и правда делать нечего? - на царевича Гвидона аж жалко было смотреть, до того он сейчас несчастным выглядел. - У Старухи с матушкой свои дела, женские, им я в делах ихних вовсе не нужен, да и не соображаю я в них ничего. Старик с собой рыбу ловить не берет. Говорит, не моё это дело, ну и дальше там, про то, что мне царствовать полагается, тоже говорит...

- И правильно говорит. - сейчас Анна Ивановна смотрела на царевича так, что не каждый такой взгляд и выдержит, но царевич взгляд выдерживал, глаза в сторону не отворачивал. - Только он говорит как бы вообще. Царствовать, это сидеть на троне, подданным своим улыбаться и милости направо-налево раздавать.

Твоё же дело не царствовать, да и не сможешь ты. Твоё дело - порядок и достаток в своём царстве-государстве обустраивать и соблюдать. Мудро и по справедливости управлять им, и от супостата его оборонять.

- Оно-то все так. - вздохнул царевич Гвидон. - Это я в себе чувствую и согласен с тобой, вот только где оно, царство это? Нету! Ты что ж предлагаешь мне, идти и у батюшки царство отбирать?

- Зачем отбирать? На самом деле, царств-государств, мудрых и справедливых царей дожидающихся, полным полно, смотреть надо повнимательнее.

- Ну так подскажи, где оно, ну хотя бы одно такое царство расположено?

- Нет царевич, в этом деле советчиков не бывает. Царство, оно только тогда твоим будет, когда само тебя позовёт, а по другому никак.

Опять же, помимо того, что тебе мудро и справедливо надо будет царством управлять и жизнь счастливую в нем обустраивать, тебе его от врагов-супостатов защищать придётся. Ведь недругов и завистников всяких, их вокруг полным-полно. Прознают про счастье и достаток в твоём царстве-государстве, обязательно захотят поживиться.

А ты, вот скажи мне, воинскому мастерству обучен? Сможешь своё царство-государство от супостата-захватчика защитить?

- Воинской науке я, Анна Ивановна, хоть и не обучен, но землю свою от врага защитить смогу, Бог силой не обидел.

- Бог тебя умом обидел, если такое говоришь. Воинское дело, это наука и искусство, ему учиться надо.

- Так где же я ему научусь, в лесу что-ли?

- А хоть бы и в лесу. Почему нет?

Анна Ивановна встала и куда-то вышла. Царевич Гвидон мало чего понимал в этом разговоре. Уж больно про необычные вещи рассказывала Анна Ивановна хоть, чего греха таить, были те вещи душе царевича приятные, ну прямо как родные.

Может и пары минут не прошло. Анна Ивановна вернулась и положила на стол, перед царевичем лук и колчан со стрелами. Царевич же, хоть ни разу лука со стрелами не видел, сразу догадался, что это такое и для чего нужно.

- Вот. - присаживаясь сказала Анна Ивановна. - Это тебе подарок, от меня. Оно конечно, начинать постигать воинское искусство надо с другого оружия, но как говорится, чем богаты...

Опять же, обращаться с луком и научиться стрелять метко, ты и сам сможешь, без наставника. Владение же другим оружием, тем же мечом или копьём, оно настоящего воина, учителя-наставника требует, без него не справишься.

- Мечом?! - у царевича внутри аж все огнём запылало, как только он представил себя с мечом в руках. - Анна Ивановна, ты всё знаешь. Скажи, а будет у меня учитель-наставник, воин настоящий?

- Ну положим, не всё я знаю, о чем-то только догадываюсь, - улыбнулась Анна Ивановна. - но о том, что воинской науке обучать тебя будет, почитай, лучший на земле воин, знаю, а теперь и ты знаешь.

- А когда?! - ну всё, царевич Гвидон весь вспыхнул и загорелся, как тот сеновал.

- Когда время придёт. Не торопись. Время, оно никогда не ошибается. А пока что лук осваивай, тренируйся. - и словно вспомнив о неотложных делах. - Пора тебе, царевич Гвидон, домой пора. Поди хватились уже, куда подевался? Чего доброго искать начнут.

Глава шестая

Тут вот какое дело. Все описываемые события происходили на той, другой планете Земля, о которой я в самом начале говорил, помните? Ну например, стыд и срам сказать, но у них там нет телевизоров, и автомобилей тоже нету. И знаете, живут как-то, иногда даже счастливо. Я все это к тому, что их города очень даже сильно отличаются от наших. Их города, если сравнивать с нашей планетой Земля, больше напоминают деревни, как по количеству народонаселения, так и по своей архитектуре. Но не это главное. Главное то, что города, во всяком случае наши, они никогда не спят, не иначе бессонницей маются. Они, города наши, круглые сутки шумят, блестят огнями, зазывают куда-то рекламами, всё успокоиться никак не могут.

А их города, в сравнении с нашими, на деревни похожи, а, как всем известно, деревня ночью спит и плевать ей на все огни и рекламы.

Вот и там города на ночь засыпают, зато точно также, как и наши деревни, очень рано просыпаются, ещё до восхода. А с восходом: "Утро красит нежным цветом...", помните такую песню?

***

Вот если бы в том городе, в том самом, в котором Иван Премудрый так ловко сам себя князем назначил нашёлся человек способный на умные чувства он сразу бы всё понял. Нет, женщина для этого не подходит. Она на умные чувства только ругаться умеет, по-другому она их понимать отказывается.

Тут дело такое: неважно, работает-ли с утра до ночи мужик или точно также, только ничего не делает, неспособный он на умные чувства, потому что времени свободного у него нет. Всё его время, которое ему, кстати, для жизни определено, оно у него или работой, или бездельем как раз и занято. Потому вот для того, чтобы по сторонам посмотреть, и нету его, потому и некогда.

А вот если бы в то утро в городе находился человек на умные чувства способный, он бы с самого раннего утречка стал бы посреди улицы, да так и стоял, пока по шеям бы не получил, мол какого, трам-тарарам, встал, только людям мешаешь. Или какая-нибудь дурная лошадь его не сшибла бы. Оно и понятно, да и что возьмёшь с тех, у кого времени, на жизнь отпущенного, нету вовсе? Заняты они, видите-ли. А если посмотреть вон туда, где солнышко встаёт, так даже любому такому занятому всё сразу ясно и понятно будет, потому что видно всё очень хорошо.

***

А ведь в той стороне, в которой солнышко встаёт, небо такое румяное-румяное, ну прямо как щеки у красной девицы. Это знаете, посмотришь на неё, а она вдруг вся зарумянится, засверкает, аж глазам больно... Вот и с небушком - тоже самое. Или же когда дитёнка своего спросишь, мол, это ты все пряники, что в миске лежали, стянул? И у него, точно также вспыхнут щеки, точно таким же цветом, правда при этом он будет утверждать, что пряники не брал, даже заплакать может. Вот и выбирай, какой тебе румянец больше по сердцу: первый или второй? Оно конечно, первый - очень приятный, но и очень опасный, потому что от того румянца черти на тебя уже с сетями заходят и в кольцо берут. Поэтому пусть будет второй, да и хрен с ними, с пряниками этими. Но, и как не крути, по другому никак: без первого, девичьего румянца, второго, детского румянца быть не может. Вот так вот. Кто не согласен, аргументируйте, а я послушаю, или почитаю.

Вообще-то все эти умные мысли тут расписаны не для того, чтобы ты почём зря начал на девок пялиться или побежал, целы ли пряники, проверять. Они тут написаны исключительного для того, чтобы ты проникся всей красотой наступления важного и премудрого момента в жизни города. Времени-то у тебя по сторонам посмотреть нету, заятой ты. Вот поэтому и приходится объяснять. Утро в городе наступило, понял?

***

Группа товарищей, не знаю, как их ещё назвать, выехала с княжьего двора рано-ранёшенько, солнышко только на горизонте появилось. Боярин Захар, он же Городской голова за старшего - ясно дело, а при нем и с ним были: тот самый Тимофей, который совсем недавно разбойник, а теперь княжий помощник, пять его человек, наверняка тоже разбойники, лошадь с телегой и возница при них, и ещё один мужик непонятно для чего. Ещё на княжем дворе, когда собирались, боярин Захар с Тимофеем чуть ли не поругались. Боярин предлагал проехать на окраину города и оттуда начать, а Тимофей предлагал сделать наоборот, начинать прямо от базарной площади. Боярин Захар принялся объяснять, как он считал, глупому Тимофею, что начинать с центра города никак нельзя. Даже дураку известно, что рядом с базарной площадью, а на самом деле, поближе к палатам княжеским, проживают самые знатные люди, как города, так и княжества в целом и начинать наведение порядка с них никак нельзя.

- А вдруг как пороть кого придётся? - в виде самого главного аргумента спросил боярин Захар.

- Обязательно придётся. - как ни в чем ни бывало ответил Тимофей. - И выпорем, не изволь беспокоиться.

По мнению боярина Захара, начинать надо было с окраин, оттуда, где проживает народ самого простого, а значит подлого происхождения. А ведь всем известно, что самые большие безобразия, в том числе и мусор с грязью на улицах, происходят исключительно от этого подлого народишки: хитрого, жадного и крикливого.

Тут несложно догадаться, что таким образом боярин Захар решил поквитаться с простым народом, который, когда его, боярина и Городского голову, прилюдно по заднице воспитывали, вёл себя совершенно неподобающим образом. Он, подлый народ этот, без малейшего уважения к высокой должности боярина Захара - смеялся до слёз от удовольствия, свистел и советы разные непотребные давал. Конечно же, Тимофей понял в связи с чем у боярина Захара возникло такое желание. Ну а поскольку Городской голова дальше своего носа ни рожна не видел, обрисовал, вернее дорисовал ему картинку, ну, чтобы виделось отчётливее.

На самом деле Тимофей решил начинать от базарной площади не потому, что лютой ненавистью ненавидел бояр и прочих мужей знатных и заслуженных. На самом деле всё было гораздо проще. Да что там говорить, было оно всё до того просто, что дальше некуда. Стоит народу увидеть, как с самого раннего утра по городу едут шесть человек верхом с Городским головой впереди и с Тимофеем в придачу, о назначении Тимофея в княжеские помощники весь город давным-давно уже знал, даже смешно напоминать, а с ними мужик на телеге и ещё один мужик рядом, новость эта быстрее скорости света разлетится по городу. А народ, он хоть на толкование происходящих событий своими фантазиями богатый, всё-таки осторожный, потому и жив-здоров до сих пор. На всякий случай все более-менее значимые персоны, и не значимые тоже, дружно куда-нибудь "удерут" или болеть примутся. И всё, да хоть лоб о ворота разбей, ответ будут один, вернее, один из двух: " Хозяина нету дома, уехал куда-то. Нет, не сказал куда, на то он и хозяин...", или "Хозяин болен, тяжко болен, велел никого к себе не допускать...". И все!

Это Тимофей и пересказал боярину Захару, чем довольно-таки сильно его удивил. Ну не способен был Городской голова столь масштабно мыслить и соображать, что поделаешь?! А самый главный аргумент, который привёл ему Тимофей и который был в пользу начала наведения порядка из центра города... Нет, не так.

Тимофей спросил у боярина Захара, мол, а почему это он так бояр и знатных людей получается, что защищает? Они что, все как один друзья-приятели боярину и он от них кроме добра ничего в своей жизни не видел? Аргумент был до того сильным, что у боярина Захара аж ноги подкосились. Он сразу же вспомнил, сколько теми боярами, да людьми знатными, против него интриг было сплетено, да и прочих гадостей с пакостями было сделано, что в пору удивляться, как жив остался. Боярин Захар тут же согласился с планом Тимофея и горячо его поддержал. Более того, он даже назвал имя боярина, с которого и надо начать наведение порядка в городе. По словам боярина Захара, от того боярина мусора больше, чем от кого-либо другого происходит, а то и вообще, больше, чем от всего княжества в целом. Тимофей кивнул головой, согласен, значит, а про себя усмехнулся: "Видать многим ты поперёк горла застрял, что откуда ни возьми, везде у тебя недруги отыщутся".

***

Так вот, группа товарищей выехала с княжеского двора. Когда пересекали базарную площадь на которой, думаю догадались, творился самый настоящий бардак, Тимофей спросил у боярина Захара, мол, а кто отвечает за порядок на площади? Где этот человек и почему бардак не устранён? В ответ боярин Захар лишь засопел и заёрзал в седле.

На самом деле следить за порядком на площади был предусмотрен специальный человек, даже два, и жалование им из княжеской казны за это полагалось. Но, а это не только у них, но и у нас встречается, должность была, а человека при ней не было. Вернее, он конечно же где-то был, скорее всего шлялся где-то сам по себе и без дела, но должность, князем предусмотренную не занимал. А не занимал он, вернее они, потому что двое их должно быть, потому что боярин Захар жалование ихнее в свой карман отправлял. Нет, в каких-то там бумагах они были и числились, вот только на базарной площади их не было. Потому и ёрзал в седле боярин Захар, что несмотря на все свои таланты понял, придётся искать людей и на должности, князем предусмотренные, определять иначе одной выпоротой задницей можно и не отделаться. Боярин Захар что-то пробурчал в ответ на том разговор и закончился, да и как ему было не закончится, если подъехали к первому попавшемуся двору, боярскому кстати.

***

Представьте забор, метра три высотой. К тому же сделан этот забор не из каких-то там досок, а из самых настоящих брёвен, правда не таких толстых, из которых городские стены в старину возводили, в ихнюю старину. И тем не менее перед поборниками чистоты и порядка предстала самая настоящая крепость, разве что чуток в миниатюре. Была ещё одна разница. Если перед городскими стенами обычно глубокие рвы выкапывают и водой их заполняют, ну чтобы супостату было труднее до стен добраться, то здесь, перед этой, то ли маленькой крепостью, то ли огромным забором, была навалена здоровенная куча мусора. Такое впечатление, что навалена она была как бы специально, ну на тот случай, если кто боярское подворье штурмовать вздумает. В этом случае достаточно будет взобраться на эту мусорную кучу и считай, что забор перелезать не надо будет, ногу перекинул и слез, или спрыгнул. Наверное боярин тот, хозяин подворья, нисколько не думал о возможном штурме своих владений, а может в тайне желал этого. Ведь извращенцы, они не только на нашей планете Земля встречаются. На той планете Земля их тоже хватает.

***

Один из людей Тимофея принялся стучать в ворота. Долго стучал, но видать всё-таки разбудил кого-то. В воротах открылось маленькое окошечко, и в нём на свет Божий появилась всклокоченная борода, и хриплый спросонья голос пробурчал: какого, мать-перемать, в такую рань несёт?

В таких случаях страшнее и величественнее боярина Захара никого не было:

- Я тебе сейчас покажу, мать-перемать! Запорю, к едреней-матери! - прикрикнул на привратника боярин Захар. - Боярина своего зови, срочно! Скажи, дело княжеское!

Всклокоченная борода исчезла за воротами. Я вот думаю, поверила ли та борода, что будет выпорота или не поверила? Ну, разумеется не сама борода конечно, а другая часть, составляющая с бородой единое целое. Думаю, не поверила.

Оно ведь как: пугают да стращают почитай что все, а подтверждают свои угрозы делами грозными единицы. Да оно и хорошо, что так. Представьте, что творилось бы, если все обещания и угрозы были бы продолжены делами в словах обозначенными! Это же не жизнь была бы, а непонятно что.

Через некоторое, но довольно-таки малое время, ворота открылись и к "группе товарищей" вышел сам боярин, хозяин подворья. Был он точь в точь, как и боярин Захар наделённый бородой здоровенной и пузом, тоже здоровенным. Это наверное у бояр тамошних что-то типа формы одежды, вернее, формы телосложения такое предусмотрено, для важности и солидности. Увидев кто перед ним, тот боярин сначала было нахмурился и уже начал было ругаться, но боярин Захар, сообразил всё-таки, показал тому боярину бумагу княжескую и строго спросил: мол, почему он, боярин знатный и делами своими прославленный, княжеского указа не исполняет?

Боярин тот, разумеется ничего на бумаге, мельком показанной, прочитать не смог. Кстати, ещё неизвестно, разумел ли он грамоте или нет вообще. Но другой, хитрой грамоте, он разумел в совершенстве.

- Здрав будь, боярин Захар, и людям твоим не хворать. - начал боярин. - Добро пожаловать, добро пожаловать. Вот ведь радость какая! Зачем на улице стоять, да ещё верхом сидючи? Ненароком и продуть может, да и народ, вон, собрался уже, о делах княжеских услышать может. А ему, народу, знать о таких важных делах не полагается, потому как подлец народ, сплошной подлец. Языки что помело, вмиг по всему княжеству балаболить примутся. А в доме, мы чинно и спокойно, сядем, закусим и о делах княжьих потолкуем.

- Некогда боярин нам закусывать. - это уже Тимофей на передний план вышел. Боярин Захар, тот своё дело сделал, теперь ему кроме как молчать и дальнейшие события наблюдать, делать больше нечего. - Ты почему это боярин княжеский указ не исполняешь?

- Какой такой указ? - боярин, а ничего удивительного, пока ещё не понимал, в какую сторону ветер дуть начал. - У князя много всяких указов. Ты напомни. Какой именно?

- А такой вот! - и Тимофей показал ещё одну бумагу, не иначе копию княжеского указа, а может и оригинал, кто знает? - Вот этот! Согласно этого указа, мусор перед заборами категорически запрещается. А тем, кто этот указ нарушать будет, согласно повеления княжеского надлежит быть выпоротыми, тут же, у мусора.

Боярин ещё надеялся, что это всё шутка или недоразумение какое. Ну, ей Богу, не слышал он ничего про указ этот! А если бы слышал, то само-собой исполнил бы его в лучшем виде! О том он и сказал Тимофею и опять пригласил в дом хлеба соли отведать.

- Твои хлеб да соль, мы после отведывать будем. - Тимофей на самом деле не шутил. - Снимай штаны, боярин. Ребята, берите его.

Боярин было бежать собрался, на дворе спрятаться, да куда там! Тимофеевы помощники соскочили с коней, да так ловко и быстро скрутили боярина, что тот даже охнуть как следует, и то не успел.

Ну а дальнейшее, дальнейшее, почитай, известно всем и каждому. С боярина стащили портки и лицом вниз уложили на телегу. Возница и тот мужик, который изначально неизвестно для чего был нужный, взяли лошадь с двух сторон под уздцы и воспитательный процесс начался.

Сначала было, боярин орал благим матом и грозился изничтожить всех подряд, особенно боярина Захара. На это Тимофей боярину тому сказал, что сейчас, кому бы он не угрожал и не грозился, он сейчас самому князю, Ивану Премудрому угрожает. А за такие угрозы можно не только задницы в непоротом виде, но и головы лишиться и боярин прекрасно это знает. После таких слов боярин как-то сразу затих, только кряхтел и постанывал изредка. Кстати, на самом деле воспитательный процесс никаким жестоким не был, потому как был воспитательным. Экзекуция довольно-таки скоро закончилась, помощник Тимофеевы помогли боярину слезть с телеги, а штаны уж он сам натянул.

Ну а далее, боярин Захар уже, сказал тому боярину, чтобы мусор и всякая грязь у его забора были убраны немедленно. Ещё он сказал, что как будут возвращаться назад, специально по этой улице поедут и если, не дай Бог, что увидят, тогда боярину по-настоящему несдобровать.

Боярин, чуть ли на колени не бухнулся, как убедительно пообещал, что через час от этого мусора и следа не останется. И что люди его отвезут этот мусор так далеко, что никогда-никогда и ни за что не найдёт его и не увидит. И тут боярин Захар вспомнил о привратнике, который в разговоре с ним какую-то мать-перемать упоминал. Вспомнил и приказал помощникам Тимофеевы притащить этого наглеца сюда и наказать как следует. Помощники первым делом посмотрели на Тимофея, а тот кивнул, мол действуйте, а про себя подумал: "Пусть потешится боярин Захар. Чем бы дитя не тешилось... Да и для дела полезно, разговоров больше будет". Притащили беднягу привратника. Тот тоже поначалу было орать и ту самую мать-перемать вспоминать начал. Но чуть погодя, после того, как первые розги прошлись по его спине и заднице, замолчал, видать вспомнил, что и хозяин его муки принял и не кричал при этом, значит и ему не след...

***

Когда человек Тимофея только начал стучать в боярские ворота, народ уже собрался и принялся дожидаться дальнейшего развития событий. Когда тому боярину про указ княжеский объясняли и к порядку призывали, народ стоял, даже рты пораскрывал, слушал значит. Стоял народ и тогда, когда с боярина штаны спустили и на телегу положили. Некоторые даже советы принялись давать. А вот когда первые розги прошипели-взвизгнули в воздухе и обрушились на боярские спину и задницу, народ моментально исчез куда-то. Нет, никто не убегал со всех ног боясь, что и ему достанется. Народ на самом деле просто исчез, растворился в воздухе. Вот они чудеса какие творятся, прямо как от волшебной палочки. Я тут подумал, а что если хворостина ивовая - сестра родная той самой волшебной палочке, на весь белый свет знаменитой, а?

***

Ну а дальше, можно сказать ничего интересного не происходило, почти не происходило. Разумеется ближайшие к боярину дворы, вернее, заборы их окружавшие, были завалены мусором. Но здесь людей и понять можно: слишком мало времени им для наведения порядка было отведено, вот и не успели. Боярин Захар хотел было хозяев и тех дворов экзекуции подвергнуть, но Тимофей оказался несогласным, о чем и сказал. По его словам выходило, что вовсе не обязательно хлестать всех подряд, одного достаточно. Если хлестать всех подряд, то руки очень быстро устанут, да и толку никакого не будет.

- Смотри вон. Видишь, убирает грязюку народ, старается. - они как раз проезжали мимо чьего-то подворья. - Зачем их сечь да наказывать, если они через голову княжеский указ поняли?

Боярину Захару ничего не оставалось делать, как согласиться. Правда пару раз телегу и прутья ивовые пришлось задействовать, но там, там хоть ради приличия шевельнулись бы, короче сами виноваты...

Чем дальше "группа товарищей" удалялась от базарной площади, тем чище выглядели околозаборные, призаборные и подзаборные территории, выбирайте, кому какое название больше нравится. Так что, когда до окраины города доехали, аж сами удивились. Там, на самой на окраине, околозаборные пространства чуть ли не светились и не блестели от чистоты, даже улицы и те были подметены. Тимофей подмигнул боярину Захару, мол видишь, и трудиться особо не пришлось. Достаточно было по городу проехаться.

***

Назад, к княжескому терему, возвращались другой дорогой, по другим улицам. И что вы думаете?! А как же, в семье урод обязательно должен быть, без него никак!Почти как у того боярина, которого самым первым выпороли... Правда забор помельче и пожиже был, но зато мусора и дряни всякой столько навалено, что с боярином тем посоревноваться можно, или об заклад побиться, у кого больше. Постучали в ворота. На стук вышел неопрятного вида мужик и хотел было тоже вспомнить о матери-перематери, но увидев, кто перед ним, раздумал. Боярин Захар приказал предоставить хозяина, сюда и немедленно, что мужик хоть и с неохотой, видать лень было с утра, пораньше шевелиться, исполнил.

Хозяин подворья, мелким купчишкой оказался, отчебучил такое, что и в пьяном виде не приснится. Когда около его забора обнаружили кучу мусора, ну а дальше выволокли и подтащили к этой куче, и приказали штаны снимать и отчебучил:

- Люди добрые. Верные слуги князевы, нельзя меня сечь да пороть. Мне моя задница дорога, потому как в деле моем, купецком, вещь незаменимая.

Ну, боярин Захар, тот удивляться не умел, оно и понятно. А вот Тимофей с товарищами сказанному купчишкой очень даже удивились.

- И как же ты её в деле своём купецком применяешь? - спросил Тимофей.

- А я сижу на ней. - нагло глядя в газа Тимофею ответил купчишка. - Оно ведь как, если сидишь, значит порядок у тебя, и в лавке, и с товаром порядок. А если стоять будешь или, не дай Бог, ходить или бегать вокруг лавки, или товара, покупатель, он ведь тоже не дурак, да к тому же и сволочь изрядная, он ведь обязательно что-нибудь заподозрит. Натура у него такая, мерзопакостная.

Или мимо пройдёт, или, самое плохое, издеваться начнёт, цену сбивать. Мало того, что сам ничего не купит, так ещё народ его издевательства услышит. А народ, он сами знаете какой. Ему бесплатный скандал подавай только. Сразу по всему городу станет известно, что у меня товар дрянь, а сам я, жулик и обманщик. Понапридумывают сволочи, это уж обязательно. Вы вот лучше, если без порки никак, лучше бабу мою выпорите.

Жена купчишки, дородных форм женщина, стояла тут же и ждала момента, когда мужа её начнут пороть, ну, чтобы завыть-заголосить на полгорода, чтобы узнали все и на помощь пришли, это она так думала.

- Посмотрите, какой у неё круп! Гораздо поболе моего будет, раза в три, а то и в четыре, не промахнёшься. Опять же, мягкая у неё задница-то, знаю что говорю. Хлестать по ней, одно удовольствие будет.

Услышав такое от мужа единственного и благоверного, жена его, бочком, бочком, стала смещаться к воротам, но экзекуции не последовало, боярин Захар вмешался.

Тимофей со своими помощниками, те от услышанного чуть с коней не попадали. Тимофей уж было решил простить никчёмного купчишку. Хотел просто приказать ему убрать грязь и мусор, у забора сваленный, тем и ограничиться. Нет, предупредить конечно, что если ещё раз, тогда и ему и жене его достанется, причём с учётом этого случая.

А боярин Захар, поскольку удивляться не умел, тот понял всё по-своему. Поскольку купчишка этот несогласным быть выпоротым отказался, более того, сопротивляться начал, слова разные говорить, надо его к князю Ивану свести, пусть сам князь над ним суд правит, как приказано было.

Тимофей сначала было отмахнулся от боярина, мол, что тут непонятного? Защитил себя мужик, как смог, так и защитил. Но при этом рук он не распускал и слова обидные и несправедливые в адрес князя не говорил. Так что пусть благодарит язык свой балаболистый, что не выпоротым остался.

Но боярин Захар упёрся, даже напомнил Тимофею, кто в этом городе Городской голова. Ну а Тимофей, ну чтобы с дураком не связываться, сплюнул, махнул рукой, мол делай, что хочешь и поехал дальше.

Мужика того, купчишку, доставили к князю Ивану, где он точь в точь повторил все слова в защиту своей задницы от прутьев ивовых сказанные.

И вот она, премудрость-то где скрывается. Иван выслушал того купчишку, внимательно выслушал и даже не улыбнулся при этом. А дальше, в это, в княжестве до сих пор никто поверить не может, хотя всё случившееся - самый настоящий факт. Иван назначил того купчишку самым старшим в посольстве, которое по соседним царствам-государствам вскорости ездить будет. Иначе говоря, едет посольство к соседнему князю или царю, а купчишка этот в том посольстве, самый старший. Вот и пойми премудрость Иванову, как она работает - абсолютно ничего непонятно.

На том, можно сказать, наведение порядка на улицах стольного града и закончилось. Вечером Тимофей подробно рассказал Ивану Премудрому что и как происходило.

Понимаете, Тимофей, когда Ивану все рассказывал, нисколечко не врал и от себя ничего не прибавил. И я, точно также, описывая все случившееся, на самом деле всего лишь записал то, что произошло тогда и точно также, как и Тимофей, нисколечко не вру и ничего от себя не прибавляю. Это я к тому, зачем по-новой пересказывать то, что вы только что прочитали?

***

- Фролка! Фролка, змей подколодный! Ты где?!

- Здесь я, князь-батюшка. Чё кричать-то...

- На тебя не крикнешь, ты не пошевелишься, дармоед. Спишь всё время, вон, аж вся рожа опухла.

- Я князь-батюшка вовсе не сплю.

- А что так?

- Служба княжеская не позволяет.

- А рожа почему опухшая?!

- Это, князь-батюшка, в аккурат от постоянного недоедания.

- Хорош врать-то!

- Я, князь-батюшка, никогда и никому не вру, даже тебе.

- Ну ты того, не забывайся!

- А я и не забываюсь. Вот попробуй, князь-батюшка, вместе со мной по городу, да по княжеству побегать, ни дня, ни ночи не зная, тогда поймёшь. Хлеба краюху и ту съесть некогда и водицы испить, тоже некогда. Поэтому я весь такой, от голода и жажды опухший перед тобой всегда предстаю.

- Вот ведь брехло! Ну хоть бы покраснел ради приличия.

- Нам, князь-батюшка, краснеть не полагается, потому как мы на службе княжеской пребываем.

- Эх, выпороть бы тебя, да нельзя.

- Правильно, нельзя меня пороть.

- Молчи обормот, не перебивай князя! Пороть-то по заднице придётся, а врёшь и дерзишь ты не задницей, а головой. А по голове пороть, то ежели сейчас ты хоть и дурак, но так себе, терпеть можно. После воспитания ты, так совсем дураком станешь, у меня на тебя никаких нервов хватать не будет.

Князь-батюшка мужчиной был уже в годах и в солидных годах, поэтому всякие там физические упражнения в виде гимнастики или скакания на коне и размахивания мечом ему были возрастом противопоказаны. А кровь, особенно с утра, да пораньше, она придания ей ускорения для более быстрого и весёлого протекания по кровеносным сосудам требовала, причём требовала этого каждое утро. Поэтому такие вот словесные перепалки с Фролкой и были для князя заместо утренней гимнастики на коне с мечом или без коня, но все равно с мечом. Об этом где-то там, раньше, уже было написано, это так, в виде напоминания.

- Ты вот что, - разогнав кровь по организму и тем самым придя в хорошее настроение сказал князь. - сбегай-ка на городской рынок, да узнай, что там у нашего Ивана творится? Что-то давненько от него вестей не поступало, не случилось ли чего?

- Сбегал уже, князь-батюшка. - с улыбкой до ушей ответил Фролка.

- Это когда же ты успел?

- А с самого раннего утра и успел. Оно ведь как, князь-батюшка, народ, он, когда рано-рано на рынок приезжает, он первым делом не товар свой раскладывает.

- Что же он тогда делает? - для князя услышанное было почти откровением.

- Он, князь-батюшка, друг с другом новостями всяким свежими делится, ну и товар попутно раскладывает конечно. Дело торговое, оно промедления не любит, сам знаешь.

- Где ж народ за ночь свежие новости берет?

- А кто их знает? Придумывает наверное. А может быть всё, что народ за новости выдаёт, ему ночью снится. Но князь-батюшка, скорее всего придумывает. Сам знаешь, какой он, народ. Ему в жизни его никчёмной, окромя слухов и сплетен разных, абсолютно на всё наплевать, даже на торговлю.

- Ладно, разошёлся. На себя посмотри. Говори, что про Ивана узнал?

- Князь-батюшка, ты только не гневайся. Это народ всё придумал, я здесь не причём. От себя ну нисколечко не добавил.

- Говори, давай! Хорош темнить!

- Народ, князь-батюшка, говорит, что Иван наш захватил княжество Русланово и сам в нем княжить начал. Ещё говорят, что бояр всех перепорол, в городе чистоту и порядок навёл, говорят, лютовал страшно.

- А может не наш Иван?

- Говорят, что наш. Говорят, что он себя Премудрым называет.

- Тогда кажись наш. Вот ведь подлец, какой фортель выкинул? Ну, вернётся я ему устрою!

- Ещё говорят, чудеса у него всякие начали происходить.

- Какие такие чудеса?

- Не знаю князь-батюшка, и народ не знает, видать не придумал ещё.

- Это что же получается, обманул меня Иван? Я к нему, как к сыну родному: доверием его своим наделил, посольством руководить назначил, а он, вон какую чуду-юду выкинул! И что теперь делать? Войну ему что-ли объявлять?

- А ничего не делать, князь-батюшка. Лучше подождать немного. Народ, сам знаешь, он одно и тоже долго врать не умеет и не любит, он скоро что-нибудь новое придумает.

- Тоже верно. Ладно с Иваном. Что ещё нового происходит?

- А происходит князь-батюшка то, что целых три посольства из соседних царств да княжеств к нам пожаловали и беседу с тобой иметь желают.

- Ну вот, а что я говорил?! Иванова работа! Молодец Иван, верно службу служит! А брехунов этих, чтобы с ними такое сделать?

- А ты подати для них увеличь, чтобы знали, как самому князю врать.

- Дурак ты Фролка, окончательный дурак. Если им подати повысить, они мухлевать начнут, хотя они и так мухлюют. Значит так, скажи городскому голове, от моего имени скажи, чтобы сегодня же с десяток самых говорливых, тех, кто на рынке неправду всякую рассказывает, прилюдно выпороли.

- За что же, князь-батюшка?

- А за то, что сны им неправильные снятся. Чтобы, значит, они исключительно правильные сны видели.

- А с послами что делать?

- С послами? Пущай подождут с недельку, а там посмотрим, что с ними делать. Неча, чтобы так сразу до меня допускать, разбалуются.

Глава седьмая

До сих пор удивляюсь, как царевич Гвидон не расшиб себе лоб и руки-ноги не переломал, когда домой возвращался. А тут ничего удивительного нет. Это всё из-за подарка Анны Ивановны. Лук, да ещё с налучьем и с колчаном, тулом, полным стрел, они чьё хочешь внимание напрочь на себя отвлечь могут.

Налучье царевич повесил на пояс, а колчан со стрелами, стало быть, за спину. И вот пока шёл по лесу, он не очень-то смотрел себе под ноги или вперёд, а всё больше лук рассматривал. Достанет из налучья, покрутит его в руках, полюбуется и обратно спрячет. Минут через несколько опять достаёт и опять любуется, так вот и шёл царевич Гвидон в деревню.

Из чего, а уж тем более как был сделан тот лук, царевич Гвидон особо не задумывался. Ему было достаточно того, что лук в его руках, а значит принадлежит ему и является его оружием, первым настоящим оружием. Да, царевич нисколько не удивился тому, что Анна Ивановна подарила ему этот лук. Как бы это объяснить? Ну, например, вы же не будете удивляться, если вам подарят ботинки? В смысле, самим ботинкам как таковым не будете удивляться. Самому факту подарка - вполне закономерно, удивляться будете, мол за что это щедрость такая? Ну и конечно же, не будете таращить глаза на эти ботинки, соображая: что с ними дальше делать и куда их применить? Так и царевич Гвидон. Подарку он разумеется обрадовался и поблагодарил Анну Ивановну словами благодарными на какие был способен. А вот самому подарку, как таковому, нисколько не удивился. Не смотря на дни в бочке проведённые: детство, отрочество и часть юности, царевич прекрасно знал, что это такое ему подарили, для чего оно надобно, и как им, подарком этим, надлежит пользоваться. А попользоваться ой как хотелось, руки до того чесались, что царевич нашёл на особицу стоявшее сухое дерево и решил испробовать лук. Единственное, что его смущало - царевич знал, как стрелять из лука, но никогда этого не делал на практике. Поэтому сухое дерево было выбрано с учётом свободного пространства вокруг него. Не иначе как интуитивно, царевич Гвидон сообразил, что так стрелы в траве будет легче искать, попасть с первых разов в цель он не очень-то рассчитывал.

Цель, в виде сухого дерева выбрана, лук извлечён из налучья, стрела наложена. Царевич натянул тетиву, прицелился и отпустил её. Стрела, с шипением рассекая воздух, улетела в сторону дерева, и, и воткнулась в сухой ствол! А вы что подумали?! Подумали, что улетит в неизвестном направлении, как принято говорить, "за молоком"? Как бы не так! Попал царевич Гвидон и попал именно туда, куда целился, а не туда, куда получилось.

А тут собственно говоря и удивляться нечему, всё поддаётся элементарной логике. Судите сами: уж если царевич Гвидон впервые в жизни увидев лук со стрелами, хоть и неизвестно откуда, знал, что это такое перед ним и как им пользоваться, то почему бы ему не уметь стрелять из этого самого лука? Да и какая разница, что эти знания были дадены ему неизвестно кем и неизвестно за что? Вам не всё равно? Мне так всё едино.

Царевич Гвидон, не иначе как на радостях, плюс ко всему сработал закон "новой игрушки", выпустил в то самое сухое дерево все стрелы, которые в его колчане были. И знаете, впрочем, что толку удивляться, все стрелы попали в цель, вернее, почти все - одна мимо пролетела, но царевич довольно-таки быстро её нашёл.

После этого вполне довольный и даже счастливый если хотите, всласть "наигравшийся" новой игрушкой, он, уже не отвлекаясь на рассматривание подарка, смотря вперёд под ноги и по сторонам, отправился в деревню.

***

Дома, как-то незаметно для себя, царевич Гвидон именовал избу Старика и Старухи домом, пришлось маленько соврать. Ну а что, ему надо было сказать, что лук со стрелами ему подарила Баба-Яга, хоть и Анна Ивановна? Представляете, чтобы тогда началось?

Старик, тот бы скорее всего понял и в панику не впадал бы. Ну, посоветовал бы царевичу, на будущее, вести себя с этой Анной Ивановной поосторожнее и лишнего не болтать, на том бы все и закончилось.

С женщинами такой фокус не прошёл бы и не получился. В силу своей эмоциональной природы, женщины, они в первую очередь чувства свои показывают: охают, ахают, начинают бестолково суетиться, да много ещё чего они в таких случаях начинают делать, арсенал-то богатый, почти безграничный. Бывает, что плакать начинают, непонятно зачем. И уж, а это обязательно, обниматься-целоваться лезут, как будто без этого и подарок, не подарок и событие, не событие. Поэтому, пришлось сказать, что лук со стрелами он в лесу нашёл, видать потерял кто-то. Но это какого-либо особого впечатления не произвело, уж очень радость была великой.

Старуха обрадовалась конечно и обрадовалась хоть искренне, но как-то сдержанно. У Старика-то её, лука такого не было! А ей, Старухе, без разницы, что Старику лук такой вовсе без надобности, что рыбу он в Самом Синем море ловит, а там боевой лук со стрелами вовсе не нужен, мешаться только будет. Оно понятно и не надо на Старуху сразу напраслину возводить, ведь любая женщина, если и не показывает, то изо всех сил мечтает, чтобы её мужчина был воином, а значит защитником, её защитником.

А царица, та чувств своих не собиралась скрывать и сдерживать: и смеялась, и плакала, и до того заобнимала, зацеловала царевича Гвидона, всё, всё его лицо и рубашку тоже, своими слезами вымочила.

Высвободившись из объятий и от поцелуев Царицы, ну не очень-то любят мужчины такие проявления женских чувств, потому как устроеныпопроще, царевич спросил Старика, где бы ему получше применить подарок? Лук, и это сразу видно, он боевой, для ратного дела предназначенный. Но поскольку ворог лютый поблизости пока не наблюдается, а оружие оно без дела находиться не может, чахнет оно без дела, как человек без работы, надо было что-то придумать.

Старик посоветовал царевичу сходить на реку и пострелять дичь. Так и сказал, что уток-гусей и прочей живности там, видимо-невидимо. Вот и будет всем польза: и оружию, и царевичу Гвидону, и дома дичина появится. Правда, словно опомнившись, Старик, да и Старуха..., Старуха на Старика так взглянула, как бритвой резанула, стали заверять гостей, что это не для того мол, что дома есть нечего или хуже того, куском попрекают. Но царевич не обратил на их слова никакого внимания, потому как сейчас целиком и полностью находился во власти подарка Анны Ивановны.

А Царица, что Царица? Царица и радовалась и печалилась одновременно. Радовалась тому, что вот он, её сын, богатырём вырос и уже первое своё оружие поимел, воин значит, защитник. И печалилась, потому что, если не смотреть на её внешность, годков ей было, даже меньше, чем Гвидону сейчас, ещё двадцати не было. Это с виду она уже вполне взрослая женщина, а в душе девчонка все ещё только что замуж выскочившая. Вот она, бочка растреклятая и Матрена Марковна заодно, что б им обоим засохнуть, вот что они с добрыми людьми творят и делают.

***

Повернёшься к стенке, глаза закроешь - бочка перед глазами стоит, даже перед закрытыми. Повернёшься на другой бок, бочка - вон она, посреди избы, а глаза почему-то не закрываются, на неё пялятся, бесстыжие. Поспать же надо! Ну не привык к такому нервному состоянию Емеля, очень даже не привык! С тех пор, как Щука оказалась у него в услужении, Емеля пребывал в стабильном состоянии спокойствия и довольности вокруг него происходящим. А тут на тебе, бочка! Емеля даже Старика отматерил на чем свет стоит, а что толку?! Как не засыпалось, так и продолжало не засыпаться!

А вот миру было целиком и полностью наплевать на Емелю. Мир был занят нескончаемой войной между светом и тенью, сам с собой воевал, значит. Тени, с вечера перейдя в наступление, захватив всё видимое пространство и превратившись в ночную тьму сейчас, под натиском света, вынуждены были отступать. Видать вчера вечером свет, применив воинскую хитрость, отошёл на заранее подготовленные позиции, провёл перегруппировку сил и что-то ещё тому подобное и сейчас принялся отвоёвывать у теней вечером утраченные позиции. Война эта была давнишней и можно сказать, извечной, поэтому люди давно уже перестали обращать на неё внимание. День? Хорошо, солнышко светит! Ночь? Тоже хорошо, хоть немного отдохнуть можно! Утро? Тоже хорошо, потому что утро! А чего хорошего в этом утре, если ты всю ночь не спал, потому что на нервах весь?! Бочка, вон она, чтоб ей, посреди избы стоит и покоя не даёт!

Емеля слез с печки попутно обматерив и её. А что она себе такое позволяет?! Не успокоила своего хозяина, не убаюкала, а только и делала, что стояла, как тот пень посреди леса, значит виновата!

Ну а дальше сами понимаете, начались волшебные таинства в Емелином исполнении. Емеля, как тот шаман, закружил вокруг бочки, правда медленно, не бегал. Походит, походит, постучит по ней согнутым пальцем, ногтём пошкрябает, во внутрь заглянет, потом пнёт ногой и опять вокруг неё ходит. Надоест ходить, сядет на лавку и смотрит на эту бочку, растреклятую. Не давала эта бочка Емеле покоя и ой как не давала! Почему Старик, там, в сараюхе своей, не дозволил Емеле заглянуть в бочку? Выходит уже тогда знал, что в ней и Емеленых вопросов боялся? И каким образом в ней куры оказались и почему до таких размеров вымахали? Единственное, что было понятно Емеле, так то, откуда эта бочка взялась, морем принесло. И сразу же вопрос, ну что ты поделаешь: а откуда и зачем? Так ведь и с ума можно сойти, а Емеле очень не хотелось этого делать.

Пошёл в чулан, посмотрел на курей. Куры как куры, только здоровые очень. Сидят себе и на Емелю никаким образом не реагируют. Чтобы хоть как-то отвлечься от бочки этой Емеля пошёл в сарай, который пребывал у него в полной пустоте и унынии, скотину-то Емеля не держал. А дальше, не иначе как от нервных переживаний, бочкой вызванных, соорудил что-то в виде загона, а проще говоря, отгородил часть сарая. Оно конечно для нормального человека загадочно и необъяснимо, почему так, но тем не менее, факт, вот он и никуда от него не денешься. Это всё к тому, что Емеля соорудил загончик сам, своими руками, и ни к какой Щуке не обращался. Видать нервы совсем расшатались, вот и забыл о Щуке-то.

После этого пошёл в чулан, похватал курей, тех которые их бочки, и отнёс в тот загончик. Оно понятно, ну во-первых, если этих курей подсадить к тем курям, которые не из бочки, а потому мелкие, то мелкому петуху в первый же день придёт хана, заклюёт его бочечный петух. Но это мелочи, причём, мелочи полезные. Из петуха того, невинно заклёванного большим петухом, суп можно будет сварить, разве не польза? И курям тоже польза, глядишь, яйца начнут здоровенные нести, а из яиц тех, начнут здоровенные цыплята вылупляться. Здесь дело в другом.

Как известно, курица, она птица до невозможности глупая. А потому как глупая, лазает везде, где ни попадя, никаких границ не зная. Так что если больших курей присоединить к курям маленьким, они точно также начнут бегать по улице и вообще везде, а в результате народ всё это увидит. Увидит народ, а дальше хоть святых выноси. По деревне такие слухи поползут, да ещё Матрёниха подключится, а как же, так что, житья не дадут совсем. Но самое главное - Старик о курях узнает, а что будет дальше, лучше не думать - никакая Щука не поможет. Вот такая вот она жизнь полуволшебная - ничего хорошего. Ну что, кто-нибудь хочет стать полуволшебником, таким как Емеля? Я не хочу, ну её...

Вернувшись в избу, Емеля опять принялся кружить вокруг бочки, опять: стучал по ней, ногтём царапал, во внутрь заглядывал и ногой пинал. Разумеется от таких его телодвижений с бочкой ничего не происходило. На стук по ней пальцем бочка издавала звук, который и положено издавать любому уважающему себя дереву, на пинок ногой, кстати, тоже самое. На царапанье ногтём бочка отвечала противным таким звуком, кто не знает каким, поцарапайте деревяшку ногтём, узнаете. От заглядываний во внутрь бочка тоже никак не менялась. Единственное, что внутри её изменилось, так это белок с желтком засохли и выглядели некрасиво, ну и скорлупа поприлипала везде.

***

И тут:

- Мать-перемать! Щука, ну почему ты сволочь такая?! - это Емеля о Щуке вспомнил.

Видать испытал и пережил Емеля все нервные переживания и трудности перед вступлением во владение новым волшебством полагающиеся, вот и вспомнил. Наверное так, больше ничего в голову не приходит, а терзать себя и превращаться в Емелелю, что-то не хочется.

- По Щучьему велению, по моему хотению, бочка, покажи мне, что ты умеешь делать?

Крышка с бочки сразу же отлетела и упала аккурат на стол. Стол, не иначе от такой наглости, охнул своим деревянным голосом и замолчал, видать обиделся. Емеля к бочке. Заглянул в неё и обалдел слегка. К Щукиным-то чудесам он уже привык и воспринимал их как само собой разумеющееся, а к бочкиным чудесам привыкнуть ещё не успел, потому как в первый раз их видел, вот и обалдел.

В бочке сидело два цыплёнка, вернее, они не сидели, они пшено, рассыпанное на дне бочки клевали. Клевали они, значит пшено и прямо на глазах в размерах увеличивались. Уменьшающееся в количестве пшено увеличивало размеры цыплят, которые уже собирались превратиться во взрослых курей, потому что увеличивало оно их гораздо больше, чего его самого было. А может это бочка цыплят увеличивала и в курей превращала, поди разберись.

А Емеле было уже наплевать, кто и как цыплят этих в размерах увеличивал и в курей превращал. Он добился самого главного - узнал, как бочка работает и для чего предназначена, остальное всё - мелочи. Ещё раз обматерив Щуку за то, что раньше не могла подсказать и заставила Емелю, хозяина своего, это он так считал, пережить такие муки нервные и переживания. А вдруг как от переживаний этих Емеля даже постарел лет этак на пять или даже на десять? Кто за это отвечать будет? Зеркала в доме у Емели не было, и определить на сколько лет он постарел от Щукиных подлости и коварства он не мог, ну да ладно, потом, в воду посмотрится.

Емеля закрыл бочку крышкой, мол, пусть куры, которые только что были цыплятами дальше растут, в размерах увеличиваются. Сам же, забрался на печку, взбил подушку, пробурчал печке что-то ласковое, не иначе извинился и уснул, да так уснул, что проспал до следующего утра.

***

Как известно, в любом, какой ни возьми, городе, не только люди живут. Там ещё: дома живут, заборы, сараи всякие, а также, улицы с площадями. Но этих, всё происходящее в городе не очень-то интересует. Для них самое главное - лишь бы народ с огнём не баловался, а в остальном, да пусть что хотят, то и делают.

А есть ещё собаки. Вот те - да, тем всё интересно. Правда ещё кошки есть, но они, или сволочи, через одну, или с нечистой силой знаются. Поэтому, ну их...

Так вот, собаки, они как известно, потому хвостом и виляют, что жизнь у них собачья. А собачья потому, что жрать постоянно хочется. И потому рады каждому человеческому движению, ну разве что кроме если кто с палкой там или с кнутом, или камнями кидается. Поэтому, чем больше вокруг всякой суеты и беготни людской, тем больше в сердце какого-нибудь там Шарика-Жужика надежды: а вдруг как что перепадёт или в суете что потеряется? Вот и радуются Шарики суете людской, в надежде или на подарок, в виде косточки, щедрый, или на то, что какой-нибудь раззява ту же косточку возьмёт, да и потеряет?

***

Вот если вода закипает постепенно, видели наверное, то город закипел весь и сразу. Как только боярина отлупили, так всё, считай пропал народ: бабы голосят, мужики, кто портки успел одеть, а кто ещё не успел, так без порток и бегает. Все кричат, все матерятся и все за метлы с лопатами хватаются. А тут ещё собаки, эти так под ноги и лезут, они-то откуда узнали? Такой вот переполох в городе начался, а что тут удивительного? У каждого ведь, что спина, что задница - очень даже родные, жаль их, извергам княжеским на растерзание отдавать. Вот если бабу свою, ну, вместо себя... Тогда конечно можно, а в отдельных случаях, даже нужно, но где, скажите на милость, князь столько должностей посольских наберётся? Поэтому народ, с утра, да пораньше, бегал и суетился, и так по всему городу.

А щеки, девичьи, румяные, или детские, виноватые, это я про зарю утреннюю, если не догадались. Видать нарождающемуся дню было стыдно за то, что не предупредил о лютостях княжеских тех, для кого жил, для кого каждое утро из ночи в день превращался. А может наоборот, радовался день-младенец, что шутку такую над всеми ушутил. Кто его знает?

***

Иван стоял на крыльце княжеского терема и смотрел на город. Нет, не любовался, а смотрел, просто смотрел. Правду сказать, видно Ивану было немного - кусок рыночной площади и, в основном крыши прилегающих к ней домов, но ему и этого было достаточно. Город принадлежал ему, Ивану Премудрому и это главное, а сколько его видно - дело десятое, один ляд, то, что не видно, всё равно, никуда не денется. Другой бы на его месте радовался, мол, почитай безродный, хоть и образованный, вчера ещё сам на побегушках у князя-батюшки бегавший, теперь сам князь, всесильный и полновластный. Подтверждением всесильной полновластности Ивана Премудрого над городом служил довольно-таки сильный смрад долетавший до княжеского терема из города. Смрадом этим город как раз и говорил Ивану, в ножки ему кланялся: твой я, князь Иван Премудрый, навеки твой. А может и благодарил за избавление от несусветных и зловонных куч мусора и грязи всяческой. Да, так оно и было. Наличием вот этого смрада город признавал своего нового хозяина и благодарил его одновременно. А неприятный запах, что неприятный запах? Его подхватит ветер, уже подхватил, и развеет по белу свету, да так, что никто и сыскать не сможет. И точно также полетит по белому свету слава о князе, Иване Премудром, но только запах у неё будет другой, приятный.

"А что если бы сегодня был дождливый день? - глядя на город, похожий на растревоженный муравейник, подумал Иван. - А то! Пришлось бы все отменять. - и тут же. - Ну уж нет! В грязи копошились бы. Заслужили!"

Жестом, который навряд ли кто и понял бы, Иван отпустил стоявшего в полупоклоне Никиту и направился в покои, надо было поговорить с Черномором - благодетель всё-таки, да и договаривались.

Шумное и пока не совсем хорошо пахнущее там, в городе, и тихое, молчаливое, здесь, выражение покорности города, Иван не воспринимал, как подарок судьбы или ещё что-либо такое неопределённое и нежданное, от чего слезы на глазах наворачиваться обязаны. Иван воспринимал происходящее как само собой разумеющееся, как то, что должно быть в обязательном порядке. Ну, с чем сравнить бы? Ну как утром сапоги одел! Не пойдёшь же босиком! Так и город, и он, князь Иван Премудрый - хозяин этого города и не только его. Ну а то, что Иван сам себя назначил князем, его нисколько не смущало.

***

Старики говорят, что ещё до самого царя Гороха было известно, что народ обдурить невозможно. Народ, он в своей подавляющей массе мудр, хитёр и сам кого хочешь обдурит. А в городе, что, не народ жил, что ли?

Поначалу, ну, пока не опомнились, в себя, так сказать не пришли, мужики всё больше нервничали: кричали, пару раз было дело, даже подрался кто-то. А потом смотрят: убирать грязюку всё равно надобно, никуда не денешься, скучковались по принципу соседства, подумали малость, и сразу же повеселели. Распределили меж собой кому и что делать: кому кучи эти зловонные разгребать, а кому всю эту гадость за город вывозить и куда вывозить. Поначалу спор возник, кому вывозить, мол, телегу жалко, провоняет вся, но малость подумали, и этот вопрос был решён. Раз уж такое случилось, решили скинуться и купить новые телеги, а эти, не пропадать же добру, натереть чем-нибудь и тем же заезжим купцам продать, купят, никуда не денутся.

Покуда судили-рядили, глядь, а вот она и причина всех бед в жизни человеческой пожаловала, тут как тут - бабы! Бабы, они так-то спокойно на месте сидеть не могут, вечно им куда-то надо, сделать что-то надо, ну а уж нос в каждую щёлочку засунуть, для них это наипервейшее дело. И тут точно также. Ну не может баба ни сидеть, ни стоять, да вообще, она жить не может, если видит, что мужики кучкуются, о чём-то про меж собой разговаривают, а она не знает, о чём. Вот бабы к мужикам-то и полезли, ну, чтобы узнать, что эти ироды опять надумали, а заодно и советов дать великое множество. А как же?! На том и попались, за то и поплатились.

Как только бабы приблизились и встряли в мужские разговоры, так сразу же были определены, как изначальная причина всех бед, начиная от куч мусора у заборов и заканчивая вселенским злом в чистом виде. Случилось, вернее, наступило самое главное облегчение в предстоящей неприятной работе - был найден виноватый, вернее, виноватые - бабы.

Что дальше? А дальше и подсказывать ничего не надо, душа, она сама знает, что ей делать. Бабы тут же, не сходя с места, узнали о себе всю правду, некоторые, видать наиболее отличившиеся, даже по спинам-задницам получили, вот и всё. Здравствуй хорошее настроение и весёлое расположение духа, с которыми, как известно, любая работа - не работа, а так, развлечение. Ну и конечно бабам было приказано принести, сами знают, что надо для того, чтобы зараза никакая не пристала, ну и закусить что-нибудь.

Вот и удивляйся или не удивляйся после этого. Вроде бы народ пострадал, но на самом деле - нисколечки, боярин, тот не в счёт, так ему и надо. И тут же, не сходя с места, выгоду себе усмотрел и даже праздник умудрился сообразить и устроить. Ну а то, что лопатами, да мётлами поработать придётся, так это мелочи - дело пустяшное и привычное.

***

Яблочко раза три прокатившись по тарелочке, явило перед Иваном хоть и бородатую, но весьма довольную физиономию Черномора:

- Опять ты? Ну, говори скорее, что надо? Некогда мне!

- Здравия желаю, ваше сиятельство!

- Хорош издеваться, а то сам знаешь.

- А я вовсе и не издеваюсь.

А вот тут Иван врал, безбожно врал. Вернее будет сказать, врал-то он не совсем, это он таким образом благодарил Черномора. Ведь не попади он тогда к нему, ещё неизвестно как бы оно все получилось. Нет, получилось бы конечно, Иван в этом ни секундочки не сомневался, но как и самое главное, когда - неизвестно. Ну и, без этого тоже нельзя, издевался малость конечно. А почему бы и не поиздеваться, если сам из себя, Черномор тот, весь волшебник, ни на какой козе не подъедешь, а подсунул ему несколько смазливых девиц, тот и поплыл-потёк, как снег по весне. Разве не смешно? Смешно конечно. Ну а раз смешно, значит и поиздеваться не грех.

- Ладно, врать-то. А то я не знаю. - да, видать и правда, хороших девиц предоставил Иван Черномору, если тот нисколько не рассердился, да что там, он так и продолжал улыбаться во всю свою бороду. - Говори, что надо?

- Да ничего не надо. Договаривались постоянную связь поддерживать, вот я и поддерживаю.

- И все что ли?

- Да. А что, разве мало? - ну, это Иван опять какую-то свою премудрость на белый свет извлёк, по другому не скажешь.

- Тьфу ты! - и все равно Черномор не рассердился. Вот только на этот раз неизвестно почему, из-за девиц или из-за чего ещё. - Дурак ты, а не Премудрый. Ладно. Молодец, хвалю!

- Рад стараться, ваше сиятельств!

- Хватит! Дело говори. Надобно что?

- Ничего не надобно, ваше сиятельство, все идёт по намеченному плану.

- По плану говоришь? Ну ладно, пусть идёт. - Черномор перестал улыбаться, малость помолчал. - Посольство тебе надо будет собрать. Люди надёжные есть?

- Найду. А к кому посольство?

- Ишь ты, быстрый какой! После узнаешь. Ну всё, не отвлекай меня, а то рассержусь.

Яблочко покатилось по тарелочке, только в обратную сторону и, сделав точно такое же количество кругов, остановилось. Физиономия Черномора исчезла.

Глава восьмая

Хотите научу, как отличить хорошего человека от плохого? Сам не поверил, когда узнал! Оказывается делается это очень даже просто. Возьмите, да и спросите у того человека, которого определять надо: какое сегодня утро? Если скажет, доброе - хороший человек. Если скажет, недоброе - плохой человек, а то и вообще, злодей. Вот только не надо смеяться - срабатывает на сто процентов. Попробуйте, потом благодарить будете. Почему так происходит, не знаю, наверное никто не знает, но оно происходит, едрит её...

***

Может быть до того времени, когда Царица и царевич Гвидон поселились у Старика со Старухой, утро в их избе и было недобрым, надеюсь догадываетесь, у кого, зато теперь каждое утро, было исключительно добрым. Да и чего хорошего, просыпаться в доме, где утро, пусть и не на все сто - недоброе? Ничего хорошего. Сами знаете, на рыбалку надо выходить чуть ли не затемно, поэтому Старик со Старухой просыпались очень рано, ну а Царице с царевичем куда деваться? Не будешь же валяться в постели, когда хозяева уже на ногах, поэтому тоже вставали, да оно и не в тягость.

Старик собирался к Самому Синему морю, Старуха ему в этом помогала или же Старуха собирала Старика - поди, разберись. Ну а Царица с царевичем, так, суетились по мелочам, но без дела тоже не сидели. Потом завтракали и, Старик отправлялся ловить рыбу, больше ему отправляться было некуда. Женщины принимались хлопотать по хозяйству, ну а царевич оказывался как бы не у дел.

Тут вот мысль в голову пришла, дурная наверное. Что же это за хозяйство такое, если женщина, вообще, женщины, ежедневно по нему хлопочут и суетятся? Неужели нельзя, ну предположим, за один раз нахлопотать, насуетиться по нему на неделю и всё, сиди на лавочке и отдыхай? То ли хозяйство и хозяйства вообще, такие непутёвые, то ли хозяйки такие, я не говорил, что непутёвые. Непонятно, одним словом.

***

Это утро для царевича Гвидона из доброго чуть было не превратилось в недоброе. Нет, плохого он никому не желал, здесь несколько другое. Сейчас поймёте.

Проснулся царевич раньше всех, но вставать не стал, ждал, покуда Старик со Старухой проснутся и встанут. А чего хорошего, представьте, проснуться вот так и лежать, ждать, когда хозяева встать соизволят? Хоть приём Царице и царевичу Гвидону со стороны Старика со Старухой был оказан самый радушный и они вполне чувствовали себя как дома, всё равно. Всё равно, хоть чуть-чуть, да не то. Сидит где-то там глубоко в душе этакое непонятно что и нашёптывает: "ты в гостях, ты в гостях, поэтому, веди себя хорошо, прилично...". Вот царевич и вёл себя прилично, дожидался, когда Старик со Старухой встанут.

Встали, заходили, заговорили вполголоса... Ура! Тоже можно вставать! Ну а потом вы уже знаете, что было. Нетерпеливым таким царевич Гвидон сделался, потому что лук со стрелами у него появились, да ещё Старик подсказал ему, где это всё богатство можно применить - на речке. Вот царевич и ёрзал, и места себе не находил, всё дожидался, когда Старик к Самому Синему морю отправится. Непонятно почему, наверное царевич, спроси его, и ответить не смог бы, но он не хотел первым уходить из дома, ждал, когда Старик уедет, ну а уж потом и он следом, только в другую сторону.

Но рано или поздно, всё заканчивается, или начинается, как лучше? Если говорить: всё заканчивается, значит сожалеть о том, что уже прошло и больше не повторится никогда. А если говорить: начинается, значит радоваться чему-то новому, доселе неведомому. Да ладно, как лучше, пусть каждый сам себе выбирает.

Перед нами картина гораздо проще и обыденнее. Как только лошадь тронулась с места, увозя по наизусть знакомой ей дороге Старика вместе с неводом и другими рыбацкими премудростями, Гвидон, как та стрела, из лука выпущенная, подскочил с лавки, одел на себя своё сокровище и чуть ли не бегом вон из дома. Царица было хотела его остановить, с собой покушать дать, заранее приготовила, да куда там, секунда, и поминай как звали.

***

Вообще-то, если учитывать, что деревня просыпается очень рано, любая деревня, следует ожидать от неё всевозможного шума и гама, несмотря на столь ранний час. И верно, шум с гамом были, вот только не от людей, деревенских жителей они происходили. Люди, да непонятно, куда они все подевались, неужели спят? Шучу, не спят конечно. Все очень просто: мужики по своим работам разошлись, ну а женщины, те по своим хозяйствам хлопочут, так что все при деле, все заняты, некогда по улицам разгуливать.

Весь шум и гам происходили исключительно со стороны воробьёв, которых, как известно, в любой деревне проживает великое множество, да и не только в деревне. Почему воробьи так много и так громко, иногда аж уши закладывает, кричат каждое утро, остаётся только догадываться. Может быть они птицы добрые и утро для них доброе и это они ему так радуются. А может быть воробьи, птицы недобрые и каждое утро для них недоброе. Мол, вчера, слава птичьим богам, хоть не понять чего, но поели и сытыми заснули. А что будет сегодня - неизвестно. Может и найдётся чего поесть, а может и не найтись, и придётся тогда засыпать на голодный желудок. Вот и кричат: то ли радуются, то ли ругаются, как на утро, так и промеж собой.

Но царевич Гвидон на такие мелочи, в виде воробьёв вместе с их криками, никакого внимания не обращал, потому что душу догонял, поспешать надо. Душой он давным-давно, ещё со вчерашнего дня, был на реке, а вот телом, увы, тело запаздывало, поэтому и приходилось спешить. Царевичу надо было пройти примерно с половину деревни, а там дорога прямо к реке сворачивала, вернее, начиналась от деревни к реке.

Разумеется надо сказать, а то даже неприлично как-то получается. Ни царевич, ни Царица по деревне ходить вовсе не стеснялись и делали это совершенно свободно. Правда Царица особо никуда и не ходила, ну разве что со Старухой куда-нибудь, по своим никому непонятным женским делам. А царевич, тот почитай каждый день с полдеревни-то ногами отмерял, это он в лес ходил, ну и назад, тоже полдеревни.

Это всё о деревенских жителях, просто вступление такое. Дело в том, что односельчане Старика со Старухой по отношению к Царице и царевичу Гвидону вели себя как-то странно, совсем ими не интересовались. Оно ведь как в деревнях бывает. Не успел чужой человек ещё даже к околице приблизиться, а деревня о нем уже всё знает: кто такой, откуда, к кому, зачем ну и так далее, там много ещё чего, всё, перечислять замучаешься. Откуда деревенские жители обо всём об этом узнают - тайна, похлеще военной, ну и загадка, соответственно.

А тут, ну когда Царица с царевичем поселились у Старика со Старухой, всё как-то не так пошло, сбой какой-то в программе дознания и сбора информации случился. Нет, поначалу было спрашивали, у Старика тот же Емеля спрашивал, мол откуда и кто такие? Старик, человек простой, душа тоже простая, рыбацкая, отвечал, родственники приехали, издалека, и всё. Конечно же были и другие вопросы, а как же, но Старик их просто игнорировал. Оно конечно, народ на этом никогда и ни за что не успокоился, покуда до правды не докопался бы. Но вот тут-то самый главный сбой в столетиями отработанных и теми же столетиями выверенных действиях и случился. Народ к Матрёнихе кинулся, уж кто-кто, а она в любое время суток, по любому жителю не только деревни, но и княжества, информацию сообщить может. А Матрёниха, не иначе заболела, сказал тоже самое, что и Старик, гости, мол. Да, ещё плечами пожала, и всё. Вы можете себе представить - всё?! Вот и деревенские жители не смогли себе такого представить. Поэтому сразу же о Царице с царевичем деревня напрочь позабыла, всё её внимание переключилось на Матрёниху, что же с ней такое, коли она так себя ведёт? Ну и напоследок. Как говорится, никто из деревенских не догадался спросить у самой Старухи, что за гости в её доме проживают? А может кто и догадался, но побоялся зная о её крутом нраве. Вот такие вот чудеса иногда в деревнях происходят, а вы про бочки какие-то, в которых куры за ночь до размера индюков вырастают, рыб там всяких, говорящих... Вот они где чудеса, причём чудеса настоящие, которые почище сказочных будут.

***

Теперь понятно почему проходя по деревне и встретив двух мужиков и одну бабу царевич Гвидон с ними просто поздоровался, раскланялся и дальше себе пошёл, и они пошли, на том всё и закончилось.

Речка, она недалеко от деревни протекала, с полверсты где-то, в низинке. Речки, они вообще любят протекать там, где пониже. Те же, которые в горах, к примеру текут, те, все до одной буйные и сумасшедшие. Оно понятно почему так происходит, почему они так буянят и бесятся, они все в низинку какую-нибудь хотят, ну нравится им там. А как доберётся вот такая, буйная и беспокойная речка до своей низинки, так сразу доброй и ласковой становится. Кто не верит, сходите, посмотрите и убедитесь сами.

Один берег у той реки был можно сказать крутой, а второй, пологий. Вон на том, на пологом берегу как раз, болото и располагалось, а в нем уток, да гусей - видимо невидимо. Царевич же подходил к реке со стороны берега крутого, деревня со стороны этого берега располагалась, ну получилось так.

Красота перед царевичем предстала несказанная, кто хочешь залюбуется. Речка тихая, как зеркало, только-только утренний туман сошёл. Даже и не поймёшь сразу, течёт ли она куда-либо вообще или же, как с вечера заснула, так до сих пор и спит? Представляете, даже ряби, даже морщиночки на воде нету, как будто зеркало, только откуда-то и куда-то размерами вытянутое.

Но это река, а вот что касаемо того, что над ней - совсем другая картина. Ну, не сказать, что в небе, чуток пониже, в воздухе, такое впечатление, что комариная туча висит, только "комары", размером побольше. Это: утки, гуси с утра пораньше всё небо заполонили. Вот непонятно, вроде бы им с утра питаться надлежит, а они летают. Всем же известно, что пища для тех же уток, она в воде живёт и никак не в воздухе. Поэтому вполне ожидаемо, что в столь ранний час никто из них летать не должен, завтракать они должны, однако летают и как летают!

Утки, те что пацанва на улице, так и шныряет туда-сюда, туда-сюда, и быстро так, иной раз взглядом ухватить не успеваешь. Гуси, те степенее себя ведут. Они как барышни с баринами по улицам ходят, чинно и степенно и никуда не торопясь. Может важность у них такая, а может торопиться некуда. Откуда я знаю? Ну и конечно же кулики там всякие и прочая болотная и речная мелочь, их так вообще, без счета и все куда-то летят, но они уж очень маленькие, поэтому обращать на них внимание, только время попусту тратить.

***

Вот люди говорят, мол, в нашей жизни не все так просто и тут же: в нашей жизни нет ничего сложного и не надо её усложнять... Каково? А бывает ещё интереснее, когда всё это говорит один и тот же человек. И поди, разберись когда он врёт, а когда говорит правду? А может он в обоих случаях врёт, или в обоих случаях говорит правду, кто его знает? Поэтому, мужики и женщины тоже, никого не слушайте и если что, посылайте куда подальше. Все эти говоруны-учителя как минимум хотят перед вами повыпендриваться, учёность свою показать, ну а в остальных случаях - недоброе что-то против вас задумали, вот и охмуряют, искуссничают.

А царевич Гвидон особо никого и не слушал. Если вообще в жизни, то и слушать-то было некого. В бочке они вдвоём с Царицей находились, а там особо не поговоришь, потому они в основном молчали. А после бочки тоже самое, ну разве Старик со Старухой появились, но они не особо были охочими советы давать. Да почитай никаких советов они и не давали, если вспомнить. Ну разве что Старик посоветовал царевичу сходить на реку, гусей, да уток пострелять, в стрельбе потренироваться, вот и всё.

Послушал Старика царевич Гвидон, пошёл и пришёл на реку, ну и что? А то, что пришёл, а вокруг такая красота, аж дух захватывает. С одной стороны берег реки, не очень и крутой, в самый раз, и трава на нем растёт мягкая и пахучая. Посередине речка течёт, а в этот утренний час так вообще непонятно, течёт ли она куда или же, как с вечера заснула, так и продолжает спать? А на другом берегу - камыши, камыши, правда деревца встречаются, небольшие. Это стало быть болото и есть, вот только отсюда, с косогористого берега не очень-то оно на болото и похоже. Оно скорее всего похоже на лес дремучий, только не такой, какой мы привыкли видеть, не на тот в котором Анна Ивановна живёт, а совсем на другой, таинственный какой-то. И жизнь стало быть там тоже протекает совсем не такая, какая везде и вокруг, а совсем другая, необитателям болота неизвестная и для них загадочная. Подтверждением тому, что жизнь на болоте есть и её много, служили утки, да гуси в большом количестве, как взлетавшие с этого болота, так и заканчивающие свой полет где-то там, среди камышей. А венчало всю эту красоту небо, бездонное и бесконечное.

Вот люди говорят, что бесконечно можно смотреть на три вещи: на огонь, на текущую воду и ещё на что-то, не помню на что. Точно также бесконечно, не обращая внимания на время, можно смотреть на небо или в небо, кому как больше нравится. Здесь вообще все очень просто: небо, оно бесконечное, поэтому и смотреть на него можно до бесконечности.

Это как в Самом Синем море, можно смотреть на воду и пытаться представить себе дно моря. Оно конечно где-то есть, где-то там, а где конкретно - не знаешь и дай Бог, если никогда не узнаешь. Если захочешь узнать, нырять придётся, а нырнёшь, не вынырнешь. Так и с небом. Оно тоже где-то заканчивается, тоже где-то там. А где именно оно заканчивается и как заканчивается и что после неба начинается, тоже не узнаешь и не увидишь никогда. Здесь ныряй, не ныряй - ничего не получится.

Все это крутилось в голове царевича Гвидона несмотря на то, что лук со стрелами были при нём, но вот штука какая, а может даже и колдовство таинственное - не просились они в руки царевича, не требовали своего применения, молчали. Царевич сначала было остановился, красотой открывшейся ему любоваться начал. Потом в траву уселся, а потом и вообще, разлёгся, руки-ноги раскинул и в небо смотреть принялся. Да, конечно лук с колчаном снять пришлось, мешали они такому времяпровождению. Небо там, вверху, земля внизу, а ты, получается как бы посередине, как на кусок хлеба что-то положили, а сверху ещё один. Там бесконечность, и здесь бесконечность. Только здесь, на земле, землю эту и всё, что на ней находится, руками можно потрогать и на зуб попробовать. А вот небо, его не потрогаешь и на зуб не попробуешь. Да, ещё ветер есть, его тоже не потрогаешь, его только почувствовать можно. Вот вроде бы и всё, вот вроде бы из этого и состоит жизнь человеческая. Просто? Конечно просто! Сложно? Ещё бы! Наверное прав был тот мужик, или кто он там, утверждая, что жизнь человеческая и проста и сложна одновременно.

***

И словно в подтверждение того, что жизнь человеческая проста и не стоит её усложнять, захотелось царевичу Гвидону водицы испить. Хвать, а с собой ничего не взял, торопился очень. Ну да не беда, река-то рядом. Царевич Гвидон спустился к реке, и на тебе, как специально, заводь! Спокойная такая заводь, даже спокойнее, чем река в этот час и очень удобная, чтобы напиться. Царевич к ней, а там ещё удивительнее - в заводи рыба здоровенная такая, то ли на дне лежит, то ли плавниками в воде держится, только не видно чтобы плавники те шевелились. Получается, выплыла рыба эта из глубин речных и на солнышке греется, а может быть отдыхает - не спросишь, рыбы разговаривать-то не умеют.

Тут царевич Гвидон и вспомнил, что у него при себе лук со стрелами острыми, которым сегодня надлежало по птице речной, да болотной стрелять. А он как пришёл на реку, до того залюбовался красотами речными да болотными, до того разными думами задумался, что напрочь забыл и об оружии своём грозном, и о том, зачем собственно говоря на реку и отправился. А рыба эта царевичу цель его похода, взяла, да и напомнила и сама того не подозревая, беду на голову свою, рыбью, накликала. Царевич медленно и плавно выташил лук из налучья, стрелу из тула: наложил стрелу и уже было прицелился, как тут, я бы тоже не поверил если бы не знал, что царевич Гвидон врать не умеет. Из воды показалась рыбья голова и заговорила на чистом человеческом языке:

- Не стреляй в меня, царевич Гвидон. Зачем я тебе?

"А и правда, зачем она мне? - подумал царевич. - Старик и так каждый день рыбу с Самого Синего моря привозит. Зачем тогда ещё эта? Ну разве что перед Стариком похвастаться. А зачем хвастаться? Сдурел, что ли?!":

- Да вроде бы и незачем.

- Ну и не стреляй тогда. Тем более, у Старика в доме завсегда свежая рыбка имеется.

- А откуда ты знаешь? - царевич как-то не обратил внимания на то, что рыба на человеческом языке разговаривает и его по имени величает. Его удивило то, что она про Старика знает.

- Я много чего знаю, потому как живу долго.

- И как долго?

- Я уж и не помню сколько. А тебе, царевич, за то, что меня пожалел и за то, что жителей речных да болотных своими стрелами не побил, не покалечил, я службу сослужу. Пригожусь тебе.

- Чем же ты мне можешь пригодиться? - усмехнулся царевич. - Ты, вон, в воде живёшь, а я на земле. Да и не особо мне помощь твоя нужна, свои голова с руками имеются, да и силушкой Бог не обидел.

- Это хорошо, что ты так говоришь. - наверное если бы щуки могли улыбаться, эта обязательно улыбнулась бы. - Приятно иметь дело с добрым и умным человеком. Ты же пришёл на реку гусей-уток пострелять, не перебивай, я знаю, а ни разу даже тетиву не спустил, вон, в траве лежал, на небо смотрел.

- Да ты знаешь, я как-то и позабыл, что охотиться пришёл. - царевич Гвидон аж покраснел, но Щука вряд-ли это заметила, они, щуки, плохо цвета разные различают. - Вокруг такая красотища, что я всё и позабыл...

- И хорошо, что позабыл. Значит сердце у тебя доброе, жадностью, завистью и подлостями всякими не изуродованное. Такому человеку и службу сослужить приятно, не то, что этому оболтусу, совсем обнаглел.

- Ты это о ком?

- Да есть тут один. Было дело, попалась я ему по неосторожности. Ну, пообещала как водится службу сослужить отблагодарить, значит. А он, шельмец, принялся из меня ну прямо верёвки вить. И ладно бы, если что путнее, а то, так, баловство одно, совестно сказать. Поэтому, ну его. Отныне, царевич Гвидон, я тебе службу верную служить буду. Как что понадобится, ты скажи: по щучьему велению, по моему хотению и желание своё скажи, оно сразу и исполнится. Понял?

- Понять-то понял. Только вряд-ли услуга твоя мне понадобится.

- А ты не говори о том, чего не знаешь, не зарекайся.

- Хорошо, не буду. Спасибо тебе Щука на добром слове.

- И тебе, царевич Гвидон, спасибо. За доброе твоё сердце спасибо и прощай, о моем слове не забывай. - всплеск воды, на её поверхности лёгкое смущение в виде кругов, и нет никакой рыбы, как будто никогда её и не было.

"Чудны дела на белом свете творятся. - царевич Гвидон даже напиться забыл, до того удивил его разговор со Щукой. - Рыба, а на человеческом языке разговаривает, да ещё службу сослужить обещает - чудно, да и только".

Вот только, уж неизвестно почему, царевич Гвидон не обратил внимания на самое главное чудо. Щука-то, она ведь когда царевича увидела и увидела, что он в неё стрелу собирается послать, вполне легко и свободно могла бы вильнуть хвостом и поминай как звали. В воде, это не в небе, особо многого-то не увидишь и не рассмотришь. Однако не уплыла, разговор с царевичем завела, и мало того, службу ему служить вызвалась. Вот и удивляйся тут. Да, а ещё, получается, Емеле от ворот поворот дала, тоже ведь чудо. Интересно, она Емелю предупредила или не сочла нужным?

***

- Петро, как думаешь? Надолго к нам князь этот?

- Почём я знаю? Поживём, увидим. Тебе-то не всё едино?

- Да вроде бы как и всё, только что-то опять в леса не хочется. Как оно повернётся? А вдруг как придётся пятки салом смазывать?

- Можно подумать в первый раз.

- Не в первый конечно, но всё равно не хочется.

- Обленился стало быть ты, Афонька, жизни спокойной да сытой захотел.

- Может и так. Сколько скитаться-то можно? Надоело.

- Ты смотри, такие мысли, они до добра не доводят.

- Знаю... Да это я так...

***

А кто сказал, что они разбойники? А если даже и разбойники, со всяким бывает, ну и что такого? Всем известно, разбойник - не значит злодей, лютый и беспощадный. В разбойники люди попадают разные и по-разному. Афанасий, вон, тот даже грамоте умеет, а в лесу оказался точно также, как и Петро, который не то, что грамоте, да что там говорить... Разбойники, они почитай все люди случайные. Случай, появившийся в их жизнях, заставил бросить дом, семью, имущество и отправиться на все четыре стороны. А четыре стороны эти, всем известно, и будь они неладны, они ведут в одном направлении, в лес. Так что разбойник и злодей, между собой разницу большую имеют.

Вот взять Черномора, даже присматриваться не потребуется - первостатейный разбойник. Ан нет! Попробуй, назови его разбойником, не получится, потому как волшебник. Ну а насчёт Ивана, я вообще молчу. Да и что тут скажешь, человек университорий закончил, понимать надо.

***

Тогда, на улице Иван Премудрый повстречал Тимофея, поговорил с ним, да так ни черта и не понял. Всё, на что хватило Ивановой премудрости - умный мужик перед ним, и кланяться зазря не будет, такой как раз и пригодиться может. А так, принял Иван Премудрый Тимофея за обыкновенного городского полунищего и полусумасшедшего, их по городам много шляется. А поскольку был Иван человеком образованным, университорий, это вам не шутка, не искал путей лёгких и проторённых, в пух и прах сапогами других "искателей" избитых. Он прекрасно знал, в университории вдолбили, самое ценное, а значит и в жизни очень нужное, оно на проторённой дороге никогда не лежит и не валяется, тем более в пыли. Сойди с этой дороги миллионы тысяч раз всеми пройдённой и в травке, на обочине поищи. Глядь, а там и земляника, например, растёт и грибы какие-нибудь съедобные. А на дороге что ты найдёшь? Ну разве кто потерял что-нибудь, но такое редко случается. А так, валяется на той дороге то, что или кто-то за ненадобностью выбросил, или же оно до того всем ненужное, что лень наклониться и поднять. Вот и полез Иван в траву, на обочину, и нашёл, правда сам не понял, что, вернее, кого нашёл. На самом деле никаким бродягой или ещё кем-то, добрыми людьми презираемым, Тимофей не был, иногда даже наоборот.

***

Вот взять разбойников, о которых все знают и которых все боятся. Чем те разбойники занимаются? Правильно, проезжих людей, как купеческих, так и вообще всех, без разбору по дорогам грабят, а потом в расход пускают. Так и живут, правда недолго живут. Как известно, людей добрых и почти честных на белом свете гораздо больше, чем разбойников-душегубов.

В один прекрасный день, на самом деле прекрасный, надоедает добрым людям это сплошное душегубство, да и купцы в их края начинают отказываться ездить, жизнь-то каждому дорога. Идут они, стало быть, к своему князю, или кто там у них самый главный, и жалуются, мол, совсем житья не дают лихие люди, ни днём, ни ночью по дороге непроехать, потому и приходится всем по домам сидеть. И купцы ехать к нам не хотят, потому что боятся, а это прямые убытки, от которых недолго и зубы на полку положить, как нам, верным слугам твоим, так и тебе, князь.

А князю куда деваться? Да будь он трижды лентяй и всё такое, раз князь, значит обязан покой своих подданных и их безбедную жизнь сохранить и обеспечить. Да и самому князю убыток немалый получается. А какой прибыток может быть, если почитай вся торговля встала, а вместе с ней и мастеровые люди бездельем начали заниматься, потому как те же горшки или полотно ими сделанные продавать некому? Приказывает князь своему воеводе, а то и сам командует, дружина княжеская - по коням, и поехали разбойников-душегубов тех ловить. Надо сказать, что находят и отлавливают их довольно-таки быстро. Это в книжках да сказках разбойников годами ищут, а в жизни оно гораздо всё проще. Сами посудите, места-то вокруг все родные и до каждой, самой малой тропиночки знакомые. Так что определить, где эти самые душегубы прячутся, труда особого не составляет.

Находят их быстро, ну а дальше, дальше всё всем известно и обществом одобряемо. Головы рубят, уши отрезают, ноздри рвут ну и всё такое прочее, но в основном головы рубят, так надёжнее. И вот скажите, ну разве может быть у разбойника-душегуба жизнь длинной? А я отвечу, может! Может она быть длинной у него только в одном случае, если у атамана у ихнего, у предводителя, чутье на всякие неприятности звериное, если он опасность для себя за неделю начинает чувствовать, ну или волшебством каким пользуется. В этом случае шайка ещё загодя, до того, как их отлавливать примутся, снимается с насиженного места и отправляется, конечно, на все четыре стороны отправляется. Какое-то время бродит такая шайка по белу свету, но не просто так бродит, а новое место, удобное для душегубства ищет. Ну и стоит ли говорить, что мест таких, за всю жизнь не обойдёшь - навалом, земля-то большая. Вот так вот и путешествуют те разбойники, с места на место перескакивают, покуда их не отловят и бошки им не поотсекают.

Почему оно так происходит? А я опять отвечу. Потому, что дураки стоеросовые, разбойники-душегубы все эти. Под шапками и под волосами головы у них имеются, что есть, то есть, вот только совсем пустые те головы или неизвестно чем набитые. Ты не торопись, присядь где-нибудь под деревом или ещё где, там, где тебе удобно и подумай, как сделать так, чтобы занимаясь лихим делом, и прибыль поиметь, и чтобы самому целым-невредимым всегда оставаться и чтобы все вокруг довольными были? Ну и опять же, если и переходить с места на место, то исключительно по желанию, а не потому, что дружина княжеская тебя разыскивает.

***

Оно вроде бы как и трудно до такого додуматься, а на самом деле - нисколечко. Тимофей-то додумался! Кто он такой, Тимофей этот, и откуда - дело тёмное, да и какая разница? А вот только немного помыкавшись по таким вот душегубским шайкам и поскитавшись по белу свету, задумался он и крепко задумался.

Сам по себе, промысел разбойничий, он очень даже лёгкий и считай безопасный, если не считать дружину княжескую. Вот в этой самой дружине всё неудобство как раз и заключается. Ну и ещё, правда, это от жадности. Бывает, нахапают разбойники добра всякого, а что с ним дальше делать, толком и не знают. У тех, кто поленивее и потрусливее, добро это просто-напросто гниёт и пропадает, и толку от него никакого не получается. А те, кто посмелее, понаглее, ну и так далее, те в город добро награбленное везут, ну, чтобы продать. Оно конечно, по-первости получается, но потом, рожи ихние примелькиваются, запоминаются, а народ-то, он не дурак, и в один из дней хватают этих торгашей, ну а дальше... Дальше: торгашей к князю, потом на дыбу, после чего, дружина княжеская в лес, в то самое место, где те разбойники обосновались. А в окончании всего - плаха с топорами. Вот и всё.

Не устраивало такое положение вещей Тимофея. Вот он и задумался и придумал, как жить вольготно и безбедно, тяжким трудом себя не уродуя и при этом, чтобы все вокруг довольными оставались. Уже было сказано, в разбойники разные люди попадают и по-разному, у каждого своя жизнь, своя судьба и свои обстоятельства. Тимофей не стал спешить, не стал зазывать к себе в ватагу кого попало. От "кого попало", греха потом не оберёшься, дураков-то, сами знаете, по земле, вон сколько ходит. Стал Тимофей отбирать себе людей, к душегубству не расположенных, а проще говоря, тех, кто поумнее. Вот если у кого знакомые разбойники, которые душегубы есть, спросите, много среди них людей грамоте разумеющих? Может где и есть, но такого ухаря, самого надо за деньги показывать, и грабить никого не придётся, тех денег, что за показ платить будут, с лихвой хватит. Тимофей же в свою кумпанию грамотных людей брал с большой охотой и привечал всячески. Ну а если неграмотный ты - не беда, рядом с тобой грамотные люди, товарищи твои имеются. Есть желание, они тебя это грамоте обязательно научат.

***

Так и появилась на свет ватага Тимофея из двадцати человек состоявшая и обосновалась для своего лихого промысла в Руслановом княжестве, уж очень оно ему удобным показалось. А что, Самое Синее море, а значит и порт с кораблями и купцами, рядом. От порта этого, дороги в разные стороны путь себе проложили, по которым купцы со своим товаром и ездят, других дорог-то нету. Да, чуть не забыл. Ватага Тимофеева, почитай на половину из грамотных людей состояла, то-то же.

Хоть и лихая, но все же работа у Тимофея и его товарищей была до того проста, что если рассказать о ней тем же разбойникам-душегубам, они не поверят. Работа ихняя заключалась в следующем. Предположим едет купец со своим обозом, товар везёт. Ехать ему далеко и везде шалят, а сохранить товар целым, ой как хочется, да и своя голова - штука не последняя. Едет себе и едет и вдруг, в лесу где-нибудь, выходят к обозу этому двое или трое вполне нормального вида мужики, заметьте, без оружия - обыкновенные мужики, к тому же чисто и опрятно одетые.

Выходят, значит, вежливо спрашивают, кто мол, тут самый главный? Ну, купец видит, что люди неоружные, и похоже что не лихие, называется. А вот дальше-то и начинается та лихая работа, которую Тимофей придумал. Мужики те, а это не кто иной, как ватажники Тимофеевы, говорят купцу, что предстоит ему ехать через места очень уж неспокойные и на разбойный люд богатые. Ну а дальше, вроде бы как пожелание, ну чтобы вёл себя поосторожнее и все такое. Ну а если в случае чего, пусть пеняет на себя, они свой долг выполнили, честно его о грозящей опасности предупредили. Купец начинает ёрзать, это если он на телеге сидит, или же с ноги на ногу переминаться, и в конце-концов, прокрутив в уме все возможные убытки от разбойного нападения, спрашивает, мол, а есть-ли от тех разбойников ну хоть какая-нибудь защита? В товар-то, вон сколько денег вбухано, если что, хоть сам в разбойники подавайся или в петлю лезь. Мужики те отвечают: есть. Они здесь как раз для того и находятся, чтобы торговый и вообще, весь проезжий люд от душегубов этих оборонить. Если хочет купец путешествовать по дорогам княжества в совершенном спокойствии и даже с удовольствием, за товар свой, да и за голову свою нисколько не беспокоясь, предлагают те мужики заплатить сумму небольшую, разумную, и езжай себе дальше. Заплатив деньги, купец получает бумагу, в которой прописано, что он, купец этот, находится под охраной такого-то и такого-то, неважно кого, и что, имея эту бумагу в княжестве Руслановом его ни одна сволочь не посмеет тронуть.

***

Те купцы, что поумнее, да посмышлёнее, не жадничали и деньги платили, тем более, что деньги за охрану просили, и правда, невеликие, во всяком случае по сравнению со стоимостью товара, не говоря уж о жизни. Мужики деньги принимали и выдавали бумагу, в которой всё, о чем они говорили, на самом деле было прописано. На том, пожелав друг другу здоровья и благополучия и расставались. Ну а дальше, дальше цирк начинался, правда в те времена и в том княжестве, слова такого никто не знал, но это неважно. Через какое-то время и какое-то расстояние раздавался свист разбойничий, из леса выскакивали люди, один страшнее другого, все, кто с кистенём, а кто с дубиной, ну и мол, стой, кто главный и ставшее впоследствии знаменитым: "Жизнь или кошелёк!"

Тут-то бумага, за небольшие деньги полученная, свою волшебную силу и показывала. Купец, иногда очень даже спокойно, просил показать ему самого главного среди разбойников. А когда главарь назывался главарём и, даже было дело, по имени представлялся, купец показывал ему ту самую бумагу. После этого разбойники переставали быть разбойниками. Они сразу начинали извиняться, говорить, мол извини купец, не знали, а то бы ни в жисть... После этого купеческий обоз, цел-целёхонек, продолжал свой путь, а разбойники и якобы душегубы, скрывались в лесной чаще, следующего обоза дожидаться. Такое представление обычно демонстрировалось купцу раза два, три, покуда он по княжеству Русланову ехал, но всегда с благополучным исходом, видать и правда, бумага та силу великую имела. Что происходило с тем купцом за пределами Русланова княжества - неизвестно, да и какая разница, княжество-то совсем другое!

Догадались наверное, всё это ватага Тимофея проделывала и надо сказать, мастерски проделывала, прямо как в театре или в кино. Случались конечно купцы или уж очень жадные или же не менее глупые, которые отказывались покупать охранную бумагу и продолжали свой путь, на свой страх и риск, так сказать. Их разумеется никто не трогал и точно также, как и купцам умным, им желали доброй дороги, скатертью, и прочих вещей, тому случаю соответствующих. Но точно также, через какое-то время и какое-то расстояние, выскакивали из леса тёмного лихие люди, и говорили тоже самое: "Жизнь или кошелёк!" Вот тут-то и вспоминал купец о бумаге, за небольшие деньги им не купленной, потому как теперь уже все деньги разбойники у него отбирали. А товар, товар нет, с собой не брали. Они, разбойники, его в негодный вид приводили: бывало, что сжигали, а ещё лучше, потому что обиднее, они его в реку или ещё куда, где вода есть, сбрасывали. Ведь когда товар сожгли, ну или сам сгорел, оно не так обидно, как если он весь промокший и для дальнейшей продажи совершенно непригодный. Получается товар, вроде бы вот он есть, а его нету, потому как мокрый насквозь.

***

Так вот и жил Тимофей и ватага его жила и надо сказать, хорошо жили. Мало того, что не бедствовали, так ещё и в безопасности себя ощущали. Ну посудите сами, какой дурак пойдёт жаловаться тому же князю на то, что где-то на дороге его остановили какие-то люди и предложили ему купить охранную бумагу, от разбойников охраняющую? Мало того, когда разбойники на самом деле нападали, и купец эту бумагу показывал, они, разбойники, сразу добрыми и ласковыми становились, нисколечко не грабили и доброго пути желали. Что скажет князь? А скажет он: дурак ты купец, что пробы негде ставить! Люди тебе доброе дело обеспечили, а ты на них с жалобой... Вон с глаз моих! Ну а те, которые глупые и жадные, те тоже жаловаться не ходили. А на кого, спрашивается, жаловаться, вернее на что? На глупость и жадность свою? Хоть и дураки, а понимали, глупость с жадностью в народе никогда сочувствия и поддержки не находят, а только на смех поднимаются.

Глава IX

- Афанасий, а вот скажи мне. - Петро нагнал чуть ехавшего чуть впереди Афанасия и поехал с ним рядом, стремя в стремя. - Как думаешь, а зачем князь нам такую службу назначил?

- А чем тебе не нравится служба? - Афанасий посмотрел на своего товарища вроде бы как и осуждающе, но вместе с тем весело.

- Почему не нравится? Нравится. - принялся было оправдываться Петро, но опомнился. - Только скучная она какая-то и странная. Едем-едем, по сторонам смотрим, а что выискиваем - непонятно.

- Тебе непонятно, а князю понятно.

- А тебе стало быть, тоже понятно?

- И мне понятно. А тебе что же, лучше по лесу бегать и разбойника из себя изображать?

- А хоть бы и так! Зато веселее, не в пример, как сейчас. Смешно, право слово видеть, как народ купецкий: кто в обморок бухается, кто в лес со всех ног бежит, а кто даже пошевелиться не может, дрожит, как тот осиновый лист.

- Ну, изображаешь ты из себя разбойника, ладно. А вдруг как разъезд княжеский или хуже того, дружина как раз по той дороге едет и на тебя, разбойника, выезжает? Тогда что?

- Я как-то не подумал...

- А ты подумай.

- Подумал. Ничего хорошего. Даже убежать не успеешь.

- То-то же.

- И все-таки Афанасий, чего же такого мы ищем и высматриваем? Вон уже сколько проехали и ничего такого не увидели. Только ты всё что-то в книгу свою записываешь. А что ты туда записываешь?

- Что надо, то и записываю. То записываю, что князю надобно. Понял?

- Как не понять, понял. Да, князь у нас мужик башковитый.

- Образованный...

- Я и говорю, образованный и башковитый. Даром что князь.

- А ты князя не суди, судилка не проросла, лучше по сторонам смотри и мне говори, если что этакое увидишь.

- Увидел! - Петро аж привстал на стременах и шею куда-то вперёд вытянул.

- Что ты увидел? - повернулся к товарищу Афанасий.

- Вон, ворона полетела. Видишь? Записывай. - и засмеялся.

- Дурак ты Петро. - сделал вид, что обиделся Афанасий.

На самом деле он нисколько не обиделся, даже слегка был благодарен Петру за то, что тот развеселил его. Служба княжеская, действительно была назначена уж очень скучная. Третий день уже как едут, по сторонам смотрят и до сих пор чего-либо такого не увидели. Да и как оно выглядит это, что-либо такое, они не знают.

Когда в путь снаряжались, Тимофей только и сказал им:

- Смотрите в оба и всё, что увидели, записывайте. - это он Афанасию и другим грамоте разумеющим сказал. Петро и ещё, четыре человека, те были неграмотными. - Ну а если увидите что-то, ну очень интересное, не такое, как обычно бывает, сразу и хозяина и то самое, интересное, к князю доставляйте. Полномочия вам, в виде бумаги княжеской, дадены. Так что смотрите, меня не опозорьте и сами не опозорьтесь. И чтобы никакого баловства! Всё равно узнаю и десять шкур спущу! Поняли?!

На том наставления были закончены и уже третий день, говорил уже, Афанасий с Петром разъезжали по княжеству. Разъезжать-то разъезжали, а что толку? Афанасий старательно всё увиденное записывал в выданную ему книгу, вот и вся служба. Тоска и скука одним словом.

И уже на второй день Афанасий подумал, не иначе от начавшейся скуки, что записи эти очень похожи на какой-то очень далеко отсюда живущий народ. Народ тот, Афанасий в какой-то книжке вычитал, очень даже интересно песни слагает. Едет вот так же, как и они, мужик какой-нибудь - представитель народа этого и обо всём, что вокруг видит, песни слагает и тут же их поёт. Чудно, да и только. Не иначе и он от скуки ерундой всякой занимается...

***

- Афанасий! Афанасий, смотри! - Афанасий, было дело, задремал чуток, а тут этот орёт, как оглашенный.

- Что там? Опять ворона полетела? - мотнув головой, дабы согнать дрёму, спросил Афанасий.

- Какая ворона?! Да ну тебя! Печка!

- Какая такая печка?!

Почитай три дня прошло с тех пор, как Афанасий с Петром выехали из стольного града, службу исполнять княжескую. Тут немного пояснить надо, потому как премудрость присутствует.

Когда Тимофей отряжал два по пять человек на службу, он никому из них никакого особенного пути не назначил, а сказал приблизительно так, мол езжайте так, как считаете нужным, ваши глаза, вам и путь-дорогу выбирать. Если так посмотреть, без премудрости, то глупость сплошная получается. А если эту самую премудрость, хоть малую её часть применить, то кроме пользы, ничего не обнаружится.

Ну и какая разница, что пути ихние могут пересечься или даже совпасть? Нет никакой разницы в этом, а польза есть и польза большая. Вот представьте, едут такие, как Афанасий с Петром и, или устали, или солнышком приморило, только они больше зевают и носом клюют, чем по сторонам наблюдают. И точно также, по той же дороге, едут другие. Те, другие, а вдруг как они до того хотят службу княжескую лучше всех исполнить, что изо всех сил стараются? Или же погода вдруг пасмурная какая-нибудь наступила, солнышка нету и прохладно вокруг. Ясно дело, при такой погоде не очень-то и подремлешь, не говоря уж о том, вдруг как дождик начнётся. Вот и получается, по одной дороге, через одну и ту же деревню, например, одни проехали и ничего не увидели, потому как дремали и все такое, а другие увидели, потому как глаза во все стороны растопыренными держали.

Афанасий с Петром, сделав довольно-таки большой круг по княжеству, уже возвращались в стольный град. Им и осталось - всего ничего, вот эту деревеньку проехать, а от неё, вёрст десять и стольный град. Ничего за время своей службы и связанного с ней путешествия они так и не увидели, и не заметили. Правда, что есть, то есть, Афанасий обо всем увиденном и все разговоры с жителями деревень, а также людьми проезжими, аккуратно в книгу записывал. Он считал, что вполне возможно, чуда какого-нибудь они не встретят и не увидят, а отчёт о службе предоставить надобно. Так что пусть князь всё это читает, на то он и образованный.

***

От того, что увидел Афанасий, вряд-ли кто отмахнулся бы и дальше дремать принялся. Они как раз проезжали через деревню, которая самая последняя перед стольным градом. Едут значит: Афанасий задремал, а Петро от нечего делать по сторонам смотрит, головой крутит и ворон считает, не дремлется ему видите-ли. Крутил он, значит, головой, крутил и докрутился.

Проезжая мимо ничем непримечательной избы, Петро вдруг увидел, как во дворе, ну прямо, как вместо сарая, печка стоит, самая настоящая печка, место которой исключительно в избе, а никак не на дворе, где куры бегают и мусор всякий. Вот он Афанасия и окликнул, мол, тоже посмотри, чудо это, или не чудо? Оно ведь по всякому может быть. А вдруг как хозяева, ну чтобы в избе дышать было чем, во дворе ещё одну печку сложили, чтобы летом было где хлеба испечь, да щей сварить? Но вот в чем дело, печки, которые во дворах стоят, Петро видел и не раз, не век же он по лесам шлялся. Только вот печи те, они маленькие и без лежанки, а эта, ну точь в точь, как в избах стоят. Подъехали к забору, да и забора никакого не было, так, плетень какой-то, благодаря ему печку-то и увидели. Спешились и во двор. И точно, стоит себе печка именно там, где ей стоять не полагается. Мало того, она как бы наискось стоит и тем самым весь двор для ведения дел хозяйских непригодным делает. Сразу видно, недавно её сюда поставили, а зачем, надо прояснить.

***

- Эй, хозяева! Дома кто есть?! - крикнул Афанасий.

На зов, из избы, вышел парняга лет двадцати-двадцати пяти. Да, скорее ещё парень, чем уже мужик. С виду неказистый какой-то, корявый весь, ну чистой воды крестьянин. Только не такой крестьянин, которых любят на картинках рисовать: высокий, статный и сильный, а тот, которого имеют ввиду, когда человека хотят оскорбить, называя крестьянином.

- Я дома. Чё кричать-то? Или сломали что? - и ответил, и спросил одновременно хозяин.

- Ничего мы не сломали. - ясно дело, переговоры взял на себя Афанасий, потому как грамотный. Петро, тот был на случай, если вдруг пугать или ещё что такое делать придётся. - Слуги мы князевы, дело княжеское исполняем, потому и заехали. Звать тебя как?

- Емелей зовут. - ответил парень, который и был Емелей, тем самым. - А вы точно слуги князевы?

Это Емеля выпендривался, цену себе набивал. Он прекрасно знал, что никакие лихие люди средь бела дня в деревню не попрутся, среди них дураки лишь иногда встречаются. Да и откуда им, лихим людям этим взяться, если их в тутошних местах отродясь не было?

Афанасий достал бумагу и протянул её к Емеле, но в руки не дал:

- Читай, если грамоте умеешь.

Емеля разумеется был неграмотным, да и кто его в той деревне грамоте обучал бы? Но будучи о себе высокого мнения, как о мастере на все руки, плюс волшебство Щукино, в своей неграмотности никогда не признался бы. Он скорчил умную физиономию, сделал вид, что читает и, посмотрев на ту бумагу с полминуты, ни черта в ней не поняв, кивнул головой, мол, верю.

На самом деле, увидев бумагу, Емеля и правда поверил, что перед ним слуги княжеские, а не какие-нибудь там забулдыги. Бумага, она получается, какую-то свою, волшебную силу имеет, во всяком случае, успокаивает.

- И чего вы от меня хотите, слуги князевы? - сделав шаг назад, спросил Емеля.

- Ничего такого мы от тебя не хотим и ничего нам от тебя не надобно. Кроме одного. - поскольку служба княжеская, вот она, началась, Афанасий весь преобразился и был, как бы это сказать, строгим, так что ли. - Мы с товарищем хотим знать, почему это у тебя печка поперёк двора стоит, вместо того, чтобы в избе находиться, где ей самое место?

***

А вот здесь пояснить немного надо, иначе непонятно будет. Дело в том, что с некоторых пор Емеля начал маяться. Нет, такая жизнь, какую он вёл, его вполне устраивала, но как и любому другому человеку, ему хотелось большего. Сами знаете, как оно происходит: живёт себе человек, живёт и можно сказать иногда даже жизни радуется. Радоваться-то он радуется, но вместе с тем и печалится одновременно. А печалится он, потому как того, что он имеет и что жизнь его безбедную обеспечивает, однажды и вдруг становится мало. Вернее будет сказать, ему кажется, что мало. Вот и начинает человек маяться, в смысле, хотеть чего-то большего, а по правде сказать, чего именно, он в таком случае хочет, он и сам не знает. Хочет чего-то, а чего - неизвестно. Самое главное, чтобы побольше было, а чего - неважно. Это когда человек знает, чего он хочет, он не мается, он дело делает и в результате, то, чего хотел, получает. А когда человек не знает, чего хочет, он только и делает, что мается и больше ничего не делает, потому что не знает, чего хочет и что для этого сделать надо. В народе по этому поводу, говорят: дурью мается и правильно говорят.

Вот и Емеля маялся, разумеется дурью. Он хоть и знал, чего ему надобно, но не знал, что для этого сделать требуется. Видите ли, славы с известностью ему захотелось, ну перестала его устраивать деревня с её ничего не понимающими в механике мужиками, ну и соседние деревни тоже. Хотелось Емеле большого раздолья для своей исключительной во всех отношениях деятельности. Ну и чтобы много народу о нем, таком искусном знало, тоже очень хотелось. А вот кажись случай и представился, как раз тот, о котором Емеля мечтал и которым маялся.

- Эта печка, не совсем печка. - выпятив грудь ответил Емеля. - Она мне заместо лошади с телегой служит, езжу я на ней.

- Ты парень ври, да не завирайся. - встрял в разговор Петро. - Мы тоже врать горазды. А то смотри, вмиг плётки отведаешь.

- А зачем бы я врал? - обиделся Емеля. - Смотрите.

Пробурчав себе под нос, сами знаете что, Емеля залез на печку и, вот оно, чудо самое настоящее, печка стронулась с места и как та лошадь, которую только что разбудили, тихонечко поехала по двору. Сделав круг, печка остановилась почти на том же самом месте с которого и поехала. Емеля слез с печи и теперь уже не скрывая свой гордый и довольный вид подошёл к Афанасию с Петром:

- Ну что, видели? А то, врёшь, врёшь... Я никогда не вру!

- Ну ладно, ладно, успокойся. - начал примирительно Афанасий, а у самого, ну когда печка по двору ездила, волосы под шапкой шевелиться начали. - Скажи-ка мне лучше, как ты такое умудрился устроить, что печка сама по себе, без лошади, по земле ездит?

- Ничего такого сложного в этом нет. - ну всё, попёрло Емелю, поймал он свою звезду за хвост. Это он так подумал. - Здесь всего-то и делов - механику знать надо, наука такая имеется, слыхал?

- А ты стало быть, науку эту знаешь? - спросил Петро.

- Ты что, слепой, не видел что ли, как печка по двору ездила? - то ли обиделся, то ли разозлился Емеля. - Если не веришь, могу и тебя прокатить.

- Сам катайся. - отмахнулся Петро. На самом деле он был уверен, что в печке этой нечистая сила находится, потому печка по земле и ездит. - Мне на лошади как-то привычнее.

- Ну хорошо коли так. - не давая развиться никчёмному разговору, сказал Афанасий. - Тогда собирайся, поедешь с нами.

- Куда это с вами? - от неожиданности Емеля чуть на землю не сел. - Мне и здесь хорошо.

- Дурак ты, как там тебя...

- Емеля.

- Дурак ты Емеля, хоть и механике разумеешь. - продолжал Афанасий. - Князь наш, Иван Премудрый, людей умных, наукам и искусствам всяким обученных, к себе на службу зовёт. Таких людей как ты он очень любит, привечает их и возможности им великие для занятия науками всякими предоставляет. - и чуть-чуть подумав добавил. - Ну и жизнь сытую и вольготную обеспечивает, это само-собой.

Вот сейчас как раз и наступило то самое время, когда от услышанного ноги должны подкоситься, это от радости конечно, и Емеле в пылюку надо было усесться. Емеля же на ногах устоял, правда голова закружилась и очень сильно, но это от счастья. Хоть Емеля больше мечтой своей больше маялся, чем мечтал, сбылась все-таки мечта, сбылась.

"Может Щука постаралась? - подумал Емеля. - Вряд-ли, дюже вредная. Ладно, поехали к князю, уж там я развернусь. Там я такого натворю, что все рты свои покраскрывают и потом закрыть не смогут! Там я только с князьями да боярами разговоры разговаривать буду и чудеса всякие только для них делать буду. Какая может быть благодарность от деревенщины неотёсанной? Правильно, почти никакой! То ли дело - князья с боярами!"

Разумеется, все это промелькнуло в Емелиной голове за секунду. Да, в том, что Щука со своим волшебством при нем, Емеля нисколечко не сомневался, потому и повёл себя так.

- А ещё у меня есть бочка чудесная, сам сделал. - принялся врать Емеля. - Скажем, если в бочку ту с вечера посадить цыплят, то утром пожалте, вытаскивай из неё курей, причём курей здоровенных, не таких, какие по двору бегают. Пойдём, покажу.

Емеля, приглашая за собой, махнул Афанасию и Петру рукой и пошёл к сараюшке. Те, делать нечего, пошли вслед за ним, да и любопытно всё-таки. В сараюшке, в отдельно сделанной выгородке, и правда находились куры, да такие большие, каких ни Афанасий, ни Петро отродясь не видели.

- Да уж, чудеса так чудеса. - почесал вместо головы шапку Петро. - А где же бочка твоя чудесная?

- В избе стоит. Надобно её вытащить и на печку погрузить, вместе с ней к князю хочу поехать.

- Ну раз хочешь, значит поедешь. - сказал Афанасий. - Пошли, давай, показывай свою бочку.

Пошли в избу. Зашли, а там и правда, прямо посредине бочка стоит и тоже до непонятности здоровенная.

- Ну и как мы её отсюда вытаскивать будем? - спросил Петро. - В двери-то она не пролезет.

- Может она у тебя на части разбирается? - Афанасий тоже был озадачен тем, как бочку из избы на двор вытаскивать.

- Никак она не разбирается. - похоже звёздный час Емели начал превращаться в его звёздную жизнь. - Для этого тоже механика предусмотрена.

Отвернувшись от Афанасия с Петром, так, чтобы шевеления губ было незаметно, Емеля пробормотал: "По Щучьему велению..." и одна из стен избы отъехала в сторону.

Если то, что испытали при этом Афанасий и Петро назвать удивлением, значит оскорбить их нещадно. Петро, так тот даже икнул и вообще, его вдруг тошнить начало. Афанасий же, только и смог, что на лавку присесть, на большее видать сил не хватило.

- Ну что расселся?! - прикрикнул на него Емеля. - Давай, помогай, бочку вытаскивать.

***

Вдвоём, так это вообще, плёвое дело, бочку выкатили во двор, погрузили на печку и вроде бы всё, можно ехать.

Опять пояснение требуется. Уж непонятно для чего они нужны, но встречаются женщины, которые глупые, в народе их ещё бабами называют. Так вот, они на совершенно серьёзном уровне утверждают, что все мужики - лодыри и бездельники, только и умеют, что на печи валяться и жрать в три горла. Даже на это самое, ну вы понимаете, не каждый день соблазнишь. А все это происходит из-за кромешной лени мужиковой и неспособности ихней к жизни на белом свете вообще. И если бы не бабы, то сгинули бы они к чертям собачьим, неизвестно куда или же с голоду повымирали. Присутствует такое мнение среди определённой категории женщин, именуемых бабами - ничего не поделаешь, жизнь, она разная встречается. На самом же деле, мужик, на то он и мужчина, что долго без работы, без применения сил своих, Природой ему даденных, жить и существовать не может, хиреть начинает или же, дураком становится. Вот и Афанасий с Петром, намаявшись за неделю от безделья, с лёгкостью, как ту пушинку, водрузили Емелину бочку на печь. Емеле, тому и участия принимать не пришлось, а он и не собирался. Емеля уже видел себя в стольном граде и благодаря искусствам своим чудесным уже считал себя чуть ли не ровней самому князю. Поэтому стало быть слуги князевы, а они теперь и ему слуги, так что, пусть сами бочку таскают, Емеле, оно как бы уже и не по чину.

Бочка была погружена и вроде бы всё, можно было ехать, Петро так бы и сделал, но поскольку руководство на себя взял Афанасий, а он был челове, грамоте умеющий, то и сказал Емеле:

- Ты, мил человек, давай, собирайся. Только недолго, а то нас князь уже ждёт-дожидается.

- А что мне собираться? - удивился Емеля. - все моё богатство, вот оно, а остальное вроде бы как без надобности или избу с собой взять прикажете?

- Нет, избу здесь оставь, глядишь, пригодится ещё. - каков вопрос, таков и ответ, поэтому Афанасий и щёлкнул ответом своим Емелю по носу.

А тот, вспомнив что-то, сказав: "Я щас...", метнулся в избу. Покопавшись в углу, пол-то земляной, Емеля достал мешочек, а вернее будет сказать, кошелёк. В нём, в кошельке в этом, Емеля хранил деньги, своим, а в большей степени Щукиным, волшебным трудом заработанные. Ясно дело, в деревне деньги-то особо и не нужны, для того, чтобы их тратить, в город надо ехать, а в городе Емеля бывал не часто. Сами понимаете, на печи особо в город не наездишься, вопросами, охами, да ахами замучают, а ходить пешком - лень матушка. Теперь же, когда Емеле предстояло жить в городе, да ещё в стольном, применение тем деньгам можно будет найти очень даже разумное, не извольте беспокоиться.

Больше всего, Емеля хотел, мужик один рассказывал, что в городах есть девицы, которые за небольшие деньги на все согласные, вот этого и хотел попробовать Емеля, так сказать, испытать на себе. Сами понимаете, в деревне на этот счёт никак, ну почти никак - не разбежишься и не разгонишься. В деревне с этим все очень просто - или женись и тогда пожалуйста, и сколько душе угодно, или же лежи на печке и тоскуй. Но попадаются исключения, и Емеле оно попалось, в виде молодой вдовы, повезло, стало быть. Вдова та была вдовой рыбака, такого же, как и Старик. Вышел однажды тот рыбак в море, да так и сгинул, понимай как звали. А вдове, ей-то что делать? Ну поплакала как полагается, только всю жизнь-то не проплачешь, надоест, да и жизнь молодая продолжается, своего просит. Да что там говорить, бывает так просит, что аж все тело зудит, кости ломит и настроение хуже не придумаешь. Вот вдова и обратила внимание на Емелю, а потому, что больше в деревне и внимания-то обращать не на кого было, не на пацанов же сопливых его обращать? А Емеле что, ему оно вроде бы как и в удовольствие, к тому же, почти такой же молодой, лет на пять той вдовы моложе, так что, сговорились. Сговориться сговорились, сеновал вдовий для этого облюбовали и вроде бы все хорошо и всем только в радость, но не тут-то было!

Вдова та, видать расчувствовалась очень, начала донимать Емелю, чтобы тот женился на ней. Представляете? Совсем обнаглела! А Емеле, ему-то зачем вдова эта нужна, да ещё слегка придурочная, это он сразу приметил? Ему, если уж и жениться, молодую девку подавай, да и то, не всякую. А тут вдова какая-то и старше его к тому же. Вот и приходилось Емеле ещё по одной причине маяться и терпеть. А куда денешься, жизнь молодая, она как ни крути, своего требует и настаивает...

Теперь же, в городе, решил Емеля до девиц тех добраться и разобраться, что там и как, врал ли тот мужик или нет, ну и радость с удовольствием получить, это само собой. Привязав изнутри к штанам кошелёк, Емеля пошёл на двор. Он даже сменку с собой не стал брать, а зачем? Если уж определено ему жить при князе, значит князь и одёжкой его обеспечить должен и не какой-то там, крестьянской, а как минимум, боярской, а то и княжеской.

Выйдя во двор, Емеля пошёл к сараюшке. Там он разобрал выгородку и выпустил курей, тех, здоровенных, что из бочки, на волю. Куры ничего не поняли и куда-либо идти отказывались, поэтому Емеля оставил дверь сараюшки открытой, мол надумают, сами выйдут. Зачем он это сделал, Емеля и сам не знал, сделал и всё тут. Ну и дурак же ты, Емеля...

Забравшись на печку, к тому времени Афанасий с Петром уже были в сёдлах, его дожидались, Емеля скомандовал, мол, знай наших:

- Поехали! - "По Щучьему велению, по моему хотению...".

Часть четвертая

Глава I

- Беда, князь-батюшка! Ой, беда! - на ворвавшемся подобно ветру в княжеские покои Фролке лица не было.

- Какая такая беда? Говори толком! Что кричишь, как оглашенный?! - встрепенулся задремавший было князь.

- Подожди, князь-батюшка, дай отдышаться. - Фролка без спроса присел на лавку. - Извини, притомился к тебе поспешая.

- Ты как это с князем разговариваешь?! - вскочил с трона князь. - Как ведёшь себя?! Кого спрашиваю?!

- Подожди малость, князь батюшка. - Фролка и правда был сейчас очень похож на загнанную лошадь с той лишь разницей: пена изо рта не шла и на ногах держался. - Дай хоть дыхание в порядок привести. Видишь, какая у меня служба? Даже себя жалеть не приходится.

- Ладно, врать-то. - успокоился князь.

Если Фролка начал дурачиться, значит ничего страшного не случилось. Самым страшным для князя было: вдруг с Людмилой что, от которой до сих пор ни слуху, ни духу не было или же сосед какой войной на княжество напал. Вообще-то война - дело не такое страшное, так думал князь, он почитай постоянно с кем-то воевал, так что привык уже. А вот если не дай Бог с Людмилой что приключилось, тогда да, тогда беда, которую можно и не пережить.

- Ну что, отдышался? - через пару минут спросил князь.

- Более-менее...

- Тогда рассказывай.

- Был я, князь батюшка, нонче утречком на базаре...

- Ну и что?

- А то, что, князь батюшка, купцов к нам понаехало - тьма тьмущая...

- Ну и где здесь беда? Это же наоборот хорошо и весть хорошую ты принёс. За такую весть вообще-то наградить тебя следует, но я этого делать не буду, ты и так разбалованный, дальше некуда. Вон, при самом князе, уселся на лавку и плевать тебе на всё ко мне уважение.

- Я, князь-батюшка, тебя уважаю, иначе бы с новостью такой важной, не к тебе побежал бы, а к кому-нибудь другому. А насчёт присел, говорю же, дыхание надо в состояние привести. Вот как приведу, обязательно с лавки встану, вот увидишь.

- Ладно, языком молоть. - махнул рукой на Фролку князь. - Давай, рассказывай.

То ли от новости, якобы важной, то ли от поведения Фролкиного, совершенно наглого, дремота у князя куда-то исчезла и настроение улучшилось.

"Все-таки молодец Фролка. - подумал князь. - Умеет мне настроение создать и сил добавить. Интересно, как это у него получается? Наградить бы надо... Неча делать, и так хорош!"

- Купцы те, князь-батюшка, интересные и жуткие вещи рассказывают. - немного отдышавшись, начал Фролка. - И мало того, что рассказывают, они их ещё и показывают!

- Опять загадками говоришь? - сделал вид, что рассердился князь. - Тебя когда в прошлый раз пороли?

- Не помню, князь-батюшка, давненько.

- Значит напомнить надо. - и князь поднял уже было руки для того, чтобы хлопнуть в ладоши.

- Погоди, князь-батюшка. - казалось Фролка нисколько не испугался перспективе быть выпоротым. - У меня, у выпоротого, рассказа не прибавится, а пока пороть будут, новость, новостью быть перестанет, потому как состарится.

- Ишь ты, шельмец, выкрутился! - засмеялся князь. - Ладно, сегодня тебя пороть никто не будет, потом выпорют. Рассказывай, давай.

***

Фролка встал с лавки, есть всё-таки совесть, да и отдышался наверное, и рассказал князю то, что услышал и увидел сегодня на рыночной площади.

В княжестве князевом, купцы были гостями можно сказать постоянными, хоть и не в таком количестве, в котором хотелось бы. Ну а что поделаешь, если дело купеческое, оно многим опасностям подвержено, как со стороны денежной и торговой, так и со стороны лихих людей, которых по лесами видимо-невидимо. Да и нечистая сила бывает, руку свою нечистую прикладывает, хоть и не так часто.

Едут купцы, товар свой везут и поспешают, потому как, если первым приедешь, поперёд всех, значит и товар, которого в том царстве или княжестве, видеть не видели, легко и просто распродашь и выгоду большую поимеешь. А если будешь спать до обеда и вообще, вместо того, чтобы дело делать, в ушах ковыряться, так в убытках и будешь пребывать и в конце концов - дорога одна: или на той же рыночной площади сидеть, или, сума через плечо и в дорогу дальнюю, незнамо куда ведущую. А песня во всех этих случаях одна, печальная песня: "Подайте люди добрые..." Так что, приезжали в князево княжество купцы, но не так, чтобы уж много.

А Фролка, он почитай каждое, самое раннее утро на рынок наведывался. Кажется говорил уже, ну да ладно: народ на том рынке, он покуда товар свой раскладывал и другими предторговыми делами занимался, он новости друг дружке рассказывал. Что удивительно, новости эти, аккурат за ночь откуда-то появлялись: с вечера ну не было ничего. Были конечно новости, но они были ещё тем утром рассказанные, а значит новостями быть перестали, потому что состарились, а эти новости были новыми, свеженькими. Если маленько призадуматься, то вопрос возникает: а где народ эти самые новости берет, да ещё ночью? Неужели ходит куда-то, чтобы узнать что-то новое с тем, чтобы от жизни не отставать и перед людьми не позориться? Но рыночный народ и нерыночный тоже, такого вопроса себе не задавал. Для него, для народа, как рыночного, так и за покупками пришедшего, самым главным было наличие свежих новостей, причём каждый день, а откуда они взялись - какая разница? Вот и получалось что-то вроде премии к покупаемому товару. Покуда покупатель товар рассматривает, мнёт, трёт его да на зуб пробует, продавец ему новости эти и рассказывает. И получалось, не всегда конечно, а жаль, так покупателю этому голову новостями запорошит, что тот, бедняга, покупает товар, иногда даже не торгуется. Вот и подумайте: есть выгода от новостей? А как же! Да ещё какая!

***

Так вот, очередным утром, пошёл Фролка на рынок, а там купцов понаехало, видимо-невидимо, много одним словом, столько их за раз давно уже не было. Купцы эти, хоть их, ну почти всех, уже знают как облупленных, покуда товар раскладывали и все такое, новости, из дальних краёв привезённые рассказывали.

Оно ведь как получается, те новости, которые в княжестве случились, они конечно интересные, но не так, как те новости, которые те же купцы из других княжеств-государств и царств всяких привезли. Вот и получилось в то утро, народ рыночный дела свои побросал и вокруг купцов этих собрался, интересно же. А купцы, те своё дело туго знают: рассказывают такое, что не всякий и поверит, а если поверит, то не сразу. И вот же ж шельмецы, покуда новости дивные рассказывают, незаметно так и ненавязчиво, товар свой показывают и нахваливают и даже в руки суют, покупай только. А народ, тот тоже не дурак, он новости слушает: удивляется, иногда от избытка чувств матерится, а к товару-то присматривается. Если видит, что хороший товар: или востребованный очень, или доселе никогда невиданный, тут же его покупает, по цене низкой с тем, чтобы отойдя совсем немного, к своей лавке или месту торговому чуть позже продать его по цене, в три раза большей, ну и новости покупателю пересказать конечно.

Фролке товар тот был без надобности, он службу княжескую на всем готовом служил, начиная с кваса и заканчивая полушубком вместе с шапкой и сапогами. Он за новостями каждое утро на рынок ходил, вот какое дело. Князь, несмотря на возраст, уж очень интересовался этими самыми новостями. Интересно ему было, что в его княжестве случилось и происходит, и не только в его княжестве, но и в соседних государствах.

Конечно, правда чуть позже, новости эти, ему специально для этого назначенные бояре и другие чиновные люди доложат и расскажут. Но расскажут не всё, ни разу не было такого, что тот же, за новости отвечающий боярин, рассказал князю новостей больше, чем он от Фролки узнал. А самое главное, для чего, собственно говоря, Фролка каждое утро на рынок и наведывался - у князя складывалась общая картина вокруг происходящая, хоть и с враньём, и с фантазёрством. Враньё, ну и прочие вольнодумственные вещи, они довольно-таки быстро куда-то девались, а общая картина происходящего оставалась, так-то.

Этим утром Фролка наслушался такого, что сам сначала было не поверил, но потом пришлось поверить, когда купец курей здоровенных стал показывать. Купец тот прибыл из княжества Русланова и рассказал такое, что, ну вы понимаете. Оказывается Руслан сгинул куда-то и никто его сыскатьне может, правда особо никто и не ищет. Князем теперь там какой-то Иван, называющий себя Премудрым. Фролка, когда это услышал, от новости такой, извините, чуть было воздух не испортил, до того его эта новость ошарашила. Дальше купец рассказывал, что Иван тот взялся за дело так круто, что даже самого Городского голову выпорол. А потом порядок в городе такой навёл, что теперь стольный град как бы и не град вовсе, а прямо картинка из книжки. Но и это ещё не всё. Стал тот Иван людей наукам и искусствам всяким умеющих к себе приглашать, а от этого в княжестве том чудеса всякие стали происходить. Купец полез куда-то и вытащил за ноги курицу, да таких здоровенных размеров, что народ аж ахнул.

- Вот, посмотрите люди добрые, как чудеса те выглядят. - тем временем продолжал купец. - Уж неизвестно, как его учёные люди умудрились сотворить такое, не иначе без нечистой силы не обошлось, но только сами видите...

Народ аж присел весь от чуда такого. Самые нетерпеливые и расчётливые сразу же начали кричать, мол почём продаёшь? И цену тут же сбивать принялись, говорить, что таких курей у них больше, чем тараканов, хотя купец цену ещё и не назначал даже. А купец, получив удовольствие от произведённого эффекта, тут же смекнул, что теперь, почитай, половину своего товара можно будет представить как последствия чудес Ивановых, ну и разумеется, цену назначить соответствующую.

И на этот раз ещё не всё. Оказывается теперь по бывшему Руслановому, а теперь Иванову, княжеству, можно совершенно спокойно ездить, хоть днём, хоть ночью и в любом направлении, никто тебя не тронет. Раньше не то, чтобы грабили, Бог миловал, этого не существовало. Раньше плату за безопасный проезд требовали. Плата была хоть и небольшой, но все равно обидно. Деньги-то свои, кровные, а не на дороге, в пыли найденные. Вот это, по словам купца, было самым наиглавнейшим чудом, которое совершил Иван или люди его учёные, потому как такое даже на нечистую силу не свалишь. Народ охал, ахал, курей хотел купить, ну и ещё что-нибудь, но чтобы обязательно чудесами учёных людей князя Ивана Премудрого произведённое, а Фролка, матерясь полушёпотом, выбрался из собравшихся слушателей и поспешил в княжеский терем.

***

Хоть и бежал он быстро, поскорее хотелось обо всем князю рассказать, но подумать об Иване и все по полочкам, там, в голове у себя разложить успел. Это что же получается? Подлецом Иван оказался, самым первостатейным подлецом, так что ли? Ведь князь-батюшка Ивана того почитай из безвестного болота вытащил, службу ему не утомительную и житьё сытное определил, а он вон что удумал, сам князем стать захотел! Ну стал, ну и что? Надолго-ли?!

"Ведь князь, он тем, самым главным, от простого человека и отличается, что князем на свет белый появляется. - на бегу думал Фролка. - Из матери появляется, а не из какой-то там захудалой деревеньки. Сломает себе шею Иван, ой сломает! Не дадено ему князем быть, по рождению и происхождению не дадено..."

Сам Фролка служил князю честно и даже любил его, такое тоже случается, только вида не показывал. Да и куда ему было деваться? Если у того же Ивана хоть какая-то деревенька была, то у Фролки, почитай кроме того, что на нем и того, что в коморке его, в сундучке хранится, ничего и не было. Вот и служил Фролка князю. Служил не хитростью и коварством, как тот Иван, а верой и правдой служил, вернее будет сказать, душой и сердцем. Да и по натуре своей Фролка был, не чета Ивану. Если Иван, тот хитрый, жадный и расчётливый, а значит злой, то Фролка, хоть тоже хитрый, дальше некуда, зато в обхождении простой и совсем не жадный, а значит добрый.

- Что делать-то будем, князь-батюшка? - закончив рассказ и переминаясь с ноги на ногу спросил Фролка.

- Ты-то здесь причём? - князь действительно был озадачен услышанным. Хотя где-то в глубине души ожидал нечто подобное. - Ты что же, паршивец, в думу боярскую вырядился?! Ишь ты, делать он что-то собрался! Вот прикажу выпороть, тогда и будешь дела делать с задницей своей выпоротой, лечить её. - и засмеялся.

- Да это я так, князь-батюшка, - засопел Фролка. - к слову пришлось.

- Ладно. Никто тебя пороть не собирается. Пока не собирается. Ты лучше скажи, купец Малай приехал?

- Приехал, князь-батюшка, приехал. Утром я его на рынке своими глазами наблюдал, правда поговорить не довелось, он тоже народу про Ивановы чудеса рассказывал.

- Ну, с Иваном мы позже разберёмся, а ты вот что сделай: сбегай на рынок, найди купца Малая и скажи ему, чтобы вечером до меня пришёл и так пришёл, чтобы об этом никто не узнал: ни там, ни здесь, в тереме. Сам его встретишь и проводишь. Понял?

- Понял, князь-батюшка, как не понять? Исполню, комар носа не подточит.

- Ладно, нахваливаться. - отмахнулся от Фролки князь. - Да и сам, когда на рынок пойдёшь, скажи Малаю так, чтобы ни одна душа не то, чтобы не слышала, но и не видела. Понял?

- Понял, князь-батюшка. Сделаю.

***

А здесь даже и думать не надо, всё верно было сказано: "...думаете нам, царям, легко?", хоть и сказал это как потом выяснилось, "царь, не настоящий". В самую точку было сказано, видать успел самозванец прочувствовать всю глубину нелёгкой царской профессии.

Судите сами, у царей и у князей (князья, это те же цари, только называются по другому), жизнь будет похуже, чем у какого-нибудь бродяги или забулдыги. Тем же бродягой человек может стать или не стать, то есть выбирать может, если не дурак законченный, а те же царевичи и княжичи выбора такого лишены. За них, причём за сотни лет до их появления не свет, всё было решено, постановлено и утверждено. Вот и получается: родился царевичем или княжичем, извиняй, хоть ты и не виноват, но и мы не виноваты, поэтому, придёт время, рабочее место освободится, садить на трон и царствуй, княжествуй, управляй государством одним словом.

Опять же, что царям, что князьям, зарплату никто не платит, получается, бесплатно работают, а пенсионного возраста и самой пенсии у них вообще нету. Только и требуют все, мол охрани, предоставь, обеспечь, чтобы я жил хорошо и счастливо, ну и богато разумеется. А царю или тому же князю куда деваться? Обеспечивает конечно, ничего не поделаешь, профессия такая.

Все эти рассусоливания к тому, что, ну получается так: цари и князья, они на самом деле как бы две жизни имеют, наверное в виде премии за труд тяжкий и неблагодарный. Одна жизнь, это та, что в нарядных царских одеждах происходит. А вот вторая жизнь, она тоже происходит, только её мало кто видит. Судите сами, взять хотя бы князя-батюшку, он ведь тоже человек. Не будет же он круглые сутки на трое сидеть и государством командовать? Ему и попить-поесть надо, причём сделать это так, чтобы наесться, а не восседать на каком-нибудь пиру и неизвестно кем придуманным всяким там дурацким правилам придерживаться. В баню надо сходить, не будешь же всю жизнь немытым? Ну и конечно же сходить до витру, без этого тоже никак. Кто не согласен с последним, назовите мне хоть одного человека, который до этого самого "витра" ни разу не хаживал?!

Обычно вечером, когда государство более-менее успокаивается, все дела, которые надо было сделать за день, сделаны, у князя и начинается та самая, вторая жизнь. А вот интересно, только сейчас эта мысль голову посетила: у того же князя какая жизнь настоящая, та, которая на троне, или та, которая после трона, в личных покоях, куда посторонним вход строго-настрого запрещён, происходит? Скорее всего, ответа на этот вопрос надо у царей-князей выпытывать. Только вряд-ли они на него смогут дать ответ и не потому, что все такие из себя важные, а скорее всего потому, что и сами толком ответа этого не знают.

***

День, хоть и незаметно, но ожидаемо превратился в вечер, и слава Богу. С делами княжескими и государственными на сегодня было покончено, значит можно и отдохнуть. Ну хотя бы снять с себя всю эту одёжу княжескую, больше на облачение для рыцарского коня похожую. Хоть и блестит и красивая вся, но дюже тяжёлая зараза, и неудобная. Можно переодеться в самую обыкновенную рубаху и такие же порты. Вместо сапог, которые почему-то постоянно жмут, сунуть ноги в самые обыкновенные полуваленки, по щиколотку обрезанные, мягкие и ноге удобные. Да и поужинать можно не так, как принято и чтобы всё красиво выглядело, а так, как нравится и хочется - где ложкой, а где и руками, всё равно никто не видит.

Ну а после этого можно и отдохнуть, на лежанке поваляться или книжку какую почитать. Вот только с книжками у князя неприятность получалась - возраст, он и есть возраст, а значит, зрение уже не той остроты, да и темновато в самых-самых личных княжеских покоях, ничего не поделаешь, вечер на дворе. Вот поэтому после сытного ужина князь предпочитал вообще ничего не делать и старался ни о чем не думать, а просто прилечь на лежанку, не было у него роскошной княжеской кровати, не любил, лежать и тихонечко подрёмывать, пока не уснёт.

Князь уже было и дремать начал, как в дверь опочивальни кто-то робко, как та мышь, скрестись начал.

- Ну, кто там? - недовольно крикнул князь. - Ни днём, ни ночью от вас покоя нет, бусурмане!

- Это я, князь-батюшка. - в приоткрытой двери появилась наглая физиономия Фролки. - Купца Малая до тебя привёл.

- Привёл говоришь? - дремотное настроение как рукой сняло. - Веди давай. А сам разгони всех, кто поблизости шляется, скажи, я приказал, и неотлучно у дверей будь, смотри, чтобы не проник никто.

- Понял, князь-батюшка, всё исполню так, что довольным останешься. - ну не может этот подлец и слова сказать, чтобы не поскоморошничать.

Купец Малай представлял из себя мужчину чуть выше среднего роста и совсем без пуза, которым почему-то всех без исключения купцов наделяют. Был он строен, но стройность эта происходила не от постоянного занятия каким-нибудь там воинским искусством или ещё чем, а была природной, родителями даденной. Волосы Малая хоть и были подёрнуты сединой, но не сильно, поэтому почти с полной уверенностью можно было сказать, что лет ему где-то около сорока, ну во всяком случае, не более пятидесяти. Венчали же его наружность глаза, по молодому яркие и пронзительные. Такие глаза за одну секунду всё увидят, поймут и запомнят. Насчёт того, представлял-ли купец Малай какой интерес для женщин, кроме финансового, разумеется не скажу, об этом у женщин надо спрашивать.

- Будь здрав, князь! - хоть и не громко, но твёрдо и уверенно, без заискиваний, произнёс купец Малай и поклонился князю, не до земли, как другие кланяются, а так, слегка.

- Здравствуй Малай, здравствуй. - на самом деле князь был доволен, что купец пришёл к нему, не сослался на занятость или болезнь какую. - Давненько мы с тобой не виделись. Как сам-то?

- Благодарю князь, хорошо, но хочется, чтобы было лучше. - Малай положил на лавку какой-то свёрток - не иначе чудо какое-нибудь заморское, в подарок принесённое. - Подарок это тебе, князь. Прими, не погнушайся.

- Спасибо, Малай, спасибо. - князь жестом пригласил Малая присесть на лавку, через стол. - Только знаешь, от вашего брата у меня столько этих подарков, что даже не знаю, куда их девать, солить что ли?

- Это твоё дело, князь. - Малай присел на лавку. - Сам знаешь, наше дело купеческое - народ товаром обеспечивать и государям уважение выказывать. А как купец может своё уважение показать? Понятно как, подарок подарить.

- Ну ладно, ладно. Это я так. - князь пригласил к себе Малая не для того, чтобы выслушивать его взгляды на жизнь, потому и не поддержал тему его нелёгкой жизни, впрочем, как и любой другой.

Наверное догадались, таким образом князь с Малаем политесы разводили к беседе друг друга подготавливали. Всем известно и точно также, всем непонятно, для чего эти самые политесы нужны? Наверное всё-таки нужны, потому как без них ни один более-менее серьёзный разговор почему-то не обходится. Может это заклинания какие-то на удачу в том разговоре, вернее, на удачу в его последствиях? Кто его знает! Раз народ разводит политесы, значит для чего-то они нужны. Вот только в основном своём большинстве политесы эти выглядят, как расспросы о здоровье собеседника и его родных-близких, на которое спрашивающему в общем-то глубоко наплевать. Ну и прочая ерунда, от которой толку никакого, только время отнимает.

Князь же с купцом Малаем обходились без всей этой словесной чепухи, потому что знали друг друга, почитай лет пятнадцать. А если и политесничали, как сегодня, то совсем чуть-чуть и почти по делу, а не просто так.

***

- По делу звал, князь, или просто так, соскучился? - видите, закончились политесы.

- По делу Малай, по делу. Скучать по тебе мне некогда, сам знаешь.

- Знаю, князь, знаю. Говори тогда, что узнать хочешь?

Тут надо сказать, что князь и купец Малай за эти пятнадцать лет успели не только хорошо узнать друг друга, но и, если можно так сказать, подружиться. Вот только дружба ихняя, опять, если можно так сказать, была несколько необычной, хоть и привычной для большинства народонаселения.

Как они познакомились, сейчас наверное они и сами не смогут вспомнить, да и какая разница? Если взять купца Малая, то для него слова: дружба и выгода, ничем одно от другого не отличаются. Разумеется, князю об этом хорошо было известно, вот и предоставил он Малаю возможность торговать и покупать товар по всему своему княжеству и нисклечко пошлины за это с него не брал. Там ещё есть другие выгоды, Малаю князем предоставленные, но эта выгода, она самая главная, а что касаемо других, кому интересно, сами народ спрашивайте.

Малай же в свою очередь, поскольку постоянно из одного царства или княжества в другое путешествовал, почти всегда, как приезжал в князево княжество встречался с князем и подробно ему обо всем происходящем в других землях, рассказывал. Вот вам и дружба, думаете плохая? Конечно, князь мог бы пользоваться сведениями от своих послов и шпионов получаемые, но тут одна заковыка имеется, причём очень даже важная. Дело в том, что все эти послы, да шпионы, они у князя на службе находятся, с княжеских милостей кормятся, поэтому, и это вполне естественно, хотят своей службой произвести на князя хорошее впечатление. А как оно производится, это хорошее впечатление? Правильно, производится оно посредством предоставления в основном тех сведений о событиях, которые князем ожидаемы, а значит в первую очередь приятны. Малаю же никакого хорошего впечатления на князя производить не надо было - князь сам по себе, а Малай сам по себе и никто ни у кого на службе не состоит. Потому и сведения, от Малая полученные, всегда были достоверными, как приятные, так и неприятные.

Князь об этом прекрасно знал, потому и шёл на двойные расходы и убытки. Первыми расходами было то жалование и милости заодно, которые князь этим дармоедам выплачивал и которыми одаривал. А вторым расходом было то, что терпел князь от беспошлинной торговли Малая убытки, и кажись немалые. Но зато князь, сравнивая рассказы Малая и вести, от послов и шпионов полученные, имел возможность наблюдать картину, вокруг его княжества происходящую, целиком и с минимальными шансами на враньё. Как думаете, стоит это тех убытков, которые вынужден был терпеть князь? Я думаю, что стоит.

***

- Догадываюсь, князь, о ком узнать хочешь. - первым начала Малай. - Об Иване своём, Премудром.

- Верно догадываешься. Говорят, ты прямиком оттуда ко мне пожаловал?

- Кто говорит? - недовольно засопел Малай. Ну не любил он, когда о нем всякие слухи по земле бродили.

- Сам знаешь, кто, народ. - усмехнулся князь, а сам подумал: "Ты хоть и купец знатный и всё такое, но супротив меня, букашка мелкая, поэтому знай своё место, тебе же лучше будет".

- Да уж, народу рты не позакрываешь и языки не поотрезаешь. Да и ладно, пусть говорят, от меня не убудет. - кажись опять начались политесы или же Малай собирался с мыслями, хотя с чего бы это ему с ними собираться? Будто бы изначально не знал, для чего князь к себе зовёт?

- Что тут скажешь? - Малай заёрзал на лавке.

- А что есть, то и говори, мне лишнего не надо.

- Сам я его не видел и с ним не разговаривал. Собирался сходить, поклониться, поздороваться, ну, как принято, сам знаешь. Даже человека своего в терем заслал, чтобы предупредить. Вот только с отказом мой человек вернулся. Сказал, что, это ему там сказали: занят, мол князь и принять меня не может. И ещё сказал, просили передать: пусть торгует твой хозяин как хочет и сколько хочет, что никаких препятствий с их стороны причиняться не будет.

- Ну а ты что?

- А что я? Сам знаешь, князь, моё дело купеческое - перво-наперво, народ товаром обеспечивать, а потом уже по князьям да царям ходить: кланяться, слова красивые говорить, да подарки дарить и всё такое. Не обижайся князь, но так оно и есть.

- А я и не обижаюсь. - усмехнулся князь. - Ты, Малай, забыл добавить ещё одно: в любом деле выгоду свою поиметь, или я неправ?

- Прав, князь. Ты всегда прав. Только вот что я тебе скажу: если дела свои купеческие и не только купеческие делаешь честно, без мухлежа и без какой-либо утайки, выгода, она всегда тебя найдёт и всегда будет при тебе присутствовать. Это к людям нечестным, как на руку, так и на язык, она, выгода, если и приходит в гости, то надолго не задерживается. А у людей честных она гостья постоянная.

- Ну да, ну да... - соглашаясь, закивал головой князь: "Это, Малай, ты честность с хитростью перепутал, не иначе. Ну да ладно, коли выгода от тебя имеется, путай дальше". - Сдаётся мне, Малай, не захотел тебя Иван видеть, потому как забоялся, что признаешь его. Ты же сколько раз его у меня видел?

- Не сказать, что много, но видел. - согласился Малай.

- Вот и я говорю. Значит стесняется Иван, узнанным быть не хочет или боится чего...

- А чего ему, князь, бояться? Он себя такими головорезами окружил, что только и остаётся - охать, да ахать. Я двоих из них на лицо признал: это те самые, которые совсем недавно по местным лесам с купцов плату за безопасный проезд брали.

- Вот даже как! - засмеялся князь. - Ишь, чего удумали?! Молодцы! Иван, тоже молодец, хоть и сволочь, что таких на службу к себе заполучил. А с оплатой за проезд что, продолжают брать?

- Нет, князь, как будто веником подмёл кто. Вообще никого, и разбойников никаких не видно, и не слышно.

- Молодец Иван, молодец. - получилось так, что даже против своей воли, князь все-таки гордился Иваном, которого считал не только своим слугой, но и учеником и, увы, не мог этого скрыть, а может и не хотел. - Ладно. Что там у него ещё происходит?

- А что происходит? Порядок в городе навёл, в смысле всякие там грязь и мусор заставил вывезти и впредь приказал жителям улицы около своих домов в чистоте держать. Старших на это дело назначил. А тех, кто ослушается, обещал карать нещадно.

- Ишь ты?! - на этот раз князь удивился по-настоящему, не показушно. - Оказывается у Ваньки есть чему поучиться? Вот бы не подумал! Слушай, Малай, говорят, он городского голову выпорол?

- Было такое князь. Мой человек рассказывал, как это было, он всё это сам наблюдал. Говорил: Иван, вместе с посольством в город только заехал, а тут голова этот, Захаром зовут, пузо вперёд и попёр на Ивана, мол кто таков и все такое... Ну и получил за это, по мягким местам. Мой человек сказывал, что так Иван власть в княжестве захватил. Но уж очень всё как-то просто у него получилось.

- Власть, Малай, она всегда просто захватывается. - князь было представил, а что если бы Иван решил вот так захватить власть в его княжестве? И ведь захватил бы, подлец! От такой мысли, князя всего аж передёрнуло, внутри конечно, Малай ничего не заметил. - Она, власть эта, очень непросто удерживается, а захватывается - раз плюнуть. Ладно с этим. Что там с моими людьми, с теми, которые к Ивану в виде посольства были приставлены, не знаешь?

- Этого, князь, я не знаю. - слегка, как бы осознавая свою оплошность, склонил голову Малай. - Завтра же пошлю человека с заданием, чтобы узнали всё, а опосля всё тебе расскажу.

- Через Фролку расскажешь. Не гоже тебе, Малай, часто до меня захаживать, сам должен понимать...

- Понимаю, князь. Согласен.

- Ну а ещё что?

- Да вроде бы больше ничего... - задумался Малай или сделал вид, что задумался. - Ну разве что людей всяким разным наукам умеющих к себе зазывает и привечает.

- И много их, таких у него?

- Не знаю, князь, не интересовался. Но обязательно узнаю и Фролка твой, тебе перескажет.

- Ладно, хорошо. Дальше давай...

- А что дальше? Ещё кто-то из людей его, наверное наукам обученный, курей научился выращивать, да здоровенных таких! Одна такая курица с три обыкновенных ростом и весом будет, представляешь, князь?! Я привёз несколько штук, если хочешь, подарю.

- Без надобности, Малай, оставь себе. Куры говоришь... - князь, хоть и слушал Малая, думал совсем о другом, ну почти о другом. Ему не давала покоя мысль о том, кто же такой встал за Иваном, коли он мало того, что так смело, но и так прибыльно себя ведёт?

- Скажи мне, Малай, - князь всё-таки решился спросить купца. А что, мужик умный, да к тому же не слуга, такого и спросить не грех, врать не станет. - как ты думаешь, стоит кто за Иваном или нет?

- Обязательно стоит, князь. - сразу же ответил Малай, как будто ждал этого вопроса. - Даже не сомневайся. Одному ему, пусть он сто лет будет умным и разумным, такого не сделать.

- А как думаешь, кто?

- Не знаю князь. Думал я над этим и крепко думал. Покуда до твоего княжества ехал, всю дорогу думал. - интересно, врал Малай или действительно думал? - И кроме того, что стоит за Иваном сила какая-то неведомая и скорее всего нечистая, больше ничего не придумал. Ну нет, не бывает такой чистой силы, чтобы так помогать, ну не бывает!

- Знаю, что не бывает... - задумчиво ответил князь и будто бы проснулся окончательно, а до этого, стало быть, дремал. - Ладно, Малай, спасибо тебе за слова правдивые. О торговле своей не беспокойся, всё будет, как и раньше было, в лучшем виде. А человека туда пошли, да накажи ему, чтобы побольше разузнал и поскорее назад вернулся. Прощай, Малай, поздно уже, спать пора. Завтра опять все по-новой и у тебя тоже, все по-новой. - и усмехнулся.

***

"Не в ту пасть ты, Иван, голову суёшь, не в ту. - кряхтя, больше от удовольствия, чем в силу возраста, князь забрался на лежанку. - Из той пасти голова целой и невредимой назад не извлекается, не предусмотрено".

После ухода купца приятная душе и организму дремота у князя куда-то пропала, да и как ей не пропасть, коли услышишь такое?! Но князь, на то и возраст, а значит опыт, не стал впадать в нервные переживания - бегать по опочивальне, крушить мебель и материться диким голосом. Единственное, что ему хотелось и очень хотелось, так это приказать, чтобы Фролку наконец-то выпороли, и выпороли как следует.

Но не смотря на возраст, князь не был глупым человеком и приказывать такое не собирался. Вот если бы была возможность выпороть Ивана, Премудрого, ети его мать, тогда бы да. Тогда никакой княжеский возраст Ивану не помог бы, а значит был бы он выпорот так, да с таким искусством, что все воспитательные действия, его задницей в университории на себя принятые, ему бы невинным щелбаном показались. Так что считай, повезло Ивану и не повезло одновременно. Почему не повезло? А потому, что не лезь, куда не просят, и не пытайся стать сильным мира сего покуда те, которые на самом деле сильные, тебе сделать это не дозволят.

Поскольку дремотное настроение исчезло, князю ничего не оставалось делать, как лежать, да с бока на бок переворачиваться и думать, думать, думать, размышлять, одним словом.

Любое дело в жизни человеческой, да что там дело, даже любая мысль, она всегда две стороны имеют: хорошую и плохую, для делающего и думающего в первую очередь. Чего тогда уж говорить о делах и мыслях государственных? В них и масштабы и последствия совсем другие, совсем не такие, если предположим, с соседом поругался или морду ему набил.

Оно конечно, делать что-то с этим Иваном надо было, но что именно делать, князь пока что не знал. Да и что сейчас сделаешь? Ничего не сделаешь! Вот князь ничего и не делал: ворочался с бока на бок и думал. Оно и понятно, дела, они как правило быстро делаются, а если и делаются долго, то всегда быстро начинаются, а значит, уходят куда-то. А вот мысли и думы, те в человеческой голове остаются надолго, бывает, что на всю жизнь и бывает, что всю жизнь не дают покоя. Сейчас князя больше всего интересовало, как на Иванов фортель отреагируют соседние князья, да цари-государи? В том, что отреагируют, сомневаться не приходилось. Он же отреагировал, а они чем хуже? Это и было первым делом, которое князь собирался сделать, прямо завтра и сделать - разослать всем своим послам да шпионам, тем, кто в соседних царствах государствах, да княжествах, князю службу служит. Пусть всё подробно разузнают, что тамошние государи по поводу Ивана думают и как думают? Пусть тем, кто уже давным-давно с потрохами купленный ещё денег дадут, не жалко, оно того стоит, а тех, кто ещё не купленный, пусть подкупят, тех же самых денег дадут и наобещают с три короба того, что потом можно будет и не выполнять.

Иванова наглость могла быть расценена соседями по-разному, в зависимости от того, как тот или иной государь себя уютно и надёжно на своём троне чувствует. Если кто-то хорошо себя чувствует, тот может подумать, что обнаглел князь соседский, другие княжества захватывать начал, значит не ровен час, до моего доберётся. А как он может до моего княжества и трона добраться? Войну объявить может, но это уж лишком хлопотно, а может такого же Ивана заслать. А те, которые в своём государстве и на своих тронах чувствуют себя неуютно, подумают тоже самое, только в отличии от первых, занервничают и всякие глупые поступки начнут совершать. Воевать князь ни с кем не собирался и не потому, что в ратном деле его княжество было слабым, вовсе не из-за этого. Всего гораздо проще - нужды никакой на это не было, вот и всё. Ещё могут подумать, что это он специально сделал так, что князь Руслан в дочку его, Людмилу, влюбился. А та не иначе, как по воле княжеской, скрылась в неизвестном направлении, вот Руслан и отправился её искать, а княжество своё, выходит, что бесхозным оставил. А Иван, тут как тут и всё, пожалте любоваться.

Наверняка, и князь в этом не сомневался, все цари-князья-государи, все, без исключения, начнут гадать и думать, сколько ещё таких Иванов у князя припасено? Ну и пусть думают, нету у князя их больше, да и этот, случайно получился. Разве что Фролка, но тот для такого дела непригодный: хоть и хитрый до чёртиков, но добрый, а такие в делах государственных только вред приносят.

А вот насчёт Ивана князь нисколько не беспокоился. Неприятно конечно, что слуга, который в верности своей клялся, такое отчебучил, но ничего не поделаешь, придётся потерпеть. Да и действий каких-либо против князя он пока не предпринимает, поэтому пусть живёт, пока пусть живёт. А если вдруг как станет рот свой поганый не в ту сторону разевать, так рот этот очень быстро и закрыть можно будет, а заодно и голову его дурную в кусты отправить, в тенёчке полежать, да отдохнуть. Тот самый заплечных дел человек, на самом деле, он не Иваном был выбран и никаким знакомцем он ему тоже не был. Человека этого к Ивану князь специально приставил и наказал: в случае чего, мол сам знаешь, что надлежит сделать. Заплечных дел человек знал, но поскольку был немногословным, кивнул головой, на том разговор и закончился.

Но самое главное, что не давало покоя князю и всячески его расстраивало, было отсутствие Людмилы в доме родительском. Соседи конечно же приплетут её к тому, что с Руслановым княжеством получилось, ну и пусть приплетают. Зато в распутстве перестанут обвинять, тоже, польза!

"Эх, Людмила, Людмила, доченька моя единственная. - вздохнул князь. - И где же тебя черти носят? Ну только появись, не посмотрю, что ты девица и что люблю тебя больше жизни. Выпорю, обязательно выпорю. Сам выпорю!"

И все-таки думы, они очень положительное свойство в себе имеют - не позволяют отвлекаться на вокруг происходящее. Ну а если вокруг ничего не происходит, да и что может происходить в княжеской опочивальне, очень даже способствуют скорейшему засыпанию и крепкому, без сновидений сну, хорошему такому, как в детстве. Одним словом, уснул князь, даже не заметил, как уснул.

Глава II

- Здравия желаю, ваше сиятельство! - яблочко с тарелочкой совершили положенные им действия и перед Иваном предстала бородатая физиономия Черномора.

- Чего радостный такой?

На этот раз Черномор был не настолько довольный и умиротворённый, как в прошлый раз. Вернее будет сказать, умиротворённость на его лице и бороде присутствовала, но была как бы остаточной, от прошлых радостей жизни полученной.

- А почему бы и не радоваться, ваше сиятельство?

- Рассказывай давай.

- Все идёт по плану...

- По какому такому плану?

- По такому, нами разработанному.

- Ну если разработанному, тогда ладно. - на самом деле никакого плана они не разрабатывали. Это видать Иван сам его разработал, а Черномора в соучастники взял. - Ежели так, собирай посольство к царю Салтану, тем более, помнится ты говорил, есть кого послать.

- Есть, ваше сиятельство. Есть. - закивал головой Иван.

- Вот и хорошо. - было видно, Черномор слегка повеселел, хоть и до этого угрюмым не выглядел. - Сам царь Салтан меня не интересует. Это твои дела, о чём вы с ним разговаривать и договариваться будете.

- Меня, ваше сиятельство, он тоже пока не интересует. Может, ну его, а?

- Я тебе дам, ну его! Ты хоть и князь, но не забывай, какой ты князь, а то мигом напомню! - прикрикнул Черномор.

- Да я это... - залепетал Иван. - Я всегда рад стараться, сам знаешь.

- Знаю, потому с тобой до сих пор и разговариваю. - впервые за время сегодняшнего разговора Иван разглядел на усато-бородатой роже Черномора улыбку. - Меня интересует Матрена Марковна, есть такая женщина. При нём состоит и девицами его обеспечивает, вот она мне и потребна. Ты-то девиц мне не поставляешь, али забыл уже, или возгордился?

- Никак нет, ваше сиятельство! Нисколечко не забыл! Подожди малость, с делами подразберусь, контингент местный получше узнаю, тогда и встречай, не ленись.

- Ладно, врать-то! Вот покуда ты с делами своими разбираешься и предоставь мне эту самую Матрену Марковну. Понял?!

- Понял, ваше сиятельство! А как я тебе её предоставлю?!

- Ты послу своему задание специальное накажи. Накажи ему, чтобы тот в обязательном порядке встретился с Матрёной Марковной этой и о бочке твоей чудесной рассказал. И сказал бы ей, что если она к тебе в княжество вместе со всеми своими девицами на постоянное жительство не переедет, о бочке той и о том, что с ней связано, царю Салтану известно станет. Думаю Матрёне той голова на плечах ещё надобна, поэтому не должна артачиться.

- Откуда, ваше сиятельство, ты о бочке знаешь? Ах да, забыл совсем, извини.

- А ты не забывай, тебе же лучше будет. Понял, что послу твоему надлежит сделать?

- Ваше сиятельство, чем же бочка та, так для этой Матрёны опасная, коли она её боится? Её же, бочку эту, деревенский мужик Емеля смастерил - мастер на все руки.

- Дурак ты на все руки, хоть и премудрый. Емеля твой, такой же жулик, как и ты, только похитрее маленько, глянь, самого образованного вокруг пальца обвёл. Ты с ним про механику, которой он хвастается, разговаривал?

- Нет, не разговаривал. Времени всё не хватает...

- Ну и не надо, коли не хватает. Не трогай пока этого Емелю. Пусть при тебе состоит, глядишь, пригодится ещё.

- А кто же тогда бочку сделал? И почему у Емели этого, печка по дороге ездит?

- Кто сделал бочку и что она из себя представляет на самом деле - не твоего ума дело. А печка по дороге ездит, потому что Емеле Щука волшебством своим помогает, вот тебе и вся механика.

- А Щука, это кто? Из твоих, да?

- Не из моих, дюже вредная. Правда вреда от неё никакого нету, так что, пусть себе волшебничает. Ладно, надоел ты мне, да и дела у меня, важные. - Черномор посмотрел куда-то вглубь помещения, в котором находился. - Всё понял, что делать?

- Так точно, ваше сиятельство! - как тот новобранец воскликнул Иван. - Не изволь беспокоиться. Все будет исполнено.

- Ну и хорошо. Если что будет непонятно или препятствие какое возникнет, сразу зови, не мешкай... - яблочко опять побежало по тарелочке, только на этот раз в противоположную сторону и физиономия Черномора исчезла.

***

- Царь Салтан, мой батюшка, не рви ты моё сердце на кусочки мелкие. Не укорачивай ты мой век короткий. Смотреть на тебя больно и невозможно. Пойдём батюшка в лупанарий. Там тебе...

- Сгинь, чтобы я тебя не видел...!

***

Знаете, я вам так скажу: ну посудите сами и сами себе ответьте: в чем измеряется жизнь человеческая? Правильно, измеряется она: днями, неделями, а самое главное, хоть и не очень приятное - годами. Во всяком случае свою я измеряю годами, не знаю как вы. И точно также, в конце концов, годами мы измеряем и чью-то жизнь, не свою.

Тогда позвольте вас спросить: а как измерять жизнь тех, кто живёт в книжках? Причём неважно при этом, на какой Земле он проживает, на той или на этой. Самое главное в том, что в магазине или в автобусе, например, ты этого человека никогда не встретишь. Ну представьте, приходите вы в магазин, а там царь Салтан пиво покупает и ещё что-то к пиву. Представили? Представить как раз можно, встретить вряд ли получится. А ведь они тоже живут, только живут не здесь, не рядом с нами, а в книжках, там, где нам места нет, и не предвидится.

Всю эту "музыку" я развёз вовсе не для того, чтобы покрасоваться, мол смотрите какой я весь из себя умный да ещё сверху вишнёвым вареньем намазанный. Всё гораздо проще и как бы это сказать, нехорошо, одним словом. Дело в том, что жизни тех, кто живёт в книжках, мы измеряем не в годах, хотя возможно у кого-то и такое случается. Их жизни мы измеряем в количестве страниц той книжки, в которой они, жизни ихние, расписаны и проживаются.

Оно ведь как бывает: посмотрел на книжку, в руки взял, на вес определить попробовал. А книжка, она большой оказалась, в смысле страниц в ней много, а не размеров. Посмотрел на неё, иногда немножко подумал, и опять положил, ну её. Если в книжке страниц много, значит жизнь и жизни того и тех, кто их в этой книжке проживает, длинные-предлинные, а потому скучные. Времени же, чтобы всю эту ерунду читать у меня мало, а потому возьму вон ту, которая потоньше. Ну и что, что там чья-то жизнь короткая, не моя же! Что, ждёте от меня каких-то умных мыслей и выводов по этому поводу? А нету у меня ни того, ни другого, сейчас объясню, почему нету...

От автора: не подумайте, пожалуйста, что я сошёл с ума. Точно знаю, что не сошёл, четыре года тому назад мне по этому поводу справку давали. Это я так из сложившейся ситуации выкручиваюсь. Ну получилось так: дней десять я вот это всё не писал, не "валял Ваньку", а сегодня взялся, его же дописывать надо. Это я так в чувство себя привожу, на дальнейшее написательство настраиваю. А вы что подумали?

***

Царю Салтану казалось, что с тех пор, как он попёрся на ту злосчастную войну, прошли годы, много годов. Что он, царь Салтан, мудрый и справедливый повелитель своего царства, и грозный сосед другим царствам, графствам да княжествам, давным-давно состарился. Что теперь, подобно тому князю-батюшке, шаркал по дворцу в полуваленках, обрезанных по щиколотку: кряхтел, держался за поясницу и своим видом, своими словами и разговорами, только и делал, что портил всем настроение. А ведь на самом деле, с того самого момента прошло месяца два, не больше.

Это не говорит о том, что два месяца, это вам не два года - быльём ещё порасти, не успело... Какое там быльё?! Такие вещи быльём не порастают и не зарастают, а навсегда остаются страшной раной, будто секирой со всего маху лупанули. Никогда такие раны не заживают, не рубцуются, даже не загнивают - навсегда остаются, свеженькими.

Первую жену потерял, воспоминания о первой жене подкосили ноги царя Салтана и тот чуть ли не рухнул на лавку, но там болезнь-лихоманка, чтоб её, своё дело сделала, а может, наколдовал кто, поди сейчас, проверь. Хоть и не дал им Господь детишек, всё одно, любили друг друга. А может и правильно сделал, что не дал? Уж кому, как не Ему, наперёд всё знать, вот и не захотел деток сиротами оставлять.

Грустные мысли кружились в голове царя Салтана, да и вокруг него мысли, или что-то на них похожее, веселее не были. Тоже, кружилась вокруг какая-то гадость с той лишь разницей, что глазу не заметная, зато душой очень даже видимая. Как будто девицы, что у Матрены в лупанарии живут, вокруг него хороводы свои срамные водили и песни пели, от которых на душе ещё хуже и гаже.

Вспомнив про лупанарий, этот треклятый, царь Салтан вспомнил и о своей молодой жене-царице, сына ему подарившей. Подарить-то подарила, да сама сгинула и сына с собой прихватила. Неужели и правда сбежала куда? Неужели только и дожидалась момента, чтобы царь Салтан куда уехал? А он и уехал, царь Салтан аж поморщился, как от боли внезапной, как будто сердце заболело и заплакало.

Опять вспомнилась война та треклятая, надобности в которой вовсе и не было. Зачем, спрашивается, он войну ту затеял? Силу и удаль свою показать или объяснить что-то непонятливому соседу? Так можно было послов заслать, они бы и объяснили, языком мелят, не переслушаешь. Вот и пошёл, повоевал, и победил, кого победил? Получается, что сам себя и победил, сам себя без жены и без сына-наследника оставил. Вот она, война, какой бывает и победа, ей причитающаяся.

Царь Салтан встал, постоял немного и опять присел на лавку. Он и сам не понял, зачем встал? Куда собрался идти? Опять воевать?! Хватит, один раз уже повоевал! Да какой там один?! По правде сказать, а зачем самому себе врать, сколько раз он, царь Салтан, воевал так, что другого выхода не существовало? Да ни разу! Всегда, получается, лез куда-то, соседей и не соседей задирал, вернее к ерунде всякой придирался. Допридирался?! Вот и сиди тогда, получай завоёванное и не ной, а радуйся, радуйся!

"А может, ну его, царство это? - таких мыслей царь Салтан от себя не ожидал, потому что никогда ни о чем таком не думал. - Может бросить всё, поселиться где-нибудь в лесу или в горах? Построить избушку и жить в ней, а не во дворце этом, на который глаза смотреть не могут. Ловить рыбу, охотиться, грибы с ягодами собирать и чтобы вокруг из людей никого, это самое главное. А зимой, вечерами, сидеть у очага, смотреть на огонь и ни о чем не думать".

***

- Ваше величество!

У князя-батюшки самыми-пресамым ближним на все случаи жизни слугой был Фролка - наглец неизвестного роду-племени, говорил уже. Хоть и не дурак, далеко не дурак, зато видом своим, а если ещё и рожу чуток измазать, так людей можно запросто пугать. У царя же, Салтана, картина в виде самого ближайшего слуги, тоже на все случаи жизни, выглядела несколько иначе. Слуга этот, он всем своим внешним видом очень и очень был похож на какую-нибудь городскую ярмарку, по случаю самого главного праздника. Пусть и был он из себя статен, хотя, Фролка тоже корявостью не отличался. Но если Фролкина стать была замечаема, потому что одежда на нем присутствовала самая простецкая, то стать ближайшего слуги царя Салтана, была вовсе незаметной. А как тут заметишь, если на нем постоянно столько одёжи надето, и вся такая блестящая, что аж слезы из глаз выступать начинают. Что творилось там, внутри, под этой блестящей одёжей, из люда придворного никто не знал, ну разве что догадывался. Хотя вряд ли там что-то могло твориться, если даже имени его, родителями данного, никто не ведал, а потому, за глаза конечно, и звали его, Самолюбом.

- ...до тебя этот, как его, ну который в Русланово княжество ездил, просится. - слуга ближний поклонился. Красиво поклонился, ничего не скажешь.

"Неужели и я точно такой же дурак, как и этот? - глядя на красиво блестящего слугу подумал царь Салтан. - Наверное. Если до сих пор не выгнал его к чёртовой матери":

- Зови давай. И смотри, чтобы никто не помешал. Если кто припрётся, скажешь: занят царь. Понял?

***

Наверное только в кино цари всегда сидят на тронах. Вокруг бояр и прочей придворной сволочи полным полно, а он, царь, значит, сидит себе на троне и царством своим царствует. Не, оно конечно смотрится хорошо, а киношникам больше ничего и не надо, и плевать им, что при этом никакая правда не присутствует. Ясно дело - работа у них такая и они за эту работу зарплату получают, потому что дома жена с детишками находятся. Но как ни крути, правда, она правду любит, а потому должна быть всегда. А поскольку я ни на какой работе не работаю и зарплату за это не получаю, сами понимаете, врать мне никакого резона нету. Поэтому всё, о чем я пишу - сплошная и чистая правда. Не верите, проверяйте.

Царское помещение царя Салтана представляло из себя обыкновенных размеров комнату, ну может быть чуть больше, чем залы в наших квартирах. И никакого трона там не было. Кресло было, пара скамей у окон, и ещё что-то из мебели, вот и всё. Так что, никакой торжественности и государственной важности, ну разве что сам царь Салтан и то, одет хоть и богато, но просто.

Открылась дверьи в комнату вошёл самый обыкновенный человек, такой обыкновенный, что обыкновеннее не бывает. Так уж нас Кто-то создал и устроил, что все мы, хоть самой малостью, друг от друга отличаемся. Этого же человека создали и обустроили так, что он от других людей, ну вообще ничем не отличался. Ну разве что можно было его отличить от женщины, вот и всё. Чего-либо другого сказать о нем было совершенно невозможно.

Царь Салтан и те немногие, кому по какой-то надобности приходилось с ним общаться, называли его Макаром. На самом деле имя это, сами понимаете, было не настоящим, а им, для самого себя придуманным. Каково было его настоящее имя, родителями даденное, не знал никто, даже Матрёна Марковна.

Небольшого роста, щуплого телосложения и совершенно не запоминающейся внешности, Макар вошёл в комнату, слегка, без придворного раболепствования поклонился, да так и остался стоять.

Всем, с самых давних времён, со времён самого царя Гороха, а то ещё раньше, известно, что все купцы - сплошные шпионы. А на самом деле так оно и есть. Поначалу только купцы шпионскую работу, своими государями, или чужими, какая разница, порученную, исполняли и делали это очень даже качественно. Некоторые, да что там некоторые, почитай все, при которых ум с разумом присутствовали, выполняли эту шпионскую работу не только для своего, отеческого, государя или ещё какого-либо другого, а сразу для нескольких. Кстати, купца Малая помните? Вот вам яркий пример, как можно шпионскую работу работать. Он ведь не только князю-батюшке интересующие того новости рассказывал, но и других государей, тоже в неведении не оставлял. За это от всех от них имел большие льготы в своей торговле, вот так-то.

Но всем известно, что основная и самая вредная черта народа заключается в том, что он, подлец, всё видит, слышит, всё замечает и потом всё это увиденное и услышанное всем, кому не лень слушать, пересказывает, да ещё сверху наврёт с три короба. Почитай все государи, причём, во все века и постоянно, ломали голову, да ещё учёных людей свои головы ломать заставляли: как бы сделать так, чтобы народ ничего не видел и не слышал, ничего никому не рассказывал, а слушал и делал только то, что ему государи и государевы люди говорят? Учёные люди выяснили и государям своим доложили, что, оказывается, много его, народа этого, потому так и происходит. И что единственный выход из такого создавшегося трудного положения - убрать или отменить народ, деть куда-нибудь. Мысль государям понравилась, но вслед за ней появилась другая мысль: а кто тогда будет пашню пахать, хлеб сеять? Кто будет горшки из глины делать, да материи всякие разные ткать?

Вот и выходило, что без народа, царям-князьям жить никак не получается, хоть и хлопотное это дело. С другой стороны: шпионить надо? Надо! А как тут пошпионишь, если народ круглые сутки языком мелет? Нет, государи ничего не придумали, видать не по чину им такое придумывать, а может умишка не хватило, за них, в который уж раз, народ всё придумал.

Один из этих самых придумщиков, Макар, сейчас стоял перед царём Салтаном и почтенно ждал, когда тот соизволит повелеть о выполненной работе докладывать. Макар, ну, уж если его настоящего имени никто не знал, то о происхождении, так вообще лучше не заикаться. Прибился он к царю Салтану на какой-то из войн, до сей поры им так любимых. Уж как он прибился, сегодня точно и правдиво не скажешь, потому что не вспомнишь. Сослужил он царю Слатану службу какую-то тихую, незаметную и особенную, случай подвернулся, тем и запомнился.

Вообще-то о потаённых делах Макаровых легко и свободно можно книжку написать, и потолще, чем эта, но будет та книжка ещё скучнее, потому что здесь, хоть через одного, люди дурью маются, а там вообще, никто не мается, потому что там один Макар только и присутствует.

Это все к тому, что примелькались народу все эти якобы купцы, а на самом деле шпионы и наоборот, хоть и шпионы, а на самом деле купцы. Нет, народ не начал при них молчать и серьёзные физиономии корчить, мол, тайну-то я знаю, но при тебе, морда шпионская, ничего не скажу. Ведь народ, он ещё и тем сволочь, что поиздеваться любит. Поскольку довольно-таки быстро все купцы-шпионы и шпионы-купцы были определены и для себя разоблачены, стал народ над ними откровенно издеваться, говорю же, сволочь народ, сплошная сволочь. Бывало завидят такого купца-шпиона и давай, якобы про меж себя, что-то интересное и жутко важное, а на самом деле, там же, на ходу придуманное, рассказывать. Купец тот, уши сразу развешивает и слушает, потому как сразу понимает, это именно те сведения, которые тому или кому-нибудь другому государю как раз потребны. А народ рад стараться, языком молотит прямо как тот соловей заливается. Случалось даже такое, что купец тот, рассказчиков брагой или вином угощал, и допьяна напаивал. А вы говорите...

Не знаю, первым Макар додумался, или до него ещё кто был, только не стал он отряжаться в купца или ещё в какую-либо персону значимую, а пошёл, как говорится, в народ, самым обыкновенным писцом. Все видели, поэтому подробно пересказывать не буду: почитай на каждом базаре или рынке сидит такой писец где-нибудь в сторонке или уголочке и любому желающему, из народа, за малую денежку, умные бумаги пишет.

У нас ведь как, у нас государевы люди, они, слово человеком сказанное, особенно простым человеком, они его не понимают и вообще не воспринимают. Им в обязательном порядке бумагу подавай. Вот когда принёс бумагу, в которой вся твоя просьба или претензия написана, тогда да, тогда, может быть и поймут. Но, бумага та, обязательно должна быть написана на таком языке и такими словами, на котором и которыми на улице или ещё где никто не говорит, потому что не умеет. А государев же человек, он только такой язык и понимает, причём обязательно на бумагу записанный. Вот и живи, и крутись как хочешь.

Теперь представьте, какой была бы жизнь у простого человека, если бы Макара и таких как он на свете не существовало? Представили? А что тут представлять, никакой бы жизни не было, потому что без бумаг этих, мудрёных, хочешь, в петлю лезь, а хочешь, на луну вой - один черт, без толку.

Вот Макар таким образом работу свою шпионскую и работал. Может показаться самая простая сама по себе работа: ходи из города в город, из одного царства или княжества в другое, всего-то и делов. Базаров и рынков везде хоть завались, а народа, сверх того что есть, желающего, или же с чем-то несогласного, раз в тысячу больше. Третий раз уже говорю, а может быть и больший, не помню: вредный у нас народ, сволочной и вредный, постоянно, или ему что-то надо, или он чем-то недоволен.

А Макар, вон он, тут как тут, сидит себе в стороночке и очередного недовольного или несогласного дожидается. Вскорости такой человек перед Макаром появляется, просьбу свою или претензию обсказывает и просит умную бумагу по этому поводу составить. Макар соглашается, цену за умную бумагу назначает, и начинает её писать. А пока он её пишет, купцы-шпионы и шпионы-купцы - учитесь, все подряд учитесь, как надо шпионить! Он, Макар, ну, якобы для того, чтобы бумага умнее и правильнее получилась всё, что ему надобно, у этого недовольного или обиженного и выспросит. А тот рад стараться, потому как из всех букв только две знает и потому, что это же его жизни и достатка касается. А вы говорите: купцы, товары, караваны. Так что, если кто собрался в шпионы податься, советую присмотреться к Макаровой методе.

Когда царь Салтан вернулся с той войны и обнаружилось, что царица вместе с наследником исчезли в неизвестном направлении..., конные воины, да по всем дорогам, это само собой, да толку от них никакого, шум только, ерунда, одним словом. Хоть и находился тогда царь Салтан в страшно жутком состоянии, немедленно призвал к себе Макара и наказал ему обойти все окрестные царства и княжества: всё выслушать, высмотреть и разузнать, куда царица с царевичем подевались? Срока на это было Макару определено не больше двух месяцев, значит, прав я оказался, когда говорил, что не более двух месяцев прошло с того момента печального.

***

- Ну, говори давай. Не томи. - царь Салтан аж на лавке заёрзал.

- А что говорить царь-батюшка? Уж слишком ты мне небольшой срок для поиска определил. - как-то скучно, как будто отвечал на вопрос царя: если ли сегодня на рынке цыгане или нет, сказал Макар.

- Сам знаешь, времени совсем нету. Сколько мог, столько выделил. Да садись ты, что стоишь? - и царь Салтан показал на соседнюю лавку.

Надо сказать, что хоть царь Салтан и был царём большого и могущественного царства и повоевать любил, в смысле любил показать соседним государям: кто из них кто и почему оно так происходит, в общении без многих глаз и ушей, был очень даже простым человеком - не любил свою царскую должность показывать.

- Понимаю, царь-батюшка. - Макар присел на лавку и посмотрел на царя.

Что интересно, посмотрел он так, как будто царя Салтана в той комнате и вовсе не было. Но и это не всё. Вместе с этим взглядом, взгляд Макара был таким, что как -будто и царь Салтан его не увидел. Вот вам и купцы, вот вам и писцы.

- Ты не серчай, царь-государь, времени и правда мало было. Я только и успел в Руслановом княжестве побывать и в соседнем, ну, где князь, одноглазый такой, ты знаешь.

Царь Салтан кивнул, как бы подтверждая, что знает этого одноглазого князя, тем более, что тот на войне глаз свой потерял. И вместе с тем кивок означал, мол продолжай, слушаю.

Когда происходит такое, что двое: один рассказывает, а второй слушает, тогда полное меж ними согласие и гармония присутствуют. Один хочет или просят его рассказать, а второй, в обязательном порядке хочет рассказанное послушать - красота и порядок получаются. А вот если кого-то заставляют что-то рассказать, а он не хочет, тогда допрос получается - ничего хорошего.

Макар получив задание царское, как смог, его выполнил и теперь о выполнении докладывал, или рассказывал, это уж кому как больше нравится.

- Начну я, царь-батюшка, рассказывать с княжества, где князь одноглазым является...

Дверь в царский покой, только для царя Салтана и предназначенный, хоть и была толстой, а все одно слышно. За дверью той, как-то внезапно раздался, сначала грохот, после него раздались какие-то матерные крики, уж слишком громко кричали. Поэтому, что царь Салтан, что Макар поняли, крики матерные. Ну а после всего этого дверь распахнулась и в царскую комнату прямо-таки влетела Матрёна Марковна. Она ещё пару раз выкрикнула в закрывшуюся уже дверь несколько слов, от которых даже мужики краснеют, и только после этого начала успокаиваться.

На тот момент Матрена Марковна была очень похожа на цыганку, которую хоть и поймали на воровстве, да повезло, сбежать удалось. Вся какая-то растрёпанная, платок назад и куда-то в бок сбился, аж волосы показались, глаза блестят и румянец во все щёки. Нет, про цыганку сравнение не подходит. В тот момент Матрена Марковна больше была похожа на девку, вырвавшуюся из объятий добра молодца и выскочившую с сеновала на белый свет. Вот только, если с той девкой сравнивать, разница обнаруживалась. Если девка, хоть и растрёпанная, зато вся довольная, и забота у неё одна: сразу на сеновал вернуться, или подождать малость? Одним словом, довольная вся и продолжения желающая. То Матрена Марковна наоборот, была вся недовольная, вот вам все похожести и непохожести одновременно.

- Тебе чего? Я же приказывал! - царь Салтан аж разозлился.

Не любил он, когда ему мешают, да и кто любит, когда ему мешают? Покажите! Он уже было хотел позвать ближнего слугу, Самолюба, и при всех, никого не стесняясь, надавать ему по шеям, а то и вообще, выгнать взашей, надоел, хуже горькой редьки. К тому же, дурак стоеросовый.

- Иди отсюда Матрена, не мешай нам. Разговор у нас важный очень. - видать царь Салтан раздумал прямо сейчас лупить по шеям или выгонять к чёртовой матери Самолюба, на потом оставил.

- А ты меня не гони, царь-батюшка. - Матрена Марковна, и где только этой наглости учат, нашла какую-то табуретку, насколько это было возможно, привела себя в порядок, платок поправила, и как ни в чем, ни бывало уселась на неё, да так основательно, как будто лет десять на ней до этого просидела. - Ты лучше сразу прикажи меня казнить, на том оба и успокоимся...

- Матрена, ты что, с ума сошла? - царь Салтан не знал, что и делать, а та знай, гнула своё и давила туда же:

- Ты, царь мой государь, и правда лучше вели меня казнить, потому как я, дура-баба и слуга тебе ленивая не уберегла тебя.

- От чего ты меня не уберегла? Думай, что говоришь! - повысил голос царь Салтан.

- От нервов и лишних расстройств, вот от чего! - Матрена аж с табуретки привстала, но потом опять на неё уселась. - Ладно, я, женщина старая и происхождения никому неведомого, потому что самого простого и никому ненужного. Живая я сейчас, а в следующий момент, раз, и нету меня, только и есть, что тело моё, бездыханное на полу валяется. Думаешь заметит кто? Никто не заметит! А если и заметят, то только для того, чтобы на погост снести и закопать там. Даже не заплачет никто, а мне и без надобности, потому не для того я на свет белый народилась, чтобы опосля обо мне плакали.

Родилась я, царь-государь мой батюшка, исключительно для того, чтобы тебя, солнце моё незакатное от всех печалей и горестей охранять, да оберегать. Бабой родилась, бабой помру, а значит не полагается мне иметь силу мужескую и меч с копьём держать в руках. Не полагается мне, чтобы защитить тебя от любого врага лютого. Зато я всегда могу защитить от слова недоброго, от вести печальной, от мысли чёрной, душу съедающей, с тем и пришла. И если ты меня сейчас прогонишь, знай, век мой короткий ты ещё больше укоротишь, потому что я сразу же пойду к Самому Синему морю и утоплюсь в нём!

"Ишь как её разобрало. - слушая Матрёну, думал царь Салтан. - А что? Получается права баба, заботится обо мне. Когда с той войны вернулся, и она почитай сразу же объявилась. А что как сердце ей подсказало, что помощь мне от неё требуется? Почитай, ни днём, ни ночью от меня не отходила, как за малым дитём присматривала и все успокаивала да успокаивала... Опять же, девиц этих откуда-то привезла и опять, все для меня. А я так ни разу в её лупанарии и не был, надо будет как-нибудь сходить, уважить. Ладно, пусть себе сидит, слушает. А что если Макар мне сейчас такое расскажет, что самое время будет или в буйство впадать или в тоску чёрную? Вот Матрена и успокоит, потому что больше некому, больше это делать никто не умеет. Да и тайн государственных никаких в разговоре не предвидится, а если и предвидятся, то кому Матрена их расскажет? Ясно дело, никому. Ладно, пусть сидит, слушает. Может совет какой даст, она хоть и дура дурой, но баба умная".

Царь Салтан взглянул на Макара, как бы спрашивая: пусть сидит или выгнать? Ответный взгляд Макара выражал сразу всё: пусть сидит, гони её к чёртовой матери, как повелишь, так и будет, мне все равно... Но самым главным выражением в Макаровом взгляды было - он ничего не выражал, ну совсем ничего.

- Ладно, сиди, слушай. Только если начнёшь в разговор встревать, пеняй на себя. Поняла?

Матрена скорчила такую физиономию, что если специально постараться, ни за что не получится! На ней отразилось: и радость за царя, за то, что оказывается разум его не покинул, потому Матрёне и разрешил остаться. Да много чего отразилось на Матрениной физиономии, если всё перечислять - полкнижки займёт, поэтому сами придумайте, кому что больше нравится. Самым же главным выражением её физиономии было: царь-государь мой, батюшка, да если я из услышанного ну хоть буковку кому-нибудь перескажу, сама себе язык отрежу и даже не пикну при этом.

***

- Так вот, царь-государь, - как-будто только что ничего и не произошло, продолжал Макар. - а вот в Руслановом княжестве, там поинтереснее жизнь происходит. Если брать княжество одноглазого князя, то там царицы с царевичем нет и никогда не было, головой ручаюсь. Потому что жизнь у них какой была, когда я прошлый раз к ним наведывался, такой и осталась, нисколечко не изменилась. - Макар сначала посмотрел на царя Салтана, мол ты понимаешь, о чем я, а потом на Матрёну Марковну. На неё Макар посмотрел по привычке, определить, как отреагирует? А та, губы поджала и сидела, как та баба каменная, которые в степях князя-батюшки стоят в великом множестве, будто все равно ей: был и был, ну и что?

- Почему ты так решил? - спросил царь Салтан.

- Ну, хотя бы потому, какие жалобы и прошения прошлый раз для них писал, точно такие же и в этот раз писать пришлось.

- Понятно. Давай дальше.

- А вот в Руслановом княжестве, там поинтереснее жизнь происходит.

- Ну давай, не тяни. - царь Салтан опять заёрзал на лавке.

- Начну с того, что князь там сменился. Другой там теперь князь...

- Как другой?! - царь Салтан подскочил с лавки, как-будто в неё кто-то гвоздей понатыкивал, а он это только что обнаружил. - А Руслан куда делся?!

Первой мыслью, пришедшей царю Салтану в голову, было: сию минуту же собирать войско и наказать самозванца!

Опять не открою никакого секрета, да и не для того всё это пишется, чтобы какие-то дурацкие секреты раскрывать. Всем известно, что всевозможные цари, князья и прочие государи, да что там, обыкновенные бояре или ещё какие люди знатные, за собой земли имеющие, очень бережно и трепетно относятся к власти своей, Свыше полученной и от родителя переданной. Не совру, если скажу, что иной царь-государь, если предположим всю его казну подчистую ограбить не так расстроится и не так будет лютовать нежели, чем ты на его трон рот раззявишь. Почему так? Откуда я знаю?! По логике и правде жизни всё должно быть как раз наоборот. Трон, что? Стул, он и есть стул, хоть и красивый. А деньги, они - вещь, на которую ой как много всего накупить можно.

На этот раз буря утихла не разыгравшись. Может Матрена Марковна своим присутствием поспособствовала, а может ещё что - неизвестно. Хотя царь Салтан уже выстроил план: прогнать из Русланова княжества самозванца, а лучше, лютой смерти предать, чтобы у него, подлеца этакого, или у кого другого, в дальнейшем никакого желания по этому поводу не возникало. А дальше полёт мысли царя Салтана натолкнулся на такую штуку: после, как с самозванцем разберётся, подождать какое-то время, но недолго, и если Руслан не объявится, княжество его к царству своему присоединить. Соседи? А что соседи, конечно будут возмущаться. Ну и пусть возмущаются, подумаешь, малость повоевать придётся, не привыкать. Но мысль царя Салтана долетев до такой вот возможной перспективы вдруг опустилась на землю и принялась заниматься своими делами, пёрышки чистить, например. Царь Салатан как от морока очнулся вспомнил, зачем сейчас ему все это Макар рассказывает и что для него сейчас главнее самого главного, потому и успокоился. А Матрена Марковна, вот же ж змеища, как сидела, так и продолжала сидеть, даже не шелохнулась.

- Люди сказывают, что Руслан подвиг какой-то совершает, - продолжал Макар. - что мол занят очень, потому и попросил товарища своего, тоже богатыря, Иваном зовут, за княжеством присмотреть.

Только сдаётся мне, никакой он не богатырь, Иван этот. Видел я его, правда мельком, и вот что скажу тебе, царь-государь: не богатырь он вовсе, не богатырь, по нему сразу видно. Но парняга умный и очень даже хитрый. Такой если вцепится, не отпустит и кусок себе откусит больше, чем во рту поместиться сможет.

- Это с чего ты так решил? - царь Салтан уже успокоился, а потому и спросил совершенно спокойно, как-будто это вовсе ему не интересно, а спрашивает он, так, чтобы время было чем занять.

- Суди сам, царь-государь. Он, Иван этот, первым делом, как в городе появился, приказал городского голову, боярина Захара, выпороть. Прямо там же, на базарной площади, при всём народе.

- Да ну?! - царь Салтан рассмеялся, кстати в первый раз за эти два проклятущих месяца и Матрена Марковна это заметила и для себя приметила.

- Царь-государь, ты же знаешь, я не вру, не обучен. - другой бы, ну хотя бы сделал вид, что обиделся, ну хотя бы засопел для приличия. Макар же, как бубнил, вернее, докладывал, так и продолжал, ничегошеньки в его голосе не изменилось. - Первым делом, которое Иван приказал сделать, было, порядок приказал в городе навести, всю грязь с мусором убрать.

- Молодец, ай да молодец! - воскликнул царь Салтан, а сам подумал: "Ты погляди, действительно умный парняга. Вроде бы и мелочь, а с другой стороны посмотреть, никакая это не мелочь. Мой стольный град почитай, тоже весь в грязюке и в мусоре утонул. Надо будет приказать, чтобы прибрали всё, порядок навели, а заодно и городского голову надо будет выпороть - не помешает, да и народу удовольствие. Молодец, проходимец этот, знает как народ к себе с самого первого раза расположить".

- Порядок навели, народ повеселел, но это ещё не всё. - продолжал Макар.

- Что? Ещё что-то отчебучил?! - весело спросил царь Салтан.

- Можно сказать и так, - кивнул Макар. - разбойники из лесов в этом княжестве исчезли, как будто их там отродясь не было.

- Ну это ты загнул, Макар. - отмахнулся царь Салтан, весело так отмахнулся, настроение-то, ой какое хорошее. - Разбойники, они такой народ, как те тараканы. Сколько ты их не изводи, сколько сил и нервов на них не трать, они, заразы, всё одно, где-нибудь, да повылазят.

- Правду говорю, царь-государь. И правду, потому что разбойники эти сейчас у того Ивана на службе находятся.

- ?! - это царь Салтан. Матрена Марковна, как молчала и не шевелилась, так и продолжала этим заниматься.

- Они, разбойники те, что в княжестве том разбойничали, они не очень-то и разбойничали, во всяком случае душегубством не промышляли. А знаю я это, потому что атаман ихний, Тимофей, мой хороший знакомец.

- Ишь ты, какие у тебя знакомые, жуть прямо! - опять воскликнул царь Салтан и рассмеялся.

- Никакая не жуть, царь-государь, а работа у меня такая. Да и Тимофей, он, вполне нормальный человек. Что ж, коли он надумал на купецком страхе играть и денежку вместе с житьём безбедным с этого себе иметь? Он ведь никого не грабит, не разбойничает: заплати ему, за проезд без хлопот и опасностей плату разумную и езжай себе с миром, туда, куда тебе надобно. Зато при нём других разбойников, тех, которые грабят и душегубством занимаются, вовсе и не было, вывел он их всех или разогнал куда подальше, не знаю, не спрашивал.

- Умно, очень умно. - царь Салтан посерьёзнел, но посерьёзнел не по злому, а, как бы это сказать, по умному, задумался над словами, Макаром сказанные. - Выходит Тимофей тот, царскую власть повторил, только в лесу. Умно, очень умно.

- Выходит, что так. Разговаривал я с ним, и он рассказал, что сам не знает, откуда этот Иван появился, но обещал узнать, потому как ему самому интересно. А интерес его проистекает от того, насколько долго он со своей ватагой на службе у того Ивана задержится, и когда надо будет пятки салом смазывать начинать?

- Думаю надолго задержится. - сказал царь Салтан. - Если конечно того Ивана в дурь не попрёт или же глупостей каких, самых простецких, не натворит. Ладно, говори дальше.

- А дальше, - Макар немного помолчал, будто слова нужные выбирал. - прав ты царь-государь, потому что если раньше народ просил меня написать или о том, как его обижают и притесняют, тот же городской голова, боярин Захар, или же всякие милости и послабления себе выпрашивал...

- А теперь что?

- А теперь, ну на боярина Захара, почитай все жалуются, но это так, как бы, между прочим. Почитай все просят написать им бумагу, да чтобы всё правильно и красиво в ней было написано, потому как на службу к тому Ивану просятся. Вот и приходилось ихние, якобы великие и добрые дела, на двух, а то и трёх листах расписывать.

- Да уж... - задумчиво произнёс царь Салтан и, словно опомнившись и вернув весёлое настроение своей душе, спросил. - Должно быть денег целую кучу на письмах тех заработал? А, Макар?!

- Какие это деньги? - ну просто поразительная способность была у Макара совершенно равнодушно о деньгах разговаривать. - Я не за деньги, царь-государь, тебе служу и, уж не серчай, не за милости твои, меня сам процесс очень сильно интересует.

- Знаю, знаю... - хоть то, что Макар служит не за деньги и не за какие-то там другие милости, а значит целиком и полностью независимый, царю Салтану и не понравилось, но он ничего не стал говорить, потому что другого такого Макара во век и нигде не сыскать. Если уж ему так нравится, пусть дальше интересуется этим самым процессом. - Это всё?

- Нет, царь-государь, ещё маленько есть.

- Говори.

- Присутствует у Ивана какое-то чудо, только пока непонятно какое.

- Что за чудо?

- Откуда-то появились у него куры, погоди царь-батюшка, не перебивай. Вроде бы ничего удивительного в этом нет, вот только куры те раза в три больше, чем обыкновенные, почти с молодого поросёнка. Сейчас Иван курями этими купцов одаривает, бесплатно пока, чтобы они в других государствах их показывали и всё такое. А после, мне Тимофей говорил, Иван хочет устроить большую торговлю этими курями, везде, где только можно. А вот откуда они появились и до сих пор появляются, пока неизвестно.

- А что ты у приятеля своего, разбойника, не спросил?

- Я спрашивал, он говорит, что тоже не знает, хотя, по нему видно, знает, да говорить не хочет. Может Иван говорить запретил, а может выгоду какую с того имеет. Скорее всего, выгоду свою имеет, таким, как Тимофей,что-то запретить невозможно.

***

Не думайте, что я забыл про Матрёну Марковну. Мол, что толку обращать внимания на женщину? Мол, сидит себе на табурете, пусть и дальше сидит, тем более, что молчит и разговору никак не мешает. А разговор, он гораздо интереснее Матрёны Марковны получается, его слушать надо, а не на неё пялиться.

Когда Макар начал рассказывать о курях, вот тут-то Матрена Марковна вся и встрепенулась, потому что поняла, откуда эти куры появились. Но встрепенулась там, где-то у себя внутри, да так, что никто и не заметил. Догадалась она, что куры эти посредством той самой бочки, в которую по её тайному приказу царицу с царевичем законопатили и в Самое Синее море сбросили. Волшебной та бочка была, самой настоящей волшебной.

В ней, в бочке в этой, день за год происходил, потому она ей и воспользовалась, не пожалела. Она ведь как думала: царице с царевичем достаточно будет пару месяцев, опять пара месяцев, в бочке той по Самому Синему морю поплавать, как они состарятся и помрут себе спокойненько, на то и надеялась. А выяснилось, правда, пока ещё ничего не выяснилось, бочка та каким-то образом в Руслановом княжестве оказалась и точно также, каким-то образом о волшебных силах и свойствах той бочки кто-то у них догадался. Но самое главное, что интересовало Матрёну Марковну: что сейчас с царицей и царевичем происходит или происходило? Лучше конечно, чтобы происходило, а сейчас ничего не происходит, потому что поздно уже чему-то происходить.

Что творилось внутри Матрёны Марковны, представить несложно, а вот как про всё это написать, да так, чтобы поверили - трудности большие получаются. Хотя нет, никакие трудности не получаются вовсе.

Представьте, сидите вы на кухне, а жена гречневую кашу собралась варить. С чего это её насчёт гречки угораздило - неизвестно. Скорее всего потому что женщина, а женщины, сами знаете, они не понимают, что делают. Так вот, собралась жена гречневую кашу варить и жестянку с гречкой достала ну чтобы крупу перебрать, а дальше, в кастрюлю и на огонь. Оно вроде бы и ничего, но только очень даже самая малость вам покоя не даёт и нервничать заставляет - в жестянке той ваша заначка находится. Если жена заначку найдёт, все знают, что будет твориться, такие вещи не то, что к ночи, даже днём поминать опасно. Так вот, внутри вас всё напряжено и нервы во всю буянят, а виду показывать нисколечки нельзя, потому как жена сразу догадается, что не так что-то и допрашивать начнёт. Но и это не самое главное из того, что внутри тебя в этот момент происходит. Там, внутри тебя, сразу несколько процессов происходят, друг дружке мешают и словами нехорошими разными друг дружку обзывают. Первое - если найдёт, что говорить? Второе - что жене такого купить, чтобы обижаться перестала? И третье - куда следующую заначку прятать? Полагаю третье, самое главное, потому что заначка - это святое! Вот приблизительно так и чувствовала себя Матрена Марковна: виду не показывала, что очень озабочена услышанным, и усиленно соображала, что делать дальше и как делать? Неизвестно сколько бы она ещё соображала и чем бы оно все это закончилось, царь Салтан помог, хоть и невольно, как будто догадался.

- Молодец Иван тот. - как бы подводя итог услышанному начал говорить царь Салтан. - Хоть он и проходимец и подлец, пробы негде ставить, да ещё и самозванец, но все равно молодец, хвалю! Да, чуть не забыл, а куда князь Руслан запропастился?

- Сказывают, царь-государь, - нисколько не изменив тона продолжал Макар. - он до сих пор Людмилу ищет, княжну, дочку того самого князя, который самый пожилой.

- Знаю такого. - кивнул царь Салтан. - А куда ж она, Людмила эта подевалась?

- Беспутная она, царь-государь, уж очень хороводы водить любит, вот и доводилась...

- Неужто,сгинула?

- Кто знает, может и так. Мне знакомый человек сказывал, она с каким-то бусурманином сбежала, к нему стало быть. Больше о ней ничего не знаю, не суди строго государь.

- А больше и не надо, этого достаточно. Да уж, вот оно беспутство до чего доводит. - задумчиво сказал царь Салтан. - Так, надо будет к Ивану этому посольство снарядить. Ты, Макар, послом и поедешь, хватит тебе кому ни попадя письма сочинять.

- Уволь, царь-государь, меня от милости твоей, такой щедрой. - Макар аж с лавки привстал, не иначе очень сильно разволновался, правда голос при этом каким был, таким и остался.

- Царь мой батюшка! - вот он, момент для Матрёны Марковны самый нужный. Она не привстала, а прямо-таки подскочила с табурета. - Отправь меня послом к тому Ивану! Хочу службу тебе сослужить настоящую!

- Бабу, послом?! - если Макар с лавки лишь привстал, Матрена Марковна с табурета подскочила, то царь Салтан, со своей скамьи, чуть не свалился, от смеха разумеется. - Матрена, ты в своём уме?! Иди лучше своим лупанарием командуй, зайду вскорости, посмотрю, что у тебя там творится.

Но Матрёну Марковну как будто все черти, разом, щекотать, обнимать да целовать принялись. Да и ничего удивительного, вот он шанс единственный, которым обязательно надо воспользоваться:

- Ты, царь батюшка мой, - так, кажись началось, вернее, хитрость женская началась. - волен любого из нас казнить или миловать, только вот что я тебе скажу: пусть я женщина простая и никаким наукам не обученная, зато я могу так притвориться и так через своё притворство человека рассмотреть, что он во век не догадается. И через это рассмотрение смогу заставить человека думать так, как мне надобдно.

- Это выходит ты и передо мной притворяешься? - нахмурился царь Салтан. - И меня, стало быть, заставляешь думать так, как тебе надобно?

- Царь-батюшка, а ты сам посмотри, много я тебя по моему думать назаставляла? - если женщина знает что делать и для чего это надобно, остановить её, невозможно. - Али я богатство с этого какое поимела? Али ты меня землями-угодьями широкими, да просторными наградил? В чем пришла к тебе, в том, смотри, в том до сих пор и нахожусь. Мне что: кусок хлеба есть, миска щей тоже есть, а больше мне ничего и не надобно. Тебе, царь мой батюшка, верой и правдой служу, это мне и есть награда самая велика.

"Да, неудобно как-то получилось, обидел Матрёну. - смутился царь Салтан. - Права она, совершенно права, бессребреница, ничего для себя ни разу не попросила. Зря я так, надо будет одарить её чем-нибудь, вину свою загладить. Подожди, а пусть едет послом! Самое главное в этом, такого никогда и нигде не было! А если не было, то может очень даже хорошо получиться. Пусть едет".

- Ладно, Матрена, не серчай, это я так. - примирительно сказал царь Салтан. - Быть по твоему, поедешь ты послом к этому самому Ивану, повелеваю. Что говорить, я тебя позже научу, а как говорить, ты сама лучше меня знаешь. А тепер, оставьте меня. Идите, мне подумать надо...

Глава III

- Надо бы к проходимцу этому посольство заслать, тайное.

- Зачем тайное, князь-батюшка? - воскликнул присутствовавший при князевых размышлениях Фролка. - Пошли настоящее!

- Это что же, признать его за князя, что ли?! - разозлился князь-батюшка. - Я тебе пошлю! Я тебе сейчас прикажу так по спине да по заднице послать, во век не забудешь! Ишь ты, советчик выискался!

- А меня послом назначь. - не унимался Фролка.

- Пузом ты ещё не пророс, послом быть. - вместо того, чтобы окончательно возмутиться и приказать выпороть Фролку как следует, ответил князь-батюшка.

На самом деле все очень просто: он совершенно обалдел от такой наглости, да ещё хоть и самым ближним, но и самым мелким слугой высказанной. А вы бы не обалдели?

- Подожди, не мешай думать. - видать всё-таки что-то подсказал Фролка князю-батюшке.

- А я и не мешаю.

- Вот и не мешай. - князь-батюшка немного подумал, вернее, окончательно сформулировал свою мысль, потому что пришла она к нему сразу же после слов этим наглецом сказанных. - Пусть будет так. Пусть будет посольство официальным, как будто признал я проходимца этого, и со всей его подлостью и наглостью согласился. А ты, шельма непроходимая...

- Почему сразу непроходимая? - сделал вид, что обиделся Фролка.

- Потому, что такая и есть. Не мешай! Ты поедешь с тем посольством, и неотлучно рядом с послом будешь присутствовать. Пусть этот предатель и мерзавец на тебя посмотрит, и ты на него тоже посмотри. Интересно мне, как он себя вести будет и что при этом говорить, да рассказывать? Понял?

- Понял, князь-батюшка. Как не понять?

***

Если кто, как тот Вовка двоечник из мультфильма думает, что царь или князь, а это одно и то же, только и делает, что ничего не делает, то совершенно ошибается, или же, сам является непроходимым лодырем и бездельником. На самом деле венценосный правитель любого царства-государства он, как директор на фабрике или на заводе. Кстати, до сих пор не знаю, чем завод отличается от фабрики? Наверняка где-то там на этот случай специальная государственная тайна предусмотрена.

Разве хороший директор будет день-деньской сидеть в своём кабинете, неизвестно чем заниматься, наказав секретарше, чтобы никого к нему не пускала и при этом говорила, что товарищ директор ужас как занят? Скажите, долго такого директора самое высокое начальство терпеть будет? Думаю что недолго, выгонят и уволят к едреней матери!

Тоже самое и с царями-князьями. Только в отличие от того дурака директора, если князь или царь по целым дням на троне сидеть будет и откровенно дурью маяться, то его тоже "уволят", только не самое высокое начальство, а кто-нибудь из соседей. Из тех, кто на своём троне не очень-то рассиживается, а предпочитает личным присутствием делами в его государстве происходящими интересоваться.

Вот взять того же князя Руслана. А это кстати одно и то же, что день-деньской на троне сидеть и мимо пролетающими мухами любоваться. Попёрся незнамо куда, ну и что, что приспичило ему на Людмиле жениться? Княжество-то своё он, можно сказать, на произвол судьбы бросил, вот ведь как. А судьба, она своё дело туго знает, вот она Ивана на княжество и призвала. А ей безразлично, что Иван никакого не царского и не княжеского рода и происхождения. Для неё самое главное, чтобы в голове имелось то, что у расторопных и умных людей там имеется, а где он родился, во дворце или в избе деревенской ей, судьбе, абсолютно без разницы, не отличает она одно от другого.

Вот и князь-батюшка, и это не смотря на преклонный и почтенный возраст, весь свой рабочий день по управлению княжеством проводил не восседая на троне, а в самом княжестве, в разных его местностях и среди народа. Каждодневное, ну почти каждодневное, нахождение среди народа, оно кроме пользы ничего не приносит и принести не может, как для князя и княжества, так и для каждого его жителя какого бы он роду-племени, сословия и достатка не был.

Положим, едет князь и за всем, что вокруг происходит внимательно наблюдает. Увидел, где дела идут хорошо или даже лучше, чем хорошо, значит надо остановиться, поговорить с тем человеком, который трудом своим княжество и жизнь свою лучше и богаче делает. И не только поговорить, но и тут же, сразу, наградить чем-нибудь. Пусть это будет мелочь какая-то, хотя на самом деле, никакая это не мелочь, потому как от самого князя полученная и лично им подаренная. Кстати, народ, он хоть и хитрый, но все равно, простой и доверчивый, как ребёнок, в особенности если к нему с лаской и по-доброму. Похвали ты его, пустяком каким-нибудь одари, так он княжеской милостью и вниманием обрадованный горы свернёт если они будут где-то поблизости находиться. Ну а если гор не будет, ничего страшного, ещё что-нибудь такое сделает, от чего все рты пораскрывают. Кстати, да и ни для кого это никаким секретом не было: свита княжеская всегда при себе мешок, а то и два, таких вот мелких подарков держала, ну чтобы было чем одаривать, не с себя же снимать.

И точно также, едет князь и видит, что безобразие какое-то творится. Если безобразие, значит лень и ротозейство и не важно по чьей вине: селянина, горожанина или человека, на княжеской службе состоящего происходят. Значит это прямой убыток и позор для княжества, потому как не должно такого происходить. Для таких случаев подарки тоже предусмотрены, только несколько другие. При князе, помните, при Иване Премудром заплечных дел человек состоит? Вот и при князе точно такой же постоянно присутствует. Увидел князь, где какой непорядок, сразу же виновного в этом непорядке князю и предоставляют. Далее князь спрашивает: почему и зачем такое произошло? Тот, кто это все допустил, обстоятельно всё объясняет и виновных называет, всех до одного, кроме себя. Но князь, на то он и князь, его глупыми словами не проведёшь, он всю правду сразу видит. Сразу же, а что нищего за душу тянуть, следует указание специально для этих дел человеку назначенному. А тот, тут же, повинного в беспорядке или же в откровенному ротозействе и вразумляет. Особенно народу нравится, когда таким вот образом ум с разумом до людей, на княжеской службе состоящих, доносится. Всем известно, почитай все слуги князевы: или дураки откровенные, или лихоимцы и взяточники, жадные до неприличия. Ну а в большинстве случаев - и то и другое одновременно. Так что когда князь очередного раззяву и придурка вразумляет, народ сразу же в большом количестве вокруг собирается. А когда собирается ну, чтобы глядя, как тому недотёпе спину с задницей шлифуют, жизни и справедливости радуется, и всегда, и все как один, народ князя поддерживает и справедливые его действия одобряет. Казалось бы, всё очень просто, а на самом деле так и выглядят знаменитые кнут с пряником.

***

Сегодня князь лично собрался проверить результаты наведения порядка в своём стольном граде. Хоть Иван и предатель и вообще, сволочь и проходимец пробы негде ставить, но мысль верную подкинул. Стольный град князев, да точно также, как почитай, все другие города и во всех царствах-государствах, просто утопал в мусоре и грязи. Если даже взять только один мусор и грязь, его сопровождающую и посмотреть на все это, к бабке не ходи, с души начнёт воротить, а то и в другой части тела, внутри человека расположенной, не говоря уж о запахах там же присутствующих.

Когда Малай рассказал князю-батюшке о придумке Ивановой, князь, он вида конечно перед Малаем не показал, но сразу же и твёрдо для себя решил, навести в стольном граде порядок, да такой, чтобы вокруг все аж блестело. Да и негоже ему, князю-батюшке, князю и правителю своего княжества настоящему в чем-то уступать Ваньке, проходимцу и самозванцу. Ну и что, что Иван всё это придумал? В случае чего, всегда можно сказать, что на самом деле князь-батюшка это придумал, да все руки не доходили приказать, чтобы исполнили. А Иван, на то он подлецом и проходимцем является, взял да и воспользовался мудростью князя-батюшки.

То, что совсем вскорости, всем окрестным, да и не окрестным царям да князьям тоже станет известно, что князь Иван Премудрый, есть не кто иной, как советчик, у князя-батюшки на службе состоявший, сомнений не вызывало. А если этот возмутительный случай ни у кого сомнений вызвать не может, значит князя-батюшку могут обвинить в том, что он специально все это подстроил. Поэтому для того, чтобы его в этом не обвинили, надо что-то делать, а что, князь-батюшка ещё не придумал.

***

Для придумывания чего-либо, вообще-то существует много разных способов и самых простой из них - спросить у кого-нибудь, мол, что делать и так далее? Оно конечно хорошо, а потому многие так и поступают. Вот только в том случае, когда сделанное по чьему-либо совету совершенно не получилось, и человек высказывает претензию тому, кто совет этот дал, ответ всегда один-одинёшенек - а зачем ты меня слушал?

Поэтому для того, чтобы придумать что-то, лучше всего воспользоваться своим умом или тем, что вместо него в голове находится. Но и здесь существует великое множество способов, как, даже своим умом, пользоваться. Можно конечно уставиться в одну точку и гонять мысли внутри головы с удвоенной, а то и с утроенной силой, можно-можно, некоторые так и делают. Можно биться головой о стенку и при этом совершенно не бояться, что со стенкой или с головой что-то случится. Ничего не случиться, проверено, каквременем, так и многочисленными случаями применения этого способа.

На самом деле, когда придумывание происходит вон теми самыми способами, про которые только что было написано, в голове ничего не происходит. В случае, когда придумывающий что-то бьётся головой о стенку, мысли, вместе с мозгами, до невозможности перепуганные таким стучанием кучкой забиваются в самый дальний угол головы, сидят там, дрожат от страха и совершенно отказываются что-либо делать.

Когда же человек просто сидит и что-то придумывает, уставясь в одну точку, происходит нечто другое, но тоже, в результате ничего хорошего не получается. Представьте, да что там представлять, каждый хоть раз, но побывал в такой ситуации: сидит человек и что-то делает, ну или, к примеру, картошку на огороде выкапывает. Что в первом, что во втором случае - хорошее занятие, достойное всяческого уважения. Но дело в том, что в этот самый момент какой-то подлец или придурок, или стоит у тебя за спиной и через плечо заглядывает, интересуется, чего это ты там делаешь? Или же стоит в сторонке, ну чтобы ботинки со штанами сырой землёй не испачкать и очень внимательно наблюдает, как ты картошку выкапываешь: правильно или неправильно? А то ещё советы начнёт давать, придурок.

Понравится вам такое? Думаю вряд ли. Вот и мозгам, и мыслям в них, такое пристальное внимание абсолютно не нравится. Поэтому они начинают процесс изначально Природой-матушкой им предопределённый саботировать и издеваться над тем, кто так внимательно на них смотрит, хотя сам считает, что думает. Вот они, мысли с мозгами, рожи всякие ему и корчат, и вообще, издеваются по всякому. А как мысли с мозгами могут издеваться? Только одним известным и доступным им способом - подсовывать старающемуся что-то придумать всё, что угодно, кроме того, что ему надобно.

Лучше всего, это когда попросил мозги с мыслями, мол ребятушки, мне надобно то-то и то-то, посмотрите пожалуйста, может что более-менее подходящее у вас имеется? И всё, и оставь ты их в покое, не тереби каждую минуту. Они, мысли с мозгами, сами разберутся, что к чему и то, что тебе потребно, найдут и предоставят. Почему я так в этом уверен? Да потому, что это проверено многократно и ещё потому, что у мыслей с мозгами какой-либо другой работы, кроме как отыскивать, то, что тебе надобно не существует. Да и делать они больше ничего не умеют, ну разве что, дурью маяться.

***

Князь-батюшка прекрасно знал о последнем, расписанном способе, по придумыванию чего-либо. Правда он и о тех, других трёх способах тоже знал, но если и пользовался ими, то очень и очень редко. Поэтому:

- Фролка, бес окаянный! Ты где?! Вечно тебя не дозовёшься!

- Вот он я, князь-батюшка. Весь тут как тут, как обычно. - это Фролка, услышал, вошёл и уж в который раз князю нахамил.

- Скажи там, чтобы седлали, да запрягали. Поедем город относительно порядка осматривать.

- А запрягать-то что, князь батюшка? В карете, что ли ехать изволишь?

- Тебя дурака запрягать, чтобы больше вопросов глупых таких не задавал. Это я так, к слову пришлось. Ну и дурень же ты Фролка, ох, какой же ты дурень! Ладно, иди распорядись.

- Мне, князь-батюшка, дурнем быть не полагается, потому как при особе твоей состою, а ей, особе твоей, дураки не надобны. Всё, всё, уже бегу!

- Ишь ты, шельма, выкрутился! Беги, беги, распорядись. Как оседлают, сразу же и выезжаем...

***

Стольный град князя-батюшки располагался на высоком берегу большой полноводной реки, которая несла свои воды и всё, что на тех водах оказывалась к Самому Синему морю. С высокого правого берега, стольному граду принадлежащего, открывался прекрасный вида на левый, низкий берег. На его бескрайние поля и луга, на которых в бесчисленных количествах паслись и нагуливали бока всякие разные: лошади, быки, коровы, овцы с баранами и прочая живность, утвердившая за собой звание скотины.

Это было одним из самых главных богатств князя-батюшки. Ещё очень большим и щедрым богатством у князя-батюшки был лес, который начинался почти сразу за стольным градом и убегал своими деревами и кустарниками вдаль и неизвестно куда, никто не знал, где этот лес заканчивался. Про щедрость, которой лес народ, живущий в нем и рядом с ним одаривал, думаю, даже говорить глупо, настолько это очевидно.

И третьим, а может быть на самом деле самым первым богатством князя-батюшки, была река, та самая, которая несла свои воды к Самому Синему морю. Не считая бесчисленного количества воды, которая была очень даже необходима для поливки многочисленных огородов горожан, содержала она в своих водных глубинах неподдающееся пересчёту, ну просто агромадное количество рыбы, причём не какой-то там одной, например, типа плотвы, а всякой разной.

Рыбка, оно конечно очень хорошо и в любом виде для настроения и организма пользительно, но и не это в реке было самым главным. По мнению князя-батюшки, а чьё-либо другое мнение ему в основном без надобности, самым главным и полезным в реке было то, что по ней можно было плавать. Нет, имеется ввиду не то, когда ребятня, да и взрослые мужики с бабами, сняв с себя портки с рубахами и оставшись в чем мать родила, как те, которых придурками называют, плещутся и визжат в своё удовольствие. Это конечно хорошо, но польза тут исключительно для настроения и организма, но никак не для княжества и его благосостояния. Гораздо полезнее в реке то, что по ней может плавать, а значит приплыть в стольный град, лодка какая-нибудь и даже корабль, способный Самое Синее море преодолеть. Вот здесь самая главная польза от реки для княжества и происходит. Не догадались? А что тут догадываться?!

Все эти плавательные средства, слова эти мудрёные, князю-батюшке Иван Премудрый рассказал и объяснил, что в университории их выучил. Слова эти, уж неизвестно почему, князю-батюшке понравились, вот он их и запомнил. Так вот, все эти плавательные средства не то, что могли, а были просто обязаны привести в своих чревах какой-либо товар. Или же, точно также в своих чрева, увезти куда-то, не важно куда товар, в стольном граде купленный. Дальше объяснять, или теперь уже все стало понятно?

***

Князь-батюшка издал указ с тем, чтобы в стольном граде и в других городах и городках, а также селах и деревнях, навели порядок, повыбрасывали весь, за многие годы скопившийся мусор вместе с грязью. Сразу же, в особом указе прописали, что мусор этот надлежит сваливать в глубокие ямы, которые должны быть выкопаны на значительном расстоянии, как от стольного града, так и от других населённых пунктов, и эти слова князю-батюшке, Иван подсказал, ничего не поделаешь - Премудрый.

Но и это ещё не всё. Этим же указом князь-батюшка приказала весь этот мусор и грязюку мерзкую, сверху известью, из мела получаемую, пересыпать, а потом уж всё это землёй закапывать. Умно? А как же! Вот это самое князь-батюшка сам придумал, ни у кого совета не спрашивал. А вы говорите...

Но более всего, и это было в тех, двух указах прописано, строго настрого было запрещено что-либо сваливать в реку. Оно ведь как народ мог подумать и наверняка подумал подлец, мол а зачем куда-то везти, да ещё яму выкапывать? Самое лучшее и простое - свалить все в реку, а она матушка, ей всё едино, что своими водами нести: лодку, корабль величавый или же то, что в силу своего бескультурья и лени беспросветной, человек после себя оставляет и около забора складывает.

За такие дела князь-батюшка повелел, и это было объявлено всем, специально народ на площадь сгоняли, виновному, пойманному за руку, полагалась казнь лютая, в виде лишения всего достатка и имущества с последующим исключением из числа подданных князя батюшки и изгнанием в голом и босом виде на все четыре стороны. Кто-то наверняка скажет, жестоко, мол. Какая же тут жестокость?! Никакой жестокости нет! Пусть тот, кто такое допустил, спасибо скажет, что в живых оставили, бошку не отсекли.

***

Погода только способствовала княжескому выезду и хорошему настроению, а потому что лето на дворе. Ведь всем известно, даже пням стоеросовым, что из растительного мира, что из мира человеческого - летняя погода и лето вообще очень даже способствуют хорошему настроению и самочувствию. Светит солнышко, ветерок ласковый тебя обдувает и кажется, что и нет вовсе никаких болезней и печалей с горестями, одна только радость вокруг присутствует. Вообще-то она, радость, в большей степени для простого народа присутствовать предназначена, потому что дела и заботы у него мелкие, как и он сам, а о больших делах он, народ, даже не помышляет.

Другое дело князь-батюшка, ему, по самую макушку погруженному в дела и заботы государственные, обращать внимание на ласки погоды времени особого нету. Да и отвлечь это может от дел важных, потому что государственных. Стоит хоть чуть-чуть разомлеть лицо ветерку ласковому предоставить и на солнышко зажмуриться, как опомниться не успеешь, ты или уже без штанов в речке плещешься, или же девку на сеновал тащишь. Допускать этого никак нельзя, во всяком случае нежелательно, потому как может случиться ситуация, с Русланом и его княжеством случившаяся.

Вот князь-батюшка на все прелестные прелести погоды ласковой и не отвлекался, потому что заставил свою голову думать о делах важных, государственных и межгосударственных. Хотя чего греха таить, срамными и лукавыми мыслями предпринимались неоднократные попытки проникнуть в княжескую голову и безраздельно ей завладеть, выгнав на все четыре стороны всякую ерунду, насчёт того же Ивана, например.

С Иваном надо было что-то решать и делать, потому что оставлять этот так, как оно сейчас происходит, до невозможности нельзя. Если оставить всё, как есть, то кваску не успеешь испить, как найдутся желающие повторить Ивановы действия. Вернее будет сказать, они, желающие эти, уже есть. Неизвестно много ли их, скорее всего не очень, иначе, как те тараканы на кухне, вокруг так и шныряли бы. Скорее всего немного их и сидят они по углам темным да поганым и мысли свои насчёт захвата царств-государств в свои руки по головке поглаживают.

Не подумайте, что мысли эти происходили в голове князя-батюшки где-то, неизвестно где, вне конкретно определённого времени и вне не менее конкретной местности. Князь-батюшка верхом выехал со двора княжеского и не спеша поехал по городу. Говорилось уже, наведение порядка в городе в плане его освобождения от всевозможного мусора с грязюкой - дело важное и ответственное, которое нельзя целиком и полностью поручать даже самому преданному и расторопному человеку, на княжеской службе состоящему. Да и много ли их таких преданных и расторопных одновременно у князя-батюшки состоит? Князь начал: вспоминать, перебирать тех, кого знал лично. Перебирал, перебирал и доперебирался до того, что выругался и сплюнул.

Выходило, что кроме Ивана Премудрого слуг таких у него и не было. Да и тот подлецом и проходимцем оказался. Правда князь-батюшка и раньше знал о таких талантах и способностях Ивана, но они его вполне устраивали, потому как не были направлены супротив самого князя-батюшки. А теперь, стало быть, получалось так, что направлены. Направил получается Иван свои таланты супротив князя-батюшки, хоть и не напрямую.

Можно конечно было, размышлял князь-батюшка, посадить дружину в ладьи и по реке полноводной приводить Ивана в чувство отправить. Оно очень даже удобно получалось. Река та, самая широкая и полноводная, которая рядом со стольным градом протекала, несла свои воды как раз в Самое Синее море, а княжество Русланово на берегу того самого моря располагалось. Так что попасть туда дружине княжеской, было проще простого.

Один путь был: это спуститься по реке до моря, а там, морем, совсем чуть-чуть плыть, добраться до порта, благодаря которому, Русланово княжество неплохой достаток имело. А от порта до стольного града Русланова пути,всего совсем немного: не в днях, а в часах тот путь измеряется. Точно так же можно было пристать где-нибудь не доплывая до Самого Синего моря, выгрузиться и, конным да пешим порядком до того стольного града добраться. Пути выходило несколько больше - дня три, но это мелочи.

Князь-батюшка аж обрадовался, но не погоде летней и ласковой, а мысли в его княжескую голову пришедшей. Сам того не подозревая, он сначала разработал и составил гениальную военную операцию, а потом уже, понял, что он придумал и составил. Улыбаясь, настроение хоть и было хорошим, стало ещё лучше, князь представил, как его дружина окружает стольный град, где этот проходимец окопался, с двух сторон и берет в осаду. Интересно, куда в таком случае будет деваться Иван, и какие свои премудрости на этот счёт придумает?

Сделать это было можно, и сделать даже очень легко, но делать было нельзя, потому что в одиночку. Нет, сил воинских у князя-батюшки хватает и даже с лихвой, здесь другая штука вырисовывается, которая политикой называется: и этому слову Иван князя-батюшку научил.

Политика эта, очень она уж мерзопакостная штука оказывается. Для того, чтобы её соблюсти целиком и полностью и со всеми её капризами, в обязательном порядке надо мнения царей-князей-государей учитывать, как соседей, так и не соседей тоже. А как их учтёшь, если каждый всегда сам по себе, каждый себя самым большим прыщом на заднице возомнил? Опять же, что там в ихних головах на момент получения предложения о проведении совместных с князем-батюшкой воинских действий супротив проходимца Ивана будет происходить, не знает никто, даже они сами. Вот и думай тут, вот и решай. А куда деваться?! На то ты и князь, чтобы этим заниматься. А как ты хотел?! Не хочешь?! Голова для таких мыслей не предназначена?! А может быть лень-матушка одолела и очень хочется в речке поплескаться или же с девкой, да на сеновал? Пожалуйста! Вот только перед этим освободи место тобой зазря занимаемое. Освободил? Молодец! Теперь можешь хоть на речку бежать, хоть девку отлавливать, да на сеновал тащить, но перед этим, мил человек, давай-ка, от мусора и грязюки тобой же набросанных стольный град освобождай, иначе: рубаху кверху, штаны книзу, сам на землю и лежи. Да, постарайся не кричать, не плакать и не материться.

***

Хорошо всё-таки устроен человек, изначально устроен Природой-матушкой. Вполне он может себе позволить одновременно и сразу несколькими делами заниматься. Вот например застолье великое или не очень, это нам без разницы, потому что в первую очередь, оно и есть застолье, а потом уже все остальное. Когда следующий раз будете за тем застольным столом, обратите внимание на тех, кто рядом с вами и напротив вас сидит, и на себя внимание, тоже обратите.

Это самый-самый правдивый, потому что из жизни взятый пример, когда человек сразу несколько дел делает, причём заметьте, делает их одновременно и нисколько от такого занятия не устаёт.

Считайте, коли не лень. Человек за торжественным столом присутствующий: себе и рядом с ним сидящим хмельное наливает? Наливает! Тосты и здравицы всякие произносит? Произносит. То, что было в кубок, али в кружку налито, выпивает? Выпивает! Закусывает? Чаще, или до определённого момента-времени, закусывает. Разговоры разговаривает, штуки шутит? Разговаривает и шутит! И всё это, заметьте, происходит одновременно, ну или почти одновременно. Вот так вот! Поэтому в следующий раз думайте, прежде чем говорить начнёте...

***

Князь-батюшка за столом не сидел и хмельное не пил, он в тот момент в седле находился, ехал по улице и вокруг внимательно смотрел. Надо сказать, что работа по очистке города не так конечно, как у Ивана происходила - всё сразу и за один день. Продвигалась конечно и продвигалась относительно неплохо. Подтверждением служило то, что за время высочайшего осмотра производимых работ: князь батюшка троих соизволил наградить и лишь двоих приказал выпороть. Правда князь-батюшка своего внимания на это не обратил, но это неважно, те, которые за князем-батюшкой ехали и его сопровождали - сплошные лодыри и бездельники, внимание обратили и опосля доложат. А что тут такого?! Хоть какая-то от них польза.

Конь сам дорогу знал, поэтому управлять им особой нужды не было, так, чуть-чуть присматривать и всё. Глаза, они сами по себе были: на все вокруг происходящее внимательно смотрели и об увиденном голове докладывали. А голова, вернее, то, что в ней находится, оно тоже одновременно многими делами заниматься умеет. Вот оно и занималось: оценивало, как происходит наведение порядка на улицах стольного града. И одновременно думала-придумывала, чтобы такое с этим подлецом Иваном сотворить, да так, чтобы ему всю его оставшуюся жизнь только черти по ночам и снились.

Из всех размышлений князя-батюшки выходило, что одному с Иваном затевать дело негоже, потому что политика, чтоб её подбросило и с размаху на землю опустило, мешает. Выходило, союзник нужен князю-батюшке и союзник надёжный. Самым простым способом конечно же было пригласить всех окрестных и сопредельных государей преподать Ивану урок вежливости и воспитанности. Но поскольку способ этот был самым простым, был он и самым наихудшим. Насчёт Ивана, ну чтобы его из Русланова княжества согнать, у князя-батюшки никаких сомнений не возникало - плёвое дело.

Гораздо сложнее было преодолеть то, что после выдворения Ивана наступит. Ведь все эти собратья по трону сразу же начнут Русланово княжество делить и на куски раздёргивать, каждому ведь захочется урвать кусок побольше, а потому что он из всех этого куска, самый достойный. И не переубедишь, а начнёшь переубеждать, вернее, обязательно найдутся желающие переубедить - такая свара начнётся, что хоть камень на шею и в то Самое Синее море сигай, потому как обязательно война всех против всех начнётся. А князю-батюшке, во всяком случае сейчас, никакая война была вовсе не нужна. Он хотел это дело тихо и незаметно обделать, и обделать так, чтобы узнали о нём только тогда, когда уже поздно что-то предпринимать и в ту сторону шевелиться.

Вот и выходило, без союзника нельзя, но союзник нужен только один, даже никак не два - один! И союзник этот должен быть до того могущественным, чтобы супротив него ни один окрестный государь даже пикнуть не посмел.

***

Принялся князь-батюшка вспоминать и перечислять всех царей да князей, чьи государства находились поблизости, как от князя-батюшки княжества, так и от княжества Русланова. А как начал перечислять, так начал не переставать удивляться тому, что же это за государи такие свои государства возглавляют? Выходило: дураков, причём, откровенных дураков - больше половины, их князь-батюшка из кандидатов в союзники исключил сразу же. Те, которые остались, тоже особого восторга не вызвали: или жадный до неприличия, за медный грош кого хочешь удавит, или трус, который даже мухи боится. Ну были там ещё кандидатуры, другими различными пороками человеческим обладающие, а потому в силу этих самых пороков, в союзники никак негодные.

Оставался только один кандидат, которого если заполучить в союзники, останется только руки потирать от удовольствия - царь Салтан. Ничего страшного, что царство его на другом берегу Самого Синего моря было расположено, если что, доплыть - неделя, не больше, тем более лето.

Царство царя Салтана было обширным и могущественным, а сам царь Салтан, почитай самым сильным и грозным государем из всех тех, кого князь-батюшка знал, как лично, так и по сведениям, послами да шпионами предоставленным. Вот если бы царь Салтан согласился присоединиться к князю-батюшке с тем, чтобы надрать хвост Ивану, тогда можно было бы: дело быстро и без лишнего шума обделать, и пикнуть никто бы не посмел, это уж точно, потому как даже сумасшедший не отважился бы сам, по своей воле, связываться с царём Салтаном.

Ну и конечно, а как же без этого, князь-батюшка от всего этого предприятия хотел выгоду свою поиметь. А что вы хотели? Время, силы и нервы, неважно, в каком количестве, обязательно будут потрачены, а для того, чтобы их восстановить, обязательная компенсация требуется. Нет, самого княжества Русланова князю-батюшке вовсе не надобно было, если царь Салтан захочет, пусть себе забирает. Князь-батюшка очень хотел под себя тот самый порт, который от Русланова стольного града недалеко располагается заполучить.

Причины тому были самыми серьёзными. Судите сами: княжество у князя-батюшки пусть и не такое обширное, как царство у царя Салтана, но тоже не маленькое. И самым обидным в княжестве является то, что никаким образом оно не примыкает к Самому Синему морю. Ничего тут не поделаешь - предки с географией так распорядились. Начнёшь исправлять, такое завертится, головы можно не сносить. Для того, чтобы эту несправедливость исправить, случай удобный надобен, вот он и представился. Что будет с князем Русланом и с его княжеством вообще, князя-батюшку мало интересовало и заботило, вернее, вообще никак не интересовало. Поехал искать Людмилу, вот и ищи, не жалуйся.

Вспомнив Людмилу, князь погрустнел и даже хотел приказать ещё кого-нибудь выпороть, но не стал, потому как мысль, в тот момент посетившая его седую голову, вытеснила и грусть-тоску по доченьке родимой, и желание кого-нибудь наказать.

Мыслью этой было - написать царю Салтану письмо. Самому написать, самолично и своей рукой, а не звать очередного дармоеда, ради этого дела на князевых харчах жирующего. Все! То, что надо было придумать, князь-батюшка придумал и придумал самым наилучшим образом.

- Едем домой! - приказал князь-батюшка и ударил стременами коня.

Глава IV

Остатки дня прошли для князя-батюшки в мелких трудах и заботах по княжеству вперемежку с отдыхом и ничегонеделанием. Уже вечером, оставшись один на один с самим собой и засунув ноги в растоптанные и обрезанные по щиколотку валенки, князь-батюшка решился приступить к написанию письма.

Тут надо будет вот что сказать. Нет, грамоте князь-батюшка разумел и разумел хорошо, но писем собственноручно не писал. Он принялся вспоминать, когда в прошлый раз ему довелось собственноручно писать письмо и очень скоро заплутав в последнем десятилетии оставил это занятие. Никаким лентяем князь-батюшка не был, ну разве что почерк у него был - так себе, но это происходило от отсутствия более-менее регулярного написания чего-либо кому-либо, а не от того, что руки корявые.

Почитай во всех царствах, княжествах и государствах заведено так: государь, он сам писем не пишет, по званию и высочайшему положению не положено ему письма писать. Он эти самые письма говорит, а специально для этого назначенный человек всё, тем же князем-батюшкой сказанное, например, слово в слово записывает. После этого, или тот, который всё, государем сказанное записывал или тоже специально для такого случая государевы харчи жрущий человек, облекает сказанное государем в те формы, состоящие из слов и выражений, которые будут наиболее приятны ушам того, кому это письмо адресовано.

Вот взять к примеру бусурманских государей, тех, которые проживают, если взять от княжества князя-батюшки, то на юг и на восток смотреть надобно. Они, бусурмане, хоть по вере своей все как один и поганые, зато красивые слова любят до такой степени, что аж в трясунце заходятся. Им, стыд и срам получается, бабу не надо, ты им почитай, неважно что, но чтобы оно было написано гладко и красиво. Чтобы слов было много и слова те, одно восхваляло другое, а заодно, и это самое главное, восхваляло того, кому все это написанное адресуется и зачитывается. Сама просьба или предложение какое, занимает в том письме совсем чуть-чуть, ну пару строк, не больше и выглядит, как тот очень бедный родственник, внезапно оказавшийся на пиру у своего, тоже родственника, только очень богатого. А что поделаешь? Бусурмане, они и есть бусурмане...

Другое дело, если письмо адресовано какому-либо правителю, живущему, если брать от княжества князя-батюшки, то на север и на запад. Если им, тем самым, северным и западным царям-государям написать так от чего бусурмане слезу пускают и от удовольствия в падучей заходятся, они ничего не поймут и могут даже обидеться. Уж лучше в том письме ты их откровенно обматери - если и обидятся, то гораздо меньше, чем если ты их на двух, а то и на трёх бумагах расхваливать будешь. А может даже и довольными останутся, потому как народ там, в силу природных окрестностей, проживает хоть и грубый, зато простой и прямолинейный.

И совсем другое дело - царь Салтан. Он проживал и царствовал в своём царстве, опять, если смотреть из княжества князя-батюшки, то голову надо поворачивать хоть тоже на запад, но в сторону юга. Там ещё Самое Синее море присутствовало, но его можно не учитывать, потому что оно писем не получает: не читает и не выслушивает. Царю Салтану надо было писать как-то по другому, не так, как бусурманам или же северным правителям. А как, царь-батюшка не представлял, потому что, говорил уже, никогда такими письменными премудростями не занимался.

Хоть князь-батюшка никогда и ни в каких университориях не обучался и выпоротой задницей за полученные знания похвастаться не мог, прожил он и прокняжил в своём княжестве много годов, так что опыт, как жизненный, так и государственный имел такой, какой никакому университорию и присниться не мог.

Видать поленившись изводить себя и свою голову ненужными, а потому вредными мыслями, опасениями и переживаниями, князь-батюшка решил написать письмо царю Салтану так, как бы написал его себе. А оно и правильно: зачем мудрствовать, если можно поступить проще? Вот вам и университорий, вот вам и выпоротые задницы - толку-то!

***

Испив кваску, князь-батюшка уселся за стол, придвинул поближе канделябру со свечами, чтобы посветлее было, зрение-то уже не то, точно также пододвинул к себе чернильницу с торчащими из неё гусиными перьями и...., задумался.

Самым противным и для князя-батюшки трудным было начать писать, вернее, найти те самые слова, с которых лучше и удобнее всего начинать. Оно, начало это, в письме, получается, чуть ли не самое главное. Что писать после, это уже можно сказать, мелочи. То, что за началом следует, оно само себя подсказывает, вернее, начало письма, всё остальное и подсказывает.

Князь-батюшка выругался, встал, сходил, опять испил кваску и вернулся к написательскому занятию. Взятое из чернильницы, специальным образом заточенное гусиное перо, зависло над листом бумаги и, то ли из-за того, чтобы не шлёпнуть на бумагу кляксу, князь-батюшка, как будто с разбегу в речку прыгнул, начал писать:

"Благословленный Богом и людьми и собрат мой во веки вечные здравствования тебе и твоему царству и процветания, государь царь Салтан, здравствуй. - начало князю-батюшке понравилось. И он, окрылённый тем, что самое трудное в написании письма - начало получилось очень даже хорошим, принялся писать дальше. - Весь народ мой и княжество моё радуется и поёт песни, потому как знает, что самый наилучшее соседское царство и народ, в нем проживающий - твоё, царь Салтан, царство.

Это я хотел, хочу и буду всегда хотеть написать и сказать тебе об этом, с тем, чтобы ты, Великий царь Салтан, знал, что на всей нашей Земле, а также в её ближних и дальний окрестностях у тебя нет более любящего тебя, восторгающегося тобой и твоим царством-государством собрата, нежели чем я.

Потому что жизнь наша, она до самого верху заполнена злостью, завистью и несправедливостью, а ещё врагами лютыми. И только мы с тобой, Великий царь Салтан, вдвоём, в силах оградить как наши владения, так и владения соседей наших, которые, в силу своего скудоумия, жадности и трусости, ничего не понимают в происходящей жизни и прямиком ведут свои государства в самую глубокую пропасть и сами не понимают этого.

Только мы с тобой вдвоём, Великий царь Салтан, можем оборонить мир от хамства и несправедливости, потому как любим друг друга и весь остальной народ тоже.

А подлость,с несправедливостью они только и ждут удобного момента, чтобы сотворить что-нибудь этакое пакостное, а после сидеть где-нибудь в уголке и радоваться. - князь-батюшка хотел было почесать пером в затылке как это делает бумажное племя письма и всякие бумаги пишущее, но передумал".

"Наверное, они так делают для того, чтобы мысли умные в голову призвать. - подумал князь-батюшка. - А зачем им умные мысли, если они почитай с готового сказанного или написанного переписывают? Ни к чему им умные мысли. Наверное потому они все как один дураками сплошными и являются. - усмехнулся князь-батюшка. - А тут мало того, что самому приходится придумывать, так ещё и писать, тоже самому".

Князь-батюшка сходил, испил кваску, как будто вместе с квасом, и его пузырьками шипучими в голову придут умные слова и мысли, которые будут помогать писать письмо.

"Случилась, царь Салтан, несправедливость великая. - продолжал писать князь-батюшка. - Слуга мой, подлый и неразумный, называющий себя Иваном Премудрым, а на самом деле, являющийся обыкновенным Ванькой, худого роду-племени осмелился идти супротив моей воли. А все потому, и я это знаю от надёжных людей, что с нечистой силой спутался. - князь-батюшка хотел было написать подробнее про умозаключения купца Малая, да передумал. Пусть остаётся так решил он. Так непонятнее, а значит надёжнее. - Отправленный мной с посольством по окрестным государствам, слуга мой Ванька, вместо того, чтобы исполнять свою службу верой и правдой, как её и надлежит исполнять слуге верному, предпринял самовольство, захватил княжество князя Руслана и сам себя назначил там князем.

До сих пор такая измена не может поместиться в моей седой голове, а потому не может оставаться без справедливого возмездия и наказания. Пример этот, низкий и непотребный, со стороны моего слуги, Ваньки, произошедший, если его не устранить, обязательно послужит примером тем, кто до чужого добра жадный, а потому злой и подлый. И неважно, кто он такой будет: из простолюдинов, из служивых людей, или же из государей, жадностью и подлостью полузадушенных.

В мире должны происходить только справедливость и порядок самим царём Горохом нам, его потомкам, завещанные. И только мы с тобой, Великий царь Салтан, можем эту справедливость и порядок соблюсти, от подлости с жадностью оборонить, и для потомков наших сохранить.

Поэтому, царь Салтан, прошу тебя стать моим товарищем по наведению порядка, царём Горохом нам завещанного, в княжестве Руслановом - выступить с дружиной малою, али вместо себя, послать воеводу многоопытного. После прибытия в княжество Русланово изловить этого подлеца, Ваньку, который имеет наглость именовать себя Иваном Премудрым: надрать ему уши или задницу, это мы будем решать прямо там, там оно будет виднее, и без штанов выпустить на все четыре стороны. Пущай он, подлец, голый и босый походит по белому свету и у людей ума-разума поднаберётся, чтобы впредь пакостничать неповадно было.

С княжеством же Руслановым следует поступить тоже по справедливости. Поскольку сам князь Руслан до сих пор неизвестно где шляется, - князь-батюшка вспомнил Людмилу, тяжело вздохнул, но государственные дела превыше всего и места грусти с печалью в них не должно быть вовсе, продолжил писать. - получается, что он, Руслан этот, бросил своё княжество как ему ненужное, да так бросил, что даже придурок Ванька его захватить умудрился.

Поэтому, точно так же, как и с Ванькой, думаю и предлагаю, царь Салтан, поступить с княжеством Руслановым, тоже по справедливости. Для этого надлежит нам с тобой определить и по вполне справедливом закону взять от Русланова княжества то, что нам понадобится и что нам интересно, а остальное, пусть так ничьим и остаётся.

Других окрестных государей до поры до времени привлекать к этому никак не надо, потому что, и ты царь Салтан об этом прекрасно осведомлённый, начнётся великая свара по растаскиванию на куски этого княжества. Мало того что все без исключения, кроме нас с тобой, окрестные государи начнут меж собой на матерных словах ругаться, так ещё, Спаси и Сохрани, дело до войны дойдёт, а оно вовсе нам с тобой без надобности.

Письмо это, царь Салтан, посылаю тебе с верным и надёжным человеком, который ещё и на словах кое-что обскажет. Ответ на своё письмо жду от тебя с этим же человеком, поэтому ты его сразу не отпускай, а пусть он у тебя поживёт, твоего ответа ожидаючи.

Письмо написано мной собственноручно и о его содержании ни одна живая душа не ведает. Написано сегодня, в вечернее время, потому как в дневное время было некогда. В дневное время я для письма этого, каждую буковку обдумывал, потому и сподобился написать его только вечером.

Собственноручно, точно так же, как писал письмо, ставлю свою подпись,

С великой любовью и с великим уважением к тебе, царь Салтан - собрат мой, дай Бог счастья и процветания как твоим подданным и всем тем, кто имя твоё по всему белу свету прославляет,

Князь-батюшка".

Сначала князь-батюшка отложил перо, вернее, воткнул его назад, в чернильницу, затем рукавом рубахи вытер пот со лба, хотел было ещё кваску испить, да передумал, не хотелось ночью лишний раз, доветру бегать. Устал князь-батюшка, очень и откровенно устал от написания письма этого. А что вы хотели? Мало того, что письмо собственноручно написано, а это, что штук двадцать мешков с зерном перенести - одно и тоже, так ещё написано оно о делах двух государств касающихся и написано государственным языком, а это далеко не каждому подвластно и по силам.

Вообще-то князь-батюшка написанным письмом остался доволен. Завтра, прямо с утра, отправит он его царю Салтану с доверенным и проверенным человеком, есть у него такой. В том, что царь Салтан ответит, и предложения его примет, князь-батюшка нисколько не сомневался. Да и какой дурак откажется, если предстоящее дело, почитай никакого риска и опасностей в себе не заключает, а дивиденды: и этому слову князя-батюшку Иван Премудрый научил. Князь-батюшка как вспомнил Ивана, так сразу же и сплюнул. А дивиденды, эти самые предстоят очень даже богатые и привлекательные. Ну а те из царей-князей-государей, которые прознают и опомнятся тогда, когда всё уже будет сделано и завершено, князя-батюшку, кроме как посмеяться над ними, не интересовали.

Но всё это начнётся завтра, а может быть уже сегодня, часов у князя-батюшки отродясь не водилось. А пока что рядом с князем-батюшкой и в нем самом присутствовала усталость за день в трудах, заботах и от написания письма полученная. Она, усталость эта, была ласковой и приятной, потому что получилась от дел, добрых и впоследствии великих, но в силу своего характера была настойчивой, нашёптывала князю-батюшке: "утро вечера мудренее", и чуть ли не за руку тянула на лежанку. Князь-батюшка не стал этому сопротивляться, кряхтя от удовольствия, встал, и направился туда, где дожидаться мудрого утра было удобнее всего.

***

Всё-таки интересная штука - жизнь, ей Богу, интересная! Причём интересная вплоть до книгонаписательства. Я тут начал было продумывать и придумывать, как в очередной раз подобраться к Ивану Премудрому? Сейчас объясню...

Оказывается, и это стало для меня откровением, раньше такого не случалось. С какого-то момента или начиная с какой-то страницы персонажи и герои того, что ты пишешь начинают жить своей жизнью, в смысле, своими делами, поступками и поведением, на которые ты уже не очень-то можешь повлиять. А я и не хочу влиять, пусть делают что хотят: они сами по себе, я сам по себе. Думаю так будет честнее и гораздо проще, бошку лишний раз ломать не придётся, одна она у меня, поберечь надо.

Помните Никиту, главного в тереме князя Руслана, а теперь, Ивана Премудрого? Он не ахти как описан и расписан, даже внешность отсутствует, но тем не менее, он есть: по земле и терему ходит, службу свою правит и соблюдает, ну и своей, личной жизнью живёт, потому как живой человек, всё-таки.

В отличии от Фролки и Самолюба, Никита - дядечка возраста уже почтенного, слегка за пятьдесят. Ну а такому возрасту, если рассматривать его в плане внешности, сами знаете, что полагается. Перво-наперво, это борода и неважно какая, большая, лопатой или небольшая, живот, вернее, пузо, придающие его обладателю солидность и значимость. Кривые, кавалерийские ноги, обутые в сапоги. И рост, хоть и небольшой, чуть ниже среднего, зато весь такой крепко сбитый, кряжистый, даже слегка корявый. Это, что касаемо внешности Никиты, а то получается: человек есть, а внешности у него, нету.

А вот что касаемо его должности, вернее, её названия, тут сплошное непонятство вырисовывается. Вроде бы Никита, старший по терему, а значит - старший слуга, которых хоть и не у нас, принято называть дворецкими. А что, слово красивое, более того, значимости владельцу той недвижимости, где этот дворецкий дворецким служит добавляет. Но дело в том, что у Ивана Премудрого не дворец, а терем, а это две очень большие разницы, потому что архитектурой отличаются. Тогда получается Никита, вовсе он никакой не дворецкий, а теремной или теремецкий, так что ли. Второе слово получилось каким-то уж очень корявым, поэтому ну его. А вот первое вполне в жизни применимое и более того, на слово "домовой" очень похоже. Выходит, это слово, вернее, должность, таким словом определяемая, говорит о том, что тот же Никита - почти что домовой, только к людскому роду-племени принадлежит.

Для сравнения, должность Фролки, так та вообще никак не называется, Фролка и всё тут. Должность Самолюба тоже если как и называется, то никто его этим словом не называет и не обозначает, потому что Самолюб, а больше ничего и не требуется. Вот они где, сплошные противоречия вырисовываются, и повлиять на них я уже никак не могу, даже если захочу.

Но и это ещё не всё, потерпите маленько. Помните, как Фролка заходит к князю-батюшке? Заходит он, как законченный оболтус, хулиган, а говоря красивым языком, на котором стихи слагают, как вольный ветер. И хоть кол ему на голове теши - ничего не изменится, потому что родился таким, а воспитывать его, похоже отродясь никто не воспитывал.

Другое дело, Самолюб. Того, из состояния собственной важности, а также исключительности и значимости, даже оглоблей не выведешь. Наверное это происходит потому, что он сам из себя оглоблю и представляет, только одетую во всё блестящее. Насчёт воспитания, такое поведение Самолюба определившее, тоже сплошные тайны с загадками, скорее всего он сам себя таким воспитал.

Ну и Никита, с которого вся эта писанина, вернее, кусочек её, и разразилась. Неизвестно, каким он был и как себя вёл при князе Руслане, об этом мы никогда не узнаем, ну разве что из слуг кто расскажет. Только вот при Иване Премудром стал он себя вести тише, чем паутина, по углам висящая себя ведёт. Почему так, у него надо спрашивать, да не сознается он, ерунду какую-нибудь придумает и всё. Наверное это я так думаю: уж очень большое впечатление на него произвело событие, когда городского голову, боярина Захара, прямо при всём народе выпороли. Наверное Никита, человек очень впечатлительный, а в силу этого, сразу же представил, как с ним будет происходить тоже самое, потому и затих. Может быть и так, а может его такому тихому поведению другая причина имеется, говорю же - неизвестно. Ладно, с Никитой этим, пусть живёт и ведёт себя так, как ему больше нравится.

А теперь, и это получается, самое главное, сравните: Фролку, Самолюба и Никиту и тех, кому они верой и правдой служат. Я не буду всё это расписывать, если честно, лень, да и картина не очень привлекательной получается. Кому интересно, сравнивайте, а кому наоборот, плюньте и забудьте о том, что только что прочитали.

***

- Дозволь, князь Иван Премудрый... - этому предшествовал даже не стук в дверь, а какой-то звук, который получается, если немного по столу ложкой поскрести.

- Чего тебе? - недовольно спросил Иван Премудрый.

Видать не совсем удачное время выбрал Никита, не угадал получается, потому как Иван Премудрый был занят, писал что-то.

"Ишь ты! - удивился Никита. - И где ж такое видано, чтобы князь, да сам писал?!".

А вы что думали, только мы с вами живём в плену дурацких представлений о жизни вокруг происходящей и считаем их незыблемыми законами? Оказывается нет, не только мы. На той планете Земля картина получается точно такая же. А вот интересно, кто у кого стырил эту привычку, возведённую в закон: мы у них, или они у нас?

- Князь Иван Премудрый, - Никита поклонился, да так было и остался стоять, но видать вспомнив, что в таком виде ходить по терему будет неудобно как бы нехотя распрямился. - послы до тебя пожаловали, целой делегацией.

- Откуда послы? - Иван оторвался от своего писательского занятия и проницательно посмотрел на Никиту.

"Как будто душу наизнанку выворачивает. - подумал Никита и опять хотел было поклониться, но передумал. - И послал же, не иначе - нечистый какой-то, Ивана этого на мою голову! Поскорее бы князь Руслан возвратился, при нём попроще жизнь и служба происходят".

- Их, князь Иван Премудрый, сразу аж два посольства, видать где-то по пути встретились и объединились. Правда они ругаются между собой постоянно, но слава Богу, ещё не подрались.

- Откуда они, спрашиваю? - в голосе Ивана зазвенели металлические колокольчики.

- С севера откуда-то. - сразу же испугался Никита, аж дух перехватило. - Сказывали, море у них там есть, почти как наше, только студёное, и зима долгая, да на морозы лютая.

- С севера говоришь? - задумчиво, то ли спросил, то ли задумался Иван.

- Оттуда, князь Иван Премудрый, оттуда, с самого что ни на есть севера до твоей персоны и прибыли.

- Ладно. Вели разместить их порознь, да так, чтобы ругатьсямеж собой перестали. А то ещё сдуру бошки друг другу посносят, а ихние конунги мне потом претензии будут выставлять. Позови ко мне Тимофея. Иди, что стоишь...?

***

Никита, почти вне себя от радости, что доклад его благополучным для него оказался, торопливо вышел. У него всегда после доклада какого или же ещё другого какого общения с Иваном Премудрым появлялось состояние большого облегчения и почти что полной свободы. Это, извините за сравнение, но как не крути, сравнение это в жизни каждого из нас иногда присутствует. Состояние Никиты после какого-либо общения с Иваном Премудрым было очень похожим на состояние человека, когда человеку тому страсть как по большому приспичило, а справить нужду, условия не позволяют. Вот и приходится ему бедолаге или удобного момента дожидаться, или же подходящее для этого место искать. А когда момент пойман или подходящее место найдено, и дела, хоть и неприглядные, но необходимые справлены, как раз и возникает то самое ощущение свободы, это если для души, и облегчения, если для организма.

Иван же, как ни в чем ни бывало опять принялся за своё занятие, писать продолжил. Хоть с того самого момента, когда он приказал выпороть городского голову, боярина Захара, и можно сказать, провозгласил себя князем, Иваном Премудрым, прошло всего ничего, результаты его княжения были видны всем и судя по прибывшим посольствам, далеко видны. Вроде бы, как и малость невеликая - наведение порядка в городе, на самом деле малостью не оказалась. Ясно дело, первыми купцы начали языками чесать направо и налево. А купцы, они тем и хороши, что языками своими чешут не только здесь, на месте, но и в других царствах-государствах, а это самое главное и есть. Опять же, рассказывают они, всем конечно, но с наибольшей пользой для Ивана Премудрого, они рассказывают о чудесах, в ЕГО княжестве происходящих, другим торговым людям, которые в свою очередь тоже,ещё каким-то торговым людям рассказывают. Пересказ хоть и получается искорежённым, а как вы хотели? Да что далеко ходить, сами попробуйте что-либо, от знакомого услышанное, другому знакомому пересказать, тогда и убедитесь. Пересказать, даже если ничего не сочинять и не привирать, так, чтобы получилось один в один, как услышали, у вас, да и не только у вас, а вообще у всех, совершенно не получится. А почему?

А я отвечу. Потому что новость какая-то или ещё что, тот же анекдот, выслушиваются живым человеком и точно такому же, живому человеку пересказываются. Вот если написать что-нибудь на бумажке и, к примеру, на забор приклеить, забор, то, что вы написали, нисколечко изменить не в состоянии, потому как неживой он. Изменить то, написанное, может только время и то, при помощи дождя и солнца - поблекнет надпись и станет сначала трудно читаемой, а после так вообще, нихрена не разберёшь. Так и с новостями, от человека к человеку передаваемыми. Сначала слова в той новости яркие и блестящие и каждое слово, в силу своей важности, с заглавной буквы начинается, потому что свеженькое, всё с пылу и с жару. Но постепенно пыл с жаром куда-то деваются, новость перестаёт быть свежей, а потому интересной. Слова перестают начинаться с заглавных букв, а начинаются с букв самых обыкновенных, маленьких. Даже самое первое слово с маленькой буквы начинает начинаться (интересно получилось: начинает начинаться), а после так вовсе, все слова той новости принадлежащие исчезают куда-то, в неизвестном направлении. Но на то мы и живые, не заборы и не столбы какие-нибудь там, что ту новость, вернее все новости, пересказывая, хоть чуть-чуть, да изменяем, как бы частичку своей души добавляем. Правда иногда случается так, что частичка души пересказчика до того большой и весомой получается, что новость сразу же перестаёт сама на себя быть похожей, и такое бывает. Ну и что тут такого, спрашивается? Выслушивал новость ту живой человек, и пересказывал, тоже в том же состоянии находясь, поэтому на своё восприятие всего, чего угодно, полное право имеет. Ой, что-то я сам запутался с пересказами этими. Думаю, достаточно объяснил. Насчёт понятно-не понятно - не знаю, скорее всего непонятно...

***

То, что о нём и о делах его, стало известно даже в далёких северных странах, да так известно, что даже посольства прислать не поленились, Ивану понравилось. Правда Иван не обратил внимания на тот факт, что посольства те, да ещё из северных государств, за такой короткий срок просто-напросто доехать не успели бы. Хотя, а что?! Что как посольства те в других каких государствах в то время находились и то ли сами инициативу проявили, то ли повеление от своего государя получили? Ведь всем известно, гонцы, они гораздо быстрее, чем посольства передвигаются. Им, гонцам, с каждым встречным и поперечным разговаривать некогда, да и скорее всего запрещено им это. Ладно, приехали и приехали, не гнать же их со двора?

Чудно как-то получилось, но за то как раз вовремя и можно даже сказать, всё в одну строчку. Не далее как два дня тому назад Иван Премудрый решил и начал жизнь свою описывать. Кто ему это всё подсказал - неизвестно, скорее всего никто. Не Черномор же! У того голова до этого за всю его волшебную жизнь не додумается.

Не иначе тут Ивану Премудрому университорий о себе напомнил. Когда Иван в университории том обучался и знания, через голову и задницу в себя впитывал, ему пришлось прочесть очень много книг в которых великие люди жизни свои описывали или же кто-то за них описывал. Правда ли в тех книгах была написана или врали, Ивану то было неведомо, да он и не задумывался над этим. Для него самым важным было: человек прожил свою жизнь так, что все дела им совершенные и все слова им сказанные в устном виде среди народа не поместились, поэтому пришлось всё в книжку записывать. К бабке не ходи, дел тех было так много и были они такими великими и премудрыми, что народу, тем, что грамоте разумеет, обязательно о них прочитать надо будет и другим, тем, которые грамоте не разумеет, пересказать.

В том, что дела, им совершаемые - великие, Иван нисколечко не сомневался и был с твёрдостью уверен, что о них всему народу, без исключения, надлежит знать: читать, или же прочитанное, в виде пересказов, а то и легенд выслушивать и в свою очередь другим пересказывать.

Вот Иван и принялся пересказывать, в книжку переписывать, свою жизнь и дела свои, пока, хотя нет, уже великие, только ещё не такие великие, какими бы он их хотел бы видеть.

Иван не стал стесняться своего незнатного и никому неизвестного рождения и происхождения, и описал всё почти что так, как оно и было на самом деле. Приврал конечно немного, но сами понимаете, живой человек, а раз живой, без этого нельзя, да и не для Тимофея или Никиты пишет, а для всего людского человечества на годы и века долгие.

Сегодня как раз Иван описывал своё обучение в университории, а это вам не в подмастерьях наукам учиться, здесь всё по другому. Нет, Иван не расписывал себя таким уж правильным, до невозможности умным и науки премудрые, как те семечки, щёлкающим. Про науки и обучение писал он сплошную правду, ну почти сплошную. Единственное, что Иван пропускал, как бы забывал, были те многочисленные случаи, когда он науки премудрые, через голову в него не попавшие, получал через задницу, посредством ивовых прутьев. Случаев таких во время обучения в университории было великое множество. А с другой стороны! Если таких случаев великое множество, то начни всё подряд записывать, это же никаких книжек не хватит! Вот получается Иван и выбирал только те случаи, которые народу будут интересными, потому что поучительными. А вы что подумали?

От автора: кстати, по непроверенным сведениям, а подобные сведения бывают исключительно непроверенными, впоследствии мемуары Ивана Премудрого были каким-то образом доставлены с той Земли на нашу и проданы неизвестно кому за агромадные деньжищи.

***

- Звал, князь? - без стука и почти без поклона, так, голову слегка склонил, в личное княжеское помещение вошёл Тимофей.

- Сколько раз тебе говорил, обращайся ко мне: князь Иван Премудрый! - в голосе Ивана опять зазвенели металлические колокольчики, да без толку, плевать было на них Тимофею.

- Извини, князь Иван Премудрый, - Тимофей выделил голосом: "князь Иван Премудрый", да так выделил, что и не поймёшь: то ли правда с делами замотался, то ли издевается.

- Другое дело. Знаешь наверное, к нам посольства пожаловали, откуда-то с севера...

- Знаю. Видел их, правда поговорить не довелось, дел невпроворот.

- Ладно, успеешь ещё. Ты вот что Тимофей сделай: устрой ты им экскурсию по стольному граду нашему, и в порт свози, пусть посмотрят. Короче, покажи им, что у нас и как, так сказать, покажи товар лицом. Это Тимофей..., это тебе не купцы какие-нибудь там, это послы, тем более издалека. Понял?

- Как не понять, понял конечно. Сделаю.

- Да, про бочку нашу, ничего не говори и уж тем более не показывай.

- Знамо дело, князь. Что ж я, совсем дурной что ли?

- Опять?!

- Извини, князь Иван Премудрый, это я случайно...

***

Иван принялся было продолжать описывать жизнь свою Премудрую, да что-то перестала она описываться, мысль, голову Ивана посетившая, мешала.

Всем и давным-давно известно, что существует такая премудрость, психологика называется, которая так и говорит: если, мил человек, твою голову посетила какая-то мысль, не прогоняй её и не отмахивайся. Ты, как человек голову имеющий, должен всегда радоваться, когда мысль какая-нибудь её посещает. Это говорит о том, что душа твоя, хоть и вся напрочь грешная, все равно о тебе дураке заботится и жизнь твою никчёмную охраняет и сохраняет, потому мысли в твою голову и направляет. Присмотрись внимательно, что эта самая мысль означает? И самое главное, не торопись, а то опять, как прошлый раз, дурак дураком окажешься. Мысль эта может тебе говорить, что не в том направлении идёшь, заблудился, мол, и подсказывает в какую сторону тебе надо свернуть, чтобы жизнь твоя, обормотская, счастливой да сытой в дальнейшем была.

А бывает, что мысль душой в твою голову посланная и покоя тебе не дающая, предупреждает тебя об опасности какой-то, прямо голосит, как предупреждает, потому покоя и не даёт. Вот только напрямую предупреждать она не умеет, потому что и у неё, и у души, её пославшей, язык совсем другой, не такой как у тебя. А ты, в силу своих глупости и лентяйства, язык тот выучить не сподобился, потому или сидишь, гадаешь: чтобы это значило, или же посылаешь мысль ту, на самом деле спасительную, к известной всем матери. А после, когда выясняется, к чему оно всё, посещение это было приурочено, начинаешь волосы на себе рвать и в том, что произошло, обвинять всех окружающих и не окружающих, но только не себя, потому что дураком сам для себя не являешься.

Иван прекрасно знал о существовании премудрости, психологикой называемой, потому и не стал выгонять из головы мысль, её посетившую, а принялся внимательно её рассматривать.

Будучи на обучении в универсиотории Иван очень даже сильно пострадал из-за этой психологики. Сначала, когда начал он её постигать, у него ничего не получалось, не давалась ему психологика, решительно не давалась. А в университории, там с этим строго, на том университорий и держится, тем и знаменит. Методистика там очень даже простая, говорил уже, но не лишним будет ещё повторить, глядишь, кому и пригодится: не доходит до тебя какая-либо премудрость через голову, и не важно, почему не доходит: по дурости с рождения тебе принадлежащей, или же в силу лени и разгильдяйства - действо происходит одно единственное. Снимай-ка ты, бездарь, штаны и на лавку укладывайся то, что в тебя сверху, через голову, никак попасть не может, снизу, через задницу, очень даже легко попадёт. Ну а прутья ивовые, по своей способности объяснить любую премудрость, получше всяких, даже самых лучших учителей-педагогов будут.

Поначалу Иван, почитай после каждого занятия по разумению психологики, спускал штаны и укладывался на лавку и вразумление продолжалось через другой орган его организма. А потом, то ли задница взмолилась, а может быть с головой крепко поскандалила, только убедила она голову, чтобы та, психологику в себя принимала и не кочевряжилась. А скорее всего, кончились силы у Ивановой задницы, науки через себя пропускать. Стоит сказать, к моменту окончания университория Иван был первым в постижении психологики, причём первым не только среди рядом с ним обучавшихся, говорили, вообще первым, за все время существования университория.

***

Вот и сейчас, отложив на потом описание своей жизни Премудрой Иван принялся крутить да вертеть мысль, голову его посетившую. Не давало ему покоя то, что первыми, на самом деле, действительно первыми, купцы не в счёт, на столь высоком, посольском, уровне на него обратили внимание государи самые дальние, почитай на самом севере проживающие. То, что называют они себя конунгами, Иван знал, в университории вразумили, а также знал он о том, что жизнь у того народа, среди сплошного холода проживающего, очень даже тяжёлая. Море там есть конечно, только не такое как здесь, не Самое Синее, а Самое Серое, потому что цвет его воды железо напоминает от холода и штормов постоянно его сотрясающих.

И народ, что по берегам того самого моря живёт, тоже весь очень даже на то море похож, как будто из железа сделанные - суровые и в храбрости своей непреклонные. Жизнь там действительно трудная и тяжёлая хотя бы потому, что окромя рыбы в ихнем море плавающей жрать им, особо-то и нечего. Ну бывает конечно, кита на берег выбросит, тогда народ из окрестных деревень и стойбищ у кита этого собирающийся, первым делом между собой драку великую за того кита устраивает, а потом уже, подравшись вволю, начинает делить его по законам предками завещанным.

Вот и получается, поскольку покушать им особо-то и нечего, правда у них ещё овцы есть, но те, в силу стужи, круглогодичной и лютой, большими не вырастают и вообще, растут очень медленно. Поэтому если у того народа на столе и появляется мясо, значит праздник до того великий, что даже описать невозможно: как будто бы Бог ихний, Самый главный, который воинов, в битвах павших, у себя привечает, самолично в ту деревню пожаловал.

Да, сразу не сказал, забыл... Мысль, Иванову голову посетившая, изначально была смутная и даже ему непонятная и говорила ему лишь о том, что послы пожаловали, причём пожаловали с самого далёкого севера. Вот видите, что может получиться, если к мысли, голову посетившую, отнестись с вниманием и уважением: рассмотреть её со всех сторон, расспросить о жизни и здоровье и вообще, о том, что вокруг происходит? Не зря Иван описание своей жизни отложил и принялся мысль ту обихаживать, вон что получилось!

Но это ещё не всё. Народ тот северный, потому как жизнь у него трудная и тяжёлая и почитай круглый год жрать нечего, очень уж воинственный. Таким он является, потому что по другим землям грабежом и разбоями вынужден промышлять. А что вы хотели?! Кушать-то хочется! Ну а поскольку грабить соседей ему приходится часто и много, мужчины в том народе, все как один - воины, да такие воины, что на всём белом свете супротив них никто выстоять не может, даже бусурмане, на что уж разбойники, так и те их как огня боятся.

Вот Иван и надумал, пригласить к себе на службу тех воинов, на севере проживающих. Сами понимаете, ватага Тимофея из двадцати человек состоящая никакой защитой княжеству быть не могла, не говоря уж о большем. А то самое, большее, оно тут как тут, сразу же появилось, видать мысль та и большее это с собой захватила.

Не спешите, всё должно быть чинно, с расстановкой и с соблюдением порядка, иначе сплошной бардак получится и никакого толка от мысли не будет. А толк Ивану был нужен, ой как нужен.

***

Иван прекрасно понимал, и университорий тому подмога, если он будет продолжать вот так сидеть в княжестве, тихо и мирно, и никого не трогать - рано или поздно сожрут к едреней матери. Почему сожрут? Вовсе не потому, что опасности никакой для соседей не представляет, а сожрут как раз за то, что тихий и мирный, а значит слабый, другое понимание на этот случай соседними государями не предусматривается. Кстати сожрут не за то, что мирный, а значит слабый, а за то, что пример дурной для всех показывает, потому опасность своим существованием существованию других царств-государств и представляет. Поэтому надо быть сильным, а значит злым и своей агрессивностью всех соседей аж до икоты пугать.

Но это, так сказать, минимальный вариант. Максимальным же вариантом, только что Иванову голову посетившим было - завоевать и присоединить к своему княжеству царство царя Салтана. Да, силен и грозен царь Салтан, ничего не скажешь. Силен-то он силен, да не сильнее других, тем более никогда в университории не обучался, а это вам ой как далеко не просто так. Тем более не только Иван, почитай все окрестные государи знали, был он очень опечален исчезновением в неизвестном направлении царицы, супруги его, да ещё вместе с сыном, наследником. А поскольку был он этим событием очень сильно опечален, то находился в душевно неустойчивом состоянии, а потому, более-менее сильного и умного противника представлять из себя не мог. Вот вам и психологика, вот вам и мысль, Иванову голову посетившая.

Вдруг, ни с того, ни с его, захотелось Ивану стать единоличным правителем и владельцем Самого Синего моря. Сейчас картина получалась такая: одно побережье, северное и то не всё, принадлежало княжеству Иваном возглавляемому. А все другие побережья Самого Синего моря: южное, западное и восточное, принадлежали царству царя Салтана. Иван, а оно всё как бы само-собой получалось, усмотрел в этом великую несправедливость, потому и решил завоевать у царя Салтана всё его царство.

Можно конечно было отвоевать побережья на том и успокоиться, но Иван прекрасно понимал и университорий тому порука, если он так сделает и отгонит царя Салтана тот, опомнившись и придя в себя, обязательно начнёт и не прекратит до тех пор, пока своего не добьётся, отвоёвывать у Ивана все побережья. А это означало большую и долгую войну, на которую у Ивана не было ни сил, ни желания. Кстати, силы как раз можно было найти, Иван не хотел искать для этого желание, потому и надумал завоевать царство царя Салтана целиком и один раз, навсегда.

***

И тут, как бы заранее сговорившись, та, предыдущая мысль, уступила своё место другой мысли. Эта мысль не была такой непонятной и широкой, как степь весной, иными словами, почти никакой, если к ней не присматриваться. Мысль была прекрасно видимой и сразу, все свои достоинства показывающей. Здесь думать совсем не надо было, над той мыслью думал, чуть голову не сломал, хватит.

Первое, что показала новая мысль - пригласить на службу воинов из тех, из государств северных, послы которых сейчас без дела по двору шлялись и всё норовили меж собой подраться. Здесь получалось всё очень даже просто и никакого университория, вместе с психологикой, не требуется. Воинам тем, им ведь без разницы с кем воевать, вернее, кого грабить. Опять же, если они в основном выбирают для нападения с последующим разграблением какой-то один, единственный город или местность какую, то и добыча от их нападения бывает соответствующей - маленькой она бывает. Ну не совсем уж маленькой конечно, но не такой, какую всем и всегда хочется заполучить.

А тут перед теми северными воинами открываются до того широкие возможности, что даже у Ивана дух перехватило. Шутка ли сказать - целое царство! Причём царство большое и богатое, грабь, не хочу. В том, что Иван, да ещё при помощи этих северных воинов-разбойников, завоюет царство царя Салтана, он нисколько не сомневался. Все предстоящие события складывались исключительно в его пользу, ну и, это уж в крайнем случае, всегда можно будет за помощью обратиться к Черномору. Но пока Иван не хотел этого делать, более того, не хотел даже говорить ему об этом. А если Черномор, в силу своих способностей волшебных, и прознает о планах Ивановых, ну что ж: знаешь и знаешь, не мешай только. Там, и Иван об этом помнил, у Черномора, насчёт царства царя Салтана заваруха какая-то с Кощеем Бессмертным случилась, так что выходило в случае чего Черномор у Ивана завсегда будет в союзниках присутствовать.

И тут же вспомнив недавний разговор по тарелочке с яблочком с Черномором происходивший в Иванову голову сразу же ещё одна мысль прибыла, в виде подсказки - использовать в качестве помощника Матрёну Марковну, ту самую, до которой Черномор очень большой интерес выказал.

Выходит прав Черномор оказался - надо к царю Салтану засылать посольство: обстановку разведать, что да как посмотреть. А самое главное, произвести беседу с Матрёной, да так произвести, чтобы она после той беседы нисколько не дрыгалась и не трепыхалась, а целиком и полностью перешла бы на сторону Ивана Премудрого и во всём бы ему помогала.

И ещё вспомнил Иван, Черномор посоветовал ему на тот случай, если Матрёна Марковна начнёт выпендриваться, припугнуть её, рассказать царю Салтану о бочке, в настоящий момент в его тереме, на заднем дворе пребывающей, и без устали здоровенных курей производящей. Выходило боится Матрёна Марковна этой бочки, вернее, боится того, что царь Салтан о ней узнает. А почему боится? Неизвестно, не сказал Черномор. Значит тайна там есть какая-то, не иначе волшебная, а какая же? Надо будет Емелю этого, при бочке состоящего, как следует расспросить, а то и допросить: откуда у него взялась эта бочка и что в ней находилось до курей?

***

Иван и не заметил, как в его голову заявилась ещё одна мысль: здрасьте, вот она я, любуйтесь. Эта мысль, так вообще была до невозможности ясной и конкретной. Она Ивану так и заявила: для того, чтобы северные конунги отрядили к тебе на службу своих воинов, поделись-ка ты, Иван Премудрый, с ними курями расчудесными. Только делись не жадничай, потому как царство Салтаново того стоит.

Тут картина следующая вырисовывается: насчёт курей этих Иван очень даже хитрую премудрость придумал. Да, он одаривал теми курями как купцов, так и вообще всяких других иноземцев, тех же моряков например. Но одаривал он их курями исключительно женского происхождения, без петухов к размножению абсолютно не способными.

Почти сразу же, после доставания первых же курей из бочки, выяснилось, куры те согласны нести яйца, а значит размножаться только при участии точно таких же петухов, как и они, по размеру таких же. Всех других и остальных петухов, самых обыкновенных и меньших по своим размерам, те куры до себя не допускали, а если и допускали, то сразу же заклёвывали. Факт этот очень обрадовал Ивана. Выходило, что помимо князя, Иван Премудрый, стал ещё и монополистом (слово взято из словаря университория) по производству таких огромных курей. Перспектива вырисовывалась просто головокружительная. Получалось Иван имел возможность продавать этих, ростом чуть ли не с поросёнка, курей кому угодно и не бояться конкуренции в виде последующего их размножения где-то там, куда он их продаст. Что касаемо петухов, таких же, как и куры по размерам и способных побудить своих подруг к дальнейшему размножению, это было такой тайной, что просто ужас, почти такой же, как и про Иваново происхождение...

Теперь же для того, чтобы привлечь к себе на службу северных воинов, достаточно было подарить северным конунгам, каждому, по десятку курей чудесных и волшебных, а сверху по одному петуху прибавить.

Сколько будет тех конунгов, с которыми Иван договорится: один или несколько, Иван ещё не знал, лучше конечно, чтобы один, а то воины ихние вместо того, чтобы царство Салтаново завоёвывать, только и будут, что между собой драться, но это он потом решит, после переговоров с послами. А пока то, чем можно тех воинов привлечь к себе на службу, в виде курей с петухом, присутствует, жрать-то у них там нечего, а то что посольств аж две штуки приехало - тоже хорошо, поторговаться можно.

И тут же в Иванову голову ещё одна мысль пожаловала. На этот раз мысль не была ясной и чёткой, как воин в строю, была она мутной и размытой, как погода осенняя и дождливая - скучная и тоскливая. Выходило, что весь этот военный и политический кордебалет отплясывается вокруг этой самой бочки, будь она неладна. И что же она за бочка такая? Надо будет Емелю того расспросить, покрепче и поподробнее...

Глава V

Эх, мне бы такую жизнь, как у Емели! Вот только, чтобы с курями не возиться. Но если без этого никак, тогда - ничего страшного, можно и потерпеть. Если кто-то сразу же начал возмущаться и обвинять меня паразитизме, я так и скажу: ничего они в настоящей жизни не понимают! Емеля, как попал к Ивану Премудрому, так сразу же, прямо с первого дня, начал как сыр в масле кататься, а сверху, его ещё и сметаной поливали.

С того самого момента жизнь Емелина стала такой сытой и распрекрасной, что любой нормальный человек начнёт завидовать. А что: работа не пыльная, всего и делов - с вечера цыплят в бочку посадить, а утром достать их из бочки, но уже в виде курей.

Когда Афанасий с Петром доставили Емелю со всем его имуществом на княжеский двор и как полагается доложили Тимофею, тот сначала было ругаться начал и пригрозил со службы выгнать. Но видать любопытство победило, пошёл, посмотрел на Емелю и на его чудеса. А когда Емеля на печке проехал круг по княжескому двору, Тимофею только и оставалось, что чесать затылок не снимая шапки.

Но сразу же проблема возникла. Когда Емеля на своей печке и в сопровождении Афанасия с Петром въехал на княжеский двор, то дворня, все кто чудо такое наблюдал: кто в обморок сразу падать начал, особенно бабы, кто визжать и голосить принимался, тоже в основном бабы, а кто напрочь дара речи лишался. От такого поведения сразу же проблема возникла: надо было как-то языки дворне так поотрезать, вернее, так прищемить, чтобы они о печке этой, которая сама по себе по двору ездит, никому ни слова, ни полбуковки. Выход из казалось бы тупиковой ситуации Тимофей нашёл очень быстро и выход тот оказался самым простым и самым эффективным. Он собрал всю дворню и заявил: если кто начнёт молоть языком насчёт печки, самостоятельно по двору ездящей, в смысле, не в тереме княжеском, а в городе или ещё где, он, Тимофей, всем без исключения дворовым мужикам, сразу же всю ихнюю мужескую гордость поотрезает. Так и сказал! Ой, что там началось! Бабы сразу же заголосили, да ещё пуще, чем при виде самопередвигающей печки, а мужики, те сразу и все как один, стали серьёзными, потому что тут же начали всех подозревать в распускании языка. Вот так просто и без лишних затрат и волнений тайна, которая ну просто не смогла бы продержаться в виде тайны и пяти минут, стала самой-пресамой нерассказываемой тайной.

Что касаемо городских жителей, там ещё проще. Сразу же, только в горницу пришлось пройти, Афанасий,под диктовку Тимофея написал бумагу, а после этого, пошёл на базарную площадь и там её зачитал.

Народ, ясно дело, увидев одного из ближних слуг князя Ивана Премудрого, да ещё с бумагой в руках, тут же побросал все свои: дела, товары, разговоры и скандалы, и вокруг Афанасия собрался. А может быть оно и хорошо, что народ до такой степени любит всякие новости, а то пришлось бы всех отлавливать и на подзатыльниках, и пинках гнать к тому месту, где Афанасий бумагу собирался зачитывать.

Так что народ, проявив любопытствующую сознательность сам, без принуждения, собрался вокруг Афанасия, а тот не заставил никого долго ждать, обрадовал всех и каждого радостной новостью. Из бумаги той следовало, что тот горожанин, и любой другой человек, который сегодня видел, как по городу печка ехала, на самом деле является сумасшедшим. А поскольку он таковым является, то согласно княжеского указа, которого, кстати, отродясь не было, но народ на такие мелочи внимания не обратил, подлежит выселению не только из города, но и из княжества с обязательным лишением всего им нажитого имущества. И, видимо уже от себя, Афанасий пояснил, что в ихнем княжестве не может быть никакого места для всяких там сумасшедших, и вообще людей, у которых голова вся больная. И что бы вы думали? Новость, которую не далее, как полчаса тому назад обсуждал весь город и аж захлёбывался от восторга и от грядущих перспектив насчёт проезда печки по городу, сразу же исчезла как испарилась, без следа и даже напоминания о нем. Тут же, не сходя с места, выяснилось, что печку, которая сама по себе ехала по городу, не видел никто! Вот так вот! Учитесь!

***

И вот с того самого, первого дня, жизнь Емелина превратилась в сказку, действие которой происходило не иначе, как в раю. В тот же день ему выдали одёжку, да не крестьянскую: холщовые штаны с рубахой и лапти на верёвочке, на шею. Выдали ему одёжку самую настоящую, почти княжескую, это Емеля так решил. Рубаха красная, штаны - синие, даже кафтан дали, во как! А самое главное, на такое наверное даже Щука не способна, выдали Емеле сапоги, ей Богу, самые настоящие! Наверное не надо объяснять, как обрадовался тем сапогам Емеля, правда ноги Емелины тем сапогам вовсе не обрадовались. Да и с чего бы им радоваться, если они в своей жизни ничего кроме пыли и грязи под собой не видели, это летом, а зимой, валенки видели, вот и все их капризы с развлечениям. А тут сапоги, которые со всех сторон прямо как гири пудовые, ногу сжимают, да ещё натирают всё, начиная с пальцев и заканчивая пятками, больно же! Но Емеля хоть и страдал нестерпимо, приказал и себе, и ногам, терпеть и на жизнь сказочную и ласковую не жаловаться.

"Оно ведь как, - морщась от боли рассуждал Емеля. - к жизни, которая вдруг переменилась и стала совсем другой, к ней привыкать надо. Неважно куда она изменилась и какой стала: хорошей или плохой - все едино, без привычки трудно. Ничего страшного, привыкну. А что сапоги, так новые они, потому такие неудобные. Мужик один рассказывал, новые сапоги они всегда такие, всегда неудобства доставляют".

Ну а дальше: загнали Емелину печку в какой-то сарай, правда его наполовину пришлось разобрать, чтобы печка прошла, но это мелочи, не сам же разбирал. Тот же сарай Емеле и под будущих курей определили.

Да, на печку ту дивную пришёл посмотреть сам князь, Иван Премудрый. Ну что, Емеля ещё разок проехался по двору на печке, на том смотрины и закончились. Ещё князь спросил про бочку, ну а Емеля честно ему и признался, что результат от этой бочки можно будет наблюдать только завтра, рано утром, а сегодня, мол, рано ещё. А для того, чтобы результат получился, Емеле потребны цыплята в количестве трёх-четырёх штук и пара гостей пшена. Князь Иван Премудрый выслушал это, неопределённо и куда-то в сторону махнул рукой, что не иначе означало: предоставить требуемое, а затем, молча развернулся и ушёл в терем.

***

Утром Емеля продемонстрировал князю Ивану Премудрому результат в виде четырёх здоровенных курей, вот собственно говоря и всё. После этого князь Иван Премудрый потерял какой-либо интерес, как к Емеле, так и к его расчудесной бочке. А оно и верно: дел у князя много, государственных дел, не до бочки ему и не до Емели. Начальником Емели стал Тимофей, не иначе князь так распорядился, и началась, а затем и потекла у Емели такая жизнь, что только завидовать и остаётся.

С вечера Емеля цыплят, теперь уже штук пять-шесть, в бочку засунет, а утром, тех же пять-шесть, но только уже курей, из бочки вытащит - вот вам и вся работа со всем её хлопотами и заботами.

Что касаемо харчей, столовался Емеля вместе со всеми дворовыми людьми и надо сказать так столовался, что иногда не то что ртом и желудком, а и глазами есть не мог, места не было. Вскорости, а что, дело-то молодое, приглядел Емеля себе девку из дворовых. Ну а дальше, знамо дело, что дальше: молодость и то, что в организме человеческом для этого дела предусмотрено, они своё дело туго знают и подсказывать ничего не надо. Сами всё сделают, ты только не выпендривайся и не сопротивляйся. Вот так и жил Емеля. А что, очень даже хорошо жил. Кстати, жизнь его была такой распрекрасной: сытой и на прочие удовольствия щедрой, что он почти что позабыл про Щуку и про слова волшебные. Во всяком случае за всё время, которое он жил при дворе князя Ивана Премудрого, он про Щуку ни разу и не вспомнил.

Единственное, что омрачало райскую жизнь Емели, так это то, что денег ему никаких не платили и не давали. Несправедливо конечно, но не пойдёшь же жаловаться, да и кому жаловаться, князю что ли? А на кого жаловаться? Получается, что на князя. Вот вам и лабиринт получается. Но деньги, они всё-таки человеку нужны, потому как для человека и придуманы. Вроде бы и малость, а леденцов каких-нибудь или же ленту шёлковую зазнобе своей купить-то хочется, уж дюже она жаркая и ласковая, да на поцелуи и на всё, что за ними следует, жадная. Деньги у Емели были, ещё те, которые он в деревне якобы занимаясь механизацией заработал. Но тратить их не очень-то хотелось и не потому, что жадный, а потому что они, хоть и при помощи Щуки, но заработанные.

И вот однажды, когда Емеля от нечего делать шлялся по городу,к нему подошёл хитрого вида мужик и предложил купить курей, за дорого купить, а если с петухом, так вообще, за очень дорого. Сначала было Емеля стал ему отвечать, что мол ни о каких курях он ничего слыхом не слыхивал, а если мужику тому так уж приспичило курей покупать, пусть идёт на базарную площадь и покупает сколько захочет там их много продаётся, всяких разных, с петухами и без. Мужик не отстал, а до того хитро заглянул в Емелины глаза, что тому сразу стало ясно, это не отстанет, пока своего не добьётся. Сговорились так: раз в неделю, не чаще, Емеля будет предоставлять тому мужику двух курей, двух, не больше и никаких петухов! К удивлению Емели, мужик сразу согласился, а когда назвал цену у Емели аж ноги подкосились настолько она была высокой, Емеля о таких деньжищах никогда не слышал и уж тем более не помышлял. Таким вот образом у Емели появились деньги и по его представлениям и взглядами на жизнь, деньги большие.

И всё бы хорошо, да как-то Тимофей зажал Емелю в углу, в сарае, да всё про его торговлю с курями и выпытал. Емеля до того испугался, а испугался он, что со двора княжеского выгонят и бочку отберут, и придётся ему назад, в деревню возвращаться, что всё, без утайки сразу же и рассказал. К его удивлению Тимофей после того как выслушал не приказал стегать Емелю кнутом по спине и заднице, а только и сказал, чтобы тот за раз больше двух курей не продавал. И ещё сказал: если кто его на этом деле поймает за руку, тогда уж пусть не обижается, получит по полной. Ну а самое интересное и райскую жизнь Емелину подтверждающее случилось то, что после этого стал Тимофей тоже, приблизительно раз в неделю, брать у Емели курей, но не пару, а штук пять-шесть и девать куда-то. Куда их Тимофей девал, не то, что Емеля, любой, даже самый распоследний дурак догадался бы с первого раза, чего уж про Емелю говорить.

Наверное здесь, по неизвестным мне законам жанра, полагается написать: так и оставалась бы жизнь Емелина такой же неизменной - сытой и полусонной, если не обозначила бы себя та бочка на межцарственном-государственном уровне. Глянь, написал. Ну и ладно, пусть будет...

Глава VI

Говорят, большому кораблю, большое плавание, и правильно говорят. На то он большой корабль и есть, чтобы плыть ему по морям и даже океанам. Ничего не поделаешь, судьба у него такая. А всё потому, что в речку, для маленьких кораблей предназначенную, он просто-напросто не поместится. Это для маленьких кораблей, для тех речка предусмотрена. Если такой маленький корабль не иначе, как сдуру и надумает по морю поплавать - ничего не получится: тут же волной захлестнёт и всё, поминай как звали. Поэтому если ты - большой корабль, то и плыть тебе по соответствующим водоёмам, по таким, где один берег, собрата своего никогда не видел. А если ты - корабль маленький, кораблик, то и плыть тебе по речке, потому что в ней течение есть, и оно обязательно поможет тебе приплыть туда, куда нужно. А вот надо ли тебе это "туда, куда нужно", никого не волнует. Если уж хочешь плыть не туда, куда речка течёт, а туда, куда тебе захочется, рождайся или становись большим кораблём, и тогда пожалуйста... А ещё лучше, и это самое лучшее, сиди на бережочке и смотри, куда другие плывут. Но это штука очень трудная и не каждому по силам, потому что уж очень хочется самому поплавать, вода так и манит.

***

Покуда Иван Премудрый плыл, даже не по Самому Синему морю, а по океану, и вершил великие дела удивляя всех подряд своей премудростью, царевич Гвидон, поскольку злой волей был превращён в маленький кораблик, должен был начать плавать по речке, да всё что-то мешало.

Нет, за руку его никто не держал, да и вообще на то, чем он занимался внимания особого не обращали. Самое главное - живой и здоровый и расти перестал, как в бочке, а что он там делает и где он всё это делает - его забота.

Царица, глядя на царевича Гвидона и радовалась и печалилась одновременно. Кажется говорил уже: казалось бы вот он, сын, сыночек родненький - радость и в старости утеха, а если на себя посмотреть, то вот она, тоска-печаль лютая. Ведь Царица, девчонка ещё совсем, это если по памяти, по её памяти, а на вид - женщина вполне зрелого возраста, вернее будет сказать, в самом соку. Вот и радуйся, и печалься одновременно.

Что касаемо Старика со Старухой, то они ни о каких кораблях, речках, да морях с океанами вовсе и не думали - нечего ерундой всякой голову забивать. Старик, тот каждый день по Самому Синему морю плавал, правда плавал он совсем по другому поводу и не туда, куда голова, хоть и премудрая, но дурная указывает, а туда, где рыбки побольше и где взять её можно полегче, вот вам и вся разница. Опять же, Старуха перестала пилить и ругаться, а это, скажу вам, поважнее и получше всяких там больших кораблей с морями-океанами будет.

А Старуха, что Старуха? Она, как и любая деревенская женщина, с утра и до вечера хлопотала по хозяйству, ну разве что от других деревенских женщин отличалась тем, что мужа своего, Старика, ждала каждый день и переживала. Ведь как не крути, а море, пусть оно хоть трижды Самое Синее, всё-таки море. И что удивительно, это она сама себе удивлялась, Старухе неожиданно очень понравилось не ругаться на Старика, а обходиться с ним ласково и даже нежно... Вот и пойми этих женщин.

***

Вполне возможно будет предположить, что столь долгое пребывание Царицы и царевича Гвидона у Старика со Старухой, если по правде жизни, не должно было остаться без внимания. Да что вы! Да Матрёниха просто-напросто себя уважать перестала бы, а то и вообще, прокляла последними словами. Это где ж такое видано: в деревне чужие люди, почитай третий месяц живут, а заключения по этому поводу никакого нет, ну сами подумайте - стыд и срам! Вот и я о том же.

Но обвинять Матрёниху в неисполнении обязанностей, жизнью на неё возложенных, язык не повернётся и вот почему. Матрёниха уже было собиралась ознакомить односельчан с её авторитетным мнением по поводу пребывания каких-то никому неизвестных людей в деревне, как случилось такое, что незнакомцы эти из Матрёнихиной головы напрочь исчезли.

Случилось так, что когда Емеле было настоятельно предложено вместе с бочкой проследовать к самому князю Ивану Премудрому, и дальнейший его проезд по деревне, да ещё в сопровождении двух конников, по виду явно людей князевых, Матрёниха наблюдала самолично. Дальше рассказывать, или понятно всё?

Когда Матрёниха всё это увидела, у неё аж голова вся чуть было не взорвалась. Какие там могут быть чужаки, если среди бела дня происходит такое?! Это где ж это видано, чтобы простого деревенского мужика слуги княжеские сопровождали, как самого князя? Ну и что, что на печке! Печка, к ней все привыкли, та же Матрёниха её например, так вообще с лошадью путала. А слуги князевы, их ни с чем не перепутаешь, да и не каждый день они в деревню наведываются.

Поскольку голова Матрёнихина от увиденного не взорвалась причина сопровождения Емели княжескими слугами и её последствия в голове Матрёнихи, появились сразу же.

Уже через час, а может быть и меньше, вся деревня обсуждала страшную новость. Оказывается князь указ издал по которому вся механика, которая у народа имеется, отныне признается самым черным колдовством. Что уже по всему княжеству среди простых, и даже не простых людей, идут проверки и обыски на предмет нахождения в их домах этой самой механики, и что тех, у кого её найдут, буду розгами сечь принародно и нещадно.

Народ, он хоть правду завсегда чувствует, зато завсегда в ней сомневается. Деревня продержалась до обеда, надеялись, что пронесёт. Не тут-то было! Пацаны деревенские, вечно залезут туда, куда их не просят, разумеется обследовали Емелин двор и нашли курей, здоровенных, тех самых. В деревне сразу же были брошены все дела, народ на курей собрался смотреть. А тем хоть бы хны: ходят себе по двору и выглядывают, чтобы ещё этакое склевать.

Матрёниха тут же, и не сходя с места, заявила, что Емеля оказывается самый страшный колдун и есть и что все его работы по починке механики - не что иное, как самое страшное колдовство. Что Матрёниха давно его в нечистых делах подозревала и всё хотела народу рассказать об этом. Да разве её кто-нибудь, хоть раз выслушал? Не говоря уж о том, чтобы послушал. Вот теперь и получайте пожалуйста за дурь свою стоеросовую, за то, что вам умных людей выслушать все некогда.

Дальше, понятно что: ломанулся народ от механики избавляться. Некоторые, те, кто похитрее, сначала было хотели свою механику втихаря закопать, ну чтобы переждать, пока всё утихнет, имущество всё-таки, жалко. НоМатрёниха, такое впечатление, что она в тот день была способна появляться в нескольких местах сразу. Она всё видела, всё примечала и тут же тем, которые до своей механики очень жадные, выговаривала, мол когда приедут с проверкой, она сама, первая на тебя, придурок жадный, укажет, потому что не хочет быть невинно выпоротой, лучше уж тебя, ирод пусть до чертей в глазах запорят. Так что к вечеру деревня по части хоть мало-мальской механизации представляла из себя позапозапрошлый век, а то и вообще, времена царя Гороха. Утопили всё! В болоте утопили, так надёжнее, чтобы по жадности своей и дурости, никто нырять и доставать не вздумал.

Ну а с курями, с теми, большими, поступили вообще просто. Мужики отловили их, свернули головы, да на костре и зажарили. Бабы, те нет, те есть эту страсть отказались, боялись, что колдовство в курях заключающееся им с мясом передастся и они ведьмами из-за этого станут. Мужики не возражали только посмеивались, уж кто-то, а они точно знали, что все деревенские бабы - сплошные ведьмы. Ну и раз уж такое дело деревня почитай целый день не работала. А там, где места работе нету всегда есть место праздному времяпровождению. Это к тому, что к курям, которые наколдованные или заколдованные, черт их разберёт, мужики то, что покрепче прибавили. Вот и получилось: вроде бы по утопленной механике и горевать надо, ан нет, праздник получился, веселье.

***

Так вот, после того, как Анна Ивановна подарила царевичу Гвидону лук со стрелами, стал он почитай каждый день в лес ходить. Если раньше он и уходил в лес, то просто и бесцельно бродил там среди кустов и деревьев, а это сами знаете, занятие не очень и весёлое. Да и бродить бесцельно, даже по лесу, долго не получается, я пробовал, знаю, что говорю.

Несколько раз царевич Гвидон встречал Анну Ивановну. Не думаю, что встречи те были абсолютно случайными. Если со стороны царевича такое допустить вполне возможно, то со стороны Анны Ивановны - язык не повернётся предположить. И вот в одну из таких встреч Анна Ивановна как-то по особенному, не как всегда, посмотрела на царевича Гвидона. Так посмотрела, как будто всего насквозь просверлила, и сказала, что жениться ему надо, ой как надо, иначе: или обозлится на весь мир и когда час его придёт, в лютости потешаться будет, или, тоже не сахар, блаженным сделается, на деревья, да облака смеяться будет.

Царевич Гвидон, если напрямую, ничего не понял из слов Анны Ивановны, но где-то там, глубоко внутри себя, что-то заныло у него, тоскливо так, как будто волк завыл. Такое с царевичем Гвидоном и раньше случалось, но редко и не надолго. Он старался не обращать внимания, считал это глупостями и объяснял тем, что живут они, с матушкой у чужих людей, хоть и добрых, и гостеприимных.

И ещё Анна Ивановна сказала, чтобы царевич Гвидон не вздумал ходить за деревню хороводы водить. Ничего хорошего от этих самых хороводов царевичу ожидать не следует, а раз не следует, то и делать там нечего. Анна Ивановна пояснила, что в самих хороводах, как в таковых, ничего плохого нет, даже наоборот, только хорошее, только не для него они, не для царевича Гвидона. И тут же добавила, что дело не в том, что он царевичем родился и не по происхождению ему все это. Хороводы, пояснила Анна Ивановна, они происхождений и богатств не разбирают. Для них всё едино кто ты: царь-царевич или простой парень, у которого даже не на что обувку себе справить.

Царевич Гвидон опять ничего не понял из сказанного Анной Ивановной, но видать душа поняла, потому что затрепыхалась вся и опять заныла, но на этот раз радостно, как бы в предвкушении чего-то хоть пока и неизвестного, но той же душой изо всех сил ожидаемого. Сам-то царевич Гвидон не только на хороводы ходить, он и по деревне-то не особо ходил или просто так прогуливался. Идёт в лес, сколько-то пройдёт по деревне и домой возвращается - тоже самое, вот и все прогулки. Бывало, не без этого конечно, встречал несколько раз местных девиц. Случайно или нет, то разве что девицам известно, больше никому. Кстати, одна из них больше всех других почему-то на глаза царевичу попадалась, но он внимания на неё не обращал, не говоря уже о чем-то большем, да и она сама не заговаривала. Может ждала, когда царевич Гвидон, сам, первым заговорит, а может быть это действительно было случайностью.

И ещё царевич Гвидон сам не рассказывал, зачем оно, Анна Ивановна очень даже одобрила его разговоры со Щукой. Так и сказала: "Ты её слушай. Слушаться, не слушаться - твоё дело, но то, что она тебе скажет, слушай внимательно. Щука, она давно живёт, почитай в округе постарше всех нас вместе взятых будет. Так что слушай, она плохого не скажет и не посоветует, тем более приглянулся ты ей, а это ой как далеко не каждому удаётся". Царевич Гвидон хотел было подробнее расспросить Анну Ивановну про Щуку и про их разговоры, коли они ей известны, и даже уже было рот открыл, но Анна Ивановна улыбнулась загадочно, сослалась на какие-то очень важные дела, и, царевич Гвидон глазом не успел моргнуть, исчезла куда-то.

***

"Ну и ладно, - подумал царевич Гвидон. - дела, так дела. Это у меня никаких дел, так, одно сплошное безделье...". И, а больше действительно заняться-то и нечем, принялся тренироваться в стрельбе из лука. Но то ли слова какие-то особенные Анна Ивановна ему сказала, то ли ещё что, только в тот день стрельба у него получалась из рук вон плохо. Даже в самый первый раз у него получилось стрелять гораздо лучше, чем теперь. Сегодня из всех выпущенных стрел наверное только половина попала в цель, а остальные улетели неизвестно куда, замучился потом искать... Видя такое дело, царевич Гвидон сначала было расстроился, но потом смотрит, что если дальше расстраиваться, то заставлять себя надо, а если само-собой, не получается.

"Это наверно Анна Ивановна меня, то ли заколдовала, то ли ещё что. - подумал царевич". Ну а раз так, решил он, к чему в пустую силы тратить, тем более на расстройство самого себя?

Собрав стрелы, царевич Гвидон занялся тем, что, если им заниматься долго, ни у кого не получается - бесцельно и беспричинно ходить, гулять по лесу принялся. Но, не иначе опять Анна Ивановна руку свою или глаз свой, волшебный, приложила, бесцельное шатание по лесу у царевича Гвидона очень даже получалось. И дополучалось до того, что оказался царевич на берегу реки, в том самом месте, где в первый раз Щуку увидел и где после их первой встречи они обычно друг с дружкой иногда разговаривали.

"Не иначе, Анна Ивановна меня сюда привела. - подумал царевич Гвидон, но подумал как-то рассеяно, потому что не был в этом уверен. - А может быть Щука сюда заманила, может она сказать мне что-то важное хочет, а Анна Ивановна, как бы предупредила. Не поймёшь их, этих волшебников".

***

Царевич Гвидон присел на берегу, а потом вообще лёг на спину, раскинул руки и стал смотреть в синее небо, облаками разукрашенное.

- Что видно, царевич? - раздался слегка скрипучий голос.

- Здравствуй, Щука. - не вставая поздоровался царевич Гвидон.

А тут и не надо особо догадываться, чтобы догадаться, кроме Щуки, разговаривать с ним здесь больше некому, Щукино это место и другим вход сюда наверняка заказан, кроме царевича Гвидона разумеется.

- Небо видно, голубое и бездонное. И чем больше в него всматриваешься, тем оно голубее становится. Бездонное оно какое-то.

- Так, хорошо. А ещё что?

- Ещё облака видно. Красивые такие, белые и все непостоянные, прямо как дети непоседливые, всё время меняются.

- Тоже хорошо. А ещё что видишь?

- Всё, больше ничего не вижу. - разочарованно ответил царевич Гвидон и поднялся, неудобно всё-таки, с тобой разговаривают, а ты развалился.

Щука была на том самом месте, на котором царевич её увидел в первый раз. Слегка пошевеливая плавниками и хвостом, она, высунув из воды голову, внимательно смотрела на царевича Гвидона. А что, взгляд у рыбы очень внимательный, присмотритесь при случае, и не обязательно это должна быть Щука.

- Жаль, что не видишь. Ну да ничего, видать время твоё ещё не пришло.

Во время их разговоров царевич Гвидон не уставал удивляться тому, как это у Щуки получается слова человеческие произносить? Вот ему для того, ну чтобы хоть одно слово сказать, сколько раз, да по разному, надо губами пошевелить. А она, Щука, пасть свою, или рот, царевич Гвидон не знал, как правильно назвать, только открывает и закрывает, и по другому никак ей не шевелит, а слова, самые настоящие, у неё получаются. Ну разве что голос скрипучий такой, как колесо тележное, но это мелочи по сравнению с тем, как Щука говорит.

- Щука, объясни мне, что это вы, с Анной Ивановной, всё о каком-то времени говорите, которое должно прийти?

- А ты не понимаешь?

- Нет, не понимаю. Если бы понимал, не спрашивал.

- Тоже верно. А ты особого внимания на слова наши не обращай. Когда оно придёт, ты сразу поймёшь и догадываться не надо будет. Ты вот добрый и вежливый, а для жизни совершенно не воспитанный, почему так?

- Не знаю. - царевич Гвидон даже слегка обиделся на такие слова, поскольку невоспитанным себя не считал, и дело тут не в скромности, или нескромности, не чувствовал он себя таким, и всё тут. - А почему это я невоспитанный?

- Вижу обиделся? А ты не обижайся. Воспитание, оно воспитанию рознь. Одно дело доброта и вежливое обхождение. Оно всё это, ребёнку от родителей передаётся, с материнским молоком и отцовским семенем. И другое дело, воспитание для жизни предназначенное. Оно, если от родителей и передаётся, то совсем чуть-чуть и только для того, чтобы дальнейшему воспитанию было куда пристать и присоседится. Понимаешь?

- Понимаю, но не очень. - честно признался царевич Гвидон.

- И хорошо, что не очень. - ответила Щука. - Гораздо хуже было, если бы ты всё понимал.

- Какими-то загадками, Щука, вы с Анной Ивановной говорите, иногда даже хочется разозлиться.

- А ты и позлись, если хочется. На нас можно позлиться, мы не обидчивые. Ты только на людей не злись, особенно попусту.

- Ну это мне более-менее понятно, а в остальном - сплошная загадка. -Царевичу Гвидону от таких словесных Щукиных выкрутасов даже смешно стало, вот он и рассмеялся.

- Смеёшься? Это хорошо, что смеёшься. Да, царевич, а что это ты мои предложением ни разу не воспользовался? Мне даже обидно. Это что же получается: я тебя за доброту твою отблагодарить захотела, а ты выходит не принимаешь мою благодарность. Или она тебе не по нраву? А может быть мало?

- Да что ты, Щука, такое говоришь? - "День сегодня какой-то непонятный. - подумал царевич. - Сплошные разговоры и сплошь непонятные или такие вот обидные". - Принял я твою благодарность и благодарю тебя за твою щедрость. Только ни к чему мне твоя помощь. Знаешь, Щука, я думаю человек, если они не волшебник, сам всё должен делать: головой думать, и руками делать. Тогда и помощь твоя, волшебная, не понадобится. Погоди! А можно я посмотрю, чем батюшка мой, царь Салтан занят, а то матушка уж очень печалится. Она хоть вида и не показывает, но я сердцем чувствую, а значит вижу и замечаю. А насчёт твоей благодарности вообще, лучше бы она вообще никогда не пригодилась. Ну а если уж приспичит, обращусь, воспользуюсь твоей добротой, если ты к тому времени не передумаешь.

- Не переживай, не передумаю. - раздалось от воды. - А батюшка твой по вам тоскует, извёлся весь. Вот и покажи матушке, пусть сердце своё успокоит, а заодно и сам посмотришь. Слова, какие надобно говорить помнишь или повторить?

- Помню, помню, Щука, спасибо тебе.

- Вот и хорошо. А насчёт всего остального и прочего верно мыслишь, хоть жизни и не воспитанный. Я даже сомневаться начинаю, а ты точно невоспитанный? - и Щука засмеялась. Конечно смех не очень-то был похож на человеческий, но всё-таки сам факт говорил о многом.

А царевич Гвидон нисколько не удивился смеху Щуки, ни самому смеху, ни тому, как он звучал. Видать та мера удивления, которая для него на сегодня была определена, закончилось, потому так оно и получилось.

- И всё-таки нужен тебе тот, кто тебя жизни и для жизни воспитает, ой как нужен.

- Опять ты за своё, загадками разговариваешь?

- Это не загадки, - проскрипела Щука. - это как раз наоборот, отгадки. Так что смотри царевич Гвидон в небо, почаще и повнимательнее. - и, подобно Анне Ивановне, ну почти один в один. - Что-то заболталась я с тобой, а у меня дел, полный омут. Прощай, некогда мне.

Тихий всплеск воды и Щуки, как и Анны Ивановны в лесу, как будто и вовсе не было. Царевич Гвидон опять остался один, огорошенный, обрадованный и огорчённый одновременно загадочными разговорами, что в лесу, с Анной Ивановной, что здесь, со Щукой. Он опять прилёг, спешить было некуда, раскинул руки и принялся смотреть в небо. Но теперь, помня совет Щуки, смотрел он внимательно, даже можно сказать, пристально, но ничего особого и другого не увидел. Всё было тоже самое, как и в прошлый раз, ну разве что на птиц стал внимание обращать. А вот птицы на царевича Гвидона внимания никакого не обращали, летали себе и летали, и было им совершенно наплевать и безразлично на человека, который развалился в траве и бездельничает в то самое время, когда другие делом заняты.

По дороге домой царевич Гвидон старательно исполняя совет Щуки тоже старался всё больше смотреть вверх, в небо, чем себе под ноги. В небе ничего особенного не увидел, зато два раза запнулся о какие-то ветки и чуть было не упал, а один раз так вообще, чуть было штаны себе не порвал.

***

Если кто подумал, что царевич Гвидон спросил у Щуки про то, чтобы посмотреть на своего батюшку, царя Салтана, только для того, чтобы Щуке приятное сделать, мол смотри, пользуюсь твоим волшебством, вовсю пользуюсь - зря так подумал. Царевичу почитай с самого начала, с тех пор, как из бочки вылез, не давал покоя вопрос о том, как они с матушкой оказались в той бочке? В то, что произошло это по воле царя Салтана, царевич не очень-то и верил, а если без политесов, то не верил вообще. Почему так, царевич и сам не смог бы объяснить, спроси его. Ну не было у него в душе хоть мало-мальского чувства и обвинения насчёт батюшкиного коварства. А тут, он сам такого от себя не ожидал - взял, да и ляпнул, спросил: можно или нет? Оказалось, можно.

Вот вам наглядный пример и факт того, как безделье, которое девать некуда, в один момент неизвестно куда исчезает и на его место приходит дело очень важное дело, не терпящее даже малейшего отлагательства.

Единственное, что смущало царевича Гвидона и даже заставляло слегка нервничать, была Старуха. Нет, не в смысле что такая-рассякая-разэтакая. Сказать или же подумать такое у царевича ни язык, ни мысль не шевельнулись бы. Царевичу очень не хотелось, чтобы Старуха присутствовала при их с матушкой смотринах мужа и отца, царя Салтана.

Царевичу не жалко было продемонстрировать перед Старухой волшебство, Щукой предоставленное, тем более что никаким волшебством он это не считал - не его оно, волшебство было. И уж тем более скрывать что-либо от Старика со Старухой, это было бы вообще чёрной неблагодарностью за все то добро, которое они для царицы и царевича Гвидона сделали. Мало того, что здесь дело семейное, и такое семейное, что другие какие-либо хоть и добрые глаза вовсе не нужны. Ещё неизвестно, чем там царь Салтан занят, а вдруг как он всё это затеял и совершил и теперь радуется своему злодейству, да ещё в объятиях новой жены? Как к этому отнесётся Царица? Вот и царевич Гвидон не знал, и не мог угадать. Так что, дело здесь не в царском происхождении и не в царских должностях, а в вещах самых обыкновенных - матушку надо пожалеть.

Так что, ещё одним первостепенным делом для царевича Гвидона стало - улучить момент, когда Старуха отлучится куда-нибудь и тогда продемонстрировать Царице её мужа и своего отца, царя Салтана. Но вот беда, Старуха находилась в доме и при доме как привязанная: ходить куда-либо не ходила, с соседками за жизнь не разговаривала, так что трудно будет это осуществить, думал царевич Гвидон. Он даже продумывал такую штуку: если уж, ну вообще никак не получится, дождаться момента, взять, да и вежливо попросить старуху, чтобы та оставила их наедине, ненадолго разумеется, объяснив, что к чему.

Прокручивая всё это в голове, царевич Гвидон и не заметил, как дошёл до деревни, а затем и до дома. Да, в небо он время от времени посматривал, не забывал, но увы, ничего нового там не увидел, а он особо и не переживал по этому поводу.

Проскочив по деревне и ничего не замечая вокруг царевич чуть ли, как тот бусурманин, ворвался в избу. Зашёл, вернее будет сказать, влетел в избу и остановился, даже замер. То, что он увидел, его головой никак не предполагалось, а значит заранее не продумывалось. Царица сидела на лавке, у окна, и пряла пряжу, а вот Старух, нигде вокруг не было. Царевич спросил матушку: где, мол Старуха, куда подевалась? Вопрос конечно может показаться невежливым, а то и вообще, грубым, но уж больно хотелось показать Царице мужа и батюшку, царя Салтана.

Царица совершенно обыкновенным тоном ответила, что Хозяюшка, Царица называла Старуху исключительно Хозяюшка, пошла посмотреть на курей невиданных, которых деревенские ребятишки на дворе у механика Емели нашли и когда вернётся, не знает. Она ещё сказала, что Старуха-Хозяюшка звала её с собой, ну, невидаль дивную посмотреть, но Царица отказалась, не хотелось ей лишний раз перед людскими глазами мелькать. Конечно же ничего дурного за Царицей не водилось, просто не хотелось и всё тут, бывает такое, наверняка сами знаете.

"Неужели Щука подстроила? - подумал царевич. - А что, вполне возможно, с неё станется. Ну и хорошо, что так оно обернулось, а подстраивал это кто-то или не подстраивал, потом разберусь".

Теперь царевичу Гвидону предстояло дело не менее важное, а может быть самое важное - сказать и хоть как-то подготовить Царицу к тому, что он собирался ей продемонстрировать. Будто бы вспомнив, что самый короткий и надёжный путь - прямой, и откуда узнал ведь в бочке проживал, а там никакого образования не было, не иначе опять Щука или Анна Ивановна постарались, царевич Гвидон так и выпалил:

- Матушка, хочешь посмотреть на супруга своего и моего батюшку?

- Хотеть-то хочу, да захочет ли он нас видеть? - сказано было как бы, ну как отвечают на давно ожидаемый вопрос, так что ли.

Царица перестала прясть и как бы замерла, прямо-таки в какую-то сидящую статую превратилась. Единственное, что выдавало в ней живого человека, так это руки, которые начали перебирать: сначала фартук, потом добрались до косынки и принялись путешествовать дальше, по всей одежде. При этом руки, вернее пальцы, мелко дрожали, заметно было. Царица смотрела на царевича Гвидона таким взглядом, который ни описать, ни выдержать невозможно. Взгляд её представлял бесконечность. Вроде бы она смотрела на сыночка своего, царевича Гвидона и одновременно смотрела куда-то, неизвестно куда. Он, как бы это сказать, представлял из себя бесконечность, как в ширину, так и в глубину. А в ширине и глубине её взгляда колыхалось, бушевало и пылало столько чувств, болей и радостей, что перечислять не перечислишь, что царевичу Гвидону на мгновение аж не по себе стало от такого взгляда.

- А и не надо. - спокойно так сказал царевич. - Он нас не увидит и не заметит.

- Как это? - удивилась Царица при этом взгляд её стал ещё шире и глубже.

- А вот так...

***

- Эх, Матрёна, Матрёна! Чует моё сердце, зря я тебя с посольством посылаю, ой зря!

Наверное у царей всё происходит точно так же, как и у простых людей. Ну например, сосед с бутылкой в гости зашёл. Не будешь же ты ради такого случая в зале стол на середину вытаскивать, раздвигать его, ну и всё такое прочее - грандиозное застолье устраивать. Сели на кухне, огурчики-помидорчики, колбаска, хлебушек вот и всё, а больше ничего и не надо. Да, про стаканы забыл - это обязательно. А если приехал к тебе в гости родственник, который так далеко живёт, что ты за ним ужас как соскучился и всё такое... Тогда да, тогда и стол на середину и на стол всё, что на тот момент, как в холодильнике, так и в ближайших магазинах пряталось. Оно и понятно, радость долгожданной встрече полагающаяся, ей торжественность подавай.

Точно такая же картина и у царей, ну почти. Положим, приехал посол какой-то: что же царь или князь какой, его где-нибудь в коридоре принимать будет? Нет конечно. Тут дела государственные, аж двух государств касающиеся, поэтому всё чин- чинарём. Тут вам и помещение самое большое какое во дворце только имеется и трон, и куча придворного народа при всех орденах и прочих драгоценностях. Ну и царь-государь, сами понимаете, разряжен, аж глазам смотреть больно - политика, мать её...

А тут вроде и дело государственное - царица с наследником всё-таки, но вроде бы как и личное - супруга с малым дитём. Да и лишние уши, хоть и верноподданные, не очень к месту, а то начнётся, и рты всем не позатыкаешь. Поэтому царь Салтан принимал Матрёну и давал ей наказы вместе с инструкциями в той же самой горнице, в которой прошлый раз со шпионом Макаром разговаривал.

- Ладно, езжай коли уж так. Замену искать, это время, а его как раз и нету.

- Поеду, царь-батюшка, поеду, обязательно поеду. - Матрёна даже было кланяться начала, да потом передумала, не иначе забоялась переиграть, перестараться.

- Грамоты, посольству полагающиеся, подготовлены, у Самолюба возьмёшь. Корабль тоже подготовлен, так что,завтра и отправляйся.

- Отправлюсь, царь-батюшка, обязательно отправлюсь.

- Да что ты заладила, как идол бусурманский?! Нормально говорить что ли разучилась?!

- Не разучилась, царь мой, батюшка. Это я всё от того, что смотреть мне на тебя, аж сердце на кусочки разрывается как больно, как ты кручинишься, переживаешь. Нет мне жизни и покоя в ней вместе со счастьем, покуда царица с царевичем пред твои ясны очи не вернутся.

- Вот и верни! Хватит причитать! - ничего не поделаешь, царь Салтан находился в ставшем привычном для него мрачном настроении, поэтому и с Матрёной Марковной так грубо разговаривал.

А та, вся как змея извивалась, если бы рыбаку на удочку попалась. Скажете: так не бывает? Бывает, ещё как бывает! В жизни и не такое бывает. Ей тоже надо было поспешать. Ну во-первых - обстановку разузнать. Наверняка бочка та к Ивану попала, а вот когда попала и кого, в каком состоянии из неё вытащили - было неизвестно, пока неизвестно. То, что здоровенные куры получаются у того самозванного князя посредством бочки, Матрена Марковна была уверена, потому что почитай на всём белом свете не было другого такого волшебства, как эта бочка. Лучше бы конечно, чтобы Царицу с царевичем из той бочки достали в бездыханном состоянии, ну а если такого не произошло, не повезло, Матрёне не повезло, значит надо всенепременно отыскать их, ну а дальше, дальше по обстановке, на месте придумает.

- Вот ещё что. - царь Салтан к удивлению Матрёны Марковны налил из стоящего тут же кувшина вина и выпил.

"А вот это хорошо. - обрадовалась Матрена Марковна. - это очень хорошо, раз вино начал пить. Тут две причины: или устал тосковать и волноваться, силы заканчиваются, или надежду потерял, это даже лучше".

- Когда будешь с Иваном этим, князем, - царь Салтан усмехнулся. - разговаривать, скажи, что я, царь Салтан, хочу с ним дружбу водить: торговлю торговать, ремесла развивать всякие. Что если доведётся против врага на княжество Иваново напавшего готов на помощь прийти. Ну и кончено, если на моё царство кто нападёт, он тоже должен стремя в стремя со мной встать. Скажи, что на этот счёт хочу я договор с ним подписать. Сам договор уже составлен, вместе с другими бумагами у Самолюба заберёшь. Скажи ему, что договор тот подписывать, полномочия тебе дадены, об этом кстати, в главной грамоте указано. Если кочевряжиться не будет, а я думаю он не будет кочевряжиться...

- Не будет, царь-батюшка, не будет. Куда уж ему супротив тебя кочевряжиться?

- Молчи, не перебивай! Значит подпишешь этот самый договор. Ну а дальше что говорить, сама придумаешь. Видела, что послы передо мной говорят и что вытворяют, вот и повторяй - невелика наука. А самое главное - скажи ему, Ивану этому, что царь Салтан посредством своего посла желает с ним с глазу на глаз беседу иметь. Что хочешь Матрена делай, а чтобы встреча такая в обязательно порядке состоялась!

- Состоится, царь мой батюшка. Куда ж ей деваться, обязательно состоится. - запричитала Матрена Марковна, а саму аж мелкой дрожью затрусило всю от радости.

Матрена сама хотела того Ивана на личную, с глазу на глаз встречу вынудить, и на ней поговорить как следует, без этих всех: "здрасьте-пожалуйста". Прижать его, если вдруг ерепениться начнёт, ну и всё такое. Уж кто, кто, а Матрёна знала, как это всё делается. Но если бы она сама всё это обустраивала, то оно как бы самодеятельностью с её стороны выглядело, а тут сам царь Салтан этого желает, а значит во время того разговора как бы за спиной Матрениной стоять будет, а это вам не гость семечек.

- Знаю, что состоится. Ему деваться больше некуда, поддержка ему нужна, а я для него и есть самая надёжная поддержка, остальные жидковато выглядят.

Намекни ему, тонко намекни, ты умеешь, что мол царь Салтан прекрасно осведомлён о его настоящем происхождении. И что соседние с ним государи хотят войной на него идти. Скажи ему, так и скажи, что без дружбы со мной и моей помощи ему в той войне не выстоять, так что пусть думает. Ну а если будет нос задирать, тогда скажи ему: гонец ко мне от его князя-батюшки с тайной грамотой прибыл. Предлагает князь-батюшка на него и на княжество вместе войной идти: завоевать и поделить то княжество, а самого Ивана без порток на все четыре стороны пустить. Да, скажи перед этим, князь-батюшка предлагает отлупить его как следует, а потом уже на все четыре стороны отпускать.

А самое главное, это уже после разговора о дружбе и союзе, скажи ему: пусть отряжает своих разбойников с тем, чтобы они всё княжество носом перепахали, но отыскали молодую женщину знатного происхождения, а при ней грудного ребёнка, мальчика. Поняла?!

- Поняла, царь мой батюшка, всё поняла, всё исполню, не изволь беспокоиться. - на этот раз Матрёна Марковна кланялась искренне и откровенно.

- Вот и хорошо, что поняла. Ступай.

- Царь батюшка, покуда я буду с посольством ездить, пойдём в лупанарий. Облегчи ты себе душу и сердце, ей Богу, смотреть на тебя, страдающего, невозможно!

- Отстань ты со своим лупанареием! Сказано, не пойду, значит не пойду. - но видать, хоть медленно, но верно, Матрена Марковна своего добивалась и похоже, почти добилась. Царь Салтан немного подумал, а потом, у Матрёны внутри аж что-то ёкнуло. - Если не найдёшь и не привезёшь Царицу с царевичем, тогда пойду в твой лупанарий. Всё, иди!

***

- Матушка, а что это за лупанарий такой?

- Не знаю, сынок, ой не знаю. Наверняка ничего хорошего. Она, Матрена, она вокруг меня всё увивалась, противная такая. Ой, чует моё сердце, она, сыночек нас с тобой в ту бочку и поместила.

А было так: едва царевич Гвидон прошептал заветные слава, Щукой подаренные: "По Щучьему велению, по моему хотению...", ну и так далее, просьбу свою обозначил, сразу же посреди избы как будто целлофан натянули, тонкий такой, которым в магазинах продукты обёртывают, знаете? Царица даже удивиться не успела, как на том целлофане, или чем оно было на самом деле, всё происходившее в горнице царя Салтана и появилось, цветное и со звуком.

Царевич смотрел, ну не то чтобы с удивлением, хотя и это присутствовало, ведь он батюшку своего, царя Салтана, первый раз видел. То, что происходило там и о чем царь Салтан говорил с Матрёной Марковной, царевич Гвидон если и воспринимал, то не очень. Единственное, что он понял более-менее отчётливо - Матрена собирается ехать с посольством к местному князю. Сами понимаете, кто таков местный князь царевич не знал и не ведал, да и откуда ему ведать, если он ни с кем почитай не разговаривал и не только о князе, а и вообще. И ещё он понял, что ему надо будет как-то добраться до стольного города, увидеться и поговорить с этой Матрёной Марковной, объяснить всё, и вместе с ней домой отправится, когда она дела свои посольские закончит.

Само-собой царевич Гвидон решил ничего не говорить об этом как матушке, так и вообще всем, а то начнётся! Матушка, та отговаривать будет или того хуже, причитать да охать начнёт, мол опасно это и всё такое... Что по этому поводу скажут Старик со Старухой, царевич не знал и представить себе не мог, но был уверен, тоже ничего хорошего. Можно было конечно поговорить со Щукой, посоветоваться. Царевич было и решил так сделать, но вспомнил, что при нём завсегда помощь от Щуки имеется, а если она при нём, к чему тогда какие-то разговоры? Так что, ну получается так: решил царевич Гвидон матушке ещё один сюрприз устроить, но на этот раз не игрушечный, в виде кина, а самый настоящий - домой отправиться. Если уж при помощи Щукиного волшебства, думал царевич Гвидон, сюрприз удался и Царица этому сюрпризу обрадовалась, то как она обрадуется, когда царевич скажет ей, что корабль готов, и что пора домой, а то загостились.

А Царица, когда увидела всё это, как бы в воздухе показываемое, сначала охнула и даже на лавку присела. В груди сразу же что-то закололо и перед глазами как будто бы дыму или туману напустили, видно стало плохо. Но потом, потихонечку, Царица взяла себя в руки: уж больно ей хотелось посмотреть, что там у супруга её и с самим супругом происходит, и нервное её состояние этому только мешает.

Царица не очень-то понимала, о чем там царь Салтан с Матрёной разговаривал. Самое главное, что увидела Царица, сразу же увидела - печалится царь Салтан, по ней печалится, да так сильно, что с лица весь спал и постарел как бы. Похудел сильно, Царица это тоже заметила, а на лице так вообще, одни глаза остались. Ну а когда Матрена начала якобы переживать насчёт печалей царя Салтана, Царица была уверена, что та притворялась, у неё, у Царицы, как будто ангелы, да все сразу, босиком по душе начали бегать. И хоть и старалась она не расплакаться, всё равно слезы сами по себе из глаз течь начали, да так, что смотреть на происходящее мешали, фартуком пришлось вытирать.

Ну а когда царь Салтан сказал Матрёне, чтобы та Царицу с царевичем посредством каких-то разбойников искала, Царица чуть было вообще с лавки не упала, от счастья разумеется. На то, что разбойники те будут искать женщину с грудным ребёнком, Царица не обратила никакого внимания, она даже не подумала, что царевич Гвидон от грудничка очень даже сильно отличается. Самым главным для неё было то, что не забыл царь Салтан, любит и печалится, скучает, и что ищет её. Всё остальное, как он считала - мелочи с пустяками.

Часть пятая

Глава I

Не знаю, как в наши времена и у нас, но в те времена, там, на той Земле, посольства были очень и очень медленными предприятиями. И дело здесь вовсе не в дороге, хотя она времени тоже много занимала. Дорога что, на то она и дорога: ей безразлично, кто и как по ней едет. Едешь медленно - едь, твоё дело. Быстро едешь, положим, спешишь куда-то - тоже хорошо. Чем быстрее ты проедешь, тем меньше рожей своей встречных да поперечных раздражать будешь.

А вот само посольство, так сказать, его самая главная и основная часть было тогда действом очень и очень медленным и по времени весьма продолжительным. Самих разговоров-то может и было всего-то на час или два, это если ни о чём договариваться не надо было... Оно конечно, если каждый себе начинал выгоды какие-то обговаривать, а то и вообще хотел обвести вокруг пальца, тогда да, тогда надолго. А так, в большинстве случаев: встретились, политесы соблюли, поговорили и, разошлись.

Это что самих разговоров касается. А вот то, что предшествует этим разговорам и что за ними следует, это всегда очень и очень много времени занимало, бывало, что по несколько месяцев. А как вы хотели?

Кто не верит, вспомните, как вы к начальству ходили? Ну а те, кого к начальству ни разу не вызывали, а сам он к нему не рвался, и такое случается, пофантазируйте малость, и картина перед вами предстанет точь в точь такая же, как и с посольствами.

Пришёл ты скажем к начальнику своему высокому, а перед ним, вернее, перед самыми главными дверями, секретарша сидит, покой и нервную систему начальникову бережёт. Кто может похвастаться, что начальство, вот такого, вызванного, сразу же до себя допустило? Не думаю, что много таких найдётся. А если и найдутся, то их надо по выходным в парке за деньги показывать, чтобы у народа настроение весёлым было.

Так и с посольством, или посольствами: приехали, доложились, всё честь по чести, а им в ответ: не спешите, подождите маленько, порядок у нас такой... Ну, там ещё много всякого разного могут наврать, а смысл в тех словах всегда один: сиди, ешь, пей и жди-дожидайся, когда царь-государь, или ещё кто, ему подобный, повелит тебя пред свои очи допустить. А почему оно так происходит? А потому, что ты, подлец, должен государю уважение своё показать. А как его показать? Только ожиданием!

С начальством - такая же картина: сиди и жди, уважение своё показывай. Сам-то ты до этого ни в жисть не догадаешься, потому и секретарша для этого имеется. А вот если бы догадался, сам бы давным-давно начальством стал, а раз недогадливый, сиди и уважение показывай.

***

Конечно же такого учёного рассуждения в голове у царевича Гвидона не было, ничего не поделаешь, в бочке воспитывался. И тем не менее он прекрасно понимал, что дело с посольством, не быстрое, а значит торопиться ему в столичный город рано ещё. Разумеется царевичу Гвидону хотелось прямо сегодня на корабль и домой, к батюшке, оно понятно, молодой, нетерпеливый. Молодые, они все и всегда такие нетерпеливые. Возраст и душевное состояние у них слишком буйные. Но, и это не смотря на молодость, царевич Гвидон понимал и даже был рад тому, что отъезд задерживается.

Самым главным было, за матушку переживал. Пусть, думал он, привыкнет к тому, что батюшка её не забыл и тоскует постоянно, а то если сразу, мало ли что? Всё-таки женщина в возрасте, понимать надо. Ну а батюшка, тот пусть ещё маленько помучается, оно даже полезно, чтобы впредь такого не допускал.

Ну а сам царевич Гвидон, уж если такое ожидание получилось, продолжал каждый день ходить в лес: стрелял из лука, руку и глаз тренировал, собирал ягоды с грибами, одним словом, не бездельничал. А вот знакомые его: Анна Ивановна со Щукой запропастились куда-то - не видно и не слышно. Ну и ладно, теперь у царевича появилось ещё одно занятие - в небо смотреть. Следуя совету Анны Ивановны, насчёт советов Щукиных царевич Гвидон отнёсся к этому со всей серьёзностью, и теперь рассматривал небо, когда надо и не надо. Разумеется увлекался, небо-то, оно красивое и к себе манит. Да так порой увлекался, что как штаны до сих пор целыми оставались и синяки с шишками не появились - сплошная загадка. Не иначе Щука с Анной Ивановной помогали и оберегали, иного разумного тому объяснения не просматривается. Сам же царевич Гвидон по этому поводу думал так: или в небо придётся смотреть ему недолго, а значит пронесёт, или же приноровится как-нибудь.

***

Сегодня Щуки опять на месте не оказалось. Видать по своим рыбным да щучьим делам была занята, ну и ладно. Зато сухое дерево никуда не делось и царевич Гвидон всласть настрелялся в него, ни одна стрела мимо не ушла, а это радует. Ну и конечно же небо, оно тоже никуда не делось и деваться не собиралось.

Царевич занял ставшее привычным для него место на берегу реки, разлёгся там, тоже привык и принялся смотреть на небо. А оно, небо, хоть и было всегда разным, те же облака возьми, но всегда оставалось одним и тем же - недостижимым. Глядя ввысь царевич Гвидон думал и никак не мог понять, как это птицам удаётся летать, ведь они тяжёлые, а значит падать должны? Никакого вразумительного объяснения тому он как не искал, найти не мог и потихоньку склонялся к мысли, что это волшебство такое особенное, только птицам и прочей мелкой мелочи доступное, а всем остальным выходит, заказанное. Переживать по этому поводу, ну что сам царевич Гвидон полететь не в состоянии, он не переживал вот ещё глупости! Да и без надобности оно ему это. Если же понадобится глядя в небо размышлял царевич, попросит Щуку, так она, наверняка ему это волшебство обеспечит.

Вот давно подмечено, когда чего-нибудь ждёшь, оно обязательно не появляется, как будто специально, как будто издевается. А если ждёшь, но одновременно не ждёшь, тогда пожалуйста. Правда царевич Гвидон чего-либо такого не ждал, просто-напросто он не знал, чего ему ждать, смотрел себе в небо и смотрел.

Живность, которая постоянно летала в небе: утки с куликами, и мухи с бабочками там всякие, не то чтобы успели надоесть царевичу Гвидону, нет. Он просто перестал обращать на них внимание - много их, так что пусть себе дальше летают.

***

А тут, вот это да, лебедь! Оно само по себе, лебедь, как на воде, так и в полете - птица красивая, любуйся и наслаждайся. Что удивительно, не было в ближайшей местности лебедей, царевич Гвидон хорошо это знал, не жили они здесь, а этот стало быть появился неизвестно откуда. Может он прилетел посмотреть условия для проживания, чтобы потом, если понравится, сказать своим? А может быть отбился от своих же как-то, а может и заблудился, а теперь дорогу ищет. Ничего не скажешь, красивая птица. А летит-то как красиво, как будто танцует! Царевич Гвидон до того залюбовался величественной в своей красоте птицей, что напрочь позабыл и про Щуку, и про Анну Ивановну, да вообще, про всё позабыл!

А лебедь, тот, сначала летел куда-то, а потом видать передумал, начал круги над рекой описывать. А может прав оказался царевич, может быть лебедь как раз нашёл то, что искал - реку, и теперь кружит над ней, чтобы получше рассмотреть.

Царевич Гвидон аж подскочил: секунду до того лежал, руки в стороны, глядь, уже на ногах! Сверху, прямо-таки камнем на того лебедя птица какая-то падать начала, сразу видно, злая птица, нехорошая, хищная. Таких птиц царевич Гвидон здесь тоже не видел и не встречал. Есть конечно птицы, что уток в воздухе ловят, а потом к себе в гнездо относят: коршуны, ястребы там всякие, но такая, прямо-таки огромная птица, здесь ни разу не появлялась. "Орёл наверное. - подумал царевич Гвидон" А самому и в голову не пришло, откуда это он про орла знает, если ни разу его не видел?"

Спроси, так царевич Гвидон вряд-ли бы и ответить смог, как оно всё получилось: руки сами по себе схватили лук, достали стрелу, наложили её, натянули тетиву, глаз прицелился и, стрела с шелестом ушла в небо.

Хищная и злая птица аж в воздухе вся перекувырнулась, как сильно стрела в неё попала - насквозь пробила. Она, птица эта, ещё пару раз взмахнула крыльями и камнем упала куда-то за реку.

***

Лебедь же, сделав ещё круг, стал спускаться и сел шагах в пяти от царевича. Ну а дальше: вообще-то царевич Гвидон на всякие там чудеса и волшебства насмотреться успел - одна бочка, да ещё и Щука чего стоят, а тут у него даже язык отнялся и руки перестали шевелиться, аж лук на землю упал.

Приземлившись, лебедь как-бы обнял себя крыльями и стал увеличиваться в размерах, вытягиваться вверх! От такого зрелища кого угодно, даже самого смелого, в страх и в панику вгонит, но царевич Гвидон каким-то чудом держался. Более того, он с интересом и любопытством наблюдал за происходящим. Лебедь перестал вытягиваться вверх, крылья куда-то делись, вернее превратились в руки, которые то, что стояло перед царевичем Гвидоном убрало от лица, а может морды, пока было непонятно. Пожалте любоваться, только в обморок не падайте - перед царевичем стояла девушка, приблизительно его ровесница. Хотя, вполне возможно она была моложе царевича, сами знаете, кто их этих женщин разберёт, тем более с возрастом!

Не сказать чтобы красавица, правда, внимания на это царевич Гвидон не обратил, пока не обратил. Первое, что ему бросилось в глаза, была одежда девушки только что бывшей лебедем. Царевич Гвидон ещё подумал: "Как же она управляется по хозяйству в таком платье? Неудобно же!" Платье Девушки-Лебедя представляло из себя как бы единое целое и совсем было не похоже на те сарафаны, которые носили деревенские девушки и женщины. Более того, и это было для царевича Гвидона самым удивительным, на девушке не было фартука! "Как же она обходится без фартука? - опять пронеслось в голове царевича. - Она ведь всё платье себе испачкает, тем более оно вон какое, белое!"

Да, платье Девушки-Лебедя было ослепительно белого цвета. Это было заметно потому, что её волосы были, ну, тут не скажешь: ослепительного, не подходит. Волосы девушки были ярко чёрного цвета. Так что контраст между белизной платья и смолью волос как бы подчёркивал и делал ярче и то, и другое. А вот лицо, царевич Гвидон только что обратил внимание на её лицо, было самым обыкновенным, правда очень милым и даже симпатичным.

- Только ты не зазнавайся, ладно? - сказала Девушка-Лебедь.

- А я и не собираюсь. - даже не успев подумать, что говорит, ответил царевич Гвидон. И сразу, как будто опомнился. - А почему я должен зазнаваться?

- Потому что все вы такие. И сделать ничего не сделают, а сразу же начинают нос задирать и себя нахваливать. А ты спас меня, тебе-то уж самое время зазнаваться.

- Не буду я зазнаваться. Вот ещё, больно надо! - обиженно, почти засопел царевич Гвидон.

- Ты не обижайся.Спасибо тебе, что спас меня от этого чудовища. - девушка поклонилась царевичу. - Понимаешь, брат меня всё хотел замуж выдать, поэтому я на женихов всяких разных насмотрелась, до сих пор тошно.

- Не собираюсь я к тебе свататься! - продолжал обижаться царевич.

- Это почему? - в тоне Девушки-Лебедя как бы послышалось извечное, женское: "Как это я тебе не нравлюсь?!"

- Потому! - сказал, как отрубил царевич Гвидон.

- Больно надо! - девушка вскинула головку кверху и слегка отвернулась. Обиделась, значит.

Потом, словно передумав, а может точно, всепроникающее и всепобеждающее женское чувство - любопытство, которое взяло верх, спросила:

- А ты кто?

- Царевич Гвидон. А ты?

- Я, Княжна-Лебедь.

- А звать как? Имя у тебя есть?

- Нету у меня имени. Было, а теперь нету. - грустно вздохнула Княжна-Лебедь и опустила голову.

"Вот те раз! - подумал царевич Гвидон. - Баба-Яга была без имени, Анной Ивановной назвал, теперь что, и княжну эту именем наделять?"

Словно прочитав мысли царевича Гвидона, Княжна-Лебедь торопливо добавила:

- Оно будет, обязательно будет! Но попозже. - и опять грустно вздохнула.

- Ишь ты! Волшебство, что ли какое?

- А ты откуда взялся? Что-то я не знаю, чтобы здесь какие-либо царства находились. - Вот так вот! Если при первой же встрече девушка вам всё расскажет о себе, знайте, это не девушка. В лучшем случае, это чёрт в юбке, а то ещё пострашнее.

- Я не местный. Царство наше за Самым Синим морем находится...

- А здесь тогда что делаешь?

- Понимаешь, злые люди поместили нас с матушкой в бочку и в море сбросили. Носило нас, носило по Самому Синему морю, пока к тутошнему берегу не прибило. А Старик, рыбак местный, бочку увидел, вытащил её на берег, открыл, и нас на свободу выпустил. Теперь мы с матушкой у него живём - добрый человек и жена его, тоже добрая женщина. Но скоро мы домой поплывём. Вот посольство от моего батюшки к тутошнему князю приедет, на том корабле мы и поплывём.

От услышанного Княжна-Лебедь вздрогнула и побледнела, правда царевич Гвидон этого не заметил, не в том состоянии находился. Глаза Княжны-Лебедь и без того большие стали просто огромными, как будто она чудо небывалое увидела.

На глаза царевич Гвидон внимания обратил, но не понял, почему это они вдруг так увеличились в размерах, а думать над этим некогда было. Дело в том, ну получилось так, что царевич Гвидон, не удивляйтесь, первый раз в своей жизни разговаривал с девушкой. С женщинами-то он разговаривал, правда женщинами этими были матушка и Старуха, а вот с девушками не довелось ещё. Ну что поделаешь, хоть и родился царевичем, а был стеснительным, хуже той же девицы. Да и разговаривать ему из девиц особо было не с кем. Говорил уже, по деревне он особо не шлялся, не прогуливался, пройдёт в лес или обратно, вот и всё. Хороводы водить царевич Гвидон тоже не ходил, хоть ему этого никто и не запрещал, правда, и не советовал. Вот вам и получилась картина посвящённая общению с женским полом молодого возраста. Ничего не поделаешь, бывает.

Княжна-Лебедь, вдруг прямо ни с того, ни с сего, стала какой-то суетливой. Нет, не так. Не то, чтобы суетливой, а как будто неожиданно для самой себя вспомнила о неотложных делах.

- Мне пора. - твёрдо, не допуская каких-либо возражений сказала она. - Только сначала ты иди, и не смотри на меня.

- Ладно. - сам того не понимая согласился царевич Гвидон и неожиданно для самого себя спросил. - А ещё прилетишь? - и, немного смутившись, поправился. - Придёшь?

- Приду. - просто и без всяких этих девичьих штучек ответила Княжна-Лебедь. - Завтра приду. И ты приходи. Хорошо?

- Хорошо...

По дороге домой, в деревню, Царевич сначала хотел было вернуться, позвать Щуку и расспросить её. Потом он захотел встретить Анну Ивановну и её расспросить о Княжне-Лебедь. Хотел даже было в голос её позвать, но передумал - неуважительно это по отношению к женщине. Потом хотел было пойди к Анне Ивановне домой, даже уже было пошёл, но вдруг вспомнил, что дороги к её дому не знает...

В таком, непонятном для самого себя состоянии, он и пришёл домой. Придя, попросил у матушки чего-нибудь поесть. Съел всё, до последней крошки что матушка дала, забрался на печку и уснул. Вам что-нибудь из этого понятно? Лично мне, абсолютно ничего!

***

Говорят, любовь с человеком чудеса творить умеет. А кто вам сказал, что царевич Гвидон влюбился? Вообще-то, это в народе так говорят: когда человек влюбляется, он в обязательном порядке сходит с ума. Правда, "схождение с ума" это в каждом отдельном случае выглядит совершенно по индивидуальному.

Кто-то, начинает бегать-прыгать, скакать и подпрыгивать от радости стало быть. А ещё он весь такой весёлый становится: смеётся без причины, обнимает всех подряд, слова разные хорошие говорит - наверняка видели или замечали.

А другой как раз наоборот, весь тихий такой становится, что в пору присмотреться к нему повнимательнее, мало ли что? Если днём, то сидит себе, как та каменная баба в степи, не шевелится, и в одну точку смотрит. Бывает, писать что-то начинает, если грамоте разумеет конечно, но такое не часто встречается. Таким образом у него стихи получаются или ещё что-то на них похожее. Здесь тоже надо за человеком повнимательнее присматривать, сами знаете, всякое бывает. Иными словами, если подробно не развозить весь этот сыр-бор-огород, получается, любовь, она очень даже странно на психическую систему человеческую влияет, потому и заметна сразу.

Царевич же, с ним так вообще ничего не понятно. Похоже, и очень похоже, что влюбился, а ведёт себя совершенно неправильно! Пришёл, налопался, можно сказать до бесчувственного состояния и спать увалился. Как вам такое?

Оно конечно, можно предположить, что ни в кого царевич Гвидон не влюблялся, кстати, нормальный, правильный человек так и сделает. Ну что тут такого, если пришёл человек домой, поел и прилёг отдохнуть? Значит устал - всё очень просто и объяснимо. Но с другой стороны, как это не влюбился? Он что, ненормальный, что ли?! Вот если бы царевич Гвидон каждые вечер с ночью хороводы водил, а опосля на сеновалах прохлаждался, тогда да. Тогда был бы у него шанс не влюбиться, но не стопроцентный.

А собственно говоря, в честь чего это я так взвился?! Ну подумаешь, пришёл человек домой, поел и спать лёг? А вдруг как у него на почве нервного переживания сильная усталость получилась? Судите сами: большую страшную птицу подстрелил, а заодно другой, тоже большой птице, жизнь спас. А та, вместо того, чтобы улететь куда подальше, перед царевичем на землю спустилась, да ещё и в девушку превратилась. От такого кто угодно проголодаться и устать может, и царевичем быть не обязательно. Правда, если так рассуждать, скучно как-то получается. Но ничего не поделаешь, жизнь, она всякая разная бывает и далеко не всегда, и не каждый имеет способность догадаться, какая она в этот момент на самом деле?

Единственный, кто воспринял всё это, в смысле, обед с последующим отдыхом, была Царица. "Намаялся сыночек, проголодался. - ласково глядя на уплетающего за обе щёки царевича Гвидона, подумала она". А когда он залез на печку и почти сразу же засопел, так вообще, чуть ли не на цыпочках вышла из горницы, чтобы ненароком не разбудить, значит.

***

Как думаете, чем хорош вечер? Нет, не тем, что работа закончилась и можно ничего не делать. Работа, она такая штука, которая никогда не заканчивается. Опять же, а что если жена пилит и ест поедом? Ходит, ходит, нудит, нудит, а то ещё чего доброго, сковородку в руки возьмёт, разве это не работа? То-то же!

В первую очередь вечер примечателен и замечателен уютом, который предоставляет. Комната в полумраке, только и освещения, чтобы хватило осветить то место, на котором или за которым находишься - стол, например, или диван. И всё, и не надо больше ничего, ну разве что книжку интересную или выпивку с закуской. Правда от выпивки, даже с закуской, утром голова будет болеть... Ну и что?! От книжек, кстати, голова болит ещё больше, и не соображает ничего!

***

В последнее время Иван предпочитал по вечерам отдыхать от трудов своих, премудрых и праведных тем, что перечитывал собой же написанное. Если помните, появилась у Ивана потребность описать дела свои премудрые с тем, чтобы потомки в частности, и грядущие поколения вообще, имели ясное представление о том, что происходило на самом деле. А то сами знаете, понаврут такого, что даже удивиться сил не хватит. И вовсе для этого, ну чтобы наврали, не обязательно помирать, достаточно отвлечься на секундочку. А вечер как раз был самым расчудесным временем суток для этого занятия. Представьте, покой княжеский в полумраке, на столе канделябра о шести свечах стоит и только четыре из них горят. Сиди, читай, сам своим же делам, удивляйся, размышляй и получай удовольствие.

Четыре свечи из шести Иван зажигал не в целях экономии, а исключительно для того, чтобы подчеркнуть этот самый уют. А вы что думали: если человек Премудрый, ему что, и уют не требуется?! Ещё как требуется! Эх, жаль вот только дождь не каждый вечер идёт...

Вдруг из четырёх свечей, три почему-то погасли, а четвертая начала себя вести не так, как это ей полагается: горит-горит, раз, потухла. Потом раз, опять зажглась и так раза три. Иван, на то и Премудрый, впадать в панику или удивляться не стал, потому как сразу понял, Черномор на связь вызывает. Иван достал из самого-пресамого, личного сундучка тарелочку с яблочком, поставил её на стол, ну а дальше сами знаете, что происходит...

- Не дозовёшься тебя! - на Ивана смотрела бородатая Черноморова физиономия, украшенная внушительных размеров фингалом.

- Да здесь я, ваше сиятельство! - не смотря на вечернее время, бодро ответил Иван Премудрый.

Тут момент несколько пикантный. Дело в том, что Иван хоть и обучался в университории и даже живым, и с неповреждённым рассудком оттуда выбрался, имел склонность к человеческим слабостям. Ну а самой слабой и сладкой человеческой слабостью является слабость: это когда видишь, плохо человеку или неудобно в чем-то, не молчи, пошути над тем, что он в неудобном состоянии находится.

- Что это с тобой, ваше сиятельство? - соблюдая полную серьёзность в голосе, спросил Иван.

- А я всегда говорил, все бабы - дуры! - нахмурился Черномор отчего, это Ивану так показалось, фингал стал больше. - Да ещё и руки распускают!

- Ваше сиятельство, а ты их вожжами отходи. Говорят, помогает.

- Вожжами?

- Ага, ими самыми. - теперь уже Иван откровенно отдыхал, потешаясь над Черномором.

- Надо будет попробовать. - задумчиво произнёс Черномор и будто морок с него спал, добавил. - А для начала я тебя этими самыми вожжами отхожу! Ты что мне подсунул?!

- Что было, ваше сиятельство, то и подсунул. - "Ага, испугал, как же!" - Товар первоклассный, лучше не было.

- Ладно. Ты вот что... К тебе от царя Салтана посольство выехало, а главная в нем, Матрена, та самая. Думай, чего сидишь?!

- Ваше сиятельство, а откуда ты... Ах, да! Извини.

- Хорош придуриваться! - фингал у Черномора сделался ещё ярче, не иначе от раздражения.

- А зачем это она едет? Ой, извини! Зачем это царь Салтан посольство ко мне снарядил, да ещё с бабой за самого главного?

- Этого я как раз и не знаю. - засопел Черномор. - Ты что же там себе думаешь? Думаешь, если тебе, благодаря мне, никто и никаких препятствий и вреда не причиняет, то и мне, тоже самое?!

- Ваше сиятельство, я же объяснил: какие девки были в наличии, тех и предоставил...

- Да я не об этом! Дурак, что ли?! Тьфу ты!

- А что же тогда?

- Не твоего ума дело, что! Царь Салтан жену свою, Царицу, вместе с сыном разыскивает, вот и направил к тебе посольство. А Матрёна та, самым главным послом ехать напросилась. А вот зачем ей это надо, пока неведомо. Так что встречай, в сенях не томи, почёт, уважение оказывай и узнавай, зачем это Матрёне вдруг понадобилось в послы вырядиться? Наверняка у неё свои какие-то разумения и планы насчёт посольства имеются, сам знаешь, кто за ней стоит. А как узнаешь, лупи её этими причинами по башке, к стенке припирай, но чтобы она как миленькая перебралась к тебе вместе со своим лупанарием. Понял?!

- Понял, ваше сиятельство! Как не понять. Сделаю, не изволь переживать.

- Знаю, что сделаешь. Куда ж тебе деваться?! - фингал вместе с физиономией растянулся в улыбке, затем вся эта композиция, вместе с бородой, поблекла и растворилась в неизвестном направлении.

Перед Иваном лежала тарелочка, та самая, а на ней яблочко, вот и всё. Да, те три свечи, которые внезапно так потухли, опять загорелись, а четвертая перестала подмигивать.

***

- Никита! - хоть и негромко, зато очень властно сказал Иван. - Поди сюда! Где ты там?!

Вот знаете, никогда и не за какие деньжищи не захотел бы себе такой работы, как у Никиты, или же у того Самолюба. Даже как у Фролки, и то не захотел бы!

- Здесь я, князь-государь! - Никита появился в помещении с такой скоростью, как будто всё это время только и делал, что стоял по ту сторону двери и за ручку держался.

- Позови Тимофея! - не оборачиваясь, сказал Иван Премудрый.

- Бегу, князь-государь. Уже бегу... - пролепетало за спиной у Ивана.

Через какое-то время появился Тимофей. Тот, в отличии от Никиты, никуда не торопился, вернее, к Ивану Премудрому не торопился, что всем своим видом и демонстрировал.

- Будь здрав, князь. - каким-то полуленивым тоном поздоровался Тимофей.

- Заходи, присаживайся. - а вот к Тимофею Иван развернулся лицом, вот так-то. - Дело для тебя есть, очень важное.

- Понятно, что важное. - присаживаясь на лавку у стены ответил Тимофей. - У тебя, князь, других дел ко мне не бывает.

- А тебе другие без надобности. - то ли затевая перепалку, на премудром языке университория, то ли давая понять, нечего словами впустую играться, не поймёшь, ответил Иван.

- Тоже верно, князь. - согласился Тимофей, а может понял: хорош пустобрёхством заниматься, не для этого позвали. - Слушаю, какое такое дело предстоит сделать?

- Плывёт к нам посольство от царя Салтана. Слыхал о таком?

- Слыхал конечно. Ну и что такого, пусть плывёт. Раз плывёт, значит слава о тебе в других царствах-государствах до того увеличилась, что сам царь Салтан, из местных, первым решил посольство к тебе направить. - и вот пойми этого Тимофея: радостный и довольный он от такого известия, или же наоборот, как совсем недавно Иван, самой слабой человеческой слабостью наслаждается?

- Ладно тебе. Чтобы хвалебные сказки мне рассказывать, Никита имеется. Твоё дело - дело делать...

- Согласен, князь. Это я так, к слову пришлось.

- Так вот, самым главным послом в том посольстве - баба, Матрёной зовут. Понимаешь?

- Да ну?!

- Вот тебе и да ну! Слушай свою задачу...

- Слушаю, князь. - от полуленивого и полувредного состояния Тимофея и следа не осталось.

- Как ты это будешь делать, тебе лучше знать, но чтобы к моменту приплытия того посольства, встречал ты его лично. Чтобы был одет во все лучшее, и чтобы бояре знатные с тобой рядом находились, для важности. Подбери человек пять, посолиднее, и, - Иван на секунду задумался. - найди мальца какого-нибудь, посимпатичнее, пусть на блюде хлеб-соль держит, понятно?

- Князь, так вроде бы для девиц это занятие, с хлебом-солью-то. - попытался возразить Тимофей.

- Главный посол - баба, али не слышал?! Черт её знает, что у неё там на уме!

- Понял, князь, понял. - видать Тимофей действительно понял, потому как улыбнулся очень даже глумливо. - Сделаю.

- Тогда иди, делай...

Глава II

В любом царстве-государстве имеется несознательная часть населения, которая в силу своей несознательности, а проще говоря глупости, уверена, что нет на свете ничего прекраснее, чем плыть по морю, да ещё под парусом. Это они потому так думают, что повезло им - ни разу они по морю не плавали. Сомнительное это счастье: берегов не видно, одна вода кругом. Ветер дует, верёвки, что парус держат, трещат все, того и гляди, улетят вместе с парусом, и корабль из стороны в сторону качает. Уж если ты, мил человек рождён, чтобы по земле ходить, нечего тебе в том море делать, нету там для тебя удовольствия, ну разве что нужда заставила. Тогда да, тогда никуда не денешься. Тогда приходится все это безобразие терпеть: охать и ахать, не обращать внимания на зелёный цвет лица, ну и, там ещё куча всяких неприятных вещей имеется.

Матрена Марковна, если бы не посольство, да ни в жизнь бы на корабле не поплыла! Она хоть женщина наукам и не обученная, прекрасно понимала, что в той же телеге или в возке, хоть тоже трясёт будь здоров как, но на земле трясёт, а не посреди всей этой жидкой страсти, прости Господи.

Но посольство, на то оно и посольство, что помимо загаданной выгоды, ему ещё и выпендрёж полагается. Одно дело, прибывает к своему месту назначения посольство по дороге, всё пыльное, аж пыль та на зубах скрипит. И другое дело, на корабле, под большим и гордым парусом. Опять же, на берегу моря, да ещё в порту, всегда полным-полно народа, который без дела шарахается в надежде на то, что вдруг как корабль новый приплывёт, на море поглядывает. Вновь прибывший корабль им не для красоты любования требуется. Он им требуется, кому как: кому, глядишь, работа какая, ну, погрузить-разгрузить что-нибудь, подвернётся, а другим: в суматохе, прибытие корабля сопровождающей, стырить что-нибудь - условия, лучше не придумаешь. Ну и уж вряд ли вы видели таких, неведомого счастья ожидающих бездельников в оконцовке даже самой главной дороги шляющихся. Скучное занятие - стоять и на дорогу пялиться в ожидании неведомого неизвестно чего.

***

Грустная присказка получилась. А вы не расстраивайтесь. Присказка, она всего лишь двух видов и бывает: весёлой или грустной, а вот сама сказка, та аж целых три вида имеет: весёлая, грустная и страшная. Так что считайте повезло, присказка досталась.

Хотя, неча баловать, вот вам и сказка, вернее её продолжение. Матрена Марковна стоически терпела все те неудобства на которые уж очень щедры как корабли, так и моря, по которым они плавают. И знаете, среди щедрот этих зеленоватый цвет лица и постоянные требования желудка вырваться на свободу почитай самые невинные, хоть и неприятные. Гораздо хуже, такое впечатление, что всё нутро тоже пустилось в свободное плавание, мечется внутри тебя и как тот корабль на волне, никак успокоиться не может. Да что там говорить: даже по малой нужде сходить, такую фигуру из себя изобразить надо, что если где-нибудь в кустах, и в голову не придёт!

Но повторюсь, Матрёна Марковна не жаловалась. Как женщина умная, не по женски умная, она понимала, надо потерпеть малость, что все эти мучения Самым Синим морем предоставленные во сто крат окупятся, пусть и не здесь а там, в княжестве Руслановом. Ну а если они там окупятся, то в царстве царя Салтана, они окупятся во сто крат.

Почитай до сего момента мне самому было непонятно, в честь какого это праздника так взвилась Матрёна? Царицу с царевичем Гвидоном чуть не ухайдокала, да и сейчас плыла по Самому Синему морю только для того, чтобы окончательно убедиться - хана им! Ну а если не хана - доухайдокать, да так, чтобы и к бабке ходить не потребовалось. А ещё с лупанарием этим придумала - нарочно не придумаешь. Придумала же, сама придумала, и не учил никто! Помощь конечно же ей была, но не так, чтобы в каждом её действии, а как бы вообще.

***

Ничего страшного, если до сих пор не догадались - до самого только что дошло. Если присмотреться маленько повнимательнее - получается: Иван, который Премудрый и Матрёна Марковна, ну прямо как брат с сестрой, прямо родственники. Конечно никакими сродственниками они друг другу не были хотя бы потому, что по отношению друг к другу были иноземцами.

Иван, тот родился в княжестве князя-батюшки, а Матрена родилась в царстве царя Салтана. Вернее будет сказать, Матрена родилась хоть и в царстве нынче царём Салтаном управляемом, но тогда в царстве том батюшка нонешнего царя царствовал, а сам царь Салтан, хоть и был в проекте, но на горизонте еле просматривался.

Родилась Матрена в семьёй не знатной, в обыкновенной, ремесленнической. Батюшка её кузнецом был, в кузне что при дороге стояла, всякие разные железяки и не железяки тоже, что в дороге ломались починял. Так и жил: хоть и о богатстве не помышлял, но и нищета с бедностью на горизонте не виднелись. И вроде бы ну чего ещё тебе от жизни надо, если батюшка твой - справный хозяин, кузнец, золотые руки? Твоё дело только и делать, что расти, в красоту и в тело входить, и дожидаться своего заветного часа, когда в избе прозвучит до боли желанное: "У вас товар, у нас купец..."

Оно конечно, всё правильно, вот только кто-то, неизвестно кто, посмеялся над Матрёной. Давно известно, ум, это для мужиков и то, не для всех. Что касается женщин, им перво-наперво красоту подавай, ну и хитрость женскую, без неё никак! А вот ум для бабы, это даже не знаю с чем и сравнить - сплошная беда это, причём для всех и для неё в первую очередь. Вот с Матрёной и получилось: то ли посмеялся кто, то ли перепутал, только вместо красоты и хитрости женской огребла она полной ложкой мужской ум и хитрость, тоже мужскую, только по женски коварную. То, что на белом свете одним дураком больше стало, не достался кому-то из мужиков ум - не велика беда их итак вон сколько вокруг чудит. А то, что появилась ещё одна, по виду вроде бы как и женщина, а на самом деле - мужик мужиком, злющий и коварный, беда да и только. Оно бы все ничего, глядишь, подросла бы, хоть и не красавица, а благодаря приданому вышла бы замуж и пилила бы, в бараний рог скручивала муженька своего, тем бы и была счастлива. Ах, если бы оно было так!

Случилось, проезжал царь, который батюшка царя Салтана по каким-то своим делам по той самой дороге, при которой кузня стояла. Ну проезжал и проезжал, мало ли кто по той дороге проезжает? Вот только в карете его железяка какая-то сломалась. Что делать? А кроме как до ближайшей кузни царской карете доковылять, больше и делать нечего. Доковыляли. Железку ту сняли, и батюшка Матренин ремонтировать её принялся. А царю видите ли скучно ему, развлечения ему подавай! А из развлечений только и есть - Матрёна, малая возрастом, в простой домотканого холста рубашонке. Стоит она, палец во рту, сопли сами по себе, и на царскую карету во все глаза смотрит. А я бы на вас посмотрел, если бы перед вами, в вашем сопливом возрасте, настоящая царская карета во всей своей красоте предстала! Вот и Матрёна такая же!

Стоит она, на карету смотрит, а царь тот, возьми да ляпни: "А это что ещё за чудо такое сопливое?". Ладно, если бы просто сказал, он ещё и засмеялся. Скучно ему видите ли. Любая другая девчушка или пацанёнок, ну, или смутились бы и за дверь кузни спрятались, или же вообще, на царские слова внимания не обратили. Любые, только не Матрёна! Убежала она с царских глаз долой, но не от смущения и даже не от обиды, а от лютой злости, её вдруг посетившей.

Спрятавшись от людских глаз и от своего позора в лопухах, Матрёна вместо того, чтобы поплакать вволю, вдруг поняла: вот оно, ради чего она будет жить! В тот же самый момент все её мысли и фантастики по поводу женихов, которые бередят головы девчушек чуть ли не с пелёночного возраста, куда-то исчезли. Перед Матрёной во всей своей зловещей красе и отчётливости предстала цель жизни - угробить этого царя! Если не получится его угробить, мала ещё, значит угробить сына его и весь род, аж до пяточного колена, а заодно и царство, хрен с ним. Вот вам и присказка, вот вам и сказка.

***

Так что даже сейчас, на уходящей из под ног палубе, желание Матрёны, ставшее целью её жизни, никуда не исчезало и не померкло, а становилось только ярче и отчётливее. Конечно сама Матрёна с такой высокой целью ни в жизнь не справилась бы. Уж неизвестно как, а только познакомилась она и свела дружбу с одним их самых главных злодеев, на котором пробы не где ставить - Кощеем зовут. Не сказать, чтобы Кощей тот на самом деле был бессмертным. Бессмертие его гарантировалось исключительно людскими бедами по всему белому свету происходящими. Покуда страдают люди, и хоть чуть-чуть не живут счастливо, жив и здрав Кощей, и бессмертен. От несчастья и горестей людских имел Кощей силу могучую. Ну а чтобы сила та не иссякла творил Кощей тот всевозможные мерзопакостные дела везде где только можно и где нельзя, тоже творил. Разумеется при таких делах и при таких их масштабах, помощники ему требовались. Вот он таких, как Матрёна завсегда встречал и привечал. И помогал, где словом, а где делом, но в основно, словом и своим присутствием за плечами того, кто все зло на белом цвете и вытворял. Здесь сразу несколько выгод просматривается: первая - при таких масштабах творимого зла силу лютую обеспечивающего уж очень много помощников-исполнителей требуется. И второе: в случае чего, на белом свете и других злодеев и не злодеев полным полно. Исполнителя какого-то неудавшегося злодейства всегда можно на растерзание отдать, не жалко, ещё имеются. Удобно? А как же!

Таким вот образом Матрёна и двигалась к цели своей жизни в лопухах обретённой. Вроде бы и при самом Кощее состоит и благорасположением его пользуется, а вроде бы как и сама по себе. Получается, что вроде бы как свободная на все четыре стороны, как тот ветер, что над Самым Синим морем гуляет.

***

Если всё про Матрёну здесь расписывать, да ещё с подробностями, не ровён час, сам начнёшь от людей шарахаться, в каждом Матрена видеться будет, поэтому, коротенько...

Когда пришла пора Матрёне "честным пирком, да за свадебку...", и жених уже определился, сбежала Матрёна из отчего дома. А вот так, взяла и сбежала! И понесла её нелёгкая по жизни, среди разных людей протекающей, к цели её заветной. Всяко бывало: и смеялась и плакала от дел своих, но от выбранного пути не отказывалась и ни на минуту в правильности и даже святости выбранного пути, не сомневалась.

И что бы вы думали?! В один из дней открылась перед Матрёной тайна сокровенная: широкая как море и глубокая, как то же море. Имя той тайны - власть! Чего греха таить, о тайне этой почитай каждая собака знает, просто внимания на неё не обращают, а Матрена обратила, и ой как обратила!

Более того, различила Матрена, что тайна эта, властью кем-то названная, двух видов бывает. Один её вид, он с виду красивый весь и блестящий. Это когда власть твоя над всеми и всем любому и каждому известна. Оно конечно хорошо. Тут тебе и почёт и уважение, и всё такое прочее дополнительное. Даже если это и не почёт, и не уважение, а страх до ужаса, и злоба от бессилия, глухая и лютая, все равно, почёт это, и уважение, только цвет другой. Хорошая власть тогда получается, в смысле громкая, но власть такая для дураков придумана.

И совсем другое - власть, мало кому видная и почти никому не слышная. Вот она, власть такая, и есть власть настоящая. Оно ведь как получается: не будешь же ты, прости Господи, принародно с женщиной или с мужчиной целоваться да миловаться. Для таких дел тишина и покой требуются и чтобы на пушечный выстрел никто подойти не смел. И чтобы, если кто и знал, чем и с кем ты сей момент занимаешься, молчал бы, как будто язык отрезали.

Опять же, выгоды и последствия разные, смотря какую "красавицу" выберешь. Прости Господи, опять на срамное потянуло! Если скажем, приставать к девице принародно, да ещё с надеждами на самые приятные последствия, причём тут же, не сходя с места, то и по морде получить - раз плюнуть. И другое дело, если один на один, на сеновале. В этом случае шансов на взаимный поцелуй гораздо больше имеется, не говоря уж о приятных в своей бесконечности продолжениях.

Ну и ещё, тоже не так себе. Сами знаете, какой у нас народ: чуть что, сразу в крик и каждый так и норовит тебе по морде заехать. Так вот, приставать к девице, да ещё у всех на виду - сплошные дурь дурная и бахвальство. Конечно, если получится, народ одобрит, правда советами изведут. А если не получится? Тогда что? А тогда - свидетелей тьма тьмущая, не отвертишься. Если же на сеновале, да так чтобы толком никто и не догадывался, тогда и свидетелей никаких, тогда и спросу с тебя никакого.

Неизвестно на основе такого срамного примера или ещё на основе чего, только думала Матрёна так и в этом направлении. Возьми для примера того же царя Салтана: вроде бы всем хорош и всем взял - царь и государь великий, а слушается Матрёну, бабу, едва грамоте обученную. Вот вам и кусты с крапивой, вот вам и пряники.

А насчёт Ивана, который себя аж Премудрым озаглавил, Матрёна вообще почти ничего не думала, а если и думала, то так, вскользь. На сей момент и на ближайшее будущее перед её глазами стояло одно - убедиться, что Царица с царевичем Гвидоном на этом свете не присутствуют. Ну а если все ещё присутствуют, сделать так, чтобы перестали присутствовать, навсегда перестали. Что же касаемо Ивана, который Премудрый, Матрёна ещё не решила, что с ним сделает. Будет вести себя смирно да послушно, пусть княжествует, да дурью мается. Ну а если гонор свой вдруг покажет - ухайдокает его Матрёна, и глазом не моргнёт, ухайдокает.

Так что не смотря на все неудобства, Самым Синим морем предоставляемые, настроение и ближайшее будущее Матрёны были ясны и безоблачны. Единственное, что слегка омрачило её настроение и самочувствие, было: как будто кто-то иголкой в сердце ткнул, как бы со всего маху. Ткнул и вроде бы отбежал, как бы спрятался. Сначала было обеспокоилась Матрена: а вдруг знак какой благодетель Кащеюшка подаёт? Но слегка подумав, успокоилась и отнесла эту секундную неприятность на счёт корабля с Самым Синим морем, будь они неладны, и на свой возраст, хоть ещё и не старческий, но всё-таки.

Глава III

По всем человеческим законам тот факт, что царевич Гвидон влюбился окончательно и безостановочно, должно было быть видно сразу же и невооружённым глазом. Да куда там! Никто ничего не заметил. И дело был не в том, что всем: Царице, Старику и Старухе было наплевать на то, чем занят царевич Гвидон. Здесь не иначе или Щука помогла, или Анна Ивановна постаралась. А я по-другому думаю.

Взять Старика. Тот за целый день на Самом Синем море до того уставал, что недосуг ему было присматриваться и разговорами за жизнь к стенке припирать. Старуха, та тоже целый день по хозяйству, да по хозяйству. Оно конечно, женщина, она по части наблюдательности, куда сильнее мужика будет - талант у неё к этому. Да, талант есть, а времени на его реализацию хватает не всегда. Вот Матрёнихе, той времени всегда хватает, потому ничем другим, кроме как реализацией своего этого таланта она и не занимается. А у Старухи целый день дел полным-полно, да ещё прибавьте сюда - о Старике надо постоянно думать, ждать его.

Ну а Царица, та после того как супруга своего по Щучьему велению увидела, так вообще больше ничего видеть неспособная стала. Конечно, ребёнок он завсегда на первом месте для матери стоит, но и муж - не чужой человек, понимать надо. К тому же, царевич Гвидон, вон он, на двор пошёл, жив и здоров. А раз так, то зачем о нем ещё думать, если перед глазами он? Ну и почти точно так же размышляли Старик со Старухой. Так что чувств царевича Гвидона никто не заметил. Наверное оно и хорошо, с расспросами не приставали.

Зато, ну не бывает, чтобы хоть где-то, хоть чуть-чуть, пусто было. Поэтому всё внимание обратилось на Царицу, которая теперь ходила, как будто макового отвара напилась - никого и ничего толком не видела и на всякие предметы что в избе, что во дворе натыкалась и наступала. На неё-то и обратилось всё внимание и все заботы домашних. Да, хоть с тех пор, как Старик бочку из Самого Синего моря вытащил и Царицу с царевичем из жуткого плена освободил, стали они для него, да и для Старухи тоже, родными людьми. Не как бы родными, а родными, не путайте. Кто не согласен, можно поспорить. И получилось, Царица своим состоянием, вернее, своими впечатлениями от лицезрения супруга своего, царственного, отвела от царевича Гвидона все вопросы и расспросы по поводу того, чего он и сам ещё толком не знает.

***

Женщины, это такие люди, которых человек понять не в состоянии. Ну не рассчитан человеческий мозг на понимание женщины. Наверное поэтому женщины и обвиняют мужиков в тупости, прямолинейности, а значит в недалёкости. А как вас, милые женщины, понимать, если вы говорите так, что ничего непонятно? Та же Княжна-Лебедь - хоть и лебедь, но сразу видно, женщина, сказала царевичу Гвидону, мол ты ещё приходи, и всё... А когда, в какой день, к которому часу? Ничегошеньки не сказала. Вот и сиди, и думай, когда идти. И не ходить нельзя, потому как влюблённый. Видимо поэтому влюблённые мужики часами ожидают своих возлюбленных - те говорят крайне непонятно, потому так и получается.

Царевич Гвидон не стал особо мудрствовать на этот счёт, а следующим утром, да пораньше, отправился к реке. То, что Княжна-Лебедь придёт, вернее прилетит, царевич Гвидон нисколько не сомневался.

А вот здесь надо поподробнее. Такая уверенность, она двух видов бывает. Первый, это когда парень считает себя, мол я весь из себя такой красавец, что она, девица-красавица, как миленькая прибежит, да ещё от восторга визжать будет. А потому что я, весь такой разэтакий, потому и деваться ей некуда. Уверенность такая, она вся из себя истерическая. На самом деле парень тот нихрена не уверен в том, что девица-красавица придёт. Это он так себя успокаивает. Вторая же уверенность, она тихая и внутри человека дурным голосом не кричит. Она просто есть и этого вполне достаточно.

Вот такая, вторая уверенность, была в душе царевича Гвидона, поэтому он хоть и волновался, а как же, пошёл к реке в довольно-таки спокойном состоянии, насколько это возможно конечно. Единственное, чего слегка опасался царевич Гвидон, так это того, что Щука может объявиться, причём объявиться тогда, когда..., короче нечего ей там делать.

***

Щуки не было, и хорошо. Царевич снял с себя лук с колчаном и присел в траву, ждать начал. О чём он думал? Откуда я знаю, о чём? Сходите и спросите, если вам так интересно. Сидит человек себе и сидит, тихо сидит: не кричит, не ругается, хмельное не пьёт. Вот и пусть сидит. Зачем ему мешать дурацкими вопросами? И ты, любопытный такой, отойди подальше, ну чтобы не мешали вы друг другу, присядь в траву, а ещё лучше приляг и в небо посмотри. Глядишь, и тебе повезёт. Да, а ты лук со стрелами с собой захватил?

***

Погода, вместе с синим небом, гусями-утками, рекой, камышами и комарами-мухами, радовалось жизни и шелестела, пищала и крякала на все лады. А чему тут удивляться? Ты что, из других краёв, что ли? Не знаю, как у вас, а у нас жизнь именно так и выглядит, именно так и звучит.

Царевич Гвидон сначала сидел и то на реку, то в небо поглядывал. Ну понятно, в небо, это он Княжну-Лебедь высматривал, а на реку, тоже понятно, смотрел, а вдруг как Щука появится? А потом незаметно как-то прилёг и уснул. Между прочим, очень хорошо, что уснул. Какая разница, в каком состоянии дожидаться? Если в спящем, то даже лучше, нервная система здоровее будет. Ведь как ни крути, даже при наличии тихой уверенности, нервы, они все равно работают. А если ты спишь, то и они спят, вернее, отдыхают.

Уснул значит царевич Гвидон и это уж как водится, сон ему приснился. Нормальный такой сон: как будто он в городе каком-то. Город, хоть и небогатый, зато чистенький весь такой, убранный и он, царевич Гвидон, по улицам этого города ходит, да по сторонам смотрит. И как во всяком сне полагается, чудо начинает присутствовать. Откуда-то появляется Старуха, берет его за руку и ведёт куда-то. Ведёт значит, на царевича поглядывает и как заведённая шепчет, повторяет: "Это твой город, это твой город..." А потом, и откуда она эту травинку взяла, начинает царевичу Гвидону ей по губам и под носом водить, и смеётся. А потом, вдруг голосом Княжны-Лебедь говорит:

- Ты всегда так спать любишь?

Царевич Гвидон открыл глаза. Рядом с ним сидела Княжна-Лебедь и улыбалась. В руке она держала травинку, видать это она царевича ей и щекотала.

"Неудобно получилось. - стряхивая с себя остатки сна подумал царевич Гвидон. - Ещё подумает, что я всегда такой. Вон, даже спросила. А куда город со Старухой делись? Ах да, это же во сне было..."

- Не всегда. - окончательно просыпаясь ответил царевич Гвидон. - Это меня кто-то заколдовал.

- И кто же это?! - Княжна-Лебедь широко раскрыла глаза и засмеялась.

- Наверное ты. - почему-то недовольным тоном ответил царевич Гвидон. Правда он сразу хотел исправить допущенную оплошность и свалить все на Щуку, но почему-то передумал.

- Смотрю, ты недоволен? - хоть и весело, но хитро так, как только женщины умеют делать, прищурилась Княжна-Лебедь.

- Доволен, очень даже доволен. - принялся оправдываться царевич.

- Поди врёшь?!

- Не вру.

Видать ответ царевича был до того своей простотой искренним, а может сказал так, что глаза Княжны-Лебедь и без того большие стали ещё больше, как небо:

- Как это, не умеешь? - скорее спрашивали её глаза, чем она сама.

- Не знаю.

- И я не умею. - вздохнула Княжна-Лебедь.

Нет, радость от встречи никуда из глаз Княжны-Лебедь не исчезла, а вот шутливый и несерьёзный тон, с которого началась встреча, куда-то пропал.

Сейчас Княжна-Лебедь смотрела на реку, а может ещё куда и взгляд её, царевич Гвидон аж слегка удивился, был до того внимательным и пристальным, что ему даже немного не по себе стало. Куда смотрела Княжна-Лебедь и что там видела, наверное знала только она и больше никто.

"А она красивая. - глядя на Княжну-Лебедь подумал царевич. - Вот именно, такая как сейчас".

- Меня Василисой зовут. - не поворачивая головы к царевичу сказала Княжна-Лебедь.

- Ты же говорила, что у тебя сейчас нет имени. - не иначе, как с дуру ляпнул царевич и сразу же замялся-засмущался, потому как понял, что сказал глупость.

- А теперь появилось. - казалось Василиса не обратила никакого внимания, как на слова царевича Гвидона, так и на его смущение. - Раньше, с самого начала, оно было. Потом, - Василиса грустно вздохнула. - перестало быть. А теперь снова появилось.

- Можно я тебя буду называть Василиса?

- Можно. - смутилась Василиса и как бы желая перехватить инициативу, а то этим парням только волю дай, наверное так. - А ты правда царевич?

- Матушка говорит, что да. - а сам подумал: "Конечно царевич, сам видел" и хотел было об этом сказать, но сказал, вернее спросил совсем другое. - А твоё княжество где?

- Здесь. - и Василиса как бы обвела рукой видимое вокруг. - Это и есть моё княжество.

- Стало быть ты княжна рек лесов и полей? - казалось бы царевич Гвидон до того уже привык ко всяким чудесам и волшебствам, что и удивляться больше нечему. Однако пришлось, в смысле, удивиться ещё разочек.

- Ну, и этого тоже. - засмеялась Василиса и тот беззаботный и шутливый тон, который присутствовал в самом начале их встречи, а потом куда-то исчез, вновь вернулся. - Это земли моего княжества. - и опять вздохнув, добавила. - Бывшего.

***

- Почему бывшего? - Царевич Гвидон с удивлением посмотрел на княжну. - Неужели и тебя, также как и меня, изгнали?

- Наши родители рано померли. - продолжая смотреть куда-то вдаль начала свой рассказ Василиса. - Я тогда совсем ещё маленькой была, не помню ничего. Мне Никита, управитель нашего терема, рассказывал.

Сказывал, в тот год в княжестве болезнь страшная случилась. До того страшная, что народ прямо на улицах, на ходу помирал. А батюшка с матушкой, они помогали всем, ну чем можно было помочь и сами заболели, а потом умерли. Остались мы вдвоём с братом, с Русланом. Руслан, он постарше меня будет, но тогда тоже малым ещё был, тоже не понимал ничего. Вырастили и воспитали нас: городской голова, боярин Захар и управитель Никита. Растили нас, уму-разуму учили и в обиду никому не давали.

И всё хорошо, выросли мы. Руслан, тот так вообще, возмужал - красавец красавцем и богатырь каких поискать. Когда нужный возраст ему подошёл, стал он сам княжеством править, а я, что я? Я княжна, девица, а значит при нём, при брате и вроде бы как на выданье. Но ты не подумай, мы с Русланом про меж себя хорошо жили, ладили, и даже почти не ссорились.

Так и жили: Руслан княжеством правил, в людские труды и заботы вникал и по мере сил своих помогал им жить ещё лучше. И вот, даже не знаю, как и сказать...

В ту ночь, гроза сильная была, а вместе с ней буря, и тоже сильная. Представляешь, вековые деревья с корнем вырывало и по небу носило, как те щепки. Крыши с домов срывало, а уж что до заборов, то их в городе почитай ни одного не осталось, всё бурей куда-то унесло.

Сам понимаешь, буря, она и есть буря: прилетела, побушевала, и дальше улетела. Буря-то улетела, но вместо неё другая напасть прилетела - беда называется. Руслана, брата моего, как будто в ту ночь на другого человека заменили. Стал он каким-то, ну как тебе сказать, уж очень глупым каким-то, так что ли. То, что почитай весь город разрушенным оказался, его нисколько не тревожило. Непонятно с чего и почему, стал он вдруг на войну собираться. Мы отговаривать, а он ни в какую.