Марсиане (сборник) [Николай Михайлович Коняев] (fb2) читать постранично

Марсиане Николай Коняев

Асфальтовый мужик

Негра звали Фикре.

Днем он сидел на лекциях в институте, а по вечерам надевал белую рубашку и шел танцевать в посольство. Фикре и в голову не приходило, что можно жить как–то иначе или, по крайней мере, не мечтать о такой жизни.

Он был очень доволен собой, и эта жизнь продолжалась до того утра, пока в газете не прочитал он о перевороте в своей стране. Фикре попытался дозвониться в посольство, но там телефон был занят, и, все более осознавая себя политэмигрантом, Фикре впервые не пошел на лекции. Бесцельно блуждая по городу, он забрел на вокзал и, не думая о том, что делает, сел в электричку…

Стоял сентябрь… По утрам от воды поднимались пронзительные, холодные туманы, расползались среди деревьев и, медленно рассеиваясь, серой дымкой окутывали пустые поля.

И когда Фикре садился в электричку, и когда мчался в ней, рассеянно рассматривая в окне летящие мимо поля с грудами пустых ящиков, с одинокими тракторами, выбрасывающими в пространство синеватое дыхание, — нет! — ничего не знал он о деревушке Поганкино, которую переименовали давным–давно в Комиссарово… и уж тем более не знал, что с утра возле крайнего дома, смотревшего окнами в облетающий лес, ходила и стучала клюкой горбатая Домна Замородновна. Отворяла окна, топила печи, а потом, притомившись, села на лавочке — вся черная, горбатенькая, уперлась подбородком в клюку и, кашляя, уставилась на дорогу не по–старушечьи острыми глазами.

В баре международного аэропорта Орли, глядя на самолеты, Фикре рассказывал, что в электричке, тогда, он не задумывался: куда и зачем едет…

— Понимаешь… — говорил он и чуть морщился — шум взлетающих самолетов заглушал его слова — Просто вдруг стало пусто… Я думаю… — он пощелкал седоватыми пальцами. — Это пустота двигала тогда меня, вы понимаете? Я правильно говорю это по–русски?

Но он говорил это многие годы спустя, а тогда задрожала электричка и стихла. Щелкнули опущенные пантографы, и пассажиры поднялись и, застегивая плащи, направились к выходу. Фикре тоже встал…

Платформа стояла высоко над местностью, по которой извивалась узкая серебристая река, местами она пропадала, прячась в густых рощицах. Дул пронзительный, холодный ветер. Заросли полуоблетевших кустов окружали платформу, и среди них бежала к реке тропинка.

Прячась от пронизывающего ветра, Фикре пошел туда, осторожно переставляя ноги среди разлившихся луж, но река оказалась неожиданно далеко, и, когда Фикре подошел к реке, на небо опять натянуло тучи, начал накрапывать мелкий дождишко.

Этот дождь пролился и над деревенькой Комиссарово, и Домна Замородновна колючими и цепкими глазами начала было отгонять тучи, но не получилось ничего… Она плотнее перевязала на голове черный платок и, уставив глаза в землю, побрела по деревенской улице.

У небольшого домика ее окликнула другая старушка.

— Чего тебе надобно, Алексеевна? — строго спросила Домна Замородновна.

— Да вить как же, — торопливо затараторила старушка. — Вить, сказывают, вы конец света сегодня устраивать будете…

— Пустое говоришь! — отрезала Домна Замородновна. Она двинулась было дальше, но старушка забежала вперед и снова преградила путь.

— Ай! — сказала она. — Да разве неправда, что поп–то ваш в город ездил и из городу препаратов для конца света привез?

Она не договорила, потому что Домна Замородновна решительно отодвинула ее с дороги и, не оборачиваясь, пошла дальше.

— Грех, грех это! — крикнула вслед старушонка. — Антихристы вы с вашим батюшкой!

А Фикре тем временем, думая сократить путь, потерял тропинку и шел теперь по жухлой мокрой траве. Снова начались кустарники, порою так тесно прижимающиеся к воде, что приходилось пробираться сквозь заросли. Вскоре вся одежда на Фикре промокла и облипла лесной грязью… Фикре хотел было вернуться назад на тропинку, но скоро очутился в каком–то овраге и уже отчаялся найти не только тропинку, но и реку и тогда–то и увидел в прогалинах ветвей дома.

Это был поселок, он стоял на берегу реки; с платформы Фикре, может быть, и видел его, но сейчас не узнал, не вспомнил. Он пошел по берегу и возле пристани, где женщина, наклонившись, полоскала белье, остановился. Разглядывая широкий, туго обтянутый платьем зад женщины, Фикре стал вспоминать какие–нибудь подходящие фразы, но в памяти мелькали только слова из англо–русского разговорника: «У меня украли чемодан! Милиция! Как пройти в отель? Скорее везите меня в отель!» — и эти слова сюда не подходили. Фикре чуть наморщил лоб, а лицо его стало пепельным от смущения, когда он сказал: «Добрая женщина! Где здесь дорога до станции?»

Женщина медленно разогнулась и, повернувшись к Фикре, оглянула его.

— Ой, голубчик! — певуче сказала она и кистью руки, в которой держала скрученную простыню, поправила сбившиеся волосы. — Да ведь это далеко…

—