Карта русского неба [Геннадий Александрович Михеев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]





















Геннадий Михеев



КАРТА РУССКОГО НЕБА

















































РОСТКИ И КОРНИ


Фантазии, собранные здесь, не содержат иллюстраций, дабы не ограничивать Ваше воображение. Но к текстам я шел именно через картинки, ибо с фотографическом аппаратом немало побродил по нашим невъе... то есть, оху... да нет, конечно: необорзимым просторам. Опять оговорка: необозримым, конечно. Да чего уж юлить: и «невъе...», и «оху...», а также прочие обороты русской речи мне так же удалось испытать на персональной шкуре, отчего душа моя страданиями человеческими изъязвлена стала настолько, что и собаки не залижут, а фотокамера что — железка со стеклышками, она, сволочь, и не такое вынесет.

Литературную часть я предваряю серией фотографий, снятых на цифромыльницы в промежутке между 2003 и 2009 годами, возможно, самыми счастливыми в моей не шибко казистой жизни, ибо мне было суждено постранствовать по Руси по самое небалуйся, причем, мне за это еще и платили деньги. К слову, и фотоаппараты у меня ломались не единожды, а я покамест прыгаю, что доказывает хорошую приспособленность к странствиям человеческих организмов, и плохую — бездушных механизмов. И надо еще разобраться, кто здесь сволочь.

Через визуальные образы, через услышанное, выпитое, обласканное и вынюханное, выбитое я постигал Корни. Отдельные картинки, собранные здесь, являются крупинками проекта «Письма из Глубинки». В те годы я был свято уверен в том, настоящий журналист не вправе опускаться до писательства всяка тварь должна уметь виртуозно творить то, что ей дано. Просто, в разных редакциях я встречал комплексующих и паразитирующих дармоедов, думающих, что они волею злодейки – судьбы вынуждены прозябать в «какой-то там» газете. Теперь все перепуталось. Журналистика того формата, который я пытался культивировать, умерла. Зато я нашел себе оправдание. Предположим, попаду я в тюрьму, от чего никогда не стоит зарекаться. Я же не смогу там заниматься фотожурналистикой! А вот сочинять словесные конструкции и хранить творения в уме, как это сделал Томмазо Кампанелла со своим «Городом Солнца» (слава вам, историки, за то, что храните для нас примеры!), никто мне не запретит. А, значит, художественная литература — и есть самое что ни на есть первотворчество, которое ни задушишь даже вместе с самыми прекрасными порывами.

Не стал бы утверждать, что «мухи» у меня здесь отделены от «котлет» - все же мне более приятна метафора про корни и ростки. Чего уж лукавить: визуальный ряд поставлен в начале книжки для создания НАСТРОЕНИЯ. А это значит, я Вами все же манипулирую. Подбор фотографий передает мое персональное видение образа нашей страны, а таковой индивидуален у каждого из нас.

И последнее соображение. При всем мастерстве фотографа снимок может лишь зафиксировать внешнюю оболочку вещей. Подлинная сущность всегда сокрыта от нас, и, чтобы докопаться, надобно обладать опытом, интуицией и старательностью. Это я сейчас привел краткую инструкцию по сбору урожая картофеля. Посмотрите на эту книжку как на картофельное поле. Я постарался следовать завещанному еще древними инками принципу: «не закапывай клубни глубоко, иначе это будут похороны». Книга сочинялась три года, но вот почву я готовил почти всю жизнь.
















































Село Афанасьево, Кировская область. Бабушка идет по тракту, проложенному давным-давно вдоль верховьев Камы. Зюздинский край — место для политических ссыльных, где выдерживали далеко не все: драпали как черти от ладана. Я не знаю, зачем этой женщине топор, но скажу, что зюздяки — удивительно светлый, открытый, чистый и позитивный народ.












Город Санчурск, снова Кировская область. Рыбак на реке Большой Кокшаге. Зюздяки есть результат смешения славян с коми-пермяками. В Санчурске русские живут вместе с луговыми мари. Пожалуй, не видел я более спокойного и самодостаточного города, хотя он беднее кремлевской мыши.




















Поселок Бекетово, Вологодская область. Связь с Большим Миром — только через узкоколейку. Здесь живут и трудятся лесорубы, простые и честные люди. Здесь много детей, патриотизма, великодушия, да и вообще именно в Бекетове я впервые почувствовал, что и русские могут быть пассионариями. Хочу отметить свою заслугу: после ряда публикаций в Бекетову проложили автомобильную дорогу. Правда, не знаю, прибавилось ли в Бекетовцах от этого счастья, ведь ящик Пандоры только открой.




















Село Замьяны, Астраханская область. Просто — «вечный» сюжет. Снимок непостановочный, бабушка действительно задумалась и на меня совершенно не обратила внимания. Или сделала вид, что не заметила. Хорошо, что вспомнил: здесь я разместил только репортажные снимки, ибо наблюдение над жизнью, своеобразная «фотографическая антропология», являлось моим увлечением на протяжении немалого числа лет, посвященных странствиям.






















Поселок Черный Яр, так же Астраханская область. Неплохо, полагаю, жить, каждый вечер созерцая ленивое движение Матушки-Волги. Жаль только, с виду неуклюжая река по весне становится столь бурливой, что сжирает куски и Замьян, и Черного Яра – вместе с домами и даже туалетами. Но люди привыкли, я ж говорю, что мы очень даже приспосабливаемая популяция. Кстати, согласно легендам, на волжских островах с левого берега и разинцы, и пугачевцы, и другие лихие люди запрятали и заговорили несметные клады. Легенду в низовьях Волги культивируют все. Клады не ищет почти никто.





















Великорецкий крестный ход, Кировская область. Вся суть явления в одной фотографии. Кстати не премину похвалиться: в КАЖДОМ регионе Европейской части России я побывал от 5 до 23 раз, кроме Восточной Пруссии. Это я к тому ляпнул, чтобы Вам был понятен масштаб проекта «Письма из Глубинки».










Поселок Каменка, Вологодская область. Снова попиарюсь. Это такое же поселение лесорубов, как и Бекетово, только хуже: уже в XXI веке в нем не было ни то что дорог, а даже электричества. Крупнейший в стране Монзенский леспромхоз прикупили бессовестные олигархи, которые перестали снабжать лесоучастки соляркой для дизельгенераторов. После ряда публикаций моего материала свет в Каменку провели. Понимаю, конечно, что это не чисто моя заслуга, но мой вклад в благое дело все же есть, а, значит, я жил не за просто так.





















Деревня Ивановское, Костромская область. Женщина вернулась на ПМЖ в родную опустевшую деревню; очень простая, но на самом деле пронзительная история, называется: «На все Ивановское». В кадре — ее внучка.
























Город Касимов. Фотография, которая лично мне напоминает о том, что никогда не следует возвращаться туда, где тебе было хорошо.

















Москва, Поклонная гора. Вся наша Россия в одной фотографии.




























Липецкая область, близ села Полибино. Верховья Дона; чуть выше — Куликово поле, ниже — городок Данков.

























Юрьевец, Ивановская область. «Город Тарковского».





























Деревушка Шаблово, Костромская область. Родина гениального чудака Ефима Честнякова.






























Село Грузино, Новгородская область. Здесь была вотчина Алексея Аракчеева, человека неоднозначного, но оставшегося в истории в качестве отрицательного персонажа. Очерк «Строевая песня кошек» рассказывает о том, почему грузинцы хотят клонировать и воскресить своего барина.


























Поселок Шаблыкино, Орловская область. Раньше такие картинки называли «карточками-символами».

























Пригород Торопца, Тверская область. Европа. Совершенно случайный кадр, сделанный сквозь заиндевевшее окно рейсового ПАЗика. Каком-то образом я успел отморозить стекло дыханием и нажать на кнопку первой в моей жизни цифромыльницы.

























Деревня Волынцы, Нижегородская область. Волынцы — пригород Ветлуги, ставшей прототипом Васюков а «Двенадцати стульях».
























Деревня Лежебоково, Ивановская область. Ситуация и в самом деле драматичная: доярки и скотники несколько месяцев не получали зарплату, они грозились начальству забастовкой. Руководство снизошло и разрешило убить корову. Мясо продадут, а вырученные деньги раздадут колхозникам. Ну, что-то, наверное, оставят и на пропитание своего сановного рыла. Порою тошно жить на этом свете, судари и сударыни.










Поселок Сурское, Ульяновская область. Паломники на священной горе, возвышающейся над рекою Сура. Согласно преданию, здесь однажды явился сам Николай Угодник. Люди верят. Из самой горы истекают ключи с целебной водой. Полагаю, священная гора притягивает людей не святостью, а лечебными свойствами воды. Впрочем – чего это я тут всех под одну гребенку…























Город Калач, Воронежская область. Осенние паутинки. Посередь Калача, кстати, тоже возвышается священная гора. Но нет лечебных источников, посему паломников в Калаче не наблюдается.

























Село Русское, Кировская область. Местный философ Коля Модный. Про него у меня есть очерк «Чемпион самокопания». Коля столько всякого разного у себя там понакопал!













Село Веселое, Белгородская область. Уборка сахарной свеклы. Подчеркну: в кадре сезонные рабочие из Западной Украины, и эта традиция использования чужих трудолюбивых рабочих рук тянется еще с советских времен.

























Село Большебыково, Белгородская область. Зажиточный край!




























Деревни Рай и Иерусалим, Костромская область. Самая-самая глубинка, на границе развала и небытия. Но люди ничего так — живут. Иерусалим, правда, почти обезлюдел, но в Раю покамест жизнь теплится.



























Город Тутаев (бывший Романов-Борисоглебск), Ярославская область. Крестный ход с самой большой русской иконой, Спасом Всемилостивым.























Обоянь, Курская область. «Страна Обояния».












Задонск, Липецкая область. Роковая Пасха 2009-го, когда у монастыря посносило крыши. В смысле, ураганным ветром. Этот храм я помню в те времена, когда в нем находился консервный завод. Теперь там пребывают мощи святителя Тихона Задонского. При советах Задонск был городом интеллигенции и художников. Ныне – сплошная святость. Не люблю крайности.















Поназырево, Костромская область. Именно на Костромской земле я бывал наибольшее число раз. Тянуло.













КАРТА РУССКОГО НЕБА



Достоевскому приписывается афоризм: «Дайте русскому мальчику карту звездного неба – к утру он возвратит ее исправленной». На самом деле писатель такого не говорил, а просто сочинил диалог вымышленных «русских мальчиков». В «Братьях Карамазовых» Алеша обращается к Коле Красоткину: «...Я недавно прочел один отзыв одного заграничного немца, жившего в России, об нашей теперешней молодежи. «Покажите вы, – пишет он, – русскому школьнику карту звездного неба, о котором он до сих пор не имел никакого понятия, и он завтра же возвратит вам эту карту исправленною».

«Один», «одного»... я один заметил, что Достоевский небрежен в своих текстах? Ну, да ладно... не суди других авторов – и сам не станешь объектом критики. Впрочем, лучше уж стать предметом показательного разгрома, нежели остаться вовсе незамеченным. И Родион Раскольников, и князь Лев Мышкин, и Петя Верховенский, и Аркаша Долгорукий, и тот же Алеша Карамазов – те самые «русские мальчики» желающие переиначить все на свой лад. Пусть они литературные персонажи, но жизнь устроена так, что художественные модели людей интереснее миллионов реальных индивидуумов. Хотя, и не всегда. Здесь я не буду анализировать интерес Федора Михалыча к «русским мальчикам». Вопрос серьезнее: мы, русские (и не только мальчики) любим вот так вот - с подвывертом. Что угодно нам дай – к утру вернем исправленным, а то и безжалостно перекроенным. А вот «небрежный» Достоевский придумывал сюжеты сам, потому и стал мировой величиной – это тебе не Тургенев с Лесковым, навыдумывавших русских Лиров и Макбетов. Впрочем, за кордоном толком не прочитали наших «Муму» и «На краю света» – и это они зря.

Замечание к нижеприведенным опусам у меня только одно: в некоторых из них я поминаю добрыми и всякими иными словами нашу страну Россию, а в остальных говорится про некую Расею, которая суть есть придуманный мною поэтический образ нашей многострадальной и благословенной Родины. На самом деле, я сочинил русские сказки, природа и корни которых и есть предмет моего пристального изучения в последние три года.


















СЕКРЕТ КОЛОКОЛЬНЫЙ


Затерянная в бескрайней ночи,

она молила о свете лампы,

 о стенах дома вокруг нее, 

о плотно запертой двери. 

Одна посреди безликой Вселенной, 

звала ребенка, которого целовала перед

 сном и который был для нее

средоточием этой Вселенной.

 

Антуан де Сент-Экзюпери

 

 

Была деревня и в ней жили колокололитейные мастера. То есть они по традициям, передававшимся из поколения в поколение, отливали предметы, издававшие при ударе по ним пронзительный звук. Здесь же, в тайных местах добывали свинец, медь, серебро и глину, столь ценные для вытворения отменных звучных и гулких колоколов. Глина - самое важное, ибо даже Господь Бог создал человека вовсе не из свинца. Ну, это если верить священным книгам. Глиняная форма треснет – все содержание выльется наружу, образовав уродливый котях. Мы часто об этом забываем. То есть, о том, что форма весьма значима – как для литературных творений, так и для всего прочего.

Сменялись эпохи и власти, но в этих глухих и до определенного времени благословенных краях страны Расея нравы и порядки менялись слабо, а по большому счету оставались незыблемы как... а, впрочем, это все пафос. Да, число церквей и потаенных монастырей, которые еще нуждались в разговоре с Богом посредством колокольного звона, снижалось, но скукоживалась и колокололитейная деревня, причем все шло как-то пропорционально. Да к тому же колокололитейщики умели и другое: охотились, рыбачили, скотолож… пардон, скотоводствовали, любили, плодились, огородничали и хлебопашествовали. Да к тому же радовались каждому новому дню просто так – без поводов. В общем, жили естеством, а руководствовались неписаными законами, не заморачиваясь сменяющимися вместе с верховной властию правоустанавливающими актами и прочими, прости Господи, конституциями. А горды были тем, что знали секрет колокольный: умели творить формы, не склонные к растрескиванию, и варить сплавы, придающие изделию отменнозвонкие свойства.

Особо у них получались вечевые колокола. Правда в них-то как раз страна Расея уже лет четыреста как не нуждается. Впрочем, это еще не конец истории государства Расейскаго и что-то несомненно нас еще ждет впереди. Однажды на колокололитейную деревню напала моровая язва. Перемерли все, кроме десятилетнего мальчика. Будем звать его просто мальчиком. Кой-чему родственники его обучить успели, а именно - добывать пропитание и поддерживать кров. Единственное чему не научили мальчика – секрету колокольному. Отец, редкий жила, все говорил: "Рано тебе, сопляку". Вот и договорился, зар-раза. То есть, как раз отца зараза и взяла. Но мальчик, уж коли Гоподь оставил жизнь, решил в будущем врать и утверждать, что теперь только ему одному колокольный секрет известен. Вдруг - поскольку промысел жил веками - все хитрости колокололития сохранились в кровях? А что - чем чёрт не шутит? Пока, конечно, Бог спит.

А Богу мальчик верил, он даже помнит несколько молитв, которые заставила вызубрить мать. Молился без икон – потому как был уверен, что Бог не имеет облика, ибо он есть высшая сущность из других измерений. Вероятно, зерно истины в заблуждении мальчика есть. Потому что важно не то, каким мы себе представляем ту силу, что над нами, а усилие, с которым мы способны хотя бы во что-то верить.  

У мальчика деревне есть все, даже коза, дающая вкусное и полезное молоко. Ее зовут Дульсинея. Я не знаю, откуда столь странное имя, наверное, чем-то навеяло. Отношения между мальчиком и Дульсинеей непростые. У обоих - характеры, которые все что-то не сходятся. Коза несколько раз кусала мальчика, а тот в сердцах пинал ее ногою. Разбегались, бычились - но рано или поздно сходились. Человечек и домашнее животное терпят друг друга, потому что мальчик любит молокопродукты, а Дульсинея своим козьим мозгом осознает, что только мальчик в состоянии обеспечить ей зимовку.

В общем и целом жить можно. Человек ведь такое существо, которое ко всему привыкает и приспосабливается ко всякой напасти. Тому доказательство - неоднократные робинзонады, красочно описанные сочинителями разных стран. Именно исходя из вышеуказанного свойства человечество стало доминирующим видом на планете Земля. Не было только у мальчика друга. Да и вообще никого не было из человеческого окружения, что не настраивает на благостный ряд. Это мы, современные люди, погрязшие во френдингах и лайкингах социальных неводов, мечтаем хотя бы на сутки отключиться от всей этой ярмарки тщеславия. Когда остаешься один и надолго - возрадуешься даже сволочи.

Раньше у мальчика был... ну, друг не друг, а невесть откуда взявшийся плюшевый цветок, который, едва мальчик к нему притрагивался, произносил: "Я люблю тебя. Я люблю тебя". Больше цветок ничего говорить не умел, но этого было достаточно, ибо цветок умел замечательно слушать. Мальчик делился с другом своими фантазиями, что значительно облегчало жизнь.

Но однажды цветок замолчал. На прикосновения, нажатия и даже удары он перестал отвечать привычным "Я люблю тебя". Мальчик заключил, что цветок помер и закопал его в землю. Могилку он не забывал время от времени поливать водой, в надежде, что из праха что-нибудь - да произрастет. Но ничего не всходило, что сильно расстраивало мальчика. Печальной осенью он осознал, что из праха ничего не растет, для этого потребны семена. Но он тешил себя надеждою, что волшебное событие может случиться в иных мирах. На сем и успокоился, рассудив, что все там будем. 

Очередной весною, засеяв в огороде и в поле семена съедобных растений, мальчик засобирался в дальний путь. Ему мучительно захотелось узнать окружающую действительность. А Дульсинею мальчик отпустил пастись просто так. Авось Бог не выдаст, волк не съест. Трава есть, характер тоже. Мальчик уходил не навсегда, а всего лишь на... ну, это как получится. Затоскует - научится под мальчиковую дудку плясать. Он даже с козой не попрощался. Услышав с холма жалостливое "бэ-э-э-э...", он оглянулся на родную деревню и строго произнес:

- Докусалась. Бывает зверь жесток, но и ему знакома жалость.

Мальчик и сам не понял, в чему это он. Внутри него вскипало какое-то необычайно приятное предчувствие: он познает неизведанное!

 

Мальчик не был в курсе, что моровая язва прокатилась по всему краю, и деревни опустели. Но в некоторых селениях остались таки по человечку. Замысел неясен, но в чем-то красив. Ну, наверное, на развод, хотя нам постичь не дано, в чем суть божественных (или уж не знаю чьих) игр. Подозреваю, даже если наступит конец света (апокалипсис, армагеддон, гламур, разрыв матрицы или не знаю что еще такое глобальное), все равно некоторое количество особей вида «гомо сапиенс» не вымрет, что оставляет нам тонкий лучик надежды. Будучи уверенным в том, что молитва всегда защитит, мальчик не боялся. А, может, в этой парадигме есть своя правда: по крайней мере, покамест в жизни мальчика невзгод не случалось. Если не считать смерть всех родственников и утрату единственного друга, умеющего любить и прощать.

Мальчик даже не шагал, а летел, вовсе не обращая внимания на сонмы гнуса, атакующие из сочной травы. Впереди ждала неизвестность, и почему-то мальчик знал об успехе своего предприятия. В смысле, в том, что друг обязательно найдется, и ему неважно будет, знает мальчик секрет колокольный или врет.

Первая встреченная мальчиком деревня оказалась пустынна. Жутко было смотреть на догнивающие избы. Едва только цивилизация оставляет селение, на весь всей своей массой набрасывается безжалостный Тлен. Видимо, с людьми уходит и Бог - единственная сила, способная противостоять энтропии. Мальчик шел среди жутковатых развалин и ему вспомнилось: "...смотрел задумавшись и я, привычным взглядом озирая зловещий праздник бытия, смятенный вид родного края..." Мальчик не знал, откуда у него это всплыло. Может, это одна из колыбельных песен ушедшей в Вечность матери. Фантазии, которые мальчик когда-то излагал еще живому говорящему цветку, перемешались с обрывками воспоминаний, а потому с достоверностью судить о чем-либо мальчик не может. В этом он на самом деле сродни всем нам. 

Мальчик духовным усилием (а витальной энергии в нем немало) подавлял точащего изнутри червячка: "А вдруг ты остался один во всей бескрайней Вселенной?.." Да вообще весь мир есть лишь твои воля и представление. Гипотетически оно может и так, но есть вероятность, что и мальчик, и коза Дульсинея, и вообще все сущее является фантазией, например, плюшевого цветка, спящего в земле вечным сном. А посему, убеждал себя мальчик, всякие такие идеи бессмысленны, делать надо что должно и пусть будет что будет.

То же самое и со второй деревней: все вымерло и отдалось во власть стихий в лице осадков и насекомых-древоточцев. Только ветер изредка покачивал треснутый пожарный колокол, висящий над бездною, отчего получался противный дрязг. Надписи с металлоизделия уже истерлись, и это говорило о том, что творению не один век от роду. Много, наверное, пережил кусок металла, имеющий облик надломленного цветка. Не надо ведь забывать, что форму эту подсмотрел святой нищий Джованни Франческо ди Пьетро Бернандоне из Ассизи, прилегший отдыхать в сени полевых цветов.   

А в третьей деревне жил Царь. Ну, так себя называл сей заносчивый мужчина, одетый в некое подобие сутаны. В одной руке он держал ржавый шар, в другой - корягу.

Царь мечтал о подданных. Мальчик мечтал встретить друга. И очень обрадовался встрече с живым человеком.  

- А я секрет колокольный знаю. - Искренне признался мальчик без всяких церемоний.

- О, как, - высокопарно отвечал дурак, - мне как раз нужны те, кто хоть что-то знает. Особенно мальчики.

- Хорошо. А я ищу друга. И не важно, знающий они или как.

- Не-е-е... "или как" не надо. Впрочем, в определенном смысле ты прав, ибо в старину говорилось, что во многих знаниях немало печали. Кстати, я Царь.

- Имя?

- Что...

- Такое имя у тебя?

- Должность. Очень ответственная, кстати. А на таком поприще мне необходимы подданные.

- Странное название. Это которые поддаются?

- И это тоже. Слу-у-ушай! Иди ко мне в подданные. Мы с тобою неплохо заживем напару-то.

- Нет. - Уверенно ответил мальчик.

- Почему? - Царь прямо расстроился.

- Стремный ты какой-то. Считаешь, что кто-то кому-то должен поддаваться.

- Ты просто еще слишком молод и мало знаешь жизнь. В жизни всегда есть выше- и нижестоящие. Ну, табель о рангах, я начальник - ты ду... то есть, царь выше всех по статусу. Ты вообще играл когда-нибудь в "царя горы"?

- Мы больше в войну играли.

- Ага! Вот я тебя и поймал, приятель. Как на войне без командиров и верховных главнокомандующих?

- А у нас не было. И статусу тоже что-то не водилось. Каждый сам себе воин.

- Это потому что у вас все понарошку было.

- А у тебя?

- То есть...

- Ты в Царя играешь тоже ведь понарошку. Вот я бы стал твоим другом, если б мы менялись. День Царь ты, день - я.

- Так невозможно. Потому что Царь - ставленник Божий. И все по-сурьезному, без игр. Вот.

- Ты видел Бога?!

- Ну, не так, чтобы очень... хотя, нет: просто, я богоизбранный.

- По, моему, ты дурак.

- Это что за оскорбления?! - Царь замахнулся корягой. Но тут же остыл, почесал оной свой лысый череп, с которого соскользнула хитро обрезанная консервная банка - и бухнулась наземь. Пока мужчина ползал, пытаясь ухватить скользкий причиндал, мальчик заявил:

- Устами ребенка глаголет истина, если что. Разве умный может представить, что есть избранные Богом, а есть неизбранные?..

- Понятно. - Царь приладил таки пойманную банку на лысину, гордо поднял подбородок. - Ты историю в школе не учил. Так было всегда в истории человечества. Начиная с египетских фараонов. И кстати: ты знаешь секрет колокольный, а я знаю секрет царствования. Каждого Бог избрал на свое.

- Между прочим, я и тебя могу научить лить колокола.

- А я могу назначить тебя своим преемником.

- Богоизбранным?

- Конечно. Все монархи богоизбранные.

- Вот здесь и я тебя и поймал. Если тебя Бог избрал на царство, из этого не следует, что Он изберет и меня. А все эти назначения - вопиющая глупость.

- Тот, кого избрал Всевышний, может говорить от его имени.

- Как пророк?

- Нет. Как самодержец.

- Само - чего?

- Державу - чего. Вот этот шар, - Царь вытянул вперед руку со ржавой железякой, - есть символ того, что мне дадены бразды. О.

- Ну и держи себе. Мне чего-то не хочется.

- А если я тебя назначу министром колоколоьного дела? Между прочим, это должность.

- А разве нельзя просто так отливать колокола? Ну, без этой... табельоранге?

- Никак. Должен быть главный колокольчик... кокольник... или как его еще там, лешего.

- Колокололитейщик. Нет, в нашем деле все равны.

- Слу-у-ушай... а давай ты будешь моим… шутом!

- Чем?

- Это очень важная должность. Шут - единственный человек при дворе, имеющий право назвать царя дураком. Ты, кстати, уже назвал.

- Я сказал, что думаю. Разве излагать мысли - должность?

- Как ты еще неопытен. Всяк, кто не скрывает своих подлинных мыслей, жестоко страдает. Их даже порою казнят.

- За мысли?

- Нет, конечно. За слова и дела. Ты можешь думать что душе угодно, а вот говорить надо то, что от тебя хотят услышать, а делать подобающее.

- Разве я хотел услышать, что мне надо у тебя занять должность?

- Это потому что ты еще не осознал: какую-то позицию в иерархии все равно занимать придется. Не сейчас - так когда вырастешь.

- Ну, хорошо... если в этом вашем взрослом мире убивают за мысли, случается такое, что убивают за то, что ты - царь?

- Мир сложен, мальчик. В нем могут убить даже ни зА что ни прО что. Правда царей-то как раз убивают за то, что они на вершине социальной пирамиды.

- Знаешь что... не нравится мне у тебя. Одна сплошная иерархия. Да еще и какая-то сусальная пирамида. Продолжай тут царить со своим этим статусом...

  

Мальчик сначала был рад, встретив живую человеческую душу, но быстро разочаровался. Человек оказался слишком морочливым. Пусть сначала собой научится управлять - а после лезет в бригадиры. Мальчик знает, что и в колокололитейном деле тоже есть руководители процесса, а Царю он солгал, что все равны. Маленький урок мальчик извлек: взрослым и впрямь надо говорить не всю правду. А колокололитейного бригадира, если уж по совести, избирает вовсе не Бог, а бригада – как самого опытного и способного заводить.

Пройдя еще одну мертвую деревню, мальчик уткнулся в весь, которую населял творческий человек. Писатель. Вообще-то раньше, в лучшие времена, писатель был скотником, то есть, убирал за стадом продукты жизнедеятельности. Теперь же, когда в деревне не стало ни скота, ни скотов, работник животноводства принялся сочинять. На самом деле это гораздо безвреднее, нежели, например, разбойничать, но это смотря с какого ракурса узреть.

Сейчас у писателя в работе эпическая сага о судьбе края, некогда процветающего, а теперь погрязшего в мерзости запустения. Посредством художественного слова писатель тщится докопаться до истинных причин упадка культуры и цивилизации вообще. Моровая язва - лишь краткий эпизод падения человечества, но и через него можно прийти к глобальным выводам о зыбкости бытия. На сей счет бывший скотовод имеет некоторые посильные соображения. Например, что во всем виноваты жиды и жидовствующие, в свое время погубившие самого Сына Божия, а теперь желающие свести на нет всех остальных. Многие из нас зачастую ищут во всех событиях заговор, а переубедить таких гораздо сложнее, нежели нейтрализовать. В общем, писатель имеет убеждения. С одной стороны, это не так и плохо. С другой – от убежденности до упоротости порою меньше вершка.

Одна только беда: у писателя нет читателей. Что, вообще говоря, является общей проблемой всех честных литераторов, не заигрывающих с публикой ради медных труб и гонораров в виде сорока серебряников. Даже если писатель утверждает, что для него не важно мнение какой-то там толпы, он или лукавит, или кокетничает. Творческому человеку до зуда хочется, чтоб перед ним расстилали цветочную дорожку или по крайней мере брали автографы.

- Дружок, - спросил писатель у мальчика с ходу, - узнал теперь, что такое мания грандиозо?

Писатель в результате мысленных упражнений развил в себе проницательность и знал: мальчик никак не мог пройти мимо Царя.

- Маня что? - Переспросил мальчик.

- Неважно. Хотя иронию ценю. Но только не сарказм! А я - представитель литературного цеха. Создаю произведения. Могу устроить творческую встречу.

- С кем?

- Со мной, конечно.

- А зачем?

- Я расскажу о тайнах писательского труда. Поделюсь секретами литературных приемов. Поведаю о том, где черпаю вдохновение.

- Пэйсательского?

- Ты не шути так. Пэйсатели - из ТЕХ. А я - писатель. От сохи.

- Просто не расслышал, извини. А что такое - вдухновение?

- ВдОх-новение. Вдыхание новизны. Это когда... когда тобою овладевает муза. Она водит твоей рукой - и ты строчишь, строчишь...

- Муза... сокращенно от музыки?

- Ну-у-у... не совсем. Хотя что-то похожее. Впрочем, неважно. К тебе тоже когда-нибудь ночью придет.

- Уж лучше бы не приходила.

- Не отвертишься, ведь ты - будущий мужчина... кстати. Впрочем... ну, да ладно, тебе пока рано.

- А про секреты я и сам могу. Ведь я секрет колокольный знаю.

- О-о-о! Так тоже не обделен! А давай ты станешь моим учеником?

- А чему ты будешь учить?

- Я научу тебя писАть.

- По правде говоря, я и читать-то особо не умею. Родители померли, так и не успев грамоте научить. 

- Грамота не так важна. Я вот и трех классов не окончил. Семья бедная, надо было работать. А я мечтал поехать в Москву, поступить в литературный институт имени Горького, вступить в это… союз писателей. А пришлось ворочать... ну, в общем неважно. Так куются литературные таланты - в сермяге.

- Так много незнакомых слов. Счастливый, ты знаешь всякое такое и у тебя были родители. А вот мои – померли, а отец, жила... Вот если б ты меня грамоте обучил - я б с тобой подружился.

- Лгать не буду, мальчик. Я и сам в этой самой грамоте не силен. Все надеялся, у меня будут редакторА и корректорА. А стали хвосты и ходки.

- А для чего ты строчишь?

- Хороший вопрос. Будем считать, творческая встреча началась. Во-первых, не строчу, а пишу. Во-вторых же... вот, для чего по-твоему колокола льют?

- Не льют, а отливают.

- Отливают... как-то нелитературно звучит. А, впрочем, неважно. Так для чего...

- Конечно же, для того, чтобы Бог нас разглядел. Ну, и чтоб люди радовались, услышав малиновый звон.

- Вот именно! А писатели сочиняют для того, чтобы люди услышали Бога. Один знаменитый литератор - ну, его уже нет в живых, застрелился - говаривал: "Никогда не спрашивай по ком звонит колокол, ибо он звонит по тебе". Красиво! Это он про нас, писателей написал. Так вот. Писатели звонят в свои колокола чтобы достучаться до человеческих сердец. Сердца откликнутся - и люди посмотрят на себя критически. Я вот тоже стараюсь дозвониться. Но нет что-то сердец.

- Сердца есть всегда. Ты просто оказался в неудачное для тебя время в неудачном месте. Такое бывает.

- Что ты говоришь! Творец всегда творит, в какой бы ж... то есть, в какой бы ситуации он не оказался. Он как зеркало, показывающее людям их достоинства и пороки.

- Вот я и говорю: нет здесь никого, кто мог бы в тебя всмотреться. Ну, если ты, конечно, представил, что ты - зеркало...

- Ты узко мыслишь пацан. Писатель отправляет послания на много поколений вперед. И он бьет во все колокола - чтобы, значит, самовыразиться.

- Та неправ. - Раздумчиво произнес мальчик.

- Это с чего это ты?

- Звонарей полно. Всяк горазд звонить. Особливо на Пасху, в праздник весеннего пробуждения всего светлого. А колоколитейных мастеров, знающих секрет колокольный, почти не осталось. Ты никогда не задумывался: кто тот мастер, который отлил? Ну, в смысле, колокола твоей души.

- Я как-то больше думаю о судьбах всего человечества. Ищу сермяжную правду.

- Странный ты. Правды искать не надо, ее даже идиоты знают. А надо почитать колокололитейного мастера, который вложил в тебя секрет.

- Простоты.

- Ты о чем?

- Да так… о своем, сокровенном. О простоте нашего бытия, которая проглядывает сквозь сложности понимания.

- Мне кажется, вы, взрослые, специально придумываете лабиринты и заморочки, чтобы не видеть правды. 

- Ты говоришь о бытовой правде. А писатель сообщает правду художественную. Сочиняет вымысел, над которым и плачут, и смеются. Моя сверхзадача - использовать свой колок... тьфу - то есть, талант. Так значит, моим почитателем ты не будешь...

- Почему. Ты умрешь. Случайно найдут твои рукописи, восхитятся, издадут. Ты получишь посмертную славу. Хотя бы из любопытства твои сказки прочитаю и я. К тому времени я наверняка научусь читать.

- Я не пишу сказок. Я - серьезный литератор.

- Жаль. Я сказки люблю. С приключениями.

- Не. Я так мелко не плаваю. Не хватало мне еще стать сказочником.

- Вот если бы ты умел сочинять сказки, я может у тебя и остался бы. А так - прощай...

И мальчик, насвистывая, двинулся дальше.

- Эй, пацан! - Окликнул его писатель. - Не свисти, денег не будет.

Как много незнакомых слов, подумал мальчик. Без этих самых бенек жил - и все было не так и плохо. А придут беньки - неизвестно что принесут...

И мальчик ничего не ответил писателю.

- Вот, хорошо! - Удовлетворенно произнес тот. - Состоялась моя творческая встреча с моим будущим читателем. Лиха беда начало!

Музыка, подумал мальчик, как-нибудь обойдется без твоих этих бенек. Уж не знаю, право, буду ли я читать, но писАть - на за какие коврижки!

 

В следующей деревне обитал алкоголик. Ему повезло, ибо вымершие его земляки некогда промышляли винокурением, и после них осталось зелье. Остатки жизни алкоголик посвятил уничтожению стратегических запасов. Впрочем, таковому занятию он отдавался и до напасти, изничтожившей односельчан. Отсюда вывод: алкашей никакая зараза не берет. Здоровье у алкоголика оказалось крепким, другой бы пять раз загнулся от цирроза печени или какой-нибудь язвы. Этот человек явно оказался в нужное время в нужном для него месте.

- Здравствуй! - Радостно воскликнул мальчик, завидев алкоголика.

Тот приподнял голову, попытался проморгаться, скуксился, неопределенно произнес:

- О! Белочка.

- Я не белочка. Я мальчик.

- И мальчики кр-р-рававые в глазах...

- Где кровь?

- А?

- Очнись, дядя.

- Подожди, видение... - Алкоголик налил стакан. Опрокинул в глотку, при этом донеслись утробные звуки. Улыбнулся как младенец, протер красные глаза, сфокусировал взгляд на пришельце. - Ага. Ты - реальность. Угадал?

- По- честному, не знаю.

- Значит, не уверен.

- А ты?

- А я - пью.

- Почему? - Пытливо испросил мальчик.

- Я пь-и-ию потому что мне стыдно за нашу с-т-тр-р-ану.

- А почему тебе за страну стыдно?

- Потому что в ней пь-и-ют. И вообще - за дер-р-ржаву обидно.

- Замкнутый круг.

- Петля Мёбиуса. Закон Вселенной. И кстати: разве ты не знаешь, что истина в вине?

- Чьей вине?

- Не чьей, а в каком. Алкоголь - аква вита, вода жизни. Омар Хайям это очень даже хорошо понимал.

- Но ты же не всегда пил.

- Когда-то я был учителем. Географии. А потом пришлось пропить глобус.

- Чего?

- Глобус не бывает "чего". Это модель нашей планеты.

- Понятно. Ты значит планету пропил.

Алкоголик налил чуть больше половины стакана. Заглотнул. Крякнул. Глаза его просветлились. Теперь уже он закусил. Луковицей. Затянул:

- А-а е-если б было море во-о-одки, стал бы я-я-я под... Стоп! Какую планету? Глобус - не планета. Это модель планеты.

- А что такое - модель?

- Ну-у-у... как бы типа то что есть на самом деле. Только ненастоящее.

- Так ты своим ученикам объяснял?

- Я рассказывал ученикам об устройстве нашей планеты. О том, какие чудеса бывают на Земле, какие народы на ней обитают, о морях, реках, горах, землетрясениях и прочих катаклизмах. 

- Как интересно! И ты все это знаешь?!

- Забыл. Давно это было.

- Я понял, ты - модель человека.

- Почему...

- Потому что ты ненастоящий. Ты типа человек.

- Я - типа? - Возмутился алкоголик. И гомерически рассмеялся. Когда истерика прошла, он ударил себя в грудь и гордо произнес: - Глупь несуразная. Да перед тобой самый человечный из всех людей.  

- Из всех?

- Конечно! Вся мировая литература воспевала алкоголь в разных формах. Даже Иисус наш Христос на свадьбе в Кане Галилейской превратил воду в вино. Заметь: не вино в воду, а наоборот! А ты говоришь: модель. Как учитель географии в отставке ответственно заявляю: мировая экономика держалась и все еще держится на торговле вином и… прочей всякой дури. И даже более того: все революции начинались после того как правящий режим вводил сухой закон. Вот. 

Мальчик не стал доносить алкоголику о том, что де ему известен секрет колокольный. Наверняка данному, с позволения сказать, человеку эта тема неинтересна.

- С тобой неинтересно дружить.

- Как? Ты меня не уваж-жаешь?

- За что? У тебя все крутится вокруг вина. Для тебя вино - религия. А ведь ты был учителем.

- Несчастное стечение обстоятельств. Влюбился в свою ученицу. И она в меня. Люди не поняли. Прокляли, нас навеки разлучили. В общем, нет повести печальнее на свете. Так я з-запил. Вот.

- И ты не боролся за свою любовь?

- С кем? Против лома человеческой морали приема не существует. Впрочем, теперь уже неважно. Ее нет - а я - з-здесь.

- Но твоя возлюбленная смотрит сейчас на нас с небес и все видит. Разве ты хочешь, чтобы она видела тебя таким? Да и все твои ученики - тоже.

- Ты ув-верен?

- Только предполагаю. Но точно знаю: за всеми нашими поступками внимательно следит Бог. И каждому воздает по вере его.

- Ты не по годам умен, мальчик. Ну, если все так... скажи: что делать?

- А ты сам спроси у Бога. Когда перестанешь видеть белочек.

- А если такое не случится никогда?

- Если, если... учитель - ты. И бывших учителей не бывает. Мне тут один сказал, что все таланты - от Бога. Если ты, учитель, не знаешь, что делать, откуда мне знать, ребенку.

- И все-таки ты - белочка.

- Так перестань меня видеть! Прощай...

 

В центре следующей деревни возвышалась гора железок. Возле нее согнувшись что-то царапал, то и дело обмусоливая химический карандаш, маленький человек. Его язык был устрашающе синим.

- Приветствую! - Произнес мальчик.

Человек не отреагировал. От перевернул лист, что-то пересчитал, тыкая воздух карандашом, и снова принялся чиркать знаки.

- Здравствуй! - Снова воскликнул мальчик. Правда его передернуло: неужто снова овладетый Музой?!

- Не мешай! - Буркнул худой. - У меня бизнес-проект.

- Без нас - что?

- Биз-нес. Я деловой человек. Дело делаю.

- Здорово! Полезное?

- Вот, муха. - Деловой человек отвечал, не отрываясь от своего дела. - Иди куда шел.

- Прямо вот так?

- А как еще... гуляй.

Мальчик пошел, но через несколько шагов остановился и оглянулся. Сгорбленный человечек по сравнению с кучей железок казался муравьем. 

- А я секрет колокольный знаю! - Внезапно озарившись, воскликнул мальчик. - Из некоторых металлов можно отливать колокола.

- Худой встрепенулся. Напрягся. Повернувшись к страннику, вопросил:

- А кто отливать будет?

- Если мы подружимся - то мы.

- М-м-м...

- Я знаю, знаю как. И глину подходящую отыщу, и произведу правильный замес.

- Не врешь?

- А зачем.

- Надо бы нам составить договор.

- О чем?

- О совместном ведении бизнеса. Чтоб, значит, мы, партнеры, не кинули друг друга.

- Куда?

- Никуда. Просто теперь кругом одно кидалово. Ах, да: нам еще и бизнес-проект сладить надоть.

- Без него отливать нельзя?

- А смысл? Кому ты все это продашь...

- А просто так дать? Без про даже.

- Откуда ты, наивное дитя?

- Из деревни колокололитейщиков.

- Где питаются духом святым.

- В том числе и им.

- Еще расскажи, что у ваших литейщиков крылья росли. У тебя нет крыльев случайно? А нут-ка поворотись ко мне задом...

- Не буду. Крылья - птичьяпривилегия. А у человека - мысли. Колокола - дело ясное. А в чем этот твой биз-нас?

- Когда вся эта катавасия пройдет, народонаселение пойдет в рост. Людям надо будет что-то строить. И тот металл, который я по деревням собираю, будет расти в цене. И да. Твой это колокольный секрет - ноу-хау. Его можно задорого продать. Интеллектуальная собственность.

- Про дать, про дать... пожалуй, ты и маму родную про дашь.

- Слушай, пацан. Достал уже. У меня стартап, а ты с философией. Если не хочешь создавать совместное предприятие, шагай себе мимо.

- Кассы.

- Что?

- Да ничего. Желаю тебе...

- Себе пожелай. Сметки и всего такого. Да иди уж... пустобрех...

Мальчик покидал деревню со сквалыгой с чувством досады, будто оплеванный.  Или просто коса нашла на камень? Конечно, деловой человек прав: дело надо делать, а не языком чесать. Только одно "но": человек оказался не в том месте не в то время. Эту гору железа надо ведь куда-то сбыть. Ежели край и впрямь опустел - кто купит? А возрождения края дядька может и не дождаться. Да, колокололитейные мастера работали небесплатно. Но никогда - ни от родного отца, ни от других колокололитейщиков - мальчик не слышал слов о выгоде. Может, взрослые скрывали от детей, что они такие же алчные, как и этот деловой человек? Но если так - лучше бы тогда и не родится вовсе. Печален мир, в котором все только и думают о том, чтобы урвать.

 

Через три безлюдные деревни мальчик пришел в селение, в котором человек, одетый наподобие волшебника (почему-то по мальчиковому представлению все волшебники - как добрые так и не очень - должны ходить в строгих костюмах) наводил своеобразный порядок. Этот худой высокий мужчина расхаживал по деревенской улице и мел ее березовым веником. Вздымалась пыль, костюм метельщика имел цвет дороги, а сам этот человек выглядел отрешенно.

Хотя дома сплошь покосились и просели, дворы выглядели ухоженными, там даже были скощены травы, а из земли проглядывала веселенькая отава. Общее впечатление: наводится марафет на мертвеца. Уж мертвецов-то мальчик в свое время увидел вдосталь. Поэтому в чем-то он взрослее взрослого.  

 Все-таки вид этой деревни порождал светлые чувства. "Какое милое место! - Подумал мальчик, - Даже если этот человек не волшебник, он без сомнения великий дворник".

- Бог в помощь! - Воскликнул мальчик, подойдя к метельщику.

А волшебный дворник все мел, будто мальчика нет. Неужели он сошел с ума, встревожился наш путник. Тот, предыдущий, сдвинулся на коммерции, этот - на порядке. Пьяница сдвинулся на почве вина, писатель - на литературе, а у Царя - так вообще мания грандиозо. Где-то мальчик слышал (очень-очень давно), что существуют сумасшедшие дома. Что это такое, он толком не знает, а посему вполне резонно предположить, что мальчик нагадано попал в сумасшедший дом. Ну, или край безрассудных.

- Ау! - Еще раз окликнул мальчик метельщика. - Ты меня слы-ы-ышишь?!

Дворник остановился с высоты своего роста стал пристально вглядываться мальчику в лицо. Столь пронзительно, что мальчик на несколько мгновений пожалел, что оставил родную деревню колокололитейщиков. 

Дворник не отвечал. Даже непонятно было, доходит ли до него смысл сказанного. А может - глухонемой?  

- Бога нет. - Спокойно и неожиданно произнес дворник.

- Смелое утверждение. - Парировал мальчик. Он чуточку обрадовался тому, что метельщик высказал хотя бы что-то внятное. Пусть и противное мальчиковым представлениям о мироздании.

Долговязый отвернулся и принялся снова вздымать пыль березовым веником. Мальчику показалось, что подметание дороги - все же не совсем осмысленное занятие. Такое впечатление, что человек работает просто ради движения. Он же не знает, что многие так делают и в т.н. «цивилизованном» мире – это называется «фитнес». Понаблюдав с расстояния, на котором пыль не лезет в глаза, за неспешными манипуляциями метельщика, он вновь обратился к долговязому:

- А я секрет колокольный знаю.

Тот снова остановился. После длительной паузы, опять изучив мальчика, изрек:

- А я знаю тайну миропорядка.

- Интересно. И в чем она.

- Ни в чем.

- Разве бывает тайна, которая ни в чем?

- Еще как бывает.

- Не понимаю тебя.

- Понимать не надо.

- А что надо?

- Знать.

- Разве можно не понимая знать?

- Ты знаешь, как устроен мир?

- Вовсе нет.

- Но ты с этим живешь. Значит, знаешь, зачем.

- Живу потому что просто живется.

- Вот видишь. Ты знаешь, что надо жить, хотя не понимаешь, для чего.

- Так Богу угодно. А ты даже в Бога не веришь.

- Я верю в себя.

- И ты себя ни разу не обманывал?

- Такого не было.

- Ну, хорошо. Твоя деревня подвластна Тлену. Видишь: дома разваливаются.

- И что?

 - И зачем ты тогда здесь все метешь? Ведь рано или поздно тебе придется прибирать пустырь. Тебе тогда надо будет обмануть себя.

- Чтобы мести.

- Мести чтобы мести... Масло масляное.

- Да. А живем мы для того чтобы жить. Сам же сказал.

- И говорим для того чтобы говорить.

- Именно. Лучше мести, чем метаться.

Долговязый снова принялся махать метлой. Мальчик еще раз попытался привлечь внимание метельщика, но на сей раз тот не отвлекся на болтовню. Печален был образ метущего человека. Но, видимо, мятущийся и впрямь более жалок.  

С таким человеком, размышлял мальчик, и в самом деле можно было бы подружиться. Да, он не в себе, одержим подметанием пыли. Немногословен, едок. Зато с ним замечательно было бы молчать. Каждый занят своим, и вроде бы двое рядом. Может, деловой человек и прав: пустобрехать скверно. Только с его без-нас-проектами как-то неуютно. А с дворником все же комфортно - даже несмотря на то, что он тоже своего рода деловой человек. Путь даже и не верит в Бога.

Да, рассудил мальчик, это человек как минимум самодостаточен. Ему ничего не надо, ибо он все нашел. Одна несуразица: не станет дворника - деревня метельщика станет такою же, как все. Она и так уже жертва Тлена, но хотя бы отличается макияжем. Вот если бы в этой деревне появились еще и плотник, печник, булочник, молочник, лекарь, сказочник и прочие Мастера - вот это было бы селение! А так - сплошная сумятица. 

 

На окраине следующей деревни промеж двух сосен раскачивался гамак. В нем возлежал толстый человек. Ну, очень толстый - прямо гора сала. Сосны почтенно прогибались в такт качанию. Приблизившись, мальчик увидел, что толстяк дремлет. Жирные губы извергали утробный звук. Мальчик, в котором, как и во всяком ребенке, живет бесеныш, сорвал травинку и пощекотал волосатый нос.

Толстяк чихнул. Мальчик разливисто засмеялся. Взрослый открыл глаза, выпучил их наподобие рыбы и спросил:

- Ангел?

- Нет. Пока еще нет. - Честно ответил мальчик.

- А я - мыслитель. Когито эрго сум.

- Трудное у тебя имя.

- Ха! - Толстяк с немалым усилием, кряхтя принялся выбираться из гамака. Мальчику показалось, прошла вечность, прежде чем очередной странный тип принял вертикальное положение. Гипотеза о мире, который населяют лишь ненормальные - хотя слово "гипотеза" мальчику еще не было знакомо - нашла очередное подтверждение. - У-ф-ф... А похож на ангела. Смеешься ты звонко. Давно не видел детей. Думал, вас уже и не существует.

- Я тоже долго не видел взрослых. А теперь вот довелось.

- Все относительно. Люди до конца своих дней остаются детьми. То есть, наивно верят в чудо.

- Ты мыслишь об этом?

- Да обо всем. Потому что мышление - единственное, что отличает нас от животных.

- А вера?

- Бог зверей - голод. Он ими управляет и заставляет свершать поступки. Вера в Бога Голода у животных очень даже сильна. Поскольку Голод действует и на нас, людей, следовательно, мы тоже отчасти звери. Но наш Бог так же порождает в нас несколько иные психические процессы. Ибо имя нашего Бога - Духовный Голод. "Не сытое чрево обещаю вам, но вечный Голод Духа". Читал ведь.

"Пустобрех. - Подумал мальчик. Да к тому же, как и все жирдяи, вечно страдающий от голода".

- Я читать пока что не умею. - Ответил мальчик. - Не у кого было научиться.

- А вот это хорошо. Потому что книги на самом деле мешают самостоятельно мыслить.

- Разве ты книг не читал?

- В том-то и дело что да.

- Да – да или да – нет?

- Чаще всего просто смотрел в книгу чтоб только разглядеть эту… свою мыслеформу.

- А я слышал, книги - кладезь знаний.

- Дружок... все что надо знать о жизни, ты уже знаешь. Когда станешь читать, ты начнешь забывать. И чужие идеи выдавят твои собственные мысли. По сути, они убьют в тебе личность.

- Значит, у тебя своих мыслей уже и не осталось.

- Это беда.

- И ты существуешь за счет чужих мыслей.

- Именно так, мальчик. Та философия "у-вэй", которую я исповедую, придумана вовсе не мною.

- А что такое - философия у... как ты сказал... бей?

- Та задал два вопроса. Философия - любовь к размышлениям. "У-вэй" - идеология сказки. Что бы ты не делал, все выйдет как задумал сказочник.

- Разве мы - герои сказки?

- Нет. Мы - персонажи сказки, одни из.

- Твое "у-вэй" - тоже выдумка сказочника?

- Прелесть нашего мира в том, что никто не знает достоверно, кто он, зачем это ему и чем все закончится. Интрига.

- Надо же... одно время я думал, что и я, и все сущее - лишь фантазии цветка, который меня любил.

- У тебя поэтический дар, мальчик. Тебе надо сочинять.

- Пообщавшись с писателем, я твердо решил: сочинять не буду никогда.

- Каждый из нас что-нибудь себе - да воображает.  

- Но ведь и колокольный секрет - не моя выдумка. А вдруг мы созданы не для того, чтобы выдумывать, а ради сохранения...

- Ты уверен, что секрет колокольный - не твоя выдумка?

Мальчик замялся. Он ведь не настолько наивен, чтобы признаваться во всем.

- Вот именно, - продолжил толстяк, -  да - по большому счету ни что не ново под Луной, но всякий раз мы придумываем полутона. Изобретаем нюансы. Один мыслитель жил в бочке на берегу моря, другой обитал в золотом дворце. Я вот подвисаю между соснами. А по большому счету мы все трое придерживаемся одних и тех же принципов. Ничего не надо делать - все само собою образуется.

- Тебе не кажется, что все образуется вне зависимости от того, будешь ты что-то делать - или наоборот?

- На самом деле я кое-что делаю. Под моим весом прогибаются вот эти две сосны. Я влияю на мир даже при минимальном воздействии.

- Значит, твоя философия неправильная.

- И в чем же...

- Потому что ты хотя бы что-то делаешь просто потому что существуешь.

- Именно что существую. Мне остается только мыслить. Вот сбросить бы мне лет эдак тридцать и килограммов хотя бы восемьдесят! Я бы тогда может и пошел бы с тобой. Но, видишь ли, бытие определяет сознание.

- Вот видишь... ты занимаешься одним - а мечтаешь о другом.

- Угадал.

- Значит, твоя философия у-бей...

- У-вэй.

- Да, прости. Так вот, твоя эта философия - лишь средство самоуспокоиться.

- Скорее всего ты прав.

- Смею предположить, такова любая философия.

- Ты все время бьешь в яблочко.

- А ты не думал, что просто надо поменьше кушать и побольше двигаться?

- Скорее всего, я тебя не удивлю, сказав, что и это - тоже философия.

"Да, - подумал мальчик, - именно такая философия у соседа толстяка, метельщика".

- Неужели нельзя жить просто так, без всяких таких философий?

- Ты подумал, "когитотэрготсум" - мое имя. Это на самом деле мое кредо: я мыслю - значит я существую. Мальчик! А давай здесь жить вместе! В моей деревне обитали купцы, после них осталось столько провизии, что нам на сто жизней хватит! Будем праздно философствовать, вести диалоги в платоническом стиле.

- Ни в плутоническом, ни в каком другом ничего вести не хочу. Мне бы хотелось с кем-нибудь дружить.

- Разве диалоги – не дружба?

- Нет. Это словоблудие.

- Как знаешь, как знаешь... а ведь две головы - лучше чем одна.

Толстяк бухнулся в гамак. Сосны подались. Одна из них треснула - и повалилась. Мыслитель нехорошо выругался.

- Вот все твое у-вэй. - С укоризной произнес мальчик. 

- Ты ж-жестокий. - Прокряхтел толстяк, с трудом подымая свое бренное туловище. - У меня может травма. 

- Это точно. - Бросил мальчик на прощанье. Он действительно не испытывал к этому человеку ни малейшего чувства жалости. 

 

С немалым волнением мальчик ступал в село. Что это именно село, путник осознал, увидев церковь. Впервые в своей жизни мальчик созерцал настоящий храм. Да, торчащее на горушке строение значительно обветшало, несколько покосилось, но у него была колокольня. А колокольня - это дом для колоколов.

Взойдя на верхотуру, мальчик с сожалением обнаружил, что колоколов нет. Лишь только один язык величественно валяется на полу. По языку видно, что он принадлежал колоколу пудов на сто. И лишь только унылый ветер гулял под сводами.

Оглядев окрестности, мальчик не заметил в селе людей. Зато хорошо была видна долина реки, вдоль которой тянулась вдаль цепочка деревень - тех самых, по которым маленький странник недавно прошел. Велика ты, Матушка-Расея! 

Мальчик, легко вздохнув, спустился на грешную землю. В сам храм заходить что-то не захотелось; мешала почтительная боязливость. Он побрел одичавшей улицей, ища, где бы можно переночевать. Столь насыщенный день близился к завершению, да уже и слипались глаза.

- Стоять! Руки вверх! - Услышал вдруг мальчик резкий окрик.

Он выполнил приказ. Из-за перекошенного угла сарая вышла женщина. Воинственен был ее вид: огненно-красные волосы, кожаные штаны, патронташ через плечо, на поясе висит большой нож, в руках - громадное ружье. А взгляд - как у дикого кабана. И все-таки это была женщина. 

Подошла чуть не вплотную, мальчик даже чуял ее терпкий запах, напоминающий давно ушедшее. Строго спросила:

- Ты кто?

- Мальчик. Я секрет колокольный знаю.

- Вижу, что не девочка. Хотя... Но ведь у тебя должно быть имя.

- Было когда-то. Бориска. Но прошло столько времени, что я стал и забывать.

- Откуда ты?

- Из деревни колокололитейщиков. Все померли, один я остался.

- Куда же ты идешь, отрок?

- Друга ищу.

- Какого такого друга. Тута приятелей нигде нет.

- Любого.

- Нашел где искать.

- А где еще?

- В караганде.

- Расскажи: где караганда?

- Эх, ты... наивняк. Тьфу - забыла. Как тебя там...

- Бориска.

-  А я - Ева Вторая. Последний воин Расеи.

- Ты воюешь?

- Я защищаю.

- Что?

- Я же сказала: наш край.

- От кого?

- Разве ты не знаешь, что было нашествие, чудак? Всех поубивали. Микробами. Почти всех. Когда вымрут остатки, они и придут.

- Кто - они?

- Кто-кто. Агрессоры. Завоеватели. Цээр-у, снюхавшиеся с пришельцами. Они специально в своих секретных лабораториях нарастили ентих мокробов, чтоб на нашу Расею проклятие наслать. А потом придут - и завладеют нашими недрами.

- И ты будешь с ними воевать?

- А то.

- Я тоже когда-то играл в войнушку. Когда было с кем. Но это была игра. И очень давно. А у тебя, кажется, не игра.

- Уж не до игр, когда народонаселение истреблено. Одни только мы остались. Последние из... этих... магикян. А что такое - этот твой секрет колокольный?

- Я умею отливать колокола. Кстати, правильные колокола способны отгонять всю нечистую силу. За счет вибрации, это научный факт.

- И пришельцев?

- Даже микробов.

- Если это так, твое селение защищено.

- Все хуже. Сработал закон сапожников без сапог. В нашей колокололитейной деревне в трудную годину колоколов не оказалось. Все отливали по заказам. И кстати: куда делись колокола с колокольни в твоем селе?

- О-о-о... все случилось в эпоху, когда меня еще не было. Расея вновь воевала - у нас же воинственная страна - колокола сбросили и перелили на пушки.

- Надо же! Значит, где-то есть пушколитейная деревня.

- Думаю, скорее была.

Мальчик вспомнил ржавый шар в руке Царя. Похоже, это пушечное ядро. Воительница вдруг, переменивши тон, разоткровенничалась:

- А меня были дети. Две девочки и два мальчика. Священник говорил, их забрал Господь и ТАМ им хорошо. Но я не верила.

- Разве этому можно не верить...

- Человек, служивший в церкви и выступавший посредником между нами, мирянами, и Богом, нам, матерям, говорил, что наши дети попадают на небеса и там им хорошо. Это нас успокаивало. Потом у священника тоже умерли дети - и он горевал. Когда помер и посредник, некому стало нас утешать. И я поняла, что мои дети просто сгнили в земле. Священник собирал деньги - на новые колокола, на восстановление храма. Но всё... всё пропало.

- Странно. Я уже сегодня слышал, что Бога нет. От одного хорошего человека. Правда он сумасшедший.

- Да. Я знаю. В некоторых деревнях еще остаются двинувшиеся рассудком. Но им недолго осталось. Тоже сгниют.

- Ты горюешь по своим детям.

- А как иначе. Они же плоть от плоти моей. Кровинушки.

- А я по своим родителям не горюю. Потому что папка... впрочем, это неважно. Уже ничего не вернешь.

- Вот это ты угадал. Но мы еще повоюем!

- Так ты не рассказала: где караганда?

- В ман... короче, очень далеко. Всю жизнь будешь идти - не найдешь.

- Жаль.

- Не то слово. Здешний храм, кстати, назывался "Умягчение злых сердец". В честь образа Богородицы, которому молились о победе добра над гневом. Тот образ до сих пор в храме. Я пробовала молиться, но оказалось, молитв не знаю. Вот.

- А я - знаю.

- Хочешь, нашу Богородицу покажу? Ты там молитвы почитаешь. Может, Богородица потому и не умягчает мое сердце, что никто не молится.

- Я тебя научу молитвам. Только давай завтра. Я так устал.

- Хорошо. Отдохни, малыш...

Мальчик пристроился на лавке, положив голову на ляжку воительницы. Та, поглаживая ребенка шершавой ладонью по голове, затянула печальную песню.

Мальчик уже стал было окунаться в сладкий сон, но вдруг ему вспомнилась коза Дульсинея, оставленная на самопрокорм. Уж не прокормились ли ей волки? Он представил себе косточки, разбросанные по поляне. Вздрогнул. И провалился в пустоту…

 

Ах, да! Забыл сказать. Одну из граней секрета колокольного знаю и я. Вся соль в дерьме. Это не шутка. В глину для прочности колокольной формы надо добавлять дерьмеца, точнее - навоз домашних животных, предпочтительно козьи горошки. Навоз не только предотвращает растрескивание, но и передает металлу колокола некую таинственную энергию.

Животное поедает растения, тянущее соки из Земли-Матушки. Перемещаясь по желудочно-кишечному тракту дерьмомасса насыщается особенной витальностью от живого организма. Современная наука еще не открыла данный вид энергии, а посему пока еще действует принцип веры.

Мальчик видел, как колокололитейные мастера любовно собирают козьи катушки. Пацанчик мотал на свой пока еще не выросший ус. Так что ребенок не лгал, рассказывая о том, что дескать известен ему секрет колокольный.

А посему обращаюсь и к колокололитейным мастерам, и к литераторам, да и ко всем творческим людям: не брезгуйте дерьмом! Аминь. И старинная русская поговорка о том, что де сначала надо разобраться в дерьме (ну, понять, почему корова лепешкой а коза горошком), и только потом уже решаться лезть в высшие эмпиреи, все еще актуальна.  

Ну, а ежели вас воротит от навозной темы, вы просто нЕжили в деревне.



























ПОНТИАДА


Есть разные способы любить свое общество;

например, самоед, любящий свои родные снега,

которые сделали его близоруким,

закоптелую юрту, где он, скорчившись,

проводит половину своей жизни,

и прогорклый олений жир,

заражающий вокруг него воздух зловонием,

любит свою страну, конечно, иначе,

нежели английский гражданин, гордый учреждениями

и высокой цивилизацией своего славного острова;

и, без сомнения, было бы прискорбно для нас,

если бы нам еще приходилось любить места,

где мы родились, на манер самоедов.

Прекрасная вещь – любовь к Отечеству,

но есть еще более прекрасное –

это любовь к истине.

Любовь к Отечеству рождает героев,

любовь к истине создает мудрецов,

благодетелей человечества.

Любовь к Родине разделяет народы,

питает национальную ненависть и подчас одевает

землю в траур.

Не чрез Родину, а через истину ведет путь на небо.

Правда, мы, русские, всегда мало интересовались

тем, что – истина и что – ложь…

 

П.Я. Чаадаев, «Апология сумасшедшего»

 

 

Берега

 

Одна из великих сибирских рек, растекшаяся столь широко, что из села Аргонова, приютившегося на восточном пологом берегу, вовсе не видно села Илионова, ловко утроившемуся на противоположном, западном обрывистом берегу. На реке - острова, накаты, каменистые отмели с быстринами. В общем, буйство дикой природы, столь любимое городскими экстремалами. Только последних сюда не заносит, ибо у всякого экстрима есть предел разумного. Слишком здесь неуютно, да и далековато от цивилизации. Впрочем человеческое существо характерно тем, что привыкает ко всему, а уют - настолько относительное понятие, что даже жопу при наличии воображения и старательности вполне можно представить раем земным. Если что, я не о части тела, а про забитые… то есть, забытые богом и государством уголки.

А люди живут вовсе даже не забытые богами. Забудешь тут. И даже молельные избы строят, в которых и венчаются, и крестят и отпевают. Нельзя ведь без веры-то. В смысле – в лучшее и загробную жизнь. Да, мои герои оторваны от урбанистических благ, мыслят просто и чисто - зато умеют ловко добывать пропитание в тайге и в реке, отвоевали у неуютного бытия пашни, покосы и выгоны. Советскую власть когда-то вроде как признали, но остались себе на уме. А когда коммунисты отступили (от принципов), вернулись к обычной натуральной жизни. Не сказать, чтобы жирной, но вполне себе достойной.

Оба села основали пришлые казаки: Илионово - запорожские, Аргоново - донские. Случилось это лет триста назад, а, поскольку среди тогдашних рыцарей удачи грамотных не водилось, письменных источников создано не было, так что история реальных фактов не сохранила. В обоих селах придерживаются християнской веры, правда, раскольничьего беспоповского толка. А по большому счету все они – язычники, ибо поклоняются стихиям и прочим природным силам. Вот поживи в суровом краю – а потом говори, что они «поганые» и грамотно неотмиссинерянные.

Сказания о подвигах отважных атаманов Илиона и Аргона, приведших своих людей на угрюмые берега - не более чем плод поэтического воззрения славян на природу да поводы к тостам. Чего скрывать: там и там любят и умеют не только трудиться, но и гулять. Сибиряки - чего уж там.

Казачий дух за столетия в обоих селах несколько поиспарился, зато укрепилась национальная идентичность. Что довольно странно, ведь принцип ассимиляции культур никто не отменял. В Илионове до сих пор "размовляют на украинской мове", а в Аргонове говорят по-великорусски. Оно конечно, наречия несколько перемешались, но не сказать, чтобы сильно. Впрочем, язык интернационального общения все же – русский. Что не мешает илионовцам и аргоновцам петь и русские, и украинские песни, частенько совместно пировать и прочее. А какая гульба без песни? На то, что поют не в лад – ибо илионовцы имеют обыкновение частить, аргоновцы же норовят затянуть – обращают внимание несильно; в конце концов, заспивают не для красоты, а потому что душа песни просит. Вряд ли кто виноват в том, что весь русский песенный фольклор сплошь стоны, а украинские песни бывают и дюже веселые. Зато уж пляски на обоих берегах разухабистые и жестокие. Чего уж там: славяне народ воинственный. Если б иначе было, Сибирь хрен бы стала нашею. 

Илионовцы обзываются "хохлами", аргоновцы - "москалями". Ну,  это скорее в шутку, а самоназвания тоже остались от старины: "кОзаки" и "кАзаки". Как видите, разница невелика. И, кстати, все люди казачего сословия «русскими» или «украинцами» в полной мере себя не считают. Они ж лыцарского сословия. Ну, а после мы разглядим, какая сволочь сидит во всех этих нюансах. Вот о том, как шутки у нас легко обращаются в трагедии, мы скоро узнаем.

Казачья отвага в людях осталась, а вот норов поистерся. Теперь оскорбительное слово "мужик" не считается в селах зазорным, да и шашками верхом на лошадех махать разучились. Впрочем, и то и другое в селах имеется. И слово "станица" забылось, а народ окрестьянился. И все же атаманы в селах наличествуют, и с недавних пор они вновь представляют реальную власть. Торжествует на берегах во всем своем величии естественное право, которое суть есть основа анархии. На самом деле в селах рулит самая что ни на есть народная демократия, ибо атаманов, воевод и старост выбирают на кругах, говоря им "любо", тем самым неся древнюю традицию Руси, именуемую вечем. И там, и там есть майдан, место, где вершатся судьбы и творятся великие глупости, ради описания которых я и затеял свою речь. 

Забавно, что чубов типа в Илионове не носят даже собаки, а ни одного аргоновца в Москве не были ни разу. Впрочем, "хохол" и "москаль" - не оскорбление, а нечто уменьшительное и даже ласкательное. Обидное: "кацап" и "малорос". Но на данные слова наложены табу - не к чему здесь, на краю света (и начале тьмы) бодания по пустякам. 

Никто не отменял принцип обновления кровей. Мало того, что те и другие издавна брали в жены дочерей аборигенских народов (манси, тунгусы, ненцы и прочее); идет еще активный обмен невестами между селами. А в общем и целом облик илионовцев и аргоновцев приобрел черты сибирских народов: с щелками глаз, широкими скулами и малой растительностью на мужских лицах. А внешне одних от других фиг отличишь.

Есть такие селения, которые вполне можно назвать самодостаточными. Народ там никогда не уповал на царя или доброго барина, зато хранит идею единения славянских народов, самим нутром понимая: истина в разнообразии, добро в согласии, а сила в правде. Таковы Илионово и Аргоново.

Здесь хочу отметить один момент. Если цивилизация переходит от принципа достойного выбора к принципу наследования, это первейший признак того, что наступает упадок. В обоих селах должности стали переходить по наследству. Да: сыновья атаманов - люди вообще неплохие. Но здесь есть тонкости: мы порою называем "достойными" родственников начальников только по причине того, что боимся начальственного гнева. Так, собственно, упадки и начинаются.

 

Итак, однажды к низкому песчаному берегу села Аргонова прибило лодку. Наверное, не стоит напоминать, что сибирские реки текут с юга на север. Если бы лодку не прибило, унесло бы ее в Северный Ледовитый океан - и пиши "пропало". Но у судьбы свои резоны.

В лодке, аккуратно завернутый в пелены, лежал истощенный младенец. Да: ослабленный, готовый испустить дух. Но живой, однако. Это была девочка. Малышку выходили, откормили, а воспитывалась она в семье аргоновского атамана Степана Хмарова. У атамана уже два сына, посланная богами дочурка была кстати - будет в доме хозяйка. Назвали же ее Еленою.

Степан Хмаров погиб - как и положено настоящему атаману, пал в схватке в медведем. А в атаманы выбрали старшего его сына Агапия - не по наследству, а в знак уважения к хорошему человеку. Так круг решил, забыв, что за хорошими всегда следуют не слишком хорошие.

По мере взрастания Елена все хорошела и хорошела. Лунолика, стройна,  пышневолоса, глазаста и... вот никто еще не объяснил, какие именно качества вкупе рождают феномен красоты. Взять по отдельности – все какое-то типовое; а все вкупе рождает ощущение: "Ах-х-х-х!" К 16 годам расцвел прекрасный цветок. Хотя и своенравный, надо сказать. Сводные братья, Агапий и Михаил, относились к девочке со всею нежностию и старательно ее опекали. Сами-то они особой миловидностью не отличаются, но воспитаны они были ничего себе так – не охламоны по крайней мере.

Еще годок - и даже дураки понимали: девке пора. В смысле, замуж. Ходит тут, флюиды по селу распускает... что ни шаг - намек и возбуждение волнения. Да и сама Алена уж затосковала - да так, что грусть-печаль передалася всему селу. А хотели ее многие... что уж говорить: самка знатная. Неженатые парни, пройдя через множество драк и боданий, таки сговорились: Елена сама себе выберет жениха - того, что по душе, а никто напирать не будет.

И красавица выбрала. Сводного своего брата Михаила. Ничем особенным он не отличался, да еще пребывал в тени старшого брательника. На кругу недолго спорили: дозволено ли, росли ведь вместе. Однако, заключили: сердцу не прикажешь - и сказали: "Любо!". К тому же ежели сейчас ситуацию не разрешить - ребятишки за бабу окончательно перегрызутся.

К своему решению пришли и "ребятишки": Еленин выбор - святое, а кто покусится на красавицу - тому смертная погибель. С одной стороны, наивное постановленье. С другой - моральная препона все же должна быть, иначе хоть святых выноси.

 

На кого рок послал

 

Итак, смертно зареклись аргоновские парни. Ветром донесено было и илионовским парубкам: пусть и они во глубине сибирских руд хранят свое гордое терпенье. Оно конечно, хохлы тоже разували глаза на прекрасную Елену, надеясь, что она послужит обновленью именно ихних кровей. На сей раз потрафило москалям, впрочем, такое случается далеко не всегда.

М-м-мда... скопление мириад звезд хоть Млечным путем назови, хоть Чумацьким шляхом - все одно оно суть есть наша Галактика. И у каждого из нас своя звезда. Или зирка – неважно. Но на всех есть одна черная дыра, перемалывающая вещество Галактики в темную энергию. В том-то и беда.

Между тем, Аргоново и Илионовым вовсе не на другой планете. Не сказал бы, что сельский тандем остается совсем уж в стороне от исторического развития страны и человечества в целом. Многие плоды цивилизации нашли в Илионове и Аргонове благодатную почву. Оно конечно, хорошо внедряется только скверное, хорошее же надо старательно прививать. Сами знаете, что сладкие плоды завсегда расходятся на ура, хотя пользы от них гораздо меньше, нежели вреда. Ну, а поскольку о пользе мало, кто заботится... ну, сами понимаете. Религия, может, и отворачивает несильных духом от греха, только верующие, заметил я, грешат не меньше атеистов. Впрочем, атеизм - тоже своеобразная религия - от обратного.

 Немало всяких традиций те и другие позаимствовали из кинопродукции и сериалов. А там, как известно, далеко не всегда проповедуют разумное, доброе и вечное. Цивилизация протягивает свои щупальца в разные затаенные места. Начинается все с банок от «кока-колы», заканчивается же обычно открытием наркологических клиник и психоневрологических диспансеров.

В селах имеются спутниковые тарелки и даже всемирная паутина. Из данных ресурсов илионовцы и аргоновцы черпают представление о всем безумии Большого Мира: войнах, катастрофах, кризисах и прочих напастях, присущих хомо сапиенс. И всегда думают: уж наша-то дыра избавлена от всей этой благодати! Впрочем, я о вновьприобретенных традициях.

В разгар шумной свадьбы Елена, повернувшись спиною к гостям, кинула наудачу свой венок, который по-старинке называют "прелестью". Кто поймает - первой выйдет замуж. Раньше такой традиции не было - в кино понасмотрелись. Ловчее всех оказался илионовский молодец Петро Гунько. Какого чёрта он затесался в толпу девиц и зачем протянул свои ручищи куда не надо, известно только ему, а так же вселившемуся в этот миг в парубка бесеныша.

Петро даже не был приглашен, но он - родной брат илионовского воеводы (ну, типа начальника сельской народной дружины) Мыкиты Гунько, и, соответственно, сын хохляцкого атамана Павло Гунько. Последнего не пригласить грех, все-таки авторитет, соответственно, и егойный сын-воевода туда же. Те прихватили обалдуя-родственника без спросу. Парубок, росший под доглядом своего боевитого старшего брата, был вообще избалован не хуже Елены, а ценность для общества представлял невеликую. Но для илионовцев он свой сукин сын, тем паче Мыкита надеялся: приглядит брательник себе в Аргонове гхарну дывчину, которая может сделает из него наконец человика. 

Все посмеялись конфузу, восприняли как свадебный прикол - и вновь были вовлечены в висилье. Хорошо погуляли - и пляски были, и драки, пели славянские песни, чудили. Все как у людей. А даже по древней традиции наутро вывесили окровавленную простыню. Бог с ним, что в последнее столетие кровь на простыне куриная - главное, чтоб красиво было. Напомню: "краса" от слова "красное" (или наоборот). А слово "прелесть" вовсе не от божиих сил.

Вот, ё-мое, притянул Петро беду. С полгода прошло. Ничего такого ни в Аргонове, ни в Илионове не происходит. И вот однажды, в разгаре весны красавица наша, значит, исчезает. Надо знать особенности природы. В смысле, здешней. Хотя и человеческой - тоже. Лед на реке к концу апреля слабеет - и трогается с места, влекомый могучим течением. А после ледохода - разлив, обычно столь широкий, что вода подступает к аргоновским избам, а острова скрываются под толщей, и лишь только верхушки деревьев наружу торчат.

В общем, почти месяц связи между селами - никакой. За это время успели подумать многое. Ну, например: "бог дал - бог взял". Прибило как-то красу ненаглядную к аргоновскому берегу, а в означенный час водяной и забрал. Ищи теперь - свищи. Рыскали по тайге, доходили даже до тундры. Посчитали: пропащая душа, одной русалкою более теперь будет. Заочно уж хотели отпеть, но решили подождать все же схода воды.

А в июне открылось: хрен там пропала. Хотя, в определенном смысле и на хрен (простите уж за солдатский юмор). Одновременно радостную (жива же!) и обескураживающую весть снова ветер донес. Оказалось, по еще крепкому льду ускакала прекрасная Елена в Илионово. И не в одиночку. С панталыку приемную дочь покойного атамана сбил непутевый Петро Гунько.

В жизни - даже глухой, таежной - случаются всякие. И бабы бегут от мужиков, и наоборот. Но здесь ведь какая история: смертный зарок. Это  ведь тебе не хрен соб... тьфу, чёрт, совсем я что-то охренел. Снарядили москали депутатцию в составе самых авторитетных людей: атамана Агапия Хмарова, местного богатыря Ильи Якисова, пылкого Димитрия Диомедова, старейшины Нестора Матвеева и умного, сообразительного Олега Одисова. А Михаила не взяли - боялись, в сердцах он чёнить порушит, зе себя ведь явно не отвечает.

Ах, да: был в ватаге еще Игорь Ахилин, молодой, но уже заставляющий уважать свои качества охотник. Боевое прозвище: Ахилла. Игорь, рубаха-парень, был единственным среди молодежки, остававшийся равнодушным к Елене. Именно по этой причине Ахилину поручили вести переговоры от имени общества.

Игорь был как-то не склонен к противоположному полу, зато крепко дружил с аргоновским парнем Романом Панькиным. Всякое говорили про эту дружбу. На самом деле имела место именно настоящая мужская товарищесткая дружба, тем паче Рома тоже в свое время неровно дышал на Елену, а вкупе и на всю слабую половину человечества. И что касается Ахилы... ну, есть такие тщеславные ребята, для которые единственная настоящая цель в жизни: стать вожаком. Он, может, и восстановил бы нарушенную было традицию - на кругу при выборе следующего атамана ему бы наверняка сказали бы "любо". Но покамест он был еще неприлично юн.

Старый хохляцкий атаман Павло Гунько, угостив гостей горилкою с наваристым борщем, как отрезал:

- Дивчина сама знала, шо воротить, а сэрдцу не прикажешь. Нэ шукайтэ молодых, смиритесь - идите с миром... 

- Хорошо, - вопрошает тогда Нестор Матвеев, он может обращаться к хохляцкому атаману по-простому как ровесник, - заливаешь-то ты ладно. А могли бы мы, к примеру, взглянуть на нашу Лену, чтоб, значит, развеять сомнения в сказанном тобою?

- За похляд грошей не берут... ща зварханим! - Согласился Павло.

Выходит. Краля. Как всегда, великолепна, аж сияет. И заявляет:

- Ошибочка вышла, земляки. Не люб мне Мишка - хоть убейте. А взад – на за какие печеньки. В одну реку дважды не войдешь.

- Да тебя не то спрашивают, люб или как. - Отрезал Игорь. – Вы ж пред господом и матерью сырою землею были повенчаны. И выбор был за тобою.

- Знаешь что, молодчик, - отрезала молодуха, - не тебе за господа говорить. Как-нибудь уж сама отвечу.

Короче, переговоры не заладились. Действительно: все предстоят пред господом, всякими клятвами клянутся, а безгрешных пока что не водилось.

Так москали от левого берега и отчалили. Правда, все же солоно хлебавши и хмельны. Немного побранили Олега Одисова: именно по его идее был дан смертный зарок. Если б не он - с Еленой не было бы мороки. Впрочем, сослагательного наклонения не терпит даже глубинка.   

 

Когда правит месть

 

"Месть" слово однокоренное с "местом". Когда москали проглотили обиду и похмелились, стали на малом кругу, среди авторитетов, думу гадать: как дальше быть? Поклялась-то за посягательство за прекрасную Елену смертным убийством отомстить разве что молодежь. Старшее же поколение снисходительно приняло данность, подумав, что все само собой рассосется, ибо молодые колбасятся - только тешатся. Но всегда почему-то получается плохо, что не мешает с завидным упорством наступать на разные грабли.

Между тем, тайком, собралась некоторая ватага аргоновских парней сходить на дело: похитить капризную дуру и в свое место воротить. Заодно по возможности и проучить раздолбая, сбившего красавицу с панталыку. Главарем ватаги вызвался быть Рома Панькин. Он тоже был сильно неравнодушен в этой своенравной красавице, а посему все такое.

Давайте уж по-простому: в своеобразном таежном тандеме рулит феодальное право. А что это такое? Это право сильного, который считает нужным хватать ртом и жопой все что понравится. Пока существует баланс сил - есть покой и относительное благоденствие.  Едва некто начинает считать, что он какой-то особенный, начинается всякая хярня. К слову, фашизм - ярчайшее проявление феодального права, ибо у всякой фашиствующей общности есть национальный лидер, самый что ни на есть диктатор, который суть есть персонализация идеи превосходства силы над немощью. О, как я витиевато завернул. 

По большому счету, и Елена, и Петро взяли свое, исходя из феодальных традиций. "Хочу!" - вот ключевое слово. Отсюда старинный обычай похищения невес... вдруг меня осенило: невеста - "невесть откуда взявшаяся". Или у меня с этимологией не все в порядке? Чесать надо меньше! М-м-мда... пушкинская Татьяна, которая другому отдана и будет век ему верна, или Маша Троекурова все того же Александра Сергеича - лишь литературные фантазии. А может я шибко скептичен. В конце концов, илионовцы и аргоновцы, умыкая аборигенских баб, тоже руководствовались феодальным правом. Думаете, аборигены не в обиде?

Теми же принципами тупой силы руководствовался и Роман. Его затея довольно осмысленна: отбить бабу у хохлов - и всего-то делов. Как говорится, восстановить справедливость кавалеристским наскоком. Ну, ежели Елена учинила страм, чего бы счастья не попытать? А ведь попытка может стать и пыткою.

Экспедиция провалилась, острамились наши ребята. Ватагу москалей встретила хохляцкая засада. Ребятне надавали ну, этих... как их... люлей - и отправили с миром. Все было сделано по-доброму, но убедительно. Москали предстали в том свете, что являются они шпаной, которую всерьез брать не стоит. Как говорится, дров наломали, попали впросак.

Рома не отступился. Он вообще действовал по собственному наущению, навешав соратникам лапши, что де все по негласному приказу атамана и при поддержке "самого" Игоря. Хорошо... не слишком уважают Панькина - должны уважать его друга. Нарядившись в одежду Ахилы (такого Игорево прозвище), загримировавшись под него, да к тому же прихватив Игорево славное и легендарное  английское ружье, не дающее промахов, Рома в следующую же ночь вновь повел ватагу на граб... то есть, в Илионово.

Панькин рассчитывал на то, что Ахилу уважают и хохлы, а, значит, боятся. Это вообще называется "брать на понт". Но кроме видимости надо еще ведь иметь и подоснову, тем паче на лжи хорошие дела не строятся. Короче, Панькинской шайке наваляли вновь. Ладно бы - проглотил Ромка унижение - и домой. С позором, но хотя б живой. Рома наперевес с английским ружьем полез совсем уж на рожон. Ну, тут ему досталось уже без скидок. Пушку отобрали, отмутузили уже не кулаками, но дубинами. Конфисковали все лодки кроме одной, горе-вояк посадили на плавсредство - и отправили с богом, правда, теперь добавив: "Шо-то вы, москалики, зарвались".

Рома возьми - да помри. Видно, трясонули его здорово, да мозги-то и отбили. Получается, мозги у безмозглого парубка таки были.

Увидя на аргоновском берегу безжизненное тело друга, Ахила проникся особым чувством. Понятно, надо мстить. Не все аргоновцы разделили данную идею. Особо противился Олег Одинов, утверждая: в огне броду не найти. Вот, падла: его ж была мысль дать тогда еще, до злополучной свадьбы смертный зарок!

Малый круг аргоновцев меж тем заключил: хохлы нарушили благословенный веками порядок, оскорбили москалей по полной программе, а без равновесия все рано или поздно провалится в тартарары. Как там на юридическом языке... ах, да: нанесен значительный моральный ущерб, к тому же смоченный кровею. Хохлы должны ответить па-лю-бэ.

Илионовцы не будь дураки поняли: хорошего ждать не приходится. Они стали готовить оборону своего села. Благо, когда Илионово было казачьей станицею, окруженной враждебными племенами, все организовано было по правилам фортификации. То есть, валы, рвы, естественные преграды, дозоры и прочее. Само собою, оборону возглавил воевода Мыкита Гунько. К слову, его прозвище для своих - Гунн. Мыките и достался редкий трофей: английское ружье. В основном народ по берегам пользует советское огнестрельное оружие или на крайний случай дореволюционное российское. А они явно проигрывают английскому - как точностью, так и кучностью. Так что, пушка, про которую песни да тосты слагают, зря была умыкнута покойным Ромой у лучшего друга. 

Москальский парламентер передал хохлам ультиматум примерно такого содержания: «Вертайте Елену взад, а того пездуна, што нашу красу с панталыку сбил, тож нам дайте, мы с ним примерно разберемся, и будет вам щасте. Коли не так – война».

Илионовцы, собрамшись на майдане, сочинили в адрес москалей такой вот ответ:

«Илионовски казаки москалям пишуть! Ти, москальска зараза, чорт кацапый, и проклятого чорта брат и товарищ, самого Люцеперя секретарь. Який ты в черта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбъешь. Чорт высирае, а твое вийско пожирае. Не будешь ты, сукин ты сыну, сынив християнських пид собой маты, твойого вийска мы не боимось, землею та водою будем биться з тобою, распройоб твою мать. Вавилоньский ты кухарь, Макидоньский колесник, Ерусалимський бравирник, Александрийський козолуп, Великого и Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свиту и пидсвиту блазень, самого гаспида внук и нашего куя крюк. Свиняча ты морда, кобыляча срака, ризницька собака, нехрещений лоб, мать твою захреб. От так тоби илионовски виcказали, плюгавче. Не будешь ти и свиней христианских пасти. Теперь кончаемо, бо числа не знаемо и календаря не маемо, мисяц у неби, год у книзя, а день такий у нас, якии и у Вас, за це поцелуй в сраку нас! А Еленку вам не виддадим, куй вам!

Пидписали: кошевой атаман Павло Гунько зо всим кошем илионовским».

Пис-сатели. Зря это они так-то. Надо уважать вообще противника. И не высотою слога надо козырять, а верностью удара и меткостью выстрела. Когда бык войны мычит, корова изящества молчит.

Войско москалей возглавил Ахила. Агапий Хмаров не ввязался вэто дело, да и своего рогатого брательника Мишку удержал. Обиженные - не лучшие вояки, потому как от латентной ярости слепы. Зато в экспедицию затесались немало храбрых ребят, а так же "человек-гора" Илья Якисов; не менее горячий, чем Ахила, да еще кулакастый Димитрий Диомедов (правда, без харизмы), да Олег Одинов.

Увидев, что хохлы уже сорганизовали оборону, москали поняли: нахрапом тут не возьмешь. Благо, есть чем брать еще. Я подразумеваю отвагу. Отправив малый отряд в южную часть и отвлекши противника, москали тайком, тайгою пробрались на север и стали ждать разгара южной драки. Ну, там больше ругани было - но это то что и надо. В нужный момент, поняв, что основные силы илионовцев отвлечены на отражение психической атаки малого отряда, основные силы напали с севера.

Отражением коварного удара руководил сам илионовский воевода. Завязалась рукопашная. И так получилось, что в поединке один на один сошлись Ахила и Гунн. О, то был страшный бой! Дрались по-простому - на ножах. А поножовщина закончилась тем, что москаль вонзил свое перо хохлу в самое горло. Кровь брызнула так, что досталось всем. Месть свершилась. Но не более того, ибо хохлы, мобилизовав ресурсы, накрепко закрыли северный фронт, да еще и закидали москалей "коктейлями Молотова". Этому их научили старики, участвующие еще во Второй Империалистической войне.

Английское ружье отбить не удалось. Но труп врага - это уже что-то. Да к тому же такой статусный. Кстати, в результате успешной операции москали отбили свои лодки, еще взяли и чужих. Да и труп илионовского воеводы прихватили тож.

На похоронах друга Романа Игорь искренне рыдал. Да, илионовцы отомщены. Но слава не сыскана, ведь смертной погибелью не ответил Мыкитин братан (который, к слову, в сражении не светился и пребывал невесть где). И да: не решен был основной вопрос конфликта - прекрасная Елена так и оставалась в стане врага. А значит, военная кампания еще только развертывается.

А в Илионове душераздирающе воют о павшем Мыките. Особо  ревет атаман, грозящий отомстить за сына. Но не похоронить илионовцам Гунна: над ним кощунствует Ахилла. Он прибил труп ко щиту и выставил трофей на блок-посту, на хорошо простреливаемом пространстве. Каждый илионовец мог лицезреть этот ужас. О, как безумен этот мир. 

 И пошли хохлы вскрывать схороны оружия, оставшегося от разных предыдущих войн. 

 

Бред… то есть, брод в огне

 

От ненужных побед остается усталость... что-то вспомнились слова из старой песни человека, умеющего хорошо готовить. Песни сочинять не обязательно, но готовить надо уметь, ибо если ты что-то или кого-то сильно не любишь, значит, ты не научился ЭТО готовить.

Не зря ведь наверное корень "победы" - "беда". Многие думают, победителей не судят. Еще как судят! Только ждут, когда будет снята охрана с места погребения праха победителя - чтоб надругаться уж по полной программе. Именно потому в тени всякой победы поджидает беда. Ч-чёрт! Опять у меня приступ этимологии.

Старый аргоновский кузнец Федор сковал для Ахилы такую броню, которую никакая пуля не пробьет и никакая сволочь не погнет. Ахила, несколько умерив пыл, не оставил планов наказать илионовцев за нарушение священного обед... то есть, обета. Этого требовала уже не душа, а сама суть событий. Как говорится, обстоятельства брали верх над здравым рассудком.

Трое суток Мыкитино тело позорилось на щите. А на четвертое утро к блок-посту вышел сам хохляцкий атаман Павло Гунько. Он был один как божий перст, без оружия, но с поклажей. "Уж не бомба ли?" - подумали москали и взяли грузное туловище на прицел. Не дойдя шагов двадцати и бросив наземь мешок, старик пал на колени и взмолился:

- Десь гроши, бохато грошей. Усим сэлом собирали. Берытэ - тока дайте погрэсти сынулю по-християнски...

- Хорошо сказал, дед. - Ответствовал Ахила. - Только нам нужны наша Елена да твой младший сын. Мы за этим пришли, если что.

А сам подумал: християнски, говоришь... а возжелать чужую жену - это вообще как? И кто первым нарушил заповедь "не убий", Тарас Бульба хренов?

- Дуже велыка цена. - Рассудил атаман. - Двое живых за одного мэртвого. Крэста на тэбэ нэмаэ.

- Вот крест. - Москальский главарь вынул из рубахи оберег.

- Давай тады меняться как я сказал, а других сами пошукайтэ. Али отвоюйте.

- Твоя правда, дед. - Илья пожалел, что Гунько-старший не его отец. Благородный дядька. - Но ты, кажется, забыл про мое английское ружье.

- Нет, не забыл. Думал, так прокатит.

Хохлы - они такие. Вот, говорят, в Расее две беды: дураки и дороги. Неправильно: дорог в Илионове и Аргонове нет, а дураки практически все. На самом деле у Расеи одна беда: хохлы. Один хохол родился - все русские евреи и татаре заплакали. Это, кстати, народная мудрость русичей. Хохлы-то как раз уверены, что все беды от Москвы.  

Атаман свиснул - и пацанчик приволок оружие Ахиллы.

Тело Гунна сняли со щита и передали противнику. А грошей хохляцких не взяли. Уж коли воевать - так без откупов, а за славу. Но уж точно - не во славу божию.

И гнев Ахилы еще более умерился. Впрочем, добавилось какой-то смутной тоски. Вроде оттоптался на обидчике, а все как-то не так. Душа вроде как ноет.

Искренне оплакивала брата своего возлюбленного и Елена. Изначально она воспринимала всю эту катавасию как забавное приключение. Но, когда пошли трупы (от Гунна к тому же изрядно смердило, ведь в нем отсутствовало присутствие жизни уже несколько дней, дни же стояли жаркие), стало уже неприкольно. Может, ну его на фиг эту любовь - вернуться к берегам детства? Может, простят. Красавица осознала, что поменяла в сущности шило на мыло - одного трутня на другого. Но Елена уже прониклась к чаяниям илионовцев, столь дружно устраивавших оборону села, и это ее поддерживало морально. По сути ведь - из-за нее вся эта юшка заварилась. И Елена сказала Петру:

- Иди - и сражайся за правду! Пока не отстоишь честь, никаких таких ласк.

Во, на какие жертвы женщина способна. Мы не знаем, украинка Елена по происхождению или русская. А может вообще - немка. Напомню, ее боги в лодке послали. Видно, у них на то свой резон. А Петро - украинец. Как там у них гутарят... "Слава Вукраине - хероям сала!" Так что, упэрэд, и ни разу не узад. А Петру не хотелось. В смысле, упэрэд.

Хохлы были ослаблены, ибо их поранено было вдвое больше, чем москалей. Илья с соратниками уж вдоволь намахались. Но илионовцам на подмогу пришли воины из аборигенских народов. По большому счету москалей не любят нигде и всякий аборигенский народ держит на москаля кукиш в кармане, а то и финку. Гарнизон Илионова усилился, возникла общая идея. Мотивация - не последнее на войне дело. Даже лозунг появился: "Шмат сала за москаля!" Дело не в сале,  конечно, а в общем предмете нелюбви. Хотя и сало никогда не бывает лишним. Заносчивые они, эти хохлы. Оттого Хохляндия николы не станет уважаемым господарством. И зачем вообще строить идеологию на ненависти к другому народу? Тем более, близкому по крови.

Взыграл патриотизм и в Аргонове. Оно конечно, данная материя - последние прибежище негодяев, но здесь ведь особый случай. Брошен был клич по окрестностям, равным по площади двум Франциям, и в отряд москалей стали вливаться пришлые солдаты удачи, не обязательно русские. Некоторые варяги хотели сражаться за принцип, но корневая часть надеялась изрядно поживиться после захвата Илионова. Одно слово: хероям - сала! Вы думаете, это не одно слово, а два. На самом деле хероев бохато. А сало - оно все же одно. 

И началась долгая мучительная осада крепости. С переменными успехами, но в сущности безрезультативная. Атаки москалей наносили урон, но защитники всегда отбивались. Дерзкие вылазки хохлов, снюхавшихся с сибирскими народами, кололи больно, но не сильно ущербно. Если коротко боевые действия можно описать так: он ему - бух, бух, а он - кых-кых, а они - бамц-бамц, а они - бдам, бдам, а они - бдынь-бдынь, ки-и-йа-а-а-а!!! Ну, и так далее.

Мужчины столь были увлечены боданиями, что женщины остались как бы в стороне. Ну, да: тыловое обеспечение обеих сторон конфликта легло на баб, так что они все же вовлечены. Но, кажется, бабы хотели вовсе не этого. 

 

Коварство побеждает любовь

 

Бойся москаля, дары приносящего! Много раз проверено, между прочим. Наступала долгожданная моральная утомленность, грозящая нарушениями дисциплины, и, понятное дело, вероятными окопными братаниями.

Между тем, в конфликт втянулись москальский атаман и его рогатый брательник. Впрочем, полевым командиром оставался отважный Илья. А, поскольку лидеров больше одного, наверняка будут бодания. В мирное время в начальники пролезают хитрожопые или блатные, а в военное – талантливые и брутальные. В этом несомненная польза войны.

Короче, обе стороны задействовали все свои ресурсы, и даже более того. Все были убеждены, что правда и бог в их стане. А вот в чем убеждены бог и правда, мы не узнаем никогда.

Среди пришлых воинов, вставших на защиту Илионова, все более выделялся Мененах, молодой ненец. Маленький, юркий, жилистый, коварный, он завоевывал авторитет тем, что тепло относился к соратникам и не бросал своих в беде. У хохляцкой верхушки тоже мог возникнуть внутренний конфликт. Но покамест ничего такого не возникало, и красное колесо войны раскручивалось своим чередом.

Кстати, аборигены выучили хохлов готовить особый отвар из местных грибов, называемый "берсек" что означает: "напиток воина". Выпитое перед боем, пойло придавало отваги и не позволяло взять верх усталости. Правда, в сочетании с горилкою берсек давал непредсказуемый эффект, что иногда веселило, и порой и ужасало как агрессоров, так и защитников. Аборигены еще предлагали добавить к берсеку вдыхание дымов особых трав, но украинцы не решились воспользоваться случаем. Ужас перетерпеть можно, а вот кошмар уже - вряд ли.

Аргоновцы откопали где-то мортиру, оставшуюся еще от войска адмирала Колчака, и планомерно бомбили осажденное селение, наводя на защитников страх. Расчет грамотный: население под воздействием террора само впустит захватчиков - лишь бы только не наносили урон. Хохлы оказались в этом смысле крепки – как-никак потомки казаков, причем, поскольку веками крови илионовцев и аргоновцев смешивались, менталитет противоборствующих сторон вовсе не разнится. 

Илионовцы научились у аборигенов, казалось бы, забытым средствам войны. Это оказалось кстати, ибо боеприпасы заканчивались. Хохлы стали пользовать пращи, стрелы, дротики и копья. И, надо сказать, делали они это все удачнее и удачнее. Казалось бы, побеждает тот, кто имеет технологическое преимущество. Хрен там. На войне Виктория за тем, кто нарушает писаные и неписаные законы войны, воюет не по правилам и не знает слова "пощада". Тысячи раз доказано в других войнах.

У америкосов (которые суть есть европейцы-лузеры, исторгнутые за океан), которые, к слову, тоже в свое время основательно поимели аборигенов, есть расхожее выражение: ничего личного. У нас же, славян, почему-то все - личное. Какие-то мы все же недоделанные.

Из командира отряда лучников Мененах вырос до начальника подразделения быстрого реагирования "Беркут", которое наносило ощутимые удары по осаждающим. Беркутовцам пофиг было, что Ахила имеет непробиваемую защиту - они упорно лупили противника, выводя из строя москальских воинов. Илья ждал встречи с достойным оппонентом, чтобы примерно того наказать. Не раз он выманивал "Беркут", устраивая засады, но хохляцкий отряд всякий раз ускользал с малыми потерями.

Но поединок таки состоялся. Если много раз пробовать – что-нибудь, да получится. Москали устроили котел отступающему после удачной вылазки "Беркуту" и отрезали несколько бойцов, среди которых на удачу оказался Мененах. Все расступились, а полевые командира сразились тет на тет. Ахила на две головы выше противника, но тот проявлял изворотливость, да к тому же вожаку москалей мешала двигаться броня. И все же Игорь нашел способ: он рухнул наземь, придавив ненца своей тушей. Мененах подергался-подергался и затих.

Аргоновцы перебили других беркутовцев, делая это с особым удовольствием. Возбужденный победою, Ахила бросил все силы на штурм хохляцких укреплений. Москали рванули отчаянно и стали палить и рубить как прям варвары.

Вдруг Игорь воскликнул:

- Ой!

И осел яко сдувшийся пузырь.

Соратники растерянно обступили своего командира, они не знали, чем помочь.

- Игорек, дыши, дыши... - Старался поддержать талантливого военачальника богатырь Илья Якисов.

- Э-э-э... - Простонал Ахила. И испустил дух.

Стрела, найдя брешь в Ахиловой броне, попала в пятку. Похоже, она была пропитана ядом страшного священного дерева Анчар, растущего в чахлой и скупой тундре. Яд в свое время добыл теперь уже мертвый Мененах. Пустил же стрелу наудачу Петро Гунько. Удачливый он все же мужик.

Атака захлебнулась. Аргоновцы и илионовцы пошли собирать с поля боя трупы. Вечером в селах слышался плач: хоронили своих героев. Поскольку подобные мероприятия вошли в привычку, плакали не особо. А начальники даже внутренне радовались. Еще бы: конкуренты, эт самое... того.

И вновь продолжилась изнуряющая стороны осада. Чтоб она была неладна!

Однажды к илионовскому берегу подплыли лодки. Солнце клонилось к закату, кроваво-красный пейзаж настраивал на умиротворяющий лад. Они доверху были набиты бочками. Атаман москалей Агапий Хмаров, подойдя к хохляцким воротам один и без оружия, воскликнул:

- Эй, братья-словяне! Может, хватит нам враждовать? Всякая война рано или поздно должна кончаться...

Навстречу вышел старый илионовский атаман Павло Гунько:

- О чем же вы раньше разумели? Скока сынков положили...

- Да ладно. Чего уж там... коллега. Пора и на мировую. А в знак примирения примите от нас дар. Тут оленина, рыба, соленья и все такое. 

Ну, что ж... наверное и правда пора перековывать мечи на орала. Поскольку стемнело, бочки оставили на майдане. Ночью емкости раскрылись сами собой, из них повылезали москальские головорезы, учинившие жуткий погром. В открытые изнутри ворота крепости ворвались полчища аргоновцев - и началось. В смысле, кончилось. Многих хохлов перебили, пришедшим же к илионовцам на подмогу аборигенам вообще отрезали разные части тела. В общем, беспредел. Повезло тем, хохлам, кто смог сбежать и сховаться в тайге. Среди таковых оказался везунчик Петро Гунько. А вот Елену схватили - и вернули на законное место. При этом красавица сказала: "Ну и уроды же вы..."

Идея хитроумной и коварной операции принадлежит умнейшему Олегу Одинову. Сам ли он придумал, или где прочитал, мне неведомо. 

Так выпьем же за то, чтобы в наших сердцах завсегда царила калокагатия!

Вот йо моё... писал рассказ - получился обширный тост. И так почти каждый раз.

Впрочем, это еще не все. Некоторых моих оставшихся в живых героев ждут новые злоключения. Вот это будет рассказ!  






























ОДИСОВА РАСЕЯ

(продолжение рассказа «Понтиада»)

 

Искусство – вздор, годный только

для возбуждения спящей человеческой энергии.

Национальности, то есть известные народные

организмы – тоже вздор,

долженствующий исчезнуть в амальгамировке.

История – вздор, бессмысленная ткань

нелепых заблуждений,

позорных ослеплений и смешнейших увлечений.

Наука – кроме точной – вздор из вздоров,

бред, одуряющий бесплодно

человеческие головы.

Мышление – процесс совершенно вздорный,

ненужный и весьма удобно заменяемый

хорошей выучкой пяти – виноват! – шести

умных книжек.

 

Из письма А.А. Григорьева Ф.М. Достоевскому

 


Взял мяч - так ....

 

Дерзкий берег - одна из многочисленных провинций страны Расея, где до бога далеко, а до царя глубоко. Ну, или наоборот - неважно. Правит там голова Совокис, великодушный покровитель всяческих искусств и сторонник телесных извра… то есть, упражнений. Поскольку казна Дерзкого берега не отличается значительной величиной активов, а, говоря откровенно, пуста, Совокис истово развивает художественную самодеятельность и физическую культуру. Энтузиастам ведь платить не надо, а профи сплошь страдают от медных труб, золотого тельца, половой распущенности и кокаина. К тому же они разучаются получать искреннее удовольствие от своего искусства. То ли дело дилетанты! Практически святые люди. Разве что провинциально глухие. Впрочем, давайте уж начистоту: все знаменитости страны Расея сплошь из глубинки. Жаль только, выбираясь в люди и становясь профессионалами, они быстро начинают страдать от всего вышеперечисленного.

У Совокиса есть дочь Нафигая. Страшненькая лицом и телом, зато чистая сердцем и светлая душой. Нафигае давно пора замуж, да никто не берет. Потенциальных женихов воротит не от внешности голованской дочери; боятся, что тесть начнет развивать художественную самодеятельность и физическую культуру в зяте.

Народ на Дерзком берегу вполне себе самодостаточный, понимающий, что от добра добра не ищут. Совокиса они терпят лишь потому что его бзик не такой уж и вредный для общества. Уж лучше искусства, чем кукуруза в Заполярье, сухой закон или, прости господи, освобождение Крыма. В том и мудрость народная, что надо терпеть и, пока позволяют, плодиться и размножаться невзирая на политику властей.

И вот однажды на песчаной дюне Нафигая с подругами играла в волейбол. Мяч ускакал в кусты, а пошла за снарядом голованская дочь. Из кустов выбежал мужчина. Девушки даже не обратили внимание на то, что у незнакомца в руках потерянный мяч, все были поражены, что он совершенно наг, да к тому же сильно обросший как Робинзон. Сначала подумали: маньяк - и кинулись врассыпную. Мужчина же завопил:

- Не бойтесь меня, милые создания, я просто немало претерпел, а одежд и прочего лишили меня злые силы! Но это ж формальность…

Девушки остановились и стали издалека наблюдать за поведением и внешностью незнакомца. Им вообще было интересно - даже несмотря на то, что человек прикрыл одно место волейбольным мячом. Нафигая меж тем успела подумать: "А ничего так мужчинка. Вот бы мне такого мужа..." Замуж ей было и вправду невтерпеж.

- Как тебя звать-то? - Спросила Нафигая.

- Одисов я, Олег. Алканафт.

Нет, не похож, подумала дочь головы. Хотя...

- Странная у тебя профессия. Да и вообще ты какой-то не такой.

- Станешь тут... Да. И не путайте: не "алкОнафт", а "алкАнафт". Так звались мы, команда корабля "Алка". Эх… - По щеке незнакомца скатилась скупая прозрачная слеза. - Он был назван в честь зазнобы одного из нас, Алки. А вообще мне стыдно. Нет ли у вас какой одежды, чтоб, значит, страм прикрыть...

...И вот помытый, побритый и приодетый Олег Одисов сидит в доме головы и вещает. Совокис и Нафигая слушают раскрыв рты.

- Слышали ли вы про осаду Илионова и всякую жуть?

- А то как же, - ответствует голова, - вся Сибирь почти обалдевала от того, как славяне славян лупили и яко малые дети радовались каждому новому трупу. Похоже, в ваших краях бес пошалил. Попутал он этих, пардон за непарламентское выражение, чудаков на букву эм. Надо консолидироваться перед лицом грядущей опасности, ведь нас скоро заполонят китайцы. А мы...

- Вся печаль в том, - сокрушенно пробормотал Олег, - что я-то как раз один тех на букву эм и есть.

- О, боги! - Воскликнула Нафигая.

- Эка вас угораздило. - Крякнул Совокис. - Значит, настрадались.

- Не тот вопрос. Уж плечо-то раззудилось. И все же мы, к слову,  победили.

- Ну, противника - да. А вот персональные страсти - вряд ли. Прости, о странник, я не слишком резко?

- Все самое скверное уже случилось. 

- Думали, о вас песни будут слагать. А слагают анекдоты про хохлов и москалей.

- Нука-нука, - заинтересовался Олег, - я ж столько лет не в теме был... Расскажите!

- Дочь, заткни ушки...

Голова рассказал. Как исторические анекдоты, так и бытовые. Одисов не смеялся, а становился все мрачнее. Завершил голова свое выступление такими словами:

- Уж лучше бы вы художественную самодеятельность развивали!

Выслушав обидные вещи, гость убежденно воскликнул:

- Все было не так! Историки для того и созданы, что б все переврать...

Про себя же Олег подумал: еще неизвестно, что хуже: неправедная война из-за женщины или физическая культура на Дерзком берегу. А еще он на сытый желудок заценил Нафигаю с позиции мужчины и внутренне передернулся. Но мысли преображать в слова не стал - потому что умный. Зато поведал свою правду.  

В процессе повествования слушатели призадумались: вроде не маньяк - а говорит как обкуренный. Или еще хуже того - марок нализался. Все звучало дико и неправдоподобно. Взять хотя бы первый эпизод, связанный с пленом у правителя страны Охломонов Чемтозвона. Там, в горах живут уродливые существа, промышлявшие разведением баранов. Чемтозвон приказал схватить несчастных, едва причаливших к Охломонскому берегу, чтобы потом за них у кого-нибудь взять выкуп. Таков их второй промысел - заложников брать.

Пленников посадили в пещеру, а охранять приставили одноглазого Охломона по прозвищу Циклоп. Глаз тот потерял, когда воевал с москалями за независимость страны Охломонов, отчего на москалей имел большой зуб. Наши-то не признались, что они и есть москали - Олег вовремя понял, что сей факт стоит утаить. В противном случае, побили бы и приставили дюжину охраны. А то и оторвали бы чего-нибудь.

Когда Циклоп спросил Олега, как его зовут, он ответил: "Никто". "Странное имя..." - сказал охранник. "Для наших мест - самое распространенное. Нас же там и за людей не считают". "Да уж... - Циклоп критически оглядел алканафтов. - Ну, да ничего. Мы из вас тут сделаем... людей. Послушных и покладистых. Сидите тут - и не рыпайтесь". "Слушаю и повинуюсь!" - предусмотрительно отрапортовал Олег.

Охломоны придерживаются мусульманской веры и вина не пьют. А у алконафтов припасена была хохляцкая горилка, причем, реально сшибающая с катушек - карбитка. Олег уговорил Циклопа хлопнуть стопарик. Тот отнекивался, ссылаясь на священный месяц, на что москали сказали: "Да ты не мужчина!" Циклоп сказал, что он что он все же мужчина, да к тому же ветеран боевых действий против поганых москаликов. Тогда Олег предложил выпить за окончательную  победу над москалями. Циклоп согласился, что за это как раз надо и – хватанул стакан. Потом другой, третий... охранник спел пару охламонских песен, рассказал, как ему достала жизнь с баранами и мирно захрапел.

Олек быстренько заострил охламонскую дубинку - и проткнул циклопический глаз. Охранник взревел и стал бегать по пещере, пытаясь на ощупь схватить алканафтов. Те ловко увертывались да еще исхитрялись дать гиганту пинка.

На шум сбежались охломоны во главе с самим Чемтозвоном. 

- Кто тебя покалечил? - Спросил Чемтозвон у Циклопа.

- Никто! - Честно ответил Циклоп.

- Ну, если никто - не о чем и говорить... опаньки! А где мой товар?

Циклоп не смог ответить, ибо на знал. Между тем алканафты затесались в отару баранов и тихим сапом вместе с животными выбралась наружу.

- Найти и наказать! - Вскричал Чемтозвон. Его бессильный рык сливался с отчаянным плачем Циклопа. Охломоны обыскивали пещеру, команда же москалей сбежала к берегу, заскочила на свою "Алку" - и умчалась прочь. 

 

Заливай - да не перезалевывай

 

- Постой-постой! - Прервал рассказчика Совокис. - Где-то я нечто подобное уже слышал.

- А не заносило ли на ваш берег одного из наших... алканафтов?

- Что-то пока ты первый. А! Доперло. Какую-то ты нам "Одиссею" несешь, миф древней Греции. Такие легенды рассказывают беглые каторжники. А? Колись. Откинулся небось с зоны - а мы тут уши развесили.

- Зря вы так, уважаемый. Наверное, Гомэра в школе вы проходили весьма бегло.

- Ну уж точно - на Симпсона ты не похож. Однако, аналогии настораживают.

- Давайте уж по простому, дорогой Совокис. Вы тому Гомэру, который древнегреческий, склонны верить? 

- Ложь два тысячелетия кряду не живет.

- Это вы про христианство?

- Нет, упаси бог! Так - вообще.

- Древние греки верили, что боги рядом и они горячо переживают за наши эти страсти. Христиане верят, что богов нет, а есть троица. А мы во что верим?

- В Расею. Во что еще верить-то. У нас же особенная стать, а умом нас не понять.

- Именно! Вот, что я вам скажу, уважаемый. У меня нет резона обманывать. Я мог бы представиться потерпевшим крушение рыбаком или там Робинзоном. Просто, вы первые люди, перед которыми мне не хочется изворачиваться. Хорошие вы.

- Ну, ладно, ладно. Проехали. Итак...

…По прямой от Илионово до Аргонова семь верст. Если верить Одисову,  колобродит бедолага уже девять лет без гака. Оно конечно, за все эти годы много всякого случилось, Олег пространством и временем полон по самое небалуйся. Реальность уже как-то перепуталась с кошмарными снами, а, впрочем, так ли важно, что есть правда, а что - вымысел. Мы же верим в Шерлока Холмса, Хоббитов или Бабая, что не решает нам адекватно оценивать жизненные ситуации. На то она и литература - чтоб расширять сознание и слезами над вымыслом облиться.

Итак, взятие Илионова и геноцид хохляцкого населения стали знаковыми событиями истории человечества, могущими стать яркой страницей толстенной книги "История человеческой глупости". Проблема в том, что переплет уже готов лопнуть от всех этих страниц, а история, как известно ничему не учит, зато не прощает.

Радостные победители отправились с добычей в родное село всем скопом. На речной ширине внезапно налетел невиданный  ураган. Будем считать, это случайность. Москалей закрутило и разбросало. Лодку с Одисовым "Алку" безумным ветром унесло в совсем неведомые края. Там алканафты и поняли, что война за... ч-чёрт!.. а ведь в сущности за бабу... - еще только цветочки по сравнению со светлым будущим человечества.

Чего не знал Олег, очутившись после девятилетних скитаний на Дерзком берегу. Кого занесло на быстрины и перекаты - все сгинули, разбившись о камни и утонув. Повезло тем, кого забросило на острова.

Трудно пришлось прекрасной Елене: в одной лодке с законным мужем Мишкой Хмаровым, который и сам не знал, что теперь с возвращенной собственностью делать, их упендюрило далеко-далеко. Теперь они вынуждены скитаться по миру до конца своих дней. Каково теперь придется Елене на пару с нелюбимым человеком, отягощенным комплексами... О, это ад.

Старца Нестора Матвеева забросило на далекий остров, где в относительном благополучии он сочиняет "Повесть безвременных лет", титанический труд о том, как жидомасоны замутили великолепный гешефт с целью уничтожения славянской нации и воцарения хаоса ради моржи.

Но есть и такие, кто добрался до вожделенного берега; среди них - атаман Агапий Хмаров. Много позже и Агапий падет от рук любовника своей жены, но это уже совсем другая история. 

- …А есть ли, положим, странник, у тебя жена? - Вкрадчиво осведомился Совокис, накладывая гостю устриц.

Нафигая при этих словах встрепенулась.

- Ну, как сказать... - Раздумчиво ответил Олег. - Вообще говоря, была. Только не шибко уверен, что они меня уже не похоронили.

- Что же за сила двигала тобою за годы твоих скитаний, ежели ты неуверен?

- Трудно сказать. Думаю, просто жить хотелось. Инстинкт самосохранения.

- И все? Как же тогда физическая культура, упражнения в изящных искусствах... разве тебе они не помогали?

- Как же. Без умения изящно обманывать ловко выворачиваться мы бы не выжили. То есть... я. К тому же мне удалось навеять команде золотой сон. Ну, наделить алканафтов, как вы тонко выразились, силою.

- Золотой!

- Да. Я придумал легенду о Кунгу-Юмо Золотой Бабе, которую мы добудем и будет нам щастье.

- Уж не та ли...

- Именно-именно. Та самая священная золотая статуя северных народов, которую согласно легендам жрецы тайно спрятали в эпоху завоевания Сибири Москвою. Я сочинил мотив нашего негаданного путешествия: якобы боги повели нас по дороге испытаний с целью одарить нас великой благодатью.

- И что?

- В смысле.

- Одарили?

- Как это ни абсурдно звучит - почти. Я, уважаемый Совокис, сделал великое открытие.

Нафигая слушала беседу мужчин замерев. Кажется, она никогда не испытывала такого чувства. Так бы всю жизнь и просидела с выпученными глазами.

- Что же ты открыл...

- Великий закон. Мысли - материализуются. Придуманный мною миф оказался правдою. Потому что порожденная человеком идея рано или поздно находит воплощение.

- Ты намекаешь на то, что если долго говорить "халва", во рту станет сладко.

- Вовсе нет. Но если долго говорить: "О, благословенная халва, как я тебя люблю и хочу!", халва к тебе придет сама. Только это как в теории Эйшнштейна: тебе кажется, что халва движется к тебе, но на самом деле движешься ты.

- Но халва, странник, реальная вещь. – Совокис оглянулся на дочь. - А Кунгу-Юмо - миф отсталых народов.

- Ни в коей мере. И неизвестно еще, кто отстал. В том и состоит суть моего открытия: материализуется любая мысль - это переход чистой энергии в материю. Все зависит от силы мысли. Но лучше обо всем по порядку...

…Про Свою жену Одисов между тем особо распространился. По правде говоря, он уже стал подзабывать, как она выглядит. А про Олегова сына вообще говорить трудно. Вот пофилософствовать - это дело вроде как святое. Когда ж дело касается семьи, уз и обязанностей - тут мужики почему-то начинают юлить. Впрочем, это не моя мудрость, а народная: мужчина как пес; десять шагов от дома отпрыгал - и он уже ничей.

 

Фигня и капец

 

В своем повествовании Олег скромно не упомянул, что за ум и хитрость ему дарованы были броня народного героя Ахилы-Игоря, а тако же его знаменитое английское ружье. Дело в том, что реликвии им - то есть, Олегом, конечно, а не Игорем - были похерены в ходе злоключений. Не стоить корить тех, кто посеял ту или иную ценность, ведь что посеешь - то и пожнешь. Обвинять надо тех, кто сеет вражду, зависть и ненависть. Но это так - к слову пришлось.

Кто-нибудь в состоянии объяснить, почему фигня - женского рода, а капец - мужского? И почему отчаяние - среднего рода, а надежда - женского… Если кто-то подумал, что все положительное (отвага, честь, любовь, радость) обзывается женскими именами, пусть вспомнит смерть. Просто, все мужское - это агрессия, все женское - оборона. А смелость не такое еще берет. Если дают. Упс... "агрессия" рода явно не среднего. В общем, моя лингвистическая игра не задалась, пардон.

Успех - порция масла в огнь зависти коллег. На броню и ствол надеялся бугай Илья Якисов, который был уверен в том, что все это ратное добро по праву должно принадлежать только ему. Зря штоль кровь под стенами Илионова проливал? Дурак короче этот Илья, ибо думает, что кулаки сильнее мозгов. Но дуракам везет. Якисов оказался в числе счастливчиков, переживших бурю и вернувшимся домой, в Аргоново. Оно конечно, бока Илье намяло, но за битого дурака нескольких набит... все время оговариваюсь - конечно, небитых дают. А, ежели дураков нещадно бить, цивилизация будет взлетать в арифметической прогрессии. 

Оклемавшись, Илья стал искать сатисфакции за обиду. И придумал интересную партию. Здесь - история застарелого, обросшего рубцами любовного треугольника. Илья ухаживал по юности лет за девушкой по имени Пелагея. Но та вышла замуж за Олега - потому что умных мужиков уважает больше, нежели физически мощных. И в браке родился сын Толик. Когда началась вся это заварушка в Илионове, Толик был еще младенцем. Так что отца он и не знает. Да и отец, откровенно говоря, не успел привязаться к чаду. Может, оно и к лучшему. 

Пелагея поднимала сына в одиночку. Таких как она в Аргонове много, ибо войны имеют обыкновение плодить вдов. Между тем проходят годы, а об Олеге ни слуху - ни духу, растворился без вестей. Даже местные ворожеи, колдуньи и экстрасенсорихи не могли с точностью сказать, где Пелагеин законный супруг пропадает. Хотя все они врали высокохудожественно, наперебой доказывая, что она-то все знает наверняка.

Старая жена Якисова стала недостаточно упругой и потеряла... как бы это правильно по-русски сказать-то... шарм, что ли. И стал богатырь Илья подкатывать к Пелагее. Вообще говоря, о судьбе молодой еще женщины озаботился и атаман. Жалко Якисова: пусть бы приняла его Пелагея. Жизнь-то проходит, а после всякой войны бабы обязаны новых воинов нарожать. У Ильи и габариты, и параметры, а Пелагея ерепенится. Уже и на кругу Пелагею уговаривали смириться с утратою мужа и подумать о материнском долге.

Однажды (примерно в то же время, когда Олега занесло на Дерзкий берег) в Аргоново зашел старец. Его принял атаман Агапий Хмаров, и калик перехожий доложил: не раз в своих странствиях он слышал о том, что Одисов Олег где-то шляется. А значит, он жив, ибо мертвые шляться не могут (за исключением неприкаянных душ, прикованных к проклятым туловищам цепями). Пусть общество подождет еще год - а посля и бросает Пелагею в объятия Якисова. Вот таков был вердикт странника. Атаман вообще-то не слишком верит во всю эту болтологию. Но у него задача: общество в порядке держать. Если большинство народонаселения к перехожим каликам прислушивается, нужно пойти на поводу. В этом принципе мудрость правителя. Короче, принято было решение сделать паузу, что немного подняло Агапиев рейтинг. 

Илья проявлял упорство. Для русского мужика существует только одно слово: "хочу". Он продолжил осаду Пелагеи, параллельно наводя мосты с ее сынишкой. Учил Толика ловить птиц и рыбу, а так же бить людей в табло, отстаивая свое достоинство. На самом деле он добрый дядька как и все большие люди, да еще и нахрапистый. По мнению казаков, такому удальцу Пелагея подойдет в самый раз. С этим, правда, была не согласна его старая брошенная жена Якисова, ну, да мы не будем о плохом.

И Пелагея придумала невоенную хитрость. Она заявила, что взяла обет: не выйдет замуж и не даст согласие на заочное отпевание Олега, пока не сошьет погребальный саван для своего отца. А отец Пелагеи по прозвищу Бульдог еще тот старикашка. Седенький такой, шустренький крепенький... короче, саван ему шить, кажется, покамест рановато.

Более того: днями Пелагея ткала саван, а ночами его распускала. Можно обманывать одного человека всю жизнь (что обычно и делают любвеобильные жены), но нельзя обманывать всех в течение длительного времени. Даже если речь идет о святой лжи - а Пелагеева ложь была именно что святой. Но мы ведь всегда верим в то, что надежда сдыхает последней. Оттого-то мы, то есть, люди, и стали доминирующим видом на этой весьма своеобразной планете.

 

Не верь, не бойся, не...

 

В приятном общении с правителем Совокисом и его в каком-то смысле прекрасной дочерью Олег Одисов выложил свою версию пережитых событий как на духу. При это он все же изрядно утомил слушателей подробностями. Я же изложу самую суть, без смакования деталей, ибо в них бесы живут.

После удачного бегства из страны Охломонов алканафты несколько дней скитались по пустому океану. Стояла низкая облачность, и совершенно невозможно было определить стороны Света. Так что несчастные даже и понятия не имели, куда их нечистая занесла. Тогда-то Олег и припомнил древнее сказание о Кунгу-Юмо. Оно пришлось кстати, ибо нужна хотя бы какая-то руководящая и направляющая идея.

Однажды проснувшись поутру, странники увидели берег. Открытие пришлось кстати, ибо кой-кто из алканафтов уже прикидывал: кто из собратьев имеет наикращую степень калорийности... Думаете, люди - звери. Хуже: гомо сапиенс обладает высокой живучестью именно потому что всеяден. Еще раз: ВСЕяден.

Правой рукою Одисова стал такой же пылкий как и Ахила Димитрий Диомедов. У молодого человека нет такой харизмы, зато присутствуют отвага и дерзость. А еще он пухленький и мясной, ну, весьма аппетитная тушка. Подспудно Димитрий понимал, что голод – сила пострашнее красот, а посему набился в помощники к Олегу - только лишь для того, чтобы на судне сохранялась дисциплина, а шальные мыслишки не овладевали коллективным бессознательным. 

Попали алканафты в волшебную страну травкофагов. Собственно, все волшебство состояло в том, что на острове росли травы, вдыхание ароматов которых порождало сладостные грезы, не оставляя чувства абстиненции. Думаете, там сплошь наркота. Не все так просто, трава - не зелье, а предмет вожделения даже покорителей Космоса. Вспомните их заунывный гимн: "А снится нам трава, трава у до-о-ома-а-а..."

В стране травкофагов придерживаются принципов анархии и верят, что данный строй - мать порядка. В этом и состоит самая существенная их ошибка, ибо энтропия - вовсе не порядок, а мертвенный хаос. Пока ты под влиянием эфирных маслов… м-м-м… то есть, масел постигаешь Нирвану, все вокруг засоряется, рушится и гниет. Однако ароматы трав не оставляют времени на глубокие размышления.

Насмотревшись в сладостных грезах всякой прекрасной хрени, Одисов попытался вырваться из объятий счастья. Выходило плохо, а, если говорить точнее, руки и ноги подчинялись не рассудочной части мозга, а центрам удовольствия. Это только в художественной литературе легкость бытия невыносима. В жизни все с точностью наоборот – вспомните своих трутней-соседей и некоторых родственников. Рассудок твердил: "На будь растаманом, это дорога к овощному существованию. Ты Человек, ты звучишь гордо и создан для великих свершений!" У драконов самосознания иные аргументы: "Живи как цветок, лови прекрасные мгновения быстротекущих дней! Выйдешь - сотворишь новую мерзость наподобие Илионовской осады! Оно тебе надо..."

И Олег тут вспомнил Пелагею и своего маленького сына. В те времена их яркие образы ее не истерлись из памяти. Что такое благодать и как с ней бороться? Травкофаги вообще пребывают блаженном рае, похожем на фантазии мусульман. Но та благодать была чужой. А родное, каким бы оно ни было, все же греет особенным теплом.

Но это понимали далеко не все из алканафтов. Пришлось трясти, бить в морду, щипать за чувствительные места. Не всех удалось вырвать из лап сладкой неги. Так, на одном из первых испытаний, попалились самые морально неустойчивые. А может оно и правильно, ибо следующие напасти были гораздо коварнее.

Например, алканафты попали однажды в царство амазонок. Данные существа поубивали в свое время всех особей мужского пола, посчитав их ошибкой природы, и только потом осознали, что допустили оплошность, ибо некоторую долю уничтожаемого всегда надо оставлять на развод или хотя бы для научного изучения. И чёрт с ним, что амазонки уже научились размножаться партеногенезом, практически клонируя себя, любимых. Никто не отменял т.н. полового влечения и неврозов.

От осознания нелепости своего мироустроения амазонки впали в своеобразное безумие, приобретя черты сирен. Сидя на своем берегу, они сладко пели и расточали флюиды, привлекая мореплавателей, подавляющее большинство которых, как известно, составляют самцы. Если у руля судна оказывался особо падкий на это дело индивид, пиши: пропало. Сначала заласкают, а потом и погубят. Только акулам известно, сколько мужчинок было сброшено с высокой скалы в пучину страс... то есть, волн.

Отсюда мораль: к рулю всегда надо сажать либо скопца, либо человека, уже пережившего климакс. Кормчий не должен заглядываться на баб!

 Как назло, в ту ночь рулил Димитрий. Руки сами повернули руль в сторону беды, подчиняясь мозжечку. Сначала путники, увидев множество красавиц, возрадовались как пчелки, унюхавшие сладкий нектар. Но так получилось, что нектар-то как раз пили из них. А всякий фонтан при неумеренной эксплуатации иссякает, а то и выходит из строя. Об этом знает всякий сантехник, а так же любой уролог. В общем, так: с трудом алканафты вырвались из рук славных подруг, опять потеряв нескольких своих членов. Среди таковых оказался и Димитрий. А мог бы жить. Эх, молодость, молодость… Но всего ведь не предугадаешь, тем паче в странствиях всегда заправляет коварная парочка: Судьба и Рок.

 Кучу всего такого пришлось пережить алканафтам. Однажды их взяли в рабство граждане Города Солнца. Под чутким руководством своего живого бога Виссариона. Сибирь – она всегда притягивала любителей обрести бога или в крайнем случае найти Беловодье. В Городе Солнца радостно строили царство Всеобщего Благоденствия. Но для светлого будущего нужны рабы, которые будут разгребать все дерьмо и возводить вавилонские башни для дауншифтеров. Выбрались из этого ада земного все алканафты – потому как знали: родной дом милее Всеобщего Благоденствия.

 Самое страшное случилось тогда, когда алканафты угодили в узкое пространство промеж правоохранительной системы и бандитской  структуры. Те и другие жаждали крови и мяса. Они учинили бойню наподобие той, что случилась промеж илионовцев и аргоновцев, и хотели сакральной жертвы. Но силы зла настолько увлеклись своей вековой игрой, что скитальцы уличили момент – и проскочили сквозь узкую щель, даже без мыла.

А всех остальных соратников Олег растерял на острове Триперея, где царствовала блистательная, но своенравная Клипса. Вначале скитальцы были приняты доброжелательно. Весь позитив исчез, едва Клипса до страсти влюбилась в Одисова. Ах, если б здесь был более молодой и смазливый Димитрий! Но юноша завис на более низком уровне.

Что удивительно, именно здесь была обнаружена та самая вожделенная Кунгу-Юмо, Золотая Баба. Раритет аборигенские жрецы запрятали именно на этот остров, зная, что в систему ценностей населения данного участка суши золото и бабы не входят. И здесь случилось самое страшное, что только может произойти. Пока Одисов  развлекался шурами-мурами с Клипсой, мужики стали делить Золотую Бабу. Народная мудрость на сей счет гласит: жадность фраеров  губит.

Вроде как культурная цанность, распиливать статую - варварство. А сам по себе артефакт весит тонну - не меньше. Видно, жрецов когда-то было дофига, а вот алканафтов осталось с гулькин нос. Но тут один из скитальцев припомнил опыт аборигенов острова Пасхи: те вон, каких истуканов вручную ворочали! Короче, нарубили бревен - и перекатили Бабу к берегу. Наш человек на выдумку хитер.

Стали думать: надо ли звать Одисова? Решали недолго: а хрен с ним, ему бабу простую, а нам - золотую!

"Алка", отягощенная добычей, уверенно отчалила от Трипереи, алканафты же воскликнули: "Три пера вам в жопу, едритесь хоть до усёру!" Злые они были, наверное. Станешь тут...

Олег с Клипсой выскочили на балкон и наблюдали как плавсредство неспешно поглощал Мировой океан. Не вынесла "Алка" столь мощного балласта. Отсюда мораль. Если уж брать бабу (неважно - живую или из драгметалла) стоит рассчитывать грузоподъемность. Впрочем, это банальность. 

Оставшись один, Одисов не пал духом. Тайком, из выброшенных на берег обломков погибших кораблей строил плот. Благо, место гиблое и фрагментов доставало. Полгода у него ушло на строительство. Едва Олег заключил, что его творение вроде как не должно утонуть, он сделал ноги.

Но перед тем Одисова ждало самое необычное приключение. Оказалось, в той же пещере, где хранилась Кунгу-Юмо, был вход в Царство Мертвых. Не на Баб надо смотреть, путь даже и Золотых, а в корень.

Там Олег повстречал многих ушедших соратников, а так же предков и врагов. Долго размусоливать не буду, все равно никто не поверит в то, что кто-то смог оттуда воротиться нанашу бренную ружу. Совокису и его дочке Одисов много чего наплел, припоминая беседы с тем же Игорем-Ахилой, который якобы раскаивается за то, что был недостаточно добросердечен. Знаете... хорошо сидеть на ТОМ свете и рассуждать. А ЭТОТ свет сослагательного наклонения не приемлет, ибо... впрочем, чего это я. Ведь никто не знает, хорошо ли там и вообще - существует ли в принципе "там". Можно насочинять хоть "Божественную комедию", хоть легенду про Орфея и Эвридику. Выйдет красиво, но ведь красота - именно что страшная сила. В описании Преисподней человечество радо давать волю воображению, причем, мы испытываем какое-то странное наслаждение, представляя как ТАМ физически страдают те, кого мы считаем грешниками. А райские сады, по которым бродят злые стада, почему-то всегда прекрасноунылы. 

Итак, Одисов отправился на не слишком надежном плоту в неизвестность. Между тем сезон настал непогожий. Жалкое подобие суденышко мотало как кой-что кой-в чем в минуту апогея (последние такты "Болеро" Равеля. Олег и не помнит, сколько его мотало, а очнулся он в кустах на берегу, который оказался Дерзким. К жизни странника пробудил волейбольный мяч, вдаривший по лбу. 

- М-м-мда... - Рассудил Совокис. - Хорошо все же над вымыслом слезами облиться. Даже если все - правда.

Нафигая сидела расплывчато, как будто бы она только что исполнила "Болеро" на арфе.

- А какую ты мораль вынес из всех своих злоключений, о, странник?

- Думаю, в любой ситуации не надо верить кому либо, не надо бояться и не... а вот здесь я точно не знаю.

- Не просить?

- Просить-то как раз надо. Ну, чтобы отстали. Оно конечно, не подействует, но попытка зачтется. Ах, да: я сформулировал. Всегда надо создавать миф. Только м может управлять коллективом. Только...

- Погоди, странник. Ты же ранее говорил о молитве, кажется. И о том, что слова материализуются.

- Там у меня ошибочка вышла. Всегда надо быть на шаг впереди, то есть, придумывать золотой сон, сбывающийся не слишком быстро. А Кунгу-Юмо оказалась слишком близкой целью. Надо было навешать лапши про Алмазный Член или Коммунизм. Тогда бы мои соратники - ну, хотя бы какая-то их часть - были бы здесь, а не в Царстве Мертвых. Но нельзя так же быть на много шагов впереди. Не поймут и отправят на Голгофу.

- Может быть, может быть... - На самом деле Совокис размышлял: "Ах ты, хитрожопый москаль. Вот не погубил бы Димитрия, может, ему приглянулась бы моя очаровательная дочь..." Олег действительно  столь красочно описал свою "правую руку", что такого нельзя не захотеть. В смысле, как мужчину, а не как жаркое. - Чего же тебе сейчас хочется, о странник?

- Только одного, уважаемый Совокис. Домой...

 

А пес его знает!

 

- Эка вы натерпелись-то! - Жалостливо воскликнула Нафигая.

- Это все потому, - убежденно заявил Совокис, - что в тех краях плохо развиты художественная самодеятельность и физическая культура. Все беды от праздности.

- Вот как вы точно все сказали! - Искренне подчеркнул Олег. Он понял, что путь к спасению лежит через лизание. Ну, правда-правдой, а выживают хитрые. Закон Дарвина.

Совокис понял, что гость не совсем искренен. Но все же ему было приятно. Всякий правитель на склоне карьеры прекрасно осознает все свои ошибки - Совокис чувствовал, что подданные не в полной мере приветствуют все  благо, которое старается втереть голова - но хочется уже душевного покоя, а посему лизоблюдам работы достанет всегда.

Правитель Дерзкого берега предоставил Одисову судно, снаряженное некоторым запасом провизии - и с некоторым сожалением отправил восвояси. Прежде всего печаль Совокиса состояла в том, что потерян был приятный собеседник. На дерзком же берегу остаются лишь те, пред которыми бисер рассыпать себе дороже. Когда все разошлись с берега, на занятия по искусствам и физические тренировки, Нафигая еще долго стояла, вглядываясь в горизонт - даже после того когда точка совсем растворилась в небытии. Девушка томно произнесла:

- И чего ж вы все уплываете и уплываете-то. А так хочется сказать: "Ну, здравствуй! Наконец ты приплыл..."

Олег не совсем был уверен, правильное ли направление указал Совокис. Будучи воробьем стреляным, последний алканафт руководствовался  исключительно персональными знаниями и навыками, ориентируясь по солнцу. И вот наконец его лодка вошла в русло великой сибирской реки. Правда, для этого должны были пройти полтора месяца не лишенного лишений плаванья. Еще столько же Одисов волок плавседство вдоль левого берега бурлаком. За этот период времени он снова оброс, истощился, и теперь скорее напоминал калика перехожего, нежели видного и хитромудрого москальского воина.

Одисов совсем не был уверен в том, что Пелагея его все еще ждет. Если она вообще жива; возможно аборигены с содружестве с недобитыми хохлами разорили Аргоново, сровняв его с землей. Вообще, есть за что. Здесь Олег был частично прав: как аборигены, так и хохлы все еще копят ненависть. Таковая еще выльется в нечто такое, отчего вся Ойкумена содрогнется. Но это потом, потом...

Между тем минул уж год с той поры как в Аргоново приходил странник, уверивший атамана, что с устройством Пелагеевой судьбы ровно этот срок следует обождать. Никаких новых сведений о судьбе Одисова не поступило, а фишка с саваном для Пелегеева отца прокатывать перестала, ибо даже глупые поняли:  Бульдог еще спляшет на многих-многих похоронах. И назначена была свадьба славного богатыря Ильи с Одисовой законною супругой.

Якисов уже вовсю сдружился с Одисовым-младшим, и Пелагея частенько и сама призадумывалась: а не составить ли и вправду новую партию? Подкрадывается старость, много всего упущено. Столько лет не кон... ну, в общем, верность-верностью, а силы природы еще никто не отменял.

Как почти всегда и получается в жизни, Олег пришел на родину аккурат накануне сочетания брака (а ведь согласитесь: хорошее таким словом не назовут!). Завидя странника, аргоновцы подавали ему милостыню, но никто не узнавал пришедшего. Да и вообще... понарасплодились, будто перед вторым пришествием. После войн много таких бичей по Белу Свету шляются, поди, угадай, кто из них пророк, а кто чисто косит.

К себе пойти не решился, а в душевном волнении пошел к Агапию Хмарову. Атаман для себя уже решил: хватит засланцев! Если и этот начнет отговаривать насчет грядущего висилья, вопреки древней традиции каликов не обижать прогоню к лешему и фамилии не спрошу. 

Но атаманское сердце почему-то смягчилось. Он принял путника и стал расспрашивать о том-сем. Выяснилось, что нищий неплохо знает подробности москальско-хохляцкой войны, а некоторые эпизоды описывает будто сам принимал в них участие. Путник отрицал свою причастность к бойне, утверждая, что все слышал от случайно встреченных на просторах Сибири покалеченных конфликтом таких же несчастных. Агапий решился задать сакраментальный вопрос:

- А не слышал ли ты, болезный, о судьбе нашего аргоновского воина Олега Одисова?

- Что-то такое слыхал. - Ответствовал дитя странствий, закатывая глаза. - Но ведь столько их было - невинных и виновных жертв человеческой агрессии. Хотя...

Хмаров напрягся. 

- Ходят сказания о том, что группа этих ваших людей на лодке "Алка" отправилась в странствия по Мировому океану.

- Ну, прям и по Мировому.

- А то. Есть такой священник, который не в церкви служит, как все порядочные попы, а таскается по Мировому Океану. Его, кажись, Феодор зовут,  то ли Жеребцов, то ли Меринов, а, может, Конюхов. Запамятовал. Тоже из наших, то есть, сибиряков. Если уж такого рок бросает во всякие передряги, почему бы и алканафтам не...

- Постой-постой. Ты меня уже запутал. Говори ближе к телу. Что слыхал об Одисове?

- Всякое вообще говорят. Но жив. Точно жив. Скитается только - хотя и не поп.

- А доказательства? - Агапий как будто в полымя попал. По крайней мере, стало ему не по себе - самогону нагнали, гости заряжены, свадьбу отменять западло.

- В наше время, уважаемый, - (калик не говорил - вещал), - нет ничего такого, во что можно верить наверняка. Даже не все священники ныне верят. В смысле, богу. Но бывая в разных местах, слыхал я, что Одисов Олег где-то все еще колобродит.

- Никакой конкретики! - У атамана как от души отлегло. - А тебе, болезный, надоть базар-то фильтровать. Свободен. Пока...

Неузнанного Одисова отогнали на задний двор и накормили объедками, из чего наш герой заключил: в таком образе в фаворе ему здесь не быть. Даже, супостаты эдакие, на висилье не пригласили. Нет пророка в своем отечестве. Но и в чужих отечествах пророков не водится, все пророки - космополиты. Наевшись, Олег позволил себе слабость и таки двинулся к собственному дому. Мужское сердце завсегда от хавки смягчается.

У завалинки мальчики играли в чижа. Одисов тщился узнать среди пацанов своего сына. Не получалось, все казались какими-то чужими. Из избы вышла женщина. В ней Олег признал свою Пелагею; женушка будто законсервирована как спящая красавица, ну, совершенно не переменилась. М-м-да, рассудил про себя Одисов, на такой каравай трудно рта не разинуть - уж наверняка дырочка палочку нашла. Женщина будто замерла и пристально вгляделась в Олегово лицо. Состоялась мучительная пауза. 

- Ты что-то потерял, путник? - Спросила наконец Пелагея в довольно грубой форме.

- Нет. Все нормально. - Ответил Пелаеев супруг.

Услышав голос, женщина вначале удивленно расширила глаза, но очень скоро потухла:

- Поди на кухню - там тебя накормят.

- Спаси тебя господи, хозяйка. Сыт по горло. Уж чего-чего, а кормят в вашем селе на убой.

Да, подумал Одисов, зря говорят, что голос не изменяется никогда. Все же она не признала. Может, то и к лучшему - богатым буду.

В этот момент из-под калитки шатаясь выволокся старый обрюзгший пес. Увидев Олега, собака неожиданно живо завихляла хвостом и ринулась к страннику. Одисов наклонился и стал гладить своего верного Каштана по холке. Тот лизал руку, тыкался носом в Олеговы ноги, даже радостно, как щенок, заскулил. Да, это был Каштан, пес Одисова. Он один с верностью идентифицировал хозяина. А то: лучший друг человека. Интересно... а кто - худший недруг? Собака, видимо, отдав эмоциям последние жизненные силы, положила морду на стопы Одисова и с блаженной улыбкою испустила дух. Мальчики, бросив свою игру, недоуменно наблюдали сцену.

Из дома вышел богатырь Илья:

- Что за хрен тут наших собак умерщвляет? - Обратился Якисов к Пелагее. Гигант как раз сильно изменился: разжирел как будто его готовили к далекому плаванью в качестве... впрочем, не будем развивать тему, Олег и так настрадался.

- Да какой-то прохожий. - Доложила весьма взволнованная женщина.

- Ну и пусть себе проходит. Мы каликов не обижаем.

- Я накормить хотела.

- Накормишь. Эй, ты! - Илья обратился к Олегу. - Давай - до свиданья. Завтра посля свадьбы приходи, объедков дадим.

Здесь в Одисове взыграла гордость великоросса и мужское достоинство. Да, он был ослаблен многочисленными приключениями с разными женщинами и прочими стихиями. Но духовную силу и сметку не пропьешь. Олег взревел и ногою вдарил соперника под дых.

Тот шатнулся. Но устоял. Мамон самортизировал выпад:

- Охренел, хмырь? - Илья не совсем даже понял, что случилось. Большие люди – добрые и даже великодушные. 

Одисов повторил прием, на сей раз - с разбегу. Богатырь осел. Глаза его стали наливаться кровью:

- Ну ни фига себе... щас я тебя буду учить.

- В табло ему, в табло! - Звонко воскликнул Толик. Олег по каким-то трудноуловимым интонациям понял: сын. Мальчики явно не симпатизировали калику перехожему.

Одисов применил партизанскую тактику: бросил в лицо противника землею и пока неповоротливый великан пытался проморгаться и встать на ноги, посохом принялся мутыжить бычару по чайнику. Одновременно на законного супруга набросилась Пелагея и с визгом "Ты чё творишь, вражина?!" женщина ухватила взбешенного странника за бороденку. И откуда силы взялись - через несколько мгновений Пелагея повалила мужа наземь и стала лбом прикладывать родного человека к придорожному камню. Остановилась только когда поняла: незнакомец нейтрализован. Пелагея огляделась, взяла оброненный посох и встала посередь ристалища яко Свобода на баррикадах Парижа. Илья Якисов, хрюкая яко боров, лежал в луже крови.

- Вот ур-роды. - Тяжело дыша произнесла победительница. Вдруг Пелагея разглядела на ноге калика нечто, вызвавшее искреннее удивление. Это был шрам, полученный когда-то ее супругом на охоте.

- Олежек? - Спросила женщина неуверенно.

- Ну и дура же ты... - Едва слышно прохрипел Одисов.

- Папу-у-уля! - Радостно закричал Толик - и бросился к распростертому отцу.

В общем, все - фенита ля комедия, шерше ля фам, хэппи енд. И даже в сущности незлобивый Илья (после того как его откачали и залечили) вернулся к старой жене – и та его вроде бы даже простила. Правда, не могу с уверенностью  сказать, что мои герои жили потом долго и счастливо. Но пожили еще какое-то время - это факт. И даже верного Каштана похоронили торжественно. Хотя теперь уже никто и не помнит, где собака зарыта. А то, что в ходе интересных приключений похерено было легендарное английское ружье Ахилы - это может даже и к лучшему.

Ах, да забыл сказать. Самогонку гнали не зря: возвращение Олега Одисова в родное лоно отметили всем селом, а на висилье пригласили даже оставшихся в живых, не озлобившихся и не одичавших хохлов. Остальных приглашать на всякий пожарный не стали. А ведь и правда: велика ли разница промеж кАзаками и кОзаками?

И с той поры на случайные лодки, проплывающие по реке, местные смотрят несколько настороженно. Мало ли что. А тостов никаких у меня не будет. Я победил свою змеюку! 











ТУПИК ОТВЕТОВ


Взрослые боятся смерти,

дети — темноты.

Страх перед тем и другим

подогревается сказками.


Фрэнсис Бэкон


На Руси у нас принято верить в чудо, что на самом деле не так и худо. Дело в том, что, если нечто такое особенное ждать и призывать, оно и приходит. Правда далеко не всегда в том виде, который породила фантазия. Именно поэтому великорусском народе столь популярно слово «п.....ц». Все знают, что коммунизм — фантом, прорицатели — хитрованы, учителя жизни — одержимые фанатики. Но как-что ли, удобно прозябать при какой-нибудь идее. Честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой.

Давно не секрет: никаких чудес на Руси не бывает, да и во всей видимой Вселенной не бывает тоже (ежели не считать, что сама жизнь и есть — чудо), а есть лишь вера в доброго царя-батюшку и руководящая линия правящей партии и амбивалентная любовь к начальству. Если хотя бы поверхностно проанализировать русские сказки, выяснится, что все вышестоящие в них выставляются кретинами, а Иваны-дураки на поверку оказываются очень даже не дураками, а только прикидываются ради отвлечения вражеских промыслов.

Но и русские бывают разных типов. Одним рабство (я имею в виду, духа) — отрада, другие бегут в казаки, ищут Беловодье, отправляются в бесцельные странствия как вовне, так и в свое подлинное нутро. На свете счастья нет, а есть покой и воля. Что уж тут рассуждать: мы хотя и не считаем себя идиотами, все одно втайне надеемся на чудо, в действительно же случается всякое.

Итак, пронесся по державе слух, что де за тридевять земель есть такое место, где можно найти ответы на все вопросы. Якобы умники из оборонного комплекса и специально подобранные особо одаренные менеджеры, а вкупе и недоучки, которых понабрали в научную роту, что-то там начудили, в результате настал большой пи... ну, в общем, сами понимаете: все как обычно – инфраструктурный каюк. И образовалась Территория, в которой происходят всякие явления. Народонаселение от греха эвакуировали, а безжизненное пространство предоставили самому себе.

Родилась легенда о том, что на Территории есть некая Комната, в которой неведома зверуш... то есть, непонятная сила сообщает Истину. Сами понимаете: навеяно стругащиной, тарковщиной и прочей вголоветараканщиной. Но я же с этого начал: фантазия, ежели ее культивировать, в некотором роде материализуется.

К тому времени царство-государство вляпалось в очередную маленькую победоносную войну, на нашего национального лидера вновь начались подлые нападки извне, и подданные как-то забыли о наличии загадочной Территории. Но — не все...


...Затаившись в укрытии, иначе говоря, из кустов они напряженно наблюдали за внезапным путником. Прячется тот, кто боится - такая вот диспозиция. Пришелец хорошо экипирован, в высоких берцах, весь в хаки, с удобным походным рюкзаком. Голову прикрывает широкополая панама с москитной сеткой. Шагает аккуратно, цепко, уверенно... После нескольких дней безлюдья появление человеческого существа — как явление пушкинской статуи командора. И вдруг Тимур прошептал:

- Дамочка...

Миша всмотрелся пристальнее... блин, точно: бедра, округлость, зад ходит китайским болванчиком... в общем, формы.

- Конкурент... ка. - Почти усмехнулся Тимур.

- Интересно... и впрямь — одна? - Облегченно выдохнул Миша. Чего бабы-то опасаться...

- Хочешь контакта.

- Смотря, в каком смысле.

- Скоро стемнеет. А направление у нас, кажется, одно.

- Вряд ли она нас сейчас слышит. Чего шептать.

- Сам-то. - Тимур перешел на обычную, но все же тихую речь. - Два бугая супротив одной самки.

- И все же признаков нашего присутствия она, кажется, не обнаружила. Прет как танкетка — даже не оглядывается.

- По крайней мере, она нас уже обогнала.

- Мы что... куда-то торопимся?

Миша усмехнулся. Да чего они, собственно, напрягаются, только пиндосские идеалисты считают, что де бежать непременно надо — не для того, чтобы успеть, а дабы не отстать (привет Керроловскому Зазеркалью). На самом деле никто никого никуда не гонит. Люди сами по своему обычаю суются во всякие места без спросу, отчего и происходит мировой кинематограф.

Меж тем мужчины про себя подумали: женщина в мировой традиции — предвестник беды. По крайней мере, на мужской половине, к которой экспедиционеры зачем-то причислили Территорию. Но — промолчали. Действительно, уже вечер; пора готовиться к ночевке. Лес продолжал жить своим вечным покоем, лишь изредка подавали голоса ночные невидимые обитатели. В первые дни Куневой и Холодов подрагивали от этих ахов и ухов местной фауны, но попривыкли, стали воспринимать дыхание живой природы как обычный белый шум. На исходе лета лес спокоен; он отдыхает, наигравшись в возрождение жизни, и обрастает паутиной и грибами. Гнус гуманен, а осенние клещи покамест ненавязчивы. Путники уже и расслабились, так бы все шли, шли, а тут — человеческое существо, вынудившее поступить по-заячьи.

Они одноклассники, друзья еще с детского сада. Взрослая жизнь пораскидала, изрядно потрепала, но таки соединила вновь. Оба не сказать, чтобы красавцы-богатыри, но мужики немаленькие ростом, поджарые, крепкие. Тимур кудри свои юношеские подрастерял, блистает теперь философской лысиной. Мишина огненная шевелюра все так же пылает комом. Оба обросли бородами, мордовороты обветрились, в общем, интерфейсы самые что ни на есть огалтелые. А тут взяли — и бабенки шуганулись.

Тимур Куневой — физик, уже доктор наук, хотя и не профессор. Миша Холодов — студент прохладной жизни, историк-недоучка, не вполне удавшийся бизнесмен. Оба неженаты. Тимур так и не сподобился, его супруга — Мать-Физика. Миша — был, но половинка сделала ноги с Мишиным компаньоном. Беглецы-подлецы не забыли, конечно, прихватить и денежку… бывшая в качестве последнего прощального прости прислала эсэмэску о том, что всегда знала: рыжий-красный — человек опасный. Холодов с некоторых пор позитивных новостей от жизни не ждет, посему многоуровневый облом постарался встретить легко. Другой вопрос — получилось ли, но тщание налицо: прорисовалась на Мишином лице гримаса презрения ко всему сущему — это он открыл полгода назад, разглядев свою пачку на сделанной Тимуром фотокарточке.

Идея экспедиции на Территорию возникла так. Тимур вернулся из Италии, где прожил шесть лет. Что у него не заладилось в научном центре, аккумулирующем самые изощренные европейские умы, не говорит. Хотя, заумно и с оттенком надменности может вещать о переходе информации в энергию и вещества в информацию, темы, в которую его пытливому уму удалось весьма глубоко проникнуть — да что толку-то, ежели Миша в вопросах физики дуб-дубом, да и в школе по этому предмету у Холодова был натянутый тройбан.

Миша когда-то искренне восхищался целеправленностью друга, все ждал: ну, где, где Нобелевка? Хотя, для себя Миша сделал вывод: если друг неспособен на пальцах разъяснить чайнику суть своей теории, значит, и сам толком ее не понимает. Любая идея — ежели она очищена от грязи — кристально чиста и изящна как слеза Мичурина, в ней есть подлинная красота.

В Тимурином бегстве из большой науки Миша видит "эффект Перельмана", что еще более заставляет уважать старинного друга. Тот сейчас трудится в академическом НИИ, но, похоже, без страсти. Как минимум, о состоянии российской науки цензурными словами Куневой не выражается... Устроившись в палатке, долго не могли уснуть. Первым голос подал Михаил:

- Вспомнилось. Женские ножки бывают у-образные, х-образные и безобразные. Ну, вот какого хрена ей-то здесь надо...

- Почему сразу хрена? - С показной неохотой ответствовал Тимур. - Может быть, она идет за редькой.

- Ведь ты говорил, сюда ни одна сволочь теперь не суется.

- Я подразумевал только сволочей.

- Значит, солгал.

- Нет. - Убежденно заявил Тимур. - Территория и впрямь никому не нужна. Ее предпочли забыть.

- Насколько я правильно понимаю, сделать вид, что забыли.

- И это — тоже.

- Знаешь, старик... мне вот, что загадочно: испокон веков человечество всякие ненормальные места делает объектом религиозного поклонения или как минимум — культа. - Миша обвыкся с видимой пассивностью Тимура и знает, что тот, несмотря на свою явную манию грандиозо, все же внемлет. Тем более что комплекс гения — оборотная сторона комплекса неполноценности. - Неважно: поклоняются высшим силам или чертовщине — все одно мы всегда наблюдаем обрядность. Здесь же...

- С религией, - изрек Тимур, - плохие люди, следуя парадигме воздаяния, будут себя по крайней мере сдерживать. Но еще с религией хорошие люди делают скверные вещи. А здесь человечество имеет дело с непонятным явлением, про которое неизвестно даже, будет оно сдерживать или провоцировать.

- Это, как ты выражаешься, явление — творение человеческих шаловливых ручек. - Миша внутренне обрадовался, что таки завел друга. - Там более что все эти слухи...

- Именно поэтому мы здесь. .

- А где же тогда остальные толпы ученых мужей...

- Которые признаются в том, что научный мир в очередной раз, как та лошадка, которая на скачках просила поштавить на нее, не шмог и сотворил наногиперкирдык?

- А что... больше не существует бескорыстных фанатиков?

- Старик, ты себя бы же в себе и замкнул. - Тимур смачно усмехнулся. - Фанатики — движущая сила всякой религии, ревнители культов. Мы здесь в том числе и потому что в нас есть религиозное чувство...

...«В нас», внутренне ухмыльнулся Миша. Это ты здесь типа хитроумный идальго, я же — твой верный сбоку припека...

- Надо же... - А я полагал, мы движимы чистым любопытством.

- Тайна — основа и религии, и науки. Мы — существа полифоничные. И наша цель — истина. Мы просто попытаемся узнать, что это за хрень такая и как она функционирует.

- А — она?

- Хрень?

- Хомо мобиле.

- Да чёрт ее знает, кто она и куда тащися.

- Давеча ты выразился, что направление-то у нас — одно...

- Да неизвестно еще, блин!

М-м-мда... завел человека на свою беду. Миша предпочел перевести разговор на более низкий уровень:

- Между прочим согласно научной статистике женщинам в мужчинах более всего нравятся ягодицы.

- Да... да... но и пресс — тоже. А так же торс. Хотя... наверное, все же — прежде всего нематериальные вещи: ум, благородство, отвага.

- И юмор. А ты знаешь, что самая трогательная и прекрасная любовь — у слизняков?

- Почему.

- Потому что они рождены ползать и делают это виртуозно. -

Мише приятно, что физик не знает того, чего не знает Миша, смотревший когда-то французский документальный фильм про любовь слизней. Жуткая картина: два отвратительных существа сплетаются телами, ласкают друг дружку, а потом у обоих из голов вырастают пенисы, которые тоже оплетают друг дружку. Кафка наяву. - Они все делают красиво и целесообразно.

- Ты про кого?

- Да про слизняков же! - Миша вдруг расхохотался. - Помнишь заброшенную школу? А там книжку подобрал. Тургенев для детей.

- Он что: юморист?

- ...А вот, слушай... Иван Сергеич Тургенев. Первая любовь.

- К Му-му? Или к слизнякам?

- Почти. - Миша включил фонарик, достал потрепанный томик, нашел заранее отмеченное место и принялся клоунским тоном декламировать: - Ее грудь дышала возле моей, ее руки прикасались моей головы, и вдруг — что сталось со мной тогда! — ее мягкие, свежие губы начали покрывать все мое лицо поцелуями... они коснулись моих губ... Зинаида произнесла: ну, вставайте, вставайте, шалун безумный, что это вы лежите в пыли...

После некоторой паузы Тимур выдал:

- А ты озабоченный. У тебя в глазах мельтешат тургеневские дамочки с собаками. И тебе не кажется, что эта милитаризированная незнакомка у нас уже колом в голове встала?..

...С утра, отправившись в путь, продолжили чесать языки. Конечно же, тон задал экстраверт Миша:

- Человечество подвел Льюис Керолл.

- Да только ли он один. - Многолетняя разлука не разучила мужчин понимать друг друга с полуслова. - Здесь и Булгаков, и Бредбери, и Бродский потоптались.

- Ха! Одни «Б».

- И бэ, и ка, и вообще весь алфавит, включая пэ. Научились фантазировать — и понеслось.

- Грани культурного развития.

- Культурное растение — не потому что воспитанное. А потому что его культивируют. Иначе — одичает.

- Уж не хочешь ли ты сказать, что у нас есть кураторы - ну, там, на верхах.

- Твой этот куратор сидит у тебя внутри. Но вот... Миш, что у нас — золото?

- Мычание.

- Давай тогда и помычим. Каждый о своем...

Очень скоро действительно удалось в некотором роде помычать. Или уж не знаю, как назвать те звуки, которые друзья выдали при виде следующей картины: раздвоенное дерево, а промеж стволов торчит задница — та самая, в камуфляже. Зайдя с фронтовой части, мужчины уткнулись во взгляд какающей мыши. Панама валялась на траве, кислотно-фиолетовая шевелюра лучилась во все стороны. Хомо мобиле в прямом смысле опростоволосилась.

- Вы живы? - Деловито спросил Тимур.

Дама в ответ прошипела яко кобра.

- Защемило, значит. - Ернически-деловито заключил Миша.

Соратники едва сдерживали смех. Оба подумали: это ж надо быть такой дурой! Видать, точеная талия не всегда на пользу идет.

- Вам помочь?

Девица, даже не прошипев, зло стрельнула выразительными глазенками.

- Тогда мы пойдем. Уж.

Мужчины и впрямь развернулись — и почапали.

Все же она не выдержала своей гордыни: внятно произнесла:

- Уроды.

И взвыла коровою.

- Да, ты прав, старик. - Заключил Миша. - Мычание — действительно немалая ценность.

Друзья вернулись к дубль-дереву. Покачали головами.

- Придется распиливать.

- Туловище?

- Там видно будет.

Миша с Тимуром, зайдя с тылу и спереди, ловко извлекли тело.

Из кустов, вчера, она смотрелась супервуменом, а на самом деле — малышка примерно с метр шестьдесят. Лицо — мальчишечье, хотя не без черт женственности. Может она и выкрасилась только для того, чтобы уж явно не походить на серую мышь.

- Больно?

Женщина ответила гримасой страдания.

- Эффект сдавливания. Может у вас гематомы. Или внутренние органы повреждены.

- Все о’кей. - Заявила незнакомка заносчиво. И нелепо повалилась набок.

Женщина пребывала в обмороке. Мужчины не знали, что предпринять. Посмотреть область живота и поясницы на предмет травмы как-то неприлично. Расстелили палатку, жертву собственной глупости аккуратно уложили и постарались привести ее в чувство. Миша внимательно разглядел ее лицо и увидел множество изъянов.

По счастью, она открыла глаза. Едва ощупав себя, сразу вскочила. Хромая, молча добрела до своего рюкзака, валявшегося у злополучного дерева, принялась напяливать на себя панаму. Друзья вновь чуть не расхохотались, ибо как истинно комичный персонаж, женщина действовала с абсолютно серьезным выражением лица.

- Да подождите же. - Попытался успокоить незнакомку Тимур. - Мы ведь не звери.

- Да еще и спасители. - Добавил Миша. - Тем более вы наверняка получили травму.

- Ничего. – Произнесла неулыбчивая сурервумэн. - Уж так как-нибудь.

- Но вы же знаете, что любая связь здесь бессильна, скорою помощь мы не вызовем по любому, и...

- До свидания.

- А все же мы - попутчики. Да и веселее как-то вместе-то.

Женщина замерла в театральной паузе, похоже, в ее мозгу кипел мыслительный процесс.

- Но вы же не за грибами идете. - Заявил Миша. - У нас наверняка одна конечная цель. И мы явно не конкуренты. Не лучше ли консолидироваться...

Незнакомка бросила свой рюкзак, села, прислонилась к злополучному дереву, глубоко вздохнула. Мужчины представились.

- Михаил.

- Тимур.

- Евгения. - Ее голос помягчел.

- Онегина? - Переспросил Миша.

- Почти. Странные, однако, ассоциации.

- Сударыня. Мы — ваше большое счастье. Здесь, мягко говоря, редко кто ходит. Если б не мы, в промежности дерева красовалась бы мумия.

Значит, и вы — туда же.

С нами-то как раз все понятно. У нас — команда. А вот героиня-одиночка — явление, мягко говоря, неясное.

 А я не одна. Со мной мой... ангел.


-...Сбившиеся в титаническую массу электроны перестают вести себя как отдельные частицы и становятся частью коллективного целого. Это уже как бы социальная структура, наподобие...

- Стоп. А разве человек — не собрание триллионов клеток? - Женщина вопрошала строго и пытливо. Тимур, вдохновленный вниманием существа, продолжил профессорским тоном:

- Все верно. В обоих случаях вступает в силу стратегия выживания. Но человеческий организм, да и любой иной организм, есть плод эволюции. Ну, это если верить здравому смыслу.

- А в этом случае — разве Комната не является плодом этой вашей эволюции? Человеческий разум породил нечто высшее, за что нам — глубокий респект.

- Вот, что я вам скажу, коллега... На самом деле мы не знаем, что там произошло. Собственно, мы здесь именно для того, чтобы узнать... - «Коллега»... Появление Евгении внесло некоторый диссонанс в ход экспедиции, в некотором роде — драйв. А то все «старик», «старик»... Началось игривое соперничество за, что ли, большее внимание со стороны существа иной конституции. К тому же отважная путешественница иногда искрит разумом.

- Да. Мы проводили целую цепочку экспериментов. Индивидуальные движения электронов и впрямь имели случайный характер. Но большое число электронов приводило к эффектам, носившим на удивление организованный характер. Плазма постоянно норовила регенерировать себя и окружала оболочкой все инородные тела — она действительно вела себя аналогично живому организму, когда в его клетку попадает вещество другой природы. У нас не было возможности провести эксперимент в большем масштабе. А у них такая возможность была. Но они преследовали иную цель...

- Дорогой вы наш физик. Мы знаем, что алхимики в поисках всякой туфты открыли много всего полезного.

- Они вынуждены были пользоваться теми моделями и средствами, которыми обладали. Когда не хватает данных, помогает миф. - ...Вот ты надо же, досадовал Миша, мне он лепетал нечто невнятное, полагая, что я тупарик — а пред ней распинается яко Морган Фримен. Вот ведь что значит — реципиент. Евгения же питает свое любопытство сказками о Волшебной Комнате и готова вестись на любую лабуду. Тимур меж тем продолжал: - ...Согласно одной из современных гипотез все вещи являются аспектами голодинамики, все сущее и есть единое целое, такая глобальная голограмма. Сознание и материя так же едины, вот. В некотором смысле наблюдатель и есть само наблюдаемое. Сознание присутствует в разных степенях свертывания и развертывания во всей материи. Поэтому — что электроны, что фотоны вот этого света, исходящего от костра, что атомы, составляющие нейроны головного мозга — все это, возможно, лишь всполохи бытия.

- Получается... - Евгения говорила вкрадчиво. - Следует заключить, что Солнце — ведь оно есть громадный сгусток плазмы — тоже мыслящее существо?

- А как же! - Тимур явно распалился. - Как там у Лермонтова: ночь тиха, пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит.

- Богу?

- Мы толком не знаем, что такое — электричество. А что уж тогда о гипотезе Бога-то говорить или хотя бы о термоядерных процессах внутри Солнца.

Холодов вдруг вспомнил: Тимур никогда не спрашивал, каким именно бизнесом занимался Миша.

- ...А что вы думаете, Михаил?

Евгения почему-то раздосадовала Мишу этим обращением. Миша ждал, что в дискуссию его введет друг, на самом деле, в пылу самовлюбленности забывший о существовании напарника. Холодов отделался шуткой:

- Нас невозможно сбить с пути — нам пофигу, куда идти.

- Зря ты так. - Тимур откровенно зарвался в своей менторской позиции. - Старик, мы же реально обсуждаем серьезные вопросы.

- Еще бы. - Михаил решил уж добавить не ложку, а поварешку дегтя: - И ведь не зря говорят, что женщину легко обмануть, но трудно напугать.

Первой парировала женщина:

- Более всего во вранье верит врущий.

- Это да. Вы тут поворкуйте, а я уж как-нибудь так погуляю.

Холодов встал — и пошел к реке. Остановить его не пытались. Он размышлял о том, что женщина была им послана как искушение. Нет... боги не искушают, они испытывают (тех, кого любят), такими забавами не брезгуют иные силы. А ведь этот Знайка даже не думает о чистоте своих ногтей. Да что ты, Михаил, урезонивало альтер-эго, что ж ты повел себя как пацан! Или комплектуешь?..

Вернувшись к костру, Михаил застал все еще распинающегося друга.

- ...Каждый без запинки назовет имена семи знаменитых маньяков. Но вряд ли большинство припомнят имена хотя бы трех великих физиков.

- Я знаю. Максвелл, Фарадей, Каку. Продолжать?

- Просто вы в теме. - Миша понял эти слова друга как легкий наезд на Холодовскую недоученость, но ему уже было наплевать.

- Так чем же вы там занимались... на самом деле? - Вкрадчиво произнесла женщина.

- Пытались испытать на прочность гипотезу о том, что информация находится у истоков всего бытия. Когда мы смотрим на эту вот Луну, на Михаила, - Тимур кивнул в сторону друга с явным неодобрением его скорого возвращения, - или атом, их сущностью является заключенная в них информация. Но эта информация начала свое существование, когда Вселенная обратила свой взор на саму себя. Существование Вселенной началось в тот момент, когда она стала объектом наблюдения. Это означает, что вещество Вселенной, возникло в тот момент, когда информация была замечена. Нами! Вселенная приспосабливается к нам точно так же, как и мы приспосабливаемся к ней; в том, что само наше присутствие обусловливает возможность существования Вселенной. Это в общих чертах.

- Как же это все можно исследовать... тут же философия, и физика, кажется, в этой области бессильна.

- В свое время были мыслители, предполагавшие, что все сущее состоит из атомов. Таковые открыли через тысячелетия. Эфир так же был лишь гипотезой, но гравитационные волны открыты лишь недавно. За фантазером дерзает исследователь...

И в этот момент Холодов таки встрял:

 Девятнадцатый век был веком поклонения искусству. Мы знаем, чем это кончилось. Двадцатый век был веком поклонения науке. Мы знаем, чем это кончилось. А чему мы поклоняемся в веке двадцать первом?

- Прежде всего, - убежденно парировал Куневой, - информации. Вот каково нам находиться здесь без возможности выйти в интернет?

- Знаете что... - Миша сказал это уверено. - Вы и впрямь ведете себя как информационные вампиры. Правда...

...Итак, отправившись за тридевять земель, наша троица вполне себе поладила. По крайней мере, роли распределены и оформился классический треугольник. Видать, Господь и впрямь ее любит — в смысле, цифру три. Вот взять ту же воду (как химический элемент): молекула ашдвао состоит из трех атомов, в результате вода может быть (в определенном диапазоне температур) универсальным растворителем. Впрочем, это ж наши чисто человеческие заморочки: атомы, полагаю, столь же любимы, как молекулы — и не только Господом. И кварки не обижены, и мезоны, и даже неуловимые нейтрино. Замечу: химия имеет немаловажное значение в сфере межчеловеческих отношений, а квантовая механика и ядерная физика — вряд ли. Я подразумеваю не боевые отравляющие вещества, а всякие такие флюиды, афродизиаки и психостимуляторы. Химики, конечно, химичат дай Боже, но, когда со своими андронными коллайдерами наперевес в дело вступают физики — следует выносить всех святых, тому свидетельства — Хиросима и Чернобыль. Так что в большинстве случаев уж лучше быть раздолбаем как Холодов, чем разумным естествоиспытателем типа Куневого...


...Земля круглая лишь если на нее смотреть как на глобус — в реальности наша планета испещрена чёрт знает чем, а посему приходится преодолевать чёрт знает что. Вот и теперь стоят Миша, Тимур и назвавшаяся Евгенией красна девица пред зданием бывшей экспериментальной лаборатории, которое, как в сказке, торчит без окон и дверей, и только лишь краснокирпичная стена над путниками зловеще нависает. И тишина... Ах, да: двери с окнами когда-то все же были, но кто-то таковые повыворотил. Всего лишь восемь лет прошло с момента не слишком удачного эксперимента, а лихо ой, как погуляло.

Первой в проем ступила женщина. Она, кажется, и впрямь безбашенная. Последним нырнул Куневой — он замешкался, настраивая свои приборы.

- Комната... где эта комната... - Заклинала женщина. Мужчины глупо лыбились, стесняясь признаться, что девка выражает общее желание.

Кругом царила мерзость бесхозной песочницы, на которой детишки, натешившись, от души погадили, игрушки попереломали — и отправились на тихий час. Каждый элемент техногенного пространства нес печать мародерства. В античное богобоязненное время даже священное нутро фараонских пирамид, не боясь мести Омона или не знаю какой еще египетской силы, раздербанили по самые гланды, а что уж тут говорить о бывшем научном учреждении, лишенном вооруженной охраны.

- Я хочу отве-е-ета-а-а-а! - Стены гулко и игриво отразили истерический визг женщины. Только сквозняк гулял по коридорам и цехам, и почти везде над бардаком со стен насмехалась сладкая парочка МедвеПут, заключенная в разноцветные рамки.

И вдруг...

- Спра-а-ашивай, челове-е-ек!

Все трое, ракрымши рты, замерли. Казалось, ответило само здание — мертвенным баритоном. Со лба Тимура покатились капли влаги.

- Ты кто… – По-детски промямлил Миша.

После минутной паузы:

- Это вопро-о-ос?

Евгения ступила вперед и звонко тявкнула:

- Ты существуешь?!

- У-у-уе-е-ешь! - Ответило эхо.

Тишина. Может, массовый психоз. Тимур дрожащими пальцами попытался открыть свой рюкзак, но у него не получалось. Он простонал:

- Неужели...

- ...в самом деле все медведи околели... - Отшутился Миша, с непонятным удовольствием наблюдая в глазах женщины фанатичный огонь.

В этот момент в зале засвистал сквозняк. Из нескольких углов сразу донесся дикий гуд. Тимур с Евгенией, как сладкая парочка покемонов, вошли в ступор: исчезло время, импульс паники резко сменился расслаблением кролика под властью удава. Тимур еще успел подумать: за что боролись — на то и напоролись, Господи, мы превратились в соляные столбы... но произнести хотя бы что-то вслух Куневой не мог, уста онемели, мозг обратился в вату.

- Вре-е-ешьне-е-ева-а-зме-ешь... - У Евгении едва шевелились губы, она произнесла эту фразу как зомби. Все вокруг поплыло, как на сюрреалистической картине... - Б....дь! - Женщина произнесла ругательство загробным басом...

Когда Тимур, наконец включился в реальность, оказалось, Холодов пропал.

- Все это лишь психоз. Вот. - Кому Куневой это доказывал - себе? Евгения вдохновенно молчала. Оба как по команде присели на корточки и прижались к шершавой стене. И тут — крик:

- Оп-ля! Сеанс разоблаче-е-ения-я-я!

Это был голос Холодова. Миша тащил за шкирман седобородого мелкого старикашку. Впрочем, тот и не пытался сопротивляться. Посередине комнаты старец, неожиданно ловко оттолкнув Холодова, оправился и произнес:

- Без грубостей. Вы мне в сыновья годитесь.

Вострые глазки представителя старшего поколения нагло поедали фигуру женщины.

- Ваши приколы не смешные. - Заявила Евгения, поежившись.

- Ваша глупость беспросветна. - Парировал старик.

- Детский сад. - Констатировал Тимур.

- У него там очень даже уютная нора. - Доложил Миша. - Хорошо устроился… красавчег.

- Вы-ы-ычто-о-оздесь... - Евгения частично еще оставалась во власти недавнего религиозного помутнения, поэтому говорила замедленно. - Так и живе-е-ете?

- Обитаю. - Ответил старичок-боровичок и сморщил и без того морщинистый лоб.

- Мерзкая обитель. - Отрезал Холодов.

- Старик, не надо. - Этой фразой Тимур еще более распалил друга. Пожилой шутник при слове «старик» вздрогнул. Миша, зло глядя в глаза другу, взорвался:

- Надо! Ты тащишь меня в эту жопу, в которой мы нарываемся на этого прохиндея, устраиваешь флирт с какой-то чокнутой, вы оба кладете в штаны при первом же удобном случае, а теперь не надо. Молодец, чё.

- Ну-у-у... - Тимур покраснел. Ему было стыдно извиняться за свою слабость, он не знал, чем покрыть свой позор.

- У-у-у, ребята... - Дед заговорил торжествующе. - Да у вас тут, гляжу, конт-сент-сунс. На правах хозяина предлагаю попить чайку и вообще. А звать меня Пал Палыч...

-...Попытался отыскать здесь уединение. - Пал Палыч получал явное удовольствие от права вещать. Он пристально изучал троицу, но глазенки все время возвращались к женщине. - Найдешь тут, когда шляются.

- Уж нашли так нашли. - Миша играл роль скептика. - Небось стольких уж тут... позапугали.

- Вас запужаешь.

- Легко обмануть, трудно напугать... - Задумчиво произнесла Евгения. Чай он не пила — потому что таковым оказался страшно крепкий чифир.

- Неужели это — всё? - Тимур наконец более-менее оклемался.

- Что именно, юноша...

- Всё...

- Да хто все карты открывает сразу-то...

...Совершенно, ну, абсолютно пустой зал. Когда-то он был начинен аккумуляторным хозяйством, но все разворовали. Даже стеллажи утащили, наверное, они теперь в частных погребах. Нержавейка — материал для России сверхценный.

- Ну, и что... - Миша раздражен.

- А то. - Старик торжественен. - Пошли вон в тот куток.

Железная дверь отворилась с трудом — а там...

- Стоп! - Тимур, наконец обретя себя, уже орудовал одним из своих приборов. - О, Господи...

- Бога углядел... - На самом деле Мише было уже наплевать, что там за хрень.

- Громадный сгусток плазмы. Это удивительно, ведь без титанической энергетической подпитки такое невозможно.

- Ответы! - Воскликнула Евгения.

- Стоп! – Тимур резко рванул какой-то провод. Сияние исчезло.

Все увидели, что на всю стену белым выведено:


НУ И ПРИДУРКИ ЖЕ ВЫ


И отправилась наша троица восвояси, а по пути мнимая Евгения отборноматерила лукавого старца. Никто из четверых не знал, что на самом деле они так не добрались до злополучной лаборатории. Все эти строения — лишь хозяйственные службы. Эксперимент проводился километрах в шести от "хэзэ" (так называли подсобную часть службисты). После катастрофы саму лабораторию на всякий случай старательно разбомбили, а потом еще спецгруппа постаралась сровнять развалины с землей. Государство старается не оставлять слишком уж явных следов своих экспериментов.













КРИВЯКОМ ПО ПРЯМОЙ

 

Кто ищет, тот обрящет,

 Кто обрящет, тот будет изумлен,

 Кто будет изумлен, тот умалится,

Кто умалится, тот прозрит,

Кто прозрит, тот станет Светом для окружающих.

 

Из Кумранских свитков

 

Поселок казался Тине диким, враждебным миром. Она шла главной улочкой (которая больше походила на лесовозную дорогу), тянущейся вдоль железнодорожной ветки, и болезненно ощущала на себе обжигающие взгляды прохожих. В прошлом году они с Платошей путешествовали по Италии. Случайно забредши на нетуристическую улочку Неаполя, они почувствовали на своих спинах бездейственную враждебность аборигенов к чужакам. Ни слов, ни действий - одни пожирающие взгляды. И вот – дежа вю в костромском преломлении.

Тина Лопухина (в девичестве - теперь-то она Панина) сама из подобного селения - невзрачного и депрессивного. Оно в другом регионе, в Кировской области. Хотя, люди там как-то теплее и благожелательнее, или, что ли, роднее. Пообвыкшись в большом и шумном Ярославле (а до этого - в тесной Костроме), Тина стала как бы уже и стесняться своего глубинного происхождения. Примерно так борзеют дворовые котята, которых из жалости берут в дом. И все же приятно осознавать себя барыней-сударыней. Они все вокруг такие нищие, обделенные судьбою, оттого и злые. А она добрая и великодушная, только покамест они этого не знают. Не сказать, чтобы Тина прям первостатейная красавица, но и не уродина. Опять же, со страхудрами на улице не знакомятся, а Платоша нашел Тину именно на улице. Просто подошел – и глубоким, проникновенным своим голосом произнес: "Меня зовут Платон. Мне думается, вы - моя судьба". Тина училась в колледже. И она с легкостию бросила учебное заведение. В момент встречи Платон был уже свободен. Он оставил шикарную квартиру бывшей дражайшей, а сыну с дочерью купил в Ярославле по однушке. Дети взрослые уже, ответственности отца уже как бы и нет. С точки зрения морали все чинно и благородно - Тина ничего ни у кого не отбила и никому ничего не разбила. Люди встречаются, влюбляются, ссорятся, разводятся. Это реальность. Платоша часто говорит, что всю свою предыдущую жизнь он искал именно ее, Тину. Почему не верить хорошему и сильному человеку?

Муж часто в отъезде. И сегодня Тина тоже одна. В конце концов, она не раб из золотой клетки - не все же в тереме торчать. "Терем" - двухэтажный сруб за зеленым забором из профнастила. Подняли его умельцы из Архангельска за два месяца. Платон пока что местным не очень-то доверяет, хотя и среди них наверняка мастера-плотники попадаются то ж. Конек венчает щит с вензелем "ПП и К": "Платон Панин и Компания". Так именуется мужнина фирма - производство пиломатериалов из лучшего северного «зимнего» леса.

По большому счету, существование Тины в тереме - зелена тоска. Когда Платон уезжает по делам, он формально не запрещает молодой жене оставлять периметр, ограниченный двухметровым забором. Но по сию пору Тина не выходила "на мир". Решилась только сейчас.

Долго выбирала, во что одеться. Остановилась на длинном сиреневом платье с оборками. Чтобы казаться... как бы это сказать...  аутентичнее образу "первой леди". Все-таки, в педколледже училась, слова всякие знает. Тина думала: пава плывет. Хотя, со стороны (она об этом не знала, конечно) смотрелась "Платошина лахудра" дура-дурой. А бабы все в Чудневице, как выяснилось, ходят в штанах. Мужики – вероятно, оттого, что сейчас огородная пора – так вообще дефелируют "топлесс", светясь жуткими синюшными татуировками - преимущественно на религиозную тематику. Променад получился ярким. Как минимум, Тина точно поняла, КТО она здесь. Если вычесть злые взгляды и плохо скрываемую враждебность - значимая фигура. Хозяйка...

    

...Чтобы дело развивалось эффективнее, Панин решил переехать поближе к производству. Дистанционное управление пользы не приносило, да и Платон привык не передоверять бизнес всяким "управляющим" и "менеджерам", что отягощает систему управления злом. Все они ворье, и даже честные почему-то быстро научаются строить всякие схемы откатов. Коллеги из бизнес-среды предупреждали: "Андреич, ты совершаешь глубокую ошибку, ибо для успешности дела вредно, когда работодатель приближается к своим гномикам..."

Слово "гномики" стало популярным в предпринимательской среде после того как один молодой подтянутый олигарх еврейского происхождения на очередной вечеринке, устроенной на борту легендарного крейсера "Аврора", на вопрос светской корреспондентши о том, не расточительно ли выкидывать денежные средства на слои черной икры и ананасы в шампанском, совершенно искренне ответил: "А, гномики еще накопают..." Платон Андреевич Панин, 100-процентный 48-летний русак и патриот страны, с эдакой позицией согласен не был. Он немало пережил, взошел на пирамиду из самых низов, якшался с разными структурами и знает: негоже делить общество на кланы, касты и сословия. Хорошим это не кончится, как не кончалось и ранее в истории святой многострадальной Руси. Ведь что такое поселок Чудневица в глобальном смысле и в частности? Продукт бездарной и подлой политики нескольких поколений властной верхушки. Результат гешефта охлократически-плутократической системы. Когда-то в Чудневице гремел (причем, на весь эсэсэсэр) один из крупнейших в стране леспромхозов. Путь к процветанию пролегал через тернии - но ведь не бывает в жизни прямых дорог. Хотя... от станции Поназырево, что на главнейшей железнодорожной магистрали, на Север, к Чудневице идет именно что совершенно прямая ветка. Некий начальник в 30-е годы прошлого века прочертил по линейке линию на карте, причем, чернилами, а не карандашом, и давай-ка - выполняй ответственное партийное поручение! Само собою, строил стальной путь спецконтингент, для чего в Поназыреве основали зону. Которая, к слову, здравствует и поныне. А за ценою у нас не стоят: рабы будут отсыпать насыпь той высоты, какую укажет мудрое руководство. Это тебе не "гномики", которые имеют право обидеться и даже забастовать. Другой вопрос - нахрена им все это надо и что они будут делать, когда их повыкидывают из шахт в бараки, а преисподнюю загрузят китайцев...

Первыми обитателями новообразованного поселка Чудневица стали семьи раскулаченных крестьян с Украины и с Юга России. Немногие здесь "зависли": крестьяне и в эдаких условиях разжились - причем, настолько, что ведомству ГУЛАГ (а именно оно здесь хозяйничало в ту пору) пришлось отправить разжившихся дальше, на Восток. Новые "поступления" - выселенные из захваченных (ну, или освобожденных - не знаю уж, с какой стороны взглянуть...) восточной Польши, западной Украины и Прибалтики. Среди прибывающего контингента встречались не только поляки с гуцулами, но еще литовцы, латыши, эстонцы и белорусы. В самом начале войны в Чудневицу пригнали поволжских немцев. После Победы и в последующие годы контингент пополнялся за счет отсидевших в лагерях предателей, коллаборационистов и дезертиров; таких на родину не отпускали, а определяли на вечное поселение во всякие отдаленные леспромхозы типа Чудневицы. Вот эти, с позволения сказать, люди были обречены на веки вечные. Но ничего - тоже жили, и даже размножались, а по выходным и праздникам собирались в клубе, распивали по чарке-другой и распевали бравурные советские песни. 

Надо сказать, Чудневица в ту пору на самом деле процветала. В результате работы эдакого "котла наций" сформировался своеобразный народ. Не сказать, что плохой или хороший, но именно что своеобычный. Я бы отнес их к категории совков - то есть, людей, не умеющих думать своими головами и во всем полагающихся на начальство - но некоторая степень горделивости в них все же есть. Правда, зовут обитателей Чудневицы не шибко благозвучно: чудиками. Здесь, видимо сыграла роль наука топонимика. Название поселку дала деревушка Чудневица, которая ныне умерла. Поселок вообще втянул в себя или высосал все окрестные веси, среди которых были и Чудилиха, и Чудская, Чудьево. Так вот, согласно преданиям здешние леса некогда были оплотом народности чудь, которую славяне издревле именовали "чудиками". Теперь и чуди нет, а "чудики" все же остались.

Панин был движим светлой идеей показать, что нынешние обитатели Чудневицы вовсе не "гномики", и тем более не рабы, а свободные граждане великой страны, способные создать в своей вотчине некое подобие рая. Он вообще поставил перед собой сверхзадачу наладить жизнь и экономику в отдельно взятом поселении, что бы доказать (хотя бы себе): можем же, ежели захотим. А, если таковое возможно на ограниченном пространстве, значит, не все так беспросветно в масштабах страны.

Платон прекрасно осознавал: самые умные дано свалили - некоторые даже не из Чудневицы, а из Рашки вообще. Произошел естественный отбор, в результате которого остались покорные судьбе. Но у него была надежда: в генотипе чудиков наверняка хранится не только германская страсть к порядку, но и настоящая крестьянская закваска, в основе которой - сметливость. Важно только создать условия к пробуждению лучшего. Тот факт, что гены могли сохранить и худшие черты народов, он во внимание не принимал. В этом и заключался существенный недостаток позиции Панина.

Чудики наградили Панина "заглазной" кликухой "Платоша". Платон об этом знал и считал, что это хорошо: помогает выровнять социальную пирамиду. На самом деле, основной смысл, который заложили местные в прозвище, звучит примерно так: "Ну поиграй в нас как в солдатиков, великовозрастное дитя..." По большому счету местные правы, ибо в них уже неоднократно играли.

Те структуры, у которых Панин выкупил активы Чудневицы, наигрались не просто вдосталь, а до самых жабр. И предыдущие собственники тоже повеселились, и пред-пред предыдущие... Всего на остатках леспромхоза руки погрели пять или шесть раз. И каждый новый учредитель преумножал свое состояние за счет раздербанивая всего движимого и недвижимого, а потом перепродавал высосанный ломоть другим. Так великое становится жалким, а всему виною - алчность. Чудики не виноваты в том, что совершили ошибку, доверив свои акции жуликам. Им просто на этапе перехода т.н. социализма в т.н. капитализм никто не удосужился объяснить новые правила игры, первейшим пунктом которых значится: "Человек человеку волк, акула и троглодит". Потом-то они поняли. Но отрезвление произошло на этапе, когда горечь уже ничего не значила, ибо никто ее все равно не примет во внимание. 

Платон сознательно взвалил на себя социалку. Нуждались в ремонте школа, больничка (с отделением сестринского ухода, иначе говоря, богадельней), клуб. Одно только отопление школы требует столько дров, что поленница поднимается выше крыши. Как хозяин, Панин радел о людском. Но и с отсевом рабочих был строг: за пьянку - моментальное увольнение, за воровство - тоже. Матери нерадивых вились у конторы, несли челобитные. Иногда Панин прощал. Но редко. А мотаться по стране приходилось потому что Платон искал рынки сбыта. Для людей же старался. Хотя, некоторые из них достойны были звания скотов. 

 

- ...Что видела? - устало спросил супруг.

Тина поняла: доложили. Вообще она почти с первого дня интуитивно знала: ревнивец, хотя и нефанатичный. Позже стало ясно, что он еще и скрытен. Не всегда ясно, что у супруга на уме в самом деле. Но ради того, чтобы вырваться из замкнутого круга нищеты, Тина готова была пожертвовать и ЭТИМ. Что ее ждало после окончания колледжа? Да ничего. Вернулась бы на свою Вятку - и... А то и хуже того. Многие девочки в костромском окружении пошли вразнос, то есть, принялись осваивать азы первой древнейшей.

- Людей видела, Платоша. - Тина прильнула к мужу. Она знает, что он оттаивает от ласки. Всякий раз из своих командировок Платон возвращался немного другой. Будто подпитывался злом Большого Мира.

- Люди... дело хорошее. - Муж думал о чем-то своем. Тина на этом сыграла:

- Что-то случилось?

- Да ничего особенного. Устал...

Тина - женщина, у нее есть шестое чувство. Наверняка встречался со своими детьми. Вероятно, у сына или дочери проблемы. Но, если мужик не хочет - чего вытягивать? Пожелает - сам скажет.

- Ну, погулять-то - не грех.

- Погулять-то... смотря, в каком смысле. Надо тебе Тинюша, - "Платон Тину "Тинюшей" зовет - прям будто она его дочь...), - дело какое-нибудь подобрать. От безделия вся тоска, тут я промаху дал....

Промаху многие дают. И, что характерно, берет этот промах у всех, без разбору.

 

...В следующий отъезд мужа Тина дошла до самого центра поселка. Она не стала разодеваться как шлюшка, натянула обычные джинсы. На сей раз Тина с удовольствием отметила: агрессии  во взглядах встречных стало чуточку меньше. Ну, идет и идет себе Платошкина фикса... мало, что ль, народу ходит. Зашла в магазинчик, купила сигареты "Парламент". Иногда Тина курит - но только изредка. Если здесь продается "Парламент", значит, его кто-то покупает. Получается, не совсем конченое место. Продавщица обслуживала нарочито равнодушно. Хотя, когда выходила, Тина чувствовала, как девка (ее ровесница, кстати, не такая и страшная) прожигает взглядом ее спину. 

Площадь (ежели закиданный бетонными плитами пятачок можно назвать таковым) украшает пристанционная постройка, выкрашенная в едко-зеленый цвет. На коньке красуется золотящийся крест. От строения веяло смесью ладана и пота - так пахнут намоленные храмы. Живя в Костроме, Тина хорошо запомнила запах русского православия. Внутри нестройно, старческими голосами пели. Наверняка идет служба. 

Долго сомневалась: стоит ли входить в церковь в штанах, да и платка у Тины тоже нет. Не решилась, даже курить не стала, хотя и хотелось. Но постояла, понаблюдала происходящее. Как раз люди стали выходить из этой убогой молельни, вовсе не похожей на храм. Все держали малюсенькие просфорки. На свет Божий вышел и батюшка. Тину поразило, насколько он молод, как у него сверкают глаза, и сколь тонки черты его лица. Одетый в черное, с клобуком на голове, с русой бородкой клином, поп навеял почему-то сравнение с Алешей из "Братьев Карамазовых". Священник вел беседу с двумя бабушками. Однажды он бросил взгляд на Тину, отчего та к своему стыду зарделась. 

На улице шестилетний мальчик, кивая на священника, спросил у мамы:

- Мам, а это Христос?

- Нет, сынуль, это батюшка. Он за наше здоровье молится.

Выдержав паузу (видимо, производя мыслительные действия) малыш вопросил:

- А он тоже всех спасает?

Чем заслужил легкий подзатыльник от матери.

Рядом с Тиной оказался долговязый юноша в золотистом церковном убранстве со светлыми кудрями. Тина решилась спросить:

- Как звать этого вашего батюшку?

Тину воспитывала бабушка, женщина набожная, но мягкая. Верить Тина так и не научилась, но вот уважение к религии у нее в крови. В том поселке, где она выросла, церкви не было, но бабушка возила Тину в районный центр. Учась в Костроме, девушка нередко заглядывала в храмы, любила гулять в Ипатьевской слободе. Думала даже исповедоваться, причащаться, а возможно, напроситься к какому-нибудь батюшке в духовные чада. Но то-то в последней момент всегда отталкивало.

- Отец Артемий. - С оттенком сарказма ответил кучерявый.

- Хороший?

- Кто?

- Поп.

- Поп... кхе! - Усмехнулся смазливый юноша. - А разве плохие - бывают?

- А разве попы - не люди?

- Причем здесь люди?

- При том, что среди людей тоже встречаются мрази.

- Не-е-е... отец Артемий - хороший.

- Чтобы узнать, хорош ли он, надо якшаться и с плохими.

Юноша завис. И все же промычал:

- У-у-у-у... наш - хороший. Добрый. 

- Тишка! - Окликнула алтарника одна из старух, явно из той когорты, которые ведут себя в храмах как "религиозная полиция нравов". - Чего там шуры-муры разводишь, сюда иди.

Прозвучало неприятно. Будто собачонку подзывают...

- Щ-а-ас... разбежался. - Еле слышно произнес блондин. Зевнул, изобразил позу независимости. Но все же пошел.

 

Отец Артемий - основной оппонент Панина. Черный священник появился в Чудневице значительно раньше предпринимателя-энтузиаста. Артемий пережил самый мрачный период в истории поселка, чему несказанно рад: молодому батюшке довелось материально и духовно поддерживать некоторую часть чудиков, кое-кого наверняка спасши от петли. Эпидемию суицидов (от безысходности, конечно) ценою неимоверных усилий удалось погасить. Ну, так казалось Артемию, что "погасить" - на самом деле все склонные к самоубийствам ушли из жизни по своей воле, но новые находящие выход в петле еще не подросли.

Под храм переоборудовали вокзал. Звучит громко конечно - как "вокзал", так и "храм" - на самом деле речь идет о деревянной постройке типа "зал ожидания", возведенной еще при Сталине. Там отогревались этапы, привезенные в скотовозах. Поскольку нижние венцы сложены из лиственницы, постройка простоит и еще сотню лет, если не спалят. "Кукушка", которая раз в сутки приходит с Поназырево, в каких-то там "залах" не нуждается, вот железнодорожники любезно и отдали лучшее здание поселка под святые нужды. Владыка, приезжавший освящать молитвенный дом, после долгой службы, за трапезой, задумчиво произнес: "Это ж как пострадала земля русская! Трем поколениям не расхлебать..." Но уехал довольный, разогретый кагором. Вместо благословения душевно расцеловал молодого батюшку, пожелав терпения и любви.

Келейка, в которой живет Артемий - крохотная сараюшка при "вокзале". Мучительно долго народ наблюдал за батюшкой, искренне удивляясь: а что это он еще не сбежал? Все предыдущие священники к пущему удовольствию населения драпали в первую же зиму.  Дьяконов – так и под страхом расстрела сюда не затащишь. Удовольствие объяснялось просто: "Ага, мы особая раса, привычная к суровости и лишениям, а ты, поп толоконный лоб - слабак и рохля!" Испытание лишениями Артемий, к слову, чистый городской уроженец, выдержал с честью. Народ уже и побаивается: доброго батюшку епархия переведет в более престижное место, а завезут сюда очередного хлюпика.

Батюшка стал частично общественным лицом, его даже избрали в поселковый совет. Позиция отца Артемия по отношению к Платону полностью построена на мнении паствы: предыдущие инвесторы ТОЖЕ обещали златые горы. И чудневицкий народ в шестой (или седьмой) раз наступает на одни и те же грабли, так и не научимшись соображать своими соображалками. Об этом он часто напоминает на проповедях. Мне думается, в отношении отца Артемия к Панину ведущую роль играет особливое русское чувство: "Ах ты, олигарх хренов, решил стать ближе к народу? Это я, русский православный священник близок к людям и живу их жизнью, а ты, капиталист разэдакий, только имитируешь близость, только разве раздражая людей и маня в зияющие мраком высоты..." Конечно, батюшка открытым текстом никогда бы такого не сказал и даже не подумал бы. Но суть отношения передана верно. Действительно: для чего Панин отстроил хоромы и окружил их высоченным забором? Это что: выражение доверия к тому самому народу, который он де уважает?

И еще один момент, деликатный. Артемий тет-а-тет общался с Платоном на предмет строительства настоящего храма, предложил стать меценатом. Панин отказал. Не категорично: заявил, что в начале надо наладить производство и быт, создать в поселке благоприятную для жизни среду - и только потом думать о вечном. На аргумент Артемия о том, что о вечном надо думать всегда, в чем и заключается смысл Веры, Платон отрезал: "Сто лет назад Русь была утыкана храмами, и народ русский обзывали богоносцем. Закончилось все большевистской катастрофой. Где логика?" Артемий не стал оспаривать сложное утверждение, хотя ему было, чем. Он мог бы рассказать о том, почему бес попутывает. Расстались два сильных человека еще большими недругами.

 

Панин тоже из низов. Вырос он в поселке Социалистическом, при торфоразработках. Торф добывать перестали - а поселок остался. Этот факт и способствовал бизнес-удаче. Принято не спрашивать, где человек взял свой первый миллион. Если б спросили - Платон рассказал бы, причем в красках. Но ведь не спрашивали. Умом и сметкой, между прочим, заработал, правда, мало кому Панин пожелал бы такой судьбы. В картишки и в бизнесе нет братишки, приходилось порою проламывать стены лбом. Но ведь не мы выбираем времена и страны, в которых нас выплевывает на свет Божий.

Людей при деньгах всегда осаждают просители. Артемий - не первый поп, который пришел за панинскими деньгами. В Ярославле и Костроме Платон насмотрелся на батюшек, рассекающих на мерсах, бумерах, а то и хаммерах, зато ладно грузящих с амвонов «вечностью». Даже у Панина нет бээмвэ, он ездит на тайоте рав четыре (так практичнее). Может быть, Платону просто не повезло, что он не встречал порядочных священников. Зато Панин очень даже знает бизнес-среду. Мир своеобразный, чистый серпентарий, но все же со своими понятиями. А все эти законы Божии... чего скрывать: Панин до сих пор уверен, что религия – опиум, так сказать, забытье для тех, кто своего "стержня" не имеет. Вот они и ищут опору в виде пастыря.

 

Вечером отец Артемий учинил Тишке небольшой, но форменный допрос. Практика духовного окормления приучила священника не упускать деталей, а так же следить за тем, чтобы чада не подавались искушениям, коих обычно немало вьется вокруг всякой земной твари. В лице странной женщины Артемий увидел скрытую угрозу. Чему - он и сам не осознавал, но всем своим существом чувствовал опасность.

Тишка буквально дышал восхищением от мимолетной беседы, явно в парне играли гормоны. Артемий и сам еще недавно был молод, прекрасно знает силу прелести. А что касается темных сил... только монаху известно, каково противостоять лукавому. Артемий общается с Тишкой как отец. По большому счету, он уже и стал для парня отцом, хотя, по возрасту больше годится в старшие братья. Он знал изначально: душу мальчика надо спасать.

С одной стороны, Тишка Переверзев - человек-недоразумение. В интернате его звали "непришейкойкчемурукав". Ну, погоняло грубее звучит, но здесь же литературное произведение, приходится прибегать к эвфемизмам. Неясно до конца, при каких обстоятельствах Тишка прибился к отцу Артемию. Алтарник из Тишки не очень, раздолбай, одним словом. Артемий, когда служит, то и дело поправляет недотепу, ибо тот всегда хватается не за то. Да и старушки-певчие на пацана шикают, с чем батюшка борется, хотя и безуспешно. Нельзя "строить" людей в доме Божием, это ведь может отвратить того, кто пришел в храм впервые дабы нащупать опору.

Одного мгновенного взгляда хватило Артемию, чтоб образ женщины запечатлелся в сознании надолго. Батюшка знал: теперь она будет приходить часто, в особенности - по ночам. Для борьбы с ним существуют только два оружия: молитва и пост. А, может, оно и к лучшему, размышлял Артемий: расслабился, посчитал жизнь медом. Дополнительный стимул с удвоенной силою продолжить выбранную стезю земной жизни: спасение. Вдруг вспомнилось мирское имя, которое Артемий носил до пострига: Андрей. Да, оно записано в паспорте, но монах годами приучал себя к той мысли, что Андреем звали совсем другого человека.  

 

Люди не склонны верить буквально историям о Пигмалионе и Галатее - то есть, о Золушках, ставших при посредстве волшебства или протекции полусвятого чудака принцессами. Я это к тому говорю, что все знают, откуда ноги растут у девушек олигархов и прочих сильных-бессильных мира сего. Если жена молода, а муж в преклонных годах, значит, шлюшка разбила семью, а ее жертва (в лице спонсора) проявила малодушие поддавшись искушению и питаемый надеждою омолодиться в слиянии с младшим поколением. Да, жизнь гораздо сложнее, обстоятельства случаются разные, но общественное сознание приветствует наиболее вероятный расклад. 

Платон придумал для жены "хотя бы какое-нибудь" дело. Тина теперь - заместитель генерального по социальным вопросам и связям с общественностью. Должность сочинена, раньше фирма "ПП и К" как-то обходилась без лица, ответственного за социалку. Суть-то проста: отстегивай себе денежки на всякие непрофильные мероприятия - и все тут. Все равно финансовые документы подписывают гендиректор и главбух, а зампосоц только разве собирает пожелания к доброму волшебнику, который из голубого вертолета отваливает подачки. К "социальной сфере" относятся все объекты, важные для населения. К таковым Панин причислил и церковь: ей он обещал выделить дрова на отопительный сезон, а так же оказывать содействие в транспортном обеспечении при проведении религиозных мероприятий. Работа Тины заключается в том, что она заносит в отдельную тетрадку, что, кому и, главное, сколько нужно, а потом передает все своему начальству - в лице Платона, конечно. В плане глобальной политики это полезно: население знает, что "Платоша" радеет о народе и даже озаботил свою фиксу. Тина вошла во вкус: активно ходит по объектам и пытается наводить мосты с людьми. У Платона даже идея: ввести супругу в поселковый совет. Пущай побудет местным парламентарием, прочувствует, как соотносятся бюджет поселения и бухгалтерия "ПП и К": больше будет уважать мужнин бизнес. Но надо пройти процедуру выборов, а для этого неплохо бы приобрести симпатии электората. Как вы поняли, у Панина далеко идущие планы. Он вообще хочет стать спасителем Чудневицы. Благодетелем-то он уже стал (хотя, некоторые придерживаются иного мнения). Во всем районе Панинское предприятие - крупнейшее. Так что олигарх он без кавычек. Может быть, в масштабах Москвы, Питера или даже Ярославля Панин мелкая шушара, но здесь он - практически бог. Питает Тину тайная надежда: муж наиграется в свою игру "за державу обидно", и свалят они из Рашки далеко и надолго, только бы перетерпеть, вынести.

...Какая-то сила удерживала Тину, чтобы не идти в храм. Нужна-то была сущая малость: явиться в "вокзал" и спросить у батюшки: что нужно? Уже везде побывала "Платошиха", и даже в определенной степени подружилась с руководителями учреждений. А в церковь все не шлось и не шлось. Тина в курсе того, что Платон дал Артемию от ворот в поворот в плане строительства новой церкви. Муж и сам не рад, что занял столь принципиальную позицию. Он готов был помогать православной общине в плане обеспечения жизнедеятельности - ну, хотя бы ради того, чтобы в поселке не расплодились сектанты. Но строить храмину при таком нижайшем уровне жизни по убеждению Платона безнравственно. Сначала надо накормить людей, подарить им надежду на светлое будущее, и только потом уже думать о всяком таком.

… И все же Тина решилась шагнуть в чрево Чудневицкого Божьего дома. Перекрестившись, стала вглядываться в полумрак. Электричество не горело, свет лился через окошки и от свечей. Артемий, скорее всего, находился в алтаре. Кроме нестройного старушьего хора, в помещении находились человек пятнадцать. Впервые за время пребывания в Чудневице Тина ощутила, что на нее никто не обращает внимания, она такая же, как и все. Ее даже охватила легкая досада – к звезданутости привыкают. Стоять пришлось долго, аж ноги затекли, а двинуться Тина почему-то боялась. Из алтаря вышел уже знакомый мальчик - и почти сразу, даже бесстыдно упулился на молодую женщину. Тина почувствовала как к ее лицу прилила кровь. Вскоре показался и Артемий, шикнул на алтарника, тот вышел из оцепенения, исчез.

Как раз священник не обратил на Платошиху ровно никакого внимания. Тина с удовольствием наблюдала за тем, как Артемий самозабвенно служит. Хотя бабушка водила маленькую еще Тину в храм, смысл службы она так и не поняла. Артемий, взойдя на амвон, держа перед собою блескучий крест, принялся читать проповедь. Тина не различала слов, она восхищенно наблюдала вдохновенное лицо. Завораживали тембр голоса, интонации, сама обстановка. Когда священник стал громко, нараспев произносить молитву, старухи выстроились в очередь. Тина пристроилась в конце. Женщины целовали крест и руку. Тина знала, что крест она поцелует, а вот - поповскую десницу... Да у любого попа поцеловала бы! Но вот - Артемьеву... У нее что-что сжалось в груди, ноги повиновались едва-едва. В то время как рассасывалась очередь, сердечко колотилось все гулче.

Все разрешил сам Артемий. Дав поцеловать крест, он тут же произнес:

- Рад вас здесь видеть, надеюсь, не в последний раз! Был бы вдвойне рад, если бы вы не отказались попить с нами чаю...

...Клетушка, в которой обитает отец Артемий, изнутри оказалась очень даже уютным помещением. Здесь были стол, уставленный сладостями, самовар, старинные этажерки с книгами, аквариум с рыбками гуппи, лимонное дерево. Их в комнате трое: Тина, Артемий и Тишка. Была еще старуха, видимо, добровольная служанка из местных религиозных активисток, но она удалилась. Монах не смеет поднимать глаз. Эдакий, ч-чёрт, праведник, мелькнула в голове у Тины мысль-скакун. Перед трапезой Артемий читал молитву. В углу - большой компьютерный монитор, что возвращало из прошлого века в реальность. Тина ожидала увидеть стены, увешенные иконами, но на самом деле икона была одно: репродукция Рафаэлевой Мадонны.

- Когда-то очень давно я был программистом, - Тихим и одновременно жестким голосом рассказывал Артемий, - и очень даже неплохо зарабатывал. Но однажды подумалось: два года я пишу программу, она с год живет - а потом устаревает и ее стирают. И зачем все это? Наверное, у каждого человека случается в жизни момент, когда ты задумываешься о вещах, которые выше тебя...

Такое было ощущение, что батюшка вроде бы как оправдывается. Конечно же, Тина гадала: были ли у него женщины? Артемию на вид лет тридцать, может быть, тридцать пять. В отличие от множества попов, что видела Тина, у этого нет пуза. Здесь, в Чудневице Тина почти сплошь встречается с людьми, у которых дурно пахнет изо рта - чудики явно не стремятся правильно санировать зубы. От Артемия не пахнет ничем, ну, разве только чуточку - ладаном. И почему такого человека занесло в эдакую дыру? Может быть, здесь кроется какая-то тайна, связанная с личной драмой... Как минимум, очень хотелось, чтобы все обстояло именно так.

- Зачем же тогда... - Томно произнесла женщина.

- Трудно сказать... - Ответил священник, все, кажется, поняв. - Подозреваю, в моем случае сыграли роль те же мотивы, что и у вашего мужа. Но есть разница. Дело в том, что нам, людям Церкви, гораздо-гораздо легче. У меня появились сомнения, недоуменные вопросы - я иду к духовнику. Он обязательно наставит. Так, Тихон?

- Угу... - Промычал "херувим". Причем, таким тоном, что вовсе дело обстоит не так.

- Плохо, когда человеку не к кому идти со своею душевною болью. Это же ад на земле, если тебя никто не выслушает и не подскажет... - В каком-то смысле имел место вызов: "Твой-то Платоша один-одинешенек, в трудную минуту не у кого ему, будолаге, спросить совета; у тебя-то не спросит - потому как ты ему как кукла..." Тина не брала слова священника близко к сердцу. В ее голове крутились иные мысли.  

"Какие же у них отношения с этим блондинчиком?" - Размышляла Тина. Получается, живут поп и попенок вместе... пусть без огня - но дымок. Тина сама себя ругала: ну, зачем ты сразу о плохом думаешь?

- Но я слышала, семья - Малая Церковь. Так бабушка моя еще говорила...

- Все так. Простите. Хорошо, что у вас семья. Очень, очень хорошо...

- Муж и жена - одна сатана! - Хамовито воскликнул Тишка. Чем вызвал явное возмущение священника.

- Брат Тихон, ты сначала повзрослей, а потом рассуждай. – И обращаясь к гостье: - Глупая поговорка. Тихон - сирота. Он мне как сын. - Вновь принялся оправдываться Артемий пред Тиной. - Отслужит в армии, придет - тогда парню самому решать, обзаводиться семьей или что-то другое.

- А вы... - Рискнула вопросить Тина. - были женаты?

- В жизни мне довелось испытать все.

- И дети у вас есть?

Конечно, напрямую спрашивать - верх наглости. Но любопытство буквально овладело всем Тининым существом.

Оглянувшись на своего келейника, Тихон обронил:

- Нас, черных священников, не благословляют рассказывать о прошлом...

- Но вы ведь не скрыли того, что были айтишником... - Тина даже внутренне возликовала, что поймала попа на противоречии. Но вовремя осеклась: - Вы уж не серчайте, лишку дала...

- Ничего, - примиряюще ответил Артемий, - Меня вообще часто спрашивают...

- Да у нас все по простому! - Встрял Тишка. – Бабки такое злословят!

- А судить, Татьяна - полагаю, вас все же крестили под именем Татьяна - надо не по злословию и даже не славословию, а по делам. – Артемий даже, кажется был рад хамовитости своего духовного чада.

- Тогда скажите... батюшка. Разве мой муж плохое дело делает? Я в глобальном смысле.

- Благодарю вас за искренность. А вопрос очень непростой. Черное, белое... А жизнь между тем состоит из полутонов. Можно, Татьяна, мы как-нибудь в другой раз об этом рассудим?..  

Поговорили о делах. Артемий не отверг помощь, сказал, сколько нужно дров, пиломатериалов, краски для текущего ремонта. Еще раз напомнил: Тину здесь всегда примут как дорогую гостью. Про Платона то же самое сказано не было.

 

Вечером Тина к своему неудовольствию впервые заострила внимание на Платоновом животе. Мамон у мужа что надо, как будто он совсем неслегка беременный. Злилась она на себя: в конце концов, какая разница, что за комплекция у суженного? Это же не щенок, чтоб выбирать... 

Платон наоборот был особенно весел, шутил, рассказывал соленые с перчиком анекдоты. Несколько дней сидения на месте пошли мужу явно на пользу. Оказывается, все зло мира супруг привозит оттуда, из цивилизации. Уже в постели Платон спросил:

- Ну, и как тебе этот... святоша.

- Ты все сказал одним словом, Платоша, - не задумываясь, ответила Тина, - Он реально святой.

- Забавно, забавно...

- Да не очень.

- Почему?

-  Не любит он нас, зая. - Иногда Тина зовет супруга как будто он малыш - то "заей", то "котиком".

- С другой стороны, девочка моя, за что ему нас любить.

- Вот ты ответь: почему все попы хотят, чтобы мы обязательно стали религиозными болванчиками?

- Миссия у них такая. Отмиссионерить - и... а, впрочем, всем нужны наши деньги. За деньги они тебе любую партию споют. Некоторые еще и спляшут «Мамушку»...

Тина не дура. Она прекрасно понимает, что, являясь законной женой, при любом раскладе вправе претендовать на часть панинского состояния. Муж не доверяет ей финансовой отчетности, но на самом деле капиталец у него есть. Источники финансирования Тине до конца не ясны, но явно у мужа имеются и еще кой-какие доходы. И вообще... неизвестно, для чего Платон так часто мотается в командировки. По большому счету, Тина уже выиграла в жизненную лотерею, себя обеспечила. Остается только подарить супругу наследника - и не останется никакой напряженности (которая все же есть). Пока еще между супругами не было серьезного разговора на эту тему, но, вероятно, рано или поздно придется проверяться на вопрос репродуктивного здоровья. Тина готова. Готов ли Платон? Вот родит Тина... тогда, может, муж поймет, что сыну (или там дочери) лучше расти в Амстердаме. Или в крайнем случае - в Копенгагене (Тина как северянка не любит жарких стран). А, значит, вопрос о медицинском обследовании уже назрел, кому-то из двоих, а, может, обоим, придется лечиться.

- Деньги, деньги... Не все ведь ими измеряется, Платош...

- Декабристочка ты моя... гуттаперчивая.

- Почему это гуттаперчивая?..

Муж уже сопел. А вот Тина никак не могла заснуть. Едва задремывала - всплывало кроткое красивое лицо Артемия, произносящего: "В жизни мне довелось испытать все..."

 

Некоторая часть населения Чудневицы расшифровывает "ПП и К" как "полный пипец и кирдык". Само собою, речь идет о бичах, маргинальной части общества, в особенности – тех, кого Платон с треском выгнал. Надо признать: в трудные времена (которые, конечно же, излишне растянулись по настоящее) поселок оставили не только потомки ссыльных поляков, немцев и прочих репрессированных народов. Свалили почти все умные. Нельзя людей строить под одну гребенку, но, ежели вкратце обрисовать собирательный генотип чудиков, получится некое существо, которому все пофиг, будущего он не ждет и ни к чему не стремится. Идеальный, кстати, электорат для плутократической власти. Это я в общероссийском масштабе говорю. Именно поэтому Чудневица всегда голосует скопом за тех, кого надо; стадо - оно и есть стадо. Платон никак не мог найти хотя бы горстку людей, на которых ему можно было бы опереться, а без команды не побеждают. Фактически, единственным соратником Панина оставалась жена, а все менеджеры и бригадиры отрабатывали свой номер, стремясь по возможности умыкнуть какую-то часть леса и погреть свои шаловливые ручки.

Логика чудиков примитивна: гуляй, рванина, пока дают, Платоша дал добро! Увольнения следовали одно за другим, и многие через суд восстанавливались. Платон и видеозаписи воровства предъявлял в суде, но судья их во внимание не брал, ибо Закон всегда на (почти) на стороне уволенного, вне зависимости от того, мерзавец он или придурок. Понятно, что сутяжники у Панина все равно не задерживаются, но кровушку они таки пьют.

По счастью, удавалось внедриться в рынок. Панин наладил в Чудневице производство дверей и оконных рам из натуральной древесины, благо "натурпродукт" стал на рынке цениться. Из данного факта последовало увеличение заработных плат, а это, пожалуй - единственный стимул к повышению "индекса общего оптимизма". Чтобы закрепить успех, Панин придумал провести праздник поселка. В Чудневице не было своих праздников (общегосударственные и церковные - не в счет). День выбран - Тихвинская Божья Матерь, ибо вокзал был освящен во имя этой чудотворной иконы. Само собою, финансовая нагрузка легла на Платоновы плечи. Он постарался организовать все красочно, радостно, даже выписал из Костромы артистов, не постояв за ценою. Немало сил к организации приложила и Тина, и она от конкретного дела воспарила.

Вот только, и здесь вышла коллизия, причем, роковая: Платон не согласовал мероприятие с Артемием. То ли не догадался, то ли специально хотел досадить попу. А Тина не подумала о вероятном конфликте, промашку дала. Параллельно был ведь и престольный праздник. После литургии должен был состояться крестный ход со списком святой иконы. Число верующих значительно уступает количеству любящих гульнуть, но права меньшинства неплохо бы уважать. И вот представьте себе: шум, гуляния, шашлыки, мать-перемать... и в этот карнавал втыкаются старухи с хоругвями и иконой, вышедшие из церкви. Неприятно, короче, а, ежели называть вещи своими именами, натуральный скандал. Толпа, конечно, раздвинулись, многие перекрестились и никто не стал возбухать. Вот только музыку - обычные попсовые там-тамы - вырубить не догадались. Разошлись в общем-то с миром, но кошачьим скрежетом в душе.

Рано или поздно авторитетные лидеры должны были схлестнуться в очном поединке. В качестве поля битвы подошла поселковая администрация, где ближе к вечеру состоялся праздничный банкет для избранных (естественно, спонсируемый Паниным). Глава поселковой администрации со знаковой фамилией Вертухаев - человек никакой, а назначили его потому что мужик он бесконфликтный и умеющий забалтывать проблемы. В будущем Платон планирует выдвинуть в главы своего человека (а, может быть, даже и себя), пока же довольствуется этим в сущности безобидным никакоидом.

Первый укол нанес Артемий. Прочтя молитву, предваряющую пиршество, монах произнес:

- И пусть в Чудневице нашей не взыграет бесовщина!

- Это что вы имеете в виду, батюшка? - Вкрадчиво, но с видимым сарказмом вопросил Платон. - Мы должны оставаться во мраке средневековья, сидеть и бояться молота ведьм?

- Бояться все же следует.

- Бога? Или вашей немилости? 

- Вы сами все знаете.

- Знаю. Кто вам сказал, батюшка, что Бог именно и только с вами? По вашим понятиям Бог живет на вокзале. А по моему соображению - он везде и во всем. И в вас - тоже.

В Чудневице жить скучно. Из событий - только криминал, да и тот - пьяная бытовуха да воровство. А здесь - дискуссия титанов мысли, столкновение двух миров - двух систем. Публика напряглась, предвкушая отвратительную, но запоминающую развязку. Занятно было всем. А вот Тине – стыдно, причем, за обоих. В атаку пошел священник:  

- Вы как Абрамович на Чукотке: решили, что сможете облагодетельствовать край. Чукчи на Абрамовича тоже молились, думали, тот пришел навсегда. Абрамовича на Чукотке уже нет. А чукчи остались. Брошенные на произвол судьбы.

- Край такой же ваш, как и мой.

- Эта земля принадлежит людям. Несколько поколений осваивали территорию, строили инфраструктуру. А вы пришли - и купили все на корню неизвестно за какие деньги...

- Да вы, батенька - коммунист.

- Я христианин.

- А мне не важно, какой на человеке ярлык висит. Я уважаю суть. А по сути, ежели вам дать волю - вы отберете и поделите. И всех преуспевающих - на лесоповал.

- А позвольте вас спросить, Платон Андреевич.

- Спрашивайте, Андрей Станиславович... - (Панин проявил осведомленность, назвав мирские имя и отчество попа).

- Лес вы рубите с размахом. А как насчет лесовосстановительных мероприятий? Сколько саженцев вы посадили в текущем году? Или вы думаете, лес - самовоспроизводящийся ресурс?

- Посадки будут - не сомневайтесь.

- Сомневаюсь, Платон Андреевич. Вы просто, видимо, не являетесь крупным специалистом лесной отрасли, и не в курсе, что на делянках в первую очередь вырастает малоценная береза. А хвою надо высаживать, пестовать. И вы этого не делаете потому что у вас психология временщика.

- Зато я наладил производство. Вот, пойдет прибыль - тогда и за посадки возьмемся. Вы быстро как-то забыли, в каком виде мне досталось предприятие. 

- И конечно, для всеобщего благоденствия надо окружать себя предметами роскоши...

Артемий не был у Платона. Значит, доложили. У Панина небольшая слабость. Он украшает свой кабинет сувенирной продукцией - ну, там орлами, статуэтками херувимов, Венер, мадонн. Хренью, в общем - дешевый китай. Ну, должна быть хотя бы какая-то мелкая слабость у человека. 

- Послушайте... это моя личная жизнь. Я честно заработал свои деньги и, поверьте, трудился никак не меньше вашего. А вы так и будете духовно близки с народом, стоящим на краю пропасти. Вымрет Чудневица вашими молитвами - вот, что я скажу.

- Вы ведете себя как будто являетесь высшим существом.

- Ваша обида, батюшка, понятна. Но вы не могли не знать о грядущем празднике. Как представитель одной из ветвей власти, вы вправе были внести предложение в поселковый совет о перенесении торжества. Значит, Андрей Станиславович, вы сознательно пошли на конфликт...   

Обеими сторонами сказаны были и другие обидные слова на грани фола и за таковой. Столкновение противоположных зарядов часто приводит к взрывам. Но притягиваются они вовсе не для взрыва, это лишь побочный инеобязательный эффект. Вот и поговорили два человека. Ну, ладно - капиталист. Даже Маркс говорил, что нет такого преступления, на которое не пойдет Капитал ради прибыли. Но вот, когда склоку затевает священнослужитель... В идеале двум сильным людям соединиться бы! Они бы горы свернули, затеяли в Чудневице такое...   

… Дома Платон наказал жене никогда, ни под каким предлогом не ходить к Артемию. Подчеркнул: скандал затеял Артемий, а Платон лишь оборонялся от нападок. Помощи церковь пускай теперь не ждет. Отличный пример древней как мир истины: абсолютная власть развращает абсолютно. Тина понимала, что в муже проснулся банальный самодур, однако надеялась, гнев пройдет и все встанет на прежние рельсы, время лечит даже гордыню.

 

Позволю себе отвлечься. Каждый автор (писатель, художник, кинематографист, фотограф) воссоздает тот образ России (а по большому счету - бытия), который сообразуется с его представлениями. Дело в личном идеале. Человек рождается без идей и по мере жизни таковые накапливаются. В зависимости, конечно, от индивидуального склада и обстоятельств. А потом за идеи творят добро или мерзости. Но в любом случае идеи уносят с собой в могилы, а отказаться от идей (ежели они тлетворны) могут, пожалуй, только гении. А таковых ничтожно мало. Есть люди, способные заразить своими идеями миллионы. Они могут быть мыслителями, религиозными деятелями, творцами или просто демагогами. Каждый из них – в какой-то степени диктатор, но не стоит забывать, что культы личностей рождают не личности, а серая масса, состоящая из индивидуумов, обладающих хиленькими идейками. Хорошо идиотам: их идея проста: набить утробу, удовлетворить прочие физиологические потребности. Потому-то они и счастливы. А всем остальным - плохо, потому что мы воображаем себя несчастными.

Вот и я, описывая произошедшее в лесном поселке Чудневича, следую ряду идей. Естественно, я их стараюсь камуфлировать, но порою получается неважно - выпирают, сволочи. Все очень просто. "Россия сочинителя Пупкина" - из тех в которой хочется жить, или из которой желательно поскорее и без оглядки валить. Но сочинителя "Пупкина" я не знаю, потому и заключаю гипотетического автора в кавычки. Россия сочинителя Пушкина (она неплохо прорисована в "Повестях Белкина") прекрасна - потому что в ней есть чистые благородные люди с идеями и высокими чувствами.  Да, там присутствуют и негодяи, причем, они зачастую побеждают. Но подлинные герои навроде Дубровского или Сильвио бессмертны – как минимум, в моей голове.

В Россию сочинителя Пушкина хочется стремиться. Возражения вроде того, что возможно одновременно и то, и другое, не принимаются. Тебя или тошнит, или нет. Мы немножечко создаем будущее своими выдумками, ибо сбывается один из вероятных миров, придуманных сочинителем. Россия Чехова в поздних рассказах Антон Палыча "Мужики" и "В овраге" - абсолютная депрессуха. От нее воротит, и понимаешь: бесполезно даже пытаться что-то улучшить, переделать ТАКУЮ Россию невозможно, ибо все равно победят ОНИ. Мне представляется, безумие послереволюционной поры отчасти было заложено Чеховым - и в строительстве ада сей сочинитель преуспел более Маркса. Ну, это мое мнение.

Что же рисую я? Ох-х-х… Всмотримся внимательнее в Чудневицу. Чернушное поселение с мрачными перспективами. Я намеренно не описываю убожества, в котором пребывает поселок. Кто бывал на лесопунктах, и так все себе представляет. Кто не бывал - тому бесполезно что-либо передавать словами. А вообще говоря, Чудневица нормальный слепок значительной части страны. Есть целые депрессивные города - и люди там живут, даже находят для себя плюсы. Тренд такой: "свалить" - в Москву, в Питер, в Екатеринбург, в Амстердам, в Большое Яблоко... В общем, туда, где возможности, деньги и культура. Урбо кладет на лопатки орби.

Мне вспомнился один городок, Похвистнево. Когда Ходорковкий был в фаворе, его там приняли КАК-ТО НЕ ТАК. А это городок нефтяников, достался он Ходорковскому вместе с потрохами почти задарма. И Михаил Борисыч сказал (согласно легенде): "Этот ваш город я изотру в пыль, превращу в клоаку..."

Дело вот, какое... нефть в окрестностях Похвистнева начали качать еще в войну, и всю уже отсосали. Город уже приготовился издыхать. Ходор только, прочувствовав хребтом грядущий тлен, изъявил желание добить несчастного. Но ведь - не исдох! Нашлись иные ресурсы, в том числе и духовные. Да, многие нефтяники из Похвистнева свалили, нашли работу и жилье в сибирских землях, где нефть еще покамест не отсосали. Но большая часть специалистов трудится на нефтепромыслах вахтовым методом, и Похвистнево для них - Родина, милый сердцу уголок. А Ходор потом претерпел. Потому что в этом мире мы расплачиваемся ЗА ВСЁ.

Я это к тому говорю, что моя Чудневица тоже превратилась в игрушку. Только далеко не все мирятся с ситуацией. И чудики трудятся на вахтах - на северах, или в столицах. Когда Панин в меру своего понимания и согласно личным идеям возродил леспромхоз (хотя бы, в форме частной лавочки), кой-кто вернулся домой и устроился в "ПП и К". Тяжело, вообще говоря, по чужбинам таскаться. А то, что судьба поселка зависит от капризов одного олигарха... Не приходила ли вам в голову мысль о том, что мы сами виноваты, попустив?.. Надо было лобными долями соображать, а не мозжечками. Всякий орган от бездействия атрофируется, это же относится и к серому веществу. Сейчас я в масштабах страны рассуждаю.

Ах, да... политтехнологии, черный, белый, цветной пиар и все такое... Есть мнение, что по любому нас обдурят и вставят в серое вещество "правильные" чипы, имеющие нужную настройку "свой-чужой". Интересное понимание. Но какое-то рабское. Неужто я, рисуя образ Чудневицы, пытаюсь в тебя, читатель, воткнуть МАТРИЦУ? Типа "этот мир не имеет будущего, пусть все умрут и придут китайцы". Ребята, на мой взгляд, все не так. Я просто переживаю за своих детей, коими для меня являются герои рассказа.


… Пришло время опят. Тина выросла среди леса, и лес она любит. Просто так, побродить в одиночестве в тиши - разве это не благодать? Это же относится к горе-алтарнику: и он тоже тащился с корзинкой, правда, почему-то пустой. Голова перевязана банданой, чтоб осенние клещи в волосы не заползали, на ногах резиновые сапоги, на плечах студотрядовская куртка с коммунистическими значками (и где он ее спер?..). Да и женщина тоже одета по-простецки. Столкнулись чуть не нос к носу - оба ринулись к пню, усеянному сотнями коричневых шляпок.

- Ой! - Воскликнула женщина.

- Ох... - выдохнул юноша.

- Ты как здесь...

- Не знаю. Шел.

- Ну, так и иди себе.

- Не пойду.

- Тогда пойду я. Семейка твоя - дарю.

- А мне не надо.

- Тогда - зачем?

- Вы мне... нравитесь.

- Я знаю. Ну и что?

- Я таких красивых как вы не видел.

- Ой ли.

- Правда. Вот те крест.

- А вот этого не надо. Не к месту, здесь не церковь.

- При чем здесь...

- При том...

……………………………………………..

- ...О, Господи, Господи, - Причитал мальчик, - ведь как же так... Успенский же пост!

- Ну, и дурачок же ты, - ответствовала женщина, - какой, блин, пост? Что, не в пост разве не грех...

- И что теперь делать? - Как ребенок спросил Тишка.

- Язык держать за зубами. Ничего не было. Понял?

Оказалось, Тихон совсем неопытен в деле телесной близости. Тина внутренне ликовала: значит, с Артемием у мальчика ничего такого! У нее-то опыт чувственной любви имелся и до Платоши, а вот для Тишки - важнейшее событие в жизни. По большому счету, он оплошал в плане интимного контакта, но Тина не стала акцентировать провал. Все у него еще впереди, такому только во вкус войти.

Грех - распространенное явление в истории человечества. Не будь греха, не существовало бы мировой литературы, доминировали бы сплошь святые писания, исповеди и утопии. А без грехопадения не было бы и самого человечества. Посему грешники - люди по меньшей мере занятные. Изредка грешников закидывают камнями. Но чаще всего все же не закидывают. Потому что нет безгрешных, единственный из таковых вознесся к своему Отцу.

- ...Понял. Как не понять... - Тишка попытался погладить русые волосы предмета своей страсти. Тина тонкую руку внезапно партнера решительно отстранила.

- Клещей нахватала... Как у отца Артемия дела?

- Служит. - Тишка расстроен. Случился самый счастливый день в его жизни, а женщина-мечта – про этого попа...

- Что говорит о нас?

- О ком - о вас?

- О нашей семье.

- А-а-а... Почему-то ничего. Раньше говорил. А сейчас - нет.

- А что раньше говорил?

- Что вы язычники. Поклоняетесь золотому тельцу.

- Да ну... А ты как думаешь?

- Никак. Я вас... люблю. Правда...

- Эх ты... пацан. Влюбленность - это не любовь.

- А я - люблю.

- Это пройдет, красавчик.

- Не уверен...

 

...Не стоит накапливать по жизни недругов и недуги. Наверное, бизнес - такая среда, где друзья не приобретаются, а враги поджидают за каждым поворотом. В общем, на Панина завели уголовное дело. Повод - кляуза, которую некий доброжелатель настрочил в Следственное управление. Грамотное письмишко, с копиями финансовых документов. Предпринимать что-либо у нас можно только нарушая Закон, а посему если тебя не зажопили, значит, еще не активизировался враг.

Естественно, в первую руку на Панина навесили злостную неуплату налогов. Плюс к тому - 159-ю "резиновую". Платону пришлось чаще отлучаться - плюс к бизнесу еще и на допросы. Нанятые в Костроме юристы готовились к суду. В общем, стало Платона затягивать болото сутяжничества. Платон предполагал, откуда ноги растут у уголовного дела. Он с нескрываемым удовольствием и хрустом оторвал бы у злопыхателя все де, но еще не факт, что имеет место злобная месть Артемия. Хотя, теперь уже и не важно: в бой вступила капризная и непредсказуемая, как престарелая прима, русская Фемида. 

 

Встречи Платошихи с пацаненком продолжились. Они все больше приобретали форму игры. Именно игры - о любви в классическом ее понимании не могло быть и речи, а страсть довольно быстро скатилась в русло похоти. По крайней мере, женщина особых чувств не проявляла, что сильно расстраивало пацана, все больше уходившего в себя и поедаемого печалью. Тишка слово держал: Артемию не раскрывался. Батюшка предполагал, что мальчик влюбился, и это, по мнению священника было хорошо: любовь человека остепеняет.

У Тишки, кстати, есть своя романтичная легенда жизни. Несмотря "выблядочное" происхождение (бросила малолетка-мать, теперь она спилась и сгинула), Тихон Переверзев несет благородные черты лица и весьма статен. Поговаривают, малолетка дала проезжему музыканту с именем. Его часто по зомбоящику показывают - он такой же кучерявый блондин. С другой стороны, Тишка "косит" под вероятного предка-музыканта, поддерживая персональный миф. Волосы он, кстати, тайком завивает, в натуре они прямые и жидкие...


В маленьком населенном пункте невозможно длительное время что-либо скрывать, как говорится, от широкой общественности. У бараков слишком тонкие стены. Фантазия - страшное явление, особенно ужасным оружием такова становится в устах верующих старух. А рогатые муженьки по своему обыкновению об измене узнают в последнюю очередь. Нюанс: Платон и Тина не венчаны, а посему с позиции Церкви их брак - всего лишь греховное сожительство.

Едва было донесено, "разбор полетов" отец Артемий откладывать не стал - раковую опухоль на душе будущего священнослужителя необходимо удалять немедленно, даже если процесс болезненен. Словесная (и не только) перепалка вышла неприятной для обоих (кто бы ожидал иного...), но иных вариантов не было. Юноша, как говорится в определенной среде, "пошел по беспределу". Видимо, взорвалась "генетическая бомба", заложенная горе-родителями. Кончилась ссора тем, что Тихон пулей выскочил из Артемьева домишки – и пропал.

В первую руку Артемий помолился о спасении души своего чада. Что за полтора года не удалось воспитать истинного христианина - вина монаха и его грех. Взяв на себя ответственность за душу морально нестойкого человечка, инок изначально осознавал: предстоит брань, это будет сражение с силами тьмы. И, получается, священник одержал поражение. Это не оговорка: именно одержал поражение. Думая, что все идет как надо, Артемий упустил свое духовное чадо.

Наверняка духовник наложит епитимью. И это к лучшему. Но так же с большой долей вероятности епархия снимет с прихода, переведет монастырь, скорее всего, отдаленный. И это тоже хорошо. Артемий еще помолился о спасении души рабы Божией Татианы…

 

…Отправил Панин жену погостить на малую родину. Даже официально оформил ей командировку - с выдачей аванса. В командировочном удостоверении задание было прописано так: "За обменом опытом по реализации социальных проектов". В конце концов, он прекрасно понимал: девчонка морально устала от всей этой депрессухи. Тина и сама не знала, хочет ли она домой. С одной стороны, посмотреть милые сердцу места детства хочется. С другой... мать, бывает, уходит в запой, брат недавно откинулся с зоны (сидел за кражу) и неизвестно какой он теперь.

 Что такое "кукушка": обшарпанный плацкартный вагонишко, прицепленный к старенькому дизельному толкачу. И так вышло, что Тина и Артемий оказались в этом пышущем перегаром пространстве вместе. Провожая супружницу, Панин старался не смотреть в сторону Артемия, которого окружали вредные старухи, глядевшие на Панина со злобою, на Платошиху же – с презрением.

На прощание в качестве напутствия Платон произнес:

- Вот и все, солнышко мое?

- Ты о чем? - Спросила Тина.

- Кончился очередной этап жизни.

- Хороший ты, Платоша... - Нежно произнесла супруга и поцеловала его в губы.

- Я знаю. - Ответил Платон, облизываясь. - Я тебя люблю. Возвращайся скорее.

- Конечно...

Сидело в вагоне человек пятнадцать, каждый в своем купе-загончике. Трое мужиков, едущих на отхожий промысел, затеяли пир.

Первой решилась подсесть к Артемию она.

- Батюшка, благословите... пожалуйста.

- Благословения не просят. Не священник благословляет - Господь. - Артемий перекрестил Тину, произнеся: - Во имя Отца, Сына и Святаго Духа... Аминь!

Тина пыталась перехватить руку, но монах отвел ее, сделав неловкое, резкое движение. И сам зарделся. Посидели молча, глядя в заляпанное окно. Мелькал грустный лес. Изредка мимо проходили пассажиры. Специально заглядывают, с-скоты, подумала Тина.

- Вы не знаете, где Тихон? - Внезапно спросил он.

- А почему я должна знать?

- Да... верно. Значит, не знаете...

- А вот скажите... - Так же резко спросила она. - Вы Богу... верите?

- Риторический вопрос. Продолжайте.

- Зачем вы так... с Платоном?

Артемий все так же смотрел в окно:

- А как?

- Да гнобите.

- Мне это слово не вполне знакомо.

- Уничижаете. Презираете. Злитесь.

- Татьяна... А как вы сама относитесь к своему мужу? Вы себе дали ответ на свой же вопрос?

На Тину накатила досада:

- Это наши отношения, и я вам не подотчетна. Тем более что я вам задала вопрос первая. 

- Хорошо. Вы меня так же спросили о Боге. Отвечу. В вашей семье большие проблемы. И все потому, что, может быть, как вы выразились, и верите Богу, но живете без Него. И вакуум заполнили совсем иные силы. Я знаю, что Платон хороший человек, но... - Артемий запнулся.

- Ну так, договаривайте же.

- Платон несчастен. И таковым его сделали вы. Это мое мнение, хотя, я могу и ошибаться.

- Но разве... - Тина побоялась произнести резкость.

- Говорите, говорите, Татьяна.

- М-м-м... ладно. Разве ваш Бог только что меня не благословил?

- Татьяна, мы все - дети Божьи.

- А я слышала - рабы...

- Смысл здесь иной. Рабы - потому что...

- Что он все видит и всех ведет... так?

- Потому что, Татьяна, Он нас любит. 

- Спасибо.

- За что?

- Услышала от вас то, что хотела. Эх ты... дурачок.

Тина пристально-пристально вгляделась в лицо монаха. Тот на мгновение поднял глаза, их взгляды встретились. Одно всего мгновение, доли секунды. Артемий сжал в кулаки свои ладони, положенные на столик. Тина встала - и ушла в свой куток.

 

Минул год. Так получилось, что из командировки Тина не вернулась. Артемий появился в поселке единожды - только для того, чтобы собрать вещи. Его перевели на другой приход. Со своими ревностными старухами монах распрощался тепло, обещал приезжать. Но за год так и не появился.

Что касаемо Панина, то его посадили в СИЗО. Нашли грешки у олигарха, кто ищет - завсегда обрящет. На самом деле, случился рейдерский захват фирмы "ПП и К". Все эти кляузы в органы кропали грамотные люди, внимательно следившие за тем, как талантливый предприниматель налаживает производство. Что там навешали на мужика, чудики так и не поняли. Но все знают: оболгали и подставили. Может, и поделом – наверняка до своей чудневицкой авантюры в чем-то, да нагрешил. Говорят, в тюрьме его навещают старая жена и взрослые дети.

Новые учредители, пришедшие взамен Платоши, тоже обещают чудикам златые горы, хотя на самом деле никто их лично не видал, рабочим процессом рулят пришлые управляющие, главный из которых, Муслим, по национальности - азербайджанец. Человек он хитрый, но деловитый. По крайней мере, не пьет и не ругается матом. В общем и целом жизнь в Чудневице остается такой, как и была. Кто-то работает у новых хозяев, кто-то катается на вахты. Народ спасается натуральным хозяйством, а кто бухал - продолжает в том же духе.

Новый священник в поселке не появился. Старухи пишут челобитные в епархию, просят кого-нибудь прислать на приход, епархия обещает, но никто не едет. Нет таких дураков - отправляться на заклание в эдакую дыру. Так что, вокзал на замке, службы кончились. Опять чудики обратились на народное православие, а некоторые подались в сектанты.

Тишку так и не нашли. Всякое говорят. Одни утверждают: повесился. Для Чудневицы - явление рядовое. Иные утверждают: прибился к банде беглых зеков и таскается по лесам, наводя страх на окрестные селения. Кто-то доказывает: сошлись они и с Платошихой, та хапанула мужниного бабла и теперь вдвоем с хахалем нежатся на солнышке где-нибудь в Гоа. Да и вообще: Платошу заложила его шлюха. Нарвался мужик на стерву. Бывает. О Панине, к слову, отзываются примерно в таком роде: "Платоша был Хозяин, всех держал и все контролировал". Чудневице только такой и нужен. Муслим людей так не уважает, считает чудиков за скотов, хотя и старается быть вкрадчивым и вежливым. Несколько раз обманывал рабочих, выплачивая меньше, чем обещал. Все знают: и ЭТИ тоже долго не продержатся. ПрОклятое место. Даже благие намерения здесь традиционно превращаются в пшик.

 

















































КЕНОСИПАТИЯ



Это - психологический отчет одного преступления.

Действие современное, в нынешнем году.

Молодой человек, исключенный из студентов университета,

 мещанин по происхождению,

и живущий в крайней бедности,

по легкомыслию, по шатости в понятиях

подавшись некоторым странным "недоконченным" идеям,

которые носятся в воздухе,

решился разом выйти из скверного своего положения...

Мне рассказывали прошлого года в Москве (верно)

об одном студенте выключенном из университета

после московской студентской истории - что он

решился разбить почту и убить почтальона...

 

Из письма Ф.М. Достоевского М.Н. Каткову

 

Самопожертвование есть высший нравственный закон. Но единственное основание для самопожертвования есть бессмертие, вечность внутренней сущности человека.

 

Н.Я. Данилевский, "Россия и Европа"

 


Секретутка декана сообщила Максиму Староверову о том, что он де отчислен, с каким-то особенным чувством подлого торжества. Маленький начальник – большая мезантропия. Вот коз-за, наверное думает, исполнители всяких мерзостей пред богом не в ответе, банально думал Максим, идя пустыми коридорами факультета правоведения, а ведь эта особь – ровесница Максимовой сестры, драть такую надо, в смысле, ремнем. Жаркий, пропитанный смогом август, от засухи деревья сбрасывают листву. Необычно лениво, придерживающиеся тенечка как тараканы, передвигаются москвичи. Вот и ты, студент прохладной жизни, скоро превратишься в такого. Но ты же этого хотел! Вспомнилось: "А вдруг эта ваша вечность - комната с тараканами?" Москва - большой понтовый зал, набитый таракашками. Все снуют и важно шевелят усами.  

Будучи недоюристом, Староверов прокручивал в голове варианты действий. Два хвоста, размышлял Максим еще утром - фигня. Вернутся препы с отпуска - пересдаст, извилины небось есть, Но удар пришелся как раз промеж ног: "У нас оптимизация, а на бюджетные места претендуют успевающие..." Знаем, в чем они успевают: занести. Судиться? С сильным не дерись, с богатым не судись. Есть второй вариант, известный всем: мзда. Десять штук евриков - и ты в дамках. Так и делают пацаны с Кавказа, а грызня научного гранита - лишняя опция. А чё: впрыгнет потом дитя гор в свой майбах - и к нормальной студенческой жизни, к тусне и прочей хирне. А у Староверова майбаха пока что нет, и вообще ничего нет. Поступал по уму, по честноку. Вылетел - по дурости, пораженный вирусом "итакпрокатит".

Придется... м-м-мда... мать не перенесет, ведь даже часть пенсии на погибшего при исполнении отца-железнодорожника сынуле переводит. Отец, говорят злые языки, по пьяной лавочке свой локомотив под откос пустил, разогнавшись на поворотной дуге. Какой русский не любит... Начальство пожалело семью, оформили как героический поступок. Вот и живет Максим в Первопрестольной за лже-подвиг предка. Сеструха боготворит Максима, думает, брат еще отличник и вообще... на доске позор... то бишь, почета висит. А брат в иных местах зависает.

Сестра... Маша, если верить слухам, сейчас работает у крутого, непонятно в каком статусе. Семья надеется: Макс получит диплом, закрепится, оперится - и вытащит мать с сестрою из зачуханного городка. Вот тогда Староверовы и заживут! Получается, все яйца в одну корзину положили. И по ним – серпом. Что угодно - только не возвращаться в город происхождения. Ртищево-мудищево, перекресток России. Уж лучше - в ад. Потому что на щите он не вернется при любом раскладе.

Максим и сам точно не зафиксировал, в какой момент расслабился. Надеялся, на таланте вылезет. На первых курсах блистал рефератами, участвовал в симпозиумах, работал над проектами. Звезда факультета. Сик транзит глория мунди. В принципе, можно было бы и на платном, шансы были. В прошлом году устроился мелким клерком в юридическую контору - обычная студенческая подработка - но весною ушел, гордыня взыграла. Все держат за омегу, понукают, а карьерные шансы имеют только блатные. Уже и мысли гуляли под кого-нибудь лечь. Ну-у-у не-е-ет!  Максим как раз надеялся, подобрав хвосты, поискать работы в иных сегментах. А тут – жесткий кирдык.

В начале июля ездил домой. Родственники, друзья смотрели как на героя. Еще бы: одет в брэнды, говорит рассудительно и непонятно, глядит свысока. Пижон! Столичная штучка, мать-перемать. Маша глядела как влюбленная. Хотя, уже себе на уме. Что там у нее с крутым - великая тайна. Да и вся она стала какой-то… прибитой, что ли. Так и не поговорили по душам, вот ведь беда-то. Эх, Маша, Маша, думается иногда, а ведь твой вечный книжный герой Владимир Дубровский может не придет никогда. 

Москву Максим презирает - и это мягко сказано. Исключение составляет подземка. Такое ощущение, что москвичи-таракашки, забиваясь в норки метрополитена, раскрепощаются в недрах подмосковья (с маленькой буквы) и становятся самими собой. То есть, существами с тараканьим мышлением. Но там, в организованной пассажиропотоками суете, во чреве планеты Земля, хорошо быть в одиночестве. Каждый сам себе крепость и никто до тебя не доеживается. К тому же хоть целый день катайся по цене одной поездки, не думая, что над тобою кишит Первопрестольная. Иногда в снах представляется, что ветка тянется до Ртищева. Конечная станция, с которой отправляются многие, а возвращаются только совсем уж потерпевшие крушение.

Почему-то захотелось выйти на "Достоевской". Однажды Максима потряс видоеряд оформления. Депрессивный - там даже Раскольников топором бабки... то есть, бабок рубит. А москвичи и гости столицы проходят равнодушные. Этот ж манифест в мраморе: "Наруби бабок - и живи спокойно!" Но мало кто умеет читать визуальные ряды буквально.

Стоя на "Достоевской" и наблюдая как подъезжающие поезда выплевывают одних пассажиров и заглатывают новых, Максим размышлял обо всем и практически ни о чем. Например, о том, что зря наверное играл в несогласного. Когда был всплеск активности креативного класса, участвовал в либералистических шествиях против всего плохого за все хорошее. Это ему было интересно прежде всего как будущему правоведу: понаблюдать за настроениями офисного планктона, собравшегося в стаю и, руководимого через соцсети опытными кукловодами. Имитация общественного движения – и все ради амбиций провинциалов, рвущихся к Олимпу по телам других. Распирало любопытство: сумеют ли ЭТИ сбацать в Москве майдан? Вероятно, наблюдали-то как раз за Максимом, и отчисление связано не с хвостами, а с эфэсбэ. Ну, это лишь версия. И сейчас не советский период – хуже.

К себе на улицу Чугунные ворота возвращаться не хотелось. Там они на пару с земляком Пашей Тихоновым, студентом Пироговского медунивера, снимают комнатушку. У них она называется "базой". Общаться с Пашей стало затруднительно. Вначале он был скромным провинциальным пареньком, чуточку ботаном, а теперь из него вырос закоренелый циник и пуританин. Наверняка к моменту начала самостоятельной практики разжиреет совсем. Цинизм - последствия медицинской среды, да к тому же Паша подрабатывает в патологоанатомическом отделении, что явно не добавляет позитивности. Оно конечно, что выросло, то выросло, но быть под прессом черной иронии и даже сарказма как-то неприкольно.

Арендодатель - конченый наркоман Леха. Благо, честный и невыёжистый. Хотя, мозг уже изрядно атрофировался. Мама, своей опекой испортившая пацана, умерла, и Леха живет за счет квартирантов. Есть такой род тихих наркош, которые суть есть основная база для данного рода бизнеса. Самое интересное: кто его дилер. Это почтальон по имени Коля. Все гениально: по звонку выписываются квитанции на получение заказной корреспонденции - и пошел разнос конвертов. Одному богу известно, сколько у Коли адресатов. Ну, или не одному. По крайней мере, если наркобизнес существует, значит, высшие силы попустили. Да и почтальона понять можно: на почте не зарплаты, а символизм. А вот - простить...  

Кой-что Коля изредка подносит и Максиму. Пробовать легкие психостимулирующие вещества Староверов стал только ради личного опыта. Кстати, почтальон даже и не знает Староверова в лицо: снабжение идет через Леху. Максим почему-то уверен, что люди, которым он будет помогать в будущем в качестве юриста, в большинстве своем будут иметь всякие вредные пристрастия. Нужно знать их психологию.

Чего боишься - то и приходит: обобщающий закон Паркинсона. Толстяк Пашка был на базе, и не один. Земляк по привычке возлежал на койке, а за столом, изогнувшись как буква зю сидела тоненькая чересчур сильно раскрашенная деваха, и смолила тоненькую сигаретку. Максим этого сильно не любит, в смысле, когда курят в помещении, но сейчас почему-то не возмутился.

- Знакомься, Макс. - Отрекомендовал землячок. - Э-э-э... а как тебя звать-то.

- София. - Запросто отрекомендовалась девушка. И протянула Максиму почти детскую руку, изуродованную ярким как реклама макдональдса маникюром.

- Да. А это Макс. Будущий гений юриспургенции. Макс лучше всех знает, что каждый имеет право налево. Так, старик?

Максим сначала хотел ответить адекватно: "А это Павел, начинающий живодер и гинеколог-любитель". Но сказал:

- О правах мы в курсе. О вот обязанности забываем... - И кивнул в угол, на переполненную мусорную корзину. Эту неделю по базе дежурит Паша.

- Ах, да прости, старик. Умеешь ты... зреть в корень.

Максим не намеревался сообщать земляку новость - по крайней мере, сейчас. Пусть пока не радуется. Теперь же решил твердо этому эпикурейцу из морга не сообщать реальных фактов о себе ни при каких обстоятельствах.

- И насчет "налево". Я не вовремя?

- Ну, почему бог вообще любит троицу.

Максим заметил, что гостью от соленой шутки передернуло. 

- Спешу тебя обрадовать, старик, - доложил Паша, - мне дали отпуск, и я уезжаю к нам. Еду я на родину - и пусть кричат: "Уродина!" Поезд через полтора часа. Что передать твоим?

- Скажи: пусть всегда будет солнце.

- Где?

- На всех перекрестках этой планеты.

- Хорошо. Даму до метро не проводишь? Э-э-э... вот, чёрт, опять забыл, как тебя...

- София. – Снова равнодушно проговорила гостья. Прямо море терпения, а в нем - буддистская глубина.

- Легко запомнить, старик. - Воодушевленно стал поучать сокамерни... то есть, соседа Максим. София - значит премудрость. Мнемотехника.

- О, как... - Задумчиво и томно произнесло размусоленное под блять юное созданье.

- Нет, если хочешь, старик, - самоуверенно произнес Паша, - она и на ночь останется. Сколько ты берешь за ночь?

Максима передернуло.

- Вот еще... - Некоторое достоинство в девушке все же есть. Паша с недавних пор не брезгует приводить уличных девок. Утверждает, что как медик всех проверяет на предмет Венериных дел, при ненужных показаниях выбраковывает и посылает на. А Максим этого не приемлет. В смысле, проституции и вообще - продажности. Он сторонник чистых отношений, с которыми у Максима определенные проблемы. Наверное, эпоха не та (и вопрос: а была ли в истории человечества, вообще говоря, ТА?). Парень Максим ничего так: блондин выше среднего роста. Ну, может, еще есть остатки провинциальной забитости - но они почти незаметны. В роли юриста крупной компании, с соответствующим дресс-кодом он смотрелся бы. Но и преступник из него вышел бы не самый худший, ибо нет особых примет.

- Вот видишь, - съязвил Максим, - теперь ты знаешь, с чего начинается родина. Когда ты готов примириться с тем, что она уродина.

- Ну, почему. Некоторые места очень даже ничего.

- Ага. Отеческие гробы. - Максим полюбил подкалывать земляка посмертной тематикой. У соседа тоже есть комплекс: его отец копает могилы на кладбище. Пусть это хлебное место и на образование сына вполне хватает. Но ведь, закон яблони и яблока никто не отменял. И кажется сейчас он Пашу таки подцепил.

- Ладно. - Буркнул толстяк. - Передам привет и гробам. В том числе.

Он сдался в этом своеобразной игре по обмену уколами, проявив редкую мудрость.

- Уч-чёные. - Вдруг резко произнесла девушка, про которую парни в азарте интеллектуальной игры и забыли... 

Максим не знал, что делать, как себя вести с падшим ангелом. До метро шли пешком. Через Чугунные ворота на Юных Ленивцев... то есть, Ленинцев, конечно, потом направо не Зеленобольскую...  опять очепятка: Зеленодольскую. Почти молчали, вдыхая вечернюю относительную свежесть (смог от смердящих на Востоке торфяников уже как бы не в счет, молодые организмы быстро ко всему привыкают). Если бы она "запела песни московских проституток" о несчастной судьбе и обстоятельства - еще бы и ладно, но София молчала как Зоя Космодемьянская на фашистском допросе. На вид ей не больше двадцати, а в глазищах написано: "Да: мало прожито - но много пережито". Отмыть от штукатурки - пацанка как пацанка, представлял Максим. А строго рассудить – ни сиськи ни письки. Только… обаяние юности в ней еще не растеряно. И зачем они стараются замаскировать этот неповторимый флер начала взрослой жизни, когда в женщине еще сохраняются черты ребенка?

Только на подходе к метро София вдруг обронила:

- А с тобой что-то хорошо. Жаль, что все так.

- Что - так? - Максим осмелел, почувствовав легкое превосходство над человеком, вдруг выдавшем исповедь в стиле лайт.

- Покурим... - Максим не курит. Встали под в наглую распершимся столичным тополем. - Да как-то все не так.

София, выпустив в небо дым, пристально взглянула Максиму в глаза.

- То у тебя так, то не так. Амбивалентная.

- Что?

- Противоречивая, говорю. Впрочем...

- Наверное, что-то произойдет.

- Всегда что-нибудь происходит.

- Страшное.

- Август. Роковой месяц для России.

- Может быть, может быть...

- А откуда ты?

- Прекрасное созданье.

- Нет, я правда.

- С Кассиопеи. Незаметно?

- Немного есть.

- Тебя не достало все это?

- Нет. Я сам кого хошь достану.

- Не любишь говорить правду-то.

- А ты?

- Она горька.

- Не оригинально. Сказал бы я тебе...

- На самом деле, ты уже все сказал.

- Правда? Не заметил.

- Я сказала правду...

   

...На базе к Максиму докопался Леха, явно пребывающий в эйфории временного облегчения от адовых мук. Эти наркоши получают окошко в лучшую реальность только единожды, при потреблении первой дозы, все остальные разы - только временное ослабление страданий, будто тебе дают возможность из чана с кипящей смолою взглянуть на небеса. Недолог счастливый век торчка. Но и Цой в свое время пел, что умирать надо молодым – тогда и судьбою будешь храним. Леха по жизни безобидный и добрый, а под кайфом несет всякую лабуду, выдает микс из остатков некоторых мыслей, Обломов двадцать первого века. "Я ни хрена не делаю чтобы не преумножать зло..." Тьфу! Надо перенести, эта лжеисповедь длится минут десять-двадцать. Нормальный бонус к весьма сносной арендной плате. Ч-чёрт... надо ведь скоро платить, а бабло йок. Значит, следует перетерпеть с особым усердием. Выговорится - потом будет дрыхнуть и мучительно стонать, ибо наркоманы в грезах видят только ад. На сей раз Максиму хотелось придушить наймодателя, он с видимым удовольствием мысленно прилаживал пальцы к тонкой шее москвича-деграданта...

Максим повалился на Димину койку, даже попробовал принять стандартную позу эпикурейца. Он представил себе, как еще совсем недавно именно на этом ложе неуклюжий толстяк кувыркался с почти небесным созданием с Кассиопеи. Какое нелепое зрелище. У земляка бзик: он частенько делится подробностями своего страх... то есть, траха. Это ведь своего рода извращение, злая причуда, или уродливый способ самоутвердиться. Как хорошо, что горе-маньяк с психологией патологоанатома свалил! Если б он и сейчас принялся размусоливать физиологизмы, Максим бы его удавил подушкой. Люди чаще всего и не подозревают, что впускают в себя зло всякий раз, когда хулят других либо рассуждают о людях с превосходством высшего существа. Тупые, бездушные существа, умеющие только закидывать в себя жратву и выделять гадость.

Зло всегда рядом, на стреме. Если в мире ничего не делать - во Вселенной воцарится абсолютное зло. В этом ошибка наркоши, да у Леши и извилин-то не осталось, одна аморфная серая масса, чтобы хотя бы это понять. У зла много личин. Одно из них - Коля, почтальон. Сколько у этого монстра таких вот "Леш", которым он приносит аккуратные конвертики? А сколько в мире "Коль", в миру добропорядочных семьянинов, а по сути членов секты сатаны...

Особенно бесит Максима, что и он имел дело с почтальоном в плане опытов со спайсом. Тот же Леха и свел. Паша пытался вяло отговаривать, но Максим бравировал: "Все схвачено, старик, а в жизни надо попробовать все..." В принципе, не понравилось. Хотя всего по большому счету и не распробовал. Видимо, Максим из тех счастливчиков, кого не торкает. Хотя бы один дар от господа.

У Паши где-то был запрятан травматический пистолет...  Забрал ли он его с собой? Максим вскочил и принялся лихорадочно отыскивать ствол. Вот он! Аж мурашки по членам побежали. Паша говорил, там что-то подточено и при удачном применении можно убить или хотя бы на всю жизнь покалечить. Максим вновь лег на кровать и принялся пытливо изучать железяку, поглаживая скользкое железо, переключая предохранитель. Однажды они с Лешей в парке его испытывали; банку из-под приторного пиндосского пойла пробивает насквозь.  

Пока еще Максим не осознавал, на что ему оружие. Нет. Он понимает, конечно: ЕГО следует применять. Например, защищаться. Когда Леша идет в стремные места, пушку всегда берет с собой – для уверенности. Максим и представить не может ситуации, когда надо отстреливаться. Есть ведь первый прием каратэ: сделать ноги. И конечности у Староверова некороткие и упругие. Ну, сие касается самообороны. А сейчас, чёрт его подери, в кого-нибудь пальнуть уже и руки чешутся. Добро должно быть с пистолетом, а желательно даже - с пулеметом. Доказано неоднократно: подкрепленное Законом право на ношение оружия в разы снижает уровень преступности в государстве. На тех же полицаев иногда и нападают. Но значи-и-ительно реже, нежели на безоружных граждан. Одна ремарка: в том государстве, где строго соблюдается Закон и граждане знают и свои права. Там же, где царят понятия, действует только одно право: справедливости. Впрочем, каждый понимает последнюю категорию в меру своей испорч... то бишь, воспитанности.

Культура, образование, этика… Вот думают: в жизни торжествуют лучшие. Биологические законы подсказывают: успех в гонке сперматозоидов не за хитрым или сильным. Оплодотворяет яйцеклетку самый шустрый и, вероятно, удачливый. И никаких правовых оснований! Есть только один нюанс: в яйцеклетку впиваются сонмы претендентов, а впускает ОНА в себя только избранного. Перефразируя народную поговорку: она не захочет – он не вскочит. А следовательно, сама матушка-природа установила принцип неравенства. Тысячи не могут, а один - может. И к чёрту дерьмократию и либерастику! Так и действует эволюция.

Только этот "один" пугает массы, серость прям бесится, когда перед ней непостижимое. Достаточно сказать толпе, что мол Коперник с демонами связан - толпа разорвет Коперника. Все потому что гелиоцентрическая модель Мира непонятна толпе, а модель с ангелами и бесами - понятна. Так рождается зло, которое на самом деле - неуловимая субстанция, ибо толпа и гений понимают зло, как и справедливость, в своем ключе. А еще охламонов бесят пророки в своем Отечестве. Сократ, Иисус, Кампанелла - всех порвать и проклясть! Это потомки, когда осознают, какими мерзавцами были предки, поставят убиенным памятники.   

Вот, все: "право, право, право..." Твари дрожащие. Никто не хочет об обязанностях и ответственности. В Конституции целая глава посвящена правам, что есть явное упущение. Когда ты предоставляешь ребенку определенные свободы, в обмен он обязан нормально учиться и не хулиганить. Это в семье, даже непатриархальной. А семья - ячейка государства, на эти социальные структуры распространяются одни и те же Законы - как естественные, так и зафиксированные актами. Но Законы придумываются для правильной жизни, а гении рождаются для того чтобы попирать затхлое и расширять сознание человечества. 

Если есть правоведение, должно быть и обязанностеведение. В круг обязанностей Человека (с большой буквы) входит не только защита Отечества, но и борьба со злом. "Человек" звучит гордо - потому что он способен на жертвоприношение ради спасения человеческой популяции. Если этот социальный механизм не действует, общество деградирует.

Лишь в борьбе со злом обретается право. Не будешь трепыхаться - сожрут. Вот, у гражданина государства РФ Максима Староверова есть право на получение бесплатного образования. Такового его лишили - причем, толсто намекнув на вероятность решения проблемы посредством таких волшебных цветных бумажек, которые суть есть религия современного общества. У кого много бумажек, металлов, камушков - тот и рулит, а остальные пусть все "идут в жопу" (как выражался торчащий теперь в жопе мажор). В чем сила, брат? Сила не в деньгах, а в правде. Так говорилось в фильме, ставшем пророческим в эпоху всеобщего помутнения. Но люди, говорящие правду и называющие вещи своими подлинными именами - маргинальные элементы, имеющие за душой лишь духовный опыт. И кому он сейчас нужен, если он не конвертируется? Один еврейский философ умно назвал это "духовной грязью". Скоро во всех музеях под картинами будут висеть ценники - чтобы быдло ходило и дивилось. По крайней мере, для них хождение в картинные галереи обретет смысл. А вы говорите: искусство, идеалы, принципы. Этот принцип давно обозначил другой еврейский философ, Маркс: стоимость должна приносить прибавочную стоимость. Все остальное - лирика для идиотов. 

Та-а-а-ак... наркоша Леха непонятно за что получает пенсию. Ее приносит почтальон, в сущности тщедушный мужичонка. Если так, пенсии Коля несет и в другие квартиры и дома. Следовательно, при нем значительная сумма денежных средств. Это на старте обхода.

Значит, нужно вычислись, где это старт. И уничтожить зло.

Зло не бывает абстрактным, у зла есть конкретные физические лица. У зла не может быть и юридического лица, ибо все, несущие саму идею инферно, организуют для этого структуры, состоящие из мозга и загребущих конечностей. И по Закону отвечают именно мозги. Если Закон не действует, его нишу должна занять иная сила. Этому учат все голливудские боевики, в которых добро побеждает априори.

Ну, ничего, воображал себе Максим, я уничтожу хотя бы частичку зла... да, отсижу - но это будет искупительная жертва. Если, конечно, поймают. А выйду на волю - стану правозащитником. Через ЭТО прошли многие. "Записки из мертвого дома" писал, между прочим, убийца. В конце концов, кто-то должен решительно встать на стороне добра.  

Человечество, к слову, делится на тех кто может и тех, кто неспособен. То, что произошло в одесском Доме профсоюзов, без сомнения - изуверство. Но, может быть, уничтожив несколько десятков людей, изуверы предотвратили гибель в бойне гражданской войны тысяч. Если не так - давайте проклянем пиндосов за Хиросиму и Нагасаки. Практика искупительных жертв существует на всем протяжении истории человечества. Потому что, если нет малых жертв - всегда грядут большие. Таков пока еще не признанный правительствами Закон. А религии это не только принимают, но и выносят на знаменах: "Он (они) пострадал (пострадали) за нас, грешных!"

Ну, хорошо... добро должно быть с пулеметом (вспомним черепашек ниньзя). А с чем тогда должно быть зло? Ведь, ежели некая высшая сущность допустила существование зла - ОНА его и вооружила. Да, вспомнил: зло вооружено коварством. И не надо мудрствовать о необходимости зла! Мол, даже если его искоренить, злом назначать добро, оказавшееся крайним слева. Нет! Категорический императив Канта утверждает, что зло - желание того, что себе не пожалеешь. Ах, да: там еще про "закон в тебе", иначе говоря, некую божественную сущность, обитающую в каждом. Сущность есть в каждом огурце. Он ее еще выплевывает, если дать ему перезреть. После того как овощ выполнил миссию - он начинает разлагаться и становится сгустком гниющей материи. Отсюда вывод: ни в коем случае не дать зернам, которые в тебе созрели, появиться на свет божий неспособными оплодотворить. Вкусны несозревшие огурцы - вот универсальная истина. О, до чего ты додумался, Староверов.

Только здесь ловушка: человек - не огурец и не мыслящий тростник. И вообще он является плодовым телом лишь отчасти. Человек является Человеком. Точка.

 

...Просмотры блок-бастеров и отечественного криминального телепойла кой-чему научили. Ну, не для пацифистов же их снимают! Кинематограф вообще любитосвещать жизнь всякого отребья. Самый главный урок: неудачное преступление – следствие промедления исполнителя. Все решают секунды, а то и доли. И не включать механизм сомнения! Сначала мочишь – потом уже размышляешь на тему «а нафига».

Максим, делая вид что спешит, пристроился за почтальоном, отпирающим электронным ключом дверь в подъезд. Коля на голову ниже - дохляк. Для убедительности Максим позвякивал своей связкой - типа местный. Едва жертва шагнула во мрак, Староверов, сдержав дыхание и дождавшись, когда наружная дверь захлопнется, приставил ствол к Колиному виску и нажал курок. Все происходило как в замедленном повторе: почтальон попытался оглянуться, но осел. Успел прохрипеть:

- Ау-м-м-м...

И попытался выползти наружу. В тамбуре было почти темно, только узкий луч света пробивался через сквозь разбитое окошко. Максим включил заранее припасенный фонарик (ведь долго готовился и репетировал), еще раз хладнокровно пальнул - на сей раз в лицо. Попал в шею, брызнула кровь. Максим предусмотрел и это, на нем были вторые штаны, а с собой - запасная обувь.

Первым делом Максим вынул из внутреннего кармана куртки расплывшегося по полу почтальона содержимое, переложил в свой рюкзачок. Когда он принялся стаскивать сумку, внезапно открылась вторая дверь и нарисовалась тень. Максим, памятуя о принципе, выстрелил. Успел только разглядеть, что это пожилая женщина. Такое было ощущение, что действует не он, а виртуальный персонаж, Староверов же им просто управляет при помощи джойстика. Не желая дальше испытывать судьбу, он вышел наружу и быстрым шагом направился прочь...

 

...А пенсионные деньги еще до приезда полиции и скорой растащили простые обыватели. Первым решился это сделать здешний алкаш Леня. С ним была ежедневная компания таких же местных горе-бичей, с утра похмеляющихся в глубинной части двора. Органам не досталось ничего. Синяки со всего квартала пировали неделю.

В отдаленном уголке Кузьминского парка Максим сжег улики: окровавленную одежду, рюкзак, накладные бороду, усы. Очки и оружие бросил в пруд, предварительно протерев гигиенической салфеткой.

После изучил содержимое конвертов. Во всех были пакетики с серым веществом. Максим, идя к метро, выбросил их в помойку. Некоторое время покружил по веткам подземки, чтобы окончательно запутать следы. Потом рванул в свою бывшую "альма матер" - для алиби. В случае чего скажет, что целый день искал препов, чтобы договориться о пересдаче.    

Да-а-а... все было задумано неплохо, но вмешался злой рок, выразившийся в "визит-эффекте". Вероятность неблагоприятного события составляла 0,001, один из тысячи. Зря говорят, оказывается, что новичкам везет, трафит все же везучим. Впрочем, если корыстная часть не удалась, миссия все же выполнена.   

...На базе жадно смотрел по всем каналам криминальную хронику.   Сообщений не было. Ночью, как это ни странно, спал глубоко, как младенец. Утром столичный "Дежурный патруль" скупо сообщил о нападении на почтальона в Юго-Восточном округе. И никаких подробностей о жертвах!

Итак, олицетворение зла уничтожено. Да, возникли побочные эффекты, как без них. А облегчения нет, душою овладевала какая-то внутренняя пустота, менее всего похожая на буддистскую нирвану. Больше всего страшила неизвестность: живы - или? Ну, адский почтальон - наверняка уже в аду. Интернет тоже не дал нужных результатов; оказалось, во Всемирную Паутину попадает далеко не все.

Обрадовал разве звонок с малой родины: сеструха приезжает. На пару дней - узнав, что Димон (они знакомы) освободил койку на базе.

 

…Волей-неволей задумаешься о том, что некоторые особи нуждаются в намордниках. Опер "убойного" отдела УВД по Юго-Восточному округу капитан полиции Кутейкин в последнее время стал задумываться о том, что исключений нет. Каждому индивидууму нужно носить с собой специальное средство для укрощения персонального гнева. Даже Кутейкину.

Двойное убийство на улице Чугунные ворота - яркий пример изуверства, явно не присущего животным. Поймал бы - пришлепнул на месте, а пред этим еще и яйца бы оторвал. Ну ладно - почтальон, но старуху-то зачем укокашивать? Дело еще, блин, взял под особый надзор главк. В следственном управлении собираются в ближайшее время сколотить целую группу. Районные дознаватели уже как загнанные псы: вынуждены вынюхивать, выпытывать и выспрашивать. Только во дворе, где произошло преступление, какие-то партизанские настроения: каждый несет свою околесицу, а единой картины не складывается. Неизвестно даже, сколько было злоумышленников, а о фотороботе не может быть и речи.

И вот сидит перед Кутейкиным тщедушный парнишка и пытается сознаться в содеянном, которое он явно не делал. У Алексея Д. прям на табле написано: ни разу не убийца. Вероятно, наркоман: круги под глазами, истонченные руки (вот закатать бы рукава и глянуть: наверняка все в синяках), общая заторможенность. Вопрос: нафига это ему надо? Может, заплатили. Или запугали. Или... да что гадать! Пока нет подозреваемых, надо схватиться и за эту ниточку. Так потянешь - может быть, взойдешь на карьерный трамплинчик. Надо бы прошерстить круги этого идиота, авось на след выйти и получится.

В России метод дедукции слабоприменим, ибо значительная часть преступлений немотивированна. Убить могут за неосторожно брошенное слово (а то и взгляд) или потому что фэйс не понравился. Это от общей испуганности граждан; агрессия - одна из граней страха. В данном преступлении мотив явен: похищены денежные средства, значит, имеют место корыстные интересы. Почти полмиллиона - значительная сумма. Кутейкину, завязшему в кредитах, таковая явно бы не навредила. Вот бы нарыть! А дело потом замять...

У Лехи свой резон. Он жить хочет. Понимает, что, если бы все продолжится как раньше, ему останется не больше года. Дурак: надеется, что на зоне соскочет с иглы и вернет здоровье. Таким безвольным за решеткой светит иное: лишится столичного жилья, и за дозу (а на зоне поставки очень даже налажены) действительно будет готов на все. До свободы не доживет, найдут в койке охладевший труп, а квартира случайно накануне окажется отписанной либо тюремному начальству, либо конкретным пацанам (что в сущности приблизительно одно и то же). К сожалению, Леха этого не знает и продолжает сеанс самоуничижения.

Леха еще и в панике: убит дилер, где брать товар, молодой человек не знает. Почтальон, создав идеальную сеть, приучил клиентов к легкой жизни. Кошка бросила котят. Кутейкин не торопится заполнять протокол. Он, задумчиво куря (в отделе все курят вопреки Закону) продолжает выслушивать фальшивую исповедь.

Итак, одно из двух: либо дурачок знает преступника, либо имеет место импровизация, основанная на какой-то дурацкой (у дураков других быть не может) фантазии. Показания свидетелей - запутанный клубок. Камера видеонаблюдения оказалась неисправной, служебная собака след потеряла в парке. У покойного почтальона дурная репутация: распространитель зелья. Опера его покамест не трогали, ибо во-первых Коля платил за крышу (ментам, конечно), во-вторых - информировал (ментов, конечно). Мерзкий тип, такого ни на копейку не жалко. Но все же человек. А старушка все же могла бы пожить… вот с-с-скоты безбожные!

Выслушав, проявив терпение, капитан спокойно произнес:

- Спасибо. Свободны. Пока.

- Как так? - Удивился доходяга.

- Просто. Адрес вы оставили, телефон - тоже. Мы вас найдем.

- Но... глупо все.

- Вот именно. У нас теперь не правосудие по Вышинскому. Признание вины - не доказательство преступления. Или вы хотите, чтобы я вас задержал?

- Ну-у-у...

- А вы мне дайте слово, что никуда не исчезните.

- Могу подписку дать.

- Это через суд. А я готов вам поверить на слово. Идите. Я вам позвоню.

- Честно?

- У нас здесь не церковь, мы не врем... 

 

Максим Староверов между тем мучился вопросом: как потом Диме объяснить, что его травматическое оружие ушло по назначению? Надо было озаботиться приобретением индивидуального ствола... Первая мысль: пойти, выловить, отмыть, вернуть на базу. Сходил на пруд, прикинул глубину. Метра два, наверное, без тины; при желании можно и достать. Так, между прочим, "случайно" проскочил ТОТ САМЫЙ двор, мысленно посмеявшись над собой: тянет на место преступления.

Ради успокоения снова покатался на метро. Неосознанно вновь занесло на станцию "Достоевская". Там, глядя на жуткие картины и проносящихся мимо москвичей, размышлял: нет под луною ничего нового, сюжеты повторяются бесконечно, как эпизоды войны промеж землею и небом.

 

Машу Максим встретил цветами, чем ее искренне обрадовал. Нагреб денежек на торт, красную рыбу, фрукты и вино. Вечером на базе пировали. О своих проблемах с универом Максим не рассказывал, зачем расстраивать семью? А на родину не едет – потому что типа на работе занят. Между братом и сестрой хорошие дружеские отношения, что вообще редкость. Теперь Максим не слишком знает подробности личной жизни сеструхи. С кем она,  на каких условиях? И вообще: думает ли выходить замуж? Не ссорится ли с матерью, есть ли планы уехать из Мудищева... много вопросов - и немного боязно. Хотя и отличная возможность отвлечься от давящего груза.

Мария казалась таинственной, эдакой "вещью в себе". Уж не беременна ли? Поговорили немного на общебытовые, семейные темы – и вдруг:

- Понимаешь, Максимка... я ухожу в монастырь.

Брат сначала не понял. Вгляделся в светлые глаза родного человека. Изрек:

- Ты рехнулась.

- В каком-то смысле - да. Но ты не бойся: покамест я буду трудницей. Потом... может быть... меня благословят в послушницы. О постриге речи не может быть. Пока...

- А мать?

- Мама... мама не знает. Ты первый... из наших, кому я сказала. Ты умный, юрист, вообще - наша фамильная ценность. Уверена, ты меня поймешь.

- Хоть православный?

- Кто?

- Монастырь конечно. Кто еще...

- Ну-у-у... не совсем. Но не в этом дело. Я встретила человека. Хорошего. Ты не подумай что: он стал моим духовным отцом. Он... он сначала был против. Но я его убедила. Что надо попробовать...

- Но ведь... Манюся, ты же раньше не верила.

- Максим, я и сейчас не уверена, что верю. Но...

- И где он - этот твой монастырь? - Максим мучительно ломал голову: может, задумала что-то нехорошее... или... Машку втянули в какую-нибудь секту и она придумала эту сказку про монастырь.

- Отсюда - не очень далеко. От нашего дома - далече.

- Ты взрослая. Но мама, боюсь, не переживет.

- Это-то как раз переживет. Бывают дела пострашнее. Теперь уже сестра пристально изучала лицо брата. Максим ощутил, будто из полымя в огонь попал - наверняка аж зарделся. Неужто Машка что-то чувствует?!

- Манюсь... а вот без монастыря твоего этого - никак?

- Что-то никак. Правда.

- Послушай! - Максима осенило. - Как-то все это слишком банально, сеструха. Уж не задумала ли ты что? А для прикрытия придумала вот этот вот монастырь.

- Думай как хочешь, братик. Но ты же сам подчеркнул, что я - взрослая.

- Я заметил. - Максим впервые заметил, что Мария по формам очень даже женщина. - Ты именно для этого приехала?

- Тебе не довериться не могла. А потом ты все расскажешь маме. Ладно?

- Прямо так и все. Я даже толком не понял, кто он, этот твой... отец. Или как его там.

- Придет время - узнаешь. И мне кажется, вы очень даже сойдетесь. Точнее, я уверена.

- Алилуйя.

- Не ерничай. Все будет хорошо.

- Я знаю...

 

- ...Что-то потеряли?

Максима передернуло, прям сердце заскакало в груди и аж в глазах потемнело. Ведь он решился таки отыскать ствол и вернуть на базу, выбрав самое безлюдное время - сумерки. А то ведь Леха вернется - еще в полицию заявит. Не убивать же землячка в конце концов. Хотя... бог, кажется, любит троицу. Зной спал, вечера стали прохладные. Время влюбленных…

- Люблю вот так. На сон грядущий. - Максим старается выглядеть уверенным.

- Ну-ну. Хорошее дело. В смысле, полезное. У меня такой воли нет.

Максим не знает капитана Кутейкина, да и тот не знаком со Староверовым. Опер, конечно, в гражданке, только опытный преступник способен разгадать мента. Максим же преступник покамест малоопытный. Хотя и перспективный.

Само собою, сыщик в Кузьминском парке неслучайно. Оружие, участвовавшее в мокром деле, чаще всего бросают именно в водоем.  Прецедентов полно, эмчеэсники уже весь пруд ни по одному разу перелопатили. Сейчас у капитана в принципе досуг (это когда не до сук). Он вышел в зеленую зону проветрить мысли, от людей отдохнуть. Если не отдыхать - пропадет всякая симпатия к человечеству. Работник органов без жалости к людям - звероподобный монстр, данный ресурс желательно не растрачивать. И тут как раз – подозрительный парнишка сосредоточенно намеревается залезть в воду.

Что делать? Максим, истово перекрестившись, бухнулся в воду и стал осуществлять нелепые движения. Пловец из него неважный, Ртищево городок степной, в детстве негде было научиться. Исход лета, вода остуденела, какая-то она черная, мертвенная. Поплескавшись, сделав вид что получает удовольствие, Староверов, дрожа, выбрался на берег. Этот козел так и не свалил, стоит, ждет, лыбится...

- Что-то не так? - Решился спросить Максим, по возможности строго.

- Да нет... все нормально. Думаю вот о преступности.

- К чем-м-му? - Максима затрясло сильнее - и не только от переохлаждения. - М-м-место - сп-п-пакойное.

- Я о преступности власти. Больно смотреть как Донбасс уничтожается. Это же русская земля как-никак. Ночами не сплю. Даже прогулки вот не помогают.

- М-м-мысли - эт-т-то ск-к-как-к-кун-н-ны еще т-те.

- Вот именно. Но мы ведь существуем именно когда мыслим. Война - расплата народа за ошибки политиков. Если Путин с Порошенко допустили кровопролитие, значит, грех лежит на их душах. Но россияне и украинцы делегировали этим с позволения сказать людям полномочия. Значит какая-то доля ответственности на каждом из нас. Оно конечно, и им, и нам потом ТАМ отвечать, но... мы же не тот самый безмолвствующий народ Пушкина.

- П-поч-чему. Мы ж гы-гы-говорим на языке Александра Сергеича. А значит, и д-думаем по Пушкинским лекалам.

- А вы интересный собеседник. Мне повезло. Вот вы слышали, за какие дела Александр Васильевич Суворов получил звание генералиссимуса и бриллиантовую звезду? Да, кстати... меня тоже Александр зовут. 

-М-м-максим. - Староверов сунул ладонь в протянутую руку, которая оказалось столь сильной, что у Максима хрустнули косточки. Да в придачу прохожий долго не отпускал Староверскую длань, сделав ситуацию еще более неловкой. Наконец хватка была ослаблена, правда напряженность не снялась.

- Так вот. Высшего звания Суворов удостоен за то, что избежал войны. В Крыму, между прочим! Александр Васильевич организовал массовую эвакуацию из Крыма армянского и греческого населения. Могли бы зачать боевые действия, ну, там вооружить повстанцев, как это сделало наше эфэсбэ на Донбассе, послать своих военспецов... этих... вежливых людей. Но была выбрана стратегия народосбережения. Вот.

- К-к-к чему все это?

- Вот сам я родом с Волги, из города Маркс, бывший Екатериненштадт. Русская Германия. Давным-давно Россия приняла немцев, протестантов, которых тогда в цивилизованной Европе убивали католики. Да, им предоставили необжитые места, безводную степь. Они трудом превратили пустыню в маленький рай. Работали, к слову, во благо Российской империи. А потом...

- Надо же! - Воскликнул наконец согревшийся Максим. - Я тоже с Саратовской области. Ртищево.

- Вот какое совпадение. Тогда чего я вам рассказываю. Сами знаете.

- Почему? Русские ленивы и нелюбопытны. Слышал, конечно, что в войну немцев репатриировали с Поволжья в Сибирь. Только вот не знаю, кто заселил эту вашу русскую Германию.

- Если честно, сброд. Быдло, простите за непарламентское выражение. Но мы отошли от сути, не люблю стебаться. Итак, можно было организовать массовый исход русского населения с Донбасса - да и всех граждан Украины, тех, кто хочет жить и работать в России. У нас ведь на перифериях немало пустующих местностей, и не только в Сибири. Представляете: два миллиона пассионариев! Да они бы враз подняли бы нашу экономику.

- Для начала неплохо было бы их спросить. Да к тому же люди нуждаются в жилье, в соцкультбыте.

- Миллионы уже сделали выбор. В одной только Москве - сколько граждан Украины? С того же Донбасса.

- Много. Но есть люди с российских окраин. Вот мы, например. А?

- Ну, у нас на Волге пока не война. Хотя в Марксовском районе все больше казахов, это напрягает. Так вот... народ благодарен правителям, обеспечивающим мир и благоденствие. И проклинает любителей решать конфликты посредством уничтожения некоторой части подданных. Ведь так?

- Наполеон, если вспомнить, довел своими войнами Францию до ручки. Тем не менее, даже мы с удовольствием вкушаем торт "Наполеон". А некоторые вынашивают наполеоновские планы.

- Но во Франции, пока корсиканец таскал войска по окраинам Европы, царили мир и благоденствие. А вот когда в Париж пришли наши казаки...

- Прошло не более двадцати лет - и французы Бонапарту все простили. Он создал империю - вот. Отсюда наша любовь к Сталину.

- А знаете все почему у нас так?

- Что - все?

- Наперекосяк.

- Ну, могу только предполагать.  

- А я, как это глупо не звучит, знаю достоверно. Не нашлось человека способного взять на себя грехи. Я имею в виду - из верхушки. Прийти на майдан, на лобное место или еще куда - и сказать: "Люди добрые, простите меня дурака стоеросового за все и казните смертной казнью". На миру и смерть красна. 

- Стать козлом отпущения... Да вы просто идеалист, уважаемый. У меня другое мнение. Если бы все способные держать оружие мужики рванули на Донбасс и встали на защиту русских людей...

 - Оружие, говорите...

- А как без него. Это одно шапкозакидательство получится.

- По роду своей деятельности я имею дело с людьми, владеющими оружием. Скажу, что они применяют его отнюдь не ради спасения. Вот вы, к примеру, когда-нибудь применяли огнестрельное оружие? - Кутейкин пристально вонзил свой оперский взгляд в самое нутро Староверова. - Можете даже не отвечать. Просто признайтесь себе: вы, ну, к примеру, стреляли для защиты, или для сублимации агрессии?

- Вообще... - Максим замялся. - Да нет. Я по банкам стрелял. Не более.

- Коммерческим?

- Не понял.

- Шутка. Хе. Значит, оружие таки в руках держали. Хорошо, хорошо...

- Не настоящее. Травматическое.

- Здесь намедни преступление было совершено. У нас, недалеко, на Чугунных воротах. Из травматики убили. Двоих. Насмерть. Слышали?

- Район з-здесь не из спокойных. Много всего с-случается, не проследить.

Кутейкин всем существом, не хуже прибора «полиграф» почувствовал, что парнишка взволнован. Извинившись за назойливость, распрощался.  

Между тем опытный сыщик аккуратно и незаметно проследил, куда пойдет вечерний купальщик. Первое правило опера: обращать внимание на всех ведущих себя странно, это как инстинкт, который на сей раз, кажется, не подвел. Гражданин петлял, менял направления. Но Кутейкин не из новичков. Интуиция подсказывала: удача.

Место обиталища неизвестного соответствовало адресу, сообщенному пытавшемуся взять на себя вину доходягой. Осталось только поставить капкан.

 

 …Увидев у станции метро "Кузьминки" знакомую субтильную фигурку, Максим не удивился. София, та самая девушка, которую Дима представил проституткой. Стоит как блоковская прекрасная незнакомка, вся в черном.

- Все закономерно. - Почему-то облегченно сказал Максим.

- Более того. - Добавила София. - Все неизбежно.

- Ты на что намекаешь, дитя Кассиопеи.

- Сначала было пофиг. Но однажды торкнуло. Я поняла, что ты попал в беду.

- Не верю в телепатию. Скажи... только честно: ты что здесь делаешь?

- Жду тебя.

- Как говаривал Константин Сергеевич, не верю.

- Без понятия, кто это. Твой начальник?

- В каком-то смысле - да.

- Начхать на начальство. Итак...

- Ты о чем?

- Ты мне должен все рассказать. Ну... как на духу.

- От сотворения мира - или раньше?

- Я не прикалываюсь. Расскажешь о том, что натворил - и мы вместе решим, что делать.

- Слушай... премудрость. Мы только один раз с тобой виделись. Мельком. При не слишком хороших обстоятельствах. И по какой-то причине я должен перед тобой исповедоваться. Тебе не кажется все это как минимум странным?

Между тем - час пик. Москвичи и понаехавшие вываливают из чрева метрополитена, задевая двоих и отвешивая в их адрес типовые столичные проклятия.

- Пойдем... - София потянула Максима за руку как воспитательница детского сада. И он послушно пошел. Долгая молчаливая пауза.

Очутившись в сени парка, девушка с жаром спросила:

- Ведь ты убил - да?

- Мне не хотелось бы, чтобы у нас были отношения "родитель-ребенок".

- А мне хочется знать правду.

- Горько будет.

- Ты же никогда в жизни не исповедовался. Это как разрешение от бремени. В церковь-то ты не пойдешь.

- Как будто бы ты ходишь.

- Это мое дело.

- Тогда зачем в мои-то дела лезешь?

- Не знаю. Правда - не знаю. Но часть твоей боли я должна принять на себя. Должна!

И тут Максима стало трясти. Он открыл глаза - увидел испуганное лицо наркоши.

- Ну слава богу! - Воскликнул Леха. - А то вижу ты лежишь, рядом - пистолет. Жуть.

- Где? Что... - Староверов еще никак не мог возвратиться в реальность. Ч-чёрт, все та же комната с тараканами... Никогда в его жизни не было такого реалистичного сновидения, со столь тонкими подробностями.

- Думал, ты застрелился на хрен. О, пушка-то неплохая. - Леха, задумчиво крутил в руках подобранное оружие.

- Чужое. Да и вообще - травматика. - Максим грубо отобрал пистолет.

- Ох уж эти вы мне студенты. Я не рассказывал: до вас один тут был у меня. Повесился в Кузьминском парке. Переучился, верно.

- А что - почтальон?

- Не понял?

- Ах, да. Ничего. Проехали.

- Ты уж смотри, Макс. Не дури тут. Тот все с бледьми, ты со своей философией. И я с... почтальоном. Троица, блин.

- Несвятая.

- Это уж точно.

- Значит, будем жить.

- Живи. Только за наём платить не забывай - а?..

И чёрт с ней, со старушкой, самоиронизировал Староверов, а вот то, что София – лишь фантазия… вот это точно – зас-сада.

 










ПРО ПЕСЬЮ СПЕСЬ  

 

Мое самое искреннее желание,

друг мой, - видеть Вас посвященным

в тайну века. Нет в мире духовном зрелища

более прискорбного, чем гений,

не понявший своего века

и своего призвания.

Когда видишь, что человек, который

должен господствовать над умами,

склоняется перед повадками

и косностью черни,

чувствуешь, что сам останавливаешься

в пути.

 

Из письма П.Я. Чаадаева А.С Пушкину

 

 


Погост

 

 

Что-то теплое ткнулось в Иванову ладонь, отчего тот нервически встрепенулся, чуть не подпрыгнул. Слишком был погружен в свое злосчастное эго, не ожидал. Аж сердце внутри заходило. Оглянувшись, увидел пылающие витальной силою глаза пса, умные, все понимающие. Худющий двор-терьер размером чуть больше немецкой овчарки был совершенно черным, разве только осмысленный взор исполнен красноватым огнем. Жутко вообще-то.

- Приятель, - рассудил Иван, - да тебя, пожалуй, легче убить, чем прокормить.

И хозяйски прикоснулся к лохматому лбу. Как бывший философ, Хвастов перескочил сразу через несколько логических цепочек (приблудил-прибился-втерся-неотвяжется-непрокормишь). В ответ животное устроилось возле могильного холмика и умиротворенно прищурилось. Лишь только куцый хвост неустанно вихлял, разметая траву. "Хвост крутит собакой", вспомнилось Ивану. В селе Истомине собак давненько не водится, передохли от отсутствия кормовой базы, этот - залетный.

Да и что осталось от села-то кроме развалюх? Это лет пятнадцать назад Истомино облюбовали прокурорские и судейские работники, скупали халупы за копейки. Все потому что здесь мобильная связь не берет, и телеканалы не ловятся. Можно отдохнуть от суеты дней, ну, лечь на дно - дабы не запеленговали. Постепенно истеблишмент рассосался; большинство свалили за кордон, кого-то посадили, некоторых убили. Жизнь кипела. В смысле, там, в городах. Здесь - тлела. Всю домашнюю скотину поизвели волки, лисы да еноты. Торжество дикой природы, в общем. Есть такая точка невозврата, когда милая глушь превращается в голую правду.

Нынешнее население Истомина - несколько одиноких старух, троица бобылей да одна пожилая супружеская пара. Почти все тоже когда-то приблудились как этот вот пес. Каждый сам по себе и нет пресловутых соборности и общинности, на которых когда-то держалась Русь. Сборище проклятых отшельников.

В Ивановом детстве Истомино было живым и шумным. Гремел леспромхоз, работали клуб, библиотека, больница, почта, детский сад, школа, конечно. Все было, практически – государство в государстве. А в магазине водилось такое, чего и в столичном ГУМе не найдешь. В смысле, в те, еще советские времена. Народ хорошо зарабатывал и не скупился на переплаты, товар сам напрашивался во владение к лесным трудягам. Клуб занимал пространство бывшего храма. Народ в Истомине, кстати, был не слишком верующий. В смысле, в Бога. Верили больше в светлое будущее, в партию и правительство. Впрочем, по большому счету не так и важно, во что ты веришь: сила веры не зависит от базиса. 

У Ивана в детстве было погоняло: Хвост. Это от фамилии Хвастов. "Хвост" звучал не обидно, все - по понятиям. Блатная лексика – норма, ибо в селе было полно уркаганов, да и вообще считалось: тот не мужик, кто в армии не служил, да ходки на зону имеет. Система даже любила тех, кто пострадал - отсидевших с охотою брали в бригады лесорубов. Там, в лесу все тоже по понятиям, да к тому же только авторитет способен пресечь крясятничество и посягательство на социалистическую собственность.

Иван солдатом был, а вот зеком - нет. Бог миловал, хотя, лучше не зарекаться. Ведь сейчас хотя и без тюрьмы, да с сумой. Одно слово: маргинал. Причем, по доброй воле.

И вот занесло же на кладбище. Пришел не к родителям, а на могилку своей учительницы. Уже почти истерлась надпись на шикарном по здешним меркам мраморном надгробии:

 

МАРТА ФРАНЦЕВНА КЛЯЙСНЕР

УЧИТЕЛЬНИЦА С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

 1925-2009

ОТ БЛАГОДАРНЫХ УЧЕНИКОВ

 

Креста нет, из сакральных знаков - только звезда. Хорошо пожила. Во многих смыслах. Ушла предпоследней "из могикан". В мозгу навечно засело это ее: "Детки мои..." И куда теперь разлетелись все детки.

Когда Иван был молод, не сильно интересовался судьбою немки, преподававшей одновременно русский с литературой, да еще и фашистский язык. Ну, живет себе монахиней - и ладно. Военное женское поколенье почти все такое. Своих детей у нее не было, зато все - "детки". Сотни, тысячи детей, которых теперь разбросало по всей планете. А умерла незнамо как. Нашли по весне в ее домике иссохшуюся мумию, посередь горницы. Издержки одиночного существования. Может, Марту Фанцевну ограбили и убили. По крайней мере, денег органы не нашли. Или нашли, но не сказали, а уголовное дело заводить не стали, списали на естественную смерть. В то время в Истомине еще жили прокуроры да судьи - мрачный и скрытный народ, прямо как тати лесные. По крайней мере, в ту эпоху менты в село заезжали. А теперь никакими пинками не загонишь.

Судьба Фрау (так за глаза называли Марту Францевну дети) сложна, хотя и была она светлым человеком. По крайней мере, Иван был слишком молод, чтобы понимать. Это потом, изучая новейшую историю страны, он кое-как восстановил картину и даже собрал факты.

Фрау была из поволжских немцев. В 1941-м семью Кляйснер сослали на лесоповал, в поселок для спецпоселенцев Мирный, километров в сорока от Истомина. Мирного уже нет, там тайга, а узкоколейку разобрали. Так вот... подружилась Марта с местным парнем, его звали Василий Смирнов. Васю пужали, что он с врагом родины снюхался, грозили статьей, а он не боялся. В 42-м Васю обрили - и на фронт. Марта обещала дождаться, он дал слово вернуться. Он слово не сдержал, а она - сдержала. То есть, в том же 42-м пришла депеша, что де красноармеец Василий Смирнов пропал без вести под Демянском. Не поверила только Марта. И всю оставшуюся жизнь - ждала.

Чудом, вопреки статусу и поражению в правах, поступила в учительский институт, вернулась в Мирный, а когда там закрылась школа - перебралась в Истомино. Скорее всего, у Марты с Василием ничего и не было. Так, юношеское увлечение. Впрочем, так ли это важно...

Иван теперь понимает, что немка была красива, прям "истинная арийка" с нордическими чертами. Вероятно, были претенденты, но женщина не сдалась. А, может, все дело в характере и склонностях.    

Фрау и впрямь была Учительницей, надгробие не врет. Она в своих учеников вкладывала всю свою душу. И, видимо, нерастраченную любовь. Иван, будучи старшим школьником, часто вступал с Фрау в споры, и не только на уроках. Вопросы задавал дерзкие, даже позволял себе сомневаться в целесообразности советской власти. Фрау мягко гасила его выпады, искренне доказывала неправоту. Она вообще была апологеткой коммунизма. Коммунистическая святая. То ли противоречивая натура у него такая, то ли подспудно был неравнодушен к женщине, сохранявшей привлекательность и после 50-ти. Всегда в безупречном платье, с аккуратной прической, чистенькая такая. Одно слово: Фрау.

Погост зарастает, еще лет пять - и будет здесь лес, глухие джунгли. Некому бороться с природой, чтобы отвоевывать у нее память о предках. Два года не ходил на кладбище, а вот теперь что-то потянуло, причем, именно к Фрау. Минута душевной слабости.   

- Ну, что, брат, - обратился Иван ко псу, старательно делающему вид, что дремлет, - пора, наконец, что-то делать.

Сфинкс широко раскрыл глаза. Но позы не поменял. Похоже, делать ему ничего не хотелось, даже хвост зверюги перестал жить своей бурной жизнью, замер.

- Ага, - рассудил человек, - легче ни хрена не делать, а бананы сами упадут. Только, дружок черномазый, бананов здесь не растет, вот ведь какая незадача.

   Вдруг показалось, что все это уже было когда-то, в другой жизни. То ли своей, то ли вымышленной.

- Ладноть, пойдем, что ли, домой. - Иван вгляделся в экстерьер пса. - Да вроде ты мальчик. И как же мне тебя звать?

Собака, по виду, кстати, молодая, глазищами дала понять: все равно.

- Гуталин... Пират... Бумер... Будешь Манделой. Мандела, голос!

Черный звонко гавкнул.

- Ученый. Типа меня. Значит, беспутный. И вообще... Мандела - уважаемый человек, а не то, что ты подумал. Понял?

Собака, кажется, кивнула. Иван приметил, что на шее пса след от ошейника. Сорвался с цепи? Цепные псы на свободе обычно добрые.

- Хорошо, коллега, быть киником, - рассуждал человек, - ни тебе приличий, ни обязательств. Где хочу - там и обитаю. Тольки киникам боги подают. А тебе? А, Мандела?

Собака мелко заскулила.

- Ну и что ты натворил, за что тебя выгнал предыдущий хозяин... Признавайся, чего уж. Кур передушил? Или насрал где не положено... - Иван осознал, что существо ему все же нужно. В качестве собеседника. С момента отправления из деревни в большой мир - а это было очень-очень давно - домашних животных Иван не держал, а потому отвык и собак побаивается. Этого он тоже опасался. Мало что у косматого на уме. Пес, приподняв ухо, слушал. Держался на почтительном расстоянии, чуть сзади. - Вырос, стал неприкольным - и тебя отправили на вольные хлеба? Да ладно. Ты ведь тоже не спрашиваешь о моем прошлом. Кому оно на фиг интересно? Есть только миг, которое мы именуем настоящим, все остальное - пространство вероятностного. Понимаешь, о чем я?

Мандела кивнул.

 

Сквозь щель в заборе за человеком с собакой наблюдала старуха. Когда двое пропали из виду, женщина проворчала:

- Пришла беда - отворяй ворота...  

 

 

Профэссор

 

- ...кислых щей. Ты еще добавь что доктор… этих... наук. Каких? Напомни...

- Хвилософских. Хома Брут. Помнишь? А вообще, все это не смешно.

- Смешно, смешно. Только еще и страшно. Все беды от наук. Особенно - умозрительных. Вспомни учителя Мао, двуглавого Маркса-Энгельса и прочую шелупонь.

- Все беды - от дураков, которые думают, что...

- Дураки обожают собираться в стаи, а впереди - профэссора. Во всей своей красе.

- А позади журналисты. Ищут, кого бы обслужить. Вторая древнейшая. Хотя, нет - первая.

- Интересно, и почему?

- Потому что. Только ваш брат способен убедить женщину в том, что секс-услуги - священная обязанность.

- Не-е-ее. Это ваша шайка-лейка подводит теоретическую базу. Мы лишь резонируем.

- Теоретики не убивают. Находятся применители, у которых руки чешутся.

- Убивают, убивают. Силою мысли.

- А есть еще информационные киллеры. Юзающие дар убеждения.

- Информация - еще не идея. Как раз больше всего жертв - от идей, герр профэссор.

- Вот и я о том же, мсье золотое перо. Всегда подвертываются дураки, которые думают, что убийство - практическое приложение к теории.   

- А может хватит все это ваше бодание?! - Обрывает Рита.

Рита... невольно к ее берегам влечет Ивана неведомая сила. Рыжая бестия, беда с зелеными глазищами. Хвастов у нее в гостях. Схлестнулся с другим "поклонником", корреспондентом местной районки "Верный путь" Витьком Антоновым. Это они делают часто. В смысле, гостят у Риты. Схлестываются все же не всегда. Но частенько. Иван знает, чем зацепить противника. Но решающий удар - по поводу его провинциальности и небрежных литературных опытов оставляет на финал. Хорошо смеется тот, кто смеется в последний раз, а добивать надо с серьезным выражением лица и брутально. Это унижает особо.

И Витек знает, чем задеть. Иван действительно доктор наук - философских. А начинал и в самом деле на кафедре марксистско-ленинской философии и политэкономии, будь они неладны. Зря он, кстати. Фрау хотя и была убежденной коммунисткой, оставалась чистейшим и светлейшим человеком. Может, потому Хвост и выбрал такое поприще. А мерзавцы способны обезобразить любое учение. Именно мерзавцы, а не дураки. 

По большому счету Иван, Витек и Рита - древняя модель "два самца и одна самка". В старину проблема решалась у барьера, а сейчас вот лясы точат. У Витька одно лишь преимущество: он моложе. Таковое ВиктОр (так его зовет Рита) использует на все сто. По крайней мере, с Витя и Рита - одно поколение, а Иван по большому счету уже "перец". Но вообще - зря Витя за Ритой увивается. Нашел бы себе юную дурочку, для которой журналист районки - это круто. Ан нет - все туда же. Ну, так думает Иван. А у Хвастова нет никаких планов. Вообще никаких - в том числе и на Риту. В этом его беда. А, может, наоборот - счастье, хотя, скорее всего - и то и другое. Вы ведь живете не только для того, чтобы мыслить и страдать, а по причине того, что вам дарована жизнь со всеми ее заморочками. 

Рита - одинокая, бездетная жрица матриархата. Красивая - это да. Ну, разве с незначительными изъянами, даже добавляющими флеру. Дважды сходила замуж, крайний муж, оставил вот этот вот дом. Рита живет неизвестно чем. Не работает, не подрабатывает, не ворует. Хочет ли третий раз замуж? Неясно. Да и вообще непонятно, чего хочет, в чем ее духовное родство с Иваном. 

Иван часто бывает в районном центре. Бывает, пускается в тяжкие, не монах же. А то, что перечеркнул прошлую жизнь, оставил кафедру, семью, дачу, тачку... сын взрослый, за него Иван уже не в ответе. Говоря уличным языком, догнал: наука теперь не нужна, ежели она не приносит моржу. Просто, Хвастов переселился на другую планету.

Чрево Ритиного дома - шедевр мещанского мира. Царство безвкусицы и кича, сплошная эклектика. Но Ивана почему-то это раздражает не слишком. Песня такая была у БГ: «мне б резную калитку, кружевной абажур…» Рита к нему обращается: "Иван Ссаныч". То ли уважительно, то ли уничижительно - не поймешь. Такое у Риты охватывает чувство… что все сущее – смешные глупости, ничего серьезного в мире нет. Театр клоунады.

Отрадно, что у Риты не обсуждают актуальное, на это дело наложено табу. Точнее, не наложено, а просто вовсе не хочется о злободневном. Где-то войны, все в дыму, слезы множества детей - не трагедия, а статистика... Да и зомбоящик у Риты не включают, наверное, потому "светские беседы" столь ординарны и неостры. Как там говаривал Сент де Экзюпери... величайшее счастье на Земле - роскошь человеческого общения. О, как.

- Милые, Маргарита, бранятся - только тешатся. - Ответствовал Иван.

- Ваши нежности что-то вовсе не милы, Иван Ссаныч.

- Вот и поговорили... - Промямлил Витек.

Это все, подумал, Хвастов, от недостатка адреналина. Слишком здесь спокойная жизнь. С Ритой хорошо молчать, а корреспондентишко таков, что с ним нельзя пауз. Зануда. Говорят, как назовешь корабль - туда он и поплывет. Виктор – типа «победитель». Вероятно, победы парня еще ждут. Сомнительно, что в этой жизни.

- Почему ты так долго не женишься? - Напрямую спросил Иван.

Витек сначала не знал, что ответить. И не находил, куда спрятать глаза. Пролезает провинциальная застенчивость. Видно, подкатывает он к Рите много-много лет, может, ждал момента, когда побывает замужем и освободится. Вот, освободилась. А тут - бац! - Иван. Столичные пацаны завсегда берут верх, вне зависимости от наличия достоинств. Хвастов знает, что при случае этот районный папарацци его бы прибил. Ивану приятно осознавать, что кого-то он бесит одним своим присутствием, это вариант садизма. Может, Рита потому и приблизила Ивана, что тоже хочет поиздеваться над слабохарактерным нерыбанемясом.

Много раз Иван ловил себя на том, что ему просто нравится украдкой наблюдать за движениями Риты. Даже когда она курит. Может быть, большего ему и не надо, да и вообще большее он в жизни уже получил по самое небалуйся. Может, грядет климакс? Не рановато ли... Жена знала, что он изменяет. То ли терпела, то ли находила, чем отвечать. Впрочем, теперь уже неважно. Только недавно Иван понял: обладание - еще не все. Гораздо важнее стремление.

- Жду своего часа. - Наконец ответил Витек.

- Когда взойдет твоя звезда пленительного счастья? Ждать лучше, чем догонять. - Вот сказать бы ему про партию с какой-нибудь студенточкой. Опять надуется и начнет дерзить. А остаться наедине, чтоб посоветовать как старший и опытный, все не получается. Ну, чисто по-мужски изъясниться. Витек избегает рандеву. 

- Ладно. - Отрезала Рита. - Давайте уж в дурака. Переводного. ВиктОр, сдаешь.

Карты - универсальный прожигатель жизни в провинции. Можно ни о чем не думать - или наоборот. Опять же, азарт. Ч-чорт, не жизнь, а зал ожидания. Играют не на деньги, но Иван все равно злится, когда остается в дураках. Теоретически должна проигрывать Рита, она рассеянна. Но мужчины благородно ее поправляют. Хоть в этом сошлись. Хотя, нет - не только в этом...

 

- ...Иван Александрович, приветик!

Восторженные, даже выпученные глаза Алены. Хвастов старый и опытный, знает, что маленькая толстушка, эдакий колобок от него без ума. Втюрилась, вот ведь какое дело. Другой бы использовал, а Хвастов игнорирует. С ней Ивану всегда неловко, думается, что будет затаскивать в койку, а на таких у него ничего и не встанет. Алена - сотрудница почты, там и нашлись. Одно время Иван выписывал журналы, а, поскольку в Истомино почтальон не ходок, приходилось забирать в райцентре.

Журналы теперь пошли на растопку да на прочие утилитарные нужды. Оказывается, когда знания не в тренде, они не нужны в принципе. Да и вообще - в богатстве знаний океан печали. Это раньше Иван с томлением ожидал новые свои публикации. Ну, положа руку на сердце, чужие были неинтересны, важно было потешить свой орган, вырабатывающий гормоны тщеславия. А теперь - чего ожидать?

Честно говоря, Иван не раз примерял на себя Алену в роли супруги. Она была бы идеальной женой, хотя почти что в дочки годится. Готовила бы, стирала, ждала. Настрогали бы детей. Но ведь есть еще и такая сила как половое влечение. Ежели такового нет - хрен. То ли дело - Рита...

- Привет, создание небесное.

Алена - гениальный читатель. Есть такой род людей, которые умеют и любят читать. Колобок проглатывает не что либо, а серьезную литературу. А с недавних пор и философские труды, узнав, что Иван – настоящий «хвилософ», пусть и отставной. Когда заходил на почту, что-то даже обсуждали. 

- Иван Александрович, что это вы к нам не заходите...

Иван с подписками завязал. Это было трудно, источники - как пуповина. Столько лет плавал в информационном океане, стараясь быть на гребне. Привычка - вторая натура. Теперь, когда чакры очищены, оказалось, тенденции не нужны.

- Все как-то не так, Аленушка.

Иван пытался отучить девушку от произношения его отчества - не получилось. А вот Риту даже не пытался, слишком независимое существо. Иван вышел от Риты немного раздраженный, едва отвлекся – возникла почтовая знакомка.

- А вы сделайте, чтобы было так. Нетрудно же.

- На самом деле, это труднее всего.

- Так значит, не зайдете.

- Почему же. Как-нибудь. Обязательно. Приятно тебя видеть. Пока...

- Опять пока...

- Что?

- Да ничего... до свидания.

Иван представил себе Алену замужем за Витьком. А что: нормальная пара. Торопунька и Штепсуль. Впрочем, они молоды, все равно не знают, кто это такие. И все одно - получилась бы ничего так себе пара. Неисповедимы Гименеевы пути.

Иван имеет внешность маститого модного писателя: длинные волосы, сильная небритость, тонкость черт. Порода, одним словом, даже несмотря на сугубо крестьянское происхождение. Витек - типичный провинциальный корреспондентишко - при пиджаке и без особых примет. Да еще и очки в пластмассовой оправе, под роговую. Иван поймал себя на слабости: он постоянно соизмеряет себя с соперником. Значит, побаивается.

Пройдя несколько шагов, Иван обернулся. Алена стояла как разукрашенная снежная баба и смотрела ему вослед. Практически, пожирала глазами.

Ну и ладно, подумал Иван, продолжив свой путь, пусть будет так, я ж ничего этой тургеневской барышне не обещал. Александр Сергеевич был все же прав, утверждая что женщине мы нравимся по мере нелюбви к ней. Может, еще найдет свое счастье, а я ее не испорчу. Надо, кстати, попробовать пушкинскую методу к Рите применить.

Вспомнилось из Саши Черного: "Две курсистки корпели над "Саниным", и одна, худая как жердь, простонала, глядя затуманено: "Ах, этот Санин прекрасен как... смерть!" А другая, кубышка багровая, поправляя двойные очки, закричала: "Молчи, бестолковая! Эту книгу порвать бы в клочки!"

 

 

Мандела в красном углу

 

Отчий дом - не просто архетип. Это такое место на планете Земля, где есть матица, в которой торчит крюк, а на нем болталась зыбка, в которой тебе когда-то снился рай. Не путать с матрицей! Колыбель качается над бездной. А рай вовсе не снится, ибо колыбель - и есть рай, а другого не существует. Иван не так давно вынашивал идею повеситься на этом крюке. Но витальные силы покамест не позволили возобладать арцибашевским суицидальным идиотизмам. Иван искал зыбку на чердаке, но, видно, ее сперли ревностные собиратели старины, любящие пошмонать в полумертвых деревнях. Никто на самом деле не помнит, какие миры открываются в колыбели. В том-то и беда.

Отчий - значит, дом отца. Иван своего папку помнит смутно. Александр, говорят, имя несчастное, даже несмотря на то, что с древнегреческого оно тоже переводится "победитель". А, может быть, и потому что. Отец и взаправду был непутевый. Мать... ну, "путевой" ее не назовешь. Скорее - несчастной. Добрая русская женщина, в меру забитая и... в общем, баба как баба. Народ в Истомине не был особо верующим, но иконы в домах держали. Подними и пили, ругались, и детей плодили. И помирали тоже под ними. Бог все видел.

Как мама болела за сына, взбирающегося в городе на неимоверные (по меркам Истомина) высоты! Да и ее на селе стали чтить, а то как же: родила профэссора. Иван было хотел вывести мать в город, да жена воспротивилась: две хозяйки в одной квартире по ее мнению - беда. А мама и не хотела, говорила, так помру. И умерла. Не в одиночестве, в райбольнице. 

Образа Иван вывез в город - чтоб ценители старины не сперли. Там, в квартире, фамильные иконы и остались. Теперь в красном углу только черно-белый портрет оскалившегося Зюганова, держащего в руках вместо скипетра и державы серп и молот. Хочешь жни - а хочешь куй. Иван помнит газетенку, из которой вырезан образ. Называлась: "НЕ ДАЙ БОГ!" Мама Зюганова уважала. И Бога, наверное - тоже. А отец уважал пойло. Бывает. 

Что отвратило Ивана от греха? Вероятно, встреча с Ритой. Они познакомились в пригороде, на берегу реки. Просто, прогуливались каждый сам по себе, как кошки. И столкнулись нос к носу. Крюк пытался выкрутить - не получилось. Теперь вот - любуется. Хвост и Крюк, две сущности. Смешно. Да и забавно посматривать: мэмэнто море, всегда есть "катапульта" на тот свет. Оно конечно, никакая наука достоверно не доказала существование такового. Но так же не доказано и обратное. Интрига, однако. 

И вот представьте себе: возвращаешься ты из райцентра домой, готовый упасть и забыться, а тут - на тебе - мужик. Сидит себе в красном углу и лыбится. Ты не ожидаешь гостей, откуда им в Истомине взяться-то? Тем более - незваным. А он тут как тут.

Дядька лет тридцати пяти, худой, с густой черною шевелюрой. Шевелящийся желвак, выбритый до синевы подбородок, вострый нос, глаза с краснотой, будто утомились от чтения. Нехороший человек, похож на коммивояжёра.

- Это частная собственность, если что. - С ходу рубанул Иван.

- Ах, да. - Развязано ответил незваный гость, и сразу в контратаку: - Но у тебя ведь незаперто.

- А приличия?

- С ними - беда, это точно. Но поверь: я ничего у тебя не украл. Можешь обыскать.

- Молодой человек, мы с вами на брудершафт не пили.

- И не ели - тоже. Знаешь, что, Хвост...

Иван почувствовал, что чуточку поплыл. Смутные подозрения обратились в явь:

- Мандела?

- Если ты меня так назвал - пусть будет. Мне все равно, это несущественно.

- Чертовщина.

- Хуже. Боговщина. Шутка. Хвост, не надо усложнять. А собаки твоей нет. Ушла.

Иван, бывало, запивал. До чертиков не доходило, но... уединение (Хвастов упорно не называл свое состояние одиночеством) способно рождать чудовищ. Здесь и обкуриваться не надо, тем паче Хвастов не курит - вообще ничего. 

- Не сон, не сон, - успокаивал гость, - просто ты ждал меня, я и пришел.

- И?

- Ну, переночевать дозволишь? Или ты не хрестьянин... А после будет, как ты выражаешься, "и". Странно даже, что ты меня не помнишь.

- А должен?

- Здесь, Хвост... или Иван Александрович, если тебе угодно, никто никому ничего не должен.

- "Хвост" меня не обижает. Это же не член.

- Давай без пошлостей.

- Отлично. Значит, Мандела... Чем же тебя кормить, Мандела?

- А вот здесь, кол-лега, вы угадали...

Гость вынул из-под лавки зеленую сумку с надписью "Адидас". Иван припомнил: у кого есть ададас, тому любая баба даст... Из недр сумки извлечена была разнообразная снедь. На упаковках красовался лейбл "Седьмого континента". На стол выставилась и батарея стеклянных бутылок. Снова шальная мыслишка: бойся всякую тварь, дары приносящую.

- Давай уж перекусим. И - за встречу, что ли. Ну, или за знакомство, если тебе угодно. Раньше ты предпочитал армянский коньяк. Вот...

Гость нежно обхватил в бутылку "Ноя". Вопрошающе приподнял.

- Вообще-то... - Иван не знал, какую выбрать модель поведения. Если все как по Гёте, это фатально. Но вероятен и розыгрыш.

- Как хочешь. Я с дороги хряпну, если ты не против. И... прости, но ведь хозяин - ты. Мне как-то неприлично предлагать тебе наконец-то сесть. Не серчай за прямоту: стаканы у тебя есть?

Ну, что ж… незваный гость хуже татарина. Но не выпирать же. Иван принялся хозяйничать. В итоге чернявый налил таки в два стакана по пятьдесят:

- Ну, за начало! - Пафосно произнес чернявый.

- Чего?

- Всего, коллега. В жизни каждое мгновение что-то начинается. Иногда мы просим его остановится, ибо оно представляется прекрасным. Но ему наплевать на наши хотелки.

- А ты схоласт.

- Нет. Просто, приколист.

Чокаться не стали. Иван ощутил, как напиток наполняет организм благостным теплом. Давно не получал такого искреннего удовольствия от качественного алкоголя. Аж закусывать не хотелось, хотя гость выставил белую рыбу, буженину, салями, балык. "Министерская закуска".

Помолчали, каждый думал о своем. Мандела разлил еще по пятьдесят:

- Ну, а теперь - за конец.

- Который, естественно, поджидает каждый миг.

- Смотря что назвать концом, коллега. Я про конец нового витка.

- Или начало старого.

- Не усложняй. Все у нас... будет.

Ивану стало вовсе хорошо. Неприятный симптом, предвестник запоя. Надо тормознуть.

- Хорошо. Спать пора. Извини, в свою постель не приглашаю.

- Очень надо. Я уж тут как-нибудь. На лавке. Мыши хавку не попортят?

- А уж это как ты с ними договоришься.

- Мыши - не люди. С ними сложнее, Хвост...

- Как знаешь. 

- Да уж знаю, знаю... 

 

 

Ученик

 

Иван проснулся не сразу - слишком робкий стук в окошко, будто голубочек наклевывает. Довольно долго возвращался в реальность, в голове еще рассеивались смутные сны. Мандела сопел яко младенец, так способны дрыхнуть только безгрешные. Сквозь запотевшее стекло, разглядел виноватое глупо улыбающееся лицо. С трудом признал: Степа Вагняриннен, аспирант. Хвастов был когда-то его научным руководителем.

Про себя выругался: "Что-то вы, блин, валом повалили..." Степан, белобрысый застенчивый парнишка из карельского поселка Пряжа был вообще-то любимым учеником. Когда-то, в прошлой жизни. Дотошный и пытливый. Северные народы вообще падки на философию, а потому, наверное, часто имеют суицидальные склонности. А ведь Иван не распространялся по поводу своего ухода, место уединения оставив в тайне. Вычислил, з-зараза угро-финская. Не к добру.

- Приветствую вас, Иван Александрович, в вашей благословенной глуши!

- Спасибо, заценил. Только у нас теперь не университет. Просто Ваня. Ну, здорово, друг ты мой ситный.

Обнялись. Степа пытался чмокнуть в щеку, Иван увернулся.

- Как я рад, Иван Алекс...

- Степан... Ваня. Ну, или Иван. Мы здесь равны. Уразумел?

- А...

Степа внезапно расширил глаза. Он упулился в лицо блаженно спящего Манделы. Даже рот раскрыл в недоумении.

- Да, ты не первый гость. Второй за прошедшие восемь часов. И, кстати, за последние три года. Что-то не так?

- Да. Да-а-а... - Степан все никак не мог выйти из состояния пораженности.

- У него тоже странная фамилия: Мандела. Он любит, чтобы к нему по фамилии.

- Фамилия... Иван Ал... то есть, Иван. В общем, я ненадолго. Просто повидаться. Можно?

- Гость в дом - бог в дом. Ну, рассказывай...

Степан принялся нудно докладывать о новостях околонаучного мира. Кто-то свалил из рашки, некоторые ушли в бизнес или спились. Большинство преподают в коммерческих вузах, благо таковых сейчас как собак нерезаных. Учат экономике, политологии, социологии, антропологии, эстетике. Какую только хрень не преподают, философии только не учат. А науки как таковой сейчас нет. Сплошные компиляции да переливания из пустого в порожнее. Ну, и понты: купля-продажа званий, чинов и регалий. Многие подвязались лабать диссеры сильным мира сего: те тоже хотят представляться кандидатами и докторами околовсяческих наук. Ученые мужи, сделавшись бессовестными грантоедами, научились имитировать исследовательскую деятельность, красиво пуская пыль в глаза дилетантам, пролезшим в чинуши. А руководство Академии Наук имеет с этого откаты, да еще и катается по международным симпозиумам, за кордоном своим чванством еще более дискредитируя отечественную науку. Для Ивана это не секрет: он, еще будучи сотрудником НИИ РАН, профессором одного из ведущих вузов, сам строил эту систему. Правда, никогда не имел мзду со своих учеников. С чужих, правда, имел.  

Про себя Вагняриннен сообщил туманно: из науки ушел - но не сосем. Диссертацию покамест оставил, охладел к теме. Да к тому же так и не нашел учителя, достойного Хвастова. Сейчас все больше ПРАКТИКУЕТ. Ивану даже интересно стало, какая может быть ПРАКТИКА у философа? Ученик сделал вид, что не понял вопроса. 

Перекусили снедью, коей был уставлен стол. От стопарика Степа отказался, заявил: мутит сознание. А в общем и целом Хвастову даже было приятно увидеть пришельца из былого.

Когда Мандела наконец изволил пробудиться, их знакомство со Степой получилось более чем холодным. Ивану подумалось: парни друг друга явно знают. 

- Отлично! - Воскликнул первый гость после довольно мучительной паузы. - Теперь мы постигнем подлинный смысл русского слова "нас-тро-ение". Нас трое, коллеги!

- Ага. Мы такие разные - и все-таки мы вместе. - Съязвил Иван.

- Я не в этом смысле, Александрыч. Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу. Здесь, в глубинке, мы способны отключиться от суеты будней и сосредоточиться на главном.

- Несвятая троица. - Неожиданно жестко рубанул Степа.

- Так значит ты нашел формулу святости... - Задумчиво парировал Мандела.

- Ну, святости - не святости, а просветленности - это точно. - Похоже, нежданной парочке не впервой спорить.

- Все думаешь, святоши спасут мир.

- По крайней мере, на заведут на край пропасти. Или не дадут завести.

- Забываешь про действенность благих намерений.

- Не забываю. Как раз помню о том, КТО способен расставлять кривые зеркала.

- Ребят, - умиротворяюще произнес Иван, - вы сюда приперлись бодаться?

Хвастову представилась, что он со стороны наблюдает себя, родного в противостоянии с корреспондентишкой. Похоже, Рите все же неприкольно.

- Да. - Согласился Мандела. - Мы все что-то не о том.  

- О чем же тогда надо?! - Неожиданно для самом себя звонко и раздраженно воскликнул Иван.

- О чем... - Мандела помрачнел…

 

- ...Есть же в конце концов идеальное государство! Платона, например.

- Идея сама по себе хороша только в обрамлении грамотных практиков. Идеального не существует, это умозрительно. Но есть стремление - в частности, стремление построить справедливое государство. Советский Союз - один из удачных примеров. 

Класс, замерев, слушает дерзкие наскоки Хвоста на Фрау. Дискуссия возникла на уроке литературы по поводу "Истории одного города" Салтыкова-Щедрина. Хвастов зацепился за то, что чиновник, будучи частью системы, разрушал ее своими литературными провокациями. Марта Францевна на самом деле любила побуждать в своих учениках противоречивые мысли; подспудно она учила детей думать своей головой, заранивала зерно сомнения, которое суть есть фундамент всякой науки. Иван это понял много позже. Он - избранный, один из нескольких тысяч учеников немки, в коем зерно все же проросло.

Классу не интересна суть спора, хочется узнать: положит Хвост Фрау на лопатки - или как. Элементарный спортивный азарт.

- Если нет реальной цели, Марта Францевна, двигаться бессмысленно. Я так думаю.

- Предположим, захотел ты стать чемпионом мира по прыжкам в высоту... Разве сразу преодолеешь планку на высоте два с половиною метра? Постепенно будешь стремиться превысить свое настоящее достижение. Но цель все равно ясна. Так и при построении социальной системы.

- Я так понимаю, по приближении к идеалу будет исчезать смысл.

- Это как в загадке про Ахилла и черепаху. Коммунизм - мечта человечества, справедливое общество, в котором каждый будет трудиться во благо всех, а уровень потребления не превысит реальных потребностей. Идеальным оно не будет никогда, но вектор останется. Так же как и в прыжках в высоту.

- То есть, вы хотите сказать, что у человечества нет альтернатив...

- Есть. Конечно есть. Их множество. На самом деле, наш путь по лезвию бритвы. Мы все время балансируем: налево - тоталитаризм, направо - общество потребления. И там, и там главенствуют идеи, религии. На самом деле, Платоново идеальное государство тоталитарно.

- Но разве идущий по лезвию тоже не верит?

- Конечно. Без веры нельзя. Я, к примеру, верю в светлый разум человека. И в твой тоже, Иван. Только мы часто забываем о том, что мы еще не достигли даже уровня второго юношеского разряда. Планка, которую мы способны преодолеть, еще слишком низка. Отсюда и Кампучия, и Китай, и Албания.

- Но ведь все они подвалили идею нашего Ленина.

Класс чуть не завибрировал в предвосхищении. Это ведь настоящая антисоветчина!

- А вот здесь, Иван, мы возвращаемся к Салтыкову-Щедрину. Владимир Ульянов был бы невозможен без Михаила Евграфовича, без Чернышевского, Толстого, Чехова, Короленко. Эти авторы закладывали фундамент нашей революции. Едкая сатира "Истории одного города" рисует государство, противное от идеального. Как чиновник, Салтыков-Щедрин прекрасно видел все изъяны системы самодержавия. Невозможно разглядеть недостатки, не держа в голове идеалов. Ленин это прекрасно понимал - потому что на самом деле тоже учился не только на трудах Маркса, но и на книгах великих русских писателей.

- На чем же тогда учился Мао Цзе Дун?

- И на трудах Ленина, и на наследии Лао Цзы, Конфуция. А судить никого не надо заранее. Посмотрим, каков будет Китай после своей "культурной революцией", и что случится с Советским Союзом. А будущее, которое нас ждет, всецело зависит от нас...

 

- Странно это все... - Степа, кажется, окончательно вышел из ступора. - В такой глуши собрались такие люди.

- Не такая уж и глушь. Село все же. - Ответствовал Иван.

- Село зело осело. - Скаламбурил Мандела, как-то лакейски улыбнувшись.

Уж не в сговоре ли они, мелькнула у Хвастова мыслишка. Разыгрывают тут водевиль. Интересно... каков сценарий?

 

 

Кровь

 

- Помните, Иван Алекс.. э-э-э... Иван, свою работу "О вечно подлом в русской душе"?

Мандела секунду назад покинул дом, сказал: "По делам средней значимости". Степа свой сакраментальный вопрос задал будто через силу. Как не помнить свое эссе о глухих задворках ментальности человека, мыслящего и говорящего по-русски, как говорится, с подвывертом. Основная идея: в замкнутой комнате с тараканами разумное, светлое и жизнеутверждающее неспособно родиться. Замыкаясь в себе, русская цивилизация обречена на деградацию. Текст задумывался как полемический "камень", призванный породить как можно больше кругов на воде. Не получилось. Статья практически не была замечена и резонанса не случилось. Либо не к месту опубликована, либо работа слаба сама по себе.

- С трудом, Степан. – Солгал Хвастов. На самом деле от неудачи Иван тогда очень даже страдал. – А что...

- Так. К месту пришлось. Вы слышали когда-нибудь, что семена добра могут взойти, а могут и не взойти, а семена зла восходят всегда?

- К чему ты все это...

- Потом были Донбасс, Одесса, Киев.

- Ну и что.

- Люди погибали. Пачками. Вот, что.

- При чем здесь старая не слишком удачная статья?

- Когда Адольф Шикльгрубер сочинял "Мою борьбу", он тоже не думал, что сеет семена зла.

- Понятно. Значит, ты приехал именно за этим. Надо обсудить. Без ста грамм здесь не разберешься. В прямом смысле. - Иван схватил бутылку "Ноя", разлил по полстакана. Волевым движением сунул склянку в руку ученика.

- Мы, кстати, с тобой не разу вот так вот не сидели - чтобы по душам.

- Да. Да...

- Давай все же снимем формальности. Только до дна-а-а.

Выпили на брудершафт. Степа поперхнулся, покраснел, истек крокодиловыми слезами. Откашлявшись, таки допил. Карелы, вспомнил Иван, вообще-то спиваются по-черному. Он разлил еще - все, что оставалось в бутылке. Получилось по чуть-чуть.

- А сейчас давай выпьем за истину. Мы теперь друзья - равные, кстати - но истина важнее. Так ведь?

С отвращением выпив, крякнув, Вагняриннен неожиданно громко возгласил:

- Истина, Ваня, это не то, что ты думаешь.

- А вот это интересно. И?

- Она, конечно, не в вине. Но есть некая надчеловеческая сущность, которая...

Степа запнулся. Он внимательно посмотрел Ивану в глаза. Испытующе и зло.

- Послушай... - Прервал этот поединок взглядов Иван. - Я же ничего толком про тебя не знаю. Как ты жил все эти годы?

- Обычно жил, Вань. Искал.

- Надеюсь, не только истину?

- Зря надеешься. Только ее и искал. Вот вы... ты... хотел покоя. Я желал обратного. Получил. Вот... - Степа оголил левое плечо. Там зиял ужасный шрам. - Осколок прошел в сантиметре от сердца. Спасибо врачам, вытащили с того света.

- Ясно. - Иван откупорил новую бутылку. Это была водка, "Путинка". Разлил по сто. - Значит, воевал.

- Не то, чтобы очень. Но убивал. Уби... вал. Мне приказывали - я исполнял. Потом исполнял без приказов, мстил за ребят, которые вот на этих руках... А после плодил жмуриков просто так. Потому что – если б не я их – они меня. Ладно. За мир во всем мире. Нам нужен мир. Желательно - весь. Кхе! - Степа скорчил подобие улыбки. Похоже, это превосходство человека, понюхавшего пороху, над гражданским слизняком. Да еще и выпендривается, крутизну выпячивает. Степа залил содержимое стакана в себя - и вновь, поперхнувшись, закашлялся. У Ивана нехорошо зашумело в голове.

- Эх, Ваня, Ваня... - Похоже, ученика понесло. Пиетет растворился в алкогольных парах.  - Ты не видел разбросанные человеческие кишки. И кровь... з-запах крови.

- Ты приехал сказать мне это. Но ведь каждый выбирает по себе религию и дорогу.

- Да... и женщину. Ты видел, как насилуют женщин?

- Степан... На войне нет правил - знаю. Я, кстати, в армии служил. В наше время был Афган.

- М-да. Так вот, я о вашей этой статье. О вечно подлом. Там есть пассаж. Де душа русского человека столь несовершенна, что, он как малый ребенок, с охотою впитывает все худшее из мирового опыта. А лучшее - отторгает. Так...

- Не совсем. Впитывает все, но неподготовленная почва не все принимает.

- Вот именно. Значит, русского человека надо направить волевым усилием.

- Ну, речь шла лишь о гипотезе. По правде говоря, я находился под впечатлением фильма "Матрица". Нео - избранный, я бы сказал, богоизбранный. Таким образом англо-саксонская модель политического устройства столь странно и неожиданно приходит к идее монархии. Но я потом изменил позицию. "Матрица" по прошествии времени оказалась обычной сказкой для взрослых, хотя и не лишенной архитипических мотивов.

- Все проще. Даже твой это Нео убивал, убивал и убивал. Идея сверхчеловека всегда ведет к катастрофе. Духовной и гуманитарной. И вы... вы, Иван Александрович, таковую накликали.

- Предвосхитил, Степан. И не я один такой.

- Слово - не воробей. Дальше вы... то есть, ты заключал, что русскому человеку необходим поводырь, избранный из своих, иначе - национальный лидер. 

- Ну, и что? В тот момент лидер и впрямь был нужен. Чтобы консолидировать общество. Иначе - война.

- Война, говоришь... а ведь мы поверили.

- Кто - мы?

- Ваня... ты для меня был не только учитель, но и… бог. Человек, знающий ответы на все вопросы. Я долгие годы оставался твоим апологетом. Рассказывал о твоих трудах соратникам, распространял твои идеи. В результате - идеи остались, а соратников нет. Я их закопал.

- Ты хочешь сказать...

- Да в общем-то уже и все сказал. Ах, да. Я думал, ты малый не дурак. А оказалось - дурак не малый.

- Ну, слава богу. Дурак - это верно. Давай за это...

- В связи с чем, уваж-жаемый Иван Александрович, я вынужден вас... убить. - Степа выхватил из за спины пистолет, передернул, наставил Ивану в лоб. - Много раз представлял себе это мгновение. Надо же, как просто.

- Ты так не шути... - Иван не мог понять, настоящее у Степы боевое оружие или пугач. Черт их знает, может, у них шутки такие. Крышу-то на войне сносит даже у сильных духом. А Степа к тому же всегда был с комплексами. - Так...

- Так, так. Молитвы знаешь?

Иван видел, как сзади к Степе подкрадывается Мандела. Он понял: нужно отвлечь убийцу. Он затараторил:

- Помню молитву, а то как же. Есть бог, нет бога, а надо верить. Итак, молитва, молитва, Господи, за что же ты нас, греш...

Чернявый наотмашь ударил Степу по голове тупой стороной топора. Тот выронил пушку, медленно осел на пол. Из черепа засочилась кровь.

- Вот так. - Хладнокровно произнес Мандела. - Мы остановили мгновение, которым эта особь попыталась насладиться.

- Вот, м-мудак... - Ругнулся Иван. - Парень явно неадек...

Потеря бдительности. Степа дернулся, хватанул Ивана за ногу, повалил. Светя пустыми глазами, как зомби, вцепился ладонями в Иванову шею, принялся душить. Прохрипел:

- Вреш-ш-ш-ш...

Иван не будь дурак тоже ухватился за шею противника. Мужчины сплелись в нечто невообразимое. Объятия смерти. Иван ничего не видел и не слышал было только одно желание: додавить. Степан вдруг обмяк, Ивану стало легко дышать. Казалось бы, можно отпустить, но, ощущая прилив адской силы, Хвастов надавил еще сильнее. Лишь сверхадская сила отогнула Ивановы пальцы. Учитель сидел над распростертым тело ученика, пытаясь сосредоточиться. 

 

Мандела протянул Ивану полный стакан водки:

- Пока смерть не разлучит нас. Наблюдал ваш парный танец с эстетическим удовольствием. Честно: болел за тебя. И вот, что забавно: злодеев всегда губит то, что они склонны пофилософствовать прежде чем прикончить свою жертву. Ораторы...

Труп бывшего ученика лежал на боку, в позе младенца. Страшная гримаса исказила Степино лицо. И все тот же взгляд Франкенштейна. Иван, выпив, накинул на труп дерюгу.

- Теперь, Хвост, мы с тобой повязаны кровью. – С оттенком удовлетворения проговорил Мандела, кладя на стол топор и пистолет.

Иван, как ни странно, был абсолютно трезв, да и состояние было какое-то, что ли, просветленное. Наверное, адреналин. Вот только мысли все никак не собирались в кучку.

- И что?

- А то. Пушка и в самом деле боевая, тэтэ. Один из двух должен был уйти. Се ля ви, а ля гер - ком а ля гер. Хвост... Планида твоя резко поменялась, смирись с этим. Нам с этим вообще жить.

- Пиз...ц.

- Ху....я. Нормальный естественный отбор. Дарвинизм в чистом виде.

- Да. Да...

- И еще неизвестно, кто из нас нанес маньяку травму, несовместимую с жизнью. Он же вцепился в тебя, уже будучи с проломленным черепом. Надеюсь, мозг не задет. Прости. Шутка неудачная.

Иван схватился двумя руками за голову. Наконец, до него стал доходить подлинный смысл произошедшего. Он взвыл. Последние надежды на то, что Хвастов стал объектом изощрённого розыгрыша, развеивались.

- Ничего страшного, - хладнокровно говорил Мандела, - дело житейское. Кто с мечом приходит, от него и погибает. А вот теперь, когда мы стали собратьями по крови, надо решать: готов душу свою отдать?

- Как пОшло.

- Нормально. Что пОшло - то и пошлО, народная мудрость. Итак: ты живешь долго и успешно, имеешь все, чего душа не пожелает, а потом я ее, то есть душу - забираю. Говоря по правде, тебе она все равно не будет нужна - потому как тебя как такового уже не будет.

- Вот, ч-чорт.

- Есть альтернатива. Ты здесь сдохнешь, всеми забытый и никому не нужный. Тебе даже памятник не поставят как Марте Францевне. Любимого твоего ученика мы уфандохали, вот ведь какие пироги. А все остальные о тебе практически забыли. Ты сам вычеркнул себя из контекста. Можешь отказаться от сделки. И неизвестно еще, что в таком случае произойдет с твоей душой.

Иван покачивался на табуретке как полоумный, все так же обхватив голову руками. Вдруг вскочил, сорвал дерюгу, попытался нащупать Степин пульс. Рука уже остыла, пульс отсутствовал. Иван ернически усмехнулся:

- Чего ж ты его душу не берешь, а?

- Хвост... на исковерканный продукт мало кто позарится. По крайней мере, я бы не рискнул. Разве ты забыл, что в древности убитых считали проклятыми? Оно конечно, если б я не успел, твоя душа обесценилась так же. И вообще: что ты теряешь, не пойму?

- Я... не знаю. Какой-то кошмар.

- Жизнь богаче самой кошмарной фантазии. А я тебе предлагаю насыщенную жизнь, с исполнением искренних желаний. Вот чудак-человек. Ты, может, один из миллиарда. Избранный.

- Нео.

- Что?

- То. Слушай... а как тебя на самом деле звать-то?

- Красиво. Красота вообще страшная сила. В общем, я - частица силы, которая, желая зла творит это... как его... добро.

- От добра добра не ищут.

- Добро и зло - явления относительные, ты же знаешь.

- Ну и говно же ты.

- Дорогой ты мой человек. Экскременты - продукт полезный, это удобрение. Большинство людей, рождающихся на планете Земля, не то что не приносят пользу, а даже вредят. Говно же полезно в любом виде. Впрочем, не мне тебя учить. Короче. Я не тороплю, подумай...     

 

Женщина

 

Входя в райцентр, Иван разглядел знакомые очертания пса, воровато пробирающегося вдоль забора консервного завода. Хвастов радостно воскликнул:

- Мандела, сюда!

Собака остановилась. Замотав, как вентилятором, хвостом, рванула к Ивану.

- Вот ты где, блудная скотина, эка тебя занесло, бедолагу... - У Ивана прямо от сердца отлегло: значит, преображение собаки в образ человека - фантазии больного воображения! - Иди ко мне, глупопень, вон, как исхудал-то... - Пес остановился метрах в пяти. Поджал хвост. Стал пристально всматриваться в лицо Хвастова, мелко заскулил. - Что так? Обидел кто. Люди - они такие... ничего человеческого. Ну, если собака не идет к Магомету, то...

Иван сделал шаг. Мандела, истошно залаяв, бросился наутек.

- Ну и дурак. - Спокойно сказал Иван. Его прямо распирало от радости: какая нужная встреча!

Через полминуты вкралось сомнение: Мандела ли это был?

 

-...Марта Францевна, разве любовь - не естественное состояние человека? Но в отношениях между людьми и все время возникают треугольники, а то и пятиугольники. Значит, конфликты неизбежны даже при коммунизме.

- Ох, Хвастов, Хвастов... Говоря "любовь", ты представляешь себе отношения между женщиной и мужчиной.

- А что - любовь к родине?

- И к ней - тоже. А еще к любимой работе, к делу партии, к детям, к музыке, литературе, футболу, лесу, рыбалке. 

- Но разве это одно и то же?

- Конечно. Ты разве не задумывался о том, что такое - любовь?

- Конечно. Это когда... любишь.

- Не нами придумано, Иван: согласно классическому определению, любовь - способность пожертвовать собой ради чего-то или кого-то. Бескорыстно пожертвовать.  

Ученик и учительница беседуют наедине - не для публики. Иван остался после уроков, чтобы вообще-то спросить про Достоевского и странности Раскольникова. От бессмысленного злодейства ради дурацкой идеи как-то быстро перескочили к теме любви.

- Что же вы тогда скажете о любви к... богу?

- Для начала надо понять: бог есть или его нет.

- Но ведь бога - нет.

- Федор Достоевский утверждал: если бога нет - значит, все дозволено. У нас атеистическое общество, а всего не дозволено. Значит, понятие бога социализмом не отрицается. Тем более - коммунизмом. Только бог на самом деле - в тебе.

- Как это?

- А вот так. Бог - твое личное представление о том, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что скверно. Родители, ученики, наставники с твоего рождения впускают в тебя бога. Это и есть прямое действие любви - родительской и воспитательской. Даже Иисус Христос, которого, кстати, превозносил Достоевский, утверждал, что бог есть любовь. Ты повзрослеешь - и, выучившись, женившись станешь передавать накопленный тобою опыт своим детям и ученикам. Не только жизненный, но и духовный. Так, из поколения в поколение бог будет жить или наоборот. Тем и порочен капитализм, что в ребенка внедряется идея потребительства, стяжательства. За внешней атрибутикой религии, которую капиталисты не отрицают, скрывается философия себялюбия. Бескорыстное самопожертвование как божественное действие исключено. Это хорошо понимал Ленин. Именно поэтому он положил свою жизнь на горнило победы Великой Октябрьской Революции.

- Но ведь Ленин был против попов.

- И правильно делал. Священники во все времена внушали людям, что они де - посредники между людьми и богом. Вставали не пути человека к самому себе. Они всячески старались сделать так, чтобы люди не догадались о том, что божественное – в каждом из нас. 

- Даже если речь идет о любви мужчине к женщине?

- Конечно. И более того: в особенности если дело касается отношений между полами.

- Но что тогда быть с любовными треугольниками и пятиугольниками? Ведь тогда может дойти до драки или до стрельбы. Пушкина, Лермонтова - убили.

- Иван, ты задаешь один из самых сложных вопросов на Земле. Он о справедливости. Убийство - грех. Разве не так?

- Смотря кого убивать. Вот, фашистов...

- Фашистами не рождаются. Некто вместо любви впускает в человеческую душу ненависть. Но в человеке всегда остается часть божественного. Кант это называл "законом в тебе". А убивают на войне – оттого что безнаказанно. На войне идея бога теряет первую позицию. На войне все дозволено. В любви - тоже, но это совсем иная тема... скажем так, в любви не позволяется реализация своего "эго" за счет другого, да к тому же любовь исключает насилие. Когда война кончается - а всякая война кончается рано или поздно - несколько поколений искупают грехи тех, кто убивал. Мы вот - искупаем, и это будет длиться еще очень-очень долго.

- Значит, пока не искупим, коммунизм не построим.

- Здесь вот, в чем дело... Войны повторяются, это страшный грех человечества. Я не совсем понимаю, почему люди опускаются до братоубийства, но это - правда. Жизнь сложнее, чем даже самая трудная литература. Но жить интересно. Ведь так?..

 

Рита... с ней что-то не так. Всего три дня прошло с последней встречи, а она изменилась. Иван так и не смог уловить, в чем сдвиг.  Не успел Хвастов проникнуть в Ритино пространство, у порога возник этот зануда корреспондентишко, в неизменном ненавистном пиджачке. Похоже, Витек дежурит у дома предмета своего вожделения, извращенец хренов.

- О, господин профЭссор, какая нежданная встреча.

- Мне, своим хвилософским умишком представляется, что она очень даже жданная.

- Что-то вы, батенька, сюда зачастили.

- Слушай, приятель... мне уже не смешно. Ты что - распорядитель будуара?

- Ни в коей мере. Я - защитник. - Витек гордо, как молодой петух, встал в полупрофиль.

- А я тогда - форвард.

- Ой, какие вы, герр проф...

На сей раз Маргарита не стала продлевать для себя шоу бодания двух самцов:

- ВиктОр, разве тебя звали?

- А его? - Хамски парировал журналюга.

- Иван Александрович, - Это уже событие: не "Ссаныч", а именно что "Александрович", - пришел по делу. В отличие от тебя.

- Но...

- Никаких таких но. 

- А вот и не уйду. Потому что...

- Хватит всяких этих твоих потому. Гуляй... пока молодой.

- Маргарита, ты просто не понимаешь, насколько он страшный человек. Он играет с тобою только ради забавы, а, когда наи...

- Дос-ви-дос. Иван Александрович, товарищ не понимает.

Итак, дарован карт-бланш. Иван получил ни с чем не сравнимое удовольствие, загребя противника в охапку и сбросив его с крыльца. Витек повел себя низко:

- А вот я сейчас в милицию. Она еще разберется, кто вы такой. В органах установят, что за...

Дальнейшая речь поверженного и отверженного не была услышана, ибо Рита захлопнула дверь. Ивану стало не по себе, когда произнесено было слово "органы", ведь еще совсем недавно он на пару с Манделой избавлялся от трупа ученика. После странных похорон Мандела попрощался и исчез. Возможно, драма с Вагняринненом была изощренной галлюцинацией. По крайней мере, кровавые следы на полу дома были затерты столь тщательно, что даже органам не докопаться. Да... а что сказал Мандела напоследок: "Не упускай узд, Хвост, конь удачи ретив".

 

- ...Ваня... такое чувство, что мы друг друга знаем вечность...

Двое возлежат на Ритином сексодроме. Много раз Иван представлял себе это мгновение, казалось бы, оно прекрасно и остановимо. Но есть примесь досады. Все то же чувство: невозможно сосредоточиться, чтобы четко себя позиционировать. А, может, журналюга прав - ну, насчет того, что Ивану надо лишь наиграться? Был предмет вожделения, а теперь он стал объектом обладания. И что изменилось? Цель достигнута, за счет унижения противника Иван стал "альфой".

Случилось все слишком быстро и неизвестно, что успела испытать Рита. Она лежит совершенно нагая, прижавшись как ребенок к Ваниному плечу. Гладит ароматной ладонью волосатую грудь.

- Так оно и есть, зайчонок. Мы и вправду друг друга знаем очень-очень давно. Только все никак не встречались. Точнее, встречались не с теми.

- Ваня... не уезжай. - Вот, ч-чорт, выругался про себя Хвастов, наверное и вправду ведьма. Рыжий, красный - человечек опасный... Он ей еще не рассказал о своих грандиозных планах, а она все знает. А, может, спросить у нее про будущее? В смысле, о том, что выйдет в итоге. Нет, страшно... Иван, наконец, увидев Ритино тело все как есть, вдруг открыл для себя, что оно не так и совершенно. Праздность и далеко неюный возраст породили жировые складочки; туловище так и пропитано негой. - Или так, Вань. Ты возьми меня с собой. Я буду хорошей женой. Или подругой, если хочешь. Только не оставляй меня.

- С чего это ты вдруг, зайчонок...

А мысли у Ивана между тем о другом. Оказывается, победа - вовсе не достижение. "От ненужных побед остается усталость" - была такая песня. Час назад Иван еще только был "одним из", и вот уже женщина говорит: "Не бросай". Так легко жить, не имея привязанностей!

- Потому что я уже устала от всего этого. Я подарю тебе сына - правда...

Сын у Хвастова уже есть, и он отца люто ненавидит. По слухам, уже взял себе фамилию матери. Ну, да, Иван слишком был увлечен наукой, на воспитание сына времени не оставалось. Но ведь это все было в прошлой жизни. И, кстати... почему Рита не родила от двух своих предыдущих мужей?..

Это в одну и ту же реку дважды не войдешь - в одно болото вляпаться можно тысячекратно. Всякая женщина, впуская в себя малую твою часть, желает овладеть тобою целиком, без остатка. Господь одарил Риту великолепной грудью, эту благодать не скрыть даже одеждой. Даже милые детские конопушки вокруг очаровательных розовых сосков не оттеняют великолепия пышущих жизнею персей. Неплохо стать младенцем - и вытягивать из этих холмов благотворную силу. Но вот, рыжие волосы на лобке - несексуально. Рита это знает и, стесняясь, скрывает свое лоно одеялом. Наверное, она и вправду стала бы хорошей матерью. Но не срослось.

- Зайчонок... я не против подарков. Но я думал, свобода для тебя - высокая ценность.

- Кому нужна эта твоя свобода.

- Всем.

- Кроме меня. Возьмешь с собой? Говори, не увиливай. – Рита довольно больно ущипнула Ивана за сосок.

Иван когда-то был опытным ловеласом и знает: никогда и ни за что не оправдывайся перед женщиной. К тому же вот такое унижение типа "не бросай меня" - бумеранг. Попрыгун-стрекозел... Наговорить можно что угодно, сейчас Рите просто хочется слушать Иванов голос. Слова - пыль; они материализуются, конечно, но крайне редко.

- Но я же тебе ничего еще не сказал.

- А я знаю...

Иван наконец огляделся. Спальня Маргариты еще пошлее будуара. Лебедя, киски да херувимчики. Гламур каменного века. А, пожалуй, от такой среды она не избавится никогда и нигде, будет возить свою эту будуарину как улитка раковину. Даже по склону великой Фудзи.  

Иван вдруг понял, что не так. На самом деле Рита заклинает его... уехать.  


 

Нелюбовь

 

Иван и сам не понял, почему его завернуло к почтовому отделению. Наверное, жалость взыграла к влюбленному в него как кошка шарику. В отделении было нешумно, разве только отвратительный старик за столиком мусолил бумажку. Алену Хвастов не нашел, брутальная тетка едко доложила: в отпуске. С трудом выбил из матроны адрес. Оказалась, девушка проживает в другом конце райцентра. Благо, из конца в конец всего-то двадцать пять минут ходу. Старик, послушав, как скандалит Иван (Хвастов действительно вел разговор на повышенных тонах), издевательским тоном произнес:

- Тоже мне... хахаль. Уж околеванцы пора, а все туда же.

Бредя малознакомыми улочками, Иван то и дело порывался повернуть назад – рвануть в свое Истомино. Но не повернул… не то смалодушничал, не то продемонстрировал себе же свое упорство. На что ему уродина с почты? Хвастов и сам не понимал. Жалко, что ли. Оказалось, Алена обитает в двухэтажном бараке, на первом этаже. Устойчивый кошачий запах в подъезде вызывал приступ тошноты. У двери с изодранным дерматином, на которой белой краской был вымазан номер "9", звонка он не нашел. Пришлось стучать по косяку.

Дверь, как будто здесь логово Кощея, адски скрипнула, в щели показался блин Алениного лица. Она удивленно и одновременно испуганно пялилась на Ивана, не зная, как реагировать. Неловкость прервал он:

- Просто так зашел. Здравствуй. - И натужено улыбнулся.

- Да. Да... Хорошо. Подождите, я сейчас...

Сзади послышалось чье-то брюзжание: "Кого там нечистая принесла? Гони, гони на..." И отборный мат.

Дверь захлопнулась. Ждать пришлось минут десять. Чтобы не стошнило, вышел во двор, все украшение которого состояло из помойной ямы и ржавой детской горки. Иван чувствовал, как из окон за ним наблюдают. Даже лениво было оборачиваться и смотреть, кто. Иван уже было решил плюнуть на свою жалость, но Алена таки изволила выйти. В черном платье, наскоро и нелепо накрашенная:

- Пойдемте в горсад...

- Куда скажешь. Ну, в общем-то я ненадолго.

- Вы уж простите, мама больная, лежачая. В квартире бардак. Да и характер у нее...

- Все нормально. Просто, хотел узнать - как ты, что.

- Ничего особенного, никакого движения. А вы, Иван Александрович, изменились.

- За последние дни, Аленушка, много всего случилось. Слишком много. Скорее всего, я возвращусь к научной деятельности. Поступило выгодное предложение. Я покидаю страну, буду преподавать там...

- То есть... – В голосе кубышки чувствовалась тревога.

- В лучшем университете планеты Земля. - Иван соврамши. На самом деле, все еще только в планах. Надо еще сочинить резюме на "ангельском" языке и разослать их в Йель, Сорбонну, Кембридж, или еще в какой-нибудь научный серпентарий. Уже одно только представление о том, что его бывшие коллеги узнают, что Хвастов - профессор какой-нибудь суперпуперхрени, греет душу.

- Рада за вас. И... спасибо за то, что и меня вы научили мыслить. Я стала много читать, теперь иначе гляжу на все это...

- Ты еще молода. Тебе учиться надо, куда-нибудь поступить. Уверен, из тебя получится хороший педагог.

- Из меня получится разве что хорошая... ничего уже из меня не получится.

- Аленушка, я тебе завидую. У тебя - в отличие от меня - еще вся жизнь впереди. - Иван уже и прикидывал: вот как бы свести колобка с корреспондентишкой. А что... а вдруг?

- Да. Я знаю.

Господь испытывает тех, кого любит, и обижает тех, кого не любит. Какая неправильная истина! Разве бог, если он, конечно, есть, не любит всех в равной мере? Да и вообще: внешнее уродство - обида или испытание? Обижены разве только лишенные какого-либо дара. Все остальное – лишь внешние признаки.

- Аленушка, ты очень одаренная, умеющая мыслить. Не твоя вина в том, что обстоятельства не позволяли развиться твоим талантам. Но у тебя есть главное богатство на Земле: время. И зря ты. Депрессуха - не лучшее подспорье в жизни...

Они вошли в пустынный горсад. Вывороченные скамейки, грязь, сырость. Видимо, ночью была дискотека. Одинокая старуха лениво прибирала бутылки.  Девушка долго молчала. Остановившись, они оказались лицом к лицу. Точнее, Алена уткнулась носом в его грудь. Ту самую, которую совсем недавно ласкала Рита.

- Иван Александрович... если вы что вообразили себе, смею сообщить: я вас не люблю. Не люблю... Но вы мне интересны. Как личность, человек, свалившийся в наш городок из другого мира. Вы много знаете, научили меня... нет... все не то, не то...

- Ты говори, говори. Знаешь… только сейчас понял. Ты для меня как дочь. Всегда мечтал о такой дочери. И мне больно за твою судьбу. Я слушаю, говори.

Иван опять лгал. И может быть и нет. Он и сам запутался. Хотя... кажется сейчас его слова похожи на правду. Из всех душ в этом городке Аленина ему ближе всего. А по большому счету, это же касается всей Вселенной. Просто, хотелось сказать этому почти святому существу что-то приятное.

- Иван Александрович, любви нет. Нет. Я это поняла в результате общения с вами. То, что мы привыкли называть любовью, есть всего лишь наши воля и представление. Вот, вы представили себя моим отцом. На самом деле, вам угодно потешить персональное самолюбие. Ну, как с кошкой поиграть: погладить, чтобы руку лизнула. А я не нуждаюсь в приятном слове. Тем более отцу не за что было бы гордиться мною. Дурочка, служит на почте... ямщицей. Если честно, мне ничего вообще от вас теперь уже не надо. Все, чем вы могли меня одарить - вы уже одарили. За что вам спасибо.

- Мне думается, Аленушка, ты неверно судишь, и это по горячности твоей души.

- Не имею цели вам понравиться или наоборот. Просто говорю, что думаю. Если даже и ошибаюсь, это моя ошибка. Дайте мне самой совершить свои ошибки. И если время - богатство, величайшее благо - право говорить что думаешь.

- Вот видишь... ты убеждена в том, что знаешь свои подлинные мысли. Я же знаю только то, что ни черта не знаю.

- У меня такое ощущение, что черта-то вы как раз знаете...

 

...В этот момент, в дальнем конце горсада изрядно бухой Витек изливал душу клюющему носом синяку:

- Ты пойми, чудак... Они появляются, дурят ее - и исчезают. Их задача - обдурить как можно больше мечтательных провинциальных девиц и превратить их в мадам Бовари. Помню Маргариту еще десятиклассницей. Так светилась жизнью, какое у нее было легкое дыхание! И постепенно, пропуская через себя зло... ты слышишь меня, чумло?

- Ах, да... я - пас. - Очнулся синяк.

Виктор плеснул водки в пластмассовый стакан, так неловко сжал, что стакан треснул. Жидкость потекла по жилистым пальцам. Страстно глотнув из горла, журналист продолжил:

- Зло, значит. Оно оседает как в фильтре. Зло никуда не исчезает, копится. Рита загрязнилась. Очистить бы. Но...

- Ничего не проходит зря, дружок. - Вдруг отчетливо произнес собутыльник.

- Вот это правильно. Но я очищу. Тот моральный урод исчезнет рано или поздно. Умник, млин, профэссор. А Рита останется. У нас будет семья, появятся дети. Рита будет хорошей матерью. А дети наследую ее красоту и мой ум.

- Не боишься, что все выйдет строго наоборот?..

- Чумло и чумло. Это неважно. Главное - правильно воспитать.

- В нелюбви, дружок, правильно не воспитаешь...

 

 

Две стихии

 

Окрестности районного центра, живописное место, где краешек леса упирается в излучину реки. Именно здесь Иван когда-то встретил Маргариту. Идут двое. Одного из них легко узнать: тот самый чернявый тип, дозволивший Хвастову называть его Манделой. Выглядит усталым, осунувшимся - как будто после изнурительной болезни. Идет согнувшись, будто против урагана, все время глядит себе под ноги.

Второй - неизвестный. Это мужчина лет 40-45, полноватый, с округлыми плечами, волнистыми, но коротко подстриженными волосами. Он все время нелепо двигает ручищами - будто не знает куда их деть. Лопату бы ему в руки, а лучше - отбойный молоток. 

Двое весьма оживленно дискутируют. Утренний воздух доносит некоторые особо резко сказанные слова до противоположного обрывистого берега, отражает - и уносит эхом в чашобу. Оба не стесняются в выражениях, но нецензурщину я опускаю.

- Усложнять задачу - не наш метод, - внушает Плотный, - гениальность в простоте, ты же понимаешь.

- А ты разве не догадывался, - парирует Мандела, - чтореальность всегда преподносит мерзкие сюрпризы? Случайные флуктуации, даже там, наверху никто не в силах предсказать.

- В силах, в силах. Но им как всегда лениво. Разучились получать удовольствие от частных случаев, им статистику подавай. Да и вообще... ты не заметил, что слишком много проколов? Сплошные форс-мажоры.

- Моя задача - работать с людьми. Иногда, кстати, получается. А тебе легко рассуждать, потому что...

- Знаешь, у меня тоже была практика - накушался вот так. - Плотный сотворил из своих ручищ выразительный международный жест. - Знаю, что с людьми работать - кошмар, они ведь забирают энергию, вампиры, чтоб их. И еще. У нас здесь не военные действия, задания обсуждаются и даже оспариваются. Но если уж взялся за гуж...

- Нам предлагают чересчур сложные многоходовые комбинации, а в витиеватых системах слишком велика вероятность облома. Всякие попытки упрощать, или, как ты любишь выражаться, гениализировать, приводят к таким вот результатам. Прям вывод напрашивается: они сами стремятся к усложнению. И... разве вот ты всегда был в ладах с человеческой совестью?

- Да, сия область темна. Когда-то я листал их книжку: "Психология человека". Умные люди поставили на них гриф "Совершенно секретно". Авторы доказывают, что человек управляем абсолютно, нужно только искать слабости, страхи, точки зависти и ненависти. Книжка - руководство для ихних спецслужб. Правильно сделали, что засекретили. 

- К чему это ты? - Чернявый согнулся еще ниже.

- Они всерьез думают, что знают себя. И пытаются доказать другим, что сила чувств высшего порядка ничтожна.

- А ты никогда не задумывался о том, что они-то как раз до кой-чего допетривают? Не через тексты - интуитивно...

- Конечно. Как не озадачиться. Есть версия, что неким пока незнакомым нам восьмым или девятым чувством они проникают в область случайного.

- М-м-да. Голод, информационная блокада, секс, алчность, гордыня - с этими объективными явлениями они точно не разберутся никогда. А вот с тем, что пока еще неведомо нам, они, кажется, нашли точки соприкосновения. Правда, не отдают себе в этом отчета.

- Надо соединять усилия. Сам ход событий подсказывает.

- Тэорэтик.

- Да, методы еще не придуманы. Но ведь можно и без метода.

- Околонаучным тыком?

- Примерно так. Ты же креатор - тебе и решать. 

- Уж я решу. Решу...

 

...Иван стоял посреди поля. Уже смерклось, сквозь полумрак небес пока еще робко просвечивал Млечный путь. Иван возвращался к себе в Истомино, и почувствовал смертельную усталость. Под расколотым надвое дубом он проспал до самой ночи. Очнувшись, ощутил, что к нему наконец вернулось то состояние духа, в котором можно сосредоточиться, структурировать мысли и чувства. 

Итак, закон в тебе и звездное небо над тобою. Есть сошедший с ума ученик, которого пришлось нйтрализовать, и заманчивое предложение странного гостя. Есть женщина, которую ты завоевал, и девушка, которая от тебя открестилась. От первой ты сбежал, от второй, в сущности, тоже. Ноль привязанностей. Все на своих местах, впору определиться.

Оставаться чревато, вероятно, Истомино Иван посетит в последний раз в своей земной жизни. Жалко, конечно, здесь он вырос, получил интеллектуальный и витальный заряды. Теперь - вторая попытка покорения Большого Мира. Мандела прав: редкая удача. Смысла, может, немного, зато... как там сын говорит... драйвово. Во-во. Подожди немного... отдохнешь и ты. Хвост неожиданно для самого себя расхохотался - прямо-таки демоническим смехом. Истерика. Или катарсис.

Успокоившись, произнес:

- Кто-то наслаждается, кто-то тащится, кто-то обалдевает, кто-то фигеет. И всем, что характерно, хорошо.

 

- ...Почему, душечка, у нас мальчики всегда налево, а девочки - направо? На дороге ведь наоборот - именно девочкам предлагают рискнуть жизнью и идти через проезжую часть, налево...

- Разве риск - не дело мальчиков?

- Они слишком эгоистичны. И сами от этого страдают. Все самоутверждаются, пиписьками меряются - вечные дети.

- Бабы тоже разные бывают. Иные - прям унтеры в юбках.

- Это от недостатка нормальных мужиков. Кому-то надо нести этот крест...

Две женщины, кажется, нашли общий язык. Алена сама пришла к Рите - и та с радостию приняла девушку. До этого часа они не единожды видели одна другую, райцентр ведь маленький, но знакомы не были. Минута - и они уже закадычные подруги.

- Ты не представляешь себе, душечка, - искренится Маргарита, - что такое, когда замуж уже поздно, а сдохнуть рано. Ночами - слезы о двух абортах, сделанных по наивной глупости. Как ты думаешь: это грех?

- Я не знаю, Ритусь. Врачи говорят одно, батюшки - другое.

- Пробовала ходить в церковь, исповедаться. Ну, что ли карму снять. Представляешь: он начал расспрашивать подробности. Зачем?

- Ну, наверное для тех миров они важны. Ведь священник, насколько я понимаю, лишь связующее звено.

- Вот именно. А мне еще в этом мире пожить хочется, и без звеньев.

- Аналогично.

- Что ж у нас такие судьбы-то...  - Рита приобняла Алену, стала гладить ее, между прочим, пышные волосы: - С детства слышала: не родись красивой. Не верила. Дуреха.

- Эх! Мне б хотя бы чуточку твоей красоты...

- Была б моя воля, дитятко, я б тебе всю отдала, или... ну, половину - точно.

- Да. На половину - согласна. - Женщины рассмеялись.

- Знаешь, - тихо произнесла Маргарита, - у меня такое чувство, будто Иван совершил что-то такое страшное.

- Вот ведь... и у меня - тоже. Но не убил же. Он, кажется, не из тех, кто способен убивать.

- То ли он кого-то предал, то ли его подставили. Иван и без того весь в себе, а теперь прямо как в броню заковался.

- Как ты думаешь: он вернется?

- К себе прежнему - уже никогда. 

 

 

Недостижимое

 

Снова учительница и ученик тет-а-тет. Ваня остался после уроков, дабы спросить о повести братьев Стругацких "Улитка на склоне". Библиографическая редкость, дефицит, но Фрау, оказывается, читала. У Ивана вопрос: почему в повести нет положительного героя? И еще вопрос: получается, там все будто прокляты. Недостает выхода и входа, да и вообще - и Кандид, и Перец на самом деле навеки потеряли то, что ищут, но не могут с данным фактом примириться. На одной планете существуют две... планеты. Вот такая глобальная шизофрения.

- Что то не дружит, Марта Францевна, текст с принципами социалистического реализма.

- Сам принцип неплох, ведь в его основе - правда во всех ее проявлениях. И поверь: социализм в конце концов победит даже в капстранах. Дело не в методе, а в том, что есть писатели одаренные и малоталантливые. Вот только бесталанных писателей не бывает, хотя бы горсточка искры божией есть во всяком. А ты не задумывался, к какому жанру относится повесть?

- Фантастика, конечно.

- Не только. На самом деле, это фантастическая... поэма. Написана, правда, белым стихом. 

- Но разве... так можно? Ну, поэзия без стихов.

- Конечно. Пример лежит недалеко: "Мертвые души". "Мастер и Маргарита" - тоже поэтическая вещь. Читал "Мастера"?

- Не-а.

- Счастливый. Тебе еще предстоит впервые открыть эту книгу. Тоже, кстати, фантастика. Там, правда, демоническая фабула. Зато - поэзия потрясающей силы. Эпиграф из фантастической поэмы Гете о... впрочем, мы это проходили, ты знаешь. Булгакова - он написал "Мастера" - я считаю более великим, нежели Стругацкие. Впрочем, это дело моего вкуса. Да... "Улитка", мне думается, замечательное поэтическое произведение, и в нем два лирических героя. Но ведь и авторов тоже два. А кто тебе симпатичнее: Кандид или Перец?

- Кандид. Жалко его, он же потерял Наву. И он герой, а не хлюпик. А Перец, хотя сам безвольный и скучный, вдруг становится директором... ну, как нашего леспромхоза.

- А мне жалко обоих. В равной мере. Они несчастны тем, что все что им надо уже имеют, а желают ненужного им. И, кстати, про социалистический реализм. Данного метода придерживаются наши современники: Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Чингиз Айтматов. И все они - замечательно талантливые писатели. Русская литература сохраняет свой высокий статус в мире прежде всего оттого, что авторы не только продолжают традиции психологизма, то есть, исследуют душу человека, но и развивают те линии, которые шли от Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова. Социалистический реализм возник не из пустоты, это продолжении магистрального пути русской литературы.

- Кажется, Сталин называл писателями инженерами человеческих душ.

- Сталин... - Немка на несколько мгновений ушла в себя. На самом деле, на это имя наложено табу, Сталина будто не было. Хотя, фотокарточка Сталина на лобовом стекле каждого грузовика в леспромхозе. Как икона дорожная... - Пожалуй, инженер в душе не разберется. Исследователь души: так, по-моему, вернее...

Фрау на уроках литературы немало рассказывает о творчестве современных литераторов, хотя, в школьной программе их нет. А на немецком читает наизусть фрагменты "Фауста", демонстрируя красоту "фашистского" языка. О Стругацких, впрочем, ни разу не говорила, да, собственно, школьники и так проглатывают фантастику и детективы на ура. Любые, без разбору. В сельской библиотеке беллетристика потрепана и перетрепана, а в классике зачастую и муха не... ну, нечитабельна она, короче. Современников - и то больше читают.

Стругацкие - Иваново открытие. За интересными сюжетами он разглядел глубину. Одноклассники от "Улитки" плюются, ведь там нет космолетов и межпланетных войн. Хвост даже удивился, обнаружив, что фантастика может быть серьезной литературой. Впрочем, к философии Иван пришел через Вольтера, так же открытого в выпускном классе, не без подачи Фрау. Позже он узнал, что в царской России вольтерианство называли "французской заразой". А еще позже Хвост осознал, что гораздо больше ему все же дали диалоги с Фрау.

- Марта Францевна, ведь у наших писателей есть положительные герои, идеалы и благородные цели. А по Стругацким вообще выходит так, что мы все - дураки, живущие запросто так.

- Так оно и есть на самом деле, чего, Ваня, скрывать. Но из этого не следует, что вовсе нужно пытаться возвыситься над обыденным. Скажу банальное: душа человеческая есть потемки.

- А вот есть такая наука, которая душу изучает?

- По идее, психология. Но на самом деле эта наука занимается так называемой высшей нервной деятельностью. Психиатрия лечит душевные заболевания. А изучает душу разве что искусство. Только ненаучными методами.

- А социалистический реализм - научный метод?

- Нет, конечно. Это всего лишь один из способов сделать мир лучше. Наша жизнь меняется в зависимости от того, КАК мы хотим жить. Если нам будут талдычить: "Советский Союз - это плохо, Советский Союз - империя зла...", мы в это поверим. И станем громить и уничтожать, а не выдумывать и строить. Именно для того и предназначен метод социалистического реализма, чтобы осознанно созидать. Осознавая, кстати, свои ошибки.

- Разве ж мы ошибаемся?

- Мы живые люди. И наша сила в том, что мы учимся учиться на своих оплошностях - особенно трагичных.

- А если не научимся?

- Вот это - беда...

 

Придя в свое Истомино, Иван в первую руку пошел на болото - проверить, не осталось ли каких неубранных следов. Нормальное поведение преступника, инстинкт самосохранения. Некоторые следы были найдены - что разрушило последние надежды на галлюцинации, вероятно, навеянные Манделой - и удачно ликвидированы. А на обратном пути вновь завернул на кладбище. Ноги сами привели к могиле Фрау.

- Здравствуйте, любезная Марта Францевна. - Доложил Иван каким-то ерническим тоном. - У вас здесь почет и прочее, а кто-то гниет просто так.

Помолчал. Представил, что бы она ответила. Нет - не ответит. По крайней мере, в этой реальности.

- Итак, - продолжил Хвост монолог, - вы учили нас учиться на своих ошибках. Только, простите бога ради, не уточнили, как это делать. Тем паче так и не выяснили мы, каким таким способом отличить ошибку от верного действа. И вообще... природа построена на ошибках. Если бы не возникало мутаций, вся жизнь на этой планете - в тартарары. Иные ошибки, как показала практика, могут быть гениальны. Одно действо на миллиард, и - оп-ля! - ход истории изменен. И еще...

Из леса донесся отчаянный крик выпи. Стало жутковато и аж больно от одиночества. Хвастов упал возле могильного холмика свернулся калачиком и разрыдался.

 

...Когда Иван шагал сельской улицей, в щель на него глядела старуха. Проводя человека взглядом, она проворчала:

- Ходить все. Тэорэтик. Хоть бы раз поинтересовался, как тута люди живуть. Ни разу никому не помог, хоть дрова поколоть. Сыч.Выйдет тебе еще это боком... 

 

 

Искушение искусителя

 

Вот уж нежданчик: на берегу реки сидят двое. Чего неожиданного? Это Алена и... ну, тот чернявый гражданин, который отзывается на "Манделу". Только что у них шла горячая дискуссия, почти перепалка, грозящая перейти в рукоприкладство. Если б кто-нибудь со стороны наблюдал, не вникая в смысл слов, подумал бы: муж и жена – один сатана! Теперь устали, выдохлись. Чернявый пытается оправдываться:

- Обычная практика. Людям необходима встряска, иначе они закисают и превращаются в говорящих и двигающихся овощей. Между прочем, у вас был такой ученый, Тойнби, который придумал теорию вызова.

- Читала. - Алена наконец отдышалась. - Там говорится о цивилизациях, а не о конкретных людях. Ты бы еще Иова вспомнил.

- К несчастью не дока я в этих ваших священных писаниях. А труды ученых, признаться, люблю. И ученых люблю тоже - как специалистов, конечно, а не как людей. Прикольные они.

- Ученые эгоисты - это да. Но они как дети - наивные и ранимые. 

- Ну знаешь... эти дети на вашей веселой планете такого понавыкидывали! Уж прикололись, мама не горюй. И не надо уповать на их якобы детскость. В Освенциме или на Моруроа они показали весь свой этот эгоизм. Да ради истины они готовы...

- А вот не надо обобщать. "Ученые" - абстракция. Есть конкретные исследователи, готовые чем-то жертвовать. Многие клали на алтарь науки свои жизни.

- И все-таки больше - чужих.

- Иван - философ.

- Ты хочешь сказать, мыслители безобидны. Молодец. Да ваш этот Карл Маркс своими идеями покосил народу больше, чем все эпидемии Земли вместе взятые.  

- Хватит увиливать. Так ты оставишь Иванову душу в покое - или как?

Алена уставилась на оппонента как училка на нашкодившего первоклашку. После нехилой паузы покрасневший Мандела выдавил:

- Знаешь... ведь я тоже в некотором роде ученый. И знаю, что хвосты собаками не крутят. 

- А вот бога не боишься?

- Только дураки не боятся. Что, впрочем, не мешает грешить и умным.

- Хорошо... А ты возьми... мою душу. Стой-стой! Не смейся. Да, я, немногого стою, но... в конце концов, какая тебе разница. Молчи. Я на всякое способна, у меня потенциал. Ну, так жизнь сложилась, что... а если надо - могу и на преступление пойти. Легко. Ты Иванову душу-то оставь... и-и-и... в конце концов, я женщина, могу разные услуги оказывать, если что...

- А вот, что душечка. - Резко ответствовал Мандела. - Если у нас все неподецки, задам тебе вопрос. Слушай внимательно: задаю. У тебя неизлечимо больная мать, доставшая тебя своим дурным характером. Чисто теоретически: ты могла бы ради Ивана маму родную не пожалеть? Она ведь и сама в это мире измучилась, и переживает, болезная, что и тебе жизни не дает...

- Но...

- Без "но". Тебе достается все. Что ты ни пожелаешь. В том числе до конца своих дней Иван будет твоим. Без остатка. И я знаю твои чаяния. Ты совершишь очумелую научную карьеру, войдешь в пантеон великих. И все такое.

- Да уж... ну ты чмо.

- Часто слышу нечто подобное. А обществу между тем кто-то должен мешать. Знаешь... мы уж по-свойски. Без всяких этих... 

  Алена гомерически рассмеялась. Это была не истерика - скорее, тот хохот, которым ошеломили агрессоров защитники осажденной крепости, которым нечего уже было отдавать. Успокоившись, смахнув слезы, девушка вопросила:

- А можно встречное предложение?

- Ну-у-у... валяй.

- Сначала вопрос. Здесь вот, в чем дело. Ты считаешь себя представителем высшей расы, имеющим право чужими руками убивать людей?

- Совсем не так. Я-а-а... А вот не знаю. Но я переживаю за всех вас - чес-слово. Иногда до боли.

- Молодец. Душа, значит, болит за человечество. Как говаривал классик, в отвлеченной любви к человечеству любишь всегда одного лишь себя. Так вот, друг мой ситный. У меня все есть. Все, чего я хочу. Я люблю. И точка - большего мне не надо. А предложение вот, какое. Ты меня убиваешь - и забираешь мою душу. Просто так - без всяких этих твоих... преференций. Понятно?

- Ну и дура же ты.

- Так и знала, что ты просто мающийся от непоймичего позер, да к тому же - неудачник. Тебя там в твоем мире держат за нуль без палочки, и ты свои комплексы вымещаешь на том, что искушаешь людей. Опыты ставишь, исследователь задворок человеческих душ. Тебе прикольненько наблюдать суету нашего муравейника. А мне думается, приятель, без людей ты был бы полное... - Интеллигентная Алена обозвала Манделу нехорошим матерным словом.

- Все не так, душечка. - Однако, Мандела помрачнел.

- "Черный человек" - это про тебя?

- Знаешь, давай не...

- Давай не увиливать. Ты мою подноготную прознал, теперь моя очередь. Так что давай - убивай. Хочешь - утопи. Или придуши. Знаю, знаю: умеешь убивать, тебе это нравится - отнимать жизнь. Но всегда хочешь, чтобы в твоих маниакальных потугах участвовали эти мерзкие людишки. Маргарита помогла тебя найти - это было трудно - и сие означает, что мы тоже кой-на что способны. А уж если тебя зацепили, изволь вести себя достойно. Высокоорганизованное существо, блин.

- Алена, душечка... ты, мне кажется, пересекла черту доз...

- К чёрту эта твоя черта. - Дискуссия снова облекла форму импульсивной ругани. - Ты не умеешь созидать, ты только разрушаешь – в этом твоя проблема. Наносишь раны – и любуешься результатом. А личная твоя беда в том, что ты бездарь, за что и мстишь Вселенной, демиург хренов. 

- Вот падла буду - щас тебя прибью.

- Ну, я, собственно, об этом и прошу. Шлепни, душу забери - и пользуй.

- Ладно! Стоп. Хорошо... я подумаю...

 

...Иван сидел в красном углу отчего дома. Какое-то непонятное светлое предчувствие – будто что-то важное произойдет прямо сейчас – распирало изнутри. Только что он выдернул крюк из матицы, хотя пришлось изрядно и потрудиться. Хвастов был полон решимости. Только – на что?

 






















ОСТРОВ ПОТРЯСЕНИЯ


Страна, которой правит деспот,

подобна перевернутому конусу.


Сэмуэль Джонсон


Романтическое свадебное путешествие началось с праздничного фейерверка в порту отбытия. Максим уверял, что светопреставление устроено специально для Жанны, хотя, кажется, это был День Города. Да, впрочем, неважно, ведь каждая девушка мечтает вот о таком плавании: двое — а над ними непостижимая Вселенная. Максим имел репутацию опытного мореплавателя и уверял, что арендованную яхту знает и любит как Жаннино лицо. Говорил, что уже на третий день любимая тоже будет владеть плавсредством как заядлый мореман.

- Мы с тобой, солнышко мое, - ворковала половинка, - испытаем подлинное приключение. Домой мы вернемся совсем-совсем другими.

И Жанна ему верила. Уроки управления судном перемежались с минутами страсти нежной, а то и совмещались. Ночи — звездный беспредел, практически, мгновения, за которые иные отдали бы полжизни. А на четвертое утро подул сильный студеный ветер.

Максим приобрел вид озабоченный и Жанной вертел как последним юнгой, с матом и раздражением. Меж тем волны становились все выше, посудина то вздымалась ввысь, то ныряла в бездну, что явно не прибавляло оптимизма.

И тут — затрещало!

- О, боги! - Воскликнул суженый. - Переломилась мачта... ты, любовь моя, подержись, а я пошел рубить...

И передал штурвал Жанне.

В рубку муж не вернулся. Жанна держала руль пока хватало сил. Свет погас, в океане царила тьма, казалось, плавсредство разрывается по швам. Что-то ярко вспыхнуло, наверное, молния, Жанна в отчаянии рявкнула: «Все! Приплыли...» В этот момент женщина провалилась в небытие...

...Открыв глаза, Жанна никак не могла понять, на этом она еще свете, или уже нет. Лихорадочно ощупав себя, женщина осознала, что лежит под теплым одеялом, в мужских кольсонах и явно недамской рубашке. Одеяло воняло чем-то незнакомым, сверху давил серый потолок. Да, действительно приплыла, заключила Жанна.

В той жизни она так и не успела понять, любит ли она Максима. Красавец, супермен, успешный представитель среднего класса, с образованием, зажиточной родней и манерами. Конкурентки у Жанны были, но в конце концов пальму первенства в борьбе за кольцевание отменного самца взяла она. Ну, да: зациклен на путешествиях, экстриме... адреналиновый наркоман — но это же пройдет, человек окстится и остепенится. Если вовремя перебесится, конечно.

И тут — глухой стук! Будто командор шагает. Ты в замкнутом пространстве, во власти неизвестности, и нет заступника...

...В помещение ввалился тип с ужасным лицом.

- Не насилуйте меня. Пажа-а-алуста. - Попросила Жанна.

Урод добродушно рассмеялся. Хотя смех звучал отвратительно. Кончилось тем, что незнакомец начал икать.

- Хоро.. ик! шо. Это х... ик! хорошо, что вы пришли в... ик! себя. Прос... ик! ите...

Урод раскрасневшись лицом, выбежал, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Жанна приподнялась и огляделась. Комната хотя и мрачна, но вполне себе чиста. В углу этажерка с книгами, над кроватью узкое окошко, в которое лучится робкий свет. Господи... Жанну аж затрясло: этот гоблин меня ведь лапал, когда переодевал, укладывал... а может и еще хуже того. Маньяк! я попала к маньяку...

Как и во всякой женщине, в Жанне взыграл инстинкт самосохранения. Жанна повертела головой, подняла конечности, ощупала себя... да: невредима, да и маньяк покамест ведет себя сдержано. Чем бы его долбануть, когда он придет снова... Жанна принялась искать глазами какой-нибудь увесистый предмет.

Глаза невольно прочитали корешки книг на этажерке: Карл Маркс, Салтыков-Щедрин, Пришвин, Межелайтис... Повеяло чем-то знакомым, но давно забытым. Подтянувшись к амбразуре, Жанна увидела бесконечный волнующийся черный океан и серое равнодушное небо. Так... пора действовать... Подошла к двери, дернула... ни фига — заперта. Так чем бы этого гоблина укокошить... Хотя....стоит ли торопиться. Если тебя уложили в постельку и прикрыли, значит, сразу насиловать и убивать не будут. Надо бы для начала освоиться и понять ситуацию. Жанна, шагнув до этажерки, вытащила наугад книгу, вернулась в кровать, раскрыла на середине, вчиталась:

«Поэты лгут, их проповедь порочна, пусть их мечты красивы и чисты, они вам лгут, чтоб заманить нарочно в болото жизни, в омут нищеты.... Не верьте им! Они лишат вас мигом машины вашей, виллы и банкнот — ведь наслаждаться их убогим миром лишь неудачник может и банкрот... Не слушайте! Берите, не зевайте покуда можно — грабьте Белый Свет! И жизнь себе такую создавайте, где неуместным кажется поэт...»

Все — читать уже больше не хотелось.

В этот момент дверь отворилась — и страшилище торжественно внес поднос:

- Кушать подано. Приятного, так сказать, аппетиту.

У Жанны действительно с голодухи живот сводило настолько, что она проглотила бы что или кого угодно, но она сдержалась, кротко спросив:

- Я пленница?

- Что вы. Отнюдь.

- Тогда у вас должна быть столовая. Это же не тюремная камера. И надо бы позвонить домой.

- А где?

- Кто... мой смартфон потерян. Может, вы его... спасли? Ну, у вас же есть свой.

- Какой такой фон... Дом ваш — где?

- В Питере.

- В чём?

- Санкт-Петербурге.

- Что-то дореволюционное.

- Не совсем поняла. Но пусть будет так.

- Короче. С тем миром у нас связи нет. - Урод смотрел не на Жанну, а куда-то ниже.

- Но... где тогда моя одежда?

- К сожалению, пришла в негодность. Ах, простите, я олух! Сейчас что-нибудь придумаю...

Ужасный человек удалился, между прочим, не закрыв за собой дверь. Удаляющаяся и затихающая поступь. Жанна схватила кусочек теплого хлеба и затолкала в себя, практически не разжевывая. Бежать? В таком виде... В каземат ввалилась куча тряпья. Принесший примиряюще заявил:

- Выбирайте из того, что есть. Будьте любезны, не брезгуйте, все постирано. Я жду вас внизу...

Поднос с едой урод забрал с собой, а Жанна уже собралась было закидать в себя все остальное... Из принесенной одежды все — сплошь мужские вещи. Женщина прикинула то, это... ах, жаль, что нет зеркала. В конце концов, остановилась на синих брюках, ковбойской рубашке и сером свитере. Остолоп забыл предложить обувь — ну да леший с ним. Спускаться пришлось по каменной винтовой лестнице. Ступеньки студеные, по вертикальной кишке башни гуляет сквозняк, в общем, людоедская обстановочка...

...Весьма просторный зал, в камине трещат дрова, кругом грубо-мужланская обстановка. Жанна крутит в голове одно только слово — «людоед, людоед, людоед», а урод вещает:

- Здесь маяк, он указывал мореплавателям путь... Теперь маяки не нужны, навигации кирдык. Вам не по себе?.. - Выдержав паузу и поняв, что ответа не будет, страшилище продолжил: - Теперь все по-другому. Конечно, жить можно и так. В этом даже есть свои прелести...

Почему-то этот маячный маньяк старательно прятал свои глазищи, избегая смотреть Жанне в лицо. А вдруг и Максим спасся... что этот перец с ним мог сделать...

- Где вы меня нашли?

- Меня, кстати, Тимофеем зовут.

- Мария. - Представилась Жанна. Она не любит свое имя — за старую песню, из-за которой все Жанны теперь обожаемы и желанны.

- О, Господи! - Страшилище схватилось за голову (свою, конечно) и округлило и без того выпученные зенки.

- Что-то не так? - Осведомилась женщина.

- Хорошо. Это хорошо.

- Ну, так где же? - Жанну и в самом деле интересовало, чего там хорошего.

- Что...

- Конь в... где вы меня откопали.

- Отко... Ах, да. На берегу, конечно. Вас прибило. На обломке.

- И больше ничего? Никого?

- Кого вы имеете в виду?

- А где... Он?

- Кто?! - Страшилище аж передернулось.

- Обломок, конечно.

- А-а-а... да вон — в камине догорает. У нас, видите ли, дефицит топлива.

Нетрудно было угадать, что этот монстр все чего-то недоговаривает, будто проглатывает правду.

- Тимофей. - Жанна обратилась в приказном тоне. - Отпустите меня домой. А?

- Смею уточнить, Мария. - Урод выражался угодливо-ернически. Вашего города уже нет.

- То есть...

- Теперь там, на месте Санкт-Петербурга, Ленинград. Вот.

- Дурдом...

...Прошло три дня. Жанна пообвыклась в своем положении и даже поверила, что чудовище не будет ее домогаться. Она оставалась пленницей, ибо из маяка Тимофей ее не выпускал. Он часто выходил наружу, затворяя дубовую дверь снаружи — у него, видно имеется подсобное хозяйство, с которого дважды в день на стол подавалась простецкая, но сытная пища — и пропадал довольно надолго. Жанна основательно обследовала внутренне пространство, выискивая возможные пути к бегству. Свербела мысль: а вдруг совсем рядом есть поселение самыми что ни на есть человеческими людьми, а маньяк врет, повинуясь своей фантазии и преследуя свою извращенную цель? Сейчас ведь у нас хватает неадекватов, про которых даже и не поймешь сразу — псих он или просто дурак. Но все оконца — столь узенькие, что в них не смогла бы протиснуться даже гуттаперчивая Жанна — показывали только одну картину: бесконечный океан.

Из сбивчивых Тимофеевых рассказов Жанна кое-что для себя уяснила. Ее занесло на остров, который называется странно. Якобы первооткрыватель земли был чем-то там потрясен, вот на карту и было занесено: остров Потрясения. У острова был золотой век, когда здесь добывали какой-то минерал, очень необходимый государству Советский Союз. При крахе империи минерал оказался ненужным, а вместе с ним — и население. Власти Большой Земли предпочли забыть заморскую свою колонию, посчитав, что пусть спасаются как хотят.

Чудовище упоминало двух местных деятелей современности, неких Дорогушу и Балалаечника, скорее всего, предводителей враждующих бандитских кланов. По всей вероятности, на острове царит хаос с дикими первобытными нравами. Как поняла Жанна, здешнее население есть плод смешения русских колонизаторов с аборигенами, которые явно не обладали гламурной внешностью. Русская подвывертость, помноженная на местную угрюмость — вот тебе и продукт типа вот этого гоблина. О Большой Земле Тимофей отзывался скверно. Говорил банальности о том, что ТОТ мир якобы погиб от поклонения Золотому Тельцу, что только здесь, на острове Потрясения, сохраняется надлежащий порядок, в общем, нес пургу. Жанна же продолжала поджидать нужный момент, чтобы улизнуть.

А на четвертое утро, когда пленница и чудовище завтракали, раздался оглушительный стук снаружи.

- Господи, Дорогуша или Балалаечник, Дорогуша или балалаечник... - Запричитал урод.

- А кто хуже? - Почему-то спокойно спросила Жанна (она успела убедить себя, что все это — такая игра, может быть, даже затянувшийся сон). Ответа получить не успела, ибо в помещение ворвались отвратительные верзилы, бесцеремонно повалили Тимофея на пол (да он и не сопротивлялся) и стали пялится на женщину глазищами, выражавшими смесь любопытства и вожделения. В зал вошел человек столь горделивый, что сразу стало ясно: главарь.

- Фома Фомич Дорогуша. - Галантно представился он, преклонимши лысую жилистую голову. - Вы уж не серчайте, Мария, за такую неучтивость. Нравы у нас конечно не очень...

Жанна молчала, делая вид, что она не испугалась. Бандюганский атаман был похож на моложавого Кощея Бессмертного, но все же не выглядел совершенным уродом. В нем как минимум угадывалась военная выправка, а Жанна с детства питает страсть к офицерам. Одет Дорогуша был в аккуратный френч, пошитый точнехонько по весьма спортивной фигуре.

- Что ж ты, Тимоша, эдакое чудо у себя прячешь? - Обратился Дорогуша к Тимофею как-то по-отечески. Забыл, что у нас в Потрясении даже скалы с ушами? А, впрочем, молодец, живи... пока.

Тимофей, лежа на полу, глядел теленком. Главарь обратился к женщине:

- Мария... как вас по батюшке величать?

- Филипповна. - Не соврала Жанна. Правда, свое отчество она тоже ненавидит

- Да... Мария Филипповна, очень приятно. А я, напомню, Фома Фомич. Почту за честь извлечь вас из этого... - Кощей взял паузу, видимо, подбирая приличное слово. Как видно, не подобрал: - Поедемте же в приличное место. Вы не против?

- А у меня есть варианты? - Жанна неожиданно для себя заговорила надменно. Женщины же чувствуют моменты, когда можно.

- Конечно. Потрясения — свободная республика...

...Жанна наконец смогла увидеть Тимофеев замок извне. Что-то похожее на маяк в нем было, но не совсем. Вдруг осенило: Ласточкино гнездо - то, что в Крыму! Уж не розыгрыш ли...

-...Людям, Марья Филипповна, надобна опора. - Главарь, когда они тряслись в допотопном лимузине, как бы оправдывался. - И всегда найдутся самовлюбленные негодяи, готовые ради своего эго сотворить любой гешефт. В истории нашего острова были разные периоды, в том числе — и либерализма. Тогда у нас здесь процветали коррупция и воровство. А человек всегда тоскует по порядку. Вот...

- Дорогуша... это прозвище? - Жанне действительно было любопытно.

- Моя настоящая фамилия. Досталась от предков. Кстати, у меня арийское происхождение. Прапрадед прибыл в Российскую империю из туманной Германии, в служение императрице Екатерине Великой. Фамилию его — Драгнер — в знак почтения переделали на русский лад, а его сына направили на остров наводить порядок. Порядочность в нашем роду в крови.

- Навели?

- Почти что. Впрочем, практика показала, что порядок в приложении в менталитету конкретного населения на несколько порядков сложнее немецкого. Есть противодействующие силы.

- Вы имеете в виду... Балалаечника?

- Значит, он вам и про этого напел... - Дорогуша не то чтобы расстроился, а скорее скуксился. - Балалаешник — бандитское погоняло. Он когда-то был учителем музыки по классу балалайки и пытался сочинять. Но у него вместо музыки получался сумбур. И типа непонятый гений стал вождем этой грё... простите, интеллигенции. Когда мы наконец всю эту мразь приструнили, ушел в горы, прихватив с собой либерас… ну, в общем, это агрессивная непримиримая несистемная оппозиция, хамы, полагающие себя носителями сатанинских лжеидей. Думают, и у меньшинств есть право командовать. Скажу я вам, у этой чертобратии тоталитаризм еще тот: всякое отклонение от единомыслия у них почитается за преступление. Кто-кто, а эти...

Кащей явно распалился, видно, Балалаечник и впрямь – егойный геморрой. Жанна-Мария престала улавливать смысл Дорогушиных слов, а сосредоточилась на застекольных ландшафтах. Чем-то Потрясения напоминала остров Пасхи; Жанна там покамест не была, но видела в передачах. Уныло и однообразно, и только ветер, шевеля травами, пытается сообщить какие-то знаки. Въехали в убогий городок. Посреди площади возвышался отливающий золотом монумент с крестом в руке и лицом очень напоминающим Дорогушинское табло.

- Это не то, что вы думаете. - Опять принялся оправдываться Кощей. - Памятник — святому апостолу Фоме. И столицу они переименовали в Фоминск. Хотя я не просил. Поверьте, душенька: меня не станет — памятники снесут и даже имя забудут...

А вдруг ты и взапрямь бессмертный, подумала Жанна. Она окончательно осознала: здесь к ней относятся не то чтобы как к вещи, а как к священной корове. Люди на улицах встречались нечасто. Они стояли, замерев, и тупо провожали взглядами проезжающих. Такое создавалось впечатление, что все здесь – плохой театр, артисты которого косят под абсурд.

...Распахнулись глухие ворота и кортеж въехал на территорию парка французского образца. Над милым прудом с лебедями возвышалось здание, напоминающее Версальский дворец.

- Моя новая клетка? - Спросила Жанна.

- Вы здесь совершенно свободны. - Ответил Фома Фомич. - В пределах периметра, конечно.

- Интересная у вас свобода.

- Понимаете ли... исторической практикой доказано, что невозможно построить рай на всей планете. Но таковой можно создать на особо охраняемой территории. Пример тому — библейский сад, называемый Эдемом.

- Смешно! - Воскликнула вконец осмелевшая женщина. - Еще ведь неизвестно: то ли это ковчег, то ли гетто.

- Вы свободны в принципе. И за периметр выходить будете тоже — только в сопровождении вооруженной охраны, из соображений вашей же безопасности. Полагаю, очень скоро вы поймете, что покидать периметр вовсе не нужно. Однако вы еще не видели условий. Пройдемте же...

Кощей картинно преклонился пред Жанной, предложив свою руку, но она отвергла церемонности. Перо мое не достойно того, чтобы живописать внутренность дворца. Скажу только, одними только дамскими нарядами заполонены было две комнаты, а будуар занимал всю левую половину особняка.

- Зачем все это? - Вопросила Жанна запросто.

- Мария... Мария! - Фома Фомич смаковал имя. - Не скрою: я мечтаю однажды назвать вас просто Машенькой, и надеюсь, вы меня полюбите.

- А я вас тогда буду звать Фомкой?

- Как вам будет угодно. Хотя я больше предпочитаю: «мой повелитель».

- С запятой?

- Не понял...

- После слова «мой».

- Однако вы шутница...

...На третий день Мария (Жанна вжилась в образ) попривыкла к новой для себя ситуации, но все так же искала пути к бегству. Нарядов она попримеривала вдосталь, но остановилась на простецком одеянии в виде строгого делового костюма и легких парчовых тапочек. Каждое утро она приказывала охранявшим имение остолопам снаряжать джип — и отправлялась путешествовать по однообразным просторам Потрясении. Фоминск находится в глубине острова и до моря всякий раз ехать приходилось не менее получаса. Охранники дозволяли все кроме разве близкого подхода Марии к краю обрыва. Садясь на нежную траву, женщина созерцала горизонт, думая обо всем сразу, а в особенности о судьбе суженого, смытого за борт коварной волною. Где теперь Максим — неужто его и впрямь поглотила пучина?..

Глядя в окно джипа, Мария наблюдала местное население. Люди как люди — только разве по приближении черной машины они замирали и молча, не выражая эмоций, провожали взглядами вельможное авто. Вряд ли они видели сквозь затемненное стекло Марию, что пробуждало в женщине стыд наблюдающего исподтишка.

В маленьких серых поселках на видных местах стояли небольшие позолоченные монументы Дорогуше в виде апостола Фомы — с крестом и в гордой позе. Изваяния были единственными украшениями человеческих поселений, но, что характерно, у их подножия не было не то что цветов, а даже следов благоустройства. Возможно, так и задумано: бардак в выгодном свете оттеняет святого.

Фома Фомич прибывал и резиденцию с сумерками и всякий раз приглашал Марию к столу. Вкушали вдвоем, без охраны и слуг. Еда была несытная, но богатая витаминами — хозяин в диете толк знал. Дорогуша был сама учтивость, вел себя ненавязиво и деликатно. Никаких намеков на домогательство! После эдакого гастрономического общения Фома Фомич кланялся — и уходил в свою половину.

От одной не слишком молчаливой служанки Мария узнала, что Дорогуша живет один. Каждое утро Кощей не менее часа плавает в бассейне, потом отправляется по государственным делам — он вообще трудоголик. Вся прислуга знала: человек всего себя кладет на алтарь Отечества, за что своего шэфа неимоверно уважали. Правда почему- то, едва Кощеев кортеж отбывал из дворца, челядь приходила в радостное возбуждение.

Неболтливый старик — нонсенс, а посему во время вечерних трапез Кощей ворчал. Например:

- Удел лидера — одиночество. А, впрочем, после того как в мир иной отправился Махатма Ганди, теперь и поговорить-то толком не с кем...

Мария не знает, кто такой этот Махатма. Наверное, такой же тиран, на каком-нибудь соседнем острове. Мария выслушивала сентенции Фомы Фомича, а размышляла примерно в таком роде: вот долбануть бы тебя, мразь, по лысому черепу бутылкой, да ты, блин, крепкий. Меж тем властитель ныл:

- Им нужен национальный лидер. Но недостает духовных скреп. Я ведь чего хочу: чтобы сформировалась единая потрясенская нация, объединенная общей идеей. Пробовали создать партию, назвали «Единой Потрясенией», там такие кадры набрались — хоть святых выноси. Пытались организовать «Народный потрясенский фронт» — туда все те же.... Да, им повезло, но не всё держится на культе личности. Но постепенно, постепенно я воспитываю народ в том ключе, что не всякая власть — от бога, а только обеспечивающая благолепный порядок... Есть такие особи, которым революцию подавай. Я же предлагаю модель эволюционную. В человека, у которого в голове царя нет, заселяются бесы.

Еще один мотив:

- Интеллигенты сами виноваты, что народ от них отвернулся. Я на самом деле уважаю эту прослойку, но право — сущие сукины дети! Они подумали, что если умеют рассуждать на высокие темы — значит, являются цветом нации. А цвет — это мы, реалисты. Мы на самом деле и есть воины света. Было время, за ними шли, верили в сказки про свободы и права. Но на горбах этих вшивых святых пришли хитромудреные евреи, которые прихватизировали народные богатства. О-о-о, как нелегко мне было свалить весь это олигархат!..

Ну, и все в этом роде. Если бы Дорогуша исповедовался священнику, тот бы его на хрен придушил...

...На четвертое утро путь джипу перегородил валун. Когда охранники вышли, чтобы убрать препятствие, со всех сторон раздались дикие визги и выстрелы. Защитники мужественно разбежались кто куда.

Из-за холма вышли сущие по виду разбойники, один из них, невысокий и кругленький уродец торжественно произнес:

- Мария, вы спасены!

Переходящий кубок, рассудила Жанна про себя, и спросила вслух:

- Для чего?

- Для? - Винни-пух замялся. - От, от!

- Уже не тот ли вы человек, - проявила женщина проницательность, - которого Дорогуша так боится?

Жанна попала в точку, главарь разбойников воспарил и даже вытянулся. А после даже расплылся.

- Вообще-то мое имя Валентин. - Представился он. - Фамилия простая: Смирнов... - Бандиты обступили Жанну-Марию со всех сторон, и она самим телом чувствовала восхищенные взгляды. Правда не оставляло подозрение, что на этом дурацком острове все играют в какую-то гибридную войнушку, и все это невзаправду. Толстяк продолжил: - Вам теперь совершенно нечего страшиться, расслабьтесь — и почувствуйте воздух свободы!..

Снова-здорово, для них эта свобода прям жупел... Пещера, являющаяся убежищем мятежников, обустроена под длительное проживание. Здесь были и женщины, и дети — все смотрели на Марию с улыбками адвентистов седьмого дня. Действительно, они живут дружной общиной, все делят по нужде каждого и стараются быть наравне друг с другом. Хотя, есть уборщики, стряпухи, огородники, швеи, всякая работа в этом сообществе уважаема и почетна. Хотя, воины все же — каста привилегированная. К своему главарю они относятся по-панибратски, Валентин и сам старается не подниматься выше других. Вот он сидит у костра — и распинается:

- ...Ну и что, что Балалаечник... Последний советский фильм, который я смотрел, называется «Собачье сердце». Там есть персонаж, Полиграф Полиграфыч Шариков. Он на балалайке играл. Виртуозно, между прочим! Точнее, не он, а тот музыкант, который озвучивал. Балалайка — инструмент божественный, волшебный.

- Да чего ж ты забросил свой инструмент? - Запросто спрашивает один из бандитов, на вид — сущий головорез.

- Эх, Дима... - Балалаечник на своем коньке и расположен к сантиментам. - Вот ты был поэтом, лириком. Сейчас — пишется?

- Когда говорят пушки... впрочем, после войны — сразу за перо. Но кто сказал, что на войне музыки не надо? После жаркого сраженья песен хочется вдвойне.

- Вот, посмотри на мои пальцы. - Балалаечник продемонстрировал всем жест «пальцы веером». Месяц струны не подергаешь — подушечки пальцев становятся нежными как у младенца. Я стану играть — пальцы в кровь. Во всем нужно упражнение. Да...

Каждый сидящий у костра представил свой излюбленный род упражнения и наступила театральная пауза, эдакая мизансцена. Жанна выбрала момент, чтобы задать прямой вопрос:

- Ну, признайтесь, Валентин, по честноку. Чего вы тут со мной все таскаетесь как с писаной торбой... вам женщин мало?

- Понимаете ли, Мария...

- А вдруг я — и не Мария вовсе.

- Теперь уже неважно. Человека зовут так, как он назвался. Наш остров когда-то населяло счастливое племя. Еще до того, как здесь поселилась основная масса выходцев с Большой Земли, на Потрясении поработали христианские проповедники. Они внушили аборигенами миф о том, что когда-нибудь к ним явится дева Мария и подарит им великую благодать... - Да уж, прикинула Мария, начет «девы» они хватанули, но оспаривать все же не стану. - ...На самом деле, - продолжал Винни-пух, - люди у нас хорошие. Сюда уезжали свободолюбивые личности, несогласные с царским режимом. Хотели построить новый мир — и всё такое. Миф о деве Марии поселенцы переняли у коренного населения, в сущности, смешавшись в нашем культурном котле. Мы здесь — язычники...

- Разве это плохо? Вы ведь верите в холмы, в реки, в небесные хляби.

- Может быть. Хотя раньше, еще до войны, верили в светлый разум и в то, что добрым будет. Но пришли силы, которые заставили людей возвеличить темную сторону и поверить в идолов. В том-то и беда, что Дорогуша на этой человеческой слабости сыграл.

- Так кто же такой — этот Фома?

- Который апостол?

- Да нет же: Кощей. Про апостола я в курсе – онневерующий был.

- При Советском Союзе они был начальником отдела кагэбэ. Уважаемый человек, семьянин, член Коммунистической партии. А потом... стоп! Признайтесь, Мария: Дорогуша вас впечатлил?

- В нем есть, конечно, демоническая сила. Но... - Валентин о чем-то мучительно задумался, погрузившись в свое эго. - Алё, там — на корме!

- Ах, простите... значит, так: при советской власти в кагэбе брали лучших, это факт. Ну, а там, в системе, они или оставались таковыми, или начинали везде и во всем искать происки врагов. Когда Дорогуша пришел к власти, у нас тут был настоящий бедлам. Он навел порядок, чего уж песню из слова выкиды… то есть, слово, коконечно, из песни. На ключевые посты Дорогуша посадил своих, гэбистов. И большинство из них продолжили поиски врагов. Они просто ничего другого не умели. Постепенно он их убрал, а сам превратился... как бы это помягче сказать-то... в посмёбище.

- Ничего не поняла.

- Это даже к лучшему.

- А кто же тогда — Тимофей?

- Тот, который на бывшем маяке завис? Он когда-то был вторым секретарем островкома компартии. Но одичал.

- Но ведь был и первый...

- Да партбосс стал первым президентом Потрясенской республики. Была у нас здесь такая. Но кончилось все скверно. Простите, не хочу об этом, у нас те лихие годы никто не желает вспоминать - тошно.

Уж куда лихее нынешних, подумала Мария. А вслух произнесла:

- Вы здесь все какие-то несчастные. Хотя, по большому счету и добрые внутри. Свалить бы из вашей этой потрясяшки.

- Уж не хотите ли вы, Мария, сказать...

Жанна заявила однозначно:

- И скажу. Я хочу в город, из которого я произошла. В Ленинград.

- Как же можно хотеть в город, которого нет?

- Но...

- Мы же здесь не в безвоздушном пространстве живем. То болото на Неве теперь именуется Санкт-Петербургом.

- Вы все же следите за новостями.

- А как без этого. Мария... - В глазах Балалаечника блистал первобытный огонь. - Зачем вам другой мир. Вам нравится участвовать в крысиных бегах за право обладания очередной ненужности, доставляет удовольствие зависть к чужим успехам, кайфово от пойла, которым вас там на Большой Земле кормят по эфиру… Вы оглядитесь!

Жанна осмотрела уродские мордовороты. Даже физиономии маленьких детей в этой мрачной пещере не несли печати цивилизованности и культуры. Быдло, тупое стадо орков. Из груди Марии само собой вырвалось:

- Да уж... у вас тут точно — остров Потрясения.

- Не более, чем в любом другом уголке Вселенной.

- Валентин... - Жанна заговорила вкрадчиво. - Вот вы весь такой положительный, практически Робин Гуд. Почему же за вас на острове — меньшинство?

- Хороший вопрос. Людей на самом деле парализовал страх. За свои семьи, за свое жалко добро, за будущее. Они там думают: путь уж лучше остается так, а ткнешь дерьмо — еще то амбрэ. Мы склонны считать, что так удобно, когда сильная власть, культ личности.

- Разве здесь, в вашей... - Жанна чуть не сказала «банде», но вовремя подобрала нужное слово: - В вашей команде разве нет авторитаризма. Лидером выбрали именно вас.

Как вы поняли, Жанна поумнела, она знает, что такого рода типы нуждаются в комплиментах.

- Все сложно, солнце вы наше, сложно... кстати, у Фомича тоже была семья. Он развелся, и жену, и двух своих дочерей отослал на Большую Землю. Да-да! Это у них практикуется. Среди потрясенцев теперь бродят слухи о том, что де старик то одну самую прекрасную девушку в фаворитки взял, то другую... альфа-самец, чё. У нас таких любят.

Ну, и сплетник же ты, подумала Жанна. Небось у самого все не слава богу на личном фронте — вот и нагнетешь. Но женщина не стала говорить начистоту.

- А вот эти идолы в поселках... Почему вы их не свергаете?

- Постаменты-то останутся! Ну, повернется колесо Фортуны в нашу сторону — что из того? Они ж начнут ваять каких-нибудь святых Валентинов. То Левиафан в чистом виде. Средневековье, Нептун бы его задрал.

Жанна истерически расхохоталась. Все в пещере замерли, уродливые лица повстанцев отразили скорбь. Когда приступ прошел, Жанна заявила:

- Я поняла. До Фомы на тех постаментах стоял Ленин. А до Ленина - еще какая-нибудь скотина. А закончится все тем, что позолотят... меня.

- Еще не факт. - Ухмыльнулся Винни-пух...

...На четвертый день вся эта казачье-партизанская вольница стала Жанне изрядно надоедать. Повстанцы, полагая себя благородными разбойниками, на самом деле являлись обыкновенными бандюганами. Как минимум, добычу они делили с видом весьма алчным. Когда боевики во главе своего атамана уходили на дело, тыловая часть расслаблялась: люди спали, занимались легким непотребством, пожирали неприкосновенные запасы, да просто праздно шатались. К Марии они относились с почтением, но именно как к инородному телу: с плохо замаскированным неприятием. Жанна не видела особой разницы промеж каземата бывшего партработника, золотой клеткой Кощея и Виннипуховой дырой — тем более что на свет Божий Жанне нос показывать теперь удавалось нечасто (даже до ветру ходить приходилось под охраной — боялись, что отобьют).

Из обрывков человеческих разговоров кое-что прояснилось: одно из занятий банды — контрабанда. В Потрясению частенько заглядывают ушлые купцы, предлагающие всякий товар, люди Балалаечника расплачиваются награбленным, а потом тайком перепродают людям Дорогуши. То есть, за красивыми словами Винни-пуха скрывается обычная воровская малина.

Как-то, когда Балалаечник кайфовал после сытного ужина (а пожрать он не дурак), Жанна осведомилась: а не прибивало ли к острову в предыдущие дни еще кого-нибудь? Женщина уже знала: несмотря на ликвидацию всех СМИ как источника ереси, Потрясения буквально пропитана информационными токами, которые на Большой Земле именуют сарафанным радио.

- Было. - Ответил Валентин после некоторого раздумья. - В одном поселке приютили парня. Но он... как бы это сказать... его... того.

- То есть... - Надежда теплилась, но обычно убедительный Винни-пух на сей раз изъяснялся туманно.

- Как они говорят, перековали.

- Что за чёрт.

- Известный. Тоталитаризм.

Как же, думала Жанна, да вы все здесь — тоталитаристы. Одним подавай царя на троне, другим — демона свободы, третьим — теорию затворничества. И у всех — одномерное мышление по типу: я едиенственный и неповторимый носитель истины.

- Валентин... - Мария старалась говорить вкрадчиво. А нельзя ли мне... увидеть пришельца?

- Это очень непросто. В Фомине стоит Дорогушин гарнизон.

- Вы имеете в виду, Фоминске?

- Ах, да, вы не знаете: администрации поселений соревновались в творческом порыве переименования. У нас на острове есть Фоминово, Фомск, Фомановск, им. Фомы, Новофоминск, Краснофоминск. Есть один Дорогушинск, а еще поселок с оригинальным названием Фома Фомич. Чего с них взять, с лизоблядов. Этот — Фомино. Но... на что вам...

- Я женщина. И внутреннее интуитивное чувство подсказывает мне, что тот пришелец может многое прояснить.

- М-м-мда... это сложно...

- А если осторожно... раньше я никогда ни о чем не просила, ничего не требовала. А вы — такой умный, сильный, талантливый, отважный...

...Фомино — убогое поселение на берегу океана. Сколько Мария не всматривалась, золотого изваяния не заметила. Изредка встречающиеся на улицах местные жители замирали как кролики при виде удава. Янычары балалаечника действовали четко и быстро — скоро повстанцы оказались в чреве гулкого ангара, воняющего рыбными потрохами. О, боги: Жанна видит своего Максима! Он одет в ватник и шапку-ушанку, больше похож на какого-то зека. Муж совершенно не удивился:

- А, привет. Я рад.

Жанна все еще размышляла, броситься ли к возлюбленному как собачонка, или подойти грациозно, но в этот момент раздался истошный крик:

- Всем на колени, оружие на землю! - Ну, и раскатистый русский мат.

Боевики поглядели на Балалаечника. Тот прошипел нечто невнятное — и первым кинул свой маузер. Раздался лязг оружия, отряд сдался.

- Вот и взяли мы вас на живчика! - Торжественно заявил вошедший в окружении телохранителей Дорогуша. Его жилистый череп торжественно сиял.

- Всех не возьмешь... - Процедил сквозь зубы поверженный Балалаечник.

- Максим, - спросила строго Жанна у мужа, - что с тобой...

- А что... - Лицо суженого выражало идиотизм.

- Они тебя что... пытали?

- Ты совсем, что ль? Они мне подарили истину. Я узнал, что такое — приют спокойствия, трудов и вдохновенья. На самом деле у меня в жизни была только одна мечта: хрустящая жареная картошечка с не слишком соленой селедкой, присыпанные сочным репчатым, тонко нарезанным кругами луком. Ах! И мне здесь все это дали.

- Нет, это ты со...

Жанна не успела договорить. Всех скрутили и принялись сортировать. Мария попала в автозак с людьми, которые ей почти что не были знакомы. Когда тряслись на колдобинах, она спросила у соседа:

- Я что... уже не священная корова?

- Насчет священной, - ответил тот, не знаю. Но что корова — это да.

Жанна хотела посмотреть в лицо этому хаму, но было слишком темно. Машина остановилась, в открывшуюся дверь резануло:

- Баба! На выход...

В мозгу у Жанны пронеслось: или сейчас к себе в лимузин заберет Дорогуша, или изнасилуют и грохнут. Хрен редьки не слаще.

- Не хочу. - Гордо ответила женщина.

- Тебя никто не спрашивает. На выход строиться — или... Да не вам, ур-роды! - Ломануться наружу попытались все. - Только баба. Ну...

...Жанна стояла на дороге в недоуменном одиночество, автозак утрясся прочь. В нашей героине кипело возмущение, ибо охранник для ускорения дал даме пинка...

...И снова знакомый каземат в маяке. Тимофей молчалив, все попытки Жанны прояснить хотя бы что-то заканчиваются ничем. Страшила носит на лице следы истязаний — похоже, садисты Кощея его здорово обработали.

Жанна не отказывается от еды, все произошедшее только добавило ей жажды жизни. На самом деле она вновь вынашивает план бегства. Этот адский остров она теперь знает, найдет какую-нибудь пещеру, а там уже постарается прояснить судьбу Максима. Но для начала надо удрать из этого ласточкиного гнезда, предварительно усыпив бдительность урода.

Поведение мужа — самая странная из загадок. А вдруг они его укатали медикаментами и сделали из него зомби? Или сломили волю еще какими-нибудь еще более изощренными средствами. Итак, Фома всех обыграл: тиран организовал идеальную операцию по поимке своего врага. Но... как-то все это сложно. Для чего был весь этот спектакль во дворце? Он же по сути предлагал Жанне руку и сердце!

В эдаких планораздумьях прошли три дня. А на четвертое утро снаружи стали ужасающе громко стучаться. Жанна слышала Тимофеевы причитания: «Дорогуша или Балалаечник, Дорогуша или Балалаечник...» Она толком и не успела что-то сообразить, как в камеру вкатился... Балалаечник. Вид он имел очень даже бравый.

- Как же так! - Воскликнула опешившая женщина. - Вас же взяли... на живца...

- В насквозь коррумпированной стране, дорогая Мария, все последствия определяются грузом золота, которым можно навьючить осла.

- Но я не Мария.

- В нашем благородном кругу первое слово дороже всех остальных. Для меня вы останетесь Марией во веки веков. Тем более что вы свою миссию исполнили.

- Так у меня, оказывается, была миссия...

- Таковая есть у каждого, приходящего на эту землю.

- Может вы расскажете наконец... правду?!

- Конечно. Вы должны были очистить наш остров от мрази.

- Я?

- Да. Мы смогли вычислить в наших рядах всех двурушников и крыс.

- То есть, я правильно понимаю, что теперь правитель Потрясении — вы?

- Нет. Потрясенией правит Дорогуша.

- Рука руку моет?

- Это все диалектика. Видимо, вы из поколения егэ и не в курсе.

- Курсе — чего...

- Того, что у нас здесь существует такой живой организм, своеобразный человеческий муравейник.

- А Максим...

- Тот оболваненный красавчик?

- Вы мне его вернете? - Вот скотина, подумала Жанна, оскорбляя моего супруга, ты плюешь мне в лицо.

- А вам он точно нужен...

...На выходе из маяка стоял именно он: Максим. Мария... простите — Жанна бросилась к нему как собачонка. Тот благосклонно раскрыл объятия.

- Ты был чем-то очарован, любимый? - Спросила она.

- Да. Да... то есть, нет. Я не знаю, любимая...

…Прошло совсем немного времени — Жанна вновь вынуждена доказывать свою правоту. Валентин старается возражать:

- Допустим, мы вас выпускаем. И ваш диктатор Большой Земли вознамерится на нашем прекрасном острове восстановить конституционный порядок.

- Мы никому не расскажем. Чесслово.

- Ну, да. Русским надо верить на слово.

- Валентин!.. - Жанна старается говорить проникновенно. - На вашем... да-да: без сомнения прекрасном острове нет нефти, газа, прочих полезных ископаемых. И кому вы на фиг нужны? Им нужен очередной дотационный депрессарий?

- Ничего подобного, Мария...

- Мария? - Удивился Максим.

- Подожди... - Жанна задвинула горе-муженька в тыл.

- Им, - продолжил Винни-пух, - нравится хватать ртом и всеми остальными местами — и пусть лежит. Как у нас говорится, впрок. Кому нужны те же Курилы...

- Все не так, герой. - Жанна старалась быть убедительной. - Империя окружила себя геморроями: Приднестровье, Абхазия, Донбасс. А бюджет не резиновый – это вам не Москва. Но — самое главное: с какого это бодуна мы расскажем о вашем острове, коли не хотим государству зла? Нашему – не вашему этому… А? И вообще: вы прекрасно знаете, что ТАМ про вас вовсе не забыли...

- Эх, молодость-зеленость… Мы ведь надеялись, что обновится наша кровь.

- В таком случае, мы вам точно поможем. Расскажем там, какой у вас здесь царит рай. Что здесь полно женихов. Что вы поклоняетесь Женщине…

Валентин призадумался…

...Двое отплывали в лодке в трагическом безмолвии. Жанна, прижавшись к Максиму, ворковала:

- Знаешь, мама меня хотела назвать Машей. Но отец, самодур, настоял на своем. А потом предал нашу семью и все посыпалось прахом. Я думала, теперь уж до конца дней будут только несчастья...

- Глупышка... - Максим как истинный мачо знает, что ни в коем случае нельзя просить у женщины прощения, а хвост надо держать петухом. - Все это было лишь такое приключение. Экстрим-парк для белых людей, эксклюзивное обслуживание. Тебе разве не понравилось?

- Теперь уже неважно. Я хочу пустоты, забвения... Господи... и чем это они так их потрясли...

И Мария в сладкой неге прикрыла свои прекрасные глаза...

 Ах! - Мечтательно произнес суженый. - А селедочка там была все же отменная!













АНТИНЭТ КИСЛЫХ ЩЕЙ

Человек в сущности –

дикое, страшное животное.

Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности,

называемом цивилизацией,

поэтому и пугают нас случайные выпады

его природы. Но где когда-то падают

замок и цепи законного порядка

и водворяется анархия,

там он показывает себя таким, каков он есть.


Артур Шопенгауэр


Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят...

Когда-то давно, в иной жизни Сережка на спор задерживал под водой дыхание. Их деревне таких отчаянных пацанов было несколько, и они соперничали в разных доблестях. Сережкин рекорд: шестьдесят два — и это при том, что счет вели те, кто стоял на берегу реки, они были заинтересованы в затяжке секунд. Сережка не был абсолютным рекордсменом, но он стремился — возможно, в нем погиб спортсмен. Только что Сергей заново прожил всю свою непутевую гадскую бремь, причем, пока летел со скалы вниз, в голове будто пронеслось кино из ярких эпизодов жизни, которые все же были. Мог разбиться о валуны, но угодил в омут, а дальше стремнина понесла, бия о камни и переворачивая. На затухании потока успел посмотреть поверх обрыва и неожиданно четко разглядел своих преследователей, даже выражения лиц прочитал, и по шевелению губ одного из злодеев прочитал: «П....ц котенку...» Одни целились, другие тыкали пальцами в его сторону, давая советы. Когда по воде заполыхали пули, нырнул...

...восемьдеся девять, девяносто, девяносто один... вот ведь как мобилизуется организм, ежели жить охота! Когда летел и смотрел ролик про свою житуху, подумалось: да ты еще ничего такого не совершил, трутень хренов. Все куда-то несешься, удивительно, что еще бошку не сломил. Дыхалка кончилась, когда досчитал до ста тридцати двух. Вынырнув и жадно вобрав воздух, увидел, что скала скрылась за лесистым углом. Обрыв на том берегу тянется долго, спуститься не успеют, а значит, надо скорее на другой берег — и в зеленку. Гребнул правой рекой — все тело пронзила такая боль, что аж потемнело в глазах. Перевернувшись на спину, с ужасом ощутил, как немеют конечности, а припуститься уже не хватало силенок. Уже захлебываясь, ощутил дно. Дотолкался ногами до берега, превозмогая боль и стремнину. Пришлось выползать из воды как какое-то земноводное, загребая тремя конечностями. Чтобы окончательно выбраться на сушу, пришлось изрядно побороться с упрямым кустарником. Обретя твердь, зайцем запрыгал в спасительную чащобу. Вот, оно, чувство подраненного зверя... «Держись, держись, Пастух, ты же хочешь жить!» - подгонял сам себя беглец. Все существо пронзала боль, когда поврежденным плечом задевал ветви, но он подгонял себя: давай, давай, чувак, ты же везунчик!

Сергей и не помнил уже, сколько он несся напропалую, то спускаясь в овраги, то карабкаясь по кручам. В конце концов, силы его оставили напрочь. Он упал, споткнувшись о корень — и столь неудачно, что от болевого шока просто отключился...

...В реальность заставили вернуться голоса. Неужто настигли, раздосадовался Сергей, и попытался отбрыкнуться. Ни фига! Его будто сжали клещами.

- Вр-р-решь! - Рыкнул Сергей, а в ответ услышал:

- Спокойствие... только спокойствие.

Сергей еще раз рванулся всем телом — и вновь провалился в темноту...


-...Серж, вот сам подумай... - Паша — мастер позанудствовать. - Тебе сейчас и идти-то толком некуда. Везде кроме Убежища тебя будет ждать засада. Единственное место, где тебе реально безопасно - здесь.

- Ну, да... - Сергей погладил гипс, закрывающий плечо и предплечье. - Ты как всегда убедителен. Но разве ты не в курсе, что даже у математических задач есть несколько способов решения.

- Когда мы тебя тащили, а ты, даже будучи без сознания, пытался кусаться, мы могли тебя к лешему бросить — и все. Но это не было решением, вот.

- Короче, ты хочешь сказать, что вы меня выходили для решения конкретной задачи. Так?

- Ты хорошо мыслишь. Это плюс. Заметь, у нас нет запретных тем, табу. Ты говорить то, что думаешь о нас, я — о тебе. Свобода слова, совести и... - Паша запнулся, побоявшись произнести слово «вероисповеданий».

- Но ты же толком даже не знаешь, кто я, что на самом деле думаю, откуда и куда иду.

- Мне на самом деле... нет: всем нам не интересен твой... как его... бэкграунд. Мне важно, каков ты сейчас. Извини, но ты сейчас, считай, в санаторий попал. Согласись, Серж: на твое благополучие — не спорь, сейчас у тебя благополучие! — работают другие люди.

- Коммунисты грёбаные.

- И коммунисты, и христиане, и буддисты, и даже талмудисты-начетчики. Всё в одном загоне.

- Да вы — долбаные сумасшедшие.

- И мы, и влюбленные, и поэты — из одного теста слеплены. А тебя еще неизвестно из чего соорудили. - Паша бросил критический взгляд на Серегины татуировки очень даже агрессивного содержания.

- Мы все на самом деле слеплены из одного: кости, мясо ла кожа. Толщина вот только разная.

- Ладно. Отдыхай уж... отдыхающий.

И Паша ушел. А все-таки, подумал Сергей, оставшись наедине с собой, парнишка он муторный, но добряк. Не без тараканов в голове, зашоренный, однако пытающийся быть искренним, хотя в его манере – недоговаривать. Им вот нравится идиотизм сельской жизни, но прогресс они не остановят. Он же, скотина, по воздуху к ним прилетит. Хрен их поймешь: вроде бы и не сектанты, ибо никаких религиозных обрядов не замечено. С другой стороны — одержимые. Ведомые своим идеологом и гуру Филиппычем, эти фанатики не приемлют мобильной связи, телевидения, интернета. Про них вот, что можно сказать: можно быть за информационные технологии или против таковых. Но никогда уже — без информационных технологий. Пусть с негативным оттенком — но это тоже поклонение Паутине.

В этой деревне, которую они именуют Убежищем, живут то ли пятьсот, то ли семьсот душ. Много детей, почти нет стариков. В деревне держат много скотины, да и вообще любят всякую мясомолочную пищу. А вот с хлебом натяжка, видно, недостает посевных площадей. Сергей рос в сельской местности и, хотя в зрелости вдарился в иные среды, ничего не забыл. Он, кстати, приметил, что почти все поселенцы — бывшие горожане, только еще осваивающие аграрное дело. Им в кайф возиться с дерьмом — это плюс. Но молодому поколению, в говне взрастающему, все это будет уже западло. Эх! Серега в свое время и сбежал-то из родной веси только ради того, чтоб котяхов не видеть... Ошибся: всякого рода срач попадался даже в элитных кругах, причем душевные экскременты люди тех кругов умеют ловко прятать за понтами.

Кое-какие элементы истории этого странного сообщества Сергею уже знакомы. Поселение общины уже третье по счету. На первое Убежище наехали чиновники из опеки и защиты прав несовершеннолетних. Якобы дети должны получать образование в системе. На версию вторую Убежища нагрянули местные бандиты. Мафия посчитала так: эти чудики не пьют, не воруют, не врут. А такое в тех краях уже было — когда поселились раскольники и в конечном итоге подмяли под себя всю экономику региона. По счастью, к власти вовремя пришли большевики и затеяли свой гешефт, но в генетической памяти коренного население недоверие к работягам-фанатикам осталось. Третье Убежище по Пашиному уверению еще не раскрыто. Наивные они люди! Просто, очередь не дошла.

Филиппыча своего они то ли обожают, то ли ему подыгрывают — непонятно. Может они вообще понабрали кредитов или наделали еще каких-нибудь темных делишек — а теперь зашифровались, придумав своеобразную квазирелигию. А может просто — разочаровавшиеся в цивилизации вшивые (это образно говоря) интеллигенты. Начали небось с философского кружка — заканчивают таежным тупиком. Чем ближе к истине — тем дальше от простого народа. По счастью, они не без рук: вон сколько всего понастроили, даже без среднеазиатских батраков!

Сергей смотрел в окошко на играющих сорванцов. Малышня как малышня, счастливое голопузое детство. Вот им здесь — приволье. Сергей такого тоже вкусил, правда, с приправой из терна. Безотцовщина, две младших сестры... приходилось воровать на току зерно, таскать из лесу валежник, выпрашивать на ферме у доярок молоко. А мать свою похоронить не удалось — стечение обстоятельств. Потом еще и беду на свою деревню навлек...

-...Уверен, что он будет с нами?

- Оно конечно, тип скользкий. Но в итоге, думаю, будет нашим. Даже не знаю, как и сказать бы, Филиппыч...

Филиппыч — невзрачный пятидесятилетний мужик наподобие жэковского слесаря-сантехника. Павел наоборот колоритен: своим бородатым очкастым обликом он похож на младшего научного сотрудника академического института.

- Говори, как есть, Паш.

- Мы же не знаем его прошлого. Я такового страшусь.

- Я же надеюсь, что сдюжим. И здесь еще не помешало бы женское начало.

- Да что-то не проявляет он к ним особенного внимания.

- Погоди. Такому только дай волю...


...Паша несколько ошибся. Сергей уже приметил, что на него с особенным восторгом заглядывается девчушка по имени Тоня. Но она малолетка, лет ей, наверное, шестнадцать, посему Сергей не предпринимает каких-либо действий больших перекидки парой отвлеченных фраз. У них в Убежище отроки уже в трудах, но вечерами они все же тусятся, а Сергею не возбраняется подышать воздухом. Девочка застенчивая, зато чистая и ясная. Одно время возле Пашиного дома паслись стада любопытствующих, а после обвыклись. Да что с них взять: живут же без событий. Тоня же и теперь частенько случайно прогуливается мимо. Сергею это и смешно, и чуточку волнительно. Уже и не по себе становится, если за вечер девушка не появилась в поле зрения.

Одна из самых отъявленных разновидностей чудака на букву эм — чудак на букву эм, думающий, что он — элита общества. Таковых Сергей в Убежище наповстречал уже достаточно. Контингент здесь еще тот: в эту компанию сбились обиженные, униженные и оскорбленные, очарованные, растерянные, разочарованные, бестолковые. Да еще и обильно саморефлексируещие. На зоне таковые становятся отменными работягами, на них воду и возят. Это орки, ведомые: своих мыслей нет, слова из них исходят чужие, да и сами стремятся подражать другим: люди-мемы.

Но есть в Убежище и Личности, которых именно здесь в процентном соотношении несколько больше, нежели в обычном мире. Они-то и несут драйв, скрепляющий коллектив. Примерно в таком ключе много лет строили кубинский социализм: могучая кучка фанатиков пудрила мозги не только обитателям острова Свободы но и доброй половине человечества. Орки, взявшие на вооружение идею (неважно, какую) и вышедшие из-под контроля вождей, идут грабить винные склады, мочить в сортирах евреев, пидеров, шибзиков, бомжей — в общем, дают волю человеческим инстинктам. Впрочем, быдло грабит и без всякой идеи, ежели чует безнаказанность.

Тоня... какая здесь ждет судьба эту распускающуюся прекрасным цветком пацанку? Есть же тренды цивилизационного развития: институт, карьера, для баб — соревнование в гламурной роскоши. Что там еще... ах, да: шопинг, финтес и адьюльтер. А потом, как Аннушка Каренина — на рельсы. А здесь — как по Некрасову: подвязавши потуже передник перетянешь уродливо грудь. Тупик, чё...

...Когда местный лекарь Роман Андреевич, благородный господин, напоминающий Альфреда Швейцера (или, что ли, косящий под него), срезал гипс, Сергей увидел, насколько обрюзгло тело. Отъелся на деревенских харчах, раздобрел! Врач, ощупав плечо и смачно закурив трубку произнес:

- Вам, батенька, теперь больше двигаться надо. Кости срослись, но суставы надобно разрабатывать.

Да врач ли он вообще? В Убежище каждый взял на себя какую-то роль — и хрен его знает, если у него диплом. Паша говорил, среди них есть даже академик академии наук. Да все они тут — профессора кислых щей, артисты заповедника первобытно-общинного строя.

Не успел Сергей надеть рубаху, вошел Филиппыч. Внимательно посмотрел на татуировку на Серегином плече, обозначающую принадлежность к братству войск Дяди Васи («НИКТО, КРОМЕ НАС»), и произнес:

- Надо бы нос к носу поговорить.

Когда остались тет-а-тет, Сергей съязвил:

- И все же секреты от населения у вас есть.

- Сергей, вы человек практичный, поэтому давайте сразу к делу, без философий.

На самом деле Сергей с Филиппычем до этого ни разу толком и не говорил, все представления о главаре у него сложились из чужих мнений. Сергей не знает, как себя вести с национальным лидером местного пошиба. Он обмолвился:

- Прям как в сказке: «Мы тебя выходили, добрый молодец, а теперячи сослужи ты нам службу верную!

- Это надо еще поглядеть.

- Полагаете, не сослужу. - На самом деле Сергею понравилась манера поведения главаря.

- Я насчет «доброго»...


...Отобрать парней в отряд было не так-то просто: Сергей слишком мало знает этих чеканутых, чтобы на сто процентов быть уверенным в адекватности людей. И все же костяк оформился. Правая рука — юркий Рома, жилистый и контактный. Дальше: Витек (здоровенный добряк), Анвар (задумчивый, зато сообразительный), Гоша (исполнительный, хотя и тупой), Тимоха (служил в армии, знает, что такое дисциплина и терпеж), Валёк (с намеком на голубизну, но хорошо разбирающийся в электронике) и Даня (крепко сбитый исполнитель). А Пашу Сергей не принял: шибко рассудительный.

Курс молодого бойца прошли за один день (для партизанских действий — сойдет), но шесть суток по четырнадцать часов занимались спецподготовкой. Особо военной наукой не овладели, зато, как минимум, Сергеей приблизительно понял, кто чего стоит и кого на какую позицию ставить.

Итак, задача: в полста километрах от Убежища возведена вышка цифрового телевидения. Такая у государства программа: всю территорию страны опутать сетью вещания, чтоб народонаселение у зомбоящиков сидело и не вякало, довольствуюсь сладкими голосами, сисястыми телесами да звезданутыми танцами. Короче, поскольку техническое средство добивает и и до Убежища, его не должно быть.

Расстояние удалось преодолеть за один марш-бросок. Вышка — на окраине районного центра, венчает заросший лесом холм. Видна дура стала километров за двенадцать, а при приближении все более впечатляла своим масштабом. Сергей прикинул: взрывчатку следует применить с умом. Скрутить сонного охранника не составило труда; пожилого дядьку аккуратно упаковали и уложили отдыхать. Опора рухнула после второго взрыва: по счастью, строители хорошо грабли погрели, пожертвовав надежностью своего детища.

Бойцы подошли к верхушке поверженного монстра.

- О! - Воскликнул Валёк: - Они тут столько всего наворотили... и Мобильная связь, и тырнет...

- Снимаем всё. - Скомандовал Сергей. - И давайте по-пырому, ребят, не телимся.

- Пипец цивилизации. - Съязвил Рома.

Раскореженные железяки забросили в болото, оттащив их на изрядное расстояние, а самые ценные детали прихватили с собой — чтоб захоронить их подальше...

...На привал упали только когда отошли километров на пятнадцать. Сергей решился обратиться к умному:

- Слушай, Анвар. Ты уверен, что это надо было?

- Ну, знаешь... - Замялся раскосоглазый хитрован. - Уверены ведь бывают только дураки.

- Я имею в виду, кто-то отсутствие телесигнала воспримет как нарушение своих прав.

- Кому надо было, командир, давно себе спутниковые тарелки поставили.

- Причем, никого об этом дозволения не спрашивал. Так же как не просили, чтоб их лишили вышки.

- Командир... меня тоже много о чем не просили...

Зря Сергей показал свою сомнительную натуру, авторитет так не укрепляется. Да он и сам толком не осознал, зачем он принялся занудствовать наподобие Пашки. Командир посмотрел на своих усталых бойцов: нормальные парни, в народном хозяйстве страны они вполне бы принесли пользу. А вынуждены наносить вред…


- ...Стоп! А что это у тебя такое... Упс!

- Не надо, не... - Сергей выудил гаджет. Старенький смартфон с треснутым защитным стеклом. - Дядя Сереж... вы только никому не говорите. Не скажете?

Тоня действительно выглядела испуганной. Вот тебе и молодое поколение, так сказать, будущее. А вообще — чему удивляться? Взрослые поигрались в свою эту антинэтию, маятник в лице отпрысков возвращается на путь цивилизации.

- Я тебе не дядя. Сколько раз просил: просто Сергей.

- Это не то, что вы думаете. Мы просто по нему музыку слушаем...

Звук из приборчика глухой, с помехами как из одного места. Проглядев треки, что, наверное, было излишней наглостью, Сергей понял, что девушка вполне себе в теме современной попсы. Вспомнилось: сегодня ты танцуешь джаз — а завтра все что есть продашь.

- Да уж. - Сергей вернул гаджет, примирительно заявив: - Да ладно. Дело молодое, к тому ж все проходит — музыка вечна.

- Спасибо. Вы хороший...

Тоня убежала. Конечно: глушилку здесь не поставили, вот молодежь по радио музыку и качает. Ведь где-то еще телефоны надыбали. Глупо в конце концов противостоять трендам и моде: молодые ведь хотят нивелироваться.

Ребята из отряда вернулись к своим привычным сельскохозяйственным делам, правда, теперь уже с героическим ореолом. Не сказать, что прям Левиафана завалили, но тоже ничего. Филиппыч заверил: бюджет в области уже освоен, новый излучатель они там теперь смогут воткнуть не ранее чем через год, с скорее всего тягомотина затянется на пятилетку.

Сергей все так же бездельничал, хотя, иногда помогал на пилораме. А вечера — скучны, опять дискуссии с очкариком.

- ...Чудище злобно, озорно, стозевно и лайяй — это сеть, паутина. - Паша в своем репертуаре, все что-то доказывает. - Допускаю, что в доступности информации нет ничего скверного. Весь вопрос в...

- Дозволь, угадаю. - Сергей расслаблен, он ведь знает, что пользы в этом кидании слов в пустоту немного. - В людях проблема. Мы тупые, недалекие, и в каждого из нас как в горшок можно залить или наложить какой угодно контент. Боттичелли, Моцарт, Маркс, Рон Хабарт, Филиппыч. Так?

- Ты слишком утрируешь, Серж.

- Паш... пророк, в честь которого тебя назвали, не повелся бы ни на какую фигню. - Сергей особенно ощутил в своем визави затаенную обиду. - Потому что он был сильным. Что — слабо воспитать индивидуумов, которые скажут: «Для меня Сеть — источник информации, а остальное я додумаю своей головушкой».

- Вообще-то меня назвали в честь моего прадеда, погибшего на фронте. На слабо у нас брать любят — это да. Я знаю, что мы для тебя не от мира сего. Мы здесь все же не чураемся электричества, читаем книги, слушаем музыку... - Да уж, прикинул Сергей, с попсой у ваших детей тут все нормально... - Просто на данном этапе, когда кому-то понадобилось тупое, духовно нищее, управляемое человечество, мы хотим предложить иной путь. Истина, между прочим, в разнообразии. Наша община реально спасает индивидуальности, вынуждает мыслить.

- Знаешь что, вынуждатель... сдается мне, такое уже было в истории. Хе!

- Ну, да. Много раз. И внутри настоящих социалистических цивилизаций зрели поклонники общества потребления, которым в головы вбили: «хочу красивой жизни, хочу айфон и всё такое». Мы — не антиглобалисты и не хипстеры какие-нибудь. И тем более не тоталитарная тирания.

- Тогда — кто?

- Люди...

...Наконец Сергей дождался гуру. Филиппыч пришел один, с видом озабоченным:

- Эх, Серёня, Серёня... неприкаянный ты — вот что скажу.

Фамильярничание никогда не было к добру. Сергей с любопытством наблюдал биение крови в сонной артерии задумавшегося Филиппыча.

- Нет уж, батенька. - Ответил Сергей. - Только после вас.

- Знаю. Чего уж.

- Я вам нужен как солдат. Как я понял, принцип непротивления насилию у вас не работает.

- Да. Именно так и думаю.

- Что же... для нормального функционирования подразделений нам хотя бы следует наладить системы связи. И имею в виду рации.

- Понятно. Что-нибудь еще?

- Оружия побольше. Желательно, нарезного...

...Сергей возглавил систему охраны Убежища. Дружину набирали по принципу ополчения, то есть, из добровольцев. Старшими отрядов Сергей назначил Анвара, Гошу и Тимоху. Сергей понимал, что отстранив других парней из своего отряда от дела, он приобрел недругов, которые, как и Паша, затаили на командира обиду. Ох уж эти человеческие зависть и вредность, на которых в сущности, основана вся мировая литература... Особенно опасен стал Рома, ведь он до Сереги считался номинальным «министром обороны» Убежища, но Сергей намеренно не включил парня в командный состав, ибо находил в этом своеобразный мало кому понятный драйв. К слову, Роман был одним из тех двух, кто нашел Сергея в лесу и приволок в Убежище. Второй — Пашка.

Начальник охраны наладил отношения с Тониными подругами и друзьями, которые по своим неведомо как добытым гаджетам качали не только музыку, но и слушали новости. Он и сам толком не понял, каким образом ему удалось втереться в доверие к юному поколению, наверное, те свято уверовали, что он не стукач. Знание новостей могло помочь в предугадывании событий, касаемых защиты Убежища. Все делалось в обход отцов и матерей — так это даже к лучшему.

Эх, молодо-зелено... Сергей когда-то убег из родной деревни со святой целью. Он хотел стать ученым. Поступил с первого раза, но из универа выперли в конце второго курса, увлекся городской романтикой, бывает. Пошел в армию, потом остался послужить по контракту, а там... у каждого в персональном шкафчике есть свой набор скелетов. Сергей мог бы похвастаться и более светлыми экспонатами, но — не перед кем. А если тот свет существует, там и без того все твои ходы записаны.

Сначала, в детстве, Сергею везло. На центральной усадьбе, в школе, были хорошие учителя, которые и привили любовь к науке. А потом вот везти не стало, может, сказалось тлетворное влияние искушений мегаполиса, страсть к понтам. Армия — своеобразная прытка к бегству от благодати. Не один раз Сергей зарекался не брать в руки оружия. Похоже, от своей планиды хрен убежишь...

...Очутившись в своей рубашке, Сергей забылся в деле. Теперь уже и времени не оставалось особо задумываться о нелепости существования этой общности. Новое задание не преминуло поступить. У Сергея и раньше имелось подозрение, что даже у Филиппыча имеется некий куратор. По крайней мере рации гуру раздобыл слишком уж быстро. Итак, согласно оперативным сведениям (от кого?!) в семидесяти двух километрах строится некий Центр, предназначенный для приема и передачи чёрт его знает какого сигнала. Задача: сделать так, чтобы функционирование объекта стало невозможным.

Разрушать и портить — наука несложная, хотя и хитрая. Отряд Сергей сколотил из тех же парней, что ходили на первое дело: народ проверенный. Выдвинулись с рассвета, без особенных церемоний. Как бы случайно на окраине поселения встретилась Тоня; девочка молча проводила отряд тяжелым взглядом, а мужики поочередно глупо улыбались в ответ.

А ведь ты, Пастух, думал Сергей, размеренным шагом задавая темп, практически стал терминатором, умеющим выполнять задания без лишних «анафига». Оно конечно, какая же это система, если приказы будут обсуждаться... и все же смешно громить что либо, понимая, что все — зря. Когда-то были недовольные изобретением книгопечатания. После зажигали фанатики движения разрушителей станков. Эти — восстали супротив информационных технологий... всегда находятся чмошники, им только разве нельзя позволять сбиваться в слишком уж крупные стаи.

Накануне держали военный совет, на котором основательно обсудили детали операции и разработали планы А, Б, В и Г. Информации немного: Центр охраняется лучше, нежели вышка цифрового телевидения. К нему с нескольких сторон проложены подземные провода. То есть, лишив точку ее функционального назначения, ты прерываешь целую коммуникативную цепочку.

На сей раз взяли побольше оружия и взрывчатки, что еще более утяжелило ношу и затруднило передвижение. Сергей чувствовал: ребята напряжены, им страшно. Но каждый старался держать хвост трубой, посему в коллективе царил дух согласия.

На первом привале пристал Даня, пародируя чурку:

- Эй, командира. Что такой стрёмный, аднако.

- А ты что такой шаловливый?

- Как думаешь: получится?

- Как всегда: что-то да, что-то не очень.

- Я серьезно, Сереж... ты веришь в успех предприятия?

- Смотря что называть таковым.

- Ты про успех?

- Нет. О предприятии. Мне ли тебе напоминать, что результат любого дела зависит от нашей веры. - Сергей изначально, сознательно набирал в свой отряд холостяков — чтоб в случае чего человека не сдерживала боязнь за судьбу семьи. И только теперь его пронзило: а почему эти отважные ребята так до сих пор не женятся?.. Он высказался: - Дань... у тебя особая миссия: вернуться домой живым и с яйцами, чтоб наплодить много таких же как ты всесторонне развитых бойцов.

Сергей попал в точку, Даня реально обиделся:

- Такое чувство, командир, что у тебя по жизни не было и нет друзей.

- Нет. - Сергей отшутился: - У меня есть друзья, как минимум, три: российские армия, флот и воздушно-космические войска...

...Сергей никогда никому не раскроет обстоятельства главной трагедии в своей жизни. Дело было поганое. Шлепнул он одного перца по заказу, позарился на бабло, которое тогда было кстати. А перец оказался каким-то шишкой, повязанным со спецслужбами, и киллера должны были убрать. В Пастухе (такое у Сереги погоняло) сработал звериный инстинкт, он за баблом не пришел. Начался гон, и Серега попытался залечь на дно в родной деревне, у одной из сестер (вторая теперь горожанка). Зашифроваться не удалось, наследил. И наехала на деревню целая бригада. Работали профессионально: сеструху и ее мужа заколотили до полусмерти, дюжину деревенских взяли в заложники. А Серега опять вовремя почуял стрем, сховался в лесу. Если б среди односельчан нашлись хотя бы человека три отчаянных, смогли бы замочить гадов, но не нашлось никого, все крутые давно свалили, остались в деревне одно быдло да старичье. Теперь Сергей наверняка вышел бы заклание, но в тот злополучный день смалодушничал. В итоге — четыре души, включая сеструху, в раю, корни подрезаны по самые уши, а Сергей – здесь вот с чудиками чудит...


...Центр оказался затерянной в лесах точкой наподобие военного передающего центра. Над приземистым зданием возвышался шар; такими обычно маскируют антенны. Вышка с часовым, невзрачный капэпэ, довольно сносная подъездная бетонная дорога. Взяв в напарники Анвара, Сергей отправился в ближнюю разведку. В кустах они напоролись на растяжку, включилась оглушающая сирена; ретироваться не удалось...

...Когда утихла стрельба, Сергей попытался освободить связанные за спиной руки — не получилось. Он подал голос:

- Брат, ты как...

- Жив еще.

- Нас подставили?

- Ты, конечно, думал, что они своих не сдают. - Голос Анвара звучал ернически. Сергей даже в темноте видел его демоническую улыбку. - Ты им не нужен. Я им не нужен.

- Я предполагал. Но... не ожидал, что на их стороне окажутся Тимофей с Егором. - Сергей досадливо вдарил по кирпичной стене:

- Не оправдывайся, Серый. Это глупо.

- То есть, ты хочешь сказать, что так было задумано...

- В принципе, они хотели избавиться от тебя. Я — довесок. Ты набирал популярность, а это опасно. Ты наладил систему обороны, твоя миссия завершена, гейм овер. Вот.

- Глупо. Мы же теперь их сдадим.

- Не смеши мою смешилку. Все всё знают и без нас, на этой планете уже не осталось белых пятен.

- Думаешь, инфу про нас слил Филиппыч?

- Ты какой-то... наивный. Я знаю немногим больше тебя. Подождем. Если нас не грохнули — значит так надо. Сейчас они доложили наверх, наверное, к утру за нами приедут. Так что у нас есть время.

- Анвар... в иной ситуации не спросил бы. Почему ты с ними? Я это к тому, что ты же не веришь во всю эту ихнюю антинэтию.

- Почему это — не верю. Очень даже верю. Но если тебе и впрямь интересно, мне действительно интересна парадигма Филиппыча. Он в сущности прав: мы, люди, шибко ретиво впряглись в телегу прогресса, технологии пожирают наши мозги. Это сейчас наши потуги смешны, мы фактически троллим человечество. Но вскоре обалдуи, прожигающие жизни у зомбоящиков, поймут. Не все, конечно, но... покамест их всего лишь ласкают развлечениями. А очень скоро начнут вставлять в мозги чипы какой-нибудь дополненной реальности — тогда они и запляшут. У Христа тоже вначале немного было сподвижников. И над Мохаммедом смеялись. А потом началась война. Разве ты не знаешь, что мы уже вступили в Четвертую Мировую войну...

- А третья...

- Мировая? Так она уже была — между либертарианцами и исламистами. И сдается мне, ты, брат, в ней очень даже поучаствовал, причем, плотно.

- Я вижу, что человечество в перманентной войне. Она только перетекает из формы в форму.

- Можно сказать и так. Люди, осознавшие, что их посредством технологий лишают свободы, побегут к нам. Или еще куда-то, ведь не исключено, что Убежище таки уничтожат. Но мыслить хрен запретишь. Вот и ты скажи: от кого ты тогда убегал?

- Когда — тогда...

- Ну, здрасьте. Когда ты прыгал со скалы, в тебя стреляли. Не говори, что забыл.

- Побольшому счету, брат, хотел избавиться от прошлого.

- Получилось?

- Да, ты прав. Никогда не избавиться. Оно в тебе засядет — и будет пожирать изнутри.

- Согласен. Я вот тоже — не смог. Хотел начать все с чистого листа, оказалось, твоя натура — это как проклятие. Может, это наши предки что-то начудили — а мы несем ихнюю карму.

- Понятно. Ты тоже связан?

- Еще как.

- Так. Ложись и расслабься. Я к тебе...

Сергей подполз к собрату и вцепился зубищами в веревку. В этот момент в каземат ворвался свет. Привыкнув к нему, узники увидели... соратников.

- Готово. - Коротко доложил Роман.

- Это подстава? - Спросил Сергей, удивившись капризности своего голоса.

- О чем ты... - Даня деловито перерезал веревку. Сработал план Д. Ты же сам нас учил, что отвлекающий маневр — одно из лучших военных средств.

- Вот, ...... ...... ......! - Выругался Сергей. - Какой же я на ....., ......, руко ..... водитель, если вы без меня всё, ...... провернули.

- Почему — без? На самом деле все получилось спонтанно. Мы видим: они отвлеклись на вас. Ну, и решили рискнуть. Анвар, сейчас ты очень нужен, вы с Вальком должны нанести как можно больше урону. Да включайся же ты наконец, Серый!

Сергей понимал: уже никто здесь не будет к нему относиться как к безусловному командиру. Нет, размыслил Пастух, вот дождусь, когда Тоня повзрослеет — и сделаем мы ноги из этого грёбаного дурдома...





































ДЭН ОДЕРЖИМЫЙ

 

Люди созданы быть

небесными силами, взамен

падших ангелов, дабы стать

божественными орудиями

в деле управления миром,

в деле восстановления его

в благолепие нетленное,

каким он был до падения.

 

Николай Федоров "Супроморализм или всеобщий синтез"

 

Отжали

 

Пенсионер Терентий Степанович П. на новеньком скутере направлялся на центральную усадьбу, в магазин. Во, времена-то настали: русский старик из глубинки на государственные подачки и некоторые накопления от посильного труда хрестьянина способен приобрести чудо техники, бесшумное и непрожорливое в смысле топлива. Слава тебе Путин! Ну, и весь кооператив "Озеро" - туда же, матьеговдушу. Оно конечно, и раньше были подобные агрегаты, типа "Муравей" - с кузовом, в который влезали грузопассажиры наподобие баб. Но не было выбора, за что спасибо партии и правительству. Маленький, белый как облако мотороллер, шедевр живо развивающегося автопрома Поднебесной, весело тащился вдоль лесополосы, а Терентий Степанович предвкушал, как скоро хватанет пивка и жизнь станет еще лучше и несравнимо веселей.

Песередь дороги возникла довольно забавная парочка: круглый, весь затянутый в кожу наподобие косящего под летчика сильно небритый коротыш и долговязый, худющий как оглобля детина в камуфляже, с обвисшими русыми усами, напоминающий пролетарского писателя Максима Горького в годы изгнания из Расеи на неприютный остров Капри. Толстый приподнял руку, дед тормознул. Подвести он может только одного, а вот в случае чего указать дорогу или дать добрый совет - завсегда пожалуйста.

Возникла не совсем ловкая пауза, ибо стороны всматривались друг в дружку, не произнося ни слова. Первым не выдержал пенсионер:

- Слушаю вас, добрые люди.

- Добрые... - Круглый как-то кротко опустил взор.

- Ну не злые же. - Терентий Степанович, почуяв неладное, собрался газануть.

Не вышло: на пути встал длинный. Жестко произнес:

- Слазь... те.

Старик понял: разбойники, злодеи, и... как их, чертей... хамстеры. Попал. Опыт подсказывает: будешь сопротивляться - начистят пачку. Уж лучше пусть забирают материальные ценности, а здоровье пока оставят.

- Батя, - заговорил круглый, с кожаным скрипом положив тяжелую руку старику на плечо, - нам много не надо. Дайте скутерок. Мы отдадим - чесслово.

- Ур-роды. - Отважно ответил пенсионер. - В свое время на Амуре он клал сонмы китайцев, уже там отучился бояться. Теперь вот его лишают по сути военного трофея. И так всегда: то есть, побежденная Россией страна налаживает машиностроение, а мы, победители, пользуемся и профукиваем. Пенсионер зло посмотрел в сияющие идиотическим блаженством глаза толстяка, изрек: - Вот, до чего русская нация доэволюционировала. 

- Адрес оставь… те. - Пропустив мимо ушей упрек, ответствовал кожаный. - Мы честные блаародные люди. Просто так сложилось.

Старик неторопливо, с достоинством слез со своей "белой лошадки". На нее тут же водрузилась парочка. Несмотря на стрессовую ситуацию, Терентий Степантвич не преминул ухмыльнуться:

- Торопунька и Штепсуль. 

- Так где ты… вы живете? - Вопросил толстяк, снова отфильтровав едкий комментарий.

- Вытулево.

- Деревня?

- Село.

- Мы найдем. А лишнего не берем. - Долговязый раскрыл бардачок и аккуратно выгрузил наземь все содержимое. - Зовут-то как.

Терентий Степанович назвался. Круглый отрапортовал:

- Будет сделано, батяня. А мы вернем ква-дра-цикл!

И дал по газам.

Глядя, как транспортное средство уносится вдаль, оставляя пыльный шлейф, пенсионер ругался отборным матом и корил себя:

- Ах, Степаныч, Степаныч, сколь раз давал слово: не вступай в контакт с незнакомцами! Вот и сам дур-рак...

Набрал на мобильнике номер "02". Абонент по закону подлости оказался недоступен.

Между тем долговязый, сидя на скутере сзади, втолковывал на ухо напарнику:

- Какие же мы с тобой подонки, Дэн.

- Хочешь стать губернатором, Саня?! - Кричал ветру, бьющему в харю, толстый.

- Но какая связь...

- Политика - грязное дело. А эту лошадку мы назовем: Росинант второй!..

 

Вот, йокарный бабай! С чего это я вдруг зачал свою историю с середины... Надо бы восстановить порядок, поставить все с ног на го... тьфу - то есть, наоборот.

  

Итак, Денис Игоревич Кеханов, парень тридцати семи лет от роду, искренне радовался за то, что наши отжали Крым у хохлов. Оно конечно, немного напрягает, что в большую политику пришла гопническая терминология. Но Крым того стоит. А вот совсем не напрягало экономическое давление "цивилизованных" стран на Путинскую шуша.. то есть, элиту. Денису представлялось: давно пора было поприжать весь этот жулигархат. Он прекрасно осознавал, что в конечном итоге ярмо понесет простой народ, затокрымнаш. Кеханов на черноморском полуострове не был ни разу, но в нем, как во всех нас, живут светлые представления о подвиге предков, отжимавших Крым у всяких мразей в предыдущие славные эпохи. Как говорится, добрая традиция.

Последовавшие за Крымом события на Донбассе внесли в душу сумятицу. В нутрях стало столь беспокойно, что Кеханов превратился в раба новостей. День начинался и заканчивался со сводок с полей брани. Мысли о солдатах, удобряющих поля Новороссии не отпускали даже ночью. Вот она, Третья Мировая, будь она навеки проклята! Все думали, она будет промеж либерастами и мусульманами. Оказалось, фишка в восточных славянах и их страстном нежелании принимать правила игры пиндосов и еврососов.

Давайте уж назовем вещи своими именами: Денис Игоревич стал жертвою телевизионной пропаганды. Его сознание отравлено стало продуктами информационной войны, а источники выбирать не пришлось: все приносили на блюдечках с цветными каёмочками, да еще в разжеванном виде. В эдаких заповедных условиях даже у адеквата крышу снесет. А Кеханов по большому счету неадекват.     

Денис Игоревич некоторое время вел дневник, куда вносил некоторые свои мысли о главном. На обложке тетрадки выведено: "Майдауны против даунбасов, или чему нас научила Война". Вот некоторые записи.

 

Хохлам надо верить.

Когда говорят «Буки», суки молчат.

Кровавые братья-славяне.

10 000 серебряников за москаля.

Потрошенко, ценитель сладкого.

Яйценюх за еврочленство.

Уничтожители колорадов.

«Градом» - по граду и миру.

«Убивать ядерным оружием!» (Безумная Юля)

Сначала убивай на поражение – потом думай, зачем.

«Девочка, ты хочешь в Украину или чтобы твой домик разбомбили, а тебе оторвало ручки и ножки?»

Песнь укра: «Что колорады мне? Собрать бы их – да сжечь!»

Доверие хохлам - святое.

 

Ну, и так далее. Осознав, что в сентенциях с каждым днем становится все больше цинизма, Кеханов бросил писательство. И задумался о том, что даже самое малое действо значительно эффективнее слов.

Родители Кеханова исчезли в Таиланде. Они там отдыхали, на курорте первой линии, и случился (ну, или случилось, а, может быть, случились - чем бес не шутит, когда... а, впрочем, неважно) цунами. Такое в тех краях - норма. У нас народ дохнет от паленой водки и медицины, у них - от бездны вод. Правильно поется в песне: губит людей не пиво. В ихних краях случаются всякие. А в наших, между прочим, - нет. У нас свои заморочки, отчего мы перманентно продолжаем разбор завалов - как на территории, так и в собственных головах.

Наши власти сообщили, что россияне не вошли в число 100 000 несчастных, напрочь исчезнувших в пучине. Потому что страна Расея счастливая и богоранимая. Ой, забыл в слово букву Х вставить… Да ладно, слова – это же пыль, чего их причесывать. А посему следует считать, что родители Дениса Кеханова либо решили отрешиться от мира под видом внезапной катастрофы, либо попали в плен к каким-нибудь азиатским партизанам-марксистам, ой, как не любящих белую расу (наверное, они просто не умеют ее правильно готовить).

Отношения между старшим поколением и единственным чадом, были не очень, ибо старики - успешные топ-менеджеры и позитивные люди - постоянно грузили непутевого (по их мнению) отпрыска тем, что он де ничего не хочет и слишком инфантилен. Сами ведь, блин, виноваты - нефиг было баловать чадо в его счастливом детстве! Денис даже обрадовался, что никто ему теперь не будет выедать мозг.  

Предки оставили Денису квартиру на Кутузовском, счета в банках и коттедж под Киржачом. Сдавая хату, получая проценты с вкладов, наследник заделался полноценным дауншифтером, поселившись во Владимирской глуши. Будучи с младенчества человеком задумчивым и не склонным к предпринимательству, молодой человек посвятил себя потреблению кинопродукции, подаваемой телевизионными деятелями искусств. Пока страна не вступила в гов... то есть, в фазу войны, увлечение оставалось невинным. Милитаристский драйв порвал матрицу, отчего Денис Игоревич Кеханов стал, давайте уж говорить прямо, не в себе. Причем, не немного, а очень даже богато. Основное нарушение психики явилось в том, что элементы реальности перемешались с получаемой из эфира информацией и собственной фантазией. Ну, короче, в результате разрыва нервных связей образовался завал, который из-за того что некому было разгрести и програбить, стал системным. До определенного момента состояние оставалось пограничным, но, когда ты блуждаешь вдоль границы, волей-неволей потянет пересечь. А там - демоны и ангелы тусуются, и, кажется, далеко не всегда ладят.

То есть, зомбоящик, воображение и нарушения в работе головного мозга сделали из человека плохо предсказуемое существо, управляемое не внутренним законом Канта, а некими общими схемами, а так же импульсами неясной природы. Может, лучше было все-таки выесть мозг, чем вынести? Но в жизни мы всегда стоим перед выбором, который нечасто оказывается в нашу пользу.

Коттеджный поселок под Киржачом за последние годы серьезно опустел. 101-й километр, глубокое Замкадье. Ловушка периферийности: отдыхать хорошо, на работу каждый божий день ездить нереально. Строились здесь нувориши первого поколения, привыкшие вообще-то пахать (и не надо априори всех считать ворьем, просто они предприимчивые и трудолюбивые люди!). За двадцать лет распила страны многих из них грохнули, кто-то переселился в ближнее Замкадье, бросив свой начальный опыт обустройства дальнего поместья, ну, а большинство просто свалили из Расеи, плюнув на недвижимость с высокой колокольни евроинтеграции. Коттедж Кихотовых за обозначенный промежуток времени изрядно обветшал, но все еще оставался твердыней посередь раздербаненных мародерами развалин. Кой-где жизнь еще теплится, ушедшие на пенсию товарищи-бизнесмены из тех, кому искренне за Державу обидно, пока еще колупаются. Но это ненадолго. Возводившие светлое будущее молдавские и украинские крестьяне не являются отменными строителями, а посему в поле под Киржачом рано или поздно восторжествует тлен - такой же, в который превратился первый космонавт планеты Земля, окончивший свое физическое существование приблизительно в тех же местах.

Кеханов-младший завис в этой... ну, скажем так, российской не слишком глубокой глубинке. На нем в смысле предпринимательской жилки природа отдыхает. Да и руки в сущности ни подо что не заточены, хотя кулачищи что надо - сработали гены отца-крепыша, добившегося высоких высот в том числе и грубой физической силою. Скорее, Денис - маэстро уединения и медитации. Но все меняется. Тем более - человеческая психика. За десятилетия виртуозной обработки информационным полем у Дениса Игоревича сложились некоторые идеалы. Он посчитал: надо становиться героем своего времени, то есть, человеком, творящим добро посредством попрания всех писанных законов. Ну, типа, что ли, супермэна. Или древнерусского богатыря. Таким законы не писаны. А вы думали - только дуракам? Ошибаетесь! Вспомните кинодилогию "Брат": герой того времени разве дурак? Нет - он просто рыцарь, эдакий Чарльз Гарольд печального образа, с симпатичной грустинкой в тихом омуте глаз.

В юности Кеханов-младший мечтал об армии. Даже одно время бредил, любив играть в солдатики и танчики. Возможно в Кеханове помер военачальник, в случае претворения мечты теперь он стал бы полковником, а то и генералом от какой-нибудь инфантерии. Но не бывает в нашей жизни сослагательного наклонения, ибо у людей все слишком быстро срастается. Предки принципиально выступили против военной карьеры Кеханова-младшего (мать панически боялась, что мальчика убьют деды или душманы), пристроив чадушко в престижный альма-матер. Имел Денис эту альму матом, то бишь, учился через нехочу. Да, корочку выдали, а вот на стартовой должности в банке не удержался. Даже если ты блатной, но тупой или честный - карьерных шансов немного, тем паче со всех сторон напирают понаехавшие мотивированные беспринципные провинциалы.

Не сложилось и с семьей. Та соска, что Кеханову-младшему прочили в невесты (дочь чинуши из префектуры), оказалась мразью. Не стоит здесь сплетничать, скажу только, Денис после попытки гименеевых уз понял, что браком хорошее дело не назовут, да к тому же на достаточно долгое время пропал у парня всякий интерес к альтернативному полу. Последнее все же нормализовалось, а вот семья у Кеханова-младшего окончательно стала ассоциироваться с исчадием всяких сил.

И вот, в результате нескольколетнего затворничества, оформилась у Дениса Игоревича Кеханова, дядьки-инфанта и закоренелого лежебоки, некая идея. Назовем ее "действенностью во имя добра и справедливости". В средневековые времена это вообще-то именовалось рыцарством. В нашу эпоху - не то авантюризмом, не то идиотизмом. А помог мировой кинематограф, сделавший психотип суперпупермэна весьма привлекательным для подражания. Впрочем, ранее таким же пиаром лиц, отличавшихся безумством и храбростью, занимались литература и эпос. Никто не хочет теперь снимать кино про сталеваров, доярок или дворников.  

 Денис выдумал себе брутальный псевдоним: Дэн Кехано. Снял денег в банке, приобрел мотоцикл "ямаха". И порешил отправиться совершать подвиги во имя справедливости, помогая униженным и оскорбленным. Благо, таковых хватает во все времена. Поскольку во всех фильмах добро в конечном итоге торжествует надо злом, Дэн был уверен в успехе предприятия. Ну, и надеялся, конечно, на (хотя бы посмертную) славу всенародного защитника.

Немного о внешности Дэна. Росту он невеликого, а долгое существование в режиме обломовщины способствовало значительной расплывчатости форм. Короче, Кеханов - эдакий колобок, весьма забавный и суетливый. И не надо забывать: короткие люди зачастую злые и е... ну, короче, злое… то бишь, злючие.

Что касается мировоззрения. Медиасфера учит нас делить все сущее на хорошее и плохое. Амбивалентность - опция артхауса. Отсюда и представление о современности как поле противостояния добра со злом, наших с чужими. Частный случай: видение нашей страны Расеи в окружении враждебных сил. Оно конечно, тому же учат и сказки. Только в последних хотя бы есть намек на урок добрым молодцам, а телепойло расставляет четкие границы, за которыми лучше не пить водицы, не то толерастом станешь.

Здесь вот, в чем ловушка: медиасфера не учит быть плохим, но она расставляет знаки "хорошо" и "плохо". Даже если ты под воздействием пропаганды становишься одержимым добротой и милосердием, это все равно одержимость. Можно привести множество примеров того как одна часть человечества яростно уничтожала другую его часть, будучи свято уверенной в том, что делает благое дело, ибо искореняет зло. Недавний пример - уничтожение "колорадов" "укропами" в одесском Доме профсоюзов. Впрочем, чего это я распинаюсь. Мы и сами прекрасно знаем, что бомжи, цыгане или депутаты госдуры - тоже люди. Но почему-то покамест не все их любят, как заповедовал Пророк. 

 

Мистер крутой и яичница

 

У всякого, как говорят казаки, блаародного героя должна быть дама сердца. Типа, что ли, "девушки Бонда" или Марьи-искусницы (в хорошем смысле). Ну, не сварливая же и сквалыжная супруга будет озарять Священный Путь Воина! (Хотя, чаще всего почему-то случается именно так.) Дэн заранее решил, кто ОНА: Оксана Федорова, красавица, ставшая первой во всей Вселенной, но скинувшая с себя корону и прочие наряды, едва только выяснилось, что надо откровенно говорить (все по тому же телеку!) на интимные темы, да еще на пиндосском языке. Вот она, настоящая русская женщина! Практически, идеал и характер. Вот ведь попутал нечистый прекрасносовершенное создание, вынудив участвовать в этой нехристской затее (я имею в виду... а, впрочем, не имею и не в виду - уж лучше не упоминать лишний раз все эти прелести цивилизации потребления, будет шанс, что не припрется на призыв).

Чего скрывать: если бы не телевидение, Дэн никогда бы и не узнал о существовании столь обаятельной женщины. Но светлые стороны есть даже в аду. Их немного, но они присутствуют. Например, в преисподней хорошо думается о небесах. А посему не будем всех теледеятелей скопом записывать в разряд падших ангелов. Даже в аду встречаются свои Орфеи. Главное - не позволить им вообразить, что они созданы только лишь для того, чтобы заглядывать в бездны.

Дэн искренне наслаждался дамой сердца... ой - то есть, одним видом  женщины, созерцая передачу "Спокойной ночи, малыши". Да, появлялась Оксана, подлинная перербурженка и великая скоромница, всего-то на сто двадцать секунд. Но это были мгновения счастия. Много ли человеку надо? Чехов говорил, человеку нужен весь мир. На самом деле, если присутствуют относительное здоровье и относительный достаток - хватит и того что Господь дал. Отсюда русское слово "достаточно". Да и "счастие" суть есть удовлетворенность тем, что есть у тебя здесь и сейчас. Жаль только, один гениальный еврей придумал теорию, согласно которой относительность есть величина неопределенная. Евреи всегда что-нибудь - да сгешефтят, а мы, грешные, всю эту мутотень воплощаем во всякие деяния. Например, "Капитал". Или "Пятикнижие". Затейники. Впрочем, каждый выбирает по себе религию, дорогу, настольную книгу и женщину.

 

Итак, однажды после обеда (Дэн привык совершать поступки на сытое чрево, ибо предпочитал вечный голод духа, а вовсе не плоти)  круглый человек, весь обтянутый кожей как... (о, боги, какие-то у меня неэпические, чуть  не фрейдистские ассоциации, а посему придержу язычок-то...), выехал на красной "ямахе" в направлении на Юго-Восток. Азимут выбран неслучайно: где-то там, за горами, лесами и долами сокрыта Индия, страна, в которую стремятся все диктаторы, фотографы и сумасшедшие. Медом там не намазано, но что-то в этой стране завлекательное все же есть, и это явно не камасутра. Цвет "ямахи" тоже неслучаен: он означает... ну, это... короче, прогресс и победу добра над всем остальным. Имя байку было дадено: "Росинант". Потому что это я не романтик, а Денис Кеханов - очень даже. Покинув поселок, Дэн Кехано втопил по полной и забавно, подобно каучуковому мячику, заскакал по колдоебинам. Тьфу - все время заговариваюсь, никак не могу наши третьестепенные дороги обозвать пристойными словами.

За остаток дня байкер успел отмахать изрядно. Ехал уверенно, покамест не ища на свою видную задницу приключений. Русские красоты преломлялись в затемненном стекле шлема, и, если бы кто сейчас видел отраженное, явно заскучал бы от однообразия уже на второй минуте. Но все, как уже замечено было ранее, относительно, ибо, ежели внушить, что зеркальное забрало на голове толстяка есть икона, все преломленное почиталось бы таким же священным как индийская корова. А можно вовсе не фантазировать: в наших просторах и без поэзии присутствует какой-то непонятный первобытный ужас.

Остановился Дэн уже затемно, у придорожного заведения, над входом в который светилась голубая надпись: "Шамбала". По большому счету, это обыкновенный кабак, в котором вечерами собираются местные рэкетиры, гопники, менты, средней руки чиновники и проезжие дальнобойщики (ибо при "Шамбале" имеется гостиница с небольшим, но довольно уютным борделем). В общем, в каком-то смысле истеблишмент мало кому известного степного райцентра, разбавленный профессионалами с большой дороги, а "Шамбала" для большинства - своего рода клуб, в котором можно пообщаться с интересными людьми и отыскать нехитрых развлечений. 

Владелец заведения армянин Ашот не то чтобы процветает, но и не бедствует, ибо у него надежная крыша в лице органов. В смысле, правоохранительных. Ребята крышуют за еду и б... вот ч-чёрт, все время приходится осекаться, повинуясь внутреннему цензору. Похоже, духовно несвободен, если человек подбирает слова, значит, не все произносит, что думает – вы же замечали. Принцип кабака: негласный консенсус. Пусть каждый творит мерзости (или там гнусности, гадости, полезности, искусства – неважно) на стороне, здесь же люди отдыхают после насыщенного трудового дня и снимают стресс. Эдакий центр релаксации районного масштаба. Остров стабильности посреди океана скорби.

Напомню: Дэн несколько помутился рассудком (занудно повторю: все относительно, ты не считаешься сумасшедшим пока не начинаешь совершать асоциальные поступки, но в каждом обществе свои критерии девиантности поведения). Дэну представилось, что он уже попал в вожделенную Индию, которая Кехано нужна прежде всего для того, чтобы найти какого-нибудь гуру, у которого можно получить добрый совет и благословение на вытворение всякого добра.

И вот представьте себе: мчитесь вы в определенном направлении долго-долго-долго, и уже в ночи перед вами высвечивается голубое: "Шамбала". Даже здоровый рассудок может прийти в состояние некоторого смятения. А уж что говорить о поврежденной психике.

Дэн, войдя в кабак, присел в стороне, заказав себе молока и яичницу. Про молоко Ашот сказал, что такого здесь не держат, предложив пива. Дэн пытался вспомнить: употреблял ли кто-то из киносупермэнов пиво? Не получилось. Но просто хотелось пить. И Дэн принял предложение распорядителя Страны Мудрецов (он был уверен в том, что попал именно туда).

Трудно предположить, как живут и чем питаются в Шамбале. Я имею в виду, в той, настоящей, что на Гималаях. Но есть вероятность, что всем - так же как и у нас. Ну, не одним же только святым духом. Дэн не большой любитель алкоголя, опыта пития у него небогато. А посему даже пиво возбудило и без того бес покойный (разделяю слово с умыслом) мозг до состояния аффекта. 

В кабаке было довольно шумно, девичий смех перемежался с гоготом    самцов. Средь шумного бала за соседним столиком спорили трое дальнобойщиков. Один из них, щуплый очкарик, бия себя в грудь, вещал:

- На родине война. Ты понимаешь? Война. Людей убивают.

- Ну, а давно ты был на Донбассе, патри-ёт? - Саркастически перевопрошал молодой верзила.

- А чё там делать-то...

- Чё, чё... - Проворчал третий, вида темного и стремного. - Через плечо. А вот я - был. Неделю назад. Там все умом помутились. Вот.

Дэн напрягся. Он ведь, напомню, сдвинулся на почве новостей с войны в Новороссии. Нашего байкера прежде всего поразил тот факт, что Донбасс не чужд ё-моё самой Шамбале.

- Вот именно. - Взвизгнул очкарик. - Все ненавидят всех.

- Сначала влезь в жопу, чтобы судить о гхеморрое. - Резко парировал третий. Парни сильно смягчали наше «г» на «гхе», подчеркивая свое южнорусское происхождение. - А то все горазды судить. Диванные войска, блин.

- Звездоболы. - Добавил молодой. - Все страшное - там. А мы - тут.

- Это тебе говорят, что ужас-ужас-ужас. Но сейчас сила не в правде, а в фейке. И в войне фейков сто процентов победят фейки. - Третий явно выглядел знатоком вопроса. 

- Людей откапывают из братских могил штабелями. А ты говоришь - фейк.

- Картинка для камеры. И не более того.

- А разрушения...

- Ты ж по российским дорогам мотаешь. Посмотри на деревни вокруг: кругом каюк - а войны вроде как не было лет семьдесят как.

- Ну так и езжай на родину, если картинке не веришь...

- Простите, - подобострастно встрял Дэн, - вот не ожидал, что в ТАКОМ месте будут обсуждать столь земные вещи.

Денис Игоревич наивно представлял, что выглядит круто. Чё: супермэн, да к тому же по воле провидения поднявшийся столь высоко. На самом деле его образ очень даже комичен. Пародия на пародию пародии. Надо однако посчитать за заслугу, что забавный персонаж своим встреванием погасил назревающий конфликт.

- Приятель, - парировал стремный, - а о чем же еще нам здесь говорить.

- Да. Когда не было еще единобожия, боги горячо участвовали в земных делах и сильно переживали за нас, смертных.

Водилы поняли: чокнутый. Смотрели как смотрят на народного певца в электричке. В таких заведениях не принято отшивать сразу – мало ли что. А Дэна несло:

- Ах, вот нам бы хотя бы чуточку вашего бессмертия. Мы жалкие, несуразные, но мы в вас верим, и... - Напоминаю: Дэн убежден, что попал в Страну Мудрецов, которые живут не только вечно, но и счастливо.

- Чего-чего... - Настороженно. Проговорил молодой. Дальнобойщики - народ тертый, они хорошего вообще-то не ждут.

- У вас великая миссия, говорю. Вы связываете миры, находитесь над схваткой, и несете священный груз. Вот.

- Это ты правильно говоришь, приятель. - Очкарик подвинулся со стулом, освободив пространство. - Милости прошу к нашему шалашу, с таким человеком как бы интересно.

И подмигнул коллегам-приятелям.

- Почту за честь, о, мудрецы. И представить себе не мог, что при жизни окажусь в столь высоком кругу.

- Да ладно, парень. У нас без церемоний. Тебя как звать-то?

Денис представился псевдонимом. А у водил оказались нехитрые древнегреческие имена: Андрей, Георгий, Петр. Да и по сути они простые русские мужики, без понтов. Разве что приглушенные профессией и с Донбасса.

- Путешествуешь? - Окинув опытным взглядом нашего толстяка, по-отечески спросил очкарик.

- Не совсем. Скорее, ищу.

- Кого?

- Себя.

- Понятно. Праздношатающийся и...

- Давай выпьем за мир! - Прервал напарника стремный. - Вижу: нормальный ты пацан.  

И похлопал нашего толстяка по обтянутому кожей плечу. Сделал это несколько раз - потому что понравился звук. Дэн не мог отказаться. Хряпнул за мир. Потом за победу. Потом за союз славянских народов. Потом за великий и неделимый Советский Союз... Оно конечно, чуть ранее наш шарик уже успел употребить пиво. Ёрш далеко не на всех действует умиротворяюще, а нетренированные организмы могут и с катушек слететь. Даже те, что уже слетели.  

Дэнис вовсе не ощущал, как алкоголь овладевает всем его существом. То и дело бия нашего карикатурного байкера по кожаным плечам (наслаждаясь барабанным звуком), дальнобойщики искренне говорили все что на душе отложилось. И о стране, и о бабах, и о мироздании. Но путан, которые пытались путаться возле столика, резко отшивали. Мощные ребята, в смысле морали, ни трех перьев, ни других венериных подарков из рейсов не привозят. Ну, разве только изредка.

Дэн не осознавал, что уже вступил в особое Братство Дороги, которое может даже круче Шамбалы - не кабака, а той, гималайской. Ведь Дорога - не стихия даже, а параллельный мир, управляемый явно не божественными силами, а чем-то даже более поэтическим. Он наслаждался простотой, которая исходит от Премудрых. А ведь подспудно так оно и есть: нехитрые люди и есть подлинные мудрецы - и наоборот. 

Захотелось рассказать о даме своего сердца. Ведь Оксана Федорова - почти богиня, чем-то близкая этим доброжелательным людям, познавшим Истину. Ах, Оксана, Оксана! Ее образ в Дэновой головушке прям колом стоял, освещал существованье и дарил веру в окончательную победу разума.

- Как хорошо, что вы существуете! - Воскликнул Дэн. - А вот эти женщины, которые здесь тоже обитают, они наверняка столь же мудры и кротки как и дама моего сердца прекрасносовершенная Оксана!

И наш герой обвел пухлой ручищей зал.

- Это да, - рассудил очкарик, - у драматурга Островского тоже всего три пьесы: "Лес", "Доходное место", "Где тонко - там и рвется".

- Эт чё? - Вопросил молодой. - Твоя эта Оксана - тоже....

И дальнобойщик произнес нехорошее слово. Ну, то, которое в Расее – и не только по пьяной лавочке – обычно используют в качестве междометия. Ден, мгновенно приобретя свирепый облик, с хрипом схватил бугая за шкирман:

- Пусть вы не от мира нашего, но не смейте выражаться о лучшей из женщин!

Троица опешила. Мужики не ожидали агрессии от забавного чудака. Им просто по приколу было, но в несколько секунд стало уже вовсе не по приколу. Допетрили: молодой и вправду резко обозвал некую Оксану, взбеленив человека. Хотя... зачем этот пузырь в коже сравнил свою женщину с проституткой? Поскольку Дэн повел себя значительно более шумно, чем принято в подобных местах, на компанию обратила внимание вся "Шамбала", особенно напряглись вышибалы.

- Тпр-р-ру! - Рыкнул стремный. - Ребят, не горячитесь. Неосторожное слово - не повод к драке. Петь, забери логин назад. А ты, искатель себя, не ерепенься. Все бывает...

Вспышка праведного гнева в Дэне погасла. Разговор вернулся в спокойное русло, но дальнобойщики, обладая гигантским опытом дорожных дел, старались не будить в колобке лиха, ибо чуяли: в этом тихом омуте чёрт знает кто сидит. Неадекват, зря припоили – пора отвертываться.

Наш герой вернулся за свой столик, допил пива схомячил свою яичницу. Когда пришло время расплачиваться за заказ, Дэн выразил  искреннее непонимание момента, чем сильно расстроил Ашота. Дэн точно знал: НИКТО ИЗ СУПЕРПУПЕРМЭНОВ НИКОГДА НИ ЗА ЧТО НЕ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ! Они просто приходят - и берут, таково извечное правило. Пока разборка набирала обороты, дальнобойщики тихонько свалили, а вокруг Дэнова столика на стреме уже стояли крепкие ребята. 

Ашот со всякими типами имеет дело и опаслив, ибо даже прокуроры, бывает, выглядят идиотами. С другой стороны, кожей обтягиваются и представители какой-то не такой ориентации. Посему отношение к гостю было дуалистичным. Здесь трасса, разные птицы залетают. Хозяин заведения покамест осторожничал, ожидая следующих шагов неизвестного. 

Технологии выбивания денежных средств в заведении отработаны, всякий раз, в зависимости от чина клиента, применяется своя метода. Нужно только понять, какая у дебошира крыша, чтобы потом не наехал отряд омоновцев или братанов. 

Нажравшись и отвалившись назад, Дэн Кехано стал тупым коровьим взглядом пялиться на санит... то есть, на громил. Глаза нашего героя заметно закосели, да к тому же налились кровию. Что-то в них появилось виевское, я бы сказал даже конкретнее: вельзевуловское. Состоялась артистическая пауза, за период которой на Дэна напал жестокий ик. Вышибалы, оглянувшись на хозяина. Тот, заценив, ситуацию и сделав вывод, что перед ними простой лох, дал отмашку. Здоровяки приготовились вынести клиента на свежий воздух, выписать положенных звездюлей, заодно и прошмонать.

- Но здесь же.. ык! Шамбала! - Воскликнул Дэн, трепыхаясь. - Страна муд... этих... ык!.. рецов. Я уже догадался, что... ык!.. истинная мудрость в том, чтобы так.. ык!.. как вы радоваться каждой новой минуте и ловить...  ык!.. мгновения.

- В каком-то смысле все именно так. - Искренне ответил Ашот, дав знак своим холуям покамест не вышибать.

- Так покажите мне вашего этого... ык!.. главного гуру. Быть может, он снизойдет и даст мне, смертному, совет и... ык!.. благословение.

Все поняли: будет потеха. Клиенты любят развлекуху, а здесь к тому же нечто свеженькое, что наверняка запомнится, будет о чем рассказать любовнице (или собутыльнику). Народ уже теснится грифами, предвкушая нечто ржачное. Комеди а ля рюс, то есть, древняя как мир игра "дурак и резонер".

Итак, "гуру" вызвался быть судья районного суда Павел Максимович Ж., имеющий прозвище "Азидательный пятнарик" (любит  вкатывать административный арест на пятнадцать суток, приговаривая: «Пятнарик вам в азидание...»). У него опыт представительности, сдержанность и экстерьер. В общем, все как положено.

- Говори, смертный. - Внушительно протрубил судья.

- А что говорить-то? - Дэн растерялся.

- Так для чего ты сюда пришел, грешный человече...

- Как... эта... ну, да: а как к вам... ык!... обращаться... - Дэн все икал и икал, делая это столь внутриутробно, что народу уже было и не смешно. 

- Обычно. Учитель.

- Хорошо, хорошо... вот сейчас...

- Дайте ему водки. - Раздался чей-то голос. - Для резкости.

Дэн поперхнулся, глотнув алкоголь. Закашлялся. Не в то горло вошло. Народ не рассмеялся. Зато и ик прекратился. Справившись со спазмом горла, наш герой наконец произнес внятное:

- О, учитель. Хочу творить добро. Давно осознал, что моя миссия в нашем этом мире смертных - отстаивать справедливость и защищать слабых.

- Так отстаивай. Че сюда-то приперся?

- Пока не знаю, как миссию исполнять. И вообще. Всю жизнь свою неказистую только и делал что прожигал время. Так вот меня и расперло конечно, в смысле, горячим желанием помогать униженным и оскорбленным. Ведь я смертный... жизнь пролетит, и будто тебя не было.

- Понятно. Ты просто подготавливался духовно, дозревал. У тебя была предварительная практика, ты, так сказать, разминался.

- И что делать.

- Скажу, чего не делать. Слышишь? А?

Дэна стало развозить, он поплыл в алкогольную нирвану.

 - Да. Да...

- Никогда не сомневайся и прислушивайся к голосу своего сердца.

- Но как его услышать?

- Просто выключи голову...

Дальше - провал. То есть, переключение организма на автопилот. Коварно воздействие жидкости, именуемой в старые добрые времена: "аква вита". Очарование ситуации для Дэна в том, что он окунулся в мир пустоты, когда голова реально выключена, зато руки, ноги и язык что-то творят. Народ в "Шамбале" уже потешался вовсю и хохотал не стесняясь. Никакого цирка не надо.

За время нирваны Денис лишился своего новехонького Росинанта типа "ямаха", а в придаток и шлема. Вернулось в реальность сознание нашего героя, когда он подымался из придорожной канавы, тщась понять, где стороны света и где свет вообще. А в голове только и крутилось сквозь шум: "Забудь сомнение, слушай свой-ё-о-о с-е-е-ердце!.." И почему-то возбужденный человеческий гогот.

- Как это правильно, о, учитель! - Воодушевленно гаркнул Дэн.

На душе было совсем-совсем благостно. 

 

Саня Панцев

 

Итак, Дэн Кехано шагал по дороге во тьму и ощущал себя самым счастливым человеком на этой безумной планете. Хотя на самом деле бедолага, ярко выраженный продукт жизнедеятельности медиасферы очутился на самом дне жизни. Дно - прекрасная позиция для старта, правда Денис об этом не думал. Да, у героя нашего времени отжали его прекрасного Росинанта типа "ямаха", но ведь взамен гражданин получил просветление, а так же руководящую и направляющую линию (проще говоря: волшебный пинок) от гуру - и не где-нибудь, в самой Шамбале.

В Индию стремились Александр Великий, Наполеон Бонапарт и Адольф Гитлер. На этом вопросе вышеозначенные деятели и обломались, получив вместо Индии кой-что без масла, которое, впрочем, при наличии фантазии тоже можно обозвать пинком. А Дэн ехал туда всего-то полдня и провел в Стране Муд... ну, этих... рецов чудную ночь. Он общался с просветленными людьми, познавшими подлинную суть вещей, а так же имел рандеву с Учителем. Хотя бы ради этого можно отдать полцарства, а то и все без остатка. В конце концов, "ямаха" - всего лишь сборная железок. В отличие от человеческой жизни.

Дэн размышлял о своем светлом ангеле Оксане Федоровой и думал: что бы сия благородная дама сказала бы сейчас? Впрочем, для такой женщины даже великие подвиги какого-то там Кехано - сущие мелочи. Она ведь со звездами говорит, слышит божественною музыку небесных сфер. Что мы, господа, в сравненьи с той прекрасной дамой... А подвигов, к слову, еще не было.

Оно конечно, трещала башка. Зато разворачивал полотно радости рассвет, и новый день обязательно должен принести нечто такое... ну, от чего приходит удовлетворение. И случай вскоре подвернулся.

В лучах восходящего Светила двое усердно избивали третьего. Экзекуция творилась на невинной траве, блескучей от бусинок росы. Избиваемый был долговязым детиною с завидными усищами. Он не сопротивлялся. Парни горской наружности монотонно, будто они давят виноград, работали ногами, жертва покорно извивалась.

Ден, подобрав булыжник, резко его метнул. Герои не задумываются о последствиях, а творят. Камень угодил в бошку длинного. По счастью, он был недостаточно велик (в смысле, не усатый, а камень). Долговязый, схватившись за чайник, удивленно посмотрел на Дэна, после чего сник.

- Ты што, дядя? Испросил один из избивающих.

- А то. - Решительно ответил Дэн.

- Шол бы своей дорогою што ль.

- Ах, ты, бусурманище недоразвитое. - Укоряюще и как-то спокойно произнес Дэн. Он, сначала нелепо-медленно, но все ускоряясь, вонзился своим мыслящим местом в живот одного из экзекуторов, после чего тот осел и завопил благим матом. Дэн смело направился ко второму, так же размеренно возгласив: - Что, нерусь, и тебе хочется попробовать комиссарского тела?

   Второму не хотелось. Он, ухватив напарника, пустился прочь. Дэн Кехано потерпел сокрушительную победу. Наш герой деловито приподнял спасенного и фигурально выразился:

- Бояться не надо. Они трогают только тех, кто боится.

Усатый, весь мокрый и абсолютно жалкий, сплюнул кровавую слюною и ответствовал:

- Вот, блин, ур-роды.

Наверное дальнобойщики в "Шамбале" верно поступили, свалив, едва мужики почуяли темную, непонятную силу в этом неуклюжем толстяке. Даму сердца всякого героя оскорблять не стоит, те более - публично. Так же выбрали правильную тактику те двое, что дубасили усатого. То есть, с такими лучше не связываться - это спиной чуют все, кто знает, почем фунт лиха. 

Итак, первый подвиг совершен.

- Слушай... - Сказал длинный, приглаживая усы. - Ты зачем... дурак, что ль.

- Естественный поступок человека. - Дэн снисходительно пропустил   оскорбление мимо ушей. - Надо же помочь униженному и оскорбленному.

- Ну, подлечили бы они меня. И все. Ты уйдешь - мы останемся. И тогда они меня уже побьют неподецки. Спаситель, блин.

- Я не блин, и вообще... любое резкое слово - выстрел в броню, которая отрекошетит в тебя же. И какой-то у тебя печальный образ, приятель.

- Станешь тут. Меня вообще Саня зовут. Панцев. - Вместе с тем усатый рассудил: "На себя-то посмотри, породия на... ч-чорт, и кого же он так напоминает… Если я печален, твой образ навевает мысль о том, что русская нация перешла в стадию деградации..."

Саня Панцев поведал свою историю. Он задолжал нормальным пацанам (товарищам с Кавказа) энную сумму. Хотел заладить свое дело, не хватало разве что первоначального капиталу. Не заладилось. А пацаны поставили на счетчик. Одно дело - банк. Там хотя бы все по закону. А здесь - по божески, точнее - по-свойски. Саня думал, и так прокатит. То есть, выпишут звездюлей и отпустят с богом. Но здесь вмешался его величество случай. То есть, толстый обтянутый кожей дядька раскидал кредиторов и установил свои порядки.

Но что вышло - то вышло. У Сани семья и все такое. То есть, дети, жена, умеющая знатно пилить, и обязанности. Да еще и с бизнесом пролет. На одолжение приобрел партию яиц с целью выгодной перепродажи, а они оказались тухлые. В смысле, куриные яйца. Кинули партнеры, а одному, без крыши, супротив них не пойти. А может оно и к лучшему: подговорю этого громилу - он и организует наезд на кидал. Надо бы только втереться в доверие... Если честно, семья и надежда на благополучие обрыдли. Не все ведь созданы для простых земных радостей.

- Для чего же ты живешь? - Сочувственно спросил Дэн Кехано, выслушав историю усатого.

Саня неожиданно для себя откровенно признался:

- Мечта у меня. Хочу стать губернатором какого-нибудь края. Ну-у-у... небольшого. Но желательно – благословенного.

- Хорошая у тебя мечта. Правильная.

- Только идиотская. Потому что недостижимая.

- Почему. Если мы с тобой, Саня, совершим много подвигов во имя добра и справедливость, все у нас будет. И вот что... к поставленной цели надо идти не сворачивая. Тогда даже провидение перейдет на твою сторону. И в благословенный мы превратим любой край – даже если он света.

Какой же он зануда, подумал Саня, и еще моралист - хуже попа. Нет – пожалуй, за крышу он не сойдет: романтик. А вот света не надо, Светой мою жену зовут… А в слух выразился:

- Откуда ты знаешь за провидение...

- Долго рассказывать. В общем, я был в таком месте, где мне поставили особую отметину.

- В какое место?

- В то самое.

- Покажи.

- Она не материальная. - Ден критически осмотрел ссадины на всяких частях Саниного тела. Как жалок может быть человек, рассудил он, и даже когда его вытаскивают из жопы, он ерепенится, пробует из себя что-то представить. А все же плохо одному на этом свете. Напарник не помешает... - Это клеймо правды. На всю жизнь!

Далее Дэн Кехано поведал неожиданному приятелю свое кредо. То есть, идею вселенской гомофилии... тьфу - то есть филантропии и веру в торжество доброго кулака.

В общем и целом Саня одобрил теорию. Правда выразил сомнение в практическом русле. И заключил для себя: "Вернусь домой - Алики из-под земли достанут и яйца оторвут. Причем, не куриные, они же мстительные, с-скоты. Надо хотя бы перекантоваться, пока волна не спадет..."

А вот теперь наконец мы пришли к эпизоду, с которого я начал свое повествование. То есть, отжиму китайского мотороллера. Говорят, дуракам везет. Ничего подобного: везет бесстрашным. Правда среди таковых встречаются дураки, да к тому же абсолютно все бесстрашные глуповаты как гениальная поэзия.

Выехав на трассу, наша не совсем сладкая парочка наткнулась на Росинанта Первого. "ямаха" мирно паслась... то есть парковалась возле придорожного магазинчика. Дэн не такой и глупый, как могло бы показаться: в кармане его кожанки был и второй комплект ключей. Росинант Первый завелся как положено добротному японцу…

Когда судья вывалился из магазина, два транспортныхсредства уносились к горизонту.

- М-м-мда... - Рассудил Павел Максимович. - Не суди - да не судим будешь. Хотя азидательный пятнарик я им бы вкатал.

 

 

Демонпрострация

 

За лесопосадкой шумели ветряки. Они питали электричеством коттедж межрайонного прокурора. Ну, и еще кое-что, о чем чуть позже. Прокурор - человек авторитетный, может себе позволить устроить гнездышко типа частного имения. Да к тому же блюститель Закона - технически продвинутая особь, любит всякие ноу-хау и прочие навороты.

Поскольку ветер дул нешибкий, ветряки едва кряхтели. Звук довольно противный, а, впрочем ветряные двигатели все такие. Имение с размахом, расстояние до коттеджа приличное, а посему прокурору звуки не докучают. А чтобы должностному лицу совсем уж было в кайф, по периметру неусыпно бдит частная охрана, которую содержит жена прокурора, по странному совпадению успешная предпринимательница и редкая мымра. 

Дэн об этом не знает и вообще у него возникла фантазия: они с Саней попали в царство зла, где хозяйничают отвратительные монстры. Оно конечно, в чем-то Дэн прав, но зачем за таковых железки-то принимать?

В Дэне Кехано проснулся зверь.

- Демоны!!! - Истошно вскричал толстяк. Полувизг-полускрежет инновационной техники и здоровую психику способен смятить, что в очередной раз доказывает: здоровье (в том числе и психическое) - лишь одна из стадий общего заболевания организма и системы. В стране, где даже на беременность заводят историю болезни, это железное правило.

В бардачке Росинанта Первого нашлось как раз то, чего раньше Дэну явно недоставало: бейсбольная бита. Похоже, положила ее Рука Судьбы. С легкостию наш герой сокрушил заслон из колючей проволоки. Не помешало даже то, что по ограде прокурор - ну, так, на всякий пожарный случай - пустил дармовой электрический ток. И даже более того: порция в несколько квадрильонов отрицательно заряженных элементарных частиц придала Кехано еще больше сил - как физических, так и душевных. Даже ученые не знают природу электричества и не могут внятно объяснить, почему одних особей электроны убивают, а других - очень даже наоборот.

Дэн истово принялся крушить полевые технические средства. Сначала монстры туго, но подчинялись грубой силе, кособочась и заглухая, но вскоре бита расколошматилась в мочало. Тогда взбешенный человек в коже принялся сшибать мачты уже сломленными частями ветряков. Те в ответ тоже чем могли ударяли нашего неадеквата по разным частям тела. Битва что надо, правда, со стороны она смотрелась как-то не очень. 

Саня наблюдал картину с некоторым азартом. Мы ж любим наблюдать текущую воду, играющих детей, ладно работающих взрослых. Но вскоре он истошно заорал благим матом:

- О-о-оа-а-а-а-о-о-о!!!

Дэн остановил неистовство. Вопросил:

-С ума сошел?

- Давай-ка скорее валить отсюда. - Спокойно произнес Саня. - От такого нашего добра явно добра не сыщешь.

Саня указал в сторону заката. Оттуда неслась возбужденная толпа охранников.

Дэн не будь дурак сопоставил силы и скомандовал:

- По ко-о-оням!

 Благо ветряки - даже те, кому таки не досталось - почтительно заткнулись. Это вообще-то победа. Охранники пробовали палить по удаляющимся вандалам из имеющегося у них стрелкового вооружения. Но получалось у них плохо. Удача наших героев была в том, что вечером все обалдуи, собравшись в каптерке, бухали по поводу дня рождения одного из них, распевая старые песни о главном, то есть, про Родину, госпожу Удачу, Таганку и Стеньку Разина, бросающего за борт черкесскую княжну в угоду толпе. Она вообще любит отважных и тупых. Я имею в виду госпожу Удачу. Родина же не любит никого, а Таганской тюрьмы и княжны уже давно нетути, что доказывает: жизнь способна продолжаться в песнях. Это мы обязаны любить и защищать то, о чем поем. Но что-то не бережем, а потерямши плачем и слагаем тосты и такие вот как мой рассказы. 

- Они что - идиоты? - Испросил один из горе-охранников, когда те растерянно бродили по полю битвы.

- Щас много чокнутых. - Рассудил начальник смены. - В общем, так, мужики... Доложим, что наехала банда, на трех... нет - пяти бумерах. Мы отбивались, отстреливались, но силы были неравны. Усекли? А теперь давайте украсим друг дружку для убедительности.

И старший наотмашь смазал по харе ближнему. 

  

Ночевала тучка зол... то есть, наша не совсем сладкая парочка в заброшенной деревне. Благо таких здесь, то бишь, в Расее хватает. Питались чем Бог послал, а он не обидел, ибо блаародные герои прихватили в одной из придорожных кафешек кой-чего очень даже съедобного. Но без бухла - заранее сговорились о сухом законе и целомудренности.

В избе, собрав в нее нехитрый християнский скарб из соседних домов, устроили диспут. Не то чтобы спорили, а скорее лясы точили. Пацаны в Расее завсегда должны прежде всего сговориться о понятиях.

Саня Панцев оказался весьма начитанным товарищем, у него ведь когда-то было высшее гуманитарное образование. В позапрошлой жизни, ну, до того как стал пробовать себя на предпринимательском поприще, усатый являлся работником культуры, иначе говоря, завклубом. Ну, попал под волну оптимизации, которая суть есть лучшее средство борьбы с оптимизмом, сократился вместе со своим учреждением ко всем чертям... а оно, может, и к лучшему.

Губернатором Саня и впрямь хочет быть. В свое время, на заре перестройки он даже пошел в политику, заделался дерьмо... простите за ернические оговорки, демократом. Избирался даже в сельсовет. Придерживался идей Гайдара - того самого, который был похож на зажравшегося в конец Мальчиша-плохиша. Но обломали, дали понять, что правды нет ни на земле, ни выше. Надо было подмахивать бумажки о прихватизации земель, не смог поступиться с принципами. И родилась в голове отставного прораба духа простая мечта: самому прийти к власти и поднять какой-нибудь пусть завалящий регион в согласии с идеалами и голосом собственного сердца.

Под пролетарского писателя Максима Горького Панцев на самом деле косит сознательно. Цель конечного торжества рабочего человека Саня считает святой и богоугодной. Хотя Богу по большому счету не верит.

И вот представьте себе: избивают вас уроды, подумавшие, что они хозяева жизни - тут подбегает мужик и кидает камень. Потом еще раскидывает изуверов и тем самым ломает привычный ход вещей. Да к тому же налитые кровию глаза смешного толстого человека в коже напомнили зенки Данко, юноши, готового порвать ради достижения святой цели себя самого. 

Итак, бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола как крокодилова слеза, а Саня Панцев рассуждает о высоком: 

- ...Романтики порождают революции, революции порождают большую кровь. Кровь побуждает месть. Месть порождает уныние. Убери лишнее звено и тебе все станет ясно об истинном предназначении романтиков.

- Ты забыл продолжить цепь, ну, чтобы она замкнулась. Уныние порождает революцию. Но есть у романтиков иная миссия, - парирует Дэн Кехано, - так сказать, ментальная. Они, понимаешь ли, дают человечеству понять, что есть и другая жизнь. Не побоюсь этого слова, высокая.

- М-м-мда... зияющие высоты. Это не замкнутый круг, а спираль. Но ты прав. Человечество надо встряхивать. Для того созданы и революции, и войны.

- И кризисы. Потому что кризис - как бы приседание перед прыжком.

- Ты представляешь себе человечество единым организмом. А это не так, Дэн. - Саня встал в позу Наполеона перед Ватерлоо. Ну, это когда императора донимал геморрой. - В этом нашем мире разделяют чтобы властвовать. Ты давеча говорил про Донбасс...

- Да уж... место больное. - Кехано удрученно вздохнул.

- Не то слово. Неким силам надо было столкнуть два славянских народа, чтобы ослабить Расею. Заметь: у них получилось.

- Вопросом занялись безграмотные люди из Госдепа. Они не просчитывают вероятные последствия.

- Никто не просчитывает. - Саня переменил позу на роденовского "мыслителя". - Они просто отчитываются о выполнении задания. Противопоставление безграмотному - бес грамотный. И там-то как раз сидит последний. 

- Я писал историю войны. Сначала думал, столько недописал, что и за всю жизнь не выписать. Теперь понял, писать надо только тогда, когда уже невтерпеж. А эта невтерпежь что все не приходит.

- Ну, как не понять. У меня ж культурное образование. Всякому серьезному писателю рано или поздно приходит мысль, что слово - говно перед делом.

- Слово тоже может стать делом. Если ты командир расстрельной команды. Но мы живем в мире, где всем все по фигу. Слова, дела…

- Нет! Мы живем в мире, где нас убеждают в том, что всем все по фигу!

- Кто?

- А вот это вопрос. Но мы, русские...

- Есть р-р-русские и ру-у-усские.

- В жопе узкие.

- Мы с тобой, коллега, в слова заигрались.

- А скоро заиграемся и в дела.

- И придет большой и толстый кирдык.

- Если в стране бардак, кирдык придет обязательно.

- Мы вроде как русские, а балакаем по-тюркски. Ты ж семейный, Сань. Получается, с семьею - так же. Ведь семья - ячейка.

- Непросто порою приходится промеж Сциллы и Харибды малых половых губ...

- Зато большие не подведут.

- Кто?

- Большие бабки. Они раздвигают что хош.

- Не-е-е... кинь бабе лон. Любовь нельзя купить. Биллз.

- М-м-мда... они правы.

- Кто?

- Те, кто нам дает двадцать пятый кадр. Иногда лучше жевать, чем говорить.

- Лучше, хуже...

- А мы не тужим!..

 

...И с той поры покатилась по степному краю череда странных и нелепых преступлений. Там один экшен, а я этого дела не люблю. В смысле, в подробностях описывать. Два урода несли в массы страх и смятение, думая, что они – Робин Гуды. Где-то их называли "тандемом клоунов" (но почему-то некоторые шептали "Т-с-с-с...", ибо думали, речь идет о Путине и Медведеве), где-то - "неуморимыми мстителями", а где-то даже "мистерами хэ и йу". За что их любить: наедут, наваляют какому-нибудь уроду – и дальше. А уроды обозляются. У нас в Расее только один вариант проходит: волна народного гнева по типу Разина, Болотникова да Пугачева – с мобилизацией и военным походом супротив царя-батюшки. Все остальные формы сопротивления типа восстания декабристов или кронштадтского мятежа – детские пакости. Себя же Дэн и Саня стали именовать "борцам с кирдыком".

 

 

Трэшная сила

 

Вера - явление плохо изученное, но миллион (нет - пятьдесят миллиардов) раз испытанное. Заставь дурака Богу молится - он... ну, сами понимаете. А глубоко верующего человека заставить невозможно. Он же готов и в огонь, и в полымя и даже на медные трубы кой с чем наголо - но упоротый настолько, что маму родную не пожалеет. Если знает, что религия того требует. А не требует - фиг сдвинешь. Однако, ежели его убедить - он точно лоб расшибет. Причем, не маме, а себе, родному. Только не стоит давать ему распоясаться; в человеческой истории не раз зафиксированы случаи, когда глубоко уверившиеся люди массово уничтожали тех, кто мыслит верит иначе. Чё: человеческая трагикомедия.

Дэн был свято уверен в том, что достиг Шамбалы и обрел благодать. В этом были его умопомешательство и трэшная... тьфу - то есть, страшная сила. Но так же внутри Дэна бунтовала неясной природы энергия. Христианин запросто скажет: бес вселился. Разве данная сторона силы - за добро и справедливость? Лэн Кехано верил, что да. Загадочна наша природа...

 

...Психоневрологический интернат "Сычевка" когда-то являлся усадьбою дворян, потомственных князей Боловодских-Черноцерковских. Было это давно, еще при царе - но не Горохе. Когда Николая Кровавого и его присновзятых... ну, это... того, в стране грянул большевистский переворот. Усадьба была небедной, приносила хороший доход княжескому роду, который тот прожигал по Баден-Баденам, Парижам и Ниццам. Все потому что в управляющие выбивались оборотистые мужики из народа, в меру честные, немножечко справедливые и жестокие по отношению к жи... короче, настоящие Хозяева. 

Но это не нравилось жи... ну, жителям Сычевки. Одни жируют, другие гнобят ради того, чтобы одни жировали, а гнобимые для них – как животные. А потому в 1918-м управляющего они повесили на воротах усадьбы, а в княжеской вотчине была устроена коммуна имени тов. Троцкого. Данное образование существовало ровно столько, насколько в подвалах хватило запасов бургундского вина, маринованных огурцов и сала.

А в это время дворяне Беловодские-Черноцерковские, сидючи на Лазурном берегу Средиземного моря за рюмочкой абсента, все сокрушались: "Что с НАШЕЙ Расеей случилось? Почему все вышло так? Кто замутил ужасный сценарий?" И некому было им запросто ответить: "Да проеб... то есть, миль пардон, просрали вы свою Расею, гэс-пада!"

Коммуну сменил туберкулезный санаторий уездного масштаба. Место здесь степное, ветрами продуваемое, а для лечения чахотки кумысом стали доить княжеских лошадей. Не успели они передохнуть (я конечно не о тубиках, туберкулезных больных, а о лошадях) как были изобретены эффективные лекарства. И усадьба "Сычевка" была превращена в интернат для психически ненормальных и прочих убогих. В просторечии - дурка. Такова краткая история места, доказывающая: никакого "гения места" тут нет и в помине. А есть историческая необходимость.

В некотором замешательстве стояла наша парочка перед закрытыми воротами учреждения. Вывеску сперли, а посему нельзя было понять, во что героев занесло. Но нечто целостное жило за ветхим забором, неописуемый покой трепетался в запущенном парке, живя своей полумистической жизнью. Это где-то там бомбят дома, сшибают самолеты, ватники месят укропов и наоборот... к чему суета, и чья воля так бесит людей?..

Осветившись челом и подправив усищи Саня воскликнул:

- Вот край, которым я мог бы успешно управлять!

С кем поведешься - от того и заразишься его недугом. У Панцева тоже случилась аберрация сознания, он реально уверовал в свою землю обетованную, которая прям дрожит в ожидании настоящего хозяина.

- Вот видишь, - спокойно ответствовал Дэн, - кто ищет - обрящет. Будем считать, здесь картина Репина "Не ждали, а мы подвалили".

Кехано набрал полную грудь воздуху - и... шумно пукнул. Бывает. Газы ищут выход вне зависимости от поэтического настроя. Сморщившись, Саня пробормотал:

- Спасибо тебе, Фотуна, хотя ты не пенис...

 

Главврач медучреждения Платон Олегович Барбулис пребывал в глубочайшем алкогольном запое. Зелье уже не в силах было размножать эндорфины, близилась интоксикация. Платонов кабинет, когда-то бывший будуаром княгинь Беловодских-Черноцерковских, источал ароматы кабака. В такие дни даже местное привидение, которое при некоторых упущениях тоже можно назвать «гением места», отличающееся вообще-то коварством и шаловливостью, от беды отсиживалось в подвалах. 

Причины депрессии с седативными потугами ясны: саратовская глушь, контингент, поиски истины. Как сказал бы специалист, сочетанный эффект. До белочки покамест не дошло, но уже как-то что-то уже не так в отравленном головном мозгу главврача, да к тому же можно уже говорить и об органических изменениях.

Когда Дэн с Саней подкатили к дурке, Барбулис, положив голову на дубовый стол, наследие старых времен, наблюдал, как из рюмки с армянским коньяком "Ной" (подношение хороших людей) пыталась выбраться мушка. Вот ведь, размышлял врач первой категории, как у них все сложно... им дано летать - а они лезут во всякое.

Контингент дурки - психохроники, инвалиды детства да просто дураки, косящие подо что-то по причине того, что не любят общество, по недоумию считающее себя здоровым, и желающее изолировать от всего этого бедлама в какое-нибудь успокоительное место всех, кто какой-то не такой. (Ох, трудное у меня предложение получилось…) Попадаются в дурке и приличные люди, да вот беда, они сплошь неадекваты, которых приходится содержать в буйном отделении. А среди персонала приличных нет в принципе. Естественный отбор. И с одной стороны клетки, и с другой творится взаимоперетекание серого вещества, отчего и образуется этот мертвенный планктон. 

В этом болоте заметно всякое движение, а посему Барбулис, решительно опрокинув ёмкость и сплюнув муху, обратил свое пристальное врачебное внимание на двух гостей за воротами, прибывших на ярких транспортных средствах. Телефонограмма из органов о розыске странных преступников до Сычевки по причине головотяпства системы и значительного потока бессмысленных циркуляров не дошла, а посему о "тандеме" в дурке ничего не знают. Да к тому же, ежели взбесившийся принтер выключить невозможно, его игнорируют.

Платон, ненадолго вдохновленный очередной дозой душевного лекарства, прослезившись и цокнув языком, с каким-то инфернальным оттенком в голосе произнес:

- Каждый находит то, что ищет...

 

Между тем наши борцы с кирдыком, не зная, что за ними уже наблюдают разные пары глаз, и не только барбулисские, все еще стояли пред вратами. Конечно они не были в курсе, что именно здесь когда-то повесили последнего эффективного менеджера старой формации, после чего настала эпоха расцвета советского искусства и эффективных менеджеров иного покроя, ну и вертухаев всех уровней, думающих, что они "сталинские орлы". Про таких народ говаривает: не те орлы, которые летают, а те орлы, которые х...и глотают. Вот, ч-чорт! Сочиняю литературный опус, а скатываюсь на низкопробный фольклор...

Саня удивился бы, услышав, что фамилия казненного была Панцев. Предок ли, либо однофамилец, то нам неизвестно, ведь мы плохо помним свое родство. Впрочем, и подсказать уже некому, ибо много воды и крови с тех пор утекло... в Гражданскую белые перебили тех, кто вешал управляющего, потом красные перебили белых, потом энкавэдэшники перебили тех, кто бил белых, потом... впрочем, чего там размусоливать. Одно слово: Расея.

Дедуля, выволокшийся из будки, поставленной за воротами наподобие собачьей, чем-то напоминал то ли Гришку Распутина, то ли апостола Павла. Причем, бороды у него не было, а имелась баская куртка от "Боско".

- Посещениев нет, не велено! - Едко отрапортовал старик на языке привратников всех эпох.

- Но все остальное, кажется, есть. - Сказал Саня. Он уже чуял запахи компота из сухофруктов и жареной трески. Был четверг, кухня готовила обед.

- Сказано! - Отрезал старец голосом пророка.

- Но...

- Никаких мне. Отставить. Вольно. Разойдись.

Старик когда-то был прапорщиком советской армии.

- Отец... - Дэн почесал свою тыкву. - Если мы разойдемся, мало не покажется.

- Команды борзеть не...

В будке раздался звонок. Старик заковылял к посту. Вышел из своей конуры он уже с переменившейся мордой и ключом наперевес. Пропуская наших героев, привратник возгласил:

- Добро пожаловать в наш скромный приют спокойствия, трудов и...

- Сам пошел. - Резко ответил Панцев.

Старик посмотрел на долговязого как Ленин на буржуазию. 

Оглянувшись Дэн причитал табличку, красным на белом: "ВЫХОДА НЕТ!"

 

Платон дал знак санитарам, чтобы их оставили в кабинете тет на два тета. Еще ожидая, он изначально выставил на дубовый стол рюмки и штоф, но в последний момент все же убрал. Зато поправил стопки с книгами, среди которых были Ницше, Паскаль, Энгельс, Федоров, Леви-Стросс. Платоша давно их не читал, книги являлись дресс-кодом, действующим на посетителей и прочих индивидов наподобие окрика. Какое-то внутреннее волнение охватило Барбулиса, смутное и необъяснимое. Так еще в юности он чувствовал себя перед дискотекой. Он не знал еще, для чего все это, положился на интуицию психиатра с большим врачебным стажем.

Первая гипотеза - что наехали рэкетиры - была отметена почти сразу же. Одна только пляшущая походка незнакомцев указывала: не братаны. Да вообще ни на кого они не были похожи, а яркие индивидуальности непонятной ориентации всегда поначалу интригуют.  

- Дэн Кехано. - Скромно представился Денис и шумно шкрябнул своей кожей. - И мой такскаать визави Александр Панцев.

- Платон. - Главврач, встав, пожал пришедшим горячие руки. - Какими судьбами посетили вы сей мир в его минуты роковые?

- Эт самое... - Саня почувствовал себя неловко. - Роковые - это как?

Доктор быстро щелкнул перед носом усатого пальцами. Пронаблюдал реакцию - заторможенность есть, но целостность психики налицо.

- Сычевка - место, которое таких как вы ожидает давно. У нас мало событий, но жизнь таки есть. Вы следите за моими мыслями? А?

- Не вполне... Платон Батькович. А что эта ваша Сычевка?

- В каком-то смысле край света. М-м-мда...

Барбулис подспудно изучал обоих, пытаясь провести анамнез. То, что не в себе - заметно по многим признакам. Вон, какие у этого круглого зенки-то красные. А может подсадить их на феназепам, устроить экзек… то бишь, физиотерапию... нет - надо покамест пронаблюдать.

Под физиотерапией Платон понимает телесные наказания и моральное унижение, проще говоря, розги и холодный душ Шарко. Под розгами даже агрессивные типы становятся шелковыми. Шарко - вообще жесть. В Сычевке это практикуется, в особенности для тех кто не желает трудиться.

Ах, да: забыл сказать. В дурке рабовладельческий строй. Больные работают на здоровых - возделывают землю, ходят за скотиной. Те, кому потрафило, надсматривают, блюдут и карают. Ну, все как и в реальной жизни. На что еще годны убогие - пусть хоть такую пользу приносят. Труд ведь не только освобождает, но лечит душу. Если у человека нет желания душу свою спасать - помогают розги и прочие традиционные средства. Место глухое, скучное. Почему бы ради забавы не установить Гулаг? Да и в любой социальной структуре устаканивается такой механизм саморегуляции, при котором сохраняется прочность устоев.

 

- Любопытных людей, однако, занесло в наш край. Редкий случай...

- Случайного не бывает. - Отрапортовал Дэн. - Хотя...

- Позвольте спросить, - внезапно просияв, затараторил Саня, - а какая будет должность? В смысле, у вас.

- Де факто - министр здравоохранения.

Саня выдохнул. Он надеялся, что данному краю нужен правитель, но подозревал, что человек похожий на тихого алкоголика, изнуряющего себя зельем не менее недели, правитель и есть. Дэн же напрягся: алкаш, называет себя министром… в себе ли? Но погасил в себе сомнение: суперпупермэнам сомневаться непрестало.

-А нет ли, скажем, - вкрадчиво произнес Дэн, - в вашем этом краю... губернатора?

- Губернатора... - Главврач призадумался. - Есть спикер, полководец, шаман, гегемон... царь был, но давеча его схоронили. А вот губернатора что-то пока не зафиксировано.

- Тогда, - радостно воскликнул Кехано, - смею предложить вам замечательную кандидатуру!

Панцев при этом скромно потупился...   

 

Конечно главврач не сообщил гостям, что отправляет их в буйное отделение. Оно рядом: кабинет в правом крыле, буйное - по центру. Левое крыло занимает отделение экзек... ну, то есть, физиотерапия. Меньше знаешь - веселее шагаешь. Наши чудаки все еще были свято уверены в том, что сейчас они просто отдохнуть с дороги, чтобы после детально обсудить будущее губернаторство Сани Панцева.

Войдя в палату, Дэн был сражен - почти насмерть. Он увидел портрет богини, Оксаны Федоровой. Аккуратно вырванная обложка гламурного журнала, прилепленная к мрачной стене, смотрелась иконою.

- Господи... - Произнес Денис, собрамши наконец волю в кучку. - Такое чудо.

Вместе с тем на свежие поступления во все глаза смотрел контингент. 

- А че вас не упаковали? - Испросил смешной полукарлик, похожий на философа Сократа.

Дело в том, что парочку так и не переодели в казенные пижамы, главный сказал покамест повременить. Между тем все обитатели буйного были в клетчатой униформе, цветами напоминающей команду "Локомотив".

Отделение занимало бывшую бальную залу, но простора почему-то не хватало. Народу здесь было очко, то есть, двадцать одна душа. А с нашими беспокойными друзьями - явный перебор.

Когда-то бальная зала имела широкие окна в окружающий мир. По понятным соображениям, их заложили кирпичами (грамотно перемежав их с арматурой-десяткой), оставив амбразуры. Сквозь них пробивались лучи Солнца, и обстановка напоминала индуистский ашрам. На койках восседали странные клетчатые люди, похожие на монахов - и над всем этим таинством царил образ Оксаны Федоровой.

- Ваши места! - Указал вертухай на две койки в глубине залы. - Располагайтесь и все такое.

Команды гнобить покамест не поступило, посему санитар не хамил.

- А Росинанты... то есть, наш транспорт... - Растерянно промямлил Дэн.

- Все в надежных руках!

И железная дверь захлопнулась.  

- Какой-то не совсем благословенный край. - Резюмировал Дэн. - Хотя...

Он снова упулился в образ Оксаны.

- Ладно. - Заключил Саня. - Мы сделаем так, что из этой искры возгорится пламя. Место перспективное.  

Сократ встал со своего одра, подхромал на кривых ножках к новичкам (росту в нем оказалось ровно половина Сани, так что дышал он Панцеву в пупок) и протянул ручонку:

- Истина.

- Где?

- Рядом с тобой. Обзывало у меня такое. Главврач - Платон, а я все же дороже.

- Глав… разве не министр?

- Не. Министры, президенты, правители – это в других отделениях. У нас – нормальные люди, не маньяки.

Оживилось еще одно существо из босховских фантазий, столь обросшее, что напоминало не то лешего, не то Карла Маркса в продуктивные годы. Фигура парня напоминала свернутый набок тетраэдр. На дикарском челе светились абсолютно идиотические глазищи.

- А это наш уникум, - пояснил Сократ, - Зовут Правдой. Причем, такая его фамилиё - в самом деле. Правда, Степа? -Тетраэдер ухмыльнулся. - Отличается чистотою помыслов и говорливостью. Говорит только по делу, а дела все нет и нет.

- Ну, вот, - заметил Саня, - наконец напоролись на то, за что боролись. Точнее, тех.

- Не вижу поводов к сарказму. - Сократ продемонстрировал, что способен легко расстраиваться.   

- А есть ли у тебя, Истина, имя? - Спросил Саня.

- У Истины не может быть имени, дружище.

- Дурдом. - Резюмировал Дэн.

- Хуже. Это Расея.

Бальная зала разразилась гомерическим хохотом. Правда, некоторые из контингента тут же закашлялись. Стало ясно, что здесь царит нездоровый дух.

 

Между тем главврач Барбулис, хватанув еще рюмашку отборного пойла, а после еще и еще, окунулся в сладкий мир алкоголических грез. К нему пришло сновидение из редко возвращающихся: он вновь очутился в чудном городе на берегу большой реки, в котором шумела ярмарка. Платоша - белый офицер, едущий в никуда на белом пароходе. Он очень, очень желает впендюрить прекрасной незнакомке, которая путешествует с мужем, статским советником, и двумя хулиганистыми сыновьями. Изо сна в сон Барбулис приближается к своей цели, выгадывает момент, она уже шепчет: "Не так быстро, любимый..." И всегда из сна Платошу выбрасывает в пустыню реальности. Впрочем, даже неважно, впендюрит или как. Здесь главное - стремление и само желание. Запьешь тут...

Старик в куртке от "Боско" в стиле "а ля рюс", шумно засасывая в своей будке чифер, меж тем изрек:

- Будет, будет вам всем возмездие, дуболомы...

Ему обидно за то, что и красный в тон куртки мотоцикл "ямаха" и белоснежный скутер утащили как всегда вертухаи, приближенные главного.

 

Неделимые на ноль

 

Очень-очень непросто думать одно, говорить другое, а делать третье. И все же значительная часть человечества с данной задачей справляется. А вот животные не умеют быть ханжами. Маленькие и еще не знакомые со сладостью греха дети - тоже. Получив пару раз а-та-та, они быстренько осваивают умение лгать и становятся как все - правильными.

На Землю то и дело спускаются пророки, которые проповедуют что-то вроде: "Будьте как дети". Их само собою подвергают сначала унижениям, потом пыткам, а в довершение прилюдно лишают жизни, всякий раз забывая, что на миру и смерть красна. Апологеты пророков верят в то, что тело - лишь темница, а пред высшими силами фиг солжёшь, да и вообще каждому воздастся по вере его. Они уже готовы разбить лбы - не себе, так другим - но приходят новые веяния, и стадо переключается на иные верования. Но лбы все равно разбивают - по инерции. Это я сейчас популярно объяснил, почему это вдруг народ-богоносец в 1917-м Бога сбросил и стал молиться на Ленина.

В честь ряда пророков строятся целые религиозные системы, общие места для которых: существование иных эмпирей и святая уверенность в том, что бессмертным, а потому и верным является именно это учение, и никакое другое. Вечной же для основной массы народонаселения остается древняя как мир схема: "чаю с булочкой - и на печку с дурочкой".

Есть гипотеза, что пророки суть есть падшие ангелы, обретшие в земном существовании плоть. Я имею в виду не крайнюю, если что, а всю в целом. За что данные фигуры осуждены на ссылку в нашем этом подлунном мире, нам знать не дано. Возможно миссия даже почетная. Можно только предполагать и сочинять пафосные легенды, перемежающиеся с мудрыми нравоучительными высказываниями. 

А еще к нам посылают блаженных, юродивых, убогих и упоротых. Над ними сначала тоже потешаются, хотя не гнобят, а, закопав остывшие тела, слагают трогательные жития, пишут проникновенные книги и строят прекрасные храмы. Но это только редким типам, основную же часть такого рода людей, поставив диагноз, изолируют от общества в какой-нибудь богадельне. Это пророков стремятся уничтожить как злостных маньяков, а дураков почему-то жалеют. У нас в Расее вообще "жалость" синоним "любви". 

Так вот... все пророки, блаженные и убогие думают, говорят и делают одно и то же, то есть, чисты сердцем. Им это дозволяется. В старые времена, ну, при царизме, была еще такая должность как шут, пребывая на которой талантливый лицедей делал вид что говорит голую правду, хотя базар-то сей профессионал очень даже фильтровал. Занятно, что по мере демократизации общества данную профессию упразднили, ибо нет тоталитаризма жестче, нежели либерализм. Когда религия - Свобода, все отличное от таковой считается низкой ересью и жестоко преследуется, вплоть до атомной бомбы. 

Давайте рассудим: кто в данном ключе - Дэн Кехано? Он не пророк, не блаженный, не дурак и даже не убогий. Он просто человек, захотевший стать суперпупергероем и жить не во лжи. Смею предположить, Денис вовсе не с неба свалился, а очень даже наоборот. Голливудский кинематограф поддерживает культ особей, как правило, имеющих проблемы в личной жизни, зато умеющих мочить, мочить, мочить, мочить, мо.... тьфу!.. еле себя остановил. Им, пиндосам это надо потому что у них империя, они лезут во все дыры, везде устанавливают свои порядки и вынуждают периферийный плебс просматривать голливудское кино про подвиги суперпупергероев и даже от него тащиться. Такая имперская культурная агрессия возникла не на пустом месте. Культ героя - это древний как сам мир архетип. Геракл - полубог, несущий справедливость. Вот и получается... полурелигия. Так что, наш Дэн Кехано - ассиметричный ответ врагу.  

В идеологиях запутаться легко. Но есть шансы и выпутаться. Многое зависит от того, как мы позиционируем нашу Землю. Это мы думаем, что выше и ниже рай и ад, а мы, как говаривали еще культурно неотреволюционированные китайцы, Срединное Царство. Но есть иные точки зрения. Например, что что все царства существуют в одном флаконе, а персональные ад, рай или чистилище каждый создает себе сам.

 

...Истина уже снабдил вновьпоступивших в буйное отделение необходимой информацией. Ну, что они в дурке, скоро их обколят, укатают - и на плантации. А ежели не укатаются - сделают нехилый а-та-та и присыплют сверху Матерью сырой землею. Так что пусть покамест наслаждаются моментом, когда они еще не зомби и дышат.

Саня вовсе не переменился, получая от Истины, столь похожего на Сократа, заряд пессимизма. А вот Кехано все мрачнел и мрачнел. Денис не то чтобы расстроился от того, что попал. Ему было стыдно за то, что он хотел пристроить друга в губернаторы перспективного края, тем самым реализовав его голубую мечту, а угодили наши горе-разбойники в глупый полон.

Согревала икона Дамы сердца Оксаны Федоровой. Дэн мистически боялся спросить, откуда в столь странном месте культ сей прекрасносовершенной госпожи. Уже все конечно видели, на что толстяк неровно дышит. Но тоже опасались спрашивать, ибо боялись душевно травмировать нашего героя. 

Истина, восседая в позе Будды Просветленного - да так, что его касался луч Солнца, пробившегося сквозь амбразуру, вещал:

- ...и еще неизвестно, где свободный мир, а где рабство. Здесь мы освобождены от страстей, от карьерной гонки, от парадигмы потребления. Мы как в ковчеге, спасаемся среди океана скорби...

Дэн, развалившись как мешок дерьма, сверлил глазами потолок и пытался сконцентрировать поток сознания: когда-то где-то это все было - не то в жизни, не то в литературном произведении, не то по телеящику. Или что ли снилось. Вот так же, сгрудившись в каземате, несколько идиотов пытались оправдаться за то, что их изолировали от общества - и правильно сделали.

Вчера Кехано стал биться в железную дверь - ярость нашла. Вошли вертухаи с резиновыми дубинками - и наваляли. Как Дэну, так и остальным - метода такая, апробирована долгой врачебной практикой: коллективная ответственность. Контингент на Дэна не обозлился, но и этикету учить не стали. Другого может быть и обучили бы, но толстяку вышла поблажка. 

- Эх, кол-лега, - купировал речь Сократа Саня, - Так ты договоришься до монашества. Что де иноки тако же спасаются в келиях, в затворе, и отмаливают грехи человечества. Очень твоя эта проповедь напоминает христианство. "Мы все рабы Божии и каждому воздастся в высших инстанциях. Но все потом, после..." Суп с котом. Мне хочется здесь - и сейчас. 

- Кто хочет - тот дрочит. Здесь у нас нет двух необходимых всякому монаху практик: молитвы и поста. В этом пространстве люди по-настоящему духовно свободны - потому как мы не скованы религиями, идеологиями, заблуждениями и злобой. Они там, за периметром, думают, дурка - это мы. И в этом - заблуждаются. Вот взять войну. Здесь не убивают, не ссорятся, ничего не делят, не таят обид. А там - славяне славян грохают и радуются как придурки. 

- А вот здесь, стари-чок, я тебя и поймал. Ты переживаешь за то, что творится ТАМ, как я понимаю, на Донбассе. А значит, ты несвободен.

- Разве не больно за одураченных… И мы же не в бездуш... тьфу - не в безвоздушном пространстве. До нас эфир и не такое доносит.

- Больно - значит с миром долбанутых тебя связывают нервы. А это уже зависимость.

Ох, посмотрел бы ты читатель на всю эту сцену со стороны. Какие-то пародии на людей в темном помещении со стенами, выкрашенными в казенно-зеленое, расселись на скрипучих койках в разных позах и философствуют. Некоторые еще завернулись в одеяла, а глаза полны нехорошего огня. Оно конечно, и платоновские диалоги разворачивались примерно в таких же апартаментах и с такими же странными типами. Я имею в виду не алкоголические бредни главврача Платона Олеговича Барбулиса, а сочинения того еще Платона, древнегреческого.

- Еще раз, для шибко продвинутых. - Убеждает Сократ. - Мы здесь не для того, чтобы спасать свои мелкие душонки. Нас собрали как зерна, освобожденные от плевел, и сконцентрировали.

- В клетке для буйных, практически, лишили свободы.

- Нас отдалили от настоящих буйных, усатый. Здесь убежище, если что. Буйные вон как уделали твоего приятеля. - Здесь Истина не вполне прав, Дэн больше сам себя уделал, борясь с ветряками. - Впрочем, и у нас как-то был один такой... жаль, загнобили, а то бы... Нас боятся потому что мы слишком мирные. Если масса узнает, что жить можно иначе, они же на хрен мир перевернут. И вообще... Сдается мне, что ты плохо понимаешь разницу между свободой и волей. На воле стадами пасутся несвободные люди, снедаемые беспокойством: то выгадал мало, то не трахнул то, что изящно движется, то трахнул совсем не то, что хотелось, то сказанул лишнее и переживаешь, что ночью приедет воронок. И некие типы, именующие себя пастырями, всем этим рулят. А вольные - те, у кого есть сила воли. Улавливаешь?

 - Не вполне. Как быть с простонародным выражением: вольному - воля, спасенному - рай?

- От себя не спасешься, а жаждущий воли не надышится никогда. Рай же – сказка для шахидов.

- Отлично. Нас здесь двадцать три рыла. Это простое число. Мы неделимы. Если наши силы воли сложить - то-о-о...

- Если с остатком или на самих себя - очень даже делимы.

- Только не на ноль...

 - А может хватит звездеть? - Внезапно произнес Правда. - Пора уже выходить.

Все замерли. Сказано было тихо, но все услышали. Не сказать, что Правда молчит в принципе, иногда из него словечко - да выскочит.

- Куда, Степа? - Наивно спросил Саня.

Молчун молчал - только глаза его излучали нечто невразумительно честное.

- А ведь правда... - Пробормотал Дэн. - Кто все вот эти люди?

Кехано обвел пухлой рукой бальную залу. Саня громко усмехнулся, но подавил в себе эйфоричную истерику усилием воли. Он внезапно понял, почему Дэн так ему симпатичен. Он просто напоминает Панцеву... Карлсона. Ну того самого – в меру упитанного мужчину в полном рассвете сил, про которого Саня когда-то читал на сон грядущий своим детям.

- Кто-кто... - Истина тоже стал как-то заново вглядываться в лица обитателей буйного отделения. - Люди - кто.

- Мы не просто люди! - Подал голос один из них, парнишка лет двадцати пяти, с мефистофельской бородкой и еврейскими глазами, полными вселенской грусти. - Мы - квин-тэ-сэнция.

 

Мимо Шамбалы

 

В Расее все плохое начинается в режимное время суток - на рассвете и на закате. А хорошее - неизвестно, ибо пока не было прецедентов. Оно конечно, непросто порою с точностью определить, что такое хорошо и что такое бяка. Поди объясни ребенку, что горькая пилюля - лекарство, легче впихнуть насильно. А вот по результатам - все четко: или горы трупов, или море любви. Первого мы насмотрелись. Второго тоже - в кинематографических работах сомнительного толка. А, блин, трупов в кино тож хватает, и особенно в деле штабелевания таковых усердствуют суперпупергерои разного толку. В общем, всего мы насмотрелись - пора отдохнуть. И мы отдохнем, все отдохнем...

Рассвет, как говорится в правильных книгах, еще только начинал полощиться, Сычевка мирно спала. Из бараков жужжанием улья доносились храп, сап и пук. Даже апостол Павел, скрещенный с Распутиным и укутанный в красную пролетарскую куртку от "Боско", просматривал четвертый сон Веры Павл... да нет, конечно - свой, конечно же сон. Старцу грезилось, что он - генерал-полковник, приехавший на передовую. Кругом свистят пули, слышатся разрывы, адъютанты выпучив глаза как будто они какают, подобострастно гундосят: "Таарищ камандущий, ну, довольно, опасно же..." - "Атставить, таарищи офицеры, нехир дристать, вы не в государственной думе!" - кричит апостол и очень собою доволен.

А вот Барбулису не везет: прекрасная незнакомка на белом пароходе не явилась, так что чарующего желанья впендюрить не возникло. Платоша вообще пребывает в состоянии полувозбужденного полусна, тонко балансируя на грани реальности и досады. Прям как большой художник. Не пошел бы в психиатры - попробовал бы себя в искусстве, там тоже бухло в почете.

А в буйном отделении меж тем уже шумно и дымно. Квинтэссенция колошматит в дверь и вопит: "Гари-и-им!"

Пока еще робкий огонь размножается в отдаленном углу, там, где нет коек, а скромничает параша. На простое число напала легкая паника, ибо заговорщики не ожидали столь обильного дыма. Помещение-то сырое, а воздуху мало.

Вертухай, продрав глаза и поняв происходящее, сам себе сказал:

- А может пусть горит оно все синим пламенем...

Здравый смысл все же подсказывает: психов не жалко, новых наберут - а себя очень даже. Назначат стрелочником - и небо в клеточку. Когда вертухай подбрел к затвору, рядом оказался и апостол - у него ж чуткий сон.

- Ну чё там, гавнюки? - По своему обыкновению спросил вертухай, приоткрыв глазок.

В ответ донесся невразумительный гул. Запахло жареным.

- Вы на хир бросайте это свое барбекю, что ль.

Вертухай понимает, что пожар, и не до лирики. Просто привык тупо унижать контингент, который на самом деле незлопамятный Человек ко всему привыкает, это тебе не соловей. А шум в бальной зале для него как мычание скота, который вечно голоден и воняет.

В этот момент появился сильно помятый главный:

- Щас как впендюрю! Кто допустил? - Барбулис хоть и считает себя русским интеллигентом, может и вправду больно дать. Персонал расступился, предоставив право разруливать начальству.

Перед попаданием в буйное производится тщательный досмотр на предмет колющего, режущего и зажигательного. Спички психам не игрушка, кто-то наверняка пронес или передал. Платоша погрозил пальцем, произнес дежурное «У, мне!», заглянул в глазок и увидел молоко. От дымины громко чихнул.

- Зраияжелаю, таарищ главный! - Прокукарекал старик.

- При-дурки. Средства пожаротушения опять пропили.

- Э-э-эу-у-у... - Доложил вертухай. Ему в общем-то и нечего сказать, это он специально промямлил, подумав про себя: «На себя-то погляди, пародия на интеллигенцию!».

- Дуболомы, таарищ главврач! - Доложил апостол.

- Знаю. Где остальные?

Остальных в это время нет априори, по каждому отделению ночью дрыхнет по вертухаю, остальные на поселке.

- Бл.., и благословил же ч-чёрт. Ладно. Открывай, с-сатана...

Решительный жест. Конечно, Платоше тоже не хочется неба в клеточку. Здесь игра в орла-решку. И в принципе отечественное здравоохранение проиграло. Не успел апостол вскрикнуть: "По одному и на выход стр-р-р.." - вырвавшаяся вместе с дымом на волю масса смяла администрацию и втерла в стену. Ладно бы так - несколько последних из простого числа схватили опешившую троицу, втолкали в дымину - и замкнули дверь. Те стали биться и вопить так же как минуту назад противоположная сторона, и даже шумнее. А освободившиеся психи, откашливаясь, с искаженными лицами наблюдали, как внутри старинной усадьбы хозяйничал арийский бог Агни. 

- Я б щас его, козла, электрошокером в яйця - прежде чем отправится в ад! - Вскричал юный Мефистофель. Его глаза светились сатанинским отблеском. Впрочем, у него они всегда этим светятся. И запел красивым баритоном: - В Са-лас-пилсе радостный день, здесь-се-год-ня сжигают детей, хей, хей, хей, вот тебя и... 

- Вот и привел Господь увидеть русский бунт. - Вздохнул Саня.

- Бунты завсегда готовят те, супротив кого восстают. - Не преминул пофилософствовать Истина.

Дэн же произнес знаменательную фразу:

- У всякого беспредела должен быть свой разумный предел.

И он вошел в горящий усадебный дом. За ним бросились Панцев и Правда.

Текли мучительные минуты. За это время набежали вертухаи из других отделений, а с ними еще и контингент. Никто никого не фиксировал, все стояли и заворожено наблюдали извечное зрелище стихии.

- Уро-ды, уро-ды, уро-ды, а-а-а, я вижу ра-а-ай! - Вскричал Мефистофель, упал и стал биться припадке с пеной у рта. Никто даже глазом не повел - все гипнотизировали выход.

Не зря. Сначала показался Правда, несущий апостола - теперь уже не в куртке от "Боско", а в трико "Абибас". Следом Саня выволок вертухая. Третьим был Дэн Кехано. Он нес Барбулиса. Главврач натурально пылал, ведь он проспиртованный. Это к вопросу о вреде алкоголизма. Кожанка толстяка защитила нашего супермэна от жара, и он совершенно не пострадал. А вот на Правде обгорела его шевелюра. Да и Санины усищи изрядно опалились.

Народ еще раздумывал - тушить или оставить так. В смысле, Барбулиса. Здание, а вкупе и всю систему, уже хрен погасишь -Агни вырвался наружу и принялся плясать по стенам. В этот момент из глубин дворца князей Беловодских-Черноцерковских донесся душераздирающий крик. Все поняли: приведению - капец.

А вот главврачу еще - нет. Дэн сбил с Платоши огонь и склонившись над ним поучительно сказал:

- Да, гиппократово отродье. И все-таки выход есть всегда.

- Не зна... - Прохрипел врач первой категории.

- Что?

- Не зн... а...

- А надо знать: всегда!

- Не зна... ком... ка. Впенд...

И Барбулис затих.

- Вот так, Дэн. - Заявил Панцев. - Борцы с кирдыком замутили кирдык.

 

...А в это время в степном селе Вытулево не спалось пенсионеру Терентию Степановичу П. Он сидел на завалинке своего дома и наблюдал у горизонта кровавое зарево, отражающееся в низких облаках. По мере рассвета картина далекого пожара утихала. Терентий Степанович ехидно проговорил:

- Вот тебе и Тарапунька да Штепсуль. Квад-ра-цикл, говоришь... хе! 

 

- …Признайся же, Истина: как же тебя звать на самом деле?

- Ты имеешь в виду, как меня звали в прошлой жизни... Да очень просто: Ваней. Я был Иваном-дураком.

- А почему не царевичем...

- Какая разница?

- Один имеет, другой дразнится.

- Эх, Ваня, Ваня... коли пошла такая пьянка, ты мне скажи... - Дэн таки решился спросить о главном: - Почему в убежище было повешено вот это вот?

Ден вынул из недр своей кожанки и развернул обложку гламурного журнала с ликом Оксаны Федоровой. Оказывается, кроме Платоши он успел спасти и образ. Истина посмотрел на прекрасноликую красавицу с некоторым неприятием. По счастью, Кехано не заметил, кругом было слишком шумно, контингент гонял вокруг пожарища обезумевших вертухаев и норовил пнуть. 

- О-о-о... история печальная. - Произнес Сократ. - Может, не будем?

- Будем!

- Ну, да... Значит, тоже неровно дышишь. Был тут у нас один... настоящий одержимый, вожак. Когда такие есть, им буйные - тьфу. Его звали Игорь. Привезли его к нам года что ли два назад. Или три. Давно это было. Оно конечно, здорово мужика жизнь уделала. Да потом еще ЭТИ добавили. Так вот... Прежде чем его навечно зафиксировали, Игорь этот почти замутил у нас такой же беспредел. Но ведь почти - не считается. Вот он и повесил картинку. Говорил, чудак, что девушка на обложке очень напоминает его жену, которую, звали кажись Машей. 

- Что?! - Дэн был сражен. Он только сейчас понял: Оксана Федорова – точь-в-точь его мать в молодости! Она и вправду звалась Марией.

Сократ почувствовал, что у собеседника интерес особый. И сделал театральную паузу. Кехано почти взвыл:

 - Ну, продолжай же...

- Подавили, с-суки. И нам конечно наваляли.

- Да не о том. О вожаке!

- Да там какая-то дикая история. Игорь был успешным бизнесменом, и как-то отдыхал он с женой они на берегу Индийского океана...

- О, Господи...

- Не уверен, что он. В общем, загорали голубочки себе на пляже - тут волна. Называется Цунами. Игорь выгреб - а свою половину не нашел. Ну, там многих океан забрал. Два месяца он все бродил, бродил по побережью, тешился надеждой. И сдвинулся. Его бзик был в том, что де они с женой упустили своего раздолбая-сына. Тот вроде бы вырос полным говном несмотря на воспитание и родительскую любовь. И...

- Слушай, Истина, - встрял Панцев, - ты долго размусоливаешь. Давай уж к сути.

- Да уже почти и закончил, усатый. Впрочем, теперь уже и не совсем… ну, да ничего, усы – не мозги. Отрастут. Короче, рванул Игорь в Россию, чтобы найти своего сына и попросить у него прощения за свой грех.

- Грешил-то сын, ежели раздолбай! - Вскрикнул Правда.

- Не-е-е-е... вот это неправда. Никто не грешил, просто у человека фантазия такая на почве горя. Что якобы не так взрастил свое семя. Это в литературе кто породил - тот и убивает. В жизни яблоня за яблоко не отвечает. Думаю, сын – раздолбай от природы, а это не лечится. В общем, три года Игорь тащился в Расею. Прошел Индию, перевалил через Гималаи, пересек Тибет, Памир, пустыню Кара-Кум. Переплыл Пяндж, Урал, Волгу. Ну, и в итоге попал к нам. Я так понимаю, за все эти годы скитаний у мужика совсем испортились нервы. И появился культ. А культ - всегда плохо, не сотвори себе кумира. Все имущество Игоря составляла эта вот обложка журнала с женщиной, напоминающей забранную Нептуном или не знаю там кем еще жену.

- Все уже? - Саня проявлял нетерпение.

- Почти. За ним далеко не все пошли. Не то что за этим... - Истина кивнул на потемневшего лицом Кехано. - А бунтарем Игорь вынужден был стать потому что не нашел... Шамбалы. Страны Великих Муд... рецов. Все надеялся, что набредет. Но не случилось, дак. Там бы его просветлили.

- Зачем искать то, чего не существует в природе?

Дэн сначала хотел дать Сане больно и сказать, что неправ. В смысле, Панцев неправ. Но благоразумно промолчал.

- Как сказать, как сказать... - Иван Истина задумался о чем-то своем, и стал похожим на Сократа точь-в-точь.

- Где его похоронили? - Жестко спросил Денис.

- Да где всех. Там у лога ров, в него всех и фиксируют на веки вечные. Братская могила.

 

...Трое стояли надо рвом. Яркое солнце осветило пожарище за спинами бывших буйных радостным светом.

- Да ты, вождь, с этим Игорем похоже был знаком... - Проникновенно заметил Истина.

- Да в том-то и дело, что плохо. - Не солгал Дэн. - Да и никакой я не вождь, не суперпупермэн и не лыцарь. А самый что ни на есть муд... ак. 

- Не унижай себя. Такие как ты сейчас выразился, не смогли бы. А ты - смог. И я не намекаю на Игоря, просто...

- А ведь Шамбала была так близко…

- Не кажи гоп. Шамбала открывается тем, кому надо. Игорю, насколько я понимаю, надо было встретиться со своим сыном, а Шамбалы судьба-злодейка ему просто не предусмотрела. Не повезло: жену потерял, мимо Шамбалы пролетел, сына не встретил. Жизнь не удалась, чё.

Денис знал, что не признается в родстве. Пусть этот скелет останется в шкафу. Ему почему-то было хорошо осознавать, что родитель лежит вот здесь, в русском логу, овеваемый степными ветрами. Его не сожрали акулы, горные барсы, тамбовские волки. Он мирно покоится в общей могиле с такими же простыми людьми, умершими не мерзавцами, но блаародными, несклонившимися людьми. Главный гуру – там, в Шамбале – был тогда все прав: "Забудь сомнение и слушай свое сердце!" Теперь Денис Кеханов знает, что такое покой и воля.

- Спасибо вам, о, муд... рецы! - Выдохнул Денис.

- О чем ты, друг... - Саня положил костлявую руку на плечо Дениса. Конечно Панцев формально неудовлетворен. Ему не суждено стать губернатором какого-нибудь края. Эту всю кодлу блаженных, убогих, придурковатых можно конечно сорганизовать и устроить республику. Но ведь большая их часть - генетические рабы, реально прислушивающиеся только к приказам собственного желудка. Собрать самых отъявленных и уйти в леса партизанить? Да рано или поздно скатимся в пошлый бандитизм, до чего Саня с Дэном опустились в первый же день...

- Сам не знаю. - Солгал Кеханов. Он окончательно понял: круг замкнулся.

- А я - знаю! - Заявил Истина. По телу Дениса забегали мурашки. - Просто зло победимо - и все тут. Истинно говорю.

- Ага. При помощи альтернативного зла. - Ухмыльнулся Панцев.

- Нет. При поддержке соратников и единомышленников.

 Да. Все вы правильно говорите. - Убежденно заявил Ден Кехано. - Только нам уже давно пора идти запрягать наших Росинантов. Время не ждет!..










ВЕЛИКОЕ МОЛЧАНИЕ РА

(нетонкий абрис)

 

В Расее еще брезжит свет,

 еще есть пути и дороги

к спасению, и слава Богу,

что эти страхи наступили теперь,

 а не позже.

Всяк должен подумать теперь о себе,

 именно о своем собственном спасении.

Но настал другой род спасения.

Не бежать на корабле из земли своей,

спасая свое презренное имущество;

но спасая свою душу,

не выходя вон из государства,

должен всяк из нас

спасать себя самого

 в самом сердце государства.

 

Николай Гоголь. Из письма к графине ..........ой

 


Майя не любит своего имени, предпочитая прозвище "Атаманша" коим ее наградили в школе. А вот отец, крутой и брутальный дядька, именует свое чадо (единственное от второго брака) Постреленышем. Есть за что, девочка горазда не только пострелять и даже более того. Была б Атаманша не мажорной крови, про такую говорили бы: "Оторви да выбрось", и прочили девочке судьбу сотен клиенток Майиного папика, которого весь город уважительно обзывает: Гражданин Начальник.

Для двенадцатилетнего возраста Майя... прости, Атаманша выглядит щуплым гадким утенком. Что компенсируется характером и сорвиголовизмом. Да так бывает почти всегда - и не только в мире людей: в стае верховодит вовсе не крупная особь, а... впрочем, вы и сами все знаете, чё я буду распинаться-то.

Отец - начальник зоны строгого режима для лиц женского полу, практически, градообразующего предприятия городка Козлово. На обслуживании бес-покойного хозяйства трудятся сотни козловчан, начиная с тех, кто бдит на вышках, и заканчивая теми, подкидывает дровишки под котлы. В смысле, на пищеблоке. Контингент пенитенциарного учреждения еще тот: убийцы, злостные грабительницы, мошенницы, наркоторговки и прочая элита криминалитета. Их бы в ад, да вот все пытаются перевоспитывать. Наверное, в нашем царстве-государстве традиции милосердия еще не похерены. 

Я не буду здесь долго размусоливать о всяких таких сумасбродных подвигах Постреленыша, скажу только: изрядно девочка, крышуемая авторитетным родителем, всех здесь достала. То что-нибудь такое понапишет на заборе, то выкинет фортель в городском саду, а то и в магазине чё-нить - да сопрет, причем, из спортивного интересу. Прынцеса, блин. Розги, розги, и еще раз розги, а потом еще и шпицрутены – вот чего таким не хватает, и не надо тут песни петь о ювенильной юстиции.

Живет Гражданин Начальник с дочерью и домработницей Агафьей (тако же выполняющей некоторые другие семейные функции) в коттедже на высоком утесе. Этот замок козловчане именуют "Вороньим гнездом". Агафья, крепкая русская баба, способная и на скаку остановить, и кой во что без мыла войти, - единственное существо, имеющее хотя бы какое-то влияние на Постреленыша. Шутка ли: даже уроки заставляет делать! Ну… иногда. Впрочем, учителя все равно оценки завышают… ну, так - от греха.

Как поскребыш Атаманша пользуется своеобразной родительской слепотой со стороны предка, почетного работника системы исполнения наказаний. Ах, да - про маму забыл упомянуть. Она, как когда-то говаривал наш президент, утонула. Или, как принято выражаться в Козлово (город не склоняется), Волга забрала. Река должна раз в году забирать хотя бы одну жертву. Чё: язычники, верят, что так можно умаслить стихии. Злые языки шипят, что гибель женщины - не случайность. Девка-то растет вся в отца, тирана и еще того. Но мы не будем подогревать нездоровый интерес к частной жизни семьи. И каждому в конце концов воздастся по всем делам. 

Несложно предположить, что Атаманша выберет себе в друзья какой-нибудь такой же сапог. Именно то самое и вышло. Его зовут Коля, он - Майин ровесник; уличное погоняло - "Барон". Откуда такое - не знает даже сам мальчик. Вероятно, уже в недалеком будущем Барон уже точно станет настоящим криминальным авторитетом. Некоторые робкие попытки войти в образ уже сделаны: запястье левой руки мальчика украшает татуировка: "MОMENTO MORE". Смысл пацан пока не знает, точнее все же знает: а чтоб непонятно было, но таинственно. Романтик. Ну, да, там ошибки. Но кто из нас положа руку на сердце знает итальянский?  Хотя по психическому складу - вор.

В школу Барон перестал ходить во втором классе, тогда же выучился и курить. Пытался пристрастить к табаку и Атаманшу, но ту выворотило наизнанку и девочка зареклась вдыхать дымы на всю грядущую жизнь. Если говорить о Колиной семье, она состоит из матери-одиночки, уже имеющей две ходки на зону: за групповой разбой и групповое изна... ну, то есть, соучастие в групповом изнасиловании - на шухере мамка стояла. Добрая она женщина, и доверчивая: все время старается помогать тем, с которыми водится, и не ее вина в том, что почему-то попадаются ей сплошь дурные компании. Баронова мать, временно вставши на путь исправления, работает уборщицей в районном доме культуры, параллельно пытается безуспешно решать вопросы личной жизни. О каком гражданском воспитанники и внушении правильных понятий может здесь идти речь? Вот и вырос... бурьян.

 Барона должны были забрать в социальный приют, мать же лишить родительских прав. Но ты сначала поймай! Мальчишка с прошлого года в бегах. В теплое время ночует под лодками, зимою же кантуется в одной заброшенной деревне, куда даже менты заходить боятся, ибо там Черный Столб.

Что такое Черный Столб, волжанам разжевывать не надо. Поскольку пока еще не все мы с Волги, все же разъясню. Если в деревне есть этот знак, значит, здешние обитатели промышляют разбоем. Себя они именуют воровскими казаками. Раньше Черных Столбов по Волге стояло немало. Когда начали строить коммунизм, грабить стали другие. Практически, старую традицию искоренили. Вместе с населением деревень с Черными Столбами. Но все равно органы и сейчас паникуют соваться даже в мертвые разбойничьи деревни - потому что предрассудки у нас покамест не искоренены. 

Давно мои герои задумали побег в обитель тайную - чтоб ни одна сволочь не достала, чтобы не надо было учиться, работать и участвовать в художественной самодеятельности и общественной жизни. Атаманша с Бароном надеялись подрасти, сколотить банду и вольно разбойничать на просторах Матушки-Волги. Ну, так в русских песнях поется. Летом будут грабить, а на зимовку уйдут в деревню с Черным Столбом. Чем не жизнь? Это тебе не на работу ходить и натягивать бюджет на ж... то есть, выживать ради выживания. 

Ну, конечно же они будут разбойниками благородными. Их жертвами суждено стать только богатым и успешным. Часть награбленного конечно же достанется бедным и страждущим, десятую же часть по древнему как мир закону отдадут попам. Пусть храмы красуются по берегам великой русской реки! Ну, не настроят же все воры себе "Вороньи гнезда", есть среди них и святые.

Все логично. Гражданин Начальник любит смотреть телеканал энтэвэ, а там сплошь криминал. Менты в продукции отечественного киногрезной индустрии правильные и скучные, злодеи - неправильные и прикольные. А еще преступники красиво одеваются, говорят, грабят и убивают. Искусство и эстетика ведь есть во всем (кто не согласен, гляньте любое криминальное телепойло). Гламур и криминал в одном флаконе. И чего вы хотите от наших детей, ежели они воспитываются на том, что мы потребляем сами?

На самом деле, если взглянуть на парочку свежим глазом, возникнет впечатление, что они брат и сестра - и по облику детских мордочек, и по конституциям. Да и вообще-то по менталитету. Кто отец мальчика, неизвестно, посему уместно кое-что предположить. Но мы же не сплетники.

Соскок планировали еще с зимы. Для грядущего отвала приготовили лодку и в потаенной пещерке, дыре в обрыве, запасали провизию и скарб. Атаманша даже успела спереть один из отцовых наградных пистолетов с хорошим запасом патронов к нему. У папы их и без того хватает. То есть, наград и пистолетов.

Конкретный план был таков: основаться на необитаемом острове, там устроить лагерь, и время от времени совершать набеги на Материк, дабы пополнять запасы и набивать руку. Ну, и в той же тайной пещерке копить сокровища. Какие же разбойники без кладов? Когда подрастут, окрепнут, примут в банду отчаянных головорезов - тогда уже решатся грабить проходящие мимо суда. Дело стоящее: на белых теплоходах много богатеньких туристов, все в золоте и бриллиантах. Да и на трассе, которая пронзает горную сторону, тоже встречаются интересные жертвы.

Козлово стоит вовсе не на Волге, а скорее на разбухшем трупе реки. Это когда-то под городом текла именно что Волга, изобилующая опасными стремнинами, отмелями и перекатами. Когда при советской власти ниже по течению возвели плотину, получилось обширное водохранилище, сплошь утыканное необитаемыми островами. Вот на одном из них дети и порешили зависнуть. Ему даже имя было придумано заранее: Вольница.

У Гражданина Начальника на дочь имелись свои планы. Он хотел заслать Постреленыша на Британские острова, в одну из закрытых частных школ для детей шейхов, олигархов и русских чиновников. Вот со следующего учебного года и собрался. У Майи... прости, Атаманши на сей счет свое разумение. Но девочка предусмотрительно таковым ни с отцом, ни с надсмотрщицей не делилась.

А старшие дети Гражданина Начальника, от первого брака, давно уже ТАМ, на туманных берегах. И возвращаться в Расею не то чтобы не собираются, а родитель не велит. Чем они хуже отпрысков нашей всей этой либеральной интеллигенции, которая здесь подымает гешефтную волну, возбуждая офисный планктон сначала на информационную, а потом даже на гражданскую войну, сами же никакого будущего в ЭТОЙ стране не видящая в упор, а члены их семей свалили из… как там наш расейский мЕнистр культуры-мультуры поэтично выразился… ах, да: рашки-гавняшки – во. Гражданин Начальник по крайней мере не косит под совесть нации, а почему честен хотя бы перед Господом. Ну, а тем, кто думает, де народ у нас быдло, достойное быдляцких правителей, следует сказать: "Какая интеллигенция, такой и плебс. И наоборот".

Вот, собственно, и вся преамбула.  

 

Деру наши дети дали в ночь на Николу Вешнего. Обычно сюда в эту пору Сиверко приносит заморозки, на сей же раз Природа сжалилась над отчаянными детьми и дала волю теплым ветрам с киргиз-кайсакских степей. Оно конечно, может не стоит отваливаться в мае, век потом маяться будешь. Но наши  будущие злодеи еще не стали взрослыми, а потому и не заморачиваются предрассудками.

Поступили хитро: рванули вверх по течению. Взрослые еще подумают: нет сил у детишек побороть мощь воды. Зря это они: гребут не силой, а умением; сие касается не только весельного труда. А лодку похитили у лесничего: тот еще недели две будет в запое и спохватится нескоро. Плыли полночи, стараясь держаться подальше от фарватера. Остров выбирали тщательно, а лагерь устроили с луговой стороны - чтобы с горной невозможно было разглядеть костра. Выбрали и густые кусты, растущие из воды, в которых можно запрятать лодку. 

Немного выспавшись, согревая друг друга как щенки, чуток еще понежились на утреннем Солнышке, а после пошли осматривать дозором свои владения. Островок казался ничего себе так. С полкилометра длиною и метров двести в поперечнике. Часть его - плес, прям курорт с белым песочком, но в основном остров зарос лесом. Нарубив ветвей, беглецы живо принялись сооружать логово наподобие шалаша. На самом деле припасена была и палатка, но хотелось настоящей дикости.

С собой были прекрасные пособия, написанные в предыдущие века: "Таинственный остров", "Остров сокровищ", "Робинзон Крузо". А то говорят, молодежь литературы не читает. Она потребляет только нужную информацию, и ежели таковая содержится в книгах, можно почерпнуть и оттуда.

Преисполненные оптимизма, мальчик с девочкой трудились слаженно. Как и прописано в художественной литературе, организовали спальную площадку, кают-кампанию, санитарную зону, а так же наблюдательный пост - на дереве, чтобы можно было обозреть округу. Интересная получилась игра.

Ближе к вечеру случилась первая ссора. Атаманша не позволила Барону подержать батькин пистолет. Сказала, что неумеючи браться просто глупо. Да к тому же атаманша (не как кликуха, а как должность) она - так что пусть сидит и не рыпается. Барон, обозвав напарницу дурой, в сердцах пошел отыскивать отдельное место для ночевки. Как говорится, предприятие начало разваливаться в зачатке.

Когда мальчик ушел, девочка искренне расплакалась. Она ведь просто опасалась, что пацан, не обладающий навыками владения огнестрельным оружием, случайно стрельнет и натворит бед, то есть, соблюдала технику безопасности. Батька-то своего Постреленыша стрелять обучил - ну, так, на всякий случай (так что спасибо родителям, за то что они хотя бы есть). А Барон принял за обиду и включил гордыню. Да и вообще: в банде кто-то один должен верховодить, так мир устроен. В общем, Майя... прости, Атаманша стала строить планы на сольную карьеру. Наверное, утром она уплывет на другой остров, оставив бывшему другу часть припасов, и там все зачнет с нуля. Хотя и жалко, но что делать – се ля ви.

Между тем город жил радостным возбуждением: Козлово разом избавилось от двух заноз. Все почти надеялись: мальчик с девочкой наконец утонули, и это хорошо, ведь чем больше становятся детки, тем увесистее от них бедки. Гражданин Начальник, задав трепака надзирательше, закатил истерику, что явно не красит таких авторитетных людей. Подобный сценарий предполагался, в обязанности Агафьи входило так же пресечение такого рода инцидентов. Но баба не справилась с поставленной задачей, да и если откровенно, у нее вряд ли получилось бы. Поди, справься с ураганом. Все знают, какую безумную любовь дарит поздний ребенок. От собственного бессилия и злорадства козловчан Гражданин начальник злился еще более, а на несчастье наложилась еще и неприятность: с зоны откинулась, то есть бежала зечка, что в начальнической карьере Постреленышева батьки случилось впервые.

Гарнизон был мобилизован в количестве всего личного состава и поисковая операция приобрела тотальный характер. Ну, там, собаки, водные и сухопутные патрули, телефонограммы и все такое. Но исполнители действовали неповоротливо и явно неретиво, зная, что даже если найдут (живыми) - еще неизвестно, сообщат ли. А может даже и не сообщат, а потопят и свалят на судьбу. Вот все думают: только дети такие жестокие и бессердечные. Взрослые - хуже, да к тому же они умеют мерзко ненавидеть, и примеров тому в человеческой истории хватает.

Колька, то есть, Барон, бродя по берегу в тоске, в свете вечернего солнца на песке увидел тело. Вот еще не хватало, подумал мальчик. За свою беспризорнищескую жизнь он видел немало утопленников и ему очень не нравится их запах. Приблизившись, во-первых пацан установил, что это женщина, причем, молодая, а во-вторых она не воняет, а значит пока еще жива. Склонившись над лицом, Барон отметил, что оно молодо и непередаваемо красиво. А еще оно, то есть, тело - дышало.

Ее звать Фатьма и она таджичка. Несложно предположить, что Фатьма и есть та самая беглая каторжница. Преступление молодой красавицы состоит в том, что она в некоем сокровенном месте перевозила крупную партию героина. Надо было обеспечить многодетную семью, у Фатьмы есть младшие сестры. Теперь она, то есть, семья, необеспечена. У девушки, если говорить честно, ходка не первая. Предыдущие попытки наркокурьения были удачные, а вот взяла - да попалилась, причем, кто-то явно настучал. Приговор: двенадцать с половиной лет строгача. Это потому что девушка уже была в оперативной разработке и на беззащитное существо навешали другие разные эпизоды, избавившись от висяков.

Фитьма хотела вернуться в семью, к матери с отцом и к сестрам. К побегу посланницу с Крыши Мира сподвигло не только положение семьи; Фатьма не хотела становиться любовницею Багиры, отрядной паханки. Особо не готовилась, но удалось проникнуть в мусорный бак и остаться незамеченной. Дальше девушка взобралась на танкер "Волго-Балт", затаилась бочке, но была обнаружена командой. Над красавицей надругались и бросили за борт в набежавшую волну. Надеялись, с концами, но витальные силы вынудили таджичку бороться за жизнь - и последняя победила. Все потому что девушка страстно желала вернуться на Крышу Мира чтобы и дальше помогать семье. Правда на суше силы Фатьму окончательно оставили и она вырубилась.

Барон обрадовался поводу: теперь можно навести мосты с атаманшей. Он побежал к Майе. Само собою, дети ничего не знали о судьбе спасаемой. Они просто тащили человека в свою палатку чтобы его выходить. Наверное, они еще окончательно не ссучились, в отличие от большинства козловчан.

Ближе к ночи находка стала бредить, причем, на непонятном для детей языке. У женщины начался жар. Атаманша помнила, что Агафья, когда Майя болела приблизительно тем же, лечила ее лекарствами и протирала водкой. Девочка не забыла, где все это лежит. Оно конечно, в "Воронье гнездо" пробираться опасно, но ведь она бесстрашная. Решительно собравшись, Атаманша отправилась в экспедицию за целебным зельем.

 

Оставшись один на один с больной, Барон боролся с желанием раздеть несчастную. Ему просто чисто из человеческого любопытства интересно было посмотреть, как красавица выглядит нагой. Мальчик довольно долго поддерживал огонь, чтобы спасаемую не знобило, и не заметил, как закемарил. Ему снился сладкий сон о том, как он плывет на передке острогрудого челна с бородою и пистолетом, командуя своим казакам: "Сарынь на кичку, бр-р-рат-ки!!!"

Когда Атаманша растолкала Барона, уже вовсю грело Солнце. Девочка была возбуждена, ибо в ночь пережила немало приключений. В отчий дом проникнуть удалось, ибо отец с горя напился в стельку. Добыла и лекарства с водкой. Но вот на выходе девочку схватила Агафья. Все-таки эта бой-баба не зря на зоне двадцать лет оттрубила – в качестве вертухайки, конечно. Пришлось бороться, даже кусаться. С такой внушительной массой как надзирательша фиг совладаешь, но у Атаманши с собою был весомый аргумент: отцов пистолет. Потом еще уходила от погони, в которую рванулись подоспевшие папкины обалдуи. Помогло хорошее знание городских задворок, коим девочку снабдил Барон. В общем ускользнула, да к тому же принесла предку радостную весть: не утонула и не сгинула, а очень даже жива. Майя... прости, Атаманша не задумывалась о том, что город завтра затоскует в трауре, ибо для козловчан-то как раз весть очень даже удручающая. Отсюда вывод: незнание - сила.  

Самое интересное случилось на обратном пути. Атаманша во тьме разглядела каких-то стремных людей, которые сошли с красивой белой яхты на соседний с Вольницей остров и там что-то спрятали. Может быть даже клад. Девочка, будучи по природе своей пытливой, все выведала и приблизительное место засекла.  

Но надо все же поднять на ноги больную. Девочка вытолкала мальчика из шалаша, раздела женщину обработала тело водкой, влила в нее микстуры, а после еще укутала в шерстяное. Барон пытался подглядеть в дырочку, но толком ничего такого не узрел. Моцион помог: красавица очнулась и большими своими миндалевидными глазами долго изучала спасительницу. После чего произнесла, по-русски:

- Ангелы...

Барон снаружи, выпустив изо рта дым, ответил:

- Во плоти.

Фатьма поведала свою историю, упустив некоторые взрослые подробности. Атаманша же наврала, рассказав, что они с Бароном - крутые и все такое прочее. Ну, вообще-то вранья в Майином рассказе немного, но уж про то что ее отец - великий и ужасный Гражданин Начальник, девочка распространяться не стала. Интуиция подсказала базар фильтровать.

На более-менее восстановление здоровья ушло два дня. Когда Фатьма начала откашливаться, пусть и с отхаркиванием, стало ясно: идет на поправку. Просто, повезло с сухой и теплой погодой и сердобольными детьми. Женщина не только замечательно обустроила быт, но и продемонстрировала отменное умение готовить. Банде именно что не хватало такого вот... зампотылу.

Тайник на соседнем острове отыскать было несложно. Уж дети-то умеют как прятать, так и разыскивать. А вкупе и безвозвратно терять – тоже. Каково же было разочарование мальчика с девочкой, когда вместо несметных сокровищ они увидели какие-то черные полиэтиленовые мешки. Расковыряв один из них, разбойники извлекли мешочек поменьше, теперь уже в прозрачном полиэтилене. Может, взрывчатка? Ну не сахарная же пудра...

Вернувшись на Вольницу, наши герои показали находку Фатьме. Та попробовала порошок на вкус, после чего нехорошо улыбнулась. И сколько там этого всего, спросила женщина? Дети сообщили: десять больших мешков. Красавица разрыдалась, причем, совершенно непонятно, от счастья или наоборот. Дети смотрели на нее как на сумасшедшую, а Фатьма про себя думала на своем языке заоблачных гор: "Ш-шайтан, видно дурман-кирдык – моя судьба навсегда..."

Отвлекусь на тему эстетики. Фатьма обладает удивительно классической красотой. И здесь нет ничего удивительного: давным-давно на самый край Ойкумены, под Крышу Мира забредал Александр Македонский со своим героическим эллинским войском. Наверняка девушка - потомок древнегреческого солдата, а есть вероятность, что и сам Искандер Великий мог поучаствовать. Иначе – с чего Фатьма так напоминает Венеру Милосскую, только – с руками? Но это я так - для общего культурного развития.

Итак, дети обнаружили не просто пудру, а несметное богатство, дороже золота и бриллиантов. Если поделить порошок на дозы, получится несколько... да не миллионов, а миллиардов. И не рублей – долларов. Ну, да: в жертву дури (а в мешках именно дурь) надо еще принести миллионы человеческих жизней и миллиарды судеб... Но разве Золотой Телец (второе имя: Желтый Диавол) не требует таких же жертвоприношений? Сокровища еще никому счастья не приносили, а порошок приносит. Хотя и ненадолго. А эффект привыкания приблизительно одинаков.

Поумничаю. Наркомания – командировка в ад со всесокращающимися увольнительными в райские кущи, а роскошь богатства – вечная ссылка в непонятно что, имеющее форму рая, но обладающее какой-то не такой сущностью. Именно поэтому роскошь и наркомания зачастую сливаются предсмертной агонии, внешне напоминающей экстаз. О, сказанул-то.

Те люди, которые нанимали Фатьму, убеждали девушку, что чем больше она перевезет шайтан-кирдыка, тем больше погубит неверных, тем самым гарантировав себе билет в рай. Были и такие учителя, кто внушал, что, отправив в ад несколько десятков неверных вместе с собою, взорвав во славу того, кто воистину акбар то, чем тебя обвяжут, ты попадаешь в ту часть рая, где обычный рай покажется адом. Фатьма им не верила, ибо кто же тогда будет кормить семью, она же старшая из сестер. 

В общем, Фатьма посоветовала сначала осторожно перепрятать находку, а потом уже и поразмышлять о дальнейших шагах. Что наши герои и сделали, переправив мешки на Вольницу. Они и сами не промах и знают, что в сложных ситуациях не стоит делать слишком уж резкие движения.

В то время верные хунвейбины Гражданина Начальника уже третий день тщательно зачищали зеленку по берегам и обыскивали острова. Отец Постреленыша практически воспарил, ибо теперь наверняка знал: дочь жива – и даже очень. Дело было только во времени, а как свинтят - отошлет в Туманный Альбион под строгий надзор. У англичан хрен забалуешь. Козлово же впало в депрессию: по городку распространились слухи о пистолете, и все ждали начала налетов Атаманши, которая уже может успела сколотить банду. В принципе, три человека - это уже банда.

Хозяева схорона тоже не преминули появиться. С тревожным интересом наблюдали наши герои как по соседнему острову в бешенстве метались преступники из конкурирующей группировки. Они громко ругались друг на дружку всякими такими словами и грозили оторвать все части тела. В то время как на белой яхте сидел пожилой мужчина лет, наверное, сорока пяти и красиво курил сигару. Видимо, он о чем-то размышлял. Наконец наркобарон (похоже он именно в этой должности) произнес:

- А тот ли это остров, ур-роды р-рода человеческого?

Бандиты принялись наперебой доказывать каждый свое. Некоторые высказали сомнение в том, что они уроды.

- Хорошо. - Прервал их старик. - Обшмонаем и другие острова...   

И молодчики передернули затворы своих изящных автоматов "узи". Короче, ситуация повернулась не в лучшую сторону, причем - для всех.

Первая стычка вспыхнула уже через час. На еще одном соседнем с Вольницей острове мафиози наткнулись на вертухаев. С одного конца причалила белая яхта, с другого - серый катер, на котором был и Гражданин Начальник. Получается, своими умными и одновременно отчаянными действиями наша троица (а Бог, как известно, таковую любит) столкнула две серьезные группировки. Людишки носились по кустам и безжалостно убивали друг друга. С одной стороны ужасно, с другой - прикольненько: экшен, по каналу энтевэ это часто бывает.

Фатьма вспоминала древнюю восточную притчу о том как обезьяна, сидячи на вершине горы, наблюдает за поединком двух тигров. Странно... на Крыше Мира нет ни обезьян, ни тигров. И одновременно девушка строила план возвращения в родные горы, к семье. И все-таки, думала Фатьма, надо будет изуродовать свое лицо, ибо красота приносит только страдания.

Колька мечтал стать таким же крутым как наркобарон. Осталось только подрасти, обзавестись оружием и сигарами. Надо дождаться конца битвы и пойти помародерничать. Уж больно красивые автоматы у тех… а Майка пусть выкусит со своим пистолетом!

Девочка же пребывала в сомнениях: зачем уничтожать друг дружку за какой-то там порошок?! Где здесь благородство, романтика, понятия в конце концов...

Нет, как-то мир сей все же устроен не так. Вот Волга: она много тысячелетий течет издалека и долго, не зная сомнений. Реку образуют тысячи речек, сотни тысяч ручьев и миллионы родников. Источники все равны, нет главных и подчиненных. У людей же все иначе. Столкнулись два потока, так нет чтобы слиться воедино – они давай взаимоуничтожаться, практически, аннигилироваться. Почему люди не хотят учиться мудрости у воды? И так продолжается из века в век: племена, народы, государства, группировки хреначат друг дружку, стремясь занять доминирующее положение; разбойники обирают держащих путь, ищущие воли уплывают к мифическому Беловодью... зачем все это? Что за рок нависает над Волгою?

Однажды, это было в низине Волги, столкнулись две громадные армии. Они сражались за город, цепляясь за берега зубами. В крупнейшей битве за всю обозримую историю человечества с обеих сторон участвовали два миллиона солдат, из них погибли миллион. Еще раз для тех, кто не вчитался: миллион убитых! И это только военных; жертв среди гражданских никто даже не считал. Весь мир теперь знает слово "Сталинград" и содрогается при одном его произнесении. Вы ни разу не задумывались о том, почему подобный ужас случился именно на Волге? А зря.

По Волге одно время шатались громадные банды, которые сколачивали вольные казаки Степка Разин и Емелька Пугачев. На Волге одно время утвердилась столица Золотой Орды Сарай, в которую стекалось награбленное с половины Мира, и от которой теперь осталась пыль. Волгою владели Хазарский каганат, Казанское хамст... то есть, ханство, Великая Булгария. Теперь же Волгой беспредельно владеет страна Расея. Надолго ли? 

И все ради чего? Чтобы убивать и владеть, убивать и владеть... "Все куплю!" - Сказало Злато. "Все возьму!" - Сказал Булат. "Все приму!" - Сказала Волга. "Все отдам!" - Сказал Солдат.

 Вот какие серьезные мысли обуяли девочку.

В конце концов перебиты были все, за исключением главного мафиози и Гражданина Начальника. Остров маленький и хорошо простреливаемый. Двое возлежали по разные стороны одной дюны и готовились к решительному броску. И в этот момент Майя узнала отца. Помочь родителю она была не в силах, ведь от одного острова до другого двести метров, из пистолета не попадешь.

- Э-э-эй!!! - Взвизгнула девочка.

По счастью ветер дул в нужную сторону. Два богатыря обернулись и стали пристально всматриваться в Вольницу. Атаманша распорола первый пакет и высыпала содержимое в воду. Белая пыль шипя соединялась с гладью.

- Палу-чайте-е-е!!! - Вновь выкрикнула Майя - и распорола второй пакет. 

- Что она там делает? - Спросил Гражданин Начальник у противника. Напомню: он искал дочь и его отряд случайно напоролся на наркомафию, те же подумали: спецназ – и пошла кромсать губерния.

- ДурИт. - ответил наркобарон.

- Дурь - что?

- То.

- В каком смысле?

- Дети уничтожают тыщу годовых бюджетов Поволжья.

- Наркота? - Догадался наконец Гражданин начальник.

- Нарко-эта  

Оба бугая стали дуэтом что-то кричать соседнему острову, но ветер дул не в нужную сторону, а потому дети с Фатьмой ни черта не слышали. Майя все высыпала и высыпала порошок из надрезанных пакетов, при этом звонко чихая.

Наркобарон орал, что девочка жестоко ошибается и можно еще поделиться, а папа вопил о том, что надо оставить хотя бы часть партии - ведь это вещдок. Все бесполезно – у ветра свои понятия. Когда в разбор пошел шестой мешок, дядьки вскочили и ринулись каждый к своему плавсредству. Повинуясь инстинкту, авторитетные люди развернулись – и выстрелили...

Дальше я рассказывать не буду, ибо что было дальше, не знаю, а лгать не хочу.  

Скажу таки кое-что умное. В историю мирового добра входят люди, которые прекращают войны. Те, кто разжигает войны, тоже входят в историю – но не мирового добра. Здесь есть закавыка: поставить точку в войне можно при помощи переговорного процесса либо путем полной безоговорочной победы. Ну, чтобы потом написать "подлинную историю мирового добра". Я к чему это: дело не в таланте дипломата или полководца. Дело в окончании смертоубийства. А если всем по фигу и никто никого не слышит, мы будем мочить друг друга до опупения и даже после такового.

И еще – нечто познавательное. Древнее имя Волги: Ра. Получается, "ра-дость" - то, что достанется Ра. Или - кому достанется Ра. Вот здесь я зависаю, ибо не знаю, на которую сторону перейти. А неопределившийся человек - не боец.





























ПОЛЗКОМ НА ГОЛГОФУ


...Страшная лень и страшный сон,

как нам всегда казалось;

или же медленное пробуждение великана,

как нам все чаще начинает казаться.

Пробуждение с какой-то усмешкой на устах.

Интеллигенты не так смеются, 

несмотря на то, что знают,

кажется, все виды смеха;

но перед усмешкой мужика,

ничем не похожей на ту иронию,

которой научили нас Гейне и еврейство,

на Гоголевский смех сквозь слезы,

на Соловьевский хохот, -

умрет мгновенно всякий наш смех;

нам станет страшно и не по себе.


Александр Блок "Народ и интеллигенция"



Не бзди, а бди!


Ж-ж-жжбом-м-м-м!.. Хамло грохнуло купейной дверию с особенным оттягом, получая от этого физическое удовольствие. Аж вагон содрогнулся в железнодорожном экстазе. Вот так и Расею юзаем. Почему? Да чтобы после нас хоть трава не расти, мы проносимся по жизни, вовсе не заботясь о том, что под собою мы не чувствуем не то что страны, а даже почвы.

Миша себя успокаивал внутренними рассуждениями, но помогало вообще плохо. Обратиться к проводнику чтобы вызвал полицию? Да как-то нехорошо стучать-то, даже если все по закону. Ну, да ладно – можно сосредоточиться на хорошем.

Кому дано знать, какой это кайф - путь домой, тот не даст приврать. Даже пятидневная отлучка (чуть не написал: случка) помогает выскочить из обыденного хода вещей и окунуться в стихию Дороги. Возвращение - своеобразный "ментальный оргазм", окончательно подчищающий карму. Здесь главное - не злоупотребить, не превратить в привычку.   

Ну, и не мешает устроить достойную оправу бриллианту. В жизни таких ощущений в лучшем случае наберется сотен пять. Нужна атмосфЭра. Двести водочки, парочку светлого пива вдогонку - и па-а-алетели! Ну, в смысле - не дальше, в уголки метафизической прострации, и не слишком раскручивать зельем моховик в твоей башке до головокруженья. Жаль только, полноценный возврат к пенатам, которые родные, на самом деле всегда почти расстраивает. Твой мир в твое отсутствие хоть чуточку - да изменился. Но ведь эволюционируешь и ты. Или - деградируешь?

Есть физиологический момент. На пятый день происходит акклиматизация, ты уже начинаешь ненавидеть то место, в которое твое же бренное тело занесло. Существо - как организм, так и дух - уже было перестроилось под новые условия - а ты его тащишь взад. Если не седативные средства - полный развал системы. Самая вредоносная издержка журналиста. Если кто не понял - это я спел дифирамб алкоголю.

Командировка не то чтобы удалась, но осталось чувство некоторой недовершенности и легкой досады. Обычно, кроме прописанного в задании, Жуков успевал схватить еще парочку-троечку тем. А сейчас - только одну: историю чудака, построившего в своем дворе китайскую пагоду. Для чего все это делается, Миша знает: чтобы в газетах понаписали и по телеку понапоказали. А в качестве антуража выдумывается философия - о евразийстве, Братстве Великой Степи, сопротивлении западной идеологии свободы ради свободы духовной и прочая лабуда. Чудак и национальность себе выбрал: монголоугрославянотатар. А на самом деле дядьке обидно просто так помереть, вот и выёживается. Пиар один да суета суёт.  

 Спрос на чудаков упал - вот в чем правда. СМИ, а так же их винтики журналисты, ориентирующиеся на социальный заказ (читай: жажду народонаселения в определенного рода информации) ищут другие форматы, новые подачи и неожиданные (которые на самом деле очень даже ожиданные) темы. Чудаки слыли когда-то своеобразными блаженными, узревшими Бога. Они украшали мир милыми несуразностями. Отсюда и шукшинские чудики. Вероятно, они считали  себя героями того времени. А сейчас время такое, что герои не нужны, наш герой один, от же Товарищ Главный. Это пускай в окуевшей Вукраине свидомые истошно вопят: "Слава Вукраине – хероям сала!" У нас один "херой" - Путин. Все остальные - массовка, соревнующаяся в том, кто больше любит Царя и Отечество. Национальный лидер - и есть наша национальная идея. Докатились до уровня плинт... то есть, майн кампфа. 

И ведь больше всего нужен царь обитателям периферии. И главное, у них-то как раз есть царь в голове, великоросское достоинство. И откуда взялось все это идолопоклонство... или оно наоборот - никуда не делось? И здесь мы вновь возвращаемся к теме Отца всех народов, то бишь, Товарища Сталина, Главного Императора и вечнобзд... то бишь, бдящего и смотрящего из окон своего кремлевского кабинета на наше это стадо.  

Вот, блин, светло и легко размышлял Миша, пожирая глазами пространство, пролетающее за окном поезда, какие мы примитивные существа. Нет чтобы построить жизнь в России так, чтобы хохлы сами попросились к нам под крылышко! А вкупе с ними - болгары, сербы, греки и прочие православные типа братья. Нет: обязательно войну замутить - и заявить, что кругом враги, а в союзниках у Расеи лишь армия и флот.  

 Миша Жуков - упоротый. Трое его соседей по купе - тоже командировочные. Он - оттуда, они - туда. Короче, кайф ломают. А нижнее место Миша не уступает не только потому что оно законное согласно билета. Если окончательно попустить, подняться наверх - распоясаются до положения риз. Миша немного построил эту периферийную кодлу, которая сидела в ряд напротив и терпеливо ждала, когда следующая станция, чтобы взять новый заряд для раскрутки маховичков. А ради развлечения курить выходят – и грохают дверью. В ресторане и у проводника брать не хотят, экономные, с-скоты. Провинциалов пристращать несложно. Но русских людей, особливо тех, кто хочет набухаться, не сломить ничем. Здесь и кроется тайна наших душ, не случайно поэт ведь писал: "Души прекрасные порывы!"  

Станция непреминула быть. В груди ёкнуло - знакомое название: "Безродная". Гонец "особой тройки" умчался в вокзал, двое ушли курить. Миша, быстренько собравшись, вышел прочь, не предупредив проводницу. Способность к совершению спонтанных поступков - не Жуковская черта, но тут что-то нашло. Испытывая спиною весь жар ненавистных взглядов бывших попутчиков, Миша скоренько покинул перрон.

На привокзальной площади аккурат стоял рейсовый "ПАЗик", автобус двойного назначения, пригодный как для регулярного сообщения, так и для похорон. В целях погрузки гробов в заду "ПАЗика" предусмотрен соответствующий люк. На нем в некоторых местах вытерта грязь, получилась надпись: "РАИСЯ ВПЕРДЕ". Пошлость, пошлость…

Сидя против движения, Миша наблюдал лица простых людей. Они были спокойны и даже исполнены некоторого достоинства. Даже у детей и дышащей свежим перегаром кондукторши. Аборигены тоже изучали Жукова, старик в телогрейке и синей бейсболке с надписью "ЛДПР" раздумисто заключил: "Корреспондент". Никаких особых журналистских причиндалов на Мише нет, значит, на роже написано. 

Дорога с той поры лучше не стала: ничтожное расстояние автобус тащился больше сорока минут. Но и водитель изощрялся, аккуратно объезжая ямы. Жуков вспомнил, что "ПАЗики" с охотой покупает Южная Африка - плантаторы и прочие эксплуататоры на них возят негров. Об этом ему рассказывали в городе Павлово, что на Оке, родине универсальных транспортных средств.  

Журналистика - искусство толочь воду в решете - да так, чтобы аудитория хавала, а половина мозгов журналиста - его блокнот. За пять лет таковых сменилось наверное с полторы сотни. Миша отлично помнит: в 12 километрах от станции "Безродная" - районный центр Задротовка. Большое сильно запущенное село. Когда-то он там был, писал про одного замечательного деда. Не чудака, но подвижника. Фронтовик, прошедший от Москвы до Кенигсберга, артиллерист " сорококпятки", неоднократно раненый, имеющий два ордена "Славы", при советской власти в одиночку принявшийся восстанавливать Задротовскую церковь. Еще при совке он организовал общину и писал в епархию, чтобы прислали священника. Едва веру разрешили и даже сделали ее "духовной скрепой", старика оттерли от восстановления и забыли прошлые заслуги. Все потому что старик за словом в карман не лез и любил вставить простонародное русское слово. Когда Миша с ним общался, дед был в ссоре с очередным попом, присланным епархией. Если б такой родился в исламском государстве, из него получился бы неплохой религиозный экстремист. 

Дед умел рассказывать. Может, и привирал. В частности, о том, что те коммунисты, которые вставляли палки в колеса и объявили старика умалишенным, сейчас стали крутыми и верующими. Дедуля конфликтный, все по редакциям писал. По письму Жуков и узнал про задротовского подвижника. 

От полного разгрома общины в свое время спасал метод: фронтовик кидал охапку орденов и медалей на стол секретаря райкома и требовал исключить себя из коммунистов (он в партию вступил на фронте). Партийные бонзы побаивались старика и оставляли все как есть. А при переводе стрелок наших расейских путей с коммунизма на капитализм метод работать перестал. Просто районная власть подбирала послушных и неконфликтных, а всех остальных тупо сначала прессовали, потом гнобили или игнорировали. Дед попал во вторую категорию.

С дедом тогда общение было что надо - потому что Миша однофамилец полководца Победы. Старик и Сталина уважал, и в коммунизм верил, и в Бога. А уж когда хватанули по сто... ну, может и по триста "фронтовых", вообще стали закадычными друзьями. Впрочем, на всякий случай Миша так и не признался старику, что Жуков - наполовину еврей, причем, по матери. Имеется в виду не маршал, а наш журналюга.

 Далеко не всякий у нас в Расее адекватно реагирует на вопросы крови. Как-то брал Миша интервью у великого нашего живописца Ильи Сергеича Глазунова. То сразу поставил условие: у кого нет отчества - у того нет и Отечества. Беседа текла в таком примерно ключе: "Ну, вы понимаете же, Михаил Викторыч, что эти евреи..." Дальше - список некоторых дел. Тут Жуков, обладающий, к слову, вполне себе арийской внешностью, и брякни: "А я ведь тоже как бы из этих..." Нет, скандала не было. Но исчезла задушевность, а вскоре закруглился и задушевный разговор. Скорее всего Илье Сергеичу просто стало стыдно. С той поры Жуков не признается. Что тоже стыдно, ибо мама, Эмма Марковна Альбац, была очень даже приятная себе женщина и вообще работала заведующей детским садиком. А за отца Миша ничего сказать не может; он просто рос без него. Виктор Аскольдович Жуков – врач. А больше Миша не знает об отце ничего. И так, к слову пришлось: Илья и Михаил - имена еврейского происхождения. Но как же звали того задротовского деда-то как ни напрягал Жуков свое серое вещество, не всплывало - и все тут. 

Церковь, когда Жуков ездил в Задротовку по заданию, так до конца и не была восстановлена. Вся в лесах, частью оштукатуренная, но в основном с голыми кирпичными стенами. Миша помнит: храм большой, чуть не третий по высоте во всей России. Священники менялись как... ну, в общем что-то на приходе никто не задерживался. Миша не забыл слова деда: "Церковь стоит на силе веры каждого из нас..." При этом сам старый солдат любил в разговоре вставить крепкое русское слово. Что думал - то и говорил. Таким всегда нелегко. 

Так вот... ни имени-отчества, ни фамилии героя своего давнишнего материала Жуков так и не вспомнил. Еще пять лет назад он здорово заплутал в Задротовке, раскинувшейся на холмах, изрезанных оврагами, выискивая дом старика. Но Миша надеялся на наш русский авось. Ну, и на свой далеко не самый тупой язык, который всегда покамест доводил куда надо. В журналистской практике Жукова этих райцентров было столько, что все они начали вливаться в нечто общее и неопределенное. Да и как иначе, ежели везде Ленин, улицы Луначарского и Цурюпы, рынок и автостанция? 

К слову, Задротовская автостанция осталась на прежнем месте, на широкой центральной площади, под сенью того самого храма. Храм за пять лет не изменился. Все те же леса, разве только сильно обветшалые и, кажется, работы вовсе не продвинулись. Старухи лениво подметали пыльную площадь, бомжового вида мужички складывали в ящики из-под телевизоров, прикрепленные к шасси детских колясок мусор. Сегодня четверг, похоже, был базарный день. Обычно в райцентрах после базара жизнь замирает до понедельника. 

 Миша спросил о гостинице у попутчика в кепке "ЛДПР" тот скуксился, но снизошел до ответа:

- Была. Закрылась. - И посмотрел в лицо Жукова с заметным сожалением. 

Да, действительно: входная дверь на одноэтажной каменной постройке с разбитой вывеской "ВОСХ.." была на ржавом замке. Похоже, заведение нихт функционирен с дня отъезда Жукова из Задротовки пятилетней давности.

Солнце между тем нырнуло за дома, близились сумерки. Мише решился прервать размеренные движения одной из бабок:

- Мать... - (Чуть не добавил: вашу) - А вот тот дедушка, который все вот это восстанавливал... он... где? – И указал на храмину.

Женщина приставила метлу к ноге как будто она постовой, пристально упулилась в Жукова.

- А на што он тебе? - Наконец изрекла она. 

- Знакомы.

- С кем?

- С дедушкой.

- Каким дедушкой? - Старуха намеренно поставила Жукова в неловкое положение. Действительно: если ты знаком - назови хотя бы имя. Ну, как этой ведьме объяснить, что таких стариков Мишиной журналистской практике - как березовых ветвей в ее венике.

- Забыл имя. - Честно признался Жуков. - Давно это было.

-  А-а-а... понятно тады. - И бабка замолчала.

- Ну, так...

- Сынок... - Старуха вышла из оцепенения. - Ты вона туда иди, два оврага перейдешь - там и спроси. 

"Вот, бисово отродье, подумал Жуков, издевается еще..." Но надо было поспешать, а то скоро стемнеет. Времени тратить на все эти издевательские беседы неохота. Бабка дала направление - значит скорее всего жив. Двинулся в указанную сторону, силясь вспомнить старые факты. Тогда она и вправду, кажется, перебирался через овраги. 

Вдруг - абсолютная тишина. Миша аж испугался: оглох. Резко обернувшись, Жуков увидел, что мужики и бабы, замерев наподобие терракотового воинства китайского императора, провожали его сожалетельными взглядами. 


Волосатая гора


За вторым оврагом из одной точки начинались сразу три улицы. "Языки" так и не встретились, а зрительная память вновь не выручила. Стала наклевываться легкая паника: весна, ночи трескучие, а ночевать где-то надо. В принципе Миша через всякое проходил - опыт. Однажды он попал в городок Куртамыш (это Курганская область) в декабре, в тридцатиградусный мороз. Надо было ехать в село Вилкино, транспорта нет в принципе, а селение вымерло уже в пять вечера. И ничего - ночь провел на посту ГАИ, да еще и водочки с ментами хватанул. Тем более при Жукове всегда есть такие волшебные бумажки, которые обмениваются на товары и услуги.  

Миша не стал суетиться, просто сел на пенек у перепутья, достал из рюкзачка пирожок и принялся неторопливо уминать. О вот появился человек. Он представлял собою маленькую круглую бабу в телогрейке и цыганском пуховом платке. Поднимаясь со дна оврага, женщина с любопытством изучала Михаила. 

Дождамшись, Жуков неторопливо объяснил ситуацию, сказал, что заплатит вперед. Мадам с усиками (представилась Клавой) вняла и сказала:

- Ну, что ж... бывает. Ладноть.

Вот она, святая русская простота! Без церемоний и понтов. Это тебе не столица или какая-нибудь Европа. Пока шли улицею (правой из трех), Миша расспросил о старике. Женщина все и рассказала: дядя Лёня (о, Господи, и как Миша мог забыть!), Леонид Петрович Ходырев, помер два года назад. Дом его, на той улице, которая слева, сейчас разваливается, ибо жена скончалась давно, сын пропал неизвестно где, а других родственников не оказалось. Жуков тогда не интересовался личной жизнью старика, ленив и не любопытен.

- Что ж таким людям и без охраны надо в наших краях? - Спросила Клава.

Миша и не знал, что сказать. Правду - что повиновался спонтанным чувствам? Нет уж. Соврал, что отстал от группы и сообщил правду о закрытой гостинице и о том, что хотелось повидать старика, о котором когда-то писАл.

- Повидаешься. - Утешила Клава. - Мы тебе устроим.

Двусмысленность Миша пропустил мимо ушей. Расея - страна большая, велик когнитивный диссонанс между сотнями разновидностей региональных культур. Трудно разобрать с ходу, что за месседж несут аборигены.     

Клава впустила Жукова в низкий деревянный зеленый домишко. Войдя, журналист замер. На него уставились сразу несколько пар человеческих глаз, да еще и зенки котяры. Картина Репина. 

- Здрасьте. - Произнес Миша виновато. 

Обитатели промолчали. Миша идентифицировал троих детей и Лысого мужика в возрасте. 

- Внуки. - Представила Клава. - Маша, Марфа, Петя. Этот - мой брат Матвей Иванович. 

Руки Матвей не протянул, глядел смурно. Малышня тоже зырила явно недоброжелательно. 

- Очень приятно, Клавдия Иванна. - Мише захотелось сказать что-то хорошее хозяйке - по крайней мере за гостеприимство. 

- Лукьяновна. - Поправила Клава. -  У нас разные отцы. Но я по батюшке не люблю, просто Клава - и все. Спать будете вон там... - Женщина показала темный уютный куток.

- Так чего вы корреспондент? - Строго спросил Матвей.

Странно, о том, что Миша - журналист, не было произнесено ни слова.

- Не слушайте вы эти его замашки. Мотя в органах служил, в Чечне контузило, теперь инвалид.  

Жуков готов был вспылить - не любит он этих энкавэдэшных замашек. Но внял Клаве, спокойно, как доктор врачу, кой-чего о себе доложил. Лысый слушал с бегающими глазами, как будто он пойманный злодей. После чего выразился:

- Петрович, значит, дядя Лёня. Тут же у нас целая шекспировская трагедия случилась. Клавка не рассказала?

Сестра посмотрела на брата укоряюще. Тот скуксился, виновато пробормотал:

- Да ладно те... Ну, что, Масква, пшли посмолим.

Миша давно бросил. А вот выпить хотелось. У Жукова всегда с собой энзэ, чекушечка. Много раз спасало, особенно от холода - и это несмотря на то, что врачи доказывают: водка не согревает, а всего лишь повышает порог чувствительности к стуже.

Естественно, Миша был заинтригован. Да и к тому же эта Задротовка, своеобразный "город Зеро" чем-то напоминал театр абсурда. Да тут еще какие-то шекспировские страсти.

Мотя не отказался, даже достал из тайника стакан. У нормального мужика всегда должно быть из чего выпить. Хватанув и затянувшись (от света сигареты зловеще осветилось лицо) Тимофей изрек:

- А смерть прядеть - памярать бум. 

- Есть у нас еще дома дела. - Сострил Миша. - А похоронен он где?

- Кто?

- Старик.

- А-а-а... Ну, я завтра покажу. Перед началом... этого... шоу. 

Путано, не совсем внятно Мотя доложил историю последних пяти лет. Дядя Лёня оставаясь непримиримым оппозиционером, привадил откуда-то некого мужичка, которого зовут Алексий. Или он сам привадился – хрен его знает. Лет ему около тридцати, а может более того. Та община верующих, что спервоначалу собрал Петрович, раскололась. Одна часть осталась с очередным присланным епархией попом, с которым старик как всегда общего языка не нашел, а вторая скучковалась вокруг этого Алексия. Сначала в шутку, а после уже и не шутя парень получил кликуху "Пророк". Язык подвешен, убедителен, великоречив. Что еще надо успешному политику? Ах, да - беспринципность. Но потому пророк и не политик. 

Никто не понял: то ли у парня харизма, а, может, прелесть. На последней версии настаивал крайний (по очередности засылов в задротовскую глушь) поп. Для священников почти забытый Богом райцентр - ссылка. А для Пророка... может, тоже ссылка, но неясно, от какой организации. Внешность у Алеши смазливая, длинные волосы, бородка, стать и все такое. Среди поклонников Пророка преимущественно крутились поклонницы, женщины с несложившейся личной жизнью. Само собою, по Задротовке поползли слухи сексуального характера.  

- Допрыгался Алеша Божий человечек. - Заключил Мотя.

Жуков не стал уточнять, до чего. Опыт подсказывает: надо слушать - человек сам все доложит. 

Оно конечно, водка конектит пипл, но и раскручивает маховичок. Само собою, двухсот пятидесяти для двух желудков оказалось недостаточным вливанием. Взяв у Жукова спонсорскую сумму, Мотя смотался к какой-то Зойке и принес поллитру. Миша, понюхав из стакана, передернулся: сомнительное паленое пойло. Боясь обидеть человека с посттравматическим синдромом, хватанул. Поперхнулся, все вылилось наружу.

- Не в то горло вошло. - Оправдался Жуков. 

- Наверно мало упражняешься. А на шоу ты попамши удачно. Вона за тем оврагом у нас гора, называется Волосатой. Называется так потому как обросла как пезда. Вот завтра там будет финальный такскаать акт. Посмотришь, корреспондент. 

- Акт чего?

- Таво. Алексия этого того завтре. И па-де-лом. Неча тут у нас разводить всякое. 

Очень скоро Мотю изрядно развезло Он уже нес какой-то бред. Вот тебе и покурили. 

...Когда вернулись в дом, прям заметно было, что Клава готова наброситься на брата с кулаками. Но постеснялась чужого человека. Да к тому же дети уже спали. Или не спали, лежали молча заткнувшись. Мише хотелось еще и засосать пивка. Но не было. Но он и без того провалился в забытье. 

Проснулся среди ночи потому что кто-то его трогал. Сквозь тюль пробивался свет взошедшей Луны, в котором Миша угадал Клаву. Она была отвратительно нага. Женщина прошептала:

- Тс-с-с...

Она стояла на коленях, большие груди белели как две дыни. Распущенные волосы закрывали плечи, исполненные чем-то вечным глаза светились нехорошим...

- Я вообще-то имею привычку хранить верность жене. - Так же заговорщицки прошептал Жуков. Он солгал, нет у него такой привычки. Хотя жена в общем-то имеется. Но Мише было страшно.

- А ты запросто, без привычки... Все спят - никто не...

Миша привстал, опустил ноги. Клава обняла его колени, будто она рабыня какая-то. Ну, совершенно неловкая ситуация. Разве она не понимает, что просто непривлекательна? О, Господи, сказал себе Жуков, и что же мне с тобой делать...

- Хорошо, хорошо, встань... - Тихо и примиряюще произнес Миша. - Давай просто поговорим.

Он набросил не Клаву одеяло. Та покорно устроилась рядом. Из глубины ее глаз текли слезы. Понятно, подумал Жуков, хочет мужского тепла. Рядом прыгнул еще и кот, начал с мурлыканьем втираться.

- Муж-то где? 

- Муж... объелся груш... - Клава грязно выругалась на мотив караганды. 

- А дети - чьи?

- Дочкины. Она у вас, в Москве. Решает тему личной жизни.

- И отец детей, надо полагать, там же, где и твой муж.

- Ну почему. Он в тюрьме. Вторая ходка. Не повезло нам с ним. 

- Ты счастливая. Трое внуков. - Вообще Миша намекнул, что Женщина уже в возрасте, пора и окститься.

- Ага. И этот. Обалдуй. ты зря это с Мотей. Он неделю теперь просыхать не будет. Придется тебе спонсировать.

- Ладно. А он чё без семьи?

- Непутевый. Да и не всем в жизни везет.

- Это точно.

- Так-то он нормальный. А капля попала - дурак. На войну уходил, не пил... 

- Я тоже.

- Погоди... - И Клавдия впилась своими глазами в Мишины. Жуков понял: ей хотя бы ощутить мужика-то. Он склонился и прикоснулся своими губами е ее влажным губам. Клава отстранилась. Скидывая с себя одеяло, обмолвилась:

- Эх, Миша, Миша... скоро у нас будет весело. Выспись.  

Заснуть Жуков больше не смог. Вот если б под бок легла прекрасная пейзанка, Миша бы точно не вспомнил про гименеевы узы. Как там гласит народная мудрость: мужик как пес, пять шагов от дома отошел - и он уже ничей. Скорее сработало элементарное отвращение: неизвестно какие Венерины подарки в этой караганде. 

И сколько лет этой Клаве-клавиатуре: сорок, шестьдесят? А вдруг - ведьма? Дал бы ей - как в мрачной фантазии Гоголя оседлала бы - и давай кружить над Волосатой горой! Эта гора представилась Жукову каким-то исчадием, над которым порхают потные голые бабы. Уф-ф-ф...   

Оно конечно, на улице не остался - и то слава Богу. Сам бросился в авантюру, пенять не на кого. А может вообще хозяйка просто хотела ублажить гостя? По местным меркам Миша отвалил за ночлег приличную сумму. Как говорится, рыбку съела, ну, а то что никуда не села... да пусть так полежит. 

Клава встала со вторыми петухами. Слышно было, как блеет коза, ругаются куры. Хозяйство... Немного понежившись, встал и Жуков. Понаблюдал детей-ангелочков, раскиданных по "сексодрому", на котором их скорее всего и сделали горе-родители. Из соседней комнаты доносился Мотин бабский храп. 

Миша вышел во двор – и столкнулся с Клавой, которая, ничего не сказав, дружелюбно улыбнулась. Жуков ожидал, окрысится, ан нет - выглядела позитивной, как будто ей все же вдули. Миша, сказал, что пройдется ПОДЫШАТЬ ВОЗДУХОМ. Сам же вернулся на распутье и рванул на левую улицу в надежде узнать дом старика. Все надо доводить до логического конца.

Ну, слава Господу! Синего цвета хату Жуков узнал. Три оконца на улицу, без палисадника. Правда, они забиты досками. по фасаду белым надпись: 

"ВАС НАСТИГНЕТ КАРАЮЩИЙ МЕЧ"

Ну, и много чего начертано мелким - от "бесы разыгрались" до "ангелы пока спят". А поле битвы, подумалось Михаилу, - сердца людей. На двери - а крылечко в глубине двора - наклеена бумага. Калитка на висячем замке, но рядом - пролом в заборе. Жуков вошел чтобы убедиться: действительно, опечатано. 

А вот знакомая скамеечка под грушей; на ней (скамеечке, конечно, а не груше) они сиживали со стариком и тот все ворчал. Да мало ли таких чудаков было в журналистской практике Жукова! Просто сложились обстоятельства: попутчики, знакомая станция "Безродная", приступ сентиментальности, возможно, творческий кризис. Когда-то Жуков сочинял стихи, выпущена была даже книжка. Теперь не до поэзии, одна журналистика, будь она неладна.

Сел на скамейку Миша неудачно: она с треском проломилась. Деревяшка сгнила. Встав с земли, Жуков как-то нехорошо рассмеялся. 


Шоу вау


Как и следовало ожидать, Мотя попросил проспонсировать в смысле бухла. Да и повод святой: Петровича-то помянуть надо по-человечески. Пока шли к кладбищу, встретили немало одетых как на праздник людей. Прям задротовский бродвей.

На могиле не было креста. А стоял деревянный столб, на котором начертано: 

"ЛЕОНИД ПЕТРОВИЧ ХОДЫРЕВ ПОДВИЖНИК"

Даже дат рождения и смерти не указано, и фотографии нет. Зато холмик весь в цветах, причем, не искусственных, "вечных", а натуральных, хотя и подвядших. А под столбиком горела лампадка.

Мотя (Жуков к нему конечно обращался: Матвей Иваныч, но Мотя он и есть Мотя) прихватил соленые огурцы и сало с черным хлебом. Миша не отказался глотать бурду только потому что неизвестно, как поведет себя человек, контуженый в Чечне. Что характерно, от пойла уже не передернуло.

- Мощный был дядька. - Прокомментировал Мотя с намокшими (конечно же, от спирта) глазами. - Непреклонный. Дуб!  

Ну, да, подумал Жуков, чем больше дубов, тем крепчее наша обороноспособность.

- Пусть земля тебе будет бухлом.. тьфу… эт самое… пухом, Петрович. Ну, а мы тут… пока. - Мотя крякнул, влил в утробу - и его тут же понесло: - Ты понимашь, корреспондент... он пацанчик, лет десять наверное. Уставил в меня муху, а в черных глазенках ненависть. Как я могу убить такого… 

- Понимаю. - Дежурно ответил Михаил.

- А я убивал. Да. Уби-вал. Вот этими ру-ками. Плесни. - Мотя протянул стакан. Жуков налил чуток. - Ты чё, корреспондент. Оборзел? Больше. И-не-чо-каясь. 

Миша понял: пора избавляться. Мало что контуженный, еще и убивец. Это у него получилось запросто: сказал, отойдет отлить. Кладбище на холме. Выскочив на открытое пространство, Жуков увидел прям батальное полотно. За оврагом, на противоположном холме роился народ. Даже не верилось, что в Задротовке может быть столько людей. Повылезали из щелей, как...

Если эта гора и есть Волосатая, что-то не похожа. Да, попадаются жалкие кустики, кой-где торчат уродливые березки, но растительности все же немного, одна только молоденькая трава. Закрапал дождь, но, кажется, он не омрачал действо.  

В броуновском движении угадалась система. В гору поднималась кавалькада. Ее путь ограждал заслон из полицейских и гражданских с красными повязками на рукавах, наверное, дружинников. Процессию возглавлял одетый в золотое священник. За ним три мужика тащили каждый по конструкции, напоминающей букву "Т". Толпа гудела, кто-то орал в мегафон, где-то визжала гармошка. Что за массовое мероприятие... Карнавал? 

Спустившись вниз, Миша столкнулся с Клавой. Женщина одета была торжественно, волосы покрывал цветастый павловский платок. Вела выводок из трех своих внучков, помятых, явно невыспавшихся, но тоже выряженных как новогодние елки. 

Жуков вопросил одними глазами. Хозяйка ответствовало:

- Началось. 

Нет чтобы спросить: "Что?". Михаил промямлил: 

- Понятно. 

Но в принципе кой-чего действительно ясно. Один из этих трех наверняка - Пророк. Может у людей принято так оригинально отмечать праздник, День Задротовского района или там освобождения Задротовки от каких-нибудь очередных захватчиков. 

Когда Миша, Клава и дети взобрались наконец на плато, толпа уже окружила площадку плотной массой. Народ орал:

- Вздернуть всех!

- Собакам собачья смерть!!

- Уроды рода человеческого!!!

И прочее. Масса волновалась, явно действо было ей в кайф.. Но почти ничего не было видно. Миша не отличается отменным ростом, хотелось подпрыгнуть, хотя бы что-то узреть - но стеснялся. Самый младший, Петька, попросился:

- Дядь, подыми.

Жуков поднимать не стал. Он заметил, что Маша и Марфуша вжавшись к бабушке, особого энтузиазма не проявляют. Оглянувшись, он увидел, что умные расположились на противоположном холме, прямо на скамейках возле могил. Кажется, некоторые прихватили с собой бинокли. 

- А может - туда? - Вопросил Жуков.

Клава покачала головой:

- Галерка. Мы уж как-нибудь тут, в партере.

И это утвердило Жукова в мысли: театрализация. Он, порвясь уйти, вдруг оказался в объятиях двух дюжих молодцев в форме правоохранителей, и неумолимая сила потащила его через толпу. "Попал..." пронеслось в голове. Больше ничего подумать не успел - очутился на пространстве, ограниченном бело-красно-полосатой лентой. Вокруг - людская гуща, которую блюдут полицаи, внутри мужики аккуратно выкладывают на земле "Т". Трое, в серых балдахинах и с дурацкими колпаками, опустив головы стоят на коленях, над ними священник с кадилом. 

- Вы не обессудьте, Михаил Викторович, - Вдруг обратился к Мише один из полицаев, сухопарый усатый молодец, - что обошлись столь недипломатично. 

- Откуда... 

- Ах, да... Меня зовут Александр. Коржаков. Я служу здесь начальником райотдела. Полиции, конечно. - Миша разглядел подполковничьи погоны. - Ну, как... мы же - органы. У нас информирование и все такое. Да возьмите же наконец себя в руки, сосредоточьтесь!

Окрик подействовал. Миша смог сконцентрировать мысли. Он задал наконец четкий вопрос:

- Я не арестован?

- О, Господи... Да вы в гостях. А гость - это святое. Просто мне думается, вам как журналисту полагаются некоторые преференции. Ну, типа аккредитации, что ли. А после окончания мероприятия добро пожаловать на банкет. И попрошу не отказываться. Снимать будете?

- Что? 

- Фото конечно. Или там видео. Это же общественное мероприятие, съемки не запрещены. 

Миша вспомнил, что рюкзак с фотокамерой и вообще-то всем остальным остался в Клавином доме. Вот тебе и профи. А кому же он показывал свою корочку или хотя бы называл имя-отчество... да пожалуй только Клаве. Стукнула? Надо было все же трахнуть. Хотя...

- Все так неожиданно, товарищ подполковник. 

- Саша... для вас я просто Саша. И мы почти ровесники, к слову. Можно я тоже к вам по-свойски, Михаил? 

- Без проблем. 

- Отлично. Итак... 

С закланных сорвали одежды, оставив разве трусы, тела уложили на буквы "Т" лицами в небеса. Те не сопротивлялись, как будто они манекены. Священник, подойдя к каждому, что-то бормотал. У Миши шумело в ушах, перед глазами бегали белые мухи, он с трудом разбирал отдельные слова: "Раб... покаяние... во имя..." 

Тот, что посередине, был по-особенному красив. Даже складывалось впечатление, что над парнем поработал имиджмейкер. Длинные темно-русые волосы растекались потоками, изящная бороденка обрамляла светлый лик. Глазенки выразительные, ямочки на щеках… Все на месте. Тщедушное его тело, умытое моросью, казалось невесомым. И это по контрасту с усиненным татуировками грузным туловищем того, что справа и пивным пузищем левого.

И что - итак?! Суровые мужики принялись деловито вбивать гвозди в ладони закланных, при этом дружинники старательно растягивали руки артистов... Артистов?

Татуированный повернул голову к Пророку и произнес издевательским тоном:

- Ну, что, Алеша... говоришь, уже сегодня встретимся ТАМ?

Пророк ехидно улыбался, устремя взор туда – ввысь. Жуков не мог понять: то ли этот человек шепчет, то ли просто шевелит губами... стала уплывать земля из-под ног, реальность закачалась перед глазами. Михаил почувствовал, как изнутри подкатывает тошнота. Он закрыв рот рукою дернулся прочь. Прорвавшись через заслон, как нож воду разрезал толпу и вырвался наружу. Добежав до кустов, Жуков встал раком долго-долго выворачивался наизнанку.  



Истина есть ничто


...Банкет по случаю... да непонятно какому такому случаю шумел в кафе "ЗАРНИЦА", как уверили Мишу, самом приличном заведении во всей этой задрипанной Задротовке. Миша сидел напротив Александра и толстого мужика, районного главы, который просил его называть "Арсением". Чуть правее восседал поп, на удивление молодой рыжий детина, представившийся отцом Доримедонтом. Там, на Волосатой горе этот пышущий здоровьем самец чем-то напоминал Великого Инквизитора, здесь же - прям душка, источающая апсумизьм. Священник снял с себя все богослужебные дела и был похож скорее на командира студенческого стройотряда. У него то и дело звенел "айфон" - мажорным хором "Алилуйя!" - и батюшка неустанно решал какие-то бизнес-дела, используя не совсем парламентские выражения. 

Доримедонт уже успел рассказать, что на приходе он три месяца, все предшествующие до своего появления в Задротовке события он может оценить только гипотетически, а в настоящий момент он как успешный кризисный менеджер решает практические вопросы благочиния, которых накопилось много, и гордиевы узлы приходится разрубать. Здесь все сильно запущено - необходимо было "оперативное вмешательство". Миша хотел съязвить, что специалист по узлам - Александр, но разумно промолчал. 

Что характерно, столы были составлены буквой "Т", и Мише достался аккурат угол. Президиум состоял из двенадцати рыл - одно другого нахальнее. Какая-то босховская демонология. Только водка с последующим релаксирующим действом смягчила отвращение.    

 Произносились странные тосты. Например, за мафию, которая победима. Или за "наконец положенную куда положено тротуарную плитку" (а может на конец положенную?). Или за победу всего хорошего над всем плохим. Казалось бы, люди хохмят, но конский гогот был какой-то незатрапезный, а скорее загробный. Или это все - шифры, характерные для масонских лож?

Хозяева застолья, кажется, потешались над Мишиным недоумением, им было интересно наблюдать дезориентированного человека, они даже его изучали, отчего по Жукову мурашками бегали стыдливые токи. И все же некоторые обстоятельства хозяева стола раскрыли. Вещал глава:

- Тот который пузатый - начальник отдела жилищно-коммунального хозяйства. Вот этими руками раньше бы задушил, да все недотягивались. - Глава потряс действительно мощными домкратами, и все почтительно обмерли. - Натуральный гондон, все денежные средства, отпущенные на реставрацию храма, уфандохал на стройку своего персонального дворца, причем - в СочАх. Давно напрашивался на шампур, с-с-скатина. Татуированный - смотрящий от криминального сообщества. Беспредельщик еще тот, начал тут у нас рэкет возрождать, бригаду сколачивать. Наши и без того слабые, неокрепшие предприниматели от этих братков стонали. Теперь пусть сам постонет, ему полезно. 

- А как же правосудие? - Наивно вопросил Миша.

- Хороший вопрос. Я бы сказал, правильный. Коммунальщик наймет дорогих адвокатов, из йеудеев, они добьются условного срока. Недвижимость записана на дальних родственников, которые к тому же не являются гражданами Расеи. Деньги налогоплательщиков украдены и уведены - все, адью. А пахан вообще формально "неуиноуен", у них там круговая порука. Народ увидел торжество справедливости. Подчеркну, Михаил: не правосудия, а спра-вед-ливости!

- Глас народа - глас Божий. Свершилось то, о чем бредили массы. - Добавил Александр.

- Ну, а эти... процессуальные формальности. Законность...

- Высший закон - правда. Об этом не пишут в ваших газетах. 

- Разве есть в народной традиции такая казнь как распятие?

Миша вновь породил взрыв гогота. 

- Что вы, Михаил... - Старший раймент вещал назидательно. - Складывается впечатление, что вы - поэт. Такой ранимый. Вы разве не заметили, что на столбах подставки для ног? Мы же в двадцать первом веке. Какие уж там зверства... 

- А что же тогда с Пророком? - Эмоционально воскликнул Жуков - да так, что присутствующие вжались. - Уж он-то чем заслужил...

После очень-очень длинной паузы священник по-отечески возгласил: 

- Да вы, кажется, не слишком хорошо знаете, с чего во всяком государстве начинаются смуты и гражданские войны.

- А народу, - заключил глава, - прекрасно известно, кто является врагом и зачем они это делают. 

- Кто же. Просветите дитя неразумное. 

- Как, кто. - Серьезно ответил Александр. Например, жидомасоны. У них же тайное правительство. Они и рулят.

Миша много раз общался с людьми, отравленными теориями заговора. Таких не переубедить, это ж как кол в голове. Но сейчас хотелось перечить:

- Значит, у вас в этой Задротовке был мятеж, который вы предотвратили - да?

- Ну, почему, в Задротовке. - Мент даже обиделся. - Во всей Расее. Если мы смогли - значит и везде получится. Мы же часть единого организма, другие части, получив сигнал, начнут и у себя. 

- Насколько я понял, все те трое - ну, там, на Волосатой этой вашей горе - славяне.

- Да оставьте вы этот ваш национализм. - Арсений заговорил даже каким-то капризным тоном. - Все гораздо глубее… то есть, глубже. "Жидомасоны" - некое абстрактное обозначение сил, стремящихся свалить нашу Расею-матушку. Через что? Через смуту. А смута - в головах. Это же азбука.

Такое складывалось ощущение, что глава района убеждал сам себя. У Миши опыт и наблюдательность. Помноженные на водку эти качества обострились. Он уже заметил, что все эти люди на самом деле растеряны. В Расее ведь для чего бухают: чтобы подавить вселенскую тоску и страх. 

- То есть, вы намекаете, что Пророк - самый страшный из преступников, ибо наносит ущерб устоям.

- Почему - намекаю? Я об этом говорю. Все революционеры и прочие бунтари несут не просто смерть, а массовую погибель народонаселения. Они придумывают красивые идеи, заранивают в головы зерна сомнения, и в массах рождается лозунг: "все кто не с нами - тот против нас, это недочеловеки, а их надо уничтожать как колорадских жуков". Вы что - забыли, что учинили эти... евромайданутые в Одессе?

- Ах, Михайло Викторыч... - В интонации главного раймента звучали отеческие оттенки. - Вы, расейская интеллигенция, прям как малые дети. Ухватили эту... западную идею свободы ради свободы - и давай с ней носиться по акциям протеста яко с дубиной. "У власти упыри, которые обыдлили массу настолько, что она готова проголосовать за что угодно, лишь бы не трогали". Посмотрите на нас: разве мы упыри?

Миша честно посмотрел чуть не ухмыльнулся: похожи. 

- Знаете, друзья... - Миша включил иронию. - Такое ощущение, что вы меня перековываете будто сектанты. Если правда за вами, чего теоретизировать. Делайте что должно - и пусть будет что будет.

- От мы и делаем! - Воскликнул Арсений. - Господа! У всех налито? Позвольте поднять тост за торжество здравого смысла над больным воображением. Горь... тьфу, Господи... Да будет так. Друзья, прекрасен наш союз... Ур-р-ра-а-а!

Присутствующие откликнулись хором - троекратным "ура". И внимание переключили с Жукова на снедь. Да, подумал Михаил, воистину ужасен ваш союз...

- Пошли, покурим. - Внезапно, подмигнув сказал поп.

- Вы разве курите...

 - Да нет, конечно. Впрочем, как и вы тоже. Что не мешает. 

Мишу пронзило: сегодня же пятница перед Пасхой, самый-самый строгий пост! А они здесь все бухают, в том числе и Доримедонт... 

- Вы белый священник или черный? - Миша на улице пошел в атаку.

- Я-то... - Батюшка призадумался. - Приблизительно серый, как и большинство. Это книги делят мир на черное и белое, Михаил. А в мире людей... - Священник перекрестился на храм. - То есть в нашем мире все не так однозначно. Вот вы - оппозиционный журналист или карманный?

- Прогрессивно-умеренный. - Вот скользкий, с-скотина, рассудил Миша. То ли монашит, то ли ералашит. – И сегодняшнее шоу-вау, которое вы духовно сопровождали – разве не торжество серости?

- Попробовал бы не сопроводить…

- И что тогда?

- Да ничего. Настучали бы в епархию за все дела. А так – молчат. Впрочем, неважно… Что вам хотел бы сказать. Причем, совершенно искренне. Там, в этом бедламе, собрались старперы. Сейчас время нашего поколения, тридцатилетних. Потому что мы, имея жизненный опыт, еще верим в то, что наш мир можно изменить к лучшему. А они верят в то, что так и помрут, оставив после себя столь же тупое потомство и горы продуктов жизнедеятельности. Вы уж простите меня за то, что я разоткровенничался. Мне по долгу службы приходится работать со старухами, с фанатиками, и лицемерами. Я же прекрасно вижу, что каждый из себя представляет на самом деле. А вот так по душам поговорить абсолютно не с кем.

Зазвенело "Алилу-у-у-йа-а-а!" Святой отец откликнулся: 

- Я занят! Позвоните позже. Ч-чорт. 

Миша нервически рассмеялся. Доримедонт терпеливо переждал приступ.

- Знаете, - заявил Жуков, - впервые в жизни передо мной исповедовался священник.  

- А может даже хорошо, что вы невоцерковлены. Наверняка вы уверены в том, что священнослужители из другой глины слеплены, параллельная цивилизация. 

- Уже давно ни в чем не уверен.

- Вот и я - тоже. Но если их не держать хотя бы в рамках религиозных табу, они здесь устроят… даже не хочу говорить, что.

- Вы для этого пригласили меня покурить? А то я подумал, начнете меня сейчас ладаном...

- Не стоит сыпать соль на ладан. Так вот... Все происходящее здесь очень-очень серьезно. Как минимум для меня - точно. Вначале я был удивлен потрясающе дремучим менталитетом паствы. Но задумался: в той же Чечне сепаратистов по горам выскребали ЭТИ люди, а не столичные мажоры. Отстаивали Донбасс от свидомитов тоже ЭТИ люди, в головах которых феодальные устои. Расея – здесь, на плечах ЭТИХ Людей лежит обязанность сохранения государства Расейского, а значит и православной веры.  

- А кто автор всей этой... затеи? 

- Народ, конечно. Кто еще...

- Прям так весь...

- Почти. Представьте тех, кто сейчас наверху пирует. Это вообще срез народа, по воле высших не знаю уж каких там еще сил оказавшийся на гребне волны. Предположим, вы сейчас захотите приучить их к классической музыке. При некоторых условиях, ну, там, воспитание, просвещение, среда... вон горьковская мать же прониклась... ну, да. Они проникнутся, станут получать удовольствие. Гитлер, говорят, тоже не чурался классики. Потом они еще узнают, что есть мир художественной литературы с амбивалентными сюжетами, мир живописи со всякими измами, нетрадиционный секс, сильные психостимуляторы... и все! Цивилизация покатилась к деградации.

- Да уже катится. Если приглядеться… 

- Собственно, это я и хотел вам сказать, Михаил. Но катится как раз «прогрессивная» часть, которая вкусила духовной и физической свободы, хочет попробовать и еще чего-нибудь, да на самом деле им и хотеть-то уже нечего. А народ, та самая серая масса, всегда консервативен, темен, туп. Но он хранит нравственность! Пристальнее вглядитесь в ЭТОТ народ и постарайтесь ЕГО принять таким, каков он есть. Да: пошлый, недалекий, погрязший в мракобесии. Но другого у нас нет. 

- У вас? 

- Не играйте словами. Повторю: здесь не до шуток. Всякая попытка революционных изменений в Расее приводит к ужасающей крови. Распаляет массу интеллигенция, мнящая, что она есть передовая часть. И это при том, что народ-то им как раз отвратителен… И часто нужна малая жертва - только лишь для того, чтобы предотвратить катастрофу.

- Значит, говорите: жертва...  

Когда ровесники вернулись в кабак, там распевали песню "С чего начинается Родина". Миша знает: это уже близко к положению риз. А святых отсюда вынесли давно. К Мише бросился изрядно накачавшийся глава района, обнял и стал обмусоливать слюнявыми губами.   

Второй раз за день Жуков, сославшись на естественные нужды, смог ускользнуть. Характерно что однажды у него действительно возникла естественная нужда - но ускользнуть не удалось. Почти пробежав пустынной площадью, давимый громадою недоделанного храма, верхушку которого осветило выглянувшее из полоски очистившегося неба Солнца. Миша с какой-то злой радостию шмыгнул в проулок. Смеркалось и он спешил.  Ноги сами несли на Волосатую гору. Очень... ну, очень хотелось убедиться в том, что все утренние события - игра. Грандиозная, жестокая, но именно что театральная постановка. 

Буквы "Т" никуда не делись, видны были издали. Стало понятно происхождение названия: кроны изуродованных ветрами берез, слившись с профилем горы, действительно напоминали волосы. "Теперь Ты Труп" - крутилось в голове. 

Взобравшись, Миша наткнулся на полицейского. 

- На положено. - Сказал блюститель. - Режимная зона.

Зона...

- По разрешению шефа. - Солгал Жуков. Мент поверил, правда, препроводил.

Итак... на конструкциях все так же висели люди. Никаких подставок для ног не было, Саша соврамши! Тела обвисли, потемнели... несомненно, это мертвецы!

- Пи... - Выругался Миша. 

- Это точно. - Прокомментировал блюститель.

- И что же... они так и будут здесь вот... висеть.

- Да вот не знаю. Пока команды не поступало. Вообще близкие там внизу уже ожидают...

Да твой командир, чуть не воскликнул Миша, сейчас в стельку, какие там приказы! Но промолчал, следуя журналистскому правилу: не вмешиваться в события. Какое глупое правило...  

Идти к Клаве не хотелось потому как боялся, что столкнется с бухим Мотей. Но там же Мишины вещи, пришлось переться. На уже знакомой улочке, в момент очаровательной закатной бирюзы, столкнуться пришлось с пацанчиком. 

- Удалось? - Спросил Петька по-взрослому.

- А что ты здесь один? - Задал встречный вопрос Жуков.

- Воздухом дышу. Ну, так...

- Что - так... малыш...

- Я уже не маленький. 

А между тем засранцу не больше шести.

- Я тоже, вот ведь совпадение. Да. Удалось. Почти. А позволь, старик, задать тебе один вопрос. 

- Уже второй.

- Ну, да. Так вот. Скажи мне, Петр...

- Евгеньевич. 

Пацанчик заигрался, подумал Жуков, да и вообще в этой дыре кажется ВСЕ заигрались. Да еще с серьезными лицами ходят, как и положено придуркам.

- Так ответь, Петр Евгеньевич. Что ты по поводу всего этого думаешь?

Как говаривал еще Василь Василич Розанов, русский человек поймет другого русского человека без всяких слов. Даже если другой - наполовину еврей. Просто обменяются лукавыми взглядами, состроят какое-нибудь выражение физиономии... а действует эффективнее фени. Короче, не надо размусоливать, что такое ВСЕ ЭТО.

- Ты хочешь ответа. - Малыш смотрел снизу вверх строго, как будто он судия. - Зря. Каждый увидел то, что хотел видеть, а получит по вере. Вот.   

- И ты, надо полагать, получил. 

- А то! - Петька помахал ручонкой, едва могущей держать киндер-сюрприз. - Баба купила!

- Петр Евгеньевич... если у нас тут все неподецки... будь любезен, скажи: кто... Иуда.

- Да скоро сам все увидишь! - Мальчишка прыснул звонкой трелью - и ускакал вперед.  

«Получит по вере… - Ворчал про себя Михаил. – Да по затылку надо оплеуху отвесить, а лучше по всем местам сразу – и много! Алилуйщики…» От сердца отлегло, когда увидел Мотю. Тот с разбитой харей дрых посередь улицы яко младенец. Жуков вдруг повернул, дочапал до перекрестка, свернул в левую улочку, дошел до дома старика. Прочитав уже знакомую надпись "ВАС НАСТИГНЕТ КАРАЮЩИЙ МЕЧ" почему-то легко вздохнул. Произнес вслух:

- Господи, за что же ты нас так...

- И поделом! - Раздался знакомый голос. 

Оглянувшись, Миша в сумеречном мареве узнал Клаву. 

- Слышал выражение: один праведник все селение спасает? - Испросила женщина.

- А дети?

- Дети еще неразумные, чтобы побеждать свои страсти. Не в счет.

- Как будто мы разумные. Что-то сомневаюсь.

- Зря. Верить надо, а не давать червю поганить твердыню... 

Заснуть не удавалось, в голове крутились образы. Спасло бы двести-триста известной жидкости, да где ее, ч-чёрт раздобыть. Еще не ровен час эта... маха обнаженная припрется. Миша наблюдал неспешное путешествие лунного света по предметам и размышлял о том, как утром он рванет к на станцию "Безродная". Да пусть эта Задротовка провалится хоть в тартарары!

Вдруг озарило: кошмар! Жуков все еще в поезде, а эти картины с репликами босховских персонажей ему грезятся. Миша принялся жестоко щипать себя за разные части тела. Не помогло. 

Ещенемного помучившись, Жуков направился туда, где спала Клава. Осторожно, чтобы не заскрипели пружины, севши на краешек постели, склонился и поцеловал женщину в висок.

- Приспичило? -  Спросила она, не раскрывая глаз. 

Миша молча нырнул в Клавин омут. 



Фокус-хитропокус


Миша прочухался, когда Солнце уже вовсю жарило через окно. Разбитая Мотина харя не испугала. Было ясно: этому человечку надобна всего лишь спонсорская помощь на лечение. За вчерашний безумный день Жуков по-особенному прочувствовал глубинный смысл самой русской поговорки: не верь, не бойся, не проси. Да к тому же бывший убивец проявил отменную терпимость, не будя корреспондента пока тот не... Ч-ч-чёрт! 

Миша вскочил - и старательно, не стесняясь Мотиного присутствия, проинспектировал содержимое своего рюкзака. Ага... вот фотик, диктофон, планшет, мобила... все на месте. Трубка включилась, но не нашла сети. Аккумулятор фотоаппарата сел. 

- Где сестра? - Жестко спросил Жуков. 

- Пошла с выводком туда же. 

- На вашу эту кудыкину гору?

- Ага. А ты не видел, хто это вчерась меня так...

- Конь в пальто. Что там опять?

- Чудо.   

Миша уже предполагал, КАКОЕ. На Волосатую гору подался Жуков уже с вещами.

Петька, постреленыш, кажется, наслаждался положением назидателя по отношению к Мише. Подбежав к Жукову, еще задыхаясь, малыш изрек: 

- Вознесся!

- И как это случилось? - Спокойно спросил Михаил. Впервые за несколько лет ему до сосания под ложечкой захотелось курить. Жуков приобнял мальчика, и почему-то ему вспомнился Путин, лобзающий отрока в живот. 

- Обычно. - Пацан отстранился. - Только я не видел. Но вот, что рассказывают. Ближе к рассвету разрешили этих злодеев снять. Ну, ихние пристновзятые подбрели - тут из небес луч. Он осветил этого... И тот медленно, медленно... утек. Туда. На небо.

Мальчик выразительно глянул вверх и замер с поднятой головой.

- Ты же не видел. - Краем глаза Миша углядел Клаву, и, если честно, общаться с ней не хотелось. Свалить, свалить… Ну их всех к лешему. А потом, освободившись, наклюкаться и забыться. Господи, как же хорошо, что в России есть моховичок!

- Да мало кто видел. Но врать-то не будут, зачем им. 

Между тем Михаил констатировал тако же, что пусты все три "Т". Надежда не сдыхает последней, она у нас бессмертна. Все же остается вероятность, что все это перфоманс, суперпупержестокий экшен ради всеобщего увеселения с массовым психозом. Тем более что толпившиеся выглядели чересчур уж воодушевленными, как будто они – северокорейский плебс, увидевший Великого императора Чучхэ.  

Кайф обломал раймент. 

- Ну и как головушка, Михайло Викторыч? - Вопросил Александр. Он кстати был по гражданке. И свеженький как луховицкий огурец. 

- Товарищ полковник, признайтесь честно... - Процедил Жуков.

- Под. Под-полковник.

- Да ну вас. Неважно. Это что за фокусы-покусы?

- Надеюсь, вы не про вчерашнее.

- И про него - тоже.

- Оставь одежду, всяк сюда входящий. Шутка. 

- Вы увильнули. Так вот. Что все ЭТО значит?

- Позвольте парировать, батенька. Что - ВСЁ?

- Издеваетесь.

- Над кем?

- Где Пророк, офицер? 

- Давайте без этих. Откуда. Мне. Знать. 

- Понятно. - Жуков устал играть в кошки-мышки.

- Наконец-то. 

- Александр... вас еще можно так называть?

- Что-то изменилось?

- Вообще - да. Но ответьте. Вы же знаете, что история повторяется как фарс. 

- Ну и что? История всегда повторяется. Разве это не очевидная истина? И все же не понял, в чем вопрос.

- М-м-м... - Миша осознал, что действительно у него как у матросов вопросов действительно уже нет. Как нет, впрочем, и ответов. Это материализованный поток сознания - вот какая мысль пронзила Жуковкое существо. 

- Вот именно, дорогой вы наш жмурналист.  

- Но что-то мне подсказывает, товарищ под-пол-ковник... что результат был заранее известен. 

- Не результат, батенька. А покамест промежуточный этап. Что получится в результате, не знает даже Господь Бог. Я вас уверяю... И кстати. В вашем командировочном удостоверении не приписано задание, в соответствии с которым вы должны посетить наши благословенные края.

- Моя должность - обозреватель. И согласно конституции эрэф я могу передвигаться по нашей стране без каких-либо ограничений. 

- Мы в курсе. И, кстати, поздравляю вас, гражданин оборзеватель, вы уже много у нас оборзели... простите - обозре... оборзе... тьфу - запутался. Вчера похоже дал лишку. 

- Лишка взял? - Пошутил Жуков. 

Главраймент сначала обаятельно улыбнулся, продемонстрировав безупречные, будто отточенные зубы, но очень скоро помрачнел. Сквозь клыки выцедилось:

- Попробовал бы не взять...

С противоположной горы скатился Мотя. Он уже был практически готов. 

- А вот и наш Иудушка. - Ёринически произнес Александр. - И да, Михаил. Вы главного, кажется, не оборз... ну, неважно. Посмотрите: у людей праздник. Они счастливы. Вот.

- Как оказывается много надо человеку для счастья.

- А по Матфею такого не скажешь... 

- А пойду-ка наберусь счастия и я!

Жуков полез в гору. На самом деле не с целью оборз... а точнее именно с этой самой целью. Сейчас перемахнет вершину - и бежать, бежать... У Михаила была четкая установка: на станцию. Театр абсурда заигрался. Для виду задержался. Увидел под буквами «Т» кровь. Мишу вновь замутило. Ну и хорошо – в кусты, а потом дальше, дальше…

Шагалось трудно. Проявив осторожность, Миша рванул не дорогой, а перелеском, полем, так сказать, партизанскими тропами. Целина взросла непролазными дебрями, но беречься подсказывал инстинкт. Вспугивались птицы, кружили над головой, пытаясь что-то нащебетать. И все равно Жукову казалось, он летит - с плеч слетал ужасный груз. Может быть даже он не на станцию "Безродную" прибредет, а на какую-нибудь соседнюю, ну, чтобы не засекли и не загребли. 

Несколько раз отдыхал, лежа в пропитанной росою траве. В голове уже четко сложился образ: он побывал если не в аду, то точно в преддверии. На очередном привале Жуков услышал треск. Вскочив как заяц, пристально огляделся. Из кустов горою вылез... глава района. С ружьем типа винчестер наизготовку. Да и одет он был как хрестоматийный охотник, с патронташем, обтягивающим пузо в тирольской шляпе с пером.    

- Уф, - вздохнул Арсений, - хорошо не пальнул! А то думал: дичь.    

Повылезали и другие люди, тоже вооруженные и обвешанные аксессуарами. Глава подошел вплотную.  

- Вы бы поосторожнее, молодой человек в наших краях. Сейчас ведь сезон охоты. И что-то мне подсказывает, что вы захотели оставить нас... по-английски. Это что - ваш столичный фирменный стиль? 

- А вы хотели бы по-русски, хлопнув дверью. - Сдерзил Миша. 

- Ну не по-еврейски же, устроив напоследок гешефт... - Мишу передернуло - потому что райглава посмотрел на Мишу как будто он и вправду дичь.  

Миша прикинул: бежать от вооруженных людей рискованно. Там паче янычары уже зашли сзади. Он произнес:

- Я задержан?

- Отнюдь. Я бы это назвал даже освобождением. У нас тут продолжение вчерашнего. Такскаать на плэнэре. Это у евреев суббота не для работы, а мы отдохнем уж в воскресенье. Милости прошу к нашему костру!

А пожалуй что Воскресенье для вас, скотов, настало, подумал Жуков, только вы еще похоже не в курсе. Мишу вели как пленного, обступив со всех сторон. Арсений болтал ерунду - про то, какие красивые и заповедные в Задротовском районе места и о том, что зря сюда не едут иностранцы. На биваке, средь шумной неразберихи Миша узнал попа. В черном френче и с банданой, украшенной черепами, Доримедонт больше напоминал разбойника или пирата. 

- Батюшка, отец святой... - Издевательским тоном кольнул Жуков. - Вы же понимаете, что теперь вся эта ваша религия - нафиг?

- Ну, как сказать, как сказать... - В глазах священника плясал кровавый огонь. - Всякое религиозное учение - такой же живой организм как и научная теория. Без обновления религия превращается в догму. И еще - о событиях двухтысячелетней давности. Вы разве не понимаете, что жертвенность - та самая сила, которая заставляет людей сытое чрево променивать на голод духа? И что-то мне подсказывает: и в вас течет та же кровь, которая была в Спасителе. А? Угадал?

- Разве это...

- Да. Согласен. Неважно. Мы все и впрямь состоим из атомов, из которых миллионы раз строились другие существа. Более того: хотя бы одна из этих частичек со стопроцентной вероятностью была в Богочеловеке. Я не слишком кощунствую?

- Слишком. И уже давно. И не только вы.

- Да.... Но давеча мы с вами недоговорили. Про паству. Понимаете ли... люди, подавляющая человеческая масса, не обладают собственной волей. Они репродуцируют чужие мысли, гоняются за модой. Позавчера клубы самодеятельной песни, вчера мыльные сериалы, сегодня селфи, завтра фейсбук, послезавтра еще какая-нибудь пустяковина. Религия - вовсе не опиум для народа, а СИСТЕМА. Понятная, прозрачная, наполненная обрядами и артефактами. Помните, большевики мумию Ленина в мавзолее выставили? Потому что массы привыкли к христианским традициям, святые мощи им понятны, а идея свободы, равенства и братства - нет. Водка есть - хорошо, а посты и молитвы - плохо. Водка кончилась - пошли на улицу добывать. Тут-то толпу и направляют - на Зимний, на Белый дом, на Берлин - неважно. Теперь это, кстати, очень эффективно делают через твиттер. Все потому что Бога нет - и все дозволено. А русская интеллигенция, как всегда всем недовольная и... 

- Что-то ваш "алё-луйя" сегодня не звонит. - Мише не хотелось больше выслушивать поповских самооправданий. 

- Выключил. Я же тоже человек. 

- А не могли бы доброе дело сделать... Мой сеть не ловит. Дали бы позвонить. Домой... 

- Да конечно. - Доримедонт вынул свой айфон, потыкал... - Вот ведь, Господи ты Боже мой... сел. Незадача... 

 - Как у вас все вовремя...

Миша потребовал налить себе полный стакан. Хотелось уж раскрутить моховик - и в нирвану. Очень скоро ему это удалось... 


...Привыкши к полумраку, Жуков разглядел... Пророка. Да, точно: ОН. Сидит на краешке нар, раскачивается как олигофрен, а взор устремлен в пустоту. Бросив взгляд на руки страдальца, увидел: перевязаны. И на бинтах кровь. В принципе Михаил уже понял тренд: ничему не удивляться. ЭТИ силы сами все организуют так, чтобы мало не показалось. У костра выключился - включился неизвестно где. Кино. 

- Здравствуйте, товарищ вознесшийся и воскресший, Алексий Божий человек. Как гаарица, мир вам. 

- Аналогично, тем же и по тому же месту. - Так же сиронизировал Пророк.

- Значит все - карнавал. - Выдохнул Жуков. 

- В определенном смысле - да. Если только пренебречь слезами ребенка.

- А что - уже?  

- Дети всегда плачут. Таков их метод реагирования на суровую действительность. А ты вот за три дня так ни разу и не заплакал. Заметил? 

- Зубы не заговаривай. Скажи прямо: подстроено? - Миша хотел напомнить про брудершафт, на который не пили, но быстро понял, что на "ты" - естественней. 

- Для масштабов маленького райцентра, пусть и большого села аттракцион масштаба Коперфильда чересчур по-моему затратен. Пять годовых бюджетов на одно шоу... 

- Чего мелочиться-то. 

Миша внезапно вскочил - ткнул кулаком в грудь сокамерника. Удар - не удар, а так - проверка на действительность. Пророк пошатнулся. Но не пал. 

- В щеку положено. - Ответил он обиженно. 

- Значит, спустился с небес. Я правильно понял?

- Зачем нам отсюда спускаться. Нам и здесь неплохо. 

- Ага. "Мы, великие и непостижимые..."

- Ну, да. Мы с тобой. Всмотрись...

Мишу пронзило: ежели его обрить и подстричь - Алеша прям Жуковский клон. Сознание немного поплыло: неужто шизофрения?! Мише вспомнилось: слишком часто, гораздо выше пределов статистической погрешности случайные знакомцы называют его "Алексеем". Выглядит он что ли как Алеша... попович? А вдруг Жуков родился на пару с братом-близнецом, а потом их разлучили... в общем, сонм дурацких мыслей.

- Намекаешь на то, мы с тобою - одно и тоже.

- Ровно так же ты можешь намекнуть на что-то свое. 

- Так кто ж ты...

- Сын человеческий. Впрочем - как и ты. 

- Вот, что. Давай не говорить загадками и не юлить как раймент, райпоп и райглава. Устал я уже от этих кошек-мышек, хочется простоты. 

- Ты уже получил простоту от Клавдии. И, заметь, сбежал... как шпана. 

- А чёш тебе, братушка, терновый венец-то не нацепили? Терна не нашли...

- Я ж не называл себя царем. Это нескромно как-то.

- Вот скажи... Алеша... какова роль старика во всей этой истории? Ведь если б не Петрович, проехал б я мимо "Безродной" - и никаких на жопу приключений. 

- Тогда б таскался до конца своих дней по командировкам как вечный жид. 

- Разве это плохо...

- Вот что... Мишутка. - Мишу передернуло. Так его называла только мать. - Ты и без всяких намеков прекрасно знаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы распылять ее на всякие пустяковины. 

- А не хочешь ли ты сказать, что вся эта трагикомедия разыграна только лишь для того, чтобы я... или мы с тобой... да нет - именно я узнал эту истину еще более прекрасно. 

- Во второстепенном смысле - именно это и хочу сказать. Только ни ты, ни я не являемся точками отсчета. Все действа, как священные, так и разыгранные в лицах ради удовольствия, призваны каждому из миллиардов живущих в этом мире сказать про бренность бытия. 

- Вот что... двойник!!! - Жукова прорвало. - Сейчас я тебе ВСЁ скажу. Каждый из миллиардов есть существо. Имеющее душу, волю, сознание. Целеполагающееся, любящее, верящее, грешащее и потом расплачивающееся, теряющее, страдающее в конце концов. И ни одна сволочь - ты понял, Алеша, ни одна! - не вправе за человека решать, что ему думать, кого ненавидеть, за кем идти. Ну, предположим ты взошел на Голгофу... Ладно там - вознестись и с концами. Так нет - приперся, принес благую весть о том, что мы де бренны и вообще... овцы, нуждающиеся в пастухе. И все теперь будут ждать твоего второго пришествия, а такие идиоты как я расползутся по планете и станут внушать людям, что надо в тебя верить иначе все будут гореть в аду. Тех же, кто не согласится с нашим безумием, мы будем душить, мочить в сортирах, вешать, сжигать. А ты говоришь: небеса, не будем спускаться. Будем. Слышишь, брат? Будем!!!

Миша столь страстно вещал, что аж вскипел. Когда он наконец включился в реальность, узрел... да ни черта он не узрел.   

Пророка не было. Но на полу валялся окровавленный бинт. 

Миша заколотил в дверь. Делал он это долго. Зачем - сам не понял. 

Наконец приоткрылась дверь-купе, донесся железный грохот. 

- Что - горим? - Вопросило свиное рыло.

- Кто со мной здесь был? 

 Ты чё, мужик. - Свинорылый выразил отвращение. - Охренел? До белочки допился. Ты тут один. Один! Понял, ур-род?













































РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ТАЙГЕ


Умные люди — орудие в руках у дурных.


Уильям Хэзлитт


Родился и вырос я в Ельце, стотысячном городе, который рассекает на Инь и Ян прекрасная Тихая Сосна. Я люблю те места, но, как и многие, по молодости лет особых перспектив в нем не видел. Так же как не наблюдали в Ельце своего будущего великие Бунин, Пришвин и Хренников. Еще в седьмом классе первой школы — той самой гимназии, в которой когда-то преподавал Василий Розанов, я решил стать врачом. И это мне удалось: я поступил в медицинский институт Российского университета дружбы народов, что во граде Москве. Учиться было легко, ибо я с седьмого класса целенаправленно постигал хитрые науки, в той или иной степени связанные с человеческим организмом. Трудно было с трудоустройством: парень я из глубинки, а хорошие места в этом мире достаются разве блатным.

Пробовал трудится участковым врачом в поликлинике, ютясь по съемным углам. Еще в универе познакомились с землячкой, тоже из Липецкой области, из городка Данков; Света училась на филолога. Разбегались, вновь сходились, но наконец все же решили попытаться создать семью, тем более что между нами все же была симпатия. Но для полноценного соединения нужна была основа, которая суть есть деньги и гнездо. И здесь подвернулась верная халтура: одной крупной добывающей компании понадобился доктор — на далекое месторождение, затерянное в тундре. Согласно контракта, через год я имел право соскочить, вернувшись куда хочу, а денег хватило бы на ипотечный старт с лихвой.

Что ж: год — это как в армии, а Света поклялась, что дождется.

Из Нерюнгри лететь пришлось с вахтовиками, суровыми молчаливыми дядьками, источающими перегар. Когда наша вертушка сильно ударилась оземь, я подумал, прилетели. Оказалось, состоялась жесткая посадка, в результате которой воздушное судно сильно искорежилось и потеряло летные. Старший летчик, сообщив, что мы все в рубашках родились, удрученно заявил:

- Ребят, нас никто здесь искать ни хрена не будет, ибо наш полет был несанкционированным, а само месторождение левое, незаконное. Кто хочет выжить — давайте уж выбираться в пешем порядке.

Как видно, народ попался опытный, прожженный. Грязно выругавшись, ребятня принялась собираться в поход. Положение усугубили два обстоятельства. Первое: перед отправкой у всех отобрали и документы, и гаджеты, и вообще все личное имущество, так что невозможно было даже установить наше местоположение, не говоря уже о связи. Бортовая рация не работала в принципе, так что оказались мы в информационном анусе. Второе: у нас почти не было провизии, ибо на борт погрузили явно ненужное нам теперь буровое оборудование.

В тундре царила поздняя осень, чреватая заморозками, зато обильная ягодами. Ну, что ж... командир падшего воздушного судна подбодрил нас крепким словом — и мы отправились искать спасение.

Уже на второй день я понял: добрая половина вахтовиков — гопота, эдакие ушкуйники удачи. Эти люди установили иерархию, в которой наметились тузы и шестерки, причем, я выстроился крайне близко к концу. Начитавшись в детстве книжек, я знал: в таких экспедициях одни пожирают других — такова стратегия выживания. Я в момент катастрофы был пухленьким, наверное, аппетитным, и гастрономические взгляды тузов наводили меня на мысль о том, что медик им явно не нужен.

В общем, на вторую же ночь я отважно бежал, предусмотрительно прихватив и без того скудные еды. Чтоб меня не нагнали, двое суток я потратил на петляние то на Восток, то на Север, то во все стороны сразу. Поверив, что у меня не уже будет хвоста, решительно двинулся на Юго-Запад, туда, где вероятнее всего встречу цивилизацию.

Хотя питание я и растягивал, через неделю все кончилось, а от всякой морошки меня уже выворачивало. К тому же я познал, что в этой стране прямых путей не бывает: приходилось обходить болота, форсировать ручьи и реки, преодолевать кряжи. Когда в очередной раз оказывался на высоте, оглядывал просторы и ужасался: столько пространства — и никаких признаков спасения!

Прошло еще пять дней. Или шесть, а, может быть, семь — по правде, я сбился со счета. Однажды утром, выгребшись из-под выпавшего за ночь первого снега, я отчетливо осознал, что в игре «Выживший» мне победить вряд ли — и запаниковал. Я принялся беспорядочно бегать вокруг скарба, истерически взвизгивая, и по счастью зима подарила открытие: с Запада на Восток шла колея. А ведь неведомое транспортное средство ночью пролетело всего в паре метров от меня, и я не услышал! Я не автомобилист и неспособен по следу протекторов прочитать направление. Повинуясь интуиции, часа через два я выбрел к человеческому жилью. Это был целый поселок, напоминающий аккуратненький германский концлагерь. Когда я вошел на улицу, меня обступила толпа. Люди смотрели на меня с улыбками на устах и с глубокой скорбью в глазах. Я не ожидал, что успел почти что потерять человеческий облик — борьба за существование здорово обтрепала и истощила мое существо.

Меня занесло в тундряной рай. Его они называют: «Антисколково». А населяют этот компактный мирок русские доброжелательные, образованные и культурные люди. Я сразу же понял, куда с улиц больших российских городов делась интеллигентная оппозиция: весь креативный класс — или, как минимум, львиную его долю — сослали в такие вот поселения, коих, подозреваю я теперь, более одного.

Антисколковским планктоном являются преимущественно айтишники, но встречаются среди них и ученые. Всех объединяет одно: эти несчастные счастливцы в свое время работали на разные правительственные проекты, имели доступ к секретной информации высшей степени, а потом разочаровались в системе и правящем режиме. Свалить за кордон им не дозволено, зато эдакое НИИВСЕГОНАСВЕТЕ нового тысячелетия позволяло как минимум оставаться духовно свободными людьми.

Они продолжают трудиться во благо Отечества: выполняют заказы по взлому серверов стран противоположного лагеря, подрыву банковских систем, добыче деликатной информации о частной жизни персон. Эти своеобразные опричники цифровой эпохи продолжают верно служить царю-батюшке в обмен на… ну, если не преференции – так некоторую относительную свободу.

С этими людьми было интересно общаться, тем более им недоставало врачей. Как, впрочем, уборщиц, поваров, парикмахеров и прочих обслуживающих лиц. Действительно, думал я, откуда они берут слуг? Вскоре мне потихонечку стала открываться странная истина.

Мне удалось познакомиться с правителем Антисколкова Медием Двенадцатым. Встреча случилась с глазу на глаз. Мне сразу бросилась в глаза тысячелетняя грусть во вроде бы нееврейских глазах. Медий Двенадцатый рассказал, что правителя у них выбирают самым что ни на есть демократическим путем: через рейтинги. Каждый обитатель рая имеет персональный рейтинг, определяемый электронным голосованием. Предыдущие одиннадцать Медиев менялись через два-три месяца, и в правителях теоретически мог побывать каждый антисколковец. Но Медий Двенадцатый правит уже четвертый год.

- Да, - сетовал Медий, - ученые — народ суеверный, никто не хочет быть Тринадцатым. Но здесь еще один, видите ли, аспект. Одиннадцать моих предшественников почему-то плохо кончили. Они спивались, вешались, убегали в тундру, сходили с ума, сжигая свои офисы. Это загадка. И по правде говоря, мой рейтинг давно упал, ибо я тут всех достал.

- Оба-на... - Сказал я искренне.

- Понимаете ли, Григорий... - Забыл сообщить, что меня прозывают Гришей. - Люди боятся стать и лидерами рейтинга, и изгоями. Народ предпочитает быть серенькой массой, это как в армейском строю: что первый, что последний — все одно крайний. И в результате наш мир спекается, наши айтишники перестали производить гениальные идеи, а только озабочены рейтингом, вот ведь какие пироги. Разве мог я представить, что окажусь на верхушке иерархии, в которой все стремятся затеряться в середине!

Тут-то я понял, почему здесь все такие глупоулыбчивые и вежливые. Они опасаются выделиться, предпочитая быть абсолютным миддлом. Я заявил:

- Я полагаю, выход всегда там где вход.

- Что вы имеете в виду, Григорий?

- Стоит лишь только понять, в какой момент все пошло не так. Вернуться на исходную точку и пойти другим путем.

- Из вас вышел бы неплохой теоретик. Но у нас, кажется, пройдена точка невозврата. Мои пиарщики и аналитики выстраивают липовые рейтинги, все вынуждены юлить, клеветать и обманывать. Теперешние рейтинги — чистая лажа с накрутками, в атмосфере лжи не рождается правда.

- О, господи...

- Если бы только бог... Здесь, похоже, иные силы правят бал.

- Уважаемый Медий Двенадцатый! - Произнес я торжественно. - А вы... удерите. На что вам весь этот стресс...

- Какой же вы... наивный. Разве можно от себя-то, родного, убежать.

Мне захотелось утешить этого разнесчастного человека:

- Миллионы... нет — миллиарды вам завидуют. Вы можете творить любые сумасбродства, выкабениваться и выкаблучиваться, выкидывать коленца, затевать отвратительные скандалы и всё такое. Вам простят что угодно, да к тому же вырастет индекс упоминания. Какая завидная судьба!

- Эх вы... - Прервал мою тираду тиран. - Вы еще не зарегистрировались в нашей социальной сети и не включились в эту игру за рейтинг, поэтому и столь наивны. Включитесь в игру – тогда поймете, насколько все непросто. С высоты положения при посредстве приложений не опускаются по чуть-чуть, а падают до плинтуса и ниже. Итак...

- Дозвольте мне, ваше высокорейтингье, еще чуток оглядеться, да к тому же я покамест не достоин...

...С каждым новым днем я все больше сочувствовал этим глубокоинтеллектуальным идиотам. Они поневоле превратились в свои же маски. Вымученные улыбки, боязнь выругаться матом, косо на кого-либо посмотреть, случайно кого-то толкнуть. То есть люди перестали быть самими собой. Они не злословят, не воруют, не дебоширят, не фашиствуют. Прям Европа какая-то.

И все же в этом мирке были свои нонконформисты. Сошлись мы с дворником Васей, который не стесняется в выражениях, бухает и даже курит самосад в неположенных местах. Зато он чисто метет дорожки, старательно разгребает сугробы, мечет бисер, в общем, на своем месте человек.

- Я тоже в свое время был айтишником и карьеристом, - Признавался мне подвыпивший Вася, - Но как-то меня торкнуло: а на...а мне вся эта ..... ..... .....?

- Вот ты скажи, приятель... - Мы общались с Васей запанибратски. - Здесь все же тюрьма — или что...

- Ну, ты, Гриня, чудак. Ты тут вертухаев видал?

- Да кто вас знает. Может, ваше это Антисколково начинено системами скрытого видеонаблюдения. Все-таки двадцать первый век.

- Тут гении собрались, чувак. Они не то что любую систему обойдут — сами кого угодно пронаблюдают и оцифруют — хоть маму родную.

Вася не отличается знатным экстерьером, но, по его словам, у него не возникает особых проблем в близком общении с местными женщинами. Хотя, может это и самопиар. Дамы Антисколкова — тема особенная. Большинство из них — своеобразные декабристки, отправившиеся за мужьями в тьмутаракань из чистого супружеского долга. Но встречаются и ученые жены (подобные ученым мужьям), зацикленные на науке и высоких технологиях. Вот они-то и Васины клиентки – неизъяснимый кайф получают дамы от близкого общения с простолюдином (опять же, если Вася не заливает).

Хотя, как я заметил, интеллектуалы в Антисколкове недалеко ушли от плебса. Никакой духовной жизни, умных нон-фикшн книжек и артхаусного кино. Одна только борьба за рейтинг. Но, замечу, оставшись наедине с собой, отрываются тут все: винная лавка имеет немаленький оборот.

Я спрашивал Васю: нафига ему эта резервация, ведь гетте же. Дворник рассудил:

- Они создали здесь квазирасею, ну, что-то типа Рублевки. Им думается, что это они отгородились от всей державы, а, может, и всего мира. Идеалисты.

- Почему «они»? - Разумно спросил я: - Разве ты не был с ними...

- Я и сейчас с ними, разве ты не приметил?

- ПОД ними.

- Я на земле стою, вот.

- По-моему, у вас здесь кастовое общество.

- Похоже, Гриня, что тебе это претит.

- Пока, Вась, признаться, не знаю.

- Да-да. В мире, который делится на чайники, сковородки, кастрюли, сотейники и самовары, непросто оставаться человеком...

В старину люди жили страхом божьим: люди верили в кару за нехорошие поступки и в благодать — за хорошие. Сейчас бога заменила социальная сеть: какой свой образ ты человечеству представишь, таким и будет воздаяние. Поэтому Вася все же изрек истину, обронив:

- Оставаясь на дне, я не напрягаюсь и не парюсь. А значит, мне не надо снимать напряжение и отпариваться.

Полагаю, Вася неправ. Это имбицилы не напрягаются, им везде в кайф. А для того, чтобы хоть чего-то достичь в нашей жизни, надо именно что париться.

Да все бы хорошо, но настал для меня, как они там выражаются, хэдлайн. Я или должен был принять их не очень-то забавную игру в рейтинги, или покинуть Антисколково навсегда. Во мне теснились противоречивые чувства. Как врач, я себя в этом кластере нашел бы. И, возможно, со временем перетянул бы сюда Свету. Но как-то, что ли, стремно было вливаться в эту субстанцию.

На Запад, как мне сказали, идти бесполезно: там нет жизни, а только одна дикость. А на Восток простирается территория, облюбованная странными общностями. Ближайшие соседи — так называемые «путиноиды». Интеллектуалы отзывались о них в пренебрежительном тоне, но не в оскорбительном. По их мнению, в той стране живет народ с запудренными мозгами, не умеющий думать своей головой.

В Америке есть Силиконовая долина. Здесь я нарвался на Самоварную долину. В последний раз увидев Медия Двенадцатого, я принял окончательное решение: лучше уж грудь в кустах — чем... Я же медик, от меня человек не скроет, что он накрепко подсел на психостимуляторы с антидепрессантами. Медий Крайний производил впечатление человека, глаза которого уже заслонила петля. Кто там у них следующий по рейтингу... Антисколковский правитель многосмысленно произнес:

- Вы, Григорий, когда-то пошли не в ту сторону. А, впрочем, это уже неважно.

Не скрою: когда я покидал это самооглядное благообразие, ждал, что вот сейчас из-за бугра вылезет блюститель и на хрен меня пристрелит за попытку к бегству. Но никого не возникло. Похоже, айтишный рай действительно доброволен.

Мне не жалко этих людей Самоварной долины. Они наверняка понимают, что их существование — лишь форма шарашки. В конце концов, они служат стране и ей нужны, а, значит, небесполезны. В отличие, кстати, от меня.

Над Севером царила полярная ночь. Наслаждаясь картинами полярного сияния, я размышлял... нет — вовсе не о сущем, а о том, как добраться до человеческого жилья. В один из коротких просветов наткнулся я на останки людей, обглоданные диким зверьем. По лохмотьям верхней одежды я понял: это мои стрёмные попутчики, с которыми мне довелось потерпеть катастрофу. Их комедия была финита. Трудно было понять, что там промеж ними произошло, воображение могло нарисовать любые ужасы. Однако, факт: порою полезно оторваться от коллектива.

А может то были вовсе не они, а какая-нибудь другая вахта; форма одежды едина ведь для всех работников корпорации. Вот сидит себе во граде Лондоне сытый русскоязычный инородец-олигарх, искренне переживает за турнирное положение футбольной команды, которую он давеча прикупил, и вовсе не думает о судьбе своих муравьишек-нефтяников, газовиков, шахтеров, сталеваров. А может владельца заводов, газет и стометровых яхт, как того же Наполеона, волнует лишь геморрой. Не в этом суть: он оторван от этой земли, от этой страны, от этого народа. А, значит, человек потерял корни.

Путиноиды оказались не такими уж страшными людьми. Проживают они в довольно плотно сгрудившихся хуторах, и каждый дом представляет собой маленькую крепость. Ихнее благолепие обслуживает разный непонятно откуда взявшийся сброд, ютящийся в убогих землянках. По внешности рабов можно служить о том, что Расея – отменная тюрьма народов, где толерантность принято проявлять с иным окончанием. Впрочем, путиноиды к обслуживающему персоналу милосердны и внимательны, похмеляют и лечат таковых, а тако же щедро делятся объедками со своего барского стола. Жаль, среди пуниноидов и без меня шибко много врачей, так что моя профкомпетентность в Единороссии оказалась некстати.

Да: себя эти люди обзывают единороссами, своих же оппонентов из Антисколкова нарекли «андроидами». Степан Степаныч, милый старик, меня приютивший, искренне считает, что андроиды — не люди вовсе, а функции. Якобы у обитателей в общем-то милой Самоварной долины человеческое вымещается цифровым, что в конечном итоге доведет высоколобых умников до ручки. Андроиды впустили в себя информационные технологии и закончится у них тем, что станут они высокоинтеллектуальными суррогатами людей.

Народ Единороссии особенный. Его составляют бывшие врачи (впрочем, сие я уже отметил), педагоги высшей школы, начальники производств, депутаты, руководящие кадры жилищно-коммунальной сферы, но в основном — чиновники федерального и муниципального уровней. Всех объединяет одно: коррупция. Мой Степан Степаныч — бывший глава районной управы. Район при нем занимал призовые места по благоустройству и другим видам благодати, но человека однажды подло поймали на откате. По мнению моего благодетеля, его подставили конкуренты.

Царю-батюшке нашему, сидящему в... тьфу-чуть не написал: «в тюрьме» — в Кремле, конечно — видите ли, приспичило бороться с вековой нашей традицией: мздоимством и казнокрадством. Забыл видно на старости лет, что вельможи у нас завсегда НА КОРМЛЕНИИ. Ну, какая только вожжа под хвост не попадет. Правитель Расеи то и дело талдыкал: «Не вижу посадок. Где посадки...» Кстати, Степан Степаныч именно что на посадках и погорел: на районе сажали деревья, и органы выяснили, что каждый саженец при себестоимости в тыщу рублей бюджету обходится в миллион. А еще управские умники азиатских дворников захватили в рабы и присваивали их заработок, а еще обложили малый бизнес мздой, а еще... впрочем, зачем мне раскрывать схемы, о которых вы и так знаете.

Единороссы-путиноиды продолжают считать себя членами партии комму... пардон, единых россиян. То есть, многие из них и взаправду были когда-то коммунистами, но дело же не в названии: Партия Власти у нас завсегда одна, она есть наш рулевой, руководящая и направляющая сила, а стучать надо больше. Ну, это излюбленная шутка Степана Степаныча.

- А как же органы? - Спросил я как-то Степана Стапаныча. - Здесь что-то я не вижу бывших милиционеров, полицейских, сотрудников госбезопасности, службы боярской охраны и национальной гвардии. Неужто десница царская их не коснулась? Или руки у национального лидера коротки...

- Ты, юноша пылкий со взором горящим, шибко прыткий. - Ответствовал старец. - Они прибывают в сей суровый край большими этапами. Но очень скоро переходят в стан одержимых, сбиваются в банды на колобродят там-сям. Силовики, одним словом.

Я задал наивный вопрос (ибо понял, что в обмен на приют я обязан расплачиваться глуповатостью):

- Так может быть они и на вас нападают?

- Случается... - Туманно ответствовал мой благодетель. - У них не хватает женщин. Но мы умеем давать отпор...

Каждый хутор в Новороссии — своеобразный редут, начиненный оборонительными средствами. Эдакое ковсемунедоверие, помноженное на паранойю и возведенное в степень зазнайства — фирменный знак здешнего истеблишмента. Было у меня подозрение, что разобщение единороссов ни к чему хорошему не приведет, и оно... впрочем, всему — свой порядок.

Дотошные спросят: какой же политический строй царит в Единороссии? Отвечу: сатрапия. Но, поскольку колонисты Центру не нужны, де факто здесь рулит анархия, которая суть есть мать порядка. Экономически единороссы не бедствуют: скупают у аборигенов оленьи рога и тайком переправляют в Китай. А еще контролируют нелегальный трафик алкоголя, табака и еще каких-то веществ не слишком понятного назначения. Оружие, которго в Единороссии в достатке, выполняет функцию усмирения, ибо по их мнению пистолеты, автоматы и пулеметы — те самые столпы, на которых зиждется покой общества.

Степан Стапаныч любит хвалиться — такова его слабость. Но, поскольку с такими личностями, как с дикими зверьми, не стоит делать резких движений, вопросы о том, где его семья, почему он столь неопрятен, зачем ему столько явно ненужного барахла, я предпочитал не задавать. Еще одно любимое выражение Степана Степаныча: «У меня в поселке приятелей нет». Даже слепой заметит: эти люди не дружат в принципе. Полагаю, это — богатый жизненный опыт, подсказывающий, что доверять не стоит не то что другим, а в некоторых случаях и самому себе.

По моему скромному разумения, Единороссия не шибко отличается от Большой России. Везде — одно и тоже: аквариум и взаимное недоверие, в результате большие рыбы обжираются и дохнут от гниения изнутри, меленькие же вынуждены прятаться в водорослях и непрестанно трястись. И по поводу «путиноидов». Здесь крайне редко поминают верховного правителя, да и то далеко не радужных цветах (прошу понять не в педерастическом смысле). Сдается мне, стихийно эти люди противятся культу какой-то там личности, ибо каждый из них мысленно мнит себя по только стечению злых обстоятельств несостоявшейся верхушкой пирамиды.

Постепенно стало в меня вкрадываться подозрение: может быть, я нужен Степану Степанычу не только как собеседник? Воображение рисовало разные развязки... вот своих рабов они как-то сюда заманили! Я познакомился с одним из них, кличка которого звучит очень странно; Миша два процента. Раб не особо распространяется о своем прошлом, но сдается мне, он тоже когда-то был каким-нибудь завалящим чинушей, скорее всего, бравшим за свои услуги пресловутые проценты. Уж не знаю почему, но собратья по дну единоросского общества относятся к этому человеку с особенным презрением. Миша два процента очень даже уютно оборудовал свою землянку, и это напоминает старую сказку про премудрого пескаря. Туда даже проведено электричество и есть телевизор, принимающий два федеральных канала. Правда, и в данном случае меня не миновало сомнение: не заманил ли Миша два процента меня в свою нору ради чего-то глубоко личного? По крайней мере, солидного вида омега глядел на меня как-то сально. У Миши два процента тоже есть свое кредо: дно — лучшая позиция для опоры. Похоже, во всех системах шестерки одним гуталином мазаны, ведь Миша мало чем отличается от того же Васи из Самоварной долины. Правда, неясно, куда это «два процента» собрался оттолкнуться.

Моя путиноидная нить оборвалась слишком быстро. Однажды темным утром со всех сторон поселения стала доноситься беспорядочная стрельба. Степан Степаныч остался невозмутим: сам вооружился калашом и маузером, мне же выдал охотничий винчестер, приказав занять позицию у кухонного окна. В полумраке я видел мятущиеся тени и думал: неужто и впрямь по ним придется палить? Степан Степаныч меня подбодрил:

- Не ссы, отобьемся, Григорий!

И старик лукаво подмигнул. Я глупо улыбнулся в ответ, изобразив мину в стиле: «Степаныч, все будет чики-чики!» Старик оставил меня в покое. И что-то меня переклинило. Отворив створку, я выскочил наружу — и без винчестера, зато с полотенцем в руке направился к мрачным людям. Я думал, Степаныч меня пристрелит, но этого не случилось. Я полагал, меня прибьют одержимые, но и они этого не сделали. Спасибо ангелу, который не поторопился меня похоронить. Старик даже не проклял меня из своего укрытия. Полагаю, я его здорово подставил, ибо злодеи скорее всего пролезли в кухонное окно. Но мне Степаныча не жалко.

...Мне пришлось пройти сквозь несколько проверочных сит — надо было доказать, что я не засланный казачок. Но как я мог объяснить спонтанность своего поступка, ежели я и сам толком не понял, зачем убег от основательного Степана Степаныча?! Да, он вовсе не агнец, но и не демон. Просто, стремный человечек с обрубленными понтами, что, наверное, крайне болезненно. Впрочем, это я сейчас пытаюсь оправдываться.

Опять наговоры: никакие они не «одержимые», а просто державники, рыцари ветров. И, кстати, андроиды с путиноидами книг не читают, а державники — очень даже. Чаадаев, Федоров, Бердяев, Зиновьев... Десятки русских авторов, философов и сочинителей, которых они еще и обсуждают на офицерских собраниях. Русская мысль здесь штудируется до дыр. Они убеждены в том, что спасают нашу культуру. Видимо, в этом и заключается их одержимость.

Ихний атаман — товарищ Генерал-Майор. Мне так и не удалось узнать, как его зовут по-человечески. Живут державники в солдатских палатках, по подразделениям. Порядок — что надо, все по уставам внутренней и караульной служб. Четкие, короче, пацаны. Очень скоро я был удивлен, открыв, что в банде немало священников. Те, правда, уже потеряли благообразный имидж, да и сановниками их даже с натяжкой не назовешь, но из них получаются отменные бойцы, не знающие пощады и снисхождения. Еще бы: про то, что не мир приносит религия, но меч, говорил в свое время один известный духовный деятель.

Державники ведут кочевой образ жизни, а таковой не требует услуг в области жилищно-коммунального хозяйства, земледелия и праздного шатания вообще. Они в перманентном боевом походе, отсюда — непомерный драйв. Эдакий манер существования отразился и на их облике: заострились скулы, сузились глаза, засмуглела кожа — практически монголо-татары.

В банде державников я оказался очень даже кстати, ибо они нуждаются в медиках. Огнестрельные и колото-резаные раны я изначально лечить не обучался, но очень скоро вошел во вкус. По крайней мере, вычищать и зашивать я научился вполне даже себе уверенно, отчего удостоился очень даже уважительного прозвища: Мясник.

Меня стали пускать на офицерские собрания. Раньше я с литературой особо не грешил, из классики осилил разве «Каштанку» и «Муму». А здесь — сложнейшие концЭпции, философия общего дела, идеология евразийства и все такое. Я сидел дуб дубом и размышлял о том, что ежели всю эту духовную энергию перекинуть на что-нибудь действительно полезное, эти головорезы здесь такого бы наворотили!

Товарищ Генерал-майор тоже присутствовал на собраниях, но был немногословен. Изредка, поднимая очередную чарку, он крякал: «Ну, за истину!», «Ну, за вечность!», «Ну, за русских мальчиков», тем самым подводя промежуточный итог и переводя стрелки обсуждения на новую тему. И колесо русской сансары закручивалось вновь, звучали новые мантры, призванные спаять коллектив.

Их девиз прост как сама голая правда: «За веру, царя и отечество!» Отечество их предало, ведь абсолютное большинство бандитов — бывшие кадровые военные расформированных министром Табуреткиным частей. Царя у нас все же нет, если судить по Конституции. А особенной веры я в них приметить так и не успел. Возможно, я глубже бы изучил нетривиальную культуру державников и научился бы получать искреннее удовольствие от книг. Но так случилось, что я стал жертвой буквы «Х». Наш караван пересекся с маршрутом движения аборигенов. Было темно, я дремал, а в моих нартах кроме, собственно, меня находились только медикаменты и медицинские средства. Осознал я, что пошел не тем путем, только к рассвету, когда аборигенский караван, к которому только по им ведомой причине переметнулись мои собаки, ушел далеко на Северо-Восток. Так достоянием туземцев стал целый полевой госпиталь вместе с горе-лекарем.

Меня, после того как шаман, брызжа изо рта пеной, совершил обряд очищения от скверны, попытались женить на ихней красавице. Я сделал вид, что такие вещи мне не интересны (чучмечка действительно была отвратительна) и попросил времени на акклиматизацию. Надо сказать, я уже вполне себе стал похож на северный этнотип: борода у меня еще не растет, глазенки раскоселись, кожа обветрилась. В общем, свой парень. А может, и впрямь мои предки из тундры?

Конечно, если я теперь попадусь в лапы одержимых, они меня разорвут. И некому будет и увещевать о том, что они де сами устроили перекрестью в виде буквы «Х», надо было отогнать дикарей и пристращать. Исправлять что-либо поздно: аборигены пожрали все лекарства, думая, что это дурман. Что характерно, никто не околел, и я не знаю причин крепости их организмов. Ну, разве только покорчились, но промывания желудков возымели действие, отчего мой статус возрос даже в лице шамана.

Меня они нарекли: «Синий кутак», и я не буду уточнять где они это делоподглядели. Меж тем в тундру пришла настоящая весна. Солнышко порой даже шпарило, и воздухе завитал особенный дух растаявшего навоза вперемешку с ароматом пока еще робких трав. Поднимался на крыло гнус, племя гнало оленей в далекую, хорошо обветриваемую долину Спокойствия, где они будут пастись до глубокой осени. Я же задумал побег. Однако возникли обстоятельства: за мной постоянно исподволь наблюдали не менее двух туземцев. Скорее всего мысль свалить была написана на моем челе, и они перестраховывались.

В конце концов, мне удалось реализовать самый коварный из планов. Отправившись на озеро якобы за целебной травой, я перестрелял своих телохранителей. Не до смерти, полагаю (палил в ноги, но одному, кажется, попал в пах). Спасибо одержимым, сделавшим меня Мясником! Окончательно нарушив Клятву Гиппократа, я решительно рванул на Юг. Переход длился немало времени, и в конце концов я достиг леса. О, как мне обрыдла эта бесприютная тундра!

Одно дело — расстреливать с пяти метров людей, другое — охота, коему ремеслу я так и не обучился. Зверье близко не подпускало, и я вновь дошел до предела истощения. Что смешно, я так не и решился убить хотя бы одну из собак, мне их было жалко, пришлось отпустить. Дальше — путь неизвестно куда; у меня нет документов, нет денег, нет ценностей. Нет даже ружья, ибо без патронов оно мне без надобности. Но я держусь тут, как заведовал один еще пока не посаженный в Единороссию сытый чинуша.

Я вот, до чего начинаю допетривать: здесь особая разновидность ГУЛАГа, Земля проклятых. Андроиды, уничтожающие свои личности в шарашке, нечистые на руку начальники в казематах, их безропотные рабы... Мне думается, в Едироноссии у кого из путиноидов есть бабло, имеет право выбрать заточение с удобствами, у кого такового нет — прозябает в землянке. А, впрочем, ровно так же и во всем наем царстве-государстве Расея. Разве только я так до конца и не понял предназначение одержимых...

Сдается мне, я еще счастливчик. Перед вылетом на буровую нас обобрали не запросто так: скорее всего, всех нас ждала каторга, возможно, вечная.

Еще одна загадка: нормальные зеки сидят какой-то срок и живут с надеждой на выход или побег. Ни разу на Земле проклятых я не слышал хотя бы от какой-нибудь скотины, что он де тоскует по дому, родным, любимым. Нет: они порвали с Большой Расеей навсегда! Меня вот, к примеру, в тяжелые минуты поддерживал образ моей Светы, девушки, обещавшей меня дождаться. Впрочем, я ведь, кажется, должен вернуться с баблом.

Наверное, все же мне надо было взвешеннее поступать, когда Фортуна предоставила мне простой выбор: Елец или п....ц.
















СКАЗКОВОРОТ

повесть-матрешка


Так есть мгновенья, краткие мгновенья,

Когда, столпясь, все адские мученья

Слетаются на сердце и грызут!

Века печали стоят тех минут…


Михаил Лермонтов



У Эдика Дебрева был родственник, двоюродный брат Вова Громов. А, может, и есть: здесь все туманно. Поскольку Вова на десять лет старше, общего у Эдика с ним немного, практически же — наличествует полнейшее отчуждение. Плюс к тому еще ряд обстоятельств, о которых чуть ниже. Да и как сказать, «был, есть»... пропал без вести, исчез. У нас сие означает: авось жив, небось сгинул, судьбе не раз шепнем: «Накось, выкуси!» (она еще как выкусит и не подавится), а древо жизни все одно зеленеет — тем более что пропасть у нас можно и будучи в физическом поле видимости.

Вначале думали: дело черных риелторов. Вова после того как схоронили его маму, проживал в двушке сам по себе, то и дело попадая в определенные заведения закрытого типа. Могли окрутить и закопать где-нибудь на особо охраняемой природной территории — это же Матушка-Россия, здесь все запросто. Но выяснилось: недвижимость ни на кого не переписана, все чисто и ладно. Вовина родная (и, соответственно, Эдикова двоюродная) сестра Наталья, кстати, старшая, предварительно обследовав все психиатрические и прочие закрытые заведения, а так же морги, включила механизм наследования. Эдику же было дозволено забрать все, что ему заблагорассудится, из имущества горемычного братика.

Эдик Вову знал скверно. Когда Эдик был еще подростком, он впервые в жизни попробовал спиртное на свадьбе двоюродного брата, отчего весь вечер идиотически смеялся, будто обкурился анаши. Яркое, в общем, детское впечатление, не слабее первого сексуального поцелуя, а сияющий вид высоких, стройных, завидных молодоженов вселял веру в существование счастья на этой Земле. Очень скоро брак распался, что нешуточно подкосило до того гладкую Вовину судьбу. До момента замужестволожства он числился талантливым и перспективным, даже в институт поступил, а после — стал... как бы выразиться-то... короче, крышу снесло.

То есть, стал Вова клиентом различных психиатрических заведений, проходя там курсы после очередного приступа неведомой душевной болезни. Выяснилось, что душевнобольным был и Вовин отец (у Наташи на удачу папа другой). Поскольку жилище Громовых в другом конце немаленького города, встречались редко, только на значимых родовых юбилеях. Перекидывались какими-то словами, и всегда Эдик чувствовал себя в присутствии Вовы весьма неуютно.

Однажды случился инцидент, окончательно поставивший препон в Эдиковых отношениях с братиком, который ничем не заслужил уважительного к себе обращения «Владимир». Вова принялся посредством телефона терроризировать Эдикову мать, кляня ее: почему де та не призналась, что она и есть его родная мать. А от своей мамы родственник в грубой форме отрекся. Фантазия такая на человека нашла; Эдик же в ту пору был школьником и не знал, как отвадить неадеквата. Кончилось тем, что Вова отправился к каким-то дальним родственникам по отцовой линии в Саратов с целью открыть истину о своем «подлинном» происхождении. Парня сняли с поезда и отправили в долгое странствие по дурдомам.

Жизнь Вовы шла в параллельном мире. По всей видимости, мать (не Эдикина, конечно, а Вовина и Натальина) здорово избаловала младшее чадо; до конца его лелеяла и вскармливала как малое дитя, стоически терпя чадовы причуды. За что и пострадала, умерев от очередного инфаркта. Наталья упорно пыталась приживить заупыревшего Вову на своей даче, приспособленной для круглогодичного существования — тем самым она хотела вывести человека из депрессии и заставить пить положенные таблетки — но заканчивалось всегда каким-нибудь отвратительным скандалом.

Время от времени Вова Эдику звонил. Эдик поддакивал, а Вова нес всякую пургу, в основном — о книгах. Бзик у него такой был: библиомания. Да может это и хорошо, ибо собирательство литературы тоже своего рода сублимация. Но в данном случае книги что-то не помогли. В роду же сложился четкий стереотип: увлечение литературой влечет за собой клинические последствия. Однажды Эдик дома читал книгу по психологии, и это увидела его мать. Образования у нее немного, разницы между психологией и психиатрией она не наблюдала, а посему не то, чтобы перепугалась, а изобразила гримасу отчаянного фатализма. Эдик тоже одно время покупал книжки, и сей факт вполне закономерно определил к нему со стороны родни напряженное отношение, которое кратко можно выразить в формуле: «И этот — туда же». После — исправился, занялся карьерой, отчего обрел репутацию самого удачливого представителя рода. Впрочем, и Эдика побаиваются ТОЖЕ: книжки свое черное дело таки свершили.

Вовина пропажа подарила облегчение. Свою мать он во гроб вогнал, а теперь приступил к изживанию сестры, выедать мозг он умел изрядно. Эдик не знает всех тонкостей отношений в родственной семье, но многое говорило за то, что бремя больнотерпения полным весом навалилось на Наталью.

Короче, очутился Эдик в Вовиной берлоге. Сразу рванулся открывать окна, дабы проветрить помещение. Вова — курильщик вулканического типа; за несколько месяцев отсутствия хозяина табачный перегар не испарился. Каждая вещь провоняла табачищем — и в особенности книги, которые громоздились прямо на полу. Собственно, кроме них в двух комнатах ничего почти и не было, кухня же напоминала тараканобомжатник. Если здесь и делать ремонт — надо выскребывать даже штукатурку и все выбрасывать в сверхплотных полиэтиленовых мешках.

Литература в каземате скопилась совершенно разного толка: от Платона и Вольтера до Чейза и Акунина. Похоже, братик был всеяден. Отдельными стопами стояли альбомы художников, но попытка открыть первый же (Брейгель) привела к тому, что Эдик брезгливо отбросил фолиант. Оказывается, бумага — прекрасный сорбент для табачного дыма.

Эдик ниже среднего роста, Вова же — натуральный богатырь. Вот никакая зараза мужика не брала! Похоже, если Бог чем-то одаривает, приходиться мириться и с фактами отбирания иных качеств. Эдик, например, придерживается относительно здорового образа жизни, а болячки преследуют всю жизнь.

Ну, что отсюда можно взять... Эдик подошел к письменному столу, на нем тоже стопка книг. Припомнил: года два назад Вова звонил, спрашивал, куда можно бы книжки сдать. Как говорила сестра, у него вроде бы появилась какая-то женщина, приезжая с Украины, и все боялись, что окрутит, квартиру отымет и сгубит. Женщине жестко намекнули: Вова ущербен по психической линии, ежели что — все сделки будут аннулированы. Та божилась, что не в этом де дело, просто, это возможность нахаляву пожить. Между тем Вова загулял на широкую свою ногу, а на инвалидскую пенсию широты не разножишь, вот и добрался до самого своего святого. А что Эдик мог посоветовать? Книги сейчас — макулатура, никакая сволочь задорого их не купит. Значит, не слил свою библиотеку брательник... А вот хохлушка таки слилась. Здесь теперь даже намека нет на присутствие женщины! Вот забавно... и как она все это вынесла? На всякий случай Натальин муж замочек-то поменял.

Настольные книги Эдик брезгливо составил на пол, даже не удосужившись глянуть, о чем они. Внутренность письменного стола — частная, можно сказать, интимная территория, посему Эдик действовал с ощущением воровства, заранее ожидая встретить какое-нибудь непотребство.

Поговаривали, Вова свою бывшую жену любил в прямом смысле безумно и исключительно — так бывает у всех абсолютных эгоистов. Злые языки верещали, что Вовина недолгая половиночка, которую Эдик запомнил Снежной Королевой в подвенечном платье, сама виновата, начав откровенно изменять уже в медовый месяц. Да и замуж она вышла уже беременной, нагуляв грех от любовника-начальника. Но это ж родовой наговор, оправдывающий своего сукиного сына. Зато после Вова отомстил жестоко, превратившись в кошмар Снежной Королевы.

Эдик решительно отворил верхний ящик. И тут — как шилом в голову: «ЭДУАРДУ ПАВЛОВИЧУ ДЕБРЕВУ».

Листок, сложенный вчетверо. Начертано красным, жирно. Эдик раскрыл послание, нервически попытался въехать в смысл написанного синим, от руки. Эдик не знает Вовиного почерка, а здесь — четкие буковки, как на прописи первоклассника. Какие-то заумные слова: «эмпиреях... удосужится... нетривиальный». Интеллигенция хренова, библиоманьяк.

Нет, решил Эдик, лучше уж после прочту. Попытался обследовать другие ящики, но мысли в кучку не собирались, взор не в силах был сконцентрироваться не деталях. Решил выйти во двор, проветрить мозги. Оседлал скамейку на детской площадке, снова развернул листок. Наконец буквы стали обретать смысл:

«Здравствуй, брат. Наконец ты добрался, чему я рад. Не гадай, где я, не вернусь уж точно, а встретимся в иных эмпиреях...»

Стоп, сказал себе Эдик, а почему Наташа, ее муж, сын — не обследовали стол? Это ж улика, человек-то — пропал! Набрал номер двоюродной сестры.

- Да.

- Привет. - С Наташей у Эдика неплохие отношения, хотя и не дружеские.

- Ну, что...

- Вы вообще в письменный стол заглядывали?

- А что там?! - Эдик явно затревожил-заинтриговал Наталью.

- Так заглядывали...

- Конечно. Все осмотрели. И участковый даже лазил. Так что...

- Писем никаких не видели? Или записок...

- Более того. Не только в ящиках перерыли, но и книги перелистали. Как раз записку искали.

- Ну, и...

- Что — ну?! Эдик, не крути, говори уж прямо: что нашел?!

- Ничего. Особенного ничего. - Эдик решил солгать. - Просто, перед тем как самому заглянуть, тебя хотел спросить.

- Что-то ты недоговариваешь.

- Ты — тоже. Все. Пока. До связи.

- Нет... ты... скажи. А?

- Наташ. Все нормально. А книги не возьму. Воняют. И никто не возьмет. Пусть твои мужики на помойку несут.

- Так и знала...

- Я тоже знал, что ты знаешь. Отбой!

Эдик заметил, наконец, что на него волчицами глазеют мамочки резвящихся детей: видимо, разговаривал он на повышенных тонах. Пришлось уйти со двора. Слава остановился прямо на тротуаре и продолжил чтение:

«...в иных эмпиреях. Понятно, что близки мы не были. Да и незачем. Но так сложилось, что кроме тебя содержимое этой флешки никто не удосужится посмотреть...»

Какая еще флешка... никакой компьютерной техники у Вовы вроде бы водилось, человек завис в предыдущей эпохе. Уж не подложил ли кто-то эту писульку намеренно... участковый лазил, Наташины муж с сыном тоже — наверняка. Вот бы найти другие Вовины записи, чтоб сверить почерки... А вдруг пропавший тайком вернулся и сунул письмо, преследуя какую-то только его больному мозгу цель? Хорошо. Ну, что там еще:

«...не удосужится посмотреть... Когда я в последний раз проходил курс в Алексеевке, флешку мне передал один человек. Его звали Артур. Мы с ним много говорили, ибо наши кровати были рядом. Он очень, очень интересный. Артура куда-то увезли, а перед этим еще и пытали. Он, похоже, предполагал, заранее передал мне флешку и попросил спрятать. Говорил, там нечто, что перевернет реальность. Я не знаю, так ли это, но уж больно яркий и нестандартный он был человек, да к тому же сердечно просил сохранить, как он выразился, ради потомков. Я знаю: ты разберешься и сделаешь то, что надо.

Все мои книги теперь — твои. Да я и собирал-то их для тебя. Уверен, что ты благодаря им добьешься всего того, чего по ряду обстоятельств не достиг я.

Искренне любящий тебя твой брат Владимир Афанасьевич Громов».

Эдик, кажется, только сейчас узнал, что у брата было отчество. Возвращаться в квартиру было втройне тягостно, ибо от перегара — даже несмотря на то, что Эдик оставил окна открытыми — аж тошнило.

Вот она: синяя флешка без надписей. А вдруг некто решил наградить Эдика последним прощальным вирусом, имитировав письмо от родственника? Когда шагал лестничными пролетами, некая сила подзуживала бросить флешку, которая так же воняла табачищем, к чёрту в мусоропровод. Сдержало только воображение: пожалеешь, станешь искать таджика–дворника, потом еще копаться в отбросах...

О записке Эдик решил никому не говорить, тем более что по существу — о причине Вовиной пропажи — там ни слова. Хотя... ежели послание составлено — значит, исчезновение как минимум спланировано. Вспомнив, что забыл поискать образцы почерка брата, назад возвращаться не захотел.

Уже в автобусе Эдик мысленно представил себе Вовину тушу, болтающуюся в петле где-то в глубоком лесу. Несколько раз Эдик ездил навестить брата, когда тот совершал очередную ходку в дурдом. Это было давно, в последние годы он практику свиданий бросил, наплевав на тягомотные родственные обязанности. Дома Эдик прежде всего прогнал наследство в антивирусе, который, впрочем, не пикнул. На пространстве в один гигабайт размещался только один текстовой файл под именем «STRAZTSKHA». И снова чертёнок в голове: «Стереть, отформатировать...» Не стер. Перекинул на планшет, чтоб удобнее было, уютно устроился в кресле, начал вникать в текст...








































ЖИТИЕ МЯТУЩЕГОСЯ


Прежде чем попытаться втянуть Вас, любезные читатели, в чарующий и пугающий мир, хочу придержать Вас на грешной нашей Земле и познакомить с одним человеком. Его жизнь напоминает мне порхание вкруг костра бабочки, думающей, что Огнь и есть Свет. И без заморочек: именно он является автором бесчудесных сказок, которые здесь будут приведены.

Ничего принципиально нового Платон не изобрел, жанр бытовых сказок тоже не подразумевает чуда ― если таковым не считать связь с нечистой силой. Но даже праведники, превратившие в бессмертное произведение свою персональную жизнь, не являются первопроходцами. Вот что за прелесть эти его сказки: да никакая — разве только драйвовое переложение на современный лад застарелых сюжетов. Надо ему было, что ли, построить медийную карьеру — хотя б при жизни, в информационном пространстве потешил бы свой орган (читайте с двумя вариантами ударения) самолюбия. Нет: человек предпочел кульбиты вкруг огня.

Есть люди, которые выше прочих на голову. Таких в обществе принято уважать. Встречаются и такие, кто выше среднеунылого аж на две головы. Этих в принципе побаиваются, но в общем и целом принимают такими, какие они есть. Гораздо реже вырастают на три головы выше. Вот они — явные изгои, которых то ли жалеют, как и всех уродов, то ли снисходительно терпят как тех же душевнобольных.

Точно так же и с теми, кто на одну-две-три головы ниже. Конечно же, я подразумеваю не только физические габариты. Если в духовном плане один отдельно взятый человек (или цивилизация) может вырасти либо деградировать несколько раз в своей жизни, биология ставит генетический препон, который не преодолеешь даже при посредстве гормонов роста. То есть, каждый из нас на протяжении осмысленного существования рискует вырасти и на три, и даже на четыре головы выше среднего. Имеется в виду конечно же нематериальное бытие. А уменьшаемся мы в этом же плане естественным путем — надо только оставить усилия.

Дылдам и глыбам труднее всего — потому что они добрые. Мелкотня же злая и е... в смысле, едкая. Все диктаторы — ниже на голову, а то и на две ниже усредненного человека. Полагаю, недостаток роста они компенсируют какими-нибудь делами, может быть даже великими. Среди громил плана физического почти не встречаются гиганты мысли; видимо, в крупных телах медленно расходятся нервные импульсы.

Я вот скажу еще за культуру. Антоним холодного — горячее, чистого — грязное, сильного — слабое. А что антоним слова «культура»? Конечно же, дикость (хотя, чаще говорят: «хаос»). Вот взять яблоки... вы любите яблоки так, как любила их Ева (не Браун, а та — библейская)? Полагаю, не все. Есть дикие яблони и окультуренные. То есть, в результате селекции выведены вкусные удобоваримые сорта. Селекционеры веками трудятся ради формирования товарных качеств, за что Господь дарует им долгую жизнь. Если яблоневый сад бросить — он дичает, да к тому же портится паразитами, то есть обретает хаотичные черты. То же самое и садом духовным: любая культура предполагает непредопределенные природными факторами усилия.

То есть, культура невозможна без неких искусственных условий, благодаря которым сорт яблони оставался бы популярен. В этом — суть искусства, причем — всякого. Ревнители культуры стараются хранить традиции, гении же — революционеры. Те из творцов, кто выше более чем на две головы (здесь я подразумеваю духовное измерение), превращаются в изгоев. Для успеха в настоящем надо быть приблизительно на полторы головы выше — тогда тебя не будут жестоко подрезать. Но это еще не гарантия.

Теперь еще выдумали генную инженерию — это когда в ген яблони можно вживить какую-нибудь полезность с непредсказуемыми последствиями. Получается, вся агрокультура не то, чтобы нафиг, а просто меняется сам принцип существования. Наступила иная реальность: в культурный феномен (теперь уже не в сорт яблонь, а в любой, например, сказку) дозволяется впендюрить любую хрень. В спорах с Платоном я настаивал на этом, он же считал, что дозволено — потому что ни одна скотина не вправе запретить экспериментировать с формой и содержанием. С одной стороны, это нарушение принципа искусственного отбора. Если взглянуть на вопрос с иного ракурса, мы получили новое измерение. В искусстве сей принцип получил название «постмодернизм», а ежели по сути — все дозволено потому что боги мертвы.

Есть и глобальная культура человечества, Вернадский именовал ее ноосферой, областью разума. Кто возделыватель? Полагаю, одновременно никто и все — а гипотезу Бога отрицаю, точнее Бог в моем понимании — это наше коллективное бессознательное. Такова моя личная позиция, никому не намерен навязывать. Вот это вечное вольтеровское «так пойдемте же возделывать наш сад!» может произнести каждый из нас ― или промолчать, когда в очередной раз человечество, влекомое подленьким харизматиком, увлеклось какой-нибудь химерой и садоводство забросило. Такие периоды в нашей истории случались не раз. Но бывало, что сады превращали в калокагатичные лагеря особого режима, с повешением еретиков. Тоталитарные режимы взращивают нетривиальные личности — сие касается в том числе и фанатиков свободы.

Так вот... культуру культивируют личности среднего роста — я имею в виду, в творческом измерении. Да, они гнобят тех, кто значительно выше. Но они еще и гасят карликов (духовных), склоняющих нас к одичанию. А в общем и целом наш мир и стоит-то на том, что одни тянут вверх, иные — наоборот, а подавляющая масса, стебаясь туда-сюда, хранит баланс. Это я сейчас пропел оду серости — в том числе и воинствующей...

Когда ты аномалия физическая — сие всем видать. А нематериальная сторона — аспект субъективный. Кто сказал, что «Мастер и Маргарита» — творение гения? И ныне есть множество людей, искренне полагающих, что данный роман — заумная сказочная бурда. И эти, простите, недоумки, совершают подвиги на полях сражений во имя Отечества, задерживают бандитов, летают в Космос, воюют за урожай ради нашего прокорма. Вместе с тем поклонники Булгакова косят от армии, не защищают обиженных, кидают в помойку хлеб.

Здесь совершенно разные плоскости бытия. Если мой Платон и является выдающимся человеком — только для узкого круга лиц, возможно, только лишь меня. Но для Вселенной неважно, один человек знает тебя как Автора или миллион: в глобальном масштабе эти величины все равно ничтожны. Должно пройти немало времени, прежде чем свершится справедливость, и Платоново имя либо взрастет в наших очах, либо так и останется пустотой...


...Вот йокарный ты философский бабай! — Эдик выругался вслух. В этот момент позвонила Наталья:

- Эдька, ты ведь что-то нашел?

- А ты? - Парировал Эдик нервический выпад двоюродной сестры.

- Так говори же...

- Что говорить?

- Колись — наверное, Вовин дневник. Или...

- Он вел дневник?

- Откуда мне... да путай меня своими вопросами. Ты что-то нашел.

- Да.

- Я знала... - Тяжкий вздох в трубку. Эдик держал паузу. - Ну, не издевайся. Итак...

- Короче, там была... порнушка. Я ее выкинул. Всё.

- Все?! А дневник...

- А дневника не было. Пасиб, Натусь, за возможность, мне там больше ничего не нужно...

Нажав отбой, Эдик некоторое время зависал в паузе. После, попив чайку (ну, не пузырь же шампанского откупоривать) вернулся к чтиву.

...Платон Потапов физического росту ниже среднего на голову, отчего, видимо, и злее устоявшейся в нашем обществе гадостнодобродетельной нормы. Родился и вырос он на пустынных холмах Средней Азии, и первая часть его взрослой жизни была аграрной. То был своеобразный советский рай, в котором все люди говорили на едином языке и строили нечто понятное для каждого богочеловека.

Люди пришли — и на пустынных холмах выстроили преуспевающий совхоз. В «котле наций» культурный тон задавали сосланные поволжские немцы, которые подняли планку видимого порядка настолько, что все дворы утопали в цветах и никто не смел не то что сорить, а даже окурки наземь кидать, ибо это считалось верхом бескультурья и общественно порицалось. Так же в совхозе не воровали и не хапужничали, короче, жили праведно, да еще и возводили палаты каменны.

Платон — сын русского скотника с Брянщины и мордовской доярки-пензячки. Крестьянская, короче, жилка. В поселке уважался всякий труд, никто черной костью не считался; больше платили не административно-хозяйственным служащим, а работягам. Платон, окончив в райцентре ПТУ, стал механизатором. Взрыхлял и боронил холмы он четыре посевных и три уборочных страды. Так бы и хлеборобничал, но однажды пришла на холмы некая сила, которая породила рознь между представителями племен, вспомнивших о национальной идентичности и подзабыв русскую речь.

К тому времени Платон уже женился. Его первая жена — казашка; впрочем, сказочникам верить надо приблизительно как ежам. Во все времена обновление кровей идет на пользу обществу, сие был известно даже вавилонянам (тем самым, которые согласно сказкам хотели покорить небо при посредстве архитектуры). Дочь Платонова родилась как раз в эпоху, когда казахи заявили права на свою исключительность и принялись устанавливать новые порядки.

Платон уже тогда имел весьма странное для того (позитивного) общества увлечение: собирал фольклор народов. Он слушал сказки разных племен и никак не мог понять: почему, согласно всем без исключения традициям, когда герой сказки заходит в тупик, он обязательно прибегает к помощи волшебной силы? Ведь программа Коммунистической Партии говорит об ином: чудо — все, что мы творим своими руками. Разве не является совершенным чудом сама Жизнь? А Разум — не величайшее ли из чудес? Да и само преображение пустынных холмов — тоже волшебство. Кстати, свою казашку Платон нашел в библиотеке: она тоже одно время любила книжки читать. А дочку они назвали Весняной — потому что родилась весной. Боюсь, повзрослев, Весняна Платоновна не поблагодарила родителей за свои имя и отчество. Характер у Платона на самом деле взрывчатый. Однажды он окончательно разругался с родней жены, подрался с ее братом, а супружница на требование покинуть вместе с законным мужем помещение ответила категорическим предательством.

Нет... все не так, не так... мой рассказ более напоминает речь адвоката дьявола, ведь я все время пытаюсь отмазать, обелить Платона. Да, возможно нам всем предстоит Высший Суд (не путать с Верховным). Но там не будет прокуроров или защитников, ибо все наши ходы и без того записаны. Что ж… приступаю к очернению. Отправился Платон Потапов в неведомую Россию, в которой никогда ранее не бывал. В строительном управлении под Москвой, в городе Воскресенск требовались бульдозеристы. Работящий, непьющий, между прочим, парень у нас — золотник. На такого нашлась и подруга, тоже понаехавшая из далекого далека и трудившаяся маляром. Имя простое: Антонина, Тоня. Ее я видел, знал, а посему могу говорить с уверенностью: простая русская баба, о какой (в качестве супруги) мечтают даже олигархи. Когда расписались, выдали чете квартирку на первом этаже двухэтажного раритета, построенного еще пленными немцами. Как и положено, пошли детишки: девочка и мальчик, Маня и Ваня. Их я тоже знал, милые воспитанные малыши. То была эпоха конца советской власти; вместо комиссаров идеологию подхватили попы (ударение на последнем слоге), гопники и комсомольцы-предприниматели, а воздухе завитал ангелоподобный демон наживы.

На фоне обезумения общества в моем герое включился, я полагаю, психологический механизм противоречия. Платон взял ― и поступил в институт, причем, не куда-нибудь, а на филфак. Пусть на вечернее отделение — но все же. Рабочую молодежь все еще примечали, работал социальный лифт, да к тому же, будучи начитанным, с хорошим аттестатом (забыл сказать, что в школе и ПТУ он учился неплохо) Платон хоть и с натяжкой, но вступительные экзамены сдал. Именно на институтской скамье мы с Платоном и познакомились. Не знаю, почему промеж нами возникла взаимная приязнь. Для всех это было удивительно: человек со стройки каждый будний день едет в Москву, грызет научный гранит, а домой возвращается уже за полночь. Это же на уровне подвига, причем, Платона в среде студентов-вечерников уважали — даже за то, что он работяга-бульдозерист.

И так прошли шесть лет. Как говорится, далее наши пути разбежались. Через пару лет Платон позвонил: Даша умерла. От туберкулеза. Дело в том, квартира была столь сырой, что не всякий организм вынесет. Муженек-то в перманентном драйве, а она всем этим дышит. Детей забрали бабушка с дедушкой — в Липецкую область. Платон жилье продал, а на капитал затеял свой бизнес, который прогорел. Теперь Платон — риелтор.

Я напрягся. Во-первых, по меньшей мере странная история. Хотя, ежели рассудить, куда возьмут бульдозериста с высшим гуманитарным образованием — в редакторы, учителя, спичрайтеры? И во-вторых: времена были темные, риелторы у нас сопрягались только с «черным», посему я банально испугался, что бывший однокурсник выполняет задание криминальной структуры, позарившейся на мое жилье. Так что встречи я избежал, отделался стандартным «да, да, ах, конечно...» Я ж тоже опыта жизни поднабрался. Что-то я теперь принялся оправдывать себя.

Через год новый звонок: женился, родился ребенок. Три года — уже основательный срок, чтоб человека вычеркнуть из круга. Ну, женился, с кем не бывает: некоторые женятся, а некоторые так. Ни слова о роде занятий и карьерных причудах. Так — бла-бла-бла о том-сем. Тем не менее, намек на встречу я снова замылил. Вы наверняка заметили, что инициатива исходила исключительно от Платона. Это потому что я чуточку аутист и социопат, он же — очевидный эктраверт.

Опять пауза, теперь уже года на четыре. Снова звонок от Платона: разбежался, остались двое детей, но из риелторов ушел, теперь бульдозерист-механизатор трудится в крупной фирме по вопросу «купи-продай» в роли офисного планктона. Живет с хорошей женщиной, матерью-одиночкой, и все у них хорошо. Якобы — а что там на самом деле — хрен его знает. Я, например, никому не звоню и не доказываю, что у меня де все о'кей. У меня уже никакой эмпатии к бывшему приятелю, собственных болячек хватает. Я помню его холеричный темперамент, а так же импульсивный склад, посему снова нахожу способ отвертеться.

Уже ясно, что у человека земля из-под ног давно уплыла. Я ж не знаю, что с Платоном за все эти годы случилось на самом деле, а тот образ, который он пытается сотворить в моих глазах, может либо соответствовать оригиналу, либо — противоречить.

Еще через два года — звонок в дверь. В глазок вижу знакомую рельефную рожу Платона Потапова. Я затаился, не открываю, ибо и предположить не могу, чего теперь от этого деятеля ждать. Как бы это сказать... в народе по этому поводу говорят: открестился. Некоторое время наблюдаю поведение человека за дверью. Понимаю: мелко и подло, но ничего не могу с собою поделать, а кто считает меня дерьмом — пусть первым бросит камень.

Различаю черты изможденности, затравленность в глазах. Терплю еще несколько «динь-динь», упоротый... гад. Наконец молча уходит. Теперь уже в окно вижу, как он некоторое время удрученно стоит на тротуаре, будто на что-то решается. Дернулся, наконец, рванул полугалопом в сторону метро. Я облегченно вздыхаю.

Только утром, выйдя из квартиры натыкаюсь на конверт — толстый, крафтовый. Сначала потыкал шваброй — вдруг бомба или дерьмо? Потом, следуя всем мерам предосторожности, раскрыл. Там и обнаружились тексты, которые позже вдохновили меня на сочинение этой повести.

Дня через два звонит абсолютно бухой: «Помнишь наше прошлое, мы ведь остались теми же, можем все вернуть, встретиться, нам есть, о чем поговорить...» — о конверте же ни слова. «М-м-м, э-э-э, а-а-а...» — междометничаю я неопределенно, сам же размышляю: «Да никогда, ни при каких условиях! Кабельщик, блин...»

- Слушай, - спрашиваю, - а что сейчас с Маней и Ваней?

Мне действительно интересно, я ж их помню ангелочками.

- А-а-а... Дочка ― многодетная мама, у нее трое детей. Без мужа. А сын сидит. За убийство.

И оттенок в голосе пьяного очужденного человека какой-то, что ли, горделивый. Мог бы не уточнять, за что посадили сына и есть ли муж у дочери. Что ж, все понятно. Досвидос, провались и не кашляй.

С той поры Платон Потапов себя не явит. Надеюсь, это уж навсегда. Но наше совместное духовное существование продолжается в литературном измерении. Мы до сих пор спорим, как и прежде. И может быть даже хорошо, что физические миры уже не пересекаются. Хотя Платон и хотел. Ознакамливаясь со сказками Платона, сначала чертыхался, даже имел желание выкинуть. Позже окстился.

Полагаю, либо Платон Потапов в духовном плане был на три головы ниже среднеунылого, либо наоборот. Раньше я его текстов не видел, он вообще не говорил, что страдает сочинительством. Поскольку пишущими на нашем курсе были почти все, это литературное молчание воспринималось непостижимой тайной. Сейчас из наших не пишет почти никто — я подразумеваю, для себя, а не ради денег.

Я вот, что полагаю. Что бы ты ни делал — Господь все одно расположит все согласно своим понятиям. О, Господи, о чем это я... получается, я сейчас расписываюсь в своей приверженности буддистской философии у-вэй (ничего не надо делать, все само собою сложится). А это не так. Вот, придумал: делай что угодно твоей душе — все одно придешь к одному. Снова не то: тупой фатализм. А, может, так: просто всегда поступай по отношению к другим так, как ты хотел бы, чтобы... тьфу — опять пошлость.

Путаюсь, запинаюсь, а значит темой не владею. Мы ж и впрямь по молодости лет обсуждали с Платоном разные вопросы. Могу с точностью сказать: они и сейчас остаются для меня актуальными...


...Какое-то, рассудил Эдик, латентное гомосексуальное влечение, помноженное на комплексы. Автор, к слову, не сообщает о своем семейном положении, а неудачные браки бульдозериста — только подтверждение гипотезы. Этот стенает о Платоне (и непонятно, дороже ли истина), Вова припоминает какого-то Артура... Ладно. день был занятным, посмотрим, какова грядет ночь.

Таковая выдалась бессонной — следствие нервного перевозбуждения и перенасыщенности информацией. Поворочавшись часа с три, Эдик вернулся к чтению в надежде убаюкаться.


















ПРИСКАЗКА. ЛОЖЬ С НАМЕКОМ


Сочинено мною, а не Платоном. Давным-давно мы немало спорили о природе сказок. За десятилетия плевела сдуло, здесь же собрано то, что я считаю зерном (хотя и допускаю вероятность того, что тоже все перепутал субстанции).

С развитием (разбуханием) цивилизации сказка в жизни общества играет всю большую роль. М-м-мда... чё-та начал как в казенном военно-полевом учебнике. Хотя, суть передана верно: нам сказка все интереснее, а реальность с ее перманентными войнами — теперь уже гибридными — сильно поддостала. Хочется уж жить как в сказке и плевать на всю эту правду-матку сами знаете, с чего.

Передовая ветвь развития сказочной культуры — кинематограф. Тот же Голливуд построен на экранизации сказок, построении особой реальности, в которой все понятно и четко. Даже в антиутопиях и фильмах-катастрофах в финальных кадрах всему приходит полный и окончательный пи... на знаю, о чем подумали — я имею в виду пиндосский хэппиэнд. Мы, смотря Кемероновского «Титаника», полагаем, что все так и было, хотя снята обычная бесчудесная сказка. Следующее Кемероновское творение, «Аватар», уже сказка чудесная.

Почему современный человек не может без сказки. Потому что он, то есть, простите, мы любим мечтать и верим в чудо. Нам хоть заряженная Чумаком водопроводная вода, хоть тунгусский метеоризм, хоть очередная вангующаяя скотина — один хрен. Даже святые совершали свои чудеса неохотно, ибо... да просто, пардон, быдлу только чуда и надо. Это же шоу. А они, то бишь, пророки, как бы хотят напомнить нам о том, что все мы — создания Божьи. Так чьи мы на самом деле? Ах, если б знать...

Своеобразные сказки наяву — мир богемы. Фабрики грез изначально экранизировали сплошь истории аристократии, и, если даже Золушка попадала на сказочный бал, она там и оставалась; возвращаться к убогому очагу было как-то западло. Копни эту дольче виту — там же вонь, похмелье и злоба, короче, убиение души. Но правдоглазоколизм только для тех, кто верит, остальным же подавай золотой сон. Блистательная кинематографическая сказка советского времени — «Ирония судьбы или с легким паром!». С одной стороны, внезапно возникшие чувства промеж врача и учительницы — дело обычное. Но здесь тоже не обошлось без чудес: бухого мужика сажают в самолет, ключ подходит сразу к двум дверям в разных городах, Ипполит признается, что заливная рыба — гадость. И мы верим: вот оно, совсем рядом, осталось только ухватить за какое-нибудь мягкое место! Некоторые и впрямь хватают, отчего наше народонаселение покамест не тает. Все потому что Миром все же правит Любовь, а вовсе не корысть. Или я наивен и верю сказкам, а так думают лишь те, кто познал достаток?

Продолжу риторический вопросник. Вы полагаете, последний фильм Эльдара Александрович Рязанова, посвященный сказочнику Хансу Христиану Андерсену, снят с панталыку? Кстати, называется он: «Жизнь без любви». Здесь подраздел Истины: на самом деле сказочники — глубокие, склонные к меланхолии мизантропы. Они желают только покоя и свободы ― но только себе, родному. А посему Платона я причисляю к антисказочникам, ибо герр Потапов шибко подвержен был страстям.

Особая разновидность сказочной культуры — компьютерные игры. Человек входит в сказку в роли персонажа и начинает мочить, мочить и мочить. В виртуальности это покамест разрешено. Конечно же ты на стороне добра, а благое дело дозволяет косить налево и направо без разбору. Случается, слетает крыша и ты начинаешь путать сказочность с реальностью. Но это только у склонных, остальным же сказочная война помогает погасить персональную агрессивность.

Да, в сказках реальность упрощается, делясь на добрые и злые силы. Бывает, герои мечутся, но в итоге зло торжест.... тьфу — добро побеждает. Хотя до полного завершения картины «приплыли» в стиле пиндосского хэппиэнда масс-культовые сказочники не доводят: прибыльные проекты нуждаются в продолжениях.

Литературно-синематографические сказочные глыбы — саги наподобие «Братства Кольца», «Звездных войн», «Гарри Поттера», «Игры престолов» и «Хроник Нарнии». Подчеркну: эти проекты открывают параллельные вымышленные миры, и в таковых фанаты находят отдохновение от реальности, которую, впрочем, реальной назвать можно лишь с натяжкой. На нечеткости границ подлинного и поддельного тоже научились спекулировать. Зато фанаты сказочных миров не становятся фанатиками какого-нибудь учения, утверждающего, что дебилы (евреи, коммунисты, неверные, педерасты — ненужное вычеркнуть) являются не людьми вовсе, а ошибками мироздания, которых следует душить, мочить и стрелять. Вы понимаете теперь, какая святая миссия у каких-то там сказок... Нет? Поясню: через мир сказок мы сублимируем свой внутренний ад.

Диктаторы страсть любят сказочников, а сказочники любят иносказания. Это относительно безопасно. Шварц сочинил своего «Дракона» при Сталине, подразумевая Гитлера. Что имел в виду Чуковский со своим «Тараканищем»? А вот Отец Всех Народов взял — и пожалел сказочника. Наверное, потому что сказочники навроде шутов, умеющих тонко балансировать на границе иронии и сарказма. Грандиозная чудесная сказка — «Мастер и Маргарита». Мы уж и забыли, что загнанный Сталиным в себя Булгаков писал ее в стол. Но ведь он делал это для нас! Нет уже ни Сталина, ни Гитлера (хотя не факт, что все еще не вернутся), и «Дракон» читается по-иному: люди сами порождают своих Драконов — потому что это выгодно сразу нескольким слоям общества. И «Тараканище» — лишь детская философская страшилка о том, что даже самые страшные победимы, надобен лишь отважный герой. А «Мастера с Маргаритою» мы так еще и не поняли, похоже, это счастье ждет лишь наших потомков.

Сказки — занятные приложения к мифам. А последние — не просто средство управления обществом, но и мировоззрение, о чем говорил и Платон…


...Убаюкаться удалось, тому способствовали излишние теоретизмы. Это к вопросу о пользе рассуждений, которые в плане усмирения возбужденных нервов — чудное средство. На сем месте Эдик умиротворенно надавил на массу. В грезах пришли почти кислотные босхианские картины: Сталин, приставший к Гитлеру с бек сайда, тараканище размером с Московский Кремль, обнаженная Маргарита, витающая на метле над осажденной Троей...

Встал с совсем свежей головой, будто очистился. С удовольствием припомнил, что сегодня выходной. Вернулся к тексту. Решительно пролистав несколько теоретических страниц на тему морфологии сказки, наконец, набрел на повествование.


















































ЦАРЬ ГОРЫ


Есть у нас такой род людей, которых необразованные поэтические натуры именуют странниками, а просвещенное простонародье — нищебродами. Меняются эпохи, режимы, тренды (пардон, модные направления), а данные, с позволения сказать, индивидуумы все шастают по российским просторам, производя странный броуновский эффект.

Один из таких путников по имени-фамилии Слава Функель двигался на промежности Вологодской и Костромской областей в направлении Юго-Востока. Излюбленный азимут: русские в тех краях тщатся отыскать Китеж, Беловодье, Шамбалу и прочие вымышленные миры. Натыкаются же всегда на что-то иное. Но это преимущественно в лихие годины, в другие же эпохи мы истово строим светлое будущее и прочую утопическую благодать. Вот только других что-то не случается. Вологодская и Костромская губернии имеют прямое сношение только в двух местах — промеж Вохтогой и Шушкодомом, да от Пермоса до Пыщуга — все остальное сочленение представляет собой чахлые леса и топкие болота. Так устроено, что регионы у нас — как острова, затерянные в океане, отсюда, верно, и любящие блуждать, а это все ж лучше, чем блудить. Кого смущают то ли угро-финские, то ли ямало-ненецкие топонимы, знайте: Русь — извечный котел цивилизаций, в котором варятся не токмо щи.

Кстати о Функеле. Мы уж не будем уточнять, немец этот Слава, еврей, француз или какой-нибудь гипербореец. Сказано же: путник, феномен наших пугающих имперских пространств. Слава и сам не может себе втолковать, откуда в нем такая мания передвижения по горизонтали. По крайней мере его душа находит в стихии бродяжничества самоудовлетворение. За годы своих странствований человек явно претерпел психическую деформацию — это факт. Но и с дорожными демонами научился якшаться так, что маманегорюй, ведь известно, что путешествующие влекомы темными стихиями — и наоборот.

Шагает, тащится с сумой на плечах себе Функель — тут видит просвет среди осиновых зарослей. И кругом — тишина такого рода, который присущ геопатогенным зонам (а в таковых Функель бывал). Всякая же тварь земная по природе своей чует неладное. И пусть современные информационные технологии направлены на то, чтоб в нас сей дар приглушить, кто выскакивает из социализирующих Сетей, быстро восстанавливает животные инстинкты самосохранения.

На Славу накатило какое-то непонятное возвышенноечувство. Такое страннолюбивый человек испытал впервые, это как первовкусие сливочного мороженого в раннем детстве. Мужик осознал, что именно сейчас, в настоящий момент путь пожизненный пройден ровно наполовину, впору остановиться и сделать великозначительную нетеатральную паузу. Каждый следующий шаг будет уже нарушением равновесной гармонии — вот ведь какое пронзение. На самом деле Слава, хотя лицом он и телом еще молодец, начал стареть. Яростно затемнелась вдали гробовая доска, которая торопит хотя бы чем-то нематериальным наследить в этой жизни во избежание исчезновения в вечном забвении.

Немного впитав свежего ощущения, душа наказала идти. Функель решительно двинулся в сторону света. Еще немного почапав по трясине, наш снувальщик выбрел к подножию совершенно безлесой горы, на вершине которой угадывались строения. Сверившись с топографической картой, Функель разумел: таковой, как и всему женскому роду, верить нельзя. Все отечественные планы и схемы грешат ложью — потому что глухие места на Руси издавна утыкали ракетными шахтами с ядерными боезарядами, секретными химическими полигонами и тайными лабораториями в прочных бункерах. Когда Держава одержала сокрушительное поражение в борьбе с демонами свободы, все это хозяйство забросили и раздербанили. Так что наша страна теперь — кладбище амбиций, на котором взрастают комплексы.

Слава и раньше набредал на подобного рода памятники Холодной Войне. Ничего хорошего там нет, одна только тленомерзостность идеалопредательства. Но есть в каждом человеке одна дуалистичная черта, которую ученые именуют гедонистическим дифференциалом, а неученые — любопытством. Это когда колени и локти уже в кровь — а ты прешься на какую-нибудь скалу только лишь для того, чтобы оборзе… то есть, обозреть просторы и отштамповать: «Ляпота-а-а».

От себя замечу: путники — народ двухмерный. Они наслаждаются отпущенными степенями свободы, а все остальные — измерений во Вселенной ведь более восьми — их напрягают. Посему каждый странник человеческого рода чувствует некомфортность на неровном рельефе, то же самое, кстати, касается и мореплавателей. Это вам не спелеологи или альпинисты. Я это к тому, что Функель уже запрограммировал себя на ожидание чего-то нехорошего от возвышений — а все одно инфернальная силища тянет.

Перед началом восхождения Слава, следуя страннической привычке, изучил диспозицию. Прежде всего проанализировал звуки: ничего техногенного, только шелест трав. Эх, подумал Слава, жаль, я с собой не ношу дозиметра... Впрочем, и в этом ключе путник знает: от радиации сухость во рту со жжением да мурашки. А сейчас в Функеле преобладал трепет грядущего открытия. Может, полжизни только для этого места он и отирал свои берцы о твердые и мягкие места планеты.

Вознесся Слава почти мгновенно. На вершине холма он узрел несколько полуразвалившихся краснокирпичных строений. Ни у одного из них не было крыши. Идти мешали густые травы, а тропинки нигде не протоптаны. Наверное, лет пятьдесят духа человеческого здесь не водилось. Поскольку Слава принял решение здесь ночевать, времени дотемна оставались телега и вагон, чтобы обшастать находку. Вечер обещал быть ясным, а за таковым обычно следует студеная ночь, так что в первую руку следовало озаботиться о биваке.

Внутри всех второстепенных построек рос терн, не продраться. Центральное здание оказалось церковью, точнее, бывшей, конечно, культовой постройкой. На внутренних стенах угадывались лики святых, а особенно хорошо сохранилась фреска Страшного Суда. Время по понятному только ему одному резону по-особенному сберегает грешников. Жаль, подумалось Славе, заброшенные святые места всегда неспокойны. Уж лучше бы какой-нибудь осколок ГУЛАГа или леспромхоза.

Самым свободным от зарослей местом оказалась алтарная часть, которая к тому же имела неразломанный свод. Функель тщательней обследовал храмовое пространство. Железные решетки на окнах зачем-то искорежены, кругом разбросаны останки иконостаса. Знакомая примета оскверненных святынь — скабрезные надписи на стенах (сам бес подмывает людишек изобразить какую-нибудь гнусность). Здесь же — только истертые временем фрески. Страшный Суд сохранился потому что часть потолка над сюжетом не обвалилась и защищала живопись от небесных стихий. Похоже, кто-то яростно взламывал пол — каменные плиты выворочены и разбиты. Вспомнилось: в подпольях, в ризницах попы прятали ценности. И действительно: Слава усмотрел пролом. Но не торопился Функель исследовать открытие: приближались сумерки, тем паче желудок желал наполнения.

Сидя в апсиде и уминая тушенку, Слава задумался о доме. В смысле, о месте своей прописки, она все же есть. Вот интересно, усмехнуло странника: где-то там шумит унылый мегаполис и все такое, здесь же — параллельная реальность, осколок былой цивилизации, вечный покой. Представилось: случилась глобальная катастрофа, все живое передохло, и только один Функель спасся — потому что... да просто сберег случай. Господи, заключил Слава, как тихо и безмолвно. Здесь птицы не поют, деревья не растут, и только древние развалины врастают в землю тут. Это и есть счастье, когда здесь и сейчас на тебя опускается ощущение благодати. Может быть, монахи, основавшие эту обитель, искали как раз такого эффекта. Как там у поэта: «Теперь в пустыне я живу, томимый жаждой горней пищи».

Звездное небо, как и положено в условиях отсутствия паразитной засветки, предстало во всем великолепии, хотелось даже, не считая, что это сон, дотянуться ладонью до Млечного Пути и погладить. Луны не было, а были только свет костра и Вселенная. Слава вылез из останков храма, легко вздохнул... из-за тьмы казалось: он завис в космическом пространстве. Только странник — и бесконечные, непостижимые миры.



























РАБ ДЫРЫ


Утро началось с добычи воды. Пришлось спуститься с горы, а в низинах между тем наморозилась ледяная корка. Разбив ее, Слава зачерпнул ярко-рыжей жижи, от которой аж заворотило. Пришлось набрать в котелок хрупкого, тающего в ладонях льда. Поднимаясь, Функель поскользнулся и чуть не скатился вниз. Но затормозил, правда, измазюкавшись. Чертыхаясь, собрал рассыпанные останки льда, и привычный заряжающий на весь день кофе пил уже без традиционного легкого кайфа.

Сгустилась облачность, причем, царил совершенный штиль. Слава взобрался на стену храма и обозрел горизонт. Кругом, до самого окоема — только однообразная зелень, даже не было видно, где граница Земли и неба. И, что особенно, совершенно неясно, где и какая сторона света. Вдруг Славу встрепенуло: он быстренько вернулся к своему хозяйству и вынул компас. Смутное подозрение подтвердилось: стрелка нервно крутилась, не собираясь останавливаться. Магнитная аномалия...

Господи, подумал человек, как же я теперь найду направление! Вовремя себя вернул в рассудок: храмы же строят алтарем на Восток. И все же беспокойство не оставляло. Одному далеко не всегда хорошо, особенно в ситуации смятения... А с чего, собственно, паниковать, аутотренил Слава, нормальная ситуация. Вот сейчас обследую подвал — соберусь и двину дальше на Юго-Восток. Авось выйду к вечеру к поселку, отоварюсь провизией, людей наконец увижу. Надеюсь, с поселением карта не солгала.

...Из пролома веяло сквозняком. Ага: значит, есть вентиляция. Слава, включив фонарик, заполз в подполье. Луч света выхватил округлый кирпичный свод, а на стене — белая надпись: «КАТАРСИС БУДИТ, ЖДИ!» Сразу отлегло: ведь это писал человек, каламбурист с чувством черноватого юмора. Дальше — интереснее: на полу лежал закрытый чемодан. Ощутив приятность натуральной кожи, Функель даже его погладил. Взъелась разумная мысль: вдруг заминировано? Исследователь одернул свое альтер-эго: дружок, здесь не шпионский роман. Замки отомкнулись пулями. Приподняв крышку, Слава увидел... женское белье. Забавно. Одну вещицу Функель невольно даже понюхал. В нос вдарил запах тлена, Слава даже чихнул. Посветил на внутреннюю сторону крышки, в старину такие кейсы любили украшать вырезками из журналов. И правда: на крышку наклеены... виды города Ленинград, годов пятидесятых-шестидесятых прошлого века. Вот тебе и ризница.

Еще покопавшись в вещах, Слава выудил портсигар, кажется, мельхиоровый. На нем надпись: «Москва — порт пяти морей», а внутли что-то позвыкивало. Оказалось, несколько золотых женских украшений: перстенек и сережки. А все же сокровище! Портсигар перекочевал в карман. Слава внимательно посветил кругом в поисках еще каких-нибудь артефактов. Увидел два проема. И вдруг внутри что-то екнуло.

Оглянувшись, Слава не увидел просвета. Дыра, в которую от только втиснулся, исчезла! Ни грохота, ни шороха... просто прореха исчезла — и все. Беда заключалась еще в том, что Слава не запомнил ее хотя бы приблизительного месторасположения. Засуетившись и лихорадочно порыскав, он не нашел никаких примет выхода. Функель даже стукнул кулаком по стене, преисполненный злобы на самого себя.

Ну и дебил же ты, корил себя пленник, полная жопа нескольких побрякушек не стоит! Залез в дыру мракобесия — получи расплату. И здесь, кажется, не сказка Шахрезады, чтоб приказать Сезаму открыться. Хотя... А вдруг — и от этой мысли холодно-запотело — какая-нибудь мразь вздумала поразвлечься с человеком?!

- Эй. - Робко произнес Слава вслух: - Я так не играю.

Тишина. Лишь легкое движение воздуха. Вентиляция есть – это уже дело. Насколько хватит заряда фонаря? Пока он горит, надо все обследовать. Искать, вынюхивать, бороться! Нырнув в один из проемов, увидел длинный коридор. Быстренько прочапав, уперся в обитую древним железом дверь. Попытки ее отворить не удались. Вернулся, сунулся в другой проем — и...

Слава попал в некое подобие опочивальни. Две кровати, на них навалены тряпки. Слева стеллажи, там тоже какие-то вещи. Справа — углубление, в котором уместились стол, стул и старомодный шкаф. А посередине помещения — плетеное кресло-качалка. Такое ощущение, что жилище наскоро оставили совсем-совсем недавно.

- Спасибо. - Обратился Слава неизвестно к кому: - Хотелось бы еще и выход найти.

Конечно же, в ответ – гнетущая тишина. Слава себе приказал: старик, это игра такая, квест… рыскай, шарь! Шкаф содержал множество хозяйственных предметов. Обнаружить удалось, кстати, свечи и спички. Функель, устроив освещение, устроился в кресло и попытался собрать мысли в кучку. Что ж ты, Вячеслав Карлович, наподобие лоха сходу принялся кого-то обвинять — да хотя бы самое себя. Нормальные герои не кто виноватых судят, а думают, что делать. Итак, версии:

1. Психическое помешательство. Для странника явление исключительное: бродяги в экстремальных ситуациях проявляют чудеса самообладания и рассудка — это от развитого инстинкта самосохранения.

2. Воздействие каких-нибудь газов или излучений. Возможно — вон компас-то как взбесился.

3. Кошмар. Ущипнув себя за несколько мест, Функель в реальность не вернулся.

4. Чьи-то происки. Надо попытаться задобрить и уговорить.

5. Просто стечение обстоятельств. Следует принять за рабочую версию.

- Да!!!

Слава вскочил — и собрал с полок все, чем можно простукивать, копать, взламывать. Нашелся и топор — самое верное средство почти во всех ситуациях. Еще раз внимательно обошел замкнутое пространство. На самом деле, у нашего бедолаги легкая степень клаустрофобии; возможно, мания к странничеству — именно от этого. Покамест приступ паники не накатил — видимо, действовала адреналиновая защита (спасибо Матушке-Природе!) — стоит пошерстить. Сколько прослужит организм без еды и воды? Наверное, часов 200-300. А это уйма времени. Тьфу, блин, какие коварные мысли лезут! Итак...

Изучение подземелья ничего нового не дало: зал (с чемоданом), опочивальня, коридор с дверью. Походу Слава простукивал кирпичные стены — в надежде выявить полости. В одном месте отзвук действительно получился раскатистым. Но начал Функель все же с двери. Под железом скрывалось прочное дерево, вероятно, дуб. Отверстия от замка не было, дверь чуток шаталась: вероятно, с той стороны она заперта на засов. Старания дали немного результата, отколупнуть удалось лишь несколько щепок. Слава вернулся и принялся колотить стену. Не забыл вынуть портсигар, сходить и положить его на место, в чемодан — а вдруг и правда мистика?

Когда первый кирпич, подавшись, провалился в ту сторону, топор отпал от топорища. Слава включил в дело руки и ноги, до крови. Очень скоро образовался пролом, в который можно было пролезть. Вот здесь Функель бросил суетиться. Хватит — настебался. Вернулся, взял спички, запас свечей. Починил топор, взял тесак, зачем-то и ложку. Жаль, что не нашлось лопаты.

За проломом наверх вела каменная лестница. К сожалению, ступенек через двадцать она терялась в беспорядочных валунах. Трогать их было опасно, видимо, вход в подземелье снаружи завален. На одной из ступенек лежал портфель. Слава машинально его взял и расстроенный вернулся в опочивальню. В портфеле лежали какие-то бумаги. Функель хотел их выкинуть и сложить рабочий инструмент — но тут он услышал шлепки капель воды. Включил фонарик — и увидел, что в углу мокро. Подойдя туда, обнаружил дыру — ту самую, родную! Пробкой от шампанского Слава выскочил наружу, убедился, что он внутри развалин храма. Царила ночь, лил дождь. О, Господи, взмолился Функель, ты пощадил меня! Оказывается, наш путешественник промаялся в заточении целый день. Все вещи странника пребывали в алтарной части в целости и сохранности, к ним прибавился и добытый в нехорошем приключении портфель.

Первый позыв: бежать, бежать из этой аномальной зоны, куда угодно, только подальше! Но вскоре возобладали здравые чувства: куда — в ночь и стихию? Здесь по крайней мере сухо. Напившись и наевшись, Слава осторожно вернулся к дыре. Она была ровно такой же, как и сутки назад, разве только изнутри трепетал свет зажженных Функелем свечей.

Никогда, ни при каких обстоятельствах не соваться в неведомые дыры!

Ночью не спалось. Пришлось употребить НЗ, чекушку водки — только ради снятия напряжения. Почти что удалось: Функель таки забылся, теплый сухой спальный мешок, шум дождя, релаксирующее действие зелья... А грезилась чертовщина: мультяшные монстры, выскакивающие из тени, катящиеся по лестнице валуны, жуткие крики из-за дубовой двери. Нервное перенапряжение, Слава в полубреду шептал: «Это прошло, проехало, все минует...»

















ПЛЕННИК ДОЖДЯ


Он больше походил на инкассаторскую сумку. Железный обод стягивал ни на что не похожий прорезиненный материал. По крайней мере, если б не этот допотопный портфель, Функель заключил бы, что все же имела место лишь дурная греза. Водка — несмотря на настоящие, в смысле, снотворные кошмары — помогла: Слава проснулся совершенно свежим и полным сил. Снаружи моросил дождь того рода, что затягиваются дня на два-три.

Как преступник на место гнусного деяния, Слава вновь сходил к дыре и удостоверился в том, что она, паскуда, никуда не делась. Свечи, похоже, там, во чреве догорели, ибо во тьме уже ничего не брезжило. Функель наклонился и попытался посветить внутрь фонариком. Не удалось — аккурат села батарейка. Ну, и хорошо: может, тут устроена какая-нибудь диафрагма, которая — хрясь! — и отчубучит репу. Некоторое время Функель стоял, по коровьи глядя то на дыру, то на грешников Страшного Суда. Подмывало плюнуть в бездну, но это же чертенята подзуживают, которых надо мысленно смахивать. Слава вышел за периметр храма, смачно харкнул и деловито обратился к лесу:

- Тебя, друг мой, не втянешь в спор и не заластишь. – Функель и сам не понял, зачем такое сказанул.

А может, рассуждал он, это был лишь своего рода психоз? Ну, например, туча заволокла небо, дыры не стало видно, вот разум и заключил, что выход де пропал. Все это наложилось на пресловутое переживание середины жизни, нервное возбуждение, необычность фактуры. Человек ведь несовершенен, особенно в плане душевном. Захотелось крикнуть грешникам Страшного Суда: «Хрен вам, не дождетесь! Катарсиса захотелось...» Следом другое суждение: если это какая-то сверхъестественная сила, она ж и мысли читает...

Вот лестница... ну, там — внизу: наверняка это вход в подвал. Невзирая на влагу, Слава обошел храм и не нашел никаких признаков входа. Разве только на северной стене обнаружил нацарапанный глаз в треугольнике, а под ним две буквы: «БЖ». Пошел сушиться к огню, который, к слову подпитывался останками разгромленного алтаря. Да уж… вся эта страна – сплошное бэжэ. Да ладно... под землей расстояния воспринимаются по-иному. Может, вход в подземелье вообще в другом строении, да и нафига он вообще нужен. Славе засвербило начертать план. Он подкинул в костер святых дровишек, взял уголек - и стал чертить схему на стене. Дыра, потом зал, слева коридор... будем считать, он метров пятьдесят-семьдесят. Опочивальня, ниша... похоже, они должны быть под алтарем. А что, если попробовать покопать отсюда?

«Да ты что! - Воскликнуло альтер-эго: - Подземелье у тебя колом в голове, что ли, встало? Жалко стало побрякушек в портсигаре имени пяти морей...» Да и впрямь, что это я... Слава вынес наружу котелок, поставил, чтобы набралась дождевая вода. Снова тормознул у дыры, вздохнул. Поднял осколок кирпича и ловко туда кинул... так и не дождавшись стука, кинулся к рюкзаку, чтобы проверить компас. Тот вернулся в рассудок: синяя стрелка указывала строго на Север, где... вот, ч-чорт! Алтарь храма тоже глядел на Север! Принципиальная ошибка строителей или снова наваждение? А, может, поломка прибора, или где-то рядом магнит. Славу немножечко повело, показалось, из-под ног уплывает земля. Нет, врешь — взял себя в руки, хотя пришлось по-зековски присесть, чтоб не закачаться. Снова вскочил, невзирая на высокую мокрую траву, побродил по горе — и везде синяя стрелка как и положено указывала все на тот же Север. Ну, и фигли... снова себя аутотренил Функель, есть много, друг Славик, на свете, что и не снилось вашим...

- Чё, мудецы, всё шутите! - Вырвалось сквозь зубы.

Лишь молчаливый болотистый лес кругом, шепот небесной влаги, омывающей Землю, мрачные краснокирпичные свидетели каких-то событий прошлого... Хорошо... Вот этот портфель: за каким-то членом его замуровали. Потом устроили так, что странник попал в дыру и выбрался именно с портфелем. Так может он и есть — ключ? Да и ладно! Слава упрятал компас и порешил более не волноваться вопросами азимута. Будем считать, верно все же поставлен храм.

Бумаги, которые Функель хотел было выбросить из портфеля, пронумерованы. Перебрав листы, Слава увидел, что они писаны и разными почерками, да к тому же всякими принадлежностями — шариковой ручкой, карандашом, кажется, пером — да еще и цвета варьировались от черного до зеленого. Листочки разных размеров, некоторые прям побурели, есть совершенно белые — все вперемешку. А вот нумерация — только красным цветом; похоже, некто привел рукопись в порядок, возможно, угодный только приводильщику. Сбегав за водой, обстоятельно сварив кофе, Слава уютно устроился в спальнике, взял лист под номером 1 и принялся читать:


«...В той жизни я был фотохудожником, успешным и, полагаю, небесталанным. А теперь бы написал книгу: «Как удержаться от того, чтобы снять». Как много значений у слова «снимать»... Конечно, я имею в виду — нажать на кнопку, светописать. Хотя, и в иных смыслах снимать торопиться не надо — просто учись наслаждаться очередной картиной столь быстротекущей жизни. Да о чем это я, боги!!!

Она исчезла, пропала, растворилась. Четыре дня рысканья по окрестным болотам недали ни малейшей зацепки. Завтра ищу целый день — а потом не знаю, что делать. Нервы готовы взорваться. Главное, у меня ни малейшей версии. Я не уловил ни одного намека, мне казалось, промеж нами не трение, а притирки, а милые бранятся — только тешатся. Очередная шалость Холма? Раньше он не был столь жесток, не опускался до страдания других...

Итак, просто оставляю сие послание, чтоб ты, неведомый человек из будущего, знал. Мы хотели построить здесь свой мир. Искренне желали. Хотя бы какое-то время счастия нам было даровано. Некоторую часть дара мы приняли, но, кажется, я не смог воспользоваться подарком, за что гореть мне в геенне.

Я думал, без фотографии не могу. Оказалось, ну ее к чёрту. Мы вместе, вдвоем здесь учились чувственно созерцать окружающее, читать великолепную Книгу Природы, в каждой капле видя отражения Универсума. Ряд страниц мы действительно прочли. Ложем нам была земная благодать, а в грезах приходили сказочные видения. Божественное место! Хотя и далекое по смыслу от того, что мы в обычном мире привыкли считать Богом... Ну, а то, что очутились в сем месте, при Холме... Это же провидение. Я снова мыслию растекаюсь, надо бы все по порядку.

Олигарх захотел сделать ей подарок на День всех влюбленных, эдакую валентинку в форме фотосессии у модного мастера, то есть, меня. Ну, я и снял. А после – взял. Все по высшему гламурно-фотошопному разряду, иначе я уже и не умел. Между нами сразу возникла химия. Я сходу вычислил: из провинциальных антитургеневских барышень, всеми правдами и кривдами становящимися вторыми-третьими половинками стареющих крутых. Сначала ведут себя яко крокодилы, умеющие двигаться только вперед (ну, или двигать передом), а после страдают от депрессий, пытаются скинуть навязанную обстоятельствами пошлую роль светских троглодитов.

Да и какой он к лешему олигарх. Бывший комсомольский бандюган, теперь — не то депутат хреносовета, не то чинуша на кормлении. Дети от первых браков уже в лондонах-парижах, отставнные жены в говношоколаде, а он себе самому напел, что де за державу обидно и черная икра обрыдла. Климакс ползучий. Опять же, влюбленный козлик — еще прикольно, а вот козел, полагающий, что к нему пришла та самая последняя типа настоящая — уже не прикалывает. Думают, взявши молодую лань, старый пень оланится. Ни фига: скорее лань превратится в козу — если не выскользнет из замкнутого круга.

М-м-мда... если б все открутить назад — смог бы я так же повторить? В ней я увидел страдающую, искренне переживающую за потерю души девочку. У меня возникло страстное желание спасти ее, да и свою душу, конечно, тоже. И у меня тоже приближался коллапс личности, когда потеря смысла чревата драмою разложения. Наверное, это нас и объединило.

Здесь есть моя вина: кроме права быть Женщиной, я ничего ей не подарил. Надо было попытаться пробудить в ней какой-нибудь дар: поэзии, живописи, вышивки, лепки... все что надо — из-под земли достану! Если она вернется, клянусь Холмом, я восполню недостачу.

Хочу все же рассказать все с самого начала. Я ведь тоже когда-то покорил большой столичный город. Родиться и вырасти мне довелось на Урале, верхнего у течения реки Колвы. Не считаю, что в этой жизни мне совсем уж повезло, но далеко и не лузер. Семья моя...»


...- Вот урод! Житие мое!.. - Воскликнул Слава. И теперь уже про себя: оправдывается тут как будто в суде, а сам красуется яко павлин: я, я, я... головка от... небось натыркались до взаимоотвращения, накувыркались — и завяли помидоры. Дружок, на том свете твое последнее слово на хрен никому не нужно, гламурно-фотошопное у...ще. Там и так все твои ходы записаны. Семья, нехватка витаминов, трудное детство... все это отмазки не в твою пользу. Известный странник Алеша Пешков тоже несладко жил, даже стрелялся от депрессухи, а потом ничего — в люди выбился. Обобрали этого своего папика и решили до времени сховаться. А твоя эта фикса не вынесла твоего занудства и с ценными бумагами слиняла. - Давай уж по существу, гавнюк.

Слава стал бегло перелистывать рукопись, ища то место, где автор от творческой автобиографии и саморефлексии перейдет к практическим вещам. Так... «искали приют спокойствия, трудов и вдохновенья»... «фотокамеру решительно выбросил...», «ловко ушли от погони...» — экшен, задери тебя леший — «совесть моя чиста...» — еще бы: ты ее давно уже прое... «Фун...» Что?!

«Функель». Слава вспотел. Нервически вчитался: «...шестерка Функель небось теперь губешки кусает. Сначала втерся в доверие, думал, собачатина, всегда будет четко следить. Теперь глодай кости, куцерявый. Я так его и не понял: вроде бы раньше Функель отшельником странствовал по Росс...»

Слава аж вытер рукавом со лба капли. Перелистнул одну бумагу назад, внизу нашел: «Над нами сызначалу был поставлен его шелудивый пес-секретарь. Этот мерзопакостный... - и начало следующей странички: - ...шестерка Фун...» Так, понятно... «Функель якобы нищебродом странствовал по России, так сказать, вольный путешественник. Любил он блеять о всяких ситуациях и конфузах, зубы заговаривал, короче. Пожалуй, что и заливал. Якобы накушался пространства и благопристоился. Обворожил своего олигарха, вылизал ему все места, за что дорос до позиции старшей шавки при дворе Его Козлиного Величества... Она не говорила, спала ли с этим белобрысым псиной до меня...»

У Славы в голове зачались вычисления: что он знал про своего отца? Был инженером, потом, когда НИИ накрылось, охранял стоянку. Там и помер, распив с приятелем какую-то отраву. Кажется, батя не путешествовал как его путевый сынишка. Наверное, речь все же идет о каком-то однофамильце. Забавно, что Слава — тоже блондин. Да мало ли в жизни засадных совпадений… хотя Функелей как раз в этой стране не так и много. Да, собственно тот неведомый Функель рукописи больше и не упоминался. Автор обливает грязью еще несколько человек из окружения олигарха: как будто пишет Богу донос.

Некоторое время Слава попроветривался, стараясь не глядеть в ту сторону дыры. Ничего необычного, все так же моросит небесная хлябь да шелестят травы. По крайней мере странник уже чуточку видел себя хозяином места. Да, оно сыграло со Славой недобрую шутку, ну, а сейчас оставило в покое — получается, резон к тому у оного есть. Вернувшись к чтению, снова пропустил очередные стенания на тему «вообще», наконец найдя хотя бы какое-то подобие конкретики, которая, кстати, звучала в унисон с ходом мыслей Функеля:


«...Здесь все устроено запросто. Главное только искренне захотеть чего-то — оно и приходит. Холм играет с нами в эти хотелки-вертелки, и, полагаю, это оттого что ему скучно без человеческих существ. Когда мы впервые здесь очутились, оба испытали какое-то, что ли, облегчение. Он, мне думается — тоже. Сие выражается даже в трепетании трав. Если ты, будущий открыватель моих писаний, еще не испытал такого, все у тебя еще впереди, верь. Хотя, согласись, что уже что-то было. И ты не бойся, положись на волю разума другого рода, который не хуже и не лучше человеческого — просто, другой.

Но вот... как быть с тем, что пропала она? Мы уже и свыклись с особенностями здешнего обитания, стали даже думать, что мы под опекой Холма. А, пожалуй, дисгармония между мной и ею действительно подспудно намечалась. Пока еще она проявлялась в малозаметных деталях — движениях рук, губ — но именно что проявлялась. Это уже и в воздухе витало, моральную усталость, которая накапливалась по законам сопромата, своими земными нервами почуял и Холм. Все от грехов наших, а святым я не был еще ни разу.

И каждому дается по истовости. Мы же не знали про Холм, так сложились очевидные обстоятельства. Внезапно пришлось сойти на полустанке и прибираться сквозь тайгу в отчаянии... Как говорят в народе, кривая вывела. Или Он притянул? Его детское коварство ты уже познал — я уверен. Можно предположить, что он жесток как гитлерюнгендовец, взрастивший и приручивший существо, а потом, чтобы доказать свою брутальную сущность, изощренно погубил...»


...Инструкции, где инструкции, корил автора рукописи Функель. Где кнопки, рычаги, магические заклинания, жесты, управляющие дырой и всей остальной лукоморской чертовщиной? А вот ты, Славик, и поймал себя на моменте истины! Слава созерцал картину Страшного Суда. Вот, был монастырь, святое место, вкруг которого бесы толпились. Нечисть поработила гору, монахов (или монашек) извела — и устроила здесь царство абсурда. Гора-то и впрямь лысая! Напиши, напиши по делу, фотограф, умолял Слава автора, давай, дружок, не подведи...


«...место — сказочное. Мы привыкли, если попадаешь в некое подобие мечты, говорить: как в сказке! Забывая при этом, что там змеи, колдуньи, закомплексованные бездари, да и вообще всякая витиеватая виевщина. Но сказки — хотим, вот, ведь какое дело. Холм — горнее место, где, прости за пошлость, чудеса и леший бродит. Мы еще когда вдвоем были (а по сути-то — втроем!), сошлись во мнении, что наши человеческие сказки возникли не от болта, и из таких вот сказочных мест. Считается, жизнь богаче любой фантазии. Так же и с Холмом: Он круче любого фантазийного буйства — потому что настоящий. Мы с ней раньше в шутку предполагали, что и сами являемся фантазиями Холма. А теперь сия идея вовсе и не кажется юмором.

О, Господи… я представил себе: а вдруг она стала русалкой и сейчас на ветвях вон в том лесу сидит! Завтра надо почаще глядеть наверх. К тебе еще не приходили видения? Ты не испытывал катарсис? - (В этом месте Славу чуток затрясло) - О-о-о, тебя еще ждет все это, и я тебе по-хорошему завидую. Надеюсь, она ушла всего лишь потому, что не вынесла эмоционального напряжения счастья. Найду, мы вернемся — и отдохнем, отдохнем. Даже если она уже — русалка (тогда я стану каким-нибудь водяным). Итак: еще день ее ищу — а потом...»


Суп с ученым котом. Вот тебе и дело, леший тебя задери. У чувака так называемое экстатическое состояние, или, как говорят в народе, крышу снесло. Сие от того, рассуждал Слава, что у тебя дружок, просто мало опыта жизни наедине с самим собой, ты все привык среди людей рисоваться. Известно ведь, что самое страшное наказание для осужденных — камера-одиночка. Короче, симпатии к автору Слава уж точно не испытывал. Он себе вообразил измученную фитнесом и солярием дуру, которой холеный самец-производитель втирает про миры и поёбзию. И как эту пару лабутенов могло в такую жопобразию занесло?!















ПАСТЫРЬ


Дождь поутих уже к разгару следующего дня. Лес кругом запарил, что предвещало значительное улучшение погоды. За время своего гостевания на нехорошей (чего уж юлить: действительно дурной!) территории Слава попривык к лазейке и даже подспудно вынашивал план, например, затолкать в нее, гадину, деревяшек от иконостаса, чтоб она, сволочь поперхнулась.

Каким-то мемом в Функелевой головушке крутилась старинная мелодия, которую путешественник сдабривал словами: «На-а-а горе-е-е.... да-а-а в дыре-е-е, да то-о-о й на горе-е-е...» По крайней мере, Слава уже перенес свое приключение в область самоиронии — человеческая природа имеет прекрасную защиту, кстати, духовного толка. Вспоминался анекдот про жопу и глистов: «Это наша Родина, сынок...»

Чтение чередовалось с прогулками по останкам сооружений, по результатам которых странник делал поправки в начертанный на стене храма план подземелья. Вход так и не был найден, зато Слава обнаружил два вентиляционных отверстия, откуда тянуло запахом горелых свечей. На стене одного из полуразрушенных строений, функциональное назначение не угадывалось, обнаружилась полуистертая надпись, синей краской: «ПРОВЕРЕНО. БОГА НЕТ. УЧЕНЫЕ». Юмористы-охальники, думают, все им дозволено. Возвратившись под сень церкви, Функель на пожарный случай перекрестился.

По рукописи не угадать, в какую эпоху она создана. Да и кто подтвердит, что это не литературный опыт, а документальная запись, своеобразный чувственный мемуар? Безвестный автор самокрасуется, рисует свой положительный образ. А может все совсем иначе: грохнул девку, закопал и давай себе и будущим открывателям внушать, что де сам — белый и меховой.

А, кстати... Слава так и не смог вспомнить: вот те кирпичи, которые он выломал — там, под землей — это свежая кладка, или... Да просто лихорадочно простукивал стены, когда почуял полость — стал крушить. Ну и, борясь с паникой, забыл зафиксировать в памяти детали. Вот интересно: монастырь был мужской или женский? В народе всегда считалось, что два монастыря как инь и ян всегда соседствуют, а, случается, что и переплетаются; а из одного в другой якобы ведет традиционный подземный ход, который с женской стороны значительно длиннее. И кто измерял? Чушь фольклорная. Хотя, здоровое зерно здесь есть: не исключено, что где-то торчит альтернативная гора. Или наоборот – впадина.

Когда наконец сквозь облака стало угадываться Солнце, окончательно выяснилось: врет компас, а вовсе не строители храма. А это значит, почва под ногами утвердилась, можно включать разум. Аккурат почти закончилось и питание. Причем, исчезли несколько пачек лапши быстрого приготовления. Может быть, фастфуд сперли барабашки, пока Функель пропадал в подвале?

Каждый лишний грамм в поклаже странника, путешествующего на своих двоих — непозволительное излишество, ноги-то не казенные. Тем не менее, Слава упаковал рукопись в свою суму. Портфель он швырнул в дыру (снова не услышав звука падения). Спускаясь с горы, поскользнулся, покатился кубарем. Благо, внизу полого, ничего не повредил, а намокнуть все равно пришлось бы.

- Вот спасибочки! - Воскликнул Слава патетически. Теперь он уже был уверен, что это такой прощальный как бы божественный пинок. – Бывайте здоровы не кашляйте тут.

Странник двинул в своем Юго-Восточном направлении, гордо, не оглядываясь. На первом передыхе проверил компас: прибор вернулся к норме. Сознание — тоже; магическое притяжение жуткого места отпускало. Так вот, что такое пресловутая христианская прелесть, рассуждал Функель, это же как магнетизм, от которого сбиваются даже приборы.

Современный рациональный представитель цивилизации потребления задаст резонный вопрос: а вот этот Функель — он кто: дауншифтер, офисный планктон, ищущий в отпуске приключений, преданный партнером любовник, сбежавший с химии жулик, утомленный цивилизацией интеллектуал, просто псих... а, может, все сразу в одной фляге. Если такой вопрос возник, это значит, мы боимся сути. Просто странник — и все тут, плясать надо именно от этого. А весь бекграунд — лишь антураж. Раньше, ну, в глубокую старину, это хорошо понимали и путников жутко боялись, точнее, опасались таковых обидеть — ведь они могут и навредить. Теперь странников хотят построить и образумить, потому что вознила гипотеза об отсутствии Бога и бесов в природе. Сие означает: одни темные силы схлестнулись с другими, а поле битвы — наши хотелки. Все дело в том, что нас стригут под одну гребенку, яростно отметая всех, кто выделяется из общего мейнстримовского тренда. Для того и придуманы социальные сети и прочие собрания общественности. Все, кто не такой – пей цикуту и отправляйся в свою Вечность. Именно по этой причине в русской цивилизации вырастали побеги наподобие казаков, старообрядцев и поморов — пассионариев, благодаря которым Россия столь и разрослась территориально. Четвертое же явление нашего этноса: странники. Они и ныне несут особую миссию коммуникации промеж социальных групп. В русской литературе даже образовался такой жанр: дорожные байки. Случайный попутчик несет тебе всякую ахинэю, а ты ушки развесил и слезами от вымысла обливаешься. Разве что в мегаполисах нищебродов выделили в особую неприкасаемую касту, и уже никто не помнит, что таких сам Иисус в уста целовал. Впрочем... а не есть ли Евангелие навеянный нам некой группой странников золотой сон?..

В деревнях по счастью покамест попроще. Там тоже смотрят телепередачи, а тако же (покамест робко) зависают в Паутине, но к странникам относятся все еще осторожно и с уважением. Короче: когда местный пастух по имени Оскар увидел путника, вышедшего из леса, ни на йоту не удивился. Абориген гнал колхозное стадо, пятьдесят одну корову костромской породы, на скотобазу, и на самом деле наш путник сильно обрадовался, впервые за несколько дней увидемши живое человеческое существо. Последнее особых эмоций не выразило.

Столкнулись две параллельные цивилизации. Функель идет по персональному взбредоголовию, Оскар сознательно движется по кругу. Каждый Божий день пастырь гоняет отряд животных, считающихся на Юго-Востоке (по отношению к Руси) священными, и те охотно подчиняются. Две модели жизни, мы и не замечаем, что каждый из нас придерживается одной из них. Отсюда и наши характеры Сытые буржуа, отправляющие сорить денежными знаками в туристические мекки – тоже ведь странники. Иные наоборот обломствуют, предпочитая овощное существованье. Но есть и вид странничества как проклятие: я имею в виду притчу про Вечного Жида. И каждый выбирает по себе средства утоления физиологической, духовной, экзистенциальной жажды. А после – расплачивается, ведь в нашем мире платить приходится по всем счетам.

У Функеля есть универсальное средство налаживания отношений с аборигенами: хорошие сигареты. Табак произвел действие: Оскар согласился впустить к себе Функеля переночевать, тем паче живет пастырь... то есть, пастух, конечно, в одиночку. Слава солгал, назвав вымышленную фамилию: Смирнов... в глубинке до сих пор сильна шпионофобия, Функели вызывают подозрение, кстати, обоснованное. А в остальном Слава не обманул: честно признался, что бредет по Руси в целях преодоления расстояний.

Въедливость нескольких пар напряженных глаз, когда шли по поселку после того как пастух сдал стадо дояркам, Функель на себе испытал по полной программе, но ответный дипломатический прием — идиотская улыбка — подействовал умиротворяюще. Функель приметил, что женщины с сожалением пялятся все-таки на Оскара. Поселок убогий, с убитыми колеями улицами, зато все палисадники в цветах, хотя и домики покорежены. Как раз у Оскара с цветами явные нелады: весь палисадник в луке, чесноке да укропе. Аскетические условия жизни и явная антисанитария Функеля не отворотили, он и сам вроде бы как не ангел. Энная сумма денег сразу ушла по назначению: Оскар моментально сгонял за пойлом, наверное, к соседям. Пить было противно, ибо спиртное оказалось отвратительной шнягой. Из закусок — картошка в мундире и зеленый лук прямо с огорода. Слава не сразу зашел на нужную тему, все больше выслушивал Оскаровы периферийные стенания за жизнь. На самом деле, промеж двумя мужчинами некоторое родство, ведь оба — холостяцкое отродье.

Итак, спирт быстро развязал языки. Слава, прогнав ряд тем о международной обстановке и внутренних врагах доброго царя (продукция зомбирования через телеэфир) примитивными отговорками, задал таки основной вопрос:

- А что это у вас за гора такая в лесу?

- Горушка-то? - Оскар вопреки ожиданиям Функеля не встрепенулся. - Да просто проклятое место. А что... заходил?

Почему-то пастух посмотрел Славе прямо в глаза очень-очень пристально. До того по своей сельской застенчивости он на такое не решался.

- Было дело.

- О, б..я. И вярнулси?!

- Как видишь.

- Удивительно. Наши туда вообще не ходют.

- Боятся?

- А то.

- Чего же?

- Что-то ты недоговариваешь, вот чего. Я ж вижу.

- Да нет. - Слава решил солгать. - Забрался, посмотрел — дальше пошел. А что... нельзя было?

- Врешь.

Слава понял: алкоголь пронял аборигена, короче, торкнуло. В этом «врешь» читался элемент агрессии.

- Да. Вру. - Снова сказал неправду Функель. - Не поднимался я на гору.

- И правильно.

- Ну, а если бы залез...

- Нормальным бы уже не вернулся. Плесни. - Слава налил. У странника опыт: есть такие индивидуумы, которым пить противопоказано — у них черлак напрочь сносит — и, видно, пастух из таковых. Оскар, заголосил тоном пономаря, сдабривая речь выразительными русскими ругательствами: - Наши …. туда не …. ходють. А чужаки …. навроде тебя ….. суются - и...

Пауза. Оскар пьет — кадык играет. Слава гадает, как повернуть разговор в иное русло. За годы странствий Функель выработал три простых правила, благодаря которым можно избежать звездюлей. Первое: не пить нахаляву. Второе: не заглядываться на чужих телок. Третье: не вступать в религиозные дискуссии. Похоже, Горушка — вопрос местных верований. Они наложили на сей объект табу и методом отрицания ему поклоняются. Любопытно, конечно, разузнать подробности, но не из пьяных же уст.

По счастью в горницу ввалился человек. У нас же Бог троицу любит (в прописном и строчном смыслах). Лысый старик, напоминающий сатира, укорительно произнес:

- Тебя, Ося, у водокачки слышно. Чё орешь?

- Слава, Смирнов. - Привстав, представился Функель.

- Вижу. - Отрезал сатир.

- Дримидонтыч, садись. - Умиротворился Оскар. И хозяйским голосом, как будто Функель — жена, приказал: - Славик, плесни всем.

Странник уже понял, что спокою не будет. Мог бы переночевать и в палатке, но захотелось после случившегося живого человеческого разговора, а пастуху явно хочется побравировать, типа: вот, глянь, старикан: вы меня за дерьмо держите, а у меня чужак в шестерках.

Кратко произнеся невнятное «Нуштопфсем» дед хватанул, закашлялся и прослезился. Слава приметил, что у него руки все в тюремных наколках.

- Значит, о Горушке речь завели. - Занюхав рукавом заявил старик.

- Ну-у-у... не... - Функель хотел уйти от темы.

- А я вот, что скажу. Ты, Ося, своим сном разума родишь чудовищ. Обо всем надо понимать объ-ек-тив-но. - Дед говорил с видимой надменностью. - Так ты там был, что ль?

Это уже обращение к Славе. А путник от моральной и физической усталости не рад уже ничему.

- Ну-у-у... мимо проходил.

- И правильно. Хотя...

Повисла мучительная пауза. Похоже, перед тем как впереться к Оскару, сатир некоторое время подслушивал. Слава хотел уж было сказать: «Вы тут посидите, а я уж полежу...», но не тут-то было:

- Там монах один был. Давно. Он с чертом сдружился. И... ну, все тяжкие, прОчее. В итоге братию проклял, а с нею и место. Вот.

- Дримидонтыч, не неси. - Оскар держал свою сторону: - Какой на хрен монах. После всего этого благолепия там же еще люди жили. Атеисты — и вообще. Разные.

- Да как будто я не знаю. А монашье проклятье — это ..... (сатир грязно выругался). Ты, Ося, еще в горшок срал, когда я на Горушке-то гостевал. И с теми людьми, как ты говоришь, теистами, между прочим, общался.

- Дримидонтыч, факты. Факты — хде? Славик. Плесни всем.

Функель обрадовался, что вылил в стаканы последнее.

- Ну, - произнес сатир, - за души праведников.

Едва осушили, на столе возникла новая бутыль, полная. Славе даже стало дурно.

- Какие еще праведники? - Испросил Функель, совладав с приступом тошноты.

- Которые грехи того монаха отмаливали. Хотя и сами о том не догадывались. С некоторыми я говорил. Вот. Если б ты на Горушку-то поднялся, тоже... того. И про факты, Ося. Я те лучше аргумент изложу в студию. Среди них был один такой, кто есть твой, между прочим, родной кровный отец... проезжий молодец.

- Ты звезди-звезди, Дримидонтыч, да не зазвизживайся.

- Мать-покойница от тебя скрывала. А я теперь не скрою.

- А я не верю. Не ве-рю.

- Р-р-ргебята, даайте фвыть дгуф-но. - Слава и сам почувствовал, насколько безобразно у него заплетается язык. - Ве-гю, не ве-гю. Станиф-лаф-ски-е-е-е...

- А я так соображаю, - Оскар вновь заголосил во всю глотку, - что там Пуп Земли. Потомутам народ и пропадает...

Функель пытался въехать в смысл беседы на повышенных тонах двух аборигенов. Но уже уплывал в отруб...


































НЕ ОТПУСКАЕТ


Дотошный читатель спросит: «Слушай, пис-сатель: а как это твой Функель вообще без женщины обходится. Вроде молодой парень, не урод...» Вопрос поставлен неверно. Надо спросить: а как женщины обходятся без Функеля? Я вот покамест не женщина, а посему ответа у меня нет.

Проснувшись, Слава еще некоторое время соображал, где он. Увидев на под столом две пустые бутылки, что-то припомнил — в частности, о том, от чего погибла его яблоня. В горнице было светло и пусто, видимо, пастырь пошел гонять свое стадо. Раскалывалась башка, а похмелиться нечем. Спохватившись, Функель обыскал свои вещи: документы, деньги — все в сохранности. Наскоро собравшись, рванул из дома, даже не закрыв дверь. Отыскав сельпо, купил провизии, поллитру водяры и две крепкого пива. Узнал расписание автобуса до станции. Нехорошо, конечно, не попрощавшись с гостеприимцем, но транспорт ходит только утром и вечером.

Пока в стороночке лечился пивом, подгреб вчерашний сатир. Как его, то бишь... Спиридоныч, Змейгорыныч, Гандоныч... Слава и не запомнил. Вторую пива пришлось отдать старцу.

- Что? - Ехидно спросил старик, смачно отхлебнув. - Значит, побывал.

- Да как не побывать. - Чисто механически парировал Функель. Слава ж не помнит, о чем он вчера наплел.

- И правильно. И хорошо.

- Чего хорошего-то?

- Много знаешь.

- Вы, мне кажется, больше...

- Давно это было, врать не буду. - Сатир скорчил морду и стал похож на старичка-боровичка.

- А вчера — врали? - Слава в умишке собирал отрывки произнесенного дедом накануне.

- Это смотря про что.

- Например, монашеское проклятие.

- Да тут каждый дурак знает. Была святость — стала ....ятость. - Дед применил отвратительное ругательство.- Попал ты, с-ынок. Теперь не отвертисси.

- Ну, и как все это понять. - Слава даже сам удивился своему менторскому тону.

- Да как... - Старик жадно высосал из бутыли остаток пива, емкость чинно поставил на завалинку. - Он тебя пожалел. Вот.

- Холм?

- Всяк по-разному называет. У нас — Горушка.

- Тогда почему мужского рода.

- Ты о чем.

- Только что вы сказали, что якобы он меня пожалел. Он — это кто?

- Кой-кто в пальто.

- Погодите-ка. - Слава наконец понял, что сатир просто играет словесами, куражится. - Оскар говорил, что я, там побывав, якобы стал ненормальным. А вы, кажется, за объективность. Кому верить?

- Только себе.

- Ну, а что касается Оскарова отца.

- А-а-а... ну, ну, я позлить парнишку хотел. Кто его папа, и впрямь неизвестно, а мать уже не скажет.

- Так что же там за подвал, отец…

- С дверью-то такой, железом обитой?

- Знаете.

- Нет. Не в курсе. Бывай... сту-дент Славакапээсэс Смирнов.

Старик, сделав отмашку в стиле Ленина, пошел своим путем, надо сказать, синусоидой. А Функель сидел и злился. Мимо, поджав куцый хвост, светя безумными глазенками пробежал худой пес. Ладан от чёрта тикает, пронеслось в голове у странника. Хотя и внушал себе, что он навроде Юпитера неправ. Приглядевшись к интерфейсу поселка, Слава заключил: это он правильно делает, что валит отсюда на хрен. Здесь и цветы в палисадниках какие-то несуразные.

Народу в автобус типа ПАЗ набилось довольно. Все ехали молча и Славе казалось: внимание именно на него. Может, перегар? Километров через пять техника зачавкала и заглохла.

- Все. - Заявил усатый, напоминающий Сталина водила (скорее всего косит под Отца Всех Народов, и на лобовом стекле иконка Иосифа Виссарионыча заместо оберега). - Приехали с орехами. Вываливайся...

Народ повыплюнулся, покорно и молчаливо побрел по бетонке назад. Слава замялся: согласно карте, до станции километров сорок. К вечеру добредет точно. Накатило такое чувство, то щас бы хватануть водки — и на крыльях алкоголя хотя бы на какое-то время отправиться в беспечный край. Вдруг Славу встрепенуло. Он порылся в своей суме — и не обнаружил... рукописи. А может хрен с ней, шептало альтер-эго, и все же странник решительно побрел назад, обгоняя возвращающихся в поселок аборигенов. Резко обернувшись, встретил пристальный взгляд шофера. На его вырубленном суровым резцом скульптора лице застыла гримаса скорби.

Ворвавшись в Оскаров дом, Фенкель застал там пастуха, который был увлечен ею — рукописью. Грубо вырвав бумаги из рук хозяина, Слава прорычал:

- Не твое.

- Но и не твое тоже. - Заметил пастырь, впрочем, он не сопротивлялся.

Слава деловито упаковал бумаги. Молча пошел к выходу.

- Если туда, - окликнул Оскар, - То скажи.

- Куда — туда? - Полуобернулся Славик.

- На кудыкину гору. Мы должны знать.

- Мы — государь всея Руси? - Слава понял, что Оскара, когда еще только пастух представился на выгоне, он в глубине души представлял золотой статуэткой... телец хренов.

- Обчественность.

- Даже не надейся. Я домой. Кстати: спасибо за приют.

Слава было замялся, размышляя: оставить хозяину пачку хороших сигарет или чёрт с ним. Решил — пусть лучше чёрт. Оскар лязгнул остатками зубов, а потом сквозь них процедил:

- А докУмент, к слову у тебя есть? А то ходють…

- Вот тебе докУмент! – И Функель горделиво изобразил всем известную комбинацию из пальцев.

Слава чапал в сторону станции километров десять. Пройдя то место, где сломалось павловское чудо, отсутствию транспортного средства не удивился: Россия — она такая... баба по сути своей, хотя и с членом. А потом резко свернул налево, в лес. Причем, воровски огляделся, чтоб убедиться, что в зоне видимости никого нет. Главное, думал Слава, чтоб эта сраная «обчественность» ни о чем не догадалась, что-то они все подозрительно дотошные как вши портошные, докУментообормоты.

Шел и думал об авторе рукописи. Сведения Слава почерпнул отрывочные, но из них уже может сложиться пазл: чемодан с полусгнившим бельем, пропавшая «она», этот странный Оскар... почему я не спросил у него про мать? Может, она и впрямь, сбежав от фотографа, зависла в поселке, родила. А тот хрен с горы сгинул, замуровав портфель. Примерно такую картину рисует бритва Оккама. Тогда откуда в рукописи современные реалии: олигарх, гламур, фотосессия... Чушь: сознание хочет структурировать информацию, построить осмысленную гипотезу. Можно, конечно, вообразить, что пресловутый Холм может ворочать временем-пространством (магнетизм же ему подвластен). Или совсем уж детская гипотеза: Холм как сказочный дракон требует жертвоприношений, за что дарует этому краю относительное благополучие, урожайность и все такое, аборигенам же своих отправлять в пасть зверю из бездны как-то жалко. Вот и приманивают пришлых чужаков наподобие Славы, расставляя хитроумные сети и подсылая Гандонычей. Другая версия, карлгуставюнговская: весь коллективный негатив селения скапливается в одном месте, тем самым образовался своеобразный злоотвод. Больной разум и не такого навыдумывает, но что главное: для них Горушка — реальность, с которой они вынуждены жить.

Функель, решительно преодолевая чащобы и болотины, прошагал в Северо-Западном направлении часа три, после чего его стал заедать один навязчивый образ. Странник представлял, что вот сейчас он наткнется на истлевшее тело сбежавшей с Холма-Горушки (ага, вот оно, русское янь и инь, гора в себе соединила все начала!) безымянной красавицы. Ну, глупо же в конце концов полагать, что Оскарова мать — она и есть. Уже и в каждом валежнике угадывались антропоморфные очертания, а это — знак нервного напряжения.

Успокоило следующее: еще не факт, что он выйдет к объекту, на карте не обозначенному. Да еще и день перевалил за половину, стоило сделать самое лучшее, что можно сотворить в такого рода ситуациях: паузу. Палатку Слава разбил в березняке, там, где продувает и поменьше комарья.

Вспомнил, что не купил батареек, за что себя обругал. Все делалось с бодуна, торопливо, а так, как говаривает абстрактный Капитан Очевидность, нельзя. Пока еще окончательно не стемнело, немного почитал рукопись, ловя себя на мысли, что не хотелось бы снова встретить слово «Функель». На сей раз уперся в политическую часть:


«...вы еще верите в эту вашу провонявшую спермой Немцова дерьмократию. Иные молятся на батюшку национального лидера, им было сначала так удобно, потом привычно, следом — страшно перейти на иную модель управления этими ужасающими пространствами с кочующими по ним народами...

…Все это — прямые продукты общества потребления. Вот взять творческих людей. Как теперь у них: заказ поступил – включил музу — ипанеслась. Ключевое слово здесь: заказ. Мальчиш-плохиш стал Хероем нашего времечка, Мальчиш-кибальчиш же — дебил и лошара…»


...Почерк тот же, удобочитаемый, как у первоклассника, без каллиграфических изысков. Понесся поток бессознания, приступ графомании. Взялся кому-то доказать истину в своем ее понимании. Ах, нет: буквы теперь гуляют, строчки хромают — похоже, автор лихорадочно торопится:


«...вы так и не поняли самого главного. Жизнь слишком коротка, чтобы проматывать ее в поисках социального устройства. Социум и сам разберется, как ему устраиваться и какой стиль управления стадом навязывать пастырю. Вот взять Оскара...»


...Опять двадцать пять! Да может пастух просто вложил несколько листочков ради прикола, пока Функель в сталиновозе пытался избавиться от кошмара. Слава проверил нумерацию: да нет — красные циферки на месте, порядок не нарушен. Ну, что там еще...


«...Оскар пастырь мудрый. Он изучил стадо и знает циклы. В стаде нет вожака, та или иная корова бредет впереди не потому что так хочет — а просто вытолкали. А глупые подхватывают: «Это наш лидер, боже, царицу храни!». Все и так знают, куда переть, ведь зимовать все одно придется в стойле. Но никто не хочет взгружать ответственность на себя.

Всех, кто оторвется от стада, пастырь жестоко наказует. И кстати: издавна скотоправители обладают магическим даром, причастны к тайным нитям управления. И помогает в этом та сила, которая исходит из Земли. Таковой где-то больше, а где-то и нехватка. Холм — место, где сила прет со страшной силой. Именно поэтому здесь столь...»


...Для гламурного фотографа чересчур много знаний о сельском хозяйстве и пастушьей магии (о таковой Слава наслышан). Ах, да: он же якобы с Урала, небось и с Хозяйкой Медной горы знался. Или... мозг Функеля пронзила неожиданная мысль: пластичный текст!

- Вот что, товарищ рукопись... - Обратился Функель к пачке бумаг вслух: - А не есть ли ты новейшее достижение литературы, когда содержание зависит от обстоятельств читателя, а?..

Перебрал уже прочтенное… да вроде бы все на месте, порядок слов тот же. Хотя…















ОДНО НАЧАЛО, ДВА КОНЦА


...Отворя глаза, Слава увидел... себя. Прям как в зеркале! Наконец вернувшись в реальность, понял: над ним нависает двойник — с такою же бородой, так же одетый, и... ну, слава те, Господи, только лишь похожий! Гримаса не та: с идиотическим оттенком. И как он расслабился, не почуял, как чужак пробрался в палатку...

- Здрасьте. - Произнесло отражение.

- И все равно как-то бесцеремонно. - Слава чуток оттолкнул незнакомца, чтоб выбраться из спальника.

- Артур. - Представился наглец, вытерпев агрессию.

- Слава. Но не Богу или капээсэс. - Действительно, рассудил Функель, он же меня еще не прибил.

- Да я просто случайно проходил мимо... - В голосе двойника звучала нотка обиды.

- Будьте столь любезны... освободите помещение. — На самом деле Функель хотел прежде всего проверить наличие документов и денег, но при двойнике стеснялся. Тот молча выполз. Слава с облегчением убедился: ничего покамест не пропало.

И вот двое (так и подмывает добавить: из ларца одинаковых с лица) восседают на поляне в позах наподобие лотоса и, уминая еду, приготовленную вскладчину, беседуют.

- Я тоже перепугался, что ты — это я. - Признается Артур. - Наваждений было столько, что мало не показалось.

- Ты там был? - Слава с ходу приступил к сути.

- На холме-то... - Двойник все понял с лету. - Значит, и ты — тоже...

- И силу подземелья испытал?

- Какое еще... Наоборот.

- Ты что — имеешь в виду поднебесье?

- Ну, почти. Разве ты не поднимался в башню?

- Что за башня...

- Которая рядышком с храмом, конечно.

- Подробнее...

- Такая, со спиральной лестницей внутри. А, может, мы на разных горах побывали...

- Так. Давай обменяемся подробностями...

Сравнительные описания Горушки приблизительно сошлись, да и на карте оба ткнули пальцами в одну и ту же точку; только в Славином случае фигурировала дыра, а вот Артура поджидала башня. Слава рассказал все как было, упустив, разве, некоторые, по его мнению, незначительные полуинтимные детали. И даже показал рукопись. Артур, не проявив значительного интереса к содержимому бумаг, достал из своей сумы... тот самый портсигар ― с надписью «Москва — порт пяти морей». В коробочке лежала старая черно-белая фотокарточка с обшарпанными краями. На ней — женщина и мужчина. Счастливые, улыбающиеся, на заднем плане — вагон-теплушка. Женские украшения? Двойник с искренним видом заявил, что ничего кроме карточки в портсигаре не было. Ну, что ж... Функель тоже не всю подноготную выдал на-гора.

Из уст Артура его история звучала так. Поднявшись внутри башни по винтовой лестнице, он очутился в просторном помещении, набитом всяким старинным хламом. Пока странник копался в антиквариате, исчез лаз, по которому он забрался в комнату. И ни единого окошка! Только кирпичные стены — и внушительная, наглухо запертая дверь...

...Вот, чертовщина... описание двери из Артуровых уст с точностью соответствовало той дубовой, обитой железом двери в подземелье, которую Слава так и не смог взломать. В своем докладе Слава про дверь промолчал. Возможно, это всего лишь совпадение...

- Подожди-ка... и там не было засова?

- Может и был. Только не с моей стороны.

- Ломать не пробовал...

- А то... но раньше умели делать на века. Вот если бы взрывчаткой...

...Артур продолжил свой рассказ. Когда выяснилось, что дверь непробиваема, он запаниковал, ибо страдает клаустрофобией — тем более что батарейки в фонарике стали садиться. Принялся простукивать стены и пол в надежде найти полость. Помогли разные металлические предметы, найденные среди барахла. Выстучав гулкое место, стал ломать кирпичи, при этом до крови изодрав руки. Сунувшись в пролом, увидел каменную лестницу, ведущую вниз, но радость оказалась преждевременной: через десяток метров путь преградил завал из внушительных валунов. Удрученно вернувшись в комнату, Артур узрел тот самый лаз, через который он попал в каменный мешок — и пулей вылетел на свободу. Портсигар — единственное вещественное доказательство того, что все случившееся не было наваждением.

- А там, за проломом, на лестнице... - Вкрадчиво вопросил Слава. - Ничего не было?

- Да саквояж какой-то.

- Наподобие инкассаторского?

- Знаешь, брат... мне не до того было, чтоб запоминать.

- Понятно.

- Что...

- Что ничего непонятно.

- Да здесь на самом деле и понимать-то нечего. Дурное место.

- А вот я сомневаюсь

- В чем.

- Понимаете, кол-лега... - Слава придал своему голосу оттенок значимости. - Мне думается, некие высшие силы придумали пятачок, на котором человек чувствует себя... что ли, жалкой козявкой. Или подопытной крыской.

- Ну, если вам, кол-лега, угодно думать, что боги, или еще какие-то надчеловеческие сущности, испытывают людей в специально построенных присутственных местах... - Артур, лукаво улыбнувшись, почесал затылок. - Больше им делать нечего как развлекаться с людишками.

- Но ведь — развлекаются.

- По этой причине надо валить подальше и вычеркнуть приключение из анналов памяти.

- Хорошо.

- Чего ж хорошего?

- Что ты валишь.

- А ты...

- Я то... - Слава не хотел распространяться о своих планах, тем паче он и сам еще окончательно в таковых не укрепился. И солгал: - Пойду на Тотьму. У меня там интерес.

- Шел товарищ в Тотьму лесом за каким-то... Слушай: ты не ходил бы на Горушку.

- Уже сходил, чего уж.

- И хватит, и достаточно.

- Знаю, знаю...

В отношениях двойников обнажилась нервно натянутая струна. С какого такого бодуна незнакомец, да еще из той же касты, тщится отговаривать.

- Не смею больше докучать. - То ли извинился, то ли пожалел Артур.

- Аналогично.

Двойник встал, шустренько собрался и рванул в направлении на Юго-Восток. Шагов через восемь обернулся:

- Удачи, коллега!

- Да и вам, коллега, тем же самым и по тому же лесу.

Когда двойник растворился в зеленке, Слава вслух — но негромко — произнес:

- А на подослали ли тебя, товарищ путеноид, чтоб меня отворотить? Горушка, говоришь...

На поверку обнаружилось, что пропала баночка традиционного кофе, так что легкий кайф обломался. Наверное, спер пастырь ― с этого станется…


...Кривая так вывела. Взобравшись на кручу, Слава увидел знакомые очертания полуразвалившегося храма, кирпичи которого в лучах заходящего Солнца казались кровавыми. В первую руку конечно полез проверить, есть ли дыра. А нетути — снова изыдила. Вокруг царило тихое умиротворение, и все же не покидало ощущение: что-то иначе. Оглядевшись, обнаружил: вместо останков фрески на тему Страшного Суда — едва различимая картина с какими-то ослами. Функель предположил: скорее всего, бегство в Египет. Только человеческие фигуры кто-то старательно затер.

- Конечно. - Отчетливо и громко произнес Слава. - Если в одну реку дважды не войдешь, то и на одну гору тоже не подымешься дважды.

Раньше Функель не имел обычая разговаривать сам с собой. Костер на всякий случай развел не из останков иконостаса, а набрал, спустившись с холма, валежника. Мир поглотила ночь ― и на сей раз студеная и звездная.

Впитав в себя Великолепие Вселенной, Слава с любовию откупорил приобретенный в поселке пузырь водки, достал рукопись и принялся вчитываться. А почерк между тем совсем другой: буковки — словно декоративные рыбки в аквариуме шмотыляют...













ДВЕРЬ


Возвращается как-то Антон Медведев домой, а дверь-то в квартиру приоткрыта. Медведев — крепкий сорокапятилетний мужик с руками и соображением. Вот, думает, щас я накрою-то воров-гадов да в органы сдам. Ворвался в свое жилище — а там, на кухне красна девица сидит, чаек с хлебом-маслом-вареньем наяривает и лыбится.

- Ты что за воровка такая? - Вопросил Антон строго.

- Ниче не брала, а за чай могу расплатиться. - Отвечает красавица лет осьмнадцати на вид — спокойно, по-домашнему. Причем, очень с детства до боли знакомым говором.

- А почто в чужую недвижимость прониклась?

- Так дверь-то открыта была. Вот.

Напряг Медведев головушку и припомнил: поутру засуетился, на звонок отвечал, видно, ключом дверь и не затворил.

Девица меж тем доложила свою трогательную историю. Она из одного городка с Вятки, называется Орлов, бывший Халтурин, по фамилии одного успешного террориста. Подруга отписалась из Москвы, сказала, якобы на фирме, где землячка в начальницах, работницы нужны. В Орлове с работой худо. Юля (так девушка представилась) и махнула. А подруга оказалась мамочкой, в подчинении у нее ночные бабочки, в смысле, жрицы любви. Вот горе-начальница кадры и пополняла из своих, орлиц (обитатели Орлова обзывают себя орлами, соответственно, обитательницы — орлицы). Быстро осознав на месте, куда попала, Юля чудом сбежала. За ней гнались бандюги да менты, крышующие нехороший бизнес, она оторвалась от погони. юркнула в подъезд и наудачу смогла спрятаться в квартире со случайно незапертой дверью. Денег нет, документов — тоже, в общем, попала.

Вот дело так дело. Медведев и сам вятский-хватский. Из поселка Лальск, это далеко на Севере Кировской области. Лет пятнадцать назад приехал Первопрестольную покорять, вот и покорил. Начинал с того, что квартиры ремонтировал, а теперь у него своя фирма мелкому строительству, небольшая, но крепкая и надежная. Квартиру купил, достатком обзавелся, в общем, жизнь удалась. Разве только с личным фронтом не срослось... все в трудах и заботах.

По возрасту Юля Антону в дочери годится. Вспомнилась старушка мать, родной поселок, бывший город, бумажная фабрика и все в этом роде. Нет, подумал Медведев, спать с тобой не я буду.

- И что, - вопросил мужик, - совсем уж никого нету у тебя? В смысле, здесь.

- Ну, как сказать... - Замялась девица. – Теперь, кажется, есть.

- Ладно. - Побудь пока у меня. - Потом свезу в твой этот Орлов. Без документа в поезд тебя все равно не посодють. - При произнесении последнего слова девушка встрепенулась.

По какой-то причине Антон постеснялся признаться, что он тоже вроде как вятский. Да и с матерью вышла досада. Когда сообщили о смерти, весь был в заказах, крутые клиенты пальцы веером строили... а когда таки вырвался, уже в дороге позвонили: не дождались мол, закопали. С-скоты, хотели подгадить. А, впрочем, не в этом дело: есть повод посетить матушкину могилку, заодно и памятник достойный сладить.

Два дня, Пока Антон утрясал дела бизнеса, Юля наводила в холостяцкой Медведевской берлоге свойский порядок. Всякий раз возвращаясь домой, мужчина ощущал, что правильно не связал себя узами. Но терпел. На третий же вечер...

...Когда Антон увидел, что дверь не заперта, сразу понял: попал. И действительно — внутренность квартиры как слизало. Лох — это диагноз. Вспомнилось, что Юля-то рыжая. Как на Лале говорят, красная — баба опасная.

- Вот лиса! - Ернически воскликнул Медведев. И как-то нехорошо ухмыльнулся: - Ну, ты и дурень, Антошка — нос картошкой!

Что ж... дан неплохой мастер-класс. Ценою в движимое имущество. Добра Антон еще, пожалуй, наживет, а вот ума — неизвестно. А может и сам виноват, рассудил потерпевший, глотнув еще водки прямо из горла: это кара высших сил за то, что мать по-людски не похоронил, дак. Как минимум, Медведев порешил поставить на дверь новейшую электронную систему с предупреждением о незакрытии или внезапном вторжении.

А еще, конечно, сходил в полицейский участок, написал заявление, и по Медведевским описаниям составлен был четкий фоторобот злодейки.

Меж тем наша девица, которую мы знаем под псевдонимом "Юля", разъеб... то есть, разбиралась с подельником. Тот должен был по предварительному сговору забрать часть награбленного имущества, но девушка оказалась та еще зараза, короче, делиться желала неохотно. Подельник по фамилии Волков (соответственно, погоняло — Волк) тоже был тот еще жук, так что дискуссия затянулась. Само собою, денежными средствами красавица не отстегивалась, речь шла о бытовой технике и всякой мелочи. Поскольку дележ затянулся, огненная орлица предложила продолжить разборки утром.

Прибыв в гаражный кооператив на рассвете, Волков нарвался на ментовкую засаду. Как вы, наверное, уже поняли, условная Юля стукнула куда надо, короче подставила подельника. Хрен с ней, с техникой, рассудила девица-красавица, у жертвы были неплохие накопления и в налике. Неожиданно для себя лже-Юля обнаружила, что она Медведеву чуточку симпатизирует. По крайней мере, ей было немного жаль свою жертву. Он же и впрямь земляк, хоть и чрезмерно доверчивый.

Волк — бандюган матерый. Он сумел отстреляться от правопорядочных органов и уйти, правда, при этом сильно израненным. Эх, думал он зализывая раны, надо было завалить лису, да еще и злостно. А тут — расслабился, поверил в воровскую солидарность и разбойничье благородство. Меж тем рыжая бестия по бутикам шныряет и обшматывается. Гламур из орлицы прям прет, аж до безобразия. Закуражилась вятская-хватская, губищи ботаксом залила. Иногда добром такое не кончается, впрочем, бывает, что и да.

Волк затравленный в угол забился, приготовился красиво встретить бабу с косой под именем смертушка. А тут мимо Антон проходит. Жалко человеку стало израненного зверя, хотя и понимает, что дело тут нечисто. Посадил Волкова в свою тачку — на свою ограбленную квартиру повез. Бандюган уже и неадекватен от кровопотери, плохо понимает, куда его нечистая... извиняюсь, чистая альтруистическая сила занесла. Успел лишь прошептать: "Только не в больницу, брат, там мне каюк..."

Я тебе не брат, приятель, да и не приятель, кореш, да и не кореш, брат. Вот что подумал Медведев. А еще рассудил: выхожу этого быка и найму, чтоб он ту лисицу отыскал и примерно наказал. Девушка вскоре нарвалась. В одной из бутичных галерей ее по ориентировке опознал охранник, бывший сотрудник сыскного отдела. Прищученная негодяйка пыталась включить дурочку, но не прокатило. Свинтили нашу плутовку, свезли в ментовку.

Вот ведь наглость второе счастье! Воспользовавшись правом звонка, девушка, известная нам под именем Юлия, но так и не познанная по своей сути, связалась не с кем-нибудь, а с нашим великодушным Антоном. И давай Медведеву втирать: мол, вышла за хлебушком, настигли ее мамочка да сутенеры, избили до полусмерти, квартерку обчистили, а рыжую нашу орлицу в лес свезли добивать да закапывать. Чудом ускользнула из ручищ злодеев-изуверов, скиталась, пришла в полицию всю правду как на духу выкладывать, а тут — бац! — «вы подозреваемая в ограблении квартиры гражданина Медведева». Жертва трагичных обстоятельств. Короче, стала на жалость давить, чтоб Антон заяву из органов забрал и вызволил землячку на волю.

Меж тем Волк оклемался и вернулся в реальность. Хотя адекватности так и не обрел. Узнал он конечно хазу, которую с подельницей обчистил, но нашлось разума промолчать. Он не совсем понял, с кем там по мобиле мямлит его спаситель. Но что-то смутно почувствовал...

...Когда Антон вез рыжую бестию к себе домой, молчали. Чтоб не было напряжно, герой наш радио включил. И сквозь музыку слышит:

- Битый небитого везет.

- Что? - Переспросил Медведев, и песню приглушил.

- Говорю, чуть не прибили, супостаты. - Лиса запрятала мордочку в норковое манто.

- По-моему, детка, ты что-то другое щас сказанула.

- Ну, да бритый небритого везет. Я ж не броюсь.

- Ты уверена?

- Слова, слова... как все это мне прэтит!

- О'кей. Послезавтра повезу тебя в этот твой этот Орлов. Ты рада?

- Еще бы...

Можете представить себе сцену: в пустой медвежьей… то бишь, медведевской квартире Волк и лиса друг дружку увидали. Само собою, оба на колются, но и значительных усилий прикладывают, чтоб не попалиться. Антон им сам все объяснил — в смысле Юле рассказал о том, что де Волкова он изранетым на улице пожалел и подобрал, а Волку поведал, что девушка... ну, в общем, сама пришла. И, кстати, забыл уже, для чего Волка выхаживал. Русские — они незлобивые, даже вятская разновидность. Бывает ложь святая — и наоборот. Неизвестно еще, какая хуже. Все же знают, что сила — в правде, правда таковую ишшо не отыскали, это же как Беловодье. А тут — особая разновидность: ложь ото лжи на лже катится и лжою погоняет. Примерно то же у нас на Руси с коммунизмом случилось: его строили святые почти люди, которым мозги запудрили верою в идеальное общество непотребления. А потом все всех сдавать принялись, массовое мудропомешательство пошло.

- Где ж вас так, дядечка... - Причитала девица, обрабатывая волчьи раны. Правда нет-нет, а на больные места-то наддавит.

- Мир непрост, краса... а-а-а, ч-чорт!.. вица. В нынешние времена доверяться надо только себе, да и то по праздникам.

- А верить надо, дядя. Как без веры-то...

- Даже ежу.

- Зря. Мы ж не звери.

- Мы... а-а-а, бл-лин!.. люди. Вроде бы.

- О чем вы воркуете? - Встрял Антон.

- О том, сем... - Девушка пристально посмотрела чуть выше медведевских глаз. - Похоже, вы — моя как бы судьба.

Когда Антон наивно умчался по делам бизнеса, лиса принялась доказывать Волку, что это она — жертва обстоятельств. Якобы Медведев сам хорош: дабы получить страховку, нанял девушку обчистить свою берлогу, а потом сдал — сначала Волка, после и девицу. И вдруг приезжает в органы и забирает ее. Неизвестно еще, что этот странный тип задумал, надо валить, пока этот не наманьячил. Когда Волков намекнул на то, что девка захапала все бабло, лиса резко вскрикнула:

- А оно твое?! Ты скажи, скажи... - И блесканула перстнями с бруликами.

- А чье же...

- Божье. Все под ним ходим.

- А ты будешь у меня ходить под этим! - Волк вынул припрятанный пистолет ТТ.

- Мочи. Всех не перемочишь. - Девушка подставила свою (правую) грудь.

На Волка очень вовремя наскочил приступ слабости, и он обмяк. Не выпуская пушки, бандит полубдел-полудремал. Плутовка поджидала момент, когда можно будет смыться, но балансирование бывшего подельника на грани сознанки и бреда держало ситуацию в напряжении. И все же повезло: у Волчары кончилось курево. В залог пришлось оставить сумочку крокодиловой кожи во всякими дорогущими штучками-дрючками, но в данный момент мадмуазель жульен хотела слинять даже ценой материальной потери. На выходе из подъезда как бы Юлия вострым своим носиком уткнулась в могучую грудь Антона. Закон подлости поджидает даже подлецов, в нашем случае — подлИцу.

- И куда торопимся? - Спокойно спросил мужчина.

- На кудыкину гору! - Резко парировала плутовка. Она уж решила сорвать с себя все покровы. В фигуральном, конечно, смысле. - Ей бы сказать правду — ну, про сигареты для Волка — но нервишки сдали.

- Пошли.

- Сам пошел!

- Только после вас.

- Пусти. Я сейчас закричу.

- Молодец. - Антон схватил девицу за руку и поволок внутрь.

- А-а-а-а-а!!!

Благой мат не помог: Антон уже тащил жульенку по лестничной клетке. На сей раз у Медведева все было продумано. Дверь имела электронный дистанционно управляемый суперзаслон, а пульт только у хозяина. Щелк! – и все заблокировано как на том свете.

Волк успел подползти к этой самой суперпупердвери изнутри. Когда та отворилась, гангстер произвел два выстрела практически в упор. Медведев с удивленным лицом навалился на своего убийцу и истекая кровию принялся его душить. Крепость натруженных ручищ не подвела хозяина. Двое молчаливо, как и подобает мужчинам, умерли в объятиях друг друга.

Девица успела схватить свою крокодиловую сумочку. И с ней была плутовка такова.

И где рыжую теперь носит? А, может, она уже отирается возле твоей двери. Я вот, что полагаю: даже конопля бывает культурным растением или сорняком. Первое приносит пользу, второе — удовольствие. И то, и другое человечеству необходимо. Так и живем.



















































ДОКАТИЛСЯ


Обитали на Божием Свете Наталья да Игорь Трухачевы. Добра себе наживали, и не сказать, чтоб прям совсем как в масле сыры, а не бедовали даже в тяжкие для нашего царства-государства кризисные времена (а когда были иные). Наталья — сотрудница академической библиотеки со знанием языков. Не той, которая позорно сгорела, а даже престижнее: в гостях все инострань да нерусь, Наталья же таковых обхаживала да умасливала. Ценный в общем кадр. Игорь — типичный такой работяга без лингвистических расширений, зато с руками. Когда завод окончательно гикнулся и территорию оккупировали художники, превратив цеха в очередной трутнеинкубатор современного искуштва (это не очепятка), жена пристроила мужа в свой рассадник культуры мастером-самоделкиным по ремонту всего, что движется. Они такие разные, но почему-то сошлись характерами.

Весь набор материальных благ среднеунылого россиянина у Трухачевых наличествовал: трешка в недалеком спальном районе Москвы, дача в Снегирях (досталась от Натальиных предков), ну, и всего по мелочи. В отпусках путешествовали, в выходные — музейничали. В общем, как говорят в народе, душа в душу, два валенка — пара. Звезд с небес не хватали, но и со стороны посмотришь — завидки возьмут, аж наши русские кошки зачинают в душе скрежетать: «Ну, нельзя, нельзя быть счастливыми такими, когда все вокруг в дерьме яко в шелках!». Меж тем время съедало шагреневую кожу жизни, супруги уже превратились в Наталью Петровну да Игоря Матвеевича с обликом осетрины далеко не первой свежести. Скоротечна жизнь, в сем беда даже избранников фартовой тунеядицы.

Детей сначала не хотели, а потом что-то не получалось. Так ведь часто бывает: природа человеческая перестраивает организм под мысли головного мозга, но и у этого процесса есть предел. Ты сначала не желаешь чего-то — тело приспосабливается, а переспособиться — хрен. Лечились, конечно. Процедуру ЭКО прошли несколько раз, но фортовая тунеядица от бедолаг отвернулась, зародыши зачахли на первых этапах размножения. Была даже мысль о суррогатном материнстве, но как-то, что ли, коробило, тем паче не такие уж Трухачевы и олигархи, чтоб женское тело в аренду брать. Старость меж тем уже за одно место-то подхватывает.

Осознав, что поезд уходит на станцию «Вечность», а наследника все нет, пошли традиционным путем: отправились в Дом малютки. Чтоб не прознали злые люди (по большому счету, это почти все человечество) — рванули подальше, в городок Кашин. Там, на улице Детской, на втором этаже столетнего домишки, потенциальным усыновителям, простите за тавтологию, вывели целый выводок разномастной малышни. И каждое существо ручки-то тянет, пищит воплями: «Мама, папа, меня возьмите, я хало-о-осый!» Облепили наших старичков, а те прослезились. Хоть всех бы взяли в эту трогательную минуту, а сами вокруг зырят глазищами посетителей секонхендовского бутика.

В суете несчастных брошенных чад Наталья (в семье Трухачевых последнее слово все же за ней, да и разница в оплате труда прорисовывает неписанный табель о рангах) приглядела мальчонку с голубыми глазенками. Очень он уж забавный, да и какое-то в пацане внутреннее, что ли, светилось достоинство. Не унижается, чуть в сторонке пасется, глядит осмысленно и с некоторым превосходством. Явно понимает свою миловидность.

Когда отлепили малюток и уединились, главврач Дома малютки рассказала: Ваня четвертый у своей непутевой матери, прозябающей в поселке на тракте и приживающей от проезжих молодцов. Та лишена родительских прав, а материнский инстинкт давно похерила. Не самый скверный, в общем, кандидат.

Более всего супругов поразила позиция главврачихи, отказавшейся от позолотения ручки: та заявила абсолютно искренне, что ей де за Державу обидно и все такое пафосное. Зато от позолоты не отказались чиновники отдела опеки и усыновления, причем, не сказали даже царского спасиба. Верховная власть за кордон отправлять наших сирот запретила, а достатка хочет всякая тварь.

Минуло десять лет. Ванька Трухачев стал двенадцатилетним подростком, как говорится, юным да шкодливым. Бед и душевных травм своим приемным родителям пацанчик подарил достаточно, да и седины — тоже. Надо сказать, старики баловали свое чадушко, так что вырастили тот фрукт, который и пестовали. Ваня курил с девяти, не стеснялся посылать близких матом, в общем оторви да брось. Хотя, по большому счету, скорее дело в слабодушии приемных родичей, которых (уже и не за глаза) чадушко именовало «бабкой и дедкой». Каков ты есть — так и обзовут.

В элитной гимназии голубоглазого Ваню в смысле учебы тянули за уши и шкирман, а, поскольку Наталья Петровна и Игорь Матвеевич в математике не особо и рубили, пришлось нанимать репетиторов. Каждый новый очень скоро желал маленькому троглодиту сгореть в аду. Зато бабулистая мама практиковала чадо в языках, а дедулистый папа пытался прививать рукомесло.

Ручки чадушки и впрямь не знали скучки, уж набедокурил по самые ушки, мало показалось мало кому — и это начиная еще с детского сада, тоже как бы элитного. Педагоги тоже ничего хорошего Ване Трухачеву не желали, а не надо все же хотеть зла, пусть даже дело касается благородного гнева по отношению к исчадию всего самого богомерзкого.

Отвлечемся. Что есть одна человеческая жизнь? А вот, что. Когда-то математик Эдвард Кайснер затруднился назвать очень большое число: десять в сотой степени. Он обратился за помощью к своему девятилетнему племяннику Милтону Сиротте. «Гугол!» — воскликнул пострел не задумавшись. Милтон вырос, состарился и умер. И так получилось, что в жизни это самый гугольщик успел создать только одно слово — да и то по протекции сродственника. Может даже Милтон являлся прекрасным и даже вежливым человеком, но — одно лишь слово. А миллионы других людей не создают ничего, что, впрочем, не мешает им размножаться и постить котиков в Паутине. Это я сейчас горькую истину изрек.

С другой стороны, ежели ты ничто и тварь ты дрожайшая (не опечатка!), тебе и терять-то особо нечего. Голубоглазое чудо-юдо получилось пухленьким и даже кругленьким — последствия вседозволенности в рационе питания и метаболизма. Если б был социальный заказ, понстреныш прошел бы кастинг на роль Мальчиша-плохиша. Отсюда родилась погоняло: Колобок. Ровесники Ваню не любят, но боятся. Иначе такое отношение обзывают уважением. Колобок — жестокий и подлый, хотя и не без харизмы (привет Эрику Картману). А последняя все же — дар. Многие бьются над загадкой этой самой харизмы, а Ваня ее раскрыл: надо быть естественным, понятным, а так же уметь изящно врать.

Особенно невзлюбила Ваню учительница математики с кликухой «Биссектрисса», тоже существо с сильным характером и в определенном смысле тварь. Не потому что Колобок такой уж тупой — обалдуев в классе хватает, ведь гимназия же элитная — дело скорее в том, что Ванины родители не такие уж и крутые. Вот и гнобила в меру личного злобного дара. А опыты с куревом, алкоголем и девиантным поведением ставил не только Колобок. Тех, у кого крыша что надо (я имею в виду не голову, а покровителей), унижать себе дороже. А Ваня подойдет — да еще и обиды выместить можно, нанесенные сильными сего мира. Учительницы же тоже особи ранимые. Биссектрисса раньше была доброй, но достали, с-скоты; да еще и с личной жизнью пролет. Вот крышу и снесло — это уже в смысле головы.

Иван ощущал свою некоторую несуразность в этом мире. Крыши (в смысле, влиятельных протеже) боги не дали, бабка с дедкой — рохли, а тут еще злобствующая педагогиня и ожирение. А это уже накопление комплексов.

Ваня на самом деле не такой и дурак. Он дедуктивным путем прознал, что родичи егойные неродные; удалось даже раздобыть правоустанавливающие документы, хотя и запрятаны таковые были в укромном местечке, там же, где и запас денежных средств, как говорится, на черный день.

Таковой настал, ибо однажды, в начале мая чадушко уколбасилось во мрак неизвестности — как с документами, так и с баблом. У Ванечки была конкретная цель: все же найти свою биологическую непутевую мать и посмотреть той в глазенки. Или, что ли, плюнуть на могилу, ежели та сдохла. Название поселка в Тверской губернии известно, дело за малым. Но по пути мальчик хотел свершить некоторое, по его горячему убеждению, правое дельце.

А именно, Колобок всеми жабрами души хотел навредить гадской Биссектриссе. Училка имела дачу в том же поселке Снегири, что и Ванины приемные предки, этот домишко пацанчик хорошо знал. Не рассчитал он только одного: математички на дачи в ту ночь не оказалось, но там обитали Биссектриссовы родители, учителя на пенсии. Когда халупа уже ярко пылала, изнутри раздались истошные крики. Ваня, обрадовавшись удаче, подпер снаружи дверь: он был уверен в том, что Биссектрисса отправится в присподнюю. Но не было математички на даче, а в пламени погибали ее престарелые папа с мамой. Прибежали возбужденные люди, стали живо комментировать ситуацию, ругать пожарников, которые приехали без воды и не знали, где таковую взять. У нас же огнебедствие — излюбленное народное шоу, которое потом с живостью и азартным пламенем в глазах обсасывают месяцами.

И в этот момент в Ване проснулся совсем уж бесеныш. Он вернулся на дачу своих бабки с дедкой (которые в этот момент сидели в квартире да обзванивали полицейские участки и морги, ибо по наивности думали, что Ваню похитили преступники) и подпалил почти родное гнездо. Колобок и сам не понял, зачем. Поскольку население и пожарные («пожарниками» таковых обзывают только когда те неважно шевелятся) всецело увлечены были полыханием Биссектриссова дома, никто и не обратил внимания на второй пожар. Налюбовавшись танцем богини Агни, Ванечка с легким сердцем отправился на поиски приключений на свою пухлую... эту... ну, в общем, такой уж точно нарвется. Разве только Ваня так никогда и не узнает: сгорела училка или выжила. И вот вопрос: ежели человек не знает, что на нем тяжкий грех — страдает ли он?

...В электричке «Москва—Савелово» к Ване подпристал слащавый неопределенного возраста гладко выбритый тип во френче и парусиновых полуботинках. Наверное, что-то почуял — я имею в виду типа. Ваня наслышан, конечно, о маньяках, но уверенность мальчика в себе позволяла держать дистанцию. Перец слащаво гнусавил по поводу своих повзрослевших детей, не интересующихся дачными делами, безвременно скончавшейся жены и видах на огородный урожай. Ваня то и дело прикладывал ладонь к тому месту на куртке, где внутренний карман со стыренными у своих стариков деньжищами и документы; парнишка заранее придумал, что де направляется к тете погостить, на самом же деле он не знал, как от станции «Савелово» добраться в поселок под Кашиным.

Бритый не отставал. После Талдома вагон почти опустел. Колобок, резко выкинув длань, воскликнул:

- Вот прилипала! Я от бабки с дедкой свалил, и ты, козлина, от меня отваливай!

Редкие пассажиры тревожно посмотрели в сторону двоих. Тип, позорно пригнувшись, учапал в другой вагон, провожаемый оскорбительными комментариями на тему «совсем уж обнаглели, Сталина надо из саркофага подымать». Мы не знаем, какие намерения таились у бритого. Может, он и впрямь одинокий интеллигент, страдающий от недостатка общения, а в мальчике представил внучка. На ментальном уровне ощутил, что надо бы пацанчику пособить в каком-то непонятном, но святом деле. Или впрямь перец — темная личность со злым мотивом. На Ваню меж тем немногочисленный пассажиропоток поглядывал почтительно.

На станции "Савелово" от одной старой тетки Ваня узнал, что просто так отсюда в Кашин хрен попадешь. Надо добираться сначала в Калязин, а оттуда уже и в Кашин. Забредя в какую-то рощицу, мальчик свернулся на травке калачиком и провалился в небытие. Это было настоящим счастьем, ибо ребенок ощутил всю глубину воли.

Вернувшись в реальность, Ваня в первую руку обнаружил, что у него сперли все деньги, а в придачу и материальные свидетельства происхождения. В этом мире расслабляться не стоит. К своему ужасу ребенок осознал, что, кажется, обокрали и память: из последней совершенно вылетело названия поселка под Кашиным, в котором по идее должна проживать биологическая мать. Все попытки память восполнить утрату оканчивались перегревом головного мозга.

Выйдя на берег широкой реки, Колобок покурил, потом упал на песок и жестоко разрыдался. Ваня не знал, что это великая Волга, которая, как известно, течет издалека и долго, вбирает в себя тыщи речушек и канав, а вспять не идет ни за что. Вот так и люди: в конце пути вливаются во что-то, отдают всего себя, а индивидуальности лишаются напрочь.

Очистивши душу пока еще неумелым катарсисом, Иван смог сорвать с цепи одну из лодок, и управляя доской, вывел суденышко на середину руки, предавшись течению. В ту же самую минутуНаталья Петровна и Игорь Матвеевич Трухачевы, проняв, что их опыт воспитания наследника потерпел педагогический крах, бухали горькую. Конец своей жизни супруги теперь проведут в утолении зеленого змия и фамильного стыда.

Колобок же, лежа на корме лодки и пуская в эфир дымы, узнавал в облаках знакомые очертания: Эрнесто Че Гевара, Фредди Крюгера, Адольфа Шикльгрубера, Альберта Эйнштейна... Вдруг небеса заслонили две отвратительные рожи. Ребенок столь увлекся, что не заметил, что к его лодке присоединилась другая.

- Калязин? - Простодушно вопросил мальчик.

- Почти. - Неопределенно ответила одна из харь.

Встав, Ваня разглядел, что над ним нависают две мужские фигуры в форме. "Кажется, все же не менты..." - понадеялся беглец. И все же хорошего пацан не ждал по любому.

- Где весла-то? - Задал деловитый вопрос один из.

- А нужны? - Дерзанул Иван.

- Для порядку – да.

- Уплыли.

- А ты...

- То есть...

- Уж ты какой пухленький, аппетитненький. Куда плывем?

В буйной Ваниной головушке варились варианты отвала. Инстинкт (вот интересно: и в кого же он пошел-то...) подсказывал: надо избавляться от чужаков резко и бесцеремонно.

- В Калязин. К маме. Так далеко до Калязина-то...

- Это смотря каким пу...

Мальчик несмотря на комплекцию переметнулся в лодку противника и уверенно дернул шнур. Смелость и не такое берет - мотор завелся. Никогда раньше Иван не управлял моторной лодкой, но, верно, приметил в каком-то кине и на пока еще невыросший ус намотал.

Один из чужаков остался в Ваниной лодке, второй грохнулся в воду, ибо ногами стоял в обоих судах.

- Я от бабки с дедкой ушел, - заорал на прощание Иван, - от маньяка ушел, а от вас, тупые гоблины, и подавно уйду-у-у!!!

Гулкое "У-у-у", эхом отталкиваясь от берега к берегу, вольно загуляло по волжским просторам.

- Молодой да ранний... - Рассудил гоблин, взбираясь на украденную лодку.

- Далече пойдет. - Согласился напарник. - Ежели зубки на обломают.

Ваня наскоро обыскал новое плавсредство. В бардаке обнаружил только пакет с бутербродами и кефиром. Уже что-то. Набив утробу, ощутил внутреннее равновесие. Прошло сколько-то времени и Ваня узрел странную картину: вода, а посередь ней торчит колокольня. Воткнувшись в берег колокольного острова и заглушив мотор, мальчик глянул окрест себя: сквозь дымку рисовались очертания какого-то сказочного поселения. "Прям как небесный град Ерусалим." - Почему-то пронеслось в голове ребенка, который на самом деле нив в Бога, ни в чёрта не верил.

Как по мановению полил дождь, подсвечиваемый закатным Солнцем. Внутри колокольни Ваня наткнулся на спящее человекообразное существо: женщина сопела как будто ей снился приятный кошмар. Рожа еёйная говорила о том, что она мучительно бухает последние лет, наверное, пять. Внутренний бесеныш вынудил Колобка пощекотать травинкой у бабы в носу. Та скуксила репу, собралась было чихнуть, но, продрав заплывшие зенки, очнулась. Улыбнувшись, ласково вопросила:

- Ангел?

- Во плоти. - Не соврал Иван.

- Жаль. Я было подумала, уже рай.

- Наоборот.

- Ну, и слава Всевышнему. Покурить есть?

Ваня сунул сигарету в обломки бабниных зубов, которая все еще блаженно валялась, возжег фитиль, засмолил сам.

Бомжиха внимательно изучала черты лица мальчика, а постреленыш склонялся на падшей женщиной, сам не зная, зачем.

- Вот, хорошо. - Наконец изрекла женщина. - Мы с тобой выберемся наконец из этой... Ты ж сюда на чем-то приплыл.

- Куда?

- Что - куда?

- Выберемся — куда? - Мальчик и сам не понимал, почему ему так хорошо возле этого смердящего подобия человеческого существа.

- На волю, конечно. Где мы отдохнем, наконец. Все отдохнем...

- Разве здесь - не воля?

- Здесь-то... - Женщина приподняла тело, прижалась спиной к кирпичной стене. Грязной рукой прикоснулась к мальчикову челу. Ваня с своему пущему удивлению не сопротивлялся. - Да вот, не знаю, сынок.

Горе-подростка передернуло. Уйобище, а фамильярничает.

- Вот, что. - Поучительно изрек ребенок. - Ты знаешь, что такое мыло?

- С веревкой?

- Нет. В смысле гигиены. Ты же женщина.

- Знаю. У меня даже были дети. Давно.

- От такой и я бы сбежал. Гуманитарный облик надо иметь. - Иван вспомнил: бабла у него нет, жратвы нет, а название поселка под Кашиным в памяти все не всплывает. Может, эта нищая поможет?

Ребенок и женщина переместились в судно. Ваня дернул трос, мотор взревел, мальчик по инерции отскочил в руки бомжихи. Да, подхватив ребенка, решительно сбросила его за борт. Меж тем Колобок не умел плавать - вот ведь какие дела. Побарахтавшись, он пошел на дно. Там было мрачно и страшно.

Падшая женщина неслась в будущее, которое в очередной раз казалось ей светлым. Бомжиха вряд ли подозревала, что мальчик в таком возрасте не владеет навыками пловца, она была уверена, что выплывет. Принято считать, что дерьмо не тонет. Но мальчик Ваня несмотря на все свои очевидные пороки не являлся экскрементом. Теперь же ему предстоит роль кормовой базы для обитателей волжских пучин.

Ты можешь уйти и от дедки с бабкой, и от чёрта лысого и даже от ответственности. Но от провидения фигушки уйдешь. Женщина, сидючи в лодке, пристально всматривалась в удаляющийся колокольный остров. Едва слышно она произнесла:

- За что же ты нас так, Вседержитель...

Мы не в курсе, услышал ли Создатель столь краткую молитву.









ЕВФРОСИНИЯ


Было то во времена, когда у нас на Руси новые русские водились да понтами кидались. Это потом какие-то из тех существ наворовамшись свалили за кордон, многие в стрелках полегли, а нашлись и такие, кто в олигархи, депутаты да министры заделался. Веселое было времечко. Хотя и печальное.

В доме одного нового русского, отставного полковника советской армии жила простая деревенская баба Евфросиния. Когда-то избушка ее сгорела и приютил колхозницу военный офицер, ведь деревня Фросина соседствовала с армейским полигоном под городом Гороховцом, и бравые вояки протоптали туда дорожку по поводу самогона.

Евфросиния — сиротинушка. Всех почти родных у ней война забрала, а тех, кто вынес тяготы, подобрала напасть, известная под названьем русской болезни. Самогону в деревне в те времена гнали много, что повышению обороноспособности Державы и производительности крестьянского труда способствует слабо. Фрося из тех, кто звезд с неба не хватает. Но хозяйственная, неговорливая и добрая, в общем, идеальная домработница, да к тому же исконная славянка.

И стала Евфросиния Полковнику на его подмосковной даче прислуживать. Полковник демобилизовался в бизнес, совершил перевооружение личной жизни, сменив жену — и пошли у него детки малые. А у новых русских известное дело: мозги от бизнеса зверотою страдают. Был Полковник порядочный человек с совестью, но и такое неспособно устоять пред искушениями нашего безумного, безумного, безумного чокнутого мира.

Простая русская баба посвятила себя нянчанью полковничьих детишек, мальчика и девочки. Тако же Евфросиния была при доме и кухаркой, и прачкой, садовницей и, как ныне принято говорить, мастерицей клининга. Работала на совесть, по сути ж — за койку и еду.

Новая жена Полковника оказалась редкой скотиною. С одной стороны, детишек Фросе доверяла, с другой, гнобила домработницу на чем свет стоит. То пыль за холодильником найдет и заставит вылизывать, то кусочек жира на посуде под лупой увидит — все перемывать приказывает, то молоко находит кислым — вынуждает бежать за свежим. Фельдфебель в юбке, и Земля же таких носит, которые любят вот так вот свысока и с оттягом использовать властные полномочия.

И вот однажды, когда Полковник собрал свинорылый истеблишмент у себя на даче в честь дня рожденья супружницы, Евфросиния, подавая к столу очередное блюдо, громко пернула. Столь яростно, и пронзительно, да еще и с амбрэ, что Полковничиха, скуксившись наподобие Гитлера над картой Матушки-России, застучала копытцами по полу и заорала истошно:

- Вон из моего дома, быдло треклятое, весь ты мне праздник нарошно испоганила!!!

Надо сказать, Евфросиния уже не та стала прислужница: старость свое берет. То пироги перепечет, то борщ (любимое полковничье блюдо) пересолит. Да и детишки, мальчик с девочкой, стали деревенского уйобища стесняться. Как говорится в народе, рейтинг пополз вниз, а отрицательный имидж — ввысь.

Полковник, может, и воспрепятствовал бы — осталось в мужике все же подобие человеческого-то — но Полковничиха его уже изрядно заподкаблучила. Да к тому ж именины у новорусской половины, любой, как говорится, каприз за вашу пырку. Короче, собрамши скарб за четверть часа, Евфросиния готова была навсегда покинуть своих хозяев не за што не про што. Это при Сталине целых двадцать четыре часа давали, с демократией все жестче стало.

Отвез Полковник бабу к Трем Вокзалам, боясь взглянуть Евфросинии в глаза, сунул конверт с деньжонками, перекрестил, трижды сплюнул — и умчался прочь. Женщина приняла удар судьбы безропотно: на самом деле она готова была провалиться под землю за свой нечаянный пук. Хотя, не такой уж он был и нечаянный: пока на кухне вертелась, напехтерилась исподтишка заморских яств, вот в нутре революция и приключилась.

Куды женщине деваться? Деревни родной по Гороховцем уже нет, да и не ждут нигде бедную стареющую дуреху. Замуж поздно — сдохнуть рано. Кстати, о бедности. Зашла Евфросиния за угол, конвертик открыла, расчет переслюнявила. Деньжонок на самом деле — прорва, Полковник их из своей заначки дал, тайком от супружницы-салтычихи.

Ну, что ж... надо начинать жить по-новому, с чистого, так сказать листа, хотя и со значительными помарками. Пошла Евфросиния в универмаг "Московский", просто на товары посмотреть. Ведь по большому счету волю бабе дали, раскрепостили, а это все же событие, к свободе еще попривыкнуть надо. Может, размышляла Фрося, удастся снять угол, на работу пристроиться каким-нибудь бебиситером. У кого руки есть ленью нескованные, он и в аду не пропадет.

Но тут, на лестничном переходе, Фросю зажали с трех сторон — и давай обшманывать! Обобрали бабу яко липку. Фю-ить!... И готовенько. Духа перевести не успела, на улицу выскочила, увидала кого-то похожего — за ним погналась. И все молча, втихую. Но куда там — растворился в толпе москвичей и гостей столицы, на то он и вор. Бог дал — Бог обобрал. Фрося не шибко в святое верит, но по ее сугубому убеждению все согласно вышнему провидению. Полковник вполне мог и не дать конверта, спасибо, что хоть в лесу не прибил. Видно, воры углядели как Хозяин конверт совал, вот и выследили жертвушку.

И пошла Евфросиния дворами-переулками куда зенки глядят, коря себя же за нерадивость. Сама же виноватая, что в столь почтенном возрасте ума и осторожности не набралась. Какие-то детишки изредка задирали: «Бам-жи-ха! Бам-жи-ха! Бам-жи...» А она глупо лыбилась в ответ, только шептала: «Отроки неразумные, храни вас всех ангел...» Евфросиния хотела своих детей, да вот не задалось. А к полковничьим отпрыскам женщина была привязана как к родным, вот только... что-то не услышала няня от них прощальных слов.

В одном из дворов, перекрытых шлагбаумом, путь женщине перегородил черный человек:

- Проваливай отсель, уродина!

Когда с грабителями возилась, видно, здорово Евфросиния обмазалась, взглянула в стекло зеркальное в будке охранной: и впрямь как на пугало. Но какое-то, что ли, человеческое достоинство в женщине взыграло:

- А пошто проваливать, любезный! Небось не царские чертоги.

- Я те щас покажу, чертовка!

И охранник так вдарил Фросе в глаз, что у ней аж салют в мозгах. Встамши, женщина поперла на черного человека. Надо сказать, что хотя бы ростом и комплекцией Господь ее не обидел, а вот привратник таки раззадорил. Евфросиния (уж не знаю, откуда в ней такая школа, верно, по телевизорам нахваталась), сделав отвлекающий удар левой, правой отправила черного человека в нокаут. Оно конечно, может быть, и добро должно быть с кулаками, но охранник все же исполнял должностную инструкцию: не допускать внутрь периметра элитного жилого комплекса лиц, не соответствующих дресс-коду. Фрося же дала волю кулакам без обязанностей.

И впрямь: Москва верит не слезам, а тумакам. Черный человек расплылся по асфальту, а Евфросиния гордо удалилась восвояси. Впервые в жизни она применила грубую физическую силу вопреки заветам святых людей: не подставила вторую щеку, а осуществила канонический апперкот. Меж тем левый глаз Евфросинии принялся заплывать — охранник тоже умел бить. Глянув на свое отражение в зеркальном витринном стекле, баба затужила.

Пройдя еще сколько-то, Евфросиния уперлась в храм Божий. Помылиться бы, подумала она, да верно не пустят. Так она и стояла, поднямши чело вверх и любуясь игрою света в куполах, пока не подошел полицейский сержант и заявил:

- Гражданка, не положено. Идите уж.

Околоточный совсем молоденький, Евфросинии в сыновья годится. Вид у парня виноватый, заметно, что службой тяготится.

- Это что же не положено? - Разумно спросила изгнанница. - красотою любоваться...

- Тоже верно. - Вдруг ответил страж порядка. - А когда-то Елоховский собор был первым храмом России...

Юношу зовут Дима. Они из одного рабочего поселка, в Первопрестольную же лихо завело. Из армии вернулся, работы нет, вот и нанялся в столичные органы пэпээс ОВД Басманное. Евфросиния взяла — да жизнь свою непутевую как на ладони показала. И полегчало сразу, будто попу исповедалась. Полицейский слушал неожиданно внимательно. Он и сам не понял, с чего это он вдруг проникся к этой страшной как сама правда бабе. А после спросил:

- Есть-то хочешь?

Евфросиния постеснялась признаться, что да:

- Перебьюсь. Ну, бывай, служивый. - И пошла себе. А про себя представляла, что и этого вояку она бы в нокаут отправила, он похилее черного человека будет. Неимоверную в себе баба силищу открыла — я имею в виду моральную. Хотя и не только.

- Постой! - Окликнул Дима. - Я через час сменяюсь, и есть у меня идейка...

С парнем еще не успела случиться профдеформация. До армии Дима был обычной шпаной, одной ногой уж в криминальном мире стоял. Имелись делишки-шалишки, по счастью, не попался, да и то слава Богу. В армии окстился, застепенился, чуток обматерел. Дома мать, ровесница этой грязной женщины с оплывшим глазом, младшие брат с сестрой. Каким-то затаенным в недрах души нутром парень почувствовал: и впрямь в беде человек.

Меж тем Полковника совесть поедом ест. Ну, надо же: честь офицерскую на бзики своей тыловой половины променял! Выписано было царице морской по самое небалуйся, но сколь Полковник к Трем Вокзалам не ездил — не сыщет он Евфросинию. Куда уж там в этом огромном странноприимном доме... Да и детишки без пригляду в разнос пошли. Пробовали взять другую домработницу, из узбечек, так что-то напряжно стало: уж не шахидка ли. В общем, зря родная почти Фрося так легко барыневому капризу подалась. Упала бы на колени, взмолилась — Полковничиха и помиловала. Так нет: гордая.

И вот однажды Полковник повез своего полковниченка в элитную спортшколу; постреленыш там каратэ-до занимается. Помахал мальчик папе ручкой, пошел к проходной — тут дядька выскакивает, хватает чадушку — и давай ноги делать. Никакое тебе каратэ-до не сподмога. В тот момент Полковник уж в свой джип уселся. Пока пузень свой вытолкнул — киднепера и след простыл...

Случайно мимо проходила Фрося. Погналась она за злодеем, и шустро-то как! Проходит сколько-то минут — возвращается баба торжествующе, отпрыска полковничьего под руку ведет. Мальчик отцу доложил: сражалась няня с разбойником храбро, даже в глаз дала. Не преминул добавить, что и сам ногой супостата пнул. И даже неважно для Полковника: подстроен был инцидент или все взаправду выдумано. Главное: Евфросиния вернулась, так что камень с души спал.

Вернулась Фрося под ярмо добровольного рабства. По-прежнему все стало, разве только Полковничиха на нашу героиню уже не львицей, а змеею подколодной глядит, хотя и помалкивает. Задницей чувствует: случись чего — Евфросиния может и промеж глаз вдарить.

А с Димой беда приключилась. Поддался таки сержант искушению ментовскому, обложил данью ларьки близ Елоховского собора. В юности лет парнишка в своем поселке тоже рэкитирствовал, так что в этом деле он не целка был. Здесь надо сказать: если б в систему не влился — за просто так бы сожрали. Нашелся подлец в органах, который стукнул на Дмитрия куда надо. Просто, наверное, невзлюбил. Взяли Диму при исполнении, засудили, да на зону кинули.

Но Дмитрий там не горевал: занимался художественной самодеятельностью, ходил в передовиках производства, даже в бригадиры выбился. И вышел по УДО с чистой совестью. А куда деваться урке с волчьим билетом? На поселке такого не ждут ни мать, ни брат с сестрой. Короче, ломоть оторванный. Осталось разве опуститься и сбомжеваться.

Евфросиния изредка находила досуг, чтоб к Елоховскому собору съездить. Нет — не куполами золотыми насладиться; все надеялась благодетеля своего отыскать. После случая с киднепингом не видала она Димы и про парня ничего не знала.

Наверное в последний раз Евфросиния в святое место пришла. Глядит: изможденный бомж, вроде бы на Диму похожий, хотя на человека — не очень. Нет, точно: он!

- Вот ведь какой... бумеранг. - Раздумчиво произнесла Фрося.

- Да ладно. - Бравирует Дима. - Все бывает.

- Ну, ничего... солдатик. Сёдни опять у моей именины. Поехали со мной. Отъешься...

...На кухню пробрались незаметно. Евфросинья своего спасителя яствами потчует да отборными винами поит. В употребление идет всё: и шампанское, и коньяк, и текила и все прочее. В то время в зале пируют хозяева и прочая охуэлита. Всем хорошо, веселье в разгаре. Дима меж тем терпит пораженье пред змием зеленым; раздухарился парень, рассупонился:

- Щас им скажу. Щас все им скажу. Буржуины-эксплататоры грёбаные.

- Да што ж ты им скажешь, голубчик... - Старается успокоить пыл своего гостя дорогого Евфросиния. - Они и без тебя все знают.

- А то, что простой народ их обихаживает, а они тут барствуют, генералы.

- Спасти-то ты меня спас, теперь погубить хочешь.

- Из рабства вызволить. И мы с тобою, Евфросиньюшка, в деревню поедем, хозяйство заведем.

- В какую такую... где нас ждут?

- У тебя руки есть, у меня и поболе того. Уже не про...

В этот момент в кухню ввалился хозяин. Полковник сразу узнал похитителя своего каратиста, хоть того жизнь и пообтерла:

- Ух ты гой еси злой молодец!

- А ты, буржуй недобитый, толоконный твой лоб!

Сцепились они в смертной схватке. Тужатся, пыхтят, мутузят, а не одолеет никто, оба шибко поддатые. А Фрося рядом мечется, ручищу отвела, хочет физический спор самцов апперкотом разрешить. Наконец изловчилась... Бац! В нокдауне лежит ее Димитрий. Аккурат промеж глаз своему спасителю и въехала — случайно, конечно.

Оно конечно, уж и гости в кухне столпились, наблюдают драму. Полковничиха орет:

- Ага, знала я знала, что она скотина двуличная. В тюрьму, в суд, на урановые рудники обоих! И кому мы детей до...

- Цыц! - Отрезал наконец отдышавшийся Полковник. Приказного тона ему не занимать. - Что-то здесь не так. А нут-ка, Фрося, рассказывай...

Евфросиния все и выложила. Сановные гости слушали с придыханием. Закончив, домработница пронзительно пукнула. Очнулся Дима, голову приподнял, простонал:

- Русским духом пахнет...

- А ведь она не врет. - Сказал один из гостей, между прочим, отставной генерал госбезопасности...

Другие новые русские принялись галдеть, обсуждать ситуацию. Одни верили, иные сомневались, ибо наслушались в своей жизни всяких сказок да легенд из уст прохиндеев. В итоге, по советской общинной привычке решили голосовать. Победила правда.

Евфросиния с Димой уехали. Полковник дал денег на покупку дома в деревне. Завели скотину, стали поля возделывать. Дима женился на сиротке, пошли у них дети, а Фрося для них как родная бабушка. В принципе, та же работа, что и Полковника, только без понтов и подальше от Москвы. Вырученные от продажи продуктов крестьянского труда деньжонки Дима отсылает на образование своих брата с сестрою, он думает, выучатся — людьми станут.

Одно время у Фроси мужик завелся, бородатый такой, из местных — по прозвищу Цыган. Но он выпить любил, и по этому делу башкой дурной делался. Дала промеж глаз и выгнала. А потом Цыган попался на воровстве чужой собственности и в тюрьму сел. Мало пока еще совершенства в этом мире. Хотя и встречается.







РЕПА


Николай Васильевич и Лидия Петровна Потасуевы воспитывали внучку Аннушку сами, но, похоже, недовоспитались, хотя и пыжились. Тому способствовал ряд обстоятельств, которые у нас останутся скелетами в шифонере. Внучка, будучи дерзкой и упоротой, выросла и стала взрослой. Ну-у-у... почти — если зрелостью можно считать половую готовность. Всякое бывало в процессе выпестования, но красавица получилась ничего так, хотя не особо выдающаяся. Так — обычный бухгалтер в государственной конторе с каким-то нехорошим огоньком в томном взоре. Что бывает, когда чадо балуют: чаще всего, оно начинает заблуждаться в вопросе своей исключительности. В случае девиц, в таковых взрастает ожидание исключительной судьбы, которая тебя одарит всеми благами без твоих трудовых усилий — просто за то, что ты уродился. Так и вырождаются.

Однажды Аннушка привела в дом крепенького такого, стриженного в манере бокс парня, Даню Чудина, более известного под погонялом Репа. Этот самый, прости Господи, молодой человек слыл в округе законченной скотиной, некоторые даже желали юноше сдохнуть. Бандюган — чего с него взять. Но Аня натура романтичная, ей нравятся сильные мужские личности, а Репа все же на такового несколько смахивает. Воспитанный на противостоянии с отчимом, Даня имел четкие понятия о бытии, умея постоять за таковые. Оттого, наверное и влился в мир то ли криминала, то ли околобизнесполуспортивной сферы. Отчим, кстати, околел при странных обстоятельствах. А чего вы хотите от поселка без будущего? Его обитатели стесняются прошлого, панически боятся грядущего, а посему умеют жить сегодняшним днем, а это тоже в некотором роде искусство.

Вначале сожитель вел себя пардонно, наверное, еще только приглядывался, но очень скоро начал чудить — конечно, прежде всего на почве злоупотребления зельем и всего такого психоактивного. Старики терпели, надеялись повлиять на внучкиного гражданского, с позволения сказать, мужа, но куда там. Так бывает: надеющийся обелить черное чаще всего очерняет свое белое. Хотя еще не до конца ясно, чем, собственно чернота в этом мире отличается от белизны.

Люди бывают разные, красавицы же все одинаковые: красивые. Или по крайне мере последние стараются все подогнаться по некий шаблон, не понимая, что родиться надо все же счастливой, а шарм не в табле. Аня с младых ногтей мечтала вырваться из затхлого мирка, расцвесть на благодатной почве, вернуться однажды в поселок кралей — в мехах и брульянтах — и плевать на всех с высокой колокольни. Задатки для того были, но надобно еще и все остальное. Вы же и сами замечали, как дурнеют в таких вот поселениях обаятельные создания и сколь великолепны вырвавшиеся из черных дыр солнышки.

Оно конечно, свои пропасти поджидают и в мегаполисах — потому как открывший, что и большой русский город — тоже жопа, выбирает тренд перманентного обретения свободы с попиранием предыдущего уровня. А это уже свобода абсолютная, которая суть есть полное беспросветное рабство. Быть в плену у своих же амбиций — участь наипечальнейшая. Ну, да: кому сейчас нужна духовная воля — это же вам не роман Ивана Тургенева.

Даже попытка обрести благодать любви в поселках заканчивается унылыми буднями. Короче, молодой бугай стал Аннушку побивать. В глубинке еще сильно верование в то, что бьет — значит любит, но есть же в конце концов совесть и УК РФ. Дошло до плохого: Николай Васильевич, увидев вновь обезображено гематомами внучкино личико, вызвал полицию. Лидия Петровна отговаривала старика, потому как то ли внучатого то ли зятя, то ли не пойми кого шибко жутко боялась, но ветеран железнодорожной отрасли был непреклонен. Приехавшие на вызов менты встретили со стороны Дани и его дуры сопротивление, в результате чего дебоширу здорово начистили репу, а девку заткнули и простили.

Короче, состоялся суд и Репе вкатили в пятак — скорее не за Аннушку, просто не надо было возбухать супротив блюстителей, для которых поселок — исчадие быдла, которое надо гасить, мочить, а желательно из пулемета расстреливать. Судилище получилось скорым, никто и очнуться не успел. Девушка на суде пыталась спасти хахаля, на ее стороне была и бабуля, которая искренне боялась, что Репа выйдет и пришьет деда. А Николай Васильевич стоял на своем: дом такого упыря — небо в клеточку. Короче, посадил дед Репу. Мир преисполнен акциденций, вот.

Мы, русские делимся на тех, кто уже свалил из «Рашки», или по ряду причин пока этого не сделал, причем свалить можно как в горизонтальную, так и вертикальную сторону. Я ж говорю: обрести свободу в пятом, духовном измерении способны разве те, кто хотя бы книжки читает. Я имею в виду, умные. Но народонаселение предпочитает глупые книги, что и хорошо, и скверно. Раскольников-то глупых не читал. А Репа вообще читать не приучен, он и сам — литературный персонаж, к чему такому глазенки-то портить. Кстати, нелюбителям литературы и изящных искусств хорошо в любом казенном доме, ибо они не знают, что такое нравственные страдания над вымышленными мирами. А это тоже вариант духовной свободы, ибо нищий духом не стремится ни к какой иммиграции в принципе.

Зона — квинтэссенция Рашки во всех ее ярких проявлениях. Именно тюрьма — обитель подлинного русского духа, который рождал такие проявления нашей культуры как Аввакум Петров, Федор Достоевский, Варлам Шаламов и Сергей Довлатов. И о философии нар. Ежели ты попадаешь в казенный дом, это означает, высшая сила тебя испытывает, иначе говоря, любит. Ты же получаешь дополнительную преференцию: с точностью узнаешь, любишь ты Рашку либо что-то иное. Репа попал на красную зону, где начальники, уча Родину любить, на самом деле прививали ненависть к отеческим гробам. Короче, Даниле небо в клеточку медом не казалось. По все вероятности пенис... тьфу — то есть, пенитенциарная система наладилась выпендрежника обломать, иначе говоря, вставить ему кой-куда путевой знак исправления.

Что касаемо Аннушки. Прошел месяц, другой, третий, а ощущение пустоты не покидает, тем более что прынца что-то не возникает, кругом одна кляцающая гнилыми зубами серость. Замуж не сказать чтобы невтерпеж, но как-то все не так, что ли. Да, по большому счету Репа - быдляк, но с ним жизнь драйвом была наполнена.

Николай Васильевич был близок к благодати, ибо жил по совести и говорил искренне, с плеча — отчего, наверное, на железной дороге не продвинулся. От его характера Лидия Петровна в первые годы брака имела намерение разбежаться, но потом привыкла. Вот ведь какая наша обыденность... Сначала человек рождается, потом учится говорить. Очень скоро приходится учиться говорить далеко не все, что думаешь. Даже шуты, которые по должности за базар не отвечают, вынуждены правду-матку наизнанку выворачивать, в противном случае у них отрезают орган мышления, зачастую — вместе с головой.

В первую руку Аня подбила своих стариков, чтоб они двинули к классной руководительнице Репы Марье Ивановне Жучкиной. Даниил Чудин не всегда был таким. Он одно время даже хорошо учился и не получал по поведению "неуд". Что-то сломалось в подростке, наверное, среда сожрала. Хотя... кто-то из одноклассников поступил в институт, в военное училище, в полицию. Некоторые девочки воздали крепкие семьи. Но значительная доля детей выросла — и из волчат, поросят, цыплят, козлят, ягнят и обезьянок — выросли волки, свиньи, петухи, козлы, бараны и гамадрилы.

Марьванна, оказалось, относится к Репе даже с какой-то теплотой. Да, хулиган (по ее мнению, дело в родительском упущении), но ни единого плохого поступка по отношению к себе со стороны Чудина женщина не помнит. Тем более по ее предмету географии Данила учился со вкусом, даже доклады писал о путешествиях — причем, не по казенным домам.

И почему училки не было на том злополучном суде? Мариванины трогательные обращения в органы, в которых служат и Жучкины ученики, особого действия не возымели. Она и на поруки обещала взять, и народным образованием клялась, и к великодушию взывала. Начальник судейский на личном рандеву так и заявил: «При все уваженьи, уважаемая Мариванна, ваш этот гражданин Чудин столь начудил, что даже теперь Господь-Бог ему не товарищ». Не получилось, короче, при посредстве педагога Жучкиной вытянуть Репу из тюряги.

А меж тем мужик на зоне больно страдает, трогательные малявы на волю шлет. Наверное, начальники на красной зоне совсем уж задолбали путем перевоспитания.

Снова Потасуевы устроили мозговой штурм. Вдруг вспомнилось: Даниил имеет светлую деталь биографии: он исполнил священный долг в рядах вооруженных сил великой нашей Державы. И даже бывал в каких-то там точках. Порешили найти и обезвре… то есть, сподвигнуть на доброе дело непосредственного командира младшего сержанта Чудина, капитана Кошкина.

Кошкин уже вышел в отставку. Узнали, что проживает вояка в городке неподалече. Видимо, крышу у офицера войною совсем уж снесло, ибо трудится он в организации по отлову и уничтожению одичавших домашних животных, а в личной жизни у вояки полный... этот... трындец. Нашли, стали обхаживать, отпаивать и все такое. Аннушка к тому же не преминула использовать всю свою витальную силу, а в нагрузку и флюидальные волны. Кошкин, почувствовав тепло женщины, проникся и написал под диктовку что надо куда надо, сходил, произнес где правильные слова: мол, страна лишается Защитника Отечества, славного воина и рубаху-парня. Хотя на самом деле капитан Кошкин смутно помнил сержанта Чудина — их столько было на боевом пути офицера.

И снова наступлю на больную мозолину: когда куда-либо приходит быдло, наступает быдлец, порой даже полный. И куда бы быдло не пришло, кончается одинаково. Кошкин, бывший русский военный офицер, знающий, что такое мужская честь и гражданская совесть, жестоко запил — и это еще не самое худшее, что может случиться. Это у солдатиков посттравматические синдромы, а у солдат Родины — разрывы Матрицы. Разномастные Репы из всех городов и весей в действующие войска приходили и уходили (либо вывозили запакованными в цинк), а Кошкин накапливал, накапливал и накапливал вселенскую тоску. А тут еще какие-то Чудин, Аннушка, старики...

После того как все инстанции отворотили от ворот, отставной капитан Кошкин учинил форменный развратный дебош. Ладно бы еще, домогался до Анны (та вообще-то неровно дышит на военных, пусть и отставных), так нет: раздел тело свое донага, все ризы положил и принялся гневно обвинять пенсионеров в том, чего они толком и не делали. Ну, и дед по своему характеру тоже наговорил всякого. Еще полшага - и посадил бы Кошкина, но здесь Бог отвел. Свезли офицера в больницу и под капельницу положили.

И осталась крайняя надежда: начальник поселка по фамилии Мышкель. Здесь положено говорить не "глава" и не "председатель", а именно что "начальник". Здесь наметился четкий тренд: давненько Мышкель глизища положил на Аннушку, еще со времен школьных лет видной дивчины. Девица же начальника поселка, как говорится, презирала всеми персями души.

Ну, что ж... это в детских сказках вовремя приходит чудо и случается всякое радостное волшебство. А байки для взрослых насквозь материалистичны и проникнуты запахом Истины. Да и что такое — покувыркаться в койке. Зато Мышкель тряхнул стариной и побередил свои связи. Никто в этой истории с принципами не поступился, ибо таковых и не наросло, зато вытащили таки Репу с зоны — по УДО. Первую неделю сержант запаса Даниил Чудин бухал по-черному. А потом... давайте не будем совсем уж строить из нашего бедолаги суперзлодея. Нет, не пришил Репа деда. Просто однажды почетный железнодорожник Николай Васильевич Потасуев, одемшись по параду, выбрался из квартиры, перекрестился — и пропал. Никто так и не узнал, куда.

А у Аннушки родился малыш, пухленький и аппетитный. Репа имел право сомневаться в своем отцовстве, ибо расчет сроков получался каким-то стремным. Но не опустился молодой человек до скандала, стал полновластным хозяином в квартире и любящим папой. Лидия Петровна теперь как мышка, Аня же лишилась фирменного огонька в своих очах.






















СОЛДАТ


Жил был солдат Миша. Хороший был вояка, справный, противника уничижал нещадно, территорию зачищал, слабых и убогих защищал. Был Миша родом из глухой деревни, лесом воспитанный, молоком да водою ключевой впитанный, сказками бабушкиными убаюканный. Послужной список что надо: довелось Мише повоевать в Чечне, Кавказ усмирять; потом нанялся на Донбасс, людей русских от волынян да галичан отбивать. Ну, а в последнее время занесло нашего Мишу в далекую арабскую страну Сирию, где солдат помогал ослобонять неведомо государство от исламистов безумных.

Извоевался Миша, исстрелялся, и отпускают вояку домой. Но тут весточка пришла: родная глухая деревня нарушилась, а вся родня повымерла. Да и зачем возвращаться, коли за годы воинской доблестной службы всему штатскому солдатик разучился, а способен он лишь к ратному делу... Можно наняться во французский иносраный легион (или не знаю, как эту цивильную банду еще звать), или стать солдатом удачи — воевать за деньги и без принципа. Но столько уж страданий Миша насмотрелся, что душа поизносилась. Хочется чего-то такого... да и сам он не поймет, чего.

И тут Миша совершил очевидную глупость: оставил воинскую часть с оружием, по-русски говоря, дезертировал. Пошел Миша странами арабскими куда очи потухшие глядят. Долго брел он, выбрел на оазис красы неземной. Кругом пустыня барханная, а тут все благоухает и птицы райские поют. Сначала подумал: и впрямь рая сподобился, после пригляделся — часовые вышке по периметру стоят.

Подошел солдат, оружие сложил, представился. За время войны Сирийской язык пустынь он чуток выучил. Часовой солдат доложил своему сержанту, сержант — майору, майор — генералу, тот — местному шейху. И удосужился шейх устроить солдату аудиенцию.

При встрече, на коврах персидских с наложницами милыми, забитыми, но ласковыми, выяснилось: учился шейх в юности в России — на агронома — и очень много положительных впечатлений о далекой северной стране сохранил. И даже по-русски что-то помнит. Правда, тогда страна была империей, звавшейся СССР, влиятельной и уважаемой. А теперь — неизвестно что. Благодаря приобретенным на Севере знаниям шейх смог обустроить свой оазис, практически превратить его именно что в рай. Теперь шейхово племя живет в благоденствии, разве только покой обчества по периметру приходится оберегать, ибо на лакомый кусочек зарятся другие племена. Времена теперь неспокойные, да говорят, новая империя силу набрала: сеет рознь промеж народами Востока, бередит межрелигиозную ненависть, хочет пригрести к своим ручищам нефтяные разработки и умы. Поскольку у шейха своя вышка нефтедобытная есть, очень он беспокоится грядущими перспективами.

Кстати, шейх поинтересовался: как сейчас в Союзе с агротехническими знаниями? А что Миша скажет: он по другому профилю. Свое крестьянское прошлое он похерил напрочь, зато выучился хорошо сражаться и невзгоды терпеть.

Шейх сжалился над русским солдатом Мишей и нанял его сторожить оливковый сад. Там все по уму: к каждому деревцу подведены трубки, по которым вода питательная из артезианских скважин поступает. Но вот беда: повадилась туда темная сила и деревья ломает. Никто так и понять не может, откуда она, треклятая, возникает и куда исчезает.

Как принято, дали Мише три месяца испытательного сроку. Месяц он дежурит, два — все проходит в штатном режиме. А по истечении третьего месяца приходит солдат сад осматривать и видит: половина оливковых деревьев поломана. Ну, думает Миша, в Чечне меня пуля миновала, на Донбассе пронесло, в Сирии арабская богоматерь миловала, а здесь теперь плахи не миновать.

Пригорюнился солдат — пожить еще все же охота. А то все в войнах да конфликтах, хочется и для себя чего-то доброго, ладного. Прислонился Миша к стволу оливы, осел наземь, стал думу печальную в мозгу головном перекатывать. Тут слышат шум... глаза открыл — то дрон налетел небывалой величины. Стал беспилотный аппарат деревья крошить. Изловчился солдат — и, минуя пропеллеры, за стропила уцепился. В этот момент дрон ввысь взвился... Смотрит Миша: оазис прекрасный все меньше и меньше в размерах становится. Опомнился парень, что калаша своего внизу оставил, но уж не спрыгнешь: вЫсоко. Да к тому ж может, шейх и любит русский дух, но по менталитету он все же восточный деспот, возьмет — и головушку буйну снесет на хрен. Дрон же на высоте где-то с километр подъем прекратил — и пошел на бреющем параллельно скудной земле в сторону рассвета. Внизу все пустыня, лишь изредка верблюжьи караваны ползут да разбитая боевая техника из песков поблескивает. Много лет в этом краю заморском война идет, все разорено да заброшено. Похоже, Шайтан здесь порезвился, как говорится, от души. Вот странно… раньше народы арабские вроде в мире сосуществовали, пусть и худом, но с притерками. А пришли ценности демократические из-за окияна — настал кирдычно-каючный хаос.

С час, наверное, дрон пробреял — чихать стал. Видно, топливо в механизме кончилось. Чует солдат: аппарат наземь спускается. Вот ведь умная машина, железо, а о сохранности печется! Почти без удара дрон в расщелину свалился, ну, разве только чуток пассажир бока намял. И заглохла машина, лежит бездыханная. Изучил дрона солдат: надписи на стропилах имеются, но на языке Мише незнакомом. Это точно не здешняя вязь, ее вояка чуток изучил. Местность вокруг — коричневые скалы. Ни воды, ни провизии, ни оружия, один только авось в подмогу. На всякий пожарный Миша камнем сшиб один из винтов, военный человек все сущее способен использовать в качестве оборонительного средства. Вооружившись, опасливо двинулся по каньону.

Глушь кругом, аж в ушах свист: то называется мертвенной тишиной, на Руси такой не бывает. Устал идти, ведь по камнищам то вверх, то вниз карабкаться приходится. Тем паче тьма наступает, которая в здешних краях делает это торопливо. Лег — любуется на проявляющиеся в небесах звезды. Среди галактик по небу то и дело НЛО шныряют разноцветные. Да, подумал Миша, даже там теперь неспокойно... и с этой мыслею уснул.

Снится солдату его оставленная часть, которую бешеные исламисты окружили и бомбят из всех видов вооружения. И все это наш странник наблюдает с высоты птичьего полета, на дроне сидючи, и почему-то как дурак лыбится. Опомнился: как же так я оставил своих собратьев, корит себя парень, ведь теперь каждый штык наперечет... Сдезертирствовал, остался теперь без Родины, ума и чести! И тут командир снизу кричит: «Жульенов, мать твою так! - (такая у Миши фимилья) - Ты почему пост оставил, раскудрит тя в лопатку?!»

Проснулся Миша в холодном поту. Прокричал в пустоту:

- Скотина ты, Жульенов!

И лишь только небо молчало в ответ. Еще до рассвета солдат отправился в дальнейший путь по каньону. Едва Солнце коснулось верхушек скал, вышел путник к городу пещерному. А у ворот часовой стоит. Взял Миша наизготовку дронов винт, ближе подходит, а тот недвижим яко столб соляной. Пригляделся: Господи-боже, да это ж камень! Стал Миша обследовать пещеры, и кругом ему встречаются окаменевшие солдаты, вельможи, да и простой люд. Зашел в самую большую из пещер — а там...

Стол там стоит, яствами да винами уставленный. Эх, сказал себе Миша, была — не была, пусть даже казнят, хоть от пуза нажрусь! Наелся-напился солдат, хотел было отвалиться — тут шум. И входит красавица в шелках, а позади нее свита. Говорит женщина на чистокровном русском языке:

- Я местная шахиня. А ты, по физиономии смотрю, вроде как мой земляк.

У Миши и впрямь морда русского Вани.

- Неужто вы из Руси, любезная? - Учтивничает Миша.

- Было дело... А как же ты попал сюда, служивый? - Вопрошает шахиня.

Миша и рассказал: про рай рукотворный советский, про шейха, про сад оливковый и дрон. А про дезертирство свое умолчал.

- А-а-а... - Заявила красавица. - Знаю, знаю. То злодеи из Пиндостана лютуют. Хотят у нас на Востоке подобие ада создать — вот и вредят.

И свою историю поведала красавица. Вышла замуж за ассирийца, с которым познакомилась на курорте турецком. Он царство сулил, а оказалось, муж — шах этого пещерного города. Дыра дырой, да к тому же в такой глуши. Давным-давно, еще при македонском царе Александре, город процветал, здесь был центр астрологии, алхимии, метафизики, а так же других заумных наук. Мужа убили в очередной междоусобной войне, пришлось стать шахиней Василисе (так красавицу звать). Пришла одна беда — раздвигай но... то есть, отворяй ворота. Напасти на город пещерный стали сыпаться одна за другой яко из рога изобилия. Вот верно, судит Миша.

Так вот, продолжает шахиня. К пещерному городу однажды нечистая сила подступила. Сначала держали оборону, но лукавые наслали на жителей вирус неведомый, от которого каменеют. Почти все окаменели, разве только Василиса с небольшой свитой каким-то чудом иммунитет обрели. Теперь вот ждут новой напасти. Хотели и Мишу пулей снайперской взять, ибо вначале посчитали: он тоже шайтанов засланец. Но сердце красавицы подсказало: надо погодить.

- А вот тебе, - торжественно заявляет Василиса, - священная книга ассирийского народа. Иди в храм пещерный и читай ее. Просто читай три ночи кряду. Искушения, страсти тебя одолевать будут — читай до третьих петухов. Три ночи продержишься — город священный ассирийский спасешь, и тогда замуж за тебя выйду.

- Ну, что ж, - отвечает Миша, - читать — невеликая наука.

Но врет солдат. На самом деле не большой он любитель читать. Непривыкший Миша к наукам, а от одного только книжного запаха мужика воротит. Раскрыл фолиант — там тарабарщина. Но что делать: взялся за гуж — не говори, что не муж.

В первую ночь стали одолевать Мишу погибшие в боях страшных товарищи: «Сдайся силе непреклонной, брось читать...» Потом командиры упрекать принялись за дезертирство. Следом мать родная укоряет за предательство Родины. Но терпит, терпит вояка, знай себе дундит. Так до третьих петухов и устоял.

Утром на свет Божий из темной пещеры выбрался — тут и стол накрыт. Утробу набил, напился вина хмельного и провалился в небытие. Очнулся: Василиса со свитою стоят, готовы вновь в храм пещерный препроводить. И все молча, без никаких слов.

Вторую ночь налетели дроны несметные: кружатся, страху нагнетают. Возник шейх, корит: «Что ж ты, солдат русский, допустил нарушения сада оливкового, да потом и убег? Проклятия мерзкого ты достоин, неверный!» Понимает Миша: наваждение это все. И не бросает читать, крепится. Так до третьих петухов и дотерпел. Снова, выбравшись, напился-наелся и вырубился напрочь. Проснувшись, увидел Василису со свитой, которые готовы его опять в храм пещерный затолкать.Смалодушничал Миша: хотел сбежать хотя б куда... чует, что третья ночь последней будет в его жизни непутевой. Но крепко его евнухи за локти держат, не дают увернуться и слинять. И все молчком, молчком. Только затылком солдат чуял тяжелый взгляд красавицы, когда во мрак заходил.

Перед началом чтения Миша вспомнил старые предрассудки: очертил себя кругом, трижды перекрестился и плюнул через левое плечо. И началось. Ведьмы, вурдалаки, черти с ладаном да ангелы падшие из углов выныривают и как бы атакуют, издавая при этом неприличные звуки. Но Миша читает, не сдается, лишь краешком глаз сечет все это безобразие. За ними появились злобные духи всех евразийских злодеев: Тимура, Малюты Скуратова, Лаврентии Берия, Усамы Бен Ладена, Брейвика... Набрасываются, зубами вострыми скрипят, но терпит, терпит Миша танец смерти. А после принялись налетать бабы голые, и каждая прелестями соблазняет. Да еще и ласкают парня нашего за все места... вот это искушение! Отмахнулся солдат от страшной красоты и пуще прежнего долдонит. Тут слышит: «Самого, самого зовите!» Да, думает солдат, сейчас сам сатана придет — и будет мне капец...

И появляется тот, на которого Миша даже краешком глаза глянуть боится. Это же самое страшное, когда неизвестно что. Это Нечто будто обволакивает, хочет в себя затянуть. Чует Миша: там, куда засос творится, вечная комната с тараканами. Еще пуще читает солдат тарабарщину, не сдается. И тут — петухи третьи! Как раз последняя страница священной книги закончилась. Луч света проник в храм пещерный — и все страхи земные развеялись, только легкая розовая дымка осталась.

Выходит Миша наружу: а там толпы ликующего народу. Впереди всех Василиса стоит по параду одетая. Заявляет шахиня:

- Мишка, Мишка, где твоя улыбка? Спас ты народ наш, все окаменевшие к жизни вернулись! Теперь я твоя во веки веков, а ты — шах великий, вот. Добра наживать нам не надо, у нас и так все уже есть, а вот счастья человеческого не мешало бы...

И стали Миша с Василисой править во славу Божию — неважно, Аллахом Его звать, Святой Троицей, Атманом или Яхве. И пошли у них детки. Жаль только, выросли все обалдуями, гламурными светскими львицами, да тормозными мажорами. Но это уже совсем другая история.









ДАРЬЮШКА


Жил в одном поселке лесопромышленник Херов (ударение на втором слоге), некрупный, но крепкий и деловитый. Случилось у него горе: умерла супруга любезная. Осталась дочь, Дарьюшка, одна в жизни радость. Херов все на делянках пропадает да на нижних складах и пилорамах руковОдит, а, чтоб Дарьюшка под приглядом была, взял себе из соседнего поселка новую жену, Катерину.

Она моложе прежней, и у той тоже дочь, Изольда. Ну, думает Херов, теперь в доме лад будет. Так все вдовцы полагают, хотя сказки этому не учат. Катерина же свои порядки завела, при которых Изольда — прынцесса, Дарьюшка же Херова — прислужница. Херов все дни на работе, ведать не знает, что под крышей дома на самом деле творится, Дарьюшка боится стукнуть отцу, ибо мачеха в страхе держит, загнобить грозит. А приедет тятенька ночевать — все как бы мирно, спокойно, одна лепота.

Старая как мир история о своей рубашке, которая всегда ближе к телу. У Катерины тоже как бы правда: в жизни она натерпелась от всяких мерзавцев, вот и выбрала слабое звено, чтоб зло выместить. Дарья и полы драит, и белье стирает да гладит, и посуду намывает. Все модные прикиды покупаются Изольде, Дарьюшка лишь донашивает. То же касается и высокотехнологичной электроники.

И вот однажды Херовой дочке перепал старый айфон, ибо Изольде купили гаджет самой последней модели. Пошла Дарьюшка к колодцу, вещь от Изольдиных слюней оттереть. Трет - и любуется, впервые у ней такая штуковина. А тут — бзык! — айфон и выскользнул. Ручки-то натруженные, да и волнуется от радости нечаянной. И надо же такому случиться, что полетела штучка заморская аккурат в шахту, и в воду — бульк! Колодец глубокий, колец шестнадцать, не увидать...

Пригорюнилась Дарьюшка, пошла и доложила все мачехе начистоту. Та и наорала по своему обычаю:

- Ах ты, уродина несуразная, сволочь недобитая, ступай — и как хочешь доставай!

На самом деле гаджет не жалко было, он бы в помойку улетел. Но хотелось поизмываться над падчерицей, Катерина и сама не понимает, с чего это в ней такой бес. Наверное, Фрейда не читала или школьную программу по литературе мимо ушей пропустила.

Пошла Дарьюшка колодцу — и молча туда скаканула. Жизнь обрыдла, не видит девица светлого будущего для личности своей несчастной. Летит она, летит, вся ее жизнь короткая некультяпистая уж раз семь в головушке прокрутилась, а контакта с водой все нет и нет. Только темень, да созвездия с галактиками в глазах мелькают...

...И тут падение замедлилось, и опустилась девушка на зеленую травку. Вокруг луга да холмы, свет неземной — и птички поют. Ну, рассудила Дарьюшка, попала я в рай — слава те Господи, отмучилась. Но то не рай был, а страна Виртуалия, мир особенный и чудной, доступный далеко не всякому. Пошла Дарьюшка наугад, видит: куст, обросший крапивою. Тот взмолился:

- Дитя человеческое, вызволи ты меня из полона, я тебе потом пригожусь! Совсем меня сорняк извел-измучил, загнусь ненароком...

Что же... взялась Дарьюшка и всю крапиву повырвала с корешками. Ручки до волдырей обожгла, но с задачей справилась. Куст и говорит:

- Иди с Богом, красавица, а посля я тебе сгожусь.

- Куда здесь идти-то...

- А куды глаза глядят, кривая небось и выведет.

Пошла Дарьюшка как куст велел. Смотрит: козлик на холму пасется. Скрюченный какой-то, больной наверное. Взмолился козлик:

- Сделай доброе дело, дитя человеческое, подои ты меня. Совсем уж изболелся без дойки-то.

Отвечает Дарьюшка:

- Как же я подою-то, ты ж не коза.

- Был бы козой, все проще б получилось. А тут вот какое дело...

Сжалилась Дарьюшка, подоила козла. Тот довольный, облегченный, распрямленный и произносит:

- Добра ты девица, а сослужу тебе, когда понадобится, службу. Ступай себе с Богом.

- Так куда идти-то...

- Сердца своего слушайся, ступай куда оно велит. Авось куда надо и придешь.

Вы не заметили, что мы, русские, часто авосю доверяемся? Ну, как то же солдат Миша… Шагает себе Дарьюшка дальше, видит: орел на земле лежит. Еле шевелится, хрипит, но покамест живой. Взмолилась птица:

- Накорми ты меня, дитя человеческое, пищей кровавою. А то ведь издохну, ан не хотелось бы...

- Да где ж я тебе кровавую пищу найду, чудо пернатое...

- А ты-то на что, красавица...

И дала Дарьюшка поклевать орлу своих мягких тканей. Насытилась птица, воспаряла, заявляет:

- Спасла ты мою жизнь, любезная. За доброту твою, самоотверженность кроткую, когда время придет, сослужу тебе службу верную. Ступай себе дальше с Богом.

- Я ж не знаю, куда...

- Недалече тебе осталось. За тремя холмами, за тремя логами найдешь что нужно.

И впрямь, пройдя три лога и три холма, увидала Дарьюшка терем расписной. Подошла, в дверь постучала, представилась. Не отвечает никто. Толкнула дверь-то — она и открылась. Зашла в горницу, видит: старик со старухою на печи лежат не живы не мертвы и бессильно стонут. А на полках — богатства несметные. Отмыла, отпоила Дарьюшка стариков, на ноги поставила. Те и говорят:

- Поживи ты с нами годок, девица, поухаживай за нами, мы уж в долгу не останемся.

Не годок пожила Дарьюшка в тереме расписном, а год с неделей. Старик со старухой румяненькими стали, живенькими такими. Уж не хотелось им с такой внучкой расставаться, но в стране Виртуалии в отличие от нашего мира что сказано — то сделано. Отпустили они красавицу на Землю, в дорогу богатствами снабдили. И да: за год с неделею Дарюшка из угловатого подростка превратилась в супермодель наподобие куклы Барби, разве только живую, с душой и чувствами.

Рассказали старики обратную дорогу, только предупредили: по стране Виртуалии бродит банда из трех монстров, одичавших вконец покемонов. Но не слишком стоит Дарьюшке злодеев опасаться, ибо доброму человеку сам Бог не указ.

И впрямь: покемоны, почуяв дух русский, повыбрались из своих нор — и за девицей в погоню ударились. Та побежала, но ноша тяжка, монстры настигают... вдруг с небес орел стрелой свалился, одного покемона повалил — и давай ему глазищи выклевывать. Лежит покемон убитый, и говорит орлу Дарьюшка:

- Спасибо тебе, птица небесная, но что с двумя другими...

- Моя миссия, - отвечает орел, - одного монстра изничтожить, ты ж продолжай путь свой праведный.

Бежит Дарьюшка дальше, вновь настигают ее покемоны, но тут из-за холма козел выскакивает, рогами одного протыкает — и давай его крутить, кишки выворачивать. И этот злодей повержен. Говорит козлу Дарьюшка:

- Спасибо тебе, зверь травоядный, но ведь третий еще есть...

- Моя работа, - козел отвечает, - второго гада забодать. Та ж продолжай свой путь праведный.

Бежит Дарьюшка дальше, уж сил нету, а тут куст знакомый:

- Спрячься, девица, во мне, гадина не найдет тебя...

Залезла Дарья в куст, дух переводит. Монстр покрутился, покрутился, сплюнул — и ушел, произнеся:

- Уж я отмщу за братьев своих...

...Когда Херов увидел расцветшую дочь свою, чуть удар не хватил мужика от счастья. Устроил он пир горой на весь поселок. Меж тем Катерина шипит:

- Ненастоящая она, дело тут нечисто... Вот от кого у ней такие богатства несметные? Может она вообще... русалка.

- Циц! - Оборвал ее муж. - Дело не в том, настоящая или какая. Бог взял — Бог отдал. А ты не веришь, в том твоя и беда.

Дарьюшку заочно уж и похоронили, рядом с могилой ее матери крест именной поставили. А тут — нечаянная радость. Весь поселок глядит на Дарьюшку - не налюбуется, вот ведь красота какая сила.

У Дарьюшки уж и женихи завидные подобрались, да и вообще свет от нее исходит. Изольда меж тем все в гаджеты свои тырится, отчего все дурнее становится. Что характерно, когда Дарьюшка в колодец сиганула, она страшнее Изольды была, ведь вся утружОнная, теперь же — наоборот. И это не чудо, а объективная реальность, данная нам в ощущениях.

Херов опять весь в заботах лесопромышленного бизнеса, а Дарьюшка наша под Катеринину пяту вновь подпадает. Мачеха все выпытала у падчерицы свей, да та по простоте душевной особо ничего и не скрывала. Снабдила Катерина Изольду свою инструкциями да экипировала не хуже ниньзи. К колодцу подвела — и подталкивает:

- Иди, радость моя — и счастье свое добудь!

Бывает же такое, что мать родная ради счастья кровинушки своей готова ее в омут бросить.

- Не хочу я, ма! - Отнекивается Изольда. - Мне и туточки неплохо. А богатства несметные мы лучше у Дашки отымем.

Призадумалась Катерина. Да ненадолго. Дарья дура, мало взяла, а надо нахапать больше. И, применив приемчик самбо, дочь родную в колодец-то запрокинула...

...и в этот момент Дарьюшка проснулась. Оказывается, столь уработалась девчушка, умаялась, наволновалась, что возле колодца ее и вырубило. Глядит: айфон под ножками в грязи валяется. Слышен мачехин крик:

- Дашка! Ты где запропастилась, тварь несуразная, сюда иди!

И что надумала падчерица: подняла она гаджет — и в самом деле в колодец бросила. Тут же глазки сомкнула, в полудрему окунулась, и виртуальная реальность представляется девушке как будто кино...

...Благим матом кричит Изольда, мать родную проклинает. Летит, а вокруг темень. И только внизу свет брезжит, но непонятно совсем; не то привередница падает, не то взлетает. Бухнулась об твердь копчиком вдарилась, завизжала. Огляделась: кругом пустыня, а под ногами пауки со скорпионами ползают. Помянула мать и сестру сводную всем на чем свет стоит, отряхнулась, пошла. Если это та самая Виртуалия, что-то она больше на ад похожа. Кстати: ад — это то же самое, что и сад, только без первой буквы.

Через короткое время окликает ее что-то жалостливым голосом. Оглянулась: куст иссохший. Просит растение:

- Дитя человеческое, одолел песок меня напрочь, отгреби ты его от меня, не дай сгинуть...

- Молчи, отросток жалкий. Говори лучше, где терем расписной, а не скажешь — вообще заломаю.

Пришлось кусту дорогу указать, жить-то охота. Получив информацию, Изольда достала из амуниции хорошо заточенную саперную лопатку и куст посекла. Не смогла досечь до конца, колючки мешались, но урон нанесла непоправимый. Идет девица дальше, за следующим барханом видит скрюченного козла. Взблеял рогатый:

- Сделай доброе дело, дитя человеческое, подои...

- Ты чё, охренел, каз-зел! Не дала договорить экспедиционерша. - А ну, говори, где терем расписной, не то зарежу!

И достает из амуниции вострый нож. Пришлось козлу раскалываться. Выудив сведения, Изольда козла попыталась добить. Поранила, но животное увернулась, ушло.

Еще за двумя барханами видит путешественница полумертвую птицу. Орел взмолился:

- Дитя человеческое, утоли мой голод пищей кровавой, не дай исдохнуть.

- Да и накормила бы. - Неожиданно ласково ответила Изольда. - Да козел ушел, скотина. Ты вот скажи, где терем расписной, тогда и добуду тебе хавки.

Пришлось пернатому всю правду докладывать. После чего Изольда ногой морду орлову в песок втюхнула — и к цели своей пошла. Это она тактику сменила, стала более коварной. Орел живучим оказался, голову приподнял и проговорил:

- Такая далеко пойдет...

Меж тем солнце совсем припекает. Но девке оно нипочем, ибо при ней и запас воды, и даже зонтик. Катерина хорошо позаботилась о дочке родной.

Еще за тремя барханами видит Изольда оазис, а посреди его тот самый расписной терем. Дверь в него отважная дивчина ногой распахнула, и сразу видит несметные богатства на полках. Стала ими сумки клетчатые набивать. Тут голос с печи:

- Дитя человеческое, помираем мы. - Конечно, это старик со старухою. - Спомоги ты нам, каликам увечным...

- Сдохните! - Коротко отрезала Изольда.

Набрала добра сколь унесть может. Вышла из терема, спохватилась: а как же я из Виртуалии теперь домой помогу? Кажется, матушка того не сказала. Хотела в терем вернуться — стариков попытать. Но не успела: напал на Изольду покемон недобитый, давай над девкой измываться, за двух своих братьев мстить. Терзает злодей уродский, а наблюдают сие с вершины бархана куст, козел да орел. Но в этот момент кто-то трясет Дарьюшку за плечо, разбудить хочет. Девушка сопротивляется, хочется ей, чтоб сказочное кино до конца прокрутилось и точка в истории поставлена была. Но далеко не все сказки заканчиваются чистой победой Света над Тьмою...












































СВЕРХЯЙЦО


Всякая сказка — почти святая ложь, потому что она урок добрым молодцам. Ежели ты злой и больной на голову негодяй, сказка тебе не помощница, хотя шанс все же дает. Вы наверняка знаете таких деятелей, которые и тексты-то читают лишь до первой обнаруженной ошибки или даже блохи, чтоб воскликнуть: "Опять двойка, садись, пэйсатель и торчи в этом своем..." В подобных, прости Господи, людях сидит демон правильности, который и создан-то лишь для препятствия прогрессу и полету фантазии. Ежели он победит окончательно, человечество так и зависнет на планете, названной нами Землею, и мы сгинем вместе с ней и дельфинами. Я это сейчас сказанул про демона, а не о прогрессе.

Впрочем... о чем это я? Коли дать волю фантазерами и попирателям устоев, прогресс — в особенности вертикальный — тоже занесет нас туда, куда всегда и уносит. И это уже не сказочный сюжет. Посему ретрограды, образованные дураки и реакционеры — неотъемлемая часть социума, неустанно нам напоминающая о сверчках и шестках.

Но моя сказка не о сверчках, а о яйце. Согласно некоторым мифологиям а тако же байкам, прибауткам и тостам, коие паразитируют на эпосе, яйцо — первооснова мира. Кто-то хихикнул, поэтому повторю: не яйца или яички, а именно — яйцо.

Яйца увязывают с курицей и любят оспаривать первенство первых со вторыми. Кто склонен к подобного рода софизмам, знайте: в вас заронен вирус злого больноголового негодяйства. А ведь яйца имеются у черепах, змей, пауков, динозавров и прочих земных гадов. И даже у сверчков. Пардон, то есть вышеозначенные существа (и создания Божии!) яйца откладывают. Мы же, грешные, ограничиваемся разве что яйцеклетками, откладываем же книги, кинофильмы, радиопередачи и другие носители знаний. Некоторые приносят плоды, но в основном все все поедается в согласии с пищевой пирамидой: такова природа сущего.

Итак, жили-были старик со старухою. Имелась у них курочка рябая такая. Шу-у-устрая. Известное дело: без петуха курица несет пустышки, яйца без зародыша, что, впрочем, опровергает одна священная книга, созданная в послепотопные времена на Ближнем Востоке. Но на то и наука, чтобы открывать завидущие глазища на тайны происхождения мифов.

Трудно сказать, почему рябая курочка являлась стариковской фавориткой. Так скорее всего предначертано. Свою курочку старики любили и подкармливали лакомствами. Пожалуй, избаловали птицу. С древних времен повелось, что подобные знаки внимания люди оказывают тем, кого готовят на заклание. Без священных жертв урожай худой, но, кажется, старик со старухою об этом не думали. Просто наверное привязались к рябой привереднице.

Смотрят однажды поутру старики, а сенцах — золотое яйцо. Чуть не ослепли от чарующего блеска. До того рябая курочка несла обычные яйца, а тут — на тебе. И ходит вся такая расфуфыренная, чует свою богоизбранность. Старик со старухою перво-наперво подумали: грибок какой в курочке завелся или еще какая зараза. А не то лакомствами перекормили, или болезнь наподобие золотухи. Следом — другая мысль, шаловливая: а не пошутила ли другая половина, раскрасив яйцо? Давно старики живут, где-то приблизительно сто миллиардов оборотов планеты Земля вокруг Солнечного светила, уж разучились тонус поднимать иррациональными поступками. Ну, разве иногда дед напьется хмельного или на старуху найдет проруха.

Даже в долгой совместной жизни доверяя неплохо и проверять. Трут, моют яйцо, краска не стирается, только все яснее золотое блещет. А курочка рядышком дефилирует, лапки выше зада вскидывает, всем свои обликом как бы говоря: "Вот ведь я какая особенная, не зря вы мою тушку лелеяли!"

Ушли старик со старухою, яйцо золотое на столе оставили, принялись строить разные догадки. А может и вправду следует допустить Божественное Провидение? Пока гипотезы выдвигали, мышка из подполы выскочила. Побежала по столу, хвостиком — ж-ж-жах! Яйцо на глазах у стариков покатилось до края, будто призадумалось пред пропастью, юркнуло — и-и-и.... короче, вдребезги. А мышь, плутовка, была такова.

Содержимое того яйца растеклось по полу: белок-белком.

Печалятся старик со старухою. Хотя толком так и не успели привязаться в неожиданному подарку рябой курочки. Пернатая же вдруг и говорит:

- Не убивайтесь, старые. Я ж типа как Нео, особенная. Еще вам снесу яйцо. Может даже платиновое.

Но сколь не тужилась рябая, ни черта у нее не получалось: сплошь все белые яйца. А потом курица издохла. Немного времени прошло, и в доме появилась новая фаворитка, теперь уже не рябая, а пестрая, пока еще не оборзевшая до богоизбранности.

Теперь — к сути. В том золотом яйце вовсе не игла содержалась, в которой жизнь Кощея Бессмертного (и даже Толстяка Смертного). Внутри того яйца спала наша Вселенная. Ежели Вы думаете, Вселенная одна, это не так. Точнее, для нас она и впрямь единственная, но все относительно. С позиции старика со старухою яйца нести можно бесконечно, куриц для сего действа достаточно. Нужно разве приголубить одну, прикармливать лакомствами, говорить ей добрые слова. Даже при таких условиях вероятность рождения золотого яйца ничтожна. И все же она есть.

Так вот... если бы не мышь-выскочка, не случилось бы Большого Взрыва и не развилась бы наша Вселенная. Вы думаете, зря пиндосское искусство превозносит мышь, слагает о данном существе комиксы и заснимает мультики? Это у нас, русичей положительные персонажи - заяц да Чебурашка (кстати, оба — нечистые животные, их нельзя употреблять в пищу, а вот курятину мы жрем). В англо-саксонской культуре все несколько прозаичнее: мышь побеждает не только кота, но даже человека.

Но кто есть те самые старик со старухою? О-о-о, они даже больше чем прародители Всего Сущего. Они та самая сила, которая лежит в основе Мироздания. Китайцы из зовут Инь и Ян, латиняне — Альфой и Омегой, греки — Диалектикой, а русские — Духом Святым.

Понятно, отчего старик со старухою осерчали: у них же тоже есть эстетическое чувство. Для них ценна сама красота Золотого Космического Яйца, а внутренность по большому счету одна и та же: элементарные частицы. Большой Взрыв, катастрофа космического масштаба для старых людей — всего лишь расстройство. Они, может, и не знают, что в результате инцидента родилась наша Вселенная, и, как следствие, мы.

Мораль же сей сказки такова. Некоторые из нас, кто раз или два снес золотое яйцо — в фигуральном, конечно, смысле, например, написал прекрасную книгу, чарующую песню, потрясное живописное полотно — думают, что теперь он будет нести сплошь золотые яйца. Так склонны думать и яйцепоклонники. Сложившееся окружение будет искренне заблуждаться, думая, что твое новое яйцо — тоже шедевр. Люди слепы, они склонны верить в то, что им говорят (вначале же было слово, а вовсе не беспристрастный взгляд). Им скажешь, что черный квадрат — это Космос, они и верят. Только младенцы знают, что Космос - это не квадрат, не треугольник и даже не круг. Космос - это твоя мама, а так же все вокруг, впитываемое с материнским молоком. Только с приходом опыта жизни истину мы забываем.

Каждый художник подобен курочке, несущей яйца, в которых спит потенциальная Вселенная. Надобна только мышь, которая породит Большой Взрыв. И еще не факт, что в новой Вселенной родится Разум.










































БОТАН


В одном царстве-государстве жил человек. Длиннющий-худющий что оглобля, чуть ветер подует — он и качается. А штоб поменьше падать, любил на корячках ползать, отчего пригляделся к былинкам земным, а еще увлекся мирмекологией, то есть жизнью муравьев. Умел человек всякое обстоятельства в пользу ума своего применять; но не всегда созерцание пользительно для общественной надобы.

В народе мужичонку прозвали сообразно: Ботаном. Хотя и сторонились — так, просто от греха. Фольклоное мышление — оно такое: все непонятные типы — потенциальные тихие омуты. Зато мальчишки потешаются: «Бо-тан, Бо-тан, ты пошей себе кафтан! Богомолом ползешь — и соплю най-дешь!» А он не обижается, все долговязые - добродеи. Это потому, наверное, что нервные импульсы пока до мозгового центра зла дойдут, уже и потеряют ударную силу.

Разумел Ботан по-своему: у былинок есть неброская лепота, у муравьев — миропорядок, а у людей покамест далеко не все совершенно. Отсюда вывод: человечеству есть, куда двигаться, а идеалы под ногами толкутся. Разве только мы засматриваемся совсем не на то, что содержит Истину.

Случился раз у Ботана момент слабости: измучившись никчемностью, пошел он топиться. Едва допыркался до воды, все лягушки-то в болотину попрыгали. Нет, думает Ботан, коли меня эти создания Божии боятся, значит, я не самый последний на этой планете! Вот взять муравьев или былинки: те молча свое дело делают, ни от кого не шарахаясь. Значит, стоит ихние обычаи перенять и человечеству мудрость великую передать.

Долговязый судил так: мы, то есть, гомо сапиенс, потеряли страсть к миропорядку, это и есть наша трагедия. Надо у всякой твари земной учиться чему-то доброму, а не воображать себя царем-батюшкой матушки-природы. И вообразил себя Ботан героем мира человеческого, борющимся со всякой вылазкой недобрых сил. Для чего начитался советской фантастики, где правильные герои мочили героев неправильных, утверждая светлые коммунистические идеалы, на еще насмотрелся блокбастеров голливудских, в которых суперчеловекопауки творят всякое добро во благо суперчеловекопаучьей справедливости и ценностей демократических.

От миросозерцания долгого, бывает, что и мозга за мозгу заходит. А, впрочем, это как правило. Рано или поздно такие как Ботан вскакивают с колен — нужны только соответствующие медицинские показания — и начинаются какие-нибудь безобразия. Вот и с Ботаном такое случилось. То есть пограничное состояние переросло в клинический случай. И однажды Ботан, сконокрадствовав доходяжного колхозного мерина Роспердяя, отправился в священный поход. Егойная фантазия — я конечно имею в виду не мерина (хотя и его в каком-то смысле тоже), а человека-оглоблю — заключалась в том, что де миссия Ботана — пострадать за человечество. Ну, наша цивилизация такое уже проходила — я имею в виду Данко. С одной стороны, имело место преступление: кража колхозного имущества. С другой — поступок настоящего героя и в определенном смысле рыцаря.

Так и со всеми революционерами, религиозными фанатиками и святыми: они ратуют за добро, но заканчивается завсегда экспроприацией, а затем — и большой кровью. Виноваты в сущности и не личности даже, а серая масса, которая про былинок и насекомых не понимает, но хорошо знает, что такое дыба, плаха, эшафот и гильиотина. Народу больно нравится казнить, и даже неважно, во имя чего — вон, в той же Гишпании аутодафе обставлялись так, что даже карнавал бразильский позавидует. Ну, а что демонов и прочих драконов Эдема только выпусти — они и сами себе сечу найдут... а без этого дела не существовало бы мировой культуры.

Вот едет себе Ботан на Распердяе степью холмистой — и видит: трое одного бьют. Побиваемый катается по траве будто мячик — потому что он маленький и кругленький — бивцы же приговаривают: «Должок платежом красен, задОлжил деньгами — отдаешь звездюлями!»

Спешился Ботан и вопрошает:

- Пошто человека забижаете?

- Иди уж себе, верста коломенская! Не лезь не в свое дело.

- Остановитесь. - Заявляет Ботан. - Нет такого закона — человека по земле ногами катать.

- Дак мы и тебе докажем, что законы естественные вернее писаных.

- Нет. Не докажете. Даже у муравьев...

- Все. Достал, зануда. Щас как...

И что-то нашло на Ботана, какая-то, что ли, энергия героико-эпическая обуяла. Взял Ботан булыжник дорожный — и киданул. Оказалось, рука длинная что праща работает: камень попал в одного из троицы. Кровь у мужика потекла из темечка, упал человек как бы замертво. Двое оставшихся поперли на Ботана, приготовясь отвесить изрядную меру. Наш же герой, повинуясь инстинкту самосохранения, второй камень взял, размахнул — и второго пришиб. Третий не стал свирепствовать, просто убег восвояси, и это поступок разумный.

- Что ж ты делаешь, глупый человек? - Вопрошает, от пыли отряхиваясь, толстяк. - Умчишься ты на коне своем лихом, а они оклемаются — и вдесятеро тумаков по мою пропащую душу надают.

При слове «лихой» мерин воспарял. На самом деле Распердяй на колхозном дворе заживо гнил, а в степь широкую-просторную выгнась, почуяла животина стезю. Час от часу на воздухе вольном и травах сочных Распердяй силы набирался.

- Правду утвердил. - Ответил Ботан.

- Ну, задолжал я средств денежных тем мужикам. Побили бы — и простили. А теперячи не простят, вот и вся правда твоя.

- И хорошо. Коль ты ломоть оторванный, пошли вместе всякие подвиги творить. Как звать-то тебя?

- Обзывают меня Прыща. Да я привык.

- И что?

- Пусть обзывают.

- Я про подвиги.

- О, Господи...

Рассудил Прыща: до времени покантуется в компании этого долговязого дуралея, авось те трое и остынут. И согласился. Сперли Ботан с Прыщей на одной ферме ослика глупомозглого. И, кстати, снова оглобля не сообразил, что воровством добра не плодишь — я ж говорю: мозгу свинтило. Вот и получилась веселая бригада: оглобля на мерине да колобок на осле, которого толстяк обозвал Тараном.

Едет странная, но забавная парочка степью ковыльной, да и спорит, что дороже: свобода или колбаса. У каждого свои доводы и аргументы, меж тем обоим невдомек, что два понятия несоизмеримы. За свободу не колбасой плотят, а жизнями. За колбасу же расплачиваются деньгами — ежели конечно не воры. А вот настоящая свобода — та, которая воля вольная — добывается разве что в борьбе. Но люди чаще воюют все же за колбасу.

А у мерина с ослом своя дискуссия, на языке копытном. Таран иакает:

- Што воля, што неволя... все одно.

- О-о-о, не-е-ет! - Отрицает Распердяй. - Надо только ощутить сам момент. Воля — настоящий пир духа. Ради этого и жить-то стоит.

- И, конешно, еще и под уздцы...

- А мне просто интересно, что этот мой чудак на букву эм учудит. Интрига, так сказать.

- А ежели он тебя на колбасу?

- В колхозе вероятность повыше будет.

- Ну, коли работать исправно, еще не факт. Ты, лошадиная твоя душа, не совсем видно понял: для нас, копытных, воли нет, а есть покой и счастье.

- Ты, ушастый, припомни своих предков, которые гуляли себе по степям и седоков не знали.

- А ты, выпуклоглазый, не забудь, что на воле этой твоей тебя кто-то подковывать должен...

В тот момент пролетал трактом богатый экипаж с вооруженной охраною. Сидит там девка крупная, дородная. Только одного зыра хватило Ботану, что в матрону влюбиться: очень уж важная персона напомнила оглобле матку муравьиную, а мир дружных насекомых Ботан за идеал держит.

- Вот моя Дульсинэя! - Воскликнул Ботан.

Меж тем девку звать не Дульсинэей, а похоже: Дуся. И она — наилюбимейшая дочь правителя здешнего края. Давно ее папа выдать замуж хочет, да никто из принцев не зарится. Вид уж больно величественный.

Один из охранников, присвистнув, стегнул Распердяя — да так, что тот в канаву повадился и Ботана уронил. И умчался эскорт в даль светлую.

- М-м-мда... - Раздумчиво произнес Прыща, наблюдая восстающего из грязи напарника. - Сон глупости рождает красавиц.

- Ничего. - Ответил Ботан, отряхаясь от грязи: - Главное ведь — совесть на замарать.

По поводу совести. Что отжали лошадь с ослом — ладно. Но вот все остальное — совершенная нравственная деформация. Принялись Ботан с Прыщей по местным дорогам шерстить, ратуя за справедливость мироустройства, при этом не брезгуя насильственным отъемом разных материальностей. Отымали, конечно, у тех, кто по ихнему сугубому убеждению имеет шибко много — то есть, у богатеньких и здоровых — отдавали же нищим и убогим. Но не всё, далеко не всё, ибо кушать хочется ежедневно даже святым. Тем более — кто проведет грань промеж зажиточных и убыточных? Здесь же не бухгалтерия. Но так у всех народных героев: они думают о высочайших штуках и явлениях, а вовсе не о критериях достатка, отчего и размножается несправедливость вкруг всех праведников.

Меж тем слава о Ботане-правдозаступнике и его сподвижнике впереди наших героев идет, да еще и сплетнями погоняет. Оказалось, и Прыща кой-что могёт, а именно кричать благим матом столь пронзительно, что сам Соловей-разбойник от завидок бы удавился. В каждом ведь человеке есть какой-то дар, вот только неизвестно, Божий ли. А народ у нас в чудеса привыкший верить: появилась банда заступников, значит, они богосданные. Такая же, кстати, история давным-давно случилась с одним молодым человекам из городка Назарет после того как он наткнулся на бригаду рыбаков. По счастью, Ботан покамест ни на кого не наткнулся кроме разве Прыщи, а то бы тоже закончилось... Варфоломеевской ночью.

Лишь поверхностно врубился Прыща в Ботаново мироучение — ну, про муравиьшек там, былинки и цветочки (среди которых, к слову, тоже встречается хищники и паразиты) — зато неплохо подогревал древнюю игру «дурак и резонер», слуги такое развлечение уважают. Да пусть себе детё великоростное тешится! Надо бы только выбрать момент, чтоб вовремя соскочить, но... как бы это и сказать-то... короче, пришлась по нутру Прыще такая жизнь. А вот его ослу — не очень. В то время как Распердяй крепчал, Таран — хирел. Ослу привычнее существовать с уверенностью в завтрашнем дне — что завтра будет так же серово, как сегодня и вчера — а тут каждый день на хвост приключение. Да еще при очередном добродеянии его седок увесистый столь истошно визжит, что аж уши загибаются. Задумал и Таран скорейший побег.

Дошло до местного правителя сведенье о двух благородных мелких разбойниках, имеющих магическую силу и авторитет в среде народонаселения; хочет он взять себе отчаянную парочку на службу. Дело в том, что в другом конце той земли завелась банда жестокая и коварная: вот те-то грабят без идей и филантропии. Атаман ее по имени Опта характерен жескотокстию неимоверной, хотя и ложкой меда в изрядной бочке дегтя является то, что много средств изувер жертвует церквам да монастырям, а одну пустынь даже основал: в ней подвизаются все злодеи, порешившие по выслуге лет оставить привычный промысел, грехи замолить и тем самым спастись. Неизвестно, спасутся ли, но уж просветятся — это точно, да так, что будут всех еретиков в ямы бросать и к правильному богославию принуждать. Я к тому сие говорю, хотя это к нашему делу не относится, что это только в сказках бывают черные злодеи и белые праведники, черные монахи и белые попы; в реалиях все сложнее.

Оптину банду искоренить хотели многие: военные отряды пытались истребить, и народные ополчения хотели задавить, и бабские чары старались разложить. Ничего не получается: люди Опты что казаки вольные — за кизячий дым и лихой задор способны маму родную не пожалеть.

Итак, выискали посланцы Ботана и его сподвижника Прыщу, предлагают: побеждает рыцарь незаконное вооруженное формирование — получает должность при дворе: главнокомандующего внутренними войсками.

- Хорошо, - отвечает оглобля, - можно и попробовать. Я войска внутренние построю по принципу муравьев-воинов: будут они у меня благопристойный порядок блюсти. Но этого мало: хочу еще в местной гимназии кафедру — чтоб курс вести согласно моейному учению.

Летит депеша правителю. Тот рассуждает: Ботан — дурак стоеросовый, это согласно оперативным сведениям. Конечно Опта этих двух тупиц погубит, так что двумя смутьянами на моей земле меньше станет. А ежели случится чудо и победит Ботан, еще неизвестно, дам ли ему должность. И уж никаких лекций не будет — это точно... не хватало еще мозги молодежи засирать. Так что надо итить на компромисс.

Приехав в город на аудиенцию к правителю, в первую руку Ботан увидал Дусю — и конечно снова обомлел. И даже неважно, чья она дочь, тут дело во флюидах. Дуся, глянув на рыцаря печального образа, свое смекнула: «Урод, конечно... но замуж совсем невтерпеж. Это хорошо, хорошо, что он на меня восхищенно глядит. Я такого уж построю...»

Едва отправились в поход на край земли, Таран решил, что непременно сбежит в эту ночь, о чем даже Распердяю не заикнулся. Точно такая же идея возникла и в голове Прыщи; чуял толстяк недалекий предел авантюры.

Молва о рыцаре на белом коне (ах, забыл уточнить, что Распердяй — белый) докатилась и до края земли. Известно, что такое испорченный телефон, так вот, сарафанное радио испорченней вчетверо. До Опты дошли сведения, что де Ботан-богатырь ростом с церетелевского Петра, конь егойный поболе бронтозавра будет, а слуга как заорет — аж в Америке торнадо бесятся, а теннисистка Шарапова от завидок чернеет. Но не испужался Опта, а приказал своим степным волкам с тылу зайти и героя внезапом поразить.

И вот ночью, под светом разве звезд, ибо Луна коварно скрылась за окоем, сорвались, сконсолидировавшись, Прыща да Таран. Рванули беглецы что есть мочи (конечно, я говорю о мочи Тарана), а чтоб нервы успокоить, колобок криком своим истошным повизгивает. Всем известно, каковы глаза у страха, но вы даже представить себе не можете, что это может значить во тьме ночной степи. Услышав топот тараний да свист соловьеразбойничий, оптинские бойцы переполонились: "О, Господи, великанище план наш разгадал, щас всех нас спогубит!" И побежали прочь. В панике не приметили, что впереди обрыв, все в тартарары попадали и насмерть разбились. Как говорится, взяли противника на Тарана, сами того не осознав.

Прыща с Тараном тоже перепужались воплей по дурости погибающих оптинских разбойников взад вернулись, ибо дальше бежать было боязно. Поняв, что проиграл, Опта сам вышел в полон сдаваться. Поскольку наши герои дрыхли, пришлось их растолкать. Вот ведь, рассудил главарь, каковы изверги: дрыхучими прикинулись, хотят меня на арапа взять… Опта рассудил: если уж и дано с жизнью расстаться, уж лучше по-человечески, через казнь, а того ужаса, что Ботан-рыцарь сеет, стоит избежать.

Итак, вернулся Ботан с добычею, и под звуки маршей правитель поставил долговязого командовать внутренними войсками. Обещал и кафедру дать, но это просто время тянул. Прыщу произвели в подполковники и назначили командиром роты разведчиков внутренних войск. Да еще и звание Героя той земли дали — за смелую ночную атаку. Колобку опять забавно стало, куда вся эта авантюра зайдет, так что линять он покамест погодил. А вот Таран под шумок таки утек. И след его мы теряем.

Опту правитель действительно помиловал, то есть, четвертование заменил на темницу. А немногим погодя заслал в особую ссылку: дал отряд головорезов и велел покорять северные, населенные самоедами земли. Такие кадры разумным правителям нужны, всю Сибирь в старые добрые времена такие вот Опты покорили.

Промеж Тарана и дамой его сердца Дусей завязались тонкие отношения. Правителева дочка жеманится, но морально уже готова отдаться в принципе. Все думает: «Уж погладь ты меня хотя б за какие места!», а оглобля знай грузит ее на свиданьях мудростью былинок и муравьев, и как-то странно оглядывает дородное тело. Правитель и рад бы дать благословенье на свадьбу, да по обычаю тех мест свадьбы возможны только внутри сословия. Вот, если бы возвеличить Ботана до ранга принца...

А тут на радость — свежая напасть той земли. А именно, в Востока пришла орда несметная басурман, которая продвигается к столице, селения разоряет, золото и баб себе берет, а все остальное изничтожает. Дает правитель указ: Ботан-богатырь во главе внутреннего войска выдвигается на Восток и вступает в поединок с ордынцами. В случае успеха получает он в награду одну десятую часть земли, а с нею и чин принца. Опять сильно не уверен правитель в успехе кампании, но чем чёрт не шутит. А на всякий пожарный случай приготовился к сепаратным переговорам об условиях сдачи земли супостатам поганым взамен своей неприкосновенности.

Орду вел хан Трахтамыш. Ему хотелось в Европу, но на пути стояла несколько малозначимых земель, одна из которых — та, о которой ведется наш рассказ. У Трахтамыша много жен, злата, булатов, коней и баранов. Но не хватает этого... как его... ах, да: культур-мультура. Вот и вздумал хан туда с мечом прийти и поднахвататься. Орда — варвары. Земля, на которую он сейчас пришел — обиталище скифов. И кажись нашел булат на камень. Забыл уточнить, извиняйте: и Ботан, и Прыща, и Опта, и даже Дуся — все суть есть скифы. Правда, сами они о том не догадываются.

Вывел Ботан внутреннее войско в лог широкий, лагерь приказал разбить. Сам же чуть повыше свой штаб расположил, на кургане посередь лога. Приятно военачальнику глядеть, как люди его что муравьишки кругом деловито снуют. Прыщу как командира разведки отправили на дозор. А какой из толстяка разведчик? Хотя в некоторый вкус командования подразделением колобок все же вошел. Ну, и подумал жирдяй, что он и впрямь Герой той земли и разведчик не хуже Штирлица. А это значит, тоже мозга за мозгу зашла.

Меж тем ордынцы Трахтамышевы, будучи знатоками степной стратегии, уже все повыведали, и лагерь потихонечку окружают — чтоб на рассвете всех аборигенов врасплох застать и перебить. Разведку уже всю поистребили, словили и Прыщу да горло перерезали. Кажись вовремя Таран-то свалил. Отсюда мораль: не стремись входить во вкус и мозгам расходиться не дозволяй.

Что нам, скифам, завсегда помогает? Погода! Хотя, иногда и вредит. Заполночь разразился страшенный ливень. Все до нитки вымокли, и, когда дождина прошел, велел Ботан разжечь костры и скорее одежду высушить. Собрали по степи колючек - плохо горят, мокрые. Тогда принялись в кострища порох подкидывать. А тому времени — рассвет. Наблюдают басурмане с высот такую картину: в логу сидят голые люди — что-то в огонь кидают, и это что-то яркими искрами стреляет. Ну, думают: наверно камлают. Доложили Трахтамышу: тот напрягся, не любит он шаманство.

На рассвете из земли теплая испарина пошла, а вместе с нею — гнус. Ветру нету, весь дым к небосводу уходит, гнусу — раздолье. Терпели, терпели люди, а первым не вынес Ботан. Он же худющий, гнус кожицу до костей прокусывает. Выхватил оглобля головешку горящую — и побег. А вместе с ним и все внутреннее войско с головешками поскакало, включая и нижнюю часть кавалерии. Это как массовый психоз. Смешались люди, кони... впереди же с головешкой Ботан скочет, а рядышком тоже взбесившийся от гнуса Распердяй.

Со многими войсками воевали басурмане, а с голыми людьми, да еще с головешками и бешеными лошадьми, еще нет. Вот тут Трахтамыш и рассудил: уж коли аборигены этой земли голышом в атаку ходят, лучше в эту землю не суваться. И приказал орде своей отступить.

Снова Ботан возвращается триумфатором, гарцует на белом коне, а вокруг все цветы да почести. Не хотел правитель освобожденной земли, а пришлось Ботана удовлетворять. В смысле, все егойные запросы. Свадьбы была скромная, но все перепились. Больно было смотреть людям на жениха-оглоблю да невесту-увальнюху. Жутко было думать, что по смерти нынешнего правителя править будут эти. Но так и случилось. Правитель захирел да внезапно помер. Такое бывает, особенно в высших эшелонах. Ходили слухи про отравление, якобы учинила его любящая дочка, но это все злые наговоры. Просто папаня впал в депрессию и запросто стух.

Помните, я намекнул на бригаду рыбаков? Так вот: будучи в уважительном статусе, Ботан заимел много апологетов, которые сначала собрались в общество почитания былинок и муравьев, а потом рассредоточились в агрессивные банды, терроризирующие местное население на предмет почитания законов природы. За неверие в мирмекологию могли и на дыбу. Появились и зачатки религии, названной вовсе не ботанизмом, а дусекратией — ведь Дуся Великая знаменовала муравьиную матку — ту самую, вкруг которой вся жизнь в человейни... то бишь, в муравейнике кипит. В конце концов Ботан потерял доминирующую роль, ибо для всякой порядочной матроны большее число партнеров — благо. Наш оглобля был выброшен на свалку истории и забыт. Но и это еще не все: появились и другие матки, претендующие на роль Дуси Великой. И начался новый период той земли: Война Маток.

Вот, собственно, и вся взаправда. Как один умник сказал, теперь сказки уже не те.
































ЧЕТКОВИДЯЩИЙ


Стоит во граде Москве, в районе Черемушки башня голубая высокая. Одни в народе зовут ее хреном земли Русской, другие — зубом дурости, а кой-кто и плевком диавола. Если вы заметили, люди у нас к сарказму склонны. Башня сия суть есть главное правление Газпрома, большой артели, сосущей из Матушки-Земли дух еёйный и качающий по жилам во всякиестраны заморские.

Сидит в той башне ушлый немчишка по фамилии Милляр. Скушно ему стало, и нанял правитель Газпрома себе пиарщиков, которые создали Милляру имидж гуру и предсказателя. Уж не знаю, зачем Милляру пифийство это надобно, немецкую душу запросто так не проймешь.

Ходят в Башню люди разные, хотят аудиенции Милляровой, чтоб, значит, тот будущее сказал, прошлое растолковал и настоящее раскусил. Вошел в роль немчишка, врет — и не краснеет. А дураки верят — хотя... от тренировки долгой время от времени на Милляра стало находить: видно, долгое упражнение талант все же вынуждает. А я думаю так: связался Милляр с нечистой силой, заиграл с тьмой — та прозрением и одарила. С другой стороны, что талантом не берется, постигается сракою.

Одному вельможе, по фамильи Буханкин, кажную ночь чудиться стало, что из-под фундамента его особняка на Рублевке какой-то свет мрачный исходит, а в довесок еще кто-то стонет: «Возьми меня, возьми...» Изначала обращался Буханкин к психологу, потом — к психиатру, после — к психоаналитик, следом — к экстрасенсу. Все профи денежные средства вымагивают, советы дают умные, а свет мрачный все исходит и исходит, да ночные навязчивые просьбы не утихают.

И решился Буханкин поехать в Башню, к влиятельному провидцу Милляру. Где-то на середине дороги выскакивает на дорогу мячик, а за ним следом — пацанчик шустренький. Едва вельможа притормозить успел, хочет заругать дитё шаловливое — мальчик же голосом утробным заявляет:

- Знаю, знаю, куда спешишь-торопишься. Будет тебе рандеву с лже-прорицателем в плевке диавола. Езжай, что ж. Только помни: станет у тебя немчишка половину просить, а ты и на десятину не соглашайся. После сойдетесь на восьмой части...

Вот, леший, подумал Буханкин, не нашедши что ответить представителю плебса. Будет тут еще из себя оракула строить. А мальчонка еще голосит:

- Ты токмо не признавайся, что я тебя торговаться-то надоумил!

- Ах ты, гой еси ..... ...... .....! - Выругался Буханкин нецензурно. И погнал себе дальше. И лишь услыхал во след:

- Учти, я все вижу четко!

Добрался до Черемушек. Прошел караулы многие, оружие сдал — немчишка ценит безопасность. Пока в лифте зеркальном на вершину Башни подымается, все представляет себе мальчонку с умными глазенками. Первое же, что сказал Милляр клиенту было вот, что:

- А половину ты мне отдашь...

Как обухом по башке Буханкина! Вот ведь постреленыш — наперед знал! Сторговались на восьмой доле. Милляр послал с Буханкиным на Рублевку отряд своих газпромовских рубак, и те принялись подкапываться под фундамент. Сам же немчишка тайком следом отправился, чует морда германская наживу.

Пришлось крушить стены бункера железобетонного, что оказалось непросто. Дыру проломили, влезли — видят богатства несметные, сплошь золото да бриллианты. Откель напасть такая распрелестная? А дело в том, что до того как Буханкин на вершину власти взлетел, жил в особняке один партийный бонза, казначей руководящей и направляющей шайки. И богатство запрятанное есть легендарное Золото Коммунистической Партии.

Тут Милляр проявляется, Буханкина вопрошает:

- Кто ж тебя торговаться-то надоумил, человек государев?

Буханкин припомнил: пацанчик-то просил не палить. Но главарь Газпромов настаивает:

- Да скажи, чё... я тебе за то свою восьмую долю уступлю.

Нет на свете Божием такого преступления, ради которого не пошел бы вельможа ради прибыли. Выдал Буханкин место. Милляр же меж тем мыслит: «Погоди мне, Буханкин, придет время — отыму у тебя все, тебя ж — в кандалы да в Сибирь». Совсем уж у немчины, в Башне сидячи, в мозгУ свело: забыл он, что Сибирь — тоже как бы русская земля.

Послал Милляр своих рубак мальчишку отыскать. Ох, Милляр, Милляр... ну, за каким лядом ты в ихний колхоз приехал? Зачем нарушил их покой? Короче, отыскали: живет мальчик в избушке в землю почти вросшей, с матерью и тремя братьями. Является главарь Газпромов в семью с дарами, каких в той деревне не видывали — и давай умасливать:

- Отдай ты своего сыночка мне на воспитание, у тебя же еще есть. Я его и в школу газпромовскую пристрою, и стипензию положу, да и тебе пеньзия будет...

Да и правда, думает мать: хватит уж в нищете жить: отдам. Откажешься — еще убьет нас всех, с этих бестий станется... И выбрала из двух зол меньшее. В то время вбегает в избу петух (и как охрана-то пропустила, ведь все перед визитом зачистили!) и орет криком хриплым:

- Ке-ке-ке-ке-е-е! Тох-тиби-дох шоптысдох!

- Чего это он? - Испугался Милляр.

- А то, отвечает мальчик, что будущее ваше птица хохлатая сказала. Четко вижу: всех богатств своих вы лишитесь, Газпромом же… я рулить буду.

«Говори, говори, - разумеет Милляр, - мне б только выцепить тебя, поганец эдакий — уж я тебе устрою... газпромовскую школу!»

Вернумшись в Башню с добычею, немчишка велит парнишке отдохнуть пока, а сам наизлюбленнейшего своего охранника вызывает и приказывает сделать так, чтоб мальчик исчез раз и навсегда. Если на наш русский язык сие иносказанье перевести, велит злодей пацана погубить — и в лесу дремучем зарыть. А потом матери свою правду скажет: убежал, мол, твой шпаненыш, неведомо где гуляет. У нас в царстве-государстве тыщи постреленышей в год пропадает — и ничего... живем, во всякую правду веря.

Повез охранник мальчика куда приказано, хотя сказал, что в школу газпромовскую пристраивать. Там, в лесу дремучем, уж яма вырыта; охранник из деревни родом, с молоком матери привычку впитал заготавливать впрок. Приказал охранник мальчику встать на колени и молитву сказать любую которую знает. Парень и говорит:

- О, Господи праведный, он грех опять на душу берет, а не знает, что жена егойная радость в себе несет!

- Ты чё гонишь, сопляк? - Отрезает охранник.

- А ты домой позвони. Я четко вижу...

Звонит охранник жене — и та сообщает: беременна. Двенадцать лет они тыкались и так и эдак, лечились, к шаманам ходили, но зачатия не получалось...

Не стал охранник мальчика убивать. И даже до времени на своей квартире его упрятал, Милляру же туманно доложил: пропал пацан, как и полунамекнуто было. Ну вот, подумал немчишка, из своей башни газпромовской засможенную Москву озирая: одним конкурентом на этом свете меньше.

А кстати, вельможа Буханкин вскоре в опалу впал, бизнес его отжали вместе с Золотом Партии Коммунистической. Послали вельможу в Сибирь, космодром Восточный строить. Гадалкой не надо быть, чтоб понять, кто ручищу-то приложил. Ну, там он не пропал, все же на Русской земле мы, а не на собачьем хр... а вот как раз о собаках речь зараз и пойдет.

В то время сидит на Кремлевском холме, в палатах каменных царь, иначе говоря, Президент Всея Руси. Тому тож скушно, а его пиарщики сотворили хозяину имидж похуже того: Отца Всех Народов и Национального Лидера. Ну, любят у нас, наверное, правители, когда их демонизируют, народу же с добрым царем и злыми боярами как-то спокойнее, что ли. Много лет уж Президент на троне, народ истомился ждать перемен, попривык к тирании и рассуждает: «Уж лучше так, небось другой придет — опять передел собственности начнется и всякая Чечня...» И за глаза прозвали правителя Царем Кощеем.

Но неспокойно в последние дни Президенту. Кажную ночь к нему приходит один и тот же сон: Георгиевский зал, посередь него три миски с черной икрой стоят, и приходят три пса холеных. Поклюют, скуксятся, и ворчат дружно: «Вот щас бы кашки манной, а то за Державу обидно!»

Вызвал президент Милляра — немчишка сам виноватый, что себе такую славу устроил — сон рассказал и приказал к утру все как есть доложить и растолковать, даже если здесь Фрейд или Достоевский замешаны. Ежели не раскроет немчишка загадку сна — в сортире замочат как последнюю гадину.

Перепугался Милляр, и от стресса зачатки дара егойные запропастились. Сонники, учебники да книги святые перелопатил, но никак не может постичь причины святого сна президентского. А между тем уже и утро близится. Вот, думает, сюда бы постреленыша! Вызывает любимого охранника, корит:

- Вот почему ты все так сделал, деревенщина неотесанная! Был бы жив пацанчик, щас он бы он меня и выручил.

Ну, и сознался громила в своем проступке. Обругал главарь газпромов охранника (хотя в душе ноги готов был ему расцеловать), велит мальчика тотчас в Башню доставить. Привезли пацана. Милляр, оставшись наедине со своею надеждой, поведал ему гостайну: президентский навязчивый кошмар.

- О'кей, - произнес ребенок с оттенком горькой иронии, - один раз ты меня уж убил, а теперь я, получается, на твои грабли опять наступить должон. Я што — на идиёта похож?

Божится немчишка, в грудь впалую себя бьет. Но не верит пацан, настаивает, чтоб в Кремль хозяин Башни езжал вместе с ним. Что делать — срок назначенный подходит, уже и пытать ребенка некогда. И вот в воронке черном летят Милляр с пацаном в самое сердце Святой Руси.

Охрана кремлевская мальчика впускать отказывается — это же режимный объект, не для черни. И ребенок подыгрывает:

- Иди уж, провидец фигов, без меня, а я здесь как-нибудь перетерплю. Пришлось прибегать немчишке к обычной нашей методе, мзде щедрой. Пропустили мальчика привратники, правда, перед тем в сканере просветили.

Итак, в тронном зале подводят к Президенту главаря газпромовского и безвестного ребенка из нищей семьи. Кощей вначале понять не может, зачем тут мальчик. Ребенок сходу, по-наполеоновски берет инициативу в свои руки:

- Ваше высокопревосходительство, не вели гнать, дозволь слово молвить.

- Ну, не стоит заискивать. - С чувством обласканности парирует Президент. - Здесь все запросто — и для вас, молодой человек, я просто дядя Боря.

- У нас с этим... - Ребенок кивнул на Милляра. - Две разных версии. Пусть изначалу он скажет.

- Говорите, батенька. - Обращается Президент к туманному германскому гению. - Не томите.

Так исторически сложилось, что Царь Кощей неравнодушен ко всему немецкому. Был... В свое время Милляра Президент, тогда еще будущий, из дерьма вытащил, чтоб вместе делишки мутные ворочать. Тогда немчишка еще не скурвился.

- М-м-м... а-а-а... ы-ы-ы... - Милляр и не знает, что сказать.

- А я все четко вижу. - Несуетливо заявляет пацан. - Три пса, дядя Боря — то министры вашего двора: обороны, чрезвычайных ситуаций и внутренних дел. Задумали они гадство нехорошее: вас свергнуть, погубить, а самим в Кремль заселиться и править народом российским безжалостно. Кодовое название операции злодейской: «Три толстяка». По одному адресочку, — мальчик назвал место — вы обнаружите всю доказательную базу.

Ну, прям Кощей в животик от радости мальчика чмокнуть хочет! Но сдержался. Как все, оказывается, просто! Схватили трех псов-министров — и замучили. Правда, при этом по адресочку-то забыли съездить, ну, в случаях государственного мятежа доказательная база — лишь суета да томление. Милляра же в ссылку отправили — представителем Президента на архипелаге Новая Земля.

И еще порядком подчистили президентское окружение, вот уж прокатилось Красное Колесо — так прокатилось! Это тоже русский обычай: летать — так летать, любить — так любить, стрелять — так стрелять.

А мальчик подрос и встал во главе Газпрома. Заселившись в Башню, зачал портиться характером; завидки стать брали... то есть брать стали на молодых и перспективных. Как завидит юное дарование — давай давить. Да и к тому же дар свой четковидения растеривать стал. Но по счастью, Царь Кощей оказался вовсе не бессмертным, дух таки испустил. А новый Президент нашего героя из Башни выкинул и своего атамана на Газпром поставил. Милляра того же помиловал, с Новой Земли вытащил и взял к себе в советники. Вот так и в жизни: успех — это как хрен земли Русской. Время от времени хрен этот забирает кого-то из толпы, семнадцать мгновений внимательно рассматривает — и бросает наземь, произнося: «Полукровка. Ошибка. Опять...»









ЧЕЛОВЕКОПЕС


Жили-были в одном селе бедняк да богатей. Такое тоже бывает, даже, говорят, на Рублевке. Бедняк поживает за плетнем дырявым, богатей — за забором бетонным. Любил богатей с псом своим породы бойцовой по селу променад трусцой делать: он желал быть не только богатым, но и здоровым. И как-то бедняк, сильно с бодуна, навстречу поутру брел, похмелиться желал. У нас ведь если денег нет на жизнь, на пойло завсегда найдется. Пес бойцовый больно не любил перегар — набросился на бедняка с лаем истошным. Бедняк в сердцах оружие пролетариата булыжник схватил — и прибил благородную псину.

Дело до суда дошло. А с богатым судиться — что с сильным драться, тем паче у богатея адвокаты грамотные, а у бедняка одна дурость праведная. Прокурор просил три года условно, но у богатея своя мысль. Уж очень он к псу своему бойцовому привязан был. И присудили бедняку особую кару: должен он каждую ночь восемь часов богатею служить... цепною собакою. Хотел богатей вообще в рабство собачье бедняка заполонить, но более восьми часов в сутки законодательство батрачить не позволяет, ведь у нас права человека и все такое (но не все работодатели о сем знают). Зато по судебному установлению бедняк по ночам права не имел на голос человеческий, а только лаять должон в служебном порядке. И дополнительное наказание, так сказать, в порядке изощрения: в присутствии богатея и днем бедняк никакого права на голос человеческий не имеет, а только гавкать да скулить обязан. Вот, какие судьи у нас бывают.

Конечно, прежде всего богач хотел бедняка прилюдно унизить. А для того, чтоб было наказанному стыднее, богач приказал в заборе бетонном окошко прорубить со стеклом бронебойным. Все село в очередь к тому окошку выстраивалось, чтоб, значит, на торжество правосудия глянуть.

Надо сказать, бедняка того на селе не любили: с детства рос обалдуем и скотиною, учиться не хотел, зато по садам лазил и плоды крестьянского труда мародерствовал. Было время, бедняк и в художественной самодеятельности выступал, и надежды подавал. Но на волне местной славы запил и пустился во все тяжкие. Так что общество в целом оказалось на стороне богатея, человека на самом деле работящего и трезвого. Был бы человекопес толковым, может, в люди бы выбился, стал бы музыку сочинять или, что ли, картины маслом писать. Но все иначе срослось.

Ночью бедняк на дворе богатея собакою служит, днем обиду вином горьким топит. Это ж надо такое издевательство форменное! Даже в тюрьме — и то права с понятиями сходятся. На самом деле, полагаю, в том селе фашизм случился: посчитали некоторые, что двуногое существо недостойно звания человеческого. Сегодня тунеядца на цепь посадили, завтра — педараста какого-нибудь, а послезавтра глядь — и еврея. Как говорится, дай только волю народу — он и не попросит броду. Одно слово: сброд.

Месяц проходит — селянам история приелась: никто уж не ходит пялиться на человекопса: достало. Наш же бедняк злодейство задумал: связался с бандой разбойников — и обещал в усадьбу богатееву впустить, когда тот в отлучке будет. Окрылились жулики, ждут подходящей ночи, чтоб, значит, добычу забрать.

И она не преминула настать. Отворил ворота бедняк, супостаты и проникли. Тащат воры добро — и мужик себе лает, причем со всей мочи, на все село слышно. Селяне еще тогда подумали: ну вот, крышу снесло у пьянчужки нашего, то слава Всевышнему! Вынесли воры все — и широкою, вольную дорогой лихою пропали в ночи. Бедняка же на прощанье по холке потрепали и удачи пожелали.

Возвращается богатей поутру... Господи Боже ты мой! Полное разоренье в палатах наведено. Хотел потерпевший человекопса прибить на хрен, но вспомнил, что у нас есть правосудие. К тому временя старый судья исдох: на охоте по случаю прокурор застрелил. А судья, женщина молодая, попалась принципиальная, системой еще не испытанная. И учинила она на суде форменный допрос:

- А скажите-ка, уважаемый потерпевший, лаяла ли ночью собачка ваша?

- Откель мне знать, - отвечает богач, - коли меня дома не было?

- Тогда давайте свидетелей спросим...

Полсела показало: гавкал человекопес всю ночь как проклятый.

- Но надо было еще орать, что грабят, мол!

- А как же сей гражданин орать мог, - отвечает судья, - коли вот установление, в котором человеческим языком черным по белому записано: не может он по-людски по ночам, а только гавкать обязан.

- Так пусть здесь словами расскажет, как все дело было!

- Так тоже невозможно, гражданин потерпевший. Срок апелляции по тому суду истек, а там четко указано: не может ответчик при вас словами. Дура лекс — сет лекс.

Вот, дура, злится про себя богатей. Но соглашается на то, что бедняк при отсутствии присутствии богача человеческие показания даст. Вышел богатей из зала, а бедняк принялся пургу всякую нести. Что якобы богатей сам, наверное, грабителей нанял, чтоб страховку получить, человекопес всю ночь пролаял, пытаясь остановить злодеев, но никакая сволочь не услышала и не спохватилась. Хотел человеческим голосом на помощь позвать, на вспомнил епитимью, судом наложенную.

Заходит богатей в зал... дали ему почитать показания человекопса — так у богатея аж шары на лоб:

- Брешет, брешет он все, скотина!

- Что он такое брешет? - Спокойно говорит судья. - Что не мог человеческим голосом на помощь звать? Что вы можете по существу-то сказать, истец...

Богач заскулил.

- Хорошо. Давайте выслушаем ответчика.

Бедняк тявкнул. Спохватилась судья, что не может бедняк при богатее говорить, велит последнему выйти. Бедняк и докладывает:

- Службу я вынес, товарищ судья. А за остальное можете карать.

Тамбовский волк тебе товарищ, привычно хотела парировать женщина, но, видимо, испытывая некоторую симпатию к маргинальному элементу, ласково произнесла:

- Никто вас карать не собирается, друг мой, у нас здесь не ку-клукс-клан.

И присудила: в иске отказать, хотя превращение человека в человекопса уже не отменишь.

- Вот, с-сука! - Воскликнул богатей, услышав судебное решение.

За что и пострадал: выписали потерпевшему штраф за оскорбление Суда.

Не смирился богатей, а даже завелся: повез бедняка в областной город, в суд инстанции повыше. Вот тут и напоролся наш крутой. Тамошний судия, изучив дело по существу, пришел к выводу, что суд районный нарушил ряд актов законных, принудив человека лаять. Тот судья, которого прокурор шлепнул, превысил полномочия. Оказалось, нет на Руси-матушке закона такого озверять даже бичей, а есть Конституция, в которой как топором вырублено: никто права такого не имеет лишать свободы другого. Да и установление лаять есть попрание смысла здравого — то ж не бедлам лондонский. Судья областной напрочь запретил богатея заставлять бедняка гавкать. Богач совсем уж обозлился, судью собакой последней обозвал, штраф изрядный заплатил — и вместе с бедняком во град Москву отправился, в суд Верховный. Мужик было противился, но адвокаты богатеевы настояли, что пока суд Верховный отмену унижения бедняка не подтвердил, оно в силе остается.

Едут богач с бедняком лесом глухим — тут рев раздается. Бедняк заранее договорился с бандитами, чтоб те попужали.

- Что? Почему... - Испужался богач здорово.

- А то, - говорит бедняк, - что это леший с лешатами. Окружили нас, застремали, и лишь собака лаем отогнать сможет.

- Так лай же, ч-чёрт!

- Не-е-е. Мне гавкать судья запретил напрочь. Иди ты к лешему.

- Не хочу. Ну, дружок, погавкай... а?

- Такого желания не имею. Сам бреши.

Что делать... пришлось богатею гавкать. Лесная нечисть воет — богатей заливается. Так полночи и пролаял. К рассвету вой затих, а бедняк смеется.

- Ты што, пес поганый, - возмутился богач, - провести меня вздумал?!

- Это точно. - Признается бедняк.

- Так я тебя в суд, на дыбу, в мешок каменный!!!

- Валяй. - Отвечает бедняк. - В суде я и расскажу, как ты всю ночь пролаял.

- Гнида ты.

- Сам такой. Ну, что... поехали в суд, что ли.

- Постой. Ладно. Дам я тебе часы золотые швейцарские. Только ты не говори никому, что я лаял.

- Идет. Помолчу, так и быть.

- Ах, ты...

С тем и разошлись. Богатей вновь себе добра нажил, а бедняк все бухал да пировал, пока не пропил — сначала часы швейцарские, а после и жизнь свою непутевую. Как говаривал Федор Михалыч, у нас в Российской империи самые талантливые — самые пьяные. И наоборот.














ЧАДОЛЮБИЕ


Есть такие бабы на Руси, которые детишек любят. Не в смысле попедофилить или еще того хуже, а чисто по-матерински. Они рожают детей сколь Господь (ну, или природа — смотря кто во что верит) даст, а с мужьями что-то не везет. Потому что чадолюбивых мужиков с гулькин... ну, этот.. клюв. Многие желают мать нашу тудыт-растудыть, но дело этих многих — не рожать, а вынул — и бежать. Меж тем плоды любви, произрастающие от Древа Жизни, кто-то еще должон кормить да миловать.

К подобного рода женщинам у нас в обывательском мире относятся однозначно: «За каким таким лядом нарожала... совести совсем уж нету!» Все многодетные — даже с мужиком-производителем — в обществе победивших гламура и криминала даже не порицания достойны, а категорического осуждения. Ну, разве только если вопрос не касается Ромы Абрамовича. Впрочем, олигархи — вовсе уже и не наше общество, а может даже вовсе и не люди. Или все же они таки — наши? Даже Мальчиш-плохиш, подростя и став успешным бизнесменом, все же остается нашим отродьем.

Марья Проказина — из тех самых. То есть, не Абрамовичей, а нарожавших без матбазы. Семеро у ней детишек от пяти мужиков. Как говорится, мал-мала-меньше. Мужик — существо слабодушное. Сколь Марья не старалась умаслить очередного гражданского сожителя, как сквозняком сдувало. Ну, когда семеро по лавкам и кажный норовит напроказить, не то что от сквозняка — от малейшего чиха сдуешься.

Меж тем развилась у нас в России-Матушке ювенальная система социальной защиты народонаселения, сдобренная увесистыми органами общественного презрения. Особенно злобствовать стали работники так называемой опеки и попечительства, выискивая по миру нищих матерей, чтоб детишек у них отнять и в нужные ручки-дрючки передать. Это ж бизнес, в котором есть клиент, купец и товар. Рыскают, прозревают, акулят орды несметные, в море ювенильном отлавливая себе пропитание. Вот они-то чадолюбывы в ином контексте.

Кажное утро и Марья отправлялась на добычу, а ребятню просила изнутри затвориться. А как же ей иначе, ежели детские пособия у нас тоньше гулькиного клюва. Все денежные средства царства-государства уходят на содержание всяких органов да на элитные яхты с особняками для Абрамовичей и прочих отъявленных буржуинов-плохишей. Вечерком мама возвращалась, в певучем стиле произнося пароль: «Ребятушки, зайчатушки, отворитеся-отопритеся, ваша мама пришла, ням-ням принесла!» Покормит, намоет, спать уложит, сказочку на ночь расскажет... как девочка малая с куклами нянчилась Марья со своим выводком, и то было женщине в радость. То ж самое она и с мужьями делала... но и такой рай тех не соблазнил. Утром зайки глазенки продирают: мамульки и нет уже, зато на столе завтрак стынет. Не знали детишки, чем их мама зарабатывала, да им и не надо было знать: к вечеру в животиках ой, как урчало, а поутру дрема одолевала.

Однажды, в мрачный день захотели органы и у Марьи детишек забрать. Они хорошие, здоровенькие и ладные (я подразумеваю не органы, а ребятню), такие ценятся на международном рынке усыновления и удочерения. А в те времена за русских детишек закордонные богатеи больших баксов отваливали, которыми вся система и кормилась.

Специально подгадала чиновница Горюхина вечерком прийти к избушке Марьиной пораньше матери. И запела под дверью:

- Ребяточки, зайчаточки, отворитеся-отопритеся, ваша мама пришла, ням-ням принесла!

Она этот код заранее подслушала. Но почуяла шантрапа подвох. Отвечают:

- Голос что-то у тебя, мамка, хриплый. Да и не зайчаточки мы вовсе, а зайчатушки. Наверное, ты — хищник. Не откроем мы тебе, даже если ты и впрямь мамка.

Голос у чиновницы Горюхиной и в самом деле некомильфо: прокуренный донельзя.

- Мамка, мамка я! Честное пионерское... - Продолжает лгать лукавая.

- Нет, не верим! - По-станиславскому реагирует малышня.

И пришлось Горюхиной уматывать несолоно хлебамши.

Чуть позже возвращается мама. Ее детишки сразу же признали, засов отодвинули, стали наперебой вещать о том, сколь страху натерпелись. Ведь это мог быть, к примеру, волк, который в одной детской сказке всех ребятишек взял — да и пожрал. Погладила Марья всех своих чад по головушкам, накормила — и загорюнилась. Еще бы: получается, и на еёйных детишек охота открыта.

Чиновница Горюхина меж тем не сплоховала, злое дело продолжила, а к тому подключила современные высокие технологии. Упрятали ее люди близ Марьиной избы звукозаписывающую аппаратуру. И когда Марья на следующий вечер домой воротилась, весь пароль был зафиксирован стереомикрофонами с нанопокрытием.

Итак, на третий вечер, когда ребятня услыхала знакомый голос и радостно отворила дверь, в избу ворвались верные янычары Горюхиной и принялись детишек хватать. Те врассыпную носились наподобие броуновских молекул, но силы оказались неравны. Янычары в поимке мелкого плебса поднаторели, а у Марьиных чад с опытом небогато. Забрали зайчатушек в приют, где в мрачной комнате с портретом почему-то премьера Медведева с выпученными глазенками на обшарпанной стене они ожидали мрачной участи усыновления и удочерения за кордон. Через неделю должны состояться смотрины, на которые заморские купцы прибудут. Уже и аванс Горюхина получила в виде зеленых денег, так что охота удалась.

На самом деле чиновница Горюхина знает: никто за кордоном русских детишек на донорские органы не разрезает, опыты над ними не ставит. Ну, разве, в исключительных редких случаях, впрочем, маньяков хватает везде. Пропаганда это все: ТАМ сиротинушка, обретший приемную семью, шансы имеет в люди выбиться. ЗДЕСЬ же из зайчонка сделают озлобленного затравленного зайца, да под расход пустят. Я это к тому, что совесть у Горюхиной чиста как слеза Мичурина. Есть правда, а есть правда окончательная, которая все же на чиновничьей стороне.

Марья, возвратимшись домой, обнаружила пустоту. И давай горько рыдать-причитать: не уберегла выводок. Тут кто-то за плечо несчастную мать тронул. Взглянула: чёрт! Ну, мать, упрекнула себя Марья, допрыгалась до чёртиков. Вгляделась пристальнее: да нет — младший, Васятка. Когда облава началась, мальчик в печь запрятался, так и уберегся. Поведал он матушке о том, что случилось. Вместе поплакали. А после стали думу думать: как роднуличек спасти? Васятка заявил:

- Не унывай, матушка, прорвемся! Русские люди и не то сносили, ан не спасовали.

Да и как еще Васятке говорить, коль он теперь за старшего мужчину в семье остался. Тем самым дитятко матушку успокоило, и все же та напилась водки и с глупым выражением лица всю ночь прохрапела на полу. Васятка и такую мамку любил — потому что она родная.

Горюхина, соразмерив результат с оперативными документами, осознала, что маненько просчиталась: зайчатушек семь должно быть, а не шесть. И заказ был на семерых. Дело серьезное: задаток же получен. И посылает в Марьину хату своих янычар вновь, сама же берется возглавить поисковую экспедицию.

Но нет дома ни Марьи, ни поскребыша. Сколь не вынюхивали — след простыл. Старшим детишкам мама не раскрывала род своей добывательской работы, а младшенький волей-неволей разузнал. Трудится Марья наркокурьершей, смертное зелье по точкам разносит. Вид у бабы жалкий, забитый, органы наркокартел... тьфу — наркоконтроля на накую глаз не кладут. А что еще вы хотели: чтоб мать святою была? Но она же не Мадонна Сикстинская, иконы с нее писать все одно никто не будет. Вот он, образ Руси-Матушки: напившаяся вдрызг многодетная мать, потерявшая выводок, а над нею чертёнок бдит. Васятка не оставляет мыслительного процесса по поводу вызволения своих сродственников. Он и для мамки — единственный мотиватор; без сынишки б та плюнула и принялась, как у нас издревле повелось, новых нараживать.

Видно Васятка как личность отыгрался за всю в сущности инфантильность своей матери. Чадолюбие — еще и ответственность за то, что породил, иначе получается какая-то беспечность. Впрочем, чего это я по-обывательски заговорил... Ах, да! Нация русская на убыль идет, а кто у нас наиболее рьяно плодится: поповские семьи, сектанты, дебилы-алкоголики да такие как Марья наивные дуры. Но я сейчас раскрою тайну похлеще леонардовского кода: именно за счет вышеперечисленного контингента народ наш покамест и не вымирает.

Ладно, отвлекся. В общем, влился мальчишка в мамкину работу, с нею по точкам мотается, в дела неправедные вникает. Параллельно, проявив деловые качества, договорился Васятка кой-о-чем с наркобароном. Уж не знаю, как два таких непохожих человечка общий язык нашли. Значит все же похожие, по крайней мере, в глубине душ. И вот однажды...

...Чиновнице Горюхиной доложили: объекты на месте, тепленькие в хатке заперлись. «Берем!» — воскликнула детозахватчица, и началась операция. На сей раз не стали особо церемониться и нанотехнологии применять — дверь выломали ломом. Марья замерла посреди комнаты, Васятка ж подбежал к Горюхиной, обнял тетку и давай визжать:

- Те-е-етенька, ми-и-илая, оставьте вы нас в покое за ради бо-о-оженьки! Не погуби-и-ите...

- Да што ты, што ты... - Рассупонилась Горюхина. Рада она, что добыча так легко далась. - Все будет хорошо, малыш...

Тут — крики: «Стоять! Не двигаться! Руки за голову!» Из углов выскакивают здоровенные мужики и янычар штабелем на пол положили. Это органы госнарко... тролля... тюфу, наркокорт... да ладно — неважно, государевы, в общем, люди. Как бы невзначай и понятые появились, начальник наркотический заявляет:

- Гражданка дорогая, предъявите сумочку свою для досмотра.

Открывают: а там — пакетики с белым порошком. Горюхина нагло так выдает:

- Требую своего адвоката. Это подстава.

- Все вам будет. И небо в клеточку, и ад в алмазах.

Тут же и протокол составляют, и всех — в кутузку.

Итак: одна вельможная группировка попалась в лапы другой. Все одним миром мазаны, но некоторые — более, что ли, намазюканные. Чиновница с порога орет:

- Хрен ты у меня, Марья, шестерых своих назад получишь! Кровь за кровь!

Как вы поняли, мальчонка, когда к чиновнице льнул, втихую ей в сумку зелье-то и впихнул. Ловкий он на руку пацанчик, изворотливый. Похоже, Васятку ждет большое будущее.

Все было продумано и за братьев-сестер. Выходят Горюхина с янычарами, в браслеты закованные, на улицу, видят: те шестеро, что чиновница загубить хотела, смотрят, на нее лыбятся будто она орангутанг в клетке.

Дело в том, что, когда Горюхина с янычарами на охоту отправились, боевики бандгруппировки проникли в приют и Марьиных детишек ослобонили. Вот что значит грамотно разработанная и четко исполненная операция. Я не буду намекать, что наркомафия в чем-то хорошая. В конце концов, они защищали свою не поделом обиженную курьершу. И я не утверждаю, что нарококарт... тьфу — наркоконтроль такой плохой. В конце концов, допущена была подстава, а это подло.

Но я настаиваю вот, на чем: это в сказках все черное и белое: бабло побеждает зло, свет пожирает тьму и все такое. В жизни же даже не серо или коричнево (все художники знают: при смешении всех цветов получается коричневое), а именно что пестро. Бывает, зло оборачивается добром либо наоборот. А случается, то и другое сосуществуют и даже вместе пиво сосут.

Марью с ее детьми еще ждет немало трудных дней. Горюхина выкрутится — бабло не только побеждает зло, но и отмазывает — так что будет, будет ответный удар.




















СПРУТ


Один город во самой глубине Руси полонила банда. Столб черный посередь главной площади поставили и заявили: «Наши вы теперячи рабы во веки веков, аминь!» Данью всех обложили, рэкетирствуют нещадно и беспределы всякие творят.

Атамана той банды звали Спрут. Кличка то, фамилия или чин такой, никто не знает. Лагерь бандитский за городом на высокой горе. В народе шепотом говорили: «Засел горбатый на горЕ нам на гОре». Спрут — кряжистый горбун наподобие сатира. А в главари он пробился благодаря личным качествам: коварству и руководящей жилке. Вслух боялись злословить потому как у Спрута в городе много агентов тайных. Да и многим была удобна шайка, потому как кормились эти коллаборационисты стукачеством да наушничеством. К тому же кадры бандитские подкреплялись за счет горожан — есть же такие, кому по душе вольное злодейское житие, а работать — например, за сохою землю взрывать — что-то не очень и охота. Горожане ни за что ни про что пропадают, в особенности девушки из тех, кто в соку. Слова правдивого о Спруте и его щупальцах сказать боятся, да и вообще миром овладел террор. Уже и теоретики появились, которые доказывают: если вас е... ну, то есть как хотят так вами и крутят, следует расслабиться, получать удовольствие и верить в силу идеи непротивления злу насилием.

И как-то приказал Спрут взять в полон дочь городского Головы, прекрасную Елену. Заперли красавицу в тереме на вершине скалы и сказали: «Пока не согласишься за атамана нашего добровольно выйти — век тебе тут гнить». Спрут желает, чтоб все по-честноку было, стерпимо-слюбимо. Тем паче в тереме все обставлено по первому классу, практически — золотая клетка. Приходит в светлицу Спрут чуть не каждый Божий день — с дарами, яствами — и всякий раз вылетает как петух ошпаренный, с ошметками на горбу. Но атаман — дядька упорный, знает, что рано или поздно добьется своего, ведь сердца красавиц к переменам склонные. Если уж совсем правду сказать, стареть стал главарь, в сантименты вдарился, а это губит всех вождей и диктаторов.

Сдружилась Елена с крыской одной, прикормила, а обозвала Крохоткой. И крыска та повадилась в город малявы таскать. Так что Ленин папа по крайней мере знал, что дочь покамест не пропала пропадом. Вроде бы и жаль дочку, да есть надежда, что под Спрутом Елене, может и неплохо будет. Кто ж из градоначальников не мечтает с Хозяином Жизни породниться, даже ежели таковой — Князь Тьмы?

И как-то во время очередного неудачного визита спросила Елена вскользь у злодея: есть ли на свете человек такой, которого Спрут опасается? И сознался атаман: живет в городе парень один, Вася-качок. Всем он хорош, да вот дурачок. Вот коли ума сыскал бы — нашел бы управу на банду Спрутову. Но где такому обалдую умишка добыть...

Пишет Елена маляву, в зубки Крохотке сует — та и несет весточку Голове городскому. Прочел Голова послание и приказал Васю-качка сыскать. Чиновники нашли парня в подвале каменном, в атлетическом клубе самодеятельном. Там много таких, крепких да маслатых, и все, кажется, интеллектом не блещут. Железо звенит, богатыри стонут, дух русский в спертом воздухе витает... Вскричал первый зам Головы:

- Который из вас Вася-качок!?

Вася аккурат штангу тягал, а, испугамшись, на стопу свою сорок девятого размеру обронил. Говорит Вася:

- Пошто страху нагоняете, уважаемый? Я наверное из-за вас травму спортивную получил.

Объяснил зам ситуацию. Ну, что Вася-качок город от разбойников Спрутовых спасти должен, да и Елену прекрасную ослобонить.

- Не буду я этого делать. - Ломается Вася. - У меня режим и все такое. Да и вообще я умом не вышел, идиот, можно сказать, ибо в вашу эту политику не лезу. Сами там разберитесь в верхах. Идите уж себе, пока совсем не расстроился.

Посмотрели чиновники на богатырей с лицами имбецильными, головами покачали — и молчаливо удалились. Доложили они Голове ситуацию. И тот придумал такой прием: приходят как-то к подвалу качковому триста детишек малых. Встали — и молчат. Сам Голова к богатырям заходит и приглашает на свет Божий выйти. Вышли бугаи, смотрят на малышню и понять не могут.

- Перед вами сироты малые. - Поясняет Голова. - Их родители, сестры, тети — пропали. И вы знаете, кто всех забрал-загубил. Подумайте: ведь мы до того допрыгались, что даже боимся произносить имя супостата...

- Ладно. - Говорит Вася-качок: - Но што ж я без ума сделаю...

Меж тем Голова получил новую весточку от Крохотки… то есть, от дочки, конечно. Елена прекрасная смогла еще кой-чего у Спрута выведать. Оказывается, ум Васин украла Баба Яга, живущая по ту сторону разбойничьей горы. Та похвалилась о том на пьянке, которую Спрут устроил по поводу большой добычи и всю нечисть к себе зазвал.

Другой богатырь бы сказал: «Что я со своего подвига иметь буду? Заспасибо на масло не положишь». Вася другого покрою: истомился он без ума, достало железки тягать. Говорит Вася:

- Хорошо. За ум я и на подвиги готов.

В те времена Баба Яга не была еще столь страшной и скрюченной, я была она женщиной-ягодкой — только колдуньей, имеющей сношения с загробным миром. Того Васю она еще ребеночком приметила, ума и лишила. Почему — чуть позже мы от ней самой разузнаем.

Идет Вася-качок лесом, гору разбойничью огибает, встречается ему горбун. Вася ума лишен, не догадывается, что это и есть сам Спрут, тот же спрашивает:

- Куда путь держишь, добрый молодец?

- Да вот, за гору. - Чистосердечно отвечает Вася. - Хочу у Бабы Яги выведать, куды она ум мой запропастила.

- Так ты разве плохо без ума живешь? На што он тебе теперь...

- Хочу, добрый человек, с умом злодея одного загубить. Чтоб не шалил. Ну, и девчонку одну ослобонить.

- Ты вот, что, крепчавый... – Спрут на самом деле, расплылся в удовольствии ― никто еще не обзывал его «добрым человеком»: - А коли тебе тот злодей предложит соединиться: его ум — твоя сила. Вы ж тогда не только городом владеть будете, а цельной губернией.

- На што мне губерния...

- Ну, знаешь... сходи на гору, спроси у самого. Он дядька с умом.

- Не. Я свой хочу.

- Ну, ладно, иди себе... красавчик...

- И тебе не хворать!

И пошел Вася дальше. А Спрут, сплюнув, прошипел:

- Да ты, кажется, молодчик, и не такой дурак вовсе...

Выбрел Вася к избушке Бабяговой, кричит:

- А нут-ка, изба: повернись к лесу задом, ко мне передом!

- Это ты в кому, мужчинка, обращаешься? - Спрашивает Яга, из чащобы выйдя, при этом Баба кралю из себя строит.

- Да вот, к домику этому, пардон мадам.

- А-а-а... та то в сказках избушки на курьих ногах. Моя же — на сваях лиственных.

- О! Так это ваше что ль жилище?

- А то. - Зажеманилась колдунья, разрумянилась.

- Миль пардон, Яга-душенька, по вашу я, значит, личность. Отдайте мне, мерси боку, ум мой. - Вася и сам не знает, с чего это он по-французски заговорил.

- Шарман. А выполни-то мы у меня, дружок, мужскую службу. Печку переложи, дымить стала.

- За ум?

- Уи.

- А чего ж не уи. А ля гер ком а ля гер...

Заходит в избушку — а печь в ней на полгорницы. Другая половина — сплошь колдовское гнездо с травами приворотными на стенах да с зельями магическими в горшках. Что же: разобрал он печь по кирпичику, а как сложить — не знает. Вася только железки тягать мастак, а по другим рукомеслам — дундук. В то время Яга на парня мяснистого странно как-то глядит, с туманом во взоре.

Нет уж, думает себе Вася-качок, лучше хоть как-нибудь печку сложу, чем с Бабою Ягою сношаться... И сложил он печь. Глины добыл знатной, намешал с солью и дерьмом конским. А как растопил, не задымила, печка, жаром дышит, зноем исходит.

- Принимайте работу, мадам-хозяйка!

Посмотрела Яга, принюхалась и говорит:

- Ладно.

- Да што ладно? Вы бы что ли, тужур-бонжур, умишко-то мой вернули... а?

- Да ты и не заметил, дружок. Ум твой в печи лежал. Сам себе ты его на место и водрузил.

Причувствовался Вася к себя: кажись и впрямь с умом он теперь! По крайней мере, ветру в башке уже не ощущается.

- Аревуар. А на что вам мой ум был?

- Старая история. Родители твои покойные уж очень друг дружку кохали, прям как голубки парувались. Мне завидно стало, и я наказала их тем, что у чада ихнего — у тебя, то есть — умишко и умыкнула. Мечтали они, чтоб стал ты прохфессором, а ты рос дуб дубом. Вот печаль их и съела. Все думают: от ума горе, а по жизни выходит — горе от обезумения...

...Меж тем прекрасная Елена включила свое тысячелетиями испытанное оружие: способность лишать рассудка мужчин. Среди банды Спрутовой нашлись такие, кто глаз на красавицу положил. И стали самцы промеж собою соперничать, токовища устраивать, до разлада и драчки дошло, короче, полный шерше ля фам. Очень плохое дело, когда в мужском коллективе женщина: к примеру, моряки это слишком знают, а что уж тут говорить о разбойниках. Спрут уж не в силах предотвратить разложение коллективово, думает: то ли погубить Елену, то ли взад отпустить, а может и насильно на себе оженить. Короче, красота — страшная силища...

...Прощается Вася-качок с Бабой Ягою. Та напоследок шепчет томно:

- Да ты хотя б поцелуй меня напоследок, молодец-красавец...

- Можно, напоследок — не грех.

И слился Вася-качок с Бабою Ягой во французском поцелуе...

Попрощавшись с Ягой, двинулся Вася на гору разбойничью. К тому времени подтянулись из города его друзья-качки. Вида все внушительного, с дубинами, кастетами да нунчаками. Навстречу им с горы бандиты спускаются — тоже облика свирепого, да еще и с арсеналом. Чует вся тварь земная, небесная и водная: битва грядет — и разбежались-разлетелись-расплылись по дуплам да норам. Во главе двух войск — командиры. Спрут уже знает, что Вася ум себе вернул, отчего нервничает.

Узнал Вася-качок в Спруте того горбуна, что предлагал ему соединить ум Спрутов с силою Васиной. Не удивился, ибо теперь умным стал, только мысль шальная пролетела: а ведь два ума — лучше одного! Тем более что силу можно соединить еще и с коварством... Но погасил Вася в себе искушение, к атаману подходит и говорит:

- Уходи отсель со своею бандою восвояси, а прекрасную Елену взад вертай.

- Какой ты бойкий. - Отвечает Спрут. - Смотри, от благородства не лопни.

- Так не уйдешь, значит...

- Нет. Это мой город.

- Нет. И мой — тоже. Давай сферы влияния делить.

Как вы поняли, битва плавно перетекла в стрелку. Согласился злодей. Впрягся Вася-качок в соху — и давай межу буронить. Тащит, тащит, аж вал земляной вздымается. А рядом горбун прыткает, направления сверяет. Дотащил Вася соху до болота, Спрут и говорит:

- Вася, давай болото обойдем... зыбко!

- Не, не зыбко! - Отвечает богатырь. - Поперли дальше, р-русские не сворачивают!

Надо же, думает Спрут, кажись Баба Яга наколола парня, никакого ума ему не отдала...

Поперли в болото. И тут Вася как схватит горбуна - и мордою его в тину. Так и утопил. Увидали то разбойники Спрутовы и разбежались кто куда.

Героем возвращается богатырь в город. Цветами его встречают, а женщины в воздух чепчики бросают, и еще кое-что.

- Василий! - Торжественно заявляет голова городской. - Ты такой молодец, прям как огурец. Бери в награду самое мое дорогое: дочурку ненаглядную.

Елена что-то скуксилась, хотя и промолчала. И только свою Крохотку поглаживает. Крыса то ж льнет ко всем местам красавицы.

- Не. - Отвечает Вася-качок. - Мне рано еще. Тем паче не люблю я амбрэ грызунов хвостатых. Я лучше поступлю в какой-нибудь университет, всякому уму упражнение надобно.

И город зажил без Спрутова ига. Но черный столб с площади горожане почему-то не убрали. Вчерась были Спрутовы, сегодня — Васины, а завтра еще неизвестно какие. По крайней мере, и теперь кто-то все ходит по ларькам да рэкет собирает.




...Когдадвенадцатая сказка истекла, выяснилось: водяра уговорена, а в голове какое-то упокоение. Между тем, ночь еще полнится мглою, а вот дрова — йок. Дабы не остаться в темноте, Слава начал поддерживать огонь рукописью. При каждом акте предания в жертву богине Агни очередного листочка странник приговаривал:

- Так значит, ты утверждаешь, что рукописи не горят?.. Не горят, говоришь… Это тебе за «шестерку Функеля», друж-жок!

Что возьмешь с бухого человека. Когда догорел последний листок, слава умиротворенно заснул.

Очнулся странник уже когда Солнце уверенно лучилось в оконные глазницы. Пели птицы — как будто чары снялись. Всем Функелевым существом овладело странное чувство очищения. Правда, голова побаливала, а похмелиться нечем. Странник не удивился, обнаружив, что дыра обнажилась вновь.

- Думаешь, полезу. - Слава говорил тоном ментора: - А я уже там у тебя всё нашел. Всё!

Функель картинно, как будто он неприступная красавица, развернулся – и стал горделиво удаляться прочь. Да и в конце концов, когда ничего не ясно ― все ясно.





























СМЕРТУШКА


...И снова этот утопающий в цветах поселок пустопорожней волости. На выгоне Слава увидел кавалькаду из людей, человек, наверное, двести. После сосредоточенного уединения — людское море. Человекообразные брели понуро, будто на убой; изначально Функель хотел даже скрыться в зеленке, представив, что поселок захватил карательный отряд, теперь ведущий народонаселение на заклание. Через несколько мгновений вернулся в реальность, обругав себя за психологию зайца.

Слава встал в позу воителя и принялся изучать толпу. Аборигены оглядывались на странника растерянно и отрешенно. В самом конце вереницы Функель узнал неказистую фигурку пастыря. Оскар шагал размеренно, с видимым достоинством. Слава подошел к знакомцу молча, постарался пристроиться нога в ногу. Жиденькая Оскаровская бороденка внушала отвращение.

- О, домой, говоришь, уе… ― Оскар произнес эту фразу с торжеством, смакуя скабрезность.

- То есть…

- Звяздел, что на Горушку — ни ногой.

Слава решил ничего не отвечать. К чему доказывать, что теперь уж и точно ни ногой, ни рукой. Некоторое время влачились молча, наконец пастух с нескрываемой гордостью сообщил:

- Дримидонтыча схоронили. Царствия ему... - Какого царствия, не уточнил. Из Оскарова зевала разило свежим спиртовым духом.

- Бывает. - Грубо ответил Слава.

- А ты опять выкрутился. Везунчик фортуны.

- Слушай, приятель...

- Да вряд ли я тебе приятель.

- Неважно. Тут давеча на меня похожий не проходил?

- Было дело. Даже заночевал у меня. По пьяни бумаги оставил, а утром забрал.

- Давно?

- Дня три как.

- Тьфу, чёрт. Так то ж я и был.

- Откель мне знать, ты — или чёрт.

- Имя «Артур» тебе ни о чем не говорит?

- Конан Дойль? Мы тоже не лаптем доширак хлебаем, начитанные.

- Порой даже кажется: слишком. - Слава не стал опускаться до того, чтобы в отместку просклонять имя «Оскар». Кажется, странник чуток помудрел.

- Вы, городские, стремныя. У нас положено осведомляться, отчего покойник-то помер...

- От смерти, от чего еще.

- А я дак скажу. Посля того как ты ему на остановке чтой-то наговорил, он домой вернулся, предсмертную записку написал и пропал. А вчерась из омута всплыл.

- Тяжелый случай. Только я ничего ему такого не говорил.

- Это, кореш, уже не важно. Сами уж пред Господом разберетесь.

- Я тебе не кореш, друг. Ну, а записка-то — о чем?

- А я тебе не друг, приятель.

- Не крути. Сказав «а», говори «я». Так что там.

- Да так...

- А, может, не так? - Слава знает, что в маленьком поселении ничего не утаишь.

- Ну-у-у... написал, что, дескать, праведники Горушки к себе призвали. А умереть якобы не страшно... страшно умирать.

- Здрасьте. Самоубийц праведники не жалуют.

- А хто те сказал, что Дримидонтыч — самоубивец?

- А разве ж убиенные посмертные записки сочиняют... - Да нет, рассудил Функель, просто пастырь прикалывается от поддатости настроения. Не наблюдается в нем что-то глубокой скорби по ушедшему.

Двое мужчин столь увлеклись словесным боданием, что и не заметили, как поравнялись с некоей пейзанкой, одетой в обтягивающие джинсы и ковбойскую рубашку. Из-под черного платка вырывались рыжие локоны:

- Ося, - запросто вопросила женщина, - уже наклюкался?

- Святое дело. - Пастырь ответил с показной горделивостью.

- Именно поэтому на поминки нас не позвали.

- Очень надо... - Буркнул Оскар.

- О, странничек. - Барышня стрельнула своими зелеными глазищами в Славины очи, отчего в обветренных щеках Функеля колко зардело.

Женщины и мужчины бывают с формами и наоборот. Формы мужчины — пузо. Формы женщины — все остальное. Встречная как раз и отличалась «всем остальным». По виду она лет, наверное, на десять старше Функеля, бальзаковский возраст. Излучая витальную энергию, женщина ускорила шаг. С тылу формы заиграли по-особому. В Функеле, похоже, проснулось нечто гормональное.

- Что за чудо? - Спросил он у пастыря.

- Оля. - Оскар сделал паузу и почти прошептал: - Ведьма.

- В каком смысле.

- Тише... Во всех.

- А чего не сжигаете? - Слава все же понизил свой голос.

- Боязно.

- Она с Горушкой как-то связана?

- Да, как сказать...

- Прямо.

- Ну-у-у... леший ее знает.

Так, прикинул Функель. Специально замедлилась, что б на крючок меня захватить, теперь подсекает...

- У нее кто-нибудь есть?

- Были. Всех сгубила.

- Черная вдова?

- Не-е-е... рыжая бестия.

- Почему ни ты, ни сатир...

- Какой еще сортир...

- Неважно. Почему тогда-то о ней не сказал.

- Кому-то говорил, кому-то молчал. Вас уж столько здесь мелькало.

Слава решительно прибавил шаг, чтоб догнать местную достопримечательность. «Есть контакт...» - Кажется, услышал Функель вдогонку из пастыревых уст. Но ему уже было начхать на ровесника-бобыля.

- Вячеслав Смирнов. - Представился Функель, догнав женщину.

- Вижу. - Понанесла якобы ведьма, снова стрельнув зеленью глаз.

Некоторое время прошагали молча. Косясь, Слава наблюдал джокондовкую улыбку на чувственных устах. Молчанку первым не вынес мужчина:

- Какая-то вы... недеревенская.

- Я жила в городе. Но не захотела стать просвещенным быдлом.

- В этом вопросе, Ольга, я вас очень даже понимаю.

- Завидую.

- Чему...

- А вот я себя понимаю не вполне.

- Это норма. - Слава ехидно ухмыльнулся. - У меня тот же случай. Чтоб себя разглядеть по-настоящему, надобно волшебное зеркало.

- Нет. - В голосе женщины играли оттенки теплоты. - Не зеркало, а зеркальная душа...

Еще минута — и оба перешли на «ты». Как там в песне поется: что-то главное пропало? Да нет: просто, возникли приязненные отношения и зародилась иллюзия, что знаешь человека давно. Уже вошли в совершенно пустынный, будто вымерший поселок. Поскольку женщина не говорила «отставить» или «фу», Слава тащился за нею наподобие приблудного пса.

Ольгин дом буквально утопал в пышных осенних цветах. Крепкий, столетний пятистенок с охлупнем поверху, ставни глухой резьбы, карниз, пилястры. Хорошо такой домик в деревне иметь. В горнице с намытым добела полом Слава увидел девочку лет, наверное, шести, такую же огненнокудрую. Она сидела за столом и строго, сосредоточенно наблюдала за игрою огня свечи, совершенно не обращая внимания на гостя. Признаков колдунского обиталища — ну, там, древних книг, банок со снадобьями, засушенных трав, змей или лягушек — не наблюдалась. В Красном углу занавешенная полочка; закрывать иконы — обычай староверов. Печь разрисована цветами и птичками. Пока хозяйка копалась в сенцах, Слава обратился к ребенку:

- Я дядя Слава. А как зовут тебя?

- Никак. – Грубо отписклявила малышка. Дунула на свечу, стала, отошла к окну, менее тонким голоском добавила: - Не вздумай к мамке приставать. Убью.

- И не подумаю. - Ответил Функель, придав своему голосу ернический оттенок. По комнате разнесся запах восковой гари.

- Я смотрю, вы уже познакомились. - Сказала зашедшая в горницу Ольга. Она была одета иначе: в зеленое платье; открытые волосы аккуратно собраны и заколоты. Слава обратил внимание на то, что мама глядит на дочь укоризненно.

- Вполне. - Не стал распространять подробности странник.

- Настя у меня с характером.

- Да ты, кажется, тоже...

- Ночевать будешь в бане. Там все есть. Заодно и попаришься, сегодня ведь суббота. Я уже затопила.

Слава осознал: он же действительно вечность не мылся! Вот бы еще и обмундирование застирать...

- На конфеты твоей красавице. - Слава положил на стол три сторублевых бумажки.

Хозяйка не стала противиться, но и с деньгами не сделала ничего. Зато на тот же стол легли тарелки с маслом, салом, ароматный домашний хлеб, варенье, блюдца-чашки.

- Хорошо у вас здесь. - Признался Функель.

- Обычно. - Парировала Ольга.

И Слава завис. Он не знал, о чем говорить дальше. Слышно было, как тикает будильник. Ребенок смотрел в окно, мама водила пальцем по скатерти; Функель заметил, что ногти у хозяйки обкусаны. Спросить о Горушке, о том, имеет ли Ольга какие-то с ней сношения? Узнать напрямую, не ворожея ли она? Выяснить подробности о том, почему в городе не прижилась? Ну, нет… На самом деле в таких мимолетных встречах вся прелесть аккурат в том, что никакого тебе бэкграунда, вся жизнь людей оставлена за скобками, «вчера» и «завтра» не существуют, есть только «сегодня» и «сейчас». Даже с теми, кто тебе симпатичен, надо еще учиться молчать. Функель сделал вид, что сосредоточился на чае, стараясь чинно и умеренно уминать мягкий хлеб с салом.

- А у меня есть спектра, смотри! - Девочка, подойдя к столу, протянула куклу — бледную, с фиолетовыми волосами.

- Симпатяга. - Сказал Слава. А что он еще мог сказать...

- Она призрак.

- Бывает.

- Сейчас мода на монстров хай. - Пояснила мама.

- Понимаю. - Облегченно сказал Функель. Настя разрядила ситуацию.

Поговорили о детских увлечениях, о том, что маленькие детки – совсем еще невеликие бедки. И все же Функелю удалось повернуть разговор в то самое русло:

- У меня такое ощущение, что на Горушке обитают монстры хаи для... взрослых.

- Если б все было так... - Ольга легко вдохнула полной грудью. – Скорее, можно предположить, что там селятся все наши страхи.

- Значит, ты там все же была.

- Любопытно же.

- Исходя из того, какую пургу несли Ося, старик... получается, именно от этого ты здесь тоже — .... - Слава хотел произнести слово «изгой», но заменил его на эвфемизм: - С измененным сознанием.

- Снова не то. Горушка на самом деле пускает только тех, кто уже внутренне меняется. Кто верит в волшебную силу... сказки.

Функель не стал распространяться о том, что давеча всю эту волшебную силу предал огню. Странник изрек:

- Сказки — создания человеческие.

- С тою же уверенностью можно сказать, - голосом Пифии произнесла женщина, - что люди — производные сказок.

- Кажется, это называется диалектикой.

- Сейчас я тебе на эту тему кое-что дам...

Ольга покопалась в изящном комоде, достала какие-то бумажки и протянула Функелю:

- Читай и делай выводы! - Славу аж передернуло: опять рукопись! Прежде всего, пригляделся к почерку. О, Боже!!! Те же аквариумные рыбки, которыми были написаны уничтоженные Функелем сказки... – Постигай. А я пойду… поколдую.

За мамой выпорхнула и ее уменьшенная копия. Слава, устроившись на лавке, сосредоточился на тексте.



















































ЗЕМЛЯ ПРАВЕДНОГО


Имени от него не осталось. А, впрочем, так ли важно земное прозвание.

Никто уж и не помнит, когда это было. В те времена на Горушке рос сосновый бор, который у местного народа меря считался священным. Люди не знали, что они язычники и поклонялись стихиям; таковые считались богами. Да и Горушка в ту пору называлась «Кереметь», а люди восходили на нее лишь по большим праздникам — чтобы торжественно принести в жертву своим богам животных и зерно. Бытовало поверие, что, если боги останутся недовольными, нашлют на таежный край неурожай, смуту и мор.

И вот однажды на Керемети поселился отшельник. Никто не знал, откуда он пришел, как его зовут и зачем он приперся в чуждые для себя земли. Это конечно пугало. Прежде всего думали: колдун выбрался из недр Земли как дурное предзнаменование. Тогда вообще суеверия были в чести; а все же несмотря на таковые люди плодились и размножались, радовались каждому дню без систем здравоохранения, образования и налоговых сборов.

Неведомое бородатое существо построило на Керемети землянку, поставило большой столб с набитым поперек бревном, и стало оглашать окрестности заунывным пением. Посовещавшись, шаманы порешили отправить на Кереметь переговорщиков. Осторожничали, конечно, ибо в мерьских сказаниях бородачи обладают магической силой. Те вернулись к вечеру крайне озадаченные. Колдун на чистом угорском языке заявил им, что де пришел низвергнуть мерьских богов и утвердить культ трех новых божеств: каких-то отца, сына и святого духа. Столб с дубиной поперек есть символ его мрачной религии.

Среди мери зачались душевные волнения. Уж очень все похоже на предания, завещанные пращурами, согласно которым перед Концом Мира на мерьскую землю придет злой дух, всех богов загонит в Преисподнюю, и воцарится хаос. Мнения разделились. Шаманы считали, что мерьскому народу от греха надо уходить дальше в леса. Вожди же настояли: стоит пойти на Кереметь и прогнать пришельца.

В поход отправились самые отважные воины, знающие: если кампания провалится, вместо почетного права сгореть на погребальном костре они вынуждены будут позорно гнить поедаемые червями. Все по счастью удалось. Незваный гость был изгнан из священной рощи, его землянку сровняли с землей, а столб сожгли. Ну, а в назидание бородатому бестии еще и накостыляли. Сопротивления не встретили, а убивать не стали, ибо каждый боялся стать отмщенным со стороны темных сил. И это была роковая ошибка.

Колдун вернулся на Кереметь уже через три дня. Видимо, магия помогла ему залечить раны. Аервым делом бородач водрузил новый столб. И во второй раз отважные воины поступили с пришельцем точно так же. Они считали свой народ гуманным, а потому убивать до смерти снова не стали, хотя и отбили кроткому наглецу все места.

Целый лунный круг отшельник не появлялся в мерьской земле. И все облегченно вздохнули: или сдох, или понял, что не стоит соваться куда не звали. Но в самом начале нового лунного круга с горы послышалось уже знакомое заунывное пение. Дозор показал: вернулся, з-зараза! На сей раз вожди решили убивать до смерти, с тем согласились и шаманы. Ради спасения мерьского народа можно и с принципами поступиться. Большой отряд был готов принести колдуна в жертву богам — он ведь сам напросился.

Аккурат отшельник строил новую землянку и нанес свежих бревен, добытых из священной рощи. Это было кстати: в ней можно было устроить жертвенник. Обступили воины чужака и собрались прикончить. В этот момент колдун воспарил и засиял неземным светом. Некоторые воины, покидав копья и луки, бросились врассыпную. Некоторые, сложив оружие, пали ниц.

И заговорил пришелец на чистом угорском языке:

- Не меч и не мир я принес на вашу землю, но мечту о мире. Я хочу научить вас жизни праведной, чтоб всем вместе нам войти в Царствие Небесное... - Ну, и все такое — о правильной религии и вере истинной и непорочной, в основе которой лежит Любовь ко всему сущему, о страданиях бога-сына, заповедях, молитве и посте.

Павшие ниц стали апологетами учения Праведного. Панически бежавшие ― озверели.

И стал Праведный (так его меря обзывать и стали) проповедовать новое учение, причем, делал это хитро. Он рассказывал поднимающимся на Кереметь о том, что де Иисус Христос, Николай Угодник, Георгий Победоносец, Параскева Пятница и прочие святые — новые боги, поселившиеся на Горушке (Кереметь получила новое имя именно с подачи Праведного). Старые боги устарели, так как в жертву теперь приносить следует не животных и зерно, а всю свою жизнь, следуя заветам бога-сына. Так же надо пить кровь Христову и есть тело Христово — дабы быть причастным. А еще Праведный умно назначил каждому новому святому полевать какой-то стихией или явлением. Теперь меря знали: дождь идет — Пресвятая Дева плачет, гром гремит — Илья Пророк на колеснице по небу мчится, вдарил мороз — пора играть свадьбу, чтоб, значит, получить благословение Свыше. Были назначены святые, отвечающие за телесные и душевные болезни. К той или иной иконке приложишься — будет тебе исцеление от недуга, а к ворожеям ходить ― грех. Сжигать тела умерших — тоже грех; положено класть тело в землю. Да, оно сгниет, но только так ― по прошествии времени, откопав ― можно узнать, был ли преставившийся святым.

Шаманы тщились доказать, что пришельца в воздух подняла шайтанская сила — только дураки верят чудесам и красивым словам, а не делам и предзнаменованиям. Но, поскольку дела действительно были (Праведный исцелял заклинаниями, которые обзывал молитвой), языческим авторитетам верили все слабее и слабее ― а вкупе и старым богам.

Итак, на Горушке закипела монашеская жизнь. Еще при жизни Праведного холм очистили от деревьев, зато построены были храм и келии. Самых продвинутых из сподвижников Праведный постригал в монахи. Когда их число достигло двенадцати, а благословения на пострижение просили многие и многие, Праведный призадумался. Ведь у Христа было двенадцать апостолов. Большее число — нарушение отпущенного свыше штатного расписания. И однажды Праведный ушел.

Старец с келейником поселились в стороне от Горушки, в совершенной болотной глуши. Присланные делегации Праведный не то, чтобы отсылал... он просто не давал благословения на развитие пустыни, сам же просил у Господа лишь отшельнической схимонашеской кончины.

На Горушке меж тем созрела смута. Это к вопросу о культе отдельной личности. Монахи и послушники спорили: то ли бросать все к лешему, то ли послушаться старца, а, может, идти бить челом в далекую Московию, к предстоятелям. Моментом воспользовались шаманы. В мерьском народе, точнее, в бабской его половине росло недовольство: мужики, ища отдушины в религии, отказываются от исполнения мужеских обязанностей, что всегда ставит под вопрос само существование человечества. Якобы старые боги тем самым мстят мерянам за предательство веры предков и поругание священной рощи.

Некоторая часть вождей пошла на поводу у шаманов. И однажды напившиеся для храбрости грибного отвару воины обступили Горушку-Кереметь со злобными намерениями. Язычники размахивали копьями и зажженными факелами. Подвизающиеся на Горушке приготовились встретить мученическую погибель.

В этот момент из лесу выбрел Праведный. Старец пал на колени и стал истово молиться. И случилось чудо из чудес: с небес спустилась сама Богородица, своим покровом она накрыла Горушку, и невидимую стену воины сколь не тщились преодолеть, ничего у них не получалось. А вскоре всех нападавших неведома сила безжалостно пораскидала по болотинам. Позже умники доказывали: якобы то был обычный смерч. Но в истории человечества умники завсегда все поганят, посему им лучше не доверять.

Праведный в своем скиту прожил сто два года и мирно скончался в окружении сподвижников. Его торжественно похоронили на Горушке, под спудом. Факт, что на благословения преумножение обители старец так и не дал.

И все же монастырь развивался, ибо народонаселение по привычке носило на горушку жертвенные подношения. Ну, так — на всякий нехороший случай. Высшие силы ― так рассуждали аборигены ― соперничают, воюют и притесняют друг дружку, а священное место остается.

Когда в Московии мордвин Никон затеял церковную реформу, монахи Горушки таковую не приняли и стали раскольниками. Дошло до того, что в святое место послали царское войско — принуждать монахов к угодной вере. Далее сведения разнятся. Одно предание гласит, что де вся братия затворилась в деревянном храме и там предалась огню. Но есть и сказание о том, что де монахи ушли на Юго-Восток искать Беловодье. Трудно сказать, что правда. Полустолетием ранее Великого Раскола братия успешно противостояла банде поляков. Позже святые люди отразили нападение мятежного отряда, гулявшего по Северам после разгрома Стеньки Разина. Могли побить и царских прихвостней, но почему-то того не сделали.

Как бы то ни было, новонабранная братия никонианского толка монашескую жизнь наладить так и не смогла. Трижды епархия меняла состав по причине того, что иноки пускались во все тяжкие до положения риз. Все без толку: не налаживалось — даже несмотря на то, что отстроены были на Горушке кирпичные храм и келии. Да как могло быть иначе, ежели сюда ссылали неугодных и обиженных? В итоге и без того заштатный монастырь был окончательно расформирован. И даже более того: из-за перипетий потеряно было даже место упокоения Праведного.

Палка о двух концах. Пока на эту землю не пришли христиане, меря не ведали, что в Мире есть воровство, пьянство и мат. Когда они приняли таки новую религию, все эти три зла стали чувствовать себя в мерьском народе как хозяева. Не думаю, что в том виноваты Праведный и другие святые люди. Просто, вместе с монахами таежные земли колонизировали и несвятые, обычные человеки, а таковые завсегда задают тон.

И да: приняв новые ценности, народ мерьский влился в братскую семью русских, в результате чего были утрачены язык и мифология. Однако, кое-то можно еще выискать в сказках...



- ...Вот те и тринадцатая сказка... - Раздумчиво изрек Слава.

- При чем здесь... - Вопросила Ольга.

- Да так как-то... неважно.

- Нет: скажи.

- Нашел на Горушке какие-то сказки. - Все-таки признался странник.

- А-а-а... ну, это бывает. Там чего только не случается. Но тебя волнует еще кое-что.

- Меня волнует все. – Здесь Функель не приукрасил.

- Особенно же — тайна дубовой двери.

Слава не удивился прозорливости женщины. Он уже понял, что здесь не надо бояться, верить, просить и удивляться. Он вспомнил:

- Старик говорил про монашеское проклятие.

- Какой старик...

- Которого вы сегодня закопали.

- А-а-а... Дормидонтыч умел из себя строить... демонолога.

- Да вы здесь все умеете.

 Жизнь — она научит. А что касается проклятия — там сложнее. Кстати, баня уже истоплена. По нашим обычаям, первым парится мужчина...





























СКАЗКА ИЗНУТРИ


- Эй, Смирнов... - Какой Смирнов... Функель, разлепив глаза, в лунном свете увидел женское лицо и не сразу осознал, кто он и где. Ах, да: баня, цветочный поселок в глуши, Россия, планета Земля. Луна, лучащаяся сквозь окошко, резко очерчивала контуры, деля все сущее на черное и белое. Кажется, сегодня перепал секс... - Так и будешь залеживаться...

Ольга одета в подобие накидки Зорро, вот, подумал Слава, сейчас обнажит свое пышное тело, а у него ничего не получится. Давненько у Функеля такого не было, ненатренированый.

- Прямо здесь? - Спросил он запросто, по-солдатски.

- Ты что, не понял, боец? - Иронично ответила Ольга. - Нам пора со двора...

Вот, б...., пронеслось в голове у Функеля. Повторяется сказка "Вий". Сейчас оседлает — и понеслось. Надо было внять Оскару...

- Ну, ты даешь.

- Нет, это ты давай, концентрируйся. Нам до рассвета успеть надо...

- До третьих петухов?

- Не паясничай, шевелись...

Нет, не оседлала. Просто вышли за околицу — и прямиком на… Луну. То есть, в ее сторону. Ольга неслась впереди, Слава подобно сомнамбуле тащился сзади. И все молча, молча... Видно, женщина знает тайные тропы, очень скоро они оказались у подножия Горушки. Луна освещала громоздящиеся наверху развалины. Нет – что-то не так…

- Подожди-ка... да вот же та самая башня, о которой говорил Артур! Слава углядел в контровом свете странной формы зиккурат, возвышающийся над останками храма.

- Какой еще Артур...

- Да ладно. На в этом суть. Итак...

- Нет. Скажи про Артура. Ты его знал?

- Практически нет. Случайная встреча в лесу.

- А-а-а... Хорошо, хорошо...

Ольга раздвинула густую траву, и обнажилась... та самая дверь! Деревянная, обитая железом. Снаружи на двери выпирал засов. Слава предположил:

- ...И мы попадаем либо в подземелье, либо в башню.

Ольга, ухмыльнувшись, выдвинула затвор, Слава же прикинул: уж не к темнице ли мы Пандоры пришли... Женщина приказала: - Толкай.

- А почему не тяни?

- Да все равно не за что.

И впрямь: ручки-то нет. Дверь подалась с немалым трудом, отчаянно скрипя; пришлось не только давить, но и бить плечом — без мужских усилий не получилось бы. Разверзлась мрачная пасть. Здесь, на поверхности, хотя бы лунно, а там — кромешная тьма, из которой сейчас возьмет — да и выскочит какая-нибудь напасть.

- Но у нас же нет света...

- Вот незадача... - Издевательским тоном произнесла Ольга.

- Я так понимаю, предусмотрела.

- Это так просто. Ты же знаешь, откуда берется тот же Благодатный Огонь.

- Нет.

- От чуда же ― откуда еще…

- И какие наши действия?

- Все вы, мужики... Ладно. Я первая. Так повелось: если женщина не съедаема дикими зверьми, за ней идет сильная половина...

И Ольга юркнула в проем. Функель заступорил: что же, прикинул он, если она не стала меня седлать, то просто хотела, чтоб я отворил дверь. Если так, моя миссия исполнена. Вот щас дверь захлопну, на засов — и досвидос. А что, было бы прикольно. Нет... жалко ее маленькую рыжую копию, которая еще и обещала убить. Хотя Функель — натура странническая, любящая кочевать никого не любя, он тоже имеет понятие о милосердии. И ведь не зовет... Просто сделать ноги? Неожиданно для самого себя, Слава быстренько перекрестился — и нырнул в темноту как в полынью...

...И тут же — свет. Яркий, аж до боли.

- Вот видишь, бояться надо вовсе не тьмы, а света...

Когда зрение адаптировалось, Слава разглядел Ольгу. Она скинула свой черный плащ, оставшись в зеленом платье. Огненные волосы расплескались прям как у настоящей ведьмы. Свет исходил ото всюду, даже из-под ног. Может быть, именно так и выглядит смерть. А уж не баба ли она Яга, подумал Функель, сталкерша потустороннего мира...

- И это все? - Спросил странник: - Практически, пустота.

- Но из пустоты родится все сущее.

- А, может, давай, без пафоса?

- Ладно. Идем.

Ощущения неприятны: ты шагаешь внутри облака, ноги отталкиваются непонятно от чего, короче, сенсорная депривация. Может быть, ведьма со странником никуда и не двигаются вовсе, а бултыхаются в одной точке. По крайней мере, здесь есть гравитация — спасибо и на том. Вокруг стали проглядываться абстрактные очертания, цветовые пятна, геометрические фигуры, в которых можно было угадать все. Кандинское пространство... Вскоре контуры приобрели четкие образы. Функель понял: они шагают по лесу — разве только, без таежного шума и комаров-мошек с пауками. Слава привык ходить с ношей, не обращая особого внимания на всю лесную благодать, налегке же Функелем овладело кайфовое чувство.

- Я так понимаю, - высказал предположение странник, - здесь чудеса, леший бродит и все такое.

- Почти. - Ольгин голос звучал умиротворительно: - Мы действительно там, где рождаются сказки. Только...

Женщина не успела договорить. Из куста выделилось зеленое сучковатое существо — и поперло на нашу парочку. Слава выскочил перед Ольгой и приготовился обороняться... безобразное, источающее хвойный запах чудо-юдо все приближалось.

- А ну стоять, в лоб получишь! - Воскликнул Функель.

- Погоди горячиться. - Успокоительно проговорила Ольга.

Лесной кустомонстр протащился мимо, обдав ветерком.

- Ага, - высказал догадку странник, - значит, если я сейчас скажу: русалка на ветвях сидит, то... оп-ля!

- А вот то.

Слава картинно развел руками, глянул окрест себя... Выдержал паузу... кругом молчит однообразный лес.

- Ну и где?

- Расширь кругозор, странник. - Подняв голову, Функель увидел... жирную розовую прыщавую задницу.

- Тьфу, страм какой-то...

- А ты что хотел увидеть: щучий хвост? И разве ты не знаешь, что навы — заложные покойники?

- То есть, в этом мире материализуются слова? Ольга… ведь бла-бла — всего лишь сотрясение воздуха.

- Если зримую форму обретут наши мысли, хорошо не будет никому.

- Подожди-ка... вот ты сейчас про покойников сказала... и где они. А?

- Я ж не сказочница.

- Здрасьте. А я...

- Просто, до сей минуты ты этого не знал...

Ольга, подобно Овидию, увлекла Славу дальше. Среди деревьев наметился просвет. Функель и не предполагал, что казавшийся светлым лес на самом деле столь темен. Скоро очутились на опушке, за которой простиралась дышащая ароматными травами упирающаяся в горизонт степь.

- Ворон к ворону летит, - заунывно завел Слава, - ворон ворону кричит...

- А вот здесь стоп. Хватит. - Отрезала Ольга.

Дослышалось далекое карканье.

- Вот как... и почему? - В шутовском стиле спросил Функель.

- Даже у сказок есть ограничения.

- Типа, что ли, табу?

- Во-первых, ты, Смирнов, все время компилируешь. Иначе говоря, воруешь — и почему-то у Пушкина.

- Даже Шекспир, говорят, воровал.

- Он сочинял исторические пьесы.

- Одна из них, «Буря», уж точно — сказка. - Подул ветер, по степи покатились «перекати-поле»... наверное, не стоило произносить слова «буря». Функель патетически изрек: - И кругом настал тихий, совершенный покой...

Да, прикинул странник, хреново существовать в мире, где слова обращаются в реальность. Слава, поаккуратнее юзай слова, ну, хотя бы имена существительные. Ольга ничего не ответила, а повела Славу дальше, к окоёму.

- А во-вторых?

- Что...

- Ты говорила: «во-первых».

- Ах... забыла. Сказки создают сказочники. И таких, как ты, очень-очень мало. То есть, тех, кто творит нечто, считающееся народным, передающееся из уст в уста.

- Та про анекдоты? - А ведь те сказки, которые я спалил, вспомнил Слава, они же сплошь кампилляции...

- Анекдотами занимаются юмористы и сатирики. У них другая муза.

- С какого это бодуна я вдруг стал народным сказителем. Я ж ни черта не сказанул.

- А с того, что тебя впустили в этот мир. Автора тех сказок, о которых ты сейчас подумал, так и оставили за дверью.

- Полагаю — у него не было тебя. Так, муза?

- Нам не дано предугадать, как слово отзовется. И да: сегодня этим даром наделен ты, завтра он перейдет еще к какой-нибудь... Цени момент.

- Да. Надо поймать и законсервировать.

- Шути, шути. Только не шутуй.

- Скажу без шутки юмора. Этот ваш мир не просто коварен — он страшен.

- Почему...

- Страна перманентной сказки — это праздник, который всегда с тобой. Жить в празднике — значит существовать праздно. Праздность — путь в преисподнюю, то есть, в ад.

- Разве это поле похоже на то, что ты сейчас произнес...

- Погоди-ка... я сказал: ад. И где он...

Внезапно степь оборвалась. За обрывом нависала синяя водная гладь, испещренная барашками волн.

- Все просто. Ад выдумали мы, люди. Он в нас — так же, как и рай, и любовь, и ненависть, и война с миром.

- Что же тогда может жить без нас?

- Разум. И фантазии.

- А за ним, - припомнил Функель старую песню, - диковинные страны. Но никто не видел этих...

- Опять чужое. Если уж буквы ведаешь — твори добро.

- Хочешь сказать, я сейчас могу уже приступать к строительству. Для кого...

- Так это же, странник, самое существенное: ты не только сам наваяешь все, что захочешь, но и впустишь в свой мир других.

- А может, просто спустимся вниз и примемся собирать самые симпатишные камушки...

- Каждому — своя прыть. Камни же можно набрать где угодно.

- И возникло близ нас собрание симпатишных камней!

...Прошло время, но ничего не возникло.

- Заело, наверное... - Съерничал Функель.

- Посмотри налево-то... - Действительно: поодаль бликовали надгробия заброшенного кладбища. - Язык, Смирнов, — инструмент тонкий. Чтобы передать смысл словосочетаниями, умение надобно. А достигается — упражнением.

- Таковым достигается все.

- Кроме таланта. Странник! - Объявила Ольга торжественно: - Теперь можешь смело безумствовать, творить, пробовать. Создай свою Вселенную. Моя же миссия исполнена.

И рыжая бестия растворилась в эфире.

- Вот б....! - Воскликнул Функель.


...Слава внезапно открыл глаза. Сквозь нейлон палатки сочился призрачный свет. Привычный шум русского леса казался таким домашним...

А была ли Горушка? Ольга, пастух, сатир, авторы сожженной рукописи, двойник... не гости ли они из царства Морфея... Теперь не осталось ничего кроме растерзанных чувств. Кто там назвал сон маленькой смертью?..

Функель не спешил вылезать из своего хрупкого убежища в окружающую действительность. Он включил разум и теребил мыслишку: ну куда он, бродяга, тащится со своей этой сумой на плечах? Не ищет ли он свою Ольгу, которая откроет дверь и введет в словоотзывчивый мир...

«Стоп!» - Сказал себе Слава. Он залез в суму и выудил оттуда… ту самую чекушку водки, которую уговорил на Горушке после вызволения из дыры. Непочатую! Сразу отлегло. Но ненадолго: в суме замялся листочек, развернув который, Функель узнал теперь уже ненавистный ученический почерк: «…шестерка Функель небось теперь губешки кусает…» В сердцах странник снова выругался:

- Вот б….!

Теперь уже, кажется, наяву.


...Эдик Дебрев, дочитав, молча удалил с планшета файл. Он вышел из дома и направился к ближайшему водоему. Синяя флешка нырнула в пучину, оставив в память о себе разве что несколько мимолетных кругов.

Это какой-то вирус сознания, заключил Эдик, психолингвистическое программирование. Раньше я не знал, что тексты могут быть реально вредными, развращающими умы. Небось, брат Вова проникся, отрастил себе бороду — и тоже бродягой пошел по Руси. Ну и фиг с ним — все одно бесполезный член общества, трутень.

Сказок вам надобно... учитесь довольствоваться правдою жизни, судари и сударыни!


2014-2016 г.г.





























Оглавление

  • КАРТА РУССКОГО НЕБА
  • РОСТКИ И КОРНИ
  • КАРТА РУССКОГО НЕБА
  • СЕКРЕТ КОЛОКОЛЬНЫЙ
  • ПОНТИАДА
  • ОДИСОВА РАСЕЯ
  • ТУПИК ОТВЕТОВ
  • КРИВЯКОМ ПО ПРЯМОЙ
  • КЕНОСИПАТИЯ
  • ПРО ПЕСЬЮ СПЕСЬ  
  • ОСТРОВ ПОТРЯСЕНИЯ
  • АНТИНЭТ КИСЛЫХ ЩЕЙ
  • ДЭН ОДЕРЖИМЫЙ
  • ВЕЛИКОЕ МОЛЧАНИЕ РА
  • ПОЛЗКОМ НА ГОЛГОФУ
  • РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ТАЙГЕ
  • СКАЗКОВОРОТ