Пустое... [Александр Валентинович Силецкий] (fb2) читать постранично

Александр Силецкий ПУСТОЕ…

— Тебе удобно?

— Да.

— Не холодно?

— Нисколько.

— Ну, и слава богу. Отдыхай. Теперь самое время. Дайка я подоткну тебе одеяло. Вот так… И старайся ни о чем плохом не думать.

— Если б все так было просто!..

— Но врачи ведь обещали! Зачем им обманывать? Они сделают… Я сам сегодня слышал: по всем данным, кризис миновал…

— И ты веришь? Вот наивное создание!.. Да это же одни слова, пустые отговорки! Будто я не знаю… Сколько уж старались!.. Ничего не помогло. Сначала паралич, а после — эта слепота… И голова болит. И каждый день — одно и то же… Я устала…

— Прекрати! Опять ты за свое!.. Нельзя так расслабляться! Вот увидишь…

— Что? Что еще может измениться? Мне теперь остается одно… Да помолчи, пожалуйста, я все прекрасно знаю! И хотела бы — но… я уже не верю… Ни во что. Пойми! Только ты еще бодришься…

— Тебе это, наверное, до жути надоело…

— Почему ты так решил?

— Мне кажется…

— А вот и нет! Чудак! Совсем наоборот. Как раз, когда ты здесь, мне почему то легче. Словно я и в самом деле начинаю поправляться… Честно-честно, и не удивляйся! Я вдруг чувствую себя совсем девчонкой, которой можно и похныкать, — все равно ее погладят по головке… И, знаешь, иногда и вправду хочется забыть все, стать ребенком и… начать все с самого начала. Чтоб пропала эта боль, и темнота, и неподвижность… Хочу бегать по летней лужайке, рвать цветы, слушать дождь и видеть небо…

— Хм… Действительно, чудесно… Ты все это помнишь? Помнишь детство?

— Разумеется! До самых крошечных деталей — все все все! Ведь если б я не помнила, мне было бы совсем невыносимо. Ну, а так… Представь: я словно бы владею целым миром, удивительным, далеким… Будто вновь и вновь переживаю все, что много лет назад со мной происходило. Вновь и вновь… Это приятно и… даже иногда по-настоящему волнует. Мне кажется, я помню каждый день, свой каждый шаг… Я помню солнце, море и траву, и дождь, и горы, и леса, и небо, и луну, и звезды… Я могу увидеть их в любой момент, как только захочу, а иной раз прогоняю, ненавижу… Хочешь, я расскажу тебе всю свою жизнь, день за днем, все то, о чем думала тогда и думаю теперь? Ты хочешь?

— Нет, милая, уж ты не обижайся, но, пожалуй, на сегодня хватит. Уже поздно. Ты, наверное, устала. Постарайся ка уснуть. Спокойной ночи.

Перед глазами — пустота. Нет-нет, на самом деле кругом множество предметов, назначение которых, впрочем, не понять, и белые стены, и в комнате, быть может, горит свет… Но ничего этого не видно. Она — слепа. Слепа и неподвижна, как доисторическая мумия. Конечно, сердце еще бьется, кровь бежит по телу, она по-прежнему жива — пока, но…

До чего нелепо и мучительно лежать вот так — оцепенев, сосредоточившись лишь на себе, непроизвольно отмечая всякий раз: «День — вечер — ночь… вот, кажется, и сутки миновали», и с нечеловеческим, недопустимым равнодушием подсчитывать затем: «А до конца осталось… мало, ну, еще чуть-чуть, еще немного, а потом-то — все…»

Ей было доступно то, от чего другие бы с испугом отвернулись. Она могла шутить, смеяться и говорить о том, что для живущих обозначено понятием «Ничто», как люди говорят обычно о своих мелких бытовых невзгодах. Ее чувства, иссушенные первоначальным страхом умереть, в конце концов как будто бы отъединились от нее, давно уже существовали сами по себе.

Она сообщала: «Я и сегодня все еще живу», но слова эти звучали так, точно она невольно сожалела: «Что-то я не выспалась сегодня…» Ее единственной отрадой сделались воспоминания. Она отдавалась им — с отчаянной, эгоистичной страстью, с пылом стареющей любовницы, целиком отключаясь от нынешнего существования. Какой-то постоянный полусон, где не осталось места для реальности… Верней сказать, эта реальность и была тем самым зыбким полусном…

А потом появился Лот… Так назвался ее собеседник, который, в сущности, стал новой нянькой: день-деньской ухаживал за ней, и развлекал, и утешал…

Она поначалу почти не обращала на него внимания — ну, и что с того, что он все время рядом, суетится, пробует помочь?! — ведь он никак, никоим образом не связан был с ее воспоминаниями!

Он говорил, увещевал, о чем-то спрашивал — она молчала или отвечала изредка и невпопад. Однако время шло, и мало-помалу стена упрямого равнодушия дала трещину, и не в одной привычке было дело: что-то в собеседнике внезапно привлекло ее — послужило ли тому причиной невзначай оброненной слово или просто ласковая интонация, она не знала. Да и не появлялось надобности выяснять!

Теперь, когда Лот почему-либо отсутствовал, задерживался где-то, она принималась волноваться и скучать, ощущала себя брошенной, не нужной никому и одинокой — да-да, ей с каждым днем все больше не хватало Лота; незаметно для нее самой он, подобно новому персонажу из воспоминаний, прочно вошел в ее однообразную тусклую жизнь.

Она даже придумала ему подходящую внешность, подобрав из своей памяти наиболее запомнившееся