Нестор Махно казак свободы [Александр Скирда] (fb2) читать онлайн

Александр СКИРДА НЕСТОР МАХНО

казак свободы

(1888-1934)

Гражданская война и Борьба за вольные советы в Украине

1917-1921

Перевод с французского под редакцией автора издания 1982 года,

предисловия, послесловия и дополнительных примечаний третьего издания 1999 года

ГРОМАДА

ПАРИЖ 2001

другие публикации АВТОРА:

Публикации:

Kronstadt 1921. Prolétariat contre bolchévisme, éd. de La Tête de Feuilles. 1972 (épuisé).

Les Anarchistes dans la révolution russe, éd. de La Tête de Feuilles, 1973 (épuisé).

La Terreur sous Lénine, en collaboration avec J. Baynac, éd. Du Sagittaire, 1975.

J.-W. Makhaïski : le socialisme des intellectuels, éd. du Seuil (collection Points-politique) 1979, présentation et traduction des textes (épuisé). 2e édition revue et augmentée, Les Éditions de Paris, 2001.

En collaboration avec Marcel Body, Un piano en bouleau de Carélie. Souvenirs de Russie, 1917-1927. Hachette littérature, 1981 (épuisé).

Nestor Makhno, le cosaque de l’Anarchie, la lutte pour les soviets libres en Ukraine 1917-1921, éd. A. S., 1982 (épuisé).

2e édition sous le titre : Les Cosaques de la liberté, Nestor Makhno et la guerre civile russe, Lattès, 1985 (épuisé).

3e édition revue et augmentée : Nestor Makhno, le cosaque libertaire (1888-1934). La guerre civile en Ukraine. 1917-1921, Les Éditions de Paris, 1999.

Nestor Makhno. La lutte contre l'État et autres écrits, J.-P. Ducret, 1984, présentation et traduction (épuisé).

Autonomie individuelle et force collective. Les anarchistes et l’organisation, de Proudhon à nos jours, éd. A. S., 1987 (épuisé).

En collaboration avec André Bosiger, Souvenirs d’un rebelle, soixante ans de luttes d'un libertaire jurassien, Canevas, 1993 (épuisé). Rééd. 1998, éd. Noir, Lausanne, Suisse.

Les Anarchistes russes, les soviets et la révolution de 1917, Les Éditions de Paris, 2000.

Переводы

Пьесы:

La Tragédie optimiste de Vsévolod Vichnevsky (jouée à Paris au Palace par la compagnie Jean-Pierre Vincent – Jean Jourdheuil), 1974.

La Punaise, VI. Maïakovsky (jouée par la Comédie de Caen), 1978.

Le Mystère-bouffe, VI. Maïakovsky, troupe de Mâcon, 1979.

Dossiers de textes traduits du russe publiés en ouvrages à propos des deux premières pièces.

Видеография:

Nikola Tchorbadjieff témoigne sur Nestor Makhno, 36 mn, 1984.

V. Zemskov, ex-commandant de la ville de Kronstadt parle (sur l’insurrection de mars 1921) en russe, 15 mn.

Marcel Body parle, en collaboration avec B. Baissat, 52 mn, 1984.

André Bosiger, un Jurassien libertaire, en collaboration avec B. Baissat, 52 mn, 1993.

Напечатано во Франции

А. Скирда, Париж, 2001

Фотографии из коллекции автора

Содержание

Предисловие. Реванш истории

Глава I – От легенды к истории

Глава II – В стране запорожских казаков

Глава III – Непокорная молодость

Глава IV – От борьбы к терроризму

Глава V – На каторге

Глава VI – Социальная революция в Гуляй-Поле

Глава VII – Приливы и отливы революции 1917 года

Глава VIII – Cтранствия

Глава IX – Встреча с Лениным

Глава X – Снова на Родине

Глава XI – Начало партизанской войны

Глава XII – Гражданская война в России

Глава XIII – Рождение махновской повстанческой армии

Глава XIV – Советская власть и власть советов

Глава XV – Союз с Красной армией

Глава XVI – Разрыв соглашения с Москвой и крушение южного фронта

Глава XVII – Григорьев, Дыбец, Якир, Слащев и другие

Глава XVIII – Поражения белых

Глава XIX – Счастье и несчастье вновь обретенной свободы

Глава XX – Новый враг: партия-государство большевиков

Глава XXI – Между белыми и красными

Глава XXII– Второе соглашение с Красной армией и Москвой

Глава XXIII – Победа над Врангелем

Глава XXIV – Большевистское предательство

Глава XXV – Завершающий год боев и последние судороги либертарной

революции в Украине

Глава XXVI – Дорога в изгнание: Бухарест, Варшава, Данциг, Берлин

Глава XXVII – На чужбине в Париже (1925-1934)

Глава XXVIII – Личность Нестора Махно: черты характера и некоторые

особенности

Глава XXIX – Махновцы

Глава XXX – Махновское движение и анархизм

Глава XXXI – Об обвинениях в бандитизме и антисемитизме

Глава XXXII – Историография и мифомания

Глава XXXIII – Итог и уроки

Послесловие

Документы

П р е д и с л о в и е Реванш Истории

Впечатляющее падение системы, называвшейся коммунистической в бывшем СССР, показало всю никчемность официальных тезисов историков режима и обнажило, за редким исключением, интеллектуальное угодничество их западных собратьев. Их раболепные перья распространяли на протяжении десятилетий однобокую историческую правду, возвеличивая якобы имевший место «триумфальный марш реально существующего социализма». Теперь, когда развеялась их лживая уверенность, они оказались в очень неловком положении. Однако их писания остались и продолжают находиться в обращении, сохраняя на себе следы заблуждений. Убедиться в этом очень просто, достаточно применить для их чтения семантическую сетку, построенную на основе некоторых определений и выражений.

Приведем несколько примеров: «буржуазная революция» – для обозначения истин-ной русской революции февраля 1917 г., которая свергла царское самодержавие; «Вели-кая Октябрьская Социалистическая революция 1917 года», или сокращенно «Октябрьская революция^[1]» – для обозначения события, которое было квалифицировано в то время почти всеми русскими и даже французскими социалистами как «большевистский переворот» или же революционерами-радикалами как «большевистская контрреволюция»; «диктатура пролетариата» – для диктатуры небольшой интеллектуальной касты, «реально» осуществлявшей господство над городским и сельским пролетариатом; «военный коммунизм» периода 1918-1921, который являлся в действительности систематическим ограблением крестьянства и тотальным всевластием партии-государства над частной жизнью^[2]. Все это опиралось на самый кровавый террор.

Можно было бы продолжить расшифровку многих других подобных терминов и выражений, но остановимся на слове «большевик», которое переводится на французский «majoritaire» – «имеющий большинство», хотя русская партия, носившая это имя, не получала большинства ни на каких выборах в России, за исключением двух внутренних и достаточно сомнительных голосований Русской Социал-Демократической Рабочей партии на съезде 1903, завершившемся расколом. Ленин воспользовался этим обстоятельством, чтобы присвоить это имя своей сектантской группе.

Это самопровозглашенное «большинство» было осмеяно в то время его противниками, и напрасно, как показали дальнейшие события, так как Ленин, придя к власти, впал в крайнюю паранойю и провозгласил анафему всем, кто мог реально или потенциально противостоять его тоталитарной власти, называя их «бандитами» или «врагами народа», т. е. клея убийственные ярлыки, что неминуемо вело к «высшей мере наказания» – эвфемизм, обозначающий расстрелы, расправы и систематическую бойню. Такая логика, которая в обычное время требовала бы психиатрического лечения или смирительной рубашки, стала на долгие десятилетия нормальным способом функционирования большевистского государства.

Подобные расхождения между обозначающим и обозначаемым определяли судьбу десятков миллионов людей и завели в окончательный тупик. Чтобы выйти из него необходимо вернуться к первоистокам и все пересмотреть заново.

Именно эта тенденция преобладает сегодня в России и Украине и находит свое выражение в постоянном стремлении вновь обрести историческую память и заполнить многие белые пятна прошлого.

Начиная с 1989 и особенно с 1991 года, в этом направлении ведется очень активная издательская деятельность: переиздаются в первую очередь все книги оставшихся в живых участников гражданской войны, вышедшие на русском языке на Западе: генералов белой армии – прославленных теперь некоторыми!, казацких сепаратистских атаманов, эсеров и даже, что представляет для нас особый интерес, «Воспоминания» Нестора Махно и «История махновского движения» Аршинова, которые к настоящему времени переизданы несколько раз. Действительно, мы свидетели настоящего увлечения личностью Нестора Махно: более пятнадцати исследований появилось за десять лет на эту тему, шесть из них в самое последнее время на протяжении чуть более года. В глазах многих он стал народным героем, символизирующим борьбу одновременно против красных и белых во имя свободы народа и защиты революционных завоеваний. Разумеется, большая часть этих работ не отличается научной строгостью и не представляет большого интереса для тех, кто уже достаточно знаком с данной темой, но главное в том, что Махно является для многих единственной светлой страницей в мрачной истории гражданской войны того времени. Отметим отдельно «Воспоминания» Виктора Белаша^[3], начальника штаба махновского повстанческого движения на протяжении более года, возглавившего движение после эвакуации тяжело раненого Нестора Махно в Румынию. Красные, взяв его в плен, сохранили ему жизнь при условии, что он напишет эти воспоминания для того, чтобы стратеги красной армии смогли, наконец, понять, почему этому партизанскому движению удалось противостоять так долго и успешно всем своим врагам. Затем он был выпущен на свободу, а во время сталинских репрессий в 1937 году снова арестован и расстрелян. Его сын обнаружил рукопись в украинских архивах, дополнил ее своими продолжительными исследова-ниями с 1966 по 1990 годы и издал за свой счет в Киеве в 1993 г., увы, незадолго до своей смерти. Эта публикация представляет собой исключительный документ, полученный из первых рук и удачно дополнивший Воспоминания Нестора Махно и книгу Аршинова. Она ценна для лучшего понимания организационного и военного функционирования движения, она содержит многочисленные количественные сведения и проливает свет на неоспоримую решающую роль махновских повстанцев в поражении белых. Мы изложим ее основные положения в библиографическом обзоре в конце данного исследования.

Процитируем отрывок из нее, который отлично иллюстрирует смысл предшествующих строк: это воспроизведение пророческой речи, произнесенной Нестором Махно на прощальном митинге движения, 17 июля 1921 года, в канун отбытия в Румынию:

Коммунизм, к которому мы стремились, предполагает свободу личности, равенство, самоуправление, инициативу, творчество, изобилие... Мы свои идеалы выразили в декларациях. Мы имели возможность и пытались строить общество на ненасильственных анархических принципах, но большевики не дали нам это сделать. Они борьбу идей превратили в борьбу людей. Ненавистный народу государственный аппарат с его представителями, тюрьмами и т. д. не ликвидирован, а лишь реорганизован. Большевики провозгласили насилие своим правом.

Фундамент обществу, который заложили коммунисты-большевики, уничтожив все партии, всех своих конкурентов – ничего общего с коммунизмом не имеет. Это замкнутая полувоенная секта «солдат Маркса» со слепой дисциплиной и притязаниями на безошибочность и безапелляционность, поставившая перед собой цель создания тоталитарного государства без свобод и прав граждан, которая проповедует своеобразный идеологический расизм. Делит людей на своих и не своих. Многое и вовсе носит характер абсурда. Они лишают труженика всех иллюзий о лучшей жизни, они создают полицейское общество, самое нищее, самое несправедливое, где будут исключены радость труда, творчества, самодеятельности.

Их эксперименты не будут иметь конца, они будут кооптировать свои ряды из таких насильников, как и сами, власть выплеснет безответственное поколение демагогов и диктаторов. Сами будут властвовать, но тюрьмами и издевательствами заставят трудящихся работать за кружку кислого молока...

Они уничтожат всех и все, что не может быть названо партийным или идеологически актуальным... Они разовьют астрономическую систему наказаний... Люди будут думать только о том, как выжить в этих ужасных условиях истребления. Но долго так продолжаться не будет. Усиление власти приведет к полному идейному и нравственному разрыву между трудящимися и командным составом власти... Товарищи! Будьте бдительны, не бросайте оружия, оно вам вскоре пригодится! Не верьте большевикам! Мы расстаемся с чувством выполненного революционного долга. Да здравствует солидарность и сплоченность трудящихся! Да здравствует третья социальная революция! Спасибо Вам за все!!!^[4]

В записи текста речи далее сказано: «Трубачи заиграли построение. Расставание и прощание были весьма драматичны. Были и мужские слезы. Как-то оно будет, встретим-ся ли?». От себя заметим, что Нестор Махно и повстанцы знали действительный смысл употребляемых слов, поскольку они сражались и умирали за это. Большевистские руко-водители также знали смысл тех же слов, но они не могли допустить их воплощения. Виктор Белаш приводит пример с махновским экспедиционным корпусом, участие кото-рого в поражении белых войск Врангеля в Крыму, в ноябре 1920 г., было решающим и который затем был предательски атакован красными: семьсот махновцев, оставшись без боеприпасов, вынужденные сдаться, были немедленно расстреляны из пулеметов.

Со стороны белых, махновцы также не могли рассчитывать ни на что другое. Процитируем изданные несколько лет тому назад в Париже мемуары молодого кадета добровольческой армии, служившего в артиллерии. Автор, Сергей Мамонтов, обнаружи-вает полную неосведомленность в отношении Махно, который «называл себя анархис-том, но был просто разбойником. Жил весело и пьяно и пользовался у крестьян большим успехом. Фактически все крестьяне были махновцами и принимали участие в боях»^[5]. В начале 1919 года подразделение Мамонтова натолкнулось на отряд махновцев в окрест-ностях Гуляй-Поля, неожиданно его атаковало и расстреляло из пулеметов. Вот его комментарий:

"Прикончили раненых и расстреляли пленных. В гражданскую войну берут редко в плен с обеих сторон. С первого взгляда это кажется жестокостью. Ни у нас, ни у махновцев не было ни лазаретов, ни докторов, ни медикаментов. Мы едва могли лечить (плохо) своих раненых. Что прикажете делать с пленными? У нас не было ни тюрем, ни бюджета для их содержания. Отпустить? Они же опять возьмутся за оружие. Самое простое был расстрел".

Отметим бесчеловечность этого рассуждения, касающегося людей, которые, в конечном счете, только боролись против завоевателей, пытались защитить свое имущество и свои семьи от посягательств. Подобная мысль даже не приходит в голову Мамонтова.

Отметим и противоположную логику рассуждения махновцев, которые проводили различие между пленными противника: представители командования расстреливались, но простых солдат отпускали, объяснив им идеалы повстанцев. Австро-германских солдат даже отправляли домой, снабдив провизией на дорогу!

В действительности драма махновского движения, общая для всех тех, кто боролся за свою свободу и независимость – крестьян, казаков, национальных меньшинств, состояла в том, что они оказались взятыми в клещи между двух сил, антагонистических внешне, но сходных по существу в своем империалистическом мессианизме: партией-государством красных и Великой единой и неделимой Россией белых. Москвой – красной Меккой и Москвой – третьим Римом! Выбор определялся поставками оружия и амуниции. Добавим к этому отсутствие связи и координации действий, и мы получим объяснение их поражения. Именно это блестяще показал Михаил Френкин, советский историк, эмигрировавший в Израиль, в книге «Трагедия крестьянских восстаний в России 1918-1921», опубликованной после его смерти. Вековое чаяние «Земля и Воля» разбилось о гегемонию города-государства. Однако, рано или поздно, Природа возьмет свое и позволит все начать заново: сообщество свободных людей остается на повестке дня.

АЛЕКСАНДР СКИРДА,

Париж, апрель 1999

I От легенды к истории

Нестор Иванович Махно, украинский анархист, имя которого связано с попыткой социальной революции, личность хорошо известная всем тем, кто интересуется русской революцией. Опыт, в котором он принимал активное участие, длился на протяжении переломных лет 1917-1921 и затронул миллионы жителей юга Украины. Однако Махно и его товарищи вынуждены были защищать с оружием в руках свои социальные завоевания, поэтому они известны до сих пор, главным образом, как организаторы широкого повстанческого движения, тем более что их борьба была определяющей для судьбы русской революции и, тем самым, для всей истории нашего столетия.

Сыгравший решающую роль в этом движении Махно по сей день воспринимается по-разному: для одних – противников – он какое-то пугало, чистокровный бандит, плохо скрывающий под флагом Анархии простое желание грабить и систематически уничто-жать Государство – каким бы оно ни было – и его представителей; для других – он выдающийся деятель анархистского движения, стремившийся воплотить в жизнь учения Бакунина и Кропоткина, главных основоположников теории анархистского коммунизма.

Проиллюстрируем различия в подходах некоторыми качественными эпитетами, прозвищами и ярлыками, использовавшимися по отношению к Махно: главнокоманду-ющий белой армии Деникин видит в нем «отважного и очень популярного разбойника и талантливого партизана – облеченного в одежды «идейного анархиста»^[8]1, некоторые украинские националисты его считают «казацким атаманом», «украинским Наполео-ном», «национальным героем»^[9]2; для Анатоля Монзи, французского политического деятеля, он – «анархист во дворянстве»^[10]3; тогда как большевистские противники считают его «президентом бандитов», «некоронованным королем партизан»^[11]4. Виктор Серж описывает его как «пьяницу, неграмотного идеалиста, несравненного стратега-само-родка»^[12]5; для писателя-историка Даниеля Герена речь идет об «анархистском герильеро» и «Робин Гуде»^[13]6; анархистские почитатели представляют его как «второго Бакунина»^[14]7. Наконец, анархистский пропагандист Себастьян Фор восхваляет его как «личность креп-кую, лояльную, скромную, бесстрашную, неподкупную»^[15]8. Добавим для полноты к этим оценкам, взятым из таких разных источников, что боевые побратимы Махно для того, чтобы воздать должное его отваге и твердости духа прибавили к его имени казацкий титул «батько»^[16]9 и называли его также «первым среди равных». Не потому, что он был более равным, чем остальные, как некоторые могли бы сказать с иронией, а в том смысле, что он был «первым в связке», потому что он всегда был в первом ряду атак своей знаменитой кавалерии и всегда был первым в пропаганде идей анархического коммунизма. Легенда о его военной непобедимости родилась из того, что он, неуязви-мый для смерти, принимал участие в более чем двухстах штурмах и боях и выжил, несмотря на многократные тяжелые ранения.

В дополнение к этим многочисленным точкам зрения укажем, что советские исто-рики, в отличие от руководителей той эпохи, часто говорят о «королевстве» или «рес-публике Махновии», когда они обозначают район, который находился под непосред-ственным влиянием махновского движения. Эта территория включала Екатеринослав-скую губернию, север Таврической, восток Херсонской и юг Полтавской и Харьковской, что представляет собой прямоугольник 300 км в длину и 250 км в ширину с населением около семи с половиной миллионов жителей.

Это массовое движение получило, по имени своего основателя, название «Махнов-щина», в котором увеличительный суффикс может иметь полууничижительное значение в русском языке. Отметим также проявление культа личности наизнанку: родной городок Махно и в некотором роде столицу движения Гуляй-Поле его враги большевики часто называли «Махноград»^[17]10.

В биографической статье, посвященной Махно в третьем издании Большой Совет-ской Энциклопедии и выражающей саму суть официального понимания истории, можем прочесть следующее:

Махно Нестор Иванович 17(29).10.1889, Гуляй-Поле, ныне Запорожской обл., – 27.7.1934, Париж], один из главарей мелкобурж. контрреволюции на Укра-ине в 1918–21 во время Гражданской войны (см. Махновщина). Род. в крест. семье, окончил церковно-приходскую школу. Во время Революции 1905–07 вступил в анархистскую группу, участвовал в террористич. актах и «экспро-приациях». В 1909 за убийство полицейского пристава был приговорён к смертной казни, замененной, как несовершеннолетнему, 10 годами каторги. Отбывая заключение в Бутырской тюрьме в Москве, М. оформился как анар-хист. Освобождённый Февр. революцией 1917, он уехал в Гуляй-Поле и в апр. 1918 создал вооруж. анархистский отряд. Этот отряд начал партиз. борьбу с австро-герм. оккупантами и гетманскими властями и приобрёл большую популярность среди крестьян. Отличался личной храбростью и жестокостью. В 1919–20 воевал против белогвардейцев и петлюровцев^[18]11, а также против Красной Армии. Трижды вступал в соглашение с Сов. властью и трижды нарушал его и поднимал мятеж. В 1921 отряды М. окончательно превратились в банды грабителей и насильников. 26 авг. 1921 бежал в Румынию, в 1922 переехал в Польшу, а в 1923 – во Францию, где работал сапожником и типографским рабочим.12

В отличие от микстуры обычно подаваемой современной советской историогра-фией – у нас будет еще возможность в этом убедиться – которая состоит из смеси лжи и правды в пропорции лошадиная доза первой и птичья – второй, эта короткая статья, за исключением некоторых неточностей, которые мы исправим ниже, и обычных анафем – мелкобуржуазные, грабители, преступники – представляется достаточно точной. В том же издании статья посвященная Махновщине, завершает официальный анализ: в ней сказано, что социальной базой движения являлось зажиточное крестьянство, «кулаки»^[19]13, что это было не только местное движение, поскольку оно простиралось от Днепра до Дона, что оно состояло из добровольцев, что оружие добывалось исключительно у противника, и что, наконец, его идеология определялась лозунгами «анархистского государства» (sic!) и «свободных советов», что на практике значило, по мнению редакторов, бороться против пролетарского государства.

Интересно сравнить эту оценку с оценкой, содержащейся в пространном некро-логе, опубликованном на страницах в целом хорошо информированной газеты Ле Там (Le Temps) – предшественницы Ле Монд (Le Monde), принадлежавшем перу московского корреспондента Пьера Берлана:

Ле Там сообщала уже о безвременной кончине знаменитого Н. Махно, умершего в Париже 27 июля 1934 года от туберкулеза и кремированного на кладбище Père-Lachaise. В советских газетах не нашлось места для некролога, посвященного вождю анархистов, ни даже строки внизу на шестой странице, чтобы сообщить о его смерти… Однако Нестор Махно был очень любопытной фигурой и никакой заговор молчания не сможет заставить забыть ту важную роль, которую сыграл народный «Батько» во время русской революции, в частности в борьбе против Деникина. В отличие от его эфемерных большевистских союзников, которые поспешили от него избавиться, как только победа над белыми была достигнута, историки будущего найдут ему должное место среди зодчих революции.

[…] Его политическая программа? Будучи анархистом, он хотел дать крестьянам землю, рабочим фабрики в полную собственность, и советовал им объединяться в свободные коммуны. То есть он видел своих врагов в белых генералах, которые хотели возвращения «помещиков». […] Он несколько раз заключал союз с большевиками, которых он считал в то время наименьшим злом. […] Проявления грабежа, террора и антисемитизма жестоко карались Махно и его заместителями. Он сумел удерживать власть на Юге Украины и попытался реализовать некоторые из своих «утопий»: упразднение тюрем, организация общинной жизни, «свободные коммуны», «советы рабочих», из которых не исключалась никакая социальная категория. Под его эфемерным правлением существовала полная свобода прессы, и он разрешал публикацию газет правых и левых эсеров, как и большевистских органов рядом с анархистскими изданиями. Роль Махно и отрядов его партизан становится решающей на протяжении 1919 года во время наступления Деникина.

[…] Махно направил против Врангеля многочисленные отряды своих партизан, и именно его кавалерия пересекла болота и взяла штурмом Перекопский перешеек. […] Вне всякого сомнения, поражение Деникина объясняется в большей степени крестьянскими восстаниями, размахивавшими черным знаменем Махно, чем успехами регулярной армии Троцкого. Отряды партизан „Батьки” склонили чашу весов в пользу красных, и если Москва предпочитает забыть это сейчас, беспристрастная история примет во внимание этот факт.^[20]14

Берлан объяснял разрыв между Махно и большевиками неприятием с их стороны анархистской пропаганды в пользу строя без центральной власти, в пользу федерации «свободных советов», короче, всего, что противоречило «марксистской концепции диктатуры пролетариата, осуществляемой от имени масс коммунистической партией».

Этот второй удар колокола уравновешивает первый и позволяет восстановить истинное по историческим меркам значение деятельности Махно и его сторонников. Тем не менее, между этими двумя самыми официальными версиями располагается целая серия других, расплывчатых, неточных, которые идут от ложных впечатлений до открытой клеветы, большой и малой, и все это способствует серьезному «затемнению» вопроса.

Известно, что благоговейно повторенная ложь может стать иногда для некоторых умов полуправдой; именно это и произошло со многими одновременно грубыми и серьезными обвинениями: в антисемитизме, в бандитизме и в военном анархизме.

Впрочем, прием известен: стоит очернить руководителя или руководителей и тем самым снижается значение самого движения; а это дает возможность оправдать самые жестокие расправы и репрессии – так поступили с парижскими повстанцами в июне 1848 года и с коммунарами в 1871 году.

Как бы там ни было, мы подробно остановимся на всех этих обвинениях и при помощи очевидных и упрямых фактов мы установим, как было на самом деле.

Однако следует немедленно исправить некоторые обычно совершаемые ошибки, среди которых автоматическое отождествление личности Махно и движения, получившего его имя. Хотя, они, бесспорно, пересекаются, но не совпадают, и нельзя приписывать одному Махно ответственность за некоторые жизненно важные или губительные решения, например двукратное заключение соглашения с красной армией и властями Кремля. Эти решения всякий раз принимались коллективно, после долгих и ожесточенных дискуссий, заканчивавшихся голосованием. Напротив, за некоторые решения Махно ответственен лично. Впрочем, политическая окраска движения не ограничивается черным цветом Анархии, а охватывает всю гамму крайне левых того времени: левые эсеры, максималисты, большевики, порвавшие с партией, и даже «беспартийные» – все они объединялись на основе идеи свободных советов. Уточним еще, по этому поводу, что махновское движение было только самым значительным – по силе и продолжительности – и самым видным – по социальным достижениям и своей внутренней структуре – среди десятков партизанских движений, которые расцвели тогда в Украине, в Центральной России и в Сибири, большинство из которых также были сторонниками свободных советов и которые были с большим трудом уничтожены ленинским режимом на протяжении 1920-1924 годов. Наконец, если Махно был символом своего движения, гуляйпольская группа коммунистов-анархистов была его душой. Наше исследование охватывает всю совокупность движений: хотя судьба и личная деятельность Махно использованы в книге в качестве путеводной нити.

Для иллюстрации нашего изложения будут использованы письменные свидетель-ства главных участников, большинство из которых написаны на русском языке, освещая события, малоизвестные по сей день; в приложении будут представлены некоторые показательные документы.

О последней части жизни Нестора Махно – его пребывании в Париже мы собрали многочисленные свидетельства и интервью лиц, которые его знали, встречались с ним, и мы выражаем им здесь нашу благодарность. Прежде всего ветерану среди них, которому девяносто лет, Грише Бартановскому († 1986), по прозвищу Барта, который впервые встретился с Махно в 1907 году в Екатеринославе, когда они работали вместе на заводе и жили в ночлежках, а затем встретились вновь в изгнании в Париже. Назовем также болгарских анархистов, очень близких к Махно в то время: Киро Радев († 1979), Ереван († 1976) и Никола Чорбаджиев (Иосиф Синтов, † 1994, он жил три года в том же доме, что Махно и Аршинов в Венсенне), Ида Метт (девичья фамилия Гильман, † 1973), секретарь Махно с 1925 по 1927 год, рассказала нам о чертах его характера и об условиях его жизни в эти годы. Поблагодарим также выдающуюся деятельницу французского анархистского движения Мэй Пикрэ († 1983), которая приняла Махно, его жену и дочь, когда они прибыли в Париж. Наконец, Никола Фосье († 1990) и Ренэ Буже († 1989), активные анархисты того времени, предоставили нам сведения о взаимоотношениях Махно с французскими анархистами. Отметим также свидетельство Марселя Оливье (Гольденберг, 1896–1993), французского делегата на съезд по созданию Коминтерна, который нам сообщил об обстоятельствах победы красных над Врангелем в Крыму и об их коварстве в отношении махновцев. Добавим к этой совокупности источников, собираемых, начиная с 1964 года, источники из семейной среды автора этих строк, некоторые из его родственников были в разной степени связаны с описываемыми событиями^[21]15, обстоятельство, не чуждое причинам, которые его подтолкнули к осуществлению этого тщательного исследования, но которое само по себе не влечет снисходительности, восхваления или – как знать? – очернения, но возможно, признаем это, большее стремление понять рассматриваемую тему.

II В стране запорожских казаков

Прежде всего, представляется полезным дать некоторые географические, этнографические и исторические сведения о территории, которая станет театром действий для Махно и его движения: об Украине и, в частности, о ее восточной части, левобережье Днепра.

Украина – это название страны, простирающейся от границ центральной России и Кавказа до отрогов Карпат, точнее между реками Днестр и Буг, притоком Днепра Припятью, реками Десна и Дон, и прилегающая к Черному и Азовскому морям. Слегка превосходящая по площади Францию, она почти полностью покрыта степями, которые являются естественным продолжением азиатских; этим положением объясняется тот факт, что через эту территорию пролегала на протяжении столетий ось направления многочисленных вторжений племен, которые постепенно заняли Европу и стали двоюродными братьями для большинства жителей старого континента. Последними по времени из этих завоевателей, до и сразу после начала христианской эры, скифы и сарматы – арии – жили здесь, сменив друг друга, до хазар, тюркской народности, которые их вытеснили, а потом сами были оттеснены кочевниками, печенегами и половцами. Славяне появляются здесь около VI века, под именем Русов с XI века; они группируются вокруг Киева, процветающего города, соперничавшего с Византией и прозванного матерью городов русских. Приняв в Х веке христианство, Русь становится оборонительной линией Европы против азиатских набегов, до тех пор, пока бесчисленные орды Чингиз-хана в XIII веке не наводнят и не опустошат полностью эту страну. Именно тогда страна северных славян, Московия, перенимает имя Россия, оставшееся по сей день. Тогда как античная Русь с этого времени называется Украина, что значило «пограничная земля» или «крайняя земля» цивилизованного мира.

После татарского господства, настоящего бедствия, которое длилось два с половиной века, страна переходит под правление литовцев, поляков, потом, в 1654 году – Москвы, и с этого времени ее восточная половина входит в состав Российской империи, вначале под именем Новороссии, затем Малороссии.

Тем не менее, украинцы всегда отличались от русских – вопреки противоположным утверждениям московских патриотов – как по внешнему виду и языку, так политически и социально. Они – славяне более однородного происхождения, чем русские, которые смешались с финнами северо-запада. Это чувствуется в физическом типе: украинцы в подавляющем большинстве темноволосые с карими глазами, тогда как у русских преобладает светловолосый или русый тип со светлыми глазами.

Языки настолько же различны, как например, французский и итальянский, хотя оба восходят к общеславянскому. Обычаи и привычки также отличаются. Украинские крестьяне носили вышитую сорочку, заправленную в широкие шаровары, обували кожаные сапоги, голову покрывали папахой, большой меховой шапкой, а верхней одеждой была свитка из грубого сукна. Русские крестьяне, «мужики», оставляли свою большую рубашку «косоворотку» поверх штанов, подпоясывали ее широким поясом, обувались в фетровые валенки или в плетеные лапти, надевали кафтан или поддевку со складками на талии, на голову надевали меховую шапку, отращивали сразу после женитьбы почтенные бороды, тогда как украинцы в соответствующем возрасте носили только пышные усы. Русской избе, деревянному дому из кругляка, соответствовала украинская хата с деревянными или глинобитными стенами, побеленными известью, покрытая соломой и окруженная садиком. Чтобы завершить эту краткую картину различий между двумя народами, отметим, что между ними всегда царила определенная неприязнь, как это часто бывает между жителями севера и юга, что взаимно проявлялось в презрительных кличках «кацапы», иногда также «москали», и «хохлы».

Единственные общие связи между двумя странами были чисто династическими че-рез скандинава Рюрика, прибывшего в Киев и взошедшего на княжий престол в IX веке.

Украина пошла под покровительство московского царя в 1654 году; вследствие общности религии, православия, и как это ни парадоксально, чтобы сохранить свою независимость, как раз завоеванную после долгой и тяжелой борьбы против поляков и турок. Это не помешало Москве сделать из нее вассальную страну и постепенно превратить ее население из крестьян и казаков, коллективных землевладельцев, на основе равенства и демократии, в закрепощенную массу, лишенную земли: это было осуществлено посредством прямой колонизации царей и их наместников, придворных и фаворитов всех мастей. К этому следует добавить внутреннюю социальную дифференциацию (привилегии казацкой верхушки), вызвавшую появление ненасытных украинских собственников. Несмотря на бунты и глухое сопротивление крестьянских масс, этот процесс был узаконен Екатериной II, официально установившей крепостничество, в 1781 году, то есть на полтора столетия позже России.

Чтобы лучше подчинить себе новую колонию, Москва способствует интенсивному насаживанию иностранных колонистов. В 1751-1755 гг. в Екатеринославской губернии земли отдаются православным славянам, бежавшим от Турок: сербам, волохам, молдаванам, болгарам, черногорцам, устроившимся в Славяносербском уезде. В 1779 году греки, грузины, поляки, цыгане, а затем пленные турки и татары также переселены на Украину. Между 1775 и 1782 гг. была проведена большая раздача земель: 5 миллионов гектаров были раздарены придворным фаворитам Екатерины II, просвещенной деспотичной императрицы, которую так почитали французские философы. Она не забывает при этом и своих немецких соотечественников, множество которых было поселено на самых богатых землях, знаменитых черноземах, плодородных благодаря быстрому росту трав на первичной грунтовой основе степей и разложения последовательных слоев растительности. Это вошедшее в пословицу плодородие земли превратило регион с незапамятных времен в житницу Византии и Европы, и само название всегда подогревало алчность его могущественных соседей.

Преемники Екатерины II продолжили ее губительную политику: в 1803 году по 1000 га роздано каждому выходящему в отставку офицеру, по 500 га – каждому унтер-офицеру. Для обработки этой земли из средней России было переселено около 100 000 крестьян, разумеется, крепостных. В 1846-1850 гг., в порядке эксперимента, государство организует еврейские сельскохозяйственные колонии в Александровском и Мариуполь-ском уездах. Уже в начале нашей эры евреи сопровождали греческих торговцев, устраивавшихся по периметру Азовского моря. Это старое присутствие массово усилилось под польским господством, особенно на западной Украине, где польским помещикам было выгодно использовать в качестве администраторов и управляющих многочисленных польских евреев. Они составили впоследствии значительное национальное меньшинство, особенно в больших городах этой части Украины.

Южная Украина в 1919 году

Вследствие такого странного заселения украинцы составляли в 1917 году лишь две трети населения своей страны. Затем идут в порядке убывания русские, евреи, немцы, болгары, татары, греки и в небольших количествах представители других национальностей: сербы, армяне, грузины и т.д.

Заметим, между прочим, что в этой стране поселенцев мужчины преобладали над женщинами в пропорции 100 к 93. Наконец, в 1914 году в русской царской армии служили 4 миллиона украинцев.

Во время всеобщего упразднения крепостного права в российской империи большинство украинских крестьян получили лишь совсем маленькие индивидуальные земельные участки – в среднем 3 га, – которые они к тому же часто должны были выкупать у своих бывших помещиков. Как и у русских, братья, у которых сохранилось совместное владение землей – община, их самоуправление продолжало осуществляться общинным собранием – громадой (соответствующей русскому миру). В обоих случаях все лишились лучших земель, сохраненных за царем (земли царской короны), помещиками и духовенством, то есть знаменитой триадой сословий «Святой Руси». Так, например, в Екатеринославской губернии, в 1891 (цифры в значительной мере одинаковы для всей Украины) знать, которая представляла 0,9% населения имела 31,06% пашных земель: украинские крестьяне, 70% жителей, обрабатывали только 37,55% земель; немецкие колонисты, представлявшие 4% населения, владели 9,46% земель (главным образом наилучших); что касается греков, 2% от числа жителей, они имели 6,62% обрабатываемых земель (в среднем очень хороших). Еврейские сельскохозяйственные колонии представляют лишь мелкую часть: 0,34% площади^[22]1.

Сельское хозяйство было главным видом экономической деятельности, им занимались три четверти жителей. Сельскохозяйственная продукция состояла из зерновых, свеклы, табака и различных овощей. Поголовье скота было значительным, и в среднем на пять жителей приходилась одна лошадь.

Около десятой части населения жило благодаря промышленности и угольным шахтам Донбасса и рудникам Кривого Рога. Пять процентов жителей существовало за счет торговли, остальную часть населения составляли служащие и чиновники государственных служб.

Порты на Азовском море, Бердянск (47 000 жителей) и Мариуполь (45 000 жителей), очень активные на протяжении всего года, были связаны железной дорогой с Екатеринославом (220 000 жит. в 1914 г.)^[23]2, столицей южной Украины, который имел, через важную узловую станцию Синельниково, железнодорожное сообщение с Крымом, проходящее через Александровск (52 000 жит.) и Мелитополь (18 000 жит.).

Вопреки распространенным на Западе предрассудкам население не прозябало в полной неграмотности; например, в 1913 году среди детей, которые должны были пойти в школу в 1914, число умеющих читать и писать составляло на Украине 90% в городах и 73% в селах (для России соответствующие цифры 82 и 57%).

Другая особенность Екатеринославской губернии, колыбели махновщины, состояла в том, что она была историческим центром запорожского казачества, военных сообществ свободных людей, которые на протяжении столетий, ожесточенно сражались за сохранение своей независимости. В этом наблюдается сходство, и это заслуживает более подробного рассмотрения.

Корни казаков восходят к Средним векам, в частности, к сопротивлению против татарского угнетения, когда часть славянского населения предпочла остаться на месте, чтобы продолжить борьбу. Сам термин «казак» – татарского происхождения и означает одновременно пастух, всадник, свободный воин, бродяга и иногда разбойник. Те, кого так называли, начинали со своеобразного воинского братства, жившего вдоль реки Днепр. В основе всех последующих были два: донское и днепровское казачества, образовавшиеся в одно и то же время – в XV-XVI веках. Первое, донское, состояло из русских – выходцев из демократических городов Новгорода, Пскова и Рязани, бежавших от жестоких преследований против них со стороны московских царей-самодержцев. Убежав на донскую территорию, расположенную между Уральскими горами, югом России, востоком Украины и Северным Кавказом, они сохранили свои республиканские традиции, то, что было названо «казацкими вольностями», а именно, обычай решать все проблемы на общем сходе, «круге», соответствующем демократическому собранию в Новгороде – вечу, и самостоятельно назначать своего атамана, военного руководителя, избираемого и отзываемого.

Второе казацкое братство возникло на Украине, вдоль Днепра, и поначалу полностью состояло из украинцев. Оба казачества поддерживали между собой тесные отношения братства и сотрудничества: в те времена говорили, что «обе армии, донская и днепровская, как брат и сестра». Только к концу XVI века они присоединились, перед лицом турецкой угрозы, одна к московскому царю, вторая к польскому королевству, за исключением казаков низовьев Днепра – Запорожцев, – которые остались независимыми.

Принимая во внимание основную роль, которую сыграли потомки этих двух казачеств в русской гражданской войне 1917-1921, а значит и в нашем рассказе, мы рассмотрим более подробно главные черты их эволюции.

Донские казаки с самого начала селились в соседних районах – на Волге, на Урале, в Астрахани и т.д.; так один из них, ставший волжским казаком, Ермак, завоевал для царя в 1580 году почти всю Сибирь. Они сыграли определяющую роль для Москвы и даже для всей Европы, потеснив, а затем, покорив все кочевые народы Центральной Азии и Сибири, которые до этого часто завоевывали и опустошали Восток Европы.

Присоединение территории Дона к Москве в 1570 году было лишь федеративным; поэтому, когда царь попробовал открыто наступать на права казаков, они продемонстрировали вначаленекоторое волнение, а затем начали открытые бунты, самыми известными из которых были восстания Степана Разина в 1670, Булавина в 1708 и уральского казака Пугачева в 1775. Они были сурово подавлены, особенно восстание Булавина, Петром Великим, который казнил большое число казаков из разных мест. Те, которым удалось избежать казни, были затем рассеяны по окраинам империи. Преобразованные в пограничные войска, они составили регулярные части, именовавшиеся «Войсками» по названиям рек и мест, где они располагались: Донское, Кубанское, Терское, Уральское, Оренбургское, Астраханское, Забайкальское, Семиреченское, Амурское и Уссурийское. Они потеряли между тем свою русскую этническую однородность из-за браков с плененными женщинами и из-за интеграции местных инородцев: калмыков, бурятов, чеченцев, черкесов, или из-за пополнения за счет бежавших сюда украинцев и запорожцев.

Указанные одиннадцать Войск образуют, начиная с этого момента, надежные войска империи, избалованные в этом качестве привилегиями со стороны властей. Они отличились во время походов и войн имперской России, в частности, разгромили до тех пор непобедимую наполеоновскую кавалерию в 1812-1814 и пришли напоить своих коней из фонтанов на парижских Елисейских полях.

Став опорой империи, казаки не довольствуются тем, что постоянно воюют и «носят на своих седлах русские границы», они также используются в целях внутренней безопасности. Им предписано регулярно направлять сотни (эскадроны из 150 человек) и полки для службы в силах порядка, на гарнизонную службу в важных городах и местностях страны, или для использования в качестве личной гвардии царя. Именно в качестве преторианской личной гвардии царя они жестоко подавили польские восстания XIX века и большую революционную волну 1905 года. Их нагайка становится с тех пор зловеще знаменитой среди непокорного населения.

В мирное время казаки могли выставить около 70 000 человек, а в военное втрое больше. В связи с войной 1914 года из них формируют многочисленные части: 162 конных полка, 24 пеших батальона, среди которых кубанские пластуны – ударные спецотряды – а также множество артиллерийских батарей, что составляло в целом 450 000 солдат.

Их боевое построение отличается от открытого строя регулярной русской кавалерии, и от рассеянного порядка по французскому уставу или от штурмового построения в одну шеренгу немецкой кавалерии. У казаков боевое построение – лава – диктовалось целью вести сражение в свободном строю, что наиболее способствовало индивидуальным действиям каждого бойца и позволяло командирам всех уровней прибегать к инициативным действиям, наиболее соответствующим ситуации. Интервал, разделяющий атакующих, позволял им быстро продвигаться вперед по любой местности и придавал особую разрушительную эффективность их действиям. Их обычное вооружение включало, разумеется, саблю, без которой нельзя себе представить казака, пику, винтовку, кинжал и иногда пистолет. Благодаря боевому духу и отваге казаки снискали славу грозных воинов.

В 1917 самыми многочисленными были Донское и Кубанское войска, составлявшие вместе около трех четвертей общего числа казаков в русской армии. Во время гражданской войны, в составе антибольшевистских войск генерала Деникина это соотношение сохранилось.

С другой стороны, среди населения казацких земель имела место значительная социальная дифференциация: на землях богатых казаков было много иммигрантов из России, которые работали как арендаторы и, не будучи казаками, рассматривались как пришлые. Среди казацкой массы была беднота, хотя каждый из них имел автоматически право на земельный надел, размеры которого зависели от чина. Например, на Кубани в 1870 общинные до того земли были разделены следующим образом: генерал получал 1500 га, полковник 400 га, есаул 200 га и простой казак всего 30 га. Существовали также различия на Кубани между казаками побережья, запорожцами по происхождению, и казаками внутренних земель, выходцами из России, и это было поводом для столкновений и соперничества.

Днепровские же казаки, украинцы, были подчинены, несмотря на различные перипетии и бунты, власти польских панов и постепенно растворились в общей массе населения под польским контролем; казаки, находившиеся под русским правлением, также усмиренные Петром Великим, несмотря на это, продолжали выставлять несколько полков, которые затем, во время войн империи стояли в 1814 г. в Париже, впоследствии также растворились в массе населения. Их потомки присоединились в большом количестве в 1918 к войскам Петлюры под сине-желтым украинским национальным флагом.

Наконец казаки, которые нас интересуют здесь наиболее – запорожские, названные так, потому что первые из них находили убежище на небольших островах среди недоступных порогов низовья Днепра (название Запорожье обозначает буквально «за порогами»). Отсюда они организовывали походы против татар и турок, находили пищу в диких полях, которые назывались Малой Татарией, на юге современной Украины, где роскошная природа предоставляла в огромных количествах дичь, рыбу, дикий мед и естественные укрытия.

Запорожцы были свободными людьми, или же стремились к этому, и особенно жаждали таковыми остаться. По этой причине они принимали в свои ряды много иностранцев, при условии, что те православной веры: русских, бежавших от деспотического режима и крепостничества, крестьян, городских, разных бродяг, бежавших от податей, принуждения и всевозможной неволи и привлеченных способом существования и свободным образом жизни - вольницей3 – запорожцев. Они могли оставаться на постоянно или принимать казачество на время. В принципе, каждый свободный украинец был казаком, оставляя за собой свою землю, и мог быть мобилизованным в любой момент. Запорожские казаки стали военной и политической силой, игравшей решающую роль на протяжении XVI и XVII веков в этой части континента. Они выступили в союзе со шведами и Кромвелем в борьбе против поляков и Московии; грозные мореплаватели и отважные воины, они могли мобилизовать армию в 10 000 человек, цифра значительная для того времени. Их силы, рассредоточенные по всей Украине, подразделялись на полки и сотни. Их военным, административным и религиозным центром была Сечь, деревянная крепость расположенная на острове по Днепру, вначале на Хортице, затем на двух других островах ниже по течению реки. Женщины и дети на Сечь не допускались. Сечь подразделялась на 38 куреней, объединений для совместной жизни и работы, каждый из которых носил имя той местности, откуда были 150 казаков, несших там гарнизонную службу, что составляло в совокупности около 6000 запорожцев, находящихся в постоянной готовности.

Организационная структура была демократической и эгалитарной, поскольку избирательный принцип распространялся на все командование и ответственные гражданские посты; все избирались прямым голосованием сроком на год.

Должность можно было занять снова или быть отозванным в любой момент общим собранием – кошем, – и каждый простой казак мог получить любой пост. Выборы проходили обычно в октябре; на них избирались куренные атаманы, гетман или атаман всех куреней и его штаб (писарь, казначей, интендант, судья, и т. д.). Одновременно все земли, находящиеся в управлении Сечи, распределялись равными участками. Кроме обработки этих участков, запорожцы занимались охотой, рыбной ловлей – располагая значительной флотилией – и, конечно же, принимая во внимание исторический контекст эпохи, войной. После бунта Пугачева, Сечь была разрушена в 1775 г. по приказу Екатерины Второй: Хортица стала местом поселения немецкой колонии, а запорожцы были превращены в крепостных или же вынуждены были уйти в изгнание на Кубань, в Крым, в Сибирь и даже в Турцию.

Так, после многих перипетий, земли и свободы запорожцев были разобраны по кускам и конфискованы местными феодалами и представителями московских царей; однако память об этом периоде независимости и свободы Вольницы осталась живой среди населения региона, названного Запорожьем, и мы можем констатировать, что махновское движение в некотором роде только естественно продолжило традиции анархического коммунизма, существовавшего в зародыше у запорожцев на протяжении всей эволюции царизма.

Следовательно, мы являемся свидетелями двойного явления: с казаками, крестьянами, воинами с вольным духом заигрывали, их объединяли в бригады, затем приручали, или же их преследовали, обезглавливали и уничтожали как таковых. Можно парадоксально утверждать, что настоящие казаки исчезали, оставив живыми свои завоевания, а те, кого так называют, лишь военная каста на службе у самодержавия – прямой противоположности их начального идеала. Революция 1917 года в этом плане вызвала поразительное возвращение истории.

III Непокорная молодость

Нестор Махно родился 27 октября 1888 в Гуляй-Поле, большом селе на реке Гайчур, Александровского уезда Екатеринославской губернии. Гуляй-Поле обозначает «поле для ярмарки, для гулянья» и называют так, потому что с незапамятных времен здесь часто происходили ярмарки, знаменитые на всю округу. Запорожские казаки обосновались здесь более чем на два столетия раньше, этим объясняется тот факт, что село было разделено по военному признаку на роты или сотни. Когда Екатерина II отдала приказ о разрушении Сечи, много запорожских казаков не подчинилось и покинуло родные места; те, кто не смог или не успел, были превращены в крепостных. Гуляйпольские казаки по капризу какого-то фаворита императрицы были отданы некоему Шабельскому.

В начале ХХ столетия Гуляй-Поле насчитывало около десяти тысяч жителей^[25]1 и немного позже, в 1917 году – около двадцати пяти тысяч, оно было центром волости, здесь находился комиссар волостной полиции, мировой судья и сельский староста; в селе было две православных церкви, синагога, три школы, медпункт и отделение почты и телеграфа. Два завода, Кригера и Кернера, производили сельскохозяйственный инвентарь, используя дешевую местную силу. Были здесь также две паровые мельницы, много ремесленных мастерских и несколько маленьких предприятий. Большинство земель принадлежало крупным землевладельцам, тогда как крестьяне владели 45% пригодной для обработки почвы; самые бедные из них – батраки – работали на помещиков, которые, кроме того, нанимали сезонных рабочих, приезжавших из Полтавской и Черниговской губерний на сезон полевых работ. В семи километрах находился вокзал, расположенный на железнодорожной линии Синельниково–Чаплино–Бердянск. На дороге, связывающей Гуляй-Поле с вокзалом, царило оживленное движение: из Гуляй-Поля и окрестных сел везли пшеницу, муку и сельскохозяйственные машины, а обратно – кокс и железную руду для разных местных предприятий.

Нестор был пятым и последним сыном Ивана Махно и Евдокии, в девичестве Передерий. Его родители, до отмены крепостного права царем Александром II в 1861, были крепостными помещика Шабельского. Поскольку земельный участок был недостаточным, чтобы прокормить семью, отец продолжал работать конюхом у бывшего хозяина. После рождения Нестора он нанялся кучером к богатому еврейскому промышленнику Кернеру, владельцу завода сельскохозяйственных машин, паровой мельницы и 500 га земли, которую он сдавал в аренду немецким колонистам. Вскоре, когда Нестору едва исполнилось одиннадцать месяцев, отец умер, оставив вдову совершенно без средств существования с пятью малолетними сыновьями на содержании.

В этих условиях раннее детство Нестора было отмечено крайней нуждой, отсутствием игр и радостей этого возраста. Матери пришлось отдать его в семью богатых бездетных крестьян, которые намеревались его усыновить. Через несколько недель по настоянию старших братьев она его взяла обратно, потому что он чувствовал себя несчастным у этих крестьян. В восемь лет Нестор пошел в сельскую светскую школу. Поначалу он был хорошим учеником, затем начал пропускать уроки и вместе с одногодками-сорванцами посвящал целые дни «изучению» катания на коньках и разным играм. Эти «подпольные занятия» длились целыми неделями до тех пор, пока в один прекрасный день лед не проломился, и он чуть не утонул в ледяной воде. Этот случай, должно быть, и стал причиной слабости его легких, сыгравшей фатальную роль впоследствии, во время «купания» его одежда заледенела, и он оставался некоторое время в таком состоянии, прежде чем нашел убежище у своего дяди и получил помощь.

Мать «полечила» Нестора надолго запомнившейся поркой. Он вернулся в школу и стал хорошим учеником до лета, когда он нанялся погоняльщиком волов к зажиточному крестьянину Янсену за плату в 25 копеек в день. Наибольшей радостью для мальчика было, преодолев одним махом семь километров, отделявших его от родного дома, принести свою недельную плату матери. Только эта мысль позволила ему выдержать все лето, несмотря на два удара кнутом за незначительную провинность, которые он получил от жестокого помощника управляющего. За эту работу маленький девятилетний Нестор получил всего двадцать рублей, свой первый заработок, полностью отданный матери, к которой он был всегда очень привязан.

Его братья также работали батраками и помогали очень нуждавшейся матери. Если верить воспоминаниям гуляйпольского крестьянина Анатолия Гака, нашедшего в последствии убежище в Канаде, хата семьи Махно, находившаяся на окраине села, была чрезвычайно бедной: во дворе не было – уточняет он – ни птицы, ни свиней, ни обычного для украинских хат украшения.

Нестор вернулся в школу осенью и оказался хорошим учеником по математике и, особенно, в чтении, первый признак его ораторского таланта. К сожалению, на этом его учеба закончилась, поскольку к концу учебного года положение семьи стало настолько критическим, что он вынужден был работать круглый год, хотя ему было только десять лет. Из-за этого печального обстоятельства Нестор чувствовал «какой-то гнев, злость и даже ненависть, против богатого собственника» у которого он работал, и особенно, против его потомства: «Против этих молодых бездельников, проходящих часто мимо меня, свежих и ловких, сытых, чисто одетых, пахнущих духами, тогда как я, грязный, оборванный, босоногий и провонявшийся навозом, подстилал солому телятам^[26]2».

С этого момента Нестор начал осознавать социальную несправедливость, хотя рассуждал он еще как смирившийся раб, считал, что «таков порядок вещей»: помещик и его семья – «хозяева», а ему платят за неудобство – от него пахнет навозом.

Прошли годы Нестор «поменял» телят на лошадей, смирясь волей-неволей со своей судьбой до тех пор, пока однажды он не стал свидетелем сцены, которая оставила в нем неизгладимый след. Сыновья хозяина, управляющий и его помощник имели обычай жестоко пороть конюхов за малейшую погрешность. Из-за «темноты ума» Нестор вынужден был смириться с этим подлым зрелищем и как «истинный раб» старался, как и все остальные вокруг него, отвести глаза, сделать вид, что ничего не видит и не слышит. Однако мать ему рассказала, как во времена крепостничества ее саму, еще ребенка, дважды били палками только за то, что она по праву отказалась выполнить не свою принудительную работу. Она должна была прийти на крыльцо большой господской усадьбы, чтобы получить пятнадцать ударов палками в присутствии «хозяина». Мать рассказывала ему также о героической борьбе за свободу их предков запорожских казаков, против врагов всех мастей.

Так, в один летний день 1902, юный Нестор, в возрасте тринадцати лет стал свидетелем обычной сцены: сын помещика, управляющий и его помощник начали ругать, а затем избивать второго конюха, в присутствии всех остальных конюхов «ни живых, ни мертвых от страха перед гневом хозяев». Нестор не выдержал и побежал предупредить первого конюха, батька Ивана, подрезавшего хвосты лошадям в стойле. Узнав обо всем батько Иван, полный стихийной силы, ворвался как в приступе безумия в помещение, где происходило «наказание», набросился с кулаками на «молодых господ» и их подручных. Атакованные нападающие разбежались в панике, кто через окно, кто в первую попавшую дверь. Это стало сигналом к бунту: возмущенные поденщики и конюхи пошли все вместе требовать заработанное и увольняться. Старый помещик испугался и покладисто попросил простить «глупость своих молодых наследников», остаться у него на службе. Он даже пообещал, что никогда больше ничего подобного не повторится.

От батьки Ивана, комментировавшего происшествие, юный Нестор услышал впервые в жизни бунтарские слова: «Никто не должен здесь мириться с позором быть битым … а ты, мой маленький Нестор, если когда-нибудь кто-то из хозяев тебя ударит, хватай первые попавшие под руки вилы и воткни в него». Этот совет, одновременно поэтический и дерзкий, произвел жуткое впечатление на молодую душу Нестора и заставил его осознать свое достоинство. С тех пор он держал под рукой на всякий случай вилы или другое орудие.

Год спустя Нестор оставил свою работу конюха и нанялся по совету старших братьев учеником на местный литейный завод. Здесь он обучался «ремеслу отливания колес для жаток».

Между тем, положение семьи значительно изменилось. Три самых старших брата, Карп, Савва и Емельян, женились и стали жить отдельно. Только Нестор и старший брат Григорий оставались на содержании матери. Некоторое время спустя Нестор оставил завод и нанялся продавцом к торговцу вином. Через три месяца он бросил это занятие, казавшееся ему мерзким. Возможно, после этого опыта он сохранит отвращение к вину и алкоголю, несмотря на все распространявшиеся россказни о его якобы склонности к пьянству.

Тогда Нестор занялся четырьмя гектарами принадлежавшей матери земли, обрабатывая ее единственной лошадью. Работал он нерегулярно, главным образом, чтобы помочь братьям; он нанялся, например, на время к малярам, только чтобы выручить братьев.

В 1904 г. один из братьев, Савва, был мобилизован и отправлен на русско-японскую войну. Настала революция 1905 года. События захватили Нестора и подтолкнули к чтению подпольной политической литературы. Вначале он попал под влияние социал-демократов, соблазненный «их социалистической фразеологией и ложным революционным пылом». Однако в начале 1906 он познакомился с гуляй-польскими крестьянами-анархистами и вскоре стал приверженцем их группы. Эта группа была организована Владимиром Антони и Прокопом Семенютой. Антони, сын чешских рабочих-иммигрантов и сам работавший токарем, оказал решающее влияние на Нестора, «изгнав навсегда из его души последние малейшие остатки духа рабства и покорности любой власти».

Крестьянская группа анархо-коммунистов Гуляй-Поля действовала в тяжелых условиях, так как царские репрессии были в разгаре: во всей стране было введено чрезвычайное положение, свирепствовали военно-полевые суды, карательные отряды расстреливали «предполагаемых» зачинщиков бунта. В Гуляй-Поле на всякий случай стоял отряд донских казаков, который проводил ничем не оправданные репрессии против мирных жителей. Анатолий Гак описывал увиденную им сцену, когда два донских казака ввели с саблями наголо сельского учителя, а третий сзади бил его прикладом винтовки, приговаривая при каждом ударе «Вот тебе, сволочь, за твою революцию!^[27]3».

Несмотря на эту обстановку, гуляйпольская группа анархистов собиралась регулярно, по крайней мере, раз в неделю, иногда чаще, в количестве от десяти до пятнадцати членов. Махно вспоминает с грустью эти собрания. «Эти ночи (мы собирались чаще всего ночью) были для меня полны света и радости, мы крестьяне, знавшие так мало, собирались: зимой в хате у одного из нас, летом в поле, около пруда, на зеленой траве; или же, время от времени, среди дня, как гулявшая молодежь. Мы собирались, чтобы обсудить вопросы, которые нас интересовали».

С этого момента, Нестор с головой ринулся в борьбу за социальную революцию.

IV От борьбы к терроризму

Нестор прошел вначале шестимесячный стаж в кружке по изучению анархизма и лишь затем, хорошо усвоив идеи и цели анархического коммунизма, стал полноправным членом гуляйпольской группы. В это время он работал литейщиком на заводе Кернера. Группа пропагандировала с определенным успехом анархистские идеи среди крестьян района, издавала и распространяла листовки, она также ответила прямыми действиями на правительственный террор, подобно другим анархистам Русской империи, которые объявили «Черный террор» против царизма.

Чтобы раздобыть средства на осуществление своей деятельности, группа решила провести «экспроприации»^[28]1, как местных богачей, так и в окрестностях. Обвинительный акт, составленный прокурором одесского военно-полевого суда во время процесса над группой гуляйпольских коммунистов-анархистов, содержит перечисление следующих фактов:

●5 сентября 1906 в Гуляй-Поле группа в составе трех человек, вооруженных револьверами, вымазав сажей лица, осуществила нападение на дом купца Плещинера.

●10 октября новое нападение, в Гуляй-Поле, на другого купца, Брука, в составе четырех человек, с бумажными масками на лицах которые потребовали, угрожая револьверами и бомбами, 500 рублей в пользу «голодающих».

●Немного позже, третье нападение на богатого местного заводчика, Кернера, осуществленное четырьмя человеками, тогда как трое других стояли на чеку.

●В августе 1907, в ближнем селе Гайур, четвертое нападение, еще раз на купца, Гуревича, сделанное четырьмя налетчиками в солнцезащитных очках.

●19 октября 1907 нападение на почтовую карету; убиты жандарм и служащий.

●В 1908, три других нападения, все на купцов^[29]2.

Добытые таким образом деньги пошли на развитие пропаганды и на закупку в Вене оружия и бомб через посредничество Владимира Антони. Группа поддерживала, кроме того, связи с екатеринославской, александровской группами и некоторыми московскими.

Другой аспект «Черного террора» состоял в поджоге имений и имущества крупных помещиков региона в ответ на столыпинскую реформу, имевшую целью распустить общинные собрания, громады, с тем, чтобы способствовать образованию новой прослойки зажиточных крестьян, на которую рассчитывали как на новую опору режима.

Все эти акты взбудоражили жандармов региона. Местному «Шерлоку Холмсу» (по выражению Новополина), комиссару полиции Караченцеву, собрав информацию от стукачей и получив отдельные сведения путем «допросов с пристрастием» свидетелей, удалось установить некоторых участников нападений, хотя за неимением доказательств он не мог их немедленно арестовать. Нестор был схвачен в сентябре 1907 при странных обстоятельствах: его друг эсер Маковский попросил одолжить ему свой револьвер под предлогом мести начальнику жандармов, который его недавно избил. На самом деле Маковский воспользовался оружием, чтобы решить любовную проблему со своей невестой: он выстрелил в нее дважды, потом разрядил оставшиеся патроны в себя! Махно, присутствовавший при этой сцене, не успел помешать этому неожиданному акту и попытался помочь раненым. Эта участливость его и погубила: он был схвачен на месте полицией. Несколько дней спустя Антони, который попытался с ним связаться через охранника, был также арестован.

Напрасно пытались «раскрутить» Махно и Антони, ничего не помогло, из них нельзя было выколотить ни малейшего признания. Караченцев заявил по этому поводу начальнику местной почты:

«Я никогда еще не видел людей такой закалки. У меня достаточно доказательств, чтобы утверждать, что они опасные анархисты… Хотя я немного заставил пострадать их плоть, я ничего от них не добился. Махно, когда на него посмотришь, выглядит глупым крестьянином, но у меня есть очень убедительные свидетельства для вывода о том, что стрелял по жандармам 26 августа 1907 именно он. Так вот, я сделал все что мог, чтобы получить его признания, и никакого результата. Напротив, он привел мне факты, – которые я проверил и вынужден был признать их точность – показывающие, что он даже не был в тот день в Гуляй-Поле… Что касается второго, Антони, когда я его допросил, беспощадно избивая, он посмел мне заявить: «Ты, сволочь, никогда ничего не добьешься от меня!»… А я ведь показал ему, что такое "качели"».

Несмотря на неубедительность выдвинутых против них обвинений, Антони был отпущен только через месяц, а Махно через десять месяцев; этим долгим сроком в возрасте 18 лет Нестор Махно начал свои продолжительные пребывания в тюрьмах.

Парадоксально, что именно один гуляйпольский заводчик, некто Вичлинский, внеся залог в 2000 рублей, помог ему выйти на свободу. Поскольку остальные боевики группы находились на нелегальном положении, было решено, что Махно будет придерживаться «примерного поведения», то есть останется на легальном положении. Он нанялся, таким образом, в красильную мастерскую, но продолжает активную борьбу, организовав учебный анархистский кружок для двадцати пяти молодых крестьян в Бочанах, окраины Гуляй-Поля. На еженедельных собраниях он читает и объясняет вместе с ними основополагающие тексты анархистского учения.

Их анархистская группа обнаружила двух "шпиков", проникших в ее ряды, Гуру и Кушнира, и сразу же их казнила, потом было решено провести общее собрание, чтобы прояснить ситуацию, так как возникло подозрение, что один из членов, Иван Левадный, имеет связь с полицией. Подозрения подтвердились, когда к концу собрания дом, в котором оно происходило, был окружен эскадроном донских казаков и членами местной охранки^[30]3, Левадный предложил сдаться, его предательство было очевидным, но все решили сопротивляться и сражаться. Благодаря отважной вылазке под покровом ночи им удалось проложить себе дорогу выстрелами из револьверов, убив при этом Лепетченко, заместителя начальника местной полиции, нескольких казаков и сыщиков.

Во время боя, Прокоп Семенюта, основавший группу вместе с Антони, был ранен в ногу: его брат Александр выносил его на спине, но, увидев приближавшихся преследователей, Прокоп решил остаться, чтобы их задержать. Когда у него осталась последняя пуля, он застрелился.

Чтобы отомстить за смерть брата, Александр Семенюта, вместе с Махно и Филиппом Онищенко, решили, ни мало, ни много как убить губернатора, который должен был лично прибыть в Гуляй-Поле, чтобы увидеть на месте эти беспорядки. Этот сенсационный план провалился, поскольку молодым людям не позволили приблизиться к губернатору, который пожелал обратиться лишь к отцам семейств и поделиться с ними своим возмущением по поводу присутствия террористов в их селе.

Это не помешало Махно предложить взорвать местное отделение охранки при помощи двух бомб – в 9 и 14 фунтов, предназначенных вначале губернатору. Заговорщики готовы были пожертвовать собственной жизнью. Только случай помешал им довести до конца намеченное: они натолкнулись на казацкий патруль, который хотел проверить их документы, еще раз им удалось уйти, прикрываясь огнем из револьверов. Однако Онищенко был схвачен у себя дома, а Махно вскоре также арестовали. Этот арест, вероятно, спас ему жизнь, так как Нестор намеревался вернуться через несколько часов, чтобы возобновить попытку взрыва.

Оказалось, что группа была выдана в полном составе, вначале из-за неосторожной болтовни Назара Зуйченко, близкого друга Нестора, с «подсадной уткой» Яковом Брином, сидевшем вместе с ним в Екатеринославе, затем из-за «признаний» Левадного и Альтгаузена. После активных допросов Караченцева, Зуйченко подтвердил свои признания с множеством деталей и мотивировал свои поступки и действия группы чисто политическими целями, продиктованными идеей «свободы народа»^[31]4. Всего было арестовано шестнадцать членов группы. Только Антони и Александр Семенюта ушли от облавы и нашли прибежище сначала во Франции, затем в Бельгии.

По словам Левадного, Махно считался «одним из самых опасных террористов в группе, после братьев Прокопа и Александра Семенют». Сначала его обвинили во многих экспроприациях и убийствах жандармов: однако, за неимением доказательств и признаний, против него остались только некоторые из этих обвинений.

Все обвиняемые были переведены в Александровскую тюрьму. Следствие длилось более года. В промежутке Александр Семенюта, который не терял контакта со своими, отправил письмо с личными поздравлениями Караченцеву:

Село Гуляй-Поле, Екатернославской губернии, волостное правление, получить Караченцеву, чорту рябому. Господин пристав, я слыхал, что вы меня очень разыскиваете и желаете видеть. Если это верно, то прошу пожаловать в Бельгию, здесь свобода слова и можно свободно поговорить. Подпись: Александр Семенюта, анархист Гуляй-Поля.5

Поступая так, Семенюта вводил полицию в заблуждение, так как он вернулся в Украину, чтобы организовать бегство Махно и его товарищей. Прежде всего, он решил свести счеты с Караченцевым, «Шерлоком Холмсом», который был причиной ареста всей группы. Полицейский был большим любителем театра, и ни о чем не подозревая, поскольку считал, что Семенюта находится за тысячу миль отсюда, в один осенний вечер 1909 г. спокойно пошел посмотреть театральную пьесу, развлечение очень ценимое на Украине. Семенюта следил за ним, сел на три ряда дальше, с двумя заряженными револьверами в кармане, но не осмелился выстрелить, так как боялся попасть в невинных жертв среди зрителей. Он спрятался за деревом у выхода из театра, застиг Караченцева врасплох и убил наповал тремя пулями. В Екатеринославе Александр Семенюта казнил еще одного офицера жандармерии, который особо отличился во время репрессий, потом занялся планом бегства Махно.

Все было готово к 5 января 1910 года, к моменту перевозки заключенных из Александровска в Екатеринослав. С оставшимися на свободе местными анархистами Семенюта, переодевшись в крестьянскую одежду: большой бараний кожух и папаху, ожидал на Александровском вокзале; товарищи поджидали поблизости с санями наготове. Все было хорошо, как вдруг сообщили, что поезд попал в метель и опаздывает. Тогда Семенюте пришлось зайти в зал ожидания, где, несмотря на переодевание, его узнал Альтгаузен, член группы, ставший доносчиком, и, испугавшись покушения на свою жизнь, поднял на ноги охрану. Этот прецедент провалил план бегства, но бесстрашному Семенюте удалось еще раз бежать с револьверами в каждой руке.

Когда власти узнали о его возвращении в Украину, у них не было сомнений в том, что он является организатором многих и громких покушений и обещали крупную сумму за его поимку, живого или мертвого, объявленного врагом общества № 1. На протяже-нии многих месяцев он расстраивал планы розысков, предпринимавшихся против него, но конец его, однако, был трагичен, из-за ностальгии по родному краю, можно бы сказать. Действительно, он вернулся в сопровождении молодой анархистки Марфы Пивень, в Гуляй-Поле к 1 мая 1910 г. Один из братьев Махно радушно предоставил ему дом, а сам ушел спать к матери.

О присутствии Семенюты немедленно доложил местной полиции, – как оказалось в результате разбора архивов полиции в 1917 г., – Петр Шаровский, которому не терпелось получить вознаграждение. Полицейские окружили и обложили дом. Семенюта долго оборонялся, тогда полиция подожгла дом и предприняла штурм. Семенюту обнаружили мертвым – он пустил в себя последнюю пулю, его подруга была тяжело ранена.

Легко понять, что такой отважный и фанатически преданный делу Анархии борец мог оказать большое влияние на подростка Махно – уже достаточно решительного самого по себе, который будет об этом эмоционально вспоминать всю свою жизнь^[33]6.

В прямых террористических действиях гуляйпольской анархической группы не было ничего исключительного для 1906-1909 гг., так как царские репрессии были в разгаре, расстрелы и повешения становились все более частыми. Робкие реформы, на которые вынужден был пойти вначале Николай II, преисполненный значимости своей роли, были быстро аннулированы и предпочтение отдано силе. Поэтому все революцио-неры в Российской империи прибегали к такого рода действиям. Многие борцы за свободу, как Махно и Семенюта погибли в это время или в боях, или на эшафоте, были депортированы в Сибирь или же отправлены на каторгу. Немногие выжившие в этой героической борьбе не забудут самопожертвования своих товарищей и возьмут на себя труд напомнить о нем в 1917 году жандармам и полицейским самодержавия.

Члены гуляйпольской анархо-коммунистической группы были в большинстве своем молоды, не более двадцати пяти самым старшим, Махно был младше всех. В составленном против группы обвинительном акте шестнадцати обвиняемым инкриминировалось в первую очередь создание «незаконной подрывной организации», затем различные преступные действия: экспроприации, вооруженная борьба против властей.

По делу привлекались четырнадцать человек: Нестор Махно, братья Антон и Егор Бондаренко, Клим Кириченко, Филипп Чернявский, братья Филипп и Петр Онищенко. Иван Шевченко (осужден и повешен до общего процесса), Мартынова и Заболодский (украинцы), затем Ефим Орлов (русский) – все крестьяне, Наум Альтхаузен, Лейба Горелик (евреи) и Казимир Лисовский (поляк) – мещане.

Отметим попутно разное национальное происхождение членов группы (как указано выше для каждого из них), которое достаточно хорошо отражает различия в местном населении и сивдетельствует, также, достаточно интернациональный характер деятельности группы.

Очевидно, что число членов группы было более значительным; остальные или были в бегах, или же не оказались среди обвиняемых за неимением доказательств против них.

Обвиняемых, фамилий которых нет в обвинительном акте, было двое: Левадный (украинец), который по официальной версии умер от тифа в тюремной больнице, а согласно утверждению Махно, был задушен за предательство анархистом, лежавшим вместе с ним в лазарете; другой боевик группы, очень близкий к Махно, Кшива (еврей), обвиненный в убийстве агента провокатора Кушнира и повешенный 17 июня 1909.

Назар Зуйченко (украинец), «болтовня» которого стала причиной обнаружения группы, заболел острой формой тифа и не мог быть осужден вместе с остальными (это была, несомненно, хитрость со стороны властей, которые не хотели компрометировать своего информатора).

Владимир Антони, укрывавшийся в Бельгии, вскоре эмигрировал в Южную Америку, стал «советским патриотом» и вернулся на Украину только через полвека, после скитаний в Аргентине, Бразилии, Уругвае, чтобы строить, как он считал, «коммунизм». Остальные члены группы, которые ускользнули от царских ищеек, на время притихли, но постепенно возобновили организационную и пропагандистскую работу в районе Гуляй-Поля, продолжая, таким образом, деятельность погибших и заключенных в тюрьму товарищей.

V На каторге

Суд по делу гуляйпольской анархистской группы состоялся в марте 1910 года в Екатеринославе. Здание суда было окружено множеством жандармов и солдат, так боя-лись, несмотря, на всемерные предосторожности, вооруженного нападения Александра Семенюты, и его товарищей, чтобы освободить Махно и других заключенных. Охрана получила приказ при малейшей атаке извне убить обвиняемых на месте.

Один местный начальник, посетив обвиняемых в тюрьме, настоял на том, чтобы его представили Махно и, рассмотрев его, потом заявил начальнику охраны: «Внешне этот Махно выглядит безобидным… Однако, говорят, что он очень опасен…».

После пяти дней процесса, 26 марта 1910 года, вынесли приговор: Мартынова, Лисовский, Заблодский осуждены к шести годам каторжных работ; Кириченко, Егор Бондаренко, Орлов, Альтхаузен и Махно были осуждены вначале – за создание преступной организации к пятнадцати годам каторжных работ, а затем – к смертной казни через повешение за террористические акты и «экспроприации».

Адвокат предложил осужденным подписать прошение о помиловании. Все, кроме Альтхаузена, презрительно отказались. Махно заявил своему защитнику: «Мы не намереваемся ничего просить у этого мерзавца царя… Эти сволочи нас осудили на смерть, пусть они нас и повесят!»

Нестора с товарищами перевели в специальную камеру для смертников. Ее стены, покрытые надписями тех, кто томился до них в этом преддверии смерти, вдохновили Махно на несколько патетических строк в воспоминаниях:

Попав в подобную камеру, чувствуешь себя уже одной ногой в могиле. Такое ощущение, что судорожно удерживаешься на поверхности земли только кончиками пальцев. Думаешь тогда о всех тех, кто еще на свободе сохраняет веру и надежду, рассчитывает сделать еще что-то хорошее и полезное для борьбы за лучшую жизнь.

Принеся себя в жертву этому будущему, чувствуешь особую пронзительную боль, глубокую и очень искреннюю, к товарищам по борьбе. Они кажутся такими близкими, такими дорогими! Желаешь им от всего сердца сохранить до конца веру и надежду, нести до последнего любовь к угнетенным, ненависть к угнетателям…

У всех двенадцати осужденных в камере оставалась одна-единственная забота – навязчивая мысль о близкой казни, и они стараются мужественно готовиться к ней.

Егор Бондаренко, один из самых близких товарищей, предсказал Махно самое активное революционное будущее:

Послушай, Нестор! У тебя есть шанс, что казнь заменят на каторжные работы. Потом наступит революция и освободит тебя. Я убежден, что, вернувшись на свободу, ты поднимешь черный флаг Анархии, который у нас вырвали наши враги… Ты у них его отнимешь и подымешь его гордо и высоко… Я предчувствую это, я видел тебя в деле, ты не дрожишь перед палачами.

Бондаренко хотел, чтобы Махно пообещал взять на себя эту ответственность. Но Нестор при поддержке двух других товарищей, Орлова и Кириченко, заметил, что он, с одной стороны, слишком слаб физически, а с другой, не обладает достаточным умом. Бондаренко ответил: чтобы сохранить веру и внутреннюю силу, вовсе не нужна большая физическая сила или исключительные умственные способности, достаточно показать большую волю и глубокую преданность делу.

Однажды ночью, когда пришли за Кириченко и Бондаренко, чтобы их повесить, первый из них покончил с собой, проглотив стрихнин, второй, прежде чем пойти к палачу, понимая, что Махно избежит виселицы, кратко с ним попрощался: «Нестор, брат мой, ты останешься жить… Я умру, не проявив слабости… Я знаю, что ты выйдешь на свободу». Они по-братски обнялись, и Егор Бондаренко направился твердым шагом к своим палачам: его предсмертное предсказание еще более укрепило в Махно, если в этом была потребность, волю и решительность, необходимые для того, чтобы сдержать обещание.

После пятидесяти двух дней тяжкого ожидания Махно действительно узнал, что ему и его товарищу Орлову казнь заменена пожизненными каторжными работами^[34]1 из-за их юного возраста в момент осуществления преступлений. Возможно сыграло роль его непоколебимое поведение на протяжении всего следствия, во время которого Нестор систематически отрицал все выдвинутые против него обвинения.

Вследствие пережитого Махно, физически ослабевший, заболел тифом. Он провел два месяца в тюремной больнице, оставаясь в обмороке на протяжении многих дней. Врачи поставили на нем крест и перевели его в палату для умирающих. Ему удалось выкарабкаться из этого положения, и он нашел даже силы, чтобы протестовать против проводимого врачами лечения. Уточним, что в то время в тюрьме и на каторге, каждый считавшийся опасным заключенный носил на руках и на ногах кандалы в принципе днем и ночью, и некоторые заключенные, специалисты в искусстве взламывания замков, помогали своим сокамерникам от них на время избавиться. Ему пришлось носить эти цепи на протяжении всего заключения, то есть более восьми лет, так что после освобождения ему понадобилось некоторое время, чтобы заново научится ходить нормально, не теряя равновесия!

Махно был переведен затем в Луганскую тюрьму, где он провел в заключении около года, в крайне суровых условиях; некоторые не выдерживали и кончали самоубийством, другим удавалось выдержать только благодаря надежде на побег или на близкую революцию, которая освободила бы их. К нему на свидание приезжали мать и брат Григорий, от них Нестор узнал о смерти Александра Семенюты.

Его снова вернули в Екатеринослав и после пребывания на протяжении пяти с половиной месяцев в Екатеринославской тюрьме, 2 августа 1911 г. его отправили в московскую тюрьму, печально известные Бутырки. Посмотрев его дело, начальник отделения каторжников многообещающе заметил: «Здесь ты больше не будешь баловаться побегом!», намекая на все провалившиеся попытки, задуманные с сокамерниками в предыдущих тюрьмах. Для подкрепления этой угрозы с него сняли наручники и заковали в цепи, потом его отправили на неделю в карантин. Только затем он познакомился со своим новым жильем.

В этой каторжной тюрьме было собрано большинство политических заключенных разных направлений, считавшихся самыми опасными или важными – всего около трех тысяч узников, за которыми присматривали несколько сот тюремщиков или «двуногих псов», как их называл Махно. Однако, настоящей удачей для него было наличие исключительной коллективной библиотеки, собранной каторжниками. Благодаря ей, он смог пополнить свои знания по истории и литературе; он проглатывал все жадностью: учебник русской истории Ключевского, произведения Белинского, Лермонтова и даже Льва Шестова. Он знакомится также с основными документами и программами различных революционных групп – эсеров, социал-демократов и разных течений в них. Он читает также анархистскую литературу, книгу Кропоткина «Взаимная помощь» он полюбил с первого взгляда и больше с ней не расставался.

Сопротивление издевательствам со стороны надзирателей стоило Нестору долгих пребываний в карцере, и он заболел острой пневмонией. Его госпитализировали, а через три месяца диагностировали туберкулез легких. Он провел восемь месяцев в больнице и, благодаря хорошо организованной помощи политическим узникам, ему удалось поправиться; однако на протяжении всего заключения с этих пор его помещают на два-три месяца в год в больницу.

Именно там, в Бутырках, Махно встретил известного анархистского активиста Пет-ра Аршинова (Марина), с которым его связала крепкая дружба, длившаяся более двадца-ти лет. Он заметил, между прочим, разницу в отношении со стороны администрации кинтеллектуальным и политическим «знаменитостям», с одной стороны, и к простым рабочим и крестьянам, с другой, и, одновременно, отношение первых ко вторым. Тогда как простых рабочих и крестьян часто били, интеллигенты охотно пожимали руку виновникам такого плохого обращения, также они без труда получали привилегию не носить постоянно кандалы, работали в более легких и интересных мастерских и, что особенно важно – держали в своих руках контроль над внутренним управлением заклю-ченных; это означало, что вся внешняя помощь проходила через их руки и они ее распределяли по своему усмотрению. Махно, таким образом, окончательно понял, что «такова психология интеллигентов, которые ищут в социалистической идее и в участии в борьбе только средство, чтобы утвердиться как хозяева и руководители. Эти господа доходят до того, что больше не понимают, что недопустимо пожимать руку, делать подарки, предметами и деньгами, палачам, которые, положив подарок в карман, уходят, чтобы избивать товарищей по идее, тех, кто их только что дружески приветствовал». Так что Махно с тех пор не питал никакого уважения к «выдающимся политическим личностям», какой бы ориентации они ни были, и начал ставить под сомнение их роль.

Шли годы, наполненные неосуществленными планами бегства, долгими и пылки-ми политическими дискуссиями и обильным чтением. В этом закрытом сосуде темпера-мент Нестора разгорелся, он строил фантастические планы борьбы против государства. Так, в 1912 году он пишет свое первое произведение – революционный стих, страстный и пламенный, призывающий эксплуатируемых к бунту против эксплуататоров, против властей, против всех угнетателей.

Призыв

Восстанемте, братья, и с нами народ,

Под знаменем черным восстанет вперед.

И смело под пулями ринемся в бой:

За веру в коммуну, как верный наш строй.

Разрушим все троны и власть капитала,

Сорвем все порфиры с златого металла.

Не станем мы чтить, а кровавой борьбой

Зачем нам власть и все их законы –

Мы долго страдали под гнетом цепей,

В петле и по тюрьмам, в руках палачей.

Время восстать и сплотиться в ряды:

Под черное знамя великой борьбы!

Довольно служить нам тиранам машиной,

Ведь все это служит великой им силой.

Восстанем же, братья, рабочий народ:

И всех их сотрем мы, как хищников род.

Ответим тиранам за ложный их строй.

Мы вольные рабочие, мы воли полны.

Да здравствует Свобода, братья, коммуны!

Смерть всем тиранам тюрьмы.

Восстанем же, братья, под звуки сигналов,

Под знаменем черным на всех их тиранов.

Разрушим же власти и подлый их строй,

Который толкает в кровавый нас бой!^[35]2

Этот проникновенный призыв к восстанию хорошо отражает непокорный характер Махно в возрасте двадцати трех лет, характер, который не изменится и в будущем. Тюрьма, жестокое обращение, каторга – ничто не смогло сломить раскаленную добела волю молодого революционера. Он утвердился в своих убеждениях, вспоминал рассказы матери, запомнившиеся с детства о былой жизни свободных общин запорожских казаков. Он не подозревал еще, что «вскоре наступит день, когда он почувствует себя их прямым потомком и будет вдохновляться этим, чтобы вложить свой вклад в свободное возрождение своей страны».

Хотя Махно оставался противником всякого национального сепаратизма, он интересовался идеями своих украинских соотечественников. Война 1914 года разделила узников на два лагеря: патриотов и интернационалистов. Махно, естественно, примкнул к последним, несмотря на позицию Кропоткина, поддерживавшего союз западных стран. Он констатировал все больше и больше вредность любой государственной системы и патриотические и шовинистические заблуждения, которые она влечет за собой.

Наконец, в феврале 1917 года грянула революция, открылись ворота тюрем, однако не без трудностей, поскольку некоторые новые ответственные работники хотели просеять заключенных, якобы, отделяя «уголовников» от «политических». Махно, избавившийся от кандалов, еще нетвердо стоял на ногах некоторое время, настолько он потерял чувство равновесия из-за цепей, ставших привычными за восемь лет. Он зарегистрировался в городском совете Москвы, затем с бумагой, удостоверяющей его личность в соответствие с законом, нашел приют в бывшем госпитале. Ему посоветовали поехать лечить больные легкие в Крым. Однако он интуитивно чувствовал, что «только буря сможет его вылечить», и у него была единственная забота – броситься всем существом в революционный ураган. Он устанавливает связи с московскими анархистскими активистами и принимает вместе с ними участие во всерусской манифестации трудящихся.

Сначала он намеревался окончательно устроиться в Москве и только по настоянию матери и товарищей по гуляйпольской анархистской коммунистической группе, которые засыпали его телеграммами, он решил вернуться на родину. То, что он не спешил возвращаться в родные места внешне парадоксально, но объясняется ожиданием решающих событий в Москве. Как бы там ни было, он сел в поезд и после двухдневного путешествия встретился со своими близкими.

VI Социальная революция в Гуляй-Поле

После девятилетнего отсутствия Махно вдыхал родной воздух с понятным волнением. Теперь ему было двадцать семь с половиной лет, и лучшие годы молодости были потеряны в тюремных камерах и каменных подвальных мешках ненавистного царизма. Он должен взять реванш за свою жизнь, но это был уже опытный боец и только действие могло утолить его жажду социальной практики.

Вначале он отправился к матери: ей было семьдесят лет, и она ему показалась постаревшей не по возрасту и согнувшейся. Он увидел своих старших братьев Савву и Емельяна; остальные братья за это время обосновались отдельно, были мобилизованы на фронт.

Он встретился с оставшимися в живых членами гуляйпольской анархистской коммунистической группы, узнал о судьбе своих старых товарищей, познакомился с новыми и молодыми членами группы, главная деятельность которых состояла в подпольном распространении листовок. Многие крестьяне и крестьянки пришли поприветствовать «восставшего из мертвых», как его называли, что позволило ему осознать их готовность воспринимать анархистские идеи. Это прощупывание пульса переполнило Махно удовлетворением, и он собрал вместе с товарищами по группе импровизированное собрание. Он им изложил свой анализ ситуации: не дожидаясь, пока анархистское движение вновь обретет силы по всей стране и начнет организовываться, анархисты должны быть во главе революционного действия. Его активность натолкнулась на противодействие со стороны некоторых традиционных членов анархистского движения, которые проповедовали пропагандистские действия в среде трудящихся, направленные исключительно на их ознакомление с анархистскими теориями. Махно и его друзья оказались в группе в меньшинстве; но это не имело решающего значения, поскольку, ни в коем случае, он не мог удовлетвориться такой пассивной тактикой, и в нем кипело желание действовать, сдерживаемое на протяжении стольких лет. Уже на следующий день после своего возвращения он берет инициативу в свои руки и предлагает местным крестьянам избрать делегатов и создать Союз крестьян Гуляй-Поля. Несколько дней спустя, 29 марта 1917 г., Союз создан; он представлял большинство крестьян общины и в последующие дни к нему присоединились крестьяне уезда, затем всей губернии. Вслед за ними рабочие металлургической и деревообрабатывающей промышленности организуют свои комитеты; создана также касса взаимопомощи. Зараженные радикальными и полными энтузиазма речами Махно, все они избирают его своим председателем, несмотря на его возражения.

Хотя это было нарушением по отношению к анархистскому учению, не позволявшему осуществлять никакую официальную власть, Махно принимает все ответственные посты, которые хотели на него возложить, и успевает всюду сразу, в комитетах, в анархистской группе; он ездит также по ближайшим селам. Он предпринимает также по настоятельной просьбе других революционных активистов, попытку разобрать архивы местной полиции. Из них он узнал, что бывший член группы Петр Шаровский выдал Александра Семенюту, чтобы получить вознаграждение в 2000 рублей, обещанное за его поимку; но жадность приятеля не была полностью удовлетворена, поскольку он получил, по данным архива, всего 500 рублей! Нестор понял, почему его бывший друг так и не появился со времени его возвращения^[36]1.

Когда его избрали еще и председателем комитета общины, Махно отказался, так как, с одной стороны, он не знал об отношении анархистов в национальном масштабе к этим выборам, а, с другой стороны, он согласился быть председателем других комитетов только, чтобы уменьшить авторитет этих комитетов и помешать, чтобы представители других политических партий были избраны вместо него. Если бы им удалось овладеть волей трудящихся, считал он, они «непременно убили бы всякую творческую инициативу в революционном движении^[37]2». Таким образом, если он занимал такие ответственные посты, то только временно, чтобы быть хорошо осведомленным в действиях официальных властей и приучить трудящихся обходиться без «опекунов» и научиться вести дела самостоятельно.

Впрочем, Махно «летает» туда-сюда, и когда работа этих комитетов налаживается, передает свой пост кому-нибудь из верных товарищей, не теряя из виду эти дела.

Благодаря своей неутомимой деятельности Махно избран делегатом на районный крестьянский съезд в Александровске. По его предложению было принято решение о передаче земель помещиков крестьянским общинам, без какой-либо компенсации, к большому сожалению социал-демократов и кадетов, сторонников выкупа.

Его призывы к коллективизации земель, заводов и мастерских вызвали большой отклик, многие приезжали издалека, чтобы проконсультироваться с ним и следовать его примеру. Даже анархисты крупных городов, узнав о его успехах, обращаются к нему с просьбой приехать, чтобы помочь в их деятельности.

Но главным для него было Гуляй-Поле и там, постоянно востребованный, он никогда не уклоняется от работы. Приведем в качестве примера забастовку рабочих сельской общины, в которой он был избран председателем профсоюза. Когда рабочие попросили его взять на себя руководство забастовкой, он согласился, потому что его к этому обязывал занимаемый пост, а, с другой стороны, потому что он надеялся привлечь к анархо-коммунистической группе самых боевых рабочих.

Прежде чем начать стачку рабочие на общем собрании попросили его выработать и представить хозяевам их требования. После долгой общей дискуссии он собрал хозяев и потребовал увеличения заработной платы от 80 до 100% под угрозой немедленной всеобщей забастовки. Разъяренные хозяева отказались; он дал им день на размышления; они вернулись на следующий день и предложили от 35 до 40%. Махно ответил, что «рассматривает это предложение как прямое оскорбление» и предложил им подумать еще один день. За это время он договорился с заводскими комитетами и представителями мастерских об одновременном объявлении забастовки во всех местах в случае, если хозяева еще раз отклонят их условия. Он даже предложил рабочим произвести немедленную экспроприацию всех капиталов, имевшихся на предприятиях и в банке Гуляй-Поля, чтобы окончательно обезоружить местную буржуазию и предупредить возможные действия властей против забастовщиков; все это пока рабочие сами не установят действительный контроль над предприятиями. Рабочие решили отложить на будущее осуществление этого последнего плана, поскольку они считали себя еще недостаточно готовыми и предпочитали объединить экспроприацию предприятий с экспроприацией земель помещиков.

На следующий день хозяева вернулись и после мелочных споров, длившихся два часа, они предложили несколько большее повышение зарплаты, но все же меньшее, чем требовали рабочие, в надежде достигнуть компромисса. Тогда Махно им объявил, что переговоры прерываются, и закрыл заседание. В этот момент, Кегнер, самый богатый из предпринимателей, бывший хозяин Нестора и его отца Ивана, который почувствовал, как старый лис, что дело может плохо кончиться, сказал с предупредительностью: «Нестор Иванович, Вы поспешили закрыть наше собрание. Я считаю, что требование рабочих вполне правильно. Они имеют право на то, чтобы мы его удовлетворили, и я подпишу свое согласие на это».

Волей-неволей, другие хозяева пошли за своим направляющим, и протокол о согласии был подписан. «С этого времени рабочие в Гуляй-Поле и в районе подготовились и взяли все предприятия, в которых работали, под свой строго организованный контроль, изучая хозяйственно-административную сторону дела, начали готовиться к взятию этих общественных предприятий в свое непосредственное ведение».

Кроме того, Махно и его товарищи разоружили местную милицию, забрали у нее право на аресты и обыски и ограничили ее роль до уровня сельских посыльных. Он собрал затем всех помещиков, конфисковал их документы на владение землей и на этой основе провел точную опись земель. Именно тогда крестьяне района отказались отдавать обычную арендную плату этим землевладельцам, надеясь после сбора урожая взять в свои руки их землю, «без всяких разговоров с ними и властью, охраняющей их, и распределить землю между собой и желающими обрабатывать ее рабочими заводов и фабрик».

Видя все эти акции и их положительные результаты, Махно удивился слабому размаху анархистского движения на Украине и в России, хотя активистов было достаточно большое число – десятки тысяч, но, в конечном счете, они оказались пассивными перед лицом левых политических партий, если не в их хвосте. В действительности, большинство анархистов довольствовалось пропагандой идей и теорий среди трудового населения и организацией, параллельно с этим, коммун для совместной жизни и клубов. Махно очень сожалел о том, что они не пытаются организоваться в мощное общерусское движение, способное выработать общую тактику и стратегию, чтобы непосредственно участвовать в движении революционных масс и таким образом влиять на ход событий и соединить жизнь и деятельность городов и сел. Именно этим путем, по его мнению, можно бы направить социальное движение в сторону анархического коммунизма.

Всю свою жизнь Махно будет сожалеть о постоянном отсутствии организованности у анархистов, имевшей, несмотря на их число и качества, негативные последствия: неспособность осуществлять конкретно и продолжительно свой план освобождения. Он даже будет объяснять за счет этого серьёзного недостатка поражение русской революции и анархистского движения.

Со своей стороны, Махно в этом 1917 году полон решимости и веры, готовой сдвинуть горы, он принимает участие в самых радикальных и самых отважных инициативах. 29 августа 1917 г. наступление генерала Корнилова на Петроград с целью свержения временного правительства социалиста Керенского и установления сильной власти ускорило события. В Гуляй-Поле в спешке создан Комитет защиты революции, Махно доверили быть его председателем. Поскольку одновременно он являлся председателем Союза крестьян, преобразованного в «совет», ему пришлось разрываться между этими двумя обязанностями. В ответ на попытку контрреволюции он предложил «разоружить всю местную буржуазию и упразднить ее права на народные богатства: земли, фабрики, заводы, типографию, театры, кинотеатры и другие публичные заведения», которые отныне будут находиться под коллективным контролем трудящихся. Комитет защиты принял его предложение, тем не менее, поскольку Керенскому удалось еще удержаться у власти, соотношение сил не позволяло осуществить принятые решения. Пока крестьяне довольствовались тем, что не платили больше арендную плату землевладельцам и взяли под свой контроль земли, скот и сельскохозяйственные орудия. Только несколько больших земельных владений коллективизировано, в них устроены коммуны, состоящие из безземельных семей и сходных мелких групп. Каждая коммуна объединяла около двухсот человек.

Рассмотрим более подробно коммуны, организованные лично Махно в бывших немецких колониях Нейфельд и Классен.

Эти анархистские коммуны были основаны на принципе равенства и солидарности всех членов, мужчин и женщин. Кухня и столовая у них были общие, однако, каждый сохранял возможность питаться отдельно, при условии, что вовремя об этом предупредит. Все поднимались рано и сразу после завтрака, принимались за работу. При необходимости отсутствовать, коммунар должен был предупредить ближайшего соседа с тем, чтобы его могли заменить. План работы устанавливался по согласию на общем собрании. Деятельность не сводилась только к сельскому хозяйству, была и ремесленная и даже был создан механический цех^[38]4.

Как член одной из этих коммун, Махно участвует дважды в неделю в работе: во время весеннего сева он помогает бороновать и сеять; остальное время он работает на ферме или же помогает механику на электростанции.

В это время он живет со своей подругой Настей.

Все участники считают эту совместную свободную жизнь «самой высокой формой социальной справедливости». Некоторые землевладельцы присоединяются к этой концепции и начинают сами обрабатывать землю. Действительно, бывшим хозяевам оставлен выбор: они могли участвовать на полностью равных правах в жизни и работах коммуны.

Другой пример анархистской коммуны, организованной в том же районе, возле Корбино, по Днепру, описан Виктором Кравченко, будущим сенсационным перебежчиком^[39]5. Его отец был одним из создателей этой коммуны, получившей название «Набат». Она объединила около ста рабочих семей прибывших из Екатеринослава и устроившихся в центральной части великолепного имения, включавшего двести гектаров пашни, сады, а также помещичий дом и пристройки флигеля. Отец Виктора Кравченко отказался вступить в коммунистическую партию, так как «не чувствовал никакого влечения к диктатуре и террору, по его откровенному признанию, даже если они завернуты в складки красного знамени», поэтому он хотел «оставаться свободным и продолжать бороться в одиночестве за лучший мир^[40]6». Это обустройство прошло в согласии с местными крестьянами, разделившими между собой остальные земли имения:

Местный совет, поддерживая его инициативу, разделил землю и предоставил корма и необходимый скот, чтобы дополнить то, что осталось от ресурсов старого имения.

В городах из-за нехватки сырья почти полностью остановилась промышленность, а снабжение продуктами снизилось до такого уровня, что люди почти умирали от голода. Поэтому бегство поближе к земле, дававшей каждому шанс на спасение, было хорошо воспринято. Желание удовлетворить духовные потребности также побудило многочисленных сторонников присоединиться к нам. Многие действительно горели желанием применить в узких рамках коллективного хозяйства некоторые теории, об осуществлении которых они горячо мечтали на протяжении долгих лет революционной борьбы. Набат, – говорили они, – будет постоянно бить тревогу, чтобы напоминать о том идеале братства, который казался полностью забытым в сутолоке братоубийственной войны, в которой большевики при помощи ЧеКа осуществляли массовые аресты и расстреливали людей направо и налево под пустячными предлогами.

(...) Городские рабочие внесли в труд на земле свою энергию отчаяния. Конечно, они хотели прежде всего накормить свои семьи, но они хотели также оправдать те жертвы, которые принесли в прошлой борьбе за свое Дело. Местные крестьяне посмеивались над тружениками города, ставшими пахарями: Мы посмотрим, – говорили они, подмигивая, – как эти «коммунисты» будут пахать нашу землю!

Эти насмешки были по сути беззлобными: это были скорее знаки дружеского внимания. Многие крестьяне спешили дать нам советы и помочь при первой возможности. Они были далеки от того, чтобы сердиться за наш опыт и смотрели на это как добрые соседи с интересом полным симпатий. Не один раз, когда у нас было слишком много работы, они нам оказывали неоценимую помощь, и благодаря им, наш первый год стал успешным.^[41]7

Впоследствии эта коммуна будет разрушена, став жертвой событий. «Идиллическая мечта о кооперативном предприятии» завершится в раздорах и горечи и даже в «мрачном отчаянии», коммунары оставили ее один за другим.

Замечательной была также деятельность отдела снабжения гуляйпольского совета. Он установил контакт с текстильными фабриками Москвы и других городов с целью организовать с ними прямой обмен. Несмотря на препятствия со стороны центральной «новой власти», большевиков и левых эсеров, объединившихся в коалицию – ужасных государственников – которые не могли допустить обмен между городом и деревней без посредничества государственных органов, два груза были доставлены: с одной стороны, несколько вагонов пшеницы и муки, а, с другой, вагоны с тканями в соответствии с заказом отдела снабжения совета. Речь идет не просто об обмене товарами одинаковой ценности, то есть непрямых торговых отношениях, нет, это был обмен ценностями в переменном количестве, определяемом исключительно потребностями, сформулированными той и другой стороной.

Интересно также узнать, как осуществлялись отношения между разными комитетами коммуны и делегатами, которых они назначали. Не превращались ли они в бюрократов, ревностно оберегающих свои прерогативы, не контролируемых и не отвечающих ни перед кем, как это часто имело место в истории? Дело Леона Шнайдера может послужить отличным примером контроля, который хотели иметь комитеты над избираемыми или назначаемыми на ответственные посты. Речь идет о члене местной анархистской группы, избранном делегатом комитета рабочих металлургической и деревообрабатывающей промышленности в качестве их представителя в екатеринославский губернский совет крестьянских, рабочих и солдатских депутатов. В его задачи входило следить за снабжением заводов и мельниц Гуляй-Поля железом, чугуном, углем и другим необходимым сырьем. Шнейдер, зараженный «бюрократической» атмосферой, запустил свою работу, и когда у него потребовали объяснений по поводу задержки или отсутствия снабжения, он ответил, что у него нет больше времени этим заниматься, что окружной совет дал ему другое поручение и попросил гуляйпольский комитет назначить другого представителя на его место. Тогда он получил телеграмму, предписывающую ему немедленно вернуться в Гуляй-Поле и отчитаться о своем мандате, в противном случае будут посланы два товарища, чтобы его привезти.

Обеспокоенный в большей степени своим основным местом, он вернулся, отчитался и был отправлен к своему станку на завод Кернера. Униженный, он отомстит при первой возможности, как мы это скоро увидим.

Что касается роли Махно, ее трудно определить в этот период, несмотря на все его поручения и его интенсивную деятельность, на него смотрят, как на какого-то советника № 1, то есть у него всегда спрашивают его точку зрения и мнение, но их далеко не всегда автоматически принимают, и в анархистской группе, где их оспаривают особенно молодые члены, и в совете, и в комитете защиты революции. Одним словом, на нем большая ответственность, но власть его мала. В этом он, конечно, последовательный анархист.

Тем временем на голубом небе революции сгущаются тяжелые тучи: прежде всего, состоялся Октябрьский большевистский переворот, к которому присоединились левые эсеры, целью которого было монополизировать власть, под предлогом установления власти советов; затем поднялись против большевиков донские казаки под предводительством атамана Каледина, а также украинские шовинисты, которые хотели выгнать вон кацапов и особенно, пересмотреть социальные завоевания, осуществленные революционным крестьянством.

В этой ситуации, гуляйпольский совет решил прийти на помощь городу Александровску, которому угрожала война Центральной Рады, правительства сформированного украинскими националистами. Это решение поставило сложный вопрос перед местными анархистами, так как они должны были поддерживать там правительственные силы, которые, даже если они и были «левыми», оставались, тем не менее, потенциальным врагом автономии масс. Махно считал тогда: «Будучи анархистами, мы должны, несмотря на противоречия, решиться сформировать единый фронт с правительственными силами. Верные анархистским принципам, мы сможем преодолеть все эти трудности и, уничтожив черные силы реакции, мы расширим и углубим ход революции для наибольшего блага порабощенного человечества».

4 января 1918 г. был сформирован отряд численностью восемьсот или девятьсот человек, триста из которых были членами гуляйпольской анархистской группы. Отряд возглавил старший брат Нестора Савва Махно, и они отправились поездом в Александровск, чтобы присоединиться к красногвардейцам, которыми командовал Богданов. Нестора там назначили членом революционного комитета города. Ему поручили руководить следственной комиссией по делам заключенных офицеров, обвиненных в заговоре против революции: генералов, полковников, начальников милиции…

К своему изумлению Махно обнаружил среди них бывшего прокурора, который занимался его делом в 1909 г. и посадил его в карцер, потому что он пожаловался на условия содержания. В свою очередь он отправил его в ту же камеру, в которой сидел тогда сам, предписав экс-прокурору те же условия содержания. Колесо крутится: вот ирония истории, которая должна бы всегда заставлять задуматься ответственных за все репрессии.

Нестор воспользовался своим положением, чтобы освободить рабочих и крестьян, брошенных в тюрьму еще при Керенском, которых большевики отказались выпустить из-за страха, как бы они не восстали также против них!

Именно в это время Нестор получил боевое крещение в столкновениях с донскими казаками, несколько полков которых возвращалось с фронта на поездах, чтобы присоединиться к Каледину. Получив сильный отпор, они сдались, их разоружили и отправили домой. После этой операции, гуляйпольский отряд вернулся к себе, прихватив дополнительное оружие.

Махно столкнулся с трудной проблемой финансирования деятельности совета коммуны. Разумеется, он мог бы получить любую сумму от революционного комитета Александровска, но в этом случае это означало бы признать его власть и тем самым – правительство Ленина, чего Махно не хотел ни за какие деньги. Тогда он предложил совету реквизировать 2 500 000 рублей у местного банка. Его предложение было принято единогласно. У банка потребовали эту сумму, именем революции для нужд совета; через несколько дней она была выплачена и по инициативе Махно распределена между учреждением для военных сирот и отделом снабжения совета, остальное потрачено на потребности революционного комитета.

Так на протяжении года гуляйпольская группа анархо-коммунистов под влиянием ненасытного Нестора и его многообразной деятельности в представительских органах трудового народа смогла завоевать новые социальные права и в силу этого разбудить радикальное революционное сознание в районе.

VII Приливы и отливы революции 1917 года

До сих пор мы следовали событиям, происходившим на юге Украины; чтобы лучше понять дальнейшее изложение, здесь следует кратко напомнить общую ситуацию в бывшей Русской империи.

Дни февральского бунта 1917 года, известного под именем Февральской революции^[42]1, положили конец династии Романовых, неспособной решить проблемы, поставленные модернизацией страны и ее вхождением в круг развитых наций. Мировая война 1914 года обнажила со всей жестокостью это бессилие. Русская армия под командованием генералов, занятых только собственным продвижением по службе – часто пропорционально числу их убитых солдат, плохо вооруженная и оснащенная как попало, понесла огромные потери – более девяти миллионов убитых и раненых, считая поляков, и не знала достоверно, почему она воюет. Официально целями были завоевание Константинополя и независимость воссоединенной Польши; в действительности, кулуарные интриги французского и английского империализма против Германии могли только вызвать равнодушие русской крестьянской массы, стремившейся к миру. К этому первейшему стремлению добавились требования многочисленных национальностей империи и особенно аграрной реформы, непоколебимо овладевшие крестьянством, составлявшим около 85% всего населения.

Временное революционное правительство, пришедшее на смену царю, чувствовало себя обязанным соблюдать соглашения с западными союзниками и продолжать войну все более непопулярную в стране. Что касается неотложных вопросов о национальностях и о земле, то они были отложены им до осуществления старой мечты русской демократии – избрания Учредительного собрания, которое, будучи облеченным всеми полномочиями, решило бы наилучшим образом все острые вопросы.

Это политическое топтание на месте и законодательный формализм вызвали первый бунт левых, восстание кронштадтских матросов, с неохотой поддержанное большевиками в июле 1917 г., затем попытку военного путча правых, в августе 1917 г., под руководством генерала Корнилова, главнокомандующего армией, который хотел восстановить дисциплину и продолжить войну до победы; обе попытки были без труда подавлены и только усилили власть Керенского, неисправимого болтуна и «Картонного Робеспьера»^[43]2. Он продолжал выжидать и потерял всяческое доверие, чем воспользовался Ленин, влияние которого постоянно усиливалось, так как он давал все больше демагогических обещаний массам.

Поскольку одинаковые причины имеют одинаковые следствия, «картонный домик» Керенского был опрокинут в свою очередь восстанием нескольких тысяч рабочих и балтийских матросов. Ленин воспользовался неожиданной удачей и подобрал власть, которая «валялась на улице» и спешно создал новое правительство, в этот раз «народных комиссаров».

Большевистский переворот был в целом благожелательно принят трудящимся населением. Действительно, лозунги, во имя которых он был совершен: «Вся власть советам!», «Землю крестьянам, заводы рабочим!», «За немедленный мир!» и «Национальную автономию всем народам империи», соответствовали как нельзя лучше чаяньям народа. Однако «хитрый Ленин» (термин Махно) воспользовался этими чаяньями с единственной целью закрепиться у власти; получив рычаги управления, он направит все свои усилия на укрепление своей хрупкой власти, так как, очевидно, советы и другие, заводские и солдатские комитеты были нужны только как фигуранты; все решения принимались без какой-либо консультации с их стороны, с многочисленными буферными решениями и декретами, состряпанными «новым рабоче-крестьянским правительством».

Между Россией и ее противниками установилось фактическое перемирие; солдатские комитеты попали под контроль большевиков, которые поспешили устранить вражески настроенных офицеров и генералов.

Тем не менее, Ленин и его сторонники не посмели помешать выборам в Учредительное собрание, которые должны были состояться в конце ноября, то есть через месяц после их государственного переворота. Эти выборы – единственные свободные выборы в истории России – принесли подавляющее большинство эсерам, более 60% голосов, тогда как большевики, даже набив своими бюллетенями урны в больших городах, которые были под их контролем, собрали только четверть голосов^[44]3. Это было ошеломляющее выражение недоверия. В принципе новое собрание, заседание которого было намечено на 5 января 1918 г., должно было взять в свои руки управление страной и сформировать правительство, представляющее совокупность граждан. Большевики продолжали между тем действовать, как будто ничего не случилось, позволили себе «временно» закрыть оппозиционные либеральные газеты, создали ЧеКа в начале декабря 1917 г. и прилагали усилия, чтобы заключить соглашение с так называемой левой фракцией эсеров, предлагая им несколько министерских постов и второстепенные места в правительстве. Это им удалось благодаря принятию в целом аграрной программы их союзников и декрету о немедленном обобществлении земли без возмещений и условий, взяв на себя, таким образом, функцию Учредительного собрания, которое должно было принять решение по этому вопросу. Эта мера была поддержана крестьянской массой, так как часто она узаконивала фактическое положение.

Поэтому роспуск Учредительного собрания 6 января 1918 г. на следующий день после первого заседания не вызвал немедленного возмущения в стране. Эсеры и их союзники социал-демократы (меньшевики), больше всего потеряв в этом деле, были убеждены, что их законность, в конце концов, победит и не сочли нужным прибегнуть к военной операции – а у них для этого были средства – против узурпаторов, не желая проливать «ни единой капли русской крови» (Чернов, эсер, председатель Учредительного собрания). Эта попытка уклониться стала причиной пролития не только русской крови, но и всех других в невиданных доселе масштабах.

В этой неопределенной ситуации несколько наций осуществили свои чаянья: Финляндия, Польша, Грузия и Украина отделились и провозгласили себя независимыми странами. Казаки Дона, Кубани и Терека также хотели автономии и создания казаческой федерации.

Австро-немецкие войска, до сих пор выжидавшие, воспользовались ситуацией и в феврале 1918 г. начали мощное наступление. Они безудержно продвигались вперед, так как русская армия была демобилизована, красногвардейцы, более пригодные к стрельбе по безоружным гражданским, чем к боевым действиям против настоящих солдат^[45]4, не могли их остановить. Немцы продвинулись на расстояние 150 км от Петрограда, пройдя через балтийские страны, подписали мирный договор с Центральной Радой, правительством независимой Украины и угрожали большевистскому режиму полным крахом. Ленин настоятельно предлагал им переговоры, вначале без аннексий и контрибуций, затем в безвыходной ситуации, он принял без дискуссий все условия, навязанные теми, кто в апреле 1917 г. позволил ему вернуться в Россию в знаменитом «пломбированном вагоне». Он спешно добился одобрения договора центральным комитетом своей партии и 3 марта 1918 договор был подписан в Брест-Литовске. Он предусматривал разделение бывшей Русской империи, то есть официальное признание независимости Финляндии, Польши, Балтийских стран и Украины, что по площади составляло территорию в 780 000 км² с населением в 52 миллиона человек, все они попали под австро-германский протекторат.

Парадоксально, но эта ситуация была на руку Ленину, и операция оказалась благотворной для него: ему удалось заставить центральные империи признать свою власть, и, во всяком случае, он никоим образом не контролировал все отданные территории; напротив, эта капитуляция дала ему передышку, чтобы укрепить свою неустойчивую власть.

Для украинских революционеров это был настоящий удар ножом в спину. Их части должны были позволить себя разоружить или же уйти из страны и допустить, тем не менее, себя разоружить красногвардейцам, подчинявшимся Москве.

Австро-немцы ринулись на Украину, вели их местные союзники. С ними вернулись все бывшие крупные помещики, изгнанные в предыдущем году революционным крестьянством. Около миллиона австро-немецких солдат оккупировали территории, которые уступили в Брест-Литовске. Грабеж и репрессии оккупантов и украинской олигархии вызвали вскоре движение народного сопротивления; родились десятки отрядов местных повстанцев, которые преследовали вражеские войска, начав жестокую войну за национальное освобождение.

Махно вначале думал сопротивляться нашествию немецких и австро-венгерских войск, составлявших в целом несколько тысяч солдат, – в «Воспоминаниях» Махно называет по Украине цифру 600 000, хорошо экипированных и укомплектованных. С этой целью он предложил создать в Гуляй-Поле несколько батальонов и рот, в общей сложности около 1500 добровольцев. Он рассчитывал присоединиться с этим отрядом к красногвардейцам и группам партизан, которые держали какое-то подобие фронта перед захватчиками. Ему удалось вооружиться при помощи штаба украинских красногвардейцев, он получил несколько вагонов, содержавших три тысячи винтовок, патроны и шесть пушек со снарядами. Город Александровск призвал гуляйпольских добровольцев к себе на помощь. Туда отправился батальон крестьян и отряд кавалерии, сформированный членами гуляйпольской анархо-коммунистической группы. В это время Махно был вызван в штаб командующим фронтом Егоровым. Пока Махно напрасно пытался к нему добраться, неразбериха стала еще большей, и он застрял на какой-то товарной станции. Там он узнал ошеломляющую новость о том, что Гуляй-Поле оккупировали немецкие войска.

Действительно, кучке сельских украинских шовинистов, воспользовавшейся отсутствием Махно и самых надежных войск района, ушедших на фронт, удалось подкупить роту, сформированную еврейской общиной села и с ее помощью арестовать, 15 и 16 апреля, оставшихся на месте членов совета, революционного комитета и анархистской группы. Совершив предательство, заговорщики призвали немцев.

Среди этих украинских шовинистов были собственники, жаждавшие заполучить обратно земли, конфискованные в пользу сельскохозяйственных коммун, что не удивительно; но среди них был также отвечавший за артиллерию Василий Шаровский, которого обманули. Самым тяжким ударом была роль, которую сыграла вооруженная еврейская рота села. Ее командир Тарановский (который, впрочем, станет позже последним начальником штаба махновского движения) отказался участвовать в заговоре; его заместитель, Леймонский заменил его с рвением и при поддержке членов роты – торговцев, которым пришлось страдать от анархистского коллективизма, обманутых демагогическими речами украинских шовинистов – провел аресты местных революционеров, а также разоружил при помощи хитрости анархистский отряд, вернувшийся с фронта.

Отягощающее обстоятельство, Лев Шнейдер, делегат, призванный к порядку давшими ему мандат, сыграл во все этом чрезвычайно активную роль, разгромив помещение группы анархо-коммунистов и растоптав даже портреты Бакунина, Кропоткина и Александра Семенюты.

Новость повергла в отчаянье Махно; он был удручен тем, что кучка заговорщиков – несколько десятков – смогла так быстро разрушить дело, создаваемое такими усилиями на протяжении года. Его сразу обеспокоила опасность появления антисемитизма со стороны крестьян, который могло вызвать поведение вооруженной еврейской роты. Он хотел вернуться в Гуляй-Поле, но его в этом разубедили, так как австро-немцы контролировали уже коммуну и его бы немедленно расстреляли. Он тогда задумался над заглавием воззвания, которое он начал писать: «Душа предателя и сознание тирана так же черны как зимняя ночь». Однако продвижение вражеских войск было молниеносным, и, чтобы не оказаться в окружении, группы партизан, к которым Махно присоединился, отступили к Таганрогу, порту на берегу Азовского моря и железнодорожному узлу. В конце апреля все анархисты Гуляй-Поля и окрестностей, которым удалось добраться до Таганрога, собрались на конференцию. Был подведен итог создавшейся ситуации и решено, что некоторые из них отправятся в поездку по революционной России, с тем, чтобы, разузнав о трудностях, с которыми столкнулись в России, избежать их у себя. Другие останутся на месте для создания подпольной организации революционеров. Встреча была назначена на конец июня – начало июля, период, который считался благоприятным для возвращения в Гуляй-Поле и начала общего восстания против оккупантов и их союзников.

VIII Cтранствия

Путешествие Махно, целью которого было посещение Москвы и Петрограда – запланированные Нестором встречи со столичными анархистами, а, может быть, и с вождями революции – началось в Ростове-на-Дону. И уже здесь, с первых же встреч, он осознает разобщенность революционеров, в том числе анархистов.

В Царицыне^[46]1 он встретил своих товарищей гуляйпольских коммунаров, которые успели скрыться от мести землевладельцев. Там он увидел свою подругу Настю, беременную на сносях, но скрепя сердце, он должен ее покинуть, чтобы выполнить задание.

По дороге Махно становится свидетелем возмутительных сцен: «революционные» власти разоружали произвольно и систематически все подразделения независимых партизан и были готовы расстреливать всех тех, кто не хотел подчиниться их указам. В частности, он присутствовал при столкновении отряда партизан Петренко, активного беспартийного революционера, с чекистскими подразделениями. Эти последние потерпели поражение, Петренко мог бы взять ситуацию под контроль и «хозяйничать»; он великодушно^[47]2 отказался. Тогда власти ему предложили переговоры, во время которых его предательски арестовали, потом разоружили его подразделение. Петренко был вскоре расстрелян по лживому обвинению.

На протяжении этого времени повсюду в России происходит систематическое наступление против анархистских группировок: их помещения разгромлены, их органы запрещены или издаются с очень жесткими ограничениями; непокорные посажены в тюрьму или даже расстреляны по различным поводам. Большевики и их союзники, левые эсеры, избавлялись от своих «несговорчивых» попутчиков, в действительности от всех тех, кто мог поставить под сомнение захват ими власти.

Повсюду Махно видел воочию революционную веру и преданность, которые поднимают рабочих, но также их отсутствие ясности перед лицом все возрастающих «прерогатив революционного правительства». Он видел в деле некоторые круги, называвшиеся революционными, состоявшие из ремесленников, лавочников и деклассированных рабочих, многие из которых были евреями и которые, несмотря на свою принадлежность к революционным группам всех оттенков, включая анархистов, «жульничали» и «пронырничали» в сферах власти. Они стали благоприятной почвой для всякого рода поручений, которые им охотно давали и становились чекистами, членами продотрядов, бюрократами всех мастей и т. п.

Эти печальные наблюдения заставили Махно поставить себе вопрос «о том, что революциисуждено погибнуть по вине самих революционеров; что на пути ее развития стоит палач из рядов революционеров, имя которому – Правительство: правительство двух революционных партий, которые, при всех своих потугах, подчас колоссальных и достойных уважения, не могут вместить в рамки своих партийных доктрин ширь и глубину жизни трудящихся»^[48]3. Он видит, что именно сами «официальные» революционеры действуют против освободительного движения революционных масс.

Махно продолжил свое путешествие на бронепоезде вместе с группой красногвардейцев. Он помог им не попасть в плен к донским казакам: на одном полустанке казаки окружили поезд и готовы были легко схватить всех пассажиров, Нестор изобретательно посоветовал сделать вид, что они готовят артиллерию к неожиданной стрельбе, чтобы оттеснить толпу и воспользоваться этим, чтобы отвести подальше поезд. Его изобретательность помогала ему много раз выпутаться, таким образом, из самых худших переплетов.

Махно остановился на несколько дней в Саратове, не без труда добрался до Астрахани в устье Волги, поскольку единственным документом-пропуском его был мандат Гуляйпольского революционного комитета. Наконец он достиг цели своего первого этапа, Москвы, ставшей новой столицей режима, поскольку Ленин считал Петроград слишком уязвимым.

Все руководители режима и официально признаваемых революционных групп находились там, Махно, который стремился немедленно войти в контакт с анархистами, обнаружил, что новая власть установила слежку за анархистским движением, и только с большим трудом ему удалось встретиться с его самыми активными борцами. На митингах он слышал меньшевика Мартова, военного комиссара Троцкого, анархиста Алексея Борового, вызвавшего его восхищение. Он вновь увидел своего товарища по каторге Аршинова, который за отсутствием лучшего был вынужден заниматься союзом идейной пропаганды анархизма, издавая классические труды Бакунина и Кропоткина.

Москва казалась ему центром «бумажной революции», которая привлекала всех тех – социалистов и анархистов, кто увлекался единственной вещью: «много говорить, писать, и бывающих не прочь посоветовать массам, но на расстоянии, издалека…».^[49]4

С Кропоткиным Махно встретился накануне переезда в Димитров, близ столицы. Апостол анархии сердечно принял его, ответил на его вопросы и долго разговаривал с ним об украинских крестьянах; но когда Нестор спросил у него совета по поводу того, что он собирается делать по возвращении домой, Кропоткин категорически отказался ему что-нибудь посоветовать: «Этот вопрос связан с большим риском для вашей, товарищ, жизни, и только вы сами можете правильно его разрешить»^[50]5.

Прощаясь, старый анархист заявил ему: «Нужно помнить, дорогой товарищ, что борьба не знает сентиментальностей. Самоотверженность, твердость духа и воли на пути к намеченной цели побеждают все…»,^[51]6 теоретик анархокоммунизма, конечно, обратил внимание на сильную личность Нестора и заметил его тенденцию к некоторой экзальтации, в противном случае, было бы непонятно, как автор этики мог так странно исключить чувство из революционной борьбы. Это был, вероятно, совет, чтобы Махно не отвлекался от своих целей. Во всяком случае, он произвел впечатление на бывшего террориста и каторжника, который будет его всегда вспоминать впоследствии. Вскоре Кропоткин передал ему еще, что «следует беречь себя, поскольку люди, такие как он слишком редки в России», что свидетельствует об уважении, которое он внушил почтенному старшему товарищу, как и о том, что тот его особо выделил.

IX Встреча с Лениным

Встречи с московскими революционными кругами, посещение крестьянской секции при Всероссийском центральном исполнительном комитете советов утвердили Махно в мысли, что потребности в поездке в Петроград никакой нет, и он решил вернуться на Украину. Однако ему нужен был фальшивый паспорт, чтобы пересечь границу, установленную между Россией и оккупированной немцами Украиной. Он решил обратиться в «бюрократический центр» – святая святых – в Кремль. Идя от бюрократа к бюрократу, Махно попал, наконец, к Свердлову, председателю центрального исполнительного комитета советов, с которым начал дискуссию о положении в стране и на Украине. Свердлову его точка зрения показалась настолько интересной, что он предложил ему встретиться на следующий день с самим Лениным. Было назначено время встречи. Тем не менее, Свердлов не смог найти комнату для Махно, которому жить было негде. Таким образом, вождь «революционеров чернильного штемпеля» мог устроить ему встречу с «верховным вождем», но был совершенно бессильным устроить ему жилье! Какое несоответствие во властных полномочиях!

Нестору удалось устроиться у приятеля, с которым он познакомился еще в Бутырках, и он пришел на следующий день в Кремль со всеми необходимыми пропусками. Ленин принял его «по-отечески»: взял его под руку, положил ему руку на плечо, усадил его в удобное кресло. Потом он начал тщательно расспрашивать Нестора: откуда он приехал? Как крестьяне этой местности поняли лозунг «вся власть советам на местах»? Как они реагировали на тех, кто был против этого лозунга, особенно против украинских националистов?

Махно отвечал, что крестьяне поняли этот лозунг как выражение сознания и воли самих трудящихся, что сельские, волостные и районные советы есть не более как единицы революционного группирования и хозяйственного самоуправления, направленного на борьбу против буржуазии. Ленин трижды возвращался к этому вопросу, переспрашивая, считает ли он правильным такое понимание; когда Махно ответил утвердительно, Ленин заявил, что этот район заражен анархизмом, но это влияние долго не продлится.

В разговор вмешался Свердлов и спросил, следует ли развивать анархизм среди крестьянства. Ленин тогда заявил, что это означало бы переход к контрреволюции и привело бы пролетариат к гибели. Махно потерял выдержку и возразил, что так не может случиться ни в коем случае; Ленин подхватил, уточняя свое замечание: в его глазах, анархисты, не обладающие серьезной широкомасштабной организацией, не могут организовать пролетариат и бедное крестьянство и, таким образом, сохранить завоевания революции.

Далее разговор продолжился на другую тему: о деятельности красногвардейцев, которую Ленин оценил высоко. Махно без обиняков открыл ему глаза, объяснив, что в отличие от партизан, ведущих борьбу в глубинке, красногвардейцы довольствуются тем, что контролируют только на бронепоездах железнодорожные ветки и бегут, потеряв голову, при первой опасности: вот почему население, никогда их не видит и не может их поддерживать. Ленин сделал отсюда вывод – как это ни странно, – что создание красной армии это лучшее решение, затем пустился в рассуждения против идеализма анархистов, который их приведет к недооценке настоящего в пользу будущего: «Анархисты всегда самоотверженны, идут на всякие жертвы; но, близорукие фанатики, пропускают настоящее для отдаленного будущего…». Ленин, тем не менее, попросил Махно не принимать это соображение на свой счет, так как он его считает: «человеком реальности и кипучей злобы дня. Если бы таких анархистов-коммунистов была хотя бы одна треть в России», то коммунисты готовы были бы идти с ними на известные условия и совместно работать в пользу свободной организации производителей.

Убаюканный этими красивыми словами, Махно ощутил, как в нем рождается чувство глубокого уважения к своему собеседнику, пируэты, виражи и другие оппортунистские повороты которого были ему еще не известны. Что касается якобы озабоченности анархистов будущим в ущерб настоящему, он привел в пример Украину – исправив при этом Ленина, употреблявшего как многие русские разных взглядов выражение юг России или Южная Россия, – где большинство партизанских отрядов, которые боролись против завоевателей, находились под руководством анархистов. Кроме того, почти все коммуны и ассоциации были основаны по их инициативе. Приводя эти убедительные примеры, он показал с очевидностью, что анархисты твердо стоят в «настоящем», где они ищут то, что может их приблизить к будущему, о котором, это верно, они очень серьезно думают. Заканчивая эти слова, Махно посмотрел Свердлову прямо в глаза, который смутился и слегка покраснел, но продолжал ему улыбаться. Ленин же разводил руками и говорил: «Возможно, что ошибаюсь…»

Если бы он знал уже в этот момент, что через несколько лет он лишится сна из-за Махно и натравит на него свору чекистов и спецподразделений красной армии, Ленин понял бы, что в действительности он ошибался. И, вне всякого сомнения, он сразу же исправил бы свою ошибку, несмотря на свой добродушный вид и слащавые слова, и приказал бы бросить своего будущего врага в подвалы ЧеКа.

Разговор продолжился еще немного, но основное было уже сказано, и Ленин осведомился, все так же «по-отечески», какие бумаги, удостоверяющие личность, нужны Махно и пообещал ему сделать все необходимое.

Несколько дней спустя, получив фальшивые документы, необходимые, чтобы пройти различные контрольные посты, Махно сел на поезд, отправлявшийся в Орел.

Его полуторамесячная поездка через всю страну, позволила ему «измерить температуру революции», осознать слабость анархистского движения, слабость органическую или вызванную репрессиями большевистской власти, увидеть «руководящую» среду, встретиться с самыми влиятельными лицами, одним словом составить себе точное представление о том, что сделано, и обо всем том, что предстоит сделать, чтобы удержать компас революции в правильном направлении.

Х Снова на родине

Прибыв в Орел, приграничный город, Махно по неосторожности сошел с поезда и не смог сесть обратно, поскольку пассажиры брали вагоны штурмом. Ему удалось, тем не менее, пересечь границу, переодевшись украинским офицером запаса. Он встречает своих еврейских друзей из Гуляй-Поля, которые рассказали ему о местных событиях и среди прочего, о смерти его старшего брата, Емельяна, инвалида войны, которого расстреляли немцы, приняв его за Нестора Махно. Второй его брат, Савва, был арестован, дом матери был разрушен, а мать приняли к себе соседи, наконец, в Гуляй-Поле имели место расстрелы и зверства против анархистов и революционеров.

Подавленный этими первыми новостями, Нестор сумел противостоять им: он среди своих, крестьян Запорожья, верных столетним стремлением к свободе, вдали от речей, декретов и других благих пожеланий Москвы, столицы «бумажной революции». Теперь он в самом сердце настоящей проблемы, и в ее решении он может рассчитывать только на себя и своих оставшихся товарищей по гуляйпольской анархистской группе.

По мере того как Махно приближался к своему родному селу, он все чаще встречал людей, которые его узнавали; ему пришлось поменять форму украинского офицера на гражданскую одежду. На одной из остановок его друг Коган из Гуляй-Поля предупредил, что немецкие жандармы ищут его в поезде; он поспешно оставил вагон и прошел пешком 27 км, отделявших его от места назначения, села Рождественского, расположенного в 21 км от Гуляй-Поля.

Махно заметил на краю села табличку с надписью на немецком языке: «Deutsches Vaterland» – немецкая территория – Украина стала составной частью Германии и Австро-Венгерской империи! Еще более мощный, чем во времена Брест-Литовска немецкий экспедиционный корпус оккупировал ее и следил за соблюдением немецкого порядка.

Центральные империи, в восторге от помощи, оказанной Лениным и его правительством, надеялись благодаря богатым природным ресурсам Украины получить возможность обрести новое дыхание в войне на западе, против Франции, Англии и Соединенных Штатов.

Украинское национальное собрание – Рада, считавшаяся не совсем податливой, была устранена от власти 29 марта 1918; оккупанты заменили ее на гетмана^[52]1 Павла Скоропадского, предок которого был последним гетманом свободной Украины до ее аннексии Россией в 18 веке. Гетман, простая марионетка, которую дергали за ниточки, создал национальную гвардию – варту – ставшую дополнительной силой для немецких управителей страны.

Украинская буржуазия и феодалы поспешили стать на сторону новой власти, поскольку так они могли использовать оккупационные силы для того, чтобы обуздать непокорных крестьян, затем забрать обратно земли и имущество, конфискованные ими в пользу коллектива. Реванш «панов» был безжалостным: тысячи крестьян были наказаны шомполами, брошены в тюрьмы, расстреляны, повешены. Вся страна была разграблена – товары потребления, оборудование – все вывозилось в Германию с благословения гетмана и местных вассалов. Послушаем свидетельство Ивана Ксидиаса, русифицированного грека из Одессы, солидного капиталиста, которого нельзя заподозрить в подрывном духе, несмотря на его либерализм:

«После проникновения на Украину немецких и австрийских войск, их командование стало перед выбором отношения к революционному захвату земель помещиков. Поскольку главной заботой центральных империй было перекачать в свою пользу богатства Украины, а установление справедливого социального мира их оставляло совершенно равнодушными, они предпочли стать на сторону буржуазии, и особенно крупных земельных собственников.

[…] По отношению к помещикам, немецкие оккупационные власти не только показали себя уступчивыми и благожелательными, не давая им почувствовать тяжесть своего господства, но они старались даже всеми способами стать для них приятными. Земельные собственники стремились больше всего вернуть себе право владения, отнятое революцией. Из всей истории гражданской войны это был один из самых постыдных эпизодов. Об этом следует сказать откровенно: из-за поведения по отношению к крестьянам процесс проникновения революции, который остановился на некоторое время, продолжился с еще большей силой, как только германские войска покинули русскую территорию. Многие собственники не ограничились тем, что вернулись на свои прежние земли, но при помощи германских и австрийских солдат, они стали отнимать у крестьян их земли и имущество. Карательные экспедиции превзошли по жестокости и цинизму печально известные экспедиции царских времен, тем более что австрийские и немецкие офицеры, командовавшие этими отрядами, взимали с добычи свою часть. Так, когда в село входил отряд, по сведениям местных помещиков, крестьянам предъявлялся коллективный список с требованием возместить такое-то количество скота, орудий, мебели и т.д., после налета немецкий или австрийский офицер получал от 10 до 20% стоимости возвращенного имущества. Само собой разумеется, что германским военным, воспитанным в духе глубочайшего презрения к русскому народу, весьма нравился этот источник доходов, и они готовы были прибегнуть к любым средствам, какими бы жестокими они ни были, чтобы его активизировать.

[…] Карательные экспедиции устраивали расстрелы и повешения. Казни проходили без всякого суда; злопамятных помещиков это обстоятельство ничуть не беспокоило, а германские офицеры охотно отказывались от комедии правосудия. Расстреливали и вешали без всякого суда, часто даже не дав себе труда проверить личность «подозреваемого». Достаточно было, чтобы помещик или его управляющий заявили, что этот крестьянин принимал участие в конфискации земель, и «виновного» немедленно казнили.

Легко представить себе какая злость накапливалась в душе украинских крестьян, какую ненависть и желание мести помещикам вызывали эти варварские экзекуции. Бессильные против вооруженной армии на службе у их угнетателей, крестьяне смирились и страдали в ожидании реванша^[53]2».

Гуляй-Поле, активный революционный центр, заслужило право на особое отношение: члены совета, революционного комитета и группы анархо-коммунистов были выданы украинскими шовнистами и местной буржуазией. Их арестовали, пытали и расстреляли, за исключением тех, кому удалось спрятаться и перейти в подполье. Среди анархистов, жертв этого «белого террора», были Моисей Калиниченко; во время расстрела, все еще живой после первого залпа, он продолжал проклинать своих палачей, пока его не прикончили. Лейбу Горелика, очень активного анархиста из еврейской общины коммуны, забили до смерти. Погибли также неоценимые борцы Степан Шепель, Коростылев, по прозвищу Кудлай, старший брат Нестора Емельян, почти слепой вследствие ранения, полученного на русско-японской войне 1904 г. был расстрелян в присутствии жены и пяти несовершеннолетних детей. Некоторых посадили в Александровскую тюрьму, где их ждала та же участь: Александра Калашникова, Савву, другого брата Нестора.

Вот какую печальную картину застал Махно, прибыв в эти места, где на протяжении почти года он интенсивно участвовал в создании свободного сообщества основанного на социальной справедливости. Он возобновил контакты со своими близкими, родными и многими членами анархистской группы, также вернувшимися из России, в соответствии с обязательствами, принятыми на конференции в Таганроге. Все ему советовали не появляться в Гуляй-Поле, так как на него немедленно донесет какой-нибудь продавшийся оккупантам стукач, он будет арестован и спешно казнен.

Несколько недель он прятался в соседнем селе, потом не выдержал и однажды ночью вернулся в родное село, чтобы встретиться с надежными крестьянами. С ними он анализировал ситуацию, рассказал им о результатах своей поездки. Письма, которые он им писал, переписывались и ходили по рукам в районе. В них он ратовал за самостоятельные и организованные действия крестьян и не советовал прибегать к террористическим актам, которые вызывали бы преждевременные репрессии и помешали бы общей организации восстания. Он выступал особенно против актов мести против членов еврейской роты, которые, запуганные или обманутые угрозами и обещаниями украинских шовинистов, способствовали аресту гуляйпольских революционеров. Эти действия могли быть плохо поняты, вызвать проявления антисемитизма и скомпрометировать, таким образом, революционную репутацию района. Он не смог, однако помешать, чтобы отступник, член группы Лев Шнейдер был осужден, хотя тот исчез в неизвестном направлении. Ему удалось также отделить дело Василия Шаровского и Тарановского, которые были втянуты помимо своей воли в заговор, но сразу же вышли из него и с тех пор горько сожалели о своей пассивности, о том, что они не сопротивлялись этому заговору.

О присутствии Махно сообщили властям, и он был вынужден покинуть Гуляй-Поле. Однако теперь, когда известно, что он здесь и пытается организовать вооруженные группы, власти больше не осмеливались казнить заключенных в Александровске анархистов из страха перед возмездием. За его голову назначили кругленькую сумму. Облавы и обыски стали более частыми, он еле ушел от вражеского патруля, только потому, что, занятый объяснением своим друзьям крестьянам, как работают револьверы Кольт и Маузер, он смог немедленно произвести практическую их демонстрацию и таким образом вырваться!

Первый отряд, назвавшийся махновским, был сформирован в ближайшем к Гуляй-Полю селе Воскресенка и наносил удары по мелким помещикам и карательным отрядам оккупантов.

Махно начал также совершать подобные атаки с крестьянами села Терновка, но он чувствовал, однако, что импульс должен исходить из Гуляй-Поля, которое пользовалось большой популярностью в этой части Украины.

Он вернулся, таким образом, туда и с согласия своих товарищей решил взорвать австро-немецкий штаб района, разместившийся в центре Гуляй-Поля. Один товарищ из группы, который не оставлял его ни на шаг, исполняя роль личного охранника, Исидор Лютый, которого прозывали Петя, пошел на разведку переодетый в женскую одежду. Нестор же, переодетый в «барышню» с накрашенным лицом, и вооруженный мощными бомбами, пошел вместе с Петей выполнять это задание. Только присутствие женщин и детей в зале, где находились офицеры, в которых они метили, заставило Нестора изменить решение (однако ему было трудно переубедить Петю). Действительно, он всегда рассматривал действия и их последствия как сознательный борец и очень хорошо знал, что в этом случае их покушение, в котором неминуемо были бы невинные жертвы, было бы плохо воспринято населением.

XI Начало партизанской войны

Распространив идею о всеобщем восстании во всей волости, Махно и его товарищи решили перейти к действиям и преодолеть первый шаг, заняв Гуляй-Поле, определенное как центр восстания. 22 сентября 1918 г. Нестор и его друзья по гуляйпольской анархистской группе – Алексей Марченко, Семен Каретник, Петя Лютый, Андрей Семенюта (последний брат Прокопа и Александра, пионеров группы), некто Фома Рябко, прибывший из других мест, и семеро крестьян из сел Терновка и Васильевка начали свою одиссею.

Группа находилась на расстоянии 90 км от Гуляй-Поля и рассчитывала преодолеть его за девять часов. Нестор, переодетый в форму капитана варты, сидел на тачанке1, на которой был установлен пулемет максим; за ним на конях следовали его спутники, вооруженные винтовками; вскоре они встретили настоящий отряд варты. Обманутая красивой униформой, гетманская стража позволила приблизиться на тридцать метров, тогда Махно поднялся на своей тачанке и приказал им сложить оружие; они попытались было спохватиться, но очередь из максима, выпущенная над их головами, принудила их повиноваться.

Нестор допросил их, выдав себя за капитана, специально посланного гетманом для выявления революционеров в районе. Проникнувшись доверием, командир отряда варты дал ему все сведения об австро-немецких силах в районе их расположении и их боевых средствах; он похвастался, между прочим, своими личными подвигами в репрессиях против непокорных крестьян региона.

Не выдержав больше, Махно сказал ему тогда, кто он есть на самом деле, гетманская стража застыла, разинув рот. Затем они упали перед ним на колени, моля о пощаде и, пытаясь подкупить его большими суммами. Не имея доказательств их преступлений, Махно решил просто их связать и оставить спрятанными на обочине дороги, пока их не найдут пастухи или пока они не освободятся сами. Это было сделано для того, чтобы они слишком рано не выдали его присутствия. В этом проявилась одна из характерных черт его личности: вне боя он всегда испытывал отвращение к кровопролитию и только в самом крайнем случае, вынужденный жестокостью врагов, он шел на эти поступки. Но солдаты варты, полные недоверия, бросились бежать со всех ног. Тогда махновцам пришлось их застрелить. Недалеко от этого места они встретили одного из руководителей местной полиции, который потребовал ему объяснить, что значили прозвучавшие выстрелы. Когда он стал настойчиво ссылаться на власть гетмана, Махно повесил его на самом высоком кресте соседнего кладбища, нацепив ему табличку с надписью: «Надо бороться за освобождение трудящихся, а не за палачей и угнетателей!».

Этот эпизод может служить архетипом для всех последующих: Махно и его товарищи часто переодевались в форму регулярной армии и, пользуясь эффектом неожиданности от этой хитрости, разоружали и карали своих врагов.

Следующей ночью, продолжая продвижение на лошадях, отряд Махно, благодаря переодеванию в униформу противника, прошел без неприятностей села, расположенные на дороге, ведущей в Гуляй-Поле. Туда они прибыли на рассвете, чуть не оказавшись в самый последний момент в самой гуще многочисленных немецких войск, едва успев ускользнуть, они остановились в соседнем лесу. Там они встретили пастухов, которые рассказали, что немецкие власти и их местные сообщники распространяют повсюду слух, что Махно якобы, ограбив гуляйпольских крестьян, сбежал в Москву; он якобы там купил шикарный дом и живет на широкую ногу. Ему показали даже листовку, написанную об этом на русском и украинском языке. Чем больше ложь, тем она лучше, говорят себе часто профессиональные лжецы, именно здесь было начало «слуха» о Махно, который раздувался по мере того, как набирала размах борьба махновцев.

Вскоре в Марфополе, соседнем с Гуляй-Полем селе, Махно и его группа столкнулись с австрийским отрядом, который сопровождала группа гетманских милиционеров. Махно обманул их, начав бежать из села, но только чтобы заставить своих преследователей открыться и затем расстрелял их из пулемета, среди оставшихся в живых из вражеской группы был начальник полиции Гуляй-Поля, особо отличившийся в репрессиях против крестьян, его немедленно казнили. В числе других пленных были два украинца из Галиции, насильно мобилизованные в австрийскую армию. Махно им продиктовал письмо для перевода на немецкий язык и распространения среди солдат. Он предлагал им не подчиняться офицерам, прекратить участие в репрессиях против украинских трудящихся, вернуться к себе и осуществить свою собственную революцию. Если они будут продолжать идти за офицерами, они узнают на себе месть повстанцев, которые будут считать их также палачами крестьян. Махно отпустил солдат с этим посланием, потом, – поскольку его доверие было все же не полным – он вначале двинулся со своей группой в определенном направлении и когда они были уже вне видимости, повернул в сторону и остановился в ближайшем селе, Шанжоровке, расположенном в 17 км от Гуляй-Поля.

На другой день, австро-немцы провели серьезные репрессии против крестьян Марфополя. Через день, воспользовавшись отсутствием основных сил противника, Махно вошел в Гуляй-Поле, разослал почти всех своих людей по району, дав им задание поднимать крестьян, а сам остался в селе только с семью человеками. На следующий вечер на местное собрание пришло четыреста жителей. На нем обсуждалось, как лучше начать восстание, куда и как его ориентировать, как захватить основные силы противника и разоружить всех оккупантов. Весь этот план был принят следующей ночью. Тем временем, Махно написал две прокламации, предназначенные для распространения, как только Гуляй-Поле будет под полным контролем восставших.

Как было предусмотрено, следующей ночью махновцы овладели всей местностью с большой легкостью и без потерь со своей стороны. Они взяли под свой контроль почту, телефонную станцию, вокзал и въезды в село. Два воззвания Махно были отпечатаны соответственно 7000 и 20 000 экземпляров и быстро распространены; за ними последовали восстания по всему району. Немедленно был создан революционный комитет и по всей Украине разослана телеграмма Махно:

«Всем! Всем! Всем! Революционный комитет Гуляйпольского района сообщает о взятии повстанцами Гуляй-Поля, в котором восстановлена власть советов. Мы объявляем всеобщее восстание рабочих и крестьян против палачей и душителей украинской революции, австро-немцев и гетманских гайдамак.»

Австро-немцы опомнились через несколько дней и сгруппировали значительные силы вокруг Гуляй-Поля. Махно и его товарищи решили не окапываться здесь, а уйти, создав впечатление, что население им повиновалось, но не поддерживало, чтобы избежать репрессий в отместку, как это случилось в Марфополе. Вот почему местный сход состоялся ночью и собрались только самые надежные жители, чтобы не было возможных доносов в случае поражения восстания. Махно вел дело умно и осторожно, но не без трудностей, поскольку его предложения каждый раз оспаривались другими членами группы, которые составили в каком то смысле первый штаб движения. Факты, однако, неоднократно подтверждали правоту Нестора, поэтому его товарищи следуют все более точно его директивам. В этом проявились его замечательные качества руководителя, которые постоянно будут утверждаться.

29 сентября, войска противника предприняли атаку со всех сторон, повстанцы ее отбили, потом, ближе к вечеру, когда стала явной угроза окружения, отступили в направлении Мариуполя, порта на Азовском море.

По дороге, используя ночное время и неожиданность своего появления, они обезоружили несколько помещиков и их охрану, поменяли лошадей и захватили пулемет. Как это имело место раньше, они двинулись в ложном направлении, чтобы обмануть возможных преследователей и остановились в селе Больше-Михайловка (или Дибривка), на окраине которого простирался Дибривский лес, находящийся в 36 км от Гуляй-Поля. На следующий день они встретили отряд из шестидесяти человек Федора Щуся, матроса-анархиста, который принимал участие в Таганрогской конференции и с тех пор вел жестокую борьбу против оккупантов. Щусь довольствовался тем, что преследовал, впрочем, успешно, оккупационные войска, помещичьи карательные отряды и отряды Варты. Махно предложил ему присоединиться к восстанию, чтобы вести открытую, а не партизанскую, борьбу. Объединение состоялось. В селе состоялся совместный митинг, Махно на нем произнес большую речь, испугавшую его друзей, так как он призвал бороться против всех врагов, настоящих и будущих, а именно русских белогвардейцев, начавших занимать область. Население приняло его предложение и к концу второго дня набралось уже около 1500 добровольцев, из которых только четверть была вооружена.

Поверив ошибочным сведениям, повстанцы не приняли достаточных мер предосторожности, считая, что противника поблизости нет. Поэтому, когда ночью их неожиданно атаковали, Махно, не зная точного числа нападавших, приказал отходить. Многие повстанцы не успели присоединиться к нему и остались заблокированными в Дибривке, а отход к лесу маленькой группе убегавших был отрезан засадой. Здесь Махно показал свой исключительный военный талант: хотя он никогда не был солдатом, он приказал своим людям двигаться под прямым углом, обошел вражеские позиции и обеспечил выход в лес. Щусь предложил отойти в неприступный блиндаж, который он себе оборудовал в лесу, и там подождать, пока противник уйдет из района, чтобы уберечь раненных и избежать репрессий в селе.

Махно настоял, что вначале нужно разведать количество войск неприятеля. Действительно, они оказались значительно превосходящими по числу и снаряжению. Несмотря на это, Махно предложил атаковать. Щусь долго возрожал, считая безумием атаковать настолько превосходящие силы. Махно произнес еще одну речь, которая зажгла всех присутствующих –в этой ситуации дибривские крестьяне поверили ему, согласились идти за ним, и дали ему этот титул «Батько»: «Отныне ты наш украинский Батько, и мы умрем вместе с тобою. Веди нас в село против врага!»^[55]2.

В своих воспоминаниях Махно замечает, что ему надо было действительно быть революционером анархистом, чтобы не уронить эту честь, оказанную со всей наивностью массой трудящихся крестьян, веривших ему. Он оправдывает это доверие следующим комментарием: «Кажется, я таковым был. Кажется, все мои действия подтверждают это…»^[56]3.

Ночью 30 сентября 1918 г. повстанцы совершили первый свой боевой подвиг. Действительно, Щусь, Махно, Семен Каретник, Марченко, Лютый и Петренко, местный повстанец с большим будущим, отобрали самых отважных и решительных партизан. Разделились на две группы: одна – из людей Щуся, вооруженных пулеметом «Максим», другая – под личным командованием Нестора, снабженную ручным пулеметом «Люис» – всего около тридцати человек, которые атаковали австрийский батальон регулярной армии – около пятисот солдат, сотню хорошо вооруженных кулаков и восемьдесят гетманских вартовых, то есть это был бой одного против двадцати!

Противник стоял лагерем на площади перед сельской церковью, ожидая подкреплений, чтобы выйти на рассвете преследовать повстанцев в лесу. Хорошо осведомленные о расположении неприятеля, Махно и его товарищи пробрались к центру села. Перед атакой, ожидая пока Щусь займет позицию, Нестор обратился к друзьям-повстанцам: «Ну, мы в руках смерти. Кто из нас окажется наиболее отважным, того она не возьмет, тот с нею в силах еще сразиться. Будем же, друзья, безумно отважными, этого требует наше дело!»^[57]4.

Однако атака чуть было не сорвалась: местная любовница начальника Варты решила любой ценой сообщить своим о повстанцах и только в последний момент, предупрежденные местной крестьянкой, они сумели перехватить предательницу.

По условленному сигналу, как договорились со Щусем, Махно открыл плотный и прицельный огонь, сея панику среди солдат, которые, сложив оружие, спокойно отдыхали, совершенно не подозревая о неожиданной атаке.

Чтобы усугубить замешательство врага, Махно бросился в атаку. Солдаты противника и гетманские вартовые пустились в бегство один перед другим по примеру собственных командиров, в то время как дибривские крестьяне, вооруженные вилами, дубинами и топорами, их преследовали, усиливая панику. Махно с большим трудом удалось освободить двадцать пять австрийских солдат из рук крестьян, готовых устроить самосуд. Трофеи были большими: 4 пулемета, две повозки с амуницией и 80 пленных, главным образом, простые солдаты и гетманские вартовые, их командиры убежали или были убиты во время боя.

Гетманских вартовых и членов помещичьего отряда расстреляли на месте, так как, несмотря на предупреждение, они продолжали активно участвовать в репрессиях. Что касается австрийских солдат, их покормили, потом отпустили, взяв обещание никогда больше не сражаться с революционными крестьянами; им дали провизии и по бутылке водки, но забрали фуражки – жест символически обозначавший демилитаризацию.

Начиная с этого дня, по отношению к Нестору все его товарищи проявляют большую любовь и полное доверие к его боевой тактике и стратегии. Его слава, усиленная рассказами о его ратных подвигах, непрестанно возрастала. Теперь его называли «Батько Махно», народным мстителем; так случилось, несмотря на его сдержанность вначале, затем с его согласия, когда он заметил, что служит объединяющим центром.

Вскоре ему представился случай осуществить эту народную месть во время инцидента, который остался самым известным из всех. Возле села Михайлово-Лукашево был уничтожен отряд повстанцев и несколько десятков пленных жестоко избиты и повешены. В этой карательной операции особо отличился капитан Варты Мазухин. Однажды вечером, разорив вражески настроенную немецкую колонию, Махно с отрядом встретили этого самого Мазухина в сопровождении небольшого эскорта. Как обычно, Махно чтобы опередить, крикнул властно: «Стой! Кто такие? Откуда идете?» В ответ послышалось: «Кто командир отряда? Я штабс-капитан Мазухин, командир варты александровского уезда». В этот момент повстанцы его окружили и взяли в плен. Грозный каратель напрасно умолял их о пощаде. Из найденного при нем письма, повстанцы поняли, что он ехал на вечер, организованный местным помещиком Миргородским. Махно и Щусь переоделись в форму Мазухина и его адъютанта, потом явились вместо них в укрепленное имение Миргородского. Их встретили возгласами: «Ура русским офицерам!» Компания собралась самая высокая: генерал в отставке, полковник, трое австрийских офицеров и два окрестных помещика, а также дамы, сопровождавшие этих господ.

Собравшиеся подняли тосты в честь хозяина дома, за возрождение России, господ и за освобождение русской церкви от анархистов; когда был поднят новый тост за успех охоты на Махно, он достает из кармана бомбу и бросает ее в сторону гостей, крикнув им, кто он на самом деле, потом вместе со Щусем они выскакивают наружу! Похолодев от ужаса, пирующие не успели убежать и погибли от взрыва. Следует сказать, что борьба с обеих сторон была беспощадной: за весь этот период немецко-австрийской оккупации Украины около 80 000 крестьян заплатили жизнью за свое сопротивление угнетателям.

В этой атмосфере главную роль в рождении движения сыграл один драматический факт, а именно, репрессии, проведенные австро-немцами и местными кулаками (особенно немецкими колонистами) против села Дибривка. Они сожгли 608 хат, били, пытали, убивали крестьян, насиловали женщин. Все эти действия вызвали глубокое возмущение крестьян района. Махно и его отряд служили временной гражданской силой для мести, и на этот раз они разорили кулацкие гнезда и немецкие колонии, члены которых участвовали в репрессиях, без жалости.

Но и здесь Махно имел возможность показать свой тактический ум: он выступил против систематического уничтожения всех помещиков и буржуев региона, он хотел не слепой жакерии, а социальной войны, которая велась бы разборчиво. Он предпочитал бить привилегированных по их богатству, по крайней мере, когда за ними не числилось преступлений, и предлагал им значительные контрибуции деньгами, оружием и снаряжением. Он стремился также раздуть как можно сильнее социальный пожар во всем регионе. Медленная и терпеливая подготовка, которая велась неделями, принесла плоды: повсюду в районе создавались повстанческие отряды, терзавшие оккупантов и их союзников.

Эта большая игра в кошки-мышки будет продолжаться несколько недель и сталкивать по очереди в каждой из ролей повстанцев и их врагов: тогда как вторые их преследуют, первые появляются вдруг в их тылу и уничтожают отдельные подразделения.

Заметим, что Нестор прошел хорошую школу с Александром Семенютой, когда они совершали отважные террористические акты, но, кроме того, он проявил большой организационный и военный талант. Он методичен до маниакальности, предосторож-ность без которой, он, разумеется, не выжил бы в сотнях боев и не сохранил бы центральное ядро движения. Когда Махно занимал какую-нибудь местность, он немедленно выставлял аванпосты по всем направлениям, днем и ночью, что ему позволяло никогда не быть застигнутым врасплох и иметь возможность реагировать по своему усмотрению, в зависимости от численности противника сражаться или уйти. Затем он запутывал противника, меняя часто направления движения; он передвигался преимущественно по местам, где ни одна деталь топографии ему не была неизвестной, и старался быть постоянно информированным о передвижении противника. Наконец, он непрестанно зажигал крестьян своими сильными, бурными и пламенными речами против угнетателей, до такой степени, что скоро они стали видеть в нем своего единственного защитника. Именно за это все любили называть его «Батько» и рассказывать обо всех его подвигах. К этим талантам Махно добавлялись еще качества редкого хладнокровия и присутствия духа: он никогда не терял голову, мгновенно оценивал ситуацию и находил наилучшее из возможных решений, что позволяло ему неоднократно выходить из отчаянных ситуаций.

Тем не менее, вначале он не всегда демонстрировал подобное самообладание, однажды его небрежность имела даже катастрофические последствия для отряда. Расположившись лагерем 15 ноября 1918 г. в селе Темировка, повстанцы перехватили подозрительного человека, некого Цапко, местного кулака. Он, хоть и был известен как шпион оккупантов, объяснил, что пришел попросить разрешения проехать на рассвете селом для свадебного кортежа своих родственников. Вопреки мнению своих товарищей, Махно отпустил Цапко, отказался уйти из этого места и не принял никаких мер предосторожности. Через полчаса лагерь был атакован отрядом венгров, хорошо проинформированных благодаря Цапко о расположении повстанцев. Начался переполох. Махно отреагировал мгновенно. Он установил ручной пулемет «Люис» на плече у Пети Лютого и начал поливать огнем наступающих, остановив их продвижение. Марченко с группой всадников попытался контратаковать, но безуспешно, так как понес тяжелые потери. Повстанцы отступили и оказались на открытой местности, венгерские стрелки этим воспользовались и начали их расстреливать по одному прицельным огнем. Щусь был ранен пулей в обе ноги. Прижатые на месте огнем венгров, повстанцы теряли людей. На какой-то момент Подгорный, один из повстанцев с пулеметом и пятнадцатью партизанами попытался спасти ситуацию, атаковав нападающих сзади. К венграм подошло подкрепление, и положение Махно и его товарищей, к тому же с ранеными на руках, которых они не хотели ни в коем случае оставлять, стало отчаянным. Семен Каретник тоже был ранен. Из десяти человек, окружавших Махно, осталось вскоре двое, один из которых, потеряв контроль над своими нервами, застрелился. Махно без оружия бросился, чтобы поднять пистолет покончившего с собой и вдруг увидел, что окружен многими силуэтами, которые показались ему врагами; чтобы не дать себя схватить он тоже готовился пустить пулю в лоб, когда заметил, что на самом деле это были его товарищи, пришедшие на помощь: Лютый, Марченко, Петр Петренко. Они его спасли, унося бегом на двух скрещенных винтовках. Уже в укрытии он обнаружил, что ранен в руку, что верх его шинели и папахи пробит пулями во многих местах. Отряду удалось уйти, но потери были драматичны – более половины из 350 бойцов, хотя потери венгров были такими же значительными.

Это стало суровым уроком, с этого момента ничто не будет оставлено на волю случая, и Махно будет остерегаться подозрительных. Несмотря на такую серьезную неудачу, повстанцы продолжали опустошать укрепленные хутора немецких колонистов и местных кулаков и помещиков; не без потерь, так как те были многочисленны в этом черноземном краю и располагали хорошим вооружением. Тем не менее, повстанцы стали теперь опытными и были более сильно мотивированными: на протяжении нескольких недель все окрестности Гуляй-Поля были очищены от опорных пунктов подразделений и карательных отрядов немцев, австро-венгров, немецких колонистов и гетманской Варты.

Все Левобережье было охвачено огнем, общее восстание распространялось как пламя на ветру. К концу октября 1918 г. этот первый фронт твердо установился в районе Александровска и центром его стало Гуляй-Поле. Махно отправил тогда телеграмму немецкому штабу в Александровске: он требовал освобождения заключенных в тюрьму членов гуляйпольской анархистской группы и возлагал ответственность за их безопасность на немецкие власти. Эта угроза заставила призадуматься: ответ немецкого коменданта Александровска был уступчивым и гарантировал жизнь заключенным. Повстанческое движение стало полноправной и сдерживающей в переговорах стороной. Делегаты всех повстанческих отрядов района собрались на чрезвычайную конференцию. Махно на ней спокойно предложил создать четыре фронта: против гетмана, немцев и автстро-венгров, против донских казаков, атамана Краснова, против белогвардейских отрядов полковника Дроздова, которые «бороздили» степи Бердянского района, против белогогенерала Тилло и отрядов немецких колонистов, прибывших из Крыма для «пацификации» района.

Его товарищи сочли это предложение бессмысленным, поскольку не надеялись собрать достаточные силы, чтобы держать общий фронт такой протяженности. Махно им возразил, что теперь следует перейти к высшей стадии борьбы и с этой целью, преобразовать отряды в смешанные батальоны состоящие из кавалерии, пехоты на тачанках, оборудованных пулеметами и артиллерийского взвода. Кроме того, он хотел воспользоваться страхом, который повстанцы внушали своим врагам и соответственно усилить решительность крестьян района. Ему удалось переубедить присутствующих, были избраны командиры фронтовых участков: Петр Петренко на участок, простиравшийся от Чаплино до Гришино, младший Тихоненко и матрос Красовский, на участок от Полог до Цареконстантиновки. Третий, в районе Орехово, был сформирован под командованием Батьки Правды, боевого безногого анархиста. Эти командиры получили от собрания следующие указания: «Боеучастковые командиры в своей инициативе по стягиванию повстанческих отрядов в известной местности в одну боевую группу и по введению в ней революционной дисциплины – самостоятельны. Они вводят и закрепляют в жизни группы эти организационные начала, с согласия повстанческой массы данной группы. В оперативном отношении они целиком подчиняются главному Штабу Повстанческих войск имени Батько Махно и самому Батьке непосредственно»^[58]5.

Такое федеративное устройство позволяло единство действия, необходимое для широкомасштабных операций. Махно совмещал, таким образом, функции главнокомандующего, начальника основного штаба, в который входили два его помощника – Щусь и Петя Лютый, а также Семен Каретник и Алексей Марченко. Кроме того, была создана служба разведки, состоявшая главным образом из крестьян-добровольцев, в задачи которой входило постоянно информировать штаб обо всех передвижениях и расположении противника.

Однако дистанция между намерениями и реальностью была еще большой, и повстанцам предстояло пройти еще через многие бои, с разным исходом, против своих врагов. Махно, штаб движения и его охрана еле избежали даже уничтожения во время столкновения под Синельниково. Они были окружены немецкими и австрийскими войсками, понесли тяжелые потери и были чудом спасены в последний момент благодаря подоспевшим отрядам партизан, призванным на помощь местным населением.

Среди подкреплений отличился ульяновский отряд в 250 человек, состоявший поголовно из крестьян бывших солдат, который под градом пуль, обратил противника в бегство и преследовал его на протяжении более десяти километров.

Постепенно Махно и его главному отряду удалось реорганизовать все местные группы и перекрыть подходы и выходы из района, перерезав путь немецким поездам.

20 ноября 1918 г., во время обычной проверки поезда, Махно и младший брат Семена Каретника, Пантелей, допустили серьезную оплошность: они не поставили, как обычно, подрывников впереди поезда и заставы до и после контрольного пункта. А речь шла о бронепоезде, находившемся в руках у белогвардейцев; они открыли адский огонь по Махно и его товарищам, потом им удалось удрать. Многие отборные патрульные из отряда Махно погибли, бывшие опытные пограничники были убиты. Увидев скорбь повстанцев, белые подумали, что они убили Махно. Весть о его смерти немедленно распространилась по всему краю, к большому ликованию австро-немцев и помещиков. Белые офицеры, командовавшие рейдом, получили награды в Александровске, и местные газеты писали о них, как о героях. Прошел слух, что махновцы бегут отовсюду; помещики и их охрана, прятавшиеся в городе, начали возвращаться в свои имения.

А Махно продолжил с еще большей силой свои рейды и пообещал лично опровергнуть слух о своей кончине. В случае сопротивления помещики и кулаки уничтожались, а если сопротивления не было, повстанцы удовлетворялись отбиранием оружия, коней и снаряжения, которое могло быть ими использовано.

Тем временем в Киеве вследствие переворота был свергнут гетман Скоропадский, и власть перешла в руки нового украинского национального правительства, именовавшегося Директорией; во главе ее стоял Симон Петлюра, отсюда название петлюровцы для тех, кто ее поддерживал.

Это новое правительство заявило о своей независимости от немцев и австрийцев, которые, к тому же, не имели причины продолжать военные действия после Перемирия 11 ноября 1918 г., заключенного с западными странами. Новые власти освободили всех политзаключенных; таким образом, гуляйпольские анархисты вернулись домой. Среди них были Савва Махно, Александр Калашников, Филипп Крат.

Установился период присматривания друг к другу; на протяжении нескольких недель в соотношениях с Директорией была передышка. Директория была заинтересована в том, чтобы щадить повстанцев, так как она надеялась на возможность использовать их в своих националистских целях, хотя в то же время она поддерживала самые лучшие отношения с русскими белогвардейцами и способствовала созданию полков, которые должны были присоединиться к генералу Деникину.

Немногим более чем за два с половиной месяца Махно и его товарищам анархистам удалось освободить большую часть восточной Украины из-под власти оккупационных немецких и австро-венгерских войск и их местных союзников. Маленький отряд из дюжины бойцов, вышедший 22 сентября 1918 г. из Терновки по направлению к Гуляй-Полю, превратился в повстанческую армию, удерживавшую несколько фронтов, связанных между собой центральным штабом. С тех пор Махно и его товарищи приобрели боевой опыт, правда, ценой тяжелых потерь. Они отлично овладели стратегией и тактикой партизанской войны, они сами выбирают место боевых действий, появляются всегда в том месте, где их меньше всего ждут. Они знают, как заминировать и захватить бронепоезд или укрепленный хутор. Они знают также, что должны рассчитывать, прежде всего, на себя в защите собственных интересов и собственной свободы.

Их враги также стали другими: теперь это не самоуверенные оккупанты, а деморализованные поражением на западе солдаты и которые думают только о том, как наиболее мирно вернуться на родину. На горизонте появился более опасный враг: офицерские полки и казаческие войска под командованием генерала Деникина.

XII Гражданская война в России

В конце 1918 г. гражданская война в России вырисовывалась на нескольких фронтах. Прежде всего на юге, на казачьих землях Дона, Кубани и Терека, продвигаются несколько армий под объединенным командованием генерала Деникина. Напомним кратко о корнях этого движения.

Эволюция страны, которая казалось им катастрофической, не могла оставить равнодушными националистических офицеров. Уже во времена Керенского, генерал Корнилов, назначенный генералиссимусом (командующим всей русской армии), восстал против власти, обвиняя ее в отсутствии порядка и дисциплины, необходимых, по его мнению, чтобы победно завершить войну. Корнилов был, вопреки тому, что часто утверждалось, офицером патриотом, выходцем из солдат, сыном казачьего офицера и сардки и именно он, не будучи ярым революционером, осуществил арест царя и его семьи; он не был ни в коей мере реакционером, твердым противником монархии, повторяя всем, кто хотел его слушать, что он эмигрировал бы в Соединенные Штаты, если бы в России была реставрирована монархия. После провала военного переворота, он был арестован и оставался под наблюдением своего преемника и друга, генералиссимуса Алексеева, и его начальника штаба генерала Деникина. После большевистского переворота в октябре 1917 г. Корнилов и Алексеев поспешили уехать на Дон, считавшийся благоприятным для патриотического движения. Они бросили клич среди националистских офицеров, и в Новочеркасске, столице донских казаков, сформировался небольшой контингент добровольцев.

Добровольческая армия официально была создана 25 декабря 1917 г. под военным командованием генерала Л.Г. Корнилова и административным генерала М.В. Алексеева, она имела целью «стать вооруженной силой, способной противостоять угрозе анархии и оккупации как большевистской, так и германской; вооруженной силой, которая должна была позволить русским гражданам свободно избрать правление их родиной путем созыва Учредительного собрания». Спустя несколько дней эта последняя задача получила еще большее подтверждение из-за разгона Учредительного собрания Лениным. Возник небольшой фронт, простиравшийся между тремя главными городами Дона: Таганрогом – Новочеркасском – Ростовом. Добровольцы носили маленькую белую ленточку, чтобы отличаться от своих врагов, поскольку униформа была в большинстве случаев одинакова; из-за этого их стали называть с тех пор «белыми».

Обойденные красной армией, они вынуждены отойти в направлении Екатеринодара, столицы Кубани. Атаман донских казаков Каледин напрасно пытался поднять своих казаков на борьбу против большевиков за самостоятельность своей земли, за ним не пошли, и в отчаянии 29 января 1918 г. он покончил с собой. Армия численностью в четыре тысячи белых выступила маршем 9 января, в разгар зимы, (именно поэтому этот марш известен под названием «ледяной поход») и вела бои на протяжении 400 км, прежде чем остановиться под Екатеринодаром в начале апреля 1918 г. После гибели Корнилова, убитого случайным снарядом 31 марта, – что было на руку реакционерам из его лагеря – его заменил Деникин, так же как и Корнилов, очень скромного происхождения (отец, рожденный крепостным, стал офицером, вышедшим из солдатских низов, а мать и жена были полячки), что касается его самого, он был фанатическим сторонником «единой и неделимой» России.

Несмотря на первые неудачи, численность белой армии росла, ее усилили офицеры, которым удалось к ней присоединиться, а затем казаки Дона и Кубани. Придерживавшиеся нейтралитета вначале, казаки быстро убедились на фактах, в опасности, которую представляли большевики, бесцеремонно упразднявшие их традиционные свободы и, кроме того, нагло реквизировавшие продукты и имущество. Были сформированы три белых армии: добровольческая, донская, под командованием атамана Краснова и кубанская, под командованием полковника Покровского, произведенного по этому случаю в генералы Радой Кубани. Только по истечении нескольких месяцев они будут подчинены не без разногласий единому командованию Деникина.

Перед этими тремя армиями стояла трудная задача борьбы против красной армии численностью в 100 000 казаков и солдат. В итоге, в августе 1918 г. белые армии взяли Екатериноград, затем север Кавказа, перерезав дорогу на Москву своим противникам; потом они очистили весь Кавказ от вражеских подразделений; затем они окружили территорию Дона и поставили себе цель овладеть богатым ископаемыми Донецким бассейном и южной Украиной на юго-востоке, и Царицыном на севере, открыв себе, таким образом, путь на Москву.

Осознавая, что без мощной военной поддержки их власть будет хрупкой, Ленин и Троцкий создали новую армию, названную «рабоче-крестьянская красная армия», которая пришла на смену красногвардейцам и отрядам партизан, считавшимся слишком независимыми. Речь шла не только о смене ярлыка, но о полном изменении подхода: это не были больше вооруженные трудящиеся, а послушная военная сила, служащая исключительно власти.

Однако эта армия не была создана целиком заново; бывшие красногвардейцы и солдаты бывшей русской армии получили довольствие, а в качестве командиров были взяты на службу бывшие царские офицеры, называвшиеся военными специалистами; их дублировали политические комиссары – члены партии большевиков, – в задачу которых входил контроль за их верностью новому режиму^[59]1. Целые полки латышей бывшей царской армии, с офицерами во главе, вошли прямо в красную армию. Создавались «интернациональные» батальоны и полки, состоявшие из поляков, китайцев и бывших военнопленных венгров, сербов, немцев; эти последние, в ожидании гипотетической репатриации, стали «сражающимися заложниками». Все эти «наемники» вскоре покажут, на что они способны. Что касается русских солдат, они или записывались добровольно или были мобилизованы насильно, а в случае неповиновения или дезертирства им грозила смертная казнь. Троцкий, любитель красноречивых фраз, представлял стоящий перед ними выбор в следующих словах: «Возможная смерть при наступлении, верная смерть при отступлении».

Личный состав красной армии достиг, таким образом, 600 000 человек на ноябрь 1918 г. и один миллион на февраль 1919 г. Троцкий был назначен 12 марта 1918 г. военным народным комиссаром и председателем военного совета, созданного по его инициативе.

Самым удивительным было массовое привлечение бывших царских офицеров, хотя до сих пор их только поносили. Большинство из них согласились на это с чистой совестью, считая, что они идут служить «русскому» правительству, целью которого является благосостояние народа. Самые честолюбивые видели в этом способ быстро продвинуться по службе в новой армии; других к этому вынудили, используя в качестве заложников их семьи, на случай отказа с их стороны. В числе присоединившихся были высшие военные чины, такие как Брусилов, бывший командующий фронтом, бывшие известные генералы как Бонч-Бруевич и Сытин, бывший военный министр Поливанов, десятки тысяч офицеров и унтер-офицеров, как Тухачевский, Шапошников, Жуков, Блюхер, Сергей Каменев и др.

В этом отношении большевики были неубедительны, когда упрекали своих белых противников в том, что те были бывшими офицерами царской армии, поскольку в их рядах насчитывалось такое же количество бывших офицеров, как и в рядах их противников (30 000 в 1918 г. и еще больше впоследствии). Конечно, принцип построения этой новой армии и ее состава представлял собой серьезное отклонение от ленинской теории, изложенной в работе «Государство и революция», но, как и религию, доктрину можно перекраивать во имя святого дела.

Присутствие многочисленных иностранцев в противостоящих вооруженных подразделениях – 250 000 иностранных бойцов принимали участие в русской гражданской войне и можно утверждать, что их роль была определяющей для ее развития – еще более показательно в случае чешского корпуса. Чехи в составе австрийской армии насильно вынуждены были воевать против своих славянских братьев. При первой возможности они массово сдавались в плен русской армии. Согласившихся по просьбе союзников повернуть оружие против своих бывших господ, чехов объединили в самостоятельный армейский корпус из трех дивизий, укомплектованный русскими офицерами, что составляло силу численностью около 45 000 человек. Они отличились во время наступления, начатого Керенским в июне 1917 г., которое захлебнулось. Вследствие развития событий в России было решено их эвакуировать через Сибирь, чтобы затем отправить на западный фронт воевать на стороне союзников. Их погрузили в эшелоны и отправили на Владивосток, но по дороге, в Челябинске у них были столкновения с рассвирепевшими местными большевиками. Троцкий, чтобы их наказать отдал приказ их разоружить и включить в состав красной армии, а непокорных отправить в концлагеря. Результат этой оплошности не заставил себя ждать: чехи перешли в наступление, заняли к концу мая 1918 г. главные станции Транссибирской магистрали и официально выступили против большевистской власти. Эта значительная военная сила, хорошо экипированная и укомплектованная, будет играть роль арбитра на протяжении более двух лет во всей Сибири.

Члены Учредительного собрания, разогнанного Лениным, не отказались от борьбы. Они организовали восстание, с помощью чехов овладели на Волге Самарой и 8 июня 1918 г. сформировали «Комитет членов Учредительного собрания» (Комуч), затем временное правительство, состоявшее вначале исключительно из так называемых эсеров-центристов и правых эсеров. Это правительство немедленно издало несколько демократических декретов: восстановление в функциях местных органов самоуправления – сельских и городских комитетов – упразднение смертной казни (в том числе для большевиков), снятие ограничений на снабжение, введение восьмичасового рабочего дня, снятие запрета на забастовки, запрет локаутов, новые выборы в советы и т. д. Меньшевики поддержали, а затем присоединились к этому правительству, которое контролировало значительную территорию центральной России, с населением двенадцать миллионов человек. Вначале это правительство призвало к добровольной записи жителей в русскую демократическую армию, затем, в связи с недостаточностью 10 000 добровольцев, издало декрет о мобилизации молодежи призывного возраста, что привело к созданию армии в 40 000 солдат, но плохо укомплектованной реакционными по духу офицерами. Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) пользовался поддержкой чехов, демократов, которые передали ему большие запасы золота, захваченные в Казани у большевиков. Однако принятые им неуместные «буржуазные» меры – денационализация банков и промышленности, обязательство выкупить земли, захваченные крестьянами у бывших землевладельцев, оттолкнули от него народные массы. Кроме того, это правительство наталкивалось все более на открытую враждебность «Омского блока», сибирского правительства, созданного при поддержке буржуазии и всех монархистских реакционеров, нашедших там убежище, среди которых было много офицеров, не склонных забыть отношение к ним эсеров на фронте 1917 г. Эти офицеры вели всяческие интриги, чтобы получить исключительную поддержку чехов и союзников, имея также явную цель завладеть золотым запасом, веским аргументом для любого дипломатического маневра.

Комитет Учредительного собрания получил поддержку от рабочего восстания Ижевска и Воткинска. Около 35 000 рабочих находившихся там военных заводов взбунтовались против большевиков, прогнали их и сформировали регулярные полки, присоединившиеся к русской демократической армии^[60]2.

Самарские эсеры оказались между двух огней: большевиков и омских реакционеров. Под давлением союзников в Уфе, в сентябре 1918 г., состоялось собрание представителей двадцати трех губернских правительств и различных сибирских группировок – союзов кооператоров, политических организаций и т. д., закончившееся после долгих переговоров созданием общей Директории, состоявшей из пяти членов, среди которых был адмирал Колчак – ставленник англичан, в качестве военного министра. Поскольку Самара находилась слишком близко к фронту, местонахождение нового правительства было перенесено в Омск (как и вожделенное золото). Учредительное собрание в принципе оставалось высшим органом, но новое национальное собрание должно было быть избрано к 1 февраля 1919 г. Директория пользуется, несмотря ни на что, из-за участия эсеров, поддержкой населения и объявленная ею мобилизация явно свидетельствует об этом: явились 200 000 призывников. Крупная буржуазия и бывшие аристократы не могли, однако смириться с отстранением от руководства операциями; поэтому при поддержке военщины и с благословения англичан они осуществили государственный переворот и привели к власти адмирала Колчака. Устраненных от власти демократов преследовали, расстреливали без формальностей, рассматривали как врагов; это вызвало вначале их сопротивление и протесты, затем прямые восстания против узурпаторов легитимной народной власти.

По настоянию союзников, Деникин перешел в подчинение Колчаку и оба получили открытую помощь от французов и англичан оружием, амуницией, снаряжением. Союзники выдвинули некоторые формальные условия своей поддержки: Колчак и Деникин должны признать власть будущего русского правительства, сформированного в результате созыва свободно избранного Учредительного собрания, а также, урегулирование конфликтов, вызванных делимитацией границ страны при посредничестве Лиги Наций, в которую должна будет вступить новая Россия.

Ситуация еще более усложнилась из-за прямой интервенции союзников. После Брест-Литовского договора они терялись в догадках относительно намерений правительства Ленина. Оказавшись перед свершившимся фактом и обнаружив его опасные последствия в виде немецких наступлений на французском фронте, Париж, Лондон и Вашингтон вынуждены были определиться в своей позиции; они не оставляли однако надежду повернуть в свою пользу и поменять позицию России, поскольку они знали, что многие руководители, в частности левые эсеры, союзники большевиков, выступали за возобновление боевых действий против центральных империй. Убийство графа Мирбаха, посла Германии в Москве, и последовавшее за ним восстание левых эсеров, вначале успешное, затем разгромленное латвийскими и венгерскими полками, служившими у Ленина, рассеяли их последние надежды, и вынудили их встать открыто на сторону противников большевиков. Чтобы изолировать красную Россию, объективную союзницу Германии, был принят принцип «занавеса из колючей проволоки», названного впоследствии «санитарным кордоном». С этого момента все антибольшевистские силы получают помощь оружием и боеприпасами; чехи – поддержку в сохранении контроля над 7000 км Транссибирской магистрали, а в августе 1918 г. французские и японские войска высаживаются во Владивостоке.

Вступление в войну Соединенных Штатов, с их огромным потенциалом, на стороне французов и англичан окончательно склонило чашу весов в пользу последних; к тому же в германской армии, изнуренной более чем четырьмя годами боевых испытаний, начались волнения; перед этой опасностью полного распада Штаб Центральных империй заключил перемирие с Антантой. Его последствия для ситуации в России были огромными; прежде всего, большевистские руководители аннулировали унизительный Брест-Литовский договор и развязали себе руки в зонах, занятых до сих пор австро-немцами. Со своей стороны Антанта начинает бесцеремонно вмешиваться и оказывать прямую помощь антибольшевистским движениям. Самые серьезные последствия сказались на 600 000 австро-немецких солдат, блокированных на Украине и оказавшихся теперь в западне. Тем из них, которые находились ближе к западу, удалось без больших препятствий покинуть Украину и вернуться домой; остальных непрестанно преследовали отряды партизан, стремившихся отомстить за 80 000 крестьян, жертв оккупантов. Часто австро-немецким эвакуационным конвоям приходилось вести бои, чтобы проложить себе путь, и они не всегда оказывались победителями; в этом случае, офицеры расплачивались своей жизнью за коллективные преступления, тогда как простых солдат отпускали на свободу, не причинив им вреда. Само собой разумеется, трофеи и вооружение перехваченных подразделений конфисковались и использовались для снаряжения местных повстанцев. Еще одно последствие: Польша и прибалтийские страны – Латвия, Эстония и Литва вновь обретают полную независимость.

Вывод австро-германских войск оставил арену свободной для всех движений, располагающих достаточным количеством людей и оружия, чтобы утвердиться. На востоке, в Сибири, армия адмирала Колчака, насчитывающая 130 000 солдат, движется в направлении на Москву; она захватывает одну за другой станции Транссибирской магистрали и занимает позиции на четырех фронтах:

самым важным был центральный фронт, называвшийся западным и установленный в районе Казани. Колчаковцами командовали два чешских генерала, Ян Сыровы и Гайда. Там находилось 42 000 русских и 20 000 чехов, хорошо вооруженных и располагавших 182 пушками.

Юго-восточный фронт, простирался от Самары к Оренбургу; в его состав входили главным образом оренбургские казаки под командованием атамана Дутова. Всего около 28 000 человек и 54 пушки.

Уральский фронт, расположенный южнее, занимали уральские казаки под командованием генерала Акутина; всего 5500 человек, недостаточно вооруженных.

Северо-западным фронтом, который должен был прикрывать огромные территории, расположенные к северу от центрального фронта, командовал генерал Иванов-Ринов, располагавший 36 000 плохо экипированных солдат.

Этим фронтам противостояла красная армия такой же численностью 130 000 человек, подразделенная на шесть армий, находившихся под командованием бывших царских генералов, и располагавшая 300 пушками. Ее принудительно мобилизованные солдаты не отличались боеспособностью, поэтому ее пришлось подкрепить венгерскими, латвийскими и китайскими подразделениями, более легкими в управлении.

Добавим к предыдущим фронт атамана Семенова, в Центральной Сибири, поддерживаемый японцами, располагавший многими тысячами бурятов, монголов и уссурийских казаков.

На крайнем севере, в Архангельске высадился британский экспедиционный корпус численностью в 15 000 человек, там было образовано верховное правительство под руководством старого социалиста-народника Н.В. Чайковского. Вскоре, в январе 1919 г. русский генерал Миллер был назначен губернатором области. Он располагал армией численностью в 7000 человек, которой противостояли около 20 000 красногвардейцев.

На юго-западе, в декабре 1918 г., французская флотилия бросила якорь напротив Одессы. Войска генерала Франше д'Эспере (впоследствии ставшего маршалом Франции) должны были обеспечить предполагавшиеся операции на Украине, усиливая контроль над Центральной Европой. К французам присоединились греческий контингент и экспедиционный корпус союзников численностью в 50 000 человек под командованием генерала Ансельма; они расположились в Одесской области от Тирасполя до Херсона и Николаева, а также в Крыму, где французы заняли Севастополь и Симферополь. Их прибытие способствовало сплочению группировок белых офицеров, подчинявшихся генералу Деникину.

Далее к Западу поляки, пользуясь французской военной помощью, приступили к активным действиям на границе с великим северным соседом. Наконец украинские националисты заняли большую часть Украины, но они были плохо вооружены и вынуждены противостоять противнику на всех фронтах, поскольку их никто не признавал: союзники считали их сообщниками немцев, поляки требовали вернуть Галицию, Деникин не признавал их право на отделение. Москва их игнорировала, и только с Махно установился вначале фактический нейтралитет.

Таким образом, к началу 1919 года несколько важных фронтов окружают ленинскую Россию. Поскольку все фронты были на границах, Ленин располагал огромными пространствами внутри страны. Здесь находились военные заводы и большая часть населения; он мог использовать, кроме того, огромные запасы вооружений царской России. Это были веские козыри; однако ему не доставало главного, народной поддержки, поскольку его режиму вредила политика по отношению к крестьянам и даже к рабочим. Первым он навязывает массовые реквизиции хлебопродуктов и имущества, у вторых он отнял полностью власть избранных ими заводских и фабричных комитетов.

Не обошлось без сопротивления и народных бунтов: по собственным данным большевистского народного комиссариата внутренних дел, с июля до конца 1918 г. только в шестнадцати губерниях европейской России^[61]3 произошло сто двадцать девять антибольшевистских восстаний, в частности, только в двух губерниях, Тамбовской и Воронежской, за этот период имело место двадцать семь восстаний. Согласно этому источнику, основными причинами восстаний были конфискация пшеницы и принудительная мобилизация призывников.

Большинство восстаний были организованы эсерами, но часто они являлись стихийными. Это были кровопролитные столкновения, если судить по тому, что в двадцати двух губерниях европейской России за июль, август и сентябрь 1918 г. большевики и их сторонники потеряли 15 000 человек^[62]4. Правда, репрессии ленинской власти стали должно быть еще более жестокими. Ясно, таким образом, что насильно мобилизованные рабочие и крестьяне не отличались боеспособностью и предпочитали сдаваться в плен при столкновении с решительным противником, пополняя его ряды.

XIII Рождение махновской повстанческой армии

С конца ноября 1918 г. махновские партизаны удерживали фронт на границе территории Дона и Донецкого бассейна. Они сдерживали движение донской казачьей армии атамана Краснова и отрядов добровольческой армии генерала Май-Маевского. Учитывая протяженность этого фронта, они считали невозможным создать еще другой, на западе в своем тылу, против петлюровцев. Когда петлюровцы допустили формирование белогвардейских отрядов на своей территории, отношения стали напряженными. Они превратились в откровенно враждебные, когда Директория стала на сторону мелкой и средней буржуазии, затем стали почти военными, когда она объявила общую мобилизацию по всей Украине, включая территорию, контролируемую Махно. Он же пытался как можно сильнее противостоять мобилизации; тем не менее, во время встречи в Екатеринославе петлюровского коменданта города Коробца и штаба повстанцев под руководством Алексея Чубенко, был достигнут компромисс, и рассматривался даже вопрос о совместной борьбе против Деникина. Между прочим, националисты снабдили махновцев оружием и боеприпасами.

Однако природа этих двух движений была слишком антагонистична для длительного согласия. Разрыв, как это ни парадоксально, был вызван внешним инцидентом. Петлюровцы разогнали Екатеринославский совет рабочих, арестовали шестерых большевиков и расстреляли двух левых эсеров.

Члены распущенного совета и большевики обратились к Махно. Он согласился вмешаться из чувства солидарности, но также потому, что хотел завладеть огромным арсеналом оружия, хранившимся в городе.

Его первая ошибка состояла в том, что он поспешил на помощь политическим противникам, которых только недавно критиковал. Вторая ошибка носила военный характер: он переоценил помощь, обещанную большевиками и левыми эсерами – тысячу рабочих и бойцов, из которых он получил только половину – и недооценил силы противника – около четырех тысяч человек, не считая постоянно ожидаемых подкреплений. Кажется, он был втянут в это дело не по собственной воле, а по настоянию своего друга Алексея Марченко.

Во главе отряда из шестисот партизан Махно решил атаковать 27 декабря гарнизон областного центра Екатеринослава. Все началось хорошо благодаря изобретательной и смелой военной хитрости: часть партизан под командованием Калашникова, спрятавшись в утреннем поезде, обычно набитом рабочими, захватила без боя вокзал, тогда как остальные махновцы нейтрализовали охранные посты на подходах к городу. Была захвачена значительная добыча: 20 пулеметов, 4 пушки и боеприпасы. Но петлюровцы закрепились в городе, где уличные бои, непривычные для партизан, длились несколько дней.

В ходе битвы большевики «играли в политику», передали Махно телеграмму от Ленина, которая напоминала ему об их встрече и подтверждала его назначение главнокомандующим «советских» сил Екатеринославской губернии. Махно на это ответил, что нет «советских» сил, а есть только махновская повстанческая армия.

Ничуть не обескураженные, большевики продолжали свои усилия, и сами назначили городское руководство: коменданта города и милиции, комиссара почты и средств связи, а также других бюрократов. Все это происходило в то время, когда Махно сражался день и ночь без передышки на передовой.

В конце боев все эти самоназначенные бюрократы явились в штаб Махно, расположенный на третьем этаже вокзала, чтобы принять «передачу власти». Поняв, как поворачивается дело, Махно их прогнал почти пинками и «подзатыльниками» не только «с этажа, но и с вокзала». Выгнанные в дверь, большевики вернулись через «окно», вновь обратившись к Махно за поддержкой их кандидатуры в ревкоме города, поскольку махновцы, анархисты и левые эсеры там имели большинство и не желали подчиняться. Махно прибыл на место, констатировал ситуацию «политиканства» и отказался как-либо вмешиваться в эти комбинации. Понимая, что они не в состоянии контролировать ситуацию, большевики начали дистанцироваться от махновцев и, что более серьезно, прекратили выполнять задачи военного наблюдения, возложенные на их бойцов. В результате, мощная контратака петлюровцев застигла партизан врасплох, и чтобы не оказаться блокированными на вокзале и уничтоженными, они были вынуждены пересечь Днепр по высокому мосту, который связывал вокзал с другой частью города. Мост остался без прикрытия, так как большевистское подразделение, которому было поручено охранять подход к нему, раскололось на две части: первая, считая, что с нее хватит, в панике бежала, вторая переметнулась на сторону врага и начала стрелять по махновцам. Оказавшись отрезанными от своего тыла, они были вынуждены пересечь едва замерзшую реку по льду; многие погибли под вражеским огнем или утонули в Днепре^[63]1.

Поход закончился почти полным поражением, повстанцам удалось вывезти только часть вооружения, поскольку железнодорожники-петлюровцы угнали несколько вагонов. Вернувшись в Гуляй-Поле, Махно пришел к согласию со своими товарищами, и они решили созвать реорганизационный съезд фронта; эта задача была поручена рабочему-анархисту Виктору Белашу; а затем Головко, крестьянину из Михайловки, поручили созвать общий съезд рабочих, крестьян и фронтовиков района.

Белаш в спешке проехал по фронту, чтобы объявить, что дата съезда назначена на 3 января. Решение о реорганизации всех партизанских отрядов в полки, принятое месяц назад, не было полностью реализовано. Каждая группа партизан обычно организовывалась в какой-то местности, принимала название ближайшего села, назначала «батьку» и неформально подчинялась «батьке» Махно. Оружия не хватало, едва ли половина партизан имела винтовки и несколько патронов, к тому же это были главным образом обрезы охотничьих ружей и кремниевые ружья; остальные вооружались чем могли – пиками, вилами и дубинками. Их лучшим оружием была еще яростная решимость освободить или защитить села от угрожавших им всяческих врагов.

Съезд фронта состоялся 3 и 4 января на вокзале станции Пологи, железнодорожного узла, расположенного на полпути между Гуляй-Полем и Мариуполем. В нем участвовало сорок делегатов, по одному от каждого отряда. Махно, занятый на фронте, в нем не участвовал.

Первые выступления показали острую потребность в вооружении и единстве командования. Белаш предложил все отряды, большие и малые, слить в полки, которым будет придано по санитарному подразделению и взводу снабжения. Единогласно приняли резолюцию о коренной реорганизации фронта; создали оперативный штаб, дополняющий главный штаб Махно. Этот оперативный штаб должен был располагать неограниченными полномочиями на фронте и в тылу; на него должны быть возложены задачи по слиянию отрядов в полки, распределению снабжения, организации новых отрядов и различных штабов фронта, а также руководство боевыми операциями. Все отряды, которые ему не подчинятся, будут разоружены, а их командиры переданы в распоряжение главного трибунала повстанцев.

Было также принято решение полностью поддерживать советы и пресекать любые действия против них со стороны каких бы то ни было военных властей; повстанцы должны остаться в их распоряжении для защиты конфискованного у собственников имущества, которое будет распределено только на общем съезде. Повстанцы также взяли на себя обязательство бороться против любых проявлений бандитизма.

В заключение съезд избрал оперативный штаб из шести членов: начальником штаба был назначен Белаш. Ему была предоставлена широкая возможность кооптировать других членов. Он разработал приказ о реорганизации Фронта, который немедленно был разослан во все отряды. На первом фронте протяженностью в 160 км, было образовано пять полков, насчитывающих 6200 бойцов, только половина из которых имела оружие. Каждый полк состоял из трех батальонов, каждый батальон из трех рот и каждая рота из трех взводов. Командиры батальонов, рот и взводов должны были избираться, каждый полк сам назначал свой штаб^[64]2.

Повстанцы сражались с многочисленными и хорошо вооруженными противниками на северо-западе, со стороны города Александровска, – 2000 петлюровцев; на западе – бригады Эгера и отряды немецких колонистов, всего 5000 человек; на юге – отряд в 4500 украинских белых добровольцев и другие подразделения под командой генерала Май-Маевского. Среди этих войск находились насильно мобилизованные местные крестьяне и предполагалось, что они воспользуются первыми столкновениями, чтобы присоединиться с оружием и выкладкой к махновским повстанцам. Поэтому махновцы перешли 8 января в наступление, несмотря на меньшую численность и нехватку вооружения. Присоединившиеся к ним подразделения значительно усилили повстанцев: на 20 января их южный фронт насчитывал 15 000 пехотных стволов, 1000 человек кавалерии, 40 пулеметов и протягивался на 250 км. На западе отряд из 2000 махновцев под командой Чалого стоял против петлюровцев. На севере отряд под командованием Петренко, к которому присоединились партизаны-анархисты, левые эсеры и большевики, насчитывал около 10 000 человек. Многие местные партизанские группы действовали на Фронте еще независимо; в Гуляй-Поле и Пологах стоял резерв в 5000 человек. Таким образом, не считая местных независимых партизанских групп, махновская повстанческая армия насчитывала, 19 января 1919 г., около 29 000 бойцов на передовой и 20 000 человек в резерве из-за нехватки оружия. Она удерживала фронт общей протяженностью в 550 км против украинских националистов и белых. Повстанческое движение усиливалось со дня на день, несмотря на то, что наступления противника становились все сильнее. 20 января, для усиления бригады Эгера и немецких колонистов, находившихся в трудном положении в Геническе, на одном из двух перешейков Крыма, высадился прибывший с Кавказа экспедиционный корпус, состоящий из 2000 пехотинцев и 300 человек кавалерии. В тот же день в Бердянске также высадилось 10 000 белых пехотинцев. Третий контингент белых в 5000 пехотинцев и 2000 кавалерии высадился в другом порту на Азовском море, в Мариуполе. Четвертый контингент белых войск численностью в 2000 пехоты и 800 человек кавалерии шел со стороны Кавказа на Гуляй-Поле. Все это были отборные войска, донские казаки, чеченцы^[65]3, переведенные в подчинение генералу Май-Маевскому, который намеревался очистить район, прежде чем двинуться маршем на Москву.

Шли жестокие бои; население пыталось по возможности укрыться в лесах, особенно мужчины, чтобы избежать расстрела или принудительной мобилизации; большинство пыталось добраться до Гуляй-Поля, центра сопротивления. Их жен, вынужденных оставаться присматривать за детьми, насиловали солдафоны. Белые неудержимо продвигались вперед и овладели окрестностями Гуляй-Поля. В это время, 23 января, в Больше-Михайловке открылся первый районный съезд крестьян, рабочих и фронтовиков. Сто делегатов представляли сельские волости и партизанские отряды. В связи с критической ситуацией порядок дня включал единственный вопрос укрепления фронта и ходатайства перед петлюровской Директорией о возврате домой мобилизованных крестьян. Махно на нем не присутствовал, он сражался на фронте. В отличие от предыдущего съезда, где почти все участники были анархистами, на этом были избраны только левые эсеры и максималисты на ответственные посты, кроме Головко, председателя съезда.

Делегаты съезда приняли решение о мобилизации всех, кто был в армии во время войны 1914-1917 и, следовательно, хорошо владел оружием. Это мобилизация была не принудительной, а моральным долгом защиты революции. Кроме обещания поддерживать всеми средствами махновское движение участники съезда поставили своей задачей вернуть из петлюровской и белой армии всех насильно мобилизованных. Для этого была избрана делегация, получившая специальный наказ.

Эта пропаганда не была безрезультатной: крестьяне массово дезертировали из петлюровской армии, убедившись в ее шовинистической и буржуазной природе. Таким образом, партизаны освободили почти без боя многие места, удерживаемые украинскими шовинистами. Именно в это время появились первые подразделения красной армии, прибывшие из России, они обосновались в освобожденных и «открытых» городах. В Харькове, освобожденном отрядом анархиста Чередняка, в январе 1919 г. провозглашено украинское советское правительство во главе с большевиком Христианом Раковским. Таким образом, Ленин негласно аннулировал Брест-Литовский договор.

26 января Екатеринослав, оставленный петлюровцами, был занят матросом-большевиком Павлом Дыбенко, имевшим под своим командованием двенадцать бронепоездов и пехотный отряд.

Взятие красной армией Луганска, нервного узла Причерноморья, отрезало экспедиционные корпусы белых от их баз и заставило их отойти с занятых позиций. 26 января совместное заседание оперативного штаба Белаша и главного штаба Махно приняло решение послать Чубенко к Дыбенко, с просьбой помочь вооружением и боеприпасами. Алексей Чубенко получил также полномочия подписать в случае необходимости военное соглашение. Время поджимало, поскольку белые приступили к перегруппировке сил для начала общего штурма. Чубенко встретился с Дыбенко и заключил с ним соглашение, текст которого он сообщил по телефону своим товарищам для одобрения.

Согласно этому чисто военному договору повстанческая армия преобразовывалась в 3-ю Днепровскую бригаду имени батьки Махно и вошла в состав красной армии, со своей стороны красная армия обязывалась поставлять вооружение, продовольствие и необходимые денежные средства.

Махновцы сохраняли свою внутреннюю структуру, основанную на принципе добровольчества, самодисциплины и выборности всех командиров^[66]4. Дыбенко пообещал прислать через два дня 10 000 винтовок, 20 пулеметов, патроны, артиллерийскую батарею, деньги и т. д. Повстанцам не терпелось получить все эти средства, чтобы перейти в наступление и освободить свой район: они решили отправить еще одну делегацию в Харьков, чтобы также подписать соглашение с правительством Раковского и получить как можно скорее оружие и от него.

Тем временем противник начал наступление: повстанцы ответили штыковой атакой и отбросили наступавших. Контратака махновцев была успешной и превзошла все надежды. Окрестности Гуляй-Поля вновь освобождены от чеченцев. Штыковые атаки и контратаки следовали одна за другой. Повстанцам,воодушевленным освобождением своих близких, удалось отбросить противника на прежние позиции.

В Харькове махновскую делегацию принял командующий украинским фронтом Антонов-Овсеенко, который успокоил ее в отношении соглашения, заключенного с Дыбенко, подтвердив, что он является официальным представителем красной армии и украинского советского правительства. Делегации передали пожелание как можно скорее освободить район и приступить к «организации хозяйства и коммунистического общества»^[67]5.

Белаш отправился также в секретариат конфедерации анархистов Украины «Набат», где доложил товарищам положение дел и попросил помочь пропагандистской анархистской литературой. Первая группа анархистов немедленно отправилась в Гуляй-Поле, захватив четверть вагона литературы и конфедеративную газету «Набат». Вторая группа готовилась присоединиться к ним вместе с активистами из Москвы, среди которых был Петр Аршинов, товарищ Махно по каторге.

XIV Советская власть и власть советов

Воспользовавшись суматохой, вызванной отступлением австро-германских войск с Украины, большевики поспешили занять города Киев и Харьков. Они создали там украинское «советское» правительство, под руководством Христиана Раковского, затем при помощи штыков красной армии попытались продвинуться на юг. Просьба о помощи со стороны махновцев была, как святая вода на их мельницу: теперь они могли ссылаться на волю масс местного населения. Оно еще не знало, что прячется за всей фразеологией и за всеми привлекательными официальными лозунгами ленинцев; оно не знало также ничего о ситуации в России и в частности о политике, которую вела там Москва по проблемам крестьянства. Каково же было, впрочем, настоящее положение дел?

В соответствии со своим старым катехизисом большевики считали пролетариями лишь промышленных рабочих, которых можно действительно использовать в социальной революции; крестьяне же рассматривались как консерваторы, стремящиеся только стать мелкими собственниками и самим обрабатывать свой кусочек земли, оставляя открытой дверь, по мнению Ленина и его сторонников, для мелкобуржуазного капиталистического производства^[68]1. Крестьяне станут действительно революционными, только если у них не будет земли, и если они будут работать в качестве наемных рабочих в больших капиталистических или государственных хозяйствах. Кроме того, из-за трудностей в снабжении городов около восьми миллионов человек вынуждены были перебраться в деревню; это была податливая и легко управляемая масса, поскольку она не обладала землей. Именно этим, не имеющим корней, большевики предназначали экспроприированные большие помещичьи угодья, в ущерб местному крестьянству, жаждавшему их разделить и увеличить свои узкие полоски земли. Эти горожане – безземельные крестьяне – будут названы «бедным крестьянством» и организованы в комитеты – комбеды – представляя собой, таким образом, новую опору власти на селе; их будут подстрекать к конфискации имущества и продуктов крестьян «кулаков», на самом же деле у большинства крестьян, поскольку настоящие «кулаки» были отстранены уже в 1917-1918 гг. или же их положение стало более скромным.

К тому же, чтобы хоть как-то смягчить недостаток снабжения городов продовольствием, власть организовала мобильные отряды для реквизиции, отправляемые непосредственно в деревни, где взамен за отнятые продукты крестьянам выдавали бумажки – талоны или квитанции; некоторые из этих отрядов просто грабили население, в случае необходимости расстреливая недовольных и поджигая их дома. Такие методы вызвали, как мы это видели, многочисленные крестьянские бунты и восстания, потопленные в крови «янычарами режима».

Действительно, валящим наповал аргументом ленинского режима был сознательный террор: за красной армией повсюду следовала ЧеКа, которая немедленно принималась за превентивную «чистку», то есть расстреливала лиц, рассматривавшихся как потенциальные враги власти, и эти операции проводились в крупных масштабах. Председатель киевской ЧеКа Лацис, по этому поводу заявлял своим подчиненным:

«У нас новая мораль. Наша гуманность абсолютна, ибо в основе ее славные идеалы разрушения всякого насилия и гнета. Нам все дозволено, ибо мы первые в мире подняли меч не ради закрепощения и подавления, но во имя всеобщей свободы и освобождения от рабства».^[69]2

«Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию, как класс».

«Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советов. Первый вопрос, который вы должны ему предложить – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии».

«Эти вопросы и должны определять судьбу обвиняемого».

«В этом – смысл и сущность красного террора».^[70]3

В Украине также применялись эти методы, как мы это увидим в Екатеринославе, захваченном на несколько дней махновцами, отбитом петлюровцами, затем занятом на более продолжительное время красной армией. Один из жителей города, Г. Игреньев, свидетельствует: в первые дни красные войска произвели хорошее впечатление, не было никаких эксцессов, попытки мародерства нескольких китайских солдат были пресечены в зародыше, кое-кого из них расстреляли. Затем все поменялось:

В общем первые дни прошли так спокойно, что население начало благословлять советский режим, положивший конец естественному состоянию. Однако вскоре пришлось познакомиться и с обратной стороной медали. На 5-ый день в Екатеринослав приехала из Харькова чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и стала напряженно работать. Пошли безконечные аресты и разстрелы без суда. Хватали направо и налево всех, кто попадал под руки, не только былых приверженцев гетмана, но даже и петлюровцев. Многих разстреливали тут же в чрезвычайке, после перваго же допроса, часто по недоразумению… Не было ни одной интеллигентной семьи, в которой никто не был бы арестован. Справок об арестованных не давали; чрезвычайная комиссия охранялась двойной цепью патруля, который никого не пропускал в ея стены… Деятельность «Ч. К.» так доминировала в городе, что делала как то незаметной власть наскоро сорганизованнаго президиума екатеринославскаго совета рабочих депутатов. Однако, и эту власть обыватель почувствовал вскоре, и прежде всего в продовольственном отношении. После учреждения городского комиссариата продовольствия в Екатеринославе заметно стали таять запасы. Прежде всегда (даже непосредственно после сражений) заваленный припасами рынок сразу опустел. Цены росли ежедневно и с бешеной быстротой. За первые 3 недели они поднялись вдвое и стали затем расти в геометрической прогрессии. Причины этого на первый взгляд страннаго явления были чрезвычайно просты. Раздав населению продовольственные карточки, на которые нельзя было получить никаких продуктов, даже хлеба, так как продовольственно-кооперативнаго аппарата наладить еще не удалось, комиссариат продовольствия сталь энергично бороться с свободой торговли. Екатеринослав был оцеплен заградительными отрядами, отбиравшими безжалостно у крестьян все продукты, которые они пытались привести в город. Между тем, громадные городские запасы продовольствия стали быстро раскупаться всякими закупочными отрядами, нахлынувшими с севера. При помощи такой системы богатый в продовольственном отношении центр плодороднейшаго края был превращен в короткий срок в голодную пустыню. И так как в городе не существовало налаженной кооперативной организации, положение населения начало становиться хуже, чем на севере.^[71]4

Новая власть ввела многие другие реформы, из которых самой оригинальной явилась, наверное, реформа образования: последний, восьмой класс средней школы был попросту упразднен, преподаватели должны были избираться и для этого им следовало представить свое «политическое и педагогическое кредо». Все это проводилось под высочайшим руководством юного студента, превращенного в комиссара по образованию. Во всех учреждениях организовали партячейки, главной целью которых было разоблачать преподавателей – «еретиков».

Для махновцев власть советов не просто имела другое семантическое звучание, для них советы были свободными органами, создаваемыми самими трудящимися и выражающими прямо, без каких-либо посредников, их волю и чаянья.

Эти две социальные и политические концепции построения коммунизма сверху или снизу: авторитарная или анархистская, радикально противостоят друг другу. Процитируем по этому поводу Петра Аршинова, автора летописи махновского движения:

Государственники боятся свободного народа. Они утверждают, что народ без власти потеряет якорь общественности, рассыпется и одичает. Это, конечно, вздор. Он говорится бездельниками, любителями власти и чужих трудов, или слепыми мыслителями буржуазного общества. Освобождение народа действительно означает вырождение и одичание, но не народа, а тех, кто, благодаря власти и привилегиям, живет трудом рук его, соком его сердца.^[72]5

Крестьяне Гуляйпольского района возложили на себя миссию показать справедливость этой концепции. На протяжении более шести месяцев, с ноября 1918 г. по июнь 1919 г., несмотря на состояние войны, они жили безо всякой политической власти и организовали свободные советы и анархистские коммуны труда и быта. В одной из резолюций уездного крестьянского съезда утверждается, что «земля не принадлежит никому и ее могут использовать только те, кто ее обрабатывает» (такое отречение от государства вызывает сожаление советского историка Кубанина). Наиболее значительная из этих коммун, носившая имя Розы Люксембург в честь погибшей революционерки (ее личности, а не ее идей), объединила в марте 1919 г. сорок семей. К первому мая она насчитывала уже 285 человек (взрослых и детей) и засеяла 125 гектаров.

Десятки анархистов, среди которых П. Аршинов и А. Барон, прибыли из городов по просьбе Махно: они помогали в издании органов повстанческого движения «Путь к свободе», затем «Голос махновца». Украинская конференция анархистов «Набат» переместилась в Гуляй-Поле.

В своих воспоминаниях Виктор Белаш дает описание Гуляй-Поля того времени. На здании штаба повстанческой армии висели большие черные знамена с лозунгами «Война дворцам, мир хижинам!», «С угнетенными против угнетателей всегда», «Освобождение трудящихся – дело рук самих трудящихся!». Над соседним зданием, где заседал волостной совет крестьянских, рабочих и повстанческих депутатов, развевались два других флага с надписями: «Власть рождает паразитов. Да здравствует Анархия!» и «Вся власть советам на местах!».

Как было предусмотрено, второй районный съезд крестьян, рабочих и фронтовиков состоялся 12 февраля 1919 г. в Гуляй-Поле. На нем собралось 245 делегатов, представлявших 350 сельских волостей. В этот раз на нем присутствовал Махно. Он отклонил предложение выдвинуть свою кандидатуру на председателя съезда, поскольку напряженная ситуация на фронте могла потребовать в любой момент его участия. Он был избран, тем не менее, почетным председателем собрания. Отправленная в Харьков делегация отчиталась о своих переговорах с секретарем правительства, так как она не была принята министрами – народными комиссарами. Этот официальный представитель заявил, что правительство не намеревается вступить во враждебные отношения с махновским движением, что заключенное соглашение еще официально не принято, но, по всей вероятности, это будет сделано. Тогда на съезде состоялась оживленная дискуссия о концепции свободных советов и ее несовместимости с любой партийной властью:

Врем. правит. Украины «сидело в Москве, в Курске, выжидая, пока рабочие и крестьяне Украины освободят территорию от врагов. Теперь… неприятель разбит… к нам появляется какое то большевистское правительство и навязывает нам свою партийную диктатуру. Допустимо ли это?.. Мы безпартийные повстанцы, возставшие против всех наших угнетателей, не допустим новаго закрепощения, от какой бы партии оно ни исходило».

Повстанец-анархист Бойко заявил:

Тов. Бойко, повстанец-анархист, заявляет: «… нам необходимо создать советы, которые находились бы вне давления каких бы то ни было партий. Только свободно-избранные, безпартийные, трудовые советы способны дать нам новую свободу и спасти трудовой народ от рабства и угнетения. Да здравствуют свободно-избранные безвластные советы».

В таком же духе выступил Махно. Принятая съездом резолюция, таким образом, хорошо выражает недоверие участников по отношению к политической власти, установленной большевиками^[73]6.

Съезд избрал, наконец, районный Военно-Революционный Совет, который стал его исполнительным органом между сессиями. Он мог быть, однако, в любой момент распущен чрезвычайным съездом. Его полномочия касались всех аспектов повстанческого движения в районе: военного, социального, экономического и политического. В Гуляй-Поле создан главный отдел снабжения, он централизовал продукты и фураж, чтобы распределять их затем для всего фронта. Наконец, была подтверждена «добровольная» и «равная» мобилизация, апеллировавшая к сознательности и доброй воле каждого; она должна быть пропорционально распределена между каждой деревней, селом и волостью, чтобы продолжал обеспечиваться минимум сельскохозяйственных работ.

Несмотря на наплыв добровольцев, ввиду нехватки оружия, многие будут временно отправлены обратно домой. Но уже наличное оружие используется не классически; Кубанин жалуется также и на этот подрыв традиций: пехота, посаженная на тачанки, следовательно, чрезвычайно мобильная, могла преодолеть от 60 до 100 км в день; на этих тачанках устанавливались пулеметы, если они были; использовались винтовки-обрезы, более легкие в обращении на близкой дистанции и в рукопашном бою; повстанцы предпочитали, впрочем, именно этот вид боя: они появлялись как можно внезапнее в тылу или на фланге противника, атаковали его в упор вначале винтовками и пулеметами, затем саблями, которыми владели отлично. Также использовалась артиллерия, ею командовал очень опытный в этом деле Василий Шаровский.

Повстанческое движение насчитывало, по данным Махно, в феврале-апреле 1919 г. около 30 000 бойцов и 70 000 резерва, по-прежнему из-за нехватки оружия, но готового в случае необходимости выступить на фронт.

Отметим, что повстанцы стремились к солидарности с рабочими больших городов; гуляйпольские крестьяне выдвинули лозунг: «Рабочий, дай нам руку!» и проводили его в жизнь, устанавливая прямые контакты. Яркий пример того – 100 вагонов пшеницы, отбитых у белых в феврале 1919 г. и отправленных в сопровождении делегации в Москву. Однако на этот независимый поступок и на эти спонтанные действия косо смотрели московские большевистские магнаты, и их неприязнь не перестанет расти.

XV Союз с красной армией

Махно и штаб повстанцев вступили в союз с красной армией, с одной стороны, потому что они ставили «интересы революции выше идеологических разногласий» (Махно), с другой стороны, потому что они страдали из-за страшной нехватки оружия и боеприпасов, а захваченных у врага трофеев не хватало, ни чтобы обеспечить ежедневную потребность в патронах, ни чтобы вооружить многочисленных добровольцев, которые приходили, чтобы сражаться в их рядах. Для махновцев речь шла исключительно о военном договоре, и ни в коем случае не о политическом, так как в этом плане большевики оставались для них противниками, как это явствует из дебатов на втором районном съезде. У Москвы была другая точка зрения: начиная с того момента, когда установлен военный союз, автоматически наступает политическая зависимость, а именно официальное признание авторитета украинской «советской» власти. Эти две различные интерпретации стали источником губительного конфликта. Пока же у большевиков не было другого выбора: у них почти не было войск на Украине и они находились под давлением опасности наступлений белых.

Действительно, красная армия на Украине в начале 1919 г. состояла почти исключительно из отрядов местных партизан, которые перешли в ее подчинение по той же причине, что и махновцы. Такой состав мало подходил красному руководству, озабоченному иерархическим порядком и дисциплиной. Первое время его усилия были направлены на преобразование партизанских отрядов в полки, бригады и дивизии. Вот как один из главных большевистских военных руководителей того времени Виталий Примаков представляет эту фазу:

К концу января относятся и значительные реформы в повстанческой армии.

Дивизии были организованы по типу русских штабов, улучшено качество сотрудников штаба. Некоторые командиры полков отстранены от командования за бандитизм. В полках введен институт комиссаров, в дивизиях организованы политотделы. Самостийные командиры полков были устранены или расстреляны. Упразднено наименование «атаман полка» и введено название «командир полка». Лучшие полки развернуты в бригады: 1-й Богунский полк – в Богунскую бригаду, 2-й Таращанский – в Таращанскую бригаду, 3-й Новгород-Северский и Нежинский полки сведены в 3-ю бригаду. Во 2-й дивизии 5-й полк развернут в бригаду. Конница увеличена до 6 сотен (эскадронов) в полках: в двух конных полках, бывших в составе армии, – 1-м Червонном казачьем и 1-м кавалерийском – насчитывается по 1200 сабель. При пехотных дивизиях формируются дивизионы артиллерии. Проводя эти переформирования, повстанческая армия останавливается на линии р. Днепр и здесь формируется в течение всего февраля.

На линии Днепра повстанческая армия вошла в соприкосновение с атаманами Григорьевым, Махно и другими. Перед правительством встала задача уберечь армию от широкого заражения махновщиной и григорьевщиной, и эта задача целиком легла на молодой политсостав армии. Политсостав вел и агитационную борьбу, и работу ЧК, не только воспитывая войска, но и расстреливая наиболее злостных атаманов, – эта тяжелая работа с честью была выполнена молодым политсоставом.^[74]1

Таким образом, главная забота большевиков состояла в проведении грубой полицейской операции, чтобы превратить революционных и свободных повстанцев в покорную и рабскую массу, расстрелять в случае необходимости честных революцио-неров, единственная вина которых состояла в том, что они не подчинились евангелию ленинского государства. Примаков, сыгравший, по-видимому, первостепенную роль в этом процессе, не говорит о том, что все это время «атаманы», распространение влияния которых он боялся, героически удерживали фронт против белогвардейцев.

В соответствии с заключенным военным соглашением большевистские политкомиссары должны были работать внутри махновской повстанческой армии, – помпезно переименованной в бригаду. ЧеКа также хотела проверять население. И тех, и других изгоняли крестьяне, к ним относились с презрением повстанцы, которые боролись за свою землю, за свои дома и за свою свободу и которые знали, что наилучшей гарантией этому могла быть только победа социальной революции и которым не нужны были политические уроки новообращенных в социалистическую религию, называемую научной. Сам Махно, вынужденный с ними мириться, «относился к ним с иронией», жаловались большевистские миссионеры.

Впрочем, большевики не соблюдали с тщательностью военное соглашение: кроме первой партии в 100 000 патронов и 3 тысяч итальянских винтовок особого калибра, к которым было всего по дюжине патронов, махновцы не получили больше ничего, ни обещанных пушек, ни пулеметов. К тому же, в некоторых случаях патроны были бракованными из-за саботажа деникинских партизан, проникших внутрь красной армии (некоторые из них будут впоследствии разоблачены и расстреляны). Такое дозирование поставок было преднамеренным по причинам, изложенным выше Примаковым, и распространялось также на Дыбенко, который был, однако убежденным большевиком, но подозревался несмотря ни на что, в том, что играл в «атамана»: у него бойцы имели право на одну винтовку на двоих, тогда как у Григорьева – одну на троих, но самое худшее соотношение было, однако у махновцев, у которых одна винтовка приходилась на четырех партизан.

Большевики жаловались также на растущее влияние анархистов, на повстанческое движение, и еще больше на присутствие достаточно большой группы левых эсеров (которых повстанцы принимали только потому, что они боролись против белых и за власть свободных советов). Тем более, что среди этих левых эсеров находился Виктор Попов, черноморский матрос, который руководил мятежом левых эсеров против Ленина, в июле 1918 г., и был в двух шагах от успеха (он сыграет впоследствии очень активную роль в махновском движении, занимаясь среди других, службой разведки).

Махно не удовлетворился карантинной изоляцией политических комиссаров, он арестовал отряд чекистов, который свирепствовал в Бердянске и силой направил его на фронт на передовую. Ничего удивительного, что в этих условиях отношения стали напряженными, и что красные власти постоянно выискивали к чему придраться, выдумывая бунты там, где имело место простое передвижение войск с целью замены.

Свидетельство Иосифа Дыбеца проливает свет на эти трения и вероломство большевиков. Отягощающее обстоятельство – их автор, бывший крупный анархо-синдикалист, один из основателей «Голоса труда», главного русского органа этого направления, выходившего в США, где он провел десять лет в эмиграции. Туман в его мозгах, как он пишет, рассеялся, когда он прочел работу Ленина «Государство и революция», а затем принял с воодушевлением религию реализма и эффективности нового «папы». В феврале 1919 г. он находился в Бердянске. Махновцы заняли порт, и он встретился с Махно, результатом был следующий лаконичный обмен репликами:

– Здравствуй, Дыбец. Значит, ты ренегат теперь?

– Здравствуй. Значит, ренегат.

– Выходит, совсем большевик?

– Выходит, совсем.

– Да, многие продаются большевикам. Ничего не поделаешь.

– Значит, продаются. И я продался.

– Но гляди не пожалей.

– Гляжу.

Жена Дыбеца Роза осталась анархисткой и, более того, она содержалась десять лет ранее в той же тюрьме, что и Махно, в Екатеринославе. Это служило в пользу Дыбеца, позволявший ему некоторую свободу тона в разговоре с Махно. Вот их диалог, каким его, по крайней мере, передает Дыбец:

– Какая же у тебя программа?

– А вот свергнуть сначала белых, потом большевиков.

– Ну, а дальше?

– Дальше народ сам будет управлять собой.

– Как управлять? Дай ты себе отчет.

В ответ он туманно излагает анархические идеи о безначалии, о крестьянских коммунах, не подчиненных никакому государству, никакому организующему центру.

– Наша же деятельность, – говорит он, – только агитация и пропаганда. Народ сделает все сам. Этого мы придерживаемся и в военном деле. Сама армия собою управляет.

– Чепуха. Полнейшая чепуха.

Но Махно твердит:

– Вот посмотришь. Разделаемся сначала с белыми, потом с большевиками.

Дыбец обратился еще в другой раз к Махно, спросив, какой режим он рассчитывает установить. Украинский анархист ответил: «Народную коммуну. Анархистскую республику», и в этом нет ничего удивительного. Дыбецу кажется, что он нашел решающий аргумент, ответив Махно, что тот не умеет даже управлять заводом и что его окружают одни бандиты и анархисты, избежавшие пуль ЧеКа! Махно снисходительно прервал разговор, обозвав его несколько раз «ренегатом».

Каким бы запоздалым и внезапным ни было это обращение, Дыбец играл важную роль среди местных большевиков; он руководил одним из Бердянских революционных комитетов, который представлял только большевиков, но узурпировал себе, однако, некоторые права. Так, Дыбец похвалялся, что сыграл хорошую «шутку» (махновцам). В то время когда половина из них, по свидетельству Антонова-Овсеенко, была почти босой, а Военный революционный совет Гуляй-Поля просил о срочной отправке двенадцати вагонов кожи, произведенной в бердянских кожевнях, он сумел отправить их на Москву, а затем обвинил с возмущением махновцев, возложив на них ответственность за эту пропажу. Он торжествующе воспоминает, что этот случай стал решающим аргументом в его дискуссиях с махновцами; при малейшей трудности он им повторял: «А где кожа, что вы с ней сделали?»^[75]2.

Махно позволил печатанье большевистских газет в Гуляй-Поле, Бердянске и Мариуполе. Некий Уралов, член ленинской партии, рассказывает об этом опыте: с махновским пропуском он прибыл в Бердянск, чтобы печатать газеты своей партии. С первых же номеров он резко выступил против махновских повстанцев, в то время когда те были заняты сдерживанием вражеского наступления. Когда протесты не дали никакого результата, повстанцы явились, чтобы уничтожить полосы третьего номера провокаторского органа Уралова^[76]3.

Повстанцы же вели честную игру: они направили два своих испытанных полка помочь Дыбенко сражаться в Крыму с отрядами белогвардейцев и немецких колонистов. Со своей стороны они перешли в наступление в апреле и остановились за несколько километров до Таганрога, где находился штаб деникинской армии. Нехватка вооружения и боеприпасов не дала возможности продолжить наступление и закрепить успех. По воле случая они столкнулись в Мариуполе с присутствием французов, которые выгружали оружие и снаряжение для деникинцев. Французы, испытывавшие срочную нужду в топливе, предложили повстанцам оружие в обмен на уголь, лежавший кучами на набережной, но натолкнулись на категорический отказ, и дело закончилось «обменом» несколькими выстрелами из пушек.

Газета «Правда», официальный орган Кремля, признала заслуги Махно и написала о нем 3 апреля 1919 г.:

О Махно украинцы говорят: «Наш батько чи с чертом знается, чи с богом, а только все ж не простий человек». В селе Гуляй-Поле имеется завод сельскохозяйственных машин; на нем Махно, Нестор Иванович, работал в качестве маляра и токаря. В 1905 г. сошелся с группой анархистов, участвовал в политубийствах и экспроприациях. Будучи пойман, был сослан на каторгу. Революция 1917 г. освободила его. Он вернулся в Гуляй-Поле и здесь организовал анархический отряд. С приближением австро-германцев отряд был разоружен. Махно ускользнул, подобрал себе семь человек головорезов и начал смертную борьбу с австро-венгерцами, петлюровцами, гайдамаками, помещиками... Крестьяне, несмотря на угрозу расстрела за укрывательство Махно, оказывали ему всяческое содействие. Он стал формировать отряд. Директория предложила ему присоединиться к ее войскам, но Махно отказался и заявил на запрос селянского съезда в Александровске, что петлюровщина "это авантюра, отвлекающая внимание масс от революции". Махно взял Екатеринослав, с 600 человек ворвавшись на поезде в город; но вынужден был отступить на Днепр. Махновцы решили, оставшись без патронов, перейти к петлюровцам. Сам Махно запротестовал. Дыбенко, через головы петлюровцев, послал Махно с крестьянами патроны в мешках и запросил – признает ли он советскую власть? Махно, ударяя на кадет, погнал их в Полог и ответил Дыбенко о своей лояльности. Оставаясь под его командованием, отряды влились в Красную армию, образовав бригаду Заднепровской дивизии. Махно получил задачу разбить добровольцев и очистить железную дорогу до Бердянска, которую выполнил блестяще. Добровольцы, лучшие гвардейские силы, разбиты».

Дело усложнилось, тем не менее, когда Военный Революционный Совет, избранный вторым съездом крестьян и повстанцев, созвал третий районный съезд 10 апреля в Гуляй-Поле. В нем приняли участие делегаты от 72 волостей, представлявшие более двух миллионов жителей. Все гражданские и военные вопросы на нем обсуждались «с большим увлечением» (Аршинов). К концу заседания съезд получил телеграмму Дыбенко, в которой он объявил съезд контрреволюционным и пригрозил, что его организаторы будут «подвергнуты самым репрессивным мерам вплоть до объявления вне закона». Обращаясь к Махно, Дыбенко требовал не допускать впредь повторения подобных фактов; копия телеграммы была направлена в Гуляйпольский Совет. Военный Революционный Совет при этом полностью игнорировался. В своем ответе, ставшем знаменитым, Совет взял на себя труд объяснить Дыбенко ситуацию:

Но прежде чем объявить съезд контрреволюционным, «тов.» Дыбенко не потрудился узнать: от чьего имени и для чего созывался таковой, и благодаря этому он объявляет, что съезд созывался от имени распущенного Гуляй-Польского Военно-революционного штаба, а на самом деле таковой созван Исполнительным Комитетом Военно-революционного Совета. Поэтому последний, как виновник созыва съезда, не знает, считает ли его ««тов.» Дыбенко вне закона.

Если да, то позвольте «Вашу Высокопоставленную» личность познакомить с тем, кто и для чего созывал этот (но вашему явно контрреволюционный) съезд, и тогда, может быть, вам не будет он таким страшным, как вы его рисуете.

Съезд, как сказано выше, созывался Исполкомом Военно-революционного Совета Гуляй-Польского района на 10 апреля в с. Гуляй-Поле (как центральное село). Назывался третьим районным Гуляй-Польским съездом. Созывался для указания дальнейшего направления деятельности Военно-революционного Совета. (Видите, «тов.» Дыбенко, уже три таких «контр. революционных» съезда было). Но вопрос: – откуда взялся и для чего создан районный Военно-революционный Совет? Если вы, «тов.» Дыбенко не знаете, то мы вас познакомим. Районный Военно-революционный Совет образован согласно резолюции второго съезда, бывшего в с. Гуляй-Поле 12 февраля с. г. (видите, как давно, когда вас здесь еще не было), для того, чтобы организовать фронтовиков и провести добровольную мобилизацию, так как вокруг были кадеты, а повстанческих отрядов, составленных на первых добровольцев, недостаточно было для того, чтобы занять широкий фронт. Советских войск в нашем районе никаких не было, да от них население района и не ждало большой помощи, и считало своим долгом самозащиту.

Авторы этого ответа объясняют, как и почему был создан Военный Революционный Совет, состоявший из тридцати двух членов, по одному от каждого уезда Екатеринославской и Таврической губерний, затем они возвращаются к причине созыва второго съезда, собравшегося по инициативе группы из пяти членов, назначенных первым съездом 23 января, которые не были поставлены вне закона, поскольку не существовало еще того типа: «ибо вы, тов. Дыбенко, и подобные вам законники, в то время находились далеко-далеко, а герои, вожди повстанческого движения, к власти над народом, который собственными руками разорвал цепи рабства, не стремились, а потому и съезд не был объявлен контрреволюционным, а созвавшие его – вне закона»^[77]4. Далее они объясняют своему совершенно неосведомленному собеседнику сами причины повстанческого движения и эволюцию его борьбы против различных врагов, и, наконец, переходят к вопросу об избрании подвергаемого сомнению совета, располагавшего лишь исполнительной властью, и о главенствующей роли III съезда, который должен рассмотреть текущие события и определить отношение к ним. В заключении «товарищ» Дыбенко сурово предупреждался:

Вот перед вами картина, «тов.» Дыбенко, которая должна Вам открыть глаза. Опомнитесь! Подумайте! Имеете ли вы, один человек, право объявлять слишком миллион народа контрреволюционерами, который своими мозолистыми руками сбросил цепи рабства и теперь сам, по своему усмотрению строит свою жизнь?

Нет! Если вы истинный революционер, вы должны помогать ему в борьбе с угнетателями, в строительстве новой свободной жизни. Могут-ли существовать законы нескольких человек, заявляющих себя революционерами, дающие право объявлять более революционный народ вне закона? (Исполком Совета олицетворяет собою всю массу народа). Допустимо-ли и благоразумно ли вводить законы насилия в стране того народа, который только что сбросил всех законников и всякие законы? Существует-ли такой закон, по которому революционер имел-бы право применять самые суровые меры наказания к той революционной массе, за которую он борется, и за то, что народная масса без разрешения взяла то хорошее, – свободу и равенство, – что революционер обещал? Может-ли народная революционная масса молчать тогда, когда революционер отбирает у нее добытую ею свободу? Следует-ли по закону революции расстреливать делегата за то, что он стоит за проведение в жизнь данного ему наказа избравшей его революционной массы? Чьи интересы должен революционер защищать: партии или того народа, который своею кровью двигает революцию?^[78]5

Этот отрывок антологии о революционной независимости трудящихся заканчивался предложением, в случае, если «Дыбенко и ему подобные будут продолжать свои «грязные дела», объявить тогда контрреволюционными и незаконными всех участников предыдущих съездов и бойцов, которые боролись и продолжают бороться за освобождение народа, не спрашивая на то их разрешения. Подписавшиеся, члены совета, подтверждают, наконец, что будут продолжать выполнять свои задачи и считают своим правом и долгом не предать возложенную на них народом ответственность.

Этот документ подписан председателем Военного Революционного Совета Чернокнижником, заместителем председателя Леонидом Коганом, секретарем Карбетом и членами Совета Ковалем, Петренко, Доценко и другими. Махно среди них нет, занятый боями, он даже не присутствовал на съезде и, во всяком случае, у него не было ничего общего с высшим органом движения. Дыбенко открыл для себя тогда своего настоящего собеседника: народные массы. Он сам вышел из этих масс и оказал революции значительные услуги; ему недоставало как раз необходимой тонкости, чтобы провести различие между языком революции и языком партии, которая сама себя провозгласила выразительницей исторических и политических интересов революционных масс. На самом деле это был неотесанный мужик, который не пренебрегал самыми грубыми и возмутительными приемами, чтобы заставить себя уважать: Дыбец описывает, как он хладнокровно застрелил, не произнеся ни слова, командира кавалерийского полка красной армии для того, чтобы заставить бойцов беспрекословно повиноваться. Хотя это были обычные средства, употреблявшиеся в этой «армии», в общем, не так явно, Дыбенко в этом продемонстрировал большое усердие.

В случае Антонова-Овсеенко, мы имеем дело с фигурой совершенно иного размаха. Это старый большевик, один из тех «профессиональных революционеров», которые пронесли партию через годы. Он руководил в октябре 1917 г. Петроградским Военным Советом, организовавшим взятие Зимнего дворца. Антонов-Овсеенко командовал Украинским фронтом. Он отлично знал, что, «рассматривая местные Советы как "вольные коммуны", махновцы не хотели подчиняться распоряжениям центральной власти, проводили самовольные мобилизации и притом всего, – а не только трудового населения, формировали воинские части по произвольным штатам "Власть на местах" – объединение "свободных трудовых Советов", – таков их организационный лозунг.»^[79]6. Он хотел более точно разобраться во всем этом движении, осуждаемом его товарищами по партии, поэтому 26 апреля он отправился в Гуляй-Поле и дал затем блестящее и объективное описание положения.

Он направил вначале Махно послание, сообщавшее о его проезде через район. В ответ он получил следующую телеграмму:

На вашу телеграмму № 755 сообщаю, что знаю вас как честного, независимого революционера. Я уполномочен от имени повстанческо-революционных войск 3-й Заднепровской бригады и всех революционных организаций Гуляй-Польского района, гордо держащих знамя восстания, просить вас приехать к нам, чтобы посмотреть на наш маленький свободно-революционный Гуляй-Поле–"Петроград", прибыв на станцию Гуляй-Поле, где будем ждать с лошадьми.

По дороге Антонов-Овсеенко вспомнил все недавние события на фронте, стойкость махновцев и совет большевистского руководителя Соколова, а также командующего южным фронтом Гиттиса, заменить Махно на посту командира бригады; это ему казалось неуместным, «коней на переправе не меняют», - подумал он.

С вокзала на тройке Антонов-Овсеенко быстрым галопом отправился в Гуляй-Поле. Его встретили под звуки исполненного оркестром «Интернационала». Обратимся к его рассказу:

Лихая тройка промчала нас к крепкому поселку Гуляй-Поле. Под Звуки оркестра, игравшего Интернационал, перед фронтом загорелых партизан, навстречу комфронта вышел малорослый, моложавый, темноглазый, в папахе набекрень, человек. Остановился в паре шагов, отдал честь: "Комбриг батько Махно. На фронте – держимся успешно. Идет бой за Мариуполь. От имени революционных повстанцев Екатеринославья приветствую вождя украинских советских войск". Рукопожатие. Махно представляет членов Гуляй-Польского исполкома и его штаба. Тут же политкомиссар бригады и старая знакомая Маруся Никифорова.

Обходим фронт. Основные части бригады в бою. Здесь – резервный вновь формирующийся полк и пара кавалерийских сотен.

Одеты кто во что, вооружение случайное, а вид бодрый и боевой. "Едят" глазами.

Выслушивают, в порядке, речь комфронта о значении нашей борьбы, о положении на фронтах, об ответственной задаче, лежащей на бригаде Махно; о необходимости железной дисциплины и покрывают ее криками "ура".

Махно отвечает комфронту приветствием, несколько обидчиво отзывается о "несправедливых" обвинениях, падающих на "повстанцев Екатеринославья'', отмечает их победы и обещает новые, "если будет поддержка оружием и обмундированием".

(Голос не сильный и слегка сиплый, говор мягкий, – в общем, небольшой оратор, но как его слушают!).

Переходим в штаб бригады.

Краткая инспекция штабных отделов – благоприятна. Чувствуется рука спеца (начштаба Озерова).

Затем последовала беседа о положении на фронте. Было рассмотрено расположение частей бригады, проанализированы результаты наступления, начатого 23 апреля; в ходе разговора поступило сообщение о взятии Мариуполя, первый смешанный конно-пехотный полк противника был в полном составе взят в плен. Махно заявил, однако, что ему нечем развивать наступление, что «можно бы сформировать целых две дивизии, но нет ни вооружения, ни снаряжения». Он добавил, что 9-я резервная дивизия красной армии, расположенная к северу от его бригады имеет тенденцию к панике, а ее командование симпатизирует белым. Он привел в качестве примера наступление на Таганрог, где эта «9-я дивизия вдруг отступила, что повлекло за собой окружение и уничтожение махновского полка, который сражался до конца, но не сдался». Затем он пожаловался на вооружение. Антонов-Овсеенко так комментирует это в своем отчете: «Его жалоба обоснована!»: не хватало «снабжения, нет ни денег, ни оружия, ни патронов, ни обмундирования. Бригада получила в свое время от П. Дыбенко 3000 итальянских винтовок с небольшим количеством патронов к ним; теперь – за израсходованием патрон – эти винтовки превратились в холодное и неудобное оружие». Остальное оружие и снаряжение было захвачено у противника. Половина партизан воевала босиком.

Обвинение в бандитизме? Вот «большой бандит» Батько Правда, без обеих ног, командовавший отрядом, появился и приветствовал Антонова-Овсеенко. Это убежденный анархо-коммунист и первоклассный боец; несмотря на это о нем распускают всяческие слухи: он якобы перерезал глотки большевикам и боролся против советской власти. Он «собственноручно застрелил нескольких погромщиков. "Преследование политкомиссаров? Изгнание их?! Ничего подобного! Только нам надо бойцов, а не просто болтунов. Никто их не гнал. Сами поутикали"… Конечно, у нас много идейных противников ваших, так давайте спорить…». Все сказанное Махно было подтверждено большевистским политическим комиссаром бригады.

Продолжая беседу, повстанцы и их часть вместе пообедали, запивая каким-то красным напитком: Махно заявил Антонову-Овсеенко, что он не любит пить и запретил употребление алкоголя. Члены Гуляйпольского совета довольны своей работой: в городке три замечательно оборудованные средние школы, детские коммуны. Десять госпиталей приняли тысячу раненых, к несчастью, нет ни одного опытного врача. Антонов-Овсеенко посетил некоторые из них, там чисто и просторно, устроены они в помещичьих домах. Есть также мастерская по ремонту артиллерийских орудий.

Антонов-Овсеенко обсудил «с глазу на глаз» с Махно, какую помощь можно оказать советской Венгрии, «о "прорыве в Европу" и об опасностях наступления Деникина. Говорим о необходимости создания перед лицом контрреволюционной угрозы единого железного фронта социальной революции…». ^[80]7

В конце беседы, глядя в глаза друг другу, крепко пожали руки. Махно заявил, что «пока я, Махно, руковожу повстанцами, антисоветских действий не будет, будет беспощадная борьба с буржуйными генералами». Он принял без возражений преобразование своего участка фронта в дивизию и переход под командование некого Циквания, при этом он сохранял за собой должность командира бригады. День завершился большим митингом; все выступавшие провозглашали лозунг «всеми силами против общего врага – буржуйных генералов».

Антонов-Овсеенко отмечает в 1927 г. в дополнение к этому описанию, удивительному в то время для большевика, что в свете последующих событий может показаться, что его описание «чрезмерно идеализирует» повстанцев, но, добавляет он, «стремился быть только объективным».

Антонов-Овсеенко кратко обобщил свои впечатления в следующей телеграмме, отправленной Раковскому 29 апреля:

«Пробыл у Махно весь день. Махно, его бригада, и весь район – боевая сила. Никакого заговора нет. Сам Махно не допустил бы. Район вполне можно организовать, прекрасный материал, но нужно оставить за нами, а не Южфронтом. При надлежащей работе станет несокрушимой крепость. Карательные меры – безумие.

Надо немедленно прекратить начавшуюся газетную травлю махновцев».

Не дожидаясь ответа, он телеграфировал также Бубнову и в Харьков, в редакцию Известий, официального органа украинского советского правительства:

В номере 25 апреля у васпомещена статья "Долой махновщину". Статья полна фактической неправды и носит прямо провокационный характер. Подобные выпады крайне вредят нашей борьбе с контрреволюционным казачеством и добровольцами. В этой борьбе Махно и его бригада проявили и проявляют величайшую революционную доблесть и они заслуживают не руготни официозов, а братской признательности всех революционных рабочих и крестьян.

2 мая он подтвердил свои впечатления в более обстоятельном докладе Льву Каменеву. Одновременно он приказал Скачко, командующему 24 армией, отправить для Махно как можно быстрее артиллерию, четыре миллиона рублей, снаряжение, полевые кухни, переносной телефон, патроны для 3000 итальянских винтовок, двух хирургов, двух врачей, медикаменты, аптечные препараты и бронепоезд. И все это в срочном порядке. Он выразил также протест против новой линии фронта, установленной Троцким вдоль Донецкого бассейна, за которую отвечало русское командование, что лишало его функций инспектора фронта, удерживаемого Махно. Троцкий ответил в свойственной ему манере:

«Ваши соображения, будто украинские войска способны сражаться только под украинским командованием, являются продуктом нежелания глядеть в глаза действительности. Бурный период революции, чрезвычайно облегчая победу, затрудняет устойчивое формирование. Махновцы отступают на Мариупольском фронте не потому, что подчинены Гиттису, а не вам, а потому, что столкнулись с более серьезным врагом, чем петлюровцы. Если я вас поддерживал против всех зложелателей, то считаю, с другой стороны, совершенно недопустимым играть в прятки с фактами. Главный враг в Донецком бассейне, – нужно передать туда главные силы. Нужно проделать над ними и те огромные организационные воспитательные работы, которые были проделаны на всем Южном фронте, где немало украинских партизанов, которые раньше панически отскакивали, а потом научились бить. Всякое промедление в деле сосредоточения сил на Донецком направлении явилось бы жесточайшим преступлением перед республикой».

Антонов-Овсеенко отреагировал с возмущением и гневом на это внушение:

Совсем не трудно было бы узнать, что 1) мною предпринимались и предпринимаются все меры в перерождению повстанческих частей в регулярные; 2) но ни Москва, ни Наркомвоен Украины мне почти ничем в этой организационной работе не помогли; 3) тем не менее, на Украине сложились великолепные кадры для будущей армии, которые мобилизация должна обвернуть новыми бойцами; утверждение о дешевых победах на Украине – смешная выдумка людей, весьма далеких от военной работы на Украине. Не потрудившись над этим, вы осудили всю мою военную работу и произвели это осуждение в крайне резкой форме.

Чувство возмущения во мне очень сильно.^[81]8

Разумеется, Троцкий, этот «Карно» русской революции, по крайней воображавший себя таковым, не мог допустить, чтобы ему противоречили в стратегических замыслах; он делал ставку на наступление Деникина на север с целью захвата Донбасса и соединения с Колчаком. Последующие события показали нелепость его рассуждений. Что же касается попыток Антонова-Овсеенко, они оказались безуспешными; Махно не получил ни оружия, ни снаряжения, а в большевистской прессе против него продолжалась враждебная компания. Вследствие резкой реакции на нравоучение Троцкого, звезда Антонова-Овсеенко значительно поблекла, и 15 июня он был заменен на посту командующего Украинским фронтом Вацетисом – латышом, бывшим полковником царской армии.

Заинтригованные этими впечатлениями, через неделю в Гуляй-Поле с визитом побывали многие большевистские руководители: Лев Каменев (Розенфельд, зять Зиновьева), Ворошилов, Межлаук, военный комиссар украинского советского правительства, Муранов, Зорин, Сидерский и другие.

Утром 7 мая 1919 г. их бронепоезд остановился на Гуляйпольском вокзале. Их встречали Маруся Никифорова, Михайлов-Павленко и Борис Веретельников, которые предложили повести их в городок. Наполовину успокоенный, Каменев на всякий случай отдал распоряжение командиру поезда послать за ними патруль, если они не вернутся к шести часам вечера. Между тем прибыл Махно и познакомился с приехавшими; он сопровождал их и по дороге показал дерево, на котором лично повесил белого полковника. В городке их приняли под звуки Интернационала и показали социальные достижения движения. Они пообедали, были представлены «молодой и красивой украинке», Галине Кузьменко, подруге и секретарше Нестора Махно^[82]8. Все шло хорошо, за исключением момента, когда в ходе беседы с Махно и его штабом, Каменев потребовал упразднить Военный Революционный Совет, избранный районным съездом. Дискуссия натолкнулась на препятствие, так как повстанцы ему объяснили, что этот орган был создан массами и ни в коем случае не может быть распущен какой бы это ни было властью. Такой ответ не понравился официальным представителем красных; тем не менее, они тепло попрощались с махновцами. Каменев даже обнял Махно и уверил его, что «с махновцами, как с подлинными революционерами, у большевиков всегда найдется общий язык, что с ними можно работать и должно работать совместно»^[83]9.

Прибыв в Екатеринослав, Каменев послал в Москву телеграмму с просьбой отменить решение суда, запрещавшее Марусе Никифоровой занимать ответственные должности в течение года, сократив этот срок до шести месяцев. Он опубликовал также открытое письмо товарищу Махно, командующему 3-й бригадой, в котором утверждалось, что все слухи о сепаратистских и антисоветских планах махновских повстанцев совершенно необоснованны. Махно там назван «честным и отважным бойцом», который храбро сражается с белыми и с иностранными захватчиками. Однако, Каменев напомнил, что фронт, удерживаемый повстанцами, лишь «тысячная часть» общего фронта и намекнул на различия во взглядах, которые будут стерты, «если все снаряжение, хлеб, уголь, металлы, нефть», – будут идти «в общий котел и оттуда распределяться справедливо и полноценно по всем фронтам, иначе не видеть нам победы»^[84]10.

Петр Аршинов, участвовавший в этой встрече, спрашивал себя впоследствии, было ли отношение Каменева и даже Антонова-Овсеенко искренним и не скрывалась ли за ним попросту разведка местности перед общим большевистским наступлением на махновцев, готовившимся уже давно. Его предположение основывалось на заговоре, организованном в скором времени неким Падалкой, командиром одного из повстанческих полков, подкупленным большевиками, который должен был захватить Махно и его штаб. Заговор был провален в последнюю минуту, благодаря неожиданному возвращению Махно на самолете из Бердянска в Гуляй-Поле.

Возможно, это имело место, но нам кажется более вероятным, что инициатива здесь была предпринята скорее несколькими чекистами, чем политическими руководителями; доказательством тому телеграмма, отправленная Лениным Каменеву 7 мая: «С войсками Махно временно, пока не взят Ростов, надо быть дипломатичным, послав туда Антонова лично и возложив на Антонова лично ответственность за войска Махно»^[85]11.

Резкое изменение отношения, таким образом, предполагалось, но было отложено до более подходящего момента. Кроме того, революционеры, которые работали в советских учреждениях, предупредили Махно «ни в коем случае не ехать по вызову ни в Екатеринослав, ни в Харьков, ибо каждый официальный вызов будет означать ловушку, готовящую ему смерть»^[86]12. Все это означало, что ни в коем случае ленинцы не потерпят независимых действий восставших масс района и что они рано или поздно используют силу, чтобы с ними покончить.

Спустя несколько дней, перед большевиками возникла серьезная проблема: их союзник Григорьев отказался идти воевать против румын, чтобы поддержать советскую Венгрию, и повернул оружие против них. Он располагал значительными силами: 30 000 винтовок, 10 бронепоездов, 700 пулеметов, 50 пушек, танки и грузовики. Он быстро овладел несколькими областями западной Украины. Опасаясь наихудшего, то есть восстания махновцев и их соединения с Григорьевым, что заставило бы большевиков уйти с Украины, Лев Каменев 12 мая направил Махно телеграмму, настаивая на осуждении авантюры Григорьева:

Изменник Григорьев предал фронт. Не исполнив боевого приказа, он повернул оружие. Подошел решительный момент – или вы пойдете с рабочими и крестьянами всей России, или на деле откроете фронт врагам. Колебаниям нет места. Немедленно сообщите расположение ваших войск и выпустите воззвание против Григорьева, сообщив мне копию в Харьков. Неполучение ответа буду считать объявлением войны. Верю в честь революционеров – Вашу, Аршинова, Веретельникова и др. Каменев. № 277. Реввоенконтролер Лобье.^[87]13

Григорьев, бывший капитан царской армии служил и тем, и другим: вначале Керенскому, затем украинской Раде, гетману Скоропадскому, Петлюре и Директории и, наконец, большевикам. Каждый раз он с ожесточением поворачивал оружие против своих вчерашних союзников и хозяев, внося решающий вклад в их поражение. Он сражался против французов и греков в Одессе во имя большевиков. Он овладел этим большим городом, разбив союзнические войска, что заставило задуматься французское командование (которое впредь будет избегать отправки пехотных подразделений на украинскую землю и будет довольствоваться при случае обстрелом революционеров с кораблей).

Григорьев был грозным военоначальником, компетентным и отважным, отдававшимся всегда полностью, что привлекало к нему подчиненных. Между прочим, это был отличный стрелок: однажды он застрелил мародера из револьвера, попав ему в голову с расстояния пятьдесят шагов. Он пользовался большой популярностью среди бедных крестьян, которые составляли большинство в его войсках, так как он с охотой раздавал бесплатно продовольствие и имущество, конфискованное у буржуазии. Он любил полупоэтические полуиздевательские прокламации в стиле папаши Юбю^[88]*, вызывавшие веселье у его солдат. В ноябре 1918 г. он угрожал германским генералам, что «уничтожит их как мух, одним ударом руки», если они не оставят Украину за четыре дня, увозя с собой лишь личные вещи, в противном случае он их отправит в одних рубашках!

Он также угрожал во время боев с греками, что пустит себе пулю в лоб, если их кавалерия, окружившая его со всех сторон и восседавшая на мулах и ослах (!), и в три раза превосходящая числом, сумеет победить его партизан! К счастью его кавалерия, «восседавшая» на конях, сумела смять противника^[89]14. Войдя в Одессу, Григорьев издал приказ № 1, в котором объявил, что разбил в пух и прах французов, греков, румын и белых добровольцев и возможно даже устранил Клемансо «благодаря одному из своих снарядов» с поста президента, который тот мечтал получить благодаря интригам! (Утверждение, возможно, не лишено основания). Когда Григорьев выступил против большевиков, он призвал крестьян драться всем, что попадет под руку: «Если у вас нет оружия, хватайте вилы, топоры, копья и атакуйте!». Он пытался несколько раз связаться с Махно, но только одно из посланий дошло до адресата: «Батько! Почему ты заботишься о коммунистах? Бей их! Атаман Григорьев»^[90]15.

У Григорьева стратегия была такой же, как и у других партизанских отрядов: он стремился остаться в своем родном районе и отказывался идти воевать в качестве наемника в Венгрию. Ему было достаточно удерживать Бессарабский фронт. Заметим в связи с этим, что в распоряжении большевиков находился сильный венгерский отряд, состоявший из нерепатриированных военнопленных австрийской армии, реорганизованных в подразделение красной армии; они также отказались от перевода на южно-украинский фронт и хотели уехать сражаться к себе. В этом плане тактика большевиков была возведена в систему (и остается таковой до наших дней): направлять всегда войска, которые не имеют никакой связи с районом или областью назначения, так, они посылали на Украину китайцев, латышей и немцев.

Махновцы не знали, почему Григорьев перешел в другой лагерь, поэтому их первой заботой было распространить коммюнике общего содержания, подтверждавшее их собственную верность революции:

Мариуполь. Полевой штаб армии махновцев. Копия всем начальникам боевых участков, всем командирам полков, баталионов, рот и взводов. Предписываю прочесть во всех частях войск имени батько-Махно. Копия Харьков Чрезвычайному Уполномоченному Советов Обороны Каменеву.

Предпринять самые энергичные меры к сохранению фронта. Ни в коем случае недопустимо ослабление внешнего фронта революции. Честь и достоинство революционера заставляют нас оставаться верными революции и народу и распри Григорьева с большевиками из-за власти не могут заставить нас ослабить фронт, где белогвардейцы стремятся прорваться и поработить народ. До тех пор пока мы не победим общего врага в лице белого Дона, пока определенно и твердо не ощутим завоеванную своими руками и штыками свободу, мы останемся на своем фронте, борясь за свободу народа, но ни в коем случае не за власть, не за подлость политических шарлатанов.

Комбриг Батько-Махно. Члены штаба [подписи]. ^[91]16

Эта первая реакция означает, что повстанцы оставались в стороне от всяческих интриг и ограничивались своими боями против белых на фронте. Это коммюнике было предназначено для бойцов.

Махно и его штаб отправили одновременно официальный ответ Каменеву, еще более ясный:

«Харьков. Особоуполномоченному Совета Обороны республики Каменеву. Копия Мариуполь. Полевой штаб.

По получении от вас и от Рощина телеграфного известия о Григорьеве, мною немедленно дано было распоряжение – держать фронт неизменно верно, не уступая ни одной пяди из занимаемых позиций Деникину и прочей контр-революционной своре, и выполняя свой революционный долг перед рабочими и крестьянами России и всего мира. В свою очередь заявляю вам, что я и мой фронт останутся неизменно верными рабоче-крестьянской революции, но не институтам насилия, в лице ваших комиссариатов и чрезвычаек, творящих произвол над трудовым населением. Если Григорьев раскрыл фронт и двинул войска для захвата власти, то это – преступная авантюра и измена народной революции, и я широко опубликую свое мнение в этом смысле. Но сейчас у меня нет точных данных о Григорьеве и о движении, с ним связанном; я не знаю, что он делает и с какими целями; поэтому выпускать против него воззвание воздержусь до получения о нем более ясных данных. Как революционер-анархист, заявляю, что никоим образом не могу поддерживать захват власти Григорьевым или кем-бы то ни было; буду по-прежнему с товарищами-повстанцами гнать деникинские банды, стараясь в то же время, чтобы освобождаемый нами тыл покрывался свободными рабоче-крестьянскими соединениями, имеющими всю полноту власти у самих себя; и в этом отношении такие органы принуждения и насилия, как чрезвычайки и комиссариаты, проводящие партийную диктатуру – насилие даже в отношении анархических объединений и анархической печати, встретят в нас энергичных противников.

Комбриг Батько-Махно. Члены штаба [подписи]. Предc. Культ.-Просв. Отд. Аршинов.^[92]17

Этот ответ, написанный с полной объективностью и независимостью, был ясным и четким: повстанцы вновь подтвердили свою верность делу революции, но не хотели быть глухими и слепыми марионетками партии, на какую бы революционность она ни претендовала. Мимоходом был брошен камень в огород большевистских репрессивных органов, то есть имеющий уши да услышит! Возможно, именно их злоупотребления спровоцировали бунт Григорьева.

Чтобы пролить свет на это событие, повстанческий штаб создал комиссию, которая должна была провести расследование на месте.

Между тем, Махно получил упомянутую выше телеграмму Григорьева. Совет «ударить по большевикам» был несколько общим, и послание осталось без ответа со стороны повстанцев. Комиссия по расследованию представила свой доклад: оказывается, что Григорьев лишь «бог войны», но он увлек за собой множество бедных крестьян. Это обстоятельство подтолкнуло штаб и Военный Революционный Совет повстанцев к написанию пространной листовки, озаглавленной: «Кто такой Григорьев», которая разоблачала авантюриста, его антисемитскую направленность, когда он нападал на тех, «кто распял Христа», и даже его антирусский дух, когда он говорил о тех, кто «вышел из московского дна». Разве Григорьев не рассказывал с охотой, что когда он взял Одессу, где было 630 000 жителей, из которых 400 000 евреев, был немедленно создан революционный комитет, в котором из 99 членов очутилось 97 евреев и 2 «русских дурака». Махновцы указывали также на противоречивость Григорьева, когда он утверждал, что защищает настоящую советскую власть и приказывал одновременно всем «избирать своих комиссаров», затем мобилизоваться «во исполнение его приказа, тогда как он займется всем остальным». Тем не менее, махновская листовка отмежевывала крестьянские массы, которые следовали за атаманом и которые не следовало рассматривать как контрреволюционные, а как «жертвы обмана» и можно было надеяться, что «здоровая революционная интуиция» крестьян «откроет им, и они оставят Григорьева, чтобы вернуться под знамя революции». Однако причиной григорьевского бунта был также приход на Украину большевиков и установление их партийной диктатуры, сопровождавшейся зловещими ЧеКа:

Этим воспользовался Григорьев в своей авантюре. Григорьев предатель революции и враг народа, но партия коммунистов-большевиков является не меньшим врагом труда. Своей безответственной диктатурой она создала в массах озлобление, которым сегодня воспользовался Григорьев, а завтра воспользуется какой-либо другой авантюрист. Поэтому, изобличая атамана Григорьева в предательстве революции, мы в то же время требуем к ответу коммунистическую партию за григорьевское движение.

Мы снова напоминаем трудовому народу, что избавления от окружающего его гнета, насилия и нищеты народ может достигнут только своими народными усилиями. Никакая смена властей не поможет ему в атом. Только через свои свободные рабоче-крестьянские организации трудящиеся могут достичь берегов социальной революции – полной свободы и подлинного равенства. Смерть и гибель предателям и врагам народа! Долой национальную вражду! Долой провокаторов! Да здравствует всеобщая сплоченность рабочих и крестьян! Да здравствует всемирная свободная трудовая коммуна!^[93]18

Как мы видим, листовка не щадила также большевиков, и занятая махновцами позиция не давала им повода для радости. Главное, на их взгляд, состояло, однако в том, что Махно пока не повернул оружие против них.

Листовка была издана большим тиражом и распространялась среди крестьян и бойцов. Она была также напечатана в органе махновского движения, газете «Путь свободы» и в органе Украинской конфедерации анархистов «Набат».

Григорьев стал предметом особой ненависти для Москвы, которая послала против него все предусмотренные для южного фронта подкрепления. Хуже того, с фронта были сняты 1-й полк Красных казаков (1200 всадников и 8 пушек) и ударной Крымский полк и направлены против него. Не все согласились с подобным заданием: 9-й украинский полк, располагавшийся в Киеве в начале мая, отказался выступить против Григорьева и его пришлось разоружить и затем расформировать. Некоторые подразделения братались с атаманом и переходили на его сторону. Ему удалось овладеть Екатеринославом, но он не смог удержаться там более двух дней.

20 мая, когда поражение Григорьева было очевидным, Антонов-Овсеенко попросил Дыбенко немедленно перевести свои дивизии на южный фронт. В ответ он получил отказ, так как, по мнению Дыбенко, бунт атамана не потерял силу, и красные войска несли большие потери. Этот отказ препятствовал Антонову-Овсеенко, который хотел сконцентрировать как можно быстрее дивизии Дыбенко и отряд Покуса на южном фронте, слить их с бригадой Махно, затем доверить командование сформированной таким образом дивизии Чиквания, который полностью подчинялся приказам командования. Батько, таким образом, был бы окружен надежными большевиками и не надо было бы бояться непокорности с его стороны. Эти политико-стратегические расчеты высшего командования красной армии внесут особую путаницу в ситуацию и испортят отношения с махновцами.

XVI Разрыв соглашения с Москвой и крушение южного фронта

Вся тяжесть Южного фронта лежала на махновцах, которых красная армия, несмотря на соответствующие пункты соглашения, недостаточно снабжала оружием и боеприпасами. Выступающие против них белые подготовились к большому удару, чтобы избавиться от этого фронта, который угрожал левому флангу их наступления на северном направлении. Ведение операций было поручено генералу Шкуро, командовавшему двумя дивизиями кубанских и терских казаков, хорошо вооруженными и экипированными англичанами и французами. Прорыв фронта произошел почти случайно, вследствие грубой ошибки командования одной из красных дивизий. Шкуро рассказал об этом событии в своих воспоминаниях:

Вернувшись в Иловайскую1, я получил донесение о действиях 1-й конной дивизии. Оказалось, что 1-й партизанский полк, исполняя задачу, нарвался на крупный отряд красных, засевших за илистой, непроходимой вброд, речкой. Понеся потери, партизаны стали отступать. Решившие преследовать их, красные перешли на тот же берег этой речки. Тогда командовавший 2-м партизанским полком есаул2 Соломахин, по собственной инициативе ударил внезапно во фланг большевикам и погнал их к речке. Много большевиков потонуло и было изрублено.

Мы взяли около 1500 пленных, несколько пушек, множество пулеметов и другой добычи. Фронт красных был прорван. Я бросил обе дивизии в этот прорыв, нацелив их на Юзовку, которую Кавказская дивизия должна была атаковать с юга, а Терская с севера.

5-го мая прибыл к Май-Маевскому дивизион танков – оружие невиданное до сих пор. Я дал для охраны их свою волчью сотню, 6-го мая корниловцы с танками перешли в наступление и взяли Ясиноватую. В тот же день мои дивизии овладели Юзовкой, забрав там много пленных – красных и махновцев. Перевешав коммунистов, я распустил всех прочих по домам. Не задержавшись в Юзовке, мы взяли последовательно станции Чаплине и Волноваху без больших потерь.^[94]3

Этот решающий бой не был принят всерьез командованием красной армии и вместо того, чтобы признать свою неспособность, оно предпочло свалить ответственность на махновцев. Но некоторое время Шкуро не использовал этот прорыв, направление наступления оставалось по-прежнему северным на Курск и московскую дорогу. Было еще не поздно спасти Южный фронт, который играл определяющую роль, сковывая на более чем 150 км многочисленные силы противника, хорошо вооруженного и использовавшего впервые в гражданской войне танки и бронемашины. Это превосходство в технике объясняет отступление фронта Махно.

Что же происходило в высших сферах большевиков? Прорыв Шкуро недооценивался и обсуждался лучший способ устранения Махно. Но в координации усилий случилось короткое замыкание: командующий 2-й армией и непосредственный начальник Махно, Скачко, принял решение развернуть махновскую бригаду в дивизию. В ответ на энергичный протест Антонова-Овсеенко, он изложил ему свои аргументы.

«Реввоенсовет 2-й армии отлично знает, что бригада Махно представляет из себя крестьянскую массу, пропитанную мелкобуржуазными лево-эсеровскими, анархическими тенденциями, совершенно противоположными государствен-ному коммунизму. Столкновение между махновщиной и коммунизмом рано или поздно неизбежно. Еще при образовании бригады Махно командармом 2 были даны ей итальянские винтовки с тем расчетом, чтобы в случае надоб-ности имелась возможность оставить их без патронов. Но Реввоенсовет 2-й армии убежден, что до тех пор, пока общий враг, хотя и мелкобуржуазного, но безусловно революционного крестьянства и коммунизма, монархическая реакция не будет окончательно побеждена, пока добровольческо-казачьи войска не будут оттеснены на Кубань, вожди махновщины не пойдут и не будут иметь возможности итти против советской власти оружием в руках, а потому до тех пор мы можем использовать войска Махно в борьбе с добровольческими, в то же время внутренней работой в них постепенно обращая их в более регулярные и более пропитанные духом коммунизма. Переформирование бригады Махно в дивизию может быть благоприятным для внутренней работы в ней, ибо дает повод прислать большое количество своих политических работников и лиц командного состава. Махно принадлежит весь Гуляй-польский район со всем его населением. Это население выделяет из себя около 20 000 вооруженных людей, которые составляют бригаду Махно и которые будут составлять и дивизию Махно. Троцкий понял обращение бригады в дивизию как развертывание, но это фактически неверно, это изменение организации, благоприятное для внедрения в массу войск Махно наших политработников и военспецов. Резкая перемена политики сейчас, которая первым делом выразится в отмене одобренного Наркомвоеном Межлауком переформирования бригады Махно в дивизию, заставит Махно насторожиться и возможно сократить действия на белом фронте. Сокращение Махно боевых действий на белом фронте конечно поведет к увеличению нажима со стороны белых на другие части Южфронта и ухудшит общее положение. Южфронт начнет требовать более энергичных действий со стороны Махно. Махно начнет не исполнять боевые приказы, и дело очень быстро придет к открытому разрыву между нами и Махно. Вся 2-я Украинская армия только и состоит сейчас из бригады Махно. Украинские части из других армий, все сплошь вышедшие из повстанческих отрядов, не пойдут против Махно. Для ликвидации Махно необходимо иметь не менее двух хорошо вооруженных полночисленных дивизий.^[95]4

Тайна открылась: недостаточное снабжение вооружением махновцев было заранее задумано и имело одну цель – держать их в своей власти! С другой стороны, вся эта перебранка по поводу «развертывания» и «преобразования» махновской бригады в дивизию – это было бы смешно, если бы не существовало драматичного контекста гражданской войны – имела общей целью только уменьшить влияние Махно, затем полностью устранить его от исполнения обязанностей. Это красноречивый пример рождавшегося в эту эпоху образа мышления мелких большевистских Макиавелли.

В конечном счете, победу одержал Антонов-Овсеенко и развертывание бригады Махно в дивизию было отложено. Махновцы, которые отчаянно сражались чтобы сдержать наступление белых и не получали никакой помощи от красных, устали от всех этих «уловок» и решили вернуть свою самостоятельность, преобразоваться в независимую повстанческую армию во главе с Махно и сохранить лишь операционные связи с красной армией. Они об этом сообщили «бумажным генералиссимусам»:

Козлов Комюжфронту, Киев, комфронту Антонову, Совнарком Раковскому, Наркомвоен Межлауку, Москва Кремль Ленину, Харьков Совобороны Каменеву.

Штаб 1-й повстанческой дивизии, обсудив сообщение Южфронта о том, что

1-я повстанческая Украинская дивизия вновь обращается в 3-ю бригаду, выражает свое категорическое несогласие с постановлением Южфронта. Штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии глубоко протестует против несправедливого обращения Южфронта с вождем повстанцев т. Махно, и, кроме того, усматривает в постановлении Южфронта роковые последствия, могущие принести неисчислимые бедствия революции как на фронте, так и в тылу. В этом отношении штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии войск имени батько Махно считает обязательным для себя высказать Южфронту, а также центральным властям Украины и России следующие соображения: повстанчество на Украине началось отчаянными схватками борьбы крестьян против поработителей всякого рода, начиная с гетмана и кончая Петлюрой. С течением времени... (неразборчиво...) повстанчество сформировало регулярные полки и развернуло широкий фронт против контрреволюции со стороны Деникина. С самых первых дней повстанчества, душой его и неутомимым работником был т. Нестор Махно, который и оказался естественным командиром бригады и дивизии, поставленным на эти посты фронтовым съездом повстанцев. Все одиннадцать полков повстанцев, входящие в 1-ю повстанческую Украинскую дивизию, считают т. Махно своим наиболее близким и естественным вождем, поставленным всеми трудностями и длинным путем революции. Абсолютно достоверно, что с уходом т. Махно со своего поста целые бригады не примут ничьего другого командования. Несомненно, это отзовется губительным образом на фронте и на тыле революции. Поэтому штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии войск имени батько Махно постановил: 1) настоятельно предложить т. Махно остаться при своих обязанностях и полномочиях, которые т. Махно пытался было сложить с себя; 2) все одиннадцать вооруженных полков пехоты, два полка конницы, две ударные группы, артиллерийская бригада и другие технические вспомогательные части преобразовать в самостоятельную повстанческую армию, поручив руководство этой армией т. Махно. Армия является в оперативном отношении подчиненной Южфронту, поскольку оперативные приказы последнего будут исходить из живых потребностей революционного фронта. Все оперативные распоряжения повстанческой армии будут неукоснительно сообщаться всему командованию. Доводи обо всем до сведения Южфронта и центральных властей Украинской и Российской советских республик, штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии предлагает центральным властям республик обратить настоятельное внимание на следующее дополнительное заявление: как т. Махно, так и весь штаб повстанческих войск являются подлинными революционерами, борющимися за идеалы социальной революции. Поэтому они считают оскорбительным для себя и недопустимым для революционера отношение к ним тех или иных ответственных членов советской власти с задними мыслями, как например, брошенное в присутствии делегации нашей по адресу т. Махно туманное, двусмысленное выражение Дыбенко: «одному бандиту намял бока, другой не полезет». И это в то время, когда авантюра Григорьева встретила в т. Махно как в революционере, самого энергичного и непримиримого противника, о чем говорят три номера газеты Путь к Свободе и специально выпущенное воззвание к населению Украины. Веря в торжество социальной революции, абсолютную преданность ей как со стороны ответственных вождей советской республики в лице Ленина, Луначарского, Каменева, так и со стороны вождей революционного повстанчества, т. Махно и других, которые в общем являются сынами революции, штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии категорически заверяет, что все возможные недоразумения, создаваемые обыкновенно неверной информацией агентов власти, безусловно, могут и должны быть устранены товарищеским путем. Штаб 1-й повстанческой Украинской дивизии войск имени батько Махно. 29 мая-1919 г. Гуляй-Поле.^[96]5

Это четко определенная и недвусмысленная позиция относительно всех маневров, направленных на устранение Махно со своего поста. Судя по всему, он хотел уйти, чтобы не поставить под удар ситуацию на фронте, однако повстанцы его в этом разубедили. Тон этого обращения остается братским и оставляет дверь открытой для любых переговоров или дружественного урегулирования. Повстанцы до сих пор скрупулезно придерживались заключенного военного соглашения, они считали, что даже если большевики против их самостоятельности, то это может касаться только идейного плана, что они смогут «найти общий язык» и что классовая солидарность сплотит их для борьбы против белых, поставив выше расхождений во взглядах высшие интересы социальной революции. Они в этом ошибались, «руководители советских республик» вскоре им это покажут. Видя, что они не достигают своих целей, военные и политические руководители южного фронта вначале попытаются угрожать Махно!

Реввоенсовет Южфронта указывает, что действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определенный участок фронта 2-й армии, Махно своими заявлениями определенно вносит полную дезорганизацию в управление, командование и предоставляет частям действовать по усмотрению, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала, почему Реввоенсовет 2-й армии предписывается принять немедленно все меры для предупреждения возможности Махно избежать соответствующей кары.

НР 4633. Реввоенсовет Южфронта В. Гиттис. А. Колегаев.6

В действительности, это было только благое желание, так как в ближайшее время они не могли ничего предпринять против повстанческой армии. Заметим, что это объявление войны было адресовано Махно, а не махновскому штабу; дело в том, что «новая» дисциплина требовала следовать по иерархическому пути, таким образом, именно Махно был номинально ответственным за позицию, занятую его штабом.

31 мая, Военный Революционный Совет Гуляйпольского района, видя серьезность ситуации, принял решение созвать IV районный съезд крестьян, рабочих и фронтовиков всей контролируемой махновцами территории: 90 уездов Екатеринославской, Таврической, Херсонской, Харьковской губерний и Донбасса. В обращении о созыве съезда указывалось, что «только трудящиеся массы, а не партии и личности, могут найти выход из создавшейся ситуации». Съезд был назначен на 15 июня в Гуляй-Поле. Норма представительства была один делегат от 3000 рабочих и крестьян, один представитель от каждой воинской части повстанцев и солдат красной армии (полков, дивизий и т. д.), два делегата от главного штаба бригады; уездные исполнительные комитеты должны были послать по одному делегату от фракции; организации и партии, признающие основы советского режима, имели право послать по одному делегату от уездного подразделения. Выборы должны были состояться на общих собраниях. В повестку дня были включены следующие вопросы:

а) доклад Исполкома Военно-Революционного Совета и с мест; б) текущий момент; в) цель, значение и задачи Районного Гуляй-Польского Совета крестьянских, рабочих, повстанческих и красноармейских Делегатов; г) реорганизация районного военно-революционного совета; д) постановка военного дела в районе; е) продовольственный вопрос; ж) земельный вопрос; з) финансовый вопрос; и) о союзах трудового крестьянства и рабочих; к) об охране общественного порядка; л) об установлении правосудия в районе; м) текущие дела.

Исполком Военно-Революционного Совета.

Гуляй-Поле, 31 мая 1919 г.^[98]7

Военный Революционный Совет Гуляйпольского района напоминал таким образом, что существует высший исполнительный орган всего района: общий съезд. Это было более чем естественно для революционеров, которые считали, что все должно исходить из самой основы, что трудящиеся и фронтовики должны сами рассматривать и решать свои дела. Но не так думал Троцкий, недавно прибывший в район, знакомый ему только по россказням, состряпанным в кабинетах его партии. Он уже столкнулся с Антоновым-Овсеенко по поводу Махно. Горячка вольности, царившая в районе, и методы прямой демократии, используемые повстанцами, отталкивали в самой своей основе Троцкого, в значительной степени проникнутого идеей всемогущества нового государства, как впрочем, и своей собственной особы. С самого начала соглашения он был настроен против "партизанщины" и особенно в отношении махновцев. В секретном докладе центральным комитетам коммунистической партии России и Украины он проповедовал «Очищение частей от явно преступных элементов, установление твердой дисциплины, устранение выборности командного состава, борьба с демагогией командиров, наглых по отношению к высшей военной и советской власти и бессильных перед своими подчиненными, сведение отрядов не по имени, а по существу к правильным, т. е. внутренне пропорциональным формированиям». Какие средства должны были быть применимы? Нужны были «твердые меры, то через некоторое время понадобятся крутые меры, а при дальнейшем упущении – и меры суровой беспощадности. […] Разбухшие отряды освободить от паразитических и мародерских элементов, не останавливаясь перед самыми суровыми мерами – расстрелы, сведение в части тылового ополчения, заключение в концентрационные лагери –одновременно решительная борьба с "митингующими" командирами»^[99]8. Это были намерения, но какие части предвиделись для их осуществления? «… для дисциплинирования анархистских банд Махно, необходимо создать большой отряд, примерно, надежный батальон ЧК, несколько сот матросов Балтийского флота, заинтересованных в угле и хлебе, продовольственный отряд Московских или Иваново-Вознесенких рабочих и десятка три серьезных партийных работников». Так что неудивительно, что он опубликовал 2-го июня полный желчи памфлет против Махновщины:

Есть советская Великороссия, есть сов-кая Украина. А рядом с ними существует одно малоизвестное государство: это – Гуляй-Поле. Там правит штаб некоего Махно. Сперва у него был партизанский отряд, потом бригада, затем, кажется, дивизия, а теперь все это перекрашивается чуть ли не в особую повстанческую "армию". Против кого же восстают махновские повстанцы? Вот на этот вопрос надо дать и ясный ответ: ответ словом и ответ делом.

Махно и его ближайшие единомышленники почитают себя анархистами и на этом основании "отрицают" государственную власть. Стало быть, они являются врагами Советской власти? Очевидно, ибо Советская власть есть государственная власть рабочих и трудовых крестьян.

Но махновцы не решаются открыто сказать, что они против Советской власти. Они хитрят и виляют: Советскую власть на местах они, мол, признают, но центральную власть отрицают. Однако же все местные советы Украины признают центральную власть, которую они сами выбрали.

Стало быть, махновцы на деле отрицают не только центральную украинскую власть, но и власть всех местных украинских советов. Что же они признают? Они признают власть гуляйпольских махновских советов, т. е. власть анархического кружка на том месте, где ему удалось временно укрепиться. Вот и вся разгадка политической премудрости махновщины.

Однако же махновской "армии" нужны патроны, винтовки, пулеметы, орудия, вагоны, паровозы и деньги. Все это сосредоточено в руках Советской власти, вырабатывается и распределяется под ее руководством. Стало быть, махновцам приходится обращаться к той самой власти, которой они не признают, с просьбой то о деньгах, то о патронах. Но так как махновцы вполне основательно опасаются, что Советская власть может их лишить всего того, без чего они жить не могут, то они решили обеспечить свою независимость, захватив в свои руки большие богатства страны, чтобы затем вступить в "договорные" отношения с остальной Украиной.

В Мариупольском уезде много угля и хлеба. А так как махновцы висят на мариупольской железной ветке, то они отказываются отпускать уголь и хлеб иначе, как в обмен на разные припасы. Выходит так, что, отрицая "государственную власть", созданную рабочими и крестьянами всей страны, махновские верхи организовали свою собственную мелкую, полу-разбойничью власть, которая осмеливается стать поперек дороги Советской власти Украины и всей России. Вместо целесообразно организованного хозяйства страны по общему плану и замыслу и вместо артельного социалистического, равномерного распределения всех необходимых продуктов махновцы пытаются установить хозяйничанье шаек и банд: кто что захватил, тот им и владеет, а потом выменяет на то, чего ему не хватает. Это не продуктообмен, а товарограбеж.

Махновцы кричат: "долой партийность, долой коммунистов, да здравствуют беспартийные советы!" Но ведь это же жалкая ложь! Махно и его соратники вовсе не беспартийные. Они все принадлежат к анархическому толку и рассылают циркуляры и письма, скликая анархистов в Г.-П. для организации там своей анархической власти.

Если они выкидывают флаг беспартийности, то только для того, чтобы пустить пыль в глаза самым темным и отсталым крестьянам, которые в партиях не разобрались. На деле же б/партийность служит лучшим прикрытием для кулацких элементов. Открыто признать свою принадлежность к партии черносотенцев кулаки не смеют, ибо боятся расправы. Поэтому они охотнее всего выставляют напоказ свою беспартийность.

Беспартийностью же ныне прикрываются эсеры, худшая часть меньшевиков, кадеты и все вообще контрреволюционеры, которым в натуральном виде слишком опасно показываться на улице.

Коммунисты не прячут своего лица и не свертывают своего знамени. Они открыто выступают перед трудовым народом, как партия.

Контрреволюционеры всех мастей ненавидят коммунистическую партию. Такое же чувство питают к коммунистам и махновцы. Отсюда глубочайшие симпатии всех погромщиков и черносотенных прохвостов к "беспартийному" знамени махновцев. Гуляй-польские кулаки, мариупольские спекулянты с восторгом подпевают махновцам: "мы не признаем государственной власти, которая требует угля и хлеба. Что мы захватили, тем и владеем..." В этом отношении, как и во всех остальных, махновцы ничем не отличаются от григорьевцев. Григорьев тоже восстал против центральной власти во имя местных беспартийных советов, т. е. против организованной воли всего раб. класса, во имя отдельных кулацких групп и банд. Недаром же, поднимая знамя дикого погромного мятежа и принимаясь истреблять коммунистов, Григорьев призывал "батьку" Махно заключить с ним погромный союз. Правда, Махно воздержался. Но никак не по принципиальным причинам. На Гуляй-Польском съезде анархистов Махно открыто призывал к восстанию против Советской власти. Если он не восстал вместе с Григорьевым, то только потому, что побоялся, понимая, очевидно, всю безнадежность открытого мятежа.

"Армия" Махно – это худший вид партизанщины, хотя в ней немало есть хороших рядовых бойцов. Никакого намека на порядок и дисциплину в этой "армии" не найти. Никакой организации снабжения. Продовольствие, обмундирование, боевые припасы захватываются, где попало, расходуются, как попало. Сражается эта "армия" тоже по вдохновению. Никакихприказов она не выполняет. Отдельные группы наступают, когда могут, т. е. когда нет серьезного сопротивления, а при первом крепком толчке неприятеля бросаются врассыпную, сдавая малочисленному врагу станции, города и военное имущество. Вина за это целиком падает на бестолковых и беспутных анархических командиров.

В этой "армии" командиры выборные. Махновцы с хрипом кричат долой назначенцев! Этим они только вводят в обман темную часть собственных солдат. О назначенцах можно было говорить при буржуазном строе, когда царские чиновники или буржуазные министры назначали по своему усмотрению командиров, державших солдатскую массу в подчинении буржуазным классам. Теперь у нас нет другой власти, кроме власти выборных от всего рабочего класса и трудового крестьянства. Следовательно, командиры, назначенные центральной Советской властью, поставлены волей трудовых миллионов. Махновские же командиры отражают интересы ничтожной анархической кучки, опирающейся на кулаков и темноту.^[100]9

Можно констатировать радикальное изменение тона по сравнению с Антоновым-Овсеенко; дело в том, что тот был старым большевиком, тогда как Троцкий присоединился к большевикам совсем недавно, в 1917г., после возвращения Ленина, который далеко не всегда его чтил; не он ли писал «о краске стыда у Иудушки Троцкого»^[101]10. Поэтому Троцкий считал необходимым систематически идти дальше, чем самые усердные из его новых товарищей по партии; он это делал с высокомерием и самодовольством, свойственным его персоне: он писал о «порядке и дисциплине», возмущался «избранием командиров». Но над кем он насмехается, когда говорит о большевистской власти «избранной всем рабочим классом и трудовым крестьянством»? Неужели он считает забытым тот факт, что на выборах в Учредительное Собрание его партия получила едва четверть голосов? «Интересы мелкой клики» – это и есть как раз интересы центрального комитета его партии, которую он защищает, прибегая к клевете. Даже Кубанин, официальный советский историограф махновского движения, который не проявлял никакой нежности по отношению к нему, называет «по-обычному острую и ядовитую фразу, возмутившую махновские массы», следующий отрывок из зажигательного пропагандистского снаряда, запущенного Троцким: «Поскобли махновца – найдешь григорьевца. А чаще всего и скоблить-то не нужно: оголтелый, лающий на коммунистов кулак или мелкий спекулянт откровенно торчит наружу»^[102]11. Попытка Троцкого амальгамировать образ Махно с образом Григорьева свидетельствует о его полнейшем незнании местной ситуации. Напротив, термин кулак, фантасмагорический, употребленный здесь впервые против Махно, ожидало блестящее будущее в большевистской идеологии. В этом состоит оригинальный «взнос» Троцкого в современную социально-политическую идеологию.

Он заканчивает свою первую попытку официальной оценки окончательным осуждением «дешевых атаманов и командиров» и следующей угрозой: «с этим анархо-кулацким развратом пора кончить, кончить твердо, раз и навсегда, так чтобы никому больше повадно не было!», и обещает ответ в виде «слов и действий». Два дня спустя, 4 июня, в беседе с представителями харьковской печати Троцкий вновь возвращается к этому вопросу, заявив им, что необходимо возрождение и что, главным образом, это: «упразднение гуляйпольской независимой анархо-республики, установление единства Советской власти, единства армии, ее методов управления, аппарата командования», так как «На крайнем правом фланге Донецкого фонта топчется бригада или дивизия или армия, – затрудняюсь вам сказать, – некоего Махно. Эта "боевая" единица притягивает в настоящий момент к себе все элементы разложения, распада, возмущения, гниения»^[103]12. Он узнал между тем о созыве IV гуляйпольского районного съезда и готовит ответ.

Отвечая журналисту, спросившему, не угрожает ли Харькову наступление белых, Троцкий выразил удивление по поводу подобного вопроса, так как он считает, что «Харькову угрожает не большая опасность, чем Твери, Пензе, Москве и всем другим городам советской республики». Он совершенно не отдает себе отчет в опасности, которую представляет Деникин и заботится только о том, чтобы нейтрализовать Махно!

В тот же день он отправил свой ответ по поводу созыва съезда в Гуляй-Поле, свой знаменитый приказ № 1824; в нем он заявлял, что этот «съезд целиком направлен против советской власти на Украине и против организации южного фронта, в состав которого входит бригада Махно»; его результатом может быть только:

… открытие фронта белогвардейцам, перед которыми бригада Махно неизменно отступает в силу неспособности, преступности и предательства своих комнадиров.

1. Означенный съезд запрещается и ни в коем случае не может быть допущен.

2. Всё рабоче-крестьянское население должно быть предупреждено устно и печатно о том, что участие в съезде будет рассматриваться, как государствен-ная измена по отношению к советской республике и советскому фронту.

3. Все делегаты на означенный съезд должны подвергаться незамедлительному аресту и представляться в военно-революционный трибунал 14-ой, бывшей

2-ой, украинской армии.

4. Распространителей воззваний Махно и Гуляйпольского исполкома арестовывать.

5. Настоящий приказ вводится в действие по телеграфу и должен быть широко распространен на местах, вывешен на всех публичных местах и вручен пред-ставителям волостных и сельских исполкомов, всем вообще представителям советской власти, а также командирам и комиссарам частей.

Председатель реввоенсовета республики Троцкий.

Главнокомандующий Вацетис. Член реввоенсовета республики Уралов. Харьковский окрвоенком Кошкарев.^[104]13

Троцкий поставил свою подпись в качестве председателя революционного военного совета республики, что давало ему всю полноту власти на Украине. Он отозвал Антонова-Овсеенко и вторую подпись под этим приказом поставил заменивший его на посту командующего фронтом бывший царский полковник латыш Вацетис. Этот документ, – который Аршинов считает классическим и советует выучить наизусть! – дополнен 6 июня распоряжением № 107, которое подтверждает предыдущий приказ и точно предписывает меру наказания: расстрел! Этот документ стоит привести полностью:

Группа лиц, объединенных вокруг партизана Махно, встала на путь изменника и предателя Григорьева и приступила к организации заговора против Советской власти. Эта банда из Гуляй-Поля осмелилась назначить на 15 июня съезд анархо-кулацких делегатов для борьбы с Красной Армией и Советской властью.

Этот съезд запрещен. Объявляю, что всякий участник съезда будет рассматриваться, как изменник, который в ближайшем тылу наших красных войск организует заговор и открывает ворота врагу.

Махновцы призывают к себе из других частей и армий перебежчиков.

Объявляю:

Всем военным властям и заградительным отрядам, высланным по моему распоряжению, отдан приказ ловить всех тех предателей, которые самовольно покидают свои части и перебегают к Махно, и предавать их Революционному трибуналу, как дезертиров, для суда по законам военного времени.

Им кара может быть одна – расстрел.

Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом мне приказано навести порядок на фронте в Донецком бассейне и в ближайшем тылу. Объявляю, что этот порядок будет наведен железной рукой. Враги рабочей и крестьянской Красной Армии, шкурники, кулаки, погромщики, махновцы, григорьевцы, будут беспощадно раздавлены регулярными стойкими, надежными частями.

Да здравствует революционный порядок, дисциплина и борьба с врагами народа!

Да здравствует советская Украина и советская Россия!

Председатель РВСР Л. Троцкий.^[105]14

Троцкий употребляет здесь язык, хорошо известный всем любителям сильной власти, всем защитникам установленного порядка: «заговор», «банды», «наказание», «расстрел» и «железная рука». Однако с одним нововведением: в этот раз установленный порядок является так называемым «революционным» и «пролетарским» и адресован тем самым, кого он якобы представляет – крестьянам и рабочим.

В общем, он пытается запретить им взять в свои руки собственные дела, запретить революционерам делать революцию! Этому мало привлекательному способу мышления было суждено к несчастью образцовое будущее. Троцкий применяет здесь новые для революционных кругов принципы психологической войны: преднамеренная ложь, оболванивание, идеологическая дискредитация, амальгамирование, все эти составляющие будут использоваться теперь в качестве приправ на кухне гегемонической власти. Однако если Троцкий позволяет себе такое поведение и набрасывается на каждого, кто осмеливается ставить под сомнение его решения, то это потому, что он знает, что его поддерживает Ленин, который ни в коем случае не хотел позволить этому району организоваться независимым способом и выйти из-под его прямого контроля как в военном, так и в политическом плане; в противном случае этот пример мог бы быть слишком заразительным.

После «ответа словом» не доставало только «ответа делом». Он не заставил себя ждать. Трое крестьян – Костин, Полунин и Добролюбов, застигнутые за обсуждением созыва районного съезда в Гуляй-Поле, осуждены трибуналом 14-й армии и немедленно расстреляны только на основании этого факта!

В довершение всего, эти знаменитые приказы даже не были сообщены непосредственно махновцам, которые, впрочем, были очень заняты проблемами с белыми.

Вследствие прорыва 17 мая, Шкуро вернулся в Дебальцево на помощь донскому казачьему генералу Калинину, также прорвавшему фронт красных и взявшему Луганск. Вследствие этого фронт против Махно оставался неизменным. По мнению Антонова-Овсеенко именно потому, что он не «получил ни военного снабжения, ни подкреплений [направленных тогда против Григорьева], Махно не смог сдержать штурм кавалерии Шкуро» в Юзовке. Даже Скачко, командующий 2-й армией констатировал 21 мая, что для того чтобы закрыть брешь надо бы срочно иметь бригаду пехоты, артиллерии и кавалерии. Дивизия Махно испытывала острую потребность в патронах и артиллерийских снарядах. Очевидно, что в условиях новой политической и военной ориентации инициированной Троцким, больше не стоял вопрос о снабжении повстанцев, совсем наоборот.

Что же происходит в это время у махновцев? Возможно, они преуменьшают еще раз своих противников, чтобы показать свою преданность революции? Во всяком случае, они вели контрнаступление на Юзовку и выбили оттуда войска генерала Май-Маевского; ему пришлось вновь обратиться к Шкуро, перед которым в этот раз, встала задача очистить махновский фронт:

В это время Махно опять перешел в наступление на корпус Май-Маевского и вынудил его очистить Юзовку. Я получил задание атаковать махновцев. Стянувшись обратно, я отнял Юзовку от махновцев, затем южнее ее разбил дивизию красной пехоты и двинулся на Мариуполь, который атаковал и взял одновременно со сводным отрядом Добровольческой армии генерала Виноградова. Оставив 1-ю Терскую дивизию для поддержки добровольческого корпуса, сданного Май-Маевским генералу Кутепову, двигавшемуся на Харьков и взявшему уже Бахмут, с 1-й Кавказской дивизией, я предпринял операцию против столицы махновцев и склада их награбленной добычи – поселка Гуляй-Поле, взял его с боем, разгромил и рассеял остатки махновцев. Затем я сжег важный Синельниковский железнодорожный узел.^[106]15

По мнению Аршинова, большевики оголили перед атакой Шкуро сектор фронта, который они удерживали в Гришино к северу от фронта Махно и именно туда прошел Шкуро, чтобы зайти в тыл махновской дивизии. Однако повстанцы предупредили, за несколько дней до этого, штаб красной армии об этом слабом участке; поэтому то ли по неспособности, то ли преднамеренно большевистское командование не исправило положение, что вызвало крушение фронта. Как пишет все тот же Аршинов, Троцкий якобы заявил, что «лучше отдать всю Украину Деникину, нежели допустить дальнейшее развитие махновщины. Деникинщину, как открытую контрреволюцию, всегда можно разложить классовой агитацией. Махновщина же идет в низах масс и, в свою очередь, подымает массы против нас»^[107]16. В этом рассуждении не было ничего удивительного: это официозный вариант ленинского «кто не с нами, тот против нас». Военное соглашение длилось четыре месяца и было использовано только в одностороннем порядке Москвой. Теперь, когда махновский фронт прорван, от него можно отказаться под первым предлогом и с выгодой для себя.

Наступление Шкуро застало повстанцев врасплох и заставило их отступить на сто километров за один день, оставив Мариуполь. Несмотря на отчаянное сопротивление, Махно был вынужден даже оставить Гуляй-Поле, залитое волной нападающих. Именно тогда он узнал о приказах Троцкого, изданных в предыдущие дни и представлявших собой настоящее объявление войны. По согласованию со своим штабом, он принял решение отразить удар как можно быстрее, а именно сдерживать насколько это возможно штурм белых. Видя, что высшее большевистское командование нападает на него лично, Махно решил отказаться от своего поста в дивизии во имя высшего интереса революции. Он считал, что это единственное решение, позволявшее избежать создания второго фронта и опасности попасть в клещи, чего не могли допустить повстанцы. Он отправил телеграмму Троцкому, чтобы предупредить его о своем решении. Тот ответил немедленно, издав приказ 8 июня:

Приказ председателя Реввоенсовета республики и наркомвоенмора № 108 от 8 июня 1919 г.

Прочесть во всех полках, ротах, эскадронах, командах

Конец махновщине!

Кто является виновником наших последних неудач на Южном фронте, в особенности в Донецком бассейне?

Махновцы и махновщина.

На словах эта братва сражается со всем миром и побеждает всех врагов, но когда дело доходит до боя, махновские командиры бесстыдно покидали вверенные им позиции и бессмысленно откатывались назад на многие десятки верст. […]

Махновцы предательски обнажили правый фланг Донецкого фронта и тем самым нанесли тяжелый удар ближайшей армии.

Мало того, махновцы принялись разлагать соседние части: из штаба Махно рассылались агитаторы по соседним полкам с призывом не подчиняться установленному Советской властью командованию, а переходить на махновское положение, т. е. в ряды бесшабашной, разнузданной, небоеспособной махновской партизанщины.

Гуляй-Польские заправилы пошли еще дальше. Они назначили на 15-е июня съезд, воинских частей и крестьян пяти уездов для открытой борьбы против Советской власти и того порядка, какой установлен в Красной Армии.

Терпеть дальше подобное издевательство со стороны зарвавшейся банды стало невозможным. Если бы дать махновцам осуществить их план, мы имели бы новое Григорьевское восстание из Гуляй-Польского гнезда.

Ввиду этого центральная военная власть категорически воспретила съезд и направила надежные честные воинские части для наведения порядка в районе махновщины. […]

Правда, немало еще осталось шкурников и громил, которые в разных частях называют себя махновцами и стремятся проникнуть поближе к Гуляй-Полю: там нет дисциплины, там нет обязанности честно сражаться с врагами рабочего народа, стало быть, для труса и бездельника – рай земной.

Но после устранения Махно от военного дела махновщине будет положен конец суровой рукой. […]

Развращенные полки, которые не выполняют боевых приказов, самовольно меняют место своего пребывания, позволяют себе насилие над мирным населением, разгоняют созданные Советской властью учреждения и вооруженной силой захватывают вагоны, паровозы, чинят насилья над рабочими железнодорожниками, – все такие порочные, развращенные, преступные полки будут стерты с лица земли, и в первую голову понесет кару командный состав.^[108]17

Поскольку соотношение сил в это время было в его пользу, Троцкий этим максимально воспользовался, он обвинил Махно и его товарищей во всех грехах, позаботившись о том, чтобы отделить от них «большое количество хороших бойцов», так как пушечное мясо всегда может пригодиться. Организовав недостачу и саботаж в снабжении и в боеприпасах, Троцкий обвинил в этом отсутствие «организации регулярного снабжения и управления» и особенно «внутренней дисциплины и разумного управления» (читай, отсутствие чекистских методов и военных специалистов, бывших царских офицеров, взятых на службу Москвой в большом количестве). Отставка Махно и его штаба также получила особую его интерпретацию: они «были смещены». Это крайний пункт во всей троцкистской кампании против Махно и Гуляйпольского района. Если бы это были только бравые разглагольствования в салоне или на партсобрании, вред был бы не слишком большой, но дело в том, что в действительности его «ответ действиями» обернулся разгромом анархистской коммуны им. Розы Люксембург, арестом и казнью многих десятков повстанцев, карательными полицейскими операциями, проводимыми, по словам Троцкого, «надежными лояльными частями», то есть чекистами, осуществляющими «ликвидацию бунта». Все это происходило за спиной у махновцев, так как они как раз противостояли наступлению казаков Шкуро. Самая циничная и постыдная часть этого заявления касалась Гуляй-Поля, названного «земным раем для труса и негодяя», тогда как в это время местные крестьяне спешно создавали отряд в несколько десятков человек, вооруженных топорами, вилами, старыми ружьями, который под командованием Веретельникова (рабочего Путиловского завода в Петрограде, но родом из Гуляй-Поля) выступил навстречу белым. Они были порублены саблями на месте, погибли, защищая свою землю и свою свободу, стремясь защитить своих жен, сестер и матерей от насилия, но это не имело никакого значения для Троцкого. Подобные определения позиции составили нестираемое пятно для их автора.

Скачко был заменен на посту командующего 2-й армией, переименованной в 14-ю, Ворошиловым, которому одновременно было поручено захватить Махно и его штаб. Получив предупреждение, Махно направил 9 июня довольно пространное объяснение Троцкому, Каменеву и Ленину. Он повторил свою просьбу заменить его на занимаемой должности; он выразил протест против кампании, развязанной против него в прессе, которая приравнивала его к Григорьеву; он отклонил обвинения, выдвинутые Троцким, во враждебных намерениях махновцев по отношению к советской республике; он вновь подтвердил свою убежденность в «революцией завоеванном праве рабочих и крестьян самим устраивать съезды для обсуждения и решения, как частных, так и общих дел своих. Поэтому запрещение таких съездов центральной властью, объявление их незаконными (приказ № 1824) есть прямое наглое нарушение прав трудящихся^[109]18». Махно понимал, что все это направлено против него лично и вместо создания антибольшевистского фронта предпочел уйти. Здесь интересно будет привести объяснение, которое он дает, в последующем, этому развитию союза, заключенного с красной армией:

В 1918 году у нас не могло быть союза с большевиками потому, что Махновщина, как организованная революционная сила трудящихся, была лишь одна на Украине. У большевиков трудовых вооруженных и организованных сил не было. И Махновщине заключать с ними союзы было незачем. Впрочем, это я ясно и определенно отметил в главе «Занятие г. Екатеринослава и басни большевиков о их роли и роли их вооруженных сил при этом. В этой главе так же ясно и определенно сказано о их силах и это время под и за Екатеринославом. Другое дело о периоде, когда они имели свои силы, приведенные из России. Таким периодом являются первые месяцы 1919 года. Махновщина заключила с ними союз, по которому они должны были снабжать ее снаряжением и вооружением и она подчиняла свои силы общему Красному Верховному командованию. Но этот союз был нарушен большевиками, с одной стороны, своим полицейским подходом против трудового населения Махновского района, приступившего строить свою социально-общественную жизнь на свободных началах без опеки партии большевиков и ее государственности, тогда как большевики стремились навязать ему именно государственность и диктатуру в ней своей партии. С другой стороны, тем саботажем в делах своевременной подачи патронов и снарядов вооруженным силам Махновщины, который принуждал махновцев всем своим фронтом неоднократно бросаться против Деникина с пятью патронами в винтовке, и при удаче лишь сбивать его с позиции и захватывать у него патроны, а при неудаче, нести нисчислимые жертвы и отступать, оставляя ему свои окопы и тысячи раненых.

Однако, и при таком прямо или косвенно изменническом поведении большевиков по отношению к Махновщине, революции и ее защиты в целом, поведении, ясно показующем, что большевики стремились во что бы то ни стало, хотя бы целиком за счет революции на Украине, уничтожить Махновщину физически и извратить ее общественный идеал, показать их революционным труженикам России, как идеал кулачества и контрреволюции. Несмотря на все это, Махновщина, как движение низовое и подлинно революционное, знавшее свое место и роль в обширнейшем русле Революции, не пошла ни на какие союзные комбинации с враждебными большевикам силами, как господствующей организованной уже силе в авангарде Революции. Видя все преступления обнаглевшей большевистской партии и ее власти на пути Революции, Махновщина считала себя морально вправе бороться против самой большевицкой наглости. И она избрала себе путь этой борьбы: 1) во временном уходе от командования своими вооруженными силами всего высшего командования во главе со мной; 2) в оставлении всех вооруженных своих сил под верховным командованием большевиков; 3) в серьезном внутри и извне наблюдении за большевистскими оперативными действиями с целью проверить со стороны, насколько эти действия большевиков родственны великим задачам Революции.^[110]19

Махно оставил, таким образом, свой пост командующего, передал своему преемнику бумаги и документы дивизии, затем в сопровождении самых близких и самых скомпрометированных в глазах большевиков товарищей, а также личной охраны, покинул фронт, выразив намерение громить тыл белых.

По дороге случился курьезный инцидент:

А большевистский фельдфебель Л. Троцкий настолько обрадовался, главным образом, моему уходу от повстанчества, что первые дни не знал, что делать. И лишь когда опомнился, сделал командарму № 14 т. Ворошилову распоряжение: схватите Махно и представьте в центр его живым.

К несчастью Троцкого, в Красной армии нашлись начальники дивизий, большевики, которые, с прямых рук прочитав это его распоряжение, в тот же час сообщили об этом мне.

И Ворошилову схватить меня не удалось. Наоборот, он и присланная к нему из центра свора чекистов, которая и должна была меня схватить живым, сами чуть было не погибли, их деникинцы окружили вместе с бронепоездом имени Руднева. Мне, уже сдавшему свое командование и ехавшему с незначительной группой на линии фронта пришлось посылать свои 4 пулемета и взвод кавалеристов, чтобы спасти этих своих палачей. И деникинцы махновцами были отбиты. Бронепоезд был спасен и спасены Ворошилов и свора чекистов.

Помню, как рад был командарм Ворошилов, как благодарил он меня через моего адъютанта; в присланной мне записке через своего курьера этот самый Ворошилов изливает свое уважение ко мне и настойчиво просит приехать к нему и с ним вместе обсудить ряд важнейших планов дальнейшей борьбы.

Я ему ответил:

«Я знаю распоряжение Троцкого и роль, какая выпала на Вашу, тов. Ворошилов, совесть выполнить в связи с этим распоряжение. Поэтому обсуждение с Вами планов дальнейшей борьбы считаю невозможным. Сообщаю Вам свои планы. – Я намереваюсь пробраться в тыл армии Деникина и займусь разрушением его. Это так важно теперь именно, когда, он предпринял на всех своих фронтах решительное наступление....

Бывший Ваш друг в борьбе за торжество Революции. 15 июня, 1919 г. Батъко Махно».

Этот самый Ворошилов в эту же ночь (с 15-ое на 16-е июня) распорядился арестовать членов моего штаба Михайлова-Павленко и Бурбыгу и 17-го июня расстрелял.^[111]20

Кое-кому преданность Махно революции, которая приводит к тому, что он спасает отряд убийц, посланный чтобы его пленить, может показаться чрезмерной. В его оправдание можно возразить, что тогда он не знал Ворошилова и не мог догадываться, что тот был способен хладнокровно убить Михайлова-Паленко и Бурбыгу. Он имел дело с честными революционерами-большевиками, которые предупредили его о замышлявшемся против него заговоре, и он не мог пока обобщать. С другой стороны, он не трубил заранее во все трубы, как это делал Троцкий; как простой человек, он был предан душой и телом социальной революции. Перед ним не стояла альтернатива: надо было сдержать орды Деникина. Троцкий не испытывал угрызений совести: он отдал приказ арестовать Озерова, официального начальник штаба Махно, бывшего казачьего офицера и беспартийного революционера, назначенного Антоновым-Овсеенко (он был осужден 25 июля трибуналом ЧеКа, под председательством Лациса и расстрелян 2 августа 1919 г.). Активный член штаба Махно, Михайлов-Павленко, был, как мы видели, арестован и расстрелян 17 июня. В тот же день чрезвычайный военный трибунал Харькова приговорил шестерых крестьян из Гуляй-Поля к той же мере наказания: Бурбыгу, Олейника, Коробко, Костина, Полунина и Добролюбова, обвиненных в попытке созыва контрреволюционного съезда. Трое последних были уже казнены, приговор только придавал официальности свершившемуся факту!

Поведение Махно было импровизацией; у него не было времени – ввиду обстоятельств – посоветоваться со всеми повстанцами; повстанцы, как только узнали о его объявлении вне закона и об отношении Троцкого, потребовали от своих командиров вести их к Махно, чтобы решить вместе с ним, что следует предпринять: «Оставаться под командованием «красных» дураков, настоящих предателей революции, или же вести против этих преступных красных кретинов такую же ожесточенную борьбу как против Деникина»^[112]21.

Даже другие бригады и дивизии фронта, среди которых – бригада «Ленин», узнав, что Махно объявлен вне закона, требовали в резолюциях, принятых на общих собраниях, перейти под командование Махно, так как «они видели вокруг себя только предателей революции». Троцкий, обвиненный в предательстве, не нашел ничего другого, как открыто пообещать безнаказанность и вознаграждение тому, кто убьет Махно. Он забыл во всей этой кампании против махновцев главный элемент – размеры деникинской опасности. Вскоре стало уже слишком поздно, чтобы реагировать, вся восточная Украина попала в руки белых генералов. Екатеринослав был взят 12 июня, Харьков две недели спустя. Вот как фронт, который отважно удерживался более чем шесть месяцев махновскими повстанцами ценой героических жертв, был саботирован и сдан «фельдфебелем» Троцким и его приспешниками.

Зона махновского влияния

 «Махновия»

XVII Григорьев, Дыбец, Якир, Слащев и другие

В маленьком отряде, сопровождавшем Махно, находились его давние товарищи, активисты Гуляйпольской анархистской группы и инициаторы, организовавшие вместе с ним восстание в сентябре 1918 г., которые его никогда не покидали: Алексей Марченко, Семен Каретник, Петя Лютый, Федор Щусь и его брат Григорий Махно. Была также «черная сотня», которую иногда называют «гвардией Кропоткина» или «чертовой сотней», состоявшая из 100-150 бесстрашных всадников и нескольких опытнейших пулеметчиков, устроенных на тачанках, все они были полностью преданы делу.

Когда отряд прибыл под Александровск, которому угрожал деникинский авангард, местный большевистский руководитель, будучи, однако, в курсе разрыва между своей партией и повстанцами, настоятельно потребовал от них защищать город и участок фронта, находящийся между ним и Мелитополем, с тем чтобы позволить крымской армии Дыбенко избежать ловушки и укрыться на правом берегу Днепра. Повстанцы отказались, так как, с одной стороны, у них не было достаточного количества бойцов, а с другой, потому что они хотели, чтобы это была официальная просьба большевистских руководителей и чтобы те, в этом случае, признали глупость их объявления вне закона. Из-за этого отказа Махно и его товарищи во второй раз были поставлены вне закона и объявлены врагами режима.

Группы повстанцев, которые оказались в изоляции после взятия Мариуполя, и которым пришлось прокладывать себе путь по территории, оккупированной белыми, присоединялись в это время к маленькому отряду Махно. Он восстановил, таким образом, заново несколькотысячный повстанческий контингент.

Деникинцы совершали грабежи, жгли и заливали кровью Гуляйпольский район, убивали непокорных крестьян, насиловали женщин (в Гуляй-Поле чеченцами было изнасиловано 800 женщин), возвращали прежних помещиков и богачей, жаждущих отплаты. Тогда началось бегство большого числа крестьян с семьями и бедными пожитками. Из беглецов, которые направлялись к своим естественным защитникам – махновским повстанцам, образовалась огромная колонна, растянувшаяся на десятки километров.

Тем временем, большевистские руководители, неспособные противостоять деникинскому наступлению, решили пожертвовать Украиной и заботились только об эвакуации своих войск на правый берег Днепра с максимальным количеством боеприпасов и имущества. Они воспользовались случаем, чтобы провести чистки среди красноармейцев; когда обнаруживали махновские подразделения, некоторых расстреливали, остальных распределяли в более надежные части.

В этой ситуации Махно отказался от начального плана зайти в тыл белым и решил отойти на запад, на правый берег Днепра. Он проник, таким образом, на территорию, контролируемую атаманом Григорьевым.

Атаман понес значительные потери в боях с Дыбенко, однако сохранил несколько тысяч бойцов и успешно вел операции, терзая большевиков, к которым испытывал с тех пор неукротимую ненависть. Он их обвинял, разумеется, в обмане народа, но, основываясь на том, что в советских органах было много евреев, он систематически отождествлял евреев с большевиками; его подразделениям вменяются в вину многие погромы евреев и, в меньшей мере, русских, в частности в Елисаветграде (76 тысяч населения, треть из которого евреи), где было 3000 жертв. Григорьев остерегался занять официальную позицию и осудить эти убийства; он позволял это делать. Дело представляется еще более сложным, поскольку среди его солдат были евреи.

Махновцы стремились избежать этого нового подводного камня: Григорьева поддерживала крестьянская беднота, то есть тот же социальный класс, который поддерживал их. Была создана тайная комиссия для расследования актов грабежа и контактов с деникинцами, в которых они подозревали Григорьева. В июле состоялась встреча между представителями двух движений; после обсуждения, продлившегося один день, был выработан проект соглашения: оба военных контингента должны слиться, Григорьев должен осуществлять военное командование, а Махно политическое руководство общей армией. 27 июля, в Сентово 20 000 партизан из двух лагерей собрались на большой митинг. Первым на нем выступил Григорьев; он призывал к непримиримой борьбе против большевиков и дал понять, что допускает возможность союза с белыми. За ним выступил Алексей Чубенко, один из членов махновского штаба, и публично осудил его контакты с белыми, так как махновцы перехватили до этого деникинских эмиссаров и располагали, таким образом, доказательствами этому; затем он обвинил Григорьева в ответственности за еврейские погромы и закончил свое выступление, резко осудив контрреволюционный характер деятельности «этого бога войны». Григорьев потребовал объяснений; оба штаба ушли в помещение местного совета. Григорьева, пытавшегося выхватить пистолет, чтобы выстрелить в Махно, опередил Чубенко: из револьвера-"библей", спрятанного в руке, он застрелил атамана1.

Махновцы затем объяснили свой поступок и оправдались перед собранием, потрясенным этой жестокой развязкой. Часть партизан Григорьева присоединилась к Махно. О смерти Григорьева было сообщено телеграммой в Кремль. Благодаря этому поступку, комментирует Кубанин, «политические акции Махно поднялись очень высоко в глазах левых эсеров и анархистов. Революционная честь украинских мелкобуржуазных кругов была удовлетворена»^[113]2. Во всяком случае, что касается большевиков, Махно вывел их из очень затруднительного положения. Здесь опять у него был ограниченный выбор, так как вскоре Григорьев, по всей вероятности, его бы предал в пользу белых. Часть солдат атамана впоследствии была призвана в красную армию и стала безжалостным противником махновцев, мстя им за смерть своего бывшего командира.

Что касается большевиков, они продолжали удерживаться на правом берегу Днепра, сохраняя большое расстояние между своими позициями и позициями белых. Их главное занятие состояло в «наведении дисциплины» в бывших махновских подразделениях, переименованных в 58-й дивизион, включавший три бригады, то есть в целом около 15 000 солдат, хорошо вооруженных и представлявших собой большую, но не используемую боевую силу. Бывший анархо-синдикалист Дыбец, вдруг назначенный политкомиссаром, затем вбил себе в голову задачу навести порядок в повстанческих подразделениях, хотя он абсолютно никогда не сражался против белых, удовлетворившись тем, что наблюдал издали результаты столкновений. С этого момента он отдается своей новой большевистской деятельности, считая Мелитопольский полк слишком «независимым» и слишком «запорожским», по его словам, он потратил целую неделю, чтобы найти войска для его усмирения и разоружения! Все другие полки дивизии, разумеется, отказались воевать против своих братьев по оружию. Дыбец нашел, наконец, в Херсоне отряд матросов и немцев-спартаковцев, всего 700 человек, хорошо вооруженных (пулеметами и артиллерией), которых он повел за собой, не сообщив в чем цель похода. Прибыв на место, он им объяснил, что взбунтовавшийся полк оставил фронт и не хочет воевать; отряд набросился тогда на мелитопольских повстанцев, готовых к бою, но в последний момент не захотевших стрелять по «своим», из-за чего они были разоружены и расформированы, некоторые расстреляны. Эта «блестящая акция» на этом и закончилось для Дыбеца, так как высшее командование красной армии решило пожертвовать украинским фронтом и отдало дивизии приказ отойти в направлении Киева и центральной России. Кремль предпочел отозвать свои войска, чтобы использовать их для собственной защиты, так как наступление Деникина стремительно развивалось.

Бывшие махновцы не приняли это отступление, они не хотели оставлять родные края белым, а напротив, горели желанием их освободить. Следуя линии поведения, выработанной, когда Махно отказался от командования, многие бывшие махновские командиры, оставшиеся на своих постах – Калашников, Дерменджи, Буданов, Клейн, видя, что большевики не действуют в интересах революции, вновь обрели свободу действий, арестовали большевистских командиров и политкомиссаров, в т. ч. Дыбеца, затем увели дивизию почти в полном составе к Махно на железнодорожную станцию Помощная. По дороге был разгромлен карательный отряд матросов и «спартаковцев», который получил, таким образом, по заслугам.

В конце августа в Помощной произошло воссоединение махновского военного контингента, состоявшего теперь из 700 человек кавалерии, 3000 пехотинцев и мятежных подразделений красной армии. Махновская повстанческая армия была воссоздана в составе трех пехотных бригад посаженных на тачанки, кавалерийской бригады (под командованием Щуся), артиллерийского дивизиона, пулеметного полка и «черной гвардии» Махно, всего около двадцати тысяч бойцов. Много бывших солдат Григорьева были списаны из-за недоверия к ним, так как они были заражены антисемитизмом и лишены революционного сознания. Дыбец был приговорен махновским штабом к расстрелу, но Махно, под давлением анархистов, присоединившихся к его движению, его помиловал и отпустил вместе с женой Розой. Среди анархистов, присоединившихся к повстанцам, находились члены Конфедерации Набат, а также Волин, взятый в плен петлюровцами и освобожденный специально посланным для этого махновским отрядом.

В Одессе высадились войска белых, что заставило поспешно бежать чекистов и большевиков: они настолько отличились своими зловещими привычками, что не могли надеяться ни на какую поддержку населения; они присоединились к 45-й стрелковой дивизии под командованием Якира, который хотел отступить к Киеву, более чем на 500 км. Однако к Якиру присоединились многочисленные местные повстанцы, и он располагал, таким образом, значительными силами: в составе 45-й дивизии – 7500 пехотинцев, 500 кавалеристов, 81 пулемет, 34 пушки; в составе 47-й дивизии – 2600 пехотинцев, 40 пулеметов и 12 пушек; в составе 58-й дивизии и других различных частей – около 17 500 человек хорошо вооруженных и снаряженных, которые бежали перед 34-й стрелковой дивизией белых, состоявшей только из 1500 пехотинцев, 300 человек кавалерии, 12 пушек и 43 пулеметов! Якир объясняет в своих воспоминаниях, что ему приходилось прокладывать себе путь, потому что он был окружен со всех сторон врагами – белыми на юге и востоке, петлюровцами на западе и Махно, влияние которого, он боялся, разложит его войска! Особенно его беспокоило это последнее соседство, так как он хотел любой ценой избежать злоключений 58-й дивизии. Действительно, здесь было тоже большинство красноармейцев, выходцев из этого района, которые не понимали, почему отдают без боя всю эту часть Украины, и симпатизировали Махно. Один из большевистских руководителей, Голубенко, позвонил Махно по телефону и предложил ему сражаться вместе, но, разумеется, под командованием красных офицеров. Махно ему ответил: «Вы обманули Украину, а главное расстреляли моих товарищей в Гуляй-Поле, ваши остатки все равно перейдут ко мне, и посему я с вами со всеми, в особенности, ответственными работниками, поступлю так же, как вы с моими товарищами в Гуляй-Поле, а затем будем разговаривать о совместных действиях»^[114]3.

В этих условиях большевистские руководители искали лучший способ избежать всяческого контакта с махновцами, укрываясь от их мести; тем более, что кроме чекистов, – которых следовало опасаться прежде всего, – в их рядах были партийные активисты и известные красные командиры: Федько, Котовский и Затонский. Среди них было также много военных «специалистов», бывших царских офицеров, перешедших на сторону ленинского режима: контр-адмирал Немитц, бывший командующий царским флотом на Черном море, Княгницкий, Каркавый, В.В. Попов и много других. Им всем было в чем себя упрекнуть по отношению к махновским повстанцам и белым; поскольку они не могли рассчитывать на своих солдат, чтобы победить Махно, им оставалось единственное – бежать. По совету Немитца, было решено отступать по голой степи, избегая железных и обычных дорог. Для этого были взорваны все бронепоезда дивизий, в Николаеве и Бирзуле, несмотря на сопротивление их экипажей, которые хотели присоединиться к Махно. Военное снаряжение и даже снаряды были уничтожены, не без труда, как отмечает Якир: «Потребовалась объяснительная и агитационная кампания, интенсивно проведенная партийной организацией, дополненная проведением чрезвычайных репрессивных мер, для того чтобы каждый красноармеец ясно понял свою задачу и направил всю свою волю на выполнение своего долга»^[115]4. Самое любопытное – это присутствие в составе этой красной армии отряда в 3000 партизан анархиста А.В. Мокроусова, который принял, не проявляя недовольства, это постыдное бегство, тогда как было достаточно договориться с махновцами, чтобы провести мощное контрнаступление против белых и далеко их отбросить. Понятно, до какой степени большевики отождествляли уже интересы революции с доминирующим и ни с кем не разделяемым положением их партии в ведении операций, и затем, как им удавалось присоединять к себе анархистов и революционеров другой принадлежности, используя пугало реакции, чтобы сплотить свои ряды.

Мы располагаем еще одной типичной иллюстрацией такой губительной политики: бунт командира армейского корпуса красных донских казаков, Миронова в августе 1919 г. Миронов не хотел согласиться с колебаниями и проявлениями диктата Москвы и решил сражаться одновременно против Деникина и против красной армии. Он заявил в распоряжении своим войскам, что берет на себя спасение страны в борьбе против белых, которую советская власть обеспечить не в состоянии, затем закончил следующим выводом:

Отсюда политическая программа "Российской пролетарско-крестьянской Республики" такова:

1. Вся власть принадлежит трудовому народу в лице подлинных Советов рабочих, крестьянских и казачьих депутатов от трудящихся, которые должны быть исполнителями воли народа и его руководителями в созидании новой жизни. Следовательно, необходимо немедленное восстановление всеми мерами и средствами в центре и на местах доподлинной власти Советов путем перевыборов на основе свободной социальной агитации всех Советов, и созыва Всероссийского Съезда Советов представителей перевыбранных Советов.

2. Упразднение бюрократической власти, создавшей между трудовыми массами и властью непроходимую преграду, переизбрание всех исполнительных органов Советской власти и пересмотр всего личного состава советских сотрудников.

3. Упразднение Совета Народных Комиссаров с передачей всех функций Центральному Исполнительному Комитету.

4. Предоставление Советам широких полномочий на местах в хозяйственном строительстве страны.

5. Упразднение смертной казни.

Долой смертную казнь! Когда Керенский старался восстановить смертную казнь за неисполнение боевых приказов, коммунисты кричали, что Керенский палач, сами же теперь применяют ее на каждом шагу. Дезертиры, т. е. не признающие коммунистов, расстреливаются ими сотнями.

Ещераз: Долой смертную казнь.

6. Упразднение чрезвычайных комиссий и ревкомов.

7. Установление для революционных социалистических партий полной свободы слова, печати, собраний, союзов.

8. Неуклонное проведение в жизнь социализации земли и содействие объединению всех средств производства.

9. Социализация фабрично-заводской промышленности.

10. Пересмотр и установление справедливых налоговых ставок на Всероссийском Съезде Советов.

11. В целях борьбы с голодом: упразднение системы реквизиций, восстановившей деревню против города. Упразднение всех бюрократических учреждений по выкачиванию хлеба из деревни. Борьба с мировым империализмом для осуществления продуктообмена внутри Советской Республики через потребительно-трудовую крестьянскую и рабочую кооперацию на основе общероссийского плана.

12. Пока враг угрожает революции, существование Красной Армии жизненно необходимо, а потому рабочий и крестьянин должны смотреть на армию как на свое детище, без которого невозможно существование революции, а, следовательно, невозможна власть трудящихся над землею.

13. Желательно полное единение всех революционных сил на общей программе для скорейшего проведения в жизнь социального строя.

14. Всеми мерами и средствами остановить начавшееся коммунистами беспощадное истребление казачества, раскрыв трудовому крестьянству, чьих это рук дело и скрытый смысл этого адского плана.^[116]5

Миронов хорошо осознавал, что военные поражения красных были связаны с их репрессиями против народных масс, и видел выход только в настоящей борьбе против этих репрессий посредством свободно избранных советов. Его бунт потерпел неудачу: использовав переговоры как повод для встречи с мятежным командиром, его арестовали. ЧеКа приговорила его к смерти, но помиловала ради его популярности среди красных казаков.

Отступление Якира началось к середине августа и продолжалось двадцать один день, прежде чем его армия соединилась с 44-й дивизией красных поблизости Киева. По дороге она имела несколько боев с Петлюрой, против которого были использованы полки, считавшиеся расположенными к Махно, тогда как против Махно выставлены подразделения чекистов, и другие, более надежные войска. Кроме перестрелки в Помощной, военных столкновений с махновцами больше не было. Мокроусов спас экспедицию, взяв в плен весь штаб самой сильной петлюровской дивизии.

Это бегство большевистских войск оставило лицом к лицу трех противников – Махно, Петлюру и белых. Белые, из-за легкости, с которой они продвигались вперед до сих пор, совершили тяжкую стратегическую ошибку: вместо того, чтобы укрепится на линии фронта Одесса-Николаев-Елисаветград и прикрыть, таким образом, огромные территории, занятые на восточной Украине, они вбили себе в голову мысль об одновременном разгроме Махно и Петлюры. Однако в их распоряжении было около пятнадцати тысяч человек, безусловно, хорошо вооруженных и снаряженных, постоянно снабжаемых тыловыми базами, но все же недостаточных для задачи такого размаха. Основная группировка их сил, 150 000 человек, была задействована под Курском в их главном наступлении на Москву. Вначале петлюровцы уклонялись от сражения с ними, надеясь достичь политического соглашения на основе независимости Украины; поэтому белогвардейские части сошлись в районе Вознесенска – Елисаветграда, занятом махновцами. Штаб деникинцев имел тенденцию недооценивать их, учитывая неожиданный провал их фронта Мариуполь – Юзовка в мае-июне, истинные причины которого до тех пор оставались неизвестными белым. Вот как генерал Слащев, ответственный за операции, оценил впоследствии ситуацию:

Петлюра действовал вяло и нерешительно. Оставался один типичный бандит – Махно, не мирившийся ни с какою властью и воевавший со всеми по очереди. Единственно, в чем ему надо было отдать справедливость – это в уменьи быстро формировать и держать в руках свои части, вводя даже довольно суровую дисциплину. Поэтому столкновения с ним носили всегда серьезный характер, а его подвижность, энергия и уменье вести операции давали ему целый ряд побед над встречавшимися армиями.

Это уменье вести операции, не укладывавшееся тем образованием, которое получил Махно, даже создало легенду о полковнике германского штаба Клейсте, будто бы состоявшем при нем и руководившим операциями, а Махно, по этой версии, дополнял его военные знания своею несокрушимой волей, знанием местного населения. Насколько все это верно, сказать трудно, но факт только тот, что Махно умел вести операции, проявлял недюжинные организаторские способности и умел влиять на крупную часть местного населения, поддерживавшего его и пополнявшего его ряды. Следовательно, Махно являлся очень серьезным противником и заслуживал особенного внимания со стороны белых, в особенности, принимая во внимание их малочисленность и обширность поставленных задач.

Белые же, несмотря на указания боровшихся с Махно начальников, смотрели на его ликвидацию, как на вопрос второстепенной важности, и все свое внимание направляли на Петлюру. Эта слепота ставки и штаба войск Новороссии неоднократно и жестоко наказана.^[117]6

Можно привести в качестве анекдота легенду о «немецком полковнике Клейсте», который рассказывал, насколько офицеры военной академии, пропитанные своим «военным искусством», не могли даже подозревать наличия таких качеств у простого крестьянина, не имеющего к тому же военного образования. Отметим все же особое уважение, проявленное по отношению к Махно таким блестящим штабным генералом как Слащев, который затем перешел к красным и преподавал в Высшей военной академии красной армии!

Первое столкновение состоялось 20 августа, поблизости железнодорожной станции Помощная, когда 5-я стрелковая дивизия, брошенная на преследование войск Якира, которые бежали, как могли, натолкнулась на Махно. Это стало первой неприятной неожиданностью для белых – они были отброшены с серьезными потерями, утратив несколько бронепоездов, в том числе прославленный «Непобедимый». В последующие дни фронт стабилизировался на участке шириной около 80 км от Елисаветграда до окраин Помощной. Махновская кавалерия опустошала тылы противника частыми набегами. Белые перегруппировали свои силы: 5-я дивизия, потрепанная и деморализованная, была размещена возле Елисаветграда; далее 4-я дивизия и смешанная бригада 34-й дивизии, всего 5000 человек, в том числе 2000 кавалерии, располагавшие 50 пушками и многочисленными пулеметами. Слащев имел план обойти Махно слева, в Ольвиополе, чтобы разжать тиски вокруг Елисаветграда, не допустить прорыва фронта в этом направлении и загнать Махно в тупик на севере и западе. Он использовал на острие атаки офицерские полки из Симферополя и Лабинска.

Наступление белых началось 5 сентября; они без труда заняли Арбузинку и Константиновку (см. карту 1, на которой представлены операции). Махно им ответил контрнаступлением. В следующие дни белые вновь взяли Арбузинку и захватили 300 пленных. Махновцы сдавались, когда у них не оставалось больше патронов, в полном отчаянии, так как они знали, что им нечего ожидать от победителей; общим правилом в то время было не отягощать себя пленными. Нехватка патронов и снарядов во время этих боев объясняет успехи белых, так как они имели постоянно налаженное снабжение благодаря их базе в Вознесенске. Аршинов пишет, что в это время две из трех атак махновцев имели целью овладеть боеприпасами противника. Это стало очевидно 6-го сентября, когда махновская пехота атаковала Помощную при поддержке нескольких бронепоездов, тогда как сам Махно во главе своей кавалерии атаковал белых с тыла в Николаевке и отбил у них подводы с боеприпасами. Белые закрепились в Помощной. В последующие дни махновская кавалерия возобновила свои налеты на тылы противника и наносила ему чувствительные удары. Таким образом, она заставляла их оставаться на своих позициях, угрожая при всякой попытке наступления отрезать их от тылов. Во время этих боев погибли Петя Лютый и брат Нестора, Григорий Махно.

Затем бои переместились к востоку; вторая группа махновцев атаковала и разбила 5-ю дивизию, захватив пленных и овладев пушками. Штаб белых назначил тогда Слащева единственным командующим всех войск, задействованных против Махно, и приказал ему любой ценой защищать Елисаветград. Белые начали одновременное наступление в двух направлениях: против тылов второй группы махновских войск, спасая, таким образом, остатки 5-й дивизии, и против их первой группы в Новоукраинке; здесь, контратака махновцев отбросила белых на их исходные позиции в Помощной; этот бой им стоил 300 убитых и раненых. Слащев пишет, что в это время:

Налеты махновцев на тылы белых все учащались и навели панику. Обстановка сложилась так, что атаковать было крайне тяжело, но малейшее промедление грозило гибелью, Махно атаковал бы сам, и измотанные войска белых, имея в тылу партизанскую конницу врага, конечно бы, не выдержали. Подтягивать кавбригаду, что требовало бы минимум сутки, не стоило, – до ее подхода белые были бы раздавлены превосходными силами Махно. Надо было либо немедленно отступать, чтобы за ночь оторвать свои части от махновцев и вернуть себе свободу действий, либо атаковать на рассвете.^[118]7

Было принято второе решение. Действительно, если бы белые отступили, Махно занял бы Елисаветград и тем самым, открыл бы себе дорогу для возвращения на левый берег Днепра. На следующий день, на рассвете белые во главе с командирами пошли в атаку. Застигнутые врасплох махновцы, не имея по-прежнему достаточно боеприпасов, отступили, потеряв 400 человек пленными и 3 пушки. Осознавая всю серьезность ситуации, махновцы решили отступить к Умани, на запад и взорвали свои бронепоезда.

За блестящие боевые действия, бойцы 1-го Симферопольского офицерского полка получили 109 Георгиевских крестов и 7 военных медалей; их командир, полковник Гвоздаков, был произведен в генерал-майоры. Сам Махно признал умение своих белых противников:

По свидетельству Махно, это была, действительно, конница, достойная своего названия. Многочисленная конница красной армии, созданная впоследствии, была конницей скорее по названию. Никогда не была она способна на рукопашный бой, а действовала лишь тогда, когда неприятель бывал сбит орудийным и пулеметным огнем. За все время гражданской войны красная конница ни разу не приняла сабельного удара махновской кавалерии, хотя численно всегда превосходила последнюю. Совсем иное – казачьи и кавказские кавалерийские полки Деникина. Они всегда принимали сабельный удар и всегда шли полным карьером на неприятеля, не дожидаясь, когда огонь орудий и пулеметов дезорганизует его.^[119]8

Аршинов так комментирует эту оценку: «Тем не менее, и эта конница не раз ломала себе шею в ожесточенных боях с махновцами. Руководители деникинскх полков, в своих дневниках, попадавших после боев к махновцам, неоднократно отмечали, что война с махновской кавалерией и артиллерией есть наиболее тяжелое и страшное дело во всем их походе»^[120]9. По словам Аршинова, Махно особо восхищался отвагой и презрением к смерти офицерских полков из Симферополя и Лабинска, которые были самыми ожесточенными в борьбе против него.

Отступление махновцев длилось около двух недель; они отступали шаг за шагом, в ожесточенных ежедневных боях, скованные в движении 8000 раненых и больных. Они дошли почти до Умани, занятой петлюровцами, которые до этого времени придерживались вооруженного нейтралитета по отношению к двум воюющим сторонам. Махновцы оказались между двух огней; поэтому они приняли с облегчением предложение украинских националистов о нейтралитете. Они эвакуировали 3000 раненых в Умань, отправили обратно небольшие партизанские отряды, которые не имели вооружения или были плохо вооружены, затем закрепились на территории 12 км в длину и 10 в ширину, приблизительно в тридцати километрах от Умани. Их контингент насчитывал около 8000 человек. Чтобы избежать всяческих недоразумений Военный Революционный Совет махновцев опубликовал листовку «Кто такой Петлюра?», предназначенную для петлюровцев, в которой лидер националистов разоблачался как защитник буржуазных классов. Петлюровцы, знакомые с прецедентом Григорьева, не допускали, чтобы их войска вступали в контакт с повстанцами.

1 – Место столкновений с белыми у станции Помощной, 24 августа 1919 г.

1.

2, 3 и 4 – Битва под Перегоновкой 26 сентября 1919 г. и прорыв махновцев.

2.

3.

4.

Белые следовали за повстанцами, решив покончить с ними. Они пошли на Умань и отрезали доступ к ней махновцам. Таким образом, махновцы оказались окруженными с трех сторон, взятыми в страшные тиски; их отступление длилось четыре месяца и увело их за 600 км от гуляйпольской базы. Момент был критическим, партизаны были истощены беспрерывными боями на протяжении более месяца, им ужасно не хватало боеприпасов, хорошо вооруженный и снабжаемый противник, состоящий из отборных, уверенных в себе войск, превосходил их в числе и горел желанием их уничтожить. Именно в это время Махно еще раз показал свои исключительные качества предводителя: он заявил повстанцам, что совершаемое до сих пор отступление было вынужденной стратегией, а теперь наступил момент навязать их собственную стратегию. Это заявление вызвало большой энтузиазм у повстанцев.

22 сентября боевые действия возобновились. Слащев использовал свои лучшие войска, в том числе Симферопольский офицерский полк, в качестве тарана, чтобы отодвинуть повстанцев к Умани, где он рассчитывал раздавить их окончательно. В этот раз у него был формальный приказ продолжать любой ценой операцию по уничтожению до ее окончания. Слащев имел все козыри на руках, так как обеспечил себе спокойствие со стороны Петлюры; он знал также, что у Махно катастрофически не хватает боеприпасов и по этой причине ему приходится отправлять людей. Воинствующими криками он призвал свои войска к энергичной атаке на противника. На протяжении нескольких дней вокруг Перегоновки происходили столкновения (см. карту операций № 2), в непосредственной близости от махновцев. Деревня неоднократно переходила из рук в руки. Махно, очевидно, хорошо изучил поле битвы, так как он расположил свои части в лесах и на высотах вокруг Перегоновки, которая была своего рода приманкой; он выжидал, когда белые бросятся на нее, чтобы их опрокинуть с тыла. Местность хорошо подходила для такого маневра: в этой части Украины степь изрезана достаточно глубокими оврагами, незаметными издали.

Решающая битва началась рано утром 26 сентября, цепи махновской пехоты атаковали позиции противника на востоке, тогда как кавалерия повстанцев раздавила Литовский полк на западе и затем, как было предусмотрено, ударила в тыл 1-ому Симферопольскому офицерскому полку^[121]10, посеяв там панику.

Аршинов, свидетель и участник этой сцены, рассказывает, как битва достигла своего кульминационного момента в 8 часов утра, в настоящей пулеметной буре; махновская пехота начала терять опору и отступила до Перегоновки, преследуемая белыми, которые шли со всех сторон. Все члены повстанческого штаба, культурного отдела и женщины из медсанчасти вооружились винтовками и начали вести огонь по улицам деревни; казалось, что это конец. Вдруг огонь и залпы противника ослабели, затем совсем удалились. Что произошло? Противник был как бы сметен ураганом: это Махно и его «черная сотня», исчезнувшие накануне с наступлением ночи, обошли вражеские позиции и набросились на противника в решающий момент в неудержимой атаке. «Батька впереди!.. Батька рубит саблей!» – кричали повстанцы, бросаясь с удесятеренной энергией на врага. Это был рукопашный бой невиданной силы, «рубка», как говорили махновцы. Белые дрогнули, отступали, сохраняя порядок на протяжении нескольких минут, затем побежали, увлекая за собой все другие полки и подразделения; в панике все спасались бегством – охотники стали вдруг дичью, они пытались достичь речки Синюха, протекавшей в каких-то пятнадцати километрах от Перегоновки. Командир полка, недавно произведённый генерал-майоры Гвоздаков, штаб Симферопольского полка и одна рота достигли первыми брода, затем продолжали бежать, не оглядываясь, как бы охваченные ужасом, так что к вечеру они достигли Лысой Горы, в 40 км отсюда, оторвавшись от остального полка. Один их спасшихся, полковник Альмендингер, заместитель командира 2-го батальона этого полка, свидетельствует:

Штаб полка, 2-я рота, часть полковой пулеметной команды, батарея и обоз быстро отошли и успели захватить переправу у Терновки, но командир полка не стал удерживать ее до подхода других рот и поспешно отошел на Тышковку, а к вечеру очутился в с. Лысая Гора без полка.

1-я, 2-я, 4-я, 5-я, 6-я и 7-я роты с пулеметами отходили под сильным давлением махновской пехоты справа и с фронта и под давлением непрерывных атак конницы на левый фланг. Артиллерия противника, очевидно боясь попадания по своим, обстреливала какие-то объекты впереди наших рот. Войдя в лес, что восточнее Копеньковатого, ротам пришлось бросить пулеметы и патронные двуколки, ибо лес был окопан широкой и глубокой канавой, которую коням преодолеть было невозможно. Выйдя из леса, роты взяли направление на Россоховатое, но вынуждены были пройти севернее этой деревни, так как она уже была занята противником с артиллерией. Тщетно роты сигнализировали флагами, чтобы вызвать своих на помощь. Ответа не было. Кругом враг, впереди р. Синюха. Впоследствии выяснилось, что на переправе в Терновке видали флаги и все-таки командир полка решил оставить переправу, не дождавшись подхода своих рот. Роты шли обреченные на гибель. Знали, что пощады не будет. Двигались без дорог, по крупной пахоти.

Солнце начало припекать. По пятам двигалась пехота махновцев, но цепи наши расстрелу не подвергала, так как, по-видимому, у нее кончились патроны, что мы тотчас же почувствовали. Но кончался и у нас, носимый с собой, запас патронов. Конница противника все время набрасывалась на нас на обоих флангах, пытаясь бросанием ручных гранат вызвать среди нас панику, чтобы затем действовать холодным оружием. Нужно было непрерывно останавливаться и залповым огнем отбивать конные атаки. Падали раненые и, чтобы не попасть живыми в руки врага, сами себя достреливали. Легко раненые продолжали отходить с ротами. Подходили к реке Синюхе, но не знали, где находится переправа. Река глубокая и довольно широкая. Наконец, подошли к самой реке в излучине севернее Терновки. Несколько человек бросилось вплавь, часть потонула, часть вернулась обратно. Пехота махновцев остановилась. Отстреливаясь от конницы, роты двинулись вдоль берега реки, в надежде найти переправу. К 15 часам роты подошли к Буравке, откуда были встречены пулеметным огнем. Роты атаковали Бураковку и заняли ее, там им достался махновский пулемет. Только здесь, сделав без дорог по пахоти около двадцати верст, роты остановились и приготовились к последней обороне. К счастью, жители указали греблю, по которой можно было перейти на левый берег реки. Двинулись, нашли греблю и переправились через р. Синюху. В шести ротах осталось около ста человек. Куда идти? Предполагали, что штаб полка и команды находятся в Тышковке и решили двинуться на Константиновку. Медлить было нельзя, махновцы уже подошли к берегу. На встречные подводы посадили раненых. Стали приближаться к Константиновке. Одновременно туда же подошли какие-то колонны со стороны Терновки. Думали свои. Вдруг колонны стали разворачиваться, и артиллерия открыла по нам огонь. Раненые на подводах сразу повернули на Чуровку и ускакали в направлении Водяное-Карбовка-Глодосы-Новоукраинка, куда и прибыли поздно ночью. Оставшиеся около 60 человек под командой командира 2-го батальона кап. Гаттенбергера повернули цепью на Чуровку и стремились добраться до леса, что восточнее этой деревни. Не суждено было им уйти. Конные атаки они отбили, но артиллерия махновцев, выезжая поорудийно перекатами, расстреливала цепь картечью. Патроны кончились. Оставшихся в живых конница перерубила. Капитан Гаттенбергер застрелился. Пленных не было ни одного.^[122]11

Рассказ Альмендингера соответствует почти полностью воспоминаниям Махно, озаглавленным «Разгром деникинцев», появившимся в № 4 газеты Путь свободы, от 30 октября, за исключением того, что кроме его полка, были порублены саблями и другие: сотни трупов усеяли дорогу на протяжении километров, как описывает Волин, который правдиво замечает: «Вот что было бы со всеми нами сейчас, если бы они победили. Судьба? Случай? Справедливость?»^[123]12…

Махно максимально воспользовался ситуацией: превратившись из дичи в охотника, он пустил во весь опор всю кавалерию и артиллерию вслед за белыми, затем бросился сам со своей черной сотней напрямик по проселкам преследуя деникинцев, и ему удалось захватить в плен штаб дивизии и резервный полк. Только нескольким сотням белых удалось уйти.

Добыча была огромной: 23 пушки, более 100 пулеметов, 120 офицеров и 500 солдат пленных. Много деникинских стратегов и офицеров предпочли покончить с собой, чем попасть в руки повстанцев. Поля были усеяны погонами и нашивками, владельцы которых скрылись в лесах. На следующий день крестьяне удивлялись такому странному урожаю^[124]13. Это был разгром деникинского экспедиционного корпуса.

Результаты этой битвы под Перегоновкой неоценимы – по сути они решили исход гражданской войны. Именно это осознает другой оставшийся в живых деникинский офицер Сакович: он находился вблизи поля битвы, но его часть не вступала в бой, ожидая все еще продвижения махновцев на восток, где их ждала приготовленная Слащевым западня. Он слышал какое-то время интенсивную канонаду, затем наступила тишина; он почувствовал, что случилось что-то первостепенной важности:

На предвечернем, покрытом осенними облаками небе блеснули последние вспышки выстрелов и… все замолкло. Все мы, рядовые офицеры, чувствовали, что произошло нечто трагическое, хотя конечно никто не мог дать себе отчета в размерах постигшего нас бедствия. Никто из нас не знал, что в этот момент национальная Россия проигрывала войну. Кончилось – почему-то сказал я стоящему рядом со мной поручику Розову. – Кончилось… – мрачно подтвердил он.^[125]14

Почему все было кончено? Как бои, в которых участвовало немногим более десятка тысяч человек с каждой стороны, могли повлиять на исход войны, в которой противостояли сотни тысяч?

Несомненно, Махно разбил лучшие войска Слащева, который, несмотря на это, взял в плен 1000 раненных и бродивших вокруг махновцев, но белый генерал был не в состоянии организовать преследование повстанцев и довольствовался небольшими боями с желто-синими петлюровцами. Махно же не почил на лаврах; он бросил оставшихся у него 7000 человек сразу в трех направлениях: на восток – левый берег Днепра, их родину; главные силы в 3500 человек продвигались галопом к самым важным стратегическим точкам; сам Махно во главе своей черной сотни находился уже на следующий день после своей блестящей победы на расстоянии более 100 км оттуда. Воспользовавшись эффектом неожиданности, повстанцы молниеносно заняли все местности и все города, расположенные на пути их следования и обороняемые слабыми гарнизонами, за исключением Никополя, где они раздавили три полка дивизии Корнилова, взяв 300 пленных. За десяток дней галопом была освобождена огромная территория, включающая города Кривой Рог, Елисаветград, Никополь, Мелитополь, Александровск, Гуляй-Поле, Бердянск и Мариуполь.

20 октября, отряд авангарда занял в первый раз Екатеринослав, затем был оттуда выбит, пока лично Махно, с более многочисленными подразделениями не овладел столицей южной Украины. Еще более серьезным для белых был контроль махновцев над всей железнодорожной сетью региона, с важными железнодорожными узлами Пологами, Синельниково, Лозовой, а также взятие портов Мариуполя и Бердянска, где французы и англичане выгружали необходимое для Деникина снаряжение. Все нервные центры наступления Деникина на Москву рушились под таранными ударами махновцев. Белые были отрезаны от своих баз снабжения боеприпасами и провизией. Повстанцы дошли даже до ворот Таганрога, где находился главный штаб Деникина и были остановлены только в самый последний момент. Деникин был вынужден срочно призвать на помощь свои наилучшие казачьи войска Шкуро и Мамонтова, готовившиеся брать Москву. Действительно, красная армия была полностью разбита, в наиболее продвинутой точке деникинское наступление в этот момент находилось всего в 200 км от Москвы, а белые генералы спорили, кому выпадет честь войти туда первому. Что касается Ленина и большевистских руководителей, они готовились оставить Москву и укрыться в Финляндии, радуясь тому, что продержались дольше, чем Парижская Коммуна. Таким образом, Махно сломал хребет большому деникинскому наступлению, которое не могла остановить красная армия. С этой точки зрения битва под Перегоновкой была решающим военным событием всей гражданской войны. Летописец Махновщины прав, когда утверждает, что:

Мы, таким образом, в соответствии с исторической истиной, должны сказать здесь, что честь поражения деникинской контрреволюции осенью 1919 г. принадлежит, главным образом, махновцам. Не будь уманьского прорыва и последовавшего за ним разгрома тыла, артиллерийской базы и всего снабжения деникинцев, последние, вероятно, вошли бы в Москву приблизительно в декабре 1919 г.^[126]15

XVIII Поражения белых

Осень 1919 г. стала кульминационной точкой антибольшевистских наступлений. Территория, находившаяся под контролем большевиков, все более сужалась, приближаясь к границам бывшего Великого Московского княжества XVI века. Москва оставалась главной целью белых, так как взятие этого важнейшего железнодорожного центра позволило бы контролировать всю Европейскую часть России.

С запада, со стороны балтийских стран, армия генерала Юденича, численностью в 25 000 человек, двинулась на Петроград, опрокинула 7-ю красную армию и достигла окраины города. Бывшая столица оказалась под непосредственной угрозой, горячка в стане большевиков достигла апогея, Ленин говорил о том, чтобы оставить Петроград. Троцкий спас ситуацию, решив защищать его любой ценой. 16 октября, Юденич овладел бывшей царской резиденцией Царским Селом, затем Гатчиной и находился лишь в каких-то пятнадцати километрах от Петрограда. Его солдаты могли уже видеть «золотой купол Исаакиевского собора», расположенного на берегу Невы, в самом центре города. Троцкий поспешно собрал некоторые преданные части, обратился с призывом к рабочим, матросам, женщинам, красным курсантам. Строились баррикады и рылись траншеи; в пригородах начались бои. Их исход оставался неизвестным на протяжении нескольких дней. Троцкий выиграл, таким образом, решающую передышку, так как 15-я красная армия получила время, чтобы подойти и атаковать Юденича с тыла, заставив его отступить.

Юденичу не хватило двух вещей: помощи, обещанной англичанами, которые курсировали вдоль берега, и поддержки армейского корпуса Бермондта-Авалова и отдельных немецких корпусов, занятых, как это ни парадоксально, боями против войск независимой и буржуазной Латвии. Юденич был вынужден отойти в Эстонию, где его армия была разоружена.

На севере англичане, столкнувшись с теми же трудностями, что и французы в Одессе, лишили генерала Миллера своей поддержки и 26 сентября вновь погрузили войска на корабли, так что, предоставленные самим себе, без комплексной военной поддержки, белые партизаны были побеждены через несколько месяцев, и в марте 1920 г. красные взяли Архангельск.

На востоке Колчак, признанный верховным главнокомандующим всеми белыми генералами, в начале года начал наступление на Москву. Оно шло главным образом вдоль линий железной дороги. По численному составу это было самое сильное белое наступление; мобилизация дала результаты, превосходившие все надежды: 200 000 призывников, которые в глазах белых генералов имели преимущество перед опытными солдатами 1914-1917 гг., поскольку не испытали разложения революционной армии; офицеры вновь обрели всевластие и, в связи с этим, возобновили свои старые «патриархальные» методы.

Адмирал Колчак, «верховный правитель России» был, по словам его окружения, «всегда кипящим котлом, в котором суп никогда не сварен»! Он располагал штабом в 900 офицеров, 58 из которых были заняты исключительно цензурой! Его временная столица Омск стала, по сути дела, главным центром для тыловых крыс: еще 5000 офицеров предавались там самым разнузданным кутежам и мирно занимались прибыльными интендантскими делами. Все эти сделки и хищения осуществлялись в ущерб недостаточно экипированным войскам, вынужденным вести операции в разгар зимы, при минус 45 градусов, что привело к обморожению и ампутации конечностей многих солдат.

К счастью Колчака был еще чешский легион, переданный под фиктивное командование французского генерала Жанэна; благодаря ему, наступление в марте 1919 г. простерлось за Уфу и Оренбург на ширину 300 км. Самая продвинутая точка находилась к концу апреля в Казани, около 600 км от Москвы. В мае ситуация полностью изменилась; 3 полка подняли бунт, убили 200 офицеров и перешли на сторону красных. За ними последовали другие случаи массового дезертирства. Солдаты на фронте были истощены, страдали от недостаточного снабжения по той простой причине, что в тылу повсюду господствовало страшное воровство. Чехи, демократы по духу, питали только отвращение к колчаковской военщине, которая во время переворота, организованного адмиралом, отличилась, истребив несколько сот эсеров, сторонников «Комитета в защиту Учредительного собрания» (комуч). Многочисленные расправы над населением вызвали появление бесчисленных партизанских отрядов, постоянно нападавших на поезда и базы колчаковской армии. Чехи отказались продолжать дальше наступление, чтобы заняться исключительно обеспечением движения на Транссибирской магистрали.

Результат всех этих проявлений непрофессионализма, некомпетентности и интриг не заставил себя ждать: начальное наступление закончилось полным разгромом; штабы бросали свои части, которые переходили на сторону противника, люди разбегались. Вскоре, в октябре 1919 г., от сибирской армии, которая должна была освободить Москву и Россию, остались только воспоминания. Как пишет генерал Жанэн, это «крушение армии случилось главным образом из-за постепенной утраты приверженности народа к правительству Колчака, утраты, вызванной его полицейскими мерами, начиная с убийства уфимских учредителей в декабре 1918 г.»^[127]1. Причем до такой степени, что большевиков, которые также истребили в Сибири немного раньше тысячи людей, сейчас встречали как освободителей.

Красная армия, раздираемая внутренними противоречиями и явно недостаточно оснащенная, не могла все же полностью воспользоваться сибирским поражением белых; она довольствовалась тем, что следовала на расстоянии за отступающим противником, пользуясь его разложением, а малейшая остановка белых ею рассматривалась как контрнаступление. Борьбу вели главным образом десятки тысяч сибирских партизан, в большинстве своем эсеры; именно они ускорили падение адмирала.

Помпезно начавшись, авантюра «спасителя родины» имела шекспировский конец: Колчак ездил туда и обратно по Транссибирской магистрали, в сопровождении поезда, груженного золотом, отнятым у Самарских учредителей (комуча). Отталкиваемый теми и другими, он, в конце концов, попал в плен к иркутским эсерам, был осужден и расстрелян 7 февраля 1920 г.

Самым мощным и самым опасным из антибольшевистских белых наступлений было наступление генерала Деникина, который объединил на своей стороне казацкие армии Дона, Кубани и Терека. Новая армия, теперь названная Вооруженными силами Юга России, насчитывавшая 150 000 опытных и боевых солдат, полностью овладела Кавказом и территорией Дона, затем двинулась на Царицын и Астрахань, два ключевых города низовьев Волги, чтобы соединиться с Колчаком. В июне 1919 г. барон-генерал Врангель прорвал оборону Царицына и опрокинул красную армию под командованием бывшего кавалерийского унтер-офицера Ворошилова, которому помогал политкомиссар Иосиф Джугашвили – более известный затем под именем Сталина. Добыча была огромной: 2 бронепоезда, 131 паровоз, 10 000 вагонов, из которых 2085, груженных боеприпасами, 70 пушек, 300 пулеметов и 40 000 пленных. Потери донских казаков и кавказского кавалерийского корпуса были огромными, командирами в этот раз не были опереточные колчаковские генералы; здесь они считали, что должны идти во главе своих войск и часто погибали в бою.

На западе, как мы видели, украинский фронт, удерживаемый фактически безоружными махновцами, оказался прорванным в июне; поэтому 20 июня Деникин выдвигает в качестве конечной задачи взятия Москвы. Наступление планировалось в трех разных направлениях: армия под командованием Врангеля должна была двигаться на Саратов, затем через Нижний Новгород на столицу; Донская казаческая армия под командованием генерала Сидорина – следовать на Воронеж – Рязань; тогда как Добро-

вольческая армия под командованием Май-Майевского должна двигаться через Харьков – Курск – Орел и Тулу; что составляло в целом фронт шириной 800 км. Это была серьезная стратегическая ошибка, совершенная под впечатлением легких побед, не имевших ни политического, ни военного значения. В военном отношении, Врангель написал рапорт Деникину, в котором обращал его внимание на то, что «при чрезвычайной растяжке нашего фонта, при полном отсутствии резервов и совершенной неорганизованности тыла представлялось опасным. Мы предлагали главнокомандующему временно закрепиться на сравнительно коротком и обеспеченном на флангах крупными водными преградами фронте Царицын – Екатеринослав и, выделив из Кавказской армии часть сил для действия в юго-восточном направлении с целью содействия Астраханской операции, сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу, 3-4 корпуса. В дальнейшем действовать конной массой по кратчайшим к Москве направлениям, нанося удары в тыл красным армиям. Одновременно организовывать тыл, укомплектовывать и разворачивать части, создавать свободные резервы, строить в тылу укрепленные узлы сопротивления».

Вместо ответа генерал Деникин сказал ему насмешливым тоном: «Ну, конечно, первыми хотите попасть в Москву».^[128]2

«Честному подчиненному, рожденному вторым, но ставшему знаменосцем^[129]3» каковым был Деникин, предложения разудалого генерала, проявившего себя уже во время русско-германской войны, могли показаться только причудливыми, одновременно слишком осторожными и смелыми, тем более в то время, когда он начал осознавать, что фронт такой протяженности не может удерживаться военной силой, насчитывающей только 150 000 человек; к тому же, прямой набег значительных сил кавалерии на столицу мог бы действительно обрушить фронт красных армий. Лучшим доказательством этому был рейд генерала Мамонтова, бывшего гусара, ставшего донским казаком.

Получив задачу уменьшить давление противника на Донскую армию, Мамонтов 22 июля глубоко проник в тыл красной армии, имея в своем составе 6000 казаков, 3000 пехоты, 3 танка и 7 бронепоездов. Он осуществил знаменитый рейд на расстояние около 2200 км за шесть недель, опрокидывая все пехотные и кавалерийские дивизии, посланные ему навстречу. Во время этого рейда, который напоминает рейд конфедеративного генерала Ли во время гражданской войны в США, коммуникации и снабжение многих корпусов красной армии были разрушены; многие десятки тысяч солдат, насильно мобилизованных красной армией, отправлены обратно по домам; важные города, такие как Тамбов, Козлов и пригороды Тулы, расположенной в 200 км от Москвы, были взяты. Высшее советское командование комментирует этот рейд следующим образом: «противник, учитывая благоприятную для себя обстановку, отсутствие конницы, плохо налаженную связь, продолжал хозяйничать по всему тылу, забирая город за городом, разрушая все железные дороги и нормальную жизнь тыла, расстреливая всех попадавшихся ответственных работников, вооружая население и побуждая его к партизанским действиям».^[130]4

Во время рейда Мамонтов, находившийся всегда в первых рядах своих солдат, бесплатно раздавал все продукты населению, вооружал добровольцев и привел с собой дивизию, сформированную из жителей Тулы, которая немедленно влилась в белую армию. Он привел обратно также почти весь свой личный состав, но потерял половину лошадей из-за ежедневных переходов в 60-70 км. Его кавалерия образовала колонну на 8-10 км, за ней следовал обоз из 2300 повозок с добычей, растянувшийся на 7-8 км. Несколько красных дивизий пытались отрезать ему обратный путь; он симулировал прорыв в одном месте, ждал пока войска противника сосредоточится там, затем атаковал в другом месте, опустошая тылы красной армии. Он прошел так неожиданно по другую сторону фронта, что казаческий армейский корпус Шкуро, также застигнутый врасплох, вступил с ним в бой, пока не заметил ошибку.

Не желая отставать, генерал Шкуро, в свою очередь прорвал фронт противника и овладел Воронежем; он попросил разрешения осуществить рейд, чтобы овладеть столицей. Эту инициативу ему строго пресекли, пригрозив военным трибуналом. Штаб белых был настолько уверен в близости своей победы, что не допускалась и мысль, чтобы лавры победы получили казаки, а не какая-нибудь добровольческая офицерская часть. Этот грубый просчет оказался фатальным для наступления, так как несколько незначительных факторов в короткий отрезок времени, с тяжелыми последствиями на протяжении более длительного периода, полностью изменили ситуацию.

Когда они уже почти слышали «звон колоколов Кремля», белые генералы вынуждены были поспешно отступить. Врангель предчувствовал эту ситуацию, идя против общего энтузиазма, царившего в лагере белых, которые на тот момент контролировали территорию в 820 000 км² с населением 42 миллиона жителей:

Наши армии продолжали стремиться на север. К октябрю месяцу были заняты Киев, Курск, Орел. Наша конница стояла под самым Воронежем, а казаки генерала Шкуро даже занимали город несколько дней. Весь богатый юг с его неисчерпаемыми запасами был занят войсками генерала Деникина. Ежедневно сводки штаба главнокомандующего сообщали о новых наших успехах. Генерал Деникин в благодарственном приказе на имя командующего Добровольческой армией говорил о том, как добровольцы «вгоняют» в вражеский фронт «клин к Москве».

Вместе с тем для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления. Между тем противник твердо придерживался принципа сосредоточения сил на главном направлении и действий против живой силы врага. Отбросив сибирские армии адмирала Колчака на восток, он спокойно смотрел на продвижение наших войск к Курску и Орлу, сосредоточивая освободившиеся на Сибирском фронте дивизии против моих войск, угрожавших сообщениям сибирской Красной армии. Теперь, отбросив мою армию к Царицыну, ясно отдавая себе отчет в том, что обескровленная трехмесячными боями Кавказская армия не может начать новой наступательной операции, красное командование стало лихорадочно сосредоточивать свои войска на стыке Донской и Добровольческой армий. Сосредоточивающейся новой крупной массе красных войск главнокомандующему нечего было противопоставить.^[131]5

Красная армия действительно ожила благодаря хорошему снабжению и непрестанному подкреплению новыми призывниками (общая численность личного состава достигла в этот момент трех миллионов); она постепенно отодвинула Донскую армию и армию Врангеля. Операциями руководил Сергей Каменев, бывший царский штабной полковник. Кавалерийский корпус красного казака Буденного начал показывать, на что он способен, и его участие стало решающим. Но самые большие трудности у белых были в тылу и на флангах. Снова дадим слово Врангелю:

В глубоком тылу Екатеринославской губернии вспыхнули крестьянские восстания. Шайки разбойника Махно беспрепятственно захватывали города, грабили и убивали жителей, уничтожали интендантские и артиллерийские склады.

В стране отсутствовал минимальный порядок. Слабая власть не умела заставить себе повиноваться. Подбор администрации на местах был совершенно неудовлетворителен. Произвол и злоупотребления чинов Государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением. Сложный вопрос нарушенного смутой землепользования многочисленными, подчас противоречивыми приказами главнокомандующего не был хоть сколько-нибудь удовлетворительно разрешен. Изданными в июне правилами о сборе урожая трав правительством была обещана половина помещику, половина посевщику, из урожая хлебов 2/3, а корнеплодов 5/6 посевщику, а остальное помещику. Уже через два месяца этот расчет был изменен и помещичья доля понижена до 1/5 для хлебов и 1/10 для корнеплодов. И тут в земельном вопросе, как и в других, не было ясного, реального и определенного плана правительства. Несмотря на то что правительство обладало огромными, не поддающимися учету естественными богатствами страны, курс денег беспрерывно падал и ценность жизни быстро возрастала. По сравнению со стоимостью жизни, оклады военных и гражданских служащих были нищенскими, следствием чего явились многочисленные злоупотребления должностных лиц.^[132]6

Обеспокоенный этой ситуацией, которую он считал серьезной, Врангель отправился в Ростов в главный штаб белых. Там он встретился с Деникиным; по словам Деникина «все идет наилучшимобразом» и «взятие Москвы только вопрос времени», «полностью деморализованный и ослабленный враг не может оказывать нам сопротивление». Врангель попытался привлечь его внимание к «передвижению повстанцев разбойника Махно, которое угрожало их тылу»; но натолкнулся на полное непонимание главнокомандующего: «Это несерьезно. Мы с ним покончим в один миг». В политическом плане ничтожество Деникина было таким же: он «не хотел уступить ни пяди русской территории» полякам и грузинам. Такое же отношение к кубанским казакам, желавшим вновь обрести автономию, было непосредственно более серьезным. Рада (правительство) Кубани становилась действительно все более враждебной по отношению к белым; ее председателя П.Л. Макаренко, по мнению белых офицеров, следовало уничтожить, поскольку он симпатизировал махновскому движению.

По мнению советского историка Кубанина, казаки, главным образом, хотели организовать демократические, автономные и независимые республики Дона, Кубани и Терека, федеративно объединенные с националистской Украиной Петлюры, с меньшевистской Грузией, затем, после свержения большевиков, с демократической Россией. Кубанин охотно признает, что казаки вовсе не были сторонниками восстановления монархии; только небольшая кучка казачьей старшины думала об этом, но под давлением масс была вынуждена отказаться от этого принципа^[133]7.

Деникин предпочел действовать силой и приказал повесить Калабухова, руководителя Рады, вызвав отступление и растущее дезертирство кубанских казаков. Этим он показал также, что борется не против большевизма, а против любых завоеваний демократии во всех областях социальной жизни и стремится просто-напросто только к реставрации царизма и абсолютному господству помещиков, духовенства и жандармов. Это было так, хотя он обещал, что Учредительное Собрание – становившееся все более гипотетическим по мере нарастания успехов – решит земельную проблему; пока же земля была возвращена прежним собственникам или, в лучшем случае, крестьяне, обрабатывавшие ее, должны были отдавать треть урожая владельцу.

А белые офицеры, даже если они проявляли добрую волю, были парализованы иерархическим почитанием и оказались бессильными что-либо изменить. Один из них, из самых знаменитых участников русско-германской войны, Андрей Григорьевич Шкуро, пытался сдержать жестокое и антидемократическое поведение своих руководителей. Это был человек низкого роста, крепкий, с хриплым голосом, которого некоторые из соперников называли «Макс Линдер в генеральских погонах». Действительно, он начал бороться против большевиков с начала 1918 г., ему довелось пострадать от приблизительных методов их юстиции (только совпадение фамилий спасло его от расстрела); впоследствии он присоединился со своим отрядом к добровольческой армии. Относительно реставрации старых помещичьих порядков, его жена с начала 1919 г. проявляла пессимизм по поводу развития событий; это мнение, должно быть, отражает мнение мужа. Он возмущен массовыми расправами Покров-

ского; того действительно прозвали «Вешателем», что было вполне справедливо: он вешал сотни крестьян по той единственной причине, что они не носили на шее православного крестика. Шкуро напрасно хлопотал перед Покровским – старшим по званию – о спасении анархиста Александра Гэ в Кисловодске. В другой раз ему удалось все-таки спасти в последний момент одного еврея, произвольно осужденного к повешению^[134]8. Он попытался также вырвать лидера Кубани Калабухова из рук Покровского, полностью ставшего исполнителем низких деяний Деникина. Все же эти вмешательства способствовали только тому, что на него стали косо поглядывать в деникинском штабе. Эту немилость он компенсировал блестящими успехами в службе. Прежде чем осуществить прорыв на фронте против Махно, Шкуро попытался перетянуть его на свою сторону, отправив посланников с предложением объединиться в совместной борьбе против большевиков. Будучи сам казацкого рода, он считал себя близким к своим далеким двоюродным братьям с левого берега Днепра, которые, по его мнению, гордились своим именем «Казаки» и надеялись восстановить запорожскую республику. Он признавал, что большинство из них симпатизирует батьке Махно: «Он против помещиков, мы тоже – говорили они. – Земля наша; пусть каждый возьмет, сколько нужно, это нам подходит»^[135]9. Однако Шкуро показалось, что Махно воюет против большевиков и евреев, и именно на этой основе он предложил ему совместную борьбу. Поскольку ответ Махно был отрицательным, Шкуро в июне 1919 г. начал против него сокрушительное наступление. Он рассказывает, как во время этого наступления принимали вначале его бойцов в освобожденном Екатеринославе:

Измученное ужасами большевизма население умоляло не отдавать снова города во власть красных, и Ставка разрешила оставить город за нами. Я никогда не забуду въезда моего в Екатеринослав. Люди стояли на коленях и пели «Христос Воскресе», плакали и благословляли нас. Не только казаки, но и их лошади были буквально засыпаны цветами. Духовенство в парадном облачении служило повсеместно молебны. Рабочие постановили работать на Добрармию по мере сил. Они справляли бронепоезда, бронеплощадки, чинили пушки и ружья. Масса жителей вступала добровольцами в войска. Подъем был колоссальный. Как изменилось все это впоследствии, когда там поработали, на разрушение русского дела, господа вроде губернатора Щетинина.^[136]10

Он констатирует полную политическую пустоту деникинского движения:

Мобилизуемые принудительно крестьяне и рабочие, интересовались прежде всего программой Добрармии. Ощутившие на своей шкуре грубую неправду большевистских обещаний, народные массы, разбуженные политически, хотели видеть в Добрармии прогрессивную силу, противобольшевистскую, но не контрреволюционную. Программа Корнилова была ясна и понятна; по мере же успехов Добрармии программа ее становилась все более неясной и туманной. Идея народоправства не проводилась решительно ни в чем. Даже мы, старшие начальники, не могли теперь ответить на вопрос: какова же в действительности программа Добрармии даже в основных ее чертах? Что же можно было сказать о деталях этой программы, как, например, в ответ на вопрос, часто задававшийся мне шахтерами Донецкого бассейна: каковы взгляды вождей Добрармии на рабочий вопрос? Смешно сказать, но приходилось искать добровольческую идеологию в застольных спичах и речах, произнесенных генералом Деникиным по тому или другому случаю; простое сравнение двух-трех таких "источников" убеждало в неустойчивости политического мировоззрения их автора и в том, что позднейшей скептицизм и осторожность постепенно аннулировали первоначальные обещания. Никаких законоположений не было; ходили слухи о том, что-то пишется в тиши кабинетов; нас же, полевых работников, постоянно сталкивавшихся с недоумениями и печалями населения, ни о чем не спрашивали и даже гневались, когда мы подымали эти вопросы…^[137]11

Невероятно! Идеология белых, тех, кто хотел освободить русский народ от большевистского ига, зависела от изжоги в желудке или от настроения их верховного командующего, сына бывших крепостных, Деникина! Понятно, почему Троцкий боялся больше Махно, чем белых.

Когда Шкуро оказался в Воронеже и готовился, несмотря на запрет, обрушиться на Москву, его начальник, генерал Плющевский-Плющик, предупредил его: «возможность такого марша с твоей стороны была уже рассмотрена в главной ставке, и что в этом случае ты будешь немедленно объявлен государственным изменником и затем, даже в случае полного успеха, предан военно-полевому суду^[138]12». Шкуро прокомментировал это, сказав, что ему пришлось подчиниться, но если бы он это сделал, история России изменилась бы. Он добавил, что ему не хочется верить, несмотря на многочисленные свидетельства в подтверждение этому, что генеральный штаб опасался казаков и не хотел, чтобы главную роль в освобождении Москвы сыграли казацкие войска.

В последствии вмешательство кавалерии Буденного и угроза тылу со стороны махновцев сделали невозможным всякое продвижение белых и не позволяли предпринять новый поход на Москву. Отметим также, что в Помощной и Умани махновцами был раздавлен один из лучших полков армейского корпуса Шкуро, Лабинский; с этого момента в ожесточенной борьбе не на жизнь, а на смерть столкнулись «братья»-запорожцы.

Другой типичный случай отношения к белым, на этот раз со стороны александ-ровских инженеров, приведен Павловым, полковником отборной дивизии Маркова. На поставленный ему вопрос, за что борется добровольческая армия, один офицер ответил:

– За Единую Великую, Неделимую.

– Это общая фраза, ничего не говорящая, – возражали ему: – и большевики борются за это же. Но они в то же время разрешают так или иначе вопросы политические, социальные, экономические, чтобы улучшить жизнь народа. Так вот, как разрешает эти вопросы Добрармия?

Ответа от офицера не последовало. Он мог бы высказать свое мнение, но о мерах Добрармии он ничего не знал. Пришлось отговориться фразой правдивой и законной, но никого не удовлетворившей:

– Мы воюем, чтобы освободить Родину, а все остальное нас не касается. Армия вне политики!

Инженеры добродушно улыбнулись и разговор перешел на другие темы.

Дальше Павлов приводит случай с одним офицером, служившим в отделе деникинской пропаганды, которому поручили объяснить крестьянам и рабочим, что все беды из-за франкмасонского заговора и из-за «Протоколов сионских мудрецов». Сам Павлов признает, что такого оправдания борьбы белой армии было недостаточно, чтобы вскрыть корни большевизма.^[139]13

Националистская мистика Деникина приводит к тому, что он начал боевые дейст-

вия против украинских националистов Петлюры, которые, однако, хотели только прийти к соглашению с ним на основе признания их независимости. Он обозвал Петлюру «бандитом», угрожал его повесить и создал себе фронт. Командующий добровольческой армией генерал Май-Маевский запретил даже преподавание украинского языка в июле 1919 г. в части Украины, занятой его войсками.

Еще один аспект власти белых сослужил плохую службу в глазах населения, а именно грабежи и жестокости, совершаемые офицерами, имевшими все полномочия и составлявшими касту, возвышавшуюся над всякими подозрениями, деяния которой оставались безнаказанными. В этом они уже достойные наследники чекистских убийц. Мы это уже видели в Гуляй-Поле, в июне 1919 г., но это подтвердилось и в других местах региона. Мы располагаем здесь свидетельством советского диссидента генерала Григоренко, родом из Борисовки, расположенной вблизи Мариуполя. Григоренко, старший брат которого был между прочим махновцем, описывает, как городской совет Ногайска (другого городка в этом районе), состоявший из мирной знати, избранной после февраля 1917 г., был назван «красным», затем все его члены были расстреляны белыми на основании этого единственного «обвинения». Хуже того, некто Новицкий, оставшийся в живых после этого расстрела, надел свою форму бывшего капитана царской армии, нацепил все свои самые высокие военные награды и отправился к местному коменданту, чтобы выяснить причину этого варварского поступка. В ответ он услышал: «Ты еще учить нас будешь, большевистская подстилка! Права требовать! Я тебе покажу права!»; вытащив наружу, его застрелил пулей в затылок.^[140]14 Один из офице-ров корпуса Шкуро отличился в лютых репрессиях и похвалялся тем, что приказал унич-тожить 4000 махновских пленных, совершенно безоружных, во время взятия Мариуполя в июне 1919 г. Другой белый офицер подверг пыткам одного интеллигента, потому что тот по неосторожности назвал его «товарищ». Несчастному надели на голову удавку и постепенно сдавливали ее при помощи палочки, пока не лопнул череп. Какая-то девушка подошла к офицеру и плюнула ему в лицо, он зарубил ее на месте саблей. Тол-па была вынуждена оставаться на месте и смотреть на это зрелище под угрозой кнута^[141]15.

Сам Шкуро, несмотря на свои благие демократические желания, рекомендовал своим солдатам, по свидетельству английского журналиста Вильямса, систематически насиловать жен повстанцев и еврейских женщин (тысяча из которых были изнасилованы таким образом в Екатеринославе); такого в этих краях не видели со времен половцев в Средние века.

Эти издевательства сопровождались грабежами населения в «освобожденных» районах. Генерал Май-Маевский показывал пример, превратив свою резиденцию в Харькове в магазин по продаже дорогой мебели и ценных вещей, кроме того, он отличался своими оргиями. Врангель хорошо знал обо всех этих должностных преступлениях, вымогательствах и злоупотреблениях властью. Он составил неприукрашенный рапорт на имя Деникина от 9 декабря 1919 г.:

Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами, используя их попечением самих частей и обращая в свою пользу захватываемую военную добычу.

Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами – в грабеж и спекуляцию.

Каждая часть спешила захватить побольше. Бралось все: что не могло быть использовано на месте – отправлялось в тыл для товарообмена и обращения в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров – некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках по реализации военной добычи частей, для товарообмена и т. п.

Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов.

В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом «самоснабжения», – а с этим делом соприкасались все, до младшего офицера и взводного раздатчика включительно, – оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах всей армии.

Неудовлетворительная постановка контрразведки и уголовно-розыскного дела, работавших вразброд, недостаточность денежных для них отпусков и неудачный подбор сотрудников, все это дало большевистским агитаторам возможность продолжать в тылу армии их разрушительную работу.

Необеспеченность железнодорожных служащих жалованьем повела к тому, что наиболее нужные служащие при приближении большевистского фронта бросали свои места и перебегали на сторону противника.

Население, встречавшее армию при ее продвижении искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилий и произвола.

В итоге – развал фронта и восстания в тылу.^[142]16

Со своей стороны Врангель пытался реагировать, приказал расстрелять одного капитана, организатора расправ, и восстановил видимость дисциплины в своей армии; но все оказалось напрасно, было уже поздно.

Деникин, который в этот промежуток времени был назначен преемником Колчака, попытался переломить эту тенденцию, отозвав Май-Маевского, а затем издав 15 декабря 1919 г. программу:

«1. Единая, Великая и Неделимая Россия. Защита Веры. Установление поряд–ка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.

2. Борьба с большевизмом до конца.

3. Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти – справа и слева – карать. Вопрос о форме правления – дело будущего. Русский народ создаст верховную власть без давления и без навязывания.

Единение с народом.

Скорейшее соединение с казачеством путем создания Южно-русской власти, отнюдь не растрачивая при этом прав общегосударственной власти. Привлечение к русской государственности Закавказья.

4. Внешняя политика – только национальная, русская. Невзирая на возникающие иногда колебания в русском вопросе у союзников – идти с ними, ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима.

Славянское единение. "За помощь – ни пяди русской земли…"

Далее следовал еще ряд пунктов.».^[143]17

В этой неясной неоднозначной патриотической смеси не было ни предложений, ни конкретного ответа на чаянья трудящихся масс. С его стороны было еще любезностью желание «продолжать идти» вместе с союзниками, так как французы и англичане поставляли вооружение и снаряжение белым войскам! Что касается боевых действий против Грузии, Армении и Дагестана – Закавказья, они отрезали белых от помощи или от возможности отступления, которая им, однако, вскоре будет, и еще как, необходима!

17 декабря было создано чисто формальное правительство; министры были назначены «управляющими», но они оставались марионетками генерального штаба. Деникин попал в такой же переплет, как и Колчак, именно так это излагает французский дипломат Фернан Гренар, находившийся в это время на службе в России.

Говорить о Колчаке, это значит тем более говорить о Деникине, вокруг которого собрались самые преданные старому режиму генералы, офицеры, чиновники, помещики. В этом окружении Деникин вызывал подозрение в либерализме, сам же он считал революционным «Политический центр», объединивший самых респектабельных сторонников умирающего общества. Подобно Колчаку в случае с чехо-словаками, он отстранил казаков, составлявших его главный ресурс, закрыл их Раду, казнил одного из их депутатов. С обеих сторон господствовал самый абсолютный произвол, которого не было в царские времена. Больше не существовало ни прав, ни свободы. Беспорядки и бунты вспыхивали со всех сторон. Их подавляли, как могли; людей всем известных как врагов большевиков, преследовали, арестовывали и отправляли в ссылку; жгли, вешали, расстреливали, грабили. Аграрный вопрос не только оставался нерешенным, но помещики шли вслед за продвигавшимися войсками, возвращали себе свое имущество manu militari, мстили «своим» крестьянам. Что удивительного в том, что население, как в занятых районах, так и в тех, которые предстояло отвоевать, повернулось против тех, кто претендовал на роль его освободителя, и научилось у них видеть в большевиках единственных и настоящих защитников таких дорогих завоеваний революции?^[144]18

Констатируя всюду, куда они приходили, непопулярность большевиков, белые склонны были верить, что их успешная дорога проложена уже до самой Москвы, с одной стороны, они не потрудились даже согласовать во времени свои наступления, с другой, они начали немедленно сводить счеты с демократией и воскрешать прошлое, которого никто из населения не хотел. Эта глубокая демократическая тенденция засвидетельствована Жаном Ксидиасом, объективным свидетелем, если таковые были.

Ни в окружении Колчака, ни в окружении Деникина не было представителей демократических кругов, ни социалистических партий, какими бы умеренными они не были. Между тем, будучи убежденным противником социализма, я должен, тем не менее, признать, что в 1918-1919 гг., когда русский народ был еще под очарованием революционных лозунгов, никакое правительство, желавшее говорить не от имени какой-то касты, а от имени всей нации, не могло обойтись без помощи социалистов, поскольку они имели еще – по праву или нет – доверие населения, которое опасалось больше всего возврата старого режима и социальной контрреволюции.

А окружение Колчака и Деникина, как мы уже сказали, состояло только из людей, по отношению к которым один французский генерал, побывавший в России, очень удачно применил старую наполеоновскую формулировку: «Они ничему не научились и ничего не забыли.»^[145]19

Таким образом, белые в некотором роде «продали шкуру еще неубитого медведя», подготовив все для того, чтобы прийти на смену Ленину, все, кроме поддержки народом их дела. В этом основная причина их поражения.

Большевики победили, следовательно, не столько благодаря собственной силе, сколько благодаря слабостям их белых противников. Впрочем, именно это общенародное сопротивление, бесчисленные партизанские отряды – зеленые^[146]20 – подобно Махно, решающая роль которого единодушно признана, не давали покоя и опустошали тылы всех белых наступлений, спасая, таким образом, Ленина и его партию. Все эти партизаны влились большей частью в состав красной армии, для которой белые в целом были, по-видимому, лучшими вербовщиками.

XIX Счастье и несчастье вновь обретенной свободы

Вследствие обрушившегося фронта в июне 1919 г. восточная Украина попала, таким образом, на четыре месяца под сапог белой военщины и оказалась в тесной зависимости от всех сторонников старого устоявшегося порядка, возвратившихся, чтобы вернуть себе свое богатство и свои должности: средних и крупных земельных собственников-кулаков и помещиков, – мелкой знати, жандармов, судей и других чиновников царских времен. Удобно устроившись и считая свои привилегии окончательно восстановленными, они жестоко мстили крестьянам и другим непокорным за тот бедственный период, который они пережили во время революционных преобразований, с момента ухода австро-германских войск.

Час реванша пробил теперь для другого лагеря. Махновцы, как вихрь, сметали всякое сопротивление, мстили виновникам репрессий – доносчикам и судьям, – разрушали все остатки и символы рабства: тюрьмы, полицейские участки и жандармерии были преданы динамиту или огню. Вновь свирепствует социальный пожар; крестьяне всей массой присоединяются к Махно, который воссоздал, начиная с октября, повстанческую армию в 28 000 пехоты и кавалерии, располагавшую 200 пулеметами и 50 пушками. Повстанцы разгромили несколько полков противника, блокировав Волноваху, главный железнодорожный узел, обслуживавший деникинский фронт, и заставив генеральный штаб белых срочно отозвать с антибольшевистского фронта лучшие казаческие части: Донскую бригаду под командованием Мамонтова, Терскую дивизию, чеченцев и другие ударные полки, всего 25 000 человек, которых чрезвычайно не хватало, когда кавалерия Буденного атаковала в свою очередь Воронеж и вызвала поспешное отступление белых. Эти значительные подкрепления белых вынудили махновцев оставить к концу октября побережье Азовского моря, в частности, порты Бердянск и Мариуполь и район Гуляй-Поля; они захватили Павлоград, Синельниково, Чаплино и главное Екатеринослав и сохраняли контроль над низовьем Днепра (Мелитополь, Никополь и Александровск).

Во всяком крае, местности или городе, которыми овладевали повстанцы, население вновь обретало все социальные и политические права, его приглашали приступить к выборам делегатов профорганизаций и местных советов, затем собрать районный съезд, который должен был определить нужную линию поведения в текущих делах. Это делалось без всякого вмешательства со стороны повстанцев.

Центральный орган махновской повстанческой армии, Военный Революционный Совет, опубликовал накануне занятия Александровска и Бердянска призыв, обращенный ко всем повстанцам, где точно определялась их роль: «Товарищи повстанцы! С каждым днем расширяется район действий революционной повстанческой армии. Недалек, веро-

ятно, день, когда повстанцы освободят от власти Деникина тот или другой город. Это будет город (жирный шрифт в тексте – А.С.), освобожденный повстанцами-махновцами от всякой власти. Это будет город, в котором под защитой революционных повстанцев должна будет закипеть вольная жизнь, должна будет начать строиться свободная организация рабочих, в единении с крестьянами и повстанцами».

В призыве подчеркивалось, что не должно быть никакого насилия или грабежа, ни сомнительных обысков, так как весь успех построения свободных коммун зависел, главным образом, от самих махновцев: «Вопрос нашего поведения в занимаемых местностях есть вопрос жизни и смерти всего нашего движения ^[147]1» .

Повстанцы довольствовались тем, что назначали одного из своих комендантом города, но без всякой гражданской или военной власти, исключительно для установления связи между ними и органами, свободно избранными трудящимися. Это выглядело крайней противоположностью по сравнению с реакционным поведением белых. Тем не менее, большевики это воспринимали по-другому. Так, едва Александровск и Екатеринослав были освобождены, как они создали заново «революционные комитеты» – состоявшие исключительно из их сторонников, которых они хотели выдать за представителей всех; затем они явились к Махно и предложили разделить сферы деятельности: оставить ему чисто военные вопросы, а себе взять администрацию и управления этими городами. В своем смутном уме они уже отождествляли Махно со всем повстанческим движением и, более того, они ему предложили с холодной расчетливостью стать чем-то вроде руки при теле, головой которого были бы они сами. Это было точное повторение того, что случилось год назад. В этот раз Махно еще резче отреагировал против этих «паразитов жизни трудящихся». Он посоветовал им «идти и заниматься честным трудом, и пригрозил казнить весь ревком, если он проявит какие бы то ни было властные меры в отношении трудящихся»^[148]2.

В Александровске состоялись две конференции рабочих. На них были избраны представители на районный съезд, который проходил с 27 октября по 2 ноября 1919 г. В нем участвовало более 300 делегатов, 180 из которых представляли крестьян, по одному от трех тысяч, около двадцати от рабочих, а остальные – от левых революционных орга-низаций и от повстанческих частей. На порядке дня стояли следующие вопросы: 1. Орга-низация повстанческой армии; 2. Реорганизация снабжения; 3. Организация комиссии для созыва следующего съезда и конференций по вопросам социального и экономичес-

кого строительства; 4. Текущие вопросы.

Съезд принял, как самую неотложную военную меру, решение о «добровольной» мобилизации призывников от 19 до 39 лет, лица до 25 лет направлялись непосредствен-

но на фронт, остальные должны были обеспечивать местную самооборону.

Призыв к «добровольной» мобилизации кажется противоречивым, и советские историки не преминули указать на это; в действительности, это означало, что съезд обращается с призывом к революционной сознательности всех тех, кого касалась мобилизация, чтобы они защищали с оружием в руках свои права и свою свободу, но их к этому не обязывали, как это систематически делали большевики, белые и петлюровцы.

Съезд постановил также, что снабжение армии будет обеспечиваться путем военных изъятий, реквизиций, касающихся буржуазии и особенно контрибуций, налагаемых на крестьян, так как армия оставалась в своей основе крестьянской. Из числа крестьян, рабочих и повстанцев была назначена комиссия для подготовки следующих конференций и съездов по вопросам социального и экономического строительства района. Остались, наконец, разные вопросы, на усмотрение делегатов. Все шло хорошо до 30 ноября, когда анархист Волин, который председательствовал на съезде, начал развивать махновские тезисы о свободных советах, написанные Махно совместно с культурным отделом движения, затем наспех обсужденные некоторыми повстанцами: речь шла, следовательно, только о проекте, предназначавшемся для обсуждения и возможного принятия на общем съезде повстанцев. Эти тезисы были опубликованы 20 октября в виде брошюры, как проект теоретической декларации повстанцев^[149]3, и распространены во всем освобожденном районе.

Махно, присутствовавший на съезде, вернулся к этим тезисам и изложил их. Собрание решило проголосовать следующую резолюцию: «Поддерживать всеми средствами эту концепцию, призывая создавать повсюду и как можно быстрее местные свободные социальные и экономические организации, взаимодействующие между собой». В этот момент вмешались многие рабочие делегаты – на самом деле, меньшевики и эсеры, – выступив против этой концепции; вместо нее они предложили легитимность Учредительного собрания, избранного в ноябре 1917 г. и распущенного большевиками в январе 1918 г. Махно их строго отчитал, назвав их даже контрреволюционерами и пособниками Деникина. Возмутившись, одиннадцать делегатов совета профсоюзов, союза официантов ресторанов, типографских рабочих, банков и торговых предприятий оставили зал и опубликовали протест против обвинений Махно, требуя, чтобы во имя рабочего класса города они были сняты. Съезд не счел нужным давать им ответ, так как если бы Махно им не сказал сам все, что думает, вне всякого сомнения, собрание «сделало бы то же самое через день или два^[150]4».

Один из большевистских руководителей, Левко, присутствовавший на съезде, также выступил против этой концепции, грубо ее искажая:

Вы нам говорите, – заявил он, – что советы могут организовать безвластие и что мы можем жить при таких советах, а сами этому не следуете (указывая рукой на президиум съезда). А вы кто? не власть? Председательствуете, даете слово ораторам, приказываете не шуметь, а захотите – и не дадите слова. А как же будет безвластие? Если между двумя нашими селами стоит мост и если он поломается, то кто же будет исправлять? Так как ни наше село, ни другое не захочет его исправлять, а потому будет некому, так мы останемся без моста и не будем ездить в город.^[151]5

Довод был слишком инфантильным, чтобы достичь цели, особенно в отношении крестьян, для которых солидарность– это закон природы, но он показателен для постоянной тенденции, свойственной всем сторонникам власти, рассматривать людей, как детей, которых нельзя оставить без присмотра, иначе они наделают «глупостей». Павлов, которого мы уже цитировали, приводит кредо крестьян, в противовес выше приведенным строкам: «– Мы не большевики. Они много обещают, но у нас все есть. А власть? Мы и без нее хорошо живем».^[152]6

Как бы там ни было, на съезде большевики не настаивали и даже делегировали своего представителя Новицкого в Военный Революционный Совет повстанцев, избранный съездом. Время требовало союза, им оставалось только следовать событиям, заняв хорошую позицию и выжидая удобный момент, чтобы вмешаться.

Махно ответил на протест меньшевиков, уточнив, что обвинения были адресованы им, а не рабочим; он долго объяснялся по этому поводу в открытом письме, напечатанном в махновском органе Путь к Свободе:

Товарищи рабочие! Правда ли, что вы, заслушав на экстренной конференции меньшевиков и правых эсеров, и других им подобных агентов деникинского социализма, бежавших как гнусные воры и трусы от справедливости, произнесенной мною перед делегатами съезда, постановили протестовать против справедливости? Правда ли, что эти ублюдки буржуазии вами уполномочены, чтобы, прикрываясь именем вашей пролетарской чести, на свободных деловых съездах призывать к старому идолу – «учредилке»?

Я думаю, что это неправда, что рабочие г. Александровска не уполномачивали этих лиц проводить на съезде идеи деникинской «учредилки»: Эти наглецы, прикрываясь вашим именем, сами от себя, предавая ваши интересы, говорили на съезде языком Деникина. Я уверен, что рабочие г. Александровска останутся верными идеям пролетариата и крестьянства – идеям социалистической революции. Смерть всем, учредилкам и иным буржуазным ловушкам! Да живет свобода, равенство и справедливость трудящихся».^[153]7

Занятая им позиция могла только удовлетворить большевиков; она была им на руку в политической схватке, в которой они противостояли эсерам и меньшевикам «легитимистам». Можно понять словесную необузданность Махно, особенно после ожесточенных боев, которые он недавно вел в борьбе за свое дело; тем не менее, следует заметить, что он был не прав, сближая идею Учредительного собрания с целями Деникина, который был от нее так же далек, как и от свободных советов, за которые ратовали махновцы, как мы это только что видели. Кроме того, если делегаты от так называемых правых эсеров и меньшевиков действительно представляли рабочих Александровска – есть все основания полагать, что это было так, – это означало попросту, что рабочий класс был менее радикален, чем бедное крестьянство. Махно в этом убедился, когда занял на полтора месяца, начиная с 9 ноября 1919 г., Екатеринослав, рабочие железной дороги обратились к нему, считая его следовательно властью – в общем «хозяином» – чтобы он выплатил им зарплату, которую они не получали уже два месяца! Он им ответил то же, что уже опубликовал по этому вопросу несколько раньше, в махновском органе Путь к Свободе:

К железнодорожникам! В целях скорейшего восстановления нормального железнодорожного движения в освобождаемом нами районе предлагаю т.т. железнодорожным рабочим и служащим энергично сорганизоваться и наладить самим движение, устанавливая для вознаграждения за свой труд достаточную плату с пассажиров и грузов, кроме военных, организуя самим свою кассу на товарищеских и справедливых началах.

Командующий рев. повстанч. армией Украины. г. Александровск. 15 окт. 1919 г. Батько Махно.^[154]8

Железнодорожники района осуществили это в той мере, в какой смогли из-за военной ситуации. Произошел другой характерный инцидент с рабочими цехов в Бердянске: они ремонтировали артиллерийские орудия, захваченные махновцами у деникинцев, затем потребовали, чтобы им заплатили за их труд, но это не всегда случалось при красных или белых. Такое отношение возмутило повстанцев, которые, не колеблясь, жертвовали своей жизнью ради общего дела. Нельзя делать обобщения, так как вероятно, если не точно, что со временем все трения и недоразумения развеются, но эти примеры показывают революционный минимализм некоторых рабочих. Именно поэтому, чтобы избежать всякого недоразумения, Махно не перестанет в будущем настаивать на том факте, что повстанческое движение, которое носит его имя, было, главным образом, самовыражением бедного крестьянства.

2 ноября в Никополе собрался уездный съезд. Он единодушно присоединился к махновскому движению и также провозгласил «добровольную» мобилизацию мужчин в возрасте от 18 до 25 лет, которые должны немедленно быть отправлены на фронт; мужчины от 25 до 45 должны были сформировать местный полк самообороны. Съезд создал комиссию помощи семьям мобилизованных, затем отправил в Екатеринослав трех своих представителей, чтобы установить связь со штабом повстанческой армии. Это был ее апогей; она насчитывала около 80 000 бойцов и контролировала почти весь юг Украины!

Отметим, между прочим, что на съезде в Александровске была принята строгая резолюция, касающаяся пьянства: тем, кто ослабляет и разлагает, таким образом, армию, грозил расстрел. Напротив, Коневец, член партии большевиков, свидетельствует, что слышал, как Махно принимал решение совместно с отвечающим за разведывательную службу в повстанческой армии Левой Задовым-Зиньковским, чтобы поставить 30 бочек чистого спирта казакам Шкуро, с явной целью снизить их боевитость^[155]9.

Александровский съезд принял также резолюцию о размере финансовых контрибуций на буржуазию и банки. На буржуазию Александровска налагалась сумма в 50 миллионов рублей, но она выплатила лишь 10; на екатеринославскую буржуазию была наложена такая же контрибуция, но она дала лишь 7 миллионов, бердянская, которая должна была выплатить 25 миллионов рублей, собрала 15; никопольская, для которой была установлена сумма в 15 миллионов рублей, собрала 8.

Сто миллионов рублей были конфискованы у банков Екатеринослава, из них 45 переданы в распоряжение повстанцев, 3 розданы бедным семьям повстанцев и бывшим узникам; все это осуществлялось через отдел социальной помощи, который вначале заседал дважды в неделю, затем ежедневно. По свидетельству одного из жителей города, опубликованному в одном официальном советском журнале, эта помощь резко отличалась от поведения белых и неявно от поведения красных:

Эта раздача денег населению производилась в довольно широких размерах. Было предварительно объявлено, что беднейшее население может приходить в "штаб повстанческой армии имени батьки Махно" за материальной помощью, – требовалось только принести с собой паспорт, чтобы можно было судить об общественном положении просителя. Безработица и нужда в городе была ужасная, несмотря на сравнительную дешевизну (даже тогда фунт белого хлеба стоил 5–6 руб., при добровольцах 3–4 р.), и немудрено, что с раннего утра у штаба на Екатерининском проспекте толпились тысячи ждущих "выдачи". Впускали по очереди, по одному, в отдел социального обеспечения". Здесь один из членов Реввоенсовета, анархист-интеллигент (повидимому, из сельских учителей) просматривал паспорт просителя, задавал вопросы, что бы выяснить степень нужды, назначал размер пособия и записывал в книгу как фамилию просителя, так и цифру пособия, а сидевший за другим столом кассир доставал из лежавших на полу мешков деньги и отдавал просителю, не требуя никакой расписки. Размер пособия достигал иногда, если проситель или просительница (исключительно жены и вдовы рабочих) представляли веские доводы, довольно значительных по тому времени цифр – до тысячи рублей: на такие деньги целая семья могла просуществовать с избытком более месяца. Выдача пособия беднейшему населению производилась махновцами до последнего дня их пребывания. Таким же путем была оказана помощь городским детским приютам:

было выдано деньгами около миллиона рублей и кроме того не мало продуктами – мукой, салом и колбасой. Надо отдать справедливость махновцам после добровольцев приютские дети в течение месяца "подкормились"... Но, давая деньги для приютов, Реввоенсовет заявил, что повстанческая армия явилась не для того, чтобы заниматься благотворительностью, и больше денег не даст.

– Мы – только войско, – сказал секретарь Реввоенсовета, анархист-интеллигент, представителю детских приютов, пришедшему за помощью для голодающих детей, – мы явились только для того, чтобы оградить вас от насилий какой-бы то ни было власти, от большевистской или деникинской. А остальное зависит от вас самих, от вашей самодеятельности. Устраивайтесь, как хотите!

Такую же точку зрения развил Реввоенсовет махновцев в воззвании к населению с призывом создать конференцию для управления городом. По предложению Реввоенсовета, конференцию должны были создать трудящиеся элементы горожан – рабочие и служащие, без участия эксплуататоров.^[156]10

Такая практика повстанцев хорошо характеризует их способ действия: вначале они устраняют государственную власть, осуществлявшуюся белыми, красными или любой другой партией с гегемонистическими тенденциями, затем предлагают трудящимся осуществлять самоорганизацию. Вначале, используя деньги, собранные у буржуазии, они довольствуются тем, что запускают механизм солидарности, затем ограничивают свои функции только военной обороной. Повстанцы выделили еще один миллион рублей городской больнице, которая за неимением денег не могла функционировать до сих пор. На самом деле, этот финансовый вопрос был для них второстепенным; они определенно предпочитали натуральное хозяйство, то есть прямой обмен услугами и товарами между различными рабочими и крестьянскими объединениями, в строгом соответствии с потребностями тех и других. Несмотря на сказанное, горожане были к этому не готовы, для них надо было чеканить деньги. И в этот раз махновцы решили проблему очень просто: все деньги были признаны одинаково действительными – к большому возмущению советских историков – будь-то «николаевки» (рубли времен Николая II), «керенки» (рубли, выпущенные Керенским), «карбованцы» Петлюры и все другие купоны или боны, все они были в обращении!

Другое замечательное достижение периода занятия Екатеринослава повстанцами: полная свобода собраний и слова для всех левых организаций и органов. Сразу же после прибытия в город махновцы обнародовали это решение:

1. «Всем без исключения социалистическим политическим партиям, организациям и течениям предоставляется полная свобода распространять свои взгляды, идеи, учения и мнения, как устно, так печатно. Никакие ограничения свободы социалистического слова и социалистической печати недопустимы, и никакие преследования в этом направлении не должны иметь места.

Примечание. Сообщения военного характера допускаются к опубликованию лишь при условии получения их из редакции главного органа революционных повстанцев Путь к Свободе.

2. Предоставляя всем политическим партиям и организациям полную свободу распространения своих идеи, армия повстанцев-махновцев в то же время предупреждает все партии, что подготовка, организация и навязывание ими трудовому народу политической власти, ничего общего не имеющей со свободой распространения своих идей, революционным повстанчеством ни в коем случае допущены не будут.

Военно-Революционный Совет Армии Повстанцев-Махновцев. Екатеринослав 5-го ноября 1919 г.^[157]11

Так, впервые после февральских дней 1917 г. была установлена значительная свобода слова, собраний и прессы в столице восточной Украины. На протяжении шести недель присутствия махновцев, спокойно выходили следующие издания: Власть народа, правых эсеров; Знамя восстания, левых эсеров; большевистская Звезда, бюллетень меньшевиков; Набат, Конфедерации анархистов Украины; и русское и украинское издание органа махновских повстанцев Путь свободы.

В своих изданиях махновцы уточняли смысл всех этих достижений: «значение происходящих событий состоит в третьей великой повстанческой революции, которая несет трудящимся массам освобождение от ига всякой власти, во всех ее формах и проявлениях», писала газета «Набат» в своем номере от 1 декабря 1919 г. «Путь Свободы» утверждает 16 октября, что

самой существенной разницей между экономической политикой большевиков и предполагаемым экономическим строительством нового течения является то,что большевики, как и всякая власть, тесно связали экономически-хозяйственное строительство с политикой государственной власти, приспособляя его к аппарату существующего государственного механизма... Новое течение, отрицающее вообще государственность, отрицающее всякую власть, призывающие к свободной организации, ясно представляет эту новую форму экономически-хозяйственного строительства только в свободных безвластных рабоче-крестьянских организациях».

Следует подчеркнуть, что попытка организовать эту новую жизнь проходила в контексте постоянной войны. Город непрестанно обстреливался деникинцами, окопавшимися на противоположном берегу Днепра, обстоятельство, которое объясняет некоторые ограничения в правах для местной буржуазии. Весь район также был подвержен атакам казаков Мамонтова и Шкуро, нашествие которых упразднило почти все решения и резолюции Александровского съезда: делегаты едва успели вернуться в свои деревни и села, как их оккупировала белая военщина.

Ситуация в Екатеринославе стала еще более напряженной, когда был разоблачен большевистский заговор. Некоторое количество большевиков участвовало уже несколь-ко месяцев в борьбе махновцев; некоторые из них воспользовались этим, чтобы устано-вить между собой подпольную связь, проникнуть на командные посты в некоторых полках, затем они решили перейти к действию, то есть осуществить переворот против повстанческого штаба; с этой целью они хотели, прежде всего, убрать Махно. Под каким-то предлогом его пригласили на вечеринку, где замышлялось напоить его отравленным напитком. Махновская разведслужба, получив информацию от одного из своих членов, внедренного в подпольную большевистскую сеть, захватила заговорщиков врасплох, арестовала их и после краткого суда, 5 декабря были расстреляны пять главных заговорщиков, а именно: Полонский, командир повстанческого полка, названного железным, его заместитель Семченко, его любовница – актриса, которая должна была «сыграть» роль отравительницы, Вайнер, бывший председатель военного трибунала красной армии, имевший зловещую репутацию, и еще один сообщник.

22 декабря Слащев атаковал Екатеринослав; он располагал свежими и хорошо вооруженными войсками. После нескольких дней ожесточенных боев в попытке прикрыть эвакуацию нескольких тысяч раненых и больных, находившихся в городе, махновцы были вынуждены окончательно оставить эти места. Вследствие этого, 4-й районный съезд, который должен был собраться в Екатеринославе в конце декабря 1919 г. не мог состояться.

Ослабление повстанческой армии имело единственную и главную причину – эпидемию тифа, врага, худшего, чем все, с которыми приходилось бороться до сих пор^[158]13. Вся сила и завоевания борьбы махновского движения улетучились, таким образом, за несколько недель. С конца октября многие махновцы стали жертвами тифа, на 11 декабря повстанческая армия насчитывала уже не более 25 000 человек, более десяти тысяч были ранены или больны. Многих отправили по домам, чтобы уменьшить риск заразиться; другие были госпитализированы, но из-за отсутствия необходимого лечения, умирали тысячами. Махно и многие члены штаба также заразились ужасной болезнью. К концу декабря осталось только около десяти тысяч повстанцев, которые отошли в район Гуляй-Поля, Мелитополя и Никополя. Именно в этот момент появляется третье действующее лицо, красная армия, вовремя пришедшая, чтобы воспользоваться успехами махновцев. Тем более что белых тоже косит тиф, и потерпев поражение в наступлении на Москву, они медленно отступают к своим базам на Кавказе.

XX Новый враг: партия-государство большевиков

Разгром деникинского тыла под совместными ударами Махно и зеленых значительно облегчил задачу красной армии, которая довольствовалась тем, что следовала шаг за шагом за отступлением белых, которые отходили, соблюдая порядок, под командованием Врангеля и Шкуро. Шкуро «побил рекорды медлительности», отступив на 80 км за три недели, от Воронежа до Касторной^[159]1. Напротив, красная армия спешила занять территорию, очищенную местными партизанами и установить там «советскую» власть. Так подтвердилось утверждение махновцев, приведенное Дыбецом: «Когда надо сражаться, большевики отсутствуют, напрасно искать их на фронте, но как только какой-то город взят партизанами, они появляются и провозглашают себя немедленно новой властью. Их единственная цель состоит в том, чтобы завладеть властью за спиной у повстанцев^[160]2».

Несмотря на общую эпидемию тифа и тяжелые потери на полях боев, численный состав красной армии не переставал расти; осенью 1919 г. он достиг значительной цифры: три миллиона человек. Она усиливалась еще больше за счет включения партизанских отрядов и белых пленных. Правда, только небольшая часть этих войск сражалась на передовой: около одной десятой на разных фронтах. Деникину противостояло только 150 000 человек, которых часто сменяли из-за потерь или за отсутствие боевого духа солдат. В действительности такая армия в целом представляла довольно слабую боевую мощь, поскольку солдаты были мобилизованы насильно, поэтому командование красной армии было занято, прежде всего, обучением бойцов, их идеологической «дрессировкой», затем держало их в резерве или использовало для занятия самых ненадежных областей страны, чтобы стабилизовать там большевистский порядок.

Махновцы допустили тяжелую ошибку, недооценив эту новую опасность. По мне-нию Аршинова, следовало усилить движение в военном отношении и непосредственно занять все части Украины – до Орла и Полтавы – освобожденные повстанцами и нахо-дившиеся под махновским влиянием, чтобы покончить с большевистскими притяза-ниями. Напротив, получилось так, что отряды повстанцев – такие как отряды Бибика и Огаркина, которые занимали Полтаву и Орел – под натиском красной армии должны были идти на соединение с махновцами. Аршинов объясняет это бездействие, с одной стороны, потерями от тифа, с другой – беззаботностью и преувеличенным оптимизмом махновцев, убежденных, что никогда красная армия не посмеет придти диктовать им свою волю, учитывая их решающий вклад в поражение Деникина.

Повстанцы считали, что поскольку они вынесли на своих плечах большую часть тяжестей войны и своими собственными усилиями освободили всю Украину, Москва должна бы принять это во внимание. Махновский штаб пришел к согласию, что приоритет следует отдать или военному усилению района, или положительным задачам социального и экономического строительства трудящихся. Штаб отдал предпочтение второму решению, считая, что благодаря революционному творчеству, трудящиеся массы отметут без труда любую попытку вмешательства какой бы то ни было партии. Была также и другая причина: махновцы не хотели вести себя как новая власть, они хотели полагаться на способность к самоорганизации и на предусмотрительность самих трудящихся, довольствуясь тем, что доводили до них свои концепции. Листовка, которая распространялась в то время, хорошо выражает это стремление:

Объявление революционной повстанческой армии Украины (махновцев)

Ко всем крестьянам и рабочим Украины!

Передать по телеграфу, телефону или разъездной почтой во все села, волости, уезды и губернии Украины. Прочесть на крестьянских сходах, фабриках и заводах.

Братья трудящиеся! Революционная Повстанческая армия Украины (махновцев) была вызвана к жизни, как протест против угнетения рабочих и крестьян буржуазно-помещичьей властью с одной стороны, и большевистско-коммунистической диктатурой – с другой.

Ставя себе целью – борьбу за полное освобождение трудящихся Украины от гнета той и другой власти и создание истинного советского социалистического строя, армия повстанцев-махновцев упорно боролась на нескольких фронтах за достижение этих целей и в настоящее время победно заканчивает борьбу с деникинской армией, освобождая район за районом, где всякая насильственная власть, всякая насильственная организация удаляются.

У многих крестьян и рабочих возникают вопросы: как быть теперь? Что делать? Как относиться к распоряжениям выгнанной власти? и т.д.

Подробно и законченно на все эти вопросы ответит Всеукраинский рабоче-крестьянский съезд, который должен будет сейчас же собраться, как будет возможность съехаться рабочим и крестьянам. Этот съезд наметит и вырешит все наболевшие вопросы рабоче-крестьянской жизни. Но ввиду того, что съезд этот будет создан через неопределенное время, армия повстанцев-махновцев, находит необходимым дать следующее объявление по основным вопросам рабоче-крестьянской жизни:

1. Все распоряжения деникинской (добровольческой) власти упраздняются. Те распоряжения коммунистической власти, которые шли в разрез с интересами крестьян и рабочих, тоже отменяются.

Примечание. Относительно того, какое из распоряжений коммунистической власти вредны для трудящихся, должны решить сами трудящиеся — крестьяне на сходах, рабочие у себя на фабриках и заводах.

2. Помещичьи, монастырские, удельные земли и земли иных врагов трудящихся со всем их инвентарем, живым и мертвым, переходят в пользу крестьян, живущих лишь своим трудом. При чем переход этот совершается организованно, решением общих сходов крестьян, которые должны в этом деле помнить не только каждый свои личные интересы, но иметь ввиду также и общие интересы всего угнетенного трудового крестьянства.

3. Фабрики, заводы, рудники, угольные копи и прочие орудия и средства производства становятся достоянием всего рабочего класса в целом, который в лице своих профессиональных объединений организованно берет все предприятия в свои руки, налаживает в них производство и стремится связать всю промышленность страны в единый целостный организм.

4. Предлагается всем рабочим и крестьянским организациям приступить к строительству вольных рабоче-крестьянских советов. В советы должны избираться только труженики, участвующие в том или ином необходимом для народного хозяйства труде. Представители политических организаций не имеют места в рабоче-крестьянских советах, так как их участие в рабочем совете сделает из последнего совет партийных депутатов, что может привести дело советского строя к гибели.

5. Существование чрезвычаек, партийных ревко[мов и] им подобных принудительных, властнических и дисциплинарных институтов недопустимо среди вольных крест[ьян] и рабочих.

6. Свобода слова, печати, сходок, союзов и пр. являются неотъемлемым правом каждого труженика и всяк[ое] ограничение оных является контр-революцпонным акто[м.]

7. Государственная стража, полиция, варта упраздняются. На место их само население организует свою самоохрану. Самоохрану могут организовать только рабоч[и]е [и] крестьяне.

8. Рабоче-крестьянские Советы, самоохрана рабочих и крестьян, а также каждый крестьянин II рабочий должны не допускать каких бы то ни было революционных выступлений буржуазии и офицерства. Также не должны допускать проявления бандитизма. Всех изобличенных в контрреволюции и бандитизме расстреливать на месте.

9. Советские и украинские деньги должны приниматься наряду с другими деньгами. Виновники в нарушении этого подлежат революционной каре.

10. Обмен продуктами труда и торговля, пока за это дело не взялись рабоче-крестьянские организации, остаются свободными. Но в то же время предлагается, чтобы обмен продуктами труда происходил главным образом между трудящимися.

11. Все лица, умышленно препятствующие распространению настоящего объявления, будут рассматриваться как контрреволюционеры.

7 января 1920 г.

Военно-революционный совет и командный состав революционной повстанческой армии Украины (Махновцев).3

Это листовка высокого революционного достоинства, но она свидетельствует о преувеличенной оценке возможностей населения, которое было тогда обескровлено и лишено всего. А единственным языком, который понимали большевики, был язык соотношения военных сил. Как и за год до этого, они вошли в Украину с севера, и при отсутствии центральной власти (по крайней мере, в их представлении, так как ни в коем случае свободная и спонтанная организация трудящихся посредством их основных органов – свободных советов, федеративных снизу до верху – не могла составлять для них государственная власть, достойную этого имени), они насадили свое управление. В заключение митинга, состоявшегося в Екатеринославе 1 января 1920 г., после занятия ими города, они заставили проголосовать за красноречивую резолюцию, заканчивавшуюся словами «Да здравствует мировая большевистская коммунистическая партия! Да здравствует 3-й коммунистический Интернационал! Долой анархию!^[162]4».

Первые встречи между подразделениями двух лагерей в начале января 1920 г. были если не братскими, то дружескими. Кубанин, советский историограф Махновщины, считает, что «для красной армии махновцы казались союзниками, которые вели ожесточенную борьбу в тылу общего врага, участвуя в его дезорганизации и приближая, таким образом, общую победу. Само собой разумеется, махновские части должны были подчиниться общему командованию красной армии^[163]5». Таким образом, красная армия начала вести себя как хозяйка этих мест, перехватывала группы махновцев, затем включала их в свой состав, распыляя среди своих полков, или же разоружала их и отправляла по домам.

По причинам, указанным выше, Махно и его штаб отошли в район Гуляй-Поля и Александровска, то есть они на самом деле отказались от всякого контроля над районом. Махно, больной острой формой сыпного тифа, находился в это время в коме и вышел из нее только десяток дней спустя.

8 января – это был момент, избранный командованием 14-й красной армии, чтобы отдать приказ махновцам выступить на польский фронт, где большевики готовили захватническую войну, чтобы заполучить общую границу с Германией – родиной пролетарской революции, по словам Ленина, – прежде чем «большевизировать» всю Европу.

Кубанин комментирует этот приказ, объясняя, что он был «продиктован необходи-мостью вырвать махновскую повстанческую армию с ее территории и превратить ее, таким образом, в часть регулярной армии^[164]6». Кубанин, когда писал эти строки, не знал, что целью этого приказа была спровоцировать разрыв с Махно. Действительно, в статье, опубликованной через несколько месяцев после книги Кубанина, Левенсон, украинский большевистский военный руководитель, объясняет совсем по-другому этот приказ, приводя разговор между Уборевичем, командующим 14-й красной армией и Якиром, командиром 45-й армии. Первый заявил, что «отношение Махно к этому приказу даст нам определенную основу для нашего будущего поведения по отношению к нему»; второй ему ответил, что «будучи лично знакомым с Махно, я знаю, что он ни в коем случае не согласится». Уборевич подтвердил и сделал заключение: «Этот приказ является совершенно явным политическим маневром, и ничем больше, мы даже не надеемся на положительный ответ Махно^[165]7».

Чтобы дополнить цинизм этого персонажа, отметим, что он уже отдал за несколько дней до этого, 4 января, совершенно секретный приказ «принять все меры к поголовному разоружению населения и уничтожению банд Махно^[166]8».

Самый значительный махновский отряд, стоявший в Александровске и состоявший из шести полков, т. е. около 9000 пехотинцев и кавалерии, с возмущением ответил, прежде всего, что он совершенно не зависит от красной армии, что он не нуждался в этом, чтобы освободить Украину, затем, что Махно и большинство их бойцов лежат больные тифом, и, наконец, что война с Польшей его не касается. Этот ответ большевики приняли с удовольствием, так как он давал им оправдание, чтобы вновь, 9 января 1920 г., объявить Махно и его повстанцев вне закона и открыто сражаться против них. Высшее командование Красной армии хотело тем самым отомстить за провал, который оно потерпело в августе 1919 г. в Помощной, когда его войска перешли на сторону Махно. Коммюнике, провозглашавшее Махно вне закона, разворачивает следующую лживую аргументацию:

Постановление Всеукраинского ревкома об объявлении вне закона Махно и махновцев. 9 января 1920 года

Товарищи, наконец, после невероятно тяжелых жертв нашей доблестной Красной армии удалось разбить помещиков, капиталистов и их приказчика Деникина.

Но главный враг украинского народа - польские паны еще не разбиты. Идя на помощь Деникину, они заняли целый ряд городов и местечек как нашей страны, так и России.

Военное командование, всячески стремясь к единению всех боевых сил против общего врага трудового народа - помещиков и капиталистов, предложило махновцам выступить против поляков и тем поддержать Красную армию и освободить наши села и города от ига польских помещиков, а рабочих - от рабства капиталистов.

Но Махно не подчинился воле Красной армии, отказался выступить против поляков, объявив войну нашей освободительнице – Рабоче-Крестьянской Красной армии.

Таким образом, Махно и его группа предали украинский народ польским панам, подобно Григорьеву, Петлюре и другим предателям украинского народа.

Поэтому Всеукраинский Революционный Комитет постановляет:

1. Махно со своей группой объявляется вне закона, как дезертиры и предатели.

2. Все поддерживающие и укрывающие изменников украинского народа будут беспощадно истреблены.

3. Трудовое население Украины обязуется всячески поддерживать Красную армию в деле уничтожения предателей махновцев.

Настоящее постановление все ревкомы Украины обязуются прочесть на фабриках, заводах, шахтах и собраниях.

Всеукраинский Революционный Комитет, Председатель Петровский. Члены Мануильский, Затонский, Гринько, Качинский.

1920 года, 9 января г. Харьков.

Реввоенсоветом Южфронта отдано – распоряжение прочесть настоящее постановление во всех воинских частях. Члены Реввоенсовета Южфронта Сталин, Егоров.^[167]9

Наиболее удивительным в этом документе было обнаружение главного врага украинского народа в лице польских панов, совершенно отсутствовавших в стране уже много столетий! Между прочим, во главе польского правительства стоял социалист Пилсудский! Наконец, большевистские сатрапы не остановились на таких «пустяках»! Любой повод был хорош, лишь бы оправдать провозглашение махновцев вне закона. Наивность махновцев бросается в глаза; они считали, что так хорошо выполнили свою революционную роль, что большевики больше не посмеют прибегнуть к клевете по отношению к ним. Это означало не учитывать гегемонистскую логику ленинской клики.

Этот декрет дал сигнал для охоты на Махно, который, без памяти и на краю смерти, был спасен только преданностью крестьян Гуляйпольского района, скрывавших его и жертвовавших собой, когда укрытие было обнаружено пока больного перевозили в более надежное место. Членам махновского штаба и основным командирам повстанцев удалось пройти через звенья сети, и они пытались сдержать атаки красных. Военный Революционный Совет повстанцев был самораспущен, его члены перешли в подполье или, как Волин, были арестованы большевиками.

В секретном рапорте об операциях 13-й красной армии от 31 января 1920 г. сооб-щается, что «остатки» махновцев были ликвидированы в районе Гуляй-Поля. Добыча была значительной: 13 орудий, 8 пулеметов, 1 бомбомет, 300 пленных, 120 винтовок, 60 лошадей, 50 седел, 1 телеграфный аппарат, 4 пишущих машинки, 100 шашек, 50 пуле-метных лент, 5000 патронов, 3 сундука серебряных вещей и другая добыча!^[168]10 Эта опера-ция, по сути, соответствует внезапному нападению на махновский штаб, в ходе которого предпоследний брат Нестора, Савелий, занимавший пост интенданта, был убит во время налета красных на Гуляй-Поле. Выскочил во двор и попал под пули. Поскольку эта карательная экспедиция не выглядела достаточно убедительной, командующий 13-й армией Егоров 6 февраля отдал приказ командиру эстонской дивизии окончательно раздавить махновцев Гуляйпольского района, а также «безжалостно карать махновцев и население, которое их укрывает»; он даже уточнил, что «в случае сопротивления в Гу-ляй-Поле, следует действовать самым суровым образом, если этого требуют обстоя-тельства^[169]11».

Все эти усилия, кажется, не увенчались успехом, так как 9 февраля в другом срочном и секретном рапорте об операциях 12-й, 13-й и 14-й красных армий докладывалось, что «захвачено штабное черное знамя, 3 пулемета, 38 винтовок, 2000 патронов, 14 лошадей, 2 легких испорченных орудия и возвращена тяжелая батарея 42-й дивизии»,^[170]12 захваченная немногим ранее махновцами!

Для большей уверенности командование красной армии использует латышских, эстонских и китайских стрелков, большинство из которых не знало ни русского, ни украинского языка; поскольку они не имели никаких местных связей, ими было легче манипулировать. Эти несколько успешных операций, проведенных в районе Гуляй-Поля, позволили красному командованию считать, что махновское движение, по их терминологии, «ликвидировано»; оно решило заняться теперь зачисткой территории. Оно начало с тщательного обыска каждого дома, для того чтобы изъять все оружие, находившееся еще у населения, которое, следовательно, рассматривалось, как потенциально враждебное. Советский диссидент генерал Григоренко, который уже описывал для нас злодеяния белых, рассказывает в этот раз о расправах красных:

Все мы, например, знали о расстреле белыми первых Советов. Помнили об этом, осуждали белых и относились к ним враждебно. Но вот весной 1920 года по селам пошли «тройки ЧК», по изъятию оружия у населения. Прибыла такая тройка и в Борисовку.

Собрали сход. Председатель тройки, весь в коже, увешан оружием с головы до пят, свое выступление посвятил тому, что зачитал список заложников (семь наиболее уважаемых мужчин старшего возраста) и объявил, что если до 12 часов завтрашнего дня не будет сдано все имеющееся у населения оружие, заложники будут расстреляны.

Ночью к сельсовету были тайком подброшены несколько охотничьих ружей, револьверы, кинжалы. После обеда бойцы отряда, сопровождавшего «тройку ЧК», пошли по домам с обысками. Нашли (а может и с собой принесли) у кого-то в огороде или даже на лугу за огородом, один обрез. Ночью заложников расстреляли и взяли семь новых.

Любопытно, что этих заложников пощадили, к удивлению жителей села, так как председатель этой «тройки» был известен тем, что никогда не расстреливал меньше трех партий заложников. Григоренко продолжает:

Но в селе долго говорили о расстрелах, которые проводят «тройки» во всем нашем степном крае. И кровь лилась беспрерывно. Говорили об особой массовости расстрелов в Ново-Спасовке (теперь село Осипенко). Очевидцы утверждали, что по склонам оврага, над которым расстреливали, кровь текла ручьями, как вода.

Я не верил этим рассказам. Считал, что с Ново-Спасовкой так поступить не могут, поскольку село это героическое. Оно в 1918 году восстало против белых и сопротивлялось около восьми месяцев. Вызволила его из окружения армия Махно. И село отблагодарило «батьку», дав в состав его армии два хорошо вооруженных и закаленных в боях стрелковых полка. Вот потому и не верилось. Думалось, как же может революционная власть так поступать с борцами за революцию. Но все оказалось, как я узнал впоследствии, правдой. В Ново-Спасовке был расстрелян едва ли не каждый второй мужчина. Власти рассудили иначе, чем я. Они думали, что те, кто восстал против белых, могут восстать и против красных. И упредили эту возможность массовыми расстрелами.^[171]13

Это был настоящий геноцид потомков запорожцев, сознательно проводимый большевистскими руководителями. Петр Аршинов, летописец махновщины и непосредственный свидетель этой войны на уничтожение, оценивает по самым скромным подсчетам количество крестьян, расстрелянных и искалеченных большевистскими властями в 1920 г. цифрой около двухсот тысяч! И не меньшее число депортированных в Сибирь и другие места – зловещие рекорды белых были побиты и превзойдены всякие границы!

Приведем также недавно опубликованное анонимное свидетельство одного старого большевика, которое отражает другой аспект этого террора, так как ЧеКа в этом случае имело подручного в лице армейского командира Жлобы, донецкого шахтера, ставшего фанатиком и слепым орудием партии. Ввиду усиления действий махновцев весной 1920 г. в районе Синельниково было взято сто заложников среди так называемого зажиточного населения – кулаков, попов, торговцев и т. д. (представителей которых, должно быть, в действительности оставалось не так уж много) – и передано в руки ЧеКа:

После допроса их вывели во двор тюрьмы и потребовали, чтобы они сказали, кто были руководители банды, где-то прятавшиеся: в домах, сараях и других укрытиях? Заложников предупредили, что в случае отказа 25 из них будут расстреляны на месте как виновники убийств и грабежей. Заложники молчали. 25 первых по списку в алфавитном порядке были отведены в сторону на двадцать шагов и расстреляны на глазах у остальных; немедленно сообщили родственникам и отдали им трупы^[172]14 .

На второй и третий день сцена повторилась с таким же результатом. От двадцати пяти последних заложников потребовали выдать махновских агентов. После некоторого размышления заложники выдали имена махновцев проникших в «органы советской власти и местное руководство партии: в частности председателя горсовета, секретаря горкома партии, которые объединили вокруг себя врагов советской власти». Эти «агенты» были сразу же ликвидированы. Автор этих мемуаров, однако, не задался вопросом, как эти заложники, считавшиеся зажиточными, могли быть так хорошо осведомлены о проникновении махновцев в советский аппарат? Более чем вероятно, что первые из них не заговорили из-за того, что не знали настоящих махновцев, а последние заложники сумели одновременно спасти свою жизнь и жестоко отомстить власти, указав на настоящих сторонников Ленина, назвав их по случаю «махновцами»! Этот тезис подтверждается абсолютным отказом махновцев участвовать в каких бы то ни было органах государственной власти. Свидетельством тому следующее обращение:

Слово к крестьянам и рабочим Украины

Во всех же остальных случаях Вы для них ничто и они с Вами совершенно не считаются. Они Вас порабощают, мобилизуют, повелевают и управляют Вами. Они Вас уничтожают. И Вы, будучи угнетенными, терпеливо переносите все те ужасы казней, насилия и произвола, которые творятся коммунистическими палачами и которые могут быть устранены только лишь Вашей революционной справедливостью, только лишь Вашим общим всенародным протестом – революционным бунтом. На это зовут Вас Ваши братья, такие же крестьяне и рабочие, как и Вы, умирающие под пулей красных убийц, которые силой оружия забирают скот, хлеб и другие предметы потребления и вывозят в Россию. Они – Ваши близкие братья –, прощаясь со своими жизнями, со всем тем светлым будущим, к которому мы все стремимся, призывают Вас спасти революцию, свободу и независимость. Помните, братья крестьяне и рабочие, что, не чувствуя теперь полной свободы и независимости в самих себе, Вы и впредь будете неправомочны сами разрешать свою судьбу, не сможете быть сами кузнецами своего счастья, не сможете сами быть хозяевами богатств Вашей страны, наследии Вашего же труда.

Все это за Вас будут делать непрошенные хозяева – пришельцы коммунисты-большевики. А чтобы избавиться от этих непрошенных хозяев и властелинов все крестьяне, все их лучшие силы должны отдаться работе по созыву тайных волостных и районных крестьянских съездов, на которых должны сговориться и разрешить животрепещущие вопросы момента, выдвинутые безответственностью и диктатурой этих бандитов. В интересах страны, в интересах самих трудящихся Украины не допустить страну до полного ее опустошения этими непрошенными хозяевами-властелинами, не должно быть место на Украине ни им, ни их наймитам-красным убийцам, тиранившим народ. Все крестьяне, не теряя ни одного дня, должны организоваться чрез посредство своих тайных съездов. Организовать в каждом селе и деревушке тайные боевые единицы, выделить руководящий боевой орган. Раз навсегда отказать всякую помощь коммунистическим палачам и их подлым наймитам, отказать как в подводах, так и в зерне и куске хлеба. Рабочие в свою очередь как в городах, так и в селениях должны воздержаться от вступления в коммунистическую партию, в реквизиционные продовольственные отряды и чрезвычайкомы: отказаться от всякого участия в коммунистических учреждениях. Народ Украины должен на весь мир заявить словом и делом: прочь с дороги убийцы и палачи как белые, так и красные! Мы идем ко всеобщему благу, свету и правде и насилий ваших не потерпим. Да здравствует международная Рабоче-Крестьянская Социальная Революция! Смерть всем белогвардейцам и комиссарам! Смерть всем палачам! Да здравствует свободный советский строй!

[Март-апрель 1920 г.]

Штаб революционной повстанческой армии Украины (Махновцев).15

Повстанцы взяли на себя практическое осуществление на местах этих намерений мести. В конце февраля дивизия эстонских «наемников», которая имела наглость устроиться в самом Гуляй-Поле была неожиданно атакована и разгромлена, все ее военные и политические командиры расстреляны; что касается простых солдат, тех из них, кто выразил желание, приняли в повстанческие подразделения, остальных расформировали и отправили по домам.

На протяжении следующих месяцев во многих местах на левом берегу Днепра продолжались стычки. Стратегия красной армии состояла в преследовании, окружении и, если возможно, уничтожении повстанцев, так как пленных не брали. Она забыла, что махновцы были здесь у себя дома и перемещались как рыба в воде: хорошо осведомленные о передвижении своих противников, они лавировали между различными вражескими подразделениями, атаковали и громили самые маленькие из них, нападали неожиданно на тылы других, короче, вели войну на непрестанное изматывание противника. Красный военный руководитель высокого ранга Ефимов в марте 1921 г., когда борьба против Махно была еще в самом разгаре, изложил свой опыт войны против повстанцев в 1920 г. Прежде всего, он объясняет отсутствие убедительных результатов со стороны красной армии ее социальным составом: у солдат и офицеров, которые сами были главным образом из крестьян, сердце не лежало к борьбе против махновцев из-за подспудной классовой солидарности, так как те представляли наилучшим образом чаянья местного населения «обойтись без всякой власти, рассматривая государство как тяжесть, как сковывающую опеку»^[174]16. Он считает, что повстанцы научились сражаться против регулярной армии благодаря деникинским войскам – этим он проявляет свою неосведомленность об их предыдущих боях против австро-германцев – и видит некоторое сходство в стратегии борьбы белых и красных против Махно, даже в плане результатов, то есть их неуспеха. Следует понять, что главный махновский отряд опирался на многочисленные маленькие местные отряды, служившие ему при случае резервом и располагавшие всей широтой для действия против чекистов и продотрядов, посылаемых властями. Сплоченность махновского движения объясняется, по его мнению, его «советской» структурой, но в смысле «свободных советов», т.е. с инициативой, исходящей с мест. Все это, по словам Ефимова, и составляло причины неудач и неуспеха на протяжении первой половины 1920 года в борьбе против Махно.

Поскольку путь, по всей видимости, освободился, большевики ввели в деревне то, что Ленин помпезно назвал «военным коммунизмом». Эта находка была прямо навеяна «военным социализмом» экономик капиталистических стран на протяжении войны 1914 г., когда некоторое ограничение и некоторая «социализация» были введены в народное потребление и в индустриальное производство. Для Ленина это превратилось только в ограничение потребления; поскольку промышленное производство стало незна-чительным, любой обмен с деревней был невозможен; речь шла, таким образом, о реквизиции всех сельскохозяйственных и пищевых продуктов в пользу, в первую оче-редь, нового привилегированного класса режима, армии, наконец, изголодавшихся горо-жан. Все должно было обязательно проходить через государственный аппарат. Можно понять полнейшую абсурдность этой системы, если знаешь, например, что частным лицам было запрещено ловить рыбу или охотиться, так как они должны были под страхом наказания вернуть продукты этой деятельности государству. Точно также для дров: дрожа от холода на протяжении зимы, никто не мог рубить дрова в лесах, принад-лежавших государству и представлявших собой неприкасаемую собственность, под страхом обвинения в краже государственного имущества!

В деревнях то, что называют эвфемистически «реквизициями», было на самом деле систематическим грабежом крестьян; у них отнимали все: пшеницу, семена, свиней, скот и им щедро выдавали квитанции; если они отказывались и восставали, их расстреливали и поджигали их дома. Пылали целые села. Вот так осуществлялся коммунизм «сверху» в ущерб самым элементарным правам крестьян, которых в этом случае называли «кулаками».

Как же обстояло в точности дело с этими знаменитыми «кулаками» в 1920 г.? Официальная статистика приводит следующие цифры по поводу распределения земель среди крестьянства: в 1917 г. 71% крестьян обрабатывало меньше 4 гектаров земли, 25% располагали от 4 до 10 га, и только 3,7% владели более 10 га; тогда как в 1920 г. те же категории крестьян насчитывали соответственно 85, 15 и 0,5%^[175]17. Очевидно, что уже в 1917 г. число зажиточных крестьян – целиком относительно и исключительно по большевистским нормам – было достаточно ограниченным, тогда как в 1920 г. оно стало действительно незначительным. Примем во внимание другой, еще более красноречивый, критерий: владение лошадьми. По данным того же источника, в 1917 г. 29% крестьян не имели лошадей, 49% имели по одной, 17% располагали двумя лошадьми и 4,8% использовали более трех лошадей; в 1920 г., соответствующие цифры были 27,6, 63,6, 7,9 и 0,9%! Вывод, социальное положение крестьян выравнялось, и не существовало больше, так сказать, никаких кулаков, т. е. зажиточных крестьян, разве что в богатом воображении ленинцев! Впрочем, они всегда были неспособны, несмотря на всю свою идеологическую путаницу, дать точное определение кулака; это был для них, на самом деле, термин-заклинание для обозначения любого крестьянина, независи-мого от большевистского государства, а, следовательно, по их параноическому умоза-ключению, враждебного их всемогуществу. Такое истолкование могло в этом случае охватывать почти все крестьянство.

Самое худшее состояло в том, что этот систематический грабеж и все ужасы, которые он порождал, часто оказывались совершенно напрасны: Кубанин сам приводит примеры, когда половина собранного фуража сгнила на месте, и когда скот, отнятый и отправленный в вагонах, подыхал в дороге из-за отсутствия воды и питания.^[176]18

Режим все же несколько изменил свою аграрную политику, число совхозов, поспешно основанных в 1919 г. и которые большей частью разорились, сократилось в 1920 г. с 1185 до 640; площадь их земель сократилась еще больше: с 1105 тысяч гектаров до 341 в 1920 г.^[177]19 Власть предпочитала создавать себе «клиентов» и делить эти земли среди своих сторонников. Что касается непокорных, их земля, с трудом отнятая у бывших помещиков, также была конфискована. Кубанин признает, что для «крестьянской массы советская экономика была ненавистной формой господства, подобной господству польских панов, которая в действительности только заменила бывшего крупного землевладельца на государство^[178]20».

Украинское крестьянство не оставалось пассивным по отношению к этой кровавой контрреволюции: на протяжении первых девяти месяцев 1920 г. более тысячи большевистских грабителей и агентов заплатили жизнью за свои злодеяния^[179]21. Махновцы им безжалостно мстили, так что вскоре не находилось больше добровольцев, согласных пуститься в авантюру и поехать в эти места. Заметим по этому поводу, что из 10576 агентов, мобилизованных режимом для проведения этих грабежей, было только 323 коммуниста, большинство же – сомнительные элементы, воры и другие паразиты, кото-рых привлекала возможность легкого пропитания и обладания хоть маленькой властью. Режим воспользовался этим впоследствии чтобы свалить на них все злоупотребления, совершенные от его имени^[180]22. Уточним также одну тонкость со стороны Москвы: смертная казнь была якобы отменена в России 2 февраля 1920 г., но не на Украине, где происходили главные столкновения; этот нюанс до сих пор остался без внимания для большинства историков этого периода.

XXI Между белыми и красными

Что происходило у белых на протяжении всего этого времени? Вследствие поражения большого деникинского наступления на Москву их отступление шло в трех направлениях: армейский корпус генералов Бредова и Мартынова отходил на Запад; из-за отказа румын пропустить через границу, он спустился вдоль Днестра и перешел в Польшу, где войска были интернированы. Части генерала Слащева отступали к Крыму и укрылись за Перекопским и Геническим перешейками. Основные антибольшевистские силы отошли к Кавказу, преследуемые по пятам красными казаками Думенко и Буденного. В связи с провалом предпринятого Деникиным наступления сто пятьдесят представителей казаков Дона, Кубани и Терека собрались 2 января 1920 г. на Большой казачий круг, чтобы выработать Конституцию федеративного казачьего государства. Здесь назрел разрыв между казаческой «Жирондой» и деникинским штабом; казаки не хотели больше служить пешками в амбициозных играх белой реакционной военщины, они решили довольствоваться защитой своих территорий от красных, надеясь установить с ними фактический нейтралитет; красные же не хотели ничего знать и оказывали сильное давление на фронте. Непоследовательность высшего командования белых, все более и более проявляющаяся некомпетентность Деникина, который нашел способ отстранить от должности Мамонтова и Врангеля, самых способных генералов, в сочетании с внутренними раздорами и упавшей боеспособностью казаков, быстро превратили отступление в бегство: Таганрог, Ростов, Новочеркасск, главные города Дона, попали в руки красных казаков. Деникин принял тогда решение отступать в Крым; добровольческая армия и несколько тысяч казаков в катастрофической ситуации в марте 1920 г. погрузились на русские и английские корабли, оставив на произвол судьбы казаческие армии. Сто тысяч казаков были взяты в плен красными в Новороссийске, еще 22 тысячи в Кабарде, поблизости Грузии, отказавшейся предоставить им убежище^[181]1. Это был разгром: не потерпев настоящего военного поражения, белые – особенно по вине деникинского высшего командования – сами себя поразили, втянутые в свои политичес-кие противоречия и дискриминационное отношение к казакам. Остатки их войск оказа-лись, таким образом, в Крыму, который стал последним бастионом белого движения.

Большая часть попавших в плен казаков была отправлена красным командованием на польский фронт или в другие части страны, с тем, чтобы дать им возможность искупить свое «заблуждение» в глазах Москвы. Не желая быть пушечным мясом для белых, казаки оказались между Сциллой и Харибдой, став слепым орудием экспансионистских намерений Москвы.

Вскоре Деникин был вынужден уйти в отставку; он уехал полный жалости в поисках пристанища в Константинополь, где главный его сотрудник и «серый карди-нал», генерал Романовский был убит сразу же после приезда каким-то белым офицером. Чувствуя, что его ждет та же участь, Деникин поспешно отправился в Англию.

22 марта 1920 г. общее собрание высшего командования белых назначило генерала барона Врангеля руководителем белого движения. Врангель, будучи по происхождению из мелкой немецко-балтийской знати, «согласился принять пост главнокомандующего» и энергично взялся за дело.

Несмотря на то, что он был глубоко занят своей персоной и имел скорее монархические убеждения, Врангель был намного способнее и умнее своего предшественника. Он пытается вывести движение из изоляции и сблизиться с поляками, румынами и сербами, с некоторым успехом в отношении этих последних, которые передали ему огромные запасы русского вооружения, остававшегося со времен войны 1914 г. Он переименовал добровольческую армию в Русскую армию, восстановил в ней дисциплину и единство командования, предал военному трибуналу генерала Сидорина, командира донской армии и его начальника штаба, генерала Кельчевского за сепаратизм, и отправил их в ссылку. Тем не менее, у него не было иллюзий относительно успеха своего предприятия, и из осторожности он занялся своими тылами, заранее обеспечивая все средства для возможной и быстрой эвакуации всей своей армии из Крыма. «Тонкая бестия», Врангель понимал также, что необходимы экономические и политические меры, чтобы поддержать с некоторыми небольшими шансами на успех его национальное предприятие. В апреле, он заявил по этому поводу представителям прессы: «Мною намечен целый ряд мер, чтобы наибольшее количество земли могло бы быть использовано теми, кто в эту землю вложил свой труд. Мелкому крестьянину-собственнику принадлежит сельскохозяйственная будущность России, крупное землевладение отжило свой век. Улучшение материального благосостояния рабочих и удовлетворение их профессиональных нужд является одной из моих главнейших забот.^[182]1». Врангель также понял, в отличие от Деникина, что не следует гоняться за несколькими зайцами сразу; он решил сделать шаги навстречу всем, кто боролся против большевиков с целью создания союза. 13 мая он отдал следующий секретный приказ всем командиром своих подразделений:

«В случае перехода нашего в наступление мы, на пути к достижению заветной цели – уничтожения коммунизма, можем войти в соприкосновение с повстанческими частями Махно,Украинскими войсками и другими противо-коммунистическими группами.

В борьбе с главным врагом Святой Руси – коммунистами, нам по пути все те Русские люди, которые, как мы, честно стремятся свергнуть кучку насильников – большевиков, обманом захвативших власть.

ПРИКАЗЫВАЮ – всем начальникам, при соприкосновении с указанными выше противобольшевистскими группами, сообразовать свои действия с действиями войск этих групп, имея ввиду нашу основную задачу – свергнуть коммунизм и всемерно облегчить и помочь Русскому народу воссоздать свое Великое Отечество».^[183]2

Задняя мысль ясна: использовать любой ценой все антибольшевистские силы. Точно также как большевики обещают со своей стороны все и еще более, разумеется, тогда, когда «закончится гражданская война», Врангель, предложил «прогнать их и потом посмотреть». Население не очень верило в такие перспективы с одной и с другой стороны, когда оно не может бороться само за свои собственные интересы, оно остается, насколько это возможно, индифферентным и пассивным перед этими «ссорами любителей власти».

Со своей стороны, Махно не был еще в курсе этих умозрительных рассуждений; едва встав на ноги, он лично вел ожесточенную борьбу одновременно против чекистов, грабительских продотрядов и частей красной армии, брошенных на его преследование. Он принимает, впрочем, разные решения в зависимости от того, имеет ли он дело с руководителями, командирами и политическими комиссарами красной армии, – их немедленно уничтожали, или с массой солдат, принудительно мобилизованных. Для них махновцы организовывали митинги, объясняли им причины своей борьбы, затем приглашали их записываться в свои ряды или возвращаться домой, как это можно судить по следующей листовке:

ТОВАРИЩИ КРАСНОАРМЕЙЦЫ ФРОНТА И ТЫЛА!

Народ Украины, угнетаемый Вашими командирами и комиссарами а иногда и непосредственно Вами под руководством этих Командиров и Комиссаров, протестует против подобного насилия: Вас ждали как освободителей трудящихся масс от гнета Деникинской своры-палачей; но после Вашего прихода на Украину еще больше стали слышны стоны, плач и вопли бедного люда. Всюду расстрелы, сжигание крестьянских хат и даже сел, всюду грабеж и насилие.

Народ изнемог и больше не в силах терпеть произвола; он предупреждающе спрашивает Вас: остановитесь ли Вы перед таким кошмаром и отдадите ли себе отчет в том, кого Вы под руководством Ваших командиров и комиссаров расстреливаете, кем заполняете тюрьмы и подвалы? – Не Вашими ли братьями, отцами и детьми? Конечно. Ими и делаете это, не замечая, как буржуазия в сторонке сидит и посмеивается, как старорежимные офицеры и генералы, пользуясь свободой и Вашей слепотой, сидят на мягких креслах и приказывают Вам издеваться над бедным людом. И Вы, товарищи, не задумавшись над этим, слепо исполняете эти приказы. Неужели Вы не замечаете, что они Вас травят на бедный люд, называя его контр-революционным за то, что он протестует против диктатуры господ Троцких и его окружающей коммунистической своры, во имя партийной власти удушающей революцию? Неужели Вы не видите, что украинский мужичек не терпит этого ярма и, несмотря ни на какие казни, разгибает свою согбенную спину, разрушает всякие преграды и стремится довести дело освобождения до конца? И он верит, что и среди Вас, именно в красной армии, большинство его братьев, такие же крестьяне, как и он сам, которые так же, как и он, угнетены и которые в конце концов поймут его протест и пойдут совместно с ним против общего врага: как Деникинской своры справа, так и комиссародержавия, прикрывающегося именем народа, слева.

Товарищи, взгляните сами, что творят чрезвычайки и карательные отряды в Великороссии и в особенности на Украине. И кто же им помогает? Вы красноармейцы, и только Вы. Неужели у Вас не обливается кровью Ваше сердце, слыша стоны и плач Ваших братьев, отцов, матерей и детей? Неужели Вы настолько обмануты теми призрачными политическими свободами, что они Вас обессилили побороть властелина комиссара, чтобы в сплоченном единении с крестьянами и рабочими освободить себя и весь народ от гнета и насилия? Неужели Вы не замечаете в Ваших рядах тех, которые за счет Вашей крови и жизней возвысились над Вами, захватили себе власть и право так позорно тиранить народ? Неужели сердце Ваше не сжимается, когда Вы под руководством этих насильников идете в села и деревни карать трудящихся, протестующих против засилья Ваших вождей? Мы верим, что Вы опомнитесь и поймете, что Ваш позор в молчании. Вы запротестуете против насилия и гнета над бедным людом. Вы не допустите Ваших комиссаров и командиров сжигать села и деревни и расстреливать крестьян, восставших за право свое. Пусть сами крестьяне устраивают свою жизнь, как они хотят, а Вы продолжайте уничтожать Деникинскую свору, а вместе с ней и властелина комиссара. Не уходите с фронта, продолжайте борьбу с золотопогонниками, уничтожайте Ваших комиссаров там же. Революционное крестьянство и рабочие в свою очередь в тылу уничтожат бездельников, сидящих у него на шее, порабощающих его. Революционное крестьянство и рабочие не забудут Вас и будет день, когда они все, как один, сомкнут свои ряды совместно с Вами, и горе будет всем паразитам и их помощникам, наседающим на него как извне, так и произвольно управляющим им в тылу.

Помните, товарищи, народ осознал всю ложь поддерживаемого Вами правительства. Народ восстает против него и никакая армия не устоит против сознательно восставшей массы, борющейся за полное раскрепощение. Присоединяйтесь к ней, она Вас, примет, как братьев своих. Помните, что в среде восставших ваши братья – крестьяне и рабочие и при встрече с ними не устраивайте бойни. Пусть сами комиссары и командиры идут против восставших.

Пусть они обагрятся рабоче-крестьянскою кровью, вся вина падает на них и они жестоко поплатятся за это. Долой Золотопогонную свору! Долой Восприемников их – Комиссародержавцев! Долой искусственные законы и власть человека над человеком!

Да здравствует объединение всех тружеников-красноармейцев и восставших крестьян и рабочих! Смерть всем золотопогонникам! Смерть всем комиссарам и палачам! Да здравствует Социальная Революция! Да здравствует подлинный свободный советский строй!

9 мая 1920 г.

Штаб революционной повстанческой армии Украины (Махновцев).^[184]3

Большевистские газеты регулярно сообщали или о смерти Махно, или об «окончательной» ликвидации остатков махновских отрядов; в конечном счете, читатели оказывались, однако, в изумлении от постоянного возрождения махновского феникса. Что же касается пленных махновцев, их судьба была предопределена: они расстреливались на месте в присутствии всех красных войск, вероятно с целью устрашения возможных перебежчиков.

Весной 1920 г. закончилась авантюра адмирала Колчака, иностранные экспедици-онные корпуса и Чешский легион постепенно садились на суда во Владивостоке. Поскольку все белые фронты были разбиты, Ленин решил сконцентрировать свои лучшие войска против Польши, начав первый этап большевистского крестового похода в Европу. Польский военный руководитель, генерал Пилсудский, предчувствовал напа-дение, поэтому он предвосхитил удар, предприняв атаку на Украину в конце февраля. Он быстро добился некоторых успехов и овладел Киевом. 14 мая красная армия под командованием Тухачевского ударила, в свою очередь, на севере, и оттеснила поляков на 100 км. Те ввели в бой резервную армию, вернули себе инициативу и вновь захватили старые позиции. Ситуация таким образом, стабилизировалась до начала июля 1920 г. Следует отметить, что украинские националисты, вступившие в Польшу в конце 1919 г., принимали участие в боях на стороне поляков.

Махновцы, со своей стороны, развернули широкомасштабные операции: несколько тысяч партизан, разделенных на две группировки – одна из 500 человек кавалерии, 1000 пехотинцев на 250 тачанках, располагавшая 8 пушками; вторая из 700 повстанцев, а именно 200 пехотинцев, 4 пушки и большое количество пулеметов – очень мобильно продвигались вперед, осуществляя два чрезвычайных рейда по красным тылам. Первая группировка, вышла из Гуляй-Поля 20 мая и, пройдя по Харьковской и Полтавской губерниям на севере Украины 1200 км, вернулась обратно 10 июля. Второй рейд длился месяц с 10 июля по 9 августа и протянулся в этот раз на 1520 км по тем же районам. Итог был впечатляющим: 13 400 красных солдат взято в плен, от 26 000-30 000 выведено из строя, в том числе 2000 политических и военных командиров казнено. Добыча также красноречива: 5 пушек и 2300 снарядов к ним, 93 пулемета, 2 400 000 патронов, 3600 винтовок, 25 тысяч комплектов обмундирования и шинелей, лазарет 13-й армии, все транспортные средства 46-й дивизии, а также один корабль и один самолет, которые были сожжены из-за невозможности их использования. Следует добавить также систематическое разрушение мостов и железнодорожных путей, а также двух бронепоездов^[185]4.

Большие рейды дополнялись многочисленными диверсионными операциями по разным болевым точкам, городкам или железнодорожным узлам, которые иногда атаковались несколько дней подряд, что вызывало панику в рядах красных. Так, например, 21 июня 1920 г., отряд махновской кавалерии численностью в 140 человек неожиданно атаковал гарнизон в Гуляй-Поле и захватил 24 подводы с патронами. На следующий день другой отряд из 200 человек кавалерии и пехоты на тачанках снова атаковал Гуляй-Поле при поддержке шести артиллерийских орудий, обратил в бегство подразделение из 300 красных солдат и овладел всеми транспортными средствами 46-й дивизии. 24 июня махновцы еще раз атаковали красные подразделения поблизости Гуляй-Поля. Эти партизанские операции происходили одновременно в разных точках, часто с убедительными результатами и делали район ненадежным для красной армии^[186]5.

Махновская повстанческая армия сгруппировала тогда центральное ядро из 3000-4000 партизан, разделенное на отряды по 700-800 всадников, под командованием Щуся, и 1500-2000 пехотинцев на тачанках, пулеметный полк под командованием Фомы Кожи-на, артиллерийское подразделение под командованием неутомимого Василия Шаровско-го и черную гвардию Махно, около 200 кавалеристов и отличных рубак в сопровожде-нии нескольких виртуозных пулеметчиков. Имелась также сотня санитарных тачанок, врач и культурный отдел, в обязанности которого входило издавать при помощи передвижной печатной типографии листовки, воззвания и новую газету движения Голос вольного повстанца. Во время остановок этот отдел занимался также постановкой спектаклей, лекциями, митингами. Он вел интенсивную пропаганду в пользу свободных советов. Проводилось также бесплатное распределение всего имущества и продуктов, конфискованных на складах, созданных в результате реквизиций, проводимых чекистами и продотрядами. Мука, сахар, ткани, нитки, кожа, железо, мебель и даже граммофоны и пианино раздавались, таким образом, населению^[187]6.

Местные повстанческие отряды усиливали иногда это центральное ядро, но обычно действовали независимо, так что махновская повстанческая армия могла располагать в целом в сентябре, по петлюровским оценкам, численностью более 35 000 человек^[188]7.

Завершим этот обзор личного состава, указав, что тяжело раненые оставлялись на месте, на попечении населения.

Махновцы, считая необходимым объяснить смысл своей борьбы красным солдатам, распространяли воззвания к ним:

ТОВАРИЩИ КРАСНОАРМЕЙЦЫ!

Ваши командиры и комиссары пугают вас и уверяют, будто мы, махновцы, убиваем захваченных в плен красноармейцев.

Товарищи! Гнусную ложь выдумывает ваше начальство для того лишь, чтобы вы рабски защищали интересы комиссаров, чтобы вы не попадались в плен к нам, махновцам, и не узнали бы правду о нашем рабоче-крестьянском махновском движении.

Мы товарищи восстали против гнета всех насильников? – Уже три года, как наша кровь льется на всех фронтах. Мы изгнали австро-немецких насильников, разбили деникинских палачей, боролись с Петлюрой, теперь боремся с засильем комиссарской власти, с диктатурой партии большевиков-коммунистов: она наложила свою железную руку на всю жизнь трудового люда; под ее гнетом стонут крестьяне и рабочие Украины. Мы беспощадно, также, будем истреблять польских панов, которые идут удушить нашу революцию и лишить нас всех завоеваний ее.

Мы боремся против всякой власти и гнета, с какой бы стороны последние не исходили.

Нашими кровными, непримиримыми врагами являются помещики и капиталисты всех наций, деникннские генералы и офицеры, польские паны и большевистские комиссары. Их всех мы беспощадно караем, убивая как врагов революции трудового народа.

Но вас, товарищи красноармейцы, мы считаем своими кровными братьями, с которыми мы хотели бы совместно вести борьбу за истинное освобождение, за подлинный советский строй, без давления партий и власти.

Взятых в плен красноармейцев мы немедленно отпускаем на все четыре стороны или принимаем в свои ряды, если они изъявляют свое согласие на это.

Нами уже отпущены тысячи красноармейцев, которые попадались нам в многочисленных боях, а многие пленные самоотверженно борются теперь в наших рядах.

Так не верьте же, товарищи красноармейцы, басням ваших комиссаров, будто махновцы убивают красноармейцев. Это гнусная ложь.

Когда вас посылают драться с махновцами, не обагряйте, товарищи красноармейцы, свои руки в братской крови. Когда начинается бой, убивайте сами свое начальство и, не употребляя против нас оружия, переходите к нам. Мы вас встретим, как родных братьев, и совместно мы создадим для рабочих и крестьян вольную и справедливую жизнь и будем бороться со всеми насильниками и угнетателями трудового люда.

Да здравствует Братское объединение Революционных Повстанцев Махновцев с Крестьянами и Рабочими-Красноармейцами!

Июнь 1920 г.Повстанцы-махновцы.^[189]8

Эта активная контрпропаганда махновцев иногда приносила поразительные результаты: 522-й полк красных в полном составе перешел на их сторону, что Кубанин пытается скрыть, говоря о пленении, так как неприлично признать такое фиаско пропаганды большевистского учения. К счастью, мы располагаем здесь неопровержимым доказательством в форме воззвания, выпущенного по этому случаю самими красноармейцами 522 полка:

ВОЗЗВАНИЕ!

Мы, красноармейцы 522-го полка, 25-го июня (1920-го г.), в полном вооружении и без одного выстрела перешли к повстанцам Махновцам. Наши товарищи, назначенные нами, травили нас и наш переход объявили своб6дным взрывом страстей и склонностью к бандитизму. Все это – низкая и подлая ложь комиссаров, которые пользовались нами как пушечным мясом. В продолжение нашей двухгодичной службы в красной, армии мы пришли к убеждению, что весь общественный строй наших жизней лежит только в господстве комиссаров и что такой строй приведет нас в конце концов к рабству не слыханному в истории.

Потому, что они ведут беспощадную войну против богачей и барышников; потому, что они выступают за свободный союз и советы городских и земельных рабочих, без диктатуры какой-либо партии; потому, что они борятся за передачу фабрик заводов и земли организациям рабочих и крестьян. За эти цели борются Махновцы и за эти цели стоим также и мы, вчерашние красноармейцы и сегодняшние свободные революционеры.

Товарищи Красноармейцы! Следуйте примеру ваших товарищей! Мы думаем, что революционный дух борьбы для самоопределения трудящихся в вас еще не спит. Мы надеемся, что комиссары не убили еще окончательно в вас сознание борьбы против всякого грабежа и угнетения.

Слушайте же, и не проливайте напрасно крови ваших братьев! Будьте сильны! Будьте героями и следуйте нашему примеру! Вас ожидает наш братский прием.

Красноармейцы 522-го полка, сегодня Махновцы.^[190]9

Другие красноармейцы также дезертировали или переходили на сторону махнов-цев, что вызывало растущее беспокойство большевистского руководства. Украинская ЧеКа жаловалась, что не может найти ни компетентных чекистов, ни добровольцев для службы в продотрядах, ни даже для работы в местных советских органах. Еще более характерный факт: в своем докладе Донецкая ЧеКа признает, что махновцы предстают в глазах населения как естественные защитники против «комиссаров и коммунистов^[191]10». Дело дошло до того, что главный руководитель ЧеКа Дзержинский прибыл лично контролировать борьбу против «Махновии» и написал обращение, составленное в особом тоне, к крестьянам Екатеринославской губернии:

Барон Врангель во главе царских золотопогонников, помещичьих сынков, обманутых донцов и кубанцев сражается, не скрывая ни перед кем, что он враг народа. В тысячу раз более преступным и подлым является Махно. Он называет себя якобы защитником рабочих и крестьян. Этот наглец имел дерзость обвинять рабоче-крестьянское правительство Украины [в том], что якобы оно недостаточно защищает рабочих и крестьян, а что его настоящим защитником является он – Махно. Давно уже мы сорвали маску с этого контрреволюционера. Давно сами рабочие и крестьяне могли убедиться по его делам, что он враг их освобождения, что он срывает Советскую власть, что он грабит скарб и скот крестьян, как ограбил в Екатеринославе ломбард с оставшимися там пожитками рабочих и беднейшего люда, что он из революции сделал для себя и для подобных себе авантюристов доходное предприятие. В то время, как сам Махно живет в роскоши от награбленного в деревнях, он взрывал железнодорожные мосты и спускал под откос маршрутные поезда с хлебом, отправляемые для голодающих рабочих Донецкого бассейна. Он разрушил то, что с таким страшным трудом удалось рабочим и крестьянам восстановить.

Да, давно честные и сознательные крестьяне отвернулись от Махно, но находятся еще и такие малосознательные, которые поддаются махновскому обману. Теперь и для этих должно стать ясным, что Махно предатель и изменник рабочих и крестьян. Им мы сообщаем, что Махно вошел открыто в союз с помещиками и контрреволюционерами. Это мы говорим не как предположение, а как факт, который ясно вытекает из всех перехваченных в последнее время Советской властью документов.

Дзержинский отмечает связи Махно с петлюровцами, то есть, по его мнению, с «польскими панами»; отсюда он делает вывод, что « Махно является агентом Петлюры и польского правительства». Это позволяет ему приравнять Махно к Врангелю, Пилсудскому и Петлюре, сделать из него, таким образом, сторонника реставрации «власти проклятых помещиков, царских генералов и гетманской варты». Этот зловещий, желчный человек страдал слишком явной неинформированностью, отставая в этом плане от своих товарищей по партии, которые все же были немного более сведущи. Однако, не колеблясь, он заканчивает свой текст невероятным призывом « преследовать и уничтожать махновцев, как лютых зверей. Любая помощь, оказанная этим бандитам, будет рассматриваться как самое большое преступление против революции». Виновные в этом заслуживают самого сурового наказания со стороны «рабоче-крестьянского правительства»: «махновские бандиты должны быть лишены всякой помощи в людях и снабжении. Их следует изгнать из крестьянских хат. Деревня, которая позволит некоторым из своих жителей сотрудничать с Махно, будет сметена с лица земли11 и подвергнута самым суровым мерам наказания». Крестьяне должны были «немедленно сообщать о махновцах и выдавать их в руки советской власти. За этим последним призывом к доносительству следовало, несмотря на все, обещание милосердия для раскаявшихся махновцев, которые «пойдут искупить свой грех12 перед революцией на польский фронт13». Здесь весь обычный полицейский набор с некоторым добавлением религиозной инквизиции: «искупить грех». Это было бы достойно какого-нибудь отца церкви из другого века, если бы речь не шла о сыне мелкого шляхтича, обращенного в социал-демократическую веру уже более двадцати лет и внушающего своим кровавым фанатизмом самый большой страх своим собственным товарищам по партии! После его смерти в 1926 вследствие апоплексического удара во время сердитой речи, Радек, одна из звезд партии, заявил, что Дзержинский «умер вовремя. Он был схематическим человеком и обагрил бы без колебаний свои руки нашей кровью^[192]14». К несчастью, «схематических» людей такого рода полно было в ЧеКа, и они, не колеблясь, «преследовали и уничтожали махновцев как лютых зверей» и «сносили с лица земли» махновские села.

Махновцы предпочитали призывать красноармейцев, используемых в качестве подручных для этой работы, к размышлению о ее смысле.

ОСТАНОВИСЬ! ПРОЧИТАЙ! ПОРАЗДУМАЙ!

Товарищ красноармеец! Ты послан твоим комиссаром и командиром изловить повстанцев Махновцев. По приказу твоего начальства ты будешь разорять мирные селения, обыскивать, арестовывать и убивать людей, лично тебе неведомых, но на которых тебе укажут, как на врагов народа. Тебе скажут, что Махновцы – это бандиты и контрреволюционеры.

Тебе скажут, тебе прикажут, тебя не спросят, тебя пошлют и, как покорный раб своего начальства, ты пойдешь ловить и убивать. Кого? Зачем? Почему?

Пораздумай, товарищ Красноармеец! Пораздумай ты, трудовой крестьянин и рабочий, силой взятый в кабалу новым хозяином, носящим звонкое имя рабоче-крестьянской власти.

Мы, революционные повстанцы Махновцы, такие же крестьяне и рабочие, как и наши братья красноармейцы. Мы восстали против гнета и притеснения, мы боремся за лучшую светлую жизнь. Нашим прямым идеалом является достижение безвластного трудового общежития без дармоедов и без комиссаров-чиновников. Наша ближайшая цель – установление вольного советского строя, без власти большевиков, без давления какой бы то ни было партии. Правительство большевиков-коммунистов посылает на нас за это карательные экспедиции. Оно спешит поскорей помириться с Деникиным, польскими помещиками и прочей белогвардейской сволочью, чтобы легче раздавить народное движение революционных повстанцев, восставших за угнетенных против ига всякой власти.

Нам не страшны угрозы бело-красного командования.

НА НАСИЛИЕ МЫ ОТВЕЧАЕМ НАСИЛИЕМ.

Когда нужно, мы малой горсточкой обращаем в бегство дивизии казенной Красной Армии. Ибо мы – вольные свободолюбивые революционеры-повстанцы и дело, защищаемое нами, есть справедливое дело.

Товарищ! Пораздумай, с кем ты и против кого? Не будь рабом, –будь человеком.15

Это воззвание было обращено не к низменным инстинктам, как это делал Дзержинский, а к настоящему революционному сознанию каждого красноармейца, втянутого не по своей воле в братоубийственную борьбу.

На протяжении этого периода рейдов в июне-июле 1920 г. был создан Совет Украинских Революционных Повстанцев (махновцев): он состоял из семи членов, избранных повстанцами. Это был руководящий орган движения, но его решение всегда должны были ратифицироваться снизу. Ему подчинялись три основных отдела повстанческой армии: «отдел военных дел и операций, организационно-контрольный отдел и, наконец, отдел образования и культуры».^[194]16

Борьба против большевиков велась во имя 3-й Революции, а именно, той, которая следовала за первой, направленной против царизма, за второй, направленной против буржуазной революции, и которая теперь была направлена против большевистского самодержавия и партийной диктатуры. С этого момента она становится знаменем, объединившим всех революционеров сторонников свободных советов.

Эта упорная и, в конечном счете, победная борьба против красной армии привлекла интерес Врангеля. Генерал-барон сам имел значительные успехи, овладев в июне 1920 г. северной Таврией, в частности, он разбил, буквально, «в пух и прах» тридцатитысячный армейский корпус Жлобы, того самого, который с такой легкостью подавлял безоружное население.

Первому эмиссару, какому-то капитану, удалось связаться с Махно возле Мариуполя 9 июля и передать ему послание, подписанное генералом Шатиловым, начальником штаба Врангеля; в нем «Атаману Махно» предлагалось сотрудничать в борьбе против коммунистов, «бить их с еще большей энергией, опустошать их тылы и разрушать их для того, чтобы окончательно раздавить армию Троцкого». Врангелевское главнокомандование предложило с этой целью «предоставить ему технические средства, необходимые боеприпасы и направить специалистов».^[195]17 Кубанин комментирует это предложение, заявив, что «соловья баснями не кормят» и что это военное сотрудничество основывалось на значительной эволюции политических и экономических принципов белых, которые они пытались осуществить на занятых территориях, учитывая свои прошлые традиции:

Но соловья баснями не кормят и, отправляя посланца в крестьянскую махновскую армию, представитель белой армии обещает: «а) Вся земля без выкупа переходит в руки крестьян на условиях, вырабатываемых в каждой губернии съездом крестьян. б) Все местные самоуправления получают самую широкую демократическую автономию. в) Области самобытной культуры, населенные невеликороссами, получают автономию на началах федерации».

Архив Красной армии, дело № 6984, л. 64.^[196]18

Махновцы не нуждались в военных советах, ни законах или декретах, регулиру-ющих их жизнь, они никогда не ждали, чтобы кто-то решил их проблемы, а решали их сами. Возмущенные, они, не откладывая, расстреляли неудачливого эмиссара. Вскоре второму врангелевскому эмиссару, в этот раз полковнику, вновь удалось добраться к ним и передать новую просьбу о сотрудничестве между двумя лагерями. Он был пове-шен с табличкой, сообщавшей, что «никогда никакого соглашения между Махно и белогвардейцами не было и не может быть подписано, всех белых эмиссаров ждет такая же судьба^[197]19». То ли из-за недостатка информированности, то ли преднамеренно, Врангель продолжал вести интенсивную пропагандистскую кампанию в России и даже за границей о якобы существующем соглашении с махновскими повстанцами и украинским крестьянством. Правда, ему во многом помогали большевики, вываливая целые телеги клеветы в своей прессе.

Что касается большевистских руководителей, они маневрировали в нескольких планах: неспособные уничтожить повстанцев, они использовали более скрытые средства. Они внедряли в украинские анархические организации каких-то анархистов или людей, известных, по крайней мере, как анархисты – и криминальных преступников, готовых на все за крупные суммы денег, которые затем выявляли самых активных борцов и выдавали их ЧеКа. Она, под угрозой смертной казни, пыталась заставить их работать на себя. Некоторые соглашались и в свою очередь выдавали других анархистов и махновцев. Один из них, Федя Глущенко, принадлежавший к разведслужбе повстан-ческого движения, получил задание от Харьковской ЧеКа убить Махно. Встретившись с Махно 20 июня, он в последний момент раскаялся и провалил покушение. Несмотря на раскаянье, его расстреляли на следующий день вместе с еще одним чекистским убийцей, поскольку «революционер не может, ни по какой причине служить в тайной полиции», заявил Совет Революционных повстанцев (махновцев) в листовке, раскрывающей все это дело^[198]20. После провала этой попытки большевики применили другой метод «дестаби-лизации»: они «управляют на расстоянии» одним из членов эсеровского меньшинства^[199]21, чтобы убедить повстанцев прекратить борьбу с большевиками и, напротив, объеди-ниться с ними против Врангеля, которого представляют как самую крупную опасность, как об этом свидетельствует протокол встречи 23 июня 1920 г. между этим странным делегатом и советом повстанцев:

Докладчик, член Александровского Комитета партии Социалистов – революционеров (меньшинства).

Тов. Мих. – (докладчик партии С.-Р-ов) говорит, что ввиду ужасного наступления Белых, необходимо объединить все революционные силы вместе, дабы сделать невозможным дальнейшее вторжение Белогвардейцев. Александ-ровский Комитет партии С.-Р-ов, Меньшинства, выбрал его делегатом к Махно с согласия Большевиков, которые предложили нам посредничество, чтобы вести борьбу против Белых совместно всем. Он призывает собрание оставить все споры с Большевиками, пока неприятель еще не побежден. Все партийные расхождения и споры позади Красной Армии приостановить до достижения победы над Врангелем, и возобновить борьбу против Врангеля, который совместно с поляками ведет с собой чудовищную контрреволюцию.

По его мнению не возможно тотчас же привести к безвластному состоянию, и он предлагает попробовать поддержать идеи рабочей власти. Он указывает на различные разногласия в Большевистской партии существующие течения в партии С.-Р-ов.

Тов. Полевой – дает тов. Миху прямой и резкий ответ на его агитацию за рабочую власть. Он указывает, что мы, Махновцы, испробовав на себе все путы различных властей, не поймаемся на удочку переименования власти. Сущность каждой власти, Врангеля или Большевиков, – одинакова. Он ставит тов. Миху два вопроса:

1) Являетесь ли вы делегатом только от вашей организации, или также и от Большевиков, которым может быть по каким-либо разным причинам неудобно послать собственных, людей?

2) Известно ли вам, что Большевики, которые совсем не полагали уничтожить только "одного" Врангеля, одновременно послали другую делегацию? Последняя показалась здесь во всеоружии на этих днях и должна была выполнить убийство тов. Махно?

Тов. Мих. – извиняется за сделанную агитацию. Его организация решила не входить ни в какие связи с нелегальными коммунистами – что только повредило его делу. Его поездка по сей причине сделана без Большевистского ведома, а посему нашей (Махновцев) делегации, которая после целей Александровска должна бы быть послана на общее совещание, могла бы быть предоставлена неприкосновенность личности.

Тов. Попов. – Я не знаю от кого и с какой целью послан тов. Мих. В одном только нет сомнения, что Большевики не ставили ни какого рода западни и не посылали доказательств, когда они не хотели нас использовать и всю выгоду. Можем ли мы вообще иметь что-либо общее с коммунистами, которые посылают свирепые карательные экспедиции по селам и расстреливают там наших отцов? Конечно, мы будем бороться против Врангеля, а когда нужно будет, мы поведем борьбу на четырех фронтах, но союз с Большевиками был бы ущербом для дела революции.

Тов. Махно. – Я настаиваю обратить величайшее внимание на миссию тов. Миха. – Эта миссия вполне определенно исходит от Большевиков, которые без сомнения не без известных целей предприняли этот шаг.

Тов. Куриленко. – полагает, что должно дать делегации вполне отчетливый ответ. В нашей местности циркулируют уже различные слухи относительно большевистской делегации к нам, о том, каковы могут быть серьезные последствия боеспособности наших фронтов.

Тов. Белаш. – Несмотря на переговоры с Большевиками, предлагает продолжать нашу борьбу.

Тов. Попов. – Вспомните, какие хорошие люди были Большевики: Голубенко, Иванов и другие, когда они были в критическом положении, и каким большими подлецами они стали, когда они снова достигли власти. Он предлагает основательно обсудить дело, но думает, что должно бы дать ответ на это.

Тов. Тарановский. – Совет должен дать ответ на запрос Партии Социал-Революционеров.

Тов. Марченко. – Против какого-либо союза с Большевиками, которые хотят нас только использовать.

Такого же мнения товарищи Дерменджи, Белаш и Огаркин.

Тов. Буданов. – Мы даем письменный ответ, что мы, как революционеры, будем самостоятельно бороться против Врангеля.^[200]22

Цель этого маневра очень ясна: он целиком на руку большевикам. В случае отказа махновцы будут представлены как объективные союзники белых и противники революционного «священного» союза перед лицом реакции; в случае согласия, поскольку предложение не исходило непосредственно от ленинской власти, повстанцы будут представлены тогда как просители, признающие большевиков в качестве объединителей революционных сил и, следовательно, как законных защитников трудящихся.

Во всяком случае, пользуясь любезными услугами организации «сателлита», они сохраняли себе свободу действий, чтобы продолжать войну на истребление повстанцев. Махновцы сразу поняли этот маневр; тем не менее, он посеял смуту в умах некоторых из них.

XXII Второе соглашение с красной армией

Летом 1920 г. главной заботой московских руководителей оставалось положение на польском фронте. 4 июля Тухачевский, главнокомандующий красной армией на этом фронте, сконцентрировав 600 000 человек, треть из которых на передовой, начал с территории России новое мощное наступление. Ударив по левому флангу, он вынудил польские войска, необдуманно вторгшиеся на Украину и оторванные от своих баз, к сенсационному отступлению на 600 км, которое отбросило их за сорок дней обратно на берега Вислы. Европейские правительства всполошились, так как объявленной целью этого прорыва был «экспорт большевистской революции» на старый континент. Так что в конце июля Франция отправила для оказания помощи полякам военную миссию с генералом Вейгандом, начальником штаба маршала Фоша, во главе (в составе этой миссии фигурировал молодой капитан де Голль). Варшава готовилась к своей «битве на Марне». Командование красной армии, которому придавали силу предыдущие победы над Колчаком и Деникиным, было убеждено в успехе предпринятого наступления. Однако оно не проанализировало настоящие причины этих побед; в частности оно не учитывало решающего вклада местных партизан, а также недостаточный боевой дух казаков и простых солдат белой армии. В отношении поляков все было по другому: страна находилась более ста пятидесяти лет под сапогом русского царизма; население считало красную армию и большевиков достойными преемниками русского экспансионизма и воспринимало их как завоевателей, а не как освободителей, как это представляли себе ленинцы, окостеневшие в своей формальной "пролетарской" диалектике. Как раз напротив, трудовое польское население сплотилось вокруг своих национальных социалистических руководителей. Этот национальный фактор сыграл решающую роль.

Не имея ни численного, ни даже военного превосходства, кое-как одетые и вооруженные, но наэлектризованные чрезвычайным патриотическим порывом, сто тысяч поляков с Пилсудским во главе предприняли 16 августа фантастический поход: они ударили прямо по захватчикам и менее чем за шесть дней прошли 200 км, опрокидывая на своем пути все красные дивизии. Под этим огромным ударом гнева красная армия разлетелась на куски, ее части бежали в неописуемом беспорядке; одни были обезглавлены или уничтожены, другие сдавались в плен десятками тысяч, третьи, вынужденные искать прибежище в восточной Пруссии, были разоружены и интернированы. Это стало самой большой военной катастрофой этих военных лет: 250 000 красноармейцев попали в плен, из них около ста тысяч были интернированы в Пруссию. Кремлевские власти испугались и поспешили начать на любых условиях мирные переговоры с Варшавой.

Между тем, Врангель, не добившись поддержки англичан, отправил в Париж Петра Струве, познакомившего Россию с марксизмом, а в то время уже разочаровавше-гося либерала, для переговоров о поддержке со стороны Франции. Действительно, после провала Колчака и Деникина, которым англичане оказывали интенсивную помощь, глава английского правительства Ллойд Джордж предпочел уйти со сцены, разумеется, не без задней мысли оградить британские владения в Азии, в том числе Индию, от возможного революционного заражения. Что касается французов, они были заинтересованы помогать Врангелю, с одной стороны, чтобы поддержать тех, кто не признал «постыдный» Брест-Литовский договор, с другой, и в особенности, чтобы максимально облегчить положение поляков в войне. Они считали себя связанными с поляками вековыми узами близости, а также перспективой возможности взять общего заклятого врага Германию в тиски, второй главной частью которых станет Польша. Струве в письме, адресованном 20 июня 1920 г. президенту Совета Миллерану, изложил главные доводы генерала Врангеля.

Он далек от мысли, что восстановление в России порядка и свободы может быть достигнуто исключительно чисто военными действиями. Он понимает необходимость длительной умиротворительной работы, направленной в первую голову на удовлетворение потребностей крестьян, составляющих большинство русского населения. Это население не желает ни восстановления старого порядка, ни коммунистической тирании. Дать удовлетворение потребностям крестьянского населения, оздоровить моральную жизнь страны, восстановить экономическую жизнь, объединить все элементы порядка – вот цели, которые себе поставил главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России и достижение которых, по его мнению, выведет Россию из состояния анархии, в которое ее ввергнул коммунистический режим, сделавший из нее опытное поле для чудовищных социальных экспериментов, неслыханных доселе в истории.^[201]1

Получив гарантии о «демократических намерениях» генерал-барона, французское правительство 10 августа признало de facto правительство, сформированное Врангелем. Это была чисто платоническая помощь, но полезная, поскольку она позволила Врангелю получить запасы оружия, хранящиеся на складах в Румынии и других странах, зависящих от союзников.

Поощренный этой поддержкой, Врангель начал в августе широкое наступление на левобережье Днепра. Несмотря на тяжесть потерь – были выведены из строя все командиры батальонов и рот первого армейского корпуса белых – войска Врангеля отбросили 13-ю армию красных на правый берег Днепра и отодвинули фронт до линии Александровск-Бердянск. Это был «черный август» для красных, все их контрнаступления были разбиты одно за другим. Однако соотношение сил весило в их пользу: они выставили 250 000 человек, из которых треть на передовой, против 125 000 белых, из которых на передовой – от 25 до 35 тысяч. Белые компенсировали отсутствие численного превосходства отвагой своих бойцов и особенно отличным использованием 25 самолетов, 100 танков и бронепоездов, которыми они располагали. Самой главной их проблемой были резервы: им очень не хватало людских ресурсов, чтобы дальше развивать наступление. Конечно, были тысячи пленных солдат и офицеров красных – более 30 000 захваченных в плен с мая по август, которые охотно записывались в их ряды, так что к концу они составляли около девяноста процентов личного состава^[202]2. Но, даже если они искренне сражались против своей прежней армии, эти перебежчики не были достаточно закаленными в боях и мало надежными политически на долгую перспективу, и это несмотря на некоторую неопределенность Врангеля относительно конечной цели своей борьбы и «демократический» тон, который принимала иногда его речь. Так, 5 июля он заявил в интервью газете Великая Россия:

За что мы боремся?

– На этот вопрос, – заявил генерал Врангель, – может быть только один ответ: мы боремся за свободу... По ту сторону нашего фронта, на севере, царит произвол, угнетение, рабство. Можно держаться самых разнообразных взглядов на желательность того или иного государственного строя, можно быть крайним республиканцем, социалистом, даже марксистом и все-таки признавать так называемую Советскую республику образцом самого небывалого, зловещего деспотизма, под гнетом которого погибает и Россия и даже новый ее, якобы господствующий класс пролетариата, придавленный к земле, как и все остальное население. Теперь это не составляет тайны и в Европе. Над Советской Россией приподнята завеса. Гнездо реакции в Москве. Там сидят поработители, трактующие народ как стадо. Только слепота и недобросовестность могут считать нас реакционерами. Мы боремся за раскрепощение народа от ига, какого он не видел в самые мрачные времена своей истории. В Европе долгое время не понимали, но теперь, по-видимому, уже начинают понимать то, что мы ясно сознаем: все мировое значение нашей домашней распри. Если наши жертвы пропадут даром, то европейскому обществу, европейской демократии придется самим встать на вооруженную защиту своих культурных и политических завоеваний против окрыленного успехом врага цивилизации.

Эти смягчающие слова и социально-экономические реформы, проводимые на занятых территориях, однако, уже опоздали. Среди трудящихся утвердилось впечатление, что, несмотря на все, белые рано или поздно восстановят старый режим, по крайней мере, на Украине, так как занятая Врангелем позиция и его борьба имели бы, несомненно, больше успеха в России, где население не потерпело от репрессий во время деникинской оккупации. Этот психо-социо-политический фактор является главным, все решилось уже в 1919 г., с тех пор осуществленный выбор стал окончательным.

Стратегический план Врангеля состоял в том, чтобы попытаться развить наступление в двух направлениях: на Запад, к Польше, с тем, чтобы уменьшить давление красной армии – в начале августа – и воссоединиться с 3-й русской армией генерала Бредова, численностью в 45 000 человек, интернированной в Польше; на Восток, чтобы достичь территории Дона и воссоединиться с остатками казаческих армий Кавказа, которые продолжали сражаться против большевиков. Он также осуществил высадку на Кубани контингента в 5000 казаков под командованием генерала Улагая. Проведенная в начале августа высадка вначале застала противника врасплох; Улагай шел от успеха к успеху в направлении Екатеринодара, но совершил ошибку, остановившись в своем движении, это дало время красной армии перегруппировать силы и остановить его наступление. Три недели спустя Улагай отправил на кораблях обратно в Крым свои войска, выросшие до 10 000 человек, несмотря на тяжелые потери, которые они понесли. Напротив, наступление на восток продвигалось успешно, в сентябре белые достигли Екатеринослава, Мариуполя и границ Дона.

Пропаганда белых о поддержке крестьянства и якобы существующем соглашении с Махно находила многократное и постоянное отражение вбольшевистской прессе. Этот двойной обман увенчался успехом: в него поверили; среди попавшихся на эту удочку были, в частности, повстанческие отряды, оставшиеся в изоляции на территории, оккупированной Врангелем. Некоторые из них действительно присоединились к белой армии, образовали там дивизию имени батьки Махно и подняли своеобразное черное знамя с махновским девизом «С угнетенными, всегда против угнетателей!», к которому присоединили врангелевский «За единую и неделимую Россию!»

Махновцы пытались разоблачить этот слух о союзе, сражаясь с белыми, но при каждой попытке попасть на фронт их с тыла атаковали красные войска. Кроме того, они знали о разгроме красных поляками и считали близким полное крушение красного фронта против Врангеля; это их заставило поставить перед собой вопрос о прекращении военных действий против Москвы. В Совете революционных повстанцев прошло бурное обсуждение; незначительное большинство высказалось в пользу военного союза с Москвой: по мнению Кубанина Куриленко и Белаш были за, Виктор Попов и Семен Каретник против, сам Махно колебался. Было созвано общее собрание повстанцев, которое после длительного обсуждения высказалось за соглашение. В подтверждение этого в Кремль были отправлены телеграммы. Бои, тем не менее, не прекращались: 24 и 25 августа состоялось серьезное столкновение с красной армией; в начале сентября были разгромлены два красных полка донских казаков; затем махновцы взяли г. Старобельск, к северу от Екатеринослава, недалеко от Харькова. Они захватили при этом 4 пулемета, 40 000 патронов, 160 лошадей и отправили по домам 1000 дезертиров «запертых в казармы» красной армией^[203]4.

Пикантная деталь: по данным статьи, напечатанной в Московских Известиях, махновцы якобы были непрямыми виновниками смерти журналиста Джона Рида, американского Виктора Сержа: возвращаясь из Баку, где присутствовал на восточном конгрессе сторонников Коминтерна, он вынужден был открыть огонь по повстанцам, атаковавшим его поезд. После «бегства бандитов от волнения и жажды он попил воды из источника у откоса» (по всей вероятности грязной). Вернувшись в Москву, Джон Рид заболел острой тифозной горячкой и 17 октября умер^[204]5.

Москва, сделав вид вначале, что не имеет никакого отношения к переговорам махновцев с ее эмиссарами, затем решилась непосредственно вмешаться и отправила 20 сентября телеграмму своему полномочному представителю В. Иванову, бывшему семинаристу, обращенному в новую ленинскую веру.

Военные руководители не знали еще о резком повороте их политической «головы», так как командующий Украинским фронтом Сергей Каменев, бывший штабной полковник царской армии, который перешел на службу к новой власти, приказал своим войскам 24 сентября «окончательно ликвидировать банды Махно». В тот же день Н. Горбунов, председатель революционного совета 13-й армии, объяснил в секретной политической директиве:

Во-вторых, победа над Врангелем освободит действующие сейчас на юге красноармейские части для быстрого и полного искоренения бандитизма, махновщины и пр. и для установления по всей Украине твердого революционного порядка (бандитизм и махновщина – явления несомненно вызванные продолжающейся гражданской войной и умышленно организуемые белогвардейцами Врангеля. Исчезнет Врангель, исчезнет и Махно).

[…] По сведениям контрразведки силы Врангеля не превышают 35 000 человек. Махно имеет больше.^[205]6

Эти воинственные намерения были временно отодвинуты на задний план политическим руководством. Политбюро украинской коммунистической партии, собравшееся 29 сентября 1920 г., на заседании которого присутствовали Раковский, Коссиор, Чубарь, Иванов, Дробник, Яковлев, Теплевский и Блакитный, постановило направить директиву подпольным организациям партии на территории, оккупированной Врангелем, предписывающую оказывать поддержку махновцам, уделяя главное внимание усилению у них дисциплины и духа революционного единства; красным подразделениям вступать по мере надобности в оперативный контакт с махновцами, не сливаясь при этом с ними; и, наконец, не противодействовать освобождению анархистов и махновцев, посаженных ЧеКа в тюрьмы.

Соглашение было заключено 30 сентября; новый командующий Южным фронтом Фрунзе официально провозгласил его, заявив, что было принято решение о прекращении военных действий по просьбе махновской армии и на основе признания ею советской власти и ее подчинения высшему красному командованию при сохранении своей внутренней организации.^[206]7

Для более точной формулировки пунктов соглашения в Харьков отправилась махновская делегация в составе Куриленко и Попова. Работа над текстом соглашения была завершена, не без труда, к середине октября, и оно было вскоре опубликовано в советской прессе, в два приема, вначале военная часть, затем политическая, таким обра-зом, смысл целого был затемнен в глазах читателей. Это соглашение часто воспроизводилось в советских работах и у Аршинова; поэтому мы приведем только основные отрывки:

Раздел I – Политическое соглашение.

1. Немедленное освобождение и прекращение преследования в дальнейшем на территориях советских республик всех махновцев и анархистов, за исключением вооруженно выступающих против советского правительства.

2. Полнейшая свобода агитации и пропаганды, как устно, так и печатно, махновцами и анархистами своих идей и понимании без призыва к насильственному ниспровержению советского правительства и с соблюдением военной цензуры. В деле издания махновцы и анархисты, как революционные организации, признанные советской властью, пользуются техническим аппаратом советского государства, подчиняясь правилам техники издания.

8. Свободное участие в выборах советов, право махновцев и анархистов вхождения в таковые и свободное участие в подготовке созыва очередного

5-го всеукраинского съезда советов, имеющего быть в декабре с. г.

По поручению совет, правительства У. С. С. Р.Я. Яковлев.

Уполномоченные Совета и командования рев. повст. армии Украины (махновцев): Куриленко. Попов.

Раздел II – Военное соглашение.

1. Революционная повстанческая армия Украины (махновцев) входит в состав вооруженных сил республики, как партизанская, в оперативном отношении подчиняясь высшему командованию красной армии; сохраняет внутри себя установленный ранее распорядок, не проводя основ и начал регулярных частей красной армии.

2. Революционная повстанческая армия Украины (махновцев), продвигаясь по советской территории, фронту и через фронты, не принимает в свои ряды частей красной армии и дезертировавших из таковых.*

Примечание:

а) Встретившиеся и примкнувшие к революционной повстанческой армии в тылу Врангеля красные части и отдельные красноармейцы из таковых, по встрече с частями краевой армии, подлежат возвращению в последнюю.

б) Оставшиеся в тылу Врангеля повстанцы-махновцы и местное население, вновь вступающее в ряды повстанческой армии, остаются в последней, хотя бы прежде и были мобилизованы в красную армию.

3. О состоявшемся соглашении революционная повстанческая армия Украины (махновцев), в целях уничтожения общего врага белогвардейщины, доводит до сведения идущей за ней трудовой массы путем соответствующих воззваний с призывом о прекращении военных действий против сов. власти, причем в целях достижения большего результата совет, правительство должно также немедленно опубликовать о состоявшемся соглашении.

4. Семьи революционной повстанческой армии махновцев, проживающие на территории советской республики, в льготах приравниваются к семействам красноармейцев и получают от совет. правительства Украины соответствующие документы.

Подписали: Командующий южфронтом Фрунзе. Члены реввоенсовета южфронта: Бэла-Кун, Гусев.

Уполномоченные совета и командования повстанческой армии махновцев – Куриленко, Попов.

ЧЕТВЕРТЫЙ ПУНКТ ПОЛИТИЧЕСКОГО СОГЛАШЕНИЯ.

Представительство совета и командования армии махновцев, в дополнение к трем первым пунктам, представило советской власти следующий четвертый пункт политического соглашения:

Ввиду того, что одной из главных сторон махновского движения является борьба за самоуправление трудящихся у себя на местах, повстанческая армия махновцев выдвигает четвертый пункт политического соглашения, а именно: организация в районе действий махновской армии местным рабоче-крестьянским населением вольных органов экономического и политического самоуправления, их автономия и федеративная (договорная) связь с государственными органами советских республик.»

*) Пункт этот был выдвинут советским представительством, главным образом, ввиду частого перехода красных частей в армию махновцев. – П. А.^[207]8

Два следующих пункта касались необходимости для повстанцев информировать об этом соглашении всех своих партизан, чтобы они прекратили все враждебные действия против советской власти; наконец, семьи повстанцев получали те же права, что и семьи красноармейцев.

Эта вторая часть соглашения была подписана главнокомандующим южного фронта Фрунзе, членами революционного совета фронта Бела Куном и Гусевым и теми же полномочными представителями махновцев.

Четвертый пункт политической части соглашения пока не был принят, поскольку он касался свободной организации на территории, контролируемой махновской армией, органов экономического и политического самоуправления. Сохраняя свою самостоятельность, они должны бы поддерживать тесную связь с органами советской Республики.

Кубанин оценивает договор: «Этот вопрос был основным для обеих сторон. "Вольный советский строй" (мы показали, что он означает) абсолютно неприемлем диктатуре пролетариата. Соглашение могло быть действительным, покуда был общий враг».^[208]9

9 октября 1920 г. в докладе о внутреннем и внешнем положении, который получил известность только после его публикации в 1959 г., Ленин заявлял, что «По словам Троцкого вопрос о Махно обсуждался весьма серьезно в военных кругах и выяснилось, что ничего, кроме выигрыша, здесь ожидать нельзя. Объясняется это тем, что элементы, группировавшиеся около Махно, уже испытали на себе режим Врангеля и то, что он им может дать, их не удовлетворило. Договор наш с Махно обставлен гарантиями, что против нас он не пойдет».^[209]10

Это заявление хорошо показывает намерение большевиков «нейтрализовать» опасность, которую Махно представлял для их тылов, тем более что после девяти месяцев ожесточенной войны против него и, несмотря на регулярные сообщения о его «ликвидации», уже состоявшейся или будущей, махновское движение, все также сильное и активное, располагало, по данным Яковлева, главным отрядом численностью от 10 до 12 тысяч партизан. С другой стороны, после того, чем обернулась для них польская война, где они были уверены в своей победе, большевики больше не могли недооценивать наступление Врангеля; поддержка повстанцев, которые хорошо знали эту местность и имели большой опыт борьбы против белых, была для них неоценимой. Они знали также, что это соглашение примирит их с местным населением, и это положительно отразится на боевом духе красной армии, упавшем после разгрома под Варшавой. Эта случайная удача была большевикам только на руку, и они приняли почти все условия махновцев, проведя амнистию прошлых военных действий и выпустив на свободу сидевших в тюрьме повстанцев и анархистов. По настоянию махновцев им пришлось даже опубликовать в прессе самобичующее опровержение по поводу всей клеветы, которую они сами же и распространяли до сих пор:

СООБЩЕНИЕ НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ПО ВОЕННЫМ ДЕЛАМ РСФСР

О ЗАКЛЮЧЕНИИ ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОГО СОГЛАШЕНИЯ С МАХНО

20 октября 1920

(От Народного Комиссариата по военным делам)

Как известно, французская печать очень много говорила о союзе Врангеля с Махно. Советская печать также опубликовала в свое время документы, свидетельствовавшие о формальном союзе Махно и Врангеля. В настоящее время выясняется неправильность этой информации. Несомненно, Махно оказывал фактическое содействие Врангелю, как и польской шляхте, поскольку он одновременно с ними сражался против Красной Армии. Но формального союза между ними не было. Все документы, говорившие о формальном союзе, были подделаны Врангелем. Некий крымский бандит, назвавший себя атаманом Володиных, выступил под руководством врангелевского штаба в качестве атамана, подчиненного Махно. На самом деле никакой связи между ними не было. Вся эта подделка была построена для обмана покровителей Махно – французских и иных империалистов.

Несколько недель тому назад Врангель действительно сделал попытку вступить в прямую связь с махновцами и направил в штаб Махно для переговоров двух своих представителей. Как имели возможность убедиться делегаты Реввоенсовета Южного фронта, махновцы и только не вступали в переговоры с представителями Врангеля, но всенародно повесили их вскоре по их прибытии в штаб. Именно этот факт – прямая попытка Врангеля вступить в сделку с махновцами – показал воочию махновцам всю гибельность их борьбы с Советской властью. Вскоре после этого они обратились к Южному командованию для совместной борьбы с Врангелем. Предложение это на известных условия было принято.

В настоящее время махновский отряд выполняет боевые поручения под прямым руководством командующего Южным фронтом т. Фрунзе.

«Коммунист», № 234, 20 октября 1920 г.^[210]11

Как махновцы могли дойти до этого, имея в памяти совершенно свежие образы резни и опустошений, совершенных красной армией и чекистами? Сотни, если не тысячи их товарищей погибли в боях или во время репрессий; их пленные в большинстве случаев расстреливались красными. В своем органе Путь свободы они писали в это же время, что «Объективно большевики-коммунисты-контрреволюционеры даже худшие, чем Врангель^[211]12». Более того, они уже прошли через испытания июня 1919 г. и января 1920 г., когда красная армия их объявила вне закона, разоружила некоторые их подразделения и расстреляла большое число их товарищей.

Можно задавать себе вопрос, в какой мере маневр, осуществленный 23 июня 1920 г. при посредничестве эсеровского псевдоделегата, прибывшего пожурить повстанцев за их борьбу против красной армии и призвать их объединится против Врангеля, мог дать им повод думать, что существуют какие-то расхождения внутри коммунистической партии по отношению к ним. В своей прессе махновцы рассматривали «дипломатические» шаги левых эсеров, которым предшествовали «переговоры между представителями этих последних и представителями власти называемой советской, в лице Затонского, а также с членами центрального комитета большевистской коммунистической партии^[212]13». Отсюда они сделали вывод, что большевики никогда бы не позволили кому-либо «вести с ними переговоры, если бы коммунистическая партия сама в этом не была прямо заинтересована». В заключение, повстанцы заявили о своей готовности «сговориться с теми, кто ставит интересы революции превыше всего. Если желание коммунистической партии договориться с нами действительно искренне в этот раз, во имя интересов революции мы пойдем ей навстречу, в случае если нам будут предоставлены серьезные гарантии^[213]14». Таким образом, вопреки тому, что об этом говорят советские историки, повстанцы выступали не просителями, они только дали ход услужливому предложению большевиков.

Аршинов оправдывает в последующем этот договор, утверждая, что даже если большевики были врагами трудящихся, на их стороне были все же большие массы трудящихся:

Но как быть с коммунистами? Их диктатура так же враждебна свободе труда, как и Врангель. Однако, разница между коммунистами и Врангелем была та, что на стороне первых были массы, верящие в революцию. Правда, эти массы цинично обманывались коммунистами, эксплуатировавшими революционный порыв трудящихся в интересах своей власти. Но массы-то, которые противопоставлялись Врангелю, верили в революцию, и этот факт многое означал. На совещании Совета революционных повстанцев и штаба армии решено было повести главную борьбу с Врангелем. Широкая повстанческая масса должна была вслед за этим сказать свое решающее слово по этому поводу.^[214]15

Существует также несколько других возможных объяснений этого «противоестественного» соглашения. Махновцы были, очевидно, плохо информированы о настоящем положении дел на польском фронте и об опасности, которую представлял собой Врангель. Они располагали достаточно ограниченными источниками информации: большевистские газеты, местное население и панические рассказы эсеровских «делегатов». Они, по-видимому, не знали, например, о переговорах, которые большевики вели с поляками и в результате которых 1 октября в Риге был подписан временный мир. Об этом большевистские руководители, разумеется, предпочитали помалкивать по соображениям тайной дипломатии, с одной стороны, и особенно, ввиду катастрофических условий, навязанных поляками, с другой; Ленин оправдывал эти уступки необходимостью заставить польские политические партии и их союзников: «Предложив Польше мир и сделав огромные уступки, мы добьемся, что политические партии поймут нашу правоту, поймут, что не хотели войны с Польшей»^[215]16.

Махновцы также несколько драматизировали, по той же причине, положение на юге Украины, они, должно быть, не знали, что высадка войск Улагая на Кубани провалилась, и они, вероятно, считали, что красная армия не сможет успешно противостоять Врангелю, как и Деникину, год назад. В этот раз повстанцы были убеждены, что это может кончиться гораздо более серьезно, и с падением большевиков все незначительные завоевания революции, которые еще остаются, будут непременно задушены Врангелем. Они стремились также отвоевать свою базовую территорию, в настоящее время занятую белыми, избавиться от бремени, разместив там для лечения раненых и получить от красной армии оружие и боеприпасы. На их поступок мог оказать влияние еще один немаловажный фактор – широкая пропагандистская кампания, проводимая совместно Москвой и Врангелем, о якобы существующем союзе между этим последним и махновцами. Этот слух оказал определенное влияние на умы многих повстанцев, оказавшихся изолированными, он серьезно подрывал идеал, во имя которого сражалась повстанческая армия, и был на руку русской и международной реакции.

Несомненно, махновцы надеялись склонить к своему мировоззрению многих красноармейцев, как это уже случалось много раз, продемонстрировав абсолютную преданность делу революции. Пункт договора, касающийся возможных дезертиров и солдат красной армии, пожелавших присоединиться к махновцам, которых те обязывались отправлять обратно в красные подразделения, полностью подтверждает размах и реальность этого явления. По мнению повстанцев, сам факт, что они в глазах всего населения предстают как лучшие защитники его социальных и политических завоеваний, не позволил бы большевикам вновь выступить против них, после такого признания их лояльности. В случае необходимости, они, вероятно, рассчитывали, что сумеют успешно противостоять в военном плане красной армии, как это уже имело место в предшествующие месяцы. Сочетание этих факторов способствовало принятию решения о союзе. Границы этого соглашения определены в передовой статье Махно, опубликованной в газете «Путь свободы» от 13 октября 1920 г.:

Враждебные действия между революционными повстанцами-махновцами и Красной армией прекратились.

Вокруг перемирия создались кое-какие недоразумения, неясности, неточности, говорят о том, что, мол, Махно раскаялся в своих прежних действиях, признал Советскую власть и т. д.

Как же мы понимаем, какое содержание вкладываем в мирное соглашение? Ясное дело, что никакого идейного контакта и сотрудничества с Советской властью или ее признания не могло и не может быть. Мы всегда были и будем идейными непримиримыми врагами партии коммунистов-большевиков. Мы никогда не признавали никакую власть, и в данном случае не можем признать Советскую власть. Так что снова напоминаем и лишний раз подчеркиваем, что не следует спутывать, злостно ли по непониманию, военный контакт, являющийся следствием грозящей революции опасности, с каким-то переходом, "слиянием" и признанием Советской власти, что не могло быть и не будет.^[216]17

В объективно-историческом плане это соглашение могло показаться политически благоприятным для махновцев, так как оно красноречиво признавало существование их движения; они вели переговоры на равных условиях; даже если они вливались в красную армию и рассматривались как зависимые от Украинской советской республики, повстанцы сохраняли, однако, несомненную автономию. В этом случае речь идет о беспрецедентном соглашении, которому нет аналогов во всей истории ленинского режима от истоков до наших дней. Тот факт, что большевики согласились на такие уступки, свидетельствует с очевидностью о том, что они нуждались в махновцах и что соотношение было не в их пользу. Само собой разумеется, что это была принципиальная уступка и со стороны махновцев, так как, несмотря на все их объяснения, они признали этим соглашением несомненную легитимность советского правительства и красной армии. Заметим, в заключение, что повстанцы делали ставку, как, впрочем, и многие члены самой большевистской партии или красной армии, на то, что после полного устранения с арены страны белой контрреволюции большевики будут вынуждены придерживаться определенной демократии и признавать права тех, кто сражался за революцию, даже если они не будут полностью разделять их воззрения. В последующем Махно напишет: «На этом тяжелом и ответственном революционном посту движение махновщины совершило одну тяжелую ошибку: в союзе с большевиками против общего врага – врангельщины и антанты. В период этого морально и практически для революции ценного союза, движение махновщины ошиблось в большевистском революционизме – и во время не оградило себя от измены. Большевики со своими спецами предательски обошли его и хотя с трудом, но на время разбили»^[217]18.

Первым немаловажным результатом стало освобождение махновцев, содержавшихся в чекистских застенках: талантливого повстанца Петра Гавриленко, командира саперов повстанческой армии Алексея Чубенко, бывшего председателя Военного Революционного Совета в 1919 г. Волина. Другим положительным результатом была возможность лечения раненых махновцев медицинской службой красной армии, Махно в частности, раненный разрывной пулей, раздробившей ему правую лодыжку, получил право лечиться у лучших хирургов и врачей, присланных из Москвы.

Как ни странно, высшее командование красной армии, которая как раз концентрировала 500 000 человек против Врангеля, косо смотрело на это соглашение с Махно, считая, что он получил слишком большие преимущества:

Махно после подписания соглашения фактически приобретал права гражданства. Крестьяне, которые сочувствовали Махно в силу своих социальных данных, но боялись раньше это высказать, теперь могли выражать своё сочувствие открыто. На красноармейца жизнь махновцев действовала заманчиво: как будто там большая свобода, разгул и сытость, и если раньше красноармеец пошел к Махно под влиянием сознания, что Махно – враг рабочих и крестьян, то теперь он начал в этом сомневаться и в связи с этим участились случаи добровольного перехода красноармейцев на сторону Махно. Находясь в деревне Петропавловка, махновцы устраивали митинги, на которых продолжали ругать Советскую власти и создавали такую обстановку, что красноармейцам было небезопасно выступать открыто на митингах в качестве оппонентов. Там же на митингах махновцы вели агитацию за переход частей Красной армия на их сторону, и даже некоторым частям посылали своих агентов с указанием условий перехода и описанием преимуществ работы в махновской армии.^[218]19

Тот же автор добавляет, что присутствие многочисленных женщин среди повстанцев сыграло немаловажную роль в выборе красноармейцев!

XXIII Победа над Врангелем

Вследствие соглашения с красной армией, отношения между махновцами и большевистскими руководителями становятся самыми дружественными. Бэла Кун и другие красные должностные лица прибыли с визитом к Махно и передали ему более сотни фотографий и открыток, представлявших членов исполнительного комитета III-го Интернационала! Странный подарок с красивым посвящением «борцу рабоче-крестьянской революции, товарищу Батьке Махно^[219]1»! Речь шла о том, чтобы вызвать доверие повстанцев и убедить их в искренности Москвы. Особо отличился Бэла Кун, который после возвращения к своим похвалялся, что сыграл хорошую шутку с Махно^[220]2. Верно, что у него была уже репутация плута и что он не прекращал подвиги такого рода, так как, по свидетельству Виктора Сержа, он должен был искупить вину за жалкое поведение во время венгерской советской революции, а также за постоянные «глупости», за которые Ленин в ходе одного из собраний десяток раз обозвал его «дураком», что с трудом пыталась смягчить в своем отчете жена Виктора Сержа, официальная стенографистка^[221]3!

Как бы там ни было, последствия этого соглашения вскоре стали ощутимыми. Махновцы в качестве операционного пространства получили свою собственную основ-ную территорию, занятую белыми: Синельниково, Александровск, Гуляй-Поле и Бер-дянск. Вступив в соприкосновение с противником на этой части фронта, они должны были решить проблему предполагаемых или реальных махновских повстанцев, ставших на сторону Врангеля. Они вступили, в частности, в контакт с «атаманом» Володиным и тысячью его партизан, окопавшихся возле днепровских порогов, недалеко от Александ-ровска. Володин был анархистом и действительно участвовал в махновском движении, в частности, в битве под Перегоновкой, затем, отрезанный от главного повстанческого ядра и возмущенный большевистскими репрессиями, поддерживал операционный кон-такт с Врангелем, основываясь на известных слухах о совместном соглашении. Как только он узнал о договоре, заключенном с красной армией против белых, то готов был повернуть против них, но белые, интуитивно почувствовав неладное, захватили его вместе со штабом и расстреляли, а его партизан разоружили^[222]4.

После двух попыток штурма махновцы освободили Гуляй-Поле, затем потеснили фронт противника в Орехове, где они разгромили отборный врангелевский полк и взяли в плен целый батальон. Махно следующим образом излагает особые обстоятельства этой победы:

Никита Чалый – махновец из бедной крестьянской семьи панской деревушки Миргородщины, хороший партизан, блестяще выполнял все задание моего штаба по тылам деникинщины и врангельщины; но провокация большевиков и самого Врангеля, всей их прессы о том, что Махно в союзе с Врангелем идет против большевиков, сбила с правильного пути его и он очутился у Врангеля в качестве командира 10-й бригады имени Батька Махно, которую врангельское командование начало организовывать под этим номером и именем, но мы помешали.

Этот самый Чалый при подходе Махновской армии к линии врангелевского фронта в октябре месяце 1920 года, и в схватке с врангельцами, сразу же приехал ко мне, чтобы умереть, как махновец, от руки махновцев за свои заблуждения, уведшие его в стан врангельщины. Но я, будучи полководцем, знавшим прямое дело революции, в то время не мог его расстрелять, я дал ему задачу возвратиться в стан врангельщины к месту формирования 10-й бригады имени Батъко Махно и привезти мне весь офицерский кадр, выделенный штабом Врангеля для формирования и обслуживания этой бригады.

Чалый вернулся в стан врангельщины и в ночь с 17-го под 18 октября привез мне в штаб весь этот кадр – в лице полковника, капитанов и поручиков. Все эти врангельские организаторы были опрошены моим помощником С. Каретником в присутствии моем и большевистских представителей от штаба Южфронта во главе с Васильевым. От них я узнал расположение сил врангельской армии в тех местах, где находилась «непобедимая» дроздовская дивизия врангельской армии и я, не дожидаясь нашего общего с Красной армией наступления против Врангеля, распорядился по частям сводной группы т. Петренко и кавалерии т. Марченко атаковать знаменитых дроздовцев, которые до сего времени силами одной дивизии гнали беспрерывно силы двух – 23 и 42 – дивизий Красной армии.

Ответственные повстанцы-махновцы при разведывательной помощи опять-таки этого же Чалого пошли против Врангельской гордости – дроздовцев и последние были атакованы и разбиты махновцами так, как они Красной армией никогда не разбивались. Это хорошо знает и Красное командование и сами дроздовцы с Кутеповым и Врангелем во главе.^[223]5

Донесение Фрунзе от 24 октября подтверждает рассказ Махно, поскольку он признает, что повстанческая армия разбила 22 октября прикрытие флангов противника недалеко от Днепра и Александровска, взяв в плен 4000 человек из дивизии Дроздова^[224]6.

Затем махновцы отошли к Гуляй-Полю, чтобы немного отдохнуть, но штаб красной армии приказал им продолжить наступление по тылам противника. Махно попросил три дня отдыха, но был вынужден выполнить эту директиву после второго, категорического приказа, содержавшего угрозу расторгнуть соглашение. Сам Махно, перенесший сложную операцию, после ранения, не мог сесть на лошадь и остался в Гуляй-Поле в сопровождении своей черной гвардии. Он отправил часть личного состава на отдых по домам, затем сформировал сильный экспедиционный корпус из лучших частей повстанческой армии, а именно из знаменитой и непобедимой кавалерии под командованием Марченко, и не менее знаменитого пулеметного полка под командованием Фомы Кожина. Во главе экспедиционного корпуса был поставлен Семен Каретник, ему помогал в качестве начальника штаба тот самый Петр Гавриленко, который только что вышел из большевистской тюрьмы.

23 октября повстанцы заняли Александровск. 29 октября в военном донесении, направленном Фрунзе неким Каратыгиным и подписанном также политкомиссаром Андреевым (оба временно прикомандированные к Каретнику), сообщалось о взятии Большого Токмака. Повстанцы обошли город с запада, вблизи немецкой колонии Гейдельберг, затем штурмом взяли траншеи противника, почти полностью уничтожив

6-й Самарский стрелковый полк, взяв двести пленных и захватив 4 пушки и пулеметы. Затем они овладели городом Мелитополем и стратегическим вокзалом в Акимовке, снова взяв большую добычу^[225]8. Отряд Каретника продолжил свой путь, поскольку Фрунзе отдал ему приказ о взятии крымских перешейков, разбил еще один кавалерийский полк противника и расчистил путь до Сиваша, неподалеку от Перекопа.

Попытка Врангеля перейти на правый берег Днепра провалилась, и теперь Днепр перешли красные войска, которые, использовав махновские победы, усилили давление на армию Врангеля, осуществляя его с крайней медлительностью и осторожностью, так как они боялись попасть в ловушку и повторить злоключения корпуса Жлобы, разбитого белыми в пух и прах несколько месяцев назад. Вот почему Фрунзе использовал махнов-цев на острие своего наступления. Потесненные на востоке, белые боялись оказаться отрезанными от своих крымских тылов и постепенно отходили к перешейкам Перекопа, Сальково и Геническа, которые прикрывали доступ в Крым.

Белые проиграли решающую битву за Северную Таврию; им пришлось оставить всю территорию, отнятую у красных на протяжении лета 1920 г. Они потеряли к тому же много поездов с оружием и особенно с хлебом, который рассчитывали продать или обменять на поставки оружия и техники из заграницы, поскольку поддержка Франции оставалась пока чисто платонической. Бои во второй половине октября приходилось вести в суровых погодных условиях – температура ниже двадцати градусов, вода в резервуарах вдоль железной дороги замерзала, и поезда не могли быть пригнаны вовремя. Врангель оценивает добычу и приобретения красных следующим образом:

5 бронепоездов, 18 орудий, около 100 вагонов со снарядами, 10 миллионов патронов, 25 паровозов, составы с продовольствием и интендантским имуществом и около 2 миллионов пудов хлеба^[226]9 в Мелитополе и Геническе. Наши части понесли жестокие потери убитыми, ранеными и обмороженными. Значительное число было оставлено пленными и отставшими, главным образом, из числа бывших красноармейцев, поставленных разновременно в строй. Были отдельные случаи и массовых сдач в плен. Так сдался целиком один из батальонов Дроздовской дивизии10. Однако армия осталась цела, и наши части, в свою очередь, захватили 15 орудий, около 2 тысяч пленных, много оружия и пулеметов.

Армия была цела, однако боеспособность ее не была уже прежней.11

Действительно боевой порыв врангелевской русской армии был подорван последовательными поражениями: она потеряла свою репутацию непобедимой, завоеванную много месяцев назад.

Таким образом, махновцы осуществили за две недели то, что красная армия не смогла сделать за шесть месяцев! Это утверждение было бы досужим, если бы оно не подтверждалось самыми официальными документами Красной армии, отражающими эти бои. Уже на почти всех опубликованных по этому поводу схемах и картах хорошо указаны позиции махновской армии, в данном случае экспедиционного корпуса Каретника, поддерживаемого на флангах 23-й и 42-й красными стрелковыми дивизиями. Они свидетельствуют о том, что именно этот корпус находился на передовой^[227]12. Существуют также официальные приказы и донесения, на которые мы ссылались выше, но, кроме того, имеются непрямые упоминания, указывающие на ведущую роль махновцев. Мы располагаем, например, передовой статьей в первом номере официального журнала красной армии Военная наука и революция, вышедшего в июле-августе 1921 г. (в то время, когда махновское движение на Украине не было еще разгромлено), в которой утверждается, что Врангель проиграл свою кампанию в районе Никополя, то есть как раз в междействии военных операций махновцев. Более того, в статье уточняется, что «главной характеристикой» этих столкновений было то, что они «не входили ни в коем случае в расчеты и планы красной армии, поэтому они даже не готовились главным командованием^[228]13». Еще более показательна статья, посвященная «ликвидации Врангеля», в большом труде о гражданской войне в России, опубликованном в 1930 году коллективом самых крупных военачальников красной армии того времени, а именно – С. Каменевым, Бубновым, Урицким, Эйдеманом и другими. Прежде всего, в ней объяснялось, что соглашение с Махно со всей очевидностью оправдано в глазах любого историка своим «операционным и стратегическим значением»; численность отряда Каретника составляла 4000 пехотинцев, 1000 кавалеристов, 1000 пулеметчиков и других бойцов, всего 6000^[229]14, располагавших 250 пулеметами и 12 пушками, тогда как красная армия имела общую численность личного состава 188 771 человек (то есть больше 500 000 с резервами и тылами против 41 000 белых). Здесь упоминается решающая роль, которую сыграл фронт на пологовском направлении – откуда как раз шли махновцы,– вытекающая из факта, что Врангелю пришлось снять с западного участка своих оборонных позиций, который не позволял основным силам красных, расположенным на правом берегу Днепра, перейти на левый берег: три кавалерийских дивизии донских казаков, лучшие части Врангеля, по мнению авторов, и направить их на Пологи. Между прочим, мелитопольский укрепленный район рассматривался белыми как самый надежный; мы только что видели, что с ним произошло. Естественно, авторы остерегаются прямо назвать таинственное подразделение, нарушившее все планы белых, они предпочитают высказываться неопределенно «красная армия», «13-я армия» (в которой числился отряд Каретника) или, самое большее, говорят о смешанной конно-пехотной дивизии, без каких-либо уточнений! Можно понять, как им было неудобно объяснять, что несколько тысяч решительных повстанцев сделали больше для поражения Врангеля на левом берегу Днепра, чем 500 000 красноармейцев, сосредоточенных в регионе, боеспособность которых явно оставляла желать лучшего. Восстановим, таким образом, точную правду фактов: именно мощные удары махновцев на Орехов, Большой Токмак и взятие ими Мелитополя вынудили войска Врангеля отступить в Крым.

28 октября Фрунзе отказался дать Каретнику четыре-пять дней для отдыха и приве-дения в порядок боевых частей и сообщил ему, что отказ повиноваться будет означать отказ участвовать в ликвидации Врангеля^[230]15. Понятно, что в рамках своей логики, он предпочитал, с одной стороны, максимально использовать настолько эффективную часть, даже если она поизносится и будет разбита в боях, с другой стороны, он предпо-читал держать ее впереди себя, чем в своем тылу, и особенно, как уточнил больше-вистский руководитель Косиор^[231]16, следовало любой ценой изолировать ее от других частей красной армии, чтобы избежать распространения заразы! Вследствие этого отряд, вначале включенный в 13-ю армию, неожиданно 4 ноября был передан под командова-ние 4-й армии, 5 ноября – 6-й, 11 ноября – 2-й кавалерийской, а 17 ноября снова 4-й армии красных! Отряд рассматривался или как служанка на побегушках, или же, что более правдоподобно, эта карусель свидетельствует о паническом страхе высшего красного командования, стремившегося не допустить соприкосновения махновцев с другими частями красной армии, чтобы избежать заражения их революционным пылом. Воспоминание о Помощной в августе 1919 г. должно быть еще не стерлось в памяти красных военных руководителей.

3 ноября, во время прямого телефонного разговора с С. Каменевым, Фрунзе заявил, что махновцы 2-го вечером вышли к проливу Сиваш, и перед ними стоит задача форсировать его, чтобы атаковать с тыла белые укрепления на Перекопе. 5 ноября он отдал им формальный приказ наступать на этом направлении. Он хорошо знал, что посылает их на бойню, так как им придется в открытую пройти стоячие болота Сиваша. Впрочем, у главнокомандующего фронтом С. Каменева не было иллюзий об исходе атаки укрепленных позиций белых: в телеграмме Ленину он оценивает возможность взятия Перекопского перешейка в один шанс из ста^[232]17.

Командующий 6-й красной армией, А.И. Корк, на научной военной конференции 11 ноября 1921 г. изложил последовательность событий:

Начало боевых действий. Отношение махновцев к Красной Армии не было достаточно ясно, и оставление отряда Каретника в нашем тылу казалось несколько нецелесообразным, поэтому командующий войсками фронта поставил задачу – отряд Каретника выдвинуть вперед. Раз выяснилось, что Сиваш проходим, то представилась возможность выбросить этот отряд вперед для занятия в качестве плацдарма Литовского полуострова. Эта задача была дана 5 ноября командармом-6 в с. Ново-Николаевке, где стоял отряд, лично начальнику отряда Каретнику, который должен был ее выполнить в ночь с 5-го на 6-е, так как 7 ноября предполагалось перейти в общее наступление. Отряд Каретника двинулся через Сиваш, но, не доходя до Литовского полуострова, вернулся, и начальник отряда донес, что местность настолько болотиста, что о прохождении Сиваша говорить не приходится, 6-го числа была произведена новая рекогносцировка, которая показала, что доклад начальника отряда был ложный, так как Сиваш был вполне проходим.

Общее наступление предполагалось начать утром 7 ноября вследствие того, что рекогносцировки не были вполне закончены, а главное потому, что прибытие 52-й дивизии несколько задержалось: вследствие ее глубокого движения на юго-восток в сторону Чонгара дивизия прибыла в с. Владимировку лишь поздно вечером 6 ноября. Естественно, бросить утомленную дивизию для выполнения такой серьезной задачи казалось нецелесообразным. Однако, с другой стороны, имелись обстоятельства, которые, безусловно, заставляли торопиться с началом операции. Всем, конечно, ясно, что потеря нами каждого дня могла быть полезной только противнику: противник имел бы возможность улучшить свои позиции и занять более устойчивое положение. Кроме того, ветер переменил направление – с вечера 6 ноября подул восточный ветер; стали поступать тревожные сведения, что вода начинает заполнять Сиваш. Это тоже заставило торопиться с началом операции. Ясно, что прохождение такой открытой равнины на протяжении десяти верст не могло быть осуществлено днем без значительных потерь, поэтому казалось более целесообразным нанести удар ночью. Командармом-6 было решено начать наступление 52-й и 15-й дивизиями, в том числе и отрядом Каретника, вечером 7 ноября, а именно в 22 часа.^[233]18

Корк оценивает в этот момент численность отряда Каретника в 1000 пехотинцев и 700 кавалеристов, располагавших 191 пулеметами и 6 пушками^[234]19. Тем не менее, он говорит достаточно прямо о переходе через Сиваш. Действительно, местные крестьяне указали наилучший брод. Махновцы прошли первыми под валом огня белых, они понесли потери, но им удалось закрепиться на Литовском полуострове, отбросив кубанских казаков генерала Фостикова. За ними последовали две уже названные дивизии, одна из которых состояла из латышских стрелков. Этот маневр явился историческим повторением перехода фельдмаршала русской армии Ласси, который также пересек Сиваш в 1737 году, чтобы зайти в тыл крымским татарам. Действительно, Перекопский перешеек всегда имел репутацию неприступного, таким образом, понятен пессимизм Каменева, тем более что теперь Перекоп защищали 750 пулеметов, 180 пушек и 48 танков, а также бронепоезда, находившиеся на некотором расстоянии в тылу. Кроме того, многие тысячи отборных солдат белой армии окопались затремя рядами траншей и колючей проволоки.

Двадцать две атаки красных подразделений, проведенные на протяжении нескольких дней ценой тяжелейших потерь, ни к чему не привели. Опасный маневр, осуществленный Каретником, оказался решающим, так как он позволил создать прочный плацдарм, подтянуть другие красные войска и атаковать с тыла укрепления белых. Белые осознавали опасность и ожесточенно сражались, чтобы отбросить наступавших к Сивашу. 9 ноября им удалось прижать их в северной части полуострова. Приведем рассказ Корка об этих событиях:

Около 15 час. на перешейке между Сивашем и Безымянным озером перешла в наступление конница Барбовича, 15-я дивизия левым флангом стала отходить. Тут оказал поддержку отряд Каретника, который быстро развернулся и встретил конницу противника убийственным пулеметным огнем. Конница Барбовича бросилась назад. Благодаря помощи, оказанной отрядом Каретника (пулеметным полком), левый фланг 15-й дивизии был быстро приведен в порядок.^[235]20

Другой, более современный советский источник еще в большей мере вносит новые оттенки в описание этого решающего сражения: Барбович и его кавалерия кубанских казаков атаковала левый фланг 15-й дивизии (латышей), который дрогнул. Ситуацию спас отряд Каретника: кавалерия Марченко контратаковала, затем в последний момент рассыпалась веером, и кавалерия противника оказалась лицом к лицу с тачанками пулеметного полка Фомы Кожина, который адским огнем остановил боевой порыв казаков Барбовича. Автор этого описания, взятого из работы по истории латышских стрелков, также подчеркивает большую роль махновцев в переходе через Сиваш под вражеским огнем и свидетельствует, что они первыми закрепились на Литовском полуострове^[236]21.

Иной красный военачальник (бывший царский полковник) пишет в классическом труде о гражданской войне, что «в ночь на 8 ноября, части 6-й армии, назначенные для взятия Литовского полуострова, перешли Сиваш, разбили отряд белого генерала Фостикова и закрепились на полуострове. Контратаки противника не имели успеха; так 15 стрелковая дивизия, затем 52-я также подошли и закрепились на полуострове. Затем к утру подошли 153-я бригада 51-й дивизии и кавалерийская бригада Крыленко^[237]22». Отметим уклончивую формулировку, употребленную для обозначения махновского отряда, определенного как «части, назначенные для взятия Литовского полуострова»; тогда как все остальные части указаны точно!

Между тем, навязчивая мысль красных военных руководителей о пресловутой «зараженности» махновцев привела к странному решению от 11 ноября о подчинении их 2-й конной армии! Они, несомненно, еще боялись, чтобы не возникло боевое братство махновцев с красноармейцами.

Застигнутые с тыла белые, понимая свое поражение, вынуждены были отойти к портам Крыма, где грузились, соблюдая порядок, на корабли русского флота, заранее приготовленные Врангелем на случай эвакуации. 11 ноября Фрунзе предложил им сдаться и гарантировал всем сохранение жизни и полную амнистию. Те, кто желал, могли остаться и работать в социалистической России; что касается остальных, дав слово чести не воевать против России и советской власти, они могли оставить страну^[238]23! Ленин немедленно его поправил, упрекнув за такие чрезмерные уступки, которые могли быть сделаны, только если противник примет условие оставить все корабли; он приказал не повторять подобные предложения и безжалостно подавить белых, если они не примут это предложение^[239]24. Действительно, много белых солдат и офицеров, которые были, прежде всего, патриотами, поверили, к своему большому несчастью, этим красивым обещаниям и остались на месте.

Красная армия, удивленная таким быстрым успехом и еще более быстрым бегством белых, и возможно, все еще опасаясь западни, продвигалась вперед очень медленно. И вновь махновцы первыми вошли вглубь Крыма и 13 ноября овладели Симферополем.

Белые спокойно продолжали погрузку на корабли, и когда первые подразделения красных вступили в крымские порты в Севастополь, Феодосию, Керчь и Ялту, они нашли там несколько отставших и толпы растерянных штатских беженцев. Почти все белогвардейцы, которые этого хотели, смогли покинуть Крым до 16 ноября. Около 100 000 военных, 50 000 гражданских, в том числе 30 000 женщин и 7000 детей, покинули, таким образом, на 126 русских кораблях последний уголок своей страны. Врангелю удалось избежать несчастья для своей армии и спасти честь, но с белым движением во всей России было покончено, за исключением атамана Семенова и безумного барона Унгерн-Штернберга, которые еще будут свирепствовать несколько месяцев в Сибири, на границах Манчжурии.

Фрунзе отдал приказ отряду Каретника расположиться в устье реки Кача, в г. Саки, на западном побережье Крыма. Автор Истории латышских стрелков прямо признает, что это было сделано, чтобы изолировать махновцев и помешать им уйти из Крыма. С этой целью они были, между прочим, окружены 52 дивизией, 3-им кавалерийским корпусом и 2-й латышской бригадой ^[240]25. 13 ноября Фрунзе заявил по телефону Каменеву, что он «оставил 42-ю дивизию поблизости Гуляй-Поля ввиду возможных осложнений с ее стороны». На вопрос Каменева о том, как вели себя махновцы, Фрунзе ответил, что их поведение во время последних боев было посредственным, и что они явно избегали заданий, сопряженных с риском серьезных потерь^[241]26. Фрунзе продемонстрировал здесь излишек нежности, сожалея, вероятно, что махновцы не понесли больших потерь, хотя он не пропускал случая выставлять их как можно чаще на самые опасные позиции!

Когда советские историки не замалчивают решающего участия махновцев в операциях, которые решили исход войны против Врангеля^[242]27, они признают их блестящее поведение. Например, Руднев, автор монографии о махновском движении, писал в 1928 г., что «махновские части приняли участие в знаменитом Крымском походе Красной Армии. Они сделали очень важный в стратегическом отношении заход в тыл армии Врангеля, перейдя Сиваш и заняв 13-го ноября 1920 г. Симферополь одновременно со взятием Перекопа»^[243]28.

Корк, командующий 6-й красной армией, также подчеркивает важную роль, которую сыграл пулеметный полк Кожина во время атаки Барбовича. Он добавляет, что одно из следствий этой победы над Врангелем состоит в том, что советское правительство стало единственным законным представителем России и получило возможность в этом качестве вести мирные и торговые (!) переговоры с капиталисти-ческими странами^[244]29.

Пока же, для большевистских руководителей и их военщины речь шла о том, что-бы решить вопрос о десятках тысяч белых солдат и офицеров, которые поверили в обещанную амнистию и доверчиво сдались новым властям. Приказ Ленина «безжалост-но подавлять» их имел в данном случае последствия в самой варварской форме. Бэла Кун, прибывший сюда после битвы, продемонстрирует свое умение. «Горе побежден-ным!» – гласит поговорка; так вот, здесь она применялась в полном смысле этого слова. Несомненно, воодушевляясь французским террором 1793 г., Бэла Кун, чекисты и другие мастера заплечных дел расстреливали пленных из пулемета – как Фуше в Лионе – или затапливали баржи с офицерами, связанными по рукам и ногам, в Черном море – как это делал в Нанте Карье. По данным Виктора Сержа, жертвами этих расправ стали 13 000 человек^[245]30, по данным Гренара, французского дипломата, хорошо информированного по данному вопросу: в действительности, наверное, было более 50 000 жертв^[246]31! Бойня тем более ужасная, что белые, наивно оставшиеся в Крыму, были, вероятно, менее всего скомпрометированы в расправах и эксцессах своего движения; они надеялись искупить свои ошибки, как было обещано большевиками, участием в социалистическом и мирном строительстве страны. Они за это поплатились!

Все это время Махно залечивал свои раны в Гуляй-Поле. Большинство повстанческих подразделений было распущено по селам и родным местам на отдых и пополнение личного состава. Остальные подразделения стояли в Мелитополе, Большом Токмаке, Малой Токмачке и Пологах. Поверив, что заключенное с большевиками соглашение дает ему гарантию против неожиданного нападения, Махно посвятил себе вместе с местными анархистскими активистами делу созидания. С 1-го по 25-е ноября жители Гуляй-Поля собирались семь раз, чтобы принять решение о программе перестройки социальной и экономической жизни, полностью дезорганизованной за последний год десятками последовательных оккупаций местности. К середине ноября был создан совет и совместно с революционным советом повстанцев выработан проект основополагающего устава «свободного совета трудящихся». При участии последователей либертарной школы, основанной Франциско Феррером, началась, между прочим, организация школ, отделенных от государства и церкви. Для взрослых были созданы курсы по ликвидации неграмотности, а затем курсы основ политики и экономики, на которых преподавали повстанцы, рабочие и крестьяне, обладавшие некоторыми познаниями в этой области. Интересно, по этому поводу, взглянуть на их программу: а) политическая экономия; б) история; в) теория и практика социализма и анархизма; г) история французской революции по работе Кропоткина (Великая Рево-люция); д) история революционного повстанческого движения в русской революции^[247]32.

Также уделялось внимание культурной работе: местный театр давал ежедневные спектакли. Повстанцы и их жены принимали в них участие не только в качестве зрителей и актеров, но и драматургов, отражающих эпизоды местной жизни последнего времени и борьбы повстанцев. Свободная и творческая жизнь возрождалась из пепла гражданской войны, увы, не надолго!

Польский анархист Казимир Тесляр, побывавший в это время в Гуляй-Поле, так описывает городок: «Поражаешься образцовой чистоте и порядку, которые царили повсюду. Я посетил Гуляй-Поле зимой. Поля и городок были покрыты толстым слоем снега. В каждом дворе стояла знаменитая "тачанка": это значило, что в каждом доме были махновские повстанцы […] при въезде в городок, меня удивили окружавшие его заброшенные траншеи. Добравшись до центра, я был поражен ужасами войны, прокатившейся по этим местам и оставившей глубокие следы. Лучшие дома в руинах, многие другие полуразрушены. В одном из них находился профсоюз трудящихся Гуляй-Поля. Все стены были в черных трещинах и дырах. Всюду виднелись следы пуль и огня. Когда приезжаешь в Гуляй-Поле, дети ведут вас показать то место, где австрийцы сожгли деревянный домик, в котором родился Нестор Махно и где жила его бедная старая мать, когда в город пришли австро-немецкие войска. Они показывают также другие дома анархо-махновских повстанцев, сожженные белыми или красными.

[…] На одной из главных улиц развевался на ветру черный флаг с надписью: "Штаб украинской махновской повстанческой армии"»^[248]33.

Тесляр часто видел за время своего пребывания, как проносились галопом всадники, тачанки, группы повстанцев, уходя с грохотом в степь, чтобы там тренироваться в маневрировании и приучать молодых лошадей к оружейным выстрелам. Ему трудно было представить, что это большое село, выглядевшее так мирно, являлось «цитаделью свободы» и что там жил «вооруженный народ». Он отмечает, что детские игры на улицах воспроизводят сцены боев и напоминают о недавних, но к несчастью, очень реальных событиях.

XXIV Большевистское предательство

По некоторым признакам можно было догадаться, что Ленин и другие сановники режима, заключенное с махновцами соглашение считали чисто временной выгодой, и оно могло продолжаться только на период, необходимый для разгрома Врангеля. Относительные уступки повстанцам были направлены только на то, чтобы вызвать их доверие, несмотря на известный 4-й пункт политической части соглашения, который предусматривал в принципе автономию «Махновии», употребляя выражения советских историков. Этот пункт был отложен и должен был обсуждаться непосредственно с Кремлем. Троцкий указывает в своих воспоминаниях, изданных, правда, посмертно, что он «не раз обсуждал с Лениным вопрос о возможности предоставления анархистам известных частей территории для производства, в согласии с местным населением, их безгосударственных опытов. Но условия гражданской войны, блокады и голода оставляли слишком мало простора для подобных планов»^[249]1.

Виктор Серж также упоминает об этом проекте Ленина и Троцкого, но по непрямо-му источнику – по цитированному выше тексту Троцкого. В своем комментарии Виктор Серж утверждает, что «это было бы справедливо, умело и, возможно, такая широта взглядов помогла бы революции избежать трагедии, к которой мы шли^[250]2». Очевидно, для Ленина и его приближенных вовсе не стоял вопрос о том, чтобы допустить такой эксперимент: это означало бы признать поражение их собственной способности решить проблемы страны. Подобное было совершенно непостижимо для тех, кто знал путь Ленина, начиная с его роли в расколе с меньшевиками в 1903 г. до ссор, полемики, расколов и других приемов, которые вынесли его на гребень власти. Власть свободных советов на восточной Украине! Она немедленно распространилась бы на всю террито-рию страны, и карточный замок, называемый «рабоче-крестьянским правительством» и удерживаемый силой штыков, пуль-в-затылок, вмиг бы разлетелся, и в памяти трудя-щихся он остался бы только ужасным кошмаром.

Рассмотрим объяснение, данное по этому поводу Гусевым и Яковлевым, подписавшими соглашение со стороны большевиков. Первый считает, что «Только тогда, когда Красная Армия на врангелевском фронте настолько окрепла, что была в силах справиться с ним самостоятельно, Махно предложил Советскому правительству "военный союз" против Врангеля; кулак испугался за захваченную им у помещика землю. Предложение было принято не для того, чтобы иметь лишнюю силу на фронте – она там была не нужна, – а чтобы на время избавиться от врага в тылу. Как только Врангель был разгромлен, "союз", естественно, распался, ибо пролетарской революции по пути с кулаками только в борьбе с помещиком, а дальше их пути резко расходятся»^[251]3.

Здесь мы можем видеть, как события непосредственно «переодевают» в другие слова: «предложение» Махно, «не обязательная» сила на фронте, как и полнейший цинизм объяснения «совершенно естественного разрыва» соглашения – значит, было известно с самого начала, какой линии придерживаться в этом отношении. Второй большевик, подписавший соглашение, Яковлев, пишет в 1921 г. по случаю I-го съезда красного профсоюзного Интернационала, куда были приглашены анархо-синдикалисты, брошюру, полную язвительных нападок на русских анархистов и особенно на Махно. В ней он кратко рассказывает о своей собственной роли в момент соглашения и ссылается на объяснения Фрунзе о разрыве, вину за который возлагает только на неправоту Махно на основании некоторых действий против красной армии, совершенных в разных местах на Украине. Он возмущается солидарностью остальных анархистов с Махно, которого представляет как бандита не заслуживающего никакого уважения^[252]4. Конечно, – мы видели это по отношению к белым в Крыму, – большевики не отличались христианской добродетелью прощения обид, но тем не менее! Показать таким образом, что соглашение, которое они подписали, было для них лишь куском бумаги – это похоже на методы Бисмарка и других практиков realpolitik и представляло собой новое явление в русских революционных кругах. Вскоре оно будет возведено в систему государственной политики.

Что касается махновцев, не питая иллюзий «ни о длительности, ни о прочности соглашения» (Аршинов), они, несмотря ни на что, думали, что союз продлится три или четыре месяца, и рассчитывали воспользоваться этим сроком, чтобы лучше ознакомить трудящихся Украины с предпочтениями анархистов и показать по контрасту несоответствие предложений большевиков. Если существовала возможность конфликта, повстанцы предвидели его прежде всего в идейном плане.

Махновцы возлагали также большие надежды на общий конгресс анархистов, который должен был состояться в конце ноября в Харькове. Именно из-за этого часть их делегации задержалась в городе и воспользовалась этим, чтобы принять участие в митингах и обсуждениях, собиравших многочисленную аудиторию, на которых члены делегации, особенно Виктор Попов, высказывались без обиняков о необходимости вернуть власть местным советам и об осуществлении 4-го пункта соглашения, до сих пор не вступившего в силу. Делегация издавала газету Голос махновца, в которой знакомила со своими концепциями, а также со своими упреками против ленинской власти. В третьем и последнем номере от 21 ноября, в редакционной статье было заяв-лено, например: «выполняя свой долг перед социальной Революцией, махновцы нанесли Врангелю ряд смертельных ударов. Мы требуем от советского правительства Украины и Великороссии честного исполнения пункта 1 нашего договора – немедленного освобож-дения всех махновцев и анархистов, томящихся поныне в тюрьмах и лагерях Советских республик».

По свидетельству Аршинова, ординарец Махно в то время, Григорий Василевский, узнав 15 или 16 ноября о прорыве Каретником оборонительных линий Врангеля в Перекопе, воскликнул: «Конец соглашению! Ручаюсь чем угодно, что через неделю большевики будут громить нас»^[253]5.

Еще более показательный факт: махновцы арестовали 23 ноября в Гуляй-Поле и Пологах девять шпионов из 42-й дивизии красных, расположенной неподалеку. Те признались, что были посланы своей разведывательной службой, чтобы установить точное место жительства Махно, членов штаба и совета повстанцев, а также командиров махновских частей. Они должны были оставаться на месте до прихода красной армии и немедленно указать эти дома или же неотступно следовать за махновскими руководителями, которых не окажется дома. По их словам, следовало ожидать удара по Гуляй-Полю 24 и 25 ноября. Повстанцы немедленно обратились к Раковскому и военному руководству красных в Харькове, чтобы потребовать ареста и наказания командования 42-й дивизии и запретить прохождение красных частей через Гуляй-польский район, чтобы избежать возможного инцидента. Харьков ответил 25 ноября, утверждая, что это лишь недоразумение, которое выяснит совместная комиссия^[254]6. На самом деле, увидев, что их заговор стал известным, большевики решили начать наступление следующей ночью.

Секретарь Совета махновских революционных повстанцев, Петр Рыбин, позвонил 26 утром Раковскому, чтобы узнать, как обстоят дела с предложенной комиссией. Раковский ему ответил, что все будет спокойно улажено, как и спорный 4 пункт, тогда как он точно знал, что атака против махновцев и анархистов уже началась этой ночью. Вся махновская делегация – Виктор Попов, Буданов и Хохотва – была арестована, отправлена в Москву и расстреляна. Кубанин комментирует их расстрел в следующих словах: «Москва с махновщиной не шутила и с нею не возилась».

Всего во время этой операции в Харькове арестовали 346 махновцев и анархистов, 40 отправили в ЧеКа в Москву. Среди них были Середа, один из приближенных Махно, Зинченко, командир 2-го кавалерийского полка, Колесниченко, командир повстанчес-кого отряда, Кузенко, командир одного из пехотных полков, все они были предательски схвачены. Узнав об этом предательстве, Рыбин вновь позвонил Раковскому и выразил ему свое возмущение; благодаря этому телефонному звонку ЧеКа удалось узнать его местонахождение, он был арестован и вскоре расстрелян. Почти все члены украинской анархистской организации «Набат» были также арестованы и посажены в тюрьму: Волин, Мрачный, Барон, Давид Коган, Иосиф Готман, Богуш и другие. Кубанин вновь комментирует эту облаву на анархистов лаконичными словами: «Набат был ликвиди-рован органами ЧеКа»^[255]8.

В тот же день Гуляй-Поле атаковала 42-й дивизия, то есть пять бригад пехоты и кавалерии. Вторая линия окружения состояла из 2-го кавалерийского корпуса, Волжской бригады и двух специальных полков. Несмотря на некоторые меры предосторожности, принятые накануне, Махно удивился неожиданностью этого наступления; он располагал в Гуляй-Поле только своей личной охраной, черной гвардией, составлявшей около 150 человек. Взятый в клещи, он оказался окруженным со всех сторон, конец казался близким, когда вдруг после обеда, одно красное подразделение вдруг снялось со своих позиций. Опасаясь ловушки, Махно колебался, затем, видя, что путь свободен, вышел из окружения через эту неожиданную брешь. Советские историки объясняют это чудесное спасение изменой командира одной из красных частей. Таким образом, вероятно, уви-дев, что от них требовалось, часть красноармейцев солидаризировалась с махновцами, и если официальные лица говорят о предательстве, это значит, что некоторые из этих красноармейцев, в частности их командиры, должно быть, заплатили своей жизнью за проявление революционной солидарности.

Третьему махновскому полку, стоявшему в Малой Токмачке, повезло меньше: он почти целиком попал в плен к 126-й дивизии, бригаде и красному кавалерийскому полку. Махно контратаковал и отбросил противника к Ново-Успеновке. Среди многочисленных частей красных началось замешательство: интернациональная кавале-рийская бригада, занявшая Гуляй-Поле, была атакована 27 ноября другими бригадами 42-й дивизии, которые считали, что имеют дело с повстанцами. Только после целого дня столкновений недоразумение выяснилось^[256]9! Махно немедленно перегруппировал различ-ные повстанческие подразделения. Красноармейцы, которым опротивело поведение командиров, переходили на его сторону или сдавались в первом же бою. Таким образом, был сформирован отряд численностью 1000 кавалеристов и 1500 пехотинцев. Гуляй-Поле было взято обратно к концу недели, войска 42-й дивизии опрокинуты, так как, осознавая теперь, какое им было поручено дело, красноармейцы не хотели больше сра-жаться или делали это нерешительно. Так, из 6000 красных солдат, разоруженных в день взятия села, треть присоединилась к махновцам. Гуляй-Поле было взято, увы, с опозда-нием на несколько часов, большевистские фанатики успели расстрелять 300 местных крестьян.

В Крыму инструкции Москвы выполнялись с таким же усердием. Уже 17 ноября, сильный повстанческий отряд анархиста Мокроусова, который выполнил важные партизанские операции в тылу Врангеля, был поставлен под прямое командование 4-й армии и слит с регулярными частями. В тот же день секретным приказом армия Махно, то есть отряд Каретника, также была переведена под управление 4-й армии и должна была немедленно выступить на Кавказ воевать против восставших казаков^[257]10. Это происходило, конечно, без ведома главных заинтересованных лиц. Каретник и его штаб, изолированные от отряда, были вызваны 25 ноября якобы на совещание в Гуляй-Поле, по дороге арестованы и расстреляны на месте. Гавриленко, начальник штаба Каретника, был «убит», что, вероятно, значит, что он был ликвидирован при попытке оказать сопротивление. В следующую ночь в 1 ч. 35 мин. началась атака против отряда. Есть предположение, что часть повстанцев была окружена чекистскими подразделениями и уничтожена перекрестным огнем нескольких сотен пулеметов^[258]11, но основной части удалось прорвать окружение незадолго до начала атаки при обстоятельствах, о которых рассказывает Ефимов, красный военный специалист по антимахновской борьбе:

Так или иначе, но для нас стало ясным, что Махно подготовляет какую то авантюру и что разрыв с ним неизбежен и необходим. Исходя из этого, был составлен план окружения Махно и его двух групп: крымской и тыловой. Крымской группе Каретникова было приказано занять побережье Крыма от Саки до деревни Замрук (см. схему № 2 – А.С.), что и было ими выполнено. Красноармейские части должны были окружить махновскую группу, с каковой целью происходила перегруппировка частей, которые к 26-му ноября расположились: 3-й конкорпус в составе 3-х кавдивизий в районе Таксаба–ст. Княжевичи–Мейлерчик–Докума Аблам, 62-я дивизия: 154 бригада в районе д. Сарабузы, 155 бригада в районе Александровка–Тобе Чокрак-Кульчук и 156 бригада в районе Чуйче–Чуюнча–Анна-Эли. Третий конкорпус и 52-я дивизия получили задачу не допустить махновцев прорваться на север и северо-восток, 30-я дивизия: 88-я бригада в районе Аджи-Ибрам–Азек, 89 бригада в районе Атман–Сарыль Кият и 90-я бригада–Симферополь. Отдельная огневая бригада–Симферополь. 30-й дивизии дана задача не допустить прорыва противника к востоку. 51-я дивизия: 151-я бригада в районе Бахчисарай, 152 бригада в районе ст. Альме, 153 бригада в районе Агач-Эли–Куджук Эли–Тарханлар, кавбригада дивизии на левом фланге 153 бригады. Дивизии было приказано не допустить прорыва противника к югу. В северо-западной части Крыма находилась стрелковая латышская дивизия, в районе Перекопа, 1-я стрелковая дивизия и в районе ст. Джанкой–ст. Сиваш–ст. Чонга– ст. Ново-Алексеевка 2-я стрелковая донская дивизия. Всем дивизиям, непосредственно окружавшим махновскую группу, било приказало 27-го ноября наступать на махновский отряд и уничтожить его. В это время другая группа красноармейских частей, названная мелитопольской группой, имела задачей уничтожить тыловую группу махновцев, расположенную в районе Гуляй-Поле – Малая Токмачка – Пологи – Воскресенка. Общее наступление мелитополь-ской группы было назначено на 26-е ноября. К вечеру 25-го ноября части мелитопольской группы заняли исходное положение для перехода в наступление. 42-я дивизия: 125-я бригада в районе Петропавловка–Вербовое, 126-я бригада в районе хутора Работин–Орехов, 124-я бригада в районе Сладкая Балка–Втор Копани. Один полк 124-й бригады был оставлен в городе Б. Токмак для захвата английской махновской батареи. Богучарская отдельная стрелковая бригада в районе Конские Раздоры–Федоровка; Интернациональ-ная отдельная кавбригада в районе деревни Ново-Николаевка – ст. Макаренко. 3-я запасная кавбригада должна была наступать из района Б. Яннеаль через деревню Ново-Успеновка на Гуляй-Поле. Все перечисленные части составили первое кольцо окружения, имея общую задачу наступать на Гуляй-Поле с целью уничтожить противника. Второе резервное кольцо составили: Заволжская кавбригада, расположенная на ст. Синельниково, два стрелковых полка «Вохр», стоявших на ст. Гришино и ст. Юзово, и второй конкорпус, прибывший из Крыма в район Волноваха. К этому времени 1-я конармия направлялась на север из Крыма и находилась главными силами 26-го ноября в районе города Бериславль–Каховка, 4-я кавдивизия остановилась в районе Гавриловка–Веселая (см. схему № 4). В резерве мелитопольской группы находилась сводная дивизия курсантов, прибывшая к 26-му ноября из Крыма в район Мелитополя. Конечно, план окружения мог удаться только при наличии внезапности, активности и большой инициативы со стороны Красной армии. В свою очередь активность и инициатива могли быть проявлены лишь после тщательной подготовки красноармейских частей. Особенно требовалась солидная политическая подготовка. Надо было хорошенько разъяснить, почему Красная армия после достигнутого соглашения все-таки принуждена уничтожить махновцев. Однако подготовка частей к предстоящей операции сводила на нет элемент внезапности. Так оно фактически и вышло. Махновцы за несколько часов до наступления были предупреждены о готовящемся на них нападении и сумели его парировать и отчасти избежать. Конечно, невозможно предположить, что махновцы не понимали, для чего красноармейские части располагаются вокруг их группы. Вечером, с наступлением темноты, 26-го группа Каретникова собралась и направилась к шоссе Симферополь–Перекоп. По дороге, встретив 7-ю кавдивизию, махновцы ее разбили и свободно прошли д. Джума-Аблам. 7-я кавдивизия 3-го конкорпуса оказала слабое сопротивление, благодаря неожиданному и вдобавок ночному удару. Остальные кавдивизии конкорпуса во время не помогли. После обнаружения прорыва немедленно вслед уходящим махновцам на север был брошен 3-й конкорпус и части 52-й дивизии. Однако части 3-го конкорпуса преследовали противника вяло и нерешительно. Части 5-й кавдивизии, ввязавшись 27-го в бой с махновцами в районе Джума-Аблам, теснили их, но положительного результата не достигли, взаимодействия между дивизиями 3-го конкорпуса не было никакого, следствием чего махновцы спокойно дошли до Армянского Базара к вечеру 27-го ноября. Отсюда махновцы разделились на 2 группы: одна прошла беспрепятственно к северу через Сиваш, другая прошла у Перекопа, мимо незначительных и небоеспособных частей первой стрелковой дивизии, очутившись утром 28-го ноября у деревни Строгановка, куда прибыли обе группы. Таким образом, махновцы вышли из Крыма в двое суток, совершая в сутки 65 верст с арьергардными боями. Латышская дивизия, двинутая 27-го на помощь 1-й стрелковой дивизии, подойти не успела, 52-я дивизия и даже 3-й конкорпус отстали. Инициативы частями проявлено не было. Все ждали только приказов и тогда только действовали. Действия носили вялый и нерешительный характер. Такой же неудачей окончилось окружение и тыловой группы махновцев, хотя начато оно было с большим успехом, чем в Крыму.^[259]12

Ефимов, не колеблясь, противоречит сам себе и указывает дату 27 ноября для того, чтобы она соответствовала оправданию официального приказа Фрунзе, якобы изданного 26-го (эту дату указывают другие советские источники), затем он объясняет, что махновцам понадобилось два дня, чтобы пересечь Крым, прежде чем они вернулись утром 28-го на континент. Военная точность, которую следовало продемонстрировать, плохо сочеталась с высшими политическими мотивами. Отметим также разворачивание чрезвычайно больших сил со стороны большевиков против этой небольшой махновской армии; оно, вероятно, было пропорционально страху красных командиров, которые еще помнили исключительные боевые подвиги повстанцев в борьбе против белых. Кроме того, Ефимов не мог не признать нерешительность красных частей в выполнении этой грязной работы. Все солдаты отлично знали, с кем они имели дело и не верили ни единому лживому слову из «баек» своих командиров о якобы имевшем место предательстве Махно и другим выдумкам; поэтому они с неохотой думали о том, что придется воевать против своих боевых побратимов. Так что, трудно представить себе, несмотря на высокую боеспособность махновцев, что они смогли пройти плотный заслон более чем из 200 000 красноармейцев, отделявший их от Перекопского перешейка, не принимая во внимание нежелания солдат красных воевать против повстанцев. Впрочем, Ефимов признает, что махновцы заранее были предупреждены красноармейцами о том, что замышлялось против них. Факт неоспоримый. Это состояние духа не прошло незамеченным для главного командования красных, которое, должно быть, свирепствовало; по сообщениям Газеты красноармейца, 2300 красноар-мейцев были расстреляны в это время в Крыму по обвинению в «подрыве правого дела советской власти и отважной красной армии^[260]13». Это значительная цифра, если сравнить с потерями, понесенными при взятии Перекопа: 8000 убитых и 1200 раненых. Ниже, Ефимов оценивает численность личного состава махновцев в момент выхода из Крыма в 4000 человек; это может служить подтверждением тезиса об истреблении тысячи повстанцев в ночь с 25-го, оставшихся отрезанными от своих товарищей и не успевших избежать чекистских пулеметов.

Чтобы оправдать это предательство, Фрунзе издал, прежде всего, приказ, датиро-ванный 24 ноября и адресованный красным войскам. В нем он упоминает о сообщении от 23-го ноября, призывавшем махновцев раствориться в регулярных частях красной армии. Он возводит целый ряд обвинений против них: им вменялся в вину подрыв тыла красной армии, отвлечение красноармейцев от выполнения долга, совершение преступ-ных действий против большевистских отрядов и красных военнослужащих и отказ выполнить приказ о переброске на Кавказ, который им якобы был отдан 20 ноября. Попутно он присвоил себе и своей армии всю заслугу победы над белыми. Махновцам он дал срок в два дня для выполнения его приказов. Тот факт, что одновременно он отдал приказ своим войскам: «С махновщиной надо покончить в три счета. Всем частям действовать смело, решительно и беспощадно. В кратчайший срок все бандитские шай-ки должны быть уничтожены, а все оружие из рук кулаков изъято и сдано в государ-ственные склады»^[261]14, вызывает беспокойство и одновременно является показательным; он доказывает, что это, несомненно, фальшивка, состряпанная задним числом ради оправдания.

Эта грубая фальшивка была дополнена вторым приказом, изданным 26 ноября в 1 ч. 35 мин. утра в Харькове и утверждавшим, что приказ от 23-го не был выполнен махновцами, и что, напротив, Махно начал выступать против советской власти, вследствие чего он и его войска объявлены «врагами революции и советской власти^[262]15». Этот приказ кажется менее прозрачным чем первый, но он не был официально обнародован в тот же день, поскольку появился в большевистской прессе только 15 декабря: дата была изменена, что легко понять; следовало предупредить эффект неожиданности, как признал выше Ефимов. Махновцы о нем узнали значительно позже, по чистой случайности, читая большевистскую прессу. А эти призывы провокационного характера были написаны под руководством самого Ленина; главнокомандующий фронтом Сергей Каменев свидетельствует об этом в своих воспоминаниях^[263]16: идет ли речь о союзе против Врангеля или о приказах Фрунзе, все было разработано с его согласия и по его директивам. Ответственность лежит, таким образом, на самом высоком уровне: на ареопаге партии и самом Ленине. Несмотря на то, что Фрунзе снял свою подпись. В его представлении это были лишь мелкие грешки, его заботило, прежде всего, как заслужить похвалу верховного вождя, затем как получить несколько медалей, чтобы подняться в иерархии аппарата. Вскоре колесо повернется и он, в свою очередь будет «сброшен в яму» большим предателем, чем он сам.

Тактика власти состояла в том, чтобы возложить ответственность за разрыв соглашения на махновских повстанцев, хотя те, как мы видели, показали самую строгую порядочность в соблюдении заключенного договора. Мы же располагаем ранее не публиковавшимся свидетельством из первых рук, и добавим даже, веским, так как его автор Марсель Оливье. Он был одним из французских основателей III Интернационала, главным переводчиком писаний Розы Люксембург на французский язык и, на протяжении долгих лет, активным членом французской компартии, до резкого разрыва с ней в 30-е годы. Он находился в то время в России и был приглашен в числе других французских представителей, среди которых находились Альфред Россмер, Жак Садуль и Анри Барбюс, прибыть на Украину и присутствовать при разгроме Врангеля. Прибыв на место, он продолжил путь отдельно, на грузовике; таким образом, остановившись где-то в чистом поле, «[он увидел] как вдруг из-за холма появился отряд всадников. [Они] ринулись на нас с такой скоростью, что прежде чем мы успели двинуться с места, чтобы взобраться на грузовик и схватить находившиеся там винтовки, они уже были здесь. Верхом на быстрых маленьких лошадях, вооруженные до зубов: на плече карабин, сбоку сабля, на поясе кинжал, на груди накрест пулеметные ленты, а на головах огромные меховые шапки. У них был вид, внушающий опасение и даже ужас»^[264]17.

Оказалось, что это были махновцы; Марсель Оливье и его спутники подумали, что им пришел конец, так как они не знали о только что заключенном соглашении между большевиками и махновцами, но прибывшие обошлись с ними очень дружески, и они смогли спокойно продолжить путь. Они прибыли в Мелитополь и присутствовали в здании штаба на вечере, где Оливье увидел «группу офицеров, занятых оживленной дискуссией! В центре стоял парень лет двадцати пяти, на которого, казалось, наседали остальные, и который увлеченно и с огоньком отвечал на вопросы и аргументы собеседников. Я спросил у Виктора Таратуты [который говорил по-французски] о чем дискуссия. Он мне объяснил, что это офицер из дивизии Махно, недавно присоединившейся к красной армии, и что он защищает свою анархистскую точку зрения перед остальными. Так как я обратил внимание на увлеченность, с которой он это делал, Таратута мне заявил следующее: «Когда мы покончим с Врангелем, мы его расстреляем» […] вот так этот образцовый революционер [Таратута], этот 100% большевик, которого Богданов и Луначарский обвиняли в связях с охранкой, и которого сам Ленин в разговоре с профессором Рожковым назвал его «сутенером», заявил мне дословно сказанное выше. Естественно, я был шокирован подобным заявлением. Но, по правде говоря, не принял его всерьез. Я подумал, это просто слова, брошенные на ветер. Расстрелять человека, который сражался бок о бок с вами и с которым вы только что подписали в надлежащей форме соглашение, только за то, что его убеждения не совпадают с вашими, это было бы низостью, на которую в то время я считал большевиков неспособными. Я в этом ошибался, как стало ясно позже»^[265]18.

Марсель Оливье вскоре пересек Перекопский перешеек и удивился, не увидев следов боев, которые вели белые в этих на первый взгляд неприступных укреплениях. Только когда он узнал, что белые были атакованы с тыла благодаря переходу махновцев и других красных частей через Сиваш, он понял, таким образом, положение дел, и счел «еще более возмутительным отношение, которому были подвергнуты вскоре махновцы». Затем он узнал о разрыве соглашения, и по прибытии в Мелитополь ему сообщили о судьбе молодого махновского офицера, которого он видел спорящим с красными офицерами: «Накануне, перед выстроенным в каре гарнизоном, его 1) отметили в приказе по армии за отличное поведение в бою, 2) приговорили к смерти за бунт против советской власти. Приговор был немедленно приведен в исполнение. Относительно самого факта: отметить человека в приказе по армии за отличное поведение в бою и затем расстрелять, – дадим возможность самому читателю оценить его. Что касается меня, скажу, что это мне показалось подлым»^[266]19.

Одновременно, Оливье узнал о поражении наступления на Варшаву, которое скрывалось на протяжении пяти месяцев! Это ценное свидетельство, так как нет совершенно никаких оснований подозревать Марселя Оливье в каких-либо симпатиях к анархистам или махновцам, в то время он придерживался очень ортодоксальных взглядов и возмущался только некоторыми подлыми средствами, не ставя под вопрос сам принцип природы власти. Уже цитированный выше Жан Ксидиас, либеральный буржуа, мало искушенный в идеологии, говорит очень прозаически об «огромной жажде власти», чтобы объяснить поведение большевиков:

Власть как таковая, власть как цель, вот доминирующая идея большевиков, доктрина которых освобождала их от любых сдерживающих начал. Мораль, право, справедливость, все это «буржуазные предрассудки». Отсюда полнейшее безразличие в выборе средств; отсюда чудовищная аморальность советского режима, проявляющаяся во всех мелочах большевистской жизни и политики; отсюда использование ими в войне, до революции, самых низменных приемов: предательства, измены.^[267]20

Не останавливаясь детально здесь на возможных объяснениях поведения больше-вистских руководителей, напомним их главное оправдание, а именно то, что на них возложена миссия решающей важности для будущего человечества, и что для ее выполнения «все им казалось позволенным». Эта формулировка развязывала руки для использования всех видов господства, известных в то время, концентрируя в своих руках наилучшее, – то есть наихудшее – для того, чтобы удержаться у власти. Однако они не постигли до конца этот механизм, так как он поизносился и начал давить уже их самих так же трагически, как мы увидим это ниже. Речь здесь идет, ни более, ни менее, как об определяющем этическом отношении между поставленной целью и средствами, используемыми для ее достижения.

Аршинов показывает также, со своей стороны, неопровержимую преднамерен-ность большевистского предательства; он напоминает в связи с этим о двух покушениях на Махно, совершенных в октябре и ноябре, затем приводит две листовки, найденные 27 ноября у первых пленных красноармейцев и озаглавленные: «Смерть махновщине!» и «Вперед против Махно!», без дат, но полученные солдатами 15 или 16 ноября 1920 г.

Таким образом, к большому несчастью, махновцы в который раз вытаскивали «каштаны из огня» исключительно в пользу большевиков и заплатили за это очень дорого. Теперь они вынуждены были отчаянно сражаться в худших условиях за свое выживание.

Письмо Нестора Махно к Фуксу

XXV Завершающий год боев и последние судороги либертарной революции в Украине

 Высшее командование красной армии не могло смириться с тем, что отряд Каретника, загнанный в тупик на другом конце полуострова, смог пробить брешь в развернутом там плотном заслоне и ускользнуть из мышеловки. Войска, брошенные на его преследование, в том числе латыши, не проявили особого рвения, чтобы его догнать, вероятно, из-за недавнего боевого побратимства; поэтому красным военачальникам пришлось использовать войска, стоявшие в тылу на континенте, которые не участвовали во взятии Перекопа и не знали, что им предстоит сражаться с победителями белых.

Красные войска наводнили окрестности, чтобы помешать махновцам вернуться в Гуляй-Поле. Повстанцы были остановлены поблизости Михайловки, они были окруже-ны дивизией курсантов – ленинских юнкеров, – сорок второй стрелковой дивизией, интернациональной кавалерийской бригадой и 4 дивизией красной кавалерии под командованием Тимошенко^[268]1. Численность повстанцев еще велика: 1000 человек кавале-рии, 300 тачанок, 250 пулеметов и 6 пушек. Однако соотношение сил диспропорци-онально: онисражались один против двадцати! И это не самое главное; им особенно не хватало боеприпасов, так как красная армия предусмотрительно прекратила снабжение после взятия Перекопа и Симферополя. 30 ноября они уклонились от столкновения с первым подразделением противника, затем, на следующий день, 1 декабря, в селе Тимо-шевка на протяжении целого дня они атаковали 42-ю дивизию красных, которая понесла тяжелые потери. Следующей ночью они овладели Тимошевкой, взяли в плен целый полк противника и пополнили свои запасы оружия и боеприпасов. В этот момент они совершили крупную ошибку – сам Махно ее бы, несомненно, избежал, – не оторвавшись немедленно от противника и позволив ему перегруппировать силы, подходившие со всех сторон к Тимошевке. На рассвете повстанцы отразили все накатывавшиеся волнами вражеские попытки штурма, даже контратаковали, но из-за нехватки боеприпасов были вынуждены во второй половине дня оторваться и уйти в сторону Михайловки, где они опять были взяты в клещи кавалерией и артиллерией противника. Шестьсот повстанцев героически погибли, остальные рассредоточились мелкими группами и попытались пройти через ячейки сети, расставленной вокруг них. Еще двести повстанцев были перехвачены и порублены интернациональной кавалерийской бригадой (состоявшей из немцев, венгров и других бывших военнопленных, перевербованных Москвой). Более половины этого отважного отряда – самой сильной боевой единицы из всех участвовавших в боях на протяжении гражданской войны – погибло, таким образом, в этом неравном бою. Оставшиеся в живых прорвали в нескольких местах железное кольцо красных. Последняя небольшая группа из 250-300 всадников соединилась с Махно 7 декабря в греческом селе Керменчик в 80 км на восток от Гуляй-Поля.

Встреча была драматической. Марченко и Тарановский, которые вели отряд, заявили с горькой иронией, что они имеют «честь сообщить о возвращении крымской армии». Марченко добавил: «Да, братики, вот теперь-то мы знаем, что такое коммунисты»^[269]2.

Махно оставался мрачным, он был глубоко потрясен при виде небольшого числа оставшихся в живых из 1500 отборных всадников, ушедших месяц назад. Он молчал и пытался овладеть своими эмоциями. Повстанцы созвали общее собрание. Уцелевшие рассказали, как Каретник и его штаб были предательски схвачены и немедленно рас-стреляны. Махновцы, возмущенные и разъяренные этим чудовищным предательством, с тех пор будут драться с ужасающей жаждой мести.

Красная армия выставила против повстанцев две трети общего числа войск, сконцентрированных против Врангеля, что составляло около 150 000 бойцов на передовой, собранных из пяти армий: 6-й армии (59 404 человек со штабом и другими службами), 4-й (81 339), 13-й (26 356), 1-й (21 089) и 2-й конной (15 257)^[270]3. В это время красная армия насчитывала всего пять с половиной миллионов мобилизованных, из которых 130 000 бывших царских офицеров. 5 декабря было принято решение сократить это значительное количество на два миллиона, чтобы облегчить возврат к нормальной жизни. Это – по официальной формулировке, но на самом деле эта армия в целом, как мы могли в этом убедиться, не отличалась боеспособностью и ложилась непосильной тяжестью на население, вынужденное ее кормить и давать ей кров. Следует отметить, что из демобилизованных латышей, которые служили подручными войсками режима, более половины пожелали вернуться домой в буржуазную Латвию, в 1921 г.; остальные, вероятно слишком скомпрометировавшие себя, предпочли остаться на ленинской территории^[271]4.

Стратегия, разработанная Фрунзе против махновцев, была направлена на то, чтобы образовать три концентрических линии окружения вокруг их главной базы – Гуляй-польского района, заставить их, таким образом, отойти к побережью Азовского моря и там уничтожить. Однако «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается», и Фрунзе с 5 по 15 декабря пришлось издавать приказ за приказом, очень детальных и содержащих много пунктов, чтобы уточнить эту операцию. 5-го он «отдал приказ о концентрическом наступлении, начиная с северо-запада, севера и востока, чтобы прижать остатки махновских отрядов к Азовскому морю и безжалостно их уничтожить»; повстанцы из районов Павлограда и Новомосковска должны быть прижаты к Днепру и также истреблены. 11 декабря все красные войска должны «сделать ход на шахматной доске, чтобы воспрепятствовать любому прорыву махновцев», и тщательно прочесать всю территорию^[272]5. Приказ от 6 декабря требовал проводить тщательные обыски по всей занятой местности и расстреливать всех, у кого будет найдено оружие. В тот же день «ликвидация Махновщины и бандитизма на Украине признана как государственная задача первейшей важности» военно-революционным советом Советской республики. Все проявления «неподчинения, несогласия и легкомыслия должны безжалостно караться^[273]6». Слова «безжалостный» и «уничтожение» постоянно повторяются в приказах Фрунзе. Его самого постоянно подгонял Ленин, который решил, что «надо ежедневно в хвост и в гриву гнать (и бить и драть) Главкома (С.С. Каменев. Ред.) и Фрунзе, чтобы добили и поймали Антонова и Махно».^[274]7

«Битые» и «дратые» ежедневно в хвост и в гриву, в свою очередь, красные войска делают все, что в их силах, но безуспешно, как раз наоборот; по словам официального представителя красной армии М. Рыбакова: «Махно разгуливал в этом районе, как ему хотелось, вынюхивал, нацеливался и вдруг делал, где было нужно по его соображениям, стремительный наскок, брал какую-либо бригаду или полк в плен, отнимал обозы, патроны, орудия и т. п., выскакивал из кольца на простор». Это было возможно, по мнению автора, благодаря поддержке населения и махновской службе разведки, использовавшей агентов, переодетых самым неожиданным образом: «То под видом нищих, то красноармейцев, ищущих свои части, или рабочих с шахт, покупающих на уголь хлеб, то раскаявшихся дезертиров, даже бывших коммунистов, обиженных женщин – вдов и сирот, ищущих «защиты и правого суда» и т. п.»^[275]8. Отлично информированный таким образом о расположении противника, Махно наносил удары, где хотел и как хотел. Брова, командир отряда из 600 махновцев, действовавшего в районе Павлограда, 2 декабря в с. Комар разгромил бригады красных конников; 3 декабря, снова в с. Комар, сам Махно во главе 4000 повстанцев раздавил бригаду красных киргизов; Рыбаков уточняет:

Получалось впечатление, что Махно всюду и везде бьет, что нет ему отпора, что он неуловим и, следовательно, борьба с ним нашими силами невозможна. Разгром кирбригады помимо всего, совершенно деморализовал дух бойцов, они потеряли абсолютно веру в свои силы, в свое уменье, и страх перед лихой рубкой «повстанцев» подавил их настолько, что они оказались неспособными выехать в разведку днем на одну версту от села на ровной местности. Такое настроение передавалось и другим кавалеристам.

12 декабря Махно соединился с отрядом Удовиченко и овладел Бердянском, зарубив саблями 86 чекистов и коммунистов. 14 декабря он столкнулся с многочислен-ными войсками противника в Андреевке и взял в плен полностью две дивизии, то есть 20 000 человек! Для них был организован митинг, на нем объяснен смысл борьбы повстанцев, и те, кто этого хотел, могли записаться в ряды махновцев, остальные – отпущены. Новое пополнение не всегда было очень надежным, некоторые быстро дезертировали и шли докладывать красному командованию о расположении махновцев; благодаря этим сведениям позиции повстанцев выдавались, и 16 декабря обе стороны сошлись в большом бою под Федоровкой. Все красные дивизии устремились туда в страшной суматохе, дело доходило до того, что они обстреливали друг друга! Из-за того, что все, в том числе махновцы, одетые в одинаковую униформу! Вначале красный полк попал в плен к махновцам, затем в результате контратаки освобожден своими. Бой, который происходил в мороз - 17°, закончился вничью, но поскольку повстанцы ушли, оставив черное знамя с девизом «С угнетенными против угнетателей, всегда!», красное командование решило, что оно одержало победу. 17 декабря Фрунзе направил Ленину телеграмму такого содержания: «Сегодня окончательно определились результаты упорных боев с отрядами Махно. Махно, прорвавшись 14 декабря сквозь тройное кольцо обложения, двинулся в количестве до 7000 бойцов при 8 орудиях на север. В районе Федоровки он был встречен войсками 4 заградительной линии и после ожесточенного боя, начавшегося с вечера 16/XII и продолжавшегося до глубокой ночи 18, был разгромлен»; он считал таким образом, что нанес смертельный удар по Махновщине^[276]9. Рыбаков, детально описавший битву, придерживается другого мнения и оценивает потери махновцев всего в 500 человек! Фрунзе сознательно исказил результат, чтобы приуменьшить свое полное поражение и избежать, таким образом, слишком большого «дёрганья» и «тормошения» со стороны «хозяина».

Махно вначале считал, что, разбив несколько дивизий, он сумеет разгромить наступление противника; факты умерили его оптимизм, он понял, что имеет дело с бесчисленными красными войсками, цель которых его окружить и подавить числом. Он отреагировал моментально, и в этом еще раз проявился его стратегический гений: он разделил свои войска на несколько отрядов и рассредоточил их по региону, затем сам с двумя тысячами партизан отправился вначале на север; по дороге он разгромил еще другие части противника, под Александровском пустил под откос поезд с чекистами и большевиками, переправился через Днепр, и, преследуемый сворой красных дивизий, углубился на территорию Киевской и Херсонской губерний. В трескучий мороз, через метели, его отряд делал ежедневные переходы по 80 км и неожиданно атаковал части противника, не подозревавшие о близости повстанцев. Повсюду махновцы били угнетателей народа, олицетворяя, таким образом, народную месть: чекисты, милиционеры, карательные отряды, члены продотрядов, большевики, все почувствовали эту суровую кару. 19 декабря штаб бригады петроградских курсантов был захвачен врасплох и уничтожен. Среди жертв этой ураганной атаки с удивлением обнаруживаешь бывшего генерала царской армии Мартынова, бывшего полковника Дрежевинского и высшего офицера царской армии Матвеева в компании со многими большевистскими политкомиссарами^[277]10.

3 января 1921, также застигнутый врасплох вместе со своим штабом, погиб известный большевистский военачальник А. Пархоменко, близкий к Буденному и Ворошилову^[278]11. Один из командиров красной армии Павел Ашахманов, оставшийся в живых член петроградской курсантской бригады, не в силах скрыть своего восхищения Махно и его тактикой:

Афоризм, что «война не вся еще заключается в книгах, и правильно устроенной голове надо отдать предпочтение пред сильно начиненной», как нельзя более подходит к командарму «Повстанческой» Нестору Махно.

Нельзя, конечно, допустить, что он шел путем Наполеона, который, открывая секрет своих побед, говорил: «мои действия приписывают моему таланту, а я всегда поступал в согласии с великими полководцами и их словами»; нельзя также допустить, что он следовал наставлению Суворова, говорившего: «читай Александра, Ганнибала, Юлия Цезаря или Бонапарта».

Здесь мы, несомненно, имеем дело с «правильно устроенной» головой, и что особенно интересно, все его тактические «благоразумные решения» неизбежно подтверждали непреложность и незыблемость основных законов тактики. Рассмотрев ряд наиболее ярких моментов его борьбы, мы должны притти к этому выводу. Махно отлично учел значение моральной силы бойца, и первое, что он постарался сделать, это влить в нашу Красную армию смертельный яд разложения. Он спешит своей тактикой отделить тело от головы и сердца; он широко оповещает амнистию красноармейцам и беспощадную расправу с командирами и комиссарами. Среди своих же бандитов он всячески поднимает дух и обеспечивает себе успех своеобразной моральной подготовкой бойца перед боем: пьянством, безнаказанными грабежами.

Махно отлично учитывает значение личного обаяния полководца и, не задумываясь, бросает на весы военного равновесия последний резерв, самого себя. Из всех рискованных положений он лично выводит свои войска. Также отлично он учитывает и все элементы обстановки 18-19 декабря 1920 года, когда вьюга и морозы, казалось, делали невозможными какие-либо операции, когда в двух шагах люди не могли различить человека от лошади, именно в эту ночь Махно делает беспримерный 80-верстный переход и как коршун налетает на штаб Петроградской бригады. Каждый кустик, бугорок, овражек, все учтено, все взвешено им. Разведка, связь и охранение отлично налажены в его армии. Он отлично знает не только наши слабые части, но и отлично учитывает удельный вес командиров.

Ударом на Бердянск он разметал спешенную кавбригаду; прорываясь из Андреевки, он наносит удар частям наиболее слабой N дивизии, которая получает в нашей армии название «отдел снабжения Махно»; у Токмака настигает наши маршевые кав-эскадроны и бьет смело и отчетливо, ибо отлично учитывает качества комбрига, называющего 3-верстную карту 3-дюймовкой.

Не плох Махно и в организации походного движения и своего тыла. Быстроту разворачивания боевого порядка он обеспечивает сокращением глубины колонны, движением обоза в четыре ряда компактной массой, окруженной кольцом кавалерии. Марш-маневры его поразительны по быстроте, простоте и смелости. В организации тыла Махно удивительно метко уловил суворовские заветы: «идешь в бой, умножай войска, опорожняй посты, снимай коммуникации». Тыла у Махно нет, все его органы снабжения там, где он. Принцип самоснабжения обеспечивает ему в каждом пункте все необходимое. Демонстрирует он лихо, просто и определенно: «ударь вправо, уходи влево», бьет на Бердянск, а уходит на Гуляй-Поле.

На одном месте более дня или ночи не остается, чтобы не быть основательно окруженным. В случае неудачи отходит врассыпную. Прорывается из Крыма мелкими партиями в разных пунктах, а точка сбора одна, Гуляй-Поле. Как образцовый партизан, не обременяет себя пленными и под Андреевкой бросает нам 1200 красноармейцев N дивизии. Также решительно разделывается он со своими хвостами обозами и в нужную минуту бросает эту приманку нашей кавалерии, а сам тем временем уходит быстро и далеко.

Партизан Махно поистине отчаянный и предприимчивый. Первый раз Махно дает себя окружить у Бердянска и тем заставляет стягивать к югу наши войска: добыча заманчива, перегруппировываемся энергично, но Махно находит, что еще недостаточно оттянул наши войска к югу, и у Андреевки дает еще раз окружить себя. Здесь, когда стягиваются почти все наши части и когда он удостоверяется, что путь на север очищен, молниеносным ударом вырывается из кольца, оставив наши войска в недоумении у разбитого корыта. Через несколько дней он уже переправляется у Александровска через Днепр, а через неделю-другую уже маневрирует у Белгорода.^[279]12

В этом удивительном воздании должного доблести со стороны порока, Ашахманов забывает только то, что Махно сражался за социальную революцию и свободу, тогда как он служил узким интересам большевистской партии-государства и жаждал только получить пару медалей на свою грудь. Это различие объясняет многое.

Командование красной армии поручило задачу преследования Махно «летучему корпусу» под командованием Нестеровича, состоявшему из лучших частей пяти армий, которые провалили пресловутую операцию по окружению. На этот летучий корпус была возложена задача преследовать по пятам повстанцев, чтобы не дать им малейшей передышки и облегчить действия двух лучших дивизий красных казаков, под командованием Примакова и Котовского. Махно должен был продемонстрировать все таланты, которые ему приписывает Ашахманов, чтобы ускользнуть из ужасных тисков. Аршинов, участвовавший в этом опасном переходе, описывает крайнюю серьезность ситуации:

Все пути были отрезаны. Местность – могила: скалы и крутые балки, покрытые льдом. Двигаться можно было лишь невыносимо медленно. А со всех сторон беспрерывный артиллерийский и пулеметный огонь. Никто не видел выхода и спасения. Но в то же время никто не хотел позорно разбегаться. Все решили умирать вместе, один около другого.

Невыразимо тяжело было глядеть в это время на горсть повстанцев, окружен-ных скалами, небом и вражеским огнём, преисполненных вдохновенной решимости биться до последнего и, в то же время, уже обреченных. Боль, отчаяние и особенная грусть охватывали всё существо. Хотелось крикнуть на весь мир, что совершается величайшее преступление, что убивается и гибнет героическое в народе, – то, что он выделяет из себя в героические эпохи.^[280]13

Махно, в то время раненный, показал чрезвычайную силу души и невероятные ресурсы своего тактического гения и сумел все же избежать неминуемого уничтожения, которое, казалось, подстерегало отряд. Он ушел до границ Галиции, затем поднялся к Киеву, вновь перешел Днепр и оказался как будто чудом в Полтавской губернии. По-прежнему преследуемый красными казаками, он поднялся еще выше на север, и ему удалось уйти от своих преследователей в Белгороде в конце января. Это был фантастический рейд более чем в 1500 км, совершенный через пять губерний, среди ежедневных боев и суровой природы. Конечно, он потерял весь свой обоз, свою артиллерию, свои пулеметы, не говоря уже о половине отряда, но теперь он мог в свою очередь взять инициативу в свои руки.

Не в силах победить повстанцев на поле битвы, красные власти взялись за население на их территориях: 17 декабря Фрунзе отдал приказ окружить эти местности и подвергнуть репрессиям всех, кто внушал какое-либо подозрение^[281]14.

Другие махновские отряды, оставшиеся на месте, в свою очередь осуществляли акты возмездия против чекистов, чиновников, милиционеров и грабительских отрядов, на которые возлагалась задача «реквизировать» все продовольствие у крестьянства. Рапорт комиссара по продовольствию Владимирова, представлявший ситуацию как катастрофическую, в высшей степени обеспокоил Ленина. Выйдя из себя, этот выдающийся человек выплеснул всю свою ярость на Склянского, секретаря военного совета большевистского режима:

6.II.1921 г.

т. Склянский!

Прилагаю еще одно «предупреждение».

Наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать), и теперь еще более позорно проваливается, не умея раздавить горсток бандитов.

Закажите мне краткий доклад Главкома (с краткой схемой размещения банд и войск) о том, что делается.

Как используется вполне надежная конница?

– бронепоезда? (Рационально ли они размещены? Не курсируют ли зря, отнимая хлеб?)

– броневики?

– аэропланы?

Как и сколько их используется?

И хлеб и дрова, все гибнет из-за банд, а мы имеем миллионную армию. Надо подтянуть Главкома изо всех сил.

Ленин

Впервые напечатано в 1938 г. Печатается по рукописи^[282]15.

На Х съезде партии в марте 1921 года, в самый разгар восстания кронштадтских матросов, он строго отчитал Фрунзе, напомнив ему о необходимости самой быстрой ликвидации Махно: «Это будет трудная, необычайная война. Но с Махно надо покончить. Желаю вам успеха!»^[283]16, а Троцкому он написал «за усиление военных мер к полному уничтожению Махно и т. п.»^[284]17.

На этом же съезде, чтобы прижать к стенке внутреннюю контрреволюцию, перегруппировавшуюся под названием «Рабочая оппозиция», Ленин приравнял их к анархо-синдикалистам и махновцам. Правда, год назад он уже использовал тот же аргумент, чтобы ввести в замешательство лидера внутренней фракции, называемой «демократической централистской» (то есть выступавшей за действительное внутреннее функционирование в соответствии с демократическим централизмом)^[285]18.

У Ленина были достаточные основания для беспокойства, так как махновцы не только нанесли поражение многочисленным красным частям, которые их преследовали, но также заставили кое-кого из своих противников осознать справедливость своей борьбы. В своих мемуарах Буденный, бывший старший унтер-офицер царской кавалерии, ставший главнокомандующим 1-ой красной конной армии, которому было поручено на протяжении всего этого периода воевать против Махно, рассказывает, что вследствие разгрома одной из бригад своей армии он вынужден был расстрелять командира бригады, политкомиссара и командиров двух полков для того, чтобы усилить волю к победе в этих частях. Буденный добавляет, что ему пришлось столкнуться с обес-покоившими его и Ворошилова, разделявшего с ним командование, фактами: «Справед-ливости ради отметим, что и бдительность среди конармейцев порой была не на высоте, такое наблюдалось даже и со стороны командного состава»^[286]19.

Много красноармейцев сдавалось в плен, так как они знали, что им нечего бояться – махновцы расстреливали только офицеров и политкомиссаров; некоторые из красно-армейцев переходили на сторону махновцев, остальных отпускали, и они в большинстве своем попадали в руки специальных комиссий красной армии, которые их вновь возвращали в прежние части. Это великодушие оборачивалось иногда, таким образом, против махновцев, так как бывшие пленные вновь сражались против них и даже давали сведения о численности и расположении махновцев. Самым впечатляющим был переход на сторону махновцев командира 1-ой бригады 4-ой кавалерийской дивизии красных, Г.С. Маслакова, который поверг в глубокое замешательство своих начальников, присо-единившись 9 февраля 1921 в районе Павлограда со своей бригадой в полном составе к махновскому отряду Бровы. Много других красноармейцев по всей стране дезертиро-вали и присоединялись к множеству партизанских отрядов, боровшихся против большевистского режима, во имя возвращения власти народу в единодушно определенной форме свободных советов.

Действительно, население после поражения белых поняло несостоятельность большевистских обещаний; оно стремилось отстоять свои права от покушений партии-государства, которая отняла у него завоевания революции 1917 года. Сотни тысяч партизан подняли восстание и поставили представителей режима в трудное положение. Советские историки назвали этот период «малой гражданской войной», она оказалась такой же губительной, как и война против белых, и стоила красной армии по официальной статистике, 170 000 убитыми в 1921 г. и 21 000 в следующем году.^[287]20

Вся страна полыхала: Белоруссия, Россия, особенно Тамбов, где эсер Антонов собрал в начале 1921 г. сильную и хорошо организованную армию в 50 000 человек; Сибирь, где 60 000 партизан восстало только в западной ее части^[288]21, Кавказ и Кронштадт, неприступная революционная крепость, которая потребовала ответа у Ленина и его сообщников. Для большевистских руководителей, которые опасались, что будут все перерезаны распоясавшимися «мужиками», это было самое ужасное время. Они быстро пошли на уступки, сняли заставы на дорогах и другие преграды, препятствовавшие прямому снабжению между городом и деревней, восстановили частную собственность, заменили грабительскую продразверстку натуральным налогом, короче, дали задний ход на полной скорости, отложив на время свой идеологический арсенал в задний ящик стола. Главное для них было удержаться у власти, сохранить свое господствующее положение, а затем пересмотреть все в дальнейшем. В едином порыве были заключены на любых условиях торговые соглашения с Англией, Германией и всеми странами, которые этого пожелали. Через «гуманитарные» организации, подогреваемые симпати-зирующими буржуа, просили милостыню у Соединенных Штатов и других стран-производителей зерна, чтобы спасти от голода десятки миллионов крестьян (собранное зерно распределялось, естественно, под самым строгим контролем государственного аппарата). Параллельно усилилась борьба против повстанцев; красная армия уступила место специальным и чекистским подразделениям; используются полицейские провокации: чекисты внедряются в партизанские отряды, чтобы лучше их разоблачать и подавлять. Эта стратегия «кнута и пряника», хорошо известная всем авторитарным режимам, несмотря ни на что, спасла власть и способствовала ликвидации после многих лет интенсивной борьбы большинства повстанцев.

На Украине, привилегированной территории из-за ее природных ресурсов, по-прежнему, по официальным данным, против Москвы в конце 1920 г. действовало 45 000–50 000 повстанцев. В последующие месяцы, в секретном докладе штаба по борьбе с повстанцами приводилась цифра 30 отрядов, объединявших 27 500 пехотинцев и кавалеристов, располагавших пулеметами и артиллерией. Отряд Махно был самым значительным: в нем насчитывали 2000 пехотинцев и 600 кавалеристов, 80 пулеметов, 10 пушек, 2 бронеавтомобиля с красноречивыми названиями «Смерть комиссарам-коммунистам» и «Батька Махно». Во время крупномасштабных операций число махновцев достигало 12 тысяч, в том числе 2500 кавалерии^[289]22.

Фрунзе подтверждает эти оценки, считая, что имел дело с 15000 махновцев в декабре 1920 г.; с 5-6 тысячами на протяжении января и центральным ядром в 2500 пехотинцев и кавалеристов, располагавшим от 80 до 100 пулеметов, многими пушками в марте-апреле 1921 г.^[290]23

Приспосабливаясь к новым условиям борьбы, повстанцы изменили свои структуры и свою деятельность. Это была первая партизанская война столетия, отличавшаяся от всех видов герильи и других подобных форм борьбы, известных в истории. Во-первых, предпочтение отдается скорости передвижения: от 80 до 100 км в день в некоторые периоды; с этой целью впереди отрядов в предусмотренные места отправлялись специальные посланцы, которые обеспечивали подготовку свежих лошадей и снабжение со стороны местных симпатизирующих махновцам крестьян, и регулярно собирали сведения о расположении противника. Во-вторых, ввиду большого числа и концентрации войск противника, предпочтение отдается маленьким отрядам из нескольких сот партизан, которые действуют в разных секторах и группируются только для важных операций. Некоторые подразделения остаются в благоприятных благодаря рельефу или растительности зонах и представляют собой базы для снабжения оружием и людьми. Во главе отрядов стояли испытанные махновские командиры, такие как Куриленко, Кожин, Савонов, Брова, Иванюк, Щусь, Удовиченко, Забудько, Пархоменко, Христовой, а также новые командиры, прочно укрепившиеся в их театре военных действий. Махно держал при себе Петренко, Белаша, Тарановского, Зиньковского и некоторых новых партизан для того, чтобы их обучить этой особой стратегии, затем, после ее усвоения, они уходили применять ее в других местах. Упомянутый выше секретный доклад красной армии указывает, например, что начальником штаба главного отряда Махно был некий Васильев, ответственным за службу разведки Сидоров-Павлович, командование разными подразделениями обеспечивали три бывших матроса Кийко, Лященко и Гура, командиром конницы был бывший старший унтер-офицер Долженко – почти все они новички в движении. Между прочим, почти все махновцы были одеты в униформу красноармейцев, что вводило в заблуждение их противников.

Их тактика также была очень современной; все чувствительные точки – пути сообщения, линии телеграфа, посты охраны и наблюдения, разные склады и т.д. – систематически и регулярно уничтожались; все представители власти, будь-то чекисты, мобильные продотряды или чиновники, систематически подвергались революционной мести. Уделялось должное внимание пропаганде: Проект теоретической декларации движения и Устав свободных советов распространялись в тысячах экземпляров.

Главное командование красной армии плохо переносило свои поражения. Буденный пишет, что ему и другим руководителям борьбы против Махно «было стыдно смотреть в глаза друг другу» и что он «с трудом подходил … к аппарату, когда вызывал командующий»^[291]24.

Фрунзе и его главные стратеги и заместители – Корк, Эйдеман, Ворошилов и Буденный – внимательно изучали причины своих поражений и значительно изменили свою стратегию простого окружения. Они анализировали места столкновений и последовательные перемещения повстанцев, пытались их предвидеть, располагали сильные части на предполагаемом маршруте и поручали своим лучшим войскам загнать туда Махно. Использовались все современные технически средства: бронемашины, самолеты, бронепоезда и мобильная артиллерия.

В марте 1921 г. во время восстания кронштадтских матросов, Махно отправил Брову и Маслакова во главе специального корпуса распространять пожар восстания в районах Дона и Кубани; Пархоменко был отправлен во главе другого отряда в Воронеж, в Россию; третий отряд в тысячу повстанцев во главе с Иванюком направился на Харьков. Сам Махно бороздил правый берег Днепра. Раненый в ногу, он передвигался на тачанке, однако пересаживался на лошадь, как только этого требовали обстоятельства, и неминуемо и постоянно был во главе отряда, лично управляя всеми маневрами. Махно вернулся обратно на левый берег Днепра и попал в ловушку вблизи Мелитополя. Он уклонился от части войск противника, на протяжении суток оказывал давление на остальные войска, осуществил форсированный марш на 60 км и опрокинул другую армию красных вблизи побережья Азовского моря. Затем он сократил численность своего отряда, послав Куриленко усилить партизанское движение в Бердянском и Мариупольском уездах, поставив перед ним в частности задачу преследовать и наказать чекистское подразделение, зловеще отличившееся расстрелом жены и грудного младенца одного из повстанцев^[292]25. Сам Махно продолжал колесить по региону вместе с Петренко, во главе отряда в 1500 конников и двух полков пехоты, разгромил много частей противника, среди которых был целый полк курсантов и захватил боеприпасы, оружие, артиллерию и лошадей. Два дня спустя ему пришлось столкнуться с новыми и сильными войсками красных; он их атаковал, находясь во главе своих партизан, но в одной их контратак «бесстрашный до безумия», он был тяжело ранен в пах. Его эвакуировали без сознания, на тачанке. Когда Махно пришел в себя, он разделил свой отряд на группы в 100-200 партизан, рассеял их во всех направлениях и остался один со своей знаменитой черной сотней.

Махно хотел уйти в спокойное место, чтобы залечить свою рану, но ему пришлось сражаться по очереди с 9-ой дивизией красной конницы и другими свежими кавалерийскими войсками. Состоялась ужасная «рубка». Снова конец, казался, близок, повстанцы должны были погибнуть под ударами превосходящих сил противника, но последнее подразделение пулеметчиков-виртуозов пожертвовало собой, и позволило Махно выйти из фатального кольца. Перед боем его командир Миша, родом из Бердянского района, сказал: «Батько, вы нужны делу нашей крестьянской организации. Это дело дорого нам. Мы сейчас умрем, но смертью своей спасем вас и всех, кто верен вам и вас бережет; не забудьте передать нашим родителям об этом»^[293]26, затем его обнял и ушел, чтобы заставить противника дорого заплатить за свою жизнь. Махно в последующем будет вспоминать с большим чувством своих героических товарищей, благодаря которым он смог продолжить борьбу.

7 марта 1921 г. V Всеукраинский съезд советов, организованный большевиками, объявил борьбу против «бандитизма», то есть против всех своих политических противников, «государственной задачей первостепенной важности». Одновременно он провозгласил амнистию для всех «бандитов», которые хотят раскаяться, амнистия распространялась до 15 апреля, а вскоре ее срок был продлен на месяц. По данным властей, этим воспользовались 10 000 повстанцев, чтобы сдаться, среди них были некоторые известные махновцы: члены штаба Зверев и Полено, Василий Шаровский, начальник артиллерии с начала движения, личный посыльный Махно и начальник организации тыла Вдовиченко^[294]27. Это кажется мало убедительным и, вероятно, было частью пропаганды, так как, например, последний из названных был, по словам Махно тяжело ранен и отправлен на лечение в Новоспасовку; взятый в плен, он подвергся сильному давлению чекистов, чтобы заставить его подписать заявление о переходе на сторону большевистского режима^[295]28. Наконец – ни в чем нельзя быть уверенным – вполне возможно, что некоторое число взятых в плен повстанцев, под угрозой немедленного расстрела, перешла на сторону власти. ЧеКа попыталась тогда использовать некоторых из них, чтобы разложить махновцев изнутри, но, как уточняет советский историк, они якобы были отправлены обратно или казнены своими бывшими боевыми соратниками. Эта пораженческая пропаганда сочеталась с жестокими репрес-сиями против раненых повстанцев и близких родственников. В случае обнаружения их ждала неминуемая смерть.

Власть стремилась, несмотря ни на что, поднять себе цену в глазах населения; широкомасштабная пропаганда утверждала, что новые реформы и натуральный налог устраняют существовавшие до сих пор разногласия; крестьян больше в открытую не грабят, теперь они получают надлежащее возмещение, им платят немедленно и до последней копейки за реквизированные продукты и лошадей. Власть старалась произвести впечатление, что она раскаялась и не повторит больше свои прошлые ошибки, и что возвращение к мирной жизни решит все отложенные проблемы, при условии, конечно, что все «бандиты» и «враги радостной жизни» будут ликвидированы.

Несмотря на все эти обещания, повстанцы продолжали партизанскую войну весь апрель и начало мая. Буденный и Махно встретились лицом к лицу в особых обстоятельствах. Кавалерия была признана мало эффективной в борьбе против махновцев и отправлена на Кавказ для подавления повстанческого движения, поднятого Бровой и Маслаковым. Узнав о близости Махно, Буденный решил осуществить бросающийся в глаза поступок; он выдвинулся впереди своих войск с отрядом конников и новеньких, только с завода, бронемашин, которые следовало испытать по этому случаю. Буденный объясняет в своих мемуарах, что, оказавшись отрезанным от своих бронемашин и перед превосходящими силами противника, он вынужден был бежать на автомобиле через поля. Он, якобы, успел увидеть Махно и его штаб, которые наблюдали с холма за столкновением^[296]29. Версия Махно значительно отличается; Буденный оказался опереточным казаком и поспешно бежал: «В одно мгновение гордо несшийся впереди Буденный бросил своих соратников и, гнусный трус, обратился в бегство»^[297]30.

Солдаты Буденного не казались такими новичками, ни такими трусами, как их командир, они оказали ожесточенное сопротивление махновцам, как редко какая часть красной конницы до этого; тем не менее, они были разбиты, что обернулось катастрофой для всей 1-ой конной армии красных, которая из-за постыдного поведения своего командующего оказалась разложенной, страдала от дезертирства и, в конечном счете, развалилась, была снята с фронта и переведена на другой участок. Эта версия кажется более вероятной, чем рассказ Буденного, так как выглядело бы странно, чтобы командир красной кавалерии, тем более казак, ездил на автомобиле и смог уйти, таким образом, по полям от своих преследователей! Впрочем, его трусость была хорошо известна другим красным военачальникам и самому Сталину, который по этой причине оставил ему жизнь во время своих печально знаменитых чисток.

В конце мая Махно решил нанести большой удар, предприняв попытку взять Харьков, политическую столицу большевистской Украины. Он собрал несколько отрядов и воссоздал повстанческую армию, насчитывавшую несколько тысяч партизан, в том числе две тысячи конников. В панике большевистские руководители воздвигли перед Харьковом настоящую человеческую стену из красноармейцев, поддерживаемых танками, пулеметами, установленными на автомобилях, самолетами и многочисленной артиллерией. Повстанцам не удалось достичь своих целей, и они были вынуждены отойти, разбившись снова на мелкие отряды. На протяжении месяца беспрерывных боев они потеряли 1500 своих бойцов, в конце июня они потерпели самое тяжелое поражение в Полтавской губернии. Потери противника были еще серьезнее, но его ресурсы в живой силе были значительно больше, чем у повстанцев, новобранцы которых не всегда компенсировали ни качественно, ни, в особенности, количественно потери испытанных партизан. Сам Фрунзе, прибывший инспектировать операции, был застигнут врасплох отрядом повстанцев, его сопровождение погибло, сам он был ранен и спасся благодаря отличной лошади. Вышестоящее командование воспользовалось этим инцидентом, чтобы временно устранить его от операций, заменив Аксентьевским, бывшим царским офицером. Руководивший операциями на месте, Эйдеман, большой специалист по «малой войне», переживал тяжелое время. Один из его помощников напишет впоследствии, что он сидел на телефоне, нервно ожидая последних новостей об операциях, и поскольку его самого сурово распекали руководители, «Эйдеман, видимо, нервничал, "висел" на прямых проводах с Харьковым, в глаза и за глаза поругивал командиров подчиненных ему частей и подтягивал свой штаб. Директивы из Харькова становились все лаконичнее и категоричнее»^[298]31.

Был призван на помощь другой блестящий красный военачальник – Блюхер, прибывший провести на месте расследование причин, тормозящих «окончательную ликвидацию» Махно. Никита Хрущев, зловеще отличившийся в 1936-1937гг. на Украине, заслужив прозвище «палач Украины», делал в это время свои первые шаги в борьбе против Махно и других повстанцев: «Я занял свое место в кровавой битве против банд Махно, Григорьева и Антонова^[299]32». Возможно, он служил в красных войсках, которым Аксентьевский 10 июля отдал приказ ликвидировать через две недели «банды» Иванюка, Семерки и Лученко, которые являлись источниками живой силы для главного отряда Махно^[300]33?

Верно, что вся кампания по снабжению режима была блокирована всеми этими военными действиями, а представители власти, как только они узнавали, что поблизости находятся махновские отряды, поспешно убегали один впереди другого. «Малая война» достигла самого разгара, хотя красные пытались взять верх, разбив Антонова в Тамбове и других повстанцев в Карелии и в Сибири. В середине июля в официальном докладе упоминается, однако, 18 повстанческих отрядов только в Донбассе, объединивших всего 1042 конника и 19 пулеметов^[301]34. В борьбе против махновских отрядов, остававшихся такими же активными, красные военачальники решили тогда любой ценой уничтожить главное махновское ядро; они создали специальный моторизованный отряд под коман-дованием Германовича, располагавший 8 бронеавтомобилями с пулеметами, двумя дополнительно укрепленными грузовиками и двумя мотоциклами для связи. Обнаружив Махно и 200 повстанцев вблизи Гуляй-Поля, моторизованный отряд высадился с поезда в Цареконстантиновке 12 июля и начал преследование. Одна из бронемашин попала в ловушку, расставленную махновцами, и ее экипаж был взят в плен. Махно сам сел в нее и пользовался ею, пока не кончилось горючее; тогда ее сожгли, а обслуживавших ее чекистов расстреляли. Другим подразделениям моторизованного отряда удалось обнаружить Махно, и они его преследовали на протяжении пяти дней, преодолев невероятное расстояние в 520 км за этот короткий промежуток времени! В очередной раз, оказавшись без боеприпасов и без оружия перед бронированной силой противника, повстанцы понесли чувствительные потери, и только с большим трудом они смогли оторваться от губительных машин^[302]35.

К концу июля Махно удалось еще раз ускользнуть из вражеских клещей, к величайшему отчаянью красных военачальников, продолжение карьеры которых представлялось им все более скомпрометированным и которые боялись, что им придется платить за свое поражение, встав перед командой для расстрела. 22 июля Эйдеман телеграфировал военному командованию в Харьков, настоятельно требуя ликвидации Кожина и некой Маруси, которые предоставляли резервы для центрального махновского ядра^[303]36. На следующий день Фрунзе пошел еще дальше, требуя «окончательной ликвидации» махновщины раз и навсегда^[304]37.

Махно с болью терял одного за другим своих давних близких товарищей: Мар-ченко, погибшего уже в начале 1921 г., Куриленко, Щуся, Кожина и Забудько – летом 1921 г. Он сам чувствовал себя неважно, страдая от многочисленных ран, и не мог больше эффективно обеспечивать руководство операциями. Он осуществил еще два больших рейда, дойдя до Центральной России к Воронежу и на Дон, затем решил в согласии с другими отрядами рассыпанными по стране, уйти за границу залечивать свои раны. На время его отсутствия и до его возвращения обеспечивать командование центрального ядра должен был Виктор Белаш. 13 августа Махно направился с Дона вместе со своей подругой Галиной Кузьменко и сотней самых преданных всадников, оставшихся в живых из его славной черной сотни, в сторону Польши. 16 августа, преследуемые красными, они переправились через Днепр; Махно вновь был ранен, шесть раз за один этот день, но легко. На правом берегу Днепра они встретили несколько махновских отрядов, которые желали ему скоро поправиться и вернуться им на «помощь». 19 августа они неожиданно наткнулись на 7-ю дивизию красной кавалерии; поскольку их преследовал другой кавалерийский полк, у них не было выбора, они обрушились на расположение противника, смяли 600 всадников и захватили 25 тачанок с пулеметами.

«Части бригады, справившись с паникой и сообразив, что имеют дело с ничтожной кучкой бандитов, бросились вслед за ними».^[305]38

Повстанцы разгромили еще 32-й красный полк, потеряв при этом 17 человек, и, проделав переход в 120 км, ушли от своих преследователей. 22 августа Махнополучил свое одиннадцатое тяжелое ранение: пуля пробила ему затылок и вышла через правую щеку. 26 августа состоялся последний бой повстанцев с красной кавалерией, в котором погибли последние из тех, кто начинал вместе с Махно: Иванюк и Петренко.

Один из разведчиков, имевший при себе список промежуточных остановок по дороге к польской границе, попал в руки красных, которые в результате этого выставили посты на этом участке. Тогда махновцы изменили маршрут и направились к румынской границе, проходившей по Днестру, второй по величине реке Украины, которая отделяла большевистскую Украину от монархической и буржуазной Румынии, вражески настроенной по отношению к Москве и близкой к западным странам. Многие украинские повстанцы пытались преодолеть реку и оказаться вне досягаемости ленинской власти, некоторым это удалось. Такая попытка была чрезвычайно опасной, так как вся приграничная зона находилась под тщательным наблюдением многочисленных пограничных застав и, кроме того, на ней постоянно дежурил патруль.

Таким образом, выбраться из большевистского пролетарского «рая» было почти невозможно. Махно в очередной раз нашел хитрую и отважную уловку: переодетые в униформу красной армии повстанцы внезапно галопом налетели на погранзаставу. Лева Зиньковский резким тоном крикнул пограничникам, какого черта они вызвали отряд кавалерии; пока те сообразили, в чем дело, их уже окружили и разоружили махновцы. Желая избежать плохого конца или просто сочувствуя, пограничники с готовностью проявили добрую волю и указали наилучший ближайший брод для перехода через Днестр. Повстанцы начали переправу под плотным огнем пограничников другого поста, которые стреляли совершенно мимо цели, то ли потому что были особо неловкими в стрельбе, то ли потому что им не очень нравилось то, что их заставляли делать. Махновцы были перехвачены на другом берегу реки румынскими пограничниками, обезоружены и помещены 28 августа в лагерь для интернированых^[306]39.

За время этого последнего фантастического рейда маленький отряд, состоявший из храбрейших среди храбрых, прошел за три недели более 1000 км, прокладывая себе путь среди ежедневных боев, через постоянные заслоны вражеских войск, которые, кроме всего, были предупреждены заранее о его переходе!

Хотя уход Махно не уменьшил активности различных отрядов движения, его отсутствие чувствовалось на стратегическом уровне. Белаш, прошедший хорошую школу с Нестором, и сам очень хороший организатор, не обладал тем гениальным чувством партизанской войны, которое было у его боевого и идейного товарища, и не смог избежать осенним днем 1921 г. в Знаменке внезапного столкновения с многочисленными силами противника, в результате которого его отряд был почти полностью уничтожен; те, кому удалось уйти, попытались также перейти границу и несколько сотен из них оказались впоследствии в Румынии и в Польше; некоторые эмигрировали дальше, в Германию, во Францию, в Канаду и другие страны. Белаш, раненный, был захвачен ЧеКа и отправлен в Харьков, затем позже осужден и расстрелян в 1937 г. вместе с другими махновцами, что является доказательством живучести движения.

Лебедь, которому с конца 1921 года было официально поручено написать первое исследование махновщины, указывает, что осенью 1921г. сдалось в плен 30 махновских командиров и 2443 повстанца. Некоторые из них даже якобы требовали признания своих заслуг в борьбе против белых, добавляет автор, полузабавным полувозмущенным тоном^[307]40. Можно ставить себе вопросы относительно достоверности этой статистики, так как один более современный официальный источник приводит сведения о ликвидации махновского отряда в 1921 г. в Полтавской области, уничтожении махновской подпольной организации в 1923 г., а также о существовании 18 групп украинских повстанцев в 1924г., из которых только три петлюровской ориентации. Таким образом, возможно, что махновские группы продолжали существовать и в это время и, несомненно, даже позже, так как во время второй мировой войны украинские партизанские отряды вновь поднимут черное знамя и будут воевать одновременно против гитлеровцев и сталинцев. Возможно, когда-нибудь об этом станет известно больше, когда откроется доступ к архивам большевистского режима. Эйдеман, главный противник Махно на протяжении 1921 года, сам признал, что движение не было побеждено в военном отношении, а только в политическом:

Не наши военные победы в борьбе с антисоветским повстанчеством, а укрепление союза пролетариата с основной массой крестьянства явились причиной того, что ни Махно, ни антоновщина, ни сибирское восстание, ни Кронштадт не оправдали надежд классовых врагов Советского государства и не превратились в советскую Вандею.^[308]41

XXVI Дорога в изгнание: Бухарест, Варшава, Данциг, Берлин

Несмотря на то, что Москва не поддерживала официальных дипломатических отношений с Румынией, она имела связь по радио с румынским Министерством иностранных дел. 17 сентября 1921 года Чичерин, большевизированный бывший дворянин, министр иностранных дел советской России, и Раковский, председатель украинского совета народных комиссаров, направили совместную ноту председателю румынского совета генералу Авереску с требованием выдать Махно:

Нота Правительств РСФСР и УССР Правительству Румынии

Известный бандит Махно перешел 28 августа бессарабскую границу у Монастыржевки с шайкой своих приверженцев, ища убежища на территории, которая фактически находится под властью Румынии. Этот разбойник в качестве главаря преступных банд совершил на территории России и Украины бесчисленные преступления, сжигая и разграбляя деревни, избивая мирное население и пытками вымогая у него имущество.

Ввиду этого Российское и Украинское Правительства обращаются к Румынскому Правительству с формальной просьбой выдать им, как обыкновенных уголовных преступников, упомянутого главаря шаек вместе с его соучастниками.

Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

Чичерин

Председатель Совета Народных Комиссаров

и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

Раковский

Печат. по арх. Опубл. в газ. «Известия»

№ 212 (1335), 23 сентября 1921 г. ^[309]1

Ленинцы, не колеблясь, прибегли к этому дипломатическому обращению к буржуазным властям румынской монархии, в принципе публично обруганной, но вдруг оказавшейся полезной, чтобы подавить страх, который они испытывали к Махно. Вполне очевидно, что Махно следовало квалифицировать только как обычного бандита, ибо в случае признания его политическим противником, любая просьба о выдаче была бы обречена на отказ. Заметим, что большинство этих большевиков сами были совсем недавно эмигрантами, подвергавшимися угрозе выдачи; теперь они у власти, и средства, которые казались им заслуживающими осуждения, теперь вполне благочестивы. Однако их первая попытка натолкнулась на отказ Авереску, в ответной ноте 27 сентября 1921 года он писал:

Я получил вашу радиограмму от 17 числа текущего месяца и не могу согласиться ни с ее формой, ни с ее содержанием. Если преступники действительно попытались найти убежище на территории румынского королевства, ваши судебные власти могут требовать выдачи этих лиц, и хотя между нашими странами не существует конвенции по этому поводу, румынское правительство могло бы, однако, на основе взаимности, выполнить подобное требование. Но для этого следовало бы действовать в соответствии с нормами международного права, т. е. следовало бы направить ордер на арест, исходящий от компетентной юридической инстанции, в котором были бы указаны статьи уголовного кодекса, применимые к этим преступникам. Поскольку в Румынии не существует смертной казни, необходимо между прочим, чтобы вы взяли на себя обязательство не применять смертную казнь к выданным вам лицам. Когда эти условия будут выполнены, румынское правительство рассмотрит дело бандита Махно и его сообщников и решит, следует ли давать ход просьбе об их экстрадиции^[310]2.

Буржуазный генерал не только заметил, что просьба об экстрадиции недостаточно мотивирована, но напомнил о существовании норм международного права и подчеркнул отсутствие смертной казни в своей стране, короче, преподал урок хорошего тона. Чичерин, проглотив унижения, снова настаивал в радиограмме от 22 октября:

Ответ, который глава вашего Правительства генерал Авереску соблаговолил дать 27 сентября на наше требование о выдаче бандита Махно и его сообщников, сопровождавших его, является скорее декларацией принципов юридического порядка, чем сообщением практического характера, и не выясняет нам действительного положения этого дела. В этой декларации даже не содержится подтверждения о прибытии Махно в Румынию. Как только будут собраны необходимые материалы и будут выполнены требуемые Вами юридические формальности, Вам будет сообщено о результатах.

Однако Российское и Украинское Правительства считают, что формальности про-цедуры имеют лишь второстепенное значение и совершенно меркнут перед тем фактом, что банда преступников, долгое время терроризировавшая мирное населе-ние Украины, нашла себе убежище под защитой Румынского Правительства. Юридическая щепетильность, проявленная в этом случае Румынским Правительством, не всегда была отличительной чертой его поведения даже при более важных обстоятельствах, как, например, при соблюдении договоров.

[…]

Изъявляя полную готовность выполнить формальную процедуру, на которой настаивает Румынское Правительство, Российское и Украинское Правительства тем не менее подходят к вопросу с точки зрения их безопасности прежде всего. Не подлежит сомнению, что если бы бандит Махно и его сообщники были судимы румынским трибуналом в Бессарабии, они были бы приговорены к смертной казни. Российское и Украинское Правительства ограничиваются требованием о выдаче этих преступников и питают надежду, что по выполнении формальностей Румынское Правительство сочтет своим долгом удовлетворить это требование, столь справедливое и столь элементарное.

Народный Комиссар по Иностранным Делам РСФСР

Чичерин

Председатель Совета Народных Комиссаров

и Народный Комиссар по Иностранным Делам УССР

Раковский

Печат. по арх. Опубл. в газ. «Известия» № 241(1384), 27 октября 1921 г.3

Это необычное упрямство заинтриговало румынскую сторону. Министр иностранных дел Таке-Ионеску дал примирительный ответ, учитывая, что ставкой в игре стал спорный договор, уступавший Бессарабию Румынии; он просто попросил уточнить, кто такой этот Махно, так как ему неизвестно, действительно ли он фигурирует «среди лиц, интернированных румынскими властями», и сообщил, что предпринимаются меры для его розыска. Тем не менее, не возражая против возможной экстрадиции, он выразил желание, чтобы процедура соответствовала нормам законности^[312]4. Почувствовав уступку, Чичерин этим воспользовался, чтобы получить положительный ответ, представив некоторым образом выдачу Махно в качестве условия нормализации отношений между двумя странами:

Мы ожидаем от Вас подтверждения прибытия Махно в Румынию, чтобы приступить к последующим шагам юридического характера по этому предмету.

Российское и Украинское Правительства готовы отправить Румынскому Правительству через посредство своих представителей в Варшаве документальный и даже фотографический материал. Однако уже теперь мы не можем обойти молчанием Вашего заявления, что факты, относящиеся к Бессарабии, являются вопросом внутренней политики Румынии. До тех пор, пока Россия и Украина не признали отделения Бессарабии и ее аннексии Румынией, все относящиеся к ней вопросы будут для них вопросами, интересующими Украину, союзницу России. Ни решение, к тому же и спорное, молдавского националистического общества, ни решения держав, которым Россия и Украина отнюдь не подчинены, не могут заменить для них их собственное решение и выражение их собственной воли. Поэтому всякий акт, нарушающий интересы населения Бессарабии, должен нами рассматриваться как акт, нарушающий интересы России, в период времени, предшествовавший провозглашению УССР, и интересы Украины, в период, последовавший за этим провозглашением.

[…]

Но если такой договор еще не заключен, то ответственность за это падает исключительно на Румынию. Лишь юридическая щепетильность Румынского Правительства по отношению к возбужденному нами вопросу о бандите Махно заставила нас войти в оценку общего отношения Румынии к ее международным обязательствам и, между прочим, указать на нарушение ею соглашения от 9 марта 1918 года, которым Румынское Правительство обязалось эвакуировать Бессарабию в двухмесячный срок.

Отношение Румынского Правительства к бандитам Махно приобретает для нас особенное значение ввиду тех документальных сведений, которыми мы располагаем относительно действий Махно, подготовляющего из своего румынского убежища одновременно с Петлюрой новые нападения своих банд чисто уголовного характера против Украинской Республики.

[…]

Российское и Украинское Правительства, таким образом, будут считать, что позиция, которую займет Румынское Правительство по отношению к этому вопросу, имеет существенное значение для отношений между Россией и Украиной, с одной стороны, и Румынией – с другой. В Вашем ответе от 29 октября мы не усматриваем достаточных оснований к изменению точки зрения, высказанной нами в наших предыдущих сообщениях, и мы, как и прежде, считаем, что занятая Вами по отношению к Махно позиция отличается таким пристрастием, что его нельзя было бы объяснить, если бы Ваше отношение к России и Украине было бы действительно таким, как Вы его определяете.

Чрезвычайная значимость, которую Москва уделяла Махно, заходившая так далеко, что уравнивала его экстрадицию и имплицитное принятие спорного договора, ставила румын в затруднительное положение. Им необходимо было найти достойное решение, как с точки зрения собственных интересов – признания норм, спорного договора – так и международного права, на которые они ссылались до сих пор^[313]6; и это следовало сделать так, чтобы не потерять собственное лицо. Они проконсультировались, у украинских националистов (петлюровцев), которые имели у них свое представительство, по поводу этого пресловутого Махно. Уже 2 сентября украинский анархист Махно установил связь с петлюровцами и попросил взять его отряд под свою опеку и предоставить ему возможность провести переговоры с полномочными представителями Петлюры в Бухаресте, чтобы рассмотреть возможность совместных действий по освобождению Украины от ее врагов. Махно, его жена и два сотрудника были приглашены в румынскую столицу для лечения и переговоров с петлюровскими дипломатическими представителями.

Участник переговоров с петлюровской стороны оставил отчет о них, Там говорится, что Махно заявил, что имел намерение проникнуть в Польшу, чтобы встретиться с главным штабом Петлюры, но, прежде чем отряд достиг границы, один из разведчиков, имевший при себе список пунктов перехода через границу, попал в руки противника; поэтому Махно решил повернуть в Румынию. Петлюровский представитель отмечает, что Махно и его товарищи были «очень осторожными, в открытую не говорили о своих силах, планах и намерениях ни, особенно, о причинах, заставивших их покинуть Украину^[314]7». Ему удалось, однако, вынудить их сказать, почему они ищут соглашения с Петлюрой: они заявили, что осуществили рейды на территорию донских казаков, в центральную Россию – Воронеж, Тамбов и Курск – с тем, чтобы убедиться на месте в размахе повстанческих антибольшевистских движений, которые там действовали, констатировали их ограниченность и относительную беспомощность в борьбе против многочисленных и сильных спецподразделений красной армии. Отсюда они якобы сделали вывод, что только на Украине повстанческое движение имело верные шансы развиваться и выбросить за пределы московских захватчиков; именно таким образом они пришли к выводу о совместных действиях с петлюровцами.

В действительности, Махно и его товарищей вводят в заблуждение; они никогда не сотрудничали с петлюровцами и хорошо знают, что их разделяют противоречия. Однако они находились в более чем деликатном положении: они понимали, что на румын надеяться нельзя, что над ними висит опасность экстрадиции и что их единственное спасение в заключении договора, даже унизительного и временного, с Петлюрой. Только такой ценой они смогут избежать выдачи Москве; поэтому они согласны даже признать власть украинского националистического правительства в эмиграции, хотя до сих пор, как об этом было сказано партнеру по переговорам, они отдавали предпочтение в борьбе против большевизма социальным лозунгам.

Махновцы заявили также, что считают, что украинское националистское правительство, пользующееся поддержкой Польши и Румынии и располагающее хорошо оснащенной армией, может эффективно действовать против красной армии, создав внешний фронт, тогда как они сами могли бы продолжать партизанскую войну внутри страны. В этом случае они убеждены в реальности шансов своего повстанческого движения, полностью отражающего чаяния украинского народа.

Представитель петлюровцев не поверил полностью в неожиданный поворот в их взглядах: он замечает в своем докладе необходимость для своего правительства «полностью ликвидировать это движение и его организацию, затем включить его в украинское национальное движение^[315]8».

Результаты этих переговоров не давали больших оснований для выводов ни той, ни другой стороне. Тем временем, заместитель Чичерина Карахан специально прибыл в Варшаву, чтобы встретиться с дипломатическим представителем Румынии и потребовать в разных тонах выдачу Махно. Однако румыны теперь знали, как относиться к использованию термина «бандит» по отношению к политическому противнику; кроме того, они не хотели, выдав Махно, оттолкнуть этим от себя украинское крестьянство, так как знали, что нельзя исключать в будущем вооруженный конфликт с большевиками, и в этом случае их отношение к Махно, если они его не выдадут, могло бы сыграть в их пользу.

Видя, что ситуация заблокирована, Махно и некоторые из его товарищей решили действовать далее, бежали из лагеря для интернированных и попытались перейти польскую границу, но были схвачены польскими пограничниками и отправлены обратно в Румынию. В свою очередь румынские пограничники отправили их обратно в Польшу; эта игра продолжалась всю ночь, до тех пор, пока их не приняли в Польше и не отправили 12 апреля 1922 г. в лагерь для интернированных.

Прибыв в Польшу, Махно тут же обратился в официальные службы страны – в Министерство иностранных дел, в польскую социалистическую партию, к Пилсудскому и т. д., чтобы получить разрешение на выезд в Чехословакию или Германию. Всего он написал двенадцать писем с такой просьбой, но безрезультатно. 30 июня в лагерь Щелково, где содержался Махно, прибыла советская комиссия по репатриации, и четыре махновца, растерянные и потерявшие надежду в этой ситуации, попросили Махно похлопотать перед поляками и советскими представителями, чтобы их репатриировали на Украину. Комендант лагеря отклонил эту просьбу, и с тех пор Махно и его товарищи находились под строгой охраной. 18 июля супруга Махно Галина Кузьменко сама отправилась в Варшаву, чтобы предпринять необходимые шаги в нужных министерствах. Она натолкнулась на официальный отказ. Высокопоставленный чиновник министерства внутренних дел некто Желиховский ей прямо заявил: «Ждите, придет время, ваше дело будет рассмотрено, и тогда будет видно, как с вами поступить. Мы не можем вас отпустить безнаказанно, в России пострадали польские подданные^[316]9». Пилсудский, со своей стороны, ответил 17 августа, что «передал его прошение министерству внутренних дел». Все предпринятые шаги были напрасны, поскольку польская тайная полиция – Дефензива – имела другие планы относительно Махно: она сначала направила к нему Шарбсона, чтобы убедить его остаться в Польше, затем лейтенанта Блонского, который ему сказал: «Зачем вам выезжать из Польши? Чехи подлые, они вас выдадут большевикам! Что касается Германии, большевики там как дома! Вы оставайтесь у нас. Вы только станьте на платформу Петлюры, и вам будет хорошо!^[317]10» Поляки хотели им воспользоваться, чтобы проводить операции по дестабилизации на Украине. Махно резко отклонил все эти предложения.

Москва не оставалась пассивной; узнав, где именно интернирован Махно, она снова обратилась к полякам с просьбой о его выдаче, затем, видя, что шансов на положительный ответ мало, она задумала провокацию против украинского анархиста. Она поручила одному из своих агентов, Я.Красновольскому, неотступно следовавшему за махновцами, начиная с Румынии, предложить Махно руководство повстанческим движением в восточной Галиции, области населенной украинцами и отошедшей к Польше по Рижскому договору. Махно ответил, что он «не может начать никакие серьезные переговоры с большевиками до тех пор, пока все анархисты и махновцы, брошенные в тюрьмы в России, не будут освобождены^[318]11». Ответ Махно не вызвал чрезмерного удивления большевиков, поставленная цель состояла исключительно в том, чтобы скомпрометировать его в глазах поляков и способствовать его выдворению в Россию; а там они сами устроят ему теплый прием в чекистских застенках. Они все устроили так, чтобы их агент имитировал побег в ночь со 2 на 3 августа 1922 г. и чтобы при нем нашли документы, которые, согласно его «спонтанным» показаниям, были посланы Махно советскому дипломатическому сотруднику в Варшаву. Эти документы были зашифрованы при помощи того же кода, который Махно использовал в других письмах, отправленных махновцами, интернированными в Польше или Румынии. На документах, кроме того, имелось подпись Махно, но они не были написаны его рукой; Красновольский обязался раздобыть код для расшифровки, который помог узнать, что в них написано: это были планы восстания в Галиции, естественно специально подделанные большевиками. Махно был немедленно схвачен Дефензивой, как и его жена и двое самых близких товарищей Хмара и Я.Домашенко. Все четверо были переведены в политическую тюрьму Павьяк в Варшаву и обвинены в подрывной деятельности против польского государства.

Этим делом занялся следователь по фамилии Люксембург. Они провели в тюрьме до суда тринадцать месяцев. Между тем, Галина, жена Нестора, родила 30 октября девочку, получившую имя Елена, но обычно называемую Люся. Махно смог их увидеть обеих только один раз за весь долгий период своего предварительного заключения.

В либертарных кругах во всем мире и особенно там, где существовала русская анархистская диаспора: в Соединенных Штатах, Канаде, Аргентине, Франции и Германии, развернулась интенсивная кампания в прессе и общественном мнении. Уже на фоне выступлений анархо-синдикалистов во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала десять русских анархистов, в их числе Волин, были выдворены из России. Аршинов, со своей стороны, смог подпольно перейти границу вместе со своей женой и добраться до Берлина, где вскоре издал на русском языке историю махновского движения, за которой последовало немецкое, французское и испанское издания. В международной анархистской прессе появились достаточно многочисленные статьи о Махно и его роли в русской революции. Выходящий в Нью-Йорке русский анархо-коммунистический еженедельник Американские известия объявил сбор средств в пользу заключенных махновцев: на 29 ноября 1922 было собрано 1476 долларов. Эти средства попытались переправить заключенным или интернированным в Польше и Румынии махновцам; однако некоторые из них не выдержали условий жизни и обратились с просьбой о репатриации, несмотря на угрозу расстрела или в лучшем случае ссылки в Сибирь. Что касается Махно, он был, если так можно сказать, «вакцинирован» против заключения благодаря десяти годам тюрьмы и каторги до 1917 г. Он использовал это время для написания первой части своих воспоминаний, которую передал Аршинову; они были сразу же опубликованы в журнале берлинской группы русских анархистов-эмигрантов Анархический вестник.

Махно написал также письма донским казакам в эмиграции, открытое письмо большевистской коммунистической партии России и Украины; все они были перехвачены и конфискованы следователем. Он учил на всякий случай эсперанто и изучал немецкий язык. Однако тяжелые условия содержания в Мокотовской тюрьме вызвали обострение туберкулеза, подрывавшего его здоровье уже более десяти лет.

С приближением даты процесса, назначенной на 27 ноября 1923 г., кампания анархистов во всем мире стала более жесткой: в анархистских газетах был опубликован пространный призыв «против готовящегося преступления польского и русского правительств», подписанный организациями немецких анархо-коммунистов, французской анархистской федерацией и известными анархистскими деятелями: Рудольфом Роккером, Себастьяном Фором, Луи Лекуэном, Александром Беркманом, Эммой Гольдман и другими. Польский анархист Казимир Тесляр, который находился на Украине с махновцами и был недавно выдворен большевиками, не щадя сил, «бил тревогу». Варшавская группа анархистской молодежи также выступила с настойчивым призывом:

Товарищи! Сообщаем вам, что 8-го июня судебный пристав Гжибовский вручил Нестору Махно обвинительный акт. Обвиняют Махно в том, что он якобы организовывал в Белоруссии, на большевистские деньги, восстания, направленные против Польши.

По сообщениям польских газет, суд над Нестором Махно состоится в ближайшие дни в Варшаве.

Как реакционная, так и социал-патриотическая печать замалчивает все дело или же выставляет Махно – этого борца за украинское крестьянство – как грабителя и убийцу.

Мы призываем всех товарищей и революционеров предпринять широкую и активную агитацию за Махно и его товарищей (вместе с Махно сидят его жена, родившая в тюрьме, и его товарищ Комар). Мы должны открыто заявить, что Махно является политическим заключенным и идейным борцом.

Товарищи! Демонстрируйте перед польским посольством вашей страны! Посылайте туда ваши резолюции протеста. Примите самые крайние меры.

Революционный пролетариат не должен допустить, чтобы храбрые борцы за свободу и за Анархию пропадали в польских застенках. Лишь энергичное вмешательство трудящихся может спасти Махно.

С братским приветом,

Гр. Анар. Молодежи Варшавы» Р. П.^[319]12.

Все на самом деле опасались, что Махно будет выдан России, и без труда можно было догадаться, какая судьба его там ожидает. «Крайние меры», которых требовали молодые польские анархисты, повлияли на польское общественное мнение, ставшее, наконец, более чувствительным и резко повернувшееся теперь в пользу обвиняемых. Болгарские анархисты также в открытую угрожали взорвать динамитом польские посольства и учреждения во всем мире.

В этих условиях судебный процесс прошел благоприятно для Махно и других обвиняемых. Оказалось, что секретная польская полиция манипулировала также Красновольским, и что обвинение не располагает достаточными доказательствами. Махно блестяще выступил и разбил в пух и прах все презумпции: суд был вынужден оправдать обвиняемых. Выпущенный на свободу почти через месяц после оправдания, Махно получил разрешение на пребывание в районе Познани, затем – на выезд в Данциг (теперь Гданьск), в то время свободный город, находившийся под прусским управлением.

Преследование со стороны большевистских агентов на этом не закончилось. Они вступили в контакт с Махно под видом представителей русской внешней торговли и предложили ему вернуться в Россию с торжественной гарантией советского посольства в Германии относительно безопасности и сохранения жизни тех, кто вернется с ним. Махно им ответил, что не может принять никакого решения, не повстречавшись до этого со своими друзьями Волиным, Аршиновым, Роккером и Беркманом, находящимися в Берлине. Тогда ему предложили поехать туда; он согласился, решив, что сможет таким образом оказаться в Берлине, где он будет в большей безопасности. Он выехал с одним верным другом на машине в сопровождении двух большевиков; незадолго до германской границы, его друг заявил водителю, что Махно в Берлине не будет разговаривать ни с кем, кроме советского посла Крестинского, и только в частном доме, а не в здании, контролируемом советской администрацией. Видя, что их план похищения раскрыт, большевистские агенты повернули обратно, затем, несколько дней спустя, донесли на Махно прусской полиции. Вначале его посадили в тюрьму, затем, ввиду ухудшения состояния здоровья, поместили под наблюдением в госпиталь^[320]13. Благодаря немецким анархистам, он вскоре оттуда бежал и постарался добраться до Берлина, города, где он был бы в большей безопасности, с одной стороны, и где находились многочисленные анархисты, с другой. Именно в это время случился инцидент с анархистом Волиным, который получил 24 ноября 1922 г. 75 долларов от украинского анархиста из Соединенных Штатов Карпука, чтобы раздобыть фальшивый паспорт для Махно. Не очень практичный и имевший на содержании жену и пятерых детей, Волин потратил деньги на свои собственные нужды; поэтому не мог достать необходимые документы: он отправил на место одного немецкого анархиста-индивидуалиста из Гамбурга, который находился на нелегальном положении и должен был сам также направиться в Берлин. Этот особый «посредник» располагал суммой в 300 золотых марок, но по неосторожности отдал их в качестве аванса моряку, который взялся доставить их морем на своем катере до порта Шецин^[321]14 на немецкой территории. Моряк поспешил прогулять деньги в следующую же ночь, затем отказался от своего обещания. Махно, находившемуся уже сорок дней в Данциге на нелегальном положении, надоели эти проволочки, и он решил перейти немецкую границу пешком в сопровождении одного немецкого товарища, взяв с собой заодно не очень расторопного «посредника^[322]15». Переход удался, и Махно, наконец, оказался в Берлине среди находившихся там русских товарищей и других анархистов: Рудольфа Роккера, Уго Феделли, Александра Беркмана и других. Там также он не был в безопасности, немцы могли вменить ему в вину направленную против них деятельность в 1918 г. на Украине. Русский анархист Давид Поляков, живший во Франции, отправился в Берлин и в апреле 1925 г. привез Нестора Махно в Париж, где в принципе украинскому вождю было больше нечего опасаться со стороны официальных властей.

XXVII На чужбине в Париже (1925-1934)

После долгого и беспокойного путешествия Махно оказался, наконец, в городе Париже. Он надеялся найти здесь покой и быть вне досягаемости для своих многочисленных врагов: белых русских, большевиков, украинских националистов и некоторых других менее значительных. Чтобы лучше запутать следы, он сумел получить в Берлине паспорт на фамилию Михненко. Его жена с дочерью приехали в Париж раньше, 18 сентября 1924 г., благодаря товарищам, взявшим на себя заботу перевезти их непосредственно из Польши. Вначале 27 декабря им было отказано в разрешении на проживание, вероятно из-за того, что не все бумаги были в порядке, но затем, благодаря вмешательству депутата-социалиста Поля Фора, они получили официальное разрешение на жительство во Франции. Воссоединенная семья была тепло принята Мэй Пикрэ, у которой «всегда был на плите хороший суп или кофейник с готовым кофе» для иностранных товарищей, испытавших трудности^[323]1. Она нашла для них временное жилье и повела Махно к своим друзьям врачам, оказавшим необходимую медицинскую помощь в связи с состоянием его здоровья.

Хотя языковой барьер создавал препятствие в общении, французские анархисты оказали Махно теплый прием. Благодаря книге Аршинова, исследованиям и статьям, опубликованным в либертарной прессе^[324]2, они были на самом деле уже два-три года хорошо знакомы с махновским повстанческом движением.

Махно и его семья жили вначале у русских друзей в Сен-Клю, затем два месяца у Жоржа Фрике в Роменвилле, пока французский анархист Фукс не нашел им небольшую квартиру по адресу ул. Жарри № 18, в Венсенне, куда они переехали 21 июня 1926 г. Нестор работал немного помощником в литейном цеху, расположенном под № 6 на этой же улице, затем токарем на заводе Рено, но состояние здоровья вынудило его бросить эту работу. Действительно, осколки разрывной пули остались в кости его правой лодыжки, рана гноилась и доставляла ему ужасные страдания, он не мог стоять и сильно прихрамывал. Предпринятая в 1928 г. операция не была успешной, и только его отказ воспрепятствовал ампутации. Жена Махно работала немного на обувной фабрике в Париже, затем держала небольшую продуктовую лавку, зарабатывая на этом. Один состоятельный анархист-нелегал обязался выделить Нестору небольшую пенсию, чтобы он написал свои мемуары. Нестор приступил к работе, и в 1927 г. появился первый том, во французском переводе Валецкого, посвященный 1917 г. на Украине (два года спустя он вышел на русском). Поскольку издержки на печатанье были высокими, а книга продавалась плохо, это поставило под сомненье публикацию двух следующих томов, готовых к печати в 1929 г. Они будут опубликованы только после кончины Махно^[325]3.

Состояние здоровья Нестора ухудшилось еще более из-за обострения туберкулеза, болели многочисленные раны. Врач Люсиль Пельтье, либертарная феминистка, которая его лечила, рассказывала потом, что его тело было буквально все покрыто рубцами. Жена Махно была вынуждена через некоторое время переехать на новую квартиру, чтобы дочь не заразилась туберкулезом от отца. Нескольким махновцам удалось «проделать дыры» в чекистских сетях, перейти границу и перебраться жить поближе к Нестору. Один из них, Василий Заяц, уроженец Гуляй-Поля, так плохо переносил эмигрантскую жизнь, что в отчаянии 1 октября 1926 г. покончил собой, пустив себе пулю в голову прямо в комнате у Махно.

К счастью, его старый товарищ Петр Аршинов переселился с женой и сыном в тот же дом. Вместе они, наконец, осуществили проект – выпестованный пятнадцать лет назад в Бутырской каторжной тюрьме, – они начали выпускать на русском языке анархо-коммунистический теоретический журнал «Дело труда», отличный по своему уровню и выходивший раз в два месяца, начиная с 1925 г.

Махно публиковал в нем по статье почти в каждом номере на протяжении более трех лет. Усилия издателей журнала воплотились в выработке проекта организационной Платформы анархистского движения, в которой они хотели извлечь уроки из участия анархизма в русской революции, слабость которого, по их мнению, объяснялась слабостью традиционного либертарного течения, а именно, отсутствием согласованности и спаянности. Со своей стороны, они предложили заново четко определить основные принципы анархо-коммунизма и структурировать практически движение, которое на него ссылается, в коллектив, действующий в тесной связи с трудящимися массами. Этот проект стал пищей для хроники в международных либертарных кругах того времени. Обсуждение среди русских анархистов было бурным, противники во главе с Волиным усматривали в этом проекте попытку «большевизировать» анархизм: несколько смехотворный упрек в адрес людей, которые сражались с оружием в руках против ленинцев и заплатили за это очень дорого своим физическим и моральным существованием.^[326]4

Во время собрания по обсуждению проекта Платформы, 20 марта, в зале кино-театра «Ле Роз» в Э-ле-Роз помещение было окружено полицией, встревоженной полученной «внутренней информации» об этом собрании, объединившем русских, поль-ских, болгарских, итальянских и даже китайских анархистов. Предполагая, возможно, существование широкого международного заговора, французские жандармы схватили участников. Арестованный во время облавы Махно был осужден на высылку из страны 16 мая. Ходатайство активного анархиста-антимилитариста Луи Лекуэна, обратившегося к префекту полиции Шиаппу, с которым он был знаком вследствие многочисленных собственных арестов, позволило отложить выдворение при условии соблюдения абсолютного политического нейтралитета на протяжении испытательного срока в три месяца, начиная с 19 октября 1927 г. Генеральный советник и мэр-социалист Сюрэсна, Анри Селье, также вмешался в дело, выступив в качестве гаранта Махно.

В это время один драматический инцидент привлек всеобщее внимание к Нестору. 25 мая 1926 г. был убит лидер украинских националистов Петлюра, также находившийся в изгнании в Париже. Автор покушения, еврейский украинский анархист Самуил Шварцбарт, между прочим, близко знакомый с Махно, потерял многих членов своей семьи во время антиеврейских погромов на Украине и, считая Петлюру ответственным за эти убийства, застрелил его из револьвера. По свидетельству, которое мы получили от болгарского анархиста Киро Радева, Шварцбарт накануне своего поступка пришел посоветоваться с Махно, и сообщил ему о своем решении. Нестор попытался его разубедить, сказав, что анархисты ведут борьбу против принципов, а не против людей, и по его сведеньям нельзя возлагать на Петлюру вину за погромы, так как он их всегда осуждал и среди его сторонников, даже в его правительстве, были евреи (Арнольд Маргулин, украинец еврейского происхождения, был даже руководителем украинской национальной миссии при Антанте). Все это оказалось напрасным, Шварцбарт осуществил свой план. Отметим, что его адвокаты Анри Торрес и Бернар Лекаш специально поехали в Россию, чтобы собрать документы, подтверждающие ответственность Петлюры за погромы. Однако большевики, несмотря на их большой желание поставить в неловкое положение политического противника, оказались неспособными предоставить им такие свидетельства.

Воспользовавшись всей этой шумихой, один неразборчивый литератор, Жозеф Кессель, также русский еврей по происхождению, опубликовал бредовый роман, озаглавленный Махно и его жидовка, где Нестор представлен отвратительно жестоким типом, дегенератом и кровавым убийцей, которого, несмотря на все, до такой степени тронула красота и любовь юной еврейки, что он готов был повести ее под венец и осуществить мечту своей жизни: повенчаться с ней в церкви и, тем самым, привести ее в лоно православной веры! Труднее было придумать что-либо более глупое и ничтожное, но писака Кессель, готовый на все, чтобы привлечь внимание к своей маленькой персоне, претендовал на то, что его рассказ настолько же правдив «как и документы, на которых он основан», и что «автор, с каким бы материалом он не работал, историческим или воображаемым, имеет право на выбор фабулы, композиции и направления повествования^[327]5». «Документ», на который ссылается Кессель – это опубликованный в 1922 году рассказ белого офицера Герасименко, достаточно сомнительный, так как его автор был уличен в шпионаже в пользу большевиков в Праге в 1924 году и выдворен из Чехословакии. Опубликованный в одном русском белом журнале в Берлине, этот «рассказ» имел, вероятно, цель опорочить Махно, интернированного тогда в Польше и облегчить его выдачу. Герасименко утверждал в нем, что Махно вступил в союз с Врангелем и приписывал Нестору следующее высказывание: «В России есть место только для монархии или для анархии^[328]6!».

Приняв во внимание возмущенные отклики на свой «роман», Кессель слегка подкорректировал линию прицела во втором издании в 1927 г. Теперь он пишет в предисловии, что «придумал конфликт, казавшийся ему наиболее соответствующим, чтобы рельефно показать историческую фигуру и атмосферу, которые он хорошо знал». Он также сообщает, что узнал о том, что Махно живет в Париже, и «даже адресовал ему угрозы за то, что он отважился изобразить его с натуры, исказив при этом, по его мнению^[329]7». Кессель, таким образом, представлял себя как человека большого мужества, «отважившегося писать с натуры» – еще один рекламный трюк, которым автор не преминул воспользоваться, тогда как Махно, связанный угрозой выдворения, не располагал подобными средствами для выражения своего мнения. Что касается самого «текста», Кессель оставил его прежним и подписал, не изменив даже запятой, ссылаясь еще на один источник: на некого Арбатова, описывавшего в одном русском монархистском органе «подвиги» Махно под таким же соусом, как Герасименко^[330]8.

Для Махно опасность представлял тот факт, что Кессель рисковал ввести в заблуж-дение неискушенных читателей и что в эмоциональной атмосфере, господствовавшей тогда в еврейских кругах Европы, какой-нибудь неуравновешенный человек, следуя по стопам Шварцбарда, организует покушение и на него. Ввиду такого почти неприкрытого призыва к убийству Махно вынужден был несколько раз выступить в печати по поводу погромов; он опубликовал «Обращение к евреям всех стран» в газете Ле Либертер (у него не было, как у Кесселя, выходов на «большую прессу»), призывая их привести ему конкретные примеры погромов, имевших место по вине махновского движения. Примеров не последовало по той простой причине, что таких погромов никогда не было, как мы это покажем ниже. 24 июня 1927 г., клуб Фобур организовал по этому поводу дискуссию в зале научных обществ. Махно выступил на ней, чтобы рассказать «правду о погромах на Украине» и объяснил, как он сам защищал евреев в районе своего влияния. Многие другие русские и украинские анархисты еврейского происхождения поддержали его и призвали к порядку присутствовавшего там Кесселя, который в свою защиту не нашел ничего другого, кроме «права писателя на вымысел». На этом дело «Кесселя» завершилось^[331]9. Убийство Петлюры и диспут, разгоревшийся вокруг Махно, были на руку Москве, которая большего и не требовала от стран, принявших ее заклятых врагов.

12 июля 1927 г. Махно присутствовал на банкете, организованном Международ-ным комитетом защиты анархистовв честь освобождения испанских анархистов Асказо, Дуррути и Жовера. Он произнес речь на русском языке, которая синхронно переводи-лась присутствующим. После банкета была назначена встреча с Асказо и Дуррути. Она состоялась в комнатушке Махно и длилась несколько часов в присутствии Жака Дубинского, русского двуязычного анархиста, который переводил, когда Махно не мог достаточно хорошо объясниться на своем плохом французском. Испанские анархисты приветствовали в лице Махно «всех революционеров, которые боролись за воплощение анархистских идей в России» и воздали «должное богатому опыту Украины». Махно ответил, что, по его мнению, условия для «революции с явно выраженным анархистским содержанием» будут лучше в Испании, чем в России, так как там есть «пролетариат и крестьянство, которые имеют революционные традиции и политическая зрелость которых проявляется во всей полноте. Пусть ваша революция произойдет вовремя, чтобы я имел удовольствие увидеть живым анархизм, обогащенный русским опытом. У вас в Испании есть чувство организованности, которого нам в России не хватало, а организованность – это то, что обеспечивает глубинный триумф всякой революции». Он выразил надежду, что махновский опыт, которым он делился на протяжении нескольких часов с испанскими друзьями, будет учтен. На прощанье Махно сказал им с оптимистической улыбкой: «Махно никогда не отказывался от борьбы; если я буду еще жив, когда вы начнете вашу борьбу, я буду с вами^[332]10».

В это время Махно действительно плохо себя чувствовал, как морально, так и физически. Он страдал от ран и от обострения туберкулеза. С другой стороны, обсуждение проекта Платформы выродилось в ссору, и отношения с ее противниками становятся напряженными, особенно, с их глашатаем Волиным. Это важный вопрос, заслуживающий прямого освещения, так как Волин – заметная фигура в русском анархистском движении, особенно осенью 1919 г. более чем два месяца он был председателем махновского Военно-революционного Совета. Он подвергся преследованиям со стороны большевиков и в ноябре 1920 г. после разрыва союза Москвы с Махно был арестован. Во время съезда Красного Профсоюзного Интернационала в 1921 г. делегаты от французских и испанских анархо-синдикалистов выступили в его поддержку, после определенных трудностей Ленин и Троцкий снисходительно согласились выдворить его вместе с девятью другими видными анархистами и их семьями. Затем Волин пребывал некоторое время в Берлине, потом устроился в Париже, где он уже жил раньше, до 1914 года. Он развернул активную деятельность, чтобы рассказать правду о ленинском режиме, выступая с лекциями по стране, публикуя статьи в международной либертарной прессе, поскольку отлично владел несколькими иностранными языками. Он был очень хорошим пропагандистом и исключительным оратором: за время русской революции он прочел более сотни лекций. Он испытывал вследствие этого некоторое чувство превосходства по отношению к «практикам» и несколько присматривал за «чистотой» либертарных принципов, хотя сам стал анархистом недавно: в эмиграции до 1914 года, познакомившись с Кропоткиным. Волин резко обрушился на проект организационной Платформы Дела Труда, противопоставляя ей анархический Синтез, проповедуемый Себастьяном Фором, некий симбиоз трех фундаментальных тенденций анархистской доктрины: индивидуализма, синдикализма и коммунизма. Тогда как анархо-коммунизм, по мнению Махно, Аршинова и их товарищей основывается на унитарной концепции классовой борьбы, включающей синдикализм, как средство, и соблюдение прав личности, как цель. Эти две концепции противостоят друг другу, не являясь антагонистическими, и, если бы не контекст, возникший из-за поражения русской революции и жизни в изгнании, спор не был бы настолько ожесточенным и эмоциональным. Отношение между этими двумя лидерами испортились, когда в 1927 г. появилась официальная книга Кубанина о Махновщине, в которой приводится протокол допроса Волина чекистским следователем во время его пленения в декабре 1919 г. Волин там разоблачает «злоупотребления» махновской службы разведки, которая почти приравнивается к ЧеКа, и сообщает о своих «конфликтах» по этому поводу с Махно^[333]11.

Махно вскоре дал ответ Кубанину в брошюре, где он попутно касается «дела» Волина. Он объяснил, что тот неоднократно обращался в махновскую контрразведывательную службу; так, когда он попал в плен к красной армии по дороге в Кривой Рог, чтобы выступить там с лекцией, его сопровождал один из командиров и лучшие бойцы этой службы. Затем, ему не на что жаловаться, так как он сам предпринимал рискованные инициативы, как, например, когда он прибыл увидеться с Махно, во время оккупации Екатеринослава, в сопровождении большевистского руководителя по фамилии Орлов, чтобы получить мандат на обыск и конфискацию в пользу областного партийного комитета имущества одного русского аристократа, сбежавшего к Деникину. Махно категорически отказался и отругал Волина за политическую непоследовательность^[334]12. Дело на этом бы кончилось, сор из избы никто бы не выносил, но неизвестно какая муха укусила Волина, и он опубликовал спустя более года брошюрку «Разъяснения», в которой упрекает Махно в желании «свести некоторые личные счеты с ним», проявляя при этом такие черты своего характера, как «недоброжелательное отношение его к интеллигентам, подозрительность и злобность его натуры [sic!]». Он отрицает все, что Кубанин ему приписывает, объясняется по поводу своего «плена», заявляет, что его тогда не интересовало, сопровождали его сотрудники махновской контрразведывательной службы или нет, так как он был болен тифом; он также не припоминает своего демарша, предпринятого вместе с большевиком Орловым, дает понять, что Махно путает его с кем-то другим, признает, однако, что ему случалось предпринимать совместные действия с большевиками, которые его использовали в качестве посредника в переговорах с Махно и, во всяком случае, рассматривает этот факт как вторичный. Наконец, он рассказывает о своей помощи Махно, когда тот сидел в «мышеловке» в Данциге в 1925 г., и завершает утверждением, что от упреков Махно в его сторону остался «черный дым злобы и клеветы… Кому и зачем он нужен^[335]13?»

По словам одного из его собственных украинских товарищей-анархистов, Марка Мрачного, Волин считался «неглубоким мыслителем^[336]14», но здесь он показал себя особо непоследовательным, подливая масла в огонь и одновременно спрашивая, зачем это нужно. Во всяком случае, через месяц последовал ответ Махно, также в виде брошюры, расставивший точки над i. Махно объяснил, что Волина специально сопровождал товарищ Голик и отряд из двадцати очень надежных бойцов из службы махновской разведки, и только по собственной глупости Волин не только сам попал в плен, но из-за него попали в плен несколько человек из сопровождения. Что касается демарша, предпринятого вместе с Орловым, нет, он его не перепутал ни с кем другим, речь шла именно о нем. По поводу своего якобы имевшего место «недоброжелательного отношения к интеллигентам» Махно замечает, что и здесь Волин, не стыдясь, как подобает людям его типа, лжет. «Все годы моей революционной деятельности я ценил и ценю подлинных интеллигентов, особенно в наших анархических рядах. И ненавижу я лишь негодяев среди них. А таковых различать я могу». Кроме того, Махно нечего сводить счеты с Волиным, так как это можно сделать лишь с товарищем, а «после встречи с ним здесь за границей, я его просто не считаю товарищем». Наконец, с Волиным его противопоставляют не личные причины, хотя его поведение во время бегства с Данцигской «мышеловки» было самым неприглядным и ему нечем «хвастаться», а «вранье и трусость того, кто был некоторое время председателем совета махновцев^[337]15». С этого момента Махно относится с постоянной неприязнью к Волину, который ему отплатил тем же в своем посмертно изданном труде Неизвестная революция, где он приписывает Нестору серьезные личные недостатки, как мы это увидим в следующем разделе.

Можно было бы отнести эту ссору на счет полемики, вызванной обсуждением организационной Платформы Дела Труда, или трудностей эмиграционной жизни и усиления социального неравенства между интеллектуалом-идеологом Волиным и крестьянско-рабочим активистом Махно, или же говорить о противоположности их характеров, о неуместной чувствительности, все это имело под собой почву, но было и другое. Махно очень хорошо понимал, что мишенью для нападок со всех сторон, как тех, кто должен бы быть самым близким, так и открытых врагов, был не он сам, а все движение и память его погибших товарищей. Именно поэтому Махно не мог допустить никакого неуважения к себе, ни к своим боевым товарищам, к которым Волин явно относится с некоторым пренебрежением, забыв о тех, кому было поручено его охранять и кто заплатил за это дорогой ценой. Он также не мог принять легковесное отношение Волина к своим собственным обязанностям, тогда как Махно лично настоял на его назначении председателем Военно-революционного Совета повстанцев, в октябре 1919 г. Он, разумеется, не сделал бы этого, если бы знал настоящую личность Волина, ту, которая проявилась в нем со времени эмиграции – пишет теперь Махно.

В этом плане защита против всяких атак и критических выпадов становится для него почти навязчивой идеей; по малейшему из видимых отклонений сыпались комментарии, и ему приходилось объясняться и оправдываться. Рассмотрим два примера, которые иллюстрируют такую предупредительность его «друзей». В первом случае, Махно присутствовал на праздновании Х-й годовщины Октябрьской революции в зале Гранд-Ориан (франкмасонском) на улице Кадэ в Париже, под покровительством русских «попутчиков» большевиков. Он пошел туда в качестве оппозиционера; нашлись, однако, простодушные люди, утверждавшие, что он был туда приглашен советским посольством, и что он собирается присоединиться к коммунистической партии! Ему пришлось опровергать в Деле Труда, эту наглую интепретацию^[338]16. Во второй раз, Махно опубликовал статью «Советская власть, ее настоящее и будущее» в журнале Борьба, который издавал украинский большевистский перебежчик Григорий Беседовский; тогда он натолкнулся на критику Аршинова и Чикагской группы русских анархистов! Ему пришлось расставить все по местам, заявив, что он достаточно взрослый, чтобы знать, что он должен или не должен делать, и что ему «няни не нужны: я освободился от них десятки лет тому назад, и успел много лет побывать няней для других, в том числе и для самого Аршинова^[339]17».

Впрочем, отношения этих двух товарищей стали более холодными, так как Аршинов слишком олицетворял, по мнению Махно, обсуждение Платформы, написанной ими совместно. Тем более, что то Аршинов, то Волин представлялись Кубаниным и советскими авторами, или даже «друзьями» анархистами, как его духовные «учителя»; одни это делали, потому что хотели любой ценой приуменьшить роль крестьян в движении, подчиняя его или рабочим, или интеллигентам, другие – потому что Махно, почти «неграмотный», не смог бы сам сочинить, и тем более отредактировать, без опытного писателя, свои многочисленные сочинения. Это последнее утверждение было формально опровергнуто Идой Мэтт, секретарем-машинисткой Махно и группы Дело Труда. По ее словам, Махно был очень требователен к форме, и насколько он прислушивался ко всем подсказкам и советам, настолько он дорожил правом решать, где поставить наименьшую запятую в его писаниях^[340]18. Впоследствии Мария Гольдсмит, старая кропоткинка, оказывала ему такую же услугу до своего самоубийства в 1933 г.^[341]19 Рассмотрим в этой связи «литературную продукцию» Махно во время первых лет его изгнания.

На протяжении 1926-1929 гг. Махно опубликовал серию статей и текстов большой важности, как в историческом, так и в теоретическом плане. Если принять во внимание написание трех томов его Воспоминаний, этот период можно считать очень плодотворным, хотя он остается, в общем, незаслуженно недооцененным или попросту неизвестным. Махно приводит некоторое число важных деталей и уточнений, касающихся движения, в частности, черного пиратского флага с черепом и скрещенными костями, который приписывают на некоторых фотографиях махновскому движению, он уточняет с иронией, что ничего подобного не существовало^[342]20, или по поводу обвинений в антисемитизме, в ответ на которые он многократно приводит обстоятельные опровержения; как и о природе и смысле махновского движения и т.д. В этом плане, в частности, важен его ответ Кубанину с многозначительным заглавием Махновщина и ее бывшие союзники: большевики. Теоретический вклад Махно в разработку либертарного коммунизма не менее значителен: статьи о государстве, о национальном вопросе, о революционной дисциплине, о защите революции и о революционной организации. Он подверг также резкой критике большевиков, обнажив их противоречия и ложь: «Идея равенства и большевики», «Как лгут большевики (правда о матросе-анархисте Железняке)», «Открытое письмо русской коммунистической партии и ее центральному комитету (по поводу Бэлы Куна и второго соглашения)», «В память о Кронштадтском восстании», «Великий Октябрь на Украине» и «Крестьянство и большевики». Он публиковал Призывы к солидарности с русскими анархистами, которых преследовали в СССР, в поддержку анархистского Черного Креста, Музея Кропоткина в Москве и т.д. Он следил также за актуальными международными политическими событиями и высказывал свое мнение по их поводу: «Мировая политика Англии и задачи революционных трудящихся».

Упомянем также статью о крестьянстве и большевиках, где он устанавливает социально-экономические различия, достаточно хорошо известные впрочем, между богатыми крестьянами, кулаками, средними крестьянам, середняками, бедными крестьянами, бедняками, и сельскохозяйственными поденщиками, батраками. Большевистско-сталинская политика развития сельского капитализма стремилась на протяжении 1920-ых годов свести эти категории только к двум крайним: кулаки и батраки, в ущерб подавляющему большинству крестьянства. По этому поводу известно, что с 1929 года по 1934 эта политика усилилась так, чтобы полностью лишить крестьян земли. Это осуществлялось ценой самого большого холокоста нашего столетия, на который до сих пор мало обращают внимания, так как это «псевдораскулачивание» стоило от десяти до пятнадцати миллионов жертв, по достоверным оценкам наблюдателей. Заметим, что здесь речь шла о настоящем эпилоге гражданской войны, так как этот геноцид коснулся особенно регионов России, Украины, Дона и Волги, которые были тогда самыми большими противниками нового режима. Что касается результатов этой безумной войны против людей, обрабатывающих землю, они были чрезвычайно ретроградными: кулаки, составлявшие раньше незначительное меньшинство, были заменены на государство-кулак, тогда как выжившие в этой бойне, перекрещенные на колхозников, а именно, сельскохозяйственные рабочие, стали по своему статусу настоящими государственными рабами. К сожалению, Махно не мог располагать достаточной информацией об этой преступной политике Сталина и его приспешников, что объясняет, почему его статья утратила актуальность.

В своем «Открытом письме Центральному комитету русской КП», появившемуся в 1928 году, Махно выражает свое возмущение по поводу лживой версии об его отношениях с Бэлой Куном во время второго соглашения с Красной армией в сентябре 1929 года. В статье Как лгут большевики Махно проливает свет на другой исторический момент. Он восстанавливает правду о матросе-анархисте Железняке, том самом, который разгонял Учредительное Собрание в январе 1918 года. Махно оправдывает этот акт и объясняет, что Железняк, матрос Черноморского флота и делегат от Кронштадта, сыграл одну из самых активных ролей в 1917 году. Махно сожалеет только о том, что горячий матрос, располагая большим доверием своих товарищей, не использовал его, чтобы разогнать заодно Ленина и его «Совет Народных Комиссаров; это было бы исторически необходимым и помогло бы вовремя разоблачить душителей революции». В краткой статье о «Политике Англии» он бичует английский империализм и излагает идею, согласно которой невозможно противостоять его планам против революции и СССР, исходя из того, что в этой революции «не существует ни свободы слова, ни собраний, ни прессы, ни независимых организаций трудящихся». Следовательно, им нечего защищать до тех пор, пока будет существовать это нарушение справедливости по отношению к их правам быть свободными и ответственными».

Упомянем еще «Призыв за анархистский Черный Крест», где Махно настаивает на необходимости помогать анархистам, которых преследуют за их идеи в мире и, в частности, в СССР.

Все эти статьи были опубликованы на русском языке в журнале Дело труда, некоторые переведены и появились в свою очередь в Ле Либертэр^[343]21. Короче, борьба для Махно продолжается, только саблю заменило перо. Что касается положения во Франции, поскольку над ним висела дамокловым мечом угроза выдворения при малейшей попытке вмешательства во внутреннюю политику, Махно был вынужден ограничиться теоретическим и организационным планом и избегать появления на политических собраниях и митингах.

Следует особо выделить эту политическую активность, так как она осуществлялась в тяжелых условиях: физические страдания, растущая моральная изоляция и материальная нестабильность. Болгарский врач-анархист Балев, побывавший в Париже, пригласил его жить на юг Болгарии, в Долину Роз, в Казанлык. Махно отказался, поскольку там прочно обосновались русские белогвардейцы, располагавшие официально разрешенными военными подразделениями, которых ему следовало опасаться. Он занимался мелкими малярными работами; вместе с Аршиновым и несколькими товарищами занялся сапожным ремеслом, изготавливая плетеную женскую обувь, занятие очень распространенное в русской эмигрантской колонии в Париже, пока какой-то фабрикант не произвел революцию в технике, подорвав тем самым ремесленное производство.

Махно оказался, таким образом, совершенно без средств к существованию. Его жена пыталась, как могла, обеспечить потребности семьи, но она получала нищенскую зарплату, работала уборщицей и прачкой в одном очень удаленном от Парижа заведении, так как приходилось считаться с враждебным отношением русских эмигрантских кругов, как только они узнавали, кто она такая. Французские товарищи, видя материальные трудности и подорванное здоровье Махно, опубликовали в апреле 1929 г. в газете Ле Либертэр обращение «За долговременную солидарность в пользу Махно^[344]22», в форме регулярного сбора средств по подписке, который позволил бы выплачивать небольшую пенсию инвалиду, прозванному тогда злыми языками «живым трупом». Был создан специальный комитет, секретарем которого назначен Надо. В газете Ле Либертэр регулярно публиковался отчет. Так, на 20 июня 1929 г. собрано 7180 франков, из которых 3300 выплачено Махно, по 250 франков в неделю, что составляло скромную, но обеспечивавшую минимум, сумму. Комитет совершил грубую оплошность: только на оплату марок и отправку писем было истрачено 3880 фр.! Тем не менее, выплаты пенсии регулярно осуществлялось на протяжении более одного года, до съезда французской анархистской федерации в 1930 году, на котором поменялось большинство, и противники Платформы взяли верх над ее сторонниками. Махно, хорошо известный как страстный «организационщик», направил открытое письмо съезду, в котором подверг суровой критике «анти-платформистов», назвав их «хаотическими элементами»: «Во многих странах движение внутренне и внешне дезорганизовано и находится в разжиженном состоянии. Мы должны над этим подумать и вместе преодолеть эти трудности. Съезд в своих резолюциях должен подняться над детским лепетом тех, кто задерживает развитие нашего движения^[345]23». Разумеется, такое отношение не прибавило ему симпатий со стороны нового большинства. С июля 1930г. они объявили, что Ле Либертэр «прекращает заниматься сбором средств; тем, кто желает продолжить, предлагалось адресовать пожертвования непосредственно Махно по адресу Н.Михненко, ул. Дидро № 146 в Венсенне». В следующих номерах газета еще опубликовала отчеты о полученных в промежутке средствах и повторила предложение направлять деньги непосредственно заинтересованному лицу. В июне 1931 г. в пользу Махно был организован праздник, но после вычета организационных и других расходов от собранной суммы мало что осталось. Таким образом, за исключением нескольких русских, болгарских, испанских и французских анархистов, которые его не забывали, Махно больше не мог рассчитывать на солидарность парижских анархистов из газеты Ле Либертэр. Однако, несмотря на невозможность вернуться на Украину и продолжить борьбу, прерванную в 1921 г., к нему опять вернулась надежда, так как испанские анархисты предложили ему возглавить партизанскую войну на севере Испании во время революционной борьбы 1931 года. Махно заинтересовался, таким образом, испанскими проблемами и написал две статьи на эту тему. В них он настаивал на необходимости

приложить все усилия к тому, чтобы все трудящиеся Испании учли это и поня-ли момент, пропустить который в бездействии, ограничиваясь лишь словесны-ми резолюциями, значит косвенно содействовать врагам революции опом-ниться, прийти в себя и перейти в наступление на революцию и задушить ее.

Для этого необходимо объединение анархических сил, создание Крестьянского Союза и федерирование его с Национальной Федерацией Труда, в которых анархисты должны работать, не складывая рук своих. Необходимо помочь трудящимся заняться у себя на местах непосредственно созданием своих местных хозяйственных и общественных самоуправлений или Вольных Советов и боевых отрядов для защиты тех социально-революционных мероприятий, которые трудящимся, осознавшим себя и порывающим цепи своего рабского положения, угодно претворить в жизнь. Так как, идя только этим путем и действуя при помощи этих средств социального действия, революционные массы трудящихся смогут своевременно, оказывать свое плодотворное воздействие на изменение той или другой нарождающейся в стране новой эксплуататорской общественной системы и победоносно развить и творчески закончить революцию.

Об этом должны, по моему, позаботиться федерация анархистов и Националь-ная Федерация Труда. Для этого они должны иметь свои инициативные группы в каждом городе и в каждом селе. Они не должны бояться взять в свои руки идейное, организационное и революционно-стратегическое водительство всенародным движением на этих путях. Конечно, избегая при этом всякого союза с политическими партиями вообще и в особенности с коммунистами-большевиками, потому что испанские коммунисты-большевики, я думаю такие же, как и их друзья – русские. Они пойдут по стопам иезуита Ленина или даже Сталина. Они, чтобы утвердить свою партийную власть в стране и тот русский позор, который известен под именем лишения свободы революционных идей и исповедующих их организаций, не замедлят объявить свою монополию на все достижения революции, ибо они мнят себя, что только они могут и должны пользоваться свободой и правами на путях революции, и они предадут и союзников и самое дело революции.^[346]24

Эти предвосхищающие советы дополнены такого же направления исследованием об «истории испанской революции в 1931 г. и о роли социалистов – правых и левых – и анархистов» в 1933 г.^[347]25

В это же время Махно получил сильный моральный удар: в конце 1931 Аршинов, его товарищ и друг, с которым он был связан более двадцати лет, перешел на сторону большевиков, что вызвало между ними резкий разрыв. Как объяснить неожиданный поворот Аршинова, который еще за несколько месяцев до того писал очень интересные и резкие статьи против сталинско-большевистского режима? Четкость – кое-кто сказал бы чрезмерная твердость – его позиций в организационном споре отвернули от него симпатии многих анархистов, которых привлекло сначала предложение обновить основополагающие принципы анархо-коммунизма; таким образом, он стал «белой вороной» в международном анархистском движении. Некоторые заходили так далеко, что вспоминали о начале его деятельности в рамках большевистской партии в 1904 г., пытаясь объяснить это слишком «организационное» увлечение. Со своей стороны, подвергаясь постоянной критике за оскорбление Святых Отцов Анархии, он становился все более непримиримым по отношению к своим противникам, до такой степени, что радикально порывал с традиционным анархизмом и ратовал за четко структуриро-ванную и явно авангардистскую анархистскую «партию». С Махно, который сам был «организационником», Аршинова разделяли не разногласия, а некоторое сектантство, которое привело его к тому, что он стал рассматривать своих противников анархистов в одном ряду со своими врагами, сторонниками государства и власти. Кроме того, у Аршинова было много личных неприятностей, в частности, высылка из Франции и драматический конфликт с супругой, которая, устав от эмигрантской жизни и, тоскуя по родине, хотела вернуться в Россию вместе с сыном. Поскольку они были большими друзьями с Серго Орджоникидзе (так как сидели в одной камере двадцать лет назад), тот, став близким соратником Сталина, предложил Аршинову свое покровительство, чтобы помочь вернуться на родину, не отчитываясь при этом за прошлое. Не столько его организационный демарш, сколько личные обстоятельства объясняют, вероятно, неожиданное признание им советской власти и его возвращение в 1933 году в Москву, где он проработал в качестве корректора до 1937 года, когда его расстреляли по обвинению в попытке «восстановить анархизм в России».

Поссорившись с большинством русских анархистов в Соединенных Штатах, сто-ронников Аршинова, Махно оказался полностью изолированным, деморализованным, к тому же больным, он жил впроголодь, в растущей нужде. Только болгарские анархисты и несколько махновцев, без средств, как и он, поддерживали с ним контакт и помогали в меру своих слабых возможностей, хотя часто из гордости Махно отказывался принимать деньги. Он не стал из-за этого пассивным, а продолжал писать статьи для русского анархистского журнала Пробуждение, выходившего в Соединенных Штатах. Он публикует в частности «Азбуку анархизма», где с большой силой утверждает свое кредо, а также статью «На путях пролетарской власти», в которой он ставит значимые вопросы о природе и содержании большевистской власти, ее соотношении с концепци-ями Маркса и Ленина и пролетариатом, часть которого, по его мнению, особенно городская, находит свою выгоду в новом режиме в ущерб остальной части класса и крестьянским массам. Он дополняет, таким образом, «анализ многих анархистов, которые склонны утверждать, что пролетариат здесь ни при чем, его, дескать, обманула социалистическая интеллигентская каста, которая в силу целого ряда исторических явлений и логики неизбежных государственных преобразований стремится в этом процессе заменить власть буржуазии своею, и которая обыкновенно старается руководить борьбою пролетариата против буржуазно-капиталистического мира»^[348]26.

Махно настоятельно советует внимательно изучать этапы русской революции и роль тех и других в этой эволюции, чтобы не повторять совершенные ошибки и получить возможность эффективно бороться с большевиками-коммунистами, предлагая ясную и четкую либертарную альтернативу. Последней его статьей стал некролог, посвященный старому товарищу Николаю Рогдаеву, который был депортирован Москвой и умер в Средней Азии. Рогдаев был пионером анархизма на Украине и в России вначале столетия. Он организовал многочисленные группы активистов и бойцов, и сам сражался в 1905 году на московских баррикадах. Рогдаев был исключительным полемистом, приводившим в замешательство своих противников эсеров и социал-демократов, перетянув, таким образом, много борцов из этих организаций к анархистам. Он долго также полемизировал с Лениным в Швейцарии и поддерживал с тех пор дружеские отношения с большевистским вождем. Во время революции 1917 г. Рогдаев обосновался в Самаре, имея намерения присоединиться к Махновщине осенью 1919 г., но присутствие Волина его в этом разубедило, так как он не мог ему простить сотрудничество с Владимиром Бурцевым – Шерлоком Холмсом русских революцион-ных кругов, который разоблачил, в частности, агента-провокатора Азефа, – и бездейст-вие, когда его совершенно безосновательно обвинили в том, что он провокатор. В 1920 году Ленин пригласил его в Москву, предложив ему, с одной стороны, убедить Махно «подчиниться» Кремлю, с другой, выполнять ответственную работу, связанную со знанием иностранных языков, в штабе красной армии на западном фронте. Рогдаев однозначно отклонил оба предложения, что ему стоило тотчас неприятностей с ЧеКа в Самаре, смягченных впоследствии, так как он получил место в системе образования в Тбилиси. Он поддерживал контакты с Делом Труда и даже посылал туда деньги. Махно принял близко к сердцу его кончину и на одном из собраний 21 января 1934 года прочел длинный доклад в память о своем друге, закончив его патетическими словами прощания:

А ты, дорогой друг, товарищ и брат мой, спи, хотя и тяжелым и безпросыпным сном, но спи спокойно. Твое дело – наше дело. Оно не умрет никогда. Обновленным, светлым, здоровым для жизни и последующей борьбы трудового человечества, она «отзовется на поколениях живых»…

Вечная память тебе, друг!

Позор и проклятье тем, кто на тебя подло клеветал и кто тебя с мелочной, трусливой расчетливостью, медленно, но систематически, терзая твою душу и сердце, так долго терзал и убил.^[349]27

Махно тогда не догадывался, что эти слова, включая проклятие клеветникам, могут в очень скором времени быть применены к нему самому!

Действительно, он находился в состоянии крайнего истощения, этот некролог был отправлен в Пробуждение только после его смерти, его супругой, которая объяснила, что он не смог это сделать сам из-за нехватки денег на оплату почтовой марки^[350]28. Из-за недоедания туберкулез прогрессировал, разрушая его легкие, так что менее чем через два месяца, 16 марта 1934 г. Махно был госпитализирован в туберкулезный корпус больницы Тэнон. Парижские анархисты вновь проснулись и возобновили деятельность «комитета Махно», «чтобы организовать необходимую солидарность^[351]29». В июне Махно оперировали, но было слишком поздно, чтобы остановить фатальное развитие болезни; его положили в кислородную палатку, затем, в ночь с 24 на 25 июля, он уснул вечным сном. На рассвете 25 июля врачи констатировали его смерть. Через три месяца ему должно было исполниться сорок шесть лет.

На церемонии захоронения урны с его прахом 28 июля на кладбище Пер-Лашез, где его останки покоятся рядом с останками коммунаров, присутствовало пятьсот человек. В международной анархистской прессе были опубликованы многочисленные некрологи.

Несмотря на все эти манифестации в память о Махно, нельзя не задать себе вопрос об «ослаблении» солидарности парижских либертариев на протяжении последних месяцев его жизни. Мы обнаружили, например, вызывающие беспокойство факты в отчетах комитета в поддержку Махно: в отчете за период с 3 мая по 31 августа в разделе поступлений фигурирует сумма 4131 фр., полученная в результате пожертвований со всего мира, в частности от русских и итальянских анархистов из Соединенных Штатов, от многих французских либертариев, среди которых Жан Грав; но когда смотришь в колонку расходов, узнаешь с удивлением, что только 132 фр. были выплачены Махно, еще 100 его жене и 300 дочери, тогда как посмертная маска обошлась в 310 фр., печать для корреспонденции комитета в 74 фр., а клише газеты Ле Либертэр в 500 фр.^[352]30! Во втором отчете, охватывающем период с 31 августа 1934 г. по 30 сентября 1935 г., пожертвования, поступавшие по-прежнему, особенно от русских анархистов из Соединенных Штатов, а также из Еврейского Клуба Парижа, достигают общей суммы 3467 фр. Среди расходов фигурируют аванс в 1800 фр. Волину на подготовку продолжения Воспоминаний Махно, 650 фр. на барельеф Махно и мелкие почтовые расходы^[353]31. Чтобы понять и узнать больше, мы попытались разыскать живущих еще членов этого пресловутого комитета и задали им среди других следующие вопросы: «из финансового отчета комитета в поддержку Махно, опубликованного в газете Ле Либертэр после его смерти, явствует, что имелась в наличии значительная сумма, более 4000 фр., тогда как ему было выплачено с мая 1934 г. и до кончины 25 июля всего 123 фр.; как это можно объяснить? Выплатил ли ему комитет что-нибудь между 1931 и 1934 гг.? Комитет должен был помогать жене и дочери Махно; делал ли он это?» Из четырех собранных ответов, ответ Николя Фосье представляется полным, но, к сожалению, он не смог дать объяснения по поводу бездействия комитета, поскольку отсутствовал в Париже в период, о котором идет речь^[354]32. Остальные члены комитета уклонились от поставленных вопросов, или же, с явным чувством неловкости, ответили, что они не помнят уже эту настолько отдаленную историю. Значит, следует, по-видимому, считать, что им было легче иметь дело с мертвым символом, таким, как Махно предстает в некрологах, чем с живым человеком! Николя Фосье уточнил нам, что «ходили слухи» будто Махно часто бывал на ипподроме рядом с Венсенном, где он, кажется, играл на мелочь, которая у него оставалась после необходимых расходов на жизнь своей семьи из предоставляемой ему помощи. Поговаривали также, что он начал пить, но этого я не могу утверждать^[355]33». Оставим в стороне клеветнический характер этих «слухов». Подписчики, вносившие «пожертвования» не имели, конечно же, в виду, чтобы комитет следил, как Махно будет их использовать. Эти скромные деньги должны быть ему переданы, и все, а он волен их использовать по своему усмотрению, такова, по крайней мере, наша точка зрения; поэтому мы считаем, что ответственность этих «комитетчиков» велика, так как нам кажется очевидным, что если бы Махно имел в своем распоряжении больше материальных ресурсов, он не ушел бы преждевременно из жизни и смог бы участвовать в испанской либертарной революции 1936 года, к которой он готовился, и, кто знает, смог бы повлиять на нее неким образом или же погибнуть в ней, сражаясь, как два махновца из интернациональной группы колонны Дуррути.

Что касается денег, переданных Волину для «подготовки» продолжения Воспоминаний Махно, рассмотрим, как они были использованы. Первый том появился, как мы видели, уже при жизни Махно на французском языке в 1927 г. и на русском в 1929 г.; второй и третий тома были к этому моменту готовы, отпечатаны на машинке и вычитаны Идой Мэтт и Марией Голдсмидт, и требовалась только добрая воля издателя. Махно сам сообщил об этом в 1927 г. в письме к русско-украинской рабочей общине в Соединенных Штатах, высказав пожелание, что найдутся хорошие переводчики, чтобы обеспечить украинское издание^[356]34. Пока же он опубликовал большой отрывок из второго тома в 1932 г. в русской анархистской газете Рассвет, выходившей в Соединенных Штатах, под названием Темные страницы русской революции. Незадолго до своей смерти, чувствуя, что приходит конец, он доверил все свои бумаги, в том числе рукопись этих двух томов, своему старому другу Грише Бартановскому, по прозвищу Барта, с которым познакомился на Украине еще в 1907 г. и вновь встретился в эмиграции, попросив использовать их наилучшим образом. После кончины друга, Барта пошел к анархистскому активисту доктору Марку Пьеро, чтобы попросить у него совета. Тогда было решено передать рукопись двух неизданных томов Воспоминаний жене Махно Галине Кузьменко, чтобы она сама решила, как лучше с ними поступить. Она их передала комитету поддержки, вероятно для того, чтобы собранные средства не «потерялись» полностью, который в свою очередь поручил Волину «подготовить» их к публикации и установил контакт с русскими анархистскими организациями в Соединенных Штатах по вопросу возможного издания. Другие рукописи, документы, письма, листовки и журналы Барта хранил в небольшом чемоданчике, который исчез во время обыска Гестапо – Барта был анархистом и евреем – во время войны, следовательно, эти материалы утрачены, вероятно, навсегда^[357]35.

В 1936 и 1937 гг. второй и третий тома Воспоминаний Махно вышли из печати благодаря средствам, собранным русскими анархистами в Соединенных Штатах, под «редакцией» Волина, с его предисловием и комментариями. В чем могла состоять эта «редакция»? Мы сравнили ту часть, которая появилась в газете Рассвет, и версию, опубликованную под «редакцией» Волина, и кроме нескольких переставленных запятых и устранения нескольких лишних слов, ничего больше не нашли в волинской версии. Как сам Волин представляет это дело?

В предисловии Волин пишет «я очень сожалею о том, что личный конфликт с Нестором Махно помешал мне проредактировать первый том его воспоминаний», вышедший при жизни автора, так как он смог бы улучшить его форму изложения, что позволило бы избежать некоторых «разочарований читателей». Он добавляет, что «незадолго до смерти Н. Махно, мои личные отношения с ним несколько наладились. Я подумал предложить ему проредактировать, при его участии, дальнейшие воспоминания» и что «только смерть Махно помешала осуществлению этого проекта^[358]36». Эта версия совершенно не соответствует действительности, так как Киро Радев нам рассказал, что он пытался помирить Махно и Волина и рассказал Нестору, который лежал в больнице, что он ввел Волина в комитет по поддержке, на что украинский анархист ответил: «Ты мне изменил^[359]37!». Действительно, надо было очень плохо знать Махно, чтобы подумать, что он так легко простит прошлые грехи Волина. Волин, однако, уточняет в своем предисловии, что он удовлетворился исключительно усовершенствованием «литературной формы» текста. В этом случае его работа – корректорская, по сути, – не имеет ничего общего с тем, что понимается под «редактированием», которое давало бы основание предполагать, что Махно не умел писать! Он оправдывает свою работу следующим фактом: «для непосвященного читателя добавлю, что Н. Махно обладал лишь элементарным образованием, а литературным языком не владел и в малой степени (что, впрочем, – как уже сказано– не мешало ему иметь собственный характерный "стиль")»^[360]38.

Несколько смущенный все же своими противоречиями, он предпочитает перейти затем к содержанию Воспоминаний Махно и похвалить их за исторический и документальный интерес, касающийся 1917 и 1918 годов. Он делится своим сдержанным отношением к критическим рассуждениям Махно по поводу пассивности некоторых русских анархистов того времени, как и преувеличения, на его взгляд, революционной роли украинского крестьянства, и он выражает сожаление, что Воспоминания завершаются концом 1918 года до того момента, когда махновское движение достигло большого размаха. Волин обещает также издать книгу, в которой будут опубликованы все статьи Махно, появившиеся в русской анархистской прессе, и неизданные рукописи (вероятно, те, которые находились у Барты). В 1945 году, незадолго до смерти, он передал все свои бумаги и книги своему самому близкому другу Якову Дубинскому, который в 1947 году обеспечил издание его синтетического труда о русской революции Неизвестная революция. Эти документы оказались впоследствии у детей Волина. Мы имели возможность видеть их копии. В целом они представляют собой записи и наброски; именно эта разрозненность мешает до сих пор их опубликовать. Волин там повторяет свои обвинения по отношению к Махно, и, насколько можно судить, глубинная причина их личного конфликта состояла в противоположности их характеров и социального положения: Махно «никогда не сделал ни малейшего шага, чтобы установить более личные дружеские отношения с ним», и якобы питал «слепое доверие к крестьянству и недоверие ко всем другим классам общества; некоторое презрение по отношению к интеллигентам, даже анархистам».

В Неизвестной революции Волин не побоялся утверждать, что Махно «вел в Париже чрезвычайно тяжелую жизнь, как в материальном, так и в моральном плане. Его жизнь за границей было только долгой и достойной жалости агонией, с которой у него не было сил бороться. Его друзья помогали ему перенести бремя этих печальных лет заката^[361]39». Мы видели, что изгнание было очень плодотворным, и что только самые последние годы его жизни были очень трудными, особенно из-за некоторых из его «друзей». Решительно, Махно, который уже познал большевистских «друзей», мог бы подписаться под пословицей «Господи, береги меня от моих друзей, с врагами я сам справлюсь!».

XXVIII Личность Нестора Махно: черты характера и некоторые особенности

Чтобы не слишком распылять наш рассказ, мы совсем не останавливались до сих пор на личности и на ряде аспектов жизни и деятельности Н.Махно. Теперь мы к этому возвращаемся и попытаемся при помощи различных свидетельств реконструировать его образ, его положительные качества и недостатки, которые могут иногда помочь лучше понять некоторые успехи или поражения всего движения.

По совпадающим описаниям лиц, которые его знали или жили бок о бок в Париже, Махно был скорее низкого роста – около 1,65 м – темноволосый, с сине-серыми глазами, высоким и широким челом, и производил впечатление, около 1927 года, достаточно «крепкого» человека. Это последнее качество отмечается со времен революции, так как десять лет заключения превратили молодого коренастого парня, каким он выглядит на фотографии 1907 г. в мужчину, конечно, еще молодого, но хрупкого на вид. Свежий воздух, хорошее питание, верховая езда и тяжелые столкновения следующих летпридали ему более крепкий вид.

Первое портретное описание этого периода, которым мы располагаем, принадлежит украинскому националисту Магалевскому, который встретился с Махно весной 1917 г. в Гуляй-Поле. Он его описывает как человека низкого роста, скорее худого, длинноволосого, с небольшими темными усами^[362]1; он отмечает, что Махно прохаживался более часа по городку, слушая разговоры и наблюдая за поведением разных людей, сам не произнеся ни слова. Анархист Иосиф Готман, получивший прозвище «Эмигрант» за то, что прожил долгие годы в Соединенных Штатах, видит Махно, приблизительно в то же время, как

человека слегка более низкого, чем средний, роста, мощно сложенного, с пронзительными, стального цвета, глазами и волевым выражением. Он был сыном украинского крестьянина, и в его жилах текла кровь предков, запорожских казаков, прославившихся своим независимым духом и своими бойцовскими качествами. Хотя и ослабевший после долгого заключения, за время которого болезнь поразила его легкие, Махно удивлял всех своей жизненной силой и энергией.^[363]2

В конце 1918 г. повстанец Белаш также видит Махно: «Ниже среднего роста, живой в движениях, с маленьким лицом, вздернутым носом, быстрыми карими глазами и большими волосами, спадающими на шею и плечи, он казался мальчиком. Одет он был в маленькие офицерские сапожки, диагоналевые галифе, драгунскую с петлями куртку, в студенческой фуражке, через плечо маузер»^[364]3. Несколько месяцев спустя, Дыбец дает один из самых интересных портретов:

Каков он был из себя? Ну, что сказать? Был низенького роста. Носил длинные волосы, настолько длинные, что они свисали за загорбок. Признавал единственный головной убор – папаху, служившую ему и зимой и летом. Владел прекрасно всеми видами оружия. Хорошо знал винтовку, отлично владел саблей. Метко стрелял из маузера и нагана. Из пушки мог стрелять. Это импонировало всем его приближенным – сам батько Махно стреляет из пушки.

Сам Махно не отличался высоким уровнем развития. Он, как анархист, читал кое-что Кропоткина, Оргеяни, а также, может быть, Бакунина, но этим и ограничивался его багаж.

Думается, Махно обладал недюжинными природными задатками. Но не развил их. И не понимал, какова его ответственность. Ему льстило, что вокруг него собралась такая большая армия. Но что делать завтра – этого он себе не представлял.^[365]4

Дыбец в целом упрекал Махно, за то, что тот не превратился, как он сам, из анархиста в большевика и возможно даже за то, что он не включил в свой «интеллектуальный багаж» ученые труды его новых хозяев; несмотря на сказанное, он наделял Махно весьма привлекательными качествами. Однако эти качества не привлекли внимание Бразнева, его товарища по партии, который встречался с Махно в мае 1919 г., и заметил его «длинные, спадавшие на лоб волосы», он нашел, что у Махно «длинный и острый нос», а также «деликатное лицо семинариста», и впоследствии признался, что его подмывало вытащить маузер и всадить ему пулю в затылок, когда он рассматривал штабную карту^[366]5!

Когда 7 мая 1919 г. Лев Каменев приехал в Гуляй-Поле, один из сопровождавших его набросал следующий портрет Махно: «Махно – приземистый мужчина, блондин, бритый. Синие, острые ясные глаза. Взгляд вдаль, на собеседника редко глядит. Слушает, глядя вниз, слегка наклоняя голову к груди, с выражением, будто сейчас бросит всех и уйдет. Одет в бурку, папаху, при сабле и револьвере. Его начштаба – типичный запорожец»^[367]6. Автор этого описания добавляет, что чувствовал себя перенесенным в XVIII столетие в среду запорожцев.

Несколько месяцев спустя в августе 1919 года на железнодорожной станции Помощная, когда 58-я дивизия красной армии присоединилась к Махно, один из большевиков С. Розен имел возможность присмотреться к Махно поближе. Он увидел его голубоглазым, одетым под гусара, похожим на «обычного бойца, а не на украинского батьку, такого, каким он себе его представлял», только его «серые с хитринкой глаза выражали чрезвычайную силу воли и твердость». Махно произнес горячую речь против большевиков, обозвав их узурпаторами, душителями свободы народа и обвинив их в трусливом бегстве перед белыми, оставив им Украину. Что касается его самого, он поклялся разбить Деникина «в три дощечки» (намек на гроб? – прим. автора). Розен отмечает, что Махно скорее кричал, чем говорил, с разгоревшимся энтузиазмом агитатора. Конец его речи был заглушен криками ура солдатской толпы. Один из большевиков хотел ему ответить, он не дал ему говорить и предложил немедленно создать революционный комитет^[368]7.

В это же время итальянский дипломат Пьетро Кварони, путешествовавший в этом крае, был перехвачен махновцами. Он оставил нам красочное описание своего приключения. В самом начале он имел дело с каким-то «командиром, высоким брюнетом с монументальной парой усов и еще свежим шрамом через все лицо. На голове у него казацкая шапка была заломлена набекрень; униформа очень отдаленно напоминала старые русские униформы; на груди две пулеметные ленты накрест; широкий кожаный пояс, наконец, на котором висело несколько гранат^[369]8».Оказывается, что это был командир черной сотни Махно. Кварони привели к самому Махно в хату. Батька был один, он сидел за шатким столом. Итальянский дипломат описывает его следующим образом: «маленького роста, прямые каштановые волосы, спадающие на узкие плечи подростка. Куртка черного драпа и неизбежные пулеметные ленты накрест; на поясе револьвер и сабля; под столом угадывались сапоги, начищенные до блеска». Он нашел, что у Махно «маленькие черные глаза, время от времени во взгляде неподвижность сумасшедшего, а иногда вспышка холодного любопытства; но всегда его глаза выражали несгибаемую волю, почти сверхчеловеческую». Кварони обменялся несколькими словами с Махно и остался под впечатлением его голоса: «Я никогда не слышал подобного голоса: очень высокий по тону, но не резкий, с неожиданными модуляциями; в некоторые моменты создавалось впечатление, что слышишь пение петуха». Вероятно, любитель оперного пения и под влиянием нескольких стаканов водки, предложенных хозяином, от которых он не отважился отказаться, чтобы не рассердить Махно, итальянец отметил еще «широкий и резкий раскатистый смех» Батьки. Махно произнес перед ним удивительную речь, разве только из-за давности и несовершенного владения русским языком, Кварони плохо передал некоторые слова и фразы. По его словам, Махно поручил ему быть посредником в том, чтобы убедить союзников его поддержать:

Союзники должны бы поддержать меня. Белые? У них больше нет никакого шанса, им никогда не удастся подвести обратно русский народ под свое иго. Красные? Но если они выиграют партию, у вас будут бесконечные неприятности. Я, напротив, считаю, что жизнь на заводе, жизнь в городе, может сделать человека только несчастным; но в деревне после того, как будут уничтожены помещики, все смогут жить счастливо. Посмотри, это ведь замечательная земля: мы вам будем продавать нашу пшеницу и покупать у вас ваши промышленные товары, которых нам не хватает, и мы будем все счастливы: народ, состоящий из свободных и счастливых крестьян, не будет никогда ссориться со своими соседями^[370]9.

Махно его уверял, что все крестьяне России идут за ним, и что он, с помощью союзников, сможет освободить страну от красных и белых. Хотя кажется малоубедительным, чтобы Махно произнес такие слова, интерпретация Кварони представляет все же интерес, так как он воспроизводит главное более вероятно: «Речь шла о том, чтобы устранить собственников и правительство, и получить для крестьян абсолютную свободу. В общем, старая анархистская революция, вечный мираж русских крестьян; Революция Стеньки Разина и Емельяна Пугачева^[371]10». Краткое пребывание дипломата у махновцев закончилось сумасшедшей скачкой на тачанках, этом «джипе гражданской войны». Кварони сохранит об этом случае меланхолические воспоминания, признаваясь в глубине сердца в явной симпатии к анархии и вспоминая своего собеседника с «некоторым сожалением».

Месяц спустя, незадолго до битвы под Перегоновкой, между махновцами и украинскими националистами Петлюры имели место контакты. Один из петлюровцев, Винар представляет Махно «как крепко сложенного человека, среднего роста, одетого в синюю рубаху, стянутую зеленым поясом^[372]11». Другой петлюровец рассказывает о прибытии Махно в штаб в Умань. Накануне назначенной встречи, махновские посланцы приехали осмотреть место и заняли позиции, чтобы дать сигнал тревоги при малейшей опасности. На следующее утро ровно в десять часов, неожиданно появились на полном скаку два десятка всадников, за которыми неслись пять тачанок, вооруженных пулеметами; на средней сидел Махно, одетый в длинную зеленую казацкую шинель; колонну замыкал еще отряд всадников. Все они выстроились в две шеренги перед петлюровским штабом, пропустив в середину упряжки Махно, – два телохранителя спереди, два сзади с револьверами в руках, спрыгнул с тачанки и направился к зданию. Вооруженный двумя револьверами, он вошел в комнату штаба, кратко поздоровался с петлюровским командиром, который встал ему навстречу и немедленно сел в кресло, чтобы избежать необходимости пожать руку принимавшего^[373]12. Между двумя лагерями не было доверия, прецедент с Григорьевым должно быть помнился еще, что объясняет эти излишние предосторожности.

Осенью 1919 года, во время занятия Екатеринослава один из жителей города, Гутман видел Махно и описал его так:

Маленький, худой, с женоподобным лицом (он прекрасно гримировался женщиной), с черными локонами волос, падавшими на плечи, Махно производил жуткое впечатление благодаря пронзительным глазам с неподвижным взглядом маньяка и жестокой складке вокруг рта на истощенном бледном лице. Возраст его трудно было определить по виду: не то – 25, не то – 45. Взгляд его редко кто мог выдержать спокойно, а одна сестра милосердия, побывавшая у него на допросе около часа (арестована была за хранение офицерских погон, сувенира мировой войны), заболела таким нервным расстройством, что в течение нескольких недель можно было опасаться за ее рассудок. По ее словам, самое страшное было, когда он в конце допроса начал любезничать.^[374]13

Другое свидетельство несколько смягчает этот ужасающий портрет. Речь идет о молодом студенте Горного института города, направленном в составе делегации вместе с другими студентами к Махно, чтобы выяснить дело с некоторыми репрессиями махновцев, направленными против местных интеллигентов, один из которых, подозреваемый в шпионаже в пользу деникинцев, был выпорот. Прибыв с некоторым опасением, этот студент и его друзья очень быстро успокоились благодаря Нестору, который принял их очень любезно, встал, улыбнулся, пожал им руки, затем пригласил сесть, предложил сигареты и спросил, чем он может быть им полезен. Студент осмотрел комнату, в которой они находились: просторная, светлая с большим столом, на котором лежали две гранаты, кольт, два полевых телефона, подсоединенных к проводам, выходящим наружу, и чайник. Батька вовсе не произвел на него впечатления «отца», и он спросил себя, почему же Махно получил это имя. Махно был одет в гимнастерку цвета хаки, затянутую портупеями, проходящими через плечи. Один из повстанцев выполнял функции ординарца и записывал решения принятые в ходе беседы. Махно внимательно выслушал жалобы своих собеседников, иногда прерывал их, чтобы получить уточнения, затем поделился с ними своими трудностями в предотвращении расправ со стороны бандитов, выдававших себя за махновцев, хотя он уже несколько таких повесил. Он заявил, что некоторые факты дело рук большевистских провокаторов, «очень заинтересованных в том, чтобы интеллигенция отвернулась от махновцев», в частности, в рассматриваемом случае, так как махновцы никогда никого не пороли; они расстреливают виновных в случае доказанной вины, или отпускают людей, признанных невиновными. Его собеседники заметили, что он страдает от того, что видит, как махновское движение подвергается клевете. Он пообещал лично разобраться в данном деле, дружески поболтал со студентами и спросил, не хотят ли они присоединиться к анархистскому движению, так как их присутствие могло бы многое изменить к лучшему^[375]14.

В конце 1920 года, французский анархист Маврисиус (Вандам) в свою очередь побывал на Украине и имел случай повстречаться с крестьянином-анархистом, имя которого он узнал только впоследствии: Нестором Махно. Вот при каких обстоятельствах: в одном подозрительном одесском кабаке, в декоре достойном романа, Маврисиус произнес пароль: «У вас есть семечки?», его провели по «какой-то разбойничьей лесенке» в заднюю комнату, где его встретил «крепкий мужик, с топорными чертами лица: тридцати-тридцати пяти лет, но с преждевременными морщинами, упрямый лоб, глубоко посаженные и прозрачные, как вода из источника глаза, решительные и резкие движения, смягченные ностальгической и вечной мечтой славян». Какой-то эсер им переводил. Махно ему заявил, что украинские крестьяне совершили революцию чтобы избавиться от помещиков, которые их давили и эксплуатировали, и они никогда не допустят возврата старого режима, но они также не хотят попасть под иго коммунистических чиновников: они хотят быть свободными. Все крестьяне принимают и любят власть советов, но советов, избавившихся от всякой зависимости от правительства. (…) Коммунистические чиновники – это паразиты, которые хотят копировать царских помещиков и угнетать крестьянина; он же хочет работать, а не кормить бездельников. Он будет защищать свою свободу против узурпаторов (…). Крестьяне хотят жить, работая, не испытывая ничьего ига и никого не угнетая^[376]15.

Маврисиус не указывает точной даты этой встречи, но помещает ее после разрыва второго соглашения, то есть, вероятно, в 1921 г., когда Махно вновь оказался в районе Одессы. Это очень ценное свидетельство, так как оно было опубликовано в начале 1922 г., в то время когда махновское движение не было еще хорошо известно во Франции, и особенно потому, что он впервые воспроизводит на западе полный текст второго соглашения между махновцами и большевиками, что придает, несомненно, аутентичность его захватывающему рассказу. Последнее из найденных нами упоминаний о пребывании Махно на Украине представляет его так: «Батько Махно – 35-тилетний худощавый, невысокого роста, с чахоточным румянцем на впалых щеках, с длинными падающими на плечи волосами – по всему облику напоминает псаломщика из захудалого сельского прихода. Поражают только глаза – карие, большие, с чрезвычайно упорным и острым взглядом»^[377]16. Впоследствии ему следует считаться с многочисленными ранами, которые он получил, и с чрезвычайно тяжелыми условиями борьбы против красной армии, то есть, определенным физическим истощением, еще более усилившимся после долгого заключения в Польше. Когда Александр Беркман, наконец, познакомился с ним в Берлине в 1925 г., он был «потрясен его видом»: «от могущественного предводителя повстанцев осталась только тень. Его лицо и тело были покрыты шрамами от ран, из-за раздробленной ноги он окончательно стал инвалидом^[378]17». Однако его дух, его воля оставались несгибаемыми, и он стремился вернуться в родную страну «продолжить борьбу за свободу и социальную справедливость. Жизнь в изгнании была для него невыносимой, он чувствовал себя оторванным от своих корней и тосковал по своей любимой Украине». Беркман много раз слышал от него, что нужно вернуться «туда, так как мы там нужны».

Питаемая его подвигами легенда вокруг него, усиливалась еще больше за счет мно-гих действительных или воображаемых геройских поступков, которые ему приписывала народная молва. Чаще всего это связывалось с его неожиданными появлениями в переодетом виде или с другой внешностью. Наиболее часто в первое время, учитывая его длинные волосы и безбородое лицо, это была женская внешность. Загримированный и одетый под крестьянку, он пробирался разведать вражеские позиции, затем прежде чем уйти, оставлял спрятанную где-нибудь записку, чтобы дать знать о своем визите. Однажды, он так лично убедился в большевистских расправах в Гуляй-Поле и оставил им записку с кратким предупреждением: «Был. Все видел. За обиду народа отомщу. Батька Махно^[379]18». Возможно, его товарищи использовали этот прием, чтобы сделать его вездесущим и действовать на мораль врагов? По другой версии, он приходит, переоде-тый крестьянином продавать овощи на сельский рынок, на следующий день листовки, расклеенные на заборах, сообщали, что, те, кто купил те или другие овощи имели дело с самим Батькой. Рассказывали также, что он напечатал ассигнации, обычные с лица, но с юмористической надписью на обороте: «Гей, куме, не журись! В Махна грошi завелись^[380]19!» Другой вариант надписи утверждал «наши не хуже ваших^[381]20!»

Другие факты свидетельствуют о вездесущести Махно. Однажды поезд, ходивший между Александровском и Мелитополем, был атакован группой вооруженных людей, они прошлись по вагонам, вытряхивая чемоданы у пассажиров; когда они подошли к пассажиру, тихо сидевшему до сих пор, тот задал вопрос: «Кто вы такие?». Они ответили «махновцы». В этот момент неизвестный пассажир выхватывает револьвер и обстрели-вает их; полсотни других «пассажиров» делают то же с остальными членами банды. Неизвестный пассажир называет свое имя – Нестор Махно – и произносит речь перед пассажирами, объясняя им честность целей, преследуемых повстанцами^[382]21. В другой раз, один крестьянин просит одинокого всадника помочь ему распутать сбрую на упряжке; когда это сделано, он благодарит за помощь и уходит, но в этот момент проезжают два других всадника и приветствуют Батьку Махно в лице этого одинокого всадника; крестьянин сконфужено извиняется за то, что потревожил его и благодарит еще теплее ^[383]22.

Все эти факты, реальные или предполагаемые передавались из уст в уста и создали Махно несравнимую популярность среди крестьянства, иногда граничащую с настоящим обожанием. Александр Беркман рассказывает, как однажды в Дибривке он встретил старого мужика, настоящего патриарха, с длинной белой бородой, который снял с головы папаху, когда было произнесено имя Махно. «Это большой и добрый человек, – сказал он. – Да хранит его бог. Он проходил здесь два года назад, но я об этом помню, как будто это было сегодня. Встав на скамейку на площади, он обратился к нам с речью. Мы темные люди, и мы никогда не могли понять речи большевиков, когда они обращались к нам. Махно же говорил нашим языком, просто и прямо: «Братья, – сказал он нам, – мы пришли вам помочь. Мы прогнали помещиков и их наемников, и теперь мы свободны. Разделите землю между собой по справедливости и равенству, затем работайте по-товарищески для общего добра». «Святой человек», – заключил почтенный крестьянин с убеждением, напомнив тогда прорицание Пугачева, великого бунтовщика ХVIII века: «Я вас только попугал, но однажды придет железная метла и выметет вас всех, вас тиранов нашей святой русской земли». Эта метла здесь, это Батька Махно^[384]23».

Этот старый крестьянин потерял, однако, одного из своих сынов, когда село занял Шкуро, но Махно, предупрежденный об этом, прибыл среди ночи с сотней бойцов и с помощью местных крестьян прогнал три тысячи казаков Шкуро. Эта личная отвага – Махно всегда давал пример, идя в атаку первым, – вызвала ожесточенное соревнование между остальными повстанцами, которые не хотели оставаться позади. Он не был практически ни разу ранен за первых три года гражданской войны, что окружило его легендой непобедимости. Он «гулял под пулями и картечью как под дождем» рассказывает Аршинов, который рассматривал это как «психическое отклонение^[385]24». К этому следует добавить постоянное хладнокровие, особенно в самых угрожающих ситуациях, как в Перегоновке или во время покушения, организованного против него ЧеКа: в то время, когда он шел по главной улице в Гуляй-Поле, убийца, прятавшийся за углом, бросил в него две бомбы, которые к счастью не взорвались; невозмутимый, Махно, достал свой пистолет, пристрелил чекиста, поднял бомбы и принес их в штаб движения, сказав, что «большевики ему делают, решительно, странные подарки^[386]25!»

Замечательный стратег, определение это не слишком сильное – это его качество единодушно признано, – Махно в совершенстве использовал местный рельеф: простирающиеся до бесконечности степи, почти без леса и деревьев, но повсюду глубокие борозды оврагов, невидимые издали. Знание местности оказывается, таким образом, определяющим. Используемые тактические приемы – хитрость, неожиданность, поддержка, разыгранное бегство, чрезвычайная мобильность – компенсировали численное и техническое неравенство повстанцев. Именно он изобрел тачанку, вооруженную пулеметом, и посадил на нее пехоту. Среди его уловок, самая известная – снова переодевание, в солдат регулярной армии; он становился по очереди офицером Варты, Белого казачества, деникинцем, и офицером красной армии. Отметим также военное использование свадебных или похоронных процессий. Беркман приводит факт такого рода, рассказанный одним большевиком: Махно удалось устроить так, чтобы отпраздновать свадьбу в деревне, занятой деникинцами. Выдавая себя за веселых гуляк, повстанцы угощали щедрыми порциями водки солдат гарнизона. В самый разгар пьянки появился Махно во главе отряда. Захваченные врасплох и не понимая, что происходит, тысяча деникинцев капитулировала без боя. Те из них, которые были мобилизованы, отправлены по домам, остальных ждала казнь. Тем не менее, эти блестящие операции не имели бы будущего, если бы Махно не проявлял постоянную бдительность. В самом начале движения, осенью 1918 года, он спал полностью одетый на столе на протяжении трех недель, готовый к любой неожиданности. Он был чрезвычайно тщательным, почти маниакальным, если дело касалось технического состояния оружия, особенно пулеметов, и подготовки партизан к бою. Он объясняется по этому поводу в ответе Кубанину по поводу якобы имевшей место ненужной стрельбы из пулеметов, произведенной его главным заместителем Семеном Каретником:

В практике Семена Каретника, как и у всех моих помощников вообще, которые погибали на своем посту и заменялись другими, было правило, унаследованное ими от меня: Будучи на руководящем боевом посту, ни на кого целиком не полагаться в вопросе о состоянии вооруженных единиц, перед выступлением в поход. Всегда осмотри их, проверь сам. Особенно, правило это практиковалось у нас в отношении тех пулеметных единиц, которые во время переходов и походов, должны были следовать вместе со мной в авангарде всех сил армии. Семен Каретник в таких случаях обязательно проверял эти единицы, в особенности в зимнюю пору, когда слабое охлаждение в них могло замерзнуть. Проверял он их потому, что хорошо знал меня, что я, идущий далеко впереди армии, на случай встречи с врагом, не буду поджидать главных сил армии, а по чисто боевым соображениям, чтобы не дать врагу своевременно осмотреться и подготовиться, согласно своему и нашему положению, брошу свои части на него, хотя бы это стоило больших жертв в начале схватки именно нам, а не врагу....

Вот в этих то случаях Семен Каретник проверял обыкновенно пулеметы путем прострелки из них по пяти и десяти патронов, часто сам. Номера их только смотрели на него и, когда нужно, помогали ему.^[387]26

Эти предосторожности объясняют частый успех таких неожиданных атак и свидетельствуют о полной несостоятельности обвинений в алкоголизме со стороны Волина, конечно же, выдвинутых после смерти Махно, так как при его жизни они были бы отброшены и высмеяны. Действительно, невозможно себе представить, чтобы Махно и его близкие товарищи могли предаваться чрезмерным пьянкам, принимая во внимание постоянное напряжение, в котором они жили; небольшая выпивка могла обернуться немедленной гибелью для всех, так как стычки происходили в самые неожиданные моменты дня или ночи, поэтому им следовало быть постоянно начеку. Все военные хорошо это знают, и, например, во время своего знаменитого рейда генерал донских казаков Мамонтов, который сам отличался чрезвычайной скромностью, и также шел в первом ряду своих солдат, обнаружил тысячу бочек алкоголя во Фролове. Он немедленно приказал их вылить, казаки выполнили этот приказ со слезами на глазах (трудно сказать, из-за действия испарений алкоголя или из сожаления); Мамонтов отлично понимал, что в противном случае они все были бы через час перебиты^[388]27. Махно поступил также со спиртом Бердянского спиртзавода во время одного из захватов порта; содержимое бочек было вылито на снег, тогда как его можно было использовать для разогревания тел.

Следует поставить важный вопрос о влиянии харизмы «Батьки» Махно на движение в целом. В представлении многих Махно рассматривается как руководитель, которому подчинялись все повстанцы. Как мы видели, верховной властью движения был общий съезд крестьян и повстанцев района; руководящий орган, назначаемый между двумя съездами, Военно-Революционный Совет, имел только исполнительную роль. Жизненно важные для движения решения всегда принимались после общего собрания повстанцев; однако некоторые стратегические и тактические решения военного порядка принимались только Махно и членами его штаба. «Батька» означает здесь предводитель людей в военном плане, и только в этом плане. Такая концепция полностью согласовывалась с традициями предков махновцев – запорожских казаков. В этом случае функция Батьки, соответствующая тогдашнему титулу кошевого атамана, не требовала такого харизматического отношения. Об этом можно судить по описанию Гоголя. Некий Кирдяга был избран, как и положено, в его отсутствие, кошевым атаманом. Дюжина казаков пришли за ним и говорят ему:

– Что, панове, что вам нужно? – спросил он.

– Иди, тебя выбрали в кошевые!..

– Помилосердствуйте, Панове! – сказал Кирдяга. – Где мне быть достойну такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к отправленью такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске?

– Ступай же, говорят тебе! – кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и, как он ни упирался ногами, но был, наконец, притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. – Не пяться же, чортов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!

Таким образом введен был Кирдяга в козачий круг.

– Что, панове? – провозгласили во весь народ приведшие его. – Согласны ли вы, чтобы сей козак был у нас кошевым?

– Все согласны! – закричала толпа, и от крику долго гремело всё поле.

Один из старшин взял палицу и поднес ее новоизбранному кошевому. Кирдяга, по обычаю, тотчас же отказался. Старшина поднес в другой раз. Кирдяга отказался и в другой раз, и потом уже, за третьим разом, взял палицу. Ободрительный крик раздался по всей толпе, и вновь далеко загудело от козацкого крика всё поле. Тогда выступило из средины народа четверо самых старых, седоусых и седочупрынных Козаков (слишком старых не было на Сечи, ибо никто из запорожцев не умирал своею смертью) и, взявши каждый в руки земли, которая на ту пору от бывшего дождя растворилась в грязь, положили ее ему на голову. Стекла с головы его мокрая земля, потекла по усам и по щекам и всё лицо замазала ему грязью. Но Кирдяга стоял не сдвинувшись и благодарил козаков за оказанную честь.^[389]28

Легко понять, что в этих условиях титул Батьки соответствовал ограниченным возможностям командовать, даже если он мог влиять на некоторые другие решения силой своего слова или рассуждения. Пример с делом Григорьева наглядно подтверждает эту мысль: после первого контакта с атаманом Махно и члены его штаба удалились, чтобы обсудить какой выбор сделать. Первое голосование показало, что четыре голоса за союз, а семь против и за немедленную казнь погромщика. В этот момент вмешался Махно и «стал говорить, во что бы то ни стало нужно соединиться, так как мы еще не знаем, что у него за люди, и что расстрелять Григорьева мы всегда успеем. Нужно забрать его людей: те – невинные жертвы, так что во что бы то ни стало нужно соединяться^[390]29». Второе голосование показало результат этого выступления: десять голосов за соединение и два воздержавшихся. Когда надо было принять решение, имевшее такие трагические последствия для судьбы движения, о втором союзе с красной армией, Махно колебался; если бы он выступил против, вне всякого сомнения, события не пошли бы по такому губительному пути. Вероятно, он не захотел идти против подавляющего большинства повстанцев, выступавших за соглашение. Зато, в случае с Федором Глущенко, которому ЧеКа поручила его убить, Махно не смог противостоять решению своих товарищей казнить его, несмотря на раскаяние осужденного. Он сохранил и использовал титул Батьки, потому что он понял, что это связывает его со всем крестьянством, которое узнавало себя в нем; в противном случае, ему как убежденному анархисту, не нужны были почести, раздаваемые какой-либо властью: он презрительно отказывался от наград и званий – с существенным жалованием – которые ему предлагала то красная армия, то белые. Приведем анекдотический случай, когда во времена Врангеля некоторые белые политики хотели дать ему титул «Граф Гуляй-польский», но сейчас невозможно установить, знал ли Махно об этом странном плане^[391]30. Все это притворство не мешало врагам назначать по случаю за его голову цену, достигавшую значительных размеров, чтобы устранить этот символ народной автономии. Его ответственный пост не вскружил ему, таким образом, голову, так как, по словам одного из некрологов, «Махно не умел «играть роль», его восхождение было естественным, результатом исключительной волевой натуры, которая увлекала и его и все окружающее»^[392]31. Силу воли он черпал в интенсивной вере в анархию. Еще в начале повстанческого движения, в 1918 году, он мечтал о жизни «где бы не было ни рабства, ни лжи, ни позора! Ни презренных божеств, ни цепей, где не купишь за злато любви и простора, где лишь правда и правда людей…»

В эмиграции Махно вынужден был использовать все ресурсы своей силы воли, чтобы вынести противостояния и унижения изгнания в незнакомых ему странах и в окружении часто враждебном. Франция оправдала свою репутацию прибежища, хотя в префектуре полиции Парижа ему заявили, что из-за него интервенция Антанты в России провалилась, но к нему из-за этого не проявили суровости, и он получил разрешение на жительство^[393]32. В этих условиях еще большей заслугой является то, что смог развернуть такую интенсивную деятельность по написанию мемуаров и статей на протяжении 1925-1929 гг., дополняя на бумаге битвы, которые он вел на местности. Заметим по этому поводу, что его стиль, хотя не настолько «литературный», как этого желал Волин, был достаточно образным. Он пишет, описывая одновременно события и то, что он переживал, что не исключает местами некоторый пафос и ненужное многословие; однако, он всегда выделяет глубокий и окончательный смысл занимаемой им позиции, иногда с красивым лирическим полетом мысли. В своих отношениях с другими анархистами, он не стремился воспользоваться своим «престижем» и всегда оставался братским. Киро Радев рассказал нам, как личный магнетизм Махно действовал на французских рабочих и других простых людей, которые, ничего не зная о нем, кроме его имени Нестор, очень тепло общались с ним. Он остался униженным среди униженных, верным своему классу. Анархистские активисты Эмарга, тогда небольшой общины в департаменте Гард, самой анархистской во Франции по количеству и интенсивности развернутой либертарной деятельности, встречались с ним в 1929 году, когда он совершил краткое путешествие, чтобы привезти туда свою дочь Люсю на каникулы к друзьям. Товарищи Шотар, которого называли Шошо, и N. описывали нам Махно, как человека, внушавшего некоторую робость, в фетровой шляпе, с прямым взглядом, с энергичным рукопожатием, открытого и симпатичного.

Когда на него выплеснулась грязь клеветы и жаркие дискуссии и полемика 1927-1929 гг., в его характере прибавилось горечи, его недоверие возросло, он ничего не пропускал, резко отреагировал и стал более замкнутым.

Какова доля правды в инсинуациях по поводу его частых посещений ипподрома в Венсенне и его склонности к пьянству? Киро Радев подтвердил нам привычку Махно ходить смотреть лошадиные бега, но не столько, чтобы играть на тотализаторе, сколько для того, чтобы вновь испытать чувство скачки – вполне естественное желание для кавалериста. Что же касается злоупотребления вином и алкоголем, болгарские товарищи, которые оставались близкими друзьями Махно до самой кончины и часто приходили к нему – Киро Радев, Ереван, Никола Чорбаджиев – отвечая на наш вопрос, категорически отрицали у него такую склонность. Они никогда его не видели пьяным, ни выпивающим несколько рюмок, напротив, состояние здоровья не позволяло ему, по их словам, употреблять алкоголь. Ида Мэтт также присоединяет свое свидетельство по этому поводу:

Был ли Махно пьяницей, каким его изобразил Волин? Я очень часто встречалась с ним на протяжении трех лет в Париже и никогда не видела его пьяным. Несколько раз в качестве переводчика я сопровождала Махно на обеды, организованные в его честь западными анархистами. Нестор пьянел от первого стакана вина, глаза его начинали блестеть, он становился более красноречивым, но, повторяю, по-настоящему пьяным я не видела его никогда. Мне говорили, что последние годы он голодал, опустился, может быть, тогда и начал пить. Для его больного, слабого организма было достаточно нескольких капель алкоголя, чтоб опьянеть. Будучи атаманом, он, вероятно, пил наравне с любым крестьянином.^[394]33

Среди полученных нами свидетельств нет ни одного прямого подтверждения возможного пристрастия Махно к выпивке, ничего такого, что подтверждало бы категорическое утверждение американского исследователя Авриша, согласно которому Махно «находил только в алкоголе способ убежать от этого чужого мира, куда его забросила судьба^[395]34».

Махно заплатил дорогую дань революции, как в личном, так и в семейном плане. Над его старой матерью издевались и выгнали ее из собственного дома и сожгли его; трое его братьев были по очереди убиты австро-немцами, белыми и красными. Он расстался со своей первой женой Настей из-за недоразумения: во время поездки Нестора по России она родила ребенка, который умер, затем, считая Нестора пропавшим, она сошлась с другим человеком. У Нестора также некоторое время была другая спутница, Тина, работавшая телефонисткой в Дибривке. Затем с начала 1919 года, он поддерживал последовательные отношения с той, которая стала вскоре спутницей его жизни, с Галиной Кузьменко, учительницей из Гуляй-Поля. Она была очень активной участницей повстанческого движения, умела так же хорошо стрелять из винтовки, как из пулемета, одно время занималась службой разведки. Должно быть, именно эта преданность движению привязывала к ней Махно. Она дорого за нее заплатила: ее отец, наивно веривший «что и белые и красные такие же люди» был расстрелян красными в августе 1919 года только за то, что был тестем Махно. Уточним по этому поводу, что эта пара никогда не сочеталась официальным браком, несмотря на некоторые утверждения, согласно которым они даже венчались в церкви. Галина сама утверждает это в статье о смерти отца, написанной после кончины своего спутника^[396]35. Она считала себя «махновкой, а не анархисткой», сообщает нам Никола Чорбарджиев, который описывает ее как «крупную, красивую женщину, прямую, открытую, симпатичную, улыбчивую, очень достойную и хорошую мать». В 1921 году вместе с Нестором она была на шаг от смерти, когда деревня, в которой они находились, была окружена красными, которые, зная об их присутствии, подвергли все дома тщательному обыску. Они с Нестором, вооруженные револьверами, ждали за дверью, когда их обнаружат, чтобы дорого отдать свою жизнь, но солдаты оказались не настолько любопытны, чтобы заглянуть за дверь комнаты, которую они обыскивали. Мэй Пикрэ также описывает ее, как «очень преданную, спокойную, разумную, привязанную к Нестору и симпатичную», а вот маленькая Люси, которой в 1925 г. было почти три года, произвела на нее впечатление бесенка, так она взбиралась на стол и прыгала с него^[397]36. По некоторым «слухам», в этой семье были периоды отсутствия согласия, но и здесь мы не получили никаких точных свидетельств. Никола Чорбаджиев, который был их соседом, нам это опроверг, напротив, он отметил очень хорошее взаимопонимание между ними. Однако Ида Мэтт выдвигает серьезные обвинения против Галины; она называет ее украинской националистской, приписывает ей отношение, унижающее Нестора, и обвиняет ее даже в попытке убить его во время сна, в 1924 году, из-за любовной идиллии, которую она якобы имела с каким-то петлюровским офицером. Она приводит в качестве доказательства этой попытки длинный шрам у Махно на щеке. Мы обратили ее внимание, что хорошо известно, что это шрам от пули, которая попала ему в затылок и вышла через щеку. На это она нам ответила, что она «только слышала» об этой попытке. Ида Мэтт обвиняла также Галину в том, что она изъяла личный дневник Нестора и, вместе с Волиным, спутницей которого она якобы стала, уничтожила его из-за содержавшихся в нем суровых замечаний по их поводу. И в этом случае Ида Мэтт не смогла привести уточнений и прикрылась ссылкой на «слухи». Поэтому следует относиться с большой сдержанностью к такого рода утверждениям. Никола Чорбаджиев нам подтвердил, что Галина поддерживала дружеские отношения с Волиным после смерти Нестора, но из этого нельзя сделать вывод об интимных отношениях; их отношения, по-видимому, были связаны с подготовкой к изданию рукописей и Воспоминаний Махно. Бесспорной явля-ется ее верность памяти своего спутника, как это доказывает ее статья на украинском языке, появившаяся в Пробуждении, чтобы опровергнуть клевету украинских шовинис-тов^[398]37. Кроме того, ее продержали тринадцать месяцев в Варшавской тюрьме; тот факт, что она была женой Махно был недостаточным для обвинений; для этого она должна была развернуть большую совместную деятельность с Махно, секретарем и доверенным лицом которого она всегда была. Нам кажется, что ее роль в движении была намного более важной и значительной, чем это кажется. Именно она летом 1920 года взяла на себя, например, тонкую и опасную миссию провести переговоры с русско-американскими анархистами Эммой Гольдман и Александром Беркманом, в то время занимавшими проленинские позиции. Она их информировала об истинной природе махновского движения; Гольдман и Беркман не скрывают сильного впечатления, которое она на них произвела. Эмма обратила ее внимание на опасность, которой она себя подвергает, приехав на встречу с ними; Галина ответила, что она «так часто сталкивалась с опасностью, что больше не обращает на нее внимание». Обе провели ночь в спорах; Эмма отмечает «ее восхитительное лицо», а Беркман говорит о ней как о «молодой женщине замечательной красоты». Она расспрашивала Эмму Гольдман о «женщинах за границей, в частности в Америке: что они делают? действительно ли они имеют независимость и признание? Каковы отношения между полами? А контроль рождаемости?» Эмма была под впечатлением от «такого сильного желания получить информацию» и чувствовала, «что ее собственный энтузиазм пробуждается» от контакта с Галиной. Эта встреча кажется решающей в изменении взглядов этой пары, до этого питавшей иллюзии по поводу ленинского режима. Был разработан хитроумный план встречи с Махно, поезд, в котором должны ехать Гольдман и Беркман якобы будет взят махновцами, таким образом, будет соблюдена видимость по отношению к Москве, а они смогут получить точную информацию о махновщине. Обстоятельства не позволили осуществить этот план^[399]38 .

В эмиграции Махно внешне пытался держать свою спутницу на расстоянии от своей деятельности, утверждая даже в одной из статей, что его жена не занимается политикой. Это делалось, вероятно, для того, чтобы не компрометировать ее в глазах французской полиции и своих русских врагов. Возможно, даже, перед своей смертью он поручил ей вернуться на родину и выполнить какое-то задание, касающееся его уцелевших товарищей. Некоторые детали свидетельствуют в пользу такого тезиса; во-первых, существование где-то на Украине трех потайных мест с оружием и ценностями, известных только им двоим; затем, нам удалось установить, что Галина и ее дочь Люся Михненко во время войны уехали в Берлин, чтобы оттуда попытаться вернуться на Украину.

Вне всякого сомнения, Галина осталась верной борьбе, которую они вели в 1919-1921 гг. и пыталась продолжать ее доступными ей средствами.

Перейдем теперь к различным упрекам и недостаткам, которые приписывались личности Махно. Следует начать с его старого товарища Петра Аршинова, который в своей Истории махновского движения, после перечисления многочисленных и явных положительных качеств переходит к главному недостатку: Махно якобы не хватало политических и исторических знаний, а также достаточной теоретической подготовки. Эти пробелы якобы серьезно отразились на всем движении, принимая во внимание ту роль, которую в нем играл Махно. Аршинов отмечает также «полное отсутствие образования» и некоторую «беззаботность», особенно осенью 1919 г., когда большевики вновь захватили Украину^[400]39. Он не приводит никакого другого примера или конкретного случая, чтобы подтвердить свои замечания; отсюда следует вывод, что Аршинов упрекает Махно втом, что он не принял мер предосторожности против Москвы, и что он по-настоящему не противостоял второму союзу с красной армией. Было бы интересно узнать позицию по этому поводу, занятую самим Аршиновым, так как он, кажется, в это время участвовал в движении. Как бы там ни было, Махно, как мы видели, никогда не принимал единолично решения, касающиеся всего движения, поэтому, в данном случае, этот упрек должен быть адресован также другим повстанцам. Заметим, что в то время большевизм был явлением новым, и мало кто был в курсе партийной карьеры Ленина, его двойного языка и якобинско-бланкистских концепций. Многие другие революционеры, в том числе большевики, позволили себя обмануть, хотя имели «университетские дипломы» или большой «партийный стаж», такое случалось даже среди анархистов и не самых незначительных: сам Кропоткин строил иллюзии по поводу ленинского режима. С другой стороны, мы не согласны с Аршиновым по вопросу образования и политических и исторических знаний Махно, который не был так уж лишен всего этого, мы имели возможность в этом убедиться. Следовательно, этот «недостаток» не убедителен, разве что Аршинов хотел сказать больше и привлечь внимание, например, к отношению Махно к власть предержащим белым, мало соответствовавшему общепринятой практике, или же упрекнуть Махно, за то, что он отказался от своих обязанностей в июне 1919 года, уступив дорогу Троцкому, или еще за то, что он недооценил украинский национальный фактор. Этого было бы одновременно и слишком много, и недостаточно, поэтому мы ограничимся единственным примером, приведенным Аршиновым.

Волин настаивает на недостатке, отмеченном Аршиновым, и добавляет к нему упреки о «моральных качествах» и «моральных обязанностях», отсутствовавших у Махно и его товарищей: он видит в этом «теневые стороны» движения. Он «слышал мнение, что некоторые командиры – это говорили особенно о Куриленко – морально более соответствовали, чем Махно, для того чтобы руководить и направлять движение в целом^[401]40». К сожалению, Волин не был знаком с Куриленко и «не мог составить себе личного мнения о нем», что несколько смягчает приводимый им «слух». Напротив, он объясняет «беззаботность» Махно злоупотреблением алкоголем, его «самым большим недостатком». Проявление этого «недостатка» имело особенность в том, что находило моральное выражение: «Состояние опьянения у Махно проявлялось особенно в моральном плане. Физически, он твердо стоял на ногах. Но под влиянием алкоголя, он становился злым, возбужденным, несправедливым, невозможным, грубым». Оставим Волину заботу определить разницу между «моральным» и «физическим» состоянием опьянения, вызывает сожаление только то, что он подождал кончины Махно, чтобы бросить такое обвинение, маловероятное, на наш взгляд, ввиду указанных выше причин. Волин продолжает, указывая еще один большой недостаток Махно и многих близких ему людей: их «отношение к женщинам. Они якобы принуждали некоторых женщин участвовать в "каких-то оргиях"». Это очень серьезное обвинение было категорически отброшено Идой Мэтт: Махно ей рассказывал, что

в Париже, в пору его славы люди раболепствовали перед ним, и он мог бы выбрать себе любую женщину, но в действительности у него не было свободного времени для личной жизни. Махно рассказывал мне об этом, чтобы опровергнуть миф об оргиях, в которых якобы участвовал. На самом деле Махно был человеком чистым, даже целомудренным. Мне кажется, в его отношении к женщине соединилась своего рода крестьянская простота с уважением к слабому полу, присущим русским революционным кругам начала века.^[402]41

Добавим, что Исаак Тепер, анархист из Набата, участвовавший на протяжении нескольких месяцев в движении, приводит в своем исследовании случай с махновским командиром Пузановым, который за изнасилование медсестры был передан в повстанческий трибунал. Махно настаивал на расстреле, и только благодаря большинству голосов он был смещен с должности командира и направлен на передовую, где вскоре погиб^[403]42. Не забудем также о присутствии Галины Кузьменко и других женщин-повстанцев, которые никогда бы не допустили такого отношения ни к себе, ни к другим женщинам.

Волин говорит еще о «личных капризах», «диктаторских ужимках», «произвольности», «глупых выходках» и «сумасбродных поступках», а также о «своего рода военной клике», или камарилье, вокруг Махно, и в этом случае он не приводит конкретные факты, и эти обвинения кажутся главным образом продиктованными личной обидой. По какой причине Волин хотел нанести ущерб памяти своего идейного товарища? Конечно, он принимал участие в повстанческом движении только на протяжении четырех месяцев, и его мнение имеет силу только для этого периода, и можно бы усмотреть в этой личной неприязни противоречие между тем, кто «говорит», и тем, кто «действует», в общем, между болтуном и активистом. Ида Мэтт, со своей стороны, «свидетельствует», что Махно не только «не любил Волина, но он не питал к нему никакого уважения, он рассматривал его как человека пустого и бесхарактерного». В этом, наверное, и состоит причина, объясняющая отношение Волина к Махно.

Сама Ида Мэтт также говорит о недостатках Нестора, которые она могла видеть в эмиграции, в тот единственный период, когда она его знала. Она отмечает в частности «его крайнюю недоверчивость и осторожность», даже по отношению к самым близким друзьям, которые желали ему добра. Она считала, что такое отношение являлось «патологическим наследием» военной деятельности Нестора. Ида Мэтт находит также, что у него «ворчливый характер», и отмечает некоторую «дозу враждебности по отношению к интеллигентам», к которым он, по-видимому, чувствовал «некоторую зависть»? По ее мнению, он якобы «завидовал карьере» Ворошилова и Буденного. Может показаться, что ей трудно правильно выразить на французском языке некоторую «неприязнь» Махно к этим лицам и интеллигентам, по отношению к которым, начиная со своего опыта в Бутырской тюрьме, он знал, чего придерживаться. Магалевский, на которого мы уже ссылались, рассказывает, что в 1917 году в Гуляй-Поле он слышал, как Махно говорил крестьянам, выслушав речи местной знати и начальства: «Не верьте тому, что рассказывают эти интеллигенты, это враги простого народа^[404]43». Зато, как мы видели, в Екатеринославе он сожалел о недостаточном участии интеллигенции в движении. В своей Азбуке анархиста-революционера, он указывает, что из десяти интеллигентов, которые приходят к угнетенным трудящимся, девять стремятся их обмануть, но десятый станет их другом и поможет им избежать обмана остальных^[405]44, что дает, на наш взгляд, хороший общий средний показатель. Он не разделял, несмотря на это, критические положения по поводу интеллигенции, выдвинутые польско-русским революционером Махайским, с которым он, между прочим, встречался во время поездки в Москву весной 1918 г.

В своем желании защитить память Махно от обвинений Волина Ида Мэтт заодно признала свои собственные заблуждения по некоторым вопросам. Действительно, среди утверждений, казавшихся обоснованными, некоторые оценки выглядят очень поверхностно:

Был ли Махно честным человеком, желавшим добра своему народу, или он случайно оказался во всеобщей схватке? Я думаю, он был искренен в своих социальных пристрастиях. Это был политический деятель с природным талантом, хотя порой он и пускался в рискованные военные авантюры, которые, казалось бы, стояли значительно выше и его политических познаний, и личных возможностей. Тем не менее, я считаю, что в роли народного мстителя он был абсолютно на своем месте. Впрочем, слабость махновщины была присуща и всему крестьянскому движению России: отсутствие четких целей и конкретных задач. Крестьяне прежде всего хотели земли и свободы, но как использовать и то и другое не знали. Эта их слабость отчасти объясняет то, что русское крестьянство и в дальнейшем не смогло противостоять новому закрепощению, введенному Сталиным.

Это непонимание природы и целей махновцев является «слабым местом» самой Иды Мэтт, молодой горожанки, недавно пришедшей в революционную среду, которая не знала от начала до конца всего контекста схваток на Украине.

Рассмотрим достаточно странную оценку Луи Дорле, он же Самюэль Вержин, автора опубликованного в газете Ле Либертэр хвалебного некролога о Махно: он написал нам, что видел «два или три раза Махно. Это был грубиян, считавший, что всякая правда хороша для того, чтобы быть сказанной^[406]45»...

В свою очередь, за что и в чем мы можем критиковать или упрекнуть Махно? Нам кажется, что с его стороны имела место серьезная недооценка украинского националь-ного фактора, что он, впрочем, сам позже признал в эмиграции. Незнание украинского языка и культуры, хотя юг Украины, достаточно русифицированный, был более воспри-имчив к общим проблемам России. Он совершил, например, ошибку, начатую по своей инициативе в борьбе против украинских националистов, четко не отмежевавшись от московского империализма. Определенный договор с петлюровцами мог бы позволить махновцам посвятить себя полностью борьбе против белых и красных захватчиков. Как следствие, лучшее понимание степени опасности, которую представляли различные враги – явная недооценка в этом плане большевиков – могло бы полностью изменить развитие ситуации. Однако эти недостатки не могут вменяться в вину одному Махно, сама анархистская доктрина также игнорировала национальный фактор и гегемонистскую тенденцию якобинцев-ленинцев. Остается еще его чрезмерная суровость к некоторым мародерам и повстанцам, совершившим антиобщественные поступки, которых он систематически вешал и расстреливал. Если не принимать во внимание эту черту, нам кажется, он действовал наилучшим образом, в согласии с повстанческими массами и принципами анархо-коммунизма. Поэтому Коваль, русский анархист и активный участник революции 1917 года, считает, что люди, такие как Махно, очень редки и «появляются раз в столетие^[407]46». Автор одного из некрологов видит в нем воплощение борьбы против всех тираний «чтобы превратить наш рабский мир в вольное общество, без рабов и господ^[408]47». Автор другого некролога, Липоткин, предсказывает, что «когда русский революционный народ сбросит иго диктатуры и освободится от большевиков-насильников, он с гордостью и любовью вспомнит своих славных и подлинных борцов, среди которых Нестор Махно займет одно из первых мест^[409]48».

XXIX Махновцы

Большинство наблюдателей, свидетелей и историков гражданской войны на Украине единодушно признают представительный характер махновского движения по отношению к крестьянскому населению и, особенно, к его самой бедной части. Существует достаточно убедительная выборка социального состава Махновщины. В статистике, приведенной Кубаниным и касающейся повстанцев, якобы обратившихся в апреле 1921г. с просьбой об амнистии к большевистской власти (в действительности, вероятно, взятых в плен и вынужденных под угрозой расстрела официально присоединиться к режиму), на 265 махновских повстанцев насчитывалось 117 безземельных, которые были батраками до революции, или рабочими, или же красные конфисковали их земли; 91 человек среди повстанцев обрабатывали менее четырех гектаров, что являлось минимальным участком земли для семьи, и только 57 среди них владели бóльшими по площади наделами^[410]1. Эти данные подрывают определение движения как «кулацкого», выдвинутое Троцким или официальными властями, и, напротив, подтверждают положение Махно о связи движения с бедным крестьянством. Эти сельские пролетарии – мы бы сказали эти «каторжники земли» – были потомками крестьян, закрепощенных Екатериной II, и ограбленных во время упразднения крепостного права, когда их вынудили выкупать земли, которые они всегда обрабатывали. Между прочим, к ним присоединилась некоторая часть рабочих, которых гнали из города нехватка продуктов, хаос и полицейский произвол, организованные ленинцами.

В организационном плане повстанческая армия основывалась на сети местных отрядов, которые превращались в зависимости от количества бойцов и размаха их деятельности в полки, носившие названия местности, где они были сформированы; Кубанин говорит, например, о 6-ом Екатеринославском полке. Подразделения, таким образом, отличались однородностью, что препятствовало проникновению темных и подозрительных элементов. В самой основе движения лежал принцип добровольчества, хотя он стоил пленным махновцам самого худшего отношения к ним: они не могли оправдываться принудительной мобилизацией, чтобы смягчить свою судьбу. Само собой разумеется, что повстанцы, будучи добровольцами, не получали никакого жалования, хотя красная армия, в период двух союзов с ней, хотела им выплачивать денежное довольствие. Все их снабжение обеспечивалось за счет добровольного участия местного населения. Между прочим, большинство повстанцев не были мобилизованы постоянно, им нужно было возвращаться домой для выполнения необходимых сельскохозяйственных работ, учитывая при этом, конечно, ситуацию на фронте, и с согласия военных командиров.

Статус крестьян-солдат, которые защищали свою свободу и свою землю, напоминает статус их предков, запорожских казаков: сходство, которое повторяется в партизанской военной тактике, настолько вводившей в обман их противников. Так, Кубанин отмечает чрезвычайную мобильность махновской конницы, способной преодолеть в среднем от 60 до 100 км в день, тогда как кавалерия регулярной армии преодолевала только 40 и очень редко 60 км^[411]2. Такая скорость была возможна только благодаря поддержке населения и тщательной организации замены лошадей в некоторых обусловленных заранее пунктах; авангард, обменяв своих уставших лошадей на свежих и, отдохнув, переходил в арьергард. Такая перестановка использовалась и во время боя; Кубанин описывает ее опустошительные последствия:

Когда на махновскую армию наседали красные части, Махно быстро отступал, стараясь уйти из поля зрения красных частей и затем немедленно повернуть им вслед, оставив впереди для завлечения красных какую-либо отдельную часть. Чаще всего красные терпели поражения от этих ее совершенно неожиданных, коротких и сильных ударов с тыла. Когда красная часть, разбив махновцев, казалось, преследует их, они неожиданно оказывались у красных в тылу. Если этот прием махновцам не удавался, они, под давлением, близко наступавшего врага, распускали армию на группы, уходившие в разные стороны, и тем сбивали с толку врага; иногда группы распускались даже по полкам, а полки по сотням, вплоть до мельчайших тактических единиц. В 1921 году вся Украина кишела этими махновскими партизанскими отрядами, которые то соединялись в единую силу, то опять распылялись по стране и, зарывая оружие в землю, превращались в «мирных селян».^[412]3

Это типично казацкая тактика, и махновцев можно рассматривать как настоящих «Казаков Анархии», настолько их приемы борьбы напоминают приемы их предков. Кубанин же считает, что это скорее проявление «крестьянской хитрости», то ли потому, что он игнорирует или желает игнорировать сходство с запорожцами, то ли для него смутно сливаются в одно эти приемы борьбы с крестьянской хитростью вообще. Впрочем, повстанцы не пренебрегали и крестьянскими приемами; партизан Осип Цебрый приводит поразительный пример этого: в 1918 году крестьяне Жмеринского района (на западной Украине) были привычны выходить на работу в поле, спрятав винтовки и пулеметы в пшеницу; когда проходил патруль или небольшое подразделение австро-немцев или Варты, его неожиданно атаковали и уничтожали, и крестьяне, чтобы отвести всякие подозрения, сами спешили предупредить соответствующее командование, что в этом происшествии повинен какой-то неизвестный отряд^[413]4. Вся тактика махновских отрядов в сельской местности строилась на чрезвычайной мобильности, обеспечиваемой качеством лошадей – часто это были лошади немецких колонистов, отличавшиеся выносливостью – и на высокой ценности каждого бойца. Ефимов, «военспец» красной армии, которому была поручена борьба против Махновщины, справедливо подчеркивает различие между красноармейцем и махновским повстанцем. В первом случае, особенности и качества рядового нивелируются растворением его в общей массе, что влечет за собой экстремальные тенденции в бою: заразительный энтузиазм, когда ситуация благоприятна, или всеобщая угнетенность и массовая капитуляция всей части в случае неуспеха. Поведение махновца совершенно другое:

Махновец, наоборот, за время партизанской борьбы, а может быть также в силу своих социальных условий, развил в себе индивидуальные свойства. Махновец всюду чувствует себя самостоятельным. Даже в бою любимый его строй – лава, где предоставляется отдельному бойцу максимум самостоятель-ности. Развитие в махновце свойств индивидуального бойца дает возможность ему не терять голову в опасные минуты и допускает более слабое управление частями. В частых напоминаниях и постоянном контроле махновец не нуждается. Он сам в партизанской борьбе научился, что ему надо в ту или иную минуту сделать. Партизанская же война научила его быть хорошим разведчиком, чему помогает знание местности. Последнее же объясняется обычаем действовать в одном и том же районе преимущественно. Необходимость прятаться и скрываться, пользуясь знакомством с местностью, научила махновцев использовать ее для своих целей: они научились приме-няться к местности. Знание же друг друга при сравнительной малочисленности всего отряда и однородности его (выходцы из одного и того же района) позволяет им быстро вылавливать подосланных агентов и вообще „чужих".^[414]5

Автор также отмечает, что большое количество повстанцев, служивших в армии на протяжении русско-германской войны, вернулись с опытом боев и владения оружием. Добавим, что общая борьба против всех захватчиков и врагов прочно объединяла повстанцев: они называли друг друга «братишки». Спаянная, таким образом, социальными мотивами и волей к независимости, эта армия «нищих», которая вооружалась только за счет противника, смогла осуществить замечательные боевые подвиги, опрокидывая целые армии, модерные и хорошо оснащенные: немецкую, австро-венгерскую, украинских шовинистов, белых казаков и долгое время смогла противостоять красной армии.

Вторая важная отличительная черта махновского движения: молодость повстанцев, большинству из которых менее двадцати пяти лет. Кубанин приводит по этому поводу интересные статистические данные, касающиеся 5-го Екатеринославского полка к концу 1919 года: из 253 повстанцев, 72 были в возрасте 20 лет и моложе, 126 имело от 21 до 25 лет, 51 от 26 до 30 и только 4 из них были старше 30 лет. Имел место некий обмен между опытными бойцами и молодыми добровольцами. Более пожилые люди и подростки принимали также участие в движении, постоянно собирая сведения о расположении противника, или, пряча оружие и боеприпасы отрядов, и составляли, таким образом, своеобразный «тыл». Не оставались в стороне также девушки и женщины, многие тысячи из них служили связными или разведчицами, или же занимались снабжением и санитарной службой. Во время занятия Екатеринослава в 1919 году, Гутман, которого мы уже цитировали, сделал любопытное наблюдение о том, что в составе основных войск повстанцев, вошедших в город, были молодые женщины-амазонки, прикрывавшие лицо черной вуалью; он их называет «анархистками-интеллигентками^[415]6». В общем, в махновских частях было мало женщин; только в 1919 году, когда они отступили под натиском белых, к их обозам присоединилось значительное количество женщин, чтобы сопровождать родственников или мужей, или чтобы избежать насилия со стороны казаков. Отметим по этому поводу, что русская гражданская война, как все гражданские войны вообще, была адом для большинства женщин, – тема, о которой большинство историков говорят мало, или молчат. Для белых они были частью боевой добычи, особенно, если речь шла о еврейках или родственницах повстанцев – одного предположения оказывалось достаточно – они подвергались насилию. В случае красных, в принципе такая судьба им не угрожала, но это зависело от командиров частей и тех, кому приходилось давать кров. В других районах юга Украины или в России, чтобы преодолеть чекистские заставы или попасть в поезд, путешествуя в поисках продуктов, женщины в этом случае также были вынуждены отдаваться. В результате такого положения дел наблюдался угрожающий рост числа венерических заболеваний и чрезвычайная развращенность женского населения^[416]7.

Жены и подруги повстанцев были под особым прицелом. Галина Кузьменко рассказывает, как долго и жестоко пытали белые офицеры жену старшего брата Нестора Саввы Махно, в июне 1919 года: прежде чем расстрелять, ее били, кололи штыками, отрезали ей одну грудь^[417]8. Чекисты также проявили особую ярость по отношению к жене еще одного повстанца и в конце расстреляли ее с младенцем на руках; Махно поручил Куриленко преследовать их и наказать этих преступников, вскоре он сделал это сам.

Вторая общая черта с Запорожскими казаками – нерушимый принцип выборности на различные командные должности. III-й съезд в Гуляй-Поле в своем призыве к мобилизации 10 апреля 1919 года напоминает о необходимости выборов командиров полков и других подразделений всех уровней; в нем рекомендовалось выбирать на эти посты способных бойцов, преимущественно хорошо знающих военную тактику благодаря опыту русско-немецкой войны. Все подразделения должны были собраться в заранее указанном месте, выстроиться в колонны и приступить к избранию с соблюдением самых строгих условий^[418]10. Ефимов и Кубанин указывают на наличие среди махновских командиров бывших унтер-офицеров царской армии, «вынесших всю тяжесть империалистической войны»; Кубанин отмечает, что они «дали красной армии Буденного и целый ряд талантливых командиров Махно». По его словам, «тонкая и хитрая военная тактика, о которой мы упоминали, и своеобразный состав армии требовали командира, которому бы отряд безгранично доверял, отважного, хитрого и опытного. Таковыми и являлись махновские командиры^[419]11». Он подчеркивает, что «каждая часть была замкнутой семьей, каждый командир зависел от своей части, поскольку он был выбран ею».

Однако штаб мог в случае необходимости наказывать командиров, отправляя их обратно в свои части; рядовые же повстанцы лишались в подобных случаях коня и оружия^[420]12. Большинство командиров были, по свидетельству Кубанина, одновременно анархистами и крестьянами. Бывших царских офицеров, ставших «военспецами» у большевиков, ненавидели, считая ненужными, и как представителей ненавистного класса помещиков и буржуев, безжалостно истребляли^[421]13.

По словам того же Кубанина, «во главе всей армии, как и в Красной армии, стоял Реввоенсовет, но избранный общим собранием комсостава и повстанцев (…). Все командование, включая и того, чьим именем называлось все движение, не руководило, в подлинном смысле движением, а лишь оформляло стремление массы, являясь ее идеологическим и техническим агентом ^[422]14.

Ефимов неоднократно высказывается в том же духе: отряды в целом полностью полагались на своих избранных командиров в большинстве случаев:

Почему-то главной основой военных успехов, инициаторами многих походов и вершителями военной и гражданской политики были представители командного состава. Им в махновском движении принадлежит первое место. Отсюда понятным станет, почему все постановления и требования проводятся реввоенсоветом и Махно в ограниченных рамках, все время озираясь, «как отряд отнесется к данному вопросу» и подчас исходя из этого. Реввоенсовет – это была примитивная военно-гражданская организация. Она состояла из нескольких лиц, которые никогда единолично не решали того или иного вопроса. Все военные дела решались сообща. Обычно реввоенсовет заседал с собранием высшего, командного состава махновского отряда. Махновский отряд являлся самым сильным ядром, на которое опирался Махно.^[423]15

Самые высокие ответственные посты – начальника штаба, командиров кавалерии, командира специального отряда и каждого из трех армейских корпусов – подлежали ротации и занимались по очереди самыми способными и известными, пользующимися уважением повстанцами. Это проведение в жизнь коллективного принципа у махновцев, которое вынуждены были признать даже официальные советские источники, имеет первостепенное значение, так как некоторые внешние наблюдатели – иногда даже анархисты, такие как Волин, как мы это видели выше – представляли эту выборную иерархию под видом «камарильи» и приписывали Махно роль «диктатора».

Среди самых видных махновских командиров назовем, прежде всего, Семена Каретника, товарища Махно с самых первых дней повстаничества. Выходец из бедной крестьянской семьи, до войны он работал конюхом; во время войны стал прапорщиком и приобретенный таким образом военный опыт очень пригодился ему в борьбе, которую он начал с лета 1918 г. Крупный, массивный, с небольшими усами и всегда одетый в кожаную куртку, он может рассматриваться как второй стратег в движении, обеспечивший многие его успехи. В момент расстрела – он был предательски схвачен большевиками, которые его боялись в равной мере с Махно, – ему было около тридцати лет. Вторая выдающаяся фигура движения – Федор Щусь, он пользовался у повстанцев почти равным с Махно почетом. Тоже из крестьян-бедняков – большевики его характеризовали как люмпен-пролетария – родом из Велико-Михайловки (Дибривко). Во время войны он был матросом, в 1918 году стал одним из самых активных членов черной анархистской гвардии Гуляй-Поля, затем успешно сражался с австро-немецкими захватчиками. Дыбец набрасывает его портрет в полный рост и в цвете, хотя лишенный всякой симпатии, так как ему с трудом удалось ускользнуть от Щуся после своих «подвигов» в качестве большевистского политкомиссара:

Был когда-то матросом Балтийского флота и прославился там как непобедимый в спортивной борьбе. Знает приемы французской борьбы, бокса. Смыслит и в лионском джиу-джитсу. Может собственными руками без напряжения удушить человека. Язык у того вываливается, а он давит на горло. Щусь с таким вкусом живописал, изображал эту операцию, что меня взял ужас. И омерзение.

Носил он, как и Махно, длинные волосы, но черные. Высокий, здоровый, статный детина. Одевался в какой-то фантастический костюм: шапочка с пером, бархатная курточка. Сабля, шпоры. На пирах у Махно Щусь сидел, как статуя, и молчал. Он всерьез мечтал, что будет увековечен в легендах и сказках. Однажды он показал мне стихи какого-то украинского поэта о том, что батька Щусь один уложил наповал десять полицейских.

По словам Дыбеца, он был чемпионом по французскому боксу и борьбе и даже хорошо знал джиу-джитсу, он был способен удавить любого быстрым захватом^[424]16. Человек огромной отваги, он был по очереди командиром кавалерии, кавалерийской бригады 3-го махновского армейского корпуса и членом штаба. По свидетельству уже цитированного ранее юного студента из Екатеринослава, Щусь имел тенденцию пускаться в лихие, не всегда оправданные рейды, и за ним следовало хорошо присматривать. Здесь он описан таким, как видится нам на имеющихся в нашем распоряжении фотографиях:

Пестро: гусарский мундир, матросская бескозырка с ленточкой «Иоанн Златоуст», кавказский кинжал, за поясом револьвер Кольта, две ручных гранаты, а для остального уже не было места.^[425]17

По рассказу другого свидетеля, сходному во всем, в 1919 г. на ленточке его бескозырки было написано «Свободная Россия». Его конь был любопытно «украшен лентами, цветами и с жемчужными ожерельями на ногах»^[426]18. По свидетельству А.Николаева, который опирался, должно быть, на надежный источник, Щусь был также красавцем и очень интересовался красивыми махновками^[427]19.

Петр Петренко-Платонов, также родом из Дибривки, был одним из самых отваж-ных махновских командиров; прапорщик во время войны, он командовал повстанческим фронтом в конце 1918 года, выполнял функции начальника штаба Дыбенко на протяжении двух месяцев, в мае-июне 1919 года, затем в 1921 году длительное время руководил основным махновским отрядом. Еще одной опорой движения был Василий Куриленко. Высокий, светловолосый, с усами, в возрасте двадцати восьми лет в 1919 году, крепкого сложения, врожденный кавалерист, неизмеримой отваги. Сапожник в Новоспасовке, анархист с 1910 года. Дыбец высказывается о нем очень благосклонно, хотя он, кажется, проигнорировал его очень активную роль среди повстанцев, так как, расхваливая его качества военного и вожака, он приписывает ему симпатии к красным, каковых тот, разумеется, не мог испытывать, учитывая судьбу, уготованную жителям его родного села красными, о которой мы знаем из свидетельства генерала-диссидента П.Григоренко.

Выходец из той же местности, Виктор Белаш, рабочий 26 лет, стал выдающимся военным организатором; именно он разрабатывал планы многих операций, он выполнял длительное время обязанности начальника штаба повстанческой армии, до того момента, пока его не взяла в плен красная армия. В тюрьме он написал пространные воспоминания (три толстых тетради), кратким обзором которых, опубликованным в историческом журнале КП Украины, Летопись истории мы располагаем^[428]20.

По утверждению Кубанина, он написал также трактат о гражданской войне. Он закончил, таким образом, свой боевой путь, воюя пером, до того, как был расстрелян в 1937 г. Отметим, что австрийцы, чтобы отомстить партизанам, расстреляли его отца, деда и племянника, затем сожгли их дом.

Ответственные посты в движении занимал Виктор Попов. Он был последним секретарем Военно-Революционного Совета повстанцев и, конечно, заслуживает, чтобы его имя не было забыто. Черноморский матрос, в возрасте около двадцати пяти лет в 1919 году, он был левым эсером и руководил восстанием своей партии против большевиков в июле 1918 года в Москве. Восстание чуть было не увенчалось успехом, но провалилось, главным образом, из-за отсрочки, необдуманно предоставленной арестованным большевикам и чекистам, в том числе Дзержинскому, и из-за нерешительности повстанцев, не атаковавших здание, где находился Ленин и центральный комитет его партии. Они надеялись еще победить только путем морального давления, их отталкивала мысль о пролитии «братской» крови. Это оказалось фатальной ошибкой, так как большевики ни в коей мере не испытывали подобных колебаний, ни отвращения. В 1919 году Виктор Попов сражался с отрядом членов своей партии против деникинских войск на Украине, затем в 1919 году присоединился к махновцам. По словам Тепера, повторенным Кубаниным, он якобы питал неиссякаемую ненависть к большевикам-коммунистам и поставил себе цель убить три сотни из них собственноручно! Задачу, которую он смог выполнить, наверное, только на две трети! Если этот факт достоверен, представляется странным, чтобы он вместе с Куриленко поехал вести переговоры о втором союзе с красными, и еще более поразительным, чтобы он оставался на несколько недель в Харькове, в самой пасти зверя, где затем был предательски арестован и расстрелян ЧеКа в Москве. Кубанин преувеличивает, рассматривая его, как самого яростного противника любого соглашения с большевиками^[429]21.

Непримиримый противник ленинцев, которым он не простил предательство революционных устремлений революции 1917 года, должно быть, тем не менее, он поверил в их искренность в период второго соглашения с махновцами, ограничившись тогда, как и многие другие революционеры, тем, что боролся с ними словом и пером (Тепер сообщает о митингах, организованных в Харькове в октябре-ноябре 1920 года и в редакции Голоса махновца, где Виктор Попов обрушился на большевиков).

Мы располагаем небольшим количеством сведений о других командирах и военных руководителях махновского повстанческого движения. Напомним, однако, о нескольких фигурах, которые заслуживают большего, чем какие-то мумифицированные большевики, герои революции: Александр Калашников, сын рабочего, унтер-офицер во время войны, в 1917 году секретарь Гуляйпольской анархо-коммунистической группы; он был организатором перехода на сторону махновцев 58-й дивизии в Помощной в августе 1919 года; Петр Гавриленко, ведущую роль которого в разгроме Врангеля мы подчеркивали; Михайлов-Павленко, выходец из крестьянской семьи в Центральной России, петроградский анархист, участник движения с начала 1919 года, он организовал инженерно-саперные части и командовал ими; Василий Данилов, крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, кузнец, с первых дней руководил снабжением артиллерии; Алексей Марченко, также крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, анархист с 1907 года, хороший пропагандист; Бондарец, командующий кавалерией; Гаркуша, командир специального отряда повстанцев; Тыхенко, начальник снабжения; Бурыма, начальник минной службы; последовательные командиры главного отряда движения: Вдовиченко, Брова, Забудько, Фома Кожин, который также был командиром легендарного полка пулеметчиков; Чумак, кассир движения; Крат, управляющий экономическим отделом; Батька Правда (вероятно, это псевдоним), любопытная личность, железнодорожник анархист, ставший инвалидом в результате несчастного случая (поездом ему отрезало обе ноги), и занимавшийся гужевым транспортом, очень активный, хотя, по свидетельству Белаша, имел склонность к чрезмерному пьянству и не подчинялся коллективной дисциплине; Григорий Василевский, крестьянин-бедняк из Гуляй-Поля, близко связанный с Махно, которого он много раз заменял, выполняя его обязанности, одно время был начальником штаба; Клейн, немец, крестьянин-бедняк; Дерменджи, бывший матрос «Потемкина», смелый командир грузинского происхождения; Тарановский, член еврейской общины Гуляй-Поля, был последним начальником штаба движения; братья Иван и Александр Лепетченко, активные участники борьбы против австро-немцев, начиная с весны 1918 года; Алексей Чубенко, машинист паровоза, адъютант Махно, затем командир саперов; Серегин, рабочий, начальник снабжения армии.

Все эти революционеры, вышедшие из народных масс, чтобы наилучшим образом сражаться против всех врагов самостоятельности народа, к несчастью, имеют между собой одну общую черту – все они погибли от рук большевиков, или в боях, или же после предательского пленения. Другие, такие как Григорий Махно, начальник штаба повстанческой армии на протяжении определенного периода, Исидор «Петя» Лютый, маляр, Борис Веретельников, рабочий-литейщик в Гуляй-Поле, а затем на знаменитом Путиловском заводе в Петрограде, очень активный пропагандист, также некоторое время начальник штаба, погибли в борьбе против белых. Лев Зиньковский – Задов, командир спецотряда, и Яков Домашенко, рабочий и начальник штаба на протяжении некоторого времени, сопровождали Махно в Румынию, затем в Польшу; далее мы теряем их следы^[430]22.

Особое внимание привлекает одна женская фигура: Маруся Никифорова. Она родилась в Александровске, рабочая, в 1905 г. была приговорена к смертной казни за террористические акты, эта мера наказания ей была заменена пожизненным заключением; ее перевели в Сибирь, откуда она бежала в 1910 году, некоторое время провела в Японии, в Соединенных Штатах, в западной Европе, затем в 1917 году вернулась в Александровск и создала там Украинскую черную гвардию, связанную с отрядами Одессы, Екатеринослава, Елисаветграда и других мест. Подразделения этой черной гвардии издевались над украинской буржуазией и помещиками. В 1919 году Маруся Никифорова присоединилась к махновскому движению: Москва сочла ее слишком беспокойной и «запретила занимать руководящие посты» на протяжении одного года. Это наказание было сокращено до шести месяцев благодаря вмешательству Каменева, как мы это видели, во время его визита к Махно. Мирные задачи ее не удовлетворяли, и она вскоре возобновила борьбу против деникинцев. По некоторым сведениям, она якобы была повешена Слащевым в Симферополе осенью 1919 года, однако мы находим какую-то «Марусю» во главе отряда, сражавшегося против красных осенью 1921 года, но установить с уверенностью, идет ли речь о той же личности, не представляется возможным. Эту страстную анархистку представляли иногда одетой во все черное, скачущей на белом коне впереди отряда из полутора тысячи фанатичных всадников!

Отметим также присутствие в рядах махновцев одного француза, некоего «Рожэ», которого под прозвищем «Француз» упоминают Тепер и Марсель Боди^[431]23. Этот Рожэ, кажется, имел «прошлое», он был из «блатных» и из-за «некоторых недоразумений с французским правосудием» дезертировал из французского экспедиционного корпуса в России. На протяжении нескольких месяцев он участвовал в махновском движении и расточал, не иссякая, похвалы Махно, так что Волин хотел его представить Ленину, чтобы он повторил ему свои благосклонные речи об украинских повстанцах. В конце весны 1919 года Рожэ оказался среди большевиков, навязал себя Подвойскому, военному комиссару Украины, по совету Марселя Боди, в качестве командира отряда бельгийских бронеавтомобилей, оставшихся со времен перемирия, и жестоко сражался против белых. Впоследствии он был замешан в более темных делах, служил или просто был использован ЧеКа, затем исчез в потайных отделениях системы, и так и не смог никогда вернуться во Францию, ибо, по словам Марселя Боди, «слишком много знал».

В социальном плане в движении и его попытках социальной и экономической организации принимали участие учителя. Некоторые дорого заплатили за это: Галина Кузьменко приводит пример с двумя братьями Ефимом и Даниилом Маруценко, а также женой последнего. Все трое были учителями в родном селе Галины, Песчаном Броде, и были расстреляны красными летом 1919 года за свои махновские убеждения^[432]24. Другой учитель из Павлоградского района, Чернокнижный, был избран председателем Военного Революционного Совета на 2-ом районном съезде в Гуляй-Поле. После крушения фронта в июне 1919 г., его объявлили вне закона и разыскивали одновременно красные и белые. Он сыграл первостепенную роль в определении задач движения^[433]25. С участием врачей и медсестер была также создана санитарная комиссия, и во время занятия Екатеринослава предпринималась попытка организовать подготовку фельдшеров и медсестер, способных оказывать первую помощь^[434]26. Отметим также «Песню махновцев», написанную русским анархистом Иваном Карташевым, навеянную словами и музыкой известной старинной песни «Стенька Разин»^[435]27.

Социальная и военная природа махновского повстанческого движения может быть охарактеризована, таким образом, многими чертами: его репрезентативностью по отношению к сельскому пролетариату, из которого вышли большинство его участников, его самоорганизацией, прямой демократией, в значительной мере пропитанной свободолюбивыми традициями запорожцев, стремлением защищать с оружием в руках и до конца социальные завоевания. Каковы были его отношения с распространяемым в то время анархизмом и каков его возможный вклад в теорию и практику анархо-коммунизма? Вот вопросы, которые мы теперь рассмотрим.

ХХХ Махновское движение и анархизм

На протяжении 1917-1928 гг. на всей территории восточной Украины, которая по историческим и социальным причинам имела для этого благоприятную почву, бурлило мощное либертарное движение. Анатолий Горелик, в то время секретарь екатеринослав-ского анархистского бюро Донбасса, рисует впечатляющую картину этой бившей через край деятельности. Сотни анархистских активистов работами в различных рабочих организациях и пользовались большой симпатией масс: в Екатеринославе секретари профсоюзов металлургов, булочников, сапожников, портных, рабочих деревообрабаты-вающей и мукомольной промышленности и некоторых других были анархистами. Их присутствие чувствовалось также в заводских и фабричных комитетах города. Их влия-ние было таким, что в октябре 1917 года, во время большевистского государственного переворота, была организована манифестация, численностью 80 000 человек, во главе с анархистской Федерацией города и рабочими-анархистами самого крупного местного завода – Брянского, где, впрочем, в 1907 г. работал Махно; толпа шла под развернутыми черными знаменами. На протяжении нескольких недель порыв энтузиазма трудящихся не знал пределов до тех пор, пока убийственная для свободы деятельность большевиков не начала приносить губительные результаты:

Из делегатов на общегородскую конференцию фабрично-заводских комитетов выделилась большая часть делегатов и пришла к анархистам с требованием, чтобы анархисты помогли им взять производство в свои руки, руки рабочих. Три ночи, после общих дневных заседаний, простые рабочие провели над этим вопросом. Большевикам пришлось употребить всю силу своего «влияния» (отказывать в финансах, сырье, снабжении, транспорте и т. п.), чтобы заставить Екатеринославских рабочих подчиниться их государственно-бюрократическому хозяйничанью.

В голове такая уйма фактов, данных, что не знаешь, что выбрать раньше. Поэтому лучше поговорим об этом слишком важном вопросе, взаимоотношениях большевиков и рабочей массы, как и многих других важных вопросов, в другой раз. Теперь я отметил только пару характерных фактов того периода, хотя бы в одном городе. То же происходило и в большинстве других городов: Харькове, Одессе, Киеве, Мариуполе, Ростове, Петрограде, Москве и Иркутске.^[436]1

Но анархическая работа в массахразвивалась. Сотни рядовых анархистов-рабочих остались в массах и продолжают свою работу. Почти во всех больших промышленных центрах анархисты пользовались симпатиями масс. Целые железнодорожные участки были под идейным влиянием анархистов. Центральный орган почтовых служащих редактировался анархистом. Донецкий бассейн, Донской промышленный район были всецело под влиянием анархистов. Как пример, может служить хотя бы Екатеринослав один из центров Донецкого Бассейна. Секретари в союзах металлистов, пекарей, деревообделочников, сапожников, портных, чернорабочих и мельничных рабочих и мног. друг. Были анархисты. В фабрично-заводских комитетах Брянского завода, завода Гантке, Днепровского, Шадуард, Трубного, Фрунклина, Днепровских мастерских, Российского общества (Каменское) и многих других анархисты находились в большом количестве и в большинстве были председателями этих комитетов.

В произошедшей в Екатеринославе, по поводу октябрьского переворота, демонстрации распорядителем ее, во главе 80 000 толпы, были поставлены Екатеринославская Федерация Анархистов и Брянский завод, с черными знаменами.^[437]2

Только в 1918 году Горелик поддерживал постоянную переписку с 1400 селами региона! Он считает, что, если бы анархисты захотели объявить запись в анархистскую «партию» в Донбассе, они смогли бы набрать сотни тысяч членов. Тем не менее, автор указывает на огромное черное пятно в этом многообещающем итоге: несостоятельность многих активистов анархистов, особенно тех, которые вернулись из изгнания заграницей и рассматривались как «анархистская интеллигенция». С одной стороны, они устроились (почти все) в больших городах и столицах «бумажной революции» (dixit Махно), Петрограде и Москве, и с другой, и в особенности, они активно сотрудничали с большевиками, получив взамен возможность участвовать в так называемых «советских учреждениях» или непосредственно в большевистской партии, вместо того чтобы способствовать созданию широкого «особого либертарного фронта»:

А громкие лживые фразы Ленина и других социал-демократов большевиков вскружили многим анархистам головы. Особенно анархистам «интеллиген-там». Много эти анархисты продолжали критиковать «большевиков» центра-листов. Но «в России началась Социальная Революция», «между большеви-ками и анархистами только мостик из папиросной бумаги», «Да здравствует Диктатура Пролетариата». «Да здравствуют Советы», «Вся власть Советам» и т. п., были ходячими дорогами в среде этих анархистов.

«Через диктатуру пролетариата к безгосударственному социализму, к анархизму», было лозунгом дня большинства этих анархистов.

Особенно было увлеклись этим сближением «верхи», старые анархисты, неспособные к работе в массовом движении, пережившие не одно разочарование и боявшиеся «сильных увлечений».

«Верхи интеллигенты» не знали настроений масс. До них доходило только эхо этого движения и, по большей части, в извращенном виде. И они вместо того, чтобы расшатывать дальше народные массы, их силы и стремления; вместо того, чтобы на основании совместной работы с массами, делать надлежащие выводы и давать ясные советы в анархическом духе; вместо того, чтобы хотя бы углублять анархическое сознание, схваченное массами на лету, не укрепившееся еще и не выкристаллизовавшееся; вместо того, чтобы создавать кадры работников идейно сильных, но молодых и подвижных; вместо того, чтобы бросить и свое «да» на чашку весов анархического движения, занялись указыванием то на неизбежность диктатуры партии большевиков, то ударялись в крайний «синдикализм», то проповедованием анархо-большевизма.

Ниоткуда не приходило громкого призывного клича, чтобы создать свой фронт, фронт анархический.

Если бы это случилось тогда, и меньше жертв было бы и анархическая работа дала бы лучшие результаты.

Во всяком случае анархисты не оказались бы под пятой у большевиков и имели бы свои, анархические, сильные рабочие и крестьянские организации: индустриальные, синдикальные, общинные и другие.

Низы же анархические, больше революционеры, чем анархисты, делали свое дело в массах как умели.^[438]3

Такая парадоксальная эволюция интеллигентов и испытанных борцов-анархистов похожа во всем на эволюцию их коллег из других революционных организаций и партий – меньшевиков, левых, центристов и правых эсеров, членов бунда (еврейских социал-демократов) в рамках социально-экономического и политико-исторического явления, которое мы проанализировали в другой работе^[439]4. Горелик говорит об «отступничестве и дезертирстве большинства анархистов-интеллигентов» и противопоставляет ему непросвещенный и упорный труд низов анархистского движения, несмотря на их недостаточные общие и теоретические познания, частично такое разделение наблюдается и в махновском движении: первые рассматривали его через лупу, чтобы проверить действительно ли оно имеет анархистскую тенденцию, вторые участвовали в нем безоговорочно, особенно во время борьбы против Деникина, когда повстанцы боролись совместно с большевиками.

Аршинов прибыл в апреле 1919 года в Гуляй-Поле, в сопровождении других московских анархистов; он сразу же начал руководить культурным отделом махновцев и взял на себя издание их, органа–газеты Путь к Свободе. В следующем месяце тридцать шесть членов анархистской группы Иваново-Вознесенска, важного центра текстильной промышленности России, расположенного к востоку от Москвы, во главе с двумя известными борцами Черняковым и Макеевым, присоединились к движению. Десятки других украинских и русских борцов, среди которых были члены Украинской анархистской Конфедерации «Набат», также прибыли принять участие в движении. В этом списке фигурируют многие эмигранты, вернувшиеся из Англии и Соединенных Штатов, получив известие о революции: Иосиф Готман, Али-Суховольский и Арон Барон (Полевой). В июне 1919 произошел поворот, когда Москва разорвала союз с повстанцами. Двое самых активных борцов, Бурбыга и Михайлов-Павленко – анархист из Петрограда, прибывший поставить на службу махновцам свое инженерное образование – были схвачены вместе со многими десятками повстанцев и расстреляны Ворошиловым и Мелитопольской ЧеКа^[440]5 по приказу Троцкого. Яков Глаксон, Казимир Ковалевич, Кремер и другие анархисты-участники махновского движения, находившиеся на Украине, приняли решение отомстить за убийство своих товарищей. Прежде всего, они проникли в Харьков и хотели организовать покушение на Раковского, Пятакова и других украинских большевистских деятелей, затем решили нанести удар в центре, в Москве, в самой голове системы. Они устроились в столице, создали подпольную организацию, установили контакты с эсерами и максималистами, которые также горели желанием отомстить за своих товарищей по партии, расстрелянных ленинцами. Они провели несколько «экспроприаций» государственного банка, чтобы раздобыть средства, необходимые для своего плана. Они хотели взорвать здание ЧеКа в Москве, затем Кремль; уже готова была взрывчатка, когда вдруг им представился случай: 25 сентября 1919 года на областную сессию, в здании Московского комитета в переулке Леонтьева должны были собраться главные большевистские руководители; должен был присутствовать сам Ленин. Один из террористов, левый эсер Черепанов, хорошо знал расположение, и по его указаниям Петр Соболев бросил бомбу большой взрывной силы в самом начале собрания, когда Ленин еще не прибыл. Двенадцать большевиков, в том числе секретарь Московского комитета Загорский, были убиты, еще двадцать восемь ранены, среди них Бухарин, Покровский, Стеклов, Ярославский, Шляпников, Ольминский и др. Вскоре организацию этого покушения взял на себя всероссийский повстанческий комитет во имя Третьей социальной революции. Он уточнил, что это месть за расстрелянных 17 июня махновцев и что его ближайшая задача состоит в том, чтобы «стереть с лица земли строй комиссародержавия и чрезвычайной охраны и установить Всероссийскую вольную федерацию союзов трудящихся и угнетенных масс».

Анархисты-подпольщики выпустили два номера газеты Анархия, несколько листовок «Нельзя терять время», «Правда о Махновщине» и «Где выход?». В них содержится резкая критика ленинского режима:

Вы у власти в России, но что же изменилось? Фабрики и земля не в руках трудящихся, а в руках предпринимателя – государства. Наемный труд, основное зло буржуазного строя, существует, поэтому неизбежны голод и холод и недостаток рабочих рук при одновременной безработице. Ради "необходимости потерпеть" для лучшего будущего, ради "защиты уже достигнутого" сохранена армия, бюрократический аппарат, отменено право стачек, слова, собраний, печати. Вы создаете красный шовинизм милитаризма, но что же защищать рабочему? Вы скажете: зато буржуазия отстранена, а рабочий класс у власти, но я скажу то же, что вы про меньшевиков: у власти лишь отдельные рабочие. Они теперь лишь бывшие рабочие, оторванные от своего класса. Угнетенные, по существу, не могут быть у власти: если же власть называет себя "пролетарской", то это даже худший обман. Вы будете возражать, что вы тоже хотите анархию, но нужно сначала сломить врага, а потом власть сама по себе упразднится. Но это тот же меньшевизм. Я верю, что у вас лично, субъективно, могут быть хорошие намерения, но объективно, по существу, вы представители класса чиновничьей бюрократии, непроизводительной группы интеллигенции.^[441]6

Очевидно, что эти действия и занятая позиция ставили в неудобное положение тех анархистских «деятелей», которые флиртовали с большевиками. Поэтому последовала некоторая утечка информации: два месяца спустя Ковалевич и Соболев были застигнуты чекистами; они отстреливались из револьверов, отбивались гранатами, затем взорвали себя динамитом. Шесть других членов организации, окруженные в одном из домов, тоже взорвали себя динамитом. Еще восемь членов были схвачены ЧеКа, их показания записаны, а они сами расстреляны. Обезумевшие власти обнаружили ответвления организации «подпольных анархистов» вплоть до красной армии и даже в рядах самой партии.^[442]7

В то же время Набат всеми силами поддерживал махновское движение, представляя его как внешнюю мощь Третьей социальной революции. Набат представлял собой силу, с которой на Украине считались. Его штаб-квартира находилась в Екатеринославе, в том же здании и на той же площадке, что и большевики. К сожалению, борьба против белых захватила почти всех его членов, и большое число из них никогда не вернулись с полей сражений. Многие известные борцы присоединились, несмотря ни на что, к махновцам, но в большинстве случаев только на несколько дней. Махно впоследствии прокомментировал это непостоянное присутствие следующими словами: «Повстанческая крестьянская масса любила и доверяла тем из них, кого видела в своих рядах не только с хорошим словом, поясняющим задачи повстанчества в революции, но и с винтовкой в руках, умеющих, как и она, бороться и страдать при неудачах»^[443]8.

Он выражал сожаление, что таким образом много городских анархистов часто исчезали так же внезапно, как и появлялись. Отсюда он делает вывод, что, в конечном счете, влияние этих «туристов» было самым незначительным, и что все теоретические и организационные задачи ложились на крестьян-бедняков, анархистов из Гуляй-Поля и района, среди которых снова находим командиров и руководителей, названных в предыдущем разделе; именно они вынесли на своих плечах всю тяжесть движения. Дыбец подтверждает эту оценку, утверждая, что Волин, будучи, однако, в то время председателем Военно-Революционного Совета и идейным анархистом, «на Махно особого влияния не имел. Последний был целиком в распоряжении своего штаба, с которым только считался. (…) Махно считался гораздо более с одним из своих командиров отрядов, хотя бы самого незначительного»^[444]9. Следует все же уточнить, что с одной стороны, в контексте данного времени только военная обстановка требовала высказывания мнений, и что, с другой стороны, Махно остерегался вмешиваться в вопросы гражданского характера, входящие в компетенцию Военно-Революционного Совета.

Разумеется, ни «свободные советы», ни повстанческая армия, с тем всем, что она предполагала – иерархией (даже выборной), командованием, дисциплиной, боями и казнями врагов – не соответствовало анархистскому учению, распространявшемуся до тех пор, хотя Бакунин, вероятно, не отказался бы от таких средств борьбы. После публикации труда Аршинова, многие анархистские комментаторы не преминули выделить эти спорные и противоречивые вопросы. Каковы их аргументы? Первым открыл дебаты Марк Мрачный, бывший член Набата, выдворенный из России в 1922 году, пребывание которого у махновцев длилось только день или два. В июле 1923 г. в журнале русских анархо-синдикалистов Рабочий путь, выходившем в Берлине, он обрушился на Махновщину, выпустив в ее сторону несколько «стрел»: роль батьки Махно и его движения якобы была переоценена некоторыми анархистами, в ущерб роли рабочего класса, обвинявшегося в реформистских и умеренных тенденциях. По его мнению, это абсурдная и еретическая точка зрения: революция может быть только рабочей и делом самих рабочих, особенно в части построения новой рациональной экономики. Мрачный затем углубляется в ссылки на Библию, чтобы показать, что рабочие физического и интеллектуального труда могут ждать избавления только благодаря самим себе, им на помощь не придут «ни царь и не герой, и не "батько", будь он хоть семи анархических пядей во лбу» – добавляет этот «прорицатель общих истин», дополняя Интернационал, ни «вооруженная армия революционно настроенных повстанцев, хоть бы она вся состояла из Кропоткиных и Бакуниных^[445]10». В отзыве на труд Аршинова, появившийся в том же номере журнала, Мрачный выходит за пределы этих абстрактных рассуждений, считая, что Аршинов сделал бы лучше, если бы рассказал то, что видел и пережил сам, вместо того, чтобы описывать полную историю движения. Он отмечает нападки на интеллигентов и определяет махновское движение как «военный анархизм», влияние которого на русское рабочее движение было, в конечном счете, по его мнению, губительным. Он утверждает затем, что «махновщина, революционная могучая и победоносная в своей борьбе против белой реакции (против Петлюры, Скоропадского, Деникина и Врангеля), – слабела, таяла и вырождалась, когда она направляла свои удары против красной реакции, против диктатуры». Он упрекает махновцев за казнь раскаявшегося чекиста Глущенко и белых эмиссаров, а потом задает себе вопрос, чем служба «контрразведки» повстанцев отличается от ЧеКа или от соответствующего органа белых? Он также подвергает осуждению «диктаторскую» роль «батьки», «анархистскую власть» махновцев, и констатирует привилегированное положение кавалерии в повстанческой армии. В целом, махновское движение ему представляется ближе к левым эсерам, чем к анархистам, несмотря на его фразеологию. Свободные советы это признание права на существование «переходного периода». Мрачный завершает отзыв парадоксальным выводом: «немедленным стопроцентным анархизмом, который, по святой наивности некоторых, не может быть достигнут "лихим кавалерийским" налетом».

В марте 1924 года В.Худолей в пространной рецензии на книгу Аршинова занимает позицию, противоположную Мрачному: если большевики и итальянские фашисты вышли победителями из гражданской войны, это случилось только потому, что они уничтожили вооруженную силу своих противников, поэтому анархизм сможет победить государство только в том случае, если он уничтожит в свою очередь государственные вооруженные силы. Никакой профсоюз не сможет достичь этого, все угрозы общими забастовками и другие проявления фанфаронства будут при любых условиях только саблей из картона. Только партизанская армия сможет разрушить государство. Худолей долго останавливается на этом военном аспекте, признает важность вклада махновского движения и выражает надежду, что кто-нибудь из участников движения сможет написать военную историю Махновщины. Кроме того, он соглашается с Мрачным по вопросу свободных советов, считая, что в этом левые эсеры навязали свою концепцию «неформального государства» с распыленной властью. Более того, он считает, что наивысшая инстанция повстанцев – общий съезд – только «бледная имитация Учредительного собрания». По его мнению, Проект теоретической декларации повстанцев на самом деле представлял собой проект создания махновского государства, основанного на децентрализации и распылении власти под видом «вольных советов». Он также говорит об «анархистской власти» и задает вопрос, нуждается ли анархистское общество в общих съездах для решения, чего бы то ни было, «у нас одна «Конституция» – свободный почин лиц и групп и добровольное соглашение. Анархическое общество создается свободным творчеством масс, лиц и групп, а не законодательной деятельностью съездов, хотя бы беспартийных». В конечном счете, он оставляет только военный вид движения, «типично бакунинский», и отбрасывает его гражданский аспект, запятнанный левоэсеровской теорией государства и ведущий к «безвластному властничеству^[446]11».

Е.З.Долинин (Моравский) также опубликовал анархистский критический отзыв на книгу Аршинова, в котором он резко нападает на идею свободных советов. На самом деле, он видит уже, как рождается армия паразитирующих бюрократов из этих органов, которые представляются ему, несомненно, формой государства, лучше всего подходящей идеалом «более честным, нежели большевикам марксистам, а не анархистам». Упрек, адресованный Аршиновым русским анархистам в недостаточном участии и поддержке махновского движения, оборачивается у него положительной стороной. «Анархизм не может опираться на штыки; он может быть только продуктом духовной культуры человечества», - продолжает он, не приуменьшая при этом важности восстаний и Махновщины, необходимых, но недостаточных, для создания новой «человеческой культуры». Зато он с возмущением протестует против казни безоружных людей – помещиков, эмиссаров белых, раскаявшегося чекиста, повстанца, обвиненного в расклеивании антисемитского плаката и даже атамана Григорьева, – так как по его утверждению, невозможно воспитывать или перевоспитывать людей пулями. В этом отношении, в его глазах, махновцы не лучше большевиков. Внесем немедленно поправку в это замечание «ангельского» типа. Если насилие и не является самоцелью, оно представляется, тем не менее, более оправданным со стороны угнетенных, чем со стороны угнетателей, а в случае махновского движения различие между теми и другими имеет непосредственный характер, следовательно, известно, чем руководствоваться, не задавая себе вопрос, следует ли подставлять другую щеку для пощечин со стороны австро-немцев, украинских шовинистов, большевиков, деникинцев и других агрессоров, воевавших против трудового народа. Статья Долинина завершается вопросом, затрагивающим больное место: как махновцы могли заключить второй союз с большевиками, тогда как многие русские анархисты поняли уже и удалились от них? Он высказывает сожаление, что повстанцы поняли это слишком поздно и «начали сметать с лица земли всех без исключения большевиков, этих убийц и бандитов». Он видит в этом опоздании вероятную причину поражения движения^[447]12.

Эта критика и замечания вызвали, разумеется, ответы Аршинова и самого Махно. Первый посвятил две пространных статьи опровержению всех вместе взятых пунктов, подвергшихся дискуссии. Прежде всего, он объясняет, почему существовала необходимость публикации документальной истории движения: имевшаяся информация была слишком скудной и недостаточной, чтобы создать себе полное представление о Махновщине. Он высказывает удивление по поводу того, что критика, естественно ожидавшаяся со стороны врагов, была предпринята русскими анархо-синдикалистами, в частности, Мрачным, бывшим членом Набата, и в настоящее время сторонником «переходной экономической и политической стадии в революции». Он отмечает противоречивые утверждения Мрачного о «стопроцентном непосредственном анархизме», о «переходной стадии», воплощенной в свободных советах, и об определении движения, как «военного анархизма». Он вновь утверждает важнейшее положение: «революционно-повстанческая армия, созданная крестьянами и рабочими, была лишь их вооруженной самоохраной, призванной защищать их революционную территорию и революционные права от многочисленных вражеских сил, стремившихся к порабощению свободного района. Махновщина отрицает всякую государственность и стремится к построению свободного общества на основе социальной независимости, солидарности и самоуправления трудящихся». Большинство левых эсеров и максималистов, втянутых в либертарное течение, стали анархистами, и как партия или фракция не имели, таким образом, никакого влияния на движение. Такие утверждения могли возникнуть только из-за незнания движения. Утверждение, согласно которому махновское движение якобы слабо сопротивлялось большевикам, повторяет аргументацию самих большевиков, касающуюся разложения махновцев красной армией. Этот тезис не выдерживает критики, так как, если в отличие от иностранных и белых реакционных армий, только красная армия коммунистической партии смогла уничтожить Махновщину, пролетарская история осудит ее за это еще более сурово. Аршинов протестует подобным образом и против утверждения Мрачного по поводу «вырождения движения»: «до последних дней движение с редким героизмом боролось за основную идею социальной революции – за социальную независимость трудящихся и права их общественного и экономического самоуправления», именно по этой причине большевики его предательски атаковали. Почему Махновщина была побеждена большевизмом? «Причин этому много, как много причин поражения анархизма и социалистических течений в русской революции». Он усматривает одну из них в «произошедшем разрыве между военной деятельностью и созидательной социальной практикой движения, что не позволило проявиться всем организационным силам движения». Вторая немаловажная причина состояла в том, что «большевизм имел огромное преимущество перед белыми контрреволюциями в том, что он демагогически подменил идею социальной независимости и самоуправления трудящихся идеей советской власти, что дало ему возможность безгранично эксплуатировать идеи социальной революции и заручиться доверием некоторых слоев трудящихся там, где белые контрреволюции не могли получить никакого доверия».

Контрразведка или служба разведки махновской повстанческой армии была военным органом; на ее «обязанности было: а) не позволить агентам враждебных армий проникать в среду махновцев; б) разузнавать расположение и военные планы врага; в) поддерживать непрерывную связь между отдельными частями повстанческой армии, находившимися в разных местах. […] Во время боевых операций контрразведка, наряду с остальными частями армии, принимала непосредственное участие в боях».

Во время занятия городов эта служба занималась разоблачением на месте скрытых врагов, что также составляло чисто военную деятельность, не имевшую ничего общего с полицейскими действиями ЧеКа и деникинской политической контрразведки. Можно спорить по вопросу казни белых эмиссаров, но Мрачный поступил бы лучше в то время, если бы пришел в ряды движения, а не ждал, чтобы теперь выдвигать эти обвинения. Что касается «доминирующей роли батьки» (выражение т. Мрачного) в партизанщине и о "безвластной власти". Конечно, в армии «роль Махно была руководящая, как командующего армией. Все же, и в армии он был только частью целого и наряду с прочими повстанцами подчинялся решениям Совета революционных повстанцев. За пределами же армии т. Махно пользовался лишь вполне заслуженной популярностью, – не больше». Кавалерия не пользовалась преимуществами по сравнению с пехотой. Некоторые пехотные полки, такие как 13-ый, 3-ий Крымский и 1-ый Екатеринославский считались самыми отважными и самыми популярными в повстанческой армии. Аршинов дает также интересное разъяснение, касающееся введения «политики» в самоуправление трудящихся, о котором говорилось во временно отложенном четвертом пункте соглашения, заключенного с красной армией в октябре 1920 г. Он объясняет, что повстанцы преднамеренно использовали это определение, так как большевики придавали вторичное и подчиненное значение выражению «социальное самоуправление» по отношению к политическим функциям государства. С другой стороны, единственно возможная дискуссия о смысле «переходной стадии» состояла в том, чтобы задать себе вопрос, достигнем ли мы завтра цельного анархического общества или только его предпосылок, и не путаем ли мы эту переходную стадию попросту с «началом строительства этого общества». Аршинов заканчивает свой первый ответ, объясняя различные размышления Мрачного влиянием большевистских «сплетней»^[448]13.

Во втором ответе на критические замечания, Аршинов без труда признает, что союз, заключенный между махновцами и большевиками, был только компромиссом, компромиссом чисто военным, конечно, но все же компромиссом. Он оправдывает пункт 3-го соглашения, касающийся выборов делегатов на V-й съезд советов Украины, как предосторожность повстанцев против неожиданного нападения большевиков. Во всяком случае, заключенное военное соглашение нельзя сравнить, как это делает Е.З.Долинин, с теоретической капитуляцией и сотрудничеством некоторых анархистов с ленинцами. Что касается казней, Аршинов охотно признает суровость и жестокость этих актов. Однако следует принимать во внимание тот факт, что они происходили в рамках военных столкновений, что трудящиеся были объектом такой жестокости со стороны своих врагов – помещиков, полиции, чекистов – и что, впрочем, часто они сами указывали на этих врагов и называли их преступления. Аршинов высказывает также сожаление по поводу казни автора антисемитского плаката и большевиков, обвиненных в покушении на убийство Махно (Полонского и других), но, вместе с тем, обращает внимание на военный контекст и вызванное им напряжение, которые объясняют эти акты. Эти казни представляют собой только отдельные эпизоды, конечно, достойные сожаления, а не систему. Он не отрицает также существование приказов, команд и дисциплины в повстанческой армии – введенных по инициативе самих повстанческих масс, – мер, которые могут не нравиться, но обстоятельства и борьба против регулярных армий, хорошо организованных и дисциплинированных, заставляли прибегать к подобным средствам. Затем Аршинов рассматривает замечания Худолея. Он высказывает удовлетворение по поводу того факта, что Худолей признал необходимость иметь партизанскую армию, чтобы разрушить военный аппарат государства. Затем он напоминает, что движение распространяло и применяло на деле идею направленных против власти коммун трудящихся, одновременно с идеей свободных советов:

Наряду с безвластными коммунами махновцы стремились создать вольные,

т. е. безвластные же советы. Советы эти мыслились не как законодательные учреждения, а как некоторая платформа, объединяющая трудящихся на почве их насущных потребностей. Их назначение – исполнять высказанную и формулированную уже волю трудовых масс. Поясним это. Крестьяне и рабочие какого либо села или местечка стоят перед рядом вопросов и заданий, общих для всех: вопрос продовольствия, дело защиты района от нападения, связь деревни с городом и многое другое. По всем этим вопросам им следует сговориться между собою и решить их. Сговор достигнут и решения имеются. Однако, решения сами собой в жизнь не претворяются. Нужна известная сила, которая, обслуживая эти решения, претворила бы их в жизнь. В представлении махновцев таковой силой и будет вольный совет трудящихся.

Аршинов замечает, что такие органы существовали уже внутри анархистского движения, в форме советов, федераций, секретариатов и исполнительных комитетов. Поэтому он удивляется, что Худолей считает анти-анархистским это средство коллективного решения задач и практических вопросов, и что он отбрасывает также съезды как высшие инстанции. Аршинов считает, что Худолей и Долинин, должно быть, понимали эти свободные советы как властные органы, но не исполнительной власти, а делегирования и принятия решений, делегаты которых навязывают свою волю массам, а не наоборот. Он удивляется точно так же странной удовлетворенности Долинина, который радуется тому, что в махновском движении участвовало мало анархистов, так как, по его мнению, им там было нечего делать. Где они будут находиться в момент социальной революции, и в чем будет состоять их роль? Все эти аргументы, на самом деле, недостаточно серьезны и инфантильны. Аршинов делает вывод, что махновское движение было открыто для всех анархистов, остававшихся свободными в выражении своего несогласия по тому или иному пункту, при условии, что они четко объяснят свои аргументы и предложат другое решение. Анархизм – это «не секта книжников, относящаяся с олимпийских высот к соц. борьбе трудящихся. Наоборот, это борьба является его родной стихией. Он всегда живет среди этой борьбы и страданий масс, набирается там сил и роста и оттуда прокладывает пути для торжества идеалов безвластия и равенства»^[449]14.

Эта критика, замечания и оговорки, существенные или нет, заслуживают того, чтобы о них знали, и показывают, что среди русских анархистов царил свободный дух дискуссии. Напротив, другой член Набата Левандовский, эмигрировавший на Запад, выдвинул более серьезные обвинения, клеветнического типа: по его мнению «у махновцев, точно так же, как у большевиков, существовала ЧеКа; у них расстреливали, проводили мобилизацию, это была диктатура Махно и его штаба, а свобода существовала, только если против них не вели пропаганду». Он упрекает повстанцев, в частности, за расстрел большевика Полонского и считает, что рано или поздно между Махно и анархистами возник бы конфликт^[450]15. Уго Федели взял у Махно интервью по поводу этих обвинений:

Конечно, – признал Н.Махно, – у махновского повстанческого движения многочисленные враги среди самих анархистов, особенно сейчас, когда движение больше не существует.

А что ты хочешь, когда мы были сильны, и когда движение впечатляло массовостью и важностью, в особенности, потому что оно располагало средствами, тогда, конечно, у нас было много друзей, а также тех, кто, не будучи полностью благосклонным, внешне оказывая нам дружественные знаки.

По поводу Левандовского Махно уточнил, что в октябре 1920 года, он приезжал на два дня к повстанцам и представил им большой проект создания анархистского университета в Харькове, для которого он попросил «скромной» поддержки в десять миллионов рублей. В то время Махно, из-за ранения в ногу передвигался только на костылях и не мог выехать из Гуляй-Поля. Поэтому он смог присутствовать на заседании сельского совета, специально созванном, чтобы рассмотреть эту просьбу о выделении средств, и выступил вслед за Левандовским:

Мы занимаем район около 200 км в длину и 300 в ширину. С нами идут миллионы крестьян, и у нас почти нет школ. Нам не хватает людей, которые бы хотели и могли помочь этим массам подняться в культурном отношении, а вы, вы приходите из городов, где уже существуют большие возможности для образования. Вы, которые могли бы нам очень помочь в этом деле, вы приезжаете к нам, только чтобы попросить денег для создания нового университета в Харькове. Но почему там? Вы мне ответите, потому что это центр. Так вот, нет, мы не хотим повторять централистскую ошибку товарищей, главной заботой которых было устроить штаб-квартиры своих организаций в Москве. Все там: Анархистская Федерация, Голос труда и т. д. Да, пусть этот университет будет создан, но здесь, среди этих крестьян, которые имеют большую потребность учиться.^[451]16

Это рассуждение намного охладило энтузиазм Левандовского, и он сразу же уехал, не получив желаемой суммы. Именно это, вне всякого сомнения, заставило его впоследствии утверждать на все лады, что «махновское движение нанесло значительный урон анархистскому движению». Махно добавляет, что это был не единственный случай; другие также приезжали с просьбами о «выделении денег», в том числе Абрам Гордин, связанный, однако, с большевиками, и каждый раз, когда они наталкивались на отказ, они «становились новыми врагами движения». Таким образом, становится более понятной причина отрицательного чувства Левандовского и некоторых других критиков, отношение которых не было, без сомнения, полностью бескорыстным. Об этом как раз и следует сказать.

Хотя это обсуждение представляет большой интерес для определения природы и содержания Махновщины, необходимо сделать следующее уточнение: никогда Махно и его ближайшие товарищи не определяли начатое ими движение, как исключительно анархистское, несмотря на то, что они были уже давно убежденными и испытанными анархо-коммунистами. В этом, вероятно, состоит главная причина, не позволившая им назвать повстанческую армию не махновской, а «анархистской». Действительно, для них это было массовое плюралистическое движение, внутри которого могли сосуществовать все сторонники социальной революции. Присутствие левых эсеров – Веретельникова, Попова, хотя и ставших впоследствии анархистами, - большевиков, один из которых, Новицкий, был даже избран в октябре 1919 г. членом Военного Революционного Совета, беспартийных революционеров – Кожина, Озерова – подтверждает разнообразие тенденций. Проект теоретической декларации движения, разработанный Махно и его товарищами анархо-коммунистами, основывается на концепции вольных советов и на независимом коллективном и унитарном действии всей совокупности трудящихся, а не одного класса, одной партии гегемонистского предназначения, как это понимали, например, ленинцы. Власть свободных советов представляла, по их мнению, необходимый переходный этап, чтобы смогли выработаться экономические и социальные связи, которые приведут к созданию федерации анархических коммун, а государство, таким образом, будет сдано в музей вредной старины.

Тем не менее, в одной из последующих статей Махно уточняет, что этот Проект, как указывает его название, должен был обсуждаться и, возможно, быть принятым на общем съезде повстанцев, но военная обстановка не позволила это сделать. Он утверждает, что «Проект Декларации повстанцев-»махновцев» не является конституцией махновского государства. (…) он есть поспешный плод работы нашей Гуляйпольской группы анархо-коммунистов в момент тяжелого положения революции на Украине, боевой обставновки^[452]17». Поскольку повстанцы наталкивались на трудности в редактировании некоторых пунктов, они воспользовались присутствием Волина в конце августа 1919 г., чтобы попросить его отредактировать текст. Он работал над ним месяц и довольствовался правкой литературного стиля. Махно из этого сделал вывод, что дискуссионные вопросы, по-видимому, не шокировали Волина, и, следовательно, Проект не противоречит анархизму, в частности бакунинской концепции переходного периода, который не должен быть «распыленной властью», а упразднением классового государства и экономического неравенства.

Вскоре Волин подтвердил версию Махно, уточнив, что он заменил Лященко на должность председателя Военного Революционного Совета движения на протяжении двух месяцев только по просьбе Махно, «затем, что он ничего не добавил от себя в Проект декларации, в соответствии с настоятельным волеизъявлением повстанцев, и что он довольствовался тем, что лучше сформулировал некоторые предложения и поработал над литературным стилем». Он «никоим образом» не пытался «анархизировать» Проект, который рассматривал как точное выражение идей махновского повстанческого движения.^[453]18

Что касается большевистских комментаторов, они не усматривали ничего особо нового в этом тексте по сравнению с позициями Бакунина и Кропоткина.^[454]19 Ефимов дает интересное описание махновской практики свободных советов: «Органы власти были весьма примитивны. Центрального государственного органа не было, существовал только реввоенсовет, который являлся одновременно учреждением вроде парламента и центральной военной организацией. Здесь вершились дела как военного, так и гражданского характера. Этот орган имел разнообразные и всеобъемлющие функции, но, выполняя таковые, был органом только направляющим и никаких особых прав не имел: вся власть принадлежала местам. Все сводилось к тому, что каждое село, каждая волость управлялись самостоятельно. Но все-таки структура этой призрачной власти была принята советская: существовали исполкомы, советы депутатов, куда являлись выборные люди и занимались мелкими делами».^[455]20

Любопытное признание: повстанцы применяли на деле свой противовластный выбор, конкретно воплощая вековые чаяния. Аршинов перечисляет три основания этой деятельности: «а) право полной инициативы трудящихся, б) право их хозяйственного и общественного самоуправления, в) принцип безгосударственности в социальном строи-тельстве». Он определяет Махновщину так: «В лице махновщины мы имеем массовое анархическое движение трудящихся – не вполне законченное, не вполне кристаллизо-ванное, но устремленное к анархическому идеалу и пошедшее по анархическому пути».^[456]21

Аршинов противопоставляет такое последовательное поведение теоретической капитуляции и пассивности многих анархистов интеллигентов, отсутствие которых чувствовалось в движении. Он присоединяется здесь к критике Анатолия Горелика, добавляя, что, по его мнению, в основе этой бездеятельности лежит некоторая теоретическая неясность и постоянная неорганизованность участников анархистского движения. Махно также принимает это объяснение, так как для него было само собой разумеющимся, что Анархия это не утопия, выпестованная интеллигентами, которые в ожидании этой эпохи благоденствия уютно занимают теплые местечки в существующей системе отчуждения, а непосредственный и практический социальный идеал. Эти критические положения приведут впоследствии обоих друзей к выработке в эмиграции Проекта организационной Платформы анархистского движения, который продолжает и развивает Проект декларации 1919 г. Они также извлекут уроки из опыта Махновщины, русской революции и поражения махновского движения в этот период.

Как бы там ни было, из-за своих особенностей махновское движение занимает отдельное место, как в доктрине, так и в исторической практике анархо-коммунизма, в который оно внесло оригинальный и основополагающий вклад. Нам осталось рассмотреть критическое представление концепции вольных советов, как «анархистской» власти, своего рода «безвластной власти», т.е. сведенной к чисто исполнительной, а не принимающей решения, власти, как ее схематически определяет Ефимов. В этом случае, термин лишается отрицательного смысла произвольной власти или власти государства, порождения какой-то клики или класса; власть представляет таким образом волю и свободный выбор всего сообщества трудящихся, то есть каждого из них, принимать решения и действовать в гармонии со всеми другими. Понимаемый в этом смысле, Военно-Революционный Совет махновцев был, конечно, органом власти, в принципе исполнительной, но, учитывая обстоятельства, часто также принимавший решения. Также представляется возможным охарактеризовать устремления всей этой революционной эпохи посредством лозунга «Вся власть вольным советам!». Отметим, что в этом есть семантический запрет для значительного числа анархистов, что приводило их иногда к бессилию или к отказу от ответственности, зачастую даже к тому, что они плелись в хвосте настоящей государственной власти. Приведем, в качестве примера, в подтверждение сказанного необычную ситуацию, открывавшуюся перед анархистами Набата, собравшимися в Харькове в октябре 1920 года: делегация от многих частей красной армии из Москвы и других мест прибыла к ним и предложила им «взять власть». Она сама брала на себя арест центрального комитета коммунистической партии Украины! Волин и его товарищи, в своей наивности, объяснили им, что анархисты не стремятся к власти, что массы должны действовать в своих собственных интересах, и любезно отклонили предложение. Анатолий Горелик также описывает этот случай и добавляет, со своей стороны, что, если бы анархисты хотели, они могли бы взять власть на Украине, настолько велик был их революционный престиж в глазах красноармейцев и трудящихся^[457]23. В этом было, однако, большое поле для раздумья о разных значениях термина «власть»!

XXXI Об обвинениях в бандитизме и антисемитизме

Махновщина, как подрывное для установившихся режимов социальное движение, ставившее своей целью во имя Анархии уничтожить всякую государственную власть и обеспечить самоуправление трудящихся, не могла быть побеждена врагом сама по себе. Ее следовало любой ценой опорочить и представить под менее благородной личиной. Отсюда – много раз выдвигавшиеся против нее обвинения в бандитизме, грабежах и разбойничестве, а также в антисемитизме. Поскольку сила обвинения во многом определяется авторитетом обвинителей, рассмотрим, что они собой представляли.

Австро-германская военщина вполне естественно рассматривала повстанцев как «бандитов», исходя из того, что они были «нерегулярной» армией. Однако ей было труднее называть их «ворами» или «грабителями», ввиду того, что ее собственные подвиги на этом поприще обязывали к некоторой скромности. Белые в этом отношении были далеко не безупречной белизны. Эти «господа военные» не один раз опустошали оккупированные территории. Красные, которые регулярно обирали всю Украину и возвели грабежи в государственный ранг, также были не в праве высказыватьподобные суждения. Хотя «настоящими» бандитами, очевидно, были не те, кого принято так называть, – факты свидетельствуют против самих обвинителей, – рассмотрим, тем не менее, поведение махновцев по отношению к населению.

Для этого обратимся к советским источникам того времени, которые трудно заподозрить в симпатии: по словам Ефимова, «Основной принцип – ничего не отбирать от крестьянства – проводился строго. Этот принцип мог быть нарушен по инициативе, а иногда исключительно постановлением махновского отряда, или, вернее, командного состава этого отряда»^[458]1. Для другого комментатора, Лебедя, Махно и Военный Революционный Совет «стараются сохранить "святость народного повстанчества" своей армии. Часто имеют место случаи, когда повстанцы за грабежи расстреливаются; запрещается конфисковать имущество, брать зерно на ветряных мельницах, смена лошадей на поле в отсутствие хозяев запрещается; махновцы дают за одну лошадь несколько своих уставших; Махно напоминает, что повстанцы должны быть вежливыми и предупредительными с местным населением»^[459]2.

Лебедь констатирует, что в ответ местное население снабжало повстанцев, ухаживало за их ранеными, давало сведения о передвижениях красной армии. Кубанин еще более категоричен: после тщательного изучения махновских архивов он утверждает, что командование принимало все необходимые меры, чтобы избежать актов грабежа и бандитизма, в особенности в 1918 и 1919 (то есть, пока они не воевали с красной армией). Мандаты на обыски и конфискацию «выдавались только Военным Революци-онным Советом, штабом и интендантским службами движения»; в противном случае командование отряда несло ответственность за поведение его членов. Кубанин вынужден констатировать, что «В период господства махновцев в Екатеринославе "такого повального грабежа", как при добровольцах, при Махно не было. Большое впечатление произвела на население собственноручная расправа Махно с несколькими грабителями, пойманными на базаре; он тут же расстрелял их из револьвера»^[460]3.

Тем самым Кубанин официально отклоняет – редчайший уже по тем временам факт – странное утверждение своего товарища по партии Христиана Раковского, по мнению которого «махновская армия имела закон, официально разрешавший грабежи два дня в месяц. Но, конечно же, махновцы превращали эти два дня в целый месяц^[461]4». Это утверждение выглядит менее странно, если знаешь, что Раковский на основании докладов чекистов и политкомиссаров написал жалкую брошюру о положении в украинской деревне, сидя в своем уютном кабинете марионеточного президента. Кубанин добавляет еще, что ценности, захваченные махновской армией, распределялись местным населением и интендантской службой движения. Каковы были эти «ценности»? Речь идет о ценностях, изъятых у помещиков, городской буржуазии и со «складов» белых и красных, собранных в результате систематического ограбления трудящихся.

Вследствие этого, нельзя не заметить, что ни одно из обвинений в бандитизме, выдвигаемых и теми и другими, не выдерживает первого серьезного рассмотрения фактов. Как, несмотря на все, их можно объяснить? Возможно, тем вековым страхом, который испытывает буржуазия и мелкая сельская знать по отношению к темной и безымянной крестьянской массе, к «мужикам», гнева отмщения которых небезосновательно опасаться. Можно говорить, напротив, о мечте замечательного прошлого крестьянства, о ненависти к городу, нездоровому месту, где обитают власть предержащие, центральные органы управления, эксплуататоры и их лакеи. Такая характеристика нуждается в смягчении, поскольку в сельской местности на Украине тогда повсюду были разбросаны небольшие города от десяти до двадцати тысяч жителей, как Гуляй-Поле, и она не соответствует классическому представлению марксистов о крестьянстве; здесь крестьяне не жили замкнуто в своей среде, наоборот, между ними устанавливались тесные связи посредством бесчисленных ежегодных ярмарок и непрестанных обменов различными продуктами. Неизбежно напрашивается другое объяснение: называть «бандитами» людей, которые борются за свою независимость – образ мыслей органически непостижимый для всякого любителя власти над другими – позволяет относиться к ним бесцеремонно: поголовное уничтожение пленных и подозрительных, нарушение заключенных соглашений, презрительное отношение к данному слову, все способы хороши для интриганов-государственников. Таким образом, это был в особенности политический аргумент, необходимый для того, чтобы дисквалифицировать противника и лишить его всякого права на ответ.

Обвинение в антисемитизме построено по такой же логике. Махновское движение объединило, не проводя различий, представителей различных этнических общин, проживавших в районе его влияния, а именно: украинских крестьян, составлявших подавляющее большинство, около 90% по данным Аршинова, потом от 6 до 8% кресть-ян русского происхождения, затем членов десятков сельских еврейских и греческих общин района, в меньшем количестве грузин, армян, болгар, сербов, черногорцев и немцев. Это обстоятельство в достаточной мере объясняет отсутствие шовинистических националистических чувств в движении. Впоследствии, в ходе борьбы против красной армии, дезертиры, среди которых было много донских казаков, присоединились к повстанцам. Кубанин дает цифру 17 еврейских сельскохозяйственных колоний, которые находились в сердце Махновщины – Александровском и Мариупольском уездах – и пишет, что здесь еврейский крестьянин был «братом» для крестьян иного национального происхождения, поскольку так же был настроен, как и они, против помещиков^[462]5.

Уточним, что принадлежность к какой либо национальности указывается здесь лишь примерно, так как нужно выяснить, как определяли себя сами повстанцы. Например, Нестор Махно не называл себя тогда украинцем, а просто анархистом: своим убеждениям он презирал любые национальные различия. Он даже не владел полнотсью украинским языком, – он усовершенствовал его только в изгнании, – а пользовался русским языком, самым распространенным в царской империи. Затем, со времен революционной юности у него были идейные и боевые товарищи еврейского происхождения, которые, впрочем, составляли подавляющее большинство русских и украинских анархистов, и у него никогда не возникало никаких трудностей в общении с ними. Во время возвращения из Москвы, в конце июня 1918 года, Махно спас от верной смерти его друг Моисей Коган, также родом из Гуляй-Поля, который затем в 1919 года стал председателем местного совета. Впоследствии Махно безжалостно подавлял любое проявление антисемитизма в районе влияния махновского движения. Когда в 1919 году какие-то личности, выдававшие себя за махновцев, совершили репрессии против украинских и еврейских крестьян, Махно опубликовал воззвание ко всем крестьянам, в котором он решительно протестовал против подобных актов, угрожая даже покончить с собой, если его имя будет использоваться для прикрытия таких отвратительных действий. Такое отношение с его стороны произвело сильное впечатление на население^[463]6. Когда вследствие провокации деникинских агентов, повстанцами были убиты несколько членов еврейской колонии, Махно настаивал, чтобы виновные были расстреляны, а не просто посланы на передовую, как это решила смешанная следственная комиссия махновцев и большевиков. Затем он распорядился раздать в еврейских сельскохозяйственных колониях района винтовки и патроны, в то время когда оружия очень не хватало бойцам на фронте, за что получил упреки со стороны некоторых повстанцев и крестьян. В ответ он взял на себя инициативу организовать исключительно из еврейских бойцов артиллерийскую батарею и взвод прикрытия, состоявшие из бывших солдат русско-немецкой войны, под командованием Абрама Шнейдера. Это подразделение героически защищало подходы к Гуляй-Полю от казаков Шкуро и погибло, уничтожив значительное число нападавших.

Кроме того, в одном из Гуляйпольских полков было двести пехотинцев-евреев, большое число других были рассыпаны в разных махновских частях. Многие коман-диры, среди которых Тарановский, последний начальник штаба движения и Лев Зинь-ковский, начальник личной охраны Махно во время перехода в Румынию, были евреи. Из пяти членов культурного отдела движения трое – Елена Келлер, Яша Суховольский и Иосиф Готман, по прозвищу Эмигрант (двое последних затем расстреляны ЧеКа) – тоже евреи. Исаак Тепер, редактор харьковской газеты Голос махновца в октябре 1920 г., и другие видные члены Набата – Мрачный, Горелик, Арон Барон и Волин – также были еврейского происхождения. Таким образом, просто здравый смысл заставляет сделать вывод: если бы махновское движение или Махно имели антисемитские тенденции, ни один из этих повстанцев и анархистов еврейского происхождения не стал бы их терпеть и покрывать, и они все бы немедленно отмежевались от движения. Напомним также главную причину казни атамана Григорьева: за отданные им приказы, поощрявшие погромы. Впрочем, погромы имели место в губерниях Украины с большой плотностью еврейского населения, то есть в ее западной части; их не было в Таврической и Екатеринославской губерниях. Волин цитирует в своей работе выводы Чериковера, специалиста по исследованию еврейских погромов на Украине:

Отношение Махно не идет ни в какое сравнение с отношением других армий действовавших в России во время событий 1917-1921 гг. Я могу вам засвидетельствовать два факта чисто формальным образом:

1. Несомненно, что из всех этих армий, включая красную, именно армия Махно вела себя наилучшим образом по отношению к гражданскому населению вообще и к еврейскому населению в частности. Я располагаю по этому поводу многочисленными неопровержимыми свидетельствами. Соотношение обоснованных жалоб против махновской армии по сравнению с остальными незначительно.

2. О погромах, якобы организованных самим Махно или при его пособничестве, речь не идет. Это или клевета или ошибка. Ничего подобного не существовало.^[464]7

Чериковер уточняет, что в каждом случае, когда какой-то погром или репрессия вменялись в вину махновцам, он смог проверить и установить, что в указанное время никакой из их отрядов не мог находиться в указанном месте. Еврейский комитет, созданный в Берлине в 1920 годы с участием левых (Штейнберг) и правых эсеров, членов Бунда (еврейской социал-демократической рабочей партии), меньшевиков (Аронсон) и анархистов, пришел к сходным выводам по поводу таких обвинений, выдвигаемых против махновцев, напротив, он смог установить, что погромы были актами частей красной и белой армии^[465]8. Еще более интересный факт: отклонение этих обвинений в антисемитизме советскими авторами 20-ых годов, которые, однако, искали малейший повод для дискредитации движения. Лебедь утверждает:

В то же время махновское командование и реввоенсовет декларировали борьбу с антисемитизмом в отличие от других, даже с политической платформой, атаманов, выставлявших откровенно рядом с кличем „бей коммунистов" – „бей жидов", как это видно из прокламации Струка, Ангела и других бандитов петлюровского типа. Махно и его штаб в своих прокламациях указывали на недопустимость антисемитизма и даже путем репрессий в отдельных случаях боролись с проявлением этого, что видно из следующего объявления, помещенного в газете „Вольный Повстанец" – от 11 августа 1920 г.

«По прибытии первых частей в Шишаки неизвестно до сих пор штабу коих частей повстанцами был изрублен местный учитель еврей, который совершенно вне всякой политики (и совершенно невинный человек). В виду этого совет армии и штаб группы не намерены дальше допускать самочинных расстрелов кого бы то ни было и загрязнения нашего движения. Приказываю командирам частей и начальникам команд объяснить повстанцам, что для нас не есть враг нашего революционного движения мирный житель, но, наоборот, будь то русский, еврей, армянин и т. д., стоящий у власти, это и есть наш враг».^[466]9

Тепер пишет, что «сам Махно далек был как от национализма, так и от антисемитизма, которые ему многие приписывают. Ни Махно, ни основные кадры махновщины, ни запорожское крестьянство в целом, не были заражены национально-шовинистическими стремлениями. Антисемитизм, лозунг: бей жидов и комиссаров, - никогда не было». По его мнению, если были случаи антисемитизма, они имели место из-за слияния махновской армии с отрядами, находившимися под петлюровским влиянием, или же они осуществлялись криминальными элементами, которые пользова-лись любым поводом для грабежа^[467]10. Антонов-Овсеенко вторит ему: «Но не было осно-ваний обвинять самого Махно в поддержке погромных и антисемитских настроений. Напротив, Махно, сколько было в его возможностях, боролся с погромами».^[468]11 В подтверждение этих слов, он приводит длинное воззвание, написанное Махно и Веретельниковым, в котором разоблачает все акты бандитизма и антисемитизма, совершенные под видом повстанцев, и предлагает карать их авторов немедленно и самым суровым образом. Кубанин высказывается также четко: «По отношению к евреям в 1918 и 1919 годах ни махновская армия в целом, ни ее руководящие верхи не были антисемитски настроены»^[469]12. Он отмечает присутствие многих евреев среди махновского командования на протяжении этих лет и подтверждает «Махно лично не антисемит». По его словам, только с 1920 года, когда махновцы начали воевать против красной армии и когда они объединились с петлюровскими отрядами, они заняли более националистские позиции, обличая «московских агрессоров» и «проповедуя освобождение Украины от московского ига», но не стали при этом антисемитами. Монография Семанова, последняя из опубликованных в СССР о Махновщине, еще менее ограничительна: она не отмечает никаких проявлений украинского шовинизма в движении и утверждает, что «распространенное мнение об антисемитском характере махновщины не соответствует действительности». Семанов повторяет аргументы своих предшественников и отмечает присутствие многих евреев среди руководителей движения и полное отсутствие антисемитских позиций^[470]13».

Сам Махно многократно возвращался в своих статьях, написанных во время существования самого движения или в эмиграции в Париже, к этим продолжавшимся клеветническим выпадам^[471]14. Среди его товарищей по изгнанию было много анархистов еврейского происхождения: Давид Поляков, Ида Мэтт, Валецкий, Чорбаджиев (Синтов), Ранко (Гольденберг) и Гриша Бартановский, которому он передал свои архивы незадолго до смерти. Все свидетельства, которые мы смогли собрать у людей, знавших его в Париже, подтверждают отсутствие у него каких-либо предрассудков по отношению к евреям, поэтому никаких сомнений в этом не может быть.

Откуда эти постоянные слухи об антисемитизме махновцев, тогда как при малей-шем рассмотрении они лопаются, как мыльные пузыри на солнце? Возможны несколько объяснений. С одной стороны, поведение вооруженной еврейской роты в Гуляй-Поле в момент нашествия Австро-немцев: ее предательство, должно быть, произвело досадное впечатление на население района, несмотря на усилия Махно и его товарищей-анархис-тов. С другой стороны, среди украинской буржуазии, потерпевшей от повстанцев, также было большое число евреев, как и среди чекистов и большевистских руководителей, расстрелянных в 1920 и 1921 году, следовательно, можно было отождествить эти жерт-вы народной мести со всей совокупностью представителей этой национальности. Нако-нец, много неконтролируемых бандитских элементов опустошали страну, и им было удобно прикрывать свои преступления ссылкой на махновское движение, имевшее самый привлекательный образ в глазах украинского населения. Как бы там ни было, для политических противников это был веский аргумент, который им позволял без особого труда опорочить цели, провозглашенные движением, достаточно было признать впо-следствии, когда движение потерпело поражение, – как это сделали большевики, – что эти обвинения беспочвенны.

XXXII Историография и мифомания

На протяжении всего исследования мы обращались к источникам и ссылкам из первых рук, а именно, к рассказам и отчетам главных участников и свидетелей описываемых событий, опираясь также на архивные документы, опубликованные в официальных советских изданиях. В этом плане, мы смогли, за некоторыми несущественными исключениями, использовать почти все напечатанные тексты. Естественно, что ко всем конкретным указаниям, заимствованным оттуда, следует относиться с обычной в этих случаях осторожностью, так как мы не могли иметь прямого доступа к архивам, откуда они взяты. Среди документов, которые могли бы придать большую полноту некоторым разделам нашего исследования, отметим полные подшивки трех махновских газет, из которых мы смогли познакомиться только с несколькими отдельными номерами. Содержащиеся в музее ЧеКа – НКВД – КГБ, «Воспоминания» или «Исповедь» Алексея Чубенко, махновского руководителя, взятого в плен красной армией и вынужденного «исповедываться», также могли бы оказаться очень полезными для нас, так как из них доступны только небольшие отрывки, цитированные Кубаниным. Также Аршинов написал свою Историю махновского движения в подполье в России и четыре первые редакции, более или менее завершенные, были утеряны вследствие обысков ЧеКа вместе с фундаментальными документами о движении: личными записями Махно, биографическими справками о самых активных повстанцах, полным комплектом газеты Путь Свободы (содержавшим, насколько нам известно, 43 номера) и многими другими ценными источниками. По логике вещей, все эти материалы должны находиться в архивах ЧеКа или красной армии; Лебедь, например, намекает на номера газеты Путь Свободы разного формата и напечатанные на бумаге разного цвета. Кроме того, архивные фонды румынской и польской полиции, возможно, содержат также захваченные ими документы о Махно; можно также выдвинуть подобную гипотезу о чемоданчике с бумагами, находившемся у Гриши Бартановского и захваченном парижским Гестапо во время Второй мировой войны. Все эти материалы, возможно, когда-нибудь позволят дополнить описание фактов и деяний махновского движения, если они не были навсегда утеряны в бюрократических полицейских лабиринтах или не стали жертвой времени (разрушения бумаги) и неизбежных для войны уничтожений.

Представляется уместным составить краткий хронологический обзор имеющихся печатных источников. «Всякому князю – свой почет!» Мы начнем, таким образом, с точки зрения победителей, ленинцев, для которых История – это особая область, позво-ляющая через прошлое контролировать настоящее и оправдывать все «человеческие жертвы», совершенные во имя построения их гегемонической власти. Первые исследо-вания, одновременно политические и военные, предназначались для партийных и армейских кадров, и были написаны, когда борьба с махновцами была еще в разгаре: следовало объяснить необходимость «малой гражданской войны» и информировать о целях и способах борьбы повстанцев. Ничего удивительного, таким образом, в том, что они были опубликованы^[472]1 в журналах для внутреннего пользования, небольшим тиражом, и что, на первый взгляд, они поражают своей объективностью, за исключением, разумеется, того, что касается поражений и потерь, понесенных красной армией, пунктов, по которым требовалась самая большая сдержанность. Такая «объективность» объяснима: она была необходима, чтобы военные и политические кадры могли извлечь из нее полезные уроки. Любопытно, что последующие советские монографии воздерживаются от упоминания об этих исследованиях, считая их, несомненно, слишком благоприятными для махновцев. Самая важная из них, бесспорно, статья Ефимова – которую мы многократно использовали, – так как она отличается тем, что дает обобщающий анализ борьбы против Махно в 1920 году. Другие статьи посвящены отдельным боям и избегают описывать слишком подробно поведение повстанцев.

Главный военный руководитель, на которого была возложена задача борьбы против махновцев, Эйдеман, взял на себя труд выявить с политической точки зрения аспекты украинского «бандитизма», которые подлежат осуждению^[473]2. Другой крупный стратег красной армии, бывший царский полковник Какурин, извлекает урок из этой борьбы против «бандитизма», бичуя его как «особую социальную болезнь», и проповедует развитие полицейского аппарата для его подавления^[474]3.

Первое обобщающее официальное исследование о Махновщине, написанное в сентябре 1921 года, появилось за подписью Д.Лебедя: Итоги и уроки трех лет анархо-махновщины. Автор ставит перед собой цель изучить «кулацкий и мелкобуржуазный бандитизм» этого движения, хотя отличает его от других «бандитизмов»: петлюровского или социалистического независимого, популистского, анархистского, контрреволюцион-ного буржуазного и помещичьего, и, наконец, от казацкой Вольницы. Этот винегрет получает странный вкус, когда Лебедь приравнивает украинских бедняков к русским «середнякам»! Смысл этого в том, чтобы сделать вывод, что «середняки», сторонники Махно, соответствуют русским кулакам и принимают анархистскую идеологию, как самую приспособленную для борьбы против советской власти! Первый «практик анархического учения Махно сделался орудием кулаков»^[475]4. Выкрутасы этой диалектики вынуждают автора еще сказать, что первый союз с Махно не мог быть продолжитель-ным, так как его принципы «свободы, выборности командиров и его средства партизанской войны» разлагали красную армию. «Благодаря этой агитации наименее сознательные группы лиц из красной армии переходили к Махно. Особенно это было заметно среди матросов^[476]5». Попутно, Волин награждается титулом «духовного отца» Махно. Затем Лебедь утверждает, что IV-й съезд повстанцев, запрещенный Троцким, имел целью отделить махновский район от основной Украины, превратив его в республику «безвластную Махновию». Чуть дальше небольшая коррекция стрельбы: махновская армия не состояла «полностью из кулаков, в нее входили также настоящие крестьяне-бедняки» и целые группы «комбедов» – комитетов бедного крестьянства, созданных ленинцами – часто присоединялись к повстанцам^[477]6. Отметим также интерес-ное определение идеала повстанцев: «Проведение общественных начал таким образом, чтобы люди могли пользоваться жизнью и ее благами в равной степени; организация общественных отношений таким образом, чтобы не было никакой зависимости не только одной группы от другой, но и отдельных индивидуумов друг от друга, чтобы не было признаков власти в людских отношениях»^[478]7.

Формально признав, что обвинения в соглашении между махновцами и белыми не соответствует действительности, Лебедь считает, что лозунг анархической коммуны не учитывал «неподготовленности рабочего и крестьянина к этой социальной стадии»: он связывает «диктатуру рабочих» с развитием продуктивных сил и подчеркивает необходимость хорошо организованного центрального аппарата рабоче-крестьянского государства для успешного восстановления экономики. Проливающее свет замечание Лебедя: «Опасность, и самая большая, заключается в проникновении мелкобуржуазных настроений в рабочие кварталы, на фабрики и заводы, в отсталые и уставшие рабочие массы»^[479]8. Он констатирует по этому поводу, что восставшие матросы Кронштадта подхватили махновский лозунг «свободных советов и III-ей социальной революции», поэтому к ним даже присоединились некоторые члены партии, особенно молодые. Анархо-махновцы, которые не скрывали своих симпатий к этому восстанию, даже перепечатывали кронштадтские листовки. Наконец, чтобы оправдать три последовательных соглашения с махновцами, которые, заметим попутно, признают только два из них, – Лебедь считает, что это «является практикой основного отношения пролетарской партии к мелкой буржуазии, мы могли с ней сговариваться, соглашаться, но должны были ей овладеть».

Он не видит, таким образом, никакого «греха» в вооруженной борьбе против повстанцев, так как это лишь «вопрос исключительно тактический»^[480]9. Такое специально состряпанное рассуждение не лишено неясностей и более кричащих противоречий и явственно демонстрировало трудности, возникшие у власти, неспособной оправдать свою борьбу против махновского «бандитизма». Тем не менее, оно будет повторяться как назойливый припев во всех последующих официальных оценках, иногда приукрашенных вариантами. Это не умаляет ценности данного исследования: оно содержит пространные извлечения из махновской прессы и неоценимые фактические данные, заимствованные из источников, к которым мы не можем иметь другого доступа.

Три года спустя появился рассказ Исаака Тепер-Гордеева, бывшего члена Набата, у которого ЧеКа, вероятно, потребовала признать свои ошибки и покаяться. В действительности, воспользовавшись поводом обрушиться на Махно, он с усердием взялся составить настоящий обвинительный акт против своей бывшей организации. Его аргумент выглядит достаточно странным: Набат якобы управлял Махновщиной на расстоянии, чтобы захватить независимую территорию, где бы он мог осуществить социальные эксперименты анархизма! Он заходит так далеко, что представляет своего бывшего товарища Арона Барона как «диктатора» махновского движения на протяжении значительной части 1920 года! Это не помешало ему украсить свое изложение многочисленными шпильками против махновских «кулаков» и другими предательствами, подсказанными ему чекистским «научным руководителем». Этот памфлет имеет единственную положительную сторону: в нем приведены подробности о некоторых махновцах, и, что особенно важно, впервые воспроизведен полный текст соглашения, подписанного в октябре 1920 г. между махновцами и красной армией.

В 1926 году отметим появление любопытного предисловия Анисева к книге И.Калинина, бывшего белого журналиста, Русская Вандея (о донских и кубанских казаках). Автор предисловия протестует против представления Махно, как простого бандита, который вербовал в свою армию благодаря раздаче награбленного. По его мнению, «такая оценка Махновщины может быть признана точной только для второго квартала 1921 года», так как было бы ошибкой не замечать за «бандитизмом» Махно общее крестьянское восстание против диктатуры помещиков и генералов. Подобное изложение наводит на размышления. С одной стороны, оно занимает непропорционально большое место в предисловии, с другой, приходится прочесть книгу Калинина от первой до последней страницы, чтобы обнаружить всего несколько строк о Махно!^[481]10

В следующем году в монографии «Деникинщина» Д. Кин признает, что махновцы были настоящим «кошмаром для белых», но одновременно он утверждает, что «Анархия была знаменем, за которым кулаки прятали свои устремления^[482]11». В том же году появилась официальная монография, посвященная Махновщине, написанная Кубаниным под покровительством Покровского, в то время «хозяина» официальной историографии. Кубанин претендует на научность и осмысление с марксистской точки зрения «единственной в этом столетии попытки воплотить в жизнь анархический коммунизм». Он тщательно изучает социальные и экономические характеристики движения, аграрную политику большевиков на Украине и различные периоды Махновщины. Однако его метод выглядит более убедительным, когда он констатирует, что центры движения соответствуют самым активным революционным уездам 1905 года, чем когда он пытается объяснить его возникновение уровнем производства сахарной свеклы! Примечательно, что он не ссылается почти ни на какое из предшествующих официаль-ных исследований, имплицитно не признавая за ними никакой ценности. Его рассужде-ния шиты белыми нитками: махновское движение якобы состояло в своей массе из «середняков», которыми руководили в период борьбы против белой контрреволюции «бедняки» и рабочие, а затем, во время борьбы против советской власти, – «кулаки»^[483]12. Его вывод в такой же мере упрощенный: Махновщина следовала правильной линии в 1918 и 1919 гг., когда боролась против иностранных оккупантов и белой реакции, но когда противопоставила себя Москве, она стала контрреволюционной! «Вся история Махновщины есть история метания юго-степного середняка между реакцией и революцией^[484]13». Несмотря на такое ограниченное утверждение, книга остается чрезвычайно полезной, за неимением других источников, для понимания разных аспектов махновского движения, как благодаря многочисленным цитатам, приводимым цифровым данным и использованием – впервые – архивов ЧеКа и красной армии, так и некоторым «признаниям» об «ошибках» ленинской аграрной политики и об ориентации большевистской партии-государства, о чем сейчас пойдет речь. Начнем со следующего «перла»: «В критике советской власти махновцы указывали, что в Советской России нет свободы слова, печати и т. д., которые коммунисты якобы обещали. Эти мелкобуржуазные революционеры не понимали, что, если мы проводим диктатуру пролетариата, то, следовательно, являемся противниками демократических свобод. […] Когда и где большевики говорили о свободе, равенстве и братстве во время диктатуры пролетариата?^[485]14»

Если бы ленинцы позволили себе такое заявление в 1917 г., можно побиться о заклад, что очень быстро История их забыла бы. Десять лет спустя они могли спокойно показать действительный цвет своей власти! Кубанин напоминает затем, что совхозы были «организованы по типу городской национализированной промышленности, т. е. продукты их должны были поступать в распоряжение государства, что вызвало недовольство мелкобуржуазного производителя, который понял лозунг «заводы рабочим, земля – крестьянам» в мелкобуржуазном синдикалистском смысле; т. е. что вся земля и все фабрики поступают в непосредственное распоряжение производителя – «трудящихся на этих землях и фабриках^[486]15». Он отмечает также, что многочисленные антисоветские, а «точнее антипролетарские» движения проходили во имя «Советской власти»^[487]16. Наконец, в одном из примечаний он проводит параллель с одним из средств борьбы махновцев – индивидуальным террором – и средствами, которые применялось кулаками в 1927 г., признавая, следовательно, продолжение антибольшевистской борьбы крестьянства^[488]17.

Для осуждения этих махновских средств борьбы Кубанин очень своевременно обнаружил в архивах Эйдемана личный дневник «жены» Махно, некой Гаенко, убитой весной 1921 г., в котором перечисляются, в негативном освещении, действия повстанцев. Махно напрасно будет опровергать всякую связь с этой самозваной супругой и легко опровергать инкриминированные факты и даты, указанные в этой «утке», ничто не поможет: этот «дневник» остается до сих пор аргументом, которым размахивают как дубиной советские историки и их иностранные приказчики, – такие как Арагон^[489]18 – для разоблачения махновских злодеяний.

В 1928 году по случаю второго издания «рассказа» Герасименко Батько Махно мы получили возможность прочесть предисловие и критические замечания П.Е.Щеголева, известного до тех пор в качестве крупного специалиста по декабристам, Пушкину и Лермонтову, то есть по XIX-му веку, а также одного из основателей Музея Революции в Ленинграде. Он начинает с цитирования ортодоксальных мнений Яковлева и Троцкого о Махновщине, затем рассказывает о Куриленко, Каретнике, Иване Лепетченко и Викторе Белаше, как будто бы они были живы и «мирно работали на Украине», сожалея о том, что они не писали мемуаров: материалы и воспоминания, опубликованные об этом периоде слишком часто, по его утверждению, «сомнительного качества», тогда как недооцениваются те, которые могли ли бы иметь первостепенное значение. Затем он называет Герасименко «наивным» за то, что тот утверждает, что Махно помешал Деникину овладеть Москвой, что было поводом в первый раз в письменном виде обнародовать в СССР такую оценку. В целом, предисловие Щеголева написано в выдержанном тоне, зато примечания в меньшей степени официальны: он высмеивает рассказы Бориса Пильняка и «молодого французского писателя Жозефа Кесселя», «роман» которого сплошь построен на выдумке! Главная новизна этой публикации состоит в том, что она содержит в приложении воспроизведение полного текста директив и телеграмм Махно, отправленных в Москву по поводу Григорьева и его смещения с поста командира дивизии красной армии, а также публикации его длинного письма Аршинову о последних эпизодах антибольшевистской борьбы в 1921 году. С этими документами, заимствованными из труда Аршинова, советская публика ознакомилась впервые. Щеголев подчеркивает это сам и, не колеблясь, говорит о «колоритности языка» письма Махно, которая заставляет вспомнить «лучшие страницы бабелевских новелл о гражданской войне». Можно задаться вопросом, что привело этого почтенного историка, умершего три года спустя, заинтересоваться так вплотную Махно? Несомненно, едва скрываемая симпатия^[490]19.

В том же году появилась монография Руднева, что-то вроде популярного издания Кубанина, поскольку в ней не содержится ни примечаний, ни ссылок. Автор пересказывает всю историю движения более последовательно, чем Кубанин: он открыто враждебен по отношению к Махновщине, ставшей лишь «ширмою для кулацкого движения», но признает, однако, что она имела решающее значение в борьбе против Врангеля в 1920 году. Руднев рассказывает также об «усилиях Махно, направленных на честное соблюдение заключенного с большевиками союза» и указывает, что красные части и командиры присоединялись к махновцам на протяжении 1921 года. В то время эти утверждения звучали святотатственно. Отметим отдельно заключение: «Советская власть говорит свое, а «трудовое крестьянство» говорит свое. Советская власть стоит за то, что власть на землю должна быть в руках государства, раз это государство рабоче-крестьянское. А так называемое «трудовое крестьянство» (в действительности – зажиточное) за то, что земля должна быть в полном распоряжении местного общества, которое само лучше всех сумеет ее распределит»^[491]20. Этот анализ дает, таким образом, довольно четкое представление об антагонизме между соответствующими концепциями повстанцев и государства-партии большевиков.

В 1930 году, во время жестоко проводимого «раскулачивания» в историческом журнале украинской КП Літопис історії появилась статья Эрда с анализом политической программы анархомахновщины, не вносящая сама по себе ничего нового, поскольку в ней повторяются все предыдущие официальные исследования^[492]21. Эта тема становится вновь актуальной только в 1937 году, когда в Испании сталинисты столкнулись с испанскими анархистами. Ем.Ярославский опубликовал обобщающее исследование Анархизм в России, переведенное на многие языки, в котором он вновь повторяет самые избитые обвинения против махновцев, оставляя, несмотря на все, выход для испанских анархистов «доброй воли», так как, по его словам, «махновское движение не всегда было враждебным революции, с самого начала и на всем протяжении своего существования. Были «моменты, когда оно помогало революции^[493]22». Прямой намек на два союза, заключенных с ленинцами, что вовсе не означало, что эти последние могли согласиться со «свободными советами», вызывавшими благородный гнев Ярославского: «Само понятие совета без никакой власти это одна из самых губительных выдумок, исходящая от меньшевиков и белогвардейцев. Это свет, который не греет (…), холодный огонь, это старческое бессилие, это пустая и вредная фраза^[494]23». Верно, что эти сталинские годы знаменуют сильное обогащение мстительной терминологии, поэтому автор, не желая отставать от официальных речей, клеймит «развратных гадов» и других «монстров» на службе у международной реакции! У него нет больше социальных оттенков, как у Лебедя и Кубанина: «ненависть махновцев к крестьянам-беднякам, это была ненависть кулаков к крестьянам-беднякам и к рабочим^[495]24». В этом бреду он доходит до того, что говорит о «Махновском Гуляй-польском государстве», о «кулацком полицейском государстве со своими, палачами, тюрьмами, безответственными деспотическими командирами, армией» и о полном разрушении «свободы прессы и политической свободы^[496]25». Кажется, здесь Ярославский прибегает к проекции и приписывает махновскому движению черты, характерные скорее для его собственной партии. Только анархо-синдикалисты, примкнувшие к большевикам, находят оправдание в его глазах, так как «они осуществляли небольшой шаг вперед к правильному пониманию революции, ее движения и ее задач». Речь шла о том, чтобы очевидным образом указать испанским анархо-синдикалистам из CNT путь, по которому они должны следовать. В унисон измышлениям этого жалкого господина в 1938 г. появилась статья в первом издании Большой советской энциклопедии, посвященная Махновщине: «контрреволюционное движение кулацких слоев украинского крестьянства в 1918–21. […] При штабе Махно в Гуляй-Поле был создан "вольный всенародный совет", заправилами которого были анархисты, кулаки и белогвардейцы. […] Рейды махновцев сопровождались жестокими грабежами, еврейскими погромами и убийствами коммунистов. Пьяная, разгульная жизнь махновцев, возможность пограбить, понасильничать привлекали в отряды Махно большое число уголовного элемента и всякого рода искателей приключений, авантюристов»^[497]26.

В это же время началась серия «Московских процессов», привлекших внимание мирового общественного мнения, более впечатленного этой внутренней борьбой, чем судьбой миллионов крестьянских жертв сталинской коллективизации предшествующих лет. Для рассмотрения причин этого сведения счетов была создана международная комиссия из представителей «левых». Мало-помалу она продвинулась так далеко, что стала требовать объяснений от Троцкого, уже несколько лет изгнанного из «святая святых», по поводу его собственного поведения по отношению к матросам Кронштадта и Махно. Бывший большевистский «Карно» соизволил ответить: «Махно был смесью фанатика и авантюриста. Но он стал средоточием тех же тенденций, которые вызвали кронштадтское восстание. Кавалерия вообще наиболее реакционный род войск. Человек, сидящий верхом, презирает пешего. Махно создал кавалерию из крестьян, у которых были свои лошади. Это – не забитые деревенские бедняки, которых Октябрьская революция впервые пробудила, а крепкие и сытые крестьяне, которые боялись потерять то, что у них было. Анархические идеи Махно (отрицание государства, непризнание центральной власти) как нельзя лучше отвечали духу этой кулацкой кавалерии. Прибавлю, что ненависть к городу и городскому рабочему дополнялась у махновцев боевым антисемитизмом».^[498]27

Вскоре, он повторился, заявив безапелляционно, что «только совершенно пустой человек способен видеть в бандах Махно или в кронштадтском восстании борьбу между абстрактными принципами анархизма и государственного социализма».^[499]28 Троцкий оставался верным самому себе, таким, каким он показал себя во время своего наступления против махновцев в июне 1919 г. Он показал, таким образом, свою неспособность понять вырождение русской революции. Ни коим образом не пересматривая вопрос о своем собственном участии в этой губительной эволюции, совсем напротив, он продолжал доказывать свое право на большевистское наследие, восхищенный своим братом-близнецом Сталиным, используя те же аргументы и анафемы. Только незадолго до того, как он сам стал жертвой методов, которые он так хорошо применял против революционных повстанцев, Троцкий частично пересмотрел свои резкие суждения о Махно, который «имел хорошие намерения, но действовал явно плохо^[500]29». Надменность, стоившая ему стольких врагов внутри своей собственной партии, заставила его еще раз сыграть самую красивую роль: того, кто знает, как следовало действовать «хорошо», или «плохо».

Начиная с этого времени, и на протяжении почти двадцати лет, над Махновщиной воцарилась свинцовая тишина. Это было благодатное время для «продажных писак на службе» у режима: разве не дошло до переписывания всей истории гражданской войны, чтобы обнаружить в ней отважные подвиги, хорошо скрытые до тех пор, любимого «отца всех народов», Иосифа Виссарионовича Джугашвили – Сталина! Например, в книге некого А.В. Лиховата о «Разгроме национальной контрреволюции на Украине в 1917-1922 гг.» на 651 странице ни слова не сказано по поводу Махно! Воскрешение подобных воспоминаний могло внушить некоторые идеи инакомыслящим, которыми кишела гигантская тюремная камера, называемая СССР!

В 1962 г. в украинской энциклопедии, махновское движение все еще отождествля-ется вперемешку с «кулаками, эсерами, анархистами и петлюровцами», а вольные советы становятся «советами без коммунистов». Все остальное излагается в соответствии с такими взглядами^[501]30. Придется ждать 1964 года и результатов хрущевской оттепели, пока появится сколь нибудь интересное исследование, в котором рассматривался в рамках «малой гражданской войны» военный и политический аспект борьбы против махновцев. Изданная тиражом только в 2140 экземпляров, работа Трифонова предназначалась для «студентов-историков, преподавателей средних школ и университетов, а также для партийных работников». Поскольку «малой гражданской войне» во времена «культа Сталина» совершенно не уделялосьвнимания: «Главное внимание в книге сосредоточено на показе деятельности ЦК РКП (б) и Советского правительства во главе с В.И.Лениным, местных партийно-советских органов, Красной Армии, ВЧК, ЧОН, милиции по разгрому банд»^[502]31. Трифонов предостерегает, что борьба, которую вели против диктатуры пролетариата кулаки под руководством мелкобуржуазных партий эсеров, меньшевиков, анархистов и им подобных, была инспирирована и организована международным империализмом. Это предостерегающее заклинание остается по-прежнему актуальным, так как хорошо известный прием, состоящий в том, чтобы возложить на внешних врагов причины внутренних «трудностей», позволяет оправдать самые жестокие репрессии. Несмотря на такой подход, в работе даются многочисленные детали, заимствованные из архивов, в частности о военных операциях. Но ее истинный интерес состоит в критическом отношении к предшествующим монографиям о махновском движении.

Из всех противоположных по взглядам источников цитируется только книга Аршинова. Автору, названному «учителем и духовным отцом» «архибандита» Махно, не удалось, по словам Трифонова, скрыть «зоологическую ненависть к коммунизму»: книга утратила ценность из-за своего «антикоммунистического яда»! Что касается Лебедя, ему вменяется в вину некритическое использование источников (вероятно, его пространные цитаты из махновской прессы), как и его определение Махновщины, как «мелкобуржуазного бунтарского духа». Тепер обвиняется в том, что он не рассеял сомнения относительно Махно и даже «попытался его реабилитировать»! Кубанин якобы допустил серьезные методологические ошибки, касающиеся определения социальной природы и политического характера «украинского бандитизма». Трифонов исправляет его: Махно и его окружение представляли интересы самых богатых сельских кулаков с 1918 года! Кроме того, Кубанин не проявил достаточного критического подхода к «Воспоминаниям» арестованных махновцев и слишком часто ссылается на Аршинова, без необходимой проверки. Только Ярославский получил пощаду в его глазах и заслуженно: они одного происхождения, только сталинизм Трифонова попросту обходится без Сталина^[503]32.

Наконец, в 1968 году появилась статья Семанова. В ней однозначные суждения Трифонова в свою очередь смягчены: «Махновщина – по его словам, – несомненно, пользовалась до определенного времени поддержкой сравнительно широких слоев крестьянства, именно поэтому борьба с ней была делом долгим, трудным и кровопролитным»^[504]33. Семанов ставит себе задачу «показать ее разрушительную сущность и отсутствие каких-либо позитивных идеалов» в движении и легко достигает этой цели, так как в источниках – полностью уже известных – он обращает внимание на самые негативные аспекты, которые могли подтвердить его тезис. В конце этого историографического обзора отметим монографию Канева, посвященную анархизму, в которой автор возмущается против «Современных буржуазных фальсификаторов истории, которые представляют их в качестве таковых и обвиняют большевиков в их уничтожении. Для объективного исследователя совершенно очевидно, что дело не в коварных замыслах большевиков. Уничтожение Советской властью анархистской конфедерации "Набат" и махновщины было продиктовано самой логикой гражданской войны, когда стоял вопрос "кто – кого"»^[505]34.

Начиная с 1920 годов, регресс очевиден. По сравнению с литургическим прославлением роли Ленина и партии, исследования Ефимова, Антонова-Овсеенко и, в меньшей степени, Лебедя и Кубанина, выглядят образцами объективности! Эти авторы не боялись широко цитировать тексты махновцев и приоткрывать некоторые слабые места и недостатки ленинского режима, пост-сталинские авторы «житий святых», не колеблясь, отнимают у противников своих еретических тезисов всякое право на слово.

На западе историки долгое время довольствовались рассмотрением взглядов победителей, почти систематически игнорируя «малую гражданскую войну» 1920-1924 годов. Несколько лет назад произошла явная эволюция в данном вопросе, и несколько исследований обозначили возрастание интереса к данному периоду. Среди работ на английском языке привлекают внимание монографии Михаила Палия, американца украинского происхождения, и Микаэля Мале, шотландского историка^[506]35. Их намерение состояло, некоторым образом, в том, чтобы реабилитировать в университетских кругах Махно и украинское повстанческое движение, которым он руководил. Это, несомненно, похвальная цель, но, на наш взгляд, второстепенная, поскольку более важно познакомить более широкие круги с опытом украинских анархо-коммунистов и извлечь из него полезные уроки для современного революционного проекта. Рассмотренные в общих чертах факты и деяния махновцев, а также совокупность военных операций, связанных с этим, остаются изолированными от общего контекста русской революции. В этом мы снова находим классический недостаток университетских исследований, которые довольствуются холодными перечислениями событий, не вдаваясь в их глубокий анализ и, особенно, не описывая со всеми необходимыми подробностями их ключевые фазы. В методологическом плане некоторые фундаментальные источники, как, например, книга Ефимова, опущены или использованы недостаточно, тогда как использование других, сомнительных, становится источником спорадических неточностей. Несмотря на все, можно только радоваться публикации этих отличных исследований, ставших противовесом к посредственным книгам англосаксонских университетских ученых, затрагивающих данную тему.

На французском языке, начиная с 1920 годов, доступными были только книга Аршинова и первый том Воспоминаний Махно. В 1947 году появилась посмертно изданная книга Волина Неизвестная революция. Автор ранее обещал большой труд о Махно и Махновщине, возможно виной тому война или другие обстоятельства, но мы не можем подводить итог. Процитируем для памяти критический отзыв, написанный в то время Идой Мэтт:

Далекий от того, чтобы нам открыть новые факты, автор воспроизводит целые страницы из Истории махновского движения, написанной Аршиновым в 1921 году. Напротив, он ничего не цитирует из личных Воспоминаний Нестора Махно, оригинал которых он нашел под подушкой на смертном одре Махно в больнице. Его описание Махновщины содержит, несомненно, интересные факты, но его историческая ценность снижается из-за отсутствия ссылок, помпезности стиля и некоторой отталкивающей саморекламы. В заключение, автор, стремясь достигнуть предела объективности и непредвзятости, пускается в описание личностных отрицательных черт Махно, и эта не очень изысканная «непредвзятость» удивительно напоминает посмертную личную месть.^[507]36

Это справедливые критические замечания, так как мы смогли констатировать пространные перефразировки и цитаты из Аршинова и Махно, а несколько исторических анекдотов, рассказанных самим Волиным, не могут оправдать его моральных рассуждений о Махно и его товарищах, совершенно неуместных после подобного демарша.

В 1970 году первый том Воспоминаний Махно был переиздан, благодаря стараниям писателя Даниеля Герэна. В кратком предисловии он напоминает характерные черты движения и сожалеет о его «некоторой относительной слабости», вызванной «недостаточным присутствием анархической интеллигенции в его рядах», хотя, по крайней мере «отрывочно движение получало помощь извне (?)». Герэн нам сообщает, пользуясь случаем, о публикации «блестящего психологического портрета Махно, написанного английским писателем Малькольмом Мензисом^[508]37». Этот «портрет» появился в 1972 году, в переводе с английского рукописного текста и не оправдал наших ожиданий, так как автор, в своем полном незнании предмета, удовлетворяется воспроизведением некоторых автобиографических текстов Махно, доступных на французском языке, а также нескольких, неизвестно где собранных сплетен, поскольку он не дает нигде ни одной ссылки, и сдабривает все это психологическими размышлениями, свидетельствующими больше о его собственном внутреннем беспокойстве, чем о Махно. Герэн не останавливается на этом пособничестве «подлому удару осла умирающему льву»: в связи с публикацией антологии анархистских текстов, которые ничего не могли сказать против, он представляет движение как «гигантскую жакерию, сопровождавшуюся партизанской войной, под руководством борца за справедливость, своего рода Робин Гуда (…), относительно грубого мужика (…), партизанской войной, которая предвосхищала революционную войну китайцев, кубинцев, алжирцев и героического Вьетнама». Не побоявшись этих противоестественных параллелей, автор предисловия добавляет, что Троцкого следует «уважать», потому что он «был великим революционером» и «ошибки, накопленные большевистской властью между 1918 и 1921 годами, вершиной которых был, наверное, Кронштадт (и Махно? – А.С.), не уменьшают ни в коей мере убежденности и гениальности авторов Октябрьской революции^[509]38». Это противоречивое суждение Герэна свидетельствует о невозможности совместить несовместимое: его ленинско-троцкистские симпатии, его пыл неофита, пропагандирующего странную смесь, названную «либертарным марксизмом» и анархизм махновцев.

В 1975 году Володимир Голота (по-видимому, украинского происхождения) защитил в Страсбургском университете докторскую диссертацию об украинском махновском движении, в которой после лишенной воображения компиляции ограниченных источников на французском и некоторых на русском и украинском, приходит к неоднозначному выводу, близкому к тезису Герэна^[510]39.

Исходя именно из этих французских «источников», Ив Тэрном, хирург-уролог и историк в свободное время, опубликовал в 1981 году небольшую книгу о Махно. Оставим в стороне неточности, путаницу и темы, не имеющие отношения к предмету, и познакомимся с медицинско-историческим диагнозом автора: «Махно был открывателем», посредником между народом и его вхождением в историю, диастатическим элементом (!), ускоряющим реакцию и действующим только там, где у него были средства для действия(?)^[511]40».

Кое-кто, возможно, выдвинет в качестве смягчающего обстоятельства симпатию этих авторов к Нестору Махно. Этот аргумент представляется малоубедительным, принимая во внимание саму личность украинского анархиста, не склонного ни к какой любезности. Он, несомненно, не оценил бы способ, которым жалкие «защитники» пользуются, чтобы выпятить самих себя.

Несмотря на слабости и явные упущения трудов этого типа, можно объяснить их появление нехваткой работ о Махно, достойных этого имени: очевидно, что они никогда не смогли бы быть опубликованы, если бы французские официальные историки серьезно изучили этот вопрос, как это сделали их англо-саксонские коллеги Палий и Мале. Так, Роже Порталь, профессор русской истории в Сорбонне, в небольшой книге, созданной в 1970 году, не колеблясь, говорит о Махновщине как о «движении анархистского толка, в котором объединились под командованием Махно очень разные политические и социальные элементы, поочередно присоединявшиеся к большевикам, затем к белым армиям, что усложняло еще более ситуацию, движение было ликвидировано в 1921 году; часть его войск вошла в красную армию^[512]41». В случае, если этот «мало осложненный» сорбонец пожелает получить разрешение на печатанье у Кремля, укажем ему, что даже советские историки пошли уже дальше! Подобный подход к Махно и к русской революции вообще заслуживает рассмотрения вопроса, какой должна быть методология, действительно соответствующая объекту. Подчеркнем, прежде всего, условие sine qua non: требуется, прежде всего, отличное знание русского языка, поскольку все источники доступны только на этом языке. Тем не менее, это условие является необходимым, но не достаточным, так как владеющих русским языком во Франции достаточно. Желательны и, возможно, необходимы также другие критерии: строгое и широкое рассмотрение различных точек зрения всех участвующих сторон. Эта работа предполагает, таким образом, полную независимость ума, а именно, никакой зависимой связи с «научным руководителем» или любым другим «князьком», никакого стремления понравиться или не понравиться власть предержащим или возможной «клиентуре». Мы видим, что такой подход отстраняет от дела дилетантов, жадных к «славушке», и университетских исследователей, озабоченных «продвижением» карьеры. Добавим также к этому интенсивные усилия, которых требует проверка точности и своевременности ссылок, необходимость предоставить читателю максимум данных для понимания, короче, выполнения неблагодарной и изнурительной работы, которая многих отталкивает. Однако ставка чрезвычайно важна: миллионы людей боролись и отдали свою жизнь за убеждения, другие продолжают борьбу; только это имеет значение, а не самолюбие или известность тех или иных. В противоположность фанатической аксиоме ленинцев – «только правда является революционной», известно, что собой представляет эта односторонняя истина, – мы принимаем девиз: «только поиск правды является революционным». Только с таким намерением, на наш взгляд, можно осуществить результативный подход – среди других – к событиям 1917-1921 годов.

В заключение этого библиографического обзора следует рассмотреть область, в которой только что названные правила не имеют никакой силы: художественную литературу. Приведем несколько примеров таких «произведеньиц», не останавливаясь на них слишком долго. Ветлугин, русский белогвардеец, нашедший пристанище в Париже, первым дал сигнал в своем опусе, изданном в 1920 году, посвятив целый раздел «украинской ночи», а, в действительности, Махно, представленному в самом карикатурном свете. Автор приписывает ему следующие слова: «Свободной России не нужны ни почты, ни телеграфы. Предки наши не писали писем и не телеграфировали, а счастья было больше!».^[513]42 По мнению автора, Махно меняет политическую ориентацию каждой осенью! Ветлугину вторит Елена Извольская, дочь бывшего царского посла во Франции. Она приписывает Махно в качестве «первого подвига» «убийство предводителя дворянства, который имел неосторожность прийти проверить некоторые подозрительные счета». Махно был «отправлен в Сибирь, откуда он несколько раз бежал (…). Его боятся и любят как бога», за этим следует еще несколько выдумок такого же дурного пошиба^[514]43.

З.Арбатов опубликовал рассказ о Махно с претензией на биографию. Махно в его описании – человек «малого роста, почти карлик, с длинными руками, ладони которых доставали коленной чашечки, с бледно-желтым, изъеденным оспой лицом и с круглыми темно-коричневыми глазами, он напоминал собою сову, ослепленную ярким светом». Автор, представляется как сын хозяина дома, в котором Махно якобы устроил свой штаб во время захвата Екатеринослава. По его словам, махновцы систематически рубили саблями на улицах всех тех, кто был одет в меха и хорошие пальто, забавляясь тем, что отсекали головы одним ударом, и другими действиями, не нуждающимися в комментариях, так как они, несомненно, свидетельствуют об умственном заболевании самого Арбатова^[515]44. Уже цитированный Герасименко представляет Махно в таком же духе: в одиннадцать лет он якобы был «продавцом кружев» в Мариуполе и отличался непокорным поведением, за что часто получал палкой от своего начальника, который как будто признавался, что «за три месяца поломал сорок палок на спине и голове юного Нестора, и все безрезультатно», так как тот мстил, отрезая пуговицы на одежде! Мы видели, как использовал эти «источники» Жозеф Кессель. Однако он не был единственным: Борис Пильняк^[516]45 «выдал» рассказ в таких же тонах. Оба подверглись резкой критике советского историка Щеголева, как было указано выше. Отметим для памяти, что Багрицкий, Маяковский и Демьян Бедный «состряпали» мерзкие «вирши» о Махно: так, например, последний из них: написал «Был Махно – бандит такой / Со святыми упокой! / В нашей стройке грандиозной / Был он выброшенным пнем, / Как чудно в стране колхозной / Вспоминать теперь о нем!» В.В. Маяковский, обожатель Ленина, прибавил свое: «били Деникина, били Махно, так же любого с дороги смахнем».

Пролетарский граф Алексей Толстой (не имеющий никакой родственной связи со своим знаменитым однофамильцем), бывший закоренелый монархист, ставший курителем фимиама Сталину, повествует о Махно и повстанцах в одном из романов, с таким же болезненным воображением^[517]46. Паустовский, «либеральный» сталинец 1950 годов, описал странную сцену следующим образом. Нам представляет фантастическое развитие интриги: сцена происходит на станции Помощной. Перед рассказчиком проезжают во всей скорости три эшелона махновцев; тем не менее, он успевает заметить множество малейших деталей того, что ему показалось «горячечным бредом»:

«хохочущие рожи парней, увешаны оружием кривыми шашками, морскими палашами, кинжалами с серебряным набором, кольтами, винтовками и пару синовыми патронами. На папахах, кубанках, кепках, котелках и ушанках мотались от ветра огромные черно-красные банты. Самый большой бант я заметил на измятом цилиндре. Владелец его в обрезанной для удобства дохе стрелял в воздух очевидно, салютовал затаившей дыхание от ужаса станции Помощной. У одного из махновцев ветром снесло соломенное канотье. Оно долго каталось кругами по перрону и наконец легло почти у самых ног дежурного. У этого канотье был легкомысленный вид, несмотря на зловещий черный бант.

[…] возможно прежний владелец поплатился жизнью за свою страсть к франтовству».

Потом пронесся матрос с «длинной как у жирафа шеей, в разорванном до пупа тельнике. Очевидно, тельник был разорван нарочно, чтобы татуировка всем была видна. […] Я не успел ее рассмотреть, помню только путаницу женских ног, сердец, кинжалов и змей. Сизый пороховой рисунок татуировки был сдобрен розовой, как земляничный сок, краской. Если у татуировок бывает стиль, то это был стиль "рококо"».^[518]47

Что же происходит в голове Паустовского? Несомненно, серьезные психические завихрения, поскольку он может описывать сцену, длившуюся несколько секунд, на шести страницах, полных мельчайших деталей! Тем не менее, не ему принадлежит главный удел, в этом жанре. Один американский писатель-фантаст выводит на сцену некоего «Кастора Крахно», вождя анархистского движения «Смерть жизни!» Французский издатель, опасаясь, что намек недостаточно прозрачен, взял на себя труд решить «уравнение Крахно=Махно, которое непосредственно определяет рамки и намерения романа Бэйли. В этом звездном королевстве, раздираемом гражданской войной, Крахно поднимается, чтобы горячо проповедовать анархизм, нигилизм и смерть жизни^[519]48». Наконец, автор одного исследования о «Казаках» утверждает, не моргнув глазом, что «Махно был коренастым блондином, строго одетым в черное (…), его настоящее имя Афука Бида, он еврей, еще в юности уверовавший в идеи анархизма^[520]49». Что можно сказать обо всей этой помоечной литературе, которую некоторые «начинающие махнологи», упомянутые выше, не опасаются использовать для обоснования своих измышлений? Оставим специалистам – «литературоведам» заботу определить патологические причины вдохновения этих писак, мифомания и низость которых может сравниться только с их бездарностью.

Добавим наше личное свидетельство: в 1960 годах в Москве во время демонстрации фильма, снятого по пьесе В.Вишневского Оптимистическая трагедия, одна из сцен, представляющая Махно на паланкине и под зонтиком, должна была рассмешить публику. Однако сотни зрителей отреагировали на нее ледяной тишиной, что свидетельствует о том, что никто не был обманут официальным маскарадом.

Представляется своевременным^[521]50 рассмотреть некоторые публикации и новые материалы, которые мы получили после издания нашей книги, являющейся результатом восемнадцати лет исследований и проверок, то есть чуждой всякой импровизации, в отличие от большинства публикаций на данную тему. В целом в них выпячивается сенсационная сторона некоторых обвинений и утверждений, вследствие чего в тени остается истинный смысл махновского повстанческого движения. Таков, например самиздатовский текст, опубликованный Павлом Литвиновым (внуком министра иностранных дел времен Сталина) под заглавием Нестор Махно и еврейский вопрос^[522]51. Автор стремился доказать, что Махно никогда не был антисемитом, а напротив, «заслуживает, чтобы евреи уважали и чтили его память». Эта попытка выглядела бы достаточно приятной, если бы, в действительности, автор не ломился в широко распахнутую дверь, поскольку, как было показано выше, даже большевистские историки всегда опровергали это абсурдное обвинение. К тому же, Литвинов увязывает этот вопрос с возрождением еврейской национальной идеи и даже с попыткой создать революционный еврейский «Сион» на Украине! Положительным в этом является все же то, что Литвинов пользуется случаем, чтобы напомнить основные характеристики и достижения махновского движения, в частности его решающую роль в разгроме белых. Отметим, что использованные источники были опубликованы за пределами России. Некоторые из них взяты из русских анархистских журналов, издававшихся во Франции и Соединенных Штатах в 1920 и 1930 годы: то есть они все же достигли своей цели в самой стране, способствуя восстановлению истины.

Несмотря на некоторые неточности – Махно якобы работал в Париже киномехаником! – это исследование заслуживает того, чтобы о нем знали особенно в Израиле и в среде еврейских читателей, поскольку многие из них все еще являются жертвами «слухов» о Махно. Напротив, оно не дает ничего нового западным читателем, располагающим гораздо более полными текстами и работами на данную тему. Поэтому трудно понять сенсационную рекламную шумиху вокруг него со стороны некоторых французских и итальянских анархистов.^[523]52 Возможно потому, что на протяжении многих лет недоставало исторических и теоретических исследований и работ об анархизме. Этим объясняется тот факт, что многие анархисты превратились в «доброжелательную публику» и хлопают в ладошки, как только какой-нибудь университетский ученый или кто-либо, не имеющий никакого отношения ни к движению, ни к его идеям, соблаговолит проявить интерес к Анархии!

К нам попал также экземпляр другого рукописного текста на русском языке, посвященного жизни Левы Задова-Зиньковского, командира подразделения, переправившего тяжело раненого Махно в Румынию в августе 1921 года. Автор рукописи, некий Яков Гридин, представляет себя в качестве бывшего сотрудника НКВД (Чека вначале была переименована в ГПУ, затем в НКВД, а на сегодняшний день называется просто КГБ), недавно эмигрировавшего в Израиль. По версии Гридина, Задов, который руководил некоторое время махновской службой разведки, во время изгнания в Румынию установил контакт с ГПУ и оказал ему ценнейшие услуги. В частности, якобы завлек на Украине в ловушку капитана французской контрразведки и убил его во время сна. Все это было сделано, чтобы доказать ГПУ свою благонадежность и получить реабилитацию себе и своему брату. В этом шпионском рассказике фигурирует даже красивая заплаканная вдовушка, утешить которую поставил себе цель Задов! Самое уязвимое место в нем как раз в утверждении, что Задов якобы получил приказ от своего московского начальства «ликвидировать» Махно, который в это время, в 1922 году, якобы находился в одном из лучших варшавских отелей (на самом деле он только «наслаждался» долгим и тяжелым пребыванием в городской политической тюрьме!). Задов якобы успешно справился со своим заданием и преспокойно жил себе до «плохих» сталинских чисток 1937, когда его бросили в темницу.

Поскольку настоящая история Задова нам неизвестна, можно пускаться в фантазии по поводу его судьбы. Однако слишком много развелось маловероятных историй и следовало бы, в первую очередь учитывать, что в большевистских исследованиях Лева Задов и его брат представлены как исполнители «черных дел» Махно, в частности как безжалостные палачи большевиков. Во-вторых, они были убежденными анархистами с 1905 года, за что просидели многие годы в царских тюрьмах. В третьих, они неоднократно доказали свою преданность махновскому движению.

Все это вызывает очень скептическое отношение к подобным измышлениям по их поводу, если только их не путают с другими лицами. Впрочем, следует быть готовым к другим откровениям в подобном стиле со стороны советских еврейских эмигрантов, ибо многие из них были, подобно Гридину, бывшими сотрудниками ГПУ или привилегированными чиновниками государственного аппарата и других инстанций советского режима, или же их детьми или родственниками. Разумеется, не может быть и речи о малейшем доверии к пропагандистским маневрам подробного рода, конечно, разве только в поддержку этих измышлений будут приведены веские доказательства и документы.^[524]53

Мы упоминали в нашей книге о существовании рукописного текста воспоминаний о Махно Иды Мэтт, члена группы Дело труда с 1925 по август 1928. Одному из мелких издателей пришла в голову щедрая мысль издать его брошюрой в двадцать восемь страниц (исходная рукопись состоит из шести листов с четвертью!). Брошюра приправлена несколькими личными замечаниями о «радикализме Нестора Махно. В этом он предстает совершенно современным, и выходит практически и исторически за рамки анархистской идеологии… Для Махно революция ни в коем случае не может быть проверкой какой-либо идеологии – будь она даже анархистской – она разрушение всяческих идеологий»^[525]54. Вот уже несколько лет модно пользоваться термином «идеология» под всякими соусами и во всех смыслах, но если понимать под ним связную концепцию жизни и общества можно с пользой сравнить эти поспешные и пустые утверждения с мнением по этому вопросу того самого Махно, широко представленному в его статьях, содержащихся в настоящей книге. Относительно текста Иды Мэтт, мы его уже охарактеризовали. Некоторые ее замечания похожи на «медвежью услугу»: «Махно завидовал евреям», но был «способен поддерживать дружбу с евреем, без особого усилия воли». Он завидовал также интеллигентам и, что серьезнее, «завидовал» карьере красных генералов Буденного и Ворошилова до такой степени, что «в его голове, невольно, роилась мысль, что он также мог бы стать генералом Красной армии. Однако сам он мне этого никогда не говорил» такой «телепатический» подход в значительной степени подрывает значимость подобных оценок и может даже доходить до низкого поклепа и мелких сплетен; лучше сразу прекратить это. Ида Мэтт, с которой мы были знакомы лично, заслуживает высокой оценки за другие более значимые статьи.

Перейдем к рассмотрению одной из самых интересных библиографических новинок. Мы отметили в своей монографии о Махно существование остающихся неизданными по настоящее время рукописей Волина, к которым мы не имели доступа. Они находились у Розы Дубинской, вдовы первого издателя посмертной книги Волина Неизвестная революция, затем были «возвращены» при помощи силы старшим сыном Волина, Игорем Эйхенбаумом, который в то время придерживался политических взглядов, очень далеких от взглядов отца. Если верить рассказу Розы Дубинской, историк Даниэль Герэн, кажется, сыграл в этот момент неоднозначную роль. Затем мы получили его опровержение, в котором он утверждает, что это дело произошло без его ведома.^[526]55

Нам также стало затем известно, что в обращении находится несколько копий этих рукописей: прежде всего у Даниэля Герэна, затем в секретариате по истории Французской федерации анархистов, наконец, одна из них была сдана на хранение Лео Эйхенбаумом, вторым сыном Волина, в «Банк Звука и Изображения», основанный Роланом Форнари.

Благодаря любезности этого последнего мы смогли ознакомиться с этими нашумевшими неизданными материалами Волина. Что входит в их состав? Так вот, к большому нашему удивлению там в особенности имеется заключение Неизвестной революции, которое было преднамеренно изъято в четырех следовавших друг за другом изданиях книги. Это достаточно значительный текст – сто десять листов^[527]56 – из которого, только часть, описывающая встречу Волина и Троцкого в Нью-Йорке незадолго до их возвращения в Россию в 1917, была использована Даниэлем Герэном в его антологии «Ни бог, ни господин». Ввиду того, что именно он занимался публикацией последних изданий Неизвестной революции, мы спросили у него, почему они были лишены этого «заключения», такой естественной части любого труда. Он ответил, что решение было принято совместно с Игорем Эйхенбаумом, так как им представлялось, что содержание этого заключения «ослабляет» остальную часть книги. В свою очередь мы прочли это заключение и придерживаемся иного мнения. Оно нам представляется связанным прямой нитью с психо-моральными анализами Волина. Если он и ошибается, представляя мировые события «с 1914 до сентября 1940» как «разрушительный период мировой социальной революции», а конструктивный период должен был «пройти значительно быстрее», то всегда можно сослаться на право на ошибку, но ни в коем случае, как нам кажется, нельзя подвергать цензуре посмертное произведение, изымая из него «заключение», призванное придать целому полноту смысла. Желательно, чтобы в следующем издании книги этот пробел был попросту восполнен.^[528]57

Среди неизданных бумаг фигурирует также переписка Волина, последнего периода его жизни, в которой он касается интересующей нас здесь темы. В одном из писем какому-то Анри, датированном 04.11.1944 в Марселе, он обрушивается на некого Фремона, который якобы «распространял слухи о его взаимоотношениях с Махно». Фремон якобы знал из «уст самого Махно, что с некоторых пор, Махно и я не были в прежних дружеских отношениях. Возможно Махно даже его немного науськивал на меня» и он якобы выдвинул «абсурдное обвинение» против него «в похищении документов Махно». В качестве «формальных свидетельств, наглядно показывавших бессмысленность этого грубого вымысла» Волин приводит в свою пользу следующие три факта:

1) Он якобы «пожертвовал целых два года своей деятельности в 1921-1923, чтобы опубликовать «Историю махновского движения Аршинова», Волин добавляет: «я говорю именно «пожертвовал», так как я мог бы использовать свое свободное время для собственной литературной работы, которую меня просили сделать и которая меня интересовала»;

2) Волин уступил дорогу Аршинову, так как сам он участвовал в махновском движении только шесть месяцев, тогда как Аршинов оставался в нем до конца и, следовательно, имел «большее право писать его историю». Впоследствии Волин только использовал его историю и довольствовался тем, что добавил к ней несколько своих личных эпизодов в той части Неизвестной революции, которая посвящена махновскому движению. В этом плане, здесь имеется лишь констатация фактов, известных искушенному читателю, но хорошо, что Волин напоминает об этом сам;

3) Он ссылается на свою работу по «литературному редактированию» II и III томов «Воспоминаний Махно», опубликованных на русском языке в 1936 и 1937. Затем последовали французские переводы его предисловий к этим двум томам, а также часть его введения о махновском движении, заимствованная из Неизвестной революции. Волин завершает свое второе письмо тому же Анри от 11.11.1944, высказывая пожелание, что его уточнения “удовлетворят любопытство товарищей” и “докажут им, что враки о моем поведении лишь последствия грубой и глупой клеветы, которая делает ставку на неосведомленность многих товарищей об истинной ситуации”. Не имея больше никаких других сведений о точном содержании указанной «клеветы», мы можем только фиксировать аргументы Волина, которые каждый оценит по-своему.

Отметим, в особенности, важные уточнения Волина, касающиеся судьбы рукописей Махно: его супруга Галина Кузьменко вынуждена была сжечь чемодан с документами своего спутника во время немецкой оккупации и якобы сообщила об этом Волину незадолго до своего отъезда в 1942 в Германию. Отметим непоследовательность в ее действиях: было бы более уместным доверить эти документы надежным друзьям или какой-нибудь библиотеке.

В других письмах, адресованных Мари-Луиз (Бернери), Волин воспроизводит полную историю своих работ о русской революции, а фактически касается генезиса «Неизвестной революции». В этом письме он также сообщает о будущей книге о Махно, но ему трудно найти «способ взяться за нее». Он рассчитывал использовать записи к лекциям о Махно в 1935-36 гг. Из-за туберкулеза у него на это не осталось времени, и вскоре он умирает, оставив этот проект в виде записей и набросков. Все это составляет, тем не менее, двести тридцать шесть страниц, частично отпечатанных. Рассмотрим их содержание.

Текст озаглавлен «Махно, попытка изучения загадки личности». В этом тексте, написанном в 1945 г. рассматриваются общие положения о русской революции и приводятся автобиографические факты самого Волина. В первую очередь для нашей темы важно содержащееся в нем признание влияния Волина на Историю махновского движения Аршинова. Именно по его настоянию Аршинов якобы упоминает о недостатках движения и самого Махно, ответив ему, что «наряду с огромными положительными чертами движения те несколько просчетов, которые могли иметь место, не представляют никакой важности…» (листы 31, 45 и 126). По мнению Волина это «упущение» слабостей движения достойно глубокого сожаления, так как эти слабости «представляются ему более важными, чем положительные стороны». Эта оценка определяет его общий тон: он чередует похвалу и самую резкую критику, например, набросок общего портрета Махно: «это была личность чрезвычайно сложная, наиболее подходящим словом было бы «запутанная»: какой-то гений «считавшийся» замечательным, полный недостатков, грубых и утонченных, таких же огромных как и черты гениальности»… «Несомненно, он принадлежит в русской революции к тому типу личностей, которых нельзя понять до конца, личностей которые навсегда остаются в истории несколько «туманными»…Огромные положительные качества сочетаются в них с глубокими отрицательными склонностями (лист 38).

В незавершенном разделе, озаглавленном «гвоздь» дела, Волин обрушивается на свойственное «украинским крестьянам, как, впрочем, крестьянам всех стран (и даже работникам физического труда вообще) смешанное чувство недоверия, презрения, глухой враждебности, могущее доходить до приступов острой ненависти по отношению к интеллигенции, «не- трудящимся», «не-крестянам». Затем он разоблачает «губительный предрассудок, очень распространенный среди революционных борцов»: «скрывать в такой же мере и насколько это возможно от «публики», даже от рядовых членов партии «теневые» стороны, слабости, провалы движения». Что касается самого Волина, он собирал «отчаянно медленно и по капле» «темные стороны», личности Махно: в 1938, «ему было известно уже немало фактов», но «приблизившись к концу своей работы (в конце 1941) он знал об этом гораздо больше…» запоздалые сведения могут вызвать справедливое удивление, так как Волин, по собственному признанию, хотя и провел полгода вместе с Махно в 1919-1920, «не знал о его личной, частной жизни ничего такого, что позволило бы ему проникнуть в самую глубь личности (Махно)». В частности, Махно «никогда не сделал малейшего шага, чтобы установить с ним личную дружбу». Таким образом, чтобы очертить истинную личность Махно, ему пришлось использовать в качестве основного источника признания Галины Кузьменко, спутницы Махно, отвергаемой, кажется, некоторыми «махновскими командирами» находившимися в изгнании во Франции (имена которых Волин к сожалению не указывает), которые как будто считали ее «неудачным союзом» Махно.

Волин набрасывает портрет Махно в очень хвалебных чертах: «быстрое и полное, я бы сказал, схватывание истины, которую ему удавалось выделить из всей совокупности жизни…» «Постоянное и верное, никогда неослабевающее внимание по всему, что он считал важным в жизни, в собственной или в жизни вообще … наличие у него главной идеи, твердой и ясной, это также гениальная черта»… «Безграничная смелость и отвага не только в бою, но и в жизни вообще… он стремился сделать жизнь такой, какой хотел ее видеть…» «особое боевое, я не хочу сказать военное качество, …он никогда не терял хладнокровие, смелость и действовал просто, точно, с ясной и холодной тактикой до тех пор пока не будет получен результат». Однако, Махно был «неуравновешенным гением с нервозностью выходящей за пределы нормы», и чем больше «проявлялись в нем черты гениальности, тем большие подъемы и падения он переживал» (листы с 58 по 63). После этих роз идут шипы. Волин отмечает, существовавшую между ними несовместимость характеров, доходившую до того, что, когда усилиями Махно его освободили из чекистской тюрьмы в октябре 1920, он сомневался, прежде чем присоединиться к нему на Украине. К тому же у Махно была, по его словам, досадная привычка хвататься за револьвер по любому поводу. Доходило до того, что он угрожал своей будущей супруге, возможно чтобы «испытать ее характер», а также членам совета махновского движения. Он расстреливал на месте некоторых дезертиров с фронта и повстанцев, виновных в мародерстве. Он якобы убивал таким образом людей «не рассматривая их дела и не зная были ли они виновными или невиновными» (лист 138). Если этот упрек обоснован, он нам кажется самым серьезным из всех критических замечаний Волина, так как в остальном, кажется, мы имеем дело с несколько навязчивой фиксацией с его стороны, вызванной, вероятно, стычками, через которые он прошел в эмиграции, как в личном плане (Махно обвинил его в отсутствии деликатности), так и в теоретическом (он был сторонником Синтеза, тогда как Махно был ярым платформистом).

Отметим также несколько неожиданных неточностей в сведениях Волина; Махно у него фигурирует под своей настоящей фамилией Михненко, под которой он зарегистрировался по прибытии во Францию, и умирает на год позже чем в действительности. Возможно, эта путаница и обвинения объясняются условиями жизни Волина в то время, когда были написаны эти заметки: во время немецкой оккупации в Марселе, когда ему следовало ожидать всего от гестапо и петэновской полиции и когда он испытал суровость и лишения подпольной жизни. Тем не менее нам кажется, что ключ к пониманию неприязни между этими двумя людьми следует искать в противоречии между крестьянином-борцом и интеллигентом-моралистом, оторванным от социальной практики.^[529]58 Волин, кажется, злопамятен, так как он напоминает, что в Берлине в 1925 году, увидев Махно впервые много лет спустя, он ему заявил, что он «интелигент, Аршинов–рабочий, Махно–крестьянин» образуют «троицу», и им следует держаться «неразлучными». Махно, якобы его не послушал^[530]59 и все «разрушил», «напиваясь, возможно, больше чем до того». Это была «вне всякого сомнения натура гениально одаренная, способная активно и яростно преследовать поставленную цель, человек, обладавший замечательным умением и в то же время способный скатиться с высоты в самые глубокие пропасти, дойти до состояния «человеческого отребья» (лист 75). Точно также, на Украине, Махно не захотел подчиняться его «моральному влиянию» (лист 142) и остался под влиянием «камарильи», состоявшей из части махновских командиров. Несмотря на все свои «качества», Махно оставался для Волина «человеком неграмотным; некультурным и невоспитанным» (лист 60), тем более, что у него было «предубеждение против всего, что не было крестьянским. Будучи сам 100% крестьянином, он глубоко понимал крестьянскую жизнь и имел склонность критиковать все, что не было крестьянским. Он не очень доверял рабочим, потому что, рабочий, по его мнению, уже в некотором роде деморализован безумной и плохой жизнью городов и промышленности, где он находился бок о бок с хозяевами. Еще меньше он доверял интеллигентам и насмехался над ними. В этих условиях было трудно говорить с ним о недостатках его организации, потому что он отвечал всякого рода насмешкам, которые вас выбивали из колеи и отнимали у вас всякую возможность уладить вещи тем или иным образом» (лист 134). В другом месте Волин называет эти черты характера с еще большей четкостью: «слепое доверие крестьянству, недоверие ко всем остальным классам общества; некоторое презрение по отношению к интеллигентам, даже анархистам» (лист 49). Вот средоточие проблемы и больное место Волина! Считая себя «морально безупречным» интеллигентом, он претендовал на роль духовника Махно, чтобы направить его на «путь истинный». Вместо этого Махно отклонил его советы, возможно с насмешкой и действовал, следуя своим низким «мужицким инстинктам»! Доказательством этому случай, когда в эмиграции в Париже Волин публично обозвал его однажды «мужиком» (что для него должно было быть оскорблением, равноценным «темному грубияну» или чему-то в этом роде), и пришлось созвать анархистский суд чести чтобы уладить ссору.^[531]60 Фактически из 236 рукописных листов в которых речь должна была идти о Махно, лишь ничтожная часть касается непосредственно темы, большую часть составляют беспорядочные авторские отступления. В доказательство к своим критическим замечаниям Волин приводит несколько конкретных случаев, свидетелем или участником которых он был. Все остальное – это только впечатления, слухи или непоследовательные откровения супруги Махно и кажется достаточно легковесным по сравнению с тяжестью выдвигаемых обвинений. Представляется очевидным, что доверие к этим сведениям должно быть соразмерно степени недружелюбия, которое Волин питал к Махно. Его вдохновение могло бытьлучше, если бы он описал детально, а не в нескольких эпизодах, весь период своего пребывания в среде махновских повстанцев, если только он не провел его замкнувшись в своей культурной деятельности, не желая сближаться с «мужиками», чтобы иметь возможность говорить о них прямо и значимо, а не нуждаться в сведениях из вторых рук. Он мог бы также напомнить обстоятельства, предшествовавшие его прибытию в повстанческий лагерь: именно Махно послал отряд, чтобы освободить его из рук петлюровцев. По предложению и настоянию того же Махно он был назначен председателем Военно-Революционного Совета повстанческого движения на несколько месяцев, и все тот же Махно, выдвинул его освобождение одним из условий введения в действие военного и политического соглашения, заключенного с большевиками в 1920. Он забывает также рассказать о «показаниях», которые он дал следователю ЧеКа, показаниях по крайней мере критических по отношению к махновцам, поскольку советские историки использовали их в целях разоблачения повстанческого движения.^[532]61

По существу, все эти разрозненные аннотации, растворившиеся в общих рассуждениях, нам кажется, говорят больше о личности их автора, чем о личности самого Махно. Вероятно поэтому, они остались до сих пор неопубликованными. Однако, несмотря на их явно преувеличенный характер, эти тексты заслуживают, чтобы о них знали. Некоторые отрывки представляют несомненную ценность как свидетельства эпохи. Что же касается «настоящей» личности Махно, он сам достаточно обнаруживает себя в своих трудах – Воспоминаниях и статьях, так что нет необходимости обращаться к анархистским сплетням в поисках сенсационных «откровений».

XXXIII Итог и уроки

Рассмотрев борьбу и революционную деятельность Нестора Махно и его товарищей, мы смогли проследить процесс, начатый в Российской империи толчком 1905 года, продолженный ураганом 1917 года и закончившийся в муках последующих лет. Расстояние во времени делает наше видение еще более объемным: эти события были знаками, предвещавшими более глубокий катаклизм, омрачивший все столетие. При таком подходе то, что произошло в Украине, приобретает первостепенную важность. Следует обратить внимание на странную историческую повторяемость, которая превратила район махновского влияния – степи на юге Украины – в главное поле битвы этого процесса, точно так же, как во времена великих исторических потрясений, последовавших за азиатскими нашествиями с начала христианской веры до конца Средневековья. Необходимо констатировать также, что решающие военные столкновения русской гражданской войны столкнули между собой казаков из разных лагерей: белых, красных, желто-синих (украинских националистов) и черных (запорожцев-махновцев). Рассмотрим теперь результаты и уроки этого.

Начавшись, чтобы уничтожить всякое отчуждение и всякий насильственный гнет, это потрясение привело народ, только несколько десятков лет тому освободившийся от феодального ига, в невиданное в истории государственное рабство. Число человеческих жертв соответствует масштабу катастрофы: по нашим оценкам в махновском районе за время этих грозных лет погибло около полутора миллиона человек^[533]1, и почти в двадцать раз больше на всей русской территории в ходе вооруженной борьбы, репрессий, голода, эпидемий, добавившихся к огромным потерям в русско-немецкой войне. Население Гуляй-Поля, столицы «Махновии», уменьшилось с 25 000 жителей в 1917 году до 12027 в 1926^[534]2. Махновское движение потеряло 90% своих активных участников, что составляет уже 300 000 человек, по оценкам на март 1920 года^[535]3.

Символический образ этого опустошения: после сооружения плотины Днепрогэса поблизости Александровска в начале 1930 годов под руководством американских инженеров и использованием рабской рабочей силы Гулага, даже рельеф «махновского» района претерпел изменения, Днепровские пороги – символические места запорожцев были затоплены.

Нам удалось найти следы нескольких махновцев, эмигрировавших во Францию: Харламов, Мазер, Заренко устроились в парижском регионе неподалеку от дома Махно; Большаков и Солдатенко сражались в колонне Диррути во время испанской революции и погибли в Вилла Майор возле Сарагоссы в 1937 г.^[536]4; Давид Поляков, отказавшийся носить желтую звезду во время немецкой оккупации, был депортирован и не вернулся из нацистских лагерей; наконец, еще два махновца эмигрировали после 1945 года в Канаду.

Судьба остальных главных действующих лиц менее славна, но в такой же мере трагична. Май-Маевский, проворовавшийся белый генерал, командующий белой добровольческой армии в 1919 году, отстраненный в 1920, умер от сердечного припадка в тот же день, когда побежденные войска Врангеля покидали полуостров. Генерал-барон Врангель также умер в 1928 году в Брюсселе при таинственных обстоятельствах. Генерал Покровский, прозванный «вешателем», был убит в Болгарии в 1923 году своими собственными казаками. Я.А.Слащев, подвергшийся критике со стороны своих в Константинополе, перешел на сторону красных, преподавал в Высшей академии красной армии и был убит в Москве якобы братом одной из своих крымских жертв. Краснов и Шкуро сформировали во время Второй мировой войны казачьи части для службы у немцев, однако те им не доверяли и не отправили их сражаться против красной армии. В 1945 году англичане их выдали Сталину, и они были повешены в Москве в 1947 году вместе с еще одиннадцатью генералами Власова и казачьими генералами как «предатели родины». Только Деникин умер в своей постели в тот же год в Соединенных Штатах.

Что касается красных генералов, отличившихся в борьбе с махновцами, увешанных медалями и полных уверенности, они, в свою очередь, попали в западню. Нестерович, командующий специальным «летучим корпусом», использовавшимся против Махно в декабре 1920 года, так и не оправился после своих зловещих «трудов». Отправленный по заданию за границу, он неожиданно прерывает всякую деятельность и нанимается «заводским рабочим». ГПУ его не поняло: он знал слишком много компрометирующих вещей: «Один из его старых друзей пригласил его на обед и отравил. Труп был сфотографирован, и негатив отправлен в Москву как доказательство совершения казни».^[537]5 Упомянем трагическую судьбу Филиппа Миронова, соратника махновского отряда в штурме Врангелевского Крыма. Он отказался воевать со своими недавними спутниками и слишком возмутился геноцидной политикой Москвы в отношении донских казаков: на него донес чекист из его окружения, он был арестован и вскоре расстрелян.^[538]6

Котовский принимал участие в отступлении Якира и в травле махновцев в январе 1921 года. Он был убит в 1925 году при «невыясненных обстоятельствах» одним из близких к нему людей, вероятно по приказу ГПУ: его большая популярность в армии «имела везенье» не понравиться Сталину, заботившемуся об устранении всех потенциальных большевистских «Бонапартов». Фрунзе, главный руководитель борьбы против Махно в 1921 году, стал преемником Троцкого на посту военного комиссара. Он умер 31 октября 1925 года во время простой хирургической операции желудка. Случайность в этом несчастном случае исключена: он решился пойти на операцию по настоятельному приказу Сталина и Центрального комитета. По свидетельству одного из его помощников у него было предчувствие такого фатального конца. Официально он скончался от «передозировки» при наркозе^[539]7: Известные красные генералы Якир, Эйдеман, Уборевич, Примаков, Корк и Тухачевский были расстреляны 11 июля 1937 года по обвинению в шпионаже и в измене родине. Левенсон, С.С.Каменев, Какурин, Раковский, Карахан, Дыбенко, Гусев (Драбкин) и Яковлев (Эпштейн), подписавшие соглашение с Махно, исчезли вслед за ними, став жертвами извращенных последствий функционирования механизма, который они сами запустили. Все они, вероятно, недостаточно размышляли над известной фразой Сен-Жюста: «Революция, которая останавливается в пути, роет собственную могилу!» Только Ворошилов и Буденный проявили «гибкость», выдержавшую все: они спокойно умерли в собственной постели.

Таким образом, в более или менее краткие сроки «победители» разделили судьбу «побежденных», эта людоедская революция пожирала и их. Очень мало кто из них понял, что недостаточно перекрасить в красный цвет обветшавшее здание русской империи, чтобы изменить ее сущность. Установленная на ее место чрезмерно централизованная государственная система, отвратительность используемых средств, диктатура вождей и пассивное повиновение масс могли обострить не борьбу классов, а только «борьбу за места», и в этой игре никто не застрахован от возможности попасть на еще большего мерзавца, чем он сам. Но это еще не все, следует точно определить историческую ответственность. Аршинов разоблачает «роковую роль» большевизма. Он «умертвил революционную инициативу и самодеятельность масс и разбил величайшие революционные возможности, какие когда-либо в истории трудящиеся имели». Он считает, однако, что «ответственность за крушение русской революции несет не один большевизм. Он осуществлял то, что десятилетиями вырабатывалось в социалистической науке. Вся его практика взята из теории общего научного социализма!»

Для Аршинова мировой рабочий класс должен рассматривать весь «социализм» ответственным за то ужасающее положение, в котором оказались русские крестьяне и рабочие. Отсюда он делает естественный вывод, что у пролетариев нет «друзей» - социалистов – они, судя по реальным фактам, «лишь враги, жаждущие захватить их труд», поэтому пролетарии должны рассчитывать только на самих себя.^[540]8 Насчет большевизма он его считал главным ответственным:

Кровавая трагедия русских крестьян и рабочих не может пройти бесследно. Больше, чем что-либо, практика социализма в России доказала, что у рабочих классов нет друзей, но лишь враги, жаждущие захватить их труд. Социализм с избытком доказал, что он стоит в рядах этих врагов. Эта мысль, с каждым годом, будет все прочнее и прочнее внедряться в сознание масс.

– Пролетарии мира, идите в глубь к себе и там ищите и творите правду: больше вы ее нигде не найдете.

Так заповедует нам русская революция.

Нестор Махно приходит к такому же выводу и напоминает, что, только разрушив окончательно государство, твердыми сторонниками которого являются социалисты, трудящиеся смогут, наконец, построить общество, соответствующее их желаниям.

Решительная и полная ликвидация государства наступит лишь тогда, когда идейное руководство анархизма борьбою трудящихся будет полным и если революционные труженики деревни и города выработают свои учреждения социального действия.

Такими учреждениями и должны явиться территориальные хозяйственные и общественные самоуправления или вольные (безвластные) советы. Сущность и структуру этих советов и их революционные функции следовало бы заранее разработать революционным рабочим и крестьянам и их идейно-революцинному авангарду – анархистам. Ибо от этого в значительной степени зависит положительный рост и развитие идеи анархизма среди тех, во имя которых и которыми будет практически совершаться ликвидация государства и построение свободного общества.^[541]9

В этой перспективе борьба и показательные достижения Махно и украинских повстанцев представляют собой завоевания для всех тех, кто – когда-нибудь это долж-но случиться – захочет продолжить на этой основе русскую и украинскую революции и довести ее в этот раз до естественного исхода: действительно человеческого общества.

(Париж, А.С., 1982)

Послесловие

Настоящая работа была написана через восемнадцать лет после начала исследований в 1964 году. В 1984 году к сборнику статей Нестора Махно мы приложили библиографический обзор, в котором рассмотрели некоторые новые источники, в частности, ранее не публиковавшиеся рукописи Волина^[542]1. Потом мы опубликовали в 1987 году пространное изложение организационной платформы группы Дело труда, главными редакторами которой были Н.Махно и П.Аршинов, а также дискуссию, которую она вызвала^[543]2. Это был в некотором роде теоретический и практический итог украинского повстанческого опыта и той роли, которую в нем сыграли анархисты. Нам остается только рассмотреть все новые сведения, содержащиеся в различных публикациях, как на Западе, так и в России и в Украине, которые с тех пор появились. Мы будем придерживаться хронологического порядка и вернемся к книге Сергея Мамонтова, уже упоминавшейся в предисловии, так как он посвящает значительное число страниц своим военным скитаниям по махновскому району и поверяет с редкой прямотой и искренностью свои размышления о гражданской войне.

«Красные, упоенные безнаказанностью, доходили до бестиальности, теряли человеческий образ. Мы тоже не были ангелами и часто бывали жестоки. Во всех армиях всегда находятся извращенные типы, были такие и у нас. […] Война ужасная вещь. А война гражданская и того хуже. Все божеские и человеческие законы перестают действовать. Царит свобода произвола и ненависть. […] Когда говорят о нарушении правил войны, мне смешно слушать. Война самая аморальная вещь, гражданская наипаче. Правило для аморализма? Можно калечить и убивать здоровых, а нельзя прикончить раненого. Где логика? Рыцарские чувства на войне не применимы. Это только пропаганда для дураков. Преступление и убийство становятся доблестью. Врага берут внезапно, ночью, с тыла, из засады, превосходящим числом. Говорят неправду. Что тут рыцарского? Думаю, что армия из сплошных философов была бы дрянной армией, я бы предпочел армию из преступников. Мне кажется, что лучше сказать жестокую правду, чем повторять розовую ложь».^[544]3

Это смятение автор дополняет ложью, когда утверждает, что лозунг «Бей жидов, спасай Россию!» придумал Махно. Но «сам он по собственному признанию не спасал никого и жил на широкую ногу, заботясь только о своем удовольствии», комментирует С.Мамонтов! Очевидно, что изображенный в этих тонах противник годится только для того, чтобы его уничтожить, как «вредное насекомое».

Белые и казаки

Книга Николая Росса, появившаяся в 1982 году в Германии и посвященная Крыму под властью Врангеля, содержит ранее не публиковавшиеся сведения из архивов белых генералов, хранящихся в Институте Гувера в Стендфорде в Калифорнии. Автор, в частности, проливает свет на спекуляции Врангеля о военном сотрудничестве с Махно против большевиков, как мы уже видели выше. В секретном приказе своим частям, генерал-барон пишет, что «во имя его священной цели: уничтожения коммунизма» можно вступить в контакт с Махно, который уже рассматривался не как бандит, а как «выразитель крестьянских чаяний, как своего рода некоронованный крестьянский царь»,^[545]4 и другими украинскими антикоммунистическими группировками. В борьбе против главного врага «Святой России» он приказывает своим командирам координировать операции со всеми «русскими людьми», которые борются против большевиков за возрождение «Великой Родины»!

Решительно, Врангель ничего не понял из того, что случилось в эти последние годы, и продолжал полностью отрицать украинский характер восстаний в стране. Подобное отношение напоминает старый русский принцип, согласно которому «украинцев никогда не было и не будет»! Полнейшее отрицание специфики и особенностей тех, кого в Московии называли «малороссами». Между прочим, требовать от Махно сражаться за «Святую Россию» и за «Великую Родину» было похожим на бред. Николай Росс приводит полный текст письма генерала Шатилова, начальника штаба Врангеля, адресованного «батьке Махно», в котором речь шла о многострадальной «русской земле» и сообщалось:

БАТЬКЕ МАХНО

Исстрадавшаяся Русская земля переживает четвертый год смуты и братоубийственной войны. Вместо обещанных свобод комиссары и коммунисты закабалили Русскую землю и довели народ до полной нищеты и голода.

ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ РУССКОЙ АРМИИ ИЗВЕЩАЕТ ВАС. ЧТО ОНО ВЕДЕТ БОРЬБУ ТОЛЬКО С КОММУНИСТАМИ И КОМИССАРАМИ И ИДЕТ ЗА ОДНО С РУССКИМ НАРОДОМ ДЕВИЗ РУССКОЙ АРМИИ: НАРОДУ – ЗЕМЛЯ. НАРОДУ - ПРАВА; САМ НАРОД БУДЕТ РЕШАТЬ СУДЬБУ СВОЮ.

С верой в правоту своего дела и надеждой на здравый смысл народа Русская Армия будет неуклонно стремиться к указанной цели.

Вы со своими отрядами тоже ведете борьбу против "комиссародержавия" и стремитесь разбить большевистские оковы, наложенные коммунистами на Русский народ.

ЦЕЛЬ НАША ОБЩАЯ

Для ускорения приближения неизбежного конца большевизма ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ ПРЕДЛАГАЕТ ВАМ ДЕЙСТВОВАТЬ СОВМЕСТНО и согласованно против общего врага, для чего: 1) объединить Ваши отряды в дивизию, которая будет снабжаться наравне с дивизиями Русской Армии, 2) Вам присваиваются соответствующие права и чин Начальника Дивизии, 3) Командному составу, по Вашему указанию присваиваются соответствующие права (командиров полков, бригад), 4) Всем лицам, переходящим в подчинение Главного Командования, гарантируется личная и имущественная безопасность.

В случае возможности совместной работы, согласно вышеизложенного, Главное Командование предлагает Вам: 1) перейти в решительное наступление в тыл большевиков, занять район Мариуполь – Волноваха и войти в связь с Русской Армией; 2) выслать своего полномочного представителя, который мог бы разъяснить состояние Ваших войск, их нужды и получить соответствующие указания в смысле дальнейшей работы.

Ему предлагалось координировать военные операции и реорганизовать с этой целью свои отряды в дивизию, которая будет снабжаться вооружением и боеприпасами, как и другие дивизии русской армии. Махно утверждался в качестве командира дивизии; махновские командиры превращались в командиров полков, или бригад; давалось гарантия жизни и сохранения имущества всем тем, кто перейдет в подчинение русской армии.^[546]5

К Махно в качестве эмиссара был отправлен с посланием от Врангеля некий капитан Михайлов. Инициатива оказалась губительной, так как в этом посланце доброй воли узнали того, кто взял в плен в 1919 году роту Новоспасовского повстанческого полка и кто приказал расстрелять 70 и повесить 50 повстанцев под предлогом того, что они собирались присоединиться к Махно.^[547]6 Его самого повесили с табличкой: «Присланный делегат к махновцам справа, будет беспощадно караться. Никаких союзов с белыми махновцы не имели, не имеют и впредь не будут иметь. Смерть белогвардейским палачам». Со вторым эмиссаром, полковником, произошло то же самое.

Однако Врангелю своими иллюзиями удалось ввести в заблуждение несколько махновских отрядов, оторванных от центрального ядра, которые приняли за чистую монету утверждения Врангеля о соглашении с Махно. Это был результат беспрецедентного неназванного террора, которому нет имени, практиковавшегося ЧеКа и карательными отрядами красных. Махновские отряды, перешедшие к белым, были реорганизованы в бригаду, насчитывавшую несколько тысяч человек и названную «Бригадой Батьки Махно». «Оболванивание» со стороны Врангеля обернулось, в конце концов, против него самого, и самым худшим образом: эта бригада заняла позиции на севере Таврии, как раз в той стороне, откуда шло наступление махновской повстанческой армии. Когда махновец Чалый, который командовал этой бригадой, обнаружил свое заблуждение, чтобы искупить вину, он выдал махновскому штабу белых офицеров, укрепивших кадры его бригады, те же рассказали о точном расположении войск белых. Располагая этими сведениями и с помощью изменившей «бригады Батьки Махно», махновцы опрокинули вражеские дивизии и прорвали, таким образом, белый фронт.^[548]7

Политическая слепота Врангеля вынуждает нас кратко остановиться на поражениях белых. Инициатор их движения, преждевременно ушедший из жизни генерал Корнилов, хотя и был большим русским патриотом, оставался демократическим республиканцем, сторонником Учредительного Собрания. Он сумел заключить соглашение с Радой, выборным верховным собранием казаков Кубани, благодаря которому смог достичь первых успехов. Кубанские казаки, как впоследствии и донские, присоединились к белой добровольческой армии только из-за преследований со стороны красных завоевателей.^[549]8 Они не стремились завоевать Россию; они хотели только собственной независимости в соответствии с провозглашенным тогда американским президентом Вильсоном правом народов на самоопределение. Но ни Франция, ни Англия, ни другие страны Антанты не хотели их признавать. Антанта снабжала вооружением и боеприпасами только белых, считая их преемниками своей старой союзницы с 1914 года, имперской России. Казакам, которых красные подтолкнули в объятия белых, пришлось все время сопротивляться попыткам белого главнокомандования, пытавшегося подчинить их себе.

Деникин оказался не только слабым военным стратегом, но и катастрофическим политиком. Не имея настоящей программы, кроме программы свержения большевизма, в скором и неминуемом падении которого он был убежден до такой степени, что в сентябре 1919 года разослал командирам наиболее продвинутых частей добровольческой армии приказ, а «господа из Особенного Совещания», вместе с «военными героями», видели себя уже в Москве и даже «народили высшую и низшую администрацию тех губерний, кои еще не были заняты армией!»^[550]9 Он запретил казаческим генералам Шкуро и Мамонтову брать Москву под страхом военного трибунала.^[551]10 Но он перешел всякие границы, когда попытался прикрыть убийство Рябовола, председателя Рады Кубани (отец которого был уже убит красными). Он распорядился... тогда повесить А. Калабухова, главу делегации Кубани на конференции в Париже в июне 1919 и священника по своему сословию, с табличкой «За измену России и кубанскому казачеству»! Впечатление, произведенное на казаческие части, сражавшиеся в это время на передовой, было таким, что они не только массово стали покидать фронт, но и отошли от белых.

Эти элитные войска, составлявшие три четверти численности частей, задействованных против Москвы и непрестанно опрокидывавшие красные армии, вызвали своим отходом провал всего белого фронта. Хуже того, белое главное командование и Деникин, вместо того, чтобы исправлять свои собственные стратегические и политические ошибки, возложило вину на казаков. Дело дошло до отказа обеспечить, так сказать, их эвакуацию из Новороссийска в Крым. Генерал Сидорин, командующий Донской армии, едва не застрелил в упор Деникина, настолько бурной была их встреча.

Лишенный всякого командного поста, Шкуро был вынужден уйти за границу в изгнание. Ночью 31 января 1920 года генерал Мамонтов был отравлен на глазах у собственной жены, бессильной что-либо сделать, в госпитале, где он выздоравливал после тифа. Точно неизвестно, кто автор этого убийства, но подозрения падали на экстремистские элементы в добровольческой армии, членов ОСВА, деникинской ЧеКа, которые до этого организовали убийство Рябовола.^[552]11 Уточним, что генерал Мамонтов резко выступил против Деникина, защищая прерогативы суверенного собрания Дона, Круга, хотя сам не был коренным донским казаком, что свидетельствует о его демократических взглядах. Добавим, что он был чрезвычайно компетентным и очень популярным среди казаков и смог бы сам повернуть военную ситуацию против красных.

По тупости Деникин сознательно рубил сук, на котором держалось все его «предприятие». Отвергнутый своими, вынужденный бежать подальше, когда его близкий сотрудник и друг генерал Романовский был убит почти у него на глазах в русском посольстве в Константинополе, Деникин посвятил себя писанию мемуаров, в которых он сам себя оправдывает во всех отношениях. Много лет спустя, в 1937 году, он все еще ничего не понял, поскольку писал в брошюрке, озаглавленной Кто спас советскую власть от гибели, что виновным в этом был маршал Пилсудский, польский президент, который отказался осенью 1919 года координировать с ним свои операции против красных.^[553]12 Он забывает уточнить, что сам не захотел признать независимость Польши, которую он считал необходимым вновь включить в русскую империю (возможно, потому что его мать и его жена были полячки, и он дорожил единством своей собственной семьи!). Во всяком случае, он легковесно нажил себе непримиримого врага в лице бывшего социалиста и ярого националиста, которым был Пилсудский.

Его преемник Врангель повторил те же ошибки по отношению к казакам, укрывшимся вместе с ним в Крыму. 8 июля 1920 года он отдал под военный трибунал генерала Сидорина по обвинению в «казаческом сепаратизме». Осужденный на четыре года принудительных работ, затем «помилованный» Врангелем, тем не менее, без права «ношения формы», уволенный из армии, Сидорин эмигрировал в Прагу^[554]13. В такой же мере непредусмотрительный в военном плане Врангель был настолько уверен в легкой победе над красными, что использовал на первой линии только 40 000 человек, тогда как в тылу он располагал 300 000. Несмотря на все свои усилия, Врангель столкнулся с теми же неприятностями, что и его предшественник, но, по крайней мере, благодаря ему была обеспечена эвакуация всех войск, которые выразили желание уйти за пределы досягаемости чекистских когтей. Ленин, Троцкий и большевистские руководители не могли и мечтать о лучшем, чем иметь дело с подобными политическими бездарностями.

В судьбоносном 1989 году, знаменитом падением берлинской стены, в СССР наблюдаются первые признаки пересмотра отношения к Нестору Махно. Молодой журналист-исследователь Василий Голованов напечатал, 8 февраля 1989 года, во влиятельном еженедельнике Союза писателей «Литературной газете», выходившей тогда многомиллионным тиражом, объемную статью «Батька Махно или «оборотень гражданской войны». Это в некотором роде «реабилитация» украинского революционера.

Судьба жены и дочери Махно

Статья Голованова стала сигналом для целой серии сенсационных публикаций. Отметим книжку Сергея Семанова, последнего советского историка, который интересовался этой темой и опубликовал в 1968 году посредственную статью.^[555]14 В новой работе, озаглавленной «Под черным знаменем. Жизнь и смерть Нестора Махно», он воспроизводит, по сути, свою долгую переписку и беседы с вдовой Махно Галиной Кузьменко и ее дочерью Люсей. Было бы более осмотрительным издать эти материалы с комментарием на полях, поскольку, скомпонированная кое-как, постоянно прерываемая низкопробными личными рассуждениями, она читается с трудом. Несмотря на это, попытаемся извлечь из него существо дела. После публикации своей статьи, Семанов получил письмо, датированное 4 апреля 1968 года из города Джамбула в Казахстане, от Галины Кузьменко, в котором она подробно рассказывала обо всем, что ей пришлось пережить не только в эмиграции во Франции, но и в СССР, куда она вместе с дочерью была депортирована из Германии в 1945 году.^[556]15 Выделим из нее основные ранее не публиковавшиеся сведения: Галина достоверно описывает последние дни и последние часы Нестора в больнице Тенон; она подтверждает, что его настоящая дата рождения 1888 год, на год раньше, чем указано в официальном свидетельстве, что было сделано специально, чтобы отстрочить призыв в армию (это обстоятельство спасло ему жизнь, когда смертная казнь Махно была заменена пожизненным заключением, именно по причине его юного возраста). Она напоминает, что настоящая фамилия его отца была Михненко, но он принял прозвище Махно и записал детей под этой фамилией.

Галина подтвердила также подлинность своего «знаменитого дневника», захваченного красными в 1920 году, текст которого воспроизводился с тех пор много раз. В целом, он кажется правдоподобным, за исключением тех мест, где она описывает Нестора танцующим под собственный аккомпанемент на гармошке, и, к тому же, пьяным! Напомним, что сам Махно отрицал существование этого дневника, который якобы вела его жена, и некоторые страницы которого были использованы советскими историками для его дискредитации.^[557]16 Как нам написал Василий Голованов, только графологическая экспертиза могла бы установить его подлинность.^[558]17 Из дневника явствует с наибольшей отчетливостью чрезвычайная суровость Махно и его товарищей, которые без колебаний расстреливали на месте всех повстанцев виноватых в воровстве или поборах с населения. С революционной этикой они не шутили!

Семанов упоминает, между прочим, о странной судьбе Левы Задова, «палача» многих большевиков, личного охранника Махно, который на своих руках перенес его раненного в Румынию. Еврей по происхождению (факт, который сам по себе опровергает любое обвинение в антисемитизме, выдвинутое против Нестора, даже если не принимать во внимание все пространные опровержения, изложенные им самим и другими), Задов был впоследствии завербован ГПУ! Он проработал там до 1937 года, когда стал жертвой «чисток», как почти все участники гражданской войны. Семанов с удивлением отмечает, что сын Задова сделал блестящую карьеру, под настоящим именем своего отца, Зиньковский, в советском флоте и вышел в отставку в звании контр-адмирала. Семанов задается вопросом, не приводя, однако, никаких абсолютно доказательств в пользу своего тезиса, не был ли Задов «внедрен» «органами», то есть ЧеКа, в махновское движение с самого начала. Гипотеза выглядит шитой белыми нитками, но Семанов утверждает, что ЧеКа была способна на все. Галина продолжает свой рассказ: в августе 1921 года она ушла вместе с Нестором и дюжиной повстанцев в Румынию, затем, весной 1922 года, они перешли в Польшу, где она провела вместе с Нестором четырнадцать месяцев в тюрьме в Варшаве по обвинению в попытке организовать вооруженное восстание в восточной Галиции (принадлежавшей тогда Польше – прим. автора). Там у нее 30 октября 1922 года родилась дочь Елена. После освобождения они добрались втроем до Данцига, где снова были арестованы немецкими властями по обвинению в преследовании немецких колонистов на Украине. Вскоре она была освобождена и прибыла с дочерью в Париж. Затем Нестор бежал «как в книгах»: простыня, разорванная на верёвки, перепиленная решетка и что-то еще в том же роде, «очевидно и муж ей подробностей не говорил по законам революционной конспирации» того времени. Среди других интересных деталей, приведенных Галиной, – хотя Семанов объясняет, что она была осторожна в своих высказываниях, так как шел 1968 год, и она не была еще «реабилитирована» властями и находилась, таким образом, «под наблюдением» – имеется подтверждение, что Махно хорошо знал Шварцбарда, члена еврейской анархистской группы в Париже. Он не был согласен с ним в том, чтобы рассматривать «Петлюру как ответственного за антиеврейские погромы, совершенные на Украине, так как он сам выступал даже против них», хотя Махно «не очень его ценил». Галина подчеркивает, что адвокат Шварцбарда, Анри Торрес, помог Нестору и ей урегулировать «конфликты с французской полицией» (вероятно, пересмотреть решение о выдворении с французской территории – прим. автора). Их дочь Елена (которую по-французски звали Люси) часто жила в семьях французских анархистов, она никогда не выучила украинский язык и даже забыла русский. Галина работала с перерывами в различных украинских организациях во Франции. В 1943 году ее дочь была насильно отправлена Службой обязательных работ в Берлин, Галина поехала с ней. 14 августа 1945 года они обе были арестованы советскими властями и репатриированы в Киев. Она была осуждена на восемь лет принудительных работ в Гулаге, в Мордовии. По чрезвычайному стечению обстоятельств она встретила там жену Якира, преследо-вателя махновцев в 1919 году, и жену генерала Власова, перешедшего на сторону немцев во время Второй мировой войны и выданного союзниками Сталину, а затем повешенного в Москве вместе со Шкуро, Красновым и другими генералами. Ее пребывание в ГУЛАГе было, наверное, тяжким испытанием, так как закончила она в отделении для «инвалидов». Галина была освобождена 7 мая 1954 года и сослана на поселение в Джамбул в Казахстане, куда была отправлена также ее дочь. На вокзале они не узнали друг друга, настолько обе изменились! Они встретились только позже. Это позволило Семанову, «молодому и глупому горожанину» в 1968, «взволнованному» этой сценой, сказать, что она достойна пера Гомера, Шекспира или автора «Тихого Дона»!

На Семанова после их многочисленных встреч Галина произвела впечатление «сильной и необычной натуры». Тяжелые испытания, через которые она прошла, не сломили ее характера ни ее «цепкого здравого рассудка». Свою «подозрительность и осторожность», она, по мнению автора, унаследовала от той страшной эпохи, в которой жила. Семанов замечает по этому поводу, что пережитые несчастья не повернули душу Галины к богу и что она была с молодости и до последних дней «убежденной атеисткой», как «настоящая хорошо закаленная революционерка». При этом он не боится вступить в некоторое противоречие с результатами своей «графологической» оценки почерка Галины: «заметно бросается в глаза преувеличенность высоты про-писных букв и строгая закрытость округлых («а», «о», «б», «л»!), согласно графологии это соответственно означает: честолюбие, доходящее до деспотизма, а также скрыт-ность». Преобладающее впечатление, на наш взгляд, что она осталась верной себе, Нес-тору и движению, в котором она активно участвовала. Честь ей! (Она умерла в 1978 г.)

Семанов приводит также сведения о судьбе Люси-Елены Махно. Отправленная на поселение в азиатские степи под полицейский надзор, она могла выжить, только выполняя различную тяжелую физическую работу: на кухне, на заводе, в свинарнике и т. д. Часто ее увольняли, когда становилось известно, кем был ее отец. Так продолжалось долгие годы. Когда Семанов с ней встретился в 1968 году, Люси-Елена не была замужем, не имела детей, а сожительствовала с одним гражданским летчиком. Она неохотно дала согласие на встречу, была «нервной и раздраженной, никому не верила». Семанову она показалась еще молодой, элегантной, черноглазой брюнеткой, удивительно похожей на отца. Он нашел, что Люси-Елена очень «парижанка», по крайней мере, такими он себе их представлял. В ее русской речи сохранился сильный французский акцент, в присутствии матери она ему объявила:

«Ненавижу политику с детства. Хорошо помню отца. У нас дома всегда было полно народу, масса газет. И я тогда уже поклялась себе, что никогда не стану интересоваться политикой и газет не читать. У меня нет родины. Францию я родной не считаю, Россию тоже. Да, я говорю с сильным французским акцентом, когда я говорю по-немецки, то тоже считают, что я француженка. Да, тут очень многие мужчины мною увлекались, но когда узнавали, чья я дочь, шарахались в сторону. Одни это делали корректно, другие трусливо или даже грубо. Люди при этом хорошо раскрывались. Детей я не хотела. Плодить нищих? И чтобы у них была моя судьба? О роли своего отца в вашей истории я во Франции совсем не знала. Когда меня поместили в киевскую тюрьму, одна сокамерница, узнав, чья я дочь, спросила – того самого бандита? Я оскорбилась и ударила ее.

В конце встречи, она попросила Семанова присылать ей французские газеты, которых в ее городе невозможно найти.

Уточним, что Семанов никоим образом не пересматривает свои отрицательные оценки, высказанные в работе о махновском движении, напечатанной в 1966 году. Напротив, он странно заканчивает свой текст, умоляя «Господа простить своим рабам, Галине и Нестору, ибо они не знали, что творили» и пусть «он простит нас всех (вероятно, имеется в виду русских москвичей – прим. авт.), бедных грешников!» Что же касается его самого, несмотря на настолько запоздалое сочувствие, Семанов не пошевелил и пальцем, чтобы помочь в 1968 году Галине и ее дочери. Это была лишь лицемерная попытка воспользоваться их историей. Люси-Елена Махно скончалась в 1993 году в возрасте 71 года, так и не получив возможности покинуть Джамбул. Есть основания предположить, что ей пришлось пережить те притеснения, которым подверглось русское и украинское меньшинство со стороны казахской националистической власти с момента распада московской империи.

Ключевая книга Белаша

Предчувствуя опасность «исторической и политической» реабилитации Махно, идеологи коммунистической партии СССР, все еще удерживавшие абсолютную власть, срочно заказали отрицательное исследование на эту тему. Некто В.Н.Волковинский выпускает в Москве, в 1991 году, книгу под заглавием Махно и его крах^[559]18! Повторяя затертые ленинско-сталинские клише, используя односторонний критический аппарат, он подвергает окончательному осуждению украинских повстанцев. Однако ему не повезло, сам СССР в свою очередь потерпел ошеломительный крах, вместе с ним исчез запрет партии-государства на публикацию исторических текстов. С этого момента начинается публикация целой серии работ намного более благоприятных на эту тему. Остановимся на наиболее важной из них, уже упоминавшейся книге воспоминаний Виктора Белаша.

Семанов пишет, что в 1976 году к нему пришел сын Белаша и предоставил некоторые сведения об отце: освобожденный красными, он был отправлен на Кубань в Краснодар, где работал механиком в мастерской Общества охотников. В декабре 1937 года он был арестован и приговорен к расстрелу. 29 апреля 1976 г. его посмертно реабилитировали за «отсутствием состава преступления».

Изданная книга содержит полный текст самооправдательных мемуаров, написанных в чекистской камере и дополненной затем сыном многочисленными документами. Несмотря на сдержанное отношение, которое вызывают места, где автор утверждает, что всегда был сторонником лояльного союза с красными и высказывает иногда критические замечания и упреки в адрес Махно, – что сделало возможным его «освобождение» (в этом плане приходит на ум Исповедь Бакунина, адресованная царю, позволившая ему также освободиться и бежать из Сибири). Если учесть, что он писал под угрозой пули в затылок, тем не менее, книга в целом представляет собой важнейший источник информации. Со своей стороны, мы ограничимся обзором основных сведений, часть которых не отражена в нашей монографии.

Прежде всего, о гуляйпольской анархо-коммунистической группе после 1905 года. Она состояла из пятидесяти активных членов – ударных бойцов, каждый из которых был связан с четырьмя другими участниками. Она поддерживала отношения с анархистскими группами данной местности и региона, получая анархистскую литературу и оружие из Екатеринослава и Москвы через Владимира Антони, основателя и руководителя группы (чеха по происхождению). Члены группы встречались почти ежедневно с Антони и изучали либертарные идеи Прудона, Штирнера, Бакунина и Кропоткина. Реформа, разрушавшая сельскую общину, подвергалась резкой критике (стр. 13). В 1905 году группа приняла резолюцию, осуждавшую «любое покушение на физическую целостность» любого арестованного ее члена со стороны властей. В этом случае месть должна быть неминуемой. Перенесемся во времени и рассмотрим полное воспроизведение отчета II съезда повстанцев 12 февраля 1919 года.^[560]20 Этот важнейший документ был впервые извлечен из архивов сыном Белаша. В нем приводится состав военно-революционного совета и принадлежность 13 избранных членов: 3 левых эсера, 2 коммуниста-большевика и 7 анархистов (стр. 88). Для сравнения сын Белаша дает также отчет о III всеукраинском съезде советов, который контролировали большевики (стр. 96). Там же приводится резолюция съезда махновского военно-революционного совета, на который собрались делегаты от 32 волостей района (стр. 104-105). Она призывает к единому фронту всех революционных сил; признает власть свободно избранных советов; отбрасывает любую диктатуру партий; смертная казнь для мародеров, бандитов и контрреволюционеров должна применяться под строгим контролем местного военно-революционного трибунала; немедленно упраздняются все ЧеКа; вводится выборность всех командиров подразделений. Она устанавливает свободу слова, прессы и собраний для всех левых организаций без каких-либо репрессий против кого бы то ни было; требует, чтобы не было национального преследования в революционной армии; вводит суровую братскую дисциплину, основанную на сознании революционного долга.^[561]21 Белаши, отец и сын, цитируют многие письменные документы и доклады из большевистских источников о конфликтах между повстанцами, анархистами и коммунистическими политкомиссарами, содержащие иногда a contrario интересные детали: например, о том, что 17 марта 1919 года были отправлены два вагона литературы и воззваний к жителям Бердянска и Мариуполя в сопровождении анархистских и эсеровских агитаторов, что вызвало гнев докладывавшего об этом политического комиссара, так как среди этой литературы было воззвание Махно, разоблачавшее паразитов, которые приезжают поучать и руководить (стр. 109). Отметим также резолюцию анархистского съезда Набата Украины, резолюцию III районного совета повстанцев, состоявшегося в Гуляй-Поле, 10 апреля 1919 года, Белаш точно описывает численный состав войск каждого фронта, что дает представление о роли, которую играли махновцы. Он воспроизводит многие воззвания и листовки Махно (стр. 196-197, 222-226, 230-231 и т. д.) и другие статьи и тексты, взятые из газет повстанцев и впервые опубликованные. Это именно то, чего не доставало Махно, чтобы написать продолжение истории своего движения (он остановился на декабре 1918 года).

Секретный приказ Троцкого «ликвидировать без отлагательств и колебаний Махновщину со всей твердостью и суровостью», извлеченный из архивов, также заслуживает, чтобы общественность его знала (стр. 238-239), как и другие приказы в этом же стиле, ранее не печатавшиеся в России (стр. 238-239 и сл.). В этом настоящий обвинительный акт противТроцкого, который атаковал с тыла и приказывал расстреливать повстанцев, в то время как они пытались оказывать сопротивление, почти без оружия и боеприпасов, наступлению белых. Его ответственность подтверждена многими доказательствами и цитатами распоряжений и приказов. Это также ужасающий перечень обвинений против большевистского режима в целом, который предпочел сдать фронт белым, чем допустить развитие независимого народного движения.

Виктор Белаш написал мемуары, пользуясь своими штабными записями и своим боевым дневником. Это позволило ему дать очень точную картину численности войск, их организации, проведенных военных операций и их результатов.

По поводу решающего сражения с белыми под Перегоновкой, в сентябре 1919 года, он приводит цифру потерь белых 18 тысяч, которая представляется значительной пропорционально к задействованным силам. Еще около 7 тысяч убитых, из которых 2500 чеченцев, под Александровском в последующих боях и т. д.^[562]22 В это время силы махновцев достигали 100 000 человек; 250 000, если считать невооруженные резервы в тылу! Их подразделения полностью опустошали тылы белых, отрезали их от портов и тыловых баз снабжения оружием и боеприпасами. Деникину пришлось оголить свой фронт против красных и послать лучшие части, чтобы остановить наступление махновцев. Это подтверждение цифрами и фактами того, что было уже известно о решающей важности битвы под Перегоновкой для исхода гражданской войны.

Отметим, что Белаш приписывает себе заслугу в том, что он послал ряд подразделений во всех направлениях по территории, чтобы максимально воспользоваться этой победой вопреки мнению Махно, который его упрекал в ослаблении повстанческой армии. Среди других интересных сведений он упоминает о бесплатной раздаче пшеницы крестьянам. Заказы на обмундирование оплачивались заранее на 50 %, хотя часто повстанцы не имели возможности их получить из-за изменчивости военной ситуации. Большой интерес представляют статистические данные о социальном составе повстанцев. Среди них было 25% батраков или безземельных крестьян; 40% бедняков и середняков; 10% зажиточных крестьян, не владевших лично землей; 10% безземельных крестьян, занимавшихся рыбной ловлей; 5% пастухов; 7% промышленных и транспортных рабочих и, наконец, 3% представителей мелкой буржуазии. По возрастному составу 80% повстанцев были от 20 до 35 лет. Следовательно, многие из них принимали участие в войне 1914-1917 годов.

Несомненный интерес представляет также их происхождение с географической точки зрения: 50% были родом из Екатеринославской губернии, 25% - из Таврической и Херсонской губерний; 7% с Дона; 8% из Полтавской губернии; остальные 10% из различных других областей (стр. 346). Протяженность линии фронта, удерживаемой махновцами в октябре 1919 года, составляла 1150 км (тогда как белые удерживали против красных линию фронта в 1760 км).

Заметим, что вследствие второго соглашения с красной армией около 8000 партизан отказались присоединиться к нему и оставили центральное ядро армии. Несмотря на это, она выставила 13000 повстанцев на фронт против белых. Они сыграли там, как известно, определяющую роль.

Белаш приводит также ценную статистику о политической окраске движения: на 40 000 партизан, насчитывавшихся в повстанческой армии в ноябре 1919 года – 35 000 в то время болело тифом – приходилось 70% махновцев и их сторонников, из которых 5% были анархистами; 20% симпатизировало махновцам и Петлюре, и только 10% составляли бывшие красноармейцы, из которых 1% - коммунисты-большевики (стр. 362)

В заключение следует сделать вывод о том, что книга Белашей отца и сына является важнейшим источником по махновскому движению. Не только благодаря всем цифровым данным и тщательным описаниям операций, но также благодаря воспроизведению многочисленных текстов, заимствованных из архивов.

Архивы и издательский «бум» о Махно

На основе материалов, использованных сыном Белаша, можно констатировать существование многих архивных документов, хранящихся, главным образом, в Украине. Больше всего их содержится в Киевском госархиве, но в каждом значительном городе страны есть свой архив. Можно только приветствовать архив Днепропетровска (бывший Екатеринослав), который опубликовал в 1993 году брошюру, в которой воспроизведены некоторые документы и дается подробный список его фондов о Махно и махновском движении. К сожалению, доступ к нему, по разным причинам, по крайней мере, в настоящее время, сопряжен с трудностями. Как бы там ни было, эти архивные документы содержат материал, который позволит еще углубить различные аспекты махновского движения.

Как было уже отмечено, появились многочисленные публикации на эту тему. Однако в современных условиях их приобретение связано со значительными трудностя-ми, так как ни в Украине, ни в России не существует больше централизованного распространения книг, и нужно иметь широкую сеть связей, чтобы их получить. Например, все книги, изданные в последнее время не содержат ссылок на Белаша, потому что авторы не смогли достать эту книгу.

Порадуемся переизданию Истории махновского движения Аршинова в Запорожье (бывшем Александровске) в 1995 году издательством «Дикое поле»; нескольким изданиям Воспоминаний Махно, среди которых репринтное киевское издание 1991 года (издательство Украïна), затем московское 1992 года в издательстве «Республика», 334 страницы (хотя и с изъятием значительной части 1-го тома); антологии, составленной В.Ф.Верстюком в Киеве в 1991 году (не содержащей, к сожалению, никаких ссылок и указаний на источники представленных текстов), 192 страницы; литературного этюда журналиста В.Голованова Тачанка с Юга, Москва, 1997, опубликованный совместно издательствами «Марс» и «Дикое Поле» (содержащий много личных рассуждений, иногда скучных и неоднозначных: в книге приводится несколько ранее публиковав-шихся свидетельств, и, между прочим, автор во многом опирается на нашу моно-графию). Заметим некоторые этюды, различного интереса: А.В. Тимощук Анархо-коммунистические формирования Н.Махно, 1917-1921, Симферополь, «Таврия», 1996, 189 стр. (критический); В.Чоп, Нестор Иванович Махно, Запорожье, 1998, 82 стр. (более сочувствующий); и, наконец, Матерiали науково-теоретичноï конференцiï, Полiтична i вiйськова дiяльнiсть Нестора Махно, Запорiжжя – Гуляйполе, 12-13 листопада 1998 р., 150 стр., содержащие множество исследований на украинском и русском языках.

Вадим Телицын опубликовал произведение Человек-легенда: Нестор Махно, в Москве и Смоленске в издательствах «Олимп» и «Русич», 1998, 444 страницы (в книге используются без ссылок ранее опубликованные работы); наконец, исследование Александра Шубина Махно и махновское движение, Москва, МИК, 1998, 176 страниц. Это реабилитация Махно и лозунга свободных советов. Автор на примерах показывает, как в регионе функционировало самоуправление. Он историк, бывший анархо-синдикалист и лидер московских зеленых. Многочисленные ссылки на источники и архивы, однако, без точных указаний и воспроизведение текстов, как у Белаша (с работой которого он не знаком), делают его книгу необходимым университетским пособием, но ее документальная ценность снижается. Отметим также небольшой тираж книги 1000 экземпляров, что свидетельствует о существующих трудностях в издании и распространении книг в России. По сравнению с этим, тираж нашей книги – 10 000 в трех изданиях – выглядит очень достойно и свидетельствует об интересе французских читателей к данной проблеме. В этом плане следует также приветствовать появление волнующего документального фильма Нестор Махно, украинский крестьянин, снятого Элен Шатлен и показанного по французскому телевизионному каналу «Артэ», 26.02.1997. В настоящее время ведется работа над проектом издания на русском языке антологии текстов Махно, изданных нами на французском в 1984 году (к юбилейной дате его смерти). Эта книга станет настоящим открытием для русских и украинских читателей, так как они совершенно незнакомы с данными текстами. Ценная работа о Несторе Махно и его жене Галине Кузьменко, с нашим участием, вышла в Киеве и Гуляй-Поле на украинском языке: Виктор Яланский и Лариса Веревка, Нестор i Галина, розповiдають фотокартки. 1999, 544 стр. Справедливое возвращение блудных детей в родную страну! Это вполне нормально для материала такой важности, так как в конце ХХ столетия, столетия следовавших друг за другом потрясений, опыт махновского движения и достижения испанских анархистов в 1936-1939 годах, представляют собой единственные попытки создания общества, в котором освобождение человека не было бы пустой фразой.

Александр Скирда

Париж, 1999 г.

Документы

В дополнение к нашему изложению воспроизводим тексты наиболее характерных документов, определяющих позиции махновского движения.

– Документ I взят из брошюры, опубликованной Гуляйпольской анархистской группой «Набат» в 1919 году (32 страницы формата 1/8).

– Документ II содержит основные положения Проекта Декларации махновцев – их политическую хартию.

– Листовки III - VIII, оригиналы которых находятся в Международном Институте Социальной Истории в Амстердаме, были опубликованы на русском языке в журнале Института: International Review of Sociаl History, vol. XIII, part. 2, 1968, с предисловием И.Й. Ван Россума (рр. 246-268).

– Листовки IX, X и песня махновцев XI были опубликованы в журнале Волна, Детройт, № 24, декабрь 1921, № 33, сентябрь 1922 и № 58, октябрь 1924.

– Листовка XII была перепечатана у Тепера-Гордеева, цит. соч.

– Документы XIII и XIV взяты из книги А.Николаева Первый среди равных, стр. 37-40 и 44-46.

– Документ XV взят из журнала Волна, № 36, декабрь 1922.

– Письмо Н.И. Махно, ХVI, взято из книги А.Николаева Жизнь Нестора Махно, Рига, без даты, стр. 155-156.

I «ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЙ II-го съезда фронтовиков-повстанцев, рабочих и крестьянских Советов, отделов и подотделов военно-полевого штаба Гуляйпольского района, состоявшегося 12 февраля (нового стиля) 1919 года в с. Гуляй-Поле ЗАСЕДАНИЕ

Съезда представителей от крестьянских и рабочих советов, подотделов, штабов и фронтовиков – состоявшееся в с. Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии 1919 г. февраля 12 дня.

В работе съезда участвовало 245 делегатов от 35 волостей.

Заседание съезда открывается в 3 часа дня инициативной группой повстанцев в лице тов. Лаврова.

Тов. Лавров во вступительной речи объясняет собранию цель съезда, а также оглашает первый наказ делегатам, отправлявшимся в штаб тов. Махно и Щуся, Советских войск, а также к Украинской Директории. После чего тов. Лавров предлагает собранию избрать президиум для ведения собрания. Выставляются кандидатуры в председатели т.т. Махно, Веретельникова, Бойко, Херсонского, Серегина, Кушнарева, Чернокнижного и Лаврова.

Тов. Махно просит снять свою кандидатуру, мотивируя отказ отсутствием свободного времени, ввиду военных событий на фронте. Поступает предложение тов. Бойко об избрании почетным председателем съезда Батько Махно, а почетным товарищем председателя тов. Щуся. Собрание, при шумных аплодисментах, принимает единогласно предложение тов. Бойко.

Председателем для ведения собрания избирается тов. Веретельников, товарищами председателя – Херсонский и Чернокнижный, секретарями собрания назначаются тт. Серегин, Афейников и Болтаджи.

Собрание объявляется открытым.

Председатель, тов. Веретельников, приветствует собравшихся на съезд делегатов и выражает пожелание в дружной работе съезда.

При открытии съезда была почтена память павших борцов за свободу вставанием.

Оркестром был исполнен похоронный марш.

Затем следует приветствия от партий, групп, повстанцев и других.

От имени повстанцев, приветствует съезд тов. Махно, который указывает на серьезные задачи съезда и призывает всех к единению во имя Революции, которая несет освобождение трудовому народу (Раздаются громкие аплодисменты. Оркестр играет «Марсельезу»).

От левых с.-р. (социалистов-революционеров) приветствует съезд тов. Петрович, который в заключении указывает, что, взявши винтовку, трудовой народ должен держать ее до тех пор, пока не добьется Советов, основанных на свободных, выборных началах.

От Петровской волости выступает крестьянин Острижко, который призывает все трудовое крестьянство и фабрично-заводской пролетариат соединиться вместе для дружной борьбы с контрреволюцией и заняться строительством новой жизни.

От Гуляйпольской группы анархистов «Набат» приветствует съезд тов. Черняк, который выразил пожелание успеха в строительстве нового фундамента жизни самими крестьянами и рабочими, как этого требует сама жизнь. В заключение оратор призывает съезд не надеяться ни на кого, не дожидать разных пришельцев, навязывающих свои услуги для строительства чуждой им крестьянской и рабочей жизни.

От партии коммунистов-большевиков съезд приветствует тов. Карпенко и призывает к единению для общей цели.

От повстанцев выступает тов. Бойко – анархист. Приветствуя съезд, тов. Бойко призывает всех присутствующих к единению и солидарности для совместного строительства новой жизни, ибо, заканчивает оратор, в единении залог победы трудового народа и торжество революции!

От Ново-Павловской волости приветствует съезд тов. Чернокнижный и выражает глубокую почтительность повстанцам как первым борцам за освобождение трудового народа Украины.

От товарищей-моряков выступает Чикавка, который, приветствуя съезд, выразил пожелание соединиться всем для борьбы с общим врагом – капиталом.

После приветствий вносится предложение о включении в повестку дня следующих вопросов: 1. Доклад делегации, ездившей к Временному правительству Украины. 2. Доклады с мест. 3. О текущем моменте. 4. Отношение к Советской власти, создаваемой в фракционном масштабе. 5. Об организации фронтовиков. 6. О земле.

Все предложенные для повестки дня вопросы принимаются съездом.

По докладу делегации, ездившей в г. Харьков к Временному правительству Украины, выступает тов. Лавров, который заявляет, что поездка последовала в связи с тем, что правительством Директории были мобилизованы солдаты для борьбы со скоропадщиной; но ввиду того, что народ не остановился на платформе строительства Директорией новой жизни, а пошел дальше, и не желая вести братоубийственную войну со своими братьями – крестьянами и рабочими, насильно мобилизованными, 1-й районный съезд фронтовиков, состоявшийся в с. Больше-Михайловке, уполномочил делегацию выяснить в штабе батько Махно – идет ли он на контакт с Петлюрой, и можно ли проехать к Народной Украинской Директории.

Ответ был получен от тов. Махно, что ни в какие соглашения с Петлюрой он не вошел, и что проехать к Директории ввиду военных действий невозможно. Тогда делегация поехала в г. Харьков к Врем. Прав. Укр. По приезду в Харьков делегаты отправились к Врем. Прав., но, продолжает докладчик: «министров», т. е. комиссаров, видеть не удалось, так как нас туда не допустили. Объяснили нам, что комиссары чем-то заняты; нас же принял адъютант, с которым мы вели переговоры. На заданные нами адъютанту вопросы, а именно:

1. Какой будет Украина – самостоятельной или зависимой от Великороссии? Мы получили ответ: Украина будет Украинской Социалистической Советской Республикой, федеративно связанной с Великороссией.

2. Какими войсками занимается Украина со стороны Великороссии? На «тот вопрос последовал ответ, что на Украину идут войска, сформированные в Великороссии из украинцев, эвакуировавшихся в Великороссию во время немецкого нашествия.

3. Какая власть будет на Украине? Ответ: Советская власть.

4. Каково отношение к союзникам? Ответ: ввиду того, что союзники не признают большевистской власти, Украина находится на положении войны с союзниками.

5. Каково отношение Врем. Прав. Укр. к армии «Батько Махно»? – На это ответили нам, что официального соглашения еще нет, но что Врем. Прав. предполагает войти с ними в соглашение и помогать всем необходимым для ведения борьбы с контрреволюцией, и что вступать с Махно во вражеские отношения Врем. Правительство не намерено.

6. Какие должны быть выборы в Советы на местах? Ответили нам, что относительно этого будет издан закон после, но, что расположены думать, что только партия большевиков будет посылать своих людей в Советы, так как все другие партии выступают против освобождения народа».

7. Как сформировалось Врем. Укр. Совет. Правительство?

На этот вопрос мы получили следующий ответ:

«Некоторые комиссары были присланы из Москвы. Кандидатуры же 5 комиссаров, вошедших в состав Врем. Прав. выставила партия большевиков Украины. Из них 3 рабочих и 2 крестьянина.

8. Почему 2 «министра» называются «крестьянскими»? Были ли они выбраны крестьянами, и крестьяне ли они сами?

Ответ: «Потому, что они сами – крестьяне. А так как они состояли членами партии большевиков, то партия их и назначила на посты комиссаров».

Когда мы во время пребывания нашего у адъютанта узнали, что многие правительственные посты занимаются бывшими николаевскими генералами и офицерами и задали ему вопрос: «Почему в среде рабоче-крестьянского правительства находятся такие лица?», нам ответили, что эти генералы и офицеры «уже стали нашими», так как состоят членами партии большевиков, и что им можно всецело доверять дело Организации Красной Армии и руководство ею». Так, – говорит докладчик в заключение, – нас приняли у Врем. Правит., и, вот все сведения, которые мы могли собрать из беседы с адъютантом. Этим доклад заканчивается, после чего по этому вопросу открываются прения.

Слово предоставляется тов. Чернокнижному – крестьянину. «Товарищи крестьяне и рабочие! – обращается оратор к присутствующим. – Из доклада делегата, ездившего к Врем. Правительству, мы узнали, что на Украине появилось новоиспеченное где-то правительство, составленное только из большевиков – «коммунистов». Это правительство уже собирается произвести свою большевистскую монополию над Советами. Мы все, товарищи, должны задать себе вопрос: допустимо ли это? Вспомните, тов., тяжелое время упорной борьбы с немецко-мадьярским игом, с гнетом скоропадщины. В то время, когда Вы, крестьяне, рабочие, повстанцы, выдерживали напор всех контрреволюционных сил и почти с голыми руками отражали наступление немецких и австрийских банд, когда вы отважно и мужественно боролись с палачами скоропадщины, петлюровщины и др. разбойников, покушавшихся на свободу украинского трудового народа, где было тогда то Временное Правительство, которое теперь захватило власть в свои руки и действует от имени рабочих и крестьян? Оно сидело тогда в Москве, в Курске, выжидая, пока рабочие и крестьяне Украины освободят территорию от врага. Разве только большевики боролись со всеми черными силами реакции здесь на Украине? Но Вы, товарищи, знаете, что кровь свою проливали крестьяне, рабочие, повстанцы – беспартийные. Они все осознали свой долг перед Революцией и смело пошли защищаться. Теперь, когда после жестокой упорной борьбы, ценой многих жизней неприятель разбит, и трудовой народ Украины может вздохнуть свободно, к нам появляется какое-то большевистское правительство и навязывает нам свою партийную диктатуру. Допустимо ли это, товарищи? Позволит ли украинский трудовой народ, который сам, без чьей бы то ни было помощи, освободился от ига немецких и австрийских, гетманских, петлюровских и других штыков, какой-то кучке пришельцев властвовать над собой, навязывать свои законы? – Нет! Товарищи, этого не может и не должно быть! Мы достаточно сильны для того, чтобы всем пытающимся наложить свои руки на нашу свободу сказать: «руки прочь!» Мы не должны допустить, чтобы у нас повторилось то, что не так давно произошло в г. Павлограде на съезде. Там большевики-коммунисты не давали возможности говорить правду нам, беспартийным крестьянам и рабочим, которые своей кровью орошали и орошают тернистый путь освобождения трудового народа. Этим борцам закрывают рот на съезде потому, что у них не было большевистского патента (Крики: «позор, позор)». Я заканчиваю свою речь, тов. крестьяне и рабочие, и должен сказать здесь, что мы, беспартийные повстанцы, восставшие против всех наших угнетателей, не допустим нового закрепощения, от какой бы партии оно ни исходило. Скажем всем нашим врагам «прочь с дороги! Мы сами сумеем построить свою новую, свободную жизнь!»

(Шумные аплодисменты).

Выступает Серафимов (крестьянин).

Товарищи крестьяне, рабочие, фронтовики и повстанцы!

Вы все знаете, что не умолк еще грохот пушек, еще кругом льется кровь наших дорогих товарищей за освобождение всех трудящихся от тяжелых цепей рабства и унижения. Еще не закончена борьба с наступающей со всех сторон контрреволюцией, как перед нами уже стоит другая, новая опасность – опасность партийная, большевистская, кующая для нас новые цели большевистско-государственнические. Большевистское правительство старается уверить нас, что оно служит интересам рабочих и крестьян, что оно несет освобождение трудящимся. Оно называет себя «социалистическим», идет будто бы под лозунгом «Социальной Революции». Но зачем же оно стремится царствовать над нами сверху из своих кабинетов? Товарищи. Мы знаем от наших братьев в Великороссии, какую там большевики творят революцию. Мы знаем, что там у народа нет свободы, что там властвует партийный произвол, большевистский хаос, насилие комиссародержавия. И если эта партия старается перенести к нам на Украину такие «свободы», то мы должны громогласно заявить, что нам не нужны такие учителя и опекуны, что мы не нуждаемся в диктатурах, что мы сами сумеем устроить свою новую жизнь. Я заканчиваю свою речь и прошу съезд серьезно задуматься над положением и подробно осветить все наши общие вопросы, дабы мы могли в наших темных деревенских уголках открыть всю правду нашим товарищем крестьянам и рабочим (Шумные аплодисменты).

Тов. Бойко, повстанец-анархист.

«Товарищи крестьяне, повстанцы! Для того, чтобы трудовой народ Украины добился полного освобождения после того, как он избавился от гнета немецких штыков, скоропадщины и петлюровщины, нам необходимо создать Советы, которые находились бы вне давления какой бы то ни было партии. Только свободно избранные, беспартийные, трудовые Советы способны дать нам полную свободу, и спасти трудовой народ от рабства и угнетения.

Да здравствуют свободно избранные безвластные Советы!

(Шумные аплодисменты).

Карпенко – большевик-коммунист.

«Товарищи крестьяне и рабочие! Здесь говорили, что большевики захватили власть на Украине, что большевики стремятся стать диктаторами, опекунами трудового народа и т. д. На это товарищи, я отвечу. Да, большевики стремятся к диктатуре, но только к диктатуре пролетариата; да – большевики стремятся к власти! Наша партия – единственная, за которой идет большинство трудового народа, а раз она является выразительницей воли большинства народа, то, безусловно, она ввиду этого и стала государственной.

(Голоса с мест: «А кто избрал Врем. Украинск. большевистское правительство: народ или партия большевиков?»)

Председатель призывает собрание к порядку и предлагает всем желающим задавать вопросы, сделать это по окончании речи оратора.

Карпенко продолжает: «Должна быть установлена диктатура пролетариата над буржуазией».

(Голоса с мест: «А мы видим диктатуру большевиков над левыми эсерами и анархистами»).

Председатель призывает собрание к порядку.

Карпенко: «Партия большевиков временно избрала товарищей во Врем. Прав., когда же будет созван Всеукраинский Съезд Советов, там сформировано будет новое правительство, или же теперешнее Временное Правительство будет утверждено съездом».

(Голоса с мест: «Неужели все крестьяне, чуждые всякой партийности, сами изберут Врем. Прав. Украины?»).

(Председатель призывает собрание к порядку и просит вести себя спокойно).

Оратор продолжает: «Товарищи! Прошу вас помнить лишь одно, что большевики, крестьяне и рабочие, такие же, как и вы и что они желают вам добра. Не верьте, что они хотят стать вашими опекунами».

(Голоса с мест: «А зачем они присылают нам «комиссародержавцев?», «Мы сумеем жить и без них! А если нам понадобятся комиссары, мы можем избрать их из своей среды»).

Председатель призывает собрание к порядку.

Оратор продолжает: «Я тоже политический комиссар, присланный в 16-й Советский полк. Но ведь это не значит, что я прислан к Вам, как опекун. Нет, мое назначение – наблюдать и помогать в политическом развитии полка. Я заканчиваю свою речь и прошу Вас, товарищи, не верить тем, которые говорят, что большевики ваши враги. Я мог бы еще многое вам сказать, но, к сожалению, время не позволяет, так как спешу в Харьков на партийный съезд большевиков, где постараюсь рассказать все о ваших стремлениях».

(Возгласы: «Просим, просим все рассказать»).

Тов. Уралов – анархист.

Призывает съезд вслушиваться внимательно в то, о чем здесь говорится, а потом самим сознательно относиться ко всему, съезд сумеет в заключение сказать свое громкое, веское слово, которое будет услышано не только на Украине, но по всему миру.

Выступает еще ряд других ораторов, которые призывают съезд к единению и дружной солидарной работе в строительстве нового прочного фундамента свободной жизни.

Поступает предложение ввиду позднего времени заседание съезда закрыть до следующего дня. А для того, чтобы объединить обе партии для дружной совместной работы на общее благо, избрать комиссию из 15 человек и уполномочить ее выработать резолюцию по докладу делегации, ездившей в г. Харьков к Врем. Прав. Предложение большинством голосов принимается. В состав комиссии вошло 12 человек от фронтовиков и членов Совета (беспартийных), один – от партии большевиков-коммунистов, один от партии левых с.-р. и один от группы анархистов «Набат».

Заседание закрывается до следующего дня.

13-го февраля в 9 час. утра открывается собрание съезда.

Комиссия оглашает выработанную ею резолюцию, которую съезд не принял, постановив резолюцию по докладу делегации, ездившей к Врем. Прав. Украины, Присоединить к резолюции, которая будет вынесена по докладу о текущем моменте.

Затем съезд переходит к обсуждению следующего вопроса по докладу с мест.

Первым выступает тов. Терещенко, член Совета, из села Федоровка. Докладчик подробно знакомит собрание с тем, как сильно пострадала Федоровка, не только от немецких банд, но и от нашествия кадетов, ввиду чего в настоящее время положение здесь очень критическое, и местному Совету приходится встречаться с большими трудностями и прилагать много усилий в деле налаживания экономической и политической жизни граждан с. Федоровки.

От Больше-Михайловки выступает член Совета тов. Карпус. Обращаясь к собранию, он говорит:

«Товарищи! Я представитель того села, которое пострадало больше всех других сел в Екатеринославской губернии.

С приходом немецких банд начались грабежи и реквизиции того ограниченного запаса продуктов, который и без того уже грозил нам голодом. Конечно, нечеловеческие издевательства, грабежи, обирательства и насилия со стороны немецких банд не прошли бесследно. Недовольство росло среди крестьян, терпеть было невмоготу. Трудовой народ восстал против немцев и варты.

В те дни тов. Махно и Щусь с 35 человеками впервые восстали, вступили в борьбу с врагом и разбили варту и немецкую охрану. Сейчас же после этого появились немецкие карательные отряды и провели кровавую расправу над восставшими крестьянами. Конечно, тт. Махно и Щусь со своими храбрыми, но малочисленными партизанами не Могли устоять тогда против немецкой артиллерии. И банды немцев ворвались в село, и в первую очередь ограбили общественную кассу, наложили контрибуцию на жителей, расстреляли несколько человек и впоследствии, не удовлетворившись этой жестокой расправой, подожгла наше село, в котором сгорело несколько десятков дворов и погибло все крестьянское хозяйство. Правда, тов. Махно помог нам материально. Но эта помощь не могла спасти нас от разорения. И мы в настоящее время переживаем самую острую нужду. Совет у нас организован хорошо и работает планомерно».

От Покровского Совета выступает тов. Гончаренко:

«Товарищи! Скажу вам одно, что устройство новой жизни и идей у нас идет быстрым шагом. Хлеб весь взят на учет, кожевенный завод перешел в ведение Совета и работает усиленно. Организованы оружейная и сапожная мастерские, которые работают интенсивно для нужд наших товарищей, сражающихся на фронте за освобождение трудового народа от гнета и порабощения. Организована помощь для семейств товарищей, убитых на фронте».

Тов. Жовнер от Успеновского Совета в докладе своем говорит, что Совет взял весь хлеб на учет и по мере возможности помогает неимущим крестьянам. Добровольно организовалось несколько рот. Одна из них, в количестве 193-х человек, стоит на позиции и если понадобится еще помощь для защиты революции, то все крестьяне, способные носить оружие, пойдут в ряды сражающихся повстанцев, по первому зову батьки Махно.

От Туркеновского Совета выступает тов. Медведев.

«Наше село, – говорит докладчик, – не так пострадало от нашествия кадетских банд. Мы все время находились вблизи фронта и помогали батьке Махно всем, чем только могли. Совет организовался у нас в начале февраля, и мы за это короткое время еще не успели пока наладить работу».

Далее выступает ряд ораторов, подробно обрисовывающих положение на местах, где крестьянство уже приступило к организации и дружному строительству новой жизни. Почти везде организованы военные силы для последней решительной борьбы с надвигающейся контрреволюцией.

После того, как все доклады с мест были выслушаны, съездом единогласно была принята резолюция, предложенная тов. Херсонским.

Резолюция по докладу с мест.

II-й районный съезд фронтовиков. Советов, подотделов и Воен. Револ. Штабов имени батько Махно, обсудив вопрос по докладу с мест и ознакомившись всесторонне с тяжелым положением борцов и их семейств, пострадавших за дело Социальной Революции, за великое дело освобождения трудовых народов всего мира, постановил оказать им посильную помощь как материальную, так и моральную. Для успешного оказания материальной помощи при каждом Совете Крестьян. и Рабоч. Депутатов образовать фонд в пользу пострадавших товарищей-повстанцев и их семейств.

(Принято единогласно при 4-х воздержавшихся).

После этого собрание переходит к обсуждению вопроса о текущем моменте. Поступает предложение о перенесении этого вопроса на следующий день, ввиду того, что собрание уже утомлено. Заседание съезда, считаясь, во-первых, с поздним временем, а во-вторых, с важностью и серьезностью вопроса о текущем моменте, единогласно принимает это предложение.

Председатель объявляет заседание закрытым до следующего дня.

Февраля 14-го дня в 9 час. утра заседание объявляется открытым.

По текущему моменту выступает тов. Веретельников.

О текущем моменте. Речь председателя (Веретельникова).

В 1905 году, когда атмосфера была еще не так тяжела, здесь в Гуляй-Поле организовалась группа анархистов, существование которой стало хорошо известно, когда погиб тов. Семенюта, имя которого не многим было известно. Тогда был арестован тов. Махно, который в числе многих других революционеров попал на каторгу, где и пробыл целых 10 лет. По свержению самодержавия Махно возвращается в Гуляй-Поле. Когда революционное движение здесь приняло серьезный характер, я находился в Севастополе. Радостная весть о движении тянет в Гуляй-Поле, и я возвращаюсь в свое родное село, где встречаю отрадную картину.

События меняются с головокружительной быстротой. «Батько» ушел с одним отрядом, Другие рассеялись по Таганрогу, Ростову, Царицыну и т. д.

Настроение здесь поднимается. Солидарность растет. Революционные ряды пополняются, крепнут. Прячутся оружие, патроны, все, что может послужить делу защиты революции. Украинский народ после свержения самодержавия не успел еще выпрямить свою спину, вздохнуть свободно, как опять очутился в новых цепях немецко-гайдамацких банд. Опять народ обирается. Приходится уйти в подполье. Мучительное время. Хочется знать все, видеть всех. Особенно горю желанием узнать, где находится Махно.

Появляется провокационное воззвание немецких жандармов: «Все лица, имеющие оружие, должны явиться в штаб для получения разрешения на ношение такового». Цель – узнать, у кого имеется оружие и потом забрать его. Грустно было видеть, как многие крестьяне, одураченные немецкими налогами, отдавали свои винтовки. Далее удалось узнать, что разыскивают т. Махно и меня. Тут уже прибыли немецкие эшелоны и карательные отряды. Волнения, аресты, избиения, расстрелы. У волости собираются фронтовики для того, чтобы обсудить, что делать. Здесь случайная, горькая неосторожность одного – и властям становится известно, что есть 700 винтовок.

Зашевелилась черная рука. Беспрестанно работает телефон. Предстоят обыски, аресты. Крестьяне готовятся дать дружный отпор проснувшейся реакции. Выставляются караулы. Дальше обыски, аресты. Арестовано уже 40 крестьян. Со всех сторон гонения... Буржуазия ликует. Арестован и расстрелян брат «батька» Махно, инвалид. Ежедневно выводят товарищей на улицу и вешают на столбах... Разгорелись страсти всех врагов трудового народа...

Но революционная волна катится и растет с каждым днем. Мучит один вопрос:

«Что же будет дальше». Но вот, благодаря товарищам, удается выехать, из Гуляй-Поля и пробраться туда, где можно увидеть близких людей, и решить, что делать. Перебираюсь в Великороссию. Тяжелый путь до границы. Необыкновенные трудности, которые пришлось преодолеть для того, чтобы пробраться в Великороссию, куда влечет так сильно, где думалось найти ту свободу, тот духовный простор, о котором так сильно мечталось на объятой со всех сторон пламенем реакции Украине. Но, увы. И здесь разочарование. И здесь полный разгул угнетения, тяжелой зависимости рабочих и крестьян от начальства «свыше». Народ и здесь живет в условиях полного духовного, политического и экономического порабощения... Тяжело при виде всего этого. Но мысль работает интенсивно в одном направлении: как бы скоро увидеть товарищей, знакомых, поделиться с ними всем пережитым и помочь Украине. Еду в Петроград. Здесь случайно читаю в газете, что батько Махно в Гуляй-Поле. Радуюсь, волнуюсь, спешу узнать точно. Здесь циркулируют самые разнообразные слухи про Махно. Говорят о нем самое хорошее. Идут о нем и самые ложные, отрицательные отзывы. Покидаю Петроград, спешу скорей в Харьков, где узнаю более точно, что делается в Гуляй-Поле. Но и там тысячи самых противоречивых слухов. Здесь, однако, узнаю, что Махно приехал в Херсонщину 21-го июля, где подпольно удалось ему достать пулеметы и винтовки. 20 сентября он выступил в открытые действия. Дальше следует встреча Махно с Щусем в лесах, где они объединились. Вскоре пришлось выступить против немецкого отряда в 200 человек. Но 90 человек, действовавших под руководством Махно и Щуся, сражались доблестно. Удалось достать оружие. Интересно, однако, отметить, при каких обстоятельствах удалось «батьке» Махно объединиться со Щусем, скрывавшимся в пещере. Не страшась немецкой разведки, «батько» выходит на мостовую, стреляет из браунинга. Дальше берет кучку людей, винтовки и отправляется. Была оказана материальная помощь местными селянами-евреями. Таким образом, с этими скромными силами отправляются на тачанках навстречу Щусю. Объединившись, эта немногочисленная группа отважных революционеров сразу же дает бой неприятельской банде, потеряв только 3-х раненых. С этих пор силы начинают расти. Крестьяне, воодушевленные смелыми подвигами Махно, бегут в ряды его повстанцев. Стали прибегать даже маленькие отряды с винтовками и без винтовок. А гуляйпольцы, работавшие все время в подполье, также поспешили в ряды сражающихся повстанцев. С этого времени уже начинаются вполне организованные, дисциплинированные военные действия. Образовываются военно-революционные Советы на местах для сформирования и распределения боевых сил. Обращается усиленное внимание на внутренний порядок и самодисциплину в рядах повстанцев. И ширятся, таким образом, и крепнут ряды повстанцев, отважно сражающихся с немецко-гайдамацкими бандами. Окружающее население, видя ту громадную революционную работу, какую предприняли повстанцы, оказало самое глубокое сочувствие и поддержало повстанческое движение всем, чем можно было. Работы было много, неприятельские силы были велики. Пришлось все внимание, всю энергию сосредоточить на фронте. Все здоровые, лучшие силы были мобилизованы. Гуляйпольский штаб объявил мобилизацию, но не принудительную мобилизацию с приказом «сверху». Нет! Крестьяне Украины, которые более революционны, чем их братья на севере, ибо они больше испытали на своих спинах гита и порабощения, эти крестьяне сами охотно взяли винтовки, чтобы пойти сражаться с неприятелем и заменить своих товарищей, усталых и раненых. Повстанцы сражались отважно. Они честно, теперь еще стоят смело перед неприятелем, защищая свободу свою с оружием в руках. Товарищи! Теперь я хочу сказать вам, что если раньше все силы были направлены исключительно на фронт, где была опасность, угроза свободе, и работу на местах некому было проводить, а от этого немало пострадала жизнь ваша, хозяйственная жизнь, то теперь, когда мы нанесли неприятелю удар, когда чувствуем себя сильнее, наше внимание должно быть обращено на устройство своей экономической жизни. Тов. крестьяне и повстанцы! Вы знаете свои нужды. Они громадны. Так стройте же сознательно то, что было разрушено вашим врагом. Организуйте свои крестьянские Советы, посылайте туда своих честных товарищей, знающих ваши интересы. Не надейтесь на чью бы то ни было помощь. Сами создавайте все то, что необходимо для вашей свободной, счастливой жизни. Сплотитесь крепко вокруг своих экономических крестьянских организаций и не позволяйте никому извне помешать строительству вашей жизни. И только при условии широкой инициативы, самодеятельности и организованности вы доведете свою борьбу до полной победы, до торжества истины и справедливости. Да здравствуют же крестьянские, экономические, беспартийные, свободно избранные советы! Да здравствует повстанческое движение, пролагающее путь к свободной, красивой жизни трудовых месс Украины и всей России. (Аплодисменты).

Речь тов. Махно: (по вопросу о текущем моменте).

Товарищи! Начну свою речь с первых дней революции. Когда вспыхнул пожар революции, который уничтожил николаевский режим, но не уничтожил всех опричников его; на трон кровавого царя засел новый преступник в лице временного правительства во главе с Керенским. Политика новых палачей с Гучко и К° повела к преступному лозунгу «Война до победного конца», в то время, когда народ голодный, оборванный, исстрадавшийся от последней братоубийственной войны на фронте, не желал больше этой войны. Видя, что народный гнев растет, увеличивается, дипломаты из Государственной Думы сфабриковали Времен, правительство, на смену декорации сгнившего романовского режима. Вместо кадетского состряпано было так называемое Демократическое Врем. правительство, во главе с знаменитым авантюристом Керенским. Произошла перемена лиц, но не политики, и мы услышали те же лозунги «Война до победного конца». Вот в то самое время анархисты везде и всюду вели пропаганду и всячески боролись против авантюры Врем. правительства.

Всюду – на заводах, в мастерских, в казармах объясняли, что не надо нам вести на фронте братоубийственную войну, за что в Петрограде на даче Дурново наши товарищи были арестованы и несколько анархистов расстреляли.

После такого акта насилия над анархистами были организованы митинги протеста, впоследствии разогнаны силой оружия. И я повторяю, тов., что в те дни, в дни реакции керенщины, протестовали против насилия над свободным словом и товарищи большевики, которые так же, как и анархисты, были гонимы за то, что выступали везде и всюду против братоубийственной войны на фронте. Эти гонения анархистов и большевиков тесно объединили их для дружной совместной борьбы против реакции, созданной Керенским и К°.

Когда авантюристы увидели, что народ идет против их политики, на сцену появился из их среды известный всем Корнилов, который в конце концов «не сошелся» с Керенским из-за власти, и последний был объявлен вне закона, как контрреволюционер. Но в это время народ продолжал все более крепнуть в своем сознании, что война не нужна, и громогласно заявил свой грозный лозунг: «Долой войну!», «Да здравствует мир!» Этот лозунг раздавался от далекого Севера до Юга, и от Запада до отдаленного Востока.

От слов приступили к делу. Авантюристы Керенский и К° исчезли, как мыльные пузыри, и правление государством перешло в руки трудового народа – в форме свободно избранных Советов. Но не долго существовали эти свободные Советы... Партия большевиков объявила на них свою монополию и... началась «чистка» революционных Советов.

Кто не был запатентован как большевик, тот не мог уже больше быть в Советах, удалялся оттуда как враг народа.

И тогда на многолюдных митингах, а также и в печати появились протесты со стороны анархистов, что на Советы не имеет права накладывать свою монополию какая бы то ни была партия; на анархистов началось гонение со стороны большевиков. Те, которые вчера еще вместе с анархистами были гонимы и преследуемы, не узнали теперь своих вчерашних товарищей по борьбе. Стали закрываться большевиками анархические газеты, и товарищи наши арестовывались «как контрреволюционеры». Такому гонению подвергались и все другие революционеры, вместе с большевиками, боровшимися в защиту революции. Те крестьяне и рабочие, которые не могли молчать и выступали с протестом против такого насилия со стороны большевиков, разгонялись силой оружия. Получилась старая картина реакции времен Керенского. Но дело так продолжаться не может. Мы до сегодняшнего дня являемся свидетелями грубой насильственной власти большевиков над исстрадавшимся трудовым народом.

Однако, недолго, очевидно, уж будет народ молчаливо и безропотно терпеть партийное иго большевиков.

Тов. повстанцы! Я призываю вас к единению, ибо в единении залог победы Революции над теми, кто стремится ее задушить. Если товарищи большевики идут из Великороссии на Украину помочь нам в тяжкой борьбе с контрреволюцией, мы должны сказать им: «Добропожаловать, дорогие братья!» Но если они идут сюда с целью монополизировать Украину, мы скажем им: «Руки прочь!» Мы сами сумеем поднять на высоту освобождение трудового крестьянства, сами сумеем устроить себе новую жизнь, где не будет панов, рабов, угнетенных и угнетателей.

Да здравствует мировая, социальная революция!

Да здравствует освобождение трудового народа от ига капитала и власти. (Шумные аплодисменты).

Текущий момент.

Речь тов. Херсонского (большевик-коммунист левый).

Товарищи! Мы собрались сюда на свободную трибуну для того, чтобы сказать здесь слова правды. Мы пришли сюда для единения, невзирая на партийные различия, для борьбы с теми паразитами, которые стремятся задавить трудовой народ, задушить его свободы. Товарищи! Мы с первых дней революции избавились от царского режима, и попали под гнет Врем. правительства. Но народ пошел вперед. Он свергнул угнетателей, скрывавших свои реакционные физиономии под «демократическими» масками Врем. правительства и взял в свои собственные руки строительство свободной жизни. Недолго, однако, пришлось нам здесь на Украине пользоваться добытой народной кровью свободой. Украина была продана Центральной Радой, отдавшей ее на истерзание немецко-мадьярскому империализму. Но немецкие штыки и шомпола недолго могли бушевать над революционным украинским народом. Рабочие и крестьяне восстали и чуть не с голыми руками выступили против немецко-мадьярских банд, в защиту свободы и революции. Украинский трудовой народ победил сильного врага, ибо народ, выступающий сознательно в защиту свободы, в защиту своих жизненных прав, не может не победить. Товарищи! Я скажу вам теперь со слов товарищей, приехавших с севера, что там всю власть захватили большевики и угнетают всех тех, кто не принадлежит к их партии. Я, как большевик-коммунист, говорю вам, что это недопустимо, ибо революцию защищали не только большевики-коммунисты, анархисты и левые соц.-революционеры, но и вы, товарищи крестьяне-беспартийные. Поэтому никакая политическая партия не имеет права захватить в свои руки государственную власть. Только те, кого выбирает трудовой народ, имеют право решать судьбу этого народа, ибо народ знает их и верит им как честным революционерам.

Мы должны объединиться в одну общую дружную семью, ибо мы знаем; что единственный залог успеха – в единении. Я, товарищи, призываю всех вас в Единый Революц. фронт.

Да здравствует неделимый Революционный фронт!

Да здравствует всемирная коммуна! (Шумные аплодисменты).

Речь тов. Черняка.

Товарищи! Выступавшие здесь ораторы после докладов делегатов критиковали Господствующую партию большевиков, осуждая и нападая на нее. Больше всего здесь досталось на долю Карпенко как защитника этой партии. Очевидно, все, которые клеймят действия комиссаров и «Чрезвычайки», испытали на своих спинах их прелесть, пережили весь гнет их. Кто сам сидел в тюрьмах, тот знает, что многие честные революционеры, перенесшие царские застенки, тюрьмы и каторгу, сейчас опять наполняют тюрьмы Великороссии. Революционеры, честные борцы за критику какого-нибудь чиновника из правительства большевиков арестовываются и исчезают бесследно...

Мы знаем, что и среди большевиков есть много честных революционеров. Мы знаем, что и многие большевики честно сражаются и гибнут во имя революции. Но мы уверены, что эти люди не отдавали бы свои жизни, если бы они знали, что известная кучка людей захватит в свои руки власть и будет угнетать целый народ. Напрасно тов. Карпенко обвиняет революционеров, анархистов в том, что они хотят сеять среди трудящегося люда идеи братоубийственной войны. Нет, товарищи! Мы, анархисты, «того не делаем. Нам этого не нужно! Я никогда не соглашусь на такое преступление. Всеми своими силами буду отстаивать и не допущу, чтобы рабочие и крестьяне выступили с оружием в руках друг против друга. Этого не должно быть! Но как бы нам ни желательно было бы вступить в партийные споры, мы все же вынуждены указать на всю несправедливость, на все нечестные действия лиц, стоящих во главе большевистского правительства. Эти факты должны служить лишь предупреждением украинскому народу, чтобы он не впал в те ошибки, в какие попали трудящиеся Великороссии, и чтобы ему не пришлось после этого дорого расплачиваться. Мы желаем, чтобы здесь на съезде были обсуждены все вопросы и чтобы приняты были меры к созданию безвластных, непартийных, экономических Советов на выборных началах, чтобы представитель всегда мог быть отозван, если он не соответствует своему назначению. Мы желаем, чтобы в жизни все вопросы разрешались на местах, не по указу какой-нибудь власти свыше, а чтобы решали судьбу свою все крестьяне и рабочие; выборные же должны только исполнять то, чего желают все трудящиеся.

300 лет шла борьба против насилия, против диких законов и приказов сверху, и теперь мы не потерпим насилия какой бы то ни было власти. Мой совет, товарищи-крестьяне, рабочие и повстанцы, не говорить за или против той или иной партии. Желаю, чтобы вы хорошо разобрались, изучили все программы, проследили все действия партий, тогда вы сами сумеете сделать свой выбор. Вы все можете быть левыми эсерами или большевиками, если вам так нравится, но постарайтесь создать такие Советы, такие организации, в которых Вы являлись бы хозяевами своих интересов, где вы имели бы возможность сами решать свою судьбу. В заключение призываю Вас строить такие Советы, которые будут исполнителями воли всего трудового народа, а не диктаторами какой-нибудь партии. Мы должны создать строй, в котором каждый человек будет жить свободно, без давления откуда бы то ни было. Посылайте в Ваши Советы только рабочих и крестьян, и тогда Вы будете уверены, что победа за вами.

Речь. тов. Костина (левый с.-револ.). «Текущий момент».

Товарищи! Я хочу рассказать вам немного о том, что делается в Великороссии. Вы можете мне не поверить, но вы должны поверить тысячам ваших братьев крестьян, которые, видя свое тяжелое рабское положение, свою голодную, подавленную жизнь, часто восстают без оружия, без винтовок, с вилами, топорами и голыми руками. Восстают там не отдельные личности, а крестьяне многих волостей, и с женами, детьми и стариками идут под пули и штыки латышей и китайцев, ибо другого выхода не видят перед собой. Я Вас спрашиваю, товарищи. Неужели эти многие тысячи недовольных, восставших крестьян — кулаки, контрреволюционеры, как называют их большевики?

Ясно, что нет! Это все ваши братья, такие же крестьяне, бедняки, такие же угнетенные, как и Вы здесь на Украине. Почему же они восстают в большинстве под лозунгом: «Власть Советам!», «Долой комиссародержавие!» Да, политика тех людей, которые находятся у власти в Великороссии, ведет к этому. Большевики, например, придумали продовольственные отряды. Вооружают рабочих и посылают их в деревню силой отбирать хлеб у крестьян; деревне же взамен ничего не дают. Отбирают последние остатки, часто купленного самими крестьянами хлеба, отбирают последнюю крынку молока, и последнее платье и сапоги – все. Устраивают полный грабеж, санкционированный законом. Вот какова, в кратких чертах, политика большевиков.

И удивительно ли, что они действиями своими вооружают против себя бедное крестьянство? Но интереснее всего то, что они этих восстающих, голодных, обездоленных крестьян называют «кулаками» и «контрреволюционерами». Понятно, это делается большевиками для того, чтобы сфабриковать общественное мнение против недовольных, и затем уже легче расправляться с ними.

Мы, левые соц.-революционеры, говорим им: «Дайте деревне все, что ей нужно: мануфактуру, земледельческие орудия, обувь и берите взамен необходимое для города. Тогда крестьяне, несомненно, охотно дадут вам хлеб». Далее: в существующие в деревнях комитеты бедноты имеют право выбирать все, кому угодно, только не трудящиеся. И «господа», засевшие в этих комитетах бедноты, приносят много беды, много горя бедному крестьянству. Они разгоняют Советы беспартийные, не большевистские, насаждают везде и всюду «назначенцев-комиссаров, строят свои «чрезвычайки» – современные охранки. Да, чрезвычайки это настоящие охранки. Вы знаете, товарищи, что царское правительство для борьбы с революционерами посылало к нам провокаторов, шпионов. Это был позор и ужас, против которых восставали все сознательные люди, восставала временами даже буржуазия. И вот большевики пользуются такими же средствами, употребляют эти же опыты, прибегают к той же самой провокации в борьбе с истинными революционерами. Случаи большевистской провокации уже повторялись довольно часто. Они провоцировали анархистов и максималистов.

Вот, товарищи, крестьяне и повстанцы, некоторые из многих причин, которые являются источником крестьянских бунтов и восстаний в Великороссии. Я повторяю: не верьте мне. Но поверьте пролитой крови ваших братьев. Их вопли и призывы о помощи должны быть услышаны сегодня здесь на этом съезде. Из Курска и Москвы большевики пытаются перебросить сюда свои великоросские опыты... Разгон Исполкома в Волчанске, расстрел членов ревкома в Купянске, закрытие в Екатеринославе левоэсеровской газеты «Знамя борьбы», разгон там же лекции анархистов – это те первые черные большевистские ласточки, которые направляются к нам из Великороссии. И таких ласточек здесь может очутиться целая стая. Все зависит от Вас, товарищи. Вот откуда-то приезжают никем не избранные «чрезвычайки», комиссары, офицеры и т. д. Товарищи! Вы любите и уважаете Батько Махно потому, что вы его сами избрали; но вы не можете любить и уважать откуда-то присланного к вам чуждого вашим интересам офицера, генерала и т. д. Вот товарищ делегат, ездивший к Врем. Правит, в г. Харьков, рассказал вам про 2-х генералов, которые записаны в партии коммунистов, а по сему имеют право командовать вами. И в этом же сознался и тов. большевик (Карпенко). Теперь, товарищи, хочу спросить Вас: разве хоть то верно, что эти генералы большевики? Нет! Царский прислужник не может быть искренним большевиком, хотя бы он и имел патент от большевиков.

Ваша задача, товарищи, следить за тем, чтобы здесь, на Украине, строились свободно избранные, а не партийные, однобокие большевистские советы. На вас лежит ответственный долг: защита революции и строительство новой, свободной жизни.

(Шумные, долгие аплодисменты).

Речь тов. Барона.

Товарищи! Рабочие и повстанцы! Я не буду распространяться здесь перед Вами, как 8-го и 9-го сего месяца власти лишили меня возможности говорить о правде социализма. Об этом поговорю с Вами особо, когда закончится съезд.

Товарищи! Говорить о текущем моменте – это значит рассказать всю правду о том, что творится кругом. Уже два года у нас происходит революция. Первый раз в истории человечества власть оказалась в руках рабочих и крестьян. Социальная революция все больше разгорается и принимает самый острый характер. Буржуазия всего мира вздрогнула перед страшным призраком – своей смерти. Говорить правду о текущем моменте – значит сказать всю правду о том, что перед нами стоит враг всего мира, которого мы должны сокрушить во имя торжества Революции и Свободы. Ваш мощный повстанческий голос должен громко протестовать в настоящий момент против всякого перемирия с буржуазией. Ваша задача как революционеров и повстанцев требовать, чтобы война продолжалась до победного конца над буржуазией и мировым империализмом. У нас есть так называемое Советское правительство, которое назвало себя «рабоче-крестьянским», но которое никто из нас не избирал.

Это самозванное правительство, пользуясь нашей слабой стороной – отсутствием в наших рядах тесной сплоченности, – узурпаторски властвует над нами и заключает сделки с иностранным империализмом, вновь набрасывая петлю на шею трудового народа. Это правительство, никем не избранное и диктующее нам сверху свои законы, не думая о том, хороши ли они для народа, или нет, ничуть не задумывается об интересах и нуждах последнего. В так называемой социалистической республике ходят многие тысячи безработных, о которых правительство и не начинает задумываться. Безработные мрут с голоду, а оно сидит себе в кабинете и пишет законы.

Большевики, бывшие до октябрьского переворота революционерами, теперь расстреливают всякого истинного революционера, кто мыслит не так, как им это желательно.

Хочу упомянуть о расстрелах крестьян в Колпине, факт, который является лишь незначительной крупицей в том море расстрелянных рабочих и крестьян, какое создала история большевистского властвования в Великороссии и на Украине. Крестьяне прислали своих делегатов в столицу для того, чтобы узнать, что делается вокруг, и они вместо правды, вместо того, чтобы найти внимательное отношение к своим интересам, были встречены декретами и законами.

Крестьяне, обманутые правительством, утерявшие терпение ждать «свыше» сфабрикованных законов, вместо разрешения всех нужд деревни, восставали и расстреливались этим самозванным правительством. Всякий человек, ищущий карьеры, вплоть до вчерашнего революционера, мог войти во все правительственные учреждения, раз он заручился партийной карточкой и затем издеваться над рабочими и крестьянами. Если же человек честен, не лицемер, если честный революционер не может продавать свои убеждения, свои принципы, то для него в этой «Социалистической Республике» нет ни работы, ни свободы слова, ни возможности проезда с одного места в другое. Одного слова против этого диктаторского произвола достаточно, чтобы вас заклеймили контрреволюционером и объявили вне закона и вне жизни. Товарищи повстанцы! Ни время, ни физические возможности не позволяют рассказать о всех тех ужасах, которые творит это правительства над бедным народом вместо того, чтобы беспокоиться о нем, защищать его интересы.

Тов. крестьяне и повстанцы! Не этого ведь вы добивались, когда тысячи ваших братьев проливали кровь за истинную свободу, за равенство и счастье всех. Не во имя правительства и диктатуры кучки людей, потерявших честь и совесть, мы проливаем кровь. Наша задача творить социальную революцию, уничтожить всех врагов трудового народа, сбросить цепи, свергнуть всякую власть, тормозящую дело освобождения народа от рабства и насилия.

Товарищи повстанцы! Ваша задача теперь – создать везде, в каждой деревне свои вольные, выборные, безвластные советы, которые будут удовлетворять все нужды ваши, строить вашу хозяйственную жизнь и защищать ваши истинные интересы без вмешательства разных, узко партийных комиссаров, навязывающих сверху свой партийный гнет. Только через свободные, безвластные, экономические Советы, через истинно трудовой Советский строй лежит путь к полному освобождению от ига капитала и власти, путь к социальной революции.

Да здравствует свободный, безвластный народ, строящий свою жизнь без всяких властей и политических нянек.

(Несмолкаемые аплодисменты).

После целого ряда других ораторов, высказавшихся по этому вопросу и осветивших его всесторонне, съезд принимает резолюцию.

Из дальнейших прений вытекает, что все три обсуждавшиеся вопроса, как-то 1) о делегации, ездившей в Харьков, к Врем. Правительству, 2) доклады с мест и 3) о текущем моменте, а также вопрос 4) об отношении к Советской власти в фракционном масштабе... должны быть решены в одинаковой плоскости. Поэтому съезд приходит к соглашению, что должна быть принята резолюция, охватывающая всецело все эти пункты и в одинаковой степени отвечающая на них.

На заседании 15-го февраля, под председательством Веретельникова, предлагается резолюция по всем трем вопросам...

В порядке голосования вносится предложение, чтобы после оглашения каждой предложенной резолюции в отдельности высказались за и против нее по одному делегату, а затем уже ставить ее на голосование. Вносится предложение избрать комиссию для сгруппировки всех вынесенных резолюций, ввиду того, что эти резолюции резко одна от другой не отличаются.

Поступает затем предложение проголосовать вторично за все резолюции и затем одну из них принять за основу.

Батько Махно, находя, что резолюция, предложенная объединенными анархистами, левыми с.-р., повстанцами и президиумом – самая обширная, и что она' охватывает всесторонне все обсуждавшиеся вопросы, предлагает, поэтому принять ее, причем рекомендует разобраться по пунктам и исключить ненужное, если таковое найдется. Собрание принимает абсолютным большинством за основу резолюцию, составленную объединенными группами...

Затем... с поправками, и подавляющим большинством 150 голосов – за; 29 – против и воздержались – 20, резолюция принимается.

Резолюция

принятая на заседании 15 февраля 1919 года II-м съездом фронтовиков-повстанцев, рабочих и крестьянских Советов, отделов и подотделов Военно-Революционного штаба Гуляйпольского района, по вопросу о текущем моменте.

Мы, фронтовики-повстанцы, рабочие, крестьяне, члены Советов и подотделов Главного Военно-революционного штаба имени «Батько Махно», съехавшись на 11-й съезд Гуляйпольского района по инициативе 1-го районного съезда, после всестороннего обсуждения текущего момента пришли к следующему заключению:

Русская революция, чуть не с самого свержения самодержца Николая Кровавого, идет по пути установления Советского строя, при котором Советы рабочих и крестьянских депутатов на местах стараются наладить истинно свободную жизнь без дармоедов-чиновников и без шкуродеров-помещиков, кулаков и капиталистов. Пример российских и украинских крестьян и рабочих заразил другие страны Европы и Америки, и с каждым днем все больше расширяется великая международная социальная революция. Однако в настоящий момент революция в России и на Украине находится в большой опасности. Со всех сторон ополчились на нее разные офицерские, белогвардейские, красново-деникинские, колчако-семеновские, гетманские да петлюровские банды, желающие помешать освобождению трудящегося люда от его вековых угнетателей. Этим бандам помогают деньгами, провизией и военным снаряжением правительства Франции, Англии и других стран, богачи и владыки, которые всеми способами стараются задушить ненавистную им русскую народную революцию. В последнее время эти хищники-мироеды стали натравливать на рабочих и крестьян Украины свои бессознательные темнокожие войска, начинающие помогать господам петлюрам и красновым людьми и оружием.

II-й районный съезд фронтовиков Гуляйпольского района перед лицом надвигающейся внешней опасности приветствует товарищей повстанцев, грудью своей защищающих дело революции, приветствует тт. крестьян и рабочих, всех способных к оружию, встать на защиту великой народной революции от надвигающихся на нее черных сил разбойников-мироедов.

Но, к глубокому своему сожалению, съезд вынужден также установить, что рабочей и крестьянской русско-украинской революции, кроме внешних врагов, угрожает может быть еще большая опасность от собственных своих внутренних непорядков. Советское правительство России и Украины своими приказами и декретами стремится во что бы то ни стало отнять у местных Советов рабочих и крестьянских депутатов их свободу самодеятельности.

Нами не избранные, но правительством назначенные политические и разные другие комиссары наблюдают за каждым шагом местных Советов и беспощадно расправляются с теми товарищами из крестьян и рабочих, которые выступают на защиту народной свободы и против представителей центральной власти. Именующие себя рабоче-крестьянским правительством России и Украины слепо идут на поводу у партии коммунистов-большевиков, которые действуют в узких интересах своей партии

Ведут гнусную непримиримую травлю всех других революционных организаций. Прикрываясь лозунгом «диктатуры пролетариата», коммунисты-большевики объявили монополию на революцию для своей партии, считая всех инакомыслящих контрреволюционерами. Большевистская власть арестовывает и расстреливает левых социалистов революционеров и анархистов, закрывает их газеты, душит всякое проявление революционного слова.

Большевистское правительство, чтобы продолжать свою власть, не спросив рабочих и крестьян, вступило в новые переговоры с правительством союзных империалистов, обещая им всевозможные льготы и концессии, разрешая им ввести свои войска в некоторые местности России, которые переходят под влияние союзников.

II-й районный съезд фронтовиков, повстанцев, рабочих и крестьян Гуляйпольского района призывает тт. крестьян и рабочих зорко следить за действиями Советского большевистского правительства, которое своими действиями вызывает настоящую опасность для рабоче-крестьянской революции. Мы призываем тов. крестьян и рабочих не поручать освобождение трудящихся какой бы то ни было партии, какой бы то ни было центральной власти; освобождение трудящихся есть дело самих трудящихся. Пусть существуют различные революционные организации, пусть проповедуют свободно свои идеи, но мы не позволим ни одной из них объявить себя властью и заставить всех танцевать под их дудку. В нашей повстанческой борьбе нам нужна единая братская семья рабочих и крестьян, защищающая землю, правду и волю. Второй районный съезд фронтовиков настойчиво призывает товарищей крестьян и рабочих теснее сплотиться вокруг своих местных вольных советов крестьян и рабочих, чтобы самим на местах без насильственных указок и приказов, вопреки насильникам и притеснителям всего мира, строить новое свободное общество без властителей-панов, без подчиненных рабов, без богачей и без бедняков.

Съезд приветствует рабочих и крестьян Великороссии, сражающихся вместе с нами с мировым империализмом.

Долой комиссародержавие и назначенцев!

Долой чрезвычайки – современные охранки!

Да здравствует свободно избранные Рабоче-Крестьянские Советы!

Долой однобокие большевистские Советы!

Да здравствует свободное революционное слово!

Да здравствуют революционные организации!

Долой соглашение с российской и международной буржуазией!

Позор социалистическому правительству, ведущему переговоры с союзными империалистами!

Да здравствует мировая Социалистическая революция!

Затем оглашается телеграмма, посланная в Александровск, на заседание уездного крестьянского съезда от имени II-го съезда Советов, подотделов, Воен.-Револ. штабов имени «Батько Махно» и тов. фронтовиков:

Телеграмма:

II-й районный съезд Советов, подотделов, В.-Р. штабов имени «Батъко Махно» и тов. фронтовиков приветствует Александровский уездный крестьянский съезд и тов. Кирьянова, взявшего в такой тяжелый момент ответственный пост защиты трудового крестьянства. Мы, крестьяне, собравшиеся в Гуляй-Поле на II-й съезд, поддерживаем вас и заявляем, что если на ваши крестьянские права и на вашу свободу кто-нибудь попытается посягнуть, мы, крестьяне, повстанцы и фронтовики, будем громко и активно протестовать. Мы будем бороться со всеми узурпаторами, покушающимися на вашу свободу, и всегда будем отстаивать ваши права.

Вперед за дело Социальной Революции!

Почетный председатель съезда «Батько Махно».

Почетный член съезда тов. Щусь.

Председатель тов. Веретельников.

Тов. председателя Херсонский, Чернокнижный.

Секретарь Круто.

На этом заседание 15-го февраля закрывается до следующего дня.

На заседании 15-го февраля были сделаны доклады делегатов относительно беспорядков, имевших место во многих местах и принимавших часто характер самых острых эксцессов.

Так, например, по докладу делегата из колонии Межиричь тов. Якова Полякова, эта колония пострадала очень сильно от грабежей, насилий, самочинных реквизиций и убийств мирных жителей разными бандами, прикрывавшимися именем партизан.

Он нарисовал очень тяжелую картину о том, как пострадала эта деревня от действий вышеупомянутых банд, как весь инвентарь, живой и мертвый, забирался, беззащитное население убивалось. Пострадало сильно еврейское население этой колонии. Такие же доклады были сделаны представителями других мест, рисующие одну общую картину того, как разные группы темных личностей, бандитов, прикрывая себя именами честных повстанцев, громили и убивали мирных жителей и забирали их имущество. По заслушивании всех докладов по этому вопросу заседание съезда единогласно приняло резолюцию, предлагающую самую жестокую борьбу с грабежами, самочинными реквизициями и погромами. Лица, виновные в вышеупомянутых преступлениях, должны быть пойманы и расстреляны на месте.

Резолюция:

Против грабежей, насилий и еврейских погромов, чинимых разными темными личностями, прикрывающимися именем честных повстанцев.

II-й районный съезд фронтовиков. Советов, подотделов и штабов имени «Батько Махно», заслушав доклад делегатов с мест о чинимых во многих местах разными бандами грабежах, насилиях и еврейских погромах, постановил:

1) Все бесчинства, выливавшиеся в форме грабежей, самочинных реквизиций и насилия над мирными жителями вызываются и поддерживаются темными, контрреволюционными элементами, присосавшимися к честным повстанцам и позорящими имя славных честных революционеров, борющихся за торжество свободы и справедливости.

2) Национальный антагонизм, принявший в некоторых местах форму еврейских погромов, – результат старого отжившего самодержавного режима. Царское правительство натравливало несознательные трудовые массы на евреев, надеясь все зло, все преступления свои взвалить на еврейскую бедноту и этим отвлечь внимание всего трудового народа от истинных причин его бедствий, от гнета царского самодержавия и его опричников.

3) Перед лицом русской и надвигающейся Всемирной Социальной Революции одинаково восстали угнетенные и порабощенные всех национальностей и всех убеждений. Рабочие и крестьяне всех стран и всех национальностей стоят перед одной великой, общей задачей – свержение гнета буржуазии, класса эксплуататоров, свержение ига капитала и власти и водворения нового общественного строя, основанного на свободе, братстве и справедливости.

4) Порабощенные всех национальностей, будь они русские, поляки, латыши, армяне, евреи или немцы, должны объединиться в одну общую дружную семью рабочих и крестьян и сильным, мощным напором нанести последний и решительный удар классу капиталистов, империалистов и их прислужников и окончательно сбросить с себя цепи экономического рабства и духовного закрепощения.

5) Все лица, принимавшие участие в вышеупомянутых бесчинствах и насилиях, являются врагами революции и трудящегося народа и должны быть расстреляны на местах преступления.

Долой капитал и власть!

Долой религиозные предрассудки и национальную ненависть!

Да здравствует единая великая семья трудящихся всего мира!

Да здравствует Социальная революция!

(Резолюция принята единогласно).

Затем собрание приступает к следующему вопросу повестки дня;

«Об организации фронтовиков»

Высказываются одни делегаты за добровольную мобилизацию, другие за принудительную, тов. Борисов указывает, что крестьяне, которые защищают свою землю и свободу от врагов, которые сознательно защищают революцию, не должны придерживаться принципа принудительной мобилизации. 150 революционеров, сознательно и преданно вступивших на борьбу с врагами трудящегося народа, смогут сделать больше, чем 500 человек, взявших винтовки только потому, что их заставили пойти на фронт!

Тов. Мищенко указывает, однако, что добровольно идут на все, ибо очень много таких, которые относятся нечестно к интересам революции и уклоняются от защиты ее.

Тов. Бойко – против принудительной мобилизации. Он призывает к железной самодисциплине и также к тому, чтобы семьи сражающихся повстанцев были обеспечены материально для того, чтобы каждый крестьянин, берущий винтовку на Мечи для борьбы с врагом, был уверен, что его жена, его дети будут обеспечены материально. В дальнейшем он мотивирует необходимость добровольной мобилизации тем фактом, что 20 революционеров, искренних, сознательных, проникнутых справедливостью долга и защиты революции, разбивают 400 человек регулярных неприятельских войск, отбирают у них оружие и забирают в плен их генералов только потому, что эти революционеры бесстрашно защищают революцию.

После продолжительных прений других докладчиков, высказавшихся по этому вопросу, голосуются предложения за принудительную или добровольную мобилизацию. В результате съезд приходит к соглашению, что мобилизация должна быть не принудительная, т. е. основанная на принципе давления сверху насилием и приказами, а обязательная в том смысле, что каждый крестьянин, способный носить оружие, сам должен сознать свой долг пойти в ряды повстанцев и защищать интересы всего трудящегося народа Украины.

Ставится на голосование предложение о мобилизации, с заменой понятия «принудительной» словом обязательной, в том смысле, что каждый крестьянин сам сознает обязательство пойти в ряды повстанцев.

Подавляющим большинством 133-х голосов при 17 против и 32-х воздержавшихся собранием принимается предложение об обязательной всеобщей мобилизации.

Вносится предложение об организации Военно-Революционного Совета, которое принимается большинством собрания. Из каждой волости выбирается один человек для представительства в В. Р. Совете. Совет созвал в ближайшем времени съезд всех повстанцев и советских полков в таком месте, которое Совет найдет более удобным и соответствующим. Почетным членом В. Р. Совета большинством голосов, 2 против и 1 воздержался, назначается тов. Махно. Первое заседание В. Р. Совета созывается 25-го февраля 1919 года в селе Гуляй-Поле.

«В Военно-Революционный Совет были избраны:

1 – Чернокнижный – левый эсер от крестьян

2 – Яковлев-Коган – левый эсер от красноармейцев

3 – Херсонский – коммунист-большевик от красноармейцев

4 – Веретельников – левый эсер от красноармейцев

5 –Бурбыга – петроградский анархист от штаба бригады

6 – Михайлов-Павленко – анархист от штаба бригады

7 – Васильев – анархист от штаба бригады

8 – Черняк – анархист Ивановской конфедерации от культпросвета

9 – Макеев – анархист Ивановской конфедерации от культпросвета

10 – Черняк – анархист от красноармейцев

11 – Чучко – коммунист от крестьян

12 – Шаровский – сочувствующий коммунистам большевикам от крестьян

13 – Махно Нестор – анархист от штаба бригады, Карабет, Коваль, Петренко, Доценко и другие.

Председателем был избран бывший учитель – Чернокнижный И.С., товарищем председателя – Яковлев-Коган».

Следующий и последний на повестке дня: «Земельный вопрос».

С докладом выступает тов. Кушнарев, который говорит, что не надо «делить шкуру, пока медведь еще не убит».

Докладчик указывает, что нецелесообразно делить землю теперь, когда каждой пяди ее угрожает еще непосредственная опасность со стороны неприятеля. Тов. Кушнарев заканчивает свой краткий доклад предложением раньше совершенно освободить землю от неприятельских войск, а затем уже можно будет приступить к правильному разрешению земельного вопроса. Его предложение – снять этот вопрос с повестки дня и немедленно подумать о том, как бы скорее всю землю освободить от ног неприятельских банд.

Тов. Миксиренко говорит, что земельный вопрос – самый наболевший вопрос и что к разрешению его нужно отнестись в высшей степени внимательно и осторожно. Если снять сегодня этот вопрос с повестки дня, то, я уверен, говорят докладчик, что никто не пойдет на фронт, ибо крестьяне хотят быть уверенными, что они сражаются за свои собственные интересы, за землю и волю.

По этому вопросу высказывались и другие докладчики. После продолжительных прений по земельному вопросу большинством съезда была принята следующая резолюция:

Резолюция

по земельному вопросу, принятая на II-м районном съезде фронтовиков. Советов, подотделов и В. Р. штабов имени «Батько Махно» 16 февраля с. г. в селе Гуляй-Поле.

Заслушав доклад о земле, обсудив его всесторонне и находя, что этот вопрос является самым наболевшим в жизни трудового крестьянства России, съезд постановил: земельный вопрос должен быть разрешен во всеукраинском масштабе на всеукраинском съезде крестьян на следующих основаниях: вся земля в интересах социализма и борьбы против буржуазии должна перейти в руки трудового крестьянства. Исходя из принципа, что «земля – ничья» и пользоваться ею могут только те, кто на ней трудится, кто обрабатывает ее – земля должна перейти в пользование трудового крестьянства Украины бесплатно по норме уравнительно-трудовой, то есть должно обеспечивать потребительную норму на основании приложенного собственного труда. Впредь же до решения земельного вопроса коренным образом съезд выносит свое пожелание, чтобы земельные комитеты на местах немедленно взяли на учет все помещичьи, удельные и др. земли и распределили бы их между безземельными и малоземельными крестьянами, обеспечив их и вообще всех граждан посевными материалами. Что же касается передела всех земель обществами на местах к весне этого года на каких бы то ни было началах, то таковой быть проведенным в жизнь не может по своей сложности и ограниченности времени до наступления полевых работ и производившемуся посеву озимых хлебов.

Автор резолюции член Комарского Совета крестьянских депутатов А. Афендинов со своими товарищами крестьянами, фронтовиками.

Вместе с тем съезд протестует против правительства, которое, несмотря на требования трудового крестьянства хотя бы до съезда крестьян и рабочих заменить землю национализированную и частновладельческую социализированной и содействовать свободному распространению коллективной обработки земли, снабжая как коллективное, так и трудовое единоличное хозяйство деревни семенами, техническими силами и сельскохозяйственными орудиями, необходимыми для ведения общественного и единоличного трудового хозяйства, – отказалось удовлетворить вышеупомянутые просьбы...

2. Культурные земледельческие хозяйства, как-то: опытные показательные поля, пасеки, фруктовые сады, питомники и леса объявляются достоянием всего трудового народа.

3. Земля распределяется Уездными Земельными Комитетами на один урожай.

4. Норма надела на каждого едока обоего пола определяется уездными земскими комитетами.

5. Усадебная земля до полдесятины не входит в надел.

6. Больше полдесятины включается в число наделяемого количества земли.

7. В число наделяемой земли не входят овраги и вообще неудобные земли.

8. Те волости, которые имеют излишек земли, распространяют свои владения только на ту площадь земли, которая им причисляется по определению Уездного Земельного Комитета, а излишком распоряжается Уездный Земельный Комитет.

9. Если у крестьян к весне текущего года оказывается на каждого едока земли согласно норме Уездного Земельного Комитета, то оставить ее в их пользовании, будь она засеяна или нет: а если окажется излишек, то таковой подлежит отчуждению в пользу неимущих.

10. Если крестьянин заарендовал землю своих или чужих волостей, и этим не превысил трудовую норму, то оставить эту землю в пользование таковому.

11. Все конфликты и недоразумения, как те, которые возникли теперь, так и за прошлый год, возлагаются на разрешение местных Волостных Земельных Комитетов, при содействии Уездного Земельного Комитета.

12. Распределение живого и мертвого инвентаря передается в ведение Уездного Совета.

(Принято единогласно).

Кроме этих резолюций, по некоторым специальным вопросам съезд постановил:

«I. О тяжелом положении больных и раненых.

Съезд признает необходимым выделить из своей среды санитарную комиссию из 10-ти человек, которая, в сотрудничестве с членами Военно-Революционного Совета и другими армейскими организациями, приступила бы немедленно к работе по устройству питательных и распределительных пунктов, по приведению в порядок лазаретов и госпиталей, по организации хозяйственной части, по привлечению необходимого медицинского персонала и т. д.

2. О пьянстве в Армии.

Съезд предлагает Военно-Революционному Совету Армии принять самые энергичные и строгие меры, вплоть до расстрела, по борьбе с разлагающим и расслабляющим Армию злом – пьянством. Съезд рекомендует Р.В.С. изъять все водочные и винные склады, а равно и общем заведыванием дела изготовления, хранения и распределения спирта, водки, вина и других алкогольных напитков из рук каких бы то ни было отдельных лиц, или учреждений и взять пока это дело в свое ведение.

Съезд предлагает Р.В.С. бороться самым беспощадным образом против выделки самогона, а населению предлагает повсеместно и решительно прекратить таковую. Съезд предлагает Р.В.С. возбудить вопрос о выделке, хранении и распространении спирта, водки и пр., лишь в количестве, потребном для медицины и иных обществ для военно-необходимых целей. Все же излишние запасы съезд рекомендует уничтожать или отравлять.

3. По поводу жалоб и наговоров на деятельность воинских контрразведок. Съезд предлагает Р.В.С., – во избежание всякого рода недоразумений, слухов, оговоров и претензий, выделить из своей среды комиссию, пополнив таковую представителями от рабочих и крестьянских организаций, – в целях разъяснения и улаживания всякого рода нареканий и недоразумений между населением и повстанцами, с одной стороны, контрразведывательными органами, с другой; а также в целях, вообще внесения возможно большей гласности и публичности в это, чрезвычайно ответственное и сложное, дело.

4. По поводу протеста представителей Совета Профессиональных Союзов и заводов, а также резолюции и конференции заводских комитетов.

Заслушав и обсудив содержание протеста представителей Совета Профессиональных Союзов и резолюции Конференции фабрично-заводских комитетов г. Александровска, каковые документы направлены были в президиум съезда, съезд на заседании своем от 2-го ноября, в составе более двухсот делегатов, из коих 12 от рабочих организаций и предприятий, единогласно постановил:

1. Считать оба документа, ввиду содержащейся в них неправды, не заслуживающим ответа; 2. Довести до сведения представителей обоих протестов, что, если бы тов. Махно не поспешил бросить в лицо некоторым членам съезда и их выборщикам вполне справедливое обвинение на заседании 30-го октября, то съезд, вне всякого сомнения, сделал бы то же самое одним-двумя днями позднее.

5. Об украинском языке.

Считая себя неправомочным разрешать вопрос о взаимоотношениях между русским и украинским языками на Украине, – съезд постановил снять этот вопрос с очереди, предоставляя решение его широким рабоче-крестьянским съездам недалекого будущего.

6. О пособии школам глухонемых г. Александровска. Съезд предлагает передать вопрос на рассмотрение комиссии по снабжению, выделенной съездом».

На съезде был оглашен проект декларации Реввоенсовета о Вольных Советах, построенный на основном тезисе анархического учения – проведение общественных начал таким образом, чтобы люди могли пользоваться жизнью и ее благами в равной степени; организация общественных отношений таким образом, чтобы не было никакой зависимости не только одной группы от другой, но и отдельных индивидуумов друг от друга, чтобы не было признаков власти в людских отношениях.

В проекте декларации, в частности, говорилось:

«Трудящиеся классы Украины стоят ныне перед лицом событий громадной важности и величайшего исторического смысла. Несомненно, значение этих событий выходит далеко за пределы самой по себе революционной Повстанческой Армии. Но Повстанческая Армия, будучи передовым отрядом в развертывающейся борьбе, считает своим долгом раскрыть перед трудящимися Украины, всей России и всего мира как те цели, за которые она борется, так и смысл событий, естественным средоточением которых она в настоящее время является.

В феврале-марте 1917 г. Украина вместе с Великороссией пережила первую революцию, сущность которой заключалась в падении романовского самодержавия и в переходе политической государственной власти сперва к группе лиц из класса крупной земельно-промышленной буржуазии, а затем – к группе деятелей из мелкобуржуазного и соглашательского лагеря.

В силу целого ряда условий ни та, ни другая власть не могли оказаться и не оказались прочными. Всего восемь месяцев понадобилось для того, чтобы оттолкнуть революционные массы от того и от другого правительств, не имевших ничего общего с интересами и стремлениями трудящихся.

Уже с июля 1917 г. определенно назревает вторая революция. Она разражается в конце октября. Она вручает государственную власть в руки крайней левой политической партии социал-демократов большевиков (коммунистов), считавших себя партией революционного пролетариата и беднейшего крестьянства, партией социальной революции.

С самого начала событий эта партия вела длительную борьбу за политическую власть со всеми другими партиями. Ее общие лозунги совпадали с инстинктивными стремлениями трудящихся масс, которые и поддержали ее в решительный момент.

Таким образом, восьмимесячный опыт смены буржуазно-соглашательских правительств и восьмимесячная борьба между различными политическими партиями за государственную власть заканчиваются победой партии коммунистов, которая и становится у власти в конце октября 1917 г.

Но уже очень скоро начинает делаться ясным, что и эта партия, что и эта власть, подобно всякой партии и всякой власти, будучи сама по себе абсолютно бессильной в деле осуществления великих задач социальной революции, в то же время парализует свободную творческую деятельность самих трудовых масс, единственно способных разрешить эту задачу. Делается ясным, что, прибирая к своим рукам (формально – к рукам государства) всю хозяйственную и общественную жизнь, неизбежно создавая новые политические и экономические привилегии, эта партия и эта власть убивают в корне социальную революцию.

Бессилие коммунистической партии и власти вывести трудящихся на истинный путь борьбы за социализм, вызывает естественное разочарование, недовольство и озлобление широких трудовых масс против этой партии и этой власти. Полный развал хозяйственной жизни и в связи с этим, нелепая крестьянская политика власти создают серьезное и повсеместное брожение в деревне.

В Великороссии власть успевает, однако, быстро сорганизовать крепкий государственный аппарат и покорную вооруженную силу, при помощи которых она, как и всегда, временно оказывается в силах железной рукой подавить всякое проявлениенародного недовольства.

Иначе складываются обстоятельства на Украине.

Прежде, чем украинские трудовые массы успевают разочароваться в деятельности коммунистической власти, Украина захватывается австро-германцами и попадает под пяту сперва гетманской, а затем петлюровской власти. Насилие этих властей приводит здесь к взрыву народного негодования, к новому возмущению против самой идеи власти и к широкому партизанскому (повстанческому) движению, проникнутому истинным революционным духом – беспартийным и безвластным. По уходу австро-германцев революционные повстанцы рядом сильных ударов очищают всю Украину от гетманщины и петлюровщины, снова открывая дорогу коммунистической власти, которая и водворяется здесь весной 1919 г.

Разочарование наступает с необыкновенной быстротой. Уже через месяц, недовольство и озлобление трудовых масс как рабочих, так и, в особенности, крестьянских, – сказываются в полной силе. Целые районы (Екатеринославщина, Таврия) начинают все более определенно стремиться к свободной общественно-хозяйственной организации на основе беспартийности и безвластия. Эти районы не допускают в своих пределах никакой деятельности политических властей. К концу лета вся Украина кипит крестьянскими восстаниями и широким повстанческим движением против не оправдавшей доверия масс коммунистической партии. Надвигается третья революция, которая в настоящее время уже началась, в которую Украина ныне уже вступила.

В то же время, снова поднимает голову реакция. Третья революция сталкивается с попыткой восстановления монархии.

Надеясь еще раз овладеть положением и суметь сломить обе враждебные силы (и революционно-повстанческую, и реакционную), коммунистическая власть подготовляет и осуществляет, при посредстве деникинского наступления, предательский разгром главного ядра революционного повстанчества – армии Махно. Но государственный и военный аппарат коммунистической власти, не успев, в свое время, утвердиться и окрепнуть на территории Украины, оказывается не в силах ни заменить собою предупредившее его и успевшее пустить здесь глубокие корни вольное повстанческое движение, ни совершенно раздавить это движение, ни вовремя ликвидировать деникинское наступление. Повстанческая Армия выходит из тяжелого испытания хотя и поколебленной, но не разбитой. Будучи выбита из родных мест, она стремится во что бы то ни стало сохранить себя, переправляется на время в другие районы и продолжает жестокую борьбу с деникинскими силами, обманувшими расчеты Троцкого и нанесшими революции тягчайший удар. Коммунистический аппарат оказывается вынужденным очистить поле борьбы и предоставить (по крайней мере, на время) защиту революции на Украине живому партизанскому движению революционных повстанцев.

В настоящее время Украина пылает пожаром крестьянских восстаний и революционно-повстанческой борьбы против реакции. Наряду с этим, в борьбу между начинающейся, таким образом, третьей революцией и монархической реакцией снова вмешивается еще одна сила, уже знакомая украинскому трудовому народу:

буржуазно-республиканское правительство Петлюры. Нетрудно видеть (и трудящиеся классы уже более или менее понимают это), что и эта сила, неся с собою новую политическую власть, несет, следовательно, новый политический и экономический гнет, новое насилие над стремящимися к свободному строительству крестьянскими и рабочими массами. Решительное столкновение между идеей вольной, безвластной организации (идеей, воспринятой уже значительными массами Украины) и идеей политической власти (монархической ли, коммунистической, или же буржуазно-республиканской) становится, таким образом, неизбежным. Будущее покажет, кто выйдет победителем в борьбе.

Таков, в сжатых чертах, тяжелый революционный опыт, пережитый нами, повстанцами-махновцами, за два с половиной года революции. Нам остается прибавить, что, как в нашем районе, так и в других местах, мы бывали свидетелями и участниками успешных попыток безвластной общественно-хозяйственной организации без вмешательства какого бы то ни было правительства. Все такие попытки ликвидировались при посредстве прямого вооруженного насилия со стороны того или иного правительства.

В результате этого тяжелого, но поучительного опыта, а также в силу некоторых соображений теоретического характера, мы, прежде всего, заявляем определенно и открыто следующее: Опыт революции непоколебимо убедил нас в том, что никакая политическая партия и никакая политическая государственная власть не в силах разрешить великие задачи нашего времени, не в силах привести к восстановлению и организации разрушенного народного хозяйства, не в силах осуществить стремления и удовлетворить нужды трудовых масс.

Мы убеждены, что, вследствие того же пережитого и переживаемого опыта, значительные массы украинских крестьян и рабочих подошли уже ныне к тому же выводу и не потерпят, на сколько-нибудь продолжительное время, никакого политического гнета над собой.

Мы находим, что в недалеком будущем, все трудящиеся классы придут к тому же выводу, что они должны будут и сумеют сами взяться за строительство своей трудовой, хозяйственной, общественной и культурной жизни на свободных началах, без опеки, без давления и диктаторства какой бы то ни было личности, партии или власти.

Мы заявляем поэтому, что развертывающееся ныне народное повстанческое движение на Украине является началом великой третьей революции, стремящейся к окончательному раскрепощению масс от всякого гнета власти и капитала как частного, так и государственного.

Мы заявляем, что наша повстанческая махновская армия является лишь боевым ядром этого революционного народного движения на Украине, ядром, призванным сорганизовать вокруг себя все революционные повстанческие силы и помочь восставшему народу в его борьбе против всяких покушений со стороны власти и капитала.

Мы заявляем, что смысл и значение событий на Украине должны сосредоточиваться не на нашей армии, как таковой, а на том широком народном движении, которое развертывается на Украине и оборонительной боевой силой которого является наша армия.

Украина стоит на пороге подлинной крестьянской и рабочей революции. Таков основной смысл происходящих событий. Мы, повстанцы-махновцы, лишь дети этой революции, ее слуги и защитники.

И когда революция эта, разгоревшись полным пламенем, охватит собою всю трудовую Украину и освободит ее от всех насильников и властителей, – тогда мы, ее верные бойцы, растворимся в миллионных рядах восставшего народа и приступим, рука об руку с ним, к свободному строительству истинно-новой жизни.

Что касается, далее, основных воззрений наших на важнейшие вопросы безвластного экономического и общественного строительства, то мы считаем необходимым предварительно заявить следующее:

Мы глубоко убеждены, что предоставление народу полной возможности свободно выковывать формы своей хозяйственной и общественной жизни естественно и неизбежно приведет к установлению подавляющим трудовым большинством народа социалистических форм общежития. Мы находим, что эти формы могут быть на деле найдены и выкованы лишь самими трудящимися массами, при условии их совершенно свободного и самостоятельного общественно-хозяйственного творчества. Мы считаем поэтому не целесообразным и даже гибельным навязывать трудящимся массам наши убеждения силой политической или какой бы то ни было иной диктатуры, считаем гибельным вести массы за собой при помощи управления ими сверху. Мы ограничиваем нашу роль простой идейной и организационной помощью трудовому народу, в виде изложения наших мнений и взглядов, в виде простого предложения совета, разъяснения или указания. Мы полагаем, что народ должен иметь полную возможность выслушивать все мнения и советы, но применять их к жизни и строить жизнь должен сам, самостоятельно и свободно, без партий, диктаторов и властей.

II Декларация революционно-военного совета повстанческой армии (махновцев) о рабочем вопросе1)

Побывав свидетелями всевозможных неудачных, урезанных и однобоких попыток разрешения рабочего вопроса различными политическими партиями, дельцами и мудрецами; близко присмотревшись к идее и к результатам огосударствления ("национализации") как средств и орудий рабочего производства (копей, рудников, путей сообщения, фабрик, заводов и проч.), так и самих рабочих организаций (профсоюзов, фабрично-заводских комитетов, кооперативов и т. д.), – мы заявляем определенно, что возможно лишь одно верное и справедливое решение рабочего вопроса: все средства, материалы и орудия труда, производства, транспорта и сношения (рудники и копи, фабрики и заводы, пути сообщения и проч., и проч., со всем их имуществом и инвентарем) должны поступить в полное ведение и распоряжение не государства, – этого нового хозяина и эксплоататора, пользующегося наемным трудом и угнетающего рабочих не менее, чем отдельные предприниматели, – но свободных рабочих союзов и организаций, естественно и свободно же снизу объединяющихся между собою и с крестьянскими организациями при посредстве своих экономических советов.

Мы убеждены, что лишь такое решение рабочего вопроса возбудит энергию и деятельность рабочих масс, даст новый живительный толчок восстановлению разрушенного промышленного хозяйства, положит конец всякой эксплоатации и угнетению, наложит твердую руку на спекуляцию и мошенничество, остановит искусственное вздутие цен и бешенный рост дороговизны.

Мы убеждены, что лишь сами рабочие, при помощи своих свободных организаций их о6ъединений, смогут добиться полного своего раскрепощения от ига власти и капитала (как частного, так и государственного), смогут поставить на ноги добычу сырья, топлива, пустить в ход фабрики и заводы, наладить правильный обмен продуктов между различными районами, а также – между городом и деревней, восстановить железнодорожное движение – одним словом, оживить разлагающийся труп нашей хозяйственной организации.

Никакая власть, никакие партии, никакие системы управления рабочими и контроля над ними при помощи комиссаров, чиновников, политработников и т. п., по нашему глубокому убеждению к цели не приведут.

Организация труда, производства, транспорта, распределения и обмена должна быть предоставлена свободным рабочим Объединениям, с помощью сведущих и опытных лиц и при условии свободного труда на свободных фабриках и заводах.

Для правильной постановки и плодотворного дальнейшего направления деятельности такой организации, необходимо, прежде всего, устройство подлинных рабочих съездов и конференций на свободных началах, без давления, без диктаторства партий и лиц. Лишь такие вполне свободные съезды и конференции могут, действительно, разрешить все наболевшие вопросы рабочей жизни и рабочего строительства в должном и плодотворном направлении.

Само собой разумеется, что правильное разрешение и дальнейшее направление рабочего вопроса находится в большой зависимости от правильного разрешения вопросов продовольственного и земельного, а также вопроса финансового, с которым рабочий вопрос самым тесным образом, связан.

1) Перепечатывается из опубликованного махновцами отдельным изданием «Проекта декларации революционной повстанческой армии Украины», Екатеринослав, 1919 г. помещается отрывок).

«Для организованного налаживания новой хозяйственной и общественной жизни свободные крестьяне и рабочие, естественно, создают повсюду на местах свои общественно-экономические организации: сельские комитеты или советы, всевозможные союзы, кооперативы, рудничные, фабричные и заводские комитеты, железнодорожные, почтово-телеграфные и другие организации. В целях широкого объединения взаимной связи все эти организации – производственные, профессиональные, распределительные, транспортные и другие – естественно, создают снизу вверх объединяющие их органы, в виде экономических советов, выполняющих техническую задачу регулирования общественно-хозяйственной жизни в широком масштабе. Советы эти могут быть волостными, городскими, областными и пр. Они организуются по мере надобности на свободных началах. Они ни в коем случае не являются политическими учреждениями, руководимыми теми или иными политическими деятелями или партиями, диктующими свою волю и осуществляющими под маской "советской власти" свою политическую власть: они являются лишь совещательно-исполнительными органами, регулирующими живую хозяйственную деятельность на местах.

Такой советский строй явится, действительно, организацией свободных рабочих и крестьян. И если создание его станет действительно свободным делом самих рабочих и крестьянских масс, если живая хозяйственная работа всех низовых местных и объединяющих советских организаций начнет вовлекать в себя все более и более широкие рабоче-крестьянские массы, без принуждения и произвольного вмешательства каких бы то ни было политических партий или властей, то, по нашему мнению, весьма скоро удастся наладить общественно-хозяйственный аппарат на началах социального равенства, справедливости и товарищества и тем самым положить конец существованию классов, политических партий и властей, а также господству одних национальностей над другими. Отсталые и нетрудовые слои населения со временем будут естественно втянуты в этот трудовой аппарат. Вся "политическая деятельность", по самому своему существу всегда неизбежно сводящаяся к созданию привилегий, системы политического и экономического угнетения трудящегося класса, – всякая "политическая" организация и деятельность за ненадобностью отпадут и упразднят сами себя.

III ТОВАРИЩИ КРЕСТЬЯНЕ!

Долгие годы борется Трудовое Крестьянство Украины против вековых врагов и угнетателей. Тысячи лучших Сынов Революции пали в борьбе за полное освобождение Трудящихся от всякого гнета. Героическими усилиями крестьянской Повстанческой Армии Украины палачу Деникину нанесен смертельный удар. Крестьяне повстанцы во главе со своим вождем – Батько Махно – долгие месяцы оставаясь в тылу белогвардейцев, окруженные вдесятеро сильнейшим врагом, изнуренные злейшей болезнью – тифом, уносившим из строя ежедневно сотни лучших борцов, зачастую неимеющие патронов, с голыми руками гурьбою бросались на врага и под их мощным ударом бежали лучшие Деникинские силы – отряды генералов Шкуро и Мамонтова. Путем невероятных усилий и кровью лучших бойцов, крестьяне повстанцы разбили Деникинский тыл и открыли ворота северным Братьям – Крестьянам и Рабочим; на смену Деникинских орд на Украину вошли товарищи красноармейцы – рабочие и крестьяне Севера; перед Трудовым Крестьянством Украины на очередь встал вопрос, помимо общей Задачи – борьба с белогвардейцами – Строительство истинного Советского Строя, при котором Советы, избранные трудящимися, являлись бы слугами Народа, выполнителями тех законов, тех порядков, которые напишут сами Трудящиеся на Всеукраинском Трудовом Съезде, но руководящие верхи коммунистической партии, создавшие из Красной Армии слепое послушное орудие, для защиты комиссародержавия, обливая грязью и гнусной клеветой лучших руководителей повстанчества, решили "вырвать занозу" – уничтожить Революционное Повстанчество, мешающее господам Комиссарам властвовать над Трудящимися Украины. Комиссародержавцы хотят видеть в Трудящихся только человеческий материал, как выразился на съезде Троцкий, только пушечное мясо, которое можно бросать против кого угодно, но которому ни в коем случае нельзя дать право самим, без помощи коммунистов создать свою Трудовую жизнь, свои порядки.

Товарищи Крестьяне! Повстанческая Армия Украины (махновцев) вышла из вашей среды. Ваши сыны, братья и отцы пополняли наши ряды. Повстанческая Армия – это Ваша армия, это Ваша кровь, Ваша плоть. Отдав десятки тысяч жертв, Повстанческая Армия боролась за право трудящихся самим построить свои порядки, самим распоряжаться своим богатством, а не за передачу всего в руки комиссаров. Повстанческая Армия боролась и борется за истинные Советы, а не за чрезвычайки и комиссародержавие. Во времена палача гетмана, немцев и Деникинщины, повстанчество грудью вставало против душителей в защиту Трудового Народа. И сейчас Повстанческая Армия считает своим священным долгом стать на защиту интересов Трудового Крестьянства против попытки господ комиссаров запрячь в свой хомут трудовое крестьянство Украины. Повстанческая Армия хорошо знает и помнит пришедших "избавителей" комиссаров. Самодержец Троцкий приказал разоружить созданную самим крестьянством Повстанческую Армию на Украине, ибо он хорошо понимает, что пока у крестьян есть своя армия, защищающая их интересы, ему никогда не удастся заставить плясать под свою дудку Украинский трудовой народ. Повстанческая Армия, не желая проливать братской крови, избегая столкновения с красноармейцами, но, подчиняясь только воле трудящихся, будет стоять на страже интересов трудящихся и сложит оружие только по приказанию свободного трудового Всеукраинского Съезда, на котором сами трудящиеся выразят свою волю. Повстанческая Армия – меч в руках трудового народа – призывает Вас, товарищи крестьяне, немедленно созвать свой мужицкий трудовой съезд и самим взять в свои руки и дальнейшее строительство своего счастья, и свои народные трудовые богатства; правда, властолюбивые комиссары бессомненно примут все меры к недопущению свободного трудового съезда, поэтому в интересах самих трудящихся не дать комиссарам задушить свой трудовой съезд, а потому съезд должен быть тайным и в тайном месте.

ТОВАРИЩИ КРЕСТЬЯНЕ, ГОТОВЬТЕСЬ К СВОЕМУ СЪЕЗДУ!

СПЕШИТЕ ДЕЛАТЬ СВОЕ ДЕЛО!

ВРАГИ НЕ СПЯТ, НЕ СПИТЕ И ВЫ, В ЭТОМ ЗАЛОГ ПОБЕДЫ!

Да здравствует Районный Свободный Трудовой Съезд!

Долой Комиссародержавие!

Да здравствует Крестьянская Повстанческая Армия!

8 февраля 1920 г.

ШТАБ ПОВСТАНЧЕСКОЙ АРМИИ УКРАИНЫ (МАХНОВЦЕВ).

IV КТО ТАКИЕ МАХНОВЦЫ И ЗА ЧТО ОНИ БОРЮТСЯ?

1. Махновцы – это крестьяне и рабочие, восставшие еще в 1918 году против насилия немецко-мадьярской [sic], австрийской и гетманской буржуазной власти на Украине. Махновцы это те труженики, которые подняли знамя борьбы против Деникинщины и всякого гнета, насилия и лжи, откуда бы последняя не исходила. Махновцы это те самые труженики, трудом которых всю жизнь обогащается, жиреет и царствует буржуазия вообще и ныне советская буржуазия в частности.

2. ПОЧЕМУ МЫ НАЗЫВАЕМСЯ МАХНОВЦАМИ?

Потому, что впервые, в самые тягчайшие дни реакции на Украине, мы увидели в своих рядах неизменного друга и вождя МАХНО, голос протеста которого против всякого насилия над трудящимися прозвучал по всей Украине, призывая на борьбу против всяких насильников, мародеров и политических шарлатанов обманывающих нас, и который поныне идет совместно с нами в наших общих рядах безизменно [sic] к конечной цели: раскрепощению трудящихся от всякого гнета.

3. В ЧЕМ ВЫРАЖАЕТСЯ ПО НАШЕМУ ОБОСНОВАНИЮ РАСКРЕПОЩЕНИЕ?

В свержении монархического, коалиционного, республиканского и социал-демократического коммунистически-большевистского партийного правительства, место которых должен заменить свободный, ни от кого независимый, советский строй трудящихся без власти и ими писаных произвольно законов; так как советский строй не есть власть социал-демократов коммунистов большевиков ныне именующихся советской властью, а есть высшая форма безвластного антигосударственного социализма, выражающего собою организацию свободного, счастливого и от властей независимого строительства общественной жизни трудящихся, при котором каждый труженик в отдельности и общество в целом сможет самостоятельно строить свое счастье и благополучие по принципу солидарности, дружбы и равенства между собой.

4. КАК МАХНОВЦЫ ПОНИМАЮТ СОВЕТСКИЙ СТРОЙ?

Сами труженики должны свободно избрать свои советы, выполняющие волю и порядки самих трудящихся, то есть советы ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЕ, а не властные.

Земля, фабрики, заводы, рудники, железные дороги и прочие народные богатства должны принадлежать самим трудящимся, работающим на таковых, то есть, должны быть социализированы.

5. КАКОВЫ ЖЕ ПУТИ ДОСТИЖЕНИЯ ЦЕЛИ У МАХНОВЦЕВ?

Непримиримая революционная и последовательная борьба со всякой ложью, произволом и насилием, откуда бы последнее не исходило; борьба не на жизнь, а на смерть, борьба свободным словом, правдивым делом, борьба с оружием в руках. Только через упразднение всяких правителей, через разрушение всяких основ их лжи, как в государственном, так и политическом и экономическом отношении. И только через разрушение государства и посредством социальной революции можно осуществить подлинный Рабоче-крестьянский советский строй и прийти к СОЦИАЛИЗМУ.

27 апреля 1920 г.

КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬНЫЙ ОТДЕЛ ПОВСТАНЧЕСКОЙ АРМИИ (МАХНОВЦЕВ).

V ДОЛОЙ БРАТОУБИЙСТВО!

Братья красноармейцы! Вас держали в темноте приспешники Николая, и повели Вас на братоубийственную войну с японцами, а потом с немцами и со многими другими народами ради увеличения своих богатств, от которых Вам доставалась на фронте – смерть, а дома – полное разорение.

Но туча и туман, сквозь которого Вы ничего не видели, рассеялись, засияло солнце, Вы просветлели и покончили с братоубийственной войной. Но это было затишье перед новой грозой. Теперь снова посылают Вас воевать с нами "повстанцами махновцами" во имя, якобы, "рабоче-крестьянской" власти, несущей снова оковы и рабства Вам! а богатство и радости всей этой своре миллионной бюрократии-паразитов, сосущих с Вас кровь. Неужели Вы еще этого до сих пор не поняли в течение трехлетней братоубийственной войны?

Неужели Вы и теперь будете проливать кровь за новоиспеченную буржуазию и за всех этих доморощенных комиссаров, посылающих Вас как скот в бойню.

Неужели Вы еще до сих пор не поняли, что мы, "повстанцы махновцы" боремся за полное экономическое и политическое освобождение трудящихся, за вольную жизнь без этих насильников-комиссаров, чекистов и т.д.

Пусть и в Вашем лагере взойдет заря и укажет Вам путь, ведущий к уничтожению братоубийственной войны трудящихся масс. По этому пути Вы дойдете до нас и в наших рядах будете продолжать бороться за лучшее будущее, за вольную жизнь. При каждой встрече с нами, во избежание пролитии братской крови, присылайте к нам делегатов для переговоров, но ежели Вам этого не удастся и комиссары Вас все-таки заставят воевать, бросайте винтовки и придите в наши братские объятия!

Долой братоубийственную войну между трудящимися!

Да здравствует мир и братский союз тружеников всех стран и наций!

[Май 1920 г.]

ПОВСТАНЦЫ-МАХНОВЦЫ.

VI КО ВСЕМ РАБОТНИКАМ СОХИ И МОЛОТА!

Братья! Новая смертельная опасность надвигается на всех трудящихся. Все темные силы бывших слуг кровавого Николая объединились и с помощью польских панов, французских инструкторов и изменника Петлюры движутся на Украину, чтобы установить у нас самодержавие, насадить нам помещиков, капиталистов, земских начальников, приставов и других палачей крестьян и рабочих.

Товарищи! Комиссары и заправилы коммунистов-большевиков хорошие вояки только лишь против бедняков и угнетенных. Их карательные отряды и чрезвычайки великолепно умеют убивать крестьян и рабочих и сжигать села и деревни. Но против истинных врагов революции, против Деникинских и иных банд они позорно бегут, как жалкие трусы.

Вы, товарищи, еще не забыли, как в прошлом году золотопогонники чуть было не вошли в Москву и если бы не повстанцы, то над Революционной Россией уже давно бы развевался трехцветный самодержавный флаг.

Так и теперь, товарищи! Красная армия, продаваемая на каждом шагу своими генералами и трусливыми комиссарами, в панике бросает фронт и сдает польским панам район за районом. Давно уже заняты поляками Житомир, Киев, Жмеринка, фронт белогвардейцев приближается к Полтаве и Херсону. А в Крыму окрепшие за последние четыре месяца деникинцы ждут удобного момента, чтобы вновь занять наши родные места.

Братья! Неужели вы спокойно будете ожидать прихода белых и, скрестив руки, дадите себя, своих жен и детей на растерзание генералам и панам?

Нет, этого не должно быть.

Все, как один, за оружие и в ряды повстанцев.

Вместе с нами, Повстанцами-Махновцами, восстаньте против всех насильников. В каждой деревне создавайте отряды и свяжитесь с нами. Совместно мы изгоним комиссаров и чрезвычайки и сообща с товарищами красноармейцами построим железный боевой фронт против Деникина, Петлюры и польских панов.

Товарищи! Время не ждет, немедленно составляйте свои отряды.

За дело!

Смерть и гибель всем насильникам и панам!

Да вступим мы в последний и окончательный бой за истинно вольный советский строи, где не будет ни панов, ни холопов! К оружию, братья!

Май 1920 г.

КУЛЬТУРНО-ПРОСВЕТИТЕЛЬНЫЙ ОТДЕЛ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОВСТАНЦЕВ УКРАИНЫ (МАХНОВЦЕВ)

VII К МОЛОДЫМ ЛЮДЯМ!

Почему ты, товарищ, дома сидишь? Почему ты не в наших рядах? Или ты ждешь, чтоб пришел комиссар с карательным отрядом тебя насильно мобилизовать? Не обманывай себя тем, что тебя не найдут, что ты спрячешься, убежишь. Большевистская власть доказала уже, что она ни перед чем не остановится: она арестует твою семью и родных, возьмет заложников, если нужно, будет обстреливать все село артиллерийским огнем, – и так или иначе, ты и твой товарищ, пока еще гуляющие на воле, будете рано или поздно взяты правительством в солдаты.

А тогда вас пошлют с оружием в руках убивать ваших же братьев крестьян и рабочих – революционных повстанцев-махновцев...

Мы, махновцы-повстанцы, по домам не сидим, хотя у каждого из нас так же есть и семья, и родные, и любимые-близкие, от которых не охота бы отрываться. Но мы – революционеры. Не можем мы равнодушно глядеть, как народ трудовой вновь попал в кабалу, как над нами бесконтрольно хозяйничают новые деспоты под маской социалистов-коммунистов, под фирмою рабоче-крестьянской власти. Три года революции ясно доказали, что всякая власть контр-рсволюционна, без различия будь то власть Николая Кровавого или большевиков-коммунистов. Мы, Махновцы подняли знамя восстания за полную социальную революцию, против всякой власти, против всяких притеснителей, мы боремся за вольные советы трудящихся.

За нами, товарищ! Пусть малодушный шкурник и трус остается дома около чьей-либо юбки, – юбочников нам не надо. Но ты, честный крестьянин и рабочий, твое место с нами, среди революционных повстанцев-махновцев. Насильно мы никого не берем. Но помни: большевистское правительство своими зверскими расправами над Махновцами вынуждает и нас к беспощадной борьбе.

Итак, решай, товарищ! Мобилизованный комиссарами ты будешь послан против нас, и мы будем вынуждены отнестись к тебе, как к неприятелю и врагу революции. С нами или против нас, – выбирай!

Июнь 1920г.

ПОВСТАНЦЫ-МАХНОВЦЫ.

VIII СЛОВО МАХНОВЦЕВ – ТРУДОВОМУ КАЗАЧЕСТВУ ДОНА И КУБАНИ

Товарищи трудовые казаки! Два года стонали вы под гнетом царского генерала Деникина. Два года ваши кровные враги, помещики да баре заставляли вас защищать интересы богатых и насильников трудового люда. Два года подряд вы были зажаты в бараний рог, а вашим потом и кровью богатые люди создавали себе богатства, пировали и развратничали. Два года на Дону и Кубани лились слезы и кровь работников сохи и молота. Два года подряд была задушена революция в вашем крае, трудовые казаки.

Но вашими усилиями, товарищи, сброшен гнет Деникина и его компании и на Дону и Кубани вновь восторжествовала революция.

Однако, товарищи, не успели вы прийти в себя от пережитого кошмара Деникина, как новые насильники появились в ваших краях. Партия коммунистов-большевиков, захватив власть, послала в ваши станицы и села своих комиссаров и чрезвычайки, которые не похуже царских опричников издеваются над вами, трудовыми казаками.

Как и при Деникине, карательные отряды большевистской власти отнимают ваш хлеб, скот и ловят ваших сыновей, а если вы пробуете протестовать против совершаемого над вами насилия, то вас порят, сажают в тюрьмы и даже расстреливают.

Так затем ли вы, товарищи трудовые казаки, восстали против Деникина, чтобы теперь себе одеть новое ярмо в лице коммунистов-большевиков? Для того ли вы проливали свою кровь, чтобы теперь позволить комиссарам и любителям власти править вами, душить и насиловать вас?

Слушайте же, братья, что скажем мы вам, революционные крестьяне-махновцы. Нас тоже угнетали после революции целый ряд властей и партий. Над нами пробовали царствовать сначала австрийские и немецкие насильники совместно с гетманом, затем авантюрист Петлюра, потом коммунисты-большевики, а также генерал Деникин. Но мы очень скоро отбивали у них охоту продолжать свое дело и, как вы вероятно слышали, еще летом 1918 года, под руководством Гуляйпольского крестьянина и друга трудящихся, анархиста и революционера НЕСТОРА МАХНО, которого царские власти томили более десяти лет в каторжных тюрьмах за его любовь к трудовому люду, мы восстали и прогнали австро-немецкие банды, а после того, вот уже два года, как мы продолжаем бороться со всеми насильниками трудящихся. Мы теперь ведем беспощадную борьбу с агентами и комиссарами большевистской власти, убивая их и изгоняя этих насильников из наших мест.

Ряды наших отрядов революционных повстанцев с каждым днем растут. Все угнетенные и обиженные идут в наши ряды и недалек час, когда в нашем крае подымется весь трудовой люд и изгонит власть политических шарлатанов большевиков, как он изгнал Деникина.

Но, изгнав большевистских насильников, мы однако не намерены больше кому-либо вручить власть над нами, ибо мы, махновцы, находим, что трудовой люд уже перестал быть тем бараньим стадом, которым любой может помыкать. Мы находим, что трудящиеся самостоятельно, без партий, комиссаров и генералов сумеют устроить свой ВОЛЬНЫЙ СОВЕТСКИЙ СТРОЙ, в котором выбранные в Совет не будут, как теперь, нами командовать и приказывать, а наоборот будут лишь исполнителями того, чего мы вырешим на наших трудовых сходах и съездах. Мы будем стремиться к тому, чтобы все богатства страны, как-то: земля, рудники, фабрики, заводы, железные дороги и прочее принадлежали не отдельным лицам и не государству, а исключительно тем, кто работает на них. Мы не сложим оружие, пока не уничтожим окончательно всякий политический и экономический гнет и, пока, на земле не воцарится подлинное равенство и братство.

Вот, товарищи, за что мы боремся и за что мы вас, трудовые казаки Дона и Кубани, призываем бороться.

В нашей повстанческой армии было немало казаков Дона и Кубани, из них составились два кавалерийских полка: кубанский и донской, которые совместно с нами беззаветно смело боролись с Деникинцами. Мы, и теперь, зовем вас, трудовые казаки, в наши повстанческие ряды для совместной борьбы с насильниками и красными палачами Троцкими и Лениными. Довольно рабски повиноваться и терпеть гнет именующей себя рабоче-крестьянской власти. За оружие и в ряды революционных повстанцев и тогда мы скоро отобьем охоту у кого бы то ни было угнетать и давить нас.

Не верьте, товарищи, слухам о том, что мы, мол, бандиты и что нас кучка. Эта ложь распространяется комиссарами для того лишь, чтобы сбить с толку рабоче-крестьянский люд, трудящиеся знают, что махновцы это честные труженики, которые, не желая носить ярмо на себе, восстали, чтобы раз навсегда освободиться от всякого гнета. Не верьте газетам большевиков, которые чуть ли каждый день пишут, что Батько Махно убит, а мы махновцы разбиты. Неправда. Батько Махно жив и совместно с нами ежедневно разбивает полки и карательные отряды комиссарской власти и нагоняет смертельную панику на красных угнетателей.

Восставайте же, трудовые казаки, против гнета и насилия комиссаров. Не допускайте их в свои станицы и села. Не платите им податей. Не давайте своего хлеба. Не давайте своих сыновей в солдаты. Организуйте свои повстанческие отряды. Убивайте насильников. Объединяйтесь с нами. Мы вам окажем всяческую помощь.

Довольно рабски терпеть! Довольно всячески издеваться над нами!

Да здравствует восстание за подлинный рабоче-крестьянский советский строй!

Да здравствует вольный Дон и Кубань!

Да здравствует братский союз трудящихся всех стран и наций!

Да здравствует социальная революция!

Июнь 1920 г.

СОВЕТ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПОВСТАНЦЕВ УКРАИНЫ МАХНОВЦЕВ

IX ПРОКЛАМАЦИЯ МАХНОВЦЕВ ТОВАРИЩИ РАБОЧИЕ, КРЕСТЬЯНЕ, КРАСНОАРМЕЙЦЫ И ПОВСТАНЦЫ!

В тяжелые дни реакции, когда Русская Революция, окружена со всех сторон врагами, когда Украина осаждалась бронированным кулаком немецко-австрийского империализма, когда трудовые массы Украины задыхались, истекали кровью от невыносимого гнета Петлюровский, добровольческих палачей и всех жестоких, варварских наймитов помещичье-буржуазной своры, когда, казалось, положение Украинских рабочих и крестьян было безвыходным – вы первые восстали, как непоколебимые, бесстрашные борцы за великое дело освобождения трудовых масс от цепей экономического рабства, политического и духовного закрепощения.

Повстанческие ряды выдвинулись гордо и мужественно на арену Украинской революции в то время, когда последняя переживала самую тяжелую и мучительную агонию, когда свобода и честь трудового народа Украины поставлены были на карту дикому, безумному, кровожадному империализму, объединившему вокруг себя все темные силы контрреволюции.

С того момента вы, товарищи крестьяне, стали творить великое, святое дело революции, с тех дней вы предприняли священную задачу освобождения всего закрепощенного, забитого вековым гнетом, Украинского и всемирного трудового народа.

Но... случился крутой и печальный поворот...

В процессе решительной, революционной борьбы с общим врагом – буржуазией, помещиками, добровольческими офицерами и всеми прихвостнями старого, отжившего рабского строя, вдруг, незаметно со стороны, в бурные, стихийные, революционные волны стали вливаться мутные потоки сознательной и бессознательной контрреволюции.

В ряды идейных борцов стали вкрадываться отрицательные, преступные элементы, для которых великая, тяжелая, революционная борьба сделалась громоотводом на пути к издевательствам, насилию и личной наживе со стороны, и сознательной, явной услугой контр-революции – с другой.

Среди красивых, нежных мелодий революционных песен, среди звучных дружных мотивов о приближающемся освобождении трудового крестьянства и пролетариата Украины – стали раздаваться тяжелые душу раздирающие крики несчастных, забитых бедняков евреев, обездоленных так же, как и рабочие, и крестьяне всех других национальностей. Еврейская беднота стала истекать кровью от грязных рук сознательных и бессознательных контр-революционеров.

На светлом, ярком фоне революции появились темные несмываемые пятна запекшейся крови бедных мучеников евреев, которые в угоду злой реакции, являются теперь, как и раньше, в самые тяжелые годы самодержавия, напрасными невинными жертвами завязавшейся жестокой классовой борьбы угнетенных и обездоленных против власть имущих и сильных мира сего.

Творятся акты позора и ужаса. В лагере революционеров-повстанцев происходят еврейские погромы.

Величественная драма революционного повстанческого движения, омрачена безумной, дикой вакханалией антисемитизма, священная идея революционной борьбы поругана, оплевана чудовищным кошмаром зверского издевательства над еврейской беднотой, влачащей жалкое, рабское нечеловеческое существование.

В какой ужас, в какое содрогание должен прийти революционер, когда услышит теперь в момент надвигающейся мировой Социальной Революции, когда столкнулись лицом к лицу трудовые массы всех национальностей с одной стороны, в защиту своей экономической и духовной свободы, и буржуазная клика с другой – в защиту своих гнусных привилегий, – о том, что убивают, вырезывают еврейские обездоленные семьи только за то, что они евреи!

Какой позор должен испытать революционер, когда на его глазах зверски убивают, вырезывают десятки, сотни еврейских тружеников, их жен и детей, влачащих, такое же жалкое рабское существование, как и угнетенные всех других национальностей, – только за то, что они родились евреями.

Как невольно при всех этих ужасах мысль уносится назад, к старому прошлому, к печальному, преступному времени царизма, который на еврейских погромах строил благополучие своего кровавого трона!

Да, чувствуется ужасный, отталкивающий сдвиг назад; к временам абсолютного рабства, к режиму монархии и беспредельного разгула, озверевшей дикой толпы, ищущей удовлетворения своих низменных инстинктов в проливании невинной, свежей крови обездоленного, мирного еврейского населения!

Товарищи повстанцы! Мы обращаемся к Вам как революционеры, как обездоленные и угнетенные хищной властью капитала и произвола бюрократии, как равные к равным!

Если вы революционеры, если вы искренно преданы делу революции, делу освобождения всех рабов всего мира от гнета и порабощения фабрикантов, банкиров и помещиков,

Если вы взяли винтовки в руки сознательно и преданно для того, чтоб побороть одного общего врага – капитал и гнет власти – то не приходите ли вы в ужас, не корчится ли ваша душа от боли перед такими фактами, как еврейские погромы, как огульное вырезывание десятков и сотен бедных, голодных людей только за то, что они родились евреями?

Если вы сознательные революционеры, осмысленные бунтари и творцы красивой, новой жизни, то не видите ли ясно, как в этой глубокой страшной пропасти бедноты, рабства, нищенства – прозябают одинаково рабочие всех национальностей: и русские, и поляки, и австрийцы, и немцы, и евреи, и армяне и т. д.

Если вы смотрите широко открытыми глазами на наш рабский, забитый мир – то не видите ли, как одинаково страдают и еврейские рабочие, как голодают их семьи, как и их дети, как и дети бедняков других национальностей, – умирают от голода, болеют от недоедания и страдают от гнета капитала и произвола власти, как и угнетенные всех других национальностей?

Товарищи повстанцы! Если вы революционеры, если ваша революционная совесть не запятнана, если ваше сознание не затемнено и если ваши глаза не отуманены мраком национального антагонизма, так загляните в еврейские кварталы – присмотритесь повнимательней к еврейской голытьбе! Сколько десятков тысяч изнуренных голодом, измученных болезнями, погрязающих в грязи, в нищенстве – вы увидите еврейских рабочих, их жен и детей!

И еще загляните в другую область, поинтересуйтесь историей революционного движения в России во времена царизма, и вы узнаете, убедитесь, как много честных, искренних беззаветно любивших свободу борцов-евреев погибло за великое дело освобождения всего трудового народа России!

Если вы революционеры, если вы любите свободу и беспристрастно смотрите на вещи – вы должны заявить громко, ваш голос протеста должен разнестись по всем углам Украины, Великороссии и всего мира против насилия над трудящимися массами какой бы нации они ни принадлежали!

Ваш революционный долг – закричать громко, во всеуслышание, против еврейских погромов, против избивания и вырезывания мирных еврейских жителей!

Ваша революционная честь обязывает Вас крикнуть громко, чтоб содрогнулись все черные силы реакции, – о том, что мы ведем борьбу с одним общим врагом – с капиталом и властью, и, что в великой семье угнетенных, измученных вековым рабством трудовых масс – одинаково страдают и русские, и поляки, и литовцы, и чехи, и евреи и т. д.

Вы должны подчеркнуть ярко один непреложный факт: что в среде ваших эксплоататоров находятся рядом и русский фабрикант, и немецкий заводчик, и еврейский банкир, и польский помещик; что в рядах контрреволюции, как справа, так и слева, – и в добровольческой армии и в "чрезвычайках" – находятся рядом и русские предатели, и изменники латыши, и поляки, и евреи, и армяне, и эстонцы и т. д.

Вы должны твердо запомнить, что буржуазия и империалисты всех стран и всех национальностей объединились для жестокой, преступной борьбы против Революции, против угнетенных трудящихся масс всего мира и всех национальностей.

ТОВАРИЩИ ПОВСТАНЦЫ! В настоящий грозный момент, когда на русскую народную революцию, начавшуюся с рабоче-крестьянских низов, обрушился интернациональный враг – буржуазия, империалисты и бюрократы всех стран и всех оттенков сеют в рядах трудовых масс национальную травлю, для того, чтобы подорвать революцию и пошатнуть главный фундамент классовой борьбы – солидарность и единение всех трудящихся – вы должны все, как один, выступить против всех сознательных и бессознательных контрреволюционеров, провоцирующих дело освобождения трудового народа от капитала и власти.

Ваш революционный долг – пресечь в корне всякую национальную травлю и беспощадно расправляться со всеми прямыми и косвенными виновниками еврейских погромов!

Все лица, сеющие национальную травлю, точно так же, как и те бандиты, которые вырезают мирных еврейских обывателей, являются явными врагами трудящихся и Революции! Они должны быть сметены с лица земли самым беспощадным образом!

ТОВАРИЩИ ПОВСТАНЦЫ! Очистите ваши ряды от бандитов, грабителей и погромного элемента и тогда Ваше повстанческое революционное знамя будет гордо реять над свободной от экономического и духовного порабощения Украиной.

Путь к освобождению трудящихся лежит через объединение трудящихся всего мира!

Да здравствует Интернационал!

Да здравствует единая семья трудящихся всего мира!

Да здравствует свободная, БЕЗВЛАСТНАЯ АНАРХИЧЕСКАЯ Коммуна!

Гуляйпольская группа Анархистов "Набат"

Исполком Военно-Рев. Совета Гуляйпольского района

Батько Махно

Веретельников

Перепечатано Секретариатом Конфедерации Анархистских Организаций Украины "НАБАТ"

Х ЛЕТУЧКА ТОВ. МАХНО К РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ РОССИИ. РАБОЧИЕ, КРЕСТЬЯНЕ И КРАСНОАР-ЦЫ.

«Вы были единственными свидетелями, когда вся буржуазная сволочь, во главе с Деникиным и Ко., снова хотела вернуть рабочих и крестьян на целоестолетие к крепостничеству и пробовали ввести феодальный строй помещиков. Но они были окончательно разбиты посредством революционно-бунтарского духа, который говорит в Махновцах.

Теперь зверь снова вытягивает свою голову: поддерживаемый буржуазией Запада последним козырем, которой он является, ведет он свои орды на нас и хочет обременить нас властью и ярмом угнетения. Одну мысль можем мы только допускать: не вступать с ним ни в какие связи, если мы поставили себе, как цель: бороться до последней капли крови, чтобы окончательно уничтожить нашу и мировую буржуазию или же помереть.

Послушайте же, что на нас наговаривают Коммунисты-Большевики – ходатаи "рабоче-крестьянского" правительства. Они обвиняют нас, посредством подлой лжи в их злонамеренной агитации, что мы идем вместе с Врангелем, и делают себя посмешищем перед рабочими и крестьянами всего света. Не стыдно ли им?! Разве они сами с их властными институтами, как Че-Ка (Чрезвычайная Комиссия) и Комиссарская власть, которые, как раньше и единовластие выделило из себя новое дворянство во главе с правительством, – не делают новой контр-революции? Мы же боремся против контрреволюции и теряем наших лучших товарищей!

Да, мы должны констатировать факт, что единственными виновниками расцвета контрреволюции являются одни Большевики, так называемые «Социалисты – Государственники» Они ведут нас к государственному капитализму – новым внутренним деспотам и возрождают наново частный капитализм – нашего злейшего врага.

Мы, Махновцы, мы либо падем в борьбе, или же поразим и разрушим обе фазы новейшего капитализма и построим новую жизнь при действительном свободном Социализме!

Долой угнетателей рабочего люда, как справа так и слева!

Да здравствует Интернациональный союз городов и сел!

Да здравствует Социальная Революция!

Осведомительный комитет революционной армии повстанцев Украины (Махновцев),

Июль 1920-го года.

XI ПЕСНЯ МАХНОВЦЕВ

Лучше всего характеризуется всякое движение и определяются его стремления и желания теми песнями, которые распеваются его классами.

Одно из таких народных движений, оставивших по себе глубокие следы в народных песнях, в народных легендах, в народных сказках и есть махновщина, т. е. движение, носящее имя анархиста Нестора Махно, стремившееся к устройству своей жизни на вольных, безгосударственных началах. Об этом движении, охватившем многомиллионное население Юга Украины и проведшем такую героическую борьбу против всякой власти, будущий историк революции расскажет не одну сотню прекрасных и бодрящих страниц.

Не будем здесь говорить о всей куче красной и белой грязи вылитой на это движение. Сама жизнь разбила уже не одну клевету, сама жизнь и факты разобьют и остатки всех живых наветов и на свет покажется полная героизма эпопея борьбы возмутившихся рабов против всякой власти.

В революционно-повстанческих (махновских) деревнях, помимо анархических песен, распевался целый ряд пов.-рев. песен, – среди них и даваемая ниже.

Будем надеяться, что даваемая "песня махновцев" скажет сама за себя и покажет каждому думы и настроения этих передовых бойцов за полное освобождение.

Песня махновцев.

(на мотив ''Стенька Разин")

Из-за холма, из-за леса,

На тачанках вдоль реки

Вереницей бесконечной

Выезжают мужики,

Впереди Махно суровый –

Вдохновитель боевой –

Криком грозным увлекает

Всех повстанцев за собой:

"Подымайся, люд голодный

На Кадета, – ведь злодей

"Захотел отнять свободу

"У трудящихся людей.

"Мы за равенство, за братство, –

"За советский, вольный строй, –

"За бездомных и голодных,

"На буржуев ринем в бой.

"Наш поход победой кончит:

"Наша сила – весь народ,

"Наше право – справедливость...

"Гей, трудящийся, вперед!.."

Иван Карташев

Песня эта написана рабочим-анархистом, преследовавшимся все время коммунистической властью и погибшим вместе со своей беременной женой, весной 1921 г. от рук коммунистов-большевиков

А. Горелик,

Волна № 33, сентябрь 1922

XII ВПЕРЕД ТРУЖЕННИК!

Гудит набат. Мощный и тревожный гул его громовым раскатом эха отдаваясь в сердцах угнетенных зовет тебя ВПЕРЕД.

Встань проснись, угнетенный!

Твой заклятый враг – капитал не спит. Сгущаются и растут над тобой черныя тучи мировой Контрреволюции. Буржуазия всего мира, учитывая всю неспособность и безсилие оторванных от масс "спасающих тебя вождей" решила одним ударом покончить с тобой и твоей рабоче-крестьянской революцией.

Хищники капитала двинули против тебя полчища белой Польши. Разбитыя в прошлом году банды Деникина, отогретыя знойными лучами Крыма и пышной грудью мировой грабительницы Антанты, во главе с верным слугой буржуазии Врангелем, снова тянут свои мерзкия, кровавыя лапы к твоей революции и ея завоеваниям.

Плотоядному взору капиталистических хищников уже рисуется новая жизнь, на согбенных спинах тружеников гнутся, ломятся твои силы под натиском врага

Дрожит в ослабевших неуверенных руках винтовка. Ты не слушаешь призыва твоих "вождей", ты не веришь их "уменью спасти тебя" и в раздумье остановился на распутье. Проснись, труженик и угнетенный.

Неужели ты забыл потоки невинной крови и слез?

Неужели ты забыл кошмарно-кровавую уличную расправу, чинимую над "взбунтовавшимися рабами"?

Неужели ты не видишь приготовленного ярма на твою окровавленную шею?

Проснись труженик и угнетенный!

Все кто может за оружие!

Революционныя Повстанцы, Махновцы зовут тебя вперед на Врангеля!

Ровняйте свои трудовыя ряды!

Гоните прочь разъединяющих Вас во имя интересов партий и политических авантюр, и единым свободным от всяких политических и государственных опек трудовым фронтом, всей своей революционной мощью вперед на Врангеля и буржуазию! Пусть угнетатели и поработители, пусть все черныя реакционныя силы разобьются о неприступную мощь единой трудовой армии.

Вперед на Врангеля!

Смерть международным палачам и душителям революции!

Да здравствует единая трудовая армия!

Да здравствует подлинная социальная Революция, творимая непосредственно самими трудящимися!

Да здравствует подлинный безвластный Советский строй!

Да здравствует антигосударственный социализм!

Военно-Революционный Совет и Культурно-Просветительный Отдел Револ. Повстанческой Армия Украины (МАХНОВЦЕВ)

Листовка махновцев, напечатанная на полевом типографском станке, накануне Успенской операции.

XIII В здании школы первое заседание Гуляй-Польского вольного совета. Слово берет председатель совета учитель Чернокнижный.

– Товарищи. Поздравляя вас со сформированием первого вольного Гуляй-Польского совета, считаю необходимым вкратце коснуться вопроса о сущности, устройстве и значении вольных, трудовых советов вообще, возникших ныне по почину самих трудящихся в нашем свободном районе.

Нужно сказать, что характерной стороной общественной жизни на фоне партизанской борьбы, в отличие от большевистских политических советов, является самоуправление трудящихся у себя на местах. Определенная начальная форма такого самоуправления – вольные советы трудящихся.

Вольные, так как совершенно независимые от какой-либо центральной власти и при этом избранные на совершенно независимых началах.

Трудовые же, так как построены на базисе всеобщего труда и, включая в себя только тружеников, служат исключительно их интересам и их воле, не давая места какому-либо политическому влиянию.

Каждый такой совет является выполнителем воли местных тружеников и их организаций.

Советы других мест, находясь в тесной связи между собою, образуют высшие в хозяйственном и территориальном отношениях органы народного самоуправления.

Обнародованная "Реввоенсоветом" декларация о началах, общем положении и об устройстве вольных советов представляет собою определенную конституцию этих организаций.

Интересно отметить, что с момента своего возникновения идея о вольных советах начала восприниматься массами сочувственно и в кратчайший срок охватывать отдаленные от Гуляй-Поля районы.

Крестьяне, нутром поняв несложную систему вольных советов, медленно, но верно подошли к созданию этих организаций, а раз уже подойдя к ним, они безусловно станут крепко держаться за самую мысль и несомненно почувствуют, что встали на здоровую почву, при которой обеспечено строительство свободного общежития.

В то же самое время в крестьянской гуще начинает зреть и вставать во весь рост вопрос о необходимости непосредственного союза с рабочими ближайших городов.

Например, голос Гуляй-Польских крестьян:

"Рабочий, подай руку крестьянину", – не остается втуне: он распространяется, обсуждается, становится лозунгом нашего района и, достигнув городских рабочих, вызывает среди них живой отклик сочувствия.

И ни окружение разнородных враждебных сил, ни агитация иных течений не служат препятствием к распространению идеи сближения.

Сама идея вольных, трудовых советов своим зарождением обязана всецело самой жизни. Идя от случая к случаю, эта переходная форма самоуправления постепенно приближала бы новый этап, – "будущий безвластный строй", – основанный на принципах абсолютной свободы, совершенного равенства и братства. Скажу другими словами: анархическое течение этим самым нашло бы свое историческое русло, свое, принадлежащее ему по праву, социальное явление. Сочувствие трудящихся является непреложным доказательством свободолюбия крестьян и их твердого решения, во что бы то ни стало, самим участвовать в построении свободной, независимой и равенственной жизни.

В другой, более спокойной обстановке, это самое движение пошло бы иным путем, вылилось бы в совершенно иные формы и внесло бы в свое строительство много здорового, самобытного и мудрого.

Оно, нужно верить, в конце концов, создало бы фундамент подлинного свободного, трудового общества.

Но, к сожалению, это только мечты, так как живая, суровая действительность представляется в ином виде.

В чем же дело?

А дело в том, что на наш район надвигается исконный враг труда и свободы – власть. Основным двигателем психологии приближающихся к району поработителей (большевиков и деникинцев) является желание утвердить свое могущество путем насильственного устранения воли всех остальных и более того: полное низведение личности до положения неодушевленной вещи.

Подобными приемами те и другие государственники свели бы на нет все усилия и достижения трудящихся.

В одном случае жизнь и достояние крестьян отдавались бы в кабалу "Вциков" и "Совнаркомов", т. е. кучки авантюристов, спецов-политиканов, ловко прибравших к рукам трудящихся и превративших русскую социальную революцию в неуверенное брожение масс.

В другом случае крестьянство ждала бы палочная система привилегированных "джентльменов", прячущихся за спины золотопогонных завоевателей. С таким положением крестьянство, вкусившее плод от древа свободы, конечно, мириться не могло и не хотело; вот почему оно встало, как один человек, на защиту попранных интересов и озаренного лучами свободы края.

Встало, так как не хотело окончательного государственного социального порабощения, экономического ограбления и политического бесправия.

Я, – заканчивает Чернокнижный, – призываю вас беречь крестьянскую мечту, – вольные трудовые советы, – как зеницу ока, так как, я об этом уже упоминал, такие советы обеспечивают народу истинное самоуправление самих трудящихся, ведущее к подлинной свободе, настоящему равенству, искреннему братству.

XIV СУЩНОСТЬ МАХНОВЩИНЫ: Что такое махновщина?

Махновщина – это стихийное, самостоятельное, революционное, опирающееся на трудовые массы, движение, стремящееся в конечной цели к утверждению свободы и общественно-хозяйственного благоустройства.

Махновщина – истинно-пролетарское, чисто низовое движение народных масс, обслуживаемое исключительно силами рабочих и крестьян. По своей сущности оно – социальное явление, формирующее свою мощь в целях защиты завоеваний революции, свободы и независимости и, наконец:

Махновщина – яркий факт исторической действительности, вызванный к жизни разнородными, серьезными и существенными причинами. В самом деле: она по глубине, по своеобразности и по размеру далеко превосходит все известные самобытные движения трудящихся.

Нужно сказать, что Русская Революция, осуществляемая народными силами, отнюдь не осуществляет кровные народные интересы.

Почему так?

Да потому, что движение это – не низовое; оно руководится сверху интеллигентами – политическими проходимцами. Эти начетчики им чуждых революционных идей, присосавшись вроде пиявок к телу народных масс, использовали интересы трудящихся в целях утверждения своего влияния и господства над массами. Против такого подлого обмана тружеников, против навязывания извне чужой, враждебной пролетариату, воли чуждого привилегированного класса на Украине восстали товарищи-анархисты во главе с крестьянином Нестором Махно. Это течение, начавшееся против государственников, вылилось сначала в революционное повстанческое движение, а позднее превратилось в Украинскую социальную революцию.

Махновщину ни в каком случае нельзя считать простым возмущением, мятежом или бунтом; нет, это свободное, глубоко идейное, сознательное, социальное движение широких трудовых масс.

Полная самостоятельность движения ясно свидетельствует о глубокой почве, на которой покоится это течение.

Далее: отрицательное отношение махновского движения к органам государственной власти, волей-неволей, становится и отношением крестьянства ко всему этому, и наоборот: интересы трудящихся становятся интересами махновщины. Итак, махновское движение – низовое, крестьянское, трудовое, ваше; и ваши, трудящиеся, чаяния, устремления, надежды и помыслы заключены в нем.

Откуда взялась Махновщина

Украинский народ, унаследовав традицию вольности, сохранившуюся с давних времен, пронес эту вольность через столетия рабства, а теперь неожиданно выявил таившиеся в нем силы удали, доблести, отваги и бунтарства.

Силы эти в наше время выявились в виде восстания против немцев и скоропадщины и прочей злостной реакции: Петлюровщины, Григорьевщины, Деникинщины и т. д., а позднее, в процессе своего развития, показали свое настоящее лицо, вылившись в Украинскую социальную революцию.

С этого момента силы эти приобрели видимость и твердый остов в виде восприятия великих анархических идей, а само движение стало вполне признанным и ярко выраженным социальным явлением.

К чему стремится Махновщина

Всегда черпая идеи из широких масс, Махновщина ревностно охраняет их интересы. Поэтому не зря крестьянские массы считают махновское движение главным руководящим органом во всех случаях своей жизни.

Являясь типичным движением беднейших слоев крестьянства, махновщина идет по раз начертанному пути, и потому победа махновщины будет в целом означать торжество крестьянских низов.

Вместе с тем победа эта будет означать и торжество социальной революции. Повстанческое махновское (анархическое) движение стремится создать из революционного крестьянства реально-организованную силу, могущую бороться с контрреволюцией и отстаивать независимость и территорию свободного района.

Махновщина стремится к светлой, счастливой, свободной, равенственной жизни и, наконец: Махновщина стремится к единению, во имя общего торжества идей, с городским пролетариатом, с рабочими, в моральной, а коль потребуется, и материальной поддержке рабочего класса.

Словом, махновщина – вся от низов, вся за низовое движение, вся за беднейшее крестьянство, за все подлинно народное.

Общность между Махновщиной и Анархизмом

Отрицательное отношение махновщины к капитализму и государственности говорит за то, что движение это – чисто анархическое; и, наконец, поголовное участие в нем трудящихся знаменует собой далекое от утопии и фантазии социальное явление.

Можно смело сказать, что махновщина и анархизм тождественны, то есть общны.

Махновское движение, сознательно опирающееся на принципы анархизма, т. е. на право вольного труда, на право общественного самоуправления и на основы безвластия, есть в общем и целом типичное олицетворение анархизма.

Во имя торжества великих идей, оно потеряло триста тысяч лучших сынов своего народа, отвергло союзы с государственниками и в тяжелых условиях гражданской войны и осажденного района гордо несло и несет черное знамя с надписью: – "С УГНЕТЕННЫМИ ПРОТИВ УГНЕТАТЕЛЕЙ – ВСЕГДА".

**

*

В заключение несколько слов об анархизме: анархизм – не мистика, не утопия, не разговоры о прекрасном и не крик отчаяния. Нет, анархизм, прежде всего, велик своею преданностью угнетенному человечеству. Он зовет массы к правде, к героизму, к самопожертвованию, к волевым устремлениям и, в настоящее время, является единственным учением, на которое массы могут доверчиво опереться в своей борьбе. А раз махновщина и анархизм тесно переплетены между собою, то естественно тому и другому дороги и близки идеи свободы, равенства и братства. Не зря повстанческое махновское движение из всех социальных учений остановило свой выбор именно на анархизме и смело и открыто провозгласило лозунг:

– За безвластное, вольное, ни от кого не зависящее общество, за вольный труд, за свободу!

Да здравствует махновщина: повстанческое, революционное движение!

Да здравствует махновщина: свободное объединение рабочих и крестьян!

Да здравствует махновщина: кровная идея анархизма!

Пропагандный отдел штаба армии

революционных повстанцев (махновцев).

XV ПРОТИВ ГОТОВЯЩЕГОСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ РУССКОГО И ПОЛЬСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВ Обращение анархистов и синдикалистов к трудящимся всех стран.

Братья трудящиеся! Русская коммунистическая партия, утвердившая свое господство в стране путем неслыханного террора, истребляющая в массовом масштабе по сей день анархистов и революционных синдикалистов, домогается всеми способами заполучить в свои руки Нестора Махно – героического вождя революционного рабоче-крестьянского повстанчества на Украине, – чтобы тем или иным путем убить его.

В 1921 г. Нестор Махно, окруженный многочисленными советскими войсками, вынужден был переброситься на румынскую сторону, где был интернирован и заключен в лагерь. В течение долгого времени советвласть требовала от румынского правительства его выдачи и, быть может, добилась бы этого, если бы весной 1922 года Махно не бежал из Румынии. Однако на территории Польши он был задержан польскими властями, которые также заключили его в лагерь и намеревались судить за участие в русской революции. Все время пребывания в руках польских властей тов. Махно находился под угрозою быть выданным русскому правительств. Газеты последнего времени сообщают, что из лагеря Махно переведен в Варшавскую крепость. Это говорит за то, что русское и польское правительства пришли между собой к какому-то соглашению относительно Махно: его могут – или засудить и умертвить в Варшаве польские власти, или же для этой цели его могут передать русскому правительству.

Таким образом, реальная и серьезная опасность повисла над жизнью этого выдающегося революционера, вышедшего из глубин трудового подневольного люда. Рабочие всех стран должны поспешить ему на помощь, должны сделать все возможное, чтобы не допустить подготовляемого русским и польским правительствами преступления.

Русская революция с первых дней своего развития, явилась предметом горячих надежд и упований всего трудового угнетенного человечества. Могучий октябрьский переворот, разбивший было, самые устои капитализма в России, казался всем порабощенным началом мировой социальной революции трудящихся. Поэтому мы духовно и организационно, всегда были с русской революцией, отбивая всякую атаку направленную на нее местной буржуазией и буржуазными политическими партиями.

Однако захватившая в революционной России власть коммунистическая партия, во имя своей диктатуры повела истребительную войну против всех политических и социальных течений в революции, не подчинившихся ее программе, ее воле. При этом, преследуя правые политические течения, она еще с большим ожесточением и беспощадностью обрушилась на движение рабочих и крестьян, отстаивающее идею независимости и общественно трудового самоуправления рабочих классов, – на анархистов, революционных синдикалистов и других. Факт чудовищный, но он на лицо: коммунистическая власть, называющая себя рабоче-крестьянской властью, беспощадно уничтожает лучших борцов пролетариата и одновременно – широкие беспартийные рабоче-крестьянские массы, подымающие голоса протеста против попрания их прав властью.

Такая реакция в революции не могла пройти, не вызвав активного сопротивления со стороны трудящихся. Народ, совершивший великую революцию, неминуемо должен был вступить в борьбу со всеми силами, покушавшимися на его революционные завоевания и права. На Украине эта борьба вылилась в форму революционного повстания крестьян и рабочих. Это великое историческое движение боролось не только с диктатурой большевиков, но также в одинаковой мере с диктатурой других партия – монархических и демократических.

Основной целью этого движения было – обратить всю землю, средства и орудия производства в общее достояние трудящихся и организовать общественно – хозяйственную жизнь на принципе рабоче-крестьянского самоуправления. Столкнувшись с организованным врагом в лице контрреволюционных армий царских генералов и коммунистической диктатуры, движение для борьбы с ними создало свою революционную, построенную на принципе добровольчества армию, которая в течение четырех лет вела героическую борьбу на многочисленных фронтах, стремясь отстоять от покушений революционную территорию и революционные права трудящихся.

Нестор Махно сын беднейших безземельных крестьян, анархист по убеждениям, отбывавший за революцию 1905-07 гг. бессрочную каторгу, явился одним из первых и активнейших деятелей народного революционного повстанчества на Украине, став затем одним из главных руководителей этого движения.

Дадим сжатую сводку роли революционного повстанчества в русской революции.

Весной 1918 года, согласно Брест-Литовского договора большевиков с германским императорским правительством, Украину оккупировали австро-германские войска. Эти оккупационные войска помогли помещикам и генералам установить в стране монархический режим в лице гетмана, Скоропадского. Рабочие и крестьяне Украины были отданы во власть этого режима. Подняв против него восстание, они сами, вне руководства каких-либо политических партий, свергли этот режим, разбили оккупационные войска и дали свободный выход русской революции к ее дальнейшему развитию. Армия повстанцев – махновцев, руководимая Нестором Махно, являлась при этом центром народного восстания и нанесла смертельный удар оккупации и режиму гетмана Скоропадского.

Сейчас же после свержения скоропадщины на Украине, со стороны Кавказа, надвинулась новая контрреволюция, возглавляемая генералом Деникиным. Армия повстанцев – махновцев задержала ее в районе Таганрога (побережье Азовского моря), поставив там фронт протяжением на сто с лишним верст.

В течение семи месяцев – с ноября 1918 г. по июнь 1919 г. – повстанческая армия сдерживала колоссальный напор этой контрреволюции. пока преступная политика Троцкого не помогла Деникину опрокинуть повстанческую армию и ворваться вглубь страны: – будучи не в силах подчинить революционный район власти партии, Троцкий 4-го июня 1919 г. объявил все повстанческое движение и Нестора Махно вне закона, заявив при этом, что он предпочтет отдать Украину Деникину, нежели допустит развиваться в ней махновщине.

Под напором армий Деникина и Троцкого, Махно вынужден был отступить на запад, к границам Галиции. Но после, когда Деникин подошел к Орлу, угрожая занять Москву, Махно, сгруппировав революционные силы, нанес ему смертельный удар на юге Украины: он перебил его тыловые части, захватил главную артиллерийскую базу в районе Валнапака – Мариуполь и отрезал головную армию от снабжения и точек опоры. Всем этим была погублена, контр-революционная кампания Деникина. Последний отступая из Великороссии, попал в пылающий костер украинского повстанчества, в котором сгорело большинство его воинских частей. В ликвидации Врангеля Махно сыграл также крупную роль.

В течение всего 1920 г. он находился меж двух огней, воюя и с Врангелем и с большевиками. Летом 1920 г. красная армия начала широким фронтом отступать, сдавая Украину целыми губерниями Врангелю. Последний занял города: Мелитополь, Александровск, Синельниково, Бердянск и другие, угрожая захватить весь донецкий бассейн. В сентябре 1920 г. советвласть. в целях разгрома Врангеля, вступила в военно-политическое соглашение с Махно, взяв на себя обязательство удовлетворить его минимальные требования: – а) освободить из тюрем России всех махновцев и анархистов, – б) предоставить им право свободно исповедывать и распространять свои идеи, – в) признать за рабочими и крестьянами махновского района право создания органов местного общественно-экономического их самоуправления. По заключении соглашения, махновские части всеми своими силами пошли на Врангеля очистили от него юг Украины, и первыми ворвались в глубь Крыма, перейдя пролив Сиваш и зайдя в тыл Перекопу.

Борясь с врагами революции на военных-фронтах, махновщина заботилась о том, чтобы внутри революционного района жизнь строилась на принципе независимости и самоуправления трудящихся. Это видно и из текста военно-политического договора, три пункта которого приведены выше, подписанного в октябре 1920 г. в Харькове со стороны махновцев – Поповым и Куриленко, а со стороны советвласти – Бэла-Куном, С. Гусевым, Я. Яковлевым и Фрунзе, – теперешним заместителем Раковского. Коммунистическая власть, как и всякая власть, враждебная по своей природе началу свободы и независимости трудящихся, выраженному в махновщине, не могла, конечно, долго держать союз с этим движением. И как только опасность со стороны Врангеля миновала, она изменнически напала на махновцев, стремясь убить это движение силою своих многочисленных армий.

Махновщина и большевизм – это два антипода. Первая стремится к полному самоуправлению трудящихся; второй – к диктатуре над ними. Гнусной, подлой клеветой является утверждение советвласти о бандитском и погромном характере махновщины. Махновская армия является единственной в мире, непричастной ни к каким антиеврейским актам. Наоборот, с революционной честью и решительностью она всегда их сурово преследовала.

Сейчас, когда великое революционное движение русских тружеников временно разбито армиями советвласти последняя прилагает все усилия к тому, чтобы добиться головы Нестора Махно, являющегося выдающимся руководителем революционного повстанчества. Она не может быть спокойна, пока этот необыкновенный человек, вышедший из народа, жив и одним своим именем волнует и поддерживает революционное настроение в народе.

Братья трудящиеся! Помешаем осуществиться презренному замыслу русского и польского правительств. Подымемте голос протеста против готовящегося убийства тов. Махно и против убийств других революционеров.

Пусть каждый рабочий союз, каждая фабрика – вынесут свое требование немедленного освобождения Махно из заключения.

В каждой стране, где есть польские и советские посольства, революционные рабочие должны подвергнуть последние тому или иному революционному воздействию.

Да здравствует солидарность и сплоченность трудящихся!

Да здравствует Социальная Революция!

Вольный Союз Рабочих Германии (синдикалистов), Федерация Анархистов Коммунистов Германии, Французская Федерация Анархистов, Группа Русских Анархистов в Германии, Рудольф Рокер, Себастьян Фор, Андре Коломер, Лекуэн, Контон, Оскар Делекур, Александр Беркман, Эма Гольдман.

XVI Париж, 16 апреля 1925 года

Дорогие друзья!

Вскоре после выздоровления, я с хлопцами предпринял поход на Харьков.

Не успели мы дойти до города, как на мой отряд наскочили не более и не менее как шестьдесят бронемашин; казалось, что всему делу конец!

Впрочем, не смотря на безвыходность положения, мы, как всегда, бесстрашно вступили в бой с врагом, но в конце концов, все же принуждены были улетучиться.

В этом неравном сражении пали смертью храбрых двое моих дорогих соратников: Куриленко и Щусь.

Их смерть я до сих пор оплакиваю в душе.

Зато у местечка Ново-Григорьевки мы обратили в бегство... прославленных Буденновцев, еще раз доказав, что самая стойкая кавалерия – партизанская.

После этого побывали, ведя бой с красными, в Екатеринославе, Таврии, Полтавщине, на Дону, в Кубани, возле Царицына, Саратова и на Киевщине.

В Киевщине я был опасно ранен и, будучи в беспамятном от потери крови состоянии, отправлен испуганными за мою жизнь и общее дело повстанцами в Румынию, где был посажен в тюрьму, но бежал в Польшу.

Поляки на границе меня арестовали и водворили в Варшавскую крепость, но стараниями единомышленников я был вызволен.

На территории Данцига был вновь арестован и посажен в немецкую тюрьму, но и оттуда бежал.

После подобных странствований я обретаюсь ныне в Париже, среди чужого народа и среди политических врагов, с которыми так много ратовал.

Впереди у меня одно только задание – добраться до родных мест.

О, если бы мне это удалось, я был бы счастлив и, не раздумывая, снова вступил бы в кровавую борьбу с притеснителями народа и свободы.

О чувствах моих: они неизменны. Я по-прежнему люблю родной народ и жажду работы и встречи с ним.

Нестор Махно.

1

См., например, академический словарь Dictionnaire de culture générale des noms propres, Le Petit Robert, 1993, p. 1517-1518, см., также обычно используемые школьные учебники истории, в которых положение еще хуже.

(обратно)

2

Напомним по этому поводу, что в Петрограде в эти годы люди замерзали от холода и умирали от голода, в то время как им было запрещено рубить лес и ловить рыбу в Неве под страхом расстрела за покушение на государственную собственность! См. свидетельство Марселя Боди (M.Body, Un piano en bouleau de Carélie, Paris, 1981).

(обратно)

3

А.В. и В.Ф.Белаш, Дороги Нестора Махно, Киев, 1992, 592 стр.

(обратно)

4

Цит. соч. стр. 570 (ординарцу было поручено записывать стенографический отчет речей Н.Махно, чем объясняется их сохранность).

(обратно)

5

Сергей Мамонтов, Походы и кони, Париж, 1981, стр. 135-136; франц. пер. « Carnets de route d’un artilleur à cheval 1917-1920 », Paris, L’Harmattan, 1998, p. 141.

(обратно)

6

Изданной его вдовой Эммой Френкин, Иерусалим, 1987, 251 стр.

(обратно)

8

1 Генерал А.И.Деникин, Очерки русской смуты, Берлин, 1926, т. V, стр. 134.

(обратно)

9

2 В.Дубровський. Батько Махно: український національний герой. Герсфельд, 1945.

(обратно)

10

3 A. de Monzie. Petit manuel de la Russie nouvelle, Paris, 1931, p. 124.

(обратно)

11

4 Е.А.Щаденко. Гражданская война 1918-1921 гг., Москва, 1928, т. 1, стр. 91 и В.М.Примаков, Этапы большого пути, Москва, 1963, стр. 194.

(обратно)

12

5 V.Serge, Mémoires d’un révolutionnaire, Paris, 1951, p. 134.

(обратно)

13

6 D.Guérin, L’Anarchisme, Paris, 1965, p. 115. Мы бы сказали скорее «Степном Робине», это более соответствовало бы местной топографии [Робин Гуд по-французски Robin des Bois дословно Лесной Робин.] .

(обратно)

14

7 Цитировано Марком Мрачным в русском анархо-синдикалистском периодическом издании «Рабочий путь», № 5, Берлин, 1923.

(обратно)

15

8 Sebastien Faure в предисловии к P.Archinov, Histoire du mouvement makhnoviste (1918-1921), Paris, 1924, p. 44.

(обратно)

16

9 Дословный французский перевод « Petit père » не передает точного смысла слова, которое обозначало на украинском языке со времен боевых объединений запорожских казаков избираемого и смещаемого военного предводителя. Когда ему дали этот титул, Махно было только двадцать девять лет, в нем не было ничего отцовского и почтительного; между прочим, в самом махновском движении и во всем регионе были и другие «Батьки».

(обратно)

17

10 С.Розен, в историческом журнале КП Украины «Летопись революции», Харьков, 1926, 2 (23), стр. 121.

(обратно)

18

11 Сторонники Симона Петлюры, лидера украинских националистов.

12 Большая Советская Энциклопедия, М., т. XV, 1974, стр.524-426.

(обратно)

19

13 Вообще этим термином обозначали зажиточных крестьян, но в ленинско-сталинской мифологии он получил более общий смысл, обозначал любого крестьянина владеющего своими средствами производства (а именно, по крайней мере плугом и лошадью), и не работающего непосредственно на большевистское государство и, значит, являющегося его потенциальным врагом. Эта семантическая трудность была разрешена со времен принудительной коллективизации 1929-1934 (около 11 миллионов жертв, как минимум), поскольку с этого момента существуют только «колхозники» или сельскохозяйственные наемные рабочие.

(обратно)

20

14 Le Temps, 28 августа 1934. Эта статья была переиздана в сборнике: Georges Luciani (Pierre Berland), Six ans à Moscou, Paris, 1937, под названием « Anarchistes et bolchéviks : Makhno », pp. 26-29.

(обратно)

21

15 Для русского издания считаем нужным дать более подробные сведения, чем во французском: отец (1896-1967), из Харькова, сын вахмистра, считал себя русским патриотом и пошел добровольцем на войну в 1915 году; был отправлен в Москву в школу офицеров, затем служил на фронте младшим офицером, а потом командовал ротой. В 1917 году был назначен старшим офицером. Он нам рассказывал ужасы фронта: идти в наступление без артиллерийской подготовки навстречу немецким пулеметам, с одной винтовкой на четырех солдат! Сидели неделями в окопах, ожидая оружие и амуницию, а приходили эшелоны с гнилой капустой! Ненавидели немцев и проклинали Романовых и их свору мошенников. После большевистского переворота пошел к генералу Корнилову «спасать страну»; участвовал в ледяном походе, а после смерти Корнилова перешел в донскую армию до крымской эвакуации, с чином есаула. Был семь раз ранен, болел тифом. В эмиграции не состоял ни в какой организации и общался только с друзьями-соратниками, работал сорок лет таксистом в Париже. К Махно относился отрицательно: «Батько бил красных, чтоб они побелели, а белых – чтоб они покраснесли!».

Мать родилась в 1912 г. в Пскове; ее отец, владелец квасной, был приговорен Чека к смерти как «буржуй», что заставило семью покинуть родину в 1919 году: сначала в Эстонию, а затем, в 1931 г., во Францию. Нетрудно понять, что все это повлияло на нас с ранних лет и перипетии этой братоубийственной эпохи представляются нам как «живая история».

(обратно)

22

1 Статистические данные приводятся по Энциклопедическому словарю, С.-Петербург, 1893, т. XI, стр. 582-586 и по Большой Энциклопедии, С.-Петербург, 1902, т. IX, стр. 167-172.

(обратно)

23

2 С 1926 года город переименован в Днепропетровск.

(обратно)

24

3 Вольница всегда была объектом преследования всех сменявших друг друга властей Русской империи, и воспоминания о ней встречает сегодня такое же отрицательное отношение у историографов и идеологов ленинско-сталинского режима.

(обратно)

25

1 Перепись населения давала в 1897 году 9497 жителей, в том числе 1173 евреев.

(обратно)

26

2 Все цитаты в нашем рассказе, приведенные в кавычках, взяты из воспоминаний молодости, опубликованных Махно, частично на русском языке в журнале «Анархический вестник», Берлин, 1923-1924, № 1-3; в «Рассвете», 1925-1925 и в «Американских известиях», 1923, выходивших в Соединенных Штатах.

(обратно)

27

3 Анатоль Гак. Правда про Гуляй-Поле. (Сучаснiсть), сентябрь 1972, 9(14), Мюнхен, стр. 65-73. Автор приводит интересные сведения о жизни в Гуляй-Поле до 1917 г., в частности, о местной анархистской группе. В описании цитированной сцены примечательно, что Гак спрашивает себя, действительно ли это казаки с Дона или переодетые люди (такое имело место), настолько в сознании украинцев, казаки, откуда бы они ни были, всегда символизировали свободу и не могли, по убеждению украинцев, преобразиться в царских жандармов.

(обратно)

28

1 Слова с префиксом «экс» были расхожей монетой в то время для всех революционных группировок, для эсеров, для максималистов (раскольнической группы эсеров), для большевиков, для польских социал-националистов и разных других организаций. Они состояли в «экспроприации экспроприаторов» (краже у воров), на современном языке их назвали бы «вооруженными ограблениями».

(обратно)

29

2 Цитируется в отличном исследовании: Г.Новополин. Махно и гуляйпольская группа анархистов, Каторга и ссылка, Москва, 1927, стр.70-77.

(обратно)

30

3 Царской политической полиции, которая была очень эффективной и послужила образцом для Чека.

(обратно)

31

4 Кажется, Махно не знал о предательстве Зуйченко, поскольку в 1917 году он с ним виделся и не держал на него зла, он говорит о нем тепло и дружелюбно в своих воспоминаниях.

(обратно)

32

5 Г.Новополин, цит. соч.

(обратно)

33

6 Махно сожалел во время издания первого тома своих Воспоминаний, что не может включить в него фотографию гуляйпольской анархической группы. Мы с удовольствием восполняем этот пробел, воспроизводя фотографию группы, сделанную в 1907 году.

(обратно)

34

1 Мать Махно обратилась к губернатору, но маловероятно, чтобы ее вмешательство смогло повлиять на помилование сына. Несомненно, его несовершеннолетие стало причиной отмены смертной казни; впрочем, его случай не был единственным помилованием по той же причине в эти годы после репрессий.

(обратно)

35

2 Призыв, появившийся в русском анархистском журнале, издаваемом в Соединенных Штатах, Пробуждение, Детройт, USA, № 50-51, сентябрь-октябрь 1934.

(обратно)

36

1 Не путать с его родственником Василием Шаровским, пламенным анархистом, который сыграл важную роль в махновском движении.

(обратно)

37

2 Все цитаты в этом разделе взяты из книги воспоминаний «Русская революция на Украине» (с марта 1917 г. по апрель 1918 г.), книга I, Библиотека махновцев, Париж, 1929.

(обратно)

38

4 Юрий Магалевский, украинский националист из Александровска, дает многочисленные сведения обо всем этом периоде жизни Нестора Махно в своей статье. Ю.Магалевский, «Батько Махно», Календар Дніпро», Львов, 1930, стр. 60-70.

(обратно)

39

5 V.A. Kravchenko, J’ai choisi la liberté, Paris, 1947.

(обратно)

40

6 Ibid., p. 45.

(обратно)

41

7 Ibid., pp. 44-45.

(обратно)

42

1 Русский календарь (называемый Юлианским) отставал тогда на тринадцать дней по сравнению с календарем, принятым в мире, поэтому Февральскую революцию называют иногда Мартовской, точно так же как Октябрьский переворот сейчас отмечается 7 ноября.

(обратно)

43

2 Он коллекционирует титулы: председатель совета, министр обороны, юстиции, торговли и между прочим, назначает себя «революционным генералиссимусом», главнокомандующим армией!

(обратно)

44

3 На 36 262 560 избирателей, эсеры и меньшевики набрали вместе 22 600 000 голосов, получив 270 мест; украинские эсеры и меньшевики получили 41 место, национальные меньшинства 33, кадеты 15. большевики 161 место. Последние получили, однако, около половины голосов в Петрограде и Москве и имели большой процент голосов в армии.

(обратно)

45

4 Как это случилось против мирной демонстрации в поддержку конституционного собрания в январе 1918 г. в Петрограде.

(обратно)

46

1 Ставшем Сталинградом и со времен хрущевской десталинизации Волгоградом.

(обратно)

47

2 Такое великодушие, очень в «русском духе», по отношению к большевикам окажется очень губительным, потому что большевики, со своей стороны, будут всегда игнорировать всякую «сентиментальность».

(обратно)

48

3 Н.Махно, Пад ударами контрреволюции, Париж, 1936, стр. 41.

(обратно)

49

4 Там же, стр. 101.

(обратно)

50

5 Там же, стр. 107.

(обратно)

51

6 Там же.

(обратно)

52

1 Гетман является опрощением немецкого hauptmann. Показательно, что изначально не существовало славянских терминов для обозначения «вождей» и что все слова, употреблявшиеся потом в русском и украинском языках, являются заимствованными у иностранцев; царь из латинского cesar, князь из шведского конунг/немецкого кэниг, атаман (казацкий вождь) из тюркского со значением поводырь стада. Следовательно, славяне изначально были чужды всякой иерархии и самоуправлялись путем прямой демократии.

(обратно)

53

2 J.Xydias. L’intervention française en Russie, 1918-1919, Paris, 1927, pp. 56-59.

(обратно)

54

1 Тачанка: открытая повозка на двух или четырех колесах, которую Махно изобретательно использовал, установив на ней пулемет, пулеметчик и его помощник на заднем сидении, кучер и другой боец на переднем этой повозки, запряженной двумя или четырьмя лошадьми. Это нововведение сыграет большую роль в военных успехах махновцев, и будет позаимствовано всеми другими армиями на Украине.

(обратно)

55

2 Н.Махно, Украинская революция, Париж, 1937, стр. 84.

(обратно)

56

3 Там же, стр. 85.

(обратно)

57

4 Там же, стр. 87.

(обратно)

58

5 Там же, стр. 142.

(обратно)

59

1 Солдаты получали денежное довольствие 150 рублей в месяц, тогда как офицеры и политкомиссары 3000 рублей, то есть в 20 раз больше! Для сравнения, единая плата военным всех званий в демократической армии Комитета за Учредительное собрание составляла 15 рублей в июле 1918 г.

(обратно)

60

2 Л.М.Спирин. Классы и партии во время гражданской войны в России, Москва, 1968, стр.261-266. Автор указывает, что эти два завода произвели за время двух месяцев восстания 65 000 винтовок, а также давали по50 000 патронов и 500 гранат и шрапнельных снарядов в день. И это несмотря на мобилизацию большей части рабочих на борьбу с большевиками. Автор считает нужным прокомментировать эту «социальную аномалию», объяснив, что в истории были сравнимые прецеденты, когда крестьяне или рабочие боролись против своих собственных интересов; он приводит в качестве примера крестьян Вандеи, которые воевали против республики и рабочих, которые в составе армии Кавиньяка и Галифэ, душили революционное движение. Такое доказательство представляется неубедительным, если поместить эти примеры в их исторический контекст, ни в том, ни в другом случае не сравнимый с контекстом 1917 г.!

(обратно)

61

3 Там же, стр. 180.

(обратно)

62

4 Там же, стр. 185.

(обратно)

63

1 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, Париж, 1928. Библиотека махновца, стр. 7-14. Все отрывки в кавычках, касающиеся этого эпизода, взяты из этой книги, в которой Махно дает свои пространные объяснения и разоблачает большевистские версии событий. Воспоминания Виктора Белаша, опубликованные в журнале «Летопись революции», № 3, май-июнь 1928, стр. 191-229, несмотря на то, что они пересмотрены и исправлены большевистскими цензорами, подтверждают версию Махно.

(обратно)

64

2 В.Белаш, цит. соч.

(обратно)

65

3 Кавказский народ мусульманского вероисповедания, который долго сражался с русскими в XIX веке, прежде чем стать наемниками царизма, а в данном случае белых генералов.

(обратно)

66

4 См. Белаш, цит. соч.

(обратно)

67

5 Там же

(обратно)

68

1 Такое отношение явно просматривается в Конституции, принятой режимом в июле 1918 г., в которой в случае возможных выборов, один голос городского жителя приравнивался к пяти голосам сельских.

(обратно)

69

2 Газета «Красчный меч», 1919 г., № 1, от 18 августа.

(обратно)

70

3 Лацис в газ. «Красной Террор» от 1 октября 1918 г.

(обратно)

71

4 Г.Игреньев. Екатеринославские воспоминания, в кн. «Архивы русской революции», Берлин, 1922, т. III, стр. 238-239 (оргинальная орфография сохранена).

(обратно)

72

5 П.Аршинов. История махновского движения (1918-1921), Берлин, 1923, стр. 83.

(обратно)

73

6 Ср. полный текст отчета о съезде в приложении к настоящему изданию.

(обратно)

74

1 В.М.Примаков. «Борьба за советскую власть на Украине» в сб. Пять лет Красной армии, Москва, 1923, стр. 171-195.

(обратно)

75

2 Александр Бек, Такова должность, Москва, 1973, стр. 35-140. Дыбец написал свои воспоминания для Института Мемуаров о гражданской войне, основанного Максимом Горьким в тридцатых годах; они остались в виде рукописи из-за вероятной смерти автора во время последовавших чисток, что объясняет такую позднюю и непрямую публикацию такого важного для нашей темы свидетельства.

(обратно)

76

3 Красноармейская печать, Москва, февраль, 1922, № 3-4, стр. 8-9.

(обратно)

77

4 Аршинов, цит. соч., стр. 100.

(обратно)

78

5 Аршинов, цит. соч., стр. 98, 103.

(обратно)

79

6 Антонов-Овсеенко, Заметки о гражданской войне, Москва, 1924, т. III, стр. 203-204; т. IV, стр. 95-120 и 302-308 (все последующие цитаты взяты из этой работы).

(обратно)

80

7 В это время в Венгрии была установлена республика советов, руководимая Тибором Самюэлли и венгерскими сторонниками Ленина.

(обратно)

81

8 Антонов-Овсеенко, цит.раб., т. IV, стр. 118.

(обратно)

82

9 В.С. Поездка Л.Б.Каменева с целью доставки продовольствия в Москву в 1919. Пролетарская революция, Москва, № 6, 1925, стр. 132 и сл.

(обратно)

83

10 Аршинов, цит. соч., стр. 105.

(обратно)

84

10 В.С. Поездка Л.Б.Каменева, цит. соч., стр. 139.

(обратно)

85

11 Ленин, Собр. соч., изд. 4, т. XXXVI, c. 523.

(обратно)

86

12 Аршинов, цит. соч., стр. 106. Как мы уже видели, этот прием обычно использовался для устранения отрядов (Петренко в апреле 1918 г. в Царицыне, и примеры, приведенные Примаковым).

(обратно)

87

13 Аршинов, цит. соч., стр. 107.

(обратно)

88

* Прим. перев. Персонаж произведений известного французского поэта Альфреда Жарри, любивший скандальные и несуразные ругательства.

(обратно)

89

14 Ю.Тютюник, «Борьба против оккупантов», Черная книга, сборник статей и документов об интервенции Антанты на Украине в 1918-1919 гг., составленная А.Г.Шлихтером, Екатеринослав, 1925.

(обратно)

90

15 «Авантюра Григорьева», Летопись революции, 1925, стр. 152-159. Григорьева там называют то штабс-капитаном, то царским полковником, то наконец, бывшим царским генералом! Автору видимо было трудно различать эти разные звания.

(обратно)

91

16 Аршинов, цит. соч., стр. 109.

(обратно)

92

17 Там же, стр. 110 и Кубанин, цит. соч., стр. 75.

(обратно)

93

18 Аршинов, цит. соч., стр. 112-115.

(обратно)

94

1 Городок , расположенный на краю Донецкого бассейна и Украины.

2 Казацкий чин, соответствующий званию капитана.

3 А.Г.Шкуро, Записки белого партизана, Буэнос-Айрес, 1961, стр. 212. Можно подвергнуть сомнению снисходительность по отношению к пленным махновцам, учитывая неукротимую ненависть, которую к ним питали белые. В.Белаш и П.Аршинов приводят многие случаи, когда пленных махновцев белые поджаривали заживо. С другой стороны, Деникин назначил вознаграждение в полмиллиона золотых рублей за голову Махно.

(обратно)

95

4 Этот поразительный документ приводится Антоновым-Овсеенко, цит. соч., т. IV, стр. 305-306.

(обратно)

96

5 Там же, стр. 307-308.

(обратно)

97

6 Тем же.

(обратно)

98

7 Аршинов, цит. соч., стр. 117-119.

(обратно)

99

8 The Trotsky Papers. 1917-1922. I. 1918-1919. The Hague, 1964, стр. 390, 392, 458.

(обратно)

100

9 Trotsky. Ecrits militaires, L’Herne, 1967, pp. 668-671. По-русски: «Как вооружалась революция», Москва, 1924, том II, кн. 1-я, стр. 189-191.

(обратно)

101

10 Ленин. Полное собрание сочинений, т. XVII, стр. 25 (написано в 1911).

(обратно)

102

11 Троцкий, цит. соч.

(обратно)

103

12 Там же, стр. 192-194.

(обратно)

104

13 Приведено Аршиновым, цит. соч., стр. 119-120.

(обратно)

105

14 Л.Троцкий. Как вооружалась революция, цит. соч., стр. 200. Троцкий позже будет наивно удивляться, когда Сталин станет использовать те же методы против него самого.

(обратно)

106

15 Шкуро, цит. соч., стр. 213.

(обратно)

107

16 Аршинов, цит. соч., стр. 124.

(обратно)

108

17 Троцкий, цит. соч., стр. 201-202.

(обратно)

109

18 Ср. полный текст у Аршинова, цит. соч., стр. 126-127.

(обратно)

110

19 Н.Махно, Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, стр. 53-54.

(обратно)

111

20 Там же, стр. 54-55.

(обратно)

112

21 Там же, стр. 55-56.

(обратно)

113

1 Кубанин, 82-83, цитирует рассказ Чубенко об этой сцене в своих показаниях ЧеКа.

2 Там же, стр. 83.

(обратно)

114

3 А.Кривошеев. Ежедневная жизнь в красной армии. Воспоминания о XII-й армии. В кн.: Гражданская война, Москва, 1923, т. II, стр. 201.

(обратно)

115

4 И.Якир, Об истории 45-й дивизии, Киев, 1929, стр. 234-236.

(обратно)

116

5 Д.Кин, Крестьянство и гражданская война, На аграрном фронте, Москва, № 11-12, стр. 123, и Россия ХХ век, Филипп Миронов, документы, Москва, 1997, стр. 285-286.

(обратно)

117

6 А.Я. Слащев, «Операции белых, Петлюры и Махно на юге Украины в 1919 г.», в журнале красной армии Военный вестник, Москва, 9-10, 1922, стр. 38-43.

(обратно)

118

7 Там же.

(обратно)

119

8 Цитируется Аршиновым, цит. соч., стр. 136.

(обратно)

120

9 Там же.

(обратно)

121

10 7-я рота это офицерского полка полностью состояла из немецких колонистов, жаждавших покончить со своими заклятыми врагами махновскими «экспроприаторами».

(обратно)

122

11 В.Альмендингер. Краткая история 1-го Симферопольского офицерского полка. Лос-Анжелес, 1963, стр. 16-24.

(обратно)

123

12 Voline, La Révolution inconnue, Paris, 1947, p. 588.

(обратно)

124

13 Путь к свободе, № 4, от 3 октября 1919 г., приведено Кубаниным, цит. соч., стр. 86.

(обратно)

125

14 Сакович, «Прорыв Махно», в Перекличка, Мюнхен, 1961, № 116, стр. 11-14.

(обратно)

126

15 Аршинов, цит. соч., стр. 144.

(обратно)

127

1 Général Janin, Ma mission en Sibérie 1918-1920, Paris, 1933, p. 173.

(обратно)

128

2 Mémoires du général Wrangel, Paris, 1930, pp. 94-95. По-русски: Белое Дело, переиздание: П.Н. Врангель. Москва, 1999, часть 1, стр. 205.

(обратно)

129

3 A. de Monzie, op. cit., p. 131.

(обратно)

130

4 Цитировано: А.А. Горев. История казаков, 4, Париж, 1971, стр. 258.

(обратно)

131

5 Врангель, цит. соч., стр. 270-271.

(обратно)

132

6 Там же.

(обратно)

133

7 М.Кубанин «Антисоветское крестьянское движение в годы гражданской войны» (военный коммунизм). На аграрном фронте, № 1, январь 1926, стр. 84-94.

(обратно)

134

8 Иван Калинин, Русская Вандея, Москва, 1926, стр. 114.

(обратно)

135

9 Шкуро, цит. соч., стр. 220.

(обратно)

136

10 Личность, отличавшаяся особой тупостью и реакционностью.

(обратно)

137

11 Шкуро, цит. соч., стр. 215 и 231.

(обратно)

138

12 Там же, стр. 223.

(обратно)

139

13 В.Е.Павлов. Марковцы, Париж, 1964, т. II, стр. 83 и 203.

(обратно)

140

14 П.Г. Григоренко, В подполье можно встретить только крыс, Нью-Йорк 1981.

(обратно)

141

15 Дж. Вильямс, Побежденные, в кн. «Архивы революции», Берлин, 1922, том VII, стр. 229-230.

(обратно)

142

16 Врангель, цит. соч., стр. 334-335.

(обратно)

143

17 Там же, стр. 354-355.

(обратно)

144

18 F.Grenard, La Révolution russe, Paris, 1933, p. 328.

(обратно)

145

19 J.Xydias, цит. соч., стр. 110.

(обратно)

146

20 «Зеленые» – прозвище оправдывается местом их обычного пребывания: в лесах.

(обратно)

147

1 Кубанин, цит. соч., стр. 88-89.

(обратно)

148

2 Аршинов, цит.соч., стр. 151.

(обратно)

149

3 Текст частично приводится в приложении к настоящему изданию.

(обратно)

150

4 Б.Колесников. Профсоюзное движение и контрреволюция, Харьков, 1923, стр. 320.

(обратно)

151

5 Кубанин, цит. соч., стр. 94.

(обратно)

152

6 Павлов, цит. соч., стр. 75.

(обратно)

153

7 Б.Колесников, цит. соч., стр. 321.

(обратно)

154

8 Путь к Свободе, № 3, цитировано В.Мирошевским, в Свободный Екатеринослав, Пролетарская революция, Москва, 1922, № 9, стр. 203.

(обратно)

155

9 Коневец (Гришута), в Летопись революции, цит. соч., № 4 (13), 1925, стр. 83.

(обратно)

156

10 М.Гутман, «Под властью анархистов – Екатеринослав в 1919 году», в Русское прошлое, С.-Петербург, № 5, 1923, стр. 65-66.

(обратно)

157

11 Аршинов, цит. соч., стр. 151-152.

(обратно)

158

13 Вшей, который передавали эту страшую болезнь, окрестили «танки смерти».

(обратно)

159

1 Шкуро, цит. соч., стр. 241.

(обратно)

160

2 Дыбец, цит. соч., стр. 52.

(обратно)

161

3 Оригинал этой листовки хранится в Международном Институте Социальной Истории в Амстердаме. Она была напечатана вместе с десятью другими махновскими листовками (переданными Уго Феделли) в журнале Института, International Review of SocialHistory, vol. XIII (1968), part 2. Мы благодарим Амстердамский Институт за разрешение опубликовать их.

(обратно)

162

4 Гражданская война в Екатеринославской губернии (1918-1920), документы и материалы. Днепропетровск, 1968, стр. 210.

(обратно)

163

5 Кубанин, цит. соч., стр.123.

(обратно)

164

6 Там же.

(обратно)

165

7 Цитируется Ф.Я.Левенсоном «Проти Махна, на денікінському фронті», в Літописі революції, Харьків, 1929, № 4, стр. 275.

(обратно)

166

8 Гражданская война на Украине, Киев, 1967, том II, стр. 624.

(обратно)

167

9 Гражданская война в Екатеринославской губернии, цит. соч., стр. 210-211.

(обратно)

168

10 Гражданская война на Украине, цит. соч., стр. 692.

(обратно)

169

11 Директивы командования фронтов красной армии (1917-1922), Москва, 1978, том II, стр. 403.

(обратно)

170

12 Гражданская война на Украине, цит. соч., стр. 734.

(обратно)

171

13 Григоренко, цит. соч., стр. 88-89.

(обратно)

172

14 Mémoires d’un vieux bolchevik-léniniste, Paris, éd. Maspéro, 1970, p. 38.

(обратно)

173

15 Institut International d‘Histoire Sociale d‘Amsterdam, цит. соч.

(обратно)

174

16 И.А. Ефимов, «Операции против Махно с января 1920 г. по январь 1921 г.» в Сборнике работ военно-научной ассоциации при Военной академии, Москва, 1921, кн. 1, стр. 192-220. Цитированное место находится на стр. 195.

(обратно)

175

17 Л.Крицман. Героический период великой русской революции (военный коммунизм), Москва, 1926, стр. 67.

(обратно)

176

18 Кубанин, цит. соч., стр. 126 и 129.

(обратно)

177

19 Там же, стр. 132.

(обратно)

178

20 Там же, стр. 133-134.

(обратно)

179

21 Там же, стр. 130.

(обратно)

180

22 Там же.

(обратно)

181

1 К.В. Агуреев. Разгром белогвардейских войск Деникина. Москва, 1961, цитирует стр. 198, число 163 377 солдат и офицеров, взятых в плен с 14 февраля по 2 мая 1920 г.

(обратно)

182

1 Врангель, цит. соч., II, стр. 56.

(обратно)

183

2 Гражданская война на Украине, цит. соч., том III, стр. 115-116.

(обратно)

184

3 Institut International d’Histoire Sociale d’Amsterdam, цит. соч.

(обратно)

185

4 Вольный повстанец, махновский орган, № 44, цитируется Д.Лебедем. Итоги и уроки трех лет анархо-махновщины, Харьков, 1921, стр. 26-27.

(обратно)

186

5 Кубанин, цит. соч., стр. 152.

(обратно)

187

6 В.В.Руднев. Махновщина. Харьков, 1928, стр. 72.

(обратно)

188

7 Гражданская война на Украине, цит. соч., том III, стр. 480.

(обратно)

189

8 Institut International d’Histoire Sociale d’Amsterdam, цит. соч.

(обратно)

190

9 Листовка напечатана в русском анархистском журнале Волна, издававшемся в Соединенных Штатах в 1920-1924 гг., Детройт, декабрь 1921, № 24, стр. 15-16.

(обратно)

191

10 В защиту революции. Об истории Всеукраинской ЧеКа, 1917-1922, сборник документов и материалов, Киев, 1971, стр. 158.

(обратно)

192

11 Выделено нами.(А.С.)

12 Также.

13 В защиту революции. Об истории Всеукраинского ЧеКа, цит. соч., стр. 158.

14 G.Haupt et J.J.Marie, Les bolchéviks par eux-mêmes. Paris, 1969, pp. 304-306.

(обратно)

193

15 Международный Институт Амстердама, цит. соч.

(обратно)

194

16 Аршинов, цит. соч., стр. 166.

(обратно)

195

17 Там же, стр. 168.

(обратно)

196

18 Кубанин, цит. соч., стр. 150.

(обратно)

197

19 Там же, стр. 151.

(обратно)

198

20 Аршинов, цит. соч., стр. 163-164.

(обратно)

199

21 Группа левых эсеров, сотрудничавших с большевиками.

(обратно)

200

22 Волна, цит. соч., стр. 16-17.

(обратно)

201

1 Врангель, цит. соч., часть 2, стр. 141.

(обратно)

202

2 В.Е.Павлов, цит. соч., стр. 376.

(обратно)

203

4 Кубанин, цит. соч., стр. 152.

(обратно)

204

5 Известия, 21 октября 1962 г.

(обратно)

205

6 Гражданская война на Украине, цит. соч., том III, Киев, 1967, стр. 480 и 526.

(обратно)

206

7 Там же, стр. 580.

(обратно)

207

8 Там же, стр. 571-572. Текст соглашения был опубликован в то время в журнале Коммунист, № 236, 22 октября 1920.

(обратно)

208

9 Кубанин, цит. соч., стр. 158-159.

(обратно)

209

10 Ленин. Полн. собр. соч., 4-е изд., T-XLII, стр. 217.

(обратно)

210

11 Гражданская война на Украине, III, цит. соч., стр. 642.

(обратно)

211

12 Приводится Лебедем, цит. соч., стр. 37.

(обратно)

212

13 Там же.

(обратно)

213

14 Там же.

(обратно)

214

15 Аршинов, цит. соч., стр. 170.

(обратно)

215

16 Ленин, XLII, стр. 175.

(обратно)

216

17 Лебедь, цит. соч., стр. 39.

(обратно)

217

18 Н. Махно. К десятой годовщине революционного повстанческого движения на Украине: Махновщина, в газете Дело труда, Партия, 1929, № 44-45, стр.7.

(обратно)

218

19 Ефимов, цит. соч., стр.209.

(обратно)

219

1 Н.Махно. Открытое письмо русской коммунистической партии и ее центральному комитету, в газете Дело труда, № 37-38, 1928, стр. 10-12.

(обратно)

220

2 Там же.

(обратно)

221

3 V.Serge, цит. соч., стр. 154-155.

(обратно)

222

4 Павлов, цит. соч., стр. 309-311.

(обратно)

223

5 Н.Махно, Махновщина и ее вчерашние союзники – большевики, цит. соч., стр. 51-52.

(обратно)

224

6 Гражданская война на Украине, цит. соч., том III, стр. 651 и Директивы командования фронтов красной армии (1917-1922), Москва, 1978, том IV, стр. 481-482.

(обратно)

225

8 Там же.

(обратно)

226

9То есть 327 000 центнеров! Огромное богатство для этого голодного времени!

10Врангель намекает на столкновение в Орехове, где махновцы взяли в плен 4000 солдат этой дивизии; разумеется, он не мог знать, с кем он имел там дело, поскольку, для него, по ту сторону находились только «красные».

11 Врангель, цит. соч., стр. 292.

(обратно)

227

12 Война и революция, Москва, 1930, 8 (август), Н.Гапич, «Операции 4-й и 13-й армий в Северной Таврии в октябре-ноябре 1920 г.», стр. 81-82.

(обратно)

228

13 Военная наука и революция, № 1 июль-август 1921, Москва, стр. 17. Передовая статья, подписанная С.Вариным.

(обратно)

229

14 Гражданская война в России. Редколлегия под руководством С.Каменева, Бубнова и Урицкого, Москва, 1930, том III, стр. 510-541. Аршинов, цит. соч., оценивает численность отряда Каретника в 2000 чел. См. ниже другие оценки.

(обратно)

230

15 Директивы командования фронтов красной армии, цит. раб., стр. 482.

(обратно)

231

16 Гражданская война на Украине, цит. соч., стр. 637.

(обратно)

232

17 Об истории гражданской войны в СССР, Москва, 1961, том III, стр. 418.

(обратно)

233

18 А.И. Корк, «Взятие перекопских укреплений», в ж. Революционная армия, Екатеринослав, 1921, № 1, стр. 17-31. Статья перепечатана в кн. «Этапы большого пути», Москва, 1963, стр. 436-454. Цитата находится на стр. 443-444.

(обратно)

234

19 Там же.

(обратно)

235

20 Там же.

(обратно)

236

21 История латышских стрелков, Рига, 1972, под ред. Я.Крастинья, стр. 668-679. Весь рассказ заимствован из архивов латышской коммунистической партии.

(обратно)

237

22 Н.Какурин. Как сражалась революция, Москва, 1926, том II, стр. 388-389.

(обратно)

238

23 Об истории гражданской войны в СССР, цит. соч. стр. 432-433.

(обратно)

239

24 Там же, стр. 433..

(обратно)

240

25 История латышских стрелков, цит. соч., стр. 678.

(обратно)

241

26 Директивы командования фронтов красной армии, цит. соч., стр. 513

(обратно)

242

27 Триандафилов, автор статьи «Перекопская операция красной армии» в книге о гражданской войне, опубликованной Каменевым, Бубновым, Урицким и другими, цит. соч., стр. 339-356, не побоялся, например, ни разу не упомянуть отряд Каретника при описании этой операции. Это тем более непоследовательно и противоречиво, что статья в том же сборнике, посвященная «ликвидации Врангеля», которую мы цитировали, указывает на это участие в надлежащем месте. Этот «недосмотр» возможно объясняется внутренней борьбой, которая велась в это время в 1930 году между советскими военно-политическими руководителями и последовавшими странными пересмотрами участия тех или иных из них в гражданской войне.

(обратно)

243

28 Руднев, цит. соч., стр. 91.

(обратно)

244

29 Корк, цит. соч., стр. 454.

(обратно)

245

30 Victor Serge , цит. соч., стр. 154-155.

(обратно)

246

31 F.Grenard, цит. соч., стр. 338.

(обратно)

247

32 Аршинов, цит. соч., стр. 176-179.

(обратно)

248

33 Casimir Teslar, « Goulaї-Polié », in La Revue anarchiste. Paris, mars-avril, 1922, N° 15, pp. 19-20.

(обратно)

249

1 Trotsky, Stalin, New York – London, 1941, p. 337. Заметим, что этот отрывок странным образом не включен во французское издание этого произведения. По-русски: Бюллетень оппозиции. Париж, сентябрь-октябрь, №№ 58-59, стр. 15.

(обратно)

250

2 Victor-Serge, цит. соч., стр. 135-136.

(обратно)

251

3 С.И.Гусев, «Уроки гражданской войны», в кн. Гражданская война и красная армия. Москва, 1958, стр. 88.

(обратно)

252

4 Я.Яковлев, Анархизм в великой русской революции, Москва, 1921, стр. 15-36.

(обратно)

253

5 Аршинов, цит. соч., стр. 180.

(обратно)

254

6 Кубанин, цит. соч., стр. 212.

(обратно)

255

8 Там же.

(обратно)

256

9 Ефимов, цит. соч., стр. 215.

(обратно)

257

10 Гражданская война на Украине, цит. соч., стр. 771.

(обратно)

258

11 На это указывает Алексей Николаев, автор трех полухудожественных, полудокументальных произведений о Махно и махновщине: Батька Махно, Рига, 1928, Нестор Махно, Рига, 1929 и Первый среди равных, Детройт, 1947. Автор жил в тех местах в то время, а, кроме того, встречался с махновцами и женой Махно после его смерти. Единственный другой намек об этой возможной бойне встречается у Руднева, где упоминается, что «пришлось использовать пулеметы» для уничтожения махновцев в Крыму, цит. соч., стр. 93.

(обратно)

259

12 Ефимов, цит. соч., стр. 213-214.

(обратно)

260

13 Газета красноармейца, цитируется в Г.Рымский, Последние дни Крыма, Константинополь, 1920, стр. 21.

(обратно)

261

14 М.В.Фрунзе. Избранные работы, Москвы, 1957, том I, стр. 427-429.

(обратно)

262

15 Там же.

(обратно)

263

16 Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, том II, стр. 314 и М.В.Фрунзе, На фронтах гражданской войны. Москва, 1941, стр. 460 и 463.

(обратно)

264

17 Marcel Ollivier, Un bolchévik dangereux, рукопись, отпечатанная на машинке, 2-я часть, стр. 142-143. Мы благодарим автора за любезно предоставленную возможность опубликовать эти отрывки.

(обратно)

265

18 Ibid., p. 153.

(обратно)

266

19 Ibid., p. 160.

(обратно)

267

20 J.Xydias. L’Intervention française en Russie. 1918-1919, цит. соч., стр. 74.

(обратно)

268

1 Ставшего советским маршалом, см. его рассказ об этой битве в гл. Красный архив, Москва, 1940, № 104, стр. 101-102.

(обратно)

269

2 Аршинов, цит. соч., стр. 189.

(обратно)

270

3 Директивы командования фронтов красной армии, цит. соч., стр. 222.

(обратно)

271

4 История латышских стрелков, цит. соч.

(обратно)

272

5 Фрунзе, цит. соч., стр. 431-438.

(обратно)

273

6 Там же, стр. 434.

(обратно)

274

7 Ленин, цит. соч., том XLV, стр. 20.

(обратно)

275

8 М.Рыбаков, Операции Махно в 1920 г., в ж. Красная армия, 1922, № 12, стр. 11-27 (цит. стр.12).

(обратно)

276

9 М.В.Фрунзе на фронтах гражданской войны. М., 1941, стр. 466.

(обратно)

277

10 Военное знание, 1921, № 20, стр. 31. По данным В.Белаша (Дороги Н.Махно) среди них были большевистские руководители, которые входили в состав красного трибунала, вынесшего смертный приговор Каретнику и его соратникам в Мелитополе.

(обратно)

278

11 Он был похоронен в Луганске, узнаем от его биографа, в парке революции; на его памятнике выгравирована следующая надпись: «Здесь покоится прах Пархоменко, большевика, героически погибшего в борьбе против махновских банд». Ж.Л. Токольников, .А.Пархоменко, Москва, 1968 (не путать его с братом, командиром махновского отряда).

(обратно)

279

12 Военное знание, цит. соч., № 18, октябрь 1921, стр. 43-44.

(обратно)

280

13 Аршинов, цит. соч., стр. 192.

(обратно)

281

14 Фрунзе, цит. соч., стр. 442.

(обратно)

282

15 Ленин, цит. соч., том ХХХV, стр. 488.

(обратно)

283

16 Цитируется в Солдаты революции, Кишинев, 1977, стр. 51.

(обратно)

284

17 Ленин, цит. соч., том ХХХХV, стр. 44.

(обратно)

285

18 Ленин, цит. соч., том ХХХII, стр. 216 и том ХХХ, стр. 477.

(обратно)

286

19 С.Буденный, Пройденный путь, Москва, 1973, том III, стр. 196 и 201.

(обратно)

287

20 Я.Трифонов. Классы и классовая борьба в СССР вначале НЭПа (1921-1923 гг.), Ленинград, 1964, стр. 4-5.

(обратно)

288

21 Там же.

(обратно)

289

22 Революционная Россия, орган эсеров, выходивший в Праге, 1921, № 11, стр. 22-25.

(обратно)

290

23 Фрунзе. Жизнь и деятельность. Москва, 1962, стр. 232 и сл.

(обратно)

291

24 Буденный, цит. соч., стр. 195.

(обратно)

292

25 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 37-39 и его рассказ об операциях этого периода опубликованный Аршиновым, цит. соч., стр. 193-200.

(обратно)

293

26 Аршинов, цит. соч., стр. 197.

(обратно)

294

27 Трифонов, цит. соч., стр. 156.

(обратно)

295

28 Аршинов, цит. соч., стр. 195.

(обратно)

296

29 Буденный, цит. соч., стр. 216-217.

(обратно)

297

30 Аршинов, цит. соч., стр. 198-199.

(обратно)

298

31 Варецкий, «Маршал Блюхер» Новый журнал, Нью-Йорк, 1951, XXVII, стр. 260-265.

(обратно)

299

32 Khrouchtchev, Souvenirs. Paris, 1971, p. 270.

(обратно)

300

33 Трифонов, цит. соч., стр. 281.

(обратно)

301

34 Там же.

(обратно)

302

35 Е.Эсбах, «Последние дни Махновщины на Украине» в ж. Война и революция, Москва, 1926, № 12, стр. 40-50.

(обратно)

303

36 Трифонов, цит. соч., стр. 281-282.

(обратно)

304

37 Там же.

(обратно)

305

38 Эсбах, цит. соч., стр. 47-48. Автор непосредственно участвовал в этом преследовании; поэтому его изложение фактов, не совсем блистательное для красных, следует приветствовать за объективность! Во всяком случае, оно подтверждает рассказ Махно, приведенный Аршиновым, цит. соч., стр. 200.

(обратно)

306

39 Этот последний эпизод рассказан Алексеем Николаевым (Первый среди равных, цит. соч.), который должно быть слышал этот рассказ из уст самой жены Махно или эмигрировавших махновцев.

(обратно)

307

40 Лебедь, цит. соч., стр. 41.

(обратно)

308

41 Р.Эйдеман. «5-я годовщина одного урока» в ж. Война и революция, Москва, 1926, № 12, стр. 33.

(обратно)

309

1 Советская Украина. Четыре года войны и блокады. Сборник официальных документов из украинских красных книг. Берлин, 1922, стр. 91 (на французском языке), и Документы внешней политики СССР, Москва, 1960, т. IV, стр. 364.

(обратно)

310

2 Там же, стр. 92.

(обратно)

311

3 Там же, стр. 435-436.

(обратно)

312

4 По-французски, стр. 98-99.

(обратно)

313

6 Следует отметить, что до 1991 г. соседние с СССР страны – Финляндия, Турция, шахский Иран и, разумеется, страны-сателлиты, выдавали, попирая все «нормы» международного права, всех советских граждан.

(обратно)

314

7 Советская Украина, цит. соч., стр. 123-125.

(обратно)

315

8 Там же, стр. 123-125.

(обратно)

316

9 Аршинов и Волин, «Махно перед польским судом», статья, напечатанная в русском анархистском еженедельнике в Нью-Йорке. Американские известия, 28 ноября 1923 г., том VI, № 102, стр. 2.

(обратно)

317

10 Там же.

(обратно)

318

11 Письмо Махно Жану Граву от 12 января 1927 г., хранящееся во Французском Институте Социальной Истории.

(обратно)

319

12 В ж. Волна, Детройт, № 45, сентябрь 1923, стр. 45-46.

(обратно)

320

13 Письмо Махно Жану Граву, op. cit.

(обратно)

321

14 Порт находился тогда в Восточной Пруссии, в настоящее время, после ее исчезновения, Шецин принадлежит Польше.

(обратно)

322

15 Н.Махно. По поводу «объяснений» Волина, Париж, 1929, стр. 12-14.

(обратно)

323

1 May Picqueray, May la réfractaire, Paris, 1979, pp. 186-187.

(обратно)

324

2 Группа русских анархистов, эмигрировавших в Германию, La Répression de l’anarchisme en Russie soviétique. Paris, 1923, переведено с русского издания «Гонения на анархизм в советской России», Берлин, 1923. Le libertaire – в 1922: № 163, Angel Pestana « La légende de Makhno » ; N° 190, M. ne. « Nestor Makhno » ; N° 193, « Le mouvement makhnoviste et l’antisémitisme » ; Renato Souvarine, « Makhno à la lumière de l’anarchisme » ; N° 198, « Contre les forfaits préparés par les gouvernements polonais et russe (Pour Makhno) » ; N° 203, Voline « Données complémentaires sur les agents bolchévistes (M. en Pologne) » ; N° 217, 16 mars 1923, Teslar, « Au secours de Makhno ». La Revue anarchiste : Teslar, « La vérité sur le mouvement anarcho-makhnoviste et sur le paysan révolutionnaire Nestor Makhno », N° 15, 1922.

(обратно)

325

3 Еще при его жизни, отрывок из второго тома был опубликован в Le Libertaire : « Les origines de l’insurrection ukrainienne et le rôle des anarchistes » («Истоки украинского восстания и роль анархистов»), № 224, 5, октябрь 1929 г., и в двух следующих номерах.

(обратно)

326

4 См. A.Skirda, Antonomie individuelle et force collective. Les anarchistes et l’organisation, de Proudhon à nos jours, Paris, 1987, pp. 161-188 et pp. 245-341. В книге воспроизведены все тексты Организационной Платформы и приложение к ним, а также критические тексты.

(обратно)

327

5 J.Kessel. Makhno et sa Juive. Paris, 1926, p. 11.

(обратно)

328

6 К.В.Герасименко, «Махно», в «Историк и современник», Берлин, 1922, стр. 151-201.

(обратно)

329

7 J.Kessel. Les coeurs purs, Paris, 1927, pp. 13-17.

(обратно)

330

8 З.Арбатов, «Батька Махно», в ж. Руль, Берлин, 1922; перепечатано в Возрождение, Париж, 1953, № 29, стр. 102-115 и в Архив Русской революции, 1923, том 12, стр. 83-148.

(обратно)

331

9 Н.Махно, «Обращение к евреям всех стран», в Libertaire и Дело труда, 23-24, 1927, стр. 8-10; «Махновщина и антисемитизм», Дело труда, 30-31, 1927, стр. 15-18.

(обратно)

332

10 Рассказ о беседе см. Асказо и другие источники, цитированные в Abel Paz, Durruti, le peuple en armes, Paris, 1972, pp. 117-120.

(обратно)

333

11 Кубанин, цит. соч., стр. 116.

(обратно)

334

12 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 41-43.

(обратно)

335

13 Волин. Разъяснения. Париж, 1929, стр. 3 и 12.

(обратно)

336

14 Марк Мрачный в письме Ролану Левину от 7 сентября 1970 г. Гренобль.

(обратно)

337

15 Н.Махно. По поводу «разъяснения Волина», Париж, 1929, 16 стр.

(обратно)

338

16 Дело труда, № 35, апрель 1928, «Ответы на вопросы американских товарищей».

(обратно)

339

17 Пробуждение, Детройт, № 23-27, октябрь 1932, «Н.Махно. Чикагский Клуб Прогресса и Петр Аршинов», стр. 60.

(обратно)

340

18 Свидетельство, полученное автором во время нескольких бесед в 1970-1971 гг.

(обратно)

341

19 Мария Гольдсмит, она же Мария Изидин и Мария Корн, автор многочисленных статей в русской и французской либертарной прессе и, в сотрудничестве с профессором И.Делажем, нескольких научных трудов: Теории эволюции, 1920, и других, опубликованных издательством «Фламмарион».

(обратно)

342

20 Зато, полки белых офицеров дивизии Корнилова носили нашивку с черепом над двумя скрещенными шпагами!

(обратно)

343

21 Cp. Nestor Makhno. La lutte contre l’Etat et autres écrits, 1984. Textes traduits et présentés par A.Skirda (содержит их почти полное собрание).

(обратно)

344

22 Le Libertaire, N° 198, 6 avril 1929.

(обратно)

345

23 Рукопись письма, которое хранится в архиве Жана Мэтрона.

(обратно)

346

24 Письмо испанских анархистов 29 апреля 1931 г., опубликованное в русском анархистском журнале Пробуждение, Детройт (США), июнь-октябрь 1932 г.

(обратно)

347

25 Н.Махно. К истории Испанской Революции и роли в ней правых и левых социалистов и анархистов. Пробуждение, №№ 30-31, январь-февраль 1933.

(обратно)

348

26 Пробуждение, № 18, 1932, стр. 45-48.

(обратно)

349

27 Там же, № 52-53, ноябрь-декабрь 1934, стр. 31.

(обратно)

350

28 Там же.

(обратно)

351

29 Le Libertaire, N° 420, 1-er juiller 1934.

(обратно)

352

30 Ibid., N° 424, 19 octobre 1934.

(обратно)

353

31 Ibid., N° 475, 20 décembre 1935.

(обратно)

354

32 Письма автору от 24.11.1981.

(обратно)

355

33 Письма автору от 8.10.1979 и 27.06.1981.

(обратно)

356

34 Дело труда, № 29, октябрь 1927, стр. 9-11.

(обратно)

357

35 К сожалению, Барта не передал эти бумаги на хранение в какую-либо библиотеку или институт, что является наилучшей гарантией сохранности. Впрочем, сам Махно был усердным читателем библиотеки Музея Войны в Венсенне (теперь библиотека Б.Д.И.С. в Нантерре).

(обратно)

358

36 Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стp. 3.

(обратно)

359

37 Заявление, сделанное автору в 1974 г. и Михаилу Палию в 1975 г.

(обратно)

360

38 Н.Махно. Под ударами контрреволюции, цит. соч., стp. 4.

(обратно)

361

39 Voline, La Révolution inconnue, Paris, 1947, p. 669.

(обратно)

362

1 Магалевский, цит. соч., стр. 61.

(обратно)

363

2 Цитируется Александром Беркманом, Alexandre Berkman, Nestor Makhno, the man who saved the bolsheviks, рукопись, написанная на английском языке незадолго до его смерти в 1935 г. русско-американским анархистом. Мы благодарим Международный Институт Истории в Амстердаме, в котором хранится рукопись, за разрешение опубликовать некоторые отрывки. Этот текст повторяет и развивает раздел «Н.Махно», книги того же автора, The bolshevik myth, опубликованной в 1925 г. в Нью-Йорке, стр. 182-196.

(обратно)

364

3 Белаш, цит. соч., стр. 212.

(обратно)

365

4 Дыбец, цит. соч., стр. 39 и стр. 44-45.

(обратно)

366

5 Бразнев, «Партизаны», в ж. Новый Мир, Москва, 1925, № 7, стр. 75.

(обратно)

367

6 В.С. Экспедиция Л.Б.Каменева, цит. соч., стр. 136.

(обратно)

368

7 С.Розен, цит. соч., стр. 125.

(обратно)

369

8 P.Quaroni. Croquis d’ambassade (перевод с итальянского), Париж, 1955, стp. 5.

(обратно)

370

9 Там же, стp. 10

(обратно)

371

10 Там же, стp. 6

(обратно)

372

11 Л.Вінар, «Відносини між Махном й українською національною армією (1918-1920)», в Розбудова держави, Мюнхен, 1953, 2, стр. 14-20.

(обратно)

373

12 Є.Якимов. «Приїзд Махна в Умань», Червона калина, Львів, 1931, стр. 78-80.

(обратно)

374

13 Гутман, цит. соч., стр. 67.

(обратно)

375

14 В.Т., Инженер, депортированный в Германию во время Второй мировой войны и затем нашедший прибежище во Франции, «Из далекого прошлого (Воспоминания о Махно)», Дело труда, № 41, 1953, стр. 25-27.

(обратно)

376

15 Mauricius. Au pays des soviets, « New mois d’aventures », Paris, 1922, cc. 261-267.

(обратно)

377

16 С.М., «Махновщина», Революционная Россия, Прага, 1922, № 7, стр. 23.

(обратно)

378

17 A.Berkman, цит. соч., стр. 29.

(обратно)

379

18 А.Николаев, Первый среди равных, цит. соч., стр. 124.

(обратно)

380

19 Калинин, Русская Вандея, цит. соч., стр. 286.

(обратно)

381

20 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 95.

(обратно)

382

21 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 17.

(обратно)

383

22 А.Николаев, Нестор Махно, цит. соч., стр. 93.

(обратно)

384

23 A.Berkman, op. cit., pp. 12-13.

(обратно)

385

24 Ida Mett. Souvenirs sur Makhno, рукопись, отпечатанная на машинке на семи страницах и хранящаяся в Библиотеке современной международной документации в Нантерре, Paris, 1948, p. 5.

(обратно)

386

25 А.Николаев, цит. соч., стр. 99.

(обратно)

387

26 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники, большевики, цит. соч., стр.31-32.

(обратно)

388

27 И.Калинин, цит. соч.

(обратно)

389

28 Н.Гоголь, Тарас Бульба, собр. сочинений в шести томах, Москва, 1952, т. 2, стр. 59-60.

(обратно)

390

29 Кубанин, цит. соч., стр. 80.

(обратно)

391

30 Наживин, Статьи о революции, Берлин, 1923, стр. 314.

(обратно)

392

31 Муромец, в ж. Пробуждение, 52-53, ноябрь-декабрь, 1934, стр.16.

(обратно)

393

32 Об этом разговоре известно по свидетельству Николы Чорбаджиева.

(обратно)

394

33 Ida Mett, op. cit.

(обратно)

395

34 Paul Avrich, Les anarchistes russes, Paris, 1979, p. 279.

(обратно)

396

35 Г.Кузьменко, «Воспоминания. Смерть моего отца». Пробуждение, № 76, 1936, стр.14-24.

(обратно)

397

36 Интервью Мэй Пикрэ, взятое автором 28 сентября 1981 года.

(обратно)

398

37 Пробуждение, № 50-51, сентябрь-октябрь 1934.

(обратно)

399

38 A.Berkman, цит. соч., стр. 14-22, Emma Goldman, Epopée d’une anarchiste, Paris, 1979, стp. 263.

(обратно)

400

39 Аршинов, цит. соч., стр. 217-220 (Волин в своих неизданных писаниях на французском языке утверждает, что Аршинов написал об этих недостатках Махно по его настоянию).

(обратно)

401

40 Волин, Неизвестная Революция, Париж, 1947, стр. 680-683.

(обратно)

402

41 Ida Mett, цит. соч.

(обратно)

403

42 I.Téper, цит. соч., стр. 84.

(обратно)

404

43 Магалевский, цит. соч., стр. 63.

(обратно)

405

44 Пробуждение, N19, январь 1932, стр.20.

(обратно)

406

45 Письмо автору от 4.10.1981.

(обратно)

407

46 Ф.Коваль. «Требуйте освобождения Махно», Американские известия, 17 января 1923, стр.6.

(обратно)

408

47 «Смерть Н.И.Махно», Пробуждение, № 47-49, июнь-август 1934, стр. 2.

(обратно)

409

48 Л.Липоткин. «Нестор Махно», Пробуждение, № 50-51, сентябрь-октябрь 1934, стр.16.

(обратно)

410

1 Кубанин, цит. соч., стр. 161.

(обратно)

411

2 Там же, стр. 170.

(обратно)

412

3 Там же, стр. 169.

(обратно)

413

4 Дело труда, Нью-Йорк, декабрь 1949, № 31, «Воспоминания партизана», стр. 17-18.

(обратно)

414

5 Ефимов, цит. соч., стр. 220-221.

(обратно)

415

6 Гутман, цит. соч., стр. 62.

(обратно)

416

7 Ludovic-H. Grondijs, La guerre en Russie et en Sibérie, Paris, 1922, стp. 453. Это одна из лучших среди всех появившихся работ о 1917-1920 гг. в России, благодаря богатству документации и качеству наблюдений автора, военного корреспондента западной прессы.

(обратно)

417

8 Галина Кузьменко, Воспоминания, цит. соч., стр. 16.

(обратно)

418

10 Антонов-Овсеенко, цит. соч., стр. 175.

(обратно)

419

11 Кубанин, цит. соч., стр. 175.

(обратно)

420

12 Там же, стр. 183.

(обратно)

421

13 Там же, стр. 168.

(обратно)

422

14 Там же, стр. 167 и 226.

(обратно)

423

15 Ефимов, цит. соч., стр. 197.

(обратно)

424

16 Дыбец, цит. соч., стр. 129-130.

(обратно)

425

17 В.Т. Дело труда, цит. соч., стр. 26.

(обратно)

426

18 Сосинский. Воля России. Прага, 1927, стр. 41.

(обратно)

427

19 Первый среди равных, цит. соч., стр. 58.

(обратно)

428

20 Воспоминания В.Белаша изданы в 1993 году его сыном.

(обратно)

429

21 Тепер, цит. соч., стр. 27 и Кубанин, цит. соч., стр. 175.

(обратно)

430

22 Мы собрали все эти сведения на основании отдельных указаний в работах Аршинова, Махно и в различных трудах, на которые мы ссылаемся.

(обратно)

431

23 Marcel Body, Un piano en bouleau de Carélie. Mes années de Russie 1917-1927. Paris, стp. 102-103. Автор рисует поразительную картину гражданской войны на Украине в апреле-августе 1919 года (он участвовал в отступлении Якира), стр. 99-131. Считаем своим долгом выразить здесь благодарность М.Боди за дополнительные сведения, которые он нам любезно сообщил об этом «Рожэ» и атмосфере эпохи.

(обратно)

432

24 Галина Кузьменко, цит. соч., стр. 17.

(обратно)

433

25 См. в приложении полный текст одной из его речей, посвященной определению свободных советов.

(обратно)

434

26 Кубанин, цит. соч., стр. 190.

(обратно)

435

27 А.Горелик, «Песня махновцев», Волна, цит. соч., № 33, сенятбрь 1922, стр. 21: См. Документы в конце книги.

(обратно)

436

1 А.Горелик. Анархисты в Российской Революции, Аргентина, июнь 1922.

(обратно)

437

2 Там же, стp. 61-62 и стp. 66.

(обратно)

438

3 Там же.

(обратно)

439

4 J.-W.Makhaїsky, Le socialisme des intellectuels, traduit et prеsenté par A.S., Париж, 1979.

(обратно)

440

5 Горелик является свидетелем расстрела в Мелитополе шестидесяти девяти махновцев добро-вольно присоединившихся к красной армии.

(обратно)

441

6 Макинцян, Красная книга ЧеКа, Москва, 1920.

(обратно)

442

7 Там же, см. об этом деле Кубанин, цит. соч., стр. 214-222 и Красная книга ВЧК.

(обратно)

443

8 Махновщина и ее вчерашние союзники: большевики, цит. соч., стр. 47.

(обратно)

444

9 Кубанин, цит. соч., стр. 207.

(обратно)

445

10 Рабочий путь. Берлин, № 5, июль 1923, стр. 1-3.

(обратно)

446

11 Волна, март 1924, № 51, стр. 15-20.

(обратно)

447

12 Американские известия, № 128, 28 мая 1924, стр. 6-7, статья, перепечатанная в: Е.Долинин «В вихре революции», Детройт, 1954, стр. 362-368.

(обратно)

448

13 П.Аршинов, «Анархизм и Махновщина», Анархический вестник, Берлин, 1923, № 2, стр. 27-37.

(обратно)

449

14 П.Аршинов, «Анархизм и Махновщина», II, Волна, № 56, август 1924, стр. 28-34.

(обратно)

450

15 A.Lewandowsky, « Esquisse du mouvement anarchiste en Russie pendant la révolution », La Revue anarchiste, N° 29. juillet-août 1924, pp. 13-14.

(обратно)

451

16 Ugo Fedeli, «Conversation avec Nestor Makhno », Volonta, II, N° 2, août, 1947, pp. 44-49.

(обратно)

452

17 Н.Махно, «Открытое письмо Максимову», Дело труда, № 15, август 1926, стр. 10-12.

(обратно)

453

18 Волин, Дело труда, № 16, сентябрь 1926, стр. 15-16.

(обратно)

454

19 Кубанин, цит. соч., стр. 96-97 и Тепер, цит. соч., стр. 61.

(обратно)

455

20 Ефимов, цит. соч., стр. 196.

(обратно)

456

21 Аршинов, цит. соч., стр. 230-231.

(обратно)

457

23 Горелик, цит. соч., а также слова Волина, приводимые Николой Чорджием.

(обратно)

458

1 Ефимов, цит. соч., стр. 196.

(обратно)

459

2 Лебедь, цит. соч., стр. 30.

(обратно)

460

3 Кубанин, цит. соч., стр. 185-187.

(обратно)

461

4 Раковский, Борьба за освобождение деревни, Харьков, 1921, стр.31.

(обратно)

462

5 Кубанин, цит. соч., стр. 29.

(обратно)

463

6 Н.Махно, «Воспоминания», Анархический вестник, цит. соч., № 5-6, стр. 19.

(обратно)

464

7 Волин, цит. соч., стр. 675.

(обратно)

465

8 Г.Максимов. «Нестор Махно и погромы», Дело труда, № 51, май-сентябрь 1951, стр. 28.

(обратно)

466

9 Лебедь, цит. соч., стр. 43.

(обратно)

467

10 Тепер, цит. соч., стр. 50-51.

(обратно)

468

11 Антонов-Овсеенко, цит. соч., том IV, стр. 105.

(обратно)

469

12 Кубанин, цит. соч., стр. 163-165.

(обратно)

470

13 Семанов, цит. соч., стр. 39-40.

(обратно)

471

14 «Еврейский вопрос», Анархический вестник, цит. соч., № 5-6, стр. 17-25; «Махновщина и Антисемитизм», Дело труда, № 30-31, стр. 15-18; «К евреям всех стран», Дело труда, № 23-24, стр. 8-10.

(обратно)

472

1 В дополнение к уже названным статьям и текстам, укажем на серию статей, появившихся в журнале красной армии, Армия и революция: Лихаревский, «Замешательство в Андреевке» (битва против Махно 14 декабря 1920), № 3-4, 1921; Макусенко, «Операции против Махно с 9 по 16 июня 1921», № 3-4; Эйдеман, «Махно», № 1-2, 1923; затем Н.Сергеев, «Полтавская операция против Махно», в «Война и революция», Москва, № 9, 1927; Ю. Романченко «Епізоди боротьби проти махновщини», Літопис революції, № 4, 1931.

(обратно)

473

2 Эйдеман. Борьба против восставших кулаков и бандитизма, Харьков, 1921.

(обратно)

474

3 Н.Какурин, «Организация борьбы против бандитизма по опыту Тамбова и Витебска» в Военная наука и революция, № 1, 1922, Москва, стр. 83.

(обратно)

475

4 Лебедь, цит. соч., стр. 7 и 10.

(обратно)

476

5 Там же,с .16.

(обратно)

477

6 Там же, стр. 25.

(обратно)

478

7 Там же, стр. 33.

(обратно)

479

8 Там же, стр. 48 и 50.

(обратно)

480

9 Там же, стр. 53.

(обратно)

481

10 Калинин, цит. соч., стр. 1.

(обратно)

482

11 Д.Кин. Деникинщина, М., 1927, стр. 190-194.

(обратно)

483

12 Кубанин, цит. соч., стр. 226.

(обратно)

484

13 Там же, стр. 98.

(обратно)

485

14 Там же, стр. 119.

(обратно)

486

15 Там же, стр. 59.

(обратно)

487

16 Там же, стр. 63.

(обратно)

488

17 Там же, стр. 114.

(обратно)

489

18 Aragon. Histoire de l’URSS, Paris, 1972, t. I, стp. 260-261.

(обратно)

490

19 В.И.Герасименко. Батько Махно, 2-е изд., Москва, 1928, стр. 6, 8, 38 и 107.

(обратно)

491

20 Руднев, цит. соч., стр. 4, 90-91, 95-96 и 100.

(обратно)

492

21 Літопис історії, Харьков, 1930, 1 (40), стр. 41-63 и 2 (41), стр. 28-49.

(обратно)

493

22 Em.Jaroslavsky, Anarchisme en Russie, Paris, 1937, стp. 68.

(обратно)

494

23 Ibid., p. 74.

(обратно)

495

24 Ibid., p. 89.

(обратно)

496

25 Там же, стp. 90.

(обратно)

497

26 Том XXXVIII, стр. 500-501.

(обратно)

498

27 Victor Serge et Léon Trotsky. La lutte contre le stalinisme, Paris , 1977, стp. 175-176. (Текст датирован 6 июля 1937). По-русски Бюллетень оппозиции, № 56-57.

(обратно)

499

28 Там же, № 66-67.

(обратно)

500

29 Trotsky, Staline, английское издание, перевод с русского Маламута, Нью-Йорк и Лондон, 1941, стр. 337. Напомним, что этот отрывок и следующие за ним страницы, содержащие интересные самокритические замечания, отсутствуют во французском издании, опубликованном в изд. Grasset, Paris, 1948.

(обратно)

501

30 Українська радянська енциклопедія, 1962, Том VIII, стр. 561-562.

(обратно)

502

31 Трифонов, цит. соч.

(обратно)

503

32 Там же, стр. 7-16.

(обратно)

504

33 Семанов, цит. соч., стр. 37.

(обратно)

505

34 С.Канев. Октябрьская революция и крах анархизма, Москва, 1974, стр. 348.

(обратно)

506

35 Michael Palij, The Anarchism of Nestor Makhno, 1918-1921, an aspect of the ukrainian revolution, Seattle and London, 1976 ; Michael Malet, Nestor Makno in the russian civil war, London, 1982.

(обратно)

507

36 Masses. Socialisme et liberté, Paris, décembre 1948, pp. 30-31.

(обратно)

508

37 Makhno, La Révolution russe en Ukraine, Paris, 1970, pp. 8-10.

(обратно)

509

38 D.Guérin, Ni Dieu ni maître, Paris, 1970, tome III, p. 134 et tome IV, pp. 5-6 et p. 53.

(обратно)

510

39 W.Holota, Le Mouvement makhnovistte ukrainien, 1918-1921, et l’évolution de l’anarchisme européen à travers le débat sur la plateforme, 1926-1934, Strasbourg, 1975 (ротаторное издание).

(обратно)

511

40 Y.Ternon, Makhnо, la révolte anarchiste, Bruxelles, 1981, p. 161.

(обратно)

512

41 R.Portal. Russes et Ukrainiens, Paris, 1970, p. 75.

(обратно)

513

42 А.Ветлугин. «Искатели приключений гражданской войны», Париж, 1921, стр. 148-150.

(обратно)

514

43 La Revue de France, N° 16, novembre 1921, pp. 183-184.

(обратно)

515

44 З.Арбатов, «Батька Махно», Возрождение, № 29, сентябрь-октябрь 1953, Париж, сентябрь-октябрь 1953, стр. 102-115; воспроизведение статьи «Екатеринослав 1917-1922», появившейся в Архиве русской революции, XII, 1923, стр. 83-148.

(обратно)

516

45 Пильняк, «Разгром», Русский современник, III, 1924.

(обратно)

517

46 А.Толстой. Хождения по мукам, Москва, 1962, том II и III.

(обратно)

518

47 К.Паустовский. Повесть о жизни, Москва, 1966, стр. 855.

(обратно)

519

48 B.J.Bailey. Les planètes meurent aussi, Paris, 1974, 4-ème de couverture.

49 B. Bréhénet. Les Cosaques, Paris, 1972, pp. 287-289.

(обратно)

520

(обратно)

521

50 Написано в 1984 г. А.С.

(обратно)

522

51 П.Литвинов, Нестор Махно и еврейский вопрос. Москва, двадцать страниц машинописи, датированных 18 июня 1982г. Этот текст был опубликован журналом Время и мы в Израиле, № 71, 1983 г.

(обратно)

523

52 A, revista anarchica, 8 ноября, 1983, Милан (Италия).

(обратно)

524

53 Рукопись на шестнадцати страницах (насчет судьбы Левы Задова-Зинковского читать дальше в послесловаии А.С. 2001 г.).

(обратно)

525

54

(обратно)

526

55 Письмо автору от 27 декабря 1982 г.

(обратно)

527

56 Текст написан на французском языке.

(обратно)

528

57 В двух последних изданиях этой книги заключение восстановлено – А.С. 2001 г.

(обратно)

529

58 См. выше.

(обратно)

530

59 Может он не был согласен с определением этой святой анархистской «Троицы»

(обратно)

531

60 Ср.Протокол заседения в документах Ренэ Фукса. Архив Жана Мэтрона.

(обратно)

532

61 Это им не помешало обрушиться и на Волина; последний из них по времени Семанов утверждает даже по поводу «редактирования» Воспоминаний Махно, что Волин паразитировал на этом. С.Н.Семанов «Махновщина и ее крах», «Вопросы Истории», Москва, 1966, №9, с.52 (примечание 81).Кроме того, отметим скрываемый факт: брат Волина, Борис Эйхенбаум (1886-1959), был теоретиком школы «формалистов», затем известным литературным критиком в эпоху сталинского режима.

(обратно)

533

1 Для подсчетов мы использовали наложение демографических данных, принимая во внимание советские источники, один из которых указывает 250 000 жертв, только для Северо-Таврической губернии (цитировано Махновцем, «Правда о Махно», в Новое Русское слово, Нью-Йорк, 2 марта 1969, стр. 8), но само собой разумеется, что цифры могут быть только приблизительными, так как имели место широкие миграционные передвижения.

(обратно)

534

2 Большая Советская Энциклопедия, 1-е издание, Москва, том XIX. 3-е оценивает население поселка в 1970 году в 16 000 жителей.

(обратно)

535

3 П.Аршинов, цит. соч., стр. 7 и А.Николаев, Первый среди равных, цит. соч., стр. 40.

(обратно)

536

4 Luis Mercier-Véga, L’Increvable Anarchisme, Paris, 1970, стp. 14 и дополнительные сведения, предоставленные автором и подтвержденные испанским анархистом Фортера из Монпелье.

(обратно)

537

5 Grégoire Bessédovsky, Oui, j’accuse !, Paris, 1930, стp. 34-36.

(обратно)

538

6 Филипп Миронов. Документы, Москва, 1997, стр. 790.

(обратно)

539

7 И.К.Гамбург. Так это было, Москва, 1965, стр. 182. (Борис Пильняк написал в 1926 году рассказ, непосредственно навеянный этой историей, Повесть непогасшей луны (весь тираж «Новый мир» № 5, 1926, конфискован), который вызвал в то время сенсацию и стоил ему впоследствии Гулага).

(обратно)

540

8 Аршинов, цит. соч., стр. 250-251.

(обратно)

541

9 Н.Махно. «Путь борьбы против государства», Дело труда, № 17, октябрь 1926, стр. 5-6.

(обратно)

542

1 Nestor Makhno, La lutte contre l’Etat et autres écrits, Annecy, 1984, pp. 131-144.

(обратно)

543

2 A.Skirda, Autonomie individuelle et force collective. Les anarchistes et l’organisation de Proudhon à nos jours, Paris, 1987, pp. 161-188 et 245-431.

(обратно)

544

3 С.Мамонтов, цит. соч., стр. 7, 148 и 156, недавно переизданная в России под другим названием.

(обратно)

545

4 Григорий Раковский, Конец белых, Прага, 1921, стр. 33.

(обратно)

546

5 Николай Росс, Врангель в Крыму.Франкфурт-на-Майне,1982.

(обратно)

547

6 Белаш, цит. соч., стр. 421-422.

(обратно)

548

7 Белаш, цит. соч., стр. 462-468 и Махновщина и ее вчерашние союзники, большевики. Париж, 1928, стр. 50-52, а также настоящая работа, см. выше.

(обратно)

549

8 Белаш цитирует директиву, подписанную Свердловым и Троцким от 29 января 1919, которая представляет собой настоящий призыв к геноциду Донских казаков, что могло вызвать только их массовый бунт.

(обратно)

550

9 Корниловский ударный полк, Париж, 1936, стр. 142, и Белый архив, Париж, 1928, II-III, стр. 160 (подчеркнуто автором статьи : генерал П. Залесский, Главные причины неудач белого движения на юге России).

(обратно)

551

10 См. выше, а также беседу автора с донским казаческим полковником Дубенцевым 8 апреля 1986 г. в Курбевуа (Музей казаков), который нам подтвердил, что Деникин отправил офицера своего штаба на самолете, чтобы передать Мамонтову приказ вернуться назад, тогда когда путь к Москве был ему открыт!

(обратно)

552

11 См. рассказ вдовы Мамонтова в органе донских казаков Родимый Край, Париж, № 52, май-июнь 1964.

(обратно)

553

12 Генерал А.И.Деникин. Кто спас советскую власть от гибели, Париж, 1937, стр. 16.

(обратно)

554

13 Он активно сотрудничал с казаческим журналом; его статьи вышли сборником под названием Трагедия Казаков, Париж, 1936-1938.

(обратно)

555

14 См. выше.

(обратно)

556

15 С.Семанов. Под черным флагом, Москва, 1990, 77 стр.

(обратно)

557

16 Н.Махно. Махновщина и ее вчерашние союзники, цит.раб., стр.30.

(обратно)

558

17 Письмо автору от 5.10.1998.

(обратно)

559

18 В.Н.Волковинский. Махно и его крах, Москва, 1991, 246 стр.

(обратно)

560

20 Нами уже частично процитировано.

(обратно)

561

21 Аршиновым и нами частично также использованы.

(обратно)

562

22 Быть может, он преувеличивает эти цифры намеренно, чтобы убедить своих красных исследователей!

(обратно)

Оглавление

Александр СКИРДА НЕСТОР МАХНО

  казак свободы

  Гражданская война и Борьба за вольные советы в Украине

Содержание

П р е д и с л о в и е Реванш Истории

I От легенды к истории

II В стране запорожских казаков

III Непокорная молодость

IV От борьбы к терроризму

V На каторге

VI Социальная революция в Гуляй-Поле

VII Приливы и отливы революции 1917 года

VIII Cтранствия

IX Встреча с Лениным

Х Снова на родине

XI Начало партизанской войны

XII Гражданская война в России

XIII Рождение махновской повстанческой армии

XIV Советская власть и власть советов

XV Союз с красной армией

XVI Разрыв соглашения с Москвой и крушение южного фронта

XVII Григорьев, Дыбец, Якир, Слащев и другие

XVIII Поражения белых

XIX Счастье и несчастье вновь обретенной свободы

XX Новый враг: партия-государство большевиков

XXI Между белыми и красными

XXII Второе соглашение с красной армией

XXIII Победа над Врангелем

XXIV Большевистское предательство

XXV Завершающий год боев и последние судороги либертарной революции в Украине

XXVI Дорога в изгнание: Бухарест, Варшава, Данциг, Берлин

XXVII На чужбине в Париже (1925-1934)

XXVIII Личность Нестора Махно: черты характера и некоторые особенности

XXIX Махновцы

ХХХ Махновское движение и анархизм

XXXI Об обвинениях в бандитизме и антисемитизме

XXXII Историография и мифомания

XXXIII Итог и уроки

Судьба жены и дочери Махно

Ключевая книга Белаша

Архивы и издательский «бум» о Махно

I «ПРОТОКОЛ ЗАСЕДАНИЙ II-го съезда фронтовиков-повстанцев, рабочих и крестьянских Советов, отделов и подотделов военно-полевого штаба Гуляйпольского района, состоявшегося 12 февраля (нового стиля) 1919 года в с. Гуляй-Поле ЗАСЕДАНИЕ

II Декларация революционно-военного совета повстанческой армии (махновцев) о рабочем вопросе1)

III ТОВАРИЩИ КРЕСТЬЯНЕ!

IV КТО ТАКИЕ МАХНОВЦЫ И ЗА ЧТО ОНИ БОРЮТСЯ?

V ДОЛОЙ БРАТОУБИЙСТВО!

VI КО ВСЕМ РАБОТНИКАМ СОХИ И МОЛОТА!

VII К МОЛОДЫМ ЛЮДЯМ!

VIII СЛОВО МАХНОВЦЕВ – ТРУДОВОМУ КАЗАЧЕСТВУ ДОНА И КУБАНИ

IX ПРОКЛАМАЦИЯ МАХНОВЦЕВ ТОВАРИЩИ РАБОЧИЕ, КРЕСТЬЯНЕ, КРАСНОАРМЕЙЦЫ И ПОВСТАНЦЫ!

Х ЛЕТУЧКА ТОВ. МАХНО К РАБОЧИМ И КРЕСТЬЯНАМ РОССИИ. РАБОЧИЕ, КРЕСТЬЯНЕ И КРАСНОАР-ЦЫ.

XI ПЕСНЯ МАХНОВЦЕВ

XII ВПЕРЕД ТРУЖЕННИК!

XIII В здании школы первое заседание Гуляй-Польского вольного совета. Слово берет председатель совета учитель Чернокнижный.

XIV СУЩНОСТЬ МАХНОВЩИНЫ: Что такое махновщина?

XV ПРОТИВ ГОТОВЯЩЕГОСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ РУССКОГО И ПОЛЬСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВ Обращение анархистов и синдикалистов к трудящимся всех стран.

XVI Париж, 16 апреля 1925 года

*** Примечания ***