Боевые маги: несмышлёныши [СИ] [Дмитрий Юрьевич Манасыпов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дмитрий Манасыпов БОЕВЫЕ МАГИ: НЕСМЫШЛЁНЫШИ

Вступление

Ворона на кресте сразу показалась странной.

Ее сестер на полукруглом куполе собора Павла хватало с избытком. Но у них всего два, а не по три глаза. А у этой было именно так.

Мельхиор, пятый раз поднимавшийся на колесе обозрения и рассматривавший город Лондон, поморщился. Не нравилось ему все это, совсем.

Ни сам город, старательно молодящийся, прячущий за стеклом со сталью небоскреба-яйца и Сити мрак своей древней души.

Ни мутная река, еще пахнувшая желтой смертью Великого Смога, растаявшего больше ста лет назад, но оставившего крики ужаса своих жертв на старых камнях.

Ни такие милые красные автобусы для туристов, никогда не замечающих склизкую изнанку королевского города, пропитавшегося страхом и магией на многие футы вглубь.

Ни тот, кто сейчас прятался где-то возле собора Павла. Его цель.

А после увиденной вороны стало не нравиться еще больше. Почему? Да все просто.

Спутники есть только у сильных магов. Непреложный закон, с ним не поспоришь. Взращенные и измененные животные, или Сущности, призванные в нужное тело. Так могут лишь немногие, Мельхиор не умел, хотя магом считался сильным.

Вороны должны бежать от трехглазой ненастоящей сестры. Птицы чуют странное, сторонятся и пугаются. Тем более, у нее три глаза, значит… внутри птицы Сущность. Но птицы сидят и не улетают. Спутник защищен силой создателя. И силой большой. Потому и плохо, придется тяжело.

Мельхиор опустил подзорную трубу, подмигнув мальчишке, сидевшему в кабинке. Родители его внимания на мужчину в длинном кожаном камзоле не обращали. Они его просто не видели, в отличие от сына. Жаль, стоило заняться ребенком плотнее… в другое время. Редко встретишь зачатки ученика случайно, а от ученика Мельхиор бы не отказался. Но ничего, сейчас думать о грустном не стоило. А мальчишка? Пусть смотрит, сказать все равно ничего не сможет.

Науз, лежащий на металле под его ногами, сковывал сознание сильнее джина, спрятанного отцом мальчишки в картонном пакете. Пинта можжевелового только опьяняет, науз из руты с красавкой делает человека покорным. Само собой, если тонкое плетение сделано правильно. Мельхиор, учась в Айсштирк, считался лучшим по травам и морокам с наузами.

Мальчишка смотрел совершенно дикими глазами. А как еще? Никто, кроме него, почему-то не видит худого невысокого парня в странной одежде и с еще более странной штуковиной в руках. Подзорная труба стоила неимоверно дорого, только знал об этом лишь сам Мельхиор. Линзы и корпус, давным-давно, сделал сам Левенгук, используя полученные от боевых магов сапфиры и лунные слезы.

Медь складывающегося цилиндра не блестела на солнце, покрытая рунами и прячущая в себе дополнительную сложную конструкцию из тонких паучьих лапок и крохотуль-дальнозоров. Без них ничего бы не получилось. Без них, и без золотисто-тонкого яйца «искателя», рдеющего бирюзой на кончике стрелки.

Стрелка тоже показывала на ворону. Так что, все сошлось, и пора действовать уже сейчас.

Мельхиор, не дожидаясь спуска, подмигнул мальчугану и спрыгнул на нижнюю кабинку, еще на одну и дальше и дальше. Время тратить просто так нельзя, время убегает. «Искателя» он спрятал в чехол на бегу, бережно и осторожно.

Надо поймать кэб. В метрополитене его ждут Ночные охотники, и тратить на них силы нельзя. На перьях вороны труба-дальнозор показала самое главное. Зеленовато мерцая в сапфиром фильтре на аспидно-черных крыльях переливались ниточки «Крови Моря». А Мельхиор оказался в таком нелюбимом городе именно из-за нее, пропавшей из хранилища неделю назад.

«Кровь Моря» украли. А когда она всплывает, на землю приходит Беда.

А справиться с вором, сильным умелым магом-ренегатом, сейчас может лишь Мельхиор. И из-за этого ему все не нравилось еще больше. Но судьбу не выбирают.

Кэб катил вперед, оставляя все меньше времени на мысли и последние приготовления. Водитель решил завести разговор, но Мельхиор не очень хотел его поддерживать. Куда больше интересовал тубус и его содержимое. Снаряжение ему доставили к самолету, а он заснул в полете, так и не узнав — что же там.

— Впервые у нас?

Какой надоедливый, а?

— Думаю, что да, сэр. Не смотрите по сторонам, но ощущение именно такое. И маршрут.

— А что маршрут?

— Ну, как же! Вы едете на кэбе к собору, не заезжая к памятнику адмиралу и…

— Вам не стоит смотреть вперед во время движения?

Обиделся. Пусть обижается. Главное — безопасная ез…

В стекло сзади что-то ударило. Мельхиор обернулся, успев заметить испуганные глаза кэбмена. И успел прикрыть глаза рукой.

Стекло брызнуло ослепительно сверкнувшей крошкой, почему-то с красным. Мелькнуло черное, рассыпавшись отрывистым «к-р-р-а-к», мазнуло острым по лицу. Водитель испуганно ойкнул, кэб дернулся, ощутимо уходя вправо.

Мельхиор выкрикнул-выбросил заранее заготовленную мороз-ловушку, всю, без остатка. Голубое магическое облако разлилось через рассыпавшееся стекло. Черная каркающая стая, несущаяся за магом в автомобиле, влетела прямо в него, не успев увернуться.

Мельхиора подкинуло, впечатало макушкой в крышу. В глазах потемнело, брызнули искрящиеся звезды и он чуть не вырубился. А потом — закричал металл, ломаясь, закручиваясь рвущимися капотом и бампером, стекло полетело со всех сторон, запарило из радиатора, почти влетевшего внутрь машины.

Водитель прижимал ладони к лицу. А между ними, подрагивая лапками, торчала ворона. Где находились ее голова с клювом, маг не увидел. Стало не до того.

Он выпал через разбитое окно, уже обрисовывая пальцами руну, прямо поверх рукава. Такая же, тату черной краской под кожей предплечья, отозвалась разгорающимся пламенем. Огонь, расползаясь по всему тело, обжигал, заставляя его кричать. Еще сильнее Мельхиор кричал, вытаскивая обломившийся рычаг скоростей, воткнувшийся между ребер.

Руны он почти никогда не трогал, оставляя на самый последний случай. Как сейчас, когда силы уходили из него вместе с кровью. Маги в сказках могли излечиваться одним заклинанием, парой слов и несколькими пассами рук. Мельхиор им завидовал, в его жизни все было иначе.

Вокруг кричали, и, как это современно, даже валяясь в беспамятстве, маг видел вспышки камер фонов и смартов. Снимают, напрямую выкладывая в Сеть, снимают… Люди такие любопытные, и такие глупые. Плохо, что он засветился так рано, когда еще слаб, как щенок.

Кровь замерзла на три удара сердца, хрустнула, подчиняясь последним всплескам умершей руны, и растеклась лавой, успокаиваясь. Мельхиор подтянул так и не выпущенный тубус, такой обычный и смешной посреди макабра, пахнущего умершими машиной с водителем. Надо торопиться. Причины простые:

Ренегат очень силен.

Камеры смартов уже привлекли к нему внимание.

Мороз-ловушка готовилась на вора, а не на ворон. Их слишком много.

И выжившие уже пришли в себя.

Люди, люди… стоило не охать и ахать, а просто помочь человеку, с трудом приходящему в себя. Или удрать, на всякий случай. А он, Мельхиор, не виноват ни в чем. Просто надо обезопаситься, а без шума с гамом не получится. Рука нащупала жезл, успев вытащить и направить на поредевшую, но все такую же опасную стаю. Бусинки вороньих глаз алели, и где-то за ними, управляя, пряталась Сущность, овладевшая бедными обезумевшими птицами.

Нажимая на крохотную каплю рубина, запустившую клокочущую магию в коротком, с локоть, жезле, Мельхиор порадовался, что захватил артефакт с собой, как знал.

Сотня черных и блестящих на неожиданном солнце клювов-копий. Раздирающее уши и тянущееся впереди хозяев и хозяек карканье. Густой клубок крыльев, кривых когтей, алых глаз и злобы небольших комочков перьев, вместе легко уничтоживших бы обычного человека. Обычные городские вороны, ставшие адскими гарпиями, выбравшиеся из хрустко разлетевшегося голубым крошевом заклинания-ловушки.

Люди за спиной Мельхиора уже кричали, видя надвигающееся не только на него, но и на них, угольное гомонящее облако и кричали правильно. Одержимые Сущностью нападают на всех, похожих на Мельхиора. На всех, стоящих на двух ногах, размахивающих двумя руками и выкатывающих в страхе два глаза. Давно следовало бежать, давно… Но ладно, люди, не вопите, сейчас спасется не только один дурной боевой маг, но и вы. А если кричать, то от восторга и отвращения, ведь сейчас запахнет паленым.

Магия прекрасна. И ужасна. Мельхиор знал это давно. Люди увидели сейчас.

В таком маленьком металлическом цилиндре уместилась целая канистра напалма. Или бочка, не меньше.

Пламя, зарокотав, выплеснулось прямо перед Мельхиором, жадно гудящее и сожравшее весь кислород вокруг. Огромный полыхающий ало-рыже-черный шар, колыхаясь дрожащими стенками, окутал стаю. Вороний грай не успел даже взметнуться, стертый вместе с хозяевами и хозяйками. Человеческий крик, слитный и монотонный, рассыпался на десятки отдельных, окатив мага разными оттенками воплей и писков. Да, горожане и туристы, магия такая страшная. И прекрасная.

Мельхиор смахнул с лица пепел, совершенно точно размазав ее и наверняка став похожим на размалеванного воина-пикта. Наплевать, он засветился так, что хуже не придумаешь, и его самого увидели тысячи и миллионы через глазки камер.

Регенерация закончилась полностью, но мускулы еще чуть подрагивали из-за влитых в них мощи, и он шел чуть пошатываясь. Но даже, совсем немного, довольный. Крик Сущности услышал только сам маг, и, значит, противников стало меньше на одного. Или одну, кто знает?

Сила ударила из-за спины. Сбила, перевернув и бросив лицом вниз. Как же он так смог попасться в простенькую ловушку?!

Так… так… так…

Почему многие маги ходят с посохами, тростями, палками? Да кто как. Кто-то чтобы казаться стильнее, кто-то чтобы помочь уставшему телу, кто-то как с оружием.

Стальной наконечник Мельхиор не узнал. Узнал голос.

— Он мой. Оставьте его.

Позади еле слышно шуршали подошвы, много подошв, и едва уловимо звякал металл оружия. Даже так, вместе с вооруженными наемниками-людьми? Но стоило предположить.

— Глупый, глупый недоучка.

Мельхиор хотел ответить, но тело не слушалось. Наконечник пропал и… оказался между лопатками. Боль нахлынула вместе с сапфирово-раскаленной сетью, возникшей перед глазами.

И наступила темнота.

Глава первая: Майка жалеет себя

Ну, не то чтобы ей совсем не хотелось ехать. Все-таки выбраться за город, напоследок порадовавшись горящей красным, рыжим, желтым пламенем осени очень хотелось. Это же красиво. Особенно на берегу реки, глядя на ее зеркальное спокойствие. Жаль, лето кончилось. Сидеть на густой зелени и слушать птиц в лесу на том берегу Майке нравилось даже больше.

Вот только… мама. И отчим. Вернее, не совсем так:

Мама давно лежала в клинике. Целых две недели. После последнего случая больше никак. В этом году профилактика началась раньше. А что еще сделаешь?

Вот-вот, совсем ничего. Хорошо хоть, в магазине с ней в магазине именно отчим, а не Майка. Девчонки из отдела косметики, что рядом, говорили — мама успела разбить витрину и хотела выдрать клок волос продавщице. Майка специально подслушала, когда еще больше специально отправилась туда на следующий день. Знала, тем все равно заняться нечем, кроме как раз за разом вспоминать самое-самое за несколько дней смены.

В общем, ничего нового. Майка привыкла. И даже не плакала, угу. Ну, не то что совсем не плакала. Один раз, в первую ночь, когда мама уже была на профилактике. Тихо-тихо, даже домоправительница не услышала. А уж она слышала и знала все. Всегда говорила отчиму — что Майка снова сделала не так Почему — «не так» и почему домоправительница?

Со вторым все просто. Как в таком доме, как у Майкиных отчима и мамы без строгой тетки, следящей за хозяйством? Маме все равно, ей частенько становилось скучно и все такое. Когда скучно, когда грустно, когда плакательно. Отчим эти периоды терпел, курил на своем балкончике и молчал. Молчал он всегда по-разному и в таких случаях Майка на его молчание не обижалась. Ведь, если совсем честно, не будь отчима — что ей делать? Подростку с мамой, два раза в год ложащейся на профилактику?

Вот он и нанял домоправительницу. И не просто нанял, а долго подбирал через какое-то агентство. Чтобы опыт с рекомендациями, чтобы язык знала, как родной, чтобы обязательно с Балтики. Во-о-о-от, значит, это по второму вопросу.

А что не так и почему отчиму? Как-то так вышло. Мама, постоянно занимая себя чем-то очень важным, ну, купить туфли из крокодила, ведь новая коллекция, или посетить новую выставку, не могла себе позволить следить за дочерью, больно ей было из-за… Майка очень похожа на отца, а тот режиссер, а мама была молодой и подающей надежды, и вообще…

Так и вышло, что отчим занимался и делами с деньгами, и домом, и мамой с ее профилактиками, и Майкой. Майка вообще отчима любила. По-своему. Раз уж ее родной матери страдалось, а отец был настолько режиссер, что видел ее только на день рождения, что оставалось? Любить кого-то хотелось, и кошка для этого не подходила. Любить отчима выходило сложно, но Майка старалась. И так уже пять лет, успев превратиться из девочки-припевочки в подростка со своими прибабахами и всем таким.

Отчим оказался положительным. Судьбу падчерицы старался устроить серьезно, интересно и с душой. Летом — обязательные лагеря в других странах, язык, общение, культура. Зимой, сразу после начала года, всем вместе в горы, на лыжи. В промежутках Майке давалось все нужное современной девчонке, пусть и порционно, да за успехи в учебе. Такой вот отчим попался, хотя тут, скорее, куда больше любил не Майку, а маму Майки.

Маму он любил как-то нежно и страдательно. Страдал из-за нее и совершенно не думал насовсем упечь куда-то, где профилактика будет каждый день. Майка считала его человеком слова. Пообещал, женясь, что в горе и в радости, вот и выполняет. Тянет и маму и ее, совершенно чужой ненужный прицеп дурнеющей и глупеющей женщины, что когда-то насмерть влюбила в себя настоящего делового человека.

А вот сейчас ехать в лесной домик ей не хотелось. Совсем. Да и не в маме или отчиме дело. Вернее, в компаньоне отчима. Ой, как Майке хотелось поговорить насчет него. Но пока вроде бы было не из-за чего. Пока…

За это лето Майка изменилась куда больше, чем за весь прошлый год. Вытянулась, постройнела. И так-то не была даже полненькой. Так, щенячий жирок. Но и он сошел на нет. Солнца досталось вдоволь. Прожарилась до черноты, до того, что полоски от купальники казались прямо снежно-белыми. Хотя Майка, по сравнению с подружками, считалась скромной. У тех порой не было и полосок, а у нее полоски честно подводили к треугольникам. Хотя вот их ей очень сильно хотелось убрать. Но так, чтобы никто-никто не видел.

Вот за этим занятием она ему и попалась. Не отчиму, конечно. Яну, его компаньону. Забралась на крышу, за выступом каминной трубы, расстелила любимое пляжное полотенце и решила убрать белое, ну, так, чуть-чуть затемнить. И не подумала, что крайний балкон на втором этаже выходит точно на этот угол. Если бы Ян не закурил, могла бы долго лежать, раскинувшись во все стороны руками-ногами или, того хуже, стоять, вытянувшись к солнцу и чуть поворачиваться.

Хотя, чего врать, когда именно так и вышло. Стояла, поднявшись на цыпочки, закинув руки за голову. Вот что Майке не очень нравилось, так это грудь. У мамы она… красивая, да, так. Сколько мужских взглядов цепляли мамины вырезы в теплое время, не сосчитать. А у нее? Торчит что-то острое и небольшое. Но Яну явно понравилось. Она тогда даже не подумала закутаться в полотенце, так и смылась, голышом. Только за каминной трубой додумалась натянуть шорты с футболкой.

Потом… потом сразу ничего не произошло. До поры-до времени. И как-то так получилось, так вышло, загородного домика стало больше и там всегда был Ян. То на рыбалку, то побродить по лесу с ружьем, то пикник. И, прямо совершенно случайно, все чаще Ян оказывался где-то рядом. Иногда плюхался в бассейн, если Майка оказывалась там одна. Иногда она замирала, ощущая его дыхание у себя на затылке.

Вот и как тут радоваться последним теплым дням, когда мамы нет, а Ян здесь? Отчим… может и стоит рассказать. Наверное, стоит.

Майка вздохнула, глядя на ровно бегущую куда-то по своим делам реку. Хорошая речка. Не широкая и не узкая, течение где-то очень-очень быстрое, а у них здесь спокойное. Лес вон там, густой, старый, колдовской. На их берегу росли не такие высокие деревья. Кустарник в основном, уже полыхавший всеми оттенками охры и огня. Ну, сегодня время еще будет. Только надо попросить отчима пойти погулять с ней. Когда маму клали на профилактику, тот частенько становился очень внимательным и к ней прислушивался. Ей даже захотелось, чтобы он послал к черту чертового Яна и, как в недалеком детстве, сходить с ним в лес на той стороне. Жаль, без мамы.

А вот в доме ее ждал сюрприз. Плохой сюрприз. Настолько плохой, что внутри ёкнуло, дернувшись вверх-вниз и замерев. Очень уж страшное стало лицо у отчима. И смотрел он на Майку как-то… жалко. Как когда у них умирала задавленная машиной спаниель Люси, только-только купленная Майке. Отчим стоял тогда рядом и сопел, прикуривая от горящей сигареты следующую, уже третью подряд. Смотрел, а в глазах плескалось бессилие.

А сейчас не было спаниеля. Был коммуникатор у уха.

— Да, я еду. Не стоит? Точно? Хорошо, спасибо. Ян!

— Что?

— Останься с Майей. Майя… я скоро вернусь. Надо отъехать.

Майка закусила губу.

— Что с мамой?

Отчим мотнул головой.

— Мне надо отъехать по… делам. Мама же в клинике. Все хорошо.

Он врал. Майка поняла, что он врал. Мама всегда была для него Крис, только так она просила ее называть. Отчим так и делал. Никогда не говорил Майке про маму. Только о Крис.

— Ты врешь…

— Ты останешься здесь. — Отчим выдохнул. Устало и обреченно. — Майя, все хорошо. Я по делам. Ян останется с тобой.

Она не успела ничего сказать или сделать, так быстро тот развернулся и выбежал. Стукнула дверь, рыкнул двигатель «ровера», скрипнули покрышки.

— Тебе сварить кофе? — Ян смотрел на нее кошачьим взглядом. — Красавица?

Майка отвернулась. Спрашивать у него что-то о маме глупо. Не скажет. Но, неужели…

— Не бойся меня, — промурлыкал Ян, мягко вставая и подходя к ней. — Я тебя не обижу.

Большой, сильный, красивый, пахнущий чем-то вкусным и очень дорогим. У него все всегда дорогое. Зачем ему девчонка, воспитываемая его же другом?

— Я пойду к себе. Меня не надо провожать, не маленькая.

— Это понятно, что немаленькая, моя крошка. — Ян улыбнулся. Господи, что же такое? Он же ей в отцы годится, а она… Мама…

— Пойду к себе, — Майка отвернулась и пошла к лестнице. — Не приходи, пожалуйста.

Она посмотрела в стекло на двери. Стекла привезли откуда-то далеко, зеркальные, красивые. Ян усмехнулся ей вслед. Понимал, что она смотрит. Понимал и улыбался. Все также хищно и по-кошачьи. Как огромный опасный кот.

Наверх Майка не пошла. Какая дверь остановит кого-то, кто хочет попасть внутрь? То-то же, не остановит, так что просто нырнула под лестницу, пройдя через заднюю наружу. Глупо, но больше никак. Внутри все сжималось от боли, страха и непривычного чувства обреченности. Ну как он мог, отчим? Как не понял, что ей надо уехать с ней? Как?

Через проход в живой изгороди Майка выбралась на тропинку, ведущую к реке. Ту самую, что вот только вела ее в дом. Теплый, добрый и надежный дом. Тот, что вдруг превратился в страшную берлогу опасного хищника. Который вовсе не хотел ее съесть. Черт, черт, черт!!!

Под ногами шуршала листва. Сухая, переставшая быть яркой и умершая. Майка снова прикусила губу, стараясь держаться. Отчим врал. Что с ее мамой? Что с ней? Мама-мама…

Ших-ших, ломкое золото крошилось под подошвами. Ноги вели дальше, туда, где есть только берег и тишина. Глупо, опасно и… да просто глупо! Куда она идет, дура?! Там же выход участка ее отчима, огороженный со всех сторон. Там кричи-не кричи, не услышит никто. Сторожка, где жили угрюмые пожилые охранники далеко, у самого въезда в поселок. Куда же она идет, зачем?

Река шумела впереди, катила черное зеркало по своим делам. Майка замерла, втянув воздух. Пахло осенью, сильно и пронзительно. Чуть прогревшейся за день землей, прощавшимися с миром листьями, тяжелой засыпающей рекой и чем-то еще… Чем-то плохим.

Она поняла. Поняла так, как никогда до этого. Пахло ее странно закончившейся детской жизнью. Именно сейчас, а не два года назад, когда тетя подарила ей ненужную и глупую последнюю куклу. Пахло ее пятнадцатью годами, разорванными редкими порывами холода и свалившейся беды. Майка развернулась, понимая, что надо назад. И замерла. Ян улыбнулся. Как кот, поймав мышку.

— Прогуляемся? — мурлыкнул человек-кот. — Это так романтично. Покажу, как надо любоваться рекой и осенью.

— Нет, спасибо… — Майка отступила на шажок. — Я передумала. Пойду, посплю. Или подожду звонка. Или, когда приедет…

— У нас достаточно времени, — Ян улыбнулся иначе. Опасно, чуть дрогнув крыльями носа. Втянул воздух, явно наслаждаясь. — Как же приятно пахнет…

— Листья уже гниют.

— Нет, ты моя маленькая дурочка. Это твой запах, чистый, свежий… Его ни с чем не перепутаешь.

Майка глотнула. Сделала еще шаг назад.

— Я буду кричать.

— Кричи. — разрешил Ян. — Так интереснее. И не переживай. Мы же никому не скажем. Зачем? Дело есть дело, ты же не хочешь, чтобы у тебя вдруг закончилась сладкая и спокойная жизнь? Все возможно. Или она может стать еще лучше. Ну, моя малышка, пойдем любоваться рекой?

Майка сдвинулась в сторону.

Как Ян оказался рядом — не поняла. Вот только стоял там и, р-р-аз, уже рядом. Держит за руку, вроде бы и не сильно, а не вырвешься. Глаза дикие, такие, что надо бы кричать, вырываться, бить куда можно, а… а Майка не стала. Ну, куда ей его-то бить?

Нет, Майка не стала кричать, вырываться или пытаться заехать коленом между ног. Нет. Она сделала то, что смогла. Чего не делала очень давно. И не знала, что будет потом. Потому что после последнего раза — ей вызывали врача. А отчим передал тому, когда врач уходил, плотный конверт с наличными… Чтобы молчал.

Майка выстрелила.

Скрутила в пружину все золотое тепло, идущее от земли, от реки, от оставленного дома. И выстрелила, вложив в бросок желтой молнии все, что смогла. И отлетела к изгороди, ударилась о тугую стенку можжевельника, сползла вниз. Глотала воздух, еле-еле проталкивая его через горло, горевшее от безумной боли в легкие, рвущиеся кашлем. Разрывала землю скрюченными в судороге пальцами, не понимая даже: зачем?! Пыталась отползти от распластавшегося на земле человека, выгибавшегося и рвущего на груди одежду.

Майка попыталась встать, попыталась и не смогла. Ударилась всем телом, расплакалась. И замолчала, смотря на Яна. Яна, перекатившегося на живот и, хрипя, встававшего. На локти. На колени. На одно колено. Выпрямившегося и, покачиваясь, двинувшегося к ней. Вытершего грязной рукой слюну и кровь, вязко потянувшиеся ото рта за ладонью.

Ян встал, уперся руками в колени и усмехнулся. Жутко усмехнулся треснувшим красным ртом. Сплюнул.

— Вот ка-а-а-к… — он выпрямился, полез за сигаретой и долго пытался ухватить ее зубами, — вот как, значит. Дура девка, дура. Ты даже не представляешь, хех, что теперь будет. И почему ничего не будет мне, и даже больше.

Ян подошел ближе, идя с заметным трудом. Закашлялся и начал искать что-то по карманам. Зажигалку, да. Свою дорогую настоящую золотую зажигалку.

— Теперь с тобой можно делать все. И даже после этого ничего мне не будет. Разве что…

Мир хрустнул и замер. Или замер только Ян. Замер, глядя куда-то в лоб Майке. Дико ворочая глазами и сипя. Сигарета, медленно-медленно, качнулась, чуть замерла, задержавшись липкой слюной, выпала. А где-то позади хрустнуло еще раз.

— А-я-я-я-я-й… Такой взрослый и невоспитанный.

Майка оглянулась, вздрогнула, еще больше вжавшись в сухие побеги изгороди.

— Боишься? Правильно, бойся меня, Майя. Если станешь пакостить.

Высокий, широкоплечий, в короткой дубленке не по сезону, в шляпе и с густой щетиной, почти бородой. Горбатый большой нос, цепкие темные глаза, наглый и самоуверенный взгляд. Возраст неуловим, в щетине проглядывается седина, а под расстегнутой курткой какая-то футболка с молодежным принтом. Джинсы старые, да и модель, кто сейчас носит клёш?

А откуда он знает ее имя? И…

— Все вопросы потом, Майя. Ты знаешь, девочка, что магия и ее использование против людей запрещены эдиктами и указами еще в девятнадцатом веке? И их никто не отменял.

Магия? А…

— Разберемся позже. Злой, будь так добр, разреши этому подонку говорить.

Злой?

Она его даже не заметила. Совсем невысокий, если не сказать маленький, в джинсовом костюме, что весной так часто встречались в школе у младших классов. Руки-ноги короткие, а кроссовки на ногах подошли бы парню лет восемнадцати. Вот они и голова, единственно большое.

Черные волосы жестко торчат вверх, черные глаза ничего не выражают, жвачка в тонкогубом рту туда-сюда. Вот такой вот Злой.

Взрослый протянул руку и забрал зажигалку у испуганно косящегося Яна. Повертел в руке, убрал в карман.

— Чего? Это компенсация за моральный ущерб. Злой, развяжи ему язык, сказал же.

Злой угрюмо хмыкнул, достал из кармана огромный батончик кинг-сайз с орехами, изюмом и вафлями, захрустел.

— У меня есть друзья! — выпалил Ян. — Ты… вы…

— Мы уйдем. — Бородатый почесал живот, задрав футболку. А Майка рассмотрела, что за принт. Чуть не рассмеялась, так смешно смотрелся незнакомец со своей дубленкой, шляпой и страхом Яна в этой вот майке с цветастой картинкой какого-то упыря и надписью «Мертвец-каннибал».

— Мы уйдем, — повторил бородач, задрав рукав и посмотрев на спортивные часы. По волосатой кисти, по крепкому предплечью чернели тату. — А ты и не подумаешь вякнуть что-то про нас. А подумаешь…

Злой, дожевав батончик, скучающе нахмурился. Прямо на плече Яна, заскрипев, вдруг развернула кольца многоножка с огромными жвалами. Ян, косясь на нее, захотел что-то сказать, но не сумел. Насекомое, вильнув хвостом, вдруг метнулась прямо к губам, блеснула хитином, пропадая во рту.

Ян закашлялся, попробовал выплюнуть, покраснел от натуги.

— Не получится, — бородатый хищно усмехнулся, — эта малышка теперь будет мирно жить в тебе. Вытаскивать ее и искать лучше не стоит. А если кто-то вдруг захочет нас поймать, ты умрешь. Медленно и ужасно, ее яд, попадая во внутренности, сгноит тебя заживо. Теперь помолчи. Злой, выключи его. Мне надо поговорить с нашей принцессой.

Майка ойкнула, поняв, что странные пришельцы добрались и до нее.

Бородач, ласково улыбнувшись, приподнял шляпу. И показал рукой на проход к реке, приглашая прогуляться. Что оставалось делать высушенной до донышка Майке, всю имевшуюся силу выплеснувшую на Яна? Если крохотный Злой так пугал ее, что говорить о его… о его спутнике?

Листья все также хрустели под ногами умершим летом, только вот, разом, вдруг выглянуло солнце. Бросило лучей, щедро, не скупясь, на тот берег, на этот. Зардели кусты рябины, вспыхнули клены за рекой. А сама река вдруг потекла живее, струясь золотом, успокаивая тихим плеском.

Мужчина остановился на самом краешке, высясь над водой, завел руки за спину и смотрел перед собой. На Майку он не обращал никакого внимания. А она, за полдня успев испугаться за маму, за себя, ужаснувшись Яну и снова испугавшись, теперь уже пришельцев, незамеченных охраной у ворот, встала рядом. И, почему-то, прощалась с этим местом, со своим детством и его небольшим счастьем, ощущаемым так явно, что руку протяни и все.

— Успокоилась? — поинтересовался мужчина.

Да, да, Майка вдруг поняла, что совершенно спокойна. Вот для чего он вытащил ее на берег. Снова покосилась на него, рассматривая уже почти без испуга, и увидела много интересного.

Серебро седины в неровно выстриженной бороде, именно бороде, а не в щетине, завивалось почти узором. Странно симметричным и притягивающим внимание, если всматриваться. Серебро и густо-черные волосы… даже красиво.

Дубленка оказалась настоящей летной курткой для пилотов, старой, блестящей от масла. На рукаве, еле заметный, виднелся кружок шеврона с желтым якорьком. Ткань клешей показалась знакомой, Майка вдруг судорожно встала вспоминать, где могла видеть и… мамины винтажные пластинки из семидесятых, точно! Ткань казалась именно такой, как на фотографиях на них.

Мужчина почесал руку, снова здрав рукав, блеснули часы. Спортивные? Скорее военные и старые, или морские или… Широкий кожаный браслет держал на себе сами часы и еще двух их братьев-близнецов, только маленьких, с непонятными циферблатами, цветными с неравными долями. Медные окантовки блестели, как недавно начищенные.

А татуировки оказались не модными и красивыми. Черные пляшущие линии, фигурки, рубленые странные буквы сплетались замысловатыми узорами, что-то так и стремящимися рассказать. И если Майка поняла правильно, то сведи хозяин руки тыльной стороной ладоней, на них окажется лицо. Или маска. Удивительно изящная маска с двумя разными половинками, полной спокойствия и очень гневной.

Спокойная часть вдруг подмигнула Майке. Та ойкнула.

— Успокоилась? — снова поинтересовался терпеливо ждущий человек с бородой и странностями. — А?

— Кто вы?

— Карл, — мужчина протянул руку, — не получилось представиться, ты уж прости, Майя. А там, ты уже поняла, Злой. Злой, помаши Майе.

Злой сплюнул жвачку и закинул новую пластинку.

— Он просто не выспался, потому и такой недовольный.

— Откуда вы знаете мое имя?

Карл улыбнулся. От его улыбки Майе захотелось проверить все что угодно: от не вскрыт ли сейф в кабинете отчима до собственных часиков на руке. Такая уж у него оказалась лихая и опасная улыбка.

— Много что можно узнать, если захотеть. А я не захотел, мне пришлось.

— Зачем вы здесь? — Майка вдруг убрала руки в кармашки курточки, легкой и почти невесомой, не продуваемой, из какого-то инновационного дорогого материала, убрала, потому как неожиданно озябла. От неумолимости знания ответа.

— Ты же поняла, принцесса.

— За мной?

Карл довольно подмигнул и выставил на нее палец, большим изобразив спущенный курок.

— Вы ищете таких, как я и…

— Я ищу таких как ты и даю им единственное верное, принцесса, — перебил ее Карл, — Даю вам вас самих настоящих.

— Как это?

Карл снова улыбнулся… усмехнулся, как тот самый сытый кот.

— Делаю из вас магов. Это моя работа, в какой-то мере, помимо основной.

— Магов?!

— Именно, принцесса. Ты же, думаю, не считаешь все сделанное с этим подонком случайностью, так?

Майка кивнула.

— Вот видишь. Задатки у тебя замечательные. Их надо развивать, принцесса, за тем я и пришел.

— Но я…

— Не можешь, верно?

Она снова кивнула, злясь на себя саму из-за этих глупых кивков.

Карл понимающе передразнил, замотав головой верх-вниз.

— Конечно не можешь, понимаю. Явился какой-то незнакомый странный дядька, ну, подумаешь, спас от вон того любителя маленьких девочек… девушек, и вешает лапшу на уши. А у тебя здесь все хорошо и как надо, вся твоя маленькая жизнь, школа, подруги, будущее и… и мама. Так?

— Вы сумасшедший?

Карл вновь усмехнулся.

— Иногда впадал в боевое безумие, но давно. Держи.

Он протянул вперед ладонь. Майка впилась глазами в нее, в то, что лежало на ней.

Зелененькая капля изумруда в золотистой паутинке и на такой же тонкой цепочке. Это же…

— Вы украли ее у мамы?

— Нет. Ты уже знаешь, что случилось. Просто не хочешь верить. — Карл снова протянул ей подвеску. — Это все, что по-настоящему дорого тебе из ее памяти. Забирай.

Сердце глухо стукнуло, еще раз, замерло, упало вниз.

Майка не хотела верить. Не хотела, хотя знала правду. Сразу, как отчим сказал «мама», а не Крис.

— Как?

Карл не ответил. Сразу не ответил.

— Никто не виноват, Майя. Твоя мама сделала ненужное, и они не успели. Прости, принцесса, что ты узнаешь это от незнакомца. Но я не разрешу тебе увидеть, как это случилось. И если захочешь, ты простишься с ней, обещаю. Нам надо уходить.

— Нам?

Карл кивнул.

— Нам. Не могу лишить этого поганца дара речи или стереть ему память. Он поднимет тревогу, связей хватит. Да и бизнес твоего отчима куда проще забрать у родственника ведьмы, чем махинациями.

— Что?

— Злой может остановить одного, пару человек, не больше… пока. И сделать иллюзию, как ту многоножку. Яну хватит на испуг дня, даже меньше. И тебя станут искать. Поверь, принцесса, лучше не попадаться некоторым людям, знающим о таких как мы с тобой куда больше обычного. Пойдешь со мной, смогу тебя защитить, и дам куда больше того, что тебя ждет. Подумай, только недолго. Посиди здесь, тут хорошее место. Поешь, тебе надо восстановить силы.

Карл выудил из кармана что-то, хрустнул фольгой, протянул ей.

— Подумай. Мы ждем тебя.

Бутерброд. Блин, обычный бутерброд с колбасой и сыром, завернутый в фольгу и успевший чуть сплющиться. Или сэндвич, так ей даже привычнее. Зачем он ей, а?!

Майка осталась на берегу. Села, разом ослабев. Карл, появившийся из-ниоткуда бородач, знал правду. Она вспыхивала пять раз, если помнила правильно. И потом всегда долго приходила в себя. Как не потеряла сознание, ударив Яна, непонятно.

И он знал правду про маму, Майка знала это. Не хотела верить, как еще час назад, когда уехал отчим, но знала. И… Майка посмотрела на подвеску в своей руке, блеснувшую так знакомо, на речку и клены на той стороне. Посмотрела, убрав украшение и подняв сэндвич, откусила, не ощущая вкуса… Заплакала.


— Я хочу увидеть ее.

Карл пожал плечами.

— Тогда нам надо торопиться. Собери немного теплых вещей, пригодятся. И сделай пару сэндвичей. Может, есть термос?

Термос у нее был. И бутерброды она сделала вкусные, не та дешевая колбаса и ненастоящий сыр, что вдруг показались не хуже ветчины с пармезаном. А слезы?

Она еще успеет поплакать.

Глава вторая: Алекс уходит из дома

Жить в пятнадцать легко? Не легче, чем все остальное тогда же. Родаки тебе постоянно мозг через ухо выпивают: ты еще жизни не знаешь, что у тебя могут быть за проблемы, да ты сперва научись шнурки завязывать\деньги зарабатывать\суп варить, и все такое…

Конечно, что для них проблема новой «новой» школы? Па-а-а-думаешь, пятая уже. Ну да, подумаешь…

Алекс смотрел за окно. Чистое совсем недавно, а сейчас опять в разводах. Еще и мокрое, все сплошь в текущих каплях. Дождь этот достал. Школа достала. Нотации достали. Блин! Все как всегда, мать их… Он покосился в сторону ванной, гулко шумевшей водой и феном. Собирается на работу, что ты… Работа… Сидит на заднице ровно, половину дня просто так чай пьет. Ой, сынок, мы снова переезжаем, у тебя появятся новые друзья, а я, наверное, смогу…

Свой магазин цветов. Мастерская дизайнерских свечей. Мастерская ручного мыла. Салон собственных бус и прочей фигни. Что забыл? Конечно, идея-фикс! Мамаша и ее высокохудожественно-духовные работы маслом и акварелью. Все ее никак не оценят, тонкую творческую натуру. Ладно, хоть тут не стала вбухивать деньги в фуфло и сразу пошла секретарем в офис. Как взяли — непонятно, лет уже сколько, старая совсем, тридцать четыре… в юбки еле влезает. А взяли.

Телефон купили новый, тоже мне. Новый для них двухгодовалая модель, по пять рублей штука, ой спасибо, дорогие родители. О, этот проснулся…

Отец кашлял, шаркал по своей комнате тапками. Сейчас курить пойдет, встать не успел, сигу в зубы и пошел дымить. Дах-дах, как дед старый, типа проклятые рудники. Менеджер среднего звена, елы-палы, сколько себя помнит, так все средне-менеджерит, из города в город. Торгаш чертов, ему уже в кабинете сидеть надо, приказы отдавать, а у него который раз пять человек в подчинении и перспектива. Лысину только наперспективил, да пузо растет все больше.

Алекс вылил какао в мойку, кинул чашку и пошел. Какао она ему все варит, каждое утро, яичница эта чертова, заколебала. Друзья новые, все новое, задолбало!

— Купишь молока после школы?

Да как она через фен свой чертов услышала?!

— Денег дай!

— А куда дел вчерашние?!

О, отец-кормилец нарисовался. Вчерашние… двести, надо же, какая сумма.

— На обед потратил.

— И на полдник, что ли? Куришь?

— Я? На тебя посмотрю, блевать тянет.

— Оборзел, щенок?!

— Поумнел.

— Чо сказал?!

— Тихо! Не кричи! Сейчас, сын, вот, возьми. Не забудешь молоко купить, какао без него… Не кричи! Взял и ушел. Может, догнать, а?

— Да куда он денется?


Куда?! Да найдет куда! Хоть сейчас уедет к… в… на… Вот на… вероятнее всего.

Осень эта, дождь, школа задрипанная, стены краской крашеные, полы с линолеумом начала века, однокласснички… задрали. Ой, а ты откуда приехал, а чего у вас там так модно ходить, чего слушаешь, не куришь… слышь, займи… чо сказал…

Достало!

Дождь с лужами? На скейте не поедешь? Да фиг вам! Нате, бабушки, все для вас! Да, засранец, а нечего на дороге стоять! Капюшон есть и хорошо! Грязь? Машинка есть, отстирает.

Район хороший, как же… Старые панельные дома, дворы пустые, рядом вообще пятиэтажки древние. И народ, понятно, какой живет. Ему уже приходилось сруливать от реальных пацанчиков, решивших попросить попрыгать на предмет нахождения мелочи.

Достало! Он же мог тогда…

Земля вздыбилась, перевернулась, обернулась жестким асфальтом, теркой прошедшимся по выставленной руке. Не сломал? Вроде нет…

— О, надо ж, вот он, наш сладкий сахер…

Б-л-и-и-и-ин!!!

— Стоять-бояться, слышь! Куда дернулся?

Окружили кроссовками с модными и еле торчащими носками под подвернутыми джинсами в обтяжку. Приехал…

— Вставай, не мужик чтоль!

Куда деться-то, а? А если…

…больно-то как… лежачего ногами не стремно… у-у-у… не стремно… и куда…

Подворотни всегда страшные. Когда тебе пятнадцать, на улице дождь, а вокруг рабочий «спальник», и рядом человек пять-шесть нормальных да четких, то еще страшнее. Бить будут, для порядка, карманы вывернут, с теми грошами на молоко? Скейт сломали.

Достало.

ДОСТАЛО!!!

Алекс полыхнул. Как смог, зло, не думая о них. Шавки поганые! Думаете, сильнее?!

Запахло палеными волосами, плавящейся синтетикой, жареным мясом. Крики, ор, страх, ощутимый не хуже сырой жижи под его руками, скопившейся в подворотне. Скейт?! Черт с ним, вали, Алекс, беги быстрее!


Какая тут уж школа?! Сорвался, не удержался, спалил, что ли, кого? Черт-черт, чего ж делать теперь?

Алекс отсиделся в забегаловке, торгующей курицей всех видов, купил кофе, доннер и картошку. И только поев, сообразил: денег не осталось совсем. Даже до дома не доехать. Хорошо, ведь ему туда больше не нужно.

В тюрьму он не пойдет. И на опыты — тоже.

Когда Алекс понял, что иногда может полыхать, не испугался. Любил фильмы про Людей-Икс, даже обрадовался. А потом решил полазить в Сети, почитать про такие случаи. Почитал, блин.

Программа-следилка вышла за ним на левый ай-пи, зарегенный где-то в Бандустане, попыталась пролезть на настоящий сервер, но он успел отключиться. Стало страшно, а ведь Алекс, всего-навсего, листал страница за страницей просто слухи и вырезки желтой прессы. Такие себе «секретные материалы», никому не нужные… вроде бы.

«Вроде бы» закончились на заметке о взрыве сероводорода в Сити, что в Британии. Он как раз добрался до смазанных фотографий человека, зачем-то вытянувшего руки с растопыренными пальцами в сторону светло-голубого комка льда, почему-то висевшего в воздухе. Тут-то файерволл и обнаружил самоуверенного взломщика, старательно лезущего в канал в поисках хозяина.

Не, домой идти не судьба.

Вот тебе и желанная свобода… Осталось понять, что да как с ней делать.

Желудок запел песни часа через три-четыре, когда начало по-осеннему быстро смеркаться. Да, организму для игр и роста требуется еще поесть, а он, балбес, спустил все на рулет с пластиковой курицей, жирный фри и… ну, кофе показался вкусным. И сладким, девчонка-студентка на кассе не пожалела, дала пять пакетиков сахара.

Дурак! Лучше бы пирожков каких купил. Вон, как за стеклом в пекарне, у, блин, там сосиски в тесте есть, стоят всего ничего, и с картошкой, и…

В отражении за ним качнулись две фигуры в форме, с жетонами патруля. Да ладно?! Не прокатило, встали с двух сторон, не выпуская. И чего делать? Огня внутри нет совсем, совсем-совсем.

— Алекс.

Алекс покосился на вдруг замершего полицейского, застывшего с открытым ртом и бешено вращавшего глазами.

Фига се!

— Обожаю это видеть, — хриплый взрослый голос каркнул смехом, — никогда не надоедает. Я, к слову, тоже проголодался. Снег, дружище, возьми принцессу и сходи поохоться нам на ужин. Кажется, вижу там кулебяку. Какая, конечно, тут кулебяка… ерунда полная, но возьми. И балеш.

— Беляш?

— Написано же русским по-татарски, балеш, читай внимательно. А балеш, Снеговик, это тебе не беляш и даже не башкорт вак-беляш. Это балеш… Все, брысь с глаз моих, есть хочу!

Чо за пургу они гонят? Кто они ваще?!

Тонкая девчонка с непослушным хвостом каштаново-золотистых волос, в офигенной осенней парке, джинсах «Бро» и настоящих кожаных «портерах» в компании с крепким широким сивым пареньком его, Алекса, возраста. Да и девчонка тоже, наверное. Парнишка проще, одет во все светлое, сразу видно, с вещевого рынка. Ладно, а взрослый кто? Да он не один.

Карлик с жесткими черными волосами, весь в джинсе, гонял жвачку, рассматривая двух мирно стоящих патрульных. Бородатый мужчина в летной куртке, майке «Некролога» и джинсах-клеш, рассматривал Алекса.

— Вот ты какой, бунтарь-одиночка, — протянул дядька, почесывая в бороде и не обращая никакого внимания на полицейских, уже покрасневших в своем неподвижном плену. — Живой огнемет, надо же… Страшно тебе?

— Не-а. — Откуда-то изнутри Алекса шевельнулось что-то наглое, лихое и сумасшедшее. Нет огня, не чувствует? Наплевать. Достало прятать себя, достало, что надо кого-то слушаться, достало!

— Не злись. Посмотри в окно, вон туда, балбес, в пекарню!

Ну, посмотрит, и чо? Ох ты ж, елки-палки.

Те двое набрали большущий пакет всякой выпечки и сейчас забирали с десяток небольших пластиковых бутылочек с морсами. И рассчитывались, если Алекс не ошибся, двумя листами, вырванными из тетрадки. В клеточку листами, из тетради с Бэтменом на обложке в руках сивого пацана. Чего творится то?

— Вижу удивление в твоих глазах, мой юный друг, — бородатый расплылся в улыбке, задрожав чернющей бородой с серебристыми волосками, заметными даже в сумерках. — Что поделать, джентльмен в поисках десятки, такое случается. Это, к слову, даже не чудо, так, фокус и отвод глаз, научил их за пару часов.Деваться некуда, времена сейчас такие… раньше отсюда прошли бы вон на тот красивый стеклянный вокзал, погрузились бы в мягкие вагоны и поехали. Но все меняется.

— Вы кто такие? — Алекс сплюнул, глядя, как приветливо улыбается толстушка на кассе, убирая разорванные листы в денежный ящик. — Какое такое чудо?!

— Ну, чудес здесь немало, поверь. Вот эти двое полицейских явно подтверждают мои слова, так? Злой, сержант уже почти пришел в себя! Так… чудо? Скажи мне, Алекс, если кто-то вдруг превращается в живое пламя, чудо ли это?

— Может, уйдем, Карл? — девчонка остановилась рядом. — Эти вот в себя приходят, люди косятся. Да и спокойно сесть и поесть хочется.

— Карл?! — Алекс смотрел на них как на дебилов… Или фриков.

— Меня так хотя бы назвали при рождении, юноша! — Бородатый хмыкнул. — А ты вот почему Алекс? Нравится?!

Алекс нахмурился, засопел и…

— Майка правду говорит. — Снег шмыгнул заметно сопливым носом. — Давайте уже уйдем.

Бородатый Карл пожал плечами, развернулся к полицейским:

— Уважаемые молодые люди! Не стоит делать вид, что вы просто сотрудники органов правопорядка, так? Моргните, разрешаю. Хорошо. Раз вы не просто сотрудники, то должны понимать, что этот малыш защищался, не более. И не надо пытаться нас разыскивать или преследовать. Придете в себя, свяжитесь с вашим главным, и прежде чем он отдаст приказ найти и уничтожить, пусть поинтересуется в центральном офисе о моей скромной персоне. Я Карл, боевой маг, я такой один. А теперь, господа, на-а-а-право! И шагом марш ближайший час куда глаза смотрят, но только по оживленным улицам и с соблюдением правил перехода на зеленый свет. Марш, я сказал!

Черные спины дружно и синхронно повернулись и потопали куда-то, куда глядели глаза.

— Так, Алекс… — Карл достал из пакета сосиску в тесте, пышущую жаром и пахнущую так, что невольно захотелось отобрать и съесть самому. — Предпочитаешь разговаривать вот так, стоя у всех на виду и ожидая, когда тебя снова начнут искать, или все же удалимся куда-то, где такой вариант мало вероятен? И, да — ты можешь отправиться домой, это правильно. Только слишком сильно ты сегодня… полыхнул. Поверь, тебя ищет уже не просто полиция. И?!

Алекс растопырил пальцы, мол, дай пять минут.

Отошел, глядя на четырех странных людей, вдруг свалившихся в его жизнь так резко и так неправильно. Или, наоборот, правильно?

Алекс никому и никогда не говорил про умение полыхнуть. Даже маме, хотя вот ей… Не говорил, в общем, никогда. Врет ли ему бородатый Карл и его ребятки, совершенно не похожие на фокусников, его ровесники, наверняка умеющие делать что-то такое же? Наверное, что нет. Полицейские, или кто они там, стояли статуями, пока кроха Злой жевал жвачку и сплевывал, косясь по сторонам. И тетрадка эта вместо денег, блин.

Да и…

Алекс обернулся, глядя на них. Напряженные, заметно. Может, только Карл этот просто ест и наслаждается, как будто в ресторане с льняной салфеткой вокруг шеи да с серебряными приборами, а не дешевую соевую подделку в тесте с улучшителями вкуса.

Бородатый подмигнул, глотнув морса. И толкнул в бок Снега, кивнув на Алекса. Чего еще?! А Снег взял и сотворил волшебство.

Оглянулся, стараясь быть незамеченным, подошел к кучке обломанных палок, листьев и еще чего-то, не убранных с утра дворниками, и просто раскрыл ладонь. Алекс замер, глядя, как закружилось месиво ненужных остатков лета, на глазах заискрившись откуда-то взявшимся тонким льдом и инеем.

Проходившая, за руку с мамой, кроха в красной курточке, заметила, раскрыв рот и смотря гляделки в пятак. А на тротуаре, у самой дороги, вдруг появился ледяной ассиметричный и такой красивый шестиугольник, сверкающий ледяными гранями.

Карл, довольно усмехаясь, подмигнул снова.

И именно тогда Алекс решился. Жалея только о маме, что не сможет сварить ему какао утром.


Костерок не помогал, лишь чуть согревая руки и ноги. Зато почти не чувствовалось гари, да и дым куда-то пропадал. Алекс, доев пирожок с картошкой, грел пальцы, подсев ближе. Рассматривал новых знакомых, пытался окончательно разобраться с самим собой.

Ровесники, год-два меньше или больше, не важно. И каждый почти как он, хотя и по-разному. Надо же… свои. Злой этот, молчит и жует, Снег, видно, что сам с какого-то района-спальника, только проще даже, чем у Алекса. Майка, единственная девчонка, красивая и вся такая обеспеченная. И тоже здесь, сидит в какой-то большой развалюхе у костра и молча жует вишневые пирожки.

И Карл.

Бородатый снял куртку, оказавшись в ранее замеченной майке с принтом. Только, вроде, она была «Некролог», а сейчас на нем красовалась «Темный престол». Но Алекс не сильно удивился. Интереснее оказалось наблюдать за игрой татуировок на крепких ручищах.

Их оказалось много, разных и похожих, пестро закрывших кожу темными рукавами черного, зеленого и белого цветов. Змеи, руны, маски, фигурки странных созданий, плясали в дрожащих рыжих отблесках, живя какой-то собственной жизнью.

Хозяин тату, обстоятельно и неторопливо, жевал свою кулебяку, и даже не фыркал насчет ее качества. Жевал и смотрел в пламя, изредка странновато складывая пальцы и застывая взглядом на них.

— Карл?

— Да?

— Почему мы сидим здесь, а?

— Ответ же очевиден, Алекс, мы пережидаем поиски нас со стороны серьезных людей.

— Вот здесь, в разваленном… разваленной… что это вообще?

Карл скрутил из пальцев очень сложную плетенку и уставился в нее.

— Бывший храм. Оскверненный. Его житель мой должник, поэтому нас тут не найдут, хотя логика твоя, Алекс, мне нравится. Где искать бродяг и бегунков, как не в таких местах, верно?

— А почему не найдут?

— Что за ребенок… — Карл оторвался от странного занятия и повернулся к нему. — Хозяин храма не позволит. Отсюда ушли люди и Вера, но это место силы, с хозяином. Он мне должен, потому никого не пропустит и отведет глаза.

— Ты только тем и занимаешься, что обманываешь людей и отводишь глаза, да?

Алекс не смотрел на остальных ребят, хотя ощущал, как они замерли, глядя на них двоих. А чего вы себе думали, что Алекс такой уши развесил и на фокусы повелся?

Карл улыбнулся.

— Последние много последних лет в основном болтался взад-вперед по каменному мешку, пять на пять метров. А до этого, Алекс, занимался всякими разными вещами, некоторые из которых… про некоторые из которых знать не нужно.

Да что вы говорите, прям сидел?

— Ты мошенник какой-то, умеющий трюки показывать и лапшу развешивать что ли?

— Сложный ты подросток, Алекс, это хорошо. Когда в последний раз такой, как ты, оказывался в том месте, куда мы отправимся, из него вышел изрядный толк.

— Это был твой друг?

— Это был я.

Алекс засопел. Недовольство вернулось, перекатываясь внутри, рвалось наружу.

— Алекс, ты сегодня сделал то, что могут далеко не многие, увидел то, что видят еще меньше, и все равно не веришь своим глазам и остальному?

— Кем ты был пока не посадили, и зачем тебе мы все?

Карл довольно кивнул.

— Не все. Вы еще не все. С остальными мы встретимся чуть позже, а одного… двух, заберем по дороге. Вы мне нужны для очень важного дела, восстановления баланса в мире, кажущимся большинству жителей планетки выдуманным. А кто я сам?

Теперь точно напряглись все, уставившись на него.

— Я боевой маг, Алекс. И ты, и остальные, станете такими же.

Алекс криво усмехнулся.

— Не веришь?

— Не, не в том дело, Карл. Просто вот мне интересно, боевой маг, чего мы сидим в каком-то сарае, прячась от обычных полицейских, а не едем в тех самых мягких вагонах, хотя магам, наверное, полагается… не знаю… дракон. И почему мы украли эту вот еду?!

Фу-у-у… спросил. Видно, у других тоже наболело. А то пошли за этим странноватым бродягой, и теперь сами жалеют. Отвечать-то будешь, Карл?

— Полицейские не самые обычные, Алекс. Люди, знающие люди, сейчас ищут меня и вас. И не только люди. Не едем потому, что это временно, и оно пройдет. Еду украли, потому что я слаб и в себя приду не скоро. Драконов никто не видел последние двести лет… А почему мы сидим именно здесь?

Карл вдруг, на мгновение, налился безысходной тоской и болью, ожесточился лицом…

— Из моих почти никого не осталось. И все оставшиеся ждут сейчас нас с вами, чтобы побороться за мир. А если бы меня послушали, а не считали врагом, эгоистом и ренегатом, все могло бы быть по-другому. И за каждым из вас я прилетел бы на вертолете.

— Голубом?

Майка прыснула.

Карл осклабился в ответ:

— Фу, принцесса, что за безвкусица… Только черный, хищный, обтекаемый и безумно аэродинамичный вертолет. Уж, поверь, вы его еще увидите. Надеюсь.

Карл вытер руки о джинсы, совершенно не замаслившиеся.

— Чего сидим просто так, лентяи?! Здесь вас никто не видит, тренируйтесь давайте! Только сильно не меряйтесь друг перед другом, знаю я вас.

Снег ухмыльнулся, глядя прямо в глаза Алексу и, не таясь, закрутил на раскрытой ладони небольшую ледяную круговерть.

Изнанка мира (за месяц до всего)
Свечи горели ровно, тянулись вверх тоненькими яркими языками. Изредка фитилек у одной потрескивал, разбрызгивая сине-зеленые искры. Свечи горели повсюду. В тарелках, чашках, стаканах и даже нескольких подсвечниках. Свечи окружали комнату по кругу, мягко дарившему свет. От них стоило ждать волны жара. Но в комнате было заметно холодно.

Не помогал даже камин, яркий и пахнущий почему-то смолой. Когда-то кто-то говорил, изо рта вырывался парок. Иней и изморозь, пропавшие у пламени, дальше снова брали силу. Поблескивали крохотными бриллиантами на корешках книг, дереве полок и мебели. Холод топтался у двери, дубовой, надежной, хотел внутрь. Но пока мог лишь едва потрогать жилье, доживающее свое дни. По мореным доскам, сбитым плотно, разбегались серебристые ледяные цветы.

Изредка, хрустнув, в камине проседали прогоревшие поленья. Стреляло и вылетевшая искра ныряла в толстый восточный ковер. Иногда уголек заставлял волноваться большую серую кошку. Пушистая оттопыривала ухо, сонно косила глазом и возвращалась ко сну. Усатых у камина оказалось четверо. Три большие взрослые и черно-смоляная кроха, совершенно не желавшая спать.

Кошечка, вытянувшись столбиком и чуть развернув слегка большие ушки, сидела у самой решетки. Кошечка-кошечка, и никак иначе. Все говорило само за себя. Вытянутая изящная мордочка, аккуратная точеная фигурка и… и вообще. Без всяких там «но» кроха была именно кошечкой. Не хулиганистым мелким котом-подростком, а именно кошечкой.

Взрослые кошки? Взрослые кошки искренне демонстрировали желание посильнее свернуться клубочком и спать в относительном тепле, уткнувшись носами в хвосты. Чего еще можно требовать от кошки, если по стенам разбегаются полупрозрачные льдистые волны-языки, а сами стены так и потрескивают от мороза, рвущегося внутрь? То-то и оно, нечего ждать от кошек как желания согреться. И поспать, само собой. Все знают, как усатые не любят лишний раз тратить собственные силы.

У двери, тихонько воющей через замочную скважину, щель по низу и несколько трещин, терпеливо не обращали внимания на наглых усатых псы. Именно псы. Огромный датский дог и коренастая странная помесь многих и многих пород. Псы настолько сильно не замечали вальяжных пушистых у камина, что не верилось. А если и верилось, то в сильно скрываемое желание наподдать кошкам трепку. Само собой, кошки на собак чихать хотели еще больше и с еще большим достоинством. Демонстрируемым, опять же, явным сном. Хотя уши, ох уж эти кошачьи осторожные уши, ну, вы сами понимаете, да?

Как в этой странной животной компании оказался огромный синий попугай-ара не взялся бы ответить даже хороший зоолог. Или орнитолог? Да какая разница? Птица, вцепившись в кованую люстру, чуть качающуюся и сыплящую вниз снежинками, просто висела вниз головой. Смотрела на стол под собой и только блестела постоянно двигающимся глазом. Тот у нее остался один, правый. Вместо левого на мир смотрела наросшая тугая пленка.

А внизу стоял стол и вокруг него сидели люди. Семеро. Разные. Странные. И опасные. Старый синий ара прекрасно знал это.

— Сколько у нас еще есть времени?

— Достаточно чтобы решить и меньше, чем хотелось бы.

— Почти ничего.

— Или немало. Смотря как посмотреть.

Говорившая, сухая и прямая, как ее собственная трость с тяжелым набалдашником, повернулась к соседу. У кого другого морщины просто казались бы старческими. У нее же каждая показывала длинный путь.

— Почему мы собрались здесь?

Сидевших и стол освещала металлическая масляная лампа. Бросала странно движущиеся тени, выхватывала из темноты лица, удивлялась, чуть замирала и начинала рассматривать жаднее.

Спросил бледный длиннолицый и длинноволосый. Все у него казалось вытянутым, поражало аристократичностью и полным отсутствием какой-то красоты. Нос торчал вперед и выгибался крутой спинкой вверх. Брови, живущие чуть ли не сами по себе, уходили концами под падающие на лицо черный прямые волосы. Лампа удивленно перебрала светом золотое шитье малинового бархатного камзола.

— Ты знаешь причину. — Морщинистая стукнула тростью. Прищурила глаз, казавшийся через очки огромным. Блик скользнул по золотой оправе. — Правила никто не отменял. Эта территория нейтральна. И здесь нет шпионов.

— Шпионы есть везде. Где есть что вызнать… — рокочущий бас переливался, так же, как чернильно-темная кожа хозяина, третьего говорившего. — Мир давно поменялся. Даже мне это хорошо известно и ясно. Хотя мой век короткий.

Темнокожий поправил лацканы костюма, пошитого по последней моде Восточного побережья. На кончике галстучного зажима ярко блеснула рубиновая капля.

— Шпионы есть везде, — владелец камзола покосился на темнокожего с заметной неприязнью. — Кто знает, чьи глаза или уши сейчас смотрят на нас сверху?

Морщинистая повторила удар тростью. Мельком взглянула вверх.

Когда давно и прочно положенная черепица грустно провисала по краям огромной прорехи, почти достающей до стола и людей. Северное небо плевало на отсветы свечей и лампы, переливалось мириадами мигающих ночных алмазов. И слегка сыпало снегом, блестевшим и кружащимся под мертвенно-бледной луной.

— Там нет ничьих глаз, успокойтесь. — Морщинистая не любила ее, четвертую говорившую. То ли излишнюю самоуверенность, то ли за молодость или, вполне возможно, за настоящую и не блекнущую красоту. Но ей все равно до мнения старой карги. Рыжая скуластая зеленоглазка знала свою силу и свое положение. И, да, всегда верила в себя саму. — Круг свечей Трисмегиста защищает нас полностью.

— То-то твой пес сидит у двери, — хмыкнул ее сосед, хрустнув пальцами и скрипнув кожей матовых перчаток, — полнейшая защита. Не стоит мне думать о настоящей безопасности? Последние годы даются все тяжелее. Люди никогда нас не любили.

Лампа его тоже не любила. Даже и видев в первый раз. Сложно любить страшного человека. Пусть он и кажется очень милым, добрым и просто персонажем кинофильма про Вилли Вонку. Глаза могут обмануть. Когда этого хочется. Сейчас тому не хотелось. В темных глазах плескалась тьма и ненависть.

— Охрана выдержит. — Шестая от лампы держалась подальше, прятала лицо за вуалью. Только голос, низкий, мягкий, волнующий. И шелест шелка, прячущегося за чуть искрящимися мехами. — Не надо переживать, мой дорогой. Я обещала не трогать тебя на совете.

— Прекратите! — скрипнула морщинистая. — Времени мало. Надо решать. Я этого не хочу, но никак иначе не выйдет. Мы обещали собраться, когда станет опасно, плюнуть на прошлые раздоры и решить, как быть дальше, мы выполняем обещанное. И не теряем ни частицы собственных детей, ни сил.

— Ты думаешь, мы не знаем или не помним? — камзол блеснул шитьем. — Ты слишком привыкла считать каждого из нас глупее тебя.

— Некоторые не отличаются умом, — ласково прошипела вуаль. — Очень не отличаются.

— Хватит! — морщинистая наконец-то начала злиться. Злость задрожала в морозных узорах за ее спиной, вспыхнула огненными нитями, разом растопив наледь. Кошечка у камина зашипела, выгнув спину и блеснув глазами. Псы насторожились, а остальные усатые утекли в темноту, шипя в ответ. Ара кракнул, взлетев к прорехе наверху.

— Слишком много нервов… — последний из людей качнулся в кресле-качалке, заставив заскрипеть половицы и вздрогнуть тех, кто забыл о нем. Шевельнулся темной глыбой, наклонился ближе, мелькнув роскошной бородой. — У нас есть пословица. Про собак. Что, мол, две собаки грызутся, третья не лезь. Только это не про нас с вами. И давно.

Спор прекратился. Слова упали тяжело, глыбами льда. Лампа не желала светить на говорившего. Выхватывала бороду, крепкие сильные кисти и запястья с толстыми кожаными браслетами. Морщинистая недовольно дернула щекой. Но помощь приняла с благодарностью, кивнув темноте с бородой.

— У нас мало времени, — борода шевельнулась в такт словам, — надо решать. Прямо сейчас. Я тоже против восстановления боевых магов, но не хочу нести ответственность без ваших дружеских плечей. Не вижу смысла обсуждать. Либо свобода Карлу и поиск учеников, либо мы скоро начнем грызть друг друга. Мне все равно, кого из вас грызть. Чужого мне не нужно, вы знаете.

— Никто не останется в стороне! — Рыжая блеснула изумрудами глаз. — Ты знаешь!

— Верно… — бородатый замер, покрутив в пальцах черный кружок. — И?

— Они нужны. — Морщинистая положила руки на рукоять трости. — Мой голос уйдет за поиск и дальнейшее.

— Карл нам нужен… — бородатый засопел, став похожим на медведя, — Карл и, чтоб его, новая свора малолетних отморозков, его отморозков. Говорят, последняя группа Мельхиора пропала чуть раньше его самого.

— Говорят, — вуаль качнулась, — что в мир хочет попасть кто-то из Древних. Потому начинают пропадать маги. Истинные маги и полукровки.

— Маяк. — Страшный человек, прячущийся от света, выждал паузу. — Маяк в Испании, там жила пара, муж с женой. Они растили ребенка. Я был там, видел, во что превратилось их жилище. Подводники нанесли удар первыми, и мы должны ответить.

— Подожди, — старая и худая чопорно выпрямилась, — ты не можешь знать наверняка, а уже обвиняешь. И…

— Похитили «Кровь моря», уничтожили морских магов, — рыжая перебила ее, нисколько не смутившись, — и ты еще думаешь, что нам надо провести расследование? Люди ведут себя нагло, магия убывает, насыщая кого-то неизвестного, мы грыземся между собой.

— Вы опять спорите о своих заслугах и привилегиях, хотя еще не добрались до них, — вуаль мягко, как кошка, зевнула-улыбнулась, — а речь у нас с вами о простой вещи. Возвращении боевого мага Карла и помощь ему в поиске новых детей. Только так мы сможем выстроить первый рубеж обороны и против наглого человечества и против того, кто выпивает освободившийся дар наших братьев и сестер.

— Значит, голосуем, — борода дернулась в такт словам, — не будем терять время.

Против оказался только темнокожий. На стол, костяно щелкнув, приземлился белый жетон. Шесть против одного весомо. А кто знает, какую цель преследовал человек в таком красивом и дорогом костюме, полвека назад решившийся первым сказать о заточении лучшего боевого мага?

— Кто отправится за ним?

Морщинистая обвела сидящих цепким взглядом. Молчали недолго.

— Я, — рыжая кивнула, — он не сможет со мной справится. Ну и…

— Нет, — морщинистая мотнула головой, резко и зло, — только не ты.

— Я сделаю это. — Вуаль мягко качнулась, парок превратился в мерцающие льдистые алмазы, осевшие на муаре. — Мне с ним делить нечего. Вообще. И тогда говорила — нельзя так поступать. Мы все вспомним про него. Кто-то поддержал меня? Нет.

— Мы знаем, — бородатый недовольно дернул бородой, — можно было не напоминать. Это стало ошибкой. Надеюсь, он же ее и исправит. Но и оставлять просто так было нельзя. Это ты тоже знаешь.

— И я помогу ему искать нужных детей. Слушайте, мы спорим о ком-то из Древних, но не кажется ли вам, что их личность нам известна? Такой холод, и он так стремится попасть сюда.

— Ты считаешь, нам надо уходить? — рыжая фыркнула, — ты боищься?

Спора не получилось. Холод ломился внутрь, трещал досками. Странный, ощутимо темный холод с острыми ледяными когтями. Никто из людей в старом и давно брошенном дома не хотел встретиться с ним. Хотя, людей ли?

Чернота ночи, рвущаяся внутрь не могла этого знать. Просто горели дрова в камине, свечи горели сине-зеленым светом, а кто-то не мерз в деловом костюме или бархатном камзоле. Просто сверху смотрел большой синий ара, не обращавший внимания на мороз, а большие кошки боялись крохотной тоненькой кошечки. Просто старая масляная лампа помнила пальцы создателя, сделавшего ее во времена пирамид, еще блестевших совсем свежими сколами только уложенных каменных глыб. Просто холод казался живым и старался добраться до странных людей, вокруг которых сейчас замерло даже время. Все было совершенно простым. Для тех, кто сидел в старой комнате с прорехой в кровле.

Ночь не заметила, как они все ушли. Не поняла и не разобрала ничего. Сидели, молчали, смотрели друг на друга. И пропадали раньше, чем щелкали пальцы, стучала трость, двигался камешек четок или с треском крутился древний красивый браслет. Мерцание воздуха, легкий взблеск, пустота. Холод рвался внутрь, желая поймать хотя бы кого-то. Но первая свеча моргнула только после наступившей тишины и пустоты. Сине-зеленое мерцание слабело, моргало, шипело следующими угасающими фитилями.

Дверь не выдержала. Прозрачные ледяные цветы расцвели, разрослись, превратились в зеркально-черные шипы, тянущиеся внутрь. Доски хрустнули, ломаясь и разлетаясь медленно оседающими щепками. Холод шагнул внутрь, вырос шевелящимся и непроглядным черным пятном, заняв весь проем двери. Холод наваливался тяжестью, щупал остывшую в один миг комнату, злился, плюясь змеиными перешептываниями. Ночь моргнула всеми сияющими глазами и пропала за разом стянувшимися злыми тучами. И повалил снег.

Глава третья: Анна… Мария

Время обходит стороной многие вещи: памятник адмиралу Нельсону и заводскую трубу, ставшую мангалом, чей-то автомобиль «Жук», спящий в гараже или Мальборк, замок рыцарей-монахов.

Окна интерната детей-сирот с плохой социализацией время обошло стороной очень давно. Какие новые технологии, пластик и двойные стеклопакеты? Облупившаяся дешевая белая краска на деревянных рассохшихся и разбухших раз сто рамах. Решетка, вся такая романтичная в своих плетеных кругах металлической паутины. Вечернее солнце играется с ее ломаной тенью, раскрашивает блекло-белые стены в персик, пламя, янтарь…

— Завтра приедут. — Анни, сидя на койке, вздохнула. — Сегодня развезло все, река дорогу перекрыла.

— Что? Солнце вон… — Мари кивнула на окно. Ей не сиделось, кипучая энергия пятнадцати с половиной лет не находила выхода, крепкие маленькие ноги так и мелькали, из угла в угол.

— Это здесь и только к вечеру. А там… там жесть.

Мари не спорила, себе дороже. Да и права подруга, это точно. За пять лет привыкла, поверила в ее чутье. Говорит — дождь, значит дождь. И хорошо, есть время до утра или даже до полудня, побыть вдвоем напоследок.

— Ты точно не сможешь нас вывести? — Анна сдунула светлую наглую прядь, моргнула изумрудом глаза. — Мари?

Подруга помотала головой. Не сможет, как бы не хотелось.

Время не обошло интернат стороной не только в самом старом, хрипло отзывающемся старостью, здании. Таких карцеров им раньше не попадалось, да они и не слышали про них. Нет, не так… Слышали, просто не видели ни разу.

Старая решетка, дряхлые стены и заржавевшая дверь? Анни превратила бы ночью решетку в труху и заставила стекло расплавиться, закипеть убегающим молоком и они бы ушли. Как и раньше, в темноту и страх. Да, Мари тащила бы ее на себе до рассвета, искала птичьи гнезда, ежей и еще кого понерасторопнее, лишь бы вернуть силы, да, так и случилось бы. И их снова бы поймали, не разобравшись, кто сидит перед очередным полицейским и передали бы еще одной усталой тетке из опеки. И опять новый интернат, новые нахалки, желающие унизить низкую крепенькую Мари и тонкую длинную Аннет-Анни-Анну. И новые драки, и новые срывы Мари, без рук и ног превращающей в отбивную новую самую-пресамую крутую девочку. Так и было бы. Но не в этот раз.

Директор, высоченный, жилистый, в тяжелых очках с роговой оправой, редкими зализанными волосенками, даже не отправил их в основной корпус по прибытию. Четыре здоровяка и медсестра ждали подруг в его кабинете. И два шприца с прозрачной жидкостью внутри. Анни успела справиться с двумя, когда прямо в ее затылок, жутко хрустнув, не влетел кончик старой полицейской дубинки. А Мари застыла, испугавшись безумного гнева, плескающегося за толстыми стеклами очков. Гнева и жажды чего-то… кого-то…

В себя девчонки пришли здесь. В старом и ни разу не виденном карцере для уродов, рождающихся среди нормальных людей.

Ржавая дверь, закрытая гексограммой и печатью Соломона, почти не подпускала к себе. Мари обожглась еще в трех шагах и не решилась идти дальше, глядя на ладонь, покрытую волдырями ожогов, вскипевших на глазах. А Анни с трудом оклемалась к вечеру.

Решетка с ее паутиной из стальных прутков, покрытых непонятными ломаными загогулинами, парила опасностью еще сильнее. Так что…

Так что завтра, как сказал директор, за ними приедут. Как веревочке не виться, а кончик поймают, если знать, как ловить. Сдадут на опыты, начикают их тонкими пластинками на невесомые стеклышки для микроскопов. И все. Или чего-то хуже, о чем Анна знала, но всегда молчала.

— Может, сбежим по дороге?

Мари не ответила. Села рядом, обняла, прижала к себе.

Они встретились шесть лет назад, в своем первом общем интернате. Плохо социализирующиеся — это про них. Не желающие подчиняться злым и всегда недовольным воспитателям, замкнутые и злые дети, запихиваемые в старые дома за высокими заборами. Без пап с мамами, без остальных родственников или с ними, но не нужные.

Анна и Мария еще и оказались уродами. Только они сами этого не знали и так про себя не думали. И даже не осознавали, что могли и умели. Пока как-то раз, через полгода после встречи, к ним не перевели трех девочек старше. И тогда все понеслось.

Это не любила вспоминать даже Мария, спокойная и только вздыхающая из-за новой проблемы… Потом, когда они обе поняли, что больше не позволят издеваться над собой. Никогда. Пока чуть не убили одну из девочек, оставив за спиной побег и окровавленное плачущее тело, на короткий миг переставшее дышать. Потому они и боялись снова драться во всю мощь, полагаясь только на силу мускулов. А она помогала не всегда, даже очень не всегда.

Дверь скрипнула.

Мари обрадованно шагнула вперед.

Отшатнулась, охнув, села прямо на холодный пол, испуганно смотря на проем.

Директор улыбался в ответ на ее страх, поглаживая ствол револьвера.

Дверь скрипнула, закрываясь за ним.

— Мы старое заведение, с традициями. Не стоит показывать фокусы, — проскрипел директор, ткнув в сторону стены под решеткой. — Обе туда, быстро-быстро!

Мари помогла Анни встать, подхватила, отступая назад.

— Что вам надо?

Директор ухмыльнулся. Высокий, сутулый, с крепкими худыми руками и длинными узловатыми пальцами, глядел через прицел своих очков, зло кусал странной смесью гнева и неизвестной жажды во взгляде. Мари чувствовала, как тихонько трясется Анни под ее руками. Давно такого не случалось, что бы ее подруга боялась.

— Что вам надо? — повторила она. — Вы нас заперли, завтра нас заберут, что…

— Закрой рот! — скрипнул директор. — Знаешь, почему у меня есть пистолет?

— Револьвер. — буркнула Анни.

— Что?

— Неправильно называть револьвер пистолетом, вернее, правильно, но неуважительно. Револьвер старше пистолетов с обоймой в рукоятке и…

— Закрой рот! — снова скрипнул директор. — Все равно.

— Почему у вас пистолет? — послушно согласилась с таким ожидаемым желанием вопроса Мари.

— Потому что у нас необычный интернат. И мы всегда ждем таких гостей, как вы, две паршивые овцы в нормальном стаде… Моем стаде!

— Вы не здоровы! — Анни прижалась к стенке. — Мы отсюда не сбежим, вы знаете, и все равно тыкаете в нас этой железкой. Вы взрослый мужчина и сейчас старательно пугаете детей. Не стыдно?

— Так вы и не дети. Вы уроды, мешающие жить простым людям. Потому и оказались здесь, за решеткой с защитными рунами и этой дверью. Были бы нормальными, не стояли бы у стены. А я…

Директор подошел ближе, мотнул стволом, блеснувшим в остатках заходящего солнца.

— А я знаю вам цену. Всей вашей братии, пока еще живой и свободной. Вам не повезло, но я только рад этому.

— Что мы вам сделали?

Мари задала вопрос и испугалась, глядя на его лицо.

Побелевшее, с резко прочерченными морщинами, злое… до ненависти.

— Вы?! Вы все одинаковы! Дети… вы дети? Вы подростки, вам пара шагов до настоящих ведьм, настоящих, убивающих вокруг себя все добро, человечность, порядочность, любовь к людям, вы…

Он замолчал. А Мари вдруг поняла две простые вещи.

Директор, чьего имени она даже не услышала, ненавидит их.

И слишком жадно смотрит на ее красавицу-подругу.

— Не трогайте нас! Вам же будет завтра хуже!

— Мне?!

Мари точно ошиблась, не надо было говорить такое, не надо…

За его аккуратно прилизанными блестящими волосами, такими строгими очками, отглаженной голубой сорочкой и узким галстуков, за должностью и возрастом прятался озлобленный до ненависти подросток, сейчас выбирающийся наружу.

Ствол револьвера подрагивал, поднимаясь.

Льдисто блестели стекла очков, сверкающих снайперским прицелом.

Кривился тонко-сухой рот, рвано прыгающий кончиками губ.

Острые темные глаза застыли, впившись в побелевшую от страха Анни.

— Мне?!

Ох…

Никто не понимал, почему они звали друг друга по-разному, коверкая такие простые имена. И не пытался хотя бы немного разобраться во всем остальном. Это все жизнь вокруг, да-да, делает людей жестче, хуже, темнее. Мари убеждала в этом и себя и подругу. Единственного близкого человека на всей земле. И дело не в людях.

Анна-Анни-Аннет-Энн два года назад попалась патрулю, ищущему двух сбежавших девчонок. Они тогда случайно разделились. В патруле были приехавшие откуда-то полицейские и трое местных ребят, в полувоенной форме какой-то непонятной им обеим организации.

Анни потом не хотела быть Анной. Анна, Благодать, слишком чистая, чтобы быть ею, так и сказала. Мари не спорила. Только чуть поправила свое имя, решив поддержать ее.

Анни боялась злых мужчин, боялась с тех пор, два года назад. Цепенела и не могла ничего поделать. Как сейчас, когда напротив нависал страшный озлобленный мужчина, прячущий внутри совершенно злого подростка, когда-то давно обиженного кем-то, похожей на них.

Директор шагнул вперед, повернув ствол на нее, на Мари.

— Ты хотела сбежать, дрянь такая… и подруга тоже. А я, видите же, успел, действуя по инструкции. Решетка старая, дверь тоже, ослабели, не сдержали вас… почти. Понимаешь, моя храбрая дрянь?!

Черный провал ствола уставился на Мари.

Анни пискнула, задрожав всем телом.

Дверь загудела, сильно и низко. Директор покосился назад, удивленно и испуганно.

Металл, вибрируя, ржавел на глазах. Вспучивался пузырями, превращающимися в разлетающиеся невесомые рыжие хлопья. Остро пахло умирающим железом.

Директор, странно всхлипнул, дергался назад, дергался всем телом, медленно, преодолевая неожиданный паралич мускулов. А дверь все облетала, рассыпаясь прахом. Рыжим и едко воняющим прахом.

— Да мы, никак, успели! — донеслось в проем, рассекающий защитную гексограмму ровно посередке. — Это же хорошо.

Мари всхлипнула, глядя на заинтересованно заглянувшего внутрь карцера высокого и бородатого, да еще в шляпе. Следом светлели еще несколько лиц.

— Револьвером в детей тыкать, фу-фу-фу, как некрасиво, — каркнул мужчина, — а ведь взрослый, казалось бы, человек. Так, мы заходим, девочки, давайте без глупостей, раз уж печати сняты.

Точно! Мари встрепенулась, собирая внутри всю накопленную силу. Сейчас она…

— Я же попросил не дурить! — рявкнул бородатый, доставая что-то из кармана. — Ай-ай, Марианна, как не стыдно не слушаться взрослых и, что немаловажно, хороших людей. Не заставляй меня тратить на вас еще один жетон. Они нам еще пригодятся.

Кому нам?! — читалось во взгляде Анни. И Мари согласилась с ней полностью.

— А вот и мы, пока все имеющиеся в наличии кадеты. — довольно оскалился странный незнакомец, кивнув на сопровождающих. — Злой, Снег, Алекс и Майка.

— Майя!

— Майка! — рявкнул бородатый. — Ты мне еще поспорь тут! Кто в обед не сумел мне курочку принести? Майя? Нет уж, Майка-неудачница!

— Вы кто? — спросила Анни. — И откуда знаете, что она Мари?

— Откуда надо, чудеснейшая Энн. — бородатый довольно приподнял шляпу. — А я, позвольте, милые девушки, Карл. И у меня два вопроса.

— Какие? — поинтересовалась Мари, уже собравшая в комок всю силу внутри. Выпускать ее не спешила, чувствуя похожее в каждом вошедшем, и даже в единственной девочке, лучившейся острыми золотистыми лучиками. Жаль, директору не видно.

— Сейчас. — Карл кивнул крепышу в светло-грязном. — Сделай нам стену. Скоро охранники очухаются, а где револьвер системы Нагана, там и трехлинейки. А с ними справиться тяжело, больно уж начальная скорость у пули убойная. Я сейчас не поймаю и не остановлю.

Крепыш кивнул, оборачиваясь к совершенно рассыпавшейся двери. Повеяло холодом, по стенам побежали распускающиеся белые, голубые и зеленоватые цветы и лепестки мороза. Раскинули длинные плавные ветви, захватывая дверной проем с обнажившимся кирпичом, зазвенели, застывая, разрастаясь в стороны.

Стена, растущая разом и по всему косяку, толстела, теряла прозрачность, наливалась холодной синевой изнутри.

— Молодчина, Снег, — похвалил Карл, — сильно не разбрасывайся энергией, уходить нам к реке… и пешком. Но уходить надо прямо сейчас.

— Какие два вопроса?! — рубанула Мари, уставшая от последнего дня сильнее, чем от последнего года.

— Спешка хороша при ловле блох, Мариэтта, — усмехнулся Карл, задорно тряхнув бородой. — Но, хорошо. Первый простой… есть хотите?

— Что?! — Мари даже притопнула от злости, по-кошачьи округлив глаза, смотря на него.

— Очень хотим — сказала Анни.

— Умница! — Карл подмигнул и бросил упаковку арахиса. — Еды особо нет, но чем богаты. Вот всегда любил длинноволосых блондинок, они умницы. Не то что короткостриженые, да еще и рыжие… Ох, не люблю я рыжих, Маришка… Орешки будешь?

— ….!!!

Единственная девочка среди них поморщила аристократичный тонкий нос, Снег неожиданно покраснел, еще один мальчишка, Алекс, вылитый скейтер, уважительно присвистнул. Черноволосый большеголовый Злой сплюнул и закинул в рот новую порцию жвачки.

— Очень не люблю, — повторил Карл, — и за невоспитанность тоже. Ладно, сиротки, второй вопрос звучит интереснее. Нормально относитесь к поездам?

— А причем тут поезд? — поинтересовалась Мари, озабоченно прислушиваясь к странному шуму за ледяной стеной.

— Ну, нам с вами придется немало проехать в ближайшие пару суток. Я что-то забыл сказать, да?

Карл ухмыльнулся, глядя на вытягивающиеся от удивления лица подруг.

— Да, мои милые девочки, здесь вы не остаетесь. Надеюсь, что не расстроитесь. Все, хватит болтать. Отойдите от стены… Предпоследний жетон, оцените, и все ради двух каких-то замарашек, да еще и наглых.

— Я не наглая! — возразила Анни.

— Это пока не отошла. И не ври мне, девочка. Все вы в вашем возрасте наглые и любите почесывать опухшее ЧСВ. А блондинка ты, рыжая или еще какая — роли не играет. Отошли, я сказал!

В руке Карла, плавно и красиво перекатываясь между пальцами, крутился вытянутый костяной овал, украшенный тонкой резьбой. И, прямо на глазах, наливался густо-багровым свечением.

В лед начали долбить из коридора.

Карл метнул костяной жетон, горящий красным, неуловимым быстрым движением. Раскаленный огонек мелькнул, звонко стукнул в стену, потянувшуюся было золотом опасной охранной паутины навстречу… и тут же потухшей. Костяной овал, войдя в кирпич наполовину, хрустнул, выплескивая горящее и алое, тут же разбежавшееся в стороны ломаными переплетениями.

— Как это?! — Мари успела удивиться, уже забыв о двери, разлетевшейся хлопьями ржавчины. Но удивлялась недолго.

Стена и решетка рассыпались прахом, внутрь ворвался холодный ветер, густо пахнущий дождем. И свободой.

— Да… — протянул Карл, дуя на покрасневшие и обожженные, не хуже, чем у Мари, пальцы. — Может, желаете здесь остаться, с вот этим вот самым директором, или кто он еще? Так я не настаиваю.

— Мы уходим с вами. — Анни дернулась к кровати, забыв про отобранный рюкзачок.

— Это ищешь? — поинтересовался скейтер, подняв руку с синей торбой, украшенной смеющимся шутом в двухконечном полосатом колпаке. — Лови.

— Да. — Карл остановился рядом с директором. — Пистоль, пожалуй, заберу.

— Револьвер. — Анни поморщилась. — Это уважитель…

— Я знал старого оружейника Энцо из Савойи, девочка, любящая оружие… — подмигнул ей Карл. — И могу называть эту штуку как хочу. Понимаешь?

Анни ойкнула и кивнула.

— Отлично. Теперь уходим, Злой, на тебе сторожа снаружи, Снег, нам нужна дорожка отсюда и до реки. Силы есть?

Сивый крепыш кивнул. Мари вздохнула, понимая, что в первый раз за всю жизнь ей самой хочется назвать кого-то именно уродом. И вовсе даже не этого вот… Снега. А тот, совершенно спокойно и внешне даже не напрягаясь, вытянул руки вперед, ладонями вниз, и сотворил самое настоящее чудо. Ледяную неширокую дорожку, бодро порскнувшую от пролома в стене и вниз, прямо к открытым воротам, видневшимся вдалеке и дальше, куда-то к той самой реке, что Мари заметила, подъезжая к интернату.

Директор злобно косился вслед скейтеру, доставшему из своего рюкзака доску без колес, все такой же застывший. Карл, прежде чем встать на поблескивающую ранними звездами дорожку, отражающую очистившееся небо, заглянул ему в глаза. Вздохнул, почесав бороду.

— Раньше было проще… — бородатый потрепал директора за нос. — Свернул бы тебе шею, как куренку, и пошел дальше. Больше ты не заслуживаешь, тоже мне, воспитатель детских душ. Отпустил бы их себе, как человек, ушли бы девчонки, а ты… Ладно. Вперед, кадеты, так неожиданно свалившиеся на мою старую бедную голову.

— Я Алекс, если что, — напомнил скейтер Анни, — держись меня, выручу.

На Мари он даже не смотрел. Встал на доску, умело наклонившись вперед, оттолкнулся, набирая скорость и заскользил, выбивая блестящую ледяную стружку.

— Пристегнитесь, — Карл кашлянул, — ну или как-то так. Рюкзаки под задницы и вперед. Что, Майя, печеньки раскрошишь? Не беда, и так съешь.

Майя и Злой, вернувшийся снаружи, покатили следующими. Рюкзаки в ход не пошли, Злой, щелкнув пальцами, разломал кровать и отдал девочке одну из досок-боковинок. Остальным Карл ткнул прямо на матрац. Сам не сел, следя за посадкой подруг и Снега. Алекс уже вертел пируэты за открытыми воротами, вихрем пронесшись мимо застывшего сторожа, выглянувшего из будки рядом.

— Причем здесь Савойя… и что это? — шепнула Мари Анни, обнимая ее, как уселась позади.

— Там делали первые пистолеты. Полтыщи лет назад.

Мари шмыгнула носом и покосилась на Карла. Тот подмигнул и толкнул матрац-ледоход ногой. И все вокруг вдруг слилось в одну сплошную полосу, летевшую мимо с растущей скоростью. Где-то на повороте за воротами Мари не удержалась и завопила. То ли от страха, то ли от восторга, упиваясь ветром, бьющим в лицо. А сзади, как-то совсем неожиданно, ее крепко и надежно придерживала теплая рука Снега, неведомо как управлявшего их странными санками.

Она оглянулась, привыкнув к несущейся по бокам смазанной ленте деревьев-кустов-травы. Ледяная дорожка держала их на своей спине надежно, несла чуть подкидывая и испаряясь за спиной… За спиной Карла, в своих ботинках несшихся по ней с видом заправского голландского конькобежца, заложив руку за спину и второй ритмично отмахивая при каждом шаге. И он, вроде бы, даже катился с закрытыми глазами. Вот такие дела.

Ветер свистел в ушах, мелькало по бокам, сверкали отраженные звезды и ледяная крошка, выбиваемая троицей впереди. Наверное, это было для них не в первый раз, сама Мари так смело не смогла бы. Ни на скейте без колес, ни на боковинках от кровати. И ей вдруг очень-очень захотелось научиться этому, стать такой же смелой. Она еще раз оглянулась, вздрогнув, когда столкнулась с хитрым прищуром Карла, таким явственным даже ночью.

Он опять подмигнул. И Мари вдруг рассмеялась, легко и свободно.

«Ты очень смелая», сказал его взгляд.

Верно, а она ведь и забыла, сколько всего прошли вдвоем с Анни, пока не оказались в старом карцере, гасившим все их умения, и пока вдруг не рассыпалась трухой дверь, проржавевшая за несколько секунд. Мари оглянулась еще раз, опять столкнувшись со взглядом Карла.

«Ты очень смелая, — шепнул взгляд, — и это хорошо. Впереди у нас много страшного, приготовься…»

Глава четвертая: опасное танго стальной змеи

Станция как станция: в один этаж, дощатыми желтыми стенами и растрескавшимся перроном. Одна из немногих между большими городами, все чаще оставляемых за спинами.

Но эта самая оказалась красивой, даже романтичной. Желтый цвет за лето подвыцвел, но держался, мягко светясь последним солнечным теплом в окружении горящих рябин и разноцветья настоящих кленов. Ветерок мотал взад-вперед паутину, невесомую и приставучую, чуть что — цеплявшуюся за девичьи волосы. Не везло даже пылающему ёжику Мари, не желавшей надевать капюшон или бейсболку, свистнутую в последнем городе. Карл, устав с ней бороться, сплюнул, проворчав что-то про «рожоного ума нет, никакого не даешь» и погоню за спиной, да про приметы. Но народа на станции почти не виднелось и Мари гордо ходила с непокрытой головой.

Они сидели на скамейках под деревьями, уставшие и физически и от ожидания еще одного пригородного поезда. Границу последней оставленной области протопали на своих двоих из-за ремонта полотна. Сидели, кто подремывая, кто просто глазея вокруг. Алекс, прикрутив колеса к доске, стучал ими на разбитом асфальте станционной стоянки.

И то хорошо. Вчера Алекс и Снег, в очередной раз зацепившись, начали мериться кто круче. Руку Алекса, промерзшую до голубой прозрачности потом приводили в себя какой-то настойкой из запасов Карла. А Снегу пришлось срочно собирать непонятные травы да корешки по указке того же ругающегося, на чем свет стоит, Карла, чтобы отрастить волосы на голове. Вот и пусть себе катается, тем более, соперник его занятие себенашел. Да еще какое…

Майка со Снегом, спрятавшись на самой дальней скамье, что-то читали. Набег на супермаркет порадовал набитыми едой рюкзаками и маленьким отдельчиком с книгами. Мари не стыдилась, не так вырастили, и не такое делать приходилось. Найденный в мягких покет-буках «Террор» она оставила для поезда. Книжка толстая, но и ехать им придется часа два только в одну сторону.

— Чо творишь?!

— Смотри куда катишься, серфер страный!

— Я тебе…

— Тихо!

Карл разом оказался о уже начавших разминаться Снега с Алексом. Эти двое, как холод с жаром, друг друга переносили с трудом и цеплялись за каждое слово. А Алекс, то ли случайно, то ли специально, задел ногу Майки своим скейтом.

— Разошлись! — Карл по-настоящему злился редко. Но страшновато. Как сейчас, когда оба сцепившихся вдруг повисли в воздухе, на полном серьезе поднятые им за воротники.

— А как мы разойдемся? — поинтересовался Алекс.

— Молча! — рявкнул Карл и тряхнул его. — Еще раз и будете у меня гавкать, а не говорить.

О как… Мари кивнула, неожиданно веря и вздохнула, глядя на книгу, ставшую вдруг не такой интересной. Было с чего.

Анни, неожиданно оказавшись не с ней, передвигала шахматы на походной пластиковой доске. Злой, меланхолично жующий новую мятную пластинку, играл красиво и умело. Сама Мари игру не жаловала, понимая, что стратегии ей не хватает. А вот Анни очень даже любила, уже успев выиграть две партии из пяти. Или одну? Наверное, что одну.

Над головой неожиданно и страшновато заскрипело. Мари вздрогнула, задрала голову, рассматривая странную пеструю и большую птицу, уставившуюся на нее черным жемчугом глаз и совершенно не боявшуюся человека. Точно, не боявшуюся, еще раз скрипнувшую до мурашек по спине.

— Кладбищенская птица. — Карл вдруг оказался рядом, сел, рассматривая ее не менее внимательнее. Птица крутила головой и скрипела. — Козодой. Не видела раньше?

— Ни разу. И даже не читала.

— Говорят, козодои скрипят к покойнику. Или беде.

— Правда?!

— Вранье. Кому-то и белая лошадь к плохому. Люди всегда ищут приметы и потом прикручивают к ним следствия. Знаешь, сколько черных кошек сгорело на кострах в свое время?

— Много?

— Очень.

— Сволочи… — Мари вздохнула. Она всегда мечтала именно о черном тарахтящем пушистике. — Ни за что жгли, дикари тупые!

— Ну… — Карл покрутил пальцами, — не то, чтобы прям ни за что…

Мари уставилась на него, всем своим живым курносым лицом изображая вопрос.

— Фамильяры, Маришка, чаще всего были именно кошками. Черными. Тут не ошибались… чаще всего… когда находили ведьм правильно.

— Ведьм?

— Ты меня удивляешь, девочка. Кто три дня назад сбежал из-под рунной защитной линии прямо по ледяному факту магии? И вот ты сидишь и поражаешься упоминанию ведьм с фамильярами. Хотя, о чем это я, честное слово. Вы же дети своего века, считающие сказками длинноносых теток в смешных колпаках и влюбляющиеся в мм-м… как их… о… опе… операционки.

— Чего-о-о?!

— Что только не случается в жизни, Маришка. Пусть меня и давно не случилось в мире, но я открыт для него и познаю новое всем собой. А операционки, хм-м-м, как оказалось… так ласково и красиво говорят… Ну…

— Да ты…

Карл смеялся над ней. Сидя совершенно прямо и с очень строгим лицом, раскатывался беззвучным смехом, пряча глаза за очками с синими стеклами. Их Карл, видно для разнообразия, купил. В том самом, обчищенном их бандой недомагов, супермаркете.

— Да ну тебя!

Мари сама рассмеялась. Остальные даже не оглядывались, давно привыкнув к Карлу, совершенно точно скучающему по разным проявлениям эмоций и чувств. Особенно в плане посмеяться, подколоть и… поиздеваться. Вел себя как форменный подросток, порой казавшись моложе их, за три дня ставших куда серьезнее. А вот Карл… тот издевался, как мог, становясь даже чем-то обыденным. Хотя тут привыкнуть оказалось тяжело, и ни у кого пока не получалось. Издевался Карл умело и с огоньком, ни разу не повторившись.

Майка, иногда тосковавшая по недавнему прошлому, порой делала селфи, сохраняя в телефон и изредка с тоской просматривавшая их. Карл, пару раз наблюдавший ее с вытянутыми губами, только хмыкал. Сил у него точно хватало не на многое, но на проделки явно имелось. После третьего селфи с «утиным клювом», по мнению Карла, губы вдруг выросли и торчали вперед и вверх целый день. Смеялись все, кроме Майки и, почему-то, Снега. И Злой то ли криво усмехался, то ли просто жвачка ему попалась невкусная… Мари так и не поняла.

А вот сделать звонок отчиму, а Мари так и порывалась, запретил. Строго-настрого, отведя в сторону и что-то нашептав на ухо.

Алекс, нашедший себе профи-доску, вдруг оказался в окружении трех молодых и крепких продавцов, недоуменно смотрящих на тетрадные листы в руках кассира, подсунутые вместо денег. Отвлекать разом разозлившихся парней пришлось Анни, неожиданно превращенной Карлом в модную дурочку-блондинку с юбкой, еле-еле прятавшей трусики. Сам Карл ухахатывался над обоими незадачливыми волшебниками-недоучками, еле сумевших дать деру из магазина. Доску, как несложно догадаться, Алекс оставил там же. А Анни долго ворчала по поводу невозможности хорошо прописать с ноги из-за чертовой юбчонки, на деле оказавшейся мешком из-под картошки, подобранным на мусорке.

Веселился бородатый негодяй в летной куртке как мог и постоянно. И только на второй день Мари поняла простую вещь: она перестала дергаться и высматривать полицейских, наверняка ищущих их. Черно-серебристая борода дрожала в тон хохоту и отвлекала от ненужных опасных мыслей. Как хороший врач, заговаривающий зубы так, что даже не чувствуешь укола.

— Карл?

— Да, Маришка?

— Хорошо, про ведьм все понятно. Скажи, почему мы прячемся, ты же маг. Или…

— Все верно, — шляпа качнулась вслед его кивку, — дежа-вю какая-то, только вот-вот вон тому дурню на тележке все объяснял. Может, у него спросишь?

Спрашивать у Алекса? Ну… Мари не хотела. И даже не из-за несносного характера, нет. Почему-то не могла заговорить с ним, почему-то. Хотя, нет, Мари вполне понимала — почему, но думать про это не хотела. Парни такие дураки, не стоило тратить на них ни времени, ни мыслей.

— Все-таки мне снова рассказывать?

Мари кивнула. Она была даже согласна на эту, такую не нравящуюся, почти до злости, Маришку… Маришка… Маришка!!!

— Магия повсюду, Мари, и она не бесконечна. Есть определенный запас, что растекается по крови каждого необычного существа, даже из Старого народа. Но особенно много ее в магах, они питаются ею, копят год за голом. И еще… Она не всемогуща, не надо так думать. Но маг может очень многое. Ты понимаешь меня?

Вот чего она не любила, так вот такого учительского тона! Почему взрослые так любят вдруг становиться всезнающими и мудрыми, поучающими глупых деток-птенчиков? Понимает, конечно, она ж не дур…

— Мы с тобой не настоящие маги.

Что?!

— Настоящих в мире не так много, и каждый из какой-то древней семьи. Да-да, Маришка, как в том самом фильме с книжкой. Такая вот несправедливость.

— А кто тогда я? Ты? Анни?!

Карл усмехнулся. Недобро и с затаенной в усмешке злостью, давней и обидной.

— Ненастоящие маги, годные только для одной вещи. Какой, хочешь спросить? Воевать, добывая истинным порядок и равновесие в мире. Ты, я, они вон… даже скачущий на своем самокате без ручек Алекс, случайная ошибка, не больше. Вам с Анни даже проще, вы не знали папы с мамой и вам все равно на одну простую вещь. Магия каждому, и мне, передалась через кого-то из родителей.

Простая вещь? Мари покосилась на Алекса, проехавшегося по бордюру. И поняла…

— Его отец ему не родной. И мама никогда этого не говорила мальчишке, и похож он на нее, скорее всего, в лучшем случае. Ну, или отчим хороший человек, вот и все. Никогда ничего не говорил и уж точно не попрекал маму Алекса. Мне даже жаль, что так вышло.

— Жаль?

Карл кивнул.

— Знаешь, где я вырос?

— Где?

— У Северного моря, в стране тюльпанов и мельниц. Через десять лет, после того, как появился на свет, герцог Альба решил прижать нас к ногтю. Пехотные терции испанских наемников, тяжелая конница, пушки и пики, сгоревший порох и плач, вот что хорошо помню сейчас. Но иногда мне снится настоящее детство, когда пахнет маминым хлебом, в очаге горячий молочный суп, а мне только и надо с утра, что выгнать к каналу наших гусей.

Карл снял очки и повернулся к ней. Мари хотела отвести взгляд, но не успела, разом окунувшись в бездонные угли его глаз. Окунулась, замерев и крича от страха где-то в своей голове, потому что…


…копыта взрывали землю, разбрасывая жирные комья, топча аккуратную лужайку рядом с небольшим островерхим домиком. Тот полыхал, поблескивая остатками маленьких стекол в уцелевших переплетах, прятавших за собой белые горшки с цветами. Пестрые занавески уже занялись, но цветы еще смотрели мирно и красиво.

Деревянные остроносые башмаки, полосатые чулки и недавно белый передник, становящийся все более красным. Пятеро усачей в стальных островерхих шлемах-рокантонах, похожих на шляпы, с алебардами и тяжелыми аркебузами, мирно попыхивающими длинными фитилями, резавшими гуся за гусем.

Мари всхлипнула, глядя на мальчишку, только-только прибежавшего со стороны зеленовато-заиленного канала, убегавшего к мельницам на дамбе вдалеке. Смотревшему на грустные и немигающие глаза собственной матери, лежавшей у грязных сапог солдат, не обращавших на паренька никакого внимания.

И зря.

Сталь кирас и шлемов скрипела, загибаясь внутрь. Кричали испуганные кони, сбросившие седоков, взбесившиеся и топчущиеся по ним сталью на копытах. Кричали гуси, окружившие солдата с ножом, гуси, алые почти по самые крылья.

Мальчишку подстрелили в плечо с арбалета, связали по рукам и ногами, тащили к сухому и суровому человеку в черной рясе, с большим распятием на груди и с выбритой тонзурой.

— Ихо де диабло, санкта Мария! Ихо де путал лос диаблос!

Мальчишка смотрел мертвым взглядом на спешно собираемый костер и не слушал монаха, торопливо читавшего что-то на латыни.


— Как ты выжил?

Мари, отпущенная Карлом из его воспоминаний, мелко тряслась, сглатывая пересохшим горлом и блестела глазами. Слезы катились сами по себе, а в душе, ноя и скребясь, бушевала чужая боль и тоска. Как же больно!

Карл усмехнулся, возвращая назад очки.

— Магия оставляет след, Марылька. Мой оказался очень сильным, я почти полностью иссушил себя, не зная, как справиться. Такой вот оказался первый раз, и пришлось выплеснуть все, копившееся мои первые десять лет жизни. А как выжил?

Козодой скрипнул еще раз. Карл вздохнул и щелкнул пальцами. Птица подпрыгнула, неожиданно крякнув и почти упала, в последний момент нелепо замахав крыльями, переливающимися в закатном солнце.

Остальные замерли, глядя на нее, переводили взгляды на Карла, блестевшего ровными и чуть желтоватыми зубами через черноту усов с бородой.

— Чего? Надоел мне этот козодой, пусть думает, что он индоутка. Как выжил? Да просто мимо проходил Якоб, а у него на постоялом дворе в Стреендаме сперли лошадь. Самый настоящий маг захотел спасти, пополнив свою коллекцию, какие-то картины. Ведь у меня на родине любили писать натюрморты, с окороками, фруктами и прочей вкуснятиной. И старика Якоба отправили их спасать, и он, злющий как тысяча лепреконов, шел пешком до речной гавани. А тут жгут меня, мальчишку с половиной магической крови.

Мари невольно хихикнула.

— Смешно? Мне тогда было не до смеха, не говоря про монаха с солдатами. Якоб, напомню, оказался очень зол, кобылу-то купил за десять гульденов, а жадина он еще тот… был. И тут след от моей выходки, и я почти на костре. Хотел бы пожалеть солдат, но они того не стоили.

Алекс подкатил последними, стуча колесами. Сидели вокруг, стояли, прислонившись к полыхающим кленам. Карл кивнул, разглядывая ребят.

— Вы умеете очень мало, кадеты, кроху от того, что сможете делать. Снег, тебя мы несли под руки два дня назад, когда ты потерял сознание, и нам пришлось выбираться с тобой на закорках. Майя, ты еле встала тогда, в доме отчима, помнишь?

Помнили все. Мари вздохнула, окунаясь в каждый случай, когда была нужна сила, когда потом ее мог легко прибить даже малыш лет семи.

— Не тратьте себя часто, пока не доберемся до Айсштирка. Ледяной Замок сможет защитить всех, кто попадет за его стены. И меня… Пока я лишь чуть сильнее каждого и каждой из вас, кадеты. И то, только из-за своего опыта и вот этих чертовых амулетов в кошеле.

Карл тряхнул мешочек из грубой кожи, брякнувший жетонами.

— И их у меня все меньше. Поэтому мы с вами сейчас сядем вон на тот поезд, что тащится сюда и поедем до города, где сядем на такой же, только в другой конец, или заберемся в грузовой вагон, или сможем найти денег на билеты в автобус. Вы поняли меня, детишки?

Кивнули все и сразу, без споров, возникавших по прочим поводам. Разве что Алекс чуть задержался, в очередной раз мазнув по лицу Карла внутренней недоверчивостью и злостью. А Мари поняла, о чем говорил чернобородый маг. И почти увидела маму постоянно угрюмого парня с доской, что, как она узнала, каждое утро варила ему какао, такое нелюбимое. Ага… нелюбимое.

Горячий шоколад Алекс пил везде, где встречался автомат или если какао оказывалось в меню забегаловок. Пил и на какое-то время прятался внутри себя, подозрительно блестя глазами.

— Злой?

Тот достал из кармана пачку билетов протянул вперед, чтобы разбирали.

Карл взял свой и потопал к перрону, глядя на приближающуюся зеленую железную змею. Как из-под земли вдруг появилась опрятная старушка, споро выставившая раскладной столик и много-много кулечков с чем-то внутри.

Проходя мимо все стало ясно. Бабушка продавала последнюю, зимнюю, вишню, а почему-то очень увлеченно слушала Карла, громко рассуждающего о пользе пчелиных укусов для больных суставов и спины. Все ясно, даже очень.

В поезд Карл зашел с неприлично большим кульком, вкусно и сочно чавкая спелыми, лопающимися на зубах, вишнями. Хорошо, что не забрал у старушки, почти ощутимо потряхивающей спагетти на ушах, весь урожай.

Вагон Карл всегда выбирал последний, с дверью в конце. Никто не удивлялся, привыкнув к осторожности и постоянному бегству, стоило магу почуять хотя какую-то опасность. Мари постоянно высматривала полицию, но те, почему-то, чаще всего обходили их стороной. Хотя пару раз, высмотрев только ему одному что-то известное, Карл приказывал уходить и быстро. Провожая взглядом черно-красную форму никто не видел никаких различий, а Карл ни разу ничего не объяснил. Пока как-то не натолкнулись, почти нос к носу, на патруль с собакой.

Маг бросил один из своих жетонов и хитро вывел через пару подворотен на соседнюю улицу.

— Видели, на шевроне щит и на нем меч, разрубающий что-то косматое?

— Да, — протянула Майка, а остальные просто кивнули.

— Это СК. Служба Контроля. Нам им пока лучше не попадаться.

Ну, не попадаться, так не попадаться.

Людей, как и ожидалось, почти не оказалось. Сидели две торговки лимонадом, орешками и еще чем-то вкусно-неполезным. В углу посапывали дачники, появившиеся в последний момент, и все. И настраивал гитару музыкант, один из ставших совершенно привычными за последние дни. Такие постоянно встречались в близнецах мерно грохотавшего колесами поезда. Пели они плохо, и Мари с Анни, кривившейся от неправильных нот с куплетами, еле-еле терпели их присутствие.

Вагон попался необычно комфортный, с большими мягкими креслами. Мари села, вытянув ноги и довольно потянувшись. Анни и вдруг постоянно оказывающийся рядом Злой, устроились напротив друг друга, разложив между собой шахматы. Майка и Снег сидели справа, явно любуясь неожиданно позолотевшей осенью. Алекс решил отбиться от остальных, в очередной раз воткнув наушники и включив свой любимый рок.

А Карл сел рядом с Мари, глядя на дверь, ведущую в самое начало состава. Вроде бы расслабленный и довольно доедающий вишню. Но она уже поняла, когда маг становится настороженным. Вот прямо как сейчас… почему-то.

— Ты хитришь! — возмутилась Анни, в очередной раз провожая взглядом пешку, съеденную вездесущим слоном Злого.

Злой пожал плечами и следующим ходом забрал еще одну. Мари, недавно злившаяся из-за нового друга… ну, как друга… ну… может и так, Анни, снова увидела, как тот начинает издеваться над ней. Вот-вот, также точно вчера дурочка Аннет продула три партии подряд, методично теряя фигуру за фигурой, съедаемых Злым по старшинству.

— Злой! — снова завопила Анни, едва отбив ладью, и тут же потеряв коня.

Мари улыбнулась. Учись-учись, подружка, снова сейчас проиграешь.

Снег и Майка о чем-то шептались, придвинувшись друг к другу. И им явно было хорошо вдвоем, вон, почти лбами стукаются. У нее самой такого и не случалось, если не считать руки Снега, держащего ее тогда, на льду. Да и ладно, стоит о таком думать, что ли?..

— Айсштирк подарит тебе не только новый мир, Маришка. — Карл сплюнул в кулек последнюю косточку, не поделившись ни с кем. — Когда ты обучишься, у тебя будет очень интересная, опасная и долгая жизнь. Мы не настоящие маги, но кое-что перепадает и нам. Пусть и не всем.

— Если обучусь?

— Когда обучишься. Ты справишься, знаю. — Карл поправил очки, с которыми не расставался сразу после покупки. — Уж поверь.

— А многие живут так долго?

Карл усмехнулся.

— Не многие могут так долго выжить, Маришка. Сама узнаешь, потерпи.

Не многие могут выжить? Вот, блин…

Колеса стучали, равномерно, убаюкивая. Все же она так устала, да и остальные. Дах-дах, дах-дах, мерно и ритмично, как в танце-танго, когда она любила смотреть по визору соревнования. Поймай ритм и все будет хорошо, например, как сейчас, когда вокруг расплывается тепло, нет неожиданных порывов по-зимнему холодного ветра, проселков и старых остановок, мм-м… вон и тетки-торговки тоже спят, и гитару музыкант почти настроил, переливается звонкими струнами в такт стуку колес, наконец-то хороший музыкант со слухом и уверенными пальцами, и еще так сладко пахнет прелой листвой, от которой спать тянет еще сильнее… листвой… в поезде… в поезде?

Карл, накинувший свою куртку на плечи, перевел что-то на часах. Звонко тинькнуло, и сон как рукой сняло.

— Чаролист не используют как оружие, — протянул Карл, не вставая с кресла, — да еще так много, да еще и неразбавленную тинктуру. Людей бы пожалел, еще минут десять и не проснутся.

Кому он говорит?! Мари пошарила, с трудом разлепив, глазами вокруг. Анни вытирает рот, пустив, как маленькая, слюну. Злой, почесывая щеку, растерянно смотрит шалыми глазами. Майка и Снег… Майка и Снег спали, устроив головы на плечах друг у друга.

Только Алекс, сложив пальцы странным изломом, запомнив за Карлом, смотрел через сцепленные ладони в начало вагона. На вставшего музыканта, отложившего гитару… продолжавшую играть сама по себе.

Запах листвы стал сильнее, струны убаюкивали своим усилившимся звоном. Мари зевнула, желая просто свернуться клубочком, с ногами залезши в кресло и спать дальше. Карл нахмурился, снова повозился с часами… Т-и-и-нь! Вокруг снова зазвенело и голова стала чище.

Алекс, вскочив, отходил спиной, стараясь быстрее пройти два ряда кресел.

— Глупый ребенок, — музыкант покачал головой, — сел бы, проще будет.

Мари прислушалась к себе, неожиданно испугавшись. Сила не чувствовалась, совсем. Да что же такое?!

Пальцы сами собой повторили движения Алекса, она поднесла руки к глазам и посмотрела, поняв, что снимает морок.

Он не был человеком, этот музыкант, не был им совсем. Люди не бывают такими бледными, почти иссиня-белыми, с темными сосудами под кожей. И глаза не могут оказаться такими прозрачными, как у рыб. И нет на нем никакой джинсы с кожаными леггинсами, вместо них светлый костюм из замши, с вшитым ожерельем из птичьих черепов, больших костей и еще чем-то у шеи.

Не-человек протянул руку к футляру для так и поющей гитары, достал и соединил две изогнутые палки, неуловимо повел ими в сторону, и на одном конце вдруг появилось темное двойное лезвие, смотрящее рогами прямо на Мари.

— Глупые дети, послушавшие неудачника. — не-человек растянул серые губы в усмешке, блеснул остро-подпиленными треугольными зубами, поднял руку с небольшим пузырьком, выпускающим из себя почти неуловимый зеленоватый парок. — Лучше бы вы попались в руки ваших собственных охотников, людей, а не мне, сыну рода Хьорна.

Алекс покраснел, тщетно сжимая и напрягая руки.

— Это чаролист, людской ребенок, и струны из лунного серебра, не пытайся что-то сделать. Вы все не настоящие ведуны, и ваши силы тут не помогут. — Он шагнул вперед. — Как мне повезло, наткнуться на вас первыми.

— Дорого дают за наши головы, раз Старый народ решил напасть на боевого мага с учениками? — спокойно поинтересовался Карл. — Не боишься?

— Тебя? — не-человек снова блеснул своей пастью. — Нет, и никогда не боялся. Я охотник из рода Хьо…

— Ты просто чудь. — Карл сплюнул. — Обычная чудь с ковырялкой от дворфов. И прав ты только в одном. Их силы против тебя пока не помощники. А вот амулеты на тебя тратить и не стоит, слишком дороги. И так справлюсь.

— Ты мертвец. — пообещал не-человек и шагнул вперед.

— А ты много говоришь.

Чудь не из рода Хьорна скользнул вперед нападающим волком.

Куртка упала с плеч Карла. Руки пошли вперед, соединяясь перед грудью, плотно прижимаясь локоть к локтю, запястье к запястью.

Глаза не-человека вытаращились, острые рога дрогнули, поднимаясь, и…

Змеи-татуировки соприкоснулись, сплелись зелено-черным узором, зашелестели чешуйками, блеснули изумрудами глаз, закраснели раскрытыми пастями.

Мари успела заметить плеснувшее к белоглазой смерти дрожание воздуха, врезавшееся прямо в перекошенное лицо. Брызнуло вдруг появившимися черными брызгами, пахнуло сладким и мерзким.

Все случилось за пару секунд. И Мари никогда не видела ничего страшнее.

Не-человек прямо на глазах истлел и рассыпался позеленевшим прахом.

Запах листвы пропал сам по себе. Струны жалко звякнули и лопнули.

А Мари упала в обморок.

Изнанка мира (где-то далеко и чуть раньше)
Переулки старых городов прячут в себе память о прошлом. Иногда память оказывается обманкой-перевертышем, пряча в себе настоящее и никуда не ушедшее. Так и есть. Вот только порой древнее даже проще спрятать посреди стекла и стали замков новой эпохи, почти царапающих небо.

Обычные люди стараются не отрывать взглядов от высоты собственного роста. Напиши что-то, понятное немногим, выше, и никто не обратит внимания. Особенно сейчас, когда мерцающие дисплеи гаджетов не отрывают от глаз даже при ходьбе или сидя в транспорте. Очень удобно.

Лиловый шелк костюма переливался искрой от полностью выкатившегося солнца. Поблескивал камень булавки галстука густого винного цвета. Свет прыгал на жемчуге ритуальных шрамов эбеново-темного лица тяжелого человека, смотрящего вниз, на людской муравейник.

Муравьи торопливо бежали по знакомым тропинкам своей суетной и каждодневно повторяющейся жизни, не обращая внимания на уробороса, кусавшего себя самого и смотревшего на них со щита с высоты двух человеческих ростов. Никому нет дела до древней эмблемы. Как и до печати Трисмегиста под ним же. Кто помнит вековой алхимический знак? А тем, кто понимал, легче бы не стало. Обман нужен всегда, если хочешь выжить. Здесь, в небоскребе, магия слушалась не заветов учения Старого Света. Здесь повелевали вуду и сила Барона, рожденные в душной влаге Черного континента.

Амбози, хунган и боккор в пятом поколении, повернулся к застывшим помощникам.

— Что случилось?

Обе женщины-брухо, сильные ведьмы, молодая, кофейно-молочная и пожилая, блестевшая настоящей кожей племени н`коно, не поднимали глаз. Это плохо, значит, случилось что-то очень дрянное… В очередной раз.

— Говорите, — пророкотал Амбози.

— Пропали сосуды.

Не нужно объяснять, какие, обе брухо могли говорить только о держащих в своей медной тюрьме запертых и очень злых духов-лоа. Осталось только понять — сколько и откуда. Амбози очень надеялся, что очередная кража произошла не на островах Караибах.

— Новый Орлеан, — ответила молодая, то ли чересчур храбрая, то ли немного глупая. — Они пропали там, мессир.

Три сосуда с духами древних злобных чешуйчатых гадов со змеиными хвостами… Амбози, не думая, сломал костяную статуэтку слона, стоявшую на огромном полированном столе из ореха и палисандра.

— Ты должна была обезопасить хранилище.

Брухо опустила голову, не глядя на боккора. Она…

— Почему ты до сих пор здесь?

Кофейно-молочная ведьма молчала, лишь начала бледнеть, понимая собственную самоуверенную ошибку. Ее соседка тоже не поднимала глаз, но Амбози ощущал ее радость всем своим чутьем.

Это же понимали пять боккоров и брухо, глядящих на них с широких плазм, висящих на стене. Пользоваться изобретениями человечества Учение не запрещало, даже поощряло. Амбози мог бы вызвать каждого через хрустальные шары, но зачем расплескивать силу? Сейчас она становится все нужнее, даже самая маленькая капля не должна тратиться зря.

Амбози даже любил изобретения, иногда экспериментируя с ними и доступной колдовской силой, через амулеты и слабых лоа. Как его собственный «Сильвер Спирит», раритетный красавец «Роллс-Ройс», покрывающий тысячу миль без единой заправки, прячущий внутри кожаного салона много интересного и не дающий хозяина в обиду.

Обе брухо все также стояли статуями, только что молодая стала почти белой. Пятеро на панелях ждали очевидного. Наказания.

Духи-лоа, спрятанные в кувшинах, запечатанных древними печатями, закрывались не зря. Порождения Тонкого пограничья, могучие и страшные в своей обезумевшей злобе, подняли магов-вуду на невиданные высоты пять веков назад, подарив почет, богатство и место в мире колдовства. Вышедшие из повиновения они же и чуть было не сокрушили своих хозяев. Амбози только-только начинал свой путь, рядовым белым колдуном-хунганом, когда всю его школу отправили на помощь черным магам-боккорам, повелителям мертвых и одержимых. Из всей школы юного Амбози в живых остался только он сам, и уже больше никогда не вставал только на белую сторону.

— Кто-то погиб? — поинтересовался он у брухо.

Та лишь кивнула. Конечно, кто-то погиб, как же еще?

Сосуды прятались в подвале старого дома в колониальном стиле, окруженным надежной стеной, украшенной великим змеем Дамбаллой и головами умерших хунганов, защищающих дом-святилище хуфоро, ставший тюрьмой для безумных лоа. Мангровые болота, подходившие к задней стене, населенные аллигаторами и змеями, стали надежной защитой. Там обитали и другие, злобные клыкастые твари, спящие в густом болотном бульоне, верно служившие Амбози уже не один десяток лет, раз за разом поднимаемые им из мертвых и снабжаемые новыми лапами, хвостами и всем остальным.

Но нападавших никто не остановил.

— Кто нападал?

— Наемники-люди.

О, папа Легба, дай ему сил! Амбози подхватил, проходя мимо стола, ни в чем не повинного гиппо, выточенного из кости, и раскрошил в огромных ладонях-сковородках. Наемники-люди?! Наемники! Люди!!

— Я говорила этой глупой зазнавшейся кошке, — проскрипела старая брухо, — говорила! Что надо наплевать на полицию и поставить вдоль стены с десяток хороших черных ребят с автоматическими карабинами. Но она слишком самоуверенна, слишком сильно верила в благосклонность наших лоа, чтобы слушать!

Рука Амбози зависла над костяным Симба, хозяином саванн. Пять лиц на плазмах следили за ним, ожидая решения.

Симба стоял на столешнице не один, его окружали настоящие убийцы львиных прайдов — три молодые самки. Гордые и сильные, полные ярости и жажды охоты и смерти. Неожиданная подсказка, появившаяся так вовремя и, наверняка, не зря. Амбози часто уходил к Тонкой границе, где ждал встречи с Бароном, всегда пугающим белой маской-черепом, царящей на сильном угольном теле. И Барон отвечал его дружбе, порой подсказывая в самые неожиданные моменты. Старый шельмец знал толк в интригах и играх, умел ловко жонглировать людскими судьбами и создавать ловушки там, где никто и не заподозрит. И сейчас, явно почувствовав кипящую злобу Амбози, подсказал нужное.

А ведь он мог и сделать ошибку.

— Говорила?

Старая брухо закивала, застучав ожерельями.

— Но не сделала сама?

Амбози усмехнулся, глядя на новую игру темных оттенков. Ее конголезская кожа не могла посветлеть, и она просто серела, выдавая страх, охвативший брухо полностью.

— Если ты все понимала, видела ее ошибку, почему не переделала? О-о-о, вижу-вижу, надеялась отыграться на этой бедной девчонке, занять ее место, так несправедливо отданное не тебе.

Брухо тихо-тихо отступала назад, шелестя змеиной кожей пояса с вшитыми кармашками. Хочешь дорого продать свою жизнь?

Амбози родился в Дагомее, ребенком оказался в Новом Свете, рос на Караибах, из-за строптивого нрава передаваемый от хозяина к хозяину. И видел много разных странных людей, рисовавших мелом замысловатые спирали великого змея Дамбаллы, призывавших папу Легба для встречи с духами, великих колдунов и ведьм, на деле же — просто обманывающих доверчивых сыновей и дочерей Африки.

Эту Амбози помнил еще девчонкой, сам нашел ее посреди разгульной Гаваны, будучи уже боккором. Нашел и забрал с собой, подивившись плескавшейся в ней мощи. И даже надеялся вырастить из нее настоящую ведьму, как его наставница. Но она оказалась просто глупой курицей, не шагнувшей дальше собственной границы, боявшейся самостоятельности и не желавшей идти дальше. Потому и прожила лишь обычный человеческий век. Уже прожила.

Сдаваться она не хотела, уже понимая, что ждет. Да… лучше наказать ее, чем девочку, подающую надежды. И найти замену. Даже жаль, столько потраченного впустую времени…

Магия крови сильна, старая брухо владела ею хорошо. Две почерневшие скорлупки от яиц могли показаться кому-то смешными и глупыми. Но когда они треснули в ее сухих узловатых пальцах, между ними выступила свернувшаяся багровая жижа, впитавшая сотни душ, принесенных в жертву.

И брухо указала им на Амбози, сверкая белыми от страха глазами и шепча заклинания, такие же древние, как она. Да… силы ей оказалось не занимать даже на закате жизни. Рокотавшие в жертвенных ночах барабаны вернулись, гулко отдаваясь в огромной зале на верхушке небоскреба.

Бум-бум-бум-бум!!!

Ветер, пахнущий солью, морем, гниющими джунглями и тропическим дождем, пронесся мимо Амбози. Рассыпался, оседая мириадами невидимых капель, вдруг блеснувших алым и осевших повсюду, даже на его любимое кресло белой кожи. Одна капля сверкнула на галстуке, его новом и аккуратно выглаженном галстуке.

Бум-бум-бум-бум!!!

Души обтекали застывшую молодую ведьму, схваченную за горло высокой мерцающей тенью. Крались, стелясь над плитами пола, к большому тяжелому человеку посреди комнаты.

Бум-бум-бум-бум!!!

Глаза брухо сверкнули неожиданной радостью, когда первые черные когти царапнули Амбози по лакированным носкам туфель. А Амбози просто достал из кармана серебряную табакерку, и высыпал ее содержимое на ладонь. И дунул.

Бум-бум-бу…

Души, освобожденные из жертвенных яиц-ловушек, беззвучно заголосили, осыпаясь пеплом. Кровавые пятна, только что блестевшие повсюду, дымились и испарялись. А тень, выпустив горло еле дышащей молодой ведьмы, почтительно согнулась в поклоне.

Амбози поклонился явившейся лоа, кивая на старую брухо, замершей столбом. И уж точно понимающей — кто явился за ней. Не зря он водил дружбу с Бароном.

Мама Бриджит, высокая и рыжеволосая, белокожая, с пляшущими по рукам и открытому телу алыми розами, с вороном на плече и в поблекшем, пахнущим сырой землей платье, кивнула Амбози. Миг… пропала… оказавшись прямо за спиной брухо. Та не успела обернуться, когда алые розы, шелестя шипами гибких побегов-плетей, спеленали ее по рукам и ногам. Лишь запахло сильнее свежевырытой могилой, долетел звук падающих в нее камешков… и обе пропали.

— Ты отправишься на север, — Амбози поглядел на галстук, совершенно ничем не переливающийся, кроме искр ткани и булавкой. — Найдешь там замок во льдах и попросишь… передашь от меня просьбу. И вернешься назад с помощью. Не суйся в белое безмолвие напрямую, не давай повода Северянину заново начать ссору, он не любит нас. Отыщи проводников и воинов, тебе придется идти по опасным чужим тропам. И найди наемников, заплати полиции, чтобы не интересовались — а откуда столько хорошо вооруженных людей на нашей усадьбе. Поняла?

Брухо кивнула, косясь на место, где вот только стояла ее соперница. Прямо на полированном мраморе лежал оставленный в подарок-напоминание алый бутон.

— Отправляйся.

Амбози повернулся к плазмам, откуда смотрели десять глаз.

— Усильте охрану своих хуфоро, наймите людей.

— Что происходит, Амбози?

Чака, только Чака мог позволить себе… не спорить, нет, а задавать ненужные вопросы. Молодой и жаждущий занять его место Чака, не испугавшийся даже появления супруги самого Барона.

— Кто-то собирает опасные вещи. И не только здесь. Займитесь делом, а все остальное узнаете позже.

Чака хотел что-то сказать… но Амбози уже устал от него. Иногда магия полезна, помогает выключить все раздражающее. Экраны моргнули и потухли. Брухо все стояла на своем месте. Не зря ли, на самом деле, убрал ее соперницу?

— Что?

Как же ее зовут? Амбози вдруг понял, что волнение из-за пропажи сосудов с лоа куда сильнее, чем думал. Ниа… точно, Ниа. Амбози покачал головой, решительности в ней точно хватало. Решительная, как точно передает ее характер родовое имя.

— Я не должна показывать страх в Ледяном замке и не должна быть просительницей.

— Да. — А девчонка понимает все правильно, что он сам упустил. — Возьми с собой в дар золотого котенка.

— Им?!

Амбози понимал ее негодование и удивление. Золотые коты, живущие в саванне, слишком дороги, уж очень их мало. Звери-охранники, видящие пришельцев Тонкой границы, ценились всеми магами мира. И только у них, людей вуду, всегда водились в достатке.

— Они оценят. Ты маг по крови, хотя мне не нравится, как звучит само это слово. Обитатели Ледяного замка — нет. Они оценят наш жест.

— Наш?

Амбози кивнул. Ниа умна, хотя и самонадеянна, и нужна ему куда больше, чем может представить даже он сам. Барон не зря послал ту мысль, заставив посмотреть на львиный прайд. Эта девочка должна ему самое главное — свою жизнь, и отсветы ее благодарности уже светятся в красивых карих глазах. Она станет первой настоящей львицей его прайда в битве и буре, уже шумящих где-то поблизости.

— Ступай. И отправь нового кота к Орлеан. Прежнего убили наемники?

Она кивнула. И ушла.

Амбози сел в свое любимое белое кресло. Провел рукой по подлокотнику, посмотрел, любуясь рисунком. Ему никогда это не надоедало, даря отблески былых побед. Три боевых мага, посланных когда-то по его душу, еще до заключения Договора, нашли свой последний приют в обивке кресла.

Чака, великий король зулусов, чьим именем пользовался недостойный боккор с островов, снимал кожи своих не менее великих врагов для походного шатра, пил из их черепов, обитых золотом и украшенных камнями. Амбози любил и чтил память Чаки как мог.

Он оглянулся, чем-то встревоженный. Неясная тень надвигающейся неприятности так и не выветрилась. Пряталась в суровых лицах деревянных воинов древней империи Мали, скользила по заточенным лезвиям широких дротиков-ассегаев Зулуленда, помнящих забранные ими души белых в высоких пробковых шлемах, терялась в россыпях стеклянной мозаики священных сосудов племени нгембеле из Зембабве, плавно пряталась в канопах с головами шакалов, соколов и кошек, баюкающих в себе частицы фараонов Кеми-Египта.

Амбози любил красный цвет. Даже огромный нубийский ковер, мягко принявший его ноги, что наконец освободились от остроносых туфель, переливался оттенками алого и бордового, украшенный лишь черными боевыми узорами. Красный придавал сил великому боккору, наполнял плещущей мощью Черной родины.

Но и предчувствие выстреливало алыми искорками, идущими откуда-то из-за дверей, вывезенных из гранитного безымянного дворца, прятавшегося в джунглях на берегу Нигера. Кто-то снова хочет нарушить покой?

Заморгал коммуникатор на столе. Предчувствие не обмануло.

— Да?

— К вам детектив Службы Контроля, мистер Бушеми.

Человек, следящий за исполнением Договора… Отличное продолжение дня.

— Пусть заходит.

Амбози повернул большой рубиновый перстень на пальце. Мир вокруг замер, потек, обливая его силой. Посетителей-людей Амбози порой любил принимать настоящим кинозлодеем из страшных и экзотических глубин Африки.

Белые черепа на черном, алые языки пламени на белом, ожерелье из крохотных золотых божков, вышитая плоская шапочка. И племенной жезл со скальпами, снятыми с голов поверженных врагов.

Амбози посмотрел на жезл, поморщился и добавил остроклювую голову грифа, выбеленную временем, ветром и песком Сахары. Да, так очень колоритно.

Двери открылись бесшумно. Гостя приветствовали рыком леопарды, отлитые из бронзы и приподнявшие головы. Эффектно, но… Но тощий, с крысиным лицом человек, одетый в официальный, хотя и изрядно потасканный костюм, даже не повернул головы. О, да, сам мистер Бушеми, подонок с сальными редкими волосами, знающий и видевший все в Другом мире. Служба Контроля, старший детектив, десять лет возглавляет ее отдел на Восточном побережье.

И…

— Ты притащил со мной фамильяра, Бушеми?! — громыхнул Амбози.

Фамильяр, изрядно потрепанный временем мандрил, рыкнул, показав клыки. Бес, заключенный в теле обезьяны с разноцветной мордой, злился. Не нравится, когда называют фамильяром, Амбози знал это, но не смог удержаться. Лоа, таящиеся в глубине оружейной коллекции, ворчали, готовые разодрать пришельца.

Спутников СК создавали маги совета… во всяком случае так считалось. На ошейнике, украшенном печатью Соломона, ничьих знаков Амбози не увидел. Сам он порадовался, что его М`комо, живущая в золотистой кошке-абиссинке, сейчас насыщалась где-то в гетто. А Бушеми смел, смел и глуп. Таскать с собой Спутника, не обладая силой и даром, полагаясь только на ошейник и пули — большая глупость.

— У меня есть все разрешения на использование специального средства, — пожал плечами Бушеми, — для меня он тот же «Смит и Вессон», понимаете?

— Конечно. Что тебя привело, Бушеми? Пропали цыплята для доннера по-кентуккийски? Нет, для вызова лоа мои ребята используют нормальных птиц, а не ваших мутантов с грудью тяжелее остального тела раз в пять.

Бушеми рассмеялся лающим смехом.

— Амбози, а это смешно, а-аха-ха… Нет, я по поводу твоей виллы в Орлеане.

Амбози сморщил лоб, наблюдая за фамильяром, выгрызающим блох на животе. Серебряный защитный ошейник полировала, не иначе, жена Бушеми, так тот блестел. Ошейник защищал не шею фамильяра, нет. Как и браслеты на лапах, серебро и руны сдерживало Сущность, заселенную в тело, не давая ей выбраться и наброситься на человека-хозяина.

— Не понимаю, о чем речь?

Бушеми хохотнул, сморкнулся в платок, почти сам собой появившийся из-ниоткуда, и перестал улыбаться.

— Недавно в одном европейском городе произошел странный инцидент, прямо в центре, где много туристов. Говорят, он связан с похищением… мм-м… некоего артефакта.

Амбози пожал плечами, фамильяр оскалился. Верно, выглядело угрожающе, как будто тяжелый танк, стоящий на постаменте и накрытый боевыми знаменами, вдруг ожил сам по себе.

— Мы на Восточном побережье.

— Что хранилось в орлеанском доме?

Амбози впился взглядом в Бушеми, физически ощущая, как хочет выпустить лоа, так и ждущих приказа наброситься на нахального человека, требующего ответа от бокора. Татуированная белая кожа его кресла еще хранила память о времени, когда истинная сила, не заключенная в порохе и свинце, решила взять мир в свои руки. И Амбози ее поддержал, выступив на проигравшей стороне.

— Мой фамильяр изрядно нервничает, с чего бы? — поинтересовался Бушеми, невзначай откинув пиджак с пояса и показав кобуру, прячущую семизарядник с серебряными накладками, оружие предательского племени подземных карликов. — Не знаешь?

Амбози аккуратно положил на стол жезл. Присмотрелся к мандрилу, алеющему глазами в его сторону, заметил красное на полу, неожиданно появившееся снова. И улыбнулся.

— Может, блохи?

Бушеми поморщился, больше не оглядываясь. Мандрил успокоился, заинтересованно закрутился вокруг алого бутона, оставленного Мамой Бриджит, понюхал, облизнулся, аккуратно поднял и начал жевать, уставившись на Амбози с немой просьбой в глазенках.

Ну, что же… Амбози решил не обращать внимание детектива на происходящее.

— У тебя есть еще какие-то вопросы, Бушеми?

— Есть.

— Но у тебя нет с собой печати от Капитула?

— Нет.

— Тогда не задерживаю. А кофе попьешь на улице, в забегаловке внизу делают неплохое пойло.

Бушеми поморщился, но не рискнул задержаться. Амбози никогда не скрывал своей нелюбви к Службе Контроля. И к обычным людям, пытающимся говорить с колдунами на равных.

Сущность, сидевшая в мандриле, доела розу. Черно-дымчатое существо, смахивающее на обезьяну только мощным телом, повернулось к Амбози задом, украшенным пятью хвостами и небольшим полировано-черным рогом.

Браслеты давно поддались под напором влитой через цветок силы, но бес держался этикета, решив не портить кабинет бокора, не сдавшего его освобождение. На прощание тварь оглянулась, одарив Амбози оскалом белых клыков и сине-пепельных губ.

Боккор кивнул в ответ, не завидуя Бушеми.

Глава пятая: старый-добрый Трисмегист, улыбка из-под вуали… И Лохматый

Карл ощутимо страдал, ощутимо даже физически. Схватка с бледным охотником-чудь не прошла даром. Запас сил, приберегаемый на крайний случай, он потратил почти полностью.

Белое лицо блестело испариной, маг ссутулился, часто останавливаясь и глубоко вдыхая воздух. Ведя ребят непонятной дорогой, Карл выпил практически всю имеющуюся воду, становясь бодрее на несколько минут. С каждой заканчивающейся бутылкой эти минуты становились все короче. Он по стариковски шаркал, запинаясь на подъеме, обогнал ребят, но сейчас двигался все медленнее.

Майка постоянно оказывалась рядом, что-то спрашивала, странновато поблескивая глазами. Злой, опередив Карла, ушел вперед, двигаясь авангардом их чудаковатой группы и не пропуская ни одной машины или человека с плохо скрываемыми плохими помыслами. Мари и Анни, вместе со Снегом, решили помочь магу, поддержать под руки, но тот спровадил их куда подальше, бурча под нос. Алекспросто катил на доске, снова погрузившись в себя и меланхолию.

До столицы оставались считанные сто километров, и почему-то казалось, что там сразу станет легче. Но если раньше Карл подбадривал их, шутками-прибаутками и намеками так и говорил, пусть и не прямо, про это, то сейчас… Сейчас вдруг осень наступила не только настоящей слякотью с надоевшей постоянной моросью, но и странно-холодной тоской внутри каждого.

Электропоезд и не-человек, почему-то желавший смерти им всем, неожиданно превратили случившиеся в ожившую опасность, и путь уже не казался пусть и странным, но все же необычным приключением. А Карл и впрямь оказался не просто каким-то там гипнотизером, заговаривавшим любого на пути, а именно тем, кем являлся с самого начала.

Магом. Самым, что ни на есть, настоящим.

Чудь рассыпался прахом, пахнув напоследок приторно-сладким тленом. И даже Майка со Снегом, спавшие самым настоящим мертвым сном, и чуть не оставшиеся в нем, учуяли страшное, случившееся с живым существом. Пусть и желающих уничтожить их. А сделал это вон тот поминутно отплевывающийся и хрипло, всем телом содрогаясь, кашляющий бледный бородач в шляпе.

Они шли по кривой и горбатой улочке старого города, хмуро смотревшего на них черными глазами окон невысоких домов. Чавкало под ногами и даже в ботинках, сырость прокрадывалась даже за плотно застегнутые куртки, а зонтов они так и не раздобыли. Чернел грачиный силуэт Алекса, накинувшего капюшон и даже не объезжавшего лужи, все разрастающиеся на древне-трескающемся асфальте. Теплая куртка Снега белела на Майке, а он сам раскатал горло свитера почти по самые глаза. Злой шелестел пакетами внутри обуви, пакетами, нацепленными поверх носков. Его кроссовки треснули по очереди, порой выбрасывая через лопнувшие бока настоящие фонтанчики.

Мари тесно прижалась к Анни, приобняв ее и ругая сама себя за специально оставленную на привокзальной площади шапку, что сейчас оказалась бы такой нужной. Только сейчас, устало тащась за странно-болезненно идущим Карлом, она поняла очень простую вещь.

Анни и Мари часто сбегали и так же часто их ловили. Но никогда им не приходилось убегать так серьезно и так опасно. И ни разу не оказывались на улице, как брошенные кошки или собаки, когда простая осень пробирает холодным ветром и промозглой сыростью до костей. Никогда.

Осень смеялась над кучкой жалких мокрых дурачков и дурочек, с чего-то вдруг возомнивших себя кем-то иным, отличным от обычных людей. Забрасывала грязью от проезжающих машин, поливала срывающимися крупными каплями с низких горбатых крыш, трепала волосы злым шутником-ветром, закидывала даже за шиворот липкие и совершенно некрасивые, даже и не очень желтые, бурые листья. Кто-то уже покашливал, а носами булькали все.

Карл уже придерживался рукой за стены домов, не замечая, как размазывает по ладони кривые бумажные объявления, глупые граффити, сделанные дешевыми баллончиками и просто ноздреватые жирные комки, долетающие со стороны дороги. Голубые клеши потемнели, став от воды почти синими, с полей шляпы стекали вниз настоящие струйки. Но он шел, очень упрямо и по-настоящему целенаправленно. А они шли за ним.

Уходили все дальше от станции, давно ставшей им чем-то вроде маяка, сигналившего о возможности уехать дальше, если что-то снова покажется опасным. Хотя, после бледного охотника, и поезда стали казаться… не очень уютными. Но станции и железка за эти полторы недели превратились в необходимое, почти как рука или нога. А они уходили все дальше, совершенно запутавшись в хитросплетении старого городка, спящего, как и сто лет назад, под боком у Мск. Карл шел в одно ему известное место, еле передвигая ноги, но шел.

Когда он остановился, это заметил лишь Алекс. И то, потому как чуть было не въехал с разгона. Карл хрипло каркнул кашлем и попробовал ухмыльнуться. Мари всхлипнула, увидев, как ужасно постарело посеревшее лицо, с вдруг прорезавшимися морщинами вокруг глаз, еле-еле тлеющих внутренним огнем.

— Кадеты, ко мне!

Окружили его быстро, стараясь помочь хотя бы послушанием, так, казалось, давно забытым всеми.

— Что надо делать, если заболел?

Майка ответила первой.

— Идти к врачу.

— Это верно. А если заболел из-за магии?

Ответа не было.

— К врачу-магу? — попробовала Анни.

— И это верно. Но сейчас нам надо в аптеку, потому что показаться врачу-магу, это дергать за усы тигра. Весело, бодряще и тупо. Потому что конец окажется предсказуемо опасным и крайне болезненным. Нам с вами светится нельзя. И раз так, то остается аптека с хозяином-алхимиком.

Алекс кивнул на еле заметную табличку рядом с дверью ближайшей развалюхи.

— Типа такой?

Карл сплюнул, чем-то ужасно похожим на кровь.

— Точно. А почему?

— Может хватит читать лекции? — занервничала Мари. — Тебе же плохо.

— Мне не плохо, Маришка… — Карл ухмыльнулся, заставив вздрогнуть всех. По зубам, мешаясь с тягучей слюной, расползлись алые нитки, так густо, что рот казался куском сырого мяса. — Я умираю, детка.

В этот раз никто ничего не сказал.

— Эй, и никто даже не посочувствует? Обидно… — протянул Карл. — Но я вам за это отомщу. Потому как помирать не собираюсь, зря что ли перся сюда под дождем?

— В этой дыре есть живая вода или молодильные яблоки? — удивленно и грустно поинтересовалась Анни.

— Регенерирующая камера? — Алекс покосился на аптеку с заведомым сомнением.

— А пешком шли, потому что сюда даже автобусы не ходят. И на такси денег нет… — вздохнул Снег и покосился на остальных, осуждающе смотревших в ответ. — Не, а чо?!

— Дыра, — снова сплюнул Алекс, — стремная дыра, чего в ней волшебного? Они даже висюльку вон ту, что звенит, повесили снаружи, блин… Кто так делает?

Висюлька, дернувшись под ветром, звякнула, совершенно не мелодично.

— Трисмегист. — почти прошептала Майка, глядя на нее. — Гермес-Трисмегист, смотрите!

— А ты умница. — сказал Карл, — Да, это алхимическая аптека. И хорошо, что она здесь уже лет двести, как дом этот стоит. Иначе, подозреваю, учитывая ваши преступные склонности, тягу к насилию и способности, без меня вы все просто стали бы бандой отпетых матерых уголовников, промышляющих банки, поезда и редких прохожих в подворотнях. А теперь помогите мне спуститься, там ступеньки. Боюсь ляснуться, позора потом не оберешься.

— Какой, блин, Трисме… чего?! — Алекс повернулся к Майке.

— Печать Трисмегиста. — она показала на центральный круг подвески. — Знак алхимиков.

— А это кто ещ… э, ты чего?!

Злой выплюнул жвачку и даже не закинул новую. Алекс потер след от его ботинка на ноге и покосился на стремительно бледнеющего Карла. И подхватил того под руку.

Лестничка вниз вела не просто так, а так витая и кованая, уходившая на глубину метра в три-четыре. Карлу все же пришлось идти самому, развернуться не получалось. Но он спустился, дойдя до одного из четырех столбов большого подвала, и рухнул, привалившись к одному из них спиной.

— Есть кто? — Мари подошла к длинному темному прилавку из дуба. Может, конечно, что и вообще из березы или ясеня, но смотрелось точно, как дуб. — Эй!

Карл шумно дышал, порой замолкая. По доскам пола, выкрашенных в зеленое с замысловато проглядывающими узорами, из-под их компании стремительно бежала грязь с водой.

— Звонок. — Алекс показал на начищенную медную пимпочку. — Звони, а то…

«А то» закашлялся, захлебываясь и громко лопая что-то внутри самого себя. Мари ударила, еще раз.

— Руки оторву, — пообещали откуда-то из темноты прохода, прятавшегося за широкими и зеленовато-пыльными портьерами, — и запихну туда, откуда на самом деле растут.

— Тут человеку плохо, вообще-то! — крикнула Майка. — А вы…

— Когда человеку плохо, хе-хе, ему скорую вызывают, а не ко мне тащат. Потерпит. Наследите, зубными щетками отмывать будете.

Снег начал хмуриться, и, в окружении глухих стен, неожиданно ощутимо похолодало.

— Угомонись, — проскрипел Карл, — все нормально. Потерплю.

Они стояли кучкой посредине, оглядываясь и даже принюхиваясь. Слова Карла как-то успокоили, хотя лучше он не выглядел. Но делать все равно было нечего, и любопытство взяло верх. Первым не удержался Алекс, осторожно поставивший доску и, задрав голову, присвистнувший.

— Фига се крокодил!

— Крокодил, молодой человек, у вас в штанах. А это виверна. И…

— Щеткой заставите?

— В жабу превращу.

Кожисто-желтоватая дрянь, крутившаяся на цепи под потолком, смахивала больше на перекормленную ящерицу-варана, и даже крылья-недомерки и всего лишь две лапы не делали ее похожей на заявленного дракона. Но смотрелось все же круто.

Как и все остальное вокруг. От больших блестящих весов до высоченных банок с пробковыми крышками, а кое-где даже с блестяще-стальными, замкнутыми на небольшие замки и вязью странных букв, покрывающих металл по кругу. От выставленной коллекции разномастных и странных жуков в одном из огромных стеллажей и до скелета в углу, обладавшего страшноватой коллекцией странновато-острых зубов и крайне большим ростом, метра в два с половиной, не меньше. Поверх останков, необыкновенно толстых и длинных во всем, включая фаланги пальцев, хозяин-грубиян накинул густую рыже-сероватую шубу.

Майка ойкнула, когда поняла, что это шкура, скорее всего принадлежавшая бывшему хозяину скелета с несоразмерно огромными ступнями.

А еще здесь разливались, смешиваясь, сотни различных запахов и их оттенков. Травы, щелочи, соли, бальзамы, аквавит, жженое дерево, разогретый металл. Острое, кислое, горькое, резкое, мягкое и еще десять тысяч их тонов, легко носились в воздухе, слушаясь неуловимого сквозняка, идущего со стороны недовольного хозяйского голоса. И еще…

— Тут пахнет аптекой. — Снег принюхался. — Я как-то с мамой был в рецептурной, мы ее еле нашли. И там пахло вот так, только сильнее. Настоящими лекарствами.

— Вы не так безнадежны, как мне показалось. И что тут мне кошка принесла? Или, скорее, котята?

Они все повернулись на голос. И замерли, уставившись на появившегося из-за портьер.

— Е-мае… — протянул Алекс. А Злой, явно согласившись, вдруг надул и лопнул пузырь.

— А батюшки, чего застыли-то, бестолочи?

Видно, пряталась внутри странной аптеки какая-то хитрая штука, помогающая хозяину… не, не так. Помогавшая хозяйке не просто менять голос, делая почти мужским, но и прятать его, так как вышла она не из-за прилавка. А вовсе даже из незаметной дверки в стене сбоку.

Не очень высокая, с Майку, вся какая-то мягкая и округлая, с тонкой талией, такой, что Мари вдруг захотелось снять куртку и намотать вокруг своей. В клетчатом шотландском килте, ботинках на толстой подошве до колен, вышитой рубахе с короткими широкими рукавами и открытыми плечами. По плечам, убегая вниз, сбегали розы и еще какая-то жимолость, кажущиеся очень настоящими.

Пирсинг в носу, фигурное серебристое колечко, уши, каждое проколотое в пяти-шести местах, звенящие подвесками. Ярко подведенные зеленые глаза и ярко-красные губы, сухо и строго поджатые. И волосы, выкрашенные в фуксию.

Зеленые глаза переливались странно живыми оттенками бегущей реки, плотно стоящего сочного камыша, изумрудными точками снующих стрекоз. И по всей странной аптеке, ненавязчиво, но заполоняя ее разом, вдруг поплыл запах кувшинок.

— Ну, детки, что молчим?

— Ему надо помочь! — Майка смотрела на хозяйку с надеждой. — Ему очень плохо.

Ботинки скрипнули досками, когда зеленоглазая оказалась у Карла. Тот хрипло дышал, скаля красную ухмылку.

— Хм, вижу, что плохо. Итак, что желаешь… Карл, если не ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Желаю «Кровь Феникса», корчмарь, да побольше, погуще.

Зеленоглазая усмехнулась в ответ, развернулась, неуловимо оказавшись у прилавка-стойки, зашла за нее. Щелкнула чем-то, наполняя аптеку звуком заработавшей стереосистемы. «Бойся тьмы» в исполнении «Железной девы» поплыла вокруг, заставляя нервничать и ждать чего-то плохого.

Мари сглотнула, чувствуя, как тянет вдруг почувствовать локтем любого из ребят, кто окажется рядом. Эта красотка, пахнущая рекой и кувшинками, с ее красными губами и розами, вдруг показалась опаснее бледной твари с рогатиной в поезде.

— А есть чем заплатить за зелье? — поинтересовалась хозяйка, крутя в руках толстостенную бутыль синего стекла с кристально поблескивающей жидкостью внутри.

Карл вцепился рукой в стену, в подскочившего Злого, встал, точно также, сильно и жадно, впившись глазами в ее руки.

— Запиши мне в долг. Я верну, мое слово кремень, ты знаешь.

Зеленоглазая усмехнулась.

— Тебе в долг? Смеешься, наверное. Бесполезная трата эликсира, почти всего, заметь. Ты и несчастье почти синонимы, зачем мне такое?

— Ты не веришь?

Зеленоглазая пожала плечами, розы тряхнули лепестками, брызнув искорками росы, скатившимися за вырез вышитой сорочки, туго натянутой на груди. Алекс и Снег, стоя столбом с ее появления, разом сглотнули.

Изумрудные глаза хитро блеснули, подмигнув оторопевшей Мари. Майка, так и стоявшая у стойки, нехорошо прищурилась, опущенная рука начала шевелить пальцами и… и чуть засветилась золотым.

— А, может, и есть чем… кем заплатить. — протянула зеленоглазая. — Вон того, светленького, мне хватит надолго. Милая…

Она повернула лицо к Майке.

— Мы обе девочки, и совет дам один раз. Не смей делать задуманное, иначе сильно пожалеешь. Это мой дом.

— Снег, Злой, Алек… — Карл закашлялся, побагровел, сплюнув густо-красным на пол. — Ну-ка, вон на улицу и быстро!

— Стойте, мальчики. — проворковала зеленоглазая. — Он болен, в таком состоянии что только не говорят.

— Вон! — Карл шагнул вперед, запнулся и упал на колени, еле успев не удариться лицом, опершись на дрожащие руки. — Вон!

За Майкой, намеренно скрипнув досками, вышла огромная серая псина… волк. Мари охнула. Волк показал клыки.

Изумруды глаз переливались зеленью, притягивая к себе мальчишек, только-только стоявших столбом. Запах реки и кувшинок, сладкий, дурманящий, плыл все гуще. Даже Злой, такой невозмутимый, одеревенело сделал первый шаг. Анни вцепилась в него, оказавшись рядом.

Хозяйка усмехнулась, розы шевельнули лепестками, рдея светящейся красным глубиной. К кувшинкам добавился тонкий аромат лесных цветов.

Карл, кашляя все сильнее, почти полз к ней.

Волк, взрыкивая, поворачивал башку то к нему, то к Майке.

«Бойся тьмы» текла уже на повторе, заставляя адреналин кипеть еще сильнее.

— Эликсир может быть ваш, мальчики, все честно. А мне вот нужен… — хозяйка чуть подалась вперед, локтями упершись в стойку. — Мне нужен один из вас. Неужели никому не захочется остаться у меня?!

Мари, почему-то дрожа, шагнула вслед Алексу, и замерла. Улыбка хозяйки стала шире, мягкая и зовущая… и поблескивающая странно острыми и длинными клыками.

— Я тебя… — Карл начал вставать. Волк, глухо зарокотав, напряг лапы.

— Ай-ай, какая полная драматизма сцена. — донеслось с лестницы. — Неужели я настолько вовремя?

Волк зарычал сильнее. И чуть отступил.

Первым по лестнице спустился огромный дог, встал, расставив лапы и недобро глядя на волка. Следом, постукивая каблучками, вниз спустилась…

Мари даже не и не знала, как ее описать. Так сейчас можно одеваться только в кино, но спустившаяся на самом деле оказалась закутанной в шелк, посверкивающий брызгами камней и переливающийся очень красивыми нитяными узорами. По рукавами, воротнику и подолу безумно красивого легкого пальто, вынырнувшего откуда-то из начала двадцатого века, в тон узорам переливались меха. И, само собой, наряд довершала изящная и немного кокетливая шляпка с острыми полосатыми перьями. Да еще с вуалью, полностью закрывающей лицо гостьи.

На высокого сильного подростка, с копной медно-золотистых волос, торчащих во все стороны и в армейской куртке, никто почти и не смотрел.

— Так! — тонко-острый зонт, совершенно сухой, стукнул по доскам. — Очень вовремя. Здравствуй, дорогой Карл. Здравствуйте, милые дети. Здравствуй, Огнея. Убери своего блохастого, пожалуйста, он мне не нравится.

Мари смотрела на нее немного потрясенно. Сила и уверенность, расходившиеся от вошедшей, чувствовали все. И даже запах кувшинок стал слабее, спрятавшись где-то глубоко в темных задних комнатах аптеки.

— Как меня зовут, дети, вам пока знать необязательно. А вот этот ваш будущий товарищ почему-то упрямо желает называться Лохматым. Думаю, вы познакомитесь с ним чуть позже. Карл, ты меня удивляешь, сильно, и даже очень. И заставляешь переживать за мое решение о поручительстве за тебя. Как можно допустить такое, что ты почти погиб из-за… А из-за чего, кстати?

Карл, уже просто лежа на полу, кашлянул, булькнул, попробовал рассмеяться.

— Ох, прости-прости. — гостья двинулась к стойке.

Волк, испуганно заскулив, задом спрятался в выпустившую его тень.

— Феникс, пожалуйста.

Зеленоглазая Огнея, потерявшая все свое опасное очарование, смотрела на протянутую руку, облитую тонкой перчаткой с вышивкой.

— Пожалуйста.

Бутыль оказалась у гостьи сразу же, стоило только мягко-бархатному голосу зазвенеть спрятанной сталью угрозы.

— Карл, Карл… — шелк прошелестел, остановившись у бледного и почти теряющего сознание бородача. — Что же ты так…

Пробка, из нержавейки, покрытая ломаными знаками, скрипнула, выпуская наружу остро пахнущий запах.

— Пей.

Прежде, чем глотнуть, Карл сжал тонкое запястье, закрытое перчаткой.

— Спасибо.

Глава шестая: тепло, сделки и взрослый мир

— Спасибо. — Карл отхлебнул из своей кружки. — Ты спасла меня.

— Тяжело приходится? — донеслось из-под вуали.

— Очень. Как щенок слаб, ничего не могу. Почти… На охотника потратил все, что имел. Но он бы добрался до них.

Карл кивнул на ребят, сидевших в номере. Номер им достался огромный, в два этажа, было где уединиться, но… Но все находились в большой комнате. Не расходились, до сих пор подавленные и боящиеся оказаться друг без друга.

— Испугались дети. Как самые настоящие дети, взяли и испугались всего вместе. — вуаль дрогнула вслед движению спрятанного острого подбородка. — Выйдет толк?

Карл кивнул, снова приложившись к кружке. Пил уже вторую, самолично смешивая в ней совершенно неподходящие ингредиенты, превращая обычный глинтвейн во что-то с странное. Половину желтой и густой массы составляло содержимое пузырьков, прихваченных в аптеке. После двух открытых в номере долго пахло болотом и чем-то остро-ядовитым, а глинтвейн вдруг позеленел… ненадолго. Но маг хлебал свое пойло с видимым удовольствием, на глазах превращаясь в себя самого, а не в полутруп, недавно валявшийся на полу.

— Что ты отдала этой… — Карл нахмурился, но не продолжил. — Этой?

Шелк, переливаясь в такт движениям, следовал чуть дрогнувшим плечам.

— Инклюзы.

Мари, сидевшая ближе всех, недоуменно вытаращилась на нее, даже не скрывая, что подслушивает.

— Инклюзы, Маришка, — протянул Карл, — это такие драгоценные камни, у которых внутри есть пузырек воздуха. Алхимики использует их при производстве… мм-м… пока не поймешь.

— Что-то слишком много мне рано, — буркнула Мари, — не кажется?

— Да, толк точно будет, — вуаль задрожала вслед смеху, рассыпавшемуся невесомым звонким горошком, — как смотрит, как злится!

— Все ты узнаешь, Марианна. — Карл потянулся за очередной свиной сосиской, заказанной в ресторане. — Терпение, все будет. Все бы вам, молодежи, по одному принципу.

— Какому? — заинтересовались даже пестро-полосатые перья шляпки, задорно качнувшиеся вслед голове, повернувшейся королевски-плавным движением.

— Все и сразу, как фе еффе, — проворчал Карл, жуя и отмахнувшись от них.

— Ты так поправишься, — возмутилась вуаль, — ешь и ешь уже два часа.

— Не два, а всего час и сорок две минуты с двадцатью… двадцатью двумя секундами, — Карл посмотрел на свой чудо-хронометр, — это во-первых. А во-вторых, как ты помнишь, я чуть не дал дуба посреди задрипанного городишки. Так что снова тебя благодарю.

Теперь уже от него отмахнулись перчаткой.

— Кто была хозяйка? — поинтересовался Алекс. — И за чем она хотела оставить кого-то из нас?

Ребята, за исключением листавшего какой-то комикс новичка, подсели ближе. Уставились на жующего Карла, решившего добавить к сосиске бекона и омлет. Бородатый маг, нахмурив брови, ткнул вилкой на снова рассмеявшуюся вуаль с шелком.

Типа, детки, все вопросы вон туда, а я тут очень сильно занят. Дог, спящий у ног хозяйки, даже настороженно поднял ухо и приоткрыл набрякший кровью глаз.

— А вы…

Майка, осторожно косясь на солидные клыки, видневшиеся через серые собачьи брыла, подвинулась ближе. Села, как отличница на уроке, сложим руки на коленях и глядя на странную особу, оплатившую и этот номер и жизнь Карла.

Сейчас, в покое и тепле огромного номера единственной гостиницы города, куда их закинуло, и после случившегося, они хотя бы могли ее рассмотреть получше. Представляться гостья так и не спешила, а лохматый новичок Лохматый, молчавший не хуже Злого, ничем и ни с кем не делился. Да и ладно, читалось в глазах Мари, Анни и Майки. Клевая, откровенно кричали глаза мальчишек. Так оно и было.

Пламенеюще-алое пальто прятало под собой темно-бордовый шелк с переливами редких рубинов на высоком горле-стойке платья. Перчатки гостья не снимала, да они, тончайшей, в облипочку, красной кожи, казались влитыми. Острые сапожки, украшенные резными листьями и лисьими мордочками, поблескивали металлом носков. Видневшиеся из-под шляпки волосы отсвечивали бликами ламп по чистому пшеничному золоту, волосок к волоску. И, вполне понятно, серьги, крохотные перевернутые звездочки, играли светом ярко-красных гранатов, ограненных в сдвоенные пирамидки.

Живое пламя полыхало в глубоком кресле, осязаемо заставляя не приближаться к своей хозяйке. Да-а-а, понятно, почему ее испугалась та зеленоглазая… Хотя с ней и честно расплатились.

— Как интересно. — донеслось из-под вуали. — Я тебя даже понимаю, Карл.

Карл отмахнулся куском булки с маслом. За его желудок и остальное начала переживать даже Анни, изредка озабоченно поглядывая на мелькающие вилку с ножом.

— Когда-то Огнея была берегиней. Ох уж мне эти ваши названия с именами… Как можно говорить на таком языке, да, Карл?

Вместо Карла ответила изумленно изогнувшаяся бровь: мол, что, нормальный язык!

— Все заканчивается, и все меняется. — вуаль дрогнула… огорченно, как-то так. — Старое время и Старый народ не любят всех людей, маг ты или просто человек. И пытаются жить как могут. Берегиня в ней умерла, взамен появилось что-то странное, по людским меркам даже злое. Останься кто из вас у нее, а такое случилось бы, не появись, то… Лучшим исходом оказался бы ил реки, принявший то, что останется. Худшим — стать ее бессловесным и тупым рабом, ожившим из-за той самой алхимии.

— Она некромант?! — Анни широко-широко распахнула свои глаза-васильки.

— Что за представления о простой полу-демонической Сущности, — возмутился Карл, — некроманты, это некроманты. А она, перестав быть собой, выживает из-за алхимии…

— И крови, — дополнила вуаль, — будем с ними честными. Некромантия, детки, слишком сложна для ее простой природы. А вот алхимия помогла многим из Старого народа дожить и жить вполне себе хорошо. Для них, конечно.

— Ладно. — Карл отодвинул тарелки и приборы, откинулся на стул. — Не проехали, как вы любите говорить, кадеты, а просто отодвинули на задний план. Теперь вы понимаете, в каком мире предстоит жить. Все понимают?

Кивнули все. Кроме Лохматого, шелестевшего страницами комикса.

— Так, непоряд-о-о-о-к… — протянул Карл. — Молодой человек, мы вам не мешаем читать высокоинтеллектуальные картинки с вставками простых предложений и бессюжетной галиматьей?

Лохматый только пожал плечами.

— Он немного… дикий. — сообщила вуаль. — Ничего страшного, пройдет со временем. Я нашла его где и планировала. И даже не пришлось уговаривать, почти…

— А был выбор? — хрипло, чуть ломаясь, поинтересовался басок со стороны кресла.

— Конечно.

— Ну, ладно, а то я уж было подумал…

— Думать у тебя, малыш, получается немного хуже, чем действовать. — проворковала вуаль. — И помни, юноша, что спасла тебя от тех уродов, что решили заняться такой варварской штукой, как охота на…

— Спасла?!

Лохматый дернулся, обернулся, нервно дергая верхней губой.

— Я сам бы справился! Мне осталось всего ничего и…

— Помолчи. — В мягком бархате ее голоса скрывался гибкий острый металл, заставлявший слушаться приказов. — Поешь, лучше, ты голодный.

— Сам разберусь…

— Сядь и поешь!

Красный шелк дрогнул, покрывшись рябью от вдруг дернувшихся узоров. В воздух, еле заметные, поднялись закручивающиеся алые спирали, собираясь возле ее ладоней.

Мари опасливо покосилась на мелькнувший в круговерти выпуклый злобный глаз, тут же нырнувший во все более сгущающийся туманный клубок, лучащийся силой неимоверной мощи.

Лохматый снова, почти как собака, дернул носом и губой, едва не оскалившись. Но послушался, протопав к дальнему концу стола и подтянув большое блюдо с ростбифом и чем-то еще, густо пахнущим копченостями.

— Так-то лучше, — снова ласково промурлыкала вуаль. — Умница мальчик.

— Я не маль…

— Молодец, юноша, — под вуалью явно пряталась насмешка. — Приятного аппетита.

Мари улыбнулась, глядя на недовольно ворчавшего Лохматого, и в самом деле похожего на пса даже больше дога-охранника, снова вернувшегося к как-бы сну. Разве что на пса совершенно не такого красиво-аристократичного, как застывшая серая статуя у ног хозяйки. Скорее, смахивающего на кудлатую большую горную овчарку. Ну, или что-то вроде того.

— Смотри, Карл, а они уже улыбаются. Даром, что могли и погибнуть и тебя потерять и все это за один день. Ты не зря их выбрал.

— Так, вообще-то, и не я их выб…

— Ты, Карл, именно ты. Я лишь подсказала где искать. Что?!

Они снова замолчали, глядя на двоих взрослых. Вот так вот, значит, вот кто помог Карлу, свалившемуся потом как снег на их головы.

— Детки, вы бы отдохнули. — посоветовала вуаль. — Не тратьте время зря. Я просто подарила вам немного покоя и тепла, успейте ими насладиться, впереди будет плохо.

— Почему опять плохо? — буркнул Алекс. — Ладно, Карл, ну… сам сказал, что пока не может, быть как… мм-м… маг. Но вы же, ну… можете?

Да-да-да, хотелось попросить Мари. И то же самое виднелось в лицах остальных. Кроме, разве что, Злого. Тот, обутый в новые кроссовки, спокойно перекатывал жвачку во рту. Как обычно, в общем.

— Ага! Заныли! — хмыкнул Карл. — Слабаки.

Майка обиделась, глядя на него зло и обиженно. Вот зачем так, подумалось Мари, ведь Майка его защищала, там, в аптеке, хотела даже блеснуть, как сама называла способность. А Карл вот так смеется над ними, а ведь… ну… страшно. Просто немного страшно.

— Я не могу помогать вам много, — вздохнула вуаль, — так, чуть-чуть.

— Твое чуть-чуть даже заставило меня купить бумажник, — Карл усмехнулся.

— Все это только потому, дорогой мой друг, что ты ретроград. Ретроград, Алекс, это…

— Я знаю, — Алекс шмыгнул носом, — такой, старик по мироощущению. Музыка, так только на пластинках, носить джинсы, то только из семидесятых, платить, так только не карточкой. Вот и бумажник такой, что в карман не лезет.

Карл сверлил его взглядом, молча и заметно краснея. Алекс, схватив со стола газировку, поспешно свинтил куда подальше.

— До столицы доберетесь на Ночном экспрессе. — Вуаль кивнула вслед мыслям хозяйки. — Там вас если и найдут, сделать ничего не смогут. Ну, а потом на север. Думаю, тут ты справишься даже лучше меня, ты знаешь, моя земля…

— Знаю, — отрубил Карл, — ты и так сделала много. Спасибо. Что я тебе должен?

— Я напомню тебе об этом, когда потребуется помощь.

Слова были сказаны тихо, но в них звучала сталь. Карл кивнул, протянув руку, повернув внутренней частью запястья. В воздухе разлилась солено-опасная тревога, отдающая чем-то нечестным.

Вуаль качнулась, вслед кивку в сторону. Зонтик поднялся, прижался ручкой к крепкой руке Карла. Вспыхнуло, запахло жареным мясом, но бородач даже не поморщился.

— Хорошо, — мягко пропела женщина в красном, — а теперь, Карл, нам все же надо поговорить наедине. Детки, оставьте нас.

Они и оставили, без споров и пререканий. Как-то не хотелось, да и чувство признательности, из-за ее поступка, улетучилось, как дымок от уже регенерирующей плоти Карла. Просто так ничего не делается, эх…


Двери Алекс закрыл плотно. Потом сел в большое кресло у окна, держа в руках парящую кружку. Ее принесли сразу после заказа по телефону. Крутанул в руке загудевший огненный шар-файербол.

— Какао? — принюхалась Мари.

Алекс кивнул.

— Мама каждое утро варила, а я не пил, выливал. Иногда в ее цветы на подоконнике. Дурак.

— У тебя есть родители? — Анни, расставляя фигуры на доске, удивленно посмотрела на него.

— Да, отец, мама, даже две бабушки, далеко, правда.

Подруги вздохнули, переглянувшись с явным непониманием. Злой надул пузырь и лопнул. А Майка… а Майка всхлипнула, вскочив и быстро уйдя куда-то.

— Блин… — протянул Алекс. — Вот я дебил! Щас…

— Сядь, — проворчал Снег, — только хуже сделаешь. И убери ты свою полыхалку…

— А ты не слишком про себя много думаешь? — Алекс дернул щекой, заведясь сразу.

— Я про нее думаю! — Снег встал. — Это ты, только про себя, опилки вместо мозгов.

— Да-а-а?.. — протянул Алекс, нехорошо блеснув глазами и шевеля пальцами. И…

И повис в воздухе, болтая ногами и испуганно оглянувшись. Глаза столкнулись с серо-спокойным взглядом Лохматого.

— Не трогай ее, братишка, тебя же попросили. А девочка расстроилась.

Он держал Алекса на весу! На весу!!!

Злой что-то то ли проворчал, то ли просто хмыкнул и довольно покивал.

— Услышал меня?

— Ты издеваешься? — поинтересовался Алекс, все еще вися над полом.

— Услышал. — Лохматый подержал его еще чуть-чуть и поставил на пол. Повернулся к Снегу. — А что с ней?

И мотнул кудлатой головой в сторону ванной. Оттуда шумела вода и… Мари вздохнула, ведь к воде примешивались всхлипы и плач.

— Мама умерла, — Снег уставился на пол. — В день, когда Карл ее забрал.

— Вот блин… — Анни встала, собираясь идти к ванной. Но Мари поймала ее за руку, покачала головой.

— Отца не знает, с отчимом жила, — Снег отвернулся к окну, темнеющему осенними сумерками, — вот так вот…

— Ясно, — рокотнул Лохматый, — а вы все, значит, со способностями?

— Ну да, — Алекс, сняв куртку, внимательно рассматривал спину и воротник, где ему послышался треск рвущейся ткани, — ты, смотрю, тоже. Тяжести поднимать умеешь?

— Еще как умею, — Лохматый вернулся, вытянул длиннющие ноги и достал из большого походного рюкзака новый комикс. — Еще могу тяжести кидать. Хочешь, в окно тебя выброшу?

— А че сразу меня?

— Выделываешься много, а мне так не нравится.

— Хватит! — не выдержала Мари. — Достали!

— Ой, сильно? — поинтересовался Алекс. — Очень?

— Вот здесь ты у меня сидишь. — Мари ткнула себя в шею. — Знаю тебя…

— Да я тоже тебя знаю два дня… три… — Алекс задумался. — И порой ты меня тоже достаешь.

— Я? — брови у нее сами собой вспорхнули вверх, застыли удивленно-обиженными дугами.

— Ты такая прям правильная… Вроде, ну… вот прямо самая лучшая из всех. Достает, знаешь ли.

— Я самая правильная?! — Мари оторопело оглядела всех. — С чего ты взял? Я…

— Ну, вообще, да. — Снег подошел к окну, встал, смотря в него, голос шел глухо. — Ты порой чересчур уж хорошая.

— За собой следи, — посоветовала Анни, а Мари благодарно взглянула на подругу, уже стучавшую шахматами, и порадовалась своей глупости, ведь вот-вот только мелькнула мысль, глупая и стыдная, что Анни теперь может быть и не с ней, слишком уж молчит…

— За собой, за собой, — повторила подруга, — мы вроде должны помогать друг другу, Карл просил так делать, а ты только с Майкой постоянно.

— Она Майя, не Майка.

— Ой-ой-ой, — Анни прыснула смехом, — ясно-о-о…

— Чего тебе ясно?! — Снег развернулся, густо покраснев.

— Все, — уведомила Анни, пожав плечами, — успокойся. Все хорошо.

— Успокойся?!

— Да. — посоветовал Лохматый, оторвавшись от своих картинок. — Сядь уже. Достали орать.

— А тебя кто звал? — Снег засопел. По стеклу побежали, рассыпаясь бело-голубыми, стремительные морозные узоры. — Ты кто такой ваще?!

Под ногами Снега забелел паркет, покрываясь невесомым и таким ощутимым ковром изморози. Ощутимо похолодало, кроме того угла, где сидел в своем кресле Алекс. Оттуда вдруг потянуло обжигающим воздухом.

— Вы чего тут?

Замерли все, кроме Лохматого, одним прыжком оказавшегося возле Алекса. Тот успел только вздрогнуть, когда Лохматый доверительно приобнял его, крепко обхватив рукой за шею. Алекс хрипнул, начав краснеть.

— Снег, ты чего? — опять поинтересовалась Майка, стоя в дверях. Вокруг глаз заметно краснело, но слез никто и не заметил. — Это чего такое?

И показала на творящийся зимний беспредел в комнате. Снег покраснел, отвел глаза и решил вернуться к рассматриванию совершенно черного окна. Белое и холодное пропало тут же.

— Лохматый! — рявкнула Майка, вдруг засветившись гневным золотом. — Отпусти Алекса, щас же!

Странно… но тот послушался. Просто взял и отпустил, расслабив пальцы и скользнул назад к комиксу. И только Мари, оторопевшая от его наглости к Алексу, смотрела за ним дальше. И успела заметить несколько странных взглядов, брошенных поверх страниц на Майку, обводящую их всех глазами. Очень странных взглядов.

Злой, решительно разносящий Анни в пух и прах показал Майке большой палец, не отрываясь от доски. Вот что с ним такое, а? Всегда просто сам по себе, и единственная, кто может оказаться с ним хотя бы как-то рядом, это Анни, вот ведь… Мари все же подумал еще раз и поняла, что вроде бы ревнует ее, что ли. Вот к этому странноватому невысокому подростку со странными привычками. И всегда молчащему.

— Вы как дети! — Майя еще не успокоилась. — Сцепились, стоило стать чуть спокойнее. Алекс, ты эгоист, ты знаешь? Лохматый, мы помогаем друг другу, а не хватаем за горло! Злой, ты не мог бы иногда вмешиваться и в наши дела, а не только когда нужно помочь нам сбежать? Хотя… спасибо, Злой, извини. Снег, ты… ты…

— А Снег он просто Снег, да. Он хороший, — проворчал Алекс, — и как я не подумал. И девчонки тоже, а ссоримся и портим все только мы. Ну да… Да пошли вы все.

Дверь распахнулась.

Карл, возникший в ней, выглядел очень посвежевшим и довольным. И даже снова нацепил свои очки, спрятав шельмовские наглые глаза.

— Слышал, кадеты, что мое стадо тут ругается, блея и цокая копытками? А?!

Никто не ответил, вернувшись к очень важным делам. Майка, к примеру, выдергивала нитки из джинсов, это же очень важно.

— Солидарность перед лицом взрослого, ясно… Уважаю, чего уж. — Карл довольно покивал. — Еще раз отмечу, что вместе, слаженно, вы можете делать несколько вещей, и получается здорово. Наносить ущерб общественным местам и зданиям, относительно неплохо удирать и весьма глупо надуваться на нормальный вопрос. Очень глупо и по-детски. Встаем, кадеты, нам на выход. Внизу нас ожидает лимузин. В кои-то веки проедемся, а не пойдем пешком.

— Лимузин? — загорелась Анни.

— Ну… что-то вроде того.

Анни не потухла, но энтузиазм как-то поубавился. И не зря.

Колымага, ожидающая их у гостиницы, родилась не иначе как лет двести назад. Или триста. Хотя Мари и понимала, что такое невозможно, но думать хотелось именно так.

Вместо лимузина внизу стоял автобус. Длинный, горбатый, бело-красный и с круглыми фарами. И с большими пятнами ржавчины по бокам, виднеющимися тут и там. Окна темнели въевшейся грязью и пылью, непроглядные, да еще и с задернутыми линяло-белыми в свете фонаря занавесками.

— Что-то мир боевых магов мне все больше и больше напоминает какой-то развод. — проворчал Алекс, глядя на средство передвижения. — Ну… блин…

Майка, очень напряженная после плача в ванной, шагнула внутрь первой. И присвистнула.

— Чего там? — встрепенулся Алекс. — Ну-ка…

Через пару секунд изнутри донеслось:

— Да ладно-о-о?!!

Дальше внутрь загружались гурьбой, и не вспомнив про отсутствующую даму с вуалью, догом и совершенно обычными взрослыми хитростями, маскирующимися под дружескую помощь. Лохматый, иронично смотрящий на детский сад, загружающийся внутрь рыдвана и потом сразу начинающий ахать и охать, сплюнул.

— Ты с ними очень добрый. Пожестче надо.

Карл почесался в бороде, глянув на него с нескрываемым сарказмом.

— А ты у нас, значит, бунтарь и человек, познавший жизнь во всем ее разнообразии, и от того склонный быть реалистом?

Лохматый пожал плечами.

— Типа того.

— Типа?

— Да. Бунтарь? Я просто люблю свободу. Человек, познавший жизнь? Так я, получается, и не человек.

Изнанка мира (почти сейчас и очень близко):
Старые улочки старых городов прячут разное. Чем старше, тем больше. И не обязательно, что вам это понравится. Ведь эти дремлющие и кривые низкие переулки растворяют в себе разные тайны. Частенько страшные.

Здесь гладкий современный тротуар и зелень велодорожек совершенно неожиданно переходят в потрескавшиеся серые горбы старого асфальта, а тот, вдоволь попетляв среди высоких заборов и больших окон, незаметно пропадает, уступая место самой настоящей брусчатке. И если вдруг закончится и она, то ноги застучат по земле, утоптанной в камень миллионами подошв и каблуков, ступавших здесь даже не одно тысячелетие.

Да… Старые полутемные улочки такие, будьте внимательнее, чтобы точно вернуться, если вдруг свернули на одну из них. А не поддаться их искушению сложно, это верно. Так и манят, особенно весной, летом или еще теплой осенью, полных листьев, зеленых или пожелтевших, шумящих на каштанах, платанах и настоящих кленах, не терпящих соседства совершенно не аристократических тополей с вязами. Шум и перелив цветов, прячущих за собой строгие или кокетливые здания, поднятые сто или двести или даже еще сколько-то лет назад, притянут, заставят свернуть и рассмотреть, поманят чем-то интересным издалека и поведут-поведут, растворяя в своей глубине, уходящей куда-то дальше и дальше.

Ба-а-а, уже вечер? Уже смеркается, и солнце не может дотянуться через вдруг неожиданно низкие облака и густо сплетенные ветви старых высоких деревьев? Но есть же фонари, что разгонят темноту, заставят не пугаться, так странно и негаданно, неуловимых и непонятных звуков. То из-за спины, то где-то сбоку, то впереди… Что, что это?!

Свет фонарей теряется в тумане, поднимающемся отовсюду, скрадывающем деревья, кусты, скамейки и невысокие домики. Свет становится необыкновенно розово-персиковым, какого сейчас не бывает, мигает живым огоньком под стеклянными колпаками, напоминая о газовом освещении полтора-вековой давности. Чудится, что ли, или на самом деле?.. Бог весть.

Старые улочки старых городов таят в себе многое, да-да.

Неширокие их лабиринты, стоит не вовремя моргнуть, утянут в свою тягучую темную глубину, закрутят, захороводят в пестрых, крашеных удивительными цветами, стенах, заведут и не отпустят. И даже виднеющиеся вдалеке огни коммуникационной вышки, трубы новой котельной или муравейника новой многоэтажки окажутся лишь миражом, да и его, прямо на глазах, затянет вездесущий туман, переплетающийся с серой мглой ночных туч.

Не надейтесь на навигатор смарта, здесь, в кирпично-каменных ловушках, технологии лишь жалобно попискивают о недоступности сети. Не думайте о встреченном наряде полиции, наверняка желающему помочь, не стоит. Разминетесь, не заметите или свернут прямо под носом, а добежав, увидите лишь такую же кривую улочку, без единого человека.

Старые улицы древних городов умеют хранить любые тайны, легко добавляя новые к давно спрятанным в их кладовках из задних дворов и глубоких сводчатых подвалов родовых особняков, дремлющих из века в век за коваными узорчатыми решетками.

Что это? Что виднеется поодаль на той стороне? Блестит ли хром стеклянных фар раритетного и кажущегося только-только с конвейера автомобиля, такого настоящего, стального, выкрашенного переливающейся искрами эмалью, с никелированными деталями и гордыми плавниками… или переливаются отраженным светом чьи-то странные и страшные глаза?

Кто это? Заблудившаяся, как вы сами, туристка, измученная бесплодной ходьбой, отчаявшаяся найти живых людей и, обессилев, застывшая в своем легком светлом сарафане под черным редким вязом, и любующаяся прорвавшейся в прореху туч серебряно-голубую луну, ртутью отражающуюся в ее огромных глазах… или в них, бездонных, нет зрачков, а ветер, холодный осенний сквозняк, на самом деле треплет лишь выцветшее и вручную вышитое двести лет назад невестино платье, ставшее ее же саваном??

Черт… черт… Холодок бежит по спине, мурашки от скрипучего крика птицы, прячущейся в серебристых последних листьев уходящего года, сердито шепчущих прямо над головой, в такт воющему ветру, гонящему заблудшего глупого человека все глубже и глубже в черную, разрываемую только редкими огнями, паутину старых улиц, ведущих в самое ее сердце, откуда не вырваться…

— Кхм…

Твою!

— Кто ты такой?

Энди сглотнул, глядя на кофейную мулатку с карими глазищами и волосами, заплетенными в мелкие косички, собранными в пучок. Именно в косички, не дреды.

— Ты умеешь говорить?

— Да… Здравствуйте, очень рад вас видеть, я тут заблудился, в этом чертовом городе, приехал, решил один прогуляться и…

— Турист?

— Да! А вы…

— Ну… что-то вроде того. И город мне тоже не понравился. Иди за мной, Энди.

И пошла вперед, очень решительно и не собираясь его дожидаться. А что оставалось? Правильно, идти следом, раз уж девушка знает, куда идти.

Как можно так быстро передвигаться на таких шпильках? И как вообще можно носить обтягивающие кожаные леггинсы с кожаной же курткой, от бедер с разрезами, чтобы выглядело красивее? Хорошо, очки не носит, темные. Прямо персонаж игры, что ли… в детстве видел.

Энди, одетый и обутый очень удобно, с трудом поспевал за стройной красоткой, вбивающей каблуки в брусчатку дикого старого города, прячущегося в самом сердце чертовой варварской страны. И занесло ведь, а? И зачем?

А откуда он знает его имя, он же не говорил!!!

Мулатка остановилась, и он в нее чуть не врезался. Замер, глядя на бледное пятно, появившееся в конце улочки, и двигающееся к ним. Неужели ему не показалось десять минут назад, когда бежал, сломя голову, чувствуя липкий страх, волнами идущий от тонкой белой фигурки?

Страх вернулся. Наплывал всесильнее, густыми сладкими волнами странного запаха, плывущими от нее. Запаха недавно разрытой кладбищенской земли, пропитавшейся смрадом, тягучим и терпким.

Белая тонкая фигурка казалась вырезанной из слоновой кости, изящная и невесомая. Почти летела над землей, едва заметно волновалась ткань, давно пожелтевшая. Стлались следом длинные змеи волос, бывшие раньше золотыми, а сейчас выцветшие до седины.

Серебряные ртутные озерца глаз смотрели только на них, на людей, все-таки попавшихся на ее пути. Бледно-серые губы, вдруг выхваченные луной, неожиданно выскочившей и полностью залившей все светом, дрогнули. Свет отразился на мелко-остром частоколе костяных иголок во рту. Белая хищная фигура, вот-вот двигавшаяся плавно и даже медленно, уже почти неслась к ним, заставшим и ждущим ее.

— Вампайя… — мулатка не казалась испуганной. — Хм…

Дробно и мелко стукнуло, зашелестело, и из ее пояса, сплошь в мелких чешуйках, появилось небольшое ожерелье из ракушек и крохотных черепов. Белая фигура, почти добравшаяся до них, вдруг вздрогнула, дернулась в сторону, блеснув глазами на заметно исказившемся от страха лице.

— Дура! — хмыкнула спутница Энди, и метнула ожерелье, или что там это было.

Ожерелье коснулось самого кончика платья, задело и лопнуло, разлетаясь бело-серыми бусинами. Только они, эти странные и кажущиеся смешными, ракушки с черепами, птиц или ящерок, так и не упали на брусчатку. Намертво вцепились в ветхую ткань, брызнули в стороны хорошо заметными черными жидкими плетьми.

Существо, так стремившееся к теплым вкусным людям, закричало. Тонко и плачуще, подняв руки к луне, зовя и страдая. Аспидные линии бежали по ней, толстели, наливаясь и становясь все плотнее, выбрасывая тонкие нити побегов. Существо кричало…

Недолго, упав и замерев, лишь содрогаясь под плотным и блестящим коконом. Чуть позже по туго-вздувшимся успокоившимся змеям пробежали алые крохотные точки. Пара ударов сердца, и они превратились в язычки пламени, растущие на глазах.

Мулатка, сплюнув на расходящийся костер, двинулась дальше. А Энди… Энди остановился, рассматривая все варианты бегства. Но не успел.

— Эй, белячок! — крикнула она, обернувшись.

Он и застыл, глядя на поднесенную ко рту руку с длинными тонкими пальцами, сложившимися в кулак. Мулатка коротко, грудью, дунула, дотянувшись до него каким-то порошком, вдруг замерцавшим багровыми переливами. И Энди, застыв на месте, ощутил глубокий странный холод, добравшийся повсюду в его тело.

— Так-то лучше, — она вытерла ладонь о штанину. — За мной.

И ноги понесли его сами, ускоряясь и подстраиваясь под цоканье ее шпилек. Все дальше и дальше, в кажущееся бесконечным переплетение старых улиц чертова варварского древнего города, стоявшего на семи холмах.

Они шли все быстрее и быстрее, почти пробежав наконец-то появившихся людей, миновав длинные пруды с лавками вдоль них, мелькнувших сбоку тощего человека в клетчатой паре и кепи, игравшего в карты с огромным мохнато-черным котом. Дальше, дальше, мимо самого обычного ресторана с золотой «М», мимо спящего кирпично-стенного дряхлого монастыря, мимо, мимо, опять нырнув в проклятые старые улочки. И остановились лишь у темного каменного дома с колоннами, прячущегося в глубине холодного и почти облетевшего парка.

Мулатка подошла к невысокой дверке, укрытой сбоку, взялась за кольцо-ручку, несколько раз стукнула. Энди, не говорящий ни слова, застыл за ней, ожидая… ожидая чего угодно.

Скрипнула окованная стальными полосами дверь, зарыжела горящая лампа-фонарь, закрытая железом, смахивающим на защищающее дверь.

— Я Ниа, — сказала мулатка, — меня должны ждать.

Низкий широкий горбун, держащий в одной руке светильник, а в другой что-то, сильно смахивающее на огромный двуствольный пистолет из треснувшего ложа и черных трубчатых костей, кивнул, приглашая спускаться по вытертыми ступенькам. Внимательно осмотрел округу и только потом закрыл.

Спуск, спиралью уходящий под землю, освещали факелы, брызгавшие искрами. Остро пахло смолой и настоящим живым пламенем. По стенам, из каменных ставших кирпичными, а потом снова превратившихся в кладку больших каменюк, разбегались крепкие побеги-корни, туда-сюда сновали блестящие тараканы. Попискивали то ли мыши, то ли что страшнее. Энди чуть не упал, да не один раз, но удержался, вцепившись в торчащий скользкую корягу. Та зашипела, изогнувшись красно-черным полосатым туловом, выпустила клыки.

Горбун на ходу обернулся, ухватив ее огромной лапищей с лошадино-желтыми толстыми ногтями на пальцах, густо поросших волосом. Поднес ко рту и откусил половину, начав тут же жевать. Остатки протянул Энди, добродушно что-то пробормотав на рокочущем и шипящем местном подобии языка.

— Съешь, — посоветовала молочно-кофейно-кожая ведьма, тащившая его с собой в Преисподнюю. — Полезно, аспид защищает от некоторого колдовства, тебе скоро понадобится.

Скоро? Защита от колдовства?! Съесть?!!

Да. Просто съесть, именно так. А рука, слушаясь ее приказа, уже потащила трепыхающуюся половинку гадины ко рту. Энди смог лишь пискнуть, стараясь не выплюнуть или даже…

Оказалось, как жевать соленый и чуть перченый резиновый шланг. Да, похрустывало, но терпимо. Энди жевал и глотал, заметив, как снизу доносится все больше и больше шума. Пели, гомонили, кто-то очень сильно ругался, это он понял, хотя языка не учил. Брякало пиано, звякало и тоненько звенело посудой и ножами-вилками.

Ресторан? Откуда тут ресторан?!

Лестница закончила крутиться через несколько шагов, выведя их в каменный мешок, перекрытый простой грязной портьерой. Шум несся из-за нее. А перед ней…

Из влажно пахнущей зверем огромной норы слева высунулся подвижный черный нос, втянул воздух, клацнули желтые клыки, рыкнуло, наружу выбрался косматый и не особо большой медведь, с металлической маской, закрывающей ноздри. Глаза зверя почти ничего не отражали, странно мутные и непроглядные.

На входе, прихлебывая из деревянного ковшика на длинной гнутой ручке что-то кисло пахнущее и жидко-золотое, сидел сухой мужчина с острой бородкой и подкрученными усами. Малиновое длинное пальто из тонкой шерсти, перетянутое широким алым поясом из атласа, поперек груди несколько спускающихся вниз красно-золотых клапанов вместо пуговиц. На кожаной перевязи висела настоящая сабля. А у стены, матово блестя длинным и широким изогнутым лезвием в треть длины, стоял топор на высоком, по грудь хозяину, древке.

Сидел странный человек с мертвым левым глазом на обрубке бревна, покрытом не менее странно выглядящими темными пятнами и потеками по бокам. Эти самые въевшиеся пятна пахли медью и солью. Совсем как на бойне в родном городке Энди.

— Кого нам тут Триглав принес, а? — понятно, почти сносно, поинтересовался этот жуткий тип. — И кого ты, брат Кулом, притащил? Мясо в общий котел, что ли, само пришло?

— Я Ниа, — смерив его взглядом, почти сплюнула мулатка, — меня ждут.

— Эвон как, ждут ее… — усатый-бородатый снова приложился к своему ковшику. — И кто ж, голуба ты моя, тебя тута ждет?

— Ясмень-сокол.

— Все чудесатее и чудесатее, право, — мужчина вытер усы, — ну, хорошо. Только допрежь позволь спросить, голуба моя, чегой-то ты за человечка привела, ась?

— Почему должна отвечать?

— О как, видел, брат Кулом? Стоит тут, вся така фря шоколадна, и мне, хозяину, грит: кто ты такой, мил-человек? А, каково? То-то, что нахальна девка-от… Я-то, горлинка ясная, сторожу тут помаленьку, Ондрейша-стрелец меня кличут. Сам-треть сторожим, чтоб чево не вышло дурного, я, дружок мой Потапыч, этот вот, что сопит, да друг-бердыш, уж, почитай… много веков тут и сторожим. Ты уж, краса ненаглядная ненашенская, ответь, как есть: кого ты тут притащила? Чего он губешек своих разлепить не может и глаз рыбий у оного вьюноши? Ась? Морок навела?

— Это мой слуга, морок… пусть будет морок. Из Контроля, думаю, новичок. Притворялся испуганным, встретив нечисть, очень неуверенно. Неумело… Пришлось стреножить и забрать, вдруг пригодится. Вот тебе, Онд… стрелец, за внимательность и обходительность.

Звякнуло тусклое древнее золото, масляно блеснув толстыми бочками. Горбатый с фонарем что-то радостно забулькал.

— Че, че ты там весь подпрыгиваешь, Кулом? О, как, неужто пиастры? Редко такое встретишь. Ась? Чего встали, заваливай давай, шоколадка ты моя, и топтуна своего прибери, не забудь. Тьфу, анчутка, из Контроля он… а ты его, Кулом, сразу видно, аспида этого, настоящим аспидом кормил, деликатес же. Пусть с тобой идет, дева красная, леший с ним. Или хош его в гардероб сдать? Так он у нас туточки, прямо у Потапыча. Не жалаешь сдавать? Да и правильно. Добро пожаловать, гости дорогие, в кабак «Неясыть», основанный еще…

Кем было основано странное заведение Энди не расслышал, уже врываясь вслед за своей хозяйкой-пантерой за портьеру. Ну, как и думал, тут едят, веселятся и орут свои дикие песни странные местные жители. Если не сказать, что даже больше, чем странные.

Страшные.

Пусть и не все, а всего лишь через одного. Разницы Энди не видел. Кого тут только не увидел за первые секунды. Половина фильмов ужасов или фантастики отдыхают. Золотую статуэтку за спецэффекты и работу костюмера с гримерами.

За клавишами перебирала руками худенькая девчушка в бархатном платье и вуалетке, закрывающей половину лица. Когда она повернулась, глянуть на вошедших, Энди, будь он свободен, мог и завопить. Незаметная половина смотрела блестящим хрусталем вместо живого ока, а кожу избороздили глубокие морщины, больше похожие на трещины древесной коры. Левая рука казалась старой и ссохшейся, хотя шевелила костлявыми пальцами также ловко, как правая и молодая.

За столами под тележными колесами с сотнями оплавившихся и все равно горящих зелено-колдовских свечей сидели люди вперемежку с совершеннейшими нелюдьми. От свинорылой громады, крест-накрест перепоясанной толстыми защитными ремнями в клепках, и с здоровенной дубиной, с врезанными кабаньими клыками, до ангельски выглядящей девчушки в модных джинсах с высокой талией.

Девчушка, шлепнув перед свинорылым карты, радостно рассыпалась мелким смешком, облизав губы раздвоенным черным язычком. Энди внутри себя застонал, идя за своей темнокожей госпожой.

Рассматривать всех и каждого он не хотел, хотя глаза только и делали, что цепляли вдруг свернувшийся на дощатом полу змеиный хвост, выглядывающий из-под фрака солидного мужчины. Разве что кожа у того алела, а на лбу виднелись подпиленные рога.

Три разновозрастных женщины с длинными метлами, прислоненными к столу, раскидывали гадание, ворожа крепкому господину в костюмной паре английского твида и в жилете с искрой. Бледно-аристократичное скучающее лицо с импозантными седыми висками да тоненькими черными усиками откровенно насмехалось над гадалками, чье Таро почему-то не слушалось хозяек, складываясь, как успел понять Энди, в совершенно удачное предсказание. Вместо тяжелой страшной судьбы, как стало ясно из воплей старшей, длинноносой, с бородавками, ведьмы, хлебающей из зеленой бутыли что-то ядреное.

Стоявший за спиной элегантного ловца удачи настоящий японец зевков не скрывал, пряча руки в рукавах простой куртки-юкаты. Рукава оттягивались чем-то тяжелым и опасным.

Ниа, остановилась рядом с ними, следя за Таро. Усмехнулась под нос и, неожиданно, явно смутилась, когда тонкоусый поднял на нее синие глаза. И двинулась дальше.

— Странно, — пробормотала она себе под нос, — как-то все очень… странно.

— Не странно, — донеслось сзади, — это старое место, здесь найдется свое для каждого. Для жителя столицы или приезжих, как вам, например. Вы Ниа?

Энди повернулся вслед за ней. И оторопел, наблюдая самый обычный деловой костюм и нормальное человеческое лицо. Немолодое, неяркое и неотличное от многих других, встретившихся в этой варварской Тартарии.

— Вы ищите Ясмень-сокола?

— Да. — Ниа кивнула. — Мне сказали, что он будет ждать меня здесь.

— Так и есть. Я вас ждал. Пройдемте за мной.

Ниа пожала плечами и прошла куда указала гостеприимно указывающая рука этого, такого обычного, господина.

Неприметная дверка открылась бесшумно, так же, как закрылась за ними. Отсекая весь шум и позволив не вслушиваться в гвалт и крики.

А за ней, крепкой и дубовой, вдруг оказался самый обычный офис. Со стандартной мебелью, несколькими мониторами на столе и большой кофеваркой. Из необычного в глаза бросалась лишь изогнутая сабля в камнях и золоте, закрепленная поверх красивого персидского ковра, да пара кремневых пистолетов, отделанных серебром, висевших рядом.

— Мне нужны люди и проводник. — Ниа не стала тянуть.

— А ваш спутник, он…

— Никому не расскажет.

— Хорошо. И куда вас с моими людьми, должен отвести проводник.

Энди вдруг испугался еще сильнее. Возможно ли?! Да.

— В Ледяной замок.

Глава седьмая: чертово чучело, Ночной экспресс, а еще рыжий и нахальный

Автобус внутри оказался куда как больше. Если точнее, то раза в два, и как это получилось — водитель не объяснял. Да они его и не видели, кроме фуражки, торчащей над высокой глухой решеткой, отгораживающей его от остального пространства.

Вместо сидений — мягкие диваны, в углу два холодильника с газировкой, водой, имбирным пивом и тремя банками домашнего компота. А Алекс, потянувшийся было к небольшой стойке, прячущей в себе разнокалиберные, низкие и пузатые, тонкие с высоким горлом, бутылки, получил по рукам. Натурально, от Карла, заявившего, что, во-первых, такое роскошное вино явно не для такого пройдохи, как Алекс и, во-вторых, что на время пути к Ледяному замку у них сухой закон. Даже у него, если не считать медицинских надобностей, типа глинтвейна.

В общем, вот такой мир, спрятанный от обычных людей, им всем даже понравился. Ну, кроме, кто знает, Злого. Тот уселся у небольшого старенького телевизора с крохотной линзой и что-то там смотрел.

Майка, все никак не желающая успокаиваться, ушла в самый конец салона, с ногами забравшись в кресло с бархатной вишневой обивкой. Села, достав из сумки смарт, и начала смотреть фотографии. Беспокоить ее никому не хотелось, даже явно застрадавшему Снегу, так и рвавшемуся помочь подруге.

Алекс, зыркая на Карла, наоборот ушел в самое начало автобуса, пялясь на панорамы старого городка, где водитель почему-то крутил странные петли, ни разу не приблизившись к вокзалу.

Остальные, рассевшись, разом расхотели даже просто говорить. Неожиданно навалилась усталость и апатия. Перцу в тлеющую тоску подкидывало золоченое яйцо часов, громко стучавшее под потолком сразу у входной двери. Алекс, клюя носом, успел подумать о странности стрелок. Они бежали назад, назад… ох, спать как хочется.

Тик-так, тик-так, тик-так, бежало время, а они все кружили и кружили. Пока Карл, неожиданно заснувший и похрапывающий, не приоткрыл глаз, тут же покосившись на собственный хронометр. А дальше…

Решетка застонала, от удара его ноги. Фуражка испуганно запрыгала, но водитель так и не появился. А Карл, сатанея на глазах, со скрипом начал выкручивать прутья.

— Сейчас доберусь до тебя, поганое ты чучело! — решетка скрипела и подавалась, скользя нагревшимся маслом под ножом. — А ну!!!

Подскочила даже Майка, задремавшая в конце. Карл продолжал рвать и крушить металл, удивляя и поражая. Пока Мари не заметила, что на один из циферблатов хронометра надета дополнительная полоска, поблескивающая все сильнее гаснувшими белыми камешками. И время хронометр показывает другое, куда больше, чем часы под потолком.

— Алекс! — Карл дернул в последний раз решетку, жалобно заплакавшую скрипом металла. — Готов полыхнуть?!

— Куда? — Алекс подскочил, сразу забыв про обиду. Это дело он любил.

— Видишь дырку? — Карл ткнул на получившуюся пробоину. — Вот сюда! Поджарим голема!

На открытой части передней панели вдруг заскрежетало, выпуская наружу такой же старый, как у заинтересовавшего Злого телевизора, кинескоп и две колонки по бокам. Затрещало, осветившись.

— Ой… — Анни поморщилась. — Это кто?

— Наш водитель, — буркнул Карл. — Ну?!

В экране, бессмысленно глядя глазами-пуговицами и заливаясь улыбкой из грубых стежков, пялилось на них самое настоящее чучело. Солома проколола мешковину лица-маски, торчало в сторону нелепой редкой бородкой. Под головой тускло блестели галуны заношенного грязно-бурого мундира с еле заметными остатками начального красного цвета.

— Извиняюсь, — проскрипели колонки, — не удержался.

— Сколько ты забрал у каждого? — Карл кивнул на Алекса, между ладоней уже игравшего огненным шаром.

— Ну…

— Сколько?! — прошипел злой, как стало потревоженных бизонов, Карл.

— Пару месяцев, не больше. — проскрипело переговорное устройство, как-то реагируя на тупо скалящуюся рожу из мешковины.

— Что? — Мари недоуменно посмотрела на нее. — Какие пару месяцев?

— Ваша остановка! — скрип стал бодрее, потеряв немного явно ощутимого страха.

— Плата! — рыкнул Карл. — Или сгоришь! Ты нарушил правила сделки, а заключал ее не я! Думаешь, буду молчать, чтобы ты не проговорился обо мне и спутниках? Конечно буду, спалю тебя и дело с концом!

Мелодично звякнуло, и рядом с экраном появился сундучок.

— Хорошие медальоны, недорого…

— Алекс, чуть-чуть, — устало попросил Карл.

«Чуть-чуть» скакнуло в пролом лихим и жадно гудящим шмелем. Где-то с палец Мари, не меньше. Лицо-маска задергалось, мелькнул обыкновенный порошковый огнетушитель, автобус резко встал.

Чучело-водитель появился из оседающей тучи через минуту. Все это время Карл терпеливо молчал, а ребята вдруг снова распереживались.

— Бесплатно! Подарок! — хрипнули динамики.

Сундучок открылся, прозвенев мелодию колокольчиками.

— Ох… — дружно вздохнули Мари, Майка и Анни. Алекс хмыкнул, Злой шмыгнул носом, Снег и Лохматый остались одинаково спокойными. После вспышки в гостинице Снег явно решил посоревноваться с верзилой в ледяной невозмутимости.

Карл кивнул. Загреб в ладонь почти все лежавшее и переливающееся в свете ламп. Подержал последний талисман, кругляш с выдавленным пауком, смотревшим совсем живыми бусинками глаз, по шесть с каждой стороны головы.

— На разведение, — бросил обратно и кивнул на дверь. — На выход, кадеты.

На улице мерзко крапал не прекратившийся с утра дождь. Ветер гонял мокрый лопух вечерней газеты и двух тощих кошек. Хотя кошки, скорее всего, носились по привокзальной площади из-за целеустремленного, хотя и трехлапого пса. Пес не сдавался, несся вперед, брызгая голодной слюной и светясь безумием в глазах.

— Все вышли? — поинтересовался Карл, спустившись последним. — Все. А вещи ваши, что, я должен таскать?

Да уж… рюкзаки, висевшие на его руках гроздями, забыли почти все. Кроме Лохматого.

— Так…

— Какие пару месяцев? — Мари стянула губы в тонкую линию. — О чем говорило это… это существо?

— А, да. — Карл хмыкнул, покосился на отъезжающий автобус и расплылся в улыбке. — Ну, вообще-то никакие. Голем съел обманку, так уж вышло, что среди медальонов оставленных на дорогу… ну, вы поняли, кем, оказалось два очень хитрых, создавших ваши невидимые копии. И глупое чучело тянуло из них энергию, поддерживающую оболочки, вроде как ваши жизненные силы, говорю же, глупое чучело. Ну, хотя поспали вы все… да и я тоже… Из-за его проделок. Зато у нас теперь есть несколько полезных вещичек. Раздам и расскажу в поезде. Кстати, скоро он прибудет. Пойдемте, пока к нам полиция не прицепилась.

Зайти на перрон оказалось просто, прямо через открытую настежь калитку в заборе, закрывающем небольшой сквер вдоль путей. Станция оказалась до странного тихой, лишь где-то на путях длинно звякал молоточек обходчика, проверявшего в темноте грузовой состав.

— Почему никого нет? — Майка оглянулась, недоуменно и с легким испугом. — Карл?

— Посмотри туда, — Карл кивнул на старые станционные часы, — что видишь?

Оглянулись все, уже усвоив простую вещь: Карл ничего не делал просто так. Каждый раз получалось чему-то учиться, наблюдать, подмечать странные мелочи, в обычной жизни совершенно ненужные. Вот и сейчас…

Частенько ли останавливаются механические часы, если те старше столпившихся подростков не в два-три-четыре раза, а куда больше? Наверное, что да, время не жалеет механизмы, особенно подвижные.

Минутная стрелка дрожала между полночью и без одной минуты двенадцать. Дрогнула, качнулась к нолю, качнулась, ушла обратно к одиннадцати. Только вот, секундная, блестя тонкой золотистой полоской там же, почему-то красила в своей цвет то ли циферблат, то ли просто воздух.

— Ночной экспресс прибывает, кадеты, — Карл довольно кивнул, — так что готовьтесь занимать места. И не особенно удивляться.

— Будет чему? — заинтересованно наклонила голову Анни.

— Еще как, — черная борода дрогнула серебряными узорами волос и усмешкой. — Точно тебе говорю.

Майка хотела что-то спросить, но вдалеке, тяжело и гулко, завыл сигнал.

— Ого, — Алекс покачал головой, — это же невозможно.

— Поэтому ты его и видишь, что невозможно? — поинтересовался Карл.

Алекс не ответил.

Ночной экспресс накатывал на перрон и вокзал, пыхтя паром, вырывающимся из трех косых, выгнутых назад, коротких труб. Длинный скоростной локомотив, укрытый обтекаемым кожухом, покрытым узорами и барельефами, сбавлял скорость плавно и благородно. Нос-торпеда, украшенная светлой драконьей мордой, переливалась блеском острых вытянутых глаз.

— Как красиво… — прошептала Мари. — Ой-е-е-ей…

— На мой взгляд слегка вычурно, — проворчал Карл, — но у дворфов иначе никак. Традиции, сами понимаете.

— У кого? — не понял Алекс.

— Дворфы, гномы, — Мари улыбнулась. — Они на самом деле есть?

— Хм, — Карл поскреб в отрастающей все гуще бороде. — Маришка, ты бы не так сильно радовалась. Они еще те сук… подонки. Сама увидишь, и вещи свои при себе всегда держи, и говори с ними поменьше, и не соглашайся покупать всякий красивый хлам, а если станешь покупать, то не торгуйся, стой на первой цене, а уж если начнешь спорить, то не попадись, лови момент, когда они начнут перемигиваться.

— Не знаю, как гномы, — скучающе проворчал Лохматый, — а вот рассказываешь ты точно про цыган.

— Они с ними дальние родственники.

— Цыгане с гномами? — недоверчиво покосилась Майка. — Да ладно… ты издеваешься?

— Да, — согласился Карл, — цыгане в родстве с дикими альвами.

— А есть цивилизованные?

— Конечно. Ты их наверняка видела даже в обычной жизни. Маскируются хорошо.

— Уши прячут? — поспешила уточнить Мари, заинтересовавшаяся не меньше Майки.

— Чего? — Карл недоумевающе покосился на нее. — Не, с ушами у них все нормально, только пирсинга порой много. Зачем их прятать?

— Ну, как же… — явно огорчилась Майка, — ушки там, острые…

— Это к диким. У городских, наверное, обрезают еще в детстве. Как у доберманов. И хвосты, само собой тоже.

— Опять издеваешься?

— Не, пытаюсь шутить. Не смешно?

Майка не ответила. Как и остальные уставилась на сам состав, и совершенно не желала спорить с явно заскучавшим магом.

Вагоны останавливались, грохоча с изрядным достоинством. А как еще, если сразу видно — не людских рук дело. Вроде бы все как везде: металл, стекло, пластик, немного дерева, наверное… Но эти, эти казались безумно красивыми. И разными.

— Офигеть, дизайн… — протянул Алекс. — Это как так?

— Как говорится у вас, кадеты, с бору по елке, нищему куртка… — Карл оглянулся на удивленно вытянувшиеся лица. — Или как-то иначе?

Майка прыснула, остальные просто промолчали. Смотреть на состав оказалось интереснее, чем попробовать разыграть Карла, не, ну правда. Поезд прямо стоил их широко раскрытых глаз и почти отвисшего рта у Анни.

За локомотивом шла горбатая высокая штука, больше всего смахивающая на обрезанный грузовой вагон. То ли для топлива, то ли еще для чего. Но даже ее горб смотрелся также аэродинамично, как и сам стальной «дракон», почти остановившийся у крайнего знака.

А дальше… а дальше вперемежку шел такой калейдоскоп, даже не знаешь, какой рассматривать. Вагон, в смысле.

Сверкающе-ребристый, так и зовущий локомотив лететь на всех скоростях, сразу шел первым. Красный, с гладкими матово-платиновыми вставками у вытянутых овалов окон, с рыцарской башенкой посередке, с механическими яркими трубачами, уже подносившими ко ртам вытянутые тонкие трубы. Зеленый, пузатый и глядящий почти круглыми иллюминаторами, между стеклами которых, еще и соединенных огромной стеклянной полосой по всей длине… плавали океанские рыбы. Белый и угловатый, больше всего напоминающий аккуратно вырубленный из ледника айсберг, с прозрачными слюдяными ромбами проемов, за которыми мерцали уютные огоньки. Вычурно-украшенный лепниной и бронзовыми деталями, с рядом самых обычных дверок от начала и до конца, со стеклами, задернутыми драпировками и виднеющимися в просветах высокими старорежимными диванами. И…

Дальше было заметно плохо, но Мари готова была поспорить на любимый свитер с горлом, что где-то в середине состава поднималась в ночное небо самая настоящая китайская пагода.

— Обалдеть. — Снег не выдержал, сбросив маску невозмутимости. — А как он вот так, здесь, и никого…

— Ну, не совсем никого, — Карл кивнул на еще несколько фигур, появившихся на перроне. И нахмурился. — Так, за мной!

И двинулся куда-то в сторону той самой пагоды. Мари оглянулась, ловя причину беспокойства, и оторопела. С дальнего конца перрона, быстрым шагом, шли трое в черно-красной форме и еще кто-то, в обычном пальто.

— Ногами шевелите, кадеты! — рыкнул Карл, все больше ускоряясь.

Мимо серебряной пули первого, вдоль красного замка второго, через блики на плавниках и хвостах рыбешек, отражаясь в ломких линиях подъехавшего кусочка полюса, едва не задевая натертую бронзу железнодорожного аристократа и…

До пагоды Мари так и не добралась. С важным лязгом опустился голубой трап следующего, сверкающего прямоугольным бортом и похожего на большого синего кита.

Сперва показались большие и начищенные ботинки. Потом брюки с кантом, и… борода. Густая и очень рыжая, обжечься можно, бородища, заплетенная в семь хвостов-кос на конце. Крупный нос и кустистые брови, прячущие небольшие и очень живые глаза. А Лохматый так и впился глазами в ручищи, больше напоминающие лапы гориллы.

— Рад приветствовать боевого мага с учениками в нашем поезде, несомненно, самом прекрасном по эту сторону Атлантики! — густо пророкотал басом дворф (а это был он, никаких сомнений).

— А по ту? — поинтересовалась Майка, смотря на него сверху.

— По ту, милая девушка, катается поезд наших дальних родственников, и равняться с этими ренегатами и предателями правильному дворфу не полагается. Ваши билеты?

Карл достал кипу узких картоночек, никак не подходящих великолепию поезда, голубого мундира проводника и его окладистой бороды. Дворф неторопливо извлек чехол, достал хрустально блеснувшие очки, водрузил на мясистый нос.

— Раз, два, три…

Карл отошел, развернувшись к стремительно приближающемуся наряду, почему-то видевшему и их и сам состав. Вышедшие из своих вагонов двое дворфов сплюнули им вслед.

— Четыре, пять…

Карл нахмурился сильнее, запуская ладони в карманы своего «пилота». Щелкнул взведенный курок револьвера, почему-то неиспользованного им против охотника-чудь. По спине Майки пробежала дрожь, а Алекс, прикусив губу, завел руку за спину.

— Все здесь? — дворф блеснул хитрым взглядом. — Прошу в вагон.

Они залетели друг за другом, прикрываемые Карлом, так и не доставшим руки из карманов. Патруль, почти пробежав оставшиеся метры, замер у трапа вагона. Мари ойкнула, увидев, что в гражданском был их с Анни последний директор.

— Ко мне, девочки… — прошипел он. — Живо!

Патрульные за его спиной переминались, перевесив из-за спины на грудь короткие черные автоматы.

— Я сказал ко мне! — рявкнул директор, и шагнул к трапу.

— Милейший! — рокотнул дворф. — Предъявите билет, пожалуйста.

— С дороги, нелюдь! — директор толкнул его в широченную грудь… попытался толкнуть, упершись и поморщившись, как от боли. — Я сказ…

— Билет! — рявкнул дворф, чуть шевельнув телом.

Директор отлетел назад, пойманный патрульными.

— Я представитель законной власти страны, человеческой страны, коротышка, где ты находишься! Сержант, действуйте!

Со стороны локомотива донесся протяжный гудок. Первый.

Дворф упер руки в бока. В зеркальной внутренней стороне дверки отразилась довольная ухмылка.

— Билет есть, сержант?

Тот, пожав плечами, отрицательно мотнул головой.

— Нее-е-т? — удивился проводник… и гаркнул. — Так чего тогда надо?!

Скрипнуло где-то сбоку от двери, зашелестело металлом, полицейские разом побледнели и отступили подальше.

А шестиствольная пушка, украшенная лиственными узорами и шелестящая лентой с патронами, двигалась почти в ритм грозным и гордым движениям воинственно торчащей рыжей бороды.

— Согласно Договора вход в Ночной экспресс производится по билетам или по указанию начальника поезда. Любая попытка проникновения является нарушением акта добрососедских отношений между нашими расами и влечет за собой немедленное наказание, разбирательство коего и назначения штрафа, либо иное, ведется в специально созданном трибунале с привлечением равного количества судей от всех рас, подписавших ранее указанный документ.

Дворф, наблюдая в отражении вытянувшиеся лица ребят, подмигнул им и, с явным наслаждением, закончил всю такую дипломатичную речь, совершенно неожиданную для его вида и самой ситуации:

— Вагон начальника поезда находится через пять вагонов к концу состава. Удачи!

— Я так этого не оставлю! — директор, побледнев, косился на него и на своих сбежавших подопечных. — Служба контроля явится по твою душу, недомерок!

Дворф, уже встав на поднимающийся, очень аккуратно, трап, кивнул. И сморкнулся прямо на директорскую туфлю.

— Да и ляд с ними, жалуйся, крыса канцелярская.

Под ногами, вибрируя и позвякивая, начал свой бег Ночной экспресс.

Глава восьмая: немного разочарования, легкое возмущение и подарки

Дворф прокрутил колесо-штурвал, намертво закрывая дверь. Обернулся к пассажирам, смотревшим на него потрясенно. Широко улыбнулся и опять подмигнул Мари.

— Лейво Свартссон к вашим услугам!

— Эм… Мари, да удлинится твоя борода! — не удержалась Мари.

— Э-э-э… — непонимающе покосился на нее дворф. — Эт на кой? Куда еще-то? Мешаться будет… да и не особо красиво.

Мари заалела ушами, щеками, носом.

— Ладно, проехали. — Лейво гостеприимно провел рукой в сторону широкого коридора с двумя рядами дверей. — Ну, как-бы, добро пожаловать еще раз! Рад приветствовать и все такое. Ваши купе с этой стороны, то бишь, с левой. Занимайте любые незанятые, постельки заправите сами, белье в шкафчиках. Чай по одному золотому, печенье, кстати вкусное, бабушка печет в каждый рейс, десяток на серебряную монету.

— Фига се цены… — протянул Алекс, задумчиво глядя на Карла и его карман, прячущий бумажник. — Прямо золотой?

— Можно по курсу.

Карл кашлянул и двинулся в сторону купе. Злой пошел следом, запнулся, грохнул об пол доской с шахматами. Лопнул пузырь жвачки, поднимая игру и…

— А что это у тебя, милый ребенок? — как бы мимоходом поинтересовался Лейво, враз загоревшийся глазами. — Шашки, наверное, да?

Злой шмыгнул простуженным носом и открыл коробочку.

— Угу… — дворф сцепил пальцы на животе и покрутил большими. — Показать тебе парочку детских ходов, так… для развлечения?

Злой задумчиво изогнул бровь, поджал губы.

— Даже так? — удивился Лейво. — Хорошо, на интерес.

Злой кивнул и вопросительно кивнул в сторону купе.

— Думаю, стоит в моем. — Лейво мотнул головой, явно соглашаясь с собственными мыслями. — Вдруг начальник пойдет, а мы тут сидим, балуемся, а дверка у меня с секретом, просто так не откроешь, да и…

— В нашем, — Карл кашлянул, потер нос, закрыв поллица ладонью. — Знаю я вас, хитрецов.

— Ну, уж как скажете. Вы тогда располагайтесь, а я подойду.

Подойдет он, подумала вдруг разозлившаяся Мари. Такой с виду хороший, защитил их, и на тебе — золотой за чай. А сколько это золотой?

— Карл?

— Да? — повернулся маг.

Мари, не пойми почему, сказала совершенно не то, что хотела:

— Почему ты не стрелял в охотника из револьвера, тогда? Ты же чуть не ум…

— Эти пули нам еще понадобятся, Маришка. Ну… немного не рассчитал собственные силы, бывает.

— Поняла.

Занято, занято… Свободно. И еще одно купе, и следующее.

Карл, прежде чем зайти в первое, обернулся.

— Кадеты, по поезду бродим только в одном случае — когда совсем скучно. Не увлекаемся беседами с незнакомыми… незнакомыми. Девушки, старайтесь ходить с парнями. Парни, не увлекайтесь какими-нибудь фамм фаталь, знаю я вас.

— Почему? — поинтересовался один Алекс.

Мари, сама того не желая, посмотрела на него с обидой. Роковых женщин ему подавай, молокосу… какао-хлебу…

— Тебе не хватило аптеки, юноша? — поинтересовался Карл. И, глядя на передернувшегося Алекса, довольно хмыкнул. — Вижу, хватило. Поверь, экспресс не зря Ночной и совершенно не зря катится именно ночью. Почему?

Алекс пожал плечами.

— Потому что ночью силы Зла царствуют безраздельно…

Алекса передернуло сильнее. Карл в сердцах чуть не сплюнул.

— Кадет, ты кто?

— Кто?

— Неправильный ответ. Верный один — боевой маг… пусть и будущий. Билет на, олух, носи всегда в кармане, он действует как защита. Та-а-а-к… судя по вопросам, без слов читаемым в ваших глазах, полных благоговения перед вашим куратором и педагогом, вам нужны ответы.

Закивали все, даже Лохматый, подпирающий стенку, пусть и с нарочитой ленцой, но мотнул кудлатой головой. Мари, не устающая удивляться многому, тут не поразилась. Да, споры-свары-показуха у них случались постоянно. Только вот сейчас не тот случай.

— Вы слышали нашего любезного проводника во время разговора с вашим, милые девчушки, бывшим директором… откуда он взялся, кстати… ну, да ладно. Слышали?

Странно было бы ответить иначе, кроме как согласиться. Слышали с первого до последнего слова, любуясь, как Лейво отшил нежданно явившуюся погоню.

— Хм… — Карл покрутил головой, к чему-то прислушиваясь. — Так, молодежь, по одному в наше, со Злым, купе. Шахматы чуть подождут, уважаемый Лейво, практически пара минут. Вперед-вперед, огольцы, набиваемся как салака в консервы.

— Как килька в банку, как огурцы в бочку, Карл! — буркнул Алекс. — Идиомы нашего языка штука важная. Знать надо.

— Поговори мне еще, дятел.

— Щегол! — разозлился Алекс. — Щегол! А дятел это…

Карл ухмыльнулся.

— Издеваешься, снова, да? — Алекс вздохнул. — Ай, ну тебя!

Карл усмехнулся еще шире. Подтолкнул замешкавшуюся Майку и прикрыл дверь.

— Так… Снег, подвинься.

Внутри оказалось очень просторно, с двумя большими диванами и откидным то ли стулом, то ли креслом. Голубая ткань, серебристая вышивка и сталь всяких ручек, крючков, светильников. Красиво, как подумалось Мари. Но в вагоне с пагодой ей все же хотелось оказаться больше.

Карл протиснулся мимо Снега и сел в ту самую «откидушку». Вытянул ноги, заставив Анни, Майку и Снега пождать собственные. И довольно вздохнул:

— Хорошо-о-о… Я даже соскучился по всему этому. Знали бы вы, кадеты, как неудобно несколько десятков лет спать на деревяшке и сидеть на камне. Да еще и холодно.

Мари хотела бы услышать еще. Карл ничего не говорил о месте, откуда явился за ними, ребята, что что-то да знали, молчали. А ей ну очень-очень хотелось узнать. Некрасиво, по-детски любопытно, но ведь… ну о-о-очень!

— Итак, кадеты, слушайте простые принципы устройства нашего с вами мира… Он такой же сложный, как ваш старый, и такой же простой, если в нем хорошо разобраться. Понимаете? М-да, вижу в ваших кивающих головах и соглашающихся глазах тоже. Что можно увидеть у щенка полугода от роду. Только веселое дурачество и низкую оценку любого взрослого слова. Злой, ты когда про себя называешь меня дураком, делаешь вот так лбом. Советовал бы тебе морщить его поменьше, скоро шрам появится, вот тут, над правой бровью. Точно тебе говорю, гляди на меня и понимай, что когда-то также думал о своем наставнике.

Злой вздохнул и полез в карман. А дальше… А дальше в глазах угрюмого головастого брюнета мелькнула настоящее детское горе. Ладонь он достал пустой.

— Ну все, беда… — Карл внимательно смотрел на всю гамму обиды на несправедливость жизни вокруг Злого, так легко читаемую на его, как оказалось, очень живом лице. — На, бестолочь, и не говори потом, что твой первый учитель не любил тебя всей своей теплой и бездонной душой. Дети, они и есть дети.

Пачку мятных пластинок Злой сцапал быстро, ловко и нетерпеливо, как кот влажные консервы, не успели те оказаться в плошке.

— Что там со сложно-простым миром? — протянул Лохматый, независимо, гордо, руки на груди и все также подпирающий детали вагона, в этот раз — платяной встроенный шкаф.

— Вы бы попроще, юноша, — Карл сдвинул шляпу, что редко оказывалась не у него на голове, к затылку, — а то хочется дать вам…

— Леща! — в голос сказали девчонка.

— А то не знаю без вашей помощи, — проворчал маг, — леща, конечно. Хорошо, продолжаем. Два мира, сами понимаете, кадеты, уживаются не то, что с трудом, но порой тяжеловато. Люди не любят иных созданий, не любят непонятного и пугающего… да. Порой случались конфликты, иногда даже серьезные.

— Ведьм жгли. — буркнул Алекс.

— И это тоже. — согласился Карл. — Иной мир с ответом не тянул, иногда даже почти побеждал. Только про это в учебниках вам никто не напишет, как и многом другом. Договор подписан полтора века назад, и только он сохраняет хотя бы какой-то порядок, маги лезут к людям только в случае прямого соглашения, не людские расы прикапываются к каждой букве и всячески выдумывают способы его обойти, а всякая дрянь плевать хотела на него совсем. Со стороны людей исполнение Договора и поиск с наказанием нарушителей ведет Служба Контроля, СК. С нашей стороны Совет.

— А поиск и наказание мы? — Снег смотрел с большим интересом. И без сарказма, как Алекс.

— В точку, Снеговик, именно мы. Мы полиция, спецназ и инквизиция в одном лице.

— И еще мы воюем, когда нужно? — Мари кашлянула. Почему-то вдруг часть очарования такой новой и привлекательной жизни вдруг пропала.

— Конечно. Хочешь знать почему? Из-за чего такой, на самом деле не самый последний маг, как я, Карл, не занимаюсь всем, чего душа пожелает и почему просто цепной пес? И для чего предлагаю такую участь вам?

Ответ давать не стоило, даже Злой смотрел на него с вопросом в глазах.

— А вы можете сейчас представить себя без всего этого? — Карл вдруг изменился. Стал… злее, жестче и грустнее. — Вот и я не смогу. Причины расскажу потом. Хватит с вас на сегодня. А, да, у меня же для вас вроде как подарки в счет уплаты за не украденные месяцы ваших юных жизней. По одному можете не подходить, и так дотянусь… Так, кадеты, отставить грустные мысли и жалость к себе. Да, все не так замечательно и чудесно, все так. Но получите вы куда больше, чем потеряли, уж поверьте. Ну и, само собой кто дотянет, пенсия и собственный домик.

— Неподалеку от твоего ледяного замка? — поинтересовался Алекс.

— Меня просто поражает вся глубина твоего интеллекта, мой маленький нахальный друг! Да, именно так, прямо на берегу самого холодного океана нашей планеты. Галька, чертовы кулики с чирками, какающие на голову, слоняющиеся без дела белые медведи и никаких красивых рифовых рыбок под водой. Только тюлени и моржи. Но вы это место полюбите, да-да. Чего вы меня постоянно отвлекаете от важного, а?!

Карл запустил руку в карман «пилота». Звякнул и хрустнул талисманами, полученными с Чучела, выгреб и положил на столик, сам собой раскрывшийся из боковины кресла.

— Хм… — его пальцы перебирали разномастные кусочки с видимой осторожностью. — Интересно…

Майка оказалась первой. Золотисто блеснул невесомый осенний кленовый лист, кажущийся живым, только что упавшим с дерева. Длинные сильные пальцы Карла и передали его нежно и осторожно, словно опасаясь порвать хрупкую его красоту.

— Иногда можно поверить в не случайность всего, — кашлянул Карл, — вот как сейчас. Ты понимаешь, Майя, помнишь? Тот день, хрупкое теплое золото леса на другой стороне реки?

Майка стиснула медальон, подозрительно заблестев глазищами.

— Он поможет тебе копить внутри энергию, задерживать и не выпускать лишнего. Просто носи его с собой, пусть коснется тебя, привыкнет, да и ты к нему. Ты поймешь, когда надо будет попросить рассказать — что делать дальше.

Она убрала лист во внутренний карман, всхлипнула… и справилась, не расплакалась.

Карл больше ничего не говорил, просто протягивал руку и отдавал нужное по его мнению.

Алексу и Снегу досталось по совершенно одинаковой капле из мурранского стекла. Когда, по очереди, коснулись ладоней, прозрачное неожиданно стало менять цвет. На чуть красное у Алекса и еле различимое голубое у Снега.

Злой получил вырезанную из дерева фигурку криво усмехающегося скомороха, корчащего рожу и поднесшего растопыренные пальцы к длинному носу. А что за руны виднелись на спине, никто не смог прочитать. Злой убрал ее очень быстро.

Анни недоуменно посмотрела на серебряный узорчатый молот, лихо поблескивающий, крутясь и не останавливаясь на кожаном шнурке.

Мари, баюкая между пальцев костяную фигурку крепостной башни, замерла, разглядев в ее крохотных бойницах какое-то движение. Башенка, оказавшись на ее ладони, вдруг потеплела и чуть ощутимо толкнулась, как собака, радующаяся хозяину.

Поглядывая на Лохматого, Карл долго перебирал оставшиеся разноцветные кристальные и янтарные кругляшки, пару хохочущих и злых рожиц, какие-то лихо закрученные спирали, что-то непонятное и даже самый обычный полицейский свисток. И, явно найдя нужное, на мог замер, тяжело поглядывая на здоровяка, выжидающе косившегося в ответ.

— Ну… для начала сойдет, — буркнул маг, — носи его аккуратнее, думаю, что вы поймете друг друга очень быстро. Он станет тебе самым нужным другом, но старайся не поддаться его ярости и силе, если даже придется. Это сильная штука, Лохматый, как раз по тебе… думаю.

На шерстяном, смазанном чем-то блестящим, шнурке, болтался огромный коготь. Чей, Мари не поняла, но он показался ей почему-то на самом деле опасным. Так бьющим в стороны странной дремучей мощью. Анни смотрела прищурившись, как обычно выглядывала невидимое обычным людям, понимая,что рядом необычное.

Лохматый взял его вроде бы и нехотя, но… на шею повесил тут же, и вздохнул, глубоко и грустно. Как будто ждал этой минуты достаточно долго, хотя и не хотел принимать такой выбор.

— Это не просто кусочки дерева, кости, стекла или металла, — Карл убрал оставшееся в карман, — вы поймете чуть позже, и хорошо, если мы тогда доберемся до замка. Они смогут защищать вас, пока не станете сильнее, дадут вам силы, когда закончатся собственные, помогут найти нужную дорогу, когда научитесь, спасут от чужого колдовства, пока не получите свое первое оружие. Берегите их.

В дверь постучали. И тут же она отъехала в сторону.

— Я извиняюсь, уважаемые пассажиры… — рыжая борода, задорно топорщась, говорила об обратном, но… — Кто-то, помнится, обещал мне шахматы?

— Чаю всем. — вдруг пробасил Злой. — И с сахаром. Тогда играем.

Изнанка мира (пока еще опережая героев)
Энди плакал. Больше он ничего не мог, слушались только слезы, медленно и обидно текущие по щекам. А что оставалось?

Какой Контроль? Что происходит вообще? Ему очень сильно хотелось домой. Только руки с ногами отказывались подчиняться, слушаясь только указаний из темных губ Ниа. Вот он и плакал, как не поступал очень давно.

Ночью они снова не остались на одном месте, ушли в сырой подземный ход, с утопленной в камне узкоколейной дорогой. Сам Ясмень-сокол с ними не отправился, лишь дал сопровождающего, ругавшего Энди еще больше.

Невысокий и коренастый, с плотным капюшоном и мешковатой маской, закрывающей все лицо, он даже сопел как-то не по-человечески. Двигался вроде бы тяжело, но очень ловко, проверяя механизмы длинной стальной тележки, установленной на рельсы.

Хозяин существа заканчивал разговаривать с ведьмой, взявшей Энди в плен. Он называл ее странным именем «брухо».

— Я смогу дать тебе проводника и трех бойцов. С ними сможешь добраться до Ледяного замка, хотя не понимаю, зачем делать это скрытно.

Ниа не ответила.

— Мои люди будут ждать на рынке, в старом Белом городе. Там же есть оружейная, Контроль туда не пускают.

— Меня беспокоят не люди и их ищейки, — Ниа накинула капюшон, наполовину спрятав лицо, — если бы дело оказалось в них, отправилась бы прямо в Ледяной замок.

— Ходят разные слухи, — Ясмень-сокол нехорошо улыбнулся, — поговаривают, что наш мир трещит по швам, выпуская наружу чудовищ. С помощью кого-то из магов. Не слышала?

— Нет. — Ниа пожала плечами. — Постоянно что-то плохо, думаю, ты мог бы и привыкнуть.

— Говорят, что в ячейке на Северном вокзале, в секторе Договора, кто-то закрыл золотого кота.

— Ух ты, — удивилась Ниа, — кто-то явно уверенный в себе. Золотые коты очень… дороги.

— Сложно представить, насколько, — поддержал ее не таким удивленным тоном Ясмень-сокол. — Говорят, дом Нокто даже нанял воров, чтобы заполучить зверушку.

— Зря, наверное.

— Полагаю, что так. Воров собирали веником и совком, рассыпались по всему сектору, даже до пассажиров добрались.

— Вот-вот, — посетовала Ниа, — кто-то явно уверенный в себе, этот загадочный хозяин котенка.

— Кота. — Ясмень-сокол улыбнулся.

— А я что сказала?

— Неважно. Амбози всегда хорошо платит, мне нравится работать со старым негодяем.

— Поэтому темные дела нужно проворачивать на рынке, там же закупаясь оружием?

Ясмень-сокол чуть не подавился смехом.

— Там-то как раз и нужно. Кому ты там нужна будешь, за тобой следить? Там каждой твари по паре, а у них, у людей, какой-то чемпионат чего-то там.

— И?

— Ваших темнокожих, от каждой страны штуки по двое приехало, спортсменов поддерживать, колдуют, дымом окуривают, всем все равно, Африка-с, нравы такие. И угадай, где они сегодня будут, как не на рынке в Белом городе?

Ниа не ответила, тут даже немо плачущему Энди все ясно: местному жителю точно понятнее — где. А ему, значит, предстоит еще увидеть много странного и пугающего, неожиданно свалившегося на его бедную голову.

— Ниа… — Ясмень-сокол выдержал паузу. — Когда смогу получить аванс?

— Когда смогу оценить предложенный тобой товар, — брухо посмотрела на готовящуюся к поездке таратайку, — думаю, с тобой сразу свяжутся. Тогда назову место и время. Я не собираюсь обманывать тебя, не переживай. Магистр Амбози ценит твою помощь, и считает плату приемлемой. Ты торопишься, заканчивается действие предыдущего амулета?

Ясмень-сокол смотрел на нее очень спокойно, но даже Энди, заключенному внутри собственного тела вдруг стало ясно одно: человек в деловом костюме, живущий под землей и творящий темные дела руками наемников не из числа людей, нервничает. Так сильно, что готов прямо здесь, на месте переговоров, вцепиться в глотку молоденькой девчонке с кожей цвета кофе с молоком, наплевав на договоренности и уважение к неизвестному магистру Амбози.

Потому что ему очень важно заполучить в свои руки аванс, важно так, что от этого зависит его жизнь.

— Я так и думала, — брухо улыбнулась, — не переживай. Он будет твоим. Можно вопрос?

Это прозвучало с уважением, наверняка должным сгладить возникшую напряженность, разливающуюся в воздухе колючими уколами электричества.

— Да.

— Ты не жалеешь о оставленной обычной жизни, и о том, что можешь переходить из века в век только благодаря магам? Ты же зависишь от умений и силы, непонятной тебе. Я еще не сталкивалась с такими, как ты, прости, если чем обидела в вопросе.

Ясмень-сокол помедлил, заметно успокаиваясь, отпуская густую темную злобу, кипящую в глазах. Энди, стоявший столбом, присмотрелся к нему, услышав последний слова хозяйки Ниа.

Из века в век? Непохоже, самый обычный клерк, только много зарабатывающий… наверное. Энди мог только шевелить глазами, всматриваясь и пытаясь найти что-то необычное, и он старался. И…

Ясмень-сокол не снимал перчатку с левой руки. Черная кожа скрывала что-то, но, когда чуть задрался рукав сорочки, в глаза бросились вьющиеся толстые и очень старые шрамы, белые от времени, но не прошедшие. Волосы, чуть слева от лба, росли немного неровно, закрывая еще один, кривой, так и просящийся на язык словом «сабельный», уходящий куда-то к макушке. А на лацкане строгого и хорошо сидящего пиджака только сейчас заприметил значок. Крохотную золотую фигурку пикирующей хищной птицы, с алой точечкой глаза. Почему-то сразу становилось ясным очевидное: она сделана очень, очень-очень, давно. И плотно прилегает к шерсти костюма из-за желания хозяина не отпускать хотя бы какой-то остаток себя прошлого.

— Не жалею, брухо. Ты молода, я вижу, и смотришь на мир другими глазами. Тебе доступно то, о чем мечтает каждый человек на земле. Почти бессмертие, если только не случится чего-то странного или ты сама не захочешь уйти, устав от бесконечной жизни. А я… а я был простым человеком с незамысловатыми мыслями. Ограбить купцов в лесу, освободить товарища из застенка, лихо повеселиться, прокутить весь навар, красиво одеться и пройтись по ярмарке, разбрасывая милостыню и покупая лоток с пряниками мальчишкам-оборванцам, просто так, из куража и чтобы люди вслед шептались… вон он, Ясмень-сокол, лихой молодец, что кистенем муху на лету сшибает. Но жить мне хотелось еще больше. И когда узнал, чего это будет стоить, не задумывался.

Брухо кивнула в ответ.

— Наверное, да. Еще раз извини, хозяин, ты прав, я молода. С тобой свяжутся.

— А ты не жалеешь об убитом вурдалаке?

— О ком?

Ясмень-сокол усмехнулся:

— Ты убила одну из Ночных охотников. Она не относилась к московскому клану, но была все же их крови. Они не прощают.

— Я защищалась. И плевать мне на нее.

— Ну-ну.

И потом Энди только и оставалось, что усесться в металлический, крытый изнутри тисненой кожей шарабан, готовый катить по узкоколейке, и смотреть вокруг.

Тележка неслась вперед с вполне приличной скоростью, подсвечивая дорогу вычурными выгнутыми фонарями, напоминающими что угодно, кроме обычных фар. Посередине, разделяя пространство странноватого транспорта пополам, красовался двигатель, на удивление блестящий латунью и бронзой, работающий бесшумно и, как показалось Энди, за счет бешено крутящегося в своей глубине большого янтарного шара, матово-равномерно светящегося.

Сидящий впереди сопровождающий больше всего напоминал рыбака, управляющего лодкой с мотором. Два изогнутых высоких рычага и три циферблата, где бегали не стрелки, а красные и синие точки, оставляющие за собой цветовую гаснувшую полоску.

Свет от вытянутых капель фонарей, висящих впереди на кованых лебединых шеях, выхватывал то осыпающуюся землю, перевитую корнями, то старинную кирпичную кладку, иногда мешавшуюся с каменной, похожей на вот только виденную на лестнице, а иногда желтые лучи отражались на грубо сваренных балках и листах. Пару раз, резко ускоряясь, они пролетали станции метрополитена, тихие и безлюдные, как и положено ночью.

На одной пришлось задержаться, впереди тихо пыхтело еще одно странное инженерное чудо, почти карета, высокая и с зеркальными стеклами. Рядом с ней, ругаясь и размахивая обычными ключами и отвертками, копошились два плотных и низких персонажа в кожаных куртках и кепках, блестящих очками-гогглами, поднятыми на лоб. Отличались сопящие и порыкивающие друг на друга почти близнецы лишь цветом бород, рыжей и черной, и способом их носки. Рыжее золото правый заплетал в несколько косичек, а у его угольно-вороного соседа торчало как веник.

Энди, косясь в сторону как мог, наткнулся на мерно двигавшего уборочно-полировальную машину мойщика, обычного парня в наушниках и бейсболке «Никс». И ему, судя по всему, было совершенно наплевать на творившееся посреди путей. Или… он просто ничего не видел. И не слышал.

А станция оказалась интересной. Со статуями у колонн, гневно кричавшими или призывающими к чему-то, мужчинами и женщинами, почти все с оружием. И Энди даже умилился, несмотря на страх, смотревшей прямо на него ушастой овчарке с носом, натертым ладонями пассажиров до блеска. И тут бронзовая собака, строго смотрящая на живую статую, вдруг оскалилась.

— Фу, — спокойно сказала брухо, — сидеть, блохастая. А мы тут надолго?

Интересовалась она у сопровождающего. Тот оглянулся, несколько секунд тупо пялясь мешком маски, потом повернулся к рыже-черному тандему. И гулко, на местном, задал вопрос.

Так отвечать могли бы мексы, пару раз виденные Энди, так же бурно, горячась, непонятно, но так очевидно, ругаясь, размахивая руками, как мельницы крыльями, горя искренним гневом и…

Но за дело они взялись сразу. Видно, застыдились.

Мерное покачивание и еле уловимый скрип возобновились через пять-десять минут. Карета, горделиво сверкая зеркалами кормовых окон, умчалась вперед. Сопровождающий так не торопился, и Энди, несколько часов заключенный в собственное тело, задремал. Хотя думал, что такое невозможно.

А проснулся уже на… На рынке. Если его можно было так назвать.

— Час, — буркнул сопровождающий, сопя и похрюкивая под своим мешком, — там!

И показал на башенку с часами, торчащую над пестрым ковром, перемигивающимся огоньками и кострами перед глазами.

— Хорошо, — Ниа кивнула, легко выпрыгнув на низкие и темные камни, заменяющие платформу. — За мной.

За ней, само собой, следовало идти Энди. Вот его ноги взяли, послушно встали и пошли. По камням, по каменным ступеням, по вездесуще-проклятой старой брусчатке, по доскам настила, откуда вниз вел утрамбованный спуск.

— Ты здесь никогда не побывал бы, наслаждайся, изумляйся и ужасайся. — Ниа повернулась к нему, похлопав по плечу. — И не забудь быть благодарным. Без меня тебя бы уже продали, сдали в наем или сожрали. Цени, человечек из Контроля.

Без нее он здесь бы и не оказался вообще! Энди почти кричал внутри собственной головы. Сожрали бы, продали?! Да он просто гулял по чужому, чтоб его, городу… и все! Все!

— Кстати, по поводу поесть… — Ниа осматривалась, порой сторонясь и пропуская прибывающих торговцев и покупателей. — Я бы не отказалась. Да и тебе стоит, похудел уже фунтов на десять. Стоит тебя накормить. Странно… всего на десять, наверное, молодое тело сгорает от водуна не так быстро.

Что?! Энди все больше пугался, слушая ее. А ведь верно, брюки стали свободнее. За неполные двенадцать часов… как так? Неужели порошок не просто подчиняет воле, но и заселил в него паразитов, сейчас медленно заставляющих организм отдавать им все нужное? Может, они сейчас копошатся везде, от мускулов и до мозга, а он… а он просто ходит и умирает?!

— Не нервничай, — посоветовала брухо, — еще быстрее похудеешь. Ничего, это не на долго, не переживай. Пошли вниз, есть очень хочется. Надеюсь, тут есть карри.

Ноги опять понесли Энди сами по себе, вниз, к огромному сборищу всего, где можно было разложить товар, примерять, разглядывать, выбирая, есть или просто спорить до хрипоты. К высоким шатрам, полосатым и разноцветным, выскочившим, казалось, из средних веков. К военным палаткам, большим и маленьким, зеленеющим и желтеющим в окружении соседей. К криво-косым киоскам, сбитым из разномастных досок и еле стоящим. К фудтракам, каким-то образом заехавшим в огромную пещеру рынка, окруженную каменным сводом и теми самыми белыми старыми стенами. К присыпанным щебнем узким змейкам дорожек, вьющихся между рядами торгашей. К ящикам с белибердой, стоящим прямо в грязи и сидящими рядом хозяевами… тоже в грязи. К торчащим вдалеке нескольким мачтам с парусами и двум дымовым трубам небольших пароходов, стоящих у берега речушки, закованной в камень, затхло-зеленой и пахнущей странноватой смесью всякой гадости.

К рынку Белого города.

Энди шел и шел, загребая подошвами чавкающее и мерзкое, пока не добрался до мостков, ведущих к дорожкам. Хотел очистить кроссовки, но Ниа торопилась, убегая вперед, и тело послушно взялось за старое — потащилось вслед. Странно, но усталости не чувствовалось, просто шагал еле-еле, как прадедушка, скоро отмечающий девяносто седьмой день рождения.

— Не отставай! — прикрикнула Ниа, оглянувшись. Тело напряглось и задвигалось быстрее.

А это оказалось непросто. Слишком уж оживленной оказалась рыночная жизнь, бьющая ключом, а неподалеку и двумя, судя по грохоту, и так лезшая под ноги. Если бы не погашенное Ниа сознание, Энди, скорее всего, сейчас или стоял бы, оторопев и ждал погибели, или бежал бы со всех ног и с криком «спасите-помогите!!!».

Потому как — кто только не крутился внизу или не толкался сверху.

Мелкие, смахивающие на жаб-переростков, бородавчатые и одетые только в юбки-килты, уродцы, важно катящиеся вперед кривоватыми плоско-огромными ступнями, что-то квакали друг другу и толкались. Мелькнуло несколько юрких мохнатых полузверьков, удивленно шевелящих усами и длинными пушистыми хвостами на Энди, с рюкзачками на гибких спинах. В плечо, горячо дыша, ударился очередной свинорыл, только на этот раз отъевшийся и пузатый, ведший за веревке вереницу тоненьких красоток, ростом по плечо Ниа, смотревшей на них без всякой жалости. Один раз пришлось задержаться, наблюдая, как в сутолоке ботинок, башмаков, сапог, кроссовок, модельных туфель, босых ног и ног в полосатых чулках, важно и медленно проплыл чей-то изжелта бледный толстый хвост, пропускаемый всеми. Разглядеть хозяина не вышло, и Энди только проводил взглядом спину в удивительно чистом фраке.

— Разрыв-огурцы для охраны! — голосило что-то невысокое, с торчащими во все стороны бледными волосами и с отвратительно розовыми складками лица. — Самые лучшие разрыв-огурцы для защиты дома или фермы! Совершенно бешеные и агрессивные!

— Светильки! Только что пойманные светильки! Освещение на месяц и больше!

— А вот кому дергать зуб под настойкой мандрагоры! Совершенно изумительные красочные впечатления и никакой боли!

— Два свежих утопленника! Совсем свежих, не больше пары дней! Кому утопленников?!

— Настоящие горшки для супа! Чистая глина, никакой заводской обработки! Горшки для зельев, отваров и… супа!

Энди, проталкиваясь вслед Ниа, даже перестал бояться, вдруг разрываясь между желанием разглядеть получше светильков, бешено снующих в стеклянных литровых банках и возможностью посетить шатер с суккубой, прибывшей на рынок инкогнито. Последнее ему предложил очень склизкий на вид тип, смахивающий на лиса, так и зыркающий во все стороны рыжими-бесстыжими глазами из-под заношенной шляпы-канотье.

— Совсем недорого, всего пятнадцать золотых… — так и кивал в сторону дымчато-сиреневого шатра с черными узорами лис-в-шляпе, шевеля тонкими ухоженными усиками и нервно стискивая в тонких пальцах с черными когтями рукоятку револьвера в кобуре на поясе.

— Эй, любезный, обернись. — посоветовала ему из-за спины Ниа. — Сколько, говоришь, компания суккуба? Пятнадцать?

Лис вдруг оскалился, потянув наружу оружие. Ниа щелкнула пальцами, раздавив бело-крапчатую фасолину, в которой Энди узнал маленькое птичье яйцо.

В нос, сразу и проникая повсюду, ударил сладковатый запах гниющих джунглей и опасности. Лис захрипел, выпустив револьвер и поднеся руки к горлу, редко заросшему светлыми жесткими волосами. А Энди…

Энди вдруг увидел полупрозрачное темное нечто, мягко и очень сильно сдавливающее трахею продавца. Нечто переливалось змеиной чешуей и казалось похожим на очень злую пресмыкающуюся тварь, имевшую странно похожую на Ниа морду.

— Не люблю лжецов, — уведомила ведьма, с усмешкой смотря на представление, — аяяй, так обманывать!

Лис-человек уже стоял на коленях, судорожно хрипя и хватая почти невидимое существо, душившее его.

— Мне понравился твой револьвер, — сказала брухо, — он красивый.

Тот понял все сразу, пока еще находясь в сознании, достал и протянул ей, чуть позже сумев снять пояс с кобурой и патронами, идущими по нему. В другое время Энди бы полюбовался чудесным оружием, выглядящим очень… опасным и совершенным в своих линиях.

— Хорошо, спасибо за подарок, — брухо приняла портупею, застегнув на поясе и убрав оружие, — не ври больше. Рядом со мной. Лоа чуют ложь не хуже меня, и не любят еще сильнее. Иди ко мне, малыш.

И повернулась, чтобы уйти. Полупрозрачное существо, повинуясь движению ее пальцев, нехотя отпустило мошенника.

— Ведьма, — пискнул человек-лис, подбирая канотье, уже помеченное чьими-то грязными подошвами.

Ниа остановилась, обернулась, нехорошо улыбаясь.

— Да. Ты прав.

Лоа, почти растворившийся где-то у ее плеча, жадно шевельнулся.

— И еще какая.

Глава девятая: не суй свой нос в чужой вагон, попивая чай у себя в купе

Чай Лейво принес без вопросов. Видно очень хотелось ему поиграть, бывает же такое… Для интереса Карл достал пару хрустких новеньких купюр и отдал Злому. И совершенно недвусмысленно показал остальным на выход. А все и не стали спорить. Сам Карл остался, то ли отдыхать, то ли следить за игроками. Больно уж рыжебородый Лейво раскраснелся от нескрываемого желания по-быстрому показать парочку детских ходов и обыграть Злого.

Судя по выражению лица Злого, тот такой вариант даже и не предусматривал.

Чай оказался правильно-дурманяще-вкусным и горяче-сладким. Правильным из-за густого янтаря цвета, с плавающей долькой лимона, а у кое-кого с молоком, как по заказу. Да и горячий, но не обжигающий, и сладкий без приторности. Явно проводник-дворф обладал странной способностью угадывать вкусы пассажиров.

Удивительно тонкостенные стаканы, переливающиеся начищенными боками, прятались в сверкающих серебряных подстаканниках. И одуряюще пахли свежезаваренным листом, паря в руках. Глоток… и Мари заметила в лице всей их странноватой команды странные изменения. Как будто всем досталось, вроде бы немножко, теплого дружеского добра. И мир, вдруг ставший их так быстро, так опасно, стал казаться не таким уж и недружелюбным.

Под ногами мерно стучали колеса, передавая всему грузному телу вагона свой спокойно-уверенный ритм. Дах-дах, дах-дах, дах-дах…

— Пойду-ка… а-о-о-о-у-у… посплю… — заявила Анни, потерев щеку и несколько раз моргнув, не сумев снова удержаться от зевков. — Ой, как-то устала…

Устала?! Мари, отхлебнув всего немножко, вдруг совершенно расхотела спать. Бодрящая горячая волна, возникнув внутри, побежала повсюду, приятно покалывая в кончиках пальцев. Ох… какой интересный же чай.

— А-а-а… можно я с тобой? — Майка зевнула также бедово, как и Анни, чуть не вывихнув челюсть. — Вообще ноги не держат.

— Пошли, — легко согласилась Анни, — Мари точно спать не хочет. У нее чертики в глазах прыгают, до утра теперь не угомонится, знаю ее. Да и купе на двоих рассчитано, и свободных ровно на нас, три штуки. Посидишь с ребятами, если чего?

Тоже мне… подруга, называется. Но права, знает ее, как саму себя, не уснуть до утра, верно.

— Странно. — Алекс понюхал свой стакан, отхлебнул еще. — Мне вот тоже совсем спать расхотелось. Снег? Сне-е-е-г!!!

Тот подпирал стенку, еле-еле ворочая почти закрывшимися глазами.

— Да-а-а, братцы, интересные дела-а-а… — протянул Алекс. — Давайте его тоже спать закинем и… Стоп, получается, нас троих спать не тянет?

Лохматый, уже затаскивая Снега в купе, только кивнул. Тоже мне, подумалось Мари, капитан Очевидность, два таких капитана. Но деваться некуда, коротать время можно с таким и не прочитанным «Террором», или с этими двумя. Тянуло именно с ними, или с Алексом? Или, все же, с обоими?

— Угомонились? — сварливо поинтересовался женский дребезжащий голос за спиной.

Ой… Мари оглянулась.

— Как я не люблю детей! Шум, гам, наплевать на остальных! Девочка, ты в курсе, что ночь на дворе?!

Ой-е-е-ей, Мари не верила в сказки. Даже сейчас, после стольких дней в компании Карла и сбрендившего мира, такого чудного, прекрасного и ужасного, не верила. А вот тут…

Так должны выглядеть ведьмы, те самые, настоящие сказочные и которые злые. Сморщенное вытянутое лицо с вислой и постоянно двигающейся нижней губой, длинным костисто-горбатым носом с парой бородавок, пронзительно-черными глазами и седыми редкими патлами.

Хотя про волосы это только мысли, какие они на самом деле, Мари не видела. Так как на голове у странноватой карги, ворчащей на нее и ее новых друзей, красовались накрученные спиральками локоны, не более. Сама ворчунья, укутанная в длиннющий платок с расписными зелено-красными цветами, почти полностью пряталась за дверью. И наружи торчала только недовольная голова. А, да, конечно! И жирный недовольный одноухий кот, сидящий на птичье-хрупком плече, остро выпирающем из-под теплой ткани.

— А мы тут…

— Ага, а вы тут чаем лакомитесь и плюшками балуетесь, ну-ну. Ты, молодо-зелено, ротик-то свой больно не открывай, коли беды не хочешь.

— Да я…

— Уж это верно, кобылушка, верю-верю, всякому зверю, даже ежу, а тебе погожу. И шуметь вы не думали, так получилось, и думаете только о хорошем, и делаете только полезное. Хош, в чай тебе плюну, и почесуха случится?

— Не-е…

— А эт лучше, чем если решу порчу навести. Выбирай, телушечка, все едино наказать тебя нужно!

Мари нахмурилась. Странная тетка выводила из себя, провоцировала на скандал, да она ей! Сила, спящая с самой электрички, вдруг лениво зашевелилась, потекла вслед теплой чайной волне, наполняя каждую клеточку тела. Порча?! Сейчас я тебе покажу, грымза, какую порчу ты на меня наведешь… Кот зашипел, вздыбив шерсть и выгнувшись.

— Тихо-тихо. — тяжелая ладонь Лохматого легла ей на плечо. — Ш-ш-ш-ш, успокойся. Она же специально тебя злит, знает, что если что — ты виновата. Помнишь, про билеты? Картонка ее защитит, это раз. Ты ослабеешь, да еще и окажешься виноватой, а тут это легко проверяется, думаю. Это два. Ну и бабушка, что так сердито на меня смотрит, тогда и сделает, что ей почему-то хочется. Это три. Верно, бабуля?

Та сморщилась, блеснула глазами, зло и нетерпеливо. Узловатые пальцы быстро зашевелились, сплетаясь в странно, где-то в самой глубине сознания, узнаваемую фигуру. Воздух вокруг нее сгустился, насытился такой знакомой дрожью силы, готовой ударить, и…

— Я тут правила почитал, в билете указаны. — Лохматый нехорошо ухмыльнулся. — Запрещены во время поездки магические действия, демонолатрия, некромантия, спиритизм и вуду. В общем, разрешается пользоваться в случае конфликтов естественными силами и способностями с особенностями рас и оружием. Если только кот не страшное оружие, то…

Кот зашипел сильнее, мявкнул и спрыгнул в темноту бабкиного купе. А та, успокоившись, посмотрела на Лохматого изменившимся взглядом.

— Вот как… молодой, значит, да ранний… Спокойной ночи, деточки. И не шумите, я ведь и без всякого ведовства просто пожаловаться могу.

Дверь закрылась быстрее, чем Мари смогла что-то ответить.

— Часто влипаешь в неприятности? — поинтересовался Лохматый.

— Сама справляюсь, — буркнула Мари, неожиданно разозлившись. На кого? На себя, на него, на бабку или на Алекса, только-только выглянувшего из купе? И почему на него, надумала себе тоже всякой ерунды…

— Пусти, — толкнула его тяжелую и почти горячую руку, почему-то слегка подрагивающую.

— А спасибо?

Она взглянула на него, наверняка усмехающегося. Наглый, самоуверенный, здоровенный и… Да нет, не тупой. Это точно. Блин!

Лохматый не усмехался. Серьезный до выступивших желваков, смотрел на нее, а в глазах успокаивалось не замеченное раньше пламя и гнев. Даже сосуды чуть лопнули, окрасив левый глаз с самого края в красное. Неужели он готов был из-за нее, сейчас, вот эту старую ведьму просто руками?!

Блин…

— Вы чего тут шумели? — Алекс отхлебнул оставшегося чаю. — Может, это, пройдемся? Скучно чего-то вдруг.

— Я бы поел, — Лохматый сглотнул, — у меня тут есть немного, ну, заплатить. Пойдемте, найдем ресторан, что ли. Поросенка бы съел. С яблоками и кашей.

Мари вздохнула. Кто о чем, а лысый о расческе. О чем можно говорить в магическом поезде, ночью, если ты здоровенный лось, если не о еде? То-то, что именно так.

Дах-дах, поезд стучал, катясь вперед. В столицу. А там Мари никогда и не была, ни разу, совсем. Даже интересно, мало ли, что там?!

Странно, под металлическим дном так сильно грохотало, но тряски почти не ощущалось. Так, чуть волновался пол, покрытый не привычными для поездов линолеумом или ковровой дорожкой, а вовсе даже паркетом. Натурально, настоящим и натертым мастикой паркетом трехцветного рисунка-елочки. Вот такие чудеса.

В тамбуре их проводил взглядом седой длиннобородый дед в сером, курящий трубочку, вырезанную не иначе, как из древесного корня. Кивнул, улыбаясь и чуть пристукнув посохом. На спинке высокого кресла, спокойно уместившегося в узком пространстве, висела синяя шляпа.

Поезд не спал, несмотря на ночь. Только в их вагоне оказалось на удивление тихо и спокойно. Следующий, смахивающий на огромный кочевой шатер, разделенный перегородками, бурлило веселье. На яркие шелка, укрывающие стены, падали скачущие в диком танце тени, пахло жареным мясом и вином, сладостями и курильницами.

Дворф-проводник, стоявший у входа, пропустил ребят внутрь, задернув за ними занавес, мотнул светло-синей бородой, указывая следовать за ним. Точно, Мари сообразила сразу, только так и можно пройти насквозь, чтобы… чтобы не оказаться утянутой в безудержный хаос сумасшедшего бесовского веселья, творящегося вокруг.

По вагону, приходя сверху, легко летал сквозняк, постоянно задирая шитые золотом занавеси, закрывающие происходящее внутри. Именно туда, заставляя ноги пускаться в пляс, призывно тянули громкие удары разноцветных турецких барабанов-тулумбасов, стоящих у ног четырехрукого усача с ало-черным гребнем на голове и кольцом в носу. Наяривали на двух скрипках, держа у пояса, пара оборванцев в ковбойских шляпах, драных джинсах и клетчатых рубашках. Бренькал заводными тремоло банджо кудрявый темнокожий, одетый только в рабочий грубый комбинезон на одной лямке, подмигивая Мари третьим, посередине лба, глазом. Два упругих существа, подпрыгивающих на ногах с копытами, то ли пареньки, то ли девчушки, с рожками на лбу, свистели в свирели.

— Быстрее, — рявкнул дворф, — за мной!

Лохматый, ухмыляясь, косился на акробатку, танцующую танец со змеей и, зло блестя глазами, играл в гляделки со здоровяком, поросшим шерстью от плечей и ниже. На шее у того красовался плотный кожаный ошейник с камнями, блестевшими в свете разноцветных стеклянных ламп. А над ним, прячась в тени, сидела невысокая тонкая фигура, укутанная в полупрозрачную белую ткань, усыпанную бриллиантовыми каплями.

Барабаны и свирели так и тянули присоединиться к пляшущей небольшой толпе, веселившейся в цыганской лихости кочевого вагона, вынырнувшего откуда-то из языческого прошлого. Огонь трех жаровен, где истекали жиром барашки и птица, прыгал отсветами на статуях и бюстах, стоявших по стенам. Виноградная лоза густо оплетала каждую, одурманивающе-сладко врезаясь запахом в нос.

— За мной, — рявкнул бело-синебородый дворф, — таща Алекса и Мари за руки, — ну!

Лохматый справился сам, разлепившись взглядами с уже начавшим рычать волосатым охранником и шагнув за ними.

«Как хорошо, что это просто вагон, — подумала Мари, — а если бы оказалось здание, дворец или храм?!»

Они вывалились в тамбур, шумно хватая ртом обычный воздух, не пахнущий перцем, ванилью, медом и горячими телами.

Бум-бум… сказали вслед тулумбасы, мы вас ждем на обратном пути.

— Я туда еще раз не пойду! — Мари вытерла мокрое лицо, отцепила от кофты с капюшоном цепляющийся и верещащий плющ с розовыми цветами. — Какой настырный, а? А как же назад?

— Вам объяснят, — буркнул дворф, — думайте в следующий раз. Вакханалии не для детей.

— А я и не ребенок! — сказал-выплюнул Лохматый.

— Ты-то? — дворф медленно смерил его взглядом. — Ты, орясина дубовая, как есть самый настоящий, пусть и здоровенный да наглый, щенок, нет ты больше никто. И только вякни мне. Через вагон будет ресторан, вы же туда шли? Вот и идите. Спросите там, как в свой вагон потом попасть. Пасть закрой!

И, показав Лохматому литой пудовый кулачище, нырнул обратно.

— Добрый какой… — протянул Алекс. — А мне почти понравилось.

— Пошли уже, — Лохматый недовольно повел плечами, — в животе пусто, выть хочется от голода. Мари, можно, я от тебя кусок откушу, если что?

— Дурак! — Мари даже не хотелось ругаться. — Понравилось тебе, Алекс?! Та, вся в узорах и со змеей, что ли? Так вся и крутилась в разные стороны, точно ради тебя!

— Ты чо?! — Алекс оторопел, неожиданно перестав строить из себя невозмутимо-крутого перца. — Да я…

— Дурак ты, Алекс! Дома бы оставался, какао мамино пил!

И она пошла дальше. Зачем сорвалась, чего он ей сделал, а? Обидела не за что…

В следующем вагоне их никто не встретил. Совершенно. И тут стояла самая настоящая гробовая тишина. И почти не было света. Так, редко и порывисто горели за красными колпаками масляные лампы.

— Елки-палки… — шепотом протянул Алекс. — Жуть какая…

Панели темного дерева, покрытого резьбой из переплетающихся змей и драконов, скалящих злобные морды и, казалось, ворочавшие блестящими глазами из янтаря и сердолика со всех сторон. Треугольный острый потолок, куда сбегались поперечные балки-ребра, делавшие проход похожим на готическое здание. Вездесущий сквозняк, здесь сухой и пахнущий чем-то еле уловимо едким, лениво колыхал длинные полотнища-флаги, свисающие до самого пола из непроглядно черных каменных плит.

Старые портреты в темных тяжелых рамах закрывали оконные проемы, и без того узкие и вытянутые. Рыцари и дамы, в латах, камзолах и платьях с высокими резными воротниками безразлично смотрели на троих подростков, идущих вперед очень осторожно.

— Мне кажется… — Алекс вдруг взял Мари за руку. — Они за нами следят. Глазами.

Лохматый, застыв рядом, странно посмотрел на него, потянул в себя воздух нервно дергающимся носом. Лицо их дылды застыло, лишь играли желваки, глаза метались взад-вперед, прищуренные и что-то ищущие.

— За мной, — прямо как недавний проводник, Лохматый кивнул вперед, — быстро, не задерживаясь.

Мари и не хотелось. А вместо того, чтобы скинуть пальцы Алекса, лишь взялась крепче. Вагон заставлял нервничать, и пройти его хотелось быстрее… еще быстрее… еще…

Сквозняк, постоянно странно меняясь, то атаковал сбоку, до давал легкого подзатыльника, то нападал прямо в лицо. Тащил за собой хвост этого змеиного запаха, переливавшегося блестящими ядом клыками, солью и медной стружкой, свежей и так сильно пахнувшей, добавлял земли, тяжелой и недавно вскопанной, но не как на грядке, а глубже, окутывал сырой тяжестью старой одежды, закрытой в глухих деревянных ящиках, спрятанных в темноте, сгущавшейся вокруг все сильнее, все плотнее, вязкой и липкой, тянущейся к теплым людям, почему-то идущим там, где живым не место.

— Гости-и-и…

Голос дотянулся из-за спины. Плавный женский голос, вроде бы отдающий звонкой юностью, но… но с неуловимым скрипом многих-многих лет, прячущихся в нем. Дотянулся, коснувшись, почти по-настоящему, ледяными пальцами с острыми, покрытыми вишневым лаком, ногтями. Мари замерла, по спине, очень даже ощутимо, пробежались мурашки, такие же холодные.

Ладонь Алекса ощутимо нагрелась, почти обжигая. Он обернулся, но раньше, закрыв обоих собой, туда шагнул Лохматый.

— Здравствуйте, неожиданные попутчики.

Она не казалась молодой не, куда там. Было ей лет, наверное, почти тридцать, точно, на десяток и больше старше Мари. В самом обычном спортивном костюме, мягких кроссовках и волосами, стянутыми в хвост. Встреть ее в обычном поезде, пройдешь, не заметишь. Но сейчас…

Опасность часто прячется не в напряженных боевых мускулах или оружии, сжимаемом в руках. Она, настоящая и осязаемая, скрывается в глазах. Нет-нет, никаких особых знаков или плещущемся боевом безумии. Расслабленный обычный взгляд, скользящий по тебе самому, выбирая уязвимые точки, вдруг становится, на короткий миг решения, ощутимо острым, как скальпель. Вот такая настоящая опасность.

Ее зелено-кошачьи глаза смотрели именно так, как многие из пытавшихся сделать жизнь Мари хуже. И еще… и еще она рассматривала всех троих чуть оценивающим взглядом хозяйки, выбирающей мясо для гуляша или стейка, такой вот равнодушно-расчетливый взгляд.

Мари сглотнула, поняв, что темнота вокруг стала совсем густой и плотной. Ой-ой, мне, пожалуйста, кусочек бедрышка вот этой девочки, такой аппетитный, так и читалось в зеленых и чуть раскосых глазах.

— Мы пассажиры, — хрипло сказал Лохматый, — просто идем через вагон.

— Я поняла, — уведомила зеленоглазая.

Черт-черт! Мари вдруг поняла простую вещь: последняя зеленоглазая попалась им в аптеке, и закончилось все только…

— Мы вас не потревожили? — поинтересовался Лохматый. Чересчур вежливо.

— Разбудили, — женщина поджала губы, — заставили встать, а я же просто отдыхала. Да еще и, ай-ай, заставили вспомнить, что голодна.

Так… Мари испугалась не на шутку. Темнота вокруг шелестела невидимыми змеиными чешуйками и в несколько голосов начала шептать что-то неразборчивое. Зрачки зеленых глаз стали большими, заполнили всю радужку, уставились прямо на Мари…

Тук-тук-тук… сказало сердце, вдруг становясь очень вялым.

Тук-тук-тук… хочется отдохнуть, лечь прямо здесь и заснуть.

Тук-тук-тук… Алекс, ты как… Алекс… Алекс…

Темнота, мягко стелившаяся вокруг, потекла под ноги почти видимым плотным туманом, белесой густой сметаной поднялась почти до пояса, ласково касаясь нежной щекоткой и притягивая окунуться в нее…

Ой… как же хочется спать… И глаза вдруг затягивают в себя, говорят, ты подойди, у меня тут свободный удобный диван, на нем так можно вытянуться, расслабиться, положить руки вдоль тела, повернуть голову набок, уткнувшись в маленькую бархатную подушечку и…

— Ай!

Лохматый влепил ей пощечину. И еще, где-то на груди, раскаляясь и дрожа, что-то нагревалось. Ее медальон, полученный от Карла! Эй, что ту вообще происходит?!

Алекс приходил в себя хуже, щурясь совершенно сонными глазами, крутил головой. И ничего-ничего не понимал, только мягко и влажно, как вытащенный удочкой карась, шлепал губами.

Лохматый, мотая своей косматой головой, отступал, толкая их спиной и растопырив руки в сторону. Его ощутимо трясло, и почему-то треснула по шву куртка на спине.

— Ты пожалеешь, — пообещала сейчас невидимая женщина, — могли бы разойтись без угроз.

Лохматый не ответил, дрожа все сильнее и…

— Как дети малые! — протянул Карл откуда-то оттуда, где женский голос уже шипел по-змеиному. — Оставь на немножко, обязательно напакостят. Мадам, рад приветствовать, позвольте познакомиться… Карл.

— Откуда ты взялся? — она почти взвизгнула, выплевывая слова. — Ты же в Хелль…

— Так мы знакомы?

— С дороги, маг!

— Всегда рад услужить красивой женщине…

Лохматый успокоился, опустил руки, только недовольно сопел.

Мари выглянула из-за него, обрадовалась, увидев Карла. Тот, так и не сняв шляпы, остался в футболке. На ней красовалась надпись «Молот ведьм», а сам маг довольно ухмылялся.

Вот только одна рука была за спиной, и когда он подошел, встав боком, Мари заметила рукоять револьвера.

— Вы совершеннейшие малолетки, а? — Карл покачал головой. — Хотя бы предупредили, что уходите.

— Кто это была?

— А, Мари, тебе вдруг стало интересно. Ну, оглядись вокруг, ничего странного не видишь?

— Да тут все странное! — выпалила Мари, следуя указанию и снова рассматривая страшный вагон.

— Вот ведь, а? И вроде бы дитя современной поп-культуры, сразу должна была понять, где нормальный и веселый вагон с сатирами, менадами, вакханками и остальным табором, а где — скучный и навевающий легкую оторопь своим пафосом гробовоз кровососов.

— Что?

— Вампиры, — Лохматый дернул щекой, — ты не поняла, что ли?

— А ты весь такой спокойный и храбрый, что ли? — Мари опять стало стыдно, но удержаться и не начать ему хамить не получилось. — Защищал ведь, а?

— Спасибо сказать не судьба?

— Спасибо.

— Ладно, хватит! — Карл подтолкнул их к выходу. — Давайте уже уйдем отсюда, слишком мрачно. Да и люди спят.

— Люди?!

— Да какая разница?! Вы куда шли?

— В ресторан.

— Ну вот и пошлите, я тоже проголодался, а печеньем бабушки Лейво больно не наешься.

Алекс, подталкиваемый Лохматым, зевнул и посмотрел на него:

— А как там Злой?

— Самовар выиграл, запас курительного табака и все треклятое печенье, как… Фу, вышли, наконец-то.

Они вывалились в тамбур, зло глядя на мирно дремлющего в качалке проводника. Карл, явно намереваясь пнуть хотя бы мощный ботинок, так и двинулся вперед.

— Не советовал бы, — пробормотал дворф с бородой, заплетенной надвое и с костяными бусинками. — Я все контролировал.

— И не стыдно врать-то? — Карл покачал головой. — Ты ж спал, как ленивец на дереве.

— В правилах нашего экспресса все указано. Учитывая форс-мажоры.

— Это не форс-мажор, борода. — Лохматый ткнул пальцев в оставленный вагон. — Это…

— А не надо шляться, где не попадя, — посоветовал проводник, не открывая глаз, — и не стоит жадничать, могли бы поесть и в вагон заказать. И хватит разводить шум из-за ничего, все целы, все живы. А пассажиры моего вагона пользуются особым расположением собственника, являясь деловыми партнерами и держателями акций нашей железной дороги.

— Точно, — кивнул Карл, — а тут какая-то непонятная молодежь права качает.

— И не менее непонятный пожилой сопровождающий.

— Ай, ну тебя, — махнул Карл.

— Хм… — гном приоткрыл глаз, хитро блеснув им в щелочку. — Тебе надо другими словами пользоваться.

— А?

— Ой все!!!

Глава десятая: пять тысяч причин остаться

— Вкусно пахнет. — протянул Алекс. — Мм-м…

Мари даже не стала спорить. Карл обладал странной особенностью — он успокаивал их своим присутствием. Вот и сейчас, отойдя от страшного вагона, оставленного позади, Мари вспоминала о нем как-то отстраненно. А запахи… запахи оказались чудесны. Вон, Лохматый, прям всем собой нюхает и почти улыбается. Видно, на самом деле сильно проголодался.

— Добро пожаловать, бродяги!

О как…

Таверна, самая настоящая таверна, как в играх или книгах. Бревна и деревянные оконца, круглые, правда. Висящие под потолком тележные колеса, заставленные десятками горящих свечей, солома на полу и длинные столы из отесанных досок, крепко сколоченные стулья и очаг в одной из стен.

Да не просто очаг, а с вертелом, где сейчас, шипя и пузырясь жирком, крутилась подрумянившаяся туша. Мясо, солод, хмель, яичница, поджаренная на сковороде колбаса, свежий хлеб, только что сбитое масло и тонкий аромат вин, идущий от оплетенных бутылок, стоящих на полках позади трактирщика.

— Как же я соскучился. — Карл оглянулся вокруг с такой жадностью в глазах, что Мари даже немного перепугалась. — Как мне всего этого не хватало.

— И даже больше, судя по всему… Проходите, присаживайтесь, работаем от заката и до рассвета, от рассвета и до полудня, не спим, не едим, думаем только о вас, наших дорогих гостях, каракатицу мне в глотку!

Ой…

Мари засмеялась, глядя на него.

Высокий, краснолицый, точно обветренный всеми ветрами, с густыми усами и бакенбардами, с попугаем, сейчас игравшимся с медной серьгой-кольцом в левом ухе, с красным платком на голове и живыми глазами, хитро рассматривающими вошедших.

— А есть ли, корчмарь, у тебя глинтвейн этим чудесным подросткам и настоящий караибский ром для меня? — Карл стукнул по стойке кулаком, с очевидным наслаждением слушая липкий звук удара. — Да настоящий, контрабандный, а?!

— Настоящему бродяге всегда найдется что-то хорошее, — трактирщик усмехнулся и подмигнул. — Хорошая стоянка, вперехлест меня с коромыслом, чтоб мне не встать. Эй, годок, верста коломенская, тебе, надо полагать, поросенка с кашей?

Лохматый довольно оскалился в ответ.

— Давай поросенка, давай бекон, яйца, колбасу и хлеб, вымоченный в вине и поджаренный ломтиками, давай сюда зелени и просто хлеба, да масленку, и не забудь потом кексов! — Карл шлепнул деньги о стойку. — Угощаю, молодежь, душа просит праздника.

— Вон туда, Ери вас проводит, — трактирщик сгреб деньги, кивнул в глубину зала. — Добро пожаловать, еще раз вам говорю! Здесь вас никто не побеспокоит.

— Точно? — на всякий случай спросила Мари.

— Точно, — трактирщик кивнул себе за спину, где, тускло блестя лезвием, спала на вбитых крюках абордажная сабля-кортик. — Это моя харчевня, и я в своем праве.

Выскочивший из-за стойки невысокий человечек с кудрявой головой, ловко стуча сапожками потащил их за собой, одновременно неся деревянный поднос, уже заставленный плошками и тарелками. Посадил за стол напротив очага, махом раскинул посуду, расстелил полотенца на колени и снова убежал.

Вполутьме харчевни кто-то гомонил и смеялся, шлепали карты, трещали раскиданные из кожаного стаканчика кости. По соседству поминали Чертов треугольник и какого-то Дейви, за спиной Карла, поминая через слово чью-то мать, рядились о зарытых сундуках.

В дальнем углу, в полутьме, лениво шевелилась темнота плаща, обтекающая сверху до низу огромную фигуру с горящим желтым глазом. Рядом, на его плече и почти как у трактирщика, притулилось что-то, похожее на птицу. Глаза у нее поблескивали красным. Тот угол обходили осторожно даже покачивающиеся гости, выглядящие вылитыми морскими волками.

Стену над камином, если приглядеться, украшал старый стяг. И Алекс, к примеру, совершенно не удивился, заприметив на нем самой настоящий череп и кости Веселого Роджера.

— Блин, как-то не верится. Как в сказке. — Алекс провел пальцем по столешнице. — Дерево, жирное…

— Скатертей на всех не напасешься, — буркнул снова оказавшийся рядом Ери, — так посидишь.

Карл, откинувшись на спинку стула, громко захохотал.

— Привыкай, Алекс, это нормально. Так, что у нас тут?

«У нас тут» заняло почти весь стол. Блюдо с редиской, огурцами, зеленью, вареной картошкой и квашенной капустой. Рядом с огурцами горкой лежали непонятные толстые голубые клубни, один из которых Карл сразу же сгреб и начал хрустеть. Мари решилась, взяла, укусила и чуть не пискнула.

По рту разбежалась прорва маленьких горячих иголок, пощипывающих и покусывающих язык с небом. На глаза навернулись слезы, и захотелось пить.

— Маришка, ну что ты, как маленькая, тянешь в рот все незнакомое и яркое? — посетовал ухмыляющийся Карл. — Это пах-пах, его надо есть осторожно.

Мари, схватив ближайший кувшин и кружку, быстро налила и начала пить. И, тут же, сморщившись, чуть не выплюнула. Кисло-сладкое тягучее разбежалось внутри масляной пленкой, пряно пахнущей и ударившей в голову. Карл хохотал сильнее.

— Мед? — поинтересовался Лохматый. — Дай-ка…

— Эй-эй, несовершеннолетний! — прикрикнул Карл, пригрозив пальцем, — сильно не налегать. А то таскай вас потом на себе.

— Ты не мог раньше предупредить! — завопила Мари отыскав среди кувшинов не пойми как затесавшееся молоко и отхлебнув разом большую глиняную кружку. — Карл!!!

Тот не ответил, лишь пожал плечами, жадно смотря на чугунную сковородку, так и пышущую жаром, с обжаренными до золотистой корочки, маленькими рыбками. И пахнущими…

— Рыба пахнет огурцом? — Алекс хватанул ее прямо рукой, закинул в рот, захрустел. — Уф… бфин…фкуфно как!

К рыбке Мари потянулась с опаской, с тоской проводив взглядом вилки Карла, Алекса и Лохматого, расхватывающих ее очень даже быстро. И, подумав, забрала сковороду.

— Молодец, хозяйственная растет, — одобрил Ери, притащив противень с кусками мяса. — Может, у нас останешься, девка? Нам поварята нужны.

Мари, наконец-то радуясь вкусу, округлила глаза. Помотала головой с набитыми хомячьими щеками… ну невозможно удержаться же.

Голод, спавший с гостиницы, пришел в себя и настойчиво требовал еды, еще еды, снова и опять же, хотя бы закуски. А рыбешка оказалась прекрасной.

— Ну и зря, — буркнул Ери, — я вернусь, поговорим. Милт-то только и может, что хохотать и кружки наливать, ему все равно, а мне еще работать.

И ушел, явно чтобы притащить еще что-то вдобавок к соленым грибам, деревяшке с нарубленной жареной колбасой, большущей чашке салата, жареным ребрышкам, яйцам-пашот, рассыпчатому гороху-нуту, дышащему паром горшку с сырным супом, что Карл уже разливал всем половником, гренкам с сыром и… что-то Мари даже не видела, но только чуяла.

Алекс, отложив голубой клубень и отдышавшись, смотрел на заставленный стол совершенно дикими глазами. Вот как, значит…

— Это что? — Мари кивнула на недоеденное голубое. — Что за паф-паф?

— Пах-пах, — поправил Карл, — для аппетита. И метаболизма. И усвояемости. И чтобы живот не болел потом. Ну и…

Угу, понятно объяснил. Внутри у Мари так и полыхал пожар, требующий еще и еще. Она и ела, поняв, что ничего не случится с талией и вообще. Вот знала, и все. И ела.

— Блины! И поросенок для дылды! — Ери поставил подносы, вытер лоб полотенцем и сел, подтянув стул. — Посижу с вами?

— Уважь нас, честный домовой, присядь, угощайся, будь нашим гостем на немного. — Карл обвел рукой стол.

Домовой?!

Алекс и Мари уставились на Ери, покачивающегося на стуле, не доставая ножками в сапогах до пола и с показной ленцой тянувшего колбасу, кусок за куском. Лениво или нет, но колбаса кончалась быстро.

— Чего? — Ери пошевелили густыми бровями и всем личиком, заросшим жесткой бородой. — Домовой, потомственный, так и есть. Не из местных дурных невоспитанных краев, само собой. С Фризии я.

— А? — Мари непонимающе уставилась на него.

Алекс толкнул ее локтем, типа, потом объяснит.

— Давно тут, Ери? — поинтересовался Карл, разламывая копченую курочку и протягивая по бедру Мари с Алексом. Лохматый, отключившись от всего и всех, невозмутимо наслаждался поросенком, постепенно умяв не меньше трети. И куда в него лезет, подумалось Мари, опять ощутившей укол совести. Надо извиниться перед ним, блин…

— Ну… не очень. — Ери явно не хотел говорить сколько. — До того таверну держали, да-а-а… Да и с этим вон, рубакой, по морям нас поболтало, есть такое. Так ты это, девка, точно не хочешь у нас остаться? Ну, не кухня, так это… мне помогать станешь.

Мари, справившаяся с курицей, довольно вздохнула: голод уходил. И ойкнула, вдруг ощутив снова, пусть и не так сильно.

— Яблочко вот съешь, — посоветовал Ери, — не хочешь? Не хочешь яблоко, так и не хочешь есть.

Тоже мне, персональный тренер по фитнесу и похудению нашелся. Она решительно притянула к себе нарезанный ломтями пирог с сыром, курицей и чем-то копченым.

— А потом жалуются, что мол, толстые, — пожевал губами Ери, — хотя, конечно, пах-пах…

Мари, почти не жуя проглотившая кусок, укоризненно посмотрела на него и провела рукой по животу. Вроде… ничего, можно еще закусить.

Карл, спрятавшийся в тень, довольно ухмылялся, потягивая ром прямо из горлышка пузатой темной бутылки. Лохматый терпеливо справлялся с поросенком, уверенно идя к победе и превратив половину в жалкие остатки. Кашу, вывалившуюся наружу, пахнущую травами и черносливом, он уминал походя.

А Алекс… А Алекс осоловело смотрел перед собой и крутил в руках блин, с одной стороны в сметане, с другой в варенье. Мари забрала плотную масляную лепешку, поймав благодарный взгляд.

— Не, ну вот ты подумай, — Ери не отставал. — Причин-то сколько остаться, а?

— Пять тысяч? — издевательски спросила Мари.

— Да больше, чего ты… тьфу, вот языкастая.

— Ну, а чего?

— Верно, сам виноват. Так это, ты слушай, слушай, не смейся. У нас, во-первых, питание положено, и не остатки, а прямо-таки с кухни. Плюс, смотри сюда, говорю, спальню тебе обеспечим отдельную, с шкафчиком там и умывальником. Ну и…

Ери говорил-говорил, а на Мари накатила сонливость, заставившая откинуться к бревну сбоку, прижаться щекой, втянув в себя почему-то такой явственный запах смолы, соли, моря… моря?.. Моря…


— Уходит! Как есть, уйдет, купец-то?!

— Не трави, Ери, никуда не денется. Наш будет…

Косматый маленький домовой, в рваных, до колен, штанах и босиком, весь увешанный оружием, как елка гирляндами, подпрыгивал у бушприта.

Милт, в красном платке на голове, с саблей у пояса, похлопал товарища по макушке. Тот оскалился, блеснув острыми зубами.

— Не жалеешь, что ушел от своих совсем? — поинтересовался Милт.

— Жалеть? Нет там моих, всех на костры отправили. Или прямо с домами сожгли, да еще и солью сверху посыпали. Жалеть…

Милт не ответил, слишком уж много злости звенело в голосе волосатого крохи, приведенного капитаном в последнем порту. Раз капитану он оказался нужен, так, значит, тому и быть. С ним себе дороже спорить, все знают. Да и награда у него не то, что королевская, бери выше.

Жизнь, вечная. За такое сам пойдешь куда угодно и с кем угодно. Пусть хоть и с этим бесенком в одних драных штанах. И ладно, Ери-то оказался еще тем сорвиголовой и настоящим джентльменом удачи, рубившимся без страха и даже порой пугая ко всему привычных корсаров «Моржа».

— По местам стоять, черти полосатые! — грохнуло с мостика. О-о-о, капитан явились, изготовившись к бою. А купец-то, впрямь, убегает. И нужен ли им этот купец, цель же другая, за нее Милт и подписался на самоубийственный поход.

— По местам! — заорал он сам, боцман все же, засвистел сигнал в дудку, побежал к квартердеку. Его место там, он же еще и квартердек-мастер, вся абордажная команда под ним, и ему, Милту, отвечать, если что…

Шхуну они гнали второй день. Та то пропадала, то появлялась, петляя между крохотными зелеными островами, узкая и не глубоко сидящая. Пряталась, пряталась, но таки загнали ее, вывели в открытое море, не давай поймать ветер, ловя своими же парусами. Но та, как заколдованная, опять убегала, прытко скользя по волнам.

Капитан, простучав каблуками вниз, через ступеньку, успел к абордажникам первым. Встал, своим кривым ятаганом, взятым где-то у Африки, показал на белую точку у горизонта.

— Вон там нужное нам, парни! Там жизнь не на человеческий короткий век, а длинная. И мы ее заберем, сделаем нашей судьбой, чтобы бороздить моря, упиваться золотом, красотками и лучшими винами. Вон, смотрите, только руку протяни.

Ветер рвал длинные золотые волосы шкипера, путая и бросая их прямо на ясные голубые глаза. Капитан у «Моржа» был красив, статен и полон огня. За ним, за чертовым огнем, и шли моряки, веря, как самим себе. Капитан не обманывал, все оказывалось правдой. Так почему не поверить еще раз, а?!

Малт оглянулся, глянул на шхуну и радостно завопил. Не зря играли с парусами с утра и до вечера, украли ветер, как есть украли!

— Да-а-а! — два десятка глоток разом, солнце так и сверкает на клинках.

Кра-а-а-а!

Чертова птица капитана, белая мерзость с красными глазами и клювом, приземлившись на плечо, орала вместе с остальными. Как-будто ей тоже обещали жить вечно и даже больше.

— Малт! Малт!

Ери стоял рядом, дергал за рукав провощенной куртки с нашитыми стальными пластинками. В глазах бесенка, неожиданно и страшно, плескался настоящий ужас.

— Что?

— Не надо нам туда, Малт! — прошептал домовой. — Плохо, Малт, чую…

Кра-а-а-к!

Чертова пернатая тварь приземлилась на палубу, блеснула гляделками. Тень капитана легла на Ери, густая и злобная. Голубые глаза смотрели сквозь мохнатого друга-крохи, Малт дернулся, загородить. Ятаган уперся в грудь, капитан покачал головой, не лезь, мол.

— Что ты чуешь?

Ери блеснул глазенками, почесал густую бороду.

— Не надо нам туда, шкипер. Там…

— Хочешь стать короче на одну голову, недомерок? — поинтересовался капитан.

Кр-р-р-а-а-ак! Птица точно согласилась.

— Если не хочешь, то готовься к бою. Или прыгни за борт, — посоветовал капитан, — услышу еще раз, укорочу.

Они догоняли.

Час, два… почти в сумерках кормовые коронады ударили под форштевень, размолотили руль, в труху разбивая дерево. «Морж» навис над шхуной, дрожащей белым стремительным телом. Ударили бортовым залпом, разнося надстройку и разбивая мачты. Люди на палубе прятались, изредка сверкая саблями в ответ. Малт, косясь на Ери, спрятавшегося за якорным канатом, не знал, что делать.

Зато знал капитан. И приказ услышали все. И ответили.

— На абордаж!!!

Кошки на канатах, перекинутые с квартердека, засвистели в воздухе. Хохот, ругань, смех, нервная дрожь рук перед боем, перед первым ударом и первым выпадом в ответ.

— Вот она… — Ери сжался сильнее, заскулил.

Малт оглянулся на палубу. И увидел, даже раньше, чем обрадованно закричал капитан.

Женщина шла по палубе, не уклоняясь от воюющей картечи последнего залпа и выстрелов из мушкетов стрелков. Лишь ветер трепал рыжие волосы да зеленое платье.

— Нет… — пискнул Ери.

А Малт, присмотревшись, увидел, как закипел воздух между ее пальцами. Дрогнул, наливаясь красным, летящим на зов из каждой алой лужи, густо заливающих палубу. От каждого чужого моряка, что уже не вернется домой.

Капитан вскинул пистолет, странный, выточенный из кости, купленный за сундучок золота в темном переулке Порт-Ройяла. Малт помнил покупку, охраняя шкипера, и раз, всего раз, оглянувшись. Оружие продал не человек, а какой-то карлик с густой бородой, гулко засмеявшийся вопросу капитана и скрывшийся, казалось, сразу в землю.

Все случилось в один миг.

Зашипел подпаленный порох, выплюнул стальной раскаленный шар из костяного ствола, а в полете разбрасывающий за собой черные лохмотья дыма, сильно пахнущего кладбищем.

Морская ведьма, гневно блестя глазами, ударила стянутой со всех сторон силой крови, байкой, иногда слышанной в моряцких кабаках.

Попали оба.

Рыжее пламя ее волос изумленно вскинулось, когда странный заряд ударил в грудь.

Красная сеть, переливаясь кровавыми потеками, накрыла их «Морж».


Мари вскинулась, приходя в себя. Зашарила руками по столу, нащупав только кувшин с хмельным медом. Карл подсунул горячего глинтвейна. Она пила, стуча зубами по краешку оловянной посудины.

И смотрела вытаращенными глазами на поникшего Ери.

На темную фигуру в углу, где блестели золотой глаз бывшего капитана и два алых Сущности, вселившейся в птицу и сведшей шкипера с ума. На Малта, протирающего стойку. На Карла, все уже понявшего.

— Вы получили по своим заслугам, — каркнула Мари так и пересохшим горлом, — все вы.

— Да а кто спорит? — поинтересовался Ери. — То есть, ты у нас не останешься?

Мари провела рукой по стенке, поняв, что это не просто бревно. Кусок мачты, киля, еще что-то. Корабль, ставший таверной, и подаривший морякам вечную проклятую жизнь, дрожал в такт бегу Ночного эспресса.

— Магия, девочка, это не просто возможность творить что хочешь и долгая-долгая жизнь. — Карл отставил блюдо с остатками ребрышек. — Иногда она очень необходима, иногда лучше бы ее не было. Но теперь это твой мир, прими его и найди себя в нем. И никогда, слышишь, никогда не думай, что ты можешь победить кого-то неизвестного. И не верь Сущностям, они всегда лгут.

— Что я пропустил? — спросил Лохматый, выдохнув и явно желая распустить пояс брюк. Поросенка он все же съел полностью.

— Мне тоже интересно, — спросил Алекс, — почему Мари сейчас кричала во сне и все хотела взять кого-то на абордаж. Да и почему тут все вокруг как в книжке с пиратами, с чего?

— Это такая вечная жизнь, хулиган, — сказал Карл, — просто наша Маришка умеет, оказывается, слышать прошлое. Иногда оно страшное. А морское и пиратское? Потому что такова награда за наглость и завышенную самооценку. Вот и все.

За соседними столами на них смотрели. Обветренные лица, навсегда запертые внутри своего корабля. Где бы тот не оказался, став даже вагоном Ночного экспресса.

— Пойдемте отсюда, — попросила Мари, — мне что-то нехорошо.

Карл кивнул, заинтересованно уставившись на Ери.

— Сразу в вагон?

Карл кивнул в ответ.

Домовой задумчиво и с надеждой посмотрел на Мари. Та помотала головой.

— Ну, как скажете.

Щелкнуло, блеснуло ярким в глаза.

Диван купе принял уставшую девчонку нежно и мягко.

Карл, смотря на нее, замер в дверях, не смотря на Лохматого, сидевшего напротив сразу заснувшей Мари.

— Я прослежу, — пробасил верзила.

— Спать ложись, — Карл погрозил ему кулаком. — Завтра сложный день. Мы почти в столице.

Изнанка мира (пока опережая героев)
Ниа отыскала себе карри. Пристроилась на ступеньках неожиданно найденного домика, густо поросшего плющем и вьюнком, ела, иногда смахивая слезы… наверное, от удовольствия. И немножко из-за перца. Индийское карри, это вам не шутки. Энди, знал, да-да, любил эту штуку.

— Сядь. — Ниа показала на кусок стены, торчавший из осоки сломанным зубом. — Тебе надо отдыхать.

До конца часа, выделенного сопровождающим, оставалось минут пятнадцать. Энди думалось очень тяжело, даже туго. Мысли ворочались внутри головы, как мухи, угодившие в патоку. Переживания как-то отступили, спрятались за немеющим сознанием, гаснувшим, как садовые светильники, заряжающиеся от солнца в обложной дождь.

Он сел, вытянул ноги. Или ноги вытянулись сами? Энди не понимал, тупо смотря, как мелькает не новая пластиковая ложка, черпающая огненный рис с приправами и кусочками курицы, обжаренной с шафраном, чесноком и кумином.

— Не стоит расстраиваться, — посоветовала ведьма, — ты, во всяком случае, остался жив. Та белая девка, желающая отужинать нами, легко бы выпила тебя и оставила остывать в старом городе. Если, когда придет время, расскажешь мне правду, могу оставить в живых. Конечно, к этому времени ты станешь настоящим дурачком, но подтираться, чистить зубы и наливать чай не в ночной горшок, а в стакан тебя научат, обещаю… да-да.

Энди смотрел на ярмарку, бушующую у подножья холма, совершенно незамеченного им с путей. Яркое живое пятно внизу гомонило, ругалось, звенело, громыхало и орало сотнями голосов. Ясмень-сокол оказался прав. Темнокожих оказалось пруд пруди, то тут, то там. Разноцветные одежды, перья, какие-то пушистые полу-юбки из страусиных перьев, ракушки, гладкие стеклянные бусы, начищенные медь, бронза и серебро украшений. Племенных шаманов на рынке Белого города оказалось с избытком.

Ниа каждый из них приветствовал, желал чего-то на непонятных наречиях и обязательно давал подарок. Для них брухо забрала у очередного колдуна, черного как крем для обуви, рюкзак, повесив на спину Энди. Тот не возмущался, не мог при всем желании. Подарки так и сыпались, оттягивая назад плечи, а он ничего, шел себе, да шел.

В какой-то момент стало ясно: от молоденькой кофейной Ниа просто отдариваются. Чтобы не стояла рядом больше минуты, чтобы ничего не говорила, чтобы не смотрела пронзительными антрацитовыми алмазами глаз. Брухо ее почти соплеменники очень сильно опасались. Энди понимал их как никто другой.

— Ты не видишь нашего странного компаньона? — поинтересовалась Ниа, выбросив тарелку. На ту сразу же, появившись как из-под земли, накинулись мелкие черно-рыжие бестии с огромными кривыми зубами. Если это были и крысы, то точно не совсем здоровые и нормально развивающиеся.

Как выяснилось потом, когда одна тварь подняла голову, то и вовсе оказалась кроликом. Этаким симпатичным плотоядным кролем, сейчас меланхолично пережевывающим оставленную Ниа куриную косточку.

— Да-а-а, ты же все молчишь. — брухо встала, потянувшись как кошка. — Сам виноват, лентяй. Такие, как ты, взятые живыми, могут много чего полезного. И говорить тоже… еще какое-то время.

Она залезла в новую поясную сумку, понравившуюся во время очередной встречи со счастливыми жителями Черного континента. Сумку полненькая и улыбчивая женщина, сплошь в мелких кудряшках вокруг круглого личика, отдавать сперва не хотела. Так и мельтешила руками, так и пыталась рассказать, как она нужна ей самой.

Ниа пожала плечами и забрала ее, лоснящуюся смазанной коричневой кожей с волчьей мордой. Вместе, само собой, с широким мягким поясом от того же мастера-шорника.

А на свет появилась интересная штука, уже приобретенная брухо в темной низкой палатке, где почти никого не случилось. Нагло брать Ниа не стала то ли из-за все же появившегося уважения к чужой собственности, то ли из-за портупеи с двумя револьверами хозяина палатки. А те бросились в глаза сразу.

Сидящий внутри длинный и гибкий индивидуум, странно напоминающий богомола, вопросительно посмотрел на вошедших сразу через несколько линз и светофильтров. Потом щелкнул небольшим рычажком своей металлическо-кожаной маски, оставив только матово-рыжеватый.

Они вроде бы говорили, но из быстрых трелей и щелчков Энди ничего не понял. Только эти двое все равно договорились, и быстро.

В темной палатке, завешенной и заставленной биноклями, лупами, микро и телескопами, танковыми панорамами и просто гладко шлифованными стеклами, Ниа оставила странный набор: деревянную фигурку слона, несколько крапчатых ракушек-каури и веер из кончиков павлиньих перьев.

Но богомола-продавца такой обмен явно удовлетворил. И приобретение сейчас блеснуло в свете переломленных лучей огромных зеркал под сводом пещеры, образующих сложную систему, позволяющую что-то да видеть, прямо как днем.

Подзорная труба, мягко щелкнув, стала длиннее, брызгая в глаза лучиками, отраженными от хрома соединительных колец. На ее конец, поверх линзы странновато-синего цвета, Ниа закрепила один из светофильтров, полученных в довесок и хранящихся в специальном чехле.

— Ну… что у нас тут? Ага… почти вовремя. Скоро пойдем вниз, дружок. Хочешь посмотреть? Да давай, повеселишься, а я подержу, не переживай.

Он и не переживал, как-то совершенно не хотелось. Не осталось у Энди каких-либо чувств. Совсем, вытекли и высохли вслед слезам, давно закончившимся.

Посмотреть? Да с удовольствием, спасибо, добрая хозяйка. А как это тут?

— Черт, тебя надо помыть, — проворчала брухо, — не, дружок, сам держи трубу. Взять и смотреть, поворачивая головой.

Спасибо, спасибо!!!

— А-а-а, не получится, извини…

Ниа сложила ее и убрала в сумку.

— Чего встал? Пошли, пора идти, время заканчивается.

Энди потопал следом, чувствуя, как рюкзак все больше натирает плечи. Наверное, там даже до крови уже сползла кожа, если судить по странным ощущениям. Вот такими выдались отпуск и путешествие. Сам виноват, все любовь побродить одному.

Они снова окунулись в бурлящую толпу, покупавшую и продающую такие дикие вещи, что тот, старый Энди, сейчас снимал бы все подряд на телефон в стрим и хохотал бы, как сумасшедший. Ну, посудите…

Три женщины, еще пару часов назад гадавшие на Таро в том самом странном ресторане, сейчас разложили на большом старом флаге гербарии, склянки с червями и какими-то склизкими уродцами, смахивающими на ящериц. И вот именно на последних покупатели шли косяком, скупая плоские баночки по две-три.

Тонкий и похожий на оживший куст чуд, держал перед собой целый улей, истекающий медом. Вот его обходили все встречные и поперечные, не задерживаясь и стараясь обойти стороной.

Кривой и явно лихой смуглый горбоносый человек, одетый в широкие брюки с синими полосами по бокам, заправленные в сапоги, в синей рубахе, покрытой алыми и желтыми цветами, с серьгой в ухе, продавал лошадиные подковы, трензеля с уздечками и гладко-выбеленные лошадиные черепа. Прямо на глазах замешкавшегося Энди купили подряд два черепа. Покупательница, полногрудая черноволосая красотка в красном платке, завязанном хвостами вперед, разворошила собственные юбки, оседлала череп, разбойничьи свистнула и… унеслась по воздуху.

Пухлое нечто, закутанное в целый ворох разномастных тряпок, включающих мешки от ФедЭкс, прямо на воткнутых в жирную грязь рогульках жарило на прутиках крыс. Крысы шли хорошо. А вот по цене большого жирного суслика у нее зашел целый спор с чопорной старой дамой в шляпке и ридикюлем, откуда злобно сверкала на шкворчащих собратьев немалых размеров крысиха с бантом.

Какие-то кот и пес, в компании петуха, бряцали на инструментах, а голосил у них парень, чем-то смахивающий на Элвиса. Разве что золотоволосого и с носом картошкой. На него, совершенно влюбленно, смотрела редкостная красотка-златовласка в платье по моде семидесятых.

В общем, как-то вот так, даже в состоянии зомби удивляясь, пусть и немного, Энди добрался до башенки с часами. Сопровождающий уже торчал всей своей пугаловидной массой, ожидая их. Хрюкнул, мотнув маской-мешком, и пошел куда-то, мощно раздвигая плечами толпу.

Дорога оказалась короткой и закончилась в большом военной палатке, где на входе сидела два злобных огромных пса, не меньше, чем по грудь Энди. Сопровождающего и Ниа они пропустили совершенно свободно, даже помахав хвостами при виде ведьмы. А вот Энди чуть не оттяпали по паре кусков, еле остановленные откуда-то выскочившим малым в кожаной жилетке на голое тело и камуфлированных брюках.

Внутри, за большим столом из досок, накрытых траурной парчой с черной оторочкой, сидели трое. Двое мужчин и одна женщина. И явно ждали только их.

Женщина оказалась самой обычной, разве что бритой наголо и с татуировками на половину головы. Если не больше… Крепкая, с узким некрасивым лицом и все увешанная подсумками, ножнами и еще чем-то для крепления оружия. Самого оружия на ней тоже хватало. Во рту, туда-сюда, прыгала блестящая зубочистка.

А вот мужчины оказались похожими на два яйца одной курицы. И на подросших медвежат. Невысокие, квадратные, в комбинезонах с лямками, в сапожищах, с толстыми, как окорок, руками, и бородами до середины груди, выкрашенными в красно-черный цвет. Вылитые гномы, особенно со своими короткими ирокезами на мощных головах, плотно сидевших на бычьих шеях.

— Тебя звать Ниа? — прогудел правый.

— Допустим.

— Я Бьерн, он Бьярн, она Зубочистка. Мы готовы пойти с тобой, как просит Ясмень-сокол. Но цена нас не устраивает.

— Так зачем тратить время? — удивилась Ниа. — Я пошла, искренне расстроенная.

Сопровождающий вдруг оказался рядом, что-то захрипев из-под маски. Лапищи положил на плече брухо, вдавив ее в землю.

— Хм… — правый почесал в затылке. — Странный какой-то вариант. Мы о таком не договаривались, слышишь, цыпа?

— Слышу, — сказала Ниа, — отпустишь?

Сопровождающий снова захрипел, явно стараясь донести мысль. Энди, зная, что будет, все равно чуток заинтересовался. Ну, так оно и вышло. Только на этот раз без всяких пугающих появлений и все такой.

Голова сопровождающего, явно удивившегося и тонко заголосившего, сама по себе начала выкручиваться вправо и лицом к лопаткам. Воздух замерцал, превратившись в высокого, покрытого голубой шерстью, обезьяну-антропоида. Морда, вымазанная белой краской под череп, довольно ухмылялась.

— Круто! — разом выдохнули оба бородатых. Их соседка, меланхолично перекатив зубочистку из одно уголка рта в другой, ничего не сказала. Энди, само собой, молчал.

Ниа, наблюдая за подергиванием сопровождающего, молчала. Пока не начал доноситься подозрительный треск.

— Хватит. Просто держи.

Лоа, недовольно оскалившись, рявкнул.

— Я знаю. Если они меня обманут, отпущу тебя на охоту. Пока не ломай ему ничего, сказала же, он пока еще нужен.

Ниа постучала по лбу — тук-тук-тук, как по бильярдному шару.

— Есть кто дома или только опилки с тараканами? Возвращайся к хозяину. Передай, что все получит вечером, в той самой камере Северного вокзала, где есть кот. И пусть приходит один, с ним ничего не случится.

Лоа, еще раз недовольно рыкнув, отпустил сопровождающего. Тот, даже не поправляя мешок на лице, бросился бежать. Антропоид, корча рожи на разрисованной морде, повернулся к сидящим за столом наемникам. Оскалил клыки, блеснув черной губой.

— Ядрены кочерыжки! — старший, Бьярн… нет, Бьерн, потянулся к поясу. Младший, Бьярн, выложил на стол короткий широкоствольный обрез. Зубочистка ничего не выложила и рук никуда не убрала, только перестала гонять по рту свою подружку.

Ниа щелкнула пальцами, весьма даже эффектно. Лоа, рыкнув, пропал.

— Итак, что там насчет цены за ваши… услуги?

— Прибавить бы надо, — прогудел Бьерн, — ну так… для приличия.

— Прояснишь? — Ниа уставилась на него своими, все еще злыми, глазами.

Бьерн открыл рот, захлопнул, покраснел и…

— Чего непонятного? — голос у Зубочистки оказался красивый, грудной и бархатный. — Нам не объяснили куда нужно будет с тобой идти, но это ладно. Но зато предупредили, что нанимает нас женщина из вуду. Часто у нас тут бывают такие гости, Бьерн? Бьярн?

Оба так усердно замотали головами, что превратили ирокезы в ало-черные смазанные полосы. Энди, сидящий в своей скорлупе и стоящий сбоку, легко понял все и без того ясное.

Главная в тройке — женщина. А суровые кубы из мускулов и твердолобых бородатых голов так… мясо. Бойцы, не более того. Ниа, надо полагать, это поняла еще быстрее своего медленно угасающего слуги.

— Хорошо, допустим. — брухо села на стул, повернулась к Энди. — Приземлись куда-нибудь. И это, мальчики, помогите снять рюкзак, только очень аккуратно.

— Почему?! — одновременно остановились братья.

— Хвосты отрастут, если что не так.

Энди готов был рухнуть.

— Шучу. Просто там хрупкие предметы.

Бьярн и Бьерн выдохнули и потянули лямки с плеч человека-статуи.

— Ого… у него плечи в кровь.

— Так займитесь. Найдите врача там, или знахарку, мне он нужен здоровым.

Братья ушли, Энди остался, ведь госпожа не разрешала уходить.

— Продолжим? — Ниа повернулась к Зубочистке.

Женщина кивнула, убрав зубочистку и крутя ее в пальцах.

— Опоссуму в глаз попадешь? — спросила Ниа, кивнув на острую штуку.

— Белке, опоссумы у нас не водятся. Такие как ты у нас редкость, напоминаю. Значит, что? Значит, дело серьезное, и, само собой, опасное. Нас никто не заставляет шкуру дырявить, могли бы на фабрике работать, хлеб печь или детей учить, Бьярн с топором обходится, залюбуешься. Ему что мясо рубить, что дерево резать, все едино красиво выходит.

— На жалость давишь?

— Нет, сестренка, делюсь.

— Я тебе не сестренка.

— Это присказка, подружка. Так вот, девочка с Караибов, или откуда ты там… Дело нас ждет опасное, а шкуру дырявить стоит подороже. Знаешь, чего мне жаль? Не знаешь… Кто-то из этих двух дурней может и не вернуться, а я к ним привыкла.

— Они хозяева железа?

— Кто?

— Мм-м, дворфы. У нас так не говорят, хозяева железа, и все.

— Нет, полукровки. Потому и работаем вместе, что среди людей, что среди ваших. Можешь навести справки, никто плохого не скажет, слово держим, нанимателя не бросаем. Мы солдаты удачи, честь дороже всего.

Ниа удивленно кивала.

— Куда ты хочешь отправиться?

— Ледяной замок.

Зубочистка подвинула стакан с водой, выпила полностью. Налила еще и снова опрокинула до конца, прополоскала горло и вернула назад зубочистку.

— По тысяче золотом и по защитному амулету. Это аванс, по завершению еще три на брата.

— Не слишком?

— Достаточно. Нам еще экипироваться, раз через Лапландию пойдем. Там Похьела рядом, кто только не шатается.

— Уже знаешь, как нам идти?

— А дорога одна, как не крути, и хорошего в ней мало. У меня оттуда, на груди, шрамы, четыре штуки, от плеча и до самой… до самой, в общем. Никаких открытых купальников, подружка, только спортивные. Дети видят — писаются от страха. Думают, тетя не очень живая, зомби, то есть, как вон тот, твой… Он живой, кстати?

Ниа кивнула, задумалась.

— Двенадцать тысяч золотых за трех обычных наемников. И по одному защитному артефакту каждому из вас… Хм…

— Желательно небольших камней, или предметов из металла. Сразу закрепим на жилетах. Снимать их после того, как окажемся там, я бы не рискнула. И еще нам потребуется транспорт, мы его оплачивать не станем.

— Хорошо. — кивнула Ниа. — Я согласна.

— Сдается мне, подруж…

— Я тебе не подружка.

— Хорошо, милашка, как скажешь. Сдается мне, что я продешевила.

Ниа пожала плечами. А Энди хотел бы расстроить эту опасную женщину, но не мог. Подсчеты расходов Ниа вела в небольшой записной книжке и просто ручкой. И Зубочистка продешевила, на целых шесть тысяч. Но ему-то что?!

Палатка загудела и пошла ходуном под натиском вернувшихся братьев, решивших войти одновременно.

— Во, болотная мазь!

— Барсучий жир и жабья кровь!

— И немного болиголова!

— А еще…

— Все, я поняла! — Ниа кивнула. — Долго экипироваться будете? Нам нужно к вечеру быть на Северном вокзале.

— Успеем, — Зубочистка откинулась на спинку, кивнула на Энди, — а почему сама не починишь свое вьючное животное?

Энди даже не удивился. Перед глазами плавал туман и подозрительно долго тряслась левая нога. Животное, так животное… да так и есть. Самый настоящий тупой осел.

Ниа достала из сумки небольшое ожерелье, покрутила в пальцах, слушая треск ракушек. Покосилась на Энди, вдруг почуявшего простую вещь — если ее пальцы сомнут бело-черное, стукающее в руке, в пыль… он придет в себя. Сразу.

Ниа убрала ожерелье назад.

— Не стоит того, не страшно. Продержится еще несколько дней, заставлю его идти. Мажьте лучше и потом влейте в него супа, что ли. И отведите куда-нибудь, в мастерскую или на конюшню, отмойте из шланга. И купите новую одежду. Вот деньги. А ты делай все, что тебе скажут, понял?

Энди кивнул, чувствуя, как из глаза, предательски, побежала слеза. Да только ему больше ничего и не оставалось, только плакать, беззвучно и грустно. Как же так получилось?

Зубочистка, отвернувшись, разбирала и чистила оружие.

— Эй, как тебя… — Бьерн потоптался рядом. — А как…

— Я Ниа, а это… не стоит звать по имени, пусть будет Пес. Понял, пес?

Пес кивнул головой, попав слезами на ботинки Зубочистки. Та вздрогнула, убрав ногу.

«Я Энди! Энди!»

Да кто его теперь услышит?

Глава одиннадцатая: как в старом-добром фильме и очень странный дворф

— Выходим, уважаемые пассажиры! — гаркнул Лейво, опуская трап. И прямо-таки удивился. — О, это вы?

Директор стоял на перроне не один. Предрассветный туман прятал в себе не только пустую платформу и еле светившиеся фонари. За спиной человека в очках, кроме десятка спецназовцев СК, в полной штурмовой экипировке, стояли еще двое.

Девушка с короткой стрижкой, плюющая на непогоду, осень с моросью, и ее пес. Огромная серо-белая овчарка с мертвенно-белесыми глазами, лениво зевающая черной пастью.

И скучающий мужчина в великолепном пальто и аккуратной шляпе, аристократично держащий над собой открытый зонт. Его Лейво знал хорошо, сталкиваться приходилось.

— Здравствуйте, уважаемый гере Свартссон. — вежливо поздоровался, совершенно невежливо перебив вчерашнего грубияна, заместитель главы столичной Службы Контроля по оперативной работе, А.М. Штерн. Что за зверь скрывался за А.М никто, включая даже трех ведьм-сестер-гадалок, знающих все и вся, не знал. — А мы к вам по делу.

— Даже не могу себе позволить предположить, не менее уважаемый господин заместитель Штерн, что вы прибыли настолько рано, чтобы просто поприветствовать меня. Или все же даже до вас дошли слухи о великолепном печении моей бабушки и решили откушать им и полакомиться моим фирменным чаем, заваренным по-нашему, с дымком и чабрецом?

— Где мои дев…

— Помолчите. — Штерн закрыл зонт, поморщился от мороси и поднял воротник. — У меня нет с собой разрешения СК на обыск поезда, но, полагаю, нам не стоит связываться с мифическим начальником состава, гере Свартссон. Мы же с вами знаем, что каждый вагон принадлежит разному клану, и никому вы не подчиняетесь. Нам нужно осмотреть вагон.

— А… так вы ищете тех детишек?

— И не только, — Штерн кивнул, — так что?

— А они вышли час назад, — Лейво посторонился, начав пропускать пассажиров, — ихний мальчишка обыграл меня на все печенье, кстати. Совсем забыл, вряд ли сможете попробовать.

— Вышли?

— Точно так, уважаемый заместитель Штерн. Проверяйте, я официально приглашаю вас сделать это и убрать в сторону возможные домыслы о моей нелояльности.

— Мы проверим, не переживайте. Яна!

Яна погладила пса по голове, подтолкнула к трапу. Дюжие парни в штурмовой броне напряглись, защелкав предохранителями.

— Что творится! — завопила карга, спускающаяся с вагона. — Кто вам разрешил размахивать тут своими железками, аспиды?! А вот почесуху сейчас напущу на блохастого твоего! Уводи пса, девка, чтобы тебе ни дна, не покрышки! Прокляну, котика моего совсем испугал, злодей!

— А вы регистрацию и лицензию на ведение колдовской деятельности и гаданий имеете? — очень вежливо поинтересовался А.М. Штерн.

Бабка заткнулась и, бочком-бочком, быстренько скакнула мимо сурово смотрящих через щели забрал бойцов.

Яна поднялась внутрь, следом загрохотали трое спецназовцев, все же стараясь не задеть терпеливо сносящего беспредел проводника. Все дело заняло с десяток минут, заставивших А.М. Штерна снова раскрыть зонт.

Первым из вагона показался пес. Сел, довольно сопя и вывалив язык. Яна, показавшись в дверях, пожала плечами.

— На самом деле никого нет. Сошли раньше.

— Экспресс же не останавливается, гере Свартссон?

— Не останавливается. Но кроме печенья пришлось проиграть последнюю партию именно за стоп-кран. Проверьте записи машинистов, у меня от этого рейса сплошные убытки! Чтобы я еще раз сел играть с боевым маг…

— Та-а-а-а-к… — протянул Штерн. — А вот теперь поподробнее, пожалуйста.


— Выходите. — Лейво открыл последнее купе, выглядевшее кладовкой, как не посмотри. — Слушай, Карл, а как ты смог провести собаку? Это же Ермак, он и не совсем собака, в общем.

— Все тебе расскажи, — хмыкнул Карл, — не могу, страшная тайна. Совсем ушли или кто остался?

— Несомненно, что остался. Патруль выставлен в пяти точках вокзала и не из обычных ребят, работающих здесь постоянно.

— Помогаешь нам из-за проигрыша? — поинтересовалась Майка, грызя предпоследнее печенье.

Лейво захохотал, сверкнул улыбкой во весь рот.

— Я ж поддался, глупышка! Вы бы себя видели, замученных и несчастных, садящихся в вагон. Поддержал, как смог.

Почему-то Майке ему не верилось, или верилось, но не особо… лукавил дворф. Медальон-лист, под майкой, чуть нагрелся и легонько дрогнул кончиками. Ну, точно, поддавался он! Майка оглянулась, ища глазами Злого, а тот, совершенно спокойно, подмигнул. Типа — все понимаю, знаю и вообще.

— Не люблю я СК, не люблю подонков, гоняющихся за маленькими девочками, — Лейво, поправив хвосты бороды, серьезно кивнул. — Так что, сами понимаете, это как бы дружеская услуга.

— Так они нас ищут только из-за нас с Анни? — Мари вздохнула, глядя на Карла глазами, где так и плавало: скажи, что не так, скажи, пожалуйста…

— Ни один из вас не зарегистрирован и не закреплен за кем-то из действующих магов, ведьм, алхимиков и кого-то еще, вот и все. — Карл выглянул в коридор. — А натворили вы, все вместе и по отдельности, вполне по-взрослому. Ну и, сами понимаете, тут да там возникает банда оголтелых малолетних не-до-волшебников, творящих что им вздумается и, по какому-то явному недоразумению, в компании очень приятного, порядочного и весьма благонадежного…

— Боевого мага, недавно откинувшегося из магической тюрячки. — Алекс кашлянул. — Да, приятного мало.

— А вот насчет боевых магов ты зря проговорился, Лейво, — нахмурился Карл, сурово глядя на дворфа, — теперь они знают, где копать.

— Виноват, да-а-а… — Лейво поскреб в затылке. — Но, знаешь ли, может и не зря.

— Как так?

— Ну-у-у… — Лейво почему-то старался не смотреть в глаза. — Есть тут недалеко одна мастерская, ну… не совсем наша, но что-то около того. Ии-и…

— Это ты мне долг так отдать хочешь, за то, что СК меня почти сдал?

— Да не сдавал я никого! — возмутился Лейво, гордо встопорщив все семь хвостов-косичек бороды. — Случайно вырвалось, переиграл, разволновался! Против этих, что на перроне были, даже шестистволку просто так не выкатишь. Это ж Штерн!

— Случаем, не который М.А? — Карл нахмурился.

— А.М это, родственник, наверное. Он самый, поганец, век не забуду ухмылочку его поганую, аристократ чертов, все вокруг в синтетике ходят, да мокрые насквозь, а он в пальто с шляпой кроличьей шерсти, и сухой.

— Ясно. Ладно, что за мастерская? И где?

Лейво довольно погладил бороду, масляно блеснув глазками.

— Сейчас я тележку повезу на склад, продукты грузить. Придется вам в ней как-нибудь поместиться. Докачу прямо к дядюшке Либману.

— Кому?! — громыхнул Карл, вдруг начав краснеть.

— Не, Карл, лучше него никого нет. На Северном вокзале маг-сканнеры такие стоят, ого-го, любую маскировку вычисляют, сам не заметишь, как просветят с пяток до ушей.

— Либман, Лейво, это… это…

— Честная и талантливая личность, вот и все.

Карл, явно зная, о ком идет речь, только… вздохнул.

— Вау! — сказал долго пыжившийся от нетерпения чем-то поделиться, Алекс. — Вы поняли, как мы сейчас круто запасхалили?

— Чего? — Мари протянула руку, чтобы потрогать ему лоб. Мало ли, вдруг после ночных происшествий и прогулок заболел? Или отравился в «Морже»? Лохматый, как всегда молча и невозмутимо, вздохнул.

— Да вы чо?! — Алекс отпихнул ее руку. — Мы ж с вами сейчас как Хан, Чубакка, Кеноби, Люк и роботы на «Тысячелетнем Соколе»! Ну, когда их на «Звезде Смерти» еще искали… Ну…

Он как-то затравленно оглядел всех, потерянно и грустно. Но никто так и не понял, о чем Алекс. Или притворился.

— Блин… — ему только и оставалось, что покачать головой и отвернуться. Да кому приятно, когда раз — думал сказать умное, а сморозил чушь, ведь только сам и знаешь, о чем речь… — Ладно, проехали…

— А-а-а! — Майка пихнула Снега в бок. — Вспомнила же, видела-видела, там этот еще был… Зейдер.

— Не, — быстро возмутился Снег. — Трейдер.

Алекс вздохнул.

— Однако. — Карл поскреб подбородок, густо зашуршав волосами. — Как много я пропустил. Говоришь, мы как в фильме прятались?

— Да, — буркнул Алекс, — старый просто фильм, из семидесятых.

— А до вывода войск из Вьетнама, или после?

Алекс покосился на его джинсы-клеши, и не ответил.


Лейво, запихав их, как сардинок в банку, вывез с вокзала на тележке. Ее же загрузил, судя по скрипу и наклонам, в подошедший грузовичок, и дальше они ехали в полной темноте. Карл, втиснутый носом в угол, что-то тихо ворчал. Следы ворчанья, зеленоватые и остро-опасные, расползались по боковинам и крышке, оставляя явный привкус и запах перца халопеньо.

Мари, неподвижно лежа между Анни и Алексом, размышляла, стараясь делать это как можно больше логично. Изнанка ее нового мира оказывалась порой крайне неприглядной и неприятной. Да и Карл, ожидая транспорт для провианта, за которым Лейво ушел куда-то глубоко в вокзал, подкинул пищи для не самых радужных мыслей.

Полтора века назад люди и часть магов, основавших СК и подписавших Договор со стороны победителей, взяли часть волшебного мира под свой контроль. Регистрации, выдача лицензий, еще какие-то бумаги, слежка за неблагонадежными представителями колдовского племени и еще выживших остатков Древнего народа. И это магия? Вот так?!

Но…

— Историю пишут победители, кадеты… — Карл терпеливо ждал возвращения Лейво, даже не пытаясь выбраться наружу. — Знаю, что вы сейчас думаете, что какой же я волшебник, что не могу вывести вас из самодвижущейся стальной гусеницы, да… Знаете, когда уравнялись шансы у нас и обычных людей?

— Когда изобрелипорох? — Анни вертела в руках собственный медальон. Молот, льдисто поблескивая, иногда светился особенно ярко.

— Нет. Много ли навоюешь с неповоротливой пушкой или фитильным мушкетом против противника, призывающего саламандр? Шансы, кадеты, стали почти равны с изобретением револьвера и самозарядной винтовки. А СК…

Карл махнул рукой.

— В общем, нам надо добраться до Ледяного замка. Нам повезло, кто-то ищет и с этой стороны, раз был охотник, будут и другие. Но, ничего, осталось подобрать еще двух ваших товарищей и станет проще.

— Или наоборот. — Лохматый, как обычно хмуро стоя поодаль, кивнул мыслям.

Карл не ответил, а Мари все поняла. И Майка, судя по всему, тоже. Переглянулись они одинаково понимающе, ощутив легкую тревогу. Сейчас их семь, а станет девять. И на всю их неумелую ватагу приходится один очень слабый, хотя и опытный, маг Карл. А как ему может быть плохо, видели все, даже Лохматый.

— А вот и я! — Лейво, широко улыбаясь, возник в вагоне. — Добро пожаловать в нашу эвакуационную чудо-коляску!

Алекс, разглядывая пусть и огромный, но все же гроб на колесиках, присвистнул.

— Жесть…


Вокруг грузовика, пробиваясь даже через его кузов и толстые стенки тележки, шумела столица. Мари никогда ее не видела, как и почти все ребята. Майка и, вот ведь как случается, Лохматый, бывали в ней и не раз. А вот Мари не довелось, все детство провела далеко-далеко, ни разу не оказавшись хотя бы в ее окрестностях или пригородах.

Интересно, какая она? Судя по постоянным гудкам и остановкам, машин здесь чуть меньше, чем людей. Так и воют моторами и шелестят шинами, поскрипывая тормозами, иногда накатывая не просто громкой, а ужасно орущей музыкой.

Машину сильно подкинуло, повело в сторону, звук улицы ушел дальше, накатила тишина и наконец-то слышимый звук мотора. Они приехали.

Вот открылись ворота, одна створка провисает на давно не смазанных петлях, половинка скребет по бетону, кроша верхний слой. Закрылись, скрипнули тормоза, кто-то подошел. С липким шорохом поднялся тент, грохоча подтащили что-то длинное и железное… а, понятно, сейчас покатят тележку. Да, кузов просел, мягко зашуршали колеса, облитые резиной, у-у-ух, покатились вниз по сходням.

Довольное лицо Лейво появилось первое. Рыжая борода переливалась огнем в ярких лампах, горевших под потолком.

— Выбирайтесь, бедолаги, добрались без проблем.

Выбирайтесь… Лохматый, выкинул длинные ноги, сполз вниз наполовину, поднялся. Начал помогать остальным, до Мари очередь дошла предпоследней. Ой-ей, как же все затекло, даже спина плохо гнется.

— Ну вот как-то так. — Лейво обвел руками небольшой ангар. — Тут вам и помогут. А мне, сами понимаете, пора. Вагон готовить надо, вечером в обратную дорогу, говорят, на восток назначен новый маг-губернатор, и нам выпала честь его туда отправить. Ну, удачи, что ли?

Карл пожал ему руку. И по очереди — все остальные. Злой, оказавшись последним, попробовал улыбнуться. Лейво тоже попробовал, вышло не очень.

— Всем нашим про тебя расскажу, — пообещал дворф, — больше так не выйдет.

Злой кивнул в ответ. И Лейво ушел.

— Мои дорогие гости! — прокрякал кто-то из-за их спин. — Добро пожаловать!

Карл обернулся, нахмурившись, и рявкнул:

— Либман!

— Карл, какая радость, ты жив и здоров!

— Либман!!

Наверное, что катившийся к ним круглый и носатый дворф был из какого-то другого племени. Кряжистой крепости и каменной мощи, как у проводников Экспресса, в нем не оказалось и в помине. Только рост, даже чуть ниже, чем у Лейво.

Борода, завивающаяся колечками, лежала настоящим поленом, блестящая и пахнущая невообразимой смесью каких-то пахучих масел. Нос, острый, тонкий и длинный, торчал вперед совершенно по-птичьи. Крохотная шапочка с затейливыми узорами прикрывала заметную плешь, зато на затылке бодро болталась самая натуральная косица.

Круглый подпрыгивающий живот прятался за клетчатой рубахой и байкерским кожаным жилетом, продолженным кожаными штанами в обтяжку и остроносыми ковбойскими сапогами. Колоритным персонажем выглядел Либман, почему-то заметно вызывающий у Карла недовольство, немножечко агрессии и явную изжогу.

— Смотрю, ты совсем превратился в колобка. — протянул маг. — Молодец, времени зря не терял.

— Ой, Карл, и я тоже рад тебя видеть. А что с тобой за банда сорванцов? Опять набираешь курсантов для вашей мясорубки?! Простите, юноши и девушки, особенно… девушки. И…

Карл кашлянул, почему-то поперхнувшись смехом. Мари, не понимая, что произошло, поискала глазами причину разом замолчавшего, оправляющегося, судорожно стянувшего шапочку и прилизывающего остатки волос Либмана. А тот, то становясь белее снега, то наливаясь царственным пурпуром, отчаянно и как-то заранее грустно ел глазами Анни, тут же спрятавшуюся за Злого. А тот, распаковав сразу две пластинки, закинул обе в рот.

— Э-э-э-м, Карл, рад видеть…

— Ты уже говорил, — кивнул Карл, смеясь глазами.

— Рад гостям и, как бы… ну…

— Согласен, принимаю.

— Э-э-э… а что именно?

Карл приосанился, пригладил цигейку на отвороте куртки, поправил футболку, сегодня с «Железным башмаком», и очень важно проговорил, едва скрывая смех:

— Твое поистине царское гостеприимство, коим так славится клан Либман, известнейший среди обеих колен дворфов.

— Благодарю за слова и повторно предлагаю пользоваться всей мерой гостеприимства, мой дом — ваш дом…

Карл ухмыльнулся, так откровенно насмешливо, что Мари поняла все и сразу. Что…

— Я это сказал, да? — Либман достал из кармана огромный клетчатый носовой платок. — Карл, ты шельма и плут!

… все негодование мага было показным, что Карл прекрасно знал, как облупленного, бедолагу Либмана, только что сказавшего что-то очень важное и что чернобородый каналья в очередной раз использовал их группу, а именно…

— А с тобой можно как-то иначе, Либман? Ты же меня ободрал бы как клен.

— Как липку, но сути не меняет, Карл.

— Все едино, и то дерево, и другое не куст. Ну, не стоило тебе тогда…

— Да-да. — Либман шумно сморкнулся и всхлипнул. — Не стоило мне тогда, поддавшись дьявольскому искушению в виде тебя, твоей обманчивой честности и харизмы, подавляющей волю любого доброго сердца, рассказывать о своих юношеских мечтах, пустивших корни после встречи с той прекрасной белокурой девой-альвом…

… а именно наживки в виде Анни, такой красивой и такой настоящей блондинки, подцепившей странноватого дворфа полностью. На крючок, развязавший ему язык больше необходимого.

— Так что теперь, Либман, ты, получается, мне должен. — Карл хмыкнул. — Да, именно так.

— Много?

— Решим. Так, кадеты, судя по запаху — вон там столовая или кухня, все едино. Марш туда и готовьте нам завтрак, а мы…

Карл плотоядно оглядел Либмана с ног до головы, а тот вздохнул…

— А мы с милейшим моим другом Либманом обсудим все необходимое.

— А если я есть не хочу? — Алекс сплюнул.

Карл пожал плечами:

— Так и не надо. Мне-то что, кадет?

Либман, надвинув шапочку почти на глаза, щелкнул пальцами. В воздухе перед его глазами возник блокнот с готовой писать ручкой, а из кармана жилета, куда уходила одна из двух цепочек, дворф вытянул, медленно и нехотя… самый обычный калькулятор.

Глава двенадцатая: площадь трех вокзалов и неприятности

К Северному вокзалу Карл выдвинулся после обеда. Взял с собой Злого и Лохматого, а вот Мари и Анни пришлось остаться. Анни для воздействия на интеллект Либмана, судорожно ищущего способ избавиться от обещанного, а Мари, чтобы ей помочь, если вдруг что. Что может быть «если вдруг», Карл не объяснил, но вот Майка взяла и сама вызвалась остаться и помочь. И глаза у нее горели крайне странным боевым огнем, чуть не плюясь такими опасными золотыми искорками. Снег и Алекс, подумав, не стали проситься в компанию к Карлу и его разведчикам. Остались прикрывать девчонок, как пояснил почему-то покрасневший Алекс.

— Вот, — Либман положил перед ними три красных книжечки. — Паспорта, на каждого, по возрасту точно уже должны иметь. Вы втроем же? Так даже лучше, прямо похожи. Взрослый с бородой, мелкий чернявый и рыжий лохматый. Жалко, уши не сломаны.

— Я тебе сейчас сломаю, — пообещал Лохматый, — о чем речь, папаша?

— Упаси меня от такого сына… — пробормотал Либман. — Слушай сюда, вьюноша, торсом и статью подобный Гераклу, а альтернативностью развития интеллекта Форресту…

— Какому Форресту? — удивился Лохматый. — Форрест, вроде, это лес. Ты меня дубовым назвал, что ли, коротышка?

— Гампу. — пробасил Злой и недобро покосился на Лохматого. — За языком следи, дылда.

— Рты закройте, кадеты. — Карл оторвался от просматриваемых паспортов. — Я тоже не особо понял, Либман, причем тут уши, повышенная растительность на головах, причем определенного цвета и моя красивая, показывающая мой несомненно серьезный статус, борода.

— Ну-у-у… — Либман усмехнулся. — Вот справки, ты, Карл, тренер, эти двое, борцы, потому и уши сломаны. А борода и черные волосы, тоже в тему. В этой стране очень многие на юге любят бороться, смуглые и черноволосые, а взрослые предпочитают бороды. Вот и все. А, да! Бороды сейчас носят все, кому не лень, не поверишь. Косят то ли под нас… что вряд ли, то ли под лесников, коих в жизни не видели.

Злой и Лохматый переглянулись и, одновременно, кивнули Карлу, соглашаясь.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился Карл, — даже не буду спорить со своим как-бы именем, что не могу произнести и с тем, что вот этот самый лохматый Лохматый вовсе даже рыжий, а не черный. Но вот скажи мне, о мудрый дворф, я вроде бы ясно попросил у тебя камуфляж, а не людские бумажки.

— Погоди, Карл, чего ты завелся?

— Да как тебе сказать, скользкая ты отрыжка своего рода, ну-ка, давай поглядим вокруг…

Либман пожал плечами и оглянулся. Ну, да, что тут вокруг?

Большой гараж, несколько гибких ссутуленных гоблинов, самых настоящих, безвылазно сидящих днем внутри и… Либман вздохнул, снова посетовав на собственную скаредность, не позволявшую в качестве премии выдать ребятам личины, чтобы хоть немного смахивать на людей.

Единственная радость у его приезжих работников — в соседний супермаркет «М» ходить, на людей смотреть и тырить по мелкому. Там всем все равно, принимают их, ха-ха, тоже за каких-то приезжих. Только человеческих. Гоблины даже выучили пару глупых шуток, и называют друг друга, чаще всего, почему-то Равшан или Джамшуд.

Ну, так и чего? Работают, зеленые, перебивают номера на машинах с мотоциклами, Либману прибыль с того. Ну, да, в дальнем закутке еще контрабанда, так а кто ею не занимается?

— И, Карл?

Карл вздохнул.

— Ты совсем последние мозги из-за жадности потерял, Либман. Как я с бумажками этими пройду через маг-сканнеры?

— Ой, ой, вон в чем дело, даже сердце прихватило, ох… щас…

— Что ты тут спектакль устроил, Либман? Значит, кадеты, слушаем и запоминаем бесценную мудрость, изрекаемую вашим наставником, то бишь, мною. Сердце у этого алчного паука и меркантильного кровососа, находится справа, поняли? И если вот такой красавец с бородой начинает ломать комедию и ахать-охать, просто подождите, пока ему не надоест. И никакой скорой помощи, дыхания рот-в-рот и остальной ерунды. Запомните, дворфы очень сильно любят чеснок.

— Нехороший ты человек, Карл.

— Это точно, очень нехороший. И я не человек.

— Ладно… все же просто. Лейво он как? Приехал-уехал, привез… ну, привез, короче. А я тут живу, Карл, живу! Крайний правый вход без сканнеров, и люди там из обычной полиции, понимаешь? Работу СК в столице курирует человек, ненавидящий магию. А так как нет доказательств полезности или вреда магических артефактов при негласном воздействии на людей, то он считает дискриминацией просвечивать всех и каждого. Вот там вы и пройдете, дальше ничего такого нет.

— Нет? — ласково и медленно спросил Карл, глядя на Либмана очень нехорошо. Глаза у дворфа забегали.

— Ну, понимаешь… все хотят вкуснее есть, мягче спать, и…

— И вы, алчные идиоты, просите за взятку не активировать маг-сканнер в секторе Договора на вокзале? — Карл покачал головой, очень недоверчиво и грустно. — Ты дурак, Либман, или просто прикидываешься? Ты слышал о случае месяц назад?

— Возле собора святого Павла?

— Да.

Либман кашлянул, смотря куда-то в сторону.

— Было что-то еще?

— Да… На той стороне Атлантики. У вудуистов, пропали какие-то там горшки, что ли. Они скрывают, но, понимае…

— Вы идиоты, — констатировал Карл, — форменно свихнувшиеся от жадности дураки. Погиб или пропал один из последних боевых магов, у вудуистов сперли сосуды с заключенными в них духами-лоа. По миру, один за одним, происходит что-то странное, такое случалось только в Войну и перед подписанием Договора, а вы все думаете о левых операциях и доходе. Захлебнешься золотом, в два горла жрать-то, Либман!

— А чего я? Я же тебе помогаю!

Карл кивнул. Сгреб паспорт.

— Справки переделай, пока мы там будем.

— На что? И зачем?

— На спортивное ориентирование! — рявкнул Карл. — С кем моя команда борцов будет на ковер выходить на Севере? С медведями?

В общем, так они и ушли. И, наверное, подумалось Мари, наблюдающей за закрывшейся дверью, переживать о «вдруг чего случится» Карлу точно не стоит. Бедняга Либман сейчас занят чем угодно, кроме любованием на почти свою детскую любовь.


— И как они тут это терпят? — Лохматый в очередной раз злобно нахмурился, заставив отлепиться от себя очередного негаданного соседа, прижавшегося к нему слишком сильно. — Мы ж тут как сельди в бочке, не повернуться. А они, смотри, даже читать умудряются!

— Молодец. — Карл кивнул. — Стопроцентное попадание в роль только-только спустившегося вниз горца. Вот так себя дальше и веди, еще попробуй пальцем показывать на особенно удивившую тебя личность, и вообще… все в ажуре. Это метро, юноша, и это столица. Метро спасает жителей, вот и все.

— Ай, ну это все… — отмахнулся Лохматый. — Вот у нас хорошо. Лес, отсюда и на сколько видишь, реки, озера, простор.

— У тебя горы, юноша. — Карл неодобрительно посмотрел на собачку своей соседки, явно желающую цапнуть мага за бороду. — Так, мадам, не могли ли вы успокоить свою любимицу, или хотя повернуться в другую сторону? Она мне уже всю бороду исслюнявила.

— А вы ее лучше подстригите, — посоветовала соседка, — а то понаедут тут всякие, и давай возмущаться. У самого в бородище колбасу после завтрака найти можно, и вы мне ею в лицо тыкаете. И это, к слову, он… Герцог!

— Вот это все меняет, — согласился Карл, — раз мужчина.

И уставился прямо на бедного Герцога, всего лишь имевшего не очень добрую хозяйку. Лохматый еле удержался, чтобы не засмеяться на весь вагон, больно уж потешно вышло… Почти тут же.

Неизвестно, что такого высмотрел недопесок в глазах Карла, возможно, явственное обещание откусить ему голову прямо сейчас, или пустить на перчатки, но повел себя очень правильно. Завизжал, попытался убежать и описался, именно в таком порядке. Прямо на совершенно новую, даже хрустящую, кожаную куртку хозяйки.

— Ай! — взвизгнула та. — Что вы сделали с собакой?

— Я? — удивился Карл. — Совершенно ничего. Может, у меня в бороде мышка застряла, а он у вас грызунов боится? Вот, посмотрите, чего-то мне щекотно.

И наклонился к ней, доверительно вытянув шею и пятерней распушив бороду. Прямо в удивленные глаза хозяйки Герцога и явно ненастоящей, с ней же ничего не случилось, кожаной куртки, глянула миленькая беленькая мышка с ярко-алыми глазами. Женщина замерла, а мышь, нахмурив неожиданно кустистые брови, оскалила пасть, куда больше подходящую зверю не меньше енота.

— Как хорошо, что станция, да? — Карл осведомился у странно косящегося на него и очевидно дрожащего мужчины. — Так громко и так противно визжала, ай-ай-ай. Отлично, что вышла, не находите?

И дальше они ехали, в целом, вполне свободно. Их обходили стороной, жались друг к другу.

На нужной им станции находилась целая площадь. И три вокзала.

— Вон туда мы прикатили поутру, малышня, — Карл ткнул пальцем в кирпичный, через дорогу. — Если что, то домой вам через него.

Злой и Лохматый не прокомментировали.

Внутрь они прошли совершенно без проблем. Их даже не попросили показать документов, разве что Карлу пришлось снимать часы, ремень и достать из кармана целую ладонь мелочи. И любоваться удивленными взглядами полицейских, получивших отрицательный ответ по поводу телефону.

— Зачем мне с собой телефон? — поинтересовался Карл.

— Ну-у-у… — полицейский, осматривающий его у металлодетектора покосился на коллег.

— Ясно. — Карл начал заправлять ремень в брюки.

— Что именно?

— Что цена времени, доверию и слову за последнее время сильно поменялось. Могу идти? Спасибо.

Карл покрутил головой вокруг.

— Злой, а где твой телефон?

Злой показал на мусорку, потом на залипавшую в смарт женщину и на полицейских.

— Могут отследить?

Злой кивнул.

— А у тебя?

Лохматый пожал плечами.

— Ломаются они рядом со мной, почему-то. Ну, а я и не страдаю.

— Ну и ладно. Надо, наверное, завести. Толк-то есть?

— Можно в Сети лазить.

— Где?!

— В Интернете. А, ну да. Это такая штука…

— Понял, вон как те, что в телефоны смотрят, постоянно глазеть?

— Ну да, зависать.

— Ясно. Стоит подумать.

Карл упивался творящимся вокруг. Смотрел на людей, слушал, снова смотрел, искал глазами все необычное. А необычным для него, судя по всему, было все. Самое интересное, что никто не обращал внимания на высокого здоровяка с бородой, в шляпе, летной старинной куртке, футболкой с металлическим принтом и в джинсах-клеш. Всем вокруг было наплевать на остальных. Лохматый со Злым переглянулись, понимающе кивнув друг другу. Москва, чо!

Вот мимо прошел весь кожаный, в ботинках на платформе, волосатый тощага, видно от скуки играющий на невидимой гитаре. Рядом несколько ребятишек возраста Злого, в бейсболках с поднятыми козырьками и полуспортивной одежде обсуждали кто круче был на вчерашнем батле: Гнойный или Скриптонит. Сходились, что Скриптонит мажористей, но тексты у него нажористей. Сиренево-зеленая и слегка взрослая для обоих не-до-магов деваха, в корсете и чулках в сетку, прошла мимо гордо покачивая всем, возможным для покачивания и даже не посмотрела ни на кого. Кроме Карла, что самое удивительное.

А тот, застряв посередине большого зала ожидания, все смотрел и смотрел вокруг.

— Если бы я был разговорчивее, — сказал Злой, — то мне очень сильно хотелось бы обсудить с тобой, как минимум, одну вещь. Если быть более точным, то нашего, с позволения сказать, наставника.

— Ничо-се ты завернул… — Лохматый покосился на Злого с уважением. — А чего молчишь обычно?

— Не о чем говорить, или не особо нужно. С Анни и не нужно, она сама пообщается за нас обоих, мне остается только что только кивать, соглашаясь, или наоборот.

— Красивая она, но не понимаю такую красоту.

— Она как зима, кажется мне. Чтобы ты не тратил лишнее время, свое и мое, на собственный взгляд по этому мнению, могу сразу поделиться, если хочешь.

— … — Лохматый присвистнул. — Ты всегда такой?

— Что именно ты имеешь в виду?

— Ну… типа умный, что ль.

— Типа умным быть нельзя, как и типа сильным, ты же совершенно точно понимаешь эту простую истину. Так вот, для начала мне хотелось бы узнать, тебе нравится, что тебя называют Лохматым?

— Норм.

— Хорошо, тогда позволю себе остаться Злым. Анни, как зима, ее красота очень тонкая и недолговечная, как морозные цветы на стекле, пушистый иней на ветках деревьев или первые льдинки на лужах, такие темные, с белой каймой. Только зима холодная, а она нет.

— …! — Лохматый кашлянул. — Ты просто этот, как его… сраный лорд Байрон, во. Романтик, точно. Знаешь, ты просто зимы настоящей не видел. Когда она побольше, чем полгода, и когда все эти красивые инеи с сосульками поперек горла уже.

— Не стану спорить. Так вот, о нашем наставнике, что ты думаешь о нем?

— Мне он нравится. В нем сила, она настоящая, неподдельная. Просто он как… ну, как на инвалидной коляске. И почему-то не может встать.

Злой посмотрел на Лохматого очень внимательно и с ответным уважением.

— Соглашусь с тобой, мне кажется именно также. И еще, почему-то думаю именно так, мой сильный друг, нам повезло повстречаться с ним первыми из всех возможных вариантов.

— Есть такое дело. И?

— Да чего «и»? Будем просто следить за остальными, чтобы не сильно косячили.

— Заметано.

Злой покосился на него.

— Чо?

— Ты, вообще так и для общего развития, откуда?

— М?

— Говоришь интересно, сейчас так и не говорят… Заметано.

— А сам-то не такой?

Злой усмехнулся. И не ответил, распаковав новую жвачку и закинув в рот.

Карл, вдоволь надивившись современным людям, подошел к ним.

— Чувствую себя…

— Старым? — Лохматый усмехнулся.

— Древним, бери больше. Ладно, кадеты, пошли. Нам с вами по лестничке вниз, где как-бы камеры хранения и залы ожидания повышенной комфортности.

— А там что?

— А там, мой юный незатейливый друг, находится сектор Договора, где сейчас скорее всего абсолютно пусто. Но мы с вами идем не туда, а следуем в один из залов ожидания, где нас, в томлении и предвкушении встречи с новым и неизведанным, должны ждать два последних рекрута. Во всяком случае, именно такая информация у меня имеется.

Карл легко сбежал вниз, перепрыгивая через ступеньку. Настроение у него, судя по всему, оказалось замечательным.

— А, да! Кадеты, нас с вами ждут, как оказалось, следующие личности… Девушка, почему-то отзывающаяся на Искру, в количестве одной штуки. Вроде бы мимо не пройдешь, прическа и ее цвет не дадут, хотя…

Карл проводил взглядом совсем юную девчушку с зелено-белыми дредами.

— Хотя это мнение явно ошибочное. Моя подруга не менее, если не более, старомодна, чем я сам. Это наша общая беда, слишком подвижны обычные люди и слишком консервативны в своих взглядах мы. Парня с ней кличут Робертом, и он выглядит как… заучка.

— Ботаник. — буркнул Лохматый.

— Почему ботаник?

— Ну вот так. Очки, галстук, свитерок и брючки?

— В точку, дружок. Та-а-а-к, вот мы и на месте, и… и где?

Ни в самом зале, ни в округе никого похожего они не заметили. Даже парнишку-ботаника, даже его не случилось в этот день в цоколе Северного вокзала. Карл нахмурился.

— Что-то не так, кадеты…

Оба только и смогли, что недоуменно переглянуться. Они же не полицейские собаки, чтобы раз, и сразу найти причину чего-то не того. А Карл, вернувшийся к залу ожидания, без слов заплатил нужную сумму и нырнул внутрь, оставив ребят сторожить вход.

Вернулся он скоро и выглядел еще больше недовольным. Только вот в руках у него, аккуратный и белоснежный, находился конверт с красной сургучной печатью.

— Ого. — поразился Лохматый. — Это как понимать?

— Это понимать, дружок, что все еще хуже, чем мне казалось. Хочешь понюхать, может, чего знакомое учуешь? Я вот сразу бы понял, не смотря на печать. Ну?

Злой недоуменно уставился на него, а Лохматый взял конверт в руки, поднес к лицу и втянул в себя запах. Вздрогнул.


…Сквозняк, постоянно странно меняясь, то атаковал сбоку, до давал легкого подзатыльника, то нападал прямо в лицо. Тащил за собой хвост этого змеиного запаха, переливавшегося блестящими ядом клыками, солью и медной стружкой, свежей и так сильно пахнувшей, добавлял тяжелой и недавно вскопанной, но не как на грядке, а глубже, земли, окутывал сырой тяжестью старой одежды, закрытой в глухих деревянных ящиках, спрятанных в темноте, сгущавшейся вокруг все сильнее, все плотнее, вязкой и липкой, тянущейся к теплым людям, почему-то идущим там, где живым не место…


— Это же…

Карл кивнул.

— Вот такие дела, кадеты. Подозреваю, что эту ночь мы проведем вовсе не в поезде. А совсем даже в этом городе, в его конкретной части.

— Почему?

Карл глянул на него с неожиданным раздражением.

— Потому что мы своих не бросаем. Даже если они еще не начали учиться.

Конверт он распаковал в метро, усевшись посередине вагона и как-то незаметно разогнав всех вокруг. Видно, Карлу стало наплевать на нарушения и все возможные последствия.


«Дорогой Карл!

Ты не можешь представить, насколько велика моя радость по поводу твоего возвращения. Ведь оно сулит мне самое важную и неоконченную часть нашего с тобой дела, если не сказать, спора.

Моя милая девочка, моя нежная Диана, прибывшая этим хмурым и таким приятным нам утром на Ночном экспрессе, поделилась новостью о твоем неожиданном появлении, и, более того, о невообразимом наслаждении, поразившим меня в момент, когда стало ясно, что у тебя снова есть ученики.

И ты, конечно же, сразу поймешь все причины, заставившие отправить на поиски твоих возможных учеников людишек, желающих служить Черному дому, ведомому мною по лунной тропе. Какова же стало оно, наслаждение от предвкушения встречи с тобой, моим старым-добрым неуловимым Карлом, когда на Северном вокзале, они нашли искомых подростков. Да-да, ты все же явно позабыл о неистребимой жажде встречи с тобой, мой боевой маг, так поразивший мое сердце в давние времена.

Почему-то очень сильно кажется, что ты не преминешь попытаться найти эти юные и полные силы создания, раз уж ты вновь среди нас и, полагаю, решил начать все заново, вдохнув жизнь и новую кровь в иссохшие жилы вашего клана, что смог выжить и даже оставил за собой Ледяной замок.

Льщу надеждой увидеться с тобой этой же ночью, и даже не буду пытаться оставить тебе подсказок по поводу моего нахождения, ведь это лишит всей пикантности ту неимоверно сладостную игру, что ведем так долго. И поверь, ничто не может заставить сильнее желать найти меня, чем вдруг возникшая внутри меня жажда прикоснуться, хотя бы ненамного, к этим, таким горячим, юным и полным жизни, источникам такой долгожданной силы для тебя и твоих близких.

За сим могу лишь добавить, что ожидаю твоего появления в крайнем нетерпении и желании скорейшей встречи.

Всегда твоя, Маргарет Нокто.

П.С: как же без него, без такого нужного пустячка, мой Карл: у этой девочки моя любимая первая отрицательная группа.

П.П.С: как пишут в сетевой переписке (да-да, не чураюсь новшеств) жители такого нового для тебя мира — чмок-чмок… Если ты не появишься, то именно так прозвучат последние минуты в жизни твоих как-бы учеников».


— Карл?

— Да?

— Что будем делать?

Карл посмотрел на Лохматого.

— То, что я умею делать лучше всего.

Он усмехнулся своему отражению в оконном стекле напротив.

— Воевать.

Изнанка мира (почти столкнувшись нос к носу, но все же опередив на чуть-чуть)
— И еще вот эти, они же разрывные? С серебром в шариках или пылью?

— Мне нужна новая рогатина, лучше две. Самому выковать? Пошли отсюда, Бьярн.

— Вот так бы сразу, стой, Бьерн.

Ниа зевала на диванчике, наблюдая, как братцы-медвежата выбирают свои любимые игрушки. Выбирать было из чего, лавка оказалась настоящей, из оружейной гильдии дворфов.

— Вон ту, трехствольную. Что тут у нас?

— Нижний ствол под картечь или болты с разными наконечниками. Верхние два чередуются, темп стрельбы высокий, чтобы не перегрелись. Трубчатый магазин для нижнего ствола, барабанный для двух верхних. Позволю поинтересоваться — в какие края собираетесь охотиться, ребятки?

— Есть какая-то разница? — по-кошачьи зевнув поинтересовалась Ниа.

Пожилой оружейник, бороду стригший, а не заплетавший, в выглаженной сорочке и опрятных бриджах, смотревший на татуировки братьев неодобрительно, прищурился через толстые очки. Кивнул, сразу понимая, кто тут главный, ответил:

— Да, милая госпожа… не знаю, как к вам обращаться?.. Имеет значение все, особенно в преддверии зимы, сами понимаете. Вряд ли эти воины отправятся с вами туда, где много солнца, но даже если и так, нужно быть готовым ко всему.

— Интересно… Скажите, а вот эти образцы огнестрельного оружия… — Ниа показала на короткий широкорылый предмет с дырчатым кожухом на стволе. — Вы не мучаетесь, делая их? Всегда было интересно поговорить с оружейником из племени хозяев стали. Вы правы, мы не собираемся на мою родину, где таких, как вы, не очень много. И они не делают оружие людей.

— Оружие людей, хм… — Дворф не скрывал досаду. — Мой дед лил пушки самому Фридриху Великому, не слышали о таком? Мой отец научился делать пружины для пулеметов, когда людишки только-только научились делать винтовку для капсюльных патронов. Мы слишком много времени уделяли совершенствованию нашего оружия и не обращали внимание на мастеров человеческого мира. И не думали, что наши тайны будут продавать им наши же братья.

— Хорошо, — кивнула Ниа, — а что же помешало вам в свое время наделать их как можно больше, чтобы скинуть людей в море или утопить их в огне?

— Вы, как я посмотрю, точно не изучали такого предмета, как история. Ваши же братья и сестры, принявшие сторону людей, помогли им убрать Старый народ в тень. И потом они оказались там сами. Никакой маг не сможет убрать в сторону очередь из штурмового карабина, если на нем стоит прицел с мороко-отводом. Никакая ведьма не сможет уклониться от прямого попадания снайперской винтовки с десятикратным увеличением и со стрелком, что с юности пичкают специальными зельями, сваренными какой-то ее же сестрой, предавшей свое племя. И ни одна крепость дворфов не смогла устоять перед артиллерией, созданной для прорыва укрепленных районов и с бетонобойными снарядами. Особенно, когда наших ведунов уничтожили именно маги-ренегаты.

— Спасибо за такую эмоциональную лекцию. — Ниа шутливо поклонилась. — Не обижайтесь, в моей… в моей школе многое не дают, считают лишним.

Дворф кивнул.

— Так куда вы собираетесь?

— На север, — неожиданно ответила Ниа, сама от себя такого не ожидая. — Это имеет значение на самом деле?

— Да, — хозяин кивнул, — надвигается зима, много… много существ, которых ты не просто не знаешь, чьих имен не слышала, уже начали голодать. Меньше еды — больше опасности. Север прячет в себе страх и ужас Старого Света, туда не так часто забираются большие группы людей-туристов, в основном эти… кому жизнь не дорога. А уж сколько их там сгинуло из-за собственной дурости, вроде фотографирования оставшихся белых волков или марафона у Трондхейма, не сосчитать. И СК туда не лезет, предпочитает спокойно собирать с нас за лицензии и регистрацию. Так что серебро вам точно пригодится, с дикими северянами порой не договоришься, пусть они и из Старого народа.

— Я в детстве читала сказку, — Ниа улыбнулась, — про троллей, живущих под мостами.

— Кто же из них сейчас останется под мостом? Тролли ушли в горы, в леса, что становятся все меньше. Эй, сынки, возьмите с собой вон те большие стрелы, ими еще можно попытаться отбиться от тролля.

— Так они есть на самом деле? — Ниа вдруг так широко раскрыла глаза, что Энди мог бы и умилиться, если бы не каменный сон, охвативший его почти полностью. — Да?!

— Какие странные у вас нравы, там, на том берегу. — Дворф достал из кармана трубку и начал ее раскуривать. — Ты же маг, девочка.

— Я брухо, старик.

— Какая разница? Ты сидишь у меня, на рынке Белого города и спрашиваешь — а правда ли, что тролли есть на Севере?

— А ты, старый хрыч, веришь в русалок? — Зубочистка вынырнула из-под полога. — А?

— О-о-о, смотрите-ка, кто у нас тут живой?! — дворф широко улыбнулся. — Все смотрю и гадаю, твои ли ребятки у меня закупаются, или нет? Где их мать-атаманша, думаю, а вот и ты!

— Здравствуй, Магни. — Зубочистка обнялась с перегнувшимся через стойку оружейником. — Скидку сделаешь?

— Подумаю… Тебе как обычно? Покрупнее калибром?

— Да. — Зубочистка плотоядно улыбнулась, обводя взглядом богатство, висевшее по стенам, стоявшее в пирамидах и лежавшее под стеклом. — Хочу, Магни, ее. Ты знаешь…

Энди даже встрепенулся, уловив в голосе наемницы потаенный страх. Что такое, она переживает, что ей чего-то не достанется?

— Дождалась своего часа? — Магни хитро улыбнулся, весь расплывшись морщинками. — Девочка с того берега океана, ты же платишь?

Ниа кивнула. Что-то тут было нет так, читалось на ее лице. Но отступать явно оказалось поздно.

Магни, все также улыбаясь, достал из-под прилавка длинный деревянный ящик. Поставил и аккуратно открыл. Зубочистка, чуть дрогнув лицом, положила ладони на что-то, скрытое от глаз Энди, вопросительно посмотрела на дворфа. Тот кивнул, и наемница, осторожно, как ребенка, достала оружие.

— Ого! — сказал Бьярн.

— Ага… — ответил Бьерн.

Ниа присвистнула, даже почти не разбираясь в оружии, поняв — это не просто какая-то там винтовка, пусть даже и сделанная на заказ. Это произведение искусства, и никак иначе.

Сталь, неизвестное Ниа дерево и серебро накладок и узоров, разбегающихся по всем металлическим частям. Ни одного острого угла и ни одной резкой линии, только плавные переходы металла в дерево и обратно. Вместо магазина — вытянутый револьверный барабан, странное, но очень изящное решение, без которого оружие стало бы совершенно не идеальным.

— Я делал ее как любимую дочь, — оружейник явно гордился эффектом и самим собой, — вы с ней как две сестры, созданные друг для друга.

Зубочистка молчала, молча баюкая пока еще не свою подругу в руках и лишь пару раз бросив совершенно детский взгляд на Ниа.

— Сколько? — спросила брухо.

Магни опять залучился морщинками и назвал цифру. Энди, снова погружающийся в тяжелый полусон, все же улыбнулся внутри себя. Не получится у этой кофейно-молочной дряни потратить меньше запланированного. Так ей и надо.


До Северного вокзала их доставили с возможным комфортом. Перед выездом наемники переоделись в охотничью одежду, упаковали весь свой угрожающий арсенал в несколько сумок и оказались просто заядлыми любителями пострелять по бекасам. Или вальдшнепам, Энди не разбирался. Его просто порадовало, что Бьерн, укладывая все свое добро на тележку носильщика, выскочившего как из-под земли на легкий звон монет в кармане куртки, аккуратно уложил сверху рюкзак Ниа. И оставил место для него, Пса, о котором хозяйка заботиться совершенно не хотела.

Вместо странноватой скрипучей тележки им подали настоящую небольшую платформу, мягко блестящую вишневым лаком и сделанную из старого кабриолета. Даже остался нос, украшенный вытянувшимся в прыжке хромированным оленем.

Удивительно мягкий ветер подземки бил Энди в лицо, а он, успокоившийся и решивший, что будь, что будет, просто смотрел вперед, пользуясь разрешением госпожи ворочать головой.

Ничего особенного, в отличие от прошлой поездки, на глаза не попалось. Платформы метрополитена, ждущие первых гостей, спешащих на работу, почти пустовали. Редкие ранние пташки, почти спящие на лавках и у колонн, или не смотрели на проносящуюся странную машину, почему-то ехавшую по путям, либо им просто было наплевать.

Сектор Договора на Северном вокзале оказался полутемным и странно изогнутым, прячущим в себе все больше и больше пространства. И здесь их уже ждал Ясмень-сокол. Один, как ни странно.

— Здравствуй, — улыбнулась ему Ниа. — Рада тебя видеть.

— С добрым утром, — тот кивнул, смотря напряженно, — у нас как бы возник инцидент…

— Все хорошо, — заверила брухо, — просто я расскажу Амбози все, что случилось, и потом вы решите, как быть дальше. Пойдем, отдам тебе плату за посредничество. И, знаешь…

— Что?

— Я бы тебе не заплатила. Этих чудесных ребят можно было бы найти за пару часов, уж поверь. А ты выстроил из этого целую шпионскую игру.

Ясмень-сокол не стал спорить, склонил голову, принимая ее мнение.

Они остановились у самых обычных ячеек камер хранения. Ниа повернулась к Зубочистке:

— Прикройте меня, потому что сейчас я достану сразу два сокровища.

Женщина кивнула, оставшись с ней и недовольно блестевшим глазами Ясмень-соколом. Братья-медвежата чуть отошли, и Энди, совершенно без удивления, увидел у них в руках короткие широкие мечи.

Наверное, здесь, в этом странном месте, где совсем близко находилось так много обычных людей, они все, маги, чудовища, Древний народ, могли пользоваться только сталью против стали или магией против магии. Никакого пороха и никаких стволов. Надо же, какой интересный кодекс чести, людям бы порой так.

Ниа подошла к одной из ячеек, достала из сумки на поясе вычурно завитую раковину, замерцавшую красным. Приложила к дверки и, чуть они проявились, быстро сняла черные нити паутины, светящиеся тускло-могильной зеленью.

— Сколько еще пострадало за эту ночь? — поинтересовалась она у своего посредника.

— Один.

Ниа пожала плечами. И открыла дверку.

Оттуда замяукало, зашипело, снова замяукало.

— Иди ко мне, малыш.

Брухо достала переноску, с шипящим и одновременно плачущим котом-подростком, по настоящему золотым. Лишь кончики ушек, длинные и украшенные кисточками, чуть чернели.

Она поставила переноску на пол и опять нырнула внутрь. Ясмень-сокол, смотрящий за ее руками, заметно задрожал, побелев и покрывшись бисеринками пота.

«Он же просто наркоман, — подумал Энди, — или что-то такое же… Вот ведь».

Ниа протянула переговорщику небольшой глиняный горшок, украшенный крохотными ракушками и стеклышками. Странно, но от него шел очень ощутимый жар, такой, что мог бы спалить до костей, открой Ясмень-сокол крышку прямо здесь.

Но тот лишь схватил поданное и еле-еле удержался, чтобы не убежать, оставшись один на один со своим странным счастьем, подарившим ему длинную-длинную жизнь. Вот только остался ли он человеком? Впрочем, Энди было наплевать.

— Иди, — отпустила его брухо, — ты мне больше не нужен.

Зубочистка не отвернулась, но лицо у нее застыло маской, грозящей расколоться на мельчайшие кусочки терракоты. Ясмень-сокол, не взглянув на нее, ушел.

— Это и есть знаменитый золотой кот? — поинтересовалась наемница.

— Он самый. Вырастет, станет очень сильным.

— Его можно убить?

— Всех можно убить, — пожала плечами брухо, — но эту киску просто так не зацепишь. И ему наплевать на всю мою магию.

Зубочистка присвистнула.

— Поэтому они такие дорогие?

— Да. Их покупают ради телохранителя, который не предаст и не ударит в спину. Золотые коты любят своих людей как собаки.

— Ясно.

— Мы отправляемся через час. Здесь есть где выпить кофе?

Зубочистка пожала плечами.

— Здесь не знаю, первый раз в секторе Договора. А вот наверху точно есть хорошая кофейня, там и пончики очень даже вкусные.

Ниа кивнула.

Энди любил пончики… вроде бы. И от кофе тоже не отказался, предложи ему кто-то. За сутки он съел кусок змеи, еще живой и до сих пор оставившей жгучий след на небе и тарелку густой каши с поджаренными кусочками сала, когда братья-медведи взяли его с собой мыться и покупать новую одежду.

Может быть, в поезде его покормят?


Час прошел быстро. Энди повезло, Зубочистка принесла с собой не только картонку с четырьмя стаканчиками кофе, но и пакеты с едой. Ему перепала бутылка газировки и гамбургер, и такого вкусного он, наверное, никогда не ел. А еще картошка, целый маленький пакетик круто посыпанной и сильно масляной картошки-фри. Но он, вроде бы, стал чувствовать вкус совершенно иначе, не как еще пару дней назад.

Он просто наслаждался вкусом, упиваясь каждым откусанным куском. Пока госпожа, то ли торопясь, то ли из непонятной вредности, не забрала и не выкинула в мусорку почти половину горячего и пахнущего соевой котлетой сэндвича. Ну… Пес уже привык.

Ниа сама повесила ему на спину рюкзак и отправила по лестнице вверх, на платформу. И оглянулась, надеясь увидеть что-то нужное. Но такого не случилось.

Кто-то сдавал вещи в камеры хранения, кто-то дремал на бесплатных лавочках, кого-то остановила полиция. И поодаль, у входа в ВИП-зал, стояли два подростка: низенький и черный, в джинсовом костюме, и рыжеволосый лохматый здоровяк, высившийся над ним почти на две или даже три головы.

И все.

Глава тринадцатая: воюя — бейся своим умом и чужими руками

Карл подошел к собственной войне очень странно: заперся в кабинете Либмана, потребовал Алекса, для обучения работы в Сети, и попросил вызвать Магни. И обязательно с саквояжем зеленого цвета.

Остальные собрались в выделенном Либманом складе, заставленном разнокалиберной мебелью. Послушали Лохматого, не скрывшего случившегося, задумались. Разговор как-то не клеился, особенно после истории Мари и того же Лохматого о прогулке по Ночному экспрессу.

— Как-то страшновато. — Майка не снимала куртки, почему-то замерзнув. — Мне уже…

Она не закончила, но поняли все: ей уже жалко своего решения две недели назад. Чересчур много Карл обещал, рассказывая про будущее, и очень мало оказывалось хорошего в настоящем.

— Да-а-а. — Снег поморщился. — Не в сказку попали.

Все молчали, Лохматый скалился, с вызовом смотря на каждого и каждую. Ему-то что, так и рвется в бой, обалдуй здоровенный, о подвигах, что ли, мечтает?

— Эта… — донеслось от двери. — Я вам тута жрать принес. Будити?

Повернулись все.

Светло-салатовый ушастый гоблин, за половину дня ставший просто деталью интерьера ангара Либмана, еще и говорил. Вот так дела.

На большом деревянном подносе гоблин притащил огромную фарфоровую миску с лапшой, посыпанной ломтиками плавленого сыра, видно порванными прямо руками и странно-рыжими кусками, пахнущими тушеной рыбой.

— Это чего? — хмуро поинтересовался Лохматый.

— Ваша старшый сказала накормить. Я принес.

— Эт ясн… — еще сильнее нахмурился здоровяк. — Грю, мигрант, в чашке чо?

— Лапша. — гоблин посмотрел на него как на идиота. — С курицей.

— Эт курица?

— Вкусна… — облизнулся гоблин. — Не хош, мож тада моя заберу?

— Я те заберу! Ох и надо тебе язык учить. — присвистнул Лохматый. — Оставляй. Спасибо.

— Пайжалста.

И ушел, оставив несколько разномастных вилок. Никто к ним не притронулся. Столовые приборы, по ножу и, как заявил Карл, рыльно-мыльные принадлежности каждый хранил в рюкзаке.

Первым решился Лохматый, наколов рыжий кусок, явно отдающий тушеной рыбой, намотал вокруг слипшуюся лапшу с налипшими кусочками сыра, положил в рот.

Прожевал. Удивленно хмыкнул и взял еще, жуя куда быстрее.

— Да ну нафиг? — удивилась Майка. И попробовала. Следом вилки замелькали, стуча и сталкиваясь. И никто даже не думал морщиться.

— Они издеваются? — поинтересовалась Анни, с тоской глядя на оставленную Алексу порцию. — Пахнет ужасно, выглядит еще хуже, а так… вкусно.

— Аще… — протянул довольный Снег. — Мнеочень понравилось.

— Вот теперь можно и подумать, как помочь Карлу… — протянул Лохматый. — Эх…

— Чего тут думать? — поинтересовался Карл, незаметно возникший в двери. — Все очень просто, кадеты. Сидите здесь, не высовываетесь и если не появлюсь к завтрашнему утру… выбор невелик. Деньги и как добраться до Замка, оставлю… Злому. Ну, или решайте сами, как вам быть.

— В смысле не высовываться? — поинтересовался Лохматый.

— В прямом, кадет! — Карл принюхался. — И кто тут не оставил мне курицы от гоблинов, а? Алекс, садись ешь.

— Вот это?

— Да! Еще спасибо скажешь, что не забрал себе, когда ты отказался.

— Почему мы должны оставаться здесь? — поинтересовалась Майка. — Мы разве…

— Вы именно разве, принцесса. — Карл грустновато усмехнулся. — У меня свои счеты с леди Маргарет, и вас, несмышленышей, ни за что не впутаю. Либман поможет вам, если что, выбраться из города. Он, конечно, проходимец, но проходимец свой… не сдаст.

— Ты пойдешь один. — Злой кивнул. — Зря.

Все повернулись к нему, как в первый раз услышав его голос. А тот и замолчал, опять.

— Кто сказал, — усмехнулся Карл, — что я отправлюсь туда один? Война, кадеты, это не только штурм, бой, грудь в грудь и рукопашная с огненными шарами и все такое. Война, милые дети, это разностороннее искусство. Но об этом мы с вами узнаем на лекциях в учебном году. А теперь — марш спать.


Заместитель начальника столичной СК по оперативной работе А.М. Штерн щурился. Не из-за того, что в глаз что-то попало, или проблемы со зрением, нет. Никак не мог привыкнуть к новому устройству, сделанному по заказу службы «своими» дворфами и прокачанному кем-то из «переметнувшихся» магов. Хорошая вещь, что и говорить, но пользоваться тяжело.

«Вещь» напоминала странную помесь маски для ныряния, нескольких линз от микроскопов и модель для демонстрации кристаллов Сваровски, так сильно наружная ее часть поблескивала и отсвечивала.

Старый народ, колдуны и вся прочая шваль, обитавшая у Тонкой границы, не могли общаться с собой только ментально. Мало кто из них такое умел. И в ход шло любое подручное или специально созданное средство. От смартов, заключенных в синее передающее стекло, с наложенными защитными чарами до говорящих городских голубей, от матово-прозрачных шаров, играющих роль «скайпа» до сложно-составленных систем полированных стекол, кучи гнутых трубочек и обязательной Сущности внутри, запечатанной печатью и передающей слова взывающего к хозяину агрегата.

Хотя чаще всего в ход шли стены домов, метрополитена, доски и газеты объявлений. Оставалось только разобраться в постоянно меняющихся шифрах и тайнописи, и многое становилось ясно.

Устройство, надетое на голову А.М. Штерна, услышать чужие голоса никак не могло, равно как и перехватить какую-нибудь магическую сову. Но вот искать на стенах столицы надписи, и не только на стенах, могло, да еще как. Оставалось приноровиться, вспоминая инструктаж мастера-дворфа, долго и явно наслаждаясь неумехой-человечишкой с его жалкими попытками, объяснявшего суть работы.

Потихоньку, но начало получаться…

«Алые банданы должны умереть» прямо на первом в Столице МакДаке. Хм… нехорошо, надпись сделана настолько по канонам Алых, что это явная провокация. И стоит ожидать какой-то возни в невидимом обычным людям городе. Ну, предположим… карандаш уже бегал по бумаге, записывая приказ на усиление. Гаджетам А.М не доверял, вполне осознавая, что сейчас тебя «вскроют», а ты и не поймешь.

«Рабы-чудь по дешевке, торг уместен». Вот так вот, опять где-то у Камня, гор, протянувшихся от границы Европы-Азии и до северных морей, неугомонные белоглазые влезли в заварушку с кем-то из серьезных Старых, и, предсказуемо, проиграли. Жди теперь пары-тройки фур, забитых неуемными дикарями, отправляемыми окольными путями к западным границам. Надо предупредить коллег… или не надо? Стоит подумать на потом.

Надписи вплывали в маску так четко, что казались специально записанной программой-симулятором. Но А.М знал, что это просто недоверие к дворфам и тяга перестраховаться. Тестировал он ее и на улице, и на крыше здания СК, и в разных помещениях. С разных точек информация могла повторяться, а вот если смотреть в другую сторону, то шла уже другая.

Принцип действия А.М не интересовал, важен результат. И такой, как этот, почти снятые сливки, белоснежные, густые и вкусные, его устраивал. Кто владеет информацией, владеет миром. Или, скорее, в его случае, мирами, обоими.

«Сниму дом на юго-востоке для алхимической лаборатории. Порядок и отсутствие взрывов гарантирую, стаж занятий более ста лет. Не предлагать совместную практику демонолатрии». Так-так… карандаш скрипел еще быстрее. Юго-восток и новая алхимическая лаборатория. И что это значит? Да что угодно, от странных выбросов, после которых в кранах целого микрорайона может потечь жидкое серебро и до появления на обычном «черном» рынке новых синтетических стимуляторов. Вот кто-кто, а алхимики всегда были не против зашибить деньгу, играя на человеческих слабостях и желании увидеть чудо хотя бы в видениях. На карандаш, однозначно.

«СК сгорят в огне! А Штерьня повесим». Да, что же такое, что за детские выходки! И написано неграмотно и очень даже знакомыми, каллиграфически выведенными рунами. Плюсуем к записи о Алых банданах факт оскорбления сотрудников СК при исполнении и прямо сейчас набираем оперативную группу, чтобы скатались по… что там за улица? Так, а это что?

«Нирвана». И что? Какая еще нирвана?! Так, что тут происходит…

— А ты похож, — проинформировал чернобородый детина в старой летной кожанке, подбитой цигейкой. И почесал живот через футболку с портретом Курта. — Да сильно.

— Кхм… — А.М. Штерн постарался не подать вида, что… что испугался. — На кого именно похож, уважаемый…

Уважать, предположим, незваного гостя особо не за что. Кто это, ясно… никто, кроме мага не попал бы в святая святых оперативной части так нагло и без предварительного стука. Но маг незнакомый, Штерн бы запомнил. Редкостная деформация участка коры мозга, записывающая всех встреченных как на карту памяти.

— Я присяду? — поинтересовался бородатый. — Так нам будет удобнее поговорить.

— Присаживайтесь. — А.М. Штерн показал на гостевое кресло. Хитрое, надо сказать, кресло с встроенными механизмами.

— Спасибо. — Карл подошел к столу для совещаний, взял обычный стул и сел на него.

— А… — А.М. Штерн удивленно показал на так и манящее усесться поглубже бежевое кресло.

— Как вам сказать… Его идею вашему… деду, полагаю, подсказал я. И мне совершенно не хочется вдруг оказаться стянутым по рукам и ногами металлическими полосами с пружинным механизмом. Это больно, как минимум.

— Держатели там сейчас из карбона, да и не пружины. — А.М. Штерн покивал, соглашаясь с собой. — Что-то мне подсказывает, что обращаться к вам мне следует как… к Карлу?

— Именно так.

А.М открыл блокнот, закрыл, отложил в сторону.

— Вот не стоит волноваться из-за моего появления, — Карл улыбнулся, — раньше времени, во всяком случае. Это дружеский визит и даже попытка попросить помощи, как знак уважения за… за то, скажем, чем мне приходилось заниматься в компании вашего деда. Да и отца тоже.

А.М Штерн кашлянул, поправил галстук и налил воды. Странно, но ему совершенно не хотелось предпринимать в сторону довольно наглого гостя какие-то плохие меры. Хотя сентиментальностью не страдал, с отцом поддерживал отношения редко и сухо, а дед… а деда не стало в жизни А.М. Штерна довольно давно. Но…

— Думаю, вы сейчас в некотором недоумении, — Карл усмехнулся, — вломился, как к себе домой, что-то начал требовать, тряся непроверенными старыми заслугами. Да и…

— Это вы были на Ночном экспрессе утром? Вы помешали передаче СК двух девушек с явно выраженными магическими способностями, агрессивно использованными в некоем интернате?

— Да.

А.М. Штерн задумался, почесывая тонкий фамильный нос. Судя по выражению лица мага, сидевшего напротив, ему снова хотелось вспомнить кого-то из родственников.

— Я мог бы предъявить вам обвинение в нарушениях нескольких пунктов Договора, понимаете?

— Очень даже понимаю.

— По какой причине мне не стоит этого делать?

— По очень простой, господин заместитель… Меня зовут Карл, я боевой маг, и я вернулся в этот мир. И вряд ли позволю снова упечь меня куда-то дальше любого из полюсов нашей планеты. А услуг, оказанных мне, не забываю. Никогда.

А.М кивнул. В чем, в чем, а в этом и не думал сомневаться, бородач говорил правду. Даже не будь у него живых свидетелей сказанного, то же самое можно найти в архивах. А архивы по особенно важным и интересным случаем А.М изучил еще стажером. И запомнил.

— Вас кто-то преследует, так? Кроме СК?

Карл кивнул.

— Что происходит в вашем мире, Карл?

— Не могу сказать наверняка… не было слишком долго, и не пытался связаться со своими, это привлекло бы лишнее внимание тех, кто ищет меня и ребят.

— Это ваши новые курсанты?

— Это мои будущие ученики. И отдавать их я не собираюсь, мир людей уже не для них.

А.М чуть улыбнулся.

— Думаю, что если решим действовать силой, хорошего не случится?

Карл ответил ответной улыб… ухмылкой, прячущей в себе огонь, боль, крики и много прочего, такого же неприятного.

— Понял, — А.М. положил ладони на стол, — ваша братия порой отвечает без слов куда толковее, чем только ими же. Я не смогу пропустить вас, отключив имеющиеся мероприятия. Из столицы вы уйдете, а я буду помнить, что вы мой должник. Так?

Карл пожал плечами.

— Не совсем.

А.М удивился.

— Что тогда вы имеете в виду?

— Мне нужна помощь, чтобы забрать двух последних учеников от кровососов. Сам я справиться сейчас не смогу.

А.М удивился. Очень сильно.

— И вы считаете, что… — А.М. даже усмехнулся. — Что СК, в моем лице, почему-то должна вам помочь?

— Именно так. — кивнул Карл. — Поверьте, вы получите куда больше, чем ожидаете.

— И в чем же мой интерес?

Карл покрутил головой, рассматривая альвские резные панели на стенах. И кивнул в сторону окна, где виднелся изрядно облетевший и потрепанный сквер внизу, явно предлагаю прогуляться.

А.М., подумав, решил пройтись. Мало ли? Уведенные от СК дети с магическими способностями? Это, конечно, плохо… Но и увел, как-никак, не просто там забредший колдун-некромант или свихнувшаяся ведьма, решившая вырастить себе девчонок-последышей на беду паре районных центров.

С боевыми магами СК предпочитало договариваться, порой сотрудничая. Плохо, что жалоба директора интерната пошла сразу по официальным путям. Но… Все люди, все всё понимают, а если есть возможность взять на крючок такую крупную хищную рыбу, как Карл…

А.М отказывать себе в таком совершенно не хотел. Мало ли, как в жизни случится? Само дело он на тормозах не спустит, не проведенную спецоперацию по возвращению подростков объяснит, не в первой, а уж от прочих недоброжелателей и коллег Северного округа маг пусть уходит сам. А вот что за помощь ему нужна и зачем такое ему? Сейчас и разберемся.

— Пройдем вниз по моему выходу, не хватало еще кривотолков.

— Конечно, — кивнул Карл, — я же по нему и зашел.

И показал ключ, точь-в-точь такой же, как когда-то А.М вручил его отец.

Вот так, значит, ларчик открывался.

На улице моросило. Осень наступала, как и обычно: незаметно, муторно и липко, затягивая своей паутиной. Серой, мокрой, проникающей повсюду, в каждую щелочку, через не застегнутые пуговицы с молниями и даже в неплотно зашнурованные ботинки.

А.М не беспокоился, что их кто-то заметит, ведь пришедший к нему маг твердо намеревался оставить все в тайне. Когда Карл успел достать несколько хрупких прозрачных капель и раздавить, вдруг спрятав их обоих внутри невидимой сферы. А.М., понял это лишь по простой причине: два таких случая у него уже были.

И выходило…

Выходило все не так просто, как казалось. А какая удобная картинка вырисовывалась…

В наличии еще вчера имелись, как-то: несколько отпетых малолетних прохвостов и негодяек, имеющих в запасе подаренные неизвестным, как правило, родителем волшебные способности. И маг, еще недавно бывший самым обычным заключенным, пусть и не в самой обычной тюрьме. Информацию А.М получил от Роско, отпетого прощелыги, ходящего в помощниках у Старого. А Старый, он же Северянин, как не крути, один из членов Совета магов, оставшихся по их сторону Договора.

И до последнего часа А.М. Штерн полагал, что дело придется иметь лишь именно со слабым боевым кудесником, решившим набрать ребят и попробовать их выдрессировать. Договориться с таким казалось смехотворным, а вот оставить его на свободе и даже кинуть, как собаке кость, парочку будущих курсантов — представлялось вполне реальной задачей. А вот теперь…

«Сфера молчания» очень дорогой артефакт, очень серьезный артефакт, да и использовать его сможет не каждая личность соседнего мира. И уж точно, тут А.М был уверен на сто процентов, не потрепанный маг-ветеран, возвращающийся домой. А он смог, без малейшего напряжения во взгляде, без дрогнувшего лица, без выступившего пота… магия пьет силы куда жаднее, чем заблудившийся в пустыне турист — воду.

Да, у Карла нет Спутника. Так ведь боевые маги ими обычно и не пользовались.

Да, сил у него не так много, как раньше. И страшно представить, что случилось, если бы было именно как раньше…

— Из-за чего мне следует лезть в дом Нокто? — А.М. терпеливо ждал предложения, но время все же не резиновое…

— Треть библиотеки. — Карл улыбнулся.

— Эм… — А.М кашлянул. — Полагаю, речь именно о… Библиотеке. Той, что с большой буквы «Б». Или «Л».

— Именно так.

А.М понял, что согласится. А как еще? Библиотека, она же Либерея, книги, писаные от руки, папирусы и пергаменты, созданные тысячи лет назад, увезенные из восточной Римской империи сюда, в столицу, последней византийской архонтессой, выходившей замуж. И пропавшая в Смуту. Тайны древнейшего колдовства, за которые главы Совета продадут друг друга и собственные кланы. Хм, интересно…

Она бесценна.

— У Маргарет Нокто два твоих, возможно живых, ученика.

— Именно.

— Сейчас уже вечер, темнеет. Нам стоит поторопиться.

Глава четырнадцатая: темнота превращается в мрак

Когда идешь в дом Старого народа, не забудь вооружиться. Если ты человек.

А направляясь в Дом Нокто, пьющих кровь и живущих в ночи, вооружи как следует тех, что прикроют твою спину. Если хочешь выйти из него человеком.

Десять мужчин, с ног до головы закованных в плотные современные доспехи, были личной гвардией А.М. И никогда не служили в СК. Но слушались его бесприкословно, как и полагается бывшим солдатам при приказах бывшего командира. Особенно, если ты прослужил с ними пять лет и знаешь каждого, как своего брата.

Наемники, работающие с жителями Соседнего мира, никогда не интересовались «зачем». А.М сказал — они стали, и пошли. Как десять лет назад, на самой обычной войне, породнившей их.

Только вместе с автоматическими винтовками и дробовиками — короткие копья и клинки, матово переливающиеся серебром. Вся разница, чтоб ее…

Обычный микроавтобус с эмблемой городской аварийной службы подкатил к высокой загородной усадьбе когда солнце село. Выходили — не прятались, не за тем ехали. А.М, как всегда в цивильном, с галстуком и в леком пальто, шел впереди. Карл не отставал, смущая солдат, не привыкших к такой наглости по отношению к командиру. А ночь вокруг…

Ночь вокруг входила в права хищно и неотвратимо. Шелестела мокрой опавшей листвой, густо лежащей под старыми черными вязами, больно хлестала воюющим ветром, облетающим вкруг длинное старое здание с колоннами у входа. Мерцала похоронно-зеленоватыми и жаждуще-алыми огоньками свечей, проглядывающих в высоких стрельчатых окнах сквозь тяжелые портьеры. Выла то ли застрявшим в древней крыше сквозняком, то ли сторожами, невидимыми и леденящими душу одними звуками.

Светилась фосфором древнего герба на фасаде, восстающего из дневного света во славу мрака, радующегося времени страха, боли и не-жизни. Дом Нокто хищно смотрел на приближающихся глупых людишек, полагающихся на никчемное перед детьми Мрака оружие. Можно ли обогнать пулей существо, плавающее во тьме, как большая белая в океанской пустоте? Можно ли бороться металлическими когтями с белоснежными острыми клыками, бесшумно подкрадывающимися сзади? Можно ли…

— Принять капсулы номер два и быть внимательными, ощутив ментальное воздействие. — А.М остановился, поправил гарнитуру и первым откусив капсулу с препаратом, вшитую в воротник пальто. — Приготовиться, нас ждут.

Еще бы не ждали, если подкатить с такой помпой, залив все дальним светом… Солдаты сомкнулись, защелкали переключатели стрельбы. Звонко прозвенели клинки у двух на флангах, ребята предпочитали рубиться.

Черно-зеркальные мраморные ступени рдели бликами факелов у входа. Двери, из мореного дуба, темно-тяжелые, со знаками дома Нокто, уходили под треугольник портика, украшенный фресками, алчно смотрящими на людей голодными глазами. Статуи по бокам, матово-серые, с золотой кромкой на латах, бесшумно повернули головы, обдав мраком внутри пустых глазниц шлемов.

Двери распахнулись беззвучно, растворяясь в хлынувшем наружу мраке, окутавшем отряд со всех сторон. Они замерли, пока Карл, не остановившийся, почти не вошел первым. Солдаты стыдятся своего страха и быстро исправляются. Две черные массивные фигуры опередили, осторожно шаря стволами перед собой. Маг дождался А.М, все же замешкавшегося, наклонился к уху:

— Старый фокус. Им не с руки устраивать бойню, ты же знаешь…

А.М знал, да, знал. Но еще ни разу не шел к Старым, особенно таким опасным, обманным путем и так нагло. Не говоря о Карле, личном интересе леди Маргарет, жаждавшей его крови пуще всего на свете. Причину маг не назвал.

Холл прятался в полутьме, подозрительно шелестящей едва уловимыми голосами. Сквозняк гулял внутри высокой залы, трещал негаснущими красными факелами и гудел металлом светильников-жаровен, полыхающих у стен, мягко шуршал длинными стягами дома Нокто, закрывающими стены. Уходящая вверх лестница отражала красные кривые блики, пляшущие корчащимися злобными лицами.

Запах пришел почти сразу, как они оказались внутри. Тяжелый сладковатый запах, перемешанный с сухой едкой пылью саркофагов, скрывающих своих обитателей от рассвета и до заката. И, смешиваясь с ними, плыла вместе с нагревшимся металлом и никак не сгорающим смолистым деревом острая медь жидкости, текущей в жилах и так обильно пролитой внутри древнего дома.

Красная светящаяся полоса возникла в самом верху лестницы, замерла, разгораясь сильнее. Бойцы встали в круг, интуицией и опытом чуя кого-то вокруг. По холлу, ломаясь и отражаясь от острых ребер почти невидимого потолка, бежали звуки злого издевательского смеха. Кто-то перекликался в тьме, все сильнее сгущавшейся и почти ощутимой, двигался в ней, изредка вдруг появляясь бледным отражением лица.

Красное задрожало, побежало в стороны, ширясь, становясь прямоугольником проема, полыхающего всеми оттеками рубинового. Смех и шорохи участились, жители дома почти не скрывались, возникая в густых черных хлопьях и снова прячась. Мелькали тусклые выцветшие канители на обшлагах и воротниках камзолов, прячущих мертвенно-бледные сорочки, брызгали бликами россыпи камней на высоких прическах и распущенных волосах, роскошными водопадами всех цветов падающих на шелк платьев. Искрилась бриллиантовая пудра коротких париков с крысиными хвостиками косиц и переливались пряжки башмаков тисненой кожи, вышедших из моды триста лет назад. Хозяева и обитатели дома Нокто задержались на этом свете крайне давно.

На алеющем фоне открывшегося гостиного зала появилась черная фигура. Замерла, тонкая и опасная, легонько сбежала-стекла вниз по выглаженному веками мрамору. Не таясь, почти неуловимо обычному взгляду, оказалась рядом с людьми. Отразилась в круглых очках «сов», опущенных бойцами сразу же по попаданию внутрь. Они ее видели, пусть и смазано и женщина, недавно зло шипевшая на Карла в Ночном экспрессе, это поняла… По двум точкам лазерных прицелов, не покидавших ее весь спуск.

— Карл, ты пришел? — промурлыкало прекрасное существо, обтянутое черно-сиреневым бархатом. — Леди ждет тебя.

— Я так рад, — улыбнулся Карл, — но я тут, вот какая незадача, не один. Как тебя зовут, детка?

— Думаешь, тебе поможет присутствие людей? — невозмутимо поинтересовалась она.

— Присутствие людей вряд ли бы помогло, прекраснейшая Диана, — А.М. откровенно любовался не-живой, стоявшей перед ней. И достал из кармана сложенный лист, медленно развернул его, краем глаза заметив, как вынырнули из тени все прятавшиеся до этого. — Вот, предписание, заверенное мною, как заместителем руководителя столичной СК. Мы поднимемся, раз леди Маргарет ждет? Некрасиво заставлять такую женщину ждать, как мне кажется. Как, впрочем, и любых прочих.

— Ты думаешь, Штерн, что нас остановит твоя бумажка? — прошипела, вскипев яростью, Диана, блеснув клыками, достойных ротвейлера, не меньше.

— Именно так. — Штерн мягко улыбнулся. — Ведь кроме нее мне пришлось заполнить еще несколько формуляров, как-то: на получение специального снаряжения, вызова группы немедленного реагирования, выдачу транспорта и внесение поездки в график у дежурного по СК. Все вместе эти бумаги кажутся невесомыми, но вес их стоит измерять в другом, не находите?

— В чем? — снова показала клыки нервничающая Диана. Ее сородичи, чуть отступившие, вели себя не лучше.

— В граммах серебра. — А.М. дернул щекой, убирая документ. — Вы нас проводите?

Он не любил лестницы, какими бы они не были. Особенно старые, высокие и гладкие, мраморные. Колено, простреленное во время службы, не смогли полностью поправить даже сеансы в специализированной клинике лучших алхимиков-альвов. Вот как сейчас… и А.М. даже злился.

На всех, включая чертового Карла, втянувшего его в авантюру. Кровососов внутри оказалось раза в два больше, чем предполагал. Вот вам и регистрация, вот вам и нарушения Договора, а он… а он пока не отдал ни одного приказа, не ушел, чтобы вернуться со всеми возможными силами, а идет вверх. Идиот!

Алое надвигалось сильнее, окутывало светом небывалого мириада красных свечей, горевших повсюду, в шандалах и подсвечниках на длинных ножках, в настенных гнутых рогах из металла, в сверкающих хрусталем люстрах и в зеркалах, полностью обрамляющих вытянутую залу для гостей, приемов и танцев. Красная дорожка с черными змеями узоров, убегала к дальней стене, где, на подъеме, в высоком кресле-троне их ожидала она. Леди Дома Нокто Маргарет.

Те, кто крадутся в ночи, прекрасны, это знают все. Их мужчины одним взглядом своих бездонных глаз, поворотом волевого лица и фигурой спортсмена сражают человеческих женщин и заставляют бояться лишь в последний момент. А леди жителей Ночи притягивают грацией, идеальными волосами, мрамором кожи и царственной статью.

Все знают, это А.М понимал точно. Но…

Леди Маргарет, синеглазая смуглая толстушка, как всегда одетая в просторные и скрывающие ее полноту, одежды, была хороша только милым курносым лицом. Сама простота и притягательная миловидность, чего уж, свойственные огромному количеству самых обычных женщин, от соседок по площадке и до продавщиц в супермаркете за углом. И только бездна холодного знания обоих миров, что никак не могла покинуть ее глаз, пугала по-настоящему. Пока она не начинала говорить. Ведь клыки леди Маргарет не прятала.

И, да… ее голос был истинно прекрасен.

— Карл, Карл, Карл… — леди покачала головой. — Как некрасиво, мой старый друг…

— Ты похорошела, Марджи, — Карл усмехнулся, — сменила парикмахера?

— Нахал, — проворковала практически добрая тетушка, кошкой свернувшаяся на своем троне, уместившись с ногами, — каким был, таким остался.

— Где мои дети, Марджи?

— Интересно, Карл, что меня должно удержать от того, чтобы не трогая этих прекрасных офицеров, двух сержантов и оставшихся рядовых, не пустить тебе кровь? — Поинтересовалась Маргарет, мило улыбнувшись. От ее улыбки кто-то из солдат непроизвольно звякнул снова поднятым дробовиком, заставив посмотреть на себя.

— О-о-о… первая, хотя и не отрицательная… — чуть приподнятый носик забавно дернулся, втягивая воздух. — На ужин рыба, со…со спаржей. Чудесная смесь, мой дорогой. Не хочешь ли подойти ближе?

А.М успел остановить остекленело смотрящего на нее бойца. Сержант, выхватив из аптечки самовпрыску, вколол транквилизатор прямо через одежду.

— Ай, жалко тебе, А.М? — Маргарет недовольно мотнула ногой, сбросив с нее самый обычный тапок, розовый и с кроличьей мордашкой. — Мне же нужна компенсация, ведь вряд ли ты планировал уйти не солоно хлебавши, так?

А.М., поймав на себе ее взгляд, чуть помедлил. Не позволяй кровососам играть собой, говаривал отец, не верь им, не верь своим глазам, чувствуй сердцем, где правда…

Милая добрая тетушка?!

А что за темное пятно спряталось в уголке узких и чуть кривых губ? Засохшая бурая точка, оставленная не просто так.

Почему ее идеальный маникюр вдруг кажется растущим прямо на глазах? И что за следы под острейшими кончиками красных ногтей, где из-под лака пробивается желтая крепчайшая вековая кривизна настоящих когтей?

И, если уж ты смотришь в глаза, то заметь в них, бездонных колодцах бездушного хладнокровного убийцы, всех жертв, чья сила и энергия копится в ней уже не одно столетие, и…

— Леди Маргарет из дома Нокто… — А.М сделал паузу. — Прошу вас продемонстрировать подростков с магическими способностями, похищенных вашими наемниками на Северном вокзале. Заявление о пропаже сделано магом Карлом, стоящим рядом со мной. Согласно пункта Договора за номер…

— Ой, все, А.М! — отмахнулась Маргарет. — Не держи меня за дуру.

За спиной Штерна, все плотнее смыкаясь вокруг отряда, шелестели злые голоса, иногда дробно щелкали ненасытные зубы, тянущиеся к живой добыче, как волк к овечье плоти, даже будучи сытым.

— Так…

— Я пригласила детей отдохнуть. — Маргарет недоуменно подняла брови. — Они выспались, поели, бодры и полны сил. Вдруг не захотят уходить с тобой, бездомный маг, перекати-поле, не имеющий ничего, ни веса, ни сил! Слышишь меня?!

Можно ли считать доброй красавицу-лису, что давит кур быстрее, чем ты скажешь «ой-е-ей»? Нет. А считать таковой хозяйку детей Ночи — было бы преступлением. И глупостью. А вот последним А.М точно никогда не отличался.

— Леди Маргарет, согласно…

— Надоел, Штерн! — рявкнула Маргарет, наконец сорвавшись. Глаза разом потемнели, проступили темные сосуды под пористо-творожной кожей. За спиной А.М. темнота и ее жители замерли, готовясь к прыжку и…

— Стоять! — леди хлестнула глазами свою челядь, наплевав на то, какими званиями они обладали в прошлой жизни. — Диана, приведи щенков. Карл, если они вдруг уже мои, будешь забирать?

— Вы не имеет права инициировать более двух…

— Я! ИМЕЮ! ЛЮБОЕ! ПРАВО! — Маргарет рыкнула, чуть не двинувшись к ним. — А ты уверен, А.М, что твои бумаги на самом деле настоящие? В твоей штурмовой группе не должно быть никого с группой крови, отличной от первой положительной, такой универсальной и подходящей всем если нужно, и обязательной для оперативников СК… а тут, передо мной, кроме ее же, но отрицательной, есть и вторая, и даже третья…

Напряжение можно было трогать пальцами, Карл нехорошо усмехался, за спиной разминая руку с зажатым костяным диском, наливающимся алым. Леди Маргарет усмехнулась, явно веселясь:

— Да ладно… Успокойтесь все, я просто решила помочь детям. Вон они, забирайте.

Карл повернул голову, увидев входящую Диану и двух подростков. Как и говорили… с красными, обжечься можно, волосами и… и ботаник, не спутаешь.

— Карл…

Ему пришлось обернуться к ней.

— Я рада, что ты здесь. Я долго ждала.

Леди Маргарет улыбнулась, мелькнула черным языком, облизав губы, шелестящие как чешуя и блеснув клыками.

— Я тоже.

— Что именно?

— Рад, что могу тебя видеть. Это не очень приятно, но радует. Лучше одного только камня и кусков льда вокруг.

— Хорошо. И, Карл…

— Что?

Маргарет улыбнулась, снова став милой и уютной.

— А.М. не поедет с тобой в замок, и не даст эскорт, верно, Штерн?

Штерн промолчал, глядя на нее и переводя взгляд на девчонку с парнишкой. И почему-то ему вдруг стало их очень и очень жаль.

Изнанка мира (разминувшись и опережая)
«Северная стрела», рассекая ночь сверкающим и матовым синим телом, неслась вперед. Энди, впервые попавший в такой состав, мог бы раньше удивиться и пройти его насквозь с фотоаппаратом или просто смартом. Щелкал бы и не перещелкал, столько удивительного оказалось внутри узкой пули нечеловеческого экспресса.

Обтекаемое и созданное для скорости металлическое тело, потрескивающее накапливаемым электричеством в вытянутых спиралях батарей, укрываемых невысокой коренасто-бородатой обслугой, казалось таким неуютным и узким, как подводная лодка изнутри. Но вышло наоборот.

Там, за округлыми стенками из гладкого серебристого металла, прятались просторные салоны для любителей передвигаться сидя и уютные, совершенно немаленькие, комнаты, а не купе, для прочих. В коридоре спокойно расходились два… не всегда человека, а в тамбуре разросся настоящий небольшой подвесной сад, со странными орхидеями невозможно ярких цветов, переплетающимися лианами, украшенными переливами светящихся точек и с летающими колибри.

Ниа и Зубочистка разместились вместе, братья ушли куда-то в головной вагон, где их почти сородичи устроили посиделки с пивом и волынками. Своему Псу госпожа-брухо разрешила улечься на полу, в мягкой шерсти чьей-то белоснежно-пятнистой шкуры. Но предварительно даже не одобрила, а заставила зайти в душ, прячущийся в углу купе Бьерна и Бьярна, в свой, конечно, не пустив.

Рядом с Энди, иногда шипя и даже ударяя лапой, вытянулся золотой кот. Или котенок, тут уж кому как.

Зубочистка, не долго думая и не переодеваясь, завалилась спать, нацепив на глаза маску для сна. Совсем как тетушка Энди, там, дома. Кроме одежды с ней отдыхали две кобуры и парочка ножей, если он правильно заметил с пола.

Ниа, иногда зевая, что-то читала, болтая ногой в шерстяном носке. Она здесь мерзла, несмотря на уют, полный тепла, внутри несущегося через ночь состава. Столица севера, холодная Пальмира-Питер, ждала их ранним утром. Даже магия, не решаясь разрывать время и пространство, не давала составу ехать быстрее.

Энди, водя глазами вслед качающемуся рыже-зеленому носку, задремал, но сон пришел только вместе с выпавшей из рук Ниа книгой. И, может быть, лучше бы этого сна и не было.


Дун! Дун! Дун!

Ночь грохотала барабанами. Вслед им вторили свою гортанную песню сотни смуглых лиц, вымазанных белой краской.

Дун! Дун! Дун!

Ночь пахла джунглями, не спящими под ней, пряными, приторно-сладкими, пахнущими недавним дождем и пролитой петушиной кровью.

Дун! Дун! Дун!

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Маленькие барабаны рокотали не так громко, заставляли пульс стучать сильнее, ускоряя бег крови и пота. ЕЕ пот пах перцем и мятой, выходя наружу вместе со странным напитком, что мамбо, забравшая ее от родителей, заставила выпить перед грохотом барабанов.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Тогда ее звали как-то иначе, но Ниа уже не помнила. Какая разница? Она просто вновь оказалась там же, на очищенной мачете небольшой утоптанной площадке, утоптанной за один вечер, с полыхающим пламенем костра и запахом недавно пролитой птичьей крови. Ею же пахла и сама Ниа, пахла узорами, ловко рисуемыми пальцами мамбо, уведшей ее из дома.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

В пять Ниа увидела прабабушку, смотрящую на нее из-за окна их дома. Бабушка улыбалась темными губами и манила к себе, показывая недавно сплетенную куклу, украшенную красивыми блесткими кругляшами и выкрашенную в красное. Наверное, из-за краски пальцы прабабушки казались синими.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Она вышла к ней, такой обрадовавшейся своей правнучке, улыбалась широко-широко, блестя длинными и острыми желтыми зубами. А Ниа вдруг вспомнила, что прабабушка ушла в лес месяц назад и не вернулась. Но не испугалась, ведь вернувшиеся-от-Барона больше всего любят страх, так говорили взрослые, плюясь через плечо, когда вернулись из леса.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

И Ниа, протянув ручку к странно пахнущему не-человеку, просто достала у нее из груди что-то темное и злое, бьющееся под пальцами и замершее только когда она сильно сжала пальцы. Звонко лопнуло, и отец Ниа, застывший в дверях сарая, увидел, как из пустоты перед дочкой упал почерневший череп.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Колдунья-мамбо приходила к ним постоянно, говорила с Ниа, водила с собой в лес, показывала разное. В деревне мамбо уважали, кормили ее по очереди, носили воду и вкусные лепешки с салом. Мамбо лечила всю округу, защищала нескольких коров и свинок от прилетавших ночью злых духов. И очень хотела Ниа к себе в ученицы.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

А Ниа хотелось уехать в город, там, у бухты, где она была один раз, и остаться там учиться в школе с красиво одетыми девочками, носившими в ушах сережки и говорящих с мамами по маленьким серебристым телефонам. И становиться ученицей старой, пахнущей кофе и табаком мамбо ей ужасно не хотелось.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

В десять лет в деревне построили школу, а приехавшие из самого большого и главного города строгие учителя-отцы, носившие белые воротнички и маленькие кресты, блестевшие узенькими полосками золота, начали набирать смуглую, черную, кофейную, почти белую ребятню в классы, желая привить учение, знания и манеры вместе с настоящей верой.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Отец Сильвестр, молодой, с едва растущей бородкой, как-то шел себе к роднику за водой, помахивая двумя пластиковыми канистрами и глядел по сторонам, ища что-то новое и интересное, так уж его радовало все вокруг, нисколько не напоминающее родину и кажущееся, наверное, тем самым добрым и теплым райским садом, откуда люди разошлись по земле.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Ниа, сидя под большим миртовым деревом занималась самым обычным делом, всегда ее радующим — разговаривала с двумя желтенькими топливцами, приходящими к ней в гости из болота по соседству и рассказывающих интересные новости, касающиеся всех, живущих по краям огромной гниющей лужи.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

У отца Сильвестра, под темной странно-длинной курткой, доходившей до колен, называемой им сутаной, всегда прятались всякие интересные вещи, веселящие ребятню и помогающие найти с ними общий язык в любых ситуациях и случаях, от невесть откуда взявшегося разноцветного кубика, рассыпающегося разными цветами и потом долго собирающегося до лупы, так здорово поджигавшей пойманным солнечным лучом куриный пух.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Ниа, не заметившая отца-иезуита, заливисто смеялась рассказу топливца о нескольких оборотнях-ягуарах, решивших уйти из этого края дальше, поближе к огромным прериям, где пасутся не менее огромные стада коров, но подумавших, что лучше бы срезать… и забывших про извечных врагов, людей-аллигаторов, ждущих своей добычи вдоль гатей и невидимых мысов, прячущихся под болотной водой.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Чуть дрожащие руки отца Сильвестра нырнули к чехлу на поясе, скрываемом сутаной и вернулись, вооруженные странно выглядевшими очками, в медной оправе, с поблескивающими по краям винтами, украшенными крохотными блестящими камешками и вдруг оказавшимися с синими стеклами, окрасившимися под солнцем в алый цвет, блеснувший по направлению Ниа и ее друзей топливцов.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Топливец, взахлеб смеющийся над потешной дракой ягуаров и аллигаторов, хрюкал и плевался водой из мертвых легких, попадавшей Ниа на лицо, но не заставлявшей ее вздрагивать ни от запаха, ни от чего-то другого, ведь эти странные и страшноватые создания всегда старались не попадаться на глаза мамбо, зная, что та отругает Ниа и они больше не смогут разговаривать с девочкой, видевшей не-живых, обитающих на Тонкой границе.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Сутана отца-иезуита, приехавшего в далекую глушь джунглей спасать жизни и души всеми брошенных потомков рабов, влачащих жалкую жизнь в сени языческого культа-вуду, прятала в себе не только странноватые окуляры, светящиеся и горящие самой неподдельной и настоящей ненавистью воина Господа к демонам и бесам.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Топливец, забрызгавший Ниа мутью из закашлявшегося горла, смешанную с алыми прожилками оставшейся крови и черными точками чьей-то отложенной икры, веселился, снова ощущая себя тем самым мальчишкой, что пошел по рыбу, и никогда больше не смог увидеть родителей, вряд ли обрадовавшихся его появлению спустя несколько месяцев черного сна на самом дне, покрытом ковром гниющих водорослей, рыб, змей и костей животных с людьми, попавших на обед к тем, кто оказался сильнее.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Из-под темной ткани, прятавшей за собой всякие веселые чудеса, блеснув солнечным лучом, опасный даже с виду, появился самый большой козырь и уравнитель, хромированный, тридцать восьмого калибра, заряженный непростыми пулями, прятавшими под медной оболочкой порошковое серебро, после выстрела, раскалившись в полете, становящееся жидким и снабженное благословением кардинала, отправившего иезуитов во тьму джунглей.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Ниа успела только вскрикнуть, когда, сильно обжигая ее лицо, загрохотав и едко воняя порохом, просвистела, разрываясь уже внутри головы, пуля из автоматического пистолета, одним выстрелом превратившего вернувшегося чтобы поговорить с человеком, слушавшим его, топливца в куклу с раскрывшейся розой вместо головы.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Отец Сильвестр, вскинув руку, тщательно прицелился в спину убегавшего бесенка, разговаривавшего с маленькой ведьмой в паре десятков шагов от святой и полной благости земли миссии ордена Лойолы, и очень хотел быстрее расквитаться за такую наглость с отродьем Зла и только потом заняться первой встреченной им черной колдуньей, так долго, целых две недели, обманывающей его, прячась внутри трогательно прекрасной тоненькой девочки с кожей цвета кофе с молоком.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Ниа не думала, видя, как переставший быть добрым отец-учитель готов убить несчастного Пепе, всегда скромно сидевшего рядом с Фернанду, не боявшегося заговорить с ней, единственной, умеющей говорить с детьми, так хотящими снова играть, веселиться и рассказывать небылицы настоящим друзьям, таким же, как они, маленьким и верящим в разные чудеса и совершенно не считавшим себя сыновьями какого-то там Зла или князя Тьмы, даже не зная таких слов.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

А Ниа, видя, как убегает ее друг, такой робкий и только внешне такой страшный разозлилась и поняла, что надо спасть его, если не хочет, чтобы и он погиб от переставшего быть добрым и веселым учителя…

Рядом оказался только цыпленок, решивший поохотиться на червей, постоянно выползающих из топливцов. Ниа было жалко цыпленка, но курицы высидят еще, а Пепе у нее один. Как поступить она вдруг поняла сразу и не стала ждать следующего выстрела этого злого падре, прикидывавшегося хорошим с самого своего приезда.

Она сжала его в руке также сильно, как когда-то черное сердце вернувшейся прабабушки, успела схватить трепыхнувшуюся и испугавшуюся крохотную сущность, вырвавшуюся наружу и толкнула ее в отца Сильвестра.

А потом…

Был вертолет, вызванным братьями-иезуитами.

Странный взгляд старшего, отца Филиппе, буравящего Ниа издали и рассматривающего раздавленные кем-то необычные очки.

Мамбо, посреди ночи разбудившая ее и потащившая с собой вглубь огромного мангрового болота, иногда замирающая и заставляющая Ниа сидеть, прижавшись к корням старых скрипучих деревьев, липко касающихся свешивающимися зелеными лохмами с ветвей.

Время пришло.

Время пришло, сказала мамбо, созывая с окрестных деревень тех, кто знал и касался бушующей силами лоа водун, вуду, как называли ее искусство белые люди с крестами под воротниками рубашек.

И сейчас… тогда… в темноте жаркой тропической ночи, посреди сладких испарений джунглей и тихо дышащего огромного болота, при свете сотен факелов, под недовольный клекот красного петуха, цепко взятого за горло темными сухими пальцами мамбо, ударили барабаны…

Дум! Дум! Дум!

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

А Ниа, покачиваясь от выпитого, теплого и густого напитка, чья мята и перец сейчас сочились потом на блестящей обнаженной коже, вдруг стала ритмично, в такт ударам, покачиваться.

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз…

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Папа Легба, проводник мира духов-лоа, шел поприветствовать девочку, чуть не ставшую черной ведьмой-брухо, едва не убившей белого человека со знаком креста и разговаривающую с приходящими в деревню утопленниками.

Папа Легба шел к ней, чтобы навсегда сделать девочку, чей отец был вовсе не почти белый Хосе, пришедшим в деревню спустя три месяца после ее рождения.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Зеленые заросли волновались, но не от ветра или проходящих через них большого кабана, ягуара или ищущих Ниа иезуитов, о нет. Джунгли радовались вливающейся в них силе папы Легба, милостивого и доброго, светлого и дарящего тепло, берущего за руку и показывающего видящим весь пестрый мир лоа, дающий посвященным силы для помощи людям.

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Мамбо, закончившая рисовать узоры на ее теле, улыбнулась, радуясь ученице и широко развела руки, приветствуя колдуна-хунгана, все же пришедшего через все болото по ее просьбе, чтобы помочь закончить ритуал и вызвать сюда уже ждущего…

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Хунган вышел через высокие кусты, раздвинув их крепкими черными руками, отряхнул ночную росу с белого балахона с капюшоном.

Мамбо, улыбаясь, показала на Ниа. Капюшон кивнул. И откинулся, слетая вниз вместе с балахоном. Мамбо охнула. А Ниа вдруг увидела что-то очень интересное.

По темной коже, светясь в темноте после почти разом потухших факелов, плясали пляску змеи, черепа, скелеты и странные фигуры, похожие на людей. Из одежды на нем была лишь алая повязка и несколько крупных бус, стянутых вместе, на шее.

По сторонам зашептали, зашептали, трясясь, но не от несмолкающего и идущего откуда-то из глубины болота ритма. И там же, среди снующих острых спин аллигаторов, белея костяками и зелеными гнилушечными огоньками мертвых глаз, поднимались мертвые. И ниа поняла, кто пришел сейчас и кто стоит перед ней.

Боккор, черный ведун,повелитель теней и тот, кто приветствует Самеди, Барона Субботу, как говорили белые, без папы Легба.

Боккор схватил мамбо за руку, блеснул сталью кривого ножа, аккуратно сделав порез на руке обмякшей колдуньи. Обмакнул палец в темную крови и…

Закончил узор одним мазком на лбу Ниа.

И мир вдруг взорвался…


Энди открыл глаза, поняв, что сон кончился. Лежал, вдруг ощутив себя почти как раньше, задыхаясь и мокрый от холодного пота.

По купе, мешаясь с воздухом из системы вентилирования, плыл сладковато-пряный запах джунглей, вдруг оказавшихся такими близкими. И даже казалось, что где-то неподалеку, прямо за стенкой, стучат барабаны. И кто-то неугомонно, силой десятков голосов, кричит:

— А-е-ее, Легба, а-е-ее!!!

Очень сильно хотелось встать и выйти в тот самый тихий тамбур, с его цветами, зеленью и крохотными блестяще-цветными юркими колибри, висящими в воздухе и похожими на огромных фантастических бабочек. Очень сильно хотелось…

Что такое случилось, как он смог увидеть творившееся в жизни его хозяйки-брухо? Энди не знал и это вроде бы не должно было волновать, но…

Сердце стучало и старалось вырваться из груди, а нос, пусть и едва слушаясь, все ловил и ловил эти странные запахи мангра, тростника, ни разу не виденных цветов, вьюнков, оплетавших огромные деревья со светло-зелеными бородами испанского мха, висящими и лениво колыхающимися почти над землей.

Света не было, выключился сам, скорее всего, ведь в этом поезде вовсе не нужно протягивать руку и выключать. Тут свои законы, и если пассажиры спят, он может потухнуть вот так.

Энди лежал на теплой мягкой шкуре, рядом с порой вздрагивающим котом-подростком и смотрел за окно, где пролетали светлые холодные звезды чужой страны, где он перестал быть сам собой. Смотрел и думал, что не узнает ни одного созвездия, ведь дома они совсем другие. Надо же, а у его дома тоже росло такое дерево, он помнит, как ветер лениво колыхал эти светлые легкие бороды, свисающие вниз… да-а-а.

Он не сразу понял странного чувства, вдруг коснувшегося откуда изнутри, мазнувшего чем-то неприятным и липким, забираясь, казалось, в каждую клеточку мозга, живущего своей жизнью в теле, переставшим слушаться.

Энди понял, что это, когда чуть скосил глаз вбок, глядя на Ниа.

Да ведь он теперь ее полностью, и даже мысли, скорее всего.

А брухо, вдруг проснувшаяся во время его тоски, блестела злыми темными глазами, не отворачиваясь и смотря и смотря на него.

Как смотрела на того… топливца, Пепе.

Глава пятнадцатая: новички, чудо-встреча и еще немало удивления

В берлоге Лимбана могло бы оказаться тесно, если бы не ее размеры. Маловат склад, где сидели до этого? Да, пожалуйста, вот вам еще один, тут куда просторнее. А диваны со стульями сами перетащите.

Молчали недолго, посидели, рассматривая новичков и…

— Я Искра, — красноволосая, в специально драных джинсах и дутом жилете, девчонка подмигнула Алексу. — А вы, значит, наши одноклассники, что ли?

— Да представляли тебя, — буркнул тот, — вы зачем ушли-то с…

— А то ты бы сопротивлялся. — Роберт, поправив очки, покачал головой. — Тебе ствол к голове, а ты такой — геройствуешь, что ли?

Алексу он точно не нравился, весь правильный, аккуратный и… вообще. А вот Мари Роберт показался симпатичным. Спокойный, уверенный, очень хорошо одетый, даже чересчур. Жилетка теплая, воротник рубашки выправлен, галстука не хватает. Хорошо, хот в обычных джинсах. А очки красивые, тонкие и легкие, светятся линзами, а самой оправы почти незаметно, настолько невесомая.

И смотрелся он в очках очень серьезно и круто. Сразу видно, без выпендрежа, что умный. И начитанный.

— Ладно. — Лохматый отлепился от стенки. — Теперь мы все в сборе, вроде как. Наконец-то дальше сможем отправиться.

— А на чем, не знаешь? — поинтересовалась Майка. Немного неприязненно.

К Лохматому большинство так и не привыкло… ну, как большинство? Половина. После Ночного экспресса Алекс и Мари незаметно, но чувствовали какую-то его опеку, в мелочах, но ощущали. А после поездки с Карлом Лохматый смотрел на Злого с неизменным уважением и старался того не задевать. Анни с Майкой и Снег так и не сдружились с верзилой, порой обсуждая втихомолку его самоуверенность и нахальное поведение. Да и… да и была причина для такого, чего уж, Лохматый себя манерами не утруждал.

Лохматый пожал плечами.

— Так, моя сборная отпетых маленьких негодяев и плохих девчонок! — Карл зашел внутрь довольный и широко улыбаясь. — У меня для вас крайне радостная новость!

— Что-то мне как-то тревожно. — сказала Анни.

— Пессимизм, Аннет, к хорошему не приводит! — Карл поднял вверх руку с выставленным указательным пальцем. — Новость отличная, до Пальмиры доберемся за два дня. На автобусе.

Переглянулись уже все. Прошлый автобус из памяти пока не выветрился.

— Ой-вей, мои отважные герои, только жаждущие идти воевать со сборищем упырей, что вы пригорюнились? — хохотнул Карл. — Неужели забоялись… Забоялись, да, как говорится, не умом, а поротой задницей. Ничего, это не просто автобус, такого вы никогда не забудете.

— Двухэтажный? — осведомился Снег, держа руку на плече Майки.

Карл только усмехнулся и… и не ответил. Разве что:

— Собирайте пожитки, голодранцы, нас ждет почти финальный рывок.

И вот тут-то Мари с Майкой начали вздыхать. Пожитки включали в себя не только их собственные и почти родные рюкзаки, но и привезенные от благ какого-то А.М. пять армейских, со станком и прикрученными по боками палатками и тонкими спальными мешками. Внутрь кто-то сердобольный напихал консервов, добавив подвешенных фляг с водой, по две на брата… или сестру, тут уж как смотреть.

И все это хозяйство, нисколько не смущаясь, Карл предлагал им тащить на себе, пусть и не сразу. А чуть позже… Что тут скажешь, какая-такая магия, блин?!

Либман, не скрывающий радости от их ухода, так и расплывался в одной масляной улыбке, тут же сменявшейся еще более маслянисто-жирно-приторной. Разве что на Анни снова смотрел грустно и со вздохами. Да и ладно, тоже мне, нашелся… Мари таких не любила.

— Транспорт! — дворф показал на стоявший перед ними микрофургон, «фольксваген-транспортер», времен детей цветов-хиппи, не иначе, да еще и выкрашенный в совершенно абсурдно-кислотные цвета. Но с полностью сохранившимся хромом.

Карл кашлянул, подозрительно рассматривая машинку со всех сторон.

— Это столица, дружище, — посмеялся Либман, — тут и не на таком рассекают. Чего ты такой серьезный?

— Не, — Карл мотнул бородой, — радуюсь встрече со старым другом. Водитель прилагается?

— Ты еще сомневался?

Ребята обернулись на очередной встреченный женский голос и его хозяйку. И вздохнули, от удивления и, кто-то, с явной завистью.

Высокая, тонкая, с длинными ногами и тонюсенькой талией, в джинсах, как у Карла, в легкой замшевой куртке с бахромой по рукавам и кожаным ремешком, удерживающим светло-золотистые, переливающиеся спрятавшимся в них солнцем, волосы. Чуть раскосые желто-карие глаза, тонкий нос на узком вытянутом лице, кажущимся хрупко-фарфоровым, темные губы и…

— Вы эльф? — поинтересовался Алекс, пялясь на незнакомку так сильно, что Мари в очередной раз разозлилась… Хотя особо было и не с чего.

— Альв, — поправила… девушка, или женщина, или… — Я Арысь.

— Как?! — хором спросили Алекс, Мари и Майка.

— Арысь. У меня плохо с дикцией или…

— У тебя прекрасное произношение, моя милая, — Карл кивнул ей, почему-то вдруг оказавшись погрустневшим, — как и ты сама. Приятно видеть, насколько ты красива.

— М… — Арысь улыбнулась, блеснув странно мелкими и частыми зубками. — Спасибо. А у тебя седая борода, Карл, и одет ты… по-нашему.

— Это верно, — Карл усмехнулся, попутно продемонстрировав футболку, в очередной раз сменившую принт и теперь красовавшуюся «Мегасмертью». — Не поняли они твоего имени, если интересно, по простой причине. Даже я помню Профессора, и понимаю, что такая как ты для людей должна быть, не знаю… Адамиэлью, или что-то такое. А ты Арысь.

— Так удобнее, — беззаботно сказала альв, — быстрее отзываешься. Едем?

— А то! — Карл усмехнулся.

Внутри «фолькс» оказался на удивление обычным. Приходилось даже чуть потесниться, особенно после уложенных рюкзаков. Хотя тут Арысь, молча наблюдавшая за всем творившимся непотребством, не выдержала и расхохоталась.

Какими бы не оказались настоящие эльфы-альвы, отличными от книг с фильмами, смех у нее был потрясающим. Глубоким, рассыпающимся колокольчиками разных тонов, заливистым и заводным.

— На крышу крепите, бестолочи! — Арысь показала на наваренные хромированные трубки, идущие по периметру. — Это же багажник.

Так получилось лучше, не отнять. Теперь внутрь упаковались все, рассевшись, как оказалось, почти с комфортом. Разве что Лохматый, оказавшийся в конце из-за длинных ног, занял весь внутренний багажный отсек.

— Устроились? — поинтересовалась Арысь. — Тронулись. Либман!

— Да?

— Ты все-таки жадный подонок и обманщик. Ты мне залил в бак обычный бензин, а я просила ваш.

Либман, как ни в чем не бывало, развел руками. Вроде как — а чего я? Я ничего…

Арысь поджала губы, покачала головой и выставила в окно руку, второй потянувшись к запястью.

— Ой нет… — прошептал Либман.

— Сам напросился.

Альв рванула один из браслетов, неширокий ободок из почти настоящих цветов, лютиков или что-то вроде того. Мари ахнула, увидев, что еще в полете цветы зашевелились, брызгая в стороны разлетающимися боеголовками, оставляющими тонкий цветочный аромат, запах свежей травы после дождя и почти незаметный зеленый след.

Либман, держа в руках какой-то гроссбух стоял совершенно грустный и точно недовольный собственным обманом. На его шапочке, быстро распускаясь, поднимался вверх целый ромашковый куст, а под ногами, разбегаясь по ангару, растет прямо на глазах невысокий и очень густой ковер из травы. Сочно хлопали, раскрываясь, васильки, лютики, мать-и-мачеха, резеда, простенькая кашка и настоящие голландские тюльпаны. Ангар, пропахший маслом, топливом, гоблинами и контрабандной бакалеей в задних комнатах, густо наполнился оживающим под солнцем просыпающимся луговым ароматом.

— Бывайте, спекулянты! — Арысь выставила руку с пальцами знаком «виктори» и несколько раз нажала на клаксон. Риффы Джимми Хендрикса рванули под потолок, вырвались из разъехавшихся ворот и «фолькс», бодро урча двигателем, выкатил наружу.

— Обалдеть! — Алекс высунулся наружу, смотрел, вытаращив глаза, как ангар Либмана превращается в самый настоящий джунгле-пещерный грот и одиноко грустившего остроносого дворфа, превратившегося в парковую живую скульптуру из-за все раскрывающихся и оплетающих его разноцветных усов плюща.

— Мошенник! — Арысь весело стукнула по обтянутому кожей рулю. — Поделом, да, ребятки?!

Ребятки хохотали, все, кроме Злого. Этот просто жевал жвачку.

— Не слишком? — поинтересовался Карл. — Он все же помог…

— Простит, — отмахнулась Арысь, — он же в меня влюблен.

— А в меня?! — возмутилась Анни.

— В тебя?! — альва оглянулась, оценивающе осмотрев ее. — Не… так, искал замену моей персоне.

Отвечать ей Анни не спешила. Глупо спорить из-за какого-то там дворфа, правда? Тем более, ему лет сто, не меньше. И вообще!

Фургон легко вклинился в поток, бегущий по широкой автостраде в обе стороны. И тут они-то и залипли, почти все. Искра и Роберт откровенно скучали, первая рубясь в старенькую портативную приставку, а второй занявшись чтением старого потрепанного тома с желтыми страницами.

А еще Майка, решившая держать класс и раньще бывавшая в столице, со скучающим видом листала какой-то журнал. Лохматый, тоже стараясь не показаться удивленным, достал комикс. К ним все уже привыкли, да и читал детина только про двух героев. Росомаху и Мертвого басс… Дэдпула, точно. Мари даже чуть покраснела, вспомнив, как в первый раз прочитала и перевела имя чудного типа в красно-черном костюме.

— Вы местные? — поинтересовалась Мари.

Искра подмигнула, кивнув, не снимая наушников. Из них доносилось что-то очень бодрое, бьющее битбоксами и чеканящее речитативом. Роберт, отвлекшись, поправил очки и очень серьезно сказал:

— Я с юго-запада, а она… а она не говорит откуда. Но я вроде где-то видел, косплейщицу выпендрежную.

— Кого?

— Косплейшицу, — подсказала остроухая с водительского места. — Смешные люди, одевающиеся как Старый народ и желающие ими быть.

— Они персонажей игр и фильмов повторяют, — буркнул Снег, — и это… аниме.

— А те откуда внешний вид взяли? — ехидно поинтересовалась Арысь. — Сами придумали?

— Разве нет? — Алекс, следящий за ней просто зачарованно, неожиданно начал говорить робко и… как-то еще, задевая уже точно не только Мари. Лохматый косился на него с легким недоумением, граничащим с насмешкой.

Интересно, что сама альва, нет-нет, да бросала на здоровяка очень странный взгляд в зеркало. Мари не понимала, но спрашивать лучше не в машине же, на остановке… Да и зачем ей?

— Вы, люди, все у нас своровали, — заявила Арысь, — ну, те, кто пересекались с нашими, и не только нашими.

— А орки есть? — поинтересовался, с ленцой и ехидно, Лохматый.

Карл, дремавший со шляпой, опущенной на глаза, и без того закрытые очками, почти хрюкнул.

— Серые? Не, серых уже очень давно никто не видел. Да их и не было, так, накрутили-навертели рядом с нами, — беззаботно улыбнулась альва, — мол, мы с ними вроде как воевать должны. Вот, делать нам больше нечего, кроме как войны устраивать.

Карл снова хрюкнул.

— Чего? А то ты не знаешь, что на самом деле…

— Я-то все знаю, только мне нравится слушать твой голос. И всегда нравилось.

Арысь отвернулась от него, вдруг став напряженной. Ответила, помолчав какое-то время.

— Не надо ворошить старое. Договорились?

Карл явно не возражал, удобнее кутаясь в куртку.

— Человечки! — Арысь обернулась. — Во-о-он за тем дылдой есть холодильник, сумка. Там молоко и поесть.

— А молоко зачем? — удивилась Майка.

— Если это настоящее молоко, — Роберт не отрывался от фолианта, — то в нем все же есть кальций, а он, как известно, необходим для костей. Особенно нам в период полового созревания и подросткового роста. А наша водитель, надо полагать со свойственным ее племени беззаботным отношениям к нам, коротко живущим обезьянкам, полагает, что мы еще растем.

— А вы еще и растете, умник… — Арысь рассмеялась. — Смотри-ка, какой маленький, а уже такой нахал. Есть не хочешь?

— Хочу. — Роберт закрыл гримуар, оказавшийся в настоящем кожаном переплете. — Потому умолкаю и готов пить молоко, а есть, если дадут вместо сандвича, даже пряник.

— Ой, какой умничка все же, — Арысь усмехнулась. — Эй, громила, ты покормишь товарищей?

Лохматый, блеснув оскалом улыбки, полез за едой. И…

— Это ж доннеры.

Можно было не оглядываться, запах говорил сам за себя. Даже не видя, узнаешь рубленую курицу, завернутую в тонкую лепешку, с салатом и соусом.

— С молоком?!

— Эльфы едят мясо?!!

— А они утром еще не мяукали?!

Карл приподнял шляпу и посмотрел назад. Кашлянул, явно не очень довольный собственным неожиданным пробуждением. Стало слышно мотор и сигналы по сторонам. Темные глаза сурово пробежались по всем.

— Альвы едят тоже самое, что и мы. Они не коровы, чтобы питаться травой и яблоками, особенно кочевые, дикие, которым иногда на своих двоих охотиться приходится. Это, кадеты, курица, чтоб мне лопнуть на месте. А вот с молоком, все же промашка. Арысь, признайся честно — специально?!

Та пожала плечами.

— Да ладно, у нас же вода есть, — Алекс полез в рюкзак, достал флягу, — вот, кому надо…

— Алекс! — рявкнул Карл. — Ты балбес! Я куда сказал их пока закрепить? На рюкзаки!

— Остановить? — спросила Арысь. — Мне бы тоже в маркет зайти, купить шоколада девчонкам.

Мари даже не стала удивляться. Ну, а чему? Поду-м-а-а-а-е-ешь…

Три недели назад она считала, что у нее способности из-за какой-то мутации, и она, самая настоящая, мутант.

Две недели назад стало ясна вся ее огромная ошибка, и таких, как они с Анни, оказалось куда больше.

Десять дней в ту же сторону… и в электричке их чуть не уничтожил первый встречный из Старого народа.

А совсем недавно их катил в себе поезд, где сама Мари, дурила Алекс и Лохматый могли стать ужином. Жидким ужином.

А тут…

А тут просто эльфийка, пусть и не как в книжках, уже сама вовсю наворачивает доннер и хочет купить подружкам шоколаду. Интересно одно: молочный или настоящий горько-темный, чтобы хотя бы как-то талии поддерживать, все-таки эльфийки.

— О! — Арысь кивнула куда-то вперед. — Фон там… мафкет.

— Ты прожуй сперва, что ли… — Карл покосился на нее. — И, вообще, за рулем стоит есть?

— Могу пефефефть… Пофедеф?

— Не, — Карл отмахнулся, — права давно закончились. Новые не получил.

— Как фкафефь… чефт… Деффитефь, опафдыфаем!

Что?! Мари, все же решившаяся глотнуть молока, оказавшегося вовсе даже и не молоком, а чем-то шоколадно-банановым, успела упереться ногами в пол и поднять бутылочку.

Арысь, неожиданно решившая ехать быстрее, щелкнула тумблером, раскрывая панель. Из недра машины, сухо щелкая телескопической «ногой», появился странный рычаг, тут же оказавшийся в ее руке.

— Ох, блин. — сказал Карл и накинул ремень безопасности.

— Это ж как люди в черном… — прошептал Алекс, смотря на альву горящими и восхищенными глазами.

А ответить ему никто и не смог.

«Фолькс» засвистел, выбросив позади несколько ярких синих выхлопов. И рванул вперед, как скаковая лошадь под жокеем на финише. Их вдавило в спинки, чья-то еда разлетелась, кусочки курицы медленно-медленно крутились, как в невесомости. Искра, едва успевшая поймать приставку, что-то там кричала, громко и не очень вежливо.

А садист Карл, пробежавшись пальцами по магнитоле, еще и включил что-то старое, с гитарами, жужжащим басом и пульсирующими барабанами.

— Это классика, кадеты! — он обернулся. — Ехать, так под «Параноид»!!!

Да какая разница?!

Фургон вырвался на выделенную полосу для общественного транспорта, лихо огибая длинные автобусы и наглые короткие маршрутные такси, вклиниваясь, когда необходимо, между легковушками в соседнем. Им сигналили, кричали вслед, но альва и ее пассажиры, на старом хипповом «фольксе» неслись жутко красивыми и стремительными зигзагами, под вопли дедушки Оззи из колонок.

Мари, боясь взглянуть в лобовое, отвернулась, зажмурившись. И, все же, приоткрыла один глаз, поняв, что кто-то, почти такой же, ка они, сейчас смотрит вслед. И…

Со стаканами колы и гамбургерами, приоткрыв рты, у желтой машины с аварийной полосой «Горсвет» на борту, в серых рабочих комбинезонах и темных очках, на них обалдело пялились здоровяк с густыми длинными кудрями, тонкая светлая красотка и кубический крепыш. И, почему, интересно?!

Глава шестнадцатая: грубо разбуженные осенние звезды

— Очуметь… — Снег все никак не мог прийти в себя. — Куда ж так гнать, а?!

Арысь и две ее сестры, хлебая из одной глубокой миски наваристый походный ужин, в какой уже раз хохотали над его несчастным лицом. Снегу не повезло, тест на космонавта он бы точно не прошел. И в кусты, поодаль от лагеря альвов бегал несколько раз, возвращаясь позеленев и вытирая холодный пот.

— Нам точно надо не ехать в ночь? — Искра, уже отстиравшая от чьего-то молока свою теплую жилетку, села рядом с Карлом.

— Почему спрашиваешь?

— Ну…

Карл отставил свою миску с рагу из заячьей травы, грибов, каких-то корешков и ежей. Присмотрелся к новенькой, сложив пальцы очередной интересной загогулиной.

— Ты видишь?

— Не видит она… — бормотнула спящая альва с зелено-лазоревыми мелкими косичками, откликающаяся на Окто. — Чуять может, даже мне понятно.

— Я боевой маг, не кто-то другой, — буркнул Карл, — мне простительно. Что ты чуешь?

— Опять кто-то ищет, — Искра поежилась, — как неделю назад, не как Маргарет со своими, иначе…

— Что-то ничего такого не ощущаю, — Окто закуталась в одеяло и повернулась на бок, — это у нее от нервов, не иначе. Или ежей никогда не ела, поплохело.

Искра фыркнула, уйдя к костру и своим. Вернее, своими они ей пока еще точно не стали, но все же лучше, чем эти…

Фургонов, внедорожников и даже пары грузовиков альвов хватало настолько, чтобы полностью заставить огромную поляну посреди леса. Какие тут сказки, когда вместо коней — машины, одеты как форменные хиппи, тренькают на самых обычных гитарах, а на кострах готовят, если не врут, самых обычных ежиков?! Эльфы, тоже мне…

— Курица, — буркнул Роберт, блестя бликами от костра, — самая обычная, даже не из деревни.

— Что? — не поняла Искра.

— Какие ежи, ты чего? — он поморщился. — Курица, говорю. Голову морочат зачем-то.

— Курица, — проворчал Лохматый, — ну-ну…

— Ты не согласен?

— Куропатки, говорю, это, и даже несколько перепелов. Где они их тут нашли-то?

— Почему уверен? — заинтересовалась эта… пухлая… как ее там… Мари, точно. Идиотское имя какое-то, какая, нафиг, Мари?

— Сам ловил и стрелял, — Лохматый покосился на ее миску, — если не будешь, так я б доел. Что-то очень сильно есть хочется.

— Да, пожалуйста, — Мари протянула ему свою, почти не тронутую порцию. Взгляды новенькой на ее живот заставляли нервничать. — А ты охотился?

— Как и вся семья… Спасибо. — тот начал есть, жадно, наплевав на меленькие косточки и грызя их по-собачьи громко. — Вкусно, мм-м.

— Куропатки-то ладно. — Алекс, лежащий головой на рюкзаке, что-то делал с колесами доски. — Лес, вы посмотрите, какой… Разве у столицы такие дремучие сохранились?

— Кстати, — Лохматый запил чем-то терпким и сладким, выданным альвами, — кстати, да. Редкий лес для здешних мест. Прям как у нас.

— А ты откуда? — вдруг, явно сама удивившись, спросила Искра.

— Ну… — Лохматый кивнул головой куда-то назад. — Издалека. Где тайга с тундрой чуть друг в друга не залезают. Мои там давно живут.

— Лохматый… — Анни наклонилась к нему. — А у тебя все хорошо в семье?

— Да.

— А что ты тогда натворил?

Лохматый хлебом протер миску полностью, собрал подливу.

— Ничего. Зачем мне что-то творить?

— Ну… — Анни оглянулась, посмотрела на всех. — Искра, а…

Та показала ей средний палец и отвернулась.

Роберт пожал плечами.

— Бабушки недавно не стало. Родители, мм-м…

— Вот именно! — Анни повернулась к Лохматому снова, вцепилась взглядом. — Почему? У всех проблемы, что-то не так, мама или отец только, если не дед с бабкой. А у тебя же — семья. Почему ты здесь?

Тот хмыкнул.

— Если скажу, что знал всю свою жизнь про это, поверишь?

Та точно не поверила.

— Чего ты удивляешься? Каждое поколение семьи отдает кого-то им, — Лохматый кивнул на Карла, треплящегося с альвами у костра, — давно уже.

— Вот ведь… — Майка покачала головой, не веря. — И ты с ними встречался?

Лохматый мотнул кудлатой головой.

— Нет. И писем они никогда не писали. Незачем, края у нас хоть глухие, но раньше… раньше чего только не случалось. Не любят нас люди.

— Так чистый маг? — спросил Роберт. — Если каждое поколение?

Лохматый не ответил, уставившись в огонь. Его заметно клонило в сон.

— Эй, здоровяк! — подошедший альв протянул ему кусок хлеба и еще одну кружку. — На вот, держи, ты не выглядишь наевшимся.

— Опять эта сладкая дрянь?

— Эта дрянь восстановит твои силы и даже даст еще, вам скоро пешком идти, тебе пригодится. И это не просто хлеб, это наш хлеб, ешь.

Странно, но здоровяк не спорил. Да и вообще, казался каким-то ленивым, неуверенно взяв горбушку с кружкой и начав вяло жевать. Может быть, он заболел? Мари хотела бы проверить хотя бы температуру.

— Да ты спишь, человечище, — Арысь, возникнув из-за ее спины, улыбалась, уперев руки в бока. — Давай-ка, Ворон, помоги ему.

Альв, названный Вороном, согласно кивнул, уже подхватывая клюющего носом Лохматого, легко поднял, кажущийся по-детски тонким рядом с его махиной, почти взвалил себе на плечи и повел к «фольксу».

— Ваш наставник общается с нашими старшими, — Арысь присела на освободившееся место, уставилась в костер янтарно переливающимися медовыми глазами. — а я вот решила прийти к вам посидеть, поговорить. Вы как, детки?

— Да не такие уж мы и детки, — съязвила Искра, — даже можем сами о себе побеспокоится.

— Ай, какая ты… — Арысь поправила волосы, выбившиеся из-под шнурка и переливающиеся золотом в прыгающем пламени. — Вся колкая, язвительная, самостоятельная… ну, так и правильно. Смотри только, не перегори раньше времени, Искорка.

— Да уж справлюсь как-нибудь!

— Ну-ну, — Арысь посмотрела на Алекса, зачарованно пялившегося на нее, — смотрю, она у тебя перехватила звание бунтаря вашей банды?

— А-а-а…

Альва отмахнулась.

— С вами, людьми, особенно такими маленькими, все же просто. Вы сами не замечаете, как подсказываете про себя все возможное. Зачем вот тебе скейт, малыш? А я тебе скажу — тебе так захотелось и ты его взял, потому что Карл решил не связываться и дать тебе побыть немного ребенком.

— Чего скейт сразу?!

— Ты бы его хотя бы, не знаю, покрасил снизу, такую змеищу запомнить легко. А вас и впрямь ищут. Много кто, и хороших среди них мало. Слух идет все шире, кругами, и сильнее, как эхо в пещере, за ваши милые головки и вон ту, бородатую и седую, дают ой-ой сколько всякого добра.

— И часто так случается в этом мире? — поинтересовалась Майка.

— Ну… — Арысь наклонила голову к плечу, чуть смутившись, что ли… — Сейчас часто. Раньше не очень, раньше такие заказы всплывали и тут же искали заказчиков. Нас и так мало по сравнению с людьми, зачем кому-то искать, пусть и неполноценных, но магов, в мирное время. Тем более, боевых… да еще и с Карлом. Понятно, на дворе времена не хорошие, и сейчас Карл не сможет позвать своих в любое место, да и звать некого… Пока некого.

— Их было много? — Снег, накинув куртку на себя и Майку, сидел с ней в обнимку. Никого такое не смущало, совсем.

— Много никогда не бывает. Достаточно, скажем так… — Арысь покосилась на Карла, над чем-то заливисто смеющегося у костра. — Вы нужны не только ему, дети. Вы нужны самим нашим мирам, обоим. Для равновесия, слишком много странного происходит прямо сейчас, и все чаще и чаще.

— А разве некому следить за порядком, кроме СК и боевых магов? — Роберт, не переставая читать, поправил очки. И как он умудряется видеть в свете костра, так и читалось в глазах Мари и Анни. Да и Искры, порой косившейся на умника, тоже.

— СК это люди, и немножко магов-отщепенцев, чуточку дворфов без клана и кроху наших, городских. И иногда встречаются единицы кого-то еще. А людей у нас, у Старого народа, не любят. А живущие у Тонкой границы предпочитают ими питаться, а не сотрудничать. Боевых магов… — Арысь палочкой разгребла головни, подняв облачко золы. — Их сейчас почти не осталось.

— И что нас ищет кто-то непонятный и назначает награду за головы, разве не беспокоит других, настоящих, магов, если мы так важны? — Алекс, все еще обиженно старающийся не смотреть на нее, не выдержал.

— Ну… — Арысь сложила пальцы на обеих руках непонятной скруткой, похожей на те, что порой делал Карл, и, совершенно как он, взглянула на Алекса. — Ну… малыш, с одним… одной, ты даже знаком.

— Вуаль?

— Да, пусть будет вуаль. Она из числа Совета, и она вам помогала. Но здесь не ее земля, и, наверняка, даже рисковала.

— Кто здесь главный? — Роберт так и не отрывался от чтения.

— Мм-м, Старик. Вы вряд ли увидитесь с ним раньше, чем окончите свою… свое ПТУ.

— Почему?

— Почему встретитесь не раньше?

— ПТУ. Что это вообще?

— А-а-а… Профессиональное техническое училище, раньше в таких обучали слесарей, токарей, механиков, строите…

— Не университет, короче, и не академия, — резюмировала Искра, — не очень романтично. То ли дело в академии, там, наверное, ректоры…

Мари уставилась на нее, удивленная и… И понявшая, что та смеется. Точно, вон, бесенята в глазах так и прыгают.

— Так почему не увидимся раньше выпуска? — продолжал гнуть линию упорный Роберт.

Альва усмехнулась, глядя на уже угасающий костер. Угли ворочались, сжимаясь все больше, брызгали огненным брызгами, тлели едва заметным жаром.

— Все остывает, мальчик, становится памятью о себе. Так и с магами, если вдуматься, с нами, Старым народом. Совет после подписания Договора поделил волшебный мир на зоны, и каждый заперся в своей. Старику досталось жить с Ледяным замком у самой границы, а он очень не любит Карла и его товарищей.

— Почему?

— Какой ты любопытный, посмотрите-ка! — Альва кривовато усмехнулась. — Хватит вопросов про ваше будущее, сами разберетесь.

Ворон, незаметно вернувшийся, согласно кивнул. Сел рядом, на траву, вытянув длинные и сильные, как у оленя, ноги, достал откуда-то пучок ровных тонких палочек, начал строгать.

— Вы стреляете из луков? — поинтересовалась Анни, заинтересованно наблюдая за ним.

Ворон кивнул, мотнув прямыми черными волосами, закрывающими загорелое худое лицо с вытянутыми глазами.

— Мы стреляем из всего, из чего можно это делать, девочка. — Арысь откуда-то извлекла метательный нож, подкинула и швырнула в борт ближнего грузовика. Звонко стукнуло, и последки костра отразились в камне на его рукояти, торчавшей в бортовой доске. — И метаем все возможное. Нам по-другому никак.

И столько тоски мелькнуло в голосе этой красавицы, вдруг разом потемневшей, что никто не продолжил разговор. Как бы не хотелось узнать — почему они стали кочевниками, легко отыскивающими непроходимый лес посреди центральной части страны и спокойно едущими через него без любого признака дороги.

Из-за спины Майки вдруг мягко и ласково запели серебряными голосами струны. Оглянуться она не успела, еще один альв вырос рядом. Чуть ниже Ворона и Арысь, хрупкий, похожий на подростка, с удивительно плавной и небольшой гитарой как-то чудно вытянутых линий корпуса и грифа.

Мелодий плыла над поляной, вымывая ненужные вопросы из головы, заставляла теснее прижиматься к плечу соседа, смотреть в угасающий костер, моргающий потухающими желто-багровыми рдеющими глазами, ясно чувствовать неожиданное для осени тепло странного леса, хранящего золотую листву и даже почти не пожелтевшую густую траву поляны.

Откуда-то из леса, желтые, зеленые и белые, выскочили крохи-огоньки, расселись рядом на поляне, перемигиваясь друг другу. Роберт, быстро перелистывая страницы своего фолианта, открыл и показал всем небольшую гравюру, подписанную «светильки». Микроскопически маленькие существа, как колибри, быстро-быстро, машущие светящимися крыльями, слетались на песню без слов, усеивая траву переливами новогодних живых гирлянд.

Темное пятно, показавшееся у деревьев, с шумным вздохом осело, замерло глыбой почти черного меха, оказавшись самым настоящим медведем. И рядом, совершенно не боясь его, прятались три небольших существа, с ног до головы в зелено-коричневом, кажущимся не одеждой, а их кожей. В руках гости держали мягко светившиеся гнилушки, обмотанные хитро сплетенной травой, никогда ранее не виденной никем из подростков, впитывающей свет и разгорающейся все сильнее.

Музыка, совершенно незнакомая, пульсирующая ломаным ритмом, как не играют люди, заставляла вслушиваться, затягивала, приоткрывала что-то внутри, что-то, дающее ответы само по себе. И машины, спящие по кругу, тоже менялись, показывая себя настоящих, спрятанных под остатками магии хозяев, сохраняющих остатки своей настоящей жизни в них, и не тратящих силу на себя, став такими похожими на людей.

Вытянутые крутобокие ладьи-повозки, опирающиеся на четыре моста, казавшиеся невесомыми, с серебристо-зелеными бортами, покрытыми эмалью и филигранными узорами, дремали под масками грузовичков.

Их товарищи, чуть меньше и уже, скоростные и желающие лететь, ловя воздух и небо лебедиными прижатыми крыльями, сплетенными из полупрозрачного и светящегося изнутри металла, распустили камуфляж из стали, пластика и краски, показавшись на пару мгновений настоящими.

Мари оглянулась, глядя на их пузатенько-глазастого добряка, прячущегося под улыбающейся мордой фургона «фольксвагена». И улыбнулась, понимая, что им досталась самая настоящая боевая колесница, также попирающая землю четырьмя колесами, но в остальном… В остальном она оказалась другой. С хищно вытянутой мордой атакующего дельфина, выпуклыми плечами-щитами, закрывающими сидящих внутри, с выгнутым хвостом и почти авиационными соплами, переливающимися золотистыми дымками спящего неведомого двигателя. Вот так дела.

Мелодия плыла и плыла, убаюкивая и открывая глаза на такие очевидные вещи, что не заметишь, если не захочешь, как вот этот лес, вовсе не из обычных вязов, кленов или даже дубов с каштанами. Высокие и прямые, переливающиеся корой золотые ясени слушали песню дикого альва, когда-то давно бывшего хозяином здесь и повсюду, куда дотягивался его взор и доносили быстрые ноги.

Звезды, такие ясно видные при совсем погасших кострах, мерцали ровным спокойным светом, смотря вниз на кусочек старого мира, помня его и радуясь неожиданной новой встрече. Даже ветер обходил стороной стойбище древних кочевников, пустивших на приют десяток получеловеческих подростков и одного, очень слабого, мага. Лес радовался им, дарил свое сохраненное с лета тепло, не заставляя одевать куртки или лезть в спальные мешки. А трава, такая мягкая и нежная, так и манила прилечь прямо на нее.

Мари, незаметно улегшаяся и положив голову на живот Анни, смотрела вверх. Как же это красиво…

Никогда раньше им не случалось выбраться из города вот так, в темноту ночи, без фонарей, заслоняющих собой просто звездное небо. Искрящееся мириадами пульсирующих светлых алмазов, переливающихся дрожащим светом на черном бархате неба. И луна… такая огромная и такая светлая, смотрящая вниз своим вечно задорным морским коньком, окутанная по краешку мягким опаловым отблеском, едва заметным глазу.

Как красиво…

Алую полосу, вдруг мелькнувшую над качающимися ясенями, перечеркнувшую звезды, она проводила почти засыпая. Пока та не упала к ним, разгораясь сильнее и вдруг сильно завыв.

И еще… и еще…

Вспыхнула небольшая палатка, поставленная альвами у деревьев. Прыснули в стороны, разлетевшись испуганной круговертью, светильки. Медведь, зарычав, встал на задние лапы. А в было потухший костер, неожиданно жадно загудевший, воткнулась, сочно чмокнув землей, толстая длинная стрела, увитая дрожащей огненной змеей.

— Уводи их! — Ворон вскочил, завел руку за спину и вернул с чем-то чуть изогнутым. — Серые!

Тряхнул рукой, вдруг покрывшейся плотной чешуей наруча, а изогнутое, на глазах, выросло, превращаясь в лук, загудевший тетивой. Сумка на боку Ворона стала колчаном так неуловимо, что Мари только ойкнула.

Альв вытянул стрелу, светящуюся молочным светом, вскинул лук и выпустил ее, мелькнувшую навстречу падающим, чаще и чаще, алой светящимся противницам. Белая сверкающая нить взмыла вверх, пропадая где-то неподалеку. Рыкающий крик донесся почти сразу. Ворон оглянулся на Арысь, уже держащую в руках такой же натянутый лук.

— Уведи их!

— Нет!

— Мы нарушим все законы гостеприимства, Арысь! — только сейчас Мари поняла, насколько стар его голос и увидела, вздрогнув, холод столетий, мелькающий в глазах такого вроде бы молодого Древнего. — Уводи!

Арысь протянула к нему руку, замерла… И согласилась.

— Пойдемте, дети. — Она моргнула, глядя на убегающего к деревьям Ворона. — Кто мы, если забудем свои обычаи, кем станем? Уходим.

Карл, уже стоящий рядом с вновь обычным «фольксвагеном», явно не хотел спорить с ней.

Изнанка мира: серо-каменный лик Северной Пальмиры (заметно опередив)
Город Энди не понравился. Странно, но это так, хотя… Как может понравится что-то, когда ты ходишь как робот и все? То-то… Но не нравился и все тут. Хотя был очень красивым, даже в его полусонном состоянии стало понятно сразу. Откуда узнал? Да просто Ниа решили прогуляться, ожидая какой-то важной встречи.

Они мерили ногами его улочки, рассеченные каналами, переходили по мостам, очень разным и похожим одновременно, срезали через узкие подворотни, ведшие в высокие дворцы-колодцы, и, снова и снова, выходили на главный, кажущийся бесконечным, проспект. Братья-медвежата отправились искать именно кого-то нужного, переодевшись в одинаковые кожаные байкерские куртки с камуфлированными брюками, заправив их в армейские ботинки, да став вообще неотличимыми внешне. А Зубочистка решила составить компанию нанимательнице, нацепив длинную милитари-парку, прячущую под собой нехилых размеров арсенал.

Она же настояла на покупке для Энди чего-то более теплого, справедливо заметив, что мулаткой тут никого не удивишь, а вот парнишка, одетый только в летнюю джинсовку, выглядит совершенно не по погоде. Что правда, то правда, тут согласилась даже госпожа-брухо.

Потому то сейчас Энди хотя бы не ощущал ветра, проникающего в его старую одежду как не застегнись, и тянущего вместе с собой то пропадающую, то снова сыплящую морось. Да и ботинки, высокие и спортивные, ему попались замечательные. И хорошо, что тело не ощущало себя, как раньше, ну, подумаешь, стер пятки… так боли-то не чувствует.

Ниа, как задавшись целью увидеть побольше, шла как заведенная. И если Зубочистка, даже захоти, не смогла бы понять происходящего с брухо, то вот Энди-Пес понимал, хотел того, или нет. Ведьма злилась, нарезала километры, стаптывая удобные сапожки вместо шпилек, и злилась. Два почему-то заметных Энди лоа тощими ободранными птицами вились у нее над плечами. А от самой Ниа так и разбегались в сторону черно-алые искорки плохого настроения.

Красные, желтые, белые, голубые, терракотовые старые высокие здания, выстроившиеся вдоль проспекта, из-за ветра и косого дождя казались одинаково серо-безликими. И даже красивые скульптуры и купол на углу одного, действительно серого, поднимающегося напротив длинного собора с колоннадой, дела не поправили. Ниа, накинув капюшон, осмотрела и то и то как обычное тростниковое бунгало у себя на родине. Задрала голову, явно надеясь увидеть хотя бы лучик солнца, хоть один просвет низкого мрачного неба… но не вышло.

И тут обоим, и молча-покорно топчущемуся Энди, и невозмутимой Зубочистке стало предельно ясно что с ней. Кофейно-яркая ведьма, совершенно точно, жутко соскучилась по солнцу и теплу.

Когда они добрели до моста, украшенного людьми, укрощающими вздыбившихся коней, наемница не выдержала:

— Может, хотя бы чаю попьем, вон там, впереди, есть местечко. Парни все равно позвонят не раньше, чем через два часа.

Ниа, нервно попинывая ни в чем не повинную чугунную решетку моста, покосилась на Зубочистку с таким видом, как ожидая подвоха. Но спокойное лицо той ничего, кроме усталости и легкого раздражения от вездесущей сырости, не отражало.

— Хорошо. Пес, зайдем, сядешь за столик позади меня. А я закажу тебе чего-нибудь, будешь есть и пить, чтобы не сидеть просто так, привлекая внимания. Понял?

Энди понял, но ответить не смог. Да и занятие себе нашел куда интереснее, чем снова соглашаться с обязательным предложением хозяйки. Он смотрел в зеленовато-темную реку, или канал, бугрящуюся круглыми горбами волн. И видел совершенно невероятное… хотя сейчас удивить его уже стало сложно. Но вот это… эти…

Две милые мордашки смотрели из-под воды, с интересом и… читаемым аппетитом. Пару раз они подмигивали Энди и призывно махали руками, странно замедленно двигаясь в толще воды. Светлые волосы, качались за головой, легкие и невесомые, растворяясь в темноте реки. И один раз улыбнулись… по очереди. Знакомиться с ними Энди точно расхотел.

Как-то раз в океанариуме видел барракуду. Вот что-то такое же, только страшнее, мелькнуло в приоткрытых бледно-лягушачьих ртах. Рыболовные крючки в два ряжа, костные и очень острые.

— Что он застыл? — поинтересовалась Зубочистка, всмотрелась. — А, вон оно как… Жалко, гранаты нет. Да и не кинешь, а то сейчас бы порыбачила.

Ниа подошла, остановившись рядом с Энди-Псом. Посмотрела, встретившись глазами с одной из… русалками их назвать Энди бы не хотелось.

— Вольные охотницы, пусть себе. Пошли пить чай, этот мерзкий город проморозил до костей.

— Разве маги не могут контролировать температуру? — пряча ехидность спросила Зубочистка.

— Могут. Только тратить на это силы мне не хочется, пригодятся. Пошли!

Внутри забегаловки оказалось странно уютно и тепло. Энди, следуя указаниям госпожи, сел прямо за ней, поставив клетку с котом на диванчик. С живым и шипящим подарком Ниа решила больше не расставаться.

— Приоткрой переноску и погладь, ему нужна ласка. — Брухо отвернулась к официанту. — Чай с молоком и имбирем.

— Но…

— Не сможете сделать?

— Сделаем.

Энди, открыв крышку, протянул руку внутрь. Было ли ему страшно? Очень, когти у зверя, пусть и небольшого, оказались внушительные. Но бить его кот не стал, лишь настороженно нюхал заледеневшую руку. И вдруг, резко оказавшись рядом, ткнулся прямо лобастой теплой головой, подставляя — давай, чеши и гладь.

— Вот это он урчать… — протянула Зубочистка. — Думала, порвет нашего молчуна.

Ниа не ответила, оглядываясь.

— Хорошее место, — повторила Зубочистка, — Кудре понравится.

— Кому?

— Проводнику и хозяину транспорта.

— Почему понравится?

Зубочистка огляделась, кивнув на стены. Те оказались покрыты камнем, серым и холодным.

— Он из лесовиков, не любит, когда дерево используют.

— Старый?

— Типа того. — наемница вооружилась своей металлической подружкой, закинула в рот. — Он этот… боровик, жил в бору, когда те тут случались. Потом один очень ретивый царь-реформатор решил прорубить окно на запад, а если на запад, да у моря, то нужны корабли. И больше тут никто дубов и не видел отродясь. А Кудря перебрался в березовую дубраву, понимая, что дегтя и угля людям нужно, но дубрава все же важнее. Только не подумал о том, что местная березка в наше время, да и раньше, окажется очень популярной у мебельщиков. Пришлось, понимаешь, лесовику перебираться в город.

— Понимаю, проводник точно хороший.

— Все окрестности знает, отсюда и до фьордов, где только не бродил, если не врет. Может, сможем и троллей обойти. Кудря их не очень жалует, говорит, что дикие, драться любят, и чаще всего, до смерти. Раньше, рассказывал, проще были.

— Ты ему веришь?

Энди все гладил и гладил кота, не останавливаясь, вдруг ощутив собственную руку… На миг, но ощутив.

— Верю. Что дикие, говорила же, вон у меня, шрамы от них, как раз.Какую-то шишку из столицы разок возили, очень уж ему хотелось увидеть реликтовых чудовищ, даже карабин-слонобой прихватил.

— Пригодился?

— Вместо костыля потом использовал, пока мы до людей возвращались. Троллхьёлланд место такое… Зря ты морем не пошла, или не наняла вертушку.

— Я не могу доверять людям в этом деле. Они продажны.

— Это верно, меня купить сложно, но можно.

— Своих кораблей у нас нет, — Ниа отхлебнула принесенного чаю, нахмурилась, но ничего не сказала. — А те, кто может меня искать… они точно знают, к кому пойдут такие же, как я.

— Снова будет война? — Зубочистка смотрела на нее очень внимательно.

— Боишься?

— Нет, боялась бы, не сидела с тобой. Хочу понять, какую сторону выбрать, и на сколько. Потому что конец ваших, магов, разборок крайне предсказуем, уж поверь, историей этих ваших противостояний специально увлекалась.

— И какой?

— Дагоррат. — Зубочистка откинулась на спинку стула, смотря на Ниа очень внимательно, если судить по голосу, конечно, глаз на затылке у Энди не было. По голосу, конечно, как еще? Когда так спокойно и медленно говорят, то смотрят обязательно внимательно.

— Прямо так?

Дагоррат… Энди покатал на языке название, что-то припомнив, но…

— А как еще называть выжженные до костей земли провинции в Африке? А сейчас, после Лондона, можно ожидать чего угодно. Мы давно все подмечаем.

— Что?

— Вам тесно в нашем мире, и вы хотите вернуть его себе.

Ниа усмехнулась.

— А ты против?

— Мне нравится сосуществование, даже очень. Мне нравится пользоваться алхимией там, где не поможет просто медицина. Очень люблю отдыхать на золотых песках Арабистана, закрытой части, там… там много интересного и красивого.

— Но больше всего ты любишь же другое… — протянула Ниа. — Так?!

— Да. — согласилась Зубочистка. — Больше всего я люблю свой девятимиллиметровый в кобуре и специальные боеприпасы, что остановят почти всех известных мне магов. Если действовать правильно.

— Тебе доводилось? — медово пропела брухо. Энди вдруг вздрогнул, когда хвост лоа прошелся по его шее, невидимый для наемницы.

— Может быть… — Зубочистка усмехнулась в ответ. — Может быть… что и нет. Играет роль?

— Никакой.

Брухо врала, Энди знал это наверняка.

— Ты устала, красотка, — наемница явно усмехнулась в ответ, — не стоит нам цепляться с тобой из-за предположений и разницы наших статусов.

— Согласна. Вернемся к проводнику. Что мне надо знать еще?

— Ну… Его машина — его же дом.

— Что за машина?

— Армейский грузовик-вездеход, правда, мало что осталось родного, разве что внешне. Дворфы постарались, он им оказывает ряд услуг, когда катается в Троллхьёлланд. Нагорья троллей богаты всякими интересными камешками, а коротышки их любят.

— Почему не заберут вместе с… с…

— Троллхьёлланд?

— Да, почему?

— Согласно Договора — исконные жители остаются и владеют в тех областях, где нет людей. А люди там не селятся.

— Почему?

Зубочистка хмыкнула, явно удивившись вопросу.

— Логично же, что из-за троллей.

— Интересно… люди в них верят?

— Как тебе сказать? Ведь большая часть нас даже не помнит про войну, про Договор, это все не включено в официальные версии истории любой страны. А бабушкиным сказкам сейчас верят еще меньше, понимаешь? Но, рано или поздно, каждый с чем-то да сталкивается. Вот в Троллхьёлланде местные очень даже оставляют несколько раз в год по паре-тройке коров, по несколько бочонков пива… Откупаются.

— Поняла. Машина, значит?

— Да. Говорю же, не просто автомобиль, пусть и военный вездеходный грузовик. Из будки сделали именно дом, если ты не неженка, любящая уют, оценишь. Двигатель, сама понимаешь, работает не просто так. Дворфовское горючее и второй, на электричестве, тоже их работы. Мосты, камеры с покрышками, ну и еще немного интересных вещей.

Энди, гладивший и гладивший кота, слушал, понимая все меньше. Хотя и речь-то о самых простых вещах, а сознание засыпает все сильнее. Проснувшись, на вокзале, вспоминал — как его зовут? Вот такие плохие дела.

— У меня на родине есть такие… переходы, — Ниа помолчала, наверное, думая, как объяснить, — мм-м.

— Короткие тропы? — Зубочистка кашлянула. — Понимаю, но…

— Что?

— Мы перейдем границу, а дальше, перед следующей, когда выйдем на Троллхъёланд, нас ждет… Похьёла, земля Лоухи.

— У меня от этих названий голова болеть начинает…

— То-то у вас поэтичнее или проще. — фыркнула Зубочистка. — Каждому куску земли — свое, так думаю.

— Лоухи, он кто?

— Она. Старуха Лоухи, мать и хозяйка Похьёлы, старейшая хитрая ведьма нашего мира, наверное. Если жива, конечно. Это же вроде как сказки, сама понимаешь, предания старины глубокой.

— Хорошо. У тебя телефон.

Зубочистка ответила на вызов, хрипло гнусавящий голосом одного из полу-дворфов.

— Они подъедут прямо сюда, и можем ехать.

— Отлично. — голос Ниа стал чуточку теплее. — Скоро?

— Минуты две. Пока рассчитаемся, и… Эй, парень, почему ты ничего не съел?

Он не съел? Энди поводил тяжело слушающимися глазами. Покосился на руку, сжимающуюся все лучше по его, его… Энди, приказу.

— Так. — Ниа обернулась к нему. — Закрой кота и быстро съел все.

Пришлось подчиниться.

И потом, очень быстро выполнив приказ, выходить назад, в серую промозглую осень каменного города у Залива.

— Ну. — Ниа стояла, рассматривая новый транспорт. — Ну-у-у…

— Тут тепло! — Бьярн, решивший подымить трубкой, стоял у колеса. Огромного, почти в его рост.

— И сухо. — подтвердил Бьярн, не бросивший брата скучать под крапающими каплями.

— Верю, как себе. — Ниа кивнула. — Ну, положим, хорошо…

Ребристая вытянутая морда, украшенная забранными красивыми колпаками на фарах, смотрелась сурово. Казалась огромным крокодилом, выбравшимся на сушу. Защитная краска только добавляла сходства, как и длинный широкий горб сдвоенной кабины и пристроенного почти домика-кузова за ней. Все затейливо украшено специально состаренными цепями, сваренными вместе разнокалиберными кусками металла и венцом творцов-дизайнеров хтонического авто-ужаса — огромным бычьим черепом на носу.

— У вас можно ездить каждый день, как на карнавале? — поинтересовалась брухо, оказавшись внутри.

— Кому как, — проскрипел хозяин, сидящий за рулем. — А это что с тобой за странный человечек?

— Моя собака, — ответила Ниа, — он послушный.

— Хорошо. Эй, мурзик, отзынь в корму. Вещам там место.

Хитрые и почти желтые глаза прищурились, морщины разбежались по темной коже, как морщины по древесной коре. Даже Энди, присмотревшись, понял — это не человек, хотя просто так и не поймешь.

Ниа, на удивление вежливая, рассматривала одного из Старого народа с любопытством. Хотя особенного не наблюдалось, так, обычный мужчина за сорок, худой, загорелы почти дочерна, с вьющимися темными волосами, узкой неопрятной бородкой, в охотничьем костюме. Разве что костюм чуть странноват, не должна ткань двигаться как кожа, следуя за сокращением мускулов и остального. А тут… а тут двигалась.

— Вам, значицца, на Троллево нагорье? — поинтересовался Кудря.

— Мне бы чуть дальше, — брухо казалась самой воспитанностью, явно не желая недовольства со стороны водителя, — говорят, там есть интересный небольшой порт в одном из фьордов.

— Есть, — согласился боровик, смешно дернув очень густой бровью, — только в объезд или по воздуху не проще было бы?

— Нет, к сожалению.

— Страннота-то какая, а! — Кудря хлопнул себя по тощей ляжке. — Давненько такого не случалось, годков с пятьдесят!

— Чего именно?

— Да чтобы меня просили, стал быть, тайком кого везти в Бьйорн-фиорд, да через Троллево нагорье с Похьёлой, да! Неужто, девка красная, злодеи за тобой гонются таки серьезны?

— Хуже некуда, — Ниа мотнула туда-сюда головой, чуть приблизила лицо к боровику, улыбнулась нежно-нежно и… и очень опасно, — даже страшно. Порой. Поможешь? Заплачу же.

— Ой и заплатишь, — Древний прищурился, — не пожалела б только, мое дело телячье, довезти, так довезу, не сумлевайся, Кудря слово держить, а я ево уже вон, парнишкам твоим дал.

— А они не мои.

— Дык, милка, мне все едино, твои, аль нет… Договаривались о тебе именно, чо оне, а не кто другой. Стал быть, твои, и все.

— Да и ладно. За сколько успеем?

— Дак, как только, так и сразу. Оглянуться не успеешь, краса-дева, честное-благородное слово.

— Я готова не оглядываться вообще и даже выдать премию, но хотелось бы знать..

Темная длиннопалая, с одним лишним, ладонь стукнула по рулю, обвитым туго натянутой берестой.

— Я ж сказал, милая, чо доедем, и все, и ты не гневи уж, будь добра, Хозяина перекрестков, там Похъёла впереди, а эт, знаешь ли…

— Поняла. — Ниа кивнула. — Трогаемся, чо?!

— Дык, отож! Эй, пассажирушки, вы там тушки свои мускулистые разместили? Пристегиваемся, господа ахфицеры и дама. Привет, Зубочистка, не здоровкались!

— Здравствуй. Кудря, смотрю, волосы отпустил?

— Дак, энто, верно, так оно и есть, тащемта. Пристегиваемся, милая, давай-давай… Меня за моего красавца на постах не тормозят, а я в ответ правила соблюдаю. Слово дал, о как!

Грузовик пошел плавно, хотя удивляться не стоило. Хозяева стали умели работать не только с металлами, но и со всем прочим. До их мастерства людям, наверное, не дорасти никогда, как не старайся.

Кудря отключил свет, сразу потемнело-посерело, накатило свинцовой усталостью от половины дня пешком, и Зубочистка, уйдя в огромную обжитую часть, скоро уже сопела. Также поступили и братья-медвежата, разве что они если и утомились, то явно от доброго темно-ячменного, больно уж густо разливался внутри запах хмеля и солода. Ну, что тут поделать, характер все же от отца достался, а дворфов хлебом не корми, а дай за день не меньше полубочонка залить.

Ниа, сидя на переднем, залезла с ногами, смотрела виды неуютного, пусть и красивого, холодного города. Наскучило быстро, хотя интересного заметила больше, чем по дороге, исхоженной ногами. Покрутила головой по сторонам, уткнулась в книжку, лежащую на панели. Взяла в руки, попытавшись прочитать название, но… местные буквы упорно не желали складываться в что-то понятное.

Единственное, что поняла — про каких-то суровых мужиков из древности. Посреди заснеженного леса стояли трое. Два одинаковые, в острых шлемах и с… с мечами, точно. Главная фигура отличалась. Светловолосый и бородатый дядька, в железной рубашке, баюкал в лапищах невеликую дубинку, почему-то с металлическим шаром на конце.

— Интересная?

— А то! — Кудря, насвистывая что-то меланхоличное, кивнул. — Эт, красава, про очень даже близкого нам человека, богатыря, можно сказать.

— Почему близкого?

— Дак, папка ейный вроде как йотуном был.

— Кем?

— Типа троллей, ну… чутка меньше, и на ведьмедя похож, коли тот на задних лапах ходить учнет. Башка токмо человеческая, хотя и кудлата весьма.

— А… из ваших, из Старого народа.

— Вестимо, из него, откуда ж еще таки силачи берутся, не человеческие же. Энтот вот, в книжке, как раз с йотунами, последними, и бился. Они там деревеньку разорили, а его отправили разобраться. Дык… пришлось крайнего бревном приголубить, о как!

— Чем?

Кудря удивленно покосился на нее.

— Нут-ка… стволом древесным ж, ты чо? А, да… у тебя ж там пальмы одне растут. Слухай, краса, а у вас эти есть… ну, как я? Пальмочки, наверное, да.

— Хранители леса?

— В точку, как сам хотел сказать, да… Оне.

Ниа усмехнулась, глядя на него.

— Своих не хватает, что ли?

Кудря заметно погрустнел.

— Так… я ж как сюды переехал, то все, нет меня для них. Мол, бросил, ушел, какой ты теперь лесовик? Так, перебиваюсь, недавно с одной учителкой познакомилса, хороша. Биологию преподает, зверушек любит, ужасть! Я ей зайчонка приносил в класс, ежика там…

Ниа, слушая болтовню, все больше и больше утыкалась лицом в собственные колени. Да еще дождь этот, барабанит-барабанит по крыше… И улицы снова серые, красивые и серые, холодные, а тут тепло… пальмочки… пальмчанки… серое и холодное… а тут тепло…

Глава семнадцатая: дорога в город давно прошедших белых ночей

Арысь остановилась под самый рассвет. Вышла из машины, застыв тонким напряженным силуэтом. Достала из сумки на поясе большой полупрозрачный кристалл, смотрела назад, кусая губы.

— Молчите, — тихо сказал Карл, — не дергайте ее. Пытается узнать — что с Вороном… и остальными.

Альва обернулась. И все замерли, глядя на ее изменившееся лицо.

— Ну?! — не выдержала Мари.

— Все хорошо. — Арысь улыбнулась, и все, превратилась в саму себя день назад, разом одарив всех спокойствием и уверенностью. — Едем дальше. К вечеру доберемся до города, надеюсь, никто не помешает. Из ваших…

Никто не возражал. Арысь, явно перестав переживать всей собой, чуть расслабилась, включила музыку и даже стала что-то мурлыкать под нос. Только было заметно одну простую вещь: тяготится альва своими пассажирами, да-да… Ей бы сейчас высадить их, да быстрее бы рвануть к своим, проверить — не ошиблась ли? Хотя бы так, раз не довелось бок-о-бок с кланом воевать с какими-то там «серыми».

Фургон несся вперед по нехоженым тропам, по не до конца убранным полям, проселкам и грунтовкам. На шоссе альва не выезжала то ли из принципа, то ли потому, что старичку «фольксу», прятавшему под металлом настоящий ее транспорт, было все равно — где ехать. И обгонять никого не надо, притормаживая, если что — жми на полную, гони да гони. Арысь так и поступала.

Изредка перебрасывалась с Карлом парой фраз, настаивая на въезд в Питер через какую-то «рогатку». О чем шла речь ребята откровенно не понимали, но не переживали, рогатка, так рогатка.

Лохматый, проспавший оставшуюся ночь и половину утра, показался ровно перед остановкой, когда фургон, хрустя гравием, выбрался все же на трассу рядом с заправкой и кафе.

— Твою… — здоровяк потянулся, зевая и недоуменно рассматривая улыбающиеся лица вокруг. — Чо ржете, спрашиваю?

— Не, ничо, — Алекс подавился смехом, глядя на него.

— Ай, ну вас. — Лохматый выглянул в окошко. — О, хмарь какая-то, дождь, давно?

— Нормально так, — Мари хотела сказать ему, но…

— На выход, кадеты! — Карл решительно откатил дверь. — Быстро-быстро, пьем кофе и катим себе дальше. Что-то…

— У меня тоже, — Искра, после ночи ставшая вдруг очень нервной, смотрела на мага с… с какой-то надеждой в глазах. — Зря меня не послушали!

— Да, — согласился Карл, — теперь буду слушать постоянно. Говоришь, опять душа неспокойна и чего-то тебе кажется?

Искра кивнула, тряхнув своими алыми волосищами.

— Арысь…

— Что? — альва, разминавшаяся на стоянке, заглянула внутрь и безошибочно уставилась на Искру. — Снова?

— Да, — за нее ответил Карл, — и что-то оно мне не очень нравится. Может…

— Дальше речка на речке, озера и даже болота, — альва дрогнула тонким лицом, — придется идти по трассе, мосты там… если по полям… мосты там не всегда хорошие. Ничего, справимся, я обещала доставить, значит, доедем в любом случае.

— Не хочу я есть, — буркнула Майка, угрюмо смотря на наплывающие тягучие дождевые тучи, — вообще.

— Такая же фигня, — Снег присоединился к подружке, — даже выходить не хочется.

— О как! — Карл понимающе кивнул. — Ну, кадеты, это я все понимаю. Сказка закончилась, вокруг только серость, мгла и беспросветность, это даже скучно. Как понял за недолгое нахождение здесь, скука — прямо бич подрастающего поколения. Вам бы все и сразу, на ковре самолете и все такое.

— Не, ну… — Алекс смутился. — Не совсем так.

Злой надул пузырь и лопнул, выбираясь наружу. Мари потянулась за ним.

— Что такое завтрак, детишки? — Карл упер руки в бока и нахмурился. — Чего я с вами ношусь, как индейка с индюшонком?

— Как курица с яйцом, Карл! — Лохматый потянулся, вставая со своего лежбища. — Завтрак, это все знают, самая важная еда. А я чего-то проголодался.

— Мне после ночи этой муторно как-то! — Майку прорвало. — Мы бежим, жрем. Опять бежим! Снова жрем… Сколько можно?!

— И зачем, самое главное, вот что понять бы… — Снег, совершенно угрюмый, наружу не собирался.

— Бунт на корабле, — Карл оскалился в усмешке, — какие будут ваши требования?

— На фига нам это вообще?

— Какой хороший вопрос! — Маг приспустил шляпу на лицо, пряча смеющиеся глаза. — Может, дорогой Снеговик, ты и сам этого захотел, нет? Напомнить, как?

— Да! — в голос ответили Анни, Майка и даже Искра.

— Так вот…

Снег покраснел.

— Не надо, думаешь, юноша?

Тот мотнул головой, краснея уже по уши.

— Ай, и ладно, чего это я… Девушки, самое главное, чтобы ваши юные и пока не особо полные опыта головы запомнили простую вещь — постыдного, на самом деле, наш дружок-блондинчик ничего не совершал. Так и есть… А теперь, сами понимаете, что?!

— На выход, кадеты? — вздохнула Майка, потерявшая союзника.

— Именно так! На выход!!!


Кофе на заправке оказался вполне ничего, и все разбрелись, попивая из картонных стаканчиков. Разговоры не клеились, ночь даром не прошла. Карл, стоя под навесом, не спешил подбадривать, рассказывать что-то.

— Пусть привыкают, — Арысь, прихлебывающая ромашковый чаёк, встала рядом, — возраст уже тот, взрослые.

— Раньше они взрослые в это время были. — Карл мотнул головой на Алекса, рассекающего на доске. — Сейчас детство дольше длится. Двести лет назад этих ребятишек уже бы под мушкет и в линию, наплевать, что рядом дядьки с седыми усами.

— Или напротив, — согласилась Арысь, — да, верно. Прости, сложно мне все равно оценивать человека и как они меняются. Эти, и правда, каждый почти ребенок, хотя вон, уже любовь-морковь.

Майка и Снег, явно почти перестав смущаться, торчали поодаль и в обнимку.

— Ты меня прости, — Карл коснулся ее руки, а та не отдернулась. — Тебе надо к своим, понимаю. Я…

— Все нормально. — Альва прижалась головой к его плечу. — Ворон справился, не зря его выбрали.

— Вам все тяжелее? Откуда появились эти…

— Так они и появились недавно, — Арысь отхлебнула, втянула густой запах ромашки, — как вот это все у вас началось, одно за другим.

— Знаешь о чем-то еще?

— Не уверена… Ты же не рассказываешь всей своей информации. Да, с прошлой весны творится неладное, я сама говорила со Стариком, видела Джесс…

— Рыжая всегда думала только о себе и своих островах. — пожал плечами Карл, — ей что в лоб, что по лбу, пока в кровь не разобьет. Куда там, одна из тех, кто подписывал Договор, член Совета, великая чародейка.

— Не суть, — альва кивнула на сбившихся в кучки ребят, — нам с тобой важнее чтобы вы все добрались в замок.

— Тебе это тоже важно?

— Конечно. Мы хотим жить в мире, чтобы ночь пела нам, а мы ночи, как вчера… только как нам захочется, а не заканчивать из-за огненных стрел с неба. Вы нужны и нам, потому едем дальше, мне тоже тревожно. А к девочке той присмотрись, если Искра может чувствовать, кто знает, не окажется ли предсказательницей? Такое у людей случается.

— У людей. — согласился Карл. — Или у магов. Но никогда у нас.

— Все имеет свойство быть в первый раз, — Арысь пожала плечами, — мне ли не знать?

— Да… тебе-то точно…

— Карл.

— Что?

— Научись общаться с ними. Ты же не родственник, не старший брат, а ведешь себя, как будто хочешь втереться в их компанию.

— Надо же, какие умные мысли и наблюдательность.

— Я не права?

— Права. Мне тяжело.

— Сколько ты провел в Хелльхейме?

— Сорок лет… с хвостиком. Разучился с людьми разговаривать, и не могу прийти в себя. Сил не хватает на простейшие вещи, плохо от этого. Думаешь, легко понимать, что их вот надо защищать, а не могу.

— Ничего. — Арысь улыбнулась. — Ты уже почти справился.

— Почти. Впереди чертово Троллево нагорье, а я там…

— А тебя там очень сильно не любят. В озерном краю тоже?

Карл кивнул.

— Там пойдем по железке, вряд ли кто там развесил наши портреты с надписью «Разыскиваются». Другая страна же… или нет?!

— Другая, другая… На. — Она протянула ему салфетку с двумя строчками. — Не нужно тебе через Страну озер. Мой подарок, подсказка про старого знакомого. Он уже ждет. И не благодари, мне просто хочется сделать что-то хорошее. Ох, дети-дети… Пора собираться, Карл.

Альва свистнула, заливисто и звонко. Оглянулись все, даже Роберт, сидящий в фургоне и снова читающий.

— Молодежь, выезжаем, размялись все? Хорошо, у меня для вас сюрприз.

— Какой? — поинтересовалась Мари.

— Срежем путь. — Арысь хищно улыбнулась. — Больно уж мне на душе погано. Но не прямо сейчас, километров через… в общем, добраться надо сперва. По местам, пассажиры.

Рассаживались уже бодрее, кто-то шутил, а хмурая Искра заливисто смеялась в ответ. Хотя, нет-нет, но морщилась, держась за висок и оглядываясь. А там…

— Нехорошо… — протянула Альва. — Надо поторопиться.

Из-за поворота, из-за темного соснового бора, слишком быстро, выплывал густой белесый туман. Расплескивался невесомыми щупальцами, подгребал под себя желто-серую траву по обочине, скрадывал деревья, оставляя снаружи лишь макушки самых старых и высоких.

— Лохматый! — Карл открыл заднюю дверь. — Марш на переднее. И куртки застегните, кадеты, сейчас будет холодновато.

Опускать дверку он явно не собирался. Наоборот, подтянул личный небольшой рюкзак, появившийся после ангара Либмана, открыл, торопливо распихивая по карманам что-то, повернулся к альве:

— Я готов, гони давай!

Туман, как услышал, пополз… нет, поплыл быстрее, стараясь добраться до заправки раньше стартовавшего фургона. Не получилось.

Альва вывернув на трассу, дала газу, заставив Лохматого от неожиданности шарахнуться макушкой о потолок. Двигатель недовольно взвыл, но машина пошла, разгоняясь на глазах.

— А ту штуку?! — Анни показала на панель, прятавшую рычаг, в прошлый раз заставивший «фолькс» почти лететь.

— Нет! — мотнула головой альва. — Еще пригодится. Не могу тратить.

Ветер ворвался внутрь, зашвырнув сырости и неожиданно мелкого колкого льда. Мари, то смотря вперед, то оглядываясь, не верила глазам. Такого быть не должно, но… на ее же глазах, вот, руку протяни и дотронешься:

До все густеющего, ворочающегося живым огромным зверем, тумана, наплывавшего сзади, заодно затягивая вроде бы недавно голубое небо мглой. Или до низких свинцово-тяжелых туч, идущих сплошным фронтом спереди, становящихся все ближе, и посверкивающих рогатыми извивами змей-молний в глубине себя.

Туман, рванувшись вперед, переливался внутри чем-то жадно рвущимся к ним, к сидящим в несущемся фургоне. Но разве так бывает?! Теперь, в новом мире, да. Карл, Карл!!!

Маг чего-то ждал, крутя в ладони несколько граненых игральных костей, выуженных из кармана. Зерна кубиков то вспыхивали красным, то потухали. Карл не спешил, уверенно смотря на белесо-беспроглядную круговерть, все ближе подбирающуюся к открытой задней дверке. Спокойствие и расчет мага вдруг дотянулись до Мари, коснулись теплой дружеской рукой, сжали плечо. И она немного успокоилась, веря в него, ни разу не сделавшего что-то глупое или бесполезное, в него, почти бессильного и страдающего от этого.

В тумане мелькнуло темное, вытянутое и низкое. Еще… еще…

— Гончие. — альва, смотрящая в зеркало, прибавила газу. — Ясно.

— Что?! — Алекс, застегнувший куртку под горло, оглянулся туда же. — Какие гончие?

— Темные гончие! — Арысь повернулась к магу в конце фургону. — Карл, ты справишься?!

Тот кивнул, занятый чем-то, отложив кости и быстро-быстро мельтешащий пальцами. Мари пригляделась, заприметив в ладонях круглое и плоское, сминаемое в комок, проследила, как из рюкзака вынырнуло еще несколько металлических оладушек, и поняла, охнув.

Карл, белея костяшками пальцев, сминал в ладонях серебряные деньги, принесенные Либманом перед отъездом. «Старый фокус, — сказал тогда маг. — а всегда работает».

И сейчас, ожидая близящихся врагов, столетний металл пошел в ход, хотя Карл, сильно сопя, явно не успевал. Вот он обернулся, глазами поискав Алекса, окликнул того:

— Дуй сюда!

Алекс полез через головы и плечи, въехав кроссовкой в ухо Лохматому, локтем по макушке Роберту, навис над Мари, смотря дикими глазами, добрался.

— Грей металл!

— Чего?

Карл поднес к его лицу ладонь с монетами.

— Обожжет же!

— Грей!

Алекс, косясь на него, поднес руки к ладони, растопырил дрожащие пальцы. Карл, достав из-за пояса совсем забытый револьвер, кинул его Злому.

— Стреляй, если что, только целься лучше.

Из рюкзака, осторожно, маг достал тонкостенный флакон, протянул Искре.

— Открой и жди. Польешь, как все сделаю.

— А как я…

Карл выкатил глаза, и она замолчала. Ветер, свистевший в фургоне, донес терпкий запах, выпущенный вслед снятой пробке.

Следом на свет появился платок, смятый в комок и оказавшийся во рту.

Запахло поджаривающимся фаршем и, совсем немного, паленой свиной кожей. Карл скрипнул зубами, заворчал разбуженным медведем, не убирая ладони. Мари, затаив дыхание, следила за краснеющими кругляшами, за пузырями, вздувающимися на руке мага.

— Все?! — Алекс косился на туман, сокративший расстояние метров до десяти и на темные мелькающие силуэты.

Карл помотал головой, шумно втягивая воздух. Металл побелел, шашлыком пахло все сильнее, Анни, белея, вжималась в сиденье, когда маг, прогудев что-то, отдернул руку к Искре. Зашипело, следом за тонкой струйкой из флакона, нехотя вытекавшей вниз.

Пальцы Карла забегали быстрее, запах свежих трав и еще чего-то перебил режущую носы паленую плоть. Вторая ладонь присоединилась сразу же, как общая масса серебра растеклась один большой тонкий блин. Пальцы тянули в разные стороны, мелькали-мелькали, торопясь закончить.

Туман рванулся вперед, отыграл еще метра три, потек внутрь и в стороны, выпустил…

— Держись! — Альва выжимала из мотора все возможное. Фургон рванулся вперед, отрываясь от них… От длинных костлявых тварей, непроглядно серых, с вытянутыми крокодильими мордами, оскаленных и оставляющих за собой заметные ниточки слюны.

Карл, не обращая на них внимания, продолжал пляску пальцев. Одна из Гончих, самая настырная, неслась, мелькая лапами в огромных прыжках, изредка поворачивая голову боком, блестя рядом из пяти желтых фасолин-глаз, со сжавшимися полосками зрачков. Черные длинные когти клацали по асфальту, выбрасывали крошку.

«Фолькс» загудел, не мажорными гитарами Хендрикса, пароходной сиреной, ушел в бок, огибая седан с прицепом, заскрипел справа, зацепив машину. Та вильнула, уходя от столкновения, гулко хрустнула крышей, промявшейся под Гончей, заскочившей на нее, перепрыгнувшей на капот, летящей вперед, раскрывая пасть все шире и шире. Еще две подобрались ближе, готовясь следовать за ней.

Седан заметался в налетевшем саване тумана, замелькал красной пропадающей точкой и следами фар. Гончая, кувырком полетевшая после приземления и финта альвы, бросившей машину в сторону, собралась, выровнялась, вновь почти догнала.

Гончие прыгнули одновременно, все три, выстроившись почти идеальной линией, узкие, опасные, блестящие безволосой скользкой кожей, тянущиеся внутрь «фолькса». Карл взмахнул руками навстречу.

Даже не блеснув в накатившей волне серой хмари, металлическая паутина развернулась в воздухе, сохраняя волшебное тепло Алекса, сплетенная магом за неполную минуту. Превратилась в широкую и длинную сеть, встретившую Гончих, охватившую их, накрывшую всех трех.

Твари упали разом, сочно шлепнувшись о дорогу, визжа и мельтеша лапами через прорехи съеживающейся ловушки. Карл оглянулся на Алекса, сидящего рядом с открытым ртом. Крикнул, ткнув пальцем в туман.

— Вон туда!

Алекс ударил, выпустил давно копившийся заряд пламени, превратившийся в огнеметный залп, целясь в темные пятна, прячущиеся в липкой хищной сметане. Бьющая лава расплескалась, оставляя гаснувшие следы, впилась в разом появившиеся низкие туши преследователей.

— Молодец! — Карл смахнул пот, развернул ладони к себе, присвистнув. Повернулся к Искре. — Есть еще? Лей!

Туман заворчал, блеснул желтыми злыми глазами. Двумя, но очень большими.

— Это кто там? — Майка, разогревая руки, начавшие светиться золотым, оторопела.

— Неверный вопрос! — альва сжала губы, глянула в зеркало. — Не кто… а что!

— Что?!

Туман остановился разом, перестав прятать рыкающее чудовище, остановился, раскинув по обочине щупальца, тающие дымом. Желтое рвануло вперед, заурчав сильнее.

— Ёшкин свет… — только и протянул Алекс, пытаясь разжечь внутри хотя бы немножко пламени. Не выходило.

Черный низкий масл-кар, вылетевший из серой рвущейся паутины болидом, несся следом, сокращая расстояние на глазах. Матово-угольный, скалящий хромированную ухмылку решетки, зло моргающий янтарными глазами и белеющий граффити черепа на капоте.

— Серые… — Арысь, косясь в зеркало, что-то прошипела-выплюнула на родном языке. — Серые… Держи руль!

Лохматый успел перехватить, нырнув на ее место, выровнял «фолькс», вдруг потянувший вправо, справился. Только Роберт, ощутимо щелкнув зубами, шипел и плевался из-за прикушенного языка.

Карл, подхватив рассыпавшиеся по полу игральные кости, швырнул одну, вспыхнувшую зернами граней. Кубик, краснея следом, пролетел половину расстояния, зависнув на пару секунд и…

Брызнул алыми каплями разлетевшегося фейерверка, превратившегося в раскаленные и злобно-воющие метеориты. Масл-кар, не останавливаясь, вдруг накрылся зеркальным мыльным пузырем, принявшим на себя растекшиеся и разбившиеся огни.

— Щит… — Карл покачал головой. — Это нормально…

— Я им сейчас устрою щит! — рявкнула альва, добравшаяся до него. — Держи меня!

Карл еле успел подхватить ее, почти полностью высунувшуюся наружу, держащую в руке натянутый лук со стрелой. Тетива звонко тенькнула, мелькнула раскаленно-белая точка и…

Зеркало щита плеснуло еще раз, с хрустом раздробив стрелу. Масл-кар, рыкнув, рванулся вперед. Лязгнуло, на крыше машины поднялся люк-щиток, вынырнула острая металлическая голова-клюв с разведенными плечами. В лотке арбалета, тускло багровея, виднелся длинный толстый бельт.

— Снег! — Карл обернулся. И улыбнулся, улыбкой учителя, довольного учеником. Светловолосый крепыш уже сменил Алекса, оказавшись рядом с магом. Объяснять не пришлось.

Хрустнул сам воздух, когда, голубовато сверкнув, асфальт перед масл-каром и вынырнувшим наружу серолицым здоровяком, превратился в сплошной лед, криво уходящий на обочину. А Снег, качнувшись и странно легко выдохнув, завалился набок.

Взвыл двигатель черного преследователя, его занесло, но водитель, справившись, просто съехал вниз с трассы, разъяренно ворча мотором выбирающегося чудовища. Альва, пробравшись на свое место, торопливо открывала панель.

— Пора? — поинтересовался Карл, подкидывая оставшиеся кости и глядя на вернувшегося на асфальт врага.

— Да. — Арысь потянула рычаг. — Закрывай дверь!

«Фолькс», дрогнув телом, стартанул с места, оставляя черные следы стираемых покрышек. Черная глыба металла, начавшая нагонять, дернулась следом охотничьим псом, выбросила хорошо заметный цветной выхлоп, такой же, как у машины альвы.

— Блин! — Искра, сопя, разминала шею. — Драться придется?

— Нет. — Карл кивнул на преследователей. — Они нас в плен брать не хотят.

Масл-кар, ускорившись и стараясь дотянуться до фургона, потек-поплыл, теряя камуфляж, превращаясь в острое вытянутое тело, напоминающее атакующую щуку. Из капота, разошедшегося пополам, угнездившись в толстых выемках и грузно осев, выдвинулся металлический таран, увенчанный скалящейся волчьей мордой.

— Не получится… — Арысь, что-то считающая про себя, вывернула руль, увидев небольшую остановку.

«Фолькс», разогнавшись, влетел прямо в размалеванные руганью и аляповатыми цветами полуразрушенные стены.

Глава восемнадцатая: от гранита мостов и до Маркизовой лужи

— Ну, вот и приехали.

Арысь откинулась назад, улыбнулась.

Лохматый, пошарив под панелью, вытащил бутылку воды, открутил крышку и зараз выпил где-то треть, не глядя протянул Майке, и посмотрел на альву. Очень большими и серьезными глазами, сильно темнеющими на совершенно белом лице. Та, почуяв взгляд, кивнула. Мол, да-да, все понимаю, но что было делать?!

Выросшая перед лобовым стена, расписанная непристойностями и одуванчиками с васильками, разом заполнившая все, четко различимая, до трещинок и воробьиного гнезда в большой дырке.

Крики во все их голоса, рвущийся наружу и наполняющий металлическое нутро фургона полностью.

И альва, что-то громко сказавшая, в странном ритме своего языка, глотая и выталкивая воздух совершенно недоступно для человека.

Ослепительная вспышка, темнота, летящие мимо полосы разных цветов, странные многоглазые создания, светящиеся относа до кончика раздвоенного хвоста.

И узкий проулок, зажатый между двумя линиями желтых оштукатуренных высоких домов, забитый легковушками и редкими внедорожниками. Светящаяся эмблема Мак-Дака впереди.

— А предупредить? — спросила Мари, щупая ушибленную скулу.

— Ты жива, девочка, что еще важно?

— Формально, дорогая, Мари права. — Карл, рассматривая ладони, кашлянул.

— Ты назвал меня просто Мари!

— Это в связи с неожиданным поворотом событий и действием зелья регенерации, не более того, Маришка. Но, кадеты, нам выпала счастливая случайность, вы же поняли?

— Чуть не помереть от тарана на автомобиле семидесятых годов? — кисло поинтересовался Алекс.

— Попасть на короткую тропу Старого народа. Спасибо, Арысь.

— Всегда пожалуйста. Думаю, ты не запомнил ключ?

— Я его даже не слышал, — Карл, охнув, сел, — ох и приложился копчиком, ай-ай. Эй, Снег, ты как?

— Мы живы? — спросил Снег, пытаясь подняться.

— Еще как, сколько у нас времени? — Карл посмотрел на хронометр. — Отлично. Дорогая, не подкинешь до…

— Извини, — Альва мотнула головой, — мы прошли через наш вход. Но они легко попадут сюда же через свой. Оно вам надо, снова устраивать гонки?

— Ты уверена, что твои кузены искали именно тебя?

— Кузены? — Роберт поправил очки. — А я думал…

— Родственники, — Арысь поправила выбившиеся волосы, — дальние. Они склонились к тем, кто Договор подписывать отказался. Городские их не интересуют, они просто предатели. А мы…

— Вы стали сами по себе, не поддержав ни одну из сторон? — Майка пробралась к Снегу, обняла. — Да?

— Именно. Вот нас они ненавидят еще больше. А вы думали, орки, что ли?

Майка кивнула.

— Нечего нам с ними делить… было. Ладно, человечки, разбирайте вещи, надеюсь, серые приходили по мою душу. Карл?

Тот помотал головой.

— Я надеяться не стану. Кто-то пошел ва-банк, убедил даже тебя в этой мысли. Серые когда-нибудь напускали живой туман?

— Да, — Арысь смотрела на него внимательно, — ты перестраховываешься. Гончие…

— Кто такие Гончие? — Лохматый, уже стоя снаружи, снимал большие рюкзаки.

— Сущности, — Карл выпрыгнул сзади, — обитатели Тонкой границы. Демоны, если хочешь. Дорогая, скажи ты мне, мол, мои кузены научились приручать тварей, поверил бы. Лет пятьдесят назад. Но не сейчас.

— Необязательно вызывать и приручать самим, — альва не сдавалась, — достаточно приобрести контрабанду, получить ошейники.

— Верно… Только ошейников не заметил.

— Еще как-нибудь. — Арысь кусала губы, зная ответ.

— Ладно. — Карл взял свою торбу, закинул на плечи. — Услышал тебя, моя дорогая. Обнимемся на дорожку?

— На нее присаживаются… — альва улыбнулась, возвращаясь на свое место, высунулась в окно. — Доброго вам пути, дети. И тебе… мой дорогой.

«Фольксваген», блеснув совершенно гладкими, чистыми и целыми боками, отъехал. Сигнал проиграл Хендрикса, моргнули габариты и фургон ушел направо, влившись в поток машин.

— У вас с ней что-то было? — Анни, задумчиво смотря на Карла, не спешила брать большой рюкзак. И правильно, Злой взялся раньше.

— Да. — Маг сплюнул. — Врагу не пожелаю.

— Незаметно, — блондинка улыбнулась, — ты к ней испытываешь, мм-м…

— Исключительно дружеские чувства и уважения. Угомонись, Аннушка, не твоего пубертатного ума дело. Так… отряд, все здесь, все идти могут.

— Я понесу рюкзак за него! — заявила Майка, не отпускавшая Снега.

— Еще чего… эй, Снеговик, долго планируешь отлынивать от мужских обязанностей, пользуясь женской симпатией? На, пожуй.

Круглая белая пилюля, извлеченная жестом фокусника, пропала во рту Снега. Тот вдруг замер, округлив глаза… но ненадолго.

— Ничесе…

Майка обеспокоенно смотрела на него, на Карла, не выдержала:

— Это наркотик?!

Карл хмыкнул в бороду, достал такую же пилюлю и закинул себе. Выждал, поднял ладони, показав девушке. Та недоверчиво всмотрелась, охнув: шрамы от ожогов проходили на глазах.

— И много у нас таких хороших штук? — поинтересовался Роберт.

— Еще парочка. — проворчал Карл. — На каждого. Если что, само собой. Ну, Снег, все норм?

— Да-а-а… — крепыш улыбнулся. — Как, как…

— Мы все поняли, что тебе хорошо. Пойдемте, детки, нам с вами надо найти один канальчик. И внимательнее смотрите по сторонам, ищите…

— Серых?!

Карл вздохнул, оглядываясь на спросивших. Дети, все же…

— Пентакли, знаете, что такое? В общем…

— Тентакли знаю, — Алекс расплылся в улыбке. Как и Роберт, только, почему-то, краснея.

— Форменный идиот, — констатировал Карл, — говорю, такие хитро сплетенные из кругов и пентаграммы штуки. Нам нужна та, что засветится.

— Почему засветится?

— Ай… — Карл махнул рукой. — В общем, кадеты, головой по сторонам и все внимательнее рассматриваем. И не глазеем, пожалуйста, на всякую ерунду, нам бы поторопиться.

Торопиться сам Карл начал странно. Дождался, пока все двинутся вперед, к шелестящему, гудящему, ворчащему моторами и воняющему выхлопами проспекту, достал из кармана куртки еще какой-то флакон, оглянулся и, быстро шепнув неразборчивое, разбил его об асфальт, после чего торопливо начал догонять группу.

Мари, оглянувшись, вздрогнула.

Из быстро поднявшегося и развеявшегося желтого тумана вдруг вынырнули их двойники, быстро устремившись совершенно в другую сторону. Она посмотрела на Анни, но ее «как-бы» подруга занималась любимым делом последних дней — что-то чирикала Злому, почти наполовину пропавшему под рюкзачищем. А потом проспект вдруг стал ближе, накрыв их многолюдностью, неожиданным теплом и полным отсутствием того самого косого дождя, что, вроде как, не прекращается в нем никогда. Вранье, это все, как оказалось.

Город окружил со всех сторон, огромный и живой, но совершенно не похожий на столицу. Эта огромная улица, где они сбились в кучу, оглядываясь, оказалась совершенно другой. Было в ней что-то… что-то царственное, как у вдовствующей императрицы, решившей вдруг показать коронованной молодежи — кто тут на самом деле хозяин. Гордый и высокий проспект глянул на неожиданно растерявшихся девчонок и мальчишек и, р-р-раз, как будто подмигнул им по-дружески.

— Красиво… — Лохматый хмыкнул, взъерошил волосы. — И солнечно, надо же.

— Карл?

Маг не ответил. Мари повернулась, открыла рот и замолчала. Карл, нацепивший очки, застыл монументом, живой статуей, замершей от… от чего? Люди, идущие по тротуару, обходили его, даже если смотрели в гаджеты. От мага, впитывающего собой что-то непонятное, ощутимо исходили странная тоска и радость, не дающие задеть его и развеять настолько сильные чувства.

— Хм… — Искра, почуявшая тоже самое, толкнула Мари в бок. — И где нам искать эти… тентакли, блин…

— Подождите, — Роберт, почти не смотрящий вокруг, залез в карман куртки. Покопался и достал два разноцветных шнурка. — Хочу кое-что проверить.

— Ты же не маленький, разными ботинки завязывать… — протянул Лохматый, — я и так тебе скажу, что глупо.

— Как сам не догадался? — пробить спокойствие Роберта уже всем казалось невозможным. — Хочу проверит кое-что другое… Сейчас.

Раз-два-три, про морские узлы Мари только читала пару раз, но вот сейчас именно подобное, ловко и тренированно, делал этот с виду чудаковатый умник. Туда-сюда, потянуть с одной стороны, накинуть незаметную петельку и…

— Почти роза ветров, — Алекс уважительно посмотрел на результат. — Узлы ты плести мастер, а дальше что?

— Неверно накинул предпоследние два. — Карл повернул к ним лицо, положил руки Роберту и Снегу на плечи. — Распутай и перевяжи внимательнее. А так… так молодец.

— Зачем? — Майка уставилась на него.

— Ну…

— Разрешите ваши документы! — вежливо, но настойчиво попросили из-за спины.

Мари, стараясь не вздрогнуть, чуть оглянулась. Точно, полиция!

— Пожалуйста… — Карл, убрав руку с плеча Роберта, достал из нагрудного кармана свернутые листки с лиловыми кругляшами печатей. — Помялись, вы уж извините.

— Да-да, — сержант развернул, сдунул что-то прилипшее. — Так… вы, значит…

— Алоизий Модестович Шпак, без сомнения. Имею сказать, что не приемлю шуток по поводу фамилии и прочего, господа офицеры и…

— Я разве дал повод так обо мне думать? — поинтересовался сержант, пропустив мимо ушей «господ офицеров». — Значит, Алоизий Модестович, вы и ваши… воспитанники, едете заниматься спортивным ориентированием?

— Таки да! Вот, посмотрите, все разрешения, включая переход через границу и…

— Вижу… — полицейский прищурился, разглядывая лицо Карла. — А возраст вам не мешает?

О чем он, подумалось Мари, Карл же… Стоп!

— И у вас в группе… раз, два…

— Три юноши и все остальные представительницы прекрасной половины, не так ли, Анна? — И Карл вернул ладонь на плечо Роберта, сжав и заглянув в лицо.

— Да. — Роберт изумленно таращился на полицейских, на мага, опять на полицейских…

— Хорошо. Доброго пути и хорошо позаниматься, э-э-з…

— Спортивным ориентированием на местности!

— Именно это и хотел сказать. Спасибо! Всего доброго, ребята.

Когда черно-красные отошли подальше, Мари не выдержала.

— Что это было?

Роберт же, быстро пробежавшись руками по плечу, откуда Карл убрал руку, что-то нащупал. Повернулся к витрине кафе, отражавшей улицу, и усмехнулся.

— Вот ты, Карл, фокусник. И жулик, наверное, серьезный.

Оглянулись все, ахнули только девчонки и, вот ведь, присвистнул Алекс.

— Вы потише, кадеты, — Карл довольно поправил шляпу, лихо наклонив вперед, — нравится, а?!

Роберт стал самой настоящей Анной, строгой и, само собой, в очках. Снег превратился в блондинку, что неудивительно. Борода Карла стала жидкой, козлиной и полностью седой, а лицо все в морщинах.Когда, точно дурачась, он приподнял шляпу, то солнце задорно заиграло на лысине.

— Булавка. — Роберт кивнул на куртку. Точно… Мари пригляделась, рассмотрев длинную булавку, украшенную человеческим лицом, резаным из кости. Женским, если судить по косам и губам с плавными бровями.

— Жулье, — усмехнулся Лохматый, — как есть жулье.

— Да ну? — Карл оскалился в ответ.

Лохматый нахмурился и отвернулся.

— Ориентировки на нас есть теперь в каждом отделе полиции северо-запада. — Карл достал из кармана помятый листок. — Забрал на память еще в столице, на вокзале. Глядите.

Вот так-так… Лист пошел по рукам, задерживаясь и двигаясь все ближе к Мари. Она не удержалась, оказавшись рядом с Робертом сразу, как он взял бумагу. Да, ориентировка.

Столько-то юношей приблизительно такого возраста, столько-то девушек. Мужчина средних лет, приведена фотография.

— Какая-то камера меня где-то засекла, — поделился Карл, — старею, не иначе.

— Ты прицепил эти штуки только что? — Снег потрогал свою булавку.

— Да. В машине Арысь нас все равно бы не нашли… Если бы она сама не захотела.

— Почему нам тогда нужно искать какую-то, не знаю, яхту.

— Лодку. — поправил Карл, — так будет точнее.

— Хорошо. — Снег оглядел всех. — Зачем нам лодка и вода, если есть поезд. Хотя бы немного в удобствах и уюте…

Карл достал платок и шумно высморкался. Раздавшиеся было перешептывания успокоились.

— Я не верю в серых, гнавшихся за Арысь. Уверен, искали не просто ее, а нас. Кто сдал, вопрос другой, способов развязать языки всегда много. Если те, кто нас ищет, понимает о нашем местонахождении, вокзалы усилены, и маг-детекторы вот эту самую пакость завидят только на подходе. Понимаете, кадеты? Потому и вперед-вперед, искать нужную нам загогулину на стенах одного из памятников архитектуры, высящихся перед нами.

— Мы же теперь…

— Майя! — Карл посмотрел очень строго. — Все вот это взято у Либмана. А Либман известный мошенник и плут. Сколько продержится булавка у Роберта, Снега или у меня, не знаю. Помнишь, как кости взорвались?

— Да…

— А должно было быть иначе… Ну, Либман…

— Мне что делать дальше? — поинтересовался Роберт и, чтобы прояснить вопрос, поднял плетенку.

— Какой молодец. — Карл уважительно кивнул, взял в руки и все же что-то подправил сам. — Теперь думаем о нужном и… бросаем. Да-да, просто бросаем.

Плетенка упала на асфальт.

Полежала-полежала, и… дрогнула одним лучом четырехлистного клевера, сплетенного Робертом.

— Нам направо. — Карл повернулся в указанную сторону. — Ничего не имею против, там будет красиво.

Асфальт шуршал подошвами, а ветер гнал последние сухие листья, не убранные дворниками. Они шли вперед, всматриваясь в прохожих и дома больше, чем в стены зданий. Каждый надеялся на соседа, и только Роберт, верный взятому на себя обязательству. Крутил головой как мог.

Почти час их кроссовки и ботинки топтали такой гостеприимный тротуар, впереди показалось желтое вытянутое здание, через чью арку виднелось следующее, бело-зеленое, с большой толпой народа и видневшейся красной колонной, когда…

— Оно? — спросил Алекс, указав через улицу.

Карл, опустив очки, всмотрелся в затейливо переливающийся рисунок звезды и нескольких кругов, на глазах вдруг замерцавших и начавших кружиться.

— Да… нам, получается, вон в ту сторону, все же через площадь и под мост, сразу за дворцом.

Арка желтого дома проплыла над головами, простор площади заставил чуть остановиться, а брусчатка больно ударила задумавшегося Алекса, так и не поменявшего кеды на что другое.

— Красиво… — протянула Мари. — Только на фотографиях видела.

Спорить никто и не подумал.

На площади, глазея на огромную колонну с крылатым памятником на самой макушке, все же задержались. Даже уходить не хотелось, до того оказалось уютно здесь, на открытом пространстве, залитом солнцем, отражавшимся в сотнях дворцовых стекол.

— Пошлите, ребята. — Карл, смотря на них как-то странно, кивнул на левую часть длинного здания. — Мост там.

Мари, поправив рюкзак, вздохнула. Усталость, вроде незамеченная, навалилась как хотела, давила тяжестью, прижимая к этим самым камням под ногами. Так и хотелось сесть, просто глазея по сторонам, никуда не торопясь и ни от кого не убегая. Надо же… тут так твердо, а прямо тянет, как и остальных.

— Ай!

Карл, потянувший ее за ухо, кивнул, почему-то злой и оглядывающийся.

— Быстрее, кадеты, быстрее. Амулеты сожмите, поможет.

От чего поможет? Мари завертела головой, стараясь разглядеть опасность. И поняла.

Покрасневшие глаза, зевки, еле передвигающиеся ноги. Она быстро нащупала свой, сжала, неожиданно холодный, вдруг захотев ощутить его постоянную и ставшую такой привычной теплоту.

— Морок? — осведомился Роберт, старательно натирая глаза.

— Да. — Карл втягивал воздух, уже пахнущий стылой осенней водой. — Не направленный, осторожничает кто-то, бьет по площадям. Говорил я Арысь, отвези, помоги… А… спорить с женщиной, особенно такой взрослой, себе дороже. Ребятки, быстрее-быстрее… Так, у вас амулетов нет?

Искра помотала головой.

— Забыл, моя вина.

— У меня есть. — Роберт показал керамический шарик, подняв на шнурке с шеи. — У бабушки нашел, по ее записке последней.

— Интересно… — Карл взял его в руки, подержал. — Да, что-то есть. Потом разберемся, откуда и чей. Быстрее!!!

Они успели. Уже заворачивая за угол, Мари оглянулась и немного испугалась. Из подъехавших черных фургонов с тонировкой выгружались красно-черные, удивительно организованно рассыпавшиеся странным построением с собаками.

— Бегом! — Карл сам перешел на бег, отставая и порой оглядываясь. Злой, показав рукоять револьвера, вопросительно посмотрел на него. Тот не согласился, снова запуская руку в карман. Сколько и чего у него осталось?!

— Нам вон на тот баркас?! — пробухтел Лохматый, недовольно сопя.

Баркас?!

Не очень длинная, крутобокая и широкая лоханка, чернеющая бортом с красной полосой и мирно пыхтящая небывало закопченной трубой, покачивалась и впрямь у моста.

На невысокой мачте, лениво колыхаясь от ветра, болталась красная тряпка.

— Свободен… — Карл усмехнулся. И, оказавшись почти у блоков, ограждающих реку и набережную, лихо свистнул, красиво закрутив высокие трели.

Ему ответили, коротко гугукнув сигналом.

— Хорошо. — Маг оглянулся на них и улыбнулся. Простой и широкой улыбкой.

Ночь Мари встретила сидя на корме, закутавшись в шерстяной старый плед и рассматривая звезды над заливом. Баркас пыхтел трубой и бойко бежал в сторону какой-то «Похъёла перкеле», как сказал румяный, со шкиперской бородкой, капитан Олле. И ничего не имела против, ведь море ей неожиданно понравилось.

Изнанка мира (почти столкнувшись нос к носу)
Край тысячи озер победил машину, усиленную гением дворфов-инженеров, почти у самой границы с Тролльим нагорьем, узким каменистым языком виднеющимся впереди. Кудря, глядя из-под ладони на серо-белое месиво у горизонта, оформил проблему очередной странной поговоркой на родном языке — «Vidit oko, da zub neymёt». Смысл Ниа поняла после перевода, и согласилась. В яблочко прямо.

Широкие рубчатые колеса, устав прокручиваться в липко-жадной хватающей их грязище, отдыхали, позвякивая где-то в мостах. Грузовик, чуть накренившись вправо, застрял на никем не пользованной древней дороге через невысокий лесок.

Здесь уже выпадал снег, под елями, широкими и кажущимися на расстоянии почти черными, он даже не таял. Лежал неопрятно накиданными метелью ноздреватыми сырыми кучами, тянувшими настоящим зимним холодом. Березовые рощи, чем ближе становился север, виднелись реже и реже. Тут их почти не было, а те, что кое-где торчали над ельником, казались почти черными.

Сотни озер и озерков, оставленных за спиной, наполовину затянулись голубовато-зеленым льдом, и не первым, легко крошащимся, а настоящим. Огромные болотины, ничуть не похожие на родные мангровые Ниа, еще зеленели густым ковром травы и ягеля, почти превратившись в тундру, но и на них, тут да там, чернеющие остатки высохших деревьев белели нетающим снегом.

Голубая опрокинутая чаша неба, почти бездонная, щедро поливала дальние взгорки солнцем, заставляя поблескивать первые отростки ледников, тянущихся к еще не спящей тяжелым зимним снов Похъёле. Черные и темно-серые останцы, уже сползшие сюда, сами казались предвестниками холодного плоскогорья с кое-где торчавшими клыками северных вершин. И иногда смахивали на спящих, или ждущих добычи, троллей.

Злобный характер хозяйки всего окрест, корявой старухи Лоухи, доставал даже в теплую машину свистящим резким ветром, холодным, так и желающим забраться в любую прореху одежды или плохо застегивающуюся молнию.

Ниа, нацепив длинную парку на пухе, две шерстяных шапки и темнеющая, вдобавок, нахохлившимся капюшоном, завидовала водителю. Боровик Кудря, поплевывающий на синтетику и инновационные легкие ботинки пассажиров, нацепил нагольный полушубок, сапоги, обшитые мехом, называющиеся унтами и нацепил на острую голову, смахивающую на свеколку, меховой треух. Торчавшая мочалом борода не покрывалась изморозью, как у братьев-медведей, и, в целом, Старый чувствовал себя куда увереннее, совершенно не мерзнув.

Энди, ждавший решения, сидел на диванчике в обжитом домике-будке, ни разу не сдвинувшись с места. Недавно он обнаружил, что отморозил палец, когда ночью пришлось рубить и таскать на дрова низкую поросль. Рукавиц он спросить не мог, а выдать никто не подумал.

Ладонь лежала на коленке, красная, ощутимо бьющая пульсирующими разрядами боли. Два пальца, мизинец и безымянный, чернели, начиная с кончиков. Зубочистка, пару раз принюхивающаяся, подошла, наклонилась, рассматривая.

— Эй, хозяйка!

Ниа, собирающаяся выбраться наружу, повернулась.

— У твоего пса с лапой проблемы. Думаю, тут резать придется.

Брухо подошла, всмотревшись в ладонь ничего не выражавшего Энди, втянула носом пусть и едва, но уже уловимый сладковатый запах. Взяла его за подбородок, повернув к себе:

— Тебе страшно?

Энди моргнул. Было ли страшно? Хотелось бы сказать иначе, но… Он не просто боялся, нет.

Страх плескался внутри со слов Зубочистки, таких обычных и спокойных. Да, Энди не верил, что выживет или вернется домой, все верно. Хэппи-энды, наверное, есть только в историях с правильно написанными сценариями, а его личный фильм снимал то ли никудышный режиссер, то ли совершенно отвязный и депрессивный сценарист.

Колкий ледяной адреналин пробирал полностью, заставляя дрожать непослушное тело, замирать и, чуть зависая, снова бешено колотиться сердце. Страх? Ужас, самый настоящий, как описанный в книгах и никогда раньше не ощущаемый, куда там тому страху на темной пустой улочке с ее кровожадным белым призраком. Тут все вышло куда проще и страшнее.

Два пальца, продирающие извивающимся пульсом боли, темнели почти на глазах, багрово-лиловая чернота добралась до вторых фаланг. И останавливаться не прекращала, пустив пока еще тонкие, но такие ярко-красные корешки почти до запястья. Его, Энди, запястья, пока еще точно его.

— Страшно… — сама себе сказала Ниа.

— Лучше сделать прямо здесь. — Зубочистка повернулась к Кудре. — У тебя же есть спиртовка, чтобы нож прокалить?

— Нет. — Ниа мотнула головой, получилось даже смешно. Из-за косичек, собранных в узел, она казалась длинноголовым инопланетянином в скафандре. — Время потратим, и результат будет плохой. Он не сможет делать нужное.

— И что тогда? — Зубочистка уставилась на нее, уже расстегивая кобуру.

Брухо опустила руку, достав свой, черный и кривой, клинок. Энди, замерев, смотрел на нее.

— Вытяни руку.

Рука поднялась, дрожаще-белая, лишь полыхающая алым заревом заражения пальцев.

— Эй, а убиратса, милаха, мне потом? — поинтересовался Кудря.

— Подержи что-нибудь, — Ниа кивнула Зубочистке, показывая, что держать «что-нибудь» надо под рукой.

Из подсумка брухо, хрустя чем-то, пахнуло кислым, сминаемым в ее свободном кулаке. Нож полоснул по пальцам, обжигая нестерпимой болью. Ниа подняла кулак над медленно вытекающими черно-зелеными каплями, текущими внутри больной руки вместо крови. Вниз посыпался зеленый порошок, руку обожгло как кипятком, да еще с пропущенным через него электричеством. Энди замычал, брызгая слезами из глаз, застыв и почти беззвучно крича от боли. На голову легла теплая рука Зубочистки.

Брухо, отрывисто и ритмично выдыхая, шептала наговор, заставляя одну из лоа, ставшей золотой змеей, вылизывать открытые широкие порезы, превращая порошок в густую пасту. Руку Энди рвало изнутри раскаленными крючьями, но… Но тупая боль обмороженных пальцев уходила куда-то далеко.

Через минуту все кончилось. Лоа, напоследок цапнув горячими кривыми иглами зубов, пропала, а паста, засохнув на глазах, превратилась в осыпавшуюся и не долетевшую, распадаясь дымом, пыль. А рука… а рука стала как новенькая.

— Ничего себе, — протянула Зубочистка, — научишь?

— Нет. — Ниа щелкнула пальцами, выбив небольшой язык пламени и провела им по лезвию ножа, прежде, чем убрать. — У тебя не получится.

— Это, — качнулась машина под забравшимся Бьярном, — идти пора. Там в ельнике что-то вроде есть, и оно уже не одно. О, а чего вы там все встали?

— В ельнике? — Кудря вдруг из темного начал становиться светлым. — И чево там?

Бьярн пожал плечами, совершенно по медвежьи.

— Как кто ползком двигается, то пропадает, то исчезает. Хотели пальнуть, да патронов жаль.

— Вот где гадство! — Кудря шлепнул себя по бедрам. — Давайте-ка, голуби сизокрылые, валите уж куда-нито. Меня, нешто, могут не тронуть, коль один буду. Все ж я почти свой.

— Кто там? — Ниа дернула крыльями носа, презрительно косясь на труса.

— Внучата Лоухи, ктож ишшо? — Кудря торопливо заходил взад-вперед. — Ой беда-беда, ишшо и застрял тута, а-я-я-я-я-й…

— Надо идти, — Зубочистка уже паковала все, что планировала довезти и не таскать на себе. — Говорят, Ляминкайннен был хорошим, просто веселым парнем, бабником и чудо-охотником.

— Кто? — Ниа посмотрела на нее.

— Ляминкайннен, охотник, из Калевалы. Только времени с тех пор прошло много, и уважают его далеко не все местные, не говоря о приезжих. Так что дети Лоухи и он теперь не разлей вода, а привычку охотиться он так и не бросил, и выходит у него чудо как хорошо. А мне моя шкура дороже, когда со мной, а не у его очага.

— Пойдем пешком? — Ниа набросила лямки рюкзака. — Тебе самой не страшно?

— Вам токмо до плато добратса, — Кудря потрепал себя за бороду. — Туды им хода нету, опасаютса.

— Кого?

Бьярн, навесивший на себя снаряжения как мул, хохотнул, выпрыгивая.

— Троллей, подружка. — Зубочистка нацепила на винтовку маскировочный чехол. — Им его стрелы как слону дробина.

— Ну… девки, тады прощевайте. — Кудря хлопнул каждую по плечу. — Оплата щедрая вышла, не обманули, спасибочки.

Ниа, положив предпоследний мешочек с золотыми, кивнула. И выпрыгнула наружу. Энди, подхватив переноску с шипящим котом, последовал за ней. Дверь машины тут же захлопнулась, тряхнув пожухлым венком из неизвестных брухо цветов и трав, висящий на небольшом коровьем черепе-обереге. Когда Кудря успел это сделать, она даже не увидела, но раз сделал… Старый просто так бояться не станет.

День перевалил за полдень, но солнце не оказалось и в помине. Вот-вот только яркую панораму, дарующую хоть немного обманчивого ощущения тепла, затянуло холодными, по-настоящему северными, тучами. Большими, тяжело клубящимися одним огромным северным медведем, желающим показать — кто здесь хозяин. С него, непроглядно-белесо-серого, стегая порывами ветра и пройдясь, как наждаком, по открытому лицу, вовсю валила ледяная крупа.

Ниа прищурилась, разглядывая уже совсем плохо виденный путь через остаток долины. Снег мешал, а как бороться с севером, если ты с юга?

— Маска! — Зубочистка протянула ей горнолыжную маску. — Пошли быстрее, они уже начинают загонять нас!

Они? Энди, идущий как робот, глядя перед собой и не упуская госпожу из вида, вслушался. Больше ему ничего не оставалось.

Вой пока шел издали, где-то на краю этого странного места, из-за совершенного невидимого ельника, скрытого взбесившимся снежным покрывалом, растянувшимся повсюду за какие-то пару минут. Осень?! Какая тут осень! Самая настоящая лютая зима, решившая вступить в свои права на земле, где чужаков не любят. Вой, идущий уже со всех сторон и сжимающийся полукольцом, только подтверждал вяло текущие мысли.

Они побежали, даже Энди, чьи ноги послушно ускорились. Бьярн, Зубочистка, Ниа, ее пес с золотым котом в руках и Бьёрн. Через ледяное острое крошево, мешаемое вихрем с хлесткими плетьми первого настоящего снега. Мокрые и липкие хлопья, ничуть не напоминающие ласково-мягкий рождественский покров Вест-Кост, ставший Ниа если не родным, то хотя бы привычным.

Ветер выл в унисон приближавшимся охотникам, заунывно и тоскливо, впивался в уши, вкручивался в голову, въедался, казалось, в мускулы. Сколько метров пришлось пройти-пробежать от грузовика, двести, триста? Того, оглянись, не разглядишь и в помине, а ноги, начав подрагивать, отказывались идти. Первым начал останавливаться Бьярн, вот-вот, несколько секунд тому назад прущий ледоколом, раскидывающий широченной грудью бело-липкий вихрь… И уже хлопья бьют в лицо Зубочистке, остаются на куртке Ниа, стегают редеющими ледышками незащищенное лицо Энди.

А вой, перекликаясь с все больше сатанеющим вихрем, ежесекундно менявшим направление, ближе, ближе…

Небо заволокло снегопадом полностью, скидывай не скидывай плохо тающую пелену на масках, почти ничего не видно. Бьярн, начиная почти брести, несколько раз останавливался, крутил в руках маг-компас, прикупленный на рынке, всматривался… Бесполезно.

Четыре луча, сине-красный для магнитных полюсов и зелено-желтый для Тонкой границы, вертелись ведьминой метлой, не останавливаясь ни на йоту. Полукровка, с бородой, превратившейся в огромную сосульку, тяжело переставлял ноги, идя на одной интуиции.

Ниа, споткнувшаяся уже в стотысячный раз, не выдержала. Нащупала в сумке на поясе одну единственную надежду, оставленную про запас. Вытащила полированное веретено черного дерева, с выдавленными именами Больших лоа, вращала ладонями, разогревая, зовя на помощь духов-защитников. Снег, потянувшийся к ней, мешал, остужал собою и ветром едва потеплевшую деревяшку. Духи молчали.

Бьерн грохнул дуплетом, подряд отправив в полет два заряда серебряной картечи, целясь в приземистые ловкие тени, тенями мелькавшие за холодной стеной. Взрыв сумасшедшего хохота, лишь он, стал ответом. Вой прорезался сильнее, ближе, не дальше ста-двухсот метров.

Ниа, выхватив черный клинок, полоснула себя по ладони, глубоко, хрустнув костью и сжав зубы, чтобы не закричать. Сжала веретено, вслух ломая заклинание-бусы, лишь раз слышанное в школе Амбози. Звала духа перекрестков, молила помощь, обещала отдать часть себя, ведь она обещала магистру сделать дело. Барон не примет неверную брухо после смерти, бросит в бездонную яму, полную гниющей болотной жижи, где кишмя кишат змеи-жарараки, пьющие глаза и выедающие языки, видевшие наставника и сказавшие ложь.

Веретено ударило собственным ритмом, вырвалось, подпрыгнув на половину ее роста, вспыхнуло невыносимо ярким красным цветом, распустившись диковинной амазонской орхидеей. Бьярн, замерев, поднял оружие, заметив что-то впереди. Ниа обрадованно посмотрела и… замерла…

Бьярн выбрал спуск. Звонко лязгнуло, и… и все. За спиной также отказалось работать оружие его брата.

Старуха хрустко втыкала в снег ломаную кривулину посоха, выломанную из свилеватой карельской березы в темные давние времена. Черный огромный ворон, вцепившись в темный меховой плащ, смотрел кровавым единственным глазом на застывших людишек. Лоухи, зябко кутаясь в выцветший и отороченный волком бархат, покрытый рунами, не опускала глаз, даже когда длинные сиво-желтые космы падали на лицо. Длинный горбатый нос втягивал воздух, черный злой рот пузырился слюной в уголке рта.

Снег вокруг потемнел, пропуская, одного за другим, десяток высоких, в холке по грудь Зубочистке, серых четырехногих убийц, мерцающих голодными янтарно-крапчатыми глазами. Невысокие карлики-лопари, темно-остроглазые, с детскими личиками в ритуальных шрамах, с луками, туго оплетенными берестой, с тетивой из китовьей кожи, целились стрелами-гарпунами, скалящимися зазубринами костяных наконечников. И мелькала совсем позади высокая, бывшая стройной, мужская фигура в мехах невиданных медведей с рогами на голове, укрывающей его как капюшон или шапка. Тускло светился единственным ярким пятном рубин, украшающий темную рогатину.

— Обед… — Лоухи, безумно косясь на Ниа, остановилась. Высокая, согнутая наполовину и все равно смотрящая прямо в глаза брухо, улыбалась крепкими редкими зубами. — Черное мясо и коричневая сильная кровь. Твоя шкура, грязнокожая девка, украсит стену у моего очага.

Зубочистка скрипела враз замершими пальцами по застежке кобуры на бедре.

— Я тебя помню! — хихикнула Лоухи. И сообщила, блеснув длинным нижним левым клыком. — Теперь ты моя.

Ниа, дуя на ладони-ледышки, заглянула в бездонные блеклые омуты ее глаз. И улыбнулась.

— Не сегодня.

Зубочистка охнула.

Черное, как смола и, как накрахмаленное, белое. Снег, пытавшийся было помешать, испуганно разлетелся в стороны. Волки, пряча морды в широких лапах, скулили, ползли назад, виляя хвостами. Лопари, гомоня, прятались в сугробы. А Лоухи, кривя лошадино-морщинистое лицо, поворачивалась едва ли скрывая испуг.

Лоснящийся черный цилиндр, фрак на голое эбеновое тело, белые мазки маски-черепа на лице. Дух перекрестка уступил дорогу тому, кто пугал даже само дыхание мрака колдовского финского Севера.

Барон Самеди, приподняв цилиндр, приветствуя хозяйку Похъёлы, махнул рукой, раздвигая снежную стену и, усмехнувшись шоколадными губами с зажатой и несгораемой дымящейся сигарой, пригласил маленькую испуганную и замерзшую брухо идти дальше.

Лоухи, шипя пестрой лесной гадюкой, тряхнула костяшки и старые монеты, висящие на макушке посоха. Тряхнула, недоуменно косясь на них и на черного гостя. А тот, издевательски обнажив голову и прижав цилиндр туда, где у людей бьется сердце, улыбнулся белоснежной улыбкой.

— Все проходит, — сказала Ниа, идя мимо Лоухи, — и появляется что-то новое. Всегда.

Дорога на Троллхъёланд снова вилась перед ними по топкой, но совершенно осенней долине.


Сперва под ногами хрустко зашелестел мелкий гравий. Чуть позже к нему, пристукивая и шелестя, откатываясь под ботинками, добавились немалые булыжники. Через полкилометра ноги уже твердо стучали по огромному каменному языку, ведущему в самую глубину Тролльего нагорья, откуда есть прямая дорога на самый крайний портовый городишко Старого народа, лежащий у самых границ холодного океана, уже начавшего гонять по черно-непроглядным горбам волн шугу и начавшие стынуть летние льдины.

К мрачным гранитным стенам одинокого Бьйорн-фиорда, полторы тысячи лет прячущего в себе крайнюю крепость Старых, давно покрытую бурыми и малахитовыми лишайниками, мягко баюкающими плотно подогнанные камни цитадели, все врастающей и врастающей в тяжелую и едва поддающуюся землю Севера.

Через три дня рокочущие волны студеного морского пути скует магический холод и почти на полгода дорога к Ледяному замку спрячется между лабиринта торосов, постоянно вьюжащих обманок-зимовеек и просыпающимися лишь полярной ночью древними капканами, поставленными первыми хозяевам Айсштирк. Ниа должна успеть, выйти на пирс и ударить в зеленую от патины маленькую рынду, морской колокол, зовущий почти полуторавековой постройки корабль-ледокол, призраком появляющийся из последнего тумана.

Здесь стало по-настоящему холодно и ветрено. Нагорье продувалось насквозь, сильные ветра, проходя его полностью, бросались друг в друга мелкими ветками, притащенными откуда-то сухими клубками перекати-поле и выбеленными птичьими легкими косточками. Прятавшиеся за скальными поломанными клыками более слабые их родичи ждали в засадах людишек, и, пропустив мимо, с воем врывались за воротники и неплотно застегнутые капюшоны.

Энди, шаркая литыми подошвами дешевых ботинок, несколько раз уже упал. В последний, стараясь спасти клетку с котом, разрезал руку от мизинца и до запястья по тыльной стороне. Потом сидел, тупо глядя на текущую и никак не останавливающуюся кровь. Тратить остатки запасенных зелий брухо не стала, оставив его на попечение Зубочистки. Та справилась минут за двадцать, кое-как сумев остановить красные тяжелые капли, сбивающиеся в полноценные потеки. И, плюнув на антисанитарию, штопала кривой походной иглой мелкими злыми стежками.

Бьярн и Бьерн, зло водя мясистыми носами и втягивая воздух, переругивались на рокочущем родном языке. И поминали, через слово, тех самых троллей, это понял даже Энди.

После незапланированного привала они прошли где-то с полмили.

Огромный, мохнатый от моха и старых птичьих гнезд, валун, высившийся на пригорке справа, шевельнулся. Повернул в их сторону лобастую башку с двумя желто-серыми короткими рогами, жадно втягивал обезьяньими ноздрями воздух. Ветер, как назло, рвался от группы прямо к нему.

Зубочистка, осторожно подняв свою металлическо-убойную красавицу, подняла кулак — тихо, стоять, вдруг пронесет?! А Энди…

Энди смотрел на разошедшийся наполовину шов и рубиновые капли, вновь тяжело слетающие вниз, разбиваясь на ртутные шарики, сползающие по пористому боку белого песчаника.

Ноздри тролля шевелились, шумно глотая воздух, пахнущий его, Энди, свежей кровью. Ниа, начав понимать, опустила взгляд, расширившимися зрачками проводив целую вереницу блестящих красных бусин, негромко разбившихся о камень.

Ноздри втянули воздух еще сильнее… замерли, опустив хорошо заметные грубые волоски внутри.

Серо-зеленый глаз с двумя зрачками открылся спустя секунду. И уставился на Энди.

Глава девятнадцатая: старая дорога на север и серые тени за спиной

Карл помахал рукой, прощаясь с Олле, стоявшим на носу отходящего буксира. Снег, белее своего настоящего тезки, да еще и с легкой зеленцой, травил на бережку. Майка, глядя несчастно и жалея, ждала наготове с бутылкой воды и спертым с гальюна приветливого шкипера рулоном бумаги. «Наготове» повторялось уже третий раз подряд.

— Снег, Снег. — Карл покачал головой. — Не быть тебе моряком.

— Я и не соб… и-и-и-к… ой, й-о-о-о-о…

Карл неслышно усмехнулся и пробормотал под нос:

— Как сказать, как сказать…

Остальные ждали за пирсом, на аккуратных, выкрашенных зеленой краской небольших скамеечках.

— Алекс!

Тот обернулся к Карлу.

— Чего сидим без дела?! Тренируемся, кадеты! Ждем автобус и тренируемся.

— Какой автобус?

Карл чуть не зарычал.

— Рейсовый, до Тромсё. Тренируемся, лодыри!

Алекс, довольно ухмыльнувшись, раскрыл ладонь. Раз от раза получалось все лучше и лучше, разве что нравилось не всем. А кому придется по душе, когда в лицо летит полыхающий файербол?

Крутящийся рыжий шар потрескивал искорками, крохотными, но, все знали, да-да, такими болючими…

Злой, закинув новую порцию, меланхолично жевал и ждал начала, и не ошибся. Как всегда, первый пас ушел к нему.

— Принцесса! Ну-ка, ко всем, отмучается без тебя!

Майка, тряхнув золотым хвостом, скорчила рожицу, но спорить не стала. Характер заставлял, через неудачи-ожоги, работать и работать. Боевой маг должен уметь многое, должен подчинять стихии, должен не бояться и противостоять любому истинному. В том сила, в том успех.

Файербол, шипя и плюясь каплями лавы, начал разгоняться. Туда-сюда, чуть замирая и желая куснуть чужую руку, обратно и снова к кому-то, раскаленной красно-желтой полосой. Карл, посмеиваясь и наблюдая за рыбаками на пирсе, довольно кивал головой. Это уже что-то, это прямо нормальные первоклашки.

Солнце, решившее порадовать напоследок фьорды и скалы, припекало. Заливало теплом мрачные серые камни, нависающие над Ставангером, над портом и узким зелено-черном заливом. Карл, когда-то в первый раз оказавшийся здесь недовольным котенком, укачанным на борту кнорра, не взлюбил Норвегию с первого взгляда. Пока не стал старше и не понял, что дом не там, где родился, а там, где пригодился. И где твоя душа. Как здесь, почти у самого Полярного круга, прячущего на одиноком острове, похожем на спящего и лохматого, от огромных елей, медведя. В Айсштирке, серо-черной острой громаде, вырубленной кем-то из Старых прямо в теле утеса.

Летней зелени в Ставангере уже почти не осталось, лишь лишайник, облепивший камни над фьордом, переливался изумрудно-седыми полосами, чуть желтеющими охрой по краям. Серые огромные чайки кружили над морем, тоскуя крича по ушедшему теплу. Белый с красным пароход-паром неторопливо переваливался через что-то разволновавшееся море, везя людей из Кристиансенна. Краснели амбары рыбацкой компании, стоявшие тут уже второй век. И пахло солью и свободой.

— Ай!

— Алекс, я тебе сейчас кишки перетрясу!

— А чего я?!

— Ничего, хочешь сказать?

Ну вот… опять Анни зазевалась, а Мари готова устроить Алексу очередную встряску, пора останавливать, а то потом скейтера из уборной не дождешься, знаем, проходили…

— Успокоились! — Карл подошел к Анни, с тоской любующейся рукой, вновь покрывшейся волдырями. — Ну и?

Алекс, виновато пожав плечами, начал лечить… а выходило у него так себе, если честно. Ну, это дело поправимое, хотя и долгое. Карл вздохнул. Искра, понимающе скорчив гримаску, закатила глаза, быстро потерла ладони и возложила на страдающую плоть. Остро запахло озоном и чабрецом. Почему чабрец, Карл не понимал, но простейшая полевая медицина у красноволосой выходила только таким образом. Зато надежно и быстро. Талант, что и говорить. И…

— Что?!

Искра держала руку у виска, морщась и широко распахнув глаза. И это настораживало.

— Как будто кто-то дотянулся, и попытался…

Карл покрутил головой, отыскивая причину. Кто, где, ну?!

Ребята, за его спиной, уже надевали рюкзаки, помогая парням справиться со станковыми. Молодцы, это уже команда… только не бежать же им ногами? Так, кого ощутила Искра?!

Минутку…

Карл оскалился, понимая, что иногда нужно быть проще. И не искать мага, скрывшегося под камуфляжем или наблюдающего через, хотя бы, вон ту потрепанную чайку. Надо искать очевидное.

И не прятать собственный магический след, раз уж их отследили и сюда.

Он поднял рукав «пилота», поднеся часы к глазам. Откинул стеклянную крышку среднего циферблата, со стрелкой, похожей на компас, вдавил внутрь выпуклый голубой шарик, торчащий из середины механизма.

Искатель придумал кто-то из первых боевых братьев. Тайну, как делать странное устройство, легко показывающее на любую вспышку и мимолетный всплеск колдовства, они так и не рассказали. И даже объединившись с дворфами и альвами Истинные не смогли разобраться. Это хорошо, преимущество порой может показаться незначительным, но главное же результат, не так ли?

Сверкнула синяя искорка, растекшаяся по стрелке, прорисовывая на ней едва заметную плетенку узора. Серебристая остроконечная полоска закрутилась ведьминым хвостом, превратившись в сияющий круг и… как и ждал Карл, застыла, указывая темной стороной на такого таинственного наблюдателя и шпиона.

— Они на пароме… — Карл повернулся к своим. — К остановке, кадеты, сейчас будем устраивать теракт!

— Какой?! — изумленно спросила Мари.

— Какой-какой… — Карл пожал плечами. — Захватим автобус, конечно.

Снег, вроде бы отошедший от морской болезни, икнул и испуганно схватился за живот.


Остановка оказалась маленькой автостанцией. Очень норвежской, украшенной резными троллями даже по крыше, каменная наполовину и с аккуратно выкрашенными в красно-белое досками второй половины. Всего три площадки и с два десятка человек, мирно и степенно ждущих автобус на Тромсё. Тот шел через всю страну и удивляться тридцати проданным билетам на сто посадочных мест не стоило.

Карл, звякнув в кармане редеющим все больше и больше подарками красной дамы с вуалью, достал прямоугольный серебряный жетон с ухмыляющимся Локи. Оглянулся на виднеющийся кусок фьорда и, странновато ухмыльнувшись, бросил прямо под накатывающие колеса огромной «Скании».

Едва заметно блеснуло, матово замерцало и, показавшись на миг, автобус и мага с ребятами накрыло огромным мыльным пузырем.

— Что это? — Мари недоверчиво оглянулась и даже протянула руку, пощупать почти незаметную мерцающую преграду.

Карл успел взять ее за руку.

— Не надо этого делать. Мы просто стали невидимыми. А водитель не видит остальных, считает, что все, больше никого. Это морок, самый обычный.

— И простой?

— Такого не говорил.

Дверь автобуса отъехала в сторону.

Карл бодро забежал внутрь, остановившись у недоуменно смотрящего водителя.

Звякнуло из небольшого мешочка, появившегося у того под носом.

— Это как понимать? — водитель поправил форменную фуражку.

— Аренда. До самого Тромсё, мы туристы, желаем любоваться прекрасной страной викингов в одиночестве.

— Но…

Карл положил руку ему на плечо и доверчиво сжал. Уже приученные подростки успели заметить, как в ткань мягко и незаметно вошла какая-то штука.

— И вовсе ничего страшного, ведь скоро придет еще один автобус, верно?

Водитель кивнул, зачарованно слушая новое звяканье из мешочка.

— Поехали?

И форменная фуражка еще раз качнулась.

Карл обернулся:

— На борт, охламоны! Нас ждет скорость, свежий воздух в раскрытые окна и безумная красота за ними.

Лохматый, явно желая что-то сказать, так и показывал глазами — надо поговорить, прям надо! Маг сел к нему, наклонил голову. Лохматый, косясь на водителя, зашептал, совершенно удивительно для своего обычного невозмутимого спокойствия:

— Там золото?! Так много?

Карл непонимающе нахмурился, проследил взгляд и улыбнулся.

— Лохматый, мой незатейливый лесной человек, как ты считаешь — будь у меня мешок золотых монет, стал бы проворачивать всю эту аферу или просто купил бы нам точно такой же автобус совершенно легально и вместе с водителем? То-то… сам понял, что сморозил чушь.

— Спорол, — автоматом поправил Лохматый. — А что…

— Жетоны из метрополитена, мелочь, сколько-то болтов. Брал с собой чтобы, в случае чего, нагревать и метать. И мне не стыдно, такой уж я плохой человек.

Лохматый не ответил. А автобус, величаво отойдя от площадки, развернулся и поехал вверх, к спрятавшимся за неожиданными тучами, горам.


Мари проснулась ближе к вечеру. Сон подкрался мягко, на кошачьих лапках, напрыгнул сзади и растворил в себе. Хорошо, что мест много, вот она и прикорнула на сдвоенном большом сиденье для матерей с детьми впереди.

Разбудила непонятная тревога, кольнувшая прямо на самом интересном месте, разбудила нагло и требовательно. Мари привстала, сонно оглядываясь, понимая, что неспроста внутри что-то испуганно дергается.

Злой и Анни играли, впрочем, очень привычно. Снег и Майка, укрывшись куртками, спали на соседних сиденьях. Лохматый перечитывал комикс, новыми здоровяк не запасся. Роберт штудировал свой бесконечный гримуар. Алекс сопел и бормотал, закинув на спину ноги. Искра стояла в самом конце салона, вместе с Карлом. Оба смотрели в заднее стекло, застыв и не отрываясь от вида. А Искра держала ладонь у виска.

Не зря она проснулась…

Мари обула кроссовки, пошла к ним, сама не понимая — зачем? Что толку встать третьей и смотреть за стекло, покрытое бегущими струями дождя. Да, снаружи хлестал самый настоящий ливень. Иногда, громко стукая, к каплям присоединялись градины.

Карл обернулся к ней, кивнул и снова уставился за окно. А что там еще, кроме дождя?

Серая бесконечная хмарь, сожравшая всю утреннюю красоту. Бесконечно уползающая к оставленным позади фьордам и цветным домикам, каменным строгим кирхам и резным троллям. Даже грустно.

Туман, разбегающийся по обочине, закутывал собой желтых красавиц-берез, росших ровными рядами, прятал в себя их последнее теплое золото, ставшее блестящим и тяжелым. Оплетал редко проносящиеся по соседней полосе машины, завихряясь за ними маленькими водоворотами. Белесый и кажущийся, из-за той дороги в Питер, очень опасным, прячущим в себе чудовищ.

И холодное напряженное ощущение тянущейся к ним липкой нити, не отпускающей и желающий проследить весь путь высокого автобуса, несущегося на другой край строго-холодной северной страны. Мари ощущала его всей собой, неожиданно поняв чувства обычно такой независимо-отвязной Искры. Сейчас красноволосая лишь накручивала пряди на пальцы, второй ладонью снова и снова потирая висок.

— Ты тоже что-то чуешь? — поинтересовался Карл, не оборачиваясь.

— Наверное, да… — Мари встала ближе, сама начав всматриваться в убегающее полотно дороги, торопливо затягиваемое полупрозрачной сырой сметаной.

— Мне нравится, — Карл кашлянул, — вы, наконец-то, начали раскрываться. А что твой амулет?

Амулет? Мари положила на него руку.

— Он холодный.

— Плохо. — Карл опустил шляпу на глаза. — Ты боишься.

— Очень.

— Не бойся, с нами не случится ничего, кроме предначертанного.

Мари уставилась на его затылок, возмущенно и желая высказаться.

— Успокойся, — Карл повернулся и подмигнул, — надо же было мне сказать что-то типа мудрого и с видом настоящего наставника.

Ей пришлось улыбнуться. Вот так каждый раз, и снова ловится на самую простую иронию, не понимая ее. Почему она такая прямая и не может научиться видеть оттенки и полутона?

— Все приходит с опытом и жизнью, Маришка, — поддразнил Карл, не удержавшись, хотя давно должен был понять, как ее раздражает эта «Маришка», — и я вовсе не читаю твои мысли. Просто сам таким был.

— Каким? — Искра в первый раз шевельнулась.

— Неуверенным в себе и будущем, не умеющим разобраться в очевидных взрослым… не всем взрослым, вещах. Мы с вами прошли очень большой путь и нам осталось немного. Думаю, нас попробуют остановить уже вечером, и лишь бы повезло добраться до Тромсё. Мы с вами потеряли много имеющихся возможностей и если там, нагоняя, маг и наемники, придется плохо. В случае чего — вам нужно добраться до последнего фьорда перед границей. Вы найдете нужное место, и там позвоните в колокол. У вас останется всего три дня, если что… Надо успеть.

— О чем ты говоришь? — Мари взглянула на него со страхом. В голосе мага не было обреченности, он просто собирался, если окажется нужным, остаться и принять бой. Вот и все, без бравады и пафоса, просто констатация факта.

— О том, Маришка, что скоро может стать горячо. Помоги Злому вывести вас к цитадели, он один может не справиться.

— А Лохматый?!

Карл искоса глянул на нее и не ответил, лишь тихонько вздохнул.

— Ты хочешь оставить его с… — Мари не могла поверить. — Но как же так, Карл?! Ты обещал доставить всех учеников в Ледяной замок, что все попадут под его крышу!

— Я помню, Маришка. Так и должно быть, все ученики должны добраться в Айсштирк и сделать необходимое, стать теми, кем предназначено быть с самого рождения.

— Но Лохмат…

— Успокойся. — Карл блеснул глазами. — Все ученики доберутся в замок. И ты им поможешь.

— Почему она? — мертво и глухо сказал Искра, совершенно непохожая сама на себя.

— Тебе нудно будет чуять дорогу, искать ее, не отвлекаться на других, — Карл пожал плечами, как будто извиняясь, — ты справишься, я знаю. Надо только найти ее начало, ухватиться за камни и видеть каждый. Она идет через горы, в самом коротком месте, и потом опускается к морю.

— Хорошо, — Искра кивнула, убирая руку, — они все ближе, вот это точно… чую.

— Вздремни, — сказал Карл, — тебе нужно. Ты выматываешь себя.

Искра послушалась, безвольно мотнув головой и пошла, почти шаркая.

— Что с ней?

Карл вздохнул.

— Магия очень хитрая и мерзко играющая дрянь, Мари. Не ее владелец выбирает умение или возможность, а она подкидывает то, что ей хочется. Искра, Мари, не сирота, не забитая девчонка, непонятая родными, не сумасбродная экстремалка, плюющая на семью и решившая вдруг сбежать.

Она и умеет то не так много, всего-навсего создавать звуковые волны и слышать их эхо, представляешь?

Вот как…

— Так это же и…

— И дельфин сможет, верно, девочка. Только она, не осознавая границ, почти покалечила собственного братишку, разозлившись на маму, оставившую ее сидеть с ним. Крикнула… и вызвала скорую, позвонив родителям и попрощавшись. Ее отец, как оказалось, работал в одном интересном институте, знаешь, таком… куда привозят…

— Детей, ждущих в карцерах со странной защитой?

— Верно. И Искра подслушала как-то раз разговор родителей, потом еще раз, еще… Кое-что понимала, потому молчала и не говорила о своих умениях. Обычная испуганная девочка, росла с этим, с десяти лет. Пока не разозлилась на братишку. Она скучает по нему, по маме, но боится возвращаться.

— И теперь еще предчувствие?

— Да. Таких не так и много, именно таких, Мари, люди запоминали давно, когда была небольшая школа ведьм на Британских островах. Школу сожгли рыцари Розы, а девочки-воспитанницы, что смогли удрать, потом прятались как могли, предсказывали будущее, а если их зажимали пьяные солдаты или матросня, крестьяне или молодые дворянчики, отбивались как могли, своим криком.

Крик, звуковые волны, калечащие людей, странные предчувствия?..

— Баньши?

Карл кивнул.

— Зачем те люди хотят нас поймать? И кто они?

— Хороший вопрос. Кто именно не знаю, но явно не из тех, кто держится Договора. А зачем сказать смогу. Им нужно освободить как можно больше магии, что есть в каждом из нас с вами. И не дать мне превратить вас в серьезных противников.

— Освободить?!

— Да. Магия конечна, Маришка, ее не безгранично много, и она, хитрая дрянь, не хочет заканчиваться и умирать. Почему в мире мало тех, кого считают колдунами и ведьмами? Думаешь, всех истребили в войну? Нет… Каждый взрослый волшебник знает, что заведя ребенка отдаст ему крупицу своей силы.

— Но разве это плохо?

Карл криво усмехнулся.

— А если именно ее не хватит, чтобы держать стрелку часов жизни на одной точке циферблата? Поживи больше века и захочешь столько же, будь на свете еще больше, и захочешь бессмертия.

— А ее освобождают?.. — она не закончила, поняв ответ.

— Да. — Карл присмотрелся к чему-то в тумане. — Лишая любого из нас жизни.

Глава двадцатая: ночь чудовищ

Точку на дороге, светящуюся темнымбагровым и несущуюся вслед ним, заметила Мари. Успела обернуться к Карлу, крикнуть и попытаться что-то сделать… бросить невидимую волну, пытаясь остановить ее. Слишком уж быстро перемещалась непонятная светящаяся штука, и очень целенаправленно.

Заднее стекло вылетело с хрустом и звоном. Багровый огонек вильнул в сторону, прижался почти к самому асфальту, сердито воя. Мари попыталась сделать файербол, стараясь успеть, успеть раньше чем…

Мимо, жужжа и дико вращаясь, выскочил светящийся диск, запущенный Карлом, метнулся к багровому, ставшему еще ближе, лопнул, распылив в радиусе метров трех сверкающее облако из крохотных осколков, куда влетела рдеющая точка, и…

Скрежещуще захохотав, она разбросала сияющие бриллианты, сократив расстояние до пяти метров. Мари открыв рот, смотрела на нее… или на него?!

Верхом на оторванном авиационном двигателе, полыхающем багровым пламенем, сидел скрюченная желто-зеленая ушастая фигурка, носатая и скалящая в хохоте лошадиную улыбку.

— Либман! — Карл стукнул кулаком по обломкам стекла, не обращая внимания на кровь. — Подлюка жадная!

Двигатель, полыхающий пламенем, кашлянул, еще и затих, падая и грохоча. Только желто-зеленой твари на нем не было, и, судя по скрежету, до жути напоминающему острые когти, рвущие даже металл, уродец сейчас бежал по крыше автобуса к носу.

— Снег! — Карл ткнул пальцем. — Бей туда!

Крепыш ударил, заморозив весь металл над головой. Скрежет прекратился, гнусаво ойкнуло, грохнуло и…

— Й-у-у-у-х-у!!!

Раскоряченная ушастая тень мелькнула перед вышедшим из транса испуганным водителем и сделав пируэт с помощью ухваченного «дворника», ударилась о радиатор.

— Приехали… — Карл подхватил свою рюкзак. — Бегом из автобуса!

И вовремя.

Внутренности машины скрипели, плакали ломающимся и рвущимся металлом, нос ходил ходуном, и кое-где замелькали язычки пламени.

— Кто это? — Мари выскочила почти последней, оборачиваясь к Карлу, тащившему на плече водителя, грохнувшегося в обморок.

— Гремлин. — Карл дотопал до березки, выглядывающий из пропадающего тумана, и положил водителя у нее, головой на ствол. — На своем оторванном куске самолета он не мог прилететь издалека. Его с пустили в паре-тройке миль за нами, быстрее, нам…

Рубиново-бирюзовый треугольник на третьем циферблате часов, покрутившись, уверенно указал в сторону темнеющего леса, упирающегося в начинающиеся скалы.

— Нам туда. Все за мной, быстро, не рассыпаемся, держим в виду соседа, и не оглядываемся.

— Почему? — поинтересовался Лохматый.

— Дыхание чтобы не сбивать. Бежим аккуратно, экономим силы. Солнце еще не зашло, шанс добраться до… До Кодьяка у нас есть.

— Кодьяк? — дрогнувшим голосом переспросил Лохматый.

— Да, — Карл положил руку ему на плечо. — Тебя что-то смущает?

— Ну… я думал, что…

— Потом поговорим. Бежим, кадеты, срочно в лес, за нами тут пришли плохие люди с автоматическими игрушками, и они почти здесь.

Они пробежали метров триста по лесу, вспугнув птиц, когда там, у дороги, заскрипели тормоза. Голоса, плохо слышимые, все же доносились, перекликаясь между собой.

Осенний лес прятал в себе снег, все же прошедший здесь. Рыхлые темнеющие кучи мешали, Мари пару раз проваливалась по колено, сбивалась. Анни, идущая рядом, помогала выбираться и снова возвращалась поддерживать станок у рюкзака, прячущего Злого под собой почти полностью, одни ноги наружу и мелькают внизу.

Пар от дыхания становился все гуще, тяжело сопели все, иногда невольно останавливаясь, сжимая зубы и растирая сведенные мускулы. Голоса и собачий лай за спиной доносились глухо, но они их слышали. А те, прячущиеся серыми тенями под первыми деревьями, видели следы беглецов, тыкали сейчас в них носы рыжих брыластых собак в шипастых ошейниках, спуская по следу.

— Не жрите снег! — каркнул Карл, сопя и отряхивая пот. — Вода есть у каждого, но понемногу!

Хорошо ему так говорить… Мари, запаленно бежавшая в середине, едва не падала. А пить хотелось так неимоверно, что всю флягу бы зараз…

— Держись! — Алекс подхватил ее под руку, помог. — Карл…

— Бросайте большие рюкзаки, — Карл уперся руками в колени, сплюнул. — Неладно оно все, не нравится… Лохматый?

— Да?

— Ты… — Карл посмотрел ему в глаза. — Понимаешь, куда идти?

Тот кивнул, нахмурившись.

— Доведи их, слышишь? И не давай останавливаться, пусть идут дальше. Злой!

Злой оказался рядом, глядел Карлу в глаза. Тот стащил браслет со своими циферблатами, протянул ему.

— Ты старший. Идите.

— А ты? — пробасил Злой.

— А я… а я попробую договориться. — Карл вымученно улыбнулся. — Идите.

— Ты ранен? — Майка оказалась рядом с ним. Потянулась к боку, где, только сейчас заметили остальные, торчала пестро выкрашенная стрела, ушедшая в бок наполовину.

— Когда?!

Карл пожал плечами.

— Детка, это стрела прилетела сама, как ракета с головкой наведения. Спорить готов, что вокруг наконечника намотано что-то мое… Эй… Не то, что вы подумали, мелкие пакостники.

— Мы не пойдем без тебя, — Злой шмыгнул, — рюкзаки оставим.

— Ты ничего не перепутал? — Карл прислонился к ближайшему дереву. — Я что сказал?

— Мы не пойдем! — Мари всхлипнула. — Ты сам говорил, что мы многое можем, что мы станем боевыми магами!

— Станете, но пока-то…

— Они правы, Карл… — Лохматый усмехнулся, хрустнув костяшками, — не хочу уходить…

— В драку только не лезь, — посоветовал неожиданно спокойный маг, — пока не стоит. За нами идут люди, собаки, маг, что с ними, не полезет. Дождется других.

— Кого? — Мари удивленно смотрела на него.

— Солнце пока не село.

— Ты думаешь…

— Я не думаю, детка, я знаю. Все казалось — что такое знакомое, что там на пароме том… а там просто перевозят кровососов, всего делов.

— Что делать? — спросила Майка, встав рядом со совершенно злым Злым, зло смотрящим в темнеющие прорехи между деревьями. Снег, Анни, Роберт… Искра. Они все встали рядом, смотря на Карла.

— Ну… я бы хотел вытащить стрелу, но, боюсь, не успею. Отходим дальше, там ручей, — Карл кивнул в ту сторону, где иногда странно шумело. — Лохматый, берешь Роберта и девочек, и ведешь к Кодьяку, путь отыщешь. А мы догоним…

И усмехнулся.


Охота на людей… Нет ничего прекраснее тем, кто знает ее вкус. А тот, пусть известен давным-давно, всегда по-своему неповторим и увлекательно свеж. Хотя и известен каждому, да…

Медная соль крови, найденной на листьях или траве. Едкая кислятина развеивающегося пороха после верного выстрела. Сладковатая прель собачьей мокрой шубы у мелькающей впереди ищейки. Но оттенки, ох уж эти оттенки, дающие неуловимо прекрасную свежесть любому загону двуногой дичи.

Десяток людей, в темных комбинезонах, масках с тепловизорами и приборами ночного видения, крались по зимнему норвежскому лесу. Собаки, приученные не брехать почем зря, тянули след широкими тупыми мордами, беззвучно скалили желтые клыки, захлебываясь хлопьями слюны и тянули, тянули за собой двух ловчих, поставивших псов на след.

Славой делиться не хотелось, тем более с ночными хозяевами. Наемникам куда больше льстило внимание Леди, что может подарить вечную или богатую жизнь. За голову бородатого можно было просить что угодно, не обманет. Почему древняя кровожадная сволочь так ненавидит какого-то там мага? Им было наплевать.

Они занимались любимым делом, сейчас подарившим ко всему знакомому талый привкус вчерашнего ноздреватого снега, тягучую влажность до лета не сумеющей высохнуть хвои, чью-то кровь… О, да, стрела, выданная командиру группы Ночными охотниками, не подвела, достала кого-то… наверное, что самого этого Карла, на него и нацеливали, имея лишь найденный в урне возле Северного вокзала бумажный платок.

Снег не хрустел, люди были опытны, воевали всю жизнь и знали цену неосторожному шуму. Псы, выдрессированные, лишь хрипели, рвались вперед. Пять двоек шли цепью, краснея масками с очками тепловизоров. Невидимые глазу точки прицелов шарили по черным стволам, переливались игрой алмазов на падающих с неба белых хлопьях.

Так… вот здесь они стояли, прежде чем пойти дальше. Девять щенков и один потрепанный пес, что, де, крут, неимоверно крут. Ну и где оно все?

Следы, проваливаясь в снова растущих сугробах, вели дальше, к журчащему ручью. На его берегу команда замерла. На той стороне, заметный даже в густых и снежных сумерках, нашелся след. Надо было начинать переход, но старший что-то медлил. Собаки вели себя спокойно, не чуяли дичи рядом, но…

Командир махнул вперед, отправляя первую двойку. Те перебежали по камням, скрылись в ельнике. Один выглянул через минуту, кивнув головой. Хорошо, начинаем переходить…

Недоброе началось когда ловчие и собаки почти добрались на ту сторону. Звон услышали все, тонкий и нарастающий. Но не успели понять — что же это… а ручей застыл, промерзнув до самого дна. Люди начали кричать, все, кроме командира и его напарника.

Собаки, беззвучно разевая пасти, рвались, раздирая вмерзшие лапы. Кто-то пытался работать ножом, кроша лед… а командир смотрел на тот берег. На двух своих людей, идущих как заводные игрушки, не останавливаясь, прямо на лед. Они протопали мимо, глядя прямо перед собой застывшими глазами в инее на ресницах.

Он хотел открыть огонь, попытавшись зацепить хотя бы кого-то там, во все больше белеющих елях. Первым закричал напарник, выпустив раскалившийся до красна, «Хеклер и Кох». Свой командир хотел оставить на ремне, но тот истлел за несколько секунд. Пистолет с бедра он выбросил сам, упал в снег, туша полыхающую штанину.

На снег, прощально прозвенев тем самым звоном, упал сломанный хрустальный диск. Командир каркнул смешком, маги такие маги… Как он мог забыть про «немоту», когда такая вот штука накрывала на добрых десять минут своего хозяина коконом, не пропускавшим ничего: ни звука, ни запаха. Вот так маг и обманул его собачек. А ручей?!

Когда в висок уперся холодный ствол, он покосился вверх, глядя на длинноствольный револьвер в руках бородатого мага, потиравшего наконечник стрелы, торчавший из левого бока.

— Сколько с вами кровососов?

Командир сплюнул, желая послать его куда подальше. Только слюна примерзла к губам. Крепкий подросток в белой куртке сжал руку, вдруг обросшую красиво переливающимися в лунном свете сосульками. И вопросы про замерзшую воду у наемника больше не возникали.

— Сколько? — повторила основная цель, щелкнув взведенным курком.

И тут маг… Карл, да, Карл, отвернулся, вслушиваясь в лес за спиной.

— Они идут за вами, идиоты, — хрипло каркнул наемник, — Ночные охотники.

— Да… — маг посмотрел на него и подмигнул. — Только подумай, дружок, когда они в последний раз ели? И реши, что станешь делать. Бежим, ребятки.

Командир наемников проводил их взглядом, почему-то не сумев двинуть даже пальцем. Последний из щенков, ждущий на том берегу вместе с парнем, игравшим двумя огненными апельсинами, невысокий и черный, с большой головой, кивнул ему, исчезая в ельнике.

Сначала пришел ветер. Холодный и несущий с собой тревогу.

Псы зашлись лаем, воя на прорезавшуюся среди снежных туч мертвенно-зеленую луну.

Снег хлестал острыми льдинками, сыплясь вниз почти замерзший.

Вместе с ним, в его круговерти, один, два, три… все пять Ночных охотников, спавших в своих ящиках, возникли на белом полотне у замерзшего ручья.

Никогда ему не понять их вкусов. Посреди современного мира, рядом с солдатами в самой современной экипировке застыли пять бледных монстров, одетых по моде века короля Солнце, разве что в ботфортах, а не туфлях с чулками-кюлотами.

Старший, высокий и худой Жюль, столько раз охотившийся вместе с вмерзшей командой, повел вытянутым узким лицом, втягивая воздух, пахнущий ощущаемым только Ночными охотниками запахом человеческого тепла. Цыкнул, дернув ртом и блеснув уже лезущими наружу клыками.

Командир не стал ни о чем просить. Он сам попался, подставил и себя и парней. Их бессметным хозяевам, всегда охотящимся голодными, нужна еда. И вот она, сервированная, застыла перед ними.

Напарник закричал первым, вместе со страшным звуком живого насоса. Жюль, растягивая тонкие губы невообразимо, по-змеиному широко, раскрытой пасти, наклонился над командиром.

«А ты, маг, все же глупый, — мелькнула последняя мысль, — ты сам заморозил руч…»


— Быстрее! — подгонял Карл. — Ручей их не задержит, ты его заморозил на сколько? На добрых три мили в обе стороны?

Снег, виновато глядя на товарищей, не ответил.

— Бегущая вода задерживает кровососов, если нет моста или кто-то не протянет с той стороны хотя бы нитку для кружев. — Карл, чуть отставая, оглядывался, держа наготове револьвер, — Или если нет льда.

— Они летают? — запыхавшись все же спросила Мари.

— Нет. Но быстро бегают.

Они бежали вверх по склону, становящемуся все круче. Снег, поваливший недавно, лип к одежде и обуви, лез в глаза и за шиворот. Падали все, завязая в нем по колено, натыкаясь на прячущийся валежник или упавшее дерево. Поднимали, подпирали и шли-бежали-ковыляли дальше. Пока их еще не догнали.

Лохматый, обычно порывающийся защищать любого из группы, прикрывая спину, удивил Мари. Он шел впереди, не обращая ни на кого внимания, порой как забыв про остальных. И когда он замер, остановились все.

— Мы пришли. — голос здоровяка шел глухо, спина сутулилась.

— Вижу, — протянул Карл, — здравствуй, Шардик!

С кем он?! А-а-а…

Высокий резной дубовый столб прятался между двумя старыми елями. Огромный, выбеленный медвежий череп смотрел на них глазницами, сияющими зеленым светом. С ним здороваться?!

Изумруды, дернувшись, поползли двумя сияющими лучами к Карлу. Пробежали по нему, остановились на лице. Несколько раз моргнули.

— Спасибо, старый друг! — Карл подошел к страхолюжной икебане, положил ладонь на огромную лобастую мертвую голову. — Береги себя… и готовься к последнему бою. И прости меня.

Ели дрогнули, осыпая комья снега, разошлись узким проходом, пропуская их. Карл нырнул последним и, если Мари не послышалось… а такое сложно спутать, маг выстрелил в темноту, клубящуюся снежным вихрем.

— Быстрее, — Карл прибавил шаг, все сильнее прижимая руку к боку, проткнутому стрелой, — духи стражей задержат их ненадолго.

За еловой стеной, густой, метров десять глубиной, шипело и изредка переливалось ядовитой зеленью. И кто-то выл, дико и страшно.

Алекс уткнулся во вдруг замершего Лохматого, протиснулся мимо и… вывалился на поляну, покрытую заиндевевшей травой. Здесь снега не было. А перед ним, шагов сто, широкий и кряжистый, светился огнями окон за ставнями, большой срубовой дом. С вырезанной над крыльцом медвежьей головой.

— Пошли, дружок, — прошипел, тая боль в боку, Карл, — не бойся.

Чего не должен бояться Лохматый, удивилась Мари, видя, как побелел их здоровяк.

Дверь скрипнула, выпуская наружу сутулую высокую фигуру. Худой, волосатый, с щетиной, мужчина ждал их, накинув на голое тело куртку на меху. И молчал, пока все не подошли к крыльцу.

— Карл.

— Кодьяк.

— Я не очень хочу тебя видеть, Карл. Ты не вернул мне Кантаа.

Карл кивнул, садясь на крыльцо.

— Мы все знали, на что шли.

— Он был еще мальчишкой. А сейчас… — сутулый покосился на подростков. — Сейчас ты приперся ко мне, притащил на хвосте Ночных и, думаю, хочешь что-то потребовать.

— Не совсем… Когда ты успел стать таким занудой, Коди?

Кодьяк, вдруг оскалившись, нагнулся.

— Может, после того, как меня поймали Серые, накрыв сетью Дану и заставив медленно умирать, зная, что срок выйдет уже скоро?

— Может быть. — Карл повернулся к нему. — А я провел почти полвека в Хелль. Не самые лучшие сорок лет моей жизни. Коди, я пришел с просьбой.

— Какой? Вам надо выметаться через северный проход, и валить отсюда.

— Я не смогу их защитить. Мне нужна твоя помощь.

— С чего вдруг?!

Карл вздохнул, глядя на Лохматого.

— Ни с чего, а с кого. Я не вернул тебе Кантаа, прости. Но теперь ты сможешь уйти достойно, а Бурая берлога не останется пустовать.

Кодьяк, глядя на Лохматого, глубоко дышал. В такт шипению и всплескам зелени за еловой стеной, ставших еще шире.

— Повтори, Карл из Айсштирка.

— Я привел тебе твое будущее, бурый страж, — Карл встал, — подойди к нам, дружок. Твоя семья принесла клятву, и ты должен исполнить ее в любом случае. Подойди.

Мари вдруг затрясло от неправильности происходящего. Нет-нет, так не должно быть, Лохматый же должен дойти с ними в Ледяной замок, стать одним из них, стать…

— А почему я должен слушать его, а не тебя. Карл?! — Лохматый усмехнулся. — Я держу слово моего рода и служба моя может быть любой. Но почему ты хочешь оставить меня этому слабому старику?

— Понимаешь? — Карл подмигнул Кодьяку. — Теперь понимаешь, почему пришел к тебе?

Сутулый кивнул в ответ, ухмыльнувшись, скинул куртку, оставшись только в полосатых теплых брюках и… одним прыжком оказался у Лохматого и ударил в грудь коротким хлестким ударом.

Здоровяк, подкидывая ноги выше головы, улетел в ельник, тряхнув деревья до настоящего снегопада.

— Это ты слабак! — крикнул хозяин дома. — Трус и слабак, желающий выучиться магии вместо дороги чести!

Мари, дернувшаяся было к ельнику и Лохматому, замерла. Посмотрела на напряженную руку Карла, держащего ее, и…

Ельник заревел, заскрипел от ворочающегося и рвущегося на поляну огромного тела. Кодьяк, радостно блеснув глазами, пригнулся, вдруг заблестев набрякшими каменными мускулами. Никто и не заметил превращения, но, встряхнувшись серебрящейся в лунном свете шубой, огромный медведь заревел в ответ. Ветви ельника взорвались, раскидывая разлетающуюся снежную шрапнель и выпуская коричневое пушечное ядро весом в половину тонны.

— Лохматый?! — пискнула Майка, широко раскрыв глаза.

Медведь, вылетевший на поляну, заревел, густым сочным рыком, блеснул не сточенными белыми зубищами. И понесся к ждущему хозяину-оборотню.

Могут ли такие огромные звери двигаться так быстро? В эту ночь ответ получил каждый из магов-несмышленышей, глядящих на снежный вихрь из-под лапищ, где сошлись в схватке два огромных зверя-человека, бурый страж Кодьяк и их товарищ, просто Лохматый.

Схватка вышла недолгой… И так оказалось хорошо. Мари не могла долго смотреть на удары, сыплющиеся на молодого золотистого-солнечного медведя. Просто не могла, и отвернулась.

— Хорош! — голос Кодьяка звучал довольно. Что там?!

Лохматый, утирая кровящий нос, тер лицо снегом. Сутулый хозяин стоял над ним и улыбался.

— Останешься?

Останется?! Мари встрепенулась, какой останется, зачем, после такого, да он…

— Да! — Лохматый протянул руку, а Кодьяк, крепко ухватив вокруг предплечья, поднял его рывком. — Блин… я так соскучился по этому всему.

— Добро пожаловать, братишка.

Вот так… Почему-то вдруг стало очень и очень грустно. И точно не ей одной.

Кодьяк обернулся.

— Идите в дом. В ночь уходить нельзя, пурга будет лютая.

Карл, опять сидевший, медленно встал, поморщился, держась за бок.

— Ты знаешь где инструмент, травы… — Кодьяк махнул рукой на дом. — Приглашаю вас, дети, погрейтесь, поешьте, отдохните.

— А ты? — вдруг встрепенулся Лохматый. — Ты один против них? Я…

— Ты будешь спать! — Кодьяк положил руку ему на плечо. — Это берлога бурых стражей, ни одна клыкастая тварь не пройдет внутрь. А я?! Их всего трое.

— Пятеро, как мне показалось… — Карл уже взялся за дверную ручку.

— Уже трое, наш ельник нам друг, как и души погибших братьев. — Кодьяк усмехнулся. — И я давно не разминался. Идите, выходить вам утром, пораньше.

Изнанка мира (почти столкнувшись лбами)
Картечь из нижних стволов огнестрельных чудовищ братьев-медвежат крошила каменистые наросты на руках, прикрывающих лицо тролля. И без толку. Тролль ревел, замирал, снова шел к ним, упрямо, катясь гранитным валуном на коротких тумбах-ногах.

Почему бы им просто не убежать? Тролль, натурально обросший мхом по сильному телу, двигался рывками, не очень-то быстро, да… Только вот, бывает же такое, оказался не один. Еще парочка, поменьше, подвижнее и наглее, кружила в аккурат перед их группой. И отстреливалась от них Зубочистка, регулярно отгоняя попаданиями своей барабанной подружки почти в головы. Все три на двоих. Попасть, почему-то, никак не могла.

Ниа, держась в центре, уже вытащила револьвер, забранный на Белокаменном рынке у человека-лиса. И не торопилась снова спускать с цепи лоа. Да тот и сам не рвался, прилепившись к брухо и переливаясь фиолетовыми полосами страха. Было с чего.


…Ниа, фыркнув, презрительно покачала головой, глядя на поднимающегося тролля. Тоже мне, страшилище… Да, большой, плечи тяжелые, с выпуклыми мышцами под одеревеневшей кожей, серо-черной, сплошь в мохнатых наростах, белых потеках от сидевших птиц и даже с растущей, между крупными пластинами на груди, травой. И?!

Тролль заревел, показав темно-красную пасть с редкими желтыми зубами. Качнулся вперед, с трудом вытянув широкие плоские ступни из неохотно выпустившей земли. Корешки, тянущиеся от жухлых побегов между пальцев, лопались, брызгал белесый сок… Да он же неповоротливый, старый, что его бояться?

И Ниа махнула рукой, спустив засверкавщего переливающимися перьями и так не показавшегося всем лоа, хрипло кричавшего в ответ и тянувшего длинную шею с кривым зубастым клювом. Энди, не желая видеть любых чертовых чудовищ, уставился ему вслед.

Лоа, красуясь перед напарником, оставшимся за спиной брухо, сделал красивую петлю, целясь когтистыми лапами в тролльи глаза. И…

Тролль ухнув, такой неуклюжий и вяло-проснувшийся, выбросил ручищу, схватив лоа прямо за шею. И, не дав ему выбраться, с хрустом откусил голову, брызнув сочно-красно-рыжими вспышками умирающего духа.

— Что это за хрень?! — заорала Зубочистка.

— Он не… — Ниа, не веря, шагнула назад. — Он же не боится магии…

— А ты не знала что ли?! — Зубочистка покосилась на брухо. — Что там блестело, и почему у него в пасти торчат орлиные лапы?

— Он сожрал моего лоа… — Ниа… испугалась?!

— Вот беда… Нового найдешь! — Зубочистка кивнула на плато. — Бежим, парни!

Но бежать, так уж вышло, пришлось недолго…


Одного тролленыша, пакостную желтую тварь, раздувавшую зоб на шее и плюющуюся тягучей слюной, Зубочистка смогла оттеснить, прострелив сустав на ноге. Остальное, поросшее круглыми бляшками, у всех троих, а теперь двоих, держалось.

А тролль, перекатываясь и поревывая, все-таки приближался.

— Сколько их тут? — крикнула Ниа, перекрыв грохот винтовки.

— А я знаю?!

— Да…

Большой рыкнул, скакнув к ним и боднул Бьярна головой с выступами-рогами. Полукровка ухнул, отлетая и звучно приложившись о камень, звучно, как кусок сырого мяса на поварской стол.

— У-у-у-а-хх-х-а! — заявил тролль и ударил ручищей, чуть не вбив Бьерна в землю.

Второй «медвежонок» отпрыгнул мячиков, грохнул в приоткрывшуюся голову, но тролль успел наклониться, подставляя каменный лоб.

— А..ха!

Зубочистка прижала руки к лицу, тут же покрасневшие. Мелкий тролль, радостно заулюлюкав, метнул второй камень. В Энди…

Тот поднял руки, защищаясь. Стукнуло, хрустнуло…

Переноска с котом, развалившись на части, упала вниз.

Камень, просвистев в воздухе, опередил выстрел Ниа, попав ей в голову. Брухо упала ничком, без звука…

— А-р-р-р!!! — большой тролль, рыкнув прижал Бьерна к скале, размахнулся.

Энди, пытаясь сделать хотя бы что-то, вдруг испугался… так, как никогда раньше…

Звук ушел от земли. Басовито рокоча, переливаясь клокотаньем, становился тоньше, тоньше, острым и узким, как игла для вышивания, еще…

Тролли, все трое, зажимая головы лапами, покатились по земле, стараясь убраться подальше от звука. А тот все шел и шел, гнал их дальше, поднимал даже на отдалении камни, бревна, кучи земли, разгоняя куда подальше…


— Офигеть, — сказала Зубочистка, заматывая лоб бинтом, — чтоб я сдохла, если поверила бы в такое… Ты, сестренка, в следующий раз узнавай, что да кого с собой таскаешь.

Ниа, щупая огромную шишку, молчала и только отмахивалась от лоа, вертящегося рядом и явно радостного. Погибнуть в пасти наполовину окаменевшего страшилища дух точно не хотел.

Кот, переливаясь золотой шубкой, терся о ноги Энди, мурлыкая и ничем не напоминая чудовищную помесь органа и камертона, недавно разогнавшую всех троллей округи одним писко-визгом.

— Так… — Зубочистка, замотавшись, встала. — А вот теперь прямо по карте и вперед. Хватит сидеть. Эй, усатый, прыгай на свою няньку, что ли. Ты еще маленький, лапы сотрешь.

Кот, посмотрев удивительно красивыми зелено-желтыми глазами, мяукнул и запрыгнул, с места, на спину Энди, подтянулся на лапах и разместился на рюкзаке. Муркнул, устроился удобнее и, зевая блеснув узким розовым языком, сразу уснул.

— Утомился, малыш, — прокомментировала наемница, — дрыхнет.

— Хорошая киса, — Бьерн, раскачавший и вытащивший зуб, грустно смотрел на него, — помог нам, крутым перцам. Это… хозяйка, а медицинскую страховку с тобой наша главная обговаривала?

— Будет тебе зуб, — буркнула злющая Ниа, — только не нуди.

— А я чо? Я ничо…

— Вот и все, — Ниа явно злилась на всех подряд, а на кота и, почему-то, Энди, еще больше. — Да, пойдемте уже. Вдруг кот теперь долго спать будет, а с этими уродцами мне не справиться. Глупость какая-то!

Ох, как же она злилась, как переживала… Энди, само собой молчавший и почему-то до сих пор живой, даже… Не, глупости, как можно ее жалеть? За что? За… р-р-р-а-аз… и могущественная брухо, повелительница лоа, темная ведьма Караибов, взяла, и облажалась.

Энди косился, как мог на нее, отошедшую в сторону и стоящую с непокрытой головой. Ветер плато рвал ее косички, но не мог справиться с тугим пучком, лишь парочка порой хлестала по светло-кофейному лицу.

На ночь они встали лагерем, растянув палатку и всю ночь караулив. Спала только Ниа, остальные менялись. Энди, закутанный в спальный мешок, дремал, слушая мерное урчание теплого кота, спящего под боком.

А утром… а утром, чуть разошелся холодный липкий туман, они двинулись дальше, наплевав на всех возможных троллей. И шли, снова шли, ели на двух коротких привалах, слушали забористый смех братьев-медвежат, за камнями меряющимися кто выше… в общем, кто выше польет какой-то камень, смахивающий на одноглазого тролля с кустом, растущим из вислого носа. Может, то даже был тролль, может, его злило журчание, весело сбегающее по нему. Но кот сидел на гребне напротив и пялился в сторону веселящихся Бьярна и Бьерна. А потом они стучали подошвами по камням, выстроившись цепочкой.

Всю дорогу Ниа не проронила ни слова, и смотрела только вперед, упорно, как машина, шагая через валуны, наледи и россыпи камней. Энди шел следом, понимая, что если еще час… полчаса… и все, упадет и не сможет встать. Ноги казались чугунными.

— Фу… — выдохнула Зубочистка, присев на широкую низкую глыбу, лежавшую боком. — Пришли.

Внизу, у кромки серого ленивого моря с уже хорошо заметными крапинками льда, светились огоньки.

Глава двадцать первая: наконец-то…

Внизу, у кромки серого ленивого моря с уже хорошо заметными крапинками льда, светились огоньки.

— Дошли… — Карл, усмехнувшись, сел прямо на землю, на жесткую умершую траву. Поморщился, держась за бок, видно тянуло болью, травы и зелено-пахучая мазь Кодьяка не помогли.

Дошли? Наверное, хорошо.

Мари, выдохнув, даже не хотела снимать рюкзак, хотелось улечься с ним и спать-спать-спать. И, почему-то, вдруг стало все равно. Дошли? Отлично. Что осталось за спиной? Тысячи километров и миль асфальта, проселков, полей, лесных троп, нагорья, железной дороги и моря. И Лохматый. Вовсе даже не маг, взятый Карлом с собой специально, возможно, что на всякий случай, возможно, для такого же, как Кодьяк, стража Ледяного Замка. Здоровенный рыжий наглец, ставший Мари, как она поняла сейчас, ближе любых других товарищей и друзей, изредка встречающихся в прошлой жизни. Вот ведь…

— Отдыхаем, кадеты. — Карл вытянул ноги — Спуск сложный, хотя кажется легким. Мари?

— Все хорошо, — она сбросила рюкзак, — пойду погуляю, на море посмотрю.

— Не сорвись. — Карл посмотрел на нее серьезно. — Мари…

— Все хорошо.

— Можно, я с тобой? — Роберт, даже не доставший книгу, застенчиво поправил очки.

Мари оглянулась на Анни, но там, как и всегда на привалах и остановках, царили шахматы и Злой. Алекс, закрыв глаза, жевал сухую травинку, лежа на рюкзаке. Зачем они тащили их с собой?! Искра отошла от всех, настойчиво реанимируя плейер, и у нее получалось, тот заряжался сам собой. Снег и Майка, кто бы сомневался, о чем-то шептались. Нет до нее никому дела, совсем… даже Анни.

— Мне все равно, — бросила она, как можно равнодушнее, и пошла за холм, к морю, шумящему у подножья утеса. Может, не пойдет?..

Не угадала. Умник-заумник потащился следом, а зачем? Да и ладно, пусть идет.

Море… вот оно ей нравилось полностью. Такое разное в любом из увиденных трех, и каждый раз прекрасное. Это вот, шелестящее и гудящее волнами, бьющими в гранит скал, казалось по-настоящему холодным, таким, что обжигает лишь коснись. Но пока оно даже не застыло, лишь гоняло туда-сюда белые куски дальних полярных льдин.

Здесь, на длинном неровном обломанном куске скалы рос вереск. Высокий, поющий свою прощально-осеннюю песню. Осень почти ушла, уступая место старшей сестре, такой равнодушно-холодной и строгой. Небо, с самого утра, нависало серо-черным покрывалом, отсюда и до горизонта, ледяное даже на взгляд. Иногда ветер, воющий волком, бросал в лицо редкие огромные снежинки. Но Мари их не стряхивала, пусть их, сами растают…

Где этот? Она оглянулась, сощурившись от целой пригоршни белых обжигающе-холодных сестричек, явно решивших повалить на землю сильнее. Да где же он?..

Роберт стоял у дальнего края, рядом с почти идеально ровным срезом горы. Торчавшей вверх настоящей башней. Отвернувшись от нее, с чем-то колдовал, и, это Мари понимала по малейшим движениям, злился. Что это, вдруг?

Она успела заметить странный прибор, похожий на… да, точно, спутниковый телефон, только крохотный. Но с серьезной толстой трубкой антенны, торчавшей из корпуса. И моргнувшие, так-так, разноцветными огоньками, лампочки. И..

— Это трекер, — сказал Роберт, не глядя на нее, — следилка. Зря ты решила подойти, надеялся, так и будешь стоять тут, пялиться, как обычно, ровно дура какая-то.

— Что? — Мари не понимала. — Какой трекер, зачем?

— А как мне позвать своих? — поинтересовался он, оборачиваясь и снимая очки, аккуратно сложив, убирая в карман. — Извини.

Первый выпад Мари пропустила, захлебнувшись болью от хлестнувшей огненной плети, прошедшейся по лицу, тут же вспыхнувшему болью. Кожа, разом вздувшись, ссохлась, стягивая даже мускулы лица. Роберт замахнулся еще раз, целясь в шею. Нет уж…

Мари ударила от живота, выбросив обе руки и широко раскрыв ладони. Она давно копила заряд, лишь бы не промахнуться… Почти попала!

Ее невидимый молот ударил в плечо, кроша сустав и кости, откинул Роберта назад, выбив воющую плеть в море. Роберт, закусив губу и не крикнув, отлетел к скале, ударился, опершись целой рукой.

Добить! Она не думала, только знала, что не сможет издали, надо ближе… Вот Мари и шагнула, еще раз, чувствуя, как остатки сил тянут руки вниз, размахнулась… Роберт ударил искалеченной рукой, хлестнув по лицу, задев глаза, до слез и слепоты. Выпад Мари пришелся в пустоту, в камень, разлетевшийся осколками, попавшими ей же в лицо. Она взмахнула рукой, пытаясь хотя бы как-то зацепить… нащупала тонкое и натянувшееся, рванула…

Удар в бок выбил дух, отбросил на скалу. Она проморгалась, смахнув слезы, выставила перед собой руку и еле держась на ногах. И…

— Ты знаешь, когда наступает полярная ночь? — мягко и почти шепотом спросило существо, почти не похожее на Роберта. — Сегодня. И солнца нет, это хорошо-о-о…

Бледное, с черной паутиной сосудов, лицо. Красноватый тонкий ободок глаз вокруг огромных зрачков. Серые змеино-резиновые губы, сейчас распахивающиеся вслед открывающейся пасти с клыками, лезущими через обычные зубы и становящимися все ближе.

Мари не успела что-то сделать, когда тварь оказалась рядом, ухватила за шею, облизавшись и потянулась, потрясываясь от нестерпимой жадной жажды, к ней. И…

Его оторвало от нее, бросило в сторону, но существо извернулось кошачье-прекрасным движением, удержалось на краю, с размаху ударило рукой, выпуская длинные острые когти, звучно хлюпнуло и, вскрикнув, Анни…

Ее Анни, пронзенная бледной кистью, вошедшей в живот почти полностью, отлетела назад. Осела, широко раскрывая рот и смотря на тварь, бывшую Робертом, испуганными глазами. Почему ты не ударила, почему?.. Мари знала ответ: он был слишком близко, а ее сила, так и не выпущенная, размазала бы их обоих, рассекая не знающими жалости десятками алмазно-остро-твердых граненых кристаллов. Она пришла за ней, и спасла… почти… А она… Аня!

Тварь, уже шагнувшая добить, не успела. Не среагировать, не что-то еще. Мари ударила всем весом, бросая существо на самый обрыв и не слыша хриплого крика Карла, бегущего из-за лохматого гребня.

Под ногами, как ожив, провернулся большой голыш, Мари ойкнула, чувствуя, как вдруг пропало все твердое, кроме существа в ее руках, тоже понявшему что к чему, ойкнула и…

— Мари! — Карл летел в прыжке, выбрасывая руку, летел… и не успел.

Смог лишь увидеть, на мгновение, раскрытые и дико испуганные глаза Мари, уставившейся прямо на него.

Так-так, сказало сердце, так-так, как же легко, так-так, море…

— Нет… — Анни, захлебываясь красным, бившим из нее, плакала, кашляла, плевалась и плакала. Карл, опустив плечи, рухнул рядом на колени. Скинул куртку, проведя по очереди ладонью по предплечью, сильно, сжимая пальцы.

— Твою… — Алекс, застывший столбом на обрыве, смотрел на руки мага. Тату шевелились, жили собственной жизнью.

Карл, приложив руки к распоротому животу Анни, замер, на миг, и, сильно, зажмурившись и сжав зубы, надавил. Анни закричала, Карл застонал, тату заплясали сильнее, покрывшись вдруг проступившей кровью, воздух вокруг ладоней мага поплыл, задрожал…

Он упал набок, поджав ноги к груди и глухо кашляя красным, встал на колени, шатаясь в сторону. Анни, приложив ладони к животу, молча хватала воздух, смотрела на Алекса и пыталась нащупать рваные раны, кровь… не находила.

— Выживешь… — Карл наклонился к земле, зашелся в кашле, выплюнув уже почти багровое. — Как же все неудачно…

Рядом с Алексом остановился прибежавший Злой, помог поднять мага, взглянул в лицо.

— Искра!

Карл, вцепившись в их плечи, выпрямился, провел ладонью по рту, поднес к глазам, рассматривая оттенки красного, блестевшие на ней.

— Опять чует?

— Да. — Злой кивнул на море. — Тут и чуять не надо.

Карл обернулся, уставился на стаю черных вытянутых полос, летевших к обрыву.

— Кровососы на нетопырьих крыльях… нечасто увидишь, если день на дворе. Злой, держи револьвер. Бери ребят и бегите вниз, к пирсу. Там рында…

— Что? — спросил Алекс, не понимая.

— В нее надо ударить? — Злой понимающе кивнул. — И…

— И отбиваться, как сможете. А я попробую сделать еще что-то. Стойте…

Они не думали бежать, но замерли. Карл кашлянул, бледнея на глазах.

— Если что, ребятки, помните простую вещь… я всегда помню о каждом своем ученике. Вас у меня немного. А теперь — бегите!

Алекс поднял Анни, все смотрящую на обрыв. Злой, мявшийся на месте, все же спросил.

— Где Мари с Робертом?

Карл кивнул на оборванный ремешок, валяющийся на траве.

— Роберт-то обвел всех вокруг пальца… Запомни, Злой, всегда проси снять амулет при встрече у тех, кого находишь не сам. Я слишком долго сидел в Хелль, не узнал маскировку, даже не заподозрил. Она оборвала его, храбрая девочка, только тогда я, старый дурак, понял… А… про саму Мари?! Анни расскажет, если что, а ты беги, спасайся, Злой, вытяни до корабля с замка. Бей в рынду и жди…

Черные полосы приближались, иногда попыхивая дымком, трепеща огромными крыльями, натягивающимися легким каркасом прямо поверх челове… упыря, удерживаемого странной конструкцией на лету. Злой, сжав плечо Карла, развернулся и побежал.

Карл, прижимая руку к груди, побрел следом. Ноги еле слушались, но он шел, шел…


Черные тени, свистя двигателями, мелькали уже за их спинами, косо и быстро шли к земле, стараясь приземлиться перед бегущими подростками. Отсечь их от огней городка, ставших почти близкими, не пустить внутрь остатков городских стен и нависающей над домишками старой цитадели.

Злой, прицелившись, выстрелил. И остервенело сплюнул, глядя на пируэты выписываемые подлетающими Ночными охотниками. Пуля ушла в молоко, а три крайних справа, заметно обогнав Алекса, сумевшего попасть в одного файерболом, снижались. Полыхающая ткань на спине никак не смущала бледного летуна, скалящегося ухмылкой. Еще один огненный шар, криво уйдя в сторону, подпалил небольшое деревце. Первый кровосос почти коснулся ногами земли, и…

Его подкинуло вверх, дико кричащего и пытающегося отбросить от себя что-то невидимое, рвущее бледную плоть в клочья. Его собратьев, отвернувших в сторону, вдруг прошило несколькими попаданиями. Грохот шел от соседнего спуска с нагорья. Злой, обернувшись, выдохнул, видя самую странную компанию из встреченных за две недели и почему-то помогающую им: двух рыжебородых дворфов в полной боевой выкладке, азартно палящих из трехствольных чудовищ, худую и наголо выбритую женщину, целящуюся из безумно красивой винтовки по дальней группе Ночных охотников, красивую мулатку, почему-то машущую руками и парнишку, худого и рыжего, нескладно идущему за ними, с котом-подростком на плече.

— Что за жесть… — протянул Алекс, сбившись с бега.

— Беги! — Злой огрызнулся на него, одновременно ища мишень для себя. Куда там…

Ночные охотники, наворачивая петли, метались метрах в трех-пяти над землей, закладывая кульбиты… куда там фигурам высшего пилотажа. Две пули в молоко, еще одна…

Злой, прищурившись, ударил, без взмахов руками. Лишь чуть поведя плечами навстречу черной смерти в летных стрекозиных очках. Кровосос ничего не понял, застыв в воздухе, раскрыв рот… предпоследняя попала, попала, ударив в двигатель, почти случайно. Брызнуло вспышка горящего разлетающегося топлива, крик, запах горелого.

— Злой! — Прилетел крик сбоку.

Он обернулся, понимая — не успевает! Нажал на спусковой крючок, револьвер грохнул, в упор попадая в ощерившегося летуна, накрывшего его обмягшими полами-крыльями планера. Катясь кубарем, Злой бил и бил рукояткой, успев выжать из себя остатки сил, парализовавших врага.

Снег прикрывая бегущих Анни и Майку, шарашил точными короткими вспышками холода, расстреливая воздух и мельтешащую черную стаю голубоватыми всполохами. Даже зацепил двоих-троих, накренившихся и улетевших в сторону, ломано покатившихся по земле с руками-плечами, скованными ледяным панцирем.

Искра и Алекс бились поодаль, зажимаемые черными фигурами, спешившимися и мелькающими в дикой скорости бега, сжимающих кольцо вокруг двух подростков. Искра крутилась юлой, мелькая алыми волосами, замирала, ударяла волной визга, режущего изнутри не только уши, нет… визг, не хуже циркулярной пилы, впивался в голову, внутренности. Пробирал до самого позвоночника. Жаль, но Ночные охотники отходили куда быстрее, чем люди, и снова шли за своими целями, явно намереваясь взять их живыми.

Пятерка неожиданно появившихся дворфов, женщин и типа с котом отступала, обстреливаемая с земли несколькими наемниками, сброшенными на парашютах с «джета», развернувшегося и улетевшего в сторону Тромсё.

Магия и сталь с огнем столкнулись на самом берегу моря, должного подарить покой и уверенность. Не зря Карл частенько смотрел через плечо, ища по дороге врагов, не зря Искра терла висок, морщась и бледнея. Опасения, опирающиеся на опыт и логику частенько имеют свойство сбываться, всего-навсего.

Их оттеснили в сам городок, рассеивая между невысокими домиками кривой улочки, горбящейся старой неровной брусчаткой. Никто не выходил на помощь, никто не пытался найти и ударить в колокол-рынду, никто…

Силы магов-несмышленышей и патроны подоспевшей троицы начали заканчиваться почти одновременно. Мулатка, выпустившая на двух Ночных охотников серо-голубого антропоида, сумевшего сломать одного, но растекшегося бурой слизью от брошенного черного ножа второго, сползла по стене ближайшего дома.

Их окружали, все плотнее и гуще, остатков кровососов, пользующихся почти наступившей полярной ночью и подкрепления в виде наемников хватало. И убить прямо на месте никто не спешил, явно желая взять, связать и… Что было в «и» никто думать не хотел.

Злой не уловил момента, когда нападающие вдруг угомонились, начав оттекать куда-то в сторону. Как волки, борющиеся с осатаневшим стадом лосей, вдруг видят отбившегося и слабого рогатого, бросая все и устремляясь к нему. Он закрутил головой и…

— Карл!

Маг, мелькая между домами, бежал, как мог, вперед. Живой? Живой! Но, куда он…

— Карл!

Он не останавливался, рвущийся из последних сил куда-то вперед. И не к пирсу, заметному в дальнем конце улицы, нет… Маг упорно, плюясь красным и пошатываясь, мчался к городской площади, к одинокой высокой башенки ратуши, украшенной часами. И за ним, оставив лишь наемников удерживать подростков и их нежданных защитников, уходили все Ночные охотники.

— Трус! — Снег, сжав кулаки, бледнел все сильнее. — Бросил нас!

— Кто это? — спросила, равнодушно и устало, мулатка.

— Маг… — Искра прижалась к кирпичу стены. — Боевой, блин, маг! Легенда… Трус несчастный.

— Боевой маг? — мулатка повернулась к ней. — Как, говорите, его зовут?

Злой, не веря качнув головой вслед убегающему Карлу, буркнул:

— Карл.

Мулатка расхохоталась, звонко так, довольно…

— Ты чего? — Снег непонимающе посмотрел на нее.

— Ох… — она отсмеялась. — Слушай, сахарок, а у тебя силы остались?

— Чего?! — Снег нахмурился.

— Туда наклон идет, — мулатка кивнула, — а ты вроде бы лед умеешь колдовать?

— Зачем? — Майка, поменявшись в лице, смотрела на нее.

— Надо… Зубочистка?!

— Чего?

Женщина-стрелок, заряжая последние патроны в барабан своей чудовищной красотки, обернулась к ней.

— Продержитесь здесь, — мулатка отлепилась от стены, — вот ведь… трус, надо же… Эй, белячок, сделай мне дорожку вон туда, где часы на башне. Есть у кого еще силы?

— Да. — Злой криво усмехнулся, что-то начав понимать.

— У меня. — Майка присела, когда в стену впились пули, стряхнула крошку слица.

— Ну и хорошо, у меня тоже осталась пара трюков в запасе, — мулатка потерла рука, выудила из рюкзака молчаливого парня пару ожерелий из ракушек, нацепила на запястья, — так, сахарный мой блондинчик, чего ждем? Вот отсюда и туда!

Снег, совсем слабый, весь в холодном поту, кивнул. Присел, приглядываясь к повороту и спуску, уходившему в ту же сторону, что выбрал для бега Карл.

— Как тогда, в интер… — он тряхнул головой, скрипнув зубами и покосился на Анни, молча смотрящую перед собой. — Справитесь, в общем.

— Делай уже, — Алекс, смотря на руку, обгоревшую почти до кости, едва не плакал. Последний файербол взорвался прямо в ладони. — Я тут один недолго продержусь.

Снег кивнул, свел ладони вместе. Между ними хрустнуло, заискрилось и…

— Вперед! — мулатка, прыгнув пантерой, покатилась по извилистой зеркальной дорожке, здорово, как будто всю жизнь занималась шорт-треком, и просто на ботинках.

Злой, выпалив почти всю сохраненную энергию в трех ближайших людей с оружием, последовал за ней, встав на рюкзак коленями и держась за лямки руками, сжавшись и пригибая голову.

— Лови! — Алекс бросил Майке доску, успев отломать колеса.

Она поймала, встала и понеслась за остальными.


Карл не шел, не ковылял… почти брел. Все имевшееся про запас он потратил на рывок вперед, так, чтобы добраться куда нужно. Сейчас, в трех шагах от ступенек антикварного магазина «Рольф и сыновья», ему стало совсем плохо. Огонь, пожирающий изнутри после забранной смерти бедной девочки, полыхал все сильнее, свивая клубок остро-колючей проволоки-боли, распускающийся во все стороны, протыкающей, кажется, от ушей и до пяток.

Но он шел.

Шел, слыша нарастающий довольный хохот за спиной.

Шел ощущая, как тянутся к нему черные тени Ночных охотников.

Шел, понимая, что с ними, до сих будучи в тени и ожидая хитрости, есть маг.

Может быть, не самый сильный. Скорее всего, что и не самый лучший. Но истинный, рожденный магами и воспитанный ими же. Такое не скроешь, если рядом есть кто-то, давным-давно живущий в Ином мире. Этот был твареловом, наследным охотником на обитателей Тонкой границы. Само собой, кому еще ловить и останавливать боевого мага, мешающего в своем искусстве все подряд, полукровку, изучавшего огненную, водную, воздушную, боевую и прочие волшбы? Ничего… у меня для тебя есть сюрприз.

В спину, шипя от ярости, ударило заклятие, растеклось по плечам, радостно почуяв боль внутри и стремясь к ней, рассекая плоть, заставляя боль стать безбрежной.

Карл слепо пошарил руками перед собой и шагнул. Прямо в стеклянную дверь, зазвеневшую разлетающимися осколками, засыпавшими его, упавшего внутрь.

— Вот и все… Я его стреножил, старого дурака.

Голос был молодым, как он и думал, незнакомым. И торжествующим.

— Надо добить! — каркнул кровосос, наверное, что старший.

Что там случилось? Он не знал, плавая в багрово-черном полубеспамятстве, ныряя в него все глубже и еле-еле выбираясь наружу. Кто-то помог, кто-то незнакомый, издалека. Выпущенные злобные духи сцепились с кровососами, погибая, но борясь за его, Карла жизнь…

А ему просто хотелось свернуться, как уставшему старому коту, и заснуть. Просто заснуть.

— Карл!

Кто это?!

— Карл, вставай!

Не плачь, девочка, не кричи, разбудишь… разбудишь?! Карл открыл глаза, еле разлепив их, залитые подсыхающей кровью из рассеченной стеклом головы. И глянул в большой осколок, воткнувшийся в доски пола.

Майка? Злой? Он же им сказал!

— Карл! — Майка, взятая за шею кровососом, захрипела, забила ногами. Злого били ногами, катая между собой как футбольный мяч. Маг, невысокий и светловолосый, усмехался, трещащими молниями защиты стегая незнакомую мулатку… откуда-то с Караибов, вуду, подсказало сознание.

— Карррллл… — просипела Майка, смотря в его сторону краснеющими глазами.

Да. Он Карл. Он, мать вашу, боевой маг Карл. И он почти дома.

Карл закашлялся, поднял голову, шаря вокруг взглядом, ища такое нужное, метался между статуями, амфорами, мумиями, гримуарами…

Маг, охаживающий неизвестно откуда взявшуюся брухо, что-то почуял. Даже не стоило глядеть, и так все ясно, воздух передает движение и напряжение существ с магией внутри, надо просто уметь…

Кто-то из Ночных охотников, осторожно хрустя стеклом, шел к нему.

Карл, видя свое, измазанное кровищей, лицо в старом бронзовом зеркале, оскалился в усмешке. И призывно вытянул вперед руку, раскрыв ладонь навстречу самому верному и старому другу. Другу, спрятанному здесь кем-то из своих после заключения в Хелль. Друг дождался.

— Нет! — маг на улице, опаздывая, выхватил из воздуха серебристо-светящиеся сферы, швырнул их внутрь магазина древностей и, одновременно, ломбарда, куда сдавали на сохранение разные вещи… И не просто вещи.

Сферы, воя, влетели внутрь, раскрываясь «ангельской яростью», походя спалившей кровососа, не успевшего убраться с пути шквала сияющих кристаллических осколков.

А в ладонь Карла, так знакомо и так давно ожидаемо, прямо как верный пес, ткнулась рукоять его собственной трости, рукоять с головой черного ониксового шакала, дрожащая давно накопленной и жаждавшей выхода мощью с яростью.

— Наконец-то… — Карл усмехнулся шире, лопая красный вздувшийся и блестящий пузырь в уголке рта. — Как же я соскучился!

«Ангельская ярость», взвыв, замерла на месте, окружив сияющим облаком Карла, медленно встающего с колен.

Майка, вдруг выпущенная из жесткой хватки, упала на брусчатку, хватая воздух и, не веря глазам, смотрела внутрь темного зала, заставленного барахлом.

Маг, не понимая, швырнул внутрь гудящее пламенем рыжее облако, почему-то растекшееся студнем и перемешавшееся со сверкающей пылью «ярости».

Карл повернулся, выпрямившись. И, очень привычным движением взявшись за рукоять, тихонько стукнул ею в доски.

Серебристая взвесь и воющее пламя схлестнулись, закружившись вокруг него воронкой. Ночные охотники попятились, явно опасаясь.

Воронка остановилась, сжалась, переливаясь рыжим и ослепительным, задрожала и… брызнула в них, на лету превращаясь в острейшие неотразимые копья, летевшие дальше, устремляясь туда, где еще грохотала стрельба.

Ночные охотники, все до единого, даже почти убежавшие, размазываясь от неудержимо высокой скорости, осыпались на холодную северную землю черным прахом, мешаясь с обычной пылью.

Карл, лениво отбив голубые плети мага, злобно плюющиеся искрами, поднял руку, раскрыв ладонь, направил на большую бронзовую статую юкатанского змея, украшенного изумрудами глаз по всей перистой спине. Зеленые камни засияли, задрожав, вырвались из металла, устремляясь по воле боевого мага. И, раскаленные, окруженные тонким ободом свечения, один за другим ударили прямо в светловолосого, растекаясь по нему расплавленным стеклом, тут же схватывающимся и оборачиваясь прочнейшей тюрьмой, остывающей прямо на его теле.

— Ну, вот как-то так.

Карл, опираясь на трость, давил на тонкую черную полосу всем телом.

— Как-то так, кадеты.

— Карл… — Майка, вытерев слезы.

— Что, принцесса?

— А как же Мари, ты же…

Карл скрипнул зубами, помолчал, глядя перед собой, покачал головой.

— Не плачь, Майя, ты умница, и очень храбрая. Мари…

Карл не стал продолжать. Поднял глаза и уставился на вставшего и помятого Злого.

— Я что сказал тебе сделать?

Злой ответил не сразу. Морщась, покопался в карманах, улыбнулся, найдя самое важное и, закинув в рот пластинку жвачки, рукой показал — позвонить в колокол.

— Так а чего застыл, кадет? Разрешаю выполнять.

Постскриптум

Ветер нес с собой настоящую зиму. Рвал разноцветные старые флаги на дряхлом пирсе. Подкидывал небольшой крутобокий корабль, пришвартованный прошлым вечером.

— Да, — Карл положил руку на плечо шкипера, довольно ворчащего ему что-то, — да, друг, в Черный залив обязательно сходим, погоняем подводников. Готовься отчаливать.

Они задержались не зря. Все утро корабль болтался у того самого обрыва…

Карл, нацепив странноватый шлем, провел в воде несколько часов. И, выбравшись, бросил на палубу часы лже-Роберта. На все вопросы про Мари лишь мотал головой и задумчиво смотрел куда-то в море, рокочущее и не дающее ответов.

Сейчас, попивая грог из жестяной кружки, Карл просто молчал, наблюдая за своими… учениками. Трость вернула ему даже другой облик. Синий костюм-тройку, серое пальто с меховым воротником, лакированные ботинки и… новую шляпу, хотя все привыкли именно к старой. И никто не удивился, что под синей жилеткой у него оказалась вовсе не белоснежная сорочка с галстуком, а новая футболка, с эмблемой «Металлики».

— Письмо. — шкипер, по-медвежьи косолапя, оказался рядом. — Сыч прилетел, от Виктора.

— Читал?

Шкипер кивнул. И улыбнулся.

— Мельхиор жив. Виктор нашел его, только не в Лондоне.

Анни, не отходившая от Карла замерла. Лицо мага менялось, на глазах превращаясь в страшную боевую маску.

— Хорошо. — Карл оскалился волком. — Я найду его.

— Это верно. — шкипер похлопал мага по плечу. — Виктор сказал — нам надо торопиться, скоро тебе в путь.

Тот кивнул, все еще блестя непонятной радостью и надеждой. Анни нахмурилась, припоминая и связывая одно с другим. Мельхиор пропал в Британии, Алекс гооврил о странном видео, из-за которого кто-то начал искать его в Сети. И раз так, то боевых магов может быть больше на одного. Как минимум.

— Карл? — Снег, присев рядом на лавку, покосился на мага.

— М?

— Давно хотел спросить — почему ты носишь эти футболки, ты же вроде бы с семидесятых…

— Ну… — Карл улыбнулся. — Первую неделю я все же социализировался, впитывая все как новорожденный. И вот эта музыка, знаешь, этакая смесь из бензопил, отбойных молотков и орущих то ли горилл, в брачную пору, то ли поросей, что режут, мне нравится. Ты против?

Снег засмеялся. Спокойным чистым смехом. Юность хороща многим, она легко забывает плохое. Карл, довольно кивнув каким-то собственным мыслям, глядел на ребят. Тех, что все же добрались до Ледяного замка.

Злой, Майка, Снег, Искра, Анни, Алекс… шестеро.

— Эй, красавица! — маг отставил кружку и подошел к брухо Ниа и ее команде наемников. — Ты же, думаю, поплывешь с нами, у тебя какой-то разговор к Виктору?

— Да, — кофейно-молочная ведьма согласилась, — а что?

— У нас нет рабов. Освободи парня.

Карл показал на молчаливого паренька, отзывающегося на Пса. Лезть с брухо в ссору он не хотел, хотя очень желалось.

Ниа пожала плечами, согласившись с требованием одного из хозяев Айсштирка. Пес свою роль выполнил, а выбраться отсюда он явно не сумеет. Порошок у нее остался, хотя использовать хотела на другие цели.

Энди не успел, как и в прошлый раз, зажмуриться. И чихнул, поднеся руки к лицу… поднеся руки к лицу, его руки!

— Так-то лучше, — Карл прищурился, глядя на него, — как тебя зовут, парень?

— Энди… Сэр, вы не поможете мне?

— Скажи-ка, Энди. — Маг покосился на золотого кота, не подумавшего слезть с рюкзака и вылизывающего ухо человека. А то гладил его в ответ, и кот урчал. — А вот эта скотинка, она не пыталась тебя подрать, еще там что-то такое?

— В чем дело? — нахмурилась Ниа.

— Это дело тебя уже не касается, красавица. — Карл усмехнулся и, уловив движение, протянул в ее сторону трость.

Новый лоа, уже поднявшийся за ее плечами, замер, глядя в разгорающиеся огоньки глаз шакала, оскалившего зубы-иголки.

— Вот так-то лучше. — Карл повернулся к Энди. — Я жду, парень.

Энди кашлянул, озираясь вокруг. Он уже привык, и его не пугали даже странные ровесники, устроившие вчера бой в городке.

— Ни разу, вообще… Он мне нравится, а я ему… похоже…

Кот, мурлыкая, начал вылизывать его взъерошенную и давно немытую огненную шевелюру.

— Угу… — Карл почесал щеку. — Ты хочешь выбраться и отправиться домой?

А как еще-то, чувак?! Энди открыл рот, чтобы сказать очевидное. Кот, перегнувшись и вывернувшись совершенно немыслимо, лизнул его в нос. Карл кхекнул, смотря как-то странно. И свистнул.

С корабля, заухав, прилетел огромный сыч, закружил рядом. Маг тростью поднял руку оторопевшего Энди, кивнул птице. Та села, любопытно наклонив вбок кругло-ушастую голову, гугукнула, пройдясь вбок и что-то скрежетнула на возмущенное шипение кота. Тот забулькал, заурчал, но подвинулся. А сыч, оказавшись на втором плече, потерся перьями, мягкими и пахнущими почему-то супом, о щеку Энди.

— Что и следовало доказать… — протянул Карл. — Золотой кот спокойно сидит на обычном человека? Ледяной сыч признает просто парнишку и не торопится отчекрыжить ему кусок носа? Бред… Красавица, твоему учителю от меня прилетит на тебя характеристика и, ты уж извини, не лестная.

Ниа хмурилась, но молчала.

— Я вот что тебе скажу, парень, — Карл стукнул тростью об пирс. — Добро пожаловать, кадет. Да ты и сам хочешь остаться, признайся себя… да?

— Что? — Энди уставился на него. — С чего вы так думаете?

— Ну… Неужели ты хочешь лишиться вот этого, сумасшедшего, странного, чуточку странного, но такого интересного мира, чей частью ты уже являешься?

— Являюсь? То есть…

Карл покачал головой, повернувшись к своим.

— Майка, кто я по национальности?

Та пожала плечами.

— А вот твоя бывшая хозяйка вообще не отсюда. Но ты понимаешь меня, моих ребят, а она спокойно говорит с любым из нас.

Да, так оно и было. А он-то и не думал об этом, пока ходил живым деревом и молчал.

— Он понимает общий язык… — Ниа дернула лицом, отвела от Энди глаза.

— Ты маг, сынок. — Карл подмигнул. — Так что, добро пожаловать в Ледяной замок.


Оглавление

  • Вступление
  • Глава первая: Майка жалеет себя
  • Глава вторая: Алекс уходит из дома
  • Глава третья: Анна… Мария
  • Глава четвертая: опасное танго стальной змеи
  • Глава пятая: старый-добрый Трисмегист, улыбка из-под вуали… И Лохматый
  • Глава шестая: тепло, сделки и взрослый мир
  • Глава седьмая: чертово чучело, Ночной экспресс, а еще рыжий и нахальный
  • Глава восьмая: немного разочарования, легкое возмущение и подарки
  • Глава девятая: не суй свой нос в чужой вагон, попивая чай у себя в купе
  • Глава десятая: пять тысяч причин остаться
  • Глава одиннадцатая: как в старом-добром фильме и очень странный дворф
  • Глава двенадцатая: площадь трех вокзалов и неприятности
  • Глава тринадцатая: воюя — бейся своим умом и чужими руками
  • Глава четырнадцатая: темнота превращается в мрак
  • Глава пятнадцатая: новички, чудо-встреча и еще немало удивления
  • Глава шестнадцатая: грубо разбуженные осенние звезды
  • Глава семнадцатая: дорога в город давно прошедших белых ночей
  • Глава восемнадцатая: от гранита мостов и до Маркизовой лужи
  • Глава девятнадцатая: старая дорога на север и серые тени за спиной
  • Глава двадцатая: ночь чудовищ
  • Глава двадцать первая: наконец-то…
  • Постскриптум