Срок давности любви (СИ) [Ирина Литвинова] (fb2) читать онлайн

Срок давности любви Ирина Литвинова

Пролог

 История эта началась в южных степях, на живописных берегах Кубани, в казачьей станице Малиновке. Именно отсюда лет 70 назад, в начале царствования Петра Великого, ушли кочевать четыре молодых парня и девушка. Они выбрали для себя разбойничью долю, отказались от спокойной законопослушной жизни, зато обрели свободу - величайшую ценность, которой были лишены практически все в Российской империи, да и во всем остальном мире конца 17 века. Молодые люди увидели весь Северный Кавказ, прошли вдоль всего Терека, побывали в Турции. Но самую большую славу они сыскали на Волге. Вскоре от величественных кавказских гор до бескрайних рязанских полей, от Азовского моря до Урала русские люди слагали и передавали из уст в уста легенды об этих молодых искателях приключений. Спустя годы четыре парня, что покинули Малиновку, женились; к ним стали присоединяться другие странники и охотники до вольной жизни. Так и появилась банда разбойников. За три четверти века она увеличилась в десять раз, и к правлению Екатерины Второй уже около полусотни человек разгуливали по большим дорогам юго-запада России и Ближнего Востока и промышляли разбоем. Сложилось так, что банда была неразрывно связана с теми краями, где побывала: разбойники либо находили себе жен из местных жителей, либо, устав от дороги и полной риска жизни, сами оставались в городах и селах мирно возделывать поля, разводить скот или заниматься каким-то ремеслом. Поэтому банда всегда ходила по одному и тому же маршруту и не забывала тех, кто некогда тоже был счастлив жить под открытым небом, греясь у костра и без гроша в кармане, но с ножом за поясом или в голенище сапога. Постепенно Малиновка стала родным домом для всех разбойников, а атамана банды станичники чествовали, как героя...

Глава 1

 Дело было в 1730 году. Когда Россию потряс очередной дворцовый переворот и на престол взошла Анна Иоановна, стало понятно, что не избежать войны с Турцией. После смерти Петра Первого и до сего момента у власти находились люди, не способные решать важные внешнеполитические задачи. Но теперь на троне восседала сильная и решительная императрица, и русско-турецкая война была лишь вопросом времени.

 Предчувствуя, что скоро им предстоит встретиться на поле брани с извечными врагами-турками, казаки усиленно готовились к войне: чаще проходили военные учения, удвоили дозорные отряды на границах.

 В связи со сложившейся обстановкой банда пришла в Малиновку и на несколько лет осела в станице. Практически все разбойники-мужчины были выходцами из здешних казаков и тоже хотели принять участие в войне. Исключение не составлял и юный атаман разбойников. Правда, восемнадцатилетний красавец Гордей находил удовольствие не только в ратной службе. Он, как и любой казак, был готов вскочить в седло и сразиться с врагом один на один в честном бою, но мирная жизнь привлекала его гораздо больше, в основном из-за того, что он мог ухаживать за девушками. Мда, Гордей был известный охотник да молодых красавиц... был до того памятного жаркого летнего дня, до приезда в Малиновку.

 Станичники дружной толпой встречали разбойников. Гордей, как и положено атаману, ехал верхом на коне впереди банды. Все махали друг другу руками, галдели, свистели. Вдруг веселая шумная толпа всколыхнулась, и из первых рядов вытолкнули девушку. Она упала прямо под ноги лошади Гордея. К счастью, опытный наездник не задавил ее. Юноша спрыгнул со своего вороного друга и помог ей подняться. Прекрасная незнакомка одним взглядом, словно ножом в сердце, сразила атамана. Фигура античной богини, едва прикрывающие пышную обольстительную грудь кружева на глубоком вырезе приталенной блузки, золотой водопад волос, лицо Венеры, ясные небесно-голубые очи, улыбка Джоконды, стать княжны... Все это Гордей уловил в одночасье. Она уже поблагодарила его, развернулась и исчезла в возбужденной толпе, а у него перед глазами все еще стоял образ этой нимфы. В тот же день парень узнал, что эту златовласку зовут Акулиной. Она слыла первой красавицей всей округи. Многие сватались к ней и пытались добиться ее любви, но гордая казачка никому не отвечала взаимностью. Только услышав это, Гордей загорелся желанием покорить сердце Акулины. И - невероятно! - все девушки, кроме нее, перестали для него существовать. В Малиновке толпы незамужних казачек буквально бредили этим молодым красавцем-атаманом и взволнованно ахали каждый раз, когда он вальяжно проходил под их окнами, но Гордей даже не смотрел в их сторону. Только Акулина манила его, притягивала неведанной силой. Что это было за чувство? Любовь? Страсть? Желание завоевать неприступную крепость? Гордей не знал, да и не думал об этом.

 Акулина долго не принимала знаки внимания атамана. Стоило ей завидеть Гордея где-то неподалеку, она начинала задорно напевать:

На вечерней заре шла одна я к дому.

 Слышу топот копыт, мне давно знакомый.

 Поравнявшись со мной, на меня ты глянул.

 Вздрогнул конь вороной. Вздрогнул и отпрянул.

Атаман молодой, не играй ты шашкой

 И на косы мои не смотри украдкой.

 Я тебя, атаман, целовать не буду,

 Но твоих карих глаз век я не забуду!

Однако Гордей даже не думал сдаваться. В свободное от военных учений время он играл на гитаре под ее окном и пел ей красивые душевные песни о большой и чистой любви, каждый оставлял цветы на пороге дома возлюбленной. В конце концов Акулина сдалась, не в силах отвергать его любовь более. На самом деле Гордей очень понравился девушке еще при первой встрече, но она долго сама себе не хотела признаваться, что нашелся-таки человек, покоривший ее гордое и неприступное сердце.

 Акулина была сиротой: ее отец геройски погиб на поле боя в Северную войну, а мать ушла из жизни три года назад. Больше у девушки не было родственников, она жила одна на краю станицы. Вообще в Малиновке, да и у всех казаков, не приветствовались слишком близкие отношения между парнем и девушкой, особенно если они не прятались от бдительных глаз соседей и не стыдились своих чувств, а открыто любили друг друга, не опасаясь людской молвы. Гордей и Акулина поступили именно так, как не было принято, то есть молодой человек просто поселился у возлюбленной и преспокойно жил вместе с ней, абсолютно не стесняясь косых взглядов и пересудов станичников. Долго им перемывали косточки: говорили, что молодые совсем стыд потеряли, что Бога не боятся и законов предков не чтут. А Акулине с Гордеем было все равно. Наверно, это были самые легкие и беззаботные дни их жизни, не испорченные ни муками совести, ни недопониманием. Они просто наслаждались друг другом и были счастливы.

 Жаль только, что счастье длится так недолго. Война омрачила безмятежное небо над головами Акулины и Гордея. Да, пришла война, та самая русско-турецкая война, которую все так ждали, и казаки стали собираться в поход. Акулина и Гордей прощались долго, нежно. Он просил ее не плакать, но слезы все равно ручьями текли из ее больших лазурных глаз. Предчувствие, что ее любимый вернется с войны совсем другим, сжимало сердце Акулины. Оно не обманывало девушку: никогда больше не повторятся те светлые и радостные дни, когда во всем свете они были одни, счастливые и беззаботные, и их вешняя любовь цвела, подобно прекрасному цветку. Когда Гордей вскочил на коня и умчался вдаль, встречу пылающему горизонту, Акулина долго смотрела ему вслед. Он уже скрылся из виду, а она все стояла на том же месте, потом медленно опустилась на траву и тихо запела сквозь слезы:

Никто нас в церкви не венчал,

 А вся душа горит в огне.

 Зачем, казак, ты в степь умчал

 На вороном своем коне?

Зачем мы встретились с тобой?

 Зачем меня ты полюбил?

 Зачем ты статью и красой

 Казачке сердце покорил?

Зачем бросал сирень-цветы

 В мое полночное окно?

 Зачем всех в мире лучше ты,

 Как солнца свет, когда темно?

Зачем желанный ты такой,

 Как синеглазый вешний Дон?

 Зачем в станице за тобой

 Казачки ходят табуном?

Зачем взлетел ты на коня,

 Умчал в лазоревый рассвет?

 Ни у тебя, ни у меня,

 Ни у судьбы ответа нет...

Глава 2

 Длилась русско-турецкая война с 1735 по 1739 год. Действия русских войск были удачными. Под предводительством талантливых полководцев Миниха и Ласси русские взяли крепости Очаков и Кибсбург, сожгли дотла столицу крымских татар - Бахчисарай.

 Что же касается наших героев, то их жизнь состояла из сплошных приключений, одно опаснее другого. Гордей с Порфирием, самым старым разбойником банды и мудрым наставникам молодого атамана, попали в плен под Очаковом, причем сотник, командующий их отрядом, был уверен, что они погибли, так что помощи нашим героям неоткуда было ждать. Им удалось сбежать из плена, но они не могли добраться до родной земли. Гордей с Порфирием умудрились угодить в рабство скачала на каменоломни, а потом - одному знатному и богатому турецкому бею. Неизвестно, смогли бы они когда-нибудь выбраться из Турции и снова увидеть Россию, если бы не Ферида.

 Ее история не менее захватывающа и необычна. Черкешенка по национальности, она принадлежала к одному княжескому роду. По обычаям черкесского народа, княжна не имела права выходить из отчего дома до свадьбы, пока ее не увезет муж. Фериде было тоскливо в дому, даже в таком большом и богатом. Девушка могла часами смотреть на живописную реку Кубань и мечтать о том, чтобы спуститься с горы и уплыть на синих бегущих волнах в далекие чудесные края. И вот однажды она украла одежду у служанки и, скинув бархат и шелка, облачилась в грубые тряпки. Старательно пряча лицо под хиджабом, княжна выбралась из дома через задний двор и направилась к Кубани. Острые камушка на витиеватой горной дороге ранили ее босые ступни, но Ферида продолжала быстро и уверенно спускаться все дальше и дальше от аула. Путь был неблизкий, так что девушка дошла до великой реки, только когда солнце уже было в зените. Кубань и ее окрестности превзошли все ожидания Фериды! Она пленилась их красой и не замечала, как текли часы.

 Девушка прогуливалась вдоль реки, как вдруг услышала веселые песни, выводимые нестройным хором голосов, и звонкий смех. Впереди Ферида увидела шумную кампанию, держащую путь к переправе: мужчины скакали верхом, а женщины и дети сидели в телегах вместе с вещами. Невероятно пестрым и колоритным было это сборище: здесь были и казаки, и цыгане, и армяне, и евреи, и другие национальности, которые девушка не знала.

 Один парень отстал от остальных и подвел коня ближе к реке, чтобы напоить. Ферида спряталась за древом и наблюдала за ним. Он был похож на горца: угольно-черные волосы, небольшие карие глаза, соболиные брови, смуглая кожа, нос с горбинкой. Конечно, черкешенка и раньше видела много красивых и статных джигитов в ауле, но этот парень в одночасье забрал ее сердце. С первого взгляда она поняла, что он - ее судьба.

 - Гордей! - вдруг раздался громкий мужской голос, и к парню подскакал пожилой человек, можно сказать старик, который, однако, браво держался в седле. - Поехали быстрее! До Малиновки не близко, а нам еще через Кубань перебираться.

 - О, Порфирий! А тебе не терпится поскорее попасть на военные учения! - с усмешкой сказал парень. - Или, может, сразу на войну?

 - Да не до шуток, Гордей. Из наших многие хотят на войну поехать смелость и удаль свою показать, да только они никогда не сходились лицом к лицу с неприятелем. Ты, кстати, тоже: ни разу шашкой не сразил ни одного врага да пороху не нюхал. А еще атаман разбойников!

 - Ладно, не ворчи. Все, конь уже напился. Поехали уже! - махнул рукой Гордей и легко запрыгнул в седло. Оба пришпорили коней, и через секунду только столб пыли напоминал, что только что здесь были всадники.

 Ферида брела обратно в гору, не задумываясь о том, куда идет. Все ее мысли были заняты этой случайной встречей и тем молодым человеком, всего лишь на мгновение озарившим прекрасным светлым чувством ее тусклую и однообразную жизнь, как яркая молния грозовое небо, и исчезнувшим. Девушка даже не могла сказать, что именно так привлекло ее в этом незнакомом мужчине. Внешность? Стать? Взгляд? Да, наверное, взгляд. Очень сильный взгляд. Взгляд гордого и смелого человека. «Гордей... Какое словное имя! Как раз для бравого, удалого парня... Атаман разбойников... Так, значит, это была одна из кочующих разбойничьих банд... Как же я хочу попасть к разбойникам!» Ее желание исполнилось: по пути домой она встретилась с разбойниками, да не просто с разбойниками, а с работорговцами. Они скрутили девушку, посадили в сырой корабельный трюм, с красами и другим живым товаром, и отплыли к берегам Турции. По дороге они обсуждали, кого, кому и на каком рынке лучше продать, чтоб выручить побольше денег. Молодые и сильные рабы-мужчины были востребованы всегда и везде, у всех же остальных невольников был только один путь - в гарем: у красавиц - в наложницы, у мальчиков и стариков - в евнухи. Однако с Феридой все было не так просто: она была не очень красива (ее худое тело было совсем неженственно и казалось, принадлежало девочке; ее черные волосы, стянутые в косы, были длинны и шелковисты, но не очень густы; в лице ее, как и у всех черкесов, сквозило что-то звериное), так что ее вряд ли бы купили для гарема какого-нибудь состоятельного вельможи. Но у девушки, кроме красоты, есть еще много достоинств. Вот и у нашей героини они были: во-первых, Ферида умела замечательно готовить (всех черкешенок, вне зависимости от знатности их рода, с детства учили готовить); во-вторых, она превосходно пела и танцевала; в-третьих, девушка умела ткать, шить и вышивать золотом и бисером. В итоге разбойникам удалось продать такую работницу по баснословной для простой служанки цене.

 Характерной особенностью рабовладельческой Турции было то, что тяжелая участь доставалась только рабам, выполняющим тяжелый физический труд, например, рабочим на каменоломнях. Что же касается слуг, то их жизнь была вполне терпимой. Конечно, хозяин имел полную власть над ними и мог с легкостью продать или обменять, женить или наказать. Но обычно хозяевам не было абсолютно никакого дела до личной жизни своих слуг, и они были вполне свободны в выборе друзей и возлюбленных (естественно, и первые, и вторые были из рабов). Слуги жили за счет господина и даже получали деньги за хорошо выполненную работу. Более того, некоторые рабы становились доверенными лицами и даже друзьями своих хозяев.

 Так, Ферида попала в услужение дочки богатого турецкого бея Умара-паши, по имени Айгуль. Девушки были очень похожи: обе происходили из знатных родов, обе были смелые и мечтательные, обеим запрещалось даже на шаг выходить из отчего дома. Так что Ферида очень хорошо понимала свою госпожу и стала ей верной соратницей во всем. Она помогла Айгуль по ночам выбираться из дома, и они вместе гуляли до рассвета по Смирне и ее окрестностям. Умар-паша даже не подозревал, что его дочь общается со всяким сбродом за пределами дома. А Айгуль не просто общалась, она влюбилась. Благородная дева отдала свое сердце не богатому бею, не знатному паше, не власть имущему вельможе, а простому парню, рыбаку Мустафе. Он был беден деньгами, но обладал самым дорогим сокровищем мира: он любил и был любим той самой единственной, предназначенной только для него, милой его сердцу Айгуль. Обычно все подобные истории оканчивались печально: разбивались сердца, ломались судьбы, горючие слезы оплакивали любовь. Сильные мира подыскивали своим детям выгодную партию и играли пышную свадьбу, а несчастные возлюбленные навсегда были разлучены друг с другом. Вот и Умар-паша уже выбрал судьбу Айгуль: он нашел ей завидного жениха - племянника турецкого султана. Рифат-паша был знаменит на всю Турцию, но не своим мужеством или мудростью, а своим уродством. Все от бедняка до приближенного к правителю державы придворного знали о том, что племянник султана на редкость безобразен. Даже при дворе его шепотом называли Рифат-урод.

 Вот такого мужа выбрал Умар-паша для своей дочери и, зная ее характер, предвидел ее попытку сбежать из-под венца и нанял охрану. Он справедливо решил, что надо выкупить двух рабов из каменоломен: во-первых, там практически все рабочие были иностранцы и не знали турецкого языка; а во-вторых, эти рабы жили в поистине ужасных условиях и ни в коем случае не ослушались бы нового хозяина, боясь опять вернуться в шахты. По воле случая, Умару-паше приглянулись именно наши герои. Гордея он выбрал, потому что тот был ловок и силен, Порфирия - потому что старик явно имел большое влияние на своего молодого друга и смог бы его вразумить, если бы Айгуль попробовала подкупить парня или попросила Фериду соблазнить его.

Глава 3

 Вот так и встретились Гордей и Ферида. Девушка узнала его с первого взгляда и поздоровалась на турецком, назвав его по имени. Молодой человек из всей ее короткой фразы понял только свое имя и с удивлением рассматривал знакомую с ним незнакомку. «Может, мы встречались когда-то? - думал озадаченный парень. - Жалко, что хиджаб закрывает все ее лицо. Только глаза видно... А какие глаза!» Пожалуй, самым красивым во внешности Фериды были ее огромные, в пол лица, глубокие, словно два омута, карие глаза. Только взглянув в них, парень понял, что никогда их не забудет.

 По службе он встречались очень часто, иногда даже оставались наедине.

 - Сними хиджаб, - говорил в такие минуты Гордей, но Ферида не понимала его (за восемь лет, проведенных в рабстве, она выучила турецкий; казак же говорил только на русском). Тогда Гордей протягивал руку и аккуратно тянул за платок, закрывающий ее лицо, но черкешенка отстранялась от него и отрицательно мотала головой. Честно говоря, Ферида отказывалась снять хиджаб не столько из-за того, что так было непринято в мусульманских странах, сколько из-за того, что она боялась, что Гордей, увидев ее некрасивое лицо, охладеет к ней.

 Однажды казак услышал, как пела Ферида. Гордей не понимал слов, но был полностью уверен, что песня черкесская. Не зря же он, в самом деле, обошел всю Кубань с обеих сторон. Так молодой человек догадался, что Ферида - черкешенка. А еще он понял, что влюбился. Он чувствовал, что не может с ней расстаться, что готов провести рядом с ней всю жизнь, даже если ради этого ему придется отказаться от всего: от родной земли, от свободы, от всего того, что было ему дорого. Об Акулине он даже не вспомнил. Не вспомнил ни разу с того дня, как увидел Фериду. Раньше казачка грезилась ему в сладких снах, а мысли о ней согревали его даже в темных и сырых каменоломных. Но со временем ее портрет постепенно стерся из его памяти, а на горизонте забрезжил рассвет новой любви.

 Пока Гордей любовался глазами Фериды и уговаривал ее показать ему лицо, Порфирий зря времени не терял. В отличие от своего молодого друга, старик прекрасно знал турецкий, сумел втереться в доверие к самому Умару-паше и разузнал все о готовящейся свадьбе. Также Порфирий однажды ночью увидел, как хозяйская дочка, в одежде служанки, выскользнула через маленькую садовую калитку, скрытую от посторонних глаз кустами жасмина, на улицу. Как же старый разбойник узнал Айгуль в хиджабе? Да очень просто: в доме и служанок ила только Ферида, а госпожа была намного выше своей верной подруги. Порфирий проследил за Айгуль, и та привела его к дому Мустафы. Старый разбойник быстро разобрался во всех любовных интригах, царивших в доме турецкого бея, и придумал план побега для себя, Гордея, Айгуль и Фериды. Сначала надо было всем четверым сбежать из дома Умара-паши. Но Порфирию с Гордеем было не так-то просто улизнуть: город каждую ночь патрулировали дозорные и проверяли всех, кто им казался подозрительным. Беглых рабов тут же бросали за решетку, а потом его участь решал хозяин. Чаще всего несчастных заковывали в кандалы на всю жизнь и отправляли работать на каменоломни. Было принято решение всем бежать, облачившись в женскую одежду. Ферида за одну ночь сшила Гордею и Порфирию простые платья, по росту мужчинам, и достала для них хиджабы. Затем нашим героям предстояло выбраться из Смирны, чтобы оторваться от погони. Здесь им потребовалась помощь Мустафы. При условии, что они с Гордеем будут работать в полную силу, беглецам удастся оплыть на его старой рыбацкой лодке до Измира, где Порфирий, казак и Ферида смогут сесть на корабль одного его друга и бесплатно доплыть до берегов Черного моря через Босфорский пролив. Там до России рукой подать. Сам рыбак давно хотел увезти возлюбленную и поселиться с ней в Измире, но ему едва хватало денег себе на еду. В этом вопросе парню помог Порфирий: он нашел место, где Умар-паша хранил некоторую часть своих средств и ограбил господина (ключ от «сейфа» незаметно стащила Айгуль, заявив, что если ее на этом поймают, то ничего страшного не произойдет, а если кого-то из ее друзей, то им несдобровать). Итак, Мустафе и Айгуль открывались ворота в счастливую совместную жизнь, разбойникам - на родину, а Фериде - в странный чудной мир, где ей не раз придется столкнуться со сложным выбором и пойти на жертвы ради любви.

 Прочитав записку от возлюбленного, в которой был в подробностях изложен этот план, Айгуль даже заплакала от счастья. Ее ничуть не пугали бедность и потеря высокого положения. С Мустафой она была готова отправиться хоть на край света.

 Если кто-то и был тогда счастливее Айгуль, так это Гордей. Его окрыляли мысли о том, что скоро он снова станет свободным и наконец вернется в Россию, да не один, а с Феридой. Только ради общения с возлюбленной Гордей под чутким руководством Порфирия выучил черкесский язык. Теперь он мог часами рассказывать девушке о своей любви, хотя она, наверное, поняла бы его даже без слов. Сердечко Фериды начинало бешено колотиться каждый раз, когда выразительные глаза казака вглядывались в ее очи, как будто заглядывая в самые сокровенные уголки ее души. Горячие признания и пылкие слова обжигали влюбленную девушку, но привитое ей с детства строгое горское воспитание не позволяло ей скинуть маску холодного равнодушия и признаться ему в своих чувствах.

 - Ну почему же ты все время молчишь? - в тысячный раз спросил ее Гордей в день перед побегом. - Я же вижу, ты тоже любишь меня. Ну хотя бы скажи просто «да».

 Однако из уст гордой дочери Кавказа, как всегда, не вырвалось ни одного слова, а ее отстраненный взгляд был устремлен в сторону, как будто она не видела и не слышала его.

 - Милая, я готов на любой подвиг ради тебя! Хочешь, я увезу тебя далеко-далеко, в Россию? Я возьму тебя в жены, и мы будем самыми счастливыми людьми на земле... - задыхаясь от переполнявших его чувств и волнения, Гордей придвинулся ближе к девушке и дрожащей рукой обнял ее.

 - Не надо, - вздрогнув и против воли бросая взгляд на лицо парня, тихо прошептала Ферида и отстранилась от него.

 - Ты не хочешь ехать со мной?

 - Я хочу уехать, - отвечала черкешенка, - но не в Россию. Отвези меня домой, в Черкессию.

 - Зачем в Черкессию? - вопросительно выгнул соболиную бровь Гордей.

 - А зачем ты возвращаешься в Россию?

 - Это моя родина.

 - Вот и Черкессия - моя родина. Я должна вернуться в отчий дом.

 - Послушай, дорогая моя, любимая...

 - Не надо, - снова прервала его Ферида.

 - Что «не надо»? - уже начиная выходить из себя от ее невозмутимости, раздраженно спросил казак.

 - Говорить так не надо, - все так же спокойно пояснила девушка.

 - Нет, надо! Надо, потому что я люблю тебя и готов кричать об этом на весь мир! Я могу вечность смотреть на тебя, говорить слова любви, обнимать...

 - Не надо, - в третий раз повторила Ферида. - Обнимать не надо. Смотреть можно, говорить можно, но немного.

 - А трогать, значит, нельзя?

 - Нельзя, - твердо сказала гордая черкешенка, снова отводя взгляд в сторону, как и приличествует истинной дочери адыгов (адыги - общее название племен Северного Кавказа, т.е. черкесы и кабардинцы вместе).

 - Ферида, я ведь не как брат тебя люблю. Хотя, по-моему, даже брат может приобнять за плечи.

 - Гордей, я... Я не могу любить тебя.

 - Почему?

 - Я - черкешенка. Для меня честь дороже жизни.

 - А разве в нашей любви есть что-то низкое? Я же сказал, что собираюсь жениться на тебе.

 - Мы не можем пожениться, - продолжала стоять на своем Ферида.

 - Да почему? - окончательно выйдя из себя, практически в полный голос выкрикнул Гордей так, что его даже услыхала Айгуль, прогуливающаяся по саду и как раз проходящая под раскрытым окном, у которого разговаривали влюбленные.

 - Потому, что ты христианин, а я мусульманка.

 Такое объяснение уж никак не могло бы само прийти в голову молодого человека. Ему почему-то ни разу не довелось задуматься о том, что они разного вероисповедания.

 - Ферида... Но ведь... ведь мы все равно любим друг друга. Так может, не стоит придавать такое уж большое значение этому обряду. Это же, по сути, просто-напросто дань традициям и способ заткнуть глотки всяким сплетникам. Считай, что Господь Бог... или, там, Аллах уже соеднил нас на небесах.

 - Нет, Гордей, - отрицательно покачала головой Ферида. - Для тебя это, может быть, и простая дань традициям, а для меня это - долг.

 - Хорошо... - наконец сдался казак. - Но ведь ты согласна просто уехать со мной?

 - Я согласна, чтоб ты довез меня до моей родины, - уточнила черкешенка.

 - Но если ты вернешься в отчий дом, то мы больше никогда не увидимся.

 Ферида горестно вздохнула и кивнула. Она по-прежнему, отвернув лицо от возлюбленного, смотрела в окно, и молодой человек не увидел, что у нее в глазах стояли слезы. Несколько жемчужин, оставляя блестящие дорожки на ее смуглой коже, выкатились из-под ее длинных ресниц и спрятались под покровом хиджаба.

 В ту же ночь Гордей, вместо того чтобы спать перед побегом, во всех подробностях пересказал этот разговор Порфирию.

 - Мда, попал ты, парень, - качая головой, сказал старый разбойник. - Но тут как ни крути, а Ферида права.

 - Порфирий, а может... А может, силой ее увезти. Я имею в виду в Россию. Не пускать ее в Черкессию. Рано или поздно она будет моей.

 - Не дело ты задумал, парень, - нахмурившись, покачал головой старый разбойник.

 - Да почему не дело? Она при мне, и оба счастливы.

 - Нет, не счастливы. Ты сказал: «она будет моей». Ты можешь только силой заставить ее, а она девушка гордая, не простит тебя никогда. Да и по отношению к любой девушке это не годится.

 - Я ж не собираюсь ее силком в постель тащить, - продолжал стоять на своем молодой человек, чувствуя, однако, что Порфирий прав. - Я трогать ее не буду... пока она сама не захочет.

 - А сама она не захочет, Гордей. Для нее это вопрос чести.

 - Порфирий, что мне делать? - прозвучал из темноты голос человека, находящегося на грани отчаяния.

 - Мда, проходят десятилетия, а в этом мире ничего не меняется, - как будто специально затягивая с ответом, начал издалека старый разбойник. - Я был лучшим другом твоего деда, а потом - отца. Они вот так же спрашивали меня: «Порфирий, что мне делать?». И твой сын однажды задаст мне этот вопрос.

 - А что, мой отец или мой дед тоже не могли связать свою судьбу с любимыми женщинами из-за религиозных вопросов? - недоверчиво спросил Гордей.

 - Ну, не совсем... - уклончиво отвечал старый разбойник и поспешил увести разговор в более безопасное русло. - Знаешь, что я думаю: надо отвезти Фериду к ее отцу, а потом с ним поговорить.

 - О чем?

 - Понимаешь, я думаю, то Фериду после рабства не захочет взять в жены ни один джигит. А если ты докажешь ее отцу, что ты достойный человек и любишь ее, то он разрешит тебе украсть дочь.

 - Разрешит украсть?!

 - Да. Поверь моему опыту. Я жил среди народов Кавказа и изучил их очень хорошо. К тому же ты кубанский казак, а наши народы друг другу соседи и практически родственники. А самое главное: Ферида должна чувствовать, что ты ее нежно любишь и готов считаться с ее принципами. Так что будь любезен, уйми свою страсть и хотя бы сделай вид, что готов ее ждать.

 - Так чего ждать?! Момчи нету ждать! - несмотря на то что в доме все давно уже десятый сон видели, измученный прихотями возлюбленной Гордей практически в полный голос выражал свои мысли и бурлящие эмоции.

 - А я сказал, что будешь ждать, - невозмутимо сказал старый разбойник. - И прекрати вопить на весь дом. Подумай сам: если ты силой увезешь ее сейчас в Россию, ты же сделаешь ей очень больно. Что она будет чувствовать, когда поймет, что дорогой ее сердцу человек обманул ее и растоптал ее доверие?

 - Ладно, Порфирий... Наверно, ты дело говоришь, - со вздохом признал свою неправоту Гордей. - Что ж, едем в Черкессию.

Глава 4

 На самом деле у Порфирия был свой хитрый замысел. Шел 1738 год, а значит, война еще не закончилась, и наши герои должны были вернуться в свой полк. Так что прямиком направиться в Черкессию они не могли, но и Фериду, естественно, бросать н собирались. Девушке пришлось переодеться в мужскую одежду и поехать на фронт вместе с Порфирием и Гордеем. Опасения Фериды не оправдались: увидев лицо возлюбленной, Гордей не только не охладел к ней, а, казалось, еще больше привязался к ней. Он никогда не оставлял ее и ежеминутно морально поддерживал. Черкешенке было очень тяжело надеть мужскую одежду и жить среди мужчин, частенько отпускающих грубые и пошлые солдатские шуточки, и смертоносных пуль, свистящих над головой. Тяжелее всего Фериде был расстаться со своими шикарными, длинными, шелковистыми волосами. Девушка любила свои косы и бережно ухаживала за ними с детства. У нее так и е хватило духу самой взять в руки ножницы и отрезать их. Гордею пришлось лично подстричь возлюбленную. Чтобы успокоить рыдающую над своими косами девушку, молодой человек взял ее за руку и стал тихо нашептывать ей:

 - Не плачь... Не плачь, это всего лишь волосы. Новые вырастут, еще краше этих... Ты у меня и с короткими волосами красивая. И в мужской одежде тоже красивая... Нет, ты не красива, ты прекрасна! Прекрасна всегда, вне зависимости от волос, одежды... Твоя красота у тебя внутри, ее нельзя у тебя отнять. Я буду обожать тебя любую и никогда не оставлю.

 Ферида слушала его, и ей становилось как-то легче. Может, Гордей и прав. С возлюбленным девушка чувствовала себя в безопасности и не отходила о него ни на шаг. Этого и добивался Порфирий. «Прирастут друг к другу, если все время будут рядом, - довольно потирая старые жилистые руки, думал старый разбойник. - Гордей уже намертво присох к ней, и она тоже скоро без него жить не сможет. Останется с нами, никуда не денется, даже в Черкессию».

 Еще больше сблизил Фериду и Гордея случай, произошедший во время одной из последних военных операций. При взятии крепости Хотин казак получил пулевое ранение в плечо. Обошлось без серьезных последствий, но рана долго заживала. Казак провел в постели около двух недель. Несмотря ни на что, Гордей фактически благодарил эту пулю-дуру за то, что она попала в него. Если бы не это ранение, не было бы тех восхитительных двух недель, когда Ферида ухаживала за ним. Девушка кормила его, делала перевязки и развлекала, как умела. Она не могла отказать ни одной просьбе больного. Гордей очень скоро понял это и с успехом пользовался ситуацией: на третий день после памятного сражения парень попросил ее поцеловать его. Если бы молодой человек не был ранен, Ферида, скорее всего, с ужасом оттолкнула бы его и с возмущением отказалась. А так - согласилась. Ее длинные и нежные поцелуи в волшебные минуты, когда они оставались наедине, были настоящим лекарством для Гордея. Ферида не отходила от больного круглосуточно, боясь, что ему может стать хуже ночью. Когда утомленная девушка против воли все-тки погружалась в сон, едва не падая с жесткого деревянного табурета, молодой человек очень осторожно, чтобы ненароком не спугнуть легкий сон возлюбленной, одной рукой затаскивал ее к себе на постель и бережно укладывал рядом с собой. Вскоре Ферида привыкла даже просыпаться рядом с ним.

 Жизнь на фронте изменила черкешенку. Каждый день вокруг были солдаты, преимущественно казаки из Малиновки. Они пели, шутили, смеялись и радовались жизни. Постепенно Ферида привязалась к казакам, к этим гордым и мужественным людям. К концу войны она и сама понимала, что хочет расставаться с Гордеем, с Порфирием и даже с этими станичниками. Они стали ей родными.

 А между тем война закончилась, и Гордей с замирающим сердцем ждал, когда Ферида попросит отвезти ее в Черкессию. Но она все молчала. Тогда однажды молодой человек сам решился заговорить об этом с возлюбленной.

 - Федя! - Позвал ее Гордей. Ферида тут же подошла к нему и присела рядом. Девушка уже давно привыкла изображать перед всеми кавказского мальчишку и откликаться на мужское имя. Казак умел так нежно звать ее, что ей было абсолютно все равно, как он к ней обращался. Иногда однополчане замечали, как Гордей гладил Федю по голове и усаживал к себе на колени. Даже поползли слухи, что казак - отец этого мальчика.

 - Феденька, - продолжал Гордей, - война закончена, мир подписан. Теперь мы можем ехать домой.

 Ферида кивнула.

 - Скажи, ты по-прежнему хочешь вернуться в Черкессию? Или, может, ты предпочтешь Россию?

 Вот и настала минута первого сложного выбора, который предстояло сделать девушке. Черкессия или Россия? Отчий до или казачья станица? Долг или любовь? ... Выбор был сделан.

 - Я поеду с тобой, - на русском отвечала Ферида. Она уже давно выучила русский, но предпочитала говорить с Гордеем на черкесском. Это был своеобразный барьер, разделяющий их. Теперь его не было. Они говорили на одном языке.

 Гордей был на седьмом небе от счастья. Ферида сказала не «я не поеду в Черкессию» или «я поеду в Россию». Она сказала: «Я поеду с тобой». Она выбрала не Россию. Она выбрала его.

 Правда, следующие слова черкешенки немного спустили его на землю:

 - Но это не значит, что я отказалась от ислама. Гордей, мы по-прежнему не можем быть вместе как муж и жена. Но уехать я от тебя не могу. Поэтому давай все останется, как есть: я буду носить мужскую одежду, ты будешь называть меня Федей...

 - Но ведь так не может продолжаться вечно.

 - А я на вечность не загадываю. А пока будет так...

 И вот наши герои уже возвращались в Малиновку, но не вдвоем, как уезжали, а втроем. Ферида настояла на том, что будет и дальше притворяться мальчиком. Ей казалось, что так Гордею будет проще смириться с тем, что они живут как брат с сестрой, и что так он будет меньше думать о ней, как о женщине. Что же касается молодого атамана разбойников, то ему предстояла непростая задача: встретиться с Акулиной и все ей объяснить. Сначала парень думал, как бы избежать этого разговора и что бы половчее соврать бывшей возлюбленной. Словно угадав его мысли, Порфирий каждый день по дороге из Турции в Малиновку протяжно и уныло напевал:

По Муромской дорожке

 Стояли три сосны;

 Прощался со мной милый

 До будущей весны.

Он клялся и божился

 Одну меня любить,

 На дальней на сторонке

 Меня не позабыть.

Он на коня садился,

 Умчался вихрем вдаль,

 Оставив в моем сердце

 Тоску лишь да печаль.

Однажды мне приснился

 Ужасный страшный сон,

 Что милый мой женился -

 Нарушил клятву он!

А я над сном смеялась

 При ясном свете дня:

 «Да разве может статься,

 Чтоб мил забыл меня!»

Но все же сон мой сбылся,

 И раннею весной

 Мой милый возвратился

 С красавицей-женой.

Я у ворот стояла,

 Когда он проезжал.

 Меня в толпе народа

 Он взглядом отыскал.

Увидев мои слезы,

 Глаза он опустил -

 Изменщик догадался,

 Что жизнь мою сгубил!

- Хорош, Порфирий! - однажды не выдержал Гордей. - Я понял, что ты хочешь мне сказать. Завтра мы приедем в Малиновку, и я поговорю с Акулиной. Не знаю, правда, что из этого выйдет, но деваться-то некуда. Постараюсь все объяснить ей, а там будь что будет!

 Гордей сдержал свое слово: в первый же день приезда в станицу он направился к Акулине. Он нашел казачку дома, суетящейся у печи. Она совсем не изменилась: все так же красива, горда и уверена в себе. Увидев ее, Гордей вспомнил все хорошее, что было между ними, и даже на мгновение пожалел, что тогда, четыре года назад, расстался с ней.

 - Гордей Ефремович! - в своей обычной смешливой манере начала Акулина, как будто они виделись не далее, как вчера. - Что же ты стоишь в дверях? Проходи, садись. Голодный?

 Казак отрицательно мотнул головой и вошел в дом. Он сразу понял, что под ее обычной веселой маской скрывается тревога. Сердце любящей женщины не обманешь: только раз взглянув на него, казачка догадалась, что он хотел сказать ей.

 - Акулина... Здравствуй, - не в силах смотреть в ее ясные небесно-голубые глаза, пробормотал себе под нос молодой человек и медленно опустился на старую лавку, на ту самую, где они сидели, обнявшись, и часами ворковали, как влюбленные голубки.

 - Здравствуй, Гордей, - отвечала Акулина, не садясь рядом с ним и горделиво поднимая голову. - Что ж ты так немногословен? Ну, расскажи мне, ясный сокол, где ты был, что видел и кого любил.

 Казачка много раз представляла себе, как ее возлюбленный вернется и как она со слезами радости бросится к нему на шею. Он бы поведал ей о своих ратных подвигах и коварных, но побежденных врагах... Но нет, Гордей пришел совсем для другого. Они несколько минут молчали; потом он наконец заговорил, она молча слушала. Атаман честно рассказал ей все и с тревогой ждал, что она скажет в ответ. Его переполняли чувства: чувство сожаления об ушедших беззаботных днях с Акулиной, чувство стыда перед ней за преданную любовь, чувство вины... и чувство, что не закончилась пока их история. В каком-то уголке его сердца до сих пор жил ее светлый образ, рядом с ней он чувствовал теплоту и нежность. Несмотря на то, что Акулину раздирали горечь и обида, она чувствовала то же самое. Нет, не долюбили они еще друг друга.

 - Гордей, - после тягостного для обоих молчания наконец сказала Акулина, - если ты счастлив с этой черкешенкой, то я рада... правда, рада за тебя. Рада, что ты нашел свое счастье. Ты не думай, что в чем-то передо мной виноват. Я зла на тебя не держу. Ты всегда желанный гость в моем доме... и Ферида тоже.

 Девушка сказала это спокойно, невозмутимо глядя ему в глаза. Такой силы воли Гордей не предполагал в ней. Услышав признание в измене от любимого мужчины, не удариться в слезы, сохранить достоинство и, наконец, сказать такие слова... Так не каждая сможет. Парень взял ее за руку и, сглотнув подступивший к горлу комок, практически одними губами прошептал, но она услышала его слова:

 - Спасибо тебе, родная. Честно говоря, не думал, что ты поймешь меня... Прости за все. Прости, что я не смог сберечь свою любовь к тебе. Видит Бог, я был счастлив с тобой и не променял бы тебя ни на кого на свете. Я никогда не забуду те дни, когда мы были вместе - самые прекрасные дни в моей жизни!

 Когда Гордей стал собираться в стан разбойников, было уже время обеда. Ему не хотелось уходить, и тем не менее, он вышел из маленького уютного дома на улицу и побрел через двор, еле волоча ноги. Казак чувствовал на своей спине взгляд Акулины и ждал, сам не зная чего... И дождался: она окликнула его у самой калитки:

 - Гордей! ... Ты заходи... заходи ко мне. Просто помни, что я тебя жду... всегда жду...

 Молодой человек обернулся и еще раз посмотрел на казачку. На крыльце стояла златовласая богиня, с голубой бездной в глазах. «Господи, как же она прекрасна... - в который раз любуясь Акулиной, подумал Гордей. - Кто бы отказался от нее? Кто бы не возжелал это роскошное тело? Кто бы в один миг не провалился в эти бездонные очи? Кто бы не был одурманен этой безупречной красой? Кто бы не изведал прелесть поцелуя этой богини, даже если бы на ее алых, сладких, чуть приоткрытых, обольстительных губках был смертоносный яд? ... Никто... И не я...» Атаман чувствовал, что еще зайдет к Акулине, но не как к другу или бывшей возлюбленной, а как к женщине, которая навсегда осталась в его сердце, и что огонь, зажженный ей в его душе, не сможет потушить даже новое чувство, каким бы нежным и сильным оно ни было.

Глава 5

 Так прошло полгода. Ферида привыкла к станичной жизни и даже подружилась с Акулиной. Черкешенка не знала, какие отношения связывали ее новую подругу с Гордеем в прошлом. Она решила, что раз уж ее возлюбленные рассказал Акулине всю правду об ней, то ей можно доверять. Казачка же была очень рада увидеть, что Ферида некрасива и стыдлива. Первое было хорошо, потому что Акулина объективно была привлекательнее черкешенки, второе же было просто замечательно, потому что Гордей не любил холодность и скованность в женщине.

 Акулина была права. Эти полгода Гордей мучился, причем не столько из-за того, что не был близок с Феридой, сколько из-за ее равнодушия к нему. Девушка старалась не оставаться с ним наедине, не отвечала на его пылкие признания, не разрешала ему дотрагиваться до нее, только изредка дарила короткий поцелуй. Гордею казалось, что черкешенка холодна к нему и то в ее невозмутимой душе нет ни капли любви к нему. На самом деле Ферида просто от природы была скромна и робка с мужчинами. К тому же чувство долга и религия не давали ей покоя ни днем ни ночью. Однако Гордей со свойственным ему эгоизмом отказывался понимать ее.

 И вот, спустя полгода после приезда в Малиновку, казак раздраженно сказал Фериде:

 - Милая, сколько это еще будет продолжаться?

 - Ты о чем, Гордей? - вопросительно подняла брови черкешенка.

 - Я о нас. О нас с тобой. Ферида, то, как мы живем, - ненормально.

 - Я не понимаю тебя, - неясно пробормотала девушка, потупив взор и смущенно отвернув от него голову.

 - Да все ты понимаешь! Смотри на мня! - почти выкрикнул Гордей, рывком разворачивая ее к себе и разок сильно встряхнув ее так, что хрупкая черкешенка едва удержалась на ногах. - Ты думаешь, что если надела мужскую одежду, то перестала быть для меня женщиной?! Нет! Ферида, я тебе не пацан сопливый, которому нервы трепать сам Бог велел. Я ждал тебя год после побега из Турции и еще полгода здесь, в станице. Сколько ты еще будешь меня мучить?

 - Гордей, я... Ну, я же тебе говорила...

 - Да, говорила. Говорила про долг, про религию. Но зачем ты тогда решила уехать со мной?

 - Что ты хочешь? - сдавленно спросила Ферида.

 - Я хочу, чтобы ты наконец-то приняла решение. Я так понял: ты не можешь выйти за меня замуж из-за религии, а жить не с мужем - из-за своей чести. Так вот, тебе придется выбрать что-то одно.

 - Гордей, ты что говоришь?! - не на шутку встревожилась Ферида. - Как я могу отказаться от этого?!

 -Как-нибудь придется на это решиться. Либо ты принимаешь христианство и идешь со мной под венец, либо я овладею тобой сегодня же ночью. Мне, в общем-то, все равно, что ты выберешь. Времени у тебя до вечера.

 Сказав это, казак повернулся и ушел, оставив Фериду умирать от стыда и отчаяния. Какими бы жестокими ни были его слова, черкешенка понимала, что они справедливы. Но как выбрать между честью и религией?

 У выхода из шатра Гордей столкнулся с Порфирием. Старый разбойник хотел было побранить молодого атамана за его слова и отношение к Фериде, но казак опередил его и начал первый:

 - Порфирий, я принял решение. Пора заканчивать эти игры: переодевания Фериды мальчиком и нашу непорочную любовь. Я предоставил ей выбор: она может либо покреститься и выйти за меня замуж, либо остаться мусульманкой и жить со мной как любовница. Если же она до сегодняшнего вечера не выберет между религией и честью, решать эту проблему придется мне одному.

 - И что же ты собираешься делать? Силой возьмешь ее? Или, может, силком потащишь в церковь и принудишь принять христианство?

 - Нет, Порфирий, - покачал головой Гордей. - Я заставлять ее не буду. Я не могу неволить женщину, которую люблю. Поэтому я решил, что если Ферида так и не сможет пожертвовать ни религией, ни своей честью, то я завтра же отвезу ее в Черкессию.

 - Молодец, Гордей! - с улыбкой отвечал старый разбойник, довольный тем, что его молодой друг принял единственно правильное решение и при любом раскладе поступит благородно. - Эх, видел бы тебя сейчас твой дед! Ей Бог, Ермолай гордился бы тобой...

 Ферида не выходила на улицу до самого вечера. Раздираемая мучительными мыслями, она не могла найти себе места и нервно ходила взад-вперед по шатру. В конце концов девушка забилась в самый дальний, темный угол и залилась слезами. Она не заметила, как вошел Гордей. Молодой человек приблизился к возлюбленной, сел на землю рядом с ней и нежно обнял. Сердце парня разрывалось от жалости и любви, и он всеми силами старался успокоить девушку.

 - Тише-тише... Не плачь, моя красавица... - приговаривал казак, поглаживая ее угольно-черную голову и крепко прижимая к себе маленькое, сотрясаемое рыданиями тельце.

 - Гордей, я... Я люблю тебя... - она сказала это очень тихо, но он ее услышал. Гордей замер и, казалось, даже не дышал, чтобы не спугнуть робкое счастье, которое наконец вплотную приблизилось к ним.

 - Гордей, я не могу без тебя, - все тем же полушепотом продолжала Ферида, сдерживая слезы.

 - Я тоже, милая. Но почему же ты тогда плачешь? Мы будем счастливы, потому что любим друг друга. Тебе осталось только выбрать, как мы будем жить дальше.

 - Любимый, но как же я могу...? - забормотала черкешенка. - Что же мне делать? Что выбрать?

  - Я думаю, тебе надо принять христианство. Во-первых, казаки не принимают какие бы то ни было другие религии. Мусульманка никогда не станет для них своей. Согласись, надо находить общий язык с теми, с кем живешь. И во-вторых, у на когда-нибудь родятся дети. Кем они будут? Христианами или мусульманами? Как мы будем их воспитывать? По Библии или по Корану? Ферида, милая, ты же и сама понимаешь, что нам будет очень тяжело ужиться и с окружающими, и друг с другом, если ты будешь продолжать исповедовать ислам.

 - Гордей... Я не могу... - еле слышно пролепетала девушка, дослушав его, - Как... как можно поменять веру? Это же часть тебя, часть твоей жизни. Это все равно что поменять родителей... Я не откажусь от ислама.

 - Ладно, - вздохнул Гордей. - В конце концов ты имеешь право сделать такой выбор, и я готов его принять. Конечно, буде непросто, но ради тебя я готов пойти против всей станицы. Клянусь, никто из казаков никогда не попрекнет тебя твоей религией.

- А дети?

- А дети, уж не обессудь, будут христианами. Им жить здесь, в России, а не в Черкессии. Поэтому и воспитывать их мы будем, как казаков.

Ферида молча кивнула.

- Значит, ты выбрала ислам... - продолжал Гордей. - Что ж, тогда тебе придется забыть про свою девичью честь.

Черкешенка вздрогнула. Отказавшись стать его женой, она выбрала для себя роль любовницы. Сердце сжалось в груди Фериды. Каждую ночь Гордей грезился ей во сне, она мечтала о нем и наслаждалась каждым поцелуем с ним. Но мысль, что ей придется стать кем-то вроде наложницы в гареме, вызывало в ней неприязнь и протест.

Во время всего их разговора Гордей нежно обнимал ее за худенькие плечи, но не как любимую женщину, а как маленькую девочку, которую надо успокоить. Сейчас же его объятия стали совсем другими. Молодой человек чувствовал, как его возлюбленная дрожит и сжимается под его руками, вздрагивает даже от самых легких и нежных ласк. На сердце у Гордея было неспокойно. Глубоко в душе атаман понимал, что собирается сделать что-то нехорошее, о чем потом не раз пожалеет. Эти чувства вынуждали его говорить, оправдываться то ли перед ней, то ли перед самим собой, то ли перед каким-то высшим судьей.

- Ферида, милая моя, красавица... Ты же понимаешь, что это нужно. Мы не можем больше жить как прежде. Уже пора на это решиться... Пойми, ведь я это сделаю не просто из-за того, что мне хочется. Без этого нельзя... Ты думай о том, что когда-то это должно будет произойти. Так почему не сейчас? Для нас это единственный шанс остаться вместе... Ты знай, что я люблю тебя и никогда не обижу. Я не сделаю тебе ничего плохого. У меня у самого сердце на части рвется, когда думаю, что могу причинить тебе боль... Ты мне только скажи, что веришь мне, что согласна стать моей...

А Ферида с ужасом понимала, что не согласна. Да, не согласна, несмотря на то что любит его. У девушки хватило сил посмотреть прямо в глаза атаману и сказать:

- Нет, Гордей. Я не стану твоей. Я буду принадлежать только мужу. Иначе я сама себя перестану уважать. Честь - это мое сокровище, которое я никогда не потеряю.

- Значит, ты не готова отказаться ни от религии, ни от чести.

Ферида уверенно кивнула. С виду она оставалась невозмутимой, но сердце ее обливалось кровью: быть может, в этот самый миг она подписывает смертный приговор их любви и готовится собственной рукой перечеркнуть светлое будущее, которое ждало бы их обоих.

- Что ж... - выпуская ее из объятий и отстраняясь, как от чужой, сказал Гордей. - В таком случае тебе придется отказаться от меня.

Черкешенка с немым вопросом во взгляде посмотрела на казака, и он, медленно отходя все дальше и дальше, словно покидая ее навсегда, пояснил тихим спокойным голосом:

- Я решил, что если ты не выберешь ни один из предложенной мной путей, то я отвезу тебя в Черкессию. Там, под крышей отчего дома, ты останешься мусульманкой и сохранишь свою честь, но потеряешь меня... Едем завтра. Будь готова к утру.

Глава 6

 С этими словами Гордей вышел из шатра и остановился посреди стана разбойников. Стояла теплая летняя лунная ночь. Небо было усыпано яркими блестками, дул легкий ласкающий ветерок, сверкающий над головой диск освещал раскинувшиеся по обе стороны Кубани зеленые просторы. В округе стояла тишина, только где-то вдали раздавалось нестройное ржание пасущихся на заливных лугах лошадей и визгливый собачий лай. «От кобель сучке песню поет-заливается! Пристрелил бы брехливого, да ствола нет!» - раздраженно подумал атаман и даже сплюнул с досады. К нему подошли двое бравых парней-налетчиков, уже навеселе. Оба тянули то ли «Ой, мороз-мороз!», то ли «Любо, братцы, любо!» Разбойники предложили Гордею выпить за его атаманское здоровье, щедро плеснули водки в стакан и протянули ему. Молодой человек залпом выпил «себе на здоровье». Парни, покачиваясь, побрели каждый в свою палатку, а Гордей смотрел им в след и думал: «К женам идут... А те их ждут, беспокоятся... А она меня не ждет... Она не ждет, а та, другая, ждет... ждет и любит... А я? ... И я...» Атаман с минуту постоял на месте и глубоко дышал полной грудью, стараясь не захмелеть, а потом тряхнул головой, отгоняя мысли о Фериде, и побрел в Малиновку. Он шел на самый край станицы, к той единственной, что могла понять его и утешить, к Акулине.

Казачка не спала. Она, казалось, совсем не удивилась приходу Гордея. Девушка впустила в дом молодого человека и исподтишка внимательно осмотрела его. Рубаха распахнута, волосы взлохмачены, глаза затравленного зверя, понурая голова, за версту разит водкой... С первого взгляда было ясно, что что-то случилось. Усадив атамана за стол и пристроившись рядом с ним на лавке, казачка начала расспрашивать его:

- Ты так поздно пришел... И вид у тебя совсем измученный. Ну, скажи мне, что такое?

- Знаешь, Акулина... - сдавленно проговорил Гордей. - Я раньше думал, что любовь сильнее всего на свете, что ради нее идут на жертвы. Неужели я ошибался?

- Не, конечно. Любовь над всем властна. Вспомни хотя бы нас с тобой. Мы плюнули на людскую молву и жили так, как хотели.

- Это была твоя жертва. Скажи, разве ты не боялась позора, не заботилась о своей девичьей чести?

- Я? - изумленно переспросила Акулина. - Заботилась ли о своей чести? Хм! По-мне, так ничего предосудительного в нашей любви не было. Пусть будет стыдно тем, кто по темным углам зажимается с парнями, а на людях корчит из себя святых праведниц! Что же до позора... Ха, не хватало мне еще бояться этих старых куриц, кудахчущих днями на пролет и перемывающих косточки всем и каждому! Гордей, ведь это все так неважно! Любовь - вот что важно.

- Я тоже так думаю, - все таким же убитым голосом отвечал атаман. - А Ферида... Ты любила меня всей душой и готова была все отдать ради нашей любви. Ферида же не может отказаться ни от чего: ни от ислама, ни от своей чести.

- Гордей, ты нас не сравнивай. Я не боялась людской молвы, потому что мне было все равно. А Ферида тверда в своих убеждениях и бережет то, что ей на самом деле дорого. Это достойно уважения.

- Как бы то ни было, - со вздохом сказал Гордей, - она предпочла отказаться от нашей любви. Завтра я отвезу ее в Черкессию.

- Как? - встрепенулась Акулина, удивленная и обрадованная этим известием. - Ты ведь жил ей эти полгода.

- Жил, - печально кивнул головой парень, - да не могу больше. Я не чувствую от нее никакой отдачи. Порой мне кажется, что я выдумал то, что она меня любит. Ну не может любящая женщина оставаться такой далекой и холодной!

- Гордей... - помолчав несколько секунд, нерешительно начала казачка, сама до конца не понимая, зачем пытается оправдать соперницу в глазах возлюбленного. - Может, она просто такая по жизни. Ну, характер у нее такой. Она просто скромная, ранимая, осторожная... немного скрытная, замкнутая...

- Вот слушаю я тебя, Акулина, и удивляюсь, - постепенно трезвея от выпитого из жестяной кружки, непонятно когда и как подсунутой в его руку казачкой, рассола. - Ты как будто убеждаешь меня, что Ферида тоже любит меня, и хочешь, чтобы я вернулся ней.

- А ты от нее уже ушел? - с надеждой спросила казачка.

- Еще не окончательно... Завтра... завтра я порву с ней навсегда. А сегодня я пришел к тебе... Но ты не ответила на мой вопрос. Зачем ты ищешь оправдание для Фериды?

- Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Без нее ты будешь несчастлив.

Гордей пристально вгляделся в глаза девушки, но не нашел в них ни притворства, ни кокетства. В голубой бездне светилась искренность и горела страсть. Да, она любила его. Любила по-настоящему. Любила всем сердцем. Именно так, как он хотел.

- Мне хорошо с тобой, - внезапно охрипшим голосом прошептал ей на ухо атаман. - С тобой я буду счастлив.

Не медля больше ни минуты, Гордей привлек к себе Акулину и принялся осыпать всю ее горячими поцелуями. Девушка не противилась ему. Наоборот, она отвечала на все его ласки. Железное кольцо его рук обхватило ее, не знавшую прикосновений другого мужчины, обветренные знакомые губы после долгой разлуки наконец прижимались к ее лебединой шее, горящие черные глаза смотрели прямо и дерзко. А Гордей впервые за несколько лет прижимал к себе женщину, ластящуюся и откровенно просящую любви. Обоим вдруг показалось, что они вернулись в те счастливые дни, когда они были только вдвоем и безмятежно наслаждались жизнью и друг другом...

Гордей провел у Акулины всю ночь. Когда первые лучи солнца осветили землю и голосистый глашатай, с красным гребешком, взлетел на плетень, распушил цветастый хвост и закукарекал во всю глотку, молодые люди уже (точнее, еще) не спали. Они лежали, обнявшись, на измятых простынях и молча наслаждались этим замечательным утром. Акулина томно смотрела на возлюбленного и время от времени ласково терлась носом о его небритую щеку. «Какая же у него черная кожа!» - думала девушка, разглядывая смуглую руку атамана, ныряющую в золоте ее волос и ловко накручивающую на длинные пальцы ее шелковистые локоны.

- Мне кажется, - первым прервал молчание Гордей, продолжая играться с волосами Акулины правой рукой и нежно поглаживая ее по животу левой, - что эта ночь не прошла просто так.

-Ты что, хочешь ребенка? - широко распахнув свои огромные лазурные глаза и даже сев от удивления, спросила казачка.

- Конечно, - с улыбкой подтвердил Гордей. - Я очень люблю детей. А ты?

- Я тоже... - растерянно забормотала девушка. - Но, знаешь... Я никогда раньше не задумывалась о том, что у нас могут быть дети.

Помолчав несколько минут и до конца осознав, что ее любимый хочет от нее ребенка, Акулина продолжила, расцветая улыбкой:

- Ребенок... Господи, это же счастье!

- Конечно, счастье. Скажи, а ты кого больше хочешь: мальчика или девочку?

- Мальчика, - уверенно отвечала девушка. - Красивого, сильного, смелого, веселого... Удалого казака, как ты, любимый.

- Так и будет, родная, - мечтательно произнес атаман и нежно поцеловал ее в щеку.

- Гордей... - вдруг встревожившись, проговорила Акулина. - А что теперь будет?

- Ты о чем, милая? - не понял казак.

- Я о нас... О нас троих. Ты же любишь Фериду.

Молодой человек тяжело вздохнул. Он и сам еще не разобрался до конца в своих чувствах. Парень знал, что не хочет отпускать Фериду, но и с Акулиной он был как в раю. Наверно, он любил их обеих, но по-разному: черкешенку - нежно и трепетно, казачку - горячо и страстно.

- Я не могу лгать тебе. Я люблю Фериду... Но это уже неважно. Очень скоро мы расстанемся навсегда... И тогда я вернусь сюда, к тебе одной. Я буду только твой... Когда я приехал из Турции, я думал, что больше не люблю тебя. Но сейчас я вижу, что ошибался. В моем сердце всегда было место для тебя. Ты дарила мне неземное блаженство, воспламеняла меня одним взглядом, сводила с ума мимолетным поцелуем. Ты для меня близкий человек, с Феридой же мы чужие. Я много раз уже говорил тебе это и сейчас повторю еще: ты восхитительная... ты пылкая, страстная. Твоя любовь возносит к небесам. Она сладка, но не приторна; горячая, но не развратная... И ты... ты чудесная...

Гордей говорил искренне, от сердца. Акулина чувствовала это и готова была расплакаться от счастья. Вот так возродилась их любовь, и была она еще сильнее и прекраснее, чем та, что связывала их в юности.

Эта ночь была, пожалуй, самой беспокойной в жизни Фериды. Девушка долго рыдала после ухода Гордея, а когда немного успокоилась, увидела, что рядом с ней сидел Порфирий.

- Ничего не объясняй, девочка, - ласково сказал ей старик, взяв за маленькую изящную ручку. - Я все знаю.

- Порфирий... Что... что мне делать? - продолжала всхлипывать черкешенка, доверчиво прижавшись к мудрому разбойнику. - Я не могу без него... Я умру без Гордея!

- Тихо-тихо... Не надо плакать. Ферида, красавица, ведь в твоих силах все изменить.

- Как?!

- Девочка моя, Гордей абсолютно прав. Тебе надо покреститься.

- Но как я могу поменять веру?

- А ты подумай... - после минутного раздумья сказал Порфирий. - Ведь твоя религия гласит, что судьба каждого уже предопределена. Значит, небесам угодна твоя любовь. Аллах сделал так, чтобы вы с Гордеем встретились и полюбили друг друга... Всех нас создал Бог единый. Просто мы называем Его по-разному и обращаемся к Нему каждый по-своему. Но дело же не в молитвах и религиозных обрядах. Главное, чтобы Бог жил в твоей душе и чтобы ты следовала Его заповедям. А разве христианские заповеди сильно отличаются от мусульманских? Ведь каждая религия проповедает добро и любовь.

Ферида слушала Порфирия, и ей казалось, что он прав. Наверно, это был самый сложный выбор в ее жизни, но он был сделан. Сделан во имя любви.

Еще до рассвета Порфирий и Ферида вдвоем направились в небольшую церквушку в окрестностях Малиновки и дождались там священника. Трудно сказать, чему тот удивился больше: столь раннему визиту или такой неожиданной просьбе. Порфирию удалось убедить святого отца, что черкешенку необходимо немедленно окрестить, и через полчаса девушка шла под руку со старым разбойником по казачьей станице, но она уже была не Феридой, а Екатериной.

Глава 7

 Так, поутру все станичники узнали, что под мужской одеждой пряталась девушка, а Гордей - что Ферида отказалась от ислама ради того, чтобы провести всю жизнь рядом с ним. Парень был поражен не меньше, чем все остальные, но быстро сориентировался и отдал приказ разбойникам накрывать столы и тащить все вино, что смогут найти: свадьба у атамана! Устроенный после венчания пир горой удался на славу. Гости пели, пили, плясали, поднимали чарки за здоровье молодых. Отовсюду слышалось:

- Долгих лет вам прожить в мире и согласии. Чтоб вместе вам было сладко, в разлуке - горько. Горько!

- Детишек вам побольше! Казаков лихих да девок красных! С первенцем не затягивайте!.. Выпьем, братья-казаки, за здоровье молодых! Эх, винцо-винцо, уж больно оно горько! Горько!

- А где ж Акулина-то, краса наша писаная? Упустила такого молодца, как ж ей, наверно, сейчас горько... Горько!

В общем, пышную сыграли свадьбу. Все гуляли до утра. Только веселье жениха раз за весь праздник прервал Порфирий.

- Ты где был? - строго спросил старый разбойник у уже захмелевшего после пятой чарки Гордея, отрывая его от раскрасневшейся невесты во время очередного «Горько!» и за шиворот вытаскивая из-за стола.

- Ты о чем, Порфирий? - мигом протрезвев от понимания, что имеет в виду друг, притворно удивился жених.

- Я спрашиваю, где ты, кобелина, всю ночь шлялся?

- Не твое дело, - огрызнулся молодой человек. На душе у него вдруг стало как-то мерзко. Ведь он ни разу не вспомнил об Акулине с той минуты, как узнал, что Ферида приняла христианство и согласилась стать его женой. А казачка, наверно, спряталась где-то, чтобы никто не видел ее слез, и целый день плакала. Атаман тут же принял решение, когда стемнеет, как-нибудь незаметно выскользнуть из гуляющей толпы и заскочить к Акулине перед брачной ночью.

- Что ж ты глаза потупил? - продолжал распекать молодого старик. - Да знаю я, где ты был. Только вот что я тебе скажу: нельзя жить одновременно с двумя женщинами. Одну придется бросить.

- Так кого бросить?

- Как «кого»?! - почти в полный голос возмутился Порфирий так, что услыхавшие его станичные кумушки многозначительно переглянулись и, склонив седеющие головы ближе друг к другу, оживленно зашушукались. - А кому ты не далее, чем два часа назад, клялся в любви и верности у алтаря?

- Но Акулине я тоже обещал, что не брошу ее.

- Значит, будь добр, разберись со всеми своими обещаниями. А Фериду не обижай. Она очень хорошая девочка и тебя, жеребца, любит.

- Акулина меня тоже любит... Ладно, мне уйти надо.

- К Акулине?

- Да, к ней. Я должен с ней поговорить. Порфирий, друг, прикрой меня.

- Не боись, водки много, - недобро сощурившись, иронически проговорил старый разбойник. - Свадьба и без жениха обойдется. А Фериду я успокою: скажу, что по старой казачьей традиции жених в день свадьбы обязательно должен сходить налево, чтоб если уж не у жены, так у мужа было много детей.

- Да ну тебя, Порфирий! - махнул рукой Гордей и полез через плетень со двора, где были расставлены столы.

- К ночи хоть вернешься? - крикнул вдогонку атаману Порфирий. - Или мне придется и супружеский долг за тебя исполнять?

- Да тьфу ты! - досадливо сплюнул казак и помчался к Акулине.

Гордей нашел казачку у нее дома. Девушка забилась в угол за печкой и горько плакала. Она даже не услышала, как в горницу вошел ее возлюбленный.

- Акулина! - воскликнул Гордей, бросаясь на колени рядом с девушкой и протягивая к ней руки.

- Зачем пришел? Посмотреть на мои слезы? - рывком отстраняясь и метнув в него яростный взгляд, прошипела Акулина. Она едва сдерживала рыдания.

- Акулина, милая моя... Ну, что же ты... что же ты так убиваешься? - растерянно бормотал атаман. Он впервые видел ее такой: безутешно рыдающей, с дрожащими губами и опущенными плечами. Куда же подевалась та гордая и неприступная нимфа, способная одним взглядом поразить мужчину в самое сердце? Он сломал ее, причинил такую боль, что оказалась не по силам даже этой отважной и сильной девушке.

- Я?! Убиваюсь?! Не дождешься! - уже срываясь на крик и окончательно теряя контроль над собой, отвечала ему Акулина. - Еще не хватало мне из-за всяких кобелей убиваться!

- Зачем ты так? Знаешь же, что люблю я тебя.

- Любишь, да?! Любишь?! Так это потому что любишь, ты сегодня обвенчался с другой?! А я-то дура! Поверила, что ты на самом деле решил вернуться ко мне! Думала, что не может милый обмануть меня, а ты...! - тут она с размаху залепила ему звонкую пощечину.

Гордей не ожидал, что она будет так тяжело переживать его свадьбу с Феридой. Он принял ее удар спокойно, в душе уверенный, что заслужил куда большего наказания. Несмотря на ее сопротивление, атаман крепко сжал девушку в объятиях и держал, пока она не перестала вздрагивать от плача. Когда Акулина немного успокоилась, Гордей отнес ее на кровать, дал попить воды и, встав на колени возле постели, продолжал успокаивать ее:

- Прости меня... Умоляю, прости. Я не хотел, чтобы так вышло.

- Не хотел? ... А как ты хотел? - уже не плача, с нажимом спросила казачка. - Ферида не желала делить с тобой ложе, и ты прибежал ко мне, как к какой-то гулящей девке. Теперь ты получишь от этой черкешенки то, что хотел. Так зачем же тебе я? Что качаешь головой? Или ты не хотел затащить Фериду в постель?

- Хотел, - честно признался атаман. - Но мне от нее нужно не это... Я уже получил то, что хотел.

- Да ну! Значит, эта праведница только притворялась овцой?! - зло сказала Акулина. - А поняв, что ты можешь бросить ее, она перестала строить из себя недотрогу и отреклась не только от религии, но и от чести в придачу!

- Ну что ты так злишься? Я же знаю, ты у меня хорошая, добрая... - пытался как-то прекратить ее вспышку ярости Гордей, прекрасно понимая, что девушка так говорит сгоряча, от боли и обиды. - А от Фериды я получил любовь. Ее тело мне нужно было лишь в доказательство того, что и ее душа тоже принадлежит мне.

- А-а-а... Я поняла... Значит, от нее душа, раз уж больше ее не за что любить: ни лица, ни фигуры... Ни кожи, ни рожи! - продолжала плеваться ядом казачка. - А от меня, стало быть, тело!

- Прекрати.

- Я буду говорить то, что захочу! И вообще, Гордей Ефремович, что вы здесь делаете? Идите-ка к своей жинке. Ночка близко, а вы тут со мной силы тратите. Вам сегодня предстоит не только душу своей ненаглядной любить, но и тело ее, щуплое да холодное! ...

- Я уйду... - наконец не выдержал Гордей и прервал этот поток ранящих их обоих больнее острого кинжала слов. - Но сначала ты выслушаешь меня! Акулина, любимая, поверь, после того, как я отвез бы Фериду в Черкессию, в моем сердце навек была бы ты одна. Но судьба распорядилась иначе. Я связал свою жизнь с другой, но мои чувства к тебе не угасли.

- Какие чувства, Гордей?! Ты любишь ее!

- И тебя я тоже люблю... - медленно проговорил молодой человек. - Уж не знаю, что это: кара Божья или Его величайшая милость, - но я люблю... люблю вас обеих. Без вас мне жизнь не жизнь... Акулина, милая моя, если ты прогонишь меня сейчас и не захочешь больше видеть, я исчезну из твоей жизни навсегда... Понимаю, я не имею права удерживать тебя. Единственное, что я могу предложить тебе, - это любовь женатого мужчины. Ты заслуживаешь лучшей доли. Ты могла бы выйти замуж за бравого красавца-казака и быть счастливой и любимой мужем женой... Но, если ты выйдешь замуж, мне будет очень больно...

- Гордей... Гордей, ты же знаешь, что ты у меня один! - с нее в одночасье слетела злая маска, слезы на щеках мгновенно высохли. - Я столько лет ждала тебя и никогда не посмотрю на какого-то другого мужчину... Я только что сказала тебе уйти... Я хотела прогнать тебя из своей жизни, из своего сердца... Но нет! Нет, любовь моя! Я не смогу... я не смогу без тебя! Не уходи!

Акулина подскочила на кровати и как безумная вцепилась в атамана. По тому, как он обнял ее в ответ, зарылся носом в золотые волосы и нежно поцеловал ее за ухом, девушка почувствовала, что он не врал. Он любил ее! А все остальное уже было неважно: ни женитьба на другой, ни попранная гордость, ни мучительная ревность... Любовь победила все.

- Не уходи... - продолжала еле слышно шептать казачка, крепче прижимаясь к тому самому единственному, дорогому ее сердцу мужчине. - Не уходи... Да ну эту черкешенку! Женись ты на ком хочешь! Только не покидай меня...

- Красавица моя, - так же тихо отвечал ей Гордей, - я никогда не оставлю тебя. Знай, ты запала мне в душу гораздо больше, чем Ферида. С ней я готов был расстаться. Да, мне было бы горько и больно от нашей разлуки, но счастье, обретенное с тобой, быстро бы залечило эту рану. А тебя я отпустить не могу...

Затем, бросив взгляд за окно и увидев разгорающийся на горизонте пожар, атаман нехотя отстранился от Акулины и коротко добавил:

- Вечереет. Мне пора.

- Ты пойдешь к ней? - дрожащим голосом спросила казачка, устремив на него томный взгляд бездонных лазурных глаз. Это был призыв ему остаться еще хотя бы на несколько минут, а может, и на всю ночку... Но Гордей только отрицательно помотал головой: в свою первую брачную ночь он должен утонуть не в синей бездне, а в черном омуте.

- Да, сейчас я к Фериде... Но завтра я приду к тебе... Не плачь, я люблю тебя...

Глава 8

 Следующее утро встречало наших героев ласковыми теплыми солнечными лучами, чистым небом и веселым щебетанием суетливых птичек. Правда, ни Ферида, ни Акулина не видели всей этой красоты, потому что обе еще спали, свернувшись калачиком на краю кроватей, и видели во сне любимого мужчину. А «любимый мужчина» так и не сомкнул глаз за всю ночь. Когда жена заснула, Гордей присел на кровати и устремил на нее задумчивый взгляд. Но его мысли занимала далеко не одна Ферида. Молодой человек вспомнил слова, сказанные ему отцом много лет назад: «Ты похож на меня, как две капли воды. Знаешь, сынок, мне не раз говорили, что я вылитый отец. И судьбы у нас чем-то похожи. У каждого из нас жизнь была полна любовью, но всегда ее было в два раза больше, чем надо. Это такое испытание, достойно пройдя которое ты получаешь в награду счастье. В свое время я это испытание не прошел; меня сгубило мое малодушие и лицемерие. Не повторяй мою ошибку, сын. Помни: ложь, пусть даже самая маленькая, тянет за собой другую ложь. Обман опутывает, как сетями, и рано или поздно всплывает. Ложь губительна, а правда... а правда всегда лучше. Не выбирай путь подлости и обмана, иди светлой дорогой, дорогой правды!» Гордей думал о том, что при встрече с Акулиной сразу после возвращения из Турции все честно рассказал ей и к ним вернулось счастье. Получается, следует поступить мудрому отцовскому совету и поведать Фериде правду о любви к Акулине? И что будет? Эх, была-не была!

Мда, не таким Гордей представлял себе разговор с женой после первой брачной ночи. Они обсуждали его любовницу!

- Ты не хочешь расставаться с ней? - спокойно спросила Ферида, дослушав до конца рассказ мужа о его любви к Акулине.

Гордей в смятении молчал. А что сказать? Правду? Что он не хочет расставаться с Акулиной. Да это фактически признание жене в том, что он намерен изменять ей!

- Гордей, если тебе нужна Акулина, ты можешь оставить ее себе, - не дождавшись ответа, продолжила черкешенка. Она запнулась после слова «можешь», несколько секунд подумала, как поточнее выразить по-русски свою мысль, и в итоге перевела пословно: «оставить ее себе». Атаман даже сначала не понял, что жена имеет в виду. Когда до него наконец дошло, что Ферида возвела Акулину в статус в лучшем случае дворняжки, а в худшем - вещи, он сначала рассвирепел, но потом остыл, поняв, что это от недостаточного незнания языка. Затем казак стал разбираться в самой мысли и обалдел от выведенного смысла.

- Ты что... ты что, согласна, чтобы у меня была любовница?!

- Любовница... - задумчиво протянула Ферида, вслушиваясь в это длинное и красивое слово. - Я не знаю этого слова. Это значит наложница?

Гордей кивнул, не переставая таращиться на свою жену, до сих пор остававшуюся абсолютно невозмутимой и без тени смущения обсуждающую с ним его близкие отношения с Акулиной. Ему казалось, что черкешенка либо из мести решила так свести его с ума, либо сама повредилась рассудком.

- Ну, вот... Это же как в Турции. Помнишь, у Умара-паши было целых четыре жены и наложниц полный гарем.

- Но мы же не в Турции. И я не турецкий бей. Тебе разве не будет обидно, что у меня есть другая женщина? Ты не будешь ревновать?

- Ревновать? К кому? К Акулине? Нет, - гордо вскидывая маленькую черную головку, сказала черкешенка и с оттенком презрения добавила. - Она ведь всего лишь наложница, а я - жена.

Тут Гордей стал постепенно понимать, почему она так говорила. Несмотря на принятие христианства, Ферида все равно мыслила, как мусульманка. Черкешенка считала, что положение Акулины как наложницы крайне незавидно, не то что ее, законной жены. Ведь Гордей обвенчался именно с ней, а значит, любил. А то, что ей придется делить мужа с другой женщиной, если и задевало Фериду, то совсем незначительно.

Акулина же была счастлива только тем, что Гордей не собирался бросать ее и остался с ней вовсе не из жалости, а из любви. «Значит, не так уж привязан он к этой черкешенке, раз ко мне тянется. Небось, только из благородства и душевной доброты не бросил эту тщедушную,» - думала казачка. Акулину грело осознание того, что она намного привлекательнее Фериды и что Гордей с ней намного ближе и откровеннее, чем с женой.

Вот так они и уживались втроем. Гордей наслаждался двойным счастьем. Правда, он не раз ловил на себе неодобрительный взгляд Порфирия.

- Ну что, герой, - с сарказмом спрашивал атамана старый разбойник, - составил уже план своих похождений? Предлагаю, по четным дням - Акулина, по нечетным - Ферида.

- Отстань, Порфирий! - отмахивался от него Гордей, но на деле получалось примерно так, как предложил старый разбойник.

Глава 9

 Наверно, одним из самых счастливых моментов в жизни Гордея был тогда, когда он узнал, что Акулина ждет ребенка. Молодой человек не скрывал своей гордости и, сидя рядом с казачкой и нежно поглаживая ее по животу, взахлеб строил радужные перспективы их первенца (как он сам решил, сына):

- Когда ему исполнится пять, я посажу его в седло. Я украду для него самого быстрого коня. Ей Богу, он будет лучшим наездником в станице... Да что в станице! На всей Кубани! А потом я подарю ему шашку, настоящую казачью шашку...

- Милый, - мягко прервала возлюбленного казачка, - может, сначала решим, как назовем нашего мальчика.

- Акулина, знаешь... - замялся атаман. - Я уже давно решил... В общем, я уже выбрал имя для нашего с тобой сына.

- Выбрал? - удивленно вскинула брови девушка. - Ты что, раньше уже думал об этом?

- Конечно, думал. Вспомни, мы вед жили вместе почти пять лет до войны. У нас вполне мог родиться ребенок, и не один.

- Так какое же имя ты выбрал?

- Федя, - отвечал Гордей. - Только ты не подумай, что это из-за Фериды. Просто имя мне это очень нравится. Федор Гордеевич. Ну, скажи, че не звучит, а? Скажи же, славное имя... Или ты хотела другое?

- Нет... В самом деле, доброе имя для казака. Федор... Федя... Федечка... Феденька... Мне нравится! - радостно заключила Акулина.

- Вот и замечательно, - с облегчением вздохнул Гордей. Честно говоря, он очень боялся, что Акулина обидится из-за того, что он дин выбрал имя для сына.

- Гордей... А если будет дочка?

- Дочка? - рассеянно переспросил атаман. - Ну, дочка так дочка. Ей я буду рад не меньше, чем сыну.

Тут Гордей слукавил: конечно же, он ждал сына и тешил себя надеждой, что если даже первой родится девочка, то потом уж точно мальчик.

- А как мы ее назовем?

- Ну, родная... - неопределенно пожал плечами казак. - Я выбрал имя для сына, теперь ты выбирай для дочки. По-моему, честно.

- А я знаю, какое имя хочу... Хочу такое, чтоб было двойное: и мужское, и женское.

- Зачем это? - со смехом спросил Гордей. - Чтоб она на пацана была похожа?

- Милый, я так хочу... И уже даже придумала!

- Ну, я, в общем, не против. Так что, Александра?

- Нет.

- Евгения?

- Нет, - игриво повторила казачка, хитро улыбаясь.

- Погоди, я угадаю... Валентина?

Девушка отрицательно покачала головой, и ее улыбка растянулась еще шире.

- Антонина? - через пару секунд повторил попытку Гордей.

- Нет.

- Мирослава-Владислава?

Нет, снова мимо!

- Что ж за имя такое ты придумала? Что, Василиса? Ольга? Георгия? Романа? Григория? Степанида?

- Нет, не угадал!

- Ладно, сдаюсь, - наконец сказал атаман. - Ну, что за имя такое?

- Богдана.

- Богдана... - медленно проговорил Гордей, как будто пробуя слово на вкус. - Слушай, а ведь гарное имя. Прям для дочки атамана разбойников... Нет, я серьезно. Богдана... Богдана Гордеевна. Звучно, гордо и красиво.

На этом счастливые моменты для Гордея не закончились. Спустя три месяца после этого разговора Ферида призналась мужу, что беременна. Если Акулина сразу же сообщила возлюбленному радостную новость, как только поняла, что ждет ребенка, то черкешенка тянула вплоть до тех пор, пока Гордей не заметил ее растущий живот.

- Ты почему мне сразу не сказала? - первое, что спросил ошеломленный будущий отец, узнав, что жена скоро подарит ему ребенка.

- Потому...потому что я боялась сглазить. Ну, понимаешь, маленький срок... все, что угодно, могло случиться. А если бы я потеряла ребенка?

- Не говори глупости... - оборвал ее Гордей. - Боже, как же я рад! Милая моя, хорошая! ... И сколько нам осталось ждать?

- Четыре месяца, - немного смутившись, отвечала она.

Гордей быстро прикинул в голове, что Акулине осталось столько же. «Ну и ладно, - подумал атаман. - Вот посмотрим, который родится раньше».

- Ферида, красавица моя... А скажи, кого ты больше хочешь? Мальчика или девочку?

- Девочку, - почти шепотом произнесла черкешенка, потупив взор.

- А чего ты так скромно говоришь?

- Просто... вдруг ты хочешь мальчика.

- Милая моя, это не от моего желания зависит, кто у нас родится. Как Бог пошлет.

- Гордей... Я хотела попросить тебя придумать имя для дочки.

- Меня? - изумленно спросил казак. - А чего сама не придумаешь?

- Ну, ведь у ребенка должно быть русское имя, а не черкесское, да?

- Конечно, - утвердительно кивнул Гордей.

- Вот... А я не могу выбрать их русских имен - они для меня все одинаковые.

- Ладно... Пускай будет... Богдана.

- Богдана? А что значит это имя?

- Значит, «Богом данная». Тебе нравится?

- Да, - искренне отвечала Ферида. - А если будет мальчик?

- Мальчик, говоришь... Ну, ежели мальчик, то Богдан.

В тот же день Гордей пересказал Порфирию разговор с женой.

- Ну и дурак же ты! - не удержался старый разбойник, выслушав до конца своего молодого друга. - А если у них у обеих девочки родятся? Что, будет у тебя две дочки Богданы?!

- Не ворчи, Порфирий, - отмахнулся атаман. - Знаешь, мне кажется, у меня будет два сына.

- Когда кажется, креститься надо.

- Да я серьезно... Представляешь, Богдан и Федя. Знаешь, как я хочу... Я хочу, чтобы Богдан был вылитый я. Чтоб я на него как в зеркало смотрел. Чтоб он был сильным, смелым, решительным... чтоб он стал достойным продолжением нашего атаманского рода. А Федя... Я хочу, чтобы он был лучше мня, лучше во всем. Чтоб он был добрее, честнее, терпимее. Знаю, за мной водится много грехов. Порой я бываю эгоистичным, злым, подчас даже жестоким. Так вот, я хочу, чтобы Федя взял от меня только хорошее, чтобы он был светлее меня.

- Знаешь, Гордей, - хмурясь, сказал Порфирий, - мне кажется, что ты для Федора желаешь лучшей доли, чем для Богдана.

- Понимаешь, старина... Ведь получается, я чем-то обделяю Федю. Моим наследником будет Богдан, а не Федя всего лишь потому, что я женился на Фериде, а не на Акулине. Феде выпадет расти без отца... по крайней мере, без законного отца.

- Гордей, а ты уверен, что будешь любить обоих детей одинаково?

- Конечно! Они же оба будут моими кровиночками. Клянусь, ни один из них для меня не будет дороже второго. Я отдам каждому их них столько отцовской любви, сколько смогу, и гордиться ими буду одинаково... И будут оба удалыми атаманами: Богдан - разбойничьим, а Федя - казачьим...

Глава 10

 Четыре месяца спустя, морозным зимним днем, у Фериды начались схватки. Как на зло станичный лекарь Савелий уехал к родне на Дон, поэтому принимать роды у черкешенки пришлось Акулине, со дня на день ожидавшей появления на свет своего малыша. Другие станичницы боялись даже подходить к Фериды: они не могли поверить, что девушке удалось провести их, всего лишь одевшись, как мужчина, и были убеждены, что черкешенка во власти нечистого и обернулась женщиной с помощью темных сил. Все они отказались помогать ведьме родить дьяволенка. «От ого же еще может носить ребенка эта бесовка, если не от самого Сатаны! - говорили между собой сплетницы. - И сама она страшная, как все семь смертных грехов, черная, как будто только что вышла из преисподни, глаза злющие, адов огонь в них горит. Дьявола она порождение, это как пить дать!» Гордей был в ярости, но тогда его больше заботило состояние жены, чем глупые бабские сплетни.

Темной январской ночью на свет появился Богдан. Ферида уснула сразу же после родов, а Акулина отнесла ребенка Гордею. Атаман смотрел на это маленькое чудо и не мог поверить, что держит на руках сына. Порфирий же, только взглянув на мальчика, сказал:

-Мда, вылитый Гордей. Точно-точно. Ну что, папаша, счастлив?

А парень не отвечал, по его лицу все и так было видно. Он буквально потерял дар речи от счастья и просто смотрел на Богдана. Вдруг Гордей заметил, что Акулина как-то странно качнулась.

- Что такое? - с беспокойством спросил молодой человек, одной рукой придерживая ее.

- Нет-нет... Ничего. Просто устала. Я пойду к себе домой. Прилягу там, отдохну, - неясно проговорила казачка и медленно-медленно пошла из атаманского шатра на морозный уличный воздух. У выхода она остановилась, обернулась и сказала возлюбленному:

- Не ходи за мной, - и исчезла во тьме ночи.

До самого рассвета Гордей просидел с сыном у постели жены, но мысли его были заняты Акулиной. «Ей же вот-вот рожать. А вдруг случилось что? Она ведь не скажет, что ей плохо... Она же, когда покачнулась, побледнела и губы сжала, как будто ей больно... И на глазах у нее как будто слезы были... Я должен идти к ней».

Только первые лучи солнца коснулись земли, Гордей уже был у дома Акулины. Когда атаман вошел, девушка лежала на кровати, полузакрыв глаза. Увидев возлюбленного, она нежно улыбнулась ему и взглядом указала на что-то, лежащее рядом с ней. Сначала Гордею показалось, что это просто какой-то сверток, но, приблизившись и взяв его на руки, он увидел, что это завернутый в шаль ребенок.

- Это Федя... - тихо сказала Акулина.

Гордею казалось, что ребенок смотрит прямо на него и даже улыбается. Он не плакал, как Богдан, в только радостно взвизгнул, когда отец низко-низко наклонился над ним. Через шаль атаман почувствовал, как Федя пинается.

- Акулина, он... он ножками дрыгает! Какие у него ножки сильные. Ты посмотри, посмотри, родная! Какой он красивый... Глазенки чернющие, как у папки. А носик мамин.

- Ну, прям уж мамин! - улыбнувшись, сказала казачка. - Он же еще очень маленький. Сейчас не поймешь, на кого он похож. А глаза у него действительно твои, дорогой.

Эту идиллию нарушил своим приходом Порфирий. Старый разбойник принес с собой Богдана. Малыш мирно спал на старых жилистых руках, смешно сморщив свое маленькое личико.

- О! Я так и знал, что ты здесь! - обратился Порфирий к Гордею, заглядывая в комнату и без приглашения заходя внутрь. - Я смотрю, у нас еще ополнение. Что ж, спешу поздравить молодую маму.

- Спасибо, Порфирий, - отвечала Акулина. - Но зачем ты унес от Фериды ребенка? С ней все хорошо?

- Да. Она проснулась и сказала, что чувствует себя замечательно. Спрашивала, где Гордей.

- И что же ты ответил?

- Сказал, что ты, скорее всего, у Акулины. Ее вполне удовлетворил мой ответ. Еще она спросила: «Когда у наложницы родится ребенок?» Я ответил, что вот-вот. Тогда Ферида послала меня к тебе, Акулина.

- А зачем? - удивленно спросила казачка.

- Да, какого хрена ты приперся, да еще и с Богданом? - не скрывая своего недовольства, рявкнул Гордей. Его выводило из себя, что Ферида называла Акулину наложницей и вела себя с ней высокомерно.

- Не кричи, Гордей, - ничуть не смущаясь гневного тона атамана, спокойно проговорил старый разбойник. - Богдана разбудишь, да и второго ребеночка напугаешь. Кстати, а кто это? Богдана?

- Нет, - с гордостью отвечала Акулина. - Это Феденька.

- Мда?! А красивый, как девочка... Эх, красавец! Вот вырастет, все девки станичные за ним бегать будут. С отцом только парню не повезло, гулящий он у него.

- Те чё тут надо?! - опять завелся Гордей.

- Спокойно-спокойно. Что-то ты нервные не ка отец, а как мать. Я к Акулине пришел. Дело вот в чем: Ферида сказала найти мне для Богдана кормилицу.

- Кормилицу? Зачем? - изумилась Акулина. - У Фериды что, нет молока?

- Да нет, есть... Ну, она сказала, что княжеская дочь не будет сама кормить своего ребенка, как простая доярка

- Что?!!! - в полный голос возмутился Гордей.

- Да тише ты! Сейчас твой старшой проснется и завопит под стать тебе. Вот и поглядим, чей голос громче: твой или Богдана.

- Я не понимаю, почему Ферида не хочет сама кормить своего сына? - тихо спросила Порфирия Акулина.

- У них, у черкесов, так заведено. Знатная женщина нанимает для своего ребенка кормилицу...

- К чертям собачьим! - прервал старого разбойника Гордей, но уже тише, чем в первый раз. - Пусть она в своей Черкессии кормилицу ищет и не для моего сына. Чтоб Богдана кормила какая-то чужая женщина! Только через мой труп... хотя нет, только через труп ее черкесских традиций!

- Гордей, - попыталась утихомирить возлюбленного Акулина, - а я чужая женщина?

- Ты? Да что за глупости ты говоришь? Какая ж ты чужая, ты - родная.

- Значит, ты не против, чтобы я кормила Богдана вместе с Федей?

Атаману, конечно, не нравились причуды жены, но против предложения Акулины он не возражал.

Еще три года простояла банда у Малиновки. Пришла пора сниматься с места. Гордей уговаривал Акулину поехать с ним или хотя бы отдать ему Федю, но казачка решительно отказалась.

- Нет, Гордей. Малиновка - наш дом, и мой сын вырастет здесь, среди казаков. Возможно, когда Феденька возмужает, он сам откажетсяот станичной жизни и выберет разбойничью долю. Но начнет он свой путь здесь, на земле своих предков... Нам будет очень нехватать тебя. Возвращайся скорее.

Глава 11

Вернулись разбойники через четыре года. В первый же день прибытия семилетний Богдан сбежал из стана. Вся банда с рассвета стояла на ушах и разыскивала мальчика. В итоге он сам пришел вечером, вес в грязи и разорванной одежде, да еще и не один, а с каким-то станичным пацаном. Только взглянув на мальчика, которого привел Богдан в стан разбойников, Гордей понял, что это Федя. Небольшие черные отцовские глаза с огоньком, блестевшие из-под спадавших на них кудрей, невозможно было спутать. Всмотревшись внимательнее в лицо Феди, Гордей уловил хорошо знакомые черты Акулины. Мальчик часто улыбался и смеялся звонко и искренне. «Совсем как мама,» - думал Гордей. Оказалось, что Богдан случайно встретил Федора в степи, когда прятался в высокой траве от искавших его разбойников и наблюдал за тем, как все бегают и суетятся. Первым делом мальчишки подрались, потом познакомились и через десять минут уже были лучшими друзьями. Федор показал Богдану все окрестности, рассказал о станичной жизни и играх местных пацанов. Богдан был просто в восторге от всего увиденного и услышанного и тем же вечером сказал отцу, что хочет подольше остаться на этом месте.

Поначалу Гордея тревожило, как уживутся вместе Ферида, Федя, Богдан и Акулина. Но его опасения были напрасны: казачка души не чаяла в Богдане и воспринимала его, как своего сына; Ферида же видела в Феде ребенка Гордея и тоже очень хорошо относилась к нему. Атаман догадывался, что такая благосклонность жены обуславливается тем, что она уверенна в превосходстве своего сына над Федей. Во-первых, Богдан был, хоть на несколько часов, но старше Феди. Во-вторых, он был сыном от жены, а не от какой-то там наложницы. Ну, а в-третьих, именно Богдана Гордей избрал своим преемником и хотел видеть атаманом разбойников после себя. «Ну, как бы то ни было, а живут все в мире,» - решил Гордей и успокоился по этому поводу.

Что же касается мальчиков, то они, с первой встречи почувствовав друг в друге брата, были не разлей вода. Где Федор, там и Богдан; где Богдан, там и Федор. Очень часто их поручали Порфирию, и он развлекал детей по ночам, пока их отец проводил время то с женой, то с Акулиной. Старый разбойник ходил вместе с мальчиками в ночное (выпас лошадей ночью), рассказывал им бойки стана разбойников и о своих собственных приключениях.

Гордей обожал сыновей. Она научил их плавать, драться на шашках, на ножах и на кулаках, охотиться, рыбачить, стрелять из пистолета и из ружья. Богдан и Федор, как и все станичные дети, ходили в церковно-приходскую школу. За три года мальчики научились считать, читать и писать. Федор прилежно занимался, Богдан же с неохотой посещал школу. Нельзя сказать, что старший сын Гордея был глупее или ленивее брата; просто ему было неинтересно на уроках. Писал Богдан крайне безграмотно и очень неразборчивым почерком, однако, к удивлению отца, под чутким руководством матери он выучил турецкий язык (черкесский, наверно, был Богдану роднее, чем русский; до конца жизни он бегло и без акцента говорил на обоих языках). Федор же радовал Гордея своей усидчивостью, прилежанием, трудолюбием и замечательной памятью (он заучивал наизусть целые книги). Также Порфирий внес немалый вклад в развитие мальчиков, научив их определять стороны света, искать путь по звездам, танцевать «казачка» и играть на гитаре.

Через полтора года после приезда в Малиновку Ферида поняла, что снова беременна, и взволнованно рассказала об этом Гордею. Атаман был на седьмом небе от счастья и, тепло улыбаясь, сказал жене:

- Ну, нам для полного счастья только девочки не хватает.

- Гордей, а можно на этот раз я сама выберу имя для ребеночка? Просто я хочу, чтобы у него было черкесское имя.

- Мда? - Гордей напрягся. Он предчувствовал, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет, и настороженно спросил жену, какие же такие имена она придумала.

- Я хочу, чтоб нашего ребенка звали либо Керим, либо Киримхан, - отвечала Ферида и устремила на него сияющий взгляд в ожидании согласия.

- Ну, ничего. А почему ты выбрала два мужских имени?

- Почему два мужских? Киримхан - женское имя.

- Чего? - Гордей даже скривился от возмущения. - Ты что, хочешь, чтоб нашу дочку звали... Киримхан?!

- А что такого? - удивленно подняла брови черкешенка.

- Дорогая, пойми меня правильно. Керима я еще переживу, а вот Киримхана... то есть Киримхану... Короче, нет, и точка!

- Но я хочу, чтобы у ребенка было черкесское имя! Это мой родной народ! ...

- А я что, против? Но ты имя нормальное придумай. Ведь нашему ребенку жить здесь, в станице, среди казаков. От пусть в горных аулах девочек и Киримхан, и вообще как угодно называют, а мой ребенок...

- А я сказала, что имя будет черкесское!

В общем, поссорились. Разошлись. Гордей час изливал свое недовольство Порфирию, однако не нашел, как ожидал, поддержки его лице.

- Ты сам подумай, Гордей, - говорил старый разбойник атаману, - вот если б твою жену звали не Ферида, а Киримхан, ты что, из-за этого меньше бы ее любил? Согласен, это имя не годится для жизни в станице. Но ведь оно может что-то значить для Фериды. Вдруг это имя ее матери или любимой бабушки. Представь, если бы ты решил назвать вашего сына в честь своего отца, а Ферида бы сказала, что Ефрем - противное и ужасное имя. Приятно, а?

Между тем Ферида плакалась Акулине, а казачка, положив руку на плечо черкешенке, пыталась успокоить ее и придумать какой-то выход.

- Послушай, милая Ферида, ведь Гордей по-своему прав.

- Но я... я хочу... - продолжала упрямо повторять одно и то же атаманша. - Разве я не имею права хотя бы выбрать имя ребеночку?

- Ладно, подожди-ка... Должны же быть среди черкесских имен такие, которые подходили бы и для казачки.

- Ну... я не знаю... - нерешительно пробормотала черкешенка.

- Ферида, но я-то ваших имен точно не знаю... Давай так: как звали твою маму?

- Джанфиж.

- Так, не подходит. А бабушку?

- Марджанет.

- Тоже не подходит, - покачала головой казачка. - А сестры у тебя есть?

- Да, три: Мамирхан, Нафисет и Рабигат.

- Мда... - задумчиво протянул Акулина, но сдаваться не собиралась. - А братья?

- Есть. Исмаил, Касим, Махмуд и Назир. А братья-то зачем? - удивилась Ферида.

- У них жены или дочки есть?

- У Исмаила жена Фатимат и дочки Разият и Кадырхан, - принялась перечислять черкешенка. - У Касима жена Зайнаб и дочки Дарихан, Гашанг и Бирамхан. У Махмуда жена Асланхан и только сыновья. Назир еще неженат.

- А у твоей мамы были сестры?

- Нет, - отрицательно мотнула головой Ферида.

- А у отца?

- У него две сестры: Мерем и Муслимат.

- А у них есть дочки?

- У Мерем дочки Захрет и Зурет, а у Муслимат - Бадзархан, Биба, Бэла и Быца.

- Вот! - торжествующе выкрикнула Акулина.

- Что, Быца?

- Да нет, Бэла! Вот хорошее имя.

- Разве так могут назвать казачку? - недоверчиво спросила Ферида.

- Ну, в общем, редко... Но это имя подходит. Ты скажи о нем Гордею. Вот увидишь, ему понравится, - сказала казачка, а про себя подумала: «После Киримхан Гордей и Быце был бы рад... а уж Бэле он будет просто счастлив».

Акулина оказалась права. Атаман не просто одобрил имя, оно на самом деле ему очень понравилось. К тому же ему не пришлось соглашаться на какое-то ужасное черкесское имя, как ему советовал Порфирий.

Неприятные сюрпризы не закончились на выборе имени для ребенка. Когда Гордей сказал Богдану, что скоро у него появится братик или сестричка, мальчик очень удивился, потом посмотрел серьезными глазами на отца и сказал:

- Не хочу.

Сколько ни старались объяснить ему, что иметь брата или сестру - это счастье, Богдан все равно отрицательно мотал головой и упрямо повторял: «Не хочу». А вот Федор даже запрыгал от радости, узнав, что у Фериды будет еще один ребенок, и все уговаривал свою маму родить ему братика или сестренку.

Бэла родилась в полдень жаркого солнечного дня в конце июля. Горлей вынес малышку, чтобы показать своим сыновьям, которые, как обычно, были вместе. Федор сразу схватил девочку на руки, смеялся, глядя на ее маленькие ручки, а потом еще не хотел отдавать. Богдан же только краем глаза покосился на Бэлу и поморщился, а на вопрос отца, нравится ли ему сестренка, мальчик фыркнул и убежал куда-то.

Богдан очень долго не принимал Бэлу. Если Федор был готов целыми днями нянчиться с малышкой, то его старший брат только с неприязнью смотрел на нее. Он очень ревновал всех к этой невесть откуда взявшейся девчонке. Ему казалось, что родители ее любят больше, что его лучший друг предпочитает играть с ней, а не с ним. Гордея очень беспокоило такое поведение сына. Не раз он спрашивал Богдана, почему он совсем не любит сестру, на что мальчик отвечал:

- Я не хочу сестру. Мне было хорошо без нее, только с тобой и с мамой. Пап, давай отдадим ее кому-нибудь.

Не в силах что-либо придумать сам, Гордей, конечно же, обратился за помощью к Порфирию. Старый разбойник пообещал решить эту проблему. О том, как Порфирию удалось убедить Богдана в том, что его все любят ничуть не меньше, чем Бэлу, история умалчивает. Мальчик стал намного дружелюбнее по отношению к девочке и даже снисходительно говорил, что она «забавная кукла». Однако он стеснялся выражать свои чувства к сестре, поэтому некая сдержанность в его поведении оставалась вплоть до того, как Бэле исполнилось шесть лет. В тот день пятнадцатилетний Богдан подрался сразу с четырьмя станичными пацанами, а Бэла, увидев это, тут же бросилась ему на помощь. «Забавная кукла» колотила своими маленькими «игрушечными» кулачками здоровенных парней так бесстрашно, что Богдан волей-неволей зауважал ее. К ним на помощь подоспел Федор с ребятами из банды, так что победа осталась за нашими героями.

Глава 12

Шли годы, и Гордей стал замечать, что Богдан все больше и больше привязывался к станице. Более того, его сыновья оказались такими же любвеобильными, как и о сам в юности. Федор и Богдан, бесспорно, были самыми красивыми парнями в станице. Они даже соревновались, за кем больше девчонок бегать будет. С небольшим перевесом победил Федор. Их отец смотрел на это все и только качал головой. «Нет, так из Богдана толку не выйдет, - думал Гордей. - Надо бы, чтоб он край родной повидал, полезному чему-нибудь научился... Решено: снимаемся с места».

Нелегко далось ему это решение, ведь уехать означало расстаться с Федором и его матерью. Атаман предпринял еще одну попытку уговорить Акулину отпустить сына с бандой, но казачка наотрез отказалась. Ребята не хотели расставаться. Оба уже так привыкли друг к другу, что не могли представить свою жизнь порознь. Богдан почти со слезами на глазах долго упрашивал отца остаться в станице, но Гордей даже слышать об этом не хотел.

Неожиданным открытием для атамана стало то, что Федор, оказывается, знал, кто его отец. Смышленый от природы, мальчик уже давно стал догадываться о том, кем ему приходятся Гордей, Богдан и Бэла. После долгих разговоров и «допросов» ему наконец-то удалось добиться от матери правды. Когда Гордей пришел проститься с Акулиной и Федором, сын выбежал ем навстречу, бросился на шею отцу и прошептал ему в самое ухо:

- Папа... Папа, не уезжай. Я не хочу расставаться с тобой, с братом и сестрой... Папочка...

Гордей чуть не прослезился от счастья. «Папочка» ... Сколько же любви в этом слове! Как можно было не откликнуться на этот призыв?

- Сын мой... - проговорил Гордей, прижимая юношу к сердцу. - Феденька, хороший мой, мы еще вернемся. Обещаю, я никогда не забуду тебя и твою маму. Ты помни, сыночек, что я вас очень люблю. Не давай маму в обиду, расти сильным и помни все, что я тебе говорил, чему учил... Я люблю тебя, Федечка!

Банда снялась с места. Разбойники немного изменили свой обычный маршрут: теперь их путь лежал через Черкессию, где жили многочисленные родственники Фериды. Ее старший бра Исмаил, горячо любивший сестру и много лет оплакивающий ее после исчезновения, подружился практически со всей бандой и сал там чуть ли не своим.

Не прошло и полугода, как Богдану надоела постоянная опека отца. Когда они жили в Малиновке, у Гордея было гораздо меньше возможностей следить за сыном. Теперь же он был всегда под рукой у отца. Недолго думая, Богдан сбежал из банды. Это был первый эпизод его самостоятельной жизни: первая кража, первое попадание в тюрьму, первый побег... Ну, и первая встреча с Бахти.

Вернулся Богдан года через полтора и узнал, что его мама заболела воспалением легких. Молодой человек успел вовремя, чтобы проститься с ней. Ферида умирала с улыбкой на устах, потому что рядом были дорогие ее сердцу люди: муж, дети и Порфирий. Чувствуя, что ее время пришло, она позвала сначала Гордея и сказала ему:

- Любимый мой... Гордей, с тобой я была счастлива. Я благодарна судьбе за то, что она подарила нам возможность быть вместе. Милый, пошли весточку о мое смерти соей семье в Черкессии... И сам ты сильно не горюй. Я ухожу в мир иной, ты же остаешься здесь и должен жить. Утешься с Акулиной, когда твоя душа оправится от утраты. Только прошу, Гордей, не женись на ней... Я хочу, чтобы я была твоей единственной женой... Поцелуй меня, любимый, на прощание... И позови детей.

Когда к ее постели подошли Богдан и Бэла, Ферида сначала обратилась к сыну:

- Богдан... Мальчик мой, ты должен быть сильным. Слушайся отца, не расстраивай его. Береги себя и сестру... И не забывай про родню. Помни про дядю Исмаила. Он всегда будет готов тебя выручить... Будь счастлив, сынок...

Потом он повернулась к Бэле:

- А ты, дочка, помни, как я тебя воспитывала. Если тебе когда-то станет грустно или тяжело, вспомни меня... Ну же, Бэла, вытри слезы. Крепись, деточка... Дети мои! Не плачьте, мама любит вас. Храни вас Господь, мои дорогие! - а про себя еще добавила: «Да продлит Аллах ваши дни на земле!»

Последним Ферида позвала Порфирия. За столько лет она очень привязалась к нему. Только старый разбойник полностью понимал ее, помогал ей сделать сложный выбор, всегда поддерживал в трудные минуты и принимал такой, какой она была. Ферида поблагодарила ее за все, он нежно обнял ее, как дочь. Она уснула у него на руках вечным сном, а на губах у нее была все та же легкая улыбка.

Глава 13

Гордей очень тяжело переживал смерть жены. Неизвестно, сколько бы у него продолжалась депрессия, если бы не один абсолютно нелепый случай. Бэла, бесспорно, была очень смелой девочкой, но мучал ее один непреодолимый страх - страх темноты. Раньше она, если просыпалась ночью, шла к матери, ложилась рядом и иногда даже будила ее. В ту ночь Бэле приснился кошмар, и она, дрожа от страха, не могла больше сомкнуть глаз, пока была одна в этой ужасающей темноте. Девочка решила не будить отца, а пойти спать к старшему брату. Забравшись в постель к Богдану, она немного потрясла его, чтобы он проснулся. Молодой человек спросонья не понял, кто лежит рядом с ним, а открывать глаза ему было лень. Нащупав рядом с собой девичье тело, Богдан притянул к себе Бэлу, нашел в темноте ее губы и страстно поцеловал ее. Тут чиркнула спичка, и свеча, зажженная Гордеем, осветила весь шатер. Представшая перед его глазами сцена была отнюдь не двусмысленная: зрелый девятнадцатилетний юноша прижима к себе девочку с абсолютно ясными намерениями. Атаман разбойников с ужасом смотрел на своих детей и в первую секунду даже растерялся. Богдан же, наконец продрав глаза, вытаращился на Бэлу, а потом без всяких церемоний спихнул ее с кровати. Гордей велел всем спать, но сам так и не лег за весь остаток ночи. Утром Богдан получил от отца хорошую порцию плетей. Сколько молодой человек ни убеждал Гордея, что все произошедшее ночью - простая нелепость, атаман не хотел его слушать.

Гордей долго думал, что ему теперь делать с Бэлой, и решил отправить ее в Черкессию, но не к горячо любимому и доброму дяде Исмаилу, а к чопорной и грозной тетушке Мамирхан. Атаман рассудил, что сам не в состоянии будет воспитать дочку подобающим образом, а родственницы-черкешенки будут держать ее в строгости и вырастят истинной дочерью адыгов.  Порфирий был категорически против этого решения.

- Ты ж знаешь характер своей дочери, Гордей, - говорил старый разбойник атаману. - Она же не поддается никакому воспитанию! Вся в тебя. Ей будет плохо там, одной, взаперти, среди чужих людей и странных обычаев.

Однако это был тот редкий случай, когда Гордей не послушал совета Порфирия и сделал по-своему. «Нельзя их с Богданом рядом друг с другом оставлять. Так и до греха недалеко. Бэла едет в Черкессию,» - таков был окончательный приговор атамана и обжалованию он не подлежал. Так, десятилетняя девочка на целых семь лет попала фактически в тюрьму.

Что же касается Богдана, то Гордей решил поскорее женить сына, пока он не успел натворить каких-нибудь глупостей. Но молодой человек сопротивлялся всеми силами и в итоге добился у отца разрешения уехать из банды (это Богдану удалось, конечно же, благодаря Порфирию, который мог убедить кого угодно в чем угодно). Взяв с сына обещание, что тот не женится без его благословения и обязательно вернется в банду, Гордей отпустил его, правда, не со спокойной душой.

Чтобы окончательно залечить душевные раны, атаман отправился в Малиновку сразу после отъезда Богдана. Встреча с Акулиной и Федором была как бальзам на его измученное смертью жены и разлукой с детьми сердце и придавала ему силы жить дальше. С тех пор он стал каждые два месяца ездить к ним, а в стане разбойников за старшего оставлял Рупа. Гордей сразу распознал в цыгане сильного, смелого и надежного парня. В банде, конечно же, было много славных ребят, но никто из них не смог бы стать лучшим атаманом, чем Руп. Он был рожден, чтобы быть первым, чтобы быть вождем.

Гордей был шокирован возвращением Богдана в банду: он привез с собой какую-то цыганку, плясунью и певчую птичку Лилу, объявил ее своей избранницей, но сам даже не мог толком объяснить, откуда она взялась.  Зато молодой человек выполнил свое обещание и не женился без благословения отца. В банде распустили слух, что атаманский сын уже обвенчался с этой цыганкой, чтобы еще больше не вредить его репутации, которая итак была неидеальной (говорили, что Богдан безбожник, бесстыдник и ходок по невинным девушкам и замужним красавицам). Полгода Гордей присматривался в Лиле и, узнав ее получше и увидев, как сильно влюблены друг в друга его сын и эта замечательная девушка, благословил Богдана на женитьбу.

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13