Предан до самой смерти (сборник) [Питер Чейни] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Питер Чейни  Воздастся каждому (Слим Каллаган)

 Кэллаген свернул за угол и вышел на Ченсери Лейн. Порывы холодного ветра раздували и забрасывали назад полы довольно замызганного дождевика, холод пронизывал поношенные брюки, добираясь до костей. Рост мистера Кэллагена составлял пять футов десять дюймов. При этом он был поджар и сухощав. Все его достояние состояло из двух монет: шестипенсовика и полпенни. Существенной особенностью Кэллагена был тяжкий кашель застарелого курильщика. Руки были длинноваты для его роста, зато лицо — поистине удивительное. 

1. ЗНАКОМСТВО С МИСТЕРОМ КЭЛЛАГЕНОМ

 Кэллаген свернул за угол и вышел на Ченсери Лейн. Порывы холодного ветра раздували и забрасывали назад полы довольно замызганного дождевика, холод пронизывал поношенные брюки, добираясь до костей. Рост мистера Кэллагена составлял пять футов десять дюймов. При этом он был поджар и сухощав. Все его достояние состояло из двух монет: шестипенсовика и полпенни. Существенной особенностью Кэллагена был тяжкий кашель застарелого курильщика. Руки были длинноваты для его роста, зато лицо — поистине удивительное.

 Лицо это было такого рода, что вам хотелось заглянуть в него ещё раз, если казалось, что вы что-то упустили в первый. Нос был удлиненным и, пожалуй, тонковатым. Глаза — удивительного бирюзового цвета, широко расставлены и почти не мигали. Подбородок заострен и слегка выдавался вперед. Он был чисто выбрит, и форма его рта нравилась женщинам с необъяснимыми вкусами и наклонностями.

 Если не принимать во внимание лицо, выглядел он обыкновенным жителем Лондона. Совершенно обыденная, ординарная одежда, старательно ухоженная, но поношенная. Обувь в состоянии близком к критическому, один ботинок требовал срочного ремонта. Но Кэллаген не обращал внимания на такие пустяки. В настоящий момент его волновал вопрос, где взять деньги за квартиру.

 Дождь уже основательно промочил поля мягкой черной шляпы, в результате вокруг головы образовалось влажное кольцо. Густые черные волосы свалялись и намокли.

 Когда он огибал угол, фонтан жидкой грязи из под колес автобуса, сворачивающего с Холборн, пришелся как раз по туфлям.

 Кэллаген поспешил перебраться на подветренную сторону Ченсери Лейн. Затем вспомнил про пакет с карточкой тотализатора, пришедший по почте. Он вскрыл пакет, убедился в тщетности ожиданий и выбросил его. Потом принялся ругаться: спокойно, бегло, методично и изощренно. Он ругался так, что, казалось, испытывал некое удовлетворение от выдачи каждого термина в таком сочетании, в которой прежде его не использовал, что придавало фразам особую глубину.

 Пройдя до середины Ченсери Лейн, он повернул на Курситор Стрит, прошел около двадцати ярдов и наконец свернул к подъезду. Пнув входную дверь, Кэллаген стал взбираться по лестнице, минуя второй и третий этажи, сразу на четвертый. Здесь он остановился перед грязноватой дверью, где в верхней части на дымчатом стекле было написано: «Кэллаген. Частное сыскное агентство». И перестал ругаться, когда увидел, что в конторе горит свет.

 Положив ключ в карман дождевика, Кэллаген ногой распахнул дверь и вошел в средних размеров приемную.

 Напротив окна перед столом для пишущей машинки спиной к нему стояла Эффи Перкинс, приводя в порядок рыжие кудри длинными ухоженными пальцами. Кэллаген оценивающе оглядел её с ног до головы, и ничто от него не ускользнуло. Взгляд медленно прошелся от каблуков в четыре дюйма по стрелкам на чулках, по аккуратной туго облегающей юбке, и встретил в зеркале её зеленые глаза. Дальнейший обзор пришлось остановить.

 Он взглянул на часы.

 — Какого черта ты не идешь домой? Я же сказал, меня не ждать. Деньги получишь в субботу. Проваливай, мне нужно кое-что обдумать.

 Она улыбнулась, стараясь выглядеть независимо и даже вызывающе. Но как она ни делала вид, что не одобряет поведения Кэллагена, заметно было, что тот ей нравится, и даже очень.

 — Я думаю, ты предпочел бы, чтобы я осталась, Слим. Во всяком случае, должна сказать тебе, пока ты где-то шлялся, я столкнулась с Мелинсом. И он предупредил, что если ты попытаешься выкинуть какие-нибудь штучки вроде перевозки мебели, он доставит тебе дьявольские неприятности.

 Кэллаген, повесив дождевик на вешалку в приемной, прошел в свой кабинет, шлепая промокшими туфлями по полу.

 — К дьяволу Мелинса! — в суровом голосе звучала особая приятная хрипотца. — Ты дожидалась только для того, чтоб сообщить мне это, или имеешь в этом деле свой интерес? Все бабы одинаковы: втемяшите в голову какую-нибудь глупость и довольны до смерти, даже если ничего хорошего из этого не выйдет. Давай проваливай, и если тебе нужна рекомендация, я подтвержу, что ты первоклассная машинистка (когда тебе есть что печатать), и что твой стопроцентный сексапилл заставляет тебя злиться, когда ему не находится применения. Сейчас ты в глупом восторге из-за того, что наше агентство дышит на ладан. Так вот, ты чертовски ошибаешься. Иди домой.

 Он швырнул мокрую шляпу в угол, сел за стол, взгромоздил на него ноги и принялся внимательно изучать подошву левого ботинка, грозившую отстать от верха.

 Эффи наблюдала, уперев руки в бока.

 — Почему бы тебе хоть раз не внять здравому смыслу? — спросила она. — Здесь все кончено, и ты прекрасно это знаешь. Но ведешь себя как дурак. С твоими мозгами, сноровкой и опытом ты мог бы найти работу где угодно. Почему ты не хочешь работать на агентство Гриндела? Каждую неделю получал бы конверт с деньгами.

 — Чертовски верно, — прервал он. — Но какая безумная идея заставляет тебя навязывать мне работу на этого вшивого Гриндела, а? Хочешь, я скажу? Ты сама собираешься там работать, верно? Ты знаешь, что уже несколько недель моя контора стремительно катится под откос, вот и решила, что весьма разумно уговорить меня сдаться. Но что же все — таки главное, Эффи? Скажи мне!

 Он сидел, не снимая ног со стола, и глядел на нее, ожидая ответа.

 Эффи вспыхнула.

 Кэллаген усмехнулся и продолжал:

 — Я думаю, ты ищешь подходящего дружка. А, Эффи? Причем с упором на душевность.

 — Как мне хотелось бы влепить тебе хорошую пощечину! Дешевка! Как я тебя ненавижу! И всегда ненавидела.

 — Вздор, — возразил Кэллаген. — Все твои проблемы в том, что тебя тянет порезвиться, а босс всегда слишком занят.

 Он убрал ноги со стола.

 — Теперь давай рассказывай! Ведь не затем ты тут ждала, чтобы сообщить про Мелинса. Это я знал ещё вчера. Что-то случилось. Что? Прекрати думать только о себе и о том, чтобы бы ты сделала со мной, если бы смогла. Выкладывай, что у тебя на уме, а потом можешь выметаться. И держись подальше отсюда. Я ясно выразился?

 Она улыбнулась. У неё были чудные зубы, и она это знала. Рот тоже был прекрасной формы, если не считать досадливо опущенных уголков. Но в глазах её не было и тени улыбки. Они не отрывались от Кэллагена и оставались холодны, как лед.

 Эффи взглянула на часы.

 — Сейчас 23.30. Примерно в 23.50 у нас может появиться дело. Сюда едет клиент. Женщина. Весь вечер тебе кто-то названивал, и по интонации я поняла, что он действительно рассчитывает именно на нас.

 Кэллаген снова водрузил ноги на стол и внимательно взглянул на нее.

 — Так вот чего ты здесь болталась! Полагаю, жаждала взглянуть на нее. Любопытство — страшная вещь, разве не так?

 Эффи вышла в приемную и вернулась с блокнотом для телефонограмм.

 — Мистер Вилли Мероултон позвонил в 19.30, — сообщила она. — потом в 20.00, в 20.30, в 20.50 и в 20.59. И снова — в 22.00 и в 22.45. Я сказала, что жду тебя около 23.00 и предложила изложить суть дела. Казалось, он очень разозлен и как будто расстроен. Но сказал, что сюда прибудет леди, чтобы с тобой встретиться. Мне показалось, слово «леди» он особо подчеркнул. — Эффи на долю секунды умолкла и ехидно покосилась на него. — Зовут её мисс Мероултон. Все остальное она сообщит сама.

 Кэллаген убрал ноги со стола.

 — Кто его ко мне направил?

 Все ещё ехидно ухмыляясь, Эффи разорвала телефонограмму.

 — Тебя рекомендовал Фингейл. Так он сказал. Так что похоже — это одно из ТЕХ дел.

 Кэллаген сморщил нос.

 — Предположим, это одно из ТЕХ дел, — передразнил он её. — Ладно, но черт возьми, тебе — то что? Ты свое дело сделала, так что теперь шагай домой. Мне надоело на тебя смотреть.

 Она развернулась на каблуках и распахнула дверь кабинет. И в тот же миг открылась дверь с противоположной стороны приемной. В проеме стояла девушка.

 Кэллаген встал, глянул через плечо Эффи Перкинс, сложил губы трубочкой и тихонько присвистнул.

 — Спокойной ночи, мисс Перкинс, — повернулся он к Эффи. — В субботу я вам напишу.

 А сам прошел мимо неё в приемную.

 — Вы мисс Мероултон, не так ли? Входите и садитесь.

 Вернувшись в кабинет, он поставил стул против стола и сел на свое место. Как только женщина вошла, Эффи Перкинс закрыла дверь в приемную.

 Девушка не села, и Кэллаген мог убедиться, что она невероятно хороша собой.

 Рослая, гибкая и изящная, но во всех необходимых местах округла и отнюдь не худосочна. От неё веяло духом воспитанности и породы. Смертельно бледное лицо, под глазами синева от усталости или нервного напряжения. На ней было дорогое шикарного кроя платье из тяжелого марокканского шелка — вечернее платье на перекрещивающихся на плечах бретельках, украшенных бриллиантовыми подвесками.

 Ее волосы были черными как смоль, а усталые глаза — фиолетовыми. Черные туфельки на высоких каблуках заманчиво выглядывали из — под края платья.

 Кэллаген продолжал осмотр, разглядывая её с головы до нег, словно испытывая зрительную память, продолжал даже тогда, когда её прекрасно вырезанные ноздри задрожали от негодования. Ей явно не нравилось, что её рассматривают как призовую лошадь.

 Он усмехнулся.

 — Итак …

 Девушка вытащила руку из — под короткой меховой горжетки, ниспадавшей с её левого плеча. В руке была сумочка. Она открыла её, вынула конверт и положила на стол.

 Кэллаген покосился на него, но остался недвижим.

 Девушка села, положив ногу на ногу. Все её движения были неспешными, изящными и совершенно четкими. У Кэллагена мелькнула мысль, что девушка из тех, кто не потерпит никаких чертовых глупостей, кто бы их не совершал. У неё возникли проблемы, но она явно не была напугана, а если и была, то не подавала виду. Но она явно попала в затруднительное положение, причем суровое, зачем бы ей иначе сидеть перед его столом и смотреть на него, как на пустое место?

 Усмешка, столь подходящая к его неординарному лицу, стала ещё шире.

 Он ждал, когда она заговорит — ему было интересно, какой у неё голос. Обычно нужно некоторое время, чтобы решиться и заговорить, — дела, по которым Фингейл направлял женщин к Слиму Кэллагену, как правило, были связаны с молодыми джентльменами, от которых не удавалось просто так избавиться после того, как они сделали свое дело, которые не исчезали, а пытались понемногу шантажировать.

 В его памяти промелькнули образы полудюжины женщин, рассказывавших все ту же старую — старую сказочку.

 « — Я думала, он меня обожает, доверилась ему. А теперь он требует две тысячи фунтов, чтобы уехать в Южную Америку, и ещё пять сотен, чтобы остановить одного человека, который видел нас в таком-то отеле и угрожает написать моему мужу…»

 Кэллаген слышал эту историю так часто, что готов был положить её на музыку.

 Но это дело было не того разряда. И не могло быть. Там все решал возраст — где — то между сорока пятью и пятидесятью. Этой девушке было не больше двадцати шести, может быть — двадцати восьми. Но могло быть и меньше.

 Вот черт! Не стоило увольнять Перкинс. Эффи отличный работник. За пять лет она изучила все его приемы. Если дело стоящее и верное, ему необходим помощник, по крайней мере столь же сообразительный, как Эффи.

 Он улыбнулся клиентке. Улыбка была такой же составной частью бизнеса, как телефон. Она говорила: « — Мадам, „Сыскное агентство Кэллагена“ — самая честная и порядочная фирма. Наши клиенты чувствуют себя, как за каменной стеной. Так что давайте начинайте и облегчите себе душу».

 Она осведомилась:

 — Не возражаете, если я закурю?

 Он кивнул. Такого голоса он и ожидал: низкого, мягкого и четкого.

 Она достала плоскую коробочку, и рот его наполнился слюной при видел любимых «плейерс». Он размышлял — предложит она ему или нет. Когда он зажег спичку и обошел стол, чтобы дать огня, она положила раскрытую пачку на стол, оставляя её в его распоряжении. Кэллаген взял одну и был безумно рад — он не курил уже семь часов.

 — Мистер Кэллаген, — начала девушка, — я буду по возможности краткой, чтобы не тратить попусту ваше и мое время. Пришла я сюда только потому, что настоял на этом Вилли Мероултон, с которым я обручена. Он убежден, что мне грозит опасность. И мистер Фингейл рекомендовал вас как человека, полезного в известных обстоятельствах.

 Кэллаген кивнул. Дело становилось интересным!

 — Вы должны знать, — продолжала она, — что Август Мероултон — мой отчим. Возможно, вы о нем слышали. Большинство знающих его людей полагают, что его место — в сумасшедшем доме. Я временами тоже так считаю. Он невероятно богат и позволяет себе не ограничивать свои определенные наклонности, превращая жизни окружающих в сущий ад на земле.

 — У него был брат — Чарльз Мероултон, который умер пять лет назад. Он тоже был богат и оставил наследство пятерым сыновьям. Можете считать их моей родней. Это Вилли Мероултон — порядочный и благородный человек, за которого я собираюсь замуж, Беллами, Персиваль, Пол и Джереми. Если вы читаете газеты, то слышали о них. Они промотали свои доли наследства, но по-прежнему сорят деньгами и мало чем интересуются, кроме погони за сомнительными женщинами и выпивки. Но пьют ужасно много.

 — Короче, положение дел таково: заскоки отчима после смерти моей матери три года назад дошли до предела. Видимо, он долго не протянет: у него грудная жаба, недуг, который никак не сочетается с его темпераментом. Он знает, что Беллами, Пол, и Джереми ждут — не дождутся смерти дядюшки. И ждут нетерпеливо, чтобы промотать все, что им достанется. Они в курсе, что по завещанию его наследство поровну поделят между пятью племянниками и мной.

 — Два дня назад он устроил официальный обед, на котором мы все присутствовали. И там вдруг заявил, что оформил новое завещание, которое отпечатано на золотой фольге и которое он вечно носит с собой в корпусе часов. Еще он заявил, что когда оно будет оглашено, большинство из них возненавидит его ещё больше чем сейчас. Но если они смогут расположить его к себе, порвет его и они получат деньги. Понимаете?

 Кэллаген кивнул.

 — Полагаю, все они влезли в долги под старое завещание?

 — Конечно! Теперь возникла ситуация, когда все четверо ( я не считаю Вилли, который упорно трудится и сохранил наследство) не знают, сделает их дядюшкино завещание богачами или банкротами. Если он аннулирует новое завещание или порвет его, они сумеют выкрутиться. Если нет — окажутся перед угрозой разорения и нищеты, а то и ещё хуже.

 Кэллаген выпустил аккуратнейшее кольцо дыма, задумчиво глядя в окно и размышляя.

 — Вилли ужасно беспокоится, — продолжала девушка. — Он уверен, что любой из них, если представится возможность, разделается с Августом не задумываясь. Но что ещё важнее, они осведомлены о моих стычках с отчимом. И Вилли за меня боится.

 Кэллаген изумленно взглянул на нее.

 — Боится за вас? Почему?

 Она пожала плечами.

 — Вилли говорит, что они все полоумные, и ему в голову пришла ужасная мысль, что один из них что-то сделает с Августом, уничтожит завещание. Или наймет для этого ещё кого-то, и попытается повесить это на меня.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Похоже, это здорово притянуто за уши? Или вы полагаете, Вилли действительно верит, что замечательный квартет собирается укокошить старичка и пришить вам убийство?

 Она кивнула.

 — В том — то и дело.

 Кэллаген долго внимательно смотрел на нее.

 — А вы что по этому поводу думаете?

 Она опять пожала плечами.

 — Не знаю… Пожалуй, я встревожена, и мне все это ужасно надоело. Вилли сегодня позвонил и настоял, чтобы я встретилась с вами. Мистер Фингейл уверял, что вы именно тот человек, который может «управиться» (это его слова) с Беллами, Полом, Персивалем и Джереми.

 Она криво улыбнулась.

 — Еще Вилли добавил, что мистер Фингейл уверял: им понадобится чертовская сообразительность, чтобы превзойти мистера Кэллагена.

 Девушка посмотрела на него и внезапный проблеск интереса сверкнул в её глазах.

 — Чертовски любезно со стороны мистера Фингейла, — откликнулся Кэллаген. — Может, он ещё что-нибудь добавил?

 Ее брови приподнялись.

 — Полагаю, он рассказал ещё немало положительного. Но я поверила, когда он сказал, что многие в полиции не пожалеют полугодового жалования, чтобы застукать вас на чем-то незаконном, так как вы не просто ловкий парень, а скорее эксперт, чующий, где пахнет жареным, держите нос строго по ветру и не упустите своего.

 Кэллаген осклабился.

 — Очень мило с его стороны.

 Потом встал и прислонился к стене.

 — Отлично… Я берусь за дело. Кто мой клиент? Вы или ваш приятель Вилли Мероултон?

 Она достала ещё одну сигарету и прикурила от золотой зажигалки.

 — Это имеет значение?

 Он усмехнулся.

 — Насколько я понимаю, мне достается роль сторожевого пса. И предстоит заняться прямо-таки отцовским наблюдением за вашими кузенами, квартетом Мероултонов. Ну, что касается меня, я человек непритязательный, но расходы…

 Девушка ткнула в конверт из коричневой бумаге, лежавший на столе.

 — Здесь четыре банкноты по сто фунтов, восемь по десять и двадцать — по одному. Вилли сказал, что вам это понадобится. А мистер Фингейл полагает, что вы будете рады любой работе, которую сможете заполучить.

 Кэллаген снова усмехнулся.

 — И Фингейл прав. Я согласен заняться вашим делом. А вы как к этому относитесь?

 Она встала. Кэллаген все ещё подпирал стену.

 — Еще минутку, мисс Мероултон. Поясните мне ещё кое-что: Вилли… ваш приятель… Естественно, он должен беспокоиться за вас. Ладно, полагаю, будь вашим приятелем я, я бы тоже за вас беспокоился. Но мне нужно задать вам множество вопросов, ведь даже частный детектив из конторы под самой крышей и с подмоченной репутацией должен кое-что знать о том, что делает…

 Она шагнула к двери.

 — Не сегодня, мистер Кэллаген. Уже поздно. И у меня назначена встреча.

 — Отлично, вам виднее. Но не могли бы вы мне объяснить, почему оказалось так важно посетить меня именно сегодня поздно вечером. Почему нельзя было сделать это завтра утром? Не сочтите это грубым вмешательством в ваши дела…

 — Завтра утром я могу быть занята. И я не привыкла объяснять причин, почему и когда мне нужно видеть людей, которых я нанимаю. А теперь могу я вас спросить? Вы сказали, что жених обязан за меня беспокоиться, и были достаточно любезны, добавив, что на его месте вы тоже беспокоились бы обо мне. Почему?

 Кэллаген улыбнулся и не ответил. Его глаза совершили обстоятельный обход от её волос до каблуков. И взгляд его был так же красноречив, как и его улыбка.

 Девушка вспыхнула.

 Кэллаген открыл ящик стола и достал блокнот.

 — Будьте добры ваш адрес и номер телефона.

 Девушка продиктовала.

 Он швырнул блокнот обратно в ящик.

 — Спокойной ночи, мисс Мероултон. Все, о чем мы говорили я понял так: по — видимому, вас бы совсем не огорчило, прикончи кто-нибудь Августа, лишь бы не попытались свалить вину на вас. Между прочим, вы всегда жили по этому адресу? Или когда-нибудь жили под одной крышей с отчимом?

 — Я покинула его дом три дня назад.

 Мисс Мероултон взялась за дверную ручку.

 Кэллаген медленно прошествовал по комнате к двери. В приемной Эффи Перкинс приводила в порядок свой рабочий стол, освобождая выдвижные ящики. Он что-то хмуро буркнул, подошел к входной двери и открыл её.

 — Спокойной ночи, мисс Мероултон. Простите, как вас зовут?

 Мисс Мероултон недовольно поморщилась, но, выходя, ответила:

 — Цинтия.

 — Очень милое имя, — заметил он. — Мне нравятся слова с «Цин» в них [Игра слов, построенная на сходстве звучания: Cyn in them — похоже на cynizm — прим. пер.]

 Эффи взяла сумочку и застегнула пальто.

 — Итак, ты уходишь, — повернулся к ней Кэллаген. — Отлично. Раз ты уходишь, нет нужды объяснять, что чертовски глупо оставить перчатку возле двери моего кабинета, где ты её выронила, когда подслушивала через замочную скважину. Надеюсь, ты получила удовольствие. Спокойной ночи, кошка рыжая!

 Она с треском захлопнула дверь, он выругался про себя и вернулся в кабинет.

 Там взял конверт со стола, достал деньги, пересчитал банкноты и засунул их в карман.

 Остановившись посреди кабинета, Кэллаген по-собачьи наморщил нос и принюхался. В воздухе все ещё витал запах духов Цинтии Мероултон.

 Подойдя к телефону, он набрал номер некоей квартиры на улице Холборн.

 — Это ты, Дарки? Отлично. Протри глаза и возьми бумагу. Взял? Ладно. Вот чего я хочу: есть такой полусумасшедший старик, ты о нем слышал — Август Мероултон. Мне нужен его адрес и все, что ты ещё сможешь о нем узнать. Понял? Отлично. Кроме того, мне нужны адреса и телефоны его племянников: Вилли, Беллами, Пола, Персиваля и Джереми. Добудь все, что сможешь, про эту банду, да побыстрее. Понял? Да, у Августа Мероултона есть падчерица — Цинтия. Узнай, почему она взяла фамилию Мероултон вместо отцовской. И пошевеливайся, сведения нужны завтра утром. Пошли кого-нибудь покрутиться среди газетчиков, пусть попробуют раскопать любое мало — мальское упоминание в печати. Я позвоню тебе завтра. И имей в виду, это тебе не какое-то нестоящее и копеечное дело. Сможешь прилично заработать. Спокойной ночи.

 Кэллаген закрыл дверь на улицу, прошел по Ченсери Лейн, повернул и зашагал по Холборн. Минуя кафе он вспомнил, что голоден, и взял два сырных кекса и две чашки кофе. Он ел и пил, потом купил три пачки «плейерс» и отложил в памяти, что нужно купить новые ботинки.

 Возвращаясь по Ченсери Лейн к Флит Стрит, Кэллаген размышлял.

 Конечно, девушка отчаянно врет. Но уж больно хороша. Кэллаген определенно испытывал удовольствие, её вспоминая. В ней было что-то необычное. И что за спешка — посетить его в такой час? Почему она не могла подождать до утра? Или приятель Вилли сам себя завел и внушил себе, что кто-то собирается навесить на неё убийство? Что за чушь? Такого рода вещи в Англии просто не проходят, такое может случиться только в Америке, да и то в кино. Или все — таки проходят?

 Кэллаген припомнил парочку странных случаев, которые произошли именно в Англии. Случаев, которым в газетах не было посвящено ни строчки и о которых полиция никогда ничего не узнала. И усмехнулся.

 Он свернул на Флит Стрит, зашел в редакцию «Утреннего Эха» и послал записку, вызывая мистера Джангла. Затем сел и стал ждать.

 Репортер уголовной хроники Джангл появился пять минут спустя. Он был очень высок и тощ и носил очки с толстыми стеклами.

 — Привет, Слим, — бросил он. — Что тебя гложет?

 Кэллаген достал сигареты.

 — Послушай Майкл, ты ничего не слышал насчет Мероултонов? Что-нибудь такое, что не пошло в печать. Хотя бы про одного из них?

 Джангл закурил и как — то странно покосился на Кэллагена.

 — Давай-ка выйдем, — предложил он.

 Они вышли на улицу.

 — В чем дело? — ухмыльнулся Джангл. — На кого ты работаешь?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Итак, ты что-то знаешь? Давай, Майк, выкладывай. Или ты уже забыл минувший июнь и юную леди Пекхэм?

 Джангл покраснел.

 — Ну ладно, ладно! Но строго между нами. Сегодня поздно вечером мне повезло. Ты просто свалишься с копыт. Между прочим, нам не разрешено ни слова пискнуть до утра. Я полагаю, ты не собираешься рассказать, с чего вдруг так интересуешься шайкой Мероултонов?

 Кэллаген пожал плечами.

 — Веду расследование. Обычный дешевый шантаж, связанный с разводом. Тебе такие дела знакомы.

 Джангл кивнул.

 — Дежурный полицейский с Линкольн Инн Филдс в 23.45 обнаружил Августа Мероултона. Старик лежал возле ограды бульвара под дождем и был мертв, как мороженая баранья туша.

 Кэллаген кивнул и задумчиво протянул:

 — Скверная история… У него было никудышное сердце, верно? Предполагалось, что он так и кончит.

 Джангл ухмыльнулся.

 — Никудышное сердце! Ну, ты даешь! Его кто-то застрелил. Старик убит выстрелом в голову. Вот какая история. И мы не можем даже обмолвиться об этом! Запрещено до утра. Это меня просто убивает.

 Кэллаген прикурил сигарету от окурка предыдущей.

 — Послушай, Майк. Это очень важно для меня. Я весьма заинтересован. Понял? Когда нашли тело, шел дождь, так? Тело могли оставить в морге, в ближайшем округе. Могло пройти какое-то время, прежде чем прибыл доктор из Скотланд-Ярда. Никогда точно не знаешь…

 Он протянул сигарету Джанглу.

 — Слушай, Майк, ты крутишься среди нужных ребят. Выясни, куда дели тело. Выясни, проводили ли осмотр, обследование, фотографирование и составили ли протокол. Если нет, выясни, сколько полицейских присматривает за трупом, или как обычно, это поручено одному. Выясни, как зовут служащего морга. Женат ли он. Где живет и как зовут жену.

 У Джангла отвисла челюсть.

 — Ну, ты даешь! — взорвался он. — Я уголовный репортер, а не полицейский оперативник. Как, черт возьми, я могу это сделать?

 Кэллаген только ухмыльнулся.

 — Послушай Майк, никогда не знаешь, что можешь сделать, пока не начнешь. Я потащусь к себе и буду ждать твоего звонка. Полагаю, тебе понадобится около часа, чтобы добыть всю эту дребедень.

 Он поднял воротник пальто и мягко, вкрадчиво продолжил:

 — И ты её добудешь, потому что на память я не жалуюсь и сумею рассказать немало забавного про историю с юной леди Пэкхем. Вот только тебе станет не очень смешно. Или я ошибаюсь?

 Джангл раздраженно отбросил окурок.

 — Будь ты проклят, Слим. Не люби я тебя, сказал бы, что ты просто вонючая вошь.

 Кэллаген все ещё ухмылялся.

 — Забудь о любви, Майк, лучше помни о юной леди. Я жду твоего звонка через час… Это значит около 1.15. Пока, Майк.

 Кэллаген вошел в телефонную будку около здания суда, набрал номер и долго слушал гудки. Когда в конце концов подняли трубку, он спокойно спросил:

 — Квартира мисс Мероултон? Кто говорит? Горничная? Поднимите-ка мисс Мероултон с постели и пригласите к телефону. Скажите, это мистер Кэллаген.

 Удерживая трубку одной рукой, он ухитрился другой извлечь сигарету, добыл из кармана пальто спичку и чиркнул по стеклу.

 В трубке звучал голос мисс Мероултон.

 — Алло, — начал Кэллаген вежливо и осторожно, — мне ужасно неприятно было срывать вас с постели из-за пустяков, но похоже, этой ночью совершено небольшое убийство. Вам нужно время, чтобы это осознать?

 Он сделал паузу, затем продолжил:

 — Отлично. Не пытайтесь со мной спорить и нести всякую чушь. Я и так знаю, что вся та ерунда, про которую вы толковали вечером, чистейший бред. Понятно? Сейчас, сию минуту вы что-нибудь наденете и прибываете ко мне. Приходите пешком, пешком, вы понимаете? И постарайтесь, чтобы прислуга не услышала, как вы уходите.

 Выйдя из будки, Кэллаген на миг замер в нерешительности. Потом оценил состояние подошвы того самого ботинка, который дышал на ладан, и зашагал в обратном направлении по Ченсери Лейн к кафе на Холборн. Там он заказал ещё один кекс и чашку кофе.

 Снова шел дождь. 

2. ИНОГДА ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ

 Пробило час.

 Кэллаген снова восседал на стуле в кабинете: ноги на столе, неизменная сигарета в углу рта. В пепельнице на столе скопилось минимум полтора десятка окурков.

 Горела только настольная лампа. Конус абажура посылал луч света по диагонали стола, оставляя Кэллагена в тени и бросая причудливые тени на противоположную стену.

 Кэллаген размышлял об Эффи Перкинс. Еще он думал о себе, о пяти сотнях фунтов и о Цинтии Мероултон. Размышляя относительно Эффи, он прикидывал, могла ли та оказаться достаточно вздорной, чтобы ставить палки в колеса. Пожалуй, могла… Совершенно спокойно. Кэллаген полагал, что Эффи сейчас пребывала именно в таком расположении духа. Где он читал что-то такое: «Даже дьявол не сравнится в неистовстве с оскорбленной женщиной». Да, Эффи обижена и оскорблена, это уж точно!

 — Женщины, — думал он, — вечная с ними проблема! Половину времени тратишь, чтобы её покорить — и другую половину — чтобы от неё избавиться. Но такова жизнь. А его жизнь состояла из вечных проблем с женщинами и постоянных попыток свести концы с концами. Вся пакость состояла в том, что едва ему удавалось решить финансовые проблемы, как та или другая юбка снова приводила к краху.

 Теперь его мысли перекинулись на мисс Мероултон. Вот женщина его мечты! У неё есть все: внешность, грация, необыкновенная сексуальная притягательность. И те особые чары, которые невозможно объяснить, которые даются от рождения и составляют существо породы. Он хладнокровно прикидывал, что мог бы дать на отсечение пару пальцев (для полноты картины читатель должен принять во внимание, что речь шла только о пальцах левой руки), чтобы завоевать такую женщину, как Цинтия Мероултон.

 Идея позабавила его и даже заинтриговала. Он усмехнулся, мысленно её развивая, и на миг задумался.

 Потом затушил сигарету, встал, вышел в приемную, вставил в машинку лист бумаги и отпечатал послание Эффи Перкинс:

 "Дорогая Эффи!

 Возможно, я был немного груб с тобой, но ты же знаешь, что это просто моя манера. Я никогда не сомневался, что ты прекрасная секретарша, и отношусь к тебе совсем не так плохо, как ты полагаешь. Между прочим, я бы сильно обиделся, пойди ты в услужение к Гринделу.

 Загляни повидаться со мной завтра где-то около полудня. Ожидается уйма работы, и я намерен прибавить тебе к жалованию ещё пятерку.

 Твой С. Кэллаген"

 Он прочитал весь опус от начала до конца. Сардонически усмехнулся, оценивая стиль, запечатал послание и надписал адрес. Может быть, Эффи клюнет на удочку, может — нет. Однако попытаться стоило. Тем паче, расходы не превышали стоимости марки.

 Он снова закурил.

 Зазвонил телефон. Это был Джангл.

 — Алло, Слим. В один благословенный день я рассчитаюсь с тобой за все! Мне пришлось бегать до потери пульса, чтобы добыть ту дерьмовую информацию, которую тебе так приспичило иметь. При этом пришлось беспокоить источники, которые я бы хотел приберечь до поры до времени для себя. Вошь ты ползучая!

 Кэллаген усмехнулся.

 — Не заставляй меня рыдать от умиления. Что ты узнал?

 — Морг на Энзел Стрит, — буркнул Джангл. — Фотографировать было бессмысленно: лило как из ведра. Тело лежало за оградой с южной стороны сквера. Знаешь, где автостоянка.

 Дело собираются передать для расследования Гринголу. Но ни Грингола, ни медэксперта там ещё не было. Грингол сейчас занят, и доберется туда с доктором только после трех. К телу не прикасались и не обыскивали. За ним присматривает один полисмен.

 Кэллаген что-то проворчал. Потом спросил:

 — А как зовут служащего морга? Я полагаю, он тоже там?

 — Да, — подтвердил Джангл. — Парня зовут Твист. Он женат. Они живут на Тремлет Стрит, около Кинг Кросс.

 Джангл перевел дух.

 — Послушай, Слим, — проговорил он, стараясь быть убедительным. — Я не интересуюсь, что у тебя за дела, но ради всего святого, будь аккуратнее, приятель, и не вмешивай меня в свои вшивые дрязги. Я не могу…

 — Почему бы тебе не охладить свой пыл? — прервал его Кэллаген. — Кто пытается навредить тебе? Иди домой. И держи рот на замке. Если раскопаешь ещё что-нибудь, приходи сюда завтра утром. Спокойной ночи. Я тебя навещу.

 Он повесил трубку, затушил окурок и закурил снова. Потом открыл ящик стола, достал пару серых нитяных перчаток и складной нож, надел дождевик и шляпу и спустился по лестнице.

 По Ченсери Лейн вдоль Холборн он прошел на Нью Оксфорд Стрит, напрямик пересек улицу у почты и вступил на Энзел Стрит. Там на углу стояла телефонная будка.

 Кэллаген вошел в нее, не закрывая дверь. При этом он расположился так, чтобы видеть всю улицу и входную дверь морга на середине улицы.

 Затем он повернулся, заглянул в телефонный справочник и набрал номер морга. Ответил грубый голос.

 — Алло, — пробасил Кэллаген. — Кто говорит? Вы Твист?

 — Да, — ответил голос. — Твист, а в чем дело?

 — Говорят из Скотланд Ярда по поручению детектива-инспектора Грингола. Можете позвать к телефону констебля?

 — Ладно, — буркнул Твист, — ждите.

 Кэллаген подождал.

 — Это констебль? Говорят из Ярда. Вы обнаружили тело? Точно. Вам надлежит немедленно дать отчет мистеру Гринголу. Высылаем замену. Давайте поскорей сюда.

 Он повесил трубку, затем высунулся из будки, наблюдая за дверью морга. Пару минут спустя появился констебль, пересек улицу, срезая угол, и вышел на Свен Диалс. Кэллаген снова убрался в будку и ждал, пока не выкурил сигарету.

 Когда с сигаретой было покончено, он вырвал два листа из телефонной книги, скатал каждый лист в шарик и засунул за щеки, протолкнув их к скулам. Это действо существенно изменило форму верхней части лица и должно было радикально изменить произношение. Потом Кэллаген поднял воротник, надвинул шляпу, как только мог, и зашагал по Энзел Стрит к моргу. У дверей он позвонил и стал ждать.

 Спустя пару минут открыл ему Твист.

 — Я констебль Гаррис из Скотланд Ярда. Прибыл на замену. Сожалею, но у меня для вас плохие новости.

 Твист стоял в широко открытых дверях. На лице его проступил испуг.

 — Вы живете на Тремлет Стрит 16, Кинг Кросс? Правильно?

 Твист кивнул.

 — Вашу жену поздно вечером сбил автомобиль, — стал объяснять Кэллаген. — Она не очень пострадала и её доставили домой. Там врач. Вам лучше сбегать к ней, а я побуду здесь, пока вы не вернетесь.

 Твист молча повернулся и быстро зашагал по коридору. Кэллаген следовал за ним.

 Большой удачей оказалось, что морге стоял полумрак. Бумажные шарики размокли в слюне и во рту горчило. Твист воевал с дождевиком, пытаясь его натянуть. При этом он ворчал и проклинал все на свете. Затем пробормотав, что вернется через час — отбыл.

 Едва закрылись двери, Кэллаген занялся делом. Он миновал контору морга, прошел по коридору и спустился по лестнице. Внизу дверь оказалась не заперта. Он сунул туда голову и включил свет. В холодном каменном подвале стояли двое или трое носилок. На столе что-то было накрыто простыней. Кэллаген отвернул край.

 Август Мероултон в лучшем виде.

 Пуля пробила лобную кость сверху и справа над переносицей. Вид не слишком приятный. Кэллаген сбросил простыню на пол и нащупал в кармане перчатки. Потом расстегнул на трупе пальто сверху до низу и с удовлетворением заметил часовую цепочку, уходящую в брючной карман. За цепочкой появились и часы.

 Мельком он посмотрел на циферблат: они ещё шли и показывали 1.40. Кэллаген с усмешкой подумал, что, заводя их в последний раз, покойный Мероултон не знал, что больше это делать не придется.

 Он вытащил складной нож, открыл его, вскрыл заднюю крышку часов. Так оказался странно сложенный листок золотистой бумаги. Кэллаген положил его в карман.

 Затем накрыл труп простыней, закрыл за собой дверь и поднялся по лестнице. Прежде чем выйти на улицу, он внимательно огляделся. Потом быстро дошел до Холборн и повернул к Ченсери Лейн, где задержался на углу на несколько мгновений, размышляя, и пересек дорогу, по кратчайшему расстоянию направившись к Стрей Инн Роуд.

 Кэллаген прошел до конца Клифорд Стрит, повернул налево на Хантер Стрит, остановился возле дома в конце улицы и постучал в дверь. Пришлось стучать не меньше пяти минут, пока в окне не появилась голова, изрыгавшая проклятия.

 — Заткнись, — буркнул Кэллаген. — Надень штаны и спускайся сюда. И не шуми ты так!

 Пару минут спустя дверь распахнулась. Стал виден грязный коридор, едва освещенный газовым рожком, и в его свете — громоздкий силуэт Дарки. Ядовито голубая с красным пижамная куртка составляла верхнюю половину его одеяния, внизу её дополняли полосатые брюки.

 Дарки был очень толст. Через ремень свешивалось огромное брюхо. Оно и круглое толстогубое лицо создавали ощущение, что перед вами — удивленная золотая рыбка.

 — Тысяча чертей! — ворчал он. — Слим! Пожар, что ли?

 Кэллаген закрыл за собой дверь, последовал за Дарки в гостиную, уселся на шаткий стул и протянул хозяину пачку «плейерс». Тот закурил. Придя в себя после первого шока, он уже воспринимал ночной визит как вполне естественный.

 Кэллаген глубоко затянулся и артистически выпустил дым через одну ноздрю.

 — Послушай, Дарки. Тебе что-нибудь удалось?

 — Дай нам время! — возмутился Дарки. — Ты же связался со мной около полуночи… Но кое-что все-таки есть. Что-то я видел в газетах по поводу твоих дрепаных Мероултонов четыре месяца назад. Кутеж в каком-то ночном клубе, или пьяная оргия, или что-то вроде. Вейн Стрит — постоянное место их рейдов. Беллами и Пол Мероултоны вечно толкутся здесь и часто продуваются до нитки.

 — Итак, после твоего звонка, я связался с Сайзером из клуба «Джей Берд», так вот он с ними очень даже знаком. Сайзер говорит, что у этих парней множество ты сам знаешь кого, причем самого высокого пошиба. Все первоклассное, но сами они хуже кучи бесноватых обезьян. Вино, женщины и прочая свистопляска, — говорит Сайзер, — вот их обычный стиль. Я предложил ему втереться в окружение интересующих нас лиц, чтобы разузнать побольше. Но понимаешь, я же не предполагал начинать это до утра. Кроме того, я выхожу на старину Фреда, Гарри, а также на чертенка Вильпинса, который только пять дней как вышел на волю. Парень просто сногсшибательно вскрывает подноготную любого человека. Имеет подход к слугам и служанкам, а это стоит дорого.

 Кэллаген кивнул, ощупал карманы и вытащил письмо, который отпечатал на машинке для Эффи Перкинс. Потом достал пачку банкнот, отцепил пару бумажек по двадцать фунтов и передал их Дарки.

 — Послушай, Дарки. Там, откуда эти, их гораздо больше. Так что работать будешь, как черт. Понял? Отлично. Теперь давай-ка собирайся. Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Виллесден и доставил это письмо Эффи Перкинс. Ты там уже бывал. Я опоздал на почту, но хочу, чтобы она наверняка получила его утром. Оденешься, наймешь такси и положи его прямо в почтовый ящик. Это очень важно, понял?

 — Усек, Слим, — бодро кивнул Дарки. — Дела идут на лад, да?

 Кэллаген усмехнулся, сверкнув крупными белыми зубами.

 — Да, — согласился он. — Дела идут отлично, — и надел шляпу.

 — Позвоню завтра, — он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

 Кэллаген вышел на Грей Инн Роуд, нанял такси и велел водителю ехать на Ченсери Лейн. Вернувшись к себе, он запер входную дверь и стал подниматься по лестнице, остановившись пару раз из-за одолевавшего кашля — последствий сотни сигарет в день.

 В кабинете он включил настольную лампу и плюхнулся на стул. Затем забросил шляпу в угол, снова закурил, открыл нижний ящик с бутылкой ржаного виски и выцедил последние капли.

 Откинувшись на стуле, он рассмеялся. Над кем — вопросов не было. Если он провалится, то станет объектом всеобщих насмешек. А пока предстояло заняться кое-какими мелочами, которые могли показаться пустой тратой времени.

 Но если все получиться, то светят деньги — и немалые. Кэллаген ни о чем другом пока не думал. Он считал, что полет мысли должен останавливаться в тот момент, когда непроизвольно возникал вопрос: что может случиться, если это не получится?

 В 2.20 он спустился и открыл дверь на улицу. Затем вернулся в кабинет, повернул лампу так, чтобы тень падала на стол, выбросил окурки и поправил галстук.

 Когда она вошла, он сидел, положив ноги на стол, и не трудился их убрать не меньше десяти секунд после того, как она остановилась перед ним.

 Затем Кэллаген встал.

 — Садитесь. Нам предстоит немного побеседовать.

 Она села. На ней был черный костюм, сверху — шуба персидского каракуля. И к нему — маленькая изысканная шляпка того же меха. Шею украшало что-то невесомое. Кэллаген надеялся разглядеть из-за стола, какого сорта у неё обувь, и был весьма доволен, увидев замшевые вечерние туфельки. Ему понравились аккуратненькие туфельки, ему понравилась форма и миниатюрность стопы. Кроме того, он обратил внимание на мокрые подошвы: она шла пешком.

 Достав новую пачку «плейерс», он подтолкнул её по столу и позволил ей самой закурить. Суетиться не стоило — сцена разыгрывалась точно по плану.

 Девушка нервничала, и он был этому откровенно рад. Сейчас она волновалась куда сильнее, чем разговаривая с ним по телефону.

 Но заговорила она по-прежнему холодным тоном.

 — Похоже, вам приходится работать чуть не до рассвета? В этом есть необходимость?

 Он перебил.

 — Наверно, будет лучше, если я стану говорить, а вы слушать. И позвольте кое-что вам сказать. Вы втянули меня в это дело. Заметьте: я не говорю, что не собираюсь больше в нем участвовать. Но вы должны понять: с этого момента вы будете делать то, что я скажу. Иначе нам обоим крышка. Понятно?

 Она заерзала.

 — Я не…

 — Вы не понимаете? — перебил Кэллаген. — Это вы хотели сказать? Отлично! Думаю, вы чертовски хорошо все понимаете, но если хотите поиграть — пожалуйста!

 Ее дыхание участилось, и он это заметил. Нет, хладнокровия ей все-таки недоставало.

 — Из вашего звонка я поняла только одно, — заговорила она. — Что-то случилось с моим отчимом. Но я не понимаю, почему я должна была тащиться сюда, почему не могла взять такси и чего ради выбираться из собственного дома, чтобы прислуга ничего не знала. Я не могу понять, к чему такая спешка — да ещё в половине третьего утра.

 Кэллаген потушил окурок и закурил снова.

 — Итак, вы не понимаете, да? — заговорил он, стараясь имитировать стиль её речи и изысканное произношение. — Женщины — смешные существа! Верно? Вы не понимаете, о чем я? Вам не понятно, почему я попросил приехать? И все-таки вы здесь. Так? И вы пришли пешком. Зачем, вы думаете, мне понадобилось приглашать вас сюда? Неужели вы решили, что я намерен совратить вас? Если да, могу уверить вас, что на работе я этим никогда не занимаюсь… Ну, точнее, стараюсь не заниматься. Или не слишком часто.

 Она вскочила. Видно было, что она могла двигаться очень быстро… Когда хотела.

 — Нахал и хам! Да как вы смеете? Вилли вас за это просто убьет!

 Кэллаген усмехнулся.

 — Ну, это мы ещё посмотрим. Почему бы вам не расслабиться и сесть? Вы не находите, что вся эта эмоциональная чепуха — пустая трата времени и нервов? Но я готов держать пари на что угодно, что вашему дорогому Вилли понадобится гораздо больше времени, чтобы обдумать, как он собирается избежать ареста по обвинению в прямом или косвенном соучастии в известном вам убийстве, чем беспокоиться о моих попытках якобы совратить вас.

 Немного помолчав, он задумчиво добавил:

 — Нет, этот разговор гораздо интереснее, чем болтовня о предстоящей женитьбе.

 Он встал со стула и занял свою излюбленную позу: спина к стене, руки в карманах, сигарета свисает из левого угла рта.

 Она поймала себя на том, что почему-то рассматривает его рот. Рот необычный: чувственный, манящий, слишком красивый для грубого невежи, занюханного частного детектива.

 Ей хотелось уйти, покинуть неопрятную контору под самой крышей. Но она осталась и села. А когда снова посмотрела на него, увидела, что он улыбается. Странно, но она чувствовала себя куда уютнее, когда он улыбался.

 — Вам многое предстоит понять, так что я постараюсь объяснить получше, — заявил он. — Я буду краток, потому что уверен — вы в курсе того, о чем пойдет речь. Я велел вам добираться пешком и не брать такси, потому что шофера — чертовски шустрый и полезный народ… для полиции. Вы когда-нибудь задумывались над тем, что приводит шоферов в дикую ярость? Это когда их выспрашивают умники из Скотланд Ярда, наподобие детектива-инспектора Грингола, которому поручено ваше дело. Уж не думаете ли вы, что нам пойдет на пользу, если некий таксист завтра сломя голову помчится в Скотланд Ярд и примется взахлеб рассказывать, как ночью вез вас сюда? Тоже самое с прислугой. Чем меньше люди знают, тем спокойнее. Это понятно?

 — Да, — протянула она. — Это — да.

 — Отлично. Теперь о самом главном. Сегодня ночью, где-то от 23.10 до 23.35 кто-то прострелил голову вашему отчиму. И сделал это на Линкольн Инн Филдс.

 Он снова прикурил от окурка и улыбнулся.

 — Есть кое-что ещё для полноты картины, причем немаловажное! Ваш приход сюда в 23. 45 с фантастическими росказнями про то, как ваш приятель Вилли за вас боится. Кстати, с первых же слов вы поставили меня в известность насчет общеизвестных выходок Мероултонов и их рискованных забав. Даю голову на отсечение, что пока вы мне морочили голову, все уже свершилось. Человек со стороны мог бы это счесть из ряда вон выходящим совпадением.

 Наблюдая за ней, он затянулся, выпустил дым через ноздри и тут же закашлялся.

 — Сигареты меня доконают, — буркнул он, ничего конкретного не имея в виду. И снова затянулся. Потом продолжил:

 — Возможно, все и обойдется. Я считаю, что никогда не следует трястись в ожидании неприятностей, пока они сами не свалятся на голову. Так что я собираюсь придерживаться этого принципа и выжидать до завтра, когда мы все узнаем.

 Она снова зашевелилась.

 — Все о чем?

 Дрожь в голосе выдавала её возбуждение.

 Кэллаген усмехнулся и спокойно пояснил:

 — Все про Эффи. Если Эффи будет держать язык на замке, все в порядке. Если нет, возникнет ситуация, в которой сам черт ногу сломит. Сейчас Эффи на меня здорово обижена. Я вчера её уволил, причем сразу по двум причинам: первая — она вообразила, что мне следует услышать молитвы девственницы, и вторая — она начала действовать мне на нервы. Вот… Пока мы с вами разговаривали, Эффи подслушивала у двери. Утром она прочтет газеты и захочет на нас отыграться. Тогда она наймет такси, помчится в Скотланд Ярд к драгоценному мистеру Гринголу и примется там распинаться до полной потери голоса. В этом случае мне предстоит действовать аккуратно и хорошенько обдумывать каждый шаг. Может быть, заманчивое предложение, направленное мной три четверти часа назад, её угомонит, но никогда не знаешь, что выкинет Эффи.

 Он сделал паузу и некоторое время разглядывал мисс Мероултон. На его чрезвычайно подвижных губах играла улыбка, которая удерживала её от возражений. Она уже знала, что он предвидит все, что она скажет. Понимала с безнадежностью, что все её аргументы тщетны. И молчала.

 — Отлично. — довольно подмигнул он. — Будем считать, что я уже выслушал все ваши возражения. Примиритесь с тем, что я вшивый сукин сын и полагаю, что это вы застрелили отчима. Смиритесь с тем, что я вас оскорблял, заставляя каждую клеточку вашего холеного породистого тела содрогаться от негодования. Все правильно. И если это позади, то можно идти дальше.

 Кэллаген неожиданно сел за стол. Движение было удивительно быстрым для человека, который обычно все делал медленно и с ленцой. Потом, все ещё улыбаясь, ткнул в её сторону длинным указательным пальцем.

 — Вы кое-что должны мне рассказать! Что вы делали между 23.00 и 23.30 вчера вечером? И подумайте, прежде чем отвечать. Выкладывайте все как на духу!

 Мисс Мероултон колебалась. Его улыбка вдруг стала задорной и лукавой. Быть может, он только играл?

 — Я так и думал. Хорошо. Я расскажу вам, что вы делали и где вы были. Три дня назад вы ушли из дому после жуткого скандала с отчимом. Потом решили, что это глупо. И вы назначили с ним встречу, по какому-то ведомому только вам поводу пригласив старого чудака на Линкольн Инн Филдс, где он и получил все, что причиталось. Держу пари, завтра в кустах за оградой сквера найдут револьвер, которым вы это сделали.

 — Несколько дней вы пытались внушить Вилли Мероултону, что один из пляшущих на острие ножа: Беллами, Пол, Персиваль или Джереми — прикончит старика и попытается свалить на вас. Сами вы наверняка сидите без гроша, и потому Вилли снабдил вас пятью сотнями фунтов, чтобы прийти сюда и нанять меня присматривать за родственничками. Но вы не потрудились это сделать, пока ваши ручки не натворили дел… прошлым вечером. Так?

 — По некоторым причинам, которые вам лучше знать, вам приспичило поскорее разделаться со старичком, и хватило духу это сделать. Я встречал таких женщин — рослых, крепких, красивых. Воспитание, порода и я не знаю что переполняют вас. У вас множество достоинств, но среди них — готовность убивать.

 — Я все могу понять и посочувствовать. Я сам зачастую готов кое-кого убить. Вы, должно быть, про меня слышали. И знаете, какая у меня репутация. Я честный грубый «hombre» [Здесь — мужик (исп.) — прим. пер.], а вам необходимо алиби.

 — Ну что же, вот и алиби. Я сижу на мели, отчаянно нуждаюсь в ваших пяти сотнях и вообще в любой сумме, которую можно заполучить с бедного простака Вилли. Так что если Эффи нам не нагадит, все пройдет совершенно замечательно.

 Он снова закурил.

 — Другими словами, малышка Цинтия, когда вы пришли в эту контору вечером поделиться подозрениями насчет кузенов и их проектах в отношении старичка, было 23.00; вы находились здесь до 23.55. Так что я думаю, что пять сотен фунтов — чертовски мало. Так, к слову…

 Воцарилась мертвая тишина, лишь тикали часы.

 Она взглянула на него. Кэллаген все ещё улыбался.

 Голова девушки бессильно поникла, она уронила её на руки и горько зарыдала.

 Кэллаген усмехнулся и достал очередную сигарету. 

3. НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ

 Кэллаген проснулся и уставился в потолок. Потом скинул одеяло, спустил ноги на пол и длинными пальцами взъерошил густые черные волосы. Немного покряхтел и начал одеваться.

 Справившись с этим, он подошел к столу, снял чехол с ветхой портативной машинки, вставил лист бумаги и напечатал записку хозяйке дома:

 "Дорогая миссис Лейк!

 Я ненадолго отбываю. Сохраните комнату за мной. Оставляю все как есть. Если кто-то поинтересуется, где я, скажите правду — что не знаете. Прилагаю двадцать фунтов — плату за две недели. Возможно, вернусь раньше.

 Искренне ваш — С. Кэллаген"

 Он прошел к окну, задумчиво прошелся пальцами по небритому подбородку, нащупал и вытащил из жилетного кармана тоненький листок золотистой фольги, который изъял из часов мертвеца. Аккуратно раскрыв его, стал читать равнодушные строки последней воли Августа Мероултона:

 "18 января 1938 г .

 Это последняя воля и завещание Августа Мероултона, составленное в Челси Найтбридж, Лондон.

 Находясь в здравом уме и твердой памяти я аннулирую все предыдущие завещания.

 Я оставляю все, чем я владею, в любой форме и содержании моей падчерице Цинтии Марион Тревиньон, которая сменила фамилию по требованию своей матери — моей последней жены — и моему на Мероултон. Свидетели по данному завещанию не требуются, так как о его существовании ( но не содержании) известно моему поверенному Герберту Артуру Фердинанду Гезелингу, 467 Линкольн Инн Плейс, и моим племянникам: Уильяму, Беллами, Полу и Джереми Мероултонам, которые были названы наследниками по моему предыдущему завещанию, ныне аннулированному."

 Подпись — «Август Мероултон» была нацарапана под текстом.

 Кэллаген прочитал документ дважды, положил бумагу обратно в карман и задумался, глядя в окно. Потом вернулся к столу, придвинул к себе телефон, набрал номер Дарки и услышал сонное:

 — Алло?

 — Дарки, ты доставил письмо Эффи Перкинс? Молодец. Теперь слушай, что я скажу: сделай все точно и без ошибок. Вели Фреду пойти в мою контору на Ченсери Лейн. Ключ под половиком. Пусть остается там и отвечает на звонки. Мистер Кэллаген отбыл в Эдинбург по делу и вернется в следующем месяце. Уловил?

 — Дальше. Собери всю информацию, какую только сможешь, обо всех Мероултонах. Пошевели мозгами и разузнай побольше. Я хочу знать, как эти типы живут. Похоже, все они остались без гроша. Нужно узнать, где они добывают деньги. Проверь их связи с женщинами. Кто их приятельницы, где они живут, что они из себя представляют, как у них с деньгами. Понял? Отлично. И ещё одно: замужем ли они.

 — Теперь о самом важном: возможно, один из этих типов: Беллами, Пол, Персиваль или Джереми — пользуется особо дурной репутацией. Так вот. Если один из них действительно подонок, о нем все нужно выяснить особо. Раскопай все интересное. Выясни, не было ли угроз или насилия. Желательно иметь информацию такого рода: может ли он совершить убийство под настроение. Понял? Когда что-нибудь раздобудешь, сообщи и встретимся в «Лайонс» на Шафтсбери Авеню. До встречи.

 Он повесил трубку, закурил и несколько минут ходил по комнате, затем снова схватился за телефон и позвонил Цинтии Мероултон.

 Трубку взяла служанка. Кэллаген представился. Служанка передала трубку, и на связь вышла Цинтия.

 — Как вы находите сегодняшнее утро? Прелестно видеть солнце в январе, верно? Теперь соблаговолите выслушать меня внимательно! И если хотите избежать неприятностей, выполняйте без возражений. Итак, уложите чемоданы, как если бы вы собрались в дорогу. Понятно? Скажите служанке, что собираетесь уехать на неделю — другую, прикажите ей взять такси и отвезти вещи в камеру хранения на вокзал, а вам доставить квитанцию. Вернувшись, она должна застать вас уже одетой для поездки. Все это займет около получаса, так что вы будете готовы выйти из дому в 10.30.

 — Вы выходите, идете по Виктория Стрит, пока не дойдете до «Таймс Фернишинг Компани». Там на улице вас будет ждать парень ростом пять футов пять дюймов, в котелке, с пенковой трубкой. Зовут его Генри Кельс. Отдайте ему багажную квитанцию, но ни о чем не спрашивайте.

 — Затем возьмете такси и поедете в Кенсингтон, к «Дельфин Корт Апартментс». Там снимете меблированную комнату на две недели. Понятно? Я присмотрю, чтобы ваш багаж доставили к полудню. Это все несложно, верно?

 — Как будто, — голос её звучал устало. — Но слишком смахивает на мелодраму. Это действительно необходимо?

 — Или вы делаете это, или я ставлю четыре к шести, что к вечеру вы будете в Брикстонской тюрьме, — любезно откликнулся Кэллаген.

 На миг повисла тишина. Потом последовал вопрос:

 — Вы говорили с Вилли Мероултоном? Он в курсе ваших планов? Он это одобряет?

 Кэллаген усмехнулся и без запинки соврал:

 — Безусловно. Мистер Мероултон сказал, что вы должны меня слушаться.

 — Очень хорошо. Я буду делать то, что вы хотите.

 Кэллаген чувствовал, что ей не слишком нравится, но находил эту мысль весьма забавной.

 — Отлично. Я буду в тех краях днем или вечером, и загляну к вам. На вашем месте я постарался бы не выходить. Просто сидите в комнатах и слушайте радио. У них есть трансляция. До скорого, мисс Мероултон.

 Он положил трубку, подождал и набрал другой номер, переговорил с Кельсом, дав указание встретить девушку, забрать багаж и доставить в «Дельфин Корт Апартментс».

 Затем нахлобучил шляпу, снова закурил, взял из пачки две банкноты по десять фунтов, вложил в конверт с запиской для хозяйки, надписал и пристроил его у часов на камине, чтобы та обязательно заметила, неспешно спустился вниз и вышел на улицу.

 По пути в Холборн он зашел в парикмахерскую. Там его побрили, сделали массаж и постригли. Пока все это делалось, он лежал, расслабившись, в кресле и напряженно размышлял.

 Постриженный и ухоженный, Кэллаген зашел в магазин готового платья и двадцать минут спустя появился в новом костюме, новом пальто, новых туфлях и вообще во всем новом. Теперь от него за версту веяло добропорядочностью. Новый наряд, казалось, подчеркнул и выявил невидимые раньше качества.

 Он купил экземпляр «Дейли Скетч», вошел в «Слейтерс», заказал чашку кофе и пачку «плейерс» и сел за столик. Кэллаген наспех пролистал газету, пока не наткнулся на сообщение об убийстве Мероултона:

 "УБИТ АВГУСТ МЕРОУЛТОН

 Прошлой ночью патрульный обнаружил труп Августа Мероултона, одного из первой десятки богатейших людей, эксцентрические выходки которого последние пять лет не раз попадали на первые страницы газет.

 Ему выстрелили в голову в упор, и несчастный скончался на месте. На нем не было ни пальто, ни шляпы. Утром детективы обнаружили «кольт» — автоматический пистолет 22 калибра, из которого был произведен единственный выстрел. Оружие нашли в кустах с южной стороны сквера.

 Детектив — инспектор Грингол — один из самых молодых и блестящих сотрудников Ярда, которому поручено расследование, настоятельно просит связаться с ним любого, кто был прошлой ночью в окрестностях морга на Энзел Стрит и видел человека со следующими приметами: рост — около пяти футов и восьми дюймов, телосложение — тонкое и сухое; круглое лицо, щеки отвислые, говорит невнятно; глубоко надвинутая мягкая шляпа и поношенный дождевик.

 Если вы уверены, что видели этого человека на Энзел стрит или в окрестностях телефонной будки на пересечении Энзел Стрит и Грин Пассаж, пожалуйста, позвоните по номеру 999. Этим вы поможете полиции."

 Кэллаген ухмыльнулся, подумав, что слишком мало шансов опознать его по описанию Твиста. Поднятый воротник уменьшал рост, два листа телефонной книги обеспечили отвислость щек. А вообще, Грингол пусть думает что хочет. Подозрение — это одно, а доказательство — другое.

 Он допил кофе, расплатился и вышел. На улице остановил такси и попросил отвезти к «Эстейт Мероултон и Траст Компани» на Лоуер Риджент Стрит. Десять минут спустя он сидел в кабинете Вилли Мероултона.

 Тот ему понравился. Широкоплечий, светловолосый, с широко расставленными глазами под высоким лбом, он был типичным представителем класса, к которому Кэллаген испытывал куда более глубокое чувство, чем завистливое восхищение.

 Когда он входил в кабинет, Вилли встретил его быстрым оценивающим взглядом. Кэллаген улыбнулся про себя, точно зная, что происходит в сознании противоположной стороны.

 Вилли указал на стул, Кэллаген сел. Взял сигарету из предложенной коробки, осмотрел, заметил, что она турецкая, и положил обратно. Потом достал пачку «плейерс» и закурил.

 Наконец Кэллаген заговорил. Говорил он негромко и уважительно, манерой и тоном голоса пытаясь изобразить некое подобострастие. Делал он это намеренно. Манера поведения с Вилли Мероултоном, человеком достаточно неглупым, требовалась особая.

 — Мистер Мероултон, я думаю, мы оба осознаем, что оказались в сложном положении. По крайней мере, вы — уж точно. А когда я вам все объясню, поймете, что и я в нелегком.

 Так вот, я собираюсь рассказать, что я думаю, и доложить, что я намерен делать. У меня очень мало времени, так как если я не слишком ошибаюсь, события развиваются очень быстро, а мне нравиться всегда их чуточку опережать.

 Вилли Мероултон кивнул, взгляд его не отрывался от лица Кэллагена ни на секунду, изучая и оценивая, заставляя того быть постоянно начеку.

 — Прошлой ночью ко мне пришла Цинтия Мероултон. Когда она вошла, я заметил, что туфли у неё промокли. Я сделал вывод, что она шла пешком, и удивился, почему. Она рассказала, что Фингейл рекомендовал вам меня, а вы меня — ей, так как она опасалась неприятностей со стороны кого-нибудь из ваших братьев.

 Время для визита казалось чертовски странным. Мне говорили, что вы звонили весь вечер, но я думал, что вы назначите встречу днем. Правильно?

 Вилли кивнул.

 — Все правильно.

 Кэллаген продолжал:

 — Позднее в ту же ночь я получил чрезвычайно срочное сообщение. Мне передали, что Августа Мероултона нашли мертвым на Линкольн Инн Филдс. Услышав это, я сразу вспомнил мокрые туфли мисс Цинтии.

 — О её туфлях нужно рассказать особо. Я заметил, что они были мокрыми, но не слишком, так что она шла пешком не очень долго, скажем, приехала на машине, оставила его где-нибудь и пришла пешком. Причем оставила неподалеку от моей конторы, скажем, на Линкольн Инн Филдс. И тут меня озарило: ведь это она могла стрелять в старого чудака, назначив ему встречу на Линкольн Инн Филдс. Я позвонил и заставил её прийти ко мне снова в 3.30. Сказал, что знаю — Августа застрелила она, и отрицать она не стала.

 — Ну вот, я полагал, что смогу её вытащить. Все, что мне следовало делать — изменить время, когда она была в моей конторе. Уверен, суд примет во внимание мое свидетельство, как всякого другого, — он нахально ухмыльнулся. — Видите, мистер Мероултон, я выложил все карты на стол.

 Вилли ничего не сказал, но в глазах его блеснула тревога.

 — Теперь я пытаюсь поставить себя на место Грингола. Это человек из Ярда, которому поручено расследование, — пояснил Кэллаген. — Грингол очень энергичен и знает, что под лежачий камень вода не течет. Так чтобы не тратить наше с вами время, ответьте мне на несколько вопросов, мистер Мероултон.

 Вилли уставился в окно.

 — Я расскажу все, что смогу, — печально протянул он. — Все, что поможет Цинтии.

 — Ладно, — спокойно и деловито приступил к делу Кэллаген. — Я вас понимаю. Первый раз мисс Мероултон высказала опасение, что ей угрожает опасность от ваших братьев, несколько дней назад. Я так понимаю, что тогда вы дали ей деньги, эти пять сотен фунтов. И в связи с этим навели справки обо мне у Фингейла. Тот заявил, что я подходящий человек для такой работы. Верно?

 Мероултон опять кивнул.

 — Все правильно. Но почему…

 Кэллаген ему улыбнулся.

 — Послушайте, мистер Мероултон! Вы по уши влюблены в Цинтию, и я этому не удивляюсь. Хорошо. Попытайтесь понять мое положение. Мне не хочется задавать ей множество вопросов. Я предпочитаю переговорить с вами. Итак, вы вообще не видели её прошлой ночью?

 — Нет. И я думаю, вы правы, не желая её слишком беспокоить. Она излишне темпераментна и не все помнит.

 Вчера утром я ей позвонил и предложил сходить в театр. Она согласилась. Но в семь вечера связалась со мной и сказала, что передумала. Мол, побаливает голова. После этого я её не видел. И нет никакого смысла заявлять. что видел, потому что я обедал в клубе и играл там в бильярд до часу ночи.

 Вот еще… Когда она обсуждала это дело со мной, вскоре после обеда, который давал дядя Август, Цинтия не говорила, что подвергается опасности именно она. По её словам, Август заявил ей, что опасается каких-то козней от одного или от всех четырех моих братьев, и что эти неприятности могут коснуться и её.

 Вилли встал и прошелся по кабинету. Кэллаген видел, как на его скулах играют желваки. Наконец он остановился.

 — Вы уверены, что она это сделала? Абсолютно уверены?

 Кэллаген понимающе усмехнулся.

 — Нет, сэр. Теперь не уверен. Как только вы мне сообщили, что Август Мероултон ожидал какой — то выходки от ваших братьев и опасался за нее.

 Вилли Мероултон сел за стол, лицо его оставалось мрачным.

 Кэллаген встал, шагнул к столу и остановился, положив руки на полированную крышку. Он владел ситуацией, и сознание этого доставляло ему удовольствие.

 — Моя версия состоит в следующем, — он смотрел на Мероултона с той же стеснительной улыбкой. — Ваш дядя знал об угрозе, исходящей от ваших братьев, то ли от каждого в отдельности, то ли от всех вместе. Знал, что по каким-то причинам его племянница Цинтия тоже подвергается опасности. Она пришла к вам и все рассказала. Вы навели справки обо мне и решили нанять меня на роль сторожевого пса. Для этого вы снабдили её пятью сотнями, чтобы покрыть мои расходы и усилия. По какой-то причине она ко мне не пошла. К счастью или к несчастью, она ничего не предпринимала до прошлого вечера, и лишь тогда, после звонка вам, все же решилась. К счастью для нее, я могу подтвердить, что она была у меня в то время, когда убили Августа Мероултона.

 Кэллаген на момент умолк. В его глазах все ещё играла улыбка, они не отрывались от лица Вилли.

 — Конечно, — продолжал он, — мы с вами знаем, что все было не совсем так. Мы знаем, что она пришла ко мне как раз после убийства. Знаем, что времени было вполне достаточно, чтобы пройти пешком от Линкольн Инн Филдс через Холборн, по Ченсери Лейн в мой офис. Но мы не обязаны кому-то это рассказывать, мистер Мероултон.

 Он снова закурил.

 — Я спрашивал её, что она делала начиная с 23.00, и она не смогла ответить, а начала кричать, чтобы я сам делал выводы. Пришлось ей разъяснить, что я буду придерживаться ложного алиби — её присутствия в моем кабинете в решающее время.

 Вилли поиграл ножом для разрезания бумаг.

 — Это чертовски здорово, Кэллаген, с вашей стороны, но не пройдет. Полиция вытянет из неё всю правду. Допрашивать они умеют, вы же знаете.

 — Умеют, черт возьми, — подтвердил Кэллаген. — Но некоторое время полиция не сможет её допросить. Я об этом позаботился. Они даже не знают, где её искать.

 Он присел на край стола.

 — Теперь вы кое-что мне разъясните, мистер Мероултон. Что за ребята ваши братья?

 Вилли нахмурился.

 — Изрядно разложившиеся порочные люди. Ни перед чем не остановятся ради денег. Беллами в самом отчаянном положении. Деньги нужны ему просто позарез. Чтобы добыть их, он пойдет на все.

 — О… — протянул Кэллаген. — А на что он тратит деньги?

 — На женщин, — хмыкнул Вилли.

 Кэллаген немного подумал.

 — На кого сейчас?

 Вилли ткнул ножом для бумаг в блокнот.

 — Чрезвычайно красивая и чрезвычайно мерзкая француженка — актриса по имени Голи. А что?

 Кэллаген не ответил, размышляя. Потом спросил:

 — Что вам известно о шляпах Августа Мероултона?

 У Вилли брови полезли на лоб.

 — Шляпы? При чем тут шляпы?

 — Вы расскажите мне, я объясню.

 Мероултон на какое-то время задумался.

 — Не думаю, что кто-нибудь когда-то видел его в другой шляпе, кроме экстравагантного головного убора, бывшего у нас предметом шуток. Как правило, дядя носил синевато-серый «хомбург» с лентой в тон. Приобретал он их у Гринов на Дувр Стрит — размера 7, 25, чуть великоватые. И вкладывал под кожаную ленточку внутри промокашку. Считал, что так удобнее.

 — Понял, — кивнул Кэллаген. — Продолжайте.

 — На прошлой неделе мы как раз подтрунивали над ним по поводу этой шляпы, — продолжал Мероултон. — И он заявил, что купил бы новую, но дешевле, чем продают Грины. Он полагал, что шляпы слишком дороги.

 — Прекрасно, — заметил Кэллаген. — Очень хорошо.

 Он затушил окурок, долго кашлял, потом спросил:

 — Предположим, убийство ещё не совершено и старый чудак ещё жив. Кто, по-вашему, больше всего хотел бы его убить?

 Вилли не колебался ни секунды.

 — Беллами. Я бы не поручился за Беллами. Он ненавидел старика, проклинал его… даже больше Цинтии!

 — Я это никому бы не рассказывал, — усмехнулся Кэллаген. — Но все же, почему Цинтия ненавидела старика?

 — Причин хватало. Август был ужасный тип: взбалмошный, циничный, иногда просто дьявол во плоти. Он устроил матери Цинтии сущий ад, погубил её жизнь, куражился над ней, как дьявол. Ни над кем он так не измывался. Беллами ненавидел его до безумия. Он первый, на кого бы я подумал. К несчастью, нет и тени сомнения, что он не виноват. Прошлым вечером около десяти все четверо явились в наш клуб и пытались получить от меня гарантию на заем под часть состояния дядюшки, которая должна будет отойти к ним по завещанию. Заявили, что могут раздобыть денег, если компания «Эстейт Мероултон», которой я руковожу, удостоверит завещание и застрахует заем под их будущее наследство. Нет надобности говорить, что я отказал. Пол, Персиваль и Джереми отбыли на очередную ночную охоту, а Беллами ( так мне дано было понять ) отправился к любовнице.

 — И где она живет? — осведомился Кэллаген.

 — Кажется, у неё маленькая квартирка на Гордон Сквер.

 Кэллаген кивнул.

 — Итак, у всех них — алиби. У всей чертовой шайки…

 Он снова закурил.

 Мероултон встал и выглянул в окно. Кэллаген подумал. что плечи у него обвисли, он выглядел измученным.

 — Да, круто, — подумал Кэллаген. — Довольно круто для верного влюбленного. Американцы бы назвали это смертельной западней. А Вилли воспринимал все довольно спокойно. Правда, такого сорта люди всегда и все воспринимают исключительно спокойно.

 Мероултон повернулся к нему.

 — Что вы собираетесь делать, мистер Кэллаген? Что намерены предпринять?

 Кэллаген отодвинулся от стола и сунул руки в карманы.

 — Вы должны понять, что моя работа очень дорого стоит, мистер Мероултон. Обходится в большие деньги. Конечно, вы проявили немалую щедрость, но операции такого типа стоят очень дорого.

 Ноздри Мероултона раздулись.

 — Сколько вы хотите еще?

 — Думаю, мне понадобится ещё по крайней мере три сотни. Тогда я почти со стопроцентной гарантией смогу выполнить свои обязательства.

 Кэллаген достал новую пачку «плейерс».

 Мероултон подошел к столу, открыл выдвижной ящик, вытащил пачку банкнот, отсчитал тридцать десятифунтовых купюр и подтолкнул их через стол.

 Кэллаген их забрал и уложил в карман. Потом сел.

 — Теперь послушайте, мистер Мероултон, — начал он очень мягко. — Давайте сделаем так, чтобы между мной и вами не осталось недомолвок. Я знаю ваши чувства к девушке, и я всецело на вашей стороне. Я сам влюблялся — тут он улыбнулся — и это чувство мне знакомо.

 — Сейчас очень многое зависит от шляпы, той синевато-серой шляпы, которую обычно носил Август, от той единственной, неподражаемой шляпы. Теперь, я полагаю, полицейские собираются найти эту шляпу у него дома. Прошлой ночью на нем её не было. И нам это только на руку, так как никто иной. как мистер Вилли Мероултон может подтвердить, что на прошлой неделе старик заявил о намерении купить себе новую шляпу и добавил, что не хочет покупать её у Гринов на Дувр Стрит — там слишком дорого. Отлично. Но если это так, он мог купить её где-нибудь в Лондоне — неизвестно где, просто в случайном магазинчике.

 — Этим преотличнейшим обстоятельством мы можем воспользоваться, — Кэллаген подобрал свою шляпу. — Ничего не предпринимайте, мистер Мероултон, и ни о чем не беспокойтесь. Я забегу на днях, смогу вам что-то доложить. Теперь будьте любезны сказать две вещи. Прежде всего, где живет Беллами?

 — У него квартира на Пойнтер Ньюс в Челси со стороны Эмбанкмент, номер 12.

 — Я думаю зайти перекинуться с ним парой слов сегодня днем, — заявил Кэллаген. — Что-то вроде дружеской беседы. Да, между прочим, этот разговор был между нами, его желательно забыть. И ещё одна вещь, которую мне хотелось бы знать: когда вы с мисс Цинтией намерены пожениться?

 Мероултон недовольно покосился на него.

 — Какое это имеет отношение к делу? Если хотите знать, мы храним наши планы по этому поводу в тайне и не оглашаем ни при каких обстоятельствах. Август Мероултон был категорически против самой мысли о замужестве Цинтии. Это стало источником всех неприятностей. Он требовал, чтобы она всегда была при нем, вела хозяйство — наподобие бесплатной экономки — и слушала весь день вздор, который он несет.

 Он встал.

 — Что касается моих чувств, я хотел бы жениться немедленно. Чтобы она была уверена, что у неё есть хоть один настоящий друг.

 Кэллаген всем видом изобразил печальное сочувствие.

 — Здесь вы правы, мистер Мероултон, но я не думаю, что сейчас свадьба целесообразна или даже вообще возможна. Давайте прежде всего закончим это дело, тогда вы сможете венчаться в церкви, с цветами и прочими побрякушками. Чертовски стыдно жениться на такой женщине, как Цинтия, и регистрировать брак в какой-то жалкой конторе. Это событие должно украсить все иллюстрированные журналы роскошными снимками. Нет, во время свадьбы она должна быть в ослепительно белом платье и вся в цветах. Я бы не торопился с этим.

 — Только одно, Кэллаген. Я человек не бедный и отдал бы все до последнего пени, чтобы помочь Цинтии. Но это дело обошлось мне в восемь сотен за последние двадцать четыре часа. И не хотелось бы думать, что те три сотни, которые я вам только что передал, — плата исключительно за молчание.

 Кэллаген казался шокированным.

 — Мистер Мероултон, — заявил он твердо. — «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не шантажирует своих клиентов.

 Он направился к двери. Потом вдруг повернулся, взглянул на Мероултона и осклабился.

 — Мне может понадобиться выйти на вас практически в любое время. Как это сделать?

 Мероултон дал ему адрес и телефон. Кэллаген повторил, запоминая, надел шляпу и взялся за ручку двери.

 — Есть ещё одно. Мне кажется, вам лучше не входили в контакт с мисс Мероултон. Если она будет вам звонить, не отвечайте. Пусть ей скажут, что вас нет в городе. На это есть серьезные причины. В самое ближайшее время, если не прямо сейчас, полиция начнет прослушивать каждый телефонный разговор, который только сможет перехватить. Я по той же причине покинул собственную контору. Грингол — очень настырный парень. До свидания, мистер Мероултон.

 И он мягко закрыл за собой дверь.

 В 15.00 Кэллаген вошел в «Лайонс» на Шафтсберри Авеню. Дарки сидел на втором этаже и пил чай. Вид у него был до невозможности отрешенный.

 Кэллаген прошелся по залу и сел за столик. Дарки порылся во внутреннем кармане обширного пальто, достал два или три листка бумаги и швырнул их через стол.

 — Есть с чего начать, Слим. Я работаю быстро. Может, ещё кое-какие сведения будут к вечеру.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Надеюсь быть в этих краях вечером и заберу их.

 Голосе его звучал не слишком жизнерадостно.

 Он заказал чашку кофе и сидел, уставившись в стол и напряженно размышляя.

 — Это чертовски забавно, Дарки. Ты решаешь кое-что выяснить и рассчитываешь обнаружить определенные факты, а на деле — ничего подобного. Натыкаешься на что-то другое, совсем не лезущее в твою версию.

 — Дарки, есть две вещи, которые ты должен сделать. И смотри не наделай ошибок. Сейчас я ухожу. Как только я уйду, ты позвонишь по телефону и попытаешься связаться с тем типом, которого мы привлекали по делу Гарсиа. Ты должен помнить плута Маркуса. Выясни, не хочет ли он немного заработать. Скажи, чтобы он поболтался где-нибудь, где его можно найти, и я с ним пообщаюсь. Его зовут Рибинхольт или Ривенхольт, или как-то там еще. Понял?

 Дарки кивнул

 — Второе дело: я собираюсь встретиться с одним субъектом в районе Челси в 16.00. Имя этого типа — Беллами Мероултон. Итак, в 16.15 ты должен позвонить туда — номер найдешь в телефонной книге. Когда он подойдет к телефону, постарайся задержать его, забивая баки чем угодно. Скажи, что ты из телефонной компании, проверяешь линию, или что ты санитарный инспектор и интересуешься состоянием водопровода. Говори все, что вздумается, но удержи его у телефона четыре или пять минут. Уловил?

 — Я понял, — кивнул Дарки и опустил глаза. — Слим, — начал он почти застенчиво. — Ты бы не встревал в игру, из которой не сможешь выйти! Знаю я тебя. Если в дело замешана женщина, ты ведешь себя как спятивший раненный зверь, и в тоже время, как застенчивый школьник.

 Кэллаген покосился на него.

 — Становишься сентиментальным? Еще немножко — и ты заставишь меня рыдать. Ну ладно, пока. Не забудь про Рибенхолла ( или как там его ) и не забудь позвонить точно в 16.15. Увидимся.

 Он выпил кофе, встал и вышел. По Шафтсбери Авеню дошел до Лонг Акр, там пересек улицу и попал на Стренд. На Стренде нашел шляпный магазин, примерил несколько шляп разных цветов. Так уж случилось, что купил он голубовато-серый «хомбург» с лентой в тон, размера 7.25.

 Теперь он зашагал в сторону Чаринг Кросс. По пути зашел в аптеку и купил лезвие безопасной бритвы и кусок лейкопластыря. На Чаринг Кросс Кэллаген засел в чайной, в глубокой задумчивости выпил две чашки чая. Выходя из чайной, он заглянул в мужской туалет. Там никого не было. Кэллаген вынул новую шляпу из коробки, бросил упаковку в мусорный ящик, а сам намочил руки и тер кожаный ободок, пока тот не залоснился. Теперь он развернул лезвие и чиркнул по левому указательному пальцу. Когда потекла кровь, он окропил ей передний край полей шляпы и посадил несколько пятен на кожаный ободок.

 Довольный сделанным, Кэллаген промыл порезанный палец, заклеил его пластырем и затолкнул шляпу во внутренний карман пальто.

 Остановив такси, он велел ехать в конец Эмбанкмент Стрит, поближе к Пойнтер Мьюс в Челси. Потом откинулся на сидении, расслабился и улыбнулся. Казалось, он очень доволен собой. 

4. ПОРТРЕТ ОТЪЯВЛЕННОГО ЛЖЕЦА

 Кэллаген стоял перед парадной дверью дома 12 на Пойнтер Мьюс ( роскошные отдельные квартиры для благородной публики ), упорно продолжая нажимать кнопку звонка; «хомбург» он незаметно придерживал локтем.

 Когда дверь распахнулась, в проеме появилась фигура слуги, встретившего посетителя с нескрываемой враждебностью:

 — Мистера Мероултона нет дома, — заявил он. — Во всяком случае, он никого не хочет видеть!

 Кэллаген улыбнулся, и в улыбке этой таился целый мир сомнения.

 — Ты сам этому не веришь! — спокойно возразил он. — И прекрати хамить. Иначе схлопочешь по своему тупому рылу. Теперь беги и поскорее доложи мистеру Беллами Мероултону, что Слим Кэллаген из «Сыскного агентства Кэллагена» желает несколько минут с ним переговорить; можешь добавить, что если он не захочет меня принять, идея похитить завещание — его, а не моя. Теперь пошел!

 Слуга поколебался, но все же удалился. Кэллаген, не дожидаясь приглашения, последовал за ним в прихожую.

 Вернувшись, слуга предложил последовать за ним.

 Кэллаген пересек холл и вошел в комнату. Перед камином, в густой тени, можно было различить фигуру, удобно устроившуюся в кресле. Человек внимательно рассматривал пришельца.

 Беллами выглядел старше своих лет — абсолютно лысый, с бегающими блекло-голубыми глазками. Нос отливал лиловым в синеву. Кэллаген это сразу же отметил. Итак, Беллами Мероултон — наркоман, и, разумеется, ему присущи и все прочие пороки, связанные и не связанные с наркоманией. Синеватый оттенок ноздрей указывал на привычку к кокаину.

 Когда Беллами заговорил, сразу бросилась в глаза манера его речи — грубой, отрывистой, циничной. Каждое слово взрывалось, словно пистолетный выстрел.

 — Что вам угодно? Кто такой Кэллаген, позвольте вас спросить, и почему я должен иметь дело с его агентством? И вообще, что это за контора?

 Он повернулся в кресле; полы шелкового переливчатого халата голубовато — перламутрового цвета отразили всполохи огня в камине.

 Кэллаген был невозмутим. Он бросил шляпу на подвернувшийся под руку столик, развалился в кресле напротив Беллами, вытащил пачку «плейерс» и неспешно закурил. Все это время он жестко и неотрывно смотрел на Беллами в упор.

 — Послушайте, мистер Беллами, я уверен, вы ничего не будете иметь против моего визита. Я просто собираюсь отделить вас от остального квартета. Не хочу всех смешивать…для вашего же блага…Это понятно?

 Кэллаген глубоко затянулся, отметив, что его визави часто и нервно задышал.

 — Фактическое существо вопроса в следующем, — продолжал Кэллаген, тонкой струей выпуская дым через ноздрю. — Я оказался в некотором затруднении. А всегда, когда я оказываюсь в такой ситуации, я пытаюсь действовать четко и делать правильные вещи, прямые и честные.

 Кэллаген сделал паузу. Когда он лгал, все его существо концентрировалось том, чтобы ложь, особо важная для данного момента, прошла без сучка и задоринки. Сцена и мировое кино в лице мистера Кэллагена потеряли великого актера.

 Беллами явно заинтересовался и изогнулся в кресле, подавшись вперед, с трудом преодолевая противодействие большого брюха.

 — Возможно, мой рассказ не слишком вас интересует, — продолжал Кэллаген, — А может быть наоборот. Но я собираюсь использовать свой шанс. Если вы полагаете, что я пришел сюда ради того, чтобы терпеть хамство от вас или кого-нибудь еще, то лучше вам как следует подумать.

 На лице Беллами вспыхнула улыбка, которой тот и сам не ожидал. Совершенно неожиданно для Кэллагена, без особых на то причин, в его сознании возник образ американской мокасиновой змеи — монстра с огромной пастью, укус которой вызывает медленную мучительную смерть.

 — Очень сожалею, мистер Кэллаген, если я вам показался грубым. Я угнетен и обеспокоен. Это вполне понятно.

 Хозяин встал, прошел к буфету и налил себе выпить, потом взглянул на Кэллагена и вопросительно кивнул на графин. Кэллаген отрицательно покачал головой.

 — Нет, благодарю вас. Для моей миссии нужна свежая голова. Понимаете, мистер Беллами, меня мучает мысль, что вы оказались в очень сложном положении и, может быть, в опасности. Весь день я размышлял, в чем состоит мой долг, и пришел к выводу, что самое правильное — явиться сюда и выложить карты на стол.

 Беллами вернулся в кресло, не сказав ни слова.

 Кэллаген продолжал:

 — Как вы знаете, прошлой ночью убили Августа Мероултона. Кто-то застрелил его на Линкольн Инн Филдс. Мне довелось узнать кое-что об этом деле, и я составил свое собственное мнение. Мое правило: что бы клиент мне ни рассказал — это секрет. «Сыскное агентство Кэллагена» ни при каких обстоятельствах не выдает своих клиентов. Но, в тоже время, я не такого сорта человек, чтобы стоять в стороне и наблюдать, как невинного человека считают замешанным в убийства, хотя он совершенно не при чем.

 Он затушил сигарету, хотя можно было сделать ещё дюжину затяжек, и хладнокровно приступил к извлечению из пачки следующей. Уголком глаза Кэллаген видел, как пухлый белый палец Беллами нервно стучит по подлокотнику.

 Кэллаген закурил, но продолжал молчать.

 Беллами улыбнулся. На этот раз улыбкой понимающей. Но теперь его пухлое толстое лицо показалось ещё более извращенным. Блекло-голубые глаза ещё больше выкатились.

 — Предполагаю, мистер Кэллаген, это как-то связано со мной?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Да ещё как! Чертовски связано!

 Беллами сложил руки на животе.

 — Меня это начинает интересовать. Продолжайте, пожалуйста.

 Кэллаген улыбнулся, поняв, что Беллами задет за живое, и продолжал вдохновенно врать.

 — Мистер Беллами, несколько дней назад меня втянули в это дело на условиях строгой конфиденциальности; правда, тогда это не имело ничего общего с убийством. Я добыл определенную информацию. На тот момент эти сведения не имели большого значения. Но после убийства Августа Мероултона они его приобрели. И поверите вы в это или нет, теперь это дьявольски касается вас!

 Для эффекта он выдержал паузу. И позволил себе восхититься: какая прекрасная ложь! И как легко сходит с языка! Затем продолжил:

 — Если вы читали газеты, а в этом я не сомневаюсь, то наверняка обратили внимание, что полиция пытается изловить человека, которого видели на Энзел Стрит прошлой ночью. Вы, вероятно, удивлялись, почему, а может быть и догадались. Этот человек — тот самый тип, который стащил вещь, по мнению полиции ставшей причиной убийства вашего дядюшки. Завещание, о котором он объявил всем вам около недели назад, то самое что он таскал в часах.

 — Итак, мистер Беллами, я здесь не для того, чтобы отвечать на какие-то вопросы; я намерен рассказать вам о некоторых обстоятельствах, и когда вы с ними ознакомитесь, спросить, не возникнет ли у вас желание нанять меня для оказания услуг в качестве…

 Задребезжал звонок, прервав сладкую музыку его голоса. Кэллаген не делал попыток продолжать.

 В дверях появился слуга.

 — Вас просят к телефону. Говорят — из клуба «Сильвер Пират». Просят вас лично.

 Кэллаген про себя усмехнулся. Дарки в фантазии не откажешь.

 Беллами встал и удалился. Когда его шаги затихли в холле, Кэллаген быстро оглядел всю комнату. В противоположном углу разместились старинные часы на деревянном пьедестале. Двигаясь быстро и тихо как кошка, он пересек комнату, выхватил серый «хомбург» из под пальто и засунул его в угол между часами и стеной, так далеко, как смог. Затем также быстро вернулся на место.

 Когда Мероултон вернулся, Кэллаген курил и задумчиво смотрел в потолок.

 Беллами направился к своему креслу и сел.

 — Вы говорили, мистер Кэллаген, что я, возможно, пожелаю воспользоваться вашими услугами. Зачем?

 Кэллаген пожал плечами.

 — Я уже заявил, что не намерен отвечать ни на какие вопросы. Так и будет. Но если у вас есть хоть немного здравого смысла, — а я думаю, вы способны быстро оценивать обстановку, — вы захотите, чтобы кто-то позаботился о ваших делах.

 Он подался вперед.

 — Послушайте, мистер Беллами! По версии полиции Август Мероултон был убит вовсе не на Линкольн Инн Филдс, его убили совсем в другом месте и тело швырнули туда просто чтобы навлечь на кого-то подозрение. На того, кто этого не делал, но кто уж очень сильно недолюбливал покойника.

 Он опять выдержал паузу для большего эффекта. А когда заговорил снова, речь его была медленной и неторопливой.

 — Кто бы это ни был, он проник в морг за завещанием, — Кэллаген погрозил пальцем. — Кто бы это ни был, он знал про убийство все. И забрал завещание, чтобы навлечь подозрения на человека, который потеряет больше всех, если завещание найдут и докажутего законность. Так кто это мог быть? Вряд ли я ошибусь, если скажу, что этим человеком окажется Беллами Мероултон. То есть вы!

 Беллами вцепился в ручки кресла. Лицо его побелело, как мел, лоб осыпали мелкие капли пота.

 — Если завещание найдется, ни вы, ни вся прочая четверка не получите ни гроша. Если оно исчезнет, такой поворот дела бросит подозрение на одного из вас. Да-да, из вас четверых. Для того его и похитили. Ну а теперь, мистер Беллами, вы все ещё не полагаете иметь меня под рукой для защиты ваших интересов?

 Кэллаген замолчал, благодушно улыбаясь в сторону камина. Кэллаген заметил, что переливчатый рукав шелкового халата задрался, и смог различить на предплечье следы, оставленные шприцем. Итак, Беллами пользует оба способа: кокаин через нос и морфий — уколом в руку. Милейший малый для компании.

 Беллами вновь откинулся на спинку кресла — глаза широко раскрыты, зрачки расширены. Он явно был сильно напуган.

 — Что вы хотите? — прорвалось пересохшим горлом. — Сколько бы вы хотели, если я надумаю предложить вам приглядеть за некоторыми вещами и вообще представлять мои интересы?

 — Я бы рассчитывал на пару сотен. Приглядывать за людьми и их благополучием — штука дорогая.

 Беллами поежился.

 — Куча денег… и у меня их нет. Но вот что я скажу. Я смогу достать вам сотню — вечером. И ещё сотню — через день-другой. Но я хочу все знать. Я хочу знать, кто меня хочет подставить. Я хочу знать…

 Кэллаген поднял руку, останавливая Беллами, дошедшего до грани истерики.

 — Вы все узнаете, мистер Беллами. Узнаете, когда заплатите первые сто фунтов, но не раньше. Возможно, кое-что я смогу сообщить вам уже сегодня вечером.

 Он встал, продолжая наблюдать за хозяином. Улыбка на его лице была приветливой и дружеской.

 Руки Беллами дрожали, глаза беспокойно бегали по комнате, избегая взгляда Кэллагена.

 — Если вы сможете встретиться со мной вечером, деньги у меня будут. Будет первая сотня. И я желаю знать всю подноготную. Знать все, что происходит. Я буду в коктейль-холле «Грин Сигнал» в 0.30 или 1.00. Это на Паллардс Плейс, недалеко от Лисл Стрит. Я предупрежу, и вас впустят. Вы придете?

 — Не беспокойтесь, мистер Беллами. Я буду там и встречусь с вами. Всего хорошего!

 Около двери он оглянулся и увидел, что Беллами вернулся в кресло и уставился в огонь.

 — Не надо нервничать, — усмехнулся Кэллаген. — «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не допускает, чтобы клиент попал в беду.

 Если в его словах и звучала насмешка, до Беллами она не дошла. Он взглянул на детектива, кивнул и попытался улыбнуться.

 Кэллаген вышел.

 Было 5.30. Он зашагал в сторону Челси и остановился возле чайной, одного из замечательных уютных заведений, принадлежавшим двум хозяйками — истинным леди — и их любимому коту. Войдя, он заказал чашку чая и пачку «плейерс».

 Пристроившись у камина с пылающим огнем, он с наслаждением вдыхал и медленно выпускал носом сигаретный дым.

 После нескольких минут подобных размышлений он вспомнил о пакете, лежавшем в кармане пальто, вытащил листки бумаги, которые передал Дарки, выложил их на стол, расправил и стал читать четкий аккуратный почерк. При этом важные детали он сразу запоминал.

 Дарки славно поработал. В глазах Кэллагена светился неподдельный интерес.

 "Отчет 11.01.38

 Дорогой Слим!

 Здесь изложено все то, что я успел узнать. Продолжаю работать. Использовать Келли я не смог, ведь он работал на тебя. Мейзин дежурил в твоем офисе и передал, что кто-то стал названивать с десяти утра. Но не хотел назвать ни имени, ни сути дела. Его интересовало только, когда ты появишься. Мейзин сообщил, что ты в Эдинбурге, но звонки продолжались. Не иначе он тебя считает отъявленным лжецом. (А он не прав?) Я привлек к работе Вильпинса. Он уже неплохо поработал с экономкой в доме Августа в Найтсбридже, где тот прожил последние дни. Та думает, что что-то может рассказать дворецкий, если захочет, разумеется. То ли она сама что-то знает, то ли пытается навести тень на плетень. Сам знаешь, как ведут себя женщины после убийства: они, мол, все предвидели, но, как сказал Наполеон, умны только задним умом.

 Главное — старина Август Мероултон держал офис в западной части Линкольн Инн Филдс, в доме 6968, на верхнем этаже, куда обычно приходил и иногда работал. Он хранил это место в секрете от племянников, кроме Вилли. Дворецкий рассказал, что случайно слышал, как Август рассказывал Вилли об этом офисе и заставил обещать, что тот ни слова ни скажет братьям. Не то, чтобы Вилли это понравилось, но он вынужден был согласиться ради их же пользы.

 Теперь о Вилли. Говорят, он неплохой парень. Все его любят. Он руководит «Эстейт Мероултон и Траст компани», ведет дела по управлению всей собственностью Августа Мероултона. Старик неплохо с его помощью зарабатывал, во-первых потому, что Вилли — единственный порядочный человек в семье, и во-вторых потому, что он отличный бизнесмен. Старина Август однажды сказал дворецкому, что Вилли практически удвоил состояние, оставшееся от отца, и что у него нюх в финансовых делах. Вилли живет в Кристал Корт, возле Парк Лейн. Счета оплачивает минута в минуту. Все о нем самого высокого мнения. О Вилли все.

 Беллами — его братец — совершенно несносный тип, тут никаких сомнений быть не может. Меня просто поражает, как ему удается до сих пор избегать тюрьмы. Он употребляет наркотики, проводит дни в безделье, а ночи в паре развеселых заведений: «Сильвер Пират» и «Грин Сигнал». Оба заведения принадлежат одному и тому же типу — Арни Белдо. У этого крутого мужика не меньше шести фальшивых фамилий, ему уже случалось четыре или пять раз наводить в округе шмон до самой Риджент Стрит, когда он надирался как черт и приставал ко всем и вся. Вилпинс говорит, что он торгует наркотиками то ли в одном, то ли в другом клубе, а скорее всего в обоих. Еще Вилпинс полагает, что он порой взвинчивает цену, наживаясь на Беллами, когда тому приспичит получить отраву.

 Беллами волочится за бабенкой по имени Олали Голи. Эта французская потаскушка любит рассказывать, что была звездой эстрады. Но в самом деле она просто большая лгунья. Вильпинс полагает, что эта Голи — сестра Белдо, и когда нужно помогает нажать на Беллами.

 Беллами ненавидит старика Августа до безумия. Надравшись до чертиков, он в ночных клубах не раз орал как безумный, что бы он сделал с Августом, будь у него хоть какой-то шанс. Не знаю, какие у тебя намерения, но если нужен первоклассный ложный след, то наш Беллами как подозреваемый подходит в лучшем виде. Никто не знает, где он добывает деньги, но живет весьма недурно и ни в чем себе не отказывает, хотя все знают, что он промотал наследство, заложил все, что имел, и наделал кучу долгов. Вскоре ему придется искать новый источник доходов.

 Пол — тоже подозрительная личность. Ему сорок четыре, и он работает в «Уолкер Флит компани» как комиссионер. Зарабатывает шесть фунтов в неделю, а тратит шестьдесят. В отличие от остальных племянников, не пьет, и основное время проводит в «Соммерсет Хаус» и «Трансфер регистр», вечно что-то выясняя и уточняя. Не знаю, что он там делает, но подозреваю, он полагает, что должен был получить от отца больше, чем ему досталось. Он, вероятно, думает, что Беллами сжульничал и получил больше, чем ему полагалось. Пол не женат и, кажется, возле него не крутится никаких женщин. Зато он слишком часто посещает некие ночные клубы, сам знаешь , какие — с клубничкой, разумеется.

 Персиваль — ещё один растленный тип. Тюрьма по нему плачет. Он никогда не просыхает. Если вдруг его увидят трезвым, то сочтут, что он заболел. Обычно он крутится возле Беллами, служит тому мальчиком на посылках, а тот платит за его выпивку или не платит — когда не в духе.

 Джереми — мерзавец несколько иного плана. У него вилла «Шоу Даун» на полпути между Хай Вайкомб и Оксфордом. Довольно интересное местечко. С Джереми живет некая девица по имени Майола Фериваль — американка испанского происхождения. Они с Джереми чуть не каждый день устраивают вечеринки: карты, выпивка, женское общество. Вильпинс говорит, что если выберешься оттуда без штанов, считай, тебе повезло. На них было много жалоб, но бестолку. Публика, которая там побывала и лишилась своих кошельков, предпочитает ртов не раскрывать. Джереми не переносит ни Пола, ни Персиваля, ни Беллами. Они его тоже терпеть не могут.

 Большая часть сведений получена от Сайзера из «Блю Джей». Не могу поручиться за все, но Сайзер никогда ещё нас не подводил. Он утверждает, что пару раз полиция готова была затеять дело против одного из них, но каждый раз истцов удавалось как-то обломать. Сайзер говорит, что просто удивительно, как им это удавалось. Он мог бы понять, будь у них куча денег, чтобы откупиться, но раз тех нет, они должны быть гипнотизерами или мистификаторами.

 Уже написав этот отчет, я ещё кое-что услышал от Вилпинса по телефону. Он сообщил, что француженка Беллами — Олали Голи — настоящая ведьма. Живет она на Кларендон Хаус, около Гордон Сквер, в Блумсбери ( Телефон Холборн 56345) Она следит за собой и живет довольно неплохо. Но Вилпинс не знает, откуда у неё деньги. Возможно, от Белдо. Но я не думаю: у самого Белдо дела не слишком хороши и с деньгами большие проблемы.

 Теперь ещё кое-что новенькое. В тот вечер, когда разделались со стариком Августом, все братцы встретились за ужином в «Блю Джей». Сайзер утверждает, что никогда ещё не видел такого сборища. Между прочим, они почти не пили, что удивило всех. Около 22.00 все разошлись, по словам официанта, собираясь зайти к Вилли Мероултону. Официант рассказал Сайзеру, что они обсуждали, как раздобыть у Вилли денег или хотя бы поручительство под залог.

 Сайзер сообщает, что Джереми вернулся в «Блю Джей» в 23.00, немного выпил, поговорил несколько раз по телефону и удалился. Пол с Персивалем вернулись в «Блю Джей» около половины второго, выпили, потом направились в «Силвер Пират». Беллами в «Блю» не возвращался. Сайзер считает, что он отправился к Олали.

 На сегодня все.

 До скорого, дружище. Будь осторожен. Дарки."

 Кэллаген медленно потягивал чай. Тот был отличный, да он и вообще любил чай. Сидя возле пылающего камина, он выглядел как любой другой мужчина в расцвете лет и в отличной кондиции. Новый костюм прекрасно сидел на отлично скроенной фигуре.

 Мисс Дапл, одна из владелиц чайной, покосилась на него, проходя мимо с подносом . Ей нравилось, как густые черные волосы Кэллагена волнами ниспадали на затылке.

 На кухне она заметила подруге:

 — Мне нравится тот посетитель у камина, Полли. Выглядит очень мило. Такому человеку можно доверять, я уверена.

 Кэллаген допил чай и вытащил маленький черный блокнот из тех, что стоят у Вулворта три пенса. Начав было делать пометки, он тут же встал, подошел к стойке и спросил, где можно позвонить. Мисс Дапл указала на кабинку в углу и одарила его при этом игривым взглядом.

 Кэллаген набрал номер — Холборн 56435. Услышав длинные гудки, достал из кармана носовой платок и положил его на микрофон. Потом раздельно и отчетливо произнес в трубку:

 — Мне нужно поговорить с мисс Голи.

 У собеседницы был сильный французский акцент.

 — Кто говорит?

 — Не имеет значения, моя сладкая. Позови мисс Голи к телефону и скажи, пусть поторопится.

 — Мадмуазель не подойдет, пока не узнает, кто говорит — прозвучало уже строже.

 — Она не подойдет, вы говорите? — жестко переспросил Кэллаген. — Отлично. Скажите ей, что говорит, быть может, друг Арни Белдо. Обратите внимание, я сказал: быть может. Объясните Олали, что если она понимает, что для неё хорошо, а что плохо, пусть поторопится.

 Он слышал, как положили трубку, а минуту спустя услышал другой голос: высокий, тягучий, непроизвольно вызывающий в памяти первый ряд кордебалета французского стриптиз-ревю.

 — Олали Голи у телефона. Кто говорит?

 — Прекрасно, — Кэллаген снял с телефона платок. — Теперь слушай внимательно. Вечерком я загляну с тобой поговорить. Так что будь дома. Будь дома, даже если Белдо скажет, что не знает, кто я такой. Причина в том, что тебе грозят большие неприятности из-за убийства Августа Мероултона. Не притворяйся, что ты об этом ничего не слышала. И не прикидывайся, что не горишь от нетерпения расспросить Беллами о деталях.

 Но, думаю, в будущем тебе не светит с ним часто видеться, если не станешь делать то, что я скажу. А может так случиться, что ему достанется куча денег. И тебе сразу захочется знать, какую вести игру, чтобы наверняка урвать свое. Я как раз тот, кто может тебе это подсказать.

 Не рассказывай никому об этом звонке. И на твоем месте я бы воздержался на некоторое время от встреч с Беллами. Поняла? Он может оказаться в сложном положении. И когда угодит под суд за убийство, будет говорить все, что угодно, чтобы спасти свою шкуру. Например, что был у тебя прошлым вечером между 23.00 и 1.00. Ладно, может был, может нет, но ты должна сказать, что его не было, иначе возникнет скандал и в результате вы с Белдо схлопочете высылку из Англии, как нежелательные иностранцы. Вы этого хотите?

 На время воцарилась пауза.

 — Когда вас ждать? — наконец спросила Олали.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Около одиннадцати. Зовут меня Кэллаген. Я частный детектив. На твоем месте я бы никуда не выходил до моего прихода. Скажись больной и никого не принимай.

 Он повесил трубку, вышел из кабинки, заплатил по счету и покинул чайную.

 Кэллаген шел в сторону Челси. Краешком глаза он заметил, как сзади из-за угла вынырнул черный автомобиль.

 Кэллаген закурил.

 Автомобиль быстро набрал скорость, резко пересек улицу и подкатил к бордюру возле Кэллагена.

 Тот остановился и повернулся лицом к машине. Шляпа сдвинута набекрень, сигарета беспечно свисала изо рта под каким-то лихим углом.

 — По манере вождения всегда можно узнать полицию, — приветливо обратился он к водителю. Сержант подразделения быстрого реагирования польщенно ухмыльнулся.

 — Я полагаю, мистер Слим Кэллаген? Детектив-инспектор просил передать, что будет весьма благодарен, если вы уделите ему несколько минут и проследуете с нами в Скотланд Ярд. Это по поводу убийства Августа Мероултона. Мистер Грингол сказал, что будет рад с вами увидеться, если только вас это не затруднит.

 Лицо Кэллагена осветилось солнечной улыбкой.

 — Для мистера Грингола я готов на все.

 Как только сержант открыл дверь, он плюхнулся на заднее сидение, со вздохом откинулся на спинку и с удовольствием вытащил сигарету.

 Автомобиль сорвался с места.

 — Убийство Мероултона? — вежливо осведомился он у патрульного на переднем сидении. — Удивительно, утром я как раз читал об этом! 

5. ВСТРЕЧА С МИСТЕРОМ ГРИНГОЛОМ

 Джордж Генри Грингол (известный под кличкой «Танцор» ) был самым молодым детективом-инспектором в Скотланд Ярде. В сорок один год он весил 76 кило и носил маленькие жесткие усики. У него были непринужденные манеры, и он был весьма неглуп.

 Если припомнить его карьеру, Грингол подвел под приговор Л. Джонса за двойное убийство, распутал дело Мириса, поймал Дромио Феранци, у которого была лучшая преступная организация в стране. И именно он вывел на чистую воду банду марсельцев, за что получил последний чин.

 Грингол считал, что по возможности следует действовать честно. При необходимости он умел быть тонким и изобретательным. Грингол никогда не жевал резинку, не курил трубки, имел собственный доход, не решал запутанные дела за шахматной доской, не обращался к криминальным репортерам за помощью и не заглядывал под ковер в поисках «ключевой ниточки». Никто никогда не слышал от Грингола рассуждений о «ниточке», и однажды он заявил, что если бы встретился с таким теоретиком, то наверняка ничего бы не понял из его рассуждений.

 Он был типичным полицейским, из тех, которые преуспели в сохранении репутации Англии как самой законопослушной и спокойной страны. Если он был склонен к рутине, то потому, что полицейская работа в такой стране и есть рутина.

 Итак, он не намерен был недооценивать мистера Кэллагена. На это был способен только глупец. А как уже сказано, «Танцор» дураком не был.

 Кэллаген тихонько мурлыкал, шагая по коридору в кабинет Грингола. Тот сидел за столом и рисовал на промокашке фрукты. Его помощник детектив — сержант Льюис («Люси») Филдс, в котором под обличием почти детской доверчивости скрывался острый ум, был занят тем, что тщательно чистил ногти.

 Грингол встал и изобразил счастливую улыбку.

 — Как мило с вашей стороны прийти так сразу, Слим! Я думал, вы можете быть заняты, и разъяснил своим ребятам, что если у вас срочные дела, то следует договориться на время поудобнее. Садитесь.

 Кэллаген сел, бросил шляпу на стол, вытащил пачку сигарет, предложил Гринголу, который взял, и Филдсу, который с усмешкой отказался.

 — Отличная работа, — начал Кэллаген. — Я спокойно прогуливался по Эмбанкмент, а за мной охотятся патрульные машины! Вы пользовались радио? Ради меня?

 Грингол дружески улыбнулся.

 — Ну хорошо, я хотел вас здесь видеть как можно скорее. Но сделать это так, чтобы ни в чем не ущемить вас. Так что мы передали ваше описание, и один патрульный вас заметил.

 — Отличная работа, — снова повторил Кэллаген. — Я полагаю — патрульный с Челси и Эмбанкмент?

 Грингол кивнул. Кэллаген — тоже. Он понял, что Грингол лжет, и не сомневался, что Грингол догадывается, что он это знает. И все это кое-что проясняло.

 Грингол выпустил кольцо дыма и следил, как оно плыло по кабинету.

 — Послушайте, Слим. У меня серьезные проблемы, и вы можете мне помочь. Я не прошу вас сделать заявление и даже не записываю ваших слов. Это останется между нами. Теперь мне следует кое-что сказать, прежде чем перейти к делу. Вы знаете не хуже меня, что здесь вас здорово не любят. Факсли, например. Ему вы здорово не по нутру. Он думает, что вы сорвали так прекрасно задуманный арест по делу в Моберли. И утверждает, что вы специально все свалили на него. Есть ещё Брантинг, тот тоже вас не любит. Но я не из таких. Я всегда полагал, что жизнь частных детективов в нашей стране — это череда взлетов и падений. Возможно, я мыслю шире, чем большинство здешних сотрудников, так чтобы вы знали без всяких подвохов: что касается наших отношений, то с моей стороны они абсолютно дружеские. Вы меня поняли?

 Похоже, Кэллагена это очень тронуло.

 — Вы заставите меня прослезиться, Грингол. Я думаю, что вы прекрасный парень; сама любезность… иногда… — Он выдохнул клуб дыма. — Что у вас на уме?

 Грингол снова принялся рисовать фрукты: изобразил банан, потом апельсин.

 — Речь о деле Мероултона, — протянул он. — Его передали мне, и оно мне не по душе. Знаете, как это бывает: полиция не имеет права на ошибку, а тут есть люди, полагающие, что я получил повышение слишком быстро. Вот почему я не хочу ошибиться.

 Он обезоруживающе улыбнулся.

 — Отлично. Итак, едва мы сегодня утром приступили к обычной рутинной работе, как позвонила некая девушка — Эффи Перкинс. И поведала совершенно бредовую историю, Слим. Но мы обязаны проверить все. Короче, девушка заявила, что прошлым вечером Цинтия Мероултон (падчерица убитого) была в вашем офисе. И утверждает, что вы пытаетесь создать ей фальшивое алиби.

 Он подтолкнул к Кэллагену шкатулку с сигаретами и улыбнулся.

 — Ладно, скажу вам прямо: я ей не поверил. Сказал — мол, вздор, во первых, с какой стати устраивать алиби мисс Мероултон, и во вторых — вы просто не можете так поступить. Правда, Филдс утверждает, что можете. И приходится с этим считаться. Хотя я с ним, конечно, не согласен. Я сказал — нет, Кэллаген не мог пуститься во все тяжкие. Пришлось напомнить Филдсу, что судья Фейервуд предупредил вас во время дела Мире (помните, вы были главным свидетелем ) насчет сфабрикованного алиби. Вот такое было слово — сфабрикованное. И ещё раз — с той девицей по делу Волната. Припоминаете? Брантинг никогда этого не забудет.

 Я сказал Филдсу: слушай, Кэллаген слишком умен, чтобы пытаться снова провернуть что-то подобное: если затея рухнет, ему конец.

 Кэллаген перебил.

 — С чего вдруг? Вы полагаете, мою клиентку мисс Мероултон подозревают в преступлении?

 Грингол закусил губу, потом рассмеялся.

 — Не заводитесь, Слим. Я просто говорил…сами знаете о чем.

 Кэллаген дружелюбно улыбнулся и снова закурил.

 — Послушайте, Грингол! Все ясно, как божий день. Мисс Мероултон — мой клиент. Она пришла в мой офис вчера поздно вечером обсудить наши дела. Оставалась она у меня до полуночи. Я запомнил время, потому что у меня у самого была назначена встреча, я не хотел опаздывать и пришлось быстренько закругляться.

 Грингол кивнул.

 — Я понял. Но Эффи Перкинс утверждает, что мисс Мероултон явилась к вам не раньше половины двенадцатого, или даже позднее. Она перепутала время?

 Кэлаген кивнул.

 — Возможно. Но скорее дело не в этом. Она сделала это намерено. Понимаете, — он пустил струи дыма из ноздрей, — я вчера её уволил, так что у неё есть повод не испытывать ко мне нежных чувств.

 Он улыбнулся Гринголу.

 Тот в ответ с симпатией улыбнулся Кэллагену.

 — Женщины — опасные создания, верно? Они готовы черт знает на что, лишь бы досадить мужчине.

 Он взял сигарету и на некоторое время задумался. Потом покосился на Филдса, который задумчиво похрустывал пальцами, дожидаясь, когда же «Танцор» перейдет к делу.

 — Филдс, нужно что-то предпринять с этой Эффи Перкинс. Ей следует преподать урок.

 Потом повернулся к Кэллагену.

 — Видите ли, Кэллаген, мисс Перкинс уверена в своих словах. И дьявольски решительно настроена. Мы просили её прийти поговорить, но она не хочет ограничиться разговором. Она сделала заявление и готова дать показания в суде.

 Он подтолкнул Кэллагену пепельницу и жестом предложил взять ещё сигарету. Кэллаген взял, закурил и начал медленно демонстрировать свои фокусы с дымом. Глаза его не отрывались от Грингола. Грингол отвечал ему тем же, думая при этом, что глаза Кэллагена напоминали взгляд орла: такие же твердые, непреклонные и очень яркие.

 Детектив-инспектор положил локти на стол, затем сдвинул их вместе и переплел пальцы. Кэллаген усмехнулся, подумав про себя: « — Ну, началось…»

 — Я собираюсь поступить так, как делаю нечасто, — снова заговорил Грингол. — Собираюсь сказать, что у меня на уме и почему я намерен не принимать всерьез вашу Эффи Перкинс. Дело в том, что я рассчитываю на вашу помощь. Я на неё надеюсь. Филдс подтвердит, что первые мои слова после её ухода были: « — Я не намерен пользоваться этой информацией лишь потому, что она направлена против Кэллагена». Вот что я сказал Филдсу. Многие тут с радостью уцепились бы за шанс использовать такие сведения, если бы смогли связать их с вами. Но я не дурак. Что мне это дает? Мне нужно найти и арестовать убийцу Августа Мероултона, а не терять время в попытках прижать некоего частного детектива, только потому, что он разок — другой слегка перемудрил.

 Я заявил Филдсу, что собираюсь прямо вам сказать: если заявление Перкинс — правда, то нам не составит труда найти виновного. Совершенно ясно, что если Кэллаген намеренно фабрикует ложное алиби для мисс Мероултон, то делает он это по исключительно важной причине, и ею может быть только одно: он знает, что она нуждается в алиби, так как она была с Августом Мероултоном на Линкольн Инн Филдс, когда того убили. Или — как альтернатива — она его убила.

 Лицо Грингола осветила добродушная улыбка.

 — Видите, Слим, я вам рассказываю, почему не верю мисс Перкинс. Прежде чем мы начнем, можете убедиться, что я на вашей стороне. Тогда давайте разберемся, чтобы преподать урок этой Эффи Перкинс; вдолбим ей, что Скотланд Ярд не должен попусту тратить время, когда ей хочется причинить кому-то неприятности.

 Кэллаген с кроткой и смиренной миной смотрел в потолок.

 — Не знаю, Грингол… Не стоит быть таким жестоким с Эффи. Она милая девочка. Правда. Просто переборщила — вот и все. — В его голосе проступила еле заметная нотка сарказма. — Вы хотите сохранить свое время и энергию? Тогда зачем их тратить, чтобы убеждать женщину вроде Эффи, что она валяет дурака?

 Пальцы Грингола забарабанили по крышке стола. Голос его слегка напрягся.

 — Послушайте, Кэллаген! Я просил вас прийти сюда и играть с нами в одной команде. Можно сказать, протянул вам руку. Но похоже, вы не собираетесь даже и пальцем шевельнуть, чтоб действовать заодно. Полагаете, это разумно?

 Кэллаген ласково ему улыбнулся.

 — Понятно… Предполагалось, я о чем-то расскажу? А я этого не сделал. Ладно, но о чем?

 Грингол встал, подошел к окну и выглянул наружу.

 — У Эффи Перкинс основательные показания. Их вполне достаточно, чтобы выдвинуть против вас обвинения. Перкинс твердо держится своего, раз предпочла явиться сюда и сделать официальное заявление, чем принять ваши предложения…

 — Секундочку, — прервал Кэллаген. — Что за предложения?

 — Вы послали ей письмо, позаботившись, чтобы его доставили как можно раньше. Хотели, чтобы она получила его прежде, чем прочитает газеты и обнаружит репортажи про убийство Мероултона.

 Кэллаген выглядел сначала недоумевающим, затем удивленным, и лишь затем понимающая улыбка расползлась по его лицу.

 — Я понял, вы имеете ввиду записку, в которой я ей сообщил, что она может снова приступить к работе. Навалилась уйма дел, и я даже прибавил ей жалование. По-моему, самый обычный ход работодателя. Как полагаете? Я увольняю девушку, которая работала со мной пять лет, и обнаруживаю вдруг, что предстоит огромная работа и мне опять понадобятся её услуги.

 Он выдержал паузу, чтобы придать больший эффект своим словам.

 — И это вы считаете предложением? Да? Очень мило! Вы приказываете сотрудникам схватить меня и доставить сюда… Мистер Кэллаген, не будете ли вы добры, не возражаете ли вы…Тьфу! Короче, обрушиваете на меня целый поток недвусмысленных предложений, замаскированных изысканными фразами.

 Он затушил в пепельнице сигарету, и резкость жеста выдавала его возмущение.

 — Не успел я пробыть в вашем дрепаном офисе и десяти минут, как мне было заявлено, что я фабрикую ложное алиби и становлюсь соучастником преступления, которое некто может быть когда-то совершит. Затем мне вежливо внушают, что мои действия бросают подозрения на клиента, который — так уж получилось — оказался в моем кабинете в тот момент, когда я уволил чертову дуру — машинистку. Так, между делом, объясняют, что детектив-инспектор Факсли сильно мне не симпатизирует, как будто мне не наплевать — любит он меня или нет. Еще мне сообщают, что детектив-инспектор Брантинг тоже меня не обожает, что я воспринимаю как комплимент, так как у вашего толстого дурака не хватило мозгов посадить жулика, который уже звякал кандалами и почти хрипел в петле!

 Мне напомнили, что судья Фейервуд подозревал, что в деле Мире я сфабриковал алиби. Но вы прекрасно знаете, что это дьявольская ложь. Если бы Фейервуд был уверен и мог это доказать, он должен был арестовать меня за дачу ложных показаний. Он этого не сделал. И почему? Да потому, что думать он может что угодно, но как судья не вправе не считаться с действительными фактами и уликами.

 Он сделал паузу и достал новую сигарету.

 — Не пытайтесь заморочить мне голову вашими заумными штуками, Грингол. Это переливание из пустого в порожнее. Обратите внимание, я чертовски огорчен вашими методами. Будь мы в Америке, вы могли бы спустить меня с лестницы и обработать куском резинового шланга или чем-то подобным. А там уж мне решать: заговорить или терпеть. Но в нашей стране допросов третьей степени не практикуют. А так как вас интересуют мои сведения, вы пытаетесь выглядеть жутким умником.

 Кэллаген чиркнул спичкой по крышке стола и поднес её к сигарете. Филдс оценивающе посмотрел на него.

 Грингол задышал чаще, уши его покраснели — верный признак раздражения. Он вернулся к столу и сел.

 — Очень хорошо, мистер Кэллаген. Ладно, если не получается по-хорошему, попробуем иначе. Я спрашиваю вас: не желаете ли вы сделать заявление по делу Мероултона. Если не хотите, так и скажите, и я начну рассматривать события под другим углом…

 Он запнулся — Кэллаген стукнул кулаком по столу.

 — Хватит! Опять вы угрожаете!

 Голос его стал низким и хриплым, тон — холодным и язвительным. Спокойствие, с которым он говорил, только усиливало эффект.

 — Довольно, Грингол! С меня хватит ваших гнусных угроз, приберегите их для других. Возможно, я для вас просто второсортный частный детектив, но клянусь преисподней, я знаю законы, и предупреждаю, что если услышу хотя бы ещё одну угрозу, открытую или замаскированную, то сразу иду к моему адвокату, дам письменные показания о том, какого рода штуки вы тут применяете, и вышлю копию в комиссариат полиции.

 Он замолчал и выпустил дым через ноздри.

 — Теперь послушайте меня, Грингол. Позвольте дать вам совет, совершенно бескорыстно. Вы хотите задать мне некие вопросы. Отлично, спрашивайте, я на них отвечу. Но отвечу так, как меня устраивает. Возможно, это будет правда, но может быть и нет. Вы ничего не сможете поделать, — ведь я не под присягой, и если захочу, то завтра расскажу другую версию. Я оставляю это право за собой. Поскольку я замешан в деле, прошу не забывать, что я — свободный британский гражданин, и за моей спиной — вся мощь закона для защиты от попыток меня шантажировать. Это понятно?

 Грингол фыркнул. Он был повержен и сознавал это. Пришлось изменить курс.

 — Готов снять шляпу, Слим, вас не проведешь. Вы не простак, теперь я убедился в бесполезности попыток действовать вопреки вашим интересам. Но мне хотелось бы выяснить ваше мнение по некоторым аспектам известного вам дела, и я попрошу Филдса покинуть кабинет…

 — Не стоит суетиться, — прервал его Кэллаген. — Держу пари, у вас потайной микрофон и он станет слушать меня в соседней комнате.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Послушайте, Грингол, а ведь чрезвычайно забавно, если микрофон действительно есть и кто-то слушал все, что я наговорил!

 Он рассмеялся, и Грингол тоже. Через мгновение Филдс присоединился к ним. Но в их смехе Кэллаген улавливал некую натужность. Так что микрофон был и работал!

 Кэллаген торопливо размышлял, оценивая обстановку. Он был в затруднительном положении, и знал это. Потягивая сигарету, он осознавал, что оказался в критической точке в своей карьеры. Далеко не безоблачной.

 Неожиданно без всяких на то причин в его сознании всплыл образ Цинтии Мероултон, сидящей перед его столом в кабинете на Ченсери Лейн — чистые линии лица, огонь в глазах, едва заметный аромат духов, оставшийся, когда она ушла.

 — Вот женщина моей мечты, — подумал Кэллаген. — Стопроцентная женщина. Даже если она совершила убийство, в ней было то, о чем другие женщины могли только мечтать. Ладно… Вперед во все тяжкие! — заключил он.

 Грингол продолжал изображать на промокашке фрукты.

 Филдс изучал ногти.

 Кэллаген сменил выражение лица, изобразив прозрение, и увидел, как вспыхнули глаза Грингола.

 — Послушайте, Грингол, что пользы от споров? Ни вам, ни мне это ничего не дает. Я сделаю все, что смогу, чтобы вам помочь. Если я верно понимаю, лучше всего начать с рассказа о том, что вас волнует. Если вы подозреваете Цинтию Мероултон в убийстве, так и скажите. Хоть я человек и сообразительный, но должен позаботиться о себе и не подставиться, изображая щит убийцы.

 Грингол кивнул.

 — Я вовсе не желаю кого-то обвинять, Слим. Поверьте, не желаю. От этого мне никакого проку. Все, что мне нужно — это факты и улики. Вы это знаете не хуже меня.

 Он наклонился над столом. Филдс, наблюдая со стороны, подумал:

 — Ловкая подобралась парочка. Друг друга стоят. И затрудняюсь определить, кто лучше. Я на стороне «Танцора» и хочу, чтобы он победил, но только потому, что он на стороне полиции. А Кэллаген умен, как черт.

 — Не мне вам говорить, — продолжал Грингол, — что в случае убийства первейшая задача — найти мотив преступления. Ладно, давайте прекратим суету вокруг мисс Мероултон , выясняя, где она была и почему там появилась. Позволим себе обратиться к вопросу о мотиве.

 Вот моя версия: Гезелинг, поверенный Августа Мероултона, заявляет, что несколько дней назад старикан составил новое завещание. Он самостоятельно отпечатал его на листке золотистой бумаги, которую раздобыл у Гезелинга, и поведал тому, что носит документ с собой в корпусе часов. Гезелинг не знает содержания нового завещания, но догадывается, что вряд ли там есть что-то хорошее для любого из Мероултонов, возможно, исключая Цинтию и Вилли.

 Я догадываюсь, что кто-то убил старика, чтобы изъять завещание, что убийство было совершено под воздействием внезапного порыва. Затем убийца испугался и убежал, не забрав завещания, — то ли кто-то помешал, то ли не хватило духа возиться с трупом. И если это была женщина, её можно понять.

 Но завещание все же забрали. Вчера поздно вечером или рано утром. Некий пострел вошел в телефонную будку в конце Энзел Стрит и якобы от меня отозвал сотрудника, дежурившего в морге. Затем он же заявился в морг, подняв воротник и натянув шляпу до ушей, забил баки тамошнему служащему и сообщил ему, что его жену якобы сбила машина. Так он избавился и от Твиста. Затем прошел в мертвецкую и вскрыл корпус часов Августа перочинным ножом. Об этом говорят оставшиеся царапины. При этом наш пострел, конечно, был в перчатках — они смели все отпечатки, которые были на часах — даже отпечатки Августа Мероултона.

 Этот тип мог быть убийцей, или его послал тот, кто совершил убийство, но не довел дело до конца. Сумей я разыскать его, половина расследования была бы завершена.

 Кэллаген кивнул.

 — Я читал ваше обращение в газете.

 Он улыбнулся Гринголу.

 — Вы знаете, смешно конечно, но за исключением пары дюймов роста и раздутых щек, описание может подойти даже ко мне.

 Грингол попытался казаться удивленным.

 — Не скажите, — возразил он. — Подняв воротник пальто, он стал казаться ниже. А что касается щек — я обнаружил две странички, вырванные из телефонного справочника той самой кабинки. Этот тип скатал их и сунул в рот под щеки, чтобы изменить форму лица. Как я полагаю, он их выплюнул на пол мертвецкой после ухода Твиста. Чертовский умный сукин сын.

 Инспектор закурил и на секунду задумался. Затем взглянул на Кэллагена с обычной приветливой улыбкой.

 — Я нуждаюсь в вашей помощи, Слим. В любых идеях по этому делу. Я знаю, вы как-то связаны с семей Мероултонов , и просто не могу поверить, что мисс Цинтия Мероултон явилась в ваш офис только для того, чтобы осведомиться который час. Но я не жду, что вы станете мне помогать просто так.

 Послушайте, Слим. Вы могли слышать разговоры о грядущей регистрации частных детективных агентств. Вводится что-то похожее на американскую систему: лицензии и прочие штуки. Когда это начнется, здесь обязательно найдется парочка людей, которые попробуют ни в коем случае не допустить вашей регистрации. Но если вы мне поможете, я прослежу насчет лицензии, когда до этого дойдет. Я выложил все напрямую, верно?

 Кэллаген кивнул. Его лицо приобрело выражение абсолютной искренности (прием, который он использовал, когда приходилось откровенно лгать ).

 — Очень спортивно с вашей стороны, Грингол. Вы мне симпатичны, и я готов вести с вами диалог. Я не собираюсь обсуждать вопросы насчет мисс Мероултон. Просто не могу. Она — мой клиент, и её дело не имеет ничего общего с убийством. Это весьма деликатное дело связано с репутацией другой женщины. Я даже не собираюсь упоминать её имя.

 Но скажу вам прямо, я заинтересован в расследовании этого убийства, и, похоже, могу подсказать вам мотив. Убежден, я смогу вывести на парня, который провернул дело в морге.

 Видимо, вы пошли по ложному пути, посчитав, что Августа Мероултона убили на Линкольн Инн Филдс, прямо у ограды сквера. А я вот в этом не уверен. На нем не было шляпы. Правда? Отлично. Итак, вы обратили на это внимание и установили, что единственная шляпа, которую он носит, преспокойно лежит у него дома. И потому пришли к заключению, что он поехал на Линкольн Инн Филдс в такси, вылез и пошел вдоль ограды сквера на встречу с кем-то. И тогда его убили.

 Но я так не считаю. Я полагаю, что его убили совсем не там, привезли тело на автомобиле и положили у ограды.

 И я скажу, почему так думаю. На прошлой неделе Август Мероултон сказал своему племяннику Вилли, что собирается купить новую шляпу. Причем заявил, что не намерен покупать её в прежнем магазине, так как там они слишком дороги. Полагаю, человек, убивший Августа Мероултона, знал, что тот купил новую шляпу, и утащил её. Убийца — тип сообразительный. Он просчитал, что вы найдете старую шляпу у Мероултона и придете к выводу, что Август вышел из дома без шляпы, намереваясь взять такси до Линкольн Инн Филдс, чтобы с кем-то встретиться.

 Кэллаген взглянул на Грингола, затем на Филдса: хотел увидеть, какое впечатление произвело сказанное. Но лица их оставались непроницаемыми.

 — Послушайте Грингол, — продолжал Кэллаген, — вы рассказали мне, что кто-то проник в морг, чтобы стащить новое завещание, и что Гезелинг полагает — новое завещание не отличается от старого в части Цинтии и Вилли Мероултонов. Кто же тогда пострадает больше всего?

 Для большего эффекта он сделал паузу.

 — Больше всего пострадает тот, кто растратил все, что у него было — до последнего пени, кто по уши в долгах и кому отчаянно нужны деньги. Деньги на наркотики.

 Когда человек их принимает, это само по себе скверно. Хотя сама привычка к ним ещё не делает человека убийцей. Но когда такой дьявольский любитель кокаина должен прибегать к морфию, чтобы продлить кокаиновый кайф, он ступает на очень скользкий путь. Такой тип ни перед чем не остановится. Когда рассудок и нервы в таком состоянии, даже убийство ничего не значит.

 Зато у такого сорта убийцы совершенное преступление немедленно вызывает нервную и психическую реакцию, и он не в состоянии прикоснуться к телу. Найдите такого типа — и у вас будет человек, которого вы ищете.

 Грингол поднял глаза от блокнота, в глазах его сверкнули огоньки. Кэллаген усмехнулся про себя. Кажется, Грингол клюнул!

 — Я понял, — прервал молчание Грингол. — Я понял.

 Он улыбнулся.

 — Скажите, Слим, что вы делали у Беллами Мероултона? Работаете и на него тоже?

 — Нет. Я зашел к Беллами задать несколько вопросов по делу Цинтии Мероултон: семейные проблемы. Я говорил…

 Он помолчал, по тонкому лицу скользнула хитрая ухмылка.

 — Отметьте, Грингол, я не собираюсь отрицать, что, оказавшись там, я быстренько все оглядел. Полюбопытствовал, как всякий на моем месте, пока Беллами углубился в свой талмуд, назначая время новой встречи на час ночи. Но Беллами не дурак. Я ничего не заметил.

 — Вы разыскивали новую шляпу Августа Мероултона? И одновременно добились, что его не будет дома сегодня вечером после полуночи?

 — Правильно, — подтвердил Кэллаген и встал. — Мне пора.

 Грингол встал, обошел стол и остановился перед Кэллагеном.

 — Слим, вы мне очень помогли. Полагаю, помогли бы ещё больше, сообщив, где найти Цинтию Мероултон. Как понимаете, я хочу переговорить со всеми Мероултонами.

 — Сожалею, — Кэллаген развел руками. — Не могу. Не знаю…До свидания, Грингол, — он направился к выходу.

 — Найдите шляпу — и убийца ваш! 

6. НЕКОТОРЫЕ ОГОВОРКИ НАСЧЕТ КЭЛЛАГЕНА

 Кэллаген покинул Скотланд Ярд в 18.40. У памятника Неизвестному Солдату взял такси и попросил отвезти на Пикадилли Сиркус. Там спустился в метро и позвонил Дарки.

 — Слушай, Дарки! Сразу после нашего разговора я отправляюсь на почту и отсылаю тебе сто фунтов. Понял? Отлично. Ты связался с тем парнем — Рибенхольтом, или как там его?

 — Да, шеф. Его зовут Ривенхольт. Он сейчас прохлаждается дома и ждет указаний. Если желаешь с ним поговорить — Мейфер 53463.

 — Отлично, — Кэллаген записал номер на полях телефонной книги. — Ладно, позвоню. Хочу поручить ему кое-что разузнать. Нужно раздобыть сведения о Поле Мероултоне, который работает в «Уолкер Флит Компани». Тот тип, который зарабатывает 6 фунтов в неделю, а тратит 60. Эту работу я поручаю Ривенхольту, а мне ты нужен для другого. Когда с ним встретишься, дай двадцатку. И скажи, что остальные 80 он получит, когда соберет нужную мне информацию. Покажи деньги, чтобы он знал, что сможет заработать. Понял?

 — Уловил. Как продвигаются дела, Слим?

 — Неплохо, — туманно ответил Кэллаген. — До скорого, Дарки. Увидимся.

 Он повесил трубку, немного подождал и набрал номер Ривенхольта.

 Родерик Юстас Манинвей Ривенхольт соскользнул с кушетки, на которой перед этим возлежала его изящная фигура, и склонился над телефоном. Возраст — 31 год. Рост — пять футов одиннадцать дюймов. Великолепная фигура. Волнистые каштановые волосы. Большие привлекательные голубые глаза. И ни гроша за душой. Несмотря на то, что у него не было денег, его всегда можно было встретить в дорогих ресторанах. Одевался он в лучшие вещи, пошитые с хорошим вкусом. У него был обширный круг знакомств среди дам в основном много старше его. Когда дела шли хорошо, он не работал. Когда нет — снисходил до разнюхивания информации для частных детективных агентств. И те ему платили.

 Он не был аморален. У него вообще не было никаких моральных принципов, и этот факт не особенно его тяготил. Рамки морали никогда его не ограничивали.

 Сейчас он был в тяжелейшем финансовом кризисе, и рад был заработать честным путем хотя бы пенни. Но был бы рад заработать тот же пени и нечестным путем, если понадобится.

 Он затушил сигарету в пепельнице венецианского стекла и взял трубку.

 Голос Кэллагена был холоден и спокоен.

 — Алло, Ривенхольт! Дарки связывался с тобой, верно? Хорошо. Завтра утром он навестит тебя и передаст 20 фунтов . Когда выполнишь работу — получишь ещё 80. Теперь слушай.

 Меня очень интересует некий тип по имени Пол Мероултон. Холостяк сорока четырех лет, работает на "Уолкер Флит Компани "за комиссионные. Зарабатывает шесть или семь фунтов в неделю, а тратит много больше. Кажется, проводит много времени в «Сомерсет Хаус». Мне нужно знать, почему. Это вопервых. Во — вторых, я хочу, чтобы ты поразузнал о четырех Мероултонах — Беллами, Поле, Персивале и Джереми. Пятый — Вилли — меня не интересует.

 Я хочу, чтобы ты выяснил, что все или кто-то из них имеют интересы в любого вида зарегистрированных компаниях — публичных или частных, каких-либо фондах и так далее. Если так и есть, я хочу получитьперечень, из которого было бы ясно: что это за компании, что за интересы и размер их вкладов, Понял? Отлично. Теперь повтори.

 Кэллаген выслушал, затем сказал:

 — Отлично, Ривенхольт. Я с тобой увижусь. Теперь берись за дело, и поскорее.

 Он повесил трубку и зашагал через Сиркус в сторону почты на Шафтсбери Авеню, там разменял деньги и отослал их Дарки.

 Кэллаген чувствовал, что здорово устал. Это его раздражало. Не то, чтобы он беспокоился по поводу физической состояния, но ему предстояло многое обдумать и проанализировать. И причем очень быстро.

 Он закурил и поспешил обратно через Сиркус к магазину готового платья на Риджент Стрит, где купил пальто, туфли, смокинг и прочие аксессуары, и переоделся в новое.

 Следующим мероприятием стала парикмахерская. Его побрили, сделали массаж и вымыли голову. Он откинулся в кресле и расслабился, пока вокруг священнодействовал парикмахер. Кэллаген размышлял, и уже начал проглядывать первый лучик, но только лучик, а не свет. Как долго его не покинет удача?

 Пока делали маникюр, он заказал чашку черного кофе и выкурил пару сигарет. Затем снова поднялся по лестнице и купил ещё костюм, велел уложить в новый чемодан свою одежду и другие покупки, оплатил счет и приказал доставить чемодан в «Оксфорд Прайт Отель» на Орган Стрит к моменту своего прибытия туда вечером. Когда он вышел на Риджент Стрит, его было не узнать: худое аскетичное лицо под мягкой черной шляпой и над белым шелковым шарфом выглядело отдохнувшим и энергичным.

 Остановив такси, Кэллаген направился в «Делфин Корт Апартментс».

 Цинтия открыла, едва он позвонил. Некоторое время она его рассматривала, и он понял, что понадобилось несколько секунд, чтобы его узнать. Ему это польстило. Цинтия отступила и придержала дверь, пропуская его. Кэллаген вошел и закрыл за собой дверь. Девушка уже шла впереди, направляясь в гостиную.

 Уютную комнату украшал превосходный угольный камин. В топке пылал огонь. Из первоклассного приемника лилась мягкая мелодия фокстрота.

 Как она хороша! Кэллаген даже затаил дыхание. Глаза его сверкнули голодным блеском.

 На ней был черный бархатный костюм, золотистые чулки, маленькие шелковые туфельки с крошечными брильянтовыми пряжками подчеркивали красоту изящных стройных ножек. Шейку украшало кружевное жабо. Это женщина знала, как выбирать наряды и как их носить.

 Когда она повернулась к нему, он заметил усталость в её глазах, и сквозь усталость проступала определенная враждебность. Он понял, что должен быть предельно внимателен и осторожен. Любой неверный шаг — и она может потерять самообладание. И тогда погубит все дело… И его тоже.

 — Может быть, сядете? — предложила она. — «Плейерс» в той шкатулке на столе.

 Цинтия устроилась в большом кресле около камина, наблюдая за ним, ожидая, когда он заговорит.

 Кэллаген взял сигарету, предложил ей, и когда она отрицательно покачала головой, прикурил свою от новой зажигалки и неторопливо заговорил:

 — Я вам очень не нравлюсь. Не так ли, мисс Мероултон? Ладно, я не слишком удивлен. Я многим не по душе. Но даже прежде чем мы встретились, я уже был вам неприятен — в принципе. Это я тоже могу понять. Когда клиенты приходят к подобным мне людям, обычно это происходит потому, что они попали в весьма затруднительное положение. В большинстве случаев это неприятные и грязные истории. Возясь с их дрязгами, как правило, я по ассоциации начинаю вызывать у них же неприязнь. Я объясняю это для того, чтобы вы поняли меня, когда я испытываю к ним (по тем же самым причинам ) чувство неприязни. В тоже время я готов верить самым худшим из них. Вам понятно, что я имею в виду?

 Мисс Мероултон колебалась какое-то время, затем сказала:

 — Думаю, понятно. Но необязательно быть частным детективом, не правда ли? Для мужчины есть множество других занятий. Дела не обязательно такие… — она сделала паузу, подыскивая нужные слова.

 — Грязные и мерзкие? Вы ищете именно эти слова, верно? Так вот, мисс Мероултон, кто-то должен быть частным детективом. Мы — неизбежное зло. И некоторые из нас иногда приносят некоторую пользу.

 Он глубоко вздохнул.

 — Вот что я вам пытаюсь втолковать: когда вы пришли ко мне прошлой ночью, мне представлялось, что вся связка событий указывает на определенные вещи. И я сделал некоторые поспешные заключения. Я привык заставлять себя очень быстро размышлять и делать выводы, и зачастую оказываюсь прав. Но ясно осознаю, что могу и ошибаться. Так прошлой ночью я ошибся. Крупно ошибся.

 Она скривила губы.

 — Вы подразумеваете, что изменили свое мнение насчет некоторых вещей?

 — Я заподозрил, что вы убили Августа Мероултона. Теперь я знаю, что был на абсолютно на ложном пути. Но я утверждаю, что у меня были все основания прийти к такому выводу по имевшимся на тот момент фактам. Как вы догадываетесь, не в первый раз кто-то является в «Сыскное агентство Кэллагена», чтобы обеспечить себе первоклассное фиктивное алиби.

 — Ну, это очень мило с вашей стороны — быть столь откровенным, мистер Кэллаген, — холодно бросила она, — и исключительно обязана за допущение, что я убийца!

 Он усмехнулся. Несмотря на гнев, она ничего не могла поделать с мыслью о том, что он похож на озорного школьника.

 — Все абсолютно нормально, — заявил он . — Я думаю, что если нам немного повезет, у нас с вами все образуется и будет замечательно.

 Затушив сигарету, он закурил следующую.

 — Я полагаю, вы связались с Вилли Мероултоном, после того как я звонил сегодня утром, и выложили все, что обо мне думаете. Как я догадываюсь, вы заявили, что никогда бы больше не хотели меня видеть.

 Она твердо взглянула на него, обеспокоенная мыслью, что этот странный человек обладает более чем неординарным интеллектом. И поймала себя на ощущении, что в нем есть что-то интригующее, туманное и неуловимое.

 — Я собиралась поступить именно так. Но не смогла связаться с ним ни в офисе, ни где-нибудь еще. И это показалось мне довольно странным. Полагаю, вы должны об этом что-то знать.

 В её глазах светилось недоверие. И он решил говорить правду.

 — Да, тут я руку приложил. Это дело ведет детектив-инспектор Грингол. Я с большим уважением отношусь к его способностям. Грингол не дурак, но у него на руках весьма дохлое дело. Как вы знаете, в этой стране убийство нужно доказать. Обвиняемый может просто держать рот на замке и ничего не говорить. Даже если он откажется от показаний на процессе, обвинению придется доказывать все до последней запятой. И если оно строится на косвенных уликах, эти улики должны быть чертовски основательными.

 Я знаю, Грингол будет рыскать вокруг всего, за что можно зацепиться. Понимаете, что я имею ввиду? Я уверен — первое что он сделает, это организует прослушивание всех телефонов, принадлежащих Мероултонам, посадив на каждую точку своих ребят.

 Уверен, больше всего он хочет знать, где вы находитесь, поэтому прослушивает линию, ожидая, что вы позвоните Вилли. Поэтому я устроил так, чтобы Вилли просто не было на месте. И продолжаю думать, что был прав.

 — Понятно… — она протянула руки к огню. — Но все же не вижу, как это поможет. Детектив-инспектор Грингол может разыскать Вилли, так? Может задать ему вопросы обо мне…

 Кэллаген покачал головой и улыбнулся.

 — Нет, он не станет этого делать. Гринголу предстоит слишком большая работа, чтобы суетиться и расспрашивать Вилли о вас.

 Его улыбка стала ещё шире.

 — Вы знаете, мисс Мероултон, до того, как мы окончательно не разберемся с этим делом, вам следует все таки поблагодарить меня за предотвращения усиленного ковыряния газетчиков в грязном белье Мероултонов, даже несмотря на то, что я подозревал вас в убийстве, и хотя я вам безусловно неприятен.

 — Это не правда, — возразила она. — Я не испытываю к вам особой неприязни. По крайней мере, не сейчас. Но может быть вы мне расскажете, почему мистер Грингол будет так занят, что не сможет переговорить с Вилли обо мне? Он что, нашел убийцу?

 Кэллаген скромно потупился.

 — Я нашел его и приподнес Гринголу на блюдечке. Вы догадываетесь, кого?

 Он подался вперед и взглянул ей в глаза.

 — Этому человеку вы даже сочувствуете. Но я думаю, что жалость тут неуместна. Этого субъекта ожидают немалые неприятности, если в ближайшем будущем он не сумеет откупиться. У Беллами отличные мозги!

 Она вздрогнула.

 — Беллами! Так это он!?

 Кэллаген мрачно кивнул.

 — Мисс Мероултон, я хочу уберечь вас от множества неприятностей, от множества дотошных допросов в Скотланд Ярде и прочих радостей. Думаю, я с этим справлюсь. Если я смогу дать Гринголу все ниточки, в которых он нуждается, наведу его на них, позволю проверить их ему самому, и он убедится, что все верно, то станет вести со мной честную игру. Я догадываюсь, что одно из ваших желаний — чтобы дело прошло без излишнего шума. Полагаю, мы сможем это сделать, не нанося никому особого ущерба и не препятствуя закону.

 По поводу последнего заявления Кэллаген в душе ухмыльнулся и немного помолчал, позволяя последней мысли глубоко внедриться в её сознание.

 — Я хочу, чтобы вы мне подробно рассказали все, что произошло вчера. Подробно и точно, что вы делали, скажем, с 15.00 до того момента когда пришли ко мне. Или вы все ещё мне не доверяете?

 — Какое это теперь имеет значение? Если вы сказали правду, я не вижу причин продолжать прятаться здесь и чувствую, что вообще было глупостью послушаться вас, заботясь о такой чрезвычайной секретности. Не так ли?

 Прежде чем ответить, Кэллаген долго смотрел на огонь в камине.

 — Вы совершенно правы — причин нет, — наконец отозвался он. — Если только пренебречь одним обстоятельством. И это обстоятельство — я!

 Он снова взглянул на неё с той же озорной улыбкой. Непроизвольно она тоже улыбнулась. Было почти невозможно не улыбнуться этому странному человеку с аскетическим лицом, который может быть таким невыносимым и в то же время таким интересным, который с уважением относится к убийцам и считает фальшивое алиби само собой разумеющимся.

 — Понимаете, — стал пояснять Кэллаген, — я не слишком популярен в Ярде. Это нетрудно понять. Разок — другой мне доводилось таскать каштаны из огня прямо у них под носом. И там есть парочка людей, которые меня вообще не переносят. Итак, я заставил вас прибыть сюда ещё до того, как у Грингола появились соображения по поводу участия Беллами в убийстве Августа. Он уверен, что вы были в моем офисе с 23.00 до полуночи, обсуждая некое предполагаемое дело.

 К несчастью, моя секретарша — Эффи Перкинс — подслушала наш первый разговор, а наутро прочла газеты. Она поняла, что я намереваюсь создать вам алиби, и попыталась отомстить кое за что, сообщив Гринголу точное время вашего прихода и ухода.

 Итак, если бы вы не скрылись, Грингол немедленно достал бы вас, просто ради ясности. А я бы не осмелился просить вас говорить не правду.

 Он остановился и принялся за следующую сигарету.

 — Думаю, Грингол весьма успешно и беспощадно использовал бы это против меня, — добавил он. — Меня могли упрятать за решетку.

 Внимательно взглянув на девушку, Кэллаген заметил, как смягчился её взгляд, и с облегчением вздохнул: все получилось отлично.

 — Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Полагаю, все, что вы говорите или делаете — ради моего благополучия, и я не вижу, почему вы должны из-за этого пострадать. Даже если вашим поступкам совершенно нет оправданий.

 Теперь она стояла у огня. Он видел, что она на что-то решилась.

 — Я собираюсь рассказать вам, что случилось вчера. Мне нужно с кем-то поделиться. Все это так ужасно… Если это что-то даст, я не возражаю задержаться здесь на пару дней, пока у вас не наладятся дела с Ярдом; и если вы решите рассказать об этом мистеру Гринголу, то лучше это сделать. Я, разумеется, все подтвержу. Не дадите сигарету?

 Кэллаген передал ей шкатулку и щелкнул зажигалкой. Она вернулась в кресло.

 — Мы с Вилли планировали прошлым вечером пойти в театр. Но к вечеру у меня заболела голова. Я позвонила и через секретаршу передала ему, что скорее всего не пойду.

 Двадцать минут спустя позвонил отчим — Август Мероултон. Я была поражена, как изменился его голос, обычно бесцеремонный, почти грубый. Но в тот раз это был голос настоящей старой развалины. Казалось, в нем звучали ярость и одновременно мольба.

 Он заявил, что должен обязательно повидаться со мной. Что это чрезвычайно важно, и что бы ни случилось, я должна с ним встретиться. Потребовал ничего никому не говорить и прийти в его офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

 Я спросила, может ли Вилли меня подвезти. Он сказал — нет. Заявил, что уже связывался с Вилли, и что тот будет занят весь день до поздней ночи. И ещё раз потребовал ни единой душе не проронить ни слова. Даже по телефону.

 Все это меня ужасно беспокоило, я ломала голову, что же случилось. Вскоре позвонил Вилли, поинтересовался моим самочувствием и планами насчет театра. Я отказалась и намекнула, что, как он знает, у меня на 23.00 назначена встреча.

 Вилли заверил меня, что понимает. Затем спросил, видела ли я вас. Говорил очень взволнованно и дал мне нагоняй, что я к вам не пошла. Вы помните, ведь он хотел, чтобы я это сделала несколько дней назад, после разговора с мистером Фингейлом.

 Она швырнула сигарету в камин.

 — Естественно, я стала волноваться и взвинтила себе нервы. В четверть одиннадцатого я позвонила в гараж, чтобы приготовили автомобиль, и поехала на Линкольн Инн. Я не была уверена, где именно находится офис Августа, да прежде никогда и не слышала, что у него он есть. Видимо, это хранилось в большом секрете. Машину я оставила на середине сквера и пошла пешком, разыскивая нужный дом.

 Ночь выдалась отвратительная — холодная и дождливая. Взглянув вдоль сквера, я страшно удивилась. В конце сквера есть маленький переулочек, ведущий, как я полагаю, на Холборн. Там на углу под фонарем расхаживал взад — вперед Беллами с поднятым воротником. Меня он не заметил. Пока я соображала и собиралась его окликнуть, он повернулся и пропал в переулке.

 Я нашла нужный дом. В подъезде было очень темно. Я взбиралась по лестнице, светя зажигалкой. В конце концов после бесконечного подъема я добралась до площадки четвертого этажа и обнаружила дубовую дверь с табличкой — «Август Мероултон». Я постучала, но ответа не последовало. Сквозь щели пробивался свет. Поколебавшись, я толкнула дверь, и она открылась.

 Офис оказался просторной комнатой со встроенными полками и выдвижными ящиками. На огромном письменном столе в беспорядке валялись документы. На полу между дверью и столом валялось перевернутое кресло.

 Не знаю почему, но я ужасно испугалась. Мне захотелось убежать, но я заставила себя остаться. Я убеждала себя, что Августа куда-то вызвали и он скоро вернется. Я прождала до 23.20, потом решила все-таки уйти.

 Я спустилась по лестнице, заперла за собой дверь на улицу, прошла к машине… И тут я вспомнила про встречу с вами. Теперь она казалась очень важной. Происходило, что-то непонятное, и я вспомнила слова Вилли, что мне грозит опасность.

 Проехав по Карт Стрит, я остановилась у телефонной будки, позвонила в Челси и спросила дворецкого, не знает ли он, где Август. Тот заявил, что даже не знал, что Август куда-то ушел, так как его единственная шляпа висит на месте в холле.

 Затем мне пришло в голову, что Август мог отложить встречу из-за дождя и холода, хотя обычно он не обращал внимания на погоду. Пообещав позвонить позже, я оставила машину и пешком направилась к вам. Что было дальше — сами знаете. После встречи я вернулась домой, сразу позвонила Вилли и рассказала, что и как. Он сказал, что всему может быть объяснение, но казалось, сам ужасно встревожен.

 Он позвонил Беллами, там не отвечали. Пытался переговорить с Джереми и Полом, но их тоже не было. Пришлось оставить все хлопоты до утра. Утром он первым делом предполагал выяснить, где Август и что случилось.

 Следующим был ваш телефонный звонок и сообщение, что произошло убийство и мне нужно прийти к вам. Я снова позвонила к Вилли. Он просто ужаснулся. Сказал, что тут же свяжется с Беллами, если сможет того найти, и постарается выяснить, что к чему. Все остальное вам известно.

 Кэллаген кивнул и ничего не сказал.

 Она встала.

 — Беллами арестуют?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Его арестуют не за убийство. Но держу пари, арестуют, чтобы иметь в своем распоряжении. Грингол своего шанса не упустит.

 Он встал и очень серьезно обратился к ней.

 — Мисс Мероултон, не сделаете вы кое-что для меня? Боюсь, что прошу в основном ради собственной пользы.

 Она бросила на него взгляд, и ему показалось, что в глазах у неё уже не было такой жесткости и, видимо, она не чувствовала к нему прежней острой неприязни.

 — В чем дело?

 — Побудьте здесь ещё три дня. Это самый крайний срок. Скорее всего, я вас увижу или позвоню завтра. Или позвонит Вилли. Но сначала я хочу уладить отношения с Гринголом. Иначе мне не поздоровится.

 Голос его звучал совсем просительно.

 Она улыбнулась, и Кэллагену показалось, что это солнышко проглянуло через тучи.

 — Отлично. Я так и сделаю. Но помните, у вас всего три дня. И я должна иметь возможность общаться с Вилли.

 Кэллагена принял угрюмый и удрученный вид.

 — Боюсь, вам это не удастся, — соврал он. — Он в Эдинбурге. Какие-то дела по собственности Мероултонов, видимо, в связи со смертью Августа. Его не будет до субботы. Правда, он собирался связаться со мной завтра вечером. Я возьму у него адрес и номер телефона и сообщу вам.

 Судя по лицу, она была разочарована.

 Кэллаген пошел к выходу и уже взял шляпу, когда она заговорила снова.

 — Все это удивительно и странно. Или вы снова взялись за свои штучки? — Она постаралась смягчила свои слова улыбкой. — И препятствуете моим контактам с Вилли, потому что я все ещё под подозрением?

 Кэллаген хмыкнул.

 — Нет, в мои планы это не входит.

 Он открыл дверь и снова обернулся.

 — Я кое-что скажу, мисс Мероултон, — слова стремительно срывались с языка. — Поверьте, я на все готов, чтобы вы не пострадали, — он снова улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой. — Даже будь вы убийцей…

 И с этими словами Кэллаген удалился, оставив её в дверях. 

7. РАССТРОЕННАЯ ПИРУШКА

 В 22.00 Кэллаген сидел в «Лайонс Корнер Хаус» на Шафтсберри Авеню, глядел в окно и наблюдал, как люди встречаются, заходят в «Монико», беседуют, смеются.

 В Лондоне народ делится в основном на две части: очень тонкий верхний слой и могучий — нижний. Верхний — с внешней оболочкой респектабельности, изысканности, чистоплотности и благопристойности, что и демонстрировалось миру. Нижний (абсолютное большинство) — сплошь низость, дешевое жульничество, всеобщая вшивость, которая царила в джунглях душной громады сердца Метрополии, и границы этого вертепа известны были известны каждому смышленому полицейскому.

 Кэллаген улыбнулся про себя, когда подумал, как мало горожан знали что-то о Лондоне. Несомненно, некоторые туманно сознавали, что существует невидимый подпольный мир: такого рода места (например, метро), где порой сталкиваешься с отборными жуликами. Но большинство несказанно удивится, столкнувшись с действительно жуткими криминальными событиями, которые никогда не попадают на первые полосы газет, но в жизни время от времени случаются. Они пребывают в непоколебимой уверенности: может, такое и случается в Америке, но в Лондоне — никогда!

 Он усмехнулся этой мысли. Ой ли!

 В Лондоне случается все! Любая безумная чертовщина. Каждый день и каждую ночь. Вот почему на этих улицах размещены подразделения полиции под командой первоклассных офицеров, знающих, что за жизнь там бурлит, как вести дела и обращаться с этой своеобразной публикой, которая обидится, если вы намекнете, что они жулье. Но их порочность, низость и подлость в конечном счете приносят гораздо больше зла, чем дела профессиональных криминальных структур, которые в сравнении с этим болотом мерзости можно было бы даже назвать благородным мошенничеством.

 Искорени эту публику — и большинство потенциальных злодеяний и потенциальных преступников никогда бы не материализовались.

 Кэллаген потягивал кофе, позволив себе посочувствовать полиции, чьи источники информации со временем все убывали, раз доносчики стали осознавать, что держать рот на замке — зачастую лучший выход, чем выбитые зубы и сломанные ребра.

 Он ещё шире улыбнулся, представив себе, что может случиться, если вдруг редакторы лондонских газет предоставят в виде исключения дюжине своих репортеров свободу действий и возможность послать к черту закон о клевете! Как будут выглядеть первые страницы утренних воскресных газет и какое множество милейших людей принялись бы упаковывать чемоданы и поскорее сматываться, пока обстоятельства ещё позволяют.

 И не окажется ли он одним из них?

 Кэллаген расплатился, спустился по лестнице, прошел до телефонной будки, позвонил в «Утреннее Эхо» и несколько секунд спустя говорил с Джанглом.

 — Майкл, для тебя кое-что есть. И если хочешь, можешь сохранить это в тайне исключительно для себя. Это касается блистательных, но совершенно необоснованных действий, которые сегодня вечером Грингол собирается предпринять по делу Мероултонов. Я предполагаю, где-то между 23.30 и 1.00. Мой совет тебе послоняться в это время на углу Лайли Стрит и Паллардс. Следи, когда появится полицейский автомобиль и следуй за ним, а дальше соображай сам.

 — Спасибо, Слим, — протянул Джангл. — Как твои дела? Все ещё примерный мальчик?

 Кэллаген повесил трубку, остановил такси, приказал отвезти его на Гордон Сквер, вышел на углу и пошел через площадь к «Кларендон Апартментс».

 Оставшись на противоположной стороне напротив «Кларендона», он наблюдал за входом, пока не увидел, что швейцар поднялся на лифте наверх. Тогда он быстро проскользнул в холл, мельком взглянул на указатель номеров и зашагал по лестнице, размышляя по пути про Олали Голи.

 Олали Голи выглядела на свои тридцать. На высоченных каблуках — пяти футов и восьми дюймов роста. Прекрасно сложенная брюнетка прекрасно знала, как носить наряды.

 Она была француженкой, и действительно в ней был заметен тот специфический шик, который, как считается, присущ француженкам, но редко удается обнаружить.

 Олали была очень умна. Она начала свою карьеру после войны в кордебалете одного из крохотных французских стриптиз-ревю. Она знала о жизни исключительно много, практически все, что следовало знать насчет мужчин. Услышав, что Англия — чудное место, где неплохо живется, она составила план, как туда добраться. В Марселе ей посодействовал некий делец, который занимался финансами подобных девиц.

 Олали точно знала, как ей вести себя с Кэллагеном, так как получила указания «эксперта» по этой части.

 Кэллаген положил шляпу на столик и расстегнул пальто: в комнате было слишком жарко. Миленько обставленная, она была перегружена бесчисленными столиками и всяческими безделушками. Красные обои, обилие красного бархата и шелка просто подавляли.

 Он задержал долгий взгляд на Олали. Темно-синий, переливающийся муаром, шелковый халат с искусными глубокими разрезами подчеркивал стройность фигуры изящную форму ног. На лице Кэллагена читалось восхищение, правда, слишком уж открытое, чтобы быть искренним.

 — Послушайте, мисс Голи… или миссис Голи?

 Он подождал, но после того, как она улыбнулась и оставила вопрос без ответа, приступил прямо к делу.

 — Очень сожалею, что я вас потревожил, но нам стоит переговорить, прежде чем полиция начнет задавать вам кучу вопросов.

 Она кивнула и мило улыбнулась, затем грациозно поднялась и принесла шкатулку с сигаретами. Он взял одну себе, предложил ей, подал огня и оставался на ногах, пока она опять не села. Кэллаген хорошо знал этот тип женщин, которые очень ценили хорошие манеры.

 Он начал говорить, лицо его было спокойным и открытым, фразы звучали ровно и дружелюбно: он считал такой стиль весьма полезным, когда приходилось лгать женщинам вроде Олали.

 — Не хочется попусту тратить ваше время, мисс Голи, так что я постараюсь быть кратким — насколько это возможно. Я частный детектив, меня наняли адвокаты Мероултонов. У них есть основания считать, что один из членов семьи может иметь неприятности с полицией из-за убийства, о котором вы уже читали.

 К несчастью, есть свидетельства, что ваш ближайший друг Беллами Мероултон находился в районе Линкольн Инн Филдс в то время, когда произошло убийство. Я уверен, примерно в это же время он зашел к вам. Не затруднит вас сообщить, когда он пришел?

 — Не помню, мсье. Почему я должна это помнить? Мсье Беллами пришел около полуночи… Минут в пять или десять первого.

 Кэллаген обворожительно улыбнулся.

 — Уверен, вы сказали правду. Хотелось бы заверить вас: если все пойдет нормально, мы сможем в два счета выручить Беллами из беды. Единственное, чего мы боимся — как бы он не попытался организовать себе фальшивое алиби и заявить, что был здесь гораздо раньше. Скажем, в половине двенадцатого. Если он это сделает, то совершит ошибку. Когда я говорил с вами сегодня, я думал, вам лучше утверждать, что он не приходил вообще. Но поразмыслив, пришел к выводу, лучше сказать правду.

 — Я так и сделаю! — воскликнула она. — Обязательно! Я буду говорить только правду!

 — Отлично, — подхватил Кэллаген. — Прекрасно!

 И попытался пальнуть наугад.

 — Полагаю, после моего звонка вы тут же позвонили брату — Арно Белдо?

 Попытка оказалась удачной.

 — Да, — подтвердила она, — я предупредила, что буду говорить правду. Не хочу неприятностей с полицией.

 Кэллаген встал.

 — Благодарю вас, мисс Белдо, вернее, мисс Голи. И ещё одно: вы, конечно, можете поступать как угодно, но я на вашем месте постарался бы пока не выходить на связь с Беллами. Полиция могла подключилась к его телефону, и не хотелось бы ещё более все запутывать. Проблем и так хватает, верно?

 Она встала.

 — Я не собираюсь звонить мсье Беллами. Вообще не хочу быть замешанной в этом деле. Если меня спросят, я скажу правду. Если нет — вообще ничего не скажу. Вы поняли?

 Кэллаген улыбнулся.

 — Замечательно. Я считаю — вы мудрая женщина. До свидания.

 Они с улыбкой пожали руки.

 Кэллаген сидел в своем офисе на Ченсери Лейн, погрузившись в размышления. В приемной Фред Мейзин балансировал на старом стуле Эффи Перкинс, упершись для равновесие ногами в стол для пишущей машинки. Он с головой погрузился в изучение колонок «В кулуарах ипподрома», интересуясь предстоящими бегами в Четелхеме.

 Кэллаген считал, что можно двигаться дальше. Первое, что надо было сделать — выбить двести фунтов, или хоть сколько получится, из Беллами. Беллами напуган, он может раздобыть всю сумму.

 Грингол наверняка приставил к бедняге пару сотрудников. Они прицепятся к нему, когда он покинет убежище на Пойнтер Мьюс, и будут следовать за ним до «Грин Сигнал». Оттуда все доложат Гринголу.

 В это время под каким-нибудь предлогом Грингол выманит прислугу из дома и проведет обыск. Он должен обнаружить серый «хомбург». Очень кстати. Тогда Беллами заберут, скорей всего за хранение наркотиков, и будут выжимать достаточно улик для ареста по основному обвинению.

 Олали Голи должна поддержать идею. Скорей всего, она заявит, что Беллами заявился к ней в 23.30 — 0.05. Дело необходимо повернуть так, чтобы сочли, что он пытается создать себе ложное алиби. Кэллаген полагал, что с этим проблем не будет.

 Но ему интересно было знать, когда Беллами в самом деле пришел к Олали. Судя по её реакции, она давно отрепетировала свои показания. И очень хорошо отрепетировала.

 Он угрюмо хмыкнул. И это тоже можно выяснить.

 Сделав какие-то пометки в маленьком черном блокноте, Кэллаген глянул на часы. Перевалило за полночь. Он ужасно устал.

 Надев шляпу, Кэллаген обратился к Фреду:

 — Охраняй нашу крепость, Фредди! Подожди до двух, потом можешь закрыть лавочку. Увидимся.

 И он ушел.

 «Грин Сигнал» не отличался от любого другого заведения такого рода. Задуманный как место для мужских пирушек, как протест против заботливой тирании женщин, он превратился в ординарный центр дюжины различных видов порока, в узаконенное место встречи членов двух — трех разных кланов полусвета, которые предпочитали развлекаться ночью, чтобы успешно скрывать лица днем.

 Иногда вместе с завсегдатаями сюда заглядывали приличные люди — поинтересоваться, что и как. Одного визита обычно хватало.

 В заведение можно было попасть через вход с Паллард Плейс, поднявшись по лестнице и пройдя по коридору, далее надо было пролезть через дверку в стене в соседний дом, на этот раз спуститься по лестнице и оказаться на первом этаже, где пройти в просторное помещение.

 В правом углу на эстраде располагались четыре типа, числившихся мексиканцами. Двое из них были выходцами из Марселя, один — из Милли Энда и последний — с Лесли Стрит. Они оглушали клиентов темпераментной музыкой гитар, испанских мандолин и прочих душещипательных инструментов.

 Четверо замученных официанта с синевой под глазами стояли у стены, пока от них не требовалось стремительно лететь по лестнице ( такой у них здесь был закон ), чтобы немедленно доставить клиенту требуемую выпивку из винной лавки за углом. В зале собралось всего десятка полтора гостей, большинство — женщины. При этом не трудно было сделать вывод — кто они и чем они занимаются. И в том, и в другом случае ошибки быть не могло.

 Все выглядели усталыми, потому что слишком настойчиво пытались спрятаться от себя самих и от невеселых мыслей. Обычно они терпели неудачу, и тогда приходилось прибегать к помощи бутылки, а то и к белому порошку. Добрая понюшка и чувство свободы на полчаса, или укол в руку — вот что освободит вас от одних проблем и втянет в более серьезные: где взять следующую порцию, и, если этот вопрос решен — кто будет за это платить.

 Спустившись по лестнице, Кэллаген увидел Беллами за столиком в противоположном углу. Оглядев помещение, он заметил, что другая дверь, в конце зала за шторой, не заперта. Он смог определить это по тому, как висели портьеры.

 Беллами сидел с одной стороны стола, а полупьяный тип, смутно смахивавший на Беллами, отягощенного грузом ещё пары прожитых лет, — с другой.

 — Должно быть, это Персиваль, — подумал Кэллаген. И был прав.

 Беллами был в отвратительном настроении, смеси раздражения и — большей частью — страха. Лоб его покрывали капли пота, руки тряслись, лицо приобрело тот синюшный оттенок, который становится непременным следствием ночных бдений и инъекций морфия. Сейчас он пил коньяк.

 Кэллаген сел.

 — Не теряйте зря времени, — взорвался Беллами. — Я хочу знать, что происходит. Но главное — хочу, чтобы вы доказали свои слова. Не вижу, почему именно вам я должен доверять, и желаю знать в каком я положении. Я…

 Он, видимо, собирался говорить долго и беспредметно. Кэллаген остановил его, крепко схватив за руку, и кивнул в сторону Персиваля.

 — Скажите, чтобы он ушел. Мне есть что рассказать вам, но только вам и никому другому. Ясно? И если не желаете вести себя прилично, я в любую минуту могу уйти, оставив вас вариться в собственном соку. Это понятно?

 Беллами открыл было рот, чтобы возразить, однако, подумав, что-то буркнул Персивалю. Тот встал и вышел. Глядя на его шаткие шаги по лестнице, Кэллаген подумал, что в ближайшие погода тому может прийти конец. Все-таки есть предел количеству спиртного, с которым могут справиться сердце и желудок.

 Кэллаген закурил и посмотрел на Беллами.

 — Достали деньги? Всю сумму?

 — Послушайте… — начал Беллами.

 Кэллаген его остановил.

 — Ну, как хотите. Можете заплатить и успокоиться, или объясняться с самим собой. Я сюда пришел не для того, чтобы вас слушать.

 Беллами промокнул лоб носовым платком с запахом вербены, порылся во внутреннем кармане давно нечищенного смокинга и вытащил пачку банкнот. Передавал он её Кэллагену почти с отчаянием.

 — Там двадцать штук по десять фунтов.

 Кэллаген пересчитал деньги и положил в карман

 — Прекрасно, — он снова закурил, намеренно играя на натянутых нервах Беллами, испытывая его терпение. Потом заговорил.

 — Теперь слушайте! Я собираюсь говорить с вами без обиняков. Вы оказались в дьявольски тяжелом положении. А когда я говорю, что в дьявольски тяжелом, можете мне верить. Я не пытаюсь запугать вас, вы не за это мне платите. Но раньше или позже вы должны узнать правду.

 Он наклонился вперед и мягко продолжал:

 — Вас подозревают в убийстве Августа Мероултона. Мне удалось узнать, что полиция абсолютно уверена: вы именно тот тип, которого они разыскивают. Не знаю, что у них есть на вас, но кто-то намекнул, что вас видели на Линкольн Инн Филдс в 23.00 или около того.

 Беллами смертельно побледнел.

 — Господи! Проклятая Цинтия! Вот змея! Это она там расхаживала. Зачем? Вот что хотел бы я знать! — голос его стал срываться на крик.

 — Замолчите, — оборвал его Кэллаген. — Причем тут она? Я ей не занимаюсь. А лишь пытаюсь вам помочь. Теперь слушайте и не вздумайте хныкать, а то меня от вас уже тошнит. Покинув Линкольн Инн Филдс, вы пошли к Олали Голи. Верно? Отлично. Когда вы к ней добрались?

 Беллами задумался.

 — Точно не знаю… Но вскоре после одиннадцати… Может быть, в четверть двенадцатого…

 Кэллаген усмехнулся. Вот так штука! Беллами утверждал как раз то, что Кэллагену и требовалось. Стоит ему заявить, что он пришел к Олали в 23.15, та его тут же опровергнет, утверждая, что он пришел не раньше полуночи. И вся пикантность ситуации в том, что Беллами наверняка говорит правду.

 — Прекрасно, — сказал он, — просто замечательно. Похоже, старикана застрелили около 23.15 — 23.30. — Он смело врал, не имея ни малейшего понятия о точном времени убийства. — Похоже, вы говорите правду. Если что-то случится, вы сможете сказать, когда пришли к Олали, и она это подтвердит. Полагаю, она подтвердит?

 Беллами выдавил усталую улыбку.

 — Это единственное, в чем я уверен, — произнес он с комической гордостью в голосе. — Олали скажет то же самое.

 Кэллаген подумал:

 — Значит, он ей уже звонил? И она успокоила, обещав сказать точное время. А потом я посоветовал час добавить. Прекрасная работа!

 А сам сказал:

 — Ну ладно, ещё бы немного везения — и все образуется. У вас железное непробиваемое алиби.

 Беллами снова занервничал. Его голос срывался на каждом третьем слове.

 — Кто же пытается пришить мне это дело? Кто? Проклятая Цинтия, да? Жадная стерва…

 — Успокойтесь, — прервал его Кэллаген. — Конечно, Цинтия. Вы знаете не хуже меня, что она убила старика, и чертовски хорошо знаете, почему. Не ожидали, что она все свалит на вас? Ей нужно спасать свою шею любыми средствами! Поняли? Ладно. То, что она говорит про вас — это одно, а то, что можно доказать — другое. Убийство в нашей стране нужно доказать.

 Он улыбнулся Беллами.

 — Вы любите стихи? Такое слышали?

 Ты мечешься, не веря даже другу,

 Что этот путь ведет на эшафот,

 Но каждому воздастся по заслугам,

 Твой час настал, и непреклонный суд идет!

 — Я прочитал это однажды в старинном сборнике стихов, — продолжал Кэллаген. — Так вот, держу пари, она сейчас нервно ощупывает свою шею и это ощущение ей не очень нравится, несмотря на то, что собственные пальцы гораздо мягче, чем веревка.

 Он оттолкнул стакан, который налил Беллами.

 — Все, что вам нужно делать — это воспринимать все легче и не нервничать, — бодро заявил Кэллаген. — Просто стойте на своем. У вас неопровержимое железное алиби.

 Беллами проглотил свой коньяк и невесело кивнул.

 Гальванизированный движением бровей метрдотеля, квартет на эстраде начал проявлять признаки жизни и выдал танго с завываниями гавайской гитары. Публика принялась двигаться по паркету по замысловатой спирали. В противоположном углу некий джентльмен пытался обнять свою подружку и получил сумочкой по голове. В глубине зала некая дама, перед которой под воздействием музыки предстало её мучительное прошлое, горько зарыдала, в основном для того, чтобы воздействовать на юного парня в смокинге, вероятно, американца, который после нескольких бокалов и в самом деле мог купиться на трогательную историю «Я была маленькой девочкой когда-то…».

 Беллами нацедил себе ещё бокал. Из коридора донеслись звуки мужских голосов и тяжелая поступь. Кэллаген, чей взгляд был прикован к повороту лестницы, заметил большие ботинки, синие брюки и тут же встал.

 — Я сейчас.

 Он торопливо пересек зал, повернул к портьерам в конце помещения, и пока полиция спускалась, проскользнул сквозь них и через полуоткрытую дверь. Потом задержался и оглянулся.

 Прибыли Грингол и с ним двое в штатском, выглядевшие словно прямо с прогулки по Вейн Стрит. С ними был патрульный в форме, остановившийся посередине площадки для танцев.

 Метрдотель протестующе воздел руки.

 — Ладно — ладно, — повторял Грингол. — Нет причин волноваться. Вероятно, ваше заведение — самое легальное в мире, хотя где вы раздобыли лицензию, разрешающую музыку и танцы — я не знаю. Может быть, местная администрация когда-нибудь этим заинтересуется, и тогда вас прикроют, но сейчас я хочу лишь перекинуться парой слов с этим джентльменом.

 Он шагнул к Беллами и взглянул на него сверху вниз.

 Беллами допил свой бокал. Даже Кэллагену было слышно, как стучали зубы о стекло. Потом Беллами нетвердо встал на ноги и едва не рыдая взглянул на детектива — инспектора.

 — Вы — Беллами Мероултон, не так ли? — спросил Грингол.Я арестую вас по обвинению в хранении наркотиков. Не волнуйтесь, сэр, просто спокойно пройдите с нами.

 Кэллаген усмехнулся, тихонько прикрыл за собой дверь, наощупь прошел по коридору, нашел дверь на улицу, спокойно вышел в Вейнерс Пассаж, закурил и свернул за угол мимо двух полицейских машин. На другой стороне улицы, прислонившись к стене, стоял Джангл. Кэллаген подошел к нему.

 — Что я тебе говорил! Только что Беллами взяли за хранение наркотиков. Теперь его не выпустят под залог до тех пор, пока не добудут улик для обвинения в убийстве. Допросы по делу Августа Мероултона будут отложены, пока Грингол не уличит Беллами.

 — Стоящее дело, Слим? — спросил Джангл.

 — Стоящее. Пока, Джангл.

 Он зашагал по улице, затем пересек её, нашел потайную дверь и вошел. Лестница была освещена. Кэллаген поднялся на второй этаж и толкнул дверь.

 Комната оказалась отлично обставленным офисом. В противоположном углу, лицом к двери, за большим светлым дубовым столом сидел Арно Белдо, курил и проверял счета.

 Белдо был крупным красивым мужчиной: плечи широкие, вьющиеся черные волосы блестели. Лицо круглое, большие карие глаза смело смотрели на мир с настороженным одобрением. Черные усы были завиты раскаленными щипцами ( причем это делалось каждый день ). Отлично выбритое лицо под пудрой казалось слегка оливковым. Прекрасного кроя костюм, рубашка шелковая, галстук — из «Берлингтон Аркадии», по гинее за штуку.

 — Хэлло, Слим, — непринужденно приветствовал он Кэллагена. — Что случилось? Не часто мы последнее время встречаемся. Ты чего-то хочешь?

 Кэллаген закрыл дверь, пересек комнату и остановился перед столом.

 — Послушай, Белдо. Я знаю тебя, ты знаешь меня. Я тебя не слишком люблю, и не жду взаимности. Отлично. Так вот: Скотланд Ярд только что разворошил твое болото — «Грин Сигнал». То ли это обычный рейд, то ли они за кем-то охотимся, не знаю.

 Белдо пожал плечами.

 — Друг мой, такие вещи случаются. Что касается меня, я отношусь к этому философски. Все образуется, если быть начеку и вести себя спокойно. Даже интересно…

 — Может, ты и прав, — откликнулся Кэллаген. — Ладно, можешь разыгрывать невозмутимость, но ответь на пару вопросов. У тебя есть возможность сказать правду хотя бы раз в жизни.

 Я сегодня звонил Олали. Позвонил, потому что знал, что она наверняка связалась с тобой, чтобы узнать, как ей быть. Итак, она звонила? У меня вдруг мелькнула мысль, что ты мог предложить ей рассказывать всем и каждому, что Беллами Мероултон появился у неё не раньше полуночи или даже чуть позже, хотя в самом деле он прибыл туда в 23.00 — 23.15. Теперь слушай. Это меня не волнует. Собственно, ваша версия меня очень устраивает. Полагаю, сейчас она излагает её ребятам Грингола. Но мне нужно знать точно, инструктировал ты её или нет. Ну?

 Белдо рассмеялся.

 — Слим, ты меня знаешь. На такие вопросы я не отвечаю. Никаких комментариев!

 Он развел руками.

 Кэллаген молниеносно качнулся вперед. Правая рука ударила Белдо в челюсть. Ребро левой ладони в манере лучших мастеров дзюдо обрушилось на широкое лицо прямо под носом. Потоки крови хлынули на воротник и шелковую рубашку.

 Навалившись на стол, Кэллаген позволил локтю проследовать за ладонью, нанося удар сгибом в толстую шею.

 Белдо завалился в сторону. Кэллаген навалился сверху. Белдо чудовищным усилием могучих плеч стряхнул противника, выпрямился, встал и, рыча, развернулся к Кэллагену.

 Кэллаген отступил назад, чуть присел и провел обманный финт, как будто собираясь провести удар головой. Белдо выбросил левую руку, чтобы предупредить его удар, и махнул наугад своей правой. Кэллаген ушел вправо, прямой левой парируя дикий наскок, и стремительно атаковал, проводя прямой в челюсть. Но удар оказался недостаточно эффективен из-за нехватки веса. Понимая это, Кэллаген после удара выдвинул предплечье вперед и вверх и локтем двинул противника в глаз. Голова Белдо дернулась назад. Одновременно Кэллаген опустил голову и нанес страшный удар в толстое брюхо.

 Белдо рухнул. Из легких со стоном вырвался воздух.

 Кэллаген рухнул на него сверху, придавил ногами бицепсы, стараясь попасть коленными чашечками в суставы, и продолжал работать ногами, пока Белдо от боли не покрылся холодным потом.

 — Слушай, вошь ползучая, — мягко заговорил Кэллаген, говори и поживее. Да или нет? Или мне заняться твоим носом? Это ты заставил Олали сорвать алиби Беллами? Ну же! Да или нет!?

 Белдо молчал, едва не теряя сознание. Стон вырвался через плотно стиснутые зубы.

 Кэллаген сунул палец в ноздрю Белдо и толкал его все дальше и дальше, пока нас стал почти плоским. Француз завизжал, извиваясь от боли.

 — Я скажу, — выдохнул он. — Да! Я её заставил. Я ей сказал…

 Кэллаген вытащил палец.

 — Хорошо. Теперь скажи мне кое-что еще.

 Онзамолчал, склонил голову и прислушался. Затем соскочил с Белдо, отбежал к двери, изобразил полную раскованность и небрежно стал прикуривать.

 Дверь открылась и вошел Грингол. Белдо с кровоточащим носом цвета сырого бифштекса встал и потащился в кресло.

 — Добрый вечер, Слим, — бросил Грингол. — Светская болтовня во владениях Белдо?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Да, мы как раз беседовали.

 И двинулся к выходу.

 Грингол посмотрел на Белдо, затем на Кэллагена, который уже взялся за ручку двери.

 — Помню, кто-то разглагольствовал о допросах третьей степени.

 Кэллаген заметил, как рот его искривился.

 — Ладно, спокойной ночи, Слим.

 — Спокойной ночи, Грингол.

 Кэллаген закрыл за собой дверь, остановился и прислушался. Грингол сказал:

 — Я только что заглянул в «Грин Сигнал» и взял Беллами Мероултона по обвинению в хранении наркотиков… В очень большом количестве. Не знаете ли вы, где он приобретает эту гадость?

 Кэллаген стал спокойно спускаться по лестнице. 

8. ЧТО ГЛАЗ НЕ ВИДИТ

 В номере отеля «Оксфорд Прайвет» яркие солнечные лучи пробились сквозь опущенные занавески и разбудили Кэллагена.

 Он протер глаза и сел, потом позвонил, чтобы принесли чай. За чашкой чая он позволил своим мыслям свободно воспарить, а затем принялся детально анализировать новейшую ситуацию в деле по убийству Мероултона. Все, что надлежало делать, нужно было делать немедленно. Грингол не станет долго терпеть положение одураченного простака. Когда Беллами категорически откажется от серого «хомбурга» и не сможет объяснить, как тот попал в квартиру на Пойнтерс Мьюс, Гринголу придется выяснить, откуда взялась злополучная шляпа. Пройдет пара дней, пока он установит, что практически сразу после её покупки Кэллаген помчался на свидание с Беллами, и все поймет.

 Он придет к заключению, что Кэллаген подбросил шляпу Беллами. Поймет, что его коварно подтолкнули к обвинению Беллами в незаконном хранении наркотиков, как прелюдии к задержания. И сделал это Кэллаген. Конечно, Грингол поймет, что Кэллаген провел отвлекающий маневр, подбросив дохлую кошку на пути закона и порядка. И немедленно придет к выводу, что Кэллаген не только обеспечивал ложное алиби Цинтии Мероултон, но и делал все возможное, чтобы увести расследование как можно дальше от нее.

 Тогда все подозрения сосредоточатся на ней.

 Грингол приложит все усилия, чтобы разыскать Цинтию, привлечет все возможные и невозможные средства: наводнит прессу её фотографиями, опросит всех ночных портье, железнодорожных кондукторов, мобилизует всех информаторов, чтобы напасть на её след.

 Цинтия прочитает газеты и придет к выводу, что Кэллаген её подставил, невзлюбит его ещё больше и, вероятно, отправится в Скотланд Ярд в попытке объясниться и доказать, что она никуда не убегала. Премиленькая ситуация.

 Ладно, — думал он, — у меня есть два дня. Возможно три, но два — наверняка. И ещё следует принимать во внимание Беллами.

 Беллами, должно быть, изрядно напуган. Когда он поймет, что обвинение, связанное с наркотиками, просто способ задержать его как подозреваемого в убийстве, он придет в бешенство и заговорит. Наверняка расскажет Гринголу, что сам видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс. Естественно, это послужит признанием, что он там был, но он будет полагаться на алиби, надеясь на Олали. Олали опровергнет его слова и Грингол задумается, кто из них — Беллами или Цинтия — действительно убийца.

 Он может даже прийти к заключению, что преступление они совершили вместе.

 Кэллаген заставил себя выбраться из постели и развалился в кресле, любуясь своей новой синей шелковой пижамой. Он взлохматил свои черные волосы, сочувственно размышляя о трудностях полицейской жизни, особенно когда приходилось добывать доказательства убийства, даже если оно не вызывало и тени сомнения.

 Потом набросил халат, направился в ванную, принял душ, побрился и вернулся в комнату. Порылся в карманах и достал свою наличность.

 Из первоначальных пяти сотен фунтов, врученных ему Цинтией Мероултон, осталось двести восемьдесят. И к ним — три сотни фунтов Вилли Мероултона, плюс двести от Беллами. Итого шестьсот восемьдесят фунтов. Маловато для того, что он задумал. Нужно раздобыть еще.

 На этот счет у него уже были идеи, но процесс получения денег обещал быть нелегким.

 Кэллаген тщательно просмотрел банкноты, выписывая их номера и серии в свой маленький черный блокнот. Потом оделся и решил направиться к служанке Цинтии Мероултон. Он понимал, что полиция уже побывала в квартире на Виктория Стрит, расспрашивая о Цинтии и одновременно разузнавая, что и как. Кэллаген усмехнулся про себя, зная, что девушка ничего не знала. И все же, — думал он, — надо заскочить повидать её.

 Но следовало действовать быстро, ведь Грингол скоро станет за ним охотиться. И сможет предъявить не менее трех обвинений. Существовала миленькая старомодная статья 1896 года «Препятствие расследованию», которая тут подходила наилучшим образом. Кэллаген представил себя щиплющим паклю и усмехнулся, сожалея.

 Он спустился позавтракать и ожидая, пока его обслужат, нашел в вестибюле телефонную кабину, позвонил Ривенхольту и спросил, удалось ли что-нибудь узнать.

 Ривенхольт рассмеялся.

 — У меня полно информации, Кэллаген. Вы убедитесь — я отработал 80 фунтов .

 — Посмотрим, — ответил тот и предложил приехать в «Оксфорд» немедленно.

 Ривенхольт смотрел через стол на Кэллагена. Он выглядел свежим и очень энергичным, глаза казались ясными и яркими. Кэллаген невольно подумал: почему такие люди всегда выглядят независимо от того, что в самом деле у них внутри?

 Ривенхольт протянул ему листок бумаги.

 — Это было до удивления легко и весьма интересно.

 Он закурил сигарету, предложенную Кэллагеном.

 — Три с половиной года назад Пол Мероултон приобрел не меньше четырех компаний, зарегистрированных разными неудачниками и неумехами много лет назад. Так что точнее сказать, он купил имена и вывески этих компаний. Вы знаете, как это делается. Некая компания регистрируется, пытается выжить и разоряется. Теперь она подлежит ликвидации. Любой желающий платит минимальную цену и может пользоваться имуществом фирмы и заняться её переустройством. Правда, обычно капитал такой фирмы состоит из долгов и официальной торговой марки.

 Так Пол и поступил. За сто двадцать фунтов он купил четыре старые компании, которые обанкротились и подлежали ликвидации. Вот их названия.

 Ривенхольт подтолкнул листок через стол. Кэллаген прочитал: «Экспортная и торговая компания, Коннектикут», «Фрешуотерс и Илворс Траст компани», «Айдевор коал финанс синдикат», «Грейтер Атлантик бонд компани».

 — Пол Мероултон купил первые две компании в начале 1934 года, последние две — в конце того же года, — продолжал Ривенхольт. — Мне казалось, вас заинтересуют директора и совладельцы этих компаний. Так что пришлось проделать небольшие изыскания. И вот что я обнаружил: во всех случаях Пол Мероултон — генеральный директор, а прочие совладельцы (и тоже директора) — Беллами, Персиваль и Джереми Мероултоны. Официальный адрес этих компаний: Гринигл Стрит 22, Рассел Плейс. Офис — комнатенка на третьем этаже, в которой только стол, телефон и несколько бухгалтерских книг. Пол Мероултон появляется там раз в две недели и проводит не больше часа. Как я полагаю, только чтобы посмотреть, нет ли корреспонденции.

 Ривенхольт угостился ещё одной сигаретой.

 — Вам это было нужно? — спросил он бодро.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Это меня вполне устраивает. Хорошая работа, Ривенхольт.

 Он встал.

 — Окажи мне ещё одну небольшую услугу, и потом можешь заглянуть к Дарки и получить оставшиеся 80 фунтов . Дело вот какого рода: у Джереми Мероултона есть девица. Насколько мне известно — латиноамериканка. Я хочу знать, где она. Она может жить в резиденции Джереми под Оксфордом, которая именуется «Шоу Даун», но может там бывать только эпизодически. Вероятно, она появляется в городе за покупками и может иногда останавливается здесь на день — другой. Выясни, ладно? Я хочу навестить её, когда она появится здесь. Немного побеседовать тет-а-тет. Как думаешь, справишься?

 Ривенхольт кивнул.

 — Это нетрудно. Я выйду на контакт с кем-нибудь, знающим персонал «Шоу Даун», и те меня просветят. Впрочем, — загадочно добавил он, — есть и другие способы.

 — Отлично, — подхватил Кэллаген. — Выясни, и постарайся успеть сегодня. Позвони в мой офис на Ченсери Лейн в 16.00. Если меня не будет, передай, где можно разыскать эту Майолу Фериваль. Фред Мейзин будет приглядывать за офисом. Он запишет и сообщит мне. Понял? Как только передашь, можешь расколоть Дарки на остаток денег. Пойдет?

 — Замечательно, — с энтузиазмом воскликнул Ривенхольт. — Я постараюсь уложиться поскорее. Это уже в моих собственных интересах.

 Он выдал одну из своих ослепительных улыбок, которые вскружили голову десяткам безутешных женщин, взял шляпу и поспешно вышел.

 Кэллаген улыбнулся ему вслед.

 Он просидел в холле отеля «Оксфорд» до полудня, размышляя, дымя сигаретами и потягивая кофе. Затем сложил свой чемодан, расплатился, взял такси до вокзала Виктория и оставил чемодан в камере хранения.

 Теперь Кэллаген неторопливо шагал по Виктория Стрит, в сторону квартиры Цинтии Мероултон. Перейдя на противоположную сторону, он затесался в толпу на автобусной остановке, наблюдая за зданием и высматривая, не шатается ли поблизости переодетый сыщик. Затем, довольный результатами, снова перешел улицу, поднялся на второй этаж и нажал кнопку звонка.

 Ему сразу понравилась девушка, открывшая дверь. Той было около двадцати. Рыжеволосая, с белой чистой кожей, добрыми глазами и смешливым ртом, она казалась взволнованной.

 — Доброе утро, — приветствовал её Кэллаген. — Вы — горничная мисс Мероултон?

 Девушка кивнула.

 — Но её нет. И я не знаю…

 Кэллаген с улыбкой остановил её.

 — Полагаю, вы обо мне не слышали. Моя фамилия — Кэллаген. Я работаю на стряпчих, действующих в интересах мисс Мероултон. Мне бы хотелось с вами переговорить.

 Она отодвинулась в сторону, освобождая проход.

 — Входите пожалуйста, сэр.

 Он вошел, пересек холл, повернулся и посмотрел ей в лицо. Оно светилось благожелательностью, честностью, дружелюбием — и всем, что только можно было придумать.

 — Как вас зовут?

 — Дженни Этлбайт.

 — Послушайте, Дженни, — спокойно начал Кэллаген. — Вы читали газеты, не так ли? Отлично. Итак, вы знаете, что случилось, и знаете, что мисс Мероултон куда-то уехала, но не знаете, куда.

 Он закурил и улыбнулся девушке, застывшей раскрыв рот. Кэллаген чувствовал, что девушка из тех людей, которые принимают близко к сердцу душевные кинокартины, страстно сопереживая героям в драматических ситуациях.

 Он понизил голос.

 — Наша фирма и я лично на стороне мисс Мероултон, Дженни. И мы знаем, кто её друзья, а кто — враги. Мы уверены, что вы — из её друзей.

 — Я для мисс Цинтии готова на все, — быстро отреагировала Дженни. — Она — лучший человек из всех, кого я знала. Она…

 — Знаю, — прервал её Кэллаген, изображая полную осведомленность. — Я все об этом знаю. Она мне рассказала о вас все, — лгал он привычно гладко и уверенно. Потом сел и знаком предложил ей сделать то же самое. Дженни присела на самый краешек стула, чтобы только не соскользнуть.

 — Полагаю, у вас были визитеры, Дженни? — спросил Кэллаген с обаятельной улыбкой. — Мистер Грингол из Скотланд Ярда, верно? Он говорил, что хотел побывать здесь и немножко с вами побеседовать.

 Девушка кивнула.

 — Он был здесь прошлым вечером и спрашивал, не знаю я, где мисс Цинтия. Как она собиралась и куда поехала, если я в курсе дела. Я сказала, что не знаю. И что во всяком случае, если бы мисс Цинтия пожелала сказать, к кому она собирается, то сказала бы сама.

 Она взлохматила свои рыжие волосы.

 — Хорошая девочка, — одобрил Кэллаген. — Что он ещё спросил?

 — Он задавал какие-то странные вопросы. Спросил, не знаю я, есть ли у мисс Цинтии пистолет. Я ответила, что есть, уже давно, такой маленький… Ее отец привез с войны.

 Кэллаген кивнул. Дело шло не так хорошо, как хотелось бы. Августа Мероултона убили из пистолета малого калибра — 0.22.

 — Я поняла, куда он клонит, — продолжала Дженни. — И потому сказала кое-что еще. Сказала, что у мисс Цинтии не было патронов, а пистолет — просто память о войне.

 Она сделала паузу.

 — Я не знала, что на самом деле у нас были патроны. Не знала до тех пор, пока мистер Вилли не пришел их забрать.

 — А-а, — протянул Кэллаген, улыбаясь. — Но он не мог этого не сделать. Не так ли?

 И закурил следующую сигарету.

 — Расскажите мне о приходе мистера Вилли за патронами. Как вы считаете, его могли увидеть?

 Она покачала головой.

 — Он прошел черным ходом и спросил, приходил ли кто — нибудь. Я рассказала о мистере Гринголе, и он явно встревожился. Когда я рассказала о распросах мистера Грингола, о пистолете и о том, что я сказала про патроны, он воскликнул: «Слава тебе, Господи!» И сразу спросил разрешения на минутку пройти в комнату мисс Мероултон. Там он сразу направился к столику, где в нижнем ящике хранился пистолет, и вытряхнул все вещи на постель. Мисс Цинтия обычно хранила там множество старых безделушек и коробочек. Ему понадобилось время, чтобы найти патроны. Такая маленькая квадратная коробочка…

 Дженни понизила голос:

 — Мистер Вилли положил коробочку в карман и приказал мне навсегда забыть, что он их брал. Чтобы я не рассказывала никому, кроме вас. Еще он добавил, что если вы придете и спросите, что произошло, я должна рассказать о мистере Гринголе и о коробочке патронов.

 Кэллаген кивнул.

 — Вы замечательная девушка, Дженни. Теперь я хочу попросить об услуге. Мне нужно самому удостовериться. И ничего больше. Могу я пройти и тоже осмотреть ящик?

 — Ну почему же, конечно, сэр. Я понимаю, вы должны проверить… — она провела его в спальню.

 Кэллаген вытащил ящик. Он был полон безделушек, коробочек, кусочков ткани и парчи — и ещё тысячи вещиц, которые женщины хранят, сами не зная почему.

 Кэллаген был методичен. Он вытащил из ящика все коробочки и безделушки, каждый кусочек материала, каждую старую перчатку. Перевернул все досконально и тщательно осмотрел каждую коробочку. Затем с усмешкой посмотрел на Дженни, тряхнул кусочек крепдешина — и из того что-то вывалилось. Он протянул это ей: патрон калибра 0.22.

 — Надо быть очень внимательным. Патроны вечно выпадают из этих дурацких картонных коробок…Они тяжелые, и когда коробку переворачивают, несколько штук могут выпасть. Помогите мне, Дженни, я собираюсь пересмотреть все ящики.

 Они обыскали все ящики столика, комод, шкафы — все подряд. Но ничего больше не нашли.

 Кэллаген положил патрон в карман.

 — Скажите мне ещё кое-что, Дженни: в этой комнате когда-нибудь были мистер Пол, мистер Персиваль, мистер Джереми или мистер Беллами? Если были, то оставались ли они здесь одни?

 Девушка задумалась.

 — Да, что-то вспоминаю… Около трех месяцев назад мистер Джереми пришел повидаться с мисс Цинтией, но её не было. Он решил подождать, пока она вернется. Я была занята на кухне: гладила платье. Он заглянул туда и спросил разрешения осмотреть квартиру, заявив, что ему здесь очень нравится. Я, конечно, разрешила. Так что какое-то время он был здесь один.

 Кэллаген улыбнулся.

 — Это замечательно. Да, Дженни, вы настоящий друг. Мисс Цинтия когда-нибудь вас отблагодарит за это. А теперь все, что от вас требуется: забыть, что мистер Вилли и я когда-то были здесь. И не волнуйтесь. Все обойдется. А теперь и мне разумнее воспользоваться черным ходом. Счастливо, Дженни. Мы ещё увидимся.

 Он прошел в дальний конец квартиры и спустился в лифте для прислуги. На улице поспешно огляделся, но в пределах видимости никого не было. Тогда Кэллаген довольно сдвинул шляпу набекрень и зашагал в сторону вокзала Виктория.

 Там он зашел в телефонную будку, позвонил в офис «Эстейт Мероултон», представился и попросил к телефону Вилли Мероултона.

 Вилли взял трубку. Говорил он медленно и устало.

 — Мистер Мероултон, — вежливо начал Кэллаген, — хочу сказать, что вы прекрасно провели операцию на известной вам квартире. Я имею в виду изъятие одной маленькой коробочки. Подумав о том же самом, я там только что побывал. Возможно, вас заинтересует, если я сообщу, что два-три месяца назад Джереми оставался в комнате один. Вы понимаете?

 — Я понял, Кэллаген. Спасибо за звонок. Как там некоторые наши знакомые?

 — Замечательно. Я был у них прошлым вечером, и убедил, чтобы даже не пытались выходить на контакт с вами. Или с кем-то из семьи. Чтобы по этому поводу не просочилось ни малейшей информации. Пришлось сказать, что вы несколько дней проведете в Эдинбурге. Еще я обещал узнать ваш телефонный номер. Но мне кажется, это не получится.

 Одной рукой он достал из пачки очередную сигарету.

 — Надо сказать, мистер Мероултон, что я надеюсь на успех. Рассчитываю в ближайшие двое суток расставить точки над "i". Как бы там ни было, время от времени я буду с вами связываться; но если по каким-то причинам вы долго ничего обо мне не услышите — не беспокойтесь. Возможно, мне придется на день-два уехать из города.

 Он щелкнул зажигалкой.

 — Только одно меня немного беспокоит, мистер Мероултон. Откровенно скажу, что все ещё волнуюсь за Цинтию: через день — другой могут вскрыться дополнительные факты против неё и весьма весомые дополнительные улики.

 Он выпустил клуб дыма и глубоко затянулся.

 — Почему она не пришла ко мне, когда вы её послали? Ведь прошло восемь дней… Почему она так поступила? У неё не было денег?

 — Это не причина, — буркнул Вилли. — Не знаю, почему она меня не послушала. Деньги тут не при чем. Конечно, она отлично знала, что вам нужно платить вперед, но деньги можно было взять у меня. Когда бы не понадобилось…

 — Глупая девчонка, — буркнул Кэллаген.

 — Глупая, — согласился Вилли. — Я каждый день настаивал, предлагал отвезти её, если назначит время, но вечно что-то ей мешало. Знаете, как это бывает у женщин… Думаю, она совсем не жаждала с вами беседовать.

 Кэллаген рассмеялся.

 — Уверен, что не жаждала. Думаю, я ей вообще не симпатичен. И все-таки вы заставили её прийти! Это лучше, чем если бы она совсем не явилась. В конце концов, мы можем кое-что придумать.

 — Может быть, — согласился Вилли. — Но если бы она пришла, когда я просил, ничего бы и не случилось.

 Кэллаген выдохнул дым, заполняя им всю кабинку.

 — Забудьте об этом. Лучше поздно, чем никогда.

 Голос Кэллагена звучал почти дружески.

 — Чертовски вам сочувствую, мистер Мероултон. Не вешайте носа! Придет день, когда останутся одни воспоминания о наших нынешних заботах. До свидания, сэр.

 Он повесил трубку и выбросил окурок.

 Затем Кэллаген отправился к Стюарту и заказал двойную порцию бараньей отбивной с мятным соусом.

 Отбивная оказалась великолепной.

 — Такова жизнь. Но могло быть и хуже, — подумал он.

 В половине третьего Кэллаген вышел из ресторана, напрямик отправился на вокзал, вошел в телефонную будку, позвонил в Скотланд Ярд и попросил детектива-инспектора Грингола.

 Тот сразу взял трубку.

 — Хелло, Слим! Неплохо вы поработали прошлым вечером с Белдо. Я и не знал, что вы можете действовать так жестко.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Пустяки. Я пытался выжать из него информацию по поводу одной истории с шантажом, а он попробовал со мной шутить. Пришлось его немного поучить…

 Грингол что-то промычал, в голосе его звучало недоверие.

 — Я звоню, поскольку собираюсь на пару дней уехать, — сообщил Кэллаген. — И не хочу, чтобы вы думали, что я куда-то убежал или стараюсь держаться от вас подальше.

 Грингол саркастически хмыкнул.

 — Я бы никогда о вас такого не подумал, Слим. Нет-нет! Между прочим, Беллами Мероултон рассказывает про вас занятные истории!

 — В самом деле? — беззаботно удивился Кэллаген. — О чем же?

 — О том, что вы его нагрели на двести фунтов. Чистейший шантаж, как он заявляет. Мол, вы сказали, что считаете Цинтию Мероултон убийцей старика…

 Кэллаген рассмеялся.

 — Беллами — беспардонный лжец. Но наркоманы все такие. Согласны?

 — Возможно.

 Тон Грингола изменился

 — Я пытаюсь проследить путь шляпы, которую мы обнаружили у Беллами. Вы знаете, что я её искал? Так вот. Я сомневаюсь, что её вообще покупал или носил Август Мероултон. Придется выяснять, где и кем она куплена. И я это сделаю завтра или послезавтра. К несчастью, это очень распространенная модель, и на подкладке нет марки изготовителя.

 Грингол умолке и откашлялся.

 — Если нам повезет и мы узнаем, кто купил злополучную шляпу и подсунул её Беллами, мне захочется перекинуться с вами парой слов, Слим. — Голос его стал холоден и тверд. — Так что я рассчитываю, что вы будете в городе, скажем, через два дня.

 — Обещаю, хотя не имею понятия, какое отношение ко мне имеет какая-то шляпа и откуда она взялась. Но все равно я объявлюсь через пару дней. Уверен, у меня тоже появиться желание с вами пообщаться.

 — Отлично. Вот только не уверен, что это желание будет обоюдным.

 Кэллаген рассмеялся.

 — Одно могу обещать, Грингол: когда мне понадобится что-то сказать, вы будете слушать. Клянусь дьяволом — будете! Вот так!

 Он повесил трубку, вышел из будки и взял такси до Ченсери Лейн. Фред Мейзин торчал в приемной, клюя носом над справочником по бегам и скачкам.

 Кэллаген прошел в свой кабинет, снял шляпу, водрузил ноги на стол и стал молиться, чтобы Ривенхольт вышел на связь.

 Что делать, если тот не позвонит?

 На обдумывание этой ситуации ушло немало времени. Затем он снял ноги со стола, открыл ключом один из ящиков и достал любовно ухоженный и заряженный «люгер». Осмотрев оружие , Кэллаген сунул его в карман, подумал, вытащил и осмотрел снова. Потом сунул обратно в ящик и щелкнул замком.

 — Если понадобится его взять, значит понадобится, — заключил он, снова взгромоздил ноги на стол и стал ждать звонка. 

9. ЛЕДИ ФЕРИВАЛЬ — ПОДРУГА ДЖЕРЕМИ

 Звонил Ривенхольт, и голос его звучал легко и непринужденно.

 — Вам повезло, Кэллаген. И мне тоже. Если вы очень хотите видеть леди Фериваль, можете выйти на неё сегодня.

 — Когда и где?

 — Сейчас расскажу, — продолжал Ривенхольт. — После того, как мы расстались , я все спокойно обдумал и вспомнил человека, работающего у моих друзей; так вот, этот человек устроил своего родственника, имевшего слабость к шелесту карт и спустившего фамильные ценности за зеленым столом, в «Шоу Даун». Поместье расположено в семи милях от Хай Вайкомб.

 Я прогулялся по окрестностям и переговорил со знакомым дворецким, который встретился и связался с тем самым родственником — мажордомом в «Шоу Даун». И тому удалось выяснить — конфиденциально, разумеется, — некоторые подробности о прекрасной Майоле.

 Это женщина с мгновенной реакцией и стальными нервами. В «Шоу Даун» она выступает в качестве хозяйки, принимая гостей с тугими кошельками. Время от времени организует высококлассный шантаж: находит пожилого богача в игривом настроении и заманивает его в укромное местечко. У нее, видимо, талант обращения с пожилыми джентльменами. Ее всегда сопровождает некая личность, которая абсолютно в курсе дела. И вот когда наш пожилой джентльмен получает свое, появляется этот тип и намекает, что стоило бы расстаться с несколькими сотнями фунтов, иначе жене предоставится возможность услышать некие прелюбопытные истории с его участием…

 И старики обычно платят. С них никогда не берут слишком много, так что возражать себе дороже.

 Вот такая у неё побочная профессия. Вне всякого сомнения, это делается в тесном союзе с Джереми. Видимо, она здорово к нему привязана, насколько подобные женщины вообще могут быть к кому-то привязаны. Она весьма недурна по части зажигательных номеров с соответствующими песенками, и иногда их демонстрирует, чтобы развлечь гостей. Зато достаточно регулярно участвует в шоу в одном лондонском ночном притоне. Выступает и сегодня вечером, но об этом потом.

 С Джереми трудно иметь дело. Известно, что его выгнали из армии — Ее величество не нуждалось более в его услугах. Настоящей причиной стало использование уникальной системы мухлежа при игре в покер. Затем он устроился в Буэнос Айресе секретарем какого-то закрытого спортклуба, в котором вовсю практиковалось распространение наркотиков. Дважды чуть не попал в тюрьму и избежал этого только благодаря быстроте принятия решений. Похоже, Джереми здорово не жалует любого из братьев, но испытывает определенное уважение к Вилли. Насчет себя иллюзий не питает. Понимает степень своей испорченности, и она ему даже нравится. Он явно полагает, что Пол, Персиваль и Беллами с ним одного поля ягоды, но не желают этого признать. И презирает их за это.

 По его мнению, Вилли единственный мужчина в семье, у которого хватает ума оставаться честным, и, видимо, ему завидует.

 Напоминаю, он довольно крут. Когда за что-то берется, то ни перед чем не остановится.

 Кэллаген что-то проворчал.

 — Прекрасно, но где я найду Майолу?

 — Она сегодня выступает в клубе «Крестики-Нолики» на Корк Стрит. Номер её около полуночи; когда закончит, вернется на автомобиле в «Шоу Даун». Иногда прихватывает продувшихся в карты простофиль, иногда — нет.

 Ривенхольт скромно кашлянул.

 — Теперь могу я прикоснуться к гонорару?

 — Да, я позвоню Дарки, чтобы он выслал его с посыльным. Получишь нынче вечером.

 — Премного благодарен. Как раз подворачивается прекрасно им применение. Могу ещё чем-то помочь?

 Кэллаген долго размышлял.

 — Сейчас пока не думаю. Но все равно спасибо. Полагаю, я ещё свяжусь с тобой.

 — Тогда мне остается забрать мой гонорар и поглядеть, что можно с ним предпринять в «Монт»…

 — Можно, — проворчал Кэллаген. — Смотри только, чтобы уши не надрали… — и повесил трубку.

 Какое-то время он внимательно изучал телефон, затем встал и вышел в приемную.

 — Фред, пройдись-ка на угол, где подают чай и кофе. Купи чего-нибудь… любую мелочь… и какие ни на есть сигареты. Прихвати пару листов оберточной бумаги и тащи сюда.

 Фред кивнул и исчез. Кэллаген вернулся в кабинет, позвонил Дарки и попросил переслать Ривенхольту 80 фунтов .

 Вернулся Фред с бумагой — грубой оберточной бумагой для покупок.

 Кэллаген сложил один из листов и разорвал его на четыре части размером со стандартный лист писчей бумаги. Затем наложил на него копировальную бумагу и сверху — два обычных листа для машинописи. Вставив всю эту пачку в машинку, он начал печатать:

 "Привет, Слим!

 У меня есть сведения, что ты работаешь на Беллами Мероултона. Если это так, тебя может заинтересовать информация о человеке, о котором Ярд давал объявление в газету. Я о человеке, которого видели возле морга в ночь убийства. Если ты ещё не в курсе, сообщаю, что это он спер завещание из часов старика Мероултона. Мы-то знаем, как знают и все братья Мероултоны, что завещание оставляет их без гроша. Но если завещание испарится, они получат денежки старика, как ни в чем ни бывало.

 Итак, завещание у меня. И если твои клиенты согласны раскошелиться на пять сотен, я передам его — пусть делают с ним что угодно.

 Если это устраивает, покажи это письмо Вилли в «Томе Пеперсе» — он скажет, как меня найти. Даже не предлагаю держать язык за зубами, так как прекрасно тебя знаю.

 Так что Слимми — пока!

 Сэмми Шейк.

 P.S. Если не получу пять сотен, то через пару дней заброшу бумаженцию стряпчему Гезелингу. Так что пусть твои клиенты раскошеливаются поживее."

 Кэллаген внимательно прочитал послание, сложил бумагу втрое, затем разыскал в мусорной корзине конверт со своим адресом, в котором утром прибыли счета. Конверты эти из самых дешевых и обычно не заклеиваются.

 Он засунул в него только что созданное послание, заклеил клапан и затем сделал на нем разрез, вскрыв конверт общепринятым путем. С виду изделие выглядело вполне натурально.

 В половине двенадцатого Кэллаген сидел за маленьким столиком в конце танцевального зала клуба «Крестики-Нолики», дымя очередной сигаретой.

 Перед ним красовались остатки роскошного ужина.

 Под нежные и зажигательные мелодии джаз-секстета в зале танцевала очень усталая и равнодушная публика, явно состоявшая из завсегдатаев. Казалось, те проводили львиную долю времени в этом клубе, не то удивляясь, не то раздумывая, почему они оказались здесь, и безучастно озирались вокруг, надеясь, что что-то случится и хоть на миг выведет их из состояния скуки и хандры, в которой, казалось, они родились и живут.

 Кэллаген затушил сигарету, закурил новую, выпил виски с содовой, заказал ещё — и проделал все это совершенно машинально.

 Его сознание сконцентрировалось на развитии дела Мероултона и его собственной в нем роли. Предметом размышлений были идеи и версии, которые медленно и верно формирует Грингол вокруг Цинтии Мероултон. Он обдумывал те неприятности, которые могут возникнуть в ближайшие часы, о Майоле Фериваль и Джереми Мероултоне.

 Персиваль его не занимал. Тот был просто марионеткой, тенью Беллами, абсолютной и беспрекословной шестеркой, слоняющейся рядом и выискивающей шанс выпросить за услуги выпивку. Бесхребетный, бездумный, этот человек опасен только самому себе.

 Кэллаген оглянулся. Танцевальный паркет опустел. Джаз молчал. От соседних столов долетал мягкий гомон, прекрасно характеризующий интеллектуальный уровень здешних посетителей. Все это можно слышать в любом танцевальном клубе для состоятельной публики, уверенной, что ночь можно проводить только в таких местах.

 — Я говорю ему: не будь ты дураком. Но знаешь, Вики, если ему взбредет в голову поволочиться за девкой, он не обратит внимания даже…

 Голос женщины:

 — Он должен на ней жениться. Меня не волнует, что он говорит или делает. Он просто обязан…

 Мужской голос:

 — Конечно, чек вернули. Чеки Скривена всегда снабжены розовым клише. И любой ростовщик, кто недостаточно умен и принимает эти бумаги, сам напрашивается на неприятности…

 Кэллаген, рассеяно прислушиваясь, взял на заметку, что клуб "Крестики-Нолики "может оказаться отличным местом для его бизнеса. Тут просто должны найтись для него дела. Завсегдатаи клуба — люди денежные и не слишком умные. А такие зачастую попадают в беду.

 Неожиданно и без всяких видимых причин Кэллаген поймал себя на мысли, как ему прискучили богачи, вечно попадающие в переделки. И с удивлением заметил, что его охватили странные чувства. Это было на него не похоже. Ему не приходило в голову, что причиной всему — дело Мероултонов, и то, что с ним связано, медленно и уверенно вело к пониманию, какое положение он занимает по отношению к остальному миру, и как этот мир расценивает его.

 Он усмехнулся, затушил пятую за последние полчаса сигарету и снова заказал виски.

 Оркестр разразился бурной увертюрой. Дирижер с маленькими усиками и тонкой талией, изо всех сил копировавший облик модной кинозвезды, подошел к краю сцены.

 — Леди и джентльмены! — зажурчал он. — Мне доставляет величайшее удовольствие представить вам звезду Парижа, Буэнос-Айреса и Нью-Йорка, чье зажигательное мастерство никого не оставляет равнодушным. Леди и джентльмены! Майола Фериваль — «Аргентинский Соловей»!

 Джаз снова загремел, кулисы справа распахнулись, вспыхнули прожектора и пятно света выделило Майолу Фериваль, шагающую к центру танцевального паркета.

 Кэллаген оценивающее её оглядел. У неё было все что надо: рослая стройная фигура, более чем привлекательные формы, и каждое движение дышало сексуальным напором — а двигаться Майола умела.

 Изумительное тело спокойно и ритмично колыхалось в такт музыке. Оркестр четко отслеживал картинные движения дирижера, медленно наращивая темп. Сначала звучало что-то вроде блюза, который постепенно превращался в зажигательную самбу.

 Теперь Майола запела. В мягком вибрирующем голосе ощущалась огромная скрытая сила. Выражение невинной простоты на её лице ещё больше подчеркивало тщательно продуманную чувственность слов.

 Майола была хороша. Чертовски хороша.

 Разрез на черном платье до середины бедра подчеркивал изумительной красоты ноги. Тело её извивалось под стремительную музыку, темный огонь вспыхнул в глазах утомленных мужчин и вызвал неудержимую зависть их женщин.

 Кэллаген стал разглядывать её лицо. Тонкий нос, прекрасно очерченный рот вызывали ощущение характера и силы. Лучи прожектора выхватывали стальные всполохи её горящих черных глаз. Овальный подбородок плавно переходил в четкую линию челюстей.

 Крепкий орешек, — подумал Кэллаген и вспомнил слова старой песни: «Характер парня виден по друзьям и ещё лучше — по его подружкам!»

 Он огляделся кругом, подозвал официанта и приказал принести бумагу и конверт. Потом снял колпачок авторучки и написал:

 "Дорогая мисс Фериваль!

 Мне совершенно необходимо немедленно встретиться с вами. Я обладаю информацией, которая должна заинтересовать мистера Джереми Мероултона. Уделите мне несколько минут.

 Ваш С. Кэллаген"

 Когда в зале вспыхнул свет, официант отнес записку.

 Она смотрелась в зеркало в гримерной, одновременно наблюдая за Кэллагеном, сидевшим в углу комнаты. Тот знал, что за ним наблюдают и оценивают, поэтому придал лицу подобающее выражение и смущенно мял свою шляпу, косясь на крутые линии её бедер.

 Наконец Майола повернулась на стуле и улыбнулась.

 — Итак, в чем дело, мистер Кэллаген? Что же вы знаете такое важное для мистера Мероултона?

 Кэллаген подумал, что голос у неё также хорош, как и все прочее. Английским она владела почти в совершенстве, с едва заметными следами иностранного акцента, который придавал дополнительный шарм.

 Он положил шляпу на пол и хрустнул пальцами.

 — Я в большом затруднении, мисс Фериваль. Не знаю, правильно ли я поступил, придя сюда для разговора с вами. Но я подумал, что это лучше, чем заявляться в «Шоу Даун» и, к моему великому неудовольствию, оказаться выставленным за дверь.

 Она рассмеялась.

 — И вы подумали, что лучше использовать шанс, прийти сюда и оказаться, как вы выразились, выставленным из «Крестиков-Ноликов»?

 Он тоже хохотнул.

 — Возможный вариант. Но, полагаю, не единственный. Я слышал, вы дружны с мистером Джереми, а я твердо знаю, что в деле вроде этого женщина может оказаться чертовски проницательней и сообразительней мужчины.

 Она кивнула, взяла с туалетного столика золотую сигаретницу, отложила одну себе и предложила ему. Он взял и прикурил обе.

 — Буду с вами совершенно откровенен, мисс Фериваль. Я частный детектив, «Сыскное Агентство Кэллагена» — моя фирма. Так вот: мы ведем некую работу по делу Мероултонов, я действую в первую очередь в интересах мисс Цинтии Мероултон… — Кэллаген заметил, как в её глазах что-то сверкнуло. — И во вторую очередь — мистера Беллами. Мы не смогли предотвратить арест мистера Беллами по обвинению в хранении наркотиков. Но между нами, я уверен, долго держать его не будут, все это обвинение — просто прикрытие. Его подозревают в убийстве, но не сегодня — завтра поймут, что пустились по ложному пути, и выпустят под залог.

 Майола кивнула, глубоко затянулась и позволила дыму скользить через алые губы изумительной формы.

 — Меня не слишком интересует мистер Беллами и все, что с ним происходит. Но объясните вот что: если перестанут подозревать его, то за кого же возьмутся?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Если не его, то её. Я имею в виду Цинтию. Известно, что они с Беллами были на Линкольн Инн Филдс около 23.00. Не знаю точно времени убийства, но полиция явно полагает, что они замешаны.

 Он покончил с сигаретой и закурил следующую.

 Цинтия Мероултон пришла ко мне в ночь убийства. Сначала я сам её заподозрил. Но частным детективам за размышления не слишком много платят. Ладно, я полагаю, вы с мистером Джереми читаете газеты и заметили, что полиция пытается найти человека, которого видели той ночью в окрестностях морга на Энзел Стрит.

 Ну, я подумал: какого черта кому-то понадобилось слоняться возле морга? И выяснил, что на короткое время тело оставалось без присмотра. Значит, тот тип, которого ищут, стянул с трупа что-то связанное с убийством. Или убийца заплатил ему за это. Дьявольщина, я оказался прав!

 Он полез в нагрудный карман и достал письмо, написанное им самим несколько часов назад.

 — Прочтите, мисс Фериваль; оно подписано неким типом по имени Сэмми Шейк. Не знаю, кто он такой, но если он знает меня, то я узнаю, кто он, какой бы кличкой он не прикрывался. Прочитайте, и будете знать не меньше меня.

 Она прочла письмо. Прочла вначале быстро, потом ещё раз от начала до конца — но уже медленно. Очень медленно. Затем вернула, снова повернулась к зеркалу и длинными белыми пальцами стала поправлять волосы.

 — Пять сотен фунтов — большие деньги, мистер Кэллаген, — мягко заметила она.

 — Вы правы, но сумма покажется не такой большой, когда Сэмми исполнит обещание и пошлет завещание стряпчему. Ведь никто из Мероултонов тогда не получит ни гроша. На месте Джереми Мероултона я бы не пожалел 500 фунтов, чтобы от него избавиться. И это стало бы хорошим вложением денег.

 — Пожалуй, тут я с вами соглашусь. А как насчет вас? Вы это делаете просто из любви к искусству или тоже хотите заработать? Конечно, если Джереми найдет, что стоит заниматься этим любопытным предложением.

 Кэллаген кашлянул.

 — Так вот, мисс Фериваль. Я рассуждаю следующим образом: так или иначе, по поводу этого дела мне предстоят неприятности с полицией. Я слегка перестарался, защищая интересы мисс Мероултон, а полиция знает меня, как облупленного. Так что лучше всего для меня — получить в руки кругленькую сумму и выйти из игры. Я уже кое-что получил и считаю, что если мистер Джереми заинтересуется предложением Сэмми Шейка, можно сделать так: допустим, мистер Джереми даст мне 250 фунтов ; я уверен, что за эти деньги смогу получить от Сэмми завещание. Конечно, просит он 500, но когда услышит шорох живых бумажек, не устоит.

 Кэллаген встал, затушил окурок в пепельнице на туалетном столике и взглянул на хозяйку в зеркало. Она в это же время подняла глаза и их взгляды встретились. В её глазах светилась улыбка.

 — Думаю, — продолжал Кэллаген, возвращаясь к своему стулу, — что если я добуду завещание и доставлю его мистеру Джереми, он будет уверен, что получит свою долю наследства. И решит, что я заслужил остальные 250. Тогда я устрою себе небольшие каникулы, и Скотланд Ярд не сможет засыпать меня вопросами насчет мисс Цинтии.

 Он умолк, наклонился вперед и подобрал шляпу.

 Она развернулась на стуле и взглянула ему в глаза.

 — Я встретила Джереми Мероултона в Буэнос-Айресе. Он вел дела с одним испанским джентльменом. Испанец думал, что Джереми — простак, и попытался вести — как вы это называете — двойную игру. Пытался перехитрить Джереми.

 Она взяла ещё сигарету и спокойно заявила, глядя на Кэллагена:

 — И Джереми его убил.

 Кэллаген лишь кивнул.

 — Совершенно справедливо. Я ненавижу двурушников. От них одни несчастья.

 Майола улыбнулась.

 — Отлично, мистер Кэллаген. Пожалуй, вы, письмо и этот Сэмми Шейк меня заинтересовали. Через десять минут у меня ещё один номер, потом я еду в «Шоу Даун». Там небольшая вечеринка. Немного музыки, немного карт…

 Она встала и чувственно потянулась.

 — Почему бы вам не проехаться со мной, мистер Кэллаген? Возможно, вам с Джереми стоит встретиться и поговорить. Хотите?

 Кэллаген, улыбаясь, встал.

 — Прекрасно, мисс Фериваль. Просто изумительно. Очень рад посетить ваши Пенаты. Я не был уверен, правильно ли себя виду, теперь вижу, что поступил мудро.

 — Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Я никогда ни в чем не сомневаюсь. И Джереми тоже. Adios, синьор Кэллаген. Возвращайтесь сюда ровно в час. Обещаю прелестную поездку. На сельских дорогах ночью так тихо и чудно!

 Он взял её руку. Пожатие тонких пальцев чуть затянулось.

 — Я вернусь, мисс Фериваль. А теперь: adios, синьора.

 Кэллаген вошел в телефонную будку в начале Корк Стрит. В ожидании ответа Дарки он посмотрел на часы. 0.40.

 Слышно было, как Дарки зевает.

 — Эй, Дарки, есть небольшая работа. Пол Мероултон держит офис возле Рассел Сквер. Грин Стрит Игл, 22. Я хочу, чтобы ты завтра туда заглянул. Разнюхай все. Кто за ним присматривает, что за замок на двери. Есть ли черный ход. Возможно, мне захочется завтра ночью туда заглянуть. Ты понял? Отлично. Когда все выяснишь, узнай, где живет Пол. Его домашний адрес. Я позвоню где-то после полудня или вечером. Будь у себя. Никуда не уходи. Понял?

 — Понял. Как у тебя дела? Все в порядке?

 — Просто превосходно. Я полагаю, через пару дней действительно все будет преотлично… или меня упрячут за решетку… или убьют. Не знаю только, какой выйдет вариант. Пока, Дарки!

 Он повесил трубку.

 Выйдя из будки, Кэллаген остановил проезжавшее такси и направился на круглосуточную почту на Вер Стрит, чтобы отправить телеграмму Цинтии Мероултон.

 "Все идет превосходно. Как договорились, организую завтра встречу с Вилли. Дело практически готово для суда.

 Кэллаген"

 Покончив с этим, он вернулся в ожидавшее такси и велел шоферу ехать в «Крестики — Нолики». По пути в круглосуточном баре купил себе сэндвич с ветчиной и жевал его очень медленно, чтобы не нажить изжоги. 

10. «ШОУ ДАУН»

 Майола крутанула руль и «бентли» нырнул в проезд, едва различимый между деревьями. Кэллаген, сидевший рядом с ней, восхищался её манерой управлять мощной машиной, думая, что Майола просто замечательно держит в руках автомобили, мужчин и ситуацию в целом.

 Аллея поднималась в гору, но она вела машину уверено и быстро, лихо закладывая виражи, притормаживая в узких местах или объезжая препятствия, которые даже Кэллаген с его острым зрением не различал.

 Они вырвались на открытое место и стал виден дом, окруженный деревьями. Майола покосилась на него. В свете приборного щитка он видел, как она улыбалась.

 — Вот мы и приехали, мистер Кэллаген. Это — «Шоу Даун». Надеюсь, вам понравится.

 Она выключила фары и вышла из машины.

 Кэллаген тоже вышел и потянулся. Впереди неясно проглядывал старинный дом.Довольно безобразная постройка на фоне ночного неба казалась мрачной и похожей на привидение.

 Вместе они направились к крыльцу. Под ногами хрустел гравий.

 Кэллаген полез в карман за сигаретами, задавая себе вопрос: как далеко он от финального акта драмы Мероултонов, будет ли он участником её, может ли Джереми вломится в события с какими-то своими планами, затеет ли он что-то, требующее ответных усилий и комбинаций.

 Майола открыла дверь и вошла. Кэллаген шагнул следом и остановился рядом, она закрыла дверь и включила свет.

 Они стояли в большом богато обставленном квадратном холле. Откуда-то доносилась мягкая музыка. Из прохода с левой стороны холла слышалось нежное позвякивание хрустальных бокалов. Неожиданно приоткрылась дверь и послышался женский голос, его перебил мужской смех. Дверь захлопнулась и снова все стихло.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Чертовски много места…Настоящая золотая жила, если должным образом повести дело.

 — Здесь все делается наилучшим способом. Мы должным образом ведем дела… или не должным, — Майола рассмеялась.

 — Я бы не возражал владеть подобным заведением — вместе с женщиной вроде вас. Забавно… и, пожалуй, прибыльно. Это могло быть восхитительно.

 — Вы так думаете? — она коснулась звонка и выскользнула из пальто. — Вы выглядите абсолютно уверенным в себе, мистер Кэллаген, и отчаянно самонадеянным. С чего вы взяли, что мне понравилось бы партнерство с вами?

 Она вдруг остановилась и повернулась к нему. Кэллаген разглядел озорной блеск в её глазах.

 — Вы уверены, что с таким настроением стоит идти дальше? Что стоит встречаться с Джереми? Потом не будете жалеть?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Если бы я сожалел о сделанном, пришлось бы посыпать голову пеплом и вечно носить рубище.

 Она мягко улыбнулась.

 — Отлично. Я даю вам шанс. Просто не хочется, чтобы вы подумали, что я на вас давлю.

 Кэллаген пожал плечами. Как раз в этот момент из двери с правой стороны появился слуга и замер в ожидании.

 — Я собираюсь пройти на веранду, Джордж, — обратилась к нему Майола Фериваль. — Скажите мистеру Джереми, что со мной мистер Кэллаген.

 Кэллаген понял: она звонила Джереми и тот ждет. Красотка ничего не упускает.

 Оставив пальто и шляпу, он последовал за ней.

 Джереми оказался высок и широкоплеч. Черные густые волосы, аккуратно закрученные усы. Глаза большие, очень синие и очень враждебные. Безупречного кроя костюм сидел на нем, как влитой. Джереми был властным, сильным человеком с ясной головой.

 Кэллаген спокойно смотрел на него и думал:

 — Опасный тип, черт возьми. Такой не поверит пустопорожней чепухе и не остановится перед убийством, независимо от того, сможет потом избежать карающей руки закона или — нет. Такой ни перед чем не остановится. Как раз такого рода человек может владеть женщиной вроде Майолы. Ладно, приступим. И посмотрим, что из этого выйдет.

 Он устроился на стуле у камина. Майола разместилась с другой стороны. Джереми мельком взглянул на Кэллагена, направился к встроенному в шкаф бару и достал поднос с графином и бокалами. Он приготовил три крепчайших коктейля, перенес поднос на стол к камину, передал бокал даме и вслед за ней — Кэллагену. Потом стал перед камином спиной к огню, искоса разглядывая частного детектива.

 Кэллаген поднял глаза на Джереми и улыбнулся скупой загадочной улыбкой. Майола, потягивая из бокала, наблюдала за ними и думала:

 — Один другого стоит! Боже, что за пара! Один — сплошные мускулы, молчание и хитрость, другой — одни жилы, тонкая нервная реакция и, видимо, чертовская сообразительность за хитрой ухмылкой. Сомнительно, что кто-то уклонится или уступит натиску другого. Интересно за ними понаблюдать. Пожалуй, небольшой перевес у Джереми. Кэллаген, скорее всего, слабее физически.

 Джереми спокойно заговорил:

 — Итак, Кэллаген, мисс Фериваль передала мне по телефону суть разговора в «Крестиках-Ноликах». Все это очень интересно. Я ей сказал, что мне хотелось бы переговорить с вами здесь, где нам никто не помешает.

 Кэллаген кивнул, вытащил пачку сигарет, закурил и глубоко затянулся.

 — Я, собственно, не вижу, о чем нам долго толковать. Нужно решить всего одну проблему: собираетесь вы давать деньги или нет. Пытаться мне заполучить завещание вашего дядюшки или позволить Сэмми Шейку (кем бы он ни был) отправить его стряпчим.

 Лицо Джереми осветилось жестокой ухмылкой. Майола со смешанным чувством удивления и восхищения переводила пылающий взгляд с лица Джереми на лицо Кэллагена и обратно. Она явно наслаждалась ситуацией.

 — Может быть, Сэмми Шейк и задумал эту сделку, — заявил Джереми. — Но пятьсот фунтов — слишком большая сумма, чтобы отдать её в человека, который — простите за прямоту — не может похвастаться славной репутацией.

 — Отлично. Итак, переговоры прерваны, — Кэллаген пустил струю дыма из ноздрей и холодно продолжал:

 — Но кто вы, черт возьми, такой? Человек, которого выгнали из армии за шулерство, имеет наглость рассуждать о репутации? Если вы собираетесь продолжать переговоры, советую выбирать выражения.

 Улыбка Майолы стала шире: представление обещало быть забавным.

 Джереми вспыхнул. Румянец проступил на щеках, охватил все лицо и спустился на шею. Он с большим трудом сдержался.

 — Ладно, не будем спорить по поводу репутаций — ни вашей, ни моей. Давайте поговорим о Сэмми Шейке. Какие у меня будут гарантии, если я передам вам 500 фунтов ? Вы уверены, что этот загадочный тип отдаст вам завещание? И что вы передадите его мне?

 Кэллаген осклабился.

 — Просто используйте шанс. Ведь вам не раз случалось использовать удачный шанс, мистер Мероултон? К тому же я не требую всех 500 фунтов . Я знаю таких типов и полагаю, что когда Сэмми увидит 250, а может быть и 200, он рад будет хапнуть эти деньги и расстаться с клочком бумаги. Отлично. Когда я передам его вам, отдадите мне разницу. Не вижу никаких проблем.

 Джереми вернулся к бару и достал тонкую сигару. Тщательно осмотрев её, он закурил.

 — Скажите мне, Кэллаген, есть у вас какие-то идеи насчет этого Сэмми Шейка? Кто это может быть? Есть в вашей светлой голове хотя бы смутные догадки?

 Кэллаген пожал плечами.

 — Это может быть кто угодно. Но я догадываюсь, кем он должен быть. Если мисс Цинтия Мероултон могла обратиться к одному частному детективу — то есть ко мне — почему она не могла обратиться к другому? У нас немало так называемых частных детективов, которые такими вовсе не являются. Такого сорта люди всегда готовы получить деньжата за небольшую и непыльную работу. Особенно если известно, как это важно для всех Мероултонов.

 Джереми кивнул, все ещё внимательно разглядывая свою сигару.

 — Ладно, я вам, Кэллаген, кое-что скажу. Может, у вас и нет соображений, кто такой Сэмми Шейк, но меня — есть. И вполне определенные!

 Кэллаген выглядел заинтересованным.

 — Что вы говорите!

 — Я твердо уверен, что Сэмми Шейк — никто иной, как мистер Слим Кэллаген, который полагает, что придумал способ заполучить ещё пять сотен фунтов вдобавок к уже полученным от моей обаятельной кузины, и тем ловко завершить оригинальное дельце с ограблением трупа.

 Кэллаген долго с наслаждением смеялся.

 — Почему бы вам не остановиться и не перестать выставлять себя таким откровенным идиотом? Почему не раскинуть мозгами? Разве не проще, будь я Сэмми Шейком, потребовать от Цинтии ещё раз раскошелиться, пригрозив отдать завещание одному из вашей команды? Думаете, она не заплатила бы гораздо больше?

 Джереми побледнел. Огромные синие глаза засверкали. Майола, оценив ситуацию, заерзала на стуле, понимая, что Джереми сдерживается из последних сил, что он до смерти хочет броситься на этого небрежно развалившегося на стуле типа, двинуть в дерзкое лицо, которое так нагло насмехается над ним. Она облизала губы маленьким красным язычком, предаваясь восхитительному садистскому предвкушению скандала.

 Голос Джереми оставался ледяным.

 — Это было бы очень похоже на мистера Кэллагена: запустив свои жадные пальцы в её кошелек, выжать из Цинтии все до последнего пенни. Затем, исчерпав все возможности с ней, прийти сюда. Между прочим, почему вы пришли ко мне? Почему не направились к Персивалю, Беллами или Полу? Почему я удостоился этой чести?

 — Ну, это очевидно. У Персиваля — ни гроша. Из него ничего не выжмешь, кроме жалких крох, которые он получает от Беллами. Тот тоже пуст. Я получил его последних двести фунтов, — задумчиво перечислял Кэллаген, к своему удовольствию заметив, как Майола с Джереми переглянулись. — Беллами заплатил мне двести фунтов, чтобы избежать ареста, и неудачно: я просто ничего не мог поделать.

 Он затянулся и бросил окурок.

 — Что касается Пола, с ним я ещё не встречался. И не вижу нужды. У Пола тоже наверняка нет денег, зато у вас есть… или вы можете довольно быстро их добыть… Скажем, обработать простофиль, которых здесь куры не клюют. Так мне сказали.

 Он достал новую пачку сигарет.

 Джереми поднял руку.

 — Будь я на вашем месте, мистер Кэллаген, я бы не стал закуривать. По крайней мере сейчас.

 Сигару он швырнул в камин.

 — Полагаю, пришло время поговорить без обидняков. Я думаю, вы лжец, Кэллаген. Наглый лжец. Я выслушал сегодня больше оскорблений, чем доводилось когда-либо прежде. Но пока что сдерживался, решая, что же предпринять.

 Я собираюсь дать вам совет, и если вы умный человек, вы им воспользуетесь. Я уверен, что вы и есть Сэмми Шейк. А если нет, то знаете, кто он, где он, и где прячет завещание. Я не намерен платить вам ни 500 фунтов, ни 500 пенсов, пока на этот счет есть хоть малейшие сомнения. Я доходчиво излагаю?

 — Я все понял, — ухмыльнулся Кэллаген. — Вы мне не нравитесь, и мне не нравится ваша помощница. Я думаю — вы пара отпетых мошенников. Но если вы считаете, что можете меня запугать, придется повторить все сначала. Я сделал предложение. Вы вольны принять его или нет, как вам, черт побери, угодно. И меня не особенно заботит, примете вы его или нет. Возможно, я уже выяснил все, что хотел.

 Джереми улыбнулся Майоле. Это была зловещая улыбка. Ее глаза понимающе вспыхнули. Он нажал кнопку звонка. Майола встала и сладко улыбнулась Кэллагену.

 — Пожалуй, мне пора. Кое-что нужно сделать. Уже так поздно! Прощайте, мистер Кэллаген. На вашем месте я бы прислушалась к убедительным аргументам. Еще не поздно!

 Она открыла дверь, и в это время из-за шторы в противоположном конце комнаты появились трое громил, похоже, бывших боксеров.

 Кэллаген внимательно оглядел их с ног до головы и постарался запомнить лица. На будущее.

 Майола закрыла за собой дверь. Трое громил остановились около стола, выжидающе глядя на Джереми. Тот сказал:

 — Итак, Кэллаген, очень скоро мы узнаем, где завещание. Но вам бы лучше избежать массы неприятностей и рассказать это сейчас.

 Кэллаген, продолжая ухмыляться, откинулся на спинку стула и расслабился.

 — Я не знаю Сэмми Шейка, кто он такой и где скрывается. А даже если бы знал, то пальцем бы не шевельнул меньше чем за 500 фунтов . Так что будем делать?

 Джереми полез в карман, достал портсигар, выбрал сигарету, закурил и отшвырнул спичку. Затем кивнул одному из парней.

 — Отделайте его как следует. Сам напросился.

 Джереми вернулся в комнату с чашкой кофе.

 Кэллаген лежал в углу, упершись головой в панель. Тонкий ручеек крови стекал из носа на пол. Глаза заплыли, лицо в ссадинах, костяшки пальцев содраны. Похоже, челюсть свернута на сторону. Но все это Кэллагена не волновало — он был без сознания.

 Джереми остановился у камина и пригубил кофе. Потом взглянул на самого высокого из трех громил. Тот помахивал куском резинового шланга, заляпанного кровью.

 — Заговорил?

 Здоровяк криво ухмыльнулся.

 — Ни слова. Ни черта. Как мы его ни обрабатывали, он не издал ни звука. Только все время скалился на нас. Продолжать опасно — как бы не отдал концы. Так что я велел оставить его в покое.

 Джереми кивнул и ткнул пальцем.

 — У него выбита челюсть. Лучше бы её вправить.

 Один из парней просунул руку под голову детектива, приподнял его и прислонил к дубовой панели. Потом нагнулся, опытным взглядом смерил дистанцию и взмахнул правой.

 Когда кость стала в гнездо, раздался громкий щелчок.

 — Посадите его в кресло и дайте воды, — спокойно приказал Джереми. — И немного бренди. Он крепче, чем я думал.

 В его голосе звучало едва не восхищение.

 Плотный туман в глазах Кэллагена начал развеиваться. Он лежал в кресле, голову подпирала высокая спинка, сознание постепенно возвращалось.

 Когда он попытался открыть один глаз, свет почти ослепил его и он предпочел его закрыть.

 Все тело Кэллаген ощущал как одну большую рану. Правая рука ободрана, в пальцах левой пульсировала безумная боль.

 Он начал вспоминать события, но лежал абсолютно неподвижно, медленно приходя в чувство, пытаясь оценить ситуацию, не обращая внимания на сотни иголок, коловших все тело.

 Кто-то поднес ко рту стакан. Почувствовав ожог от бренди, льющегося по сухому языку в запекшееся горло, он стал жадно ловить воздух, но спиртное помогло. Он вспомнил Джереми, и изувеченные губы сжались.

 Кэллаген лежал с закрытыми глазами, пытаясь предугадать следующие ходы и размышляя, что теперь предпримет Джереми.

 А Джереми заговорил. Холодный резкий голос, казалось, шел издалека:

 — Итак, Кэллаген, даже если мы не смогли ничего из тебя выбить, то все — таки проучили тебя за наглость. Для твоей же пользы.

 Он дал знак громиле.

 — Заберите его, приведите в порядок. Потом доставите сюда.

 Его подхватили подмышки и поволокли из комнаты.

 Джереми, прихлебывая кофе, начал вполголоса ругаться.

 Он был очень разочарован.

 Кэллаген уже тверже стоял на ногах перед умывальником в туалете, макая голову в ледяную воду, вытаскивая и макая снова. Он занимался этим уже пять минут и был в состоянии достаточно ясно мыслить, чтобы воспылать неописуемой ненавистью к Джереми, Майоле и вообще ко всему на свете.

 Намыливая руки, он заметил, что в туалете две двери. Одна вела в коридор и её подпирал вышибала, дымя сигаретой. Кэллаген был вне поля его зрения. Другая дверь вела в ванную. Кэллаген ватер руки полотенцем и стал медленно и осторожно перемещаться ко второй двери. В противоположном углу на полочке он заметил банную щетку с ручкой черного дерева в 12 дюймов . Кэллаген тихо скользнул в ванную, схватил её и взвесил на руке. Потом, одобрительно кивнув, засунул в карман, оставив кусочек ручки снаружи. Затем он вернулся в туалет и немного поплескался — для караульного.

 Громила взглянул на него с ухмылкой.

 — Теперь ты выглядишь гораздо лучше. Но, держу пари, совсем не так задиристо, как прежде. Пошли.

 Следом за ним Кэллаген вернулся в ту же комнату. Джереми все ещё стоял у камина. Он указал на стул и протянул виски с содовой, затем кивнул парню — и тот убрался, прикрыв за собой дверь.

 — Итак, мистер Кэллаген, — начал Джереми, — придется нам продолжить разговор, но кое-что мы выяснили. Теперь я уверен: если бы вы знали, где завещание, то рассказали бы.

 Кэллаген усмехнулся, поморщившись от боли в разбитых губах.

 — Может быть да, а может быть и нет.

 — Мне нужно получить это завещание. Заполучить любым путем. И я намерен это сделать.

 — Есть только один способ. Купить, как я и предлагал.

 — Я начинаю склоняться к мысли, что вы правы. Уверен, теперь вы поняли, что ради собственной выгоды не следует вести со мной двойную игру. Иначе сегодняшняя взбучка покажется вам материнской лаской.

 Он сунул руку во внутренний карман пиджака, достал бумажник и протянул Кэллагену пачку банкнот.

 — Здесь 250 фунтов, Кэллаген. Когда принесете завещание Августа Мероултона, то самое, которое он носил в часах, отдам ещё столько же. И помните, я прекрасно знаю его подпись. Полагаю, я вам переплачиваю, но как вы правильно заметили, нужно использовать шанс. Даю вам время до завтрашнего вечера, чтобы добыть завещание и вернуться с ним сюда. Если не явитесь, я разыщу вас, и тогда… Вам все ясно?

 Кэллаген медленно поднялся.

 — Почти… за исключением… — он устало усмехнулся. — У меня появляется соблазн решить этот вопрос по телефону или у меня, вместо того, чтобы являться сюда.

 Он окрепшими пальцами пересчитал банкноты, убедился, что там ровно 250 фунтов, сложил их и повел рукой, чтобы положить в карман.

 Но этого не сделал. Правая рука, нырнувшая под пиджак, ухватила ручку банной щетки. Он обогнул стол, имитируя нетвердость ног и для большего эффекта опираясь левой рукой на стол. Потом, оказавшись прямо перед Джереми, прыгнул вперед. Щетка вылетела из кармана и с глухим звуком обрушилась на голову Джереми.

 Тот обвис, соскользнул на ковер и отключился.

 Кэллаген встал на колени, расстегнул его пиджак и вытащил записную книжку. В ней оказалось ещё 150 фунтов . Кэллаген их забрал.

 Потом он встал, приоткрыл дверь и выглянул в коридор.

 Никого.

 Он спокойно прошел в холл и снова прислушался. Аккуратно открыл дверь и тихонечко закрыл её за собой. И заковылял к дороге. 

11. НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ

 Кэллагена разбудил шум машин на Виктория Стрит под окнами «Экселенс Отеля» («Для семей и коммерсантов — жилье и завтраки»).

 Он открыл глаза, снова устало их закрыл и сосредоточился на процессе их повторного открывания. Наконец со стоном сел и нажал звонок. Когда неряшливая горничная, выпучившая глаза при виде его лица, принесла чай, Кэллаген уселся на краю постели и приступил к завтраку. Покончив с этим, он подошел к зеркалу. Глазницы жутко почернели. На правой челюсти вздулась шишка величиной в грецкий орех. Глубоко прорубленная бровь начала затягиваться, на шее красовалась двухдюймовая рваная рана.

 Каждый дюйм его тела генерировал сугубо индивидуальную боль, пальцы правой руки почти не двигались. Правда, тот удар правой кое-кому запомнится!

 — Вышибалы Джереми определенно знают свое дело, — подумал он. — Видимо, у них хватало практики в «Шоу Даун».

 Кэллаген направился в ванную и открыл краны. Горячая вода сделала доброе дело, так что Кэллаген позволил себе поразмыслить по поводу Джереми. Кое-что явно удалось доказать. И это стоило шляпы и пальто, оставшихся в холле «Шоу Даун».

 Чувство юмора всегда помогало. Лежа в ванне он расслабился и даже начал улыбаться. Между прочим, пальто и шляпа обошлись Джереми в 400 фунтов .

 Покончив с ванной, он побрился, заказал ещё чаю и выпил его. Затем занялся пачкой банкнот, делая заметки, записывая номера серий и сверяя все снова и снова. Полная сумма составила 1180 фунтов, он занес её в записную книжку.

 1. Получено от Цинтии Мероултон 500ф.

 ( первый взнос сделан Вилли Мероултоном)

 Затраты на Дарки, Ривенхольта и собственные расходы — 220 ф.

 2. Дополнительный взнос от Вилли Мероултона 300ф.

 3.От Беллами Мероултона 200ф.

 4. От Джереми Мероултона 400ф.

 …..

 1180ф.

 Миленькая кругленькая сумма.

 Кэллаген не спеша оделся, спустился по лестнице, вернул взятые напрокат бритвенные принадлежности, заплатил по счету и покинул «Экселенс Отель». По пути он зашел в магазин, чтобы купить новое пальто, шляпу и перчатки. На вокзале забрал из камеры хранения свой чемодан.

 Сделав это, он взял такси до «Оксфорд Отель» на Орчард Стрит и снял номер. Потом велел отнести туда свой чемодан, а сам направился в телефонную кабинку и вызвал Скотланд — Ярд. Через минуту он говорил с Гринголом.

 — Добрый день, Грингол. Это Кэллаген. Как дела?

 Раздалось раздраженное брюзжание Грингола.

 — Послушайте, Кэллаген! Вы не думаете, что пора прекратить глупые игры, которые наверняка доведут до неприятностей. Я не хочу быть с вами излишне суров, но если через пару часов я не узнаю, где Цинтия Мероултон…

 — Послушайте, Грингол, — прервал его Кэллаген. — Держу пари на что угодно, вы не хуже меня это знаете. А если нет, тогда что-то не в порядке в нашей полицейской системе.

 Вы чертовски хорошо знаете, где она, но оставили её в покое, чтобы посмотреть: не собирается ли она контактировать с кем-то из Мероултонов. И причина таких действий в том, что вы пришли к выводу : в убийстве замешаны несколько человек. Не стоит суетиться, возможно, я преподнесу вам все дело на блюдечке. Между прочим, я буду у вас через 20 минут, если хотите обсудить положение… Годится?

 Грингол буркнул:

 — Если вам есть что сказать, я вас выслушаю.

 И повесил трубку.

 Кэллаген позвонил в «Делфин Корт Апартментс» Цинтии Мероултон.

 — Не сердитесь, — произнес он, улыбаясь в трубку. — Я знаю, вы сыты по горло ожиданием встречи с Вилли, вы опять начинаете не доверять мне и думать всякую чушь. Не лучше успокоиться и ещё немного потерпеть?

 Положение дел таково: все хорошо, но мне нужно кое-что уладить. Я буду этим занят целый день, вечер и часть ночи. Но даю слово быть у вас где-то в полночь, и не удивляйтесь, если с Вилли.

 Он довольно хохотнул.

 — Скажу вам кое-что еще. Когда вы узнаете, что мне удалось проделать, вы захотите пригласить меня на свадьбу как самого уважаемого человека. Вилли будет согласен, я обещаю.

 Но она нетерпеливо прервала его излияния.

 — Жду вас не позднее полуночи. Если не приедете, если последуют новые отговорки и проволочки, первое, что я сделаю утром — свяжусь со Скотланд-Ярдом.

 — Отлично, будьте уверены! — все ещё улыбаясь, он положил трубку.

 Грингол глядел Кэллагену в лицо через стол. Сержант Филдс сидел в конце стола, покусывая карандаш, Перед ним лежал блокнот. Не последним его талантом было умение стенографировать со скоростью 90 слов в минуту.

 Кэллаген вытащил пачку сигарет, подал одну Гринголу. Затем вольготно развалилися на стуле.

 Грингол кисло ухмыльнулся.

 — Кто-то недурно вздул вас прошлой ночью, судя по виду.

 Кэллаген кивнул.

 — Их было трое. Никогда ещё мне так не доставалось. Крутые ребята… Но игра стоила свеч.

 Он выпустил клуб дыма и сквозь него взглянул на Грингола.

 — Пока я не даю вам показаний, Грингол, так что велите Филдсу отложить свой карандаш. Может, позднее у меня и будет что вам рассказать. Связаться с вами я сумею быстро. А сейчас давайте просто побеседуем.

 Грингол фыркнул.

 — Какого черта, что ещё за беседа? Не станет ли она последней?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Не заводитесь, Грингол. Пока я не связался с вами, вы уже готовы были допустить, что я ваш лучший друг. Но теперь вам взбрело в голову, что я ввел вас в заблуждение с Беллами Мероултоном, что это я подсунул заляпанную кровью шляпу. Я в этом не сознаюсь, но допустим. Согласитесь, вреда не вышло никакого, только польза. И, между прочим, что с Беллами?

 — Выпустили под залог. Зелье он явно получает от Белдо. Но непричастность к убийству доказал достаточно легко. Мы разыскали таксиста, который отвез его на Линкольн Инн Филдс и высадил там в 22.55. И другого таксиста, который забрал его на Холборн в 23.05 и отвез к Олали Голи. Эта красотка поначалу пыталась нас запутать. Утверждала, что вы, Кэллаген, её запугали. Похоже, и на это у вас есть ответ?

 Кэллаген улыбнулся.

 — Почему бы вам самим не разобраться с Голи? Вы полагаете, что я пытаюсь выгородить Цинтию Мероултон? Когда вы схватили Беллами, тот наверняка рассказал, что видел Цинтию Мероултон на Линкольн Инн Филдс. А Голи вас убедила, что я заставил её врать о времени прихода Беллами?

 Он стряхнул пепел с сигареты.

 — Послушайте, «Танцор», ведь вы достаточно умны, чтобы не верить, что Голи лгала из-за меня. Да ничего подобного! Белдо ей это приказал задолго до того, как я пришел. Между прочим, если уж пошел разговор начистоту, когда на самом деле убили старикана?

 — Во всяком случае, до 23.15. Точнее не определить.

 Кэллаген кивнул.

 — Я думаю, в 22.30.

 Он взял ещё сигарету.

 — Послушайте, Грингол! Вы знаете, частный детектив может многое такое, что не по силам полицейским. Он может сам создавать множество ситуаций, которые вам и не снились. Именно этим я и занимаюсь. Догадываюсь, вы давно установили, где прячется Цинтия Мероултон, а почему не трогаете — я уже говорил по телефону. Отлично. Думаю, это очень неглупо. Теперь мне бы хотелось заключить с вами уговор. Причем я собираюсь свято его придерживаться. За следующие 8 часов, если дела пойдут как надо, я собираюсь полностью распутать это дело.

 Он тепло улыбнулся полицейским и продолжал:

 — Примите это от меня в подарок! Есть только один способ справиться с задачей, и нет на свете полицейского, способного на это. Если мой замысел сработает, вы получите убийцу — или убийц. Но если не получится, убийство Мероултона станет ещё одним нераскрытым преступлением со множеством подозреваемых, но без улик.

 Кэллаген вытащил свой маленький блокнот.

 — Послушайте, Филдс! Спишите номера банкнот, и поскорее.

 Он продиктовал четыре группы номеров. Филдс — после быстрого кивка Грингола — записал.

 Кэллаген встал.

 — Я ухожу, но мы увидимся, быть может, раньше, чем вы думаете. Пока!

 Он хмыкнул, подобрал шляпу и вышел.

 Филдс смотрел на шефа, высоко подняв брови.

 Грингол пожал плечами.

 — Смешная штука! Вы можете спросить, что за дьявольщина с этим парнем, но каждый раз, когда я его вижу, он мне нравится все больше. Что-то в нем есть… даже если это только нахальство и самообладание.

 Филдс кивнул.

 — Не пустить ли за ним хвост, сэр? Может, он собирается провернуть очередную шутку? Вы не боитесь его упустить?

 Грингол только улыбнулся.

 — У вас слабовато с психологией, Филдс. Кэллаген чертовски хорошо знает, что я догадался про его фокус со шляпой. И что именно он проник в морг на Энзел Стрит и забрал завещание старика. Поэтому он догадывается, что может случиться, если ещё раз попытаться меня провести.

 Инспектор встал и потянулся.

 — У Кэллагена недурные мозги, так пусть он их как следует использует!

 В 22.00 Кэллаген стоял в телефонной будке на Рассел Сквер и звонил Фреду Мейзину в офис на Ченсери Лейн.

 — Алло, Фред! Это Кэллаген. Я жду визита Джереми Мероултона. Он рассчитывает получить завещание, которое я обещал достать. Клиент крутой и может повести себя грубо. Если он явится в офис, предложи подождать. Скажи, что я скоро вернусь. Еще скажи, что если он дождется, я передам ему завещание, как обещал. Пока!

 Он переждал минуту и позвонил Дарки.

 — Ты выяснил насчет офиса Пола Мероултона на Гринигл 22?

 — Да, выяснил. Никаких шансов. Здание выходит фасадом на улицу, черный ход прекрасно просматривается со стороны Шервин Стрит. Так что от него никакого проку. Там два ночных охранника, все двери снабжены особыми замками. И шансов тихо выпотрошить офис не больше, чем вживую вознестись на небо. Понял?

 — Понял, — вздохнул Кэллаген. — Ладно… Ты выяснил адрес Пола?

 — Да. Он живет рядом с офисом, в «Мелвил Апартментс», на Гласбери Стрит. Телефон Музеум 88976; выходит редко.

 — Молодец, Дарки. Хорошо. Пока далеко не отлучайся. Можешь понадобиться вечером.

 Он постоял на тротуаре, закурил и на несколько минут задумался. Затем вернулся в телефонную будку, набрал Музеум 88976 и спросил Пола Мероултона.

 Ответил голос отрывистый и резкий.

 — Мистер Пол Мероултон? Добрый вечер. Полагаю вы меня не знаете. Меня зовут Кэллаген… «Сыскное агентство Кэллагена». Сожалею, что беспокою вас, но нам нужно встретиться, и лучше — в вашем офисе на Гринигл Стрит. Буквально через пять минут. Чтобы не тратить время на ненужные споры, позвольте пояснить вам пару обстоятельств.

 Во первых, игра окончена. Все вскрылось и лучший для вас выход — бегство за границу. Конечно, это не таким просто для человека, который разорен, но можно получить для этого тысячу фунтов… Если будете делать то, что я скажу.

 Повисла долгая пауза. Затем последовал вопрос:

 — Что именно?

 — Вы должны немедленно приехать в офис на Гринигл Стрит. Там я вас встречу. Я хочу ознакомиться с бухгалтерскими книгами компаний, которыми руководите вы — четверо Мероултонов. После этого мы с вами немного побеседуем и, если благоразумие возобладает, вы сможете уехать. Итак… Что вы собираетесь предпринять?

 Снова повисла пауза. Затем Мероултон буркнул:

 — Ладно. Для начала я направлюсь на Гринигл Стрит, чтобы взглянуть на вас, мистер Кэллаген. Когда поговорим подробнее, решу, стоит ли с вами иметь дело.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Вы мудрый человек, мистер Мероултон. Скоро увидимся.

 Пол Мероултон сидел за столом возле открытого сейфа. Перед ним громоздились полдюжины бухгалтерских книг. Он смотрел на Кэллагена, который расположился в углу и дымил сигаретой.

 Мероултон нервно облизывал сухие губы. Лицо было потерянным, пальцы барабанили по краю стола. Он был сильно напуган.

 — Как вы узнали? — спросил он, кивнув в сторону бухгалтерских отчетов.

 — Просто складывал два и два и следил, чтобы не получалось пять. У меня есть друг, который следил за вами. Он рассказывал, что вы проводите массу времени в «Сомерсет Хаус», что зарабатываете вы шесть фунтов в неделю, а тратите шестьдесят.

 Так вот. Никто не станет вертеться в «Сомерсет Хаус» просто так, верно? «Сомерсет Хаус» хранит делопроизводство всех компаний, и это имеет значение, если вы вхожи в отдел регистрации. Вот я и подумал, что стоит выяснить: а не интересуется ли какими-нибудь компаниями кто-то из вас четверых. Проверка показала, что вы — совладельцы четырех старых компаний, купленных после банкротства.

 Тут я спросил себя: с какой же целью? И ответ был прост.

 Кэллаген выдохнул из легких дым, как всегда сначала через одну ноздрю, затем через другую.

 — Недурная была идея, Пол, я должен это признать. Вы чертовски хорошо знали, что старина Август сыт вами по горло, что он никогда не допустит, чтобы вы получили из его состояния хоть малую толику. Зато могли унаследовать приличные суммы, если он не изменит завещания. Вот потому вы затеяли комбинацию с компаниями. Прикрываясь ими, вы могли качать деньги из «Эстейт Мероултон и Траст Компани», а старик Август думал, что дает кредиты четырем приличным торговым фирмам. Бедный старый простофиля не догадывался, что просто снабжает деньгами четверых парней, которым только в гиене огненной сознательно дал бы хоть пенни.

 Кэллаген соорудил из дыма кольцо и наблюдал, как оно плывет по комнате.

 — Старик думал, что ваши фиктивные компании вполне жизнеспособны. Когда его деньги растаяли, обнаружилось, чего стоят ваши дутые акции и паевые сертификаты. Я хотел просмотреть ваши отчеты, чтобы удостоверится, и теперь убедился в своей правоте.

 Он выразительно пожал плечами.

 Пол Мероултон встал.

 — Вы знаете слишком много, — тонкая улыбка змеилась на его губах. — Что еще?

 Кэллаген насмешливо взглянул на него.

 — Я знаю все, что нужно знать, Мероултон. Достаточно, чтобы надолго отправить вас за решетку.

 Мероултон прошел к окну и выглянул на тихую улицу.

 — Что вы говорили про исчезновение из страны? И насчет тысячи фунтов?

 — Я имел в виду то, что сказал, — усмехнулся Кэллаген. — У вас есть пишущая машинка?

 Мероултон кивнул.

 — Очень хорошо. Садитесь за нее. Вам предстоит сделать полное признание и подписать его. Когда вы это сделаете, я передам вам 1000 фунтов и можете убираться. На вашем месте я бы пароходом отчалил в Аргентину или на греческие острова. Говорят, оттуда очень трудно добиться выдачи.

 — С чего я знаю, что вы не обманете? — пробормотал Мероултон.

 — Вы этого не знаете, — кивнул Кэллаген. — Но у вас есть шанс. Если вы не хотите им воспользоваться, придется позвонить моему другу мистеру Гринголу из Скотланд-Ярда, и буквально через час вы окажетесь в миленькой тюремной камере. Ну, как мы поступим?

 Мероултон какое-то мгновение колебался. Затем прошел к машинке, снял чехол, и вставил лист бумаги.

 — Что мне печатать? Как начать?

 Кэллаген улыбнулся. Пройдя по комнате, он остановился позади Мероултона.

 — Я продиктую. А вы печатайте. Итак: «Я, Пол Мероултон, добровольно делаю это признание…»

 Речь Кэллагена лилась равномерно, пальцы Мероултона стучали по клавишам машинки, пока документ не был завершен. Кэллаген вытащил авторучку.

 — Теперь подпишем, и не забудьте поставить дату.

 Он наблюдал, как Мероултон совершал эту операцию, затем взял ручку из его рук и внизу приписал:

 "Засвидетельствовано С. Кэллагеном — «Сыскное агентство Кэллагена».

 Потом сложил бумагу и убрал в карман. Вытащил пачку сигарет, взял себе и угостил Мероултона, заметив:

 — Полагаю, вам сейчас это необходимо.

 Он отложил сигареты, вытащил пачку банкнот и стал их пересчитывать, пока на краю стола не образовалась кучка в 1000 фунтов . Остаток в 180 фунтов он сунул обратно в карман.

 — Вот ваши деньги! Теперь сматывайтесь. И советую поскорее.

 Мероултон забрал деньги.

 — Вы обещаете несколько часов не пускать это в ход?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Вы мошенник, Мероултон. Я никогда не заключаю сделок с мошенниками, понятно? Постарайтесь исчезнуть, пока обстоятельства благоприятны. Может быть, вас схватят вас, может — нет. Используйте свой шанс.

 В 23.15 Кэллаген преодолел половину лестницы в свой офис на Ченсери Лейн. Отчаянно кашляя, он сказал себе, что слишком стар и придется сократить количество сигарет до полусотни в день.

 Фред Мейзин торчал в приемной. В противоположном углу Джереми Мероултон читал журнал.

 — Можешь идти, Фред, — сказал Кэллаген. — У нас дела с мистером Мероултоном. И завтра приходить не надо. Я с тобой свяжусь.

 Фред кивнул, взял шляпу, забрал журнал и исчез.

 Кэллаген взглянул на Джереми и усмехнулся.

 — Пойдемте в кабинет.

 Он ключом открыл дверь, вошел, зажег свет и сел за стол.

 Джереми стоял в дверях, кривя губы. Выглядел он зловеще.

 — Я не желаю никаких споров и объяснений. Должен сознаться, что в известной степени испытываю к вам уважение, Кэллаген. Прошлой ночью вы здорово меня вырубили и удачно смылись!

 Кэллаген улыбался.

 — Мне повезло, — просто сказал он. — И ещё больше мне повезло, когда попался грузовик до Лондона, иначе я бы все ещё тащился по дороге.

 Он закурил и продолжал:

 — Итак, что вы хотите: ваши деньги или завещание?

 — Мне нужно завещание, — быстро ответил Джереми. — Я обещал вам деньги; можете оставить их себе. Если вы достали завещание, отдайте, если нет — тем хуже для вас.

 — Да что вы говорите? — изумился Кэллаген и откинулся на спинку стула, наслаждаясь ситуацией. — Я собираюсь оказать вам важную услугу, Джереми. Я не только передам вам завещание, но дам ещё совет. Очень полезный.

 Он выдвинул ящик, порылся в углу, вытащил листок золотистой бумаги, на которой Август Мероултон отпечатал завещание, и подтолкнул его через стол к Джереми.

 — Взгляните на него и убедитесь, что это подпись старика. Вы удовлетворены?

 Джереми внимательно изучил документ и кивнул:

 — Удовлетворен.

 — Хорошо, — вновь заговорил Кэллаген. — Теперь я расскажу вам, что вы думаете. Вы думаете, все, что вам нужно сделать — это уничтожить завещание. И тогда все будет в порядке — ведь по прежней его версии наследство делится на всех.

 — Так вот, если вы так думаете, то заблуждаетесь. Это завещание… Это завещание никому не принесет пользы ни на грош. Обратите внимание, я не говорю, что это не завещание Августа Мероултона. Я просто утверждаю, что все равно — уничтожите вы его или нет.

 Джереми улыбался, держа кусок золотистой бумаги между пальцами левой руки. Другой рукой он достал зажигалку и поджег завещание. А когда все было кончено, взглянул на Кэллагена.

 — Вот так! Так что вы говорили, Кэллаген?

 Кэллаген закурил.

 — Я собираюсь сказать вам то, чего никто ещё не знает. И предложить хорошенько обдумать нечто такое, от чего вам станет не по себе. Вот в чем дело: все, полиция, вы и все остальные, кому не лень читать газеты, вбили в голову, что Августа Мероултона убил человек, охотившийся за завещанием.

 Так вот, я знаю, что это не так. Ведь это я пробрался в морг на Энзел Стрит и забрал завещание из часов. Значит, убили старика вовсе не из-за этой бумажки. Прикиньте сами, Джереми. Старик лежал на Линкольн Инн Филдс около часа после убийства, и завещание все это время было при нем. Убийца даже не потрудился его забрать.

 Джереми глядел через стол на Кэллагена широко раскрытыми глазами. Его громадные руки спазматически подергивались.

 Кэллаген рассмеялся.

 — Все время, пока ваши вшивые мордовороты молотили меня прошлой ночью, я утешал себя мыслью, что посмеюсь последним.

 Он встал и обошел стол.

 — Вы, вроде, человек сообразительный, Джереми. Да и Майола тоже. Так почему же вы решили, что я такой безмозглый дурак, чтоб заявиться к вам в «Шоу Даун», когда все можно было обсудить по телефону? Наверно, был резон?

 Джереми сунул руки в карманы.

 — Что за резон?

 — Мне просто хотелось увидеть, как далеко вы зайдете, чтобы добыть завещание, которое только что сожгли. Мне нужно было убедиться, участвовали вы в убийстве старика Мероултона или нет. Теперь я знаю — нет.

 Если не поняли, поясняю. Убийца Августа Мероултона даже не потрудился забрать завещание, не видя в этом никакого проку. Участвуй вы в убийстве, отнеслись бы к нему так же. Раз вы пошли на авантюру, сначала избивая меня, чтобы его добыть, затем потратив деньги, пытаясь его купить, значит, вы в убийстве не замешаны. Это я и хотел узнать!

 Кэллаген взял свою шляпу.

 — Между прочим, Пол вас предал и сознался во всех махинациях с подставными компаниями. И подался в бега. Так что игра проиграна, не так ли, Джереми?

 Джереми ничего не ответил, наблюдая за Кэллагеном. А тот заявил:

 — Я бы на вашем месте быстренько отправился посоветоваться с красоткой Майолой, что теперь делать. Похоже, жизнь ко всем Мероултонам оборачивается пренеприятнейшей стороной.

 Джереми, не сказав ни слова, развернулся на каблуках и вылетел из офиса. Кэллаген слышал его шаги по лестнице.

 Подождав несколько минут, он вышел и запер кабинет. Затем достал с полдюжины убористо исписанных листков — результат работы, проделанной между посещением Грингола и телефонным разговором с Дарки. Вместе с признанием Пола Мероултона они легли в большой конверт, нашедшийся в ящике стола. Адресовав его детективу-инспектору Гринголу в Скотланд-Ярд, Кэллаген положил послание в карман, выключил свет, запер входную дверь офиса и спустился по лестнице.

 Он все ещё усмехался. 

12. ВКЛЮЧАЯ ПОХИЩЕНИЕ ДЕТЕЙ И ЖЕНЩИН

 Кэллаген повернул на Ченсери Лейн и зашагал в сторону Холборн. Накрапывал дождь, и он поднял воротник пальто, стараясь держаться подветренной стороны,

 Вспомнилась ночь, когда началось дело Мероултонов. Тогда тоже шел дождь. Он негромко выругался, поминая ночи, которые приходилось проводить, вышагивая по Ченсери Лейн, то в офис, то на дело, то покупая информацию. то пытаясь раздобыть немного денег для себя. И удивившись сам себе, пришел к выводу, что сыт по горло ролью частного детектива. Ему уже осточертело и «Сыскное агентство Кэллагена», и сам Кэллаген.

 Беспрерывной череде дел не видно было конца. Он задумался, что происходит с частными сыщиками, когда они стареют и устают бегать по всему городу, вызволяя приличных леди и джентльменов из неприличных затруднений, устают вечно повсюду совать свой нос, общаться с никчемными людишками, жуликами и прожженными мошенниками. А ведь это и есть жизнь частного сыщика. Конечно, некоторые справляются с этой рутиной и выходят на уровень большого бизнеса. Пример — Пинкертон. Теперь он преуспевающий бизнесмен с внушительной организацией национального масштаба в Штатах, где частный детектив с хорошей репутацией что-то значит.

 Кэллаген пошарил в поисках сигареты, удивляясь, какого дьявола он вдруг стал думать о преуспевающих коллегах. Несбыточные мечты — ему никогда такого не добиться. Так что лучше не забивать ерундой голову.

 В поисках сигареты он нащупал на оставшиеся 180 фунтов . Жалкие крохи! Как бы там ни было, он расколол Мероултонов на 1180 фунтов и в принципе мог оставить их себе, продолжая игру с Гринголом. Но он пожертвовал тысячей, отдав её Полу; и, говоря по — правде, это было крайне необходимо.

 Дарки ждет 80 фунтов за работу. Да и другим, кто помогал, немного полагается. В итоге ему останется всего с полсотни фунтов. И то, если повезет.

 Но он знал, почему именно так вел дело. Не стоило хитрить, его зацепила женщина, и зацепила крепко. Такие женщины, как Цинтия Мероултон, не каждый день встречаются. Он втюрился в неё как мальчишка, с первого взгляда, словно наглотался кокаина. Она обладала всем, что он ценил и любил в женщинах, и как он догадывался, ещё гораздо большим.

 Свернув с Холборн в переулок, потом темный тупичок, он постучал в ветхую дверь. Оттуда выглянуло очень старое морщинистое лицо.

 — Привет, Слим, — проскрипел его обладатель. — Как дела? Что надо?

 Кэллаген ухмыльнулся.

 — Ты же не думаешь, что я пришел спросить, который час? Дай мне одну из тех бутылочек для отключения сознания, получишь фунт.

 Старик поморщился.

 — Обычно я беру пятерку, Слим. За фунт по нынешним временам далеко не уедешь.

 — Я плачу фунт, — твердо сказал Кэллаген. — И не делай слишком крепким. Придется пользоваться носовым платком.

 — Ладно, — вздохнул дед. — Только для тебя, Слим! На какое время тебе нужно?

 — На пару часов.

 — Тогда тебе нужен хлороформ. Погоди, я принесу бутылку.

 Кэллаген ждал, постукивая ногой о ступеньку, и курил сигарету. Спустя пять минут старик принес бутылку.

 Кэллаген заплатил обещанный фунт, распрощался и отправился в гараж на Лэмб Кондуит Стрит. Оплатив счет почти в четыре фунта за хранение машины, он вновь получил право пользоваться своим доисторическим «купе» 1929г. Но Слим с циничным пренебрежением относился к антиквариату, к полностью выработанным тормозам и постоянной одышке и хрипам старенького мотора.

 Он влез в машину, посмотрел на часы — 0.45 — и покатил на запад.

 Кэллаген стоял посреди комнаты, разглядывая Цинтию Мероултон с головы до ног тем же оценивающим взглядом, что и при первой встрече.

 Она устроилась около камина. Крепдешиновое домашнее платье, искусно сшитое по её фигуре, тонко гармонировало с туфельками черного атласа и бежевыми чулками. Кэллаген думал, что с каждой встречей она выглядит все более холодной и одновременно всеболее желанной.

 У стены стояли два собранных в дорогу саквояжа. Черное пальто с меховым воротником, маленькая шляпка и перчатки лежали рядом на столике.

 Кэллаген виновато улыбался. Его пальцы в кармане пальто крутили бутылочку с хлороформом и мяли носовой платок с завернутой в нем ватой.

 — Я всегда прошу у вас за что-нибудь прощения, — бодро начал он, — но мои поступки не всегда совпадают с тем, чего бы вам хотелось.

 Она взглянула на него в упор.

 — Мистер Кэллаген, я думаю — вы лжец, и не особенно искусный. Вы обещали привезти Вилли. И обманули. Вы говорили, что он в Эдинбурге — это тоже ложь.

 Кэллаген пожал плечами.

 — Иногда ложь того стоит. Но как вы узнали про Вилли?

 — Вечером он позвонил и рассказал, что вы попросили его не контактировать со мной, но он, конечно, беспокоился и волновался. Если бы не вы, с вашими дешевыми фокусами, он давно был бы здесь.

 — Замечательно, — кивнул Кэллаген, — но как он узнал, что вы здесь? Хотя, полагаю, я сам могу ответить. Бьюсь об заклад, ему сказал Грингол!

 Она казалась озадаченной, глаза вопрошающе глядели на него со странной смесью любопытства и презрения.

 — Грингол… Это не тот офицер полиции, которому поручено расследование? Не он ли стал причиной того, что вы упрятали меня сюда? Как же он мог сообщить адрес Вилли?

 — Грингол давно уже знает, что вы здесь. Но ничего не предпринимает. Он уверен, что всегда сможет добраться до вас, если понадобится. Грингол не дурак.

 Цинтия спокойно и сдержанно заметила:

 — Я не считала, что он глуп, и полагаю, что вы тоже не дурак. Зато оказались глупцами мы с Вилли… и, может быть, Беллами. Беллами — несчастный пьяница, загубленный наркотиками, и вы его подвергли унижению ареста и заключения лишь для того, чтобы выжать денег для себя! Да, вы недурно заработали на семье Мероултонов, мистер Кэллаген.

 Кэллаген улыбнулся.

 — Неплохо получилось! Но я ещё не представил окончательного счета. Но скажите: откуда вы узнали про Беллами? Он что, наговорил на вас?

 — А чего вы ожидали? — презрительно бросила она. — Беллами арестовали по обвинению, которое служило лишь прикрытием подозрения в совершении убийства. И, разумеется, чтобы спастись он рассказал все. Его заставили оговорить меня, чтобы купить себе свободу.

 — Может быть, — согласился Кэллаген. — Но все-таки вы понимаете…

 — Я понимаю, что вы абсолютно бесчестный человек, — резко прервала она. — Понимаю, что вы использовали все беды, которые на нас посыпались… даже смерть Августа Мероултона, чтобы выжать деньги и ещё раз деньги. Чтобы направить развитие событий по вашему плану, вы не стеснялись делать все, что только играло вам на руку. Так вот, мистер Кэллаген, с вами все. Ваша миссия окончена.

 Кэллаген продолжал улыбаться.

 — Клянусь небом, это не так! Черт возьми, моя миссия ещё далеко не окончена! И я пока ещё работаю над этим делом. Мне кажется, вы очень довольны собой. Возможно, вы жалеете себя, а может быть, считаете, что все проблемы возникли только потому, что вас насильно здесь удерживают и не позволяют увидеться с лучшим другом? Но неужели вам никогда не приходило в голову, что в первый раз явившись в мой офис, вы раскрутили дело, которое необходимо завершить, даже если бы меня просто поставили присматривать за вами? Я не просил вас приходить, верно? Вы сделали это сами. Ну почему, черт вас подери, вы тогда просто не сказали мне, что невиновны? Скажите, почему?

 Кэллаген сделал паузу и закурил.

 — Вы должны понять, что в моем офисе в столь поздний час мне не случается обычно принимать невиновных молодых женщин. Я всегда полагал, что если женщина совершенно невиновна, то она так не поступит.

 Он выпустил дым из одной ноздри, не сводя взгляда с её лица. Она молчала, словно застыв в оцепенении.

 — Единственное, о чем я не подумал, — продолжал он, — что женщина может оказаться столь безмозглой, как вы. Если бы я это учел, то не попал бы в столь тяжелую ситуацию, из которой с тех пор пытаюсь выкарабкаться.

 — Я поняла, — зло процедила она . — Итак, все это время вы заботились о мистере Кэллагене. Вы всегда мне не нравились, просто с первого взгляда. Но оставалась слабая надежда, что вы можете быть хотя бы лояльным. Очевидно, я и в этом ошиблась.

 — Может быть да, а может быть нет, — заявил Кэллаген, скривив губы в циничной улыбке. — Но здесь и сейчас я не собираюсь это с вами обсуждать. Я просто вам рассказываю, как вы притворялись, разыгрывая чертов спектакль, который даже меня заставил допустить, что нечто вас чрезвычайно напугало, так что я начал фабриковать ложное алиби и накликал на себя беду. Ладно, пусть… Но одна беда ведет за собой другую. Только я настроился на ложное алиби, как меня доставили к Гринголу, так что пришлось выкручиваться на ходу. Нужно было выиграть время. Тогда я на скорую руку соорудил некую ложную улику против Беллами, что привело к его аресту. Вот как это было. И если завтра я окажусь в аналогичной ситуации, я снова это сделаю.

 — Ну, в этом я не сомневаюсь, — отрезала она. — И я уверена, что вы используете тот же самый метод каждый раз, когда хотите вытянуть деньги. Если я даже поверю, что подставить Беллами было необходимо, все равно низко и бесчеловечно вытягивать из него деньги. Деньги за ложное обещание его защищать уже после того, как вы его подставили.

 Кэллаген вскинул руки.

 — Тут я с вами согласен. Но признайтесь, что сделано было мастерски. Это характеризует вашего покорного слугу как мастера своего дела!

 Он стоял и улыбался. Дрожа от гнева, встала и она.

 — Будьте любезны немедленно уйти отсюда. Подите прочь! Слышите? Я не хочу вас больше видеть. Никогда! Но вот что мне хотелось бы сказать. Когда я увижу мистера Грингола, я расскажу ему обо всем. О вашей лжи, жульничестве и обмане. Вы как-то говорили, что в Скотланд-Ярде ваша репутация не из блестящих. Так вот, когда они услышат то, что я расскажу, она станет ещё хуже. И я не удивлюсь, если вы вдруг окажетесь в тюрьме.

 Она стояла у камина, с рукой на каминной доске, и губы дрожали от гнева. Весь её облик излучал негодование.

 Кэллаген подумал, что выглядит она потрясающе.

 — Ну а теперь будьте любезны уйти. И больше ни слова, а то я позвоню, чтобы вас вышвырнули!

 Кэллаген поискал и нашел ещё одну сигарету в левом кармане пальто, достал её и закурил.

 — Ну, этого вы не сделаете. Я собираюсь убедить вас, что это стало бы крайне нежелательным для Вилли.

 Он затянулся, внимательно наблюдая за ней.

 — Вы не слишком хорошего обо мне мнения. Беллами был у вас и наговорил кучу гадостей. С вами связывался Вилли и выяснилось, что я вас обманывал насчет его отъезда. Хорошо, я это признаю все это. И, может быть, приму упреки за некоторые другие вещи. Но вот что я вам скажу: как я вижу, все вещи сложены и вы собрались в дорогу. Полагаю, собираетесь встретиться с Вилли. Возможно, вы планируете срочно пожениться. Но, согласитесь, перед тем, как выйти замуж, следует снять с себя все подозрения в причастности к убийству.

 Она пренебрежительно вздернула голову.

 — Это как решит Вилли, а он уже решил.

 — Я понял. Он решил жениться на вас прежде, чем разрешится это дело. Отлично. Все что я могу сказать — я не высокого мнения о вас и о том, что вы собираетесь сделать. Думаю, у вас хорошо получается критиковать людишек наподобие меня. Но когда приходит время самой принимать решение, оказывается — вы не столь хороши!

 От гнева она почти лишилась дара речи и, задыхаясь, едва выдавила:

 — Что вы имеете в виду?

 — Послушайте, я только что вам говорил и предлагал пари, что Вилли получил ваш адрес у Грингола. Так вот, Вилли наверняка знает, что Грингол собирается вас завтра задержать, так что считает своим долгом и успеть жениться на вас до этого. Про такую героическую чушь вы наверняка читали в романах.

 Она внезапно села и обхватила голову руками. Кэллаген с серьезным видом наблюдал за ней.

 — Хочу, чтобы вы знали, что на этот раз я не пудрю вам мозги. И докажу это. Вот послушайте…

 Он пересек комнату и подошел к телефону. Она все ещё сидела, закрыв лицо руками.

 Кэллаген слушал регулярные гудки и думал, что совсем некстати, если Вилли не окажется на месте. Услышав голос Вилли, он облегченно вздохнул.

 — Это Кэллаген. Я на Делфин Корт, с Цинтией. Она уверена, что я веду двойную игру и обманываю всех, включая вас.

 Вилли молчал. Кэллаген продолжал:

 — Я только что ей заявил, что чрезвычайно глупо заключать ваш брак сейчас. Сказал, что, как мне кажется, если Грингол захочет, то завтра же потребует от неё детальных показаний, и может даже арестовать. Такое случается.

 — Я знаю… — в голосе Вилли звучало сильное беспокойство, — знаю, Кэллаген. Но все равно, что бы ни случилось, думаю, лучше всего нам пожениться. Цинтия нуждается в близком друге, и теперь гораздо больше, чем раньше. Я могу наконец доказать, что я ей верен и предан.

 Кэллаген дружелюбно усмехнулся в трубку.

 — Я знаю. И могу понять ваши чувства. Но сейчас меня больше заботит, насколько вы мне доверяете. С самого начала задача была непростой, и вы знаете, что я решал её, не щадя сил и раскручивая дело так, как вы хотели. Сейчас будет полным сумасшествием начинать все заново, пока мы не добьемся каких-то результатов и не поправим ситуацию. Позвольте Гринголу делать свое дело. Пусть он вначале со всем разберется, потом можете жениться хоть каждый день и дважды по субботам.

 Вилли колебался.

 — Послушайте, Кэллаген. Я считаю, что за время работы по этому делу вы совершили немало странных поступков, но верю, что ваши мотивы были чисты, исключая разве что деньги Беллами. Он из-за них поднял чертовскую шумиху, все рассказал Гринголу и Цинтии. Вы не считаете, что это только усугубило положение Цинтии в глазах Грингола? Стало ясно, зачем вы всеми силами мешали её найти. Я понял это, и потому сказал ему, где она находится. Не вижу смысла пытаться избежать неизбежного. Но завтра утром мы собираемся пожениться. Мы решились, и будь что будет.

 Кэллаген сочувственно и понимающе кивнул.

 — Отлично, Вилли. Если вы решились — действуйте. Но помните мое предупреждение: вы должны пройти церемонию сразу, как только утром откроется Отдел регистрации. Причина — Гринголу может прийти в голову заняться Цинтией вечером или завтра с самого утра.

 Он стал шарить по карманам в поисках сигареты.

 — Если вы в самом деле собираетесь это сделать, Цинтии лучше бы сейчас поехать к вам. У меня здесь машина, я могу её подвезти. Тем более, нам следует поговорить. Кое-что нужно обсудить. Скажите ей пару слов, и убедите, чтобы она поехала со мной.

 Вилли рассмеялся.

 — Дайте ей трубку. Знаете, Кэллаген, вполне естественно, что она вам не доверяет. Влюбленная женщина становится очень чувствительной. Но я считаю, вы делаете все, что можете. И я скажу ей это.

 — Спасибо. Передаю трубку, — он протянул трубку девушке. — Вилли хочет с вами поговорить.

 А сам отошел к камину и остался там, наблюдая за ней и размышляя.

 Разговор был коротким и через минуту Цинтия уже повесила трубку.

 — Возможно, я была несправедлива, но большая часть сказанного — правда!

 Кэллаген пожал плечами, усмехнулся, но в глазах застыло раздражение.

 — Теперь это не имеет значение. Скоро вы от меня избавитесь. О вас будет заботиться Вилли.

 Он подал ей пальто, передал перчатки. Легкий запах её духов коснулся его ноздрей. Он слегка поморщился, пренебрежительно ухмыльнулся, забрал багаж и зашагал впереди неё по коридору.

 Допотопный автомобиль Кэллагена стал вести себя довольно странно, когда они достигли Гайд Парк Корнер. Он кашлял, визжал и скрежетал шестернями. Пару раз казалось, что машина встанет окончательно.

 Цинтия Мероултон молчала. Она сидела рядом и смотрела прямо перед собой. Кэллаген догадывался, что ей хочется что-то сказать, но она считает это неудобным.

 Миновав светофоры Гайд Парк Корнер, Кэллаген должен был свернуть на Парк Лейн, но он этого не сделал и продолжал ехать прямо. Краем глаза он заметил, как она взглянула на него.

 — Вы пропустили поворот. Следовало ехать по Парк Лейн.

 Он с досадой воскликнул:

 — Точно! Должно быть, я задумался. Не беспокойтесь — повернем на Даун Стрит.

 Минутой позже он свернул на Даун Стрит, оттуда — в темный переулок, остановился и заглушил мотор.

 — В чем дело? — осведомилась она. — Новая идея? Некий блестящий план, который мистер Кэллаген выдумал по дороге? Будьте любезны ехать к Вилли, иначе я выйду.

 Кэллаген улыбался, копаясь рукой в кармане.

 — Послушайте, я вам сегодня объяснял, что мне не нравится идея вашего скоропалительного замужества. Не нравилась тогда и ещё больше не нравится сейчас. Но если вы столь дьявольски упрямы, у меня остается лишь один выход. Вот он!

 Неожиданно его левая рука метнулась к её лицу. Она попыталась отвернуться в сторону, но не смогла, внезапно осознав, как он силен, и ощутив тошнотворный сладковатый запах. Какой-то миг она сопротивлялась, затем силы оставили её и она упала на сиденье.

 Кэллаген сунул платок с хлороформом в карман, бросил быстрый взгляд по переулку и вывел машину на Даун Стрит. Оттуда повернул на Пикадилли и покатил прямо к Сиркус, затем — через Шафтсбери Авеню и Холборн, далее по Грей Инн Роуд к Хантер Стрит.

 Приткнув машину возле дома Дарки, он вылез и постучал в дверь.

 Через мгновение появился Дарки.

 — Эй, парень! Похоже, я тебе опять понадобился!

 Кэллаген усмехнулся.

 — Вроде бы так. Фред или молодой Вилпинс здесь? Или хоть кто-то из ребят?

 — Здесь Фред, — ответил Дарки.

 — Отлично, — Кэллаген махнул в сторону машины. — Там мисс Мероултон. Пришлось её временно отключить. Пойди позови жену. Нужно внести её в дом, и пусть твоя жена уложит её в постель. После хлороформа ей придется несладко.

 Дарки исчез. Кэллаген вернулся к машине и стал ждать.

 Немного позже он стоял в гостиной Дарки и курил. Потом достал 180 фунтов и передал пачку Дарки.

 — 80 фунтов — твои, Дарки. 50 пойдет ребятам, остальные сохрани для меня. Отдашь, когда спрошу.

 Он повернулся к Фреду, который даже при тусклом освещении гостиной в который раз пытался вычислить шансы некого скакуна с помощью своего непременного талмуда со справочными данными по всем копытным. Кэллаген вытащил конверт, адресованный Гринголу, с его анализом и признаниями Пола Мероултона.

 — Послушай, Фред, только смотри ничего не напутай.

 Он взглянул на часы.

 — Сейчас ровно два. Пойди на Грей Инн Роуд и возьми первое попавшееся такси. В Скотланд Ярде спросишь инспектора Грингола. Скажешь, что у тебя важное послание для передачи ему в собственные руки. Если Грингол ушел домой, спроси его домашний адрес. Или пусть с ним свяжутся по телефону. Он сразу же вернется, если узнает, что мне нужен.

 Когда доберешься до него, передай этот конверт. Если с Гринголом встретиться на удастся, передай конверт сержанту Филдсу и вели вскрыть конверт немедленно. Потом можешь отправляться домой спать.

 Фред Мейзин взял конверт, кивнул и вышел.

 Дарки вытащил из-за уха сигарету, не отрывая испытующего взгляда от Кэллагена.

 — Как дела, Слим? Все нормально?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Это мы скоро узнаем.

 Дарки кивнул.

 — А что делать с девушкой? Моя хозяйка хочет знать, что нам говорить, когда выветрится твое снадобье. Она наверняка поднимет шум…

 Кэллаген отрицательно покачал головой.

 — Она будет спать долго. Не стоит беспокоиться. Другое дело, что я скоро жду сюда Грингола.

 Брови Дарки полезли на лоб.

 — Что? Сюда припрутся дрепаные полицейские? — Он рассмеялся. — И что, мне расстелить ковровую дорожку? Что мне им говорить, шеф?

 Кэллаген швырнул окурок в камин, достал новую пачку, закурил и взял шляпу.

 — Когда Грингол заявится, — медленно произнес он, — передай ему привет. Он поймет. До скорого, Дарки!

 Он повернулся и вышел из комнаты. Дарки услышал, как хлопнула входная дверь, и поскреб в затылке.

 Кэллаген вошел в телефонную будку не перекрестке Грей Инн Роуд и набрал номер Вилли Мероултона. При этом он улыбался своей особой жесткой улыбкой, чуть обнажавшей крепкие белые зубы.

 Вилли взял трубку.

 — Послушайте, Вилли, — обратился к нему Кэллаген. — Я сожалею, что опять пришлось взять дело в свои руки. Но выхода не было. Цинтия у моих хороших знакомых. Она сочла своим долгом перед бракосочетанием встретиться с Гринголом. Считает, что нельзя выходить замуж, пока она под подозрением. Но это не главное. Главное состоит в следующем: завещание, которое старик носил с собой в корпусе часов, ничего не стоило. Понимаете, старик сделал новое завещание. Самое последнее. В тот день, когда его убили.

 И насчет этого завещания он был гораздо предусмотрительнее. Возможно, опасался, что оно может пропасть. Да, оно действительно исчезло, но мне повезло раздобыть дубликат. Он у меня в кармане. В конверте с надписью: «Заверенный дубликат последнего волеизъявления и посмертных распоряжений Августа Мероултона». Надпись сделана почерком старика.

 Кэллаген выдержал паузу и глубоко затянулся табачным дымом.

 — Я думаю отдать его вам, — сказал он, выпуская дым через нос. — Вы — единственный человек, которому старик мог бы его доверить. Полагаю, вы сами за ним придете в мой офис на Ченсери Лейн.

 Последовала долгая пауза.

 — Когда вы там будете? — в конце концов осведомился Вилли, выслушал ответ и положил трубку. 

13. ПОЛ И ДЖЕРЕМИ СХОДЯТ СО СЦЕНЫ

 Детектив-сержант Филдс по прозвищу «Лаки» прикрыл рот рукой в надежде, что Грингол не заметит, как он зевает. Грингол не любил людей, которые быстро уставали.

 Филдс жевал кончик карандаша и смотрел на страницу блокнота для стенографии, который лежал перед ним на краю длинного стола Грингола.

 Наверху страницы было написано: «Джереми Мероултон. Арестован. Сговор с целью мошенничества. Показания на допросе.»

 Филдс думал, что дело Мероултонов просто чудовищно. Долго ничего не происходит, и вдруг события так и сыплются одно за другим. Он пытался прикинуть, как много Грингол знает и сколько он ещё скрывает.

 — "Танцор" — умнейшая бестия, — думал Филдс.

 По другую сторону стола стоял Джереми Мероултон, рядом с ним — констебль. Огромные руки Джереми бессильно повисли, он потерял всякую надежду. Заметив вдруг, что вокруг необычайно тихо, он понял, что стоит глубокая ночь.

 Да, он свалял дурака, вернувшись в «Крестики-Нолики» в надежде, что Майола там. Он никогда бы не пошел туда, если бы не совет Кэллагена. «Я бы на вашем месте быстренько посоветовался с красоткой Майолой о том, что теперь делать.» Джереми, казалось, слышал голос Кэллагена, произносящего эти слова. И он как дурак именно так и поступил — поперся в ловушку, словно спятивший кролик.

 Чувство безнадежности становилось все глубже и сильнее, и с каждой секундой менялось его мнение о Кэллагене. Джереми осознал, что Кэллаген оказался гораздо умнее него, и пришел к выводу, что Кэллаген не только очень быстро соображает, но и наделен недюжинным мужеством. Как его избивали в «Шоу Даун»! Он все стерпел, а теперь испытание предстояло Джереми!

 И как легко же было ускользнуть! Если бы только он не вздумал переговорить с Майолой! Но идея была Кэллагена. И он поддался как дурак… Просто как кролик!

 Джереми кусал губы. Чертов Кэллаген!

 Констебль докладывал:

 — В соответствии с указанием инспектора Мейзи с Вейн Стрит я доложил дежурному в Скотланд Ярде, что в 0.30 в полицейский участок на Вейн Стрит позвонил анонимный абонент. Он заявил, мистер Грингол наверняка захочет узнать, что мистер Джереми Мероултон обязательно выйдет на контакт с мисс Майола Фериваль в клубе «Крестики-Нолики». Тот же абонент заявил, что мистер Джереми Мероултон в состоянии сообщить мистеру Гринголу некую интересную информацию о четырех компаниях, восстановленных после банкротства мистером Полом Мероултоном для перекачки денег из «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Абонент добавил, что мистер Джереми Мероултон попытается немедленно покинуть страну, а мистеру Гринголу, вероятно, это будет крайне нежелательно в связи с расследованием убийства Августа Мероултона.

 — Затем я получил от инспектора Мейзи приказ немедленно отправиться в клуб «Крестики-Нолики» и встретиться с мистером Джереми Мероултоном, если тот будет там. В клубе я увидел мистера Мероултона и предложил ему следовать со мной в Скотланд Ярд, так как детектив-инспектор Грингол хочет задать ему несколько вопросов.

 Джереми буркнул:

 — Чертов Кэллаген! Все по его милости. Будь он проклят!

 Затем он повернулся к Гринголу.

 — Ну вот и все. Чертов Кэллаген расколол Пола. Тот сбежал, а меня взяли!

 — Я забрал мистера Мероултона, — продолжал констебль, — в участок на Вейн Стрит. А сам вместе с констеблем Ферисом немедленно направился в Мелвил Апартментс на Глазбери Стрит. Там мы обнаружили мистера Пола Мероултона, собиравшего вещи. Я сообщил ему, что Скотланд Ярд дал санкцию на его арест по обвинению в мошенничестве. Обыскав его, я обнаружил тысячу фунтов в банкнотах. Потом доставил его в Скотланд Ярд.

 Грингол взглянул на Джереми, протянул:

 — Вот такие дела.

 И стал педантично раскуривать трубку.

 — Будь я на вашем месте, мистер Мероултон, я постарался бы насколько можно облегчить свою участь. Вы можете пролить свет на кое — какие обстоятельства. Если вы это сделаете, тем лучше для вас. Если не сможете или не пожелаете … — Грингол пожал плечами.

 Джереми молчал.

 — Сегодня днем, — продолжал Грингол, — некий мистер Рупперт Патрик Кэллаген, в обиходе — Слим Кэллаген, оставил мне список номеров банкнотов, которые в тот момент были при нем. Мы обнаружили, что они практически совпали с теми, что мы изъяли у мистера Пола Мероултона. У вас есть какие-то объяснения этого факта?

 Джереми улыбнулся.

 — Все очень просто. Кэллаген сообщил мне вчера вечером, что убедил Пола сознаться. Полагаю, он за это заплатил. — Он перестал улыбаться. — Забавно, но часть этих денег Кэллаген получил от меня.

 Теперь улыбнулся Грингол.

 — Не только у вас, но и у мисс Мероултон, мистера Вилли Мероултона, мистера Беллами Мероултона.

 Улыбка «Танцора» стала ещё шире.

 — Похоже, Слим Кэллаген выдоил все семейство Мероултонов, чтобы выманить признание у Пола.

 Он снова стал раскуривать трубку, продолжая рассуждать.

 — Да, Пол умом не блещет. Держи он рот на замке, получил бы одно обвинение вместо двух.

 Грингол соорудил из дыма исключительно совершенное кольцо.

 — Я начинаю думать, что Кэллаген куда умней, чем кажется на первый взгляд.

 Джереми с горечью заметил:

 — Я полагаю, Кэллаген позвонил вам и сдал Пола точно так же, как меня.

 Грингол отрицательно покачал головой.

 — Нет, Кэллаген знал, что в этом нет нужды. Он явно догадался, что мы держали Пола под присмотром с тех пор, как вышли на эти компании. Вот что мне в нем нравится: своими действиями он показывает, что мы в Ярде тоже кое-что соображаем, что очень лестно, поскольку большинство уверено, что мы совсем тупы и неповоротливы.

 Джереми презрительно ухмыльнулся.

 — Кэллаген — герой, верно? Ладно, попытаюсь вставить ему палку в колеса. Вас может заинтересовать, что именно Кэллаген проник в морг на Энзел Стрит и стащил завещание нашего дяди. То самое — на золотой фольге. Он сам мне это рассказал прошлым вечером!

 Грингол печально покачал головой.

 — Я знаю. Но раз вы были откровенны, мистер Мероултон, то благоразумнее рассказать, где это завещание.

 — Не знаю. И мне нет до этого никакого дела. Полагаю, Кэллаген его просто уничтожил. Кто-то ему за это заплатил!

 Грингол казался удивленным.

 — Зачем ему это? И, раз уж зашла речь о завещании, мистер Мероултон, как вы считаете — кто больше всех хотел, чтобы завещание было уничтожено, кто совершил убийство Августа Мероултона или способствовал ему?

 Джереми долго молчал, сообразив, что наболтал лишнего.

 — Откуда мне знать, зачем ему понадобилось уничтожать завещание? — в конце концов буркнул он. — К чему мне его проблемы? Я предпочитаю думать о собственных делах!

 Грингол кивнул, открыл ящик стола и вытащил документ.

 — Джереми Фейн Грисли Мероултон, у меня есть ордер на ваш арест по обвинению в сговоре с целью мошеннических операций по отношению к «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Я должен сообщить вам, что часть денег, изъятая у вашего брата Пола Мероултона при аресте по тому же обвинению сегодня ночью, была в банкнотах, первоначально полученных мошенническим образом от «Эстейт Мероултон и Траст Компани». По известным вам причинам они были переданы некоему Руперту Патрику Кэллагену, в обиходе — Слиму Кэллагену. Я должен вас предупредить: все, что вы скажете с настоящего момента, может быть использовано против вас.

 Джереми молчал.

 — Уведите арестованного, — приказал Грингол.

 Филдс помешивал кофе.

 — Я полагаю, признание Пола у Кэллагена. И думаю, что он собирается с ним делать?

 Грингол улыбнулся.

 — Посмотрим. Думаю, рано или поздно он прибудет сюда.

 Филдс улыбнулся шефу.

 — Похоже, у вас слабость насчет Кэллагена, сэр. Но что за игру он ведет? Что вдруг с ним случилось? Такое впечатление, что он решил вдруг нам помочь!

 Грингол кивнул.

 — Я сам удивляюсь. Но есть одна догадка. Чертовски смешно, если Кэллаген вбил себе в голову, что ложное алиби, которое он пытался выстроить для Цинтии Мероултон, превратилось вдруг в улику против нее. И ещё смешнее, если окажется, что Кэллаген втюрился в девчонку, а как я понимаю, она та ещё красотка, и просто роет землю, разрываясь на куски, чтобы её спасти. Так или иначе, — заключил Грингол, — я убежден, что у Кэллагена в резерве есть что-то сногсшибательное. Он дьявольски умен.

 Филдс кивнул.

 — Положим, у него есть признание Пола, и вы теперь точно знаете, что они дурачили старика. Но это ничего не дает по делу об убийстве.

 «Танцор» снова набил свою трубку.

 — Пошевели мозгами, Филдс. Не слышал никогда пословицу: «Когда у жуликов разлад, честным людям хорошо живется»? Такое впечатление, что Кэллаген прекрасно её помнит. По делу об убийстве нет улик. Не помню в своей практике такого дела, чтобы полностью отсутствовали всякие зацепки. Обрати внимание: у Августа Мероултона была назначена в его офисе с кем-то встреча между 22.15 и 23.30. Мы не знаем, пошел он в офис или нет. Все, что мы знаем — там все разгромлено и дверь оставлена открытой. Старика застрелили в упор где-то неподалеку от места, где найдено тело. Или перетащили туда после выстрела.

 Мы знаем, что Цинтия Мероултон шла в офис в 23.00. Беллами её видел. Но мы проверили, что она не забрала свой автомобиль из гаража до 22.25, и у неё было достаточно времени, чтобы вернуться назад и снова поехать на Линкольн Инн Филдс, чтобы обеспечить себе отличное алиби. Правда, у самой Цинтии мы ничего выяснить не смогли. И виной тому Кэллаген, который её спрятал. Так вот, мне это не понравилось. Но теперь я полагаю, что нужно сказать ему спасибо, ибо любые её показания привели бы только к ещё большему хаосу. Я уверен, Кэллаген предполагал, что она может сказать или слишком много, или слишком мало. Ему необходимо было время. И он знал — мы найдем её, если она нам понадобится.

 — Но по убийству нет ни прямых, ни косвенных улик. Мы знаем о крупной её ссоре с Августом Мероултоном, но такие скандалы у него были в порядке вещей.

 — Самым тяжелым обстоятельством стало то, что Кэллаген намеренно дал ложную информацию о времени, когда она явилась к нему. Он лгал, как известный на весь мир барон. Эффи Перкинс говорила правду, я это знал, и Кэллаген догадывался, что я знаю. Но все это неважно. Конечно, просто замечательно, что мы осведомлены о всех действиях Цинтии Мероултон ПОСЛЕ 23.00. Но до сир пор не знаем, что она делала между 22.00 и 22.45. Не знает даже прислуга, торчавшая на кухне. Вот о Цинтии и все.

 — Какое-то время мы полагали, что есть материал против Беллами. Но все оказалось липой, сфабрикованной Кэллагеном. Он подкинул её нам, чтобы выиграть время и что-нибудь придумать. Один Бог знает, что! В результате мы знаем, что Беллами добрался до Линкольн Инн Филдс буквально за несколько минут до 23.00. И это о Беллами все.

 — У всех остальных — алиби. Братья Мероултоны торчали в клубе Вилли, пытаясь раздобыть у него денег. Комната, где они встречались, имеет выход в коридор и далее на улицу, так что при желании можно сказать, что один из них мог выйти, убить старика и вернуться назад. Но если все они поклянутся, что были все время вместе, этого не опровергнуть одними рассуждениями.

 — Мы ничего не можем доказать, хотя знаем, что полдюжины людей его люто ненавидели. Беллами — в особенности. У Цинтии с ним был жуткий скандал перед самым убийством. Можно найти ещё кучу сомнительных обстоятельств, но доказать мы ничего не можем. И Кэллаген это знает!

 Филдс удивленно поднял брови.

 — Кэллаген?

 Грингол неодобрительно глянул на него.

 — Вы ещё не поняли? Вспомните поговорку, которую я процитировал. Разве вас не поразило, как ловко Кэллаген разворошил муравейник Мероултонов, так что каждый из четверых кинулся спасать свою шкуру за счет остальных? Беллами стал все валить на Цинтию, так как был абсолютно уверен, что она поступает с ним также. Пол, загнанный в угол, сделал признание, которое обещает быть чертовски интересным…

 Филдс отложил карандаш.

 — Я это понимаю, сэр. Но не могу понять, чего же добивается Кэллаген? Что он сейчас делает? И что намерен делать?

 «Танцор» отложил трубку и взглянул на Филдса с широкой усмешкой.

 — Понятия не имею. Бог его знает. Но что бы он ни делал и ни сделал — держу пари на месячное жалование — все на пользу! — и добавил:

 — А пока распорядитесь, чтобы принесли ещё по чашке кофе.

 Грингол едва покончил с третьей чашкой кофе, как сообщили, что по делу Мероултонов его хотел бы видеть мистер Фред Мейзин. Пять минут спустя Грингол открывал конверт, адресованный ему Кэллагеном. Внимательно прочтя признание Пола Мероултона, он передал его Филдсу.

 — Это исчерпывает дело о мошенничестве. Я так и знал, что Кэллаген преподнесет нам нынче сюрприз. Теперь давайте взглянем на остальное. Что там ещё в конверте?

 Он придвинул настольную лампу и просто по привычке глянул на часы. Они показывали 2.45.

 Грингол уселся поудобнее и стал читать.

 "Уважаемый мистер Грингол!

 Не часто я имею удовольствие переписываться с сотрудниками Скотланд Ярда, так что испытываю истинное удовольствие от этого. Возможно, вы знаете столько же, что и я, но может быть и нет. Мне кажется, что нет.

 Как бы там ни было, я позволю себе изложить некоторые моменты дела Мероултонов. И заодно собираюсь объяснить, почему вел это дело именно так. Когда вы будете читать эти строки, вам захочется смеяться над моей старческой сентиментальностью, но не стесняйтесь, смейтесь…

 Я полагаю, вас не меньше меня поражало в этом деле полное отсутствие любых реальных и конкретных улик, достаточно серьезных для ареста. Нет даже хоть чего-то стоящих косвенных улик. Когда нет даже этого, надежды на успех, пожалуй, маловато, верно?

 Я понимаю не хуже вас, что убийца старика, кто бы им ни был, продумал все, чтобы не попасться. Даже сейчас, если ему немного повезет, он не попадется. Ведь он достаточно хитер и знает, что полиции при отработке версий приходится учитывать прежде всего наличие у подозреваемого мотива убийства. При его отсутствии полиция не может ничего предпринять, не подставив себя под сокрушительный удар. К тому же если в деле два — три подозреваемых, улика против одного зачеркивается уликой против другого. Так что конкретных доказательств для ареста у полиции не будет.

 Таково ваше положение. Вы не можете ничего предпринять, и здесь на сцену выступаю я. Поскольку я не полицейский, я сам могу проверить подозрения и подтвердить их или разбить в пух и прах. Я могу предпринять такое, что у вас слюнки потекут. При небольшом везении и с Божьего благословения я собираюсь получить признание убийцы. Вот что вам нужно знать: все самоочевидно указывает, что старика прикончила Цинтия Мероултон. Но если вы пошевелите мозгами, то увидите, что главные улики против неё — то, что она явилась ко мне в офис в ночь убийства, что она была на Линкольн Инн Филдс примерно во время убийства, что она знала, где будет старикан в это время, что здорово повздорила с ним из-за свадьбы с Вилли Мероултоном, и что он загубил жизнь её матери.

 Но чрезвычайно важно, что она действительно пришла ко мне. Пришла, так как Фингейл рассказал Вилли, что я как раз тот человек, который обеспечит ей защиту, если кто-то попытается выдвинуть против неё ложное обвинение. Подумайте об этом.

 Вы, видимо, хотите знать, почему я подкинул Беллами окровавленную шляпу. Скорее всего думаете, что я хотел выиграть время. И отчасти вы правы. Но, кроме этого, я следовал логическому ходу событий. Примите во внимание, Цинтию Мероултон подозревали, так как она была на Линкольн Инн Филдс, но я с не меньшим основанием мог подозревать Беллами, который тоже был там. Мне было интересно, зачем и почему. Возможно, вы его об этом спрашивали, и он мог что-то рассказать. А если нет, — я думаю, что знаю. Держу пари на что угодно, что Джереми заставил Беллами пойти на Линкольн Инн Филдс убедиться, не заглянет ли старик в свой офис около одиннадцати. Вот почему Беллами оказался там.

 Мы с вами знаем, что старик должен был оказаться там гораздо раньше, так что торчать там было бесполезно. Но ведь Беллами этого не знал! Он честно ждал старика.

 Почему он так думал? Попытайтесь подумать, и посмотрим, к чему вы придете.

 Если вы удивлены, почему я расколол Беллами на двести фунтов сразу после того, как подкинул ему улику, пусть Филдс сверит номера банкнот, и вы поймете сами.

 Потом я пошел к Олали Голи и разыграл целый спектакль, так как знал, что Беллами с Линкольн Инн Филдс отправился прямо к ней. Нужно было узнать, не попытается ли кто-то заставить её солгать о времени его визита. Вы понимаете, что только благодаря везению нашлись два таксиста, помогшие снять с Беллами подозрение в убийстве.

 Олали согласилась дать ложные показания, так как решила, что я работаю на того же человека, который действовал через её брата. И только потом узнала, что дала промашку, но это ничего не изменило.

 Но кто её проинструктировал?

 Помните, я недоумевал, как вы сумели прислать патрульную машину в нужное место именно в тот момент, когда я ходил к Беллами и подбросил ему шляпу. Вы утверждали, что меня заметил постовой, но я, конечно, вам не поверил. Ведь туда я ехал в такси. Вот так! Значит, вы узнали, что я туда собрался, после чьего-то звонка, верно? Кто это был, догадываетесь? А я уверен, это мог сделать лишь один человек.

 К определенным выводам ведет и появление в истории липовых компаний. Пол их использовал, чтобы в тайне от Августа Мероултона качать деньги для всех четверых братцев из «Эстейт Мероултон» и «Траст Компани». Все это очень интересно, но куда интереснее тот факт, что кто-то был достаточно хитер, чтобы предусмотреть, что денежки через какое-то время вернутся. Если вы пораскинете мозгами — уверен, их у вас достаточно — и рассмотрите этот бизнес с точки зрения возможности возврата денег, тогда вы сделаете ещё один шаг по направлению к убийце.

 Поговорив с Цинтией Мероултон, я ещё больше уверился, что двигаюсь в нужном направлении. У меня отличная память на содержание и все детали разговора, и после пары бесед с Цинтией я пришел к выводу, что либо она первоклассная лгунья (чему я не могу поверить) либо совершенно невинно играет роль, которую ей запланировали с самого начала.

 Вы понимаете, конечно, что когда она впервые пришла ко мне, я решил, что Августа Мероултона убила она. Вот почему я пытался сфабриковать ей ложное алиби. Эффи Перкинс не знала, что оказывает нам большую услугу, рассказав вам о действительном времени прихода Цинтии. Тут я очень обязан Эффи, и если снова её увижу, то куплю огромный букет роз или гвоздик — ей на выбор.

 Я заявил Цинтии, что Беллами — убийца, не потому, что так считал, а чтобы увидеть, удивится она или сочтет вполне естественным. Она не удивилась, и я понял — кто-то её уже обработал. Это мне ещё немного помогло.

 Еще один интересный момент: Арно Белдо — брат Олали Голи. Олали — любовница Беллами. Белдо снабжал Беллами наркотиками. Он же научил Олали солгать о времени прихода Беллами. Этот человек связан со всеми Мероултонами — завсегдатаями его ночных клубов.

 Белдо не занимается благотворительностью, а четверо Мероултонов не из тех, у кого водятся деньжата. Они вечно пытаются хоть как-то свести концы с концами. Вот ещё ниточка для анализа.

 Должен сознаться, я держал вас в абсолютном неведении относительно одного обстоятельства. Теперь выложу все начистоту.

 Вы в свое время осмотрели квартиру Цинтии Мероултон, но ничего не обнаружили. Не хватило времени? Я побывал там после вас, очень тщательно все осмотрел и обнаружил патрон калибра 0.22, который выпал из коробки, хранившейся в одном из ящиков. Саму коробку вы не обнаружили, а вот Вилли Мероултон нашел. И забрал. При этом один патрон выпал.

 Выходит, Вилли догадался о вашем намерении арестовать Цинтию, и решил устранить лишние улики. Патрон до сих пор у меня, и если представится возможность, я как-нибудь дам вам на него взглянуть.

 Теперь о Джереми. Вы чертовски хорошо знаете, что я — тот таинственный человек, который проник в морг на Энзел Стрит и вытащил бумагу с завещанием из часов старика Августа. Я написал письмо от имени воображаемого Сэмми Шейка, готового его продать. Письмо я передал Джереми через Майолу Фериваль. Джереми с самого начала попытался в прямом смысле слова выбить из меня завещание. Но коса нашла на камень, и ему пришлось заплатить.

 С ним все стало ясно.

 Теперь я планирую навестить Пола и выяснить, готов ли он встретиться лицом к лицу с тем, что ему предстоит, или предпочтет схватить собранные мной 1000 фунтов и смыться. Выяснив это, я получу дополнительные козыри против убийцы. Если я добьюсь от Пола признания, то вышлю их вместе с этими заметками.

 Итак, «Танцор», я полагаю, вы хотите знать, почему я действовал именно таким образом и почему готов использовать свой шанс (и очень скоро), если все пойдет так, как я ожидаю.

 Согласен, я не раз нарушил закон, причем в весьма экстравагантной манере (вспомните нашу беседу о фальшивых алиби!). Как я полагаю, мне можно предъявить немало обвинений.

 Ладно, это просто старая история в стиле «шерше ля фам». Я знал множество женщин, но никогда не встречал такой, как Цинтия Мероултон. Однажды я сказал ей, что ради неё спущусь саму преисподнюю. И самое смешное в том, что она мне не поверила! Вот женщины!

 Я не особенно обращал на себя внимание, считая, что на это нет времени, ни желания. Но дело Мероултонов позволило понять, что я по горло сыт такими играми. Последний клерк, встретив женщину своей мечты, может по крайней мере грезить о ней наяву. Но при моей профессии нельзя себе позволить даже этого. Только вообразите себе человека вроде Слима Кэллагена, который морочит себе голову призрачным шансом в отношении такой девушки, как Цинтия Мероултон.

 Ну хорошо, покончим с личными делами. Чтобы вы как следует собрались и тщательно обдумали мое письмо, поясню, что я планирую сделать и чего хотел бы от вас…"

 Грингол читал ещё некоторое время, затем поспешно затолкал бумаги в ящик стола. Филдс, наблюдавший за ним, встал.

 — Позвони вниз, чтобы приготовили патрульную машину, — бросил Грингол. — Мы едем в офис Кэллагена на Ченсери Лейн… и нужно поторапливаться.

 Он схватил шляпу и, выбегая, взглянул на часы.

 Было 3.10. 

14. ДА БУДЕТ СУД ПРАВЕДНЫМ И НЕПРЕКЛОННЫМ

 В 2.45 Кэллаген, хрипло кашляя, карабкался по лестнице в свой офис. Он, как обычно, уговаривал себя урезать количество сигарет, выкуриваемых за день. Почти сразу за этой мыслью, возникла другая — что сократит он или нет, значения не имеет.

 Эта идея, казалось, его позабавила.

 В приемной он включил свет и закрыл за собой дверь. Затем прошел в кабинет, повесил шляпу и пальто, зажег настольную лампу и буквально рухнул на стул.

 Некоторое время он оставался в этом положении, что-то обдумывая. Потом открыл ящик стола, вытащил продолговатый конверт, прошел в приемную, огляделся и случайно обнаружил забытый Фредом Мейзиным номер «Ивнинг Ньюс». Кэллаген разорвал две первые страницы, тщательно свернул их, сунул в конверт и написал на нем: «Последняя воля и завещание Августа Мероултона». Причем писал неразборчивыми каракулями, стараясь, чтобы те по возможности походили на почерк покойного.

 Запечатав конверт, он сунул его в верхний ящик стола. Открыл ключом нижний ящик, вытащил «люгер», долго с сожалением его рассматривал, потом с насмешливой безнадежностью сунул обратно и запер ящик. Встал, подошел к стенному шкафу, вытащил тяжелую деревянную коробку, отнес к себе на стол, повертел в руках и сел.

 Проверил, сколько ещё осталось сигарет в пачке «плейерс». Только три. После секундного раздумья закурил одну, а остальные разложил на столе.

 Наконец пристроил настольную лампу поудобнее и взялся за письмо Цинтии Мероултон. Закончив, внимательно перечитал с начало до конца, застенчиво и неопределенно усмехнулся, порвал на мелкие клочки и отправил в мусорную корзину.

 Во входную дверь постучали.

 Кэллаген вышел и открыл.

 Под дверью топтался Вилли Мероултон. Он улыбнулся, увидев Кэллагена и вынул изо рта трубку. Похоже, Вилли нервничал.

 — Рад, что вы пунктуальны, — приветствовал его Кэллаген. — Нам нужно обсудить пару вопросов, и лучше бы управиться до утра.

 Вилли понимающе кивнул и сунул трубку в рот. Кэллаген запер дверь и провел его в кабинет. Вилли сел на стул перед столом. Кэллаген выбросил окурок и взял одну из двух оставшихся на столе сигарет. А закурив, замер в любимой позе, то есть подпирая стену.

 Вилли выбил пепел из трубки в ладонь, встал и выкинул его в корзину.

 — Думаю, это была работа высочайшего класса — разузнать о другом завещании, том самом, которое мой дядя сделал в день его убийства. Вы уверены, что оно существует? Ошибка исключена?

 Кэллаген пожал плечами и усмехнулся.

 — Возможность ошибки существует всегда. Жизнь не была бы и наполовину столь забавной, не совершай люди ошибок. Но я не думаю, что ошибаюсь.

 Виллисел и стал снова набивать трубку. Наблюдая за его спокойными твердыми пальцами, прессующими табак, Кэллаген был поражен собственным восхищением его хладнокровием и самообладанием. Нервы у Вилли были крепкие.

 Кэллаген сел на стул. Свет лампы падал на крышку стола, лица обоих оставались в тени.

 — Кое-что вам нужно знать, Вилли, — заговорил Кэллаген. — Вы читали в газетах о парне, которого видели на Энзел Стрит той ночью, когда убили вашего дядю. Так вот, этот тип стащил завещание, которое старик прятал в корпусе часов.

 Вилли казался удивленным.

 — Странно… Разве не ради него было совершено убийство? Если убийца его не забрал, значит, ему пришлось потом отправиться на Энзел Стрит. Возможно, в первый раз что-то помешало.

 Кэллаген отрицательно покачал головой.

 — Нет, все не так. Завещание из морга украл я. Мне очень хотелось взглянуть на него.

 Глаза Вилли широко раскрылись от удивления.

 — Я вас не понимаю! Где же оно? Что вы с ним сделали?

 Кэллаген откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь ситуацией.

 — Я продал его Джереми. За 500 фунтов . И он сжег завещание в этом кабинете.

 — Что вы наделали! — воскликнул Вилли. — Вы сумасшедший. Это же преступление! Что было в документе?

 Кэллаген небрежно отмахнулся.

 — Да так, старик аннулировал все прежние распоряжения и завещал всю недвижимость и состояние Цинтии Мероултон.

 — О, Господи! — голос Вилли дрожал от ярости. — И вы продали это Джереми! Вы ограбили Цинтию и лишили её состояния, только ради того, чтобы содрать с Джереми несколько сот фунтов! Вы за это ответите, Кэллаген. И дорого заплатите, хотя бы за то, что ограбили все наше семейство.

 Кэллаген затушил второй окурок и закурил третью — последнюю. Вилли свою трубку так и не раскурил, а лишь крепко зажал её зубами, сверля глазами Кэллагена.

 — Что-то подобное я уже слышал, — сказал Кэллаген. — Цинтия заявила, что я неплохо выдоил Мероултонов, но взял — заметьте это — не так уж много. Обдумывая ход её мыслей, я предположил, что ей это внушили.

 Он глубоко затянулся.

 — Хорошенько вытрясти Мероултонов совсем непросто, — небрежно бросил он. — Я выудил у вас всего несколько сотен. Чтобы быть точным — 1180 фунтов . 1000 из них я отдал Полу за признание. И готов держать пари на пятерку из той вшивой полусотни, которую могу заработать на вашем деле (если, конечно, повезет), что Полу они тоже не достанутся. Держу пари, что знаю, кому они попадут.

 Вилли положил трубку в карман.

 — Кому же?

 Кэллаген взглянул на него через стол и широко улыбнулся.

 — Гринголу. Клянусь, Грингол сегодня ночью Пола сцапает. И обыщет. А если обыщет, то обнаружит деньги и сверит номера со списком, который я ему передал. Грингол поймет, откуда эти деньги.

 Вилли резко и сипло выдохнул.

 Кэллаген встал и снова прислонился к стене, сигарета свисала из уголка рта.

 — Вы чертовски умный парень, Вилли. И создали мне множество адских затруднений. Я полагал, что я хитер, но размышляя о вашем великолепном плане, действительно первоклассного, превосходящем все, что есть в Ньюгейтском тюремном справочнике, я снимаю перед вами шляпу!

 Голос Вилли оставался холодным и резким.

 — Я вас не понимаю. Вы снова что-то выдумываете. Точно также, как вы пытались экспериментировать с Цинтией, Джереми, Беллами.

 Кэллаген покосился на часы.

 Было 3.10.

 — Тут есть смешная сторона. Я растленный тип с подмоченной репутацией. Вы — замечательный человек с блестящей репутацией. И поначалу это ввело меня в заблуждение. Когда Цинтия Мероултон заявилась сюда со своей дурацкой историей, я поверил, что она убила старика Мероултона. Поверил, как вы и хотели, что вы тоже опасаетесь такой возможности и пытаетесь спасти её от последствий.

 — Я на это клюнул и сконструировал для неё фальшивое алиби. Но довольно скоро я понял, что сделал чертовскую глупость. Понял — она невиновна и не имеет с убийством ничего общего. И тут я себя спросил: зачем такому прекрасному человеку, как вы, посылать горячо любимую девушку к такому мерзкому типу, как я?

 — Сейчас я расскажу вам, почему вы её сюда послали. У меня репутация специалиста по фальшивым алиби. Фингейл, рассказывая обо мне, мог упомянул, что я в катастрофическом финансовом прорыве. И я действительно тогда был очень рад получить любые деньги от кого и где угодно.

 Кэллаген вздохнул и холодно продолжал:

 — У меня замечательная память. На следующий день после убийства вы сказали, что Цинтии грозит опасность, исходящая от ваших братьев. Мол, она сама так говорила за несколько дней до убийства. Это — ложь. Это сказали вы, а не она. И только для того, чтобы убедить: она нуждается в защите кого-то столь же ловкого, как и братья. Им оказался я.

 — Вы сообщили мне и кое-что еще. Мол, вы решили, что она придет ко мне, ещё за несколько дней до убийства. Это была дьявольская ложь. Вы были достаточны предусмотрительны, чтобы не позволить ей прийти ко мне раньше. Могу рассказать, как вы это делали.

 — Вы заявили бедной девочке, — продолжал Кэллаген, — что я ни за что не возьмусь без денег. Отлично. Когда я беседовал с вами после убийства, вы сказали, что передали 500 фунтов несколько дней назад.

 Кэллаген широко усмехнулся.

 — Это была другая дьявольская ложь, Вилли. Я скажу, как вы поступили. Вы вложили 500 фунтов в конверт и хранили его у себя в офисе. Возможно, Цинтия просила вас устроить со мной встречу, а вы её удерживали, говоря, что у вас нет денег, хотя они у вас были. Вы знаете не хуже меня, что передали ей деньги только поздним вечером, перед убийством старика Августа. По телефону вы назначили ей встречу, чтобы она пришла в мой офис сразу после того, как побывает на Линкольн Инн Филдс и обнаружит, что старик на встречу не пришел.

 Кэллаген подался на стуле вперед.

 — Вы не хуже меня знали, что это сразу очернит её в глазах полиции.

 Вилли беззаботно рассмеялся.

 — Очень интересно! Может быть, вы будете любезны пояснить, как я узнал, что Цинтия в ту ночь должна направиться на Линкольн Филдс, чтобы встретиться с моим уважаемым дядей?

 Глаза Кэллагена сузились. Затем он справился с собой и расслабился.

 — Хорошо, я вам скажу. Расскажу об этой дьявольской затее гораздо больше, если вы потрудитесь сесть и помолчать всего минуту. Расскажу все с самого начала до конца. Неплохо вам узнать, что все раскрылось, и очень скоро заговорит об этом вся страна.

 Он перегнулся через стол и в упор уставился на Вилли. Кэллаген улыбался, но в глазах сверкала дикая жестокость. Вилли Мероултон смотрел на него, впервые осознавая внутреннюю силу этого сыщика с взлохмаченными волосами. Этот дешевый поденщик, который был призван сыграть в деле незначительную роль, разрушил весь спектакль и забирает в руки ведущую роль.

 — Однажды я прочел старинную поэму, — сказал Кэллаген. — Она называлась: «Суд праведный и непреклонный». Кусочек из неё запомнился мне навсегда. Вот как он звучит:

 Ты мечешься, не веря даже другу,

 Что этот путь ведет на эшафот,

 Но каждому воздастся по заслугам,

 Твой час настал, и непреклонный суд идет!

 — Вы мне напомнили эти стихи, — угрюмо продолжал Кэллаген. — Полагали, что вам достанется роль непреклонного суда, верно? Думали, что вам принадлежит право накидывать петлю на чужую шею, неважно чью, лишь бы не вашу. Нет, затягивать реальную веревку на их шеях вы не собирались. Достаточно бросить тень подозрения, заставить поверить в них всех, включая полицию, и никто ничего не докажет. Вы остаетесь в стороне, и все прекрасно.

 Но я сумею все перевернуть. В деле Мероултонов есть лишь один справедливый и непреклонный суд — это я. И я дьявольски непреклонен, можете мне поверить!

 Вилли рассмеялся. Он оставался совершенно хладнокровен и смеялся.

 Кэллаген украдкой снова взглянул на часы. 3.20. Он напряг слух, чтобы уловить хотя бы слабую возню в приемной, но не услышал ничего и выругался про себя. Ему нестерпимо хотелось курить.

 — Отлично, Вилли. Пора нам с вами объясниться. Я расскажу истинную историю убийства Августа Мероултона. И если окажусь слегка неточен, это не имеет значения.

 Вилли зевая, потянулся.

 — Потрясающе интересно, Кэллаген. Но позвольте задать единственный вопрос: вы можете хоть как-то доказать свои гипотезы? Или вы действуете как полиция: сплошные рассуждения и надежда, что со временем случайно отыщутся улики?

 Кэллаген пожал плечами.

 — Пока я не могу сказать. Возможно, вы сами сможете ответить на собственный вопрос. Но согласитесь, версия совсем недурна.

 Ваши братья практически разорены. Денег им взять неоткуда. Старик Август ненавидел их как черт и не собирался давать ни гроша. Но вас-то он любил, иначе не доверил бы руководить «Эстейт Мероултон и Траст Компани», присматривать за его состоянием.

 Вы притворялись пай — мальчиком, хотя им не были. Вы были столь же порочны, как и остальные. И братья это знали. Они потребовали денег, пригрозив раскрыть старику всю вашу подноготную. Так что вам следовало что-то быстро предпринять.

 Вы разработали отличный план и приказали Полу купить четыре обанкротившихся компании и возобновить их деятельность. Затем вы начали давать этим компаниям кредиты. Если когда Август и заглядывал в бухгалтерские книги, он просто находил документы о сотрудничестве с этими компаниями. На все истраченные деньги имелись акции и закладные.

 Вы сами, видимо, неплохо на этом нажились. Деньги, которые выкачивались из «Эстейт и Траст», не все шли четверке. Держу пари, большая часть оставалась у вас.

 Между тем, всегда существовал шанс, что старик что-то разнюхает и обнаружит. Вы знали, что он болен, и надеялись, что он умрет, прежде чем что-то обнаружит а после этого вы сможете увеличить поток отсасываемых денег.

 Вдруг неожиданно старик организует пресловутый обед и сообщает всей компании, что сделал новое завещание. И все четверо оказались буквально вышвырнутыми на улицу. Фактически он бросил вызов и вам. Похоже, старик начал вас подозревать.

 Затем он предпринял шаги, которые это доказывали. За несколько дней до смерти заявил Цинтии, что не разрешает ей выходить за вас замуж. Вы поняли, что нужно что-то предпринять, и делать это быстро. Ведь новое завещание старика создавало чертовский повод для четверки попытаться его устранить. И вот вы рассказываете Цинтии байку, что ей угрожает опасность. При этом упоминаете меня и уговариваете встретиться, как только достанете для неё деньги. Деньги, в которых я нуждался и без которых ничего не сделаю.

 Затем вы стали разнюхивать и наблюдать, как кот в засаде: действительно ли старик Август что-то знает, или у вас просто разыгрались нервы.

 Кэллаген отодвинул стул назад. Ему смертельно хотелось курить. Во рту пересохло, голова болела. Он вдруг осознал, что жил на одних нервах уже несколько дней.

 Напротив него в тени огромной грудой мощной плоти возвышался Вилли. Голова и шея утопали в воротнике пальто, и только яркие глаза впивались в глаза Кэллагена.

 — Ну, Вилли, как я поработал?

 Вилли улыбнулся.

 — Мне нравятся ваши теории, Кэллаген. Продолжайте. Это крайне интересно.

 Кэллаген кивнул. Его изощренный слух уловил едва различимый шорох в приемной. Оставалось надеяться, что он не ошибся.

 — Отлично, вы слышали всю предысторию, теперь перейдем ко дню убийства.

 Вы собирались с Цинтией в театр, но тут взорвалась бомба. Август Мероултон позвонил вам в офис и заявил, что узнал о ваших махинациях. Он обозвал вас вшивой свиньей, жуликом и вором, и заявил, что не позволит Цинтии выйти за вас замуж.

 Вы, вероятно, стали возражать, скорее всего обещали дать всему разумное объяснение. Тогда старик велел вам явиться к нему в офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

 Стоило ему повесить трубку, как вы молниеносно проанализировали ситуацию. Прежде всего, сказал ли что-то старик Август Цинтии. Вы позвонили и спросили, намерена ли она идти в театр. Рассказывая мне, вы утверждали, что позвонила вам она и сослалась на головную боль. Тончайшая ложь, и вы её выдали, так как я был достаточно предусмотрителен и намекнул, что не собираюсь обсуждать этот вопрос с ней. Но я это сделал, и Цинтия рассказала, что случилось на самом деле. Она сказала, что не может пойти в театр, так как ей назначили важную встречу в 23.00. Больше она ничего не добавила. Но вы сразу поняли, что Август пригласил её в офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

 Вы поняли, что старик намерен свести вас с ней лицом к лицу и показать ей, что вы подлый мошенник и лжец, показать, какой верный шаг он предпринял, не разрешив ей выйти за вас замуж.

 Нужно было спасть положение. И вы ей заявили, что сильно тревожитесь за неё и что абсолютно необходимо, несмотря ни на что, посетить Слима Кэллагена, пусть даже после встречи в 23.00, что по телефону вы договоритесь на 23.00 — 23.30, что он высылает 500 фунтов, которые Кэллаген требует за услуги. Те 500 фунтов, которые целую неделю ждали своего часа.

 Потом вы вышли на контакт с четверкой братьев. Вы объяснили им, что дело плохо, и что нужно встретиться в вашем клубе в 22.15. Джереми, Персиваль, Пол и Беллами прибыли, вы коротко рассказали им, что случилось. Рассказали о Цинтии, собирающейся на встречу со стариком Августом. Заявили, что собираетесь перехватить Цинтию и переговорить с ней, чтобы как-то поправить дело.

 Вы покинули клуб в 22.00 в расчете, что старик будет действовать в привычной последовательности: выйдет из дому на Найтсбридж, возьмет такси до офиса и заявится туда пораньше.

 Действительно, старик уже был там. И сразу объяснил вам, как вы прокололись. Он размахивал перед вами завещанием на золотой фольге, тем самым, которое носил в часах. Старик заявил, что намерен его уничтожить, и объяснил почему. У вас были свои резоны, чтобы завещание осталось в целости. И вы выстрелили.

 Потом, не теряли ни секунды, стащили тело вниз, перенесли через темную улицу и перебросил через ограду с другой стороны бульвара, не забыв предварительно сунуть завещание в часы. По пути выбросили пистолет в кусты. Про отпечатки пальцев беспокоиться не стоило — вы были в перчатках.

 Обратно в клуб вы гнали, как сумасшедший, и были там около 22.40, сказав, что не могли разыскать Цинтию, и заставили беднягу Беллами, который до смерти хотел смотаться к Олали Голи, пообещать поехать на Линкольн Инн Филдс, ждать там и выяснить, придет ли она к Августу, а затем позвонить вам. Беллами было по пути — он согласился.

 Вы хотели, чтобы он видел там Цинтию. И чтобы она видела его. Трое других при необходимости подтвердят ваше алиби, заявляя, что вы не покидали клуба. Они вынуждены это делать. Вся шайка, грабившая собственность Августа Мероултона, оказывалась без гроша, случись что с вами. Вся четверка была вами повязана, точно также, как вы были повязаны ими.

 Кэллаген бодро улыбнулся Вилли.

 — Вы совершили дьявольски глупую ошибку. Ни в коем случае нельзя было класть завещание обратно в часы. Когда я услышал про убийство, мне стало очень любопытно — пропало завещание или нет. Когда я обнаружил, что этого не случилось, когда я прочел его, то удивился: какой резон для братьев — убить и не взять завещания, которое оставляет все Цинтии?

 Кэллаген встал. Вилли сидел совершенно спокойно, дышал ровно.

 — И затем я понял, — мягко продолжил Кэллаген. — Вдруг ясно представил себе, что человек, убивший Августа Мероултона, не забирает завещание, а кладет его туда. Но если бы старика убили Джереми, Пол, Персиваль или Беллами, они бы завещание уничтожили. Единственный, кто мог так поступить — это вы.

 Итак, я приступил к делу, добыв у вас на следующий день ещё некоторую сумму. Вы сочли меня просто рвачом, зато сами оказались жалким простаком и не подумали, что номера на этих банкнотах продолжали номера на банкнотах из тех 500 фунтов, которые я получил от Цинтии.

 Получив ещё 200 фунтов у Беллами, я снова сравнил номера и выяснил, что той же самой серии. Стало ясно: Беллами получил деньги от вас. К Майоле Фериваль я отправился не потому, что хотел её видеть, а чтобы дать время Джереми добыть деньги для выкупа … Ну разумеется, у вас.

 — Очень интересно, — прервал его Вилли. — Но даже если это правда, она все-таки ничего не доказывает.

 Кэллаген улыбнулся.

 — Верно, Вилли. Совершенно верно. Это только доказывает, что вы получили все эти деньги с банковского счета «Эстейт Мероултон и Траст Компани». Это просто жульничество, а не убийство.

 Он оперся на стол.

 — Но у меня есть кое-что в запасе. Я ведь сказал, что я — непреклонный суд. И собираюсь эту роль исполнить. Только я могу доказать, что это вы убили Августа Мероултона. И видит Бог, я собираюсь это сделать или…

 — Или что? — спокойно прервал его Мероултон.

 — Или вы заплатите 10000 фунтов, — улыбнулся Кэллаген. — Работа того стоит. 

15. ТОМУ, КТО ЖДЕТ

 Вилли встал, вынув руки из карманов пальто. Лицо его оставалось в тени. Кэллаген, балансирующий на задних ножках стула, его не видел.

 В Вилли ещё не чувствовалось никакого напряжения. Кэллаген видел, что пальцы его рук спокойны и расслаблены. Где-то на краю сознания он отметил, что Вилли очень хорош, что так просто и легко он не сдастся.

 Вилли какое-то время постоял, затем снова сел. В офисе стояла мертвая тишина. Кэллагену почудилось, что он слышит тиканье своих часов и удары собственного сердца.

 — Итак, в конце концов вы оказались просто шантажистом, — спокойно прокомментировал Вилли. — Но я всегда считал, что шантажистов следует остерегаться. Они могут быть опасны.

 — Однако, — продолжал он небрежно. — 10000 фунтов — это огромные деньги. Особенно для блефующего мистера Слима Кэллагена.

 Кэллаген пожал плечами.

 — Не понимаю, в чем тут блеф. Я сказал, что у меня есть версия — на мой взгляд, отличная. Я изложил вам ход моих рассуждений, и теперь можете относиться к этому, как вам заблагорассудится. Тут я уже ничего не могу поделать.

 — Я понял, — медленно процедил Вилли. — Понял. Итак, вы не можете обосновать обвинение меня в убийстве. Вы просто позволили разыграться своему воображению?

 Кэллаген усмехнулся.

 — Я так не говорил! Однако давайте посмотрим с другой стороны. Если я получаю 10000 фунтов, тогда я соглашаюсь, что это только версия, которую я тут же забываю. Но если я не получаю 10000, тогда придется посмотреть, что из этой версии выйдет. Грингол наверняка захочет приложить руки к небольшой шараде.

 Вилли кивнул.

 — Вы уже побывали у Грингола. Снабдили его номерами тех банкнот. Возможно, поделились и прочей информацией.

 — Ну вот еще, — возразил Кэллаген, — я чертовски хорошо знал, что он её все равно получит.

 — Да? — усомнился Вилли, вопросительно подняв брови. — Но предположим, что история о деньгах, отданных в кредит фиктивным компаниям — правда? Тогда начнется дело о мошенничестве, отодвигая на некоторое время вопрос об убийстве Августа Мероултона.

 — Не обязательно, — заявил Кэллаген, все ещё усмехаясь. — Август Мероултон мертв. Только он мог представить улики. Все остальное в вашей власти. И если вы расскажете, что Август одобрял ваши действия, никакой суд не докажет, что вы лжете. Верно? Все, что нужно сделать — добыть кого-то, кто подтвердит вашу версию. Например — Цинтия.

 Губы Вилли сложились в скептическую ухмылку.

 — Вы действительно умный парень, Кэллаген. Пожалуй, я вас недооценивал. Но давайте на минутку вернемся к проблеме 10000 фунтов . Полагаю, «Эстейт Мероултон» смогла бы найти такую сумму достаточно легко. Однако вопрос в том, кто станет хозяином фирмы.

 — Это просто простого, — ответил Кэллаген. — Ее унаследует Цинтия Мероултон. Вспомните, я видел завещание и могу в этом поклясться. Хотя Джереми его и уничтожил, я могу доказать, что по желанию старика его состояние переходило к Цинтии; это же подтвердит его стряпчий. И дело в шляпе.

 Он на мгновенье сделал паузу и взглянул на Вилли, словно что-то вспомнил.

 — Если только Август Мероултон не оставил другого завещания, последнего, совсем другого.

 — Очень интересно, — кивнул Вилли. — Но давайте вернемся к вашей версии. Она не столь плоха. Я даже склонен поверить, что если её предложить Гринголу, тот попытается из неё что-то выжать. Но в нашей стране убийство нужно доказать. Причем не обвиняемому, а обвинению. И чтобы не оставалось и тени сомнения. Несмотря на ваш блистательный рассказ, не вижу, как это поможет Гринголу доказать, что я убил Августа Мероултона.

 Посмотрим на дело с моей стороны. Как вы верно отметили, Джереми, Персиваль и Пол подтвердят, что я был с ними в клубе во время убийства. С другой стороны, сомневаюсь, что Цинтия сможет доказать, что она делала в это время. Ее служанка, которая была на кухне, не слышала, когда она ушла.

 Действительно Беллами видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс в 23.00, убийство было совершено в это время, но это все же не снимает с Цинтии подозрения. Она может доказать, что не ходила в гараж за автомобилем. Но это опять ничего не доказывает: у неё было достаточно времени, чтобы добраться до Линкольн Инн Филдс, убить Августа и затем вернуться в гараж.

 Боюсь, что есть ещё один момент. Вспомните, что я направился на квартиру к Цинтии и забрал там коробку с патронами. Помните, один патрон выпал из коробки и вы нашли его. Это очень сильная косвенная улика против Цинтии. И я уверен, что её служанка под присягой расскажет правду.

 — Не расскажет, так как ничего не знает, — усмехнулся Кэллаген. — А я знаю. Эту коробку в квартиру Цинтии принесли вы. Она была у вас в кармане. Когда вы имитировали осмотр ящиков, то намеренно уронили один патрон, надеясь, что Грингол его обнаружит. Затем показали коробку служанке и притворились, что только что нашли её и собираетесь забрать. Помните, я позвонил вам и заявил, что это прекрасная работа. И это была прекрасная работа. Но я имел в виду не то, что вы. Это прекрасно показало, что вы — убийца!

 — Возможно — кивнул Вилли. — Возможно, это что-то доказывает, но служанка этого не подтвердит. Она думает, что я нашел патроны, и так и скажет. Я боюсь, что в глазах присяжных этот момент скорее в мою пользу, чем против. Как вы думаете?

 — Я думаю так же, Вилли. И должен согласиться с вами.

 — Вот видите, Кэллаген, никаких доказательств не существует. И 10000 фунтов — огромная сумма. Жду две минуты, чтобы вы уменьшили её, ну скажем, наполовину!

 — Отлично, вот ещё одна маленькая деталь. На следующий день после убийства я спросил вас, кто мог бы убить Авуста. Вы ответили — Беллами. Затем я намекнул, что собираюсь провернуть комбинацию со шляпой. Для этого стал расспрашивать о шляпах Августа и вы чертовски хорошо поняли, что я собираюсь делать. Затем я осторожно дал понять, что собираюсь увидеться с Беллами в полдень. Я отправился туда в такси, и этого никто не знал и не видел. Но Грингол смог направить патрульную машину именно в нужное время и в нужное место. Почему? Потому, что кто-то анонимно позвонил в Ярд.

 Грингол мгновенно сделал вывод, что Беллами имеет какое-то отношение к убийству, или есть какая-то связь между Беллами и мной. На меня он набросился с кучей вопросов, и пришлось говорить то, что от меня ждали. В результате Грингол арестовал Беллами по обвинению в хранении наркотиков. А Беллами рассказал именно то, что вы от него хотели: он видел Цинтию на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

 — Этот факт и то, что она явилась в мой офис для того, чтобы, как думал Грингол, организовать ложное алиби, выглядели весьма подозрительно, верно?

 Вилли весело кивнул.

 — Очень логично. Но можете вы доказать, что звонил именно я? Звонить мог кто угодно, хотя бы ваша Эффи Перкинс. Кто ещё знал о вашем намерении нанести визит Беллами? Боюсь, все это не серьезно, Кэллаген.

 Вилли вытащил портсигар, протянул Кэллагену, но тот отрицательно покачал головой. Вилли закурил и сделал глубокую затяжку, дружелюбно продолжая:

 — Боюсь, Кэллаген, ваши версии так и останутся теорией. У вас нет доказательств ни на грош. И я совсем не собираюсь обсуждать вопрос о 10000 фунтов за то, что стоит в лучшем случае пять сотен.

 — Нет? — осведомился Кэллаген и перегнулся через стол. В глазах появился жесткий блеск. Палец, направленный на Вилли, в луче настольной лампы походил на штык.

 — Вы мерзкий и подлый убийца! Но вам придется выложить все деньги, и ещё очень захочется их заплатить, чтобы заставить меня держать рот на замке! Сейчас я поясню, почему.

 Вы позабыли об одном сущем пустяке. Забыли, так как слишком уж не хочется о нем думать. Забыли, так как надеялись, что я блефую.

 Вилли наклонился вперед. Его лицо внезапно осунулось. блестящие, как у змеи, глаза уперлись в Кэллагена.

 — Я говорил вам, — непреклонно продолжал Кэллаген, — тот факт, что убийца Августа Мероултона вложил на место завещание, доказывает мне, что это были вы.

 Он ядовито ухмыльнулся, откинулся со стулом назад и непринужденно покачивался, взирая на Вилли. Но нервные напряженные пальцы крепко вцепились в края сиденья.

 — Вам нужны доказательства? Отлично, я вам из представлю. Отброшу все теории, которые мы с вами разбили в дребезги. Заставлю вас понять, что 10000 фунтов за молчание — ещё очень дешево.

 Кэллаген сделал паузу и провел языком по пересохшим губам. В душе в этот критический момент он молился, чтобы не проколоться, излагая чудовищную ложь.

 — Есть только одна причина, заставившая вас вернуть злополучное завещание в часы: Цинтия должна получить наследство. Ведь вы уверены, что можете жениться на ней когда угодно. Даже если её обвинят, осудят и повесят, деньги достанутся вам. Вы положили завещание обратно, собираясь жениться на Цинтии, и зная, что новое завещание, составленное Августом в день его гибели, отменяло все предыдущие, включая документ на золотой фольге.

 Придя на встречу с Августом Мероултоном, вы увидели беднягу, размахивающего этим новым завещанием. Он показал его вам, описал всю историю вашего жульничества и жульничества остальных Мероултонов. И пояснил, что по этому завещанию все достается Цинтии, ЕСЛИ ОНА НИКОГДА НЕ ВЫЙДЕТ ЗА ВАС ЗАМУЖ. И пригрозил при встрече разъяснить ей, какой вы подлец.

 Вы его убили его, уничтожили новое завещание, а завещание сунули обратно в корпус часов. Но подобно любому проклятому убийце были невнимательны и совершили ошибку, которая приведет вас на виселицу. Не хотите сказать мне, какую?

 Вилли не отвечал, не сводя глаз с Кэллагена.

 — К несчастью для вас, у вас не было времени обыскать весь офис. Если бы у вас хватило здравого смысла осмотреть все вокруг, вы бы обнаружили, что Август Мероултон сделал дубликат последнего завещания и подписал его, — бойко лгал Кэллаген. — А я после морга все в офисе перерыл. И обнаружил дубликат. Он у меня здесь! — триумфально закончил он, встал и прислонился к стене в любимой позе.

 Он ткнул пальцем в ящик стола.

 — Здесь лежит дубликат завещания Августа Мероултона — документ, в котором описывается ваше преступление. И он доказывает, что вы — убийца!

 Кэллаген ухмыльнулся.

 — Ну, заслужил я 10000?

 Вилли медленно поднялся, кривя губы.

 — Нет, — проговорил он странно изменившимся голосом. — Вы слишком много знаете, Кэллаген, но не в этом дело. Я собираюсь получить его бесплатно. Я убил Августа Мероултона, но доказать это можете только вы. А я не собираюсь всю жизнь терпеть ваш шантаж. Так что остается единственный выход.

 Вилли сунул руку в карман.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Отлично, Вилли. Этого я и ожидал. Вы сознались. Возможно, вас заинтересует, что в офисе встроен диктофон. Провода идут в приемную. Грингол все слышит… Как вам это нравиться? Между прочим, не желаете ли взглянуть на завещание?

 Вилли рванул руку из кармана. В приемной послышался шум. Вилли крутнулся в ту сторону, затем снова повернулся к Кэллагену, который выдвинул ящик и держал в руках конверт.

 — Ты выиграл, Кэллаген, — прорычал Вилли. — Надеюсь, на том свете тебе это зачтется!

 В руке Вилли Кэллаген увидел пистолет, но не дрогнул и разорвал конверт. На миг в его памяти всплыл облик Цинтии, сидевшей у его стола.

 В кабинет ворвался Грингол, но Вилли успел выстрелить. Кэллаген покачнулся, некоторое время ещё держался на ногах, но потом грохнулся поперек стола. Тоненький ручеек крови потек из угла рта.

 Кулак Грингола смял физиономию Вилли и швырнул его на пол. Грингол ногой отбросил пистолет в угол и защелкнул наручники.

 — Звони в скорую, Филдс, — прорычал он.

 Пальцы Кэллагена теребили конверт. Последним усилием он сумел вытащить из него два листа рванной газеты и дал им скользнуть на пол.

 Вилли с побелевшим лицом смотрел на его последнюю ухмылку.

 Кэллаген открыл глаза и обвел ими комнату. Он чувствовал прикосновение солнечного луча, пробивавшегося сквозь окно. С улицы доносились звуки шарманки.

 Вошла медсестра.

 — Здесь два письма для вас, мистер Кэллаген. Но вам надлежит читать их, не волнуясь. И еще… Я слышала, вы спрашивали сигареты. Хирург утверждает, что вам нельзя курить, по крайней мере, пару месяцев. Во всяком случае, с дырой в легких у нас в больнице не курят.

 — Это совсем скверно, — отозвался Кэллаген.

 Он лежал на спине, на громоздкой поддерживающей конструкции. Вскрыть письма оказалось нелегко. Сестра ободряюще улыбнулась и исчезла.

 Первое письмо — из Скотланд Ярда — было адресовано «Слиму Кэллагену, эсквайру, „Сыскное агентство Кэллагена“, Самаритянская больница».

 "Дорогой сэр!

 Я уполномочен Комиссаром полиции столицы передать вам благодарность за ваше участие и сотрудничество в деле по расследованию убийства Августа Мероултона.

 Комиссар понимает, что с самого начала вашим намерением было оказание помощи властям всеми имевшимися в вашем распоряжении средствами, и любые отклонения от процедуры с вашей стороны более чем оправданы результатом.

 Комиссар поручил мне передать вам самые искренние пожелания и надеется, что вы находитесь на пути к выздоровлению.

 Преданный вам, В. Дж. Р. Грингол, детектив-инспектор."

 В конверт была вложена другая записка от Грингола.

 "Дорогой Слим!

 Я вкладываю в конверт официальное письмо с благодарностью комиссара. Рад был услышать, что ты вне опасности, на днях заскочу и побеседуем. Возможно, я смогу ещё чему-то научится!

 Удачи. Танцор."

 Кэллаген усмехнулся и подумал:

 — Жизнь — забавная штука, если офицеры полиции начинают писать благодарственные письма в «Сыскное агентство Кэллагена». Да, всякое может случиться.

 Он вскрыл другое письмо.

 "Дорогой сэр!

 В качестве полномочного поверенного мисс Цинтии Мероултон и судебного распорядителя состоянием покойного Августа Мероултона я в настоящий момент провожу процедуру официального утверждения завещания, которое было оформлено в день смерти волеизъявителя и украдено Вильямом Мероултоном. Дубликат завещания был обнаружен в офисе на Линкольн Инн Филдс. Мне поручена общая проверка финансового состояния «Эстейт Мероултон и Траст Компани» и связанных с ними компаний.

 В связи с присвоением части денег Вильямом Мероултоном ( который, как вы уже могли слышать, вчера признан виновным в убийстве Августа Мероултона, приговорен к повешению и пытался покончить с собой ) и другими нарушениями в управлении упомянутыми компаниями, мной и мисс Мероултон признано необходимым провести полное и тщательное расследование. Это потребует участия Джереми, Пола и Беллами Мероултонов, а также других лиц, которые могли быть вовлечены в махинации. Необходимо также расследовать деятельность четырех компаний, купленных в этот период Полом Мероултоном.

 В связи с вышеизложенным по рекомендации детектива-инспектора Грингола хотелось бы привлечь к этому делу «Сыскное агентство Кэллагена», естественно, когда вы полностью поправитесь. По истечении нескольких недель надеюсь установить с вами личный контакт.

 Н.А.Ф. Гейзелинг.

 Полномочный судебный исполнитель."

 Кэллаген уронил письмо на кровать, поднял глаза — и встретился взглядом с Цинтией Мероултон, стоявшей у постели.

 Она была в черном, зато цветы в её руках под солнечным лучом сверкали всеми красками.

 Кэллаген усмехнулся.

 — Прелестный складывается денек. Не желаете присесть? Наше агентство всегда предлагает своим клиентам стул, если не может сделать для них что-нибудь еще.

 Цинтия положила цветы на тумбочку.

 — Вы неисправимы, Кэллаген. Даже пуля в груди не лишила вас чувства юмора.

 Она села. Кэллаген надеялся, что она положит ногу на ногу, чтобы лучше был обзор. Ножки её мерещились ему даже под наркозом.

 — От моих объяснений проку не будет, верно? — спросила она. — В свое оправдание я только могу сказать, что не знала, что вы делали, не знала, что задумали. Я не могла знать, что вы просто прикидывались таким чудовищем.

 Брови Кэллагена взмыли вверх.

 — Думаю, вы меня неверно поняли. Я просто провел дело Мероултонов так, как считал необходимым. Это вполне обычное явление…

 Она улыбнулась и кивнула.

 — Вполне обычное явление, да? Мистер Грингол меня заверил: вы знали, что Вилли попытается вас убить. Вы сами утверждали это в письме, которое направили ему. Но даже он вам не поверил. И зря. Зачем вы это сделали? Ведь больших денег это не сулило!

 Кэллаген усмехнулся.

 — У каждого есть слабости. Моя — прекрасные лодыжки. Вроде ваших.

 Девушка отвела взгляд.

 — Мистер Грингол сказал, что собирается просить вас провести расследование по поводу нашего состояния. Вы возьметесь? Или из гордости вернетесь к бесчисленному множеству сигарет и ежедневному карабканью на четвертый этаж в ваш исключительно милый офис?

 — Никогда в жизни! — воскликнул Кэллаген. — Возьмусь, конечно. А когда с ним покончу, собираюсь отчалить отсюда. Я тут читал буклеты пароходных компаний и чувствую, как влекут меня дальние страны!

 Она встала.

 — Пора. Меня предупредили, чтобы долго не задерживалась. Жаль, что вы надумали уехать.

 Она наклонилась и поцеловала его в губы.

 Казалось, Кэллаген был несказанно потрясен.

 — Ну, за это я не возьму ни пенни! Даже на текущие расходы!

 — Пока, Слим, — улыбнулась Цинтия. — Я же прекрасно знаю, что никуда ты не поедете.

 Кэллаген удивленно посмотрел на нее.

 — С чего вдруг?

 Она направилась к двери.

 — Ты сам сказал, что тебе нравятся мои лодыжки. А раньше говорил, что «Сыскное агентство Кэллагена» никогда не оставляет своих клиентов, когда им трудно!

 Дверь захлопнулась.

 Кэллаген с блаженным видом наблюдал, как лучи солнца прорываются сквозь стужу.


Ричард Локридж  Предан досамой смерти

1

 Здорово было вернуться в этот тесный, многолюдный, гудящий, как улей, город. Здорово было поглядывать вниз, когда самолет шел на снижение над международным аэропортом Кеннеди. После двух недель в Лос-Анжелесе приятно было почувствовать себя отъединенным от его бессмысленного простора - после двух недель нескончаемой болтовни в чужих конторах, а если быть точным нескончаемых препирательств в суде. Препирательства, отметил он про себя, звучит непрофессионально, зато верно.

 По дороге из аэропорта в такси было очень жарко. Очень жарко было и тогда, когда он вышел из машины перед многоквартирным домом на Восточной Шестидесятой. Зато дома прохладно, подумал Джеймс Макларен. Жена наверняка включила кондиционер. В четыре она обычно сидит перед роялем, тихонько наигрывая свой вечерний репертуар. И напевает, но только вполголоса, едва слышно. Ее голос не нуждается в усилителе. Она наверняка ещё в халате; скорее всего, в темно-синем бархатном, а волосы распущены по плечам. Времени хватит, чтобы немного выпить перед тем, как она начнет собираться на работу. Сегодня - никаких споров, даже самой легкой перепалки, ни по какому поводу. Всего через несколько часов её искорка, её внутренний огонек будет гореть только для него, и не стоит это портить.

 Швейцар подхватил чемодан, извлеченный из багажника таксистом, и сказал:

 - Добрый день, мистер Макларен. Вовремя вы вернулись, как раз в самое пекло.

 - Добрый день, Ларри, - сказал Макларен. - Кажется, вы попали в точку.

 В просторном вестибюле было прохладно. Дом казался немного старомодным, как очень быстро случается с современными зданиями; уже больше двадцати лет он упрямым пальцем вонзался в небо над Нью-Йорком. В просторном холле Ларри поднес чемодан к лифту, обслуживавшему квартиры "В" и "С" всех шестнадцати этажей. Лифтер приветствовал его:

 - Добрый день, мистер Макларен. Вы вернулись как раз вовремя, в самое пекло.

 - Похоже, вы попали в точку, Фред, - Джеймс опустил свой кейс рядом с чемоданом.

 Кабинка остановилась на двенадцатом этаже и медленно, неохотно выпустила пассажиров. Фред поставил чемодан и кейс перед дверью с отметкой "12В". Макларен бросил:

 - Спасибо, Фред, - и достал из кармана футляр с ключами. За спиной шумно лязгнула, закрываясь, кабина лифта.

 Он немного помедлил, прислушиваясь. Иногда звуки рояля доносились до него через дверь. По правде говоря, нечасто. Дверь была надежной. Одной из причин, по которой они поселились в этом устаревшем здании - никакого централизованного кондиционирования, только маленькие оконные кондиционеры в комнатах - были именно двери и стены, очень толстые; здесь в просторной гостиной можно было слушать рояль, к звукам которого не примешивались радио - и телеголоса из соседних квартир.

 Ничего не услышав, он открыл дверь, но по-прежнему не донеслось ни звука. Джеймс поднял багаж, переставил в прихожую и сказал:

 - Привет, я уже дома.

 Ответа не было.

 Он прошел через арку в гостиную, где свет из окна, выходящего на Ист-Ривер, отражался в глянцевой поверхности рояля; через это окно открывался дивный вид на реку.

 За роялем её не было.

 Джеймс позвал громче:

 - Люси?

 Ответа не было.

 Никогда нельзя ничего загадывать, подумал он. Рисуешь себе упоительные картины, в полной уверенности, что все будет именно так, как тебе хочется, и она будет сидеть за роялем, с рассыпавшимися по плечам темно-рыжими волосами, в темно - синем халате... А в это время она отправилась в аптеку за тюбиком зубной пасты или флакончиком лака для волос, потому что не знала, когда он прилетит - он и сам не знал этого до последней минуты. Сегодня среда, а она всегда делает прическу в четверг, чтобы вечером выглядеть неотразимо. Она...

 Телефонный звонок прорезал тишину большой пустой квартиры. Звонили телефоны в холле и в её спальне - два спаренных аппарата; пронзительные гудки заполнили все вокруг. Он торопливо подошел к ближайшему аппарату в холле.

 - Телеграмма для миссис Макларен. Принести наверх?

 Ну вот, подумал Макларен, сто к одному, что в телеграмме говорится:"Прилетаю в три. Люблю. Джейми".

 - Принесите, пожалуйста - сказал он и понес свой багаж по коридору к смежным спальням, между которыми находились ванная и гардероб. Дверь в спальню Люси была приоткрыта, и он на ходу заглянул туда. Вдруг она прилегла подремать? Иногда она любила вздремнуть днем... Впрочем, это было маловероятно. Жена спала очень чутко; он бы уже давно её разбудил.

 В спальне никого не было.

 Теперь он заметил, что кондиционеры не работают - ни в гостиной, ни в спальне. Это его удивило: о жаре, сжимавшей в своих тисках последние дни восточное побережье, упоминалось даже в лос-анжелесских газетах. А Люси была очень чувствительна к перепадам температур, особенно к летней жаре в Нью-Йорке. "Да, - много раз говорила она ему, - тут часто бывает сыро и дождливо, зато никогда не чувствуешь себя, как в печке".

 Странно, что она не...

 Позвонили, и Макларен заторопился к двери.

 - Спасибо, Ларри, - сказал он и распечатал желтый конверт. "Прилетаю в три. Люблю. Джейми."

 Вот все и разъяснилось. Телеграмма, отправленная из Лос-Анжелеса в последнюю минуту перед вылетом, пришла по назначению с опозданием, когда Люси уже ушла куда-то. Возможно, в парикмахерскую, хоть это и не обычный её день. Он чертыхнулся и понес чемодан и кейс в свою спальню.

 На комоде лежал конверт, надписанный "Джейми" - замысловатым, с неправильным наклоном почерком, который Люсиль Макларен приобрела в Англии ещё девочкой. Он распечатал конверт и вытащил листок, где вверху дважды повторялись инициалы "Дж.С."

 "Дорогой Джейми!

 В последнее время чего-то у нас разладилось, верно? Я уезжаю на время, чтобы попробовать разобраться в себе. Дам знать, где я, когда приду к какому-то решению."

 Подписалась она "Люсиль - с любовью", но слово "любовь" оказалось смазанным, так что осталось просто бессмысленное "лбв".

 Крепко сжав листок длинными костлявыми пальцами, он прочитал его несколько раз подряд, и с каждым разом холод все глубже проникал в его душу. Потом он положил письмо на крышку комода, очень бережно, тщательно расправив листок, и вернулся в спальню жены. Там было жарко. И сильно пахло её любимыми духами. Джеймс включил кондиционер, и под ровное жужжание механизма сквозь решетку повеяло прохладой.

 Гардероб показался ему полупустым. Он шагнул внутрь и зажег свет. Исчезли платья и легкие плащи, которые она носила в теплую погоду. На вешалках остались только теплые шерстяные платья и костюмы. Они висели прямо в прозрачных пластиковых чехлах, так, как их вернули из чистки.

 Рядом с зимними платьями висели длинные, сверкающие концертные платья - не меньше полудюжины вечерних туалетов, нет, даже больше - отдельно от другой одежды, как обычно. "Эти проклятые маскарадные тряпки," - выпалил он в ярости ночью перед отъездом на Западное побережье. И не в первый раз за те два года, что они были женаты, далеко не в первый раз. А она ответила:" - Ты снова, Джейми! Снова, и снова, и снова. Ты женился на мне потому, что я такая, как есть. Ты говорил мне, что я тебе нравлюсь такой. А теперь..."

 Джеймс пересек большую комнату, обогнул широкую кровать и открыл второй, меньший шкаф, служивший кладовкой. На верхней полке были аккуратно сложены елочные украшения и игрушки. Всего несколько месяцев назад они условились не возиться с украшением елки; ведь елка - развлечение для тех, у кого есть дети. Но в декабре она сказала ему:" - Без елки и праздник не праздник".

 Два чемодана Люсиль исчезли с нижней полки. На пыльной поверхности там, где они стояли, остался след. В Нью-Йорке всюду пыль. Просто спасения нет от пыли.

 Самый большой чемодан - тот, который они брали с собой, если удавалось выбраться куда-нибудь в отпуск,удобно ложившийся в багажник машины - был на обычном месте. Как и теплая одежда Люсиль, занимавшая больше места. Он вернулся в свою спальню и ещё раз перечитал записку, которую оставила Люси. И холод ещё глубже проник в его сердце. Его мысли застыли от этого холода.

 Он снова перечитал письмо, хотя в этом не было ни малейшего смысла, включил кондиционер у себя в спальне, но сразу же вышел в кухню за льдом, отнес лед в гостиную и там тоже включил кондиционер, а потом приготовил себе выпить. Все это он делал медленно, с усилием, словно испортившийся автомат. Потом сел, поставив рядом с собой стакан, и долго к нему не прикасался.

 Неужели все зашло так далеко? - подумал он. Ему всегда казалось, что в глубине души она просто посмеивается над всеми его упреками, придирками. Может быть, благодаря её неизменной жизнерадостности он воображал, что Люси не слишком огорчается из-за его бессмысленных нападок. Когда он перед отъездом распалился не на шутку, она сказала:" - Ты чертовски эгоистичное животное, правда?" - и тихо рассмеялась. Но ему хотелось под занавес ужалить побольней. И вот что из этого вышло.

 Мне следовало оставить все, как есть, подумал Джеймс, сомкнув длинные пальцы вокруг стакана. Он был высоким, крепким мужчиной с немного плоским лицом, резко выделявшимися скулами и глубоко посаженными глазами. Почти на пятнадцать лет он был старше женщины с темно-рыжими волосами, у которой цвет глаз менялся от орехового к зеленому в зависимости от того, как падал свет; женщины, оставившей его потому, что все разладилось.

 Это я разладился, - спокойно подумал Джеймс. Когда в голове постоянно вертится какая-то навязчивая мысль, постепенно привыкаешь к ней, хоть она и в корне неверна. И со временем она становится все более настойчивой, и настойчивость растет пропорционально времени. Теперь, когда исправить уже ничего нельзя, он хорошо понимал, чего хотел: чтобы она оставила работу, которой наслаждалась; бросила ремесло, которое ей удавалось и которым гордилась. Просить её об этом было бессмысленно и нечестно, и именно поэтому он находил столько причин, чтобы просить, и надоедал ей своими уговорами. Она была слишком легкой и жизнерадостной для его неловких, грубых рук и грубых доводов. И в конце концов ускользнула.

 Последней ночью, ночью перед поездкой на Западное побережье, он не был настойчивей обычного... А может, и был. Он очень устал, оставалось ещё утрясти сотни вопросов.

 Ему не хотелось лететь на Западное побережье, и вообще куда бы то ни было - без нее. Он сказал :" - Плюнь на всю эту чепуху, и поехали со мной", а она улыбнулась и покачала головой, так что волосы рассыпались по плечам. "- Ты же знаешь, что я не могу, милый. Ты должен понимать, что я не могу".

 Отчасти все дело было именно в этом - их рабочее и свободное время редко совпадало. Пять дней в неделю она ещё спала, когда он уходил на работу; а он спал, когда она возвращалась домой в два часа ночи. "- Ладно, - сказала она однажды, - как ты смотришь на то, чтобы оставить свою практику?" Кажется, он фыркнул от возмущения. "- Видишь, а от меня требуешь, - укорила она. - Не будь таким упрямцем. Из Шотландии родом не ты, а твой прапрадедушка".

 Кажется, он дал ей понять, что считает её профессию недостойной, а её "ты многого требуешь от меня" - вздорным. Кажется, он и в самом деле так думал, и поэтому особенно больно задел её, унизил, или заставил почувствовать себя униженной. Она гордая девочка; часть её сияния - эта гордость. Он оскорбил её профессиональную гордость - это все мы воспринимаем очень остро. Но не до такой же степени... Проклятье, - подумал он, - я же люблю её. Проклятье, я же знаю, что она меня любит. Ее любовь ко мне вернет её домой. Моя любовь будет притягивать её назад.

 Ничего не поделаешь, остается только ждать, - сказал он себе, медленно потягивая виски. Когда она вернется, он больше никогда не станет ей надоедать. На его стороне здравый смысл, но он не станет этим злоупотреблять. "- Ты допрашиваешь меня, - сказала она однажды, - словно я свидетель противной стороны". Он не будет допрашивать её, когда она вернется. Он примет - и примет со счастливым смирением - то, что предлагает жизнь. Он не будет пытаться поймать её сияние в свои ладони.

 Потому что, - продолжал он про себя, - именно с этого все началось. Вечера, которые они не могли проводить вместе, деловые поездки, в которых она не могла его сопровождать - все это существенно, но не главное. Это было понятно два года назад, когда он попросил её выйти за него замуж, и она ответила:" - Да, Джейми, я хочу быть твоей женой" (никто, насколько он помнил, не называл его "Джейми" ни до того, ни после). Она сказала:" - Но я буду работать по-прежнему. Моя работа - это часть меня, Джейми". Он смирился с этим - и со всеми вытекающими сложностями. Или думал, что сможет смириться.

 А потом появилась, и начала расти, разделяя их, своего рода ревность. Не вульгарная ревность - он был уверен в её верности не меньше, чем в своей. Он ревновал её сияние, которое доставалось не ему одному, потому что не мог спрятать его подальше от чужих глаз. "- Тебе хочется поглотить меня,часто говорила она, - ты хочешь... хочешь забрать меня всю. Ты женился на мне ради того, что называешь "искоркой", "сиянием", не знаю уж, что ты имеешь в виду. И теперь, когда все видят то же, что и ты - ты хочешь... она помедлила. - Видимо, ты хочешь, чтобы эта искорка погасла. Потому что меня видят и слышат другие."

 - Я совсем не хочу, чтобы ты переменилась, - возразил он. - Только...

 Она немного подождала, потом сказала:

 - Ну же, продолжай, Джейми.

 Наконец он выговорил:

 - Наверное, я просто не хочу тебя ни с кем делить.

 Она не стала притворяться негодующей, не пыталась вкладывать в его слова смысл, которого в них и не было. Но и прямо отвечать не стала. Она сказала:

 - Это часть моей жизни, Джейми. Принимай меня такой, как есть. Это ненадолго - поверь, не навсегда. Когда моя искорка погаснет - а это неизбежно, я стану просто супругой судьи. И когда ты, сбросив парик и мантию, придешь домой, я скажу:" - Рада вашему возвращению милорд. Надеюсь, приговор сегодня выдался удачный?"

 Английские интонации то появлялись, то исчезали в её речи. Они становились заметней, когда она пела, но это было частью её сценического образа.

 Они посмеялись над "милордом" и "париком". В ней всегда искрилось веселье, и она готова была им щедро поделиться. Преувеличенный английский акцент, парик и мантия, которых он никогда не надевал... В ней жила постоянная готовность к игре, она...

 И вдруг, так порывисто, что его рука стиснула и едва не раздавила стакан, Джеймс Макларен вскочил. Он торопливо вошел в свою спальню и схватил тщательно расправленный листок. Он напряженно всмотрелся в строчки и перечитал их ещё раз.

 На мгновение ему показалось, что в этой записке Люсиль Макларен адресовала своему мужу всего одно слово. Странное, неправильное слово.


2

 Бернард Симмонс перечислил ещё раз ( специально для лейтенанта Джона Стейна и детектива 1-го разряда Пола Лейна), чем располагают органы правосудия. Перечислять, чего им не хватает, не было никакого смысла. В их распоряжении имелся основательно остывший труп, в чем не было ровным счетом ничего необычного, так что с ним надлежало обращаться так же, как и с любым другим мертвецом. Кроме того, имелся человек, который вполне мог субботним вечером превратить шестидесятисемилетнего Джефферсона Пейджа в этот вот труп без возраста. Они располагали также показаниями молодой женщины тридцати с небольшим лет, потрясенной и, по-видимому, эмоционально неуравновешенной. Смысл её показаний заключался в том, что Джефферсон Пейдж был убит из ревности человеком по имени Чарльз Холстид.

 Располагали они также показаниями троих свидетелей, готовых присягнуть, что в десять часов субботним вечером Чарльз Холстид сидел за своим обычным столиком в "Кафе Блю", более того - что он пришел примерно около восьми и оставался там почти до полуночи, как обычно каждый четверг, пятницу и субботу, за исключением июля, потому что в июле "Кафе Блю" по субботам не работает, и августа, потому что в августе заведение закрывается. "Ле Кафе Блю" находилось на Восточной Пятидесятой; Пейджа застрелили в его доме на Западной Двенадцатой. Они располагали также показаниями супругов, снимавших квартиру на Западной Тринадцатой, окнами в сад Пейджа, что выстрел раздался ровно в десять, едва ли не с последним ударом часов.

 - Свидетели надежные? - спросил Симмонс.

 Они находились в кабинете Бернарда Симмонса - одном из многочисленных кабинетов окружной прокуратуры. Втроем они занимали практически все пространство, хотя самому Берни Симмонсу много места не требовалось. Симмонс, помощник окружного прокурора по расследованию убийств, был довольно высоким, но худым, с огненно-рыжими волосами и красноватыми бровями. Джон Стейн, такой же высокий, но крепче сложением, был симпатичным темноволосым мужчиной. Расследованием убийства Джефферсона Пейджа предстояло заняться ему - ему и Полу Лейну. Пейджа убили в субботу ночью, а наступила уже среда.

 - Да, - сказал Стейн. - Свидетели надежные. Молодая пара. Он архитектор, довольно известный. Очень разумный парень.

 - Значит, после выстрела они видели кого-то, предположительно мужчину, вышедшего из дома Пейджа через дверь веранды в сад... Этот человек пересек сад по бетонной дорожке, вышел через дверь в ограде, а потом, как им кажется, скрылся в проходе между их многоквартирным домом и соседним. И видели они даже не силуэт - одну только тень, двигавшуюся быстро, но не бегом.

 - Да, - подтвердил Стейн. - Было уже темно, так что идентификации у нас не получится.

 - А те трое, метрдотель, старший официант и ещё один официант, готовы присягнуть, что Холстид обедал, потом потягивал вино и слушал певицу с начала девятого и до самой полуночи. И что они отлично знают его, потому что он завсегдатай "Кафе Блю".

 - Он не только завсегдатай, - вставил Лейн, крепкий молодой человек с очень квадратными плечами. Пол Лейн относился к тем людям, которых невозможно выделить в толпе. Он к этому и не стремился, как и любой детектив. - Он ещё и совладелец заведения. Вам знакомо это местечко, мистер Симмонс?

 - Да, - сказал Симмонс. - Заглядывал туда с приятелем пару недель назад. Это Заведение с большой буквы. Элегантное и тихое. Девушка поет и аккомпанирует себе на рояле. Девушка весьма привлекательная. Чаевые пятнадцать процентов. Посетители - сливки Ист-Сайда. Заведение небольшое, и впечатление такое, что, хотя там никто не настаивает, мужчинам лучше приходить в смокингах. Большинство, как я заметил, так и поступает. Меню на французском языке. Если Холстиду принадлежит доля в этом предприятии, он должен получать неплохие деньги - пока поблизости не откроется какое-нибудь другое Заведение.

 - Возможно, - кивнул Лейн. - Только он не сильно в том нуждается. Он сын покойного Уинтропа Холстида.

 Симмонс протянул:

 - О-о... И тоже финансист?

 - Композитор, - сказал Стейн. - То есть, скорее аранжировщик, чем композитор. Крепкий профессионал. Отзывы о нем прекрасные. Вызывает всеобщую симпатию. Чего о Пейдже, Господь свидетель, не скажешь. Насколько я понял. тому, кто его прихлопнул, трудно было подыскать более подходящую мишень. Это, конечно, к делу не относится. Сезон охоты на мерзавцев пока не объявлен.

 Хотя личность жертвы учитывать необходимо, степень негодяйства к делу не относилась. Убивать негодяев так же противозаконно, как и порядочных людей.

 - Почему его считают мерзавцем? - спросил Симмонс.

 Стейн покосился на Лейна, а Лейн пожал плечами.

 - Трудно сказать определенно... Я говорил о Джефферсоне Пейдже с разными людьми - в том числе и со все ещё привлекательной женщиной средних лет, с которой Джефферсон Пейдж расстался около трех лет назад. Она была третьей женой Пейджа, ну, а теперь - его вдовой. Но бракоразводный процесс уже шел, когда Пейджа убили. Он был просто невозможен, - сказала мне миссис Изабель, - он действовал угнетающе. Но можно угнетать по-разному...

 - Бестактный, - сказала она. - Нет. Хуже того, гораздо хуже. Он... он просто переступал через людей. Шел по головам. Никто на свете не шел в сравнение с Джефферсоном Пейджем. Никто и в счет не шел. Я знаю, что теперь он мертв. Что о мертвом нужно говорить только хорошо - даже лгать, если требуется. Мой бывший... - нет, теперь нужно говорить - покойный? - муж был невыносим. И Грейс очень скоро выяснила это, а до неё - Джоан. И его новая девушка - эта Терри - она бы тоже скоро это почувствовала. Я ей уже говорила об этом, и Грейс могла бы подтвердить, но Грейс живет в Калифорнии и никогда не встречалась с ней.

 - А его первая жена? Джоан?

 - Она умерла - о, уже несколько лет назад. Умерла в лечебнице. Она... она просто не смогла жить брошенной. Не хватило сил вынести это. Женщине нужно быть сильной, чтобы выжить в обществе Джеффа Пейджа. Или научиться быть сильной. Я... мы были женаты около пяти лет, пока он не познакомился с женщиной помоложе и покрасивей. Я была совсем другой до того, как вышла за него замуж. А ближе к концу обнаружила, что стала... ну, груба с официантами, как и он всегда был груб. И с продавщицами. С людьми, которые не могут ответить грубостью. Я огрубела рядом с ним. Просто жить с ним это само по себе было испытанием...

 - Глубокие наблюдения, - заметил Симмонс. - Полагаю, без психоаналитика не обошлось. Весьма печально.

 - Как и следовало ожидать, - сказал Лейн. - Она явно рада случаю бросить в него камень. Мне показалось, что сейчас это достаточно крепкая дамочка, не знаю уж, какой она была до замужества. Как говорится, вполне приспособленная.

 - Это не совсем беспристрастный свидетель.

 С этим Лейн вынужден был согласиться - как и с тем, что обвинение против Чарльза Холстида не выстоит - с тремя-то свидетелями, готовыми поклясться, что в тот момент, когда неизвестный проскальзывал через застекленную дверь в сад Пейджа, мистер Холстид находился совсем в другом месте.

 - Забавно, - заметил Лейн, - никто лично знакомый с Пейджем не кажется беспристрастным. Его вторая жена - ребята в Лос-Анжелесе сообщили ей новость и заодно убедились, что она никуда не отлучалась из города субботним вечером - сказала, что он заплатил какому-то типу, чтобы тот оговорил её. Дал какие-то показания для бракоразводного процесса. Так что он смог жениться на следующей барышне - этой самой Изабель. Ее любимый эпитет для него - "неотесанный".

 - Кажется, на своих жен он произвел не лучшее впечатление, - сказал Симмонс. - Теперешняя - точнее говоря, последняя жена Пейджа унаследует не меньше трети его состояния. Значительного состояния, должен добавить. Над этой версией стоило поработать. Потребуется время, чтобы получить представление о размерах состояния Пейджа, в особенности если деньги вложены по-разному; к примеру, один только дом в Виллидж, на Двенадцатой Западной улице, стоит добрых тысяч сто, довольно недурной четырехэтажный домик.

 - Пейдж стоил несколько миллионов по самым приблизительным подсчетам, - сказал Стейн. - Он унаследовал большие деньги от отца и вложил их в дело. В довольно разнообразные дела, должен сказать. Не гнушался наступать людям на ноги, да и на головы тоже. "Скользкий, пронырливый сукин сын", как сказал нашим мальчикам один человек - раньше у него был текстильный бизнес. Но уже нет. Теперь он живет на пенсию, которую получает у "Пейдж Текстайл, Инк." , принадлежащей - вернее, принадлежавшей - главным образом Джефферсону Пейджу.

 - Звучит мерзко, - сказал Симмонс, - но множество мерзавцев вокруг живет и процветает, а Пейдж - уже нет. Так кто у нас на примете в данный момент?

 Это оставалось пока неясным.

 Изабель Пейдж, унаследовавшая треть миллионов, заработанных покойным мужем, не показавшаяся детективу Полу Лейну такой хрупкой, какой сама себя считала - где, собственно, находилась той ночью миссис Изабель Пейдж в интересующее их время?

 - Тут все чисто, - доложил Лейн. - Все проверено, советник. В больнице Сен-Винсент после операции. Дневные и ночные сиделки, и все такое прочее. Я сам её там видел. Она уже в состоянии подняться с постели, но не смогла бы прикончить своего мужа, даже если бы в больнице позаботились вручить ей ружье и вызвали такси. На прощание она заявила:" - О Джефферсоне я могу сказать только одно: теперь он за все расплатился."

 А развод?

 Она сказала Лейну, что последние два года добивалась развода, но Пейдж отказался пойти ей навстречу. Потом неожиданно она получила письмо от его адвоката, извещавшее её, что Пейдж согласен на развод. Это было примерно полгода назад. Их адвокаты встретились и после долгих препирательств достигли согласия. Она бы ещё две недели назад съездила в Неваду, если б не срочная операция.

 - Теперь ей не нужно никуда ехать, - заметил Симмонс. - Его согласие на развод было для неё неожиданным?

 - Как гром с ясного неба - так она сказала, - процитировал Лейн. - "Он использовал меня как буфер, как отпугиватель для женщин", - так она объяснила его поведение. Так продолжалось, пока, по её предположениям - и моим, кстати, тоже - не появилась на горизонте миссис Тереза Лэнгли.

 - Она не жила в его доме? Я имею в виду, миссис Пейдж.

 Она не была там больше года. У неё квартира на Восточной Пятидесятой, большая двухэтажная квартира.

 - Эти парни из кафе, - задумчиво произнес Симмонс, - те трое, что так уверены в своих показаниях, - он сверился со своими записями, - Андре Скалино, Луи Скалино, Анри Придью. Скалино родственники?

 - Они братья, - сказал Лейн. - Андре - метрдотель. Луи обслуживает тот столик, который обычно занимает Холстид. Угловой столик, около пианино. Он как бы зарезервирован за ним в конце недели.

 - Скалино... - задумчиво повторил Симмонс. - Придью...

 - Совершенно чисты, - сказал Лейн. - Не наши клиенты. Оба Скалино родились здесь. Родители родом из Италии - оттуда родом чертова уйма французских официантов. Придью родился тоже в Америке, родители у него французы. Так как кафе зарегистрировано по категории кабаре( у них ведь там девушка за роялем), у всех троих сняли отпечатки пальцев, как только они поступили на службу. Чисты, как стеклышко.

 - Уверен?

 Лейн пожал плечами.

 - Известная публика, - сказал он. - Предупредительны до невозможности. Это, конечно, их нисколько роняет - профессиональное качество. Все трое счастливы заверить нас в невиновности мистера Холстида, чудесного, милейшего джентльмена.

 - Суд им поверит?

 Лейн снова пожал плечами. Он сказал, что не видит ни малейших причин для того, чтобы суд усомнился в показаниях троих свидетелей, разве что у кого-то имеется предубеждение против людей с иностранными именами. Или официантов из ресторанов со слишком высокими ценами. Но об этом позаботятся адвокаты. Адвокаты такого человека, как Чарльз Холстид, непременно об этом позаботятся - если ему вообще потребуются адвокаты.

 - Я должен подумать, - сказал Симмонс. - Пока кажется, что мы топчемся на месте, но это пройдет.

 - Теперь - девушка, - продолжил Стейн, - миссис Тереза Лэнгли. Не могу понять, почему называю её девушкой. Ей за тридцать. Но есть в ней что-то такое - хочешь сам увидеть её, Берни?

 - Да, - сказала Берни Симмонс. - Я хочу увидеть её.

 Стейн выразительно поднял черные брови.

 - Она выложила свою историю Полу этим утром,. А потом и на мою долю осталось. Возможно...

 - Да, - сказал Симмонс. - Возможно, лучше будет, если она повторит мне все с самого начала, - он включил интерком и сказал:

 - Попросите ко мне миссис Терезу Лэнгли. Сразу же, как только уйдут лейтенант Стейн и детектив Лейн.

 Полицейские собирались вместе побеседовать с мистером Холстидом согласно расписанию, составленному утром после встречи с миссис Терезой Лэнгли. Потребовалось время, чтобы увидеться с миссис Лэнгли, но вовсе не потому, что она пряталась. Сначала детективы собрали предварительные сведения об убитом и составили о нем некоторое впечатление, заодно они узнали и о существовании миссис Лэнгли. Одно - пусть и медленно - приводит к другому. Один человек - к другому. Когда они встретились с миссис Лэнгли, она у себя дома в обществе подруги оплакивала потерю.

 Конечно, Холстид был знаком с Пейджем. Конечно, он знал, что Пейдж убит. В субботу вечером, верно? Конечно, он охотно расскажет все, что ему известно о Пейдже. Он понимает, что им полезно будет поговорить со всяким, кто хоть немного был знаком с убитым. Конечно, он будет ждать их в любое удобное для них время. Четыре часа? Прекрасное время - как и любое другое. Хотя вряд ли он сможет рассказать что-нибудь такое, чего они ещё не знают.

 Он мог бы сказать еще, если бы Стейн нашел нужным спросить, что не убивал Джефферсона Пейджа, возможно даже, что у него не было причин убивать его. Он мог бы сказать, что в десять часов в прошлую субботу он обедал в "Ле Кафе Блю", и что человек не может одновременно находиться в двух местах. Все это было очевидно.

 Спустя несколько минут после того, как полицейские уехали, Тереза Лэнгли вошла в кабинет Симмонса. Это была стройная женщина с каштановыми волосами. В её темно-карих глазах застыла боль. На черном платье мерцала единственная нитка жемчуга, на тонких пальцах не было колец. На треугольном личике лежал отпечаток перенесенного страдания, страдальческой была и складка её губ. Берни Симмонс подумал, что она только что плакала.

 Симмонс встал и предложил ей стул. Когда миссис Лэнгли села, он произнес:

 - Сожалею, что вынужден снова беспокоить вас.

 Ее губы дрожали, и Берни Симмонс почти физически чувствовал её напрасные усилия остановить эту дрожь.

 - Я не могу рассказать вам ничего, кроме того, что уже говорила другим, - мягким, нежным голосом сказала она. - Этого недостаточно. Я понимаю, что вам этого недостаточно. Мне уже говорили, что Чарльз был где-то в другом месте. Что он не мог...

 Она умолкла, не закончив фразу. Конечно, комната, где был убит Джефферсон Пейдж, никак не могла быть тем "другим местом". Симмонс подумал, что сейчас она живо представила себе эту комнату с застекленной дверью, выходящей в сад.

 - Со мной все в порядке, - выговорила она после паузы. - Просто мы с Джефферсоном... мы так часто сидели там и... и разговаривали о том, куда поедем, когда... когда поженимся.

 - Да, - сказал Симмонс, - он собирался развестись, жениться на вас... Представляю себе, что это все значит для вас.

 - Нет, - произнесла она. - Как вы можете себе это представить? Каково это - встретить такого человека, как Джефферсон, после того, как... - она помедлила, и Симмонс подумал, что сейчас она снова заплачет. Много женщин и мужчин тоже - плакало за этим столом, сидя напротив Симмонса. Тут уж ничего не поделаешь.

 - Я стала вдовой три года назад, - ровно произнесла миссис Лэнгли. Она так и не заплакала. - Даже больше трех лет. Это были скверные годы, мистер Симмонс. Бессмысленные годы. Но это - это не имеет отношения к делу, верно?

 - Не знаю, - сказал Симмонс. - Насколько мне известно, вы заявили детективу Лейну, что Чарльз Холстид убил человека, за которого вы собирались выйти замуж. Я не знаю, что относится к делу, миссис Лэнгли. Вашим мужем был... - он сверился со своими записями, - Филип Лэнгли. Они сочинял...либретто? Что это такое?

 - Лирические тексты, - ответила она. - Они... они были чудесными, мистер Симмонс. Очаровательными. Ну, как у Оскара Хэмерсмита. Филип написал "Леди из Афара". Она имела... большой успех. Но все это не имеет отношения к делу, правда? Он умер три года назад - больше трех лет назад. Джефферсон умер - был убит - четыре дня назад. Четыре дня назад в десять часов.

 - Мистер Холстид был вашим другом и другом вашего мужа? Он написал музыку к "Леди из Афара", правильно?

 - На самом деле это Флойд написал, - поправила она. - Флойд Брэкмен. Чарльз... ну, он в основном аранжировщик. Но заявлено все было как "музыка Флойда Брэкмена и Чарльза Холстида". Это очень хорошая музыка. Филип, и Чарльз, и я тоже - все мы часто напевали мелодии и... - она умолкла и посмотрела на него. Симмонс ещё отчетливей различил отчаяние и боль в её огромных карих глазах. Она сказала:

 - Зачем я все это вытаскиваю на свет? Зачем вы мне это позволяете?..

 - Когда ваш муж умер, мистер Холстид остался вашим другом? - спросил Симмонс.

 - Он был так нежен ко мне, - сказала она. - Очень нежен. Я не хочу сказать... - она помедлила, и Симмонс понял, что она подбирает слова, чтобы быть точной. - ...что он ни капельки не был влюблен, - продолжила она. Или я - в него. Он... я всегда чувствовала, что он очень порядочный человек. Что он не способен... не способен на такие... поступки.

 - Вы, кажется, совершенно уверены, что он убил мистера Пейджа, осторожно напомнил Симмонс. - Почему вы так считаете?

 - Он... - она снова помедлила. - Примерно неделю назад он говорил о Джефферсоне ужасные вещи. Страшные, отвратительные слова. Он сказал... сказал, что не будет сидеть, сложа руки. Он имел в виду, что я собираюсь замуж за Джефферсона. Он... мне кажется, он ненавидел Джефферсона.

 - Мистер Холстид любит вас, миссис Лэнгли?

 Она опустила голову и кивнула, потом подняла на него глаза и сказала:

 - Он любил меня, ещё когда Филип был жив; он сам сказал мне об этом неделю назад, в тот... ужасный вечер. Но он и Филипа тоже любил. Любил нас обоих. Мы... в то время мы трое были очень близки.

 - Мистер Холстид холост? - спросил Симмонс.

 - Сейчас - да, - сказала Тереза Лэнгли. - Думаю, когда-то он был женат. Но не тогда, когда мы с Филипом и он так много времени проводили вместе.

 - Вы знали, - осторожно начал Симмонс, опасаясь вызвать взрыв, - или подозревали тогда, что мистер Холстид влюблен в вас? Или - чувствует нечто большее, чем нежность и симпатию?

 - Не то чтобы знала... Или, пожалуй, знала. Но это... это было так нежно. Почему вы заставляете меня рассказывать об этом? Я хотела только помочь... помочь тем, кто хочет узнать правду. Но...

 - Мне нужна общая картина, - сказал Симмонс. - Понимаете, мне необходима картина в целом, миссис Лэнгли. То, что случилось субботней ночью, только часть целого. Что было потом, когда ваш муж умер?

 - Филип умер - что же потом, мистер Симмонс?

 - Вы часто виделись с мистером Холстидом? Минуту назад вы сказали, что он был очень нежен с вами. Я полагаю - он помогал вам пережить это страшное время. Потому что любил вас?

 Она медленно покачала головой и сказала:

 - Вы не понимаете, мистер Симмонс. Для меня все кончилось со смертью Филипа. Мир рухнул. Невозможно было даже подумать, что жизнь продолжается. И всегда, в самые тяжелые минуты, когда был мне нужен, Чарльз оказывался рядом. Как я уже говорила, он был очень нежен, очень добр ко мне. Я и не отрицаю этого - между нами была своего рода привязанность. Я нуждалась в этом.

 - Понимаю, - сказал Симмонс. - Уверен, что понимаю вас. Мистер Холстид хотел, чтобы вы вышли за него замуж?

 - Я не была к этому готова. Не готова была даже к такому вопросу. Он это понимал. Он всегда был очень чутким человеком. Исключительно понимающим. Думаю, отчасти потому, что он намного старше.

 Странный портрет убийцы, подумал Симмонс. И потом, Джефферсон Пейдж был старше Холстида настолько же, насколько Холстид старше этой хрупкой женщины. Конечно, многие женщины чувствуют себя уверенней с пожилыми мужчинами. Возможно, они ищут более глубокий эмоциональный отклик.

 - Вы с мистером Лэнгли были ровесниками? - спросил Симмонс.

 - Он был на год старше. Ему был двадцать один год, а мне - двадцать, когда мы поженились. Он... ему и тридцати не исполнилось, когда он умер. От сердечного приступа.

 Бегство к безопасному существованию, где меньше риск новой потери? Бегство от сильных чувств; боязливое стремление избежать повторения пережитого, повторения опустошающего страдания? Я не психолог, подумал Симмонс. Я - юрист, работающий над уголовным преступлением. Но и юристу порой следует вдуматься, какие мотивы толкают людей на неожиданные поступки.

 - Вы полагаете, что мистер Холстид ненавидел Джефферсона Пейджа, произнес Берни Симмонс. - Он так и говорил вам? Как проявлялась его ненависть?

 - Самыми разными способами. В его голосе, его глазах.

 - Он ревновал вас к Пейджу? Он считал, что Пейдж встал между вами?

 - Конечно, - сказала она. - Он... он совсем другой человек. Кажется, я говорила вам, каким внимательным он был ко мне? Мне кажется, также он относится ко всем на свете.

 - Понимаю, - сказал Симмонс. - Вы с ним говорили... неделю назад, я правильно понял?

 - Точнее говоря, чуть больше недели... Нет, в прошлый понедельник. Мы вместе обедали и заехали ко мне домой, чтобы выпить по стаканчику бренди, вот я и сказала, что выхожу замуж за Джефферсона.

 - Раньше вы об этом не упоминали?

 - Нет... не совсем так. Я... - она снова помедлила, опустив голову и уставившись на свои стиснутые руки, лежащие на коленях. Симмонс ждал.

 - Наверное, мне не хотелось причинить ему боль, - выговорила она наконец. - Ох, мы решили - мы с Джефферсоном обо всем договорились давно. Но я медлила говорить об этом Чарльзу.

 - Потому что вы догадывались, что он любит вас?

 - Да. Я знала это. Мне кажется, знала. Я ведь уже сказала вам, он никогда об этом прямо не говорил. Вы понимаете, что я имею в виду?

 - Да.

 - Он ждал. Я это знала. Ждал, когда... будет подходящий момент. Когда... ну, когда я буду к этому готова. Когда я действительно справлюсь с горем. Но - этого никогда не будет. Просто жизнь идет своим чередом.

 - Он знал, что вы часто видитесь с мистером Пейджем?

 - Конечно. Один или два раза мы все трое выезжали вместе. Поужинать. Может даже, три или четыре раза в последние несколько месяцев. В рестораны, которые выбирал Джефферсон. Очень, очень хорошие рестораны.

 - Они вели себя дружественно?

 Она спокойно смотрела на свои руки. Потом подняла глаза на Симмонса, и в её темно-карих глазах появилось удивление. Она вопросительно повторила:

 - Дружественно?..

 - Холстид и Пейдж, - уточнил Симмонс.

 - А, - сказала она, - вы об этом... Они были... очень разными людьми. Но казалось - по крайней мере, мне казалось - вполне могли поладить. Джефферсон... ну, Джефферсон считал, что для мужчины странное занятие писать музыку. Не думаю, чтобы Чарльза особенно беспокоил его мнение по этому поводу.

 Симмонс отметил про себя, что она называет мужчин полными именами. Никаких уменьшительных - ни Чарли, ни Джеффа, ни Фила... Что не означало ровным счетом ничего, кроме... по-видимому, это вообще ничего не значило. Кроме того, что она остерегается всякой интимности, близости.

 - Они были вежливы друг с другом, - сказала она. - Обращались друг к другу "мистер". Но вполне дружественно, если воспользоваться вашим выражением.

 - Кстати, о вежливости, - вставил Симмонс. - Мистер Пейдж вел себя вполне вежливо в ресторане?

 Она снова посмотрела на свои руки, потом подняла глаза и удивленно произнесла:

 - По правде говоря... я не понимаю...

 Симмонс медленно покачал головой. Он был совершенно уверен в том, что она отлично поняла его.

 - Почему вы об этом спрашиваете?

 Он ответил, как обычно: в таких запутанных случаях полиции следует знать обо всем, что может натолкнуть на догадку, включая характер жертвы преступления; они должны понимать личность человека, который уже не может ничего о себе рассказать.

 - Конечно же, он безупречно вел себя в ресторанах,сказала она. - Он практически во всем был безупречен. Отлично знал... ну, все эти подробности. Как получить хороший столик, и все такое прочее.

 Она умолкла.

 - Он не был придирчив по отношению к официантам?

 - Нет, конечно, - сказала она. - Кто вам такое сказал?

 Но Симмонс заметил оборонительные нотки в её голосе.

 - Его жена сказала что-то такое - ну, в этом роде - детективу Лейну, объяснил Симмонс. - Это в общем-то мелкая подробность. Но она может быть полезна для воссоздания картины преступления.

 - Это сказал вам Чарльз, - отрезала она. - Вы говорили с Чарльзом о Джефферсоне. Чарльз не должен... то, что он говорит, не должно...

 Она снова замолчала, но на этот раз Симмонс не стал ожидать продолжения.

 - Лейтенант Стейн и детектив Лейн только что отправились побеседовать с мистером Холстидом, - сказал Симмонс. - Не знаю пока, что он расскажет нам о мистере Пейдже. А о том, как вел себя в ресторанах мистер Пейдж, говорила нам его жена, Изабель Пейдж. Что он был - по её словам невыносимым. Сейчас, минутку... - он бегло просмотрел свои записи,вот: он был груб с людьми, которые не могли отплатить ему тем же.

 - Никогда, - отрезала она. - Ничего подобного. Он просто требовал то, за что платит - почему бы и нет?

 - Разумеется, - согласился Симмонс. - Вернемся к тому вечеру. Последний понедельник. Вы в первый раз сообщили Холстиду, что собираетесь выйти замуж за мистера Пейджа. А он... он - что, миссис Лэнгли?

 - Он говорил ужасные вещи про Джефферсона. Что он... ах, ну самые нелепые вещи. Что он вульгарный. Грубый. Неотесанный... Я не хочу все это повторять. Я не помню, что он мне наговорил. Я его никогда раньше таким не видела. Даже не могла себе представить таким.

 - Он угрожал вам расправиться с Пейджем? Как она выразился?

 - Так и выразился. Не нужно - не заставляйте меня вспоминать это. Он был просто... ну, другой человек. Полный ненависти. Готовый к насилию...

 - Он угрожал расправой над мистером Пейджем? Ну, скажите же, миссис Лэнгли - что убьет его, чтобы вы не могли выйти за него замуж?

 - Не совсем точно, - сказала она, - но по существу - именно так. Он сказал, лучше мне умереть, чем выйти за Джефферсона. И другие безумные слова. Что для всех было бы лучше, если б Джефферсон умер. Он... он буквально взорвался, мистер Симмонс. Как будто сошел с ума.

 - Мужчины часто взрываются из ревности, - заметил Симмонс. - Даже мужчины, о которых это и подумать нельзя. Даже - ну, вот такие нежные, как вы назвали мистера Холстида. Даже такие чудесные люди, о которых и подумать такого нельзя, могут вспылить. И наболтать такого, чего и говорить-то не собирались, а тем более - делать.

 - Понимаю, - сказала она. - Все верно. Только... - она помедлила. - Я старалась убедить себя в этом. Говорила себе примерно то же, что и вы. Но я слышала 1 0его, мистер Симмонс. И видела. Видела его лицо, его глаза. Не знаю, как мне заставить вас понять... - она снова замолчала. Симмонс ждал.Это была безумная ярость. Не просто ревность - особая, неукротимая ненависть.

 Симмонс подождал ещё немного, но она больше ничего не добавила. Тогда он уточнил:

 - Вы хотите сказать, ненависть именно к этому человеку, личная ненависть к Пейджу? Не просто к сопернику, к мужчине, который встал между вами?

 - Мне именно так и показалось, - сказала она. - Я просто представить себе не могла, что Чарльз может быть таким.

 - У вас есть какие-нибудь предположения, по какой причине мистер Холстид мог испытывать подобные чувства, такую личную ненависть к мистеру Пейджу? Нечто, большее чем ревность или зависть к удачливому сопернику?

 Она покачала головой.

 - Когда они были вместе - я имею в виду, когда вы находились в обществе обоих - они недурно ладили. Вы сами так говорили.

 - Да, - подтвердила она.

 - И ничего не указывало на то, что они по взаимной договоренности решили утаить от вас что-то? Нечто иное, не имеющее отношения к тому, что они оказались соперниками?

 Она снова покачала головой, недоумевающе глядя на него.

 - Вы не знаете, виделись ли они когда-либо в ваше отсутствие? Имели какие-то отношения, которые могли привести к трениям? Какую-либо причину, по которой мистер Холстид мог возненавидеть Джефферсона Пейджа?

 - Нет, - сказала она. - Ох, я не знаю. Ни один из них не говорил ничего такого, чтобы я могла предположить... что они имели... - она помедлила, - что-то общее - кроме меня. Это звучит ужасно. Что-то другое, вызвавшее трения, - она снова помолчала. - Это звучит довольно слабо применительно к тем чувствам, которые испытывал Чарльз. Трения - такие невыразительное слово. Никто не убивает из-за "трений".

 - Пожалуй, - соглаcно кивнула она.


Лоуренс Мейнел  Смерть Донжуана

Глава 1. Рассказывает Энтони Лэнгтон

 Сильвермен сказал:

 - Послушайте, дружище, такое случается довольно часто. Вспомните только о Непере и логарифмах.

 Я поинтересовался, какое отношение имеет ко мне Непер, а также его логарифмы, будь они неладны.

 Лео Сильвермен изящно развел руками; наш Лео С. отличался чертовской обходительностью. Что было довольно благоразумно с его стороны, поскольку когда я вошел в его тихую, сплошь в коврах, контору на Пэнтон-Стрит, я готов был взорваться в любую минуту. Но он довольно быстро сумел заставить меня стравить пар.

 - Я вот о чем хочу вам напомнить, - продолжал он, предложив мне толстую овальную сигаретку из ониксовой коробочки, стоявшей на столе, и сам взял одну, - часто бывает так, что одна и та же идея возникает одновременно и независимо - независимо, заметьте себе - сразу в нескольких головах.

 Грохот транспорта на Пэнтон-Стрит доносился до нас в процеженном виде через звуконепроницаемые оконные стекла, пока я обдумывал это предположение и одновременно прикидывал, почем ему обходятся эти турецкие сигаретки.

 - А что это за история с Непером и логарифмами? - спросил я после паузы.

 - Когда Непер в своем отечестве задумался над идеей логарифмов полагаю, некоторые сказали бы, что он их изобрел - кто-то другой, не могу сейчас припомнить его имени, в сотнях миль от Непера, в другом конце Европы, одновременно сделал те же самые выводы. Скажите, кто изобрел двигатель внутреннего сгорания?

 - Лучше вы мне скажите, кто этот мерзавец.

 - Да никто этого точно не знает. Сразу несколько ученых в разных краях одновременно набрели на одну и ту же идею. Приходит время, когда открытию пора вызреть; и когда этот момент наступает, озарение возникает одновременно в дюжине разных голов. Как горячие источники в Исландии.

 Я сообщил ему, что никогда не был в Исландии; и несмотря на его турецкие сигареты, звуконепроницаемые двойные рамы, сулящие райское блаженство толстые ковры и лестную для моего самолюбия приветливость, я склонен был совершить какой-нибудь поступок, о котором позже мог бы и пожалеть - если бы не его последнее замечание.

 Несомненно, он почувствовал, что наступил подходящий момент. Этот Сильвермен здорово умел укладываться во время.

 Он чуть-чуть наклонился вперед, его карие глаза впились в меня, требуя с моей стороны максимального внимания.

 - Между прочим, - произнес он, - меня очень радует ваше желание заглянуть в завтрашний день. Вы как раз тот человек, который мне нужен...

 К слову: Лео Сильвермен - самый процветающий литературный агент в Лондоне. Не из тех, кто собирает под крылышко сотню, а то и полторы авторов. Ничего похожего, если вы имеете в виду Лео С. На его попечении всего около дюжины писателей. Другими словами: он прилежно отбирает тех, кто кажется ему заведомо обреченным на успех, и окружает своей заботой.

 Он не мой агент, должен я добавить. У меня вообще нет литературного агента.

 Я свободный художник, и, кроме того, я ленив. Но деньгами сумел бы распорядиться не хуже любого другого, поэтому когда литературный агент такого калибра, как Сильвермен, серьезно говорит:"Вы именно тот человек, который мне нужен", я заключаю, что он лжет, но звучит такая ложь очень лестно.

 - Зачем? - спросил я.

 Он взглянул на часы.

 - Вы свободны? Как насчет ленча?

 Телефон издал какие-то беспорядочные приглушенные звуки, и он склонился над сложной темно-зеленой конструкцией на своем столе. Я слышал, хотя не мог различить ни слова, раздавшееся в трубке возбужденное кудахтанье, производимое, по моим предположениям, кудрявым длинноногим созданием, охранявшим подступы к приемной.

 Сильвермен некоторое время слушал, потом перебил:

 - Расшаркайтесь перед Люси Меллинг, - сказал он, - и скажите, что я не смогу увидеться с ней раньше трех часов. У меня важная встреча за ленчем.

 Люси Меллинг была одной из его звезд. Ноль литературного таланта. Неограниченная способность засорять мозги себе и миллионам читателей за компанию. Колоссальная популярность. Гонорары по приблизительной оценке около восемнадцати тысяч в год. Десять процентов от которых являются завидным куском, если вы сподобитесь заполучить таковой.

 Лео С. снова стрельнул в меня своими карими глазами. Заговорщически. "Сейчас мы отделаемся от Люси Меллинг и прочих приставал, - означал этот взгляд, - и займемся по-настоящему важными делами".

 Такси оказалось у входа, как только мы вышли. Насколько я понимаю, оно ожидало нас. По крайней мере, Сильвермен не выказал никакого удивления.

 - В "Гаррик", - скомандовал он, когда мы сели.

 По пути он произнес все те уничижительные словечки, которые каждый добрый англичанин считает нужным произнести в адрес своего клуба, хотя чрезвычайно гордится им и не променял бы на весь чай Китая.

 В приемной Сильвермен внес мое имя в книгу посетителей:

 - "Почтенный Энтони Лэнгтон" [1] , - написал он, обнаруживая склонность к вербальным фанфарам. Между прочим, это было чрезвычайно умно с его стороны.

 - Мистер Лэнгтон, - вот и все, что я сообщил волнующим кудряшкам в приемной. Как Лео С. вычислил, какой именно Лэнгтон? Потому что оснащен особым устройством, которое, по моему разумению, следовало бы назвать антенной для улавливания успеха. Охотники за головами, политики и журналисты отличаются отточенным умением владеть этим инструментом. А так же разномастное племя агентов. Умением почуять, кто этот человек - в особенности если где-то в поле зрения маячит титул - и насколько он вхож в самые узкие и нарциссически закрытые общества лондонского Вест-Энда. Эти ребята, наверное, носят целые тома "Кто есть кто" в своих блестящих упорядоченных головах.

 Конечно же, он был абсолютно прав. Почтенный Энтони Себастьян Лэнгтон. Сын и наследник барона Лэнгтона. Тридцати пяти лет( т.е., согласно библейской системе отсчета, уже на полпути к закату). Закончивший Хэрроу. В возрасте тридцати лет вызвавший заслуженную неприязнь своей мачехи, которую считал и считаю по сей день, самой отталкивающей особой, мимо которой мне случалось проходить. В этом отношении могу сказать только, что вкус барона сильно отличается от моего.

 Тем не менее, её появление в семье оказалось для меня величайшим благом, поскольку предоставило мне необходимый предлог, чтобы навсегда покончить с пивоварением.

 Барон заработал свои деньги пивоварением. Огромную прорву денег; совершенно респектабельно заработанных. Беда только, что я терпеть не могу пивоварение. Или, точнее, не переношу рабочий день от полдесятого до полшестого. Возможно, это лишьслабое отражение того факта, что я не расположен к любой серьезной работе.

 Как бы то ни было, я почувствовал себя свободным.

 Должен сказать, что мой отец проявил исключительную высоту чувств, и мы расстались на чертовски хороших условиях.

 - Ты отказываешься от достойной жизни, - предостерег он меня.

 - Боюсь, что так.

 - Я не дам тебе своего благословения.

 - Придется обойтись.

 - Деньги - это не так уж мало, знаешь ли.

 - Можешь не говорить.

 - На самом деле, тебе просто не нравится Мэйзи?

 - Э-э...

 - Тогда черт с тобой. Не жди, что я стану писать.

 Вот таким образом, а главное, по такой причине я вышел на орбиту той жизни, о которой грезил давно, можно сказать, плюхнулся в мутные воды, которые в приличном обществе принято называть артистическим миром.

 Как совершенно исчерпывающе объяснил барон, на благословение с его стороны рассчитывать не стоило; но не мог он и помешать( и справедливости ради должен сказать, что и не думаю, будто он способен был пытаться помешать) получению небольшой ежегодной суммы, которая причиталась мне по воле моей матери.

 Очень мала была эта сумма, но все же она помогла отвратить самых свирепых волков от моего порога, когда я только стартовал.

 Что, по счастью, я сделал очень скоро.

 И что не могло бы стать успешным, должен я добавить, без изрядной толики тяжелого труда. По моему глубокому убеждению, как бы ни были мы ленивы, когда занимаешься тем, что тебе нравится, дело другое.

 Подозреваю, что даже признанные мировые шедевры своим появлением обязаны отчасти чистому случаю.

 Хорошо представляю себе, как менеджер театра "Глобус" в один прекрасный день влетел в таверну "Русалка" раскаленный докрасна от ярости после репетиции, на которой его новая постановка позорно провалилась.

 - Господь Всеблагой, - должно быть, простонал бедняга,мы обязаны открыться через две недели. Нам нужно что-нибудь - ну хоть что-нибудь!

 Тут некий Уилл Шекспир, которому к этому позднему часу надоело вычесывать лошадиные гривы и который наконец решил присоединиться к другим парням за кружкой пива, нерешительно кашлянул и произнес:

 - Если позволите, мистер Бербидж, раз уж у вас и впрямь туговато с пьесами - одна штучка у меня при себе, между прочим... Я, по правде говоря, давно занимаюсь сочинением скетчев.

 - Как она называется?

 - "Гамлет".

 - "Гамлет"? О Боже, это ещё что за имечко?

 - "Гамлет, принц датский". Что-то вроде трагедии: про парня, у которого с головой не все в порядке.

 - А, так это про современных бездельников, этих бесполезных прощелыг?

 - Мы вполне можем прикончить парочку по ходу дела.

 - Чертовски хорошая мысль. Лучший способ расчистить сцену. Ладно, дайте-ка мне взглянуть на эту штучку. Я, конечно, ничего не могу обещать; и ради Бога, не слишком заноситесь в смысле гонорара.

 Я так ясно представляю себе этот диалог эпохи первой Елизаветы, потому что он оказался духовным предшественником сцены, имевшей место в царствование второй Елизаветы, в которой - признаюсь с гордостью - я сыграл важную роль.

 Я уже предпринял ряд фронтальных атак на Би-Би-Си: "Дорогой сэр, у меня имеется отличная задумка для сериала. Могли бы мы встретиться, чтобы обсудить..."и т.д. Наивному автору такое вступление кажется весьма удачным, не лишенным юмористической нотки... Ребята в телецентре должны просто кататься со смеху.

 Через десять недель и три отдела вы получаете ответ: "Ваше письмо мы сочли исключительно интересным и заслуживающим подробного обсуждения. Как только выдастся удобный момент, с вами свяжутся ..." Другими словами: да кто ты такой, чтобы ломиться в устоявшуюся иерархию? Прочь, плебей, знай свое место.

 Но в каждой иерархии имеется черный ход.

 Вот почему в один прекрасный полдень я надолго засел у стойки переполненного и популярного паба, всего лишь в сотне миль от заветного святилища.

 Предварительное расследование подтвердило, что стратегически это наиболее выигрышное место, и я взял за обыкновение заглядывать сюда на ленч.

 Все они роились вокруг: Мальчики и Девочки( если вам хватало смекалки отличить одних от других) великой Корпорации. Дух Корпорации царил здесь вкрадчивый, скользкий, подозрительный, заговорщический, изобилующий намеками, пронизанный жаргоном самоанализа - новой и процветающей бесплодной религии.

 Некоторых я знал. Некоторые даже разрешали мне ставить им выпивку.

 Некий тип из последней категории, темное неопрятное животное с распущенным на американский манер галстуком, жаловался мне на жестокий удар судьбы.

 - Иисус Христос, - сказал он, - когда все уже разложено по полочкам, увязано, готово к работе... - он сделал драматический жест сильной и не очень чистой пятерней. - Все. Конец. Вся идея украдена. Целый чертов сериал.

 - А что вы делаете в этом случае? - спросил я. - Придумываете новый?

 - Ну да. Естественно. Именно так. Новый сериал. Господи, старина, идея сериала вызревает не так легко.

 - Видите ли, у меня есть одна задумка, - сказал я.

 Он смерил меня подозрительным взглядом:

 - У вас?

 - Что вы пьете? - спросил я.

 - По правде говоря, водку.

 - Большую порцию, - сказал я бармену Микки.

 - Так что там насчет вашей задумки? - с неохотой выговорил он.

 - "Под голубой табличкой 1."

 - Бог ты мой, что бы это значило?

 Я и рассказал, время от времени прерывая свое гладкое повествование, чтобы отдать распоряжение Микки.

 Вот так родился телевизионный сериал "Под голубой табличкой 1."

 Сама идея была проста. На улицах Лондона имеется двести двадцать три здания, отмеченных круглой голубой табличкой: "Эвзебиус Плоскостоп, Профессор Педерастии, жил здесь в 1902-1922" - что-то в этом духе; бесчисленное множество политиков, поэтов, ученых, изобретателей, социальных реформаторов, служителей церкви, зоологов, актеров - целая прорва имен.

 Совсем несложно отбрать из них дюжину самых звучных для затравки Браунинг, Байрон, леди Монтегю Уортли, Гладстон, Китченер и т.д.

 Принцип один и тот же: крупным планом - Голубая табличка, потом проникновение сквозь стену внутрь дома, где разворачивается некий драматический эпизод.

 Временами нам приходилось слегка фальсифицировать определенные события, но, черт возьми, поэтическое действо ведь не требует лицензии? В особенности, если не имеет отношения к истинной поэзии. Возможно, поэзией это и не было, зато имело большой успех. С самого начала сериал пошел "на ура". Через некоторое время продюсер начал называть меня "Энтони"( таким образом, я уже влился в толпу):"Энтони, ваша идея - чистая находка, как это никто раньше до этого не додумался?"

 Мне не хотелось ничем омрачать его бесхитростное воодушевление, поэтому я воздержался от напоминания, что основная идея была изложена в письме, провалявшемся без движения в его отделе восемнадцать месяцев.

 Следует отметить, "Голубые таблички" не могли выпорхнуть на свет божий без причитающейся на их долю толики неизбежных осложнений. Вынашивание плода протекало тяжко. И случайно я получил урок, открывший мне глаза на многое, в самом сердце империи.

 В силу своего простодушия, я воображал, что раз уж написаны сносные диалоги, и подобраны толковые актеры, чтобы вызубрить и произнести их, девять десятых уже сделано. Святая простота! такая неискушенность! не удивительно, что мальчики Корпорации находили меня потешным.

 Прежде чем мы продвинулись хоть на шаг, предстояло ещё обзавестись директором, ассистентом директора, продюсером, помощником продюсера, редактором - патлатым чудаком, несшим ответственность за историческую достоверность, и надменным юнцом, именуемым сценарным консультатом, в обязанности которого входило черкать зеленым карандашом по самым моим лучшим строчкам, приговаривая: "Господи, не можете же вы на самом деле хотеть, чтобы актер это произнес: гласные просто ужасны".

 Прибавьте к этому списку чисто технический персонал, и перед вами вся наша дружная семья, отличающаяся на диво хорошими манерами и даже не пренебрегающая сослагательным наклонением:"я хотел бы отметить..." , "если вы позволите так сказать...", "если, и только если, вы не станете возражать..." и так далее.

 По вечерам, добравшись до дому, я перед сном непременно искал в словаре "да" и "нет", просто чтобы вспомнить, как это произносится.

 Меня это не тяготило. Когда "Голубые таблички" наконец вышли, сериал оказался исключительно успешным. Его давали по серии в неделю на протяжении четырнадцати месяцев, и пусть гонорары Би-Би-Си не особенно высоки, чеки, по крайней мере, приходили регулярно.

 Именно в этот период относительного процветания я оправдал одно из предсказаний батюшки: "Хочешь жить сам по себе? - сказал барон. - Ты, конечно, свяжешься с какой-нибудь женщиной..."

 Это пророчество, исходящее от человека, прошедшего через довольно скандальный развод и питавшего, по моим догадкам( и, кажется, моей мачехи тоже), слабость к одной легкомысленной и корыстной особе, живущей в бунгало у реки около Марлоу, звучало очень веско.

 Как показало будущее, прогноз оказался исключительно верным.

 До этого времени отношения с девушками не занимали большого места в моей жизни. Забавные, пока длились, они были краткосрочными и протекали по одной схеме: знакомство; несколько исключительно плодотворных встреч; расставание.

 С Пэт Бэрд все было несколько иначе. Не пытаюсь утверждать, что мы стали друг для друга "великой страстью". Великая страсть - это такая штука, с которой чертовски неудобно жить. Но мы отлично дополняли друг друга.

 Пэт была высокой, прохладной( за исключением определенных обстоятельств) и очень способной. Она была чрезвычайно умна и имела чувство юмора. Она блестяще стряпала и, когда была в форме, отлично играла в сквош. Когда мы играли на кортах Симмингтон-Сквер, то на обратном пути обычно заходили к "Гренадье" и устраивались в крытом дворике - лосось и холодный, как лед, лагер. Уличный шум, приглушенный, едва доносился до нас, и можно было глазеть на набережную, корабли и вечерний прилив. Лондонская жизнь в её лучших проявлениях.

 Пэт была дочерью старого вояки генерала Х.Е.К.Бэрда, с приличной частью алфавита после имени. Думаю, они были большими друзьями, пока не виделись. Пэт работала в одной фирме на Беркли-Сквер, и познакомились мы благодаря тому, что одна из табличек висела как раз над приемной этой фирмы.

 Это Пэт вдохновила меня на сочинение романа. Когда "Голубые таблички" удалось вывести на большую воду, удерживать их на плаву стало совсем нетрудно; по крайней мере, с точки зрения сочинителя. У меня всегда оставался запас по меньшей мере из четырех эпизодов, и никто нас не торопил.

 - Почему ты не пишешь роман? - спросила Пэт. - Все пишут.

 - Проклятье, женщина, - ответил я, - я не желаю писать роман только потому, что все пишут. Пусть эти все катятся в преисподнюю вместе со своими глупыми книгами. Я мог бы написать роман, потому что испытываю такую потребность. Если бы испытывал.

 - Тогда испытай, - предложила она.

 И я целенаправленно испытал. Этой весной и летом я вставал в половине шестого, надевал толстый свитер и работал перед открытым окном до половины девятого. Потом принимал ванну, завтракал - и никакой писанины до половины шестого (на этот раз вечера), когда я делал ещё один трехчасовой рывок. Потом мы шли обедать, обычно к "Гренадье", и когда возвращались, я часто чувствовал себя таким усталым, что в постели от меня не было никакого толку.

 - Ни за что не стала бы лезть с советами, знай я, как это на тебе отразится, - сказала Пэт.

 - Писательство - это творчество, - назидательно указал я. - Мужчина обладает ограниченным запасом творческой энергии, трудно ожидать, чтобы он расходовал её и духовно, и физически.

 - И даже в конце главы?

 - Возможно, в конце главы шестой. Я планирую там естественный временной разрыв. Я посмотрю, что тут можно сделать.

 Ах, ослепительное блаженство дней самостоятельного творчества в сравнении со вздорной болтовней и обременительным сотрудничеством "Голубых табличек"! Никаких директоров, продюсеров, помощников, научных или сценарных консультантов... Только изобретатель и изобретение; творец и его творение.

 "Ангел, стоящий на пути" имел успех. Я имею в виду не шумный, с битьем в барабаны, с прорывом в первые ряды бестселлеров успех; но тем не менее, он не прошел незамеченным. Святая троица( "Санди Таймз", "Обзервер" и "Санди Телеграф") упомянула о нем, как о произведении значительном; и критик Би-Би-Си отозвался очень прочувствованно, обнаружив в романе неизвестные мне глубины и очень меня этим удивив.

 Я был изрядно удивлен также полученным гонораром, потому что считал писательский труд сродни голодной забастовке.

 Мне стало совершенно ясно, что читающая публика жаждет моих книг. Я сел и написал вторую.

 Ее ожидал полный провал.

 И этот удар настиг меня как раз тогда, когда один я только перенес.

 "Голубые таблички" кончились, и Корпорация с облегчением умыла руки, расставшись со мной. По мере нашего взаимодействия становилось все заметней, что я опасное животное - чужак с идеями.

 Хуже того, меня бросила Пэт.

 Без тени упреков и сожалений. Мы об этом уславливались заранее.

 - Когда почувствуешь, что хочешь уйти, - сказала она в самом начале наших встреч, - снимай шляпу с гвоздика и катись. Никаких душераздирающих сцен.

 В конце концов именно она забрала шляпку и ушла.

 - Я выхожу замуж, - сказала она.

 - Кто этот несчастный? - спросил я. - Не могу дождаться, когда услышу его имя.

 - Мой босс.

 Я уставился на нее:

 - Бог мой, а ведь мне казалось, в тебе есть некоторая оригинальность.

 Она рассмеялась. Она выглядела такой счастливой, черт побери.

 - Как эта бредовая идея закралась в твой крошечный мозг? поинтересовался я.

 Она снова рассмеялась.

 - Наверное, это очень старомодно, но я влюбилась.

 - А я, вероятно, должен разразиться слезами? - как можно ядовитей протянул я.

 Она продолжала смеяться. Она была выше булавочных уколов.

 - Это так здорово, когда влюбляешься. Ты тоже все поймешь в один прекрасный день, Энтони.

 И хотя до тех пор я этого не знал и ничего такого не предполагал, она была права. О, как права она была!

 Так что внезапно прекрасное и содержательное лето кончилось. Буквально и фигурально, кончились игры и забавы.

 Мгновение назад, опираясь на два столпа своего существования "Голубые таблички" и "Гренадье", я чувствовал себя уютно в своем райке; но вдруг ангел занес карающий меч, и я оказался повержен в прах: сериал кончился, Пэт ушла, а второй мой роман провалился с треском.

 Как говорится, полный завал.

 В этот унылый период я провел уикенд за городом, в месте под названием Фьютон-Лейси.

 Там был, как водится, Фьютон-Лейси-Хауз, а в нем - большое разнообразие молодежи и молодящейся публики. Я испытывал умеренный интерес к одной из девиц. Но очень умеренный. Она была не Пэт. Уж слишком старалась быть секс-бомбой.

 Фьютон-Лейси-Хауз принадлежал неким Дарси, а миссис Дарси очень симпатизировала барону. Насколько я понимаю, в далеком прошлом она симпатизировала ему ещё горячей, старик был не промах в свое время.

 Великое событие должно было состояться в эту субботу. Конная выставка и спортивные состязания Фьютон-Лейси.

 Чтобы снискать хоть какой-то успех в этой толпе, необходимо было говорить и думать, как лошадь.

 Что, как говорится в кино, автоматически сбрасывало меня со счета.

 Как вид транспорта, лошадь кажется мне докучливой, как форма упражнений - пугает.

 Естественно, в этот уикенд свое мнение я держал при себе, чтобы не оказаться побитым камнями; так что в субботу я покорно отправился к месту действия в таком же радостном возбуждении, как и окружающие; или почти таком же.

 Что подействовало на меня угнетающе более всего, так это очевидное процветание всех и каждого.

 Фьютон-Лейси находился в поясе обитания биржевых дельцов, и население пригорода собралось во всей красе. "Роверы", "консулы" и "ягуары" с густым вкраплением "роллсов" образовали сверкающее кольцо вокруг площади.

 Вынули корзины для пикника; расставили маленькие столики; водка, джин, виски, шампанское - только скажи, вот и оно, и в таком количестве, сколько пожелаешь. Лошади, такие же сверкающие и ухоженные, как и "роллсы", слонялись неподалеку.

 Я только недавно ознакомился с цифрами продаж моего катастрофического второго романа, и, естественно, не рассчитывал на дальнейшие поступления, кроме аванса(двести фунтов). Двести фунтов вознаграждения за шестимесячный труд не располагают к покупке сверкающего черного "ровера" и не сулят даже в отдаленном будущем услуг латиноса в белом фраке, открывающего шампанское.

 "Ну их всех к черту", - думал я, все ещё чувствуя себя способным прокормиться пером.

 - А теперь, - восторженно сообщила мне миссис Дарси,игра "музыкальные стулья" для всех от двенадцати до восемнадцати.

 - Просто изумительно, - в тон ей просюсюкал я, и в это мгновение родилась идея.

 И не говорите мне, что идея - это не чудо. Я лучше знаю. Мгновение назад ваш ум был бесплодной Сахарой; но в следующее в пустыню хлынула вода, и большие золотистые плоды закачались на ветках среди некогда пожухлой листвы.

 Откуда? Как? - доискиваться бессмысленно. Бессмысленно и кощунственно. Чудо свершилось; благодарение Господу, явившему чудо.

 - Дети в наше время просто обожают пони, - проблеяла миссис Дарси у меня за спиной.

 - О да, о да, - согласился я, потому что именно это было у меня на уме.

 - Кажется, многие из них просто думать ни о чем другом не способны.

 - Благослови Господь их маленькие сердечки, - произнес я, испытывая губокое отвращение ко всему племени конепоклонников и в то же время сознавая, как полезно оно должно оказаться для меня лично.

 Это было в два часа в субботу; к полудню вторника мое новое начинание было обдумано до мелочей. Вынашивание и роды оказались стремительными и легкими. К четырем часам в ближайший вторник у меня состоялся разговор с господином, которого я прежде не встречал. Мистер Фуллер слушал меня, время от времени стреляя в меня острыми взглядами своих несколько жестковатых глаз и облизываясь.

 Я решил не предлагать свою задумку той фирме, которая опубликовала два моих романа. Отчасти потому, что опасался, как бы провал второй книги не заставил их отнестись ко мне с предубеждением( а моей идее предстояло воплотиться в книгу совершенно особого рода, причем совершенно несвойственного их фирме).

 - Современные дети просто обожают лошадей, - сообщил я мистеру Фуллеру. - Перед нами открывается целый мир юных существ, помешанных на лошадях.

 - Верно, так оно и есть, вы правы.

 - К тому же дети исключительно любознательны. И не говорите мне, что дети не увлекаются "Монополией".

 - Да, конечно, вы совершенно правы.

 Фирма мистера Фуллера специализировалась на рынке игр, и, без сомнений, должна была ухватиться за идею собственного детища в духе "Монополии". Собственно, мистер Фуллер так и сказал:

 - Что ж, дайте нам новую "Монополию", мистер ...?

 - Лэнгтон.

 - ...дайте нам что-нибудь в этом роде, и вы попадете в десятку.

 - Именно это я и собираюсь вам предложить, - сказал я.

 Он прищурил один глаз:

 - Правда?

 - Это такая книга...

 - Книга ?..

 - Да послушайте же, это книга, плюс 1...

 - Плюс что?

 - Я же говорю - слушайте: в первой главе перед нами пятеро малышей, которые не могут поехать кататься верхом из-за сильной метели. Такая скука; Господи, что же нам делать? Давайте-ка поиграем. Во что? Давайте сыграем в скачки. Ох, класс, отлично придумано. Как мы назовем эту игру? Да так и назовем - "Скачки", а теперь для начала вырежем пять бумажных лошадок, по одной на каждого из нас... Здесь заканчивается первая глава, в конце которой прилагается бумажный вкладыш с рисунками пяти пони.

 - Ребенок вырезает фигурки, прикрепляет на картон согласно инструкциям, и вот у него уже пять пони.

 - Следующая глава описывает правила игры, придуманные ребятишками, а в конце снова вкладыш для вырезания - лавка шорника или кузница.

 - Так все и продолжается: шесть коротких глав, в конце каждой вкладыш для вырезания, так что ребенок получает удовольствие от чтения, да ещё впридачу и новую игру. Как вам идея?

 Фуллер пока ничем не выдал своего отношения:

 - И как же называется игра?

 - "Скачки". Участник может скакать на лошадке, может быть шорником или кузнецом, или даже ветеринаром. Все как в обычных играх такого рода: бросаете кубик и выпадает шестерка - вы и ваш пони продвигаетесь по доске вперед на шесть клеток. Новый бросок - пятерка; продвигаетесь на пять клеток; О.К., дело идет отлично. Следующие два броска выводят вас на клетку "пони потерял подкову, заплати кузнецу два фунта", или "лопнула подпруга, заплати шорнику пять фунтов за починку", или "пони споткнулся, вернись в первую клетку", или "у пони раздут живот, вызови ветеринара и заплати один фунт".

 Фуллер покивал.

 - Суть в том, что ребенок покупает книжку и игру одновременно; и с помощью книжки делает для себя игру.

 Фуллер снова кивнул.

 - Полагаю, я должен немедленно запатентовать эту идею, - заметил я с некоторым опозданием.

 - Вы не сможете запатентовать её.

 - Почему?

 - Потому что патентовать пока нечего. Раз вы собираетесь издать её, значит, вы обладаете обычными авторскими правами... между прочим, она ещё не издана?

 - Нет пока. Я надеялся заинтересовать вашу фирму.

 - А я и не говорю "нет". Я и не говорю, что мы не заинтересованы. Мы очень даже можем заинтересоваться. Но тут есть определенные трудности. Библиотеки - как им это понравится? Возьмут они вашу книжку? Потом - это все-таки книжка или игра? С книг не берут налог с продажи, а вот с игры берут.

 - О Господи, об этом я не подумал.

 - Ну, эти трудности, возможно, преодолимы. Возможно. Вы должны дать нам время на размышление.

 - Ну конечно.

 - Оставьте пока это мне, мистер Лэнгтон, предоставьте это мне. Скоро вы услышите ответ, не волнуйтесь. Только вот ещё что: никому ни слова. Вы пока не говорите ни с кем, ну, там, со знакомыми, или на вечеринках, незачем никому об этом знать.

 Я пообещал, что не скажу никому ни слова.

 - Мы дадим вам знать.

 Я счел этот ответ вполне исчерпывающим, и через три недели действительно дождался звонка от мистера Фуллера. Он сообщил мне, что вопрос о налоге с продаж в данный момент обсуждается в Министерстве Финансов, и есть все основания надеяться на благополучное разрешение проблемы, тем не менее в этом году фирма не рискнет затевать такое громоздкое производство и планирует начать следующей весной.

 Грядущая весна казалась чертовски отдаленной, но, без сомнений, ей все же предстояло наступить, и на время "Скачки" были вытеснены из моих мыслей.

 До меня донеслись довольно обнадеживающие слухи из Би-Би-Си о возможном продлении "Голубых табличек", так что я занялся усиленным обхаживанием людей, обхаживать которых было выгодно.

 Призрак Пэт тоже исчез со сцены с появлением молодой австралийки, участвовавшей в каком-то культурном проекте. Замена, может, не самая удачная, но, как явление временное, вполне удовлетворительная, пока забава длилась.

 Так что в свете замаячившей вновь перспективы сотрудничества с Би-Би-Си и появления Шенди( Боже, что за имя!), "Скачки" на время выветрились из моей головы.

 Примерно через неделю после финальной встречи с Шенди в ближнем бою я снова почувствовал себя свободным человеком и, прогуливаясь вдоль Риджент-Стрит, случайно заглянул в магазин игрушек через витрину.

 Черно-белый менестрель, дружелюбно ухмыляясь, жонглировал тремя шариками с ошеломляющей скоростью, и я был настолько заинтригован, что потребовалось некоторое время, чтобы обратить внимание на другой экспонат.

 Естественно, мало-помалу я начал сознавать, что именно вижу перед собой. Еще бы - реклама была достаточно яркой.

 Объявление гласило:

 "Только у нас - последняя новинка. Книжка и игра одновременно "Скачки"! Прочитай книжку и сделай игру своими руками."

 Я влетел в магазин.

 - К вашим услугам, сэр, - сказал продавец. - Вас заинтересовала наша новинка? Чудесная вещь. Такая свежая, неизбитая идея. Не так уж часто удается купить что-нибудь по-настоящему оригинальное, вроде нашей "книжки плюс".

 Я согласился с этим вполне оправданным определением и спросил:

 - И почем она у вас?

 - Тридцать шиллингов, сэр.

 - За такие деньги она должна быть и вправду хороша,сказал я. Пожалуй, возьму одну.

 Продавец, получив от меня пару банкнот, заверил меня, что юным клиентам новинка очень по душе.

 Со "Скачками" подмышкой я поспешил к мистеру Фуллеру.

 Бесплодное предприятие. Мистер Фуллер как сквозь землю провалился.

 - Его нет, - безучастно сообщила девица в приемной.

 - Могу я в таком случае повидаться с одним из директоров?

 - С мистером Джо или мистером Сэмом?

 Я выбрал мистера Джо; и если только мистер Джо не был лучшим актером Вест-Энда, он в жизни не видел прежде "Скачки".

 - Ловкая затея, - сказал он. - Но какое это имеет отношение ко мне?

 Я объяснил. Он пинком открыл дверь в соседний кабинет и призвал мистера Сэма.

 Их общее мнение, выраженное сочувственно, но не без толики сардонического удовлетворения, заключалось в том, что я простофиля. Мистер Фуллер меня обмишулил.

 - И не вас одного, - заверил меня мистер Джо. - Наша выручка выглядит намного жирнее с тех пор, как мы наподдали Фуллеру.

 - Что же мне делать? - спросил я.

 Мистер Джо остановил на мне взгляд своих усталых и (как я теперь осознал) не вполне искренних глаз.

 - Кто присутствовал при вашем разговоре с Фуллером?

 - Никто. Только мы двое.

 - Свидетелей не было? Предварительной договоренности не было?

 - Нет. Ничего подобного.

 - Какие-нибудь записи, любые письменные свидетельства?

 - Нет. Только телефонный звонок.

 - Тогда что вы можете поделать?

 - А как мне увидеться с Фуллером?

 Мистер Сэм рассмеялся:

 - Я надеялся, вы нам подскажете, как это сделать.

 На экземпляре "Скачек", который я купил, было указано: "Позитано Гэймз энд Тойз, Лтд. Клеркенвилль".

 Но в "Позитано Гэймз энд Тойз" ко мне отнеслись без тени интереса. Даже со скукой.

 - Мы часто имеем дело с заявлениями такого рода, - сказали мне. - В особенности в отношении настоящих хитов вроде "Скачек". Люди приходят и заявляют:"Но я первым это придумал!"

 - Но это действительно первым придумал я!

 - Вот видите. По правде говоря, мистер Лэнгтон, множество людей может придумать одно и то же. Но мы имеем дело с тем единственным, который пришел к нам.

 - И кто это был?

 Он пришел к ним от агента, сказали они, от мистера Лео Сильвермена , Пэнтон Стрит, Хеймаркет В.и.

 - Вы ведь не думаете всерьез, что я открою вам имя своего клиента, сказал Лео С., - без предварительной консультации с ним.

 - Так посоветуйтесь с ним.

 - Но, мистер Лэнгтон, будьте же благоразумны, - и тут он сказал мне о Непере и логарифмах.

 - В любом случае я обязан расквасить Фуллеру нос, - заметил я.

 - Ваша выходка пойдет на пользу популярности этой его игры.

 - Моей.

 - И вы можете это доказать?..

 Тем не менее, к середине восхитительного ленча у "Гаррика" я был больше заинтригован фразой "Вы тот человек, который мне нужен", чем судьбой "Скачек".

 После кофе я позволил себе прямой вопрос. Лео С. поймал взгляд пробегавшего официанта и заказал два "Реми Мартен".

 - Вам, конечно, приходилось слышать о Шеррингтонском аббатстве?

 - Школа для девочек в Шеррингтоне?

 - Некоторые сказали бы, женская школа.

 Я согласно кивнул. Да, я слышал о Шеррингтоне, кто же не слышал?

 Так как я не женат, то и дочери у меня нет. Но и имей я дочь, мне было бы не по карману послать её в Шеррингтон. Но если бы я имел дочь, и если бы я мог платить такие деньги, и если бы я смог обеспечить себе строку в длинном списке претендентов на первоклассное образование, я был бы счастлив отправить её в Шеррингтон.

 Такое это было заведение.

 - Так что Шеррингтон? - спросил я.

 - В этом году они празднуют полувековой юбилей, потому что школа открылась в 1918, как акт великой веры, ещё когда шла Первая мировая война.

 - Они - когда я говорю "они", следовало бы сказать "она", а когда я говорю "она", я имею в виду Кэролайн Фоссдайк, впечатляющую директрису школы - так вот, они озабочены исторической стороной, не только самой школы, но и здания, которое она занимает.

 - Я знаком с Кэролайн лет десять, а то и больше. Она когда-то подумывала стать писательницей, и даже написала роман. Он никогда не был опубликован, и если вы спросите - почему, я думаю, главная причина в том, что он не особенно хорош. Но это так, между прочим. В Шеррингтоне она слишком занята, чтобы думать о творчестве. И теперь она обратилась ко мне с просьбой найти человека, который напишет книгу к юбилею.

 - Очевидно, она не хочет, чтобы вышло банальное клише, вроде обычных юбилейных изданий. Она хочет чего-нибудь прочувствованного и изысканного, написанного человеком, способным правильно понять задачу. Эта работа не должна быть хлопотной; правда, мы с Кэролайн пока не говорили об объеме. Такие подробности она обычно оставляет на мое усмотрение; но я представляю себе это в пределах, скажем, пятнадцати тысяч. Ну, самое большее, двадцати. С иллюстрациями, конечно; но пусть вас это не беспокоит. И никто не станет вас торопить - четыре, пять, пусть даже шесть месяцев.

 - Как насчет гонорара?

 - Школьные попечители готовы заплатить тысячу фунтов, и я осмелюсь добавить, что могу заставить их раскошелиться ещё на две с половиной сотни в счет расходов.

 - Попечители Шеррингтонской школы, должно быть, публика просвещенная?

 - Так оно и есть. Конечно... - зоркие карие глаза Сильвермена стрельнули в сторону и снова вернулись к моему лицу, - если вы возьметесь за эту работу, вы будете так заняты, что вам придется оставить даже мысль о тяжбе из-за "Скачек". Согласны?

 Лео С. в своем деле собаку съел. Он почувствовал, что у Фуллера рыльце в пуху. Он поверил моей версии. Но вера - не доказательство, и дальнейшее разбирательство не сулило ничего хорошего обеим сторонам. И в частности, его профессиональной репутации. Он старался убедить меня бросить эту затею с позиции здравого смысла, таково было его представление quid pro quo.

 В подкрепление он давал тысячу( плюс, возможно, ещё две с половиной сотни) quid pro quo.

 Я кивнул.

 - Согласен, - сказал я.

 - Ну, на том и договоримся, - он расслабленно сменил позу. - Прошу прощения за скудный ленч.

 - Ленч был восхитительный. Когда мне приступать?

 - Как только сможете. Кэролайн стремится заполучить своего автора как можно скорее; её тормошат попечители. А школьные попечители могут быть довольно настойчивыми, в особенности для бедной директрисы, уж вы мне поверьте.

 - Безоговорочно верю. Могу я поехать повидаться с директрисой?

 - Конечно. Вы просто должны это сделать. И с попечителями тоже. Как насчет послезавтра?

 - Меня устраивает.

 - Я нацарапаю пару строчек, чтобы дать ей знать о вашем приезде.

 - Так она устрашающая особа, как вы сказали?

 - Устрашающая? Разве я так сказал? Кажется, я использовал слово "впечатляющая". Думаю, вы со мной согласитесь.

 По выходе из клуба мы расстались. Сильвермен, как обычно, сел в такси, которое как будто его и дожидалось. Я побрел пешком, созерцая виды старого Лондона и размышляя о причудливых извивах моей судьбы.  

Глава 2. Он же.

 Следующим утром Лео Сильвермен позвонил мне и с глубоким удовлетворением выслушал мое окончательное согласие поработать для Шеррингтонской школы( и, как подразумевалось само собой, хоть и не было высказано вслух, не поднимать шум насчет авторства "Скачек"...)

 - Надеюсь, что сумел объяснить вашу задачу, - продолжал он, - и хочу напомнить только, что ваша работа должна устроить не только директрису; в конечном счете, юбилейную брошюру принимает школьный совет.

 - А что он собой представляет?

 - Ну, вы же сами понимаете, что за народ - школьные попечители...

 С таким же успехом он мог сказать - вы же знаете, что за народ сидит в дирекции лондонского зоопарка. Я не имел даже самого туманного представления, кто может входить в школьный совет - люди академического склада? провинциалы-энтузиасты? надутые бизнесмены-толстосумы?

 - Сделаю все возможное, чтобы очаровать их, - заверил я Лео С.

 - С некоторыми вам придется здорово поработать, - предостерег он. - Я вот почему решил вам позвонить - если вы пожелаете остановиться где-нибудь по соседству со школой - как вы, очевидно, и сделаете, если получите эту работу - лучше "Черного Быка" в Шеррингтоне вам не найти. Хозяин там Фред Энсон.

 Очевидно, это был дельный совет, но я как-то не мог связать фамилию Энсон с чем-то определенным на моем жизненном пути. Отставной дворецкий? Бывший поп-музыкант? Вышедший в тираж мотогонщик? Экс-декоратор? Экс-что?...

 - Должен признаться, не помню такого, - вынужден был в конце концов промямлить я.

 - Лучший левый подающий Мидлсекса и Англии, - в голосе Сильвермена слышался укор и даже легкое потрясение, так что я вспомнил чье-то меткое выражение, что главный храм истинной веры есть "Лордз"[2], и трудно винить человека, всей душой отдающегося священнодействию сбивания перекладин и отбивания мяча.

 - Сошлитесь на меня, если пожелаете, - добавил Лео С.

 Потому я и упомянул его имя в Шеррингтонской гостинице "Черный Бык".

 Не могу сказать, чтобы это помогло растопить лед; Фред Энсон выслушал меня с полным безразличием, не проявив ни энтузиазма, ни обратных чувств; зато когда я внес в регистрационную книгу собственное имя, я заметил проблеск интереса к своей персоне.

 - Не приходится ли вам родственником лорд Лэнгтон из Ли? поинтересовался он.

 - Это мой отец.

 Фред Энсон положительно расцвел.

 - Ну, да это просто здорово, - сказал он. - Ах, что за лихой игрок, если позволите заметить. Мы тут его хорошо помним.

 Барон в свое время был Президентом М.К.К.[3], и хотя лично я не смогу отличить биту от перекладины и склонен считать каждого, кто это умеет, полоумным, приятно было слышать, как тепло вспоминают моего старика.

  С того момента, как моя родословная была удостоверена, в "Черном Быке" мне старались услужить всем, чем могли.

 Это была славная гостиница, построенная основательно и продуманно в году эдак тысячу восьмисотом, по моим предположениям, и на длинной стене ещё можно было разобрать потускневшие слова "Хорошие почтовые лошади", будившие ностальгию.

 - Вы надолго к нам, сэр? - почтительно поинтересовался Энсон.

 - Пока на пару дней, чтобы оглядеться, а если все пойдет хорошо, то значительно дольше.

 - Так вы приехали на рыбалку?

 - А здесь хорошая рыбалка?

 Фред Энсон был потрясен не меньше Лео Сильвермена.

 - Это же Шерн, сэр. Одна из луших рек в графстве. Мы часто принимаем добрую дюжину джентльменов, приехавших порыбачить. Сейчас, правда, только один, кроме вас, сэр.

 - Кто же это? - спросил я, хоть и не испытывал особого интереса, просто чтобы отвлечь внимание от своего промаха.

 - Мистер Карвер, сэр.

 Вот когда я услышал впервые о Филипе Карвере.

 Фред Энсон показал мне мои комнаты.

 - Ручаюсь, вам довелось немало поболтать о крикете с его светлостью, сказал он. - Бог ты мой, помню, как он однажды рассказывал нам о матче, в котором участвовал В.Г. Ах, до чего захватывающие воспоминания!

 Я опасался, что в будущем сильно разочарую этого славного человека.

 Моя комната, в сравнении с остальными, казалась просторной, хоть и незамысловатой. Единственной уступкой времени был умывальник, вписанный в угол; все остальное казалось сохранившимся со дня основания почтенного заведения.

 Когда я спустился в бар, в дальнем конце его на высоком стуле сидел незнакомец.

 Мистер Карвер, рыболов, предположил я сначала, но по некотором размышлении решил, что ошибся. Почему-то этот крепко сбитый горожанин не показался мне рыболовом. Он смахивал скорее на одного из проходных персонажей "Улисса".

 Фред Энсон приветствовал меня с откровенным восторгом заядлого болтуна, изголодавшегося по аудитории.

 Наливая мне скотч, он приступил:

 - Никогда не забуду тот день, когда мы с вашим отцом вышли на поле в "Лордзе" против Сомерсета. Я подавал мяч со стороны павильона с трех до четверти пятого, и ни разу не попал. Ни разу. В перерыве на чай, когда я собрался в раздевалку, его светлость бросил мне пару слов. "Отправляйся в "детскую", Энсон, - сказал он, - там ты будешь на месте." Должен сказать, не думаю, чтобы он был прав. Там я был совсем не на месте, если вы понимаете, что я имею в виду. Но я подумал, а может, стоит попробовать? Конечно, такое проще сказать, чем сделать. Нашим капитаном в то время был очень суровый джентльмен. Никакого панибратства, никаких хлопков по спине, никаких "Как дела, Джек?" - ничего подобного. "Да, сэр", "Нет, сэр", "Три полных корзинки, сэр" - вот это ему было по душе. Так что когда он сказал мне :"Энсон, вы что-то не в форме, не так ли?" , я взмолился:"Мистер Эпс, только не посылайте меня в "детскую", там мне конец". Ну, конечно, сразу после перерыва оказалось, что меня ставят в "детскую". Я накрыл калитку первым же мячом, а следом сработал "шляпу".[4] "Вы, кажется, говорили, что вам тут конец," - сказал мне мистер Эпс, и, кажется, он сам был удивлен до смерти. - ------

 - Конец первой байки о проклятом крикете, - буркнул персонаж за дальним концом стойки.

 - Мистер Френч не интересуется крикетом, - кротко пояснил Энсон.

 - Просто я слышал все эти истории сто раз.

 Я спросил, не желает ли мистер Френч выпить со мной.

 - Я бы выпил маленький стаканчик джина, - ответил тот к моему большому удивлению: он не выглядел человеком умеренным. Правда, почти сразу же он добавил:

 - И заверни его в двойную водку, Фред, это должна быть отличная идея.

 Единственным недостатком этой идеи можно было назвать ущерб, причиненный моему карману. Я с благоговейным восхищением наблюдал, как лихо мистер Френч глотает эту бомбу домашнего розлива.

 - Полагаю, вы явились сюда, чтобы терзать и умерщвлять невинных рыб? чопорно спросил он.

 - Нет. Я не рыболов.

 - Тогда, значит, у вас есть дочь, чей ум уже безнадежно искалечен домашним благочестивым воспитанием и учебой - верно?

 - Не совсем так; но на этот раз теплее.

 Мистер Френч серьезно произнес:

 - Распущенность молодежи - важнейший вопрос, к которому мы относимся с недопустимым легкомыслием. Кстати, о воспитании, - продолжил он, - это у вас что, скотч, что ли?

 Я осушил свой стакан и подтвердил - да, спасибо, это был скотч.

 - А я выпью ещё один особый, Фред, ещё один маленький джин с двумя большими водками по бокам, чтоб не озяб по дороге.

 Если бы я не видел этого собственными глазами, ни за что не поверил бы, что человек способен выпить такую смертоносную смесь, избежав мгновенного и непоправимого увечья.

 Стеклянный блеск глаз мистера Френча и предостерегающий взгляд Фреда из-за стойки помогли мне разобраться в ситуации. Этот тип Френч был вдребезги пьян. Он уже давно надрызгался в сосиску, и теперь, в состоянии пьяной эйфории, мог бы хватить смеси серной кислоты с нитроглицерином без всякого ущерба для себя.

 - Я виноват перед вами, - сказал он.

 - Сочувствие всегда приятно.

 - Сочувствие - полная х...; но когда я думаю, что вам пришлось вынести тут из-за Фреда с его В.Г. и прочими...

 - Если бы мистер Лэнгтон возражал против разговоров о крикете, я бы никогда не позволил себе...

 - Старый лгун, - рявкнул Френч. - если б ваша прабабушка лежала при смерти, и попросила позвать священника для последнего духовного утешения, и - одному Господу ведомо - чего ещё может пожелать умирающий?... Когда брат Толстого умирал, бедняга слышал крики: "Что это? Что это?", полные ужаса крики... Господи, от этого мороз по коже, верно? Этого достаточно, чтобы заставить человека вести трезвую, богоугодную жизнь, разве нет? Так вот, если бы ваша бабушка, Фред, лежала при смерти, вы бы все равно попотчевали её болтовней о том, что сказал В.Г., когда промазал мимо калитки и заехал битой себе по яйцам.

 Фред Энсон улыбнулся меланхолической терпеливой улыбкой бармена, привычного к любым идиотам и их алкогольному эгоцентризму, любой пьяной болтовне и нагромождению глупостей.

 Открылась дверь, и в бар вошел некто - приземистый, широкоплечий, с солдатской выправкой.

 - Можете не верить, - мрачно сказал Френч, - но война объявлена, - он подождал, пока новоприбывший подойдет к стойке, потом, откинув голову, издал вопль, который сразил бы даже краснорожего, с луженой глоткой инструктора Сандхерста:

 - Тря-я-вога!

 - Ну, а теперь, мистер Френч... - сдержанно начал Фред.

 - Не волнуйтесь. Как Орфей в подземном царстве, я сумею уйти, не оглядываясь. Tempus abire adest. Не воображайте, что ваши клоуны-крикетисты - единственные на свете неучи. И не надейтесь, что я помашу вам на прощание. Нечего махать руками, если не тонешь. Вот так.

 Когда дверь за ним захлопнулась, новоприбывший отрывисто произнес:

 - Пожалуйста, маленький стаканчик шерри, Энсон. Очень сухого шерри. Этот болтун в один прекрасный день слишком далеко зайдет. Вам следовало бы отказаться обслуживать его.

 - Это совершенно безвредный болтун, полковник, - сказал Энсон примирительным тоном.

 - Смотря на чей взгляд. Моя бы воля, я бы выкинул половину гнусной своры писак из нашей страны, - он повернулся ко мне. - Ваш приятель?

 Я сказал, что, как мне кажется, мистер Френч вполне мог бы им стать.

 - О вкусах не спорят, - отрезал армеец и пригубил свой очень сухой шерри.

 Я узнал, кто этот тип с армейской выправкой, как только тот прикончил свой шерри( один, всего один маленький стаканчик) и убыл.

 Полковник Фоли, Дж.П.

 - И выходит довольно неловко, - с огорчением признался Фред, - потому что он член комиссии по лицензиям. Но по моему мнению, права человека остаются его правами, и я на своих настаиваю. Вежливо, уверяю вас; но настаиваю. Я не позволяю заводить ссоры, или драки, или что-то в этом роде в моем "Быке". Никогда не позволял и не собираюсь. Но я решаю сам, кого обслуживать а кого - нет.

 - Аминь, - вставил я. - Что слышно насчет обеда?

 В "Черном Быке" имелись свои понятия о хорошей кулинарии. Вопреки распространенному псевдо-континентальными увлечениюзамороженными полуфабрикатами, ставшему в наш век пластиковых упаковок повальным, здесь все дышало добротностью и обращением к основам. Рубленое филе, молодой картофель( только этим утром выкопанный на огороде позади дома и прошедший дегустацию на кухне), пирог с крыжовником и двойной глостерский сыр...

 - Не обессудьте, сэр, у нас тут домашняя кухня, - смиренно произнес Фред Энсон; это прозвучало так, словно ангел в раю протягивает поднос с кувшином амброзии с извинениями, что ничего иного в их заведении не подают.

 Я объелся до угрызений совести, что не сумел побыть благожелательным слушателем для добряка Фреда.

 И решился пожертвовать собой. Удачный пирог с крыжовником может сильно повлиять на ваше мировосприятие.

 - Так что именно сказал Доктор - вы как раз начали рассказывать, когда нас перебил мистер Френч?

 Блаженство расплылось по честному лицу Фреда. Заблудшая овечка вернулась к стаду.

 - Мистер Френч неправильно понял, - сказал он. - Это сказал не В.Г. хотя я не сомневаюсь, что острое словечко было у него на языке. Это сказал какой-то зевака, кто-то, стоявший перед "Таверной". Доктор в то время вел тяжбу из-за маленького участка в Глостершире, который он хотел удержать за собой. И, конечно, раз уж он был такой знаменитостью, всю эту историю расписали в газетах. Так вот, этот парень перед "Таверной" раскрыл пасть и рявкнул: "Ну, вот вам пара акров, Доктор, чтобы было с чего начать!"

 Я все ещё похохатывал над этой нехитрой остротой, когда вошел ещё один постоялец "Черного Быка". Кавалерийские саржевые брюки, спортивная куртка, полурастегнутый воротничок рубашки и очень аккуратный белый с голубым пестрый платок на шее.

 Он огляделся и, немного поколебавшись, произнес довольно уверенным тоном:

 - Чрезвычайно глупо сидеть в миле друг от друга, если нас тут только двое, не правда ли? Не возражаете, если я присоединюсь к вам?

 - Буду польщен.

 Он сел напротив меня.

 - Филип Карвер.

 - Энтони Лэнгтон.

 - Вы приехали удить рыбу?

 - Нет. Я не рыболов.

 - Не могу сказать, что я - рыболов, - он улыбнулся, и можно было заметить, что это как раз тот сорт улыбки, который должен нравиться женщинам, - но нужно ведь чем-то заняться, если хочешь немного осмотреться. Вы на отдыхе?

 - В надеждах на работу, по правде говоря, - я не видел ничего зазорного в этом признании. - Надеюсь получить кое-какую работу в Шеррингтонской школе.

 Он задумчиво закурил сигарету( у него была отвратительная привычка курить за едой).

 - Шеррингтонская школа, - повторил он довольно заинтересованно. Какую же работу?

 - Им нужен писатель - они затеяли юбилейное издание к пятидесятилетию школы.

 - Так вы писатель?

 - Горящие глаза и впалые щеки налицо.

 - Ну, тогда удачи вам, - загадочно произнес он.

 - Вас интересует Шеррингтон? - спросил я.

 Карвер улыбнулся. Обычно человеческое лицо улыбка украшает. Но только не лицо Карвера.

 - Пожалуй, да, - медленно произнес он. - Пожалуй, вы можете так сказать - в каком-то смысле, интересует.

 * * *

 Я договорился встретиться с директрисой назавтра в полтретьего. Стояла погода, которую я называю истинно английской: по фарфорово-голубому небу проносились стайки больших белых облаков, подгоняемых свежим ветром, поэтому я решил прогуляться до Шеррингтонского аббатства пешком.

 - До ворот у сторожки ходу примерно миля с четвертью,сказал мне Фред Энсон, у которого я предусмотретильно спросил дорогу; правда, он не удосужился упомянуть, что за сторожкой мне предстоит ещё миля с четвертью подъема в гору, и только после этого передо мной откроется вид на архитектурное бесчинство, именуемое Шеррингтонским аббатством.

 Аббатством?.. Положим, некогда оно имело и такое назначение; последующие мои въедливые изыскания в области местной истории убедили меня, что перед наплывом волны игривого королевского разбоя, не без юмора именуемой Реформацией, Шеррингтон действительно являлся монашеской обителью; и в те времена его стены вполне могли обладать обаянием особого рода, исполненным суровой простоты и достоинства.

 Но если такие достоинства когда-то и были присущи Шеррингтону, вульгарность и претенциозность викторианского расцвета истребила их без остатка.

 Башни, башенки, бельведеры и балкончики были рассеяны по всему фасаду. Как некоторые на удивление уродливые человеческие лица привлекают общее внимание, так и чудовищность архитектуры Шеррингтона невольно поражала воображение.

 По мере необходимости к основному зданию лепились пристройки, и я без труда сразу же выделил среди них часовню, спортивный зал и больничку.

 Я высмотрел также россыпь теннисных кортов и выглядевший очень добротным открытый плавательный бассейн.

 Как только я приблизился к парадному входу, в поле моего зрения появилась юная обитательница Шеррингтона в практичном и привлекательном голубом форменном платьице, которое его обладательница наверняка ненавидела. Можно было догадаться, что это ученица одного из младших классов, разве что чуть-чуть старше вступительного возраста. У неё были красные, как яблочки, щечки и беспокойные голубые глаза. Наша встреча её заметно смутила, как если б она была предупреждена заранее насчет возможных нежелательных и потому опасных визитеров.

 Я был взрослым, незнакомым, потенциально враждебным, и она отнеслась к нашей неожиданной встрече со вполне оправданной настороженностью.

 - Привет, - сказал я самым дружественным тоном. - Как вас зовут?

 - Пенелопа Мидхерст, 1А. И мне не следовало бы разговаривать с посторонними.

 - Не беспокойтесь, - сказал я, - я никому не скажу, что говорил с вами; тем не менее, не могли бы вы проводить меня в кабинет директрисы?

 Мисс Мидхерст поразмыслила.

 - Ну, полагаю, я могу вас проводить, - признала она наконец.

 Я сказал, что это было бы очень любезно с её стороны.

 По дороге она внезапно остановилась перед доской с объявлениями об открытых диспутах, теннисных состязаниях и прочем.

 - Вы мистер П.П.? - спросила мисс Мидхерст.

 - Простите?

 - Папаша-претендент?

 Мне было жаль разочаровывать её.

 - Увы, нет; у меня нет дочери.

 - Ах, как жаль. Будь у вас дочь, вы бы послали её сюда?

 - Вы бы посоветовали?

 Маленькое розовое личико восторженно просияло:

 - Да, посоветовала бы. Тут великолепно, - она кивнула в сторону последней двери по коридору. - Она чудесная.

 - Входите, - сказала чудесная.

 Кабинет директрисы оказался просторным, с большим количеством книг на простых белых полках вдоль стен. По первому впечатлению, Кэролайн Фоссдайк полностью соответствовала расхожим представлениям об образцовой школьной директрисе. Как выяснилось позже, в некоторых отношениях она абсолютно этим представлениям не соответствовала.

 Она ожидала меня, я оказался пунктуален, и мог сказать теперь с уверенностью, что ей это понравилось.

 Пока мы обменивались обязательными вежливыми репликами, я постарался припомнить все, что предусмотрительно прочитал об этой женщине.

 "Кто есть кто" отзывался коротко, но выразительно:

 "Фоссдайк: Кэролайн Хелен; р. 1929: дочь Герберта Фоссдайка; образ. Класс. школа Хадли, Дарэмский университет; личный помощник исполнительного директора "Вулф Электрик" 1951-4; позже ассистент директора Барлингтонского женского колледжа 1954-62; 1963 - директриса Шеррингтонской женской школы."

 Никакие увлечения, хобби или спорт, или клубы, не упоминались; может, для всего этого она слишком занята.

 Никаких довольно избитых причуд (к примеру, "никогда не отвечает на письма" или что-нибудь в этом роде); возможно, подумал я, она чересчур серьезна для этого.

 Но "серьезна" - не совсем то слово, которое пришло мне в голову, когда я шагнул в кабинет, и она, характерным жестом снимая тяжелые очки, встала , приветствуя меня.

 - Вы, должно быть, мистер Лэнгтон?

 - Именно, вышеозначенный Энтони( и говори о причудах после этого! "вышеозначенный - одно из претенциозных словечек, которых я обычно избегаю).

 - Вы похвально пунктуальны, - маленькие украшенные драгоценностями часики крепились на её блузке чем-то вроде ленточки.

 - Вас это удивило?

 - Это не такое уж распространенное качество.

 Как она объяснила мне, вышло удачно, что я пришел вовремя: члены школьного совета, встреча с которыми исходно планировалась на три часа, дали понять, что начать пораньше, минут на десять, а то и пятнадцать, будет весьма желательно.

 - Я немного побаиваюсь этой встречи, - признался я.

 - Побаиваетесь? - она чуть-чуть наклонила набок свою аккуратную, гладко причесанную головку, как малиновка, примеривающаяся к червячку; это был ещё один характерный жест, который мне предстояло запомнить.

 Она едва заметно усмехнулась:

 - О, не думаю, что вам стоит бояться.

 И, как ни странно, в это мгновение я почувствовал, что сама она если и не напугана, то все же испытывает определенное беспокойство.

 Возможно, это была вошедшая в привычку постоянная ответственность за моральнное, физическое и интеллектуальное процветание пятисот Пенелоп Мидхерст. Но я угадывал в ней и какую-то другую тревогу.

 Ну-ка, полегче, скомандовал я себе. Мне уже нравилась эта женщина. Если у неё есть причины для тревоги, мне бы не хотелось множить их число.

 - И все же расскажите мне, каким львам вы намерены меня швырнуть?

 Она покосилась на какие-то бумаги - о, эти бесчисленные бумаги, регламентирующие школьную жизнь в любой мелочи!

 - Пять львов и львица.

 - О Господи - женская особь породы попечителей!

 - Не беспокойтесь. Леди Микин совершенно безвредна. Того, что вы сын титулованной особы, будет для неё вполне достаточно.

 - А что остальные?

 - Председатель совета - лорд Джастис Хартманн, совершенно очаровательный и упрямый, как скала. Потом Кэнон Харли, местный уроженец; он попал в совет потому, что по какой-то странной причине родителям, девяносто процентов которых давно избавились даже от того легкого влияния христианства, какое им сумели привить в детстве, нравится видеть "церковное "имя в списке членов совета. Потом наш местный В.О.П.[5], доктор Стюард, по совпадению - наш школьный доктор; он не часто посещает совет, но именно сегодня будет обязательно. Он очень интересуется местной историей. Потом Рональд Хардкастл, единственный член совета, моложе пятидесяти. Ходят слухи, что он замышляет выставить свою кандидатуру на следующих выборах, и ради популярности пролез во все мыслимые советы и комитеты. И наконец, полковник Фоли. 

 - О Господи.

 Малиновка снова вперилась в червяка, настороженно наклонив головку.

 - Вы его знаете?

 - Мы встречались. Короткая и безрадостная встреча, надо сказать.

 Наши глаза встретились, и у меня возникло ощущение - из тех, которым веришь сходу - что наш бравый полковник не так уж популярен. На минуту мне показалось, что Кэролайн готова развить эту тему; но, видимо, быстро передумала.

 - Ну, будет видно, - сказала она.

 Дверь открылась, и явился высокоэффективный, плоскогрудый, бесстрастный образчик школьной механики - секретарша директрисы.

 - Члены советы собрались, мисс Фоссдайк.

 Я остался ждать вызова.

 - Курите, если хотите, - уже от двери Кэролайн указала на коробку с сигаретами на столе. - Но сохрани вас Господь от того, чтобы войти с сигаретой. Полковнику Фоли это не понравится.

 Секретарша улыбнулась и последовала за ней.

 "Никогда, ни при каких обстоятельствах не может джентльмен бросить даже взгляд на чужую корреспонденцию или личные записи", - внушал мне барон, когда я был в Хэрроу. Так как мне было отлично известно, что сам он совал нос во все письма моей матери, а при удобном случае - и в её дневник, если успевал добраться до него, пока она играла в бридж, я вынужден был заключить, что сам он не джентльмен, и, надо признаться, этот факт произвел на меня большое впечатление.

 К несчастью, стол Кэролайн Фоссдайк оказался удручающе неинформативным. Списки; каталоги оборудования для спортзала; уточненный вариант расписания для младших классов; чековая книжка; график выходных персонала - из всего этого следовало только, что Кэролайн - директриса школы, и что она пользуется услугами банка Барклай. Жалкие крохи информации, едва стоившие того неприятного ощущения, которое я испытал невыразимого и необъяснимого ощущения, что за мной наблюдают, заставившего меня оглянуться и встретиться взглядом с голубыми глазками Пенелопы Мидхерст, 1А, сардонически изучающей меня через окно.

 Она удалилась, правда, без особой спешки, вне сомнений, чтобы вызвать разлад и смятение в каком-нибудь другом месте; уж такого сорта была эта девица; воплощенная femme fatale, если я правильно это себе представляю.

 Вошла секретарша и объявила:

 - Вам сообщение от мисс Фоссдайк. Она сказала: "Идите и отдайтесь львам".

 Стоило посмотреть, как изменился в лице полковник Фоли, увидев меня. После секундногол замешательства его физиономия расплылась в удовлетворенной самодовольной улыбке человека, чьи худшие опасения сбываются.

 Очевидно, он обладал встроенным механизмом недоверия к пишущей братии, и ещё раз убедился, насколько был прав, когда сомнительная личность, представшая перед советом, оказалась приятелем пьяницы-журналиста из "Черного Быка".

 Лорд Джастис Хартманн был в точности таков, как и описала Кэролайн, воплощенное обаяние на словах и стальной отблеск мышеловки в глазах. Я бы не хотел оказаться его противником в суде. Я не раз задумывался о том, какое потрясение ожидает судейских, когда им случится умереть и предстать перед трибуналом высшим, чем все те, к которым они привыкли в этом бренном мире.

 - Нам всем известны художественные достоинства произведений мистера Лэнгтона, - начал лорд от Закона.

 - Боюсь, кроме меня, - отрывисто бросил полковник.

 Требовалась незаурядная наблюдательность, чтобы заметить, как Хартман освежил память, бросив беглый взгляд в свою шпаргалку.

 - Он автор широкоизвестного романа "Ангел, стоящий на пути", - сказал он.

 - В жизни о таком не слышал.

 Я окончательно убедился, что полковник Фоли, Дж.П., истинно упрямый ублюдок.

 - Ну, а я читала, - пискнула Кэролайн, благослови Господь её храброе сердечко. - Нам на помощь придет известный писатель, если мы убедим мистера Лэнгстона сделать для нас эту работу.

 - Нисколько в том не сомневаюсь, - произнес Фоли тоном, означавшим, что ни в чем на свете он не сомневается больше.Только знаменитостей в наше время полно, а тут все-таки тысяча фунтов, да ещё я узнал только что о дополнительных двух с половиной сотнях. Вот я и хочу знать, по средствам ли нам известные?

 - Я совершенно уверена, что нам по средствам найти для Шеррингтона все самое лучшее, - заявила Кэролайн, и сердечность реплик "верно, верно", раздавшихся вокруг стола, подсказала мне, что не я один нахожу Фоли Дж.П. несколько утомительным, и что его выступление мне на руку.

 Самый молодой из попечителей - по-видимому, Роналд Хардкастл, соискатель избирательских симпатий, примирительно произнес:

 - Возможно, мистер Лэнгтон расскажет нам, как он представляет свою задачу?

 Я обрушил поток гладких клише, заготовленных заранее, о своем интересе к истории, почтении к традициям, восхищенном интересе к современным методам воспитания и так далее.

 Барон частенько удостаивал меня бесценными практическими советами. К примеру: никогда не переигрывай, никогда не охоться южнее Темзы, никогда не заводись с женщиной до обеда на случай, если позже подвернется что-нибудь получше.

 Первую из этих максим я воплотил в жизнь. Изложив свой взгляд на эту работу - если она будет мне предоставлена - я резко притормозил:

 - Не думаю, леди и джентльмены, что могу сейчас что-нибудь к этому добавить. Я - профессиональный писатель, и выполню это задание, если вы доверите его мне, самым профессиональным и, надеюсь, достойным образом. Оно заинтересовало меня, и я чувствую, что справлюсь с ним. Я не собираюсь устраивать торг о предложенном вознаграждении, потому что уверен, что все вы, или почти все, хотите приобрести по-настоящему хороший товар для школы, а за все хорошее нужно платить. Поэтому теперь я попрошу у вас разрешения удалиться и подождать вашего решения.

 Через полчаса капитаны и король отбыли, и директриса сказала мне:

 - Вы получили эту работу.

 Она выглядела искренне обрадованной. Как и я, разумеется. Я бы так и не решился уточнить, ограничивается ли вознаграждение тысячей, или ещё две с половиной сотни тоже мои, но Кэролайн немедленно успокоила меня, добавив:

 - Тысяча за книгу и двести пятьдесят - на издержки.

 - Были трудности?

 - Полковник Фоли был против.

 - Не могу сказать, что удивлен; боюсь, я ему не по душе.

 - Беда в том, что и я ему не по душе, - сказала Кэролайн. Я сочувственно посмотрел на нее, и вдруг у меня возникло предположение, что полковник добивался её расположения и был отвергнут. Это было не слишком правдоподобно: но вполне возможно.

 - Думаю, он вообще не доверяет женщинам, и предпочел бы управлять школой сам.

 - Храни нас Господь.

 Она рассмеялась, но внезапно вид у неё стал очень усталый. Я догадывался, что скопление полковников, лордов Джастисов, Кэнонов и докторов, готовых разъяснить вам, как нужно делать вашу работу, может оказаться очень изматывающим - и это не считая Пенелоп Мидхерст, представляющих другой конец шкалы.

 Меня осенила блестящая идея...

 - Войдите, - на приглушенный стук отозвалась Кэролайн.

 В кабинет шагнула мрачная особа и со скорбным видом, с каким люди такого сорта вершат свои грозные пророчества, объявила:

 - Мисс Фоссдайк, я считаю, вы должны знать, что все желоба вдоль крыши спортивного зала обвалились. Вильям говорит, с этим ничего не поделаешь, и вполне возможно, что обвалятся остальные. И ещё он говорит, если пойдет дождь, у нас будут неприятности.

 - Будем надеяться, что дождя не будет, - сказала Кэролайн. - Благодарю вас. Завтра я свяжусь со строителями.


Примечания

1

- Honourable - общепринятый титул детей пэров

(обратно)

2

- известный крикетный стадион в Лондоне

(обратно)

3

- Марилебонский Крикетный Клуб(ведущий в Англии)

(обратно)

4

- hat-thick - трехкратное разрушение калитки тремя бросками мяча

(обратно)

5

- терапевт широкого профиля, работающий в Государственной

(обратно)

Оглавление

  • Питер Чейни  Воздастся каждому (Слим Каллаган)
  •   1. ЗНАКОМСТВО С МИСТЕРОМ КЭЛЛАГЕНОМ
  •   2. ИНОГДА ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ
  •   3. НЕ КАЖДЫЙ ДЕНЬ ТАКОЕ СЛУЧАЕТСЯ
  •   4. ПОРТРЕТ ОТЪЯВЛЕННОГО ЛЖЕЦА
  •   5. ВСТРЕЧА С МИСТЕРОМ ГРИНГОЛОМ
  •   6. НЕКОТОРЫЕ ОГОВОРКИ НАСЧЕТ КЭЛЛАГЕНА
  •   7. РАССТРОЕННАЯ ПИРУШКА
  •   8. ЧТО ГЛАЗ НЕ ВИДИТ
  •   9. ЛЕДИ ФЕРИВАЛЬ — ПОДРУГА ДЖЕРЕМИ
  •   10. «ШОУ ДАУН»
  •   11. НИЧЕГО, КРОМЕ ПРАВДЫ
  •   12. ВКЛЮЧАЯ ПОХИЩЕНИЕ ДЕТЕЙ И ЖЕНЩИН
  •   13. ПОЛ И ДЖЕРЕМИ СХОДЯТ СО СЦЕНЫ
  •   14. ДА БУДЕТ СУД ПРАВЕДНЫМ И НЕПРЕКЛОННЫМ
  •   15. ТОМУ, КТО ЖДЕТ
  • Ричард Локридж  Предан досамой смерти
  •   1
  •   2
  • Лоуренс Мейнел  Смерть Донжуана
  •   Глава 1. Рассказывает Энтони Лэнгтон
  •   Глава 2. Он же.
  • *** Примечания ***