Безмятежность Вивиана [Джеймс Типтри-младший] (fb2) читать постранично, страница - 2

потому, что он не подошел поговорить, как все. И почему-то это было скорее хорошо. Вивиан даже не узнал тогда, как зовут бурого, просто увидел его среди озаренных пламенем лиц — коренастого серо-бурого человека с темной бугристой кожей и белыми совиными кругами у глаз, означавшими, что он много времени проводит в защитных очках.

Вивиан улыбнулся ему, как улыбался всем, а когда пение умолкло, побежал на лыжах через залитый солнцем ледяной лес, то и дело останавливаясь, чтобы любовно погладить и рассмотреть жизнь этой горной планеты. Скоро здешние снежные существа подружились с ним, и не только они, а еще более робкие парящие существа — птицы Хорла. Девушка, которая была с бурым, тоже пришла к нему. Девушки часто к нему приходили.

Вивиан радовался, но не удивлялся. Люди и животные тянулись к нему, а его тело знало, как прикасаться к ним ласково и приятно.

Люди, разумеется, хотели еще все время говорить, что огорчало Вивиана, поскольку в их словах обычно не было смысла.

Сам он говорил только со своим особенным другом на Хорле, человеком, который знал названия и тайную жизнь снежного мира; друг выслушивал все, что услышал и увидел Вивиан. Только ради этого и стоило жить: чтобы искать, узнавать и любить. Вивиан запоминал все, что ему встретилось, его память была идеальна, зрение и слух тоже. Почему должно быть иначе?

Он жалел других людей, которые живут в сумраке и забытьи, всегда старался им помочь.

— Видишь, — ласково говорил он девушке бурого, — на каждой веточке на конце одной почки есть капелька застывшей смолы. Она — согревающая линза. Это называется фототермальная смола; без нее дерево не сможет расти.

Девушка бурого смотрела, но она была странная, напряженная, и ее занимало неприятное. Еще ее занимало тело Вивиана, и он сделал для нее что мог. Это было очень приятно. А потом она и еще другие куда-то делись, и ему пришло время покинуть Хорл.

Он не думал опять встретить бурого, но через некоторое время встретил — сперва в одном салуне Маккартии, потом в другом.

Маккартия нравилась Вивиану еще больше прежних планет — ее пестрые берега, тайные чудеса ее рифов днем, блаженный уют ее ночей. Здесь у него тоже был особенный друг, морской зоолог, живший за терранским анклавом. Вивиан никогда не входил в анклав. Он качался на высоких океанских валах, бродил из салуна в салун, следовал зову музыки и течений. На пляжах Маккартии было много молодежи с бесчисленных терранских планет и много низкорослых, азартных звездолетчиков-отпускников с терранской базы, а изредка встречались и настоящие инопланетяне.

Как всегда, губы и руки раскрывались Вивиану, и он с улыбкой выслушивал всех, пропуская мимо ушей слова, которые тем не менее оседали в памяти. Так он слушал одного звездолетчика, когда вдруг поймал на себе взгляд белых совиных глаз из темного уголка. Это был бурый. И с ним сидела новая девушка.

Звездолетчик был пьян и отчего-то кипятился. Он говорил про туземцев Маккартии. Вивиан их еще не видел, хотя очень хотел. Ему объяснили, что они донельзя пугливые.

Звездолетчик кричал про них что-то неприятное, и Вивиан не хотел этого знать. Оно было связано с чем-то еще более огорчительным — с исчезнувшей третьей планетой. Когда-то, он знал, планет было три: Хорл, Маккартия и безымянная, все вместе, счастливые и дружные, пока не началось плохое. Терранцы пострадали. Очень жалко. Вивиан не вникал в дурное, злобное.

Он улыбался и вежливо кивал звездолетчику, мечтая поделиться с ним явью солнца на рифах, тишины ветра, любви. Бурый был, как прежде, отчужденный. Не нуждался в нем. Вивиан потянулся и позволил приятельским рукам увлечь себя на пляж — запускать огненных змеев под рокот морских волн.

В другой вечер они сидели кружком и пели инопланетную песню, и девушка бурого запела медленно, с чувством, обращаясь к Вивиану. Он видел, что она — хрупкая, прохладная, как ниточка фосфорической водоросли на рифах, и надеялся, что она скоро к нему придет. Когда на следующий день она его разыскала, он узнал, что ее зовут Нантли. Вивиану нравилось, что она почти все время молчит. От ее глаз и золотисто-медного тела у него было чувство, будто он погружается в солнечную пену.

— Прекрасный Вивиан.

Ее руки робко скользили по его телу. Он улыбнулся добродушной пиратской улыбкой. Ему все так говорили, наверное, хотели сделать приятно. Они не понимали, что ему и без того всегда приятно. Это ощущение было столь же естественно, как то, что его рослое смуглое тело — сильное, а борода задорно курчавится. Отчего другие люди так себя мучают?

Нантли ныряла, и смеялась, и снова ныряла, пока Вивиан не встревожился и не вытащил ее на камни. И потом на залитых лунным светом дюнах было очень хорошо. Когда утром она ушла, он потянулся и отправился по берегу в дом своего друга, неся рассказ о многом таком, для чего хотел получить названия.

Когда он шел назад, солнце Маккартии призрачным цветком вставало из-за мглистого моря. Безмятежность утра идеально гармонировала с тем умиротворением, что он