Тревожное лето [Виктор Алексеевич Дудко] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (177) »
Виктор Дудко. Тревожное лето
Назовите пароль первой
Посвящается Дмитрию Георгиевичу ФедичкинуВладивосток, 1921 год... От Светланской к Орлиной сопке идет Полтавская улица. Небольшая, мощенная булыжником. Здесь, в двухэтажном каменном доме, расположилась меркуловская контрразведка. Теперь, после переворота, день и ночь в этом здании с зарешеченными окнами ведутся допросы. Сотни людей прошли через кабинеты и подвалы дома на Полтавской. Белогвардейская контрразведка лихорадочно ищет тех, кто еще не успел уйти в тайгу, в партизанские отряды, кто, несмотря на белый террор, вел подпольную работу, печатал и расклеивал листовки.
— Дальше, дальше, — торопил Дзасохов. — Ну! Что, язык проглотил? Перед ним стоял, едва держась на ногах, давно небритый мужчина лет сорока в изорванной рубахе с засохшими пятнами крови. — Пить, ради бога! — хрипел он, облизывая спекшиеся губы. — Мне уже двое суток ничего не дают. Морскую воду только... Водички, бога ради... Дзасохов поднялся, налил из графина полный стакан и поставил его на угол стола. — Получишь, когда расскажешь. — Да я уже все рассказал, крест святой, господин ротмистр. — Ишь ты, бога вспомнил. Вы ж, большевики, бога вспоминаете только с его матерью. — Да какой я большевик? Я к этим идейным сбоку припека. Все я сказал... Все. Водички дайте! — Он смотрел горящим взглядом на стакан с водой. Казалось, сходил с ума на глазах. — Кто еще, кроме тебя, состоит членом ревкома? — Уже говорил. Не знаю никого. Меня только-только ввели в состав от фракции эсеров. Могу сказать одно: ревком откуда-то получает подробные сведения о белых... ну, о вас. Самые секретные! Клянусь детьми своими. Только не возвращайте в камеру, иначе больше мне не жить. Они уже про меня все знают! — и заплакал. В кабинет вошел плотный, довольно молодой мужчина. Наголо бритый, широколицый. — Тебе чего, Щеков? — Я просто так, Игорь Николаевич. Слышу, вы тут... Может, что понадобится? — Это правда, что Сапего в камере бьют? — Вообще-то да. Совсем запугали мужика. — Он потер толстой ладонью макушку. Дзасохов протянул руку к стакану с водой и с видимым удовольствием отхлебнул. — Послушай, Сапего... Кстати, как тебя лучше называть: Сапего, Сапего-Лимборский или просто Лимборский? — Сапего, Сапего моя фамилия. Не надо мне этих кличек! — Ладно, ладно. Мне вот что интересно. Ты тут болтаешь много. Только, жалко, знаешь мало. А то бы всех выдал. Так? Объясни-ка, почему никто из них не выдал тебя? У нас, как видишь, не церемонятся. Но — молчат. Вон Щеков подтвердит. А вот ты продал своих. Не выдержал. Они что, меньше тебя хотят жить? — Жить всем хочется, чего там... — Тогда почему же?.. — Потому что идея — главное для них, — горячо воскликнул Сапего. — Они за свою веру хоть на костер! — А ты? — А я — нет, получается. — Не убежденный, что ли, не идейный? — Эх, господин ротмистр! Когда человек убежден, в нем необыкновенная сила духа... — Говоришь ты красиво, ведешь себя только не ахти. Дзасохов в задумчивости походил по комнате. В коридоре затопали, он выглянул: — Флягин! Иди-ка сюда! Вошел агент контрразведки Флягин. Приятное открытое лицо, подтянутая фигура. Правое ухо несколько оттопырено: создается впечатление, будто он постоянно к чему-то прислушивается. — Ты посиди тут, Флягин. Послушай, может, пригодится когда-нибудь. Флягин не любил, когда к нему обращались на «ты». В дознании и сыске он считал себя большим специалистом, не слабее Дзасохова. — Если вам угодно, пожалуйста. — Флягин стал у окна, скрестив на груди сильные руки. — Мы тут про убеждения говорим. Что кем движет. Та-ак. Ну, а почему же ты не из убежденных? — Почему? — Сапего переступил с ноги на ногу. — Я от жизни свое хочу взять. Теперь пожить хочу хорошо, а не через десять или двадцать лет. Пожить, а не на смерть идти. Не для потомков ее создавать, эту хорошую жизнь, а самому маленько ухватить. Вот мои какие убеждения. Дзасохов внимательно слушал Сапего. Он искал оправдания его предательству. И находил. Да, жить... Что значат теперь для него самого, ротмистра Дзасохова, высокие идеи? Пустой звук. Сейчас за все идеи белого движения не получишь и ломаного гроша. И само движение доживает последние деньки. Прав Сапего. Жить — главное. А люди, которые под пытками, на допросах молчали, как камни, вызывали у Дзасохова невольное уважение. И ненависть. Значит, есть нечто, ради чего они идут на смерть. Нечто, слишком возвышенное для Дзасохова, недоступное ему? Это оскорбляло. — Флягин, — обратился Дзасохов к агенту. — А ты пошел бы на костер, как великие люди? — Это еще зачем? — не на шутку испугался Флягин. — Не дрожи. Есть ли что-нибудь, ради чего ты принял бы смерть? Флягин задумался. Поднял глаза к потолку, заморгал: — За царя, что ли? — неуверенно спросил он. — На другое у
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (177) »
Последние комментарии
3 часов 5 минут назад
7 часов 13 минут назад
7 часов 30 минут назад
7 часов 51 минут назад
10 часов 33 минут назад
17 часов 56 минут назад