Современная югославская повесть. 80-е годы [Йован Стрезовский] (fb2) читать постранично, страница - 3

Шерафуддине М. Абдагич. — Думал о человеке своего времени, о тайне времени, тайне успеха, о том, что, если кто-то окажет тебе услугу или сделает одолжение, следует скрепить сердце и не платить ему тем же, притвориться глухим, слепым, но не поступать, как он; только тот, кто ни для кого ничего не делает, обретает доверие, выбивается вперед…»

Тип преуспевающего конформиста, живущего согласно этим правилам, найдет читатель в повести З. Милчеца «В Загребе утром». Другие авторы, повествуя о своих странных героях, возбуждают в нашем сознании вопросы неуютные, порой малоприятные.

Каждому, кто знаком, хотя бы поверхностно, с югославским искусством, не может не броситься в глаза одна особенность этой книги. Речь идет о новом, необычном для литературы СФРЮ ракурсе «военной темы»: размышлений о второй мировой войне и народно-освободительной борьбе в Югославии. Быть может, впервые после прозы 50-х годов писатели с такой последовательностью возвращаются к теме гражданской войны, неизбежно сопутствовавшей революции. Раскол народа, распад традиционных связей предстает как трагедия в негромком, камерном звучании маленьких романов о любви к человеку.

М. Рожанцу (его повесть так и называется — «Любовь») удалось раскрыть одну из трагических сторон существования современного человека — став взрослым, он утрачивает способность любви как возможности радостно и бескорыстно воспринимать мир. «Пора любви ко всем на свете миновала», — говорит паренек из люблянского предместья, связывая свою потерю не с возрастом, а с тем, что пришлось ему пережить во время войны.

И хотя прочие вошедшие в сборник произведения никак нельзя отнести к «военной» прозе, книга овеяна жестоким ветром войны. Поколение пятидесятилетних писателей, как и поколение их героев, прошло через войну детьми. Тот, кто не пострадал на войне физически, пострадал духовно. Уже в раннем детстве потеряно чувство защищенности, тепло домашнего очага, разорваны семейные и дружеские связи. С особой силой передает этот разлом привычного уклада, породивший душевную болезнь героя, Ж. Команин. Читатель наверняка запомнит сцену расправы с отцом Теодора Кулиновича, офицером старой югославской армии, отказавшимся уйти в партизаны. Боясь гнева односельчан, жена и сын лишь тайком, по ночам навещают на сельском кладбище могилу того, кто был расстрелян родным дядей мальчика, братом его матери.

Не раз встретится на страницах книги надрывающий душу образ, глубоко связанный с народной традицией. Это образ пустой родительской могилы. Хоронят ли там портрет на самом деле живого, но никому не нужного отца Мила, как в «Страхе» Й. Стрезовского, желает ли разбогатевший обыватель Драгец Новак «переселить» родителей в престижный мраморный склеп, погребают ли под могильным холмиком саблю и фуражку майора Косты Свилара, отступавшего в 1941 году через Грецию с безнадежно сопротивлявшимися Гитлеру частями королевской пехоты, а потом без вести пропавшего в далеком краю, — эти картины зияющих разверстых могил, где нет покойника, останутся свидетельством достойного художественного уровня югославской литературы 80-х годов и ее тревоги о современнике.

Поколение, ставшее жертвой разрыва естественных человеческих связей, поколение духовной безотцовщины — таким видят своих сверстников авторы этой книги. Умудренному жизнью М. Абдагичу человек наших дней является в ипостаси многочисленных нищих, каждый из которых утратил нечто бесценное: умение рисковать, способность чувствовать, отстаивать справедливость и человечность, любить и даже просто соучаствовать окружающим. «Подайте!» — взывают буквально на каждом углу эти нищие духом, которым никто не в силах помочь.

Согласимся, что такой взгляд на человека далек от оптимизма. Противостоит ему в повестях югославских писателей трезвость самооценки и, главное, призыв вспомнить и восстановить связь времен, а тем самым — связь между людьми. М. Павич включает в «Хиландарскую повесть» поучительную притчу о том, как жили в древности два монашеских ордена — киновитов, или общежителей, и отшельников-анахоретов, — веками сосуществование в пространстве и во времени. «…Вынесли из времени отшельники камень затворничества и молчания, общежители же — камень братства и тишины. Камни эти несли отдельно, и тишины одних не достигало молчание других», — заключает рассказчик, не забыв упомянуть, что обе секты были связаны единством происхождения и ничто не мешало им понимать друг друга.

Через притчу или фольклорный образ, через историческое предание или экспрессивную авангардистскую метафору югославские писатели 80-х годов доносят до нас мысли, очень близкие нам. Мысли о том, что настало время собирать камни, камни старых городов, и о том, что не время будить вулканы ненависти. Дымящиеся жерла старых Везувиев, за каждым из которых скрывается свой дракон, не должны омрачать жизнь, и нам понятна молитва жителей маленькой македонской деревеньки Дувалец о