Голубой бриллиант [Иван Михайлович Шевцов] (fb2) читать постранично

Иван Шевцов Голубой бриллиант

Сердечно благодарю спонсоров Дмитрия Барышникова и Сергея Груздева за оказанную финансовую помощь в издании этой книги.

Есть же еще на Руси добрые, благородные патриоты!..

Иван Шевцов

Голубой бриллиант

Филологу русской словесности Ларисе Щеблыкиной посвящаю эту книгу.

Иван Шевцов

О, женщина! Краса земная,

Родня по линии прямой

Той, первой, изгнанной из рая,

Ты носишь рай в себе земной.

Василий Федоров

Глава первая. Скульптор и натурщица

1

Скульптур Иванов возвращался к себе в мастерскую из цеха натуры с хорошим настроением: завтра к нему придет натурщица, и он, наконец, начнет новую, давно задуманную композицию, откладываемую из-за отсутствия подходящей модели. В выборе натуры он был по придирчивости требователен, ища совершенства женского образа как воплощения идеала природы-творца. На этот раз ему, кажется, повезло – в цехе предложили новенькую молодую натурщицу с гибкой стройной фигурой и броским энергичным лицом, на котором выделялись карие горящие глаза и пухлые трепетные губы. Впрочем, это было первое впечатление, которому наученный опытом Иванов не очень доверял. Но выбора не было.

В троллейбусе этого маршрута постоянная толчея и давка – злые, уставшие от перестройки люди, толкая друг друга, огрызаются, совсем не заботясь, об изящности речи. Как это нередко случается, троллейбус резко затормозил, ударил сорвавшейся штангой по проводам, с треском рассыпав фейерверк искр, и замер на месте, не доехав до остановки.

– Машина дальше не пойдет! – объявил водитель.

И загудел, загомонил ворчливый улей пассажиров, недовольных непредвиденной задержкой.

– Господи, да что ж это такое!.. – раздался из утробы троллейбуса надрывный голос пожилой женщины. – Я же в церковь опоздаю. Да как же мне теперь?

– Экая беда. Мне бы твои заботы, бабка: я на работу опаздываю, а она – в церковь. Дома помолишься, – успокоил ее густой грубоватый бас.

– Пробовала, соколик, да из дому Бог не слышит. Надо, чтоб батюшка попросил.

– Это смотря о чем просить, – продолжал все тот же бас. – В наше время и Бог не все может.

– Моя просьба не трудная: я прошу, чтоб он ниспослал страшную кару на ирода, который столько годов над людьми измывается. – Женщине явно нетерпелось выплеснуть наболевшее.

– Это кто ж таков? – поинтересовался бас.

– А то сам не знаешь? Да Горбачев, а то кто же еще? Окаянный антихрист – до чего народ довел, – зло ответила пожилая женщина.

– Так ты уж за одно и Ельцина с Поповым помяни за упокой, – подсказал молодой мужчина, проталкивающийся к выходу рядом с Ивановым.

– И энтих не забуду, все антихристы-демократы. Одно жулье!..

– Сама-то небось за Ельцина голосовала, а теперь анафеме предаешь. Как же так – беспринципно получается! – подтрунивал бас.

– И то правда – голосовала, чтоб ему провалиться. Я то думала, что он о людях печется. Да как не голосовать: пришли на квартиру черные, лохматые придурки, которые по телевизору грохают. Четвертной суют, вот тебе от Ельцина – спасителя России. Это тебе аванс. А проголосуешь за него и больше получишь. Я и проголосовала, четвертной же!

– Выходит, за четвертной совесть продала, – не унимался бас. – И получила колбасу полпенсии за кило.

– Да чтоб они подавились своей колбасой, окаянные.

С этими словами она выкатилась на мостовую и проворно подалась вперед к остановке, по которой не дошел бедолага троллейбус, вероятно, давно исчерпавший свои ходовые ресурсы. Иванов отметил про себя, что неожиданный диалог высек на угрюмых лицах пассажиров веселое оживление. Видно, у острой на язык женщины было много сторонников и сочувствующих.

Утром, когда Иванов ехал в цех натуры, падал густой влажный снег крупными хлопьями, одевая деревья и провода в белый пушистый наряд. Сейчас снег перестал, и в проталинах низких, рваных голубовато-серых туч на какое-то мгновение сверкал пугливый солнечный луч. На тротуарах и мостовой снег быстро таял под колесами машин и под ногами пешеходов. От талого снега воздух казался густым и сладковатым, и, несмотря на глубокую осень, пахло чем-то предвесенним, радужным, и в душе Иванова звучал навязчивый мотив песни на слова Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату». И теперь вспомнив спешащую в церковь старуху и ее беспощадный монолог в сломавшемся троллейбусе, он с тревогой и грустью, полными безысходного отчаяния, подумал: «Родную хату, о которой с такой сердечной болью писал маститый русский поэт, сожгли враги-фашисты, победив которых народ наш сумел за короткое время построить новые избы на фронтовых пепелищах. Но какие же враги снова, спустя без малого полвека, подожгли наш дом? Кто они – эти враги, как и откуда появились в самом сердце России, в Кремле, в котором так и не удалось побывать