Полевик [Николай Романов БАНК] (fb2) читать постранично

Николай Романов Полевик

Пустой автобус умчался прочь, а я зашагал в сторону деревни.

Бабушку я не видел очень давно. Сообщение о ее здоровье застало меня врасплох. В налаженный и распланированный быт пришлось вносить изменения — отпрашиваться у вечно недовольного начальства, хватать билеты на скорый поезд и ехать в темную смоленскую глубинку. Возвращаться к корням.

Краски и запахи детства окутали сердце милой тоской. Аромат коровьего навоза и свежескошенной травы не заменить кислой вонью городских забегаловок. Я вдохнул полной грудью, перекинул рюкзак на спину и двинулся вниз по улице.

Десятый дом — сразу за дачей зоотехника — наш. Краска выцвела, к дому никто не прикасался с тех пор, как умер дед. Родителям по прежнему хватает дел в городе, а внуки вспоминают про бабушку раз в год, когда она позвонит, чтобы поздравить с днем рождения.

В прошлом году бабушка сильно заболела. Последняя болезнь — так она говорила. Мы отвечали, что жить ей еще сто лет, и возвращались к своим хлопотам. Пару недель назад ей стало совсем плохо. К ней переехала моя двоюродная тетка, возила бабушку по больницам. Все понимали, что это уже не лечение, а попытка облегчить тяжелый и мучительный конец.

Тетя Марина, всегда добродушная и веселая, встретила меня у калитки. Улыбнулась усталыми глазами и первым делом заправила мне рубашку. Мы крепко обнялись и взошли на крыльцо.

— Ей хуже, но она очень тебя ждет. Сейчас спит. Как добрался?

— Не сплю! — раздалось из горницы. Бабушка спешила к нам, держась рукой за стену. Она сильно похудела. Белоснежная косынка, как и всегда, была аккуратно повязана вокруг головы и тонкой шеи. Тетя подхватила ее под локти, и мы снова втроем обнялись. Чего греха таить, я и сам слезу пустил.

Пока я ополаскивал руки и голову ледяной водой из рукомойника, тетка быстро разобрала рюкзак. Бабушка прижимала к груди каждый кулек со словами «ох, да мне ж это нельзя, чего тащил?». Колбасу, консервы, сладости и коньяк быстро раскидали по шкафам и тумбочкам. На столе задымилась своя картошка, появились свежие овощи и твердый кусок соленого сала с мясными прожилками. Городские продукты не тронули, оставили до нужных времен. Кроме коньяка, конечно.

Бабушка много смеялась и отталкивала высохшей рукой горлышко бутылки, едва пара капель падала на дно ее маленькой рюмочки. Я не настаивал, но тетя Марина сказала, что ей уже можно. Бабушка выглядела счастливой.

— Бабуш, я тут на днях вспоминал… Помнишь, ты нам с ребятами историю одну рассказывала. Про лешего?

— Нет. Что еще за леший? — удивилась она.

— Ну, который в лесу жил. Или в поле, не помню. Жуткая сказка была. Мы потом на печке до утра от него прятались.

— Зачем же на печке?

— Да не в этом суть. Историю расскажи. Я вспоминал на днях, так ничего в голову и не пришло. Ты говорила, он у тебя коней увел.

— А! — Бабушка взмахнула руками. — Полевик! Это ж не леший. Полевик увел, да. Он такой.

— Вот про него и расскажи.

— Он в поле живет. Поэтому — полевик. А в лесу — лесовик.

— Понятно. Так что с ним случилось-то, с полевиком?

— А в доме… — Бабушка должна была договорить свою мысль. — В доме домовик живет.

Я сбавил напор. История уже началась, а я, как и положено городскому жителю, не услышал тонкую мелодию деревенской присказки.

Бабушка в молодости работала на конюшне. Это единственное, что я помнил из той байки. Я умолк и обратился в слух.

— С домовиком надо дружить. — Бабушка уловила мое смирение и тихо улыбнулась. — Если в доме порядок, то домовик доволен. Он и сам начинает помогать, добро в дом притягивает, хозяйство держит. А если бардак — не прибрано, ругаются, — то рассердится. Мешать будет, безобразничать. Вещи прятать, ключи или инструменты. Только хуже жизнь станет.

— Да оно и так ясно, — вмешалась тетя Марина, — и без всякого домовика. Если не прибираться, грязью зарастешь. И дом зарастет, и голова.

Коньяк заметно действовал на тетку, она тут же задумалась о чем-то своем и уставилась за окно в надвигающиеся сумерки. Бабушка продолжала:

— А вот с лесовиком подружиться нельзя. Он людей не любит, в лес никого не пускает. Матушку мою как-то зимой заблудил. Она ходила-ходила, а потом села прямо в снег, шапку с рукавицами сняла и песенки стала петь… Замерзала, значит. Отец ее спас, нашел. Так бы и померла от холода. Лесовик — он злой. Люди в лес с добром не ходят, вот и он лютует. Ему до смерти кого довести — что тебе за водой сходить.

Бабушка взяла альбом и тронула старые фотокарточки.

— Так вот. Полевик — который в поле — дурной. У него дела хулиганские. Навредить, стащить, напугать — это он любит. Озорует. А тогда вот что случилось… Утро было — часов пять. Солнце только встало. Я умылась, прибралась и на конюшню пошла. Старая конюшня раньше стояла за кузней, у горки. Туманом все затянуто — аж сапог не видно. Я по тропинке аккуратно к ней подхожу — ах ты ж! — нараспашку все, а коней нет. Ни