Звездный час иуд [Александр Григорьевич Кузнецов Воцензук] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Александр Кузнецов ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС ИУД

Глава первая

Врач медицинской части Соловецкой тюрьмы особого назначения, по иронии судьбы имеющей необычайно точную аббревиатуру СТОН, Сергей Николаевич Карповский дописывал уже пятую по счету общую тетрадь. В них заносил не свои, печальные похождения лагерного страдальца, а подводил итог двадцатипятилетней научной работы, которая, на его взгляд, должна была совершить – настоящую революцию. По крайней мере, он сам так полагал. Вообще – то он считал себя довольно скромным, но в меру, человеком. Мало ли кем считает себя каждый из нас. Да и амбиция в разной степени проявленности, все же накладывают свой отпечаток. А в науке без нее делать нечего, как бы оголтелые морализаторы не старались нас уверить в обратном. Хотя в данный момент Карповский являлся таким же заключенным, как и все те, кто находился на территории бывшего Соловецкого монастыря. А контингент в тюрьме особого назначения действительно подобрался на славу. Бывшие белые офицеры, священники, и, естественно, так называемые «антиллигенты» – какая же зона без них, творческих индивидуумов обходится? Кто же тогда стучать станет друг на друга, вдохновенно, с огоньком. Милую сердцу атмосферу родного серпентария надо уметь создать и за колючкой. А то лучшие годы проходят бесцельно, без добрых слов в адрес ближнего, выходит одно прозябание.

А, про шпионов, и говорить нечего. Каждый третий, если не второй, из «отдыхающих» на южном побережье холодного моря, готов родину продать с потрохами, в развес и на вынос. Политические вообще представляли весь многоцветный набор выявленных бдительными органами многочисленных уклонов, наклонов, немыслимых течений и прочих умственных извращений. К этой, изолированной от трудовых масс прослойке политической плесени, Сергей Николаевич относился с предельным вниманием. Нет, секретным сотрудником он не был, и весь этот квазиполитический бред, который, по его мнению, несли они, не записывал торопливо химическим карандашом на обрывках бумаги и не передавал грубому, и как ему казалось, туповатому, начальнику спецчасти Куракову. В первую очередь они ему были интересны в качестве ходячего и говорящего пособия в области психических отклонений от общепринятой нормы. Он считал, что все зло в мире от политиков. А фанатичное и насильственное внедрение своих идей в широкие народные массы всего лишь последствие мозговых патологий. Вот только страдают от этого, почему то нормальные люди.

Хотя простой народ в этом виноват сам, противится, кочевряжится, сопит, вместо того чтобы широкими и стройными рядами под барабанный бой шагать в светлое будущее через болота и топи с авангардом из «выпускников» психушек. Сергей Николаевич считал себя, да так оно и было, прямым учеником известного на весь мир исследователя тайн мозга и человеческой психики Владимира Михайловича Бехтерева. Именно он, этот неугомонный ученый привил студенту военной медико – хирургической академии Карповскому страсть к научным поискам. Благодаря ему, он пропадал в психофизиологической лаборатории, в резекторской, изучал все материалы русских и зарубежных ученых в этой сложной сфере психики. Правда, с той же подачи Владимира Михайловича, его больше интересовала мозговая деятельность нормального человека, а не прочих «отклонистов». Хотя и признавал, чтобы разбираться тонкостях мышления обычного обывателя, нужно понимать и крайние проявления воспаленного сознания. А они настолько разнообразны и причудливы, что порой даже высококлассному специалисту в психиатрии очень сложно уловить нюансы. А вот чего – чего, а такого богатого материала, как в лагере, а потом и тюрьме, Сергей Николаевич не встречал, за исключением специализированных лечебниц. Но там, как правило, пациенты были в ярко выраженных формах душевного раздрая, которые почти не поддавались лечению, то есть приведению в более или менее адекватное состояние. Хотя уже до революции академик Владимир Михайлович Бехтерев, талантливый гипнотизер, практически не имея под рукой действенных препаратов, умудрялся приводить в относительную норму на время высокопоставленных пациентов, так сказать – элиту общества. Как ему это удавалось – загадка. Ведь эффективные лекарства по настоящему стали появляться в шестидесятых – семидесятых годах двадцатого века. Заключенный Карповский частенько любил цитировать одно из выражений своего научного кумира – «наличие мозгов порой служит лишь доказательством их отсутствия». Иногда Сергей Николаевич ловил себя на мысли, что ему даже где – то повезло. Именно в заключении он смог подтвердить ряд своих предположений в области психиатрии, и, как ни странно – умозаключений итальянского коллеги Ломброзо. Как бы не критиковали «ломброзианство» советские власти, а именно – отсутствие марксисткой позиции в исследовании полусумасшедшего судебного психиатра, а ряд положений он вывел довольно точно. Что есть, то есть.