Глыбухинский леший [Дмитрий Иванович Ерёмин] (fb2) читать постранично

Глыбухинский леший

Глыбухинский леший Повесть

1

Лось неторопливо двигался мелколесьем к реке. Прихватывая по пути мясистыми губами то зеленый клочок листвы, то ломкую веточку осины, зверь чувствовал себя уверенным, сильным и лениво кормился скорее от обилия вкусной пищи здесь, в безлюдной тайге, чем потому, что хотелось есть.

Он шел вдоль этого берега не первый раз, дорога была знакомой. Ходили по ней и другие лоси, когда направлялись по одиночке и семьями на водопой, и до этого дня ничто не грозило бедой или смертью. Но вот теперь, уже пройдя по узкому береговому взгорью между двумя болотинами к молодому березняку, за которым был спуск к реке, лось вдруг почувствовал странное беспокойство. Что-то новое, неудобное и опасное было там, впереди, в узком проходе между шершавыми стволами старой сосны и толстой березы.

За этим, похожим на гостеприимно распахнутую дверь, проходом звонко булькала, стремительно убегая на север, холодная и прозрачная, как стекло, речная вода. Оттуда и сейчас, как всегда, ветерок доносил ее свежий осенний запах. Но в доброй волне приречного ветерка теперь отчетливо улавливалась и другая, пугающая зверя, чужая извилистая струя — запах железа и человека.

Лосю этот тревожный запах был тоже знаком. За десять лет жизни он часто ловил его чуткими ноздрями, когда ветер дул с другого речного берега, с большой луговины, где прежде жили в приземистых, почерневших от времени избах люди и где теперь, тревожа покой округи, опять поселились двое из них с собаками, лошадью и коровой. С этой низкорослой, равнодушной ко всему коровой лось даже пасся летом не раз на той стороне, набираясь сил перед тревогами осеннего гона. И запах двух вернувшихся в деревню людей до этого дня не пугал его, был понятным и объяснимым: тот берег — их место, их луговина с гнилыми пнями и редким кустарником вдоль овражков и на таежной опушке. Другое дело — вот тут, на свободном от них берегу. Здесь запах железа лось учуял впервые. Порывистый ветер выбрасывал его навстречу, как предостерегающий дружеский окрик:

«Остановись! Оглядись! Опасно!»

Зверь глубоко втянул в себя пряный августовский воздух с пугающей примесью неприятного запаха, легонько всхрапнул и замер в той позе, в какой застало его тревожное предостережение ветра.

Внизу, между стволами сбегающих к реке деревьев, за прибрежным кустарником, виднелась узкая галечная отмель. Почти сразу за ней река делала крутой поворот и, ударяясь в луговой деревенский берег, начинала гудеть и взбиваться пеной на шивере — кремнистом перекате с торчавшими тут и там отшлифованными водой валунами. Ниже отмели — далеко и прямо — тянулся вдоль полузаброшенной деревеньки широкий спокойный плес, похожий на длинное озеро. За ним река делала новый крутой поворот, вырывалась почти под прямым углом в таежное мелколесье, взбивала пену на новой шивере и дальше, до самого устья, буйно металась в тайге, пока воды ее не вливались в Печору.

Этого речного пути за плесом лось, конечно, не знал. Он хорошо изучил только ближние берега — высокий левый и низменный правый, удобную для водопоя отмель на этом плесе, крутой изгиб реки за перекатом, где она булькала и шумела, охватив поблескивающей под осенним солнцем дугой зеленую луговину с издавна торчавшими на ней темными горбами изб. После обильной еды ему все сильнее хотелось пить, и он, толкаемый жаждой, некоторое время нетерпеливо внюхивался в окружавшую его лесную тишину.

Ничто не мелькнуло на реке и в прибрежных кустах. Ничто не треснуло, не добавилось к тому запаху, который уже стал казаться зверю не таким опасным, как прежде: просто в воздухе появилось напоминание о том, что здесь был человек. Значит, надо быть осторожным на этой ранее безопасной тропе…

Поводя ворсистыми, чутко расставленными ушами, придерживая дыхание, он осторожно шагнул в знакомый проход между сосной и березой.

И снова остановился.

Все вокруг оставалось недвижным. Ничем плохим не грозило. Ничем не пугало. Тихо, спокойно, как и всегда.

Тогда он шагнул смелее. Еще раз.

И вдруг ощутил на могучих плечах ледяное прикосновение железа.

Сердито мотнув несоразмерно крупной головой, уже украшенной к осени широко раскинутыми над ней рогами, он с силой рванулся вперед и тут же в ужасе замер: шею стянуло жесткой петлей.

Зверь дернулся в сторону, за оранжевый ствол сосны, попятился, обдирая бок о шершавую кору березы. Опять рванулся вперед, к реке, и едва не упал: петля больнее врезалась в шею, перехватила дыхание.

Над головой, сухо щелкая по рогам, похожим на две огромные коричневые ладони с острыми растопыренными пальцами, упруго закачалась сухая сосновая ветка. Несколько желтых листьев сорвалось с корявой березы. А непонятное, страшное все сильнее врезалось в шею. Оно не отпускало, заставляло зверя метаться