Еще один баловень судьбы [Николай Федорович Васильев] (fb2) читать постранично, страница - 3

дети и все от разный мужчина. Извинять, но я не терпеть несвобода. Дети воспитывать моя мама, она иметь сорок лет, а я здесь зарабатывать для дети деньги — в три раз больше, чем мочь заработать там. Но в Франция я приехать еще с одна цель: зачать четвертый ребенок от европеец. Сначала выбор у меня быть мал, и я глупить: предложить меня Петро. Но он наложить на меня руки, что я терпеть не мочь. Не знать, чем кончать наша ненависть, но на ферма явиться ты, и я понять: вот европеец, от кто я хотеть родить дитя. Дитя красивый, умный и достойный лучшая жизнь. Ты понять меня, Антуан?

— Вполне, Рита. Ты замечательная женщина и твои дети заслуживают лучшей жизни. Все дети, а не только будущее чадо. Но денег на воспитание и образование четверых у тебя однозначно не хватит. Так, может, остановишься на трех?

— Нет, Антуан, хотеть четвертый. Может, он быть мальчик и походить на ты. Не упрямиться, соглашаться. Прошу, Антуан. Я быть как воск в твои руки. И я знать: тебе надо женщина, потому что ты очень страстный… Но ты куда-то собраться идти и с палка в рука?

— Да так, пустяки, просто шел потренироваться с шестом…

— Как монахи Шаолинь? — проявила киношное знание Рита.

— Вроде того. Но учти: я не люблю зрителей и потому уйду в глухое место.

— Ладно, я не идти за ты. Но вечер мы встретить у меня?

— Хорошо. До встречи.

Удаляясь от сарая, Антон стал дивиться себе:

— Только что пылал страстью к Рите, но стоило услышать, что попал в быки-производители, как половина страсти куда-то улетучилась. Как бы до вечера не испарилась и вторая половина. Получается, что откровенность в отношениях между мужчинами и женщинами совсем ни к чему. Куда лучше интрига, недомолвки, отнекивания — то есть все то, что проделывают обычно русские барышни, дрейфующие тем не менее к постели. Разницу между удовольствиями с доступной женщиной и полудоступной метко описал Пушкин:

"Нет, я не дорожу мятежным наслаждением (…)

Стенаньем, криками вакханки молодой

Когда виясь в моих объятиях змеей (…)

Она торопит миг последних содроганий.

О, как милее ты, смиренница моя (…)

Когда склоняяся на пылкие моленья

Ты отдаешься мне (…) без упоенья,

Стыдливо-холодна (…)

И оживляешься потом все боле, боле

И делишь, наконец, мой пламень поневоле!

Глава третья. Чудесатый вихрь

Когда Антон явился к речке, на место предстоящего боя, и очистил голову от лишних мыслей, он поразился перемене, произошедшей в природе. Предвечернее небо было почти сплошь покрыто крупными кучевыми облаками, меж которыми лишь иногда прорывались лучи солнца. И эти облака будто крутятся вокруг фермы Дидье. Вдруг подул низовой ветер, поднявший с земли разнообразный сор, который стал летать тоже по кругу, причем этот круг значительно сузился, избрав центром одинокую фигуру Антона Вербицкого! "Что за чертовщина вокруг меня творится!" — ужаснулся московский гость и решил бежать, но оказалось, что бежать физически невозможно: круговорот ветра уже превратился в натуральный смерч! Антон упал на землю, инстинктивно сжимая шест, но смерч увлек его в воздух и потащил, вращая, вверх, вверх, вверх… На какое-то время очумевший парень потерял сознание, а когда пришел в себя, то увидел, что спускается обратно к поверхности земли, причем стоя и тоже вращаясь по кругу. Вот земля уже совсем рядом, а вот она бьет его в подошвы ног, но не слишком сильно. Антон повалился на травянистую землю и замер на ней, цепляясь за тот же шест.

Через некоторое время он ощутил, что страшный ветер совсем исчез. Антон поднял голову, осмотрелся и стал дивиться окрестностям. Нет, речка никуда не делась, и рельеф местности практически не изменился, зато резко изменилась ферма! Она стала значительно меньше и приземистей, лишившись второго, жилого этажа, а также всей деревянной облицовки, под которой, оказывается, скрывались каменные блоки. Исчезли многие пристройки, тарелка спутниковой антенны, теплицы на приусадебном участке и многие другие детали, пока Антоном не осознаваемые. Он встал на ноги, опираясь на шест (они его вполне держали) и пошел к ферме. По мере приближения он понял, что преуменьшил масштаб катастрофы: не было даже гаража и флигелей (где жили батраки) и куда-то исчезла асфальтированная дорога, соединяющая ферму с близлежащим шоссе!

Вдруг открылась несуразная дверь фермы, и на крыльцо (ну не было его у Ролана Дидье!) выбежал мальчишка в каких-то затрапезных рубашонке и штанах, который живо повернулся и закричал в открытую дверь:

— Мама! Ветер уже совсем стих! А еще к нам идет странный парень с палкой в руках!

После чего пацан прикрылся отчасти дверью и стал пристально вглядываться в Антона, подошедшего уже к крыльцу. Тут дверь открылась полностью и на пороге фермы показалась незнакомая женщина лет тридцати, одетая в длинное (до пола!) сборчатое платье и подпоясанная передником. На голове же ее был чепец! Ну, чистый 18 или даже 17 век! Как будто сошла с картины Рембрандта