Спаси себя сам (СИ) [Валентина Титаренко] (fb2) читать онлайн

========== Сделка с совестью ==========

Если, всё же, решились, приятного прочтения~

…Он не хотел понимать, как это, прикасаться к совсем холодному и даже почти неживому. Он не хотел знать, как медленно сердце отбивает последние секунды. Он не хотел знать, как в лёгких заканчивается воздух и дышать становится нечем, совершенно нечем. Он не хотел знать, какой на вкус бывает смерть, и мириться с ней не хотел, хотел жить и переживать всё плохое изо дня в день. И влюбляться в каждый глоток воздуха после дождя. Он не хотел знать, как кончики пальцев немеют. И на языке отдаёт горьким и холодным — уже мёртвым. И как больше солнечный свет сквозь пелену не просачивается, он не хотел знать. И как чужие руки выкручивают твои собственные до дикого хруста и невыносимой боли. И как тело перестаёт сопротивляться, он не хотел знать…

***

— Офицер Чон? — спрашивает Тэхён, входя в больничную палату, где неприятно пищат приборы и тошнотворно пахнет лекарствами. — Ким Тэхён, — представляется он стоящему возле койки парню. — Мы говорили по телефону…

— Да, господин Ким, — кивает Чонгук собеседнику и приглашает пройти немного дальше, внутрь палаты.

Он замечает, как на лице Тэхёна меняется холодность растерянностью, а после — каким-то натуральным отчаянием. Как его глаза наполняются безмерным сожалением вперемешку со слезами. Как он вмиг оказывается возле койки и почти на колени перед ней падает, на лежащего боясь даже взгляд бросить снова.

— Боже мой! — шепчет, чужое лицо ладонями согревая и надеясь, что вот сейчас Юнги глаза откроет и скажет, что всё в порядке. — Что случилось? — спрашивает немного заторможено и взгляд на Чонгука переводит. — Он будет в порядке?

Столько надежды в его голосе слышится, что Чону не по себе становится сразу. Он не знает, всё ли будет в порядке с Юнги. Он не знает даже, что будет с ним самим, поэтому опускает взгляд в пол, выдавливая из себя:

— Наверное, об этом лучше спросить доктора.

— Да, конечно, простите, — ретируется Тэхён, вставая на ноги и мимолётный взгляд на Юнги бросая. — Спасибо вам за то, что спасли его.

Чонгуку благодарностей не нужно.

Он знает, что должен был поступить именно так, поэтому только отмахивается:

— Не стоит.

И они стоят молча какое-то время, размышляя о своём. Чонгуку думается о работе и о том, как поскорее преступника поймать да за решетку упечь, чтобы больше никого не тронул. Ему сначала даже пожар показался проделками Чистильщика, но позже он осознал, что скорее нет, чем да. Почерк другой. Скорее всего, случайность. Но, всё же, хотелось убедиться в этом окончательно.

— Вы не могли бы мне помочь? — прерывает густую пугающую тишину Чонгук и даже решается взгляд поднять с пола, хотя спрашивать будет не о приятном. Но в силу своей работы он привык к неприятным разговорам.

— Да, конечно, всё, что угодно, — незамедлительно отвечает Тэхён, снова подходя к койке и поправляя одеяло повыше. Вдруг Юнги холодно, потому что у него самого мурашки по коже бегают.

— Вы знаете, где он работает? — спрашивает Чон, внимательно наблюдая за реакцией и подмечая важные детали: внезапный кашель, дрожь по телу, нервно бегающий из стороны в сторону взгляд и, наконец, неправдоподобное «Нет», слетевшее с уст слишком резко. — Значит, знаете.

— Что в слове «нет» вам неясно? — раздражённо шипит Тэхён, внезапно не зная, куда себя деть.

— Он ведь работает хостом, да? — продолжает спрашивать тот, напрочь игнорируя нервозность собеседника. — Расскажите мне об этом.

— Я же сказал, что не знаю, — отвечает Тэхён и даже смотрит ему прямо в глаза.

Они оба знают, что он лжёт, его выдаёт абсолютно всё. Да и лжец из него всегда получался плохой. Чонгук молчит, понимая, что ничего не добьётся от него, слишком уж упрямый. И он даже собирается уходить уже, несильно поклонившись в знак прощания, когда дверь в палату открывается и за ней показывается тот, кого Чонгук собственными руками придушить готов. Его кроет не по-детски, когда ладони в кулаки сжимаются при виде вошедшего.

— Сука! — шипит Чонгук, набрасываясь на него с кулаками и даже успевая ударить один раз и разбить губу в кровь.

— До этого момента его всегда звали Чимином, — выдавливает Тэхён, оттаскивая его прочь от друга. — Что вы себе позволяете?

Чонгук дышит тяжело и рвано, Чимина взглядом задушить пытается, мысленно по стене размазывая. Он на свои руки смотрит и жалеет, что его остановили, потому что он ещё ничего не успел себе позволить, хотя очень хотелось.

— Вот, кто точно знает, чем занимается Юнги, — выплёвывает он сквозь зубы и снова порывается Чимина ударить, когда доктор Ким входит в палату, замирая на пороге от увиденного.

— Офицер Чон, прекратите, — требует мужчина строго.

Но Чонгука это интересует мало. Его сейчас только искаженное от боли лицо Чимина интересует, только жгучая ненависть на дне собственных зрачков интересует. Он отталкивает Тэхёна в сторону, хватая Чимина за грудки и со всей силы встряхивая.

— Скажи спасибо, сука, что я не посадил тебя, иначе гнил бы уже давно в сырой земле, — шипит он, свой голос совсем не узнавая. — Таких, как ты, любят по ту сторону решетки, — усмехается и едва сдерживается, чтобы в лицо ему не плюнуть. — Тебе однозначно не понравилось бы.

— Чонгук, что ты делаешь, отпусти парнишку, — уже громче и отчётливее произносит доктор, проходя внутрь палаты. — Чонгук! — прикрикивает, когда тот не реагирует. — Вы в больнице, вообще-то, выйдите прочь. А вы, молодой человек, останьтесь, — обращается к Тэхёну, — нам нужно серьёзно поговорить…

Тэхёну не хочется Чимина оставлять с Чонгуком наедине, потому что один из них может не выжить после этого, но жизнь Юнги тоже нельзя оставлять просто так. Тэхён не знает, как поступить, поэтому долго губы кусает, поглядывая на дверь, за которой скрылись парни. Он слушает доктора вполуха, но всё же ловит в его голосе нотки тревоги.

Значит, Юнги не в порядке…

***

— Мразь! — выплёвывает Чонгук, припечатывая Чимина к стене на лестничной площадке между вторым и третьим.

Чимин дышать нормально не может, внутри всё болит, когда тот бьёт прямо в живот, заставляя согнуться пополам. Он даже голову поднять не успевает, как его за горло хватают, доступ к кислороду перекрывая, и давят сильно-сильно, до разноцветных бликов перед глазами. Чимин хватается за руку, старается разжать её, но не выходит, силы покидают его. Чонгук отпускает его, только когда уже глаза закатываться начинают, и он на пол валится безвольной тушей, утыкаясь лицом прямо в холодный цемент. Он ищет телефон в кармане своей толстовки и пытается написать что-то, хотя перед глазами всё плывёт и он даже буквы не различает, с трудом складывая их в слова.

«Кто ты?»

Тот только смеётся надрывно, на экран телефона глядя. Чимин такой жалкий, что ему на секунду даже за него обидно становится. Но только на секунду, не более.

— Чон Чонгук, брат Чон Ын Ха, — шипит он, снова пиная его, — твоей, сука, жены.

Чимин распахивает в ужасе глаза, сплёвывая кровь на пол, прямо под ноги. Ему думается, что это галлюцинация, но Чонгук выглядит убедительно.

«Она в порядке?» — набирает на телефоне и понимает, что он делает это, только потому что ему позволяют. Иначе давно телефона в его руках не было бы.

— Нет, сука, она не в порядке, — рычит тот, а в глазах его — ненависть слоями друг на друга накладывается. — Зато ты, я смотрю, слишком доволен жизнью, — презрительно, даже морщится отчего-то. — Слышал, ты со своей шлюшьей жизнью завязал, — задумчиво шипит, за волосы его вверх оттягивая и вынуждая встать на ноги, — пора бы вспомнить те времена, не считаешь?

Чимин не считает. Воспоминания в его сознании до сих пор болью невыносимой отдаются, снова вспаривая едва затянувшиеся раны. Он так не считает, проклиная каждый день того своего существования, за которое не стыдно, а противно. Чимин мотает отрицательно головой, на злобный взгляд напротив натыкаясь, но не ретируясь.

— Помоги мне, и я не посажу тебя за решетку, — выдыхает Чонгук устало, внезапно находя выход из всего. — Тут такое дело: маньяк промышляет убийством шлюх, поймать бы его, понимаешь?

Чимин не понимает. Не понимает, при чём здесь он. И явной издевки в голосе не понимает, и насмешку почти не слышит, хотя тот её даже скрывать не пытается, потому что ненавидит так, как никогда и никого не ненавидел. Чонгук за сестру готов не только Чимина на тот свет отправить, а каждого, кто на неё посмотрит не так. Но Чимин в этом списке определённо первый.

— Последние две жертвы работали в клубе, где я Юнги нашёл. Он ведь тоже, да? — Чимин сам не понимает, почему кивает. — Нам бы на живца его, с поличным, чтоб не отвертелся. Жалко своих под прикрытием отправлять, — поясняет Чонгук, и тот в ужасе замирает, осознавая и даже боясь дышать. — А вот тебя — ни капли, — без тени сожаления выплёвывает прямо в лицо. — Потому что тебе, мразь, давно пора сдохнуть, надеюсь, ты это понимаешь?

Чимин понимает, но.

Не хочет понимать.

У него перед глазами собственный образ холодного трупа стоит, ему не хочется это понимать. Он знает, что Чонгук не врёт, когда говорит, что своих жалко отправлять, потому что это значит, что полиция может не успеть. А свои… Они на то и свои, чтобы в обиду их не давать. Чимин — другое дело. Он же мразь, его можно. От этого как-то больно, и ком горло начинает царапать, как бы он его дальше протолкнуть не пытался — не проталкивается.

«Что с Юнги?» — пишет Чимин, отвлекаясь.

— Жив, — отвечает Чонгук коротко. — Благодаря мне, не забывай.

«Спасибо».

Чимин не забудет.

— В жопу себе его засунь, — отвечает тот, сплёвывая себе под ноги, и уходит прочь, хотя кулаки так и чешутся снова врезать ему.

Чимин какое-то время стоит, привалившись к стене, и дыхание восстанавливает, осознавая. Когда Юнги ему говорил, что из этого болота выбраться сложно, он не верил. Точнее, надеялся на лучшее. Если он выживет после этого, он хочет начать жить заново, не вспоминая о том, что было. Если он выживет, он хочет стать преподавателем и научить людей к другим относиться если не хорошо, то хотя бы с пониманием. У Чимина внезапно эта мечта в груди расцветает чем-то безумно тёплым и приятным.

Тэхён находит его спустя минут пять и обеспокоенно спрашивает:

— Чимин, о чём вы говорили?

Тот отрицательно качает головой.

— Чимин? — хмурясь, переспрашивает снова. — Что он сказал?

Чимин снова качает головой.

Он устал.

— Вы пятнадцать минут молчали здесь? — задумчиво допрашивает, хотя знает, что тот не ответит.

«Что с Юнги?» — набирает Чимин взволнованно.

— Доктор Ким сказал, что он будет в порядке, но они должны сделать ему пересадку кожи и… — не знает, как закончить, чтобы сильно не волновать.

Юнги жив, и Тэхён этому безмерно рад. Ему этого уже достаточно… а всё остальное они как-нибудь, да переживут, он верит в это.

«Цена вопроса?»

— Ну что ты сразу о деньгах? — хмурится Тэхён, хотя сам об этом думает. Ему в последнее время кажется, что всё упирается в деньги. Хотя, по сути, так оно и есть. Без денег — ты никто, но с деньгами ведь — ты тоже никто. Тэхён считает, что лучше быть бедным, чем конченой мразью, имеющей возможность купить всё и всех.

«У нас таких нет?» — спрашивает Чимин, хотя и сам знает ответ.

У них никогда не было возможности собирать деньги «на чёрный день». Очень жаль. Потому что таких дней у них в последнее время довольно много.

— Ну это пока нет, хён…

Да, Чимин это знает.

Как и то, что согласится помочь Чонгуку.

Сделка с совестью — сделка, которую Чимин готов подписать кровью.

========== Глаза не лгут ==========

Комментарий к Глаза не лгут

Если Вы читаете это, я благодарна ~

Если не читаете － тоже)

Бросайте, если чувствуете, что это слишком для Вас.

И делитесь со мной своими мыслями, я ценю это, спасибо♥

…Он оседает на пол после сильного удара, пошевелиться не находя сил. Он парализован, кажется, разве что дышать получается… и то — с перебоями. По телу мурашки бегут, и что-то холодное касается его шеи и ведёт неровную дорожку вниз, к ключицам. Он щекой в холодный пол врезается, прижимается к нему, вжимается. Скребёт короткими ногтями цемент, ломая их и сдирая подушечки пальцев в кровь..

***

Как объяснить всё это Тэхёну, Чимин не знает. Поэтому не ставит его в известность, хлопая входной дверью и уходя навстречу неизвестности, давящей на сознание болезненным отчаянием. Чонгук обещал ему относительную безопасность, но ему не верится в это от слова «совсем».

Чимин отлично понимает, что Чонгук не прибежит к нему по первому зову спасать, потому что не скрывает даже своей глубокой ненависти. И он это в его глазах видит и верит. Даже сомнений никаких нет по этому поводу. Чимин спрашивает его несколькими часами назад, мол, «Что мне делать, если будет больно?», потому что не хочет этого чувствовать. Никогда не хотел. «Терпи», — отвечает Чонгук безразлично. И Чимин просто кивает, проталкивая это слово внутрь и хороня его там, среди прочей ерунды.

Ему проводят инструктаж, всё, как положено: что можно делать, что нельзя, а что — обязан. Ему в ухо наушник тычут с прослушкой и отслеживающим устройством. Говорят, чтобы утверждал, что это слуховой аппарат. Он же немой, поэтому всё должно быть в порядке.

Чонгук отвозит его до места назначения почти в одиннадцать, и они ждут открытия клуба молча. Чимину тревожно немного от одного только взгляда на тяжёлую железную дверь, но он вида не подаёт, продолжая гипнотизировать яркую вывеску перед собой. Чонгук выпивает третий стаканчик кофе на голодный желудок, от холода трёт ладони друг о друга и на него даже не смотрит. Чимина тишина напрягает очень, он достаёт блокнот с маркером и что-то усердно пишет, потому так просто сидеть сил больше нет. Телефон ему запретили с собой брать, потому что через него можно многое выяснить. Он соглашается мысленно.

«А что будет, если я умру?» — отрывает маркер дрожащей рукой от бумаги и показывает Чонгуку. Он не хочет так рано, он не хочет так бесполезно, он не хочет, чтобы его помнили таким беспринципным.

— Ничего не будет, ты просто умрёшь, а я скажу тебе «спасибо» за это, — отвечает тот, поглядывая на часы и шумно выдыхая. Его немного раздражает вся эта ситуация, инициатором которой стал именно он. Он просто разозлился.

Чимин горько хмыкает и продолжает писать, затаив, казалось, дыхание. До этого неразборчивый почерк стал совсем непонятным сейчас, потому что это всё слишком страшно, чтобы происходить на самом деле.

«У тебя есть Ын Ха, у неё есть ты. У вас есть любящие родители, которые поддерживают. А у меня… у меня только Юнги и Тэхён. Больше у меня никого нет. Мне не ради кого жить, но это не значит, что я хочу умирать».

Чонгука от одного упоминания Ын Ха коробит, и он еле сдерживается, чтобы самому не убить его прямо здесь. Он давно такой ярости не испытывал, как по отношению к этой мрази. «Всем ведь болит одинаково», — собственный голос звучит в голове неправильно и неправдоподобно. Чонгук отгоняет его всё время, хотя понимает, что поступает неправильно, что Чимин тоже всего лишь человек.

И он просто ошибся.

Фатально.

— Предыдущие жертвы тоже не хотели, — цедит он сквозь зубы и взгляд отводит, кулаки разжимает, дыхание восстанавливает, потерять контроль себе не даёт.

«А они знали, что умрут?» — пишет Чимин медленно, закусывая внутреннюю сторону щеки почти до крови.

Чонгук на этот вопрос отвечать не собирается, на провокации не поддаётся. Он не намерен сейчас проникаться к нему сочувствием или чем бы то ни было.

— Сегодня ты не умрёшь, — чеканит чётко каждое слово. И оно в груди Чимина болезненными ударами отдаётся.

Но всё же это немного успокаивает.

Нет.

То, что он не умрёт сегодня, не значит, что он не умрёт завтра. Он вообще только сейчас подумал о том, что ему не один раз придётся возвращаться сюда, чтобы медленно умирать. «Как долго?» — спрашивает он, шумно сглатывая стоящий в горле ком. Хотя знает, что любой ответ не покажется ему приятным. Абсолютно любой.

— Я не знаю, — выдыхает тот и устало переносицу трёт. — Он может вообще никак себя не проявить, тогда это будет значить, что я ошибся или что шлюха из тебя так себе, — Чонгук говорит довольно жестко, откидывает голову на спинку сидения и прикрывает глаза. — Первый вариант меня не устраивает, — протягивает тихо. — Я чувствую в нём агрессию, он не сможет скрывать её долго. Такая злоба рано или поздно выльется во что-то, — продолжает, открывая глаза и ладонями в свои волосы зарываясь. — Мне не нужны новые трупы, — он смотрит на Чимина почти без явной ненависти, почти с сожалением, почти не враждебно. — Ты не умрёшь. Если… — запинается, опуская взгляд, — внезапно станет совсем невыносимо, хлопни в ладони три раза, мы остановим это и закончим операцию.

И замолкает, с мыслями стараясь собраться.

Чимин думает о том, что даже здесь и сейчас к нему относятся снисходительно. В некотором смысле. Ему вспоминается Ын Ха с её наивно-добродушным: «Людям не позволено причинять боль другим людям». И ему выть от этого хочется. От того, что у Чонгука это внутри так же заложено, что это у них будто семейное.

— Я зол на тебя, но я тоже человек и понимаю, что перегибаю. Мне жаль тебя, — Чон выдыхает шумно, изучая взглядом прохожих за окном. — Но Ын Ха мне жаль больше, ты должен понимать.

Чимин это отлично понимает.

И верит каждому слову.

— И если бы ты не согласился, я бы не посадил тебя, — смотрит прямо на собеседника внезапно, — хочу, чтобы ты знал. Ын Ха сказала оставить всё так. Я много думал и склонен согласиться с ней, — делает паузу, будто с силами собирается. — Она не в порядке и никогда не будет. И я никогда не смогу смотреть на тебя иначе, как на насильника, причинившего ей боль. Каким бы ты хорошим человеком в последствии не оказался, я знаю, что ты можешь делать ужасные вещи, а такое не проходит бесследно, — Чимин просто смотрит на него, боясь даже дышать. Откровения людям всегда даются с трудом, он знает. — Я говорю это для того, чтобы ты знал, что мы спасём твое тело от смерти, но душу… — сглатывает вставший в горле ком сожаления и злости. — Спаси себя сам, Чимин.

«Там уже нечего спасать», — Чимин так и не пишет на бумаге, проглатывая без посторонней помощи. Он сам себя не спасёт, он безнадёжен настолько, на сколько это вообще возможно. И он вроде бы смирился уже, но что-то внутри ноет и болит, желая вырваться из этой паутины. Но выхода нет. И его никогда не было.

— Мой подозреваемый — владелец заведения, — произносит Чонгук, показывая ему фото в папке. — Мне неприятно это говорить, — он морщится, будто от чего-то мерзкого, — но было бы неплохо, чтобы ты понравился ему. Хотя я понятия не имею, где логика в его действиях. Может, наоборот — ему нужно не понравиться? — задумчиво протягивает. — Я не знаю, в чём была ошибка предыдущих жертв и каким образом он их выбирал. Их ничего не связывает.

Чимин слушает внимательно, по возможности, не морщится и не сжимается в клубок боли. Предстоящая пытка кажется ему чем-то невыносимым — почти самоубийством, но он молчит.

— Веди себя, как обычно, — выдыхает раздражённо Чон. — Я не умею давать напутствия, — грустно улыбается, пряча папку с делом подальше и на часы бросая мимолётный взгляд. — Уже время.

У Чимина внутри что-то рвётся внезапно больно. Дыхание замедляется, биение сердца учащается, в горле ком стоит и не двигается. Отчаяние в глазах вспыхивает на мгновение и сразу же гаснет под тяжестью «нужно».

— Просто помни: хлопни три раза, и всё закончится, — вдогонку говорит ему Чонгук, когда тот выходит из тёплого салона автомобиля. — Будь осторожен.

***

— Пак Чимин… — шепчет мужчина ему прямо на ухо, ядовито ухмыляясь. — Я знаю тебя, Пак Чимин.

Чимин пока не уверен, хорошо это или плохо, но слушает. Взглядом за движениями мужчины следит. Подмечает злобу на дне чёрных зрачков и даже отшатывается немного назад, но стоит.

— От тебя блядством несёт за версту.

Чимина почти выворачивает от таких комплиментов. А в сознании красным мигает: «Опасность», но он игнорирует. Сглатывает шумно собравшуюся во рту слюну, закусывает нижнюю губу почти до крови и ловит на себе заинтересованный взгляд затуманенных глаз. Мужчина под наркотой, он не сомневается.

— Как Шуга? — тот обходит стол, роется в выдвижном ящичке и достаёт оттуда документы. — Он чувствует себя уже лучше? Такая трагедия! — наигранно. — Я слышал: полицейский Чон вытащил его. Это он зря, конечно.

Чимин даже вздрагивает так, будто его уже раскрыли. Ладони резко потеют, взгляд начинает растерянно блуждать по кабинету, отделанному красным.

— Ты знаешь полицейского Чона?

Он отрицательно качает головой.

— Замечательный человек, только нос свой сунет не туда, куда надо. Но ты же не такой? — мужчина подходит ближе, опасно близко. — Тебе же денежки нужны, правда? И ты пойдёшь на всё ради денег?

Чимин усилиями заставляет себя кивнуть. Сцепляет зубы, будто алмазы в мелкую пыль дробит ими, намертво. Скулы напрягаются. Губы нервно подрагивают от обиды, что в сознание проникает вместе со словами, острыми, словно клинок.

— Ты с рождения немой или…?

«Или», — пишет Чимин и видит ещё большую заинтересованность на лице мужчины. От этого противно становится очень.

— Мне нравится, — протягивает тот, усмехаясь уголками губ. — Твои глаза не лгут, я вижу в них отчаяние. Только вот… — он подходит со спины и к наушнику в ухе тянется, когда Чимин останавливает его, — что это такое?

«Слуховой аппарат», — спешно пишет он в блокноте. Мужчина долго всматривается в его лицо и начинает заливисто смеяться.

— Ты даже врёшь красиво, — протягивает, кладя руку Чимину на плечо. — Сколько тебе лет? — спрашивает и получает в ответ кривое «23». — Совсем молодой. Зачем же портить себя так рано? — заглядывает прямо в глаза, словно ищет там признаки лжи. — Тебе бы жить и жить. Неужели так нравится? — наклоняется к нему слишком близко, Чимин даже дыхание его, казалось, чувствует. — Сними это, — указывает на рубашку.

У Чимина в глазах туман, он голос слышит словно издали. Но подчиняется ему. Дрожащими пальцами цепляется за пуговицы, отчего-то не желающие поддаваться. Медленно расстёгивает одну за другой, чувствуя, как в груди отчаяние разгорается с новой силой, вынуждая дышать глубоко и медленно, стягивать с себя одежду заторможено и словно на автомате. Не реагировать на чужой взгляд. Уставиться в пол и не смотреть. Не видеть заинтересованность. Не хотеть видеть. Не чувствовать холод. Не вздрагивать от чужих рук на собственной едва тёплой коже. Не поднимать взгляд с пола. Свою гордость усилиями опускать туда же. Умолять время течь быстрее, а дыхание — не сбиваться.

— Жалко такое тело, — прямо над ухом хриплое.

Жалко.

— С тех пор, как ты тут был, много всего изменилось, — мужчина отходит к столу, и Чимин находит в себе силы выдохнуть. — Выпей, чтобы расслабиться, — таблетку какую-то протягивает.

Чимин косится на него подозрительно. Он не хочет пить эту гадость, потому что на витамины это мало смахивает. У него в голове образ обдолбанного Юнги всплывает, и он два плюс два складывает легко. Здесь действительно многое изменилось. Он отрицательно качает головой.

— Мне травить тебя смысла нет, ты мне деньги приносить будешь, а деньги я люблю, — произносит мужчина ласково и чуть резче добавляет: — Больше, чем людей.

У Чимина в наушнике голос Чонгука говорит, что «Не смей», но он смеет. Сам не знает зачем, но смеет. С трудом проглатывает таблетку, запивая водой. Но горькота на языке остаётся надолго.

Чимин думает, что наркотики так быстро никогда не действуют, когда через минут пятнадцать на месте стоять не может. В коридоре он словно никого не различает — силуэты, чёрные фигуры вдалеке. Они плывут перед глазами, расплываются. Чимина ведут куда-то, но он не уверен, что понимает, куда именно. Его ведёт конкретно из стороны в сторону. Ноги слабеют, подкашиваясь ещё на полпути. Жарко. Ему пиздец как жарко, хоть он и почти не одет. Ему кожу снять с себя хочется, по полу растечься одним сплошным ничто.

— Ты немой, мне сказали, — женский голос в сознание проникает слабо и неразборчиво. — А стонать ты умеешь?

Чимин сейчас ничего не умеет, кроме как по прохладным простыням рассыпаться и в единое целое не суметь собраться. Туман перед глазами сгущается, переходит границы видимости, он не видит перед собой ничего, кроме пугающей темноты. Холодные руки обвивают его, словно удавки, и грозятся задушить. Дыхание сбивается напрочь.

— Что это? — недовольно шипит кто-то, вытаскивая наушник из уха вместе с взволнованным напоминанием: «Хлопни в ладони три раза». Чимин даже руки поднимает для этого, когда их перехватывают, тянут и укладывают на талию, вынуждая его занять позицию сверху. — Он мне не нравится.

Чимин в чужие губы впивается, ластится, языком десна исследует, внезапную необходимость в этом чувствуя и проникая так глубоко, как только может. Его за волосы больно назад оттягивают, в лицо усмехаются и с протяжным «Какой хороший мальчик» снова в пухлые губы поцелуем вгрызаются. Чимин прокладывает влажную дорожку из своего дыхания прямо к подбородку, шее, ключицам. Придвигается ближе, целует влажно, ладонями накрывая грудь и возбуждённые соски между пальцами пропуская. Чимин сглатывает шумно, в ложбинку между грудей носом зарываясь, проводит вниз языком, оставляя влажный след и касаясь впалого живота губами.

Чимин овощ: он соображает на том уровне, на котором нужно подаваться навстречу и к чужому теплу ластиться. Чимин собственное возбуждение чувствует болезненно и отрешенно. Тянется за поцелуем снова, сквозь проходящее помутнение понимает, что от него действительно «блядством за версту несёт». Соглашается с этим, стягивая с себя последнюю одежду. И надежду. Если это уже так глубоко в нём, то не должно быть стыдно, обидно, больно. Но почему тогда это не проходит вместе с возбуждением, разрядкой, чужими губами на своих и чужими пальчиками на своём члене?

Чимин определённо сегодня кончился как человек.

И это неприятно осознавать.

========== Не самое подходящее слово ==========

Комментарий к Не самое подходящее слово

Следующая часть будет последней, поэтому да, мучениям придёт конец. Наконец.

Приятного прочтения~

…Он чувствует острую нехватку воздуха, сил, желания жить, сопротивляться, снова и снова давать себе оплеуху и вытаскивать за волосы из мрака. Он так устал распадаться на слишком мелкие осколки и потом не собираться воедино. Устал от усталости и от жизни в целом, кажется. Он не хочет больше расходиться по швам, моля о вечном и прекрасном — спасении. Он позволяет себе мгновенную слабость и закрывает глаза, абстрагируясь от боли во всём теле…

***

Чимин садится обратно к Чонгуку в машину около восьми утра, когда солнце уже высоко в небе. Он жмурит глаза, потирает ладонями лицо, прогоняя наваждение, которое всё не проходит. И вряд ли когда-нибудь пройдёт.

— Что он тебе дал? — первое, что спрашивает тот, тяжело вздыхая и выруливая с парковки.

«Таблетку», — пишет Чимин ему в ответ и даже не совсем соображает сейчас, что делает. В голове такая путаница, что пиздец просто.

— Ты должен слушать, когда я тебе говорю, — Чимин устало кивает, откидываясь на спинку кресла и упираясь стеклянным взглядом в вид за окном, который меняется с огромной скоростью, но Чимин, кажется, не замечает даже. — Чтобы я больше этого не видел, — Чимин снова кивает, так и не переводя на него свой взгляд. — Домой? — тот отрицательно качает головой, закусывая нижнюю губу. «Тэхён будет волноваться», — мелькает в голове, и он стыдливо взгляд вниз опускает, разглядывая свои руки.

Чонгук вздыхает тяжело и сворачивает в сторону участка, потому что неожиданно для себя понимает его стремление не оказываться дома. Там у Чимина берут кровь на анализ, чтобы выяснить, что за препарат он употребил, и даже кормят заказанной неподалёку едой, которая почему-то кажется совершенно безвкусной. Он даже не знает, как благодарить будет, поэтому долго думает над этим, пока не засыпает прямо на стуле, опустив голову.

И ему ничего не снится.

Впервые за долгое время он спит спокойно, потому что, как оказалось, в составе таблетки, которую он выпил, было вещество, вызывающее непреодолимую сонливость при выведении из организма. Чонгук будит его около девяти вечера и с ужасом замечает, что взгляд того всё ещё совершенно нечёткий. И не знает, что делать в такой ситуации.

— В лаборатории пока не выяснили точный состав таблетки, поэтому больше не пей её, — произносит он и помогает Чимину подняться на ноги, замечая лёгкий кивок и то, как его ведёт в сторону. — Заедем домой, а потом — сразу в клуб, хорошо? — Чимин снова кивает, словно до конца не понимая, что происходит.

Или даже без «словно».

Когда они приезжают на квартиру, Тэхёна дома нет, чему Чимин действительно радуется. Он идёт в душ, переодевается, берёт необходимые вещи и уходит, осторожно прикрывая за собой входную дверь.

В этот раз возле клуба они недолго сидят, прежде чем Чимин заходит внутрь. Чонгук ему снова повторяет все правила, запрещает наушник снимать, пить непонятные препараты, неизвестные напитки, терпеть, если будет запредельно больно. Снова напоминает о трёх хлопках в ладони и отпускает его.

— Чёрт возьми! — ругается он, ударяя руль ладонью, надевая наушники и регулируя звук.

Чонгука совесть мучает уже вторые сутки, потому что он не должен так поступать с Чимином, потому что не может заставлять его, потому что не имеет на это никакого права. В наушниках чьи-то голоса появляются, значит, Чимин уже внутри. И это заставляет напрячься и вслушиваться.

— Пак Чимин! — слышит довольно нетрезвое, как кажется ему. — Ты вчера хорошо постарался, — он неосознанно скулы сжимает сильнее, давясь собственным чувством вины за это. Ему трудно представить, что было, а точнее — как это ощущалось, но «хорошо» — явно не самое подходящее слово. — Держи, чтобы расслабиться.

— Не пей, — шипит Чонгук, поднося к губам микрофон. — Спроси, что это? — произносит, хотя отлично понимает, что Чимину может влететь за это.

— Моё собственное изобретение, — слышит вместе со смехом. — Пей…

Чимин таблетку под язык сунет, запивая водой и не давая себе проглотить. Он чувствует, как она горечью обжигает, тягуче медленно растворяясь. И как глаза от невыносимого жжения почти закатываются, но он усилиями заставляет себя смотреть вперёд, моргать часто-часто, прогоняя наваждение, которое в голову ударяет очень сильно.

— У меня для тебя есть кое-что интересное, — шепчет мужчина прямо на ухо. — Офицеру Чону тоже понравится.

У Чимина глаза от страха расширяются, и он нервную улыбку на лицо цепляет, усилиями делая вид, что не понимает, и блуждая взглядом по немногочисленной мебели. Мужчина смеётся, похлопывает его по щеке и просит идти за собой. Негнущиеся ноги не слушаются, каждый шаг даётся с трудом, словно пол устлан маленькими иголками, которые всё сильнее и сильнее впиваются в пятки, вынуждая болезненно прикрывать глаза. Когда мужчина перестаёт смотреть на него, Чимин выплёвывает противную таблетку, чувствуя головокружение и тошноту, поступающую к горлу.

— Так она начинает действовать быстрее, — объясняет господин Сон, не оборачиваясь. — Не уверен, что это облегчит тебе жизнь.

Чимину кажется, что его жизнь уже ничего не сможет облегчить, когда входит в номер, который раньше принадлежал Юнги. Помещение почти полностью сгорело, превращая в пепел всё, что здесь было. У Чимина влага в уголках глаз копится, и он часто-часто моргает, чтобы прогнать её. Но здесь слишком много всего, что он вряд ли сможет забыть, даже если захочет. Телефон, лежащий на стуле с одеждой, к которому он подходит в первую очередь, к удивлению, работает. В нем много неотвеченных сообщений и непринятых вызовов. Чимин неосознанно кладёт его себе в карман, осекаясь под чужим взглядом и закусывая нижнюю губу.

— Можешь забирать, — безразлично бросает мужчина и подходит ближе, продолжая немного резко: — Я попросил сменить здесь бельё.

Чимин продолжает смотреть в никуда, пока до него не доходит смысл слов и он неосознанно дёргается назад, вздрагивая. Господин Сон только усмехается, походя ближе, и тянется к наушнику, вынимая его.

— Офицер Чон, мы хотели бы остаться наедине, вы не против? — и раздавливает наушник носком своего ботинка, заставляя Чимина почувствовать себя беспомощным.

— Что? — Чонгук бесполезно регулирует звук, не веря в то, что больше ничего не слышно. — Блять! — матерится, набирая номер оперативной группы. — Обыскать здание. Работаем.

И сам вылетает из машины, доставая оружие на ходу. Он входит через главный вход, минуя охрану и администратора, идёт наверх. Открывает двери одну за другой, но там ничего нет. «Сегодня они не работают, что ли?» — шипит про себя, так ни на кого и не наткнувшись, и ударяет стену перед собой. Потому что здорово облажался сегодня.

— Что за хрень? — спрашивает коллегу, когда тот подходит к нему ближе.

— У нас тоже чисто, — отвечает тот, пряча оружие. — Он хорошо подготовился, работает только первый этаж, но там ничего важного. Администратор сказала, что владелец сегодня не приезжал.

— Но мы знаем, что это не так, — выдыхает Чонгук, устало зарываясь в свои волосы ладонью. — Запросите постановление на изъятие записей с камер видеонаблюдения. Когда будут просматривать, скажи, чтобы удостоверились, что нам предоставили все записи, — он открывает соседнюю дверь и показывает на две камеры внутри номера, направленные на центр. — За одно это можно получить большой срок.

Чонгук не показывает этого, но переживает, потому что виноват в случившемся. Он матерится снова, понимая, что подставил не только себя и свою команду, но и Чимина. «Я поведу, ты вторые сутки не спал», — говорит напарник, похлопывая по плечу, и садится за руль. Чонгук задумчиво опускается на сидение рядом, громко хлопая дверью.

— Я пообещал, что спасу его, — выдавливает он виновато.

— Он знал, на что соглашался, — равнодушно пожимает плечами напарник, выруливая с парковки перед клубом. — Да и ничего не случилось пока, трупа же нет.

Чонгук не успевает поразиться даже безрассудным словам коллеги, когда у него звонит телефон, а на том конце слышится неожиданно: «Офицер Чон, у нас новый труп. Мужчина лет двадцати-двадцати пяти. Похоже, наш клиент». И у него руки дрожать начинают, а в горле неприятно сохнет от понимания того, что это вполне может быть…

Он прикрывает на мгновение глаза. «Мне не ради кого жить, но это не значит, что я хочу умирать», — вспоминает слова Чимина и чувствует, как внутри всё стягивает в тугой узел. Он отправил его прямиком на смерть и даже пальцем не пошевелил, чтобы спасти.

Хотя должен был.

— У нас новый труп, вот адрес, — выдавливает из себя он на вопросительный взгляд напарника.

— Чон, я не думаю, что…

— Мужчина лет двадцати-двадцати пяти, умер от потери крови, — игнорируя, чеканит Чонгук, раздражаясь ещё больше.

Так мерзко он себя никогда ещё не чувствовал.

— Я никогда не говорил, что Чимин мой зять? — усмехается и чувствует, как слёзы выступают на глазах. — Я подложил под маньяка собственного зятя, — начинает смеяться, не замечая ошарашенного взгляда напарника. — Вот Ын Ха удивится…

Что её брат такая мразь.

Похуже Чимина даже.

========== Неприятные вещи ==========

Мне не нужно твоё разрешение.

Чимин приходит в себя, когда кто-то звенит наручниками у него над ухом, и не может пошевелиться. У него глаза чёрной тканью завязаны, он ничего не может видеть, поэтому слушает собственное сбившееся дыхание и чужие оглушающие шаги. Кто-то уходит и возвращается спустя несколько минут, Чимин почти снова теряет сознание. Запах сырости и земли забивается в лёгкие сразу же, а горло начинает першить от пыли.

— Офицер Чон сейчас ищет тебя, — подходит к нему мужчина и снимает повязку с глаз. — Только тс-с, будь хорошим мальчиком, — волочит его к какому-то старому матрасу, грязному и кое-где пропитанному кровью. — Смотри, весело же? — Чимин в экран ноутбука жалостливо смотрит, видит Чонгука и его людей внутри клуба. — Это он тебя ищет, — шепчет на ухо, вынуждая осесть на матрас.

Чимин бесполезно воздух втягивает через рот, чувствуя явную его нехватку и слыша противное «Не найдёт». Он это понимает и так.

— А ты правда немой? — спрашивает мужчина, наклоняясь очень низко к нему. — А если я перережу тебе горло, будешь кричать?

У Чимина в голове красной вывеской «опасность» мигает, он в ужасе глаза открывает, пытаясь отползти, но скованные сзади руки вынуждают рухнуть почти сразу же на холодный бетонный пол, едва не теряя сознание.

Он никогда не хотел понимать, как это, прикасаться к совсем холодному и даже почти неживому. Он не хотел знать, как медленно сердце отбивает последние секунды при виде острого лезвия в чужих руках. Он не хотел знать, как в лёгких заканчивается воздух и дышать становится нечем, совершенно нечем. Он не хотел знать, какой на вкус бывает смерть, и мириться с ней не хотел, хотел жить и переживать всё плохое изо дня в день. И влюбляться в каждый глоток воздуха после дождя.

Я нравлюсь тебе?

Он не хотел знать, как кончики пальцев немеют, как от неудобного положения руки затекают. И на языке отдаёт горьким и холодным — уже мёртвым. И как больше солнечный свет сквозь пелену не просачивается, он не хотел знать. И как чужие руки выкручивают его собственные до дикого хруста и невыносимой боли, словно он сможет убежать в таком состоянии. И как тело перестаёт сопротивляться, он не хотел знать.

— Ты нравишься мне, Чимин, жаль только, что ты шлюха, — словно сквозь толщу воды, слышит он, когда его встряхивают, не позволяя отключиться. — Так смешно, — усмехается он, подтаскивая несопротивляющегося Чимина к матрасу. — Обычно я спрашиваю их, как они любят, прежде чем вынести приговор. В твоём случае, это бесполезно.

Чимин болезненно тихо стонет, когда чужие руки начинают сжимать его шею почти до хруста, и только сейчас замечает, что мужчина в перчатках. Он бесполезно пытается столкнуть его с себя, но без рук это сделать оказывается невероятно трудно. Он чувствует острую нехватку воздуха, сил, желания жить, сопротивляться, снова и снова давать себе оплеуху и вытаскивать за волосы из мрака. Он так устал распадаться на слишком мелкие осколки и потом не собираться воедино. Устал от усталости и от жизни в целом, кажется. Он не хочет больше расходиться по швам, моля о вечном и прекрасном — спасении. Он позволяет себе мгновенную слабость и закрывает глаза, абстрагируясь от боли во всём теле.

Так будет лучше.

Мужчина откачивает его, чуть ли не проламывая рёбра, и шипит злобное «Слишком рано, мы ещё даже не начали». Чимину не хочется ничего начинать, у него в горле ком стоит, а грудная клетка болит невыносимо просто.

— Офицер Чон совершил большую ошибку, отправляя тебя сюда, — шипит мужчина, поднимаясь на ноги и отпивая из бутылки рядом соджу. — Он же не обещал, что ты не сдохнешь? Потому что сдохнешь, — усмехается и холодное горлышко к губам Чимина подносит, засовывая почти в глотку и выливая содержимое.

Чимин давится, соджу ему через нос уже идёт, когда бутылка покидает его рот. Он поворачивает голову набок, избавляясь от остатков обжигающей жидкости, и хрипит почти неслышно.

— Так нечестно, ты выплюнул, — протягивает мужчина насмешливо, и Чимин мутный взгляд на него переводит, чувствуя, что уже медленно умирает.

«Клиент неудовлетворён» у него поперёк горла становится, когда мужчина за волосы поднимает его и снова бутылку к губам прикладывает, вынуждая глотать. У Чимина взгляд расфокусировано направлен в никуда, соджу по подбородку стекает вниз, потому что принимать эту гадость внутрь он больше не может. Пустая бутылка летит куда-то, разбиваясь о стену или пол.

— У меня и закуска имеется, — слышит Чимин сквозь пелену и шум в ушах. — Твоя любимая, — прямо над ухом, а он даже взгляд не в силах перевести, хотя слышит какую-то возню за спиной. — Давай поиграем в игру, правила которой до ужаса просты, — он не реагирует совершенно никак. — Сколько сможешь сожрать, столько ты и стоишь, — перед его лицом неопределённая сумма денег возникает, и у него глаза закатываться начинают. — Ты же у нас элитный, должен съесть больше тех дешевок. О, неужели офицер Чон не рассказал тебе об этом?

Чимина трясёт, словно в лихорадке. Рук своих он уже не чувствует. Горло неприятно саднит. Глаза закрываются. Когда чужие руки разжимают челюсти, проталкивая в рот несколько купюр, его начинаеттошнить очень сильно, и он почти сразу же выплёвывает деньги по пол, падая рядом.

Просто признай.

— Ты гораздо дешевле, чем кажешься.

И Чимину всё равно.

Он оседает на пол после неожиданно сильного удара, пошевелиться не находя сил. Он парализован, кажется, разве что дышать получается… и то — с перебоями. По телу мурашки бегут, что-то холодное касается его шеи и ведёт неровную дорожку вниз, к ключицам. Он щекой в холодный пол врезается, прижимается к нему, вжимается. Скребёт короткими ногтями цемент, ломая их и сдирая подушечки пальцев в кровь, почти не чувствуя боли.

— Ничтожество, — пиная в живот ногой. — Ты никому не нужен, — ещё раз. — Твоё молчание начинает раздражать, — шипит, приподнимая за волосы и замечая, как из его рта течёт маленькая струйка алой крови. — Отвечай мне, сука, — ударяет в скулу, вынуждая лицо непроизвольно дёрнуться в сторону. — Или я тебе язык вырежу сейчас, и ты никогда в жизни больше не заговоришь, — смеётся, когда Чимин дёргается в сторону при виде лезвия ножа. — Вот так, — шепчет, не позволяя уворачиваться. — Зачем он тебе, если ты им ничего не делаешь?

У Чимина на дне зрачков страх плещется, и он плечом выбивает нож из рук мужчины, за что сразу же на пол валится от сильного удара. Он во рту чувствует металлический привкус крови и спешно сплёвывает её.

— Ты должен знать своё место, — голос за спиной становится злее.

Чимин знает своё место очень хорошо, поэтому уверен, что оно явно не здесь. Он слышит, как что-то падает на пол, звякнув, оборачивается на шум и понимает, что это был ремень. Он руками бесполезно елозит по полу, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, чтобы выжить. Ничего не попадается. Мужчина надвигается на него, поднимая на ходу брошенный ремень, и затягивает его у Чимина на шее слишком сильно, но не обращает на бессильные хрипы никакого внимания.

— Место собаки — у ног хозяина, место шлюхи — в его постели, твоё место — в земле, — чеканит каждое слово. — Ты даже для шлюхи слишком плох.

Чимин ногами пинает его, заставляя упасть на спину и поворачивается на живот, медленно отползая. Мужчина быстро ретируется, кидаясь к нему и натягивая ремень так, что Чимину кажется, что он слышит хруст собственной шеи.

Или не кажется.

— Сука! — шипит мужчина, наваливаясь сверху и прижимая к холодному цементу щекой. — Мне надоело.

Он поднимает нож с пола, подносит его к шее замершего в ужасе Чимина и не без удовольствия проводит по ней, пока не нажимая. Холодное лезвие заставляет толпы мурашек бегать по телу, а сердце — сбиваться с нужного ритма. Когда оно проникает под кожу глубже, оставляя небольшой надрез, из которого сразу же начинает течь кровь, Чимин обмякает, чувствуя, как горячая жидкость медленно стекает вниз по шее. Мужчина смеётся, отпуская его только для того, чтобы через минуту придавить собой к грязному матрасу и начать снимать почти полностью расстёгнутую рубашку.

— А может, ты не так уже и плох, — усмехается, позволяя своим рукам исследовать чужое тело.

Чимин морщится, уворачивается, не позволяет прикасаться к себе, пока не теряет сознание от сильного удара головой о пол позади, погружаясь в спасительную темноту…

Ты тоже человек, а людям не позволено причинять боль другим людям.

Приходит в себя он уже в больнице, где свет неприятно слепит глаза, заставляя щуриться. Рядом сидит Тэхён, облокотившись на спинку стула, и спит. Чимин пытается улыбнуться, но не может — всё лицо до ужаса болит. Через несколько минут в палату заходит Чонгук, и он взгляд в сторону отводит. «Неужели офицер Чон не рассказал тебе об этом?» — ненавистный голос в сознание проникает, заставляя тело бить мелкому ознобу, а разбитые в кровь губы — дрожать.

— Ты пришел в себя, — выдыхает Чонгук неловко, стараясь не смотреть на него. — Врач сказал, что всё будет в порядке. На самом деле, Чимин, я пришёл извиниться перед тобой за… — запинается, не зная, как продолжить, — это, — шумно сглатывает ком из чувства вины. — Я не хотел, чтобы так вышло, — искренне. — Я не должен был заставлять тебя делать все эти, — шумно выдыхает, прежде чем продолжить, — неприятные вещи.

«Неприятные вещи» у Чимина в висках повышенным давлением отдаются, шумят в ушах пульсирующей кровью, на кончике языка внезапной горечью оседают. Он глаза закрывает, шумно сглатывая собравшуюся вязкую слюну, с трудом проталкивая её в саднящее горло, и сбившееся дыхание восстановить пытается безуспешно, когда голос Чонгука проникает в сознание острыми иголками.

— Тэхён помог нам найти тот подвал, — говорит он спустя пару секунд, бросая непонятный взгляд на всё ещё спящего. — Потому что знал планировку здания гораздо лучше нас.

«Если с ним что-то случится, я сам из тебя труп сделаю. Потому что… ты хоть понимаешь, что он даже на помощь позвать не способен? Ты не знаешь, как долго он бежал от этого, а я знаю. Потому что я каждый чёртов день наблюдал это», — вспоминает он слова Тэхёна, когда тот пришёл выспрашивать о Чимине и узнал о том, что происходит. У них такая крепкая дружба, что Чонгуку даже на самую малость стало завистно.

— Спасибо тебе за то, что смогли посадить его за решетку, — выдыхает Чон почти неслышно. — И… мне правда жаль.

Чимин только поворачивает голову, дышит тяжело, в свои перебинтованные запястья взглядом упираясь. Он чувствует в его словах искренность и хочет поверить, но это больно. Слишком больно. Разменивать чужие жизни на собственные амбиции. Как это делал он. И как это сделали с ним.

Зато теперь он знает, как себя чувствовала она.

И ему это осознание в сердце врезается и болит.

Даже если это такие мрази, как ты, Чимин.

Теперь они квиты.