Искажение (СИ) [Анна Грэм Khramanna] (fb2) читать онлайн

========== Паника ==========

Если бы Оливия Хардли снова задержались на работе — снова, как и каждый вечер за последние полгода — она бы продолжала жить в неведении. Она бы отправилась домой привычным маршрутом, сходила в душ, грохнулась в постель без задних ног и тут же отрубилась под монотонный бубнёж Лэнса Вуда, своего парня. Но не сегодня.

Скрежет ключа в замочной скважине заставил Вуда немедленно вынуть член из блондинистой суки Эбигейл Брослин и забаррикадироваться в ванной, потому что Оливия потянулась к кобуре.

С Эбби они дышали друг другу в затылок ещё со времён юридического колледжа, с отличием лишь в том, что Брослин бежала вверх по карьерной лестнице при помощи точечных и весьма удачных половых связей с выщестоящими лицами. Хардли же пробивалась самостоятельно. Эбигейл была её заклятой подругой и Джим прекрасно об этом знал.

— А какого чёрта ты хотела, Лив? Когда у нас в последний раз был секс?

— На Рождество, упырь!

На календаре было начало марта. Оливия прикинула в уме, сколько это могло у них продолжаться. Она без сомнений дёрнула табельное из кобуры.

— Слушай, у меня ведь тоже есть пистолет! — взвизгнула Брослин, натягивая до подбородка одеяло.

— Сначала дотянись до него, сука.

Нет, Хардли не собиралась палить без разбора, хотя безумно хотела — рисковать работой ради такой падали, как Эбби, было бы слишком по-идиотски.

— Завтра вечером я приеду за вещами. И только попробуй попасться мне на глаза! — уходя, Оливия стукнула рукоятью по двери ванной, за который трусливо прятался Вуд. Наверняка, бедолага, залез в джакузи и распластался по дну, чтобы не словить шальную пулю. Слизняк.

Хардли нравилась эта квартира. Они снимали её на двоих в высотке на Манхэттене, точнее, платил за неё Лэнс, будучи успешным частным адвокатом по уголовным делам. Одна она такую не потянет, даже если сдаст в ломбард помолвочное кольцо, а возвращать его она не собиралась из вредности — обойдётся. Лучше пропить его стоимость в самом пижонском клубе острова, отмечая свою вновь обретенную свободу. Придётся искать жильё в районе попроще.

— Марта, я могу заночевать у тебя сегодня?

Её приятельница с того же юридического, вечно ржущая и жующая Марта с необъятной задницей и рыжими волосами была ярким пятном в приёмной прокурора, где она отвоевала себе место секретаря. Она выручала её не раз в моменты их с Вудом бурных ссор, как Оливия не раз выручала её, когда двое её любовников начинали подозревать наличие друг друга. Марта не подвела её и на этот раз.

Спускаясь в метро, Оливия нарочито громко грохала каблуками, словно старалась выстучать из себя невыпущенный гнев. Хотелось набить кому-нибудь рожу, напиться или хорошенько потрахаться, хотя последний вариант вызвал у Хардли приступ тошноты. Сейчас она ненавидела каждого мужчину, как носителя члена, который вечно пытался его кому-нибудь пристроить. Подраться или напиться. Уже за полночь, зал закрыт. Напиться. И надеяться, что у Марты завалялась бутылочка текилы или виски.

Профессиональная наблюдательность никуда не делась даже под фактором стресса от личных проблем — Хардли отмечала, что на перроне подозрительно пусто. Пусто было и в поезде, лишь в соседнем вагоне Хардли обнаружила группу лиц. Она прошла внутрь и села наискосок.

Тяжесть пистолета в наплечной кобуре и значок в кармане придавали значимости, словно делали неуязвимой — это передалось ей по наследству от отца, героически погибшего в «чёрной» передряге в Южном Гарлеме, в которую его уговаривали не лезть. Но Пол Хардли не был бы собой, если бы не полез грудью на амбразуры, оставив жену и дочь на попечении своего давнего друга — главы департамента. Именно он сподвиг Хардли пойти по стопам своего отца и против воли матери. Именно из-за них двоих Оливия с пристрастием судебного дознавателя рассматривала безликую молчаливую троицу, сонно покачивающуюся в такт вагону. Двое мужчин и женщина между ними. У одного были воткнуты наушники, он сидел, запрокинув голову вверх и спал или прикидывался спящим, второй копался в телефоне, девушка по центру не делала ничего, только сидела, крепко схваченная под руки своими спутниками. Хардли посмотрела на неё. Ей не понравилось то, что она увидела.

Казалось, что девчонка под чем-то. У неё был пристальный, нечитаемый взгляд, она смотрела ровно в глаза сидящей чуть поодаль Хардли, скосив их под немыслимым углом. Оливия ощутила неприятный зуд между лопаток. Ей стало холодно. Она почувствовала усталость последних дней, которая вдруг навалилась на неё непосильным грузом.

В лексиконе Оливии Хардли не было слова страх. Поклявшись на могиле отца служить и защищать, она свято уверила в то, что не имеет права его испытывать. Но, чёрт возьми, кажется сейчас она испытывала именно его.

Оливия никак не могла заставить себя оторвать зад от сиденья и проверить этих странных ребят, как того требовал кодекс чести настоящего, до мозга костей копа. Отец не стал бы мяться. Хардли стало стыдно. Она вновь взглянула на девушку, та продолжала неотрывно смотреть на неё. Оливия не могла заставить себя встать, потому что тело налилось свинцовой тяжестью. Она не могла заставить себя поверить, что безотчетно паникует, потому что не может совладать со своим телом.

Моргнул свет и поезд остановился на станции. Вопрос «Какого хрена ты пялишься?» вовремя застрял на языке, когда в вагон вошёл пассажир. Он сел рядом с Хардли, несмотря на то, что вагон был почти пуст.

Оливия бросила на него быстрый взгляд. Дорогое серое пальто, стрелки на брюках, ботинки в тон и ладони с сетью мелких белых шрамов — наверное, баловался с ножом по юности. Вокруг него витал тонкий аромат парфюма с нотками интеллектуальности — она бы охарактеризовала этот запах именно так. Среди застойного амбре вагона он ярко выделялся своей чужеродностью. Пижон. Кто сюда только не спускается — от замызганных люмпенов и наркоманов до мэра. Хардли не придала этому значения.

Разум заволокла какая-то необъяснимая муть, Оливия чувствовала, что вот-вот заснёт. Поезд замедлял темп, уши закладывало, тихий мерный звон, казалось, резонировал в горле, успокаивая подскочившую к нему новую волну паники. Она пришла в себя лишь тогда, когда сосед схватил её за руку. Он выдрал Хардли с сиденья и буквально вышвырнул из вагона, сойдя следом за ней.

— Вы спятили?! Я коп, что вы себе позволяете?!

Хардли взялась за рукоять пистолета и заозиралась по сторонам, пытаясь понять, на какой станции находится. Ноги пружинили по твердой, незыблемой поверхности пола и болели, словно она бежала марафон.

— Я только что спас вам жизнь, — заговорил незнакомец, поднимая руки вверх в знак того, что не представляет опасности.

— Что?

— Та женщина мертва. Она хотела забрать вас с собой.

Его слова были настолько безумны и настолько не вязались с его респектабельным внешним видом, что Хардли не нашлась, что сказать. Она уронила челюсть и бездумно вперилась в его глаза — живые, по сравнению с глазами той девушки. Чёрт подери, она должна была ей помочь! Хардли с отчаянием взглянула на чёрный провал арки, в который уходили подсвеченные красными огоньками рельсы.

— Не благодарите, — незнакомец улыбнулся ей.

Только сейчас, когда его спина скрылась за спинами других, Хардли поняла, что станция жила. Здесь были люди: стайка смеющейся молодёжи, парень с гитарой на спине, две взрослые женщины и один бездомный — целая толпа в противовес пустому, как склеп, вагону.

— Эй!

Она окликнула его, надеясь выяснить, какого чёрта он имел в виду и не под дозой ли он сам, раз несёт такую беспросветную чушь, но он скрылся из виду.

Плюнув на всё, Хардли выбралась на поверхность и взяла такси. Снова спустится в метро она захочет не скоро.

========== Шок ==========

— Выпить есть?

Хардли не стала размениваться на пустые приветствия, когда ворвалась в квартиру подруги, словно целый штурмовой отряд. С Мартой соблюдение этикета не требовалось.

— У-у-у, дерьмо, — Марта загремела на кухне, таская за собой табурет, чтобы прошарить все всевозможные, в том числе недосягаемые для её роста полки. — Опять Вуд?

— Ага, — и кроме него, случай в метро, о котором Хардли предпочла промолчать.

Она с вожделением взглянула на дверь ванной. Безумно хотелось смыть с себя трудовой пот, липкую погань, которая, казалось, шлейфом тянулась за ней из квартиры Вуда, и воспоминания об этой чертовщине. Она с наслаждением бросила осточертевшую куртку из грубой кожи прямо на пол. Надо бы сдать её в чистку. И временно перейти на менее удобное в носке пальто.

— Снова ударил?

От этого «снова» Оливия вдруг застыла в дверях. Она не помнила, с каких пор начала считать, что это пресловутое «поднять руку на женщину» стало для неё нормой. Драки в их квартире случались часто. Не страшно, она ведь могла ответить. Так?

— Эбби, — Хардли выплюнула ненавистное имя и Марта поняла всё без дальнейших объяснений.

— У меня есть вино.

— Ничего покрепче нет? — с надеждой и тоской спросила Хардли.

— Ты же знаешь, что нет.

С Мартой такого не случалось. Ей не было нужды беспробудно забухивать пару вечеров подряд, лишь бы снять колоссальное напряжение, которое накапливалось, словно дерьмо в сточных трубах, чтобы однажды рвануть. Ей хватало бургера, двух кусков пиццы и сорока минут безудержного траха с одним из её любовников. Хардли отчасти завидовала этой её внутренней лёгкости и тому, что даже мало-мальские проблемы решались у неё, словно по волшебству. У Оливии иной раз ныла спина от того груза, который она взваливала на себя. «Карма, мать её за ногу», — как любила говорить детектив Галлахер, её напарница.

— Не надо, — крикнула Хардли из-за приоткрытой двери ванной. Только дразнить себя. Переживет на трезвую голову, завтра снова до чёрта работы.

— О, есть сыр, —Марта не отступала. Оливия даже из ванны слышала, как она чем-то настойчиво лязгала в холодильнике. — Ого, и даже оливки!

— Уговорила, — плюнула Хардли и стащила рабочую блузку прямо через голову, устав копошиться с пуговицами. Она почувствовала, что зверски голодна.

Вечер закончился под «В джазе только девушки», ведро мороженого и пиццу из заведения, расположенного прямо на первом этаже дома Марты. Спускаться туда самим было катастрофически лень.

— Я так с тобой не похудею.

— Ты и не собираешься, — парировала Хардли, доканчивая бутылку прямо из горла.

— Да, ты права, — вздохнула Марта, позарившись на четвёртый кусок. — Слушай, ты ведь меня не арестуешь? Я вижу тебе совсем хреново.

Она поднялась на ноги и вытащила простой стеклянный бонг, который, по всей видимости, не особо и прятала.

— Смотря в каком количестве ты это хранишь, — сохраняя крайне невозмутимый вид, ответила Хардли.

Конечно, она никого не стала бы арестовать. В квартире Вуда в ящике со столовыми приборами хранилась честно конфискованная премия. Будет жаль, если он скурит её в одну рожу, ещё хуже, если с Брослин. Зато есть повод привлечь его за хранение. Вуд, конечно, выкрутится — недаром лучший адвокат Верхнего Ист-Сайда, но нервы потреплет себе знатно. Соблазн велик. Стоит запомнить.

— Ой, да на разок. И не ходи за мной, нычку не покажу! — Марта шутливо пригрозила пальцем, завиливая толстым задом куда-то в сторону спальни.

Когда сладкий дымок травы чуть притупил восприятие, Марта решилась снова вернуться к теме.

— Так ты расскажешь мне подробности?

— Про Вуда? Да нечего там говорить, — махнула рукой Хардли, завороженно наблюдая за пляской пузырьков в колбе. — Прихожу, а эта тварь на нём сидит, — Хардли взялась за горло, почувствовав привкус подкисшего вина. — Чёрт, опять затошнило.

Оливия, не додержав, выплюнула дым и ощутила, как вино в желудке начинает подниматься вверх. Стоило лишь закрыть глаза, как она снова видела эту пару на их с Вудом кровати, на постельном бельё, которое Хардли так трепетно выбирала. Они напоминали ей туши домашних свиней — розовые, гладкие, неуклюжие и омерзительные в своём бесконтрольном желании совокупляться. Грудь у Эбби была больше и зад круглее — этого высохшая от недоедания и тренировок Хардли предложить не могла. Она понятия не имела, где они с Вудом могли пересечься. Наверное, в суде.

Самооценка вдруг резко свалилась до нулевой отметки. Оливия сделала ещё один затяг.

— Это точно всё?

Марта Маккензи всегда была проницательна, но Хардли не знала, как сказать ей, что странный случай в метро, странная троица, странный мужчина в дорогом пальто и его не менее странные слова занимали её сейчас гораздо больше, чем разрыв почти пятилетних отношений. Наверное, это какой-то защитный фильтр в мозгу сработал, не иначе. Хардли думала об этом так часто, что, казалось, способна прокрутить перед глазами все события, словно артхаусную короткометражку. У неё была отличная память на лица, но хреновые способности в рисовании. Будь это не так, у неё в блокноте были бы четыре чёткий портрета каждого участника этой сцены.

— Абсолютно точно, — Оливия натянуто улыбнулась ей и взглянула на часы. — Твою ж мать, мне вставать через три часа!

Ощущение адского похмелья подняло её на ноги раньше будильника. Оливия выпила литр апельсинового сока и аспирин, а по дороге в управление купила блок жвачки, минералку и самые дешёвые солнечные очки из тех, что висели гроздьями прямо на кассе. Её любимые, купленные Вудом «Прада» оставались в заложниках в его квартире. Вещи нужно было забирать сегодня.

Ей пришлось уворачиваться от резко распахнувшейся двери — из участка вылетела Джина Галлахер. Она вцепилась Хардли в локоть и молча потащила в сторону парковки, то и дело оглядываясь наверх — туда, где находились окна капитана.

— Ты опоздала на летучку. Шеф так орал. Я сказала, что ты уже выехала на место своим ходом, — Джина развернула её к себе и посмотрела на неё. — Ты бухала? В среду?

— Ночевала в Бруклине. Время не рассчитала. Так вышло, — отмахнулась Хардли.

— Господи боже, как блюдца, — склонившись над ней с высоты своего роста, Галлахер сощурилась и внимательно посмотрела ей на глаза. В один, потом в другой. — Ты обалдела?

— Ночевка в Бруклине. Чем тебе не повод? — повторила Хардли, вспоминая тусклый по сравнению с Манхэттеном район. А ведь где-то там придётся искать себе новое жильё и, возможно, даже с кем-то на двоих. Со своим жалованьем на большее рассчитывать не стоило.

— Ладно, — вырулив с парковки на дорогу, Джина, наконец, отцепилась от неё. — Короче, нас тело ждёт в Центральном парке.

— Чудесно, свежим воздухом подышим, — криво пошутила Хардли, забрасывая в рот жвачку.

Дышать свежим воздухом при такой работе ей удавалось редко. Спертый воздух кабинета или трупный смрад места преступления — выбор был невелик. Странно, но даже при наипоганейшем из состояний работа её бодрила. Наверное, было в этом что-то. Спасать людей. Или мстить за них.

— Девушка, лет двадцать-двадцать пять, — Галлахер щелкнула тумблером и под звуки полицейской сирены начала вводить Хардли в курс дела. — Предположительно отравление сильнодействующими веществами. Горски говорит, следов насильственной смерти нет. Следов перемещения тела нет.

— Опять торчок. Какая скука. Развелось их в последнее время, — зевнул Хардли, прикладываясь к минералке. — Что, какой-то новый вид убойного ширева изобрели? А то я что-то из жизни выпала.

— Не знаю. Будем отрабатывать самоубийство до кучи. Горски говорит, не сильно она на наркошу похожа.

Они прошли за желтую ленту оцепления и Галлахер сразу же направилась к Алексу Горски, криминалисту. Хардли направилась к трупу. Из густого кустарника виднелись лишь голые ноги жертвы.

Каждый чёртов раз, приближаясь к мёртвому телу, Оливия испытывала странный трепет, хотя, казалось бы, к этому давно пора привыкнуть. Это ощущение скорее напоминало ей чувство вины. Не успела. Не доглядела. И плевать, что спасти всех невозможно, невозможно знать, что творится за каждой запертой дверью, о чём молчат пустые окна тысяч квартир в огромном Нью-Йорке. В такие моменты Оливии всегда казалось, что она плохо выполняет свою работу. «Служить и защищать» не ровно, что расследовать смерть того, кого защитить не удалось. Это безотчетное, совершенно нерациональное чувство вины она впервые испытала в двенадцать, когда увидела в морге тело своего отца.

— Я могу взглянуть на её лицо? — спросила она у подошедшего криминалиста. Горски дал добро.

— Да, трогай на здоровье. Мы здесь уже отработали.

Галлахер подошла к ней со спины и тронула за рукав.

— Здесь госпожа коронер, — состроив кривую физиономию, Джина кивнула в сторону.

— Да чтоб тебя! — выругалась Хардли, заметив у одной из полицейских машин Эбигейл Брослин в чёрном костюме тройке.

У Эбби были аккуратно подведенные глаза и гладкий пучок на затылке взамен кругов расплывшейся от пота туши и растрепавшейся белобрысой копны. Но именно такой её образ Хардли держала в голове — разнузданная шлюха, попавшая в профессию каким-то чудом.

— Пришла сказать, что труп мёртв? Работать вагиной проще, чем мозгами, правда? — Хардли не сумела сдержаться, да и, в общем-то не собиралась, иначе сдохла бы от собственного яда.

Об их противостоянии не слышал только глухой и тупой, но об измене Вуда не знал пока никто, кроме Марты. Во всяком случае, Хардли никому ничего не рассказывала, даже Джине, с которой за годы совместной работы стала крепкой командой.

Слухи распространялись быстро, особенно учитывая болтливость и хвастливость Брослин — завтра или уже сегодня к вечеру об этом будет знать весь отдел. Носить рога на голове чертовски неудобно, чертовски мерзко знать, что люди шепчутся за твоей спиной, пытаясь вычислить правых и виноватых, разводя хренову «Санта-Барбару» скуки ради. Хардли в очередной раз ощутила, как где-то под ребрами колет от досады и обиды, но она лишь сильнее распаляла себя, чтобы не выглядеть уязвленной.

— Зря ты злишься. Это твоя вина, — деловым тоном ответила Эбби, даже не повернув к Хардли головы.

Брослин чувствовала себя хозяйкой положения, Оливия не могла ничего этому противопоставить. Её бросили ради чертовой потаскухи, и Хардли не могла прикрыть этот факт тем, что собиралась от Вуда уходить или тем, что почти семейная жизнь ей не подходит или ещё каким-нибудь враньем. Она искренне считала, что у них всё хорошо. Перспективы заиметь репутацию неудачницы-брошенки были самые что ни на есть реальные. Хардли ненавидела, когда её жалеют.

— Если бы ты использовала свою вагину по назначению хоть иногда, Лэнс не предпочёл бы мою.

Брослин склонилась над телом и откинула волосы с его лица. Джина косо взглянула на Хардли, и та с досадой поняла, что расспросов сегодня не избежит. Когда Оливия увидела лицо жертвы, все посторонние мысли исчезли из её головы.

— В чем дело? Ты её знаешь?

Эбигейл смотрела на неё с земли с нескрываемым недоверием. Хардли видела лишь лицо девчонки и руки Брослин в плотных латексных перчатках, которые мельтешили и скрывали обзор.

— Я видела её вчера в метро, — глухо отозвалась Хардли. — Мне нужно время смерти, Брослин, — увидев, что коронер всё так же прожигает в ней взглядом дыру, что-то там анализирует по выражению её лица и делает что угодно, только не свою работу, Хардли повысила голос. — Время смерти, мать твою!

— Предположительно между пятью и девятью вечера вчерашнего дня, — Эбби не стала отвечать на её выпад и не торопясь, с достоинством провела осмотр, в то время, как Хардли чувствовала, что её начинало трясти. — Очень предположительно.

Оливия видела жертву за полночь. Она смотрела ей в глаза, и этот взгляд невозможно было стереть из памяти. В тот момент девчонка была какой угодно, но не мёртвой. Невозможно провезти мёртвое тело в вагоне метро, тем более на глазах у натасканного копа. Что-то здесь не стыковалось.

— Нужна экспертиза. Набери Картера, Джин. Скажи, это срочно. — Хардли не могла связать двух слов, не то, чтобы вести внятный телефонный разговор. Она должна была убедиться, что не сходит с ума.

— Чем тебя не устраивает моё заключение? — визгливо воскликнула Брослин, которую, наконец, проняло. Она не выносила пренебрежения в свой адрес, Хардли же всегда готова была отсыпать его ей с горкой.

— Иди на хер, — рявкнула Оливия, покидая место преступления под настороженные взгляды Эбби и Джины. Она понимала, как всё это выглядит. Хардли вела себя слишком нервно.

Поверхностного заключения коронера было недостаточно. «Тело должно быть немедленно направлено судмедэксперту», — собравшись, наконец, с мыслями, указала Хардли в отчёте, который отправила шефу на рабочую почту с пометкой «срочно» прямо из машины.

========== Вопросы ==========

— Говоришь, ты видела её в метро примерно с двенадцати до часу? Это какая-то ошибка, Лив. Время смерти около семи вечера, — говорил Картер, согнувшись над трупом девчонки, уже порезанной, зашитой и накрытой простынёй по шею.

Оливия сжимала губы и зубы, позволяя ему закончить доклад и сдерживая себя от эмоциональных всплесков. Хотелось орать «Да как такое возможно?» или сдаться мозгоправу, чтобы убедиться, что в порядке.

— Причина — передозировка эфедрина, девочка приняла убойную дозу. Причём, она не наркоманка со стажем, — он аккуратно, трепетно, словно боясь повредить или обидеть тело очередным вторжением, взял кисть руки жертвы.— Ты знаешь, глядя на неё, на состояние её кожи, ногтей, я бы сказал что она из приличной, даже состоятельной семьи, не работала, ни руками, ни за офисным столом, возможно, студентка. Следов изнасилования, насилия нет, она сама это сделала с собой.

Иен Картер, главный судмедэксперт Управления в своём царстве мёртвых он казался слишком живым. Он

напоминал ей серфингиста с Западного побережья, и на человека, привыкшего проводить больше времени с трупами чем с людьми, Картер был совершенно не похож. Его светлые волосы казались выгоревшими на солнце, а от его ослепительной улыбки таяла почти вся женская половина Управления, независимо от возраста и семейного статуса.

— Связались с её семьёй?

— Джина занимается.

Оливия поняла, что не смотрит на Картера, а смотрит куда-то внутрь себя. Его силуэт расплывался перед глазами и странным образом отдавал запахом антисептика и сухого льда.

— Лив, я говорю, пошли обедать. Работа никуда не денется.

Видимо, Иен продолжал что-то рассказывать ей, но Хардли не услышала ни слова. Странное чувство, что всё уходит из-под контроля, завладело ей. Она не могла сконцентрироваться, не могла сфокусировать внимание, как тогда, в вагоне метро, словно от трупа этой несчастной продолжала исходить какая-то больная аура, которая действовала избирательно. Только на Оливию Хардли.

— Твои ребята точно не убегут, — отмерев, Хардли криво улыбнулась и обвела взглядом холодильники. — Не сегодня, извини.

— Ладно, — Иен развел руками, принимая очередное поражение.

Картер был добрым малым и вовсе не ловеласом, как-то могло показаться на первый взгляд, просто природа наградила его чертовским обаянием. Оливия сбилась со счёта, в который раз динамила его. Сначала причиной был Лэнс, а сейчас — простое желание ни с кем не контактировать вне работы, тем более ощущать чей-то интерес, помноженный на цель рано или поздно добиться взаимности. Она не слишком переживала на его счёт — компанию ему составит любая другая, более заинтересованная особа. Оливия думала о других вещах.

Сидя в собственном закутке из трёх гипсокартонных стен, который почти с любовью называла «загоном» — до собственного кабинета этажом выше она ещё не дослужилась — Оливия отправляла запрос в Нью-Йоркское городское транспортное управление.

— Иен был прав, она — студентка биологической кафедры Нью-Йоркского университета, — к ней заглянула Джина Галлахер и села на стул для посетителей, поставив на столе две пластиковые чашки с дымящимся чернейшим кофе. — Отец — управляющий банка, мать владеет сетью ателье. Девчонка ни в чём не нуждалась. Училась отлично, занималась бегом. Я взяла несколько адресов, надо опросить её друзей.

— Ты всё ещё думаешь, что это не самоубийство? — Хардли и сама так не думала. Составляя запрос о предоставлении записей камер метро, она думала о единственном свидетеле, который знал, что девушка мертва.

— Никаких изменений в поведении, конфликтов с родителями, предсмертных записок, — Галлахер отхлебнула кофе и серьёзно посмотрела на неё. — Я смоталась ещё в одно место. Клерк с Уолл-стрит убил жену и собаку и чуть сам себе горло не перерезал. Никто из соседей на них не жаловался, только, говорят, трахались громко, значит, душа в душу жили. Он клянется, что не хотел. Говорит, его заставили. Спрашиваю, кто, он говорит, не видел их, только слышал, — Джина пожала плечами. — Отправила его на психиатрическое освидетельствование.

— У парней с Уолл-стрит всегда нервы не в порядке, чему ты удивляешься?

— Да как-то всё это странно, — Джина словно внутренне сжалась, обнимая себя за плечи. Она знала, что Хардли не любит разговоров про карму, переселение душ и прочие эзотерические премудрости, в которые буддистка-Галлахер так свято верила, но в этот раз не сумела сдержаться. — Эта твоя девчонка из метро, клерк этот. А помнишь, случай с подругой Горски?

— Которая отрезала себе уши? Она художница наркоманка и шизофреничка. Наверное, подумала, что она — Ван Гог, — съязвила Оливия, прицельно выбрасывая пустой стаканчик в мусорное ведро.

— У неё всего лишь депрессия, Лив, — Джина выглядела обиженной и Хардли вдруг почувствовала, что злится, но не знала на что конкретно: на свою толстокожесть, или на то, что при своём и без того критическом положении дел она должна заботиться о ранимости других.

— Что ты от меня хочешь? — вышло слишком грубо. Вспышку злости сменил укол совести. Джина не была виновна в её бедах, как и в том, что Хардли не обладала способностью беречь чужие чувства.

— Ничего, — Галлахер отвела глаза и собралась уходить.

— Извини, я чертовски устала от всего этого дерьма, — на одном дыхании произнесла Хардли. Признавать свою слабость и извиняться — последнее, что бы она стала делать даже в минуты жесточайшего отчаяния, но Оливия совсем не хотела обижать напарницу.

— Понимаю, — Джина снова вернулась на свой стул и ободряюще, до тошноты понимающе взглянула на неё. — С тобой съездить к Вуду за вещами?

— Точно, я совсем забыла. Было бы здорово, Джин. Иначе я разнесу там всё.

В этот раз отвергать помощь было глупо. Хардли не надеялась, что в этот раз сумеет сдержаться и не вынет пистолет снова.

Писк смс заставил её прервать трудный разговор и взглянуть на экран. Оливия ждала его. В сообщении от неизвестного были лишь адрес и время. Взглянув на часы, Хардли засобиралась.

— Слушай, Джин, когда придут записи с камер, пусть кто-нибудь из стажеров-аналитиков посмотрит их, найдёт на них меня и установит личность человека, с которым я разговаривала, — она проверила патроны, щелкнула обойму на место и встала из-за стола. — Мне надо уехать.

— Оливия, — Джина сурово окликнула Хардли полным именем и это значило, что она была готова чуть ли не встать поперёк двери. В этом её строгом «Оливия» было что-то отрезвляющее, почти материнское, давно забытое предупреждение не совать голову в пекло, как-то делал её отец. — Ты опять?!

Опять. Снова. Даже спустя пятнадцать лет. Дело которое всю её положительную статистику по раскрытым преступлениям обращало в ничто перед лицом её совести. Она знала, что за убийство её отца сидит не тот человек, знала каким-то звериным чутьем, натренированной профессиональной интуиуией, способной распознать ложь в полу-взглядах и полу-намеках. Ковыряться в рассаднике гарлемского гетто не решался ни один детектив, следствию скормили ту версию, которая была удобна местным акулам, а за решетку отправили очередную шестерку, которую не жалко.

— Всё нормально, — Хардли почти бегом выскочила из своего закутка, чтобы нотации Галлахер не заставили её сомневаться.

Оливия направлялась в Южный Гарлем. Она готова была предложить, что угодно: от слива дат рейдов и вплоть до прикрытия наркопритона лично, лишь бы ей дали имя. Доказательства она найдёт сама.

***

Мемориал, простоявший полтора десятка лет под толстой кованой решёткой, пришёл в негодность. Его установили коллеги её отца — на этом месте тогда обнаружили его тело. Здесь не осталось ни фото, ни подсвечника, ни цветочной вазы, лишь гладкий камень, покрывшийся грязью и плесенью, сто раз осквернённый, размытый от мочи, с именем, должностью и годами жизни. Каким-то чудом решётку до сих не спилили на металлолом. Хардли не находила времени заниматься им.

Был день, но и днём в Гарлеме было небезопасно. Парни на улицах в открытую демонстрировали оружие и курили косяки, слоняясь нестройными толпами по загаженным собачьим дерьмом тротуарам. Полицейская машина была здесь, как бельмо на глазу, а женщина-коп привлекала ещё больше внимания, но Хардли отчего-то не было страшно. Страшнее было тогда, в метро.

Она ехала медленно, слушая, как шуршат шины по разбитому асфальту и сверяя номера домов с номером, высланным ей в смс. Возле нужной двери Хардли остановилась. Она постучала, но ей не ответили. Оглядевшись по сторонам, Хардли решила ждать в машине. Так было безопаснее.

Через пять минут, проведенных за рулём полицейского «Форда», под щелканье рации и удушающую тишину салона, она услышала рёв движков. Её окружили два мотоцикла. Мотоциклист, который был впереди, вытащил из-под куртки короткоствольный автомат, ткнул дулом куда-то в сторону и тронулся. Хардли поняла, что ей нужно следовать за ним.

Когда они въехали на пустующую площадку брошенного бетонного завода, Хардли не было страшно. Даже когда её попросили выйти и сесть на переднее сиденье чёрного седана, она не чувствовала страха, лишь упрямое желание добиться цели встречи.

— Снова вы. Знаете, а вы мне нравитесь. Вы храбрая. Мексы не рискуют сюда соваться.

Её настойчивость окупилась — на сей раз она обратила на себя внимание серьёзной фигуры. Он говорил иначе, чем парни из гетто, которые изъяснялись, как любила говорить Джина, на «неандертальском» английском — слэнг, сокращения, междометия, нецензурщина. Хардли не видела его, лишь слышала голос с заднего сиденья, впитывала его слова, запоминала акцент.

Он не был главарем местной банды, с которыми ей уже доводилось иметь дело, скорее он был драгдидером средней руки. На месте водителя сидел простой чёрный парень в синем костюме «Адидас», у него в наушниках грохотал рэп, а в руках блестел золочёный ствол, направленный дулом в её сторону. Здесь главенствовали свои законы, отличные от общепринятых, где детектив полиции Нью-Йорка была лишь мелкой пылью на приборной панели, которую можно было стереть с минимальными последствиями.

— Я не мексиканка, — Хардли не раз сталкивалась с проявлениями расизма. Её пуэрториканское происхождения некоторым порой не давало покоя, особенно тем, кого она заталкивала в наручниках в полицейское авто.

— Какая разница? Латиносы везде одинаковы.

— Вы ведь знаете, зачем я здесь? — она пропустила его реплику мимо ушей. Ее информатор уверял, что сегодня ей дадут то, чего она так жаждал — имя. Ради этого можно было стерпеть многое.

— Вы не можете ничего предложить мне взамен. Не будьте так самоуверенны, детектив, вы скорее потеряете работу, чем сделаете то, что предлагаете. И это в лучшем случае.

— Мой парень, — она запнулась. Этот аргумент совсем недавно стал неактуален, но от старой привычки избавиться не так просто. Оливия не знала, что должно заставить её обратиться к Вуду после всего. Но возможность узнать имя убийцы её отца заставила бы. — Он адвокат. У него есть выходы на прокурора и судей.

— Вот что я скажу вам, детектив. Вы найдёте здесь только пулю, если не отступитесь. Как и ваш отец.

Дверь с её стороны щелкнула и распахнулась настежь. Прежде чем её выволокли за локоть на улицу, Оливия успела резко повернуть голову и посмотреть назад. Лицо её собеседника было скрыто темными очками, вдоль дужек которых сверкали бриллианты. Он был мулатом, толстые, характерные для его расы губы кривились в снисходительной ухмылке. Его портрет ничего не дал ей, лишь пополнил богатую коллекцию лиц и обрывков образов, которые хранились в её фотографической памяти в порядке полицейской картотеки.

Чёрный седан вместе с эскортом скрылись за ржавыми воротами. Хардли осталась одна на асфальтированной площадке завода, сплошь покрытой трещинами и жухлой травой, которая пробивалась сквозь них. Кузов её «Форда» собрал на себе слой серой пыли и теперь почти не выбивался из антуража. Хардли села в машину и завела мотор. Она не чувствовала ничего, кроме разочарования и злости. Хотелось заехать в алкогольный супермаркет и купить бутылку дешевого виски — по отношению к элитному алкоголю, к которому её приучил Вуд, она теперь была финансово несостоятельна. И это бесило ещё больше.

Она вернулась лишь под конец рабочего дня. Загнав «Форд» на подземный паркинг Управления, Оливия заметила автомобиль Брослин.

—Тебя за каким хером занесло сюда? — Хардли выругалась сквозь зубы.

Выйдя из машины, она заметила саму Брослин. Она нетерпеливо вышагивала вдоль прохода и смотрела на часы.

— Ну, наконец-то! — визгливый, недовольный голос Эбби позвенел по всей парковке. — Твои шмотки у меня в машине. Сама заберешь или попросить кого?

— Какого хрена ты лапаешь мои вещи?

Выступление Брослин стало последней каплей, Хардли почувствовала, что вот-вот сорвётся. Злоба, которая, так и не нашла выхода, грозилась выплеснуться через край. Оливия сжала руки в кулаки.

— Скажи спасибо, что я не доложила наверх, как ты используешь служебное оружие, — с видом хозяйки положения, Эбигейл отчитывала её, словно накосячившего стажора. — И, кстати, я сменила замки, так что тебе не удастся снова помахать пистолетом.

Эбигейл Брослин вытолкнула её с наезженной колеи, разрушила её налаженную жизнь и сейчас словно дала ей ментального пинка под зад. Брослин наслаждалась своей победой и это, как показывала практика все годы их знакомства, был далеко не конец. Оливия готова была поклясться, что эта тварь уже придумала сотню способов её унизить. Ярость распирала изнутри и Хардли решила не ждать, момента, когда придётся защищаться от её нападок. Она решила напасть первой. В буквальном смысле.

— Ты сучка бешеная! — взвизгнула Брослин, когда кулак Оливии прошёлся вскользь по ровной линии её челюсти.

Эбби успела отчкочить и тем смягчила удар. Она по-бабски замахала руками и завопила ультразвуком, напрочь лишая Хардли концентрации. Среди мельтешения её рук Оливия никак не могла выбрать место для следующего удара.

Самооборону Брослин нещадно заваливала, зато хитрожопость была в ней природная — Хардли получила удар по корпусу, пока отвлекалась на её руки, визги и собственную ярость, но почти сразу пришла в себя. Бегущую к машине Эбби она поймала за волосы и от души приложила головой о стойку кузова. Оливия была уверена, что сломала ей нос.

Брослин выла от боли, пытаясь попасть по кнопкам брелока, чтобы заблокировать багажник, но Хардли оказалась быстрее — она раскрыла его настежь и забрала свои вещи. Поймав возле Управления такси Оливия чувствовала, как в груди чешется удовлетворения, а на костяшке среднего пальца — корочка засыхающей крови. В данную секунду ей было плевать на возможные последствия, гораздо больше её волновало то, что на такси до Бруклина она рано или поздно разорится.

Комментарий к Вопросы

https://vk.com/khramanna_anna

Материалы к работе. Визуализации, ассоциации, эстетика, музыка.

========== Замешательство ==========

— Марта? — в квартире было темно и тихо. Наверное, Маккензи убежала на очередное свидание.

Хардли прошла внутрь, бросив связку ключей прямо на стеклянный кухонный стол. Получилось громче, чем она рассчитывала. Оливия неприятно пожала плечами.

Звон металла об стекло плавно перетёк в шуршание из гостиной. Хардли готова была поклясться, что когда она вошла в квартиру, ничего подобного слышно не было. У Марты не было домашних животных, а единственный запасной комплект ключей она отдала Оливии — по определению в квартире не могло быть никого.

Аккуратно сняв пальто, Хардли достала пистолет и двинулась к источнику звука. Резко ворвавшись в комнату, она поняла, что тычет пистолетом во включенный телевизор. На экране мельтешили серые мухи, из динамиков доносился белый шум. Наверняка, Марта просто забыла оплатить кабельное.

Хардли опустила ствол и выдохнула. Подскочивший пульс всё ещё гремел в ушах, когда она взялась за пульт, чтобы, наконец, выключить бесполезный ящик. Кнопка не сработала. Оливия терпеливо нажимала на все кнопки по очереди, но телевизор никак не реагировал на эти манипуляции. Хардли достала батарейки, потрясла их, вставила и снова нажала на кнопку. Она остервенело давила на пульт, ощущая, как безотчётный, необоснованный страх подкатывает к горлу, заставляя руку дрожать, а язык сохнуть без капли слюны.

— Дура, — шикнула она сама себе и просто выдернула шнур из розетки.

Долгожданная тишина разбавлялась шумом с улицы — Марта забыла не только выключить телевизор, но и закрыть окно. Покинув гостиную, Оливия направилась в душ. На всём пути по длинному, неосвещённому коридору она ощущала липкий страх, скребущий между лопаток, и чувствовала себя конченой идиоткой. Хардли всегда храбро смотрела в дуло чужого пистолета, не чувствуя ничего, кроме железной уверенности в том, что она делает правое дело и что победит, а сегодня спасовала перед несчастным сломанным телеящиком. Списав всё на стрессы последних дней, Оливия выпила стакан виски и улеглась спать.

***

— Слушай, а почему бы тебе просто не остаться жить у меня? — Марта суетилась с завтраком, пока Оливия просматривала почту за второй чашкой кофе. — Я даже денег с тебя брать не буду. Тебя и так не бывает дома, электричество не нажжёшь, воду не потратишь. И вообще, у меня будет личный коп за стенкой. Какая я расчетливая сучка, а? — она так заразительно рассмеялась, что Хардли не сумела сдержать ответной улыбки.

Марта сияла. Наверняка, она чудесно провела вечер. Оливия забыла, когда в последний раз была на нормальном свидании. Они с Вудом как-то пропустили эту фазу и съехались почти сразу. На прелюдии не было тогда времени ни у него, ни у неё.

— Я подумаю, — она не стала разводить бесполезные беседы о том, что денег у неё остаётся катастрофически мало, а ехать в метро ей всё ещё совсем не улыбается. Хотелось раскрыть, наконец, дело той девчонки, которую она видела живой-неживой в том злосчастном вагоне, а после попробовать спуститься снова. Это решение казалось ей таким же глупым и нерациональным, как вчерашний ужас перед сломанным телевизором, но отчего-то решение своё Хардли изменить не могла. Чёртов Вуд и блядская Брослин неслабо пошатнули ей нервную систему, иного объяснения своим внезапным вспышкам она не видела. Стоило набраться терпения, ведь время, как все говорят, лечит.

Оливия снова чудовищно опаздывала. Она сидела в такси и нервно качала ногой в такт назойливой попсовой песне, проклиная утренние пробки, когда ей позвонила Галлахер.

— Всё оказалось просто, лови файл, — Оливия нажала нужную клавишу и открыла фотографию. Это был снимок с камер станции метро. — Маркус Лири, тридцать шесть лет, профессор антропологии в Нью-Йоркском университете и, судя по расписанию, у него лекции сегодня до двух.

— Нью-Йоркский университет. Надо же, какое совпадение.

Хардли внимательнее посмотрела на снимки, на его лицо, на своё. Увиденное не понравилось ей. Оливия видела на своём лице смесь страха, беспомощности и злости — качеств, которых она ненавидела, потому что те не поддавались контролю и в совокупности являлись проявлением слабости. Хардли считала, что не имеет права быть слабой — не то дело жизни она выбрала для того, чтобы распускать сопли.

— С тобой поехать?

— Думаешь, он убьёт меня лазерной указкой? — хмыкнула Оливия, приближая фотографию Лири. Он что-то говорил ей, подняв руки перед собой. Она помнила этот момент. Именно тогда он сказал ей, что девушка, смотревшая на неё в упор, мертва.

— Смотри сама. Он симпатичный, — Джина на том конце провода весело захихикала. Похоже, у неё было хорошее настроение. Оливия взглянула на водителя, он тихонько подпевал радио и качал в такт головой. Похоже, хорошим настроение было у всех вокруг, кроме самой Хардли. Оливия чувствовала себя брюзжащей старухой.

— Он подозреваемый, — закатив глаза, ответила она.

— Или свидетель.

— Один хрен, — Хардли прервала разговор и попросила водителя изменить маршрут. Она направлялась в Нью-Йоркский университет. До него было ближе, чем до Управления.

По путиХардли просмотрела сводку с биографическими данными Маркуса Лири и скан его водительских прав.

Недоучившийся финансовый аналитик. При отце — капитане ВВС США — Лири провёл два года на военной службе, а после уволился. В течение пяти лет после увольнения о нём не было никаких сведений, кроме открытых виз в Китай, Непал, Лаос и Камбоджу. После он вернулся к учёбе и к своим тридцати шести годам имел профессорскую степень. Лири преподавал философскую антропологию в одном из самых престижных университетов страны, являясь одним из самых молодых профессоров в стране. Занятная биография. Хардли хмыкнула и принялась разглядывать фото с водительских прав.

У него был прямой взгляд и удивительно правильные, почти скульптурные черты лица. Хардли готова была согласиться с Джиной — его можно было назвать симпатичным, не будь он подозреваемым в убийстве. У Хардли не было ничего, кроме его слов, которые не пришить к делу ввиду их абсолютной бессмысленности и которые некому подтвердить. Маркус Лири был единственным подозреваемым лично для неё и она готова была вывернуть его наизнанку в рамках собственных полномочий.

Оливия без труда нашла нужную аудиторию и примостилась в дверях. До конца лекции оставалось десять минут, она не хотела прерывать её, тем более, это была прекрасная возможность понаблюдать за ним.

Маркус Лири стоял за кафедрой, расслабленно облокотившись об неё локтем. Рукава его идеально выглаженной синей рубашки были небрежно закатаны, ворот её был расстегнут на две пуговицы, обнажая путаницу тёмных волос на груди. Снисходительно улыбаясь, Лири слушал студентку с третьего ряда. Она явно пыталась произвести на него впечатление своим внешним видом и недоинтеллектом курицы, который пыталась скрыть за умными, по её мнению, вопросами.

— То есть, согласно теории Шеллера, сущность человека определяется не в способности к мышлению или познанию, а в способности любить?

Девчонка напомнила ей Эбигейл Брослин во времена их зелёной юности. Она так же дёшево флиртовала, дёшево выглядела и дёшево ценила людей вокруг. Девочка, которая отчаянно жаждала внимания и не гнушалась самых разных способов его получить. Сложно представить, что когда-то они с Хардли пытались дружить, пока Брослин с какой-то глупой, детской упёртостью не начала вдруг доказывать всем, что в их тандеме она — лучшая.

Эбигейл всегда была в состоянии войны — она боролась с Хардли за баллы, за стажировку, за внимание парней, и при этом улыбалась ей при встрече во все тридцать два. Но Оливия была не из тех, кто спускал подобное с рук — спасибо пуэрториканской бабушке, передавшей ей по наследству свой буйный темперамент. Хардли была не сильна в подковёрных интригах, зато имела хорошо поставленный удар. Это была не первая их драка — в тот раз, из женской раздевалки спортивного зала Брослин просто убежала, не успев получить, как следует.

— Верно. Он считал, что всякое познание и принятие ценности основывается на способности “участия” в бытии, коренящейся в любви. Чувство, волнение, мышление и любовь в своем единстве олицетворяют личность, обеспечивая ее уникальность и самосознание.

В гробовой тишине аудитории его голос звучал как-то по-особенному, не так, как тогда в метро, но с неизменным достоинством и даже некой долей превосходства. Ему не приходилось напрягать связки, он, словно говорил с каждым из студентов тет-а-тет, настолько внимательно его слушали.

— А каково ваше мнение на этот счёт? Вы разделяете эту позицию, мистер Лири? Или, может быть, у вас есть своя теория о том, что есть человек?

— Боюсь, если вы начнёте изучать мои теории, то никогда не сдадите экзамен, — он улыбнулся, по аудитории прокатился лёгкий смешок. — Ну, всё, время.

Лири захлопнул крышку ноутбука и посмотрел прямо на Оливию, безошибочно выцепив её лицо среди десятков других. Он вздохнул и устало опустил глаза — Хардли поняла, что он узнал её.

Студенты, расслабленные и полусонные, нехотя стали рассовывать свои вещи по рюкзакам и подниматься со своих мест. Возле Лири стайкой собрались три студентки, наперебой задавая ему вопросы. Им, вероятно, нравился этот предмет, несмотря на то, что Хардли не поняла ни слова из их замысловатого диалога с Брослин-2. Или им просто нравился преподаватель.

Хардли не сводила с него взгляда, пока он шёл прямо к ней по узкому проходу между рядами.

— Я предполагал, что ещё увижу вас, но не думал, что так скоро, — Лири остановился на расстоянии вытянутой руки, не нарушая её личного пространства, но это не сработало.

Странное чувство — Хардли казалось, что его взгляд шарит у неё под одеждой, лезет под кожу, перебирает мышечные волокна, словно пинцетом. Тогда, в метро, Оливия, в силу того, что была на взводе, не ощутила этого и не отметила многих деталей — цвета глаз, роста, ширины плеч. Она сканировала его черты взглядом профессионала, дополняя файл своей личной картотеки, хранившей сотни и сотни виденных когда-то лиц.

— Детектив Оливия Хардли, — она показала значок.

— Полагаю, мне представляться нет смысла, раз уж вы здесь, — он улыбнулся, но Хардли на его улыбку не ответила. Она чувствовала, что все её внутренние ресурсы уходят на анализирование тех странных ощущений, которые она испытывала рядом с ним. — Тут, через дорогу есть неплохое место, давайте выпьем кофе. Это ведь не противоречит никаким предписаниям?

— Отчего же? Вовсе нет, — Оливия пожала плечами и преследовала по направлению к выходу, когда Лири жестом руки, по-джентльменски пропустил её вперёд.

На выходе он надел пальто и небрежно набросил на шею шарф. Хардли ощутила знакомый аромат — древесный, тяжёлый, терпкий, но приятный. Ей казалось, что даже она, будучи женщиной, которые по устоявшемуся стереотипу должны быть безупречными в любое время суток, выглядит не так хорошо, как он.

— Вы хотите поговорить о том, что произошло?

Оливия почти забыла, что вопросы здесь должна задавать она. Её не покидало ощущение, что вся её уверенность утекает сквозь пальцы. Вместе с запахом дорогого парфюма от него исходила непоколебимая уверенность в себе на грани самодовольства — это раздражало Хардли и вместе с тем подначивало сбить с него эту спесь.

— Да, именно. Тело девушки обнаружили в Центральном парке, и только вы знали, что она мертва. Откуда?

Они вошли в просторный зал ресторана. Лири провёл её к свободному столику и даже пододвинул стул, проявляя чудеса обходительности, которой так редко удостаивали женщину-копа. Хардли привыкла, что большинство считает таких, как она терминаторшами с яйцами. В какой-то степени это было даже удобно — не возникало неловкости в общении. Она была либо сама по себе либо лидерствовала, и её это устраивало — в виду своей профессии от недостатка внимания к своей персоне Оливия не страдала.

— Ну, скажем так, я знаю немного больше, чем среднестатистический нью-йоркец.

— Я заметила, — Хардли была уверена, что он строил из себя умника, он и был чёртовым умником, учитывая его богатую биографию, но тем не менее, его снисходительный тон меньше раздражать не стал. — И всё же это не ответ.

— Тогда задайте правильный вопрос, детектив.

Хардли поняла, что не может составить слова, вертящиеся на языке, в членораздельную фразу, ей что-то мешало. Маркус Лири словно копался у неё в подкорке. Она слышала, как скрипят в мозгу шестеренки, будто кто-то перебирает их невидимой рукой. Казалось, даже звуки становятся глуше, стоило лишь чуть дольше смотреть ему в глаза. Странный, тяжёлый, неудобный — Хардли, привыкшей быть хозяйкой положения при допросе, становилось в тягость вести этот диалог. Она не привыкла что кто-то перехватывает у неё инициативу, предвосхищает её вопросы, которые она даже ещё не успела сформулировать у себя в мыслях. Это злило и вызывало странное чувство тревоги, но не страха, а скорее неотвратимого ощущения близкой беды.

Она подождала, пока официант примет у Лири заказ на два кофе. Пауза позволила ей собраться с мыслями и начать, наконец, атаковать.

— Думаю, вам стоит быть более конкретным. Вы подозреваетесь в убийстве.

— Не может быть, — шутливо парировал он. — Думаю, тогда бы мы с вами разговаривали совершенно в другой обстановке.

Он положил на стол руки и, улыбнувшись, чуть склонился к ней, в каком-то доверительном жесте, словно общался с давней подругой. Хардли сделала обратное движение, вжавшись в спинку стула. Взгляд снова зацепился на россыпь мелких белых шрамов на его ладонях и пальцах. Они походили на следы от осколков.

Ровно на секунду она почувствовала, что Лири пугает её. Он будто знал наперед все её аргументы, снимал с языка слова, которые она не успевала произнести. Это здорово злило, потому что не поддавалось никакой логике.

— Послушайте, профессор…

— Просто Маркус, — улыбнулся Лири и отзеркалил её позу, удалившись из её личного пространства. Хардли стало легче дышать.

— Она училась в этом же университете. Вы знали её?

— Вы хотели задать не этот вопрос, верно?

За столиком повисла тишина и даже звуки извне не могли пробить её стальной колпак. Раздражение достигло точки кипения, но так и не сумело рвануть, застыв на предельной отметке, словно под струей жидкого азота. Хардли посмотрела на него. Взгляд, который словно вытягивал из неё всю подноготную, вытаскивал наружу мысли, которые она запрещала себе думать, страхи и сомнения, которые не имели смысла. Оливия не стала сопротивляться. Воровато осмотревшись по сторонам, Хардли убедилась, что их странный разговор никому не слышен.

— Я хочу знать, что это было? Почему она смотрела на меня, если на тот момент времени она уже была мертва? И откуда вы, чёрт возьми, это знали?!

Она выдала на одном дыхании всё, что на самом деле волновало её и получила, наконец, отклик. Лири опустил глаза и вздохнул. Оливия почувствовала, что её перестали препарировать.

— Хорошо, — он улыбнулся одними уголками губ и заговорил. — Я могу переходить в такое состояние, в котором вижу энергетическую структуру мира. Здания, места скопления людей, сами люди — у всего есть определённое «свечение» или цвет. У тех, кто преступает закон, он один, у чистых душ, например, у детей или монахинь, другой. Больницы, церкви, наркопритоны, места преступлений и самоубийств — у всего своя энергетика. В этой структуре есть своеобразные уровни. Всего их девять, наш с вами считается третьим. На четвёртом и выше живут более высокоорганизованные сущности, на втором — примитивные сущности, как нейтральные, так и вредные. Они стремятся вылезти из него, цепляются за людей, питаются их энергией, преимущественно негативной, наносят вред здоровью, даже доводят до смерти и самоубийств. Иногда им удаётся выбраться и происходит какая-нибудь, по весьма образному выражению моих студентов, необъяснимая фигня, вроде этого случая в метро.

Хардли слушала и понимала, что ни черта не слышит. Её дурили. Откровенно и по-хамски.

— Маркус Лири, — она медленно произнесла его имя, словно пробуя на вкус каждую букву. — Вы имеете какое-то отношение к гуру психоделической революции шестидесятых*?

— Нет, это удивительное совпадение, ведь я отчасти прошёл его путь.

— Значит, наркоман. Так я и думала, — с чувством удовлетворения Оливия сложила руки на груди и посмотрела на него с вызовом.

— Не больше, чем вы, — ничуть не изменившись в лице, Маркус Лири говорил так, будто знал наверняка, что она балуется травой. Самодовольная ухмылка медленно сползала с её лица, меняясь на изумление, которое Хардли тщательно старалась скрыть.

— Люди зачастую не верят правде. Иногда это удобно, — Лири взглянул на часы и подозвал взглядом официанта. Он спешил. — Она не была моей студенткой, вы можете запросить данные на кафедре, если не верите на слово, — Лири заговорил быстро, словно пытался впихнуть как можно больше информации в оставшиеся у него свободные минуты. — Да, в том поезде она уже была мертва. Я не знал, что она погибнет. Здесь десятки тысяч студентов, и если я стану просматривать каждого, то у меня просто взорвется голова — поверьте мне, я пытался — но это не значит, что мне не жаль. Спасти всех невозможно. Я рад, что хотя бы вы в порядке.

Он был искренен. В момент, когда он произносил эту торопливую речь, фасад отстраненного превосходства дал трещину, и Хардли увидела другого Лири. Сопереживание, чувство вины и вселенская тоска мелькнули в его глазах, которые, казалось, видели многое. Такой взгляд она наблюдала у девяностолетних стариков, которых не коснулся маразм и деменция. В них отражался весь их прожитый век. Отдав подошедшему работнику кредитку, Лири поднялся из-за стола и потянулся к пальто.

— И что мне предоставить в отчёте? — растерянно воскликнула Хардли, не веря, что разговор закончен. Она не верила ни единому сказанному слову, но в то же время поражалась тому, как сильно его речь походила на правду и тому, что она — самый приземленный человек на планете — отчего-то такую правду допускала.

— Вы хороший детектив, Оливия? — она молчала, но Лири знал ответ. Хардли была отличным детективом, этого было не скрыть от него, как и наличия пакетика с марихуаной, который так и остался в доме Вуда. — Уверен, вы что-нибудь придумаете.

— Да что за бред? — Оливия прошипела сквозь зубы, глядя на дно чашки. Она пыталась совладать с собой.

— И ещё, — остановившись в проходе, Маркус Лири повернулся к ней. — Вам изменил ваш мужчина. Не слишком растраивайтесь. Это не ваш мужчина.

Хардли молча проводила его взглядом до двери, после молча наблюдала, как он сел в такси и поднёс к уху телефон. Мышцы сковало стальным напряжением, словно всё внутри стянулось в тугую пружину — она сжалась крючком над столом и никак не могла разогнуться. Оливия была потрясена, но в то же время удивительно спокойна, будто Лири не открыл ей ничего сверхестественного или вовсе наплёл с три короба. С этим ещё предстояло разобраться, а в первую очередь, стоило разобраться со своим отношением к этому.

Единственное, что Хардли понимала чётко, что не записала показания, не взяла номер телефона, не сделала ничего из того, что требует протокол.

Комментарий к Замешательство

*имелся в виду Тимоти Лири — психолог, писатель, исследователь влияния психоделических препаратов на организм человека.