Нарисуем [Валерий Георгиевич Попов] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (60) »
Валерий Попов НАРИСУЕМ (повесть) журнальный вариант
Глава 1. Проигрышный билет
— Вот про некоторых молодых говорят: “Уж пусть лучше пишет, чем пьет!” Но тебе я скажу так: лучше пей! С таким напутствием я вошел в литературу. Конечно — не лучший старт. Маститый поэт (седые редкие космы струились на воротник вязаной бабьей кофты) с удивительным терпением слушал скучные, благонравные стихи, временами внезапно кивая (или просто падая в сон?) — и только при моих стихах ожил. И даже руки стал потирать: вероятно, решив сказать что-то хорошее. И сказал!.. Что — вы уже знаете! То есть — я уже “хватил шилом патоки” литературной жизни (приведенным выше эпизодом дело не ограничилось). И, уже понимая, что мучиться тут всю жизнь, решил параллельно заняться чем-то полегче — для отдыха и, как это ни парадоксально звучит, — для денег. Как говорил мой мудрый отец: “Лучший отдых — это смена работы”. И я решил поступать во Всесоюзный государственный институт кинематографии. Все знали тогда, что из всех сфер (кроме криминальных) самые большие доходы в кино, и там же восторженная любовь женщин и зависть мужчин.— Попов. — Я. Ежов, великий сценарист, тяжко вздыхая, смотрел на листки моего вступительного этюда, потом — на меня. — Выглядишь моложе, чем по анкете… — Я и есть моложе! — бодро ответил я. — Хорошо пишешь. Ура! Я знал, что найдется гений, который оценит меня. И нашелся. И главное — где! — Привык, видно, первым везде быть! Как догадался? Кроме школьной золотой медали, я ничем, вроде, себя не выдавал… — А вокруг себя не видишь никого. Опять прав! Что значит — гений. Но мне гениальность его, похоже, боком выходит. По длинному багровому лицу мастера стекали струи… страдал. По виду это походило на обыкновенное тяжкое похмелье, но по сути — это он переживал наши несовершенства… Конец? Сверху, по склону аудитории, сквозь пыльные окна хлынул свет. Высшие силы, видимо, вспомнили про меня — правда, с некоторым опозданием. Ну что ж, и у них бывают сбои. — …А если заклинит, трос всегда перекусить можно — не вопрос! — сверху донеслось. Сначала я даже подумал, что с воли, из окна. Откуда в этом пыльном заведении такие речи? — А сплести новый — два пальца… Речь оборвалась. Я поднял голову. “Нет, — понял я. — Здесь!” — Хватит! — донесся неприятный голос Сысоевой, замдекана. — Рабочую жизнь ты знаешь… но писать тебе бог не дал. А без этого — сам понимаешь. Зашелестели собираемые в пачку бумаги. Сысоева поднялась. Ежов, вздохнув, тоже стал складывать бумаги в дряхлый портфель. Травя душу, заскрипела форточка. — А я вот с ним буду работать! О рабочем классе будем писать! — вдруг произнес я. Все оцепенели. Рабочая тема, как топор, висела тогда над каждым художественным учреждением. Не будет — вообще могут закрыть. И все это знали. Вот так! Ежов весело крякнул. И я понял суть его радости: хоть не бессмысленно день прошел, хоть будет что рассказать друзьям-гениям, когда они соберутся вечером за столом. А для писателя день без сюжета — потерянный день. — Берешься? — Да! Никогда тяги к рабочему классу раньше за собой не замечал. — Железно? — Абсолютно. Ежов уже по-новому поглядел на меня. “Нет добросовестней этого Попова!” — говорила наша классная воспитательница Марья Сергеевна, но говорила почему-то с тяжелым вздохом. — Вдруг откуда ни возьмись… — донеслось сверху. Это “спасенный” так прореагировал! Конечно, все, включая, я думаю, Сысоеву, знали неприличное продолжение этой присказки. Договорит? Тогда даже я не смогу ратовать за его зачисление... В этот раз пронесло — продолжения не последовало. — Ну-ну! — произнес Ежов. От его сонного оцепенения не осталось и следа. — А не горячишься? Этого я знаю! — Он смело глянул наверх. — Хомут еще тот! — Погодите, Валентин Иваныч, раздавать хомуты! — проскрипела Сысоева. — Товарищ Маркелов не принят! — Ну? — обратился к непринятому товарищу Маркелову шеф. — Ты как… насчет этого? — в мою сторону кивнул. — Нарисуем! — просипел тот. — Вы слишком добры, Валентин Иваныч, но расхлебывать-то потом нам! Расплывшиеся было черты Ежова вдруг обрели четкость и силу. — Здесь пока что, Маргарита Львовна, окончательные решения принимаю я! Идите, оформляйтесь! — Он махнул опухшей ладошкой цвета свекольной ботвы. Этой рукой он написал “Балладу о солдате” и теперь ею же открывал калитку нам! И небеса не остались безучастны — вдруг с оглушительным грохотом отхлопнулась форточка, и в пыльную душную аудиторию влетела косая завеса золотого дождя… после чего форточка так же гулко захлопнулась. Хватит пока.
Жизнь столкнула нас, как два горшка, резко поставленные в одну печь. В темный коридор мы вышли уже вместе. — Маркелов! — довольно неприязненно произнес он. Да-а. Вечно я попадаю в истории — но эта, видимо, будет более вечная, чем все! — Для друзей можно
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (60) »
Последние комментарии
4 часов 38 минут назад
13 часов 30 минут назад
13 часов 32 минут назад
2 дней 19 часов назад
3 дней 15 минут назад
3 дней 2 часов назад