Умерев, уходите без суеты, через чёрный вход (СИ) [Дмитрий Чеховский] (fb2) читать онлайн

  Земля поддаваться не хотела: Старик не прокопал почву и на один штык, а мягкий, как плоть, слой уже закончился. Липкая жижа облепила сапоги, чавкала, мешала ходить, лишая сил. Он навалился всем телом на лопату в попытке вогнать клинок как можно глубже, но металл зазвенел, упёршись в камень. Старик переступил с ноги на ногу и посмотрел наверх. Серое небо моросило, а холод мерзлой земли пробирал до костей: резиновые сапоги спасали только от воды и грязи. Старик снова ударил лопатой почву, надавил, в этот раз лопата вошла глубже, - камень оказался небольшим - и продолжил копать.

  Шелест дождя. Буро-зелёная пустота вокруг. Старик стоял, вцепившись в черенок, посреди прямоугольной ямы глубиной по колено. Он пришёл в себя, не помня что делал и зачем, будто резко очнулся посреди сна. Страшного сна. Отбросив лопату, он поспешил выкарабкаться, но споткнулся о край, вывалился и упал. Он прополз несколько метров прежде, чем догадался подняться. Старик обернулся. Яма оказалась именно тем, что он подумал - могилой. Неглубокой пока ещё могилой метр на два.

  Десять дней назад, после исчезновения, у него появились приступы похожие на лунатизм, маленькие, секунд на десять. Например, заснёт по пути на кухню, а проснётся - уже там да с горячим чайником в руках. Он уже начал привыкать к ним, но такого ещё не случалось. Прошла минута, другая, но стылый страх в груди не рассасывался. Старик подошёл к краю могилы, заглянул внутрь и вспомнил сон, который видел перед тем, как прийти в себя.

  Сначала были мрак и тяжесть в груди, спёртый воздух не пролезал в лёгкие. Старик попытался пошевелиться, но руки-ноги что-то сковало. Глаза постепенно привыкали ко тьме: он находился в каком-то колодце, но не на дне, а где-то посередине, у самой стены; далеко-далеко наверху виднелась тонкая паутинка света, внизу - чёрное ничто. Стены были сложены из плоских камней с человеческий рост. Матовые, тёмно-синие, грубые, с большим количеством изгибов и наростов. Старик вглядывался в них до рези, и то ли от напряжения всё начало плыть перед глазами, то ли стены действительно едва-едва шевелились, будто состояли из комка змей. Он заморгал, прогоняя слёзы, но это не помогло. И чем больше он напрягал зрение, тем отчётливей видел: вот булыжник, похожий на ногу, вот - на голову. Сердце Старика замерло, когда он понял, что это и есть голова: синюшная, с носом-картошкой и слепленными опухшими веками. Хозяин головы дёргался, шевелил торчащим из стены плечом, пытаясь выбраться, освободить хотя бы руку. И это получалось. Старика охватил страх, он почему-то подумал, что так нельзя, что бунтарь всех погубит. Старик хотел остановить его, закричать, но рта не было. Когда рука всё-таки выбралась из плена, разразился грохот падающих небес: по стене колодца побежали трещины, тела вываливались, как костяшки домино, и каждый увлекал за собой ещё троих-четверых. Старик почувствовал, что проваливается вместе со всеми.

  На этом сон заканчивался. Старик продолжал стоять у края и смотреть в могилу. Голова закружилась, а воспоминания о сне становились всё более чёткими и болезненными: он видел калейдоскоп тел, пролетающих мимо, различал все детали, даже поры на баклажановых лицах. Сердце пыталось разбиться о грудную клетку, Старика качало: недорытая могила затягивала омутом, из неё будто тянулись фиолетовые руки с распухшими пальцами, хватали, тянули к себе. Старик с трудом, превозмогая себя, отшатнулся от могилы, упал навзничь. Никаких сил, чтобы подняться и убежать, не осталось - яма всё высосала. Лежа на спине, он барахтался, загребал землю как воду, отталкивался ногами лишь бы оказаться хоть на несколько сантиметров дальше.

  Ему это удалось. В изнеможении Старик раскинул руки и стал заглатывать, запихивать в раскалённые лёгкие стылый тяжёлый воздух. Насквозь промокший, он не замечал ни мороси, ни леденящей земли. Могильный ужас отступил, и Старик наслаждался приятной прохладой пустоты, что пришла на смену панике. Но что-то в глубине, на краю подсознания, зашевелилось, это что-то заполняло пустоту, как вода ямку во время дождя. И когда вода перелилась через край, Старик вспомнил о Друге.

  Утром третьего дня после исчезновения Старика разбудил собачий лай. Вялый после короткого и тревожного сна Старик приподнял голову со стола, огляделся, пытаясь понять, что происходит. Лай не прекращался, он доносился с внешней стороны ворот, над которыми располагалась его сторожка.

  Старик спустился и приложил ухо к створке. Ворота были старыми, проржавелыми из цельного листа стали два на два метра. Для удобства в них вырезали дверь, вырезали грубо и криво, между заусенцами постоянно свистел ветер. В одну из таких щелей Старик и пытался разглядеть пришельца.

  В день исчезновения Старик оказался на заставе один. Никого. Ни следа. Вся кладь, инструменты, утварь остались на местах, на поле за заставой торчали лопаты и кирки, будто их забыли и бросили на время обеда. Ближе к полудню он заметил всеобщее молчание. Молчали куры, собаки, кошки и даже вороньё. Они исчезли вместе с людьми, Старик не удивился, если бы не нашёл даже червей.

  И вот - гость. Он-то напугал последнего обитателя заставы сильнее, чем исчезновение. Ничего разглядеть так и не удалось, как Старик ни прижимался к шершавой холодной стали: просвет между дверью и проёмом был недостаточно велик, видны были только выжженная, в бурых пятнах, степь да небо цвета мышьяка. Лай, скорее просящий, чем требующий, сменился поскуливанием, жалким, как стоны ветра в щелях. На па́ру они умоляли впустить их к теплу и крову.

  Страх уступил место тревоге, та - любопытству, а затем к нему присоединилась жалость. Старик порылся в карманах брюк, нашёл связку ключей и отпёр амбарный замок. Под дверью сидел ржавого цвета комок свалявшейся шерсти и грязи, только ясные синие глаза смотрели с болью и надеждой. Лапы пса были перебиты, он едва ли могла доползти сюда сама. Старик выбежал за ворота, позвал безвестного шутника, закричал, что так и оставит животное у порога, но никто не ответил, молчал даже ветер, прошмыгнув на заставу.

  С появления на заставе второго обитателя прошла неделя. Собаки не могут жить без клички, но Старику ничего в голову, кроме расхожей фразы про друга человека так и не пришло. Поэтому он стал называть его просто - Другом. Неожиданно для себя Старик притащил пса в сторожку, отдал лежанку, а сам стал спать на полу. Пришлось взломать склад с припасами и медикаментами: ключи исчезли вместе с комендантом. Эта неделя промелькнула одним мгновением, наверное, никогда прежде в его жизни время не летело так быстро.

  И сейчас, лежа у могилы, Старик вспомнил, что как раз перед приступом он собирался набрать консервов. На ватных от минувшего ужаса ногах он пошёл на противоположный конец заставы, на склад. Низкая пристройка из сруба, обшитая досками. Краска сошла, доски выцвели и растрескались, не меньше трети из них отвалилось и через дыры виднелись серо-зелёные брёвна с рыжими и землистыми пятнами пакли. Дверь массивная, стальная, покрытая кирпичного цвета грунтом. Чтобы открыть её, пришлось выпилить замок болгаркой, и теперь Старик подпирал дверь у ручки доской.

  Внутри мерзко и сладко пахло прелой соломой. На ощупь в темноте справа от входа он нашёл железную коробку с выключателем. Сам выключатель - ещё одна коробка, пластмассовая, размером с голову ребёнка, на лицевой стороне которой торчало две кнопки: одна подлинней, вторая - короче. Старик с трудом, едва не вывернув большой палец, утопил длинную кнопку. Что-то внутри клацнуло и загудело. В стороне от электрощитка матово блестели в сумраке эбонитовые клювы переключателей. Старик поворачивал один за другим, клювы тоже сопротивлялись, тьма засорила механизмы и не давала включить свет. С каждым натужным щелчком рядами зажигались лампочки, висящие на проводах. Они осветили помещение десять на десять метров, между стеллажами с туско-зелёными армейскими ящиками можно было едва пройти одному, да и то боком. Старик порылся в ближайшем ящике, раздвинул солому внутри и достал пару консервных банок. Сгущёнка. Подошел к следующему, затем к ещё одному и так пока наконец не нашёл тушёнку. Махнул рукой и взял весь ящик.

  Старик выронил его, едва выйдя со склада. Могила была далеко, метрах пятидесяти, но он разглядел светло-песочное пятно рядом с ней. Пятно медленно, но упорно, ползло вперёд, в яму. Старик побежал, но когда оставался последний десяток шагов, он споткнулся и вывихнул ногу. Старик полз. В этот раз могила не притягивала его, наоборот, отталкивала, мешала налипшей грязью и непонятно откуда взявшимися корягами.

  Но Старик успел. Пёс уже пытался перевалиться через край, когда он схватился за загривок. Друг скулил, рычал, исхитрился укусить предплечье, но Старик продолжал волочить его прочь.

  Могила сдалась во второй раз и отпустила их. Старик заметил, что хватка пса ослабла, а рычание прекратилось. Он перевалился на спину и обнял Друга, но тот совсем обмяк. Только через несколько минут, уже держа пса на руках в сторожке, последний обитатель заставы понял, что остался один.

  От истерического хохота зазвенели стёкла. Они весело и переливчато смеялись вместе со Стариком, но смеялись недолго: Старик прогнал их прочь табуреткой. За табуреткой в окно отправился стол, но не пролез через раму и остался лежать безногим калекой на полу. Затем сторожку сотряс топот: Старик ковылял вниз, боль в вывернутой лодыжке не мешала ему перемахивать через ступени, он знал, кто виноват и собирался отомстить.

  Оружие мести лежало рядом с виноватым, так лопата превратилась в карающий меч. Могила выла, от её боли почернело небо, забил дождь и град. С каждой горстью земли она кричала громче и громче, ветра ревели, вторили ей. Вихри пытались вырвать орудие из рук, разбрасывали землю на лету. Старик стал загребать больше. От тяжести сломался черенок. Старик бросился на колени и копал одним штыком. Ветер всё-таки повалил человека и отобрал лопату. Старик встал на колени и по-звериному рыл землю. И могила слабела, сдавалась, как сдаётся задыхающийся под тяжестью рук убийцы. Старик победил, но ему было мало. Он разравнивал всё так, чтобы ни одна ямка, ни один бугорок не могли напомнить о могиле. Да вот только бурый шрам на земле расплылся под дождём, осклабился - следы убийства было не скрыть. Последний обитатель заставы упал на колени и зарыдал.

  Прошло ещё тридцать дней. Так по крайней мере утверждали часы, хотя они могли и врать. Солнце застыло в небе, прервав смену дня и ночи. И хотя самого солнца ни разу не было видно за весь месяц, посередине мышиной хмари висело размытое пятно. Случайно или то была ирония, но по ночам тучи сгущались и наступали тяжёлые сумерки. Старик оставил Друга на складе, похоронить не хватило сил и он просто бросил его, спрятал подальше, лишь бы не видеть.

  Дни сменяли друг друга, но Старик не мог вспомнить ни одного из них. Нет, приступы его больше не тревожили, просто запоминать было нечего. Он словно смотрел каждый день один и тот же нелепый чёрно-белый и немой фильм. Фильм о себе самом. Кадр за кадром растягивался в минуты, часы, дни, сон - перебивка, конец, титры. И титры Старик помнил отлично. Каждую ночь ему снилось солнце, тепло и живой Друг. Это если везло. Если не везло, сон превращался в кошмар, в котором пёс смотрел на него с укоризной или даже ненавистью, будто обвиняя в чём-то. Но хуже было, когда он демонстративно уходил прочь. В такие ночи Старик просыпался от боли в груди и не мог понять: лучше ли снова попытаться забыться или бодрствовать. Он предпочитал первое. Иногда он засыпал снова.

  Старик проснулся. От кошмара. Но в этот раз уйти не удалось. То ли кошмар был сильнее обычного, то ли слишком громко хлопала клеёнка, натянутая вместо разбитого стекла. Ленивый взгляд Старика скользнул по опрокинутой банке с маринованными помидорами. Липкий рассол растёкся по полу, осколки стекла перемешались с раздавленной мякотью. Рядом лежал кухонный нож. С его лезвия готовилась сорваться белёсо-розовая капля. Старик поднял нож, проверил остроту пальцем, укоризненно покачал головой и вонзил в живот.

  Ни боли, ни крови. Он наносил удар за ударом, но оставались только ровные тонкие разрезы, которые по неведомой воле не обрывали его существование.

  Старик спустился во двор. Упал на колени. И закричал. И в крике было больше вопросов, чем в тысяче слов. Он не знал к кому взывает, но ему надо было поговорить хоть с кем-нибудь, лишь бы не с собой. Когда вопль закончился вместе с силами и дыханием, Старик завалился набок.

  Прошло какое-то время, если время ещё существовало. Старик вдруг вспомнил старый сон про колодец. Сон уже не казался кошмаром: воспоминание было даже тёплым и ласковым. То видение подсказывало решение, способ вырваться за границы отснятой киноплёнки. И не важно, что за ней находится, это лучше, чем ничего.

  Пальцы наткнулись на какой-то кусок металла - лопата с отломанной ручкой. 'Это знак', - рассудил узник заставы. На четвереньках он дополз до середины двора и начал рыть могилу снова. Земля поддавалась легко, будто с радостью. Как только он выбрался из ямы и заглянул внутрь, могилу залила чернота. Тьма манила, и чтобы не упасть, Старик стал на колени и упёрся руками в края. Она обещала окончание: покой, пустоту, свободу от мышьячных дней и свинцовых ночей. Обещания слишком соблазнительные, чтобы отказаться от них просто так.

  Старик так и не понял, что его остановило. То ли ветер странно и умоляюще заскулил, то ли всё-таки проснулся страх. Он прислушался к себе. Всё-таки страх. Но странный. Это был не инстинкт самосохранения, а боязнь потерять что-то более ценное, чем жизнь. Старик отполз от края, повернул голову, посмотрел на пристройку-склад, затем на могилу. На склад. И встал с колен.

  Через несколько шагов Старик покачнулся от пронзительной боли в животе и рухнул. Он приложил ладонь к животу: сквозь пальцы сочилась кровь. Густая алая жизнь покидала тело спешно, толчками, как бурный поток, что с радостью прорвал плотину. Почему-то Старик был уверен, что вернись он к могиле и раны затянутся. Но желание уснуть и видеть смертный сон пропало. Он полз прочь, к складу. Время снова запустило ход, а значит его запасы скоро иссякнут. Весёлая злость - давно забытое чувство - помогала оставаться в сознании.

  Старик выбил доску из-под дверной ручки, стальная дверь со скрёжетом отворилась. Порог. Он совсем забыл про это непреодолимое препятствие -полосу металла в три сантиметра высотой. Старик приподнялся на локтях и грудью уперся в порог. Он как гусеница, рывками, отвоёвывал сантиметр за сантиметром, но борьба закончилась, когда порог впился в живот. От вопля задрожала холодная сталь двери. Последние силы Старик потратил, чтобы отползти чуточку назад, ещё в сознании он успел почувствовать, как по щекам поползли слёзы.

  Мир исчез. Старика словно несло по бесконечной чёрной реке, затем она, видимо, впала в море, движение замедлилось и остановилось. Ласковые волны окатывали лицо. Вода держала Старика, он раскинул руки и благодарно принимал тепло воды. А потом очнулся.

  Какое-то жёлтое пятно заслонило серое небо: Друг упорно лизал хозяина, пока тот окончательно не пришёл в чувство. Старик готов был поклясться, что пёс улыбается. Он попытался обнять Друга, но тот вывернулся из слабых рук. Добрые глаза просили прощения, и Старик всё понял. Друг исчез, снова оставив его одного.

  Последний обитатель заставы лежал навзничь, но уже не у склада, а рядом с могилой. Он перевернулся и заглянул внутрь. На дне её всё так же плескалась чернота, иногда грани волн становились чуть светлее - то отражались белые облака. И среди отблесков выделялось тонкое, толщиной с паутинку, золотое пятно. Старик встал и прыгнул, стремясь схватить этот лучик рукой.