Наказание (СИ) [Wood_Deer] (fb2) читать онлайн

- Наказание (СИ) 451 Кб, 71с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Wood_Deer)

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Наказание. ==========

Комментарий к Наказание.

Почему Данте, Легендарный Охотник на демонов, сам полудемон по происхождению, не смог с легкостью порвать наручники? Потому что. Вся power прилила к члену. Или у Вергилия затерялись особенные наручники из нервущегося металла. Или это просто pwp условность.

Данте – большой мальчик и за свою длинную, насыщенную жизнь повидал необъятное множество всевозможных паскудных вещей, испытал буквально адские муки и был не обделен предательством и разочарованием. И потому, несмотря на образ легкомысленного повесы и удачливого сукина сына, в саму удачу никак не верил. Однако судьба, по всей видимости, наконец-то решила смиловаться над бедным охотником и преподнести ему охерительный в своем масштабе и качестве подарок. Его брата и дорогого племянничка, что так отзывчиво прогибались под ласками и тянулись за новыми.

Стоя на коленях в спальне вроде-как-встречающихся Неро и Вергилия, Данте тонул в окружившем его тепле двух разгоряченных тел, облепивших со всех сторон. Четыре руки чувствовались минимум сотней невыносимо нежных, хватких и умудряющихся задевать все нужные места щупалец. Целуя одного, Данте был вынужден прерываться на распахнутый рот второго, слепо тычущегося в поисках скользкого языка мужчины. Он абсолютно потерялся в пальцах, зубах и языках, что уже не различал, где Вергилий, а где Неро. Происходящее казалось лихорадочным бредом, самым восхитительным и желанным, который он мог только вообразить.

Неро протяжно вскрикнул, переходя в стон, когда Данте дернул серебристые волосы и взгрызся в открывшуюся шею. По влажной коже стекали бусинки пота, перемешиваясь с выступившей кровью, и охотник с аппетитом слизывал их. Присоединившийся к его занятию Вергилий клыками царапал, но не ранил тонкую кожу, кусая бешено бьющуюся венку потерявшего голову сына. Неро хватался то за одного, то за другого и притягивал их еще ближе и ближе, словно под сводящим с ума жаром хотел вплавиться в их тела своим. Решительно невозможно было понять, как долго они снедали друг друга, час, мгновение или с самой первой встречи. Все, чего хотелось парню, это чтобы они не прекращали терзать его шею, болезненно дергать короткие пряди и потираться вставшими членами о бедра.

Кто-то – скорее всего, это был Вергилий – опрокинул Данте на спину. Лишившийся опоры Неро рухнул в его раскрытые руки. Многострадальная кровать визгливо скрипнула, но никто даже не обратил на неприятные звуки внимания. Неро, прогнувшись, уселся на бедра дяди и облизнулся. От одного вида язычка, медленно обводящего припухшие губы, Данте был готов кончить. Его член уперся в поясницу мальчишки, пачкая смазкой. Возбуждение Неро тоже не давало ему покоя, заставляло путаться мысли и просить о большем. Он обхватил горячую ладонь Данте, прижал ее к лицу, на секунду вобрав большой палец в рот, и повел ниже, к соскам, ребрам, пупку, пока не остановился на возбужденном органе. От сжавшейся у основания руки его голова, пустая и тяжелая, в блаженстве запрокинулась. Данте стал надрачивать ему, размазывая предэякулят по всей длине. Подмахивающий бедрами парень больше мешал, чем помогал, но требовательные всхлипы стоили того.

Прохладные пальцы вцепились в подбородок Данте и отвернули к темно поблескивающим глазам Вергилия.

– Не забыл обо мне? – несмотря на приятно холодящие руки, его дыхание обжигало подобно огню. Охотник зажмурился, когда брат повел языком от ключиц и кадыка до щеки и виска. Тот самый язык, что издавна выщелкивал оскорбления по отношению к нему, раздражал колкостями, маняще мелькал в улыбках, впитывал покрывшую Ямато его, Данте, кровь. Тот самый язык, который он хотел попробовать на вкус, сколько себя помнил, и который сейчас творил что-то невообразимое в его рту. Вергилий оторвал орудующие руки близнеца, переплетя со своими, и завел их к изголовью постели. Неро протестующе замычал, оставшись наедине со сладостным томлением между разведенных ног. Он увлекся ерзаньем по бедрам Данте и ощущением скользящего по ягодицам члена, что сначала не заметил некоторых случившихся изменений.

– Вау, Джил, не знал, что тебе такое нравится. Хотя подозревал, – хмыкнул прикованный наручниками Данте. Металлические кольца огибали сведенные запястья, цепочка звенела при движении. Частичная неподвижность нервировала, хоть он и старался не выдать себя.

Вергилий улыбнулся так широко и хищно, что самому Неро стало не по себе. Вместе с тем, по его позвоночнику прошелся прошибающий ток, юноша в предвкушении задрожал. Он забыл о задуманном плане, маленькой, подлой мести Данте за его выходку. Если честно, он легко бы простил дяде тот поступок и еще дюжину других, лишь бы ощутить его внутри себя. Но у Вергилия были другие мысли на этот счет.

Грудь Данте очерчивал палец Вергилия, ероша волоски, принося царапающую щекотку, пуская дрожь к ребрам, и резко сместился к паху. Вдоль туловища расцвел кровоточащий порез. Данте неровно выдохнул.

– Данте, Данте, – старший близнец звучал играющим с мышью котом, тягуче, мурчаще. Но его расслабленность ни на миг не обманывала – под припущенными веками плясали все демоны Преисподней. И они обещали ни с чем несравнимое страдание, то, которого хочется снова и снова.

– Ты так жаждал прикоснуться к мальчику, что пошел на подобный неприглядный поступок? Притворился мной? – все тот же палец самым кончиком выводил по сочащейся соком плоти невидимые узоры. Вергилий смахнул выступившую капельку смазки и поднес к губам. Зрачки Данте затопили всю радужку.

– Скажи мне, Да-а-анте, – он нагнулся над братом, рассматривая проступающие от напряжения желваки, – насколько сильно тебе хочется этого? Испытать неповторимую тесноту его нутра, сжимающего так хорошо, так приятно, что обо всем забываешь? М? Ты хочешь этого, Да-анте?

Глаза охотника стали шальными, темными, в них не было ничего человеческого. Чистая звериная похоть. Он не соображал, что говорил, когда прохрипел:

– Да. Пожалуйста, я хочу… пожалуйста, войти в него. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – он сбивчиво шептал, приподнимаясь и следуя за отклоняющимся Вергилием. Он дьявольски улыбнулся на звон - наручники припечатали Данте обратно к кровати.

Вергилий притянул к себе Неро. Парень запыхался и часто сглатывал. Зрелище распластанного, беспомощного и изнывающего от возбуждения Данте, голос отца – самое непозволительное и пошлое созвучие, которое можно вообразить – доводили его до края.

– Ты мог попросить меня, Данте. Признаться в своей порочной, завистливой фантазии, – он огладил податливую спину сына. – И я бы разрешил тебе. О да, я бы позволил тебе делать с ним все, что пожелаешь.

Ласкающая рука соскользнула в ложбинку ягодиц. Неро прикусил щеку.

– Какая жалость, что ты мелочное животное, бессовестное, низкое. Ты внимательно слушаешь меня, Данте? Так вот, услышь: тебе полагается наказание.

И он развернул Неро спиной к Данте. Стоя на коленях, парень цеплялся за лопатки Вергилия, уложив голову ему на плечо. Их грудные клетки соприкасались, учащенное и спокойное сердцебиения. Старший Спарда уткнулся подбородком в подставленную шею и надавил на поясницу юноши, вынуждая того прогнуться. Между расставленных ног отлично просматривались все его прелести. Неро не видел, но каждым сантиметром своего существа осознавал прикованный к нему жадный взгляд дяди.

Данте проследил, как ухоженные и длинные – ох, черт, какие же они длинные – пальцы Вергилия кружили вокруг узкого входа, то надавливая, то едва ощутимо очерчивая. Если Неро сжимался, его шлепали по ягодице, и он насильно расслаблялся. Вергилий наслаждался процессом и продолжал дразнить чувствительное место, и неизвестно, кому сложнее было переносить эту пытку, Данте или Неро. В какой-то момент он собрал капающую смазку с члена Неро и вставил разом два пальца. Парень коротко застонал. Этого все еще было недостаточно.

– Это могли быть твои пальцы, Данте, – он размеренно, нарочито неторопливо двигал пальцами, и Данте не моргая смотрел на оттягивающуюся кожу, следующую за движениями, – твой язык, твой бесстыдный член. Ты мог заставить его кончить одними ласками, а затем еще раз, извивающимся под тобой, выстанывающим твое имя.

Он развел пальцы “ножницами”, широко раздвигая мягкие стенки. Неро подарил его спине свежие царапины, тут же затянувшиеся. Вергилий добавил еще два пальца и уже быстро вставлял их до костяшек в подготовленную дырочку. Ответом ему стало хныканье сына, поддающегося бедрами, за что он получил новый звонкий шлепок. След от хлопка симпатично засветился красным. Несдержанность Неро заслужила еще несколько увесистых шлепков, от которых запылала кожа. Не переставая лишать его остатков рассудка, Вергилий положил холодную ладонь на горячую ягодицу и растер место удара, после чего сжал и потянул – четыре пальца теперь ощущались еще острее, еще больше.

– Давай, Неро, позови своего дядю по имени, – мурлыкнул мечник в ухо юноше.

Неро зажмурился и с трудом выдавил из себя что-то помимо стонов:

– Данте…

– Громче! – Вергилий с хлюпаньем ввел кисть до основания большого пальца.

– Данте! Д-анх-те, Данте! Данте!

Неро срывал голос, без остановки выкрикивая родное имя и терпя мучения от руки отца. Охотник рычал и дергал громыхающие наручники, сдирающие запястья в кровь. Он хотел немедленно, прямо сейчас вжать племянника лицом в кровать и оттрахать так, чтобы у того не осталось сил даже на крики, увидеть, как закатываются его глаза при оргазме, наполнить его до краев собственным семенем. Он хотел его всего. Искусанные губы заалели и совпадали по цвету с горящими острыми зрачками.

«Это Ад. Я в Аду», – как-то отстраненно подумалось. До его воспаленного сознания оглушительные стоны, прерываемые выкриками его чертового имени, доносились эхом, как из-за стены, незримо отдаляющей от долгожданной добычи.

Вергилий с усмешкой наблюдал за реакцией брата. Пора было немного поощрить его.

Он с влажным звуком вытащил пальцы из заметно расширившегося подрагивающего колечка мышц.

– Неро, не хочешь уделить Данте больше внимания? О, он бы точно не отказался попробовать тебя на вкус. Дай ему то, о чем он так страстно мечтает.

Неро развернулся. Его лицо раскраснелось, в уголках глаз скопилась влага. Порывистое дыхание колыхало вспотевшую грудь. Подползая к Данте, он смущенно улыбался, что, впрочем, совершенно не отражалось в его веселом и развратном взгляде.

Данте завороженно созерцал приближение его кошмара, его тайного видения и избавления. Неро плавным рывком оказался чересчур близко, боже, он мог бы разорвать его на куски или довести до врат Рая, лишь бы коснуться его, скорее, нет ничего важнее, чем это юное, прекрасное, гибкое и сильное тело, ему так необходимо быть с ним, пожалуйста, так нужно…

Неро с замиранием сердца смотрел, как Данте выгибается ему навстречу, и в его выражении расплескивалась неприкрытая мольба. Лицо Вергилия, идентичное и одновременно непохожее, никогда не было таким. В нем играло превосходство, он желал подчинять и подчинял, не встречая преград и рамок, брал все и сразу и подавлял своей уверенностью. Но Данте… В Данте сияло море любования и расстилались поля обожания, орошаемые дождем необузданного желания. Юноша практически физически ощущал исходящий огонь от вздрагивающего и любящего существа, что неподвижно ожидало любого его действия. У Неро защемило в груди от нежности, и в то же время пьянила вседозволенность, которую полудемон подавал ему прямо в руки.

«Интересно, он мазохист?» – как бы случайно подумалось Неро.

Он встал на колени по бокам от торса лежащего и бережно взялся за безвольное лицо. В припухшие губы уткнулся сочащийся член, оставляющий прозрачную липкость. Данте заторможенно, будто не понимая, скосил взгляд на подставленный орган и вернул его к ошалевшим глазам парня.

– Давай, Данте, ну же, – Неро с прорывающимся полубезумием улыбался и судорожно шептал, – доставь мне удовольствие. Ты же хочешь сделать мне приятно, да, Данте? Заставь меня кончить тебе на лицо. Давай, открой рот, облизни его.

Данте послушно приоткрыл рот. Облизнул розовую головку, на языке скопилась солоноватая смазка. Он сглотнул ее и вобрал ствол до уздечки.

Неро не выдержал и двинул бедрами, на всю длину входя в мокрый рот. Протяжный стон огласил замершую в тишине комнату. От порывистого толчка голова Данте стукнулась о спинку кровати. Крупный член спускался слишком глубоко, заполнял все горло. Данте легко подавил кашель – он все равно едва дышал. Парень намотал отросшие волосы на кулак и принялся насаживать мужчину на сильно возбужденную плоть до конца, почти вынимая и вновь доходя до глотки. При каждом махе нос упирался в жесткие белые волоски, и он с упоением втягивал запах мальчишки, принадлежащий ему одному. Член свободно проезжался по языку и щекам, потому что Данте предпочел бы лишиться зубов, чем ранить зубами нежную кожу. У него текли непроизвольные слезы, а скулы сводило от дискомфорта, но он не отказался бы всосать и яички тоже, хотя не знал, как сказать об этом. Неро, порыкивая и крича, задал совсем уж бешеный ритм, трахая мягкий рот и ударяя Данте затылком об изголовье. Оба, и Неро, и он сам, стонали от разделенной на двоих ненасытности и получали непередаваемый экстаз от положений друг друга.

Вергилий сидел в отдалении и взирал на беспорядочное представление с голодной ухмылкой. Создавалось впечатление, что ему хватило бы и одного наблюдения за этими двумя, дабы наконец отпустить себя. И впрямь, собственная “проблема” не беспокоила его, пока он мог наслаждаться происходящим в метре от него. О, они были так увлечены друг другом, шумные и грязные, что не задумывались, как выглядят со стороны их искаженные лица и подергивающиеся тела. Смотря на забывшегося сына, Вергилий предположил, что конец скоро.

Неро не сразу успел вытащить член, и часть спермы Данте пришлось проглотить. Остальная, как и было обещано, попала на его щеку, закрытый глаз и частично на грудь. Данте опустил голову и принялся слизывать упавшую на нее семя. Как щенок. В каком-то садистском желании Неро захотелось впечатать ему пощечину до хруста челюсти. Но он был утомлен и расслаблен после крышесносного оргазма, так что просто оттянул ему щеку.

– Хорошая работа.

Неро собирался припечатать благодарный поцелуй в красные губы, но тут его талию обвили холодные руки.

– Теперь твой черед хорошо поработать, Не-еро, – Вергилий, словно тень, подкрался со спины и одним своим оскалом обездвижил любовников. – Ты же не думаешь, что это все?

Неро правда устал, но отрицательно мотнул головой, как от него того требовалось.

– Обопрись, – прошелестел Вергилий. Ласкающий ветерок, обманчивой легкости, перед которой не устоять.

Неро сделал, как просили: разместил локти на кроватной спинке, между ними - сжатые кулаки Данте. Их прозрачные глаза отражали друг друга, передавали искру испуга и предвкушения. Вергилий оттащил колени Неро ближе к себе, тем самым вынуждая его нависнуть над Данте. Снова захотелось поцеловать его, но нельзя.

– Пап, – голос предательски задребезжал.

– М-м? – Вергилий был занят тем, что играючи водил членом по ягодицам. Отпечатки от шлепков еще можно было разглядеть. – Не мямли, говори четче.

Неро предпринял еще одну попытку, хотя ему все больше казалось верным промолчать:

– Прошу, будь помягче. Я без сил. И-и мне тяжело… пожалуйста.

Полудемон замер. Переместил ладони на бедра и заговорил:

– Ты просишь меня быть помягче? Потому что ты так устал, развлекаясь с Данте, что решил – я дам тебе послабление? Буду аккуратен и заботлив, чтобы ты продолжил трахаться с ним? – с каждым словом его тенор опускался, пока не зазвучал жутким рокотом. Вместе с тем, тело стремительно менялось, приобретая демонический облик. Отросшие когти впились в упругие бедра, прорывая до мяса. Разнесся запах железа.

– Но я знаю тебя лучше. Все твои тайные желания и дурь. И сделаю все, как надо.

Неро подкинуло вперед, когда толстая, видоизмененная плоть, преодолевая сопротивление, заполнила, казалось, всего его изнутри целиком. Из горла опал лишь один всхлип, прежде чем Вергилий при полной трансформации начал нещадно вдалбливаться в рвущиеся мышцы. Хвост из острых пластин стегал по ногам и спине, распахнутые крылья окружили непроницаемым коконом. В созданном полумраке синее свечение выделялось особенно ярко, парализовывало, угнетало.

Парень неосознанно попытался отвести бедра, желая избежать зверского обращения, что очень не понравилось демону. Когтистая лапа дернула лодыжку до отвратительного хруста в суставе. На фоне пронзающей снова и снова боли перелом был ничтожен и почти отвлекал. Стало трудно сохранять устойчивое положение, но он не смел упасть.

Прямо перед собой Данте видел плачущее лицо Неро, его изломанные брови, искривленный рот и прищуренные глаза – он старался держать их открытыми и находить в мужчине утешение. Данте отдал бы все за единственное прикосновение к мокрым щекам, чтобы стереть струящиеся слезы. Даже в страдании он был красив. Притягателен. Данте засмотрелся на него. От груди и ниже, ниже, стягивался нестерпимый узел, что выжигал любую жалость или сочувствие. Это было невозможно переносить, живот до боли скручивало судорогой, от которой сквозь стиснутые зубы прорывались стоны. Он хотел его даже больше, таким, теряющим сознание, умоляющим, беззащитным.

Неро слышал себя как со стороны, скулеж, перерастающий в вопли, перекрывал скрип и редкие рыки позади. При очередном движении живот распирало, он чувствовал натяжение кожи и теплую влагу, заливающую ноги. Бедра испещряли глубокие царапины когтей, позвоночник был усеян синяками и порезами от неспокойного хвоста. Теперь наказывали не одного Данте, но и его. Гордость являлась самым болезненным местом его отца, он понял это еще в начале их ненормальных отношений. Так вышло, что своей просьбой он невольно уязвил важность Вергилия в его же глазах, за что расплачивался. Несмотря на прозвучавшие слова о якобы скрытых желаниях, Неро не думал, что хотел бы быть изнасилованным отцом в форме демона.

По крайней мере, он никогда не задумывался об этом.

Сосредотачиваясь на скольжении монструозного члена внутри, он с неведомым удовлетворением отметил, как легко тот, смоченный в красном и тягучем, входит и покидает тело. Отнюдь не размытые, а обостренные ощущения в полной мере передавали малейший сдвиг его собственной плоти в соприкосновении с возбужденным органом. Похоже, на нем были шипастые отростки, проезжающиеся по разодранной кишке и одаривающие волнами дрожи. Хвост неплотно обматывался вокруг тела и вместо боли приносил зуд на грани щекотки. Разум затуманивался, заворачивался во тьму с каждой секундой длящегося безумия. Ранящие лапы, помимо вспарывания кожи, разминали затекающие мышцы, усиливая приток уходящей крови. Это было почти приятно. Раздававшийся рев утихал до довольного урчания, если Неро сильнее прогибался. Ему нравится? О да, ему чертовски нравится.

«О Боже, – Неро, наверное, впервые в мыслях обратился к Богу, – я хочу кончить».

Его напряженные руки отпустили изголовье и сграбастали лицо Данте для долгожданного поцелуя. Неро лег на его широкую грудь, не опуская вздернутые бедра, бывшие во власти терзающих конечностей демона. Он позволил им соединиться. Целовались они безобразно и ненасытно, роняя слюну и то и дело стукаясь зубами. При всасывании губ и языка, с чавканьем и укусами, Данте и Неро, как изголодавшиеся хищники, больше всего на свете желали поглотить друг друга, вобрать без остатка и раствориться в этом удушающем помешательстве, что они звали любовью.

Вергилий отнял лапу от кровоточащей ягодицы и сдавил ей горло Неро. Он поперхнулся и захрипел. Его голова вжалась в шею Данте, и из такой позиции непрерывные поцелуи выходили смазанными, но они не прекращали “съедать” алые губы. Подмяв под себя сына, Вергилий согнулся и длинным языком оставил на их скулах сырой след.

– Что, тоже хочешь получить свой поцелуй? – каким-то образом Данте удалось выдать нечто членораздельное.

Со сдавленным смехом – шея все еще была пережата – Неро отогнулся и впустил извивающийся конец языка. Он обводил десны, исследовал нёбо, пихался в щеки и иногда вызывал кашель случайным касанием горла. Толчки стали более плавными, и они определенно ублажали.

Данте приподнялся, насколько давали оковы, и обхватил губами основание шершавого языка. Неожиданно по вкусу смахивало на что-то острое, от чего защипало во рту. Охотник облизнулся и присосался к подвижной мышце. И чуть не прокусил ее, когда хвост тонкой частью закрутился вокруг его члена. Это было очень больно и так нужно. Данте заныл, вскидывая таз для нового контакта с жесткими пластинами. Рядом Неро закрыл глаза и задышал быстро-быстро.

– Давай, вот здесь… еще чуть-чуть…

Неро забился в оргазме, стон заглушил хозяйничающий во рту язык демона. Он моментально обмяк, покачиваемый движениями Вергилия.

– Ну же, брат… сделай это для меня.

Вергилий зарычал и вставил длинный наконечник хвоста в зад Данте. Его бормотание взвилось до крика. С затихающим голосом он наблюдал, как сперма выплескивается ему на живот.

– Ох, блядь, Джи-и-ил…

Сделав несколько особо яростных толчков, Вергилий с оглушительным ревом излился внутрь Неро, растопыривая крылья. Ослабевшие ноги парня разъехались, и он рухнул на Данте. Из него обильно вытекало семя вперемешку с кровью.

Шелест оповестил, что Вергилий принял свой человеческий облик. На губах играла ухмылка, Данте бы сказал, восторженная улыбка.

«Вот оно истинное счастье – отыметь двух родственников разом».

Старший Спарда зачесал выбившуюся челку привычным жестом и посмотрел на Данте. Ему ответили вызывающим взглядом. Он приблизился к близнецу и отодвинул спутанные серебристые лохмы, чтобы запечатлеть легкий поцелуй у виска.

– Ну, что, Данте, усвоил свой урок? – этот наглец смел ухмыляться ему в лицо. Щелкнули расстегивающиеся наручники.

– Введение в начальный курс БДСМ? Вышло лучше, чем я ожидал, – мужчина растирал запястья, неодобрительно косясь на жалкий кусок металла.

Вергилий кивнул, удовлетворившись сказанным, и развернулся к притихшему Неро.

– Малец-то дрыхнет без задних ног. Совсем замотал его.

– Ничего, ему полезен сон, он ускорит регенерацию, – он с нежностью и некоторым виноватым выражением поворошил стриженый ежик. На влажной макушке также остался поцелуй.

Возле Данте немного повозился, устраиваясь, Вергилий, а затем накрыл всех троих упавшим на пол одеялом. Через некоторое время он задремал или сделал такой вид.

«Настоящее чудо то, как не обвалилась кровать вместе с полом. Тогда бы им пришлось переселяться ко мне в спальню».

Мысль не показалась ему неудобной, скорее наоборот, заманчивой. Впереди их ждал шанс таки разгромить комнату, что не останется выбора, где проводить душные ночи.

Данте фыркнул и подумал, что ему стоит пересмотреть определение удачи.

========== Поощрение. Часть 1. ==========

Комментарий к Поощрение. Часть 1.

Не совсем маленькое и не то чтобы флаффное продолжение. Много диалогов, сопелек и сахарной ваты.

P.s. Я с чего-то решила употреблять глаголы в настоящем времени. Никому не советую хаха

Кофе обжигает язык, горло, а после и грудь. Четыре ложки сахара с горкой и много, много молока. То, что надо.

Неро игнорирует тот факт, что пьет сущий кипяток, способный обеспечить ему внутренний ожог второй степени. Возможно даже, что в его желудке начнет сворачиваться молоко, но плевать. Он со скрипом отодвигается на стуле от края стола и съезжает вниз, кружка по-прежнему в руке. Шумно прихлебывает, отчего краснеют губы. Взгляд уже минут десять сверлит ни в чем не повинную картинку на стене. Кажется, летний лужок с бабочками или еще какая ерунда. Снова прихлебывание.

Данте улыбается и нервно посматривает то на племянника, то на содержание шипящей сковородки. Сегодня он решил – впервые за все время? – приготовить на завтрак что-нибудь если не особенное, то съедобное, и порадовать этим мальчишку. Выбор пал на панкейки, с огромным выбором добавок, конечно же, начиная от сливок с джемом и заканчивая топленым шоколадом и фруктами – так сладко, что только Неро и сможет есть. Но не похоже, чтобы тот проявлял интерес к происходящим чудесам на кухне или к чему-либо вообще. А Данте заранее готовился отбивать все подколки и почти ждал их.

– Малыш, все в порядке? Ты такой молчаливый, что мне не по себе. Хочешь поесть?

Если он скажет “Нет”, Данте швырнет в него сковородку.

Но Неро ничего не отвечает и вроде бы даже не слышит.

– Ну-ка дай мне это, пока твоя кровь не засахарилась окончательно, – Данте выдирает из одеревеневших пальцев кофе и ставит подальше. Поднятая рука Неро застывает, и он тупо смотрит на нее, сжимая и разжимая. Встает и подходит к стойке, достает растворимый порошок и тянется за новой кружкой.

– Нет-нет-нет, Неро, Боже. Хватит с тебя кофе, если эту бурду еще можно назвать так, – прижимается Данте, его запястья обхватывают со спины. Сначала он умилился тому, что Неро надел его домашнюю кофту, забавно висевшую на нем, но теперь понимает, что сделал он это случайно. Помимо прочего, на щеке засохла размазанная паста, а волосы представляют собой полный хаос. С самого утра он какой-то ужасно рассеянный и безразличный, будто не проснулся окончательно. Данте кладет голову ему на плечо и заглядывает в лицо, ладони сцепляются на животе. Неро продолжает пялиться на упаковку для будущего напитка и медленно моргает.

– Ну, что с тобой творится? Все же хорошо?

«Серьезно, мне стоит начать переживать или еще рано?».

Юноша наконец приходит в себя и смотрит в обеспокоенные голубые глаза.

– Чем пахнет?

– Панкейки. Тебе готовлю. Будешь?

Он поджимает губы и спрашивает жалобно-жалобно:

– Со сметаной?

«О как. Интересный выбор».

– С чем угодно. Иди, садись, я принесу.

К Неро пододвигают тарелку с высящейся стопкой блинчиков и миску сметаны к ней. Он принимается за еду с жадностью голодавшего неделю, тут же набивает рот и пачкается в соусе. Не замечает, как переходит на порцию дяди. Данте сидит напротив, подпирая щеку, и не представляет, что думать. Пацан ожил – и то хорошо, а еды не жалко.

От спешки парень давится и стучит кулаком по груди. Прокашливается, утирает рот. С удивлением оглядывает разведенный беспорядок и смущенно улыбается.

– Извини. Я уберу, – он складывает посуду и пытается собрать крошки, но только ссыпает их на пол.

– Черт… – от его резкого перемещения вниз стул с грохотом валится. Неро испепеляет подведшую мебель глазами, не зная, к чему броситься первым: к дурацким крошкам или тупому стулу.

Данте наблюдает за его дилеммой с поднятыми бровями. Ни разу на памяти охотника Неро не извинялся перед ним за подобную чушь. Если вообще извинялся.

– И все-таки с тобой что-то неладное творится. Сначала тихушничество, теперь вот крошки с пола собираешь. Да оставь ты их, никуда не денутся. Лучше доешь завтрак, не зря же я корпел над ним.

Неро стукается об столешницу и с рычанием хватается за макушку, на что Данте прыскает в кулак. Возвращаясь к еде, парень лениво ковыряется вилкой, а сперва и не вспомнил о ней. Выглядел он расстроенно.

– Может, у тебя болит чего? – Данте усмехается. – Я бы не удивился. После вчерашнего-то!

– Я нормально, – бурчит Неро и с остервенением вгрызается в промасленный кусочек блина. – Вкусные панкейки, кстати.

– Спасибо! – мужчина откидывается на спинку стула. Его кулинарные потуги оценили – хорошо, до сих пор никаких острот – плохо. Надо поработать над ситуацией.

Неро с запозданием замечает, как на него с улыбкой от уха до уха взирает полудемон. Почему-то его бесит это выражение. Он втягивает воздух носом.

– Что?

Улыбка становится еще шире.

– Что? – раздраженный окрик.

– Да так, – Данте отводит взгляд, не переставая хитро улыбаться, – вспомнил, каким классным ты был вчера.

От прозвучавшего Неро чуть снова не давится. Чтобы скрыть неловкость, он спешит опустить голову и напихать в рот блинов.

– Такой отзывчивый, гибкий и очень шумный! Меня заводит, когда громко стонут, – лицо Данте принимает мечтательный вид. Неро не хочется даже задумываться, какие образы сейчас пролетают в сознании дяди.

– Рад, что тебе понравилось. Изначально так не планировалось, – панкейки таки закончились, и он не знал, куда деться от разговора.

– Ну, да, я получил свою долю выгоды, можно сказать, всем доволен и надеюсь на продолжение. Что скажешь?

Молчание.

– А тебе стоит присудить огромную золотую медаль!

– За что еще?

– За терпение и выдержку. “Ебался с Вергилием в его демоническом виде и остался жив”. Просто вау. Малыш, ты мой герой.

– Слушай, я не хочу об этом говорить, – локоть дергается, задевая столовый прибор, и тот со звоном падает. Неро на этот раз не обращает внимания. – Заткнись, а?

– Вот как, – Данте звучит разочарованно. Не то что бы ему настолько хотелось пообсуждать их жаркий вечер-ночку, но он явно на верном пути к выяснению, что грызет пацана. – А я хотел выразить соболезнование и тревогу. Там столько кровищи было, думал, ты помрешь прямо надо мной! Нехорошо вышло бы.

Неро фыркает:

– Что ты мелешь? Ты в последнюю очередь думал о том, каково мне.

– Непра-авда, я очень даже думал о том, каково в тебе.

– “Мне”, а не “во мне”, придурок, – он огрызается и мрачнеет все больше. Чтобы чем-то заняться и не сидеть лицом к лицу, подхватывает грязную посуду и решает вымыть ее.

Данте от души смеется.

– Ладно-ладно, не сердись, радость моя, я всего лишь шучу. И правда волнуюсь, как ты себя чувствуешь. Поделишься?

– Я же сказал. Нормально. Мне опять повторить? – шум бегущей воды приглушил фразу, но не укрыл сочащуюся нервозность. Полудемон наклонил голову.

– Дай угадаю: твоя хандра как-то связана с папашей года?

Неро вздрагивает, но не прекращает возиться с мытьем.

– В точку, – щелчок пальцев, – ну, это было несложно. Так или иначе, у тебя все завязано на нем. Не думаешь, что у тебя, как говорится, “daddy issues”? Поумерь свою одержимость, взрослые детки живут, не оглядываясь на родителей.

– Почему ты никак не заткнешься?! – Неро резко разворачивается к Данте. Из мыльных пальцев выскальзывает тарелка. В повисшей тишине грохот звучит как-то особенно громко. Парень не подбирает ее и, тяжело дыша, возвращается к опостылевшей раковине. Когда они успели засрать столько посуды за одно утро?

«Новый эпизод кухонных драм с битьем посуды. Что-то он зачастил мне имущество портить. М-да, нервная система у парня ни к черту, а мой кошелек не резиновый. Ах да, у меня нет кошелька».

Данте пьет остывший кофе, горький и с пенкой – Неро бы точно плеваться стал. Он больше ничего не говорит и ждет. Как раз к моменту, когда чашка пустеет, юноша срывается.

– Если я перестану оглядываться на него, он уйдет, а я и не замечу. Что мне тогда делать? Я уже не могу без него. Но, судя по всему, он-то как раз в порядке будет. Без меня.

– Не понял.

Неро стоял спиной к нему и не видел шокированно распахнувшихся глаз, направленных к его фигуре.

«Он что, шутит? Он точно не шутит».

– Мне крайне интересно, как ты пришел к подобному выводу. После всех этих страстных обжимашек по углам и терроризирования меня по ночам?

Парень выключает воду и облокачивается о край раковины, и Данте непроизвольно любуется крепкими лопатками под натянутой тканью. Так, не отвлекаться.

– В том и дело, что все выглядит так, будто его устраивают одни лишь “обжимашки”, – Неро произнес последнее слово так, как если бы столкнулся один на один с особо мерзким червем, – и, более того, ему больше ничего не нужно. Так, будто остальное – мои чувства, мои желания – его не волнует. Будто он видит во мне лишь удобное тело, способное выдержать все его игрища, которое будет виться рядом, как собачка, и тешить его непомерное самолюбие. Но когда-нибудь я сломаюсь, и он найдет себе нового “сына”.

Жалеет ли Данте о затеянной беседе? Да. Определенно. Непередаваемо. Совершенно верно. Чего ему хочется, ну, помимо вполне объяснимых желаний, возникающих при взгляде на пацана? Свалить. Желательно из дома. Вернуться через неделю и посмотреть, все ли в порядке, а потом еще погулять.

Он глубоко вздыхает и поднимается с насиженного места. Вместо выхода с кухни он подходит к Неро. И разворачивает того к себе, оценивая увиденное.

– Каким бы козлом ни был мой брат – а мы оба знаем, что это смелое преуменьшение, – он не бросит свою любимую кровинушку без причины, да и с веской причиной, наверное, тоже. Но вряд ли ты дашь повод для такого расклада. Почему? Потому что ты настоящее сокровище, клад с золотыми кинжалами, закупоренное в бутылку счастье без примесей. Черт, да он везунчик! Поэтому, хоть дьяволы плачут, перестань. Правда, не надо. Еще нет и полудня, а ты весь в соплях – куда это годится?

Свою пламенную речь персонажа любовного романа Данте сопровождал тем, что смахивал прозрачные капельки, смеющие течь из красивейших глаз, которые он встречал. Ладони обхватывали щеки Неро, и парень чувствовал исходящее от них тепло. Ему становилось лучше от ощущения этих больших и горячих рук, нежно касающихся его лица.

– Если все так, как ты говоришь, то почему он, – Неро подавил рвущийся всхлип, – почему он ни о чем со мной не разговаривает? Не пытается узнать меня получше не только физически? И-и вч-чера он говорил обо мне, как о вещи, которой волен свободно распоряжаться. Он так просто мог отдать меня тебе, словно для него ничего не значит, где я и с кем я. А если не только тебе, но и любому другому? Ему нравится смотреть, как мной пользуются, или что?

– Эй-эй, не гони, пацан. Во-первых, ты помнишь, как он вспылил после того, как ты якобы уделил мне чрезмерно много своего внимания? Хех, еще бы ты не помнил. Он насквозь собственник и позволил мне смотреть на обнаженного тебя исключительно потому, что я это, ну, я. Очень сомневаюсь, что он воспринимает меня чем-то большим домашнего питомца, но не об этом сейчас, – внезапно Данте горько усмехается. – Во-вторых, Вергилий с самого начала испытывал некоторые трудности с общением. Нормальным общением, не подразумевающим последующего кровопролития. Жизнь у него выдалась поистине дерьмовая, настолько, что совсем одичал. Он ждет пресловутого первого шага от тебя – знает, что сам облажается. Он доверяет тебе себя, поверь мне.

Руки Данте давно переместились со щек Неро на его затылок и шею, прижимая заплаканное лицо к груди. Парень больше не всхлипывал, а внимательно слушал. Слова дяди утешали, расслабляли и вселяли надежду. Он хотел верить им. И верил.

– Сегодня он и не взглянул на меня. Я проснулся, и он отшатнулся, как от прокаженного. Больше не подходил. Это после вчерашнего-то, – Неро говорил скорее по инерции, дабы развить тему. Его перестало волновать поведение отца, он хотел и дальше вслушиваться в длинные монологи Данте, посвященные ему одному. Он требовал замолчать от него? Чушь…

– Стопроцентно Джила нехило придавило грузом вины за твою попорченную оболочку, вот и уссыкается приближаться к тебе. И ты можешь сыграть на этом, – Данте отставляет Неро от себя, чтобы он увидел его дергающиеся брови. – Давай умоемся. Наведем тебе красоту, и ни один противный старик не устоит.

Данте включает воду в кране и принимается обмывать Неро от пролитых слез и тревог. Как ни странно, но ему разрешают и не пытаются вывернуться. Схватив полотенце, мужчина аккуратно промакивает лицо племянника, с забившимся сердцем отмечая, как тот тянется за продолжением касания. Ведь ничего такого, если он еще немного погладит мягкую кожу, но без полотенца?

Запустив пальцы за уши, большими он потирает у висков, и Неро закрывает глаза, едва не мурча. Извечная складка бровей разглаживается, на губах появляется улыбка. Небольшая, уголки слегка приподнимаются, ее можно было бы с легкостью не разглядеть. Но тем она и ценна, что сам юноша не знает о ней и всецело отдается незамысловатой ласке. Данте осознает, что примкнул к этой мягкой улыбке вплотную, стремясь рассмотреть каждую трещинку, каждый изгиб и неровность. Ресницы Неро дрожат, и он размыкает веки.

– Можно тебя поцеловать? – во рту некстати пересохло. Очень вовремя.

– Да.

Это по-детски невинный, осторожный поцелуй, когда губы почти не раскрываются и больше прижимаются к чужим. Не может идти и речи о языке или зубах, об эгоизме или самоудовлетворении. Важно как никогда продемонстрировать то охватывающее все существо чувство, светлое, искреннее и согревающее, которое высушивает слезы и дарит уют устававшим воинам. Им не хватает слов, не хватает никаких жестов, так что они останавливаются. Вместе раскрывают глаза, одинаково голубые и блестящие, и их утягивает за собой неназванное, но понятное обоим чувство. Его так много, что перехватывает дыхание и немеют пальцы. Так много, и все же хочется больше.

Они снова целуются, смелее и активнее, на этот раз не прикрываясь разъединяющей пеленой сомкнутых век. Данте выдыхает через рот в ответ на гуляющие по его спине руки. Постепенно они опускаются на поясницу и притягивают ближе. Неро ниже Данте, ему приходится вытягиваться за углублением поцелуя – он приподнимается на носочках, и мужчина улыбается сквозь поцелуй. Несильно толкает вперед, чтобы парень уткнулся в край столешницы, и подхватывает его под бедра, усаживая. Теперь он ниже, и Неро примыкает к его лицу, чуть сгибаясь. Лодыжки сцепляются позади Данте, когда он решается пустить в ход язык…

– Я вам не помешаю?

Они отрываются друг от друга, словно выныривая на поверхность. Неро быстро спрыгивает на ноги и отшатывается от Данте.

Вергилий скептично осматривает опешивших любовников. Бровь показательно вздернута, а ресницы, казалось, побелели от струящегося холода синих ледышек.

Неро дергается в сторону двери, Данте улавливает в его глазах панику и спешит поймать за запястье. Одними губами произносит “Не уходи”. И Неро остается.

– Да нет, что ты, брат. Ты здесь желанный гость. И мы ничем таким не заняты, – произносит Данте, проклиная сбившееся дыхание. Его ладонь сцепляется с дрожащей ладонью племянника, и мечник испепеляет взглядом их негласный союз. Вроде замораживающий подобно ветрам севера, а все равно стало горячо, как от раскаленного железа, впившегося в конечность и вынуждающего отпустить руку. Данте покрепче сжал чужую кисть.

Отведя непереносимый взгляд, Вергилий прошествовал мимо к заварочному чайнику. С недавних пор он, как и Неро, пристрастился к чаю, но предпочитал исключительно дорогую заварку. Он углубился в процесс приготовления утреннего напитка, внешне совершенно забыв про существование родственников не только в пределах досягаемости, но и в принципе. Журчание воды и шелест сухих листьев были единственными звуками.

– К ванне присохла кровь, и я не тот, кто будет ее счищать. Данте, займись этим, – Вергилий все же нарушает молчание, но, честно, лучше бы ничего не говорил.

– Между прочим, это кровь твоего сына. Не знаю точно, как у людей бывает, но в таких ситуациях обычно полагается извиниться. Минимум, – несмотря на усмешку, негодование Данте прорывается в каждом слове. Они с Неро предпочли вернуться к столу, причем парень сел максимально близко к выходу.

Вергилий не смотрит на Неро, но выдает безапелляционное:

– Все раны затянулись, потому что регенерация не ускоряется от бесполезного сотрясания воздуха и действует независимо от слов. А если ему требуется моя жалость, то это лишь признак его слабости.

Неро каменеет, Данте ощущает это, по-прежнему удерживая его ладонь под столом.

– А еще признак твоего мудачества, братец. Прекрати говорить о нем так, будто Неро не здесь. И извинись перед ним. Сейчас.

На озвученное возмущение Вергилий отвечает тем, что поворачивает голову в их сторону, демонстрируя пылающий презрением глаз, режущий острее Ямато. И отворачивается. Данте на секунду прошибает озноб. Если он смотрел на Неро утром – на Неро со следами порезов и корками крови и семени – хотя бы вполовину от той уничижительной брезгливости, показавшейся в мимолетном взгляде, то каково было парню отдирать от себя присохшее покрывало, осматривать все свои унизительные ссадины и наблюдать, как окрашивается набранная вода в непрозрачный красный? Чтобы потом услышать о недовольстве запачканной ванной и не получить ни единого намека на раскаяние.

Данте не подрывается к близнецу с занесенным кулаком потому, что все еще помнит, какими глазами он смотрит – смотрел – на сына. Это та утаенная, лелеемая сентиментальность, которой Данте завидовал, которой никогда не был удостоен от брата. Он лучше прочих знает, сколько вложено в эти переглядки, очевидные или незамеченные Неро. Глаза, когда он оставлялизвиняющийся поцелуй на макушке спящего парня. Покидая грязную постель сегодня, Данте различил, как Вергилий посматривает на сопящего сына. Это был не он. Это была его лучшая половина, взращенная и укрепленная Неро еще во времена чувств к Ви. Вергилий любит Неро, Данте знает. Лучше кого-либо знает, потому что Вергилий не любил его.

– Вергилий, – голос звучит надсаженно и грустно, но не вопросительно, – тебя же гложет вина…

По столу с треском разбежались трещины от обрушившейся возле Данте ладони – Вергилий нависнул над ним, хлопнув рукой. Вторую он угрожающе завел назад, словно готовился призвать Ямато и срубить ему голову. Но самым страшным являлось его спокойное лицо, так не сочетающееся с едкой желчью жестоких слов:

– Данте, ты, кажется, неправильно понял все, – Вергилий внимательно изучает застывшего собеседника без права возражения, – думаешь, раз единожды тебе довелось поглазеть, как я трахаю мальчишку, то теперь тебе дозволено вмешиваться? Диктовать свои условия, указывать мне?

– А ты, – он обращается к Неро, усмехнувшись, – тут же побежал подставлять ему зад. Браво, я породил крайне старательную шлюху. Можешь не стесняться и отсосать ему прямо здесь. Вы ведь были близки к тому.

Неро выдергивает сцепленные с Данте пальцы и поднимается из-под покосившегося стола. Мужчина понимает, что все сказанное им про неловкость Вергилия и ценность сына для него больше не имеет никакого значения. Он таки выбегает из кухни, как хотел с самого начала. Данте с сожалением сжимает пустую ладонь, еще хранящую тепло чужое тепло.

– Не перестаю поражаться твоим родительским талантам, брат. Одно решение лучше другого.

Он уходит, оставляя Вергилия с его чаем.

***

Ему нужно проветриться. Ему чертовски необходимо оказаться где угодно, но не здесь.

Неро бежит сквозь улицы, шумные, людные, они отлично справляются с тем, чтобы вытеснять услышанные слова отца из головы, заполнять ее бессмысленными обрывками фраз прохожих, смехом, автомобильными сиренами, лаем, щебетом, музыкой, журчанием, криками, ветром. Что угодно, но не он. Только не его насмехающийся голос, уравновешенный, как всегда, как тогда, когда через секунду он разорвал его на клочья.

«Я сделаю все, как надо».

Глаза болят после продолжительного бега – он несся так быстро, что поток воздуха иссушил его лицо, зато не оставил шанса пролиться новым слезам. Опять из-за него. Данте оказался прав, у него все действительно завязано на Вергилии. И Неро не представлял, как выпутаться из этой сети. Он может на одних ногах пересечь континент, но все бессмысленно, если в ушах звучит снова и снова:

«Если ему требуется моя жалость, то это лишь признак его слабости».

Не нужна ему жалость. Ни его, ни чья-либо. Он и слова не сказал после случившегося, ни в чем не обвинил и не упрекнул.

«А в чем обвинять, если мне понравилось? Если я получил самый оглушительный оргазм за всю мою глупую жизнь оттого, что собственный отец чуть не проделал во мне новую дыру, в животе. За что ему извиняться? За сына-шлюху, как он и сказал? Данте полез ко мне, а я и рад был. Надо же, захотел любви, и неважно, от кого она».

Что-то протестующее кольнуло изнутри, подсказывая, что Данте тут ни при чем. Он дал ему свое согласие, но ведь дело было вовсе не в поцелуе. Неро видел его глаза, он видел в них столько того, чего не замечал, глядя на Вергилия. Он не мог или не хотел вспомнить такой же взгляд у него?

Солнце поднялось сравнительно высоко, жарило среди размывающихся облаков, проникало сквозь сплетения деревьев, многократно отражалось от окон и машин. Неро не моргая смотрит на него сухими глазами, ставшими на свету белыми и прозрачными. Зрачки сузились до неразличимых точек. Порыв ветра проходится по стриженым волосам; раньше на его лицо, скрывая глаза, упали бы потревоженные пряди, такие же белые. Белые, как шерсть зимней ласки, как сияние молочного опала, как лепестки гибискуса Арнотти.

«На языке цветов он значит “редкая красота”, – девичьи пальцы сжимают тонкий стебелек с присущей им аккуратностью, – а еще “вечная любовь”».

Кирие подносит к нему цветок – хрупкий и трепетный, так что Неро не решается взять его, – чтобы он вдохнул аромат, и так витающий всюду, вплетающийся в волосы и остающийся на одежде.

С самого детства парня дразнили за его выделяющуюся внешность, которую дополняли взрывной характер и острый язык. Может быть, если бы он свыкся со статусом белой вороны, что также являлось его прозвищем, маленький Неро не нарывался бы на неприятности. В конце концов, необычный цвет волос не делал его изгоем, просто выделял среди остальных. Но он разбивал кулаки – себе и носы – сверстникам в попытках доказать, что он как все, что нет ничего такого в потусторонней белизне его волос. Но вместе с ней шли адские всполохи в зрачках и неизменные драки, гораздо более жестокие, чем это свойственно детям. И на него продолжали показывать пальцами и задирать. Неро ненавидел свои волосы.

Его подруга детства, его сестра, добрая и красивая Кирие, которой никто не помыслил бы зла, выдумывала все новые и новые сравнения для седых прядей, пытаясь помочь мальчику принять их. Белое золото, свадебные голуби, воздушный крем пирожных. Теперь вот поле цветов, гибискусов.

«Разве его не считают цветком смерти и символом семейных ссор? – со скепсисом дотрагивается до багровой тычинки Неро. Благодаря Кирие он невольно разбирался во множестве бесполезных, по его мнению, вещей».

«А другие придают ему иной смысл, – не сдаваясь, улыбается Кирие, – семейное благополучие. Расцвет чувств. Благостное влияние на человека».

Она заправляет ему за ухо цветок. Лепестки и впрямь по цвету похожи на его волосы. Но Неро думает, что лучше всего они смотрятся на платье Кирие, белом и с золотой отделкой. Вечная любовь, да?

К сожалению, не вышло у него ни с изяществом, ни с крепкими чувствами, ни даже с семейным равновесием. И волосы у него белые, потому что у его отца они такие, а не из-за благословения светлых богов.

Неро уходит в тень, его чувствительная кожа начала покалывать на солнце. Радужка скрывается за расплывшимся смоляным пятном.

Он не заметил, как забежал в парк, в одно из немногих по-настоящему уединенных мест города. Окружающая тишина ватой заполняет уши, выталкивает натужные мысли и мутные образы. Но она неполноценна и приносит с собой океан едва различимых жизней, маленьких и свободных – треск ветвей, хлопанье крыльев, шелест травы, жужжание и беззвучная поступь. Неро глубоко вдыхает, вслушиваясь в молчание природы. Раньше он часто сбегал в леса Фортуны, мог неделями не объявляться дома, исследуя остров вдоль и поперек. Ночевал под деревьями и обдирал кустарники. Купался в ручьях и собирал хворост на костер. Однажды видел оленью стаю, непуганую и любопытную. Здесь он, конечно, оленей не повстречает, если приглядеться, то он заметит очертания асфальтированной дороги среди зелени. Но он мог притвориться, что вновь оказался на отсеченном от мира острове.

Под руку попадается шершавый ствол толстого дерева. Где-то срезанный, где-то оцарапанный, местами проеденный насекомыми, он тянулся к солнцу, еще когда Неро не родился. Он обходит его по кругу, не убирая руку и перешагивая корни. Опустившийся с верхушки ветер обдает прохладной влагой и мелкими листьями. Ему так хочется забыться. Опуститься к неровной земле и привалиться тяжелой головой к бурому стволу. С закрытыми веками Неро чувствует игру света на лице. Пусть его никто не побеспокоит, не притронется, не заговорит. Опыт показывает, что глушь, городская или дикая, больше подходит ему для душевного спокойствия, чем самый размеренный быт дома и присутствие тех, кто должен быть ближе всех.

Он все-таки засыпает.

***

Данте находит его с порозовевшим небом и заметно упавшей температурой. Стоит, согнувшись в коленях, и молча обводит нечитаемым взглядом засыпанного листьями юношу. Должно быть, он некоторое время смотрел на него, прежде чем Неро ощутил сквозь сон чужое присутствие. Дыхание мужчины чуть сбито, на что указывает рвано вздымающаяся грудь.

«Он искал меня?»

Неро произносит свой вопрос вслух. Губы непослушно разлепляются. Он облизывается, и Данте прослеживает движение языка.

– Как иначе. Город большой, незнакомый. Дети быстро теряются. Как ответственный взрослый, я обязан следить за тобой.

Он улыбается. Неро казалось, что он улыбался и раньше – улыбка читалась в каждой черте его лица. Но теперь она озарилась еще ярче. Странное дело, солнце близко к закату, а Неро захотелось зажмуриться.

– Так что больше не пропадай.

– Ты безответственный, Данте. Самый безответственный, кого я знаю.

– Ну, именно поэтому ты проспал под деревом весь день, а я с ног сбился, разыскивая тебя.

Отсветы закатывающегося светила придают серебристым волосам какой-то наивный розовый оттенок, удивительно подходящий ему. Данте выглядит немного уставшим, но довольным, а еще очень родным в своей растянутой кофте и грязных джинсах. У Неро состояние одежды не лучше. Он вспоминает, что на нем свитер дяди, безнадежно измаранный травой и еще непонятно какой дрянью.

– Прогуляемся?

Неро думал, он предложит ему вернуться. Или самостоятельно потащит за руки. Или, под конец, усядется рядом и заведет нравоучительные беседы, от которых сразу поплывет мозг.

– Но на этот раз не сбегай, пожалуйста.

– Не буду.

Оттолкнувшись от земли, он прыжком подлетает к Данте. Немного не рассчитывает силы и чуть не спотыкается, удерживаемый мускулистой рукой. Она на мгновение дольше задерживается на его боку, чем оно того требует.

– Если я правильно помню, тут неподалеку есть одно симпатичное заведеньице… – Данте напарывается на взгляд напротив и заканчивает не так, как планировал, – но мы предпочтем размять ноги, ага?

– Разве ты уже не достаточно прошел? – они направляются к выходу из леса. К удивлению парня, он виднеется ближе, чем предполагалось.

– Чего не сделаешь ради любимого племянника.

– Людям в твои года полезно ходить дольше, – Неро мило улыбается, как и следует любимым племянникам.

– Будешь дерзить – не получишь сладкого.

Неро с непониманием смотрит на мужчину, когда он неожиданно сворачивает и подбегает к пошарпанному ларьку. Ему зазывающе машут рукой и указывают на выставленное меню: несколько видов мороженого, пародия на пиццу, почему-то в стаканчике, соки-воды и сахарная вата. Скучающий кассир оглядывает подошедших, не интересуясь, берут ли они что-нибудь.

– Так вот где ты обычно закупаешься продовольствием, – хмыкает Неро, изучая небогатый ассортимент.

– Цены как раз по мне, – Данте подмигивает и хлопает себя по карманам. – Что-нибудь выбрал? Дай угадаю, сахарная вата? Или шоколадное мороженое? Нет, клубничное?

– Не выношу клубничное мороженое, – это не так, но ему известно, что оно нравится Данте, и Неро не удержался.

– Жаль, я бы не отказался слизать его с твоей щеки. Для начала.

Неро вздрагивает и отрывается от прайс-листа. Продавец выглядит куда вовлеченнее в происходящее, чем до этого. Он с раздражающей суетливостью переводит на них взгляды, чем смущает парня. Данте нагло ухмыляется, приподняв брови. Маленький трюк Неро не прошел для него незамеченным.

«Твоя взяла».

Неро откашливается и наугад тыкает в изображение товара:

– Это. Хочу это.

Пока Данте расплачивается, о чем-то умудряясь переговариваться с работником, Неро отходит по выложенной камешками дороге дальше. Данте частенько бросался подобными заявлениями с первого дня их знакомства, и Неро безразлично пропускал их мимо ушей. Но теперь они ощущались совершенно по-другому, куда волнительнее и лично адресованнее, что ли. Невольно они задерживались в голове дольше, чем того хотелось бы парню.

«Я не стану это представлять. Я не буду. Ни за что. Я не…».

– О чем задумался?

Неро чуть не подпрыгивает, когда голос Данте раздается у самого уха. Мороженое настойчиво замаячило перед глазами, но он прогнал его. Не без усилия.

В руке Данте сжимает цветастую бутылку без опознавательных признаков. Поднимает ее на уровень обзора и неуверенно выдает:

– Полагаю, это газировка. Или должно быть ей.

– Давай сюда.

Неро выхватывает бутылку и с шипением откручивает крышку. Несколько липких капель падает на пальцы, и он с гневным стыдом думает, как Данте мог бы очистить их, не применяя салфетки или воду. На вкус напиток ничем не отличается от тысячи других газировок, даже более неопределенный и незапоминающийся, будто уместив в себе все эти тысячи вкусов. Но очень сладко, так что ему нравится.

– Дашь попробовать? – Данте тянется к нему, но Неро внезапно даже для себя отпихивается.

– Не-а. Если хочешь, иди и купи себе еще одну.

– Но я хочу твою. Давай, пацан, я купил ее тебе, я заслуживаю один глоточек.

– Не-а.

– Неро!

– Не-е-ет!

Со смехом он отскакивает от пытающегося схватить бутылку Данте и разливает треть содержимого. Данте завывает, взирая на ужасную трату его ограниченных средств.

– Это мог быть мой глоток.

– Ну, ты все еще можешь выпить его, – Неро пьет, а после улыбается. Как любимый племянник, да. Кивает в сторону образовавшейся лужицы.

Данте стопорится и смотрит на мокрые камни дорожки. Потом на поигрывающего крышкой юношу.

– Кажется, я слишком много позволяю тебе.

– В самый раз.

Еще какое-то время они гуляют между ухоженных лавочек и фонарей, которые скоро зажгут, и их свет поплывет среди деревьев, пока парк не закроется на ночь. Они могли бы спрятаться и остаться здесь до утра: задремать, как Неро, под плотным навесом зелени и тусклых звезд или забраться на крышу беседки и проговорить до восхода. Неро считает, что это было бы похоже на свидание, если уже не является им. У него не то что бы большой опыт в романтических делах.

Парочка чьих-то псов облюбовала руки Данте и увлеченно слюнявила их розовыми языками, на что тот не возражал и украдкой поглаживал пушистые уши. Он рассмотрел кличку одной на ошейнике и усмехнулся:

– “Немо”. Хороший мальчик, Немо, – животное радостно вляет хвостом на собственное имя.

– А если это девочка? – Неро со смесью удивления и слабости наблюдает за Данте.

– Тогда еще более хорошая девочка. Да, Немо? Да-а, – собака в блаженстве прикрывает черные глаза, когда человек треплет ее шею. Лицо Данте повторяет судьбу рук и тоже покрывается слюной. Немо отпихивает своего скулящего сожителя и рвется к новым ласкам.

– Ну, теперь она безвозвратно влюблена в тебя. И что ты будешь с этим делать, а, Данте? А если эти двое предполагались быть парой? Смотри, они одной породы.

Выражение охотника принимает строгий вид нахмуренных бровей и сжатых губ. Но тут же становится понятно, что он дурачится.

– Возьму всю ответственность на себя.

– Мы обсуждали это. Ты не ответственный.

– Ну и что с того? Я люблю ее, а она меня, – он снова возвращается к запрыгавшей Немо, – верно я говорю, моя девочка? Ты же любишь меня, любишь? Конечно, любишь, как иначе.

На Неро грустными глазами смотрит неназванный пес. Он понял, что все внимание его подруги или друга уйдет к Данте. Или наоборот, внимание Данте – к ней или ему. Парень утешающе чешет его загривок и получает парочку собачьих улыбок.

– Хотя, знаешь, – Данте выпрямляется, отряхиваясь от шерсти и утирая мокрые руки и лицо, – если передо мной станет выбор – любовь или честь, – я, так уж и быть, пожертвую своими чувствами ради чужого блага. Это будет правильнее.

– Не думаешь, что слишком серьезно воспринял шутку? Они же всего лишь собаки.

Неро становится неуютно под странным взглядом, которым его одарил Данте.

– Да, но разве милая Немо не была искренней, пока ластилась ко мне? В то время, как у нее уже есть ее собачий дружок, и с ним она, может, счастливо рвет игрушки и гоняет по двору. Немо даже не принадлежит мне, чтобы я мог взять ее к себе или еще что-нибудь. Вряд ли ее хозяин понимающе отнесется к нашей вспыхнувшей любви.

– Потому что он сам любит Немо, да?

– Вот именно. Хоть его сейчас и не видать.

– Что если ты подружишься с хозяином и будешь навещать и его, и собаку?

Данте секунду думает. После его лицо взрывается очередной широкой улыбкой:

– Тогда все будет замечательно! Интересно, у него есть другие собаки? Обожаю их, такие неунывающие и верные создания. Все собачники – мои друзья заранее, и их питомцы тоже!

Охотники продолжают свой бесцельный путь, но Неро так и остается в непонимании: их разговор был ничем не значащей болтовней о собаках или чем-то большим? Когда Данте зачитывает загадки, сперва нужно осознать, что из сказанного не пустой треп.

– Не скучаешь еще по моей мягкой кроватке? – Данте подбивает его плечом и игриво гримасничает.

Чертыханье и проклятья обрушиваются на его седую голову одновременно с несерьезными ударами кулаками.

– Мне хватило и одного твоего предложения о мороженом. Прекрати, кто-нибудь может услышать.

– Не знаю, о чем подумал ты, но я предложил пойти домой и отдохнуть.

Данте прикрывается миролюбиво поднятыми ладонями, но откровенная усмешка никак не вяжется с защищающейся позой. И ведь не поймешь, что же он имел в виду на самом деле.

– Домой… – Неро потупляет взгляд и пинает камень под ногами. Он приземляется в метрах от него и закатывается в траву. К несчастью, этот камень был единственным.

Наклонив голову, Данте следит за неумелым затягиванием паузы неудобного ответа на неудобный вопрос. Он решает не давить на юношу:

– Если не хочешь, мы еще где-нибудь поболтаемся. Или снимем номер. Но тогда тебе точно некуда будет деться от меня и моих лап, – он смеется, но не получает смешка в ответ.

– Нет, давай вернемся. Не буду же я бегать от Вергилия всю жизнь.

Они оба понимали, зачем была затеяна вся их прогулка. Как и то, что Неро легко мог, если хотел, не видеться с отцом больше никогда. Но он не хотел. И они направились в агентство.

Город кажется совсем иным, если внутри тебя не клокочет смертельная необходимость погрузиться в землю и остаться там. Находится и возможность, и желание рассмотреть все как следует, насладиться тишью спальных районов, игровыми площадками с остаточным бурлением детей, режущими слух пивными кварталами, как раз оживающими ближе к наступлению ночи, чередой цветастых вывесок магазинов, обширными пространствами площадей. Неро отмечает, как им нередко встречаются памятники и мемориалы самым разным людям, великим и неизвестным, живым и мертвым. И это так странно и в то же время неудивительно, что из всех городов страны выбор Данте пал именно на этот. Вполне возможно, он и не задумывался, где основать свой бизнес, хоть на крайнем севере или в океане, но для человека с долгой и жгучей памятью лучшего места не найти.

– Чем займешься? – Данте не способен держать рот закрытым дольше десяти минут, однако его болтливость стала скорее развлекать, чем раздражать. – День еще далек от завершения. Конечно, если ты не планируешь лечь баиньки, как все хорошие детки.

– Думаешь, я похожу на объект родительского умиления? – Неро осекается, понимая двойственное звучание фразы в их ситуации.

– Вполне! – Данте веселится, будто не замечая изменений в царящем настроении. – На тебя смотришь, и плакать хочется от переполняющего восторга. Прелестное дитя.

Негромкий смех звучит близко от Неро, и он несмело улыбается. Вечерний ветер треплет его волосы, и слова даются ему легко и безболезненно:

– Но не похоже, что Вергилий ударится в слезы при виде меня. По какой-либо причине.

– Правильно. Потому что он начнет лыбиться этой своей выводящей меня из себя улыбкой. О, терпеть ее не могу! Если ты рядом, то он не меняет глупое выражение физиономии на ни что другое.

– Какая еще улыбка? – парень отвлекается от попыток, прищурившись, разглядеть движение воздуха. Упоминание глупой улыбки не кого угодно, а Вергилия, да к тому же при взгляде на Неро звучит подобно рассказам о добрых феях, спустившихся с гор. Вергилий смотрит на него по-разному, когда с презрением, когда с жаром, иногда с чем-то смахивающим на нежность, и в такие моменты Неро млеет, натурально тает, как шоколад в теплых руках. Но неизменно в синих глазах искрится насмешка, необязательно злая, больше подначивающая. Она нравится Неро, но чтобы к ней прилагалась глупая улыбка? Не было такого.

Данте вздергивает брови, разворачиваясь к нему на ходу, но не выглядит удивленным и говорит твердо:

– Улыбка влюбленного идиота, я о ней.

Что-то среднее между фырканьем и кашлем срывается с губ Неро. Он секунду медлит с ответом, просто не зная, что сказать:

– Ты тут единственный влюбленный идиот, Данте.

– О нет-нет, вовсе не единственный. Я влюблен, не поспоришь, – он проговаривает это ошеломляюще свободно, уверенно, как разумеющуюся вещь, – но и Вергилий тоже. Влюблен. В тебя. Прелестное дитя, помнишь? Не мотай головой, а послушай, что я скажу тебе.

В течение не меньше двадцати минут на Неро льются потоки чего-то невероятного, невообразимого, не поддающегося зрению и осязанию, но очаровывающего. Он машинально переставляет ноги и бредет вперед, за Данте, как во сне. А где, кроме сна, услышишь о подробном описании целого разнообразия восхищенных взглядов Вергилия, направленных на Неро, о которых он не подозревает? О сглаживающихся жестах, когда он только проходит мимо и будто бы хочет лишний раз обнять, поцеловать, прильнуть, потрепать за волосы, взять за руку. О меняющейся манере говорить – мягкой, игривой, озорной. О поразительной осторожности в тренировках, когда Вергилий не щадит никого и ничего ни в одном спарринге. О том, как он переводит тему разговора на Неро, неважно, о чем говорили ранее. О его смысле самого существования, новом и ничем не похожем на прежнюю одержимость силой.

– Вергилий здесь, среди людей, не ради меня. Ну, может, частично, – продолжает Данте с неугасающим рвением, – знает же, что я его теперь всюду достану, смирился, небось. И если не из-за меня, то, как ты думаешь, почему?

Неро думает лишь об одном варианте, но не смеет произнести его вслух.

– Ты. Мне повторить? Вергилий вернулся сюда к тебе. Чтобы быть с тобой. Потому что хочет, наконец, жить так, как велит ему его черствое, хотя уже не настолько, сердце. А, не стоит забывать, что ради твоей крепкой задницы не грех и умереть, и об этом сейчас поподробнее…

К хохочущему Данте бросается донельзя смущенный, злой и растроганный Неро и прижимает его к первой подвернувшейся стенке. Мужчина не сопротивляется и разрешает несколько раз ощутимо пихнуть себя в бока и грудь. Они уже недалеко от “Devil May Cry”.

Поумерив пыл, Неро отходит подальше и молчит. Его глаза бегают от клумбы слева к виднеющейся машине за поворотом, от каркнувшей птицы на ветке на собственные вспотевшие руки. Полудемон не жалеет о сказанном и предлагает рассказать еще.

– Как ты можешь быть так уверен в том, о чем говоришь мне? Как я могу полагаться на все это… это… на эту нелепицу. Это какая-то затянувшаяся шутка или что? Только не могу понять, над кем именно, надо мной или Вергилием.

Данте не представлял и четверти той силы, с которой Неро желал довериться каждому услышанному звуку. Немаловажная часть его разума перестраивалась, позволяя взглянуть на описанные ситуации под другим углом, припомнить их в деталях и действительно увидеть и теплеющую синеву, укрытую полумраком спальни, смотрящую в ответ, и бережные движения с вниманием за серьезностью получаемых им ран, и то, как отец почти незаметно суетится, стоит Неро появиться в разгар беседы братьев. Приходит осознание, что он всегда все замечал, но намеренно отгонял “превратную” трактовку очевидных, в общем-то, явлений.

И впервые за день Неро чувствует себя по-настоящему спокойным. Словно испаряется нервирующий, изматывающий своим периферийным присутствием призрак, когда он оборачивается и понимает, что никого постороннего вокруг нет.

На него смотрит Данте – Неро кажется, что он оказался у камина в защищенном и спокойном месте, где его укроют от несчастий и прижмут к сердцу. Юноша не может точно сказать, почему и с каких пор Данте ассоциируется у него с чем-то домашним и мирным, когда полудемон являет собой катастрофу в чистом виде. Каким-то образом его внутренний огонь не обжигает, а согревает окружающих, идущих на это неисчерпаемое тепло. Неро надеется, что и Вергилий чувствует это, не может не чувствовать.

– Как же много ты болтаешь, – Неро с некоторым сожалением проследил подрагивающие лучи света, неровно падающие на безлюдный район. День клонился к своему завершению и оставлял после себя, на удивление, преимущественно приятные впечатления.

– Тебе нравится, скажешь “нет”?

– Я смирился, – воодушевленно кивает Неро. Ему и впрямь нравится, когда дядя вот так безостановочно говорит о том, что ему небезразлично. И одна из таких вещей, самая важная – его семья, хотя немногим довелось услышать о ней от Данте. Вполне вероятно, что никому.

– Это славно, потому что я хочу быть надоедливым и дальше. Не отставать от тебя ни на секунду, – он с удовольствием видит до боли (в некотором смысле, буквально) знакомые очертания прилегающих к агентству улиц. Охотник не догадывается, но схожие эмоции они вызывают у Неро тоже. “Дом” звучит более чем изумительно. – И раз уж ты выслушал всю мою приторную тираду, которой я уже стыжусь, послушаешь еще? В первую очередь, по поводу того, как мой братец проебался утром. Можешь врезать ему пару… десятков раз, но знай, он не имел в виду то, что сказал…

– Ты собираешься оправдывать его? – прерывает Неро. Если Данте сейчас пустится в душераздирающие подробности тонкой душевной организации Вергилия, он пойдет один. Он не строил из себя жертвы семейного насилия и не хотел, чтобы дядя неосознанно пытался убедить его в обратном.

Данте замолкает на полуслове.

– На самом деле, я все время тем и занимаюсь. Оправдываю его. Нахожу ему причины поступать так, а не иначе. Причины, которые позволили бы смириться и принять.

– Может быть, это не плохо, – юноша заранее предчувствует подступающий к горлу Данте комок из невысказанных мыслей, которыми ему было не с кем поделиться… да никогда. Он решает, что внимание является наименьшим, что он может сделать в благодарность за насильное раскрытие ему глаз на его же слепоту, либо идиотизм, как посмотреть.

– Может быть. Я не мог отпустить его, так что мне было проще создать себе миллион объяснений, обеляющих далеко не чистый образ брата. Он может быть другим, лучшим собой, и я цепляюсь за этот мираж, как за последнее, что связывает меня со счастьем. Но, знаешь, – он останавливается и улыбается Неро, – я верю, что ты и есть его лучшая часть. И рядом с тобой он сам становится лучше. По крайней мере, он пытается.

Они оба усмехаются. Невесело, понимающе. Вокруг веет прохладой, но не промозглым холодом, а живой свежестью.

– Пытается… – Неро опускает глаза, возобновляет ход и ежится на задевшем его порыве ветра.

– Да. Попытаешься тоже?

– Дать ему второй шанс? Ну, так вроде хорошие парни делают. А ты сам сказал, что я лучший.

– Эй, я сказал, что ты его лучшая часть, а не что ты… лучший, так и есть.

«В самом деле, не может быть оспорено, пацан, чтоб тебя черти драли. У меня есть парочка на примете».

– Ты тоже неплох.

– Ой, спасибочки, злой ты ребенок.

Они некоторое время молчат, приятно и расслабленно. Неро допивает свою газировку и думает, чем займется по приходе в контору. Он отоспался на неделю вперед, и юношеская энергия тянула его выполнить заказ по зачистке целого города от демонов или, на крайний случай, поухаживать за своим скромным, по меркам дяди, вооружением. Синяя Роза давно нуждается в чистке, он мог бы поискать в барахле Данте масло и растворитель…

– Ты знаешь, что я люблю тебя?

Не отрываясь от бутылки, Неро медленно поворачивается к Данте. Револьвер покинул его сознание без следа, как и планы на охоту.

– То есть, – мужчина делает неопределенный жест руками, по всей видимости, опешив от своих слов сильнее; его голова отвернута от Неро, лица не видно, но прекрасно слышно, – настолько сильно, что это затмевает все мои желания о Вергилии, детские – когда я хотел, победив на деревянных мечах, держаться с ним за ручки, взрослые – когда я хотел нагнуть эту сучку, и чтобы он был рядом.

Что-то важное происходит, об этом твердят инстинкты Неро. Данте многое говорит, и многое из того не имеет смысла. Однако сейчас каждый вздох имел значение.

– Понимаю, что большую часть своей жизни я был помешан на своем брате, или, вернее, на том, каким он мог бы быть. Каким он становится с тобой. И потому я решил, что если я люблю вас обоих, я не буду вмешиваться. Столько лет я был в стороне, но сейчас это не ощущается так невыносимо.

Пластик неожиданно громко сминается.

– Звучишь, как старик.

Данте оторопело смотрит. Неро кривится, закатывая глаза и сдерживая рвущийся смех. Облегчения? Благодарности? Радости? Всего вместе.

– Сколько тебе там? Семьдесят, восемьдесят?

– Не смей… – Данте принимает такой обиженный вид, что не рассмеяться просто невозможно. – Между прочим, я тебе душу раскрываю, чего не делал ни с кем и никогда, а ты смеешься.

Неро выпрямляется, отсмеявшись, и подходит к мусорному ведру, в которое летит бутылка.

– Ладно, ты хорошо сохранился, дедушка, – в его улыбке плещется лукавство и восторг, – и тебе незачем стоять в стороне. Если продолжишь, мне придется самому подтаскивать тебя. А ты тяжелый, между прочим, не хочу надорваться.

Он ждет хоть какой-нибудь реакции. Она должна быть.

– Но, видимо, придется, – пробует он снова и замолкает.

– Не придется.

Данте делает шаг, и ему таки удается попробовать газировку Неро, пускай и оставшиеся капельки на обветренных губах. Сладкая, как и ожидалось.

– Если ты вернешься со мной, я приготовлю еще панкейков.

– Это обещание.

– Конечно.

– И кофе тоже. Со сливками.

– Все, что угодно.

========== Поощрение. Часть 2. ==========

Дверь распахивается и стукается о стену, но грохот заглушается смехом и беззлобной руганью. Неро толкает Данте куда-то к сломанному проигрывателю, а сам бежит по лестнице, подгоняемый сопровождающим скрипом ступеней. Топот из-под сапог Данте настигает его у ванной комнаты, когда Неро не удается закрыться перед носом дяди.

– Целое здание, несколько этажей, две спальни и всего одна ванная, Данте! Я первый зашел! – вцепившись в край двери, Неро выдавливает ею упрямо протискивающегося дядю. Старания тщетны, и он сдает позиции.

– Думаешь, ты один весь облит? Потеснись, либо вали! – еще немного, и непрочное дерево треснет под натиском двойной хватки, что упростит и усложнит ситуацию для обоих охотников.

– И благодаря кому, спрашивается? Не надо было лезть ко мне! Уф-ф, – он ударяется о край раковины и морщится с оглядкой назад. Данте пользуется его задержкой, делает рывок, и в битве за одиночное мытье побеждает кто угодно, но не покосившаяся дверь. Они валятся поперек ванны и попутно срывают шторку, запутываясь в ней, как караси в сетях.

– Но ты сам виснул на мне, малыш, – голос Данте понижается до торопливого шепота в ухо, стоит ему прижать парня к плитке своим весом, – я давал тебе то, чего ты хотел. И мне несложно продолжить. Готов поспорить, ты мечтаешь раздеться сейчас. Помочь тебе?

По пути в агентство они купили еще газировки и вместе пили из одной бутылки, чему несколько мешали частые перерывы на поцелуи украдкой и старания остаться незамеченными прохожими. Они часто проливали жидкость, пока окончательно не вымокли с головы до ног. Последние метры до крыльца были преодолены бегом наперегонки со скоростью, превосходящую доступную людям.

Данте забирается под собственный свитер, который так лишне смотрится на племяннике, придавленном и обездвиженном. Звенит тихий выдох в ответ на коснувшиеся разгоряченного живота пальцы, поползшие ниже.

– Видишь, ты не против. Дай дяде Данте помочь тебе с этим, – широкая ладонь сжимает пах парня. Неро кладет руки на лопатки мужчины, свисающие с бортика ноги упираются ему в бока и елозят.

– Что, уже не терпится? – Данте мурлычет и нарочито неспешно бренчит пряжкой ремня. Расширившиеся зрачки Неро представляют собой заманчивое зрелище, но он облюбовал белое ушко, в которое горячо дохнул. – Не волнуйся, я не буду мучить тебя слишком долго. А пока ты можешь…

Окончания фразы не прозвучало, и Неро нетерпеливо вошкается под замершим Данте.

– Ты же сказал, что не будешь медлить. Что еще? Куда ты смот…

Их взгляды с одинаковым выражением покрывают гладкую поверхность ванны с капельками у слива. Идеально чистую ванну, которая, по словам Вергилия, была вымазана в крови Неро. И либо он преувеличил или соврал о масштабах загрязнения, что никак не вяжется с его природой, либо…

– У тебя водятся домовые? – Неро было бы смешно, будь он наблюдателем из зрительного зала, но, увы.

– У меня дома водятся разные демоны, и ни один из них не похож на домового. Интересно, с какой вероятностью ванна могла сама очиститься?

– Ты хотел сказать, с какой вероятностью Вергилий очистил ее от моей крови?

Они еще немного тупо смотрят на едва не сияющую белизной эмаль, после чего Неро дергается в сторону.

– Слезь с меня. Я хочу переодеться.

Выбравшись из сорванной шторы, Данте встает на мягкий коврик и задумчиво наблюдает за тем, как Неро стаскивает промокшую кофту и надевает найденную футболку, на этот раз принадлежащую ему.

– Ты же хотел помыться.

– Потом. Сначала кофе, – по сравнению с прошедшим исступлением, Неро выглядит печальным. Но он, как и Данте, находится в замешательстве и решает отложить “расследование” до поры до времени.

Короткий обход показывает, что в “Devil May Cry” они одни. Заходя в кухню, Неро почти ожидает увидеть треснутый стол целым, но он так и стоял кривым и покалеченным. Зато невымытой посуды в раковине не осталось.

– Знаешь, а может и вправду домовые. Столько лет жил здесь и не знал о них.

– Кофе.

– Да помню я, помню.

Неро садится на тот же стул, с которого наблюдал утреннюю… неприятную ситуацию. Отчего-то у него даже мысленно не выходит назвать ее ссорой; он усмехается про себя и думает, что самой обиженной стороной был Данте. Охотник шуршит и гремит за приготовлением напитка, насвистывает и пританцовывет, а Неро ведет пальцем по образовавшейся трещине. Тем не менее, стол вызывает в нем отторжение, смотрится кляксой на выстиранном платке, дисгармонией в мелодии, просто напоминанием о вспышке эмоций к отцу, которую он предпочел бы забыть. Щепка впивается в палец, и он морщится, окончательно отсаживаясь подальше.

– Что ты поешь? – настроение ленивое, на грани умиротворенности, но энергия не под стать вечеру в Неро никуда не делась, растекалась по мышцам, требовала высвобождения, так что он стал притоптывать в ритм мычания Данте.

– Не знаю. Услышал, пока рассекал город в поисках тебя. Теперь будет ассоциироваться с этим днем до конца моего века, – пар от кипятка обжигает пальцы Данте, он цыкает, но заливает кружку полностью.

– Сегодня не произошло ничего особенного, чтобы так долго помнить об этом, – фыркая, отвечает Неро.

– Сегодня много чего произошло, может, не эпичного или запоминающегося, но особенного для меня, – полудемон разворачивается с дымящейся кружкой и ставит ее на стол. – Твой кофе, малыш.

Темная капля стекает по боку керамики и заполняет узкую выемку на столе. Неро спешит скорее взять напиток и с цыканьем, совсем как у Данте, отставляет его, когда горячая ручка соприкасается с пальцами.

– Горячо…

– Меня радует, что ты снова замечаешь жар и, надеюсь, не станешь не глядя вливать кипяток себе в желудок.

Неро с удивлением смотрит на дядю, но тот отмахивается.

– Как ты себя чувствуешь?

Настает очередь Данте выглядеть озадаченным. Он опирается о край скрипящего стола, и этот звук бьет по ушам Неро.

– Странный вопрос, задавать который больше подходит мне тебе. Ты спрашиваешь о моих чувствах, помимо…

– Помимо твоего любования мной, да.

Данте сконфуживается от властности его фразы, словно он подписал договор о добровольном рабстве и не помнил этого. Неро крутит чашку, стараясь больше не обжигаться, и ждет ответа.

– Я все еще зол на своего обмудка-братца, что бы я там не говорил о том, какой он ласковый и добрый в глубине души. И, посмотри-ка, его здесь даже нет, чтобы я мог плюнуть в это самодовольное лицо.

Неро тихо смеется и пробует глотнуть напиток. Что-то не так, но он не осознает, что именно. Данте, прищурившись, со скрытым весельем наблюдает за его попытками.

– Я так и думал, – признается Неро, – но ты же не будешь вытрясать из Вергилия извинения за какие-то слова?

– За “какие-то слова” для себя – нет, но если он не прогнется под моими осуждающими взглядами, я самостоятельно заставлю его раскаяться во всех грехах перед тобой, совершенных и задуманных, – его лицо темнеет на неуловимый миг, – я сделаю это.

На прозвучавшую угрозу парень реагирует громким и бесполезным прихлебыванием. Все-таки слишком горячо; он отодвигает кружку от себя так, чтобы разогретый бок прислонился к согнутому локтю Данте. Тот шипит и обиженно одергивает руку.

– Ты знаешь, что этого не будет. С ним не работает принуждение. Не усердствуй в роли заботливого родственника-ухажера.

– “Родственник-ухажер” звучит ужасно неправильно.

– Но правдиво.

– Но правдиво.

– Перестань повторять мои слова. Ты ничего не будешь делать, Данте, – Неро надавливает на его имя, будто дергает за поводок. Челюсти сводит от подступающего раздражения, и от этого он злится еще сильнее.

Данте перемещается к нему, облокачиваясь о стол – раздражающе скрипящий стол, чтоб его, – но не нависает.

– Возможно, я чего-то не понимаю, но не мне разорвали брюхо, так почему я единственный, кого это волнует?

– Не знаю, Данте, – он старается, правда старается утихомирить яд, но у него не выходит, – почему это тебя так волнует, хотя не должно? Не произошло. Ничего. Такого. Так почему ты, нахрен, волнуешься?

Взгляд снова падает на россыпь зигзагов, покрывающих дерево неприглядными узорами.

Вздох.

– Ладно, я понимаю, почему. Прости. Пойдем к тебе? Мне надоело тут сидеть.

Данте поджимает губы на просящие глаза и сдается.

– А ты ничего не забыл? – когда Неро сворачивает из кухни с захваченной кружкой, Данте окликает его, ухмыляясь. Парень оборачивается и осматривается.

– Твои сливки, – он трясет картонной коробочкой, – не очень, наверное, пить горький кофе без подслащения?

Неро хватает сливки и с топотом уходит вглубь дома. Он пытался показать, что отлично себя чувствует и что Данте надо успокоиться, а сам настолько очевидно был не в себе, не заметив невыносимой для него горечи напитка. А Данте смотрел и посмеивался, да еще опять так просто вывел его на чистую воду своей игрой. Их с Вергилием спальню, в которую вела приотворенная дверь, Неро проходит без промедления, догадываясь, что приметит заправленную чистую постель и наведенный порядок.

– Если тебя интересует, был ли я откровенен в своих обещаниях о Джиле, то да, в некоторой мере, – Данте подбирается к нему вплотную и как бы невзначай роняет фразу, разоблачающую мысли Неро. Парень с силой большей, чем требуется, пинком открывает дверь и входит в куда менее просторную комнату дяди, к тому же заваленную всевозможным барахлом. – Драться и плеваться я, разумеется, не стану, но тебе не стоит делать вид, что все нормально. Поговори с ним. Глядишь, и этот упрямец вдавит из себя скромное “извини, сынок, я случайно”. В идеале было бы без “случайно”.

– На что мне его извинения? Он оторвал мне руку и не подумал извиниться, а я не просил, – бурчит Неро, продолжая сердиться, уже не разбирая, на что или кого, и плюхается на раскладную кровать. Злополучные сливки смешиваются с почти черной жидкостью, придавая ей нежный бежевый цвет.

– Ну да, ты просто хотел убить его, – Данте хмыкает и вздергивает брови. Складывает руки на груди, облокачивается о косяк. Весь его вид показывает, что он готов поиграть в слова, в свою любимейшую игру, и выиграть эту партию без труда, однако, вместо подколки, он добавляет с неясной грустью:

– Что ты, что он… вы относитесь к извинениям и благодарностям легкомысленно, считаете их ничего не значащим набором звуков. Разве я не прав, Неро?

class="book">Это его “Неро” по обычаю напрягает. Данте не обращается к нему по имени, если не подавляет в себе желание упрекнуть парня. Либо же Данте расстроен, что еще хуже. Они все так часто разочаровывают друг друга – никаких извинений не хватит.

– Это не так. Я благодарен вам обоим, – Неро слизывает горько-сладкую каплю с губ, вдыхает густой аромат, собираясь с мыслями. – Вы – вы оба – знаете меня лучше кого бы то ни было, даже лучше меня самого. Тем более лучше меня. Чего не сказать про вас. Я не хочу быть вашим камнем преткновения.

Он поднимает взгляд.

– Не хочу, Данте. Вы разберетесь со своими поломанными отношениями, с моим или без моего участия. Вот мое обещание.

– Это не так-то просто, потому что с моим братцем никогда ни в чем не бывает просто. Ты не знаешь, за что берешься.

Данте внимательно слушает его, слышит понятные и правильные для него вещи, но не соотносит с собой, отбрасывая малейшую возможность исполнения сказанного Неро. И это должно бы вывести Неро из себя опять, заставить его накричать на полудемона, кинуть в него кружку или кинуться к лично – что угодно, лишь бы донести необходимость и реальность исправления установки “Вергилий не хочет, значит, и я ничего не хочу делать” на что-то получше вроде “Вергилий и я – тупые упрямцы, но мы счастливы друг с другом, так что попытаемся”, если понадобится, вбить тому в голову инструкцию, приказать, вынудить, поставить ультиматум. Но он верит, что Данте давно пришел к такому выводу и нуждается в единственном толчке, либо шаге с другой стороны.

Его руки с кружкой не вздрагивают, когда в открытую дверь влетает, запыхаясь, Вергилий и переводит дикие глаза с одного на другого. Постепенно его дыхание выравнивается, он встает ровнее, унимает яростный испуг во взгляде. Вергилий молчит, и они тоже. Данте отлипает от стены и медленно подплывает к Вергилию, не смотря как-то по-особенному, но выглядя в разы больше и угрожающе, словно дьявольский облик невидимым ореолом обвил все его тело, сконцентрировавшись в лице. Неро думает, он выгонит Вергилия. Вергилий в этом уверен.

От такого же текучего движение вперед старший Спарда внутренне обрастает камнем, готовясь ко всему, но во что бы то ни стало не покидать комнату. Данте идет дальше. Его рука – обычная рука, без когтей или пластин, но оттого не менее убийственная, – захватывает коробочку сливок. Неожиданно он рысцой возвращается к выходу и на удивление суетливо выдает:

– Ну, поговорите друг с другом, все такое. Удачи, – взгляд на Неро. И он закрывает дверь, оставляя их наедине. Неро набирает в рот кофе, не глотая. Вергилий переминается с ноги на ногу.

– Ты что-то хотел? – парень разом глотает напиток и задает простой вопрос, под которым на самом деле скрывается гораздо большее. Мечник различает это “большее”. Видимо, он и впрямь хочет что-то сказать: Вергилий подходит к Неро, встает близко-близко, но все же демонстративно удерживает ничтожное расстояние, его губы подрагивают, силясь разомкнуться и выпустить… что? Неро интересно. Он прихлебывает, и от этого по-своему нахального звука Вергилия как подкашивает.

Опускаясь к коленям Неро, он оставляет руку на одном из них, будто для опоры, и смотрит в пол. Неро ждет и пьет свой разбавленный сливками кофе, чувствуя, что иногда чужие пальцы стискивают его колено сильнее. Вергилий собирается с мыслями слишком долго, так что кофе допивают, чашку ставят на запыленную тумбочку, а на его ладонь ложится другая.

– Почему ты тяжело дышал, когда вошел? – зачем-то спрашивает Неро. Опять же – простой вопрос, но Вергилий предпочел бы, чтобы его уронили на пол и наступили в придачу. И, тем не менее, он наконец подает голос:

– Данте ушел искать тебя. Я – нет. Я был здесь.

– Наводил порядок? – выражение лица Неро обыденное, почти скучающее, но в нем можно разглядеть тень смешинки, от чего он светится изнутри. Этот свет приободряет Вергилия. Он смазанно кивает, затем мотает головой и снова кивает.

– Не сразу. Я сидел там, на кухне. Пил свой чай, пока он весь не закончился, – он пораженно усмехается. – Никто из вас не объявлялся. Куда бы я ни шел – в ванную, в спальню, на кухню, даже сюда – никого не было. Мне хотелось уйти. И я понял, что хотел пойти за тобой. Чтобы это был не Данте, а я.

– Ну, будем считать, что твоя попытка засчитана. Ты ведь со мной сейчас, – от соприкосновения рука Вергилия согревается, тепло идет дальше, кажется, к самому сердцу. Так было всегда, стоило ему коснуться или хотя бы посмотреть на сына, и горящее чувство затапливало его, не давая сделать вдох. Он тонул и желал, чтобы его погружение длилось вечно. Но ему нужно было выныривать на поверхность, иначе от него не оставалось ничего, кроме жара. И тогда страдал тот, кому он вовсе не желал подобного.

– Я должен был пойти за тобой, – к руке на колене Неро он кладет и голову, – нет, я не должен был позволить тебе услышать ни единого слова из тех, что я сказал утром. И не смотреть так. Но, видишь, я бываю отвратительным трусом.

– Что ж, я рад, что ты это признаешь, – отозвался Неро, внутренне сетуя на разбушевавшееся сердцебиение. Вергилий творил с ним что-то невероятное, всегда и в данный момент конкретно. Сидящим у коленей, он смотрится таким преданным и покорным, и Неро радуется, что Вергилий не видит его лица, над которым он потерял контроль. – Зачтем за попытку в извинение.

– Нет, – Вергилий разом подбирается, кладет обе руки ему на колени и все-таки узнает, какие эмоции мешаются у Неро каждую секунду его запальчивой речи. – Нет. Только не так. Я скажу это прямо и сколько угодно раз: мне жаль. Очень жаль. Прости меня. Не могу судить, не повторится ли это, но, прошу…

Он осекается, и Неро замечает возникшую паузу. Но Вергилий заканчивает:

– Прошу, не уходи больше. Не оставляй меня, Неро.

«Услышь это Данте, он имел бы полное право злобно рассмеяться. Каково это – быть тем, кого бросают?».

Вергилий моргает раз, и его взгляд на сантиметр соскальзывает с глаз Неро. После голова повисает между колен сына, вырывается шумный вздох. Полудемон откланяется и с щелчком оголяет Ямато, всюду сопровождающую его. Неро задерживает дыхание. Узкое лезвие ловит дальние отсветы и отражает обхватываемые его пальцы Вергилия, грозя рассечь их при намеке на неуважение.

– Это я, – говорит Вергилий.

Неро пытается понять, что тот имеет в виду. Катана как обычно безупречно заточена и красива в своей утонченной смертоносности, готова забирать и защищать жизни в равной степени, зависит лишь от ее хозяина. Превосходное творение. Не скажешь, что ее создали демоны, а не боги.

Вергилий убирает Ямато в ножны.

– А таким я становлюсь при тебе.

– То есть, слабее? – любопытствует Неро с интонациями наивного ребенка.

– Хочешь сказать, я не могу уложить тебя на спину, используя одну саю? – деловито уточняет мечник. Осторожная улыбка трогает его губы. Так он далек от образа совершенного демонического орудия настолько, насколько это вообще возможно. Дети могут трогать ручками и не бояться порезаться.

– О, ты можешь, – Неро вспоминает все случаи, когда это позорное происшествие случалось с ним. Выходило раздражающе многовато. – Но это не значит, что я не собью тебя на землю. Да хоть сейчас. Возьму и пробью тобой пол. И что ты тогда скажешь?

– Скажу, что ты злишься на меня, – весело прищурившись, отвечает Вергилий. Неро фыркает. – И злишься сейчас. До сих пор.

– Эй, я не злился, – тут же возражает Неро. Немного молчит и продолжает. – Ладно, хорошо, если совсем честно, то был миг, когда я возненавидел тебя и хотел вогнать твой же меч тебе под ребра, а после открутить голову. Но всего на миг.

– И, тем не менее, он был, – Вергилий вновь держится за Неро, чуть пониже колена и, не замечая того, поглаживает вверх-вниз. – Я дал веский повод для твоей ненависти. И потому виноват.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что у тебя порой не возникает крамольных мыслей при взгляде на меня. Или на Данте, – хоть Вергилий не осознает, что вытворяет его рука, зато Неро ощущает все более чем кристально. Боже, он слаб к таким невесомым ласкам. И к любым ласкам от отца в принципе. Он сглатывает образовавшийся ком в горле.

– Только порой? – Вергилий ехидно улыбается, но после расслабляется. – На Данте злиться – пустое дело. У меня никогда серьезно не получалось. Но не вздумай говорить ему об этом, а не то надумает себе лишнего.

Тут он обращает внимание на свои руки, блуждающие от колен до лодыжек Неро, и Неро, как назло, снова сглатывает. От одного вида понимающе дернувшихся уголков рта полудемона у него скапливается слюна за щекой. Вергилий перемещает руки выше, к бедрам, но осторожно, показательно неспешно, спрашивая тем самым разрешения. Как будто ему нужно это чертово разрешение. Юноша силится вспомнить, о чем они говорили.

– О, так ты не желаешь давать ему ложных надежд? Как благородно и грустно для Данте, – с каждым словом Неро притягивает Вергилия ближе к себе. Тот упирается руками в кровать по обе стороны от парня и продолжает тянуться к губам. Неро шутливо отклоняется назад, избегая поцелуя. Вергилий пытается поймать его губы без большого старания.

– Может, и не таких уж ложных.

Вергилий все-таки валит Неро на спину – не используя ни Ямато, ни саю, – и не дает ему больше ничего сказать, захватывая губы тягучим, вязким поцелуем. Узкая кровать Данте вмещает их, но не дает простора для движений, однако они все равно возятся, переворачиваются, умудряются стягивать одежду и то и дело соревнуются за верховенство – никто из них не желает уступать. Они посмеиваются сквозь полупоцелуи-полуукусы, шутливые и дразнящие, но вместе с тем неизмеримо нежные, словно они ведут соревнованиие, где важна не победа, но близость. В конце концов, они прижимаются грудью, лежа на боку, пуская руки в путешествие по телам друг друга, заново открывая их для себя. Неро хихикает, когда Вергилий щипает его за ягодицу; в ответ он прикусывает ему кончик носа. Их возня все сильнее смахивает на баловство: успей укусить первым, прежде чем тебя ущипнут или царапнут, при этом снова и снова возвращаясь к губам. Однако они внимательно следят, чтобы укусы не переходили грань и оставались игривыми в той же мере, что и выхватывающими тихие выдохи.

– Уф… – они сталкиваются зубами и смеются. Неро немного отодвигается – всего чуть-чуть, больший разрыв он просто не выдержит, – так как хочет полюбоваться отцом. Вергилий, словно читая его мысли, замирает, но делает такое выражение лица, что Неро удивляется, почему настолько жарко без одежды. Он с жаждой следит за тем, как Вергилий оглаживает себя снизу, не разрывая зрительного контакта, все поспешнее и чувственнее. Неро не трогает его, но вздохи сквозь зубы ему спрятать уже не удается. Имя Неро соскальзывает с языка полудемона музыкой сфер. Вергилий прикусывает губу; его волосы – серебро, его глаза – жидкая сталь. Идеальный и обворожительный. Неро полностью очарован им, как под заклятием, которое сам же на себя наложил.

Непонятно отчего заробев, юноша съеживается и стыдливо сводит ноги в бесполезной попытке прикрыться. В присутствии отца ему, бывает, кажется, что он должен заслужить право касаться его, смотреть на него, испытывать весь тот сбивающий с ног ураган эмоций, вызываемый взмахом белых ресниц Вергилия. «Это бред», – знает Неро, но ему не по силам справиться с тем размахом обуреваемого его трепета перед полудемоном. Возможно, с первой – первой для него – встречи он был навечно потерян где-то на линиях ладоней Вергилия, запутан в его волосах, привязан к ногам и покорен весело изгибающимися губами. Он нашел жизнь там, где ее быть не могло, внутри грудной клетки Вергилия, и стал упиваться ей, словно водой из оазиса, не догадываясь, что именно благодаря нему источник неизменно пополняется, выходя из берегов и разливаясь океаном.

По лодыжке Неро и выше Вергилий ведет большим пальцем, сгибая ногу, и прозрачно улыбается. Он берет руку юноши своей, липкой от выступившей смазки, и притягивает к паху. Не требуя, но прося. Неро крепко сжимает орган у основания, выбивая хриплый стон. Ему хочется слышать их больше. Он не дает Вергилию примкнуть к его губам, а, прикрыв веки, начинает медленно, но сильно водить по налившемуся кровью члену. И это работает: мужчина то сбивается со вздохов на стоны, то беззвучно распахивает рот, рвано хватает воздух. Один из его выдохов Неро проглатывает, быстро целуя раскрытые губы, отстраняясь и вновь сливаясь в забирающем дыхание поцелуе.

Вергилий прижимается к нему до одури тесно и на короткой передышке спрашивает:

– Почему от тебя так сладко пахнет?

От внезапности вопроса Неро прыскает и зарывается ему в шею так, что Вергилий все равно слышит его смех. Он мимолетно хмурится на неразличимую фразу сына.

– Что?

– Это газировка. Я в ней весь заляпан. Надеюсь, тебе нравится сладенькое, – интонации парня отдают кокетством, от которого так и тянет перевернуть его на живот и войти на всю длину, взять свое. О да, Вергилию нравилось сладкое, но только по-особенному поданное. Но он так не поступит, по крайней мере, не сейчас.

– И каким образом это произошло? – изгибая бровь, задает новый вопрос мужчина. Его рука сама собой оказалась на внутренней стороне бедер Неро и теперь оглаживает между сомкнутых ног в волнительной близости от места, на которое у него много планов. Уж об их долгосрочном исполнении он позаботится.

– Мы с Данте не могли найти закоулка, чтобы уединиться, ну, ты понимаешь, так что целовались на ходу и проливали все на себя.

Вергилий застывает на одно долгое мгновение. Лицо Неро простое и честное, как его маленькое признание, но едва ли это то, что он действительно переживает. Мужчина закрывает глаза и возвращается к своему прерванному занятию, что-то промычав в ответ.

– Что, ты даже не приревнуешь? – с демонстративным сожалением протягивает Неро. Его руки не прекращали движений вдоль возбужденного члена Вергилия, экспериментировали со скоростью и давлением. Реакция полудемона была не менее разнообразной. – Никаких спонтанных превращений в Сатану на этот раз?

– Ты хочешь, чтобы я ревновал к Данте? – не раскрывая глаз, отзывается Вергилий. Неро фыркает.

– Звучало как-то уничижительно для Данте.

– Да нет. Не в этом дело.

– А в чем? – Неро сдерживает себя, чтобы не свести всю ленивую беседу к обсуждению вопроса “Данте, Вергилий и их тараканы”. Как минимум в их ситуации подобный переход смотрелся бы малость неуместно.

Живота касаются кончики пальцев, надавливают и оттягивают кожу к паху, возвращаются к животу, и так несколько раз. Затем массируют мягкое местечко возле тазовой кости. Вергилий будто спал, если бы не его странные действия.

«Это что, какой-то массаж?», – в рассеянности думает Неро. Ему было приятно, но… странно, да. Видимо, удовлетворившись “прощупыванием”, мужчина смещает руку на линию торса и просто водит ей от бедра к ребрам.

– Я же не ревную тебя к тебе самому, когда ты втайне самостоятельно удовлетворяешь себя, – шелестит расслабленно и немного насмешливо Вергилий. Неро издает сдавленный звук.

«Не очень-то втайне, как оказалось».

– Также мне нет смысла ревновать тебя к себе.

Постепенно их возбуждение все-таки утихает, и они переходят к легким поглаживаниям открывшихся изгибов, как-то сонно и без определенного умысла. Вергилий больше ничего не говорит.

– Не понимаю, – хмурится юноша. Какую связь он должен был провести по наводке полудемона?

– Не думаешь, что мой брат стал близок к нам обоим настолько сильно, насколько это возможно? По-разному близок, но все же, – мимолетная пауза, – без него было бы не то.

Неро снова сдерживается, но теперь для того, чтобы не заскрипеть зубами. Эти двое…

– Тогда в чем проблема сказать ему об этом? – с просачивающимся раздражением спрашивает парень. – Или, о кошмар, этот глупый Данте поймет, что ты его любишь?

Вергилий открывает глаза и с явственным недовольством смотрит на сына. Тот решает нанести еще один “удар “.

– И если ревновать повода нет, то что это, блять, было вчера? Сегодня? А? Не пытайся спрятаться за простыней, ну-ка, дай сюда!

С переполненным страданием вздохом Вергилий отпускает ткань, но закрывает лицо вытянутыми над головой руками, выглядывая из-за них и беспомощно улыбаясь. Он знает, что его уже простили, так что ломает комедию не иначе, как чтобы побесить Неро. Он цыкает.

– Хрен с тобой, – сдается Неро, – но если ты снова будешь обращаться со мной, как со своей вещью, то я…

– То ты что?

Неро клянется, какой-то ехидный бес занял место его отца и теперь выжидающе скалится.

– Просто не делай так больше, – с усилием заканчивает он и обнимает Вергилия до треска костей.

– Хорошо, не буду, – Вергилий смягчается и обвивает юношу руками, но сразу проникновенным шепотом выдает нечто выводящее из себя до белого каления, – только если ты сам попросишь отыметь тебя, как самую развратную, бесстыдную, паршивую суку.

В раздраженном смущении Неро дергается, но мужчина держит крепко, несмотря на вроде бы расслабленно лежащие конечности. Под звонкие поцелуи в висок он смиряется.

– Я запомню, – бормочет парень совсем поплывшим голосом.

Взволнованно быстро открывшаяся дверь секунду дает рассмотреть в деталях стену напротив, а после из-за нее выглядывает Данте, готовясь, если потребуется, материализовать меч, броню, зубы, крылья и прочее.

– Ну, что, как вы там… ох, – его взору открывается картина, достойная древнегреческих мастеров живописи – очень голая, крайне откровенная и максимально интимная. – Что ж… вижу, у вас все хорошо, не буду мешать.

Затылок Неро врезается в подбородок Вергилия, когда юноша вскакивает, будто подожженный, разрывая путы настроенного на продолжение полудемона.

– Нет, погоди, – Неро мельком извиняющеся смотрит на потирающего ушибленный подбородок Вергилия и возвращает взгляд на дядю, приросшего к двери, – не уходи, Данте. Вергилию есть, что сказать тебе.

Вергилий застывает, как по команде, и вместе с братом непонимающе, с оттенком паники разглядывает Неро. Данте с сомнением спрашивает:

– Что, сейчас?

Тот же вопрос волнует и старшего Спарду.

– Да, сейчас. Иди сюда.

Ему приходится подчиниться непрозрачному приказу и притрусить к занятому ложу. Вергилий выглядит в равной степени сбитым с толку, что и Данте.

– Итак, – не обращая внимания на наготу и спадающее возбуждение, начинает Неро.

«Дайте ему указку, и он будет стучать ей по ладони».

– Думаю, вам известно, как вы меня бесите.

«Это отличное вступление, я прям прочувствовал».

– Но в последнее время вы переходите границы в своем идиотизме, разделенном надвое, – гаркает Неро и впивается глазами сначала в отца, затем в дядю, – поэтому, раз вы не можете самостоятельно уладить свои недопонимания, я помогу вам. Можете начинать.

И он садится с бескомпромиссным выражением лица, скрестив ноги и руки, оставляя близнецов в состоянии, близком к ужасу.

«Им полезно побыть честными друг с другом», – решает Неро и пихает Вергилия. Тот откашливается, тянет время и отворачивается, но все же подает голос.

– Я знаю, что часто доставляю тебе проблемы, – судя по сморщившемуся Вергилию, он выталкивает слова из горла оплетенными шипастой проволокой самородками, – но я сожалею за каждый промах, эффект которых ты ощущаешь на себе еще с давних времен.

Неро склоняет голову: “Неплохо”.

– Ага, есть такое, – кивает Данте, – проблемнее тебя я не встречал никого. Катастрофа с мечом наперевес.

Он ловит злой взгляд брата и безжалостно добавляет:

– В ответ на мою любовь ты превратил мою жизнь в сущий кошмар, и порой мне хочется забрать пацана подальше, чтобы ты не причинил ему всей той же боли, что и мне.

– Попробуй и посмотри, что из этого выйдет.

– Кхм!

Неро разъяренной гадюкой смотрит на Вергилия, но тот не видит этого и шипит:

– Ты как всегда лишь ноешь и убегаешь, ноешь и убегаешь…

– Ну вот, ты снова делаешь меня несчастным, маленькая сволочь, – в оскале усмехается Данте, – тебе явно мало досталось…

– Так, стоп! – кричит юноша, пресекая все несказанные грубости и обвинения, – сегодня день, мать их, извинений, так что засуньте свои угрозы себе в задницу и извинитесь.

Раздается сдвоенное рычание. Данте разворачивается и твердо направляется к выходу.

– Нет, Данте, нет, – догоняет его Неро у самой двери и хватает за руку, заглядывает в лицо, жалобно и умоляюще, – ну, пожалуйста. Хотя бы попытайся.

– Разве я недостаточно пытался – все это время? – огрызается демон.

– Еще один раз…

– Как ты не понимаешь, что этот, – взгляд за спину Неро, – не хочет, чтобы я или он пытались? Его все устраивает.

– Но меня не устраивает.

Неро знает, он эгоист. И, возможно, просит невозможного, всего и сразу. Но ведь Данте и Вергилий такие же, как он. С единственным различием, что упорно закрывают глаза на затянувшуюся, годами отравляющую и бередящую все новые и новые раны обиду. Неро слишком прямолинеен и наивен для них, никогда не опускает руки там, куда они даже не смотрят. Если он может сделать что-то лучше с его точки зрения, он разобьется, но сделает это. Как сказал Данте: разве он – они – недостаточно пытались? Теперь попытается он.

Он не отпускает руку Данте. Данте не уходит. Их сковывает тоненькая цепочка, разорвать ее проще простого. Неро боится сказать лишнего, чтобы случайно не потревожить ее и упустить раскаленный шанс, не последний, но перерыв между этим и следующим может составить как день, так и десятилетия. Он не готов положиться на осознанность близнецов. Ему важно сделать все и сейчас, хотя бы мельчайший сдвиг вперед.

Кисть Неро аккуратно, но твердо смахивают, и он пропускает удар сердца. Неро в состоянии применить силу, потому что он сильнее их обоих при определенном раскладе. И сейчас как раз не удобный случай для риска.

«Стоило ли приобретать всю эту силу, если я даже удержать в комнате двух людей не способен? Если они не способны остаться?», – мимолетная мысль заполняет Неро целиком, за секунду затапливает и сжигает до пепла. Голый и нелепый, он многого хочет, но стоит тут и не знает, что для того сделать. Он не злится и не отчаивается, когда Данте смотрит в пол, он еще надеется на что-то. Вздох, неслышно растворившийся между ними, Неро впитывает всем телом.

– И с каких пор я позволяю тебе так помыкать мной?

Неро будто заложило уши, ему не сразу удается воспринять тихие слова Данте, так что он с заторможенностью прослеживает его короткий путь – путь назад, вглубь комнаты, а не за пределы хрупко повиснувшего мирка.

Оперевшись о скрещенные ноги, Вергилий сидит к ним спиной; нижняя часть его тела укрыта одеялом, не в попытке выйти из неприглядного обнаженного положения, а скорее в бессознательном порыве отгородиться. Данте садится на самый край собственной кровати и приваливается плечом к плечу брата, заметно толкаясь. Вергилий не отсаживается, но и не разворачивается. Непонятно, слышал ли он их ранний разговор и будет ли слушать дальше.

– В самом деле, Джил, сколько можно грызться по мелочам? – Данте запрокидывает голову, тем самым опуская ее на плечо старшего Спарды. – Свои войны друг с другом мы уже отвоевали вдоволь, пора привыкнуть к миру, семейному очагу и щенятам с одной головой, не пытающимся убить нас.

Неро не видит лица Вергилия, но ему кажется, что он различает зарождающуюся улыбку. Возможно, ее видит Данте, и потому продолжает в той же манере.

– Готов поспорить, Беовульфа ты завалил быстрее, чем разобрался с принципом работы рисоварки. Не поверишь, но я довольно хорош во всех этих штучках, и могу подсобить тебе.

Неро почти уверен, что это ложь и Данте понятия не имеет, что из себя представляет рисоварка. Независимо от того, думает ли так же Вергилий, он издает звук, который одинаково трактуется и как одобрение, и как насмешка.

– Будем вместе, два старика и один щенок, – Данте демонстративно не смотрит в сторону Неро, – с одной головой, постигать премудрости человеческого домохозяйства. Сразу предупрежу, использовать вместо ножей мечи запрещено.

– А кто устанавливает правила? Ты?

– Да хоть бы и ты, если согласишься.

– Тогда никаких ножей, только мечи.

– Ты собираешься кого-то убить ими или что?

– Да, есть кое-кто на примере. Прямо сейчас его грязные волосы лезут мне в лицо.

Охотнику приходится переваривать услышанное пару секунд, сделавшие его образ еще более уморительным, чем планировалось. Одобрительно-насмешливый звук повторяется. Данте со злостью втягивает воздух носом и толкает Вергилия на кровать, наваливаясь сверху и подсовывая руки тому под живот.

– Ах ты ж сученыш! Ничего они не грязные! – пальцы Данте принимаются бегать по оголенному торсу Вергилия, подобно настырным паучкам. – Ну, сейчас ты у меня получишь!

«Ладно, оке-ей… что происходит?», – Неро с нервозностью топчется в стороне, наблюдая за пихающимися и ругающимися близнецами. Вергилий отбрыкивается и мелко трясется от смеха, ничем не выдавая наличие реакции на действия Данте, кроме кряхтения и пробегающих по телу судорог. Данте много и громко голосит какие-то ребяческие обвинения, скорее всего, родом как раз из детства – Неро слышит что-то про помеченную именем лошадку и праздничный торт. Все чаще смех Вергилия прорывался сквозь сомкнутые губы, вклиниваясь в перечисление его грехов, льющихся рекой изо рта Данте, однако и тот стал сбиваться на смешки, забывать, что только что говорил и повторятся.

Умудрившись извернуться, Вергилий пинком отправляет Данте на пол и шумно дышит. Охотник прижимается лицом к матрасу и сотрясается в заглушенном смехе. Неро решается приблизиться.

– Почему мне никто не говорил, что Вергилий боится щекотки? – несмелая ухмылка появляется на его губах, быстро расползается и становится всем его сутью. Вергилий недовольно стонет, Данте отплевывается от забившейся в рот простыни.

– Еще бы он тебе сказал, – хихикает Данте в направлении Неро. Его глаза задорно блестят. – Сомневаюсь, что сам Джил знал о своей маленькой слабости. Но теперь-то ему некуда деваться, а?

Данте успевает сдвинуться, прежде чем пятка мечника впечаталась бы в его затылок. С новой порцией хохота он тянется пощекотать ее, но Вергилий с рыком одергивает ногу и забивается в дальний край постели. Неро присаживается к ним, пораженно качая головой и не находя слов.

– Вас не понять: то вы кидаетесь друг на друга, чтобы убить, то…

– Кидаемся, чтобы защекотать до смерти? – Данте устраивает подбородок на краю кровати, вытягивает руки и возит ими по складкам постельного белья.

– Именно, – Неро с подступающей к груди теплотой смотрит на них. Сложно поверить, что все разрешилось вот так просто. Разрешилось ведь? В любом случае, ему хорошо на душе.

– Почему у вас все завязано на том, что кто-нибудь обязательно умирает?

– Что тут сказать, старые привычки умирают долго, – подмигивает ему Данте, затем пробует поймать щиколотку Вергилия. – Ты хоть отомри, что ли. А не то разговорчики про твою смерть приобретают трагичный смысл, выставляя меня бесчеловечным убийцей.

Растрепанный и надутый, Вергилий вылезает из панциря одеяла. Смахивает волосы назад, но они снова падают на лицо. Его брат скалится.

– Отлично выглядишь, – Данте укладывает ладони под щеку. – Вообще всегда, но сейчас особенно. Краси-ивый.

Неро закатывает глаза. Вергилий смеряет его высокомерным взглядом.

– Я знаю.

Охотники фыркают на это самоуверенное заявление.

– А еще мы близнецы, так что…

Он скашивает глаза в сторону. Данте медленно моргает и расплывается усмешке.

– Считаются ли комплименты от тебя предложением мира?

– Это не комплимент, а обычный факт.

– Стопроцентный факт – то, что я красавчик. Эй, это буквально то, что ты имел в виду! Хватит пинаться!

– Сначала ты прерываешь нас с Неро, потом унижаешь меня на его глазах, – Вергилий хищно щурится и незаметно сокращает и без того малое расстояние. – Думаешь, это сойдет тебе с рук?

– Нет, не думаю, – лыбится мужчина и начинает подниматься, – но, так уж и быть, я вас оставлю, голубки.

– Кто сказал, что тебе позволено уйти?

«Ох».

На него смотрят долго и выжидательно.

– Неро, – обращается к сыну Вергилий, – ты не будешь возражать, если твой обожаемый дядя задержится с нами?

– Определенно не возражаю, – хмыкает парень. Укоренившееся между ребер тепло с мурашками расползается по телу, обдает волнами жара. Неро поджимает пальцы на ногах: тон Вергилия многообещающий.

– В таком случае, Данте с удовольствием доставит тебе… удовольствие.

– Э?

Неспешно и со знанием дела Вергилий укладывает Неро на спину таким образом, что его голова оказывается на коленях полудемона, а ноги свисают к Данте, который, не растерявшись, как парень, занимает место между ними. Данте хмыкает и дергает к себе юношу для большего удобства.

«Удобства чего?», – в онемевшем, пылающем рассудке Неро происходящее никак не желает складываться во что-то осознанное, он лишь догадывается, что дальнейшее очень и очень понравится ему.

– Мне все еще есть, что сказать тебе, – мурлычет Вергилий и нависает над Неро, – поэтому я не хочу сбиваться с мыслей.

– Хех, попробуй тут не сбиться, – отзывается Данте, прильнув щекой к гладкой коже внутренней стороны бедра парня. Ох, его жадный взгляд направлен отнюдь не на Вергилия.

– Я буду стараться, – прохладная ладонь Вергилия ложится на лоб Неро, – быть хорошим, любящим отцом, чтобы с этого дня твое мнение обо мне улучшилось.

Он улыбнулся. Неро думает, “любящим” он будет в первую очередь, но не в отцовском значении. Но он совсем не возражает. И готов оценить его старания по достоинству.

Данте губами “прикусывает” кожу, привлекая к себе внимание. Кончик его языка идет выше; влажный след охлаждается воздухом. Пальцы сжимают бедро несильно, то расслабляясь, то стягивая кожу, постепенно перемещаясь на ягодицы. Данте намеренно тянет, нацеливает глаза к глазам Неро и, мимолетно улыбнувшись, дует на его полувставший член. Неро зажмуривается в нетерпении. Тем временем Вергилий заговаривает, и с каждым словом набирается все больше уверенности:

– Я хочу начать со дня, когда мы встретились. Я имею в виду не тот прискорбный инцидент, на который, я надеюсь, ты больше не злишься на меня, а день моего поражения, первого и единственного, которое не стало для меня очередным клеймом. В тот день я был безмерно горд тобой, Неро. Я был горд, что ты существуешь.

Данте добирается до напряженной тонкой мышцы и принимается обсасывать ее, щетина покалывает бедро, и Неро ежится. На коже расцветают красные отметины, подобно крохотным розам, стираемые регенерацией. Данте обхватывает член, чем вызывает тихий вздох, и водит по нему неспешно, медленно, наслаждаясь тем, как напрягаются мышцы парня. Головка скрывается за большой ладонью мужчины, и он снова с оттяжкой смещает руку.

– С того памятного дня и до сих пор, – продолжает Вергилий, будто ничего странного не происходит, будто он просто рассказывает об утаенных чувствах сыну за милой беседой; сам же сын не упускает ни единого слова, вслушивается до звона в ушах, пока еще способен связно воспринимать речь, – сейчас и каждое мгновение я счастлив и нисколько не жалею о сделанном выборе – остаться. Я принял твою победу не как нечто оскорбляющее или порочащее меня, отнюдь, а как доказательство, что не все, окружающее и сотворимое мною, ведет к хаосу, смертям и разрушениям. Должно быть, тот выбор стал одним из немногих действительно верных в моей жизни и уж тем более самым дорогим для меня.

На местах заживших засосов Данте оставляет новые, с каждым разом на каплю больнее предыдущих. В конце концов, он прикусывает кожу передними зубами, и это, наверное, больно, но границы боли и наслаждения стерлись для Неро давно. Даже если это больно, он молится, лишь бы Данте не прекращал, но действовал более размашисто. Пальцами полудемон поддерживает юношу под ягодицу и большим пальцем невесомо оглаживает сжимающийся проход. Неро разрывается между желанием подкинуть бедра навстречу ласкающей плоть руке и насадиться на дразнящий палец до основания.

– Я не знаю, как, и не знаю, когда, но ты превратился в мою важнейшую частичку, – то, что говорит Вергилий, ласкает Неро наравне с губами и взглядами Данте, и в эту минуту он видит себя разделенным надвое и одновременно удивительно целым, как никогда прежде. – Я все время думал, что ничто не будет ко мне ближе, чем Ямато, но я ошибался. Ты не представляешь, с каким облегчением я говорю про эту мою ошибку.

– Не в обиду Данте, – смешок мягкий, как его руки на щеке и лбе Неро, – но именно ты мое сокровенное продолжение, не только в смысле родства, но и как моя воля в ее изначальном зарождении. Знал ли ты, что я искал силы ради защиты тех, кого люблю? Ты и есть эта защита: сначала ты защищал V, будучи его любовником и другом, и впредь защищаешь меня – от самого меня, моего страшнейшего кошмара.

Язык Данте спускается все ниже, ниже и ниже – кажется, это занимает у него три вечности, – пока, остановившись на один вдох, не проникает внутрь. И Неро больше не может ни вдохнуть, ни выдохнуть, его подкидывает, будто от разряда тока, пробежавшего по всему телу до макушки и обратно. Только восстановившаяся кожа после сдирания в кровь еще слишком чувствительная, тонкая и нежная, и любое взаимодействие с ней рассыпается поразительно острыми ощущениями, как если бы они были первым, что передало его осязание за всю жизнь. Перед зрачками Неро взрываются искры; он не в состоянии понять, как один язык может дарить столь яркие впечатления.

Жаркое дыхание опаляет пах Неро, он рефлекторно сводит ноги, сжимая голову Данте в тисках и выгибаясь дугой. Данте, не отрываясь от своего занятия, посмеивается, и череда влажных смешков прокатывается по ноющей от возбуждения коже. Полудемон добавляет к языку палец, всего по одну фалангу, но им он оттягивает дырочку, расширяя для большего простора действий. Палец перекатывается в разные стороны, иногда входит дальше и уже из такой позиции сгибается, упираясь в стенки. Неро умоляет себя не кончить от одних лишь языка и пальца в заднице, но он бы не преувеличил, сказав, что разрядка временно стала его заветной мечтой.

В какой-то момент до Неро доходит, что Вергилий замолчал. Он раскрывает глаза – и чуть снова не зажмуривается. Вместо этого он держит их раскрытыми так широко, как может, чтобы не моргнуть и ненароком не рассеять протянувшийся к нему… Неро бы назвал увиденное звездным лучом, или дымкой сухого льда, или водопадом из бурлящих эмоций. На самом деле на него смотрит Вергилий. Смотрит и слушает разрозненные стоны, издаваемые юношей. Его выражение лица для Неро остается непостижимым, каким-то незнакомым, но не чужим. Ему нестерпимо захотелось – словно это все, чего он хотел и будет хотеть до заката мира – коснуться лица отца. Неро протягивает подрагивающую руку, подушечки пальцев скользят по скуле и обессиленно падают, но Вергилий ловит его руку и переплетает со своей. Так вышло, что это была правая рука Неро, та самая, которой его лишили, погрузив в двухдневную кому и месячную жажду мести напополам с ненавистью к собственной ущербности. Вергилий подносит их сцепленные руки к губам и по очереди целует каждый палец юноши. Неро часто моргает, смаргивая непрошеную влагу – он слишком долго держал глаза открытыми, не иначе.

– Я бы сказал, что умру за тебя или убью любого по одному твоему велению, – Вергилий ерошит короткие, но отросшие за последнее время волосы Неро, – однако я рад, так как тебе не нужно от меня ни того, ни другого. При всей своей драчливости, ты остаешься таким миролюбивым. Кроме как к тем демонам; хорошо, что я не они. Да, это хорошо, что я все еще не только демон.

Мужчина, хоть и говорит что-то еще, выглядит ушедшим глубоко в себя – не может не отметить Неро, содрогаясь под его руками. У Неро напрочь сбитое дыхание, мышцы горят от постоянного напряжения, а в животе связывается узел, и чем туже этот комок из внутренностей, тем смазаннее его восприятие, где он и с кем. Он будто оказался под запотевшим стеклом, и через него за милю доносится льющийся песней голос Вергилия, а также поджигающее дыхание Данте. Но слепым, потерянным Неро себя отнюдь не чувствует. Сомкнув веки, он знает, что, вновь открыв глаза, не останется наедине с расколотым сновидением о счастье.

Он не утверждает, что это – то единение, которого он жаждал, он оно по-своему прекрасно. Происходящее здесь, в небольшой спальне агентства по охоте на демонов, приносит удовольствие не потому, что является запретным или греховным, или в нем участвуют потаенные уголки человеческих тел, в особенности их, к ласкам не привычные, – разве что потаенные уголки души. И дело даже не в наконец озвученных чувствах, выраженных по-разному и в разное время, сливающихся в бурное течение. Но Неро так хочется отдаться этой реке, и самое приятное состоит в том, что его никто не останавливает, а в конце не повстречается железная плотина. Его голос, сильный и свободный, покидает покрасневшие губы неосторожными, во многом неприличными звуками.

Когда Данте рывком подтягивает к себе юношу так, что его расставленные ноги ложатся тому на плечи, Неро вскрикивает – каким-то образом орудующий в нем язык протягивается еще дальше, – и сжимает серебристые пряди дяди между пальцев, дергает сильно, но не замечает этого, как и Данте. Неро бьет ногами по его спине и вертит тазом, взамен ему сжимают бедра до красочных синяков – равноценный обмен, от которого сносит крышу. Парень слышит себя со стороны: все эти протяжные крики с мольбами не смущают его. Может, потом, когда он будет вспоминать, краска зальет его до корней волос, сейчас он ни за что не смолкнет.

– Данте, Данте, будь сдержаннее, – Вергилий незаметно оказывается над ними, рассеянный свет играет на белых прядях, погружая лицо в теплую тень, – мы все еще разговариваем, не так ли, Неро?

Возможно, Неро что-то отвечает ему, но вряд ли в рваной фразе Вергилий разбирает больше своего неоднократно повторенного имени. Тем не менее, он доволен ее звучанием и не прочь услышать снова. Данте ловит отблеск глаз брата и с хлюпающим звуком вытаскивает язык.

– Малыш, сделаешь для меня кое-что? – у него выходит лишь прохрипеть свой вопрос, он быстро разминает затекшую челюсть. Самое время попробовать немного другое. – Перевернись на живот. Да, и руки сюда. Держи, не отпускай.

По просьбе Данте Неро с замедленными движениями укладывается на живот, пронзаемый вспышкой боли от сведенных мышц; у него отдышка, как после продолжительного бега, никак не получается отдышаться, учитывая, что он задерживает дыхание через пару секунд после вдоха-выдоха. Его пальцы теперь сжимают ягодицы, стягивая кожу и раскрывая смазанный проход – «Вот так, малыш, вот так». Щекой он прижимается к скомканной простыне и из такого неудобного положения пытается взглянуть на отца. Сладостное волнение пронизывает Неро до кончиков волос. Ожидание он переносит тяжело, начинает казаться, что Данте намеренно продлевает нехитрую подготовку его с ним “первого раза”. Мимолетная усмешка трогает губы – “первый раз” звучит забавно, немного по-детски, но вместе с тем до дрожи желанно.

Стоит Неро открыть рот, чтобы полудемон перестал тянуть, как скопленный кислород едва не прорывает его легкие: он задыхается и не может выдать не звука, только шире и шире распахивать глаза. Это не то, чего он ожидал. Это странно, поразительно и лихорадочно приятно. Что-то шершавое, длинное и склизкое извивается в нем, чуть ли не сворачивается кольцом, с непонятной жесткостью проезжается по каждому доступному сантиметру. Ногти Неро впиваются в мягкую кожу: он глотками впускает воздух и ищет ответа в Вергилии. Но мужчина смотрит на него в прежнем умиротворении и перебирает волосы.

Через силу Неро отгибается назад, опираясь на ослабевшую руку, и издает неопределенное восклицание от увиденного. Одеревеневшая чешуя струится по рогам и ниже, причудливыми узорами завиваясь на шее и груди, скрытой нетолстыми пластинами, плечи и локти покрывают камнеподобные наросты. Горящие огнем радужки красными всполохами подсвечивают сохранившее человеческий облик лицо, на котором веселая похоть пылает ярче глаз. Между зубов извивается потемневший язык, и Неро в мельчайших подробностях видит, как твердые отростки, на мгновение загибаясь, исчезают в его нутре, царапнув по колечку мышц.

Согнутый локоть соскальзывает, отчего Неро плюхается обратно на грудь, наконец забывшись в долгом и звенящем, как стекло, стоне. Он вслепую шарит по кровати и, найдя отцовскую руку, сжимает ее до побеления – прямо сейчас Неро необходимо уцепиться хоть за что-нибудь, что позволило бы ему удержать связь с реальностью. Его аккуратно обхватывают в ответ.

Вязкая слюна скапливается на подбородке Данте и междуразведенных ног Неро, и это ощущается так развратно и мокро, и все-таки не настолько, как с чавканьем двигающийся демонический язык внутри него. Если он входит до конца, то острые, очень острые клыки касаются податливой плоти, слегка надавливают и быстро отдаляются, не впиваясь всерьез. Иногда демон облизывает его поясницу или ягодицы, жадно вбирая капли пота, и урчит, совсем как довольный зверь.

«Он будто хочет съесть меня», – юноша уже не понимает, думает он или говорит вслух. Ему отчасти интересно, насколько далеко зашел бы Данте, откажи ему тормоза, как вчера Вергилию?

Крупная лапа с огрубевшей кожей ложится на ягодицу, поверх ладони парня, и резко ведет в сторону. Под когтями выступает алые бусины. Кровь – она должныа бы вспениться от возбуждения, текущего по венам Неро, – тонкими струйками расчерчивает ногу, попадает на язык Данте. С рокочущим звуком он принимается слизывать ее, оставлять новые порезы и с упоением впитывать такое горячее, красное и ароматное. Пряный запах кружит голову, и демон пьет, и пьет, и пьет, словно оголодавший упырь, никак не насыщаясь, остатками рассудка не разрешая себе вспороть бедро до мяса.

Данте опомнился, когда до него донеслись скулеж и покашливание. Со спадающей пеленой он видит подрагивающие плечи Неро и спокойный, но с затаенной угрозой взгляд Вергилия. Данте становится не по себе, но тут юноша выглядывает из-за локтя и всем своим выражением лица дает понять, что все в порядке, ему по нраву действия дяди. Тем не менее, Данте слизывает оцарапанную руку Неро, очищая от крови, но больше не теряя контроль.

– Тебе следует постараться и принести извинение за это маленькое помутнение, – все тот же спокойный взгляд брата пронзает его стрелой. Ему несложно извиниться, правда. Он бы только так и извинялся.

«Самое смешное заключается в том, что все именно так и происходит».

Язык Данте, гибкий и влажный, обвивается вокруг члена Неро почти до боли. Череда жестких наростов вжимается и облегает орган плотными кольцами, смещается с каким-то непередаваемым чувством щекотки на грани дискомфорта и удовольствия. Тонкий кончик трет головку с обильно сочащейся смазкой, дразняще оттягивает крайнюю плоть и заставляет издать беспомощный писк, когда на миг проникает внутрь. Данте или Вергилий, кто-то из них или оба, хмыкает, когда этот высокий звук повторяется, за который Неро презирает себя в тот момент, но ничего не может поделать. Коготь проходится вдоль позвоночника, оставляя розовый след – это так мало и так много одновременно, что дальше сдерживаться просто невозможно.

Парень стукается ступней об пол, у него хрустит в плечах, и в голове бьется единственная мысль: “Рычащий и теряющий самообладание Данте чертовски сексуален”. Ее одной – и прорывающихся сквозь голос Вергилия рыков – хватает, чтобы Неро скрутило в оргазме до сильнейшего спазма в паху.

Он теряет сознание, будто падает в черное озеро, а после темнота перед глазами рассеивается. Неро находит себя лежащим на той же кровати абсолютно опустошенным, с заливающим лицо потом и выходящим с присвистом дыханием. Данте, уже без когтей и рогов, держит руку на его плече и улыбается.

– Малыш вроде снова с нами, – он кивает в сторону Вергилию. – Ну, ты меня и напугал! Как заорешь – я чуть яйца тебе не откусил! А после еще и вырубаешься. Зато будем считать, что я отлично справился, хех.

Его смех перекрывает донесшееся до слуха Неро ворчание. Данте отпихивают, и ему на замену приходит Вергилий, нависая над сыном. Брови сосредоточенно сдвинуты, челка по обычаю откинута назад.

– Должно быть, ты переутомился сегодня. Не надо было так надрываться, – со сквозящей обеспокоенностью говорит полудемон, трогая лоб Неро.

– Смотрите-ка, кто занервничал, – усмехается его брат, – пацан чувствует себя за-ме-ча-тель-но, а вот вчера…

– А вчера тебя следовало запереть в кладовке, – огрызается Вергилий и совершает бесполезные, на взгляд и Данте, и Неро, действия, чтобы убедиться в благополучном состоянии юноши. Ни к чему не придя в итоге, он долго вглядывается в бегающие глаза Неро и задает длинный ряд вопросов о его самочувствии.

– Ты еще пальцы перед ним выстави и спроси “Сколько? “, – судя по интонациям, Данте закатывает глаза. – В самом деле, Джил, ты когда клушей стать успел? Все с ним в порядке. Верно я говорю, малыш?

Слабое, но уверенное мычание.

– Вот и хорошо. Эй, отстань от него уже, а то своими расспросами до инсульта доведешь.

Старший Спарда неохотно отстраняется, но не отводит внимательного взгляда. Неро садится, трет шею. То, как он отрубился, смутило его, но еще больше его смущает неожиданное беспокойство отца. Наверное, какое-то время Вергилий будет носиться с ним, как с яйцом.

«И впрямь как курица-наседка», – про себя смеется Неро. Близнецы снова о чем-то спорят, и нетрудно догадаться, о чем, вернее, о ком. Неро подползает к середине постели и падает, зарываясь лицом в развороченную простыню.

– Эй, Данте, – когда к нему оборачиваются, он смущенно – после всего случившегося смущение будет накатывать на него после каждой мелочи вплоть до следующего раза, – бормочет, – это было круто.

– О-оу, это ты был крут, малыш! – радуется Данте. – Слыхал? Он любит меня больше.

– Не неси чушь.

– А вот ты меня не любишь.

– Чушь…

– Даже капельку внимания мне не уделишь. Мне и моему дружку та-ак одиноко…

Данте канючит, жалуется и плачется, иногда поглядывая на брата. Неро определенно видит, как набухает вена на виске Вергилия.

– Тц!

Вергилий дергает Данте за ворот кофты и припечатывает к своему рту. Грубо сминает губы в поцелуе, больше смахивающем на укус, при этом сверля дыру на переносице Данте. Судя по изогнувшимся бровям мужчины, лишнее отверстие у него действительно скоро появится, и, тем не менее, мурлычет что-то в рот брата. Вергилий запускает руку в чужие штаны – и либо дело в его волшебных, невообразимых, потрясающих пальцах, либо Данте давно жаждет этих самых пальцев на своем “дружке”. Как бы то ни было, он стискивает талию мечника, уронив голову ему на плечо, и изливается с громким стоном.

– Фу-у-ух, кайф, – с осоловевшими глазами выдыхает Данте, облапывая спину и зад Вергилия, который вытирает испачканную ладонь о его бок.

– Пфт, Данте, это было позорно быстро, – хихикает Неро.

– Это не значит, что я не готов к новому заходу. Что скажешь?

– Никаких заходов, пока он не отдохнет, – на голову Данте обрушивается рука Вергилия в несерьезном подзатыльнике. Затем полудемон расправляет одеяло и накрывает их с Неро.

– Мне местечко найдется? – еще не закончив спрашивать, присоединяется к ним Данте. Раздается мычание, недовольное – Вергилия, и забавляющееся – Неро.

– Давайте, двигайтесь. Это все еще моя чертова кровать, моя комната и мой офис.

– Ты все равно нас не выгонишь, – со все растущей ленью говорит юноша. Близость двух теплых, больших тел действует на него лучше всякого снотворного.

– С кровати или из дома? – уточняет Данте.

– Ниоткуда. Первым же побежишь искать нас.

– И не поспоришь, – шумный, обреченный вздох, и поверх Вергилия с Неро ложится рука, крепко-крепко притягивающая их к Данте. Возможности выбраться – никакой, но никто и не возражает, особенно Данте.

Они сонно переговариваются о повседневных мелочах, но больше молчат и обнимаются, предчувствуя скорое забытье.

«Даже не верится, сегодня столько всего случилось, а мы валяемся в обнимку на тесной кровати Данте и реально собираемся так заснуть? Звучит классно».

Внезапно Неро кое-что вспоминает.

– Эй, Данте.

– М-м?

– Ты обещал панкейки, помнишь?

– Панкейки? – Вергилий выходит из полудремы. – Звучит интересно. Приготовь.

Данте что-то невнятно стонет.

– Что-то ты сказал?

– Я говорю: вы мое наказание.

Вергилий и Неро одновременно тянутся к его губам, поэтому Данте приходится поцеловать каждого по отдельности. А потом еще раз. И еще. И еще.

Видимо, с панкейками придется подождать.