Начал читать первую книгу и увидел, что данный автор натурально гадит на чужой труд по данной теме Стикс. Если нормальные авторы уважают работу и правила создателей Стикса, то данный автор нет. Если стикс дарит один случайный навык, а следующие только раскачкой жемчугом, то данный урод вставил в наглую вписал правила игр РПГ с прокачкой любых навыков от любых действий и убийств. Качает все сразу.Не люблю паразитов гадящих на чужой
подробнее ...
труд и не умеющих придумать своё. Вообще пишет от 3 лица и художественного слога в нем не пахнет. Боевые сцены описывает в стиле ой мамочки, сейчас усрусь и помру от ужаса, но при этом всё видит, всё понимает но ручки с ножками не двигаются. Тоесть всё вспомнить и расписать у ГГ время есть, а навести арболет и нажать на спуск вот никак. Ах я дома типа утюг не выключил. И это в острые моменты книги. Только за это подобным авторам надо руки отрывать. То есть писать нормально и увлекательно не может, а вот влесть в чужой труд и мир авторов со своей редакцией запросто. Топай лесом Д`Картон!
Книга из серии тупой и ещё тупей. Автор гениален в своей тупости. ГГ у него вместо узнавания прошлого тела, хотя бы что он делает на корабле и его задачи, интересуется биологией места экспедиции. Магию он изучает самым глупым образом. Методам втыка, причем резко прогрессирует без обучения от колебаний воздуха до левитации шлюпки с пассажирами. Выпавшую из рук японца катану он подхватил телекинезом, не снимая с трупа ножен, но они
подробнее ...
благополучно появились потом. Заряжает барабан револьвера капсюлями порохом и приклеивает пули. Причём как вы понимаете заряжает их по порядку, а потом дважды нам пишет на полном серьёзе, что не знает как дозарядить барабан, как будто этого не делал при зарядке. Офицеры у него стреляют по дальним целям из револьверов, спрашивается вообще откуда офицеры на гражданском пароходе? Куда делся боевой корабль сопровождения я так и не понял. Со шлюпкой вообще полная комедия. Вы где видели, что бы шлюпки в походном положении висели на талях за бортом. Они вообще стоят на козлах. У ГГ в руках катана, а он начинает отстреливать "верёвку" - дебилизм в острой форме. Там вообще то подъём и опускание шлюпки производится через блоки, что бы два матроса смогли спокойно поднять и опустить полную шлюпку хоть с палубы, хоть со шлюпки, можно пользоваться и ручной лебёдкой с палубы. Шлюпки стандартно крепятся двумя концами за нос и за корму иначе при спускании шлюпку развернёт волной и потопит о корпус судна. Носовой конец крепя первым и отпускают последним. Из двух барабанов по делу ГГ стрелял только один раз и это при наличии угрозы боевых действий. Капсули на дороге не валяются и не в каждой лавке купишь. Кто будучи голодным и с плохим финансовом положении будет питаться эклерами? Только дебил или детё, но вряд ли взрослый мужчина. Автору книги наверное лет 12, не более.
Как концепция - отлично. Но с технической точки зрения использования мощностей - не продумано. Примитивная реклама не самое эфективное использование таких мощностей.
Я такое не читаю. Для меня это дичь полная. Хватило пару страниц текста. Оценку не ставлю. Я таких ГГ и авторов просто не понимаю. Мы живём с ними в параллельных вселенных мирах. Их ценности и вкусы для меня пустое место. Даже название дебильное, это я вам как инженер по компьютерной техники говорю. Сравнивать человека по объёму памяти актуально только да того момента, пока нет возможности подсоединения внешних накопителей. А раз в
подробнее ...
книге людей оценивают по этому объёму, то наверняка технология связи и обмена с ней уже изучена, а значит и подключения к внешним накопителям. По этому название - глупое. В таких случаях важен процессор и скорость обмена с ним данных. Тема нейросистемы очень актуальная и запретная на нашей планете и кто реально в ней хочет разобраться уничтожаются. Нас не допускают к получению свободной энергии, радиоволнам в диапазоне головного мозга и нейросистемамам головного мозга. Причина банальная. У нас установлены в головах вирусы, отбирающие у нас больше 90%, оставляя нам лишь процентов 5-7 для личного пользования. На базе этого создана нейросеть, позволяющая некоторым сущностям жить вечно, свободно перемещаться между звёздными системами в цифровом виде и захватывать любые тела. Данную сеть каждый может наблюдать при серьёзных заболеваниях связанных с высокой температурой за 40 градусов. Раньше людей лечили горячими зварами нагревающих тело и пуховыми бельём, нагнетая температуру и тем убивая заразные микробы. Лечение опасное,выживали только крепкие организмы (естественная селекция). При температурах более 40 срываются ограничения нейросистемы и вы перестав думать о чем либо автоматом войдёте в нейросистему, в то её место к которому вы функционально ей привязано. Разобраться в интерфейсе будет трудно, как только вы попытаетесь размышлять об увиденном прямо в глазах на фоне открытых или закрытых глаз, ваз выкинет из этой нейросистемы. Уж так устроена рабская нейросеть. Я её наблюдал после лечения от Мышиной лихорадки в 2005 году в течении 3 дней, в течении которых я не мог спать и даже раслабится, так как сразу попадал в систему. У меня там функция работы с каталогами видиопотоков. Система представлялась по выбору в трех мерной проэкции уходящих в даль киноплёнки с кадрами видео, где каждый кадр новоя "вебкамера" и в качестве таблицы эксель с кодами изображений. Управлялась система взглядом, фокусом на кадр или ячейку таблицы. Как только открывал кадр и пытался понять изображение меня выбрасывало из системы. Понятно, было что камера двигалась выше голов людей на изображениях. Одновременно у меня открылась свойство прослушивать входящие разговоры соседних телефонов, я даже слышал входящий вызов на отключенный мой сотовый. Соседи думали, что я свихнулся, но я легко доказал, что слышу, что им говорят по телефону. Интерфейс сотовой связи интегрирован с рабской нейросетью. Это ключ к её изучению. Я не спал 3 дня после лечения антибиотиками через капельницу и мозг работал как никогда быстро и отлично. Беда была с глазами, так как они постоянно входили при попытке расслабится в нейросеть, где всё управлялось фокусировкой зрения. Они сильно болели. Я практически угрозой заставил врачей дать мне снотворное.После сна нейросеть перезагрузилась и всё вернулось по старому. Стоит обратить внимание на людей, которые совсем не спят. Нейросеть видимо позволяет продвинутым пользователям не спать и быть в тонусе. С точки зрения инженера по компьютерам я понимаю логику создания нейросети, как продолжение развития компьютерной техники и познание физиологии мозга. Человек является отличным передатчиком и приёмником радиоволн. Любой кто имеет осциллограф сталкивался с белыми шумами - объяснённые "наукой" как простой естественный фон и по сути никак не изучаемый. Со случаями дальней связи со своими любимыми во сне сталкивались многие. Если синхронизировать передачу сигнала несколько миллионов людей, то мы получим связь между звёздными системами. Синхронизация сигнала звёздных систем, получим галактическую связь. Раз кто-то разобрался в физике работы нейросистемы головного мозга, то он соответственно может её программировать и определить область самосознания души, создать все приблуды цифровой техники в своей системе, создать вирус для захвата части чужой нейросистемы, создать сеть между ними, сохранять дубликат своего сознания в системе или переселится в систему. Стать по сути богом для рабов своей сети. Спрашивается зачем посылать космические корабли с телами космонавтов в дальний космос, если можно послать кометы с наноробатами и вирусами в ближайшие звёздные системы. Найти гуманоидов, вселиться в них, построить дешёвые внутрисистемный корабли и с помощью их запустить очередную комету с вирусами к ближайшей звёздной системе. Дёшево и сердито. По сути не надо ждать корабли инопланетян из других систем. Они строятся на наших заводах у всех под носом. Я сам видел в Перми НЛО в 1978. Их лучи из пустоты видели многие и даже фото опубликовывали в газетах до 1987 года. Их строили под грифом секретности военных производств по частям и где то собирались. Всё логично и просто. Инопланетяне есть, только они занимают тела простых людей. В психбольницах полно людей с несколькими личностями в одном теле. Доказано, что существовали люди, которые не будучи даже грамотными в уме производили сложные вычисления за секунды, то есть имеют доступ к воду и выводу аналогичных функций в рабской нейросети. По сути любой гуманоид может стать богом, разумеется паразитируя на других гуманоидах. Разумеется в такой системе никто из "богов" не заинтересован в большой продолжительности жизни тел. Правда за такую "фантастику" авторам могут оторвать голову власть державшие просто на всякий случай для уменьшения конкуренции. Официальные науки о нейросистемах головного мозга никогда не покинут ясельную группу и все разрешенные теории всегда будут вести в тупик уже кем то пройденного и заблокированного на программно уровне. Осталось одна дырка для лёгкого познания рабской нейросети землян - сопряжение её сотовая связь от ретрансляторов и обратная биосвязь. Фантастика на эту тему будет самой актуальной сейчас и в будущем, так как имеет связь с реальными технологиями инопланетян и естественного развития цифровых систем. Из последнего вытекает,что отсутствие видимых признаков вычислительной техники и связи у аборигенов не является признаком отсталости и видимые проявления таких технологий можно назвать магией на нашем уровне развития. Чуете связь мир фентази магии с фантастикой сейчас и нормой бытия в будущем! Некоторые виды магии действующие на сознание людей и животных в лёгкую объясняются рабской нейросетью или аналогичным вирусом. Животные тоже имеют мозг на нейронах и так же могут быть управляемыми. Дарю идею, тем боле всё давно уже было придумано до нас!
В нагромождении торосов Айе нашел ярко-красный пластмассовый ящик с надписью «Sapporo» и осторожно обколол ножом. Ящик был удивительно легкий, разделенный внутри на ячейки, поэтому его и не раздавило во льдах.
По длинной галечной косе, далеко выдававшейся в море, но скрытой нынче под слоем снега, Айе шагал, держа на плече ярко-красный ящик, и размышлял о его назначении.
С косы хорошо была видна одинокая яранга, притулившаяся к океанскому берегу. Сколько помнил себя Айе, она всегда стояла здесь. Было время, когда она была не одна – здесь располагалось довольно большое стойбище, жители которого одновременно занимались морским промыслом и оленеводством.
Потом люди ушли – переселились на новое место, где построили большие деревянные дома, школу, большой магазин, провели электричество. Айе до недавнего времени тоже жил там, пока учились дети, пока были силы работать в правлении колхоза.
Три года назад Айе переехал в старую ярангу. Многие, в том числе и дети, уговаривали не делать этого: как жить вдали от людей, от большого магазина, кино, почты, телевидения? Как жить без общения с друзьями, близкими, без долгих разговоров-воспоминаний со сверстниками? И последний довод: если что случится, заболеет кто – как узнать об этом, как помочь?
Айе усмехался про себя. Конечно, все это прекрасно – хороший поселок, большой магазин, кино и телевидение… Может быть, ради этого он работал без отдыха, терпел насмешки и издевательства, когда в годы далекой молодости агитировал за колхоз, вечерами сидел за партой, постигая грамоту… Но приходит такое время к человеку, когда нужно осмыслить себя и свой путь, когда воспоминания прошлого с удивительной силой тянут на то место, где родился, когда хочется прожитое переживать наедине…
Что касается магазина, то на это есть вертолет, который летает мимо яранги, летом ходит шхуна, проверяет маяки, и, наконец, у Айе хорошая упряжка… Правда, телевизора нет, но есть отличный транзисторный приемник и портативная радиостанция, с помощью которой в любое время можно связаться с поселком.
Из всех близких только жена, Умкэнэу, не отговаривала его. Не потому, что была покорна, это совсем не так. Просто за полвека совместной жизни она так свыклась с поступками и мыслями мужа, что иной раз ей казалось, что разговаривают они с мужем, даже не произнося вслух слова… Только когда Айе начинал говорить что-нибудь особенное, вычитанное из книг или журналов, она начинала чувствовать какое-то душевное неудобство. Обычно после таких разговоров внезапно менялась погода.
Айе шагал, высоко держа пластмассовый ящик, и размышлял о том, что думает Умкэнэу, глядя издали на красное и непонятное. Нынче море щедро на подарки. Возле яранги стоят четыре бочки солярки, выловленные в осенние шторма, бочонок сливочного масла, множество пустых деревянных ящиков, доски, обломки шлюпок. Особенно много всяческой пластмассовой посуды – бутылки, фляжки, канистры, банки… В некоторых сосудах сохранялось неизвестного назначения содержимое, иногда отдававшее хорошо знакомым запахом спиртного. Но дочка-врач настрого приказала не притрагиваться к этим подозрительным жидкостям. Вертолетчик Теплов, хорошо знающий английский, как-то тщательно изучил надписи на банках и рассортировал их: большинство были разного рода жидкие масла – для мытья головы, тела и даже отдельно для ног, средства для стирки и уничтожения насекомых. Водки и вин не было. Да и какой уважающий себя моряк выкинет или ненароком уронит такое добро за борт?
У яранги стояли несколько отлично сработанных нарт, самодельный верстак и разные инструменты на нем. В первые же месяцы после приезда сюда Айе обнаружил, что не может жить только охотой. Вспомнил, что когда-то делал нарты. Они пользовались большим спросом, а материал поставляло море: нерпы и лахтаки – ремни, а волны – почти неограниченный запас разнообразных пород дерева. Айе иные нарты оснащал сиденьями из красного дерева. Только полозья каждый раз были или дубовые, или березовые.
Умкэнэу вышла из яранги.
Такая стояла тишина, что на большом расстоянии Умкэнэу отчетливо слышала скрип снега под подошвами и глубокое, шумное дыхание Айе.
Умкэнэу попыталась разглядеть, что это несет старик, но, пересилив любопытство, принялась кормить собак, встряхнув каждую из них, чтобы не примерзали к снегу.
Затем она вернулась в чоттагин. В такую погоду можно и гостей дождаться. Путь вертолета, облетающего оленеводческие стойбища, пролегал как раз над одинокой ярангой, и летчик Теплов приземлялся у яранги хотя бы на полчаса, чтобы поговорить со стариком, снабдить его новыми книгами, журналами и газетами.
Пока Умкэнэу подметала пол утиными крылышками, прибирала книжную полку, оттирала иней от глянцевых журнальных обложек, она не переставала прислушиваться к приближающимся шагам.
Небольшой чайник стоял на горящем примусе.
Когда Айе подошел к яранге, он услышал шум пламени и с удовольствием подумал о предстоящем чаепитии. Потом, до захода солнца, можно будет немного поработать на свежем воздухе, а вечером почитать.
Эти дни Айе читал роман Льва Толстого «Воскресение». Книга давно была у него на примете, но Айе почему-то был уверен, что это повествование о том, как проводили выходной день помещики времен Льва Толстого. В разговоре с Тепловым Айе узнал, что значение названия совсем не такое, как он думал.
Многие книги Айе читал вслух и делился своими мыслями с женой. Но в этом романе было много странного: волнующие, глубинные, затаенные чувства. Айе переживал это необычно, молча, тревожа этим Умкэнэу, заставляя ее просыпаться среди ночи от незнакомых, тут же улетучивающихся сновидений.
Иной раз, отложив книгу, Айе начинал говорить. Надо было напрягать внимание, чтобы следить за ходом его мысли, за часто непонятными и туманными рассуждениями о природе человеческого сердца, отягощенного чувством вины, о преступном себялюбии, которое губит человека и отрывает его от других людей…
Айе вошел в чоттагин и опустил на промороженный земляной пол ярко-красный ящик с черными буквами на всех его четырех стенках – "Sapporo".
– Гляди, что нашел, – сказал он жене.
– Хороший ящик, – заметила Умкэнэу и, осмотрев внутренние ячейки, на минуту задумалась и сказала: – Очень удобно хранить в нем стеклянные бутылки.
– А ведь верно! – усмехнулся Айе. – Как я сам не догадался! Именно для этого и предназначен ящик. Двенадцать бутылок можно поместить, и не надо бояться, что побьются.
– А что это за слово? – спросила Умкэнэу, показав на надпись. – Название напитка?
– Нет, – ответил Айе. – Это название города в Японии. Несколько лет назад там проходили зимние олимпийские состязания.
Айе начинал учиться грамоте еще тогда, когда чукотская письменность пользовалась латинскими буквами.
После чаепития Айе вышел из яранги. Погода портилась. Солнце низко висело над хребтом: красное, огромное, прихваченное морозом. Оно садилось в низкие, похожие на размазанные чернила тучи.
Старик поставил на верстак заготовку и принялся строгать. Мысли его перескакивали с одного на другое, пока почему-то не вернулись к ящику из ярко-красной пластмассы с надписью "Sapporo".
Эти буквы… Латинский алфавит… Это было так давно. Крадучись, Айе ходил в школу. Поздними вечерами, когда засыпали собаки и люди. Школа стояла на косе – маленький двухкомнатный фанерный домик. В одной комнате жил учитель, в другой помещался класс. Вместе с Айе учились еще Теркинто, Ильмоч и Гэматтин. Потом они и составили первую комсомольскую ячейку. Первым секретарем у них стал учитель Павел Князев. На другой год в школу уже ходили не таясь, к ним присоединились другие жители села, в том числе и девушки. Только там, в школе, Айе как следует разглядел свою соседку. Яранга родителей Умкэнэу находилась рядом с ярангой Айе. Но только в фанерном домике Айе увидел, что Умкэнэу выросла и превратилась в высокую девушку. Под тонкой камлейкой, накинутой поверх кэркэра, угадывались высокие твердые груди. Сосредоточенное лицо Умкэнэу с мелкими бисеринками пота на верхней губе непонятно волновало, чудилось в короткие минуты перед сном. Уши слышали ее голос, негромкий, но удивительно теплый. Иной раз Айе удавалось заглянуть в глаза девушке. В глубине черных зрачков мелькали искорки, от которых у него перехватывало дыхание. Понемногу он понял, что и Умкэнэу чувствует неодолимую силу, которая тянет их друг к другу, не дает спать ночами, а днем заставляет их искать встреч.
И как-то длинным летним вечером они ушли далеко в тундру, где синели, отражая небо, тихие глубокие озера. На сырой, прохладной траве они сплели тела, оба дивясь великому открытию, которое делают только двое. Потом вместе вернулись домой, в ярангу родителей.
– Я взял ее, – сказал Айе своим, что означало в то же время: я женился на ней.
Никакого особого обряда по этому случаю не было. У бедных семей не было обычая торжественно отмечать женитьбу.
Айе души не чаял в Умкэнэу, но, как это полагалось исстари, не выказывал своих чувств. Лишь в темноте полога, когда не было ни взглядов, ни слов, чувства эти обретали реальность. Соприкосновение разгоряченных тел создавало новый, огромный, волшебный мир, который не нуждался в словах. Иной раз с ощущением некоторой неловкости Айе где-нибудь на охоте вдруг обнаруживал, что с тоской думает об Умкэнэу, вспоминает ее теплое, предутреннее дыхание.
Айе надеялся, что со временем это у него пройдет, он будет относиться к жене как все – как соседи, сверстники. Но с годами чувство у Айе росло и крепло, словно в груди зажегся постоянный, ровно горящий и никогда не гаснущий огонек.
Пошли дети. Умерли один за другим родители, проторив новую дорогу на священный холм, где белели кости похороненных по древнему обряду.
О своих чувствах и переживаниях ни Айе, ни Умкэнэу за всю свою долгую жизнь не сказали друг другу ни слова. Не только потому, что такого не водилось в народе, а скорее оттого, что в этом не было никакой надобности.
Впоследствии Айе начал догадываться, как называется это чувство, связавшее навеки его и Умкэнэу. В книгах и в кино о любви говорилось очень много. Порой не оставалось ни слова для других, тоже важных дел. Именно это обстоятельство вызывало большое сомнение у Айе, он не мог отнести свое счастье к тому, что называлось любовью.
Айе еще раз прищурившись посмотрел на солнце. С каждым днем уменьшается светлое время. Недели через две солнце будет подниматься над горизонтом часа на два, не больше. А потом наступят долгие сумерки. Умкэнэу будет ждать его у яранги, время от времени светя электрическим фонариком. В молодости она зажигала мох в плошке с тюленьим жиром и широко распахивала дверь в чоттагине, чтобы пламя отражалось на снегу и служило путеводной звездой возвращающемуся с моря охотнику. И Айе чувствовал издали излучающее тепло жены, ее тревожное ожидание.
Интересно, почему это вдруг вспомнилось именно теперь, сегодня? Может быть, оттого, что пришло время подумать и об этом?
Сумерки уже сгустились так, что дальше строгать не было смысла: можно испортить будущий полоз.
Айе убрал инструменты и посмотрел на небо. Жаль, конечно, что Теплов не прилетел, но что делать: глупо сетовать на изменчивость северной погоды.
За вечерней трапезой Айе молчал, заново переживая неожиданное воспоминание. Иногда он кидал пытливый взгляд на жену, словно отыскивая в ней черты той, которая покорно пошла вместе с ним на мягкие тундровые травы.
Умкэнэу чувствовала что-то новое, незнакомое в настроении мужа, и это вызывало у нее смутную тревогу.
Перед сном Айе долго крутил приемник. Послушал последние известия, потом поймал Анадырь, голос чукотского диктора. Выключив приемник, Айе принялся за чтение. Но что-то не читалось. Вспомнил, как его унесло на льдине. В общем-то, с каждым морским охотником случалось такое. Айе вышел на твердую землю на седьмой день. А когда пришел в селение, Умкэнэу, вопреки обычной сдержанности, кинулась ему на шею и смочила все его обмороженное лицо горячими слезами радости.
Айе аккуратно положил книгу, запомнив номер страницы, и вдруг неожиданно для самого себя окликнул жену:
– Умкэнэу!
– А?
– Знаешь, Умкэнэу, сегодня мне не дает покоя одна мысль… Не знаю даже, как тебе и сказать…
– Что такое? – встревоженно спросила жена, подумав тут же: не заболел ли старик?
– У нас все-таки была любовь, – тихо сказал Айе, произнеся последнее слово по-русски.
– Любовь? – переспросила Умкэнэу.
– Что-то близкое к этому, – торопливо ответил Айе. "Погода испортится", – подумала про себя Умкэнэу. Так бывало всегда, стоило старику заговорить о чем-нибудь необычном и малопонятном. Вот так недавно было, когда он рассуждал о том, что люди стали делать много мусору и загрязнять природу. Попрекал жену, что она пускает сор по ветру, тундру портит. Умкэнэу не отвечала на его слова, полагая, что все это пустое. Но когда Айе прочитал ей статью из журнала о катастрофе танкера, о птицах со склеившимися крыльями, об огромных кучах дохлой рыбы, ей стало страшно. Всю ночь ее преследовали кошмары, а под утро она проснулась от шума пурги. Метель продолжалась четыре дня.
Почему вдруг Айе заговорил о любви? Это что-то новое. То все рассуждал о научном или о политике, а тут – о любви. Может быть, оттого, что давно не видел других людей? Надо будет уговорить его съездить в поселок, повидаться с детьми, понянчить внуков. Умкэнэу любила эти поездки. Не потому, что ей не нравилось здесь. В этих гостеваниях главная прелесть была в том, что они в любое время могли вернуться сюда, в эти места, которые связаны с самыми дорогими воспоминаниями.
Порой, когда Айе охотился в море или уходил в тундру, Умкэнэу бродила по косе и воссоздавала в памяти исчезнувшее селение, свою ярангу. От нее остались лишь большие круглые камни, которые удерживали жилище на земле во время урагана. Ветер давно смел сухой мох, на котором настилали пол из моржовых кож, выветрил все жилые запахи. Лишь приглядевшись, можно было увидеть очаг – закопченные, прокаленные камни.
На стороне косы, обращенной к морю, виднелись полуразрушенные стены бывшей школы. Каждый раз, даже теперь, когда большая часть прожитого осталась позади, подходя к этим стенам, побелевшим от ветров, дождей, снега и соленых морских брызг, Умкэнэу чувствовала волнение. И тотчас в памяти отчетливо вставало, как она впервые по-новому взглянула на Айе. И чтобы не показаться в его глазах смешной, она с необыкновенным усердием училась грамоте и русскому языку. И книг прочитала она не меньше, чем муж, только не признавалась ему в этом, считая, что нельзя лишать мужчину чувства превосходства. А какой был день в мягких тундровых травах на берегу озера! В этот день Умкэнэу поднялась на вершину счастья и, несмотря на ветер и снег, дожди и ураганы, крепко держится на ней.
Умкэнэу засыпала с тревогой.
Ночью шум ветра разбудил ее, и она с неожиданным облегчением вдруг подумала: "Ну вот, так и знала: пурга".
Стараясь не разбудить мужа, она осторожно выскользнула из полога.
В лицо ударило снегом и ветром. Отцепляя по одной, перевела всех собак в чоттагин. Потом ощупью нашла распяленную на снегу нерпичью шкуру и принялась выдергивать колышки. И тут она почувствовала рядом мужа. Айе молча помог принести шкуру в чоттагин.
Забравшись под теплое оленье одеяло и чувствуя, как тепло возвращается в остывшее тело, Умкэнэу снова вспомнила слова мужа о любви. И, засыпая под усилившийся вой ветра и хлопанье моржовых кож по крыше, она подумала: "А может, это действительно любовь?"
Последние комментарии
1 день 17 часов назад
1 день 21 часов назад
1 день 23 часов назад
2 дней 56 минут назад
2 дней 2 часов назад
2 дней 3 часов назад