Тяжёлая вода [Arno] (fb2) читать онлайн

Тяжёлая вода

1. Черный день

Черт знает, где…

Джаг очнулся черт знает, где, когда солнце было уже высоко. Голова страшно болела от жуткого похмелья. Оказалось, что он уснул в дровнике. Память о вчерашнем дне как отрезало. Почему он так нажрался, понять Джаг не мог.

Настроение было скверным. Постепенно приходило осознание того, что ночевал он вовсе не в своем дровнике. Об этом он догадался, когда увидел во дворе пристально смотрящую на него старуху.

— Эй, мадам, где я нахожусь? — хрипло рявкнул Джаг, вылезая из под дров, под которыми он сегодня спал.

— В дровнике моем, вестимо, — проскрипела бабка. — Ух ты гад такой! Поганец, окоянный, негодяй! Как буянил вчера! Весь люд по деревне перебудил.

— Ах ты карга! — огрызнулся Джаг, вставая. — Я и так понял, что я в дровнике! Я спрашиваю, что это за место?

— Демон! Порокляну! Прокляну!

— Кого ты проклянешь, кляча? Я тебе дам, «прокляну»! — Джаг замахнулся кулаком:

— А ну, говори, что за место? Далеко до города?

— Деревня Рыжий сад. А до городу час на лошади. Каков негодяй, а…

— Премного благодарен, — рыкнул Джаг.

Отряхнув синий с золотом офицерский мундир, он широким шагом двинулся мимо старухи на выход со двора.

— Приношу извинения за неудобства.

Пешком до города выходило часа три-четыре. Как он здесь оказался, Джаг не имел ни малейшего представления. Но зная себя, не нужно было долго думать над возможными исходами вчерашнего вечера.

Пил Джаг, сколько себя помнил, всегда без меры, пока не потемнеет в глазах. Но на этом попойки никогда не заканчивались. Изредка, когда кто-то оттащит его домой и закроет на ключ, привязав еще и для верности за руку к кровати — тогда и только тогда происшествий не случалось. В остальных случаях… Джаг мрачно сплюнул, представляя себе темную мешанину из драк, разбоя, вандализма и дьявол знает, чего еще.

В груди начал появляться неприятный холодок.

— Только бы не убил никого, — негромко произнес Джаг свои мысли вслух. Меч Джага был на привычном месте, в ножнах на поясе. Последовав волнующей до мурашек догадке, Джаг тут же обнажил клинок.

Чистый. Крови нет.

Значит, повезло — с облегчением подумал Джаг. — Хотя, это еще ничего не гарантирует. Но уже немного обнадеживает.

Деревня Рыжий сад представляла собой несколько косых халуп вдоль дороги. Таких, наполовину вымерших деревушек, в Авантии не перечесть. Полтора десятка домов и едва ли не меньше жителей — не удивительно, что никто не встретился на пути. Хотя боковое зрение порой выхватывало острожно наблюдающие за ним тени в темных провалах за окошками. Здесь его боялись.

И правильно. Когда я пьяный — уж лучше меня сторонись…

Джаг уже миновал дома и шагал по пыльной колее, изо всех сил пытаясь припомнить, что происходило вчера ночью.

Он хорошо помнил только то, как под вечер вывалился из дома, уже весьма не трезвый, и намерений своих припомнить никак не мог. Зато он помнил, что сегодня последний день его побывки и до захода солнца нужно было явиться в порт и попасть на борт судна Каландор, которое отплывало на острова Малой Цепи завтра с рассветом. А дальше Джаг вместе со своей морской десантной бригадой проведет год в колониях, на острове Муйянка в составе городского гарнизона губернатора Стрента.

Вчера Джаг полагал, что как проснется, сразу отправится искать свой корабль. Занять хорошее место, познакомиться с кем-нибудь из команды и из таких же аванских солдат, которые едут с ним в колонии. Теперь было очевидно, что многого в своем плане он не учел. Хорошо было бы попасть на корабль к вечеру. Идти-то еще далеко. И чертово похмелье совсем убивает. Бутылка грога сейчас была бы как нельзя кстати.

Дорога обещала быть долгой и скучной, а из спутников рядом будут только головная боль, пересохшее горло, тошнота и беспокоящая неизвестность по поводу того, как много он вчера накуролесил. Джаг уже готов был отдаться на растерзание несущимся по кругу в его голове мыслям о том, какие ужасы он мог учинить в винном беспамятстве, как вдруг из за холма послышалось лошадиное ржание.

Если верхом, то до города всего час, — вспомнились Джагу слова старухи. Ноги понесли его быстрее.

Странная, граничащая с безумием, идея поймать лошадь, тем не менее, выглядела вполне верной в похмельном сознании.

Свернув с дороги, Джаг бегом поднялся на холм. Отсюда было отлично видно поле внизу, покрытое колышущимися на ветру покровами желтого зверобоя с островками бледно-розового бодяка. На фоне пестроты прелестно выделялась парочка оборванцев, которые захомутали черную кобылу и куда-то ее вели. Вернее, пытались. Кобыла явно была против. Джаг быстро направился к ним.

Оба были смуглолицыми, темноволосыми. Носили безрукавки на голое тело. На груди у одного была наколка в виде колеса с надписями на централитянском на каждой спице.

Чавалы, понял Джаг. Гребаные скотоложцы и ворюги.

Эти двое тоже увидели Джага. Но что-то в нем их очень насторожило.

Ага, — подумал он, доставая меч. — Теперь-то все ясно.

Сталь выпрыгнула из ножен с приятным звоном.

— А ну стоять на месте, конокрады вонючие! — заорал он, прибавляя ходу.

Чавал это не на шутку напугало. Они бросились наутек, но лошадь, которую они пытались вести, как и прежде, совсем не собиралась так просто расставаться со свободой. Один чавал убежал далеко вперед, но, обернувшись, заметил, что второй никак не может справиться с конем, и поспешил на выручку.

— Стоять, говорю! — рявкнул Джаг на ходу, — а не то порублю как репу!

Глядя, как расстояние между ними сокращается, чавал с конем начал громко и отчаянно звать своего напарника. Тот, в ответ, тоже стал громко и истерично уговаривать его бросить добычу и спасаться.

Когда Джагу оставалось до чавала всего несколько шагов, и пора было решать, рубить ли его сразу мечом, или сначала угостить кулаком, чавал, наконец, сдался, бросил узды и что было сил рванул прочь.

Джаг почти сразу подхватил брошенную узду. Глядя вслед удирающим чавалам, Джаг сплюнул вязкую с похмелья слюну и постоял, чтобы продышаться. Бег после вчерашних возлияний здоровье ничуть не укреплял, но настроение заметно улучшилось.

Конечно, думал Джаг, в этой ситуации я ничуть не лучше этих парней. Ведь я не собираюсь эту лошадь возвращать хозяину. Но ведь далеко не всегда все выходит по справедливости. К тому же, мне кобыла выгоды не принесет, долго я ей пользоваться не буду. На корабле она мне не понадобится.

С почти-что чистой совестью Джаг запрыгнул на кобылу. Без седла неудобно, но сейчас не до того. Надо только немного потерпеть. А как доберусь до судна, там отосплюсь как следует.

***

Проезжая верхом по петляющих улочкам города, Джаг все отчетливее ощущал присутствие некоего довлеющего ощущения. Чем ближе он подбирался к дому, тем тяжелее становилось на душе. Странная тоска, пробужденная чем-то глубоко внутри, незримым органом чувств, который уже знает кое-что ужасное, но еще не может донести это до сознания. Но что-то ужасное было совершенно точно.

Очень медленно воспоминания о вчерашнем дне возвращались к Джагу размазанными, неразборчивыми обрывками, и чем дальше, тем сказочнее все выглядело. Джаг помнил большой банкет с музыкой и танцами, множество людей в офицерских мундирах — натертые до блеска бляхи ремней, золотые эполеты; наряженных в объемистые платья женщин с массивными прическами и обвешанных блестящими украшениями.

Это абсолютно не вязалось с пробуждением в дровнике, в деревне где-то далеко за городом. Однако, Джаг видел на себе парадный мундир, одеяние как раз для званого банкета. Немного, правда, поистрепавшийся.

Как я там оказался? — в который раз вопрошал сам себя Джаг. — Дьявол разберет. И, похоже, все гораздо хуже, чем можно было предположить.

Интуиция настойчиво подсказывала, что ничего доброго впереди не будет и требовала быть постоянно настороже.

— Ливером чую, — буркнул Джаг. В груди у него вновь дало о себе знать холодное чувство.

Когда Джаг подъезжал к дому, стало ясно, что дело дрянь, и новая волна холода прокатилась в груди Джага. Пахло горелым, как после пожара. Сознание отчаянно цеплялось за почти незримые возможности, вдруг «обойдется». Но непреклонная чуйка говорила, что таких совпадений не бывает. Выехав из-за поворота, Джаг убедился в этом. Дом как следует выгорел. Когда-то он был двухэтажным и довольно крепким. Дом семьи, который Джаг унаследовал от своего отца. Теперь он представлял собой кучу кое-как держащихся друг на друге головешек. Окна смотрели на улицу черными провалами, доски и бревна почернели. Глядя на них легко было представить, как языки пламени вырывались из окон, обгладывая сухое дерево. Земля перед домом превратилась в грязное месиво с мутными лужами. Должно быть, пришлось вылить немало воды, прежде чем огонь удалось унять.

Джаг медленно слез с лошади. Сапоги чавкнули в грязи.

Вот это я напился, — мрачно подумал он, пытаясь перебороть нарастающий страх внутри. Все происходящее и произошедшее все больше напоминало какой-то кошмар.

На улице кучками стояли и разговаривали люди. Время от времени они бросали взгляды на выгоревший дом, и становилось ясно, что они обсуждают ночное происшествие.

— Эй, что тут произошло? — спросил Джаг, приближаясь одной из групп людей.

— Ваш дом сгорел, миссир, — ответила ему стареющая женщина, одна из соседок, Джаг смутно помнил ее в лицо, но имени не знал.

— Это сложно не заметить, — мрачно отозвался Джаг, — я спрашиваю, что тут случилось.

— Масса Джаг!

Обернувшись на крик, Джаг увидел свою служанку— Ногри, толстую негритянку. Видимо, ей удалось пережить пожар.

— Ногри, иди сюда, — Джаг пошел ей навстречу. — Что тут случилось?

— Дом гореть, масса Джаг! — воскликнула Ногри. Запыхавшись, она остановилась перед ним, и повторила это еще несколько раз.

Я что, похож на слепого?

— Да, я догадываюсь, — проворчал Джаг, все больше и больше страдая от головной боли, которая усугублялась все нарастающей бредовостью происходящего.

Ногри пустилась рыдать, причитая то на авантийском, то на своем негритянском. Джагу уже давно надоело количество вопросов и полное отсутствие ответов на них. Он взял ее за плечи и встряхнул. Не вкладывая злость, только привести в чувство.

— Ногри, я ради твоего же здоровья надеюсь, что это не ты спалила дом! Скажи мне, какого дьявола…

Ногри, услышав это, на миг замерла, словно набирая воздуха, а затем зарыдала еще громче и надрывнее.

Джаг зарычал от бессилия. Он с трудом сдерживался, чтобы не заорать на всю улицу. Он чувствовал, что от злости его буквально сгибает пополам.

— Кто это сделал?! — рявкнул Джаг, не глядя на Ногри. Ему было плевать, кто ответит на этот вопрос, Ногри, или кто-то другой. Ему нужно было знать.

— Я хочу знать, дьявол меня подери! Я хочу знать, кто спалил мой чертов дом!

Он еще раз тряхнул свою служанку, скорее машинально, от злости. Но та вдруг, сквозь рыдания, ответила.

— Чавалы, масса Джаг. Они гореть дом, масса Джаг!

Чавалы?

Джаг попытался припомнить, чем он мог насолить чавалам. Но когда ты не помнишь даже, что было вчера, эта затея оказывается не очень продуктивной.

— Дьявол, а что я сделал чавалам?! — рассеянно бросил Джаг в пустоту. Такого исхода он совершенно не ожидал.

— Они говорить, они приходить и убить вас масса Джаг.

— Они? меня?! — в ярости спросил Джаг. — Да я их сам перережу к дьяволу! Где эти макаки немытые? Куда они ушли?!

— Они говорить, они искать вас город! Сегодня. И завтра. И месяц. И год!

— Меня не надо искать, я здесь! — рявкнул Джаг. — Я офицер короны, меня зовут Джаг Марно, и этим потаскухиным отродьям не искать меня надо, а прятаться и бежать.

Он повернулся к людям, которые столпились по обе стороны улицы, наблюдая за представлением.

— Вы все! Я хочу, чтобы вы рассказали всем своим знакомым, а они ¬¬— всем своим знакомым, чтобы раструбили на каждом углу и в каждом закоулке о том, что я, Джаг Марно, жду этих грязных оборванцев здесь! Пусть приходят, если хотят смерти, а ежели нет, то я их сам достану и вытащу им кишки через жопу!

Народ, удовлетворившись зрелищем, стал расходиться. Ногри, видимо, немного успокоилась, увидев хозяина в здравии и привычном расположении духа.

— Масса Джаг, я сохранить золото и ваши бумаги.

Она показала кошель с золотом и кожаную сумку, из которой торчали документы. Джаг запрещал служанке трогать что-либо на своем столе, но сейчас нарушение не имело никакого значения.

В сумке были бумаги, подтверждавшие личность Джага, право владения домом и земельным участком, а также, среди многих других, документы на рабыню служанку по имени Ногри.

— Дома у меня теперь нет, — сказал он, — значит и домработница не нужна. Забирай это, ты теперь свободна.

Он протянул ей документы.

— Я не знаю, как это оформлять. Да и хрен с ним. Если кто-то спросит, ответишь, что я тебя освободил. Сколько денег вынесла? Забери все и уматывай отсюда, пока не приехали эти лишенцы. Кобылу тоже возьми, она мне теперь без надобности.

Служанку, похоже, охватило оцепенение. Она с открытым ртом смотрела на Джага расширенными от волнения глазами и с трудом выговаривала слова.

— Масса Джаг…

— Все, я теперь не твой масса. А ты — не служанка, а свободная и состоятельная чернозадая сучка. Найди жилье и работу, но не как рабыня, а за деньги. В общем, разберешься. — Он выудил из кошеля несколько золотых монет, остальное вручил служанке. — Все, уходи отсюда. А я пойду глотну рома. День сегодня не задался с самого начала.

Оставив свою бывшую служанку, которой едва удавалось справляться с шоком (бедняга натерпелась за этот день), Джаг зашагал куда ноги ведут, с намерением промочить высохшую от похмелья и злобных восклицаний глотку. Пять золотых такатов — все, что у него осталось. Вполне достаточно, чтобы пить несколько дней. А большего, Джаг чувствовал это так же, как до этого ощущал, что сгорел его дом, — ему уже и не надо.

Черт возьми, — думал он про себя, — в один момент превратился в бездомного, и это из за каких-то чавал вонючих! Что же теперь делать-то? Как жить?

Было около трех часов после полудня, до заката еще далеко. Джаг взглянул на золотой такат, который вертел в пальцах. С одной стороны на такате был выбит профиль короля авантийского, Ривы и Мантиллы и обоих Цепей, великого протектора Траверса и западных доминионов, Винвана Четвертого. На другой стороне — герб Авантийской империи — лев, держащий в лапе весь земной шар.

Если выпадет король, то все будет хорошо, — подумал Джаг, и подкинул монетку.

Выпал герб.

Прорычав проклятье, Джаг убрал монету в карман. На пути виднелось питейное заведение — Бухая кобыла. Джаг, не задумываясь, завернул туда.

Посетителей было не много, основная масса придет к вечеру, после работы. Это даже и к лучшему. Джаг не хотел ни с кем разговаривать. Он уселся за стол, лицом ко входу и заказал бутылку рома.

Служанка скоро принесла ему бутылку и стакан. Джаг быстро налил и выпил. Ощущение внутри было такое, словно воду плеснули на высохшие раскаленные камни в бане. Все аж зашипело от животворного рома, пропитывающего внутренности. После второго стакана настроение улучшилось. Захотелось есть, и Джаг заказал жареную свинину. Взглянув на него повнимательнее, отметив помятый вид мундира, служанка на этот раз попросила деньги вперед. Джаг бросил на стол монету, которая быстро исчезла в руках служанки, и та с натянутой улыбкой умчалась готовить, заверяя что все будет очень скоро.

Джаг глотнул еще рома.

Что же я сделал чавалам? — размышлял он. — Что такого, за что они готовы меня целыми днями искать по городу? Как я стал для них врагом номер один, страшнее дьявола?

Но воспоминания никак не проявлялись. Лишь изредка проскакивали в сознании рваные картины. Кровь, огонь, злость. И от этого уже самому делалось жутковато.

Похоже, я все таки кого-то убил.

Господи. Черт возьми.

Что-то кольнуло, глубоко в сознании. Что-то, что предвещало новую беду. Джаг насторожился. Огляделся по сторонам. И сразу все понял.

На входе в заведение показались люди. Большая толпа.

Чавалы, — подумалось ему. Быстро же нашли.

Но спустя пару мгновений, он понял, что ошибся. Эти люди были одеты в дорогие камзолы, некоторые — в офицерскую форму королевского флота и армии, в париках и треуголках. Они явно не были завсегдатаями подобных заведений, и пришли сюда не напиться, а с другой, очень конкретной целью.

Остановившись в дверях, они бросали на него пристальные взгляды и переговаривались.

— Это он, — разобрал Джаг отдельную фразу.

Ситуация принимала новый, более невразумительный оборот. Чавалы, кажется, попались слишком умные. Решили сами не лезть на рожон, а вместо этого взять Джага административными силами, нажаловавшись или заплатив кому-то из городских чиновников. Впрочем, на государственных работников эти люди похожи не были. Больше половины из них — совсем юнцы, которым надо сопли вытирать. Золотая молодежь, аристократические детишки, которые решили побравировать, делая вид, что совершают полезную и благородную работу.

Один из мужчин, молодой и статный, в форме капитана флота, решительным шагом направился к нему. Остальные последовали за ним. Джаг встал из за стола.

— Джаг Марно? — спросил капитан, хотя было видно, что ответ ему не нужен. Это он так, для справки.

Вот так, просто, по имени. Ни лейтенант, ни даже миссир, как принято. Просто Джаг Марно, как какого-то батрака.

— Это я. — отозвался Джаг. Решил не разжигать сразу. Он чуял, что для этого еще наступит время.

— Я капитан флота Его Королевского Величества Мигит Камилари, — представился он. — И я, вместе с этими господами, настойчиво требую, чтобы вы предстали перед судом чести за ваши подлые деяния.

Злость снова закипала в Джаге бурлящим котлом.

— Какие еще подлые деяния, ты в своем уме, баран? — спросил он, не отрывая взгляда от капитана. — Я лейтенант королевского флота.

Краем глаза Джаг заметил, как некоторые из офицеров положили ладони на рукояти мечей.

— И как долго вы собираетесь оставаться на службе, если не проявляете уважения к старшим по званию? — осведомился Камилари. — Впрочем, вообще странно, как такой омерзительный тип, вроде вас, стал офицером. Но сейчас это не важно. Главное, что сегодня от вас мокрого места не останется. Вы пойдете с нами и предстанете перед судом чести…

— Какой суд чести, я же сказал, проваливайте отсюда, — проскрежетал Джаг, прилагая огромные усилия чтобы сдержать вновь подогретую злость, которая копилась в нем с самого пробуждения. — Мне насрать на ваши суды, катитесь откуда пришли и передайте этим засранным чавалам, пусть приходят сами, я им бошки посшибаю за мой дом.

Джаг сам не мог объяснить, почему он это говорит. Почему он так разговаривает с капитаном королевского флота. Хотя частью сознания он понимал, что прежняя его жизнь уже закончена, и не имеет никакого значения его статус среди этих…

— Что он несет? — спросил какой-то молодой разодетый юноша. — Чавалы? Какие еще чавалы?

— Должно быть, у него белая горячка. — ответил ему другой. — Опился.

Они пришли не по делу чавал, — запоздало понял Джаг. — Значит, я натворил что-то еще. Да что же это такое-то, а…

Вперед вышел один из юнцов, одетый в гражданское. Он вытащил меч из ножен и направил на Джага.

— Позвольте мне, капитан, — сказал он, — уговорами тут дело не решить. Не с таким закоренелым и бесчестным преступником.

Убери свою железку, сопляк, — бросил Джаг, — а не то я ее тебе знаешь, куда засуну?..

— Оскорбление!

— Это дуэль!

— Грубиян! Наглец!

Еще несколько человек повыхватывали оружие, но капитан жестом приказал им не торопиться, хотя сам тоже положил руку на рукоять меча.

— Я надеюсь, вы осознаете, что ваша служба в королевском флоте окончена? — спросил он. — Такое поведение мы терпеть не станем.

— В чем вы меня обвиняете?

— Каков наглец…

— Как будто сам не понимает…

Капитан снова жестом заставил всех замолчать.

— Вы обвиняетесь в попытке обесчестить юную леди Греясс Галивал, дочь второго наместника посла Его Величества на островах Малой Цепи. И прямо сейчас многие достойные миссиры намереваются вызвать вас на дуэль.

Да, подумал Джаг, чувствуя новый прилив холодного чувства в груди. — Да, что-то такое было.

Рваные картинки складывались в воспоминания.

Огромная зала. Музыка. Куча нарядных женщин.

Джаг до отпуска полтора года провел в колониях Ривы, плавал по морям в охране невольничьих судов. А этой юной леди, Греясс, видимо захотелось морской романтики. Там было много смазливых лейтенантов. А ей не повезло нарваться на закоренелого морского пса. Бешеного пса.

Она была довольно стройна, хоть и молода. Она сказала, ей шестнадцать лет. Зато титьки у нее уже вполне созревшие. Рыжие волосы, еще детское лицо, но уже вся в блестящих жемчугах и камнях.

На уме у этой пушистой птички были какие-то романтические сопли с сахаром о храбрых офицерах короны, которые бороздят моря и сражаются с чудовищами. Видимо, обчиталась сказок.

Все, что ей было нужно — это долгая поездка на хорошем члене, которая выбила бы из нее всю дурь. И в какой-то момент Джагу надоело ее пустое девичье щебетание…

С этого все началось — понял Джаг. — Все эти ночные… приключения? Злоключения! У меня словно крышу сорвало.

Но в одном капитан наврал. Сознательно ли, или его тоже не поставили в известность — «попытка» обесчестить не была неудачной. Натянул я ее как следует, — вспоминал Джаг. — Одной рукой заткнул рот. Другой парой движений разорвал ее платье, поднял юбку. Девчонка пыталась вырываться, но из этого ничего не вышло. Через некоторое время сопротивляться она перестала. Закончив дело, Джаг оставил ее хныкать на полу, а сам двинулся дальше, творить черные дела.

— Итак, — капитан Камилари сделал полшага вперед, давая понять, что время на размышления истекло. — Я даю тебе выбор, мерзавец. Либо ты едешь с нами по хорошему, и перед глазами леди Греясс ответишь за свое преступление, либо…

— Послушайте, парни, — перебил его Джаг, обращаясь не только к капитану, но и ко всем остальным. — Какой-то тип надругался над вашей сопливой подружкой, насовал ей во все щели, унизил, растоптал. И вы собрались тут кучей, стоите и с этим типом разговариваете разговоры?

Джаг аж сплюнул на пол от омерзения.

— Да вы, слизняки, раздери меня дьявол! За такое я бы убил не задумываясь. Голыми руками бы придушил, разорвал бы зубами. Что вы за мужчины, мать вашу. Шайка вонючих опарышей. Пошли прочь, ничтожества, не то перережу как собак.

Речь пришлась точно в цель. Вообще, каждый из защитников чести был изначально согласен с этим. Но каждому что-то мешало. У кого-то в голове был рыцарский кодекс, у кого-то закон, у кого-то еще какие-то сказки. Но сейчас, когда тот, кого они по хорошему должны были бы вести под конвоем к суду, а потом ставить на колени, тот, кто должен был падать в ноги и просить пощады, стоит перед ними и унижает их прямо в лицо… Такого оскорбления многие из них терпеть уже не могли.

Но и не нападали. Они боялись. По их побледневшим лицам было видно, как они хотят напасть и изрубить соперника, но в глазах их также виднелось и сомнение. Опасение, страх. Они вопросительно поглядывали друг на друга, но в бой не бросались. Странная, прямо таки ненормальная уверенность в голосе Джага их останавливала.

Джаг и сам рад был понять, как это ему удается так говорить. Что за дикое новое чувство вседозволенности охватило его с ног до головы.

Каждый из этих червяков был какой-то важной шишкой. Сыном губернатора, городского чиновника, высокого офицера, потомственным аристократом или наследником состояния. Каждый из них при желании мог подключить большие силы при помощи своих связей, и используя эти силы превратить жизнь любого человека в кошмар. Они все были наделены властью над людьми.

И Джаг никакой власти, никаких уз общественных договоров, правил поведения, морали, норм и даже благоразумия в них над собой не ощущал. И ни в одном человеке, до сих пор встреченном им, он этого не ощущал также. Все они были для него очень хрупкими и слабыми бестолковыми существами, которые об этой хрупкости совсем забыли и потому потеряли головы от безнаказанности.

— Последний раз говорю, пошли прочь. Бегом.

Капитан словно бы собирался что-то сказать. Но Джаг не хотел больше слушать болтовню. Ему надоело сдерживать бурлящую внутри злость.

Он выхватил клинок из ножен так, чтобы сразу перевести всю силу в боковой рубящий удар. Капитан начал машинально заслоняться рукой. Тяжелое лезвие палаша с чавкающим звуком вгрызлось в плоть. Удар вышел не самым ловким и сильным, но и того хватило. Лицо окропило мелкой кровавой каплей. Джаг тут же ударил с разворота, целясь в основание черепа, чтобы перерубить позвоночный столб, но капитан отшатнулся, и удар тяжелого клинка пришелся ему прямо в лицо, в левую жевалку, круша кости, связки, перерубая основание языка. Послышался хруст, мерзкий скрежет рассыпающихся зубов. Полетело кровавое крошево, перерубленная челюсть повисла набок и из жуткой раны хлынула кровь.

Капитан повалился на пол. Из его глотки с брызгами крови вырывался пробирающий до костей, срывающийся вой, перемежающийся с хрипами и булькающими звуками. Темная лужа выросла вокруг его лица за пару мгновений. Его били конвульсии, ноги дергались, здоровой рукой он пытался закрыть рану, лез в нее пальцами, пытался поставить челюсть на место.

Джаг крутанул мечом мельницу, и брызги крови упали на оцепеневших защитников чести. Краем глаза он видел, как заведение покидают те, кто не успел уйти заблаговременно, почувствовав, что пахнет жареным.

— Кто следующий? — рыкнул он, указывая мечом то на одного, то на другого.

Двое офицеров в синих мундирах королевского флота кинулись на Джага с мечами наголо. Джаг пнул табуретку, угодив в одного, легко уклонился от самонадеянного удара другого, пропустил его мимо, и рубанул ему под колено сильно и точно, разрубая все сухожилия так, что они уже никогда не срастутся. Второй нанес удар, Джаг заблокировал его и с силой отбросил в сторону, пнул его в живот, размахнулся как следует, и рубанул сверху, раскалывая череп. Брызнула жижа грязно-розового цвета, состоящая из осколков черепа, крови и ошметков мозгов. Этот хотя бы умер быстро. Его приятель валялся на полу, пытаясь зажать руками страшную рану на ноге. Кровь сочилась сквозь пальцы, он орал на весь зал, и голос срывался на визг. Джаг не стал его добивать. Пусть эти послушают.

Не говоря ни слова, Джаг повернулся к оставшимся. Их лица перекосило от страха. Они и подумать не могли, что все так обернется. Камилари и эти двое офицеров были основной боевой силой группы. Вернее, они могли что-то сделать, не будь так чванливо самоуверенны. Остальные — шестерки. Мясо для забоя.

Джаг медленно двинулся на них. Они попятились. Недостаточно быстро.

Вновь звякнула сталь, еще раз, и еще. Джаг увернулся от нелепого колющего удара, и с широкого замаха вогнал клинок глубоко в плечо пышно разодетого юноши. От силы удара он тут же осел на колени. Шелковый платок на шее в считанные мгновения пропитался красным. Шпага выпала из его руки. Джаг уперся ногой ему в грудь и рванул клинок. Юноша отлетел на пол, заливая все вокруг себя кровью. Этого было достаточно, чтобы сломить мораль защитников чести. Сначала один, а потом и остальные бросились к дверям. Джаг в три широких шага настиг ближайшего и на ходу рубанул его по шее, перерубая позвоночный столб. Следующего он догнал уже в дверях. Тот завизжал, понимая, что ему не уйти, бросил меч и инстинктивно закрыл лицо руками. Тяжелый палаш пробил эти бесполезную защиту, на пол попадали отрубленные пальцы и половина ладони. Кровавая струя из разрубленного черепа пересекла лицо аристократского щенка, тяжелые крупные капли упали на зашарканный пол. Остальные уже удирали на улицу. Джаг выскочил за ними.

— Бегите! — крикнул он им вслед. — Валите отсюда и расскажите всем, что тут было! Передайте своей соплячке, что Джаг Марно как нибудь наведается, чтобы проверить, не заросла ли у нее манда!

Злость наполняла Джага до краев. Его трясло от бешеной злобы, от желания прикончить каждого из этих мерзких выродков, вставших у него на пути. От того, что кто-то посмел указывать ему, как надо себя вести.

— Нет! — заорал он на всю улицу. — Никто не будет говорить мне, кого можно трахать, а кого нельзя! Я, Джаг Марно, трахаю кого хочу, где хочу и когда хочу! Мне срать, если они того не хотят. И я убью всех, кто думает, что может мне указывать!

Он заканчивал свои слова, когда никого уже не было видно. Улица словно вымерла, и лишь Джаг стоял посреди дороги, один, с мечом наголо. С меча капала кровь. И с его лица тоже.

Злость медленно отступала, и к сознанию возвращалась способность осмысливать происходящее. Джаг утер лицо рукавом потрепанного офицерского мундира. Вот ведь шутка — офицер королевского флота только что разделал на колбасу трех офицеров королевского же флота и двух подданных Его Величества. Пора уже перестать носить это тряпье. После сегодняшних дел о службе можно забыть. Джаг снял синий камзол и остался в одной рубахе и штанах. Камзолом он утер лицо и лезвие, затем вложил палаш в ножны и направился в Бухую Кобылу.

В заведении не было никого не считая старика, хозяина таверны. Он с ужасом смотрел на трупы, которые валялись в лужах крови. Хотя, кое-кто из них был еще жив. Крепким орешком оказался капитан Камилари. Он все еще шевелился — полз, пальцами здоровой руки цепляясь за неровные доски пола и подтягивая все тело. Из его разрубленного лица с каждым движением вылетали страшный хриплый свист и кровавые брызги. Офицер с перерубленной ногой испустил дух и валялся бездыханно в большой луже крови, которая с него натекла.

Джаг перешагнул через капитана и направился прямиком к хозяину таверны. Тот наверное, чуть не вопил от ужаса.

— Бутылку рома. Две бутылки.

Джаг залез в карман, сгреб все оставшиеся четыре кроны и грохнул на стойку.

Старик быстро поставил на стол две бутылки рома и кружку. Джаг открыл бутылку и выпил из горла, почти до половины. Напиток приятно прожигал внутренности и гасил оставшиеся очаги злобы.

— Где моя свинина? — осведомился он. Старик без слов умчался прочь, и через мгновение появилась перепуганная до чертиков служанка с большой плоской миской, на которой дымились сочные куски поджаренной свинины. Она также принесла сдачу — два таката и десять перинов. На вопросительный взгляд Джага она залепетала что-то невразумительное.

— Нет, оставь себе, это за урон. Как я уйду — выкинь этих покойников на улицу и помой хорошенько полы. У этих педерастов наверно даже кровь смердит.

Джаг взял нож и вилку, и принялся за свинину. Наконец он чувствовал, что похмелье проходит, и ему, как обычно в это время, хочется есть. Свинина получилась слегка недожаренной, но об этом Джаг не беспокоился. Мясо есть мясо.

И только где-то в уголке сознания, под хрипы все еще ползущего капитана Камилари, смешиваясь с тяжелым запахом крови, звучал едва слышимый, заглушаемый сознанием вопрос.

Господи, что я за тварь такая?

***

Было около шести часов вечера. Сумерки опускались на столицу Авантийской империи. Джаг уже часа два слонялся по улицам. Осушив бутылку рома, вторую он забрал с собой и теперь предавался пьянству на любом подходящем углу.

Несколько часов назад ему казалось, что у него есть какая-то жизнь и какие-то дела. Он был офицером Его Величества, лейтенант Джаг Марно. Ему нужно было до заката явиться на корабль, который увез бы его к далеким островам Цепи.

Бурная ночь поставила жирный крест на всей его прежней жизни. Раньше Джаг был совершенно точно уверен, что на пьяную голову он способен на совершенно разные бесчинства — он мог драться, биться даже на смерть, хоть до смерти никогда не доходило. Он был готов идти на самые бестолковые авантюры. Положить голову в пасть тигру — это было в его духе. В духе пьяного Джага. Но теперь, после всего услышанного, надо было признать, что пьянство открыло новые грани безумия.

На званом банкете, в окружении десятков людей, которых он так или иначе знал, и которые знали его, изнасиловать шестнадцатилетнюю суку из знатного рода. Будучи офицером короны.

Вспоминая те моменты — теперь в памяти они были вполне отчетливыми и ясными, — Джаг понимал, что ему не нужна была эта чертова девчонка сама по себе. Ему не хотелось трахаться, он не искал женщины, его не манила ни ее красота, ни ее девственная щель. Ему не нужно было то, что ищут маньяки и насильники, выслеживающие своих жертв месяцами и исходящие по ним слюной, или выходящие на улицу ночью, ослепленные недотрахом и готовые кинуться на первую попавшуюся бабу, лишь бы все у нее было на месте. Его не интересовала ни личность, ни честь, ни физиология этой рыжей девки по имени Греясс Галивал. Ему хотелось чего-то другого.

Чего мне хотелось — вновь и вновь спрашивал сам себя Джаг. И ответ приходил к нему. Приходил из темных глубин подсознания. Неясный, смутный и неразборчивый. Но он был.

В ответ на свой вопрос Джаг видел всегда одно и то же. Картины спутанные и беспорядочные, словно обрывки снов. А в них — кровь, боль, огонь и смерть.

И ведь это еще не все.

Что еще случилось той ночью? За что меня ищут чавалы? Я и там кое-что натворил. Что-то жуткое.

Джагу казалось, что это уже слишком. Просто слишком много для любого человека. У каждого должен быть какой-то предел, после которого он уже не может творить гадости и причинять вред. Ни один преступник не способен творить так много зла за такой короткий промежуток времени. Инстинкты человека просыпаются и запрещают ему делать это. Даже конченный выродок, убийца, насильник, отбитый псих, после определенной дозы насилия скажет «хватит». Инстинкты контролируют нас всех, каждого по своему, но всех в равной мере. Никто не может творить одно безумие за другим бесконечно.

А я, как оказалось, по-другому и не могу.

Что я за существо? Что я за тварь такая?

Ответов на эти вопросы сознание найти не могло. Джаг чувствовал лишь, как в нем вновь колыхается никуда не девшаяся на самом деле злоба. Злоба на все сущее, на все вокруг. На грязные улицы и вшивых бездомных. На блестящие дворцы и вылизанных дворян. На все, что имело хоть какое-то отношение к его окружению. И эта злоба, если дать ей волю, контролировала каждое его движение. Превращала каждое его слово в жестокое оскорбление, каждый взмах в кровавый росчерк и каждый шаг в смертоносную поступь.

Страшные мысли мог заглушить только ром. Джаг остановился, чтобы приложиться к бутылке. Напиток приятно прожигал горло и остужал океан ненависти, который готов был пролиться в открытое сознание Джага. После каждого глотка разум мутнел — разум одурманивался, и злости становилось некуда проливаться.

Оторвавшись от бутылки, Джаг обнаружил, что он забрел в узкий переулок. И что он тут не один.

Впереди никого не было.

Он сзади. Это подсказало чутье.

Наверняка целится в меня из пистолета. Да. Именно это я и услышал. Щелчок курка. Почти не слышимый, потому что профессионал взводил курок, запахнув его в плащ, чтобы не было слышно. Хорошему стрелку надо меньше мгновения, чтобы пустить в меня пулю. Тут я проиграл. Оставалось лишь одно — не дать ему сыграть по его правилам. Профессионалы не дают взглянуть себе в лицо перед убийством, а промедление ему нужно только чтобы приблизиться на дистанцию гарантированного поражения.

Надо сломать ему игру прямо сейчас.

Джаг поднял руки и медленно повернулся, не дожидаясь, пока убийца прикажет ему не делать этого.

Но лица видно не было. Оно скрывалось за кружевной маской.

— Хорошая игра, — сказал Джаг. — Но ты взвел пистолет слишком рано. И понятно почему. Это грязный и проссаный переулок. Тихо тут не пройти, сапоги будут чавкать.

— Думаешь, не попаду?

В любой другой ситуации голос убийца был бы приятным. Густой и располагающий баритон с красивым выговором, в нем звучала непробиваемая уверенность в своих силах. Но не такая, как у юнцов, которых Джаг перерезал в Бухой Кобыле. Этот совершенно точно знал возможности, как свои, так и соперника. Он был уверен в своих навыках, своем оружии и своей силе. Направляя пистолет на врага, он становился диктатором. И все могло идти только так, как он говорит.

— Хотел бы убить, давно бы убил, — сказал Джаг.

— Может, мне не хватало дистанции?

Заболтать его. Смутить, отвлечь от задачи пристрелить меня…

— Может быть. Но у тебя хороший пистолет. Малый калибр, но длинный ствол и широкий затвор. Странная конструкция. Я видел такие. Для них делают специальные конусообразные пули, которые летят точно даже на сто шагов, а то и больше. Дорогая вещь. Каждая пуля стоит как целый пистолет. А сам пистолет, наверное, настоящее сокровище.

— Приятно видеть человека, который ценит качественное оружие.

Он все еще не выстрелил. Хотя мог. Не принимая в счет волшебные случайности, я бы лежал тут с пулей в сердце.

— Скажи, что тебе надо. Я же вижу, ты не хочешь стрелять.

— О, лишь самую малость. Господин Валенте желает всего лишь осведомиться, когда он может иметь честь получить драгоценности, на сумму в восемь тысяч такатов, которые вы изъяли из его салона вчерашней ночью.

Это уже чересчур. Кажется, — думал Джаг, — будто сама жизнь решила показать, насколько дерьмовой она бывает.

Прошлой ночью я ограбил магазин драгоценностей. Да быть такого не может.

И ведь, — да. Так и было.

Смутные картины снова вставали на свои места, соединяясь в мозаику, которая становилась воспоминаниями.

Джаг постучал в металлическую дверь. Сквозь прорезь глянул сморщенный глаз.

— Я это… хочу купить цацки для своей невесты, сука.

Джаг хорошо знал, что напился, и притворяться ему нужды нет. Но так он не сыграл бы, даже будь трижды пьян.

Спустя несколько мгновений дверь отворилась. Джаг только этого и ждал, и потому сразу со всей силы ударил охранника твердой деревянной дубиной в лицо. Удар пришелся в челюсть, и челюсть соскочила с места, превратив лицо сторожа в глупую гримасу. После пары ударов по черепу он перестал даже мычать и осел на пол. Джаг вломился во внутреннее помещение ювелирной. Здесь под стеклом находилось богатство на сумму, гораздо большую, чем восемь тысяч крон. Знаменитая мастерская никогда еще не подвергалась ограблению, потому что все знали — на самом деле она принадлежит воровскому авторитету Лонзо Валенте. Посягнуть на его собственность было равносильно подписанию смертного приговора.

Это нисколько не беспокоило Джага, который стоял посреди магазина и командовал.

— Вы, черви никчемные, грузите все в мешки. Мешки должны быть тяжелыми. Иначе я утяжелю их вашими тупыми бошками. Все ясно? Живо за дело!

И после этого я жив уже почти целый день, — с легким привкусом кошмара подумал Джаг.

И хуже всего то, что у меня нет ни гроша из всех тех сокровищ, а где их искать, я понятия не имею.

— У меня нет денег, — честно сказал Джаг.

Он действительно никак не мог припомнить, куда делось все награбленное.

— Это затрудняет дело.

Убийца едва заметно повел пистолетом.

Он выстрелит мимо — Джаг ясно чувствовал это. Просто так должно было случиться. Мне столько раз везло. Должно повезти и на этот раз. Осталось лишь решить, в какую сторону прыгать — вправо или влево. Слева много места, куда упасть. Но влево ему легче целиться правой рукой. Зато справа у меня стена, но направлять пистолет вправо ему правой — это даже не вопрос ловкости, а, скорее, психологии. Чтобы прицелиться вправо ему надо будет повернуть корпус, а это уже дополнительные мгновения для меня… Но это же чертов профессионал, и готов ко всему…

Джаг прыгнул вправо. В переулке громыхнул выстрел. Стрелок попал, хоть и не туда, куда намеревался. Левое плечо обожгло сильнейшей болью, пуля, должно быть, попала прямо в руку и остановилась, столкнувшись с костью.

Инерцией пули его развернуло, от неожиданности и резкой боли он не смог удержать равновесие и повалился в грязь. Еще падая он понял, как ему повезло — профессиональный убийца (а непрофессиональных Лонзо Валенте не нанимает) не смог его убить с первого выстрела, — и как, возможно, не повезет в ближайшие секунды — если у убийцы есть второй пистолет (а у профессиональных убийц всегда есть второй пистолет), то по лежащему на земле в менее чем пятидесяти шагах раненному человеку промахнуться будет трудно.

Повернув голову, Джаг встретился взглядом с убийцей. На его лице (хоть оно и было скрыто под маской, Джаг все же ясно это видел) на пару мгновений задержалось удивленное выражение. Но лишь на пару мгновений. Убийца подавил чувства и размеренными шагами двинулся вперед, одновременно убирая разряженный пистолет и выхватывая из внутреннего кармана плаща новый.

Осознавая опасность своего положения, Джаг в тот же миг вскочил на ноги и борясь с болью в руке прыгнул к ближайшему укрытию — штабелю крупных пустых бочек, выставленные в два яруса друг на друге у стены. Сухо треснул пистолетный выстрел. Над головой у Джага блеснули желтые искры. Пуля врезалась в обруч на бочке прямо него над головой, взвизгнула как разозлившийся кот и умчалась прочь, еще раз с протяжным звуком срикошетив от стены дальше по переулку.

Плечо сильно болело, рука работала с трудом и через сильную боль. Джаг зажал рану пальцами. Рубаха вокруг нее густо пропиталась красным. Крови было не мало, но и не много, она не лилась ручьем как из разорванной артерии, а просто медленно текла, разрастаясь темным пятном на плотной хлопковой ткани.

У него может быть и третий пистолет. Вполне может быть.

Оглядевшись, Джаг не нашел вокруг ничего кроме голых стен. Ни двери, ни окна, ни подвала, ни огорода. Бежать было некуда. По этому переулку можно идти только вперед и назад. Но стоит выйти из укрытия, и уж тогда-то убийца не промахнется.

Спокойно — сказал он сам себе, — еще не все потеряно. Еще можно что-то сделать. Можно.

Что-то. Сделать. Что-то сделать.

Но делать было нечего. Джаг старался гнать от себя отчаяние. Чтобы просто не сидеть на месте в оцепенении, он осторожно выглянул из-за бочки.

В переулке никого не было. Убийцы и след простыл.

Выждав еще несколько мгновений, Джаг снова выглянул из своего укрытия. В переулке, как и прежде, никого не было.

Конечно, убийца мог затаиться и ждать, пока его жертва все же покинет укрытие. Но Джаг уже не чувствовал угрозы. Подсознание ясно сообщало ему, что опасность миновала. Два неудачных выстрела подряд заставили наемника усомниться в своем везении в этот проклятый день, и он решилблагоразумно оставить дело до более удачливого случая.

Встав в полный рост, он вышел на середину переулка, решив, что довольно уже прятаться, и пора отдаться на волю своей чуйки. Никто так и не выстрелил.

Все было спокойно, словно не было и никакой пальбы. Впереди было видно, как по улице в конце переулка снуют по своим делам люди, повозки с запряженными в них лошадьми, бегают собаки и куры. Город продолжал жить своей жизнью, не обратив на произошедшее здесь никакого внимания. Никто не пришел посмотреть, что тут стряслось, не вызвал стражу. Звуки выстрелов наверно просто слились с обычным городским шумом и никого не побеспокоили.

Уж теперь-то было предельно ясно, что все безопасно. Джагу даже стало немного стыдно за панику полминуты назад.

Сдрейфил я, надо признаться.

Но, а он-то сдрейфил раньше!

Если наемного убийцу сегодня поджидали сплошные неудачи, то Джагу, как он сам вдруг понял, почему-то страшно везло. Он зарубил шесть человек, не получив и единой царапины, встретившись с опытным наемным убийцей, словил пулю только лишь в руку, а не в лоб. Да и бутылка рома, наполовину полная, которую он выпустил из руки, уклоняясь от первого выстрела, упала в грязь так, что из нее почти ничего не пролилось. Джаг подхватил бутылку и отпил как следует. Во время службы на флоте он хорошо усвоил, что хорошее крепкое пойло может служить обезболивающим. А вот обеззараживающее действие было под сомнением. Те раненные, которые пили ром, а не промывали им свои раны, хотя бы умирали пьяными и веселыми.

Джаг снял одну из бочек и сел на нее. Надо было перевязать рану. Он оторвал окровавленный рукав, протер и осмотрел рану. Выглядело это хуже, чем было на самом деле. У пистолета убийцы из за специфики конструкции был очень мелкий калибр, наверно всего пять или шесть миллиметров. И хоть стрелял пистолет очень точно, он сильно жертвовал мощностью попадания. Если бы в плечо Джагу с такого расстояния попала круглая пуля калибра 15 миллиметров, кость плеча раздробило бы на мелкие осколки. А так рукой можно было даже немного шевелить. Оторванный рукав был весь в крови и на бинты не годился, так что Джаг оторвал и второй. Рубаха превратилась в экзотичную безрукавку. Работая здоровой рукой и зубами, он скоро перевязал рану.

Выходя из переулка, он задумался, как быстро все случилось. Самая опасная ситуация в его жизни длилась, в целом, не более половины минуты. Джаг не успел даже меч достать. Но это, в общем, не принесло бы пользы.

Недурно было бы самому обзавестись пистолетом. Или парой. Без них я бы тут в драку не совался.

Хотя… — Джаг вспомнил, что рассказал ему наемный убийца прежде, чем напасть, — Я бы вообще в этот чертов город не совался без поддержки артиллерийской батареи.

Кругом чертовы враги. Одни хотят от меня сатисфакции…

Джаг надеялся, что проучил их достаточно хорошо, чтобы они больше не доставляли ему проблем.

…другие — черт-дери-сколько миллионов крон…

Джаг помнил, как он выходил из опустошенного магазина Лонзо Валенте с тяжелыми мешками.

Но что с ними стало после…

— Вот уж что я действительно хочу знать! — сказал он вслух.

Имея мешки с драгоценностями, он обладал бы силой утекать прямо из виселичной петли. Послужив во флоте, Джаг знал, как легко богатому человеку уклониться от ответственности за свои грехи. И как легко бедному человеку оказаться перед судом, не нарушая при этом закон.

Но гнев Лонзо внушал определенный страх. В отличие от государственных людей, Лонзо был именно что человеком. И действовал он по-человечески, а не по-государственному. Он был одним из тех, кто твердо знал, что нет законов кроме тех, по которым меч режет плоть, а кровь льется из ран. Как и всякий человек, он был в глубине животным, но таким, который своей животности не стеснялся и не боялся. Вековое давление церкви и государства во всех областях жизни людей должны были уничтожить эту звериность в людях. Во многом это им удалось, но Лонзо был не тот случай. Он родился на тысячу лет позже, чем надо. Ему быть бы сенатором интригантом в Централитской Империи — с этим он справился бы великолепно. Вонзать ножи во вчерашних друзей, резать и жечь, резать и жечь. Лонзо никогда не отличался умеренностью в разборках. Все знали, что он бывает напорист и спесив как бешеный пес, а бывает хладнокровен и расчетлив, точно риванский крокодил.

И хотя бы то, что он сказал головорезу сначала поговорить со мной, делает мне честь. Великую, наверное, честь.

Никто не грабил Лонзо Валенте так дерзко и на такую сумму.

И никто не жил дольше суток после того, как не понравился Лонзо.

Времени было часов семь, через пару часов закат. Если бы не это все, и я уплыл бы отсюда на корабле к островам Цепи и не знал бы никаких бед. Я бы и дальше служил короне, был бы проклятым лейтенантом флота Его Величества.

Но этого уже никогда не будет.

Прежняя жизнь вдруг резко свернула в сторону и оставила Джага за бортом, дрейфовать в одиночестве, наедине со своими безумными деяниями. И плыть было абсолютно некуда.

Бесцельно бредя по улице, Джаг чувствовал, что теряется. Он не знал, что ему делать, куда идти.

Он знал лишь, что очень скоро следует ждать проблем — от чиновников, детей которых он порезал в таверне, и от бандитов, чьи деньги он украл.

Вдруг какой-то мальчуган выбежал на дорогу прямо перед ним и сунул ему бумагу.

Мальчишка бегал среди прохожих с пачкой таких же бумаг и раздавал их всем, при этом громко и неразборчиво зазывал приходить.

— Э, миссир, ойзатяльно приайдите на кайявай тыялуния. Три йуны сошлись в пайицию. Чуиса с-скаются нземлю! Важдут маги, колдуны, — стрологи, га-атели по рукам и — фейной — уще, ч-радеи…

Слова пролетали мимо Джага, но вдруг голос мальчугана дрогнул. Джаг до этого двигался, не обращая ни на что внимания, но это заставило его очнуться от забытия.

Пацан смотрел на него расширившимися от ужаса глазами и не мог выговорить больше ни слова. По быстрому и неразборчивому выговору, да и по смуглой коже в нем не трудно было опознать чаваленка.

Он меня знает — сразу понял Джаг.

Сомнений быть не могло.

Расхлябанность и тоску как рукой сняло.

Джаг крепче сжал руками рекламную бумагу, которую всучил ему пацан. На ней было написано большими буквами:

«КАРНАВАЛ ТРОЕЛУНИЯ!

Слепец, Ехидна и Приспешник вот-вот сойдутся в главную позицию и чудеса опускаются на землю.

Маги, околдовывающие людей одним словом, чародеи, сотворяющие ужасные и прекрасные чудеса, астрологи, предсказывающие вашу судьбу и многое, многое другое ждет вас в карнавальных шатрах ЗА КОЛОКОЛЬНЫМИ ВРАТАМИ..»

Джаг поднял взгляд на пацана.

Тот, похоже, понял, какое страшное оружие вручил прямо в руки врагу.

Как уже повелось в этот день, все менялось с ног на голову в считанные мгновения.

Всего пара слов на бумаге, и Джаг уже знал, куда ему идти, и что делать.

Его проблемы никуда не делись. Все оставалось по-прежнему за одним исключением. Теперь, когда Джаг был снова в деле, никто не знал, как все могло обернуться.

— Колокольные врата? — с ехидцой спросил Джаг перепуганного пацана, и огляделся вокруг, словно вспоминая. — Это должно быть совсем рядом, а?

Не дожидаясь ответа, он выпустил бумагу из рук, медленно повернулся и зашагал к колокольным вратам.

— Antiteo! — в ужасе прошептал чаваленок ему вслед.

***

Джаг уже видел черные, в желтую косую полоску, шатры карнавала Троелуния. Они расположились в предместьях, за большим каменным мостом. Он направлялся прямо туда. Пока сумерки медленно наползали на город и его окрестности и на улицах загорались огоньки факелов и фонарей, Джаг снова и снова обдумывал все произошедшее.

Антитео — Джаг уже слышал это слово.

В переводе с централита оно означало Враг Божий. Дословно — противобог, Дьявол во плоти. Самое страшное ругательство у чавал, которых порой считают самыми близкими наследниками великой империи централитян и, иногда, вернейшими последователями их веры. Но Джагу это всегда казалось вздором.

Даже если они каким-то образом происходят от централитян, все равно, их потомками они называться не имеют права. Ведь централитяне были великой цивилизацией. Культурой, которая простерлась на огромные земли. В том числе и те, которые сейчас находились под ногами у Джага. Настолько велико было их влияние, что они даже предпринимали экспедиции к Риве и островам Цепи на своих весельных гексерах, и основывали там колонии. Джаг не слышал ни об одном чавале, который построил дом, шалаш, конуру или хоть что-то построил. Все, на что они были способны — разъезжать по миру в поисках легкой наживы, а решать могут лишь, направо свернуть их табору, или налево. Если они и родственники централитян, то очень дальние, и, скорее, названные.

Голова почти прояснилась от утреннего похмелья. Картины произошедшего из невнятных обрывков складывались в цельные и последовательные воспоминания.

В нем не было уже той ненависти к чавалам, которую он испытывал несколько часов назад, увидев свой дом сожженным. Сейчас все это выглядело незначительным. Какая разница, сожгли они мой дом, или нет? Жить в нем все равно уже невозможно. Не с тем, что случилось и что имеют против меня чиновничьи дети и Лонзо.

Но воспоминания все приходили. Джаг почти готов был восстановить цепочку событий, которая привела его сюда. Началось все с банкета, где Джаг прилично напился и отымел эту соплячку Греясс.

Точно сказать, что его побудило к дальнейшим действиям, Джаг не мог. Он знал лишь, что делает то, что уже давно следовало сделать — послать весь мир к дьяволу и слушать только себя самого.

Покинув званый вечер и допившись до удовлетворительного состояния в кабаке по дороге, Джаг направился в магазин драгоценностей, чтобы обчистить его до последней гнутой монеты. Ему не казалось проблемой, а скорее даже заводило то, что, скорее всего, ему окажут сопротивление, и что в будущем придется иметь дело с могущественной криминальной организацией Лонзо Валенте.

Награбить удалось два мешка. Джаг связал их между собой и перебросил через седло на добытой где-то заранее лошади. Удирая, он не старался запутать следы или быстрее скрыться из города. Он знал, что хвоста за ним нет, и вообще сегодня его не поймают. Впереди было еще много черных дел.

Джаг не помнил, куда делись лошадь и мешки. В следующем отчетливом фрагменте своей памяти он был уже без них. Карманы его сюртука оттопыривались, набитые золотом, но это были сущие крохи в сравнении с награбленной добычей.

Перед ним светился огнями факелов карнавал Девяти Звезд. Играла музыка, отовсюду доносился громкий смех, от шатра к шатру слонялись толпами пьяные и подвыпившие горожане. Здесь были собраны развлечения на любой вкус, с широким диапазоном цен и разной степени благопристойности. В одном шатре громко отмечали карнавал моряки, в другом, рядом с ним, на дощатой сцене плясали, высоко задрав юбки, какие-то девки, в третьем негры в тюрбанах при свете факелов показывали толпе тигров из Ривы, а напротив стояли вызывающе раскрашенные кривляющиеся шлюхи.

Тут собрались всевозможные циркачи, артисты, актеры и прохиндеи. Громадные силачи поднимали неподъемные гантели и рвали цепи на потеху публике, фокусники плевали огнем и доставали кроликов из шляп.

Джаг быстро влился в толпу и перемещался от одного интересного места к другому, легко соглашаясь посмотреть на все, что предложат, звонко отсчитывая деньги. Их у него было в карманах столько, что не истратить и за десять карнавалов.

Перетекая от точки к точке, веселясь вместе с толпой и не замечая времени, Джаг как-то сам собой оказался в конце карнавальной улицы, где разместились чавалы.

Толпа собралась посмотреть на опасное представление: к вращающемуся кругу была привязана юная черноглазая чавалка в цветастой шелковой блузке и штанах, сильно обтягивающих ее стройную фигуру. Рослый чавал метал в нее ножи. Публика, точно загипнотизированная, следила за представлением не отрывая глаз от чавалки. Ножи вонзались совсем рядом с девушкой. Некоторые — в считанных сантиметрах от лица и груди. Но девушка оставалась совершенно невозмутимой. Если она и боялась летящих в нее ножей, то не выдавала этого ни звуком, ни даже видом лица.

Повинуясь странному порыву, природа которого была Джагу уже хорошо знакома, он аккуратно протиснулся через толпу прямо за спину чавалу. Все были так заняты происходящим с живой мишенью, что никто ничего не заподозрил точно до того момента, когда Джаг бесшумно подскочил к чавалу и выхватил у него из за пояса один из ножей.

— Дай-ка я попытаю!

Он размахнулся и метнул нож в мишень, не целясь никуда конкретно, а лишь надеясь, что нож попадет куда-то рядом с девушкой.

В этот момент он увидел, как меняется лицо девушки. Ее глаза расширились, она взвизгнула от страха и машинально попыталась вырваться. Напрасно. Нож улетел куда-то совсем мимо.

Джага схватили сзади и заломили руки за спину. Рослый чавал метатель надвигался на него, намереваясь жестоко отомстить за сотворенное.

Двое сзади держали крепко, и было трудно понять, как Джаг выпутался из этой ситуации, но следующее, что он помнил — трое чавал валяются на земле избитые, а метатель стоит перед ним, все еще готовый драться, но лицо его все заплыло от кровоподтеков.

— Стой! — сказал Джаг. — Хватит, я все понял. Моя вина.

Он демонстративно поднял руки перед собой в знак капитуляции.

— Я не хочу продолжать этот скандал, и надеюсь, что это загладит мою вину перед тобой, твоими дружками и этой очаровательной девушкой.

Он достал кошель, полный золота и потряс им, чтобы все услышали характерный для монет звук.

Побитые чавалы вставали с земли, откуда-то подтянулись еще несколько свежих. Поняв, что помощь больше не требуется и ситуация вполне может разрешиться не только мирно, но еще и с выгодой, они действовали очень профессионально: двое сразу отвели метателя с глаз долой, чтобы тот не пытался продолжить драку, главный — средних лет плечистый и длинноволосый, забрал у Джага кошель и заверил, что на этом происшествие будет замято.

В дальнейшем это стало их ошибкой.

Джаг не знал, сколько времени прошло, — следующий момент, который он помнил — он вливал в себя очередную бутылку крепкого грога, едва отдавая себя отчет в происходящем, и направлялся в небольшую палатку, перед которой стоял охранник-чавал. Значит, из табора он еще не выбрался.

Охранник какое-то время всматривался в физиономию Джага, на подсознательном уровне чувствуя, что этот тип может причинить проблемы. Но решив, что он слишком пьян, чтобы что-то натворить, а пара лишних монет делу не навредит, он молча мотнул головой, показывая заходить в шатер.

Внутри пахло чем-то похожим на церковные благовония, все было обставлено так, чтобы вызывать у входившего ощущение оккультности. С потолка свисали на нитках и четках какие-то ритуальные безделушки, горели свечи, в шкафу стояли книги с названиями, которые Джаг не мог прочитать из за того, что был сильно пьян, но, несомненно, нагоняющими на вошедшего мистическое настроение.

Поперек шатра стоял стол, на котором немолодая чавалка раскладывала карты с магическими рисунками. Джаг прошел к ней и сел в стул, который стоял боком, чтобы было удобнее протягивать руку.

— Погадать тебе, чавалве?

— Будь добра.

Он сунул ей деньги и протянул левую руку.

Она взяла ее узловатыми пальцами, на каждом из которых было не по одному перстню с камнем, и принялась изучать. С каждым мгновением ее брови все сильнее сдвигались в сторону переносицы. Она вдруг подняла на него напуганные глаза.

Джаг догадывался, что так и будет. Все-таки он служил в королевском флоте и более-менее повидал жизнь. А традиции обманывать простаков-ротозеев, верящих в то, что им говорят, не менялись от страны к стране. Так было и в отсталой Риве, где люди все еще ходили в набедренных повязках, так было и в Аване, в самой столице мировой империи.

— Меня ждет беда? — спросил Джаг, не скрывая елейности в голосе. — Что мне купить, чтобы ее отвести? Сколько стоит заговор от зла? Ну, давай, скажи!

Но чавалка не отвечала, а лишь таращилась на него осоловелыми глазами.

— Чави! — позвала она осипшим голосом.

Джаг повернулся. В палатке уже стоял охранник.

— Уходи, — сказал он твердо.

— Что там? — спросил Джаг, повернувшись к чавалке. Но та не ответила.

— Уходи, чавалве, — повторил охранник и сделал шаг.

Джаг быстро поднялся со стула. Из хлама, которым была заставлена палатка, под руку ему попалось что-то типа кочерги. Железный прут с плоской фигурной гравированной пластиной на конце.

Это клеймо для лошадей — вспомнил Джаг. Эта незначительная деталь не играла никакой роли. Тогда он об этом и думать не стал. Ему хватило того, что оно было довольно тяжелым и хорошо разбивало черепа.

Охранник повалился на пол с пробитым виском. Гадалка визжала, давясь воплем и задом отползала от Джага. А он надвигался на нее, глядя ей в глаза.

— Что там было?! Отвечай сука! Что ты там увидела?

Но гадалка не могла выговорить ни слова. Она только скулила и выла, и, похоже, уже простилась с жизнью.

— Antiteo! — вдруг завопила она так, что закладывала уши. — Antiteo! Antiteo!

Пульсация лютой злобы вдруг прокатилась по телу Джага, без труда захватывая разум. Заревев от ярости, он набросился на гадалку, схватил ее за волосы, поднял с пола, и швырнул как тряпичную куклу. Она упала на стол и повалила его. Джаг подскочил к ней, снова схватил за волосы и толкнул в шкаф.

Она лежала навзничь, в слабом свете от еще оставшихся свечей было видно, как по ее лицу сбегает темная струйка крови. Снаружи слышались приближающиеся крики.

Джаг подумал было достать меч, но почему-то не стал. Не стоят эти выродки смерти от доброй стали. Он поднял лошадиное клеймо и вышел навстречу приближающейся толпе. Чавалы были вооружены кто во что горазд. Кто с топором, кто с ножами, кто с саблей.

Джаг подпустил поближе первого — молодого щуплого чавала, — и размозжил ему голову. Пока тот еще не упал, он перехватил его оружие — ржавый бронзовый чекан, и ринулся в драку с оружием в каждой руке. Ему в лицо брызнула кровь. Потом еще раз, потом еще. Нападающие падали один за другим. Они бились не столько с человеком, сколько со страшным скоплением ярости и злобы, одолеть которые не под силу никому из людей хотя бы потому, что никто никогда не мог разозлиться так сильно. И сам Джаг чувствовал это — жуткую, неподвластную ему злобу, которая стала его постоянным спутником. Он пробивал врагам головы и ломал им кости и ребра. Его удары раз за разом находили цель, пока не осталось никого, кто мог бы подняться с земли и держать оружие. Но и этого ему было мало. Он подхватил с земли увесистый колун и вогнал в позвоночник одного из валявшихся. Тот издал отвратительный звук и перестал трепыхаться. Джаг добил еще одного, вогнав топорище ему в голову.

Его внимание привлекли всполошенные лошади, привязанные к стойлу. Почуяв кровь, они изо всех сил пятились, но привязь крепко держала их на месте. Джаг направился к ним. Сумасшедшее ржание перепуганных животных отзывалось в его голове звонкими раскатами. Кровь и огонь.

Он занес топор и вогнал его в хребет скотины. Лошадь рухнула наземь, дергая копытами. Другие три, обезумев от ужаса, рвались задом с места, но все так же не могли порвать привязь. Джаг раз за разом обрушивал топорище на хребты лошадей, перерубая позвоночник, и они падали наземь в конвульсиях.

Он как раз закончил с последней, когда появились еще люди.

Чавалы орали что-то, но боялись вступить в бой. Объяснением тому, что они еще здесь, могло служить только то, что они не видели, что было до этого, и еще не знают, с кем связались.

И хоть не знают, но уже чувствуют. Толкутся на месте, не решаются броситься в бой, хоть их и больше.

Один юнец рванулся на Джага, но тут же получил топор в брюхо и рухнул в грязь. Джаг вытащил топор и шагнул на остальных. Те отбежали на несколько шагов, но не отступили.

— Мы найдем тебя, чавалве!

— Тебе конец! Мы тебя прирежем!

Джаг лишь рассмеялся.

— Зачем искать? Вот он я!

Он демонстративно поиграл колуном, перебрасывая его из руки в руку, потом перехватил поудобнее, и метнул.

Топорище вошло в грудь ближайшему чавалу и того аж отбросило с места. Он упал на спину и больше не дышал. Джаг был без оружия. Но по лицам чавал он видел — они не совладают с ним. Вид десятка трупов на земле и только что вот так запросто убитый побратим — и все это руками одного человека… Для них это было слишком.

Джаг с грозным ревом бросился в атаку, готовый руками растерзать любого. Чавалы тут же пустились наутек. Догонять их Джагу уже не хотелось. Кровавая ярость понемногу отступала, уступая место расчетливой злобе. Он замер на месте, прислушиваясь к звукам вокруг. Карнавальная улица гудела в ночи громким смехом, музыкой и похабными песнями, ублажая подглядывавшую с неба зеленую Ехидну. Все уже слишком набрались, никто даже внимания не обратил на какие-то крики из чавалского тупика.

Сбежавшие чавалы оставили факелы и фонари, с которыми шли на помощь. Джаг поднял факел, переступил забитых лошадей и поджег сено в кормушках. Потом подпалил шатер, гадалки и бросил его в крытую караванную телегу на больших колесах.

— Веселитесь, пока есть возможность, — бросил он карнавалу, глядя, как занимается пламя. Затем развернулся и побрел через пустырь прочь от города.

Что было дальше, Джаг вспомнить не мог. Он был почти уверен, что черные дела продолжались до самого утра, пока он, наконец, не обессилел и не забрел в чей-то двор, чтобы проспаться.

Воспоминания могли показаться ужасными. И таковыми они и были. Но по какой-то причине Джаг не чувствовал ответственности за каждого из этих людей, которых он убил, и за все те ужасы, что совершил. Воспоминания хоть и вернулись, все еще казались смутными и нестабильными, будто облака дыма из опиумной трубки.

Проходя через карнавальную улицу, Джаг отмечал места, где уже был. Вот тигры, вот силач, вот черные как смоль риванские девки с кольцами в носах и в прозрачных накидках несут на плечах больших удавов, показывая их публике. Чавалский тупик должен быть совсем рядом.

Но приближаясь к месту, Джаг все яснее понимал, что пришел зря.

Так и вышло.

Там, где раньше, как он помнил, торчала толпа, глядящая, как чавал метает ножи в девушку, никого не было.

Джаг остановился на месте и со злости сплюнул в лужу.

Чавалы, похоже, уходили в страшной спешке. Пожар сожрал большую часть их имущества — все еще можно было наблюдать обгорелые остатки палаток и телег, никто не стал их убирать, народ и так валил на карнавал толпами, немного сгоревших руин никого не смутило бы. Но даже уцелевший реквизит они все равно не взяли. Колесо, к которому привязывали чавалку, так и осталось, где было. Лавки и скамейки для публики, столы для игры в карты — все было на месте. Они все бросили.

Возможно, они уехали совсем недавно. Но Джаг чуял, что это не так. Он вдруг понял ловкость и продуманность их кампании по дезинформации. Собираясь уходить, они послали людей поджечь его дом и распространить среди людей слухи о том, что они ищут его в городе. А сами в это время во весь опор гнали прочь отсюда, так что теперь у них была фора почти в целые сутки.

— Значит, сдрейфили чавалы, — бросил он в пустоту и мрачно усмехнулся. Это было разумно с их стороны.

Конечно, Джаг мог спросить кого-то из местных артистов или организаторов, куда они отправились, но нагнать их ему удастся еще очень и очень не скоро.

А еще Джаг понял уже не новую, но оттого не менее важную для него вещь — он в ловушке.

Во тьме послышалось шуршание вельветовых сюртуков и изящных накидок. Из за остовов и брошенных телег показались фигуры с обнаженными мечами и рапирами.

— Джаг Марно, хочешь того, или нет, ты предстанешь перед судом чести!

Послышались щелчки затворов пистолетов и ружей.

Ну вот и все — подумал Джаг. Стрелки уже взяли меня на прицел, а я их даже не вижу. Чести в этом суде будет не больше, чем в любой моей последней драке, но парней это устроит. Наученные опытом схватки в таверне, эти барчуки не станут лезть на длину меча и теперь просто пристрелят меня из ружей и дело с концом.

Со спины послышались такие же звуки — перевод затвора в готовое к стрельбе положение. Но эти ждать не стали. Выстрелы прогремели в ночи оглушительной канонадой. Затем, почти сразу, еще раз — новый залп. Оружия у них было с собой много.

Джаг быстро упал на землю, закрыв голову руками. Он с удивлением осознавал, что ни одна пуля не попала в него. Это было ненормально при такой плотной стрельбе.

Зато было много других попаданий. Он слышал, как с той стороны, откуда ему только что угрожали судом чести, доносятся стоны и хрипы. А с противоположной стороны он слышал только шорох шагов по сухой выветренной земле.

Стреляли не в меня — очень поздно понял он, и перевернулся на спину, чтобы рассмотреть спасителей.

Над ним нависала фигура в наглухо застегнутом плаще с высоким воротником и в надвинутой треуголке. В темноте не было видно даже его глаз.

— Лонзо Валенте передает привет, — сказала фигура бархатистым голосом убийцы из переулка, и на лицо Джага обрушился сокрушительный удар прикладом.

Джаг еще помнил, как он успел глухо выдохнуть что-то, напоминающее «У-ййй», но затем наступила тьма.

***

Когда Джаг очнулся, он увидел перед глазами чистое звездное небо. Точно покрытый белесой пеленой, невидящий голубой глаз, ярко светил полный Слепец. На востоке поднимался к нему узкий, прищуренный мутно-зеленый полумесяц едва народившейся Ехидны, и желтый Приспешник висел возле нее жирной светящейся точкой. Здесь пахло гнилой рыбой, морем и законопаченным деревом. В этих признаках легко опознавались городские причалы.

Разобравшись с этим, Джаг быстро опознал мачты кораблей. Кораблей тут было полно — от крупных и величавых до утлых лодчонок, частные и государственные, новые и дряхлые — всем хватит места в глубоководном столичном порту. Всем здесь найдется свободный причал, лишь бы флаг был свой.

Работа тут шла и ночью. Корабли грузили и разгружали. Вереницы черных рабов, построенные по цепочке на трапах передавали корзины, мешки и сундуки с товарами вниз, на причал, или вверх, на борт. Столица мировой империи была центром всех колониальных торговых путей, и сотни кораблей шли через моря чтобы выгрузить свои товары в порту метрополии и загрузить другие, более важные для колоний, в обратную дорогу.

В порту Джаг чувствовал себя полностью в своей тарелке. За годы на службе во флоте он побывал во многих портах Ривы, Мантиллы и других мест, куда дотягивалась мощь Аванской империи. И все были похожи друг на друга. Все работали в каком-то ритме. Но в таком, как столичный, не работал ни один. Прибытие корабля здесь не было событием месяца или даже дня. Такой день, когда в порт пришел один корабль, большинство тут считали выходным. Обычной нагрузкой было два-три корабля в день, сорок или пятьдесят в месяц.

К портам Джаг был привычен, но не был привычен к такому способу появления в них. Его волокли за ноги и за руки двое мужчин. Они направлялись вверх по трапу и тащили его ногами вперед.

— Куда плывем? — спросил Джаг.

Те, кто его тащил, сначала удивились тому, что он пришел в сознание, но затем ответили:

— На Малую Цепь плывем, — сказал ему один из мужиков.

Джаг простонал что-то невнятное. Голова еще гудела от похождений. Но кое-что он уже соображал.

Ему нужно было явиться на корабль до заката. Конечно, он немного опоздал, но все же он здесь. Ведь отплыть раньше рассвета не получится.

Он направляется в колонии, на острова Цепи.

Значит, все эти ужасы, которые он совсем недавно пережил, ему только лишь привиделись. Обыкновенный сон на пьяную голову. Джаг мог припомнить много случаев, когда в пьяном бреду видел вещи и похуже. Ему захотелось было рассмеяться, но из горла вырвались лишь неразборчивые хрипы.

Вся эта чертовщина, что происходила с ним весь проклятый день — все это просто сон?

Очень реалистичный, но всего лишь дьявольский сон. Джаг глубоко вздохнул от облегчения. Он и понятия не имел, сколько всего черного таится у него внутри. Того, что не проявляется в сознании, но выходит наружу во снах. Но кого это волнует? Главное, что он на корабле, на службе у короны, отправляется на Цепь и все хорошо.

— Парни, бросьте меня в каюте и идите. Спасибо, что дотащили. Век не забуду.

— Не переживай, дотащим.

Как знаете, ребята, как знаете. Уж кровать я точно найду, если увижу.

Конечно, несли они его не очень деликатно. Можно было бы проявить и немного больше уважения к лейтенанту флота. Но это недоразумение Джаг решил им простить. Он ведь не помнил даже, как его забрали. Наверно, его нашли уже без сознания, он пробурчал им сквозь сон что-то про корабль, и те из доброты душевной решили помочь перебравшему офицеру. О неуважении сейчас говорить было неуместно, но…

Джаг хотел было утереть заплывшее от пьянки лицо, но не смог поднять руки. Со второго раза ему это удалось, но вместе с правой рукой поднялась и левая. Они были связаны.

Несколько мгновений недоумения, и холодное чувство оживает в середине груди.

Что-то не так. Любому человеку нужна очень серьезная причина, чтобы связать офицера короны.

— Эй, вы зачем меня связали?!

— Как зачем? — удивился другой мужик. — Чтоб не убежал!

— А ну развяжите!

Мужики засмеялись.

Холод в груди дал новую пульсацию. Краем ума Джаг видел жалкие попытки собственного сознания зацепиться за то, что все по-прежнему хорошо, ничего из того ужаса не было на самом деле, просто что-то было понято неправильно, где-то произошло недоразумение.

Но оставшаяся часть сознания говорила страшную правду. Это не было понарошку. Весь кошмар прошедшего дня происходил в реальности.

И он продолжался.

Неизвестно кто тащил его, связанного, неизвестно куда.

Джаг машинально начал брыкаться. Но мужики были готовы к такому. Они бросили его на палубу и стали избивать ногами и руками. Прекратили только когда удостоверились, что у Джага напрочь отпало желание шевелиться ближайшие несколько минут.

С палубы его поволокли все так же ногами вперед куда-то вниз, должно быть, на среднюю палубу (по высоте трапа Джаг понял, что палуб у корабля или три, или четыре). Его внесли в темное помещение, освещенное лишь слабым огнем единственного фонаря, затем спустили еще ниже. Звякнули ключи, лязгнул металлический засов. Джага бесцеремонно кинули в еще более темное помещение.

Упал Джаг не на доски, а на что-то мягкое, но и неподатливое. Каждый человек может каким-то внутренним чутьем определить, когда он соприкасается с другим человеком. Наступает на ногу, касается руки или как-то наталкивается. Джаг совершенно точно знал, что упал на людей.

Никто не сказал ни слова, лишь недовольное мычание поднялось на несколько мгновений, но тут же затихло. Те, на кого он упал, быстро скинули его с себя, так что он остался лежать на досках.

— Вспоминай Лонзо Валенте, — бросил один из мужиков.

Дверь, через которую в помещение попадал хоть какой-то свет, захлопнулась. Послышался лязг металла, громыхнули ключи на связке, и шаги удалились, заглохнув в тишине.

Поднявшись на колени, Джаг утер лицо и попытался рассмотреть хоть что-то в темноте. Но тьма трюма была неприступна. Тогда он стал ощупывать все вокруг. Рукам попадались потные тела. Плечи, руки, головы. Даже голая женская грудь, обладательница которой тихонько взвизгнула от прикосновения.

Тут кругом рабы, — понял Джаг. — Я нахожусь на рабском корабле, который идет на острова Цепи.

Рабское помещение было душным и темным, оно пропиталось запахом пота и страха всех этих людей и тысяч рабов до них, проделавших путь через океан в этом темном трюме.

Джаг соображал медленно, но мысли неизбежно сходились к одной. Он теперь тоже раб. Посажен в рабский трюм и грузом отправлен на Цепь. Он слышал ту часть своего разума, которая готовилась завыть от ужаса, не в состоянии уложить произошедшее в голове. Но заглушить ее было легко.

Потому что в Джаге разгорался тот давно знакомый ему неутолимый жестокий огонь, который сейчас принимал несколько другие формы.

— Добрый вечер, черномазые, — сказал он. — Должен признать, вам повезло попасть в самую неприятную компанию для дальней дороги. В мою.

2. Тяжелая вода

2. Тяжелая вода

Где-то в море-океане

Темнота рабского трюма — это все, что Джаг видел за последние дни. Поначалу его тошнило от вони и смрада сотни заточенных здесь тел. Но вскоре он к этому приноровился: блевать было, в общем-то, нечем. Рабов кормили хорошо если раз в день, объедками и испорченной, заплесневелой едой, которую уже нельзя использовать для питания команды.

Забота о рабах здесь заключалась в том, что один раз в день приходил кто-то из команды корабля, чтобы бросить ниггерам мешок объедков. Рацион различался изо дня в день, и никогда его не хватало, чтобы заполнить пустоту в желудке. Работорговцам было плевать, если за время путешествия сдохнет один или несколько рабов. Пара-тройка мертвых негров за рейс — для работорговцев запланированные убытки. Иногда кто-то из команды спускался в их трюм и спрашивал, нет ли отъехавших. Ему отвечала негритянка, знающая по авантийски — «нет, масса». Удовлетворившись этим, моряк уходил, запирая за собой дверь.

Также, раз в сутки, приходил моряк, чтобы забрать и выплеснуть за борт ведро с нечистотами. Справлять нужду рабам приходилось в специальное ведро, которое передавалось по цепочке туда, где его просили. Рабы не могли сами дойти до ведра, потому что были прикованы к своим местам. Они сидели на полу в шесть линий, каждые две линии в шахматном порядке соединялись с единой цепью, прихваченной к полу замками с двух концов, и в нескольких промежуточных точках на ее протяжении. Цепи кандалов у рабов были в длину от метра до двух, что давало им небольшое пространство для движения, но не слишком широкое, чтобы на что-то рассчитывать.

В этом плане Джаг имел преимущество. Моряки, заходившие проверять, не очень-то обращали внимание на свой товар. Им было достаточно удостовериться, что внутри кто-то есть. В темноте трюмного помещения было трудно разглядеть, негр перед тобой, или белый. А Джаг не спешил себя обнаружить. Он уже давно понял, что работорговцы не знают о нем, и такое положение его более чем устраивало. Джаг был на этом судне безбилетником. По хитроумной задумке Лонзо Валенте, о том, что среди рабов затесался белый, работорговцы должны были узнать уже в море. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понимать последствия такого исхода событий.

Белый раб никому не нужен. Команда могла его казнить, протащив под килем, — это в лучшем случае, — или же оставить, но если к черным рабам все привыкли, то белому в кандалах было бы обеспечено повышенное «внимание» со стороны всех моряков. Его сделали бы рабом среди рабов. Скорее всего, поставили бы чистить и выносить дерьмо за неграми. Да и вся самая неприятная и грязная работа была бы его долей. Это не считая ежедневной дежурной порции унижений как от команды, так и от негров-рабов.

Сейчас Джаг сидел в клетке. Он оказался здесь по своей воле, потому что только так мог обезопасить себя в абсолютно враждебной среде черных, полных гнева на любого белого человека. Клетка была размером примерно полтора метра на два, так что тут можно было даже спать. Запершись внутри, Джаг был уверен, что до него не дотянутся. До его решетки хватало цепи только у одного раба, вернее, рабыни — молодой негритянки, которую Джаг держал в заложниках.

Клетка располагалась в дальнем от входной двери конце трюма, и моряки, заходившие проверять рабов, никогда бы его не заметили в густой темноте. Назначение ее внутри рабского трюма было совершенно непонятно, и Джаг подозревал, что это судно не всегда было оборудовано для перевозки кабальных рабов. В предыдущей своей жизни корабль предназначался для других целей, а клетка здесь была своего рода карцером для наказания провинившихся моряков, или тюрьмой для содержания пленников. По назначению ее давно не использовали — решетки заросли паутиной, как и свисающие с потолка на гнилых болтах кандалы. Неизвестно, закрывалась ли дверь. Однако, на этот счет у Джага уже имелись кое-какие соображения. По всему выходило, что клетка была наилучшим местом для этого неожиданного помещения. И вот, почему:

Не питая иллюзий относительно настроя негров по отношению к белому человеку, вдруг оказавшемуся среди них в равном им положении, Джаг понимал, что борьба за свою честь для него начнется сразу, в первые же мгновения добрососедства, и продлится всю дорогу. В первый же день у него случилась драка с двумя крупными нигерами. Биться всем приходилось со связанными руками, Джаг много раз получил по морде и в брюхо, но и сам не слабо набил черным пятаки, пользуясь тем, что они были ограничены длинами своих цепей. Ничья не удовлетворяла ни одну сторону, и этой ночью Джаг не спал — должна была последовать попытка реванша. Так и вышло. Притворившись спящим, Джаг слышал тихие переговоры нигеров. Говорили те двое, с которым Джаг сцепился. Он не понимал их языка, но общий посыл их разговора до него доходил: смерть белым людям. Шевеление прошло по цепочке — нигеры передавали заточку.

Им не повезло с тем, что наносить удар пришлось молодой негритянке, совсем еще девчонке. И хоть своими титьками она давала фору многим взрослым женщинам, по ее круглому детскому лицу было видно, что единственная кровь, что ей довелось видеть в жизни — это та, что идет у нее между ног каждый месяц. Смелости и ненависти ей было не занимать, но навыков боя не было никаких. Джаг легко обезоружил девку и захватил в плен.

Он все продумал заранее, взвесил все плюсы и минусы, поэтому понимал сложность своего положения. Он был один. И он не мог не спать неделями. Рано или поздно усталость все равно возьмет свое. Нигеры же имели подавляющее численное превосходство. Они могли организовать, и, скорее всего, уже организовали дежурство. Пока все спят, один или двое наблюдают за Джагом, выжидают, пока тот уснет. И когда это наконец случится, они нанесут удар. Время было на их стороне. Сутки, двое или трое? — сколько может человек вытерпеть без сна? Джаг не собирался выяснять. Ему нужны были гарантии.

За сутки в трюме глаза привыкли к темноте. Помещение оказалось не таким уж и глухим. Днем очень слабый свет все же проникал сюда через дыры в потолке, которые служили для подачи в помещение воздуха. И была еще одна дырка — в борту. Довольно большая, толщиной с палец. Моряки с судна не могли не знать о ней, но, почему-то решили оставить. Судоходности она не угрожала, зато через нее в душный, смердящий дерьмом и мочой трюм поступало хоть немного свежего воздуха. И еще, через нее можно было смотреть на море. Крупный бритый налысо, угольно черный негр, один из тех двух, с которым Джаг дрался в первый день, постоянно смотрел в дыру. Он сидел прямо под ней, вместе с парой везучих рабов, которые в любой момент могли вдохнуть через отверстие свежего воздуха.

Рассматривая свою тюрьму, Джаг вскоре заприметил клетку в дальнем конце помещения, родил свой незамысловатый, спорный со многих точек зрения план, и заранее лег поближе к ней.

Захватив в плен рабыню, Джаг закинул руки ей на шею, так, чтобы его связанные запястья были у нее перед лицом, и приказал поднять заточку.

— Режь веревку.

Нигеры наблюдали за ним в зловещей тишине. Заточка была тупая, как валенок, и еле резала. Несколько минут прошло, прежде чем разрезанные путы упали с рук Джага. Он схватил рабыню и потащил к двери клетки. Дверь оказалась не заперта. Войдя внутрь, Джаг оставил рабыню снаружи, удерживая ее сквозь прутья за волосы. Другой рукой он сорвал свисающие с потолка кандалы и защелкул один браслет на запястье негритянки, а второй на пруте решетки. Нужно было как-то закрыть дверь. Ключа от замка у Джага, конечно, не было. Тогда он вырвал из потолка еще один свисающий набор кандалов и скрепил браслетом прутья дверной решетки и косяка.

С тех пор жить стало немного легче. Засыпать и просыпаться было уже не так боязно, как раньше. С самого начала Джаг понял, что негры в трюме — сброд. Собранные с миру по нитке рабы, которые, тем не менее, долгое время пробыли вместе и организовались в некое подобие стаи. Порой между ними вспыхивали споры и перепалки, но они проходили на словах, без перехода к более весомым аргументам. Отчаяние перед лицом ужаса рабского существования не до конца сломило их волю, а может быть даже и заставило сплотиться. Этого не могло произойти без сильного лидера или лидеров. Выявить их не составляло труда. Те двое крупных черных, которые напали на Джага в первый день, были одними из заводил в этой толпе. Но самой главной у них была женщина. Небольшая негритянка, невысокая и худая. Мужчины были вспыльчивыми и с крутым нравом, они часто громко гундосили меж собой и с другими рабами на своем негритянском, должно быть о том, почему им приходится терпеть наглого белого. Она же, напротив, говорила всегда мало, мягко и спокойно, но в словах ее был вес, потому что слушали ее в тишине. Она могла перебить любого из мужчин, угомонить, заставить прекратить спор. Что-то умное было в ее лице.

И именно она разговаривала с Джагом, когда тот предъявлял свои условия.

Условия были простыми: не забывать о Джаге во время дележки еды, не пытаться наезжать и не докладывать о нем работорговцам.

— Отпусти ее, — сказала главная негритянка.

— По двум причинам я не могу этого сделать. Во первых, мне так спокойнее. Во вторых, я просто не могу. Оковы можно защелкнуть, но чтобы открыть, нужен ключ.

Негритянка некоторое время молчала. Потом коротко кивнула. Крупные негры, опешив от такого ее решения, принялись ее урезонивать. Но та парой фраз отшила обоих.

Черные соблюдали свою часть договора, а Джаг свою. Дни складывались в недели, и вскоре счет времени Джаг потерял.

Рабская кормежка была не то что скудной — ее едва хватало на один зуб. Воды тоже было мало. Моряки приносили каждый день по два ведра. На сотню душ выходило по глотку. Джаг, конечно, пил больше. Это выводило из себя тех двух здоровяков. Первый — Ваба, тот, что сидел у дырки в борту. Второй — Дужо. Он был с длинными волосами, заплетенными в дреды и вытянутой, как у камбалы, мордой. Джаг его так и прозвал — Камбала.

Каждое утро, когда сквозь дырку в борту в трюм начинали пробиваться не лучи, а скорее крупицы света, со стороны Камбалы доносился едва слышимый хруст — он считал дни и делал ногтями заметки на доске под собой. Занятие, с виду, бесполезное, но чем еще заниматься, будучи рабом в трюме? К тому же, так проще не сойтис ума. Джаг поздно оценил ценность такого занятия. Он уже не мог с уверенностью сказать, не обманывает ли его разум.

— Камбала, сколько дней мы в море? — спросил Джаг.

Сначала Камбала молчал, но потом все таки решил ответить.

— Пять и пять и пять.

— Пятнадцать, значит.

Камбала умел считать только до пяти. Может, он умел и больше, но не знал других цифр по-авантийски.

Для Джага дни и ночи уже давно потеряли смысл. Он чувствовал, как ослабел от истощения. Съесть те крохи и выпить воду, что доставались рабам, стоило больше труда, чем они восполняли сил. Взгляд сделался мутным и невнимательным. Существование превратилось в сплошной мучительный полусон.

Время шло незримо, то растягиваясь в вечность, то рывками прыгая сразу через несколько дней.

Уже минуло двадцать, потом и двадцать пять. Скоро Камбала должен был закрыть шестую пятерку. Обессилевшее сознание играло с Джагом злую игру. То засыпая, то приходя в себя, и проваливаясь в мутные невнятные сны вновь, он уже не мог точно сказать, где наваждение, а где реальность.

— Сколько дней, Камбала, — спрашивал он.

Камбала говорил, — пять по пять, и пять, и три. Выходило тридцать три.

Спустя какое-то время Джаг повторял вопрос.

Камбала отвечал: пять по пять и два. Двадцать семь.

Время шло назад.

Либо Камбала сошел с ума.

Либо сошел с ума я.

Сойти с ума было страшно. Эта мысль привела Джага в чувство.

— Сколько дней, Камбала?

— Пять по пять, и пять и один. Тридцать один.

И это повторялось снова и снова. Во снах Джаг вновь и вновь задавал вопрос, а Камбала насчитывал ему то двадцать, то сорок дней. Иногда Джагу снилось, что он проснулся и задал этот вопрос, а Камбала снова говорил другую цифру. И Джаг не был уверен, что это ему не снится.

Этой безумной игре сознания не было видно конца. Она давно превратилась в пытку и больше всего на свете Джаг хотел положить ей конец.

Но что-то шептало ему: продолжай.

Продолжай задавать вопрос. Каким бы ни был ответ, что тебе с этих цифр? Какая разница, сколько дней ты в море?

Камбала ненавидел его, за то, что он белый. А Джаг ненавидел его за то, что он черный. Каждый из них мог прекратить это, просто не говоря ни слова. Но, тем не менее, оба до сих пор продолжали играть в эту игру, потому что понимали — вдвоем больше шансов не свихнуться.

Возможно, так удастся протянуть дольше.

И Джаг продолжал спрашивать. Каждый день, или по несколько раз в день. В ответах Камбалы не было никакого смысла, но Джаг упрямо повторял вопрос, когда находил в себе силы разлепить глаза и выдавить из себя пару звуков.

Сколько дней, Камбала?

Сколько чертовых дней?

В ответ он слышал цифры, набранные пятерками, и преобразовывал их у себя в голове. Получалось то двадцать восемь, то сорок два, то тридцать шесть.

Снова все повторялось по кругу. Словно соленые морские волны, накатывающие на песчаный берег и отступающие обратно в океан, время в трюме то устремлялось вперед, то вдруг отскакивало назад, и снова, и снова.

А Джаг все спрашивал и спрашивал.

Пока однажды ответом ему не стала тишина.

***

Джаг проснулся и разлепил тяжелые веки. Хотя он давно уже не верил, что может проснуться по-настоящему. Происходящее снова показалось ему глупой шуткой. Будто он напрасно переполошился, и сейчас дежурно прозвучит ответ Камбалы — что-то типа пять по пять и пять и пять и четыре.

Но нет. Ответа не было. И Джаг начинал понимать, что на этот раз он действительно не спит. Все было не так, как в других его снах.

Изморенные рабы лежали без чувств, уронив головы друг на друга. Камбала спал.

Все рабы спали. Но Джага что-то потревожило. Истощенный ум работал вяло, с трудом производя хоть какие-то мысли. И лишь спустя долгие, напряженные мгновения Джаг понял, что было не так: весь корабль гудел.

Наверху много бегали. Топот множества ног соединялся в единое непрекращающееся гудение, сквозь которое были слышны приглушенные слоями дерева крики и другие отдельные звуки, более гулкие и увесистые, будто что-то тяжелое ставили на пол или волокли рывками.

Почему никто не просыпается? Разве я один это слышу? А не сошел ли я с ума?

Это было просто проверить.

Джаг потянулся к негритянской девке, которая спала, привалившись спиной к его решетке. Она так и провела всю дорогу пристегнутой за руку к пруту.

— Эй, девка. Просыпайся.

Она застонала сквозь сон и пошевелила плечом. Джаг подполз поближе и тряхнул ее за руку.

Она взглянула на него из под полуоткрытых век мутным, изможденным взглядом.

— Слышишь?

Джаг показал пальцем на свое ухо, потом указал вверх. Так должно быть понятно. Через несколько долгих мгновений до рабыни начало доходить. Ее глаза расширись от волнения. Джаг даже выдохнул с облегчением. Если она это слышала, значит, все было в действительности.

— Давай, буди остальных. Что-то происходит.

Причин не доверять Джагу у нее было выше крыши, но в этот раз она решила, что надо последовать зову рассудка. Она осторожно подергала за цепь. Это разбудило ее соседей.

Негритянка что-то пробубнила им на своем языке, показав взглядом наверх. Те прислушались, убедились, сообразили быстро и стали будить остальных, по цепочке передавая информацию. Скоро волна дошла и до Вабы, главного смотрящего в дыру, чего Джаг сильно ждал.

— Эй, здоровый нигер! Лысый. Как тебя там… Ваба!

Негр уделил ему внимание. Джаг показал ему жестами, что делать — сложил указательный и большой палец буквой «о» и поднес к глазу, прищурив другой.

— Посмотри, что там в дыре.

Ваба, на мгновение задержав на нем сердитый взгляд, все же припал к дырке и пару мгновений разглядывал вид за бортом. Когда он отпрянул от дырки и повернулся, его лицо изменилось. Оно выражало смесь волнения и испуга. Он тут же громко заорал на своем:

— Уааа! Бай бао вабао набай!

Волнение быстро охватило всех рабов в трюме. Еще недавно едва ворочавшие конечностями, они теперь оживились настолько, что повскакивали с мест и заголосили на разные тона. Те, кто сидел далеко, требовали разъяснений, им пересказывали увиденное.

Вот черт, подумал Джаг. Я не понимаю ни слова!

— Что там, дьявол вас раздери!

Но всем было уже не до Джага. Рабы принялись обсуждать что-то, и это был лучший момент, чтобы наглядно рассмотреть структуру лидерства в их кругах. Главной была та низкорослая негритянка, которую Джаг заприметил до этого. Она сейчас отдавала распоряжения. Негры Ваба и Дужо-Камбала были генералами, поддерживали ее слова и поясняли конкретные моменты. По всему трюму было не меньше десятка других рабов-лейтенантов, которые образовывали вокруг себя ячейки — их задачей было поднимать остальных людей.

Негры готовили бунт, причем давно. Краем глаза Джаг заметил, как в руках рабов мелькали, откуда ни возьмись, дубинки, заточенные куски железа и даже целый топор.

Все это время у них было оружие. Уголком сознания Джаг выхватил также и отдающую холодком мысль — все это время они также могли легко меня прикончить. Но на обдумывание их мотивов не было времени.

Что же произошло такого, что они решили подняться именно сейчас?

— Да что вы там увидели? Отвечайте, собаки черные, мать вашу!

На него по прежнему никто не обращал внимания.

Дверь в трюм вдруг распахнулась, и внутрь ввалился запыхавшийся работорговец.

— А ну все заткнулись и сели, а не то с каждого шкуру сдеру!

Он еще не закончил произносить свою угрозу, как несколько рук разом схватили его, втащили внутрь и бросили на пол. Моряк сначала разразился озлобленным рычанием, но после сорвался на душераздирающий визг. Кто-то заткнул ему рот, но дрожащие визги порой прорывались и тут же заглушались — ему вновь затыкали рот. Даже у Джага волосы вставали дыбом, а выражение «орать как резаный» приобретало очень материальное значение. Окружившая моряка толпа споро работала руками, опуская и поднимая заточки, зажатые в скованных кулаках. Отшлифованный металл поблескивал в тусклом свете, что лился в трюм из открытой двери.

Скоро мычание заглохло, но рабы все продолжали молотить уже труп моряка, и их пришлось оттаскивать, настолько велика была их ярость. Главная негритянка что-то крикнула, и ближайшие ко входу закрыли дверь.

Что, черт возьми, увидел в дыре нигер Ваба? С самого начала Джаг подозревал только два варианта. Там мог быть порт, куда они идут. Команда наверху заранее готовилась к швартовке и разгрузке. Страх перед жалким существованием на всю оставшуюся жизнь при виде своей будущей тюрьмы подогрел боевой дух рабов и они решились на отчаянную попытку вырваться.

Или, другой вариант. За бортом Ваба увидел что-то, что может сильно навредить команде корабля. Поговорка про врага моего врага была для них актуальна как ни для кого на свете.

Но через мгновение Джагу уже не нужно было гадать.

Корабль дрогнул весь разом, и приглушенный грохот нестройной орудийной канонады сотряс душный затхлый воздух трюма. Там наверху в кого-то били из пушек…

Некоторые рабы вскрикнули от неожиданности. Джаг чертыхнулся сквозь зубы. Сквозь прутья решетки он наблюдал, как главная негритянка раздает распоряжения. По ее приказу двое принялись обыскивать убитого моряка. Ключей от кандалов у него, скорее всего, не было, но стоило попытать удачу. В это время широкоплечий Дужо Камбала, вооружившись топором, принялся рубить осевую цепь, вдоль которой были прикованы рабы. С первого удара она не поддалась, но со второго звено надломилось и лопнуло. Секция из полудюжины рабов отделилась от остальной цепи, но они все еще оставались скованы между собой.

Джаг прикинул — такими темпами освобождаться они будут несколько часов. И, что хуже всего, его освобождение в планы черных едва ли входило.

Камбала, в это время, рассек цепь на еще одном участке, отделив новую группу. Отделившиеся рабы вставали с пола, и пробовали перемещаться вместе с цепью. Определенная свобода движения у них появилась, но сражаться так было совершенно невозможно. Запястья были скованы между собой слишком короткой цепью — меньше четверти метра. Этого хватало на базовые нужды, есть, пить и испражняться, но ни на что кроме этого.

Камбала отделил от цепи уже третью секцию рабов. Джагу казалось, что этот процесс длится до одури долго. Звуки работы в рабском трюме уже давно должны были услышать наверху. Безусловно, команда корабля была сейчас сильно занята, но не могло быть так, чтобы совсем никто не услышал или не обратил внимания на происходящее с ценным грузом. Рабы тоже начинали нервничать и зазывать Камбалу к себе, потрясая цепями. Каждому хотелось поскорее освободиться.

Вместе с тем, Джаг все яснее чувствовал, как приходит время для другого важного события. Те, в кого стреляли пушки рабского корабля, должны были рано или поздно выстрелить в ответ.

И вскоре это случилось.

Чтобы иметь большие шансы на выживание, надо было следить за Вабой — он не отрываясь смотрел в дыру и сообщал своей атаманше о ситуации за бортом. Как только он отпрянул он дыры и заорал что есть силы, Джаг упал ничком на пол и закрыл голову руками. От ядра это не спасет, но от осколков может помочь.

Вдалеке раскатисто грянул залп, а через мгновение корабль затрясло уже крупной дрожью. Раздался оглушительный треск, с которым ядра прошибали обшивку из толстого бруса, крушили переборки и палубы.

Подняв голову, Джаг первым делом обнаружил, что одно ядро угодило прямо в их стену, проделав в ней солидную дыру. Через нее наружу мог бы протиснуться целый человек. В трюме сделалось непривычно светло. Привыкшим к темноте глазам пробоина виделась кругом ярчайшего белого света.

Попаданием ядра убило одного раба и ранило еще нескольких разлетевшимися щепками. Трюм наполнился воплями покалеченных и напуганных. С такой-то плотностью народа, это были, наверно, минимально возможные потери от пушечного попадания.

Сверху уже отчетливее громыхнули выстрелы орудий — рабское судно дало новый залп.

Теперь уже все в трюме осознавали свое подвешенное положение, и ситуация была недалека от паники. Все рабы наперебой требовали, чтобы их освободили сейчас. Но топор был всего один, и сил Дужо-Камбалы на всех не хватало. Некоторые пытались взять ситуацию в свои руки и совместными усилиями, на раз-два дергали цепь, силясь вырвать крепления из пола.

Джаг, щурясь от непривычно яркого света, вглядывался в дыру. Снаружи, метрах в четырехстах, он видел смутный силуэт неприятельского корабля. Он не мог рассмотреть подробнее — после месяца, проведенного взаперти, в темноте, зрение не могло восстановиться так быстро. Он видел лишь, как борт судна вдруг покрылся грязно-белыми клубами дыма. Чуть запаздывая, долетели громовые раскаты, и почти сразу ядра ударили в корпус.

Сверху в море посыпались дымящиеся обломки, мешком пронеслось вниз мимо дыры и с всплеском ушло в воду человеческое тело, с палубы доносились крики раненных.

В этот момент дверь в трюм резко распахнулась, и внутрь ввалилась кучка моряков с мечами наголо. С ревом они кинулись рубить рабов, всех, кто попадался под руку. Но навстречу им разом поднялась огромная черная масса, в которой они утонули почти мгновенно. Толпа мятежных рабов, хоть и понесла потери, легко задавила их численностью. Разжившись оружием, освобожденные рабы с новыми силами взялись вызволять своих братьев по несчастью. Увесистые сабли рубили железо не так хорошо, как топор, но тоже сгодились. Дело пошло быстрее за счет возросшего количества инструмента. Дужо-Камбала продолжал рубить топором более толстые осевые цепи, отделяя рабов сегмент за сегментом, а другие перерубали саблями цепи кандалов, что потоньше. Получалось не с первого и не со второго раза. И им еще повезло, что металл оков был явно не высшего качества, но с пятого или шестого удара звенья лопались. Не прошло и минуты, как набралось уже с полторы дюжины рабов, полностью отделенных от своих сегментов. Их запястья все еще были скованы между собой, но они уже могли перемещаться свободно, а оружие можно было держать и обеими руками, не испытывая практически никаких неудобств.

С палубы рабского корабля грянул пушечный залп. Джаг наблюдал через пробоину, как взрывается россыпями щепок корпус неприятельского корабля, и как поднимаются вокруг него столбы воды, знаменующие промахи. Теперь, когда глаза привыкли к свету, он мог сказать с уверенностью, что судно двухмачтовое, — дункас или браррак — скорее последнее, потому что паруса, как ему казалось, были и косыми, и прямыми. На борту было не меньше пятнадцати пушек — семь на верхней палубе и восемь на нижней. Сколько орудий у его корабля, Джаг не знал, но мог догадываться, что рабское судно, хоть и крупнее в размерах, в вооружении уступало. Конечно, изначально этот корабль был построен для других целей, возможно и для военных. Но когда две палубы заняты рабами, под орудия остается намного меньше места.

Число освобожденных рабов все прибывало. Негр Ваба, рабский генерал, пытался организовать их в нечто вроде боевого отряда. Вооружившись дубинками, кусками обшивки, собранными с убитых моряков ножами и пистолетами, они уже представляли собой подобие банды. Жалкой, бестолковой, но все же банды, а не напуганного безоружного стада. Им страшно не хватало организации, но они могли возместить это яростью, гневом и отчаянной решимостью. Никому из них не надо было объяснять, что в случае неудачи все они — трупы, а те, кто останется в живых, позавидуют мертвым.

Пути назад у них уже не было. Оставалось только идти вперед. Это они и сделали.

Проорав напутственные слова на своем бубнящем наречии, Ваба бросился к двери и скрылся из трюма. Остальные с ревом повалили за ним.

Взглянув в дыру, Джаг увидел, что корабль неприятеля приблизился уже на мушкетный выстрел. Теперь он точно видел, что это был браррак со смешанным парусным оснащением. Косые паруса на грот-мачте позволяли ему идти круче к ветру, чем тяжелой посудине вроде рабского корабля. Он шел плавным сходящимся курсом, правым бортом, и скоро должен был выйти наперерез своей добыче. Это были пираты. Джаг рассмотрел драный черный флаг на грот-мачте. На таком расстоянии он уже мог видеть суетящихся на палубе людей. Борт браррака был поврежден, но не сильно, все орудия должны были быть исправны. Пушкари как раз должны были успеть перезарядить их.

Браррак снова окутался белесыми клубами, и грохот выстрелов смешался с сухим треском разрываемого в щепки корпуса рабского судна.

Рабы слишком рано бросились в бой, — думал Джаг. Еще минут десять, и пираты сойдутся с работорговцами в абордаже, вот тогда и следовало нападать. Но попробуй объяснить это чертовым нигерам, одуревшим от близости воли. Обманчивой близости.

Их план был хрупок и ненадежен во всем, и срабатывал до сих пор только благодаря везению.

И хотя они как-то раздобыли заточки и целый топор, все, что касалось реализации непосредственно мятежа, делалось прямо сейчас, совершенно спонтанно, без задней мысли.

Джаг понимал, что ничем от них выгодно не отличается. Заточить самого себя в клетке казалось хорошей идеей тогда, но вот о том, как выбраться отсюда Джаг даже не думал, полагая, что это будет не его заботой. А вот теперь, когда пришла пора выбираться, ему не на что было рассчитывать, кроме удачи.

Может быть, чертово ядро угодит в мою клетку и пробьет в ней хорошую, добрую дыру?

В трюме почти никого не осталось. Освободившись от стягивающих их друг с другом цепей, негры радостно выбегали из трюма, надеясь раздобыть оружие и вступить в бой.

Джаг заметил, как к нему приближается Дужо-Камбала с топором в руке. Сначала он глядел ему в глаза, потом перевел взгляд на молодую негритянку — заложницу Джага. Та подставила ему цепь, которой была прикована к решетке и зажмурилась. Дужо, уже набивший руку в своем деле, одним крепким и точным ударом перерубил цепь. Затем то же самое сделал с цепью, которая вела от оков на запястьях девки к осевой цепи.

Негритянка поднялась на ноги, оглядела Джага с ног до головы презрительным и гневным взглядом, и плюнула в него.

— Твоя сам залез клетка, — сказал Дужо, — тогда твоя и сидеть. Раб Джаг.

Он довольно осклабился, и они с негритянкой побежали к выходу из трюма. Следом за ними смотались последние освобожденные негры, и через пару мгновений Джаг остался единственным пленником рабского трюма.

С браррака пиратов грянул новый залп — практически в упор. Но вместо ядер на рабский корабль обрушился шквал картечи. Ответный залп грянул почти сразу. Это была последняя стадия артиллерийского обмена. Теперь наставало время более близкой схватки. Вместе с этим рухнула смутная надежда на чудесное спасение из клетки благодаря вражескому огню.

— Обоссы меня дьявол! — в отчаянье прокричал Джаг.

Он попытался успокоиться и взять себя в руки. Подумать головой, прежде чем пороть горячку. Вполне возможно, что негры сейчас проиграют бой. Они слабо вооружены, плохо подготовлены. Их много, но для опытной команды это не проблема. Что тогда? Остается надеяться на то что…

На что? На победу пиратов? Интересно, а как они поступят с рабами? Освободят и позволят присоединиться? Это вряд ли. Эти негры первый раз на корабле и годятся только драить палубу.

Другое дело — Джаг. Он служил на разных кораблях и с морским делом был хорошо знаком. Но рассчитывать на благосклонность пиратов — все равно, что бросать монету, делая ставку на ребро. А в азартных играх Джагу никогда не везло.

От работорговцев ждать добра тем более не стоит. Самое щедрое, что они могли бы предложить после всего случившегося — назад в кандалы. Бунтовщиков вырежут всех до единого, это если не придумают более изощренного способа казни. Остатки рабов отправятся в рудники, где их ждет мучительное существование и скорая смерть.

Вонь трюма, темнота и безысходность осточертели Джагу. Осточертели настолько, что он не вынесет, если проведет тут еще хоть день.

И пока оставались хоть какие-то шансы выбраться отсюда, он был намерен хвататься за них как за спасительную соломинку. Он должен был быть сейчас там, наверху, драться за свою свободу. Сидеть в стороне и дожидаться своей участи не в его правилах.

Если бы не эта клетка.

Джага охватила бессильная злоба. Он схватился за прутья и принялся трясти их. Потом с разбега врезался в дверь плечом, но отлетел назад к стене. Злость подняла его на ноги. Он рычал, точно дикий зверь. В ярости он врезал ногой по решетке, но вдруг не удержал равновесия и рухнул на пол.

Корабли сошлись борт о борт. В трюме сделалось темнее — корпус браррака заслонил свет, проникавший сюда через пробоину.

Джаг лежал на полу. Одна его нога торчала в решетке. Трухлявый металл проломился от сильного удара сапогом. Острые ржавые края скола глубоко расцарапали кожу, но теперь Джагу было на это наплевать. Эта секция решетки была набрана не из прутьев, а из полос металла, и сгнила гораздо сильнее остальной конструкции. Поднявшись на ноги, Джаг встал напротив нее, оттолкнулся от стены и врезал по ней ногой. Сапог проломил сочленение полос, и целый кусок решетки вылетел наружу, так что Джаг снова чуть не потерял равновесие.

Дыра получилась что надо. Джаг пролез в нее, расцарапав спину и плечи об острые края, но боль его сейчас не беспокоила. Он не собирался задерживаться в этом поганом, провонявшем трюме больше ни на мгновение.

Но все же задержался. Взглянул на клетку снова. Теперь она уже не выглядела такой прочной, как казалась ему все это время. Джаг взялся руками за гнилые полосы металла, подтянулся всем телом и рванул на себя.

Он валялся на полу с большой секцией решетки в руках. Дыра, которую он проделал, теперь позволяла ходить в клетку даже не нагибаясь.

Джаг встал, бросил кусок клетки, отряхнулся, оглядывая результаты своей работы. Впервые за всю поездку в этом трюме ему стало страшно.

***

Чувство стены — как же сильно оно в человеке. А скорее, чувство клетки. Если стена отгораживает свое от чужого, то клетка — опасное от безопасного. Это такая специальная стена для опасных людей. Как-то подсознательно считаешь, что тот, кто в клетке, больше не представляет угрозы.

Так я и остался в живых, понимал Джаг. Не благодаря самой клетке, а благодаря чувству клетки. Когда я закрылся, рабы списали меня со счетов. Не будь оно так, они бы продолжали хотеть меня убить. И тогда очень быстро выяснилось бы, что даже самый тощий ниггер может просто подойти, взяться двумя руками за это ржавое рыбье говно и вырвать его нахрен, после чего одним хорошим ударом топора отправить мою нечестивую душонку в рундук Хозяина Морей.

Сейчас Джаг был определенно рад, что так вышло. Но сосущее чувство остаточного испуга от осознания того, что все это время он ходил по лезвию, — даже не ходил, а валялся в полусне, не помышляя задней мыслью о том, что безопасность его иллюзорна, — все еще отзывалось холодными волнами в груди.

Растерянность — вот что он чувствовал. И чувство это было очень не кстати сейчас, когда хотелось бы чувствовать решительность.

Из оружия Джаг имел только небольшую заточку. Кусок железа, подобранный наверно еще где-то в порту и доведенный тайными многодневными стараниями какого-то раба до подобия ножа.

Заточка получилась никудышной, но так вышло не по вине старателя, а из-за того, что материал был полностью негодным. Это был действительно неизвестно откуда взявшийся кусок металла, с которого насколько это возможно в условиях трюма счистили ржавчину и заточили края долгим и упорным натиранием обо что-то твердое, вероятнее всего — о край кандалов или металлическое крепление осевой цепи в полу.

Со своим скудным вооружением Джаг стоял перед лестницей, что вела наверх с рабской палубы и чувствовал, как голова кружится от запаха воли. Или это была просто накопившаяся за недели недоедания слабость?

Так или иначе, Джаг знал, что дорога у него только одна — через эту лестницу наверх в бой, через дым и кровь. А уж там одному дьяволу известно, к смерти, или свободе приведет его изменчивая удача.

Джаг решительно взбежал по лестнице и попал на вторую рабскую палубу. Здесь стоял дикий гвалт. Негры были рассажены в два яруса, одни на полке, где можно было разве что сесть на карачиках, и то, пригнув голову, другие — под ними, на полу, примерно с такими же возможностями.

По сравнению с ними, мы ехали в барских условиях — подумалось Джагу. — Этим несчастным нигерам нельзя даже выпрямиться в полный рост, или, хотя бы, размяться. Месяц пути по морям согнет этих несчастных негров так, что на полях они будут работать в буквальном смысле не разгибаясь.

Поглядев налево и направо, Джаг оценил обстановку: несколько беглых негров с нижней палубы освобождали здешних рабов. Тут им было легче — из-за условий перевозки не было нужды приковывать каждого раба персонально, достаточно было закрыть их решетками и связать всем руки веревками. Решетки они уже взломали в нескольких местах, и одуревшие от близости воли рабы ломились всей массой через выломанные секции.

Если бы хоть как-то организовать процесс и заставить их вылезать по одному, то дело могло пойти гораздо быстрее. Но исступленное желание поскорее выбраться из заточения разом поотшибало у всех этих негров мозги, и думать они ни о чем не могли, только давились огромной кувыркающейся кучей у проломов в решетках.

Освободители, недоумевая, что в их плане пошло не так, и почему освобождение идет так медленно, пытались помогать запертым по своей глупости рабам выбраться, дергая их за руки и за ноги. Время от времени им удавалось кого-то вытащить из людской кучи. Новоосвобожденные негры, все как один были дерганными от нахлынувшего адреналина, двигались неуверенными рывками, будто разучились ходить, и ошалело озирались, глядя друг на друга вылупленными глазами бешеной собаки.

Суматоха на этой палубе была такая, что на Джага никто не обратил никакого внимания. Но и задерживаться здесь он не собирался — он хорошо понимал, что родился не с тем цветом кожи, чтобы разгуливать по палубе, захваченной беглыми рабами.

Все самое интересное происходило наверху. Орудийная палуба была второй сверху, здесь сражение уже кипело во всю. Звон сабель, треск пистолетных выстрелов звучали почти смешивались с нескончаемым гулом человеческих голосов. Черные бились со своими поработителями. Вооружены и обучены они были не в пример хуже, но брали числом. Повсюду здесь лежали тела убитых, и черных среди них было больше. Рабы несли тяжелые потери, но ярость их была велика, а невозможность отступления придавала воли к победе.

В целом Джаг был на их стороне. Но они об этом не знали.

Негр напал на Джага сзади, бесшумно подкравшись со спины. Черные лапы обхватили Джага за шею и стали душить. К счастью, он не был вооружен — не нашел оружия, или думал, что так будет эффективнее. Держал он очень крепко. Джаг попытался нанести несколько ударов назад заточкой, все больше промахиваясь, но один удар пришелся в цель — лезвие вонзилось врагу в бок, раб зарычал от боли и ослабил хватку. Джаг принялся яростно мотаться из стороны в сторону и вырвался наконец из лап негра. Прокатившись по полу, они вскочили друг напротив друга и несколько мгновений оценивали друг друга взглядами. Джаг заметил, что из правого бока раба бежит кровь, но от одури раб, казалось, совсем не чуял боли. Не обращая внимания на рану, негр кинулся на своего противника, собираясь схватить его за корпус и швырнуть на пол. Но Джаг приготовился, и когда тот бросился в последнем рывке, нанес ему сокрушительный удар коленом в лицо. Лицевая кость хрустнула, по инерции раб врезался в Джага, увлекая его за собой. Они сцепились и рухнули на пол. Джаг опомнился первым и с широкого размаха вбил заточку меж ребер негра. Тот хрипло дохнул и завалился на спину. Хоть он был еще жив, восстание для него уже закончилось.

Джаг вскочил на ноги и заозирался. В суматохе сражения противники были слишком заняты друг другом, и до Джага им пока дела не было.

Работорговцы имели эскорт из некоторого числа солдат имперской заморской компании — их отличали красные солдатские мундиры и хорошая экипировка — качественные клинки и ружья. Один такой только что появился в поле зрения Джага. Он как раз прикончил клинком негра с мачете, разрубив ему череп в районе виска, и уже присматривал себе следующую цель.

Его взгляд упал на Джага и выразил некоторое замешательство. Было не трудно проследить ход его мыслей. Белый. Но что-то я его не помню среди нашей команды. Должно быть, пират. Ситуация на корабле несколько затрудняла определение своих и союзников: в это самое время корабль также штурмовали пираты с браррака. Солдаты торговой компании, как знал Джаг, на таких рабских кораблях не служат постоянно а ходят в ротации. Конечно, за месяц в пути можно выучить свою команду. А можно и не выучить. Моряки-работорговцы по манере одеваться не всегда отличались от пиратов, а рабы в принципе против пиратов ничего не имели, если бы знали, что те тоже сейчас не против них. Но договариваться им было некогда. Негры просто нападали на всех белых людей, и получали в ответ по заслугам.

Впрочем, сомневался солдат недолго. Прошло мгновение, и на его лице проступила решимость. Не говоря ни слова, он понесся на Джага, замахиваясь для удара. Джаг чудом увернулся от смертоносного клинка. С одной заточкой против опытного солдата с мечом ему делать было нечего. Пользуясь тем, что воин замешкался после промаха, Джаг рванул куда глаза глядят.

Он выбежал на открытый шкафут в средней части судна под грот-мачтой и бросился по лестнице наверх, но навстречу ему бежал вниз разъяренный чернокожий раб. Джаг перевалился через перила, освобождая ему дорогу, но тот не стал спускаться, а сразу с верхних ступеней прыгнул на солдата, который преследовал Джага. Они вместе рухнули на пол, сцепились и покатились. Мысленно порадовавшись удаче, Джаг взбежал по лестнице. Перед ним несколько солдат в красных мундирах зажимали к борту кучку рабов. Джаг бросился мимо них. Обогнул толпу сражающихся белых в обычной одежде — пираты дрались с работорговцами, — перепрыгнул через валявшихся мертвецов и борющихся на полу солдата с пиратом. На ходу Джаг подхватил с пола широкую саблю — наконец-то настоящее оружие. Но оно ему не помогло. Кто-то толкнул его в бок, он пошатнулся и упал, сильно ударившись головой о фальшборт. Сабля выскользнула из ладони и куда-то улетела.

По лицу побежали теплые струйки. Протерев глаза от крови, Джаг увидел перед собой перекошенную от крика боли морду моряка. Пират это, или работорговец, Джаг не раздумывал. Своих тут у него не было. Поэтому, со злобным оскалом, он, все еще лежа, вкладывая в размах всю досадливую злобу, сильно припечатал рожу противника кулаком к палубе. Моряк заорал еще сильнее, Джаг повторил процедуру еще пару раз, пока враг не заглох.

Биться головой о твердые предметы крайне опасно. Бывают такие удары, после которых останешься лежать. Джаг понимал, что это тот самый случай. Перед глазами все плыло, взгляд окосел, предметы двоились. Ему казалось, что его мотает даже когда он просто лежит без движения. Тело сделалось словно чужим. Только слух пока не подводил. Но Джаг предпочел бы не слышать. Сквозь гул и звон стали все чаще доносились фразы, которые давали скудные сведения о ходе сражения. По большей части голосили работорговцы и солдаты заморской компании. Но это были не вопли умирающих, а воодушевленные призывы к организации.

— Дави их к борту, мужики!

— Этих нигеров прирезать!

— Гони их сюда!

— Бросайте оружие, уроды, и подохнете быстро!

Пиратское нападение и совпавшее с ним восстание рабов было ярким, злобным, но слишком коротким. Силы работорговцев оказались значительно больше, чем можно было рассчитывать. Они выдержали удар с двух сторон сразу и дали яростный отпор, к которому никто готов не был. Удача в этот день была на их стороне.

— Становись парни! Готовсь! Пли!

Дюжина мушкетов разрядилась с тучными хлопками. Тут и там раздались звуки, которые трудно спутать с чем-то другим — звуки человеческих тел, которые падают замертво. Джаг повернул голову на голос. Найти его было легко: на квартердеке, построившись в две шеренги, стояли и заряжали мушкеты солдаты заморской компании. Пираты и рабы порознь порывались добраться до них, но обе лестницы охраняли заслоны из трех-четырех работорговцев, которые не пускали наверх никого. Командовал стрелками мужчина в парике и офицерских эполетах с мечом наголо.

— Целься точней! Пли!

Новая волна смерти смела с палубы с десяток черных рабов и пиратов. Стрельба солдат компании была меткой и эффективной. Двух залпов хватило, чтобы выбить из сопротивляющихся остатки боевого духа. Даже черные рабы, еще недавно готовые биться не на жизнь, а насмерть, бросали оружие и жались к бортам от работорговцев и солдат, которые направляли на них клинки и штыки ружей.

— Все кончено! — крикнул офицер. — Всем сложить оружие.

Он был прав. Надеяться было уже не на что. Джаг почувствовал легкий укол штыка в спину.

— Вставай, бандитская скотина. Щщас мы тебя вздернем.

Джаг сидел на палубе в шкафуте под грот-мачтой с краю большой толпы пленных. В плен попало чертовски много народу. Одних только черных было человек сорок. Погибло их тоже не мало. Но немало и выжило. В пылу боя не было времени считать число врагов и… других врагов — все же, ни те, ни другие в Джаге союзника не видели. Сейчас все сидели вместе под прицелами ружей. Впрочем, между пленными черными и пленными пиратами было небольшое пространство — хозяева корабля заблаговременно разделили их. По всей видимости, им была уготована разная участь. И Джага, внезапно (но если задуматься, вполне закономерно), посадили с белыми. С пиратами.

Пленникам, по большей части, было плевать, кто сидит рядом. Их умы занимало их самое ближайшее будущее. Их участь, насчет которой, в целом, никто не строил иллюзий. Какие конкретно способы проведения ближайших минут для них придумали работорговцы, — в этом мнения могли расходиться, — но основной мотив был ясен как небо над головой — они уже покойники.

Мрачные мысли одолевали всех. Но не все полностью им отдались. Тип, сидевший рядом с Джагом, постоянно пялился на него. Тип был худой, но подтянутый, с острым лицом и блестящими черными глазами. Смуглокожий и кудрявый. Гадкая магребская морда. Джаг видал таких. Пираты с берегов Бербелеля и Мугбасса, что южнее Сангрии, за проливом. Омерзительные даже для разбойников, в тысячу раз более злобные, корыстные и подолые, чем самый страшный бандит Ампары.

Джаг сначала хотел посостязаться с ним в игре в гляделки, но после раздумал. Такое внимание друг к другу могло привлечь к ним внимание другого характера. Наверху несколько солдат заморской компании вязали петли, и опробовать это незамысловатое приспособление в числе первых Джаг совсем не хотел. Как и не хотел умирать вовсе. Но ко всему прочему этот магребский пират еще и действовал ему на нервы.

— Что? — негромко спросил наконец Джаг, не глядя на него.

— Я не припомню тебя в нашей команде, — проскрипел пират.

Ну точно магребец. Джаг определил по произношению — слишком шипит и рычит. Авантийский язык ему не родной, хоть и владеет он им очень хорошо.

— Значит с памятью у тебя все в порядке, — коротко ответил Джаг, рассчитывая, что на этом разговор будет закончен. Но магребец не отставал.

— Тогда кто ты? Мы, как видишь, все тут из одного теста. А вот с тобой ничего не ясно.

— А тебе какое дело, кто я такой?

Смуглый осклабился.

— Ну, если ты заметил, красные там наверху вяжут нам галстуки. А значит, скоро нам с тобой придется сплясать в воздухе.

— Хочешь знать, с кем рядом придется подыхать?

— Хочу.

— Меня зовут Джаг Марно.

— Только имя, и все? — Магребец сверкнул подлыми черными глазами. — Пойми, друг. Мне безразлично, как тебя зовут. Но вот, какого рожна ты сидишь здесь, хотя пришел явно не с нами, — вот это мне интересно.

— Мне это и самому интересно, — сказал Джаг. И подумав, добавил: — Все равно ты не поверишь, если расскажу.

— Не хочешь — не говори. Но смерть — она рядом.

Да, смерть рядом, черт возьми. Редкий момент, когда можно полюбоваться на нее во всей красе. Она бродит среди нас не бесплотным духом, как ее принято представлять. Она одета в красный камзол с пуговицами в виде имперского герба и в руках у нее не коса, а меч и мушкетон. Она прохаживается между пленниками, смотрит хищным взглядом и выбирает себе первенцев.

Какой смысл скрывать свое прошлое перед лицом неминуемой смерти? Да и что могут изменить эти слова? Но от мыслей о смерти ему сделалось не по себе, и он попытался подумать о чем-то другом. О попытке спасения.

А ведь не так их и много, — думал Джаг, оглядывая стражу. Внизу, вокруг толпы плотно усаженных друг к другу пленных стояло человек десять. Всего десять на человек шестьдесят пленных рабов и пиратов. Сколько было наверху, Джаг не знал точно, но по разным признакам — от издаваемых звуков и голосов до внутреннего чутья и подсчетов, которые подсознание сделало в своих темных закутках в стороне от разума, их там было с дюжину или полторы.

Не так уж и много. Здесь нас человек двадцать пиратов и вдвое больше рабов. Даже без оружия при определенном везении их всех можно задавить числом. Нужна лишь искра — то, что объединит разрозненных людей. Что-то, что изменит всеобщий ход мыслей.

Но какой должна быть эта искра, Джаг совсем не представлял. Везение на сегодня вышло. Его запас и так был совсем худым, и весь ушел на то, чтобы вырваться из трюма и сохранить Джагу жизнь до этого момента.

Каким бы везучим не был человек, выжить в петле не удавалось еще никому. Мы все тут мертвецы, просто еще не поняли этого. А мертвецам удача не улыбается.

Наверху к лестнице вышел человек в красной офицерской форме и в парике. В нем Джаг без труда узнал командира солдат заморской компании.

— Меня зовут миссир Нольвен Коридвен, я коммодор Авантийской заморской компании, сейчас исполняю обязанности капитана этого судна. Поскольку кто-то из вас, грязных рабов и пиратского отребья убил капитана. За это злодеяние вы и ответите на виселице. А также за все другие убийства благочестивых граждан Авантийской империи, которые вы сегодня сотворили. Но кое-кого из вас, собак, я хочу прикончить сам.

Коммодор стал медленно спускаться по лестнице. Джаг почувствовал, что изнутри его кольнуло холодом. Его смуглый сосед издал неопределенный звук, который можно было трактовать как интерес к происходящему. Очень оживленный интерес. Словно этот магребский пес знал, что сейчас произойдет, и был доволен. Но Джаг не придал тому значения, его мысли были заняты другим…

Джаг глядел на коммодора Коридвена и не мог отвести взгляд. Этот ублюдок решил оказать ему особую честь. Коммодор приблизился к сидящим на полу пиратам и медленно пошел вдоль них, глядя каждому в лицо. Шаг за шагом он приближался к Джагу. Наконец, их взгляды встретились. Крупное лицо коммодора было суровым и обветренным, изъеденным солеными брызгами и отмечено старыми шрамами. Оно выражало глубокое презрение и отвращение.

— Он. Тащите его сюда.

Джаг не сразу понял, что коммодор указывает не на него, а на кого-то за его спиной. Двое работорговцев вытащили из массы пленных того, на кого указывал Коридвен. Плотного, подтянутого мулата в рубище из мешковины, перехваченном ремнями на поясе.

— Ты — капитан этого сброда?

Мулат не счел нужным отвечать.

Коридвен продолжал:

— Я узнал тебя. Ты — Бабро Нурга. В прошлом году ты потопил фрегат Клемдоха, загубил при этом сорок два авантийских солдата и восемьдесят душ моряков… И их капитана — Гаворна Остода, почтенного слугу короны и моего давнего друга. Когда до меня дошли вести об этом, я поклялся, что скормлю тебе твое же дерьмо, Барбо Нурга. Как удачно, что мы так скоро свиделись.

Нурга теперь хотел было что-то ему ответить, но не успел. Все произошло в считанные мгновения. Коридвен выхватил меч, на лету превращая это движение в рубящий удар. А секундой позже кишки мулата с мокрыми шлепками повалились на доски палубы из широко разрубленного живота. Нурга выдавил из себя лишь глухой горловой звук и рухнул на колени, в ужасе глядя на выпадающие внутренности.

Обычно люди не верят в то, что умирают. Ум не позволяет такие мысли. Даже когда человек держит в руках свои собственные внутренности, он не может поверить. Ведь, как так? Только что все было в порядке! Почему? Как это возможно?

Нурга был весьма ладен собой. Красивое, твердое лицо. Совсем немного черной крови в жилах, чтобы придать коже бронзовый оттенок хорошего загара на крепких мускулах. Он совершенно точно пользовался популярностью у местных женщин и совершенно точно пользовался этим как мог. Знал себе цену и брал ее сполна.

И как такое может умереть?!

Именно это Джаг видел в глазах Барбо Нурги. Смятение. Недоумение. Непонимание. Он ведь даже ничего не заметил. Боль еще не пришла, заглушенная сумасшедшим возбуждением разума, который не собирался допускать всерьез мыслей о смерти. Но скоро она придет. Придет и обозначит полную несопоставимость ожиданий и реальности, что только добавит боли. Хорошо, если ненадолго. Ведь с такой раной можно протянуть и десять минут, и двадцать, и даже, полчаса.

Коммодор передал свой меч одному из моряков, которые приволокли капитана Нургу. Он неторопливо стянул с правой руки белую перчатку, засучил рукав красного форменного сюртука, наклонился и поднял с пола выпавшие внутренности своей жертвы. Скользкая кишка плохо лежала в руке, и коммодор несколькими вращательными движениями кисти намотал внутренность на кулак. Пока он делал это, на его лице не отражались никакие эмоции. Никакого отвращения или брезгливости он не испытывал, скорее, он был полностью погружен в процесс. Его движения были точными и лаконичными, словно он не кишки человека держал в руке, а дирижерскую палочку. В воздухе стояла вонь человеческого потроха — тошнотворный запах смеси из крови и кала.

Сзади к стоящему на коленях Нурге подошел солдат заморской компании, одной рукой взял его за волосы, другой за нижнюю челюсть, и открыл ему рот.

— Жри, жри, — приговаривал Коридвен почти ласково. Холодная жестокость в этом голосе заставляла поежиться.

От зрелища охнули даже закоренелые старые пираты, которые повидали немало крови и выпущенных кишок.

Одной рукой придерживая мулата за подбородок, другой коммодор запихивал ему в рот его же потроха. Нурга уже не шевелился, и оставалось только пожелать ему, чтобы он поскорее испустил дух, и это наконец прекратилось.

— Миссир, он кажется уже откинулся, — сказал солдат, который держал мулата за волосы.

Коридвен пригляделся к своей жертве, и через парумгновений кивнул.

— Должно быть, отравился своим дерьмом, — сказал он, и теперь уже брезгливо встряхнул рукой, с которой кормил Нургу. Эти слова были встречены довольным смехом его солдат и работорговцев. Сам он моментально утратил интерес к происходящему.

— Выбросьте эту мерзость за борт. Не пристало офицеру компании глумиться над мертвецами.

Он снова встряхнул руку и достал платок, чтобы вытереть ее.

— Начинайте вешать. Пиратов в петли, потом рабов. На кого не хватит петель — те пусть пройдутся по доске. Заканчиваем с этим и берем прежний курс.

Если до этого кто-то еще сохранял какие-то остатки духа, то теперь с этим было покончено. Пираты подавленно молчали. Зрелище ужаснуло всех — и рабов, и отпетых разбойников. Джагу было все равно, что с ним сделают — уж лучше виселица, чем такое. Он думал, что был привычен к вони после месяца в трюме и уже давно выблевал все, что можно, но вид разбросанных по палубе внутренностей вместе с их омерзительным запахом все равно толкал наружу рвоту.

Солдаты подхватили Джага, магребца и некоторых других пиратов и поволокли наверх. Сопротивляться Джаг не стал — не было никакого толка. На рее грот-мачты висели сполдюжины петель, а под ними стояли пустые бочки. Процесс повешенья был предельно прост. Залезаешь на бочку с петлей на шее, солдат под фоком закрепляет веревку, а другой вышибает бочку у тебя из под ног.

Двое солдат свели ему руки за спиной и стали вязать. Еще один что-то втолковывал ему, ехидно потешаясь. Джаг не улавливал ни слова. Рядом пиратам уже накидывали на шеи петли и подталкивали на бочки, и другие солдаты компании также посмеивались над ними. По закону казни должны проводиться в полной тишине, под треск барабанных палочек. Но это на суше. А на море закон иной. Тот, который установит капитан корабля. И новый капитан не собирался препятствовать своим людям потешаться над смертниками. Хотя, какое значение сейчас имеют насмешки? Сейчас, когда рукой подать до котлов ада? Джагу было плевать на все. Давайте уже.

Джаг не сразу понял, что привлекло его внимание. Среди улюлюканья моряков и солдат компании было не так то просто вычленить и осмыслить отдельный возглас. Но он повторился. И снова. И снова. Не смысл, а, скорее, интонации заставили сосредоточиться и услышать, что кричат.

— Капитан!..

Голос пронзительный из-за ноток паники.

— Капитан! Это тяжелая вода!..

Повторяет одно и то же много раз, пытаясь перекричать громкую толпу, занятую вешаньем пиратов.

— Капитан! Прямо по курсу! Тяжелая вода!

И в конце концов, когда ты в панике, ты можешь оказаться достаточно громким, чтобы быть услышанным.

Джаг видел, как расширяются глаза коммодора.

— Какого…

Коммодор Коридвен не успел даже закончить фразу. Зато Джаг за этот короткий промежуток времени успел многое. Сначала он понял, что ему нужно не дать себя связать. Он рванул руки в стороны, не дав солдатам затянуть узлы. После — надо было любой ценой выбраться из петли. Ее уже накинули ему на шею, и Джаг рухнул на колени, повиснув на ней. Петля была еще не затянута, и обдирая лицо и шею о грубую пеньку, Джаг все же выскользнул из смертельного захвата, и со всей силы вжался в пол.

Еще он понял, что сейчас все резко поменяется.

Миг, другой. И Джаг почувствовал это — как его вдруг прижимает к полу, а корабль кренится на нос. А еще через мгновение — отдача от резкой остановки — как он на долю секунды оказывается в свободном парении, а потом снова встречает лицом и телом выщербленные доски палубы. То же самое сейчас произошло по всему судну, на всех палубах в каждой каюте и на каждом посту.

На один миг все, кто стоял ближе к носу корабля, оказались в воздухе, а те, кто на корме, попадали навзничь, потому что палуба под ними, двигавшаяся ранее с той же скоростью, что и все они, вдруг резко затормозила, а корабль зарылся носом. Все, кто стоял, полетели кто куда, их оторвало от палубы, подняло в воздух и разбросало. С носа, глубоко ковырнувшего поверхность моря, палубу окатило плотным градом крупных соленых брызг, сквозь шум воды были слышны крики сбитых с ног и удаляющиеся вопли тех, кому не повезло стоять ближе к бортам.

Все эти несчастья касались большей частью только команды работоргового судна. Только им, да горстке пиратов, приведенных к виселицам, сейчас было позволено стоять на ногах. Им же от этого было хуже всех. Не считая того, что и так истрепанные силы работорговцев и солдат компании в одно мгновение поредели на несколько мечей за счет тех, кто в момент столкновения улетел в море, все на этом корабле — и рабы, и пираты, и его хозяева, сейчас, внезапно, оказались в равном положении — все валялись на полу.

Джаг приподнялся на руках и окинул взглядом побоище, в которое превратилась палуба. Рваный хор из стонов раненных и покалеченных вновь установился над кораблем и набирал силу. Меньше всего пострадали пленники — их тоже тряхнуло вместе со всеми, но они сидели на заду, падать им было невысоко. Солдатам и морякам пришлось гораздо хуже — падая, они ломали ноги, руки, кто-то, надеялся Джаг, и шею свернул.

Впрочем, не всем пленникам повезло одинаково: один из пиратов, которого вывели вешать вместе с Джагом, все же сплясал последний танец. Зрелище было довольно странным. Покойник в такт покачиванию корабля волочился по полу задом, но шея его была в петле, так, что туловище наполовину висело. Его еще даже не загнали на бочку, не натянули веревку, и ее хватало чтобы даже присесть на корточки. Но во время удара его дернуло с такой силой, что петлей переломило шейные позвонки. Джага передернуло от вонзившейся в сознание мысли, что не выберись он вовремя из петли, сейчас повешенных было бы двое.

Кое-где с палубы стали подниматься те, кому посчастливилось отделаться синяками, и Джаг удивился, как же их мало. Он видел всего три или четыре фигуры солдат и моряков, и даже они шли с трудом, хромая, держась за бока и ушибленные головы.

В это время, снизу, из под грот-мачты, послышались первые звуки борьбы. Нежданно негаданно восстание на корабле получило второе дыхание, и на этот раз все было решено наперед. Пираты очухались первыми, и, судя по звукам, принялись добивать своих сбитых с ног надзирателей. За ними, во второй раз дорвавшиеся до свободы, заголосили, как проклятые, мятежные негры.

Джаг поднялся на четвереньки, прислушался к голосу своего тела — ушибы начинали гудеть тупой сковывающей болью. Все-таки, его тоже хорошо приложило о палубу. Но зато все кости были целы, он мог ходить и даже, наверное, драться.

Сделав несколько шагов, Джаг убедился — по сравнению с теми ходячими полутрупами солдат компании и моряков-работорговцев, что брели по палубе ему навстречу, на каждом шагу мыча от боли и повисая на снастях, он был вполне боеспособен. На глаза попался труп солдата. Джаг вытащил у него из ножен клинок — длинный клиновидный Гаддирский палаш, и тут же ткнул в спину слабо стонавшего соседа покойника — моряка работорговца.

Тот замычал, а потом хрипло вдохнул. Из раны на спине пошли красные пузыри — значит пробито легкое. Джаг оставил его подыхать, а сам двинулся к лестнице на шкафут. Из прошлой драки он хорошо уяснил одну вещь: в одиночку восстания не делаются. Нужно срочно найти союзников, и все подходящие кандидаты должны были находиться там, под грот-мачтой.

Ему навстречу брели двое солдат друг за другом. Они еле держались на ногах. Джаг легко отвел плохо нацеленный отчаянный выпад, и вонзил меч в брюхо солдату, после чего выдернул клинок, и отпихнул врага с дороги.

Второй замахнулся сверху двумя руками, Джаг мягким блоком отвел клинок врага в сторону и уже сам замахнулся для верхнего удара. Он рубанул наискосок, сверху вниз, добавляя себе силы второй рукой, и лезвие на целую ладонь вошло между плечом и шеей, перерубая ключицу.

Выдернув клинок из мертвого тела, Джаг отпихнул его в сторону. Ему навстречу со второй палубы взбегали по лестнице черные со связанными перед собой руками. В суматохе и на радостях от второго за день освобождения, они его не заметили, да и Джаг не сразу обратил на них внимание, так что столкнулись они практически нос к носу.

Увидев его, в крови, с мечом наголо, негры сначала попятились. Но кто-то наблюдательный быстро растолковал остальным на своем бубнящем наречии, что конкретно этого белого не стоит сразу записывать во враги. Некоторые рабы узнали Джага — он же сидел вместе с ними под прицелами охраны, а до этого — целый месяц провел с некоторыми из них в трюме, хоть и не в самых прекрасных чувствах. Было видно, что их терзают сомнения насчет дружеских намерений белого человека. Джаг также не мог быть уверенным, что эти черные не воткнут ему топор в спину, сразу как освободят руки. Но времени было очень мало, а на выяснение отношений его не было вовсе.

Он схватил самого ближнего негра за руку, притянул к себе и перерезал путы на его запястьях, после чего толкнул в плечо, пропуская мимо себя.

Другие рабы, не мешкая, потянули к нему связанные руки. Джаг принялся резать путы, притягивая к себе рабов по одному.

— Всем найти оружие! — рявкнул он, отправляя в дело нового освобожденного негра увесистым хлопком по плечу.

— Перебить всех, кроме пиратов! Каждого зарезать по два раза, а лучше по три!

Некоторые из тех рабов, что убежали, когда Джаг разрезал им путы, вернулись с найденными на палубе или снятыми с трупов мечами и принялись помогать освобождать товарищей. Работая вместе, за пару минут они освободили всех. Ватага нигеров расползлась по палубе, учиняя жестокую расправу над поверженными врагами. Те, кто мог сопротивляться, умерли легкой смертью. А вот тем, кто подняться не мог, пришлось хуже. Негры не спешили пронзать их мечами. Вместо этого они большими толпами забивали своих мучителей до смерти руками и ногами, и даже после того, как жертвы склеивали ласты, над ними продолжали изгаляться.

Те, кто говорит, что черные рождены от дьявола, в чем-то правы, думал Джаг, наблюдая за побоищем на палубе.

Звериное в них спрятано не так глубоко, как в нас. И его очень просто выпустить на волю. А тогда — только кровь и огонь. Кровь и огонь.

Джаг чувствовал, что просто страшно устал. Так устал, что аж ноги не держат. Месяц на голодном пайке в вонючем трюме не прошел бесследно. От напряжения кружилась голова. Все тело гудело от синяков и ушибов.

Он проковылял по палубе к борту, опираясь на меч, и свесился через борт. Видеть творящийся на корабле бардак ему не хотелось. Кровавая резня утомила его. Он почти висел на перилах от усталости, и отупелым взглядом смотрел то в безмятежное голубое небо на горизонте, то на пушистые белые барашки облаков, то на подернутую слабой рябью поверхность моря, разделенную на две части колышущейся, но вполне четкой линией, уходящей в горизонт, и разрезающей водную толщу на две части. Слева от нее, в сторону кормы простиралась прозрачная водная лазурь, в которой можно было легко различить даже на большой глубине усеивающие дно красные кораллы и резвящиеся косяки пестрых рыб. Справа, дальше по курсу движения корабля, вода была черная, будто смола, совершенно непроницаемая для взгляда, и искрилась на солнце точно золотое шитье. Тяжелая вода.

Все работорговцы были перерезаны и выброшены за борт. Среди трупов не обнаружилось самого главного покойника — коммодора Нольвена Коридвена. Затаиться на судне он не мог — рабы, а вернее, уже полноправно беглые рабы, обыскали весь корабль и не нашли его прячущегося. Значит, скорее всего, вылетел за борт во время столкновения и пошел ко дну. Утонуть в тяжелой воде — дело нехитрое.

Туда ему и дорога. Джагу совсем не хотелось разбираться еще и с пленным офицером торговой компании, ведь проблемы и без того наваливались одна за одной.

После скоропостижной гибели предыдущей команды, на корабле наступил управленческий кризис. Не было ни капитана, ни какого-то подобия команды. Но очень скоро это должно было разрешиться.

Джаг заметил, что пираты начинали собираться на палубе у носа корабля. Негры тоже кучковались, но на противоположной стороне — у квартердека. Среди них Джаг увидел низкорослую женщину-негритянку, ту, которая была главной в рабском трюме. Также в толпе черных виднелась лысая голова крупного негра Вабы и его не менее здорового напарника Камбалы.

Рабские генералы были в сборе и о чем-то оживленно трепались с остальными на своем бубнящем языке, часто кидая взгляды в сторону пиратов и указывая на них руками.

Пираты занимались тем же самым. И те, и другие время от времени бросали взгляды и на Джага. Он стоял в стороне, на старом месте у борта и прямо-таки чувствовал, что его безмятежному отдыху скоро помешают. Ни к одной из сторон он пока не примкнул, но знал, что его нейтралитет не продлится долго. В ближайшее время здесь не останется места для чужаков. Надо лишь кому-то начать.

Начали пираты.

Во главе с магребцем, которого, похоже, выбрали новым атаманом банды, они двинулись к черным вдоль бортов, огибая шкафут с обеих сторон. Черные, недолго думая, направились им навстречу. Джаг оказался как раз посередине.

Над палубой повисла зловещая тишина. Некоторое время стороны беззвучно разглядывали друг друга, затем магребец проговорил:

— Мы забираем корабль и все, что на нем. Это наша добыча.

Ему навстречу вышла низкорослая негритянка.

— Вы ничего не заберете. Корабль наш.

Она говорила по-авантийски как не говорят иные авантийцы. Язык она знала на удивление хорошо. И откуда?

Негры, стоявшие позади атаманши, сверлили пиратов зловещими взглядами. Пираты отвечали тем же.

Магребец неприятно усмехнулся.

— Похоже, переговоры зашли в тупик.

Он посмотрел назад, на своих людей, а вернее, на одного конкретного человека — рослого пирата с зачесанными назад белыми волосами и лисьим лицом с сильным прищуром. Единство в рядах пиратов было только мнимым.

Пираты демонстративно покачивали саблями и пистолетами, но в драку не стремились, поглядывая то на Сухого, то на белобрысого с прищуром. Негры тоже потрясали оружием, выражая готовность ответить. Но не усугубляли положение.

Атаманша черных перешла в наступление:

— Вы с нами не справитесь, вас всего кучка. А нас больше.

— Да? Зато бойцы из вас никудышные, будем честны. Многие из твоих людей ранены. Многие изголодали и обессилили. Мои бойцы вас растерзают.

— Так чего же медлите? — спросила негритянка. Черные за ее спиной молчали, но смотрели волком, и было ясно, что если дойдет до боя, они дадут жестокий отпор. Вопрос был резонный. Пираты тоже молчали и все чаще поглядывали на белобрысого с лисьей харей. Похоже, он был из тех, кто не углядел в драке с черными возможности поиметь хоть что-то кроме трех метров парусины себе на саван. Более того, многие из разбойников, кажется, разделяли его взгляды. Видно было, что при необходимости драться они будут, но понапрасну рисковать головой никому не хотелось — головы их совсем недавно чудом не попали в петли, и многие резонно полагали, что следует пока удовольствоваться и этим. Но и уходить несолоно хлебавши никому не хотелось. Пролитая кровь должна была чего-то стоить. Эту позицию, как понял Джаг, представлял Магребец.

Только вот у них возможность уйти была. Их браррак шел рядом с рабским кораблем, накрепко пришвартованный. А рабам терять было нечего.

Магребец повернулся к Джагу.

— А ты что скажешь, Джаг Марно? Хватит у нас удали перебить их и забрать корабль? И за кого ты будешь? Мне в команду нужен толковый боец. Неужели пойдешь за вонючих черномазых?

— Да, — согласилась вдруг атаманша черных. — Что ты скажешь, Джаг Марно?

Время нейтралитета подошло к концу. Пора было принять сторону.

— Я скажу вот что.

Джаг сплюнул за борт. И посмотрел на Магребца, подняв меч клинком к нему.

— Забирайте свое корыто и упердывайте с моего корабля, пока репы с плеч не попадали, а не то мои ниггеры пустят вас на колбасу, а требуху вашу развесят по мачтам.

По рядам пиратов прокатилась волна гневного рева. Послышались грубые ругательства и обещания страшной кары и жестоких надругательств над Джага и черных трупами. Негры вскинулись навстречу, подняв сабли, ножи и топоры.

Джаг отступил поближе к черным и приготовился к новой драке, поудобнее перехватив рукоять меча. После его слов атаманша негров смотрела на него с удивлением и легким недоверием, но возражать не стала, чему Джаг был благодарен. Оставаться один против всех в грядущей схватке он точно не хотел.

— Вот как, — сказал Магребец, еще сильнее прежнего сморщив гнусную харю. — Не ожидал…

Черные разразились грозным ревом, они потрясали оружием и показывали пиратам понятный без лишних объяснений жест, означавший усекновение головы.

Магребец посмотрел на своих пиратов, но те не выражали такой высоты боевого духа. По правде говоря, Джаг их понимал — помирать никому не охота, тем более после того, как совсем недавно чудом избежал смерти. Резона дохнуть за этот корабль, который к тому же скорее всего без добычи, у них не было.

Когда Магребец повернулся, лицо его выражало бессильную злобу. Гордость не позволяла ему просто уйти после оскорблений, которые бросил ему Джаг. Но этот смуглый получерт был не глуп. Избрание нового капитана, как полагал Джаг, было далеко не единодушным. И в первую очередь ему стоило задуматься о своем авторитете. Команда явно не желала идти в бой, и именно сейчас эти люди могли задуматься, правильного ли капитана они выбрали? Зависело это от того, правильными ли будут приказы.

— Мы принимаем предложение.

Это сказал не магребец, а тот пират с прищуром.

Атаманша показала своим черным угомониться, и они вскоре утихли.

Магребец и лиса мерили друг друга взглядами. Магребец — злым, лиса — безразличным. Похоже, в команде он лучше всех понимал, что уйти по добру было бы самым трезвым и разумным решением на этот момент. Но обьясняться перед «атаманом» он не собирался, по крайней мере, пока тот не задаст вопрос напрямую. А Магребец не был идиотом и не собирался выяснять отношения перед лицом противника.

— Ладно, мы уходим, — сказал Магребец, и слова эти дались ему нелегко. Зато на лице лисы появилось первое подобие эмоции — что-то вроде довольной ухмылки.

Эти слова были встречены удовлетворенными возгласами некоторых черных. Пусть по-авантийски они не разговаривали, но кое-что все же понимали.

По лицам пиратов было видно, что они не слишком довольны исходом, но в то же время понимают, что все могло кончиться для них гораздо хуже.

На то, чтобы вернуться на свой корабль, у них ушло минут пять. Некоторые подбирали по дороге вещички с трупов солдат и работорговцев. Джаг не возражал, а черным было плевать. Пусть они и были готовы драться на смерть, умирать не хотелось и им, и все, чего они желали — это чтобы пираты поскорее убрались восвояси. Этого же хотели и пираты. Уйти без добычи было ударом по гордости многих из них, но задерживаться на враждебном судне они тоже не желали. Лиса был в числе первых, кто переместился на борт своего браррака. Джаг чуял, что в этом раздоре между силами внутри пиратов может крыться начало мятежа против нового капитана, но сейчас это было ему глубоко безразлично. Как и все остальные, он лишь хотел, чтобы пираты скрылись с глаз долой.

— Отдать концы! — скомандовал Джаг, глядя через борт, как пираты баграми отталкиваются от корпуса рабского судна. Негры неумело скидывали веревки и крюки с бортов, чтобы пиратский браррак мог отойти.

Снизу, с борта браррака, на Джага смотрел Магребец.

— Я запомню тебя, Джаг Марно!

— Да, да! Добро пожаловать отсюда! — ответил ему Джаг.

Сплюнув за борт в блестящую золотом и темнеющую непроглядной чернотой тяжелую воду, Джаг направился в сторону квартердека. Пора было осмотреть свои новые владения и заодно решить последнюю на сегодня проблему.

Дверь в капитанскую каюту была открыта нараспашку — нигеры обыскивали корабль в суматохе и за порядком особо не следили. С этим тоже надо будет разобраться, подумал Джаг. Но не сегодня. Он слышал, как в каюту за ним входят несколько человек.

Повернувшись, он убедился, что это те, кого он ждал. Впереди стояла атаманша негров, а за ней — черные генералы Ваба и Камбала в сопровождении еще нескольких мятежных рабов с оружием наголо.

— Я знаю, вы хотите кое-что выяснить, — начал Джаг, прежде, чем они заговорили.

— Дайте угадаю. Вы хотите знать, как на судне, чья команда состоит сплошь из черных, может быть белый капитан?

— Ты все правильно понял, Джаг Марно, — сказала атаманша, глядя на него даже немного с интересом.

Вперед подался негр Дужо.

— Ты не будешь капитан! — изрек он недобрым голосом.

Джаг только пожал плечами и стал непринужденно прогуливаться по каюте.

— Я понимаю ваши сомнения. Но прежде чем вы скажете мне прыгать за борт, позвольте я проясню для вас пару вещей.

Он остановился и посмотрел на свой меч, все еще испачканный кровью.

— Во первых, по доброй воле я за борт не прыгну, а значит нам снова придется скрестить мечи, и неизвестно, сколько ваших я успею зарубить, прежде чем вам улыбнется удача, ведь пират был прав, бойцы из вас как из рыбьего дерьма похлебка. Во вторых, я хочу убедить вас, что капитаном я все-таки буду.

Джаг обошел старый дубовый стол, устеленный картами, поверх которых были разбросаны разные хитроумные приборы для навигации и ориентирования. Поставив меч к столу, он навис над картами, оперевшись двумя руками, и жестом подозвал атаманшу подойти ближе.

— Дорогая, ты из них самая умная. Так ответь мне на вопрос, для чего нужна эта штуковина?

Он поднял перед собой бронзовый секстант. Атаманша не ответила. Джаг ответа и не ждал.

— А это?

Он показал ей циркуль.

— А эта? А эта?

Он показал астролябию и компас.

Негритянка молчала.

— Скажи мне, женщина, кто из твоих людей ставил и связывал парус? Кто знаком со снастями? Кто вязал узлы? Знает ли кто, как идти галсами и в бейдевинд? Кто знает, как зарядить пушку и выстрелить из нее, не взорвав себя и корабль? И скажи мне, черт возьми, главное — сколько самый бывалый из твоих людей провел в море?

Ни на один вопрос у негритянки не было ответа. Остальные тоже молчали. Джаг довольно осклабился.

— Вот поэтому, отныне я, Джаг Марно, буду капитаном этого корабля. Ты, женщина, поскольку умеешь говорить на человечьем языке, будешь моим старшим помощником, а вы, дуболомы, будете моими офицерами. А все остальные — будут моими моряками. Все вместе вы будете командой. И эта команда будет делать то, что я говорю, потому что только так вы сможете дотянуть до суши и решить, как дальше быть.

Негры молчали. Джаг принял это за добрый знак.

— Ну а раз так, то первым моим приказом на этом корыте будет организовать все чин по чину. Нам нужны плотники, врачеватели, оружейщики, и дочерта еще всяких других полезных людей, но самое главное — нам нужны коки! Дуйте в трюм и разыщите там припасы, а потом найдите людей, которые смогут сварить жратву на всю команду. Все, умчали выполнять приказы!

Джаг недвусмысленно указал им на дверь.

Черные некоторое время озадаченно смотрели друг на друга. Пусть они поняли не все, но многие рассуждения показались им хоть и неприятными, но справедливыми. Особенно Джаг рассчитывал на старшую негритянку. Атаманша повернулась к своим людям и, похоже, вкратце пересказала им суть слов Джага. Те попробовали возмутиться, бросая взгляды на нового капитана, но она была непреклонна и им пришлось смириться.

Под ее настойчивым взглядом они развернулись и вышли из каюты.

Она перевела взгляд на Джага.

— Вопросы, старший помощник? — спросил он.

— Нет вопросов, капитан Джаг. Но они слушают меня. Не тебя.

— Так ты донеси до них, чтобы и меня немного слушали, когда я буду учить их управляться с кораблем, — ответил он. — Ставить парус — дело нелегкое, да и падать с мачты высоко.

Джаг понимал, что она хотела сказать. Мол говори, да не заговаривайся. Но и она понимала, что он говорит неглупые вещи. Негритянка была умной, и в отличие от своих приятелей дуболомов, не могла просто так игнорировать здравый смысл. Спорить ей было не с чем.

Она кивнула и повернулась.

— Погоди, — остановил ее Джаг. — Как тебя зовут?

— Мое имя — Марна, — сказала она.

Имя авантийское, не негритянское. Это говорило о ее прошлом, но размышлять об этом Джаг сейчас не хотел — не было сил.

— Буду знать. Дверь закрой.

Джаг кивнул ей. Она тоже едва заметно кивнула и покинула каюту. Дверь закрыла.

Оставшись один, Джаг сделал глубокий вдох и грохнулся в капитанское кресло.

Тяжесть грядущего, буря волнения и даже страха перед новой жизнью — жизнью капитана корабля мятежных рабов, просыпались где-то внутри.

Джаг старался не думать об этом. Он ощущал страшную усталость, из кресла его не смогла бы поднять и орава адских бесов.

Сквозь распахнутую дверь на кормовой балкон блеснуло красными отблесками заката. Его первый день капитанства подходил к концу.

Надо бы придумать кораблю имя — решил Джаг.

3. Капитан Джаг

Где-то в Море Цепей

Капитанство Джага началось совсем не гладко. Тот момент, когда он стал именно чувствовать себя руководителем, а не самоназываться им, был отнюдь не таким, как можно его себе представить. Не было ни фанфар, ни выхода перед строем с зачитыванием клятв верности, как это организовывалось в авантийском флоте. Вместо этого за смелость взять на себя обязанности главного в этой куче диковатых беглых рабов, Джаг подставился под гигантский ворох проблем, которые становятся заметными только после того, как принимаешь на себя ответственность за людей. Большинство проблем обычно неразрешимы, и Джаг быстро проел смысл лидерства — надо просто сесть верхом на проблемы и говорить, что все так и было задумано.

Вся команда перетравилась. Половина — блевали, перегнувшись через борт, половина обпоносилась. Джаг расхаживал по палубе, перебирая проклятия.

— Я же говорил вам, не обжирайтесь как свиньи! Конечно вы набили брюхо как только дорвались до харчей. Но, дьявол меня подери, если не каждая шваль в океане знает эту прописную истину — когда кишка прилипла к спине от голода, разжираться надо постепенно! А если растянешь сразу — то требуха может и порваться. Где старпом? Позовите миссира Марну, и живо!

— Я здесь, капитан Джаг.

Атаманша негров поднималась к нему со шкафута. Джаг зашагал к ней.

— Почему все мои моряки блюют, миссир Марна? — спросил Джаг. — Что они жрали?

Она пожала плечами.

— Вы уже сами ответили на свой вопрос, капитан Джаг. Все просто переели.

Джаг не мог не признать резонности ее ответа.

— А ты почему не блюешь?

— Я последовала вашему совету, капитан Джаг.

— Надо признать, котел у тебя варит. Есть ли еще в команде малые, у кого голова на плечах не для виду?

— Пока несколько человек, капитан. Я отправила их в трюм, пересчитать провиант и все наши припасы.

— Сколько цифр они знают? Больше пяти? А писать умеют? Ладно, пойдем. Надо прекращать это рыгалово. Напоим их тяжелой водой, тогда вся зараза из них разом выскочит. Я не хочу, чтобы команда передохла в первый же день.

Пошарив по палубе, Джаг отыскал два ведра и веревки. Одно ведро дал Марне, та быстро поняла, что надо делать. Привязав веревки к ведрам, они закинули их за борт, в зловещую черноту тяжелой воды.

В качестве питья тяжелая вода не сильно отличалась от обычной морской. На вкус она была абсолютно такой же, и никаких тайных ингредиентов в себе не содержала. Так говорили ученые мужи в своих заумных многотомных трактатах. Зато моряки, походившие по морям, хорошо знали — выпьешь тяжелой воды, и через пять минут в брюхе не останется ни росинки.

На море она была лучшим средством против болезней живота. Если выжрал тухлятины — глотни тяжелой воды, и мигом освежишься. Джаг и сам ночью как следует протошнился с капитанского балкона. Хоть и знал, что нельзя много есть, когда желудок ссохся до размеров кулака от скудной рабской кормежки, но все же не смог отказать себе в полной миске свежесваренной еды.

— Так, все! Бегом сюда! Живо каждый сделал по глотку из ведра!

Негры посмотрели на него недоверчиво, но Джаг быстро понял, что их останавливает. Черная, как смола, вода насторожила бы любого, не знакомого с морем. Джаг поднял ведро, зачерпнул рукой и плеснул на палубу.

— Это вода, недотепы! Такая же морская вода, как любая другая. Только эта еще и лечит от брюха.

Такой подход подействовал. Негры стали подходить, зачерпывали из ведра руками и пили блестящую темнотой водицу. Эффект наступал почти сразу. Если раньше они подолгу висели на бортах и бессильно дохали, пытаясь вытолкнуть из себя излишки не переваренной еды, с которой непривычный к ней желудок не справлялся, то теперь их разносило очень круто, так, что они сломя голову бежали занимать свободные места у бортов и изливали из себя почти цельную еду пополам с желчью широкими струями.

Остальные негры, видя успех тех, кто испил целебного зелья, тоже бросились за своей порцией.

— А ну, не лезть толпой! — рявкнул на них Джаг. — Подходи по одному к каждому ведру! И по многу не пейте, дьявольские отродья! Кто заблюет палубу, будет назначен драить ее на неделю без очереди!

Слушаются — отметил про себя Джаг, с удовлетворением глядя, как измученные болью в желудке негры неорганизованно, с руганью и оскорблениями на своем языке, но выстраиваются в подобие очереди.

Появились первые отблевавшиеся. Они присаживались посидеть у мачт и закрепленных на палубе грузов, а на их лицах уже не было тех мучительных выражений, какие они корчили пару минут назад. Скоро все должны были вернуться в строй.

— Откуда ты знаешь об этом? — с трудно скрываемым удивлением спросила Марна. Она тоже видела, как помогает людям эффект тяжелой воды. Джаг слышал в ее голосе нотки недоверия. Ей не хотелось признавать, что идея Джага выручила их, а сама она до этого не догадалась.

Ничего, дорогуша. Мне тоже много чего не нравится.

— Походи с мое по морю, сама все узнаешь, миссир Марна. А теперь, будь добра, разберись с этим бардаком. К полудню все должны быть в строю, живые и облегчившиеся.

Джаг прошел к себе в каюту и закрыл дверь на засов. Так можно было чуть отстраниться от шумного бедлама, что творился на палубе корабля.

Вчерашней ночью, прежде чем начать злополучное пиршество в честь освобождения и дать беглым рабам символ их свободы — полные миски еды, Джаг приказал выкинуть за борт все трупы, но прежде собрать с них все оружие и снаряжение. Кое-что он забрал себе, остальное оставил команде. Важнейшей частью снаряжения была одежда. В трюме рабы были в основном либо полуголые, либо совсем голышом. Людская одежда значительно повысила боевой дух негров. Но не все элементы гардероба пользовались одинаковым спросом. Красные камзолы солдат заморской компании надеть не решился никто. Слишком сильна еще была злоба к работорговцам и их охранникам. Негры разбирали оружие и драгоценности. Насчет одежды предрассудков не было, и теперь большинство матросов оделись только в штаны да сапоги, рассекая по палубе с голым торсом.

Себе Джаг отобрал пару пистолетов и мечей, из тех, что выглядели посолиднее. Они валялись сейчас в углу каюты, еще не опробованные. От своей одежды Джаг решил избавиться в первую очередь. Все его тряпье пропиталось вонью рабского трюма и было забрызгано кровью — его и убитых им работорговцев, — и служило только лишним напомнинанием об омерзительных днях рабства. Еще ночью, побросав тряпки на пол, Джаг стал изучать гардероб бывшего капитана корабля. Нарядов там было не как у придворных красавиц, но выбор присутствовал.

Шелк и шитье Джаг отверг сразу — не его стиль. Рожденные в свином отстое в такое не рядятся. Звание королевского офицера Авантийской империи, хоть и младшего — всего лишь лейтенанта, Джаг получил вовсе не за происхождение и не по протекции влиятельных предков. Пришлось послужить в самых мерзких и темных местах мира, в основном в Риве — огромной по своим просторам, больше всего цивилизованного мира в сотню раз, земле негров. Богатые коты и отродья благородных семейств туда служить не попадали, потому что слишком уж мало оттуда возвращалось живьем. В постоянных войнах против местных племен гибнет дьявольски много народу, а потому рост в должности там не завязан на аристократическом влиянии и покровительстве. Вопросы командования там решаются проще, личным авторитетом человека. В боях Джаг прошел все солдатские должности и перешел в младшее офицерство. Новая должность требовала от него в том числе и подавать пример стиля для других, но Джаг все равно остался верен себе, зная точно, что щегольское золото и кружева, удушающие воротники богатых камзолов, чулки и блестящие сапоги — это не его. Из нескольких нейтральных по виду камзолов Джаг выбрал бледно-зеленый, и широкое хлопчатое рубище с длинными рукавами. Но на поверку камзол оказался туговат — стоило Джагу свести руки, и спина треснула по шву.

Джаг примерил еще пару нарядов, но не остался доволен ни одним, и потому пошел на ужин в одном рубище, подвязав его на поясе ремнем, и в солдатских штанах от военной формы. Сапоги он решил оставить свои — по размеру ничего в капитанских гардеробах не нашлось.

Сейчас, когда удалось свалить организационные вопросы на другую голову, Джагу выпала свободная минутка, и он стал разбирать отхваченное из общака оружие. Пистолеты были хорошими, и при этом прямо с удобными портупеями. Пришлось немного посидеть и зарядить их, но теперь Джаг, накинув на грудь крест накрест портупеи со вложенными в кобуры пистолетами, понимал, что выглядит заметно солиднее. Теперь мечи.

Из них были на выбор сангритская пиерда — длинный и тонкий клинок из отличной стали, легкая и удобная, с красивой позолоченной охватывающей гардой, а также крепкий авантийский палаш в украшенных резьбой ножнах. Пиерда была хороша в мягких блоках и скорых, точных колющих ударах. Джаг не был мастером этого стиля. Повоевав в Риве, он научился тому, что не всякая точная смертельная рана убьет твоего врага прежде, чем он дотянется до тебя. Негритянские воины ели ядовитые дурманящие коренья, курили перед боем травы и дрались, не чувствуя боли. Драться предпочитали самым универсальным оружием всех времен, которое никогда не выходило из моды — средней длины копьем. Часто их копья были просто заточенными палками, в других случаях — ладным оружием с наконечниками их заточенных костей или черного камня. Негры не знали строя, они привыкли сражаться врассыпную, каждый сам за себя, и ловкость во владении таким искусным оружием, как пьерда и другие виды рапир, сводилась на нет грубой силой и преимуществом копья в длине. В Риве силе привыкли противопоставлять силу. Тяжелое оружие, вроде палашей, стало родным руке Джага. Но тот красиво украшенный меч все как-то не лежал к нему, в одних привычных ударах был слишком легким, в других — слишком неповоротливым.

Походив по каюте, помахав обоими мечами, Джаг так и не выбрал ни один из них, оставшись при своем — подобранном с трупа солдата компании, клиновидный палаш гаддирского стиля, страны удивительных ремесленников и промышленников. Нельзя было сказать, что этот меч превосходно держался в руке, но Джаг не чувствовал в нем никаких излишеств, которые помешали бы в бою. Он был легок в блокировании и тяжел в рубящих ударах — это ли не все, что требуется от хорошего меча? Хороший меч — один из залогов успеха, а об отличном мече можно будет подумать после.

После того, как этот корабль начнет хоть как-то работать.

Время было близко к обеду. Джаг стоял на палубе и смотрел вверх, приставив к глазам руку козырьком.

— Давай, давай, ползи наверх! — приговаривал он, видя как кто-то из его новобранных моряков струхнул и висит на снастях, не в силах лезть дальше. Страх высоты — первое, с чем придется разобраться в этих сухопутных крысах прежде, чем они станут настоящей моряцкой командой.

Непривычные к такой работе черные жутко боялись подъема по снастям. В некоторых из них, безусловно, присутствовало определенное безумие, позволявшее заткнуть страх и пробираться наверх, чтобы поставить чертов парус, забыв обо всем на свете, даже о смерти, но пока таких набиралось не много. Гораздо больше было тех, кто и в паре метров от палубы чувствовал себя крайне неуютно.

— Что ты растопырился там как в зад етимый? — ревел Джаг, согибаясь от душимой злобы, — Думал, паруса сами собой становятся и связываются? А ну дрыгай ногами! Ползи вверх! Вон, видишь, твои приятели уже почти поставили верхний фор, а ты не можешь добраться до нижнего! А, дьявол! Оставить! Не быстро! Связать паруса! Все на палубу!

Связывать паруса у них выходило быстрее, чем ставить. Джаг про себя отмечал способных парней, которые, борясь со страхом высоты, ползли по снастям на самый верх и устанавливали брамселя — самые опасные из парусов.

Когда все спустились, Джаг затратил несколько минут на ругань и проклятия нечестивым родам его нерадивых моряков, а затем перетасовал парусные команды, так, чтобы в каждой был способный негр.

— А ну! Ставь паруса!

Негры как змеи кинулись на снасти и поползли вверх. Джаг подбадривал их ругательствами и проклятиями, глядя, как неумело они работают. Но, надо отдать должное, в этот раз паруса были поставлены, хоть и очень медленно. Команде остро не хватало опыта и слаженности. Со временем это пройдет. Надо лишь очень много раз слазить наверх и обратно.

— Связать паруса! — заорал Джаг. — Все вниз!

Когда паруса были связаны и все стояли толпой на палубе, Джаг прошелся перед ними туда-сюда, пристально вглядываясь в хмурые, усталые лица.

— Что вы трясетесь, как вялые каракатицы! Испугались высоты? Я вижу каждого из вас насквозь. Все ваши тухлые душонки у меня перед глазами! Да, моряки из вас сейчас не лучше, чем из рыбьего потроха. Но вот что я вам скажу. Я тоже когда-то был таким, как вы. И трясся, когда залезал на снасть. С тех пор минуло много времени. Но не поэтому я сейчас поставлю брамсель за пять минут. А по другой причине.

С этими словами Джаг влез на снасти и стал карабкаться наверх. Он хорошо помнил вдолбленные в детстве уроки службы на кораблях, еще совсем неоперившимся юнцом, которому, тем не менее, приходилось работать наравне со взрослыми моряками. По скользкой рее лучше ходить босиком — так ноги лучше чуют поверхность и проще не свалиться. Но и в сапогах Джаг ставить паруса умел не хуже. Он не раздумывал своим умом, вместо этого полагаясь на память тела. Руки сами тянули концы сквозь отверстия в парусе, соединяя полотно с реей. Высота была большая, но Джаг, пряча старые, никуда не девшиеся, а лишь задавленные опытом страхи, ловко перемещался по рее, закрепляя парус. Брамсель был поставлен безупречно, и Джаг, убедившись, что концы веревок надежно закреплены, стал спускаться.

Толпа ниггеров встречала его в немного растерянном молчании.

— Именно так вы будете ставить парус, когда я с вами закончу. Но не потому, что я в море дольше вашего. А потому, что я понял смысл этой работы. Поверьте, парни, это только лишь начало нашего обучения. Мой вам совет — не рвитесь вперед всех, но и не плетитесь сзади. Дело такое, что стоит вам оступиться, и вы покойники. Высота — будь здоров. А потому, будьте единым целым. Действуйте вместе, и так, чтобы вам не нужно было даже говорить друг другу ни слова. Пусть каждый из вас так хорошо узнает свою задачу в этом нелегком деле, что мне не придется на вас орать. Это будет потом. Очень сильно потом. После многих попыток, но вы начнете делать успехи. Вы научитесь, как правильно стоять на рее, как держать канат и как продевать его в парус. Вы будете действовать так, что вам покажется, словно у вас десять ловких рук, а не две неповоротливые крабьи клешни, как сейчас. Но если кто-то думает, что наука дается ему слишком дорогой ценой, что он рискует лишнего, когда лезет наверх, и что его жизнь не стоит хорошо поставленного паруса, то я скажу вам: полезайте тогда обратно вниз, черви, и сидите там. Вам дадут и жратву, и питье, и до берега вы дотянете. Но в моей команде я вас видеть больше не желаю. До этого момента мне казалось, что каждый из вас вкусил цену свободы. А сейчас я что-то не уверен. Как вы думаете, просто ли жить вольной жизнью? Я скажу вам, и пусть дьявол разразит меня громом, если я не прав. Бремя воли — тяжелее любого рабства! Чтобы самому решать, как жить, надо доказать, что ты на это способен. Те, кто свободен, не глядят вниз. Их не заботит, сколько им лететь до палубы. Их мысли заняты тем, сколько им нужно пролезть до вершины! Они ставят парус не потому, что им так приказали, а потому, что под ним они нашли свою жизнь! Учатся морскому делу не из страха перед капитаном, а потому, что в море нашли свою свободу, и в нем сложат свои кости. Не как рабы, но как вольные люди, сами выбравшие свою дорогу. А других мне на борту не надо. Те, кто стал рабом по натуре, пусть ползут на сушу и всю жизнь сводят свой взгляд к земле, которую им копать — не перекопать. Я не стану никого удерживать и не буду обвинять в его решении. Да будь я проклят, я бы и пошел в рабы, если бы хоть кто-то предложил мне кандалы! Но все что-то обещают только казнь да виселицу. С чего бы?… Так поэтому, я повторяю, кто не хочет лезть наверх, пусть тащит свои кости вниз, в трюм, откуда выполз. Я обещаю, вас будут кормить так же, как и членов моей команды. Но когда мы выйдем к берегу, дороги наши разойдутся.

Джаг обвел взглядом стоявших перед ним ниггеров. Их было больше восьми десятков, огромная толпа, занимавшая почти всю палубу. Никто даже не шелохнулся. Не направился в сторону трюма. Даже не заговорил с соседом.

Черт бы меня побрал, если это не настоящая команда — подумал Джаг, но вслух свои мысли озвучивать не стал.

— Я вижу, что без толку трачу тут свое дыхание. А посему, поскольку никто из моей речи, скорее всего, не уразумел ни слова, все живо наверх! Ставь парус!

Команда бросилась на снасти. Но на этот раз действовали они не так, как прежде. Что послужило тому причиной — поняли ли они слова Джага, или же, не понимая значения, впитали все-же их смысл, — это было не важно. Теперь, Джаг видел, они начинали работать так, как работают профессиональные команды.

Конечно, им страшно не хватало сноровки и общих морских навыков. Но стада в них Джаг уже не видел. Это была команда. Плохая, неопытная, неловкая, но команда. Что-то вроде зародыша, из которого, при грамотном подходе, разовьется после полноценное морское существо. Что-то заставляло их действовать вместе, оглядываться на соседа, подсказывать неуспевающим, подтягивать ослабших и подбадривать напуганных. Они не молчали, пытались скоординировать работу и порой у них выходило неплохо.

На этот раз паруса были поставленычерез двадцать минут. Джаг считал, что для первого дня занятий это уже неплохо. Пусть переспят со своими мыслями, задумаются о том, что неправильно делают и потолкуют друг с другом, как им организовать работу лучше. Им еще многому, очень очень многому надо будет научиться прежде чем…

Чем что?

От этого вопроса Джаг постоянно уходил в своих мыслях.

Что будет делать он и его команда, когда станут достаточно зрелыми для моря?

Вопрос, который не должен и не будет оставшимся без ответа.

Джаг вдруг почувствовал, как кто-то пристально смотрит ему в спину. Он обернулся. На квартердеке стояла атаманша ниггеров, его старший помощник Марна. В ее взгляде не было враждебности, но не было и дружеских намерений. Мало кто распознал бы то, что она хотела донести до него. Но Джаг распознал. В ее глазах был вопрос. Не какой-то конкретный. А скорее, вопрос обо всем на свете. И Джаг вдруг почувствовал, что знает ответы.

Он кивнул ей. Медленно, и едва заметно.

Не переживай, миссир Марна. Я не причиню вреда твоим людям.

И она кивнула в ответ. Так же едва заметно. И отвернулась.

А между тем Джаг понимал, что знает ответ и на другой вопрос. Тот же самый, что задала ему Марна, но касавшийся не ее и всех ее негров, а уже его лично, и всех их вместе.

И ответ был смутен, но, в то же время, ясен.

Кровь и огонь. Кровь и огонь.

***

Джаг стоял на палубе и держал в руке обнаженный меч. Толпа окружила место драки, и внимательно следила за происходящим.

Напротив Джага стоял с длинной тяжелой саблей наголо его лейтенант — крупный негр Дужо Камбала. Он немного запыхался и вспотел, да и Джаг взмок на жаре и от резких движений. Силы в Дужо было предостаточно, но техника почти отсутствовала.

— Ну, давай! — сказал Джаг.

Дужо понесся на него, размахивая саблей. Он высоко поднял оружие над головой, чтобы нанести сокрушительный удар. Заблокировать его было почти невозможно, такая силища, как у Дужо, пробилась бы через любой блок, и потому Джаг взмахнув палашом, отвел удар в сторону. Инерция тяжелой сабли утянула Дужо за собой, он потерял равновесие и чуть было не грохнулся на пол, но удержался и рубанул наотмашь, с разворотом. Джаг уклонился и сам рубанул сверху. Дужо заблокировал удар, подняв саблю вверх, но на этот раз уже не удержался на ногах и упал на спину. Джаг направил клинок ему в грудь, обозначая победу, и отступил, обходя арену по кругу.

— Не руби ты так сильно, ты же видишь, как тебя уносит за саблей. Если выбрал такую здоровую кочергу, то на палубе стой твердо, не прыгай и не скачи, ты здоров как бегемот, зачем тебе это? Тебе не надо разрубить врага от шеи до яиц, бей не так сильно, но наверняка. Ну, давай еще раз!

Дужо направил на Джага саблю и стал приближаться. Джаг атаковал первым, стараясь запутать черного гиганта. Он сделал мечом финт и рубанул справа, подправив меч левой рукой. Дужо принял удар на лезвие сабли. Зазвенела сталь, бойцы обменялись серией ударов. Теперь негр не спешил атаковать без оглядки, он наносил сильные, но осторожные удары, и пошатнуть его Джагу не удавалось. Тогда он стал одолевать соперника сериями сковывающих ударов. Дужо блокировал их без труда, и сам не забывал нападать, но Джаг превосходил его опытом и практикой. Память мышц работала быстрее мозгов, и тело само подстраивалось под ритм боя, выявляя сильные стороны врага, и его слабости. Когда Дужо поднял меч для мощной атаки сверху, Джаг подскочил к нему ближе, принял тяжесть опускающейся сабли уклончивым блоком, отводя ее себе за спину. Сабля скользнула по лезвию палаша в сторону, а Джаг тут же врезал локтем правой руки в приблизившееся лицо противника. Этот удар выбил негра из равновесия, он шатнулся назад, не успев поднять саблю для защиты, и через мгновение лезвие палаша плашмя легло ему на плечо, обозначая новую победу Джага.

— Уже лучше. Когда лупишь сверху, к тебе можно легко подобраться, не забывай про это. И все вы запомните, в бою вам не обязательно изрубить врага на котлеты. Человек — скотина очень хрупкая, хоть и выносливая. Иногда не хватит и дюжины ударов, чтобы прикончить его. Но есть такие места, где только полосни — и враг не жилец. Эти места находятся здесь, здесь и здесь — Джаг наглядно похлопал себя обеими руками по шее, в подмышках и по бедрам в районе паха.

— Если кольнуть в эти места, то перережешь артерию, и из врага вся кровь выйдет за полминуты как из бочонка с дырявым дном. А, черт, все равно ничего не понимаете. Сейчас разберитесь по двое и учитесь драться. Старший у вас будет Дужо.

Джаг повернулся к здоровяку.

— Следи, чтоб они друг друга не перерезали. Пусть в полную силу не дерутся, а только отрабатывают удары. Я не хочу, чтобы команда ополовинилась еще до первого боя.

Запыхавшийся Камбала кивнул, Джаг удовлетворился этим и покинул арену. Он постоял у борта, несколько мгновений рассматривая чернеющую воду от горизонта до горизонта. За его спиной Дужо Камбала расставлял людей для тренировок. Звенела сталь, негры галдели на своем языке, ругались и огрызались.

Учить драться можно бесконечно, но Джаг точно знал, что в толк это все не пойдет, пока команда не побывает в реальном бою, с пушечным огнем и абордажем. То, что было во время восстания, не считается. Они не сражались как команда, действовали неорганизованно, каждый боролся за себя. Кто-то из них умрет, но те, кто выживет, кое-чему таки научатся.

Но об этом думать пока еще рано. Тяжелой воде не видно конца, а корабли по возможности стараются ее избегать. Корабль проваливается в нее глубоко и даже под полными парусами в хороший ветер идет в разы медленнее, чем по обычной. Джаг слышал много историй про то, как суда пропадали в тяжелой воде месяцами. У них кончались припасы, количество которых было рассчитано на дорогу по обычной воде, на борту начинался голод, нередко команды вымирали до последнего человека. Пустые корабли потом выносило в обычную воду, и рано или поздно их обнаруживали.

Пятна тяжелой воды в океанах имели неправильную форму, и, хуже того, их форма постоянно менялась, поэтому никогда нельзя предсказать, когда она кончится, и в какую сторону плыть, чтобы быстрее из нее выбраться. Может быть, это случится завтра, может быть — через неделю, а может пятно движется таким образом, что из него не выбраться и за год.

Этими соображениями Джаг не собирался делиться ни с кем. Им лучше не знать, в какой беде они оказались, иначе выбраться из нее не будет вообще никаких шансов.

Сплюнув за борт, Джаг направился в свою каюту.

Закрыв дверь, он уселся на койку, стащил с себя рубаху и прорычал проклятие, оглядев рану на левом плече. Выглядела она плохо.

Пуля головореза Лонзо Валенте — все, что осталось у Джага от его прошлой жизни. И это наследие обещало стать сущим наказанием. Когда корабль был захвачен а Джаг впервые закрылся в каюте, и стащил с себя провонявшие тряпки, чтобы одеться в нормальную одежду, он обнаружил это напоминание о дне, в который его судьба резко изменилась. В трюме он о ней не думал — потому что общее самочувствие было крайне паршивым, а от рабской кормежки он истощился настолько, что едва понимал, где находится. Теперь же рана заявила о себе. Она воспалилась, кожа вокруг нее покраснела. Место попадания было затянуто свежей корочкой из крови и гноя. Когда Джаг первый раз размотал повязку, то сорвал корку, теперь она снова наросла.

Я гнию заживо, черт подери.

Он взял рану двумя пальцами и надавил. Из под корочки потекла мутная жижа из гноя и сукровицы. Джаг не выдержал и рыкнул от боли. Достав из шкафа одну из капитанских рубах, порвал ее на полосы и замотал рану свободной рукой и зубами.

Левая рука работала как обычно, хоть и иногда было немного больно. Пока что от раны было не много проблем.

Но это «пока» звучало в голове Джага несколько настораживающим образом.

***

Большая толпа собралась на второй палубе вокруг Джага на очередном занятии по боевой подготовке. Видно было, что многие откровенно нервничали, хоть и стыдились показать это соседям. Джаг их прекрасно понимал, потому что сам прошел через это. Он обвел лица присутствующих медленным и пристальным взглядом.

— Итак, кто готов ответить?

Негры стали переглядываться. Первым соваться в дело никому не хотелось. Спустя несколько секунд, когда молчание начало затягиваться, и Джаг уже собирался было назначить добровольца, таковой нашелся сам.

Вперед из толпы вышел довольно тощий негр, заостренное лицо его было похоже на кошачье за счет узких глаз.

— Я быть, капитан Джаг.

— Прекрасно. Как тебя зовут?

— Я звать Мубаса.

— Буду знать. Расскажи мне, Мубаса, то, что я только что рассказывал.

Мубаса замялся, подбирая слова, потом немного нерешительно сказал:

— Брать порох…

— Молодец, продолжай, — подбодрил его Джаг.

— Порох засунь пушка, — сказал негр. Джаг кивнул. Малый делал успехи.

— Потом… вот так…

Он показал, как забивает шомполом порох в пушку.

— Неплохо, а дальше что?

— Пыжи — сказал Мубаса и для наглядности показал пыж и как забивает его в пушку поверх пороха при помощи шомпола.

— Да, а дальше?

— Ядро. Забить пушка. Потом вставить…

— Фитиль, правильно, — Джаг подсказал, потому что видел, что мыслит моряк верно, только забыл слово.

— Фитиль! — повторил с готовностью Мубаса, — вставить в дыра. Потом огонь.

Он показал факел и поднес его к тому месту, куда на снаряженной пушке должен был быть вставлен фитиль.

— А перед этим надо что сделать?

— Орать пушка готова. Когда капитан говорить «огонь» — тогда огонь фитиль и орать ОГОНЬ В ДЫРЕ!

— Громче ори! Чтобы все знали, что пушка сейчас пальнет! В бою будет плохо слышно.

— ОГОНЬ В ДЫРЕ! — проорал Мубаса изо всех сил. По рядам моряков прошлась волна ухмылок. Моряки скалили белые зубы. Джаг зыркнул на них, и те успокоились.

— Отлично, я вижу, ты умен. Поэтому сейчас ты снарядишь эту пушку. Готов?

Глаза негра округлились от неожиданности, но, тем не менее, он справился со страхом и молча кивнул, облизав высохшие от испуга губы.

— Пушку к бою готовь! — скомандовал Джаг.

Мубаса кинулся к корзине с пороховыми зарядами в промасленной бумаге, схватил один и затолкал в пушку, а потом крепко и с силой забил шомполом. Затем он взял соломенный пыж и засунул поверх заряда, снова умяв все внутри шомполом, а после подхватил из другой корзины тяжелое ядро, двумя тощими руками кое-как вложил в ствол и снова умяв все шомполом. Джаг дал ему фитиль, Мубаса аккуратно вставил его в тонкую высверленную дырку в задней части ствола и подхватил факел.

— Пушка готова!

Крикнул он громко, как учил Джаг. Хоть капитан сейчас и стоял рядом с ним, в бою так не будет, а значит лучше сразу учиться делать как надо.

— Огонь! — скомандовал Джаг.

Негр чуть дрогнувшей рукой поднес факел к фитилю, и тот вспыхнул, быстро прогорая.

— ОГОНЬ В ДЫРЕ! — заверещал Мубаса, когда пламя фитиля скрылось в отверстии, и упал на колени возле пушки, закрывая голову руками, как показывал Джаг.

Толпа наблюдателей опасливо попятилась, но Джаг снова злобно зыркнул на них, заставив остановиться. Если пушка рванет, то конец придет в первую очередь Мубасе. Остальных тоже может ранить, но что это будет за банда такая, которая боится выстрела из своей же пушки?

— Всем стоять на месте.

Прошла секунда, другая, и пушка оглушительно громыхнула. Негры не смогли устоять и испуганно отшатнулись всей толпой, машинально закрывая головы руками. Мубаса тоже свалился набок. Джаг остался стоять, где стоял. Через пушечный порт, сквозь облако остро пахнущего порохового дыма было видно, как вдали, метрах в трехстах, ядро упало в черную воду, высоко подняв брызги.

— Не тряситесь вы как ошпаренные, — заорал Джаг, чтобы вывести команду из оцепенения.

— Если пушка взорвется, то вы даже ничего не почувствуете. Бояться нечего.

Мубаса, удивленный, судя по всему, тому, что еще жив, поднялся с пола. Джаг подозвал его к себе.

— С этого дня Мубаса будет главным у пушкарей. Твоя задача следить за пушками, порохом и всем, что с этим связано. А еще будешь учить остальных своему ремеслу. Поскольку ты самый опытный в этом деле среди них, больше мне назначить некого.

Он обратился к толпе будущих пушкарей.

— А вы все, отныне, — орудийные расчеты. Вы слушаете, что говорит главный пушкарь и я. Под руководством Мубасы вы сейчас зарядите все пушки на этом борту, а потом я покажу вам, что такое настоящий залп. Ну! Пушки к бою готовь!

— Пушки к бою готовь! — продублировал Мубаса, легко принимая новые обязанности.

— Дава дава, шевелис капчоне.

Негры бросились врассыпную, разбираясь на команды, похватали шомполы и ядра. Мубаса принялся бегать от одного расчета к другому и показывать, как правильно делать, а если делали неправильно, орал на них подслушанными у капитана матерными словами, немного коверкая их с акцентом.

Смышленый малый, решил Джаг. Побольше бы таких.

Оставив за спиной суету пушкарей, Джаг прошел через шкафут и поднялся по лестнице на верхнюю палубу. Он посмотрел на квартердек, поискал взглядом своего старшего помощника. Марна стояла у штурвала.

Недобрый знак, подумал он. Баба у руля — к беде.

Вообще, даже баба на корабле — это к беде. Но тут уж ничего не поделаешь, они тут были изначально. За борт их выкидывать что ли? Тогда уж быть беде точно. Остальные негры такого не поймут.

Марна тоже заметила его. Это было не трудно, ведь он был единственным белым на всем корабле. Поймав ее взгляд, Джаг мотнул головой, показывая подойти к нему. Негритянка отдала штурвал другому моряку, похоже это был лысый и постоянно с хитрым прищуром негр Ваба, а сама спустилась с квартердека. Джаг подождал, пока она подойдет, потом спросил:

— Как идет работа в трюме?

— Все клетки разобрали, капитан. Сейчас там будет помещение для команды, как вы и сказали. Мои люди нашли мешковину и сделали гамаки. Вместе с теми, что были, похоже, скоро всей команде будет, где спать.

С этим проблемы пока не стояло, но вскоре она должна была появиться. Джаг увидел ее в зародыше, потому что неплохо умел считать. Людей в команде рабского корабля было намного меньше, чем рабов в трюме. Всего человек пятьдесят, плюс человек тридцать солдат заморской компании. Рабы после трюма были привычны спать на полу, но скоро это должно было перестать устраивать большую часть из них. Свободному человеку хочется соответствующего отношения, и за это Джаг их винить не мог. Да и не дело спать на полу — стоит одному простудиться, и болезнь быстро покосит половину команды.

Джаг жестом предложил ей прогуляться в сторону трюма и на ходу спросил:

— Сколько человек в команде?

— Сто сорок восемь. Сто пять мужчин, сорок три женщины.

— Примерно по одной на каждых двух, выходит. Чем эти нигеры занимаются в свободное время? Небось, трахают девок?

— У этих женщин давно не было мужчин. В трюме было не до того, ты сам знаешь, капитан Джаг.

— Я-то знаю. Смотри, чтобы они не затрахали друг друга до смерти. И если мы не дотянем до суши к сроку, повивальной бабкой тоже будешь ты. Я хоть и капитан, на меня это дерьмо ты не повесишь. Мне на борту хватает и взрослых баранов, чтобы нянчиться еще и с мелкими ниггерами.

— Я понимаю, капитан Джаг.

— Что с провиантом? Запасы пересчитали?

— Еще считаем, капитан.

— А что, возникли проблемы? Неужто так много жратвы?

Они прошли по шкафуту и вошли в трюм. По темным коридорам распространялся запах готовящейся пищи. Где-то рядом был камбуз.

— Не то что бы много… Посчитали мы все быстро. Выходило так, что на борту есть восемьдесят мешков сухарей, пятьдесят мешков гороха, сорок шесть овса, тридцать бочонков солонины, сто бочек воды и в общем тридцать пять мешков овощей — лук, чеснок, капуста.

Джаг подивился точности подсчетов атаманши. Он уже давно заметил, что во всем, с чем она может справиться, у нее всегда есть решения и ответы. А справлялась она со многим. Помимо задач, которые ей ставил Джаг, она также приглядывала за командой и вела большую организационную работу среди всех этих полтораста беглых черных рабов. В основном Джаг давал ей общие приказы, типа «прекратить беспорядок» или «сделать порядок», как, в общем-то, делали капитаны кораблей, на которых служил Джаг, а остальное ей приходилось додумывать самой.

Сравнив свой объем работы с ее, Джаг немного устыдился, но виду не подал. Марна продолжала.

— Но теперь возникла другая проблема. Часть припасов припасов испортилась.

— Так случается. И насколько большая часть?

— Пока не ясно. Приходится проверять каждый мешок и каждую бочку, просеивать и сортировать все руками. Я поставила свободных женщин заниматься этим. Они работают на третьей палубе.

— А кто назначен на камбуз?

— Я выбрала несколько умелых женщин. Они плохо говорят на авантийском, но хорошо готовят.

— Пойдем, посмотрим.

Джаг направился на запах, и он привел его как раз куда надо. На камбузе было не протолкнуться. Много места занимали печи и столы, остальное было плотно занято стоявшими рядом четырьмя негритянками, которые рубили ножами овощи и солонину. На двух печах стояли большие казаны, в которых варилась похлебка.

Здесь стояла жуткая духота, было так жарко, что пот прошибал моментально. Наверное поэтому все четыре негритянки были одеты только по пояс, в юбки или штаны, а грудь у всех оставалась голой.

Завидев белого человека, негритянки насторожились. Они, безусловно, знали, что он капитан корабля, но ни в один день до этого он на камбуз не заглядывал.

— Капитан Джаг, — сказала одна из них, вроде уже взрослая и матерая негритянка, которая была, наверное, главным коком.

Джагу тоже было, что сказать.

— Что вы свои титьки вывалили наружу, дикарки? Вам одежды не хватило? У нас тут приличный корабль, а не бардак какой. А ну! Всем живо найти себе рубахи!

Слова Джага немного испугали женщин. Смысла они не поняли, только недовольную интонацию, но Марна перевела им, и они убежали за одеждой.

— Откуда они родом? Рискну предположить, что из самой дальней задницы, куда только может дотянуться Авантийская империя.

Марна многозначительно пожала плечами. Сама она никогда себе такого не позволяла. Видимо, отличалась воспитанием.

Негритянки вскоре вернулись, на этот раз одетые в мужские мешковатые рубахи, которые завязывали на ходу.

Одна из них, молодая, совсем даже юная, бросила на Джага косой взгляд, и он понял, что знает ее. Вспомнить ее было легко, потому что она всю дорогу в рабском трюме провела пристегнутой к его клетке.

— Эй. Как тебя зовут?

Она не сразу подняла взгляд.

— Меня звать Нинга, капитан Джаг.

— Буду знать.

Он показал Марне, что пора уходить, и они вышли с камбуза. Джаг повел ее вниз по лестнице, на третью палубу. Он хотел посмотреть, как обстоят дела с продуктами. Раньше третья палуба была рабской. По обе стороны неширокого прохода через весь корабль, в два яруса — на полке и на полу — раньше тут были заточены те, кто сейчас стал новой командой корабля.

Как и говорила Марна, полки и клетки были сломаны и убраны отсюда, а их место заняли наскоро натянутые гамаки из мешковины. Сейчас в них валялось несколько моряков — спали после ночной вахты. По крайней мере с этим на борту был порядок. Вахты неслись в соответствии с распорядком, который составила Марна. Она же за это дело отвечала. Джаг пару раз выходил ночью на палубу проверить, как выполняются обязанности. Назначенные в дежурство не спали. Однажды даже залез в воронье гнездо на грот-мачте. Даже там дежурный не спал. Странно. Джаг не ждал от черных такой ответственности, поэтому был приятно удивлен. Приятно удивляться ему за последний месяц приходилось нечасто.

Джаг оглядел палубу. Как он и предполагал раньше, она была перестроена в рабские помещения из боевых. Это судно, некогда, было военным, но позже было куплено заморской торговой компанией и перестроено для новых нужд. Переделать уже готовый корабль гораздо быстрее, чем строить новый, так что рассуждения казались вполне здравыми.

В стенах Джаг видел заколоченные досками орудийные порты. Заметка на будущее — надо будет раздобыть еще пушек и усилить огневую мощь корабля. На второй палубе уже стояло одиннадцать пушек на каждом борту, а на этой можно будет на каждый борт установить еще по тринадцать — так виделось Джагу. Залп из двадцати четырех орудий — это весомый аргумент против любых судов до второго класса. С теми же, у кого на борту больше шестидесяти орудий, редко вступали в бой даже самые отважные из известных Джагу пиратов. Слишком велика мощь артиллерии.

Надо было признать, что корабль достался мне отличный — подумал Джаг, — Нужно приложить немного усилий, вложить кое-какие средства, и получится отменное судно для разбоя. Главное только, чтобы команда не подкачала.

В дальнем конце палубы Джаг сразу заметил развалы провианта и группу сидящих на полу негритянок, которые его перебирали. Джаг приблизился к ним, и от увиденного слегка озверел.

Он повернулся к Марне.

— Почему каждая бесстыжая негритянка на этом корабле ходит полуголой? А? Тех, что на камбузе, я еще как-то могу понять. Но а остальные-то что?

— Они так привыкли, капитан… — не очень уверенно отозвалась Марна. — Я не стала…

— Значит станешь. Обоссы меня дьявол, я запрещаю всем бабам ходить по кораблю с титьками наголо!

Громкая ругань Джага безусловно привлекла внимание женщин. Они прислушались, хоть и не понимали по-авантийски, но зато видели то, что капитан чем-то разгневан.

Марна перевела им слова Джага. Ответ был совершенно невразумительным и абсолютно для Джага неожиданным. Все женщины вдруг окончательно бросили работу, поднялись на ноги и принялись громко орать на своем языке, показывая жестами то на себя, то наверх, то вниз. Громче всех выступала крепко сбитая и рослая негритянка, весьма в теле, с большими надутыми грудями, которые совсем не стеснялась показывать. Как и все остальные.

Джага эта ситуация тихо раздражала.

— Что ты орешь, овчарка? Я ни слова не понимаю. А ну заткнись, а не то я тебя вот этим угощу!

Он показал ей универсальный для всех языков жест — сжатый кулак. Женщины этот жест поняли, но совсем не испугались. Напротив, это придало им напора.

— Марна, что они мелют? — спросил Джаг, пытаясь унять раздражение и спрятать мысли о крови и огне, никогда его по настоящему не оставлявшие.

— Они считают твое решение несправедливым, капитан Джаг.

— Да? Это почему еще?

— Они хотят знать, почему мужчинам на палубе разрешено ходить без рубах, а им ты это запрещаешь.

— Почему?!

Он перевел взгляд на крупную и фигуристую негритянку, которая возглавляла мятеж.

— Да потому что они — мужики, дурья твоя башка.

Он постучал себе по голове, показывая ей ее недостаток.

— На что у них смотреть? У них тут ничего нет. А у тебя там титьки! Посмотри на себя и трезво содрогнись, баба! Если будешь так ходить по кораблю, ни один мужик не сможет собрать мозги в кучу и сосредоточиться на боевой науке или морском деле, что я им уже много дней втолковываю без особого успеха. Все они будут думать, как поскорее добраться до твоей мохнатой манды.

Негритянка, хоть и не зная слов, поняла общий посыл мысли Джага, но это ее не урезонило. Она начала втолковывать ему что-то на своем языке, поглядывая на Марну. Та, как видел Джаг, прятала улыбку.

— Что болтает эта шалава?

— Она говорит, что не боится своего голого вида, капитан Джаг. А если кто другой боится, то это его дело. Она так привыкла, так было принято у них в племени.

— А здесь тебе не племя, балда! — проорал ей Джаг, уже изрядно поддавшись нахлынувшей злости.

— Это мой корабль, и тут другие законы. Такие, какие я установлю.

— Еще она хочет сказать, что не носит одежды потому что хочет привлечь мужчину, который бы оценил ее красоту. А если ты так реагируешь на это, то может и ты ее тайно возжелал, но боишься сказать?

Джаг чувствовал, что чаша его терпения переполняется, но совсем не заметил того момента, когда это случилось.

— Что?

Он сказал это со внезапным звериным спокойствием в голосе. Он и сам почувствовал, как изменилась атмосфера на палубе. Если раньше все было не больше чем обычной дурной руганью, то теперь в воздухе ощутимо запахло кровью и смертью. Это поняла Марна, тут же изменившаяся в лице, это поняли и негритянки, сразу же утихнувшие, поняла и главная из них.

Кровь и огонь. Именно это они увидели в помрачневшем лице Джага и ужаснулись.

— Ты, сука, сболтнула лишнего, — прошипел он.

Она поняла. Осознала вдруг тяжесть своих слов и предстоящую расплату. Инстинктивно попятилась, но Джаг не дал ей отступить. Он схватил ее за шею, и она тут же стала задыхаться. Джаг притянул ее к себе, перехватил за волосы и поволок за собой.

— Капитан… — начала просить Марна, но Джаг взглядом заставил ее замолчать.

Негритянка сначала пыталась сопротивляться, но Джаг парой хлестких ударов тыльной стороной ладони ей по лицу обозначил, что этого не потерпит. Он вел ее за собой, ухватив за длинные черные волосы, по ступеням наверх. Вывел из помещения на шкафут, провел по лестнице на нос корабля. Вокруг начали собираться моряки. Джаг этого и ждал.

— Эй вы, все! Живо сюда!

Толпа на палубе все росла. Собирались все, кто не желал пропустить зрелище.

Джаг поставил негритянку перед собой и чуть стукнул под колено, чтобы она опустилась на колени.

— Взгляните на эту суку. Вам нравится? Кто хочет ее взять прямо сейчас? Я спрашиваю, кто? Никто?

Он взглянул на негритянку. Та смотрела ему в лицо мрачным взглядом, видимо, не ожидая ничего хорошего.

— Она считала, что этот корабль — хорошее место, чтобы найти себе хорошего мужика. Она считала, что это дело будет важнее, чем тренировка команды, чем подготовка всех вас к жизни в море, к постоянной борьбе за свою свободу, за отстаивание своей чести. Она считала, что ее обычаи, ее нрав и ее желания будут важнее, чем жизнь команды. Я такого не потерплю. А вы все тем более такого терпеть не должны, потому что это как раз о вас всех идет разговор. Пора вам уже уяснить, что вы здесь — не те, кем были когда-то. Вы не гребаные ниггеры из племени мучачу-елдою-хреначу, вы не бабы и мужики, в конце концов. Вы все — пираты. Чертовы беглые рабы, которых везде в цивилизованном мире ждет плаха или петля. В одиночку каждому из вас, в том числе и мне, в океане жить полдня, а может и меньше. Только командой мы можем управлять этим корытом, только командой можем выстоять против команд других кораблей и только командой мы сможем добыть себе пропитание, деньги и славу. А потому я не стану терпеть, если кто-то вознесет свои интересы над интересами команды и будет подрывать ее работу. Кто из вас считает иначе? Кто думает, что он справится лучше, если над ним не будет никакой надобности отвечать за свои дела перед какой-то командой, и отчитываться перед глупый белый капитана? Если такие есть, то я никого не держу. Прыгайте за борт, прямо в тяжелую воду, и посмотрим, как долго вы в ней продержитесь.

Джаг выжидающе поглядел на собравшихся. Все молчали. Он покивал головой.

— Раз желающих нет, давайте мне веревку.

Не сразу, но все же через ряды негров передали вереку. Негритянка на коленях перед Джагом задышала чаще.

— Успокойся шлюха, я не стану тебя вешать.

Он взглянул на толпу.

— С этого дня на этом корабле будет новое правило. Ни одна баба не должна ходить голышом по палубе или заниматься работой в неподобающем виде. Всем приказываю носить рубаху, штаны или юбку, чтобы скрывать срамные места. Те же, кто ослушается, будут… наказаны.

Молчание стало ответом важнее любых слов.

— Вы, идите сюда.

Джаг подозвал несколько человек. Они повиновались.

— Хватайте ее за руки и за ноги, и тащите за мной.

Моряки взяли женщину, как сказал Джаг, и понесли вслед за ним. Джаг прошел через надстройку на форштевне и вышел на передний балкон.

Джаг показал им поставить женщину на ноги и сорвал с нее юбку, обнажая стройное темное тело. Оставишсь совсем голой, негритянка чуть поежилась.

Что, уже не такая смелая? То-то же.

— Не трясись, баба, я же сказал, вешать я тебя не собираюсь. Просто побудешь здесь и немного проветришься. Вяжите ее к бушприту!

Процесс занял некоторое время, чтобы разобраться, как удобнее это проделать. Джаг, пополам с руганью, пояснял, как правильно привязывать человека к бушприту. Во времена его службы в Риве такое делалось постоянно. Корабли, что шли из портов Ривы в Аванскую Империю, были гружены рабами, а на подходах к столичному порту работорговцы любили привязывать самую красивую негритянку на нос судна в знак того, что корабль идет с добычей, как завещала древняя традиция, восходящая еще к централитянам с их весельным флотом.

Прошло с четверть часа, прежде чем работа была закончена. По началу негритянка сопротивлялась, но, к счастью для себя, оказалась сообразительной и поняла, что вырвавшись, может оказаться за бортом. Теперь она висела на бушприте, прихваченная толстыми канатами за руки и за ноги, а также у пояса и под грудями. Джаг смотрел на нее с интересом, а она поглядывала на него все тем же мрачным взглядом. Раскаяния в ее глазах Джаг совершенно не наблюдал.

Не беда, — решил он. — Для закрепления успеха нужно подождать несколько часов. Посмотрим, какой бравый видок будет у нее завтра.

Джаг поднялся на надстройку над форштевнем, чтобы толпа его лучше видела.

— Завтра, в это же время, эту стерву надо будет оттуда снять. Этим вы займетесь без меня. А сейчас делайте те дела, которые вам назначили я и старший помощник. Все! Расход! Кроме тебя, Мубаса. Как твои дела с орудийными расчетами?

— Пушки готовы, капитан Джаг!

— Вот и проверим. Огонь!

— Огонь! — продублировал снова Мубаса.

Те моряки, которые решились оставить посты, чтобы посмотреть на зрелище, галопом понеслись к своим пушкам. Через несколько секунд, наполненных неумелой, но проникновенной руганью Мубасы грянул залп. И это был настоящий почти единый бортовой залп боевого корабля.

Хоть что-то на этом корыте делается как надо — подумал Джаг, и решил, что Мубаса пока еще не заслуживает, но вполне может заслужить в ближайшем будущем повышение.

День проходил за днем, и каждый был наполнен событиями. Вот уже целую неделю корабль, под командованием капитана Джага Марно и под управлением команды из мятежных рабов, медленно полз через тяжелую воду. За эту неделю произошло столько всего, что Джагу казалось, будто с того дня, когда он порвал со своей прошлой жизнью, прошла тысяча лет. Те события казались ему настолько далекими и невероятными, что уже и само существование какой-то прошлой жизни пора было ставить под вопрос. Джага ничто не связывало больше ни с его службой авантийской короне, ни с его былыми знакомыми, ни с его сгоревшим домом — да не может быть, чтобы я когда-то жил в доме! Все это сейчас не имело ни малейшего значения, все это прошло, испарилось и растаяло, как тает наваждение после короткого, но глубокого сна.

Джагу казалось, что никогда и не было ничего, кроме этого корабля, тяжелой воды от горизонта до горизонта, да бестолковой команды беглых негров, которых он медленно, но верно, превращал в толковую.

Занятия для команды Джаг проводил каждый день. Каждый день часы напролет он гонял несчастных ниггеров, натаскивая их ставить паруса, управляться со снастями, учил драться и стрелять из пистолетов и ружей, и тысяче других мелочей. Он вспоминал все, что знал, все, чему его когда-либо учили, и чему он научился сам. Доходило тяжело, долго и всего едва ли половина из того, что он рассказывал и показывал. Но он и понимал, что всему и сразу научить невозможно. А потому довольствовался теми скромными результатами, что удавалось достигнуть и закрепить, не забывая стремиться к лучшему. Каждый день с раннего утра, когда солнце востока еще только начинало светить в его каюту через раскрытую дверь на балкон, Джаг просыпался и выходил на палубу, созывая моряков на новые занятия. Каждый вечер, уже затемно, Джаг вваливался в свою каюту и без сил грохался в койку, засыпая пустым черным сном без сновидений, а утром, почувствовав свет, снова поднимался и шел тренировать команду.

По лицам его моряков Джаг видел, что такой темп тренировок их утомляет. Но, на удивление, возмущений и нытья он почти не слышал. Под конец дня они все, так же, как и он, валились с ног от усталости, ворчали и жаловались. Но в этом не звучало недовольства конкретно Джагом. Каким-то образом, не зная языка и не будучи изначально в хороших отношениях со своей командой, Джаг смог заставить их осознать, что в первую очередь все это нужно именно им. Да, безусловно, Джаг был капитаном, и мало кому это нравилось. Но нельзя было также спорить и с тем, что его наука была крайне полезна для них. И еще, несомненно, важнейшим фактором сплочения коллектива и такого отношения к Джагу была их атаманша, Марна. Миссир старший помощник уж точно не могла не видеть пользы от сотрудничества с Джагом. Она была крайне умна и дальновидна, и кому как не ей было очевидно, что без навыков управления кораблем и руководства опытного моряка их свобода продлится совсем недолго.

При всем этом Джаг так и не мог избавиться от смутных подозрений. Все, вроде бы, шло так, как и должно идти. Он не замечал ничего подозрительно, ничего странного и необъяснимого в поведении команды. Он не видел никаких признаков угрозе своей жизни, не было никакой для него опасности. И все же, Марна его настораживала. Она пользовалась слишком большим авторитетом среди черных. Неестественно большим авторитетом. За что они ее так уважают и ценят?

Все другие негры из команды были Джагу понятны и ясны. Это были очень простые мужики, бесхитростные, доверчивые, не скрывающие своих эмоций. Они злились и радовались, травили байки, рассказывали друг другу о своей жизни, кто откуда родом, кто чем занимался до того, как попался охотникам за рабами. Марна же простой не была.

Джаг не мог понять, что у нее в голове. Чем она живет и кто она такая? Он знал лишь одно — у нее совершенно точно был какой-то план. Что-то она задумала.

У него было слишком мало времени думать об этом. Целыми днями он находился на палубе, тренировал своих людей, а ночью спал без задних ног. В это время его старший помощник вынашивала свои тайные планы.

Черт, да это уже паранойя.

У нее работы едва ли не больше, чем у меня. Какие еще планы она может вынашивать?

Пора перестать накручивать себя на ровном месте, как баба. Пока она делает все как надо, выполняет приказы и следит за командой, вопросов к ней не будет. А вот если начнет происходить что-то конкретное, тогда и решу на месте. Так всегда было, так будет и теперь.

Помимо всего прочего, Джаг также продолжал бороться с безразличием находящихся на борту женщин к одежде для верхней половины тела. Он несколько раз проходился по кораблю от носа до кормы, по всем палубам, заглядывал в каждый угол, выискивая нарушительниц формы одежды. Уж до чего она была вольной — достаточно было только не ходить в полуголом виде, — но многие не справлялись и с этим. После случая с той настырной негритянкой, которую пришлось для острастки остальных привязать к бушприту, вроде бы случаев нарушения формы поубавилось. Но совсем они не исчезли.

Джаг поумерил пыл, и больше на нос корабля никого не привязывал, хоть и угрожал. Он распорядился пустить на одежду найденную в трюме запасную парусину, и умелые негритянки пошили из нее с дюжину простецких рубах. Хотя и этого не хватило. Сегодняшним утром Джаг обнаружил на второй палубе двоих негритянок, которые волокли мешок с горохом на камбуз, даже не подумав прикрыть срам. Обнаружив, что на них смотрит капитан, обе испуганно взвизнули, бросили мешок и стали закрывать грудь руками.

— Обеих ко мне в каюту через пять минут, — сказал Джаг Марне, развернулся и ушел.

Когда старший помощник постучалась к нему в каюту доложить, что провинившиеся на месте и ждут, Джаг сбросил ноги с капитанского стола и сказал заводить.

На негритянках не было лица, они смиренно ожидали наказания и готовились провести ближайшие сутки глядя на воду, рассекаемую корабельным килем. Да и Марна, похоже, не ждала ничего доброго.

Но в этот раз Джаг решил сменить подход к воспитанию. Он встал из кресла, подозвал к себе негритянок и подошел к шкафу с одеждой.

Те стояли склонив головы и смущенно прятали груди руками. Надо же, перед своими щеголяют выменем как ни в чем не бывало, а как передо мной — так сразу строят целомудрие.

Джаг выждал пару мгновений, а потом заговорил таким любезным тоном, какого от него совершенно никто не ожидал.

— Если вашим милостям не неугодна одежда из грубой парусины, что вы готовы даже голышом ходить, то позвольте предложить вам, дамы, изысканные наряды из столицы Авантийской империи.

Негритянки, пораженные его тоном и словами, немедленно подняли на него недоверчивые взгляды, все еще ожидая подвоха. Но его не было.

Джаг действительно распахнул перед ними капитанский гардероб и достал оттуда две шелковые сорочки с кружевами на рукавах и горле, и вручил по одной каждой из нарушительниц.

— Прошу вас. Надевайте.

Он также достал два вышитых серебряной нитью кафтана и передал по одному каждой. Те все еще держали всю одежду в руках и недоуменно переглянулись.

— Надевайте, говорю, что не ясно? — сказал он уже более привычным голосом. Это вывело негритянок из замешательства и те стали одеваться. Спустя полминуты нарушительницы были одеты по моде, в шелковые сорочки и роскошные кафтаны.

Джаг отошел на шаг, окинул их оценивающим взглядом с головы до ног и заржал во всю глотку.

Нарядные кафтаны смотрелись на девках как сутана на козе. Смущенные до крайности и немного разозленные, они принялись раздеваться, но Джаг их остановил.

— Не сметь! Так будете ходить до вечера, я приказываю. И смотрите у меня! Если увижу кого из вас без кафтана — то уж точно тогда обе заступите в висячую вахту!

Джаг снова расхохотался и показал им небрежным жестом руки, что они свободны. Обе поспешили покинуть каюту. Марна хотела было уйти за ними, но Джаг, опять же жестом показал ей остаться. Он замер на месте, показав палец — молчать.

Снаружи доносилось нарастающее ржание моряков, что работали на палубе. По всей видимости, они тоже оценили изысканные наряды своих напарниц. Джаг еще немного похохотал вместе с ними, развязной походкой обошел стол и уселся в капитанское кресло, а Марне показал рукой садиться напротив. Она сделала, как он сказал.

— На корабле все как надо?

— Все как надо, капитан.

— Команда в порядке?

— Не жалуется.

— А раненные как себя чувствуют?

— Выздоравливают. Многие уже могут ходить и хотят начать работать в команде.

Закономерно — подумал Джаг. Все тяжелораненые к этому времени уже умерли, а легкие раны за неделю должны были подзатянуться.

— Ты сама как? Не устала?

На этот вопрос Марна чуть прищурила глаза и вопросительно наклонила голову.

Джаг расслабленно откинулся в кресле, заложив руки за голову, и закинул одну ногу на стол.

— Представь себе, миссир Марна, я за эту неделю так угробился, что уже ног под собой не чую. Эти черномазые, что на палубе, так меня без времени в могилу сведут. Есть, конечно, достойные парни. Так и передай им, кое кого из них я заприметил. Как побываем в деле, им обещаю повышения.

Марна медленно кивнула.

— Да капитан.

Джаг закинул на стол вторую ногу.

— Я к чему это все говорю. Слыхал я, что народ в команде тоже подустал от работы. Потому, пускай сегодня будет выходной. Передай команде, что через час после обеда пусть часа два потренируются как следует в драке на саблях. А потом все, кто не на вахте — на отдых.

— Команду это порадует, капитан Джаг.

— Тебя тоже касается. На вахту сегодня не заступаешь? Вот и славно. Не потеряй это время. Завтра работаем как обычно.

***

Спустя час после обеда, когда еда немного рассосалась в животах матросов и брухо перестало тянуть к земле, команда начала собираться на боевую тренировку. Некоторые пришли раньше и уже начали тренироваться. Над кораблем вновь звучал звон мечей. Джаг ходил между дерущимися парами, покрикивал и беззлобно поругивал моряков, указывая им на недостатки. Моряки, в свою очередь, не обижались, потому что весть о скором отдыхе до конца дня прочно засела у всех в головах, и заметно воодушевляла. Настрой команды был бодрым как никогда. Правда, сосредоточены все были не на занятии по подготовке.

Но Джаг и не ждал этого. Он не собирался снова, как обычно, загонять всех до бессилия, а тренировку организовал скорее для формальности. Нельзя же позволять всем целый день без дела шататься по кораблю. От безделья возникают бестолковые мысли.

Походив среди матросов, Джаг отошел к борту и уселся на бочонок. Он поглядывал то на одну сражающуюся пару, то на другую.

Видно, что уже кое-чему научились, но все равно, опыта мало. Опыт — главная составляющая навыка. А заработать его нельзя нигде кроме как в бою. Рано или поздно придет время и для этого. И сейчас — лучше пусть оно придет поздно. Слишком мало времени команда провела на корабле. Слишком не готова для встречи с бывалыми моряками и солдатами. На борту мало припасов, оружия. Не хватает пороха и ядер, пушек тоже мало. Нет припасов и инструмента для починки. Этот список можно продолжать бесконечно, но главным пунктом в нем стояли деньги. Без денег этого всего не достать. А денег в судовой казне совсем не было. Оно и понятно — прошлые хозяева корабля из ценного имели только рабов. За каждого можно было выручить хорошую сумму в золоте, спрос на рабов на островах Цепи не падал никогда. За две с лишним сотни голов — столько рабов на корабле было изначально, — они могли бы выручить целое состояние и назад поплыли бы все в золоте. Но им не повезло, и теперь новые хозяева судна, а вернее их главарь — капитан Джаг Марно, видел назревающий впереди порочный круг. Чтобы добыть деньги, надо подготовиться к разбою. Чтобы подготовиться, надо прикупить все нужное для этого дела снаряжение. А чтобы это сделать, нужно золото.

Груз корабля внезапно превратился в его команду, и продать Джагу было теперь совсем нечего. С этим придется что-то делать, когда корабль выберется из тяжелой воды и дойдет до безопасного порта.

Если выберется.

Затерявшись в своих мыслях, Джаг не заметил, как на палубе появилась Марна. Она окликнула его.

— Капитан Джаг!

Он поднялся с бочонка. Вместе с Марной к нему шагали шесть или семь негритянок. Джаг сплюнул за борт и недобро прищурился. Среди них была одна, которую Джаг легко узнал. Та, которая провела ночь привязанной к бушприту. Он машинально отметил про себя, что одета она в этот раз пристойно, хоть и на грани нарушения— в рубаху без рукавов, сшитую грубо и неумело, из двух кусков парусины, почти закрывающую брюхо и портки из мешковой ткани, длиной по колено, подпоясанные веревкой.

— Что происходит? — спросил Джаг.

— Эти женщины хотят научиться сражаться как мужчины, капитан.

Джаг осоловевшим взглядом оглядел негритянок.

— Вы что, бабы, мозгов лишились? А кто будет готовить жрать на всех этих охламонов? А ну пошли отсюда пока я не злой.

Но они не ступили с места. Лидером среди этого бабьего войска, как быстро понял Джаг, была та самая мятежная негритянка. Она смотрела на Джага недовольно, с затаенной обидой, но явно на драку не нарывалась. Напарниц она подобрала из самых крепких негритянок, и всем видом показывала, что намерения ее тверды.

Она пробубнила пару слов Марне на своем, та перевела Джагу.

— Эта женщина и ее подруги хотят уметь сражаться. Они дорожат своей свободой, уважают законы корабля и в сражении желают защищать его. И себя, от возвращения в рабские оковы.

— Она точно так и сказала? — с сильным сомнением спросил Джаг, и посмотрел сначала на буйную негритянку, потом на старшего помощника.

— Нет, — сказала Марна. — Она сказала, что все равно научится, и ты ей не помешаешь. Даже если придется повисеть под бушпритом.

Джаг посмотрел на рослую негритянку. Она не отвела взгляда.

— Как тебя звать?

— Сурбалла, капитан Джаг.

Это были первые ее понятные слова.

И что теперь с ними делать?

Джаг знал, что может поступить как обычно. Злость придет, стоит ее лишь позвать. Он мог как и всегда в таких случаях взбеситься, раздать тумаков всем вокруг, наорать, придумать наказание и установить на судне новые правила.

Но не хотел. Какая-то блажь одолела его с самого утра.

— Хорошо, будь по твоему. С этого дня ты со своими подружками будешь тоже тренироваться бою, а кроме этого и всем другим обязанностям моряков — будешь учиться работать на снастях и парусах, чтобы жизнь слишком сладкой не была.

Он повернулся к Марне.

— Скажи им, пусть найдут оружие.

Многие моряки на палубе перестали звенеть саблями и наблюдали за развитием событий. Но когда Джаг вопросительно посмотрел на них, все вернулись к тренировкам. Он подозвал к себе Дужо Камбалу, который негласно стал главным заместителем капитана по делу рукопашной подготовки и постоянно присутствовал на тренировках в качестве главного, когда Джага не было.

— Покажи им защиту, базовые удары и финты. Пусть вникают вместе с остальными. Сильно их не бейте, но и не поддавайтесь. Посмотрим, что из них выйдет. И сколько уйдет после первой драки.

— Да, капитан.

Дужо кивнул.

Джаг же снова уселся на свой бочонок. Он хотел посмотреть на то, как будет драться Сурбалла и ее товарки. Смогут ли они справиться с мужиками, хоть и плохо тренированными, или это совсем бестолковая затея?

Сурбалла выбрала себе длинный гаддирский палаш, почти как у Джага, клиновидной формы, с простой и длинной рукоятью. В пару ей Камбала поставил коренастого негра с кривым ятаганом. Остальные женщины тоже встали в пары с уже более-менее натренированными моряками и начали упражняться. Мужики показывали им простые приемы — как правильно стоять на палубе, как отскакивать и уклоняться от ударов, как блокировать их своим мечом и отводить в сторону, и как нападать самим.

Джаг наблюдал больше за Сурбаллой, чем за другими. Ему было интересно, как она себя покажет. Не окажутся ли ее напористые слова пустой болтовней на деле. Но нет, женщина держала удар. Ей не хватало техники, но Джаг не смог бы найти на корабле человека кроме себя, кому ее бы хватало. Она была сильна, как телом, так и волей. Ее напарнику сразу стало понятно, что поддаваться нет нужды, негритянка быстро схватывала уроки и легко училась на своих ошибках. Синяки и ушибы не поражали ее дух, стоило ей упасть, она тут же вскакивала на ноги и продолжала схватку. Только вот при каждом выпаде бесстыже орала во весь голос, что на нее даже оглядывались.

Джаг наблюдал за ней и видел, что она всерьез намерена доказать, что заслужила свое право держать оружие. Когда она в очередной раз оказалась на полу, а ятаган противника — у нее перед лицом, обозначая победу, она не стала признавать поражения, а вместо этого откатилась по полу и одним прыжком вскочила на ноги, точно разозленная кошка. Она с места кинулась в атаку, нанося беспорядочные удары, которые ошеломленный негр не успевал блокировать. Косым ударом она отвела его ятаган в сторону, в этот миг стремительно подскочила к нему ближе и прежде чем тот справился с клинком, чтобы поставить новый блок. Драка явно вышла из под контроля и уже поздно было что-то делать. Дужо бросился разнимать, но не успевал. Джаг приготовился к тому, что баба раскроит своему сопернику голову, но вместо этого она остановила занесенный меч и громко зарычала в лицо закрывшемуся руками негру. После опустила меч.

А она мне нравится, — решил Джаг. Сильна и свирепа.

Дужо наконец запоздало добрался к месту боя и принялся отчитывать негритянку. Той, впрочем, судя по выражению лица, было все равно. Закончив высказывать претензии, Дужо развел их для нового поединка, но, прежде чем занять указанное ей место, женщина бросила на Джага прищуренный взгляд.

Надо признать, подумал он, баба чего-то да стоит. Если будет продолжать так же, то ей прямая дорога в абордажную команду.

Понаблюдав еще немного за тренировками, Джаг поднялся с бачка и собирался подозвать Дужо, чтобы оставить его за главного, но был остановлен криками с бака.

Что-то в этих криках было тревожное. Что-то, что мигом привлекло внимание всех, кто был на палубе. Моряки прекратили тренироваться и опустили мечи, звон стали сошел на нет. В тишине, которую нарушали только крики чаек вдалеке, были отчетливо слышны слова вахтенного матроса, который несся к нему.

— Капитан Джаг! Капитан Джаг!

В груди кольнуло тревогой. Что там? Корабль? Если так, то дела плохи, к бою мы почти не готовы.

— Говори!

— Ты смотреть, капитан Джаг! — выдохнул взволнованный матрос. — Ты смотреть горизонт, капитан! Море яма!

— Какая еще яма в море, осел? — бросил Джаг, но по лицу матроса он видел, что тот не пьян, не объелся дурмана и ему не почудилось. Он правда что-то заметил.

— Ты смотреть, капитан! Ты смотреть!

Джаг быстрым шагом двинулся на бак. Матрос зашагал за ним, а следом потянулись и любопытные моряки с палубы. Влетев по лестнице на надстройку, Джаг вгляделся в горизонт. Рядом появилась как всегда вовремя его старший помощник с подзорной трубой, которую протянула Джагу. Он взял прибор и взглянул через трубу на горизонт. Скоро он нашел то, о чем говорил вахтенный.

Действительно, в горизонте была яма. Прямо по курсу, какое-то непонятное углубление в линии горизонта, словно кто-то взял и ровно вырезал ножом из угольной черноты тяжелой воды аккуратный тонкий ломоть.

Как такое могло быть? Что это за чертовщина?

Джаг слышал о водоворотах, гигантских водяных воронках, которые порой возникали в море и утягивали корабли в пучину. Но истории эти были сродни сказкам и суевериям. Сам он такого никогда не видел и сомневался в правдивости этих басен. Но даже пусть они и существовали, эта яма была слишком уж огромной. Два десятка миль от края до края, а скорее и больше.

Но присмотревшись лучше к этой «яме», он увидел исходившее от нее мягкое бирюзовое свечение. Он опустил подзорную трубу и передал ее Марне. Та, взволнованная, стала вглядываться в горизонт.

Джаг уже все понял. И внутренне хотел заорать от улыбнувшейся им удачи.

Вместо этого он спустился по ступеням с надстройки, и зашагал по палубе.

— Свистать всех наверх. Собрать парусные команды. Проверить снасти. Пройтись по кораблю и осмотреть каждый сантиметр.

Он пнул ногой бочонок, на котором сидел и наблюдал за тренировкой. Бочонок был пустым и запрыгал по палубе, а моряки расступались у него на пути.

— Закрепить все! Все незакрепленные предметы — привязать, сложить в сетки, хоть гвоздями к полу прибить! Там, куда мы идем, каждый незакрепленный предмет будет стоить жизни кому-то из вас. Парусным командам быть наготове, чтобы по моей команде поставить паруса. Курс держать прежним — прямо на ту яму в горизонте. Если все пойдет хорошо, а вы уж постарайтесь, чтобы так все и было, то мы считай выбрались из тяжелой воды!

***

Безусловно, любой, кого господь не наградил паклей вместо мозгов, и кто хоть какое-то время бывал на море, должен был своим умом понимать, что никаких ям в морской пучине не бывает. Так и было на самом деле, и чем ближе корабль подходил к странной аномалии, тем яснее это становилось.

Первоначальный всплеск всеобщего волнения остался давно позади. На море ничего не происходит сию же секунду. Корабль шел по тяжелой воде очень медленно. Ветер сопутстовал ему, и паруса ловили удобные галсы. В такие моменты становилось предельно ясно, за что тяжелая вода получила свое название. Корабль глубоко проваливался в нее и шел с большой осадкой. Скорость была едва пять узлов, хотя с таким ветром в обычных условиях можно было рассчитывать на все десять.

И все же, медленно, но верно, судно приближалось к тому, что моряки изначально приняли за яму. Прошел час, два, четыре. И вот уже солнце пошло к закату.

Это время Джаг использовал, чтобы трижды обойти весь корабль и убедиться, что все снасти наготове, груз в трюме надежно привязан и не осталось ни единого предмета, который мог бы в случае резкого крена причинить повреждение кораблю или команде.

Насколько мог убедиться Джаг, все было в порядке. Хотя, он прекрасно понимал, что на самом деле, как только придет время проверить это, сразу найдется тысяча мелочей о которых он и команда даже не подумали. Так бывало всегда, так всегда и будет. За всем не уследишь, и это придется принять как неизбежное зло. Хотя это совсем не повод не заставлять команду все проверять по несколько раз. Глядишь, что-нибудь да обнаружится.

Но после определенного числа проходов это становится бессмысленно. Уже ничего не заметишь, зато можно усугубить ситуацию, начав придираться к тому, как все расположено, заставлять все перекладывать и расставлять заново, удивляться, почему получилось хуже, чем было, заставлять складывать как было и снова удивляться, почему вышло еще хуже.

Почти вся команда сейчас находилась на палубе, и Джаг в том числе. С полудня корабль прошел уже несколько миль, и теперь даже дураку было понятно, что «яма» в море была вовсе не ямой. Это тоже была вода, но другая.

Это была не черная, злая пучина, поблескивавшая золотом в солнечных лучах, которая окружала корабль целую неделю. Не та вода, что похожа видом на смолу, сквозь которую едва проникает солнечный свет, а опусти в нее руку по локоть, и уже не видно пальцев.

Это была и не та вода, которая обычно покрывает все Море Цепей, красивая, с приятным бирюзовым отливом, сквозь которую можно видеть рыскающие косяки рыб на глубине в дюжину метров.

Эта вода была совсем другой. Потому что сквозь нее было видно дно. Морское дно, что лежало наверно метрах в двухстах под килем. Чистейшая и прозрачная, словно тончайшее стекло, словно сам воздух, что вокруг.

И зрелище это было воистину жутким. Матросы, подходя к бортам и бросая взгляды на приближающуюся «яму», нервно облизывали высохшие от страха губы и бубнили молитвы своим черным богам.

Ведь действительно, все выглядело так, будто корабль под полными парусами медленно ползет прямо в бездну, на встречу с темным владыкой — с Зиюбаром, Гуллой, Аскадеем или Уродом — в зависимости от верований того, кому чудилось.

Но Джаг знал, что впереди нет никакой опасности, если подойти к делу с умом.

— Что вы опять затряслись, будто Адского Козла увидали? — громко спросил он, обращаясь к команде, и ехидно осклабился.

— Там за бортом, никакая не яма и не пропасть, поскольку оных в океане не бывает. Это — он пальцем указал на «яму» — легкая вода!

Понять то, что это действительно вода, а не пресловутая яма, можно было только свету, который отражался от ее поверхности. Слабые волны на легкой воде блестели в солнечных лучах так, будто сами светились изнутри. Отражаясь от ряби, лучи солнца освещали корпус корабля лучше сотни факелов. Корабль подходил к границе раздела вод, и нос его уже погружался в ауру бликов.

Моряки припали к бортам и в тишине пораженно наблюдали за удивительным зрелищем.

— Слушай мою команду, — крикнул Джаг.

— Держаться всем крепко. Проверить балласт в трюмах и приготовиться его перемещать. Надо будет действовать очень быстро, так что мои приказы передавать незамедлительно, сразу как я скажу! Это понятно?

В ответ послышались нестройные положительные ответы.

— Вот и хорошо. А сейчас… Всем ПРИГОТОВИТЬСЯ К УДАРУ!

По его команде все моряки отчаянно вцепились во все, что было под рукой — в снасти, борта, в закрепленные на палубе грузы и друг в друга. Джаг обеими руками ухватился за ванты и стал ждать.

Время он рассчитал почти верно. Момент столкновения настал меньше чем через минуту. И это было больше похоже на то, как если бы корабль, словно колесо телеги, наехал на кочку. Ощущение было странным. Во первых, многие могли этого не почувствовать, но только не Джаг, — корабль пошел легче, и чем дальше заплывал в легкую воду, тем легче и легче шел. Темная муть тяжелой воды медленно отпускала его из своих оков. Во-вторых, корабль словно шел в гору. Нос заметно поднялся вверх, и постепенно следом за ним весь корабль принимал горизонтальное положение, но уже на заметно больше высоте, относительно уровня моря.

В этом крылась тайная опасность легкой воды. Плотность ее была выше, чем у обычной, а значит и выше ахедронова сила, которая выталкивает из нее все плавучие предметы. А потому корабль идет с меньшей осадкой, становится менее остойчив и более уязвим к волнению и перемене ветра. Среди морских рассказов есть множество правдивых и вполне достоверных историй о том, как корабли, вываливаясь из обычной воды на легкую, ловили сильный крен, теряя остойчивость до критического порога, и заваливались набок под легчайшим дуновением ветра.

В обычных условиях нос мог подниматься на целый метр от обычного, но Джаг предусмотрел опасность, и сейчас отрицательный дифферент составлял от силы полфута, хотя выглядело все куда как хуже. Но это только выглядело. На самом деле заранее заготовленный балласт из двадцати крупных бочек, наполненных тяжелой водой, корзин с ядрами и кучи другого тяжелого барахла, расположенный в носовых помещениях, не давал носу задираться выше.

Когда линия раздела вод была уже под фок-мачтой, Джаг скомандовал:

— Связать паруса! Балласт гнать на середину!

Его приказ передали по палубе и доставили в трюм, где заранее проинструктированные команды из дюжих негров принялись катить балласт под грот-мачту. На самих мачтах натасканные матросы с палубы полезли связывать паруса. Это было нужно сейчас для того, чтобы внезапный порыв ветра не накренил неустойчивое на границе раздела вод судно.

Корабль все дальше уходил в легкую воду. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, но вокруг было светло как днем. Легкая вода блестела и искрилась, и в ее сиянии сверкал и корабль.

Вскоре линия раздела миновала грот-мачту, и корабль встал на ровный киль, полностью перевалившись на легкую воду. Теперь можно было перестать так опасаться внезапного порыва ветра и потери остойчивости. Команде Джаг свои страхи не сообщал, решив, что пусть лучше останутся в благом неведении.

— Распределить балласт поровну вдоль судна, — распорядился Джаг, а сам спустился вниз с надстройки полуюта.

Команда все еще была в шоке. Джаг выглянул за борт и поглядел назад. Картина перед его глазами предстала такая, что и он, бывалый моряк, немного поежился от иррационального страха.

Позади он видел стену. Черную, непроглядную стену тяжелой воды, которая простиралась в обе стороны до горизонта, и отвесно уходила от поверхности воды вниз, к самому дну морскому. Косяки рыб парили в легкой воде вдоль нее, полагая ее твердым препятствием, и не пытались пересекать ее границу. Да и сам корабль словно бы летел по воздуху.

Смотреть на это было жутковато, и Джаг все же понимал своих моряков, которые, с непривычки, впали в благоговейный ступор. Иные из них все продолжали тихонько бормотать молитвы, но уже не о спасении, а благодарственные. Легкая вода и исходящий от нее свет виделись им величайшей благодатью, истинным чудом.

Что ж, может так оно и есть, подумал Джаг. Но что с того? Вода есть вода, тяжелая, легкая, или обычная — вся она мокрая, и вся опасная. Он знал, что как и тяжелая, легкая вода совершенно не отличается по своему составу от простой. Такая же соленая, такая же непригодная для питья. Но какие-то другие ее свойства, неизведанные еще человеку, делали ее именно легкой водой, а не какой-то другой.

Джагу на глаза попалась Марна. Она выглядела растерянной, поддавшись всеобщему чувству. Видимо, как и остальных, удивительный, ни на что не похожий вид легкой воды сильно впечатлил ее. Она взглянула на Джага. Тот подошел ближе.

— Нечего бояться, миссир Марна. Это вода, можешь сама зачерпнуть ведром и опробовать на вкус. Вода, соленая вода. Только очень прозрачная, и корабль по ней идет прекрасно. Вот что. Разберись с командой, пусть перестанут пялиться за борт и привыкают. Скажи так же, что мои слова про отдых остаются в силе. Но то, что мы выбрались наконец из тяжелой воды, надо отметить. Прикажи выкатить пару бочонков рома. Пусть устроят гулянку и повеселятся. Но сильно пусть не нажираются. Завтра нам предстоит много работы.

4. Козёл

Все еще в Море Цепей

Когда Джаг думал, что быть капитаном корабля сложно, он не понимал, что настолько.

Торжественный выход корабля из тяжелой воды ознаменовал наступление нового этапа путешествия. На праздничной вечерней гулянке все изрядно нажрались и повеселились.

Джаг же в это время думал, как ему теперь быть.

Он уже некоторое время сидел за своим столом и не мог понять, за что взяться. В которой раз поймав себя на мысли, что так и не продвинулся ни на дюйм, Джаг от внезапно накатившей злости с размаху хватил кулаком по столу.

— Обоссы меня Нечистый! — рявкнул он, и резко поднялся из кресла, между делом сильно стукнувшись коленкой о ножку стола. Это добавило злости, и Джаг еще несколько раз грохнул кулаком по столу-обидчику.

Немного успокоившись, походив по каюте, Джаг снова опустился в кресло. Но, подумав, снова вдарил по крышке стола кулаком и выдавил несколько нечленораздельных, но злобных звуков.

— Черт! Чтоб я знал, как этими побрякушками пользоваться!

Перед ним на столе была развернута большая карта Моря Цепей со всеми известными островами. Поверх карты были разбросаны навигационные инструменты. Секстант, астролябия, компас, циркули, тонкие угольные карандаши.

Как подступиться к ним, Джаг понятия не имел. На кораблях заморской компании в Риве он служил сначала солдатом, а потом и офицером охранной команды, то есть, в той роли, какую на этом корабле некогда исполняли красные мундиры. Его задачей было сидеть на борту и загонять рабов назад в трюм, если они взбунтуются. К управлению кораблем он отношения не имел, а уж тем более к таким тонким вещам, как звездная навигация.

Поэтому, понять, где находится корабль, и в какую сторону следует держать курс, было совершенно невозможно. На негров из команды, большая часть которых в первый раз увидела море непосредственно перед погрузкой на борт рабского корабля при отплытии от берегов Ривы, было глупо возлагать надежды. Джаг учил их всему, что умел, но невозможно научить тому, чего сам не знаешь. А потому, положение выходило довольно безрадостным. Конечно, в Море Цепей тысячи островов, рано или поздно, на горизонте замаячит хоть один. Зеленый берег, густо заросший буйной растительностью. Нетронутый человеком, полный плодоносных деревьев, которые ломятся под тяжестью спелых сочных фруктов. Его шельф, искрящийся красивой бирюзой, полный косяков отличной рыбы, его тропический лес, кишащий непуганым зверьем, которое само бежит в силки, и его ручьи, бурлящие свежей пресной водой. Вот только вполне возможно, что к тому времени на корабле некому будет насладиться дивным видом и обширными богатствами природы Моря Цепей.

Безусловно, одним из первых умрет сам Джаг. Его капитанство хоть и не оспаривалось никем на борту, все же оставалось весьма шатким. Глупо было полагать, что все полтораста негров разом поверили ему как на духу и сплотились за белым капитаном. Очень маловероятно. Скорее, все будет так: пару ошибок они выдержат, но после первой крупной неудачи пойдут волнения. Подавить их, понимал Джаг, ресурсов у него не будет. Те ниггеры, у которых в порядке с мозгами, и которые не привыкли вытирать ноги о здравый смысл, могут вспомнить, что он их многому научил но и еще многому научить не успел, и попытаются урезонить остальных. Но, со временем, их мнение начнет ослабевать, и вот тогда рассчитывать будет точно не на что.

Поэтому, никому из команды ни в коем случае не следует знать о том, что корабль плывет неизвестно куда. Это Джаг понимал с самого начала, и ни с кем делиться этой тайной не собирался ни под каким предлогом.

Помимо беспокойства за собственную жизнь, которую Джаг, несомненно, ценил, хоть порой в этом и сомневался, к причинам сокрытия тайны примешивалось и кое-что другое.

За прошедшее время Джаг успел заиметь в глазах своей команды определенный авторитет. И потерять его было бы досадно.

Да что со мной такое, думал он иногда.

Никогда раньше Джага такие понятия не беспокоили.

Об этом он не раз задумывался на досуге, и пришел к выводу, что на самом деле в жизни его наступил более крутой поворот, чем он раньше предполагал. В прошлой жизни, в бытность его законопослушным подданным авантийской короны и ее служакой, Джаг всегда чувствовал лютое безразличие ко всему, что его окружало. Это было полезно, потому что окружала Джага обычно смерть. В непрекращающихся войнах в Риве солдаты постоянно умирали. Сегодня твои друзья — одни люди, а завтра негры из дикого племени понаделают в них дыр своими копьями, утыкают стрелами, и все — твои друзья теперь покойники. В том мире, который знал Джаг, ничто не было вечно, или хотя бы долговечно. Все менялось слишком быстро, чтобы успеть обрести цену. А уж цена жизни была такой низкой, что не стоила и плевка.

И хотя служба в Риве несомненно повлияла на Джага, он чувствовал, что истоки его беды кроются глубже. Это шло прямо из глубины его души. Из самого его существа. Противление порядку. Устоям, канонам и принципам. Джаг не чувствовал для себя никакой ценности в авантийском укладе жизни, и был полностью уверен, что уклад любой другой страны так же не пришелся бы ему по душе. Он не копил деньги, не искал власти и не делал карьеру. Все это было безразлично ему. Все драгоценности, все звания, мундиры и чины. Ему были глубоко безразличны светские беседы и званые банкеты, на которые он постоянно попадал по какой-то горькой иронии. Не искал он и женского внимания, глубоко не понимая, почему дураки по всему миру спешат навстречу своей смерти, чтобы заслужить благосклонность какой-то разодетой манды на ножках. Он не видел никакой принципиальной разницы между потасканной, беззубой шлюхой и знатной барышней в жемчугах и шелке. Видимо, женщины, которых он встречал в своей жизни, чувствовали в нем это зловещее и неестественное отсутствие всякого интереса, и потому сторонились — жениться Джагу не довелось, и он сомневался, что придется.

Ни золото, ни женщины, ни слава не стояли в списке его ценностей. Кто-то мог сказать, что с таким складом характера следовало бы податься в священники, но такой человек явно не был знаком с Джагом. От бога Джаг был так же далек, как и от всего другого, да еще и был закоренелым богохульником, и сам от церкви старался держаться подальше. Жизнь в обществе была слишком сурова к нему, и теперь, оказавшись за его пределами, Джаг понимал это лучше, чем когда-либо.

Вырвавшись из плена приличий и порядков, Джаг чувствовал, — он сделал то, чему пришло время. Он чувствовал это и раньше, когда широкими взмахами рубил свою связь с прошлым — то, что давно пора было сделать. И сейчас все сильнее убеждался, что в кои то веки поступил правильно.

Там, далеко в прошлом, у Джага не было совсем ничего, что он мог бы назвать своим.

А вот теперь, здесь, кое-что такое у него появилось.

У него появился этот корабль.

Команда. Все эти ниггеры, которых он учит.

И цель. Пока еще смутная и немного страшная даже для самого Джага. Но манящая и притягательная. Такая, про которую он впервые в жизни мог сказать честно перед самим собой:

Хочу.

Выходило так, что слухи о Море Цепей оказались правдивы. Здесь любой найдет новую жизнь.

А в моем случае, думал Джаг, это будет не новая, а скорее просто жизнь. Первая, настоящая.

За все то, что осталось позади, за свою жизнь в Авантии Джаг не дал бы и ломаного гроша. А за то еще совсем немногое, что обрел тут — готов был драться до смерти. Никто не отберет у него это море, в этом он был уверен совершенно точно.

Прохаживаясь по кораблю в свободное от муштры и тренировок время, Джаг наблюдал за командой. Прошло совсем немного времени с их общего заточения в трюме, и тогда они были врагами. Но теперь, когда страсти поутихли и все осознали взаимовыгодность сотрудничества, отношения медленно шли на лад. Никто не смотрел волком, когда Джаг спускался на нижние палубы, где моряки отдыхали после вахты и забавлялись скудными моряцкими забавами. Офицеры Джага тоже относились к нему если не с уважением, то хотя бы с должным почтением. За прошедшие дни появилось много новых назначений, хотя большая часть из них образовалась сама собой. Главным на тренировках по владению оружием закономерно стал могучий негр Дужо Камбала, знакомый Джагу еще из трюма. Дужо не был многословен, зато был до звериного серьезен во всем, не улыбался и почти не понимал по-авантийски, зато бойко и дюже серьезно мумбосил на своем языке, втолковывая другим ниггерам, как сражаться. Противоположностью ему был негр Ваба, также знакомый еще по трюму. Ваба был лысым, черным даже по сравнению с другими неграми, крупным, как Дужо, но совсем другим по характеру. Он был похож на прибалдевшего пса, смотрел с хитроватым прищуром и с самых первых дней на воле раздобыл себе принадлежности для курения. Он курил постоянно, ходил по трюму и дымил. На этой почве у них с Джагом даже случился скандал. Джаг увидел его на нижней палубе с зажженной трубкой, когда тот играл в ножики с толпой свободных после вахты негров, и хотел было в самых вольных выражениях растолковать ему и остальным, что представляет собой противопожарная безопасность на борту корабля, который полностью сделан из дерева. Но Ваба был таким типом, на которого долго орать не выйдет. Брань не наносила вреда духу этого жизнелюбивого и лиховатого ниггера. Вместо того, чтобы внять словам Джага, тот предложил сыграть с ним за право курить.

Джаг уселся напротив Вабы. Команда, моментально прознав о зрелище, стала стекаться в трюм, поглядеть на состязание, и скоро толпа собралась такая, что яблоку упасть негде.

Правила игры были простыми: надо положить клешню на бочку, растопырив пальцы, и пробить ножом между каждыми двумя, от большого к мизинцу и обратно. После чего сопернику предлагается повторить это. Скорость процедуры должна нарастать от раунда к раунду. Проигрывает тот, кто первым поранит палец.

Джаг быстро понял, что попал на чужое поле. Ваба был ловок, как бес, Джагу пришлось сильно попотеть, чтобы не отставать от ритма, наступил уже пятый раунд, и в нем нужно было молотить ножом так быстро, что мысль не поспевала за движениями. Ваба словно и не замечал нарастающей сложности игры. Нож в его руках прыгал по бочке все быстрее и быстрее, и в конце концов Джаг, конечно, проиграл.

— Ах ты пес копченый! — взревел Джаг, бросив нож, и рывком вскакивая из за игрального стола. Он сунул порезанный палец в рот, подержал там, и осмотрел рану. Порез был неглубокий, но он означал поражение.

Ниггеры вокруг весело хохотали, приветствуя победителя. Но все внимание, в том числе и Вабы, было приковано к Джагу — всем им было интересно, как поступит капитан. Сможет ли признать поражение, станет ли беситься из за пустячной игры?

— Ладно, — сказал Джаг, — хочешь курить — кури! Но если будет пожар, ты пройдешь по доске! Слушайте все: отныне негр Ваба будет также ответственным за пожарную безопасность на борту моего корабля! Все слышали? А теперь валите по местам. Вы, ниггеры, насколько я помню, сегодня сменились с вахты? Так какого дьявола вы еще тут стоите? Мало я вас гоняю? А ну живо по койкам, и чтобы до завтрашнего полудня я вас на ногах не видел!

Негры разбежались кто отдыхать, кто по делам, но все, как понял Джаг, остались довольны увиденным. Решение капитана было справедливым, и это вселило еще немного больше духа в их сердца. Жизнь налаживалась, как у Джага, так и у его моряков. Всем им, без сомнения, было больше по душе чувствовать себя людьми, которые могут изменить свою жизнь и сами выбрали свой путь, а не рабами, как было до этого, бесправными существами, близкими по статусу к скотине. Несправедливость и жестокость они уже видели, и поэтому должны были по достоинству оценить новое положение. Им все еще нужно было выполнять приказы и довольствоваться малым — скудными удобствами жизни на корабле, взамен отдавая все свои силы работе на нем, но, при этом, они теперь увидели, что и они имеют право голоса. Белый человек в их глазах всегда был врагом или хозяином, но теперь многие из них должны были пересмотреть свое мнение. Если до кого-то не дошло раньше, то уж теперь все точно понимали, что их рабство окончено, все они теперь — свободные люди, своей волей решившие стать моряками, а капитан — это не очередной погонщик или надзиратель с кнутом в руке, а такой же вольный человек. Главарь, и, безусловно, авторитет, но не тюремщик и не палач, а старший и руководитель, тот, кто научит их морскому делу и поведет за собой, а не погонит вперед плетью.

В этом событии, как позже понял Джаг, было гораздо больше смысла, чем он думал сначала. В тот момент, помимо подчинения, которого можно добиться разными способами, в душах его моряков зарождалась верность. Редчайшее в мире качество, которое не заслужить иначе, как личной добродетелью и справедливостью.

Он не знал точно, добился ли верности Вабы. Это будет проверено позже, но знал наверняка, что начало положено, и команда теперь не видит в нем узурпатора. Это было невероятно полезно, поскольку лишь действуя вместе, командой, возможно управиться с кораблем. За свои природные умения Ваба сделался старшиной у рулевых, и с должностью разобрался быстро, а помимо того, он оказался еще и умелым плотником, и еще до этого стал негласным старшим у мастеровой бригады. За то время, что прошло с освобождения, усилиями Вабы и людей, которых он себе подобрал, было устранено огромное количество повреждений, которые корабль понес в бою с пиратским брарраком. Несколько угрожающих пробоин в корпусе были умело заделаны, это при том, что ресурсов для ремонта почти не было. Но Ваба сумел справиться, пустив на материал то, что осталось после переработки внутренних помещений корабля из рабских трюмов в помещения для команды, чем занимался так же он со своей бригадой. На борту оставалось еще много повреждений, которые следовало исправить, но этим можно будет заняться позже, у безопасного берега, когда команда получит доступ к достойному инструменту и материалам.

Помимо Вабы и Дужо, был еще один умелый ниггер, Джаг решил, что назначит его офицером, как только представится возможность. Худой до страшного негр Мубаса, заслуживший звание старшины у пушкарей, отличался феноменальной проворностью. Работать с пушками и порохом ему не только хорошо давалось, но и нравилось по натуре. Мубаса, как оказалось, сердцем любил огонь и взрывы, искусство стрельбы из таких могучих орудий он постигал резво и ненасытно, что даже немного пугало — не хватало на борту вдобавок к санкционированному курильщику еще и натурального пироманьяка. Но с этим приходилось мириться, ведь другого способного человека на должность старшего у пушкарей Джаг найти не мог. Большинство негров все еще боялись пушек и от пороха предпочитали держаться подальше. В конце концов, решил Джаг, каждый чем-то одержим. Если ниггеру нравятся взрывы и пламя, ему точно найдется место на корабле.

Со своим ремеслом Мубаса разобрался очень быстро, и вскоре, как думал Джаг, будет творить с пушками чудеса. Уже сейчас Мубаса снаряжал любое орудие так же быстро, как опытный пушкарь, прослуживший на море много лет. Его пальба не отличалась точностью, но это лишь дело практики. Как и всем остальным, ему требовалось побывать в бою, чтобы понять, что он действительно делает не так, и как на самом деле надо. Тут уж ничего не поделаешь. Есть вещи, которым можно научить, а есть те, которым можно лишь научиться. Быстро определив в толковом малом задатки лидера и здравый ум, Джаг познакомил его с приборами для наведения — угломером и подзорной трубой. Зрение у Мубасы было превосходным от природы, и скоро он должен был научиться точно выверять расстояние и соответствующим образом наводить орудие на цель. Джаг сказал ему, что тот должен сам подбирать себе народ на должности пушкарей, и в целом негр справлялся. Ему сильно не доставало умелых кадров, но это была общая проблема корабля: любой моряк из команды в пушечном деле тянул разве что на пороховую обезьяну, и потому выбирать приходилось, больше полагаясь на общие навыки и характеристики моряка, чем на его умения. Джаг утвердил список, который при помощи Марны (Мубаса писать не умел) подготовил ему старшина пушкарей, и позволил ему провести еще одни учения под его собственным командованием. Пороха в трюме оставалось маловато, но он все равно не поможет, если никто не будет знать, как им пользоваться — так рассудил Джаг. В остальном он решил положиться на талант и мозги Мубасы.

Но, в том, что касалось ума, не было равных главному помощнику Джага, негритянке по имени Марна. Она была умна, хорошо считала и имела авторитет у команды. Надо было признать, что без нее Джаг не добился бы таких успехов в работе с этой бандой ниггеров. Благодаря Марне многие вопросы решались сами собой, без его участия. И хорошо, иначе Джагу приходилось бы целыми днями разбираться с мелкими проблемами ниггеров, затрачивая больше времени на то, чтобы для начала понять, о чем они толкуют. Должность боцмана, старшего по всем вопросам команды, сама собой прилипла к Марне, и Джаг был доволен таким стечением обстоятельств.

В целом, в работе с людьми было много удачных моментов. Неудачный был один и лихо перекрывал все достижения. Никто на корабле не мог взять на себя должность штурмана, даже сам Джаг. Корабль все еще плыл в неизвестность.

Джаг снова окинул хмурым взглядом разбросанные на столе навигационные принадлежности, со злости грохнул кулаками по столу, так, что предметы на нем подпрыгнули, и грязно выругался вслух.

Через мгновение он пожалел о содеянном. От удара по столу левая рука заныла в плече — месте старой раны.

Джаг прорычал проклятие и встал из за стола, направляясь к своей койке. Расшнуровав рубаху, он стащил ее через голову и поглядел на плечо. Увиденное заставило его выругаться еще плотнее, а в груди трепыхнулось холодное чувство.

Рана сильно гноилась, это было видно даже из под повязки, которая ее покрывала. Джаг зубами и свободной рукой стал разматывать тряпки. Нижние слои отходили с присохшей коркой из гноя и сукровицы, Джаг рычал от боли срывая их. Когда он полностью размотал рану, его передернуло. Плечо сильно распухло и покраснело, а вокруг раны кожа была грязно-фиолетовой. Сама дыра была черной от застаревшего гноя и свернувшейся крови. Джаг попробовал надавить на рану двумя пальцами, чтобы выжать из нее гнус, но тут же заорал от боли. Плечо нельзя было даже тронуть — боль моментально пронзала все тело до самых пят.

— Вот дерьмо, я же гнию заживо…

От этой мысли, озвученной вслух, стало жутко, и холодное чувство в груди забилось сильнее.

В Риве Джаг повидал раненных, которые медленно загибались от самых разных ран. Воинственные ниггеры мазали свои копья дьявольскими ядами, которые готовили из им одним известных растений, и такие раны не заживали неделями, а раненный был живым покойником. Стрелы, которые они делали, были специально обработаны так, что их из раны не вытащить, не причинив несчастному страшную боль. Но хуже всего — и смертоноснее всего, — была обычная грязь. Яд убивает и человека, и весь прочий гнус, но то, что живет в обычной грязи, убить сложнее. Загрязненные раны чернели, зараза медленно расходилась по всему телу. Начиналась гангрена, с людей снимали целые куски почерневшего мяса, но помертвие было глубоко в крови, и уже необратимо уничтожало несчастного, расходясь по всем органам. В гноящихся ранах, прямо на еще живых людях, заводились опарыши. Питаясь омертвевшей плотью, они вырастали за считанные часы, и, проснувшись, пораженный этой дьявольской хворью мог с ужасом обнаружить, что из его раны кишащими комками валятся вонючие черви. Риванские мухи и другие насекомые откладывали в гниль свои яйца, и из них, также за считанные часы, вылуплялись мерзкие мясные мошки, которые роятся над умирающими, лишая их своим видом остатков духа. Редко помогала ампутация. Если вовремя отрезать мертвеющую руку или ногу, организм может одолеть заразу. Но это было чаще хуже смерти. Без руки человек не боец, без ноги — тем более. А также, не работник. Вернувшись домой без конечности, солдат может разве что пытаться выжить на нищенскую пенсию по ранению, но, скорее всего, околеет в смердящей канаве, как тысячи других до него. Жизнь безжалостна к калекам, особенно к солдатам, которые ничего кроме меча да ружья в руках не держали, а теперь не могут и этого. Среди колониальных солдат в Риве была широко распространена мрачная шутка: если дело дошло до ампутации, то лучше всего ампутировать голову.

— Вот зараза…

Джаг с ужасом рассматривал свою рану.

Он попытался еще раз надавить на нее, уже приготовившись к боли, но не выдержал и нескольких мгновений. Помертвие в ней расходилось медленно, даже воспалившиеся края раны еще чувствовали боль от любого прикосновения. Значит, хворь еще не распространилась далеко.

Джаг видел только один выход: рубить руку, вместе с плечевым суставом.

Но решиться на это он не мог. В целом рука работала хорошо, лишь иногда болела. Пальцы и мышцы слушались, все с ней по ощущениям было почти что в порядке. И все равно умом Джаг понимал, что с такой раной долго не живут.

Джаг был в состоянии легкой паники, и не услышал приближающихся к каюте торопливых шагов. Когда не запертая дверь распахнулась, он был захвачен врасплох. В каюту вбежала Марна.

— Капитан, там за бортом…

Она вдруг замерла на полуслове. Джаг ясно видел, как ее взгляд метнулся к ране на его плече, потом к его лицу.

— Капитан, твоя рана…

Было видно, что ее вид страшной раны ужаснул. Джаг же был сильно недоволен тем, что член команды застал его за таким занятием. Свою рану он также хотел бы сохранить в тайне от команды. Но шила в мешке не утаишь. Он быстро натянул на себя рубаху и встал с койки.

— Что за бардак на моем корабле? Почему вломилась без стука в каюту капитана?

Марна хотела было что-то сказать по поводу увиденного, но не стала. Вместо этого она приняла обычный вид, как будто ничего не видела, и сказала:

— Капитан, моряки увидели за бортом чудовище!

— Что?! Какое еще чудовище?

Джаг подхватил ножны с мечом, и зашагал мимо Марны к выходу на палубу, на ходу застегивая ремешки. Та бросилась следом.

— Чудовище, капитан Джаг! Гигантское чудовище!

Джаг вышел на палубу. Толпа негров громко голосила, все столпились у бортов, то и дело показывая пальцами в разных направлениях. Некоторые висели на снастях — все они смотрели за борт, в воду. Джаг шагнул к ним.

— Что тут происходит?

Негры принялись наперебой объяснять ему ситуацию на своем языке, иногда вставляя авантийские слова. Джаг никак не мог уяснить, что они ему втирают, но тут и сам все увидел.

Негры вдруг принялись орать и показывать пальцами за борт, предлагая ему взглянуть. А взглянуть было на что.

Чудовище имело в длину метров тридцать, настоящий гигант. Его было прекрасно видно в кристально чистой легкой воде, это и перепугало всех моряков. Оно передвигалось очень резво, разгоняя свою массивную тушу мощным хвостовым плавником. Морда твари была длинной, вытянутой, а главным достоинством ее была огромная пасть, в длину, наверно, занимавшая почти четверть всего силуэта существа. Пасть была продолговатой и узкой, как у крокодила, и полной мелких острых зубов, которые шли в несколько рядов. Быстро щелкая ею, тварь стремительно атаковала косяки толстой рыбы, пожирая за раз сразу несколько жертв. Косяки бросались врассыпную, но, повинуясь стадному инстинкту, снова сходились вместе, а чудище, делая под водой петлю, разворачивало свою массивную тушу, и вновь неслось в атаку.

Взбудораженные увиденным негры голосили наперебой. Все они смотрели на Джага, надеясь на разъяснения.

Обведя их взглядом, Джаг объявил:

— Это — олохор. Кит-убийца.

Имя чудовища волной прокатилось по толпе негров. Олохор! — шептали они друг другу, и смотрели то за борт — с откровенным страхом, то на Джага — с надеждой.

— Что нам делать, капитан?

Джаг осмотрел команду взглядом, в котором проглянулось хорошо знакомое его морякам тихое бешенство.

— Как что, болваны?! Живо спускайте шлюпки и готовьте багры. Сегодня мы ужинаем по королевски.

***

Олохор — одно из самых тупых и кровожадных созданий, что обитают в Море Цепей. Он абсолютно не способен испытывать страх или хотя бы опасение, даже при виде существ гораздо крупнее его, если такие вдруг встретятся. Потому что олохор привык считать себя самым крупным и опасным хищником всех известных вод. И в этом, надо признать, он был чертовски прав.

Олохор питался любой живностью, какую видел. По замыслу бога, или дьявола — до сих пор не ясно, кто сотворил такое чудище, — это существо к тому же росло всю свою жизнь, а потому самые старые из этих ублюдков размерами превосходили самый крупный известный корабль. Ученые мужи, исследуя этот проклятый всеми святыми вид зверья, сходились на мнении, что чудовище представляет собой подвид хищного кита, но далеко от него отстоящего. Когда-то древние предки олохоров могли еще и на сушу выползать, об этом говорили их могучие боковые полуплавники, которые присутствовали на их телах в количестведвух пар. Но потом они полностью перебрались в воду. Так говорили ученые, и Джаг хотел бы им верить, потому что никому, кто встречал олохора в море, не хотелось бы повстречать его еще и на суше.

Джаг видел олохоров, когда служил на авантийских кораблях в составе охраны торговой компании, а потом еще и читал об этих существах в монументальном мореходном трактате Mareunautica Magna за авторством сангритского ученого и морехода Валаско да Рахи. В Авантии этот труд по политическим причинам выходил под другим названием, и за авторством авантийца. Империя была недостаточно дряхлой, чтобы просто отвергать крайне полезные науки, даже вражеские, но слишком горделивой, чтобы признать, что их соперники сангриты в морском деле продвинулись гораздо дальше. Мареунавтика была важнейшим фундаментальным исследованием в морском деле, признанным во всех странах Ампары, потому что да-Раха в свое время избороздил множество морей и океанов, и повидал гораздо больше, чем любой другой моряк. Его книга описывала воды всего мира, и, безусловно, в ней Раха уделил место и для такого существа, как олохор.

По описанию из книги эта тварь была способна жрать все, начиная от мелкой рыбешки, и заканчивая небольшими кораблями. Основным способом пропитания ей служили собратья из китового рода. Олохор нападал на них сзади, крепко смыкая огромные челюсти на хвосте жертвы, и разматывая ее, пока та не испускала дух от потери крови. На кровавое пиршество слетались и другие олохоры, и между ними часто выходили раздоры, в ходе которых количество пищи увеличивалось за счет сокращения числа едоков. За свою излишнюю кровожадность олохор в оригинальной Мареунавтике, которая выходила в Сангрии, удостоился целого параграфа проклятий и обвинений в богопротивности. Раху можно было понять. Тот моряк, который видел яростное буйство олохоров, никогда этого не забудет. Особенно, когда их собирается больше трех. Под водой закипает жестокий бой, и огромные кровавые пузыри всплывают на поверхность, разрастаясь громадными красными пятнами. В бешенстве олохоры убивают все живое вокруг. Убивают нещадно и без всяких раздумий, и намного больше, чем способны сожрать.

В своей книге Раха также говорил, что на самом деле олохоры могут прожить огромную жизнь — две или три сотни лет, а то и больше. Он сам видел древнего олохора, который напал на его корабль и едва не потопил его. К счастью, ветер благоприятствовал его судну, а несколько точно попавших ядер из тяжелых пушек лишили чудище хода. Изучив тело убитого гиганта (тот был семьдесят метров в длину), Раха убедился, что это очень старый олохор, а рассказы жителей окрестных островов подтвердили его догадки. Та тварь истребила всех сородичей в своих владениях и нагоняла ужас еще на прадедов тех людей, из чего Раха и сделал свои выводы. К счастью, это был исключительный случай. Просто никто из них в силу буйного нрава не способен протянуть так долго. Все они погибают в бессмысленных боях друг с другом за пищу, которую все равно не смогут сожрать даже навалившись все вместе. За это Раха призывал возблагодарить бога, ведь будь олохоры хоть немного умнее и благоразумнее по отношению друг к другу, плавать по морю было бы совсем невозможно.

По счастью, скотина, доставшаяся Джагу, была совсем молодой. В книге Рахи говорилось, что таких размеров олохоры достигают в десять лет, или около того. Страшно даже представить, каких размеров мог бы быть трехсотлетний олохор. Но и десятилетний представитель этого рода сопляком отнюдь не был. Недооценивать сумасшедшего хищника всегда выходит себе дороже. Поэтому Джаг решил бросить все имеющиеся ресурсы на его поимку. На воду было спущено восемь легких шлюпок из кожи и пальмы. За это изобретение следовало благодарить не господа, а какого-то ниггера из Ривы, который придумал делать их не из плотного дерева, а из мягких материалов.

Конструкция позволяла хранить их очень компактно, складывая одну в другую, с вынутыми распорками, а когда они будут нужны, дело пары минут установить в них распорки из прочного дерева и спустить на воду.

На каждую лодку выходило по шесть человек. Не перегружены, но и недостатка в людях нет. По четверо на веслах, по двое с гарпунами, к которым заранее подвязаны длинные веревки с крепкими кольцами. К лодкам тоже привязаны веревки, очень длинные, которые тянулись на корабль. Замысел охоты был прост: поскольку олохор — бестия тупая, она не упустит случая атаковать людей в шлюпках. Да, это было опасно, ведь Джаг тоже сидел в шлюпке, причем, в той, что шла первой. Но иначе на олохора и не охотятся.

В тот момент, когда тварь покажется из под воды чтобы атаковать шлюпку, все, кто рядом, должны были метнуть в нее гарпуны. Когда орудия вонзятся в тушу твари, следовало немедленно вязать концы к канатам, что вели от шлюпок к кораблю.

Безусловно, план казался немного странным. Ведь морская тварь также могла и понять, что она уже не охотник, а жертва, и бросить эту затею. Но Джаг знал этих существ. Знал сумасшествие, которое кипит в их крови, холод арктических ветров, что дует в их отмороженных напрочь мозгах. Олохор не отступит никогда, даже если при смерти.

Джаг оглядел шлюпки, плывущие строем по кристально-чистой и прозрачной воде, взвесил в руке гарпун и багор — не подведут. Проверил также мушкетоны и пистолеты — все заряжены. Использовать их в бою с олохором он не планировал — не тот масштаб. Пуля, что легко убьет человека, громадному морскому хищнику покажется только неприятной занозой, а вреда не причинит. Но в критической ситуации может помочь — отвлечь внимание буйной твари залпом из трех-четырех стволов. Кроме них в каждой лодке были и копья. Они длинные и твердые, когда тварь будет поймана гарпунами, они пойдут в дело. Команды лодок будут колоть ими тварь, изнуряя ее множеством ударов. Ранить олохора не просто, и потому даже набрав в охотничью бригаду самых дюжих и крепких негров, Джаг не был уверен, что их удары смогут быстро угомонить морского хищника.

Но если рассуждать так, то никогда ни одна охота не увенчается успехом.

Снова оглядев свою бригаду на лодках, Джаг сплюнул за борт на удачу и крикнул:

— А ну, навались на весла, ребяты!

Четверки гребцов сильнее налегли на весла, и лодки ускорились еще сильнее. Многих негров поразила скорость, с которой они шли. В своих водах они такого явления не встречали, и это было их первое знакомство с легкой водой. Лодки проваливались в нее совсем неглубоко, осадка была низкой, а Джаг намеренно не взял на борт дополнительного балласта. Да, так лодки будут менее остойчивыми, но ветра почти не было, волнения тоже. Если кто-то перевернется, им почти ничего не угрожает. Кроме зубов олохора. Но кто ж будет думать такие мрачные мысли перед самой охотой?

Толкаемые четверками гребцов, лодки скользили по легкой воде как разогнанные салазки по снегу. Они развили скорость узлов в двадцать пять.

— Вон он, смотрите!

Джаг указал пальцем направление. Там, куда он указывал, на глубине метров в двенадцать, разворачивалась под водой массивная туша олохора.

Вблизи тварь выглядела крупнее и страшнее. На ум лезли совсем не кстати жутковатые мысли. Как вообще одолеть такое чудище? Не слишком ли самонадеянной была эта затея? Но Джаг приказал страху убраться прочь. Не время для слабости.

— Что-то он не шевелится. А ну, парни, пальните в него пару раз!

На соседней лодке, которой командовал Дужо Камбала, подняли мушкеты и разрядили их в воду, целясь в гиганта, что кружился в ее толще, выслеживая рыбу.

Джаг никак не ожидал, что тварь среагирует так быстро. Пули, заторможенные водой, на такой глубине не могли причинить ей вреда, скорее она почуяла возмущения воды. При желании эти существа могут быть невероятно чуткими. Олохор резко повернулся всем туловищем, задрав морду вверх, и заработал могучим хвостом, стремительно поднимаясь. Он направлялся прямо к лодке Джага — к первому, что попалось на глаза.

— Навались, он идет прямо на нас! Живее! Греби! Греби!

Особые свойства легкой воды влияли на всех, кто в ней находился. Лодки плыли гораздо быстрее, чем по обычной воде, но и олохор тоже. Он вынырнул прямо за кормой лодки, промахнувшись буквально на пару метров. Громадная туша вылетела из воды на половину, исполинские челюсти сомкнулись в воздухе. В эти короткие мгновения Джаг успел скользнуть взглядом по страшной морде чудища. Глаза твари располагались по бокам морды, и Джаг заглянул в один. Он был большим, как дыня, красным и мутным от свирепой ярости, что заключена в бесовском разуме этого чудовища.

Шлюпку окатило водой как из ведра. Негры в ней голосили как ошпаренные, срываясь на визг. С соседних лодок тоже раздавались испуганные крики. Ситуация резко выходила из под контроля. Если люди сдрейфят, то охота мигом превратится в кровавую бойню. Потому Джаг сделал то, что умел лучше всего — взревел своим взбешенным голосом:

— В штаны наклали, крысы сухопутные? Плакать будете после, а сейчас живо взяли весла и гребите! А ты — кидай в него гарпун.

Но чудище уже ушло под воду, момент был упущен. Команда повела себя не самым достойным образом. Все просто перепугались от вида атакующего олохора, и напасть никто не решился. Но теперь все понемногу приходили в себя. Джаг подбадривал моряков густой руганью и проклятиями.

Негры в шлюпке — четверо на веслах и пятый, с гарпуном в руках, — глядели на Джага вылупленными от страха глазами.

Один из них вымолвил трясущимся голосом:

— Капитан…

— Что, «ка-пи-тан»? — передразнил его Джаг, коверкая голос. — Ты и так весь мокрый, никто не заметит, что ты обоссался. И вы все, перестаньте трястись как старые маразматики. Возьмите себя в руки. Олохор может нападать только на одну лодку одновеременно. Та лодка, к которой он плывет — дает деру, а остальные в это время готовятся бить тварь гарпунами и баграми! Мы его прибьем, вот увидите! Не робей, греби смелей!

Олохор, тем временем, разворачивался под водой и снова набирал скорость. Он мчался к поверхности воды, распахнув зубастую пасть, и на этот раз его целью стала лодка Дужо Камбалы.

Джаг заорал ему, срывая глотку:

— Камбала, греби! Удирай прочь, он идет на тебя!

Дужо и сам заметил направление чудовища. Он громко ревел на своих людей, а те гребли как проклятые и тоже драли глотки от натуги. Лодка уносилась прочь с места, в котором чудище должно было вынырнуть, но в последний момент оно изменило траекторию.

Олохор почти промахнулся. Он задел лодку Дужо только одним плавником. Но удар оказался такой чудовищной силы, что лодка с шестью людьми в ней поднялась в воздух и резко отлетела прочь метров на пять, как хрупкая игрушка. Люди буквально высыпались из нее, разлетаясь кто куда с осоловелыми воплями.

Если везучие — не утонут, решил Джаг. Ахедронова сила в легкой воде выше, а потому любая туша в ней хорошо держится на плаву. Сконцентрировавшись на деле, Джаг отдал команду:

— Бейте его! Кидайте гарпуны!

И сам, широко замахнувшись, метнул гарпун в тушу твари, медленно погружающуюся в воду.

Гарпун вонзился в левый бок морского зверя, а рядом с ним — еще один. Это напарник Джага, жилистый и ловкий негр, взяв себя в руки, сделал точный бросок.

— Попал! И ты тоже неплох, моряк! Хороший бросок. Теперь вяжи концы и вытравливай за борт!

Негр схватил с пола шлюпки два конца от длинных веревок, которые вели на корабль, один бросил Джагу. Они принялись вязать корабельные концы к кольцам на веревках от гарпунов.

— Быстрее! — кринул Джаг напарнику, когда увидел, что веревки гарпунов быстро уходят под воду, увлекаемые погружающейся тушей олохора. Веревки были хорошей длины, метров по сорок каждая, они были свалены двумя крупными мотками, но скорость, с которой высота и толщина мотков уменьшалась, была лучшим стимулом поторопиться и поскорее вытравить концы за борт. Иначе всем в лодке придется как минимум искупаться…

Закончив со своим концом, Джаг быстро отсоединил корабельную веревку от кольца на борту лодки и выбросил за борт. То же самое сделал напарник Джага, справившись в последние мгновения, когда в лодке оставалось не больше пары метров веревки.

Джаг повернулся к кораблю, который находился метрах в пятидесяти от лодок.

— Эй, на палубе! Держи концы!

Народ на борту закопошился, натягивая веревки, пропуская их через блоки и закрепляя вокруг грот-мачты. А Джаг все не переставал орать, раздавая команды промысловой бригаде.

— Что надо делать, когда человек за бортом? Правильно. Орать ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ! И спасать их! Чего вы ждете, не стойте как беременные моллюски, вытаскивайте их!

Он направил лодку к ближайшему барахтающемуся в воде негру. Тот тянул руки и верещал во всю глотку.

— Не барахтайся, не то лодку перевернешь! Я сказал, убери клешни, моряк!

С этими словами Джаг схватил его за загривок, другой моряк из весельных подхватил утопающего за ногу, и они взвалили его на борт. Негр стоял на коленях посередине лодки и кашлял водой. Джаг окинул взглядом другие лодки. Всего их осталось семь, и все спешили на помощь вывалившимся в результате атаки олохора.

Тварь дьявольски сильна, отметил Джаг, вспоминая, как полминуты назад моряки Дужо разлетелись из поднятой в воздух лодки.

Сильна, но жить ей осталось не долго. Начало уже положено.

Джаг перевалился на другой борт и вгляделся в воду. Олохор совершал разворот, уходя на глубину для новой атаки. В это время веревка, ведущая от воткнутых в него гарпунов к кораблю натягивалась, поднимаясь из воды. В какой-то момент олохор просто резко остановился на месте, словно врезался в невидимую стену и изогнулся, видимо, от страшной боли. В эту же секунду с корабля донеслись крики нескольких десятков глоток, и Джаг, глянув на судно, отметил, что оно сильно накренилось вслед за натянувшейся веревкой.

Олохор дернул его со страшной силой, но канаты и крепления выдержали.

Джаг поглядел на своих напарников, которые тоже видели, что случилось, и от всего происходящего все еще были в шоке. Джаг осклабился им в лицо.

— Мы его поймали. Осталось только добить. Не робейте, малые.

Олохор, хоть и пойманный гарпунами, сдаваться не собирался. Поняв рамки своей ограниченной свободы, он быстро сообразил, что все еще может добраться до своих врагов на лодках. Он немного всплыл, чтобы веревка ослабла, и по крутой дуге стал обходить лодки, чтобы напасть с другой стороны. Он не думал головой, его маневр был не результатом расчета или проявлением хитрости — это был всего лишь инстинкт. Заходить со слабой стороны — сзади, где жертва не должна его видеть.

Проследив за его направлением, Джаг предугадал его маневр. Выходило так, что напасть он собирался на фланг шлюпочного строя, где находились лодки Вабы и Сурбаллы, той настойчивой негритянки. Она сама вызвалась на охоту, и Джаг не возражал, потому что ситуация не располагала отказываться от добровольцев. Успехом было уже заставить этих негров, напуганных до одури, сесть в лодки. А ежели кто-то желает сам проявить себя в бою с чудищем, то так тому и быть.

Ваба и Сурбалла быстро сориентировались, и криками подгоняли весельных. Их лодки расходились в разные стороны от того места, где должен был вынырнуть олохор. Ваба уходил далеко на фланг строя, а Сурбала ломилась прямо на лодку Джага.

Джаг приказал повернуть лодку и приготовиться плыть к тому месту, где вынырнет тварь, но на этот раз не угадал. Олохор сделал резкий рывок и вынырнул гораздо ближе, чем предполагалось — метрах в трех за кормой лодки Сурбаллы. Мощной волной их бросило вперед. Матросы на обеих лодка завопили, и лодки столкнулись. Джаг не успел среагировать, и от удара потерял равновесие, заваливаясь на спину.

Но чья-то крепкая рука ухватила его за рубаху на груди и втянула обратно, не дав упасть с ног и вывалиться за борт. Джаг с удивлением обнаружил, что это оказалась Сурбалла. Она стояла одной ногой в своей лодке, другой в его. Разжав руку, она секунду смотрела на него пристальным взглядом, потом отвернулась, босыми ногами перешагнула в свою лодку, схватила с пола гарпун. Она напружинилась всем телом и с размаха отправила гарпун по дуге в олохора. Орудие пролетело метров десять и глубоко впилось в бок твари.

— Молодец, девчонка! Теперь вяжи концы и трави за борт!

Негритянка живо бросилась связывать веревку с тросом, а закончив, бросила концы в воду, как было велено. Потом поднялась на ноги и сама крикнула на борт корабля по-авантийски:

— На палубе! Натягивай!

Там закопошились.

А девка знает дело не хуже мужиков, подумал Джаг. Надо только выбить из нее спесь, и получится хороший моряк.

Он подхватил с пола лодки копье и хотел было метнуть в уходящую под воду тушу кита-убийцы, но тот, в этот момент, широко махнул хвостом и обрушил его на воду. На обе лодки опустился шквал воды. Некоторые не устояли на ногах, и их буквально смыло за борт. Заметив, что негритянка тоже падает в воду, и что у него получится до нее дотянуться, Джаг перепрыгнул в ее лодку и схватил ее за рубаху, как она его минуту назад.

Быстро же я вернул долг, хотел было подумать он.

Но вместо того, чтобы удержать негритянку, он услышал треск, с которым рвется тряпка, и не ощутил в сомкнутом кулаке никакого веса.

Кусок мешковины, который он держал в руке, был, скорее всего, передом ее рубахи, а сама она улетела в воду и барахталась в метре от лодки.

— Паршивое шитье, — рыкнул он, и выбросил за спину кусок ткани. Перехватив копье, он сунул его в воду, и негритянка ухватилась за него.

Повсюду орали «человек за бортом». Эта атака олохора имела воистину опустошительный эффект. Одна лодка перевернулась, из нескольких вылетели в море люди, и теперь ошеломленная и поредевшая группа перестраивалась, расходясь на помощь утопающим.

Джаг и двое людей из лодки Сурбаллы подхватили вымокшую негритянку под руки и за ноги, и взвалили на лодку. Она прокашлялась, поднялась на колено и посмотрела на Джага. Безусловно, она заметила, что она осталась по пояс голой. Джаг мгновение смотрел ей в глаза сверху вниз, а она смотрела в ответ.

О чем она думает? Ясно о чем. Воспоминания о поездке на бушприте еще свежи в ее памяти. Скорее всего, ждет взыскания за неподобающий вид.

— Ты одет не по форме, моряк!

Джаг понял, что не хотел этого говорить — само вырвалось, по привычке. Но сдавать назад было уже поздно.

Однако, Сурбалла не опустила взгляд и вину признавать не собиралась.

— Ты запрещать ходить так по корабль! — прошипела она, и выпрямилась, расправила плечи, в общем, всем видом показывала, что вины за собой не чувствует, и ситуация не подпадает под капитанский запрет.

Резонно, чертовски резонно, подумал Джаг. Он ведь действительно запретил женщинам ходить в неподобающем виде именно по кораблю. Он и представить не мог, что в его правиле найдется такая интересная лазейка.

Молча он перепрыгнул в свою лодку, и уже из нее спокойно сказал ей:

— Продолжаем. Давай, командуй своими людьми. Надо забить этого олохора.

Она кивнула, встала на ноги и заговорила с неграми на своем языке, раздавая указания. Джаг демонстративно вел себя так, будто ничего не случилось и он ничего не видел, но украдкой поглядывал на негритянку. Она выглядела решительной и довольной собой. Наполовину оголенный вид ее ничуть не смущал.

Джага эта ситуация немного позабавила. Видимо, от судьбы не уйти. Если человеку нравится ходить голышом, то так тому и быть, никакие запреты не помогут.

Совместными усилиями экипажи растолкали лодки. Один из людей Джага сломал весло — в таком столкновении это не мудрено, и винить его было в целом не за что. Взамен Джаг дал ему мушкетон.

— Греби вот этим, все равно порох промок.

По понятным причинам, на несколько последних минут охоты Джаг утратил контроль над ситуацией, и теперь выяснял упущенное. В стоящем над лодками гвалте было трудно услышать ответы на свои вопросы, Джаг худо-бедно уразумел, что беда не так велика, как показалось на первый взгляд.

Нескольким ловким неграм удалось зацепить перевернувшуюся лодку баграми прежде, чем она ушла под воду, и вытащить обратно — в нее сейчас залезали люди из ее прежнего экипажа. Потерь среди людей пока не было, но было много легко раненных. Вывихнутые от рывков и ударов ноги и руки, у кого-то переломы, но в основном синяки и ободранные коленки.

Твари тоже не удалось улизнуть из этого захода невредимой. Помимо меткого броска Сурбаллы, еще двоим удалось вонзить гарпуны в ее тушу. Один не успел вытравить привязанные концы — и это как раз их шлюпка перевернулась от рывка. Еще трое попытались метнуть гарпуны, но промахнулись. К счастью, им удалось поднять их из воды за привязанные к ним веревки.

— Мы еще повоюем, — решил Джаг.

Он прокричал команды, и группа начала медленно и неорганизованно перестраиваться. Лодки набирали расстояние друг от друга, чтобы не попасть под одну атаку, но и сильно не расходились, иначе не докинуть гарпун или копье.

— Он идет, капитан! — крикнули с соседней лодки. Это был Ваба. Он был одним из тех, кто уже израсходовал свой гарпун, и теперь стоял с копьем наизготовку. Джаг вгляделся в воду и увидел олохора. В нем было уже четыре гарпуна, и веревки от них тянулись на корабль. А еще Джаг заметил добрый знак — за китом тянулся след из хорошо заметных в прозрачной, как воздух, легкой воде красных облачков. Кому-то посчастливилось перебить твари крупный кровеносный путь.

Джаг поднялся и заорал во всю глотку, чтобы приободрить своих натерпевшихся лиха людей:

— Все идет хорошо, ребяты! Скоро он изойдет кровью, и тогда мы его уделаем! Навались! Еще раз!

Ваба на своей лодке далеко отошел от строя, и Джаг видел, что олохор избрал своей целью именно его. Хитрый негр покрикивал на своих людей, но по его виду казалось, что все у него под контролем. И правда, Ваба действовал в соответствии с планом. Когда олохор начал приближаться, он подал знак гребцам, и те резко разогнали лодку, так что челюсти кита-убийцы, а за ними и половина его туловища, появились из воды далеко за кормой лодки Вабы. Он же к тому моменту был готов нападать. Вместе со своим напарником он метнул копье. Оба угодили чудовищу в спину. Жировая прослойка у олохоров там тоньше, чем на других частях тела. Сильного вреда они не причинили, но в целом атака развивалась успешно. С другого края заходил Дужо и Сурбалла направляла лодку за ним.

Пора — подумал Джаг. Он вытащил из кармана платок и махнул им. Это было условным сигналом для тех, кто находился на борту натягивать веревки.

На палубе закопошились и концы натянулись. Сила шести десятков черных моряков возобладала над жутким существом из морских пучин. Попытавшись уйти под воду, олохор лишь неловко вдарил хвостом по воде, окатив всех вокруг брызгами, и завалился на бок, оставшись на поверхности. Веревки тяжело подтягивали его к кораблю, с которого орали ошалевшие от натуги негры. Еще с двух лодок в тушу вонзили гарпуны, и два новых каната натянулись от его туши к борту корабля. Олохор протяжно и гулко ревел, пытаясь отбиваться, но силы медленно покидали его.

Джаг скомандовал всем на лодках:

— Тварь ослабла, бейте ее баграми!

Ваба направил свою лодку прямо к туше олохора. Он раскручивал кошку, его напарник поднял багор. Когда лодка подошла ближе, они вонзили свои орудия в бок олохора, но тот взбрыкнул хвостом и окатил их водой, так, что они едва не перевернулись. Джаг тоже зацепил кошкой за жир на боку чудовища и схватился за веревку. Олохор снова взбрыкнул. Джаг, не успев даже понять, что случилось, лихо улетел из лодки вслед за веревкой и грохнулся в воду.

Не искупавшись, олохора не поймать. Он выплыл на поверхность. В легкой воде это не составляло труда, она сама выносила человека наверх.

— Человек за бортом! Вытаскивайте меня, бесы черные!

Когда моряки взвалили его в шлюпку, Джаг заорал новую команду.

— Всем отплыть от кита! Все прочь!

Он достал из кармана другой платок — зеленого цвета, и развернул его, весь вымокший, двумя руками показывая его на борт корабля. Это тоже был условный сигнал. Его должен был принять Мубаса. Джаг легко нашел его на указанном посту, на квартердеке. Перед делом Джаг показал Мубасе фальконет — легкое поворотное орудие небольшого калибра, и коротко объяснил, как им пользоваться. Прибегать к этому способу Джагу не хотелось — все же, пушка есть пушка, и ядром можно легко поубивать своих. Но сейчас было видно, что олохор еще силен, и его нужно было угомонить.

Фальконет грохнул почти сразу по команде. Умный Мубаса зарядил орудие заранее.

Все — и на воде, и на палубе, разом охнули, когда увидели, как резко дернулась башка чудовища. Ядро угодило киту в череп с тяжелым, увесистым звуком, и отлетело по дуге, упав в воду метрах в двухстах от борта корабля.

Олохор взревел так, что сам воздух задрожал и завибрировал в ушах. Ядро причинило ему как минимум страшную боль, но он все еще был жив!

Да что это за существо такое, подивился Джаг, что даже из пушки его череп не пробить?! Должно быть, мозгов там нет совсем, потому и повредить нечему…

— Всем плыть к нему! Забьем его до смерти! Давай, навались!

Лодки потянулись к поваленному на бок телу умирающего олохора. Джаг видел, что первой к делу поспевает Сурбалла.

Прежде, чем он понял, что она задумала, ее лодка подошла так близко к киту, что негритянка могла легко достать до него копьем. Но вместо этого она просто прыгнула на бок твари и повисла на нем.

Она держится на ножах — понял Джаг. Вонзает их в жир и ползет вверх.

Отважная негритянка пробиралась по туловищу и вскоре забралась на него верхом. Всем телом прильнув к коже олохора, она, точно змея, пополза к его голове. Олохор этого не чуял — через такой слой жира вес человека для него совсем не ощутим. Другие негры пытались колоть его копьями, и от этих атак олохор трепыхался, однажды, чуть не скинув с себя негритянку. Но та удержалась, вовремя вонзив ножи. Когда она подобралась совсем близко к его голове, она подтянулась, встала на полусогнутых и взяла оба ножа в зубы. С лодки ей кинули копье. Она подхватила его в воздухе, в два отчаянных шага проскочила по боку твари почти до самой морды, и на ходу вонзила копье точно в китовий глаз, который смотрел в небо.

От этого олохор резко дернулся и оглушительно взревел. Он попытался перевернуться и у него внезапно почти получилось, негры в лодках, окружавшие его, отпрянули с криками. Полуголая негритянка повисла на копье и закричала. Раскрытая пасть чудовища, полная крупных зубов, сомкнулась совсем рядом с ее повисшими в воздухе ступнями. Олохор все ревел и дергал громадной башкой, а негритянка, вцепившись в копье, моталась вслед за движениями твари точно тряпичная кукла.

Джаг заорал на палубу:

— Что вы там расслабились, гады черномазые? А ну, тяните! Надо перевернуть его на бок, а не то он ее сожрет! Живо, взяли!

На палубе десятки глоток заорали от натуги, канаты туго натянулись и чудовище снова перелегло на бок. Остальные негры последовали примеру своей храброй подруги. Все разом, отбросив нерешительность, они накинулись на олохора и принялись колоть его копьями, самые смелые залезали на тушу монстра, им из лодок передавали топоры, и они рубили твари хребет. Некоторые слетали в воду, их вытаскивали и они снова бросались на ослабевшую морскую скотину.

Дикари, думал Джаг, глядя на происходящее. Настоящие дикари. Очень вовремя они разбудили их в себе.

Олохор уже вяло мычал и почти не шевелился. От ран он ослабел, крови из него вышло так много, что вода вокруг его туши густо окрасилась красным, резко контрастируя с прозрачной чистотой легкой воды поодаль. Негры продолжали рубить его и раз за разом молотить всем, что под руку попалось. На голове поверженной твари стояла, держась за копье, вымокшая до нитки, вся в крови чудовища, со спутанными, слипшимися волосами и голая по пояс отчаянная негритянка Сурбалла.

Их с Джагом взгляды снова встретились.

— Хорошая работа, девчонка, — крикнул ей Джаг, показывая на нее пальцем. — Напомни мне, чтобы я подарил тебе рубаху покрепче.

***

Охота завершилась полным триумфом. Джаг и представить себе не мог, как успех поднимет боевой дух команды. Победив гигантское чудовище, команда, должно быть, чувствовала себя героями. Ну что ж, решил Джаг, во многом так оно и было.

Одолеть олохора с такими легкими потерями — такое не каждый день случается. Во время охоты никто не погиб. Этим Джаг не преминул воспользоваться для укрепления своего статуса, и объявил об этом перед всей командой, недвусмысленно давая понять, что так случилось во многом благодаря ему.

— Ни один нигер не погиб сегодня! Ни одну черную тушу не придется отправлять в последний путь, по морскому обычаю завернув в парусину! Вы слышите, что я хочу сказать? Верьте мне! Верьте мне, чернозадые бесы! И все будет так и дальше. Я приведу вас к таким победам, о каких вы и не мечтали. Мы добудем золото, много золота! А за него мы купим все, что хотим! Мы заполучим богатство и славу! И каждая поганая шавка в Море Цепей будет знать наши имена!

Вся команда собралась послушать его речь. Опьяненные победой над могучим зверем, они дружно и раскатисто ревели, потрясая воздетыми вверх кулаками и оружием.

— Да-а-а-а! Да-а-а-а!

— А теперь надо разделать эту тварь! Хватайте топоры и тесаки. Порубите ее на куски и поднимайте на палубу. В дело пойдет все. Жир и мясо разделить. Кости не выкидывать, они идут на вес серебра уж точно. Плавники — на похлебку, жир в бочки, мясо закоптить и на хранение. А его башку я хочу получить целой. Ошкурим ее, а череп поставим на бушприт!

Воодушевленные победой негры с дружным одобрительным ревом принялись исполнять его указания.

Олохор в разделке оказался намного крупнее, чем целый. Мяса и сала было столько, что Джаг сомневался, хватит ли бочек для хранения. Разделка убитого кита шла до ночи. Мяса выходило очень много. Джаг заблаговременно велел вытащить на палубу все коптильни и жаровни, а Вабу назначил следить, чтобы не разгорелся пожар. И все равно закоптить столько мяса — надо работать пару суток, не покладая рук. К счастью, мясо олохора очень долго не портилось даже в необработанном виде, и времени на заготовку припасов было предостаточно.

Работа кипела по всему кораблю и внизу у борта. Тушу кита подтянули к нему накрепко, привязали дополнительными веревками и обтянули сетями. От огня коптилен и печей на палубе стояла невыносимая жара. Пришлось по максимуму снять все снасти и связать паруса — как бы не загорелись. Джаг сначала ходил среди моряков, раздавая указания, но вскоре уморился и стал наблюдать за происходящим с квартердека, усевшись на бочонок у фальшборта.

Отличный улов, просто превосходный. Мяса должно было хватить на месяцы пути через море. Конечно, Джаг не собирался так затягивать путешествие. Чем скорее на горизонте появится безопасный порт, тем лучше. Но чем черт не шутит. И на этот случай провианта припасено предостаточно, голодного бунта точно не случится. К тому же, сейчас команда воодушевлена и пребывает в приятном расположении духа.

Негры резво сновали по палубе, и работа спорилась. Они поднимали из за борта корзины с крупно нарубленными ломтями китовьего мяса и ведра с жиром. Их уносили на вторую палубу, на разделку — там, внизу, с десяток дюжих негров, вооружившись тесаками, нарезали на столах толстые куски на ломти разных размеров: потоньше — на быстрое копчение, покрупнее — на букан и засолку. От мясников продукт отправлялся либо сразу вниз, на третью палубу, где женщины укладывали их в бочки на хранение, либо сначала наверх, обратно на первую палубу, где их развешивали в коптильни, а уже потом паковали в бочонки.

Из корзин с мясом, которые негры доставали из за борта, густо лилась китовая кровь. Вся палуба быстро покрылась красной пеной, в которой моряки постоянно поскальзывались. В воздухе как следует смердило, к тому же снизу, из за борта, где разделывали кита, здорово несло потрохами чудовища. Но очень скоро вонь перебило приятным ароматом дыма и жареной дичи, который распространялся от коптилен и жаровен на верхней палубе. Этот запах напомнил Джагу, что он давно уже не ел. Как и вся его команда. Он уже несколько раз заметил, как негры утягивают с жаровен поджаристые ломти олохора и жуют на ходу дымящееся мясо.

— Похоже, пора объявить обед, не так ли, миссир Марна? — сказал Джаг, предвкушая предстоящее пиршество.

Его старший помощник, стоявшая у штурвала, поглядела на него необычным взглядом.

— Я так не думаю, — сказала она.

— Почему это?

Такой ее неожиданный ответ Джага сильно озадачил. Всегда Марна заботилась о своих ниггерах как о родных детях, а теперь — отказывает им в обеде. И это в день такой славной победы?

— Посмотри за борт, Марна, — сказал Джаг, привстав с бочонка и указав рукой, — Эти ниггеры забили целого олохора. Черт возьми, разве они не заслужили как следует набить животы свежим мясом?

Но та в ответ неожиданно рассмеялась. Джаг недоумевал все больше.

— Что смешного?

— Вот поэтому я нужна тебе, капитан Джаг, — сказала она. — Потому, что ты их еще плохо знаешь.

Джаг встал с бочонка и шагнул к Марне.

— Да? И что же я не знаю?

— Посмотри сам за борт, капитан Джаг. Просто посмотри.

Джаг сделал, как она сказала — в такой день не хотелось беситься, да и вообще было интересно, к чему она ведет.

За бортом кипела работа. Три десятка негров кромсали тушу убитого чудовища, разделяя ее на куски, которые можно было поднять на борт. Среди них легко было выделить могучего негра Дужо. Он без устали рубил тушу олохора крепким колуном, вырезая гигантские ломти сала и мяса.

— Сколько мяса они уже добыли? — спросила Марна.

Джаг пригляделся. Под командованием Дужо бригада добилась значительных успехов в свежевании добычи. На вид почти треть олохора была разделана, о чем Джаг и сказал Марне, и та показала ему жестом руки, что он сам ответил на свой вопрос:

— Вот именно. Треть туши.

— Послушай, — сказал Джаг, — в другой ситуации мне было бы абсолютно плевать на то, что какие-то ниггеры остались без обеда. Но они — моя команда.

— А мне они — братья по крови. И поэтому я знаю, а ты не знаешь, что ниггер с набитым брюхом — сонный ниггер.

Джаг хотел было, как привык, что-то возразить, но так и замер с открытым ртом. А ведь действительно, подумал он, если вся команда нажрется до отвала, — олохора можно отвязывать от борта и отправлять на корм рыбам. Для большинства из его моряков высшим счастьем в жизни все еще был полный желудок, а когда он полон — на все плевать. Зачем работать в поте лица, рубить вонючую китовью требуху, ведь все хорошо. Завтра? Какое еще завтра? Мое брюхо сегодня набито, а про какое-то там завтра я и слыхом не слыхивал!

Действительно, именно так любой из них и думал бы, дай им вволю наесться. Джаг в который раз подивился мудрости этой негритянки.

— Обеда не будет! — заорал Джаг на всю палубу. — Никаких вам отдыхов, пока не разделаем всю тушу! Разрешаю отходить на перекус по паре человек. Но не дольше пяти минут! Не набивать кишку до отказа! Старшие бригад пускай определят очередь.

Джаг перегнулся через фальшборт, взглядом выискивая Дужо.

— Камбала!

Могучий негр опустил уже занесенный топор, и поднял голову, утирая лицо тыльной стороной ладони. Он был весь густо вымазан в крови чудовища, как и вся его ватага.

— Я, капитан Джаг!

— Организуй у своей бригады перерывы. Пусть по двое лезут наверх и перекусят. Но не обжираться! Ваба!

— Джаг перевел взгляд на палубу и нашел другого своего офицера.

— Я тут, капитан Джаг, — ответил Ваба. Ниггер, по виду, тоже сильно умаялся, пока бегал по палубе и следил, чтобы ничего не загорелось.

— То же самое. Следи, чтобы работа не прекращалась и выгоняй с палубы ниггеров, которые засиделись на перерыве!

— Таточна, капитан Джаг!

— Так что никому не расслабляться, все за работу! Давай, давай, давай!

Джаг нетерпеливо похлопал в ладоши и заходил по квартердеку.

— Шевелись, черные! Солнце еще высоко!

Он поглядел на Марну, которая сверлила его вопросительным взглядом, и осклабился:

— Шутка.

Подбадриваемые Джагом, моряки забегали по палубе быстрее. Новости об отмене обеда их не обрадовали, зато в мозгах установилась отчетливая связь: чем быстрее закончим работу, тем быстрее и отведаем свежего мяса. Старшие бригад громко командовали своим людям, пресекая суету. Внизу Дужо также подбадривал своих моряков, и те стали махать топорами и тесаками энергичнее.

— Позволь спросить, капитан Джаг. Твоя рана тебя беспокоит?

Марна сказала это как бы между делом, не глядя на Джага, словно сосредоточившись на штурвале, хотя не было никакого смысла управлять кораблем, который стоит на месте со связанными парусами.

Беспокоит, подумал Джаг.

— Ерунда, с ней все путем. Лучше о чем-нибудь полезном думай, миссир Марна.

Она медленно кивнула, все так же не глядя на него. Джаг встал с бочонка.

— Если что, я буду у себя.

Она снова кивнула, так и не посмотрев на Джага, будто была полностью занята штурвалом.

Она все поняла, думал Джаг, заходя в свою каюту. С мозгами у нее все в порядке, это точно. Она поняла.

Поняла что?

Ответ Джаг чувствовал, но произносить его не хотел даже в мыслях.

Он снял ремни с ножнами и поставил в угол у изголовья койки, а сам уселся на нее и стащил с себя рубаху. Увиденное заставило его прорычать проклятье. Но прозвучало оно неубедительно.

Последний раз Джаг осматривал рану этим утром, и сейчас она выглядела словно еще хуже, чем тогда. После боя с олохором прошло уже несколько часов, и одежда Джага, после того, как кит искупал его в море, давно высохла на жаре. Но рана все еще оставалась склизкой и водянистой от жидкого гноя, который ее покрывал. От вида раны Джаг невольно сморщил лицо. Он потрогал пальцами сильно распухшую область вокруг пулевого отверстия. Воспаленный нарыв был мягким на ощупь и от каждого прикосновения все плечо взрывалось болью.

Похоже, скоро мне конец.

Нет, нет. Этого не может быть.

Не так быстро, черт подери! Только не теперь, когда все только начало налаживаться.

Джаг прошел к столу и схватил с него ополовиненную бутылку рома. Он вырвал пробку зубами, сплюнул ее на пол и сделал из бутылки несколько больших глотков, почти осушив ее. Крепкий напиток хорошо прожигал внутренности от глотки до желудка и сильно бил в голову. Джаг быстро опьянел. Этого он и добивался. На пьяную голову боль терпеть проще.

Он взял рану двумя пальцами и немного подержал, чтобы попривыкнуть к боли. А потом резко сдавил нарыв.

Плечо взорвалось такой болью, что Джаг мигом скорчился и даже не зарычал, а завыл со стиснутыми зубами. Но пальцев не разжал. Он терпел с четверть минуты, выпуская из раны гной, потом наконец отпустил.

Пару минут от отвел на то, чтобы продышаться. Он прямо-таки чувствовал, как от натуги кровь прилила к лицу. Пальцы его были в грязной гнойной жиже. Он вытер их об штаны, прикончил бутылку рома и взялся за рану снова.

На этот раз он схватил ее резко и всеми пальцами, сжимая воспаленную плоть в кулак. От боли глаза полезли на лоб, зубы сжались до скрежета, и он чувствовал как от сумасшедшего напряжения натянулась кожа на лице и шее. Но он все не отпускал. Шипел, кряхтел, согибаясь пополам от мучительной боли. Все его разумное начало вопило ему перестать, разжать пальцы, чтобы прекратить эту муку.

Джаг держался сколько мог. Когда он продышался, то посмотрел на свою руку. Ладонь вся была измазана в гное. Он снова вытер руки о штаны, потом промыл рану из ведра с водой, что тоже причинило ему боль, но уже не такую сильную.

Или я просто привык?

Он оглядел рану и теперь она казалась довольно чистой. Во всяком случае, чище, чем была до этого.

Все правильно, думал он. Надо выдавить из раны весь гнус, чтобы дать ей спокойно зажить. Не такая уж она и страшная. Буду делать так каждый день. Нет, лучше по два раза в день. Боль я как-нибудь переживу. Сейчас ведь получилось. И повязки надо почаще менять.

Он достал из гардероба разорванную рубаху, которую пустил на перевязывание и уже с опытом, зубами и свободной рукой сделал чистую повязку.

Так гораздо лучше.

Это немного приободрило Джага. На процедуры он истратил по своим прикидкам всего полчаса, но уже почти полностью отрезвел. Боль здорово вышибала вино из организма.

Старую рубаху Джаг кинул в угол, а вместо нее надел свежую, накинул поверх ножны и вывалился из каюты. Настроение немного поднялось и вскоре он уже чувствовал себя как обычно, в развалку бродя по палубе и покрикивая на моряков.

Все будет хорошо, решил он. Все и есть хорошо.

***

Разделка олохора завершилась уже в сумерках. Теплое солнце Моря Цепей клонилось к закату, его лучи, создавали удивительную игру света в легкой воде. Словно все море вокруг светилось изнутри.

Моряки выглядели сильно изнуренными, все мокрые от воды и крови морского зверя, пропахшие дымом и мясом. Но Джаг все равно велел выдраить палубу, а затем натянуть за бортами сети и как следует выкупаться в море, чтобы смыть с себя грязь.

В это время на камбузе готовился ужин из свежайшего китовьего мяса, и Джаг уже устал слушать урчание пустых животов своих моряков, что доносилось со всех сторон. Когда купание закончилось, все поднятулись на палубу, где ожидал их Джаг. Сейчас стало очевидно, что бой с олохором бесследно для команды не прошел: многие были ранены: сломанные руки на нескладных перевязях, замотанные головы, кто-то даже с костылем. К счастью, не было тех, кого не исцелила бы неделя-другая отдыха в гамаке. И пусть они будут отлынивать от работы, зато все целы и уж этот вечер ничто не омрачит.

— Вы все, — он обвел их пристальным взглядом, — все вы, до единого, сегодня неплохо поработали.

— Да-а-а! — поддержали его нестройные голоса из толпы.

— А потому прям сейчас мы устроим пир. Большой! Огромный пир! Все вы — я приказываю вам всем ПИРОВАТЬ!

— Да-а-а! — заревела толпа. — Да-а-а!

Джаг вошел в кураж и продолжал под дружный радостный гул орать на весь корабль:

— Выкатить три… Нет, четыре бочонка рома! А лучше — пять. Пять бочонков рома на палубу! Я приказываю всем бухать!

— Да-а-а-а!

— Притащить еду! Много еды! Пусть все набьют пузо, чтобы аж трещало!

— Да-а-а-а!

— Ну, чего стоите? ВПЕРЕ-Е-ЕД!

С диким воодушевленным воем моряки бросились за едой и выпивкой. На палубу быстро подняли бочонки с ромом и большие казаны с жареными китовьими плавниками. Звуки праздника загремели над морем.

Джаг тоже не собирался отказываться от участия в бурной попойке.

Мясо кита дымилось и хрустело. Многие в Авантии считали его слишком жестким по сравнению со свининой или говядиной. Но любой моряк скажет, что эти неженки ошибаются. Когда много недель не видел наужин ничего кроме миски гороха да куска старой солонины, вкус свежего мяса приносит ни с чем несравнимое блаженство.

Негры, не привычные к крепким напиткам, быстро набрались. Ром развязал им языки и овладел их телами. Они громко хохотали, веселились, пускались в пляс. Некоторые намастырись использовать перевернутые ведра и бочонки в качестве барабанов, потому скоро появилась и музыка.

Джаг чувствовал, как на его корабль и людей вокруг опускается почти забытый им дух разнузданного кутежа. Компания подобралась далеко не изысканная. Потому, Джаг чувствовал себя полностью в своей тарелке. Высшему обществу и церемониальным банкетам он всегда предпочитал шумные застолья в тавернах, где вино льется рекой, столы ломятся от всевозможной еды, а в драках ломаются морды.

Если тяжелая работа и трудный бой сплотили его и команду, то алкоголь сближал еще больше. Не прошло и минуты, как он отвязно хохотал вместе со своими ниггерами, потешаясь над танцем одного из напившихся моряков. Под быстрый бой барабанов тот скакал по палубе как макака, потом опускался на четвереньки и бегал так, изображая то ли бешеного пса, то ли еще кого, потом напрыгивал на публику с оскалом, подняв над головой руки, должно быть, в образе леопарда или пантеры. Голова у негра была обмотана тканью, которая на лбу немного пропиталась кровью. Должно быть, ударился ею на охоте, от того разумом и подвинулся — решил Джаг.

Он уже хорошо подвыпил, немного тянуло на приключения.

— Ну все, хватит плясать, — крикнул он негру, проталкиваясь через толпу на середину образовавшейся арены, — а ну все заглохните! Тихо, говорю! Заткнитесь! А ну, налей мне рома. Я хочу сказать тост!

Дождавшись, когда поймается тишина, Джаг вышел на середину с полной кружкой.

— Сегодня был трудный день, — сказал он. Несколько голосов из толпы подтвердили это согласными выкриками.

— Мы прикончили здоровенное чудовище, целого олохора, великого пожирателя. Царя всех морей.

Согласных выкриков стало больше.

— Это была моя идея — пойти на него поохотиться. Но сделали это — вы. Вы, моя команда. Команда этого корабля. А потому, я поднимаю кружку за команду. За каждого из вас, за каждого черного подонка на этой палубе! За тебя. За тебя. За тебя! За всех вас, морские бесы! Пьем!

— ПЬЕМ! — громыхнула команда. — ПЬЕ-Е-ЕМ!

Джаг выдул полную кружку грога, крякнул и утер подбородок и рот рукавом. К нему в круг вышел могучий негр, в котором по лысине и прищуренному взгляду Джаг легко узнал своего офицера Вабу. Тот был как всегда весел, а в глазах его плясали пьяные огоньки.

— Это ты привел нас эта победа! — проговорил он, поднимая кружку, и поглядел на толпу.

— Слава капитану Джагу!

— СЛАВА КАПИТАНУ ДЖАГУ! — громом ответила ему команда. — СЛАВА КАПИТАНУ ДЖАГУ!

— Да! — Джаг заорал во всю глотку, — Слава мне! Слава мне! А ну, налей! СЛАВА МНЕ!

Все опрокидывали в себя кружки и славили капитана. Ваба поднял свою, показывая в сторону Джага, и выпил досуха. Джаг последовал его примеру, снова утер губы рукавом и выступил на середину круга.

— Но! — произнес он, призывая к тишине. — Славы достоин и кое-кто еще. Тот, кто отличился сегодня на охоте, и с этим никто не посмеет спорить. Это — моряк по имени Сурбалла.

Джаг уже давно заприметил ее в толпе. Негритянка была рослой и крупной, и выделялась даже среди мужиков. Услышав ее имя, моряки оглянулись на нее и расступились перед ней, освобождая дорогу, а она вышла в круг.

Джаг оглядел ее с ног до головы и остановился на рубахе. Новая рубаха, как и предыдущая, была грубо и неумело сшита из двух кусков мешковины. Негритянка под взглядом Джага ничуть не робела. Она тоже как следует пригубила крепкого, это было видно по ее немного неровной походке, да и по странному взгляду, в котором искрой отражалось веселье.

— Надо признать, — сказал ей Джаг, нахмурив брови, — шить у тебя получается препогано.

Моряки согласно замычали, весело скалясь друг другу.

— Потому. Как обещал…

С этими словами Джаг стянул с себя рубаху через голову и протянул негритянке.

— Эта — не порвется.

Сурбалла посмотрела на него странным взглядом, в котором плясало огнем озорство, и тут же при всей команде стянула с себя свою рубаху из мешковины, выставляя на всеобщее обозрение полные подтянутые груди.

Моряки повсюду одобрительно загудели и заскалились еще больше. Негритянка, как уже знал Джаг, своего вида совсем не стеснялась. Она лихо забросила рубаху в толпу. Кто-то ее поймал и напялил на себя. Сразу несколько рук потянулись к нему и разорвали рубаху, а тот остался, как и был до этого, голым по пояс, но не растерялся, выпятил грудь и показал в воздухе руками очертания титек, изображая поведение Сурбаллы, чем еще больше развеселил народ.

Сурбалла, тем временем, взяла из руки Джага его рубаху, натянула на себя, и прошлась перед публикой, демонстрируя новый наряд.

Джаг посмотрел на команду, пожал плечами и развел руки:

— Я уже понял, что с этой козой ничего не поделать!

Этим он вызвал новую волну веселья и одобрительного гула.

— Поэтому, — Джаг снова жестом призвал людей к тишине, — за твои дурные приличия, а именно — за их отсутствие, при всей команде и перед всем Морем Цепей, я нарекаю тебя Сурбалла Бесстыжая!

— ДА-А-А! — взревела толпа. — Слава Сурбалле Бесттыжей!

Джаг тоже поднял стакан:

— Слава Сурбалле Бесстыжей! — рявкнул он. — Пусть все киты великого моря трясутся в страхе от звука ее имени!

— Да! — голосили ниггеры, осушая свои кружки, — Слава ей!

— Слава мне! — отозвалась Сурбалла, в хитроватой ухмылке показывая белые зубы. Джаг в первый раз видел улыбку на ее лице, но ему казалось, что таким ее лицо и должно быть всегда. Задорным, лихим, с широкой выщербленой между передними зубами. А что касается ее тела — может ей и вправду не стоит носить так много одежды, как положено правилами корабля?..

Она резко подскочила к Джагу, и стукнула своей кружкой о его, после чего тут же повернулась к толпе, выпила все залпом и зашагала из круга, не оглядываясь.

Джаг посмотрел на команду и снова пожал плечами, показывая, что не понимает, что происходит. Моряки весело гоготали, поднимая стаканы за Сурбаллу, за капитана и за всех сразу. Буйное гуляние возобновилось, снова заиграли барабаны, со всех сторон слышался громкий смех.

***

Джаг чувствовал, что набрался достаточно, чтобы палуба начала уходить из под ног.

Да быть не может, думал он, пробираясь к своей каюте.

Я пью ром и грог с двенадцати лет! Не мог я так быстро растерять хватку…

Он ввалился в каюту не разбирая пути. В голове, не считая раздражающего гудения, было пусто.

От выпитого перед глазами все ходило ходуном, Джага сильно качало. Мотаясь на ходу и врезаясь в стены, он едва успел добраться до балкона, прежде чем струя рвоты вырвалась из его глотки. Несколько минут Джаг висел на перилах, сплевывая тянущиеся с губ густые слюни после каждого нового приступа рвоты.

Вот дела, думал он. Да как такое возможно? Неужто не пить мне больше? Раньше я выдувал по две бутылки один и еще мог ходить. Так что же меня так давит с пары кружек?

Он отошел от перил и нетвердой походкой направился в каюту, но не успел он пройти и двух шагов, как ноги подкосились. Джаг грохнулся на пол, не успев даже подставить руки.

— Да что же это такое?.. — проговорил он, и тут же ужаснулся тому, как слабо звучал его голос.

Не может быть. Черт возьми, не может быть!

Он пополз на четвереньках, но руки едва держали его. Поглядев на них, Джаг увидел, что они трясутся.

Руки не выдержали его веса и подломились в локтях. Джаг упал лицом в пол. Он захотел перевернуться, но тело не слушалось его. Он вдруг понял, что ему сделалось холодно. Дрожь прокатилась по спине и распространилась на все тело. Он знал, что с ним, но боялся себе признаться. Хотя страха он не чувствовал. Не было сил испытывать хоть какие то эмоции.

Лишь тупое понимание своей беспомощности и осознание, откуда она пришла, колотилось в голове тупой повторяющейся последовательностью слов.

Черт возьми.

Джаг с трудом поднял ослабшие руки и ощупал свое лицо. Оно горело огнем, а пальцы наоборот похолодели, и их прикосновения отдавались неприятным зудом.

Холодно. У меня лихорадка.

Все тело устало.

Устали и глаза. Взгляд сделался мутным, веки потяжелели.

Но наступившая темнота прервалась стуком.

Джаг попытался привстать на руках, протереть глаза. Ноги и руки не слушались его. И он дрожал всем телом.

Он не видел, но понял по звуку, что стучали в дверь.

Не было и мыслей о том, чтобы открыть или хоть что-то сказать. Джагу было совершенно наплевать. Он мечтал только согреться, хоть и исходил потом.

Подтягиваясь на слабых, словно не своих, руках, Джаг пополз как змея по полу в сторону койки. Он прополз под столом, цепляясь за выступы досок добрался до ложа и на бессильных руках еле поднялся, чтобы сразу свалиться на койку.

Глаза закрылись.

Но стук снова потревожил Джага.

Я брежу, — понял он. — Какая жалкая смерть.

И вновь стук. Настойчивый и громкий.

Это все мне мерещится, убеждал себя Джаг. Предсмертные стенания помутившегося рассудка. А если все же правда, то пусть думают, что я сплю. Утром они найдут мой холодный труп. Умер в своей кровати, в море, черт знает где. Пусть будет так.

— Подите прочь! Не сметь ко мне ломиться! — заорал он, что было сил.

Это далось ему ценой огромных усилий. Даже дышать было тяжело. Холодный воздух, который Джаг тяжело вдыхал, раздирал глотку и легкие.

Дайте мне умереть спокойно, гребаные ниггеры. Дайте же мне подохнуть.

Глаза смыкались, повергая Джага в темноту, и открывались снова. Кто-то звал его.

— Подите прочь! Никого не желаю видеть!

Сквозь полусон он слышал, как трясется от сильных ударов дверь.

Они ее ломают. Ради бога, разве это так трудно — дать мне просто спокойно подохнуть? Разве так трудно?

От холода Джаг сжался на койке, подтянув коленки к груди. Он уже не мог даже сказать что-то им. Жар быстро усиливался, отбирая у него последние силы.

Он мог лишь слушать. Он слышал, как после серии ударов дверь вдруг поддается и отлетевший засов громко лязгает по полу, а следом за ним — грохот сапог по доскам. Он видел размазанные черные силуэты.

Негры. Моя команда. Настырные сукины дети.

Джаг хотел было снова рявкнуть на них, погнать прочь. Но прекрасно чувствовал, что у нет больше ни сил, ни храбрости поддерживать эту браваду. За прожитые годы он повидал смертей и из них хорошо уяснил одну странную закономерность: более всего перед самой смертью хочется жить.

— Помогите… — прошептал он, глядя на окружившие его фигуры людей.

Он с трудом различал лица. Перед ним стояла толпа негров, и среди них Джаг видел Дужо Камбалу и Вабу.

— Помогите…

Негры беспокойно пялились на него.

Кто-то что-то сказал, и Джага подняли с койки за руки и за ноги.

— Куда вы меня… несете…

Веки снова тяжелели, а потом вдруг поднимались, открывая размытую черноту ночного неба. Они вынесли его на палубу. Темные силуэты были повсюду. Они окружали Джага плотной стеной. Он не видел лиц, но знал, что вокруг собралась вся его команда.

Из рядов чернокожих спешно появилась невысокая фигура.

— Марна… — прошептал Джаг. — Помоги мне…

Из последних сил Джаг поднял руку и протянул ее к негритянке.

— Помоги…

Марна склонилась перед ним, приподняла его голову. Джаг схватил ее за руку и почувствовал, что силы быстро оставляют его. Он не мог даже сжать пальцы.

В свете ночи он вдруг увидел прямо перед своим лицом лицо Марны. Словно по щелчку затихло все — и море, и ветер, и скрип корабельных снастей. И никто из толпы не издавал ни звука. Смерть?

— Хочешь знать, Джаг, почему так случилось? — проговорила она очень тихо.

Слова мольбы о помощи застыли у Джага в глотке. Холодный толчок в середине груди разошелся по телу пробирающей волной.

— Но…

— Хочешь знать, кто отравил твое питье?

Джаг не мог выдавить ни звука. Как не мог отвести взгляда от лица Марны. А она не отводила взгляд. Ее лицо сделалось вдруг твердым и отблеск холодного огня на мгновение проскользнул в ее блестящих глазах.

Холод сильнее трепыхнулся в груди Джага. Марна подняла руку и положила ему на левое плечо, которое тут же отозвалось грызущей болью.

— Или, быть может, хочешь знать, кто все это время отравлял твою еду, ослаблял тебя, чтобы заражение раны взяло над тобой верх?

Джаг попытался вырваться из хватки Марны, но у него едва получилось пошевелиться. Он в отчаянии оглядел окружавшие его черные силуэты. Но никто из них не проронил ни слова. Все они стояли безмолвно, наблюдая за происходящим.

— Помогите мне, — прошептал Джаг, еле двигая губами.

— Помогите… Я ваш капитан!.. Помогите мне…

Но никто не шелохнулся.

Одна лишь Марна звучала в полной тишине. И она улыбалась.

— Ты Дурак, Джаг Марно. Доверился мне, как последний глупец. Я думала, ты убьешь меня сразу, как только доберешься до сабли… А может, и раньше. Придушишь голыми руками. Я думала, ты почуешь угрозу. Почувствуешь и поймешь… Но я ошибалась. Я всегда ошибаюсь в вас, белых людях. Таковая моя натура. Я думаю, что в вас есть хоть капля истинного ума. Я думаю, что вы еще способны слышать и чувствовать то, что грядет. И всякий раз я оказываюсь не права.

В круг вступила другая фигура. Намного крупнее Марны. Джаг узнал в нем Дужо, своего офицера.

— Камбала… Помоги мне…

Но тот остался неподвижен. Вместо этого он обратился к Марне.

— В этом нет твоей вины, несравненная. Таков твой долг. Но все мы знаем одно. Только тем, кто покрыт благодатью Тавангы, открыт дар слуха и чувства.

Он благоговейно провел ладонью по своей черной коже и поднял руки и лицо к небу, словно вознося молитву.

— Не твоя вина, что ты не понимаешь пустоты белых. Ведь твоей доброй натуре это не дано. Но на это у тебя, несравненная, есть все мы — благодатный народ. Мы истолкуем тебе то, что ты слышишь и понимаешь. Так было всегда, так будет и сегодня.

Выслушав его, Марна чуть повела ладонью, и огромный негр с почтенным поклоном тут же удалился обратно в толпу. Она же неотрывно взирала сверху вниз на Джага.

— Глупый, доверчивый Джаг Марно… — проговорила она с холодной ухмылкой, и глаза ее снова блеснули.

— Ты даже сейчас не ощущаешь то, что тебе уготовано. Ты думал, ты овладел нами, глупец, но это мы овладели тобой. Ты думал, что это твой корабль, и мы позволяли тебе думать так, пока ты был нам нужен. Ты думал, что это море будет твоим. Но оно не твое. Оно наше. Как и вся земля, и вся вода, и весь воздух мира. Мы заберем все это, ибо нет над нами господина, кроме того, что ждет далеко…

Она отступила назад, словно мигом утратив к нему интерес.

Джаг забился на полу, силясь встать, но его сил не хватало даже на то, чтобы приподняться на руках.

Предатели. Подлые черные предатели… И она!

— Колдунья! — прошипел Джаг ей вслед, насколько хватало сил. — Мерзкая, вонючая колдунья! Бесова шлюха… Тао Матуле, вот ты кто! Да, я знаю, кто ты! И знаю, какому господину ты служишь!.. Все вы служите…

Марна замерла на месте, медленно повернулась. Ухмылка блеснула на ее губах, но уже не самодовольная, злая, полная искренней ненависти.

— Знаешь? Как? По слухам и рассказам? О нет, Джаг. Едва ли ты в самом деле знаешь моего господина. Но… Возможно, у тебя будет шанс по-настоящему узнать его.

Она резко развернулась и скрылась в тени стоявших кругом негров.

Среди столпившихся на палубе силуэтов Джаг снова увидел небольшую черную фигуру. Но это была не Марна. Щуря глаза, он, наконец, разглядел ее лицо. Это была Нинга, молодая негритянка, которую Джаг помнил еще из рабского трюма. Та, которую он взял в заложники, та, которая провела весь путь пристегнутой к его клетке.

Она приблизилась к нему и опустилась перед ним на колени. На ней не было никакой одежды, она была совсем голой. А приглядевшись, Джаг увидел, что все ее тело покрыто рисунками. Запах крови моментально ударил в ноздри, не оставляя сомнений, как они были нарисованы.

Он не понимал ее слов, но почему-то знал их значение.

— Умри. Умри! Умри! — проговорила она.

Ударили барабаны.

В тот же момент глаза юной негритянки резко закатились, ее голое тело пробрала дрожь, и она стала медленно раскачиваться в такт ударам.

Сквозь густую мутную пелену, одолевающую глаза, взгляд Джага скользил по окружавшим его фигурам. Все они были полностью голыми, мужчины и женщины. Тощие, костлявые, неказистые фигуры бывших рабов. В ночи, в свете неровных огней от факелов, они больше походили на живых мертвецов. И все размеренно раскачивались в такт барабанам. Их черные тела почти сливались с темнотой и были видны лишь их глаза. Они закатывали их, как и Нинга, подчиняясь дурманящей музыке барабанов, и во тьме были видны лишь белки глаз, которые двигались в жутком ритме.

Из круга одна за другой выходили полностью голые, изрисованные кровью негритянки. Они становились вокруг него на колени и их тела пробирала крупная дрожь, точно так же, как худое тело юной негритянки прямо перед его лицом.

В темноте раздался голос Марны. Как и прежде, Джаг не понимал ее слов. Но, почему-то, понимал их смысл. Он звучал, словно кровавая песня, самая темная и кошмарная, какую можно себе представить. Цепенеющий ужас окутывал каждую клетку тела от звука самых страшных слов, которые никогда не должны были быть произнесены и звучали сейчас впервые с ужасных древних времен, память о которых все еще живет в каждом человеке, погребенная под тысячей слоев защиты. Неотличимая от выдумки, эта память могла показаться наваждением. Но не казалась. Она была совершенно реальна, потому что слова, звучавшие в песне, будили ее претворяли в жизнь.

Взываю к тому, кто обосновался за Пределами, за великим морем воды и великим океаном пустоты, владыку жизни и смерти, покровителя чернейших и Тавонга, верных клятве своей.

Приидите в наш мир, как сказано… Порадуйте То-Пагу и соратников его, пролитой крови морями их дело восхваляя. Все, что путь ваш преграждает, и живое и мертвое, как сказано было, обратите в бессмысленный пепел…

И страшную улыбку твою о тысяче клыков, и три глаза на жутком лице твоем, и корону твою о ста черепах изначальных, великий государь, одаренный невыразимым ликом, взгляду пустых не представимым, восхваляю я!

Соратницу твою, кровавую пасть в воздухе парящую, и соратницу другую, Неосязаемую, пожирающие сознание пустых — восхваляю я!..

Царь тьмы, владыка жизни, шесть громадных рабов твоих с проклятыми мечами и сорок гончих твоих сеющих мрак и ужас — восхваляю я!

Тем, кто станет на пути вашем, пустым взглядом своим не видящим вашей власти, всем кто ложным учениям преклонился, перебежавшим к свету и позабывшим о Мраке Веков, объявите свое Слово!

Ниспошли нашим воинам проведение мрака, преобразуй их по твоему замыслу. А нам, верным твоим наложницам, ниспошли Твоего Зверя, великого осквернителя. С радостью мы поднесем ему губы и груди свои. Вели ему наполнить нас отравленным семенем, дабы понесли мы крылатых Тавонга, смертотворцев, поражающих врагов копьями яда! И опутают его нечестивые дети твоих врагов щупами, прибьют их жвалами, изрубят клинками и высосут у них мозги!

И покончив с их бессмысленной жизнью, захвати в костлявый кулак их никчемные души, чтобы ввергнуть в Мрак Веков!

Оборви жизнь отвергнувших тьму! Плоть их сорванная, вылитая кровь и раскрошенные их кости подношением станут для парящей пасти! Разум их подношением станет для Невыразимой. А души их ввергни сам в тысячелетний Мрак, подношение сделав То-Паге! Взываю к Тебе, Господин. Приди! Приди! Приди! Приди!

Воздух задрожал от темнейших слов нечистой молитвы. Негры вокруг извивались и визжали в демоническом танце. Чернота ночи озарялась вспышками адского огня, и глаза их, из одних лишь белков, вспыхивали вместе с ночью.

Тяжелая поступь ударила по палубе, и от ужасающих воплей негров, что оказывались на ее пути, становилось темно на душе.

— Ты здесь! — воскликнула заклинательница. — Ты пришел к нам, великий нечистый!

От этих слов все негры разом распластались на полу, а негритянки, уже стоявшие на коленях, развернулись к нему, шире расставляя ноги и выгибаясь назад с широко раскрытыми губами, предлагая ему воспользоваться собой. Над палубой повисла дрожащая тишина.

Он стоял метрах в пяти от Джага.

Чудовище, адский бес. Он сам по себе светился в ночи демоническим огнем. Ростом он был больше любого из людей, метра два, не меньше. Ноги его были крупными козлиными, мохнатыми, с раздвоенными копытами, а руки — человечьими, бугрились напряженными мускулами. На черной груди его в два ряда шли четыре пары сосцов. Верхние были полными и толстыми, как титьки молодой и фигуристой проститутки, а нижние совсем крохотными и неразвитыми. В паху висело большое волосатое муде, а под хвостом росла длинная, до пола, борода с засохшими в ней кусками говна, в которой угадывалось вывалившееся, раскрытое красное от нарывов очко. Оно никогда не закрывалось, и шедшее из него гнилое дыхание наполняло воздух отвратительным смрадом.

Его козлиная голова с раздувающимися от дыхания ноздрями, оглядывала палубу источающими тьму глазами.

Сердце Джага колотилось так, что чуть не пробивало ребра. Он трясся от вида Ужаса, но это и придало ему сил, так, что Джаг смог приподняться на локтях.

— Зверь! — воскликнула Марна с благоговейным трепетом, — Молю тебя, испей умирающей крови пустого, обманутого мною, и награди нас своим семенем.

Демон фыркнул, повел головой и шагнул к Джагу.

Джаг дышал быстро, и все равно чувствовал, что задыхается. Биение собственного сердца, почуявшего древнего и страшного врага, сотрясало все его тело. Он поднялся на крупно трясущиеся ноги и взглянул в лицо Ужасу.

— Козел! — прокричал он, едва двигая онемевшей от страха челюстью.

— Ты сам явился за мной, Козел!

В ответ Козел оглушительно заржал. Его смех содрогал воздух и звенел металлом, ударяя по ушам, так, словно он орал в медное ведро.

Джаг дрожащей рукой с трудом вытащил из ножен меч.

— Я не дамся тебе, Козел! Я не дамся тебе!

С этими словами Джаг бросился в атаку.

В руке Козла появился длинный черный меч, покрытый ржавчиной и грязью. Он тоже взмахнул им. В воздухе скребя по ушам, зазвенела сталь.

Козел резко попер на Джага, безоглядно размахивая мечом. Джаг останавливал некоторые удары своим палашом, а от других уклонялся, и тогда не нашедший цели клинок Козла со страшной силой крушил все вокруг. От одного удара улетел в море, точно щепка, тяжелый кусок фальшборта, другим демон легко прорубил палубу, которая была набрана из бруса толщиной в кулак. Третий удар снес грот-мачту, и она с грохотом повалилась за борт, разрывая своей тяжестью снасти и толстые канаты.

— Ты не получишь меня, Козел! — взревел Джаг и бросился в атаку.

Но силой удара его бросило на спину. Все тело взорвалось болью. Он ощутил близость смердящего очка демона. Его копыта стояли прямо рядом с лицом Джага, а сам он возвышался над ним и заносил свой темный меч.

Джаг попытался было встать, но не смог. Меч обрушился на его грудь и пригвоздил к палубе.

5. Такьярманка

Бог знает, где…

Тишина.

Только она одна. Ни одного проклятого звука, только лишь тишина, оглушительная тишина. Та самая, что терзает слух страшнее самого гадкого звука.

К счастью, это продолжалось не долго. Звуки были, просто ухо не сразу приспособилось их различать. А вот теперь они возвращались.

Это были звуки, приятнее которых нет для человека, что побывал по ту сторону мира живых. Звук поскрипывающего дерева. Плеск морской волны. Отдаленные крики чаек.

Я очнулся, понял Джаг.

Понял еще прежде, чем открыл глаза, и потому не стал этого делать.

Что я увижу перед собой?

Что я должен увидеть?

И что увидеть я бы хотел?

Ведь, насколько я помню, я умер.

Воспоминания о гибели смутным пятном представали перед глазами. Рогатый Козел стоит прямо над ним. И меч тьмы опускается Джагу в грудь, легко вонзаясь в плоть и кости.

Если все так, то я должен быть мертв. Я в загробном царстве. И господь обо мне едва ли вспомнит, а значит, я в аду.

Джаг открыл глаза.

На ад увиденное не походило. Скорее — на его каюту. Он лежал в своей койке, прикрытый легким одеялом.

Джаг поднялся на локтях, и это у него получилось очень легко. Поэтому он сразу сел на кровати и протер слипшиеся ото сна глаза.

Перед ним сидел негр. Джаг в первый миг аж отпрянул назад и едва не заорал от испуга. Перед глазами сумасшедшей кавалькадой пронеслись картины последнего увиденного им той черной ночью.

Но, когда первое оцепенение миновало, и к Джагу вернулась способность мыслить, он увидел то, что должен был увидеть сразу: этот негр спал.

Он сидел на стуле, прямо перед койкой Джага, и, видимо, уснул от скуки и усталости. Негр тихо сопел, съехав задом на самый край стула и уронив голову на грудь. На вдохе он чуть похрапывал, а на выдохе его верхняя губа чуть тряслась. Зрелища более мирного на всем земном шаре не сыскать. Если бы не то, что Джаг узнал про их черное племя.

Это второй шанс — понял вдруг Джаг. — Я жив. Я, черт возьми, жив. И господь даровал мне второй шанс. Это знак свыше. Мне надо одолеть их всех. Они-то думали, что разделались со мной. Но нет, как бы не так. Не так-то просто одолеть Джага Марно! Не так-то просто, черви копченые. Вот теперь-то я им покажу…

В углу, возле изголовья кровати, как и всегда, стоял Джагов палаш в ножнах с перевязью. О большем и мечтать было нельзя. Это еще сильнее укрепило Джага в его мыслях.

— Спасибо, боженька, — пробормотал Джаг и потянулся за палашом.

От его негромко сказанных слов негр вдруг встрепенулся. Джаг поглядел на него, и их взгляды встретились. Негр проследил еще мутными ото сна глазами за рукой Джага, которая уже ухватила ножны с мечом и взгляд его тут же прояснился. Не сводя с него взгляда Джаг с металлическим звоном извлек меч из ножен и выпустил их из руки. Пустые ножны грохнулись на пол. Глаза негра расширись. В следующую секунду случилось сразу несколько событий.

— А-а-а-а-а!

Негр заверещал как в зад ужаленный и попытался попятиться, но забыл, что сидит, и в тот же миг перевернулся назад вместе со стулом и покатился по полу. Джаг, уже занеся меч для хорошего удара сверху, рубанул туда, где негра уже не было. Стул от удара развалился пополам.

Негр завертелся на полу, истерично пытаясь встать.

— Что, отродье, думал, все? — довольно взревел Джаг во всю глотку. — А нет! Я из твоих членов мясо фаршем накручу!

Негр завыл еще отчаяннее. Оружия при нем не было, и защититься он никак не мог. Но Джагу это ничуть не мешало. Раз не взял саблю меня стеречь, то сам дурак. А самый лучший бой — когда враг не готов драться.

— Я ваше племя все выбью, до последнего черномазого! Всех вырежу, и детей и стариков!

Джаг снова махнул палашом, но прыткий негр, не переставая голосить, все же уклонился от смертельного удара. Вместо него Джаг врубил клинок в косяк своего капитанского гардероба.

— А-а-а-а-а! — верещал негр, бросаясь, как загнанный зверь, то в одну сторону, то в другую.

— А-А-А-А! — заорал на него Джаг, и тот аж задрожал от страха.

— Боишься, погань?! Бойся! Сегодня посыплются кишки на палубу! Всю кровь из вас вылью, дьявольские змеи!

Джаг рубанул снова, но негр опять улизнул, а меч Джага глубоко врубился в деревянную подпорку, одну из тех, что стояли в его каюте, обеспечивая жесткость квартердека. Вытащить его быстро не удалось, пришлось упереться ногой в подпорку и потянуть со всей силы. Когда клинок выскользнул из бруса, Джаг по инерции подался назад, не устоял на ногах и перекувырнулся через себя. Негр, правильно оценив ситуацию, бросился наутек и выбежал прочь из каюты, оставив дверь открытой. Яркое солнце ударило в глаза, Джаг поморщился и зарычал от рези в глазах, не привыкших к свету. Но упрямая злость заставила его идти вперед.

Он вышел из каюты и грозно прошагал на палубу. Медленно огляделся.

На палубе царила суматоха. Привычная корабельная работа, словно ничего и не случилось. Быстро же забыли обо мне, сволочи. Но вопли бежавшего прочь от него негра должны были освежить у остальных воспоминания. Джагу это и было нужно. Пусть знают, что капитан вернулся из мертвых за их предательскими душонками.

Здесь было полно негров. И теперь все смотрели на него. Кто-то стоял на палубе, кто-то с бочонком или ящиком в руках, кто-то прилаживал канаты, кто-то разматывал сети, кто-то лез по снастям — все разом замерли и уставили свои взгляды на Джага.

Поглядев на всех, Джаг зарычал от бешеной злости.

— Щщас я вас всех на колбасу пущу, НЕЧЕСТИВЫЕ СОБАКИ! А-А-А-А!

Срывая горло в реве, он бросился на негров, размахивая мечом. Те, в панике, бросились кто куда, словно крысы.

Джага еще немного пошатывало, а в глазах все еще до конца не прояснилось, потому меткость ударов сильно страдала. Он все больше без задней мысли размахивал мечом, надеясь, что кого-нибудь убьет, но негры ускользали от его ударов. Они в ужасе бежали от Джага, даже самые крупные и здоровые, да, к тому же, вооруженные. Видно, что-то в Джаге страшно пугало их.

Еще бы, подумал Джаг. Восставший покойник кого угодно испугает.

— Бойтесь меня, гниды! БОЙТЕСЬ! — ревел он.

Завидев негра, который под шумок пытался спуститься по вантам на палубу, Джаг зашагал на него, и тот, видя это, тут же взлетел обратно на рею.

— Я убью вас всех! — ревел Джаг, срывая глотку. — Всех убью! Всех подряд! Но сначала я убью вашего главного! Где он? Где Козел?!

Джаг набрал воздуха в грудь и заорал:

— КОЗЕЛ! КОЗЕ-Е-ЕЛ! Ты сам за мной пришел! Так иди сюда, поганый черт! Я тебе рога отпилю! И бороду обрежу! Со мной господь!

Джаг вдруг почувствовал, что в глазах сильно помутнело.

— А-а-а-а-а! — ревел он, но уже не так уверенно, как раньше.

Ноги подкосились и Джаг грохнулся на колени, опираясь лишь на воткнутый в палубу меч.

— Ай! А-а-а-а-а!

Джаг чувствовал, что теряет сознание. Но орать он не переставал.

— А-а-а-а-а!

Голова закружилась от нехватки воздуха. Ослабевшая рука потеряла рукоять меча, и он грохнулся рядом с распластавшимся на палубе лицом Джага.

— А-а-а… — прорычал из последних сил Джаг. И глаза его закрылись, возвращая сознание во мрак.

***

Джаг лежал в кровати.

Он разомкнул веки, чтобы осмотреться.

Взгляду его предстала толпа негров, которые с любопытством и некоторой осторожностью неотрывно смотрели на него.

Надо же, подумал Джаг, даже одеялом укрыли. Какая любезность. Но меня не подкупишь. Только не после того, что вы творили надо мной на моем же корабле. К заходу солнца ваши кишки будут развешены по реям, черномазые дети Урода…

— А-а-а-а-а! — заорал им Джаг, резко приподнявшись на кровати.

Негры, все, как один, в суматохе отпрянули, от испуга закрываясь руками. Кто-то повалился и забился на полу, истерично пытаясь подняться и пуститься прочь.

— А-а-а-а-а! — заверещали они.

Джаг глянул в угол у изголовья кровати, где в прошлый раз стоял меч. Там его не было. Видимо, господь дает второй шанс, но не третий, и меч негры у него отобрали. Ничего, и так справлюсь. Голыми руками всех передавлю как помойных крыс!

— А-а-а-а-а! — заорал на них Джаг, рвыком вставая с кровати. — Убью-у-у-у!

Среди негров Джаг распознал невысокую фигуру своего бывшего старшего помощника, негритянки по имени Марна. Ту самую, которая оказалась заклинательницей демонов.

Предательница. Она так ловко изображала поддержку, а сама в это время травила меня, чтобы отдать на жертву Козлу. На этот раз ошибки я не допущу. С ней надо разделаться как можно скорее.

— ТЫ! — взревел Джаг, указывая на нее пальцем. Он буквально почувствовал, как от буйной ярости перекосило его лицо, а глаза выкатились из орбит.

— Ты! Шавка Адского Козла! Подстилка бесовская! УБЬЮ!

Джаг кинулся на нее, размахивая кулаками. Марна, испуганно вскрикнув, бросилась прочь, за спины мужчин. Кто-то из негров струсил и пустился бежать, но большая часть из них, хоть и перед лицом страха, все же сообразила, что уж такой-то кучей одного мужика они одолеют. Джаг хорошо залепил кому-то в рожу, но в следующий миг его просто накрыло черной стеной и накрепко придавило к полу.

***

Джаг очнулся снова, не ожидая ничего хорошего.

Он сразу понял, что лежит в неестественной позе — руки вытянуты вверх — никто так не спит. Пошевелив конечностями, он понял, что догадывался верно: его привязали за руки и за ноги.

Это они готовят меня к какому-то ритуалу, сразу понял Джаг. Вот уроды. Ну ничего, как-нибудь выпутаюсь. Эти сволочи ведь не знают, что у меня в изголовье койки всегда спрятан нож.

Сначала аккуратно нащупав плечом уплотнение в матрасе, а потом пошарив рукой, Джаг дотянулся пальцами до рукоятки ножа и понял, что без труда сможет его достать.

Ха. Срать на вас дерьма, бесы. Я выберусь от вас живым, да еще и пару-другую из вас на тот свет отправлю. На свидание с вашим любимым дьяволом. Ха-ха.

Джаг открыл глаза, чтобы осмотреться. Пилить веревку ножом — дело не быстрое, так что надо знать наверняка, что никто не помешает.

Оглядев привычную каюту, Джаг отметил, что при нем оставили всего одного негра. Логика демонопоклонников была очевидна: люди нужны на управлении кораблем. Сам корабль не такой уж и большой, часовому достаточно выскочить на пару мгновений из каюты, чтобы скликать народ на подмогу.

Негр на него не смотрел: он стоял у капитанского стола и рассматривал лежащие на нем принадлежности. Интерес его был, похоже, искренним — он вертел в руках астролябию так одухотворенно, что позабыл про свои обязанности.

Нож лежал в матрасе справа, со стороны стены. Джаг вынул его правой рукой, взял обратным хватом и стал тихонько пилить веревку на правом запястье, делая кулаком движения, привычные любому моряку в дальних плаваниях. Нож, к счастью, был прекрасной остроты, и легко резал веревку, пусть даже рука была в таком неудобном положении. Прикинув, Джаг решил, что перерезание веревки займет не больше половины минуты.

Очень тихо и осторожно, чтобы не потревожить дежурного негра, Джаг перепилил веревку на правой руке. Теперь левая. Рубахи на Джаге не было, но одеяло могло шелестеть, так что он как мог аккуратно и медленно подвел правую руку с ножом к левому запястью. Ни одна складка одеяла не шелохнулась.

Джаг работал так тихо, что негр вперед услышал бы частое биение его сердца, быстрое от волнения, чем сами звуки ножа. Теперь, когда свободной рукой держать нож стало удобно, перерезание занимало гораздо меньше времени. Джаг освободил левую руку и очень медленно положил ее на подушку, стараясь не совершить ни одного лишнего движения.

Негр, тем временем, перешел к изучению какой-то книги. Надо же, читать умеет, адский потрох. Хотя, скорее, просто смотрит картинки.

Освободив руки, Джаг потянулся под одеялом к ноге. Медленно, без лишних звуков, Джаг перепилил веревку на правой ноге, потом потянулся к левой. Но, похоже, слишком уж обнаглел: от нетерпения движения его стали слишком резкими, а руки еще не набрались прежней силы и не справились с ножом, так что он сам себе больно уколол ногу и, не сдержавшись, зашипел от боли.

Негр дернулся, точно ужаленный, и уставился на Джага вылупленными глазами.

— А-а-а! — рявнул Джаг. Осторожность стала бессмысленной. Он рывком скинул с себя одеяло, подтянулся и в три движения перерезал веревку на левой ноге, после чего тут же вскочил с койки.

Негр все еще с трудом пытался осмыслить, как это Джаг сумел выбраться даже из такого безвыходного положения. И хоть в работе головой он был не силен, с инстинктом выживания у него все было в порядке. Лицо Джага, искаженное нечеловеческой гримасой мстительной злобы, быстро подтолкнуло его к правильному решению.

Завопив во всю глотку, как раненный подсвинок, негр одним прыжком выскочил из каюты на балкон, а когда Джаг направился за ним, — без колебаний перелез через перила и махнул за борт, в полете дрыгая ногами.

— Человек за бортом, — ехидно проговорил Джаг, и довольно осклабился. Ну наконец-то, счет распечатан. Один есть, осталось еще полтораста.

Решительно направившись к выходу из каюты, Джаг распахнул дверь и ступил на палубу, под яркое солнце.

Все случилось в доли секунды. Сначала сознание Джага отметило быстро движущийся к нему предмет, а потом в глазах рассыпались звезды. Как чуть позже понял Джаг, ему со всей негритянской дури врезали по лбу большой дубиной. Заслышав голос постового из каюты, хитрые негры не стали валиться туда кучей на верную смерть от ножа, а вместо этого подкараулили на единственном выходе из нее. И, надо признать, их план был чертовски эффективен.

Джаг валялся на спине, держась обеими руками за полыхающий от боли лоб.

Негры толпой ввалились в каюту, кто-то наступил Джагу босой ногой на голову, и от этого жесточайшего надругательства Джаг разразился проклятиями. Не мешкая, они подхватили Джага за руки и за ноги, и куда-то поволокли.

Но чей-то прекрасно знакомый голос вдруг что-то сказал им на их языке, и негры тут же остановились и положили Джага на пол.

***

Джаг проснулся от того, что его кто-то звал по имени.

— Джаг? Очнись, капитан Джаг.

Он разлепил глаза.

Перед ним было лицо Марны.

— Джаг. Джаг! — говорила она. И каждое слово отдавалось слабым шлепком по щеке.

— Капитан Джаг… Ты узнаешь меня?

От этих слов Джаг резко пришел в себя и поднял на нее осоловевший взгляд.

— Тебя, шлюха, я теперь узнаю из миллиона твоих черномазых сукиных детей! Ты за все ответишь! Не приведи великий господь тебе попасться мне живой! Ты уж лучше брюхо себе разрежь прямо сейчас, не то такого ужаса натерпишься от меня, когда я тебе огненную кочергу в жопу запихаю!..

Джаг рванулся с кровати, протянув руки к лицу демонической проститутки. Но ничего не вышло. На этот раз толпа негров была готова к такому исходу. Джага придавило к кровати горой черных тел, так что он едва мог вдохнуть.

Он вдруг понял, что от тяжести набросившихся на него тел действительно вдохнуть не может.

Да что ж вы делаете, проклятые душегубы…

***

Джаг очнулся в койке, пошевелил руками и ногами — привязаны крепкими и толстыми канатами. Пощупал правым плечом матрас — ножа там, конечно, уже не было. Негры лишили его всех преимуществ. Обложили со всех сторон, нечестивые собаки.

Смысла притворяться он не видел. Теперь приглядывать за ним едва ли оставят одного единственного нигера. Скорее, тут будет дежурить целая толпа, и нет надежды на то, что все они разом заснут.

Сейчас было, как понял Джаг, часов шесть дня. Солнечный свет, падавший в каюту, был уже не свежим и лучистым, как в первое его пробуждение, а старым и забронзовевшим. Скоро он сменится красным закатом, а затем — и темной ночью под троелунием. Что ж, Ехидне будет, над чем посмеяться, когда она взойдет на небо. Она здорово надо мной подшутила.

Негры сразу заметили, что Джаг проснулся. Они обеспокоенно заговорили на своем, указывая на него пальцами. Та, кому они это говорили, сидела в его капитанском кресле. Марна.

Она держала руку на побородке и мутным взглядом смотрела куда-то в потолок, но когда негры загомонили, тут же бросила взгляд на Джага. Она встала из кресла и быстро засеменила к нему.

— Капитан Джаг! Ты узнаёшь меня?

— Как же, узнаю… — мрачно бросил Джаг. Он понимал, что все возможности к освобождению уже исчерпаны, а надежда в таких ситуациях — слишком большая роскошь. Да и на что надеяться?

На быструю смерть? Господь свидетель, я не такой дурак. Смерть мне уготована самая страшная. Проклятые ниггеры об этом позаботятся.

— Слава богу, — с видимым облегчением сказала Марна, но тут же посерьезнела.

— Поклянись, что не станешь бросаться ни на кого из команды, капитан Джаг. Поклянись, прошу тебя. И я с радостью тебя освобожу…

— И зачем тебе это? А, гадина морская?

Рот Марны чуть приоткрылся от легкого гнева, но она быстро справилась с чувствами.

— Ты — капитан корабля. Капитан Джаг. Я вижу, тебе еще нездоровится, но верь мне, ты поправишься. Если ты еще не готов встать, то я оставлю тебя…

— Так, ладно, хорошо! Клянусь. Я не стану нападать на вас.

— Ты уверен? — Джаг был совершенно согласен с ее скептическим настроем, но выбраться ему очень хотелось, и он был рад цепляться за любую возможность.

Марна пару мгновений смотрела на него с легкой оторопью, но затем с медленно кивнула и жестом приказала неграм освободить Джага. Те сначала медлили, не доверяя Джагу, но под ее взглядами быстро развязали узлы, освобождая Джагу руки и ноги. Он не спеша, без резких движений, чтобы не беспокоить лишний раз своих надзирателей, поднялся и сел на кровати.

— Ты здоров, капитан? Как твоя рана?

Марна присела на край койки рядом с ним. С мрачным ехидством Джаг отметил, что мог бы поверить в искренность заботы в ее голосе.

Думая над ответом, он вдруг понял, что думать тут нечего. Лучше момента не будет.

Молниеносным рвыком он схватил ее ладонью за шею и повалил на себя. Протяжно звякнули несколько ножен, и клинки уставились остриями ему в лицо.

— Не сметь! — рявкнул он. — Не то я раздавлю ей глотку!

Он повернулся к Марне.

— А ты — вели своим гадам отойти.

Она нервно помахала рукой, показывая неграм отступить назад и убрать оружие. Те нехотя повиновались.

Умная девочка. Так то лучше.

— Ты поклялся… — слабо выдавила она.

— Да, поклялся не трогать команду. Но насчет тебя уговора не было.

— Я тоже…

— Тоже член команды? — Джаг изобразил грубую усмешку. — Что-то я не видел тебя на снастях, моряк Марна. Но хватит пустой болтовни.

— Прошу… Дай мне сказать…

— Да, ты будешь говорить, — сказал ей Джаг, — а вернее, отвечать на мои вопросы. Говори, где Козёл, которого ты призвала? Его я убью первым. А потом и вас всех, дьяволопоклонников.

Глаза Марны распахнулись шире. Словно она не понимала, о чем Джаг говорит.

— Я… не знаю… Я ничего…

— Врешь, гадина. Врешь!

Джаг тряхнул ее за шею и чуть усилил нажим. Он слышал, как негры за его спиной тяжело задышали, как заворочали от бессильной ярости мечами и сильнее сжали пальцы на рукоятках. Но нападать не смели. Слово верховной проститутки дьявола было для них законом.

— Капитан Джаг… Пожалуйста, послушай меня. Ты бредил… Мы вынули… пулю…

— Давай-давай, продолжай гнать. А я буду сильнее сжимать тебе глотку.

Джаг подкрепил свои слова действием, сильнее надавив на шею Марны. Но в груди его встрепенулся неприятный холодок.

Она видела рану, но не могла знать, что я ношу в плече пулю. Я никогда не говорил ей… Да и никому другому…

Он поневоле чуть ослабилхватку. Марна восприняла это как возможность к действию.

— Джаг, ты был в бреду. В очень сильном бреду. Может, и сейчас ты тоже бредишь. Я прошу тебя, не причиняй мне вреда.

— Заткнись, подстилка сатаны, — сказал ей Джаг.

Но силы в своих словах почему-то не почувствовал.

Если я и вправду бредил…

Да нет, быть того не может…

Но если…

Вспоминая события той черной ночи, Джаг уже не мог точно сказать, что было правдой, а что — вымыслом. То, что он видел перед собой, совершенно не вязалось с тем, что он видел тогда. Но все произошедшее он легко мог вспомнить. Еще бы, такое в жизни не забудешь. И выглядело все чертовски реально. Но, все же…

Почему тогда они не убили меня сразу, как поняли, что я еще жив?

Почему не убили? Почему я лежу в своей койке, а не на дне, в рундуке Морского Хозяина?

Один из негров, здоровый и косматый, в нем Джаг легко опознал Дужо Камбалу, вдруг двинулся вперед с крупной саблей наголо, но его остановил другой негр. Между ними вспыхнула перепалка на их языке. Дужо прорычал что-то в ответ и попытался двинуться вперед, но другой не позволил ему двинуться с места. Джагу не нужно было приглядываться, чтобы опознать в нем лысого негра Вабу, его офицера. Они так и стояли. Дужо с мечом наголо и явным намерением прикончить Джага, а Ваба — уперев ему руку в грудь, тоже с оголенным мечом, не намеренный допускать этого.

Два крупных и дьявольски сильных ниггера не поделили судьбу своего белого капитана. Любо посмотреть.

Марна что-то сказала. Джаг услышал в ее словах имя Дужо. И тот, спустя несколько мгновений, опустил мощную саблю и отошел назад. При этом злобно прорычал что-то на своем. Он небрежно протолкнулся через ряды негров. Уже за их спинами — Джаг не мог этого видеть, но понял по смыслу — с силой бросил меч на пол, так что железо задребезжало по дереву, и напоследок прорычал очень озлобленно какое-то ругательство. Явно в адрес Марны и Джага.

Да, конечно, я все понял, а теперь проваливай. Одним вооруженным ниггером меньше. Правда, Джаг все еще не представлял, как одолеть остальных.

Но Ваба тоже опустил меч и повернулся к Джагу.

— Марна говорить правда. Ты бредить, капитан Джаг.

Джаг взглянул на Марну, и та, насколько могла с зажатым горлом, попыталась кивнуть.

— Поверь ему, капитан. Он говорит правду. И не только он. Все это видели.

Ну уж нет, обмануть меня снова тебе не удастся, подумал он. Но ежели ты настаиваешь, то твои слова легко проверить. Джаг без труда мог припомнить некоторые подробности той черной ночи.

Козел. Он был ключевой фигурой там. Он, должно быть, ушел с корабля. Вонь, которую распространяло его поганое очко, уже выветрилась с палубы, кровь, которой покрывали себя негритянки, желавшие отдаться ему, тоже могла быть смыта. Но было кое-что такое, по чему можно было судить совершенно точно. Кое-что такое, что не то что вчерашние рабы — даже бывалые морские волки не смогли бы исправить в открытом море.

Джаг убрал руку с шеи Марны, и та тяжело вздохнула, всасывая так недостававший ей воздух. Но он не собирался ее отпускать. Вместо этого он схватил ее за волосы, собранные в тугую прическу, покрепче запустил в них пальцы, встал сам, подтягивая ее за собой, и поволок к двери, прикрываясь живым щитом от негров, которые готовы были поднять свои мечи.

— Я знаю, что ты лжешь, проститутка, — проговорил он ей на ухо. — И сейчас я развею твой дьявольский обман. Ты думаешь, я не помню, что случилось? Но я помню. Я помню, как Козел стоял на этой палубе. Я помню, как он рвал и метал, желая добраться до меня. И больше всего я помню, как он воткнул свою железку мне в ребра. А перед этим Козел соизволил снести к чертям целую грот-мачту…

Джаг, вместе с Марной, которую крепко держал за волосы, вывалился из каюты. К закату яркое солнце Моря Цепей угасало, и не так слепило глаза.

Медленно оглядывая палубу, Джаг изучал представшую перед ним картину. Главным образом его заинтересовали трое негров, которые споро ползли вверх по вантам, чтобы помочь своим напарникам поправить завернувшийся от неудачного галса брамсель. Он располагался на грот-мачте. Она стояла между фором и бизанью, как раз там, где ей и положено стоять.

Левая рука, державшая до этого негритянку за волосы, сама собой расслабила хватку.

Вот это я загулял, мрачно подумал Джаг.

***

Джаг сидел за своим столом, а в голове его тяжело ворочались мрачные мысли.

Это как же так выходит? Был бес, был дьявольский ритуал. А теперь — этого всего нет!

С другой стороны, подумал он, да чему тут вообще удивляться? Не будь я Джаг Марно, то можно было бы думать разное. Но я, черт подери, он самый и есть. Сколько себя помню — ни одна попойка никогда до добра не доводила. Я же пью всегда как не в себя. Ну никак остановиться не могу, бутылку не брошу, пока сама из руки не выпадет. Да и тогда, покуда ноги держат, буду всех заставлять меня поить. А потом…

Джаг поежился от мурашек, пробежавших по спине.

Кровь и огонь. Кровь и огонь…

Да уж, бедокурный я, таким мамка родила. Ох и намучилась она со мной, на небесах ее наверно к святым забрали. Хотя нет, богохулила мадам Барба Марно похуже иных злодеев. Матом когда ругалась — семь колен выдавала, да и удар у нее был — как кобыла грузовая копытом лягает.

Воспоминания о детстве, таком далеком и совсем вроде забытом, нахлынули точно кипящая морская волна, и тупая улыбка появилась на лице Джага.

Эх, не хватает мне мамкиных подзатыльников. Только их ведь из детства и помню. Потому и люблю.

А, била она знатно. Книжку мне купила на базаре, и заставляла читать.

— Мамка! Я на пруд!

— Стоять! А ну живо пшел буквы учить, охал! А не то кочергой пригрею!

Да-а, только она и могла меня заставить учиться. Буквы-то я все ж выучил, да и другие науки потом…

— Чурбак ты у меня растешь, Джагжик, — говорила она холодными осенними вечерами, когда они грелись у камина. Джаг, совсем еще мальчишка, сидел у нее на коленках, а она разглаживала белобрысый ежик у него на голове.

— Ну мамка! — обижался Джаг.

— А чего? Так и есть, чурбак дубовый. В голове-то у тебя ветер воет. Соображаешь ведь, да ума нету. Весь в папашку своего.

Ну… да, — вспоминал Джаг. Папашка у меня тоже тот еще разбойник. Талант его был не от бога и не от черта, а, должно быть, от какого-то лихого чудного духа. В тюрьме он сидел шесть раз, да так ничему от этого и не научился. Всегда в голове у него был план. Но план не из тех, что продумываются месяцами и предполагают размеренное накопление. А план, сродни прыжку с обрыва. Бесшабашный и безумный, и оттого привлекательный для отчаявшихся. Один раз он сидел в тюрьме за то, что украл с подельниками с базара диковинок громадного риванского слона, о трех метрах высоты, с бивнями и хоботом, напоил его самогоном, накормил волшебными грибами (которых и сам любил отведать) и отправил крушить хмельные поля у крупной пивоварни. Пока все мужики-пивовары пытались в зарослях поймать угоревшего зверя, который портил им всходы, отец с компанией подельников выкатил из погребов пивоварни шестьдесят бочонков сусла и готового пива, погрузил в телеги да был таков. Только вот после крепкой попойки, которую они с приятелями организовали в честь удачного дела, он напрочь забыл, куда спрятал награбленное.

Странный у него был ум, думал Джаг, мысленно отдавая отцу честь. Самого-то слона можно было продать за цену в десять раз больше чем за целый трюм дурацкого пива.

Талантливый, но странный.

Другой раз сел за браконьерство. В деревне, где их семья тогда жила, был пруд, принадлежавший какому-то дворянину, и рыбу там ловить настрого запрещалось. Не будь собой, Отец плюнул бы на это, да занялся чем-нибудь законным. Но он был тем, кем он был. Если идея застревала у него в голове — то это насовсем. Не мог он смотреть на то, как резвятся в воде косяки непуганой рыбы.

План был настолько чудным и безумным, что судья решил даже скостить ему срок за изобретательность, если тот поделится с Короной схемами устройства своих приспособлений. А делиться там было, чем. С командой подельников папашка прорыл из леса подземный лаз, который выходил под воду, а также смастерил из бочек приспособления для хождения по дну озерному. Поначалу было сложно заставить мужиков лезть под воду в бочке, но отец обучил их есть волшебные грибы, и тогда дело пошло гораздо быстрее. Так он с мужиками все лето ставил под водой сети и вытаскивал ежедневно солидный улов. Сбывать рыбу ездили далеко, чтобы не вызвать подозрений, и вышло скопить кое-какие деньги. На них, когда отца посадили, Джаг с матерью переехали в столичные предместья. Отца отпустили еще до весны, — тогда как раз на трон сел новый король, а в честь этого объявили амнистию.

Было еще много дел, удачных и не очень, но в конце концов лиходей Марно таки нагрел руки. В тюрьме он познакомился с интересными людьми, которые разбирались в пушкарском ремесле. С ними он надолго ушел в лес (такова уж была его натура — не в тюрьме, так уж точно в лесу месяцами торчит), а появился оттуда с целой батареей бомбард, сработанных из стволов крупного старинного дуба с кованными обручами. Банда пушкарей расстреляла на дороге дилижанс большой долговой конторы, набитый деньгами и ассигнациями, разграбила и растворилась на просторах Авантии. На добытое богатство отец сперва долго пьянствовал, а потом решил вдруг зажить честно — понес взятки кому надо и удалил из тюремных бумаг свое имя, став честным горожанином — на оставшееся он прикупил дом аж в городе и перевез туда семью.

К несчастью для себя, отец заболел морем, а вернее — далекими землями, что за ним. Он нанялся в кондотьерскую бригаду, уплыл с наемниками в Риву, да там его и сожрали, по слухам, какие-то совсем уж невыносимые чудовища.

Мамка тоже, как ни делала вид, и как ни ругала папашку, сама была из того же теста, и смиренной жизнью горожанки долго жить не осилила. Как-то раз, когда ночью шла подвипившая с базара с корзинкой харчей, вышли ей навстречу из переулка четверо охламонов из банды, как они сами себя называли, Подворотенных Кошек. Были они вовсе не бандитами, а отпрысками богатых и влиятельных семей, которые взяли моду рядиться разбойниками и устраивать бесчинства на улицах по ночам из жажды острых ощущений. Даже в высших кругах на светских приемах и балах появилась мода «под шваль» — пошитая из дорогих и красивых тканей одежда, напоминающая видом лохмотья бандитов, нарисованные углем усы, подкрашенные, как от синяков, глаза. Высокородные придворные хлыщи рядились в рваный шелк и ситец, чтобы выглядеть как уличные отморозки, а их безмозглые шалавы — одевались под портовых шлюх, во рваные чулки, висящие тряпками платья (опять же из дорогих и редких тканей) с оторванными лямками, титьками навыпад и высокие сапоги искусно выделанной под грубую нежнейшей кожи.

По ночам Подворотенные выходили на самый настоящий разбой. Они смеясь убивали, калечили, насиловали и пытали людей безо всякой цели, просто ради забавы. И делали это совершенно безнаказанно. Однажды кто-то из бывших солдат решил дать им отпор, огрев высокородного мерзавца бутылкой по мордасам, да здорово рассадил ему холеную физиономию. На следующее утро солдат болтался в петле, казненный за нападение на сына важного дворянина. Стража не делала ничего, да и что она могла сделать? Последовать за солдатом никому не хотелось. К тому же, ходили слухи, что ночному патрулю порой настрого запрещают появляться вблизи определенных улиц. Почему-то всегда оказывалось, что именно на этих улицах тогда промышляли Кошки. И шли эти приказы с самого верха, чуть ли не из канцелярии самого имперского генерал-судьи.

Как понял Джаг из скупого, какого-то даже будничного рассказа матери, бандиты велели ей раздеться, желая, очевидно, по очереди изнасиловать свою жертву. Да вот только связались они не с той бабой. Мадам Барба Марно сама любого шкета отымеет. Вместо того, чтобы подчиниться требованиям ублюдков, она оторвала от забора тесину, да и забила всех четверых к дьяволу насмерть.

На утро к их дому явился не кто-нибудь, а сам Командор — начальник городского ночного патруля. Один.

Мать легко пустила его на порог, словно обвинять ее было не в чем. Командор не сказал ни слова, а лишь вручил ей корзинку с булкой хлеба да пучком моркови — припасами, за которыми мать ходила на базар. Корзинку мать обронила тогда ночью в драке, да так и не стала искать, а пошла домой.

Так же молча Командор поклонился ей, простолюдинке, словно самой высокородной благородной даме, и все так же, не говоря ни слова, покинул их дом.

— Ну вот, кажись, и все, Джагжик, — сказала она, глядя вслед Командору. — Пора мне деру давать.

— Куда ж ты, мамка?

— В лес пойду, как папашка твой. Потому как в петлю мне покедова не охота.

— И я с тобой!

— Не вздумай, балда. Так, глядишь, и человеком станешь, а не как…

Она вдруг осеклась на полуслове и впервые на памяти Джага расплакалась. Обнимала она его долго и крепко, аж кости трещали. Вот тогда Джаг и понял, что — все, больше он ее уж не увидит.

Великая была женщина, думал он, с глупой улыбкой вспоминая мать. Таких нет и не будет. Да и сама она уж померла наверно.

Надо признать, нрав у меня от нее. Да и задумки временами безголовые, как у папашки. А вот откуда во мне бесовство, что такие видения мне в горячке приносит, да в такие истории впутывает?

Это у меня уже свое.

Джаг потер шишку на лбу, полученную от удара негритянской дубиной. Надо будет замотать потом, решил он. А то не гоже перед командой с такой шишкой появляться.

И сам за собой отметил — вот, уже опять команда, а не негры поганые. Не рано ли отлегло? Не ошибусь ли?

Да нет, решил после недолгих раздумий Джаг. Мысль, которая сама собой рождается, обычно самая верная. Но раз уж решил допрашивать, то придется. Да и не помешает это.

— Эй! Есть кто там? — крикнул он в направлении двери, — А ну, зайди!

Джаг знал, что есть. Пару минут назад он выгнал всех из каюты, сказав, что надо ему подумать, но он понимал, что ушли они не далеко, а скорее остались стоять возле двери и гадать, какая теперь дурная затея стукнет в голову капитана.

Дверь открылась и в нее посунулась голова худого негра, старшего у пушкарей.

— О, Мубаса! Заходи, не бойся. Садись.

Когда Мубаса осторожно и немного боязливо прошел через каюту и сел за стол напротив Джага, тот откинулся в кресле, сделав самый беззаботный вид, на какой был способен, и сказал:

— Поведай мне, Мубаса, что со мной было.

***

Джаг задумчиво вздохнул.

— Значит, говоришь, это ты достала из моей раны?

Он держал в двух пальцах небольшой кусочек сплющенного металла, который ранее, без сомнения представлял собой конусообразную пулю очень маленького калибра.

— Да, капитан Джаг, — подтвердила его собеседница, толстая и приземистая негритянка в годах. Она была одета в простое парчовое платье и серый фартук, а на голове носила платок. Она смотрела мирным взглядом из под полуприкрытых век. У нее был низкий и приятный голос, какой бывает у стареющей, повидавшей разного, но все еще жизнелюбивой женщины. Говорить у нее получалось так, как говорит старая бабка с несмышленым внуком, которого, конечно, любит, но который также слегка надоел ей своими расспросами:

— Бабка, смотри, это чайка?

— Да, Джагжек, это чайка…

И по-авантийски хорошо говорит, — это Джаг заметил с самого начала разговора. Должно быть, эта негритянка из ассимилированных. Прожила в Авантии долгое время, чтобы выучить язык, научиться носить людскую одежду и получить определенное воспитание. Вроде Марны, только попроще. По старой привычке он все еще оценивал негров категориями работорговцев. На невольничьих рынках, как узнал Джаг за свою службу в Риве, есть четкие категории рабов, в зависимости от принадлежности к которым цена на них варьировалась в крайне широких пределах.

Для рабов женского и мужского пола эти категории сильно различались, но в целом все тяготело к умениям, природным качествам и воспитанию раба. Обычная негритянка, только что пойманная, не годилась ни на что кроме простейшей работы — копать, пахать, мотыжить — даже этому их надо было учить. Такие шли в среднем по сто такатов за голову, не многим дороже дворовой скотины. Наличие навыков, например — шитье, уборка и готовка — добавляли к цене до полутора изначальной стоимости. Знание языка, в зависимости от качества, также могло удвоить или даже утроить цену рабыни. Рабыня со знанием письма и счета могла уйти и за семьсот такатов. Поверх этого всегда добавлялись манеры — спокойная, покладистая и привычная к жизни и укладу белых людей черная рабыня стоила заметно дороже, чем озлобленная дикарка с варварскими привычками. За такую рабыню, как Марна, следовало смело требовать не меньше тысячи такатов, и это только стартовая цена, которая на аукционе могла бы взлететь до полутора или даже двух тысяч. Но решающим качеством, в большинстве случаев, все же оставались возраст и естественная красота. Юную девку, годов пятнадцати, без каких-либо навыков можно было продать за базовую цену плюс от ста до трехсот сверху за молодость. Старость, соответственно, цену живого товара снижала — кому нужна рабыня, которой пора в могилу? Тем не менее, даже взрослую рабыню, годов тридцати, но приятную взгляду, можно было продать за цену, намного большую, чем ей следовало дать без учета этого фактора. Бестолковые, но смазливые рабыни уходили с аукционов порой за тысячу такатов, а потому работорговцы старались относиться к столь ценному товару более бережно — малейшее уродство, шрам или ссадина, и сокровище моментально обесценится.

Женщина, что сидела напротив Джага, могла бы потянуть такатов на шестьсот. Не красива, полна, и для любовных утех явно не годится. Зато хорошо знает язык, обучена манерам, да, к тому же, знакома с лекарским делом. И не просто знакома. Чтобы достать пулю, надо к тому же иметь и кое-какой опыт в этом деле.

— А где ты этому научилась? — спросил ее Джаг.

— На войне, — небрежно пожав плечами, ответила негритянка.

— Откуда ты родом?

— Из Порт-Сартранга, капитан Джаг.

Он кивнул, потому что знал этот город и сам там бывал. Те места назывались в империи Берег Бивней, одна из крупнейших колоний Авантии в Риве. Порт-Сартранг был центром всей торговли в тех далеких от цивилизации местах, настоящей колониальной столицей. Он славился на всю империю товарами, которые оттуда везли — серебро, драгоценные камни, слоновая кость, экзотические фрукты, шкуры невиданных зверей и чудовищ. Помимо того, Порт-Сартранг слыл крупнейшим рынком рабов во всей Риве. У заморской компании там располагалась крупная база. Ее охотничьи бригады гнали туда своих пойманных пленников, туда же, как на перевалочную базу, заходили корабли с дальних оконечностей Ривы, чтобы сбыть или наоборот прикупить живой товар, а также пополнить запасы провианта и пресной воды, чтобы продолжить путь в метрополию.

— Твой хозяин был врач?

— Да, капитан Джаг. Я помогала ему в его работе, мыла инструменты, перевязывала раны… Но когда раненных было много, сил хозяина не хватало на всех. Он обучил меня тому, что я знаю, и я помогала ему как лекарь. Вынимала пули, перевязывала порезы. Разрезала, сшивала…

— Так что же он тебя на рабский корабль продал? — спросил Джаг.

Негритянка честно пожала плечами. Видимо, теперь это ее совсем не заботило.

— Этого я не знаю, капитан. Но я знаю, что это был самый лучший день для меня. Потому что иначе меня бы тут не было.

— И то верно. Ну, меня-то ты хорошо зашила?

— Все, что могла, капитан, я сделала, — сказала она. — Но руку лучше сильно не напрягай. От натуги любой шов может лопнуть. И больше ешь и пей. Тебе надо набираться сил. Иначе болезнь может вернуться.

Джаг потрогал чистую повязку на плече, потом осторожно покрутил рукой. Работала она как и прежде хорошо. В теле чувствовалась все еще некоторая слабость, но в целом все было как и прежде. Да, подумал Джаг, не мешало бы чего-нибудь перекусить.

— Напомни, как тебя зовут? — спросил Джаг.

— Таша, капитан.

— Хорошо, буду знать. Ладно, иди. За работу твою спасибо. Я думаю, никому не надо специально объяснять, что ты будешь на корабле старшим лекарем? Наверно, ты и так уже им негласно стала.

Негритянка поднялась из за стола и молча поклонилась ему. Видно, сильна еще была в ней старая привычка. Джаг, конечно, это заметил.

— И не делай так, — сказал он. — Ты давно уж не рабыня, а свободный мореход. А я не хозяин тебе, а капитан. Подумай над этим и почувствуй разницу. Ладно, иди.

Когда врачевательница покинула каюту, закрыв за собой дверь, Джаг бросил смятую пулю перед собой на стол.

Сколько ж мучений ты мне причинила, крохотная ты гадина.

Он сложил руки на столе, кулаками друг на друга, и подпер ими подбородок, задумчиво уставившись в пулю. Перед этим разговором Джаг опросил много негров из своей команды, в том числе и своих приближенных людей — Вабу, Дужо Камбалу и тощего пушкаря Мубасу. Они все на разный манер утверждали одно и то же. А именно, следующее:

Когда они, почуяв неладное, ворвались в его каюту, выбив перед этим дверь, Джаг лежал без чувств на своей койке. До этого все думали, что беспокоиться не о чем, и Джаг просто напился и уснул. Но Марна, невзирая на любые увещевания о том, что капитан может разозлиться, настояла на взломе каюты. Поначалу все выглядело именно так, как и предполагали негры. Но Джаг знал — Марна видела его рану, а потому обо всем догадалась. Чтобы оценить, насколько все с ним плохо, она размотала повязку на плече Джага. В этот момент Джаг начал бредить, тянуть руки и молить о помощи. Тогда моряки послали за лекаршей, а сами решили вытащить капитана на палубу, чтобы дать ему свежего воздуха.

Этот момент в памяти Джага выглядел несколько иначе. Тогда ему казалось, что он умирает, а потому сейчас становилось стыдно за отчаяние.

Но самое интересное началось позже. Когда Таша принялась резать рану, Джаг вдруг вскочил на ноги, как ошпаренный, выхватил меч и разразился страшными проклятиями. По словам всех допрошенных Джаг орал благим матом, угрожал зарубить любого, кто к нему подойдет хоть на шаг, а также призывал на бой демонов ада, покрывая их самыми омерзительными словами и в беспорядке размахивая мечом во все стороны.

Все опрошенные единодушно заявляли: никто не решался даже приблизиться к капитану. Жуткий страх охватил всю команду, потому что выглядел в своем бреду Джаг крайне пугающе, и в серьезности его намерений никто не сомневался. Имена бесов, которые Джаг изрыгал, и проклятья в их адрес вгоняли всю команду в оцепенение, даже самые дюжие негры — Ваба и Дужо оробели перед этим зрелищем. Сохранить остатки воли удалось лишь Марне, и под ее командованием морякам таки удалось схватить Джага, обезоружить и уложить его на палубу. Даже после этого Джаг продолжил изо всех сил брыкаться и всячески сопротивляться, и неизвестно, откуда в нем брались силы раз за разом раскидывать большую толпу. Джаг вырывался, вскакивал и орал не своим голосом, не забывая грязно ругаться и угрожать всем жестокой смертью. Только спустя полчаса, когда силы его наконец оставили, Таша смогла приступить к своему делу. Она разрезала рану нагретым в огне ножом, выпустила весь гной и тонкими щипцами достала из нее пулю, а затем стянула края раны толстой ниткой и замотала чистой тканью. Джага перенесли обратно в каюту и приставили к нему дежурного, чтобы он наблюдал за капитаном и в случае чего звал на помощь. Джаг проспал трое суток не приходя в сознание, и многие заговорили о том, что капитан, наверно, скоро отдаст концы. Однако Марна строго пресекала такие разговоры. На четвертый день Джаг очнулся. Остальное он и сам уже знал.

И, конечно, Козел.

Об этом Джаг отдельно спросил каждого, и все отвечали одинаково:

— А ты помнишь, что я точно кричал? — спросил он Мубасу.

— Ты кричать так, — ответил он, — КОЗЕЛЬ! КО-ОЗЕ-Е-ЛЬ! Иди биться, козель! Иди я ты убивать!

— КОЗЭ-Э-ЭЛ! — изобразил Ваба его крик, когда Джаг задал ему тот же вопрос. — Ты кричать КОЗЭЛ, я тебя убить! Вот так все и быть, капитан Джаг.

— КЗАЛ! КЗАЛ! — изображал Дужо. — Я тебе рубить голова, Кзал!

Примерно такое же выдавали и другие моряки из команды, кого Джаг решил допросить. Их версии сказанного немного отличались друг от друга, но только в том, кому какие ругательства больше запомнились.

— Ладно, хватит. Все, иди. Позови другого, — сказал Джаг очередному моряку, а сам задумался.

Если все это и было обманом, то, надо было признать, обманом высочайшего качества. Хитрые планы всегда раскрываются в мелочах. Но если план был продуман так детально, что учитывал даже особенности акцента и выговора каждого негра в отдельности, то оставалось лишь подивиться воистину нечеловеческому таланту организатора этого заговора. Я-то, может, мужик и простоватый, думал Джаг, но, черт возьми, такого хитреца не выведет на чистую воду даже самый кровавый сангритский дознаватель.

Когда говоришь людям рассказывать ложь, они и будут ее повторять, все одинаково, одну и ту же. А эти рассказывали так, как действительно видели, и что сами запомнили, и в глазах их не было видно вранья.

Черта с два, к чему этот допрос, я же сам видел главное доказательство. Той ночью бес крушил корабль, не разбирая пути, и даже мачту мечом срубил. А теперь вдруг на всем корабле ни следа того бардака, и грот стоит там же, где всегда был!

Теперь Джаг точно знал, что все то, что он помнил о той ночи, было не более чем лихорадочным бредом. Если и не знал, то весомые доказательства тому точно имел.

И все таки. Козел. Не спроста он мне явился. Так что ж с этим теперь делать?..

Внезапная догадка вдруг осенила Джага, и от нее заговорщицкая ухмылка появилась на его губах. Но стук в дверь оторвал его от внезапно пришедшей мысли.

— Да, что такое?

В дверях появилась невысокая фигура старшего помощника.

— Марна?.. Кхм. Заходи, садись…

Подумав, Джаг добавил:

— Я как раз хотел обсудить с тобой одно дело…

— И я тоже хочу обсудить с тобой одно дело, — сказала Марна, присаживаясь на стул напротив Джага.

При взгляде на нее, при виде ее взгляда, Джагу вдруг стало совестно. Он положил руки на стол и чуть подался вперед.

— Слушай… Прости за то, что…

— Именно об этом я и хотела поговорить.

Джаг, не договорив, закрыл рот и подался назад.

— Ты допросил много людей, капитан. Почему же меня не стал? Разве не я твоя главная подозреваемая?

— Подозреваемая в чем? С чего ты взяла?

Джаг решил изображать простоту. Хотя почти сразу понял, что без толку. Эту бабу просто так не одуришь.

— Как в чем? — она пристально смотрела в лицо Джагу.

— В языческом негритянском заговоре. В связи с демонами. В том, что вся команда в тайне поклоняется темным силам, а я — их атаманша, величайшая распутница. Бесовская подстилка. И… В твоей болезни?

— Ну… — Джага такие прямые слова застали врасплох. Он сумел лишь выдавить из себя несколько нечленораздельный и неуверенных звуков. Понимая, что с каждой секундой выглядит все глупее, он просто развел руками.

— Вообще, у меня были к тебе кое-какие вопросы…

— Так позволь, я отвечу на все сразу.

С этими словами она встала со стула. Не спуская глаз с Джага, она стала развязывать шнурки платья у себя на груди.

Трахаться хочет что ли? — мимоходом подумал Джаг.

Развязав шнурки, Марна запустила правую руку за пазуху и извлекла оттуда маленький, поблескивающий металлом, нательный трист.

Джаг озадаченно нахмурился.

— Ты знаешь, что это, капитан Джаг. Не можешь не знать.

Знаю, подумал про себя Джаг. Конечно знаю. Кто ж не знает. Эта штука — трист, триединый символ божьей веры. Отец, сын, святой дух. Я хоть в церкови бывал редко, да обычно не по своей воле, и то знаю, что такой носит любой церковный служитель.

— Может, ты его только что нацепила?

— Нет. Я ношу его всю жизнь.

С этими словами она пальцами оттянула шнурки платья вниз, чтобы было видно верхние округлости небольших, приподнятых платьем грудей. Меж ними Джаг увидел отчетливое пятно более бледной, чем вокруг, кожи, формой повторяющее трехконечную звезду святителя.

— Ты, стало быть, монашка? — спросил Джаг, крайне удивленный. — И богу нашему молишься?

На такое он ну никак не рассчитывал.

— Не совсем, — сказала Марна, убирая трист. — Я, скорее, как… святой отец. Только… сам понимаешь.

— Да я вперед поверю, что бес взаправду ко мне на палубу высадился, чем в то, что церковь допустила к служению бабу!

— Пути господни неисповедимы, — загадочно сказала она. Джаг издал пренебрежительный звук.

— Я почти поверил. Но давай в будущем только без этих басен ваших! У меня от них в печенке зудит.

Она чуть заметно улыбнулась ему, медленно прошлась по каюте, на ходу завязывая шнурки на платье.

— Хочешь правду, я расскажу. Ты слышал о Городе Тракса?

— Не довелось.

Марна остановилась у шкафа, стоявшего рядом с гардеробом. На полках было несколько пыльных книг, и она стала с интересом их изучать, водя пальцем по корешкам.

— Это город, который находится глубоко в саваннах Ривы, — рассказывала она, не глядя на Джага.

— Город негров, которые исповедуют святую веру. В давние времена его основали глубоко верующие путешественники из Авантии, Йона Бреба и Охамт Стаглед. В твоих краях о них давно позабыли. Но для моего народа они — величайшие из людей. Святители, почти равные апостолам пророка, и их имена вечно живы в Городе Тракса. Они возвели прямо посреди саванны первое строение города — церковь святого мученика Тракса, и приняли первые племена в священную веру. Прошло много времени с тех пор, как они почили. Но их город остался и вырос, а его жители впитали их науку и продолжили их дело. Я родилась там. Там я обучилась всему, что я знаю. Письму, математике, истории нашего мира. Я черная и родилась в Риве, Джаг, но авантийский — мой родной язык. Потому, как ты мог заметить, я так хорошо на нем разговариваю. Языки саванны я учила уже после. И все для того, чтобы, как святые отцы Бреба и Стаглед посвятить свою жизнь божьей миссии: нести благодатное Слово Господне людям бескрайних просторов саванны… и дальше. Я была у людей больших деревьев, у людей водопадов, у народа долин, у братьев бивня, и у многих других. Я шла от одного племени к другому, рассказывая им о господе. О пути Эйяса святителя среди людей, о казни централитянской, и о вознесении его на небеса… Я говорила о святой деве, о святом духе, посетившем их, и об отце небесном, об их мудрости и любви, и о царстве божьем на небесах. Рассказывала и о другом. О господнем гневе. О гибели империи централитян от гордыни и порока, о священных войнах за святые мощи, о походах на благодатную землю и каре, которую божьи воины несут грешникам. И в конце — о божьей милости и прощении, которое можно заслужить, лишь искренне раскаявшись в своих грехах. Я проповедовала. Обращала людей в веру. Принимала исповеди и совершала причастия. В общем, делала все то, что делают священники. Так что, по всей видимости, я и была им.

Ну и дела, подумал Джаг. Да чтоб мне провалиться…

— Смотри только никому не брякни об этом на суше, — сказал Он. — А то тебя мигом на костре поджарят. Да и как ты вообще столько протянула? Неужели никому из церковников не попалась? Поверь, они бы не оценили проповеди от женщины…

Марна чуть отвела взгляд и едва заметно улыбнулась.

— Я думаю, мне помогал бог…

Но заметив, что Джаг нахмурился, добавила:

— Но я еще и умна, ты мог это заметить.

Джаг усмехнулся. Это было трудно не заметить.

— Как же ты в рабство-то попала, «святая мать»?

Марна пожала плечами.

— Увы, не все народы саванны одинаково открыты благим проповедям.

— Не уберег, значит, господь…

Марна сделала руками жест, в котором Джаг легко увидел пресловутое «на все воля божья». Но смолчал.

— Я ответила на твои вопросы, капитан Джаг?

Какие уж тут вопросы, подумал он. Мой старший помощник, черная рабыня из трюма, оказалась… Святым отцом? Святой матерью?! Даже слова такого нет, чтобы ее назвать… Не зря орут на улицах сумасшедшие, что мир несется в тартары.

— Да… — сказал он, все еще не отошедший от удивления. — Да, это все…

— Тогда, что за дело ты хотел со мной обсудить?

— А!

Джаг уже совсем и забыл про это.

— Да, об этом… У меня минут пять назад появилась одна интересная идея насчет имени для корабля… Но, после твоего рассказа… Я думаю, ты не оценишь…

***

Джаг стоял у фальшборта и смотрел вниз. За бортом была вода. Обыкновенная вода.

Не та вода, что была раньше — чистая и прозрачная, словно воздух. Обыкновенная морская вода. Синяя морская пучина.

Со слов команды Джаг знал, что легкую воду корабль покинул два дня назад. Тогда он еще валялся в кровати без чувств. Перехода через водораздел он не почуял, потому что спал без задних ног. Часть команды даже списала его со счетов. Это они, конечно, зря. Но наказывать Джаг никого не собирался. В такой ситуации он и сам сказал бы, что капитан явно собрался к Владыке Океанов.

Перебирая в голове самые отчетливые мысли и воспоминания, которых почему-то вдруг стало так много, Джаг то и дело чертыхался. Сначала этот бес, которого на деле и не было. А потом — негритянка, которая оказалась слугой церкви.

Джаг верил ей. Потому что выдумать просто так, с ничего, такую историю никому не под силу. Чего греха таить, слова Марны звучали дико, просто совсем невероятно. Женщина, священник?

Джаг мрачно усмехнулся своим мыслям.

Любой церковник, даже авантийской церкви, которая с центральным каноном была не в лучших отношениях и оттого позволяла себе много вольностей в деле богослужения, не раздумывая сказал бы, что бесноватые негры из этого Города Тракса впали в ересь, и следует незамедлительно истребить их всех под корень, город их разрушить, перекопать землю, на которой он стоял и подвергнуть все сведения о них страшнейшей анафеме.

Да, авантийцы не так строго блюли религиозные обычаи, и служба в их церквях отличалась от строгого обряда, принятого во многих других государствах. НО НЕ НАСТОЛЬКО! Не настолько, чтобы допустить к алтарю женщину!

Джаг не был силен в богословских темах, потому как в свое время в церковь шел крайне неохотно. Если с ранних лет не приучить дитё любить святые таинства, то дальше уж нечего и пытаться. А Джагу, сколько он себя помнил, всегда было интереснее с оравой деревенских охламонов ловить на пруду ондатру, чем сидеть задом на скамье в церкви и слушать бестолковые и непонятные слова церковного попа.

Но даже при этом он понимал, какое вопиющее нарушение традиций и законов представляет собой его старший помощник Марна.

Да ее даже на корабле держать опасно! Если какие-нибудь говенные поповские идиоты на берегу прознают о том, что на борту у капитана Джага Марно обитает преспокойной жизнью, да еще к тому же и занимает высокую должность женщина, к тому же черная, решившая, что она может нести сутану проповедника… Не избежать беды. Считай, сам себе поставил черную метку для любого судна под авантийским львом.

А уж если о том прознают до сумасшествия ревностные в вопросах канона сангриты… Джаг слышал много историй о Каравелла Инквистера, белых кораблях сангритского религиозного ордена. И ни одна из них не кончалась добром. Ореол мрачной славы и дыхание неизбежной смерти покрывали эти страшные суда, и горе тому, по чью душу они явились. А вместе с ним (или, в этом случае, с ней), и всем, кто окажется рядом.

Но теперь хотя бы стало ясно, что с ней было… не так?

Сказать, что она была странной — не то слово. Странной, необычной, непонятной. Не такой, как другие негры. Все остальные были Джагу прекрасно понятны. Обычные ниггеры, свежие, прямо только что слезли с деревьев. Чурбаки чурбаками. Непонятливые, пугливые, дикие, простодушные и туповатые. Что на уме, то и на деле. Если эти что-то и задумают, узнать об этом не составит труда.

Марна — не тот случай. Она никогда не скрывала, что умна, никогда не боялась проявить свой талант, и вела себя, скажем так, совсем не по-ниггерски. Черт, сделать ее на пару тонов бледнее — была бы готовая светская дама. Пока все остальные негритянки рассекают по палубе в драных рубахах и штанах по колено (а поначалу и рубахи-то надевать не хотели), эта где-то раздобыла натуральное платье. Хоть на вид тряпка тряпкой, но как она в нем держится… Будто всю жизнь не голышом по деревьям лазила, а вышагивала в туфлях по паркету.

Подумав, Джаг решил, что, может быть, отчасти так оно и есть. Что за нравы были у них в этом Городе Тракса? Черт разберет. Не исключено, что и в самом деле воспитание там такое, что любая школа благородных девиц позавидует. Уж как изыскано она разговаривает по-авантийски, прямо как по писаному.

Взять, хотя бы, Сурбаллу, ту, что Бесстыжая. Поставь их рядом, взгляни на одну, потом на другую и подивись разнице. Бесстыжая — ну прямо макака макакой. Ей бы все одно — лазить везде голышом, орать во всю глотку, обезьянничать, да крутить жопой перед мужиками, чтоб те муды себе натирали от охоты. Она и рада.

И Марна. Ну точно централитянская статуя. Стоит не шелохнувшись, с достоинством. Но ладони всегда сложены перед собой одна на другую чуть пониже груди в чисто монашеской смиренной манере. И слушать умеет, и говорит — ну точно песня, заслушаешься.

Вот уж заграбастало меня лихо, оказаться на одном корабле с негритянкой-проповедницей. Что ж теперь с ней делать-то?

Как Джаг ни ломал голову, ничего толкового в нее по этому вопросу не приходило. И все же, теперь одной загадкой стало меньше. Наконец стало ясно, откуда у этой маленькой черной дамы такой авторитет среди своих, что она в силах запросто затыкать даже здоровых мужиков и приказывать им, а те слушаются. Священник, — вот ответ. Она — священник. А их, как знал Джаг, с молодых ногтей учат гадить в голову простому народу, дурить ум и настраивать так, как душе угодно. Может, здешние негры и не так уж склонны уверовать в Господа-Спасителя, но то, что почитают они ее за старшую было очевидно. Проклятье!

Если уж доводится мне вступать в дерьмо, думал Джаг, пусть даже в самую крохотную кучу, как курица наклала, не важно — проваливаюсь я всегда по пояс. А там уж думай, как выбираться.

Пока все идет хорошо, но иметь дело со священником всегда обходится себе дороже. Эти гады все как один мнят себя людьми высокой морали, или хотя бы стараются выглядеть такими. Потому, как дойдет до грязного дела, эта кобылка может взбрыкнуть, а за ней и другие ниггеры.

Черт возьми, да на корабле зреет мятеж!

Джаг силой заставил ход мыслей остановиться.

Хватит. Это уже похоже на паранойю. Довольно этого дерьма.

Джаг решительно отпрянул от борта и зашагал по палубе в каюту. Навстречу ему попадались ниггеры, которые глядели на него поначалу опасливо, но, замечая, что капитан, похоже, оправился от болезни, находится в чистом сознании и в привычном расположении духа, приветливо скалились ему.

— Будь здоров, капитан Джаг!

— Хорошо, что ты живой!

— Я знать, ты будешь живой, капитан!

— Да, да, парни, я тоже рад вас видеть, давайте, не задерживайтесь, идите по местам… — отвечал он, направляясь к своей каюте, а сам в это время думал все о том же.

Марна. Дьявол, хватит уже накручивать себя как баба. Это ведь я сам все выдумываю. А на самом деле ни разу еще не произошло ничего такого, за что можно ее упрекнуть!

Джаг открыл дверь в каюту, зашел внутрь, в приятный полумрак, и закрыл ее за собой.

О чем тут можно говорить? Не хочется признавать, но у меня в мозгах что-то не в ладах. Нормальный человек плюнул бы на это дело, сказал, что не о чем тут беспокоиться, да и думать забыл об этом. А я что? Гоняю одни и те же мысли по кругу, все думаю, и думаю, и думаю об этой маленькой женщине.

Да, она, как никак священник, — со злостью на самого себя думал он, усаживаясь за свой стол.

Святой, мать ее, отец, прости господи… Смешно даже. Но. Разве я хоть раз находил хоть какие-то доказательства того, что она предательница? Хоть какие-то намеки на доказательства? Разве она сама хоть раз находила причину усомниться в моем капитанстве?

Похоже, сейчас она ее нашла… — мрачно закончил Джаг свою мысль, когда услышал дьявольски знакомый стук в дверь.

— Да.

Дверь открылась. Конечно же, это была Марна. Мало кто еще кроме нее решает зайти в капитанскую каюту.

— Миссир Марна… — сказал он, — заходи, садись.

Джаг понял, что по звучанию его голоса прекрасно слышно, что он не в духе. А она и рада слушать. Она все замечает. Все! И уж это заметила точно.

Она прошла к стулу напротив его капитанского стола, а Джаг наблюдал за каждым ее движением. Теперь, когда он знал ее историю и ее личность, она стала ему ясна. Эта манера держаться, вроде бы и изящная, благородная, но, в то же время совершенно лишенная мирского. Она двигалась великолепно, но что-то не позволяло просто насладиться ее движениями, как обычно мужчина наслаждается видом женщины. Эти ее руки, сложенные ниже груди, всегда — когда она идет, когда стоит на месте. Как она разглаживает подол платья, когда садится. Вроде бы, повадки все те же, что и у светских женщин. Но другие. В них не было легкого налета эротизма, который появляется у благородной девицы после воспитания ее повидавшей видов матроной. В этом, по большому счету, и заключается их наука — обучиться особому искусству кокетства. Совершать движения, которые проходят мимо человеческого ума, но с охотой распознаются гнусным животным, что живет далеко внизу людского сознания, постоянно замордованное приличиями и благопристойностью, но никогда по-настоящему не издыхающее. Оно живет в каждом человеке, и чем сильнее его мордовать, тем хуже будет, когда оно найдет выход наружу. А оно найдет. Найдет непременно даже в человеке самых, казалось бы, строгих нравов. Иначе, откуда взяться громким судебным процессам над великими клириками и настоятелями церквей, божьими людьми, которые, как оказалось, в тайне навещали каждую неделю отъявленных проституток, вытворяя с ними извращения, склоняли обманом и угрозами честных дев к порочному акту соития, а то и содержали целые тайные гаремы из детских лет беспризорных девочек, или, даже, мальчиков, для удовлетворения своей похоти?

Благородных девиц учат делать свое дело незаметно и в самых заурядных случаях. Играя на абсолютно простых нотах музыки мужского счастья, они и рады пускать кровь носом, чтобы кавалер предложил ей платок, падать в притворный обморок, заранее выбрав, кто из ближайших к ней мужчин должен подхватить ее якобы бессильное тело, в это время давая его внутреннему гнусному существу почуять собственными руками близость мягкой и теплой, жаждущей члена девственной плоти. В арсеналах соблазнения, которые матроны открывают перед будущими шлюхами высокого происхождения, тысячиспособов поддеть мужика на крючок. И все они работают благодаря тому, что мужик никогда не упустит случая почувствовать себя героем перед бабой.

Этого не было в Марне. Ни капли. Ни одно ее движение не несло в себе намерения привлечь к себе мужское желание. И вроде бы, все было как обычно, но нет. Не чувствовалось в ней этого высокородного проститутошьего воспитания, какое Джаг привык видеть во всех разодетых в широкие платья и жемчуга швалях, что выходят в свет.

Благочестие — вот как он назвал бы ее манеру. Благочестие и ни единой попытки спровоцировать.

Джаг чувствовал, что это его раздражает. Хотя, он понимал истоки этого чувства, но не мог при этом отделаться от мысли, что она это нарочно. Слишком уж благочестиво, слишком в соответствии с церковным укладом, слишком правильно.

НЕ МОЖЕТ БАБА СЕБЯ ТАК ВЕСТИ!

И, все же, могла.

Разгладив платье на коленях совершенно невинными и действительно ни к чему не обязывающими движениями, Марна взглянула на Джага.

— Скажи, капитан Джаг, почему ты называешь меня «миссир»? Словно мужчину.

— Это старая морская традиция, — ответил Джаг.

— Я не понимаю, — честно призналась Марна.

— Как бы тебе объяснить, — Джаг фальшиво задумался. — Дело в том, что по традиции на кораблях плавали только мужики. А если же на корабле присутствовала женщина, то быть беде на этом судне.

— Теперь понимаю, — сказала Марна.

Джаг чуть нахмурился.

— Понимаешь? И все? Ничего не скажешь? Мне казалось, у тебя на все есть ответ.

— Я понимаю, куда ведет эта традиция. Откуда она родилась.

— Не желаешь поделиться?

— Из святого писания, капитан Джаг. Как и все остальное, что нас окружает.

— Если ты собираешься начать проповедь,…

Но Марна покачала головой, и Джаг, почему-то, осекся.

— Эта примета имеет те же корни, что и традиция постановлять в сан священника только мужчин, и только мужчинам быть воинами государя. Ведь, как сказано в писании, женщина — это корень греха. Не пристало женщине быть на службе, церковной, военной, или же какой-то другой, не считая ее естественного предназначения…

— Рожать детей? — Джаг поглядел на нее хмурым взглядом.

— Рожать детей, — согласилась Марна.

— Раз так, тебе самой-то не стыдно в своей вере быть священником? Ведь в писании такого не написано.

Она склонила голову набок и жестом показала, то, что, как она знала, Джаг слышать не любит: мол, это господу решать, а не мне. Джаг мысленно махнул рукой. Раз уж не может без своих церковных присказок… Ну и пускай. Все ж не о дьяволе негритянском вещает.

— Писание писали люди, Джаг. Не Господь.

— Не знаю, кто писал, но ему верят.

— И писание не одно. Их много. И они разные. К примеру, писание Саввы гласит, что женщина — спутница мужчины, не слуга, как сказано в писании Кераса, том, что принято сантрийским каноном. А вот в писании Тракса не сказано об этом вовсе. Упоминается лишь, что и мужчина и женщина — равно рабы божьи.

Джаг откинулся на спинку кресла. Разговор не нравился ему все больше с каждой секундой. Он проговорил мрачным голосом, глядя на нее исподлобья:

— Послушай, миссир Марна. Ты говоришь хреновые вещи. Очень даже хреновые. Я не шибко разбираюсь в церковных делах, но вот чисто с моей стороны, как для уха простого мужика, твои речи это ересь, твою мать. Самая, нахрен, страшная ересь, какую я только слышал. И мне, черт возьми, это не нравится. И хрен бы со мной, я могу такое выслушать и вытерпеть, я не ревностный эясианин. Но смогут ли так же вытерпеть те, кому ты расскажешь это на берегу?

Марна ничего не ответила, лишь едва заметно прищурила глаза. Джаг решил внести окончательную ясность:

— Ты говоришь, есть много писаний. Да будь их хоть миллион, какая разница? В том, которое читают в церквях, сказано, что такую бабу, как ты, я должен был уж давно отправить за борт, к морскому владыке, а через него к бесу. И ты уж поверь, с тобой так и поступят, если ты начнешь вещать такое мужикам на островах…

Наступило неприятное молчание. Марна не отводила взгляда, и Джаг решил не отводить тоже. Они напряженно глядели друг на друга пару секунд. Наконец, Марна ответила:

— Я понимаю, капитан Джаг. Я уже говорила тебе, об этом не беспокойся, я не подведу команду. Но, раз уж ты заговорил о береге, не время ли проложить для нас курс к нему?

Неприятный холодок кольнул сердце Джага.

— Что? — с пренебрежением спросил он. — А ты думаешь, я этого еще не сделал?

— Я думаю, нет.

Знает, сволочь. Но как? Откуда?!

Словно отвечая на его немой вопрос, Марна чуть привстала из за стола и взяла в руки астролябию.

— Удивительный инструмент. Как ты сказал при нашей первой встрече здесь, я не знаю, как им пользоваться.

Она положила астролябию на место, очень аккуратно, словно боялась поломать, и протянула руку к циркулю:

— Как и этим.

Она положила циркуль и указала на логарифмическую линейку:

— И этим. И этим, и этим.

Она по очереди указала на секстант и раскрытый атлас широт.

— Но это не означает, что я не могу понять, умеет ли кто-то другой пользоваться ими.

С этими словами она взяла со стола атлас широт, поднесла к губам раскрытой страницей и резко дунула на нее.

Черт! ЧЕРТ МЕНЯ ПОДЕРИ!

Джаг готов был взорваться от вида облака пыли, которое сорвалось со страниц атласа, когда Марна дунула на него.

Пыль! Чертова проклятая ПЫЛЬ!

Я ведь действительно не трогал ни один из этих приборов с тех пор, как поселился здесь. Просто потому, что не имею понятия, как к ним подступиться, ПОРАЗИ МЕНЯ ЧУМА!

Марна отложила атлас и выжидающе посмотрела на Джага.

Джаг, — а что еще делать — медленно встал из своего капитанского кресла. Своего ли теперь?

— Слушай, ты, маленькая негритянка, — сказал он, указывая на нее пальцем.

— Я, — он ткнул себя пальцем в грудь, — знаю, куда мы плывем. Я построил курс, и я приведу этот корабль к земле. Это понятно?

— Не совсем, капитан Джаг. Я бы хотела уточнить…

Она замолкла на полуслове, и было понятно, почему. Джаг тоже услышал — с палубы вдруг донеслись обеспокоенные крики. Что-то случилось.

Пользуясь моментом, чтобы хоть на какое-то время снять вопрос с обсуждения и придумать оправдания, Джаг встал из капитанского кресла.

Марна последовала его примеру. Но дожидаться капитана она не собиралась. Джагу не нравилось это. Очень не нравилось. Но поделать с этим он ничего не мог. Вместе — впереди Марна, а за ним Джаг, они направились на палубу.

Даже после недолгого пребывания в каюте Джаг ощутил, как яркое солнце местных морей слепит ему глаза. Чуть приглядевшись, он понял, что вся команда бросила работу и торчала в передней части корабля, тяготея к бортам.

В груди Джага проклюнулся тревожный холодок. Что еще могло случиться? Самое худшее — корабль. Только бы не корабль… Марна, тем временем, смело двигалась к толпе моряков у борта.

Справившись с волнением, Джаг, смело, как мог сейчас, зашагал по палубе.

— Что за черт творится на моем корабле?! — рявкнул он.

Но услышать такой ответ он никак не ожидал.

— Земля, капитан Джаг! — донесся до него чей-то восторженный крик.

Как это земля? — хотел было спросить Джаг машинально, и через секунду порадовался, что не сделал этого.

Вместо этого он направился к борту, с которого негры кричали больше всего. Кто-то протянул ему подзорную трубу, моряки расступились перед ним, давая обзор. Джаг встал около борта и взглянул в трубу.

Поначалу он не видел ничего, но затем, приглядевшись, заметил крохотный клочок зеленого над горизонтом.

Земля, — думал он, и лихорадочно повторял эту мысль у себя в голове. — Земля, земля, земля…

Отсюда, с палубы, она, может, и смотрелась сейчас весьма невзрачно, но Джаг знал, что сверху, из вороньего гнезда впередсмотрящего, видно гораздо больше. Может быть, даже весь остров у него как на ладони. То, что видел Джаг, было лишь отдаленной горой, которая возвышалась где-то на острове прямо по курсу. Но стоит кораблю пройти пару часов под уверенными галсами, и станет видно гораздо больше.

Гораздо, гораздо больше.

— По курсу земля, — подытожил Джаг таким тоном, который должен был убить все сомнения в его авторитете.

— Земля! — радостно кричали негры вокруг. — Земля! Земля!

Марна стояла рядом с Джагом. Это ли — не лучший момент для меня? — подумал он. Госпожа удача явно считает меня не последним своим кавалером!

Молча он передал ей трубу и указал направление.

Та вгляделась в подзорную трубу и долго ее не опускала.

— Значит, Миссир Марна, — сказал он, сам удивляясь спокойной уверенности своего голоса, — ты имеешь ко мне какие-то вопросы?

Та еще долго не отрывалась от подзорной трубы. Но, наконец, опустив ее, сказала медленно и задумчиво, не глядя на Джага:

— Если и имела, то из них остался лишь один. Куда-же мы приплыли?..

— Туда, куда я захотел, — сказал Джаг таким голосом, какой не располагает ни к единому больше слову.

***

Моряк живет в море. Но душа его, как ни запрещай, хочет на сушу. И пусть корабль — их дом, он еще и работа. Тяжелая ежедневная работа. И время от времени моряку, как и любому другому человеку, который долго и тяжело работал, необходимо покутить. Покуражиться, попить в волю рома, побуянить, получить по роже и уснуть под открытым троелунным небом на нагретой дневным солнцем земле.

Вот уже как заговорил, одернул себя Джаг. А ведь полчаса назад мысли были лишь о том, не вдарят ли по нам хозяева острова из всех орудий, когда корабль войдет в бухту.

Остров весь был покрыт зелеными массивами, а далеко от берега, километрах в двадцати, к небу поднималась гора высотой километра эдак два. Берег был гладким и песчаным на всей протяженности береговой линии, и ничто не предвещало ни скал, ни рифов, но Джаг все равно распорядился утроить забортное наблюдение. Корабль шел по шельфу, глубина тут составляла не больше сорока метров. Сквозь чистые, отливающие нежной бирюзой шельфовые воды было неплохо видно на приличную глубину, так что если по курсу вдруг покажется шальная скала, ее легко заметят и появится время, чтобы совершить маневр и миновать столкновения.

Но не рифы тревожили ум Джага, а то, что находилось за ними. После долгого изучения острова в подзорную трубу стало ясно, что он обитаем. Джагу был виден весь восточный его берег (он полагал, что раз плывет из старого света, то, стало быть, с востока), представлял собой пологий и ровный песчаный пляж, который в одном месте переходил в широкое углубление — удобную бухту, защищенную от волнения, — превосходное место для основания города или хотя бы лагеря. Чутье не подвело Джага. Сосредоточив наблюдение на этом участке побережья, он вскоре обнаружил первые неопровержимые доказательства наличия на острове человеческого населения, причем, довольно многочисленного, раз им понадобилось организовывать такую крупную вырубку леса. Поле пеньков можно было с такого расстояния легко принять за обыкновенную лощину в лесу, если бы не большой штабель срубленных, очищенных от веток и крон стволов деревьев, который располагался по середине вырубки. Это определенно был лесоповал, и спустя около получаса, когда корабль прошел на несколько миль ближе к острову, Джаг убедился в том, что не ошибся. Помимо этого, с приближением, стали очевидны другие, более явные признаки наличия весомой человеческой популяции на острове. Джаг видел форт. Хорошо замаскированный лианами и кустарниками, его по началу можно было бы принять за большой холм. Но чутье снова не подвело Джага, и сосредоточив внимание на этой области, он вскоре разглядел рукотворную природу этого объекта. Форт, по прикидкам Джага, был двухэтажным, с двумя батареями орудий, рассчитан изначально, по примерным прикидками, орудий на двадцать — сорок, точнее с этого расстояния сказать нельзя.

Когда корабль подошел еще ближе, километров на пять к берегу, стало предельно ясно, что население на острове есть, и немалое. Город, который раскинулся на ее берегу, имел не только деревянные, но и каменные здания. Размеры города позволяли сказать, что живет тут от двух до четырех тысяч человек. Не мало для нового света. В этих местах он мог смело считаться портом средней руки, а учитывая, как много кораблей бороздит Море Цепей, сюда, должно быть, нередко заходят торговцы и вольные капитаны.

Кто-то из них как раз стоял на рейде в бухте. Солидных размеров трехмачтовый баргеас. Конечно, не такой крупный, и далеко не с такими возможностями для переноса вооружения, как мой корабль, довольно подумал Джаг.

Да и вообще, едва ли в Море Цепей найдется хоть пять кораблей лучше моего Козла…

Мысленно смакуя имя, Джаг решил — хорошо звучит. Кратко и мрачно. Именно так, как надо. Наступит время, и честные люди будут говорить его шепотом, а в тавернах пойдут слухи о корабле, который носит имя самого противного дьявольского беса. Это все случится, если береговые батареи не надумают дать по нам пару добрых залпов. Тогда Козлу придется побыть частью этой гавани, пока не сгниет. А вместес ним и нам всем.

По традиции, когда корабль заходит в незнакомый порт, он должен выставить желтый флаг в знак своих добрых намерений. Воевать с береговыми орудиями, не зная их числа и оснащенности и, к тому же, безо всяких на то причин, Джаг не собирался, а потому поступил так, как велит традиция. Желтый флаг поднялся над Козлом.

Спустя несколько минут, за которые чуть поседели наверно даже самые молодые негры из команды, над фортом поднялся флаг.

— Жельте! — крикнул впередсмотрящий.

Джаг почувствовал такое облегчение, словно с плеч у него сняли стапудовый фальконет.

— Чего встали, ставьте судно на якорь и спускайте шлюпки. В десантной группе хочу видеть следующих господ: миссира Марну, а также офицеров Дужо и Вабу. Помимо того, миссир Сурбалла Бесстыжая соберет группу огневой поддержки на самый, Я ПОВТОРЯЮ ДЛЯ КОНЧЕНЫХ ИДИОТОВ, самый, мать его, крайний случай. Много оружия не берите, но возьмите мушкетоны и аркебузы, а также побольше пистолетов, которые можно спрятать под накидками. Я не хочу, чтобы они видели, как мы плывем к ним вооруженные до зубов. Надо соблюдать приличия. Но также и о себе побеспокоиться не мешает — стволы помогут, если мы с сухопутными не поладим. Поэтому, ты, миссир Мубаса, остаешься на борту, в качестве старшего в мое отстуствие и командиром бригады пушкарей. Если у нас возникнут разногласия с сухопутными, ты скажешь свое слово за нас. Делайте все аккуратно, без возни и суматохи, чтоб на берегу не заподозрили неладное, пушки из портов не выкатывать, порты держать закрытыми. Но всегда чтоб были готовы открыть их и дать залп. Твоя задача — подавить тех, кто будет возражать нам на берегу, а потом — разобрать на кирпичи бастион этот сучий. Условный сигнал будет, как и в прошлый раз, белый платок. Понимаю, с такого расстояния увидеть его будет тяжело, потому возьми мою трубу и в нее смотри. Ну все, хватит болтать, живее шлюпки на воду, черномазые!

Ну вот, я и здесь, думал Джаг.

Группа шлюпок во главе с ним двигалась по направлению к причалу, на котором уже собрался народ. Простые люди пришли посмотреть, что за корабль пришел. Это обычное явление. Но помимо прочего, высадку всегда должны встречать военные и представители правительства. А среди людей на причале Джаг солдат в синей авантийской форме не увидел. Не увидел также и людей в красных камзолах заморской компании. Держа пальцы тристом, чтобы не сглазить, Джаг тайком ловил себя на жизнеутверждающей мысли — повезло. Этот город не контролируется ни Авантией, ни ее торговой компанией. Волею судеб корабль занесло в достаточно свободный и независимый порт, где нет ни единого солдата короны. Это не могло не придавать сил и духа. Хотя Джаг не спешил делиться своими открытиями с командой, все же имея в виду возможность ошибки или хитрого плана сухопутных, сам-то он понимал, что не могло быть так, чтобы корабль не встречали представители власти этого города в сопровождении охраны.

Он уже мог разглядеть лица людей, которые его встречали, и оттого все больше утверждался в своих мыслях. Да не могут, попросту не могут такие физиономии принадлежать честным людям! Да и никого одетого по форме Джаг все еще не заметил. Черт, похоже, и впрямь повезло.

— Бросай концы! — крикнули с причала. Несколько мужиков там готовились принять концы со шлюпок Джага, чтобы пришвартовать их.

— Отдать швартовы, — скомандовал Джаг. Негры бросили веревки на причал. Мужики с берега их поймали и стали аккуратно, чтобы не перевернуть, подтягивать лодки вплотную к причалу.

Когда концы были закреплены, а лодки накрепко пришвартованы, Джаг первым ступил на берег.

Первый мой шаг по твердой земле в моей новой жизни — отметил он про себя. Хотя, в строгом смысле, это была не земля, а деревянные доски, но принадлежали они все-таки острову, а не кораблю в море.

Следом за ним на причал попрыгали негры из его шлюпки, и из других. Стоя впереди, Джаг чувствовал спиной своих офицеров — Дужо и Вабу, а также Марну, которая стояла за его правым плечом, и Сурбаллу, которая была за левым. И еще с полторы дюжины ниггеров.

Мужики, которые привязывали лодки Джага, закончив с работой, вернулись к толпе, которая была на противоположной части продолговатого причала и растворились в ней. Толпа набралась приличная, человек сто. Примерно две трети из нее были обычными зеваками или любопытствующими местными, которые пришли поглазеть на прибывших. Все же, не каждый день в порт корабль заходит. Это явление вполне естественное, — люди хотят поглядеть, что пришлые привезли и возможно что-то купить, а также узнать, в чем они нуждаются и предложить им свои товары. И конечно, узнать новости — чем живет остальной мир, что происходит на других островах или в старом свете. Прибывающий в порт корабль был единственным поставщиком информации о внешнем мире для островной колонии вроде этой.

Но, помимо интересующихся, тут были и чисто служебные люди, или, во всяком случае, пришедшие не сами по себе, а приглашенные посодействовать. Те, чью роль в государственных городах выполняли солдаты. Джаг понятия не имел, как в этом городе организована система управления, есть ли какие административные органы и силовые службы, просто предполагал. По его соображениям, постоянной профессиональной стражи или дружины тут не было, а роль ее исполняли наемные полубандиты, которые служили местному правлению за деньги. Их тут было человек пятнадцать — двадцать, разношерстно одетые и снаряженные, кто с саблей, кто с тесаком или топором. Оружие они держали убранным — мечи в ножнах, топоры за поясами, но постоянно придерживали их руками, показывая, что случись чего — тут же пустят их в дело.

Кроме того, Джаг отметил, что среди них есть еще и чернокожие. Так-так, стало быть, беглых рабов привечаете? Тогда сговориться будет легче. У меня таких — целый корабль.

Конечно, на островах Цепи нравы были не так просты, как в Старом Свете. Жизнь здесь была более опасна и непредсказуема, случалось всякое, а потому в этих морях давно перестали смотреть на негра без цепей как на чудище морское. Судьба тут могла забросить очень круто, все это понимали.

На кого конкретно работала охрана, сразу понять было трудно. Джаг мог выделить из толпы тех, кто походил на местную аристократию, но очень условно. Одежда подороже, покровительственное поведение и реакция самих охранников на них. Скорее всего, кто-то из них, а может, и все они, относились к правлению этого города и уж точно были людьми в нем известными, что даже на встрече корабля стояли во главе всех. Но это все люди вроде бы благочестивые, хотя бы на вид.

Зато кое-кто другой привлек более пристальное внимание Джага. Тип расположился поодаль от толпы, на берегу. Сидел на бочке, качая одной ногой в воздухе, и словно разглядывал грязь под ногтями, но время от времени бросал почти незаметный взгляд на новоприбывших. Он был одет в застегнутый, сильно потертый кожаный плащ бургого цвета с расширяющимися рукавами и широкополую шляпу на манер сангритских, только без пера. Поля шляпы были много раз гнуты-перегнуты, надорваны по краям, так что выглядела она тоже здорово ношенной. Особо Джаг отметил лицо этого типа. Кожа была чуть темнее, чем у Джага, может, просто загорелая. Но черты лица слишком необычные для авантийца — внешность в целом южная, губастый, широкоротый, с прямым носом, но вечно пренебрежительно сморщенным, словно верхняя губа у него дерьмом намазана.

Так и есть, думал Джаг, разглядывая подозрительного незнакомца, — наверняка сангрит, да еще и, как мне видится, мелкий идальго. Есть в нем какая-то манерность, что ли… Свойственная, в целом, всем, наверное, сангритам. Не то что бы наши, авантийские хлыщи как то выгодно от них в этом отличались… Просто, в чем-то мы с ними разные, темперамент, характер — на севере и на юге все иначе, и на внешнем виде сказывается обязательно. Но одно ясно совершенно точно — честным человеком его не назовешь. Разбойник, как пить дать, и не скрывается. Значит, все остальные знают и готовы с этим мириться. Все интереснее и интереснее, что ж за город такой, куда меня занесло? Но мне с того и лучше. Раз уж эти ребята тут пиратов привечают, с чего бы им возражать против меня? У меня всего-то беглые рабы…

Тем временем, по направлению к Джагу и его людям двинулась делегация города. Она состояла из шести человек — трое были охранниками, один, судя по большой книге, которую держал подмышкой, портовый учетчик. Другой — невысокий, коренастый, в богатой одежде, с правильным волевым лицом, светловолосый, с аккуратной небольшой бородкой — явно купец, человек с деньгами. Учитывая наглядно различимую специфику этого места, торговая направленность его наверное склоняется к перекупке награбленного и контрабанде. Но явно не чистый перед законом — у честных купцов нет времени зависать на разбойничьих островах, да и морда не лоснится так от лживой жеманной ухмылки. С ними — женщина. В богатом платье, хоть и уже заметно устаревшем — до колоний веяния метропольной моды доходили очень медленно, и морякам, прибывшим в Море Цепей из домашних регионов своих стран, всегда было забавно увидеть на местных женщинах одежду и украшения, которые не носят дома уж несколько лет как. Это определенно не жена или дочь контрабандиста, понял Джаг, и не по тому, что кольца на ее пальце не было. Ему стало ясно это еще до того, как он даже взглянул на ее руки. Просто от одного взгляда на нее становилось понятно, что она вообще никому не жена — не тот у нее дух, а находится тут совсем по другим причинам. То, как она держалась, как шла, не оглядываясь ни на кого, не ища поддержки и защиты в муже, как это пристало женам, а намереваясь разбираться с делами сама, как привыкла — эти черты ее позволяли не понять, а сначала скорее почувствовать чуйкой, что она далеко не симпатичная живая игрушка в дорогом наряде, как другие девушки дворянских кровей. Возможно, они с купцом были партнерами по какому-то предприятию, но если так, то, безусловно, равными партнерами.

Она была светловолосой, авантийской внешности, волосы собраны в прическу с заколками. Ее можно было бы назвать красивой, но Джаг не стал — не главное это было ее качество. Оценивать ее явно следовало по ее другим чертам, и Джаг собирался дождаться, пока она заговорит, прежде чем вынести свою оценку.

Заговорил, однако, купец.

— Приветствую вас на нашем острове, капитан. Мое имя Дольв Жузан, я купец и член совета капитанов нашей прекрасной Такьярманки.

Такьярманка — Джаг особо ухватился в мыслях за это слово. Что-то я не помню такого острова. Да и не мудрено. В Малой Цепи их аж пятьдесят с лишним, а в большой все полтораста, и на карты до сей поры не все нанесены. Но что он теперь знал точно, эта Такьярманка — не авантийская колония. Во всяком случае, не самая преданная. Таких названий, среди важных островов Моря Цепей, что подчинялись империи, он точно не слышал.

— Меня зовут Джаг Марно, — сказал он. — Это — моя команда… А это — мой корабль, Козёл.

— Не слышал о таком… — произнес Жузан, и снова надел свою жеманную улыбочку. — Должно быть, вы недавно в здешних водах?

«Поведай нам, насколько ты лопух, и как сильно тебя можно развести» — мысленно перефразировал Джаг.

— Да… Я, знаете ли, некоторое время ходил по риванским морям. А теперь моя дорога завела меня в эти воды.

«Да, я не местный, но и не пальцем деланный. Наколоть меня у тебя не выйдет»

В разговор вступила женщина. Джаг отметил, что голос у нее мог бы быть приятным, если бы не был таким сухим и деловым. Отлично, деловая дама, стало быть. Ну что ж, пообщаемся, а там, глядишь, лед в голосе перейдет в жар…

— Мы не увидели государственного флага на вашем корабле, капитан Марно. Только желтый флаг добрых намерений. Не могли бы вы пояснить, почему шли без флага?

«А не пират ли ты часом, приятель?»

— Я, хм… Частный капитан, — ответил Джаг, нарочно грубо изображая святую непогрешимость. — А это — частный корабль.

«Да, дорогая, я пират. Как тебе такое?»

Джаг, не строя иллюзий и не надеясь, что его примут за честного малого, решил сразу и недвусмысленно разведать, быстро ли тут режут пиратов. Похоже было, что как минимум не с первых слов. Дама совершенно точно поняла посыл, но не спешила с выводами. По ней не было видно, удовлетворил ли ее такой ответ, и вообще, как она его восприняла. Эмоции она контролировала превосходно. Она продолжила:

— Ваша команда, я полагаю, набрана на берегах Ривы?

«Вся твоя команда — беглые рабы»

— Вы правы. Где угодно можно найти хороших людей с удивительными талантами, но только если хорошо поискать.

«Милая, мне вообще-то выбирать не приходилось. Какие уж есть»

— И корабль у вас — весьма интересный. По авантийской классификации, третьего ранга, не меньше. Превосходный трехмачтовый фрейг, явно боевой корабль…

«А не спер ли ты его у тех, кто захочет получить его обратно? У авантийцев, к примеру, или у заморской компании? Не явится ли к нашему спокойному острову карательный флот?»

— Вы прекрасно разбираетесь в кораблях, леди. Мы могли бы побеседовать о них…

«Не парь мне мозги, шлюха. Мой корабль — не твоя забота»

В этот момент, завидев, что разговор начинает заходить не в то русло, взял слово купец:

— Мадам Улирет вне всякого сомнения прекрасно разбирается в кораблях, и будет рада продолжить этот разговор в более подходящей атмосфере. К примеру, в резиденции нашего совета капитанов. Но только после того, как наши гости отдохнут с дороги и убедятся в гостеприимстве нашего славного острова.

«Помолчи, подруга, ты портишь мне клиента»

Она не взглянула на Жузана, хотя и смолчала. Но в ее взгляде, который она не отводила от Джага, читалось, что она видит в нем как минимум признаки проблем.

«Не вздумай устроить тут беспорядок» — говорил ее взгляд.

Джаг тоже чуть прищурился, глядя на нее:

«Я совсем немножко».

Видя, что напряжение между мадам Улирет и капитаном Марно все еще сохраняется, Жузан решил полностью взять разговор в свои руки:

— А теперь, если все вопросы улажены, и осталось утрясти формальности, давайте скорее их утрясем.

Он взглянул на стоявшего до этого момента молча учетчика, а тот только этого и ждал. Он быстро раскрыл книгу, и стал ловко вписывать туда что-то пером.

— Эй, ты чего там строчишь?! — с нажимом спросил Джаг, чуть шагнув вперед. — А ну не пиши ничего!

— Уверяю вас, капитан Марно, это лишь очередная формальность. Просто запись о том, что ваш корабль посещал этот порт. У них, у учетчиков, свои заморочки.

Жузан со своей фирменной улыбочкой, совершенно невинно пожал плечами, мол черт их разберет, этих крыс канцелярских.

— С вас двенадцать такатов, — сообщил учетчик, глянув на Джага поверх книги.

К несчастью, подумал Джаг, денег у меня нет. А значит…

— Что? — произнес Джаг, усиливая нажим. — Это за что еще?!

— За то, что ваш корабль…

— Мой корабль стоит вон там. Он не у причала.

— Но, все равно, он же в бухте, а значит, на стоянке…

В разговор с жеманной улыбкой снова вклинился Жузан.

— О, я вас умоляю, — сказал он учетчику, — наши гости затомились после долгого плавания, ради милостивого бога, не нагружайте их головы такими низменными заботами. К этому вопросу можно вернуться позже…

«Плевать на эти гроши. Дай мне время, и я обую этого кретина по-крупному…»

Учетчик повиновался и закрыл книгу. Жузан сделал приглашающий жест:

— Такьярманка к вашим услугам, капитан Джаг.

Джаг шагнул по причалу, а за ним и его команда. Жузан пропустил Джага, чтобы тот оказался рядом с ним и мадам Улирет, и так, втроем, они двинулись по причалу. За ними следовали трое их охранников, учетчик и моряки с Козла.

— Здесь у нас есть полный набор: большая таверна и не менее вместительный дом терпимости, разные магазины и ремесленные мастерские, а также большой базар, где вы найдете все, что вам нужно. Если вам вдруг понадоблюсь я, или мадам Улирет, вы сможете найти нас в резиденции совета капитанов, или же в наших домах, просто спросите любого на улице. Все знают, где мы живем. А сейчас, не смею больше вас задерживать. Насладитесь дарами нашего острова в полную силу.

Он требовательно взглянул на свою спутницу, та поглядела на Джага все тем же недоверчивым взглядом, но потом отвела глаза. Они с Жузаном в сопровождении охраны двинулись по улице в сторону двухэтажного каменного здания, которое было, наверняка, резиденцией совета капитанов.

Какой скользский тип, подумал Джаг. Пристреливается, ищет подходы, и говорит очень аккуратно. Пытается понять, на какие дела меня можно подписать, и каким способом принять в оборот. Надо будет про него побольше разузнать. И про подругу его… И про того типа, сангрита…

Джаг поискал взглядом, но подозрительный тип на бочке больше не сидел. Да и остальной народ расходился по своим делам, никто не задерживался.

Да, и про этого типа обязательно. Да и вообще, про все здесь. Черт, новый город, новый остров. Новый мир, чтоб меня…

Надо как-то осваиваться. Но сначала, конечно же, самое главное.

Джаг повернулся к своим людям:

— Короче, парни. Дуйте на корабль и передайте Мубасе — все, кто не на вахте, могут сойти на берег. Всем бухать и пьянствовать. Но утром, РОВНО В ДЕСЯТЬ ЧАСОВ будет пересчет людей, и кого на нем я не обнаружу — пусть на корабль даже не суется.

6. Монета без цены

Авантийская империя. Город Грата.

Когда-то Мигит любил зеркала. Без лишнего самолюбования, он все же не мог не признать, что ему нравилось смотреть на свое отражение. Он любил стоять перед зеркалом и корчить себе разные рожицы, пробовать разное выражение лица, примерять на себя эмоции. В других людях он всегда любил подмечать детали их реакции на события: как меняются их лица от радости и грусти, от гнева и хитрости. Он тренировался в лицедействе, намереваясь добиться полного контроля над эмоциями на своем лице.

Он любил одеваться перед зеркалом, немного любуясь, как сидят на нем камзолы и сюртуки, а особенно темно-синяя офицерская форма флотского капитана, самый эффектный его наряд. Господь наделил Мигита превосходным телосложением. Он был высок и статен, в плечах широк, а руки от природы сильны. Даже в самой простой одежде — в штанах и простом холщовом рубище — он не терял своего неотразимого очарования, и среди столичных благородных и не очень девиц слыл подлинным красавцем. На балах и банкетах Мигит никогда не оставался обделенным женским вниманием. Женщин тянуло к нему, как юных, целомудренных и очаровательно застенчивых, так и более зрелых и соблазнительно открытых. Остроты добавляло то, что Мигит не был женат. Не бедный человек с наследством, офицер короны, холостяк и просто красавец, он был мечтой любой невесты столицы империи.

Когда-то так и было, безусловно, — подумал Мигит. — Но ничто не вечно.

Вспоминая те дни, он все еще видел сияние роскошных бальных зал, яркие огни люстр, отблески огней на полированном паркете, искры света в бокалах с игристым вином. Даже музыка, отдельные ее отголоски, доносилась до его сознания сквозь непроходимую глубину времен. Это было не так давно. Но, в то же время, словно в прошлой жизни. И больше этого не будет. Теперь уж никогда не будет.

Теперь Мигит не был вхож в этот мир сверкающего бриллиантами распутства. Позолоченные врата высшего света захлопнулись перед ним раз и навсегда. Вся его былая жизнь оказалась теперь ему недоступна. Все, что он имел, он разом потерял. Все это испарилось в одну секунду, и никто не успел понять этого тогда.

Много ли таких, как я? Пережеванных и выплюнутых? Невидимых людей, которые ходят по тем же улицам, что и обычные? Об этом как-то не думаешь, пока сам не окажешься среди них. Да вот только вернуться и поведать об этом уже не получится, когда сам стал привидением. Мигита передергивало, и мысли возвращались на уже ставший привычным круговой путь самобичевания:

А ведь когда-то я любил… все то, что сейчас так ненавижу.

Балы. Да, эти проклятые балы. Как я готовился к ним, как смотрел на свое отражение в зеркале, подбирая улыбку на этот вечер. Как вам такая, милые дамы? Не слишком загадочная? Или такая. О, нет, не стоит. Даже не пытайтесь. Эта улыбка значит, что вы мне не интересны. Для тех, кто мне приглянулся, есть другая, вот эта. Что, слишком ослепительная? Не падайте в обморок. Хотя, она, скорее, для простушек. Для тех, кто не так прост, есть другая. От которой падет на спину и задерет ноги даже самая неприступная красавица.

Теперь — улыбка у меня одна. Отпугивать собак.

Мигит не любил зеркал. Не любил, не хотел любить, но порой не мог возобладать над собой. Зеркало манило его, мысль о нем теснила в мозгу все другие. Какая-то страшная сила заставляла его мысли постоянно крутиться вокруг отражения. Медленно и методично склоняла к этому. Посмотреть на себя еще раз. Посмотреть и лишиться возможности отвести взгляд, точно калека, которому ядром оторвало ноги, не может отвести выпученных глаз от своих окровавленных культей.

У Мигита ничего не оторвало, ноги руки, все пальцы на них — все было на месте. Огромный толстый и уродливый шрам на левой щеке от губы до уха отрезал у него нечто другое, не физическое, не часть тела, а скорее — часть его натуры, если не всю ее.

Таких людей, как я, называют хлыщами. Именно хлыщом я и был. Причем не простым хлыщом, а самым наимерзейшим, возомнившим о себе невесть что. В голове не было ничего, кроме постоянных девиц. Целые списки девиц, даже таблицы с должностями и званиями. Я назначал роли для них. Одной суждено этим вечером отсосать мне в кустах, другой залезу под платье, а третью прилюдно огорошу и уеду с четвертой, от которой убегу на следующее утро, чтобы еще сильнее подогреть драму. Пусть поплачут. Слезы делают молодых девиц только красивее и чувственнее.

Я был высокомерной подлой сволочью. Думал, что знаю о жизни все, хотя даже не встречался с ней по-настоящему. Самодовольный, зазнавшийся, напрочь утративший всякую связь с реальностью от постоянной безнаказанности. Я уверенно полагал, что жизнь во всех ее проявлениях всецело в моих руках, а я могу вертеть ею как мне заблагорассудится, ведь всегда так и делал. Как оказалось, мне предстояло долгое и болезненное путешествие с небес на землю. Крылья сгорели, молодой смазливый повеса превратился в уродливого калеку. И все это за краткое мгновение, в одно движение тяжелого стального палаша.

Воспоминания о дне, подарившем Мигиту его новую улыбку, проскакивали как отдельные картинки. Сознание в ужасе прятало от него те минуты, и лишь обрывки мгновений просачивались сквозь незримые умственные барьеры.

В темноте затхлой, грязной таверны было хорошо видно глаза чудовища, большие, на выкате, бешеные белки с тонкими точками зрачков. А в них — злоба. Чудовищная и свирепая, нечеловеческая, овладевшая всем его телом. Его крупно трясло от дикой злобы, на шее натянулись вены и жилы, а зубы его были так стиснуты в зверином оскале, что побелели десны.

Он ударил так, как бьет лапой тигр или медведь. Со страшной силой, заключенной в какой-то неказистый, вроде бы неуклюжий, но на самом деле крайне опасный удар. Человек так не бьет. Ни один мечник не может так ударить, потому что все они научены людьми, другими мечниками. Научены фехтованию, одним и тем же приемам, которые с годами отрабатываются в тренировках или боях до автоматизма, так что биться можно, совсем не думая, а полагаясь на память мускулов. Тот бил не так. В его ударе не было ничего особенного, но каким-то образом сознание ясно понимало, что этот выпад не похож ни на что известное. Такому не учат, это не результат тренировок и превосходного владения мечом. Это было чистейшее наитие, инстинкт, тот же самый, благодаря которому любой зверь знает, как пользоваться своим естественным оружием — лапами, когтями и клыками. Его меч был словно продолжением его руки. Не тем оружием, что сковано человеком, и которым нужно учиться владеть, а словно бы когтем, которым зверь владеет с самого рождения. Огромным когтем, мастерство владения которым не опиралось ни на что кроме инстинкта, рожденного мрачной, недоступной нормальному человеку злобой и яростью.

Взгляд в зеркало как всегда заставил трепыхнуться прохладное чувство в груди. Рубец был большим и уродливым. Вдоль него, по обе от него стороны располагались двадцать шесть пар дырок от крупной иглы. Висевшую челюсть пришлось пришивать к остальному лицу крепкой ниткой, и никто не давал гарантий, что плоть срастется. Так что, в некотором смысле, можно было говорить об определенной удаче.

Прошло много недель с тех пор, как Мигит бился в рыданиях, впервые увидев свое обезображенное лицо, когда сняли с него повязки. Боль, жгучая бессильная досада, ощущение полной опустошенности, и главный вопрос — как такое могло случиться со мной? Ведь я ничего… Ведь я никогда… Почему именно я?! Я! За что?!

Это медленно проходило.

Медленно и болезненно, Мигиту приходилось принять свое новое лицо.

Хотя порой он не чувствовал никакой необходимости действительно мириться с этим. После того, как его во второй раз с момента драки в той таверне вытащили из петли, Мигит понял, что на самом деле не хочет покончить с жизнью, иначе уж как-нибудь смог бы организовать все так, чтобы ему никто не помешал. От этого сделалось еще поганее на душе за собственное малодушие и самообман. Но вместе с этим пришло наконец и понимание своей беды:

Даже уродливым калекой я все еще хочу жить.

Даже утратив всю свою прошлую жизнь. Потеряв красоту и привлекательность — все то, чем был раньше. Даже так. Все равно, хочется жить.

С этой мыслью он попытался прожить следующий день. И жить оказалось не так погано, как он раньше предполагал.

А потом, появился он.

Человек, которому было наплевать на изуродованное лицо Мигита, и который никогда не лгал ему об этом. Человек, из за которого Мигиту захотелось попытаться, просто попытаться пожить по-новому…

Мигит бросил последний взгляд в зеркало, коснулся пальцами разрубленной и сросшейся щеки, за которой взамен размолотых мечом в кровавую кашу зубов стояли железные зубные протезы.

Видок — просто отпад, решил он.

Смотрю и любуюсь. Только бы челюсть не отвисла.

Довольный своей шуткой, он криво ухмыльнулся правой, здоровой стороной лица, после чего поднял высокий воротник черного плаща, закрывая лицо до самых глаз, надвинул на лоб черную треуголку.

На спинке стула висели богато отделанные ножны с парадной шпагой. Трофей за титул лучшего фехтовальщика Авантийских островов. Было время, когда Мигит не подумал бы даже показаться на улице без этого меча. Богатый дар, который вручил ему лично лорд-адмирал, тогдашний распорядитель турнира. Этот меч всегда сверкал золотом на поясе тогда еще повесы Мигита, под стать его красивому и яркому бархатному наряду.

Теперь же Мигит смотрел на парадный меч с немного пугающим его самого равнодушием.

Ушло время безделушек, подумал он.

Вместо парадного меча он выбрал из своего арсенала простую, но прекрасно отбалансированную и остро наточенную рапиру в неброских ножнах, прицепил себе на пояс, под накидку, и вышел из комнаты, спускаясь вниз по лестнице.

На первом этаже его ждала служанка-домоправительница, не рабыня, нанятая за деньги.

— Карета ждет вас у дома, миссир, — произнесла она. Мигит кивнул ей, не говоря ни слова, и прошел к выходу.

— Благослови вас господь, — сказала она ему вслед. Он не ответил.

На улице было прохладно. В воздухе кружились редкие снежинки, изо рта шел пар, но не большими клубами, как в мороз, а так, лишь слегка.

Карета и правда ожидала его.

Дорогая, закрытая кожаной крышей, с зашторенными окошками, запряженная четырьмя лошадьми, дважды по две.

У кареты стоял состоятельный на вид человек в пальто с мехом и в морской треуголке, похожей на ту, что носил Мигит. Он постукивал тростью и чуть пританцовывал на месте, согревая ноги, а когда услышал слабый скрип двери дома Мигита, повернулся на звук энергичным движением всего тела.

Его лицо расплылось в блестящей дружеской улыбке.

— Если мне не изменяет рассудок, я вижу Мигита Камилари в компании его обворожительной улыбки, отчего-то скромно укрытой этим неказистым воротом. Друг мой, вы столько времени не иначе на бал собирались, и под этой мрачной одеждой я увижу роскошный костюм? Признаться честно, я уже бросил ждать вас и решил дожидаться скорее лета.

Мигит пожал плечами и повел рукой, мол, ничего особенного, бывает.

— Поверьте, мой друг, глупая это затея. Ни одна из этих банкетных профусеток не оценит ваш заметно заметно посуровевший облик.

Мигит закатил глаза и промычал невнятный, но пренебрежительный звук.

Тот, в ответ, рассмеялся и хлопнул Мигита по плечу.

— Да бросьте, дружище. Давайте, скажите уже что-нибудь. Вам все равно придется время от времени это делать.

— Здравствуй, Лейс, — недовольно проговорил Мигит, и мысленно добавил:

Черт, как же я не люблю говорить.

Говорить он не любил отнюдь не из прихоти. Тот удар клинком в таверне, почти отрубивший ему челюсть, задел еще и основание языка. Крови было до жути много, однако в итоге сросся он быстро, во рту любые раны заживают раз в десять быстрее, чем на всем остальном теле. Но сросся как-то неправильно. От каждого произнесенного звука язык сильно кололо в месте раны. Эта проблема никак не заявляла о себе, пока Мигит молчал. Но стоило ему заговорить, каждое слово давалось только через эту колющую боль. В этом он видел мрачную иронию.

Судьба научила меня не болтать. Ведь именно из за лишней веры в болтовню я и получил мечом по зубам.

На эти его слова Лейс чуть прищурился, и снова приветливо улыбнулся.

— Так-то лучше, дружище, намного лучше. Что ж, не будем тянуть.

Он отворил перед Мигитомдверцу кареты.

— У нас с вами сегодня очень много дел. Полезайте в карету, время не ждет. Для начала заедем в адмиралтейство, чтобы официально покончить с вашей службой во флоте. Довольно вам уже носить этот скучный синий мундир. Надо будет подписать несколько бумаг, немного посидеть в коридоре, ожидая, пока клерки все сделают. Совсем недолго, я вам клянусь, мы все успеем, и у вас даже останется еще немного времени, чтобы попугать своим видом каких-нибудь чудовищ в подворотнях, перед тем как…

Их с Мигитом взгляды встретились и задержались друг на друге. После недолгой паузы Лейс пожал плечами и слова заговорщицки ухмыльнулся:

— Впрочем, вы и без меня все знаете. Ведь я вам рассказывал это миллион раз.

Знаю, — мысленно буркнул ему Мигит, залезая в карету.

Не знаю только, почему я на это подписался и откуда вообще все это на меня свалилось.

***

Дела в канцелярии адмиралтейства обещали затянуться. Мигит не помнил такого случая, когда высокомерные адмиралтейские клерки делали что-то быстро. Все, кто работал в адмиралтействе, обладали той или иной принадлежностью к богатым и знатным родам Авантии, в том числе и столицы. Мало того, их чванливость усугубляло то, что все они были помешаны на чувстве собственной важности и оттого воображали о себе неизвестно что. Стоило получить им даже самый небольшой пост при адмиралтействе, — и все, начиналось. При этом собой они ничего не представляли — так, обычные зазнавшиеся черви, больные к тому же манией величия. Проблема крылась в том, что все они были обычно пятыми-десятыми сыновьями, внучатыми троюродными племянниками или еще какой водой на киселе. Влиятельные правители кланов могли бы не обращать на них внимания, и пристраивали их обычно по слезным просьбам какой-то дальней родни. Любимые дети высокопоставленных людей обычно занимали должности не в конторе, а получали офицерские чины, в которых быстро росли по протекции. В Авантии такое кумовство старались не обсуждать публично, а негласно оно уже получило статус традиции: первый сын обычно шел во флотские офицеры, быстро вырастал от командования мелкой лоханью до капитанства на крупном боевом корабле, потом переходил в управление адмиралтейства крупным начальником, либо становился командиром флотского подразделения. Второй сын традиционно шел в армию и становился обычно кавалерийским офицером, где так же вырастал от «простого» драгуна до командира эскадрона, а там либо переходил в штаб, либо так и оставался в войсках, пока не подходил срок примерить уже генеральские погоны. Третий сын — чиновник, на выбор в казначейской, торговой или промышленной палате имперского министерства экономики. Следующие сыновья уже пристраивались на менее крупные должности, хотя, и это по разному. Но обычно кланы, давно поделившие меж собой власть в имперской иерархии, старались не загребать себе слишком много, оставляя возможность назначений и для других семейств, чтобы не портить давно оформившегося статуса-кво. Схема эта была непостоянной, и варьировалась в зависимости от того, где сейчас идет война — на суше, на море, или не идет вообще. Влиятельные люди не любили подставлять своих любимых деток под пули и ядра, а потому берегли их от участия в сражениях. Что же касается тех, кто служил в конторах адмиралтейства клерками, — всем и вся на них было плевать, и это не могло их не злить. Завидуя самой злейшей черной завистью своим более успешным по праву рождения братьям и родственничкам, но не обладая никакими способами изменить свое положение (на самом деле способы были, но не такие, которые подошли бы этим трусливым ничтожествам), они изливали свою злость в единственный доступный им канал — на людей, которые приходили к ним по делу.

Любой офицер флота хоть раз да бывал в адмиралтействе, а любой, кто там бывал, не любил там бывать и стремился избежать появления там всеми доступными способами. Мигит не был исключением. Он на личном опыте убедился, что даже самые простые просьбы эти позорные обезьяны могли растягивать на долгие дни, чиня искусственные препоны, чтобы потешить свои гнилые душонки. А уж что касалось такого дела, как увольнение из флота Его Величества…

Нет, успеха тут точно не добьешься. Невозможно добиться такого меньше, чем за месяц. Надо быть реалистом, а с точки зрения объективной реальности это попросту нереально.

Об этом Мигит сказал Лейсу.

— Не выйдет.

Но тот лишь снова рассмеялся своим удивительно живым золотистым смехом и хитро подмигнул.

Мигит достаточно давно знал Лейса, чтобы как следует распознать его характер. Лейс был человеком удивительной энергии. Словно неиссякающий живой источник, он заражал всех своей сумасшедшей жизненной силой. Видеть Лейса спасовавшим — хотел бы Мигит посмотреть на такое. Это был человек — четырехлистный клевер. Человек, которого не согнуть ничем. Он действовал не по правилам не потому, что намеренно нарушал их, а потому что просто их не знал. Для него не было ничего непреодолимого, и никакая трагедия в его понимании не была окончательной, никакой успех — максимально возможным.

Но как — искренне недоумевал Мигит, — как, ради бога, как он собирается одолеть этот хлев змеиный?

Уверенное и довольное выражение лица Лейса, никогда по-настоящему не покидавшее его физиономию (он и родился, наверняка, таким же ловкачом), и его внутренне энергичное движение невольно заражало и окружающих.

Удивительная аура окружала этого подозрительно восхитительного человека, и слова «Все пройдет как по маслу» звенели в этой ауре, принося спокойствие и уверенность в сознание тех, кого он называл своими друзьями. Потому и Мигит словно бы немного приободрился, когда Лейс еще на ходу лихо выскочил из кареты и бодро зашагал ко входу в красивое четырехэтажное здание адмиралтейства, который охранялся стоящими смирно гвардейцами в парадных красных мундирах и блестящих традиционных авантийских шлемах.

И все же, как, черт возьми? Как он собирается…

Сохраняя в душе некоторый огонек веры, Мигит тем не менее, все же не изменял уверенному скепсису в отношении планов друга. И предчувствия его не обманули: когда Лейс подробно изложил свое дело, клерк, с довольным видом, ядовито-вежливыми словами назвал им список дней, по которым присутствуют все необходимые люди и комиссии. Список был длинным, а свидетельства, которые выдавали названные чиновники и комиссии, имели срок действия. Так выходило, что к тому времени, когда Мигит приблизится к концу списка, истекут сроки справок, выданных теми, что в начале.

Когда они с Лейсом отошли от конторского окна, Мигит с легким удивлением отметил, что лицо друга выражает несвойственную ему… абсолютно не свойственную ему озадаченность.

Неужели? — думал про себя Мигит с легким холодком в груди, — неужели и этого пройдоху кто-то наконец уел?

Лейс искоса глянул на Мигита. Лицо его застыло неподвижно, а уголки губ поползли вверх.

Черт! — в сердцах мысленно произнес Мигит.

— Ты поверил, — сказал Лейс, довольно ухмыляясь. — Правда! Ты поверил, что этот глист нас одолел.

Он тронул Мигита за плечо, направляя обратно к конторскому окну. Когда они вернулись к месту недавнего поражения, — поднял палец, показывая — жди и смотри, — и полез рукой во внутренний карман пальто.

Что он достанет оттуда? — гадал Мигит, — заряженную пудовую гаубицу? А может, сразу Архистратигов Меч, что поразит этот темный гадюшник светом небесным?

Будь оно так, я бы удивился меньше, — подумал он мгновением позже, пораженный до оцепенения, когда наконец увидел тайный козырь друга.

Это была твердая красная бумага с королевским львом и большой золотой печатью в верхнем левом углу.

Лейс положил бумагу на контору, и золотая печать увесисто грохнула по дереву.

— Ты знаешь, что это такое, приятель?

Конечно знает, подумал Мигит. Это все знают. Таких грамот было не больше дюжины на всю империю. Назывались они официально — Его Королевского Величества Исключительная Диплома. Название замысловатое и неясное человеку, плохо знакомому с бюрократией и делопроизводством. В народе такие бумаги получили более простое и натуральнее отражающее их суть название — королевская ломовая. Предъявитель такой бумаги по своим возможностям в империи был буквально равен королю, и лишь королевским приказом его распоряжения могли быть отменены. Размахивая ломовой бумагой, можно было ногой открывать двери парламента и банковские сейфы, требовать армии и корабли, и вообще, задействовать любые ресурсы, какие только можно себе предствить.

Через пять минут Лейс, по обычному крайне довольный, и Мигит — все еще потрясенный увиденным, а также задним числом официально прошедший все необходимые комиссии и слушания, и благополучно уволенный с королевской службы с повышением звания до командора, пусть и без пенсии (как уверял Лейс, она Мигиту не понадобится), уже садились в карету.

Они сели рядом, не глядя друг на друга. Карета тронулась. Лейс не спешил начинать разговор, да и вообще, судя по виду, не испытывал никакой потребности объясниться.

В голове Мигита все перемешалось от увиденного чуда, которое друг явил ему как бы между делом, и вопросы лезли на ум, перебивая друг друга.

— Откуда? — только и выдавил Мигит.

— Я бы хотел сказать, что она моя. Но это было бы неправдой. Мне ее дал один очень влиятельный миссир, с которым я собираюсь тебя познакомить. Мы как раз направляемся к нему. Ты мог слышать его имя раньше. Его зовут Иеразия Галивал.

Галивал?

Тот самый Галивал, который советник по безопасности в имперской палате заморских земель?

Тот самый Галивал, который…

По лицу Лейса Мигит понял, что выдал свой промелькнувший в голове на мгновение испуг.

— Пора взглянуть своим страхам в лицо, друг. Без этого никак. Но поверь мне, все будет не так плохо, как ты подумал. Ничего страшного в этом на самом деле нет. И юная мессера Греясс очень сильно… изменилась за то время, пока вы с ней не виделись. Я думаю, ты оценишь.

И что же я должен оценить, подумал Мигит. Прошло полгода с нашей последней встречи, и уже тогда она была вполне… Уж не пытаешься ли ты сыграть на моей прежней хлыщевской натуре? Если так, то напрасно. Я давно уж не тот. Я надеюсь…

***

Мигит давно привык думать так, словно эти мысли были его словами. По причине понятного нежелания лишний раз говорить вслух, он научился мысленно разговаривать сам с собой. Могло показаться, что такой разговор построен по всем лекалам одного из главных признаков помешательства, но Мигит ничего дурного в этом не видел. В его сознании все звучало так, словно он действительно беседовал, пусть и сам с собой. Он научился мысленно продуцировать на слова свой голос. И звучал этот голос не так, как он некогда разговаривал. Не было в нем ни самолюбования, ни энергичного и воодушевляющего звона. Он не был также и разбитым, старым. Не то, что неприятным, скорее — что-то мрачное и непонятное звучало теперь в его мысленных словах. Совсем небольшое, смутное и едва уловимое, но в то же время довольно явное. Изменился внутренний голос.

Он также научился разделять эту мысленную беседу и свои настоящие мысли. Словно у него появились две категории сознания, которые действовали независимо друг от друга, не повторяя друг друга, как часто не повторяют друг друга сказанные голосом слова и мысли внутри головы.

Настоящая речь была для него лишь небольшой частью общения. Главная же отводилась внутреннему разговору. И лишь только за ним лежали мысли, которые «думаются», а не проговариваются в голове.

Не стоит пытаться заманить меня словами о Греясс, говорил он себе. Ведь я уже совсем не тот, кем был раньше. Я не гоняюсь за девушками, а они не виснут на мне. Это все осталось в прошлом, и пора забыть об этом насовсем. Я калека, вот и все. Может быть, я не так уж и плох все еще. Может, я еще на что-то сгожусь. Но не на погоню за юбками и корсажами. Не стану. Да и не хочу. Не хочу видеть молодых и красивых лиц, наполненных жизнью и мечтами, которые искажаются от страха и отвращения, когда их взглядам открывается левая сторона моего лица. Не хочу видеть это постоянное напоминание о своем уродстве.

Не хочу.

Все было так. И все равно он понимал, что даже в этом монологе внутри своей головы он где-то лукавит. Где-то, не ясно, где. Но он не был честен даже с собой. Ему хотелось увидеть Греясс.

И не хотелось ей показываться.

Об этом Мигит говорить другу не собирался. Раз уж не мог сказать самому себе, то других посвящать в это не следовало. Он сам не мог понять, зачем хочет увидеть ее. Между прочим, именно она стала изначальной причиной всех проблем Мигита и его новой внешности.

К счастью, Лейс не требовал никаких объяснений и вообще не шевелил тему того случая, за что Мигит был ему благодарен. Карета проехала по большой улице короля Скавра Могучего (более известного как Шепелявый), миновала большую Площадь Святителей, а за ней проезд Тюльпанов, большую площадь Трех Святых, по мосту Благоруких Каменщиков перевалилась через Тильбу, лед на которой уже немного подтаял за прошедшие теплые дни, по улицам Водоносной и Кривой добралась до Мельных врат и выехала из города в предместья, где улиц уже не было.

— Мы направляемся в поместье Галиваллов, за городом, — ответил Лейс на незаданный вопрос Мигита.

Мигит относился к этой его привычке опережать вопросы двояко. С одной стороны, очень удобно — не надо лишний раз открывать рот и ворочать языком, чтобы спросить. Но, с другой, дьявол, немного раздражает. Мало кому понравится, когда твои мысли, вроде бы надежно скрытые под костью черепа, видны твоему собеседнику как на ладони.

Предместья остались позади, и теперь за дверными окошками раскинулась зимняя природа Нижней Авантии. Снега тут было немного, местами голые камни выглядывали из него, а кое где уже виднелись темные пятна земли — растаявшей и заново замерзшей. Зима уходила, хоть и не хотела уходить. Начиналась весна.

Поместье Галивалл было, как оказалось, целой усадьбой. Дорога подходила к главному въезду — высокой арке черного кирпича. Само здание располагалось метрах в пятидесяти от въезда. Оно было трехэтажным, бледно-малинового цвета, весьма ухоженным и, безусловно, богатым. От въезда к дверям дома вела мощеная дорожка, тщательно очищенная от снега. У самого входа находился фонтан, сейчас бездействующий, но от снега также расчищенный, а вдоль дорожки проходили живые изгороди. В летнюю пору это место, должно быть, сверкало насыщенной зеленью. Сейчас же лысые деревья и кусты скорее нагоняли тоску.

Только этого сейчас не надо, подумал Мигит.

Их карету ждали. Двое слуг в расшитых ливреях и париках распахнули ворота для въезда. Карета медленно прокатилась по дорожке и дала полкруга вокруг мертвого фонтана, остановившись дверью прямо ко входу.

Мигит открыл дверцу и ступил на мощеную дорожку, вдыхая ноздрями студеный воздух и по привычке запахивая воротник, чтобы прикрыть щеку.

От ворот как раз подоспели слуги, которые провели Мигита и Лейса в дом.

Солидно здесь, отметил Мигит.

Слуги провели их в гостиную, просторное и светлое помещение с большими окнами, выходящими на другую сторону дома — в покрытое снегом ровное поле, оканчивающееся стеной черного леса вдалеке.

В помещении было много мебели. Богатой, искусной мебели. Диваны, стулья с мягкой подбивкой, из дорогой породы дерева и руки превосходного мастера. Пол из блестящего натертого паркета, на стенах несколько крупных картин, изображавших людей в мундирах, на стендах декоративные ружья, сабли, в углу даже целые стальные латы с жабьим шлемом. Невысокий столик у двух диванов, расположенных углом, был явно мантильской работы, вазы и кувшины с замысловатыми рисунками были, по всей видимости, также заморскими, да и в целом оформление помещения отдавало колониальной эстетикой.

Закономерно для человека из колониальной палаты. Сам Иеразия Галивал, как полагал Мигит, в колониях бывал не часто — должность требовала постоянно находиться в столице, при короле и парламенте. Но никто же не запрещает принимать подарки от друзей, пусть они и его подчиненные.

Один лакей куда-то тихо испарился, а тот, что остался, предложил им располагаться здесь.

— Миссир Галивалл спустится к вам в самое ближайшее время, как только закончит с неотложными делами.

Лакей удалился, бесшумно закрыв за собой двери. Мигит и Лейс остались вдвоем.

— Знатные хоромы, не так ли? — бросил Лейс, и вразвалочку направился к диванам, громко щелкая каблуками сапог по паркету.

Он небрежно плюхнулся на диван, так же небрежно пододвинул к себе стол, на котором стоял графин с бледно-золотистой жидкостью и блестящие хрусталем, большие круглые стаканы. Он взял графин, пару стаканов, плеснул в них выпивки и один стакан протянул Мигиту.

— Мантильская пага, если не ошибаюсь. Крепкая штука. Поможет не свихнуться среди всего этого богатства. Знаю, все кажется вроде довольно будничным, — он движением головы указал словно бы на все окружающее, — но, на самом деле это не так, уж я тебе врать не стану. К примеру, вон та невзрачная ваза. Хочешь знать, во сколько она обошлась нашему уважаемому имперскому советнику? Тридцать тысяч такатов. А он держит ее в гостиной! Будь у меня такое сокровище, я бы его прятал… Ради бога, возьми ты уже стакан!

Мигит принял стакан, и Лейс тут же ловко звякнул по нему своим:

— За успех нашего дела.

Он одним глотком махнул выпивку. И тут же налил себе еще. Встал и принялся непринужденно бродить по гостиной, разглядывая вещицы.

— Взгляни на это, Мигит. Мне сказали, что это доспех генерала Глейда Гизольдского. Того самого, который… эм… сгинул в той войне. Или его звали Гизольд Глейдский? Я уже не помню. С чего бы эти железки вдруг так ценятся? Странные причуды у богатых людей. И кто только на все это цену устанавливает? Эй, Мигит! Да хватит тебе уже думать о миссере Греясс! Лучше выпей и не торопи события.

Мигит так и сделал. Пага была отличная — с приятным вкусом и добротной крепости. Отвыкший от спиртного разум быстро затуманился. Лейс оказался, как обычно, прав. Действительно, полегчало.

Некоторое время Лейс продолжал болтать о непомерно дорогих штуковинах, которые попадались ему в гостиной, и Мигит даже немного увлекся — хмыкал, качал головой, пожимал плечами, вместе с другом оценивая сокровища советника колониальной палаты.

От занятия их оторвал шумно ввалившийся в гостиную мужчина. Он был невысокого роста, коренастый, с заметным брюшком, обтянутым парадным кафтаном. Был он совсем не молод, но язык неповернулся бы назвать его стариком. Он был слишком подвижен и ловок в движениях для этого. Лицо его было суровым и каким-то кабаньим, с острыми бакенбардами с проседью.

— А, господа! Приветствую, — бросил он, направляясь к ним.

— Добрый день, сир, — Лейс чуть поклонился ему. — Приятно видеть, что вы здоровы!

— Господь-спаситель, — кабан на мгновение замер на месте. — Лейс, мой шкет! Вот ты вымахал, дери меня кот, тебя и не узнать! А ну иди сюда, мерзавец, я научу тебя приветствовать старых и почтенных дураков!

С этими словами он пробрался мимо диванов и столика к Лейсу, сгреб его в охапку и похлопал по спине крупными квадратными ладонями с короткими пальцами.

Мигит смотрел на это немного удивленно. Конечно, давно пора было перестать удивляться необычным связям и возможностям Лейса. Но Мигит все не уставал поражаться.

Это кабанье лицо знали, наверное, по всей империи, потому что власть этого человека равнялась власти некоторых королей, да и в Авантии он был если не вторым, то уж точно третьим человеком после Его Величества. Его звали Саладей Дарда, и был он директором Авантийской имперской заморской компании.

Директор заморской компании, повторил про себя Мигит, все еще немного ошарашенный.

Такая важная шишка, человек такой власти, вот так запросто берет и обнимается с каким-то… с кем? Ведь я не так уж много знаю о Лейсе. Знаю только то, что видел сам, если быть честным. Кто он на самом деле? Если общается, да еще и так близко, с Иеразией Галиваллом, да и с самим Саладеем Дардой…

— Действительно счастлив вас видеть, сир! — сказал Лейс. Он повернулся к Мигиту, и указал на него ладонью.

— Позвольте представить вам…

Но Саладей Дарда не дал ему закончить, перебив на середине фразы:

— Парень, я знаю, кто это.

Он уставился на Мигита изучающим взглядом, поджал губу и запустил руки в набрюшные карманы жилетки. Сейчас, вблизи, когда выдалась неловкая пауза в беседе, нарушить которую никто не собирался, Мигиту довелось в деталях разглядеть лицо, которое раньше он видел только издалека. Действительно, лицо было далеко не из приятных. В своей прошлой жизни Мигиту случалось слышать, как этого человека звали за глаза, и прозвища, надо признать, появились неспроста. Действительно, он был похож на престарелого, злого и гадкого вепря. Мощная челюсть и низкий хмурый лоб с зализанными назад редкими волосами с проседью, острые густые и жесткие баки вдоль челюсти, большой расплющенный нос, напоминающий свиной пятак. Глаза были маленькими, а надбровные дуги непропорционально мощными, с густыми бровями толстого жесткого волоса. Его лицо постоянно шевелилось: то дернет жевалкой или скривит губу, то одним глазом наполовину подморгнет. Ни на мгновение его лицо не оставалось в покое. Такие симптомы наблюдались у людей, которые больны защемлением нерва. Но по Саладею Дарде никак нельзя было сказать, что он чем-то болен.

— Мигит Камилари.

Он словно распробовал эти слова, погонял во рту языком, прежде чем сказать.

— Да, сир.

Мигит поклонился.

— Я слышал, тебе сильно не повезло.

Мигит кивнул.

— И я вижу, ты не любишь болтать.

— Простите, сир…

— Нет-нет.

Он резко поднял руку в упреждающем жесте, и, убедившись, что Мигит не намерен продолжать оправдываться, он сказал:

— В нашем деле, сынок, это очень полезное качество. А помимо него, я слышал, ты обладаешь и некоторыми другими…

— Мигит Камилари — победитель имперского фехтовального турнира в прошлом году, — сказал Лейс, и чуть заметно подмигнул Мигиту.

— Это так? — потребовал Дарда, резко зыркнув на Мигита. — Уж извини, я не большой поклонник публичного мордобоя, пусть и такого утонченного, так что о турнирах не слишком наслышан.

— Доводилось держать шпагу, сир, — ответил он. Хотя считал, что Дарда лукавил и прекрасно осведомлен, что Мигит за человек.

— А еще он невероятно скромен, — добавил Лейс.

— Да знаю я, знаю. Я, может, и старый дурак, но ведь не настолько! Думаешь, я не в курсе, кого нанимаю на работу?

Он снова посмотрел на Мигита изучающим взглядом.

— Но так было не всегда, не так ли, парень? Я кое-что разузнал о тебе. Вернее, о том тебе, какого тебя знала вся Грата примерно сполгода назад. Безмозглый желторотый птенец, невесть что о себе возомнивший…

Саладей Дарда задумчиво замолчал на полуслове, окидывая Мигита взглядом, и судя по взгляду унесся мыслями далеко отсюда. Ждал он, как Мигит отреагирует на прямое оскорбление? Испытывал? Мигит ничего ему не ответил и через несколько мгновений взгляд Дарды снова оживился.

— Не бери близко к сердцу, парень. Не бери. Ты молодец. Я рад, что ты сейчас здесь. Знал бы ты, как нашей организации не хватает толковых людей. И как жаль, что мало кому достаточно получить железкой по морде, чтобы избавиться от спеси и прочего навоза в башке. Ты молодец. Молодец.

Он огляделся по сторонам.

— Кот подери, куда запропастился хозяин этих казематов? Скажите на милость, сколько можно ждать начала? Вот ведь важная птица, советник колониальной палаты. Да я такими как он даже грог не занюхивал.

С этими словами он схватил со стола графин с пагой и налил себе полстакана, немедленно выпил. Лицо его от горечи спиртного на секунду зашевелилось чуть резвее.

— Так-то лучше. Так о чем я? Ах да. Господа, вы, случайно, не знаете, как скоро ждать Иеразию?

Ему быстро ответил Лейс:

— Слуга сказал, что миссир Галивалл спустится к нам с минуты на минуту, когда покончит с важными делами.

— Чего?

Голос Саладея Дарды сделался очень недобрым:

— Так значит, этот козел бородатый уже здесь? Не могли мы с ним разминуться, это он специально подговорил слуг не сообщать мне! Вы представляете? Я приехал час назад, и все время тут торчу. Едва нашел в этих лабиринтах уборную. Думайте, что хотите, господа, а мне видится, что это зашло уже слишком далеко.

— Сир, прошу вас, — Лейс заговорил умиротворяющим тоном, при этом совсем незаметно подмигнул одним глазом Мигиту. — Я искренне уверен, что у сира Галивалла множество государственных дел, и он действительно был крайне занят…

— Вздор! — громыхнул Дарда. — Какие дела могут быть важнее нашего? А ну, за мной, парни! Я знаю, где у него кабинет. Я еще помню времена, когда открывал двери чиновником ногами, но ноги мои уже забыли, так что для этого дела мне пригодитесь вы.

С этими словами он направился к дверям. Лейс, подмигнув Мигиту, решительно шагнул следом, и Мигиту ничего не оставалось, кроме как последовать за ними.

Вот дела, думал он. Еще вчера я валялся на кровати мешком и думал, перевернуться мне на правый бок, или на левый, а теперь иду врываться в кабинет к советнику колониальной палаты в его же доме под командованием директора заморской компании.

Они прошли по коридору, а потом по лестнице наверх. Саладей Дарда привел их к двери, ничем не отличавшейся от остальных. Он без стука и без капли сомнения распахнул ее и резво вошел внутрь.

Мигит сначала не решался войти следом — все же, приличиям его научили как должно. Но Лейс его обнадежил:

— С этим человеком нам можно все.

И сам первым переступил порог кабинета Галивалла.

Мигит, бросив размышления, тоже шагнул за ним.

В этот момент Саладей Дарда как раз стоял на середине кабинета, уперев руки в боки.

— Иеразия Галивалл, как не стыдно. Я старый человек!

Глядя через плечо Дарды, Мигит увидел в комнате двух людей. Тот, что сидел за столом в высоком кресле, был, несомненно, Иеразия Галивалл, советник по безопасности имперской палаты заморских земель. Раньше Мигит может и встречался с ним, может, видел его где-то на банкете или балу, но в памяти это не отложилось. В те времена ему были гораздо интереснее девичьи груди, на грани неприличного поднятые тугими корсетами. Сейчас ему довелось рассмотреть его вблизи. Иеразия Галивалл имел крайне аристократическое утонченное лицо. Ему было далеко за пятьдесят, но возраст нисколько не тронул тонкие и прямые благородные черты, да и формой тела он не выглядел старым. Под стать лицу, худой и высокий, это было видно по нему даже когда он сидел. Разве что аккуратная бородка выдавала его годы прожилками седых волосков. Одежда советника Галивалла была также безукоризненна, как и его черты: темно-коричневый кафтан, белоснежный узел галстука, разве что без парика, но в своем доме он имел полное право его не носить.

Вторым человеком в комнате был коротко стриженный, небольшой человек, тоже почтенного возраста, что было видно по тронувшей его волосы седине, но, очевидно, несколько другого положения.

С появлением Дарды и Мигита с Лейсом, Иеразия Галивалл поднялся из кресла, как полагается приветствовать гостей.

— Господа, — сказал он. — Я не хочу показаться негостеприимным, но разве вы не могли подождать, пока я сам к вам…

— Ради бога, Иеразия, что за дела? Я жду уже целый час! Я едва нашел уборную в твоем доме. Никто мне не помог! Никто!

— Прошу, Саладей, еще пару минут, и мы с доктором…

— Нет-нет!

Небольшой седой человек тоже встал из своего кресла.

— Сир Галивалл, я вижу, вас ждут неотложные государственные дела, потому, я не смею больше вас задерживать. В любом случае, мы сможем вернуться к нашему разговору как только вы пожелаете, в любое удобное вам время. Моя работа — дело небыстрое, несколько дней в данном случае не будут играть существенной роли.

— Если так… — Галивалл произнес это с видимым нежеланием, — то пусть так и будет. Если вас устроит, я хотел бы перенести наш разговор на вечер среды, когда нас точно никто не потревожит.

Он исподлобья глянул на Дарду. Если бы этот взгляд умел поражать так же, как пушечный выстрел, подумал мимолетом Мигит, то ударной волной убило бы заодно и его, и Лейса.

— Более чем, — сказал доктор. — А теперь, господа…

Он направился к выходу, а Саладей Дарда чуть отступил в сторону, давая ему дорогу. Когда дверь закрылась, он посмотрел на хозяина кабинета.

— Доктор? — спросил он с сомнением. — Иеразия, вы больны?

Галивалл ответил ему холодно:

— Нет, Саладей. Я не болен. Этот доктор — психотерапист.

В помещении повисла тягучая тишина. Услышанное заставило всех задуматься и медленно понять, зачем здоровому Галиваллу такой доктор.

Психотерапист, — даже в мыслях Мигит произнес это шепотом, — господи…

За вторжение сделалось вдруг стыдливо, и Мигит как-то понял, что не ему одному.

Первым нарушил тишину сам Галивалл.

— Итак, господа, я полагаю, раз вам так не терпелось, то следует заняться делами?

— Да… — сказал Дарда, чуть замявшись. — Да, если никто не возражает.

Возражать было некому: Лейс уже несколько недель сводил все свои загадочные речи к этому моменту, а Мигиту просто нечего было сказать.

— В таком случае, я должен предложить вам перейти в более просторную залу, чтобы собрать там также и тех, кого ожидание отяготило не так сильно.

Надо было признать, Галивалл имел полное право на эту колкость. Никто не возразил, лишь Дарда позволил себе уточнить:

— В картографическую залу, я полагаю?

***

Картографическая зала представляла собой большое помещение с высоким, наверное, в два этажа, потолком. Убранство ее было гораздо более впечатляющим, чем то, что видел Мигит в гостиной. Это был настоящий музей.

— Взгляни на карты, — шепнул Лейс. Но Мигит и без того только на них и смотрел.

По стенам были развешаны многочисленные карты, самого, порой, невнятного происхождения, и описывающие едва угадывающиеся земли. Собрание карт советника Галивалла не могло не впечатлять. Здесь были карты древних материковых варваров, выполненные на кожах, которые рисовались, должно быть, травой и человечьим дерьмом, с неказистыми и словно нарочно неестественными изгибами побережий и рек, карты старых королевств, исполненные неестественных пропорций их родных стран по сравнению с остальными и даже карты древних централитян, сработанные в удивительных подробностях, изящные, изумительные в своих деталях, в том, как повторяют они истинные формы береговых линий и относительное расположение пропорциональных точек.

Были и карты современные. Те, что составлены исследователями и мореходами недавних веков. И их точность приближалась к точности централитянских если не напрямую заимствовала ее.

Удивительно, думал Мигит, как же так вышло, что древнее, давно павшее государство составляло карты такой точности, какой с трудом добиваются даже теперь.

Централитяне были для многих не более чем мифом. Истории о них — байками. Но вся мореходская наука до сих пор строилась на их опыте и их картах! Впрочем, не всегда. Будучи прежним Мигитом, он легко избегал крамольных мыслей и огораживал свою голову от них, а свое общество — от тех, кто их продвигает. Но теперь, когда выделываться вдруг стало не перед кем, он уже не мог просто так игнорировать то, что на самом деле знал всегда.

Сангриты. Что бы о них ни говорили, они великие мореходы. Всегда первые в своем деле, и этого не отменит никакой указ короля. Да, сангриты продвинулись в мореходстве гораздо дальше нас. Гораздо, гораздо дальше. И гораздо дальше централитян. Все карты адмиралтейства перерисованы с сангритских, которые невесть каким способом попадали в руки Авантии. И такое было, как слышал Мигит, редчайшими случаями. В Сангрии карты морей составляли государственную тайну, и того, кто осмелится передать любую такую карту, или хоть ее часть врагу, ждет неминуемая смерть. А вместе с ним и всего его семейства, и всей его родни. А вдобавок к тому — проклятье божье, с которым не добиться благословения. Причем, распространялось это не только на подданных сангритского престола, а на любого человека, в том деянии уличенного. Потому и дрались сангриты на своих кораблях всегда как отпетые, а карты свои защищали ценой своей жизни, и никак иначе, потому и морские пираты, в жизни бога не славившие, осеняли себя тристным знамением и молча уходили прочь от предложений захватить сангритские сведения. Ценность сангритской морской карты исчислялась суммами, которые никто не посмеет называть иначе как шепотом. И случаев их продажи было совсем немного, потому что благоденствовали продавшиеся всегда крайне недолго. По слухам, у сангритской Инквестриа Оптима было особое подразделение, занимающееся ликвидацией людей, предавших государственную тайну. И люди, которые действовали под ее покровительством, могли тайно находиться в каждом углоке Всея Земли.

Но главным экспонатом картографической залы несомненно была карта, расположенная в дальнем ее конце. Она была такой огромной, что до верхнего края не всякий человек достанет даже указкой. В высоту она была метра три, а в ширину — все шесть. Это была карта мира. Наверно, одна из самых полных и подробных во всей империи, во всяком случае, Мигиту не доводилось видеть ничего даже отдаленно на нее похожего. Она представляла собой скорее произведение искусства, нежели рабочую принадлежность и ценность ее, как и многих вещей в доме советника Галивалла, находилась далеко за пределами платежеспособности обычного человека. На ней были нанесены и подписаны красивой каллиграфией все города известных земель. Наиболее изученной была Ампара, область, окружавшая Центрамару — именно здесь зародилась и развивалась современная цивилизация. Плотность подписей в этом регионе карты была такой высокой, что можно было задуматься, а не отмечены ли на ней даже села и деревни? Мигит легко узнал Авантию и Сангрию, Эндермею, Мональфу и Антелузу, Авантийскую Риву, Берег Бивней, Мантиллу, что далеко на востоке, за Ривой. Но больше всего внимания по обыкновению привлекал запад — Море Цепей. Злые языки поговаривали, что название свое оно заслужило оттого, что ехали туда все больше в оковах. Но авантийское географическое общество придерживалось другой версии, весьма наглядной: Море Цепей назвалось так за то, что в нем располагалось множество островных длинных островных архипелагов. Были в ней Малая Цепь, которая именовалась в народе Авантийской, Большая Цепь, полного контроля над которой не имела ни одна держава, Дальняя Цепь, сангритская, уходящая на тысячу километров на юг, к берегам Рахии — Южного материка новых земель, названного в честь сангритского же морехода и первооткрывателя Валаско да Рахи. Была там Жемчужная Цепь, Акулья Цепь, Золотая и Серебренная Цепи. И была Россыпь — громадное скопление сотен крохотных островов, разделенных порой всего парой километров моря, так, что от одного клочка суши к другому можно добраться даже на самодельном плоту. В Россыпи имели небольшие владения разные морские страны, но официально она не принадлежала никому.

В зале тем временем собирался народ. Здесь в несколько рядов были расставлены удобные кресла, числом около тридцати. Из них сейчас было занято уже не меньше половины, и люди все приходили.

Многие из них были в гражданском, но попадались и персоны в форме, но не в авантийской, синей форме флота, а в красных мундирах заморской компании. Все они, завидев Саладея Дарду, который уселся в первом ряду, направлялись к нему здороваться.

Мигит этих людей почти не знал. Некоторых видел когда-то в лицо, другие казались ему смутно знакомыми, но большей частью совсем не имел представления, кто очередной вошедший. Одно он знал точно: все эти люди из наивысшего сословия. Знать, аристократы, высокопоставленные чиновники и служащие заморской компании. И потому, будучи в сравнении с ними по существу абсолютно никем, он чувствовал себя все неуютнее. Присутствовавшие приветствовали друг друга, между делом перекидывались фразами. Как минимум, они знали друг друга, а скорее, часто виделись и были связаны некими общими делами. Теперь, по всей видимости, найдется еще одно дело, которое должно будет связать их всех. В том числе Мигита и Лейса.

— Господа! — громко позвал Иеразия Галивалл, когда собралось уже больше двадцати человек.

Он стоял у огромной карты перед обращенным к нему лицом зрительным залом и держал в руках длинную, метра полтора, деревянную указку.

Собравшиеся, до того болтавшие между собой, начали затихать и усаживаться на свои места, дожидаясь начала выступления.

— Я вижу, все собрались, — сказал Галивалл. — В таком случае, с вашего позволения, я начну.

В зале наступила тишина. Все приготовились слушать.

Галивалл откашлялся и начал:

— Господа. Я счастлив вам сообщить, что наши старания не прошли даром, и наши надежды вот-вот сбудутся. Правительство уже готово рассмотреть Акт Реставрации Колоний. Как мне сообщил председатель Палаты Решителей, Акт будет рассмотрен на ближайшем заседании полного состава Палаты в эту пятницу. Более того, наши верные друзья в парламенте еще раньше получили копии Акта для заблаговременного изучения, и они уже готовы поддержать нас на слушаниях.

В зале послышались аплодисменты, и вскоре их подхватили все присутствующие. Мигит тоже неуверенно похлопал в ладоши, поддавшись общему ликованию. Он совершенно не понимал, что за акт такой, которому все эти люди так радуются. Но Лейс совершенно точно знал. Мигит наклонился к нему:

— Я не сильно разбираюсь в политике…

— Не беда, дружище, — вполголоса отозвался ему Лейс: — Акт Реставрации Колоний, это документ, который даст нам полный карт-бланш. В буквальном смысле развяжет руки.

Аплодисменты в зале наконец затихли. Слова Галивалла пробудили в публике буйное любопытство, поднялся негромкий гул — люди обсуждали между собой сказанное, сразу несколько рук поднялось вверх, показывая желание задать вопрос. Галиваллу пришлось отвечать. А Мигит, зная, что едва ли поймет, о чем в вопросах речь, снова склонился к Лейсу:

— Нам?

— Нам всем. Имперской Заморской Компании. Думаю, тебя уже стоит считать официально принятым. Бумаги на тебя все равно будут сделаны задним числом. А с этим актом… как бы объяснить… Если его примут… А его примут… Наша компания станет как… отдельная страна. Почти. Королю мы все еще подчиняемся. Но с такими полномочиями… Мы сможем наверное все, что может целое государство. Строить города, формировать вооруженные силы, устанавливать границы своей территории, поднимать над ней свой флаг. И уж поверь, компания знает, как распорядиться таким щедрым законом.

Верю, подумал Мигит. Охотно верю.

— Это если парламент примет акт, — сказал он. Лейс чуть усмехнулся.

— Дружище, вижу, ты совсем не разбираешься в таких вопросах. Пойми, парламент так не работает. Если Галивал говорит об этом, то все уже решено, поддержка нам обеспечена, и акт, можно сказать, у нас в кармане. Если бы ты знал, сколько в эту затею вкладывается денег. Миллионы и миллионы такатов. Открою тебе секрет, подготовка к принятию Акта идет уже больше трех лет. Корабельные верфи выполнили уже пять десятков заказов, из них, как я слышал, не меньше дюжины — новейшие вымпелы первого и второго ранга. Только представь себе, Мигит. Это целый флот. И под стать ему, готовится армия. Я не знаю точных цифр, но несколько пехотных полков уже укомплектовано. Это тысячи человек. Штат компании уже расширился вдвое против цифры за прошлый год, а после принятия акта, расширится еще вдвое.

Мигит слушал молча. Он никогда не сомневался в словах Лейса, зная, что не в его привычках лгать хоть даже в мелочах. И все равно, верилось в такое с трудом. Что за компания может позволить себе набрать целую армию солдат? Что за компания может просто взять и заказать пятьдесят новых кораблей? Что за компания осилит на себе такие расходы? Можно ли вообще вообразить себе суммы, которыми они расплачиваются? Какой должна быть гора золота, чтобы заплатить за все это?

Медленно осознавая, что находится среди людей, которые, по всей видимости, и предоставили эти суммы, Мигит чувствовал, что у него начинает слегка кружиться голова.

Галивал, тем временем, уже утомился отвечать на вопросы:

— Господа, прошу вас! Прошу секунду молчания. Я прошу вас повременить с вопросами. Я понимаю ваше нетерпение, но у нас еще будет время их детально обсудить. Сейчас же я бы хотел, с вашего позволения, продолжить. У многих из нас сегодня запланированы еще и другие дела. С теми же, кто пожелает, мы сможем обсудить все интересующие вас вопросы после выступления.

Зал немного поутих, давая советнику возможность продолжать.

— Итак, как вы знаете, акт содержит положения, по которым Имперская Заморская Компания получит право на флаг и территорию. Таким образом, экстратерриториальность компании будет закреплена законодательно, и единственной юрисдикцией, действующей на ее территории, будет юрисдикция торговой компании. Поэтому, экспансию следует начинать немедленно. Об этом вам более подробно расскажет сир Саладей Дарда, руководитель Имперской Заморской Компании. Сир Дарда, прошу вас.

Дарда поднялся с места, Галивалл вручил ему указку, а сам занял место в первом ряду.

Саладей Дарда оглядел присутствующих. Глаза на его постоянно-движущейся физиономии, были заговорщицки прищурены.

— Я не открою секрет, если скажу, что Его Величество сейчас испытывает некоторые затруднения с бюджетом.

Многие в зале негромко усмехнулись. Очевидно, не понаслышке знакомые с положением имперской казны.

— Во многом, именно поэтому король и парламент согласны принять такой беспрецедентно людоедский по отношению к имперским законам акт.

В зале засмеялись уже открыто.

Дарда, ухмыляясь, поднял указку и ткнул ею в карту, куда-то в район Малой Цепи, как видел Мигит.

— Это — Муйянка. Имперская заморская земля. Прекрасный большой остров. Прекрасная колония, которая до сего момента едва ли использовала хотя бы половину своего потенциала. Заморская компания берет ее у Его Королевского Величества в аренду сроком на пятьдесят лет. Сумма сделки составит двенадцать миллионов такатов. Причем треть из суммы мы обязуемся выплатить в первый год. То есть, прямо сейчас. Остальную сумму мы выплачиваем в рассрочку в течение десяти лет, то есть, по восемьсот тысяч такатов в год.

Он снова ткнул в карту, сначала в одно место — на Жемчужной Цепи, а затем в другое — на Россыпи.

— Это Порт-Айб и остров Святого Гиеля. Мы также возьмем их в аренду у империи на пятьдесят лет, ноуже без первого взноса, в рассрочку на пятнадцать лет каждый. Общая сумма сделки составит девять миллионов такатов, по шестьсот тысяч такатов в год.

Он внимательно осмотрел зал.

— Я знаю, пояса придется подзатянуть. Но это ненадолго, господа. Я уверяю вас, это ненадолго. Потому что колонии начнут приносить прибыль немедленно. Поскольку, подготовились к принятию Акта мы весьма основательно, у нас есть все возможности начать работу в этих новых землях буквально в течение нескольких месяцев. И мы будем готовы начать, потому что наш уже действующий флот прямо сейчас должен отплывать от берегов Ривы доверху груженый невольниками, которые станут рабочей силой на наших предприятиях. И многие из вас, вероятно, уже вкратце осведомлены о том, что это будут за предприятия. Я расскажу немного деталей, а более подробно вы сможете ознакомиться сами, в сметном плане, копии которых будут вам разосланы в ближайшее время, если вы их еще не получили. Итак.

Он поиграл указкой, перебрасывая ее из руки в руку.

— Первый этап — сырьевой. Мы планируем развернуть масштабную добычу и производство сырья. В первую очередь — плоды. Зерно, фрукты, кофе и копра. Выращивать эти культуры можно в огромных масштабах, чем мы и займемся. Муйянка отличное место для этого. Небольшие леса, огромные плодородные равнины и холмы. Мы превратим ее в гигантскую плантацию, и разовьем так, что в перспективе окажемся способны обеспечивать своими товарами всю империю, включая колонии, и безусловно не забудем о рынках иностранных государств. Такой пункт в Акте также присутствует. Затем — дорогостоящие пряности и редкие изысканные лакомства: корица, паприка, кофе. Сахар! На острове Святого Гиеля, да и на многих соседних островах Россыпи в изобилии произрастает сахарный тростник. Он просто растет сам по себе, никому ненужный. Мы исправим это недоразумение. Сахар пойдет в метрополию широкой рекой, и уже сейчас надо начинать задумываться о заказе новых, больших грузовых кораблей для непрерывных поставок этого ценнейшего товара. То же самое и кофе. Острова Россыпи прекрасно подойдут для этой весьма прихотливой культуры. Острова пока нам не принадлежат, и слабо освоены. Но с нашими ресурсами мы найдем, как развернуться. К концу года, если все пойдет хорошо, мы планируем выйти на результат в тридцать метрических тонн кофе импортом в метрополию. А общий финансовый результат года по нашим прогнозам должен составить от пяти до десяти миллионов такатов. И это только начало. Далее наступит второй этап.

Дарда умолк на несколько мгновений, подогревая интригу. Но это было излишне — весь зал слушал его в абсолютной тишине, никто не смел и пошевелиться. Да и Мигит заметил за собой, что слушает, как завороженный. Планы компании поражали своим размахом. Он не знал как это может быть реализовано в деталях, да и знать не хотел — было ясно, что все в схеме было просчитано до мельчайших деталей. Дарда, тем временем, продолжил:

— Добыча ресурсов и собирательство — самое меньшее, на что способен человек, чтобы жить безбедно в Море Цепей. Но план компании предполагает рост прибыли. А потому, в течение двух следующих лет мы перейдем от сырья к производству. Сахарный тростник — это не просто сырье. Это само по себе растущее на земле пойло! Остров Святого Гиеля и окрестные острова Россыпи станут нашими факториями, которые поставят в империю ром. Много рома. Сотни бочек, тысячи. Все море цепей будет торговать с нами. Вся империя будет пить наш ром. Вся известная ойкумена узнает винную марку торговой компании. Олива — еще одна ценная культура. При должном подходе мы легко потесним таких исконных производителей оливкового масла, как Мональфа, Антелуза, и даже высокомерных сангритов мы подвинем в сторону! Кроме того, мы расширим наши владения на соседние, ничейные острова, благо, таких в Море Цепей еще много, и найдем места для новых культур — льна, хлопка и шелка, которые станут основой наших новых производственных цепочек: ткани, одежда, парусина — сотни и сотни метров шелка, тысячи метров хлопковых и льняных изделий. К концу второго этапа мы планируем иметь выручку не менее чем в двадцать миллионов такатов в год. К тому моменту мы сможем приступить к третьему этапу: массовому, промышленному производству. Мы будем не просто добывать дерево и металлы кустарным мастеровым способом, как делали это и сто, и двести, и триста лет назад. Мы будем массово производить изделия из них, повышая чистый доход в десятки раз. Мы построим мануфактуры для выплавки стали и чугуна. На рынке появятся первоклассные пушки, мушкетоны и аркебузы клейма Имперской Заморской Компании. Наши собственные верфи примут заказы на постройку кораблей, как для империи, так и для частных заказчиков. Колонии Заморской компании в Море Цепей, в этой благодатной земле, перестанут быть сырьевыми придатками старого света. Экономическая мощь наших городов в новых землях возрастет настолько, что мы сравняемся в могуществе с целыми государствами, и в будущем, превзойдем их. И все это начинается прямо сейчас.

Несколько мгновений в зале не было слышно ни звука. Наконец хлопок в ладоши порвал магическое безмолвие. К нему присоединились несколько других, немного робких поначалу рук, и вскоре весь зал охватили бурные аплодисменты. Люди вставали со своих мест, выкрикивали похвалу оратору. Мигит и сам аплодировал. Но на этот раз, он понял это с легким холодком в груди, это было искренне.

***

А ведь я давал присягу — вдруг вспомнил Мигит. Я присягал на верность Авантийской империи, ее народу и королю. Так кто я теперь? Все еще верный слуга короны? Или не совсем?

Он сидел на диване в гостиной, обдумывая произошедшее.

Речь Саладея Дарды произвела фурор среди чиновников и акционеров заморской компании. Несгибаемая уверенность в громких словах Дарды приводила людей в экстатическое состояние, и уж после такого явно никто не жалел о вложенных в предприятие деньгах. Саладей Дарда, как оказалось, был из тех людей, которых принято называть прирожденными лидерами. Сила духа таких людей настолько велика, что они легко, сами того не осознавая, делятся ею со всеми окружающими, покрывая их аурой своего покровительственного могущества и уверенности в своих силах. В те минуты, когда весь зал, опьяненный выступлением Дарды, утопал в аплодисментах, Мигит вообще не мог думать ни о чем кроме неминуемого успеха. Просто не могло быть ничего важнее этой волшебной идеи необъятного могущества, которое предстоит построить огромными усилиями, совместным трудом сотен и тысяч человек, соединенных общей идеей. Не имело значения ничего кроме этой мысли — основать собственную страну и превратить ее в могущественную империю!

Но теперь гости особняка Иеразии Галивалла разъехались, убыл и сам Дарда. И, по всей видимости, забрал с собой свою магию, которая пьянила и туманила разум. А в голову начинали заползать самые разные мысли. Особенно запомнилось Мигиту то, как Дарда без тени сомнения вещал, что Заморская компания сама по себе превратится в государство, равное Авантии и любому другому.

За такие слова раньше вешали по обвинениям в сепаратизме и неуважению к короне. История запомнила случаи, когда отважные и честолюбивые мореходы собирали людей, покупали корабли и отправлялись на острова Моря Цепей, чтобы создать там свои собственные независимые государства. И все-то у них для того присутствовало — и деньги, взятые в кредит у частных банков, и благодатная плодородная почва теплых островов, и, конечно, безграничный энтузиазм. Да вот только кончились все эти затеи одинаково — карательными походами под эгидой стран, с чьими владениями граничили самопровозглашенные государства. Города самозваных островных государей были сожжены и разрушены до основания, прокляты церковью как богопротивные разбойничьи притоны, оскверняющие эйясианскую цивилизацию. Руководители островных государств, если попадали в плен, то после определенного времени, за которое с ними, по смутным слухам, работали талантливые люди, сознавались в страшных грехах, в том, что занимались разбоем, покровительствовали пиратству, привечали в своих городах бандитские шайки и пиратские суда, насаждали в своих землях насилие и безумное распутство, творили страшные и противные оргии, устанавливали дикие, безобразные и варварские обычаи, славили злых духов, поклонялись дьяволу, совершали человеческие подношения и колдовские обряды, в общем, превращали свои вотчины в царство греха и позора, которые каждый верный богу и короне человек обязан мечтать стереть с лика земного.

Потому-то такие предприниматели давно стали историей. Пусть Авантийцы и Сангриты, два народа, подтвердившие друг перед другом свои права распространять свое владычество в новых землях, и были заклятыми, смертельными врагами, был также кое-то еще, кого они ненавидят даже больше, чем друг друга. Мировые империи очень ревностно относились к своему праву владеть территориями в новых землях, и на дух не переносили никаких своевольных выскочек. А разбирались они с ними споро и резво, позабыв на время даже о непреодолимых междуусобных разногласиях.

И все, вроде бы, привыкли к тому, что не стоит перечить такому укладу. Никого особо не тревожило то, что из тысячи островов освоены не более сотни. Дело освоения выглядело рисковым и без влияния государственной власти, потому как кредитов под такое предприятие банки научились не давать, а люди научились понимать разницу между разбоем (за который можно в не самом плохом случае отсидеть срок в тюрьме и выйти на волю) и политическим преступлением (за которое головы на плечах не сносить ни при каком исходе), и заметно охотнее шли даже в пираты, нежели под покровительство тех, кто намерен разжиться своим островом. А теперь вдруг, сама имперская Заморская компания, решила возродить давнюю традицию ставить свой, а не государственный флаг на островах Моря Цепей.

Какими правдами и неправдами Заморская компания добилась принятия этого Акта Реставрации Колоний? Что же так вдруг изменилось, что табу вдруг оказалось снято на самом высшем уровне? Лейс, в свойственной ему манере, ответил бы наверняка, что изменился сам мир, и надо не просто успевать за его переменами, а быть на самом их острие. Этот удивительный человек всегда говорил очень много интересных вещей, и даже при этом умудрялся не говорить всего, что знал. А знал он, как понимал Мигит, наверное, почти все на свете.

И он никогда не отказывал мне в правде. Никогда не противился разговору. Он всегда готов был раскрыть все тайны и все секреты, только спроси. И еще не выведал у него Мигит всех секретов только потому, что не успел. Потому как равно невозможно прийти в библиотеку и прочитать все книги сразу за один вечер. Сколько бы мудрости времен не было сокрыто перед тобой в стройных томах на бесконечных полках, нельзя изучить ее всю иначе как читая эти книги по одной, страницу за страницей. Таков был и Лейс. Пусть говорил бы он день и ночь не останавливаясь ни на сон, ни на еду и питье, а Мигит при этом также ни на что не отвлекаясь, слушал и внимал, не узнать ему было и малой части тех тайн, что хранил в своей голове его удивительный друг.

Но сейчас Мигиту не нужны были многочасовые лекции о страшных тайнах мира сего. Он желал лишь короткого объяснения. И как на зло, единственный во всем свете человек, способный эти объяснения ему дать, куда-то запропастился, не сказав ни слова.

Вернее, пару слов он все же сказал. Мол, по какому-то делу с Галиваллом ему надо срочно отлучиться в его кабинет, а ты подожди меня в гостиной. Буду скоро, и вместе поедем в город.

Этого он желал во вторую очередь. Если уж не получить объяснений, то хотя бы отправиться домой и хорошенько проспаться. Возможно, во сне найдется какое-то объяснение странным делам Саладея Дарды и его Заморской компании.

Моей Заморской компании, — поправил он про себя. — Я ведь теперь в команде.

С момента исчезновения Лейса прошло уже минут двадцать.

Где его носит?

От скуки Мигит решил побродить по гостиной, разглядывая «трофеи» советника Галивалла.

Доспехи какого-то полководца, давно умершего. Вазы из далеких колоний. Какие-то старинные пистоли и мушкетоны. Рассказы Лейса как-то вдыхали жизнь в эти вещицы, но без него рассматривать их оказалось крайне скучно.

Да где же он?!

Словно по зову его слов, Мигит услышал в коридоре за дверям какое-то движение.

Ну наконец-то.

Однако, через мгновение он понял, что ошибся. Это точно не Лейс. Голос не его.

Женский.

Знакомый.

Нет, не женский.

Девичий.

Мигит, почему-то, понял, что сейчас произойдет, и невольным движением поднял воротник плаща.

Девушка, ничего не подозревая, буднично вошла в гостиную, и не сразу, а лишь через пару шагов замерла на месте, заметив присутствие Мигита. Это была Греясс. Он знал, понял сразу, как услышал голос. Не хотел смотреть, не хотел видеть ее, не хотел, чтобы она его видела. Но куда денешься.

В первое мгновение она немного испугалась — ее можно понять. Когда перед тобой внезапно оказывается некто, с головы до пят одетый в черное, и с воротником, поднятым так, что из всего лица видно только глаза под треуголкой, невольно подумаешь что-то недоброе. Но спустя миг ее лицо преобразилось. Вместо испуга на нем проступило любопытство. Вспомнила, что находится в своем доме, где, как понимал Мигит, часто бывают самые разные люди по государственным делам к ее отцу, советнику Галиваллу.

Мигит чувствовал, что растерялся. Он много раз думал, что сказал бы при встрече с этой девушкой. Были речи хорошие и плохие, слащаво добрые и до поганого злые. Он представлял, как увидев его, обезображенного, она сморщит носик, отвернется и убежит, а он вслед ей закричит проклятия. Или же благородно промолчит, давая людям вокруг понять, что не опустится до ее уровня. Или, наоборот, увидев его, она бросится к его ногам, умоляя о прощении, а он пошлет ее к черту. А может, напротив, смилуется и простит.

Сейчас, почему-то, все было совсем не так, как в тех его размышлениях. Жизнь учит тому, что в таких случаях никогда ничего не бывает по сценарию. А если ты заготовишь сценарии на все варианты событий, то событий этих попросту не случится, а случатся другие.

Так было и сейчас. Греясс не спешила начинать разговор, лишь вопросительно немного наклонила голову, ожидая, когда незнакомец представится. Мигит же от неожиданности не мог вымолвить ни слова и лишь чувстововал, как в груди полыхает волнительный холод, а голова начинает чуть заметно кружиться.

Несколько секунд они так и молчали, глядя друг на друга, и Мигит чувствовал, как тишина в комнате стремительно превращается в напряженную.

Но, спустя несколько тяжелых секунд, он увидел, как лицо девушки меняется. Ожидание сменяется изумлением. Глаза невольно расширяются, и чуть приоткрывается рот.

Она чуть слышно спросила:

— Капитан Камилари?

Женщина всегда узнает человека, которого раньше видела. Пусть внешность его совсем другая, и выглядит он совершенно не так, как раньше. Пусть изменились его повадки и предпочтения, весь облик и, наверное, вся его суть. Есть еще что-то. То, чего не изменить своими силами или силами внешними. Что позволяет им узнавать безошибочно человека, с которым их что-то связывает. Она не могла видеть ничего, кроме моих глаз, да и они, надо сказать, несколько поменялись. Физически, остались прежними. Но взгляд поменялся. А она все равно поняла. Как узнают люди офицера по выправке и голосу, как узнают бандита по распальцовке и жестам. Не совсем так. Скорее, по духу. То, что не могут мужчины, женщины делают сами того не зная.

— Да, — сказал Мигит.

Но я же уже не на службе…

— То есть, нет, — быстро поправился он. — Теперь уже не капитан.

— Вы повышены?

— Я уволился со службы.

— А…

Она наконец закрыла непроизвольно открывшийся от удивления рот. Самообладание возвращалось к ней быстрее, чем к Мигиту.

— Значит, вы теперь коммодор заморской компании?

— Не понимаю, о чем вы.

Она чуть заметно улыбнулась.

Она улыбается.

Для Мигита это было не меньшим шоком, чем увидеть ее.

— Я как-то слышала слова отца. Он с кем-то обсуждал вас. И сказал, что если вы согласитесь вступить в ряды заморской компании, то неплохо бы восстановить вас в былом звании. Но тот другой сказал, я уверена, это был сир Саладей Дарда, что капитан — слишком низкое звание для командования таким судном, и следует дать вам не меньше чем капитана первого ранга. А поскольку в компании очень мало офицеров на высших командных должностях, то не жалко обеспечить вас и коммодорской формой.

Мигит лихорадочно соображал. В тех коротких словах, что она сказала, сведений было заключено больше, чем он сейчас мог воспринять.

Получается, разговор обо мне в кругах заморской компании, и даже в ее верхнем руководстве, идет уже давно. Они планируют назначить меня капитаном корабля. И не просто капитаном. В королевском флоте звание коммодора означает, что этому офицеру дозволяется командовать кораблем первого ранга. На своем веку Мигит видел только двух капитанов кораблей первого ранга, и были они весьма почтенного возраста, законченные деревянные служаки, отдавшие службе на флоте десятки лет. Но, мало того, звание коммодора давало не только возможность управлять вымпелом первого ранга, но и вести целое соединение боевых кораблей! И это все они говорили про меня?..

Греяс немного смущенно кашлянула, прерывая затянувшееся молчание, и сказала:

— Капитан? Или… коммодор, я должна была сказать…

Оторвавшись от мыслей, Мигит взглянул на нее.

Я ведь так ее и не рассмотрел. Не мог обратить внимания ни на что, кроме ее лица да своих мыслей.

Теперь он восполнил этот недостаток.

Греясс не была похожа на ту девушку, которую Мигит когда-то видел или ожидал увидеть. Он совершенно точно мог сказать, что в ней не осталось совсем ничего от той Греясс Галивал, какую он знал. В своих размышлениях он всегда собирался увидеть ее такой, какой запомнил. Хотя, обычно он не запоминал девушек, с которыми лишь собирался провести одну ночь, а затем испариться навсегда. Но эта ночь была не такой, как другие.

Она была наряжена в широкое платье с идеально подчеркнутой талией и не по возрасту ощутимой грудью. Шелк и кружево, блеск драгоценностей на нежной бледной коже — ко всему этому Мигит был привычен. И все же, он нашел в ней что-то, что его заинтриговало. И действительно, какого мужчину не заинтересует такая? Рыжие волосы в изысканно-незамысловатой прическе, подчеркивающие ее молодость и невинность, веснушки, бледно-алые губы, полные, словно спелые виноградины, и манящие прикоснуться. Это было в блестящей зале, в окружении сотни людей. На званом банкете, куда холостые мужчины вроде Мигита ходят добыть себе теплое девичье тело на ночь, а девушки, вопреки желаниям гувернанток и матрон, ищущих своим подопечным достойную партию для брака, — почувствовать на себе волшебное чувство оргазма, о котором им рассказывали более прыткие и обезьянистые их подруги.

Ее ненышний образ резко контрастировал с тем, что видел раньше Мигит. Не было на ней платья с кружевом, не было драгоценностей. Не было прически с жемчугами. Греясс была одета в штаны белой замши, пошитые явно по ее фигуре, и совершенно явно так, чтобы к ней кругом прилегать, и тонкую рубашку с рукавами слишком длинными, и потому закатанными на запястьях, достаточно тонкую, чтобы в некоторых местах сквозь нее было видно кожу, но достаточно свободную, чтобы не прилипать к телу везде.

Она была в перчатках. Не в тех, тончайших, кружевных, мягко охватывающих ручки молодых девушек от кончиков пальцев и выше локтя. Эти перчатки были из кожи, потертой и, должно быть, грубой, покрывающих предплечье с заносом на запястье твердой продолговатой пластиной, защищающей от случайных травм при ударах. В таких учатся владеть мечом. Мигит носил такие, когда тренировался. Неудобны, но надежно предохраняют от переломов запястья при метких ударах учителя.

И рыжие волосы, цвета меди. Они собраны на затылке в неприметный пучок, который едва было видно.

Она их обрезала, понял Мигит. Обрезала наверняка после того дня…

От этой мысли через грудь прокатился холодный и колющий комок.

— Греясс…

Мигит сам не понял, почему сказал так. Понял лишь позже, когда понял и другое — то, что сейчас не имеет значения, что произошло в ту ночь, и в следующий за ней день. А значение имеет только то, что случится сейчас. И позже, разбираясь в своих мотивах, Мигит понял, что не хотел и не мог отвернуться от нее.

— Греясс. Я… не хочу, чтобы мы так… говорили. Давайте будем говорить как обычно?

Он совсем не ждал такой реакции. Веснушчатое лицо Греясс подернулось.

Она плачет, понял Мигит.

А через мгновение она повисла у него на шее.

Он понимал, что никак не мог поступить иначе:

Вместе с тем, как ее руки обвились вокруг его шеи, и вздрагивающая от всхлипов, она уткнулась лицом ему в грудь, он обнял ее обеими руками. А больше ничего делать было и не надо.

— Господи, Мигит… Я думала, вы не выживете…

Она что-то говорила. О людях, которых Мигит вспоминать не хотел. О каком-то Брее, о Вегисе, о Диемане. Часть сознания Мигита знала этих людей. Все они были мертвы. А, вернее, убиты. Убиты чудовищем в грязной таверне. Там же, и тогда же, когда Мигит лишился всего, что знал.

Она говорила и говорила, не умолкая. Говорила о том, как ждала его, как думала о нем, как рыдала за каждого умершего за нее, и как страдала от того, что едва не погиб Мигит.

А ему было стыдно.

Как же был я глуп, думал он. Что взбрело мне в голову? Как я смел только подумать о ней плохо?

Он пытался успокоить ее, как умел. Умел он плохо, но, при этом, почему-то, получалось.

Она подняла голову, не отстраняясь. Ее рука потянулась вверх, к лицу Мигита. И это движение могло показаться простым, но Мигит сразу понял.

Она тянулась не к лицу, а к воротнику его плаща. Чтобы увидеть то, что и так знала.

Увидела.

Как тебе мое новое лицо? Нравится?

Лицо Греясс помрачнело.

— Нет, конечно нет… — сказала она, и Мигит понял, что последний свой вопрос произнес вслух. Холодок, пробежавший между ними, порушил робко поднявшиеся чувства. Он сказал это грубее, чем следовало. В разговорах с собой внутри своей головы он давно привык игнорировать такие вспышки эмоций. Но за пределами его ума не все могли его правильно понять. Греясс вытерла слезы рукавами тонкой рубашки. Никто не говорил ни слова.

— Греясс!

Женский голос позвал ее.

Подруга? — подумал Мигит? — Едва ли. Голос принадлежал зрелой женщине. Мать? Он сомневался и в этом.

Спустя мгновение Мигит увидел и ее.

Она была высокой, почти с него ростом — еще пару сантиметров в каблуках, и она легко сравнялась бы с ним, но она была без каблуков, в ботинках с ровной и тонкой подошвой, чтобы лучше чувствовать поверхность. Она была черноволосой, и волосы были так же, как у Греясс, причесаны и собраны в небольшой пучок на затылке. Одета так же, как Греясс. Штаны в обтяг на тренированных ногах, и белую очень тонкую рубашку, через которую, с ее телосложением, было видно уже гораздо больше. Ее губы были хоть и полны, но не накрашены, и не были скрыты крохотные морщинки, вокруг рта и глаз, естественный румянец не спрятан под пудрой. Она не собиралась представать перед мужчинами, ни, тем более, перед женщинами. Только перед своей ученицей, перед которой не собиралась выглядеть иначе, как есть. Но и предстать перед мужчиной ненакрашенной не застеснялась. Она заранее и не собиралась никого впечатлять своей накрашенностью, потому что знала — внешний вид — не то, за что ее ценят. Она впечатляла своими талантами. Мигит слышал о ней. Это была дама Гилеида Палага, вдова сира Эстера Палаги, в прошлом, многократного победителя фехтовальных турниров, одного из наиболее известных учителей фехтования в Грате, да и во всей Авантии. Под стать покойному мужу, Гилеида была превосходной фехтовальщицей и преподавала свою науку для молодых мессер. Нельзя сказать, что за уроками к ней строились в очередь. Все же, владение мечом — не женское дело. Но, тем не менее, находились люди, готовые платить серьезные деньги за обучение своих дочерей или спутниц искусству боя. Обычно такие желания оказывались лишь мимолетным детским капризом и пара тренировок быстро выветривала из девичьих голов романтические мечты о владении мечом. Но находились и такие, кому учение шло впрок.

Дама Палага была известна среди фехтовальщиков и, хоть в соревнованиях не участвовала, пользовалась уважением среди мужчин вовсе не в память о покойном муже.

Женщина на мгновение замерла на месте, увидев Мигита и Греясс. Мигит поклонился ей, сняв треуголку, как и полагается приветствовать человека в рыцарском звании.

— Дама Гилеида.

— Мигит Камилари, — ответила она, вежливо кивнув на его приветствие, и на вопросительный взгляд Мигита, тут же добавила: — Вы победили на турнире в прошлом году, конечно я узнаю в лицо чемпиона турнира. Почему не участвовали в этом году?

— Я был не в форме.

— Досадно. Впрочем, нет, вы ничего не пропустили. Турниры становятся все скучнее. Хороших фехтовальщиков остается мало — такова наша судьба. Всегда найдется фехтовальщик лучше тебя. Или десяток похуже.

Мигит не мог с ней не согласиться. Он прекрасно знал историю гибели ее мужа. Эстер Палага, знаменитый на всю империю фехтовальщик, был убит в пьяной драке в деревенском трактире. Заступился за старика против толпы разозленных пьяниц. Они и драться-то толком не умели, но возобладали числом. Бесславная смерть.

Палага перевела взгляд на Греясс.

— На сегодня хватит занятий. Продолжим завтра.

— Да, дама Гилеида.

Палага ушла, оставив Мигита и Греясс наедине. Греясс предложила сесть, и Мигит согласился. Чтобы поддержать разговор, он решил поинтересоваться:

— Упражняетесь с мечом?

— Пока только с деревянным, — сказала Греясс. — Дама Гилеида все не позволяет мне перейти на настоящий. Хотя мы с ней фехтуем уже два месяца!

— Она хороша в фехтовании. Наверное, лучшая женщина-фехтовальщица. Она хорошо вас обучит.

— Да. И тогда я смогу постоять за себя.

От ее взгляда, направленного куда-то мимо, пустого и холодного, Мигиту сделалось не по себе.

Он не знал, о чем еще спросить, как поддержать этот странный разговор. Но ничего не шло в голову. Точно стена разделяла его с Греясс. И он понимал, что за стена.

Когда тяжелое молчание затянулось уже до неприличного, положение спас своим внезапным появлением Лейс.

Он стремительно и с шумом ворвался в гостиную, говоря на ходу:

— О, миссера Греясс, рад вас видеть. Прошу прощения, я вынужден украсть у вас Мигита. Тысяча извнинений и поклонов, но дело не терпит!

Он остановился прямо перед Мигитом:

— Нужно ехать, срочно. У нас появилось одно дельце, которое ждать не может.

Мигит и сам не знал, хотел он уйти, или нет, но все же поднялся, прочувствовав волнение Лейса. Греясс, внезапно, тоже встала.

— Мигит, вы еще придете ко мне?

В ее глазах Мигит увидел почти мольбу. Просьба казалась немного неуместной после произошедшего разговора. Но, в то же время, как-то очень болезненно кольнула в грудь. Слова вырвались сами по себе:

— Конечно. Так быстро, как только смогу.

— Превосходно! — объявил Лейс, — а теперь пора в дорогу. Счет идет в буквальном смысле на секунды. Я все расскажу по пути.

***

Кучер гнал так, что карета едва не разваливалась на ходу. За окном Мигит видел знакомые картины, только в обратном порядке. Они возвращались в город.

— Куда мы едем?

— Точно не скажу, какой-то дом на улице Хитрецов.

Это в городе. В самой, в некотором роде, интересной его части. Улица Хитрецов, или, в простонародье, Хитрецова, представляла собой один огромный притон, где можно было найти самое большое в Грате число способов истратить деньги на разнообразные развлечения всех степеней благопристойности, а также столь же великое число возможностей проститься с жизнью. Шваль, разбойники и бандиты, воры, проститутки, мошенникии аферисты — туда стекались все, кто хоть одной ногой побывал за чертой закона. Конечно, нельзя было сказать, что честным людям вход туда был заказан. На улице Хитрецов глядят не в лицо, а в кошель. Да даже и безденежных там ошивается немало — студенты-шалопаи, артисты-гастролеры — постоянные посетители улицы Хитрецов. Близость греха притягивает молодые и чувственные сердца. А вот какое дело в развратном улье нашлось у огромной и уважаемой компании?..

Ответ на этот вопрос безусловно знал Лейс. И он, по обыкновению, давал ответ еще до того, как вопрос будет озвучен:

— В тебе я не сомневаюсь, — сказал он, — но лучше лишний раз напомню. Об этом деле не должен знать вообще никто. Во всей компании пока знают только трое — Дарда, Галивалл и я. Ты будешь четвертым.

А как же без этого, подумал Мигит. Ясное дело, компания не желает, чтобы ее людей видели обделывающими дела на Хитрецовой.

Но если Лейс говорит правду, а он, как помнил Мигит, еще ни разу ему не лгал и ничего не скрывал, дело действительно серьезное. Да и исходит, к тому же, от самого руководства компании.

— Так, что мы должны сделать там?

— Если все пойдет как задумано, мы просто поговорим кое с кем и уйдем.

— А может пойти не так?

— Я думаю, нет. Но полностью не уверен. Лонзо Валенте — крайне вспыльчивый и трудноуправляемый человек.

Мигит чуть не раскрыл рот от изумления.

У компании не просто дела на Хитрецовой. У Саладея Дарды дело к бандитскому королю!

— Я надеюсь, он не партнер компании?

— До такого еще не доходило, но возможно, сегодня он им станет.

Мигит уже некоторое время как понял, что ввязался в большую и темную игру. А теперь он это еще и прочувствовал. Слов на это у него не было. Лейс продолжал:

— Дело в том, что сир Дарда уже давно разыскивает одну штуковину. Она выглядит вот так.

Он извлек из внутреннего кармана пальто сложенный лист бумаги и протянул Мигиту, тот открыл.

— Что это?

— Рисунок… чего-то. Я не знаю, чего именно. Наверно, монета или какая-то отливка с чеканкой. Для меня выглядит как монета.

На листе бумаги были два грифельных рисунка, довольно подробных, изображавших обе стороны монеты. Чеканка на ней была странная — одна сторона была покрыта надписями, идущими по кругу. Слов было много, а буквы — очень тонкими, крохотными, но превосходно отпечатанными. Настолько хорошо, что создатель рисунка прекрасно их разобрал и перенес на бумагу. Их можно было бы прочитать. Да вот только централитянского языка Мигит не знал, хотя и видел, что надписи сделаны на нем, или, во всяком случае, похожем.

Другая сторона и вовсе была полностью заштрихована. По стилю художника было видно, что это не ровная пустая поверхность, а именно штриховка, что-то означавшая.

— И зачем эта монета компании?

— А вот это — хороший вопрос, — сказал Лейс. — Видишь ли, в случае с этой штукой, не важно, что это. Не важно, даже, сколько она стоит. Важнее другое — то, что она на себе несет.

Он указал на изображение той стороны монеты, где были надписи.

— Для большей ясности, эта сторона будет королем, а другая — львом. Так вот, надписи на этой стороне ничего не значат. Буквально. Это не слова на каком-то языке, лишь бессмысленный набор букв. Саладей Дарда полагает, что это некий шифр. Разгадать его до сих пор не удалось.

— А другая?

— Штриховка? Ты ведь заметил, что это не просто ровный металл? Эта сторона монеты покрыта множеством мелких деталей. Настолько мелких и сложных, что художник не смог скопировать их и передать на бумаге.

На некоторое время в карете воцарилась тишина. Мигит пытался усвоить и осмыслить услышанное, а Лейс исследовал сосредоточенным взглядом одному ему известный узор на стене и методично постукивал тростью, словно и сам прямо сейчас разгадывал шифр.

— Так что же это в итоге? — спросил Мигит, разглядывая загадочные буквы на изображении короля монеты.

— Трудно сказать. Есть только догадки, теории. Никто не знает точно. Ясно одно — эта вещь не принадлежит ни одной существующей цивилизации мира. Она слишком сложна, слишком комплексна, слишком красива и слишком уж до неправильного, до странного хороша. Самое любопытное — эта штриховка. На свете не существует такого мастера, который нанес бы на металл узоры, что невозможно изобразить на бумаге. Здесь увеличенное изображение, на деле же она действительно размером с монету. Однако, я твердо уверен, что она не является денежным знаком или неким платежным средством. Саладей Дарда уже давно изучает ее. Он сказал мне, что с некоторых пор склоняется к тому, что эта монета — нечто вроде ключа к землям древней заморской цивилизации. Он думает, что лев — это карта, а король — инструкция, как ею пользоваться. Он считает, что эта вещица создана централитянскими раскольниками, язычниками, которые противились принятию эйясианства в своей древней империи, а потому отправились за великое море и выстроили свою империю в изгнании, на островах новых земель. На тысячу лет раньше, чем узнали об их существовании в Старом Свете.

— Ты думаешь, это все правда? Что это за раскольники такие?

Мигиту было трудно всерьез воспринять эти слова. Они казались вздором, сущей выдумкой. В детстве Мигит слышал сказки о раскольниках, безбожных чудовищах, врагах эйясианской цивилизации и всего рода людского. Но это были именно что сказки. Их можно воспринимать серьезно в возрасте, когда ты можешь не нагибая головы зайти под стол. И теперь их рассказывает Лейс.

Лейс отвечал, не глядя на Мигита, все так же изучая невидимый узор на стене.

— Мало кто знает, оно и понятно. Церковь скрывает некоторые неприятные страницы истории. Централитянская империя не сразу приняла эйясианство. Этому предшествовали долгие годы раздоров, основанных на вере. Фундаментальные язычники не желали принимать веру в Господа, отторгали ее. Это привело к расколу внутри империи. Начались междуусобные войны, в которых эйясиане брали верх. Тогда раскольники совершили Исход. Есть несколько исторических документов, которые говорят об огромном флоте в тысячи и тысячи кораблей, а скорее даже о нескольких таких флотах, на которых народ раскольников отправился за море, чтобы спастись. Эти события Сантрийская церковь подвергла анафеме. Все сведения о тех событиях были уничтожены. Почти все. Есть несколько свитков, рассказывающих истину, и события, описанные там, находят подтверждения даже в нашем мире. Самое позднее из них — постройка флота, непостредственно предшедствовавшая исходу. Степные равнины Мональфийской Ривы в те времена были лесами. Но все они были вырублены и пущены на постройку флота Исхода. И действительно, исследования тех земель показали, что в глубине, под слоями сухого песчаника находится слой почвы, похожий на лесную. Во множестве там находили следы древних вырубок — оставленные инструменты, хорошо сохранившиеся скелеты крупных лесных животных, которые никак не могли существовать в степи. Но главное, Мигит, самое главное — есть подтверждения и гораздо более новые. На черном рынке появляются украшения и произведения искусства, статуи, посуда, привезенные из за моря, но явно централитянской манеры. Большинство людей, исследующих острова Моря Цепей не в состоянии понять, что перед ними находка, гораздо более ценная, чем есть в ней весом золота. Потому такие вещи и попадают на рынки, где уже подлинные мастера определяют принадлежность их к централитянской культуре и никому об этом не говорят. И еще, это пока не подтверждено, но по тайной информации от осведомителей в Оройо, сангритам удалось найти в тех краях нечто такое, что крайне заинтересовало церковь и даже Инквестрию. Мы не знаем даже примерно, что за находка — степень секретности такая, какой не обеспечены даже сведения о караванах груженых золотом геваров, идущих из новых земель в Сангритскую Империю. Я считаю, все это как-то связано. Монета, раскольники, эта сангритская находка. И мы не должны упустить шанс.

— И что же вы хотите найти?

— Как что? Скоровище, конечно. Горы сокровищ древней империи раскольников. Их города, их творения. Все это стоит огромных денег. Все это станет залогом господства Заморской Компании в Море Цепей, единоличного и безраздельного господства. Кроме того, сейчас компания в огромных долгах из за этой операции, и их придется платить. Ты же не поверил, что Дарда действительно хочет наторговать на кофе и пряностях десятки миллионов такатов?

Мигиту нечего было ответить, потому что Дарде он поверил.

— Это все — все эти планы по обустройству наших колоний, по созданию плантаций и прочего — это не просто слова. Это все действительно будет реализовываться и работать, будет приносить золото. Но это — просто игра для отвода глаз. Способ объяснить другим, что мы делаем в Море Цепей. Огромное, крайне масштабное и затратное, но всего лишь прикрытие для истинной цели компании. Пусть и довольно прибыльное прикрытие. Нам ведь нужны средства, которыми мы будем оплачивать наши исследования и операции на пути к цели. А первый шаг на пути к ней — это.

Он указал на рисунок монеты, который был все еще в руках Мигита.

— Монета. Она — ключ ко всему. Она укажет нам путь. Когда мы ее получим, мы узнаем больше, разгадаем ее шифр. И вот тогда-то государство раскольников в новом свете приоткроет для нас свои тайны. Однако, сперва монету нужно найти. И по слухам, такую видели у людей Лонзо Валенте. Мы как раз выяснили, где он находится: собрал сходняк своей организации малым кругом на Хитрецовой. Удачный случай, там только главари и охрана, если бы приехали банды в полном составе, было бы труднее, а так, я имею смелость предположить, все пройдет довольно тихо.

Мигит свернул изображение монеты и вернул Лейсу.

Сокровища. Раскольники. Древняя таинственная империя. Он не пытался обдумать это. Просто молча смотрел в окошко кареты.

И по коже то и дело пробегал неприятный холодок.

***

Странно чувствовал себя Фирак, постоянно ловя себя на мысли, что нервно поглядывает в окно. Он много раз оказывался в беде, казалось бы, в полной безнадеге, в окружении людей, которые не задумываясь порезали бы ему глотку при первой возможности. Каждый раз госпожа Удача оказывалась к нему благосклонна. Потому-то Фирак и дожил до сего момента. Однако, такого позора он давно припомнить не мог.

Вроде бы, охрана достойная, набранная из толковых людей, которые улицу знают, в людях разбираются, и шпика чуют за версту. На легавых у местной братвы нюх хороший, и чуть что — дали бы сигнал. Полностью полагаясь на них, (и ведь ничто не предвещало зла — достойных врагов у организации сейчас не было ну никаких, а о тех, что были, известно было все наперед и в подробностях) малый состав банды собрался на сходняк с главарем для обделывания насущных вопросов. На насущные вопросы кабан с собой имелся по всем правилам солидный — сорок тысяч такатов в чистых облигациях и еще мелочью около десяти тысяч золотом. Налетчиков бояться — себя не уважать. Никто не рискнет напасть на сходняк Лонзо даже зная о таком сказочном наваре, потому что все в городе знали, что будет с теми дураками, кто осмелится. Вернее, все знали, что никто не знал, что с ними случается. Пропадают вдруг, и все тут.

Нет, ослаблять меры безопасности никто и задней мыслью не думал. Правило Лонзо было железное, и с человеком из организации, который переступит хоть через один пункт, случалось всегда то же самое, что и с дураками. Все было чин по чину, так же, как и на других сходках. По всей улице — фартовые бродяги, на вид совершенно не при делах, но готовые свистнуть в нужный момент. Вокруг здания — дюжина людей на шухере. Внутри — шесть человек деловых с батареей заряженных пистолетов наготове, на тяжелый случай имеющие бомбы с вкрученными фитилями, а в доме напротив — подмога на самое черное дело, два десятка бойцов, вооруженных до зубов и готовых к драке не на жизнь, а насмерть. Фирак был совершенно точно уверен, что никто не пил, не курил дурман (за это на деле — смерть), да и не могло так совпасть, что полсотни людей на стреме разом набухались. В охране дома Фирак был уверен больше, чем в том, что он рожден женщиной из брюха.

Так вот поди ж и разыщи хоть одного охранника? Куда все они подевались, сволочи такие? Ни единого знакомого лба на улице, одни шпики в плащах и треуголках, нарочно не скрываясь, глаза мозолят. И до чего же ловко обложили, поганые собаки! Никто и пикнуть не успел! Явно не легавые работали. Легавым до них — как моему херу до моего пальца.

Фирак посмотрел на обрубок мизинца. Палец его остался где-то в Риве, отрубленный негритянским копьем, еще в те времена, когда он служил в армии.

Вот, что я думаю, сказал он самому себе подводя итог мрачным чудесам, которые наблюдал последние несколько минут: всех ребят наших на самом деле перерезали. От конца и до края улицы, и до края. Пятьдесят душ — Козлу на стол. А этот щегол — гонит. Невозможно так чисто сработать против большой толпы. А он говорит, мол никого не убили. Вранье. Триста раз вранье.

Впрочем, и в этом Фирак немного сомневался. Всю свою жизнь он считал, что никто не сможет войти в дом, где находится Лонзо Валенте, не будучи приглашенным. Однако, сейчас он лицезрел перед собой двух человек, которые приглашены не были, а явились сами, предварительно ловко окружив дом вооруженными шпиками. Они желали обратиться к Лонзо, от лица, дескать, какой-то морской компании. Что за компания, Фирак не знал, но, теперь, решил, что точно узнает. Люди на эту компанию работают высшего качества.

Сам Лонзо сидел в кресле за столом, и по виду его никто посторонний не мог ничего сказать. Рядом была его собака — мускулистая, остромордая гончая, которая смирно сидела на месте, подле хозяина, не обращая внимания на происходящее. Все было похоже на мирный разговор, но Фирак, в организации служивший давно, а потому и доросший до членства в малом составе, практически в семье, знал накрепко, что когда у Лонзо дергается веко на левом глазу, белом и слепом, совсем неподвижном обычно, не двигающемся вместе со здоровым, — это значит, что он в крайней форме бешенства. Лонзо молча изучал бумажку, которую ему дал другой, второй из пришлых.

Их было двое: один говорил, второй не проронил ни слова. Первый был ну прямо актер. Пальто на нем — с мехом, богатое, такатов за сто тридцать уйдет фармазону. А трость со львиным набалдажником — за полтинник. Собой хорош, бабам угоден. А другой — сразу видно, боец. Весь в черном, плащ глухой, сам стоит — не шевельнется, треуголка надвинута так, что почти и глаз не видно. Под накидкой держит руку на мече. И хоть ворот у него высок, видно на левой щеке громадный впалый шрам. Кто-то ему по-злому железкой в морду заехал, да так, что едва челюсть пришили.

Ахотели эти наглые ребяты — чтобы Лонзо взглянул на их бумажку, не видал ли у себя такой цацки. Потому, как очень здорово они ее хотят у него купить.

Лонзо как раз отложил бумагу на стол:

— Нет, — сказал он люто спокойным голосом. — Такую не видал.

От такого звериного спокойствия в его голосе коленки затряслись бы даже у самого давнего служаки Лонзо.

Ясное дело, сказал про себя Фирак. Конечно, не видал. Вы к кому, дураки, приперлись? Вроде бы контора солидная, а болваны такие, каких поискать. Лонзо к товару и близко не подходит! Хоть к какому, не важно, будь то пойло, дурман, шлюхи или цацки. Ничего он и пальцем не трогает, ни о каких таких мелких делах и знать не знает, и даже кабаны со звонкой монетой к нему не напрямую едут, а через цепочку людей. На все дела у него назначены помогальники, а у помогальников — свои помогальники. И ежели кого легавые и смогут за дело принять (хоть ума у них на такое ни в жисть не хватит), то только помогальника. А сам Лонзо — чист да свеж, как и всегда.

Другое дело — лонзовский подбочный ювелир, Халагай Кота. Этому все ведомо — где какая цацка находится, во сколько стоит, и стоит ли чего, кому лучше продать. Он стоял неподалеку, как и все остальные высшие бандиты группировки Лонзо. Но голоса подать не смел — никто ни слова не вымолвит на сходняке, пока свое слово не скажет Лонзо. И ведь Лонзо прекрасно понимал, что не может знать о цацке, которую морская компания ищет. Но Коту не позвал. А, стало быть, не в кассу разговор.

Вместо этого, он аккуратно свернул бумажку, которую ему дал артист, и протянул ему. Но артист не взял:

— Оставьте себе. На тот случай, если ваше мнение изменится. Мы не настаиваем на моментальном решении. Вы можете поразмыслить. Поискать. Спросить своих людей. Мы не требуем от вас ничего, только лишь рассчитываем на взаимопонимание. Потому что, как я сказал ранее, компания готова предложить за эту вещь весьма серьезную сумму.

Лонзо был вынужден положить бумагу на стол. От того, как у него задергалось левое веко, Фираку сделалось не по себе.

— Увы, но нет, дорогой друг, — сказал он, — у меня и у моих знакомых такой штуковины я не замечал.

Фирак едва не дернулся от неожиданности.

Дорогой друг — так Лонзо называл самых ненавистных ему людей. За этим обычно следовала жестокая и кровавая расправа. Фирак было приготовился, незаметно сжав пальцы на ножах в рукавах, и заметил, как почти незаметно приготовились к бою и другие фартовые из его банды — Хьерда, Туктук и Клешня.

Но собаку Лонзо не погладил. Если бы он так сделал, это был бы знак к атаке в любое удобное время. Убить тех, кто перед ним. Расправиться. Сделать все, чтобы они не ушли живыми.

Но он не погладил собаку.

Да что за чертовщина происходит, думал Фирак. Этих поганцев надо было выпотрошить еще на дальних подходах к дому. Разве что, компания иха так уж велика, что и на самого Лонзо подействовать способна. Но что это тогда за компания такая?

Артист, тем временем (нет бы ему уйти по добру, по здорову со своим уродливым приятелем), продолжил:

— Я очень надеюсь на вашу помощь, миссир Валенте. Я на нее рассчитываю больше, чем на что-то другое. Потому, я очень надеюсь, что вы очень скоро поставите меня в известность, если вдруг узнаете что-то об этой вещи. И я также надеюсь, что вы не станете утаивать от меня сведения, которые сможете найти. Потому что этого я вам делать очень не рекомендую.

Ну все, подумал Фирак. Это уже ни в какие ворота.

Вот сейчас. Я даже не стану ждать лишнего. Как только ладонь коснется головы собаки — вот тогда-то и конец этим идиотам. Никто не смеет угрожать Лонзо. Никто. Даже король. Даже сам господь, мать его, спаситель.

— Вы не рекомендуете? — спросил Лонзо, поставив обе руки под подбородок.

Артист пожал плечами:

— Не только я. Раз уж я явился к вам с таким делом, как работник компании, вы должны понимать, что каждое мое слово, в данном случае, это слово Саладея Дарды.

Секунду Лонзо молчал. Вся банда, как видел Фирак, была наготове. Только скажи, атаман, только дай знак.

— Хорошо, — проговорил Лонзо, — Я сообщу, если что-то узнаю.

От того, как у него задергалось мертвое веко, Фираку чуть было не сделалось дурно.

Это удовлетворило гостей, и они, молча кивнув ему — даже не кланяясь, повернулись и зашагали прочь. Фирака такое действо оставило в полной прострации. Он совершенно не понимал, что происходит, и происходит ли это в реальности. Он не мог себе представить, чтобы орава шпиков прошла через всю Хитрецову, не вызвав даже малейшего подозрения. Но то, чтобы Лонзо Валенте сдал назад…

Да я, черт возьми, сплю! Не сплю. Такого и во сне не привидится.

Однако, Лонзо все еще оставался до лютого спокоен.

Спустя минут пять, когда отправленные Фираком люди доложили, что шпиков и след простыл, а также то, что все люди из охраны валяются штабелями, чем-то усыпленные, но живые, и даже немного просыпаются, Лонзо наконец произнес свое первое слово перед сходняком.

— Что это было, еб вашу мать?

Отвечать на вопрос никто бы не решился. Ответ и не требовался. Лонзо взял бумагу, которая так и осталась лежать на столе. И протянул Коте.

— Халагай, приятель, скажи мне, имеется ли у нас такая вещица?

Халагай Коца был по нации — ера, человеком народа воистину без родины. Еру не любили во всех странах, в каких-то больше, в каких-то меньше. Не любил еру и Фирак. Уж больно хороши они считать, да обсчитывать. А потому, случались нередко в городах Авантии, да и других божьих стран, погромы еры. Уж как ждал Фирак, когда же погромы дойдут и до Граты, чтобы собственноручно этого ушлого еру прирезать тупым ножом.

Коца, во время беседы с людьми из компании жавшийся в угол, резво подскочил к столу атамана и принял бумагу. Руки его, как видел Фирак, слегка тряслись. Но через пару мгновений затряслись еще сильнее.

— Что-то плохое, да? — любезно поинтересовался Лонзо. От пули может сдохнуть корова или лось. От этой «любезности» околело бы целое стадо.

— Как бы сказать.

— Говори, как есть, собака!

Фирак был доволен тем, как затрясся ерский гаденыш.

— Она у нас… б… была, а… атаман.

— Что значит была? Продана? И ты, идиот, не увидел ее истинную цену? Ее настоящую цену, за которой ко мне приходят два козотраха в кафтанах из компании Саладея Дарды и деликатно просят ее им продать!

— Нет, нет, не продана! — возвопил уже наверно молящий о быстрой смерти Кота. — Миссир, позвольте мне объяснить…. Позвольте мне…

— Так я и жду от тебя этого, болван!

— Миссир, она… она украдена.

— Что?

Это слово было страшнее, чем самые громкие и разъяренные ревы атамана. Столько тихого гнева было за ним, сколько Фирак не видал за всю жизнь, даже на работе у Лонзо.

— Она… Эта вещь… Она была в ломбарде на Дубовой улице… В том, который летом… э… ограбили…

В комнате воцарилась могильная тишина.

Фирак мечтал оказаться в любом другом месте, хоть в тюрьме, хоть на риванском руднике в кандалах рядом с неграми, только не здесь и сейчас. И его напарники — Хьерда, Туктук и Клешня, по виду их физиономий, были того же мнения.

Но Лонзо, вопреки всему, ответил спокойно.

Нельзя было не подивиться. Уже в который раз за этот проклятый час Фирак наблюдал от своего атамана какое-то несвойственное ему спокойствие. Это было странно. Это было ненормально.

— Я помню, — сказал Лонзо. — Да, было дело. Этот, как его… Джаг Мурло, или как уж его…

Одноглазый взгляд Лонзо упал на Фирака.

Не зная, что ответить (про тот случай он знал, но не помнил имени), он глянул на Туктука, а тот, почти сразу — на Клешню.

— Джаг Марно его звали, — сказал Клешня.

— Точно! Джаг Марно. Как я помню, он оттуда вообще все вынес, до последней гнутой монеты. Но это же Дубовая. Там у нас лежал один шлак да стекло. Сколько это все дерьмо стоило?

— Около двухсот такатов за все, — сказал Кота. — По большей части золотом, то, что из выручки. В том салоне были одни пустышки, атаман, ничего не стоящие. Настоящих камней не было ни одного.

— Да, верно, я помню. Потому то я и сказал просто убить его, украденное не искать. Интересно, где он сейчас? На дне Тильбы гниет? Или, может, выловили его? Как я помню, валить его мы отправили Виченцо?

На этот раз решил высказаться Туктук:

— Да, атаман. Да только не завалил он его. Ты ж знаешь, Виченцо в фарт до одури верит. А тут — два раза подряд промазал из своих любимых пистолетов. Так что бросил он сразу это дело, и деньги вперед уплаченные вернул. Не фартовый случай выдался. Потому довершали работу Клешня с парнями.

Лонзо уставился на Клешню.

— Ты его завалил?

— Ну… так-то да…

— ДА ЕБ ВАШУ МАТЬ! — взрверел Лонзо. Но быстро успокоился и сел обратно в кресло:

— Что-то мне, нахрен, подсказывает, что ты его не завалил.

— Атаман, ну ты же сам сказал, мол убить его так, чтоб самой поганой смертью. Мы Виченцо заплатили сверху по сто такатов, чтоб его выследил. Привел он нас к самому карнавалу, что у колокольных врат, в этом закутке раньше чавалы табором стояли. Его там как раз какие-то индюки хотели грохнуть, но мы по ним пальнули пару разов, да и взяли этого Джага живьем, Виченцо его вырубил. Сперва мы его собакам на овчарне кинули, да те чегойто жрать не стали — перепугались наверно нас. Завизжали, попрятались. А потому, порешили мы так: отволочь его на пристань, да там забросить в трюм рабскому кораблю. Пускай ниггеры его живьем сожрут. Вот и будет ему самая поганая смерть!

Некоторое время Лонзо молчал, обдумывая сказанное.

— Выходит, он единственный человек, который знал про украденное из салона на Дубовой. И выходит, также, что нет гарантий, что он кормит червей.

Все молчали, ожидая гнева Лонзо.

В который раз удивляя всех пристуствующих, атаман ответил спокойно:

— Все вы. Все, нахер, вы. Прямо сейчас дуйте к своим людям. Ко всем людям нашей организации. И скажите им узнать, на какой корабль вы этого гада посадили, и куда он направлялся. Сдается мне, вы поступили правильно, парни. Вы поступили правильно. Не убили того, кого не надо было убивать. А значит, у нас есть шанс. И подсказывает мне чуйка, это самый большой шанс, какой вы вообще в жизни видели… А еще, нам надо купить корабль.

7. Удача мертвеца

На каком-то острове, должно быть, в Море Цепей

Когда Джаг разлепил веки, первым, что он понял, было то, что он всегда ненавидел просыпаться после буйной попойки.

Черт возьми, как башка-то болит. Опять обожрался в лоскуты, прокляни меня черт!

Все тело было словно заржавевшее, скрипучее и едва двигалось. Сушняк был такой, что все лицо стянуло, как у мумии. От злости Джаг захотел заорать во всю глотку, но сумел издать только несколько слабых нечленораздельных полу-хрипов, полу-стонов.

Это еще сильнее его разозлило. Шипя, как гадюка, он перевернулся на живот и пополз по земле на звук — где-то за зелеными зарослями папоротников он слышал журчание ручья.

Очень кстати это я прилег так удобно близко к воде, подумал он. Видать, научили кой-чему годы безбожного пьянства.

Ручей оказался совсем рядом. Под скалой была неглубокая прозрачная лужа с каменистым дном, из которой тянулся крохотный ключ, нашедший дорогу среди корней массивных, поросших роскошными разноцветными мхами деревьев. Он припал к воде, делая жадные глотки. Благодатная прохладная влага освежала горло и на глазах возвращала к жизни иссохшиеся внутренности. Он почти слышал, как его организм шипит, точно раскаленные камни, на которые плеснули из ковша. Утолив жажду, Джаг окунулся в воду всей головой.

Наконец, напившись вдоволь и отмокнув, он лег в мягкой траве лицом кверху.

Его окружал лес. И этот лес совсем не было похож на леса Авантии, которые знал Джаг. В этом лесу не было ни секунды покоя.

По всему было видно, что все здесь буквально кишит всевозможной живностью. То и дело орали на разные голоса какие-то невидимые, но явно присутствовавшие где-то вокруг, птицы, звери и еще не пойми кто. Кусты и кроны каркали, пищали, ухали и квакали, и чего только не делали. По ветке дерева, которая была точно над Джагом, карабкались две крохотные мартышки. Обе размером не больше кулака, покрытые редким серым пушком, с белыми мордочками, прыткие и верткие.

Вот чудные звери, думал Джаг. Словить бы такую. Но делать это надо не с похмелья, а то недолго и шею свернуть, с дерева навернувшись. Сейчас мне на ноги бы встать — и то большое дело.

Повалявшись еще немного, Джаг собрался с силами и стал подниматься. От резкой перемены положения в глазах на пару мгновений потемнело, к горлу подступила тошнота, но он сдержал позыв. В который раз проклиная свою неумеренность в питье, Джаг покрутился на месте, разминая словно не свои кости, и стал отряхиваться. Тут то он и обнаружил неладное.

На груди в ладонь попалось что-то, напоминавшее веревку.

Сердце неприятно кольнуло.

И правда. Веревка. И идет она к шее.

Джаг стащил с себя веревку — так и есть, петля.

Сердце кольнуло снова. По коже пробежала стая длинных мурашек. Джаг лихорадочно заозирался. Он вдруг почувствовал себя крайне небезопасно.

Это кто ж мне галстук-то повязал, в оцепенении гадал он, глядя на веревку. Первоначальное волнение отступало. Джаг заметил, что веревка довольно короткая, потому что, похоже, оборванная.

Подняв глаза к тому месту, где очнулся, он увидел, что, так и есть, на суку висит вторая часть веревки.

Самое плохое было то, что Джаг решительно ничего не мог вспомнить о том, что вчера было, и как он сюда попал.

Нет, со мной, конечно, по пьяни-то, всякое бывало, елейно размышлял он, но это — что-то новенькое. Что-то зачастил я в петлю попадать. Надо это бросать. Но для начала — понять, кто эти болваны несчастные, которые даже пьяного вусмерть до конца повесить не сумели.

Выбросив веревку, Джаг направился через заросли напропалую, не разбирая дороги. Куда идти, он все равно вспомнить не мог, а потому не было разницы.

Он машинально проверил меч на поясе — меч был с собой.

Из леса он выбрался наудивление скоро. Не умом, так подсознанием дорогу он все ж зампонил. Лес обрывался резко, переходя в вырубку. А вдали, метрах в пятистах, виднелись дома, на берегу полукруглой бухты.

Стало быть, я все еще на Такьярманке. Это очень хорошо! Себя я знаю, в пьяном бреду меня могло утащить куда угодно, хоть за тридевять земель. Так что все пока еще складывается неплохо.

Одно только странно, думал он, приближаясь к поселению, — меч-то понятно, может моим вешателям не приглянулся. Но кошель с деньгами почему не взяли? Мертвым золото без надобности, а живым точно пригодится. Это, конечно, можно назвать мародерством, но таких слов местные не знают. Публика тут обитала простая, а законов было по минимуму — ровно столько, сколько надо чтобы на улицах людей средь бела дня не потрошили.

Странно, очень даже странно, — думал Джаг, входя на улицу.

Не успел он пройти и дюжины шагов по улице, как встретил новое свидетельство того, что вчерашняя гулянка прошла как водится — с большой бедой.

Люди, завидев его, шарахались прочь, где-то завопили.

— Буйный Джаг!

— А-а-а! Джаг идет!

Чтоб меня, каждый чертов раз все одно и то же! Что я на этот раз натворил?

Ясно, что: все, что только можно представить — все это я мог сотворить. Вот ведь лихо на всю жизнь…

Он проследовал по улице, а затем по другой, вышел на центральную площадь. Люди сторонились, глядели на него осторожно. И всю дорогу слышал одно и то же.

— Это Буйный Джаг!

— Буйный Джаг идет!

Эта проклятая кличка прилипла ко мне накрепко. Куда ни пойти — везде Буйным Джагом зовут. Но, стало быть, судьба такая. Прозвище, как известно, не выбирают. Оно само приходит, назначается по делам. А уж буянить — так в этом я весь.

Джаг направлялся в таверну «Три обезьяны», которая находилась на центральной площади Такьярманки. История умалчивала возникновение названия. Или Джаг просто не успел поинтересоваться. Хотя догадки у него имелись и так: первой обезьяной точно был хозяин заведения Робах. Внешность у него была вполне подходящая — как у тупой гориллы. Впрочем, внешность была обманчива — трактирщик хорошо запоминал всевозможные полезные сведения и слухи, и, как любой другой уважающий себя владелец питейного заведения, этими сведениями и слухами делился за соответствующую плату.

В «Трех обезьянах» народу сейчас было не много. Пить с утра могли себе позволить немногие. К обеду тут станет гораздо оживленнее за счет работников и мастеровых, зашедших пропустить по кружке пива или грога, и работяг с лесоповалов — эти работают с раннего утра и до полудня, потому как в обеденные часы, почти до самого заката на такой жаре вперед откинешь копыта, чем навалишь бревен.

Немногочисленная публика встретила его теми же взглядами, что и люди на улице.

— Принесла нелегкая, — буркнул кто-то.

Джаг оглядел их, потом взгляд его упал на хозяина заведения. Все они смотрели на него замерев, выжидающе. Джаг такие взгляды видел много раз, и знал, о чем эти люди думают:

«Чего от него теперь ждать?»

— Что вы пялитесь на меня, как будто приведение увидели? Или я тут не желанный гость?

Трактирщик раскрыл рот, сделавшись очень похожим на гориллу.

— Э… нет, конечно нет, капитан Джаг. Милости прошу, проходите, садитесь, «Три обезьяны» к вашим услугам…

— Так-то лучше, — сказал Джаг, и прошел к стойке, прямо к трактирщику.

— И нечего было так на меня пялиться. Да, я знаю, я вчера слегка перебрал с ромом. Так бывает, что с того?

— Так вы ж, того-этого… я слыхал — вы повеситься изволили!

В сердце Джага что-то мерзко трепыхнулось.

— Это что, я сам что-ли?

— Ну так… — трактирщик пожал плечами. — А уж что было до этого…

От слов трактирщика повеяло неприятным холодком, который будил холод в груди.

— Говори, живо, сколько народу я убил и покалечил?!

— Да… э… вроде никого.

— Слава те, господи.

Джаг испытал ни с чем не сравнимое облегчение.

— Из людей — никого, — продолжил трактирщик, — но… признаться честно, капитан, я такого в жизни не видал…

— Слушай вот что. Принеси-ка мне рому. Нет-нет, не пугайся, я так напиваться больше не стану. Только горло промочить. А ты в это время как раз расскажешь мне, как было дело.

Выложив на стойку монету за выпивку, и еще одну — привычную плату за информацию, за несколько следующих минут Джаг выслушал свою историю.

Началось все с того, что Джаг, уже немного поддатый, появился вечером в «Трех обезьянах», один, с кошелем монет, и в превосходном настроении, и сразу же взял целый пузырь грога, который быстро осушил один, после чего сел играть в «бабуина» — карточную игру, распространенную в авантийских колониях. Меньше чем за час он проиграл крупную сумму, такатов триста, как говорил хозяин таверны.

Чтоб меня крысы живьем сожрали, — с досадой подумал Джаг, — знаю же, что не прет мне ни в одну игру, хоть в картах, хоть в костях, да хоть бы и в монету — ежели на короля поставлю, точно выпадет лев, на льва — так жди короля. А ежели на обоих сразу поставлю — как заговоренная на ребро падает.

Но то, что рассказал трактирщик далее, было куда как интереснее. Пил Джаг в таких количествах, что очень скоро с трудом ворочал языком, и был уже практически в состоянии груза. Но, когда все уже перестали обращать на него внимание, словно какая-то тайная сила пробудила в нем второе дыхание. Джаг как с цепи сорвался — взял новую бутылку и глотая ром на ходу, выбежал из таверны и принялся бродить по городу, при этом горланил похабные песни и покрывал трехэтажной руганью все, что видел, повторялся при этом редко. И все бы ничего — перебрал, с кем не бывает. Главное, что не озоровал, а так — пусть его, бродит себе по городу. Но в какой-то момент все изменилось.

О Джаге уже все забыли, когда он явился в таверну снова, и даже принес что-то с собой.

Как оказалось позже, это была уже слегка подгнившая туша околевшей кошки. Войдя в таверну, Джаг с ни с того, ни с сего принялся вдруг с жаром охаживать мертвой тушей всех, кто ему на глаза попадался, при этом без остановки, как заведенный, изрыгая проклятия и гневную брань. Люд, недовольный таким хулиганством, и уже изрядно поддатый, немедленно намерился угомонить буйного бродягу, да не тут то было.

От озлобленной толпы Джаг преловко уклонялся, кидался в людей стульями, резво скакал со стола на стол, не забывая добавлять всем по головам несвежей кошачьей тушей. Трактирщик признал, что выгнать его из таверны не получилось бы, если бы Джаг сам не захотел уйти. Когда он выпрыгнул в окно и умчался в темноту улиц, то ругаясь на чем свет стоит, то дьявольски хохоча, все подумали, что ему просто надоело — горячечный ум нашел себе другую забаву, и слава богу.

Но, как стало понятно дальше, скучать Джаг в этот вечер не собирался, а уж тем более оставлять таверну в покое. Он вернулся под полночь, когда люд в «Трех обезьянах» был уже совсем пьян. На этот раз с собой он принес собаку, причем живую.

Он волочил ее по земле за заднюю ногу, точно тяжелый мешок. Собака изо всех сил вертелась и кривлялась, пытаясь укусить мучителя, скребла по земле передними лапами, цеплялась и скулила. Джаг то и дело швырял ее перед собой и в воздухе давал ей пинка. Ошалевшая от такого положения собака истошно завывала на разные голоса, а Джаг, как ни в чем ни бывало, продолжал орать матом непонятно на кого, проклинать бесов и нечистую силу, повторять какие-то строки как заученные.

Ворвавшись в таверну, он сразу объявил о своих намерениях:

— Всех вас ждет страшный суд, проклятые адские бесы! Нечестивые уроды, всю вашу подлую стаю перегрызет пес мой. Раздавят вас твари лесные и доедят ваши потроха черви земные! И наступит Царствие Божие, и принесу я его в мир, вас, нечестивцев поражая собакою моею!

После чего принялся, как до этого кошачьей падалью, охаживать своих врагов собакой, кучами раскидывая по углам замерших от изумления и едва способных осмыслить происходящее людей. Псиной он орудовал как огромной живой дубиной. Зубастая и вроде бы грозная скотина, напрочь осоловевшая от таких дел, уже не пыталась кусаться, а только жалобно и надрывно выла, пока Джаг махал ею, держа на задние ноги и громко взвизгивала, когда сшибала собой людей.

Совсем рехнулся капитан Джаг — подумали тогда многие, прячась по углам, и понимая, что прозвище «Буйный» капитану пришлось как нельзя в цвет. Спустя несколько минут ловкость изменила буйному бродяге. Он неловко оступился, при этом выпустив собаку из рук. Та, уж наверно и не надеявшаяся на спасение, а молившая лишь о быстрой смерти, умчалась из таверны как ошпаренная, и еще долго были слышны по улицам ее жалобные завывания. А толпа зажатых под столами и по углам уже здорово отрезвевших от небывалого лиха пьяниц стала подниматься на безоружного Джага. Люди похватали что под руку попалось, явно не намереваясь оставлять сумасшедшего в живых. И все же, поймать его им снова не удалось — тот вывернулся прямо из рук, выбежал на улицу и как кошка влез на дерево. Кто-то порывался полезть за ним и снять наглого обидчика для всеобщей расправы, но Джаг мечом обрубил за собой сучья, после перепрыгнул на другое дерево, а с него на крышу каменного двухэтажного дома, какие стояли тут по главной улице. Все это он проделал, ни на мгновение не прекращая поливать врагов своих грязнейшей бранью и проклятиями, да и вообще, с момента своего первого появления в таверне не затыкался ни на миг, даже в самые напряженные ситуации — а все ревел, орал и матерился, с мутным взглядом бормотал какой-то вздор, проговаривал раз за разом одинаково непонятные фразы, в общем, горячо бредил.

Оставшись на крыше, в недосягаемости врагов, Джаг сначала поиздевался над ними, одарив новой порцией ругани, а потом с дьявольским хохотом умчался прочь, перепрыгивая с крыши на крышу, лишь бросив напоследок:

— Крокодилами вас затравлю!

Тут уж все не на шутку перепугались. Никто не сомневался, что свою угрозу капитан Джаг исполнит, более того, никто не сомневался, что он за крокодилом и отправился. А потому толпа живо разбежалась по домам, не желая навлекать на себя пущее лихо.

На этот раз, впрочем, Джаг не вернулся. Громкая ругань и хохот слышали то в одной части города, то в другой — видать, долго не было покоя Джаговым ногам. Далеко заполночь фермер-свиновод, чей дом стоял с краю города, вышел поглядеть, что за шум у него в огороде, и обнаружил, что Джаг болтает с поросями, грязно при этом матерясь. Заметив хозяина, Джаг объявил ему, что не вынесет жить в мире, захваченном бесами, и что намерен повеситься, — авось, примет его Господь в царстиве своем. Потому потребовал веревку, получив ее, живо связал из нее петлю, накинул себе на шею и умчался в лес, громко хохоча: прощайте демоны, живите тут сами!

После этого Джага никто не видел, и все решили, что ему пришел конец. Когда вести об исчезновении капитана дошли до его команды, негры организовали прочесывание леса, и бродили по джунглям до поздней ночи, но капитана так и не нашли. А вот теперь, заканчивал свой рассказ трактирщик, капитан Джаг сам явился, живой и здоровый. И все бы ничего, если бы не одна маленькая деталь: случилось это неделю назад.

После двух дней неудачных поисков Джага сочли покойником, потому как в джунглях его, должно быть, сожрали хищные дикие звери. Останков найдено не было, но в таких случаях их редко находят, а потому корабельный священник (это кто-ж там у меня корабельным священником заделался, — между делом подумал Джаг) отпел капитану заупокойную.

Некоторое время Джаг сидел молча, осмысливая рассказ трактирщика. Потом сказал:

— Надо бы обмыть мое воскрешение, как считаешь?

Трактирщик что-то неуверенно промычал, и уже собирался было отправиться за бутылкой, но в этот момент в таверну вбежала с шумом большая толпа.

Джаг повернул голову, чтобы рассмотреть прибывших. В дверях стояло с дюжину запыхавшихся негров, и как он определил по доносившимся с улицы оживленным голосам, снаружи их было еще больше. Возглавляла толпу слегка запыхавшаяся Марна. Она смотрела на Джага расширенными от изумления глазами, невольно приоткрыв рот. Другие негры тоже пораженно на него таращились.

Джаг, глядя ей в лицо, поднял кружку с грогом, словно произнося тост:

— Привет с того света, миссир Марна.

***

Когда первоначальное изумление прошло, и можно было говорить по делам, Джаг первым делом выяснил, действительно ли Марна провела по нему заупокойную службу. Та, заметно оробев (такого от нее Джаг не ожидал), призналась, что да, провела — отпела как полагается.

— Прости меня, капитан… — произнесла она.

Сказала она это крайне серьезным тоном. Таким тоном, что было ясно без лишних слов, она и вправду чувствует за собой какую-то вину, и вину, судя по всему, немалую.

Джаг этому удивился:

— Чего? Марна, ты что, сопли решила развесить? Вот уж от кого, а от тебя я такого не ждал, чтоб меня бесы обслюнявили! Я живой, все путем, чего горевать? Ну, подумаешь, отпела живого — бывает и такое. Когда я в Риве служил, наш полковой капеллан целую компанию отпел, восемь десятков рыл — а они через месяц объявились живые и радостные в Порт-Сартранге. Пять сотен миль по саванне оттоптали. Заплутали, вот и все.

— Я не только поэтому…

— Да? — спросил Джаг. Ее тон, будто бы извиняющийся, теперь заставил Джага по-настоящему насторожиться.

— А ну, выкладывай.

— Команда разбежалась, — произнесла она.

Все возможные ужасы, какие только Джаг успел себе навоображать, мигом померкли. Вот это — действительно беда.

Он оглядел стоявших вокруг негров. Больше двадцати, меньше тридцати. Черт. ЧЕРТ!

— Я надеюсь, это не все, кто остался?

— Еще несколько человек стерегут корабль и кто-то в городе… Джаг!… — Она почти прокричала это, и Джаг аж вздрогнул.

— Я не смогла… — проговорила Марна. Она не смотрела на него, стояла, повесив голову, плечи ее безвольно опустились.

— Я их не удержала. Когда ты умер… То есть… Когда все подумали, что ты умер, я думала, я стану капитаном… Но они меня не послушали! Они стали разбредаться, а я не могла их удержать… Я не смогла, я думала смогу, но не смогла…

На Марну было жалко смотреть. Она очень тяжело переносила случившееся. Да и Джаг, признаваясь себе, не знал, что теперь делать.

А ведь как хорошо все шло! С самого момента прибытия на Такьярманку, Джагу несказанно фартило. Сначала пообжившись немного в новых землях и вкусив воли, команда бывших кабальных рабов живо засветилась молодецким задором. Кроме того, ему несказанно повезло волею судьбы оказаться на острове, который центральной авантийской властью почти не контролируется. Таких островов было не так что бы мало, но ведь можно было приплыть и в государственную колонию, а то и на саму Муйянку, прямо в теплы рученьки заморского генерал-губернатора, и уж тогда, если Джагова Козла не разнесли бы на куски батареи тамошних фортов, то уж точно на хвост ему плотно села бы карательная бригада из пары-тройки крепко сбитых авантийских фрейгов. Так что и это можно было смело считать роскошной удачей. Здесь не то что гарнизона, даже имперских чиновников не было. Вся власть принадлежала морской компании Трувора Улирета «Трувор и Дочери», и как раз одна из дочерей того самого Трувора, Орфея Улирет заведовала здешним представительством компании, организовав правительство острова и окружив себя так называемым советом капитанов. Как понял Джаг, все у папаши и дочек было с авантийцами на мази — он отстегивал им некоторую сумму сверху постоянного налога, а за это корабли империи не показывались вблизи островка, что делало его превосходным местом для свободной торговли — так предпочитала дочка Улирет называть покрывательство всяких сомнительных кораблей под самыми сомнительными флагами, а может даже и без флага вовсе.

Улирет оказалась далеко не такой сукой и стервой, какой показалась Джагу на первый взгляд. Хотя, сукой и стервой она, без сомнения, являлась. Однако, это никак не мешало вести с ней дела. Договорившись за весомую, но, в пределах разумного, не грабительскую мзду, пользоваться ее островом в качестве безопасной гавани, а взамен не иметь вопросов к своим делам, Джаг порешил, что следует начать новую жизнь со старого доброго разбоя.

Пожив две недели на берегу, и дав своим верным, как он полагал тогда, морякам как следует разгуляться на последние деньги, он вскоре объявил о выходе в море. Набив трюмы горохом, зерном и маисом, закатав бочки с солониной и наловив черепах, команда взошла на борт и отправилась в море, в первый свой разбойничий рейд.

По началу дела шли не слишком радостно. Почти целый месяц Козел мотался по морю без толку, ни один парус не попадался марсовым на глаза, как бы они не таращили их в подзорные трубы. Но вскоре удача им улыбнулась, и немалая.

Двухмачтовая глеевиса под Антелузским флагом, направлявшаяся с острова Эчеверия Санти в саму Вечную Сантру, столицу Антезулы. Корабль был хоть и торговый, а скорее даже, грузовой, недостатком вооружения не страдал. А в трюмах его ждала хорошая добыча — это было понятно по тому, как яростно огрызались антелузские орудия.

Артиллерийская дуэль затянулась почитай на шесть часов, и сколько было сделано залпов, Джаг потерял счет. Глеевиса ничуть не уступала Козлу в маневренности, но была заметно легче его, да к тому же на одном из этапов сражения угодила в легкую воду и почти оторвалась от преследования, разогнавшись узлов под двадцать. Однако, уйти им было не суждено: последний залп пушкарей Мубасы оказался крайне метким — пара книппелей ополовинила у антелузцев грот, и скорости кораблей скоро уравнялись. И даже при этом маневрировали они так ловко, что на абордаж подойти не удавалось. Обмен залпами прекратился только под сумерки. Глеевиса — судно быстрое, но крайне хрупкое и капризное. То ли дело — четырехпалубный фрейг. Он — как кулачный боец, способен выдержать множество ударов. Потому-то, к вечеру, судьба антелузских дожей была решена: когда Козел сблизился с глеевисой настолько, что мог прицельно поразить ватерлинию, купец выбросил белый флаг.

Поднявшись на борт, Джаг принял парадный меч, который поднес ему, учтиво улыбаясь, капитан корабля — массивный своими жирами, и в богатой позолоченной ливрее, с белоснежным жабо и кружевными рукавами.

Сдачу судна Джаг принял весьма мирно — никого не убили, и избивали не сильно. И правильно сделали, подумалось Джагу, когда его негры вытащили на палубу первые грузы из трюма. Помимо мешков крокодильих шкур и множества тяжелых рулонов дорогих роскошных тканей, в трюме обнаружили четыре сундука с ценным коралловым камнем, а в капитанской каюте — рундучок с жемчугом. И хотя обижаться на купца, безусловно, было за что — ядра, которые летели с его глеевисы, порядком погубили народу на борту Козла. Одних только покойников за борт улетело в саванах из парусины тридцать два рыла, да упокоят их души Хозяин Морей и Господь. Но, при всем при этом, добыча была более чем достойная. Антелузцы, по всей видимости, были рады, что уйдут живыми, и с сокровищами расставались не сильно жалея, что было с их стороны крайне разумно и практично. Джаг же, удовлетворившись награбленным добром, велел никого на палубе захваченного корабля не трогать, корабль не забирать, команду в рабство не угонять, а отпустить своей дорогой.

Делая это, он думал о том, о чем в жизни ни разу не задумывался — о своей репутации. Пускай Море узнает, что есть разбойник и бандит Джаг Марно, Буйный Джаг, который, несмотря на свое прозвище, с удовольствием примет сдачу любого судна и за благоразумие отплатит сполна, пощадив жизни команды и капитана.

Оставив разграбленное судно его капитану и команде, Джаг надеялся привлечь к себе внимание. Ведь разговоры пойдут, совершенно точно пойдут. И люди будут знать, что тех, кто сдастся Буйному Джагу по своей воле, ждет более щедрая награда, чем два метра парусины в последний путь.

После этого набравший добра Козел повернул обратно, к берегам Такьярманки. До этого Джаг на берегу времени зря не терял, почитал книжки, которые достались ему от прежнего хозяина корабля, нашел среди них учение о морской навигации, и понемногу стал обучаться мастерству штурмана. И даже в этот раз ему повезло. Спустя неделю Козел достиг знакомой бухты Такьярманки и торжественно причалил. Базары колонии наполнились ценными шкурами, тканями и жемчугами, которые охотно брали местные жители и валом скупали купцы из совета капитанов, а казна Джага — звонкой монетой, которую он, по негласному пиратскому закону, делил между собой, командой и нуждами корабля.

Когда половину товаров разобрали, выходило так, что у каждого моряка было при себе не меньше чем двадцать такатов, а у самого Джага (капитанскую долю он постановил как сорок моряцких) — их скопилось уж больше тысячи. Для негров, бывших рабов, в жизни своей денег не имевших, эти суммы были весьма серьезными. На такат можно пить целый день, не просыхая. Моряки этим, по началу и занялись. Но через пару дней Джаг быстро всех одернул, велел собраться на корабле и распорядился выволочь его на песок для ремонта. Битва с антелузским купцом не прошла для Козла бесследно.

Тогда застучали на берегу молотки и топоры, а лесоповалы в обширных лесах Такьярманки вновь обжились бригадами дровосеков из местных, которые получили солидные денежные заказы. На ремонте и обслуживании судна Джаг решил не скупиться и долю добычи в учет общих расходов постановил как пятьдесят моряцких, да и из своего кармана не пожалел приплатить — на первое время много денег ему было не нужно. Потому, с легкой руки он заказал лучшего бруса и доски на восемь сотен такатов, докупил ядер и книппелей — уж очень они были удобны при точной стрельбе по парусам, а также оставил запас на закупку провианта — на суше пират живет, но в море — кормится.

Черт возьми, думал он, как же хорошо все шло. Как же удачно складывалось. Ни пьянства, ни прочего непотребства в команде не было. И тут, надо же было — пойти да напиться так, что пропал на целую неделю.

— Марна!

Он схватил ее за плечи и тряхнул, заставляя посмотреть на себя.

Она подняла глаза.

— Скажи, кто остался. Из офицеров.

— Мубаса, — сказала Марна слабым от расстройства голосом. — Он сейчас на корабле.

— А остальные что?

— Дужо… Он ушел с большой группой людей.

— Куда ушел?

— На корабль… На тот, другой. Тех людей, которые напали на наш корабль, когда мы освободились.

Ага, подумал Джаг. Фариз Улькаир. Стало быть, они тоже тут пасутся. Их былой капитан Барбо Нурга отправился на тот свет, это Джаг сам видел, и об этом рассказал в таверне. Видимо, им тоже посчастливилось выбраться из тяжелой воды, хоть и гораздо позже нас. Но теперь у них за главного — Сухой, тот, с которым я сидел рядом, когда нас повязали. Стало быть, Дужо с компанией ушел к нему. Не понравилось ему у меня. Ну и скатертью дорога. Я его тоже не больно любил.

— Где остальные, Марна?

— Сурбалла Бесстыжая осталась…

Марна подняла на него взгляд.

— Она все время говорила, что ходит в лес на охоту с другими людьми. С Мубасой, и другими… Но они всегда приходили без добычи. Говорили, что не везет. Но они не брали мушкеты и копья, Джаг. Только ножи и мечи. А с ними много дичи не побьешь. Потому что они не охотились, они искали тебя. Когда мы уже перестали, они все равно искали… Сурбалла — так вообще из леса не выходит.

Джаг почувствовал давно забытое чувство — сердце его кольнуло от гордости и еще какого-то странного, болезненного ощущения.

Мои ребята, подумал он. Да, это мои моряки. Мубаса — отличный парень. А в этой козе, Бесстыжей, я вообще не сомневаюсь. Это точно моя девчонка.

Пересиливая эмоции, он спросил:

— А Ваба где?

Лицо Марны изменилось. Почти что до повседневного выражения.

— Этот вечно торчит в борделе, — холодно сказала она.

Джаг хмыкнул.

— Вот с него и начнем.

***

Здание борделя являлось одним из крупнейших в колонии Такьярманка. Оно располагалось на главной улице, чуть поодаль от центральной площади, что выходила на причал, и найти его было совсем нетрудно по вульгарно разукрашенному фасаду и яркой призывной вывеске.

Быстро прояснив для остатков команды, что работы все еще не початый край, и теперь, когда он вернулся, отлынивать не получится, Джаг отослал всех на корабль, а сам, в компании Марны, направился прямиком в бордель.

У входа в заведение Джага встречала компания проституток-зазывал. Девки носили яркие вызывающие платья, которые сидели на них как парик на корове, да и сами работницы были явно не первой свежести, а если задуматься, то и не второй, наверное. Но свою прибыль заведение, все же, имело. Моряки, сошедшие на сушу после долгого плавания, обычно на морду не глядят. Гораздо важнее, чтобы была дыра, куда можно елду запихать. В общем, работал в этом заведении и стар и млад. На витрину, конечно, ставили девок помоложе, по возможности, с приятной наружностью и в лучших платьях. Но и стоили они дороже. Для тех же, у кого карман не глубок, а глаз не притязателен, внутри тоже найдется способ утолить страсть.

Девки, стоявшие у входа, завидев, что Джаг шагает прямо к ним, живо подтянулись и принялись обрабатывать:

— О, Джаг, ты выглядишь умученным. Говорят, ты повесился, а потом воскрес. Хочешь почувствовать себя живым снова?

— Уйди с дороги, обезьяна облезлая!

Джаг отмахнулся от проституток и прошел мимо них в бордель.

Внутри пахло вонючими духами и какими-то благовониями, — видимо так шлюхи пытались придать своему хлеву более приятный вид. Сверху, со второго этажа, слышались приглушенные стенами охи и ахи, скрипела трухлявая кровать и в потоках света, падающих в помещение через наполовину задернутые окна, было видно, как с потолка в такт тамошнему действу сыплется пыль и мякина.

По лестнице вниз спускалась одна из местных девочек. Приглядевшись, Джаг понял, что «девочке» было хорошо за сорок лет, если не за полсотни. Морда ее была обвисшая и поганая, во рту не хватало много зубов, а те, что остались, были помойно-желтого цвета, кожа на шее и в глубоком вырезе на груди была дряблая и обвисшая. Открытое девичье платье, которое она носила, делало ее еще омерзительнее. Джага аж передернуло.

Шлюха же, завидев его, скривила и так гнусную морду, ускорила шаг и разинула рот для брани:

— Глядите-ка, буян явился! Каков гад, а?! Как людей-то невиновных мутузил, гаденок, а как скотину мучил?! Ух ты поганец, а ну прочь иди отсюда, а не то стражу позову!

Старые бабы — самые гнусные существа, каких только земля носит, подумал про себя Джаг. С годами растеряв силу и красоту, баба обретает чернейший и противнейший ум, превращается в ворчливую ядовитую каргу и начинает отравлять жизнь всем вокруг, плеская своим ядом по любому поводу. Своей руганью и ворчанием они словно кровь сосут из окружающих людей. А все от того, что завидуют своим молодым товаркам — потому как не нужны больше мужикам их дряхлые кости, не станет никто за ней увиваться, бить себя кулаком в грудь и бросаться за нее в драку. Делать это мужики будут для других, молодых и красивых баб, а на них — даже и не взглянут. Не подарят цветов, не позовут на сеновал, не оттрахают как следует, и даже из ревности не прибьют ножом. Потому, так и тащат некрасивые, бледные, в страшных зеленых венах, костлявые одрябшие ноги по земле четвертый, пятый, а то и шестой десяток лет такую вот склочную и скандальную погань, у которой единственная радость — кому-нибудь нагадить, облить руганью, опомоить, очернить, распустить скверные слухи, унизить и растоптать. Но, поскольку мужикам они насолить уж едва ли могут, то все свое тайное зло срывают на своих молодых, пустоголовых и привлекательных приятельницах, плетя интриги и строя им козни.

Вместо того, чтобы слушать ее, Джаг резко направился ей навстречу:

— А ну, закрой пасть, старая ведьма, не то мечом вот развалю тебя от макушки до манды!

Он схватил ее за платье и отпихнул с дороги.

Карга нарочито громко и погано взвизгнула, словно ее заживо потрошили, и притворно заохала, зазывая на помощь.

Из глубины зала мигом явились два рослых мулата в безрукавках на голое тело, подпоясанные мечами. Руки они держали на рукоятях, демонстрируя, что готовы пустить их в дело.

— Уйдите, дураки, а не то стали отведаете, — пригрозил им Джаг.

— Капитан!..

Марна положила ему руку на плечо, пытаясь остановить назревающее кровопролитие. Хотя прекрасно знала, что если уж Джага что разозлило, никаким словами его не уймешь.

Но до драки не дошло, сверху раздался пронзительный женский голос:

— Что тут происходит?!

Джаг поднял глаза — опираясь на перила, на него взирала сверху вниз женщина крупного телосложения в дорогом, но сдержанного кроя платье. По ее виду и манере Джаг сразу понял, что это маман. Потому что выглядела онакак-то, наверно, посолиднее, чем ее шлюхи, и своим видом не предлагала услуг за плату. Годов, как заметил Джаг, ей тоже было немало, но в отличие от своей карги, она не выглядела такой поношенной и захватанной. Конечно, все знали, как женщины становятся хозяйками домов терпимости. Но по женщине всегда видно, как долго она не работала, лежа на спине. Про эту Джаг мог сказать, что она давно отошла от дел, и на работе члена в руки не брала, предпочитая золото и бумагу.

— Ты здесь главная, да? — спросил Джаг. Ответ ему не был нужен, он и так это понял, а потому сразу продолжил:

— Мой ниггер у тебя? Я хочу его видеть, отведи меня к нему.

— К нам приходит много людей, капитан Джаг. Эти люди раскрывают моим девочкам свои тайные желания. Кем я буду, если стану рассказывать об этом?

Джаг на такое едва не заржал в голос:

— Кем ты будешь — мне накласть два раза, от твоих высоких слов твой хлев чище не станет. Ты уж лучше скажи, где негр и не расчесывай мне мозги. Давай я тебе его опишу: вот такой ростом, вот такой в ширину. Черный как кочегар, звать Вабой.

От слов Джага мулаты-охранники набычились. Видать, за свою мадам они готовы постоять поболе, чем за драную старую шлюху. Но Джаг не обратил на них внимания. Пускай кабенятся и думают, что важные — ежели шагнут ко мне, бошки им посшибаю как тыквы.

Маман взирала на Джага молча, видимо, решая, насколько он опасен, и справятся ли ее вышибалы. Вышибалы всем видом показывали, что справятся, но Джаг чуял, что это напускное, а на деле петушки слегка трусят. Усмирить бузящую шушеру — это они могли, но иметь дело с отъявленным головорезом не привыкли.

Когда Джаг совсем того не ждал, в разговор вступила Марна.

— Мадам, прошу вас, он действительно нам нужен. Он главный плотник на нашем корабле и требуется нам при его починке. Мы не желаем вреда вашему заведению. Желаем лишь поговорить со своим человеком.

Джагу пришлось немного не по вкусу то, что Марна говорила за него. Однако, подумав несколько мгновений, он понял, что ввязываться в драку ни к чему, и вполне можно обойтись и без нее. В конце концов, он сюда пришел не кровь проливать, а забрать своего моряка.

Мадам размышляла недолго, и было легко проследить цепочку ее умозаключений: морские псы приносят ей деньги, но на неисправном корабле они в море не пойдут и денег не добудут, а значит, и ей не принесут.

— Мне кажется, я понимаю, о ком вы говорите. Прошу.

Когда маман это сказала, мулаты как по команде расслабились, но с места не тронулись. Маман позвала Джага подняться к ней, и он, а следом и Марна, направились вверх по лестнице.

Хозяйка борделя провела их по коридору, в котором сильно не хватало света, зато хватало шума плотских утех, доносившегося почти в чистом виде сквозь стены, в которых между досками были порой такие широкие зазоры, что не только подсматривать — можно даже руку просунуть и, к примеру, пальнуть в занятых продажной любовью из пистолета, или запаленную бомбу им подбросить.

— Здесь, — сказала она, указав на одну из дверей.

Джаг, не ощущая излишней скромности, открыл дверь и смело шагнул внутрь.

В комнате сильно тащило дымом дурмана и было три тела. Своего негра он узнал сразу — Ваба валялся на козьих шкурах в чем мать родила с идиотской от накурки физиономией. С ним были две бабы — чернозадая негритянка с длинными кудрями и мулатка с бронзовой кожей. Обе стройные, подтянутые и привлекательные. Ваба заказал себе девок по высшему тарифу.

Одна стояла на коленях меж его ног и трудилась, не покладая рта, задрав голый зад кверху, а другая лежала поперек его груди, тоже задом вверх. На ее пухлую ягодицу негр уже наложил свою лапу. Как понял Джаг, Ваба и им дал покурить своей травы, потому что лицо ее выражало те же самые эмоции — тупой кайф и совсем никакого внимания к происходящему.

Джаг прошел глубже в комнату, взял за волосы негритянку, что насасывала, отнял ее от негритянского члена, рывком поставил на ноги, взял другую, и тоже поднял.

— Пшли вон.

Он вытолкал их из комнаты, поддавая пинков сапогом.

Ваба, недоумевая, поднял голову и попытался разыскать своих шлюх мутным взглядом. Джаг присел на корточки у его головы, взял его ладонью за щеки и повернул к себе.

— Привет.

Негр, как ошпаренный, вздрогнул всем телом. Из его глотки вырвался ошалелый вопль.

Сюрприз, мысленно произнес Джаг и осклабился, представив, каково было негру вместо губастых мулаток в самый неподходящий для того момент увидеть над собой гнусную физиономию своего мертвого капитана.

Рука Джага переползла на негру на основание черепа, приподняла его голову, и сам он приблизился, чтобы их лица почти что-то касались.

— Скажи мне, Ваба, а не решил ли ты часом драпнуть с моего корабля? Бросить свою команду. Даже, наверно, бросить меня?

— Не, капитан Джаг! — забубнил негр, — Не. Не! Я не! Я с тобой!

— Точно?

Джаг постарался, чтобы ухмылка его выглядела как можно гаже.

— Да! Да! Ты мой капитан, Джаг!

— Скажи мне честно, может ты мной недоволен?

— Неее!

Негр смотрел на него вылупленными от испуга глазами. Пальцем Джаг чувствовал, как сильно бьется жила у него на шее — сердце негра чуть не выпрыгивало из груди.

— Может, я тебе плохо платил? Может, ты не получил свою долю с дела? Или, может, тебя смутили грязные и недостоверные слухи о моей кончине?

— Не! Не!

Ваба на каждое слово отчаянно мотал головой, насколько позволяла ему хватка Джага.

— Тогда. Бегом. ПШЕЛ ДЕЛАТЬ КОРАБЛЬ!

Дважды объяснять не пришлось: едва Джаг ослабил хватку и убрал руку от черепа негра, тот вскочил на ноги и пулей вылетел из комнаты, так же, как и был, с ног до головы голый, не желая испытывать терпение капитана, чтобы подобрать свою одежду.

— И чтоб я тебя тут больше до выхода в море не видел!

Джаг поднялся на ноги и взглянул на Марну. Та выглядела немного приободренной. Плечи ее расправились, осанка выровнилась. Это была уже почти-что та самая Марна, какую Джаг привык видеть. И так он понял, что все делает правильно.

— Вот почему я тебе нужен, — сказал Джаг, и подмигнул ей.

— Это почему же?

— Потому что бабе мужиками не командовать, если только она не королева.

Марна не ответила. Не хотела спорить? Или так просто согласилась? В любом случае, это было очередным доказательством ее ума.

Джаг вышел из комнаты.

Все пока идет неплохо, решил он. Может, не помешает поблагодарить маман за понимание?

Сам подивившись вдруг одолевшему его благодушию, Джаг двинулся к комнате маман. Он шел скорее по наитию, не вполне понимая, почему ее комната должна быть именно там. Позже он решил, что заметил, наверное, мельком, что доски стен в этом месте подогнаны друг к другу лучше, щели пропаклены для лучшей звукоизоляции, а дверь выглядит мощнее.

Стучать он, почему-то не стал, а сразу вошел — дверь оказалась не заперта.

— Благодарю вас, мадам, за то, что…

Он вынужден был оборваться на полуслове, когда осмыслил увиденное в комнате.

Мадам он узнал сразу — она сидела за письменным столом и читала какую-то бумагу. Зато на кровати, богатой и широкой, с махровыми балдахинами и кипельно-белыми простынями он увидел кое-что, а вернее, кое-кого, кого, как понимал, видеть не должен был.

Это была женщина, а точнее — мессера Улирет, сама хозяйка Такьярманки. Узнать ее не составляло труда по белокурым волосам и скуластому лицу с впалыми щеками, а также по голубым глазам, во взгляде которых хорошо читалась ее сучья суть. Платье на ней было надето только до половины, и Джагу удалось рассмотреть ее в подробностях — груди у нее хорошие, очень даже неплохие. Их бледность вместе с широкими ареолами малинового цвета хорошо контрастировала с загорелым цветом ее плеч, шеи, лица и области декольте. Как он понял, Улирет была не из тех женщин, что ходят по улицам с зонтиками и ее жизнь на подставленных солнцу островах Моря Цепей оставила след на коже.

Джага немного повеселил женский обмен взглядами:

«Почему дверь оказалась не закрыта?» — гневно вопрошала Улирет, пронзая маман взглядом.

Та и сама недоумевала — «как это я забыла?»

Взвизгнет, закроется и потребует уйти? — представил Джаг.

Но у этой женщины оказалось гораздо больше достоинства и воли, чем он полагал. Она встала с кровати, глядя на него холодными голубыми глазами. Не сделала даже движения, чтобы прикрыться, расправила плечи, обеими руками убрала волосы и плавно вдела руки в лямки платья, медленно и без нервов надвинув их на бледные груди, как ни в чем ни бывало заправляя малиновые соски в корсет. Только неотрывно смотрела на Джага. И если бы взгляд мог ранить, как шпага, Джаг уже валялся бы на полу, истекая кровью, пронзенный насквозь.

Ей и вправду нечего было стыдиться, подумал Джаг. Такое тело, крепкое, но, в то же время, мягкое, не по годам молодое и упругое, возжелал бы любой, у кого есть яйца.

Марна, как бы невзначай, кашлянула.

Это разорвало затянувшуюся паузу. Джаг, будто бы робко, пожал плечами:

— Я смотрю, я зашел некстати.

«Я смотрю, ты, потаскуха, предпочитаешь баб? Это хорошо, теперь я как-нибудь это использую»

— Нет-нет.

Это сказала Улирет.

«Конечно, ты зашел невовремя. Если станешь трепаться об увиденном, я выцарапаю тебе глаза и подвешу за ноги»

— Напротив, вы зашли очень кстати, капитан Джаг. Потому что я хотела обсудить с вами кое что. Кстати говоря, я рада видеть, что вы, вопреки слухам, в добром здравии.

«Лучше бы ты околел в лесу, и чтобы жрали тебя медленно, и был ты при этом в сознании. Но раз уж тебе, гаду, удалось уцелеть, у меня к тебе дело. И попробуй откажись, тогда ты покойник».

— Как удачно. У меня к вам, мессера Улирет, тоже есть кое-какое дело.

«Не командуй мне, мандализка. Полезешь на меня, и поглядим, кто из нас покойник»

— Вот как? И вправду удачно. Тогда встретимся в час после полудня в доме совета капитанов.

«Проваливай уже и дай мне одеться»

— Почту за честь увидеться с вами снова, мессера.

«У тебя хорошие титьки, стерва. Буду рад посмотреть на тебя, когда из одежды на тебе будут только веревки»

Покончив с ритуалами учтивости, Джаг нарочито церемониально откланялся, развернулся и пошел прочь, скалясь во все зубы, словно бы забыв закрыть дверь.

***

Хоть день и начался весьма и весьма паршиво, Джаг сейчас чувствовал себя заметно веселее — последние случаи его позабавили. Стало быть, размышлял он, правительница острова — развратница и трибада. Тогда понятно, отчего она такая стерва. Видать, не бывало давно в ее заросшей бухте добротного линкора. Да, видимо, и гнилого браррака там давно не бывало.

Как бы ни была красива морская колония — она неизбежно увядает и рушится, если к ее берегам не плывут корабли. В этом же, по большому счету, знал Джаг, кроется корень всех женских проблем.

Особых поводов ненавидеть Улирет у Джага не было, но черная кошка пробежала между ними с самой первой встречи. Иногда просто чувствуешь неприязнь к человеку. Он не должен даже ничего делать, чтобы его можно было не любить. А уж если он делает тебе что-то плохое, то ненависть к нему в твоих глазах множится многократно. И такими стали друг для друга Джаг и Улирет.

И в этом Джаг не видел ничего сверхъестественного: для некоторых вещей не нужны причины, а порой даже и поводы. Эти вещи всем прекрасно известны и зовутся — ненависть, убийство, война и етьба. Хотя сегодня у этой суки поводов ненавидеть меня точно прибавилось.

Но нередко бывает и так, что ненавидящие друг друга люди вынуждены действовать в одной связке, потому как бывают вещи, которые сильнее ненависти. Обычно это любовь. Обычно — к деньгам.

До назначенного правительницей времени оставалось еще пара часов. Солнце еще не встало в зенит, а потому Джаг, хоть и немного мучимый похмельем (что это за похмелье, что длится неделю — в недоумении вопрошал он сам себя), решил все же пройтись и разведать, как идут дела у него на корабле.

Бухта Такьярманки была округлой, довольно широка, не меньше пары миль в диаметре, и город Такьярманка выглядел с ее оконечности не таким уж впечатляющим, скорее — небольшим городищем, с трудом отвоевавшим немного пустого пространства у плотного зеленого покрывала тропического леса, поднимающегося вверх, к горе, что располагалась километрах в десяти вглубь острова. Отлогие, песчаные берега бухты прекрасно подходили для того, чтобы вытащить судно на берег для тщательного ремонта.

Корабль Джага, дюжий, авантийской постройки, четырехпалубный фрейг Козел стоял на песке, и чем-то напоминал с виду скелет древнего чудовища, выброшенного волнами на берег, да так и околевшего тут с голоду или от удушья. После первого своего разбоя Козел понес тяжелые повреждения от огня антелузских орудий, а потому ремонт ему был необходим основательный. Не то, что бы на нем нельзя было продолжать плавание. Нет, фрейги — корабли крепкие, выносливые и надежные, от того и служат в таком большом числе авантийскому флоту. Но случись второй такой бой, Джаг уже не был уверен, что его Козел переживет. К тому же, надо было понимать: Козел — преклонный старец. Просто так фрейги королевский флот не продает, пусть даже казна империи пуста — слишком авантийцы чванливы и горделивы, слишком любят хвастаться силой своего флота. То, что Козел попал в руки заморской компании, да еще и был из боевого корабля переоборудован в рабский — говорило о многом. Да и без этого было невооруженным взглядом видно, как истощился его корпус от долгих странствий по морям. Брус и стропила во многих местах прогнили, обшивка обильно пропускала воду, так что откачивать ее приходилось каждый день. Киль порос толстым слоем ракушек, и их нужно было отдалбливать лопатами, а руль оказался трухляв настолько, что с него сами по себе отваливались куски древесины.

Капитальный ремонт был просто необходим Козлу. А потому и стоял он на песке, чуть наклоненный на бок, подпертый столбами, чтобы не валился, привязанный канатами к забитым в землю бревнам и растущим вокруг редким деревцам — чтобы не смыло его случайно приливом.

Вокруг вытащенного на сушу судна вырос лагерь моряков из палаток, наскоро выстроенных шалашей из палок и пальмовых ветвей.

Видно было, что лагерь некоторое время пребывал в запустении — часть шалашей развалилась, и некому было их восстановить. Но теперь в нем снова затеплилась жизнь. Уже метров за сотню Джаг стал чуять тяжелый удушливый запах — моряки грели на кострах в больших чанах деготь и смолу, чтобы конопатить замененные секции обшивки.

Появление Джага в лагере несколько взбодрило негров, особенно Вабу, который уже разжился где-то новыми штанами и теперь командовал починкой судна, как ему и полагалось. Джаг побродил вокруг судна, оценил проделанную работу — по его прикидкам Козел должен был скоро выйти в море, — по веревочной лестнице вскарабкался наверх и походил по слегка накрененной набок палубе. От этого Джага даже немного закачало — тупая память тела, почуяв ногами корабельные доски, стала раскачивать его так, как обычно делала, чтобы компенсировать морскую качку. В том числе и по этой причине из бессчетного роя люда, толпящегося в крупных портах вроде Граты или Порт-Сартранга, было легко вычленить моряков — они, даже трезвые, шли покачиваясь, потому как были непривычны к твердой и неподвижной поверхности под ногами.

Надо выходить в море — шептало Джагу его сознание, и он был с ним дьявольски согласен.

Надо, думал он, безусловно надо. Уж больно суша ко мне сурова.

Он поднялся на квартердек, к самым перилам, что выходили на корму, и окинул взглядом бухту Такьярманки. Отсюда был хорошо виден второй Джагов повод если не для беспокойства, то для осторожности. Вообще, он был прекрасно виден и с любой другой точки берега, и, даже, с причальной площади Такьярманки. Это был трехмачтовый браррак, уже знакомый Джагу, ведь только благодаря этому кораблю Джаг оказался на воле.

Назывался Браррак — «Красная Свара». Некогда им командовал жилистый мулат Барбо Нурга, но ему не повезло и он отведал своих кишок с руки командора заморской компании Нольвена Коридвена. Которому потом тоже не повезло и он улетел за борт в тяжелую воду, и ушел на дно без следа, в царство Хозяина Морей.

Теперь за капитана там был Фариз Улькаир, смуглый выродок и на вид — гнида. Улькаир был наполовину магребцем, видать мамаша его была охочей до черных яиц безбожников. С первой встречи Джаг понял, что друзьями им не бывать. Однако, он помнил, что в команде Улькаира был и несколько более приятный тип. Его имени Марна не знала, а потому Джаг продолжал называть его Лисой.

Вообще, Джаг хотел бы избежать встреч с командой братьев по промыслу. Но понимал, что так не получится. Такьярманка — не такой уж большой город, и людей Улькаира, и его самого, он точно увидит.

Но он не рассчитывал на такую скорую встречу.

Когда делать на корабле стало уже нечего, Джаг решил, что пора бы и направляться на встречу с Улирет. Каменное здание совета капитанов располагалось в противоположном борделю конце улицы, на небольшом холме.

Поначалу Джаг хотел было взять с собой Марну. От ее ума в деле могла быть польза. Но потом передумал — люди могут не то подумать: мол, он не такой уж безраздельный капитан на своем корабле, раз таскает за собой всюду свою негритянку. Подумал это и сам скорчился от омерзения своим мыслям.

Это когда ж ты, Джаг Марно, стал заботиться о том, что про тебя другие скажут?

На входе в здание совета капитанов стояли двое часовых. На вид — ну обыкновенные головорезы. Мессере Улирет не лишне было бы выдать им какую-то форму. А то ведь как-то не красиво выходит — главное здание колонии охраняет шпана. Хотя, с другой стороны, толковому человеку сразу ясно, что в этом городе его, за дела, происходившие в море, в клетку не посадят.

Головорезы без вопросов пустили Джага внутрь. Солнце в это время уже начинало нещадно припекать, а толстые каменные стены дома капитанов сохранили внутри приятные остатки утренней свежести.

Никто его не встречал, и не поставил табличку со стрелкой «сход бандитов проходит там». Повинуясь наитию, Джаг не пошел наверх, на второй этаж, а решил осмотреться внизу. И первая же дверь, которую он открыл, вела в комнату, уставленную мягкой мебелью и устланную коврами, настолько мягкими и искусными, что ступать по ним в сапогах было даже малость некомфортно. Однако, об уюте речи не шло — в комнате сидел Фариз Улькаир, и по его взгляду было понятно, что он не забыл немного позорного ухода без добычи с борта корабля, ныне зовущегося Козлом, что ходит под командованием капитана Джага Марно, Буйного Джага.

Улькаир вольно развалился на диване, но, при появлении Джага, чуть приподнялся и едва заметно напрягся. Джаг, возвратив ему злой взгляд с процентами, тоже уселся на диван, но на другой, на должном расстоянии от недруга, и так, чтобы их разделял столик.

Заговорить первым решил Улькаир.

— Джаг.

— Фариз, — отозвался Джаг.

Впрочем, дальше приветствия разговор не зашел.

От восстановившейся тишины в комнате сделалось до тошного тягостно. Джаг не собирался продолжать, и его соперник, видимо, тоже. Это было принципиальное мужское состязание — кто кого пересидит.

Никто не выиграл и не проиграл, потому что в комнату вошла Улирет. Она знала, что капитаны знакомы и от общества друг друга совершенно не в восторге. Заметила также угрожающие нотки во взгляде обоих, которые ясно говорили: с этим уродом я работать не буду.

И в ответ на это в ее взгляде явственно прочиталась страшная усталость.

— Почему все капитаны, которых я знаю, ненавидят друг друга?!

Джаг бросил взгляд на Улькаира, отметил, что он тоже смотрит на него, и они почти синхронно посмотрели обратно на женщину. А та уже взяла себя в руки:

— Я понимаю, что вы друг друга не любите, но мне совершенно не интересно, за что. Прошу вас обоих вести себя как мужчины, без истерик. Я пригласила вас сюда, потому что хочу предложить вам дело. Денежное дело.

«Я собрала вас здесь, потому что у меня есть дело, за которое ни один законопослушный капитан не возьмется, и я намерена загребать жар вашими руками»

— О какой сумме идет речь? — поинтересовался Улькаир.

«Насколько нагло ты рассчитываешь нас обмануть» — перевел для себя Джаг. И отметил, что в ходе мыслей у него с магребцем здорово схож.

— Зависит от того, сколько заработаете. Мне нужны корабли с командами для перевозки груза.

«Зависит от того, насколько хватит моих мозгов и вашей тупости. А повезете вы контрабанду, за перевозку которой даже вроде бы не грешивших ранее купцов без разговоров отправляют на эшафот»

— Откуда забрать и далеко ли плыть? — спросил Джаг. — Я как-то не собирался в дальнюю дорогу. Море Цепей меня во всем устраивает.

«Не томи, подруга, и не пытайся меня обмануть. Если не начнешь говорить по делу, то сделке не бывать»

— Переплывать океан не нужно. Ваш курс ляжет сначала на остров Святого Адмы, а затем на один неприметный остров в Россыпи, где вас будут ждать люди, которые примут груз на борт. Чтобы подчеркнуть серьезность намерений, я готова предложить вам аванс по две тысячи такатов каждому.

Это было уже что-то. Солидно, даже весьма. Но Джаг не спешил с выводами и бросаться на бесплатный сыр. Браться за дело, не зная его истинной стоимости, соглашаясь на участь помогальника, а не партнера — было не в его правилах. И хотя сумма задатка, довольно немалая, уже могла что-то говорить о предполагаемой прибыли, так быстро соглашаться на дело он все же не намеревался. Улькаир, как заметил Джаг, тоже не показывал мордой, что у него на уме. Хотя деньги ему, должно быть, требовались не меньше.

Словно прочитав его мысли, Улирет воздела очи горе, тяжело вздохнула и мрачным голосом произнесла, глядя на обоих:

— Черт, да ради кого я тут бисер мечу? По вашим гнусным харям сразу видно, что вы оба — редкостные бандиты и за золото глотки кому угодно перегрызете. Так почему бы не поговорить на чистоту?

Мыслями Джаг хотел было по привычке перевести для себя ее слова на более правдивый язык, но запнулся на первой же мысли — тут откровеннее и не скажешь.

— Послушайте, мессера, — проговорил Джаг, скрыв удивление, — я рад, что мы с вами нашли общий язык, но яснее от этого пока ничего не стало. А что до золота — за него глотки грызть станут и беззубые.

Улькаир тоже в стороне не остался:

— Да. Не терпится узнать, в чем обстоятельства дела и какова его реальная сумма в звонкой монете.

— Янтарное дерево, тысяча триста метров брусом. Быстро погрузили и доставили в нужное место. За услуги каждому по десять тысяч такатов, плюс две авансом.

Теперь понятно, почему она не стала петлять и выложила все в открытую, подумал Джаг, — шила в мешке не утаишь. Дело совершенно незаконное, об этом все знают.

После нескольких мгновений напряженного осмысления этих слов, первым заговорил Улькаир:

— Это не того ли янтарного дерева, на торговлю которым авантийский король наложил эмбарго?

— Да, — сказал Джаг. — Не то ли это янтарное дерево, возить которое позволено только капитанам, одаренным королевской торговой доверенностью? И за которое людей, ее не имеющих, коли поймают — казнят прямо в море, даже на берег не везут?

А в мыслях, тем временем, лихорадочно прикидывал, по какой цене такой груз может уйти. Торговля янтарным деревом в авантийской империи была фактически запрещена, потому как король порешил крепко наложить лапу на столь выгодное дело. На островах Моря Цепей этот вид деревьев произрастал в больших количествах, а изделия из него славились своей редкой красотой. За метр янтарного бруса в Авантии сейчас давали такатов сто, не меньше, и получалось — сто тридцать тысяч. Но надо было принять во внимание незаконность сделки, а это рубило примерно двадцать, если не все тридцать процентов цены на всевозможные взятки чиновникам и таможенникам. Так что, предположим, товар мог уйти за сто тысяч такатов. Двадцать четыре тысячи — перевозчикам, и после этого дочка Улирет поимеет с дела семьдесят с лишним тысяч.

— Да, это именно то самое дерево, о котором вы подумали, господа. А что? Сдрейфили?

У суки совершенно точно есть хватка. Иначе и быть не могло.

Улькаир, тем временем, тоже завершил подсчеты и пришел к тому же выводу — его сухая смуглая харя нахмурилась.

— Нам, стало быть, по двенадцать на капитана, а вам — все семьдесят?

— Не кривите морды, господа пираты! — строго одернула их Улирет. — А про мои расходы вы забыли? Все это дерево надо было где-то найти, нарубить и напилить из него брус. И все это под носом у авантийской власти. Мой поставщик сильно рискует, занимаясь этим делом, и желает видеть золото. Так же, как и те, кто повезет груз на ту сторону океана. К тому же, без меня никакого дела и не было бы. Так что решайте сейчас, или проваливайте. Я предлагаю вам огромные деньги за пару недель в море.

Джаг был с ней в целом согласен. Действительно, отсюда до Святого Адмы — суток пять при хорошем ветре, а оттуда до этого безымянного острова в малой цепи — меньше двух недель даже при плохом. Не надо никого убивать, не надо подставлять свое брюхо, никакой пальбы, никакой резни. Отвези груз и получи свои деньги.

Это в теории.

Как будет на деле — этого никто точно не скажет. Можно нарваться на патруль. Можно оказаться в кандалах и на суше. Но, при всех возможных угрозах, море — это море. Тысячи кораблей, больших и малых, идут по нему в эту самую секунду самыми разными курсами. Но выйди в него, и скорее всего пройдешь много месяцев, не увидев на горизонте ни единого паруса. Даже самые крупные острова, вроде авантийской Муйянки, на карте этого моря — ничтожно малы, что и говорить про пару кораблей, которые для него вообще песчинки. Шанс пройти незамеченным не то что есть. Он огромен.

— Итак, каково ваше решение?

Джаг и Улькаир нехотя переглянулись, быстро отвели взгляды и посмотрели на Улирет.

На этот раз Джаг сказал первым:

— Не знаю, мессера… Не знаю. Но вот если бы вы сказали, что даете авансом не две, а четыре тысячи, то я бы спросил, когда лучше отплывать.

Улирет выслушала его и повернулась к Улькаиру:

— А вы, капитан?

Тот пожал плечами и гадко проскрежетал:

— В этом случае я согласен с капитаном Джагом. Он говорит удивительно разумные вещи.

В недовольном прищуре голубых глаз Улирет Джаг видел намек на злость. Денег ей конечно было жалко, но просто так потерять сразу обоих партнеров она не могла.

Наконец, она сказала:

— В таком случае, господа капитаны, я бы ответила, что отплывать надо чем скорее, тем лучше.

***

Надо скорее выходить в море — эта идея глубоко засела в голове у Джага.

На суше мне что-то неймется, да и дело теперь есть. Проклятый Улькаир хоть сейчас готов отплывать — ему ремонт нужен разве что косметический. В тот день огнем пушек с будущего Козла ему только слегка обшивку поломало. А вот мое корыто надолго засело на суше. Уж почти полтора месяца в песке стоит. Как сказала Марна, а ей — Ваба, на починку нужна еще неделя, чтобы довести все до ума.

Слишком долго, думал Джаг. За неделю пьянства я тут весь город разгромлю. Так то я бы и рад не пить — да не могу! Как чую запах рома, как сам не свой становлюсь. И хоть бы уставал быстро — так ведь нет! Каждый раз словно все больше и больше в меня пойла вмещается, и кроет не постепенно, а разом, зато крепко и страшно. Потом только и выслушивай с похмелья, какие непотребства вытворял.

Так что надо скорее с суши убираться. Остатки денег в кармане еще шевелятся, — пьянствовать есть на что.

А потому, будучи в трезвом рассудке, Джаг предпринимал все возможное, чтобы как можно скорее организовать отплытие. И для этого, в первую очередь, нужно было набрать команду. Еще днем, сразу как трехстороннее партнерство мессеры Улирет, капитана Улькаира и капитана Марно было скреплено рукопожатиями (двое последних руки жали друг другу чуть не до переломов, так что партнерство обещало быть крайне крепким), он велел Марне сообщить в городе — Буйный Джаг набирает команду.

Сейчас вечерело, дневная жара отступала, и Джаг направлялся в «Три обезьяны», но, на этот раз, не для того, чтобы напиться. Он уже подходил к таверне в тот момент, как его окликнул сзади сильно взволнованный и прекрасно знакомый ему голос.

— Капитан Джаг!

Он обернулся. Перед ним стояла группа негров, запылившихся и грязных, словно весь день лазили по лесу. Среди них Джаг легко различил тощего юркого негра Мубасу и крупную, рослую негритянку, звали которую Сурбалла Бесстыжая.

Вся толпа смотрела на Джага обалдевшими взглядами, и через мгновение Джаг понял, почему. Они-то, его самые верные люди, целыми днями шныряли по лесу, разыскивая хоть не его самого, так хоть его ошметки, а тут вдруг видят его как ни в чем ни бывало разгуливающего по городу.

Особенно он отметил взгляд Сурбаллы. На ее лице смешались крайние степени ошеломления и какой-то странной ярости. А также — Мубасы. Но этот просто довольно скалился во все белые негритянские зубы.

— Что вы встали как вкопанные? Идите сюда!

После этих слов у негров, очевидно, не осталось сомнений в том, что они не перепутали и капитан им не почудился, а в самом деле стоял тут перед ними. Они воодушевленно помчались к нему и окружили, все разом высказывая ему что-то на ломаном авантийском.

— Эй, хорош орать! Я знаю, вы соскучились, но сейчас не время…

Вперед вышла Сурбалла. Джаг и подумать не успел, как она бросилась на него и обхватила в крепкие объятия, твердо объясняя этим, что сейчас как раз самое подходящее время.

И на это Джаг уже ничего не смог ответить.

Негры одобрительно загудели, скаля друг другу белые зубы.

— Капитан Джаг! — выла она не своим голосом прямо ему под ухо, — я так тебя искать! А ты все нету! Мы так тебя искать весь лес, а ты нету!

Несчастная, или же, напротив, счастливая негритянка не в меру расчувствовалась. Хотя, уместно ли говорить о мерах?

Моя девочка.

— Да… да… — отупело говорил Джаг, не зная, что делать, и лишь вяло похлопывал негритянку по спине. Краем сознания он пытался понять — что же так вдруг сжалось в груди, и щеки сводит от внезапной рези в глазах.

Наконец она отпустила его и отошла на шаг назад. Теперь Джаг увидел, что ее лицо так забавно покривило от наворачивающихся слез. Люди очень чудно выглядят, когда плачут. Но сейчас Джаг почему-то смеяться совсем не хотел.

К нему подошел Мубаса.

— Я всегда знать, ты живой, капитан Джаг! — произнес он.

Джаг снова почувствовал это необъятное, сдавливающее чувство.

— И я тебе за это крайне признателен, друг. Ты уж поверь.

Джаг протянул ему руку.

Мубаса смело ответил на рукопожатие.

— И вы все, — сказал Джаг, — вы все молодцы, парни. Не забыли, кто у вас капитан. Но хватит сопли разводить. У нас есть еще дела. Надо добрать команду взамен тех, кто трусливо свалил от нас. А ну, пойдем!

С этими словами он направился прямиком в таверну и кучка его верных моряков последовала за ним.

В таверне этим вечером было не в пример более людно, чем обычно, и это было хорошим знаком. Стало быть, народ соизволил отреагировать на его призыв, и сегодняшний день не пройдет порожняком — кого-нибудь в команду точно набрать удастся.

За столом у стены сидела Марна, а перед ней лежала записная книга, раскрытая на чистом листе и начиненное перо с чернильницей. Подле нее стояли двое дюжих моряков из команды.

Он направился сразу к ней. Народ в таверне, завидев Джага, поднял неразборчивый гул.

Марна поднялась ему навстречу и наклонилась прямо к уху.

— Много людей могут нам подойти, капитан. Но они хотят услышать от тебя условия.

Джаг кивнул:

— За это не переживай, миссир Марна. Выступлю как полагается.

Он повернулся к громко гудящей толпе.

Да тут больше сотни человек набралось — оценил он. Конечно, не все пришли наниматься на борт. Половина — и то хорошо.

Мубаса, тем временем, отобрал у кого-то из сидевших стул и поставил перед Джагом. Тот поднялся на него и громко заорал:

— А ну заткнулись все быстро! Я сказал, ЗАТКНУЛИСЬ ВСЕ БЫСТРО!

Шум начал утихать, лица толпы — обращаться к нему. Когда стало возможно говорить, не напрягая глотку, Джаг начал:

— Мой корабль вы все видели. И все видели, какую добычу я приношу из моря. Потому нечего гонять из пустого в порожнее, скажу сразу: кто пойдет ко мне в команду, и кто будет хорошо на борту работать, тому с каждого дела равная доля. Кто не пойдет — сидите как крысы сухопутные на берегу и подыхайте от голода.

Зал взорвался ожесточенным гулом.

— Видали корабль! На берегу валяется!

— А что ж от тебя твоя команда сбежала?! А?!

Толпа в зале согласно загудела.

— ЗАТКНИТЕСЬ НАХЕР! — заорал Джаг с табуретки. — А НУ — ЗАВАЛИТЕ СВОИ ПАСТИ!

Он видел, что его люди — Мубаса, Сурбалла и остальные, даже Марна — тоже орут на людей что есть мочи, и потому напора не ослабил. Спустя полминуты толпу удалось унять.

Джаг, тем временем, заметил в таверне несколько знакомых фигур. Вдалеке, в самом углу стоял у стены тот странный тип, которого Джаг приметил еще с первого прибытия на Такьярманку — чуть смугловатый сангрит, мелкий идальго с перекошенной, словно от вони, не по масти напыщенной мордой. Глаза он скрывал под широкой сангритской шляпой, переломанной и размахрившейся по краям. Он молча наблюдал за происходящим в таверне. Другой — был Джагу знаком лучше. Это, без сомнения, был капитан Фариз Улькаир собственной чернявой персоной. И он довольно скалился, слушая возмущенный гомон толпы.

Радуется, погань такая, что дело у меня не идет, злобно думал Джаг.

Третьим тоже был давно знакомый, хоть и не по имени. Этого человека Джаг знал как Лису — второго по значимости человека в команде Красной Свары. Человека, претендующего там на лидерство. Человека, которому капитанство Сухого не по душе.

Его лицо было, как и раньше, непроницаемо. Такая уж у него была физиономия — сама по себе казалось хитрой и необычной, но выражала очень мало его мыслей. Но, самое главное — стоял он не с Улькаиром. А значит, скорее всего, не с ним и пришел.

Когда шум сократился до приемлемого, Джаг решил ответить на самые важные и часто звучавшие вопросы:

— Мой корабль стоит на берегу потому что я его туда велел вытащить, идиоты! Он, вашу мать, на ремонте! И ремонт уже почти закончен. Днище проконопачено, обшивка поменяна. Но ежели кто из вас боится работы — пошли к собакам отсюда. Мне такие на корабле не нужны. Что до моей команды…

Джаг увидел в толпе еще одну знакомую физиономию — это был Дужо, крупный и сильный негр, который был на его корабле офицером, но решил выбрать себе другого капитана.

— Что до моей команды. Те, кто решил драпнуть — просто сдрейфили. Эти ниггеры были мне нахер не нужны. В моей команде они повидали разного лиха, но я хотел бы поглядеть в лицо тому ублюдку, который скажет, кто не получил своей доли с дела! Драть меня кошкой, да я самый заботливый капитан во всем Море Цепей! А они не оценили моей доброты, хотя это я отстоял для них корабль у покойного Барбо Нурги!

Хоть это было и неправдой, Джаг специально назвал это имя, чтобы позлить Улькаира, и по его морде, довольая ухмылка на которой при этих словах испарилась, он понял, что умело надавил на его самолюбие.

Народ, вроде бы, удовлетворили такие объяснения, и Джаг провозгласил на всю таверну:

— Так что, если кому охота заиметь себе золота в кармане, кто ходил под парусом, кто умеет драться и кто не чужд тяжелой работе — подходи ко мне. Но, прежде всего, мне нужен толковый штурман. Который поведет корабль и проложит курс. Есть среди вас такой? Оплата ему будет — как десять моряцких. Но ежели кто пожелает меня обмануть — сами знаете, отвечать будете сначала мне, а потом сразу Морскому Хозяину!

Зал притих. Все молчали, не решаясь замахнуться на такую высокую должность с такими суровыми требованиями. Но вскоре, по невнятным движениям в толпе, Джаг понял, что кто-то проталкивается вперед, намереваясь выйти.

— Дайте ему дорогу, вашу мать! — рявкнул он.

Люди затолкались, расступаясь перед смельчаком, и вскоре взгляду Джага предстал человек, которого морским волком назвать было трудно.

Он был красив — это самое первое, что приходило на ум. Красив по-мужски, как дворянин, дамский угодник. Строен, ладен собой, золотистый волос на голове прямой, густой, убран набок и подхвачен повязкой на лбу, чтобы не мешался. Лицо правильное, со скулами и ровной челюстью, глаза светлые, но в них пляшут пьяные огоньки, а рот изогнут в самоуверенной ухмылке. Белое рубище развязано почти до пупа, чтобы показать всем хорошую рельефную мускулатуру, а штаны наоборот — в обтяг, как у профессиональных фехтовальщиков. И под стать этому, носил на поясе изящную тонкую и длинную пиерду с красивой, золоченой рукоятью.

— Откуда ты такой лощеный взялся в нашей дыре? — полюбопытствовал Джаг, ухмыльнувшись. Его люди, да и многие в толпе поддержали его смехом. Но лощеный тип ничуть от этого не смутился, а лишь заулыбался красивой, наверно сразившей немало благородных дев, улыбкой.

— Взялся? — удивился он, — Я всегда тут был!

— Как тебя звать? — спросил Джаг. И на это лощеный нашел как ответить не напрямую:

— Мое имя звучит очень длинно и трудно, потому все местные зовут меня просто — Соловей.

В зале засмеялись.

— Какой из тебя штурман?! — Джаг перешел в атаку, — Штурман учил звезды и море, а ты, как по морде — только бабам лапшу на уши вешал.

— Что правда, то правда, — легко ответил Соловей. — Знавал я много дам. Почти столько же, сколько звезд.

— И сколько звезд ты знаешь?

— Сто.

Солидно, подумал Джаг. Если ты, гад смазливый, мне не гонишь.

— А ну, назови мне те, которые видно весной и летом!

— В этих краях? Самые яркие — Амальгея, Сорора, Селеста, Норея Максима, Укбар, Ильфхедар, Ригея и Сола. Только лишь самые яркие.

Джаг вынужден был переменить мнение о нем, потому что он назвал уже больше звезд, чем помнил он сам. Но небо — одно, а море — другое…

— А Муйянка на севере или на юге от Гран-Эксито?

Соловей, доказывая, что прозвище получил не зря, заливисто расхохотался.

— Муйянка расположена в Малой Цепи, а Гран-Эксито, что на острове Сангранова, — в Дальней. Само собой, Муйянка севернее. Если быть точным, то северо-западнее. Если мне не изменяет память, то аж на целых тысячу двести миль.

Таверна одобрительно загудела. Джаг мысленно взял все свои злословия назад. Соловей знал много и прочно. Уже по этому короткому разговору он понимал, что человек это был ценнейший, такому не жалко платить не десять, а целых пятнадцать долей. Если, конечно, докажет свои умения на деле. Но упускать удачу Джаг, конечно, не желал.

— Бери Соловья, Джаг! — выкрикивали в толпе. — Если не дурак, бери сразу! Сопьется ведь!

— Миссир Марна! Будь добра, запиши миссира Соловья в нашу команду.

Дальше дело пошло споро, и Джаг был особо доволен, наблюдая злую харю Улькаира. Тот, глянув на Джага самым мерзейшим взглядом, встал и со своими людьми покинул таверну.

Джаг стоял подле Марны, что сидела за записной книгой.

— Как тебя зовут?

— Я — Атаульф Тяжелый. А со мной — мои парни, пятнадцать носов. Пятнадцать топоров в твою команду, капитан Джаг.

Джаг оглядел подошедший народ. Суровые, обветренные, гнусные морды, волосы серые, как пепел — что на голове, что в бровях, что в усах и бороде. Эти люди, как он понял, были йорсами, людьми из народов далекого дикого севера, что до сих пор плавали по морям на малых судах под одним парусом, как тысячу лет назад. Каким лихом их занесло на острова Цепей — он не знал, но знал зато, что раз уж добрались сюда, то моряки достойные, а слухи гласили, что йорсы — превосходные бойцы и разбойники.

— Вы мне как раз. Дуйте на Козла и приступайте к работе.

Следующим был мулат. Не такой черный, как негры Джага, но определенно больше черный, чем белый. У него была бурная копна черных волос, падающих далеко за плечи и очень странное лицо: помятое и поломанное, но квадратное, правильное, не круглое, как у негров. Создавалось такое впечатление, словно белого человека взяли и покрасили черным. И сочетание такое выглядело жутковато. Да вообще, этот тип нагонял своим видом жути. Из каких мрачных мест мира могло появиться такое ни на что не похожее чудовище, Джаг не мог даже предположить. Мулат носил безрукавку на голое тело и пару коротких мечей. За ним стояло девять человек самых разных цветов кожи. Все при оружии.

— Вы, ребята, скажу сразу, мне подходите. Как тебя звать?

— Меня звать Кужип! — сказал он, проговаривая по одному слову.

Джаг посмотрел в книгу, которую писала Марна.

— Эй, почему так записала? — спросил Джаг. — Он же сказал, Кужип, а не Кжип. А ну, исправь…

— А тебя звать — Дужаг! — продолжил мулат, так же проговаривая по одному слову, — я про тебя слыхал!

— Да-а… — протянул Джаг, смекая, в чем дело, и наклонился к Марне. — Исправь обратно.

На этом банды кончились, и люди стали подходить по одному, сами за себя. Джаг назначил Мубасу и Сурбаллу в помощь Марне, а сам отошел — в горле слегка пересохло.

Подойдя к стойке, Джаг заказал грога — ром пить он опасался, как бы снова не впасть в буйство. Хотя, он чуял, что попить в удовольствие ему не удастся: голова была занята другим, мучили всякие разные мысли, да и не хотелось ему как в прошлый раз…

Пригубив грога, Джаг почувствовал, что его кто-то сверлит взглядом. Он поглядел направо — никого, налево — ага…

Далеко, у стены, один за столом, сидел сангрит в шляпе. При взгляде Джага он убрал глаза, словно совсем даже на него не смотрел. Из-за такого, между делом вспомнил Джаг, в тавернах обычно и вспыхивают драки: ты на меня не так посмотрел — я вообще на тебя не смотрел. И вот докажи, что не смотрел.

Но Джаг не собирался чинить неугодства, во всяком случае, на трезвую голову и на собственном мероприятии.

Он встал и неторопливо направился к столику сангрита со своей кружкой.

— Хола, — весело сказал он, не спрашивая разрешения уселся напротив идальго. — Эртинквеча?

— Не изгаляйся, — отозвался сангрит. — Я знаю по-авантийски.

Джаг пропустил дерзость мимо ушей, хотя делать так не привык, и заводился обычно с полоборота. Но теперь он чувствовал, что в этом хмуром и высокомерном типе есть кое-что, ради чего можно и повременить с дракой. Джаг решил зайти сразу с козырей:

— Почему не идешь записываться ко мне в команду?

Ответ идальго был более чем неожиданным:

— Плохой матрос тот, кто был капитаном.

Джаг хмыкнул и откинулся на спинку стула. Интересный поворот:

— Так ты, стало быть, капитаном был? И на каком корабле?

Идальго молчал. Ну что ж, подумал Джаг, молчание — золото.

— И как же ты стал капитаном? Службой сангритской короне?

— Наоборот.

Если Соловей казался Джагу дворянином покрови, то этот явно был идальго по духу. Говорил очень мало, словно не считал нужным объясняться перед рожденными в дерьме. И даже безблагодатная жизнь одинокого скитальца не выбила из него эту высокомерную дурь. Таковы они, сангриты, подумал Джаг. Хоть сами последний хер без соли доедают, но напыщенность свою хранят строже, чем знатная девка свою драгоценность, что между ног находится.

Впрочем, ответ сангрита тоже о многом говорил.

— Ага, значит, прославился деяниями неугодными? Тогда, повторю вопрос — чего в команду не идешь? Я же вижу, ты из другого теста. И меч держал, и лиха видал. Самое место тебе в море, а не на суше, не в этой провонявшей таверне.

— А я повторю ответ, — сказал, словно выплюнул, идальго.

Джаг лишь усмехнулся.

И откуда во мне вдруг столько самообладания, только и подивился он. Не иначе как блажь напала. А не то валяться бы этому хмырю сейчас снаружи, в грязи, крепкого кулака за разговоры свои отведавши.

Но сказал вместо этого следующее:

— Ты подумай, идальго. Хорошенько подумай. Мне на корабле пригодится толковый моряк. А то, что капитаном был — ну что ж с того. Коль ты истинный капитан, то должен понимать, что сидением в этом хлеву корабль свой с командой не вернешь. Зато сам в море можешь вернуться — в моей команде, на Козле. А? Подумай, идальго. Подумай.

Джаг встал из-за стола, забрал свою кружку и направился прочь от сангрита.

Ему надо подумать. Если надумает верно, то хорошо. Если не надумает — силком на борт не потащу. Невольники мне в команде ни к чему. Кинув взгляд на Марну, Джаг отметил, что все у нее идет как надо: она спрашивала людей, что они умеют, долго ли были в море, Сурбалла и Мубаса время от времени вворачивали свои вопросы. Но не свирепствовали и обычно человека принимали, о чем свидетельствовала очередная запись Марны в книге.

Джаг уж было собирался выйти подышать — грог, который дал ему трактирщик, оказался весьма крепким, как вдруг на плечо ему легла рука. Легла легко, но настойчиво. Джаг обернулся.

Перед ним стоял Лиса. Лицо его было как всегда непроницаемо. Но действия кое-о-чем говорили.

Джаг не стал заговаривать первым. Лиса это понял.

— Я смотрю, ты набираешь команду, капитан Джаг.

Позади него стояли четверо.

Хотят меня зарезать по указке Улькаира? Нет, точно нет. Лиса слишком хорош, чтобы так просто подчиниться магребской собаке. Да и с чего бы — тогда, еще на рабском корабле, он явно показал при всех свою непокорность новому капитану. А значит, остается одно.

Джаг, без лишних экивоков, как деловой с деловым, сразу спросил:

— А кем хочешь быть?

— Старшиной мушкетеров, — без размышлений сказал Лиса. Мысленно Джаг вздохнул с облегчением: все же, по такому лицу, как у него, невозможно было угадать, что внутри, и краем сознания Джаг не оставлял вероятности того, что Лиса все же послан его убрать. Но теперь все было яснее ясного.

Во-первых, Лиса точно родом из Мональфы. В Авантии на кораблях были стрелки, в Сангрии — акребузьеры, в Антелузе — арчильери, в Эндермее — шутзены, а в Мональфе, как раз — мушкетеры.

Во вторых — как полезно, тут же подумал Джаг.

На его корабле до того даже рода войск такого не было. Негры, стреляя из мушкетона за борт, могли попасть разве что в воду, и природная тяга Мубасы к пороху, огню и взрывам тут помочь, почему-то, не могла — призванием его были только пушки, а из меньшего калибра стрелял он так же плохо, как и другие. Да и Джаг понимал, что в этом деле нужны другие умения, нежели в пушкарском ремесле.

— Старшина мушкетеров у меня получает в пять раз против моряцкой доли, — сказал Джаг.

— Со мной люди, — ответил Лиса, и кивком показал за спину.

— Каждому по одной доле, — ответил Джаг тоном, не располагающим к торгу. Лиса, подумав, кивнул.

Джаг кивнул в ответ:

— Так как тебя звать?

— Гаскар Монтильё. Капитан.

Точно мональф. Такое имя и нарочно не придумаешь.

Джаг протянул ему руку. Гаскар пожал ее.

Отлично. Просто отлично.

Джаг уже воображал, как расспросит своего нового старшину мушкетеров обо всех делах Красной Свары. Хотя это повлекло за собой мысли о том, что то же самое несомненно сделает, если уже не сделал, Улькаир, поговорив в расслабленной обстановке с Дужо. Но сейчас это не важно.

Довольно осклабившись, Джаг сказал:

— Раз так, тогда отправляйся на борт, Гаскар Монтильё, и начинай работать. На моем корабле работают все, и моряки, и старшины, и офицеры, да и капитан вкалывает так, что дай бог.

***

Шагая по площади, Джаг мысленно подводил итог последним делам. Итог выходил более чем достойным: в команду вступило семьдесят человек. Больше половины из них ходили под парусом, больше половины были неплохими бойцами, больше половины не боялись пороха. Конечно, Такьярманка — крохотный остров, где среди всего народа едва найдется две тысячи мужиков, собрать действительно толковую команду едва ли получится. Другое дело, если бы набор происходил в крупном порту — на авантийской Муйянке, или в авантийском же Порт-Сартранге. Но на то они и были авантийскими, что туда Джагу был вход заказан. Даже если пробраться под флагом империи, истина быстро выяснится на берегу, где к капитану и его команде точно найдутся вопросы, на которые они не смогут дать внятного ответа.

Потому, набранные новобранцы могли считаться по местным меркам элитой. И хоть Джаг не отдавал этому много внимания, он не мог противиться фактам: большинство людей, особенно, самых лучших, пришло к нему только благодаря его имени и репутации: прошло не так много времени с момента его появления на острове — всего чуть больше полугода. Но слухи шли уже самые разные. И не было на Такьярманке такого человека, который не знал бы Джага Марно, Буйного Джага, который ушел в море без гроша в кармане, с командой из беглых рабов, а возвратился с добычей из жемчуга, дорогих кож и тканей, и все моряки его по многу дней валялись пьяными, после чего все еще имели достаточно денег, чтобы обедать в «Трех обезьянах» свежим мясом и запивать вином.

Настроение у Джага было приподнятым. Все шло гладко, команда подобралась, вроде, недурная, без лишней дребедени в голове, хоть и крайне разношерстная. Неизвестно, как они будут уживаться на корабле. Как-нибудь уживутся, решил Джаг. Я за этим делом прослежу.

Однако, совсем недавно случилась одна вещь, которая до сих пор выводила Джага из себя: Красная Свара уже отплыла. И это при том, что Козел еще не готов был встать на воду, ремонт все еще не закончился.

Узнав о том, что Улькаир собрался отплывать, Джаг немедленно рванул на причальную площадь — там подготовка шла полным ходом, команда Свары грузила на борт припасы и прочее имущество в дорогу.

Командовал делом сам Улькаир вместе со своими офицерами.

Джаг, по дороге, тоже собрал толпу из своих моряков — видя, что капитан куда-то понесся сломя голову с остервенелой физиономией, люди из любопытства потянулись за ним, чтобы поглядеть на представление.

И теперь на площади стояли друг напротив друга две недобро настроенные толпы вооруженных людей. Улькаир гадко ухмылялся своей гнусной магребской мордой.

— О, капитан Джаг Марно! Пришел меня проводить? Ха, как видишь, я решил не медлить с делом. А ты когда собираешься отплывать?

— Как отплыву, так отплыву, — сказал Джаг, стараясь, чтобы слова его прозвучали как можно более равнодушно. Хотя понимал, что он не настолько обучен скрывать истинные чувства, и Улькаир легко прочитал бы по лицу Джага то, что он на самом деле хотел ему сказать.

«У Морского Владыки в гостях будешь скалиться, нечестивая магребская собака. Не приведи бес тебе меня в море повстречать — прямиком к нему и отправлю!»

Джаг с самого начала не сомневался ни на мгновение, что все эти их друг с другом расшаркивания перед глазами мессеры Улирет, — не более чем пустой треп, а на деле же они оба прямо мечтали вцепиться друг другу в глотки. Во всяком случае, за себя Джаг был уверен, что именно так и поступит, повстречав Улькаира в море. Да и за соперника тоже не сильно сомневался: он, безусловно, погань, гад и к тому же, безбожный черномазый пес, но явно не дурак, раз стал капитаном в своей шайке.

— Я слыхал, ты набрал команду, капитан Джаг? Хорошая работа. Надеюсь, она у тебя не разбежится, как прошлая, а?

Под его слова, как по нотам, из толпы улькаировых моряков вышел Дужо, и встал рядом с новым капитаном, сложив руки на груди. Улькаир щерился как подлый шакал в пустыне.

Ах ты сволочь такая. Вверх ногами тебе висеть, ежели ко мне в лапы попадешься!

Но Джаг быстро взял над собой контроль и ответил спокойно, даже весело, потому что ждал этого момента:

— Да, и знаешь, люди ко мне идут весьма толковые. Не в пример тем безмозглым шавкам, которые дались в дрейф. Очень, знаешь, неплохие люди.

Под эти слова Джага, уже с его стороны из толпы моряков вперед вышел Гаскар Монтильё, и точно так же встал рядом с Джагом, одну руку держа в кармане, а другую на ремне от ножен. Его хитроватое лисье лицо было как всегда непроницаемо, а глаза глядели прищурено, спокойно и деловито.

Джагу аж потеплело на душе, когда довольная ухмылка сползла с лица Улькаира. План сработал как надо. Такой концерт Джаг задумал еще по дороге сюда и заранее сказал Гаскару, когда следует выйти на сцену.

Улькаир, пожевав губами, сказал:

— Да, моряки и впрямь толковые. Правда, им сильно недостает верности.

— Так же, как и твоим.

Две толпы мерили друг друга взглядами под молчание капитанов. В обеих находились предатели. После обмена колкостями счет был равным.

— Ладно, — сказал наконец Улькаир, и снова ощерился, — как бы то ни было, а мне пора в дорогу! Счастливо вам тут, на суше.

Да, катись-катись, немытый обезьян! Догнать бы тебя, да угостить пару раз полным бортовым…

Как бы хорошо Джаг ни придумал с этим внезапным выходом Гаскара, главного улькаирова аргумента он побороть не мог: Козел все еще на берегу, а Свара ушла под парусами. И вот уже двое суток тому назад!

Все эти два дня Джаг себе места не находил. От досады и злобы на опередившего его Фариза Улькаира он только что на стену не лез. Но при этом и пьянствовать себе не позволял. Потом, после дела, когда зашевелится в кармане звонкая монета, — тогда упьюсь как следует, решил он. А пока, нужен здравый ум. Мысли в голове больно уж недобрые, а ежели напьюсь, умножатся они во сто крат, и новый раз из петли я тогда, наверно, не вылезу.

Потому покоя Джаг не знал. Метался, точно загнанная куница, носился по всему кораблю, проверяя, надежно ли встал свежий брус, хорошо ли просмолили кил, крепко ли наладили руль, хороши ли канаты, не проржавели ли якорные цепи. Часто повторялся, изо дня в день просматривая одно и то же. А что еще делать в такой ситуации?

Если бы можно было просто лечь в сон и проспать аккурат до момента, когда Козел встанет на воду…

Не могу больше, — понял он вдруг. Все. Хватит.

Джаг широкими шагами вылетел из каюты, живо привлекая внимание всех моряков.

— Ремонт окончен! Все! То, что не доделали, доделаем по дороге! Остальное не важно. Начинайте ставить Козла на воду! Все слышали?

Команда сначала молчала, но потом, осмыслив сказанное, радостно загудела, и Джаг понял, что не ему одному нетерпится скорее отправиться на дело.

Он и сам почувствовал, как отлегло от сердца, и даже удивился, как это ему удавалось жить с такой тягостью в себе.

Теперь — лишь бы не перевернулся и не потонул.

— Давай, давай! Шевелись!

Джаг ходил среди людей, которые, взявшись за канаты, тянули Козла в море, стоя по колено в воде.

— Надо успеть до отлива, парни! А ну, навались! И — взяли! И — взяли!

Джаг от нетерпения сам схватился за канат и стал тащить вместе со всеми.

— Взяли! Взяли! Взяли!

Сто с лишним глоток ревели от натуги, плечи у всех напряглись мускулами, жилы на шеях натянулись, Джаг и сам чуял, что глаза от тяжести вылезают из орбит.

Какой тяжелый, сволочь, думал он. Но ведь как-то мы его сюда втащили!

Козёл медленно поддавался. За час удалось протащить его на целых двадцать метров, о чем свидетельствовала глубокая сырая борозда на песке, оставленная днищем. Он уже начал становиться на киль.

Вот сейчас, думал Джаг, становится опасно — как бы он не перевернулся. Тогда-то уж точно в море мне не выйти: поднимать упавший на борт корабль — дело не быстрое и сто человек для такого дела недостаточно.

Он встал под бушпритом, точно по линии киля, и смотрел, не заваливается ли судно на какую сторону. Чтобы ровнять его часть моряков по обе стороны натягивали канаты, а Джаг ревел им приказы:

— Крен направо! Тяни! Да тяни, чтоб вас… Стой! Хорош! Крен налево, тяните! Еще! Еще натянули. Стой, стой, твою мать. Ровно! Взяли! Взяли!

Когда тянуть стало уже невозможно, потому что люди зашли в воду почти по грудь, Джаг выгнал всех из воды на берег. В нос Козлу уперли дюжину крупных и длинных бревен, и стали толкать его в воду.

Спустя часа три, уже почти под самый отлив, корабль таки встал на ровный киль под радостный рев моряков. Да и Джаг позволил себе довольно рявкнуть.

— Да! Да!

Фрейг держался на воде непоколебимо, без единого движения, хоть картины пиши. Жалко, что никто не умеет.

— А теперь, собрать все вещи и все оттащить на борт! Но сначала — припасы. Сколько сала заготовили? Сорок бочонков? А гороха и зерна? Черепах наловили? Хорошо. Грузите все на борт, и живо! Отплываем до заката.

***

Выход в море с новой командой в первый раз — всегда испытание. Потому что человек на суше и тот же человек в море — совсем разные люди. Там, на берегу, даже на самом крохотном острове, всегда найдется место, где человек может поселиться, построить дом, завести скот, жену и детей. В случае беды можно попытаться бежать, прятаться или призвать на помощь других людей. Земля дружественна человеку. Море не такое. Оно враждебно. Враждебно и огромно. И речь не об акулах, олохорах или других жутких чудищах, что прячутся в его мрачной толще. А о нем самом. Об этой самой водной толще, на которой человек поселиться не может, не может построить на ней дом, не может возделывать на ней плоды и сеять урожай. Не то что жить. Словно какой-то калека, даже передвигаться по этому раздолу он не может без специального сложного приспособления, называемого кораблем. И уж если приключится беда — от нее не убежишь, не спрячешься и призыв о помощи никто не услышит.

И все, что остается человеку в море — жаться друг к другу на своей ничтожной скорлупке, надеясь, что волны не перевернут ее, что враги не настигнут ее, что твари морские не изберут ее своей сегодняшней едой, и что не собьется она с курса и не затеряется в бескрайних волнах.

Люди говорят, что море манит человека. Но манит, на самом деле, не оно само. А только то, что за ним. Неизведанные острова, таинственные земли, богатства, что сокрыты в них. Но именно, что земли и острова — именно, что суша. Потому как сама по себе, соленая вода, раскинувшаяся на десятки тысяч миль на всех сторонах света — для человека крайне опасна. Если бы моря не было вовсе, а рыба ходила по земле, никому и дела не было бы до мыслей об огромных морских просторах, ибо, что в них делать? А если бы не было земли, но лишь один огромный океан, человека не существовало бы вовсе, потому как негде ему было бы жить.

Выход в море — это путь через людские страхи. Полтораста человек, на недели запертые на совсем небольшом, в сравнении с островом или городом, пространстве, оголяют свои страхи друг другу в лицо. И уж тут — держи ухо востро. История потеряла счет случаям, когда команды кораблей ни с того ни с сего сходили вдруг с ума, учиняли драки и побоища, вырезали друг друга до последнего, дружно выкидывались за борт, а то и гораздо более зловещие и страшные дела творили… В море думаешь иначе, нежели на суше, и любой моряк это подтвердит. Когда каждый день, каждый час и каждую минуту в течение недель ты находишься на виду у всей команды, когда даже твоим испражнениям и рукоблудию всегда найдутся свидетели, — тогда человек меняется, сам того не желая. Становится злым, раздражительным, и в голове его поселяются мрачные мысли. Острая нехватка личного пространства — вот корень подавляющего большинства раздоров и кровопролитий на корабле. По счастью, уж больше сотни лет назад какой-то моряк из Мональфы придумал бороться с такой напастью тем, что завешивать спальные места в кают-компаниях шторами из мешковины, отделяя гамаки друг от друга и давая морякам тем самым хоть какую-то иллюзию именно своего места, своей комнаты, отдельной от других. Удивительно, как такой незатейливый фокус повлиял на умы людей: капитаны, испробовавшие нововведение, диву давались, потому как команда преображалась разительно — ссоры и постоянная ругань прекратились, число преступлений в экипажах снизилось так, что аж отменили должность корабельного палача, который раньше сёк провинившихся матросов плетями, и делал это чуть не каждый день. А всего-то и надо было — дать каждому человеку именно что свой небольшой уголок, где он мог хоть на время уединиться и побыть сам с собой.

За такими делами Джаг следил особенно, и проверенные временем морские техники применял на своем корабле. Но шторы — не панацея. И с их появлением, никуда не делись тысячи других поводов, по которым в команде может начаться раздор. Нужно было оставаться начеку, каждое мгновение.

Как они поведут себя? Ведь все эти люди — совсем разные, разных народов, разных культур. Одни — черномазые дикари, другие — дикари белые, третьи — разбойники, каторжники и черт-знает-кто. И, конечно, негры, беглые рабы. А религии… Тут и говорить нечего.

На этой почве скандал уже произошел. Аж на второй день под парусами.

Услышав буйную ругань на палубе, Джаг вывалился из каюты:

— Что тут происходит?

На палубе стояли три группы людей. Одни — такьярманские мужики, по виду — люди континентального происхождения, в основном — авантийцы, но были среди них и мональфы, и антелузцы, и нашелся даже один, который говорил по-эндермейски. Другие — банда седых йорсов во главе с Атаульфом Тяжелым, и третьи — негры, среди которых затесался страшный своей ненормальной рожей бандит Кжип, которого Джаг все никак не мог перестать звать Кужипом. Группы были настроены по отношению друг к другу крайне враждебно, уже держались за рукоятки мечей, и недалеко было до того, чтобы пустились в резню, так что Джаг вышел очень вовремя.

Объяснять стал главарь мужиков, звали его Борво Глазастый, за то, очевидно, что одного глаза он не имел, а носил на его месте черную кожаную повязку. На шее он носил большой золотой трист на богатой цепочке, и Джаг, почему-то, сразу понял, откуда ветер дует.

— Капитан, рассуди! — воззвал он. — Я, конечно, никак не против тебя, но ты сам погляди, кого ты в команду набрал! Безбожников проклятых! Черномазые собаки эти — Слова Спасителя не знают совсем и Богу не молятся! А эти бледные уроды — вообще язычники! Деревяшкам молитвы возносят!

Перепалка вспыхнула с новой силой и Джаг с трудом, диким и бешеным ревом заставил всех заткнуться.

— Слушай, Борво. Ты часом судно не перепутал? Мы тут все пираты. Какой тебе бог, ты трезво содрогнись. Дела наши Ему явно не угодны. По сути-то, мы все под дьяволом ходим! Так что, кто желает, молитесь, но к другим со своими молитвами не лезьте!

Он посмотрел на негров и на йорсов.

— А вы тоже хороши! Безбожники нечестивые! Одни — зверей и духов пустынных славят, другие — деревянной елде молятся! И вроде, люди-то не до конца тупые! Что вам, нормального бога нет что ли, чтоб ему по человечески молиться? В общем, все! Чтоб такого больше на борту не было.

Джаг увидел, что за разрешением религиозного конфликта наблюдает с улыбкой Марна. Вмешиваться она не решилась, но, как позже сказала, по достоинству оценила путь решения конфликта — никого не выделить, всех отчитать одинаково.

И, вроде бы, с тех пор, раздоров на почве веры пока не возникало. Однако, Джаг не собирался снижать бдительность. Соберись два мужика вместе — они легко найдут, из чего раздуть драку. А на борту таких мужиков — сто человек. И больше двух десятков женщин. Пусть и негритянок, что с того, когда все необходимое на месте? Если для драки между мужиками нужно их как минимум два, то из-за бабы буянить можно и самому по себе…

Были и приятные новости. Гаскар Монтильё, которого Джаг про себя все еще звал Лисой, не соврал про свои умения — он отменно стрелял, и уже собрал себе бригаду подающих надежды мушкетеров, хотя и однажды прямо сказал Джагу, что мушкеты, имеющиеся на борту, — мягко говоря, не лучшего качества.

— Значит, добудем или купим новые, — сказал ему Джаг. — Как отвезем груз для Улирет, денег нам привалит прилично. Сможем закупить самые лучшие стволы.

На этот счет Джаг не лукавил. Он хорошо знал, какой страшный вред может причинить отряд метких стрелков, рассредоточенный на возвышенностях — в вороньем гнезде, на реях и квартердеке. Сверху им видно весь вражеский корабль, и точной стрельбой они могут перебить офицеров и лучших бойцов еще до того, как корабли сойдутся в абордаже, сильно облегчая работу тем, кто пойдет в рукопашную. А потому, в мушкетеров ему не жалко было вложить даже крупные деньги.

В конце концов, что мне надо от жизни? Три вещи: ветер, море и ром. Две из них бесплатные, а на пьянство мне уже сейчас хватит с головой.

Другим ценным приобретением в команде был Соловей. И ценным — это очень мало сказано. Джаг все же не до конца избавился от сомнений насчет его пригодности после его пышного выступления в таверне. Но когда увидел его за делом, вопросы отпали сами собой. Соловей прекрасно знал все навигационные инструменты, и книги ему для этого не были нужны. Ночью он смотрел на луны и звезды с секстантом, вымерял углы, чертил на картах круги циркулем, мерил линейкой, и много писал в журнал, при этом делу отдавался с такой страстью, что не замечал, как в процессе бормочет неясные заумные фразы, постоянно кого-то материт, делает замечания, а потом — смеется.

Видимо, решил Джаг, вспоминается ему прежняя жизнь.

Кроме своей работы Соловей умел все. То есть, вообще. Если есть на свете люди, которые могут быть мастерами на все руки, то он точно из них. Каким-то образом он был в прекрасных отношениях со всей командой — и с йорсами, и с неграми, и с белыми. Он неплохо умел стрелять, хорошо фехтовал, знал, как обращаться с пушкой, понимал в плотницком ремесле, и даже негритянкам-кокам как-то угодил, подсказывая им, как сделать еду лучше (еда, с его подсказок, и правда стала лучше). Да и Джагу лихой герой, надо было признать, был по душе. Хотя, глаз с него спускать он не собирался. Лучше подождать, проверить, испытать… То же самое было и с Марной. Но такова участь всех способных людей — надо сначала убедиться, что они не замыслили чего плохого. В умной голове могут поселиться дурные мысли.

Но, учитывая опыт Марны, Джаг не стал сразу клеймить этого типа предателем и бунтовщиком. Он был находчив, балагурист, и крайне полезен для корабля. А пока не было доказательств его неверности, разговоров о том быть не может, а мыслей — только задом и по самому дну.

Что-то подсказывало Джагу, что раскроется со временем и идальго — сангрит, записавшийся к нему в команду в последний момент перед отплытием. Как всегда мрачный и скрытный, он все равно казался Джагу чем-то большим, чем обычный скучный и бестолковый идиот. И в своих предположениях Джаг все больше утверждался, приглядывая за поведением сангрита. Он всегда держался особняком, ни с кем толком не общался, — дворянская кровь не позволяла сближаться с простолюдинами. Но, при этом, работой не брезговал, вместе со всеми лез на реи и ставил паруса, таскал грузы, чистил оружие, качал помпу в трюме, чтобы вычерпать набравшуюся сквозь мельчайшие щели в корпусе воду. В общем, проблем не создавал, а приносил пользу. И потому Джаг решил, что судьбе идальго, бывшего капитана, можно немного и посочувствовать. Совсем капельку. Потому, драить палубу его он велел Марне не ставить — все ж целый дворянин! Звали его Росанто Герера, и это было почти все, что о нем знала команда. По этому поводу Джаг решил не беспокоиться. О многих других своих моряках он знал и того меньше.

Козел был уже четвертый день в пути, первоначальная эйфория от выхода в море отступила, сменившись повседневной рутиной. Все шло как обычно, ветер благоприятствовал, команда споро поставила паруса, и забот на борту осталось не много, часто выдавались моменты, когда большинству моряков делать было нечего.

Сейчас был один из таких моментов. Джаг сидел на бочонке, на квартердеке. У штурвала стоял Лиса Монтильё, который, плюс ко всему, раньше бывал еще и рулевым, Марна сказала, что будет внизу, на второй палубе, с другими негритянками. Пару минут назад Джаг видел что-то мастерившего из дерева Вабу на дальнем конце палубы, но и он куда-то ушел. Атаульф Тяжелый сидел, привалившись к борту внизу, под гротом, разложил перед собой весь свой богатый арсенал ножей и кортиков (как он так незаметно все это на себе таскает?) и по очереди натачивал их, Кужип сидел так же, но на носу, у полуюта, и смотрел в дуло своему блестящему пистолету в поисках грязи. Из моряков одни играли в ножики на палубе, другие в кости, у фальшборта, другие дремали полусидя, прикрыв глаза от солнца треуголками или платками. Самым интересным развлечением была казнь крысы, которую затеяла небольшая толпа на шкафуте. Крысу изловили в трюме и привязали бечевкой за лапы внутри специально изготовленной под такое дело деревянной рамы. Распятую таким способом крысу сначала пороли куском веревки, но она была слишком толста и не стегала, а скорее, молотила крысу. Потом отыскали розгу и принялись безжалостно живодерствовать. Но и это развлечение скоро должно было закончиться: крыса, как казалось Джагу, вот-вот должна была околеть, потому как мучили ее уже долго и без продыху.

Котов забыли, подумал Джаг. Надо было наловить котов — чтобы жрали крыс в трюме.

В целом, в море оказалось на этот раз необычайно скучно. Так обычно и бывает — плывешь и плывешь вперед, через одну и ту же везде воду. И никого на горизонте.

— Капитан!

Зов Соловья заставил Джага очнуться от полудремы. На солнце его разморило, да и многих других тоже.

— Что тебе? — спросил Джаг.

Удивительно, но Соловья всеобщая скука и заторможенность никак не касалась. Он был все так же бодр и весел, как и всегда, о чем свидетельствовала его повседневная ухмылка.

— Что-то на борту все утихли. Скучно и тоскливо. Разве такими должны быть морские путешествия под вольным парусом?

— Не знаю, Соловей. — Джаг пожал плечами. — Как видишь, такие они и есть.

— А как ты смотришь на то, чтобы малость развеселить команду?

На это Джаг только пренебрежительно фыркнул:

— Тоже мне, весельчак нашелся. Вон, иди прыгни за борт, может повеселишь кого.

— Есть много других способов…

— Так давай, чего ждешь?

Джагу хотелось просто отвязаться от Соловья и вернуться обратно к легкому унынию, чтобы никто не беспокоил его, оставляя наедине с морской скукой.

Но Соловей воспринял слова Джага не как посыл к черту (каковой они в реальности и содержали), а как побуждение к действию.

— Эй, на палубе!

Он крикнул так громко и заливисто, что мигом привлек внимание всей команды, даже дрыхнувших пробудил.

— Что-то тоскливо стало на борту, не находите?

Кто-то из команды прокричал ему в ответ:

— Так ты повесели нас, Соловей! Ты ж умный!

Соловей, как и следовало ожидать, на любой случай имел ответы:

— Не, брат, так не пойдет. Для веселья не нужно ничего, кроме твоего собственного желания повеселиться. Так что, если ты сидишь тут с хмурой мордой, это значит только то, что ты сам — кислый мужик.

Команда чуть заметно загудела, подавая первые признаки интереса к происходящему. На палубу стали неторопливо подтягиваться другие моряки, чтобы посмотреть, что происходит. Соловей, между тем, продолжал:

— И это ты, брат, очень даже зря. Вешать нос не стоит. Уж точно не на этом корабле. Море, оно, знаешь, дело фартовое — кислых не любит.

Часть команда поддержала Соловья осторожным гудением. Джага слегка заинтересовало, что это задумал его штурман. Но из вредности он не подал виду. Соловей, меж тем, излагал дальше:

— Как вы привыкли веселиться, парни? Может, пьянствовать до потери ума? Но сейчас пить нельзя, мы на деле! Может, трахать женщин и дев? Но тут таковых нет. Как сказал капитан Джаг — если кто на корабле и похож на женщину, даже если у этого человека есть маммарии и вагина — это вам только кажется. На самом деле это вовсе не женщина, а моряк, и споров тут быть не может.

Над этим команда призадумалась. Многие согласились, хотя и немало было тех, кого такая логика не убедила. Однако, спорить со словом Буйного Джага, да еще и по такому пустяковому делу, никто не пожелал.

В ответ Соловью сказал кто-то из людей Борво:

— Так ты научи нас, Соловей. А то и правда ведь, скукотища. Из увеселений — только крыс пороть, да и то уж давно опостылело.

Соловей только этого и ждал:

— Друзья, вам повезло! Я знаю множество способов скрасить скучные часы в море. Нужно что-то затянуть…

Команда встретила это предложение озадаченным молчанием. Кто-то ехидно ответил:

— Так ты и затяни, Соловей. А мы — песнев не знаем!

— Это враньё, — тут же отреагировал Соловей. — Все знают песни. Я знаю их тысячу! Вы — может и поменьше, но точно какие-то знаете.

— Мы не знаем, — упирались в толпе уже несколько голосов. Но Соловей даже слушать не хотел:

— Врете! Вре-те! И я вам это докажу. Вот, скажите мне, кто из вас служил в армии? Есть такие?

По довольно оживленному гулу было понятно, что в армии служили многие.

— А во флоте? Флот тоже считается! Армия и флот — один бес!

Согласный гул усилился. Соловей громко заявил:

— Ох и много же вас, проклятых подонков, предавших свою корону!

Ответом ему был бурный хохот моряков, который ясно давал понять, что на корону, службу и присягу этим людям накласть два раза. Соловья это ничуть не смутило, а лишь раззадорило:

— И после этого, мерзкие предатели, бросившие свою армию, свой флот, свою службу, вы будете убеждать меня, что не знаете «Дезертирскую»?!

Он ловко прошелся вдоль шкафута, подхватив с пола пустое ведро, отточенным движением, словно в жизни только этому и учился, повертел его в воздухе, хлопнулся задом на бочонок, ведро поставил себе на колени и выбил по нему ладонями бодрый и задорный ритм.

Джаг, бросив свою вредность, уже не прячась следил за происходящим на палубе. Мотив песни был ему прекрасно знаком — «Дезертирскую» в армии знали все. Причем, не только в авантийской, а во всех армиях Ампары. Ее пели на разный лад и мотив, с разными словами, потому как строгого каноничного текста у нее не было. Однако, в армии Мональфы и Антезулы, Эндермеи и, безусловно Авантии, пели ее солдаты. И даже в Сангритских казармах нет-нет, да и звучал лихой, угодный солдатскому сердцу мотив. За исполнение «Дезертирской» в любой армии строго карали, секли плетьми, привязывали к позорному столбу, иногда даже казнили. Но это не останавливало вольнолюбивых смельчаков. Пели всегда о себе, легко меняя в словах песни сочетание трех стран, о которых поется. Своей, всегда гадко-дурной, полностью никчемной, безрассудной, порочной и крайне идиотской в своих начинаниях. Страны-соседа, глупого и наивного, не понимающего, что оказывает помощь круглому барану и бесполезному дураку. И страны-противника, всегда необычайно удачливой (так казалось благодаря, скорее, излишне неудачливым «своим»), дьявольски правильной и эффективной во всех военных делах и особенно в кознях своим неприятелям, хотя и не лишенной своего разнузданного шарма — все понимали, что по ту сторону поля боя «Дезертирскую» поют с противоположным посылом, такие же солдаты.

После того, как гудение медленно сошло, кто-то из толпы проговорил:

— Ну, есть такое. Дезертирскую знаем.

Мотив, набиваемый Соловьем, моментально отрезало. Блестяще отточенным жестом он вновь провертел ведро в воздухе перед собой, грохнул на пол и в ту же секунду пнул сапогом, ловко отправив его в скольжение по палубе прямо к тому, кто говорил.

Тот остановил скользившее вверх дном ведро стопой и поднял в руки.

— Ну, наиграй, — сказал ему Соловей.

Тот сел на палубу, взял ведро на колени и принялся отстукивать мотив.

— Да, это оно! — произнес Соловей под бой одинокого барабана. Удивительно, но спустя пару мгновений на помощь ему пришел второй — кто-то подтащил пустой бочонок и стал барабанить по нему, поддерживая первого музыканта.

— Хватай ведра! — крикнул Соловей. Толпа уже была слишком вовлечена, чтобы игнорировать призыв. Сразу с нескольких сторон загремели, ловя такт, хлопки ладоней по перевернутым ведрам.

Соловей походил по палубе, разминаясь, и хлопая в ладоши в такт музыке, словно готовился поймать мотив и оседлать его:

— Ши рулу-рулу-рулу… Громче! Чего стоите, давайте помогайте им! Несите еще барабаны и готовьтесь петь!

Команда раззадорилась. Да и куда тут денешься, думал Джаг. Он и сам чувствовал, как если не его ноги, то уж сердце точно пускается в пляс и подстукивает в такт любимой песне из далекой солдатской юности.

— Ши рулу-рулу-рулу! Быстрее! На фартовых нотах!

Так-то, думал Джаг, эту песню поют под дудку. Таков национальный авантийский мотив, который и задавал Соловей. Дудок, конечно, не было, но нашлись умельцы, которые свистом и хором их заменили. Джаг чувствовал, как умиляется музыке. Такой грубой, порой, не попадающей в ноты, но прекрасно узнаваемой. Да, это была «Дезертирская», песня, которую не поют на праздниках и концертах театральные опереточники. Она была и оставалась песней, которую исполняют в солдатских палатках, используя вместо музыкальных инструментов ложки, фляжки и другой подручный скарб.

Соловей, дождавшись, когда вся орава на палубе вовлечется в процесс, наконец распелся и завел:

Когда я мал и зелен был

И под стол пешком ходил

Папка мне сказал тогда:

Отдам тебя я в армию!

Дальше проигрыш — легко вспомнил Джаг. И команда, как он видел, тоже хорошо помнила, как петь эту песню. В палубу, в такт музыке, без слов ударили каблуки сапог и босые ноги.

Ши рулу-рулу-рулу!

Я вас кормить не потяну,

А сталбыть, ехай на войну.

Поедешь парень в армию!

Команда снова застучала ногами в пол. И Джаг отметил, что сам пристукивает носком сапога, поддерживая ритм:

Поедешь, парень, в армию!

Черт, а ведь охота попеть — подумал он. Давно я как следует не орал хорошую песню. Соловей все продолжал, музыка, задаваемая моряками с барабанами и хоровыми, лихо гнала вперед.

А когда я повзрослел

В кармане гроша не имел

Я баб и рома захотел

Попал в тюрьму я в старую!

Ши рулу-рулу-руну!

Король сказал на всю страну:

Мол, соберу я всю шпану,

Отправлю служить в армию!

— Громче ори! — скомандовал Джаг морякам, уже не скрывая, что и сам подпевает. В толпе тут же загорланили сильнее:

Король дал ствол и шляпу мне

И вот, стою в чужой стране

И дело тут идет к войне

Попал я, ссука, в армию!

Была у нас с собой еда:

Хлеб-кирпич, да суп-вода

Но Антелуза помогла

Пайками своей армии

Ши рулу-рулу-рула!

Какая-то тварь их продала!

И суп-воду хлебать с котла

Придется нашей армии!

Песня была незатейливой, и куплетов в ней было всегда разное количество — кто какие помнит. Команда уже полностью находилась во власти музыки и Соловей начал вызвать людей из толпы быть запевалами вместо него, чтобы пропеть свои куплеты. Теперь в центре плясал и пел один из людей Борво Глазастого, и запевал не менее лихо:

От сушняка не сдох едва

Конник миссир Тансуа.

Он поехал до села

Добыть вина для армии!

Ши рулу-рулу-рула!

Разбился миссир Тансуа:

Халупа из земли взросла

Прям на пути у армии!

Люди на сцене менялись, запевали разные куплеты. Если кто не знал слов — быстро присоединялся к хору и давал музыку, благо она была едина для всех. Джаг сам в некоторых местах сбивался, встречая незнакомые строки. Сейчас выступал один из мональфов Гаскара Монтильё:

В конный полк миссира Ко

Попасть ужасно нелегко:

Он лично вымерял очко

Всем претендентам с армии.

Ши рулу-рулу-рула!

Большая жопа не спасла

От пудового ядра

Эндермейской армии!

Народ, позабыв обо всем уже рвался на сцену исполнить под всеобщее одобрение свой куплет, и Соловей умело регулировал порядок, вызывая певцов то из одной кучки, то из другой.

Лорд Гвинен — наш командир

И патриотов всех кумир

В зад ужален был в седле,

Поехал до лекарни!

Ши рулу-рулу-рула!

Вовремя свалил с котла

Там мясорубка нас ждала

А Гвинен — герой армии!

Было еще много куплетов, и выступили все желающие, но Джаг не чувствовал от долгой песни никакого утомления. Он и сам вроде бы знал пару куплетов, которые еще не спели, но никак не мог их как следует припомнить. А уж Соловей точно знал их больше. Но вместо продолжения вышел сам в круг и подвел песню к завершению:

А чтоб я снова молод был

И под стол пешком ходил

Я б тогда сказал отцу —

Нахер нашу армию!

Толпа бодро вторила ему, гремя хором веселый мотив:

Ши рулу-рулу-рулу!

И вам всем парни так скажу:

Чтобы не жрать вам суп-воду

Бросайте нахрен армию!

А чтобы на ногах ходить

Да чтобы головой варить

И чтобы удом баб етить:

Ши рулу, ши рулу!

Бросайте. Эту. Армию!

Когда Соловей допел последние строки и музыка заглохла, команда воодушевленно загремела.

— Молодец Соловей! — орали ему.

— Чертовски хорошо спел!

— Да! Нахер армию!

— Нахер армию! Армию и флот!

В воздух полетели треуголки — чествовали певцов как героев.

Многие прослужили в армии приличный срок и сполна хлебнули горя в войнах, которые вела Авантийская империя. Да и любая другая страна. Вполне возможно, сейчас тут стояли те, кто некогда выходил на поле битвы с разных сторон. А теперь все они — одна банда. И никакая война, никакой гадский король, и никакая проклятая присяга их не разделит.

— По тебе и не скажешь, что ты любишь такие песни, — сказал Джаг Соловью, улучив момент немного позже, когда команда, здорово приободренная, разошлась по делам.

— Внешность обманчива, — легко отозвался он.

— А вот это я знаю, — процедил Джаг.

Их с Соловьем взгляды пересеклись. И Соловей, умный парень, сразу понял, откуда дует ветер.

— Я, может, и смельчак, — ответил он, — но не настолько, чтобы затевать бунт на корабле после недели в море.

— А стоит ждать?

— По мне не скажешь, но я люблю держать слово, капитан. Если я сказал, что служу в твоей команде, значит так и будет.

— Внешность обманчива, да?

— Я знаю, на кого я похож, — сказал Соловей. — Но я знаю, кто я есть.

— Послушай. — Джаг решил говорить на чистоту. — Я вижу, ты умен, Соловей. И ты знаешь, как обращаться с людьми. Так зачем тебе верно служить у меня в команде, а не командовать кораблем вместо меня?

— Хочешь знать мои причины, капитан?

— Именно.

— Я хочу быть капитаном. Но на другом корабле. Не на этом.

— И на каком тогда?

— Его имя ничего не скажет тебе. Но для меня он значит очень много. Я готов дать тебе клятву, что не посягну на твое капитанство и твой корабль. Буду биться за тебя и ходить в море с тобой, капитан. Разве этого мало? Оставь мне право на маленькую тайну.

— Мне не понятно, как служба на моем корабле приблизит тебя к твоей цели.

— Мы в море, не так ли? Я уже стал ближе к нему.

Звучало все это не слишком убедительно. И в то же время Джаг не чуял подвоха. Будто Соловей говорил правду.

— Паруса! — вдруг закричали сверху, из вороньего гнезда. — На горизонте паруса!

Стоило бы наверно перепугаться — парус в море может означать все, что угодно. И добычу, и смерть. Но Джаг не испытывал страха. Он чувствовал фарт. Удача пришла к нему, отпетому мертвецу.

Он не хотел оставлять разговор с Соловьем. Но также понимал, что тот сделал серьезные заявления. Гораздо более серьезные, чем любой из тех, что находились сейчас на борту Козла. Клятва в верности — таких Джагу еще не приносили. Тем более, что в словах Соловья Джаг не чуял ни толики вранья. Он действительно совершенно не желал быть капитаном Козла.

Ну а причины? Разве я кого спрашивал о его причинах пойти ко мне на борт?

— Клянешься, значит. Ну, вот и проверим.

Джаг вышел к перилам квартердека и окинул взглядом ожидающую приказов команду.

— Приготовиться к бою!

8. Старое имя — старые дела

Где-то в Море Цепей

Выйдя в море, можно месяцами плыть, так и не встретив ни одного паруса, думал Джаг. А можно наткнуться на нежданную встречу спустя пару дней с выхода из порта.

Каково это — после долгих недель путешествия по опасным волнам, увидеть на горизонте судно?

Это страшно. Джаг знал это не понаслышке.

Что таит в себе белый парус на горизонте? Что за люди идут под ним? Добры ли их намерения? К чему следует готовиться? Чего ждать от встречи? Встретятся ли им на чужом корабле друзья, которые поприветствуют их миром и пожелают доброго пути? Или же, при сближении, судно откроет орудийные порты и поприветствует огнем и кровью, а на борту его затаились вооруженные до зубов, жестокие головорезы-разбойники?

В море никогда не знаешь, чего ждать от встречного судна. И потому, каждая встреча сродни игре в монету: выпадет король — повстречаешь друга. Выпадет лев — и на борт взойдет старуха с косой.

Джагу в игре в монету никогда не везло. Как и в других азартных играх. Словно он чисто физиологически не способен был выиграть. И ведь не бывало такого, что не шла карта или какие-то другие условия заранее давали ему понять, что одержать победу не удастся. Но в решающий момент никогда не было козыря под рукой и доброй масти на отбитие! Монета, бросаемая честно, падала всегда невпопад, а кости то и дело давали змеиные глаза, гораздо чаще, чем в руке любого обычного мужика. И Джаг был бы рад на змеиные глаза ставить! Но когда ставил на них, они никогда не выпадали. Госпожа Удача была ему злой сукой, в азартном деле всегда стояла к нему спиной и не давала выиграть в игре ни единой гнутой монеты.

Однако, в других делах такого не наблюдалось. Во всем, что кроме игры, Джаг не испытывал с удачей проблем больших, чем любой другой человек. А если задуматься, размышлял он, то по жизни везло мне куда чаще, чем любому другому! Разве найдется в Море Цепей такой человек, который дважды вылез из петли? Может и найдется, да только таких очень и очень немного. Обычным людямхватает и одной веревки, чтобы станцевать в воздухе свой последний танец да отправиться в землю.

А меня вот, думал он, уж второй раз бог миловал. Хотя и последнее — явно не за богом дело. Я ж сам в петлю полез, а самоубийство — страшный грех, за который господь осудит. Но такие разговоры перед делом — без надобности.

Что чувствуют люди на этой трехмачтовой клеббе, когда видят наш парус так же, как мы видим их? Что они думают о предстоящей встрече? Что говорят им их сердца и их умы?

Все это станет не важно совсем скоро. Все, что они думают, моментально устареет, когда мы покажем им, кто мы такие.

И мы покажем им это прямо сейчас.

— Марсовые! — заорал Джаг. — Спустить авантийскую тряпку! ПОДНЯТЬ НАШ ФЛАГ!

Команда взревела оголтелым радостным ревом, приветствуя эти слова.

И когда люди на марсе сняли с мачты красный с синим авантийский флаг, заменяя его черным, с изображением белого козлиного черепа с перекрещенными мечами, довольный рев на палубе сменился на полтона, обогащаясь зловещими нотками.

Джаг смотрел на свое черное знамя, не скрывая в лице удовлетворения: флаг получился как раз таким, каким он и хотел — большим, черным, страшным и хорошо узнаваемым. Последнее значило в Море Цепей больше всего остального. Слава — главная пиратская характеристика. А определяют пиратов по их кораблям и флагам.

Что люди на этом клеббе думают теперь, когда увидели черное знамя? Что сейчас шепчут им их сердца?

Это тоже не важно, понял Джаг.

Их смерть прибыла.

— Поднять все паруса! Полный ход!

До того Козёл шел с двумя третями парусов, и не прибавлял их, когда завидел судно на горизонте, и не спускал авантийский флаг, чтобы не раскрыть себя раньше времени. Но теперь, когда добыча стала так близка, всего в каких-то двух километрах впереди, Джаг не мог отказать себе в удовольствии.

— Тихо! — рявкнул он на всю палубу. — Заткнитесь нахрен! Заткнитесь!

Команда утихла, ожидая, чего скажет Джаг. Но тот молчал. Только лишь поднес ладонь к уху, словно хотел лучше слышать наступившее молчание.

Но не его он на самом деле слушал. С такого расстояния, на море, ровном, как стол, без холмов и низин, без лесов и домов, ровном и гладком, звук распространялся гораздо дальше, чем на неровной земле, полной для него всяческих препятствий, в которых он тухнет и ослабевает. Джаг слушал то, что доносилось с корабля впереди по курсу. И услышанное его радовало.

— Слышите?! — воскликнул он. — Вы слышите это, ребяты? Слышите, как заскулили эти крысы, когда увидели наш флаг с козлом?

— Да! — заорали в толпе. — Они нас боятся!

— Нет, — возразил Джаг. — Они не боятся. Они просто воют от страха! У них у всех потроха трясутся!

— ДА-А! — взревела довольная и разгоряченная команда. — Им конец, капитан! Им не жить! Мы их всех перебьем!

— Да! — заорал Джаг. — Так и будет! А теперь, обезьяны, все живо к орудиям! Мубаса!

— Я тут, капитан!

— Приготовься дать хороший залп как подойдем на дальность выстрела!

— Есть, капитан!

— Гаскар! Готовь своих мушкетеров! Им останется то, что пропустит Мубаса!

Гаскар Монтильё кивнул, тронув двумя пальцами непокрытую голову, давая понять, что готов выполнить приказ, и тут же стал собирать свою стрелковую бригаду.

— Атаульф! Борво! Кужип! Сурбалла!

Названные люди ступили шаг вперед из толпы моряков.

— А вам достанутся все, кто уцелеет, — сказал Джаг со зловещей ухмылкой.

Атаульф и Борво с готовностью осклабились, Кужип довольно склонил голову на плечо, а Сурбалла Бесстыжая лишь коротко кивнула Джагу.

Учитывая специфику команды судна, и то, что в нее вступали целыми бандами, Джаг решил, что будет разумно на первый раз назначить у абордажников нескольких старшин. Все же, банды Атаульфа и Кужипа были хорошо сработаны и до службы на Козле, привыкли уважать своих главарей и дейстовать так, как они скажут, что крайне полезно в бою, а люди Борво явно были пусть и не смиренными, но все же ревностными эйясианами, и власти над собой безбожных варваров не потерпели бы. Но после того, как Дужо решил свалить с борта Козла, должность старшины абордажных у негров оставалась свободной. На нее хорошо подходил Кужип, по роже — отъявленный бандит и хороший боец. Однако, после некоторых размышлений, Джаг понял, что не может не дать шанса Сурбалле, одной из самых верных его негритянок и при этом подающей надежды. Если хорошо покажет себя в должности старшины абордажных у негров, буду двигать ее в офицеры, решил Джаг.

Замысел разбоя был прост и безыскусен, но потому и действенен. Клебба — не самое быстрое судно. Уж точно не быстрее хоть и бывшего, но все же военного фрейга, который, к тому же, был добротно отремонтирован: ходовые качества Козла заметно улучшились после того, как с его дна на сухом берегу счистили гигантские наросты морских ракушек, что копились там годами. К тому же, клебба заметно уступала фрейгу в артиллерии. Если на ней было лишь две орудийные палубы с общим числом орудий в три десятка, по пять на верхней и по десять на внутренней с каждого борта, то Козёл нес их аж пятьдесят семь: по двадцать шесть с каждого борта, два погонных спереди, на юте, и три на баке. Пушками Джаг разжился на прошлом деле, когда приказал вытащить все орудия, а заодно и ядра к ним, с захваченной антелузской глеевисы. Проблема была в том, что теперь на судне присутствовало два разных типа орудий: авантийские полупудовки, мощные, но не слишком дальнобойные, и искусные антелузские кулеврины, которым нужны были шестикилограммовые ядра. Джаг предвидел проблему несовместимости калибров: кулевринам полупудовые авантийские ядра были велики и совсем не подходили. Это была малая часть беды. Большая заключалась в том, что шестикилограммовое ядро в полупудовку забить было можно, но такой выстрел гарантировал серьезные проблемы для самих стреляющих: самое малое, выстрел получится неудачным, а пушка испортится. Но обычно случалось так, что не подходящее калибром ядро при выстреле шаталось в стволе как член в дыре у старой шлюхи, что приводило к самым неприятным последствиям. Если пушка не взрывалась от такого выстрела, то точно приходила в негодность: шатающееся ядро деформировало канал ствола, после чего стрелять даже подходящими ядрами становилось крайне опасно.

Дилемма была на лицо: пушек сняли с глеевисы больше двадцати стволов, и это заметно усилило бы мощь Козла. Но это вело к неизбежным проблемам с пушкарями, которым отделить полупудовые ядра от шестерок на глаз было не так уж просто. В итоге, плюнув на все, Джаг решил усилить мощь бортов, но при этом заранее велел Мубасе провести занятие, на котором пушкари отличали ядра разных калибров. Для надежности он даже велел постелить в корзины с полупудовками тряпки, а в шестерки — солому, чтобы сразу было видно, какие надо брать.

Надеясь, что такое решение поможет избежать кровавых инцидентов, Джаг довольствовался заметно потяжелевшим в боевой мощи кораблем, и теперь собирался в полной мере использовать такое преимущество над слабо вооруженной клеббой.

Догнать ее не составляло проблем: час максимум, и Козёл выйдет на дальность огня из кулеврин. Если залп будет удачным, то еще через четверть часа можно будет дать залп полным бортом. Пара таких — и судно выбросит белый флаг взамен своего, который реял сейчас на мачте.

Этот флаг был прекрасно знаком Джагу: темно-красный, традиционный авантийский цвет. Но вместо синих полос морской империи, на нем была белая трехконечная звезда Святителя, и каждый конец венчала централитянская буква: P, A, E. Potentis, Audex, Exitas. Мощь, Воля, Успех — девиз Авантийской Имперской заморской компании.

Джаг сам долгое время ходил под этим флагом, а потому небольшую странность заметил сразу: раньше заморская компания поднимала свой флаг только в качестве второго, а первым был всегда авантийский. Это же судно шло именно под флагом PAE, и не было видно никакого другого.

Что-то распоясалась компания, подумал Джаг. Ощутила волю.

Но это не беда. Пара часов, и эта тряпка будет плескаться в море.

— Бери круче к ветру! — заревел Джаг. — В фордевинд им от нас не скрыться!

***

При самом первом взгляде на клеббу заморской компании, еще издалека, в подзорную трубу, Соловей легко определил, что идет судно с востока на запад, а стало быть, из Авантии куда-то в направлении Россыпи. Джагу оставалось только очередной раз подивиться способностям штурмана: имея внешность дамского угодника, совершенно не вяжущуюся со знаниями о суровом морском деле, этот моряк держал в голове подробную карту Моря Цепей, не говоря уже о том, что умел множество полезных вещей кроме этого.

Клебба шла траверсом к Козлу, которому ветер способствовал. И стратегия жертвы была бы очевидна — лечь на тот же курс и уходить по ветру прочь от погони. Однако, свое слово вносила разница в парусном вооружении: Козёл был традиционным авантийским фрейгом, построенным по проекту, который вобрал в себя лучшее из горького опыта столетий мирового мореходства: он был быстр, легок, остойчив, нес много вооружения, и, что важнее, парусное оснащение его было составлено по смелой схеме «больше прямых парусов», что позволяло ему разгоняться до огромных скоростей при сопутствующем ветре, хоть, при этом, подвижность при боковом и встречном ветрах заметно снижалась. Все три мачты клеббы были оснащены по принципу «прямые и косые паруса», — такие суда не привыкли полагаться на удачный ветер, предпочитая идти хоть и не так быстро, но все же и при боковом и даже встречном ветре. Облюбовали такие суда торговцы, которым было не с руки надолго застревать в море без подходящего ветра, предпочитая хоть медленно, но идти, ведь в трюмах может портиться в это время дорогой товар. Зато военные, которые применяли прямопарусные фрейги обычно для патруля окрестных вод, никуда не спешили — при желании маршрут патруля можно было ненадолго поменять, подстраиваясь под ветер, зато в бою при удачном ветре судно получает огромные преимущества за счет своей недостижимой для врага скорости.

Многие люди привыкли считать (это все из-за их сухопутного ума), что в бою скорость не так важна, как сила. Но тот, кто бывал на море, знает твердо — быстрое судно чаще всего одолеет медленное. Потому что за быстрым — инициатива. Быстрому дозволено выбирать, когда напасть, и также дозволено выбирать, когда уйти из боя. И уж если капитан быстрого не полный дурак, он использует качества своего корабля так, чтобы всегда оказываться на дальности залпа именно тогда, когда врагу стрелять неудобно. Быстрый закружит врага, собьет его с толку, использует все свое преимущество, чтобы атаковать и не быть атакованным в ответ. Быстрый — охотник. Медленный — жертва.

Конечно, бывали и исключения. Какой бы легкой и скорой не была одномачтовая щебекка, она ни в жисть не одолеет гевар или линкор, потому как не увезет и дюжины пушек, в то время как сама погибнет от одного полного залпа вымпела. Но когда неравенство в рангах кораблей не столь вопиюще, скорость играет важнейшую роль.

С косыми парусами клеббе не уйти по ветру от прямопарусного фрейга, это понимал вражеский капитан, а потому продолжил идти прежним курсом, в легкий бейдевинд, потому как в этом случае имел шанс удрать от погони, ведь с косыми парусами под боковой ветер идти очень удобно, а неопытный капитан прямопарусника мог и не догадаться, что и в таком случае фрейг может заметно выиграть у клеббы.

Но Джаг, хоть и капитаном было еще не очень долго, по морю ходил давно, под прямыми парусами авантийских кораблей, и приемы управления с ними выучил неплохо, а свой корабль успел изучить как следует и знал его сильные и слабые стороны.

— Ставь марселя! Полный парус! На форсированных легко догоним и в боковой.

Это было рисковано. Ветер стоял хороший, как раз, чтобы развивать пятнадцать узлов при попутном, с принятыми для такого тремя четвертями парусов, а при полном парусе можно было достигнуть и восемнадцати, или сохранить те же пятнадцать, чуть отвернув от ветра. Но повышение парусности несоразмерно силе ветра имело свои подводные камни: управлять кораблем становилось тяжелее, нередко паруса сдувались от случайного рыскания, теряя воздушный поток, и их приходилось перекидывать, а для этого — постоянно держать половину команды наверху, в то время как эти люди могли бы работать над орудиями. И это не говоря уже о том, что сами мачты могли попросту не выдержать крепкого ветра во все паруса, подломиться у самого основания, с треском рухнуть за борт, и уж тогда о погоне точно можно забыть.

Не надо быть большого ума, чтобы отдать приказ поднять все паруса и преследовать жертву. Какая сложность в том, чтобы, будучи капитаном, отдать приказ?

Другое дело — учитывать риски и готовность их выдержать. И тут уже становится не так просто. Капитан, ничего не смыслящий в морском деле, может смело командовать полные паруса, но полагается в этом случае, только на удачу, не подразумевая о том, что есть риск не только остаться без добычи, но и полностью лишиться хода, когда сильным ветром порвет паруса и поваляет мачты. Капитан, который знает о рисках, о силе ветра и пропорциональной ему парусности, скорее не посмеет рискнуть, опираясь на эти знания. И только тот капитан, который изучил свойства кораблей и материалов, из которых они сделаны, который повидал морских приемов и хитростей, который знает, на что сгодится его судно, а для чего оно непригодно, может не только надеяться или бояться, а к тому же и прогнозировать.

Козёл выдержит, знал Джаг. Корпус и обшивка его подгнили, но мачты все еще оставались хороши. Составные, из добротной корабельной сосны, они должны были без труда выдержать форсированные паруса.

Ветер был южный, клебба шла западным курсом, а Козёл плавно выходил наперерез норт-вестом.

И, как видел Джаг, капитан клеббы уже начинал понимать свою ошибку. Джаг шел ему в слабый траверс не потому, что хотел сойтись борт о борт как можно скорее, а потому, что не собирался следовать этому курсу дольше, чем необходимо.

— Право руля! — скомандовал он. — Уваливаемся под ветер! Зайдем к нему не правым, а левым бортом, с севера.

На море ничего не делается быстро. Пятнадцать узлов — отличная скорость. Восемнадцать — превосходная. Но даже при таких скоростях сближение идет очень медленно по сухопутным меркам.

Если норт-вестом Козёл медленно, но догонял клеббу, то теперь, отвернув по ветру, шел ей траверсом, пересекая ее курс за кормой, метрах в семистах.

Но за счет возросшей скорости миновать этот участок пути, который перебрасывал Козла с южного борта клеббы на северный, удалось очень быстро, буквально минут за пять.

— Лево руля! Правь круче к ветру! Встаем на норт-вест!

Соловей, вставший у руля, завертел штурвал, выполняя команды с филигранной точностью, и Козёл скоро встал на нужный курс.

Паруса не потеряли ветер и несли Козла вперед с хорошей скоростью, и он догонял клеббу.

Но и погоня в море, как и все остальное в море — дело не быстрое.

Минуло минут двадцать прежде, чем расстояние до клеббы сократилось до предельной дистанции выстрела. Она шла со скоростью узлов в десять, и Джаг дал команду вставать параллельным курсом. Под прямыми парусами в боковой ветер скорость сильно упадет, но он и не намеревался продолжать такой ход. Нужно было только дать залп по противнику. Развеять его иллюзии и утвердить свои намерения.

— Пушки к бою готовь!

Мубаса передал его приказы своим пушкарям, и те принялись собирать орудия. С такого расстояния только кулеврины могли достать до неприятельского корабля. Но Джагу на этом этапе было довольно и этого.

Со стороны клеббы громыхнуло, Джаг успел увидеть, как ее борт выплевывает грязно-белые клубы дыма, а следом услышал свист ядер.

Для залпа из пятнадцати орудий получалось у них очень плохо: большая часть ядер попадала в воду, не долетая до Козла метров сорок. Еще пара пронеслась в воздухе, рухнув по другую сторону от корабля, и только одно попало в цель, с треском и россыпью щепок пробив левый фальшборт джагова судна, после чего унеслось куда-то вверх, пролетело по узкой и высокой дуге, и рухнуло за правым бортом в воду, так никому и не навредив.

Джаг, оглядев повреждения, просто расхохотался:

— И это все?! Проклятье, даже жирные антелузские дожи дерутся лучше! Мубаса!

— Я здесь, капитан!

— Покажи этим болванам, как надо стрелять из пушек!

— Да! — взревела команда. — Давай, Мубаса! Пора их угостить!

Мубаса кивнул и обратился к своим орудийным расчетам, громко командуя им:

— Шевелис собаки чернэ! Дава, дава!

Расчеты орудий, один за другим, докладывали о готовности.

— Пушки готовы, капитан! — крикнул Мубаса, ожидая распоряжений. Джаг, пуская наружу дремавшую до того злость, чувстововал, как физиономия его превращается в страшную оскаленную маску.

— Огонь, — проскрежетал он.

— Огонь! — продублировал Мубаса.

Расчеты поднесли факелы, подожгли фитили.

ОГОНЬ В ДЫРЕ!

Корабль сотрясло оглушительной канонадой, грохотом сокрушительно врезало по ушам, воздух по всему борту заволокло густыми и плотными клубами белесого дыма, и когда он чуть рассеялся, а в ушах перестало пищать, Джаг оценил последствия залпа.

Из двенадцати кулеврин половина точно угодила в цель. Вражеской клеббе это не причинило серьезного вреда — чтобы наносить урон из пушек, нужны залпы потяжелее, полным бортом, и не один, а много. Но только теперь, а не раньше, Джаг почувствовал вкус надвигающейса драки: с клеббы слышались редкие, но громкие вопли раненных.

И хоть залп был для такого расстояния очень неплохим — с шести-то сотен метров положить в цель половину ядер, при том, что, бывало, и с полусотни иные умельцы умудрялись промахиваться, — Джаг заорал Мубасе:

— Хреновая стрельба! Скорректировать огонь!

Пушкари засуетились, подгоняемые Мубасой. Застучали молотки — расчеты орудий вгоняли в лафеты клинья, поднимая или опуская таким образом стволы пушек.

Прошло минуты две, и клебба дала второй залп.

На этот раз залп их был удачнее. В воздухе над палубой с тяжелыми звуками прогудели ядра. Другие врезались в корпус, пара упала на палубу. Полетели щепки, раздались крики. Одному негру, который бежал куда-то по своему делу вдоль левого борта, ядро попало в живот. Его словно схлопнуло пополам и жутко кинуло через весь корабль к противоположному борту. Все произошло с неестественной, нагоняющей страх быстротой, быстрее, чем взгляд мог реагировать.

Удар ядра был такой силы, что оно прошло сквозь него и улетело в воду за корабль, а самого негра почти-что разорвало пополам: лишь небольшие рваные полосы кожи и мяса с одного бока скрепляли его туловище с ногами. Из его тела точно выхватило большой кусок от ребер до таза и мелкой каплей расплескало по большому пространству. Он, конечно, был мертв, и кровь выливалась из его еще не остывшего тела сильно и густо, толстыми струями, точно из бочонка, которому вырезали дно. На палубе вокруг останков в считанные секунды разошлась большая темная лужа.

Да-а-а-а…

Кровь…

Посмотреть на нее и на жутко изувеченные останки еще пару мгновений назад живого и ни о чем не подозревавшего ниггера остановились несколько человек из команды — и черных, и белых. И Джаг ясно видел, о чем были их мысли.

Вот теперь бой начался по-настоящему, думал он. Если у кого-то раньше и были сомнения или фантазии, то теперь они стремительно испарялись.

Да, ребятки. Здесь все по-настоящему.

Не бывает боя без крови и огня.

Не бывает разбоя без смерти.

Не бывает денег без цены. Уплатить свое придется всем и сполна. Так что молитесь, чтобы время расплаты пришло не сейчас и не для вас.

И да. Как вы могли заметить, вражеские ядра тоже убивают. Убивают страшно и кроваво, как и подобает пушечному ядру.

Так что привыкайте. Раз встали под черный флаг смерти, так будьте же готовы ее принять!

— Чего встали, обезьяны?! — взревел Джаг. — Он сдох, а вы — живы! Радуйтесь этому! Живо за дело! А ежели не могете, так прыгайте за борт и не мешайтесь.

Скоро будут потери больше. Гораздо больше. Много убитых ядрами людей. И этому ниггеру еще повезло. Он умер сразу, быстро и накрепко. А вот что будет, когда корабли обменяются залпами картечи, и над морем завоют с обоих сторон раздираемые нечеловеческими воплями глотки раненных и искалеченных…

— Пушки готовы! — крикнул Мубаса.

— ОГОНЬ! — проревел Джаг, и канонада оглушительного орудийного грома, от которого закладывало уши, на несколько мгновений утопила в себе звуки суматохи на Козле.

Корабли сходились плавно пересекающими друг друга курсами. Повернуть на юг, прочь от Джага, клебба не могла — во встречный ветер не ходят даже под косыми парусами. Не так, чтобы оторваться от погони. Юго-западный курс был плохой идеей — пока команда будет перекидывать косые паруса, Джаг под прямыми имел возможность перерезать им этот путь. Бегство обратно на восток или юго-восток вело к гибели: разворот в море — дело не быстрое, часа два уйдет. А за это время даже стоячий фрейг набьет ее ядрами так, что она уйдет на дно от их тяжести. Северный путь, по ветру, для клеббы тоже был отрезан и не имел перспектив: под попутным ветром клебба не ровня прямопарусному фрейгу. Но тут даже до погони не дойдет: во время разворота она не просто полностью лишит себя возможности отвечать на вражеские залпы, она, в какой-то момент, еще и подставит противнику свой нос, а любой капитан, даже самый тупой, должен понимать, как чертовски опасны для любого судна продольные попадания.

Потому и оставалось ей идти, как и прежде, безо всякой инициативы, западным курсом, надеясь перегнать Козла и оторваться от него. Однако, вскоре дело должно было принять очень неприятный для них оборот.

— Капитан! — верещал Мубаса откуда-то снизу, с орудийной палубы, — Четыреста метров!

На этой дистанции в бой могли вступить тяжелые авантийские полупудовки.

— Так вдарь по ним всем бортом!

— Огонь! — заверещал Мубаса своим расчетам.

Гром залпа грянул с новой оглушительной мощью. На этот раз весь борт, двадцать шесть орудий, раскатисто выхаркал во врага свои ядра. Сквозь дым и копоть Джаг увидел, что большая часть выстрелов угодила куда надо. Кошмарный хор покалеченных и умирающих над вражеским кораблем обогатился новыми голосами. Корпус тоже сильно пострадал. Он был весь в следах попаданий, три или четыре орудия на вражеском борту замолчали насовсем.

Но и у Джага тоже не все шло гладко. Не считая потерь от неприятельского огня, которых было уже с дюжину убитыми и человек десять тяжело раненными, случилось и то, что он давно предвидел: в пылу боя кто-то затолкал в полупудовку ядро от кулеврины. Пушка рванула со страшной силой, раскидав вокруг себя ошметки своих пушкарей.

— Смотрите, что суете в пушки, ублюдки! — ревел Джаг, надрывая глотку. — За борт выкину, гады, акулам скормлю, по доске все пройдете! А-а-а-а!

Клебба дала новый залп, и несколько ядер пролетели совсем близко к Джагу, взломав фальшборты на квартердеке. Одно ядро угодило в грудь кому-то из йорсов Атаульфа, прямо в самую середину груди. Ядро не пробило его, как негра, а выпало из страшной вмятины в теле и покатилось по палубе, оставляя на досках через равные промежутки круглые кровавые отпечатки. Йорс умер почти сразу, очень быстро, но перед смертью, еще в самый момент столкновения с ядром, из его глотки успел вырваться последний звук: он коротко и высоко вскудахтнул, точно индюк. Это могло показаться смешным в любом другом случае, но сейчас смеяться никто не пожелал. Бросив короткий взгляд на труп йорса, Джаг разглядел, что грудную клетку его буквально вмяло посередине, конкретно ее переломав и соответствующе вывернув наружу по бокам. Внутренние концы ребер ушли глубоко в грудь, а подмышками торчали из плоти белые окровавыленные отломленные их концы. Никому не понравится такое. Но они должны посмотреть, чтобы понять, в какое дело они ввязались. И чтобы, сразу за этим увидеть меня, ничуть не обеспокоенного потерей. Одни люди умирают в бою, другие выживают. А выживают потому, что не трусят и делают то, что надо делать.

— Огонь! — ревел Джаг своим одуревшим от гари, крови и огня морякам, — ОГОНЬ!

— ОГОНЬ В ДЫРЕ! — кричали в ответ, и раздавался закладывающий уши залп.

Фрейг давал крепкие залпы, и корпус клеббы рвало на щепки. С каждым новым залпом Джаг слышал, как добавляются новые тона к истошным воплям умирающих на вражеском корабле. Клебба огрызалась яростным огнем, и число убитых и покалеченных на корабле Джага тоже медленно росло.

Уже давно никто не обращал внимания на невыносимый запах гари и порохового дыма, окутавший оба корабля. Грязно-белые облака дыма рассеивались медленно. Медленнее, чем готовились пушки. Следовал новый залп, и пространство между судами, уже приблизившимися настолько, что даже через густой пороховой туман было видно не только силуэты людей на борту, но и их лица, снова наполнялось едким вонючим дымом.

— Двести метров, капитан! — предупредил Соловей, который все это время, не сходя с места, игнорируя свистевшие кругом ядра, держал штурвал.

Джаг едва ворочал одеревеневшими от адреналина мыслями.

Двести — хорошо. Превосходная дальность, чтобы дать залп картечью.

— Мубаса! Заряжай картечь!

Но что-то ему подсказало, что сейчас не время для этого.

Почему?

Потому что слишком давно клебба не стреляла.

— Отставить! — заорал Джаг что было сил. — ЛОЖИСЬ!

Как раз через секунду борта клеббы вздулись клубами дыма, и мерзкий, смертоносный свист окутал палубу Козла.

Джаг успел повалить на пол Соловья, который так и не намеревался сходить с места, и тем спас ему жизнь — особенно плотно свистело над квартердеком. Или это просто кажется от страха?

Картечь не могла причинить вреда корпусу корабля, зато страшно выкашивала команду. С такой близкой дистанции огонь картечью был очень легким способом сильно уменьшить число людей на вражеском борту. Шквал мелких пуль, камешков и просто кусков железа, данный сразу со всего борта, пусть хоть даже из полудюжины пушек, собирал огромную кровавую жатву, и Джаг уже слышал первые крики своих раненных моряков. И криков этих было много. Чертовски много.

Джаг поднялся с пола, не чувствуя, к счастью, в себе никаких пуль, поднял Соловья и поставил обратно к штурвалу.

— Мубаса! — заорал он, перекрикивая вопли раненных.

— Я здесь, капитан!

Это точно мой ниггер. Живой. Здоровый. Везучий.

— Заряжай картечью! — проорал Джаг. — Надо навести мясо у них на борту.

Гулко ухнули картечные выстрелы, пространство между судами снова заволокло густым дымом. Но даже сквозь него Джаг слышал мучительные вопли раненных, которые умножились с тем, как картечь обрушилась на вражескую палубу.

— Сто метров, капитан! — крикнул Соловей.

Сверху, с рей и из вороньего гнезда, раздались сухие хлопки мушкетных выстрелов. Гаскар открыл огонь. И Джаг увидел, как два или три человека на борту клеббы неестественно дернулись, рухнули на пол и больше не вставали. В ответ с вражеского борта нестройно затрещали мушкеты. Кого-то убило. Кто-то выстрелил в ответ. Сверху раздался второй залп, который подкосил еще пару человек на вражеском корабле.

Два выстрела в минуту, отметил Джаг. Очень неплохо. Не самая точная стрельба. Но быстрая.

А это, даже и важнее.

Как бы ни были мушкеты смертоносны, они наносили в бою кораблей очень малый урон. Они могли ослабить врага на несколько человек, и это тоже достойно похвалы. Орудийный огонь уносил больше жизней, но и после артиллерийской дуэли на обоих кораблях обычно хватало здорового и готового к бою народу. Мушкетная стрельба сильнее ранила боевой дух врага. Она заставляла трястись от страха, прятаться, искать укрытие вместо того, чтобы работать и биться.

Решающим во все времена был и оставался таковым сейчас только абордажный бой. Команда против команды, лицом к лицу. Одни мужики против других на длину меча. И никак иначе. Без пощады, без компромиссов. Победителю — корабль и добро. Проигравшему — кишки на палубу.

Клебба была уже всего метрах в двадцати. Почти вплотную. Слышались сухие выстрелы мушкетов. Кто-то падал замертво. И на клеббе, и на Козле. Но время перестрелки подходило к концу.

— Кидай кошки!

Два десятка крюков на веревках улетели на вражеский корабль. Моряки дергали их, проверяя, зацепились ли они. Все прижались к фальшбортам, лишь изредка выглядывая.

— Тяни! — рявнул Джаг.

Внизу, на шкафуте, моряки заорали от натуги, натягивая веревки, и клеббу потянуло к Козлу.

— Еще! — орал Джаг. — Навались!

Он сидел у фальшборта со своими абордажниками. Никто не смел показать головы. Только изредка — встать, пальнуть из мушкета, и снова упасть вниз, пока не посекло ответной стрельбой.

Джаг взглядом отмечал своих людей: Ваба с мечом наголо, Кужип, проверяет пистолеты, Атаульф со своей бандой, все при мечах и топорах, Борво со своими ребятами. Сурбалла — скорчившая негритянскую мордашку от серьезности.

Он считал секунды:

Две.

Одна.

Корабли негромко стукнулись друг о друга тяжелыми деревянными телами.

Джаг встал во весь рост, обнажая клинок.

— НА АБОРДАЖ!

Его рев, подхыватываемый ревом сотни глоток, содрогнул воздух. Все, кто сидел под фальшбортами, поднялись в едином порыве, разряжая во врагов заранее заготовленные пистоли и мушкетоны. В ответ прозвучали выстрелы противника. Люди падали. И с клеббы, и с Козла. Но с клеббы больше.

На фальшборты легли длинные деревянные мостики, которые служили дорогой с одного корабля на другой. Джаг первым взлетел на мостик, поставленный Сурбаллой.

Он видел своих врагов — людей в красной форме заморской компании. В той форме, какую сам когда-то носил. Но никакого стыда от убийства бывших «своих» он не чувствовал. А только гнев, ярость и жажду, утолить которую можно было только пролитой кровью.

Он влетел на корабль первым, врубая тяжелое лезвие палаша прямо в треуголку оказавшемуся на пути солдату компании. Следом перелетали на палубу клеббы его верные разбойники — Атаульф Тяжелый, с топориком наперевес, Борво Глазастый со своей бандой, которая орудовала очень неприятными на вид, но действенными орудиями вроде тяжелых бронзовых чеканов и зазубренных кошкодеров, Кужип со своими страшными отморозками и Сурбалла Бесстыжая с неграми, врывающаяся на борт, с громким и лихим воем срывая с себя рубаху.

Джаг рубился без оглядки, сражаясь то с одним, то с другим. Но, словно по внешнему велению, ноги направляли его на квартердек. Дорогу по лестнице ему преградил кто-то из солдат. Джаг кинулся в бой, зазвенела сталь, но, после нескольких атак, поняв, что перед ним щегол, Джаг увел его очередной удар далеко мимо себя, дал податься вперед по инерции и вонзил клинок в спину.

Солдат пал на колени и развалился на палубе не шевелясь, а Джаг взбежал вверх по ступеням. Капитана он узнал сразу — за службу он навидался эполет и мундиров. Тот был ниже его ростом, под треуголкой виднелся белый парик, но лицо достаточно выветрено, чтобы выдавать в нем человека, знающего море и его законы.

А человек, знающий законы моря, знает, что для человека законов в нем нет.

На квартердеке было еще два бойца в форме офицеров заморской компании — лейтенанты этого капитана. И по его молчаливой команде они направились прямо к Джагу с мечами наголо.

Драка с двумя бойцами сразу — дело тяжелое. Джагу приходилось сражаться и с тремя, и с четырьмя. Но то были не бойцы, а чертовы дети. Но когда против тебя выходят двое умеющих держать меч, — тогда держись, каким бы хорошим фехтовальщиком ты ни был.

Лейтенанты таковыми сразу себя и показали. Джаг едва отразил выпад одного, как сразу напал второй. Лезвие его меча прошло чуть ближе, чем Джаг рассчитывал: его край глубоко царапнул плечо и рубаха на нем набухла темным.

Трудный будет бой, сразу понял Джаг. И крохотная, глубокая частица сознания шепнула ему, что, скорее всего, с этими двумя он никак не справится…

Они были хороши в драке. Он отражал удары лейтенантов, постоянно отступая, и понимая, что скоро отступать станет некуда, но в какую-то секунду на квартердек скользнула неясная тень.

Она пронеслась мимо капитана, который вытащил меч и собирался рубануть ее. Но тень обогнула его и врезалась плечом в одного из лейтенантов.

Это идальго, — с удивлением понял Джаг. Теперь он легко узнал его по шляпе и скривленной морде.

Идальго встал в пару с лейтенантом, которого выбил плечом. Джаг, задней мыслью прославляя свою удачу, ринулся на оставшегося соперника. Драться с одним намного проще. Намного, намного проще.

Снова зазвенела сталь, и Джаг чувствовал себя уже гораздо увереннее. Зато его партнер заметно растерялся, что и стоило ему жизни. В какой-то момент он слишком отвлекся на защиту верха, совсем позабыв про низ. И напрасно. В подвернувшийся момент Джаг даже не рубил, только лишь слабо, украдкой, резанул его в ногу, в области паха. Еще с четверть минуты лейтенант сопротивлялся, пытался махать мечом, но силы быстро оставляли его: кровь выходила из него стремительно, лилась ручьем из раны и из штанины, заправленной в сапог, который, судя по неприятному чавканию, с которым шагал лейтенант, был уже наполнен кровью.

Занося меч для удара, он вдруг нелепо рухнул на пол. Лицо его было зелено из-за отошедшей крови, глаза смотрели широко и с недоумением. Он не понимал, как же это, он, мог вдруг оказаться умирающим. Да еще из-за такой пустяковой царапины. Но Джаг-то знал, что пустяковой она не была. В паху проходят важнейшие кровеносные пути. Те пути, что наполняют силой ноги и чресла мужские. Перережь их, и врагу придет конец быстрее, чем сам поймешь, что сделал.

Он умер без единого звука, и глаза его застыли. Хорошая смерть. Быстрая и достойная, если так можно сказать о смерти. Джаг видел смерть в разных проявлениях. Люди вопили, молили о пощаде, призывали на помощь, обоссывались, обгаживались. Когда предстаешь перед ликом смерти, невозможно контролировать свои людские позывы. Хорошая смерть — решил Джаг. Я убил достойного человека. Стоит ли горевать об этом? Нисколько.

Через несколько мгновений заорал второй лейтенант. Джаг повернулся посмотреть: тонкая и длинная (и, видимо, очень острая) пиерда идальго Гереры пронзила его насквозь, так, что ее окровавленный конец выглядывал из спины офицера — она прошла между ребер. Грудную клетку не так-то легко проколоть даже очень острым мечом, к тому же насквозь.

Взгляд лейтенанта застыл, он медленно осел на колени. А идальго безжалостно вытащил лезвие пиерды из его тела, резво развернулся, и теперь уже они оба с Джагом смотрели на капитана корабля.

Тот выхватил меч. Джаг зыркнул на идальго, и тот отступил, понимая, что в дуэль капитанов вмешиваться не следует.

Джаг шагнул к парикастому. Звякнула сталь.

Нет. Он не был и вполовину так хорош, как его лейтенанты.

Джаг подловил его на детской шутке, уклонился от простейшего удара, пропуская врага мимо себя, ударил ему локтем в затылок, посылая на пол, и еще до того, как тело грохнулось на палубу, сильно рубанул мечом под основание черепа, отделяя голову от тела.

Голова, уже мертвая, покатилась по доскам. Белый, местами запачканный кровью парик свалился с нее, оставшись лежать на палубе. Джаг шагнул к отделенной голове, наклонился, и схватил за редкие настоящие волосы ее бывшего хозяина, после чего повернулся к палубе, где звенела рукопашная, воздел перед ними голову капитана, и заорал:

— Стойте! Все замерли, мать вашу! Всем ни с места!

И его рев был услышан. Сражающиеся солдаты компании и пираты расходились, опускали оружие, глядя на Джага и текущую кровавыми каплями голову в его руке.

— Ваш капитан мертв! — объявил он, потрясая отрубленной головой. — Все кончено! Всем сложить оружие в кучу вон там!

Спустя несколько мгновений вновь звякнул металл. Но уже не так, как от столкновения с другим металлом. Звенел он глухо и тяжело. Потому что падал на дерево палубы.

***

Бой закончился. Команда Джага полностью овладела захваченным кораблем. Потери обеих команд были примерно сопоставимы: клебба, как выяснилось, именуемая Палавен, потеряла в целом от артиллерии, мушкетов и в ходе рукопашной около шестидесяти человек убитыми. К ним прибавилось с дюжину тяжелораненых, которых Джаг приказал добить, чтобы не мучились. Уцелевших осталось человек сорок — среди них чуть больше дюжины бойцов в красных мундирах — солдат заморской компании, остальные — простые моряки. Всех вместе Джаг велел связать и усадить на палубе, так что теперь куча пленников сидела со связанными руками под грот-мачтой, как когда-то Джаг с неграми и пиратами покойного Барбо Нурги.

Козёл же потерял убитыми сорок пять человек: половину из них поубивало ядрами, картечью и пулями еще на подходах к абордажу, половина легла в рукопашной от меча.

Самая неприятная и темная часть разбойного дела осталась позади, а впереди была самая приятная. Разобравшись с порядком на палубе, Джаг немедленно отправил людей обыскать корабль и вытащить все добро, какое можно продать. А сам направился к пленникам. Их охранял Атаульф Тяжелый со своей немного поредевшей в бою шайкой йорсов. Зло боя и крови он впитал хорошо, а потому как следует возненавидел своих врагов, и под его мрачным и злым взглядом пленники боялись даже пошевелиться.

Джаг остановился перед усаженной на зады кучей пленников, обвел их взглядом, уделяя особенное внимание солдатам. Его еще при первом осмотре заинтересовало то, что на солдат эти люди едва ли походили. Да, в мундирах, да, в париках. Но морды у них совсем не как у честных служак.

Более внимательный взгляд подтвердил смутные догадки: если это и солдаты, то набранные из отборного сброда и шпаны. Физиономии у людей были разбойничьи, хоть это было непросто понять из-за того, что они были бледными от страха и понимания, что их жизни находятся в руках более удачливых, но оттого едва ли благодушных разбойников. Джаг также отметил у некоторых уголовные татуировки на тех частях тела, которые не покрывал мундир: у одного сзади на шее — штурвал за решеткой, у другого — буквы на костяшках пальцев.

Укрепляясь в подозрениях, Джаг приказал:

— Ну-ка живо все встали и сымайте мундиры и рубахи!

Пленники стали переглядываться меж собой, неуверенно поднимались на ноги. Атаульф Тяжелый прикрикнул на них:

— Кому не ясно, гады? Капитан сказал — всем заголиться по пояс! Живо, а не то за борт отправитесь!

Угроза подействовала, пленники стали работать живее, неловко стягивая с себя рубахи через голову связанными руками. Тем, кто был в мундирах, стали не самым деликатным способом помогать люди Атаульфа, выворачивая мундиры вместе с рубахами через верх или просто разрывая им одежду на груди.

— Так-так, — сказал Джаг, осклабившись. — Это что же за команду себе набрала заморская компания? Ни одной честной морды, одни скоты да висельники! Откуда вас таких взяли?

Он прошелся перед оголенными по пояс пленниками, разглядывая зеленые наколки, что покрывали их тела.

— Вот ты… — он ткнул пальцем в грудь одного пленника, — я смотрю, ты сидел в тюрьме?

— Ну дык… Два раза, миссир. Один раз по озорству, другой — за грабеж…

— А ты, — Джаг присмотрелся к другому и разглядывая татуировку в виде перекрещенных весла и меча, — на галерах, стало быть, служил?

— Так точно, миссир. — сказал тот. — Пять лет на весле, а потом сбежал да в пираты пошел. Да вот, не повезло, поймали, в тюрьму посадили. Два года отсидел, миссир. А вот зимой меня заморская компания на это судно выкупила…

Джаг задумался:

— Как понять, «выкупила»? Прям из тюрьмы?!

— Так и есть, миссир, — бандит даже попытался криво и нервно улыбнуться, — вот я тогда обрадовался. Мне ж еще восемь лет надо было сидеть! А тут — море и парус дают за так… Считай, воля!

— Нас тут таких, почитай что все, миссир, — осмелился сказать кто-то из толпы.

К нему решительно направился йорс, намеревавшийся проучить излишне разговорчивого пленника и наглядно показать всем, что будет с теми, кто заговорит, если к нему не обращается капитан. Но Джаг остановил его взмахом руки, подошел поближе к пленникам, чтобы видеть его лицо.

— Иди сюда, — позвал он. Пленник вышел из толпы.

Джаг окинул взглядом его избитое зелеными расплывшимися рисунками туловище.

— У тебя послужной список солиднее, как я погляжу, — заметил Джаг, изучая довольно качественно сделанную, хоть и потерявшую четкость от времени наколку в форме мачты с надутыми парусами у него на торсе. Основание мачты лежало у моряка где-то в штанах, а вершина подходила под самое горло. Паруса были широкими во всю грудь. Кроме этого шедевра живописи, на коже матроса было много других изображений: на плечах — зеленые офицерские эполеты, на левой руке ниже локтя — змея, на правой — кинжал.

— Я пират, миссир. За то и сидел. Я плавал на Жирном Крабе, под командованием капитана Вильфа Кобано…

— Слыхал о таком, — сказал Джаг. — Вильфа, вроде бы, поймали сангриты, отвезли в Оройо, да залили ему в пасть разогретого олова? Или я ошибаюсь?

— Не так все было, миссир. Сангриты казнили его здесь, в Гран-Эксито, и никаким оловом не поили, а просто повесили на площади…

Джаг задумчиво кивнул головой. Этот моряк не врал, он действительно знал, как убили Кобано, Рыжего Вильфа, который известен был тем, что охотился на сангритские суда, и слыл крайне удачливым бесом. Но, в конце концов тому крупно не повезло: сангриты никому и ничего не прощают. Они выследили его и взяли живьем на берегу. Вести об этом дошли даже в риванские колонии, что за океаном отсюда. Это было года три назад, когда Джаг еще служил в войсках заморской компании.

— Мне, вот, жутко интересно, как это так выходит, что заморская компания целую команду на корабль себе набрала из одних сидельцев? А? Может, вы мне гоните?

Пленники все разом принялись горячо убеждать Джага, что, мол нет, все мы из тюрем да с улиц, ты же сам видишь, миссир капитан! Джаг видел и понимал, но все равно чувствовал, что тут что-то не сходится. Не было раньше никогда такого, чтобы заморская компания, подчиняющаяся королю Авантийскому, огромное и в должной степени честное перед законом предприятие, принимало в команды разбойников и бандитов. Нет, безусловно, находилось на борту кораблей компании место для разных людей, и у многих были свои черные моменты в прошлом. Но чтобы в открытую выкупать целыми толпами людей прямиком из тюрем, да создавать из них команды…

При этом, пленники, видимо, понимали, к чему идет дело, так что собирались выглядеть как можно лучше в глазах капитана Джага, и потому наперебой заверяли его, что с авантийским государством их ничего доброго не связывает, людям вформе да и кораблям под красно-синим флагом они не рады, и властям своим они хранить верность никогда не собирались, как и заморской компании.

— Ежели и были среди нас верные закону, миссир Джаг, то все они в бою сгинули, — сказал кто-то из толпы. — А мы все тут — простой народ. Закон Авантийский особливо не уважаем…

— Хорошо… Хорошо… — Джаг жестом показал пленникам умолкнуть. Наступила тишина.

— Наверно вы все уже догадались, что я собираюсь вам предложить. Поскольку сильно верных короне я среди вас не наблюдаю, то, ежели кто не дурак, тот вступит ко мне в команду. Обещаю покедова одни только ваши жизни. Но в будущем, если хорошо себя покажете, будет вам равная моряцкая доля с добычи. А с этого раза вы доли не получите, потому как не на той стороне бились…

Решение между жизнью и смертью принять оказалось очень просто. Пленники разом изъявили желание служить в команде Козла. По правде говоря, Джаг теперь и не думал, что кто-то не захочет перейти на его сторону: теплых чувств к власти эти люди явно не испытывали, и судьба как раз подарила им шанс на новую, в определенной степени вольную жизнь.

Джаг отправил Марну принести записную книгу и оставил заметно повеселевших пленников на попечительство Атаульфа и его людей, а сам двинулся по палубе захваченного корабля.

Из трюма как раз показались группы людей, отправленных на поиски добычи. Кто-то нес сундуки и бочонки, в капитанской каюте Сурбалла обнаружила рундучок с королевскими ассигнациями, пару мешков с монетой (с тысячу такатов будет, оценил Джаг по весу), какие-то драгоценности. Но в целом добыча оказалась не слишком богатой. А так бывает редко. Авантийские суда, идущие из метрополии в колонии, обычно везут на борту чеканное золото. Звонкую монету с королем и львом, которую чеканить во всей империи дозволено только Гратскому монетному дому, и которой купцы намереваются расплатиться за товары, которые купят в колониях и повезут в Авантию и продадут там по тамошней цене, втрое, если не впятеро дороже, чем купили здесь.

Причина такому скудному улову обнаружилась чуть позже, когда с нижней палубы явился Борво Глазастый.

— В трюме невольники, капитан! — сказал он.

— Вот как, — Джаг осклабился. — Стало быть, нам повезло. Сучка Улирет найдет нам покупателя на раз через своего приятеля Жузана. А может, и без нее обойдемся, потому как, чую я, с Жузаном мы вскоре и сами повидаемся — по тому, другому делу, которое по доставке … Сколько их там? Если попались хорошие черномазые, можно такатов по триста за рыло выручить…

— Душ сто будет, — сказал, чуть смутившись, Борво, — только… э-э… они не черномазые, капитан.

Джаг замер.

— Не понял. Что, белые что-ли?

— Ну… как сказать…

— Говори, как есть, Борво. А то я уже слегка упускаю смысл разговора…

— В общем… сдается мне, это чавалы, капитан…

Кому придет в голову делать рабом чавала? Из них получаются плохие рабы. Бестолковые, бесполезные, необучаемые и злые. Всю свою жизнь чавалы странствуют. А вернее сказать, бродяжничают. Бродят по всему свету, разъезжая в таборах под тентами крытых повозок. У этого народа нет родины. Их дом — табор. Их земля — колея от колес. Они не знают ремесла кроме воровства, колдовства и обмана, но даже и ими заработать не способны. В крови у чавала буйство, пьянство, разврат. В головах их — лукавость и зловредное хитроумие. Их не привечают в честных селах и городах, гонят прочь поганой метлой, потому как известны они во всех людских землях как мошенники, бандиты и карманные воры. Жизнь чавала — это один день. Они не утруждают себя заботой о будущем или мыслями о прошлом. Жизнь не учит их ничему кроме навыков карманной кражи, шпилерства и мастерства обмана. А сами они не хотят от жизни ничего, кроме как слоняться везде и мозолить людям глаза, выпрашивая подаяния, бесстыжим образом играя на жалости и сострадании.

Чавал не построит себе дом, не заведет семью и хозяйство. Вместо этого, все добытые деньги он спустит на пропой и не в масть дорогие ему цацки. Они ходят во рванье, но при этом на их пальцах сверкают золото и камни, а на шеях — золотые тристы. А уж если чавалу хватает денег и на дорогую одежду, то можно быть уверенным: он купит самую хвастунски богатую и самую дурновкусную. Скандалы у чавал вспыхивают по самым пустяковым поводам и часто решаются самым несоразмерно кровавым способом. Эти бесноватые гады готовы по любому делу хвататься за ножи и с большой охотой пускать недругов, а чаще — друг друга на колбасу.

И они дурно пахнут.

Вот и все, что Джаг знал об этом народе.

Ему трудно было поверить, что кто-то догадался использовать их как рабскую силу. В работе они были совершенно ни на что не годны. Обучать их ремеслу без толку, к науке и хоть какой-то работе они глухи. Разве что, на рудники их можно приспособить. Махать киркой — тут никакого ума не нужно.

Да, только на рудники и сгодятся, думал Джаг, глядя, как на палубу выводят закованных в кандалы невольников. Целая толпа чавал стояла прямо перед ним, и все в кандалах. Сколь бы ни было это необычно и странно, с реальностью не поспоришь.

Кроме всего прочего растаяли мечты Джага о том, чтобы выручить за них солидный куш. Цена за рабов для рудников будет самая низкая, а такса посредникам типа Жузана сожрет как бы не половину от и так не высокой стоимости.

И ладно бы так. Все же, какую-никакую, выручку с них поиметь можно. Но неприятности на этом не заканчивались.

Из трюма, расталкивая рабов, выбежал обеспокоенный Кужип.

— В трюме вода, капитан Дужаг! — сообщил он.

— Зараза! — прорычал Джаг. — И что, эта лохань теперь пойдет ко дну?!

— Да нет, — Кужип помотал головой. — Ваба говорит, там только трещины. Вода сочится, но заливает не сильно. Можно их заделать, но уйдет время.

Ну, хоть так, подумал Джаг с небольшим облегчением. Потерять клеббу было бы очень досадно, после всего, что Джаг сделал, дабы сохранить ее в хорошем состоянии. Он специально предупредил Мубасу, чтобы тот не стрелял по мачтам, а целился только в борта по палубе. Благодаря этому все мачты Палавена были на месте, а паруса почти не пострадали — только слегка зацепило их последними картечными залпами, что давались в упор. Да вот видно, все же пара ядер грешным делом угодила ниже ватерлинии.

— Так пускай начинает ремонтировать! — сказал Джаг.

Он походил перед рабами, изучая их взглядом в тайной надежде, что найдутся среди них такие, кто сгодится на что-то кроме черной работы. Но таких не было, все, как на подбор, были чавалами. Похоже, решил он, ехали они на рудник как привыкли — всем табором. Его размышления насчет их бесполезности как рабов подтверждало то, что на телах и лицах многих чавал виднелись свежие синяки и кровоподтеки. Даже в кандалах чавалы были неуправляемы и плохо слушались. Поэтому, прошлой команде судна, как думал Джаг, приходилось часто избивать их. Чаще, чем требовалось другим рабам, чтобы угомониться.

Все это Джага не на шутку раздражало. Не на такую добычу он рассчитывал.

— Бесстыжая! — крикнул он, — пойди сюда!

Она подошла.

— Возьми своих ниггеров и перетряси еще разок капитанскую каюту, посмотри, не пропустила ли чего…

— Там нету золото, капитан Джаг, — ответила она, — я смотреть хорошо…

— А что есть?

— Есть стул, есть стол. Стол лежит бумага. Много бумага…

— Черт… Ладно, может и это пригодится. Выгреби оттуда все и перетащи все ко мне в каюту. В бумагах капитана небось и новости из Авантии есть. Узнаем, чем живет империя…

Сурбалла ушла, свистнув пару моряков из негров. Джаг недовольно прохаживался перед рабами, которых все выводили и выводили из трюма. Все глубже ударяясь в мрачные мысли из-за скудной добычи, за которую уплачено жизнями его людей, он отрешенно бродил по палубе захваченного корабля, не обращая внимания на суету моряков.

От недовольных размышлений его отвел внезапный, громкий и пронзительный крик. Женский крик, исполненный неподдельного ужаса.

Он повернулся на звук. Двое негров держали яростно, прямо-таки изо всех сил вырывавшуюся из их рук стареющую чавалку. Она билась в их руках, точно обезумевшая. А взгляд ее был направлен точно в лицо Джагу. Она глядела расширенными от страха глазами.

— Антитео! — воскликнула она срывающимся на визг голосом.

Ряды чавал загудели. Настороженно, даже напуганно. С первого взгляда было заметно, как все они разом меняются в лице. Если до этого они стояли напряженно, не выказывая неповиновения, но с мрачной решимостью в глазах, то теперь словно съежились, напряглись и уставились на Джага.

А Джаг чувствовал оцепенение. Еще до того, как он все понял, по телу его пронеслась волна холодных мурашек.

— Ты… — произнес он, указывая на все еще вырывавшуюся из хватки негров чавалку.

— Ты… та самая чавалская ведьма… из табора…

Перед глазами появились картины той ночи: как он в ярости хватает ее за волосы, бросает об угол шкафа, и та падает без движения. Ему стало видно и шрам у нее на лице, на правой стороне, чуть выше виска.

Он посмотрел на сжавшихся чавал.

— А вы, стало быть, и есть тот самый табор?

Никто не подтвердил и не стал отрицать. Никто не посмел даже рта раскрыть. Но оно было и не нужно. Теперь, зная наперед, Джаг видел, что морды некоторых из этих чавал ему смутно знакомы. Он видел их тогда, в ту самую ночь, когда решилась его теперешняя жизнь.

Все еще справляясь с изумлением, Джаг поднял руки и взгляд в безоблачное, голубое небо Моря Цепей, и расхохотался во всю глотку.

— Господь, ты решил подшутить надо мной?! — заорал он в небо.

Все еще похохатывая, он поглядел на чавал. Поведение Джага их напугало еще сильнее. И глядя в их лица Джаг все никак не мог подавить злорадное веселье.

— Нет, господь и вправду решил подшутить! — недобро посмеиваясь, проговорил Джаг. — Только не надо мной, а над вами. Вы, получается, те самые чавалы, которые мне дом спалили?! Дом моего отца. Дом моей матери. Мой дом, мать вашу!

Джаг снова поднял глаза к небу.

— Боже, раз такое дело, может ты мне заодно и тех хлыщей пошлешь, которых я в трактире не дорезал? Или, может быть, тех ублюдков, что от Лонзо Валенте? Тех, которые меня на ниггерский корабль кинули. Клянусь тебе, господи, перед всей командой, я их сотру с лика твоего мира. Под воду их упрячу, хе-хе-хе…

Джаг хохотнул еще раз, прохаживаясь по палубе. На душе ему заметно похорошело.

— Дьявол, а не все так плохо, как я думал. Пусть прибыли с вас мне не будет, зато хоть повеселимся. Щас мы вас, макакие вонючие, будем подвешивать за ноги и протаскивать под килем. А начнем с вас двоих…

Джаг указал на пару рослых чавал.

— Вы мне не нравитесь.

Несколько моряков, ехидно ухмыляясь в предвкушении расправы, схватили названных чавал и стали вытаскивать из толпы. Те отчаянно завопили, стали вырываться. Среди рабов поднялся беспокойный гул. Но дюжины две моряков Джага налетели на толпу скованных невольников, успокаивая их щедрыми тумаками.

Предвкушая казнь, Джаг остановился у борта. Мимо, в сторону носа, пробежали двое моряков с длинным мотком веревки — уже готовились пропускать ее под килем.

И вновь неясный крик отвлек его от приятных мыслей о странной судьбе, которая неожиданно привела прямо к нему в руки старых врагов.

Сначала это был один крик, вроде бы ничем не выделяющийся из криков морской суеты. Но вскоре к нему присоединились новые голоса.

Бывает так, что многие месяцы в море не встретишь ни единого судна…

— Капитан! — орали с Козла. — Паруса на горизонте!

А бывает так, что от них продыху нет, ЧТОБ МНЕ ПРОВАЛИТЬСЯ НА МЕСТЕ.

— Чума! — взревел Джаг. — Проказа! Под каким флагом? Авантийским?

Бывает так, что по дороге своей ты встречаешь судно за судном…

— Вроде да, — неуверенно крикнули в ответ.

А бывает так…

— Два паруса! — вдруг заорали с Козла. — Два судна, капитан! Там их два!

Что они наваливаются сразу ВСЕМ ПРОКЛЯТЫМ СКОПОМ!

— Я не могу поверить. Проклятье! Дьявол на ваши головы, сучьи дети! Да пожрет вас всех Хозяин Морей! Якорь вам в глотки, уроды! ЯКОРЬ ВАМ В ГЛОТКИ!

Джаг надрывался так, что кровь прилила к лицу голове, а глаза выкатывались из орбит.

— САТАНА! — заорал Джаг в море, насколько хватало глотки, — ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ НАДО МНОЙ, САТАНА?!

Шансы свои Джаг оценил быстро, да и оценивать тут было нечего. Разделив потрепанную команду на два корабля, пусть с сильной нехваткой людей, у них были бы шансы против одного судна.

Но не против двух сразу, свежих и готовых к бою.

— Все живо на борт! — скомандовал Джаг не своим от ярости и досады голосом. — Все на Козла! Поднять паруса! Уходим по ветру!

— А что с ними делать, капитан? — осторожно спросил кто-то из моряков, указывая головой в сторону чавал.

— Черт с ними! Уходим, прямо сейчас, пока нас не нагнали!

Джаг, красный от ярости, уставился на запуганных чавал.

— Вы, бесовы отродья! Я с вами еще расквитаюсь! Я вас найду и утоплю всех до единого!

— Капитан! — окликнула его Сурбалла. — Пора отходить! Пойдем, капитан!

— А-А-А-А! — взревел Джаг так сильно и громко, как только мог, и едва сдерживая кипящую ярость, зашагал на свой корабль.

***

Остров Святого Адмы, на котором находилась авантийская колония Порт-Луль, был гораздо больше Такьярманки. Намного, намного больше. Густые джунгли покрывали его берега и многочисленные заливы. Раскидистые деревья спускались кронами к самой кромке моря, ветви нависали над водой, из которой торчали едва заметные, но крайне опасные рифы.

Козёл достиг острова за двое с небольшим суток, и Джаг лишний раз подивился способностям Соловья. Он не только точно вывел корабль к острову, но, к тому же, устроил так, чтобы Козёл подошел к берегу под покровом ночи, чтобы уж точно никто не заметил, и в темноте сумел загнать его в небольшую бухту у берега, так, что корабль было практически не видно с моря. Если патруль все еще преследовал Козла, то теперь он точно его не найдет.

В том, что те два корабля, так некстати появившиеся прямо в самый неудачный для того момент, были авантийским патрулем, Джаг не сомневался. Конечно, он не стал ждать, пока они приблизятся, и можно будет разглядеть их как следует и убедиться. Надо было сниматься с места незамедлительно, как он и поступил. Пришлось даже бросить часть добычи, которую не успели перегрузить на борт, не говоря уже о том, чтобы угонять чавал-невольников.

Бывает так, что все идет не по плану. Это нормально. Это — ничего.

Не повезло один раз, повезет другой.

Так что долго Джаг сокрушаться не стал. Побродив по каюте и прооравшись в одиночестве (никто из команды благоразумно не тревожил его несколько часов), Джаг приступил к разбору награбленного. Но ничего из добычи его не заинтересовало, потому он отправил все в корабельный общак, на учет Марне.

Но кроме привычной добычи, у него была еще и другая — сведения покойного капитана Палавена. По большей части это была ерунда. Бестолковые записи, судовой журнал, карта моря, несколько писем. Но нашлись кое-какие документы, которые Джага заинтересовали. Почитав их, а также расспросив о делах на родине старшего у новопризванных в команду — того самого, с наколкой мачты с парусами во весь торс (звали его Кехт с незамысловатым прозвищем «Грот»), Джаг составил себе любопытную картину того, что происходит сейчас в Авантии. И выглядела она вот как:

Во первых, всю страну охватила сумасшедшая морская лихорадка. Все, у кого были деньги, сломя шею бросались фрахтовать корабли и собирать народ в новые земли. Все верфи оказались загружены частными заказами на постройку кораблей на годы вперед. Богатые люди во что бы то ни стало стремились обзавестись судном с командой. Скупали даже старые дряхлые корыта, обращались с заказами к иностранным корабелам, перебивали друг другу цену. Даже свои собственные верфи строили, и на них нанимали за большие деньги команды судостроителей, только бы построить лохань, которая сможет переплыть океан. В общем, ни с того, ни с сего всем вдруг захотелось в новые земли.

А все потому, что имперский парламент, с дозволения короля, принял некий «Акт Реставрации Колоний». В этом акте было много положений и правил, которые в целом сводились к тому, что отныне частные предприятия могут иметь свои собственные территории в имперских заморских землях с одним единственным условием: выплачивать в королевскую казну установленный налог с получаемой прибыли. Естественно, такое не могло не привлечь коммерсантов всех мастей и сортов. Не всем, конечно, суждено было завладеть своими собственными территориями на Авантийской Цепи: за землю надо было заплатить, даже за дикий и неосвоенный остров, на который не ступала нога человека. Но все понимали: теперь, когда частному капиталу дали дорогу, все пойдет по другому. Раньше, когда все заморские земли принадлежали только короне и никому кроме нее, торговля шла не слишком эффективно. Авантия владела многими десятками островов в Море Цепей. Хоть как-то освоены из них были только единицы. Огромная империя не поспевала следить за всеми своими территориями. Денег в казне на то, чтобы развивать острова, никогда не было. Торговцы же не решались вкладываться в рисковое дело заморской торговли. Не только из-за прямой угрозы нападения морских разбойников, но и по причине чисто экономических рисков. В портах авантии торговцы должны были платить пошлины на грузы из Моря Цепей, фрахт также стоил денег, а еще полагалось платить охранную подать генерал-губернатору заморских земель за то, что корабли короны обеспечивали купцам защиту в море. Защиты они никакой, конечно, не обеспечивали. Изредка патрулю удавалось наткнуться на корабль под пиратским флагом, да и в тех случаях доблестный авантийский флот максимум удосуживался отогнать бандитов подальше от своих владений и на серьезное преследование не отвлекался.

Но с принятием акта все должно было измениться. Крупные предприятия стремились завладеть землями на островах и устроить на них свои хозяйства. В этом особо намеревалась преуспеть имперская заморская компания, самая крупная частно-государственная организация в империи. Купцы и организации рангом пониже стремились наложить лапу на снабжение крупных, поставляя им необходимые материалы, снаряжение и, конечно, невольников. А более мелкие торгаши, частные капитаны и оппортунисты собирались набить кошель, предоставляя первым двум услуги грузоперевозок, или какие-то другие, не столь честные и законные…

Всеобщий интерес к заморским землям родил бешеный спрос на корабли. А также на команды для них (когда из трактиров исчезли последние едва стоящие на ногах пьяницы-моряки, пришлось открыть даже тюрьмы — оттуда, по большей части и появилась команда Палавена), а также, на рабочую силу — невольников. В империи разом кончились все негры. Целые флотилии отплывали из Граты в порты Ривы, чтобы купить кабальных черных рабов по резко взлетевшим ценам и отплыть с ними в Море Цепей. Но и этого было мало. Так что в Авантии, неслыханное дело, почти официально, средь бела дня заработали бригады охотников за головами. Улицы авантийской столицы, по словам Грота, стояли мертвые и пустые, как после чумы. С них быстро исчезли все, кто был хоть немного чернее белого, пропали из подворотен даже самые худые бродяги и нищие, добирали последних беспризорных детей. Осмелевшие и набравшиеся опыта охотники за головами выходили на большаки и тракты, уже довольно удачно опробовав схемы охоты на чавалские таборы (именно такой судьбой те чавалы и загремели в кандалы, в трюм клеббы), и вскоре должны были перейти уже и на обычных крестьян из деревень и сел. Представители рыночных механизмов пытались, как умели, удовлетворить внезапно взлетевший до небес спрос на живой товар.

Короче говоря, решил Джаг, в империи сейчас творится натуральный хаос и бардак. Повезло, что удалось вовремя свалить оттуда.

С другой стороны, бардак этот на всех парусах направляется сюда, в Море Цепей. И довольно скоро уже здесь, на островах, будет твориться черт знает что…

А уж кто, как не пират, лучше всех других знает, как правильно воспользоваться бардаком и хаосом!

Если раньше Джаг лишь смутно представлял себе, чем собирается зарабатывать на жизнь в этих морях — мотаться по морю и охотиться на корабли, то теперь он точно знал, чем займется Козёл в ближайшие месяцы: в общем-то, тем же самым, будет мотаться по морю и искать корабли.

Только вот кораблей теперь станет намного, намного больше. А вместе с этим больше станет и добычи.

Поэтому к неудаче с чавалами Джаг отнесся философски. Теперь, когда было ясно, что самый лакомый кусок еще впереди, нечего было горевать о былом невезении. С этим настроем Джаг приступил к своим делам на острове.

Первым делом, как рассвело, он сразу же отправил в джунгли людей на разведку — выяснить, далеко ли до Порт-Луля. А в это время велел получше укрыть корпус корабля ветками и зеленью. Такая маскировка не поможет, если смотреть даже с другого берега этой бухты. Но вот против наблюдения с моря, километров с двух-трех, может сработать.

Разведчики стали возвращаться к вечеру. Оказалось, что эти леса почти необитаемы, людских деревень и лагерей никто не видел, зато, если пройти на север километров пятнадцать, то найдешь хорошо накатанную дорогу, которая, по всей видимости, ведет к городу.

Пришло время задуматься о том, как попасть внутрь. С большим отрядом из двух десятков человек Джагу было, безусловно, спокойнее. В случае беды есть возможность отмахаться железками и отбиться от стражи, выиграв время для побега. Но такая толпа вооруженных людей на входе в город точно вызовет как минимум лишние вопросы и разговоры. А вот если идти небольшой группой, в два-три человека, то есть все шансы остаться незамеченными и на входе, и на улицах, сделать все тихо и так же незаметно убраться восвояси. Порт-Лиль большой город, тысяч десять человек здесь живет. Есть патрульная стража и целый войсковой гарнизон. Сколько солдат точно — кто его знает. Но уж точно больше сотни. А скорее, в целом, со стражей и регулярным ополчением, сотни три, если не четыре.

Джагу шум и пыль в этом деле были ни к чему. Порт-Лиль — не Такьярманка. Власть империи здесь крепка и имеет широкие возможности на всем острове. Если вдруг что пойдет не так, губернатор может мобилизовать все свои войска на поиски шайки Джага, и против двух или трех сотен солдат его команда никак не выстоит. Потому решено было действовать тайно.

— Мне нужны двое способных людей, которые пойдут со мной, — сказал он, собрав всех своих офицеров и атаманов шаек.

Первыми показали готовность Сурбалла, Мубаса и Соловей. За ними, не мешкая, ступили вперед все остальные.

— Не, — сразу сказал Джаг, помотав головой, — Это дело не для черных. Вы подумайте сами, это ж авантийский город. Свободный ниггер там будет как прыщ на коленке. С вами тайной операции никак не выйдет.

Сурбалла, Мубаса, Ваба и Кужип, подумав пару мгновений, согласились с этим суждением и отступили, хоть и слегка недовольно. Остались пятеро: Соловей, Атаульф Тяжелый, Борво Глазастый, Гаскар Монтильё и Кехт, тот, что по прозвищу Грот, из перебежавших солдат.

Джаг отрезал, долго не думая:

— Соловей, ты в своем уме? На твою физиономию каждая баба будет шею выкручивать. В город тебе соваться нельзя, сиди на Козле. Борво, с твоей повязкой там вовсе делать нечего, нас еще у ворот спеленают, потому как видно по роже твоей — пират! А ты, Атаульф, тоже не пойдешь. Негры черные, а ты уж больно белый. Харя у тебя для здешних мест непривычная. Гаскар…

Джаг призадумался, глядя на его лисью физиономию.

— Ты, пожалуй, пойдешь. Да, точно. Ты подходишь.

Гаскар пожал плечами, и на губах его появилась тень, только лишь тень довольной ухмылки, а лисья морда так и осталась непроницаемой.

Все другие обратили к нему свои пристальные и немного возмущенные взгляды. Каждый думал одно и то же: чем это он меньше меня выделятся. Но вслух возражать никто не стал. Все ж, не о дележке добычи шел разговор, а об опасном и хрупком деле, которое довольно легко загубить.

Из офицеров остался только один — Кехт Грот. Все взгляды переместились на него, и все разом подумали: неужто и этот тоже капитану на дело годится?

— Не-е, — Джаг покачал головой, словно предлагая Гроту самому признать очевидное.

— Не, брат. Ты уж никак не подходишь. С твоей-то мордой в тюрьму можно бросать безо всякого суда и разбирательства. Стража в тебе разбойника почует за версту, а нам такое без надобности.

Тот лишь пожал плечами, соглашаясь с логикой.

Но теперь встал другой очевидный вопрос. Джаг собирался взять с собой двоих…

— Так кто ж с тобой третьим пойдет, капитан? — спросил Борво. Остальные глянули сначала на Борво, а потом уставились на Джага, соглашаясь с резонностью вопроса.

— Я могу.

Это сказал не кто-то из них.

Все повернулись на голос.

Это был Росанто Герера. Молчаливый идальго, неразговорчивый и вообще ни с кем на борту не общавшийся сангрит. Про него легко было забыть, потому что он как-то умудрялся никогда не попадаться на глаза.

Насколько помнил Джаг, это был первый раз, когда идальго заговорил сам с того момента, как Джаг принял его в команду.

Да нет, сам себя поправил Джаг. Это вообще первый раз, когда он сам первым заговорил. Ведь, даже и тогда он умудрился не начинать разговора. Просто приперся на причальную площадь Такьярманки, встал перед Джагом и молчал.

— Хочешь в команду? — спросил его Джаг. Тот кивнул.

— Это правильно, — сказал Джаг. — Как тебя зовут?

Тот назвал имя, а Джаг отправил его в шлюпку, что отплывала к Козлу. Вот и все их разговоры.

А ведь действительно, задумался вдруг Джаг. Какие люди лучше всего подойдут для этого задания? Гаскар молчалив, умен и способен в своем деле. А идальго? Молчалив едва ли не больше Гаскара. Но при этом обладает еще одним удивительным талантом — оказываться невидимым даже на плотно забитом людьми судне. И, при этом, он еще и хороший фехтовальщик, что доказал в бою на квартердеке Палавена против авантийских лейтенантов.

— Хм… — произнес вслух Джаг. — Так тому и быть, идальго. Ты пойдешь со мной.

***

Хороша подобралась компания, думал Джаг. Мональф, сангрит и авантиец.

Но Джаг не знал, может ли называться авантийцем в полном значении этого слова. Он отнюдь не испытывал преданности своей короне, и не был рад авантийскому флагу на горизонте. Впрочем, то же самое можно было с уверенностью сказать и о его спутниках. Раз уж они оказались тут, рядом с ним, едва ли кто из этих двоих был рад повстречать в море суда под флагами своих стран. По древнему закону любое судно под флагом имело экстратерриториальность, то есть, являлось территорией своей страны, даже в порту другого государства.

А каждого из этих двоих, что лежат со мной в этой канаве, думал Джаг, на родной земле ждет либо тюрьма, либо плаха.

Найти город и подобраться к нему не составило труда. Но вот попасть внутрь, как оказалось, было уже не так просто. Он был окружен крепостной стеной, в высоту метра четыре. Врата большого барбакана были распахнуты, и через них то и дело проходили люди — крестьяне и фермеры с телегами и поклажей, работники лесоповалов, добывающих янтарное дерево, проехал даже разъезд конных — наверное, с посланием в какое-то дальнее поселение на острове. Но не все было так просто. На воротах нес дежурство добрый караул. Джаг насчитал двенадцать человек. Шесть внизу, контролировали входящих и выходящих, и шесть наверху, на барбакане и стенах, готовые опустить ворота веревочным механизмом и дать по неприятелю залп из мушкетов. Один из шестерки нижних был офицером, начальником караула, и, судя по выправке, достойным. Караул свой он поставил строго и профессионально. Его стража не дрыхла у стены, сдвинув треуголки на глаза и раскрыв рот корытом. Службу несли как подобает по уставу — двое солдат на страже у ворот, двое сидят на табуретах, но с оружием наготове, а еще двое отдыхают, но не спят. Через два часа сменяются. Больше того, сам офицер почти не садился, все время был на ногах, совсем не уставал и не терял бдительности, подавая своим людям пример.

Было б таких людей в армии побольше, то не была б она таким говном, думал Джаг.

Но сейчас его угораздило из тысяч гнилых и дерьмовых офицеров нарваться на честного, каких единицы.

Когда стало ясно, что у этих ворот ничего не добьешься, Джаг отправил идальго и Гаскара вдоль стены в обе стороны, разведать, нет ли другого входа в город.

Идальго вернулся почти сразу — его стена заканчивалась метров через триста по лесу и выходила к отвесному морскому берегу. Стена завершалась мощной башней, фундамент которой уходил глубоко, а дерн вокруг нее со стороны моря был специально срыт, и прокрасться было никак нельзя. Разве что проплыть. Но и этот путь был закрыт — со стороны моря стена продолжалась почти до самых причалов, видневшихся вдалеке.

Гаскар вернулся спустя два часа и рассказал, что другой вход действительно есть, только охраняется он гораздо лучше этого, охраны там человек двадцать.

По всему выходило, что путь в город лежит с этой стороны. Стоило попытать счастье. Попробовать пройти, представившись… Кем? Крестьянами?

Поразмыслив, Джаг решил, что эта идея если и приведет их в город, то только в кандалах, и прямиком в тюрьму.

А потому, оставался последний способ. Сугубо пиратский.

Дождавшись, когда солнце начнет клониться к закату, небольшая банда Джага приступила к делу. Гаскар Монтильё отличался зорким глазом, да и Герера был отнюдь не слепец. Понаблюдав за стеной, они пришли к заключению, что охраны для такого длинного участка тут не так уж много. При везении и должной дерзости получится проскочить. Надо лишь подгадать момент, когда стражи на стенах будет меньше всего. И тут помогло то, что Джаг служил в армии.

Такой момент он знал. Это ежедневный развод караула, который в авантийской армии происходил в шесть часов вечера.

Здешняя стража традициям не изменяла. По поведению солдат — все были расслаблены и ожидали, когда уже придет смена, — Джаг и его подельники определили, что время настало.

Герера осмотрел стены — никого. Само собой. Едва ли кому из солдат захочется обойти стену лишний раз перед самым разводом, ведь смена может подойти в любую минуту, и всем лучше быть на месте, чтобы ни одного мгновения сверх положенного не задерживаться в изматывающем суточном карауле.

— Ну, давай! — сказал Джаг.

Идальго скользнул из кустов и в десяток шагов стремительной тенью одолел полосу вырубки возле стены. Раскрутив в руке кошку, он забросил ее наверх. Не удалось. Кошка звякнула железом о камень и упала назад.

Джаг чуть не заорал матом. Этот звон показался ему громом среди ясного неба, и вся стража должна была сбежаться на него. Лишь продышавшись, он смог слышать звуки леса, которые его окружали, и понял, что едва ли кто мог разобрать одинокий странный звук среди непрерывно доносившихся отовсюду голосов островных птиц и зверьков.

Герера подтянул кошку, раскрутил снова и таки забросил на стену. Подергал — держится. Сразу повис на ней, схватил обеими руками, и полез наверх, отталкиваясь ногами от стены. На подъем у него ушло полминуты. Оказавшись на стене, он махнул рукой в условном жесте — все чисто.

Джаг, испытывая пульсирующее в груди холодное волнение, рванул вперед из кустов, пробежал вырубленную полосу, прыгнул на веревку и влез на стену.

Справа и слева приближаются наряды караульных с ружьями наготове, почуял он.

Но нет. Оглядевшись, он не увидел на стене ни одного темно-синего авантийского мундира.

Он махнул рукой, и из леса пулей вылетел Гаскар. Джаг и не думал, что этот тип умеет так быстро перемещаться. До этого Лиса никогда не делал резких движений, все в нем было плавно, легко и невесомо, как и лицо, которым он не трудился показывать какие-либо эмоции. Но теперь Джаг понимал, что все то время он просто экономил силы для подобных случаев.

Гаскар вскарабкался на стену намного быстрее, чем Джаг с Герерой.

В тот момент, когда он перевалился на стену в пространство меж двумя зубцами, вдалеке, у ворот забили барабаны.

Ну все. Мы пропали, — подумал Джаг с новой волной жуткого хлада, которая обдала его изнутри.

Да нет же, — прокричало ему хладнокровное сознание. — Под барабаны разводят караул. Сейчас как раз самый лучший момент, чтобы войти в город.

Гаскар смотал веревку и сложил кошку в мешок. Мешок он кинул вниз, и все трое, не мешкая, последовали за ним.

Высота в четыре метра — пустяк, если смотреть снизу. Сверху все выглядит иначе, и падать довольно высоко.

Джаг приземлился не слишком удачно, опустившись челюстью прямо себе на коленку. Зубы неприятно щелкнули. Он вновь едва не заорал матом. Но сдержался.

Вот и все, — подумал он, вставая и отряхиваясь от мякины и пыли.

Как уж там называлась эта таверна?

***

Таверна, которую назвала Орфея Улирет, звалась «Толстый Крокодил», и долго искать ее не пришлось. К вечеру в нее стекались люди со всего города, а город был велик.

Да, думал Джаг, это точно не богом забытая Такьярманка. Порт-Луль — один из крупнейших авантийских городов на островах Малой Цепи, славился богатствами, которые авантийский торговый флот перевозил отсюда в Грату. Остров святого Адмы был известен как большой поставщик ценных пород древесины, в частности, янтарного и изумрудного дерева — столь редких и дорогих, что авантийский король наложил полный запрет на частную торговлю этими породами во всей империи, взяв таким образом ее в свои руки.

Потому-то и разросся Порт-Лиль. Из небольшого колониального поселка лесорубов за несколько десятилетий вырос, расцвел и окреп так, что никто не мог и представить себе, будто совсем еще недавно большую часть населения острова составляли лесоповальные негры-рабы, и было этого населения — двести человек. Джаг, возглавляя свою небольшую группу из Гаскара и идальго Гереры, проходил по широким мостовым улицам с крепкими и красиво отделанными двухэтажными домами местных богачей, шел по переулкам с домами поменьше, но тоже достойно слаженными, в которых жили обычные люди. Он проходил высокое и горделивое здание муниципа, миновал богато, но строго исполненный фасад корабельной коллегии, чуть опасливо обогнул большие казармы авантийской армии и простое, но выстроенное со вкусом, здание представительства имперской торговой палаты, прошагал мимо громадной церкви с высокой колокольней, мысленно, и сам не понимая, серьезно ли, прославив Бога. Он видел людей на улицах — знатных и простолюдинов, богачей и бедных. И он мог сказать с уверенностью, что местный бедный казался богачом в сравнении с бедняками, каких Джаг на своем веку повидал, мотаясь со своим папашкой по Авантии от деревни к деревни, да и в самой Грате — не меньше.

Спроси кто, что Джаг имеет сказать о Порт-Лиле, ответ был бы прост и понятен: благосостояние.

Потому как в этом городе о нем говорило все. Наживаясь на сверхприбыльной монопольной торговле ценными породами дерева, местный губернатор, надо отдать ему должное, не жалел денег и для своего города. Видимо, и вправду проникся своей должностью и чтил обязанности. Ведь, часто бывало не так. Люди, которых король назначает на руководящие посты в колониях, хоть в Море Цепей, хоть в Риве, — обычно отправляются туда против своей воли, за какие-то проделки. А потому, прибывая на место и вступая в обязанности, не испытывают особого рвения в должностных делах. Вместо этого, страстно мечтая вернуться обратно, принимаются набивать карманы и разносить взятки кому попало, лишь бы вернуться обратно в Авантию. Они делали все, только бы за них замолвили слово королю и вернули на прежнее место, в Грату.

В этом Порт-Лилю повезло. Судя по тому, как выглядел город, ему доставались хорошие руководители. И богатства острова были тут делом десятым. Дело всегда в людях. Даже в пустыне может вырасти город под руководством толкового человека, равно как и самый прекрасный город в райских краях быстро разрушится в руках наделенного властью болвана.

Соответствуя местному жилью и государственным зданиям, в городе были восхитительные таверны. Толстый крокодил был, наверно, лучшей из всех, какие Джаг видел в своей жизни. Огромная просторная зала с высоким потолком, освещенная тремя большими люстрами с сотнями свечей, а на стенах, к тому же, плотно висели застекленные светильники, так что светло было тут как днем в любое время суток. Каменный пол — ровный и приятный, из хорошо подогнанных и отполированных булыжников, столы застелены скатертями, которые, похоже, постоянно стирают — Джаг не видел на них ни пятна. Каминов тут было сразу два, большие, на противоположных сторонах залы, и в них потрескивали свежие сухие поленья.

Да-а, думал он, в таком заведении и матом ругаться стыдно, не то что буянить да крушить людям морды. И, как я погляжу, публика сюда ходит не за этим. Не для того, чтобы грязно напиться и орать похабные песни в обнимку с друзьями-баранами. Нет, тут было культурно. Была сцена, где выступали музыканты и певцы, вино и еду к столам разносили не трактирные девки, а натуральные официантки, да и человека за барной стойкой, одетого в дорогой, с золочением, сюртук, считавшего вина в шкафу у стены, язык не повернулся бы назвать словом, пахнущим потом, пригоревшей курятиной и сальной тряпкой для протирания стаканов — трактирщиком. Мэтр, и никак иначе.

Джаг посмотрел на своих спутников — сначала на Гаскара, тот, поджав губу, изучал своей лисьей физиономией представший перед ним интерьер, потом на Гереру — тот немного изменился в лице, стал меньше морщить нос, будто у него теперь не так сильно воняла дерьмом верхняя губа.

Вы правы, парни, подумал Джаг, это место — не то, что мы привыкли видеть. Здесь все блестит и светится. Но не стоит падать в благоговении на колени. Хозяин этого места, может и мэтр, но и с такими сволочами, как мы и мессера Улирет, поякшаться тоже не прочь.

Джаг кивнул своим людям и направился прямиком к Мэтру. Гаскар и идальго двинулись следом. Мэтр словно спиной почуял их приближение, повернулся к ним, учтиво представился сам и свое заведение.

— Добрый вечер, да, — сказал Джаг совершенно безучастно, и наклонился поближе к хозяину: — послушай, мэтр. Мы тут по делу.

— Осмелюсь спросить, по какому же?

— Мы от третьей дочери…

— А… — Мэтр мягко кивнул, опустив веки, и кивком подбородка указал направление: — в таком случае, вас ожидают. Вон тот миссир за столиком у самого края залы….

Больше слов Джагу было и не нужно. Он направился к указанному человеку. По нему, думал Джаг, сразу и не скажешь, что поднялся на лесоповале. Физиономия гладко выбрита, с подкрученными холеными усиками, отличный, хоть и на вид скромный сюртук, на шее белоснежный шелк… Но под аристократическую моду не подходила его комплекция — излишне широк в плечах, шея крупная и мощная, ей явно мал повязанный по моде шелковый платок. И руки — они, знал Джаг, всегда говорят о мужике главное слово. У этого руки были крупные, но сухие, с хорошо видными сухожилиями и венами, пальцы узловатые, на них огрубевшая и растрескавшаяся кожа. Этот человек долгое время работал топором, прежде чем стать начальником у бригады, и при этом обладал достаточным умом, чтобы собрать свою собственную бригаду и начать зарабатывать настоящие деньги, без лишних посредников и начальников над собой. Таких людей Джаг уважал — он не знал, как в других странах, а в Авантии — чтобы жить как человек, надо найти в себе волю послать ко всем собакам любых накрахмаленных и напудренных разбойников в париках, что хоть как-то связаны с правительством и королем.

Джаг сел к нему за стол без лишних слов. Он точно знал, что с такими людьми, как этот, проблем не бывает. Деловой — такими словом, пусть, немного с бандитским оттенком (куда ж без этого в таком-то деле), Джаг бы его назвал. Деловые — не качают права, не кривят рожу и не паясничают. Они говорят по делу.

— Я от третьей дочери.

На это Деловой кивнул.

— Меня зовут Тагарл.

— Джаг.

Рукопожатие было крепким, но иного от бывалого лесоруба, привыкшего к древку топора в руках, Джаг и не ожидал.

— Покажи, где твой корабль, — сказал Тагарл.

Джаг мысленно усмехнулся.

«Каков ты скор, приятель. Ну уж нет. Первый ход делай ты»

— Лучше скажи, сколько у тебя товара?

— Триста брусьев, по десять метров каждый, — ответил Тагарл без тени сомнения. По всей видимости, он тоже понял, что Джаг — не шпик, а тот, кем назвался. А как иначе? Не был бы он умен и прозорлив, едва ли соорудил бы столь опасное дело, как подсудная контрабанда.

— Третья дочь говорила про две тысячи метров.

— Получается, мы перетрудились?

— Ничуть. Это даже лучше.

Между тем, Джаг понял и еще кое-что. Кое-что, что его немного удивило и приободрило. Он назвал количество товара. Улирет назвала другое число — меньше. Это значит, ребята здесь, на Святом Адме, здорово поработали. Но везти это не мне одному, Улирет наняла два корабля. А заготовить и обработать столько древесины — не быстрое дело. И если у Тагарла все еще были три сотни брусьев, как он говорил, это означало, что Красная Свара еще не заходила на остров и не забрала свою часть товара. Улькаир опаздывал. При том, что вышел с Такьярманки раньше.

Какими судьбами так вышло? Может, Улькаир попал в тяжелую воду? Сбился с курса? А может, повстречал авантийский патруль и теперь обитает на дне морском? Или же его сожрали морские чудовища?

Последние два варианта Джагу очень нравились, но и другие устраивали. Опередить Улькаира, вышедшего в дорогу раньше, было крайне приятно.

Тем временем лесоруб вытащил из-за пазухи карту и положил на стол. Бросив на нее быстрый взгляд, Джаг сразу понял, что это весьма подробная карта острова.

— Мой корабль здесь, — сказал Джаг, и указал пальцем на небольшую бухту, очертания которой смутно узнал: в этом регионе карта была не такой уж точной, что внушало оптимизм — значит, скорее всего, люди острова в эти места не часто захаживают.

— А теперь покажи свой схрон.

Тагарл сначала засомневался, но потом все же решился и показал. Схрон его находился не так уж далеко, километрах в двенадцати от стоянки Козла. За день, решил Джаг, все можно быстро перетащить.

За пару минут пират и лесоруб обговорили все детали их дела. Джаг собирался встать из-за стола, как неожиданно Тагарл сказал:

— Назад ночью лучше не возвращайтесь. Дождитесь утра. При свете дня сможете выйти через ворота без всяких подозрений.

Резонно, подумал Джаг. Он кивнул своему новому подельнику.

— Возьмите комнату в этой таверне. Здешний хозяин — проверенный человек. Он не выдает секретов, если ему как следует заплатить. Скажи ему, что ты от меня. Цена будет больше, но илучше сохранишься. Капитан Джаг.

Как мило, подумал Джаг. Но перечить не стал. В этом городе он был новым человеком, потому, решил поступить так, как сказал Тагарл.

При звуке имени лесоруба Мэтр понимающе кивнул. Цена, как и предсказывал Тагарл, возросла. Двадцать такатов за одну только ночь! Такую цену за кровать Джаг еще никогда не платил. Но в этот раз решил не скупиться — для фарта. Госпожа Удача щедра к тем, кто сам не жмется.

Надо сказать, комнаты для постояльцев в таверне были хороши, как и она сама. Нашлась даже с тремя отдельными кроватями — чтобы никому не пришлось спать на полу.

Правда, спать-то и не слишком хотелось. Все трое сидели на кроватях друг напротив друга и молчали, бросая друг на друга украдкой короткие взгляды. Никто не решался предложить первым, но Джаг и сам чуял, о чем висит непроговоренный вопрос.

— В общем… — начал он, и оба напарника уставились на него выжидающе.

— Строго говоря, мы сейчас уже не на деле… — сказал Джаг, чувствуя, что идет на сделку с самим собой. — Потому что дело мы сделали. Так?

Идальго дернул губой и прищурился, а Гаскар сделал головой острожный жест — то ли кивнул, то ли пожал плечами: мол, может и так, а может и не так. Как скажешь, капитан.

— А раз так, то надо бы немного… обмыть удачный контакт. Я прав?

***

Только не нажираться — это было единственное напутствие, которое Джаг дал своим людям. К счастью, людей на это дело он выбрал таких, за которых не приходилось беспокоиться. Был бы сейчас тут Соловей — непременно пошел бы по бабам. И ладно бы в бордель, как все нормальные моряки. Но нет, этот имел твердое убеждение, что любовь обязана быть бесплатной, иначе это не любовь. Хотя с его-то смазливой мордой, было ясно, почему он так думает: в бесплатной любви ему отказа никогда не бывало. Если бы Джаг выбрал себе в напарники Борво Глазастого или Грота — тут не избежать разбоя или мокрого дела. Натуральные бандиты. А Атаульф Тяжелый — тот бы немедля упился до отключки, едва почуяв запах рома — должно быть, по старой северной привычке. В их родных краях холодно, пить надо хотя бы и для того, чтобы мозги в черепе не застыли. Потому Джаг и был рад, что выбрал Гаскара и Гереру. Монтильё, хоть и сказал, что пойдет проведает дом терпимости, опасений не вызывал — не такой он тип, чтобы влипать в неприятности на ровном месте. А идальго и вовсе, посидев сполчаса в зале таверны и поглядев на вечернее представление, молча ушел наверх, в комнату.

Так что Джаг остался один.

К вечеру в таверне заметно прибыло народу. Здесь было человек сто, не меньше, и простолюдины, и люди среднего сословия, и богатые, все довольно прилично одеты. Но из-за того, что зала была весьма просторной, не было толпы и не создавалось ощущения, что помещение набито людьми. Всем хватало места, оставались даже свободные столы.

Все старались занять места поближе к сцене, где выступали артисты. Ну а Джаг уселся подальше, у противоположной от сцены стены. Слушать музыку и пение можно и отсюда. Он в своей жизни видел разные таверны, большие и малые, грязные и чистые. И эта, «Толстый крокодил» — была одной из лучших, если не самой лучшей.

Обставлено все весьма просто, но с уютом и качественно. Хорошее вино и закуска — ого-го. И, снова, музыка эта, артисты…

Культура, думал он, и мысленно проговаривал, точно пробуя на вкус это слово.

Культура…

Каждую песню артистов зал награждал бурными аплодисментами, те, в ответ, кланялись и делали перерыв минут на десять, чтобы дать гостям заведения поднять кружки, перекусить и поболтать, а потом неторопливо начинали следующую песню, и гомон в зале утихал вместе с тем, как она набирала силу.

Пели они о море, об островах, о приключениях отважных героев, которые прожили под парусами свои лучшие годы. Романтические, и больше любовного уклона, часто не имеющие с реальностью никакой связи, но и они все же нашли отзыв в сердце Джага.

Песня проникла в его душу, затянула, оголила ее нервы, и Джаг позабыл даже про стакан — сидел, уперев запястье в щеку, смотрел и слушал.

Отвлекся, потерял бдительность. Да было уже поздно.

Увлеченный пением артистов, он не заметил, как к нему приблизился какой-то тип.

Лицо его Джагу сразу не понравилось.

— Миссир, вы не возражаете? — спросил Тип, указывая на стул напротив Джага.

Вообще-то Джаг возражал, очень даже. Он не собирался ни с кем болтать, а тем более с этим подозрительным мужиком, и в любой другой ситуации так бы ему и сказал. Но он отдавал себе отчет, что находится в чужом городе, почти-что в Авантии, и здесь люди слушаются законов и приличий. Своей несговорчивостью Джаг мог навести на себя подозрения. Потому он через силу кивнул незваному гостю.

— Кто вы?

— Меня зовут Фирак, — сказал Тип. — А вы…

— Барсо, — Джаг первое попавшееся имя из памяти. Так, ему казалось, звали кого-то из его детских приятелей.

— Миссир Барсо, не поймите меня неправильно, я прошу прощения за то, что вынужден обратиться к вам, и уверяю, что не отниму у вас больше пары минут. Я вижу, вы — человек, бывавший в море. Офицер или капитан корабля, как я полагаю…

Он остановился, ожидая реакции. Джаг непринужденным движением ладони показал ему продолжать.

— Так уж вышло, — сказал Фирак, — что я ищу один корабль. Он называется «Надежда Леады». Я хотел спросить вас, не попадался ли вам таковой на пути или же где-то в порту? Не слышали ли вы о нем? Нет ли хоть каких-то вестей?

Надежда Леады, повторил про себя Джаг.

Сердце его неприятно подпрыгнуло и забилось сильнее.

А как же, слышал. Этот корабль сейчас называется «Козёл».

— Надежда Леады… — Джаг попытался правдоподобно изобразить задумчивость. — нет, к несчастью, не припоминаю… А что за корабль?

— Он направлялся из Граты на Муйянку. Но там о нем ничего не слышали. Я думаю, может он сбился с пути. Мне очень неприятно предполагать самое худшее. Даже думать об этом не хочу. Видите ли, на борту этого корабля был мой друг…

— Стало быть, хотите узнать судьбу вашего друга?

«Сдается мне, если твой дружок был не черномазый, то он покойник…»

— Честно говоря, да, миссир Барсо. Я ищу именно его, на судьбу корабля мне наплевать. И, возможно… Скажите, вам не доводилось слышать где-то имя Джаг Марно?

— Не… — сказал Джаг. — Я такого не знаю.

— Ну конечно… — Фирак опустил взгляд и покивал головой своим мыслям. — Разумеется, вы не слышали. На что я только надеюсь, честное слово… Что ж, прошу прощения, миссир Барсо, за отнятое время.

С этими словами он встал из-за стола, учтиво поклонился и пошел прочь, быстро теряясь в растущей людской толпе в зале.

Артисты в этой таверне играют уж больно натурально, думал Джаг, чувствуя, как по коже бегут крупные холодные мурашки, а упавшее в пятки сердце медленно поднимается на свое место.

Что это вообще такое было, обмочи меня дьявол?! Друг, ага. Друзей у меня нету, да даже если и есть, в могиле я видал таких друзей. Морда его мне здорово не нравится. Гнутая вежливость, расшаркивания эти — сыграл он хорошо, даже слишком хорошо, так что слегка фальшиво. За этой маской скрывается опасный мордоворот и душегуб. К тому же, умный, что делает его еще опаснее.

Черт!

Джаг встал из-за стола и решительно направился прочь из зала, наверх, в свою комнату. Там он нашел уснувшего идальго.

— Спишь?

— Нет.

— И правильно. Пора валить. Поди найди мне Гаскара и бегом возвращайтесь сюда. Нас кто-то ищет. Меня кто-то ищет. Живо, давай, бегом!

Вытолкав идальго, Джаг закрыл за ним дверь и уселся на кровать. Он слушал, как грохочет сангрит сапогами по деревянным ступеням.

Надо было подумать. Хорошенько пораскинуть мозгами. Он обхватил голову ладонями. Но кроме мата в голову ничего не шло.

Вот ведь бес! Меня ищут. Кто-то, кто знает мое имя, знает про корабль, на котором я плыл. Как же умно было назваться чужим именем…

Вернее, знает он не сам корабль, а его старое имя.

Старое имя — старая история. Старые дела.

Эти люди — из моего прошлого.

Джаг снова услышал шум сапог по деревянным ступеням. Кто-то поднимался.

Ну все, пора утекать из города.

Джаг надел треуголку и вышел из комнаты. Уходить было надо сразу, а рассказать, в чем дело, он мог напарникам и по дороге…

Но это были не напарники Джага. В компании было три человека. Один уже поднялся и отпирал ключом дверь соседней комнаты, а двое других еще топали по лестнице, о чем-то разговаривая.

В свете свечей было хорошо видно, что у того, что отпирал дверь, рука была обгоревшая до самого плеча, и даже слегка поведенное ухо.

Двое тех, что шли позади, по лестнице, вели разговор. Джаг уловил обрывки из него:

— Достала меня эта жара… Печет как у дьявола в заду, что днем, что ночью. А в Грате сейчас — красота. Весна, цветы, и мессеры по улицам в платьях валандаются…

— Да, далеко нас занесло… Да вот только ежели пустые вернемся…

Горелый безразлично скользнул по Джагу глазами и вернулся к отпиранию замка. Но в следующий момент замер, точно остолбеневший, резко повернул голову к Джагу и уставился на него вылупленными глазами.

— Парни, — крикнул он неуверенным от потрясения голосом, — кажись, я его нашел…

Джаг узнал его голос. Именно этим голосом были произнесены последние слова, какие Джаг слышал в Старом Свете.

«Вспоминай Лонзо Валенте»

9. Тайная империя

Авантийская империя. Город Грата.

Весна в Грате наступила быстро и неожиданно. Авантия не отличалась излишне снежными зимами. Омываемая мощным теплым течением, что шло с юга Титанийского океана, от дальних колоний Ривы до Ампары, где проходило вдоль берегов Сангрии и Мональфы, устремлялось на северо-восток и делилось надвое остроконечным островом Нижней Авантии, после чего северный поток течения резко брал на север, где быстро остывал в Полярном море, а южный — проходил через канал, что отделял берег Мональфы от обоих авантийских островов и уносился дальше, к северо-восточным скалистым берегам Хьерды и Ульфхеднара, где так же остывал в Полярном море, превращаясь в холодное течение, и возвращался обратно через середину Титанического океана. Благодаря этому течению Авантия, хоть и располагалась довольно далеко на севере в сравнении с солнечной Сангрией, не испытывала большой беды от зимних холодов. Мороз здесь бывал редко. Нынешняя зима была одной из самых холодных за последние десятилетия — так говорили в Грате. Все пророчили долгие холода, до самой середины весны. Но пророчествам не суждено было сбыться: снег и лед сошли за два дня, обнажая грязь и слякоть. А грязь и слякоть высохли в следующие несколько дней, пока над Авантией не было ни единого облака, так что некоторые уже успели начать жаловаться на палящее солнце. И это — в марте!

Впрочем, погода не так влияла на Мигита, как когда-то… Он не долго размышлял над выбором одежды. Его постоянным облачением стали черная треуголка и такой же черный плащ-накидка с высоким воротником, под самые глаза, чтобы не было видно шрама. В свою прошлую бытность Мигит ни за что не надел бы такой скучный и мрачный наряд, скрывающий его статное и крепкое тело и не гармонирующий с его приятным и красиво-мужественным лицом. Но эти времена были давно, и уже не казались правдой. Кроме того, Мигит успел оценить преимущества такого наряда. Во первых, он страшный. В таком одеянии рослый и сильный человек (а Мигита никто бы не назвал коротким и слабым) выглядел крайне внушительно даже в глазах отпетых головорезов, в чем он успел убедиться некоторое время назад, когда он с Лейсом и отрядом элитных шпиков заморской компании наведывался на сходку к самому Лозно Валенте.

Авторитетные бандиты зыркали на него осторожно и с намерением. В случае драки главной целью они совершенно точно избрали его, и на него первым делом напали бы. Лейса они словно и вовсе не брали в расчет, полагая, что он — только говорящая голова. А ведь Лейс — гораздо опаснее меня, думал Мигит. Столько тайных знаний и умений он открыл мне, и кто знает, сколько таковых он еще скрывает? Мог ли он быть отличным фехтовальщиком? Безусловно мог. Или же, он мог поразить врагов неким тайным оружием — этому Мигит совершенно не удивился бы после того, как Лейс запросто вытащил из кармана королевскую ломовую грамоту в управлении адмиралтейства.

И частью сознания Мигит подозревал, что Лейс изначально задумывал представить бандитам такую картину: болтливый, но бестолковый пижон и мрачный боец в темных одеждах — чтобы отвести от себя первую атаку. Цинично, умно, ловко. Но, с другой стороны, Мигит не имел никакого повода подозревать своего друга в коварстве. Пусть даже план Лейса на случай драки и был таким, не в его правилах бросать на произвол судьбы своих людей. Он был уверен, что план Лейса, подставляющий Мигита под атаку превосходящих сил, не был планом спасения собственной шкуры. Нет. Это был бы план уверенной и эффективной атаки, которую Лейс детально продумал заранее. Он все продумывал заранее. А то, что не продумывал, у него получалось само собой.

Обо всем этом Мигит думал уже много раз, и каждый раз приходил к одним и тем же выводам: первое — Лейсу можно доверить свою жизнь больше, чем самому себе, второе — страшный черный наряд исключительным образом подходит к его новой работе.

Впрочем, были и недостатки. Зимой в нем было холодно, а летом — жарко. И он не выполнял свою главную функцию — не скрывал личность. Вроде, воротник достает прямо до глаз, а треуголка скрывает голову, и лица почти не видно. Но почему-то все всегда его узнавали. Даже те, кто, казалось бы, знать его не должен.

Но в последнее время у Мигита не было времени на то, чтобы всерьез задумываться о деталях своего гардероба. Теперь у него были уроки.

Уроки! — думал он иногда. — Мне же двадцать три года! Я что, малое дитя, чтобы учиться на уроках?

Лейс, на этот невысказанный вопрос отвечал, что учиться никогда не поздно. Может, он был прав. У Мигита не было времени даже на то, чтобы подумать над этим. Не было времени даже на то, чтобы разобраться, как это он оказался втянут в это!

Стараниями Лейса (и, видимо, за деньги заморской компании), Мигита устроили обучаться в Гратский Университет Наук. Но не на обычный многолетний путь обучения. А на специально подготовленный для него. И это обучение стало каторгой. Восемь часов в день Мигиту преподавали науки, о каких он в жизни не слышал. И не кто-нибудь, а признанные мэтры, известные на всю Авантию, да и за ее пределами.

Мигит изучал математику. Крайне странную и удивительную науку о том, как сделать простое сложным. Мэтр чертил ему графики функций (Мигиту пришлось запоминать произношение многих понятий из математики, потому что слова были чужеродными и неестественными), и учил, как найти на ней сначала координаты точки, потом заставлял строить графики функций по их выражению сначала в цифровой таблице, а потом и самому вычислять координаты точек, подставляя цифры из ума в запись формулы. Странно, но у Мигита получалось. Уже через неделю он почти не задумываясь чертил кривые полосы, и мэтр кивал головой. Дальше пошло тяжелее. Мигит и во снах не мог представить себе, что люди способны определять столь оторванные от жизни величины, как скорость изменения функции и скорость изменения самого изменения функции! Однако, умелый мэтр наглядно пояснил ему, в чем физический смысл:

Если судну надо пройти какое-то расстояние, то оно пройдет его за какое-то время с заданной скоростью. И чем больше времени пройдет, тем больше проплывет судно по морю со своей скоростью. Это и есть функция. Пройденное расстояние за прошедшее время.

Но одно и то же расстояние корабль может пройти за разное время в зависимости от того, насколько благоприятствует ему ветер. И то, насколько изменится расстояние за заданный отрезок времени, и есть изменение функции. Это скорость.

При этом, корабль никогда не идет с равной скоростью, потому что паруса не могут разогнать его с места до должной скорости сразу, как не может и внезапный штиль моментально его затормозить. Так что, количество ветра в парусах, а, стало быть, и скорость судна, меняются со временем. И это изменение — есть изменение изменения. Рост или падение скорости.

Для всего этого у мэтра были названия. Сама по себе функция движения — это изменение расстояния. Изменение зависимости расстояния от времени — скорость, а изменение скорости — ускорение.

Через силу, и это давалось Мигиту. Уже через неделю он уверенно рисовал графики изменений, и мэтр вновь скупо кивал, признавая его верные ответы.

Помимо этого, Мигит изучал и другие науки. Но после математики все они казались простыми. Другой мэтр обучал Мигита занятной науке о движении, где и пригодились знания об изменениях. Он приносил странные механизмы и показывал, как они работают. Мигиту не составляло труда проследить схему движения механизмов и зарисовать ее на бумаге. А когда перешли к математическим схемам, мэтр даже удивился, как быстро Мигит все схватывал. Еще один университетский человек обучал Мигита весьма удивительной науке — статистике. И из его речей Мигиту она показалась главнейшей наукой во всем мире. Выполняя задания мэтра, Мигит чувствовал, что зашел очень далеко в те области знаний о бытие, куда доберется редкий человек во всем мире.

За свой короткий срок обучения Мигит резко менял свои представления о сущем. Он понял, что не сознания людей, а математика определяет все взаимосвязи в обществе. С удивлением осознал, что не удача, а строгие законы механики даруют кораблю ход, и с потаенным страхом усвоил, что не господь, а статистика точно знает обо всех намерениях людей и обо всех деяниях на белом свете!

И, вместе со всем этим, он вдруг осознал, каким несведущим глупцом был всю жизнь. Раньше он не верил в законы, кроме тех, что писаны людьми. Он не видел закономерностей и не привечал мысли о них, доверяясь случайности, но теперь понимал, что и случайности закономерны.

А развивая эту мысль дальше, он понимал вдруг, что он умнее, чем подавляющее большинство людей. Он определенно умнее всех людей на своей улице. За исключением нескольких человек, он умнее всех в целой Грате. И он точно знает больше, чем 99 и девять десятых процентов людей в Авантии, да и во всем мире! Хотя бы потому, что он знал дробные числа и проценты.

Разными правдами и неправдами Мигит постигал науки. Не все задачи давались ему одинаково хорошо, были такие, которые он щелкал, как орешки, а были и такие, к которым он даже не знал, как подступиться. Поэтому, вместе с точными науками, Мигит постигал одновременно и умение всячески жульничать и списывать готовые ответы. Это умение, как он понял позже, наравне с другими дисциплинами, входило в образовательный курс, но негласно. Получая образование, ученик только наполовину учится наукам. Другую половину приобретенных им навыков составляет умение изворачиваться, хитрить и выкручиваться из сложных положений. Таким способом умного человека готовят к предстоящему выживанию в агрессивной среде высшего света, где каждый штрих во внешнем виде, каждая эмоция, каждый жест, каждая фраза в разговоре всегда имеет другой, тайный смысл, и хорошо если только один.

В конце обучения мэтры давали Мигиту сложные задания, которые он должен был решить без их подсказок, и вообще без любой посторонней помощи, даже без своих записей и учебников.

Не все мэтры остались довольны. Но, используя все свои навыки, как научные, так и не очень, кое-как Мигит прошел и через это. После окончания обучения у него появился один свободный день. Об этом он узнал из дежурного письма от Лейса — тот присылал их постоянно, узнавая, как далеко Мигит продвинулся в своей учебе, и какие есть у него сложности, а также давал полезные советы и рекомендовал сверх положенного также изучить и некоторые другие разделы учебников, которые считал интересными. К этим письмам Мигит уже привык, указания из них старался выполнять, хоть и ума не мог приложить, к чему можно применить столь оторванные от реальной жизни вещи, как факториальное счисление и вычисление первообразных функций.

Освободившийся день Мигит потратил на сон без задних ног — бешеный ритм учебы измотал его за те недели. Выспавшись как следует, Мигит чувствовал прилив сил — впервые за долгое время. Он чувствовал, что готов приступить к работе с Лейсом. Пока еще не знал, к какой именно. Но решимости это не убавляло. Заморская компания реализовывала большой план. Скорее, даже, огромный. И в этом плане ему и Лейсу было отведено едва ли не главное место. Это немного тревожило, но Мигит смело прогонял эти тревоги. Теперь, овладев науками, он знал, что готов. К любому делу.

Как и ожидалось, Лейс прислал письмо. В нем значилось только время и место. Очевидно, приглашение.

Мигит только и ждал знака, а дождавшись, не собирался задерживаться ни на мгновение.

Если бы не второе письмо.

Мельком глянув на улицу, Мигит увидел, что погода теплая, как и всю неделю до этого. Хотя и не знал, зачем он смотрел — наверно, по старой привычке. Ведь надеть он собирался ровно то же, что и всегда — сапоги толстой кожи по колено, плотные черные штаны, удобный камзол, не стесняющий движений, ремень с мечом, черную накидку и неизменную треуголку, опущенную на глаза.

Он уже хотел было идти, как вдруг служанка принесла ему другое письмо.

В отличие от писем Лейса, на конверте был адрес и обратный адрес, отправлено оно было явно по обычному каналу — через имперскую почтовую службу.

Что-то внутри подсказывало Мигиту, что этот адрес он знает. Но только распечатав письмо, Мигит все понял. В письме было следующее:

«Мигит

Я всей душой молю бога о том, что вы не забыли обо мне и ваше обещание встретиться скоро, как только возможно, все еще в силе. Я скажу вам искренне и от всего сердца, я более всего хочу увидеться с вами! И если вы хоть немного хотите того же, я умоляю вас ответить на это письмо.

Греясс.»

Что-то трепыхнулось в груди Мигита. Обдало холодом. Он задышал чаще.

Греясс…

Как я только мог забыть о ней…

И устыдился. Сознание шепнуло ему: в тебе не умер еще тот жалкий повеса и хлыщ, каким ты был некогда. Тот, кто легко забывал девушек на следующее утро и не слышал никакого гласа совести…

Но теперь Мигит совесть слышал. И она не давала однозначного ответа.

Он глянул на письмо Лейса, что лежало на столике.

Лейс желал видеть его так скоро, как только возможно.

И Греясс тоже. Ведь он сам ей пообещал.

Поразмыслив некоторое время, и успокаивая забившееся сердце, Мигит поднял глаза на служанку, которая, почему-то, все еще стояла тут.

— Вели извозчику обождать, — твердо сказал Мигит. — Мне нужно написать письмо.

***

«Милая Греясс

Я не привык отказывать в своем слове, и, как и вы, я всей душой желаю нашей встречи. Я помню о том, что пообещал вам, и молю простить мою непростительную задержку. С моим новым назначением, о котором вы, как я понял, в полной известности, я не смог явиться сразу, но я не намерен заставлять вас ждать ни секундой дольше, чем уже заставил. Прошу, назовите время и место нашей встречи, и будьте уверены, я явлюсь.

Мигит»

Карета доставила Мигита к дому Лейса, совсем непримечательному зданию на Хвойной улице, что далеко от суетливых центральных улиц и площадей Граты. Дом был двухэтажным и очень обычным, наверное, маскируя таким способом необычность своего хозяина.

Мигит, может, и удивился бы этому, но сейчас его мысли были заняты другим. Он думал о письме, которое велел служанке отправить имперской почтой по адресу, что оставила Греясс.

Он имел большой опыт написания писем девушкам. И в этом письме, как мог, старался его не применять. Еще живы были в памяти те времена, когда он обходился с женщинами как с товаром. Менял, как перчатки — так было принято говорить в его тогдашних кругах. Вел себя как скотина — так принято говорить вне всяких кругов, где Мигит теперь оказался.

Писать письмо женщине — проще простого. Любые слова, какие бы ни написал, она прочтет так, как ей хочется. Если ты красив собой — можешь высказываться как угодно грубо и невоспитанно, она скажет «как смело, как мужественно», и сама будет писать. Если же не красив, даже на самое трогательное и нежное письмо она ответит что-то вроде «ничтожный шут и тряпка», и на этом переписка окончится.

Раньше, в бытность дамским угодником, Мигит всегда носил это знание в подсознательном слое, всегда руководствуясь им неосознанно, по наитию. Теперь же, когда у него поубавилось популярности, а в голове появилась площадка для разговоров с самим собой, он вынес это знание в сознательные области ума. Как и некоторые другие.

У красивого человека все выходит само собой. У некрасивого — не выходит, как бы он ни старался. Со стороны всегда виднее. И изменив точку зрения, он теперь видел страшную несправедливость судьбы, которая везде, кругом и всюду. Сытой голодного не разумеет.

Все эти знания Мигит совершенно не хотел применять к Греясс. Не хотел мерить ее прежними своими мерилами. Думая о письме, проговаривая про себя каждую строку, каждое слово, Мигит все никак не мог отделаться от ощущения, что писал его не целиком нынешний он. Хоть немного, но помогал прошлый. И от этого становилось немного мерзко на душе.

Он так и не смог написать искренне, без хлыщовской велеречивости. Оставалось лишь надеяться, что не разочарует Греясс. Не заставит ее думать, что он еще так и остался жалким погонялой за юбками, каким был раньше.

Мигит расплатился с извозчиком и направился к дому Лейса. К входной двери вело небольшое крыльцо с тремя ступеньками. Мигит поднялся и постучал в дверь. Открыли почти сразу. Мигит увидел невысокого роста женщину в черном платье с вздутыми рукавами до запястий и белом фартуке. Должно быть, домоправительница.

— Мигит Камилари? Входите скорее, Лейс вас ждал.

Мигит прошел внутрь, огляделся. Если снаружи дом выглядел непримечательно, то внутри он оказался едва ли не более обычным к удивлению Мигита. В коридоре стояла небольшая тумба, вешалка для одежды и шляп. Деревянный пол, деревянные стены, потолок тоже из дерева.

Ну, видимо, не такой уж он необычный, решил Мигит.

Женщина стояла перед ним, сложив ладони у груди, и ждала, пока Мигит повесит шляпу и плащ. Когда он это сделал и повернулся к ней лицом, давая ей рассмотреть безобразный шрам на своей щеке, он не увидел в ее лице и глазах никаких изменений. Словно ей был абсолютно безразличен его жуткий вид.

Хотя, о чем я думаю? Работая в доме у Лейса, она наверно и не на таких людей насмотрелась, а к странностям привыкла.

— Прошу, проходите наверх. Этот оболдуй закрылся у себя в комнате и не выходит со вчерашнего дня. Может, вы его приободрите…

Такой отзыв о Лейсе Мигита насторожил. Оболдуй? Что за женщина способна назвать Лейса оболдуем?

— А вы…

Она тут же склонила набок голову и улыбнулась.

— Я? А вы как думаете, кто я?

Ну теперь, уж точно не служанка, понял Мигит. Прислуга не позволила бы себе таких вольностей.

— Я не знаю, мессера…

— И не хотите предположить? Тогда оставим этот вопрос до лучших времен…

Мигит подумал, что это вообще-то устраивает его. Но спустя пару секунд понял, что любопытство берет верх.

— Вы его жена?

— Ох, спасибо за комплимент, но нет. Я его мать.

Это немного удивило Мигита. Он оглядел ее с ног до головы, осмысливая новую информацию. Во первых то, что у Лейса есть мать.

Ради бога, а почему бы и нет? — вдруг подумал он к своему стыду. — Ведь, кто-то родил этого человека? И вырастил…

Но, при всем этом… Она была такая…

— Но вы такая… — озадаченно протянул Мигит.

— Обычная? — предложила женщина, не дав Мигиту договорить, — Ох, вот спасибо!

— Простите, я не хотел… — тут же начал оправдываться Мигит, умом же понимая, что именно это и собирался сказать. И зачем?

Вот ведь дернул же черт за язык! До чего не люблю разговаривать, а ведь взял, собрался и проговорил такую обидную вещь…

— Перестаньте, — легко отмахнулась мать Лейса. — Я слышала это столько раз, что уже и не обращаю внимания. Иметь ненормального сына, это, знаете ли, не так уж легко.

— И все равно, простите. Я никак не собирался вам нагрубить…

— Не тратьте воздух, лучше идите к нему. Давайте же, поднимайтесь наверх…

Мигит не стал спорить и усугублять неловкость, потому послушался ее и направился по лестнице наверх. Дверь перед ним была заперта. Он постучал.

Ответа не было.

Он попробовал снова.

И опять тишина.

— Лейс! — позвал Мигит. — Это я…

Теперь сработало. За дверью послышалась возня, что-то тяжелое с шумом грохнулось и со звоном рассыпалось по полу.

— Мигит? — послышалось из комнаты. — Дружище, это ты?

— Да, я…

— Так входи! Я тебя давно жду!

Мигит попробовал толкнуть дверь рукой — не поддается. Попробовал покрутить ручку и одновременно толкать — не получается.

— Но тут заперто… — сказал он. — Может, откроешь?

— Ах да… Открой сам. Поверни ручку три раза вправо, потом один раз влево и еще один раз вправо.

Мигит сделал, как сказано. С последним поворотом в двери что-то щелкнуло, двинулось, лязгнуло. Он нажал на дверь и она легко открылась. Должно быть, внутри нее стоял хитроумный запирающий механизм.

Первое, что заметил Мигит в комнате Лейса — тут было темно. Все окна были завешаны покрывалами и шторами, так что единственным источником света оказалась распахнутая дверь.

Мигит так и остановился среди комнаты и развел руками в недоумении.

— Да, здесь темновато, не находишь? — донесся из темноты странно кряхтящий, будто от натуги, голос Лейса, — Будь добр, приоткрой шторы. И закрой дверь.

Вглядываясь в темноту, определить фигуру Лейса в ней так и не получилось, и Мигит решил, что пустить в комнату свет — не такая уж плохая затея. Он рывком раскрыл шторы на одном окне, потом на втором. В комнате сделалось светло. В струях света, падавших внутрь, вихрем танцевали в воздухе облака взбудораженных пылинок.

Зная Лейса и его любовь к сюрпризам, Мигит не собирался удивляться тому, что увидит, но не смог. Лейс висел вниз головой посреди комнаты.

Ноги его были связаны веревкой, которая проходила через кольцо в потолке и крепилась на полу за ножку массивной кровати с балдахином. Кольцо в потолке, раньше, кажется, служило для крепления люстры, которая была аккуратно снята и стояла неподалеку у стены.

Мгновение осмысливая увиденное, Мигит, ощутив внезапный прилив тревоги тут же бросился к Лейсу.

— Кто это сделал?!

Мигит лихорадочно осматривал комнату, выискивая затаившегося врага, или же улики, на него указывавшие. Впрочем, в комнате был бардак, улики усмотреть оказалось непросто, и возможно, наступил он как раз как результат проигранной Лейсом драки.

— Не беспокойся за это, — ответил Лейс со спокойствием, на какое только способен подвешенный за ноги человек. — Все это я сам сделал.

Выдавливая слова, он слегка кряхтел от натуги — и не мудрено: его лицо было густо красным от прилившей крови. Мигит искренне надеялся, что Лейс не провисел так всю ночь, с тех пор, как заперся в комнате.

— Приготовься. Сейчас я тебя освобожу.

Поднявшись во весь рост, Мигит выхватил из ножен палаш и с размаху перерубил веревку, ведущую к полу. Лейс тут же грохнулся на пол, благо падать ему было не высоко, он был подвешен так, что от макушки до пола было немногим больше полуметра.

Мигит помог другу подняться и усадил его на кровати. Лейс поднял руки к лицу принялся ощупывать свою голову. Кровь медленно отступала от лица, возвращаясь обратно в тело.

Спустя пару минут он уже мог разговаривать без особых усилий.

Мигит, все это время бродивший по комнате, осматривая беспорядок, пытался понять, с какого вопроса начать.

Начал он с самого главного:

— Зачем?

И показал разведенными руками вокруг, в основном, на веревку.

Лейс ответил самым непринужденным тоном:

— Это было испытание одной интересной мыслительной техники — циркумизма. Проблема в том, что эта техника требует огромного напряжения мыслительных ресурсов, а также работы в измененном состоянии сознания… Я полагал, что прилив крови к мозгу и некоторые усилители его деятельности должны оказать эффект…

На счет усилителей сознания у Мигита тоже несколько мгновений назад появились догадки — в комнате довольно ощутимо пахло дурманом.

Все это выглядело для Мигита неубедительным. Лейс, безусловно, необычный человек. Но подвешивая себя вниз головой, да еще и накурившись дурмана, додуматься можно разве что до кровоизлияния в мозг…

Об этом Мигит и сказал другу, но Лейса, кажется, это уже не интересовало:

— Так, или иначе, это уже не имеет значения. Я понял, что техникой циркумизма мне не овладеть. А жаль… Это весьма занятное направление мысли…

— Что это за техника? — спросил Мигит.

— Если кратко и в общих чертах, она позволяет получить ответ на интересующий вопрос, минуя все промежуточные состояния пути к истине. Как бы сразу оказаться в состоянии решенной задачи. Узнать решение, минуя вычисления.

— Но… Как такое возможно?!

Лейс пожал плечами.

— Как я уже сказал, по всей видимости, такая техника мне неподвластна.

— Но… — Мигит просто не знал, как выразить свои мысли, не мог найти подходящего слова.

— Но как это вообще возможно?

— Ну… — Лейс задумался на пару мгновений, — в целом механизм следующий: нужно не выполнять шаги поиска истины, а просто сразу ее узнать. Оказаться на последнем шаге, минуя остальные.

— Угадать ответ?

— Нет-нет! — Лейс протестующее взмахнул руками. — Речь именно о том, чтобы узнать его, а не угадывать. При этом, не совершая операций решения задачи.

Мигита это ничуть не вразумило:

— Я имею в виду… — сказал он, слегка рассеяно (потому что не был готов к внезапной светской беседе) — Ведь, чтобы узнать, сколько будет два плюс два, нужно сложить эти цифры!

— И каков ответ?

— Четыре! — сказал Мигит в недоумении. И почувствовал себя в западне: Лейс только этого и ждал.

— Но ведь ты сейчас не совершал в голове операцию сложения, не так ли? Ты просто назвал ответ, и все.

— Да, но… — Мигит чувствовал, что начинает ухватывать логику Лейса, хоть и не мог с ней согласиться. — Но я ведь делал эту операцию когда-то… И узнал ответ. Теперь я его знаю и просто говорю!

— Верно, это твое нынешнее состояние. Ты знаешь ответ. Почему бы всегда не начинать сразу с состояния, когда ты знаешь ответ?

— Это невозможно, надо сначала посчитать!

— Но ты не считал…

— Но кто-то другой посчитал когда-то… — не сдавался Мигит.

— Не обязательно, — ответил Лейс. — Ты просто привык начинать не с того состояния. Представь, что ты уже знаешь число «четыре», и знаешь, что это ответ. А только затем придумываешь вопрос — как получить этот ответ из двух других чисел, создаешь подходящую числовую систему для этого, называешь это математической логикой…

— Я не думаю, что так бывает… — Мигит сложил руки на груди. Идея Лейса казалась ему абсолютно беспочвенной и надуманной.

— Тогда позволь другой пример. Ты ведь помнишь, как мэтр показывал тебе механизмы. Среди них был и часовой, помнишь его? Множество взаимосвязанных шестеренок, которые вращаются в общем едином движении и поворачивают стрелки часов. Ты желаешь получить определенное время на них. Что ты сделаешь?

— Дождусь нужного времени.

— Это долго. Можно ли быстрее?

— Я сам подведу механизм до нужного времени.

— Но тогда система шестеренок пройдет все состояния до нужного. А можно ли обойтись без этого?

— Нельзя, — сказал Мигит.

— Можно изначально собрать механизм так, чтобы стрелки указывали нужное время.

— Но это… — Мигит пытался подыскать подходящую мысль: — Это ведь тоже состояния решения задачи. Ты просто заранее знаешь нужный результат.

— Да!

Лейс хлопнул в ладоши.

— Да, так и есть. Это грубый пример. Но я говорил о том, чтобы сразу, безо всяких манипуляций получить работающий механизм, находящийся в нужном состоянии, которое и будет означать ответ. Просто взять готовые часы, которые указывают нужное время.

— Тогда… Где их взять?

— А вот об этом, мой друг, и рассказывает циркумизм… — задумчиво проговорил Лейс, глядя куда-то в голую стену. Но быстро одернулся, словно отмахивая лезущие в голову ненужные мысли:

— Но, не стоит забивать этим голову. Как я уже дважды сказал, эта техника не помогла мне в поисках ответа. Поэтому надо сосредоточить внимание на других путях…

Он встал с кровати и походил по комнате, делая на ходу упражнения для разминки рук, ног и шеи. Мигит видел, что Лейс уже пришел в себя после подвешения. Кровь отлила от головы, кожа лица приобрела нормальный оттенок, и уже нельзя было сказать, что несколько минут назад он висел вверх ногами.

И все же было очень странно видеть Лейса в таких обстоятельствах, в окружающем беспорядке. Всегда он был безупречно одет, побрит, причесан, просто икона стиля. Теперь же, голый по пояс, в одних подштанниках, босой и с растрепавшейся от подвешения золотистой копной, перешагивающий через перевернутые табуреты и раскиданные по полу вещи, он смотрелся, на взгляд Мигита, довольно забавно.

Между делом, Мигит ощущал последствия своей необычайной разговорчивости. Он очень легко ввязался в спор и наговорил так много слов, что теперь за это расплачивался: растревоженная рана у основания языка, сильно зудела и колола, так что он невольно морщился.

Надо было как-то отвлечься от боли. Подняв с пола раскрытую записную книжку, Мигит пробежался по страницам взглядом. На них были письмена, централитянские буквы, складывающиеся в бессмысленную писанину.

— Ты разгадываешь шифр? — спросил Мигит, стараясь аккуратнее шевелить языком. Хотя, ответа вопрос не требовал, и без этого было понятно.

— Да, — ответил с внезапной увлеченностью Лейс, — и довольно давно.

Лейс повернулся к нему.

— О, как удачно, — он подошел к Мигиту и указал на раскрытую страницу перед ним.

— Это — централитянский шифр. Так называемый шифр простого сдвига. Каждая буква шифрующего алфавита соответствует букве открытого. Но шифрующий сдвинут. В данном случае сдвиг составляет пять букв, или сигн, как принято говорить в криптографии.

— Крипто… — Мигит поднял глаза на Лейса. Тот, по привычке, ответил на незаданный вопрос:

— Тайнопись. Криптография. Это древняя централитянская наука о сокрытии информации, которая передается по открытым каналам. Гонца с ценными сведениями могут перехватить, но это злодеям не поможет. Сообщение написано не на открытом языке, а на зашифрованном. Централитяне применяли шифр сдвига, и это по тем временам был крайне надежный способ сохранения сведений в тайне. Расшифровать такое сообщение были в силах только очень редкие люди, посвященные в тайное знание. Впрочем, сейчас ситуация не сильно изменилась.

Лейс выхватил книжку из рук Мигита, быстро перелистнул несколько страниц и вернул обратно.

— Это — гораздо более сложный шифр. Подстановочный. Или же, шифр простой замены. Здесь каждая сигна шифрующего алфавита соответствует сигне открытого. Но сигны шифрующего алфавита расположены не по порядку. Расшифровать такое сообщение можно, только имея на руках схему замены сигн. Но его можно и расколоть. Не так просто, как шифр сдвига. Там-то нужно только сдвигать дешифрующую последовательность на один знак, пока не появится осмысленный текст. Здесь такой подход не поможет. Однако запись все еще не устойчива к логическому анализу. Слова разделены пробелами, и по их длине и по количеству тех или иных букв в них, можно сделать предположения о том, чем они на самом деле являются. К примеру, это слово из двух сигн, скорее всего, централитянский союз «и», который записывается как «et», тогда это слово — довольно часто встречающееся в тексте, — вероятно, связующий глагол «быть» — «est». Делая такие предположения, мы можем довольно быстро разгадать шифр.

— Беда в пробелах… — задумчиво проговорил Мигит.

— Именно, мой друг. Поэтому, их тоже догадались шифровать, или же писать сообщения без них вовсе. Если записать то же сообщение без пробелов, шифр будет гораздо более стойким. Так и догадались делать древние централитяне, когда ощутили необходимость в более сложном шифре. Но пробел — только одна сигна. Даже беспробельная запись может быть расколота благодаря такому инструменту, как частотный анализ. Когда каждая буква открытого алфавита соответствует одной букве шифрующего, — какая разница, что это за буквы? Есть четкие закономерности, на основании которых можно делать предположения и строить гипотезы. Гласные буквы встречаются чаще, чем согласные, в централитянской речи сигна «е» встречается чаще, чем «а» или «о», а сигна «i» — и вовсе в каждом втором слове есть. Одинаковые последовательности из двух-трех сигн — это союзы или местоимения. Считаем буквы, считаем одинаковые последовательности. Это занимает больше времени, кто же спорит, но это ломается!..

Лейс снова выхватил у Мигита книжку, перелистнул сразу большую стопку страниц и вернул ему в руки.

— То ли дело — полиалфавитный шифр, — продолжил он.

Мигит взглянул на страницы — они были исписаны, нет, скорее размечены, строго разлинованы строками и столбцами букв, которые складывались в таблицы. Он полистал страницы — на каждой были эти таблицы букв. Вроде, бессмысленная мешанина, на вид — все одинаковые: ряд букв алфавита по вертикали, другой ряд — по горизонтали, в ячейках между ними — тоже буквы, столбцы и строки, заполненные буквами. Но при внимательном рассмотрении, оказалось, что они различаются. Это были алфавиты, выписанные друг под другом строками, и каждая следующая шла со смещением в одну букву. И на каждой другой странице смещение первой строки отличалось на одну букву, задавая изначальное смещение всем нижним строкам.

Листая страницы, Мигит отмечал, что были тут и алфавиты, которые начинались с конца, были такие, которые начинались с середины и продолжались то в одну сторону, то в другую, чередуя буквы из первой и второй половины алфавита в шахматном порядке. Он листал и листал страницы, его глазам представали все новые и новые таблицы, построенные по самым необъяснимым правилам.

— Полиалфавитный шифр, — произнес Лейс, словно наслаждаясь вкусом каждого звука этого странного словосочетания.

— Один из самых сложных на сей момент. Суть его в том, что для каждой буквы выбирается новый шифрующий алфавит. Если взять простейший пример — все шифрующие алфавиты — это централитянский алфавит со сдвигом, то получается, что первая сигна шифра зашифрована соответствующей сигной из алфавита со сдвигом в единицу, а вторая — уже из алфавита со сдвигом в две сигны, и так далее. Беда в том, что никто не может знать, какимспособом формируются алфавиты на самом деле. Каждая следующая буква шифруется другим способом, нежели предыдущая. В этом фундаментальное отличие этого способа тайнописи от ранее названных. Буквы шифруются по таблице алфавитов, и расшифровываются по ней же. Каждая сигна зашифрована непредсказуемым способом. И это полностью лишает нас возможности применить частотный анализ!

Господь-спаситель, — думал Мигит, глядя на таблицы букв на страницах. — Как может человек придумать такое… И человек ли вообще тот, кто это придумал?..

— Ты только подумай, Мигит, — почти шептал ему Лейс, — ведь алфавит можно составить разными способами. Ты уже понял, что в шифрующем алфавите не обязательно буквы должны стоять по порядку. Порядок может быть любым.

Мигит прикинул в уме, насколько возрастает сложность в этом случае. Вычисления ему не понравились.

По его выражению лица Лейс все безошибочно понял.

— Да-да, мой друг. Видишь, в каком любопытном положении мы оказались? Скажи мне, сколько есть способов съесть пять яблок, не повторяясь?

Это из статистики, — быстро понял Мигит. Воспоминания о странных и удивительных подсчетах были еще свежи в его памяти.

— Сто двадцать, — сказал он.

— Именно так, — согласился Лейс. — Предположим, мы шифруем на централитянском алфавите. Всего двадцать шесть сигн. Сколько способов составить их, не повторяя?

Много, — только и подумал Мигит.

Лейс не стал дожидаться ответа:

— Их — приблизительно четыре, умножить на десять в двадцать шестой степени. Чтобы ощутить масштаб числа, это больше, чем минуло секунд с рождения пророка Эяса. Гораздо больше.

Это тоже немало, — подумал Мигит, — существует ли такое число?..

— И все это только при том предположении, что шифр не различает большие и малые сигны… Ведь в противном случае…

Лейс сел на кровать, и наклонил голову, предлагая Мигиту самому сделать выводы.

— Все станет еще сложнее.

Лейс вздохнул и жестом показал, что Мигит мыслил верно.

— Вы испробовали все? — осторожно спросил Мигит, хоть и знал ответ и на этот вопрос.

— Конечно, — Лейс пренебрежительно поморщился. — Мы шли от простого к сложному. Но испробовать полиалфавитный шифр — не так то просто. Сейчас мы продвинулись где-то на полпроцента. И это не от недостатка усилий. В нашей тайной крипте работает больше ста человек. Они применяют стратегию разделенных вычислений и используют автоматы. О, да, автоматы. Средняя скорость вычисления шифра на таком автомате — десять секунд на проход. Автоматы, намного сложнее тех примитивных машин, что ты видел. Устанавливаешь в наборнике шифрующий алфавит, дергаешь рычаг — и все. Сообщение переведено. И, к несчастью, всегда неправильно. Меня это утомляет.

— Эти машины, наверное, жутко дорогие…

— Я могу сказать только ориентировочно. Десятки тысяч такатов за штуку. В сумме гораздо больше миллиона. Несколько миллионов.

Мигит поежился. Он едва мог себе представить, как выглядит миллион такатов. Сундук, полный золота? Скорее несколько сундуков, доверху набитых монетами с королем и львом. Зато он представлял, что может стоить столько — тот флот, который построила Заморская Компания, должно быть, как раз встал в такую гору золота. Он сфокусировал взгляд и понял, что Лейс смотрит на него с загадочным прищуром.

— Зачем ты заставил меня… учиться всем этим наукам? — спросил Мигит давно интересовавший его вопрос.

— Чтобы ты не только верил, но и понимал, какое дело мы ведем. И еще для того, чтобы понимал, что криптография на этом этапе нам не поможет. Компания все еще затрачивает огромные деньги на попытки расшифровать сообщение на монете, но безуспешно. И, я бы сказал, бесполезно. Поэтому, нам следует рассмотреть другие способы приближения к истине…

— Усилители сознания? — поинтересовался Мигит.

— Это тупиковое ответвление. Заморозим его на время. Есть другие способы, просто мы о них пока не знаем. Видишь ли, криптография — очень конкретная и практическая наука. Она состоит из двух равновесных половин — шифрования и дешифрации. Именно, что равновесных. Сообщения шифруют не от безделья, а с явной целью — с тем, чтобы они были расшифрованы. Обычно, законным получателем. Но бывает всякое. Истинно только одно: все зашифрованное обязано быть расшифрованным. И если не получается сходу одолеть шифр, это не значит, что у него нет уязвимостей. Уязвимости есть у всего, и если они не видны, это значит, что мы неправильно смотрим.

— Так… с чего нам начать?

— С самой монеты, я полагаю. Когда получим ее, будем обладать большей информацией, ведь все это время мы работаем только с изображением. И тут нам улыбнулась удача. Пару дней назад шпики сообщили, что один человек, которого часто видели в кругах Лозно Валенте, купил корабль. Представляешь себе? Просто пришел в порт и купил корабль вместе с капитаном и командой. И, как думаешь, что случилось после этого? После недолгих сборов он отплыл за океан.

Мигит мысленно соединял детали:

Лонзо Валенте. Человек-традиция. Никогда не интересовавшийся ничем, кроме своей преступной империи в Авантии. И тут вдруг разом покупает корабль с командой и направляет его в новые земли? Не сказать, чтобы странно. После принятия акта в империи творилось черт знает что. Пользуясь невиданными до того свободами, много кто решил рискнуть и вложиться в заморские владения. Но чтобы Лонзо…

Совершенно очевидно, что он верно оценил важность монеты, за которой к нему так бесцеремонно явились люди заморской компании, к тому же, называя имя самого Саладея Дарды.

Совершенно очевидно также, что оценив важность, он ни за что не поделился бы своими знаниями с компанией. На то расчета и не было. Компания лишь собиралась понаблюдать за его поведением. А повел он себя слегка необычно… И довольно предсказуемо.

Похоже, Лонзо ухватил нитку. И тут же за нее дернул.

— Получается, мы должны отправиться за ними? — осторожно сказал Мигит.

— Не сразу. Скажи мне честно, дружище, ты не задумывался — а может, этот шифр вовсе и не шифр на самом деле? Может, это просто какая-то белиберда, шутка безумного мастера?

Мигит в этом вопросе не был честен даже сам с собой, но теперь, когда Лейс спросил его в лоб, скрываться было уже бессмысленно: такие мысли Мигита посещали.

Он кивнул.

— Я не могу и не стану винить тебя за это. Сколько раз я сам так думал — и не счесть. И как раз поэтому я хочу показать тебе кое-что. Знак.

— Знак?

— Знак того, что мы движемся в верном направлении.

***

Лейс, вновь безупречно одетый и причесанный, сидел очень вольно, раскинувшись на сиденье, и глядя в голубое небо с редкими перистыми облаками (кареты по всей Грате уже давно ездили с откинутым верхом — до того на улицах потеплело). Мигит же, наоборот, крайне сосредоточенно крутил в голове разговор, произошедший в комнате Лейса.

Если шифр монеты не удается разгадать сейчас, при том, что прикладываются такие колоссальные усилия, то что может облегчить его взлом в дальнейшем, даже если завладеть самой монетой? Разве что, мы найдем ключ к шифру. Но где его искать?

И еще этот знак…

Лейс наотрез отказался объясняться, заверяя, что Мигит должен все увидеть сам. Потому, оставалось только гадать. Чем Мигит и занимался.

Карета проехала Вересковую улицу, потому Тисовую, потом Кедровую и Сосновую, затем свернула в Валежный переулок и с него выехала на мост короля Еллы Чудного.

Мы направляемся мимо центра города, понял Мигит.

По улицам прогуливался народ — почти никто уже не носил толстые накидки, шубы и пальто, люди почуяли тепло и с удовольствием освобождались от тяжелых одежд. Некоторые уже осмелели настолько, что носили камзолы нараспашку или даже одни рубахи.

Карета, тем временем, миновала площадь короля Руббы Серьезного и через Ольховый проезд выехала на улицу Героев-Стражников.

Хитрецова совсем неподалеку — напомнило Мигиту его сознание. Но нет, поворот на улицу Хитрецов карета миновала, а свернула на улицу Целителей, где и остановилась у большого, но ветхого дома, расположенного меж двух магазинов. Фасад был простой, без украшений, окна забиты, но не наспех, а основательно и ровно. Скорее всего, это был склад товаров, подумал Мигит.

Лейс пошел вперед, Мигит за ним.

Мигит отметил, что в дверь Лейс постучал особым образом — условленным кодом. Он стучал набалдажником своей трости: сначала один раз, потом два, потом три, потом еще один.

— Никогда не стоит использовать один и тот же код в разных местах, — пояснил он. — Одинаковый код на разных сообщениях, тем более таких простейших, как это — большая уязвимость.

Неординарные люди часто страдают помешательством. Болезнью Лейса была скрытность. Мигит решил для себя, что не станет возмущаться этому. Он еще только осваивался в новой роли, но уже успел прочувствовать на себе серьезный подход компании к делам.

Дверь открыли спустя несколько мгновений. Человек, открывший ее, скрывал лицо платком, повязанным под самые глаза, а на голове носил треуголку.

Хорошая идея, подумал Мигит. Надо бы ее позаимствовать, а то что-то много меня узнают…

Увидев Лейса, тайный агент впустил обоих внутрь и закрыл дверь на засов.

— Что это за место? — спросил Мигит.

— Тайный схрон нашего предприятия, — ответил Лейс. — Неофициальный. Не для обычных торговых дел. Только для специальных операций.

Мигит мысленно кивнул сам себе:

Понятно. Заморская компания — большая и могущественная организация. Само собой, она осуществляет разные секретные сделки. Будь я имперским клерком, я бы первым делом обратил взгляд на крупные частные предприятия…

Правда, тут легко можно распрощаться с жизнью. Тот тайный агент, что встречал у двери, был вооружен и явно владел оружием. А судя по редким звукам, доносившимся сверху, со второго этажа склада, он был тут не один.

Но Лейс направился не наверх. Помещение было заставлено разнообразной тарой — сундуки, ящики, свертки, вешки. На некоторых стояла марка заморской компании — трист, концы которого венчали централитянские буквы P, A, E. Из-за множества всевозможных грузов Мигит не сразу заметил створки амбарной двери в полу, чуть присыпанные соломой. Лейс жестом позвал его помочь: они взялись за кольца в створках и распахнули их. В проходе были ступени, и они круто уходили вниз. Оттуда пахнуло сырым кирпичом и цементом — традиционные запахи подвалов.

Агент с сокрытым лицом, дал Лейсу масляный светильник, и тот без слов двинулся вниз, в подвал, а Мигиту только оставалось следовать за ним. Коридор оказался широким и длинным, метров тридцать. В нем стояла густая темнота, и только свет фонаря выхватывал из нее небольшую область. Мигит шел за его спиной, и света до него доходило мало. Он старался идти насколько возможно аккуратно, чтобы не споткнуться на неровной брусчатке и не расшибить себе голову. Оказываться на полу тем более не хотелось потому, что слух донес до него копошение и писк — совсем рядом, почти под ногами. Крысы.

Мигит пару раз ощутил, как задевает сапогом живое существо. Крысы разбегались и жались к стенам от света фонаря Лейса, и тут же принимались за старое, когда круг света уходила дальше, возвращая им любимую темноту. Воображение легко изобразило Мигиту картину: наступив на крысу, он вздрагивает, теряет равновесие и валится на пол, прямо в целую кучу этих тварей, и живая мохнатая масса схлопывается над ним.

Лейс остановился у двери, обитой свежим, блестящим железом. Стучать он не стал, сразу повернул ручку и вошел внутрь, а Мигит последовал за ним. Они оказались в комнате, где было так же напроглядно темно, но к привычным запахам камня и влаги — Мигит почуял это почти сразу, — добавился еще один. Тошнотворный, сладковатый запах. Так пахнет подгнившая плоть.

Тем временем Лейс откуда-то добыл факел, открыл окошко в фонаре и от него разжег паклю на факеле, передав Мигиту:

— Вдоль стены факелы, а нам не помешает немного света.

Мигит взял факел и двинулся вдоль своей стены, а Лейс — вдоль своей. Они разжигали факел за факелом, они были расположены довольно часто, и в помещении делалось все светлее и светлее. Вскоре Мигит хорошо видел источник тошнотворного запаха: в центре комнаты располагался тяжелый и массивный стол, а на нем лежало распростертое тело. Совершенно точно мертвое. И довольно давно.

Закончив с факелами, Лейс подошел к столу с трупом. Мигит подошел с другой стороны.

Он теперь ощутил еще один запах. Более тяжелый и приторный. Хотя, Мигит сначала сомневался, не был ли он просто усилившимся запахом разложения. Но Лейс подтвердил его первоначальные догадки:

— Как хорошо, что есть формальдегид. Раствор этого вещества позволяет значительно замедлить гниение плоти, если вовремя ввести его в мышцы покойного. Мы так и поступили.

— Кто это? — спросил Мигит.

— Как ты можешь видеть, это труп. Труп человека, который пытался убить меня позавчера ночью.

— Тебя пытались убить?

Эти слова показались Мигиту какой-то неудачной шуткой, но интуиция подсказывала ему, что Лейс не шутит.

— Конечно, и я предполагал, что так случится. Поэтому был готов к нападению.

Мигит задумался.

— Кто его послал? — спросил он. — Лонзо?

— Нет, это точно не он. Лонзо знает, что я действовал от лица заморской компании. Я же прямо сказал ему, что передаю слова Саладея Дарды. Если бы он хотел покончить с угрозой, он напал бы на Дарду, а не на меня. Не в его правилах разбираться с мелкими сошками, а именно таким я себя и представил.

— Кто тогда?

— Этого я не знаю. И это самое примечательное в этой истории. Он не был подослан Лонзо Валенте, а ведь этот тип контролирует почти все преступное подполье в Авантии. Он также не известен, как наемный убийца, разбойник или бандит. Городская стража о нем не слышала, и никто из наших осведомителей в криминальном мире, в компаниях конкурентов и правительствах иностранных государств. Его никто не знает, вот что меня заинтересовало.

— Он из другой страны?

— Не знаю, но, полагаю, что и такое возможно.

— А как его убили? Я, что-то, не вижу на теле ран.

— Тоже интересно, не правда ли? Его никто не убивал, мы взяли его живьем, но по дороге он откусил себе язык и истек кровью. Потрясающая самоотверженность.

Мигит склонился над телом убийцы, внимательнее присмотрелся к нему. Рот покойника был слегка приоткрыт, и в нем было черным-черно от свернувшейся крови.

К горлу подступил комок тошноты и Мигит отстранился.

— Все это наводит на мысль о профессиональном и скрытном наемном убийце. Все, кроме одного. Профессионалы крайне редко кончают с собой.

Решиться на смерть, думал Мигит, всегда непросто. Не существует профессиональных самоубийц, умирает человек строго по одному разу. Но откусить себе язык… Для такого нужна огромная воля. Настолько огромная, что здоровое сознание очень редко способно вместить ее…

— Сумасшедший? — предположил Мигит.

— Тогда каков мотив?

Тут Мигит мало что мог предположить:

— Был недоволен заморской компанией?.. Возможно, как-то пострадал от нее в прошлом, и решил свести счеты…

— Я был не в форме компании, — возразил Лейс. — Я ее вообще никогда не ношу. Заподозрить меня в причастности к делам компании довольно сложно, я занимаю в ней абсолютно невзрачную должность, только ради прикрытия. Скажи, стал бы ты нарочно охотиться на жалкого клерка, выслеживать его, узнавать о его жизни, если бы хотел отомстить всей его организации, к нему лично не имея никаких счетов? При том, что множество офицеров и крупных управленцев компании разгуливает по городу совершенно открыто?

Мигит покачал головой. Едва ли.

— Если не рассматривать за их несостоятельностью гипотезы о том, что нападение связано с моей работой в компании, с Лонзо Валенте, или, упаси господь, с какими-то моими личными делами… Остается только одно разумное предположение. То, которое следовало бы рассмотреть прежде всего. Кто-то знает о том, что помимо своей подставной работы в компании, я имею так же и другие полномочия. Кто-то знает, что я состою в тайном криптографическом подразделении компании, в котором состоишь также и ты…

— Стукач?

— Как же без этого, — легко согласился Лейс. — Любая крупная организация полна стукачей, и этого не избежать. Причем, это очень осведомленный стукач. Каким-то способом он смог прознать о нашем деле. Связать меня с тайной деятельностью компании. Об этом знают очень немногие в компании, и несколько крупных акционеров. Но и они не посвящены детали…

— Как мы могли себя выдать?

— Нашими неосторожными действиями, я полагаю. Их было немало. В первую очередь, наш визит в логово Лонзо Валенте, конечно. Улица Хитрецов — опасное место. Глаз и ушей там всегда намного больше, чем можешь сосчитать. Меня беспокоит не это.

— А что тогда?

— Несколько вещей. Во первых, даже имея полную информацию о том, что мы делали у Лонзо, и что есть некий тайный проект заморской компании, нужно еще и сопоставить эти факты. Тот, кто не знает, что искать, не найдет.

— Выходит, они знали…

— Да, это второе. Они, именно они. Я полагаю, наш враг, это группа людей. Возможно, небольшая, но очень хорошо информированная. И с обширными связями.

Лейс достал из внутреннего кармана камзола сложенный пополам лист бумаги. Совсем небольшой. Не больше открытки. И протянул через стол с покойником Мигиту. Тот взял, развернул. На листке было написано только два слова:

Мы знаем

Мигит поднял глаза на Лейса.

— При нем не было ничего из того, что люди обычно носят с собой. Ни денег, ни украшений и драгоценностей, ничего в карманах. Только это. Послание. На тот случай, если их человек не справится.

— С какой целью? Напугать? — Мигит вернул Лейсу письмо.

— Предостеречь, — ответил он. — Продемонстрировать свое преимущество в информации и показать нам, что наши тайные цели не такие уж и тайные.

— И все же, им не удалось тебя убить.

— Им не повезло однажды, но это ничего не означает. Они намекают нам на то, что им известно о нас, но нам не известно о них. И пока это остается так, они могут наносить удары тогда, когда им заблагорассудится, в то время как мы не в состоянии им ответить. Это опасный враг. Они располагают как минимум теми же сведениями, что и мы. И тщательно следят за возмущениями информационной среды, потому что не желают, чтобы мы добрались до истины. Они, как пауки на паутине, ждали колебаний ее нитей. Ветер проходит сквозь паутину, не тревожа ее. Но когда в нее попадает муха… Хлоп!

Лейс хлопнул в ладоши. От внезапного громкого звука Мигит вздрогнул.

— Вибрация нитей тревожит их. Они оживают, активизируются. И проверяют, действительно ли возмущение заслуживает их внимания. Муха ли это, или же случайно попавшая в паутину соломинка. Когда мы у Лонзо завели разговор о монете — мы превратились в муху. В важное колебание паутины, на которое паук обязан отреагировать. Мы их заинтересовали. И самое главное, третье…

— Исследовав колебание информационной среды, которое мы вызвали, они дали о себе знать. Немедленно, и самым агрессивным способом. Они атаковали. Решили сразу устранить угрозу, убив меня. При этом, характер атаки говорит о многом. Они не наняли убийцу из бандитов, потому что не могли позволить себе рисковать. Они понимали, что в случае неудачи наемник может попасть в плен, а тогда неизбежно выдаст нанимателя, и такого риска допустить не могли. Потому, отправили человека, который между смертью и пленом не раздумывая выберет смерть. Профессионального и умелого убийцу, но в то же время фанатика, абсолютно лояльного, полностью верного и преданного им. Того, кто почтет за честь приложить все силы, чтобы унести свои тайны с собой в могилу. Наличие у врагов таких людей говорит о могуществе их организации. А их действия — о том, что мы на верном пути. И, возможно, стоим в опасной для них близости к разгадке.

Мигит поежился, и почему-то огляделся вокруг. Он понял вдруг, что совершенно не чувствует себя в безопасности. Темнота подвального склепа словно сделалась гуще, а тишина, установившаяся после того, как Лейс умолк, казалось, была полна движения. Невнятные шорохи, шевеления в тенях — незримые в упор, но хорошо видимые боковым зрением. Они словно нарочно замирали, когда на них концентрируешь взгляд, но стоило отвести его, и они вновь оживали.

Понимая, что ему это все только кажется, что это всего лишь игры разума, порождения страха и не более того, Мигит все же не мог перестать бросать украдкой пристальные взгляды во тьму, клубящуюся за пределами световых кругов от факелов вдоль стен и тех огней, что были у них с Лейсом в руках. По спине пробегали неприятные мурашки. Так бывает, когда кто-то тайно наблюдает за тобой, понимал Мигит. Он прогонял эти мысли, зная умом, что никого кроме них двоих, да оравы крыс, в этих подвалах нет. Но полностью отделаться от ощущения уязвимости не мог, как ни пытался себя заставить. Больше всего сейчас он хотел как можно скорее покинуть этот подвал. Выбраться на воздух, на свет божий, подальше от этой гнетущей темноты и иррационального страха, который в ней гнездится.

— Нужно расследовать это.

— Совершенно верно, — согласился Лейс. — У нас даже есть крохотная зацепка.

Он наклонился к голове трупа и жестом позвал Мигита сделать то же самое. Взяв покойника за голову, Лейс отодвинул подсохшие волосы у него над ухом и поднес ближе фонарь, чтобы Мигиту было видно.

Мигит пригляделся. Наколка. Простой и известный всем знак. Треугольная звезда. Трист.

— Трист?! — у Мигита чуть не перехватило дух. — Церковь? Это человек церкви?

— Возможно, но не в ее стиле. Духовенство Сантры обычно использует другие рычаги давления и не действует так жестко. Я полагаю, смысл этого знака гораздо глубже. Троелуние. Древний языческий символ централитян.

— Языческий? Трист это символ Эясианской церкви.

— Обрати внимание на навершия концов триста. Там заметные округлые элементы. Они символизируют небесные тела.

— Слепец, Ехидна и Приспешник…

Мигит кивнул, сбитый с толку. Он действительно не заметил беглым взглядом в мерцающем свете фонаря эти точки на концах звезды.

— Они не всегда так назывались. Во времена Централитянской империи они носили имена трех главных богов. Слепец был морским владыкой, покровителем мореходов. Зеленая Ехидна — богиня плодородия, которым славились острова Ожерелья Одмы. Ее же спутник, Приспешник — был Покорителем, а воины империи назывались его сынами. Новые названия небесных тел были утверждены во время Сантрийского Собора, на тайном заседании узкого круга самых авторитетных сановников. Их мотивы были понятны: в небесах не должно было быть языческих богов, вся память о них должна была быть осквернена, предана забвению и порицанию.

— Если так, почему они не заменили трист? Самый главный знак язычества!

— Помнишь, я говорил тебе о принятии эясианства централитянами? Древняя империя не перешла в новую веру моментально, процесс длился десятилетия. Это были темные и кровавые годы религиозных войн. Иерархам не нужны были новые такие войны. А новая религия легко перенимает удачные элементы старой. Для большей популярности у населения.

— Но… Что это значит?

— Пока ничего. Это только гипотеза, я не зацикливаюсь на ней.

— Но?

— Но, возможно… Мы сейчас становимся свидетелями того, как оживает призрак древнего врага.

Мигит чувствовал, что ему становится сильно не по себе.

Точно прочитав его мысли, Лейс указал движением головы в сторону выхода, — здесь больше нечего делать. Не загасив факелы, они вышли из камеры и прошли обратно по темному коридору к лестнице из подвала. Выбрались наверх. Двое агентов забрали у Лейса и Мигита фонарь и факел и сами спустились вниз, видимо, погасить огни, которые они оставили.

На улице было все так же светло и солнечно, дышалось легко и свободно. Но Мигита это уже не радовало. Чего-то не стало. Не столько в картине, которую он видел своими глазами, а вообще, во всем мире, во всем, что он знал, и о чем имел представление.

— Так что нам теперь делать? — спросил он.

— Лучше всего тебе пока не показываться никуда из дома, — сказал Лейс. — Вряд ли неудача их остановит. И следующей их мишенью можешь оказаться ты. Опасность вполне реальна, я хочу, чтобы ты отнесся к этому со всей серьезностью. Я распоряжусь удвоить охрану твоего дома. Если ты минимизируешь перемещения, так мы сможем лучше тебя защитить.

Удвоить? — Мигит у своего дома вообще никакой охраны не замечал. Но теперь понимал, что она была.

Черт возьми… — думал он подавлено.

Во что я только ввязался…

***

Мигиту было противно лежать.

Ему не менее противно было стоять. Противно было ходить, сидеть. Шевелиться или не шевелиться — тоже было противно.

Противно было даже думать. Все опротивело ему в ставших ненавистными ему четырех стенах, где он оказался заточен. Но, в отличие от всего прочего, он не мог прекратить думать.

Заточение по собственной воле — бывает ли такое?

Теперь, думал он, точно бывает.

Мигит понимал, что это разумно. Пронимал, что на то есть веские причины, что так будет лучше для всех, и, в первую очередь, для него. Но легче от этого не становилось.

Он понимал, что это время не проходит даром. Лейс в жизни не допустит, растраты времени. Прямо сейчас где-то на улицах Граты кипит тайная работа. Секретная служба заморской компании день и ночь ищет следы неизвестных врагов. Пытается подступиться к ним, раскопать информацию. Найти хоть какую-то нить, что вела бы к их организации. Хоть какие-то следы и намеки… И то, что Мигит сидит здесь, не делая абсолютно ничего, это тоже часть работы. Важная часть, может быть, одна из важнейших. Потому что он — один из двух выходов, которые враг имеет на тайную службу компании. Второй — это Лейс. За него не стоит беспокоиться.

И это неизбежно наводило на неприятные и болезненные мысли:

Почему же стоит беспокоиться за меня?..

Мигит откровенно чувствовал себя пятым колесом в телеге. Он не делал ничего для раскрытия тайны нового могущественного врага, да и что мог сделать?

Честно, без прикрас, он отдавал себе отчет в том, что не обладал и каплей талантов Лейса. Он не владел почти никакой информацией о происходящем в тайной службе, да и вообще в заморской компании. У него не было и малой доли тех знаний, что хранил в своей голове Лейс. Даже обучившись наукам, он все еще стоял далеко за спиной своего друга.

Друга ли?

Может, скорее, нанимателя?

Лейс говорил, что он работает в секретном отделе, но по некоторым причинам Мигит имел основания полагать, что он им и руководит. Он никогда не врал Мигиту, но и не говорил всего. С одной стороны это хорошо, с другой… неприятно?

Неприятно? — вдруг одернул себя Мигит со стыдом.

Так я, значит, говорю о единственном человеке, которому на меня не наплевать?

Тысячу раз Мигит возвращался к этим мыслям, и тысячу раз уходил ни с чем, побитый и разгромленный самим собой.

Никогда Лейс не был высокомерен, никогда не смел даже намеком указать Мигиту на его недостатки (вернее сказать, он ничто не считал недостатком). Он никогда не таил правды от Мигита, всегда отвечал на вопросы честно и искренне. Вне всякого сомнения, он был большим авторитетом среди людей высшего класса — советник Галивал, сам Саладей Дарда, да и многие другие, как подсказывала Мигиту интуиция, здоровались с Лейсом за руку, уважали его и ценили несмотря на возраст. И при всем при этом никогда, ни единым словом или действием, Лейс не возносил себя выше Мигита. Никогда не распоряжался, никогда не приказывал, никогда не ставил перед ультиматумом. Напротив, всегда и во всем стремился доказать то, что они как минимум равные партнеры, подельники. Напарники.

Да вот только я ему не ровня. Ни в чем. И близко. Не ровня.

Мигита злила не столько эта мысль сама по себе, сколько отношение Лейса. Неординарный человек ожидает и от других соответствия своим талантам. До этих пор у него прекрасно получалось все делать самому, да еще и временами создавать у Мигита иллюзию того, что он полезен. Но когда придет время по настоящему применить свои качества…

Мигит боялся этого. Он знал, что Лейс не рассмеется ему в лицо, потешаясь над его ничтожностью, что не станет кричать и громко возмущаться некомпетентности напарника. Не выгонит его прочь, велев никогда не возвращаться и забыть его имя. Этого не будет — слишком многое поставлено на кон.

Он ясно и четко представлял себе эту картину, словно это с ним уже случилось.

Ни криков, ни смеха. Даже ни единого слова. Только разочарованный и недоумевающий взгляд:

«Но как же… Я ведь так надеялся на тебя…»

Молчаливое разочарование.

Усилием воли Мигит скомкал эти мысли и выбросил далеко-далеко. Так далеко, что они не вернутся назад.

Он делал так уже много раз за время своего заточения, и уже понял, что они все равно возвращаются.

Надо чем-то заняться, решил Мигит.

Странно, больше всего хочется что-то делать, когда ничего делать не надо.

Сидение в четырех стенах было разбавлено небольшими прогулками. Утром или вечером, день на день не приходилось, всегда по разному. Каждый день Мигит получал от Лейса письмо с указанием — когда именно, где, и как долго он может прогуливаться.

Из-за этих указаний прогулки, которые, по замыслу, должны были отвлекать от скуки и мыслей о заточении, становились только лишним напоминанием о незримой клетке. Когда знаешь, что в толпе людей за тобой по пятам следует охрана, которая не спускает с тебя глаз, становится крайне трудно вести себя как обычно, а простой променад превращается в каторгу.

Это чувство клетки, думал Мигит. Оно в голове. Есть у каждого человека благодаря нашей природе.

Человек обожает возражать и сопротивляться. Скажите домоседу и нелюдиму, который не выходит из комнаты, что он обязан соблюдать домашний арест, и ему моментально захочется на улицу. Прикажи человеку гулять каждый день, и его будет тошнить от прогулок.

И все же, Мигит не отказывался от променадов. Изредка гулять под конвоем было лучше, чем целыми днями сидеть под присмотром охраны дома. В письме Лейса должно было быть время и место…

Мигит позвал служанку и велел принести все пришедшее за сегодня.

Почты было не много. Мигит еще смутно помнил те времена, когда ему приходили охапки писем. В основном, открыток от тайных воздыхательниц и любовниц. Но эти времена давно прошли, и теперь ему почти никто не писал. Дамский интерес переменчив. Если рядом нет тебя, всегда найдется кто-то другой.

Письмо было всего одно. И еженедельная газета Вестник Империи.

Газету Мигит отбросил на кровать, а сам распечатал конверт. Письмо было, несомненно, от Лейса.

«Дражайший мой друг Рибба, пишу тебе из далекого Форнхаля, и ты не поверишь, как мне тут понравилось…»

Лейс не умел без шифров. И Мигиту пришлось с ним согласиться — сейчас такие меры необходимы. Составив подробную схему вычисления значащих и не значащих слов в письме, Лейс велел Мигиту ее заучить, после чего сжег схему. Она была составлена лично Лейсом, специально для этого случая, и ее стойкость была в этом случае очень велика. Она основывалась не на таблицах и простых правилах, а на математических вычислениях. Срок ее действия мог быть огромным — наверное, тысячи дней, но Мигит искренне надеялся, что настолько это не затянется. Каждый день значащими были разные слова в письме. Мигит мог легко вычислить их, пользуясь календарем и осуществляя в уме достаточно массивные, но, в целом, простые арифметические операции. Главное было — не сбиться и не перепутать шаги. Первый абзац нес подпись Лейса — в каждом значащем слове была одна значащая сигна, и, составив из них слово, Мигит переводил его. Подписями в разные дни служили также разные слова, но в целом, они условились, что это будут породы деревьев. Сверяя их, Мигит должен был убедиться, что письмо действительно от Лейса. Дальше шел сам текст сообщения. Весь следующий абзац — это время и место прогулки. Хитрыми математическими операциями буквы переводились в цифры времени и слова, составлявшие маршрут.

Расшифрованное сообщение выглядело так:

«Янтарное дерево.

С 16 до 18 часов. Площадь Дриска Красивого, аллея Тюльпанов, Олений берег, проезд Маховейников.

Лейс.»

Все ясно. Маршрут на завтра построен. Конвойные в толпе расставлены. Наблюдатели в окнах и на крышах посажены. Бояться нечего. Все под контролем.

Мигит упал на кровать. Полежал, повернул голову направо. Потом налево. Перед ним лежала газета.

Чтение светских хроник и бесполезных глупых вестей о каких-то неизвестных ему людях из разных краев империи с некоторых пор не было в числе его любимых занятий. Но от безделья завоешь и не так.

Мигит потянул к себе газету. Развернул ее. Что-то выпало из нее.

Конверт.

Это еще одно письмо. Такого Мигит не ожидал.

Тут же бросив газету, он схватил в руки конверт. В отличие от Лейсовых писем, он был подписан и, видимо, отправлен через почтовую службу империи: на нем стояла марка, адрес получателя и даже обратный адрес. Пальцы похолодели.

Мигит распечатал конверт, достал из него ровный, сложенный пополам прямоугольник бумаги, развернул.

«Дорогой Мигит

Вы не представляете, как я обрадована вашим ответом! Господь свидетель, я ждала вашего письма более чем всего на свете, и вот, наконец, я держу его в руках. Поверьте, я понимаю что ваша работа требует, наверное, очень много труда и не оставляет времени на прочее, я никак не хотела быть навязчивой, и если я такой выглядела в своем письме, я прошу меня извинить. Я почти не выхожу из дому, вы представляете? Просто не знаю, что делать в городе. Потому и затруднилась сначала выбрать место и время, как вы говорили. Ведь я почти и не знаю никаких хороших мест для встречи…

Но дама Палага иногда, между делом, говорила о том, как хорошо в Грате этой весной, как чисты и красивы набережные Тильбы, и особенно упоминала о столиках на мостовой перед рестораном у моста короля Валды Богатого. Дама Палага не сказала название этого места, а я постеснялась у нее спросить, но, я думаю, это будет хорошее место для встречи. Я буду ждать вас там в пять часов вечера. Не слишком рано, чтобы сильно отрывать человека от работы, и не слишком поздно для хорошей девушки — так говорит дама Палага. Не уверена, что она меня правильно понимает… Но, как бы то ни было, я буду вас ждать.

Греясс.»

В этом письме последовательности не были соблюдены, это было видно невооруженным взглядом, безо всякого криптоанализа.

Враги пытаются выманить, но, скорее, я просто дурень, если думаю так.

Греясс, подумал Мигит, потрясенно глядя на письмо. Слава богу, она ответила.

За всем тем, что произошло с того момента, как он получил ее письмо, Мигит почти позабыл о ней. История, которую Лейс поведал ему в склепе, выбила из него все сомнения — этому делу придется отдать больше, гораздо больше, чем простой работе.

И теперь он не знал, что ему делать.

Прямо сейчас враги могли выцеливать его, ожидать, пока он оступится и совершит неверное движение. Лейс предостерегал его об этом.

Но другая часть сознания уже все решила.

Мост Валды Богатого, думал он.

Это же совсем недалеко от моего маршрута. Это тоже Олений берег, только, наверное, по другую сторону Тильбы, там я видел летние рестораны на улице… Мне даже не придется отклоняться от намеченного пути. Почти не придется. Но, если Лейс не предусмотрел того, что я решу слегка изменить дорогу, то стоит, наверное, усомниться, не подменили ли его наши враги…

***

Интересно, думал Мигит, а на что я вообще рассчитывал, когда выходил на это… свидание?

Как бы Мигит не хотел себе говорить честно, он понимал, что это было свидание. Не хотела говорить этого прямо и Греясс. Свидание по обоюдному нежеланию — бывает ли такое? Теперь, видимо, да, бывает.

Собираясь на это свидание, Мигит всерьез задумался, а не надеть ли что-то более подобающее вместо повседневной черной одежды с черным же плащом. Но, почувствовав в этой мысли шепот старого, омерзительного ему ныне Мигита-бабника, он твердо решил одеться так же, как и всегда.

Он миновал площадь короля Дриска Красивого, в середине которой находился памятник этому королю. В нем было запечатлено, как бронзовый Дриск, высоко задрав благородный подбородок, любуется, скосив глаза, своим отражением в бронзовом же корыте, которое держит в руках. Такова старинная авантийская традиция — показывать в скульптурах своих мертвых королей их небольшие и забавные пороки. Так делалось, полагал Мигит, для того, чтобы люди негромко посмеивались над мертвыми монархами, вместо того, чтобы ненавидеть их. Весьма практичный подход — дать людям выпустить пар после смерти надоевшего государя. Впрочем, на живых королей такой подход не распространялся — за оскорбление или высмеивание монарха, или его родственников, в Авантии прилюдно пороли и сажали в тюрьму.

Миновал Мигит и аллею Тюльпанов. Тюльпаны в клумбах пока еще не спешили расцветать, видимо, не ожидали такого раннего тепла. А вот люди, почуяв весну, уже во всю прогуливались по аллее. Мужчины и женщины, молодые — большими веселыми компаниями, более взрослые и женатые — парами, пожилые господа — в гордом и неспешном одиночестве. Бродячие музыканты и артисты, которые всегда там, где толпа народу, уже облюбовали себе места и занимались сбором денег на свое творчество: тут и там слышалась музыка — то скрипка, то флейта, то гармоника.

Мигит знал аллею, и бывал тут не раз. Кутил, веселился с такими же как он сам, молодыми повесами. Едва ли он мог тогда подумать, что когда-нибудь явится в это веселое и разгульное место, облаченный в черное и скрывая лицо.

Он шел через аллею, обходил толпы людей вокруг музыкантов и певцов, провожал взглядом влюбленные пары. И думал о том, насколько же большой и разнообразный город — Грата. Хочешь работать — отправляйся в доки, или в работные дома на Праздной. Хочешь быть в центре событий — приходи на площадь Королей. Хочешь тихой жизнью — покупай дом на улице Хвойной, где обосновался Лейс. Желаешь поглядеть на самое большое разнообразие товаров со всех концов света — тебе на улицу Семи Морей, которая даже не улица, а целый городской район, полностью занятый огромным базаром. Ну а если хочешь развлечений — у тебя два пути. Можешь пойти на аллею Тюльпанов, если красив собой и хорошо одет — здесь развлечения, привычные людям из высшего света. А если носишь клинок в сапоге — то иди на Хитрецову, там найдешь все, что мило сердцу закоренелого бродяги.

Аллея Тюльпанов уходила вниз, к набережной Тильбы. К Оленьему берегу.

Мигит прошел по набережной до моста Валды Богатого. Мост, впрочем, богатством не отличался. Узкий, на нем едва разминутся две пары. Без украшений, из обычной брусчатки. Даже чугунные перила к нему были добавлены после постройки, и после смерти оного короля.

Маршрут Мигита лежал дальше по набережной. Примерно через три сотни метров был проезд Маховейников, который вернул бы Мигита обратно на аллею Тюльпанов, на обратный путь.

Но, Лейс ведь не уточнил, по какой стороне Тильбы надо миновать Олений берег…

Замерев на месте, перед мостом, Мигит секунду обдумывал свой поступок. Но, понял он, все было уже решено. Он не мог не явиться на встречу к Греясс.

Он повернулся и зашагал по мосту в напряженном ожидании.

Ничего не случилось.

Никто не закричал ему вслед в толпе, никто не догнал его и не дернул за плечо с вопросом, куда это ты собрался.

Если сопровождающая его агентура и отреагировала на смену маршрута, то сделала это очень профессионально и незаметно. Мигит, впрочем, вообще никаких агентов вокруг обнаружить не сумел. Он пристально оглядывал всех встречных, смотрел в лица и старался заставить посмотреть в ответ, чтобы по прямому взгляду понять, имеет ли он отношение к агентам компании. Но ничего такого он не заметил. Никто особо не интересовался им.

И действительно, с легким стыдом думал он, вот ведь я балда. У Лейса работают только доки, люди, которые собаку съели на тайных операциях. А я, ничего о слежке не зная, хочу вот так запросто их выявить в толпе? Бога ради, это смешно…

Его тяготило еще и то, что их с Греясс встречу увидят незнакомые люди. Мигит решил бросить эти мысли. Пусть смотрят. Что мне? Репутация в светских кругах для меня теперь ничего не значит, я в них не появляюсь. А Лейс… Узнал бы все равно. Если еще не знает.

Поэтому, широко шагая, Мигит быстро одолел мост через Тильбу и стал разыскивать нужный ресторан. Как оказалось, веря в погоду, уже многие из владельцев здешних заведений расположили столики на улице, некоторые делали это прямо сейчас.

Мигит медленно шел мимо ресторанов, высматривая Греясс. Она не сказала, как будет одета, что усложняло задачу. Поэтому высматривать ее среди множества женщин, было не так уж просто. Мигит сразу отмел пары и компании. Греясс явно собиралась прийти одна. К тому же, ее должен выделять цвет волос — красная медь. Не самый редкий в Авантии, но и не самый частый.

И все же, Мигит не видел ее. Она увидела его первой.

— Мигит!

Она оказалась совсем рядом с ним, сидела одна за столиком буквально в нескольких метрах от него.

Я не смог заметить красивую девушку, а собирался вычислить в толпе профессиональных шпионов.

Впрочем, не узнать ее было легко. Мигит не знал, как она оденется, но и представить себе не мог, что она оденется так. Рыжих волос он не заметил потому, что она была в накидке с капюшоном. Накидка была до колен, а ниже — высокие сапоги черной замши. Греясс явно не следовала моде, собираясь на эту встречу. Так же, как и я, отметил Мигит.

Он направился к ней, а она к нему. Они остановились в метре друг от друга. Замерли.

Из под капюшона на него смотрело прекрасно знакомое лицо. Бледное от безвылазного сидения дома, отчего на нем еще более отчетливо проступали веснушки.

Почему я молчу, как дурак, пытался понять Мигит. И желал придумать, что сказать.

О том же самом его спросила Греясс.

— Ну… — Мигит понимал, что выглядит глупее с каждым мгновением. — Я просто… Приятно вас видеть, Греясс…

— Благодарю, и это взаимно. Мне тоже очень радостно вас видеть.

К счастью, Греясс сориентировалась быстрее него. Видя, что Мигит впал в ступор, она не стала ждать, а сама взяла ситуацию в руки и предложила сесть. Столики в этом ресторане были крохотные, почти невесомые, и плетеные стулья. Мигит, как подобает, придержал стул для дамы, только после сел сам.

Как бы ни противился Мигит применению навыков старого Мигита, сейчас, решил он, эти умения все же не помешают. Когда остро нужна тема для разговора, навыки болтовни незаменимы.

— Как ваши занятия с дамой Палагой? — поинтересовался Мигит.

Греясс неожиданно подалась вперед,словно собиралась рассказать ему огромную тайну, и Мигит невольно наклонился к ней. Она сказала шепотом, почти заговорщицким:

— Мы занимаемся с настоящим оружием.

Греясс выглядела так, словно сообщила ему нечто, приводящее в восторг. И именно восторг, как показалось Мигиту, она и испытывала.

Впрочем, да, подумал он. Для нее это действительно большой шаг вперед. Настоящий рывок. Это для меня оружие уже стало частью гардероба. А для юной девицы вроде Греясс, которая к своим годам должна была только завершать переход от кукол к бальным нарядам, это действительно событие.

Ему было трудно свыкнуться с мыслью, что эта девушка может испытывать восторг и вообще радоваться жизни. По сравнению с прошлой их встречей, Греясс отличалась разительно и своим поведением, и настроением.

— Отлично, — сказал Мигит. — Какой меч вы предпочли?

— Полупиерда, — с достоинством произнесла Греясс. — Сто один сантиметр в клинке. Правда, пока, затупленная.

— Хороший выбор, — похвалил Мигит. — И как продвигается обучение?

— Я стараюсь. Дама Палага редко хвалит. Но в последнее время — чаще, чем обычно.

— Это показатель. Я имею в виду, учителя вообще редко хвалят учеников.

— Мне пока не удается одолеть ее в поединке, но я уверена, еще немного, и у меня получится. Она — старая женщина. А я — молодая…

Греясс вдруг испуганно зажала рот ладошкой и уставилась на Мигита широко раскрытыми глазами. Она сложила руки в молитвенном жесте:

— Мигит, обещайте, что никому не расскажете, что я так сказала… особенно даме Палаге!

— Э… конечно. Обещаю. Я, вообще, не часто ее вижу.

Греясс положила руки на стол и подмигнула Мигиту одним глазом. Она была полна энергии, Мигит такого не ждал. Всего, чего угодно, а скорее — девочку, которая нуждается в поддержке и утешении. Но не полную жизни молодую девушку. В чем причина таких перемен, он не понимал. Но очень скоро и это стало ясно.

К ним подошел официант в безупречной белой с черным ливрее и предложил заказать. Греясс вопросительно взглянула на Мигита. Тот пожал плечами, предложив ей выбирать. Она тоже пожала плечами, неотрывно глядя на Мигита загадочным взглядом.

Он вытащил из кармана золотой такат и положил на стол, сказав, что ничего не нужно. Официанта такое вполне устроило. Забрав щедрые чаевые, он удалился, пообещав не беспокоить.

— Мигит, — сказала Греясс. — Я должна вам сказать. Я отправляюсь на Муйянку.

Это было сказано тем же восторженным полушепотом, как и известие о переходе на боевое оружие в тренировках.

— Но… зачем? — только и выдавил Мигит. — В смысле… Это же остров в далеко в море. И находится за целым океаном отсюда… Что вам там делать? Там почти никто не живет, в сравнении с Гратой это даже не захолустье — ссыльная земля.

— Я слышала другое.

Греясс ответила слегка недоверчиво.

— Я слышала, что туда устремляются все состоятельные и амбициозные люди. Все хотят иметь там дела. Туда едут целыми семьями. Многие тысячи людей желают туда попасть. Море Цепей в ближайшее время станет самым важным местом в мире. Нельзя оставаться в стороне от этого.

— Это сказал Саладей Дарда или ваш отец?

— Не важно. Я это знаю!

Греясс была еще слишком молода, чтобы уметь смотреть «волком», получалось у нее максимум — «волчонком». Но из этого было ясно, что она не дрогнет, отстаивая свои убеждения.

И в целом, Мигит улавливал, откуда дует ветер. Где Греясс могла наслушаться таких речей? Ясно где — у двери кабинета своего отца. Само собой, высокопоставленные люди не могли не обсуждать Акт Реставрации Колоний, который им удалось пропихнуть в парламенте.

Последствия приятия Акта можно было видеть невооруженным взглядом. Люди стремились за океан. На улицах Граты никогда не было так пусто со времен эпидемии Красной Смерти сто лет назад, которая выкосила половину Авантии. На улицах и базарах не осталось ни одного черного раба — их всех увезли на рабских кораблях в новые земли. Это при том, что новые набитые рабами корабли приходили из Ривы в порт Граты чуть не через день. И это еще что…

Все нищие, безработные, бездомные, но все же какие-никакие, подданные авантийского государя, зимой прятавшиеся от холода по своим ночлежкам и мазанкам, с приходом весны не выползли на улицы. Как и рабы, они будто исчезли без следа. Это было не так, об этом Мигит был осведомлен: если раньше в работных домах Граты стояла очередь и присутствовал строгий отбор, то теперь гребли охотно всех подряд без каких либо вопросов, и этого было мало. Мигит недавно побывал на Богадельной площади — там сходились друг напротив друга шесть работных домов. И был поражен отчаянию их хозяев. Если раньше возле этих учреждений всегда торчали толпы бедняков, которые шли туда словно на поклон к самому Его Величеству, Авантийскому королю, молили дать им работу и стояли на коленях, умоляя охранников, которые выкидывали неподходящих, смиловаться, то теперь здесь воцарилась мертвая тишина и не было ни души. На фасадах работных домов висели огромные яркие плакаты:

«Срочно требуются на работу люди следующих умений на отличное жалованье:

Кузнецы, литейщики и сталевары — 13 такатов в неделю

Плотники — 12 такатов в неделю

Коробейники и бондари — 11 такатов в неделю

Прядильщики, швецы и кроильщики — 10 такатов в неделю

Канатчики — 9 такатов в неделю

Конопатчики — 8 такатов в неделю

ОСОБЕННО МОРЯКИ (в дальнее плавание) — 7 такатов в неделю (еда на борту судна — за так) (плата договорная — ежели ты толковый моряк, то будет тебе и 15 и 20 такатов по уговору с капитаном).

Лесорубы — 5 такатов в неделю

Грузчики, носильщики, копатели, чернорабочие — 4 таката в неделю

Ко всему — за добрую работу, или же за ее превышение — щедрые добавки к плате.

Работников каждого умения надобно чем больше, тем лучше. Дел хватит на всех. Калеки и незаразно больные — тоже приходите, есть труд и жалованье для всякого. Ежели приводите друга, или же приходите компанией, то на каждого принятого человека сверх обещанного сразу в руки платим четвертной…»

После такого становилось предельно ясно, куда исчезли с улиц все безработные — они нашли работу. Притом, какую! Лесорубу — проще говоря, обыкновенному мужику, который умеет держать топор в руках — платили пять такатов за неделю. В самые богатые времена, самый щедрый владелец едва ли платил своим лучшим лесорубам больше десяти такатов в месяц.

Кругом кипела работа. В нескольких окрестных приморских деревнях, никому до того неизвестных, уже заканчивалось строительство свежих верфей, а на некоторых — уже были заложены остовы заказанных кораблей. Корабли вдруг стали нужны всем. А значит, всем были нужны канаты для снастей, парусина для парусов, дерево для корпусов, гвозди, клепки, подковы, обручи, обода, крючья и множество других составляющих корабля, о которых совсем не думаешь, пока не нужно этот корабль построить.

Греясс все истолковала верно, подумал Мигит. В ближайшее время заморские земли империи действительно станут довольно оживленным местом. Не понятно только, откуда у юной девушки такой интерес к политике…

— Вы уже решили это? — спросил Мигит. — Ваш отец позволит?

Греясс беззаботно пожала плечами.

— Вообще-то сначала он не соглашался, но я его уговорила. И это оказалось довольно легко. Думаю, он изображал несогласие только для вида. Я думаю, он даже рад, что я хочу куда-то съездить!

Мигиту Море Цепей и даже вроде бы прекрасно защищенная Муйянка не виделась местом, которое непременно следовало бы посетить юной девице. Но видя, как восхищена Греясс своим предстоящим путешествием, он не стал говорить ей об этом.

— Тем лучше, — продолжала Греясс, — что ваша дорога тоже ведет в новый свет!

Она снова подмигнула ему одним глазом.

— Ведь именно поэтому вам должны поручить командование кораблем, не так ли? Вы будете работать там на заморскую компанию миссира Саладея. А значит, вы совершенно точно попадете на Муйянку. Ведь там находится центральное представительство компании в новом свете!

Мигит пытался решить, кроется за ее словами нечто, чего следует опасаться. Знает ли она его тайну, и если да, то как много ей известно. Или же не следует беспокоиться за это, разве что подивиться не по годам эрудированной девушке. Но кое-что отвлекло его внимание.

Человек за столиком неподалеку. Он держал в руках газету. Но не читал ее. Он смотрел на Мигита с Греясс. А когда Мигит взглянул на него, тот тоже невольно посмотрел ему в глаза и задержал взгляд несколько дольше, чем следовало.

Шпик — понял Мигит. Мужчина, лет 35, телосложение было трудно определить — его скрывало черное манто. Черты лица невыраженные, непросто описать такого человека словесным портретом — превосходный тип для тайного наблюдения. И он носил на манто заколку в виде птицы. Он был в компании женщины с каштановыми волосами. На ней — непримечательное платье и брошь в форме розы.

Это и есть шпионы Лейса — понял Мигит. Заколка у мужчины, брошь у женщины — это все способы отвлечь внимание от лица. Именно их и запомнит любой человек, которого попросят описать внешность этих людей. Поэтому Мигит сосредоточился на их лицах. Но шпики, по всей видимости, не собирались подставляться больше ни секунды. Мужчина встал из-за стола, отложив газету, женщина тоже встала, не дожидаясь положенной помощи от кавалера.

Мигит так и не успел рассмотреть внешность этих людей как следует. Едва мужчина шагнул из-за стола, где-то за спиной сухо и громко треснуло. В этот же момент манто на левой стороне груди у шпика резко разорвалось, мужчину дернуло назад, и он без движения рухнул на брусчатку.

Треснуло второй раз, но женщина успела рухнуть на колени.

Мигит видел это боковым зрением, потому что не мог отвести взгляда от неподвижно лежавшего лицом вниз на полу тела мужчины-шпика, из под которого по канавкам между камней бежала темная кровь.

Он убит, медленно понимал Мигит, а те звуки, тот треск за спиной — это были пистолетные выстрелы.

Поднялся шум и крик. Все повскакивали с мест. В ресторане началась паника. Мигит тоже вскочил с места.

Греясс — стучало у него в голове.

Нужно защитить Греясс.

Она в оцепенении смотрела на труп, потом перевела взгляд на Мигита. Испуганный взгляд, ищущий защиты. Не ответить бы на него таким же.

А Мигит чувствовал только беспомощность. Он оглянулся на выстрелы — к нему с улицы наперекор всеобщему движению, шагали три человека в плащах с капюшонами, и в масках, скрывающих лица до глаз.

Не беда, пытался он себя успокоить. Та женщина — человек Лейса. Где-то рядом должны быть еще его люди. Нам нужно к ней.

— Греясс, быстрее! — крикнул он, обхватывая ее рукой за плечи, чтобы, в крайнем случае, защитить ее своим телом от вражеских пистолетов.

Среди последних убегающих он увидел женщину-шпика, которая пробиралась к нему сквозь людской поток. Женщина на ходу обрывала юбку у платья, и под ним, как оказалось, она носила плотно облегающие ноги штаны для фехтования. В руке у нее откуда-то появился короткий узкий меч, удобный для скрытого ношения.

Она направлялась прямо навстречу Мигиту. В какой-то момент их взгляды пересеклись, и Мигит вдруг понял, что ошибся. Эта женщина собиралась убить их, а не защищать.

— Мигит! — послышался за спиной знакомый голос.

Голос Лейса.

Мигит обернулся.

Один из тех трех людей на дороге, что приближались к нему, стащил с лица маску. Это был Лейс.

— Мигит, к оружию! — крикнул он, и перешел на бег.

Если решил носить оружие — носи его всегда, а не почти всегда. Потому что оно будет нужно именно тогда, когда его не будет.

Собираясь на свидание с Греясс, Мигит не долго раздумывал, взять ли с собой меч. Зачем он нужен, когда вокруг толпа тайной охраны, а самая большая грядущая проблема — утешить бедную, несчастную девушку? Так он тогда думал, и теперь за это расплачивался. Пора уже понять, что проблемы никогда не возникают там, где их ожидаешь.

Не имея с собой ни единого опасного предмета, Мигит, оттолкнув Греясс себе за спину, схватился за первое, что попалось под руку — плетеный стул. Он поднял его перед собой, чтобы заблокировать удар уже занесенного клинка женщины-шпика.

Мигит даже не ощутил нажима — клинок женщины разрубил стул без единого усилия, и он развалился у Мигита в руках. Мигит схватил было стол — у того была деревянная крышка, и ее так просто не разрубишь. Но оказалось, что стол каким-то способом закреплен на полу. Мигит едва успел отшатнуться — клинок женщины, все так же без видимых усилий, очень ровно отхватил от стола кусок дерева. Где-то за спиной треснули выстрелы. Женщина в тот же миг рухнула на пол, уклоняясь от пуль. Где-то вскрикнули, кто-то выстрелил снова, и вскрикнули уже с другой стороны. Ноздри втянули едкий запах пороха. Рука, протянутая назад, держала плечо Греясс. Глаза заметили белую фигуру, стремительно появившуюся за спиной женщины-шпика. Та почуяла угрозу. Обернулась. Кинулась в бой.

Коротко взвизгнула тонкая сталь. Потом снова, и снова. И быстрее, чем Мигит мог поверить. Две фигуры, одна черная — женщины-шпика, другая белая — другой женщины, фехтовали с таким проворством, что Мигит мог лишь краем ума ужаснуться, как скоро он оказался бы порублен на куски, если бы сошелся в бою с этой шпионкой… С любой из них.

Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь.

Шпаги обеих дуэлянток соприкасались в сумасшедшем ритме, и обе были полностью поглощены этой невероятной дуэлью.

И этим Мигит решил воспользоваться.

Он схватил другой плетеный стул из-за пустого стола и метнул в женщину-шпика.

Стул, совсем не тяжелый, ударил ее в спину. Женщина замешкалась лишь на долю секунды. Но ее соперница не упустила этого.

Ширк-ширк-ширк-ширк.

Четыре росчерка, таких же неуловимо-быстрых, как и прежде, уже не встретили защиты. Каждым взмахом клинка белой женщины черную бросало из стороны в сторону, а последним, который белая нанесла с разворота — развернуло и соперницу, так что она оказалась лицом к Мигиту.

Его мозг словно подстроился под скорость их боя и за короткие мгновения перед тем, как черная рухнула лицом вниз, он успел рассмотреть ее раны.

Правый глаз неестественно расплылся и помутнел — глазное яблоко было вспорото самым концом меча белой дамы, но не выколото полностью. Ниже, слева на шее, была большая рана, которая прыскала кровью точно фонтан. Корсет женщины в черном был разрублен на животе, а вместе с ним и сам живот, из которого медленно выползало зеленоватое с фиолетовым месиво внутренностей, а правое бедро с внутренней стороны было аккуратно и ровно надрезано, но все, что лежало ниже надреза, густо намокло, а из штанины толчками лила на мостовую темная кровь.

Женщина в белом стояла, тяжело дыша.

— Греясс! — крикнула она, приближаясь к Мигиту, — жива? Не ранена?

Мигит с трудом узнал в ней даму Гилеиду Палагу, наставницу Греясс. Палага оглядела Греясс, убеждаясь, что она цела и невредима, хоть и не могла произнести ни слова от шока. Потом перевела взгляд на Мигита.

— Мигит, где ваше оружие?

— Я… не взял…

— В следующий раз возьмите. И берите всегда. Оно может помочь в таких ситуациях.

— Конечно… Я…

Дама Палага уже потеряла к нему внимание. Все еще напряженная и готовая броситься в бой, она оглядывала обезлюдевшую улицу, ожидая нападения.

Мигит, медленно приходя в себя, тоже пытался оглядеться. Летний ресторан теперь больше походил на поле битвы, как и часть улицы, к нему примыкавшая. На мостовой вдоль берега лежало несколько тел. Понять, к какой стороне принадлежали убитые, он не мог — они были одеты одинаково, в непримечательную одежду, в основном, в плащи с капюшонами.

Вскоре, в сопровождении двух агентов в плащах и масках, с мечами и пистолетами наизготовку, появился Лейс.

— Мигит, ты цел?

Он кивнул. И Лейс коротко кивнул в ответ, его взгляд скользнул дальше.

— Дама Палага?

— Греясс цела, я тоже, — кратко и словно по-уставному отозвалась Гилеида Палага.

— Отлично, — Лейс облегченно выдохнул, опустил пистолеты. Но его люди не теряли бдительности. Он кивнул одному из своих агентов в сторону трупа женщины. Тот без слов понял приказ. Он присел у трупа женщины в черном, вокруг которой натекло много крови, перевернул труп с живота на спину и, осмотрел голову, уши, волосы, и, неожиданно для Мигита, раскрыл ей рот и двумя пальцами вытянул язык, наклонившись к самой груди мертвой женщины, чтобы рассмотреть что-то на нем. Лейс передал ему большую круглую линзу размером с донышко пивной кружки — увеличительное стекло. Агент взял стекло, и стал разглядывать нижнюю сторону языка через него.

— Трист, — проговорил он.

Лейс быстро кивнул.

— Это они.

Он взглянул на Мигита.

— С тобой все хорошо?

— Да, я… — Мигит, впрочем, совсем не чувствовал себя в порядке. От вида обезображенного тела женщины-шпика, в луже крови, с разрезанным глазом и распоротым животом, из которого показались наружу кишки, а также от того, как просто, точно с мешком картошки, обходился с ее трупом агент, ему стало дурно и внезапно затошнило.

— Лейс, — проговорил он, переборов тошноту. — Что тут произошло? Кто они? Кто она?..

— Я все расскажу. По дороге, если не возражаешь. Нам нужно идти, прямо сейчас. Времени мало.

— Но… Я не могу. Греясс…

Он поглядел на девушку, которую Палага все еще прижимала к себе, обхватив за плечо.

— Дама Палага обеспечит Греясс самую лучшую защиту. Не беспокойся об этом.

Палага кивнула Лейсу, подтверждая его слова. С кончика ее длинной пиерды, видел Мигит, все еще капала кровь.

— Ну же, Мигит! — сказал Лейс нетерпеливо. — Нам пора. Мы должны успеть сегодня…

— Что успеть? — спросил Мигит.

— Успеть отплыть.

Слова Лейса прогремели в сознании Мигита и эхом повторились внутри него, но уже словно через слой ваты.

Он посмотрел на Греясс. А та с внезапным трепетом посмотрела на него.

Вот и все, значит, думал он. Пора расстаться. Едва приблизившись.

Почему сейчас? Я не хочу отплывать. Я не хочу… Только не теперь. Хотя бы не так быстро. Лейса не поймешь! То он велит неделями сидеть на месте и не делать ничего, то, внезапно, решает, что пора немедленно покидать Авантию, и делает это в самое неподходящее время? Почему именно сейчас?

Мигит посмотрел на Лейса, потом снова на Греясс и поймал ее замерший на нем взгляд.

Почему сейчас? Ответ прост, и Мигит должен был догадаться первым: враги повсюду. Если он хочет защитить Греясс, то ему придется держаться от нее подальше, потому что враг, скрытый в тени, может нанести удар в любой момент, и цели он выбирает очень метко.

Что сказать ей? Что принято говорить в таких случаях? Как люди прощаются, возможно, навсегда?

Мигит не мог подобрать ни слова. А Греясс все смотрела на него в тревожном ожидании.

— Нам нужно попрощаться, — сказал Мигит. Но он не смотрел на Греясс, адресуя это Лейсу.

Тот отрывисто вздохнул.

— Хорошо. Только не здесь. Мы должны исчезнуть, пока не появилась стража.

***

На Грату опустилась глубокая ночь. Улицы вымерли, лишь изредка попадались работники с длинными шестами, зажигавшие фонари на столбах. Карета неслась по улицам, через окошко в двери Мигит мог видеть только отсветы огней на отполированных камнях мостовой. Но он знал, куда направляется.

Греясс оказалась отходчивой девушкой, и оцепенение от нападения у нее быстро прошло. Разговор с ней вышел коротким. Лейс и Палага оставили их наедине в закрытой карете. Мигит не знал, с чего начать, и что вообще собирался сказать.

Начала Греясс.

— Вы отплываете в новые земли, да? За океан?

— Да. Вероятно, именно туда.

— Значит, мы скоро увидимся. Вы ведь помните, я отправляюсь на Муйянку.

Мигит вспомнил только теперь. Разговор с ней вылетел у него из головы когда произошло нападение.

— Греясс, вам не стоит туда плыть. Новые земли — опасное место, и оно может стать еще опаснее…

— Почему?

Мигит понял, что сболтнул лишнего. А Греясс мигом ухватилась за это.

— Вам не следует туда плыть. — Отрезал он. — Вам там не место.

— Почему оно может стать опаснее? Что должно произойти? Вы что-то знаете, правда? Будет война?

— Я не знаю, просто думаю, что там небезопасно.

— Нет, вы знаете, но не говорите. Но и не важно. Хорошо, как скажете. Отправляйтесь. Я буду ждать встречи с вами.

Тон Греясс немного охолодел к последним словам. Мигит не знал, что делать. Не так он представлял себе прощание с ней. Совсем не так.

Однако, возможности все исправить не осталось. Равно, как не осталось и времени. Пора отплывать. Палага забрала Греясс в черную карету, которая умчалась в темноту. А к Мигиту в его карете сию же секунду присоединился Лейс. Они направились в порт.

Лейс обещал рассказать по дороге то, что знает, но с рассказами он не спешил. В темноте было трудно увидеть его лицо, но Мигит знал, что скорее всего Лейс погрузился в привычное для него отрешенное состояние глубокой задумчивости и изучает глазами одному ему известный узор на стене.

— Лейс, — позвал Мигит.

Он попытался решить, какой из вопросов задать первым.

— Кто были эти люди?.. Которых вы убили.

Слова Мигита вырвали Лейса из задумчивости. Он чуть заметно вздрогнул, повернул лицо к Мигиту, кивнул.

— Как бы ни хотелось мне сказать иначе, мы до сих пор располагаем одними только догадками. С нашей последней встречи информации о них у нас чуть прибавилось, но не настолько, чтобы утверждать наверняка. Что ты знаешь об экстраординарах?

— Ничего, — честно ответил Мигит. Это слово он слышал в первый раз.

— Экстраординары — воинское формирование Централитянской империи. Элитное. И окутанное мрачными неясными слухами. Власти централитян применяли их для тайных операций, как в заграничных государствах, так и внутри империи. О них нет практически никаких сведений. История не раскроет нам их тайны. Сохранились лишь очень обрывочные сведения.

— И что в этих сведениях?

— Очень мало. Немного имен, немного мест и дат. Это все требовало огромных исследований. Огромных, дорогостоящих. И скрытных. Сложность дела состоит в том, что враг знает, какие сведения необходимо защищать. И, при этом, он действует из тени. Наблюдает за нами. Ему известно о нас гораздо больше, чем нам о нем. Это преимущество он использует в полной мере. Инициатива всегда за ним. Когда мы выходим на верный путь, ему становится известно об этом. И он может выбирать, каким способом сбить нас с пути. А мы не можем выбирать, как защититься.

— Эти экстраординары, централитяне… Я все равно не могу понять, как это возможно. Их больше не существует. Они пали. Уничтожены. Тысячу лет назад!

— Боюсь, это не совсем так. Собранные нами улики и свидетельства…

Мигит бесцеремонно перебил его:

— Какие свидетельства? Какие улики? Я не могу себе представить! Это просто какой-то бред!

— А мне казалось, ты еще не успел забыть произошедшее в ресторане…

— Нет… Конечно, это было… Это другое. Я хочу сказать, что, если ты ошибаешься? Просто… Где их страна? Где империя централитян? Ее не существует! Уничтожена, рассеяна и забыта!

— Вот тебе факты, Мигит. В палате решителей идут разговоры об отмене Акта Реставрации Колоний. И палата делателей готова эти разговоры поддержать. Накрепко купленные решители кусают кормящую руку — такого массового единовременного помешательства уже я не могу себе представить. А если Акт будет отменен, по кому это ударит прежде всего? По заморской компании. Кто-то дергает за ниточки. Нам пытаются помешать, целенаправленно, используя мощные рычаги влияния, прямо через правительство страны. Прямых доказательств у меня нет, но ты знаешь, что ошибаюсь я редко. Централитянская империя забыта, это верно. Но она все еще существует, и вполне благополучно.

— Ну и где же она? В новом свете?

— Возможно, и там тоже. Но это, скорее, колонии. Центр расположен тут.

— Авантия? Думаешь, они тайно контролируют всю Авантию?

— Нет. Я думаю, они тайно контролируют все государства Ампары. И то, что им удавалось это многие века, не привлекая к себе подозрений, заставляет как следует задуматься над величиной угрозы.

— Это неправдоподобно.

— Я знаю, но стоит готовиться к худшему.

Некоторое время оба молчали.

— Как нам одолеть их?

Мигит не хотел задавать этот вопрос, слова сорвались сами. И в них Мигит услышал всю беспомощность, слабость, которые носил в сердце уже давно, но не намеревался открывать никому. Лейс, как всегда, понял все в точность так, как оно и было.

— Я не стану скрывать, наш враг — нечто новое, доселе неслыханное. Нам придется ввести в политические словари новый термин: тайное мировое правительство. Они — всевидящее око. Их оружие — секретность и непредсказуемость. Противопоставить такому врагу можно только еще большую секретность и непредсказуемость. И еще находчивость. Мы уже несколько раз оступились, и чудо, что еще держимся на плаву. Положение сложное. Против нас мощь всей страны, а при необходимости и всей Ампары. Враги нанесли удар в самое сердце: Саладей Дарда сегодня был ранен во время нападения. Он жив, но в тяжелом состоянии.

Холодное чувство кольнуло в груди Мигита и стало медленно расходиться по всему телу.

— Но… как?!

— Обычное нападение. Отлично спланированное, но вряд ли тебя заинтересуют детали. Я уверен, он поправится.

Мигит с трудом пытался уложить полученную информацию в голове.

Заморская компания — организация, обладающая немыслимой властью и ресурсами, подверглась сокрушительным ударам. Сам Саладей Дарда, несгибаемый лидер организации, оказался под атакой и сейчас при смерти! И даже Лейс, человек немыслимых талантов, всемогущий Лейс, запросто достающий из-за пазухи королевскую ломовую грамоту, не смог защитить его…

У Мигита были еще вопросы, но он не знал, имеют ли они теперь смысл. Если и было что в мире, в чем он не сомневался — так это в способностях Лейса. И теперь, когда даже они не уберегли компанию от такого удара… Мигиту казалась смешной мысль, что он может что-то противопоставить такому противнику.

— Палага тоже в организации? — спросил он, хоть и без того знал ответ.

— Да, в секретной службе. Тайный агент.

— А Греясс?

— Нет, она не имеет к нашим делам абсолютно никакого отношения.

— Как ты посмел?! — мрачно перебил Мигит.

Эти слова, сказанные спокойным тоном, но дышащие злостью и ненавистью, тяжело повисли в воздухе.

Молчание.

Тишина.

Надо признаться, я, черт возьми, удивлен, думал Мигит. В кои то веки всемогущему Лейсу нечего ответить.

— Ловил на живца, да? — повторил Мигит свой вопрос.

Долгая, тягучая тишина.

— Послушай, Мигит…

— Ну скажи уже, хватит юлить. Ты подстроил это, не так ли? Решил подговорить Греясс написать мне письмо и посмотреть, что из этого выйдет. Письмо, которое должно было быть отправлено по незащищенному каналу, через почтовую службу. Конечно, централитяне его перехватят. Так же, как и мое письмо в ответ. Остальное — для них дело техники. Ну а ты проявил находчивость, играл свою партию. Охотился на охотников. Хотел заполучить живого языка, но что-то пошло не по плану.

— Все так, — тихо сказал Лейс.

Мигит молчал. И Лейс тоже. И правильно делал, думал Мигит. Ради бога, пусть он молчит. Пусть держит свой лживый рот на замке, а иначе расстанется с жизнью. Прямо здесь, в этой проклятой карете.

Разве нельзя было сказать мне? Посвятить меня в свой план? Неужто он думает, что я бы струсил? Да к черту, мог и не посвящать, я могу это понять, так все выглядело натуральнее. Но он не должен был подвергать опасности Греясс. Должен был найти другой способ изобразить честную игру. Но не втягивать ее в свои планы. Она должна была находиться очень далеко и в безопасности, когда ловушка захлопнется. Лейс сыграл грязно и подло.

Они доехали до конца пути, не смея нарушать молчание. Молча вышли из кареты. Мигит ощутил знакомые запахи порта — вонь несвежей рыбы и помойный смрад. Вонь и смрад.

Корабль, что стоял перед ними у причала, был, по меньшей мере, второго ранга. А, скорее, первого. Линейный корабль. Четыре палубы. Не меньше ста орудий. На грот-мачте слабо трепыхался под легкими дуновениями ветра, красно-синий авантийский флаг.

Корабль освещало с дюжину фонарей, и в их свете было видно, что паруса простые, без рисунка. Странно. Обычно суда компании идут под парусами с большими знаками PAE.

На берегу и на палубе кипела работа. Судно готовилось к отплытию.

Мигит шагнул вперед, к трапу, ведущему на борт. Они с Лейсом поднялись на палубу. Их заметили почти сразу.

— Смирно! — скомандовал кто-то из вахтенных солдат, — Старший офицер на палубе!

Откуда-то появился офицер. Не в форме компании — в синей, авантийского флота, и в эполетах, капитан первого ранга, не меньше, это Мигит понял сразу.

Каперанг был без парика и на ходу надевал на голову форменную треуголку. Впрочем, внешность его не была располагающей к парикам. Таковы люди моря. Меньше формальностей, больше дела. Он остановился перед Мигитом на расстоянии двух шагов, как требовал устав флота, и встал по стойке «смирно», сложив руки по швам.

— Разрешение подняться на борт, — сказал Лейс.

— Разрешаю, — тут же отозвался каперанг. — корабль ваш, миссир Лейс.

— Вольно, продолжайте работать. Но корабль не мой. Я передаю командование коммодору Камилари. Он будет вашим капитаном с этого момента и пока не сложит с себя обязанности.

Мигит, немного сбитый с толку, пытался припомнить, когда это он вдруг стал коммодором, а припомнив, подивился, как неловко ему оказалось в этом звании. Словно сменил имя. Он взглянул на Лейса.

— Почему не сам?

Что он может ответить? Я не моряк? Я буду полезнее, если займусь работой?

— Я остаюсь в Грате.

Мигит раскрыл рот от неожиданности.

— А как же…

— Боюсь, наши пути расходятся. Я больше всего хочу отправиться с тобой, но должен остаться. На компанию вот-вот насядут со всех сторон, я должен помочь ей выстоять. Миссию в Море Цепей тебе придется выполнять самому.

Мигит чувствовал нарастающую панику.

— Мне?… Я не могу! Я ведь… я просто понятия не имею, что делать!

— Корабль доставит тебя в главное отделение нашей компании в Море Цепей. Там тебя введут в курс дела.

— Но я просто не смогу! Я не ты, я не умею… Всего того, что ты умеешь!

— Умеешь, и сможешь. Мигит, мне больше не на кого положиться. Ты единственный, кому я доверяю полностью. Да и ситуация складывается так, что по иному нельзя. Ты должен отправиться один и сделать все сам. У нас в руках решающее преимущество над врагом, и ни ты, ни я, не имеем права им не воспользоваться.

— Преимущество? Какое, в пекло, преимущество?

— Враг знает, кто я. Они полагают, что на мне завязаны все важные дела. Если я исчезну, они будут меня искать, это поставит под угрозу всю миссию. Но они не знают тебя, Мигит.

— Именно поэтому они собирались меня убить.

— С чего ты решил, что нападали на тебя?

Мигит хотел было возразить, но запнулся, не выдавив ни слова.

— Они хотели убить Греясс? Зачем?

— Не убить, а взять в заложники, чтобы воздействовать на ее отца, влиятельного советника и добиться решающего преимущества в голосовании по отмене Акта Реставрации Колоний. Сейчас они полагают, что все идет по их плану. Но все идет как раз по нашему. Они изо всех сил атакую заморскую компанию, препятствуют ей во всем, потому что полагают, будто угрозу представляет именно она. Этого мы и хотели добиться! Этого и добивался Саладей Дарда, огранизуя это грандиозное прикрытие с Актом Реставрации Колоний и гигантскими планами. Мы заставили их поверить, что расследование их тайн будет вести компания всеми своими ресурсами, а вместо этого его будешь вести ты. Частный капитан на частном корабле. Анонимный, никому не известный. Ты выведен из под удара. Но это не навсегда. И я должен остаться, чтобы как можно дольше вводить их в заблуждение, создавать иллюзию яростного, отчаянного сопротивления, пока ты будешь действовать вне подозрений.

Мигит хотел было что-то возразить. Хотел объяснить, донести наконец Лейсу, что ему не по силам то, что он пытался взвалить ему на плечи. Хотел уговаривать, упрашивать отправляться с ним, хоть и понимал неоспоримость доводов друга. Он хотел, в конце концов, донести до него, что просто слишком глуп для таких дел. Что он даже не догадывался об истинном смысле происходящего, пока Лейс не разжевал ему это по кусочкам. Что так было всегда с первого дня их знакомства. Что он совершенно не готов…

Но промолчал. Смирился, кивнул.

Лейс протянул руку, и Мигит пожал ее.

— Был рад знакомству.

— И я, Мигит. И я тоже.

Он опустил глаза в сторону, словно подбирал слова. Хотел сказать что-то еще. Но в последний момент передумал. Лишь положил левую руку Мигиту на плечо. Мигит сделал то же самое.

— Пора отправляться.

Мигит первым разжал руку. Лейс поднял на него взгляд.

— Верно. Удачи.

— Надеюсь, еще увидимся.

— Обязательно, мой друг. Непременно.

Лейс развернулся и быстро спустился по трапу, пропуская моряков, заносивших на борт бочки и ящики.

Мигит развернулся тоже. Капитан корабля все еще стоял перед ним.

— Будут распоряжения, коммодор?

— Нет, продолжайте готовиться к отплытию. Чем скорее выйдем в море, тем лучше.

— Есть, миссир!

Как я должен справиться со всем этим? Как должен выполнять миссию? Не знаю. Остается только одно: делать то немногое, что умею. Делать подобающе, тщательно, серьезно.

— Капитан, — позвал Мигит. — Как называется корабль?

— Грифон, коммодор, — ответил капитан.

Хорошее имя для такого судна. Не подведи, Грифон. И я тоже постараюсь не подвести.

10. Счастливая вода

Море Цепей.

Остров святого Адмы, город Порт-Луль.

Сколько есть в мире разных верований, думал Фирак, а сколько бы не было, все они бестолковые. В Авантии, да и в других странах цивилизованной Ампары — молятся господу Эясу. В степях, что от Астомедии к востоку — косорылые варвары почитают бесплотных духов пламени и ветра, севернее авантийских островов, в Атгеире и Ульфхеднаре — возносят молитвы богу грома и змею, пожирающему души. В Риве черномазые бесы приносят кровавые жертвы и поклоняются чертям и нечестивым дьяволам, а где-то далеко на востоке, у океана, что на другой стороне мира, есть, по слухам, такие народы, что сотворили и того более мерзкие и непонятные культы. Да вот только, нет с их молитв никакого толка. Как бы они ни упрашивали своих богов им помочь, те остаются глухи и на людей своих насылают не благодать, а только разрушения и погибель.

А вот у меня, думал он, все как раз наоборот. Моя госпожа — Удача. Покровительница всего лихого люда. И в везении она мне не отказывает. Уж как — не знаю, а все ж с рождения и по сей день остаюсь я ей мил!

Иначе как объяснить то, что я вижу перед собой?

Фирак поднял глаза. Перед ним, привязанный к стулу за руки и за ноги, раздетый до кальсон, сидел никто иной, как сам Джаг Марно. Иголка в стоге сена.

Человек, которого их отправил искать Лонзо. Искать в буквальном смысле где угодно и сколько угодно. Слова Лонзо никогда не отличались наличием скрытого смысла. И если он говорил «найти» — это означало найти. Найти во что бы то ни стало. Без него не возвращаться. Искать столько, сколько нужно. Год, десять лет, хоть всю жизнь. Но не сметь являться на глаза Лонзо с пустыми руками.

Поиски были безнадежными с самого начала. Фирак много думал об этом, хоть и не говорил подельникам. Подельники думали то же самое, но говорить об этом также не спешили. Все понимали — Лонзо дал им возможность еще немного пожить и искупить вину. Перспектив у них было ноль и чуть-чуть сверху. Единственная зацепка в поисках — название корабля, на который Клешня с приятелями погрузил этого Марно. Да вот только корабль пропал. В порт Муйянки, как было записано в портовой книге Граты, он не прибыл, как и ни в один другой порт, где побывали Фирак с приятелями. Потерпел крушение и ушел ко дну вместе со всеми, кто был на борту? Затерялся в море, а народ на нем сгинул от голода? Захвачен и разграблен пиратами или сангритами? Все, что угодно, могло произойти в океане, и уж тем более в Море Цепей.

По всему получалось, что найти этого фраера совершенно невозможно.

Но, по какой-то причине, он сидит сейчас прямо передо мной, — подвел итог Фирак.

Воистину, подумал он, мессера Удача, могущество твое велико.

А ведь я с этим типом сидел прямо лицом к лицу, там, в таверне. И не понял, что это именно тот, кто нам нужен. Да и как понять? Я ж его в морду не знаю. Это Клешня его угадать может, потому как харю его запомнил, пока волочил его на пристань. А меня и Туктука там не было.

Повезло, чертовски повезло, что Клешня его сегодня узнал. Да и вообще — фартит нам лошадино! Так ведь и спали бы в соседних комнатах, а потом разошлись навеки, если бы не попался он так удачно Клешне, да еще и в самый неожиданный момент. Теперь дело за малым, разломать фраера нам как раз плюнуть.

— Ты мне соврал, дружбан, — сказал Фирак с недоброй ухмылкой.

— Ы-ы-ы! — отозвался фраер. Говорить ему мешал вставленная в пасть пакля.

Глядя на него, Фирак начинал думать, что узнать такого типа можно и по словесному портрету: Клешня все описал довольно точно. Белобрысый, волосы ершом, глаза, мутноватые, бешеные, постоянно навыкате, как у психованного. Сама морда — недобрая, даже дурная. От злости аж весь покраснел, и жилы на шее натянулись.

— Да, ты соврал мне, — повторил Фирак. — Я ж тебя по хорошему спросил, не знаешь ли Джага Марно. А ты мне сказал, мол не знаешь… Это как же так? Ты что, не знаешь самого себя? А?

— Ы-ы! Ы-ы-ы!

— Хотя… — Фирак изобразил на секунду задумчивость, а потом с очень недобрым оскалом поглядел пленнику в лицо.

— Может ты и не врал. Вот я, к примеру, тоже себя до конца не знаю. Взгляни на меня, фраер. Я ведь вполне нормальный человек. Вежливый, рассудительный. Разумный.

Фирак глянул на Туктука, стоявшего рядом, тот согласно кивнул.

— Еще какой разумный, — подтвердил он, глядя на пленника.

— Да, я разумный человек, — согласился Фирак, тоже глядя в глаза пленному.

— Ы-ы!

— Но вот если что-то идет не так, как я хочу. Если что-то мне не нравится, что-то раздражает меня. Если что-то выводит меня из себя… То я становлюсь совсем не вежливым. Не очень рассудительным. И, откровенно говоря, далеко не разумным.

Он поглядел на пленника. Тот не выглядел впечатленным речью.

Фирак вздохнул, изображая грусть.

— Похоже, наш парень не вполне понимает, куда он попал. Я не вижу в нем настроя на сотрудничество.

Он взглянул на Туктука, тот понял без лишних слов.

— Щас я ему настроя добавлю…

В своем деле Туктук был подлинным мэтром, а мастерство его явно просилось в разряд высоких искусств. Это же надо так — ударить четыре раза, чтобы при этом пленник не свалился на пол вместе с табуреткой.

Туктук сначала двинул фраеру с правой, и он вместе со стулом накренился влево, но сию же секунду ему в скулу врезался левый кулак Туктука, резко отклонив его вправо. Правый кулак, ударивший точно в ухо, отбросил пленника снова налево, а четвертый удар уравновесил табуретку. Она несколько мгновений несильно пошаталась на месте и успокоилась. Все прошло быстро и болезненно — для того, кого били.

На гнусной морде пленника проявлялись синяки, на правой щеке осталась большая ссадина, которая начинала набухать кровавыми каплями.

Удовлетворенный своей работой, Туктук встал позади пленника и вытащил кляп у него изо рта.

Из раскрытой пасти у него густо закапала на пол кровь. Зубы были все красные.

Хорошее начало, решил Фирак.

— Итак, приятель. Скажи мне, ты знаешь что-нибудь об этой штуке?

Фирак развернул перед ним бумагу — ту самую, что щегол из заморской компании оставил Лонзо.

Тот поднял в нее мутные глаза.

— У-у, — пленник отрицательно покачал головой.

Фирак сложил бумагу обратно.

— Когда ты будешь врать, мой друг будет тебя бить. А сейчас ты врешь.

Туктук смотрел на Фирака, ожидая кивка. И когда дождался, немедленно приступил к делу. Четыре профессиональных, красивых удара. На этот раз — по ребрам.

При каждом ударе фраер смешно кудахтал и издавал другие интересные звуки — это так кулаки Туктука выбивали из его груди воздух.

— Итак, начнем сначала, — сказал Фирак.

Туктук поднял за волосы повисшую голову пленника.

— Посмотри на эту бумагу. Расскажи мне, что ты знаешь об этой штуковине?

— У-у.

Туктук снова принялся за дело. Фирак свернул бумагу и вздохнул, на этот раз искренне.

По всей видимости, решил он, придется приложить больше усилий.

— Клешня, приятель, — позвал он. — Сходи, поставь кочергу в огонь…

***

Пирату в жизни везет много, но недолго.

И мой срок, похоже, уже подошел.

Пытаясь понять, почему он сидит тут, и как так вышло, Джаг чувствовал растерянность. Нет, безусловно, когда переходишь дорогу влиятельным и опасным людям, следует ожидать последствий. Но Джаг и думать забыл о том, что произошло в Авантии. Он-то полагал, что полностью расплатился с Лонзо тем, что его кинули в трюм к черным рабам, где он и путешествовал без надежды на спасение до тех пор, пока удача мертвеца не дала о себе знать. Но это должно было быть достойной расплатой за деяния. Оказаться в трюме, полном черномазых — это же верная смерть, а то и хуже.

Однако, Лонзо этого показалось мало, и он, собственными руками похоронив меня, решил достать меня из под земли. И зачем?..

У Джага было не слишком много времени, чтобы как следует задуматься об этом. Слишком уж часто его лупил кулаками этот здоровый громила.

Поэтому, не мудрствуя, Джаг решил, что просто ничего им не скажет.

Еще не настал тот день, когда Джаг Марно начнет певчей птицей заливаться перед какими-то обосранными бандитами.

Впрочем, Джаг понимал, что это излишнее бравирование. Свое положение он осознавал прекрасно, и также прекрасно понимал, что эти трое ублюдков вольны делать с ним все, что в голову взбредет. А они определенно обладали некоторым мастерством ведения допроса: оставаться верным своим принципам перед ними оказалось весьма болезненно. И черт бы с ним. Джаг рос не в богатом особняке, в окружении надушенных слуг и вычесанных пуделей. Его взрастили трущобы. Сначала — грязь и распутство авантийских деревень, затем — мрачные и жестокие улицы Граты. Джага много раз избивали. И в честном поединке, и толпой на одного. К побоям Джаг был привычен, они были его родными братьями. И он не успел забыть об этом, надев парик и солдатскую портупею — там, где он служил, служили все такие же, как он, безродные и нищие, словно прокаженные. Отбросы общества, которые предпочли умереть в вечном бою с дикой Ривой, а не в петле на городскойплощади. Рива научила Джага не бояться и смерти. Ведь кроме нее там ничего не найти, и это все знают.

Впрочем, и тут Джаг себе лукавил. Смерти он боялся, как и все другие люди. Относился к ней проще, чем другие — это да. Но все равно боялся. Тот, кто заявляет, что не боится смерти — просто очередной жалкий врунишка. Вопреки тому, что пишут в книгах, в смерти также нет ни чести, ни достоинства. Джаг повидал смертей, и не увидел ни того, ни другого ни в одной из них. Все были одинаковы в своей сути: вот был рядом с тобой человек — и тут вдруг, нет человека, а лежит рядом с тобой кусок смердящего, разлагающегося мяса.

Но вот что касается событий, предшествующих смерти — тут выбор имелся весьма широкий. А у этих ребят, во всяком случае, и того, кто у них главный — у этого Фирака, думал Джаг, фантазия кое-какая имеется.

Громила, — его, кажется, звали Туктук, — как раз закончил очередной четырехтактовый проход по туловищу Джага. Боль была страшная. Болело все тело, и лицо тоже. Если бы Джагу предложили взглянуть на себя, он бы скорее отказался — настолько отвратительно он себя чувствовал.

— Итак, приятель, — начал их главарь, Фирак, тот, что сидел на стуле, напротив Джага.

— Я вижу, ты крепкий парень. Браво. Твою стойкость я оценил. Но ты же не думаешь, что это все, что мы умеем? Туктук только разогревался! Ему, знаешь, просто нравится бить людей.

Тут трудно не согласиться, решил Джаг. Только человек, любящий избивать других, может так долго, размеренно и любовно колотить свою жертву.

— Но так уж вышло, — продолжал Фирак, — что мне действительно надо кое-что у тебя узнать. И ты ведь все равно скажешь! У нас полно времени. А у меня полно разных мыслей…

Дверь в комнату со скрипом приоткрылась, и в ней показался горелый. Тот, что носил следы старинных ожогов на руке и лице. Его звали Клешней.

В правой клешне у Клешни была кочерга, конец которой был раскален добела.

Джаг, как и эти ребята, обладал кое-какой фантазией. Потому назначение кочерги не стало для него сюрпризом. Хотя, новостью было, безусловно, неприятной. Дело в том, что табуретка, на которой сидел Джаг, была без седалища.

— Мы ее запихаем тебе в жопу, — сказал Фирак.

Многие люди думают, что они в силах выдержать любой допрос, потому что полагают, будто их дух настолько силен, что дает им волю вытерпеть любые телесные страдания. Но это все до первой раскаленной кочерги, которую собираются засунуть тебе в зад. Такой простой и лишенный изящества прием одинаково хорошо травмирует и тело, и дух, а кроме того, прекрасно развеивает иллюзии, которыми обычно полнятся головы непуганых героев. Если дело доходит до допроса, это значит, что все очень плохо. Это не проверка на прочность, — скорее на здравомыслие. Когда попал в руки врагу, надо трезво оценить свое положение и сделать выводы. Последнее, что хотел бы проверить Джаг — это восприимчивость своего зада к раскаленному металлу.

— Я ффе появ, — сказал Джаг сквозь кляп.

Главарь бандитов хлопнул в ладоши и осклабился.

— Значит, ты еще и умен, дружбан. Жаль, конечно, что ты так долго сопротивлялся. Но я все понимаю, гордость, все дела… И поэтому я готов начать сначала. Смотри, какой я великодушный.

Он достал из кармана свернутую бумагу и развернул ее перед Джагом, показывая рисунок. Громила — Туктук — освободил рот Джага от кляпа. Кляп, впрочем, был скорее перестраховкой: внизу, на первом этаже таверны, гремело веселье. Пьяные танцы, песни, громкие разговоры, музыка. Таверна есть таверна, какой бы роскошной она ни была. Если бы Джаг стал звать на помощь, или, что хуже, визжал от боли, едва ли кто смог бы выделить его крики из общего шума-гама. Но жест, все же, был воодушевляющим.

Отлично, думал Джаг, когда освободился от кляпа.

Внутренне он ликовал. Похоже, он все делал правильно — во всяком случае, ему представлялось, что кочерга фигурально немного отдалилась от его зада.

Оставалось теперь самое главное — и самое трудное: правильно блефовать.

Джаг не имел ни малейшего понятия, что за вещь изображена на этом рисунке. И вообще, каким местом он с ней связан, почему эти гады считают, что он может что-то о ней знать.

Однако, судя по их поведению, парни были уверены, что Джаг совершенно точно должен ею обладать. Более того, они были уверены, что за эту штуковину Джаг готов был сопротивляться изо всех сил и пошел бы на любые жертвы.

Эта штука должна была быть дьявольски дорогой. А они крайне сильно заинтересованы в том, чтобы ее заполучить.

— Да, эта штука у меня, — сказал он.

— И где же, если не секрет?

— На моем корабле.

Главарь переглянулся сначала с Туктуком, потом с Клешней.

— У тебя есть корабль? У тебя, висельника, раба из рабского трюма, можно сказать, нигера, есть свой корабль? Не ври мне, Джаг.

Неправильный ответ, понял Джаг. Главарь кивнул Клешне, и тот с поганой ухмылкой поднял кочергу, а затем прислонил ее к груди Джага.

Послышалось омерзительное шипение, с которым обугливается плоть, а от ослепительной боли Джаг в то же мгновение заорал во всю глотку… Но не издал ни звука — крепкие лапы Туктука железной хваткой сомкнули ему рот и нос.

— Ы-ы-ы-ы! — в этом придушенном вопле Джаг выпустил из легких весь воздух, и теперь не мог вдохнуть.

Когда Туктук разжал хватку, Джаг судорожно втянул ноздрями воздух, в котором ощущался теперь резкий запах жаренного мяса.

— Я думал, мы с тобой поняли друг друга, Джаг, — сказал Главарь. — Если ты врешь мне, я тебя наказываю.

— Я не вру, это правда, — выдохнул Джаг. — У меня есть корабль… Тот самый, «Надежда Леады». Нигеры из трюма подняли бунт, и мы захватили его…

— И ты, получается, был главным у мятежных рабов?

— А как еще по-твоему я мог добраться до сюда живым? — злобно поинтересовался Джаг. — Конечно же на корабле! На моем корабле. Он теперь называется Козёл.

Это правильный ответ, понял Джаг. Он заметил, как троица бандитов озадаченно переглядывается. Резонность его слов было трудно отрицать. Нет способа так быстро выбраться из рабства, кроме как силой, через мятеж.

— И где же твой корабль, Джаг? В порту мы его не видели.

— А он и не в порту. Мы подошли к острову с восточной стороны и укрыли его в одной неприметной бухте.

Да, да, именно так. Надо как-то вывести их к кораблю. А там — команда поможет.

— Сдается мне, Джаг, твой рассказ попахивает фуфлом. Ты мне гонишь, вот что.

От резкого пинка табуретка грохнулась на правую сторону, отдавив Джагу руку, привязанную к спинке. Рывком ее перевернули. Теперь Джаг лежал щекой на полу, а зад был задран кверху.

Клешня прошагал мимо Джага, взгляд с поразительной точностью отметил, что конец кочерги все еще красный от жара. И она стремительно приближалась к самой беззащитной части Джагова тела.

— Нет! Стойте! НЕТ!

Движение прекратилось — видимо, главный дал команду.

— Послушай, я говорю правду, клянусь! Я все могу объяснить! Почему мы встали не в порту, а в бухте на краю острова? А ты подумай сам, вы все, парни, подумайте хорошенько, как это выглядело бы: какой-то тип, которого никто не знает, с командой из черномазых приходит в авантийский порт на авантийском же фрейге, который как раз недавно пропал без вести… Ничего не настораживает?

Бандиты задумались. Это было хорошим знаком. Они сомневались, и Джаг всем сознанием ухватился за эту спасительную тростинку.

— Видите, я вас не обманываю! Все точно так, как я рассказываю! И я отведу вас на корабль. Я отдам вам эту чертову цацку, клянусь! Только уберите нахрен эту кочергу…

— Значит, монета у тебя на корабле. Где ждут твои люди. Вооруженные и готовые к бою. Как удобно для тебя…

— Слушай, друг… Ты серьезно думаешь, что я бы стал таскать такую ценную штуку с собой?

Бандиты снова задумались. И на этот раз Джаг чуял — он в шаге от победы. Нужно лишь немного удачи. Совсем немного, самую толику. За эту толику он бы сейчас отдал что угодно.

— Значит, прогуляемся к тебе на корабль…

Джаг чуть было не выдохнул от облегчения.

Купились. Три тысячи чертей, они купились!

Они за все ответят, решил он для себя. И это им не понравится, раздери меня бес… Ох как не понравится. Только бы дотянуть до корабля…

***

Рассказ фраера смахивал на правду.

Фирак привык не верить словам человека до тех пор, пока из его штанины не потечет моча, а с морды закапает кровавая юшка. Но теперь, решил он, мы все находимся в немного стесненных обстоятельствах — надо брать то, что дают. К тому же, все идет просто превосходно — сначала нежданно негаданно наскочили на этого оболтуса, а теперь он еще и сознался, что штуковина, та монета, все еще у него.

Повезло, так повезло. По разговорам этого Джага Марно становилось понятно — он знает истинную цену монеты, и наверняка собирался ее продать. Да не успел — тут и мы нагрянули.

Некоторые моменты все еще не устраивали Фирака. Во первых — придется отправиться на чужой корабль, а это значит — встретиться с чужой командой, от которой ждать можно всего, чего угодно. Во вторых, — примерно то же, что и во первых: Фирак намерен был получить монету от конкретного человека, приставив ему к горлу нож, а еще лучше — сняв ее с холодного трупа, но не отправляться куда-то, чтобы ему ее отдали. Потому что это оставляло врагу пространство для маневра.

Но если жизнь чему и научила Фирака — так это тому, что нередко все идет не по плану. Особенно в тех делах, где плана, как такового, и не было.

Если бы план всегда работал, то не нужен был бы фарт. Реальность говорила обратное: хорошее дело большей частью состоит именно из фарта. Он — залог жизни делового человека. И разговор тут не только о деле. Истинный бандит всецело вверяет свою жизнь Удаче. Карта, кость и монета — всем этим повелевает она.

И кислых она не любит. Доверяй ей — она в ответ откроется тебе. Если хочешь получить все — то и ставь все на кон. А в жизни фартового — все или ничего. Не откладывай на черный день, и она тебе его не подсунет. Требуй много — и много отдавай.

Живи ярко. Как любая женщина, госпожа Удача любит смотреть на тех, кто привлекает внимание.

А потому — пора браться за дело. На кураже и с лихом за спиной.

— Туктук. Давай на корабль, собирай всех наших. И чтобы все при оружии. Но тихо и без пыли. Чтобы не прочухали караульные на выходах из города, и патрулям не попадаться. Небольшими группами, через разные врата. Собираемся на восточной дороге, за городской стеной. Оттуда и двинем.

Туктук немедля отправился выполнять распоряжение.

— Клешня. Отвяжи нашего приятеля от табуретки. Чтобы он мог ходить, но не более того.

Раздав указания, Фирак уселся на свою табуретку и задумчиво почесал подбородок.

Людей Лонзо ему не пожалел. Команда их корабля насчитывала сто шестьдесят человек. Полсотни из них были из организации, — а значит, проверенные в деле головорезы, отличные бойцы, которые в бою не подведут. Да и команда подобралась в целом довольно толковая. Капитан их был знакомым Лонзо, бывшим фартовым, который, кажется, и теперь не совсем отошел от дел, а моряки — под стать, бывалые и нюхавшие пороху. Сталь держать в руках умеют. Оставив на борту минимальную команду, можно высвободить человек сто двадцать — это уже серьезная сила. Конечно, это все на крайний случай. Брать чужой корабль штурмом, даже если он пришвартован к берегу — задача все равно не простая. Но с такими людьми Фирак мало сомневался в успехе дела. Толпа ниггеров и пара дюжин разбойников — не соперники закоренелым убийцам, каких Лонзо держал в своей организации. Если дойдет до драки, то можно не сомневаться — перережем к чертовой матери всех, кто попадется на пути, а затем перетрясем весь корабль сверху донизу и найдем эту побрякушку, которую так хочет Лонзо.

Кроме того, нужно подумать еще и о том, что делать, когда дело будет сделано. Не оставлять же, в самом деле, этого Джага и его шайку сброда в живых?…

***

Позу, в которой лежал Джаг, мало кто назвал бы удобной. Ноги привязаны к ножкам стула, руки связаны за спинкой. Вес распределен между тремя точками опоры: две из них — это колени, а третья — левая щека, на которой должен был уже хорошо отпечататься узор половой доски.

Достоинства в таком положении было мало, и хорошо еще, что не было больше угрозы кочерги: Клешня, получив от главного указание отвязать Джага от табуретки, был вынужден освободить руки. Не бросать же раскаленную кочергу на полу — так недалеко и до пожара, а лишний шум им сейчас был ни к чему. Потому он сунул кочергу в ведро с водой, а только потом бросил в угол. Шипение, с которым остыла в воде кочерга, означало для Джага что он теперь в относительной безопасности.

Но пока Клешня шел через комнату к Джагу, чтобы отвязать его от стула, Джаг отметил, что среди всех недостатков такого его положения, нашлось и одно достоинство. Будучи вдавленным щекой в пол, смотреть можно было только в сторону двери.

Полумрак комнаты рассеивали несколько свечей, что были вставлены в металлическую люстру под потолком, представлявшую собой обод с подсвечниками. Но этого было достаточно, чтобы увидеть, как дверь чуть приоткрылась. Медленно, аккуратно и совсем бесшумно.

Дверь приоткрылась на ширину ладони, за ней было темно — видимо, фонари в коридоре загасили. Но взгляд все же выхватил в темной щели между дверью и косяком смутное движение.

Кто-то наблюдал за происходящим. Подглядывать, безусловно, невежливо, но сейчас Джаг был рад любому вниманию. Знать бы еще, кто скрывается там в темноте. Разобрать было невозможно, потому что видимость была очень слабой: правый глаз сильно заплыл от синяка, а на линии взгляда левого был нос, который перекрывал все, что выше дверной ручки. Осторожно поелозив щекой по полу, Джаг немного расширил поле зрения — теперь, скосив глаза, и очень сильно додумывая, он видел в проеме что-то похожее на половину лица.

Клешня, тем временем, прошел за спину Джагу и поднял его вместе с табуреткой. Сидеть Джагу нравилось больше. К тому же, из этого положения стало лучше видно, что творится в проеме.

Да, то, что он видел, напоминало половину лица. Половину вечно недовольного, презрительно скорченного, словно от вони, сангритского лица.

Клешня, тем временем, отвязал левую ногу Джага от ножки стула и переместился к правой.

— Смотри мне без фокусов, ублюдок, — пробормотал он. — А то я кочергу-то нагрею. И уж тогда брехня тебе не помогет… хе-хе-хе-хе-хе…

Заметано, друг, подумал себе Джаг. О чем разговор, конечно, дружище, никаких фокусов. Только один маленький трюк. Называется — получи пяткой в глаз, вонючий козоеб!

Удар получился даже сильнее и злее, чем Джаг планировал. Клешня отлетел на метр, аж кувырнулся через себя. Причем, отлетел он молча, а завыл хриплым воем лишь только когда поднялся на колени:

— О-О-О-Й! О-О-О-Й!!!

Голая пятка попала ему прямо в глаз, за который он теперь держался обеими руками и надрывно вопил, пытаясь встать на ноги.

Все остальное случилось очень быстро.

Главный от удивления так и остался сидеть на своем стуле. Только глаза вылупились как монеты со львом. Джаг был точно напротив него, они в упор смотрели друг на друга. Джаг ясно читал в его взгляде крайнее изумление, чему здорово и злобно радовался.

Не ждал такого, да, лонзовская гнида? Что-то пошло не по плану, да?

Из коридора послышался звук, слаще которого для Джага сейчас не было — звон, с которым сталь покидает ножны. Дверь в комнату скрипнула, рывком отворилась, на пороге появились две фигуры с мечами наголо. Главный резко повернулся к ним. В его руках откуда ни возьмись появились ножи. Вскакивая с табуретки, он запустил оба в появившиеся фигуры.

В тусклом свете блеснул длинный тонкий клинок, металл звякнул о металл. Следом череда гулких стуков — упавшая сталь поскакала по деревянному полу.

Идальго, дери его бес, — только и успел подумать Джаг, — проворен как дикий кот. Отбил нож налету!

Второй нож, к несчастью, нашел цель: другая черная фигура с приглушенным выдохом отшатнулась к стене и сползла по ней.

Гаскар — понял Джаг. Черт, ему не повезло.

Попытавшись встать, Джаг понял, что это не так уж просто — он сидел на стуле без седалища, и потому глубоко провалился в него. Проклиная свой узкий зад, Джаг стал извиваться как пойманный уличный кошак, чувствуя, что к делу он едва ли поспевает: в комнате уже завязался бой. Идальго с длинной пиердой настойчиво атаковал своего неприятеля — главного бандита, который словно из ниоткуда извлекал оружие: то длинный тесак, то короткие выкидные ножики, то лезвия на веревке. Но идальго, благослови его господь, был ловок и постоянно начеку, и от подлых бандитских приспособлений очень успешно уклонялся. Клешня громко орал в другом конце комнаты, одной рукой закрывая глаз, а другой хватаясь за стены и все, что под нее попадется в попытках подняться на ноги. Раненный Гаскар ворочался у стены и постанывал, клинок торчал у него чуть ниже правой ключицы.

Джаг чувствовал, что не достиг значительных успехов — стул так и сидел на нем. А времени не было. Идальго нуждался в помощи прямо сейчас, пока Клешня не оклемался и не помог своему главарю. Как бы ни был хорош в бою идальго, с двумя врагами драться тяжело даже гению фехтования.

Наклонившись вперед, Джаг встал на ноги вместе со стулом. Сделал испытательный шаг. Ходить можно. Пусть, задрав зад, пусть со связанными за спиной руками, пусть идиотскими мельтешащими шажками.

В таком положении Джаг и кинулся в бой. Перебирая ступнями быстро, как только мог, он набрал скорость и на полном ходу врезался в Клешню.

Тот отлетел с громким выдохом, ударился боком о стену. Джаг от удара тоже подался назад, но не упал. Если у тебя на заду есть стул, можно присесть когда захочешь.

Клешня с яростным ревом кинулся было на Джага, но тот, сидя на своем стуле, вовремя врезал ему ногой в брюхо.

— Вху-у-у…

Клешня согнулся пополам и отшатнулся в сторону.

Джаг начинал улавливать особенности приемов боя с табуреткой. Он наклонился вперед, встал на ноги, мельтешащим шагом взял разбег и боднул замявшегося Клешню. Тот отшатнулся еще сильнее, начал терять равновесие, и, отходя задом, спиной и локтями с разгону наткнулся на окно.

Было бы здорово, если бы гад выпал из него и свернул шею, подумал Джаг. Но этого не произошло.

От удара ставни раскрылись, и Клешня почти вывалился наружу, но успел ухватиться за них руками.

Внутри комнаты оставались только его ноги, и Джаг собирался помочь ему отправиться за борт. Он подбежал к отчаянно цепляющемуся за ставни Клешне, уселся на стул, хорошенько прицелился и врезал голой пяткой ему точно по яйцам.

— О-О-О-Й!

Клешня от боли рефлекторно сжался всем телом, что в его положении было очень опасно — из-за этого его ноги выскользнули из комнаты по колено. Доделать работу ничего не стоило: Джаг несколькими пинками заставил одну его ногу полностью разогнуться и исчезнуть за бортом. Вторую — и того легче. Клешня повис на одних ставнях, и спустя пару мгновений они оторвались под его весом.

Снаружи раздался звук, словно мешок грохнулся на землю.

— У-А-А-А-А-Й! У-А-А-А-А-Й!

— Черт!

Джаг надеялся, что в падении бандит свернет себе шею или еще как разобьется насмерть. Надежды не оправдались, Клешня подавал громкие признаки жизни.

Но хоть что-то он должен был себе сломать? Хоть что-нибудь, а?…

Да и черт с ним. В любом случае, сейчас главный остался один против нас двоих. А одному против двоих драться очень непросто, даже если ты мастер фехтования.

Но едва Джаг успел об этом подумать, как был грубо отброшен в сторону и грохнулся на пол, снова отдавив себе руку спинкой стула.

Боковым зрением он увидел, как темный силуэт выпрыгивает в окно, а следом за ним припадают к окну две смутные фигуры — идальго и Гаскар. Но за ним они не последовали. Гаскар, державшийся одной рукой за рану, другой прицелился в окно из пистолета, но идальго положил руку на ствол и опустил его: не стоит.

И то верно. Шуметь сейчас не следовало. Мы тут и так нашумели достаточно, чтобы созвать ночные патрули со всего Порт-Луля.

Но беспокоиться об этом после всего пережитого — это, черт подери, не солидно. Итог схватки Джаг подвел без лишних формальностей — я жив, мои парни тоже. Главарь лонзовских бандитов решил последовать примеру своего товарища и свалить по здорову. Не самый удачный исход. Но, хотя бы, теперь все это было позади. Черт возьми, как же все болит… И стул. Проклятый стул!

— Слышь, парни!

Идальго и Гаскар резко повернулись к нему, словно не ожидали, что Джаг может заговорить.

— О, капитан, — проговорил Гаскар. Несмотря на ранение, его голос совсем не изменился. Та же манера — плутоватый лис, и никакого уважения.

— Мы кое-что видели… — сказал он. — Но не все… Надеюсь, ты сохранил честь.

— Заткнись НАХРЕН и вынь меня из этого гадского стула!

***

— О том, что было — никому ни слова, я ясно выражаюсь? А?!

Джаг хотел бы, чтобы эти слова звучали более грозно и внушительно. Но такого эффекта не добиться, когда внутри тебе хочется скулить.

Эффект тем более смазывается немощью. Джаг еле стоял на ногах. По правде, вообще почти не стоял. Идальго волочил его, закинув его руку себе через шею. И еще он волок на себе Гаскара. Тот быстро терял силы. Конечно, он, в отличие от Джага, все еще мог идти своими ногами. Но с каждой минутой все менее уверенно. Ноги заплетались, язык тоже. Если Джагу было одинаково хреново что сейчас, что десять минут назад, то состояние Гаскара постепенно ухудшалось от легкого ранения до тяжелой немощи, и, впоследствии, вероятно, до смерти.

При этом, крови с него текло не слишком много. Крови почти не было. Если бы были задеты серьезные кровеносные пути, из него лило бы рекой..

Конечно, сразу я не догадался, думал Джаг. Но теперь-то понятно. У этого гада, Фирака, клинки были намазаны ядом.

Любое ранение опасно, если нанесено профессиональным оружием в руках специалиста. Да что там говорить о ядах, смертельно опасна даже обычная грязь. В ней содержится всевозможное дерьмо мира, которое люди месят своими сапогами, даже не подозревая, какие разные виды смерти они принесли с собой на подошвах. Обычное заражение крови убьет человека за несколько дней, может, за неделю. Ну а если за дело берется профессионал — тут сроки резко сокращаются от нескольких часов до мгновенной смерти. Роль также играет способ попадания яда в организм. Через кровь гораздо хуже, чем через кожу или, хотя бы, через желудок. Но и способов доставки яда напрямую в кровь не так много. Вернее, всего один — нанести врагу рану отравленным оружием.

А это, в отличие от других способов, накладывает ограничения. Подмешивая яд в пищу, можно быть уверенным, что добавил нужное количество. Смертельных ядов нужно совсем мало, пару капель или щепоток на бокал вина.

Через кожу — потребуется больше, и не всякий яд достигнет нужного эффекта. В кровь — наиболее действенно. И наименее эффективно с точки зрения количества яда.

На клинок ножа можно нанести только жидкое или вязкое ядовитое вещество, порошок не подходит. И уж так решил господь, и доказал древнецентралитянский ученый Ахедрон — жидкость испаряется. А потому, если хочешь всегда иметь с собой отравленный клинок, то будь добр постоянно наносить на него новую порцию яда. Каждый день. Лучше пару раз в день.

Сейчас чертовски хотелось верить, что отравление у Гаскара не сильное и пройдет. Но не получалось. Джаг хотел бы выбросить из головы мысль о том, что Монтильё все сильнее их замедляет, в то время как удирать надо чем быстрее, тем лучше.

От трактира мы убрались на пару кварталов, но это еще ничего не значит. Ведь нужно будет лезть через стену. Начиная с этого план можно было считать совершенно никудышным. Раненный Монтильё такого подъема не осилит. Да и Джаг не чувствовал за собой уверенности.

Это все при условии, что мы доберемся до стены, отметил он, потому что уже пару секунд назад заслышал позади звук шагов.

Несколько человек, идут спокойно и уверенно, но настороженно.

— Эй вы! Стоять на месте.

Ночной патруль, тут же понял Джаг. Возможно, ничего серьезного, просто ищут дебоширов и буйных пьяниц. Но нельзя исключать, что выслеживают нас.

— Sao da puta! — прошипел идальго.

Ругаться по-сангритски в авантийском городе — не лучшая затея. К счастью, патрульные не расслашали.

Их было трое, в авантийской темно-синей форме, все при фонарях, правые руки, как бы невзначай лежат на рукоятках мечей. Джага это нервировало, и его напарников тоже.

Трое на трое, но среди нас боец только один.

— Чем обязаны? — спросил идальго. Немного более высоким голосом, чем следовало. Джаг надеялся, патрульные не заметят напряжения в его словах.

— Кто вы, куда идете и откуда?

— Просто гуляем, миссир. Мои друзья заметно перебрали вина. Так что теперь мне придется тащить их…

— Вы не представились, миссир…

— Ох, прошу прощения.

Идальго, похоже, входил в роль. Джаг в жизни не слышал от этого нелюдима столько слов за раз. И потому удивлялся, как ловко сангрит освоился с враньем, и действует все более уверенно.

Врал он как по писанному, и Джаг даже подивился, не перепутал ли он идальго с Соловьем. Имена и события рождались у него на языке и выстраивались в весьма правдоподобную картину. Джаг и сам поверил бы, будь он патрульным. А потому, готовился подыгрывать своему сангритскому спасителю, если патрульные вдруг захотят спросить его.

Впрочем, это не понадобилось. Главный в группе патрульных резко сменил тему:

— Я раньше не видел вас в городе.

Идальго ничуть не растерялся.

— Это потому, что нас тут не было. Мы прибыли совсем недавно, чтобы повидаться с нашим другом, он живет здесь, на острове. Засесть в лучшей таверне города, как следует выпить… И вспомнить былые времена. Хорошие времена. Славные времена, не тот бардак, что творится сейчас в море Цепей. Не это беззаконие и разлад! Где людская солидарность? Где верность богу и короне? А вместо этого — одна лишь жадность, злоба и душегубие! В жуткие времена живем. Кошмар!

— Боюсь, тут вы правы, миссир, — внезапно согласился командир патрульных. — Времена сейчас тяжкие. Что ж, не смею больше вас задерживать, и прошу прощения за это недоразумение. Обычно мы не останавливаем для расспросов добропорядочных подданных короны. И будьте уверены, на улицах Порт-Лиля вы не встретите бандитов и разбойников. Кое где в мире еще действуют ночные патрули, и в них служат верные долгу люди.

На этом стоило бы и разойтись. Но один из патрульных оказался не в меру и совершенно не к месту наблюдательным…

— Миссир, по моему, этот человек в крови…

Солдат указывал на Гаскара. И он был чертовски прав. Действительно, одежда вокруг его раны была в кровавых пятнах. Он был в черном плаще, как и все остальные. Ночью, на черном, впитавшаяся кровь практически не видна. И все же, этот зоркий песий сын как-то ее разглядел в свете своего фонаря.

Главный собирался поднести свой фонарь, чтобы приглядеться. Но в этот момент издалека кто-то окликнул:

— Господа, у вас проблемы?

Джаг не узанавал темную фигуру, и оставалось только надеяться, что это не один из шестерок лонзовских бандитов.

Неизвестный приближался. Походка спокойная, спокоен и сам. Словно ему ничего не угрожало. Несколько шагов, и Джаг наконец понял, кто перед ним. Это был его новый компаньон. Тагарл, главарь недобросовестных лесорубов.

Зато патрульные его узнали сразу:

— Миссир Тагарл, нечасто вас увидишь на улице в такое время, миссир.

— А вы меня и не видели.

Звук монет, которые потрясаются в кошеле, не перепутать ни с чем.

— Ведь я знаю вас. Кто ж не знает. Вы в патруле не один год ходите. У всех семьи. У тебя — жена. У тебя — еще и малые дети. И у тебя тоже… Семья требует много денег, не так ли? И вот эти самые деньги, которых вам так не хватало. Дают — бери.

Тагарл деликатно опустил вторую часть известной поговорки, и она зловеще повисла в воздухе невысказанным, но весьма явным намерением.

И этот тип еще что-то рассказывал мне о том, что не имеет дел с пиратами? Да он такой же пират, как и я, только промышляет не на судне, а на своих двоих. Отличный человек. Мы с ним поладим.

— Действительно, парни, — сказал командир патруля. — Чего это мы тут торчим? Короче, двигаем дальше по маршруту.

Звук, с которым мешочек с монетами падает в руку тоже трудно с чем-то перепутать. Патрульные развернулись и зашагали прочь, словно никого тут не встречали. Как хорошо, что в патрулях служат верные долгу люди.

Такой исход был пределом мечтаний Джага.

— Я же сказал, ночью не выходить из города! — прошипел Тагарл.

— Возникли осложнения, — объяснил ему идальго, — и, вообще-то, нам бы сейчас не помешало немного гостеприимства. Мы же партнеры, не так ли?

Тагарл оглядел их всех троих по очереди. Джага, всего в синяках, идальго, который едва держался под тяжестью двоих тяжелых и немощных компаньонов, и Гаскара, который от бессилия даже голову поднять не мог.

— Идите за мной, — ответил Тагарл, и подхватил на плечо еле живого Гаскара.

***

Ночка вышла неспокойная.

Тагарл привел компанию в ничем не примечательный дом, разместил на чераке, там и оставил до утра. Кроватей здесь не было, но была соломенная подушка. Ее без всяких разговоров отдали Гаскару, а сами легли на полу. Отравленный мональф откровенно подыхал. Он уже давно не отвечал на вопросы, даже слова не мог выговорить. Джаг сомневался, что он вообще их слышит, но сердце его еще билось, кровь шла по венам, а значит, он был еще жив.

Хотя Джагу было не до него. Все оказалось хуже, чем он думал. Бандит-здоровяк как следует по нему прошелся. Джаг чувствовал, что сломаны ребра. Было больно даже дышать. Даже валяться без движения было чертовски больно. И жесткий пол тут не добавлял комфорта. Но скулить Джаг не собирался. Не той он породы.

Таких, как я, колотили, колотят и будут колотить, — думал он себе. И тут дело не в том, что я говорю или делаю. Нет. Это природа. Есть что-то такое в некоторых людях, что позволяет им влипать в неприятности на ровном месте. И если искать таких — то Джаг Марно первый в списке.

Не повезло, козлиный черт, не повезло!

Но, с другой стороны…

Джаг задумался.

Если смотреть с другой стороны, то повезло еще как. Уж второй раз я от лонзовских шавок ухожу живым. А немногие люди во всей империи могут похвастаться тем, что ушли от него живыми хоть раз!

Джагу хотелось выть от боли в ребрах при каждом вздохе. А на улице словно под стать настроению, тоскливо завывали собаки.

Ночка вышла здорово неспокойная.

По всему Порт-Лилю установилось невнятное шевеление. С улицы слышались отрывистые выкрики, непонятные возгласы, разговоры, перебранки. Громко топали по брусчатке дюжины солдатских ног в сапогах с каблуками. В голове все путалось. Перед глазами плыло. От боли хотелось прикусить язык, сжать зубы так, чтобы они раскрошились. А на улице звучали размытые голоса — то там, то здесь. Неясно, где. Да и не важно. Что-то происходило там, за окном, через которое на чердак ярко светила полная Ехидна, и пытался хоть что-то углядеть мутным взглядом Слепец. Луны сегодня словно приблизились к земной тверди, заинтересованные тем, что творится на крохотном, проклятом и забытом острове в Море Цепей.

Что-то происходило, и это чуяли все. Ночи здесь жаркие, но почему-то люди закрывали оконные ставни и не гасили свет. Почуяли это и местные военные. Подняли гарнизон в ружье. Объявили сбор. Солдаты носились от дома к дому, вырывая из тревожного и непостоянного нынче сна своих выходных сослуживцев.

А через пару часов грянули первые выстрелы. Далеко, даже не в городе. За стенами. Их было едва слышно, и Джаг различал их скорее благодаря тому, что до этого, в былые времена, наслушался всякой стрельбы — и близкой, в упор, и далекой, в километрах.

Выстрелы, сначала одиночные, а потом уже валом, раздавались с восточной стороны — с той, откуда пришел Джаг с компанией. Оттуда, где должны были собираться сейчас люди этого гада Фирака, чтобы отправиться на Джагов корабль.

Что ж, тут оставалось только пожелать удачи авантийским солдатам. Джаг не думал, что когда-либо сможет желать им удачи.

Пальба то затихала, то возобновлялась. То на одном направлении, то на другом. Все окончательно затихло часа через два. И Джаг, беспокойно ворочаясь, все же заснул.

Его разбудил идальго.

Поднимаясь, Джаг едва не заорал от боли в ребрах, которую за время сна успел забыть, и теперь ощутил вновь, в полном цвете.

А потом заметил, что Гаскара нет.

Его забрали ночью, унесли на носилках. Он был еще жив. За ним пришли люди Тагарла, чтобы отнести его к врачу.

Это рассказал Джагу идальго. Он в эту ночь не сомкнул глаз.

Джаг почувствовал злость и досаду. Никто не смеет забирать моих людей, пока я не буду уверен, что это безопасно! И еще — стыд. Уснул я. Решил поспать, пока Монтильё подыхал рядом.

Но чуть позже, когда поразмыслил над произошедшим, решил, что сделать все равно бы ничего не смог. Он уже доверился своему новому компаньону Тагарлу, и тот привел его к безопасному ночлегу. Оставалось только верить ему. Верить, что он действительно собирается вылечить Монтильё, а не добить и выбросить в лесу за городом.

Тем временем идальго кратко разъяснил, какие сейчас планы.

Нужно было выехать из города и попасть на корабль. Тагарл знал способ. Особого доверия он не внушал, но почему бы не попробовать? Особенно теперь, когда весь город на ушах после ночных столкновений местных авантийцев с лонзовскими бандитами. Караулы наверняка усилены, на воротах в лицо проверяют всех людей, кто входит и выходит. Быть незнакомцем сделалось крайне опасно.

План побега, который рассказал им Тагарл, оказался весьма незамысловатым. Джаг и идальго должны были проехать через врата на телеге, которая везла сено. Звучало довольно неплохо. Присыпавшись сеном, можно проскользнуть незаметно… Если караульные окажутся полными баранами. Если нет, они могут более тщательно осмотреть груз, и тогда беглецам конец!

Джаг задумался над этим уже после того, как его и идальго плотно засыпали сеном. И как раз собирался высказать свои возражения, но в этот момент поверх сена их начали засыпать коровьим навозом.

Неплохая идея. Очень неплохая. Это отобьет у караульных желание проверять…

— Какого хрена?! — заорал Джаг, пребывая в яростном оцепенении от происходящего надругательства и не обращая внимания на резкую боль в груди. — Вы что делаете, гнойные твари?! Никто не смеет поливать Джага Марно говном! Никто! НИКТО! Я вам всем кишки размотаю! По доске пройдете, сволочи, акулам скормлю!

Джаг намеревался продолжить. Ярость наполняла его до краев, как бывало раньше. И, как и раньше, это было бы очень плохо для обидчиков. Но в какой-то момент Джаг обнаружил, что телега едет.

Что-то умное в его голове шепнуло ему, — не время для криков.

Что-то ехидное подсказало — дерьмо в телеге не должно орать благим матом, если не собирается привлекать к себе внимание.

Кто-то из караульных на воротах громко окрикнул:

— Сто-о-о-ой!

Телега остановилась.

— Ты кто таков? — другой голос. Офицер, понял Джаг.

Завязался разговор, из которого Джаг почти ничего не разобрал. Только то, что возница прикидывался крестьянином, который вез дерьмо себе на посевы для удобрения.

— Хорошо, но телегу мы обыщем. Рядовой!

Недоуменное молчание. Потом ответил кто-то из солдат:

— Миссир лейтенант, так ведь… говно же!

— Не выражаться! Выполнять.

Джаг предчувствовал дурное. Ему хотелось по привычке положить руку на рукоять меча. Не то, что хотелось — это было рефлексом. Не ум, а тело, память мускулов требовала этого, предчувствуя необходимость биться за свою жизнь.

Но Джаг не пошевелился. Дерьмо в телеге не должно двигаться.

После некоторых копошений солдат все же приступил к делу.

Черт, ну не будет же он руками…

Он и не стал. Вместо этого он принялся пробовать смердящую кучу штыком своего мушкета. Острый, наточенный штык легко пробивал свалянные в сене комья дерьма и втыкался в доски.

Раз — другой. Третий, четвертый.

— Ничего тут нет, миссир лейтенант. Одно… удобрение.

— Дай мне…

Джаг с трудом заставил себя держать рот на замке и лежать как лежал, когда штык оказался прямо перед его лицом. С еще большим трудом он все же не проронил ни звука, когда штык царапнул его по задней стороне бедра.

— Хорошо, проезжай, — бросил лейтенант.

Телега ехала еще минут десять, прежде чем свернула в незаметный съезд с дороги и остановилась.

— Вылазьте.

— А ты лучше беги! — мрачно посоветовал Джаг, выбираясь из под куч смердящего навоза. Желание зарубить того, кто покрыл его дерьмом, за время пути не выветрилось, а лишь настоялось на окружавшем зловонии и вскипело сильнее.

Он выкопался из под кучи по пояс, помогая себе руками, перевалился через борт. Зашипел от резко схватившей боли в сломанных ребрах. Теперь желание махать мечом стало исчезать. И это еще больше злило Джага.

Вот проклятье, а… Сейчас бы я этого говновоза пером пощекотал, да ведь я ж и ходить-то еле могу.

Он с большим усилием поднялся на ноги, опираясь рукой на колесо телеги. Поднял глаза на своего извозчика.

— Стало быть, говном меня покрыли? — спросил он. Обращался не конкретно к хозяину телеги, а словно бы даже на него не глядел, а говорил себе под нос, в воздух, в небо. Джаг не мог представить, как такое вообще могло случиться.

Джагу не хотелось даже представлять, как он сейчас выглядит — весь измазанный коровьим дерьмом. Впрочем, представлять и не надо было. Рядом был идальго, который тоже проехал с ним весь путь под слоем смердящего груза. И от того, как он выглядел, хотелось блевать.

— Вот как обошлись со мной, да…

— Джаг. Не стоит.

Идальго снова заговорил. А не слишком ли он стал разговорчив, подумалось Джагу. Не больно ли много он себе позволяет, когда кладет мне руку на плечо.

Да нет, тут же понял он. Совсем не много. Учитывая то, что остаток дороги это я буду висеть у него на шее. Сам-то я до корабля доберусь разве что к ночи. И то если не повстречается мне в лесу какая тварь, которая решит отведать пиратьего мясца.

К тому же, у идальго, как он заметил, из рукава правой руки капала кровь. Стало быть, солдатский штык и его нашел. Да и рана была пусть и не смертельная, но и не пустяковая. Не как у меня — только кожу корябнуло.

Джаг поглядел на извозчика.

— Надо признать, идея с дерьмом оказалась очень даже удачной.

Извозчик, заметно удивившись перемене настроения Джага, пожал плечами и согласно кивнул.

— Передай Тагарлу, пусть доставит мне моего человека. Живого или мертвого. Лучше, конечно, живого.

Извозчик снова кивнул и указал рукой в сторону леса.

— Восток находится там. Но если возьмете севернее, то найдете озерцо под водопадом. Вам не лишне будет…

— Знаю. Лучше скажи, когда ждать твоего босса?

— Этого я знать не могу, капитан.

— Тогда передай ему, что чем быстрее начнем погрузку, тем лучше. Не хочу пользоваться вашим гостеприимством дольше необходимого.

На том и разошлись. Джаг закинул руку идальго на плечи, и они поковыляли. Выходило медленно, но жаловаться не на что. Так они и проковыляли почти целый час, еле шагающие и смердящие на весь лес, пока впереди не послышался шум водопада.

Вода была теплая, приятная. И она хорошо смывала покрывшую их вонь. Они вошли в нее прямо в одежде. Идальго стал выстирывать свою накидку и шляпу. Джаг свою накидку просто кинул на берег — не в том я состоянии, решил он. Черт с ней, с накидкой, пойду в рубахе. Она пусть и с душком, но не так провоняла и почти не вымазана в коровьем добре. А штаны с сапогами… Вода сама справится!

Джаг лег на спину на мелководье, расслабился и не заметил, как уснул.

***

На корабль удалось добраться еще до сумерек.

Идальго разбудил его, когда солнце стояло в зените. За это время ничего не произошло. Все так же, как и раньше, орали среди густой листвы гордые и нахохленные попугаи, и маялись дурью на ветках деревьев взопревшие от жары макаки.

Правда, сангрит успел прилично выстирать и даже высушить всю свою одежду. Джаг этим пренебрег, и оставшийся путь пара вынуждена была проделать в сопровождении легкого и ненавязчивого благоухания коровьего дерьмеца, исходившего от джаговых штанов и сапог.

Купание словно придало им сил, и дальнейшая дорога прошла в более быстром темпе. К тому же, идальго придумал способ Джагу двигаться быстрее — добыл для него крепкую ветку дерева.

Вот и придется мне идти с палкой, как старому деду, подумал Джаг. Но отказываться не стал.

Когда сквозь буйную лесную зелень стали смутно видны очертания замаскированных ветками снастей корабля, Джаг хотел завопить от радости. Но не стал этого делать, потому как если вахта не дремлет, это может ее здорово напугать. А напуганная вахта имеет неприятный обычай давать на внезапный человеческий голос в лесу мушкетный залп.

К счастью, вахтенные заметили их заранее и узнали. Почти вся команда, кроме тех, кто ушел в лес за едой, водой и дровами, собралась встречать Джага. И все, конечно, заметили, что из ушедших троих вернулись двое.

— Монтильё жив, — успокоил всех Джаг. — Он сейчас немного нездоров. Но у нашего партнера из города есть врач, который его вылечит. Ну, если все пойдет хорошо…

Джагу не хотелось много говорить. Так бывает, когда грудь трещит адской болью от каждого вздоха. Но ему надо было сказать что-то всем этим людям. Его команде. Которую он был чертовски рад видеть.

Все они смотрели на него. Борво Глазастый, Атаульф Тяжелый. Соловей и Ваба. Сурбалла Бесстыжая и Кехт Грот. Кужип и Мубаса. И Марна.

Всем было прекрасно видно, что Джага жестоко побили, да и напарнику его, идальго, тоже досталось. Марна, конечно, видела в этом больше. И она, черт, была права.

Направляясь в свою каюту, Джаг понимал, что она идет следом.

Войдя в каюту, Джаг наконец почувствовал, что он дома. Словно прошла тысяча лет с тех пор, как он в последний раз чувствовал себя в безопасности. Здесь все было точно так, как он оставлял. Стол с инструментами для навигации, шкаф с книгами, гардеробный шкаф, сундук для корабельного общака. Кровать…

— Я скучал, — сказал Джаг.

Он с удовольствием рухнул на кровать и подивился, как же приятно лежать на соломенном матрасе, положив голову на настоящую перьевую подушку.

— Капитан…

— Не сейчас, — простонал Джаг. — Прошу, Марна, не сейчас. Ты же видишь, я сейчас околею. Лучше дай-ка мне рому.

***

Тагарл явился через двое суток вместо со своими людьми, которые на телегах привезли с собой первую поставку груза.

Эти два дня Джаг валялся в каюте, пил ром, ругался, матерился, шатался от стены к стене, горланил пьяный похабные песни. Счастливая и беззаботная жизнь, если бы ещеребра так не болели. Из врачей на борту была только толстая негритянка Таша, которая, впрочем, смогла вытащить из джагова плеча пулю и обработать его рану так, что она уже совсем не беспокоила.

Осмотрев Джага, Таша сказала то, что Джаг и до этого знал: помочь тут она не может. Но и опасности для жизни нет. Если уж Джаг сразу не умер от того, что сломанное ребро проткнуло ему легкое или сердце, то теперь точно бояться нечего. Ребра срастутся. Не совсем так, как были, но срастутся. А значит, надо только немного потерпеть. Недели три.

На три недели я выбываю из дела.

Это совсем не добавляло боевого духа. Джаг привык, что если он рубит мечом, то враг отшатнется. Теперь же надеяться в рукопашной было совсем не на что. Если Джаг ударит, то скорее сам отлетит и согнется в корчах.

Лучше в ближайшее время не влипать в драки.

Дьявол, ведь по задумке, я должен был просто прийти сюда, забрать груз и спокойно отчалить! Почему все всегда идет наперекосяк?

Может, теперь все выровнится? Дерьма я поел. Глядишь, у судьбы найдется для меня что-то получше?

Джаг все еще ходил на костылях, но, хотя бы, сам.

Тагарл не взял с собой много охраны. Вооруженных людей с ним было всего трое. Причем, одним из них был Гаскар Монтильё.

— Монтильё, так ты живой…

Джаг задумчиво почесал подбородок.

— Прости, что отдали тебя его людям. Просто ты нам не нравишься.

В повисшем напряженном молчании Джаг выждал достаточно времени, чтобы заставить всех задуматься, что происходит, и только потом довольно осклабился. На все еще бледной, но уже как и прежде по лисьему хитрой физиономии Гаскара проступило смутное подобие ухмылки.

— Честно говоря, мне не слишком хотелось возвращаться. Но я подумал и понял, что возможно есть капитаны и хуже тебя. Так что я решил то, что решил.

— Эй! — слегка возмутился Джаг. — У меня на корабле ранение не освобождает от драинья палубы.

Но глупая ухмылка радости за выжившего после отравления ядом напарника никак не покидала джагову физиономию.

— Ладно, черт с тобой. Иди ищи свой гамак.

Закипела работа. Люди Тагарла разгружали телеги с брусом янтарного дерева. Люди Джага перетаскивали все на корабль и погружали в трюм.

— Работы выйдет на пару дней, — сказал Тагарл. — Быстрее нельзя. Гарнизон усилил патрули на дорогах и прочесывает остров в поисках тебя. К счастью, они начали с западной части побережья.

— Это хорошо. Очень даже хорошо. Только вот интересно, как это так вышло?..

Их взгляды встретились и повисло молчание.

— Да, любопытно получается. Гарнизон встретил банду с восточной стороны острова, а начал прочесывать с западной. Это ведь очень удобно для нас.

— К чему ты…

— Любопытно еще и то, что гарнизон настиг толпу бандитов на дороге, хотя знать о них никак не мог. Ночью… Не зная, где искать… Ты уж поверь, я не говорил страже, в чем дело. А значит, сказал кто-то другой. Кто-то, кто знает, что творится на острове. Тот, кто знает, сколько у кого людей, и что они могут, чего добиваются, зачем прибыли. Тот, кто наблюдал за ними. И тот, кто достаточно умен, чтобы сопоставить два факта. Первое — я попал к неприятным людям. Второе — неприятные люди собираются всей толпой на дело.

На этот раз Тагарл молчал.

— Ты, стало быть, местный воротила.

Тагарл все еще молчал. Джаг пожал плечами.

— Подпольный король, наделенный приличной властью. Захотелось расширить владения. Только вот беда — во все стороны одно лишь только море. Корабль и команда — вот что тебе нужно. Улирет предложила тебе хорошую сделку, да? Сразу два корабля по цене одного.

— Не класть все яйца в одну корзину.

Верное замечание, подумал Джаг. Как и то, что он не стал отрицать ни единого моего слова. А значит, пора в атаку.

— Моя корзина надежнее.

— И почему?

— А ты погляди на мой корабль. Добротный фрейг. Отлично вооружен. И груза может принять намного больше, чем половина, как договаривались. То корыто, которое прибудет следом, мало того, что командуется обрезанным магребцем от которого дерьмом смердит, так еще и не обеспечит должной защиты. Ему, честно говоря, под стать только грабить рыбацкие кебекки, не на серьезные дела ходить. Против боевого корабля его гнилое корыто не выстоит. А постоять, может, и придется. Ты точно уверен, что два ушедших из гавани патрульных Порт-Лильских фрейга пойдут именно на запад, как ты им нашептал? Уверен, что не разделятся и не станут патрулировать остров с обеих сторон? А уверен ли, что нам не встретится кто еще? По дороге сюда мы чудом разошлись с еще двумя патрульными фрейгами, не отсюда, другими, и кто знает, может они еще в этих водах.

— На удачу полагаться не привык.

— Так вот тебе мой план. Прикажи грузить дерево на мое судно, а на следующее — только то, что ко мне не полезет. Подумай, у кого больше шансов в бою? Подумай, кому бы ты доверился больше — мне, или нечестивой магребской собаке? Да и вообще, что-то его не видно у берегов Святого Адмы…

— Положим, что доверюсь тебе, — сказал Тагарл. — Но мне тоже кое-что любопытно. Сначала я хотел бы знать. Эти люди, что на тебя напали…

— Это люди Лонзо Валенте.

Джаг решил, что не стоит таить это. Тагарл и так обо всем догадывался. Не мог не догадываться — чуйка у него сильная. Теперь, когда карты на столе, выбор остается за ним. Связываться с Лонзо Валенте опасно даже на островах. Особенно теперь, когда тут действует целый корабль его цепных псов. Но если сыграть ва-банк… Высок риск, но велики и ставки. Улькаир как раз очень удачно пропал где-то в море и никак не появлялся, хотя должен был прийти раньше. Отправить на продажу половину груза, или почти весь — получить половину загаданных денег, или почти все, но с риском — вот что должен был решить Порт-Лильский заправила Тагарл. Он должен был понимать, что без риска не бывает крупных денег. Но если все пойдет не по плану, то денег не будет вовсе.

Он думал долго. Почти минуту.

— Значит, — сказал он, — погрузка займет больше времени.

— Не займет, — ответил Джаг. — Мои люди пойдут с твоими и помогут. У меня на борту годного люду почти сто человек.

Джаг протянул руку. Тагарл помедлил, но потом решительно ее пожал.

Да будет так.

Все мне и хрен Улькаиру.

***

В кои то веки удача не стоит ко мне задом, думал Джаг.

Наконец, черт, как долго я этого ждал. Уж после всего того, что я от этой суки натерпелся, пора бы ей сменить гнев на милость. И вот, свершилось.

За двое суток тяжелой работы удалось погрузить двести сорок брусьев янтарного дерева. Джаг не видел причин, чтобы не погрузить все три сотни. Трюм был забит полностью, но еще оставалось место на палубах — орудийных и жилой. Если немного потесниться, то груз должен был уместиться целиком без остатка. Но смутное внутреннее предостережение заставило Джага поумерить пыл.

Проблема в том, что расположение груза выше центра массы судна резко снижало его остойчивость, а на большой воде в это время года таким качеством ни в коем случае не стоило пренебрегать. До предела грузоподъемности судна — того момента, когда оно пойдет ко дну под собственной тяжестью — было еще далеко. И будь груз компактным, но тяжелым, — например, чугунные или стальные отливки, а лучше — отливки серебряные или золотые — можно было бы погрузить еще не одну тысячу килограмм, просто перекидав все в трюм.

Центр тяжести любого судна, которое намерено держаться на плаву, располагается на середине длины судна, на уровне водяной линии — в той точке, где соприкасаются и уравнивают друг друга сила тяготения, действующая на тяжесть корабля вниз, и ахедронова сила, поддерживающая судно на плаву и направленная вверх.

Однако, драгоценное контрабандное дерево оказалось не из таких грузов. Оно было относительно легким в сравнении с металлами — пятиметровый брус весил немногим больше полусотни килограмм. А места занимал гораздо больше, чем заняла бы такая же по весу металлическая отливка. И черт бы с ним, на корабле было предостаточно места, чтобы разместить пятьсот таких брусьев, не сильно затруднив проживание команды и повседневную работу. Но так делать было нельзя.

Как и любая практическая наука, мореходство построено на горьком и кровавом опыте многих поколений, который включал тысячи ошибок, стоивших жизней сотням и тысячам людей.

Корабли имели свойство переворачиваться. Особенно часто это происходило с древними кораблями, которые имели прямые борта и плоские днища. Такие лохани переворачивались так часто, даже на стоячей воде, что выходить в открытое море на них никто и не думал. За века конструкция кораблей улучшалась, бока их становились округлыми, точно бабьи бедра. Во многих морских странах само слово «корабль» имеет женский род.

Вместе с этим центр тяжести судна смещался вниз. В этом состоял весь смысл совершенствования морской технологии — спустить ниже, к воде, как можно больше массы. В первую очередь вниз отправили грузы, не нужные сию минуту наверху. Затем, с верхней палубы перекочевали на внутренние все орудия — конечно, ведь это тысячи кило чугуна, который раскачивается вместе с верхней палубой.

Современные корабли редко несли на верхней палубе больше десятка орудий. А если и несли, то их уравновешивало гораздо большее число орудий на палубах ниже.

В целом, весь накопленный опыт мореплавания можно было ужать в одну мысль — чем ниже груз, тем остойчивее судно.

И теперь, чтобы загрузить на борт весь товар, нужно было всего-то наплевать на опыт, стоимостью в десятки тысяч моряцких жизней.

Вообще, грузить больше двухсот брусьев уже виделось небольшой авантюрой. Двести сорок — это наибольшее безумство, на которое Джаг решил отважиться.

Козёл — свидетель, я псих, но не настолько. Отправиться к морскому хозяину по причине излишней жадности и пары лишних бревен, взятых на борт — нет, в другой раз!

Расчеты Джага пока выдерживали испытание практикой. Загруженный под завязку Козёл вышел из бухты прошлым утром и до сих пор шел мачтами вверх, что внушало надежду.

За своими моряками Джаг стал замечать, что те порой долго глядят за борт, особенно — при сильных боковых порывах ветра. Сообщать команде плохие новости — само по себе плохая примета. Но тут не нужно было быть гением, чтобы понять — корабль перегружен, и это влечет за собой некоторый риск. Кто не догадался сам, с теми поделились умозаключениями те, кто догадался. Но пока Козёл шел как обычно, вопросов к Джагу не возникало.

И пусть так все и остается!

Хватит мне приключений, многовато для одного дела. Все идет хорошо, вот для этого я и здесь! Чтобы все наконец было хорошо. Разве я многого прошу?

Пусть катятся к дьяволу лонзовские бандиты и авантийские фрейги. Я остаюсь здесь. В этом море. Море Цепей — мой дом. И я буду по нему ходить сколько захочу и когда захочу.

Да, все будет как надо!

Старые тревоги растворялись с выходом в море. Небо над головой было чистым и светлым. Ветер — свежим, соленым. А под ногами — крепкое дерево палубы добротного судна.

Джаг валялся в каюте, глядя в потолок и слушая скрип снастей при качке. И эти звуки были музыкой для его ушей. Многое можно отдать за то, чтобы валяться в койке с соломенным матрасом и не думать ни о чем.

Джаг частенько выходил на квартердек и подолгу сидел там на бочонке, наслаждаясь морем и ветром.

Еще до отплытия Ваба сработал ему отличный костыль из твердой ветки дерева взамен обычной палки, с которой Джаг ходил раньше. Теперь не стыдно было показаться своим морякам. И Джаг гулял по палубам, проверяя, как идет работа на корабле.

В свободное время наведывался на жилую палубу, и там смотрел, как моряки играют в карты или кости, или же в ножики. А изредка и сам решался сыграть (в ножики, конечно, он категорически не играл с Вабой). Удача ему обычно не благоволила и он проигрывал. Но только сущую мелочь. И получал за это гораздо больше — всякому моряку приятно хоть в кости, но обыграть самого капитана!

Джаг заглядывал то в трюм, то на батареи, то на камбуз. Перекидывался парой слов со своими людьми. Поболтал с абордажниками — Атаульфом и Борво, послушал их байки, и сам потравил. Заглянул к Мубасе — проверил, как дела с порохом и ядрами. Подморгнул Сурбалле Бесстыжей, когда она любовно точила свою саблю, сидя на бочонке и растопырив ноги, и она дерзко подморгнула в ответ.

Все было хорошо.

Хорошо, на пиратском корабле, значит — не больше пары перебранок в день и пары небольших драк в неделю. Без крови — это уже почти благодать.

На исходе первой недели на горизонте, впереди, слегка на юге, появились на водной глади черные пятна, сверкающие золотом отраженного солнца. Мелкие клочки тяжелой воды, которые обычно сопровождают большое пятно. Тяжелая вода всегда имеет неправильную форму, а пятна ее нередко распадаются на части. В этот раз оно не перегораживало курс, а тянулось острым клином на километры вдаль. Козёл должен был пройти точно вдоль, по северной кромке. Сначала Джаг собирался приказать повернуть на юг и пройти от него с южной стороны, но, понаблюдав пару часов, заметил, что далеко на горизонте оно продолжается. Отличная ловушка. Пятно имело залив в форме буквы U, шириной километров в пять и длиной, наверно, километров в восемь. Наблюдая невнимательно, очень просто решить, что это обычное продолговатое пятно, и двинуться по его южной стороне — ведь так Козлу было быстрее. И когда станет ясно, что это хитрая природная ловушка, будет уже слишком поздно. К счастью, все обошлось. Джаг приказал брать такой курс, чтобы пройти от пятна по северной стороне. Через пару часов они должны были достигнуть его.

Все было как надо. Команда с такими явлениями была хорошо знакома и на палубе не наступило никакого дикого ужаса.

— Соловей, мы держимся курса?

— Точь-в-точь, капитан, — отозвался он. — Тяжелая вода нам не грозит. Я отследил ее движение — идет на юго-юго-восток. А наш курс лежит на востоко-юго-восток.

— Марна! Есть какие происшествия на борту?

— Ничего особенного, капитан. Разве что…

— Да!

— В трюме сочится вода. Откачивать успеваем, ничего особенного. Но где-то есть незаконопаченная щель.

Скорее всего, решил Джаг, так оно и есть. Козёл просел под новым грузом, и вода стала сочиться сильнее через те места, которые раньше были выше водяной линии.

Если все под контролем, то это ничего не означает. Вода всегда сочится, как бы хорошо не проконопатил корпус. Всегда найдется слабое место, через которое вода будет пробираться сквозь деревянные брусья по капле, и ее нужно выносить из трюма, чтобы не промокли припасы. Обычно это не требует внимания капитана. Вахта живучести сообщит, если дела будут плохи. Но Джагу было решительно нечего делать.

— Пойдем глянем.

В трюме не было ничего особенного. Вода не льется внутрь струей, она проникает по капле. Капля за каплей, и через час наберется ведро. А через неделю — двести ведер.

— Как закончим дело — вытащим Козла на берег и заново проконопатим все, — сказал он.

В прошлый раз уходить пришлось в спешке, чтобы не отстать от Улькаировой Свары. Теперь, когда дело обещало принести солидный навар, на ремонт можно будет встать конкретно. Закупиться едой и выпивкой, отпраздновать, как следует. А потом как следует починить старину Козла!

Самое важное известие от Марны на сегодня было сущим пустяком. Все было хорошо.

Джаг выходил из трюма на жилую палубу, когда заслышал оживленный разговор, в котором мелькали бранные слова и слышались недобрые мотивы.

В дальнем конце жилой палубы, за перегородками из мешковины, был виден огонь фонаря.

Джаг приблизился.

— Не пилит ни черта твоя пила! Тупая, как пень!

— Сам ты тупой. А пила толковая. Я ее взял у негритянки той, что у нас на корабле за коновала! Такой пилой тебе ногу отпилить — раз плюнуть.

— Раз умный такой, так чего ж она не пилит?

— А я знаю?

Джаг подошел ближе и заглянул за штору.

— Вы, парни, корабль мне ломаете? Или что?

Перед ним было трое. Двое сидели на полу, склонившись над бочонком. Один из них держал в руках пилу. Третий стоял над ними и светил фонарем. При появлении Джага они все повернулись к нему.

Того, что с фонарем, Джаг узнал сразу — это был Борво Глазастый. А те двое — парни из его шайки.

— Добычу делим, капитан.

— Дело у вас не идет, я смотрю…

— Куда ж оно пойдет, ежели пила тупая! — ответил один из моряков.

— Не тупая она! — возразил другой. — Этой пилой дохтуры людям ноги да руки отхватывают будь здоров.

— Обознались мы, кажись, — сказал Борво, пожав плечами. — Думали, серебро. Но теперь-то ясно, что обычное железо. Потому как даже вострейшая пила эту гадину не берет.

— А ну, дай поглядеть!

Джаг взвесил штуковину в руке — очень легкая. А по размеру-то и не скажешь. Один край ее на ощупь был шершавый. Другой — покрыт мелкой резьбой. Борво поднял фонарь, чтобы капитану было видно.

— А где вы эту штуку взяли? — спросил Джаг. Он как мог пытался скрыть беспокойство в голосе.

— Отобрали у той чавалки с клеббы. Ну, у той, которая на ведьму похожая. Ох, как она верещала, когда мы эту штуку с нее сдирать стали. Как вырывалась, а… Прям как бесом одержимая за эту штуку держалась. Мы сразу смекнули — не иначе чистое серебро. А оказалось — обычная безделушка. Серебро-то мы б давно уж распилили на троих. А сколько ни пытались — ни царапины не оставили. Из стали эта штука, сталбыть.

— Нам бы это, капитан… — осторожно проговорил один из моряков. — Долю бы. Настоящую. А то ведь с этого мы ни черта не получили, господь свидетель… Такую штуку никто не купит и за такат.

— Да, капитан. Ты пойми, мы ж без доли совсем нищие останемся.

— А ведь кровь проливали…

— А может вам еще сверху накинуть за то, что умные?! Вы ее смотрели, когда добычу делили, а теперь поменять хотите? Ладно, черт с вами, что-то благодушие меня одолело. Марна, пускай получат нормальную долю вместо этого.

— Да, капитан.

И крохотная крупица подозрения в ее словах прозвучала для Джага гремящим оркестром. Этих я могу обмануть. Но не ее.

Она захочет объяснений. И Борво, этот бандит, мог что-то заподозрить.

— Ты, капитан, лучше эту хреновину выкинь в море, — посоветовал моряк, что был без пилы. — На ней точно чавалское проклятие висит.

— Да… — сказал Джаг. — Да, пожалуй, ты прав.

Джаг молча двинулся прочь ничего не говоря. В руке он сжимал монету. Шершавую с одной стороны и очень гладкую с другой.

Еб меня… — только и думал он.

И никак не мог перестать вспоминать ту бумагу, что показывал ему Фирак.

Рисунок, изображавший обе стороны монеты, которя была у Джага в кулаке.

***

Никогда не стоит говорить или даже думать про себя, что все идет хорошо. Потому что это может внезапно кончиться.

Джаг не успел доковылять до своей каюты, как в спину ему закричали с мачты самое ненавистное сейчас слово.

— Паруса! Паруса на горизонте!

Вся команда, бросив дела, помчалась к бортам, и Джаг, грязно проругавшись, поковылял тоже. Марна была тут как тут и протягивала ему трубу.

Джаг прищурил один глаз и взглянул в нее, осматривая линию горизонта. Спустя пару секунд он различил паруса, медленно поднимающиеся над водной гладью. С палубы было пока не разглядеть, что за судно привел к ним бес, но из орлиного гнезда видимость дальше.

— Эй, на мачте! — крикнул он. — Сам корабль уже видно?

— Немного видно, капитан. И сдается мне, дела наши не шибко хороши.

По голосу марсового Джаг понял, что это не шутки и действительно есть повод для беспокойства.

— Он большой… Огроменный. Не меньше второго ранга. Я б сказал, это гребаный линкор, капитан.

Встречи в море — дело сугубо фартовое.

Бывает встреча — набьешь сундуки.

А бывает встреча — обмочишь портки.

На палубе никто не драл глотку в порыве радости и не потрясал оружием, предвкушая добычу, как было в прошлое дело.

— Де-а, капитан. Это хренов линкор.

Это слово — линкор — мрачно повисло над безмолвной палубой. Люди озирались друг на друга ища поддержки, уверенности. Но никто не спешил ими поделиться. Потому как и на себя не хватало.

— Каким курсом идет?

— Э… На северо-запад, капитан.

А мы, грубо говоря, на юго-восток.

Должно быть, спешно соображал Джаг, движется в сторону северных островов авантийской цепи — на Порт-Луль, или, скорее, на Муйянку.

Возможно, все не так уж плохо. Возможно, просто разойдемся. У нас противоположные курсы. Чтобы погнаться за нами, ему придется свернуть, и погоня займет не меньше суток, потом бой, потом возвращаться на курс — как минимум трое суток у него уйдет на то, чтобы разобраться с нами и вернуться на маршрут. Стоит ли задерживаться? И ради чего? Откуда вы знаете, что за нами стоит гнаться, у нас стоит авантийский флаг!

Джаг еще не мог разглядеть флага неприятеля, не с такого расстояния. И не видел также гербов или знаков на парусах.

— Какой флаг, не видно?

— Не-а, капитан. Он без флага.

Да что за чертовщина? Какой линкор ходит в море без флага? Линейный корабль, самое большое и опасное существо в море, вершина пищевой цепочки. Он не боится никого, а его боятся все. Так какой ему смысл идти без флага?

Дерьмо из Авантии начинает добираться до Моря Цепей. И Джагу совсем не нравилось, в какой форме. Если между островами начнут сновать такие чудовища, делать здесь станет совсем нечего, разве что искать смерти.

Джаг скомкал эту мысль и бросил подальше. Некогда думать о будущем, которого не будет, если этот ублюдок не останется на своем курсе.

Рядом с Джагом появился Соловей со своей подзорной трубой.

— Перекидывают паруса, — сказал он, не отрываясь от наблюдения. — Собираются вставать на курс перехвата.

Соловей был самым зорким глазом в команде кроме, разве что, Гаскара Монтильё. Не было никаких причин не доверять ему. И как Джаг ни вглядывался в свою трубу, он не мог найти ничего успокаивающего в том, что видел.

Там действительно что-то делали с парусами. И корабль их, кажется, немного свернул со своего прежнего курса.

Опустив трубу, он нервно оглядел команду. Все взгляды были устремлены на него. И все они просили его вдохнуть в них надежду. На него смотрели Борво Глазастый и Атаульф Тяжелый со своими шайками. Эти суровые моряки, вырезавшие сердца из груди своих врагов и вселявшие ужас в их души, теперь взглядами умоляли его — ну же, Джаг, скажи, что все путем. Скажи, что мы их одолеем, что у тебя есть план, и сегодня нашей добычей станет целый линейный корабль! Не унывающий Ваба и крепкий орешек Мубаса, они тоже нуждались в его словах.

Давай же, Джаг. Толкни, как обычно, свою речь. Посели в нас жажду крови. Заставь реветь от злости в ожидании боя.

Головорез Кужип, отпетый черт. Сурбалла Бесстыжая, баба, ни в силе, ни в духе мужикам не уступавшая — в их глазах Джаг видел то же самое.

Они все хотели, чтобы он взбесился, заорал на них, как обычно, отправил по местам, чтобы глаза его вылезли из орбит от ярости и предвкушения хорошего разбоя с хорошей добычей. Они хотели пропитаться этой яростью, стать такими же, как он. Ненормальными сволочами, которые с грозным ревом врываются на борт к испуганному врагу, вселяют дрожь одним своим видом.

Джагу было не впервой обманывать свою команду. Он много раз скрывал от них нависшие угрозы, утаивал правду, недоговаривал и откровенно врал.

Но всегда делал это с четкой уверенностью, что так дело выгорит.

А теперь понимал, что не хватит силы духа соврать убедительно, всосать в себя их страхи и носить эту ношу на себе, не деля ни с кем, пока все не разрешится, как было обычно. Он не чувствовал в себе достаточной воли, чтобы возобладать над ужасом, что поселило в их сердцах это гадкое слово — линкор.

— Приготовиться к бою.

Никто не шелохнулся. Тишину нарушил невнятный шепот. Не дождавшись того, что ждали, люди совсем утратили веру.

— Что, еб вас, не понятно? — проговорил Джаг еще мрачнее.

— Неужто сдрейфили?

Он повернулся к людям всем корпусом, стукая палкой по палубе.

— Боитесь подохнуть? Открою вам секрет, сегодня мы все подохнем. Тот, кто думает, что мы одолеем этот гребаный линкор, круглый баран. Мы к нему и на сотню метров не подойдем, если они того сами не захотят. А им этого не надо. Они расстреляют нас издалека, подавят наши батареи своими залпами, измотают, выльют всю нашу кровь. И только тогда взойдут на палубу. А потому, выбор у нас только один — умереть хорошей смертью, от пули или ядра. Или же сдаться. Я скажу вам сразу, конец, в общем, один и тот же — отправитесь за борт в мешке, а может даже и отпоют. Но перед этим вас будут таскать под килем, подвешивать вверх ногами. Самых приглянувшихся заставят жрать дерьмо из своих же распоротых кишок. Так что хоть раз за свои никчемные жизни имейте честь. Умрите по-людски.

Договорив, Джаг просто развернулся и поковылял на квартердек. Туда, куда стреляют в первую очередь.

— Я умру стоя, — сказал за его спиной Соловей. — Сдаваться не в моих правилах.

— Какого хрена вам не ясно, салаги? — рявкнул Борво Глазастый, — все по местам! Пора к морскому хозяину! Умрите как люди, или прыгайте за борт, если кишка тонка. Это вам море. Тут люди дохнут!

Наконец, началась суета. Без радостных возгласов, без воодушевленного рева. Вообще почти безмолвно. Людям нужно было привыкнуть к тому, что они умрут. Это занимает время.

Поднявшись на квартердек, Джаг осмотрел свой корабль.

Примем бой. Пусть и безнадежный. Пирату везет много, но недолго. Надо тоже как-то приготовиться. Ведь я совсем не готов подохнуть.

Странно, думал Джаг. Я ведь в самом деле не готов. Я и не подозревал, что умру сегодня. Еще час назад все было отлично. Ничто не предвещало, черт возьми…

Все эти глупые планы — как я буду охотиться на корабли заморской компании. Как наживу себе горы денег и буду пьянствовать на них в тавернах по всему Морю Цепей. Черт, придется обо всем этом забыть.

И еще, по поводу черта. Боюсь, в загробном мире мне запланирована еще одна встреча с Козлом. Ха… Ха-ха. Тут уж точно нечего бояться. Ведь я буду уже мертв. А мертвого не убьешь.

Жалко только… Все это.

Джаг вдохнул морской воздух. Глубоко, всей грудью. Поглядел вокруг. Поднял голову кверху.

Проклятье, как же здесь хорошо. Почему нужно драться в такую отличную погоду? Только зря портить приятный день. Райское место. Но требует крови, чтобы цвести. Свежий ветерок, чистое голубое небо, солнце греет кожу. И эта вода повсюду. Синяя на глубине. Изумрудного цвета на мелководье, нежно-голубая на прибрежных шельфах. Я люблю эту воду. Черт, люблю ее всю. Синюю, голубую. Прозрачную — легкую, сквозь которую того и гляди упадешь на дно, что в сотне метров внизу. Черную, как смола, непроглядную, тяжелую, блестящую злым золотом. Она как раз весь день собиралась у нас по правому борту. Отрезала дорогу. Загоняла в ловушку.

Джаг взглянул на черное пятно на море. Тяжелая вода — это ее общее название. Научное. А ведь есть много других.

Ее зовут «След дьявола» в Мональфе. Проклятой водой, противоположность воде святой — в Антелузе. Самые суеверные сангриты зовут ее «Печать Урода». Старые пьяные моряки рекут ее мочой или же разлитой кровью Нечистого. Черная, черная вода — самый мрачный знак для морехода. Хуже только шторм, и то не всегда. Ее зовут еще тысячей имен, и теперь Джаг придумал ей новое.

Еб меня, это счастливая вода.

— Капитан, левый борт готов к залпу! — заорал с палубы Мубаса.

— Отставить! — скомандовал Джаг.

— Отставить что? — спросили сразу несколько голосов.

— Отставить все, мать вашу! Право руля! Перекидывай паруса! Курс на юг!

— Через четыреста метров тяжелая вода, капитан, — осторожно напомнил Соловей. — Повернем, и увязнем в ней.

Да, согласился Джаг. Увязнем в тяжелой воде, и сделаем линкору величайшую услугу — в тяжелой воде не повернуться для залпа, в то время как они смогут просто остановиться на месте и безнаказанно нас обстреливать. Нам не нужно в ней увязать.

— Соловей, побойся бога, у тебя целых четыреста метров. Ты уж сделай как нибудь, чтобы мы не увязли! Право руля, я говорю!

Вот оно, понял Джаг. Просыпается. Неожиданно, негаданно. То самое, чего не хватало раньше. Запал, искра — называть можно как угодно, но это он, то что гнало их с оголтелой яростью на абордаж, срубать бошки. То, что заставляло Атаульфа и Борво орать не своими голосами, прыгая на палубу врагу еще до того, как поставят мостики. То, из-за чего Бесстыжая в пылу драки рвала с себя одежду и махалась как чертиха голышом. То, что крутило руки Кужипа, словно заведенные, пока он без устали махал увесистыми тесаками и прорубал дорогу во вражеских рядах. Незримый огонь фарта, который разожжет дух в моряках Козла.

План родился сам собой. Он прост. И он сохранит нам жизни.

Соловей несколько мгновений рассматривал южное направление и обдумывал слова Джага. В какой-то момент его лицо просияло.

— Отличный план, капитан, — сказал он.

Он все понял. И оценил затею. Безбашенная. Но она поможет.

На лицо Джага сама собой наползала ехидная ухмылка.

Пару часов назад Джаг хорошо скорректировал курс корабля, чтобы он не попал в U-образную ловушку тяжелой воды и направил Козла по северной, внешней кромке западни. Теперь нужно было нырнуть прямо в раствор циркуля.

— Смена плана! — заорал Джаг на всю палубу. — Умирать больше не собираемся. За дело, живо! Право руля, обезьяны! Право руля! ПЕРЕКИДЫВАЙ ПАРУСА!

— Все равно не пройдем, — бросил Соловей, не отрываясь от штурвала. — Слишком быстро подходим!

— ЧЕРТ! — взревел Джаг. — Как нам пройти?! Думайте все!

— Связать паруса?

— А как разворачиваться? Дерьмо!

— Бросим якорь справа! Тут не глубоко…

— Не достанет, метров сто глубины тут есть, а это много…

— ЧЕРТ! ЧЕРТ! Как повернуть?!

— Надо облегчить правый борт, — внезапно посоветовал Кехт Грот. Джаг его и не заметил, а теперь глядел на него во все вытаращенные от напряжения глаза.

— Чего?

— Облегчим правый борт, тогда завалимся на левый. Под правильным парусом быстро развернемся.

Идея граничила с безумием. Так недолго и перевернуться. К тому же, как можно быстро облегчить правый борт настолько, чтобы он стал заметно легче левого?..

— Сбросим пушки!

Может сработать.

— Нет, только не пушки!

— Тогда груз, капитан.

— Дьявол…

Пушки. Мои любимые пушки. К тому же, не обязательно выбрасывать все пушки. Можно освободить только верхнюю орудийную палубу — в случае крена именно самые высоко расположенные объекты дают наибольший удельный вес.

Джаг бросил взгляд назад, за корму. В это мгновение линкор (черт, какой же он здоровый…), уже вставший на догоняющий и перехватывающий курс, разрядил шестерку носовых погонных орудий. Ядра пронеслись мимо и упали в воду далеко впереди, но одно таки попало — прямо в корму, в каюту Джага. Первый, пристрелочный залп. Дальше будет хуже. Продольные залпы чертовски опасны, даже несколько пушек могут причинить огромный вред. А мы даже не можем им ответить, да еще и собираемся выбросить часть наших орудий… Как воевать без пушек?

— Пушки с правого борта долой! — заорал Джаг. — Живо! Живо! Вы не ослышались! Выкидывай этих сучек в воду! Быстро!

На бортах зарычали от натуги. Последовало несколько гулких и тяжелых всплесков.

Избавшившись от нескольких тонн веса, корабль живо накренился на левую сторону.

— Сто метров до тяжелой воды! — предупредил Соловей. — Все-таки заденем, капитан! По самому краю клина. Ширина будет метров пять…

— К дьяволу! Проскочим! Приготовиться к удару! ВСЕМ ДЕРЖАТЬСЯ!

Козёл на полном ходу, под всеми парусами, натолкнулся на тяжелую воду. Джаг держался как мог, он все равно полетел и грохнулся всем телом на палубу. Удар погасил почти половину скорости корабля. К счастью, полоса тяжелой воды перед ними была слишком узкой, чтобы Козёл успел как следует в нее провалиться. Не успев зарыться в нее носом, корабль пересек другой край клина и вывалился на обычную воду. Судно шло со скоростью узлов в пять, не больше. Полные паруса могли дать двенадцать на обычной воде. Форсированные — все четырнадцать или пятнадцать. Но сейчас был не тот момент. В тяжелой воде от несоразмерной силы ветра мачты могли и не выдержать. Джаг смотрел то назад, за корму, на приближающийся линкор, то за борт.

Вот середина корабля прошла через черный клин. Вот две трети. Линкор тоже приближался под полными парусами. Пятьсот метров. Четыреста пятьдесят. Четыре сотни.

— Паруса хлопают!

— Мы теряем ветер!

— Так перекидывай! Живо!

Моряки уже суетились на реях, расправляя и перекидывая паруса под ветер. Минута, другая. Грянул залп погонных с линкора. На этот раз точнее. Сразу несколько ядер врезались в корму Козла. Одно из них прошло капитанскую каюту насквозь и вылетело на палубу через дверь.

— Перекинуть паруса, сукины дети! Живее! Или жить не хотите?!

— Прошли! — радостно крикнул Соловей. — Идем по обычной воде!

— Лево руля! — скомандовал Джаг.

— Крен не выправляется! — крикнули ему с носа. — Левый борт тяжелее!

— САТАНА, ТЫ СМЕЕШЬСЯ?! — взревел Джаг в неистовстве. — Мы уже выкинули десять пушек!

— Придется уравновесить борта, капитан, — напряженно сказал Соловей.

— Проклятье! Порази меня господь! Я проклинаю все на свете! Пушки с левого борта долой!

Авантийские полупудовки полетели за борт с тяжелыми всплесками.

— Встаем на ровный киль, — отметил Соловей.

— Еще бы, черт возьми…

Джаг глянул за борт — Козёл наконец перевалил через клин тяжелой воды, оставив его за кормой и выравнивался.

— Паруса стоят, капитан!

Джаг поднял голову — ветер надул паруса, и корабль с каждой секундой набирал скорость.

— Так держать!

Джаг, ковыляя с палкой, переместился к самым поручням кормы. Линкор был метрах в трехстах. То есть, на дистанции залпа. Если бы он сейчас стоял бортом, а не носом к Козлу, последнему пришлось бы не сладко.

Но пока он развернется, мы пройдем метров триста.

И тут его капитану придется решить — продолжать преследование по тяжелой воде, где огромный тяжелый линкор едва разовьет при хорошем ветре хотя бы четыре узла, или бросить это дело и вернуться на курс. И дело было даже не в скорости. Просто, входя в тяжелую воду, ты делаешь это на свой страх и риск. Потому что тут действительно нет никаких гарантий, что покинешь ее живым. То же самое можно было сказать и про обычное море. Но в тяжелой воде опасность была не в пример выше.

— Капитан! — заорали с орлиного гнезда. — Они перекидывают паруса! Разворачиваются на север.

— Да! — заорал Джаг. — Не по масти вам, гады, ходить по тяжелой воде! Она не для таких трусов, как вы! Валите прочь, авантийские сволочи. Покажите нам свою корму! Хотели достать Джага Марно в Море Цепей? Не сегодня, мерзкие парикастые педерасты!

— ДА! — ревела команда. — Да! Хрен вам, авантийцы! Не достанете! Кишка тонка!

Джаг поднял подзорную трубу, оглядел линкор. Моряки сновали по вантам, перекидывали паруса для разворота. Джаг уже собирался убрать трубу и вздохнуть с облегчением, когда заметил на носу линкора черную фигуру.

Он пригляделся. Это был рослый мужик, весь в черном, воротник закрывает щеки, а треуголка надвинута на самые глаза. Он смотрел на Джага без трубы. При взгляде на него что-то словно зародилось в груди и кольнуло сердце. Но Джаг так и не понял, что.

Лишь, неясно, почему, сунул руку в карман и потрогал монету.

Линкор и вправду разворачивался на север. Не хотел идти в тяжелую воду. В ней думать нужно не о погоне, а о выживании. Джаг сделал свою ставку. Авантиец спасовал.

Вот и все.

Надеюсь, это все на сегодня, подумал Джаг, внезапно ощутив усталость.

— Тяжелая вода по курсу!

Ну да, вспомнил Джаг. Осталось это.

— Связать паруса, всем держаться, приготовиться к удару. Вы знаете, что делать, господа пираты.

Под спущенными парусами корабль сбавил скорость и на границе раздела вод начал мягко проваливаться в блестящую черную гладь.

Радость команды медленно улетучивалась. Многие из них знали, что такое — оказаться в тяжелой воде.

И самые быстрые уже успели задуматься, что, может быть, им не так повезло, как казалось пару минут назад.

11. В море становится тесно

Где-то в Море Цепей

Закончив отливать, Джаг подтянул штаны, завязал шнурки на ширинке, затянул ремень на поясе и сплюнул за борт. Так работали нужники на всех кораблях на свете. Море — не суша, все примет. Потому справляли нужду моряки таким вот способом — прямо за борт. С легкой никаких сложностей — встал к фальшборту и поливай море-океан. Для тяжелой — есть на каждом корабле специальное приспособление под названием «гальюн», которое моряки не любили за одну его неприятную особенность — сидя на нем и размышляя о жизни, можно легко оказаться в море.

Гальюн находился под бушпритом, на открытом воздухе. Может смыть волной, если не держаться за канаты, может даже сдуть внезапным порывом ветра. А оказываться за бортом обычно верная смерть.

К тому же, когда на десятки километров вокруг тяжелая вода.

Это все усложняло. Если упал за борт в обычной воде — смерть. То в тяжелой — вдвойне. Чтобы выплыть из нее, нужно быть отличным пловцом, да и этого будет мало. Джагу довелось раз в жизни побарахтаться в черном пятне, и повторять он не собирался.

Гребешь, а она не загребается. Словно масло, огибает твои руки и ноги, и от нее почти не отталкиваешься. Пытаешься держаться на поверхности, и все равно тонешь. Если не шевелиться, то просто уйдешь на дно. Потому как плотность ее и ахедронова сила в ней ниже, чем в обычной. Когда шевелишься, то ты на поверхности. Но любой человек когда-то устает. И тогда все. На прием к владыке морей.

Потому моряки побаивались ходить на гальюн. И это влекло за собой последствия. Вчера Джаг обнаружил говно в трюме. Почти половину мешка. Один человек не мог столько навалить за двое суток, что они в тяжелой воде. Срали группой.

Дело было гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. Никто не признается, и этот случай необходимо расследовать чем быстрее, тем лучше. Ведь если закрыть на это глаза, скоро гады засрут весь корабль! К несчастью, круг подозреваемых включал всю команду, а это — сто пятьдесят с лишним человек. И Джаг решил заранее не исключать никого, даже самых, казалось бы, храбрых и смелых.

Перво-наперво, поразмыслив в своей койке, Джаг набросал список тех людей, кого точно видел на гальюне со времени входа в пятно — этих вычеркнуть сразу. Достаточно смелые, чтобы опорожниться по-человечески, а не срать тайком в трюме как крысы.

Из них Джаг решил составить временный комитет расследователей. В него вошли Борво Глазастый, Атаульф Тяжелый (в этих людях Джаг почти не сомневался), а также Сурбалла Бесстыжая (в этой козлице Джаг не сомневался никогда). Прозвище пришлось ей как нельзя в цвет, эта негритянка вообще не ведала стыда и легко шла на гальюн в окружении десятков мужиков на палубе. На нее уже и не глядели — признали за свою.

Этим людям Джаг сообщил детали ситуации. В свою каюту не звал, чтобы не вызвать лишних подозрений у затаившейся банды засранцев. Вместо этого, подошел сам к каждому и изложил суть дела. Каждый из названных был возмущен происходящим, уговаривать заняться расследованием никого не пришлось.

К утру следующего дня у Джага имелся отчет. Более половины моряков было вычеркнуто из списка.

Кроме того, Джаг все же решил сделать разумное исключение для некоторых членов команды.

Гаскар Монтильё был вычеркнут из списка подозреваемых. Он все еще не отошел от бандитского яда, валялся в своем гамаке на жилой палубе, ходил с палкой, как Джаг, а то и с помощниками. Нужды справлял в ведро, но и сам за собой выносил, даже ведро мыл, спустив в море на веревке. Этот лис имел понятия о чести и самоуважении.

Также, из под подозрения выпала Марна, Таша и еще несколько негритянок. Они организовали дамскую уборную в крохотном закутке в носу корабля на третьей палубе. Об этом рассказал Джагу Атаульф — он засек там одну из негритянок и деликатно (это значит — не избивая) допросил, а также осмотрел все. К счастью, случай был выдающийся — уборная, пусть и обустроенная в тайне, была чище многих других помещений судна. Там было ведро, которое плотно запиралось крышкой, чтобы не шла на палубу вонь, а полы мылись каждый день — это Джаг узнал уже из личной беседы с Марной.

Что поделать, думал Джаг. Все таки, без стыда баба — не баба, даже черномазая. Исключение составит разве что Бесстыжая. Но она — отдельный разговор.

Соловья засекли на гальюне на закате, когда еще не зашло солнце. Сидел и мурлыкал себе под нос какую-то моряцкую песню. Чуть позже на благородном сиденье также побывал Ваба, а за ним — Мубаса.

Сурбалла рассказала, что Кехт Грот был на гальюне уже в сумерках и несколько его человек посещали трон в течение дня. А поздно ночью в отхожее место наведался и идальго.

Из личного опыта, а также из одной умной книги Джаг твердо знал, что цепочка превращения еды в дерьмо у человека длится обычно несколько часов, но можно терпеть и сутки, и даже двое — зависит от того, чего и сколько есть. Но каждому нужно по нужде в разное время. Иногда к гальюну собиралась очередь, чаще приходили по одному, большую часть времени не было никого.

В ходе расследования Джагу и его комитету удалось вычеркнуть из круга подозреваемых почти всю команду. Велев обождать еще сутки и наблюдать, не появится ли кто из оставшихся на отхожем месте, чтобы быть уверенным на сто процентов, Джаг отмел еще двух подозреваемых — моряков из людей Кехта.

Итог на нынешний день был таков: пять негров не были на гальюне двое суток.

Все пятеро стояли сейчас на палубе, а позади каждого стоял человек с оголенным мечом. Джаг не звал народ специально — вся команда собралась сама собой.

Он прошел два шага к ним, покачивая рукой на рукоятке меча в ножнах и сильнее нужного ударяя палкой в пол. Остановился перед ними, и заорал на них что было сил, не обращая внимания на закипающую от каждого звука боль в ребрах.

— Засранцы! Говнюки!

Пятерка негров заголосила наперебой, глядя на Джага одуревшими от страха глазами. Разбираться тут не было нужды — они сами выдали себя в первые секунды, когда их взяли под стражу. Конечно, Джаг немного поспособствовал этому — рассказы о протягивании под килем и подвешивании за ноги и о том, что случается с протащенными и подвешенными, мало кого оставят равнодушным. Сомнений не было еще и до этого — что за человек может не гадить двое суток? Но теперь их и быть не могло.

— Разве этому я вас учил, гады?! Разве этому вас учил рабский трюм?! Разве вам нравилось там жить в окружении вони и дерьма?! Борво, принеси мешок с дерьмом.

В толпе хохотнули. Борво с Атаульфом, кривя морды, подтащили злосчастный мешок, и бросили передпятеркой негров.

— Надо же, сколько нагадили, черви, — задумчиво проговорил Джаг, обходя мешок.

Он подошел к одному негру, приблизился к нему лицом к лицу.

— Всей сучьей бандой туда срали, да?

Он отошел и встал перед ними всеми.

— А знаете, что вы на самом деле сделали? Вы не просто обосрали мой корабль. Вы еще и испортили хороший мешок. В нем же говно, правильно? И поэтому, ни один честный моряк в нем ничего хранить не станет.

Он обратился к толпе:

— Я прав?!

— ДА! — стройно отозвалась толпа. — Еще сранье мы за говнюками не убирали!

— Придется мешок выкинуть. — сказал Джаг, и, прищурившись, обратился к неграм:

— Теперь осознаете тяжесть своего проступка?

Те наперебой принялись уверять — да, осознают. Джаг прервал их скулеж взмахом руки.

— И вот, я думаю. Мне стоит выкинуть за борт этот мешок с дерьмом?.. Или выкинуть сразу все шесть?

Толпа моряков взорвалась радостными воплями.

— Да Джаг! Выкинь в море этих свиней!

— Они нам не нужны!

— Нечего гадить на борту!

Под громкий рев толпы Джаг приблизился к неграм.

— Видите? Все эти люди не любят жить среди смрада. Этот корабль — их дом!

— Да! — орали в незатихающей толпе. — Козёл — наш дом! Дьявол, мы все тут живем!

— Я решил! — крикнул Джаг, перебивая толпу. — Заткнитесь все, я решил, что с ними делать!

Толпа медленно утихла. Дождавшись, пока можно будет говорить, Джаг наконец произнес, обращаясь к самому ближнему ниггеру из засранцев:

— Вот скажи мне, моряк, почему ты это делал? А? Ты ведь боялся? Боялся упасть в море и утонуть, верно?

Негр не отвечал, но, когда Джаг уже был готов по-настоящему разозлиться, дернул головой, что было похоже на утвердительный кивок.

— Вот видите, он просто боялся, — сказал Джаг. — Только и всего.

— Трусам на борту не место! — выкрикнул кто-то из толпы, и согласный гул его поддержал.

— Но! — Джаг несогласно помахал руками. — но-но! Давайте честно, господа. Боимся мы все. Боимся, когда идем на бой. Когда меч в руке и пули свистят над головами! Давайте признаем это, не боится лишь дурак…

— Мы воды не боимся, Джаг. И тяжелой тоже. Мы все ходим на гальюн!..

— ДА-А! — поддержала толпа уже стройнее.

— Мы не трусы, капитан, не ровняй нас с ними!

— Ладно, негодяи! Ладно! — заорал Джаг. — Я вижу, тут у меня собралась целая святая, мать ее, рать истинных смельчаков, да?!

Народ все еще был недоволен, но немного охолонул, гул голосов утих до состояния, при котором можно говорить, не повышая голоса.

— Все, что я хотел сказать, — примирительно проговорил Джаг, и поглядел на Марну, которая стояла в переднем ряду, с краю. Та едва заметно ему кивнула.

— Это то, что Господь велел нам всем прощать!

Толпа неодобрительно загудела, но Джаг быстро отреагировал:

— А ну, умолкните живо! Кто тут не уважает Господа нашего Эйяса?

Недовольство медленно утихло.

— Если уж господь велел… — Джаг сделал эффектную паузу. — То кто мы такие, чтобы ему перечить?

— Так, что ты решил с ними делать, капитан? — выкрикнули из толпы.

— Я решил, что все они отправятся за борт! — объявил Джаг.

Толпа оглушительно взревела в одобрении, а негры завизжали. Один упал на колени, выкрикивая какие-то мольбы, другие последовали его примеру и заголосили еще пронзительнее, но тумаки от надсмотрщиков их быстро угомонили. Когда всеобщий гул поутих и все увидели, что Джагу еще есть, что сказать, он добавил:

— Но только если господь того хочет.

На это толпа отреагировала единодушным недоумением. Моряки явно не поняли смысла. Они стали переглядываться и негромко обсуждать услышанное — что это, черт возьми, значит?

— Будет все так! Сейчас этим гаденышам ввалят по пять плетей, а потом решится их дальнейшая судьба: остаток дня они проведут на гальюне. По очереди. По два часа каждый. И если господь пожелает отправить их в морскую пучину — то так тому и быть! Ежели нет, то это послужит им хорошей тренировкой на будущее. Кто не свалится в море, будут назначены драить палубу на две недели вперед!

Финальное решение оставило большую часть команды, в том числе и самих провинившихся, довольными. Под громкое улюлюканье толпы Джаг направился в свою каюту. За спиной слышались вопли негров, с которых стаскивали рубахи, а также грозный лающий рев голосов Атаульфа и Борво, которые решили самоназначиться на экзекуцию.

Когда он был у двери своей каюты, свистнула первая плеть, и палубу огласил надрывный визг.

Значит, подумал он, с этим покончено.

— Марна, — позвал он.

Он всю дорогу чуял, как она следует за ним.

— Да, капитан…

— Мне кажется, кто-то из команды может попытаться помочь господу отправить этих погадков на дно. Проследи, чтобы этого не было.

Она ничего не сказала, но Джаг знал, даже не глядя, что она сейчас кивнула. За этим она и пришла. Не услышать этот приказ. А, скорее, убедиться, что Джаг намерен был его отдать.

Он закрыл дверь, прошел через каюту, опираясь на палку, к своей кровати и улегся на ней, поставив палку в угол, куда обычно ставил ремни с мечом. Полежал, расслабил все мускулы. Боль в ребрах отступала. Джаг уже почти привык к ней и затруднялся сказать, насколько лучше стало за прошедшие дни.

Уже больше недели с палкой хожу, думал он. Может, пора бы ее бросить?

Джаг встал с кровати, сделал несколько шагов без палки.

Ходить можно. Больно, но можно. Да и вообще, доколе ему, Джагу Марно, известному также как Буйный Джаг, придется позориться перед командой и ходить с палкой, как старый немощный дед!

— Все! — решил он. — Буду ходить без палки!

Но решительные заявления требуют много воздуха, чтобы их произнести. С последними словами Джаг вдохнул слишком много. В раздувшееся легкое уперся синяк вокруг поломанного ребра.

— Ух! Ё…

Он кое как доковылял до кровати, держась за ребра и аккуратно улегся грудью вверх.

Как же, хорошо, что кровать уцелела — подумал он между делом.

Кровать меньше всего пострадала от продольного обстрела из погонных орудий того проклятого линкора заморской компании. Да и в целом, повреждения тянули разве что на легкий испуг. У линкора было шесть погонных орудий, и сделал он три залпа. Большая часть ядер пролетела мимо. Два угодили в каюту Джагу, разгромив шкаф с книгами и шкаф с одеждой, да так и остались кататься тут по полу (Джаг их сам выкинул). Их энергии не хватило, чтобы проломить еще и обшивку из крепкого бруса — летели на излете. Одно попало в трюм, прямо в загон к свиньям, убило поросенка на радость команде, которая тут же его зажарила. И еще одно ядро угодило в парус — дыру в нем уже заплатали. Да только что с этого толку, когда они и так висят, словно вымя околевшей шлюхи?

И все же, напомнил себе Джаг. С одной проблемой покончено.

Осталась, правда, еще одна.

Как добраться до места встречи по тяжелой воде.

Да еще и без единого дуновения ветерка.

Нужно как-то выбираться из тяжелой воды. Срочно нужен план.

***

— Значит, это типа твой план?

Джаг все еще не оставлял надежды на то, что сказанное было шуткой. Он подался вперед, опираясь локтями на стол, медленно осмотрел своих старшин и офицеров. Однако, по их лицам он понимал, что оно таковой не являлось.

Одиннадцать человек, все важнейшие люди команды, собрались перед капитанским столом полукругом. Справа от Джага стояла Марна, там, где и полагается быть старшему помощнику капитана. За ней — Ваба, старший у плотников, Мубаса, старшина пушкарей, Гаскар Монтильё, главный у мушкетеров — пока еще с зеленой мордой, но уже стоит на ногах, и Соловей, навигатор Козла. Слева была Сурбалла Бесстыжая — толковая абордажница и просто бесстыжая баба, Идальго — странный, но крайне полезный тип, Кужип, страшный и ужасный видом черномазый бес, Борво Глазастый и Атаульф Тяжелый — пара закоренелых урок, которые давно уже сделались друг другу неплохими друзьями. Прямо напротив Джага стоял новый человек в команде — Кехт по прозвищу Грот, ранее — сиделец авантийской тюрьмы, не так давно — моряк на борту клеббы Палавен, которая так и не досталась Козлу. Именно он выступил с планом спасения из тяжелой воды.

— Вы ведь тоже это слышали! — сказал Джаг, оглядывая своих помощников в поисках поддержки. — Это же шутка, да?

Никто, кроме Соловья, не произнес ни слова, да и тот, судя по голосу, чувствовал, что «решение», предложенное Гротом, явно требует проработки.

— Нам в любом случае нужен какой-то план, капитан, — сказал он осторожно. — Мы все, конечно, открыты для обсуждений и предложений, но, по правде говоря, предложений не слишком много.

— Верно, — подал голос Гаскар. — По правде говоря, предложение всего одно.

— Ветра, ведь, все нету, — озадаченно заметил Борво.

— И давно, — согласился Атаульф.

Кужип сложил могучие руки на груди:

— Тяжелый вода — плохо дела. Ветер нет — плохо дела. Тяжелый вода и ветер нет — плохо-плохо дела.

Несмотря на плохой авантийский, Джаг не мог не согласиться — подытожил он крайне резонно.

Кехт Грот кивнул:

— Капитан, ты прежде подумай. Нам деваться-то некуда. Черной воде края не видать. И ветер невесть когда появится. А это — я ж не просто так от балды предлагаю. Я ведь много лет… Не веришь, так я покажу!…

— Нет, я верю. Я верю!

Джаг остановил его, замахав руками, когда Грот уже собирался стянуть рубаху, чтобы продемонстрировать доказательства. До того, как ходил с пиратами по морю, оказался в тюрьме и оттуда попал в команду Палавена, Грот, как и многие его люди, был моряком. А конкретнее, служил на галерах, о чем свидетельствовали многочисленные характерные наколки, неизменным атрибутом которых были весла.

— Значит, весла, да?

Джаг не собирался прятать скептического настроя в своем голосе.

— Стало быть, Козёл пойдет на веслах? И так мы выйдем из тяжелой воды и дойдем до места встречи. Я ничего не упустил?

Все молчали.

— Ах да, — Джаг разразился ехидством. — Весла! Как я мог забыть. У нас ведь есть весла! Это нам поможет. У нас есть отличные двухметровые весла для шлюпок! И если в весле два метра длины, а от орудийного порта третьей палубы до водяной линии тоже примерно два метра… Миссиры, я вижу это примерно так: на каждый порт нужно по одному человеку с веслом. Привязать каждого гребца за ноги и вытравить за борт, чтобы он, подвешенный вниз головой, хотя бы доставал веслом до воды. При той скорости, которую Козёл разовьет таким способом, надо еще подумать, что случится раньше — у нас кончатся припасы, или мы все передохнем от того, что кровь зальет мозги.

— Весла можно сделать…

— Из чего? Разобрать корабль? — Джаг фыркнул. Тот, кто предложил ему такую идею, явно не в себе.

— Я вперед прыгну за борт, чем позволю разбирать на весла мой Козёл! А за борт я не прыгну, ты уж будь уверен.

— Не, капитан. Не надо ничего разбирать.

Грот развел руками и посмотрел на остальных собравшихся — они как раз внимательно смотрели на него.

— У нас же с собой две с лишним тыщи метров хорошего, крепкого бруса…

Когда до Джага дошел смысл этих слов, когда он их осмыслил и обдумал, он почувствовал, как рука сжимается в кулак, глаза выкатываются из орбит, а ребра заранее начинают болеть, предчувствуя, как их хозяин сейчас разорется.

— Пустить наш груз, янтарное дерево, на весла… — Джаг говорил это в тихом бешенстве, пока еще удерживая негодование внутри.

— Ты хоть понимаешь, сколько денег мы потеряем? Ты понимаешь, что каждое такое весло будет ЗОЛОТЫМ?!

— Из золота весла не сделать. А из дерева — вполне.

Это сказала Марна. Джаг повернулся к ней и посмотрел как на предательницу.

— Почему нет? — Она чуть заметно улыбнулась.

Джагу не нравилось, как легко она это говорила. Джагу не нравилось, как молчали все остальные. Молчали не как несогласные, а как узревшие огонек надежды, но пока не готовые в этом признаться.

— Разве наши жизни можно измерить в золоте или дереве? — продолжала Марна. — Разве что-то из этого ценно настолько, чтобы отдать за него жизнь?

Насчет золота — тут ты погорячилась, подумал Джаг. По старинному обычаю платят за смерть либо жизнью убийцы, либо золотой такат на килограмм веса покойного. Так что да. В золоте нас измерить — не большой вопрос.

Вот только, кто спросит плату? Да и с кого? Ведь, строго говоря, нас никто не убил и подохнем мы тут сами.

Вместе с этим голову никак не оставляли мысли о сундуках блестящих на солнце монет, вырученных за груз. Монет, с которыми можно на недели и месяцы вперед забыть о нужде и валяться на лучших перинах Моря Цепей, в окружении самых дорогих шлюх и напиваясь самым крепким и чистым ромом.

Правда, лучшая перина в Море Цепей — это, скорее всего, проеденный молью матрас, кишащий клопами и другим мелким дерьмецом. Самые дорогие шлюхи, скорее всего отличаются от дешевых только полным набором зубов, да и то не всегда. А ром… Да моча акулы будет, наверно, крепче многого из того, что подают в здешних тавернах.

И за это умирать?

Джаг поднял взгляд.

— Сделайте весла.

***

Джаг целые сутки не находил себе покоя. На палубу он не выходил. Стук топоров, размеренное жужжание пил и оживленный гомон команды и так давали знать, что там творится. Джагу не хотелось даже видеть, как гибнет драгоценный груз. Чертовы горы золота превращались в куски дерева, за которые никто не даст ни ломаного гроша. Из бруса можно изготовить что угодно. Что можно изготовить из весла? Нихрена.

Товар превращался в дерьмо. Каждое мгновение. Примерно с тем же успехом можно было выкидывать груз за борт.

К счастью, не все выходило так плохо, как казалось сначала.

Кехт Грот, который со своими людьми командовал изготовлением весел, рассказал свой проект их изготовления. И по его словам из одного бруса можно было выточить целых два весла. Снабдить веслами по плану, наспех разработанному им же, нужно было вторую и третью палубы. То есть, нужно было пятьдесят два весла. При удачном стечении обстоятельств (при крайне удачном — замечал для себя Джаг), на это должно было уйти двадцать шесть брусов. Но Джаг иллюзий не строил: если Удача развернулась к нему своим большим задом, то не для того, чтобы дать себя отыметь. К концу дня, уже в поздних сумерках, Джаг получил полный отчет о проделанной работе. Сделано тридцать весел, а истрачено на это двадцать четыре бруса.

Джаг велел никому не заходить к нему в каюту и напился.

Но на том и все. А был бы здоров — еще бы и половину каюты разнес, о чем сожалел бы на утро.

На утро работа продолжилась и закончилась пару часов после полудня. Были готовы пятьдесят шесть весел (четыре запасных), и истрачено на это почти сорок брусьев дерева.

Марна тоже имела, что сказать:

— Жадность — великий грех, но порой она приводит к неожиданно хорошим результатам.

Жадность — великий грех. Вот так, значит?

Получается, я согрешил во благо? Взять на борт сорок лишних брусьев сверх предполагаемого предела устойчивости — об этом она говорила. Да вот только Джаг брал их не с этой целью. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Теперь было поздно что-либо делать. Только ждать и смотреть.

Джаг стоял на третьей палубе. На той самой, где когда-то находился рабский трюм. Ничто уже не напоминало о былом назначении этой палубы. Она была перестроена до этого под боевую — убрали все ненужные переборки, установили кулеврины с той антелузской глеевисы, а теперь вновь переоборудована, уже под гребную — орудия спустили в трюм, у каждого орудийного порта установили скамейки для гребцов, лафеты орудий закрепили на полу гвоздями и приспособили под уключины для весел.

Весла были не слишком удачной длины. Десять метров — достаточно, чтобы было удобно грести тем, кто на третьей палубе, но на второй этого было мало. Потому, для них Грот придумал составное весло, тринадцати метров. Прочность его была ниже, но сносная. К тому же, за бортом не обычная, а тяжелая вода.

Тут имеет место некоторая двусмысленность терминов. Для корабля тяжелая вода, безусловно, тяжелая — он проваливается в нее под своим весом, и потому идет медленнее за счет возросшего общего ее сопротивления. Но для весла все совсем наоборот. Оно проваливается в воду ровно настолько, насколько сильны гребцы. И если не топить весло, а грести по самому верхнему слою воды, в идеале погружая только две трети лопасти, то работать окажется гораздо легче, чем на обычной воде.

Но это означало лишь то, что придется грести чаще. Принцип гребного хода в том, чтобы отталкивать корабль от воды. А тяжелая вода имеет меньшую плотность, нежели обычная. Оттолкнуться от нее легко, но скорости это прибавит меньше.

Так, или иначе, команде Козла предстояло не слабо попотеть. Хорошо, что потеть придется посменно. Грот не придумал, как при длинах весел в десять и тринадцать метров усадить на скамьи больше двух человек. Годных для гребли людей была вся команда — полтораста человек. Джаг сделал исключение только для негритянок-коков. Ставить на весла людей, от которых зависит еда, так себе затея. А вот остальным придется как следует помотаться.

Организация смен была такой: за ручку каждого весла берутся двое. Одновременно на веслах находится 104 человека. Те, что с дальнего краю ручки весла, устают сильнее чем те, что на ближнем. Те, что на третьей палубе (ниже), устают сильнее тех, что на второй, потому что хватают веслом больше воды. Из этих соображений Джаг постановил ротацию: по полдня на дальнем и ближнем крае каждой из палуб, между ними два часа отдыха, ночью перерыв на сон, а на следующий день идешь на другую палубу. Само собой, на дальние края весел Джаг ставил самых крепких, а на ближние — тех, что слабее.

— А как быть с засранцами, Джаг? — спросил Борво Глазастый. — Их ведь тоже на весла?

Справедливо, подумал Джаг. Пока вся команда будет надрывать хребет на веслах, им, капитанской волей, достанется всего-то драить палубу.

— Конечно! — ответил Джаг. — На вторую палубу. И будут на дальних местах по целому дню сидеть! По моему — честно. Дадим им возможность тяжким потом обелить свои бурые имена.

И сам подивился своей находчивости. Да, ублюдки гадили на корабле, и это серьезное дело. Но Джаг не хотел никого казнить. Если бы хотел — сразу выкинул бы их за борт без лишних разговоров.

Но и оставлять их в живых после такой показательной порки было не вполне безопасно. Джаг не мог не признать — тут он бессилен. Они провинились не лично перед ним, а перед всей командой. Никто в команде не испытывал к ним сочувствия. Многие испытывали искреннюю ненависть и относились враждебно.

Джаг знал, к чему такое нередко приводит. Люди случайно выпадали за борт и за меньшие провинности. Даже и не имея провинностей, просто за то, что кому-то не нравились.

А оправдаться можно только двумя способами — кровью или потом. Причем, делать это надо перед всей командой, либо перед авторитетной ее частью. И вот теперь, почти сразу, они такую возможность получили. Пусть приложат все свои усилия и даже больше. И тогда, возможно, их запомнят как хороших гребцов, а не как жалких говнюков.

Когда первоначальный расчет был готов, и все уселись на своих местах, Джаг кивнул Гроту, и тот зычно и уверенно, как и положено старому гребцу, скомандовал:

— Весла на воду!

На второй палубе продублировали.

Грохнул барабан — негры, и в основном, Мубаса, собрали его по распоряжению Грота из бочки и куска кожи. Барабанным боем на галерах контролировали такт хода весел.

Команда выставила весла за борт, навалилась.

Снова грохнул барабан.

Весла опустились на воду, гребцы навалились на них.

Пока получается неплохо.

Бам! Тум. Тум. Тум.

Бам!

Джаг поднялся на вторую палубу. Работа здесь не казалась такой легкой, как расписывал Грот. Но кому сейчас легко?

Джаг поднялся на верхнюю палубу, а затем на квартердек.

— Полтора узла, — без всяких вопросов ответил ему Соловей.

Он мог определить скорость и на глаз, но сейчас замерял на совесть, при помощи узловой веревки и механических часов-брегета.

— Полтора узла — неплохо!

Джаг с волнением смотрел за борт, на пену под веслами. Корабль двигался.

Да, черт возьми! Да!

Конечно, не все шло по плану. Спустя пару минут произошла первая неприятность. На третьей палубе кто-то потерял такт, и весла перехлестнулись.

Сначала Джаг решил не слишком злиться на своих людей. Все же, они первый раз на веслах. Но через пару часов орал как заведенный, не переставая, наплевав на острую боль в ребрах, потому что гребцы буквально ни на что не годились и перехлесты происходили постоянно. Как венец всей затее, на второй палубе сломали весло.

Этого следовало ждать, но Джага это привело в бешенство. Прооравшись и раздав оплеух бестолковым морякам, Джаг пытался придумать, что делать. Если так будет продолжаться, провал обеспечен.

На фоне всеобщей неспособности выделялись моряки Грота — бывалые гребцы, у которых каждая ошибка отмечена рубцами от плети на спине. Эти люди могли спасти Козла. Джаг кратко посовещался со своими людьми, в особенности с Гротом, и после некоторых перестановок в составе гребных команд, дела пошли немного лучше.

Мубаса колотил в барабан, гребцы наваливались и хором делали «хэй-йя!». Джаг вещал, прохаживаясь между рядами:

— Эти гребаные весла стоят больше, чем вы! Честно сказать, они стоят больше, чем мы все вместе взятые. Весла сейчас, наша, сука, главная ценность! Если кто-то еще сломает весло — пеняйте на себя.

Несмотря на угрозы, весло опять сломали. Но перед этим Козёл почти полную смену — шесть часов — шел без происшествий. К тому моменту желание злиться и орать у Джага пропало. Весло быстро заменили и корабль снова пошел, почти не потеряв скорости.

— Три узла, капитан, — сообщил Соловей к обеду, глядя на хронометр в ладони.

— Твою мать, отличная скорость!

— Мы должны прославиться как изобретатели нового класса корабля — гребного фрейга.

Вот, значит, как? Первый в истории гребной фрейг? А почему нет? Даже звучит!

Прикинув в голове и спросив совета Марны и Соловья, Джаг вычислил следующее.

До назначенного безымянного островка в Малой Цепи от Порт-Луля было полторы недели пути. Восемь дней Козёл прошел под полными парусами с превосходной скоростью от десяти до пятнадцати узлов. Поэтому, можно было ожидать, что при таком же ходе марсовые на Козле должны были увидеть сушу дня через полтора-два.

Если мы не сбились с курса, то находимся совсем рядом! Только без парусов.

Козёл сейчас шел в среднем в четыре раза медленнее. То есть, условные два дня растягивались почти на неделю. Но припасов на борту оставалось еще на три недели. Таким образом, если поддерживать прежнюю скорость, добраться до берега получится раньше, чем сдохнуть от голода.

Это внушало надежду.

— Отлично идем. Так держать.

Джаг прислонился поясницей к поручням квартердека и смотрел, как единым взмахом поднимаются и опускаются в черную тяжелую воду пять десятков весел по обе стороны судна. Зрелище завораживало.

Приятно смотреть.

Но на самом деле была еще одна проблема, о которой никто кроме Джага не знал.

Он запустил руки в карманы. Монета была в правом. Легкая — не заметишь, как потеряешь. Но прочная, настолько, что ни пила, ни топор ей не повредят. Не из серебра, не из стали.

Монета, за которой Лонзо тянется из самой Авантии.

Джаг не знал о ней ничего сверх того, что понял на допросе у лонзовских шестерок.

Эта штука очень ценная. Настолько ценная, что очень просто продешевить.

А значит, когда выберемся отсюда, надо будет навести справки.

И не стоит ее светить.

***

— Вы гребете как дохлые моллюски! А ну, налегли! Хе-е-ей! Й-я! Давай-давай!

— Х-Э-Э-Э-Й! Й-Я! — отвечала ему палуба.

И Джаг орал вместе со всеми. Пару часов назад он выгнал одного тощего ниггера с его места за веслом и занял его сам.

— Делай как я! Х-э-э-э-й! Й-я!

За прошедшие два часа на весле Джаг проклял все, что знал и во что верил. Работа не зря слыла каторгой. А ведь люди годами как-то выживали на весле. Конечно, на обычных галерах условия для гребли намного удобнее, чем на фрейге, который к этому совсем не приспособлен. По пять человек на двенадцатиметровое весло, а не по два на десятиметровое.

И еще, там, где ходят галеры — в теплых водах Центрамары, — нет тяжелой воды. Толковая галера о шести десятках весел развивала скорость в пятнадцать узлов на силе и в десять, когда ее не требовалось. В тяжелой воде для такой скорости понадобилась бы тысяча неустающих гребцов и корабль, который не весит ничего. Люди на Козле надрывались, не получая почти никакой прибавки к скорости, а лишь пытаясь сохранить те три или три с половиной узла, которые удавалось набрать на силе.

Минуло уже семь суток с тех пор, когда Козёл встал на весла. Рассчеты Джага, как оказалось, не учитывали нескольких факторов. Например того, что людям надо было спать. Действительно, очень легко привыкнуть к тому, что корабль, поймав ветер, идет сам по себе, и днем, и ночью. В ночное время бодрствует только вахта, задача которой — поднять людей и капитана, если в море появится что-то недоброе, нагрянет шторм или захлопают от порыва ветра паруса. Но когда идешь на веслах, в полный штиль, чтобы двигаться, нужно каждый момент прикладывать людскую силу. А она не бесконечна.

Джаг думал сначала пересмотреть свой распорядок — пусть часть команды спит, а другая работает. Но это только ухудшило ситуацию. Толком не выспавшиеся моряки хуже ворочали веслами, путая остальных, скорость снизилась сначала до двух, а потом и до одного узла. Опять сломали весло. Прикинув, что лучше — идти 14 часов в день с примерно тремя узлами, или же постоянно, но с одним, Джаг выбрал очевидное, и теперь дела пришли в норму. Каждый человек в команде должен был отмотать семь часов на внутренней стороне весла и шсемь на внешней, и два раза по часу за день отдохнуть, а потом на восемь часов уйти в отключку, чтобы утром снова засесть за адскую работу.

Чтобы поддержать боевой дух, Джаг сам садился за весло, и велел всем старшинам и офицерам делать то же самое.

Гребли все — и Борво с Атаульфом, и Идальго с Бесстыжей, и Кужип с Вабой. Все побывали за веслом, даже Монтильё, едва отошедший от яда, тоже греб свою норму.

В задержке, в общем-то, не было ничего страшного. Даже если путь на веслах займет не одну, а две недели, припасов хватит. Другое дело — сама сделка. Джаг не поинтересовался у Улирет, сколько его будут ждать. А ведь стоило. Потому что в море бывает всякое. И если после всех этих мучений окажется, что все было зря…

Джаг старался об этом не думать. Надеялся, что покупатель — не дурак, и понимает, что в таком деле могут случаться разные накладки. Вернее, могло случиться что угодно.

А в Море Цепей «все, что угодно» — имело только буквальный смысл. И никто не гарантировал покупателю, что вместо частного капитана с контрабандой на борту к нему не идет пара авантийских фрейгов, которая взяла курьера на абордаж и узнала о незаконной сделке. Мало кто останется ждать дальше после того, как вышел срок. Почему не пришел к сроку? Захвачен? Слинял с товаром? Пошел ко дну? Нет никакого способа сообщить сведения человеку на другом острове кроме как приплыть к нему.

Можно только строить домыслы и догадываться, как бы повел себя этот неизвестный покупатель. Но и это не удавалось. Ведь о нем Джаг не знал ровным счетом ничего.

Сейчас, с этой позиции, вся затея казалась предельно глупой. Никаких гарантий. Никаких личных встреч перед делом. Удивительно еще, что Джаг не получил кинжал в печень сразу в тот момент, когда назвал трактирщику в Порт-Лиле свои намерения. Да и сама эта сучка Улирет… Я ведь понятия не имел, кто она такая. Может, она — авантийская шавка, которая под предлогом выгодной сделки выдает вольных капитанов своим господам?

Джаг, в последнее время, все чаще вспоминал тот разговор между ним, Улирет и Улькаиром в доме совета капитанов Такьярманки. И сейчас выглядело все совсем не так, как тогда.

Зараза, думал Джаг. Мне это не нравится.

Улькаир уже сидел там, когда я пришел. Что он там делал? Вряд ли просто ждал, когда уважаемая мессера докончит свои дела и спустится к нему. Скорее, они с ней что-то обсуждали. И это мне не нравится.

Кроме того, будь я на месте Улирет и имея честные намерения, разве стал бы я договариваться сразу с двумя капитанами одновременно? Пусть они и не ладят друг с другом, но карманы хотят набить, что я и доказал, оставив Улькаира почти ни с чем. Гораздо разумнее договориться с каждым по отдельности, когда никто не будет перебивать цену и смотреть друг на друга. А уж потом, если надо, свести их вместе. Улирет производила впечатление крайне разумной сучки. Но поступила, почему-то, неразумно. И это мне не нравится.

А когда мы начали перетирать о деле, Улькаир все больше молчал. А если и вставлял что-то, то все равно, будто без интереса. Договаривалась мессера Улирет явно со мной, а не с ним. Потому что с ним договорилась отдельно, а для меня они вдвоем играли спектакль. И это мне, сука, здорово не нравится.

Проклятье, вот я болван. Будь у меня хоть крохотный кусочек мозгов в голове, я бы догадался задать себе эти вопросы еще до начала операции. Улирет просто обвела меня вокруг пальца. Поймала на обещание легких денег, как чавалская колдунья дурачик сельского дурачка.

Впрочем, если они и лукавили, то не во всем. Контакт в Порт-Лиле оказался настоящим и готовым к сотрудничеству. Он, вероятно, не был в курсе дел Улирет и Фариза Улькаира. Нельзя, конечно, исключать и Тагарла, он, все же, бандит и на многое способен. Но скорее третья дочь и магребский шакал решили обогатиться, не посвящая в дело лишних людей.

Все это значит, что Козёл сейчас идет прямиком в западню, а я гребу веслом, подталкивая его туда. И что делать? Разворачивать? Глупо. Надо подумать. Извлечь уроки. И придумать, что делать с этими сволочами.

— Джаг!

— Чего?!

— ДЖА-А-А-Г! КАПИТАН ДЖА-А-А-Г!

Только бы ни линкор… Господь, если ты меня слышишь, пусть это будет не линкор. Мне хватило одного и в штанах до сих пор не просохло.

— Чего орешь?!

Джаг встал из-за весла, передав его свежему моряку, ожидавшему смены. На третью палубу то ли вбежал, то ли ввалился Соловей.

— Земля! — выдохнул он.

Земля, — эхом повторил Джаг.

Еб меня… Да мы же справились!

— ЗЕМЛЯ! — взревели вокруг десятки голых по пояс, изошедших на пот моряков. — ЗЕМЛЯ!

Выбравшись вслед за Соловьем на палубу, Джаг помчался туда, где толпились все свободные моряки — на нос судна.

Мы справились, думал он про себя, когда смотрел в подзорную трубу и видел на горизонте крохотную зеленую кочку.

А в душе мерзко, железом, скребнуло по нервам: скоро узнаю, что нам заготовили заговорщики.

***

Да, впереди была земля. Остров комаронов — но это Джаг узнал уже после того, как ступил на землю.

А до этого было много чего. Озверевшая от близости суши команда прямо-таки сорвалась с цепи. Моряки в экстазе налегали на весла так, что приходилось успокаивать и даже снимать с мест самых ужаленных, — как бы не сломали весла. Лишиться хода в такой близости от спасительной суши — все равно что накласть в портки в метре от гальюна.

Было бы обидно. К счастью, всеобщими стараниями, до берега Козёл дошел с величественной и горделивой неспешностью, сохраняя неплохую скорость в два с половиной узла.

Когда Козёл подошел к острову ближе, стало видно, что в небольшом заливе стоят на воде аж три корабля. Два из них Джаг не видел раньше. Зато третий узнал сразу. Это была Красная Свара. Улькаир прибыл раньше и дожидался Джага.

Проклятье. Как?!

Да какая разница «как», если он вообще не собирался делать то, что было сказано? А?

За пару мгновений Джаг прокрутил в голове множество сценариев всевозможных подстав и засад. И ни один не показался ему излишне надуманным.

Могли быть замешаны все: и Улирет, и бандитский царек Тагарл. Авантийцы? Заморская компания? Все может быть.

Подумав еще раз, Джаг все же отмел большую часть сценариев. Слишком сложно. Если бы Тагарл и авантийские власти были замешаны, я бы узнал о заговоре гораздо раньше и уже был бы покойником.

Надо думать, они полагают, что все идет по их плану. И если я где-то ошибся, то все равно не зря. В Море Цепей беду нужно видеть везде, это полезно. Но нельзя давать врагам понять, что ты знаешь их планы.

Потому Джаг решил направляться в бухту как ни в чем ни бывало.

От появления Козла на веслах на берегу, прямо сказать, знатно охренели.

Такого еще никто не видел и вряд ли когда еще увидит.

Правда, эффектное появление слегка смазалось тем, что по тяжелой воде идти до острова пришлось почти десять часов и за это время буйное веселье поутихло и на борту, и на берегу.

Похоже, тяжелая вода окружила остров.

И, похоже, именно благодаря этому моя сделка все еще в силе, подумал Джаг.

Не дождавшись меня вовремя, покупатели просто не смогли отплыть. Штиль, да еще и тяжелая вода — в таких условиях в море даже силой и дуростью не выйдешь. Потому и решили переждать, пока пятно уйдет и восстановится ветер.

Может, я чего не разумею, но порой я и вправду не понимаю, улыбается мне Удача, или кривит рожу… Не поймешь их, этих женщин.

Об Удаче ходит много слухов. В основном, ее явления можно списать на случайности — мол, это так, случайно выбросило за борт того типа, что в меня из мушкета целился. Или же случайным залпом срезало толпу людей, которые на меня бежали с мечами. Тут уж верь или не верь. И если веришь, то получается, Удача безжалостна, как и любая женщина. За того, кто ей мил, убьет хоть всех на свете. Иные говорят, что, мол, особым везунчикам она является в виде голой бабы с пистолетом и пристреливает того, кто собирался тебя убить. В это Джаг слабо верил.

Но только из-за того, что не чудилось ему голой бабы с пистолетом, оттриститься от мыслей о вмешательстве Удачи в его дела — не мог. Слишком уж гладко все порой выходило. Да, были тяжелые моменты. Но в целом… Черт, в целом все идет неплохо.

Или же, вместо нечистого имени мне стоит теперь поминать твое, госпожа? Так уж вышло, что святой спаситель в этой жизни не на нашей стороне. А потому, извечный вопрос — кто покровительствует бандиту: баба или бес?

Не впадая в крайности, Джаг решил, что и того, и другого вмешательства в его жизни хватало. Чтобы дойти на шлюпке до берега потребовалось не меньше получаса. Когда он первым из шлюпки ступал на берег, его встречала большая толпа, стоявшая широким полукругом на берегу, вдалеке, метрах в полтораста. Толпа была огромная. Человек пятьсот, не меньше. Не иначе, все население острова сошлось поглазеть на прибывший корабль.

Джаг потоптался на песке, желая почувствовать через сапоги мягкий песок, еще теплый от полуденного солнца, и контрастировавший матовой желтизной в сравнении с черной водой залива, которая густо поблескивала золотом в лучах яркого розового заката Моря Цепей.

— Я капитан этого корабля! — громко провозгласил Джаг. — Кто главный на берегу? Я хочу его видеть, я прибыл по делу!

— Незачем так орать, капитан Джаг!

Из толпы показалась фигура в богатом наряде. Приглядевшись, Джаг узнал Жузана. Ну конечно, без него эта работа не могла обойтись. Догадаться, какова его роль в деле не составляет труда. После того, как груз будет вывезен из авантийской колонии на Святом Адме и доставлен на перевалочную базу, что составляет наиболее опасную часть плана, его нужно будет еще и переправить в Ампару — уж куда, не важно, в Авантию ли, Мональфу, в Антелузу или даже в Сангрию, — и там продать проверенным людям. Жузан, похоже, не любил рисковать и предпочел нанять для дела тех, о ком сожалеть не станет. Улирет не собиралась посвящать меня в план полностью, а потому решила, что чем меньше я буду знать о деле, и о том, кто в нем замешан, тем лучше. Если подумать, то довольно умно. Это наша первая работа вместе. Нормально не доверять друг другу. Жаль, что я доверял ей. И вот, я здесь. С горсткой людей против целой армии.

И она, конечно, здесь тоже.

Среди толпы Джаг увидел блондинистую голову Улирет. Стояла, скрестив руки на груди. Она смотрела на Джага не отводя взгляда, и, конечно, заметила, что он заметил ее.

А еще Джаг засек среди толпы того, кто не мог не прийти. Вместе со своей бандой магребских собак и в компании огромного негра Дужо, на него глядел с неясным выражением лица капитан Фариз Улькаир.

Значит, весь ваш гадкий клуб в сборе.

Джаг чуть заметно поежился. Если это засада, то я знал, на что иду. Не знал, только, зачем? Зачем вообще решил сойти на берег, а не развернуться и плыть прочь отсюда? Народу с их стороны было прилично больше, чем высаживалось с Джагом. Оружия пока не было видно, никто не вытаскивал мечей и не готовил к стрельбе мушкетоны.

Джаг поглядел на берег, где высаживались его люди. С собой он взял на шлюпках меньше половины команды — шестьдесят человек. Остальных оставил на борту, как водится, дав Мубасе указания подготовить левый борт к стрельбе и по сигналу белым платком перемешать в кровавый понос весь этот берег вместе со всеми, кто на нем будет. Впрочем, бежать это вряд ли поможет. Враг превосходит числом больше чем в десять раз. Можно лишь надеяться, что за смерть Джага и группы высадки береговые дорого заплатят. Но это все могло случиться только после того, как Джага и всех его людей здесь вырежут и перестреляют.

Так что ничего лучше надежды за душой не было.

Оглядев свою группу высадки — люди как раз заканчивали затаскивать лодки на берег, Джаг глубоко вздохнул:

— Ну ладно, пойдем.

Следом за ним зашагали Марна, Идальго, Монтильё и Бесстыжая.

Навстречу Джагу тоже вышла делегация.

Чувствую себя как на переговорах, подумал Джаг. И тут понял — а ведь так оно, наверно, и есть. Сволочи собирались разобраться со мной, как только я сойду на берег. Долго задумывали план, расставляли людей. Но что-то остановило их в последний момент. Что-то смешало их планы. Вот почему они стоят такой толпой, как идиоты, и думают, что же делать?

Они как бы в замешательстве. В ступоре. Так бывает, когда долго готовишься к одному, а происходит другое, тебя застают врасплох, старые планы летят в пекло, а новых еще не подвезли. Человек чувствует себя брошенным, голым, беспомощным. Подобное чувство прекрасно знакомо тем, кто бывал в крупных сражениях. Каждому бойцу кажется, что его участок — самый опасный и заслуживает подкреплений. Каждому кажется, что его действия не имеют никакого эффекта. И когда каждый из пятиста человек не знает, что делать, грозная сила превращается в беспомощное стадо.

Джаг сильнее всего хотел знать, что же заставило подонков переменить планы.

Что же это могло быть? Черт, что это могло быть?!

Джаг не мог понять. На всякий случай он поделился итогами своих размышлений с напарниками:

— Они хотели нас убить.

— Что? — потрясенно спросила Марна.

— Не понял… — Монтильё прищурился.

Идальго только сильнее сморщил морду, а Бесстыжая хотела было положить руку на рукоять сабли, но в последний момент опустила обратно, хоть и оставалась напряжена.

— Хотели, но больше не хотят.

— Это как?

— Почему?

— Не знаю, — честно ответил Джаг, и зашагал дальше. Компания двинулась следом.

В составе делегации береговых было больше людей, чем Джаг вел в делегации Козла. Это ему не нравилось. Но среди нее, кроме Жузана и Улькаира, шла и Улирет. А она — явно не боец. И это внушало некоторый оптимизм. Если бы хотели начать резню, в авангарде пошли бы только умелые головорезы.

Наконец делегации сблизились достаточно, чтобы разговаривать. И начался так любимый Джагом обмен замысловатыми издевками, за которыми крылись пожелания страшной смерти и признания в глубокой ненависти.

— Где ты пропадал, капитан Джаг?! — спросил Улькаир. — Я давно уж тут, а тебя все нет и нет. Я решил, будто ты отправился к Кулялю морей!

«Как жаль, что ты не утонул к чертовой матери, грязная сволочь, я бы сплясал, узнав, что ты сдох!»

— Бревна грузил! — отозвался Джаг, стараясь, чтобы голос звучал совершенно беззаботно. — Долго пришлось. Козёл ведь большой. Груза в него много влезает.

«Я в порядке. А вот ты, как я погляжу, доставил меньше товара, чем хотел…»

— Еще более удивительно, что твоя посудина не пошла ко дну от твоих… аппетитов.

«Было бы здорово, если бы ты перевернулся вместе со всем твоим захапанным грузом. Тогда я бы даже не жалел упущенной прибыли»

— И все равно, хорошо, что ты прибыл невредимым, капитан Джаг! — Жузан попытался отвлечь Джага и Улькаира друг от друга.

— Честно говоря, ты заставил нас поволноваться. Как заметил капитан Улькаир, мы долго тебя ждали…

— А вы куда-то торопились?

Джаг как бы невзначай глянул за спину, на залив, и повернулся обратно.

— Тогда вам не повезло. Остров окружила тяжелая вода.

Жузан в ответ на это лживо хохотнул. Кто-то из его делегации поддержал неуверенной усмешкой. Потом кто-то еще. Жузан хохотнул еще раз. И Джаг тоже хохотнул. Делегация береговых начала посмеиваться над шуткой. А Джаг расхохотался. Но по-настоящему.

Теперь он понял, почему его не убили и в ближайшее время не убьют.

Тяжелая вода. Моя любимая тяжелая вода, ты в который раз спасаешь мне жизнь!

Джаг заметил, что его люди смотрят на него странно.

Они увидели, что Джаг что-то понял. Терпение, подумал он. Я вам все расскажу, если все проявят благоразумие.

Но невероятное сочетание дивных событий, которые внезапно оказались на его стороне, сильно смешило его. Теперь, когда мне ничего не угрожает, пора раскрыть карты.

— Итак, — продолжил Жузан, перестав деланно смеяться, — С прибытием, капитан Джаг. Мы тебя ждали!

— О, я даже не сомневаюсь. Никого так не ждешь, как того, кого задумал убить.

Смех в делегации береговых как отрубило. Джаг буквально кожей ощутил, как напряглись все до одного люди Жузана. Нутро кричало ему — хватай меч, руби и убей как можно больше этих гадов прежде, чем Мубаса густо размешает всех на берегу тяжелыми ядрами в фирменную кашу «плоть с песком».

— Я, кажется, не совсем понимаю…

— Все ты понимаешь, собака. Вы все думали прикончить меня и забрать товар. Умно, признаю. Подсказало вам это ведро помоев, не так ли? — Джаг кивнул на Улькаира. — Еще до того, как мы вышли из бухты Такьярманки. Все было определено заранее. Я забираю груз из Порт-Лиля, доставляю сюда. Меня решают. Не надо платить лишнего. Я все верно говорю? Орфея. Я думал, у нас любовь. Ты же не будешь врать. Только не сейчас. Я тебя прошу.

— Капитан, я вас уверяю, ни у кого из нас и в мыслях…

Улирет перебила его на полуслове:

— Что было, то было, Джаг. Хотели бы убить, убили бы.

За что я люблю эту потаскуху, так это за то, что она знает, когда врать, а когда говорить начистоту. Она умнее их всех. Сразу раскусила во мне пирата. Не стала этого скрывать. Чтобы потомизображать расставание с девственностью, когда предлагала дело. С Улькаиром она давно и хорошо знакома. Покойный Барбо Нурга, бывший капитан Свары, гнездился на Такьярманке, Улькаир был у него не последним человеком, а значит, имел представление, с кем вести дела на острове. Я был новым игроком, и заманить меня в ловушку ничего не стоило.

— Хотели, ну а теперь, я вижу, не хотите.

— Капитан, мы…

— Теперь не хотим, — отрезала Улирет, не дав сказать Жузану.

— Тогда, я думаю, пора внести в наше соглашение некоторые изменения. Во первых — деньги вперед. Пока не получу все до последнего гроша, не начну разгружаться. Во вторых — вы все уберете команды с кораблей, оставите только необходимые вахты, по двадцать человек. Чтобы никто не подумал вернуться к мыслям, о которых вы так удачно забыли. И, в третьих. Ты, красотка, — он указал пальцем на Улирет, — отправишься ко мне на корабль, и будешь там сидеть, пока я не соберусь отчаливать. Ради всеобщей безопасности.

— А ты? — спросила она.

— А я буду то там, то здесь. Обделывать наши общие дела. И буду посылать на борт послания. Если его не дождутся к сроку, значит, я умер. А значит, умерла и ты. Как в сказках про глубокие чувства.

— Капитан, я не думаю, что будет уместно…

— Заткнись, — тихо проговорил Джаг, не глядя на Жузана, а только на Улирет. Если с кем из этих троих и стоит разговаривать, то только с ней.

— Ну как? Идет?

После недолгих раздумий, она кивнула.

— Вот и замечательно! — воскликнул Джаг, и протянул ей крупную заскорузлую от весла пятерню. Даме ничего не оставалось, кроме как вложить в нее свою маленькую ручку.

Сломать ее? Хочется, но не сейчас. Время еще придет.

***

Комароны — интересный народ. Негры, но молятся Эйясу. Приняли трист и живут как цивилизованные люди. Не все их признают. Но от фактов не уйти. Пусть и непризнанные, в Море Цепей существуют неподконтрольные империям, стихийные государства комаронов. Не раз и не два их пытались ликвидировать. Посылали карательные экспедиции, даже целые флотилии. Но ни разу эти походы не достигали и половины своих целей. У комаронов нет флотов, могучим линейным кораблям Авантийской короны не с кем сражаться. А когда дело доходит до высадки на сушу, начинается все самое интересное. Комароны не ищут решающих сражений. Они не строятся в линии и не стреляют залпами. Не бегут биться строй на строй, как принято в странах Ампары. Вместо этого они уходят в джунгли.

А там не построиться в стрелковый порядок и не подавить врага мощным единым залпом. Артиллерию там не развернуть, да и нет для нее целей — пушки в лесу бесполезны. Все преимущества военной стратегии белых людей работают только по ту сторону границы густых тропических джунглей. В лесу же каждый сам по себе. Приходится действовать небольшими группами, которые во многом автономны, не имеют связи с центральным командованием, а командование не имеет никакого представления, что делают войска. Тут Комароны нашли себя. В своих джунглях они учиняли войскам недоброжелателей такие побоища, что даже самые опытные и непобедимые генералы умывались кровью.

Нельзя сказать, что Комароны — прирожденные воины, гроза белых империй. И нельзя сказать, что солдаты Авантии ни на что не годятся.

Комароны это обычные ниггеры. Некоторые — действительно хорошими бойцами. Другие — не очень. За каждую свою победу Комароны платили большой кровью. Часто, несли потери даже тяжелее, чем побежденные.

Но комаронам отступать было некуда. Остров — их единственный дом. С него не убежать, ведь кругом море. Они действительно дрались за родину. Авантийцы же могли уйти в любой момент, и знали это, ведь их ждали корабли у берега. Заигрывая со страхами и тревогами завоевателей, нанося им частые мелкие удары, которые тяжело сказывались на морали карателей, пользуясь хорошим знанием своей домашней местности и моля Господа о помощи, Комароны раз за разом отбивались от очередных экспедиций, посланных по их души.

Ну и, нередко, их попросту оказывалось больше. В Комароны шли все подряд. Достаточно быть черного цвета и иметь достаточно удачи, чтобы бежать из рабства, миновать море и попасть на остров. Тут на помощь приходили вездесущие контрабандисты и частные капитаны, немного не чистые на руку и готовые без лишних вопросов подбросить по пути дюжину-другую беглых рабов. Не бесплатно, само собой. Но с тех пор, как разбился о скалы заплутавший сангритский рабский брумак Комарро, в честь которого и получили название бежавшие с него кабальные рабы, сообщества комаронов не только разрослись и обзавелись некоторым негласным авторитетом в Море Цепей, но и даже заимели деньги, чтобы оплачивать услуги капитанов по найму. В колониях часто ходили слухи о том, что некоторые капитаны здорово зарабатывают перевозкой беглецов, за что получают жалование у комарильских старост. Слухи почти всегда оставались слухами, — не такая уж большая беда.

В конце концов Авантия бросила попытки выбить под корень всех непокорных негров. Проблем они не создают, живут себе тихо на своих отдаленных и никому не нужных островах, в дела империи не суются. Пусть, бывает, привечают пиратов и контрабандистов — надо же им как-то кормиться. Не так уж и много потеряет государство, если закроет глаза на их богом забытые деревушки. На самом деле, даже и не потеряет ничего. А вот если продолжать заниматься поисками, то очень даже потеряет. В боях с этими дикарями гибнут имперские солдаты, которые нужны везде, и стоят очень дорого. Форма, оружие, выучка, казенные деньги — тратить эти драгоценные ресурсы на поиски каких-то там никому не нужных комаронов, в то время как есть совершенно реальные угрозы со стороны Сангрии, давнего нашего врага, а также разбойничьих шаек на кораблях, именующих себя пиратами, и жаждущих поживиться богатствами наших колоний, — как-то, признаться, нерационально. Потому и плюнул Авантийский король на комаронов, и больше походов на них не организовывали.

Для комаронов наступили спокойные времена. И за эти времена они многое успели создать. Например, целый город на деревьях в центре джунглей.

Да, думал Джаг. Мать его, натуральный город.

Он был устроен в несколько уровней. Самый большой слой — лачуги на земле, их не меньше сотни, даже больше. Над ними на высоте от трех до пяти метров, вокруг толстых, метров по пять, вековых деревьев, деревянные площадки, и лачуги на них. Еще выше новый слой лачуг, и снова, и снова. Деревья были облеплены ими. Кругом веревки, канаты, лестницы. В глаза особо бросалась пара исполинских надстроек на самых больших деревьях. Крупные висячие сараи из бревен и палок на высоте метров в тридцать, высоко под кронами. Должно быть — дома старост и высокопоставленных ниггеров. Вместе с верой черные легко переняли и иерархические порядки белых: самому главному — самый большой и высокий дом. И так далее.

Кроме того, Джаг заметил на земле постройки, которые несколько выбивались из архитектурного стиля аборигенов. Крупные и массивные сараи из бруса и досок, с хорошо крытой, проконопаченной крышей, большими столбовыми воротами.

Склады товаров. Защищенные от воров и непогоды. Там хранится ценное барахло и особо прихотливый груз, который нельзя оставить под дождем или палящим солнцем.

А само это место — большой подпольный базар для пиратов и контрабандистов.

Джаг шел со своей группой высадки и честно признавался себе, что в жизни не нашел бы дороги до города негров сам. Без провожатых — никак. Толпу пиратов вели трое комаронов. По джунглям они пробирались очень ловко, должно быть, прекрасно изучили свои владения.

После того, как переговоры на пляже завершились успехом, Жузан с Улькаиром, и вся встречавшая толпа, отправились джунгли, но Джаг с ними не пошел, а сперва удостоверился, что Улирет попала на борт.

— Ручаешься за своих подельников? — спросил у нее Джаг уже на борту Козла, где мог в полном спокойствии уединиться с ней в каюте и как следует ухватить клешней за ее милую и мягкую мордашку. В эти мгновения она выглядела очень недовольной, но поделать ничего не могла.

— Ты ведь знаешь, милая, я шутить не стану. Если от меня не будет вести, тебе тоже конец. А я знаю, что ты ценишь свою жизнь. Так что лучше сразу скажи, если они задумали какую глупость…

Он разжал пальцы, выпуская ее лицо из руки.

— Глупцов тут нет, Джаг, — ответила она. — Сначала мы думали, что ты будешь единственным дураком. Но ты доказал, что не дурак. Жузану будет не с руки делиться, но он не дурак тоже. Я ему нужна. Твой груз ему нужен. Он заплатит.

— А Улькаир? Это ведь он придумал?

— Он немногим опытнее тебя. И он тут точно не главный. Не жди от него проблем, кроме тех, о которых уже знаешь.

Чтобы найти город комаронов в лесу, Джаг потребовал оставить ему проводников. Особых проблем Джаг не ждал. Однако, по дороге неибежно возникли вопросы.

Марна жаждала объяснений случившемуся. Бесстыжая, Монтильё и идальго молчали, но тоже были не прочь услышать рассказ.

— Картина такова, — сказал Джаг. — Даже стыдно верить, обычный дурацкий уличный развод. Забрав из Порт-Лиля груз дерева, мы должны были прибыть сюда, высадиться и расстаться с головами, а потом и с товаром. И, честно говоря, я не ожидал, что они так тщательно подготовятся. Они предусмотрели возможность того, что остатки команды на Козле попытаются удрать. И на этот случай у них тут целых три корабля для погони. Они предусмотрели штиль — тогда никто не тронется с места, и Козёл окажется под прицелами береговых пушек. Они предусмотрели и тяжелую воду — два из трех их кораблей легче, чем Козёл. На погоню ушло бы больше времени, но, в конце концов, они бы получили, что хотели. Однако, они не предусмотрели наступления сразу трех событий: штиля, тяжелой воды и наличия у нас в команде крайне одаренного человека, который предложил нам встать на весла.

Джаг остановился, ожидая, пока напарники успеют это осмыслить.

— E sao da puta… — произнес идальго, и его нахмуренное лицо посетила слабая, едва заметная ухмылка.

Лисья физиономия Монтильё ухмыльнулась одними сощуренными глазами.

— Таким образом, — продолжал Джаг, тоже весело оскалив зубы, — Козёл здесь единственный корабль, который имеет ход и способен маневрировать. Если мы захотим уйти, мы уйдем, а они ничего не смогут сделать. Не смогут даже повернуть свои корыта, чтобы дать залп нам вслед, ведь для этого нужен ветер. Вот они и поняли, что их план ограбить нас больше не работает. Надо признать, такое мало кто мог предположить. Так что напомните мне, чтобы я поднял кружку за нашего спасителя Кехта по прозвищу Грот.

— А на случай, если появится ветер, у нас теперь есть заложница, — сказала Марна. — Только важна ли она для них?

— Тут остается только довериться ее словам, — сказал Джаг. — Она ведь хочет жить, а значит, скорее всего не врет, если не слишком привязана к этим недоумкам. А как я посужу, излишней привязанностью к людям она не страдает.

Но а если я вдруг не прав, подумал он про себя, — то нам всем конец. Ведь мы идем прямо по улицам вражьего улья.

***

Самый большой дом — для самых больших людей. Мысли насчет назначения больших сараев высоко под кронами оказались верными. Это было что-то вроде зала для собраний высокопоставленных начальников — старейшин комаронов, капитанов кораблей, главарей контрабандистов.

На входе Джага ждал Жузан. Скользкий тип, но от него пока еще зависела сделка. Не напрасно же все это было проделано?

Был здесь и Улькаир. Внутри собралось прилично народу. Джагу позволили взять с собой только офицеров. Улькаир тоже был в сопровождении полудюжины лбов, в том числе и Дужо. Похоже, негр нашел своего капитана мечты. Выпустить бы ему кишки прямо тут…

— Счастлив у нового капитана? — поинтересовался Джаг, когда проходил мимо него.

— Лучше, чем у старый, — скупо ответил Дужо. Он глядел на Джага, сильно сжав челюсти, словно готовился напасть. Джаг же, напротив, довольно ухмыльнулся.

— Тут ты ошибаешься.

Джаг прошел вперед, зная, что все его офицеры и старшины за спиной меряются с негром взглядами.

Покупатель товара, похоже, решил оставаться неизвестным. Вместо себя прислал какого-то клерка-счетовода. Жузан стоял возле него, подсказывал. Рядом также стояли четверо человек охраны. Одежда дорогая, мечи и пистолеты хорошего качества. Сами явно превосходные бойцы. Красивые, холеные лица. Но взгляды пустые, как у рыбы.

Такие бывают у профессиональных убийц вроде того лонзовского наемника, что засадил мне аккуратную пулю в плечо.

Один из них был особенно страшный, скуластое, точеное лицо с острыми линиями. Зеленая, ухоженная щетина. Короткая белая полоска шрама на подбородке. Джаг пожалел, что не взял с собой Кужипа — тот примерно такой же страшный, но, к тому же, черный.

Джаг затруднялся решить, откуда такие молодцы родом, но чуял, что связываться с ними как минимум опасно, и стоят их услуги не дешево и не всякому доступны. Их наниматель — богатый и опасный человек.

Мероприятие все больше походило на заседание суда, только париков не хватало. И если четверка наемников была в роли приставов, то судьей, похоже, был клерк. Так дела не делаются. Джаг совсем не рассчитывал на такой официоз. Тут явно приложил руку Улькаир.

Надо было понимать, что все, собравшиеся здесь — сам Улькаир, Жузан, да и этот клерк вшивый — все они работали в одной связке. Они по привычке попытаются играть вместе и давить чужака.

Но Джагу теперь на все расклады было плевать. Он не собирался играть по правилам. В пекло правила.

— Капитан Джаг, — сказал клерк. — Назовите количество ггуза, которое вы доставили.

— Двести брусов по десять метров.

— Очень хогошо! — счетовод заскрипел пером по бумаге.

— Капитан Улькаиг, назовите количество ггуза, которое вы доставили.

А впрочем, мне это даже нравится, подумал Джаг, когда услышал, каким недовольным голосом, сказал, будто отхаркнул, Улькаир:

— Шестьдесят брусьев.

— Очень хогошо, — повторил клерк. — Итого, со слов уважаемых капитанов, мы имеем поставленных двести шестьдесят бгусьев. И мы имеем недостачу в согок бгусьев. Уважаемые капитаны имеют, что сказать, по этому поводу?

Теперь настал черед Улькаира ехидничать. Взгляд его был совершенно однозначным. Но Джаг не собирался изворачиваться:

— Есть, что сказать. Я сделал из них весла. Отличные, кстати говоря, получились.

— Но по условиям договога вы должны были доставить весь ггуз целым и невгедимым. Вы согласны, капитан, что должны будете выплатить компенсацию за это?

— Нихрена.

— Пгостите, как это понимать?

— Они хотели меня убить. Пусть они и платят. Я хочу получить свое золото за груз, который доставил.

— С чего бы это? — прошипел Улькаир. — Не многовато ли ты захотел, Джаг?

— Не много, Фариз, — ответил Джаг совершенно спокойно, даже расслабленно. — Я всего-то хочу получить свои деньги за честно доставленный груз. Да, пусть часть его пострадала. Но я рисковал своей шкурой за него. Удирал от авантийских патрулей. Чуть не расстался с жизнью, потом еще и уходил от линкора заморской компании, через тяжелую воду. От гребаного линкора! Через тяжелую воду! И все это для того, чтобы вы меня тут зарезали.

В сарае повисло молчание. Улькаир злобно уставился на Джага, а Джаг и не думал отводить глаза. Молчание нарушил Жузан:

— Капитан Джаг, я имел надежды предполагать, что мы урегулировали это… недоразумение.

— И ты прав, — Джаг развел руками и усмехнулся. — Я не злюсь. Я не в обиде. Я стою здесь и разговариваю с вами. Я вам только что назвал свои условия. Монеты на стол, миссир клерк, и не сочтите за грубость, я пересчитаю. Не нравится мне рисковать своей шкурой за так.

— Но, я пгошу пгощения, — клерк попытался возмутиться. — В договоге ничего нет о ваших возможных гисках. За них не полагается компенсация. Напготив, вот, посмотгите сами, газдел «пять», пункт «четыге» гласит, что вы обязуетесь выплатить компенсацию в полную стоимость за весь испогченный ггуз.

Джаг подошел, но смотреть не стал, а сказал вкрадчивым голосом:

— Лучше ты посмотри внимательнее в своем договоре. Там должен быть раздел номер «говно», пункт номер «жопа», который гласит. Я. Срал. На. Твой. Договор. Мерзкий. Маленький. Ера.

Четверка наемников шагнула вперед. Скрипнула сталь — так вынимаются мечи из ножен.

— Не сметь! — рявкнул Джаг. — Всем стоять на месте. Вам что, не сказали, ребята? Меня убивать нельзя!

Клерк, все еще напуганный, чуть дрожащей рукой дал наемникам команду отступить. Те вернули не до конца выхваченные мечи в ножны.

Ну конечно, иначе и быть не могло. Джаг не стал бы так разговаривать, будь перед ним настоящий покупатель. Но вместо него перед ним был обыкновенный клерк. Пусть и представляющий влиятельного человека, но, все же, просто клерк, раб по своей сути. Если желает, пусть возвращается к своему хозяину ни с чем и объяснит, почему не получил товар.

В чем причина, маленький ера? Этот гадкий пират посмел поглумиться над тобой? И что с того? Ты никто, шестерка. Тебе было поручено простое задание — договориться о покупке товара. И ты не справился.

Клерк, похоже, был не дурак и мыслил в том же духе. Джаг ухмыльнулся ему: так-то! Затем глянул на Жузана:

— А ты, друг мой, так быстро забыл, что твоя подружка у меня на борту? Ты забыл, что если я захочу, сделки не будет? И тогда ни ты, ни она, и никто здесь не получит своей доли. Основной груз у меня на борту. Если у кого-то в этой провонявшей халупе остались иллюзии насчет того, почему я здесь, то давайте я их вам развею. Если я захочу, Козёл отчалит. И вы его не достанете. Если я умру, Козёл отчалит, и вы его не достанете. Если я не получу денег… Можете довольствоваться теми жалкими щепками, что привез вам мой приятель Фариз. Но, я полагаю, вас такое не устроит?

— Мы покроем нехватку из резервных фондов, — тихо проговорил Жузан. — Думаю, такое должно устроить всех.

На лице клерка показалось облегчение:

— Тогда, я полагаю, вопгос закгыт.

— Превосходно, — Джаг ухмыльнулся. — Тогда я хочу увидеть мое золото.

Сказано-сделано. Пара крепких негров принесла небольшой рундук.

— Десять тысяч такатов в золотых каппо-дакаго импегского монетного двога.

Негры открыли сундук.

Джаг не так представлял себе это. Золото не было свалено в нем кучей. Монеты, огромные, шириной с блюдце, каппо-дакаро, из золота очень высокой пробы, не обычные гнутые такаты, были сложены в деревянные продолговатые рамки и аккуратно составлены стаками друг на друге.

— Можете считать, если угодно, капитан Джаг.

— Пересчитаю на корабле.

Он мотнул головой своим людям. Гаскар и Бесстыжая подхватили сундук.

По их лицам Джаг сразу понял — тяжелый.

— Только есть одно условие, — осторожно проговорил Жузан. — Ты, капитан Джаг, на время разгрузки останешься на острове. Нам ведь тоже нужны кое-какие гарантии.

— Жузан, мой друг. Ты так и не понял. Сейчас я ставлю условия.

Он посмотрел на сундук. Задумался.

— Но, если честно. Нам нужно пополнить запасы. И я собирался осмотреться тут. Так что, пока, побуду на острове. Я не собираюсь удирать. Мне этот треклятый груз уже осточертел.

— Да будет так, — объявил клерк. — Капитан Джаг, я ожидаю, что вы дадите пгиказ начать газгрузку нашего ггуза незамедлительно.

— Конечно. Как будет угодно уважаемым покупателям.

На этом был объявлен расход. Клерк первым выскочил из зала заседаний. Четверка молодцев-наемников последовала за ним. Негры тоже стали уходить, ушел и Жузан.

Джаг поглядел на сундук, стоявший у ног Гаскара и Бесстыжей.

Я богат.

— Тащите его на Козла живее. Возьмите побольше охраны и провожатых из местных. Возвращайтесь до вечера. Если не вернетесь, я вырезаю тут все живое, ухожу на Козла и отчаливаю. Марна, иди с ними. Как будешь на Козле, пересчитай все до монеты. Если что не сойдется, я с них спрошу. Идальго, пойди осмотрись по округе. Это же базар для бандитов и всякого незаконного сброда, так? Значит, точно должна быть питейная для моряков. Если уж придется торчать тут, так не на сухую же.

Разослав своих людей, Джаг вышел из зала заседаний. Отсюда, с высоты в три десятка метров, открывался превосходный вид на поселение комаронов. Негры бродили внизу, среди лачуг. Кроме них, также валандались по улицам белые — из команд кораблей, что стояли в бухте острова. Некоторые были пьяные. Питейная тут точно была. Не могло ее не быть в таком месте. Живот подсказал Джагу, что желает отведать ниггерского самогона. Он уже стал высматривать сам лачугу, похожую на таверну…

— Отлично все разыграл, Джаг.

Улькаир. Просто точит лясы, или же хочет чего?

Джаг медленно и непринужденно прошелся по площадке, повернулся к нему:

— Угу-м, как по нотам, — согласился он. — Повезло, что вы сговорились против меня. Так бы я не выторговал такие условия.

— Повезло, значит. С этим не поспоришь. Удача улыбается тебе.

— И тебе тоже. Не так, как мне, но все равно. Признаюсь, я долго думал, как это так вышло, что ты пришел позже меня на Святого Адму, но раньше меня и с грузом оказался здесь. Вывод один — повезло. Так что, не надо.

— Ты про тяжелую воду? Про штиль? — Улькаир усмехнулся:

— О нет. Удача тут ни при чем. Вот в чем наша разница, Джаг. Я не доверяю удаче, она переменчива. В тот момент, когда ты совсем не будешь этого ожидать, она тебе изменит. Такова ее натура. Ветренная, порочная женщина. И только глупец будет думать, что завоевал ее внимание раз и навсегда. Я не люблю надеяться. Верить. Полагать. Я люблю знать. Точно, наверняка. И доверяю только тому, что знаю. А знаю я побольше твоего. То, на что ты мог только надеяться, я всецело знал.

— И что же ты такого знаешь?

— То, что помогло мне тебя обставить. То, что сокрыто. То, что многие умы хотят знать, но никогда не узнают. И ты не узнаешь. Главный секрет моря.

Они смотрели друг на друга в напряженном молчании, пока не стало ясно обоим, что сказать друг другу больше нечего.

Улькаир, напоследок, кивнул Джагу и стал спускаться вниз по лестнице.

Конечно, проваливай. Рад был пообщаться.

Проследив за Улькаиром, и убедившись, что он убрался восвояси, Джаг расслабил лицо, до этого скорченное в искусственную, довольную гримасу. Уперся руками в перила. Мысли в голове появлялись недобрые.

Что это вообще было? Что за ерунду он нес?

Знал? Он знал? Бред.

Улькаир вышел из бухты Такьярманки раньше, но попал в Порт-Лиль позже, и, при этом, успел на остров комаронов раньше. Тяжелая вода? Неудачный ветер? Морские патрули авантийцев? Да что он мог знать?

Имея сведения, можно предполагать, будут авантийцы в море или не будут. Но никак не знать, где они будут конкретно. И то не факт — сведения имеют привычку устаревать.

Ветер? Да, в этих краях в это время года случается штиль. Это он знал? И что? Это знал и я, это ничего не дает. Никто не может узнать наперед направление ветра, время, когда он поменяется. Как и время, когда он пропадет совсем.

И тяжелая вода. Об этом явлении даже самые умные ученые мужи из всех университетов всей Ампары не могут сказать ни слова. Не ясно даже, что это вообще такое. Она появляется и пропадает. Там, где не ждешь. Там, где тебе не удобно. Прямо навстречу, по курсу. Или по удобному для маневра пути. Или же вообще далеко за бортом, никак не мешая. Ей плевать на людей.

Она живет своей жизнью, никому ни на долю не ясной. Она сама по себе.

Нет никакого способа предсказать, где она появится, в каком размере и каким путем пойдет.

Так ведь?

Ведь так?!

***

Пожалуй, единственным человеком, которому тут нравилось, была Марна. Поселение комаронов приводило ее в восторг. Джаг никогда не видел ее такой… восхищенной?

— Люди божьей веры, так далеко от родных краев, смогли собраться вместе и создать свой собственный город, где живут по господним заповедям. Это… чудесно.

Джаг ее нежных чувств не разделял.

— А я вижу шайку ниггеров, которые снюхались с пиратами и контрабандистами, предоставляют им склады, перевалочную базу и базар для сбыта добычи. Разве такое угодно богу?

— Им же нужно как-то жить. Господь не запрещает торговлю. И предоставлять кров он тоже велит любому страждущему.

— И авантийцам тоже?

— Если бы они приходили с миром…

— Причем тут вообще бог?

— Он помогает им. А они чтят его законы. Не воюют, не стремятся подчинить других и отнять чужое. Просто мирно живут на своем острове вдали от бед и суеты. И им нравится. В городе Тракса было так же. Тихое место посреди саванны. Мы жили мирно, никого не тревожа. Возделывали землю, благодарили господа за хорошие урожаи, ну и все такое, понимаешь? Там было все, что нужно для счастливой жизни, все, что мы не ценим, пока не утратим. А я так хотела увидеть другие города и страны. Мы принимали путников, преломляли с ними наш хлеб, слушали их рассказы и благословляли в путь. Я мечтала, как они, побывать в далеких и прекрасных местах, отыскать тамошних жителей и рассказать им о боге. Я никогда не была так далеко от дома, как сейчас. И я в жизни не надеялась найти в столь далеких землях нечто удивительно похожее на него.

— Хочешь вернуться домой?

— С самого первого дня, как вышла из города, — ответила она. Джаг не мог понять, шутит она, или нет.

— Если что, перед тобой все дороги теперь открыты. Ты же богата. Дьявол, да ты самая богатая черная баба во всем Море Цепей.

— А как же…

Она осеклась на полуслове, глядя на Джага с открытым ртом, понимая, что сказала не подумав.

Как же Козёл? — закончил про себя Джаг.

Да что же это такое? Откуда снова это болезненное, почти нежное чувство у самого сердца?..

— Рад слышать, — он кивнул ей.

— Нет, я не это…

Джаг снова подивился. Он никогда не видел Марну растерянной.

— А я все равно рад.

— Я не это хотела сказать. Я хотела сказать, если я уйду, то кто будет…

— А я это и имел в виду, — легко согласился Джаг. — И вот тебе ответ: никто. Где я найду такого старшего помощника, как ты? Если ты уйдешь — все пропало.

— Джаг ты… подлизываешься?!

— Я все еще твой капитан! Капитаны не подлизываются. Я говорю тебе прямо. Если хочешь сойти, тебе не нужно мое разрешение. Помнишь, что я говорил перед всеми, когда мы освободились? Ты не рабыня, кандалов на тебе при мне не будет. Все ниггеры на моем борту — свободные моряки. Все, кто умерли, — умерли свободными. И ты такая же. Я скажу больше: если мы будем в море, и ты скажешь, что хочешь уйти — Козёл возьмет курс на ближайший порт, и там мы простимся.

— Но я не сказала, что собираюсь уходить.

— Это здорово. Я знаю, ты не пьешь. Но я за это выпью!

— Кто сказал, что я не пью?

И ведь действительно, подумал Джаг. Это уже я сам себе придумал.

— Просто я решил, раз ты в церковном сане…

— Ты забыл? На суше об этом ни слова.

Она пододвинула кружку. Джаг смотрел ей в лицо. Ему не нравилось, как изменились ее глаза. На него уже смотрели так. Женщина всегда ясно дает понять, чего она хочет.

— Ром, или лучше грог?

— Ром, конечно.

— А ты раньше когда-нибудь…

— Джаг, я не вчера родилась.

— Но а как же праведная жизнь?

— Плоть слаба.

Итак, вот он я, думал Джаг. Пиратский капитан, хренову тучу раз чудом избежавший смерти. Сижу в местном комарильском подобии таверны, больше напоминающем бунгало, распиваю ром в компании женщины-негритянки в звании и должности святого отца, которая не упускает случая ввернуть цитату из умных книг о боге, и смотрит на меня так, будто я ей что-то должен. А вокруг целое поселение людей, которые меньше суток назад собирались меня убить.

И почему меня все устраивает?

Ром в питейной комаронов был весьма поганым, а разнообразием напитков таверна не славилась. Хотя, для моряков, долго пробывших в плавании по Морю Цепей, это не должно было стать препятствием. Для Джага — точно не стало.

Начинало смеркаться, но жара все равно стояла кошмарная. Здесь, в тени крыши из веток и широких листьев, было немногим прохладнее, чем снаружи. Ветра не было. Не было на небе ни единого облака. Красное солнце палило во всю силу. К тому же, стояла страшная духота. Даже макаки, все в поту, слезали с деревьев и валялись в тени, не обращая внимания на бродящих вокруг людей.

Все указывало на то, что надвигается перемена погоды. Через несколько часов подует слабый ветер. Через пару дней здесь может оказаться шторм. Наступал сезон бурь. И Джаг чуял — буря движется прямо сюда, на остров комаронов.

О ней придется подумать. Но не раньше, чем решится моя собственная судьба. Почему-то ему казалось, что сейчас гораздо важнее поразмыслить о настоящем, чем о будущем. Сундук с золотом на борту Козла. Все мои люди выжили. Похоже, у нас есть реальные шансы выйти с этого острова живыми. Возможно, у большей части из нас…

— Послушай, Марна. Если вдруг на корабле придется сменить власть…

Она все еще улыбалась, смеясь его последней шутке, которые он отпускал без задней мысли. Улыбка на ее губах чуть потускнела.

— О чем ты?

— Я серьезно, — настоял он. — Когда придется менять власть… Я знаю, ты не захочешь быть капитаном. Но пообещай. Ты должна проследить, чтобы Козла возглавил достойный человек.

— Джаг, что ты…

— Пообещай, — потребовал Джаг, сделав голос на толику грубее.

Но Марна, немного спьяневшая, не заметила. Она подняла кружку, прислонила к левой стороне груди и глянула Джагу в лицо.

— Клянусь.

— Хорошо.

Джаг поднял свою кружку. Но Марна, почему-то, теперь смотрела не на него.

— Джаг…

— Чего?

— Там Жузан.

Джаг обернулся, проследив за взглядом Марны. Действительно, Жузан. Холеная, хитрая морда. Сейчас она была серьезна, как никогда раньше.

— Джаг, если не возражаешь, — сказал он, приближаясь. — Я бы хотел поговорить.

— Говори, она — мой старший помощник. От нее я ничего не утаю, даже будь я в три раза умней, чем есть.

— И все же, я бы хотел проговорить наедине…

— Все нормально, Джаг, — сказала Марна. — Я буду тут.

Ну, черт с тобой, скользкий тип. Пойдем поговорим.

Питейное бунгало располагалось на самом краю поселения комаронов, и далеко уходить не требовалось. Достаточно зайти за кусты. Джаг шел за Жузаном и грешным делом проверил, есть ли меч в ножнах и пистолеты в портупеях. На всякий случай. Жузан остановился, пройдя метров десять в кусты.

— Хочешь поболтать насчет своей подружки?

— Нет, не про нее, Джаг.

— О чем тогда?

— Наш покупатель. Ты можешь заинтересовать его.

— Говори уже имя. Обычно у тебя получается лучше, но сейчас любой дурак поймет, что ты гонишь. Покупатель здесь, на острове. Скорее всего, на одном из кораблей. Честно сказать, вы все — шестерки. И без прямого разрешения главного раскрыть его не решились бы. Значит, он дал прямой приказ. Решил дать о себе знать. Так не тяни, говори, как его зовут.

— Красная Дама.

— Так это еще и баба? Звучит как кличка шлюхи.

Совершенно неожиданно Жузан вздрогнул от этого слова, нервно пострелял глазами по сторонам. Он сказал почти шепотом:

— Не бравируй, Джаг. Оно того не стоит. Никогда не оскорбляй ее, плохого слова про нее не говори. И лучше вовсе не поминай ее имя всуе. Это плохо для тебя кончится.

— Кто она такая?

— Та самая Красная Дама, Джаг. Та, про которую все эти истории.

— Какая «та самая»?

— Ты и правда не знаешь?

Теперь Жузан выглядел очень удивленным. Джага это немного взбесило:

— Нет, сука, я не знаю.

— Красная Дама, Джаг, заправляет всеми делами в этом море. Она — сама по себе государство. Империя. Как Авантия или Сангрия. Ей принадлежит очень многое. Большая сеть секретных перевалочных баз по всему Морю Цепей. Этот остров — тоже в ее власти. Комароны шлют ей дань с торговли. Взамен — Дама защищает их. Как думаешь, почему авантийцы не совались на этот остров уже два десятка лет? Надоело? Устали? Ха-ха. Нет. Красная Дама уладила дело. Ее влияние огромно и всегда только растет. Ее люди повсюду. Наблюдают и докладывают ей все новости со всех краев моря. Любой частный капитан, не желающий склоняться перед государями и губернаторами, ищет встречи с Красной Дамой. А на тебя она сама обратила внимание. Не упусти этот шанс.

— Получается, это такой, типа, пиратский авторитет…

— Называй как тебе нравится, но я бы не советовал отзываться о ней грубо. Она то, кто она есть. Женщина с огромным влиянием и силой. Не пренебрегай ее предложением.

— Каким предложением?

— Она желает встретиться.

— Сейчас? Так веди.

— Нет. Позже. Ровно через три недели, на Муйянке. Просто прибудь на остров, если пожелаешь, а дальше она тебя найдет. Я очень рекомендую поступить так, как она тебя просит.

— И что она предложит? Работать на нее?

— Не знаю, Джаг. И не желаю знать.

— А Улькаир тоже в банде?

— Боюсь, что нет. Капитан Улькаир — магребец, а у них здесь, на островах, есть обширная подпольная община. Можно сказать, что она… конкурирует с организацией Красной Дамы.

В пиратском море — пиратский профсоюз, и даже не один. Как здорово, думал Джаг, возвращаясь в бунгало, что у человека в любой ситуации есть выбор. Правда, не такой широкий, как хотелось бы. В магребский меня не пустят — я ведь не обрезанный говнорожий урод, а нормальный парень. Так что, либо идешь в профсоюз этой Красной Суки, либо кормишь червей.

Марна была на прежнем месте.

— Чего он хотел?

Джаг уселся на стул и вкратце пересказал ей суть разговора, а потом спросил:

— Вот скажи мне, ты слышала хоть раз об этой Красной Даме?

— Моряки в команде рассказывают истории. В том числе и про нее. Говорят, немногие люди знают ее в лицо, и никто не знает, где ее искать. Она всегда приходит сама.

— Косит под удачу, — пробормотал Джаг.

— Что?

— Ничего.

Джаг разом опрокинул в себя полкружки неразбавленного рома. Вместе с опьянением откуда-то из глубины поднималась гудящая злость.

— Проклятье, все точно так же, как и там. Почему?! Я то думал, тут все по другому. А тут все так же. Как в обосранной Авантии. Куда ни пойди — везде уже есть чья-то власть. Кто-то уже успел наложить свои гадкие лапы. Все одно, сука, к одному. Опять надо кому-то присягать. Кому-то кланяться.

Джаг вскочил со стула.

— А Я НЕ ХОЧУ! Не хочу я, поняли?! Не за этим сюда пришел!

Кучки пьянствующих негров нервно поглядывали на Джага. На плечо легла рука. Не так, как ложится рука убийцы. Скорее, рука друга. А, может, и не просто друга.

Джаг сел обратно на стул, и Марна села напротив. Она смотрела на него расстроенным взглядом.

Так дети смотрят на сильно заболевшего друга, который, может быть, уже никогда не выйдет с ними играть.

— Вот есть в этом мире хоть одно место, куда люди еще не добрались со своей сраной властью?

Джаг поднял заботливо наполненную негром-барменом кружку.

— Если есть, я хотел бы там жить…

***

Джаг проснулся от того, что очень сильно хотел отлить. Первое, что он понял, когда к нему вернулась способность мыслить — я еще пьян, а значит, прошло не так много времени с последнего воспоминания.

Из последних воспоминаний у Джага было не так уж много: сначала он с Марной пьет ром кружками. Потом пляски за руку в толпе, смех. А потом…

Она была мягкая и теплая. И очень открытая.

Джаг был слишком пьян, чтобы совладать с ее платьем, и она помогала ему, направляя его руки.

Ему было важно, чтобы она была полностью голой. Не опрокинуть и задрать платье. Не по-звериному. Хотелось чего-то ценного, человеческого. Она хотела того же. Его рубаха улетела прочь, штаны тоже. Она стащила с него сапоги. Расшнурованное платье соскользнуло с нее, обнажая небольшие грудки с маленькими темными сосками.

Скромное платье укрывало от глаз ее бедра и ягодицы. Руки нашли их тут же, сквозь ткань, и сочли эту ткань лишней. Платье летит прочь.

Женщины дышат грудью. И первый вдох, тот самый, сразу после того, как достиг ее, отрывистый и сильный, сам собой награда.

Ее губы оставались раскрыты для поцелуев. Их невозможно было игнорировать. Она вдыхала и выдыхала в такт движениям. Не как бордельная девка, без глупых криков. Она делала это для себя. Удовлетворяла свои желания, а не чужие.

Спина ее выгибалась, и нельзя было не принять ее движения. Не поощрять их. Губы открывались, желая поцелуя. Он откликался на их зов.

В ней притягивало все. Ее кожа. Ее волосы. Нежная шея, выделяющиеся ключицы, груди с напряженными сосками, мягкий, но упругий живот. Никто не давал команд и не выпонял их. Они действовали так, как велит природа.

Одна рука ложилась ей на грудь, другая на шею. Ее глаза были прикрыты, а каждый толчок сопровождался выдохом. Пальцы сами просились к ее коже. Гладили живот, и спускались ниже, чего она уже не могла перенести без стона.

Они лежали на боку, его рука на ее бедре. Исследует, медленно, но настойчиво. А затем резко и грубо. Она вдыхает так же, всей грудью, и ей словно не хватает воздуха. Все чаще и чаще. Она выгибается все сильнее и сильнее. Губы все просят поцелуя и легко его получают. Рука сильно сжимает ее шею, она вздыхает сильнее, и по ее телу пробегает слабая дрожь, после которой ее руки машинально тянутся вниз. И снова. И снова.

Ее глаза закрыты, зато открыты губы. Лежит на спине, голени закинуты ему на плечи. Его ладонь придерживает ее за спину, а она не может продышаться.

Толчок, другой. Она вскрикивает от боли. Слишком глубоко. Но она не против. И еще раз, и еще. Она смотрит в глаза, уже не прикрывая веки, и ясно давая понять, что не останется довольной, пока не получит свое сполна.

Нежность улетучивается, движения грубеют, и это заставляет ее грудь подниматься чаще. Запах ее кожи друманит, она сама доводит до сумасшествия. Через несколько мгновений она получает то, что желала.

Они лежат на траве, не способные пошевелиться. Одна рука обнимает ее за грудь, другая за бедро. Он смотрит ей в затылок. В ее темные и ароматные волосы. Кто знает, куда смотрит она….

***

Когда Джаг проснулся, Марны не было рядом. Это не было сном, он знал, что она была тут. Но уже ушла. Как некстати. Джагу было мало. Но тут уж ничего не поделаешь.

Надо проспаться — решил он. Скоро утро, вот уже рассвет показался.

Но уснуть все никак не получалось. Не давало покоя тревожное чувство: будто натворил что-то вчера, но не помнишь, что. Такое Джагу было знакомо.

Если это из-за Марны, то я ее точно не насиловал! — говорил Джаг сам себе. — Дала она сама, это точно. Бабы у меня давно уж не было, так что не перепутаю. Тем более, такой бабы…

Джаг долго лежал и ворочался, прежде чем понял, что тревога идет не из прошлого.

Рассвет — совсем не рассвет, а зарево. От большого огня.

Джаг вскочил, как ошпаренный. Уставился в небо. На рассвет это зарево действительно не походило.

Он побежал, пошатываясь, на свет, полез на дерево. Через пару минут, густо матерясь, он таки влез достаточно высоко, чтобы смотреть поверх уровня крон.

Горело совсем неподалеку. Это был город комарилов, иначе и быть не могло — на фоне желтого пламени и дыма в ночи были хорошо видны еще не доеденные пламенем бревенчатые каркасы высоких смотровых башен.

Матерясь еще пуще, Джаг стал слезать. На это ушло больше времени, чем на подъем — несколько раз он просто не мог понять, как пару минут назад преодолел этот же участок, но вверх, а не вниз. Вниз должно быть проще, разве нет?

Наконец, Джаг оказался на земле. Что, сука, делать?

Кто поджёг город комаронов? Что, черт подери, происходит?..

Нужно на Козла, командовать к отплытию. Бежать через лес, добраться как можно скорее. Выстрелов пушек пока не слышно, значит корабли в бою не участвуют. Добрый знак.

Но Джаг чуял, что это не его выбор. Выбора у него, на самом деле, не было. Туда. В огонь. Отведать крови.

Кровь и огонь.

Хорошо, что никого нет рядом. Это дело для меня одного. Потому как чует мое сердце — это за мной пришли.

На остров Джаг сходил налегке, без пистолетов. Только меч на поясе, да нож в сапоге.

Джаг вытащил меч. Пусть он будет сразу в руке. Пожертвую возможностью сделать красивый жест перед врагом.

Ноги понесли Джага по направлению к зареву.

Как мог, он старался бежать тихо. И, похоже, получалось. Во всяком случае, первых за сегодня людей он услышал раньше, чем они его. Джаг замер, прижался спиной к дереву, перестал дышать и слушал, как они болтают.

— Аль рассыт мамрук мурак, э?

— Аль Дожаг Марно мауляль мурак.

— Е са и…

Из сказанного Джаг разобрал только свое имя. Больших подтверждений и не требовалось. Пришли за ним.

И пришли с королевским размахом. Не пожалели перерезать целый город.

Улькаир, магребская собака. Привел своих дружков — говнорожих тараканов в тюрбанах. Пора отправить парочку из них на свидание с Гуллой.

Джаг подождал, пока магребцы пройдут мимо его укрытия, потом, почти бесшумно ступил на тропинку за их спинами.

Они услышали шуршание травы, начали поворачиваться, но слишком медленно. Левому Джаг врезал мечом в ухо, крутанул мечом финт и правого рубанул сверху вниз, обрушивая палаш силой обеих рук.

Левый протяжно завизжал, схватился руками за разрубленную сторону лица, и кровь полилась сквозь его пальцы. Он попытался одной рукой потянуться за мечом, но к этому времени Джаг уже вырвал лезвие своего палаша из плеча правого, и с замаха, взявшись двумя руками, насквозь проткнул левого в спину.

Самая эффективная атака — со спины. Пусть глупцы брешут о чести. Тот, кто бывал в честном бою, знает, что не бывает честного боя. К тому же, честный бой мне сейчас не потянуть: ребра еще плохо срослись и побаливают.

Издавая предсмертные звуки, оба магребца свалились на землю. Джаг не пожалел добить обоих — каждому по шее, так точно сдохнут. Обыск магребских псов дал Джагу три пистолета.

Теперь я могу убить трех человек, если повезет. Правда, там, куда я направляюсь, врагов гораздо больше. И каждый из них легко может прикончить меня. Так что не стоит спешить становиться героем. Пистолеты — на крайний случай. А пока надо действовать скрытно. И, по возможности, кроваво.

Теоретически, здесь могли быть уцелевшие друзья. Но Джаг решил, что удобнее будет считать всех врагами, пока они не докажут обратного.

Пришлось поползать по кустам, чтобы подобраться к улицам города комаронов.

Улицы были завалены трупами. Магребцы вырезали всех, подчистую, как любили. Такую картину, как понял Джаг, он мог видеть на каждой улице города. Трупов было полно, десятки. Черномазые валялись в лужах крови на песке. Сначала их даже пытались складывать в кучи, но потом бросили и решили просто спалить все поселение. Кто-то даже подавал признаки жизни. Но это были не выжившие, а, скорее, умирающие. Их крики доносились со всех сторон. И, то там, то здесь, среди языков пламени и гор обугленных палок, они вдруг прерывались последним громким вскриком. По улицам бродили улькаировы люди, которые добивали шевелившихся.

На следующей улице Джаг увидел примерно то же самое. Впрочем, улица — сильно сказано. Очертания бывших форм города можно было разве что додумывать: почти все лачуги уже прогорели и превратились в большие кучи красных углей и головешек. Полыхали еще верхние уровни — огонь добрался до них не сразу. На земле же поджигать было уже нечего. Только горы мертвых. Но тут, кроме кучи мертвецов, были еще и магребцы. Один рылся среди покойников впереди по улице — выбирал себе добычу. Другой сидел на бочке, спиной к Джагу и натирал тряпкой кольцо, должно быть, снятое с трупа.

Не раздумывая ни мгновения, Джаг рубанул ему сзади по шее, перерубая лезвием палаша позвонки. Из шеи ливануло темным, магребец обмяк, Джаг взял его за загривок и стащил к себе, в кусты, на всякий случай еще и дорезал, нажав лезвием меча на ему на горло. Ко второму Джаг шел почти расслаблено.

Магребская собака сидел на корточках, перебирая разложенную перед собой добычу — кольца, серьги, трубки, кошели. Что-то ворчал. Не поворачиваясь, он крикнул уже громче — призывая своего напарника:

— Аль масыр буджит дават!

— Ага.

Джаг уже заносил меч, когда магребец с удивлением обернулся. Палаш разрубил ему лицо наискосок, от левого глаза до правой стороны нижней челюсти. Джаг рубанул еще раз, под основание черепа. Магребец хотел было вскрикнуть, но быстро обмяк, когда лезвие палаша перерубило ему позвоночный столб. Так что вместо крика он успел только слабо вякнуть и упал набок, рядом со своими сокровищами.

Ни у этого, ни у того, с бочки, пистолетов с собой не было. Обыскав трупы, Джаг уже хотел было идти, но вдруг услышал слабый стон.

Кто-то еще живой. Джаг насторожился, заозирался, пытаясь отыскать источник звука. Тел вокруг валялось в достатке, и хоть было достаточно светло от жара горящих построек, Джаг все равно не видел, чтобы хоть одно шевелилось.

Стон повторился. Теперь Джаг приблизительно установил направление: большая куча трупов, сваленных друг на друга. Человек пятнадцать, наверное.

— Есть живые? — поинтересовался Джаг у кучи мертвецов.

— Есть, — ответила куча.

— Идальго? Это ты что ли? — Джаг узнал голос. — Вот дьявол! Ты как там оказался? Погоди немного, щас я тебя достану.

Джаг стал растаскивать трупы в стороны, чтобы добраться до идальго.

Похоже, парень умен и вполне удачно притворился мертвым, чтобы выжить. Правда, насчет того, как сильно пришлось притворяться, Джаг был не уверен: выглядит так, будто он серьезно ранен. Потерял много крови и сил, уж очень слабый у него голос. Но без свиста, а значит, легкие не пробиты.

Пока раскапывал гору трупов, Джаг узнал нескольких из них — это были люди из его команды. Остальные были местными неграми, или людьми из других команд. Все мертвые. Где-то здесь они приняли последний бой все вместе, на одной стороне. Повезло только одному из них.

Джаг наконец докопался до Идальго. Тот лежал на животе, лицом вниз в одной рубахе и штанах, без сапог и меча — мародеры его уже обобрали.

Рубаха на спине была разрезана двумя длинными взмахами, а вокруг них пропиталась черным. Но это царапины — главная рана была спереди — пулевое ранение в живот. Плохая рана. Очень плохая. Если пуля порвала желудок или кишки, то все, человек — покойник.

— Джаг. Добей меня.

— Нет, приятель. Щас я тебя вылечу.

В первую очередь надо достать пулю и зашить рану. Зашивать было нечем. Да и в рану лезть — Джаг оглядел свои руки, покрытые высохшей заскорузлой грязью и кровью.

— Я отойду на пару минут. Сбегаю за припасами. Ты смотри не умирай.

— Только возвращайся.

— Даже не сомневайся.

Джаг поднял с земли свой меч и быстрым шагом двинулся туда, где, как он помнил, находились склады контрабандистов.

Магребцы не стали их сразу поджигать. Конечно, зачем жечь целый склад полезного скарба. Но в этом была и загвоздка. Магребцы вытаскивали оттуда имущество. Их было там человек десять или пятнадцать.

Столько я точно не одолею. Подкрасться со спины к каждому не выйдет. Нужен был другой план.

Пришлось вернуться обратно.

— У меня есть план, — сообщил он Идальго. — Щас я все добуду, ты только потерпи.

Идальго в ответ простонал что-то невразумительное.

Джаг снял камзол с зарубленного им магребца, накинул на себя. Снял кушак, подпоясался. Потом натянул на голову тюрбан.

Маскировка, как оказалось, неплохо работала. Джаг осторожно подобрался к складу со стороны кустов, вышел из них и пошел, как ни в чем ни бывало, прямо к воротам. У ворот стоял один боец с факелом, остальные работали внутри. Джаг посмотрел на него — но тот даже внимания не обратил на Джага.

Люди то входили на склад, то выходили, вытаскивая оттуда какие-нибудь ящики или мешки. Так что Джаг ничего странного не делал — ровно то же, что и все.

Магребцы выносили имущество со склада и складывали неподалеку в кучи, сортируя по ценности. Двое магребцев как раз несли большую, тяжелую корзину с чем-то, похожим на ядра и громкими криками требовали уступить им дорогу.

Джаг намеренно уступил только в последний момент, чтобы его пихнули с дороги. В суматохе он стащил из корзины одно ядро. Оно оказалось с фитилем — бомба.

На складе, уже прилично распотрошенном, все еще было очень много всевозможных ящиков и сундуков. Джаг для начала добыл себе пустой мешок. Потом, довольно скоро, отыскал среди завалов аккуратный моток лески из конского волоса и коробку с рыболовными крючками.

Найти ром на складе контрабандистов не составляло никакого труда. Джаг прихватил бутылку. А вскоре нашел и чистый спирт в прозрачных бутылях с плотными пробками.

Когда все нужное имущество было собрано, Джаг, не торопясь, вышел со склада и подошел к тому, что стоял при вратах с факелом.

Привратник не шелохнулся, только поглядел на Джага недовольным взглядом.

Он проговорил что-то на своем языке. Джаг догадался, что его поставили сюда смотреть, чтобы мародеры все собирали в общак, а не тащили мешками для себя любимых.

— Не, — сказал Джаг. — Я по другому делу.

Привратник нахмурился. Соображал он не очень резво. Джаг поднял бомбу, подпалил фитиль от факела привратника и бросил в кучу товаров перед складом.

— Э-э! — ошеломленно выдавил тот.

Но Джаг левой рукой уже поднял пистолет и выстрелил привратнику в лоб.

Громкий звук выстрела переполошил людей. Из склада выбежали двое — Джаг пристрелил их из двух оставшихся пистолетов, бросил бесполезное оружие, взвалил мешок на спину и припустил прочь во весь опор.

Когда Джаг был метрах в полусотне от складов, грянул взрыв. Грохнуло так, что пламя взметнулось до самых крон деревьев, взрывной волной Джага здорово подтолкнуло в спину и чуть было не повалило. Полетели обломки, куски досок, оторванные крышки сундуков.

Будет очень глупо, если идальго прибьет чем нибудь таким, после всего того, что я для него сейчас проделал, подумал Джаг и поспешил к тому месту, где оставил друга.

— Идальго? Живой?

Тот простонал нечленораздельно. Он еще в сознании. Это добрый знак.

— Слушай, приятель. Не обижайся, но нам придется переместиться отсюда. Я там немного пошумел. Ставлю сундук против таката, туда скоро подтянутся их подкрепления. Так что вот как мы поступим. Ты бери этот мешок. Будешь нести его. А я понесу тебя. Понял?

Идальго слабо кивнул.

Джаг дал ему в руку мешок, другую руку закинул себе на плечо, потом подхватил руками под колени и целиком закинул его себе на спину.

— Держишься?

— Да.

— Ну, тогда поскакали.

***

Поднимался рассвет. Город комаронов за ночь прогорел дотла и теперь лишь несильно дымил отдельными очагами пламени.

Джаг продел леску в специально подготовленный крючок с отломанным кончиком, осмотрел — выглядит неплохо.

— Не надо, Джаг. Не получится. Я умираю.

— А ты откуда знаешь? Может, я отличный врач?

— Я знаю, что нет…

Не обращая внимания, Джаг откупорил бутыль со спиртом и ополоснул руки. До этого он долго отмывал их в ручье неподалеку. Он знал твердо — с заражением крови не шутят. Его не вылечить никак. Либо переживешь, либо нет.

— Не надо, Джаг… Дай мне спокойно умереть.

— Ерунда.

Джаг взял бутыль с ромом и глотнул — чтобы не дрожали от страха руки. Потом протянул идальго — обезболивающее.

— Выпей.

— Не буду.

— Будет больно.

— Не надо, прошу… Оставь, как есть.

— Да хватит уже. Я все знаю.

Молчание.

— Давно? — спросил идальго.

— Недавно.

— А как узнал?

— Когда отмывались от дерьма на святом Адме. Сперва думал, почудилось. Мне же всякое чудится постоянно. Потом начал замечать…

Он протянул бутылку.

— Пей.

На этот раз идальго не отказался. Он сделал пять больших глотков и вернул полупустую бутылку.

Джаг взял нож и разрезал на идальго рубаху от ворота до брюха. Развернул две половины в стороны, оголяя небольшие грудки с широкими ареолами красно-коричневого цвета.

Рана оказалась хорошей. Из нее не смердило — значит, пуля не порвала потроха и не задела мочевой пузырь.

Нечего медлить, подумал Джаг.

Он засунул пальцы в рану. Идальго заорал, как резаный.

— Да все! — крикнул ему Джаг. — Все, не ори! Вот она, я достал! Вот, гляди.

Он держал тремя окровавленными пальцами круглую пятнадцатимиллиметровую пулю.

— Дай еще глотнуть, — попросил идальго.

Джаг передал бутыль с ромом, а сам еще раз сполоснул руки в спирте и взял иголку с ниткой.

Идальго кивнул ему и закусил рукав.

Джаг принялся за дело. Раньше сшивать раны ему не доводилось. Оказалось, это довольно похоже на обычное шитье.

Идальго мычал и дергался, а Джаг, высунув язык от напряжения, сосредоточенно протыкал края раны обломанным крючком и стягивал леской. Наконец он завязал узелок и обрезал леску ножом.

Вот и все, что я могу сделать для тебя, друг.

Или, может, теперь надо называть тебя «подруга»?

Джаг глотнул еще рому и разлегся вверх брюхом неподалеку от идальго.

Остановились они на скале, в паре километров от берега. Отсюда было хорошо видно округу, да и Джаг просто устал таскать раненного на своем горбу. Город комаронов остался далеко позади, но его все еще можно было определить по струйкам дыма, поднимающимся из леса, километрах в пятнадцати отсюда.

На море Джаг видел Козла.

Километрах в восьми от берега. Но Джаг и с такого расстояния узнал свой корабль.

Он шел под парусами — ветер вернулся. И по обычной воде. Тяжелая куда-то ушла.

Решили уходить без меня.

Джаг и не рассчитывал, что сможет успеть на борт. Но все равно было досадно. Они сейчас на корабле — при деньгах, живые и уходят по ветру.

А мы, похоже, крепко застряли на этом острове.

— Я пойду осмотрюсь тут. Поищу укрытие и чего пожрать. Никуда не уходи.

Идальго в ответ фыркнул и кивнул.

Главная цель для магребцев ясна — догнать и захватить Козла. Ведь они думают, что я там. Но нельзя исключать и того, что Улькаир, не добившись успеха в городе комаронов, направит часть своих людей прочесывать остров. На этот случай нужно хорошее и незаметное убежище. Джаг совершенно не сомневался, что охота идет именно на него.

Ну, вернее не совсем на меня, поправлял он. Да вот только вы, ребята, немного опоздали.

Он сунул руки в карманы штанов. Монеты там не было.

Оглавление

1. Черный день

2. Тяжелая вода

3. Капитан Джаг

4. Козёл

5. Такьярманка

6. Монета без цены

7. Удача мертвеца

8. Старое имя — старые дела

9. Тайная империя

10. Счастливая вода

11. В море становится тесно