Утешь меня, мой робот [Роберт Альберт Блох] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Роберт Блох УТЕШЬ МЕНЯ, МОЙ РОБОТ

Поверщик сидел в своем рабочем столе и просматривал дело, когда вошел Хенсон. Заслышав сигнал, сопровождавший открытие двери, он щелкнул тумблером. Из центра стола выросло кресло — и замерло на таком уровне, что позволял Поверщику смотреть посетителю прямо в глаза.

— А, это вы, — произнес Поверщик.

— Разве секретарь вам не доложила? Я пришел к вам, как к специалисту.

Если Поверщик и удивился, то удивление свое не выказал.

— Присядьте и расскажите мне обо всем, Хенсон.

— А нечего тут рассказывать. — Хенсон устремил взгляд за окно, к равнинам Верхней Монголии. — Обычное дельце. У меня тут просьба… ну а от вас только сделать свою работу требуется.

— И что у вас за просьба?

— Несложная, — откликнулся Хенсон. — Я хочу убить свою жену.

Поверщик кивнул.

— Это можно устроить, — пробормотал он. — Конечно, уйдет несколько дней…

— Я могу подождать.

— До пятницы — вас устроит?

— Более чем. Не переползет на выходные. Мы с Лайтой планировали отправиться на рыбалку в Новую Зеландию. Хотите присоединиться?

— Уж простите, но до понедельника у меня все расписано по минуткам. — Поверщик подавил зевок. — А с чего это вдруг вам потребовалось убить Лайту?

— Она от меня что-то скрывает.

— Есть конкретные подозрения?

— Никаких. Оттого я и волнуюсь.

— Почему бы вам не поговорить с ней начистоту?

— Так ведь это будет нарушение неприкосновенности частной жизни. Вы же, как дипломированный Поверщик, не станете такое оправдывать?

— Профессионально — не стану, — усмехнулся Поверщик. — Но, коль скоро мы с вами — друзья, то я скажу: по-моему, бывают такие случаи, когда правила должны быть нарушены. Неприкосновенность частной жизни семимильными шагами идет к тому, чтобы стать фетишем.

— Фетишем?

— А, не обращайте внимания, это такой архаизм, — отмахнулся Поверщик, подаваясь вперед. — Значит, если я правильно понимаю, вас тревожит поведение жены. И вместо того, чтобы смущать ее вопросами, вы хотите решить проблему деликатно, просто убив ее.

— Верно.

— Экое рыцарство! Восхищен, право слово.

— Я еще до конца не решился, — стал размышлять вслух Хенсон. — Вообще-то, это даже не моя идея. Просто мои волнения начали сказываться на работе, и мой начальник — Лоринг, вы его, по-моему, знаете, — вызвал меня на ковер. Выслушал, покивал, а потом предложил пойти к вам и организовать убийство.

— Значит, убийству — быть! — Поверщик нахмурился. — Осталось только определиться с методом. Знаете, в иных случаях предпочтительнее суицид. Или несчастный случай.

— Хочу убийство, — помотал головой Хенсон. — Умышленное, первостатейное убийство. — Настала его очередь усмехаться. — Видите, я тоже знаю парочку архаизмов.

Поверщик сделал пометку.

— Ну, раз уж мы заговорили на старый лад, скажите мне вот что: можно ли охарактеризовать чувства, испытываемые вами к жене, как ревность?

Хенсон едва не покраснел при звуке этого слова, да вовремя спохватился. Осторожно кивнул.

— Думаю, да, — признался он. — Не могу мириться с тем, что у нее от меня есть какие-то секреты. Знаю, какая это мелочность… мальчишество… вот и решился на такой мальчишеский шаг…

— Позвольте вас поправить, — прервал его Поверщик. — Решение ваше — отнюдь не мальчишество. Хорошо обустроенное убийство — возможно, наиболее зрелый подход к вашей проблеме. Мы, в конце-то концов, в двадцать втором веке живем, а не в двадцатом. Хотя, даже тогда уже кое-что смыслили…

— Вот только не говорите мне, что уже тогда работали Поверщики, — пробормотал Хенсон.

— Нет, конечно же. Тогда все было очень примитивно и узко. Психиатры, психологи, психоаналитики, всякие прочие психи-вот что было. В их силах было обозначить проблему, но не решить. — Поверщик махнул рукой в сторону стеллажа со слайд-файлами. У меня там где-то пять сотен расшифрованных катушек. Материалы из книг двадцать первого, двадцатого, даже раннего девятнадцатого века. По большей части — терминология, никак не техника. Психотерапия была в ту пору сродни алхимии. Много названий и определений. Неспособность справиться с теми или иными жизненными обстоятельствами — тщательно препарирована, разбита на сотни категорий, описана тысячей терминов. Были даже целые терапевтические школы, расходившиеся в трактовках и методах. К таким мелочам прикапывались… стану рассказывать — на смех поднимите, если только сами не прочитаете. Чего там только не сыщешь — все эти мясницкие попытки лечения путем операций на мозге, шоковой терапии… или вот, подумайте только: сажают больного в кресло и долго и нудно обсуждают с ним его личные проблемы, тратят тысячи часов… такая же крайность, если подумать! — Он улыбнулся. — Боюсь, я отхожу от темы. Вы-то, Хенсон, не заинтересованы в исторических аспектах. Но у меня есть мнение, и я его донес до вас — в силу своих возможностей. Убийство как решение вашей проблемы — ни разу не мальчишество.

Хенсон, слушая, поерзал в своем кресле.

— Как я уже сказал, уже в двадцатом веке люди ухватили намек на правду. Было до ужаса очевидно, что некоторые из упомянутых мной тогдашних методов не работали в принципе. «Сублимация», «катарис» — лишь временное облегчение, но не лечение. Так — в большинстве случаев. А физическая терапия непоправимо уродовала личность. А ведь правильный ответ все это время был у них под носом! Давайте попробуем спроецировать вашу ситуацию на век двадцатый. Итак, есть мужчина, его зовут Хенсон, и он ревнует жену. Он мог бы входить к психоаналитику не один год — и не получить облегчения. Принимая это во внимание, нет ничего непредвиденного и неразумного в том, что он взял и убил супругу. Да, в двадцатом веке такой поступок расценивался как антисоциальный и незаконный. Хенсона бы посадили в тюрьму на остаток жизни. Но его психическое здоровье, готов поспорить, поправилось бы. Избавившись от психического напряжения через прямое устранение раздражителя, он вряд ли бы имел какие-то трудности в дальнейшей социальной адаптации. И психиатры со временем поняли это. Они научились различать психопатов и нормальных людей, стремящихся облегчить свое невыносимое положение. Это было трудно, потому как в тюремной изоляции человек, подвергаясь большим стрессам и большему давлению, приобретал новые отклонения. Но отклонения эти проистекали не из того же источника, что и желание убить жену. — Поверщик взял паузу. — Надеюсь, все это прозвучало для вас не слишком заумно. Такие специфические термины, как «психопат» и «норма» обычно составляют трудности для понимания неспециалистов.

— Я понимаю, куда вы клоните, — сказал ему Хенсон. — Продолжайте. Мне все равно всегда было интересно, как появились Поверщики.

— Обещаю быть кратким, — кивнул Поверщик. — Следующим робким шагом в сторону истины была так называемая психодраматургия. Это был простой метод, в котором индивиду с отклонениями разрешалось встать на подмостки перед большой аудиторией и разыграть свои фантазии, в том числе и те, что подразумевают агрессию и сильные антисоциальные импульсы. Это был прорыв. Ну, не буду утомлять вам историей создания Мастер-Контроля — она началась сразу же после того, как Северная Америка затонула из-за Взрыва. У нас появился МК — и мир зажил по-новому; позже, чтобы презентовать услуги МК в более широком спектре, были созданы Поверщики. Все, что ранее звалось психиатрией, социологией и психодиагностикой, перешло в компетенцию этой новой группы. С этого момента прогресс стал реален. Поверщики быстро вычислили и доказали неэффективность старомодных методов лечения. Обозначение и классификация психического расстройства отнюдь не ведут к его, расстройства, искоренению и преодолению. Называя болезнь, можно было временно сбить пациента с толку, отвлечь… но не излечить. Только действие-разрядка излечивало — вот к чему мы пришли… и обратились к робототехнике. Она дала нам ключ к окончательному решению проблемы. Вот это я и хотел донести до вас, Хенсон. Мы — друзья, и я могу говорить с вами без обиняков. У меня не сыщется для вас пачки тестов, я не стану проверять вашу реакцию и пропускать через прочие формальные процедуры. Но даже если бы вы все это прошли — уверен, я бы пришел к этому же самому решению. Убейте свою жену как можно скорее — и будете здоровы.

— Спасибо, — растрогался Хенсон. — Я знал, что на вас можно рассчитывать.

— Никаких проблем. — Поверщик поднялся. Он был высоким, красивым мужчиной с зачесанными темными волосами. Возвышался над приземистым и худосочным Хенсоном, как мачта. — Вам, конечно, придется подписать все эти бумажки. Все будет готово к утру пятницы. Если хотите внести какую-то конкретику — что ж, самое время.

— Прекрасно, — Хенсон улыбнулся. — Значит, планируем убийство на вечер пятницы. У меня дома. В пятницу Лайта как раз навещает свою мать в Сайгоне. Думаю, будет лучше, если она ни о чем не узнает до самого конца.

— Расчетливо! — похвалил его Поверщик. — В общем, ее робот будет подготовлен к сроку. Какие-нибудь особые требования?..

— Поверить не могу, — покачал головой Хенсон. — Робот этот был сделан меньше двух лет назад — его с ней не отличить. Обошелся нам в семь тысяч.

— Дороговато для убийства, — вздохнул Поверщик, но выхода, сами понимаете, нет. Что-нибудь еще желаете? Оружие?..

— Нет, — Хенсон уже стоял в дверях, — я ее просто задушу.

— Славно! Вашего робота ко мне привезут в пятницу утром, Вы сами смо…

— Постойте, — перебил его Хенсон. — Почему именно моего робота?

— А, формальность. Видите ли, недавно мы чуть больше узнали о том, что в прошлом называли «комплексом вины». Порой прямое действие не излечивает человека, если тому свойственно стремление к собственному наказанию. В былые времена многие люди, совершившие настоящее убийство, испытывали нужду в исповеди. Они буквально сдавались сами. Те, кто этого не делал, шли по пути странной реакции замещения — накладывали руки на себя, к примеру. На случай возникновения у вас подобных импульсов мы сразу предоставляем вам и вашего робота. Рассчитайтесь с ним по собственному усмотрению. Подвергните пыткам. Уничтожьте, если потребуется. Логика в этом есть, не так ли?

— Есть, конечно. Ладно, до утра пятницы. Огромное вам спасибо. — И Хенсон вышел за порог, оглянулся на прощание. — Знаете, от самой мысли о том, что я сделаю, мне становится лучше!

В офис Поверщика Хенсон прилетел, словно на крыльях, в оговоренный срок. У него было исключительно хорошее настроение. Он предвкушал расправу, и оттого день расцветал яркими красками.

Ох уж эти роботы! Штуки несложные сами по себе — но все низвели до рутины. Вообще, их еще в двадцать первом веке разработали в военных целях, но сама концепция, вдохновившая их создание, была давно уж предана забвению. Теперь автоматоны — так их первоначально, исторически называли, — функционировали лишь в качестве рабочих.

Ну и, по случаю, персонифицированных суррогатов. Удобно ведь!

Хенсон вспомнил, как он уговаривал Лайту на обоюдное финансирование покупки роботов — сразу после свадьбы. Он прибегнул ко всем мало-мальски разумным аргументам. Представь, сколько времени они нам сэкономят! Мы можем посылать их на все скучные банкеты и заседания. Они могут представлять нас на свадьбах и похоронах, и всем таком прочем. А если я вдруг умру, милая? Разве тебе не хотелось бы, чтобы вместо меня остался хотя бы мой робот — утешать тебя? Нет, не подумай, я бы хотел жить с тобой долго-долго, быть вместе и в горе, и в радости, и умереть в один день…

Да, он перебрал все возможные причины — за исключением той, что в конце концов привела его к Поверщику. Возможно, следовало и ее тогда упомянуть — в ответ на ее возражения.

Мне не по душе сама идея, упорствовала Лайта. Я не старомодная — просто ложиться в эту их дублирующую камеру, под сканер, и смотреть, как каждая часть твоего тела воспроизводится синтетически… фу! А это их ужасное мозгосчитывание, запускающее у робота мыслительный процесс? Да, я знаю, у них нет своего ума — только хитрая электроника и немного химии, но как же хорошо они все усваивают — модели поведения, жесты, реакции. Как будто меня раздваивают! Не хочу, чтобы какая-то умная машинка носила все мои секреты в своей напичканной проводками башке.

Надо же, а он только сейчас понял, что она ему тогда сказала. Уже в самом начале их совместной жизни у Лайты были какие-то секреты.

Но он был слишком возбужден тогда — запомнил, но не заметил. Оно и ясно — он же тогда изо всех сил старался убедить ее, не до осознания было. И под его напором она сдалась. Согласилась.

Ему припомнились дни в Институте — все те тесты, которые он решал, все время, затраченное на работу с дупликаторами, время, проведенное в студии записи голоса, в кабинете моделирования, в камере мозгосчитывания.

Лайта была права: не из приятных штука. Даже современный человек испытывал атавистический страх при первом знакомстве со своей полной копией, созданной искусственно. Но готовый продукт стоил того. Когда Хенсон разобрался с хитростями запуска, управления и тренинга, он стал испытывать почти отеческую гордость за это создание. Он даже хотел забрать робота домой, но Лайта наотрез отказалась:

— Пусть останутся здесь, на Складе. Если потребуются — закажем выдачу у Поверщика. Чего, надеюсь, никогда не произойдет.

И в этот раз сдался и согласился Хенсон. На их глазах роботов упрятали в металлические шкафы и присвоили инвентарные номера.

— Как трупам! — недовольно пробормотала Лайта. — Мы будто смотрим, как пакуют наши собственные трупы.

Этим все и завершилось. Порой Хенсон упрашивал ее подмахнуться роботом — на время какого-нибудь публичного выступления, к примеру. Но Лайта всегда возражала. В течение двух лет роботы лежали на Складе без дела. Хенсон ежегодно оплачивал хранение и комиссию — и все.

До недавнего времени ситуация оставалась прежней.

До этих необъяснимых недомолвок с ее стороны. До каких-то странных отлучек неведомо куда. До растущей тревоги Хенсона. До того, как он начал задумываться. Задумываться и волноваться. Волноваться и наблюдать. Наблюдать и ревновать. Ревновать и ждать удобного момента, чтобы ее…

Поняв, что засело в его голове, он побежал к Поверщику. К счастью, этот человек был другом семьи. А друг всегда поддержит, поймет и даст совет. Друг не сдаст его Лайте и все подготовит ко Времени.

Хенсон с охапкой готовых к подписи бумаг прошел к двери офиса. Два металлических ящика с роботами уже были отгружены — готовые к отправке туда, куда он скажет. Но почему-то сам Поверщик его не встретил.

— У него какое-то важное дело в Маниле, — объяснилась с ним секретарь. — Но он распорядился насчет вас, мистер Хенсон. Вам просто нужно подписать отказ от ответственности, ну и в понедельник предоставить официальный отчет.

Хенсон кивнул. В предвкушении момента он мог позволить себе наплевать на детали. Он был весь как на иголках — и когда бумаги проходили проверку, и когда два обычных, обезличенных робота вывезли футляры, и когда вместе с ними он мчал домой на гирокаре.

Его перестало трепать только тогда, когда он остался один.

Теперь он мог открыть футляры.

Сначала — его собственный. Он отодвинул крышку, окинул взглядом идеальную копию своего тела, погруженную в умиротворенную отключку все два года с момента своего создания. Хенсона очаровало зрелище: он-то за эти два года успел обрести дополнительные морщины, а вот робот остался таким же, прежним. И при должном обращении робот останется таким еще сотню лет. Хенсон почти завидовал. Роботу были неведомы любовь, ненависть, ревность. Робот не мог испытывать подозрений, робот не сгорал от жажды убийства. Вечный покой.

Хенсон закрыл крышку, поставил футляр прямо и затащил в шкаф. За него это мог бы сделать робот-домоправитель, но Лайта  не разрешила ему взять такого. Даже обезличенного робота-домоправителя она ему не позволила. Лайта! С ее вечными «нравится-не нравится»! К черту ее!

Хенсон сорвал крышку со второго футляра.

Она была там. Великолепная. И в той же мере — отвратная.

Он вспомнил кодовое слово для ее включения. Чуть не подавился им — но все же произнес:

— Милая!

Ничего не произошло. И он понял, почему. Вместо привычного голоса из его глотки рвался рык. Хенсон попробовал еще раз — спокойнее:

— Милая…

И она включилась. Ее грудь стала подниматься и опускаться. Подниматься и опускаться. Она открыла глаза. Протянула к нему руки и улыбнулась. Встала и прошла к нему — не говоря ни слова.

Хенсон смотрел на нее — новоявленную, невинную, без темных секретов и пороков. Как он мог причинить ей — такой — вред? Как он мог поднять на нее руку, когда она подставила ему личико, чтобы он поцеловал ее?

И все же — она была Лайтой. Он должен был помнить об этом. Она была лживой Лайтой, и ее следовало поставить на место.

Он даже не сразу понял, что держит ее за горло — сообщило ему об этом лишь покалывание в кончиках пальцев. Она очень правдоподобно пищала и взвизгивала. Очень правдоподобно размахивала руками. Краска, прилившая к ее лицу, смотрелась ужасающе правдоподобно, глаза, лезшие из орбит, смотрелись дьявольски правдоподобно. Даже шея ее, похоже, была не сильно тверже шеи настоящей Лайты.

А потом все было кончено. Он оттащил обмякший механизм — да, это был лишь механизм теперь, так же, как и ненависть стала лишь воспоминанием, — к дезинтегратору и включил его на полную мощность. Следом ушел и футляр.

Хенсон лег спать, и сны ему не снились. Впервые за несколько месяцев он спал без снов, потому что с Лайтой было покончено, и он снова стал самим собой. Терапия завершилась успешно.

— Вот так все и прошло. — Хенсон сидел в кабинете Поверщика, будничное солнце било ему в глаза.

— Отлично. — Поверщик улыбнулся ему, пригладил волосы. — А как вы с Лайтой провели выходные? Рыбка клевала?

— Мы не ходили на рыбалку, — сказал Хенсон. — Мы говорили.

— Вот как?

— Я все равно рано или поздно рассказал бы ей. И я решил: чем раньше…

— Как она приняла это?

— Поначалу нормально…

— А потом?

— Потом я задал ей несколько вопросов.

— И?..

— И она ответила.

— Она рассказала, что ей приходилось скрывать от вас?

— Без большой охоты, но — да. Все выложила после того, как я сознался.

— И что же это было?

— Я звонил ее матери в пятницу вечером. Она не была в Сайгоне. И вы не были в Маниле по важному делу. Хенсон подался вперед. — Вы, двое, были вместе, в Нью-Сингапуре. Я все проверил — и она во всем созналась.

Поверщик вздохнул.

— Что ж, теперь вы знаете, — сказал он.

— Да, теперь — знаю, что она от меня утаивала. Знаю, что вы оба утаивали от меня.

— Надеюсь, вы не ревнуете? — спросил Поверщик. — Нет, не станете же вы…

— Она сказала, что хочет ребенка от вас, — сказал Хенсон. — А мне родить — так и не смогла. А от вас вот — хочет. Так мне и сказала.

— И что же вы намерены предпринять?

— Это вы мне скажите, — пробормотал Хенсон. — Поэтому-то я к вам и пришел. Вы — мой Поверщик.

— И что бы вы хотели сделать?

— Убить вас, — ответил Хенсон. — Снести вам полголовы из бластера.

— Неплохая идея, — кивнул Поверщик. — Я подготовлю своего робота к любому удобному вам сроку.

— У меня, — произнес Хенсон. — Этим вечером.

- Отлично. Его пришлют к вам…

— Еще кое-что. — Хенсон сглотнул слюну. — Я хочу, чтобы Лайта видела.

Теперь пришла очередь Поверщика взволнованно ерзать в кресле.

— Вы хотите, чтобы она прошла через это?

— Я сказал ей. Она согласилась.

— Но подумайте о том, как это повлияет на нее!

— Подумайте о том, как это уже влияет на меня. Вы хотите, чтобы я сошел с ума?

— Ни в коем случае, — сказал Поверщик. — Вы правы. Нужды терапии… Мой робот будет у вас в восемь часов. Бластер прислать вместе с ним?

— Не нужно, у меня свой есть.

— Какие указания я должен дать своему роботу?

Хенсон сказал ему — с убийственной прямотой, и посреди его разъяснений Поверщик отвел взгляд и покраснел.

— …и вы, двое, будете вместе, как будто все по-настоящему, и я ворвусь, и…

Поверщик, зябко поведя плечами, выдавил из себя улыбку.

— Зрелищность, — произнес он. — Что ж, если вам нужно именно это, так все и будет.

Так пожелал Хенсон, и так все и шло — до определенного момента.

Он вломился в комнату в четверть девятого — и застал их вместе: Лайту и робота Поверщика. Робота хорошо проинструктировали: он хорошо изобразил удивление и испуг. Лайте инструкции и не требовались — она была вся пунцовая от стыда.

Хенсон вскинул бластер. Прицелился.

Увы, он самую малость опоздал: робот грациозно поднялся с кровати, сунул руку под подушку — и достал другой бластер. Он взвел его, прицелился и выстрелил, уложив все в одно выверенное движение.

Хенсон зашатался и упал. У него не было половины головы.

Лайта закричала.

Тогда робот обнял ее и прошептал утешительно:

— Все кончено, дорогая. Мы сделали это! Его помутненный рассудок принял меня за робота! Теперь, — он взглянул ей в глаза, — мы всегда будем вместе. У нас будет ребенок. Много детей, если ты захочешь! Между нами теперь ничего не стоит.

— Но ты убил его, — прошептала Лайта. — Что они с тобой сделают?

— Ничего. Это была самооборона. Не забывай, я — Поверщик. Как только он первый раз вошел ко мне в кабинет, все его слова пошли под запись. Я докажу, что пытался удержать его от безрассудства. Выработал терапию. Но ничего не помогло. Последний наш разговор не попадет в суд — я уже стер его. Так что в глазах закона я буду вне подозрений. Я пришел проведать его — и увидел, что он пытается убить настоящую тебя. Что мне оставалось делать? Я достал бластер и уничтожил его — в порядке самообороны!

— И тебе это сойдет с рук?

— Конечно, сойдет. Он же был ненормальным — записи все покажут.

Лайта приподнялась и положила руку ему на плечо.

— Поцелуй меня. По-настоящему поцелуй. Я люблю все настоящее.

— Я тоже, — ответил Поверщик, наклонился к ней… но вдруг замер, глядя на что-то. Она проследила взгляд — верно, он смотрел на Хенсона.

Они оба увидели это: из дыры в голове убитого торчали тонкие проводки.

— Он не пришел, — произнес потрясенно Поверщик. — Наверное, заподозрил что-то… и послал своего робота вместо себя.

Лайта задрожала.

— Ты должен был отправить робота, но не сделал этого. Он должен был прийти сам, но послал робота. Получается, сейчас…

Дверь вдруг распахнулась.

И в комнату вошел Хенсон.

Он бросил взгляд на своего робота, лежащего на полу. Посмотрел на Лайту. На Поверщика. Усмехнулся. То был не оскал безумца — просто горькая, осуждающая улыбка.

Он неторопливо поднял карманный бластер, хорошо и тщательно прицелился — и выстрелил лишь один раз: так чтобы и Лайта, и поверщик оказались на пути смертоносного, прожигающего всё насквозь луча.

Он склонился над телами. Тщательно убедился, что они настоящие. Взгляды Лайты вдруг показались ему проявлением высшей разумности. Хэнсон полюбил настоящие вещи. Но и без поверщика он ни за что бы не дошел до такого. Тот тоже дал ему много хорошего. Например, рассказал о древней психодраматургии. Работает ведь. Злость оставила его, ушла и обида. Хэнсон был абсолютно спокоен. В его сердце вернулась гармония — с миром и с самим собой.

Улыбнувшись, он распрямился и пошел к двери — чувствуя себя, впервые за много лет, абсолютно поверенным.