Вирус [СИ] [Наталья Анатольевна Болдырева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Болдырева Наталья ВИРУС

Когда за завтраком на ящик ему упало извещение из Хранилища, он даже не сразу понял, что это:

«Уважаемый гражданин Юдин,

на запрошенную Вами книгу поступила вторая заявка. После поступления третьего запроса книга будет оцифрована и переведена из Отдела невостребованной литературы в глобальную сеть Интернет».


Лишь шагнув по ссылке, увидев фотографию обложки, вспомнил так четко, будто это было вчера, а не пятьдесят с лишним лет назад.

* * *
Прадед умирал век.

И это вовсе не фигура речи. Отец не помнил деда, скончавшегося от рака, но прадед был всегда. И он всегда был стар.

Маленький Юрик «деда» не любил — все называли его так, потому что самого деда вроде как никогда и не было. Не любил не потому, что дед и на человека не походил вовсе — скорее на слона. Серый, морщинистый, с огромными ушами и длинным пористым носом. Массивный, сидел неподвижно в своем автокресле, медленно жуя пустым ртом. Лишь маленькие, чайного цвета глаза сверкали живо и умно — совсем по-слоновьи.

Не любил потому, что дед был несносен, и сам признавал это. О чем бы ни говорил Юрик, что бы ни рассказывал, дед обрывал его, принимался бухтеть, ругая Юркиных учителей, предметы, что преподавали им в школе, фильмы, которые крутили по визору… И только старые времена были, по его словам, вполне хороши.

Юрик скоро перестал ездить к нему, ссылаясь на неотложные дела в школе, которых и вправду прибавилось. Он переходил из начальной общеобразовательной школы в среднюю профильную и должен был выбирать специализацию, но все профессии не интересовали его совершенно одинаково.

А потом дед все-таки умер.

Конечно же не так вот сразу — он умирал по-старинке. Сперва его хватил паралич, который не поддавался уже никакой, даже самой современной медицине. Деда конечно же с радостью взяли в хоспис, а на ящик Юрке, как и каждому близкому родственнику, упало письмо, где администрация клиники пространно и восторженно расписывала, какой уникальный пациент их дед — еще живое воплощение такой подзабытой болезни как старость.

Но потом посыпались уныло-однообразные отчеты с прикрепленными файлами исследований, вся суть которых сводилась к короткому «без изменений», и Юрик внёс надоедливую рассылку в черный список — как спам.

Года через пол он совсем уж было забыл о деде, когда мать, разливая за завтраком свежевыжатый апельсиновый сок, заглянула отцу через плечо и спросила:

— Сереженька, что это? С флажочком?

Отец раздраженно пошевелил пальцами, и тревожно мигавшее красным письмо отправилось в корзину, а в окне призрачно мерцавшего над столом терминала побежала лента новостей.

— Коммунальщики. Все сказать забываю: дед умер, так они теперь требуют срочной оценки дома для выплаты компенсации по списанию гражданского долга и скорейшего сноса несертифицированного частного строения.

— Частный дом? — Мама пила сок маленькими глоточками. — А разве твой дед жил в частном доме?

— Представь себе! — Отец поднялся, выпил сок залпом и покосился на часы. Юрка шмыгнул на его место, смотреть «взрослые» новости. Отец не заметил, оперся о спинку стула. — Он построил его еще до ввода запрета на частные землевладения и умудрился прожить столько, что теперь это — едва ли не единственный дом вне компетенции коммунальщиков. Сама понимаешь, он у них как бельмо на глазу, а у меня совершенно, ну совершенно нет времени всем этим заниматься. Тыщу раз предлагал: переезжай в город, в квартиру. Так нет же. Придется помогать оценщикам. Там ведь могут случиться уникальные вещи, в этом доме — личное присутствие обязательно.

— О! — мать, улыбаясь, просматривала магазинные каталоги. — Чудак человек… Но ты сходи обязательно. И Юрика возьми, пускай проветрится. Может быть найдете какую-нибудь безделушку… м-м-м… какую-нибудь свежую струю. — Мать как раз занималась редизайном квартиры. — Есть там что-нибудь интересное?

— Милая, ну что там может быть? — Отец приобнял маму за плечи, зарывшись лицом в её волосы. Подняв руки, она обняла его в ответ. — Ничего, кроме хлама. Он же презирал коллекционирование и пренебрежительно относился к искусству.

— Все равно. Сегодня же договорись с комиссией. — Она опустила одну руку, и справа открылось дополнительное окошко мгновенной связи. Абонент был свободен для разговора, отец закатил глаза. — Ну-у-у, — протянула мама, — ну не ленись. В конце концов, это же твой гражданский долг.

И уже в понедельник они были там с целой бригадой оценщиков.

Маленький и тесный, дом основательно пропылился за пол года. Приступая к работе, молодой оценщик в лихо сдвинутой набекрень кепке сдернул тяжелые плюшевые портьеры у входа в гардероб. Медные кольца, клацнув зубами, весело закрутились на штанге. Пыль поднялась столбом, и Юрка чихнул.

— Портьеры, текстиль, не представляют ценности.

Отец подтолкнул Юрика в спину и взбежал по узкой лестнице — просмотреть личные файлы деда.

«…не имеет ценности… ценности не представляет… проверить по каталогу раритетов двадцатого века… ценности не представляет…» — доносилось отовсюду. Разнорабочие щупами подпихивали сваленный прямо на пол хлам к черным пастям медленно переползающих с места на место утилизаторов. Юрик мысленным взглядом обвёл дом, целиком и полностью отданный ему на разграбление.

Итак. На одной из полок кухни красовались семь выстроенных по росту нефритовых слоников. Юрка скорей побежал туда.

Распахнув дверь, он задохнулся.

Фрукты в чашке на столе сначала сгнили, а потом высохли, и теперь тонкий смолистый слой источал странный, дурманящий запах, от которого у Юрки сразу же закружилась голова. Он качнулся, маленькая комнатка, где дед и ел, и готовил сам, по-старинке, на открытом огне, поплыла перед глазами, и Юрка схватился за дверной косяк.

Отдышавшись, подбежал к окну, распахнул, впустив ветерок и ветви цветущей сирени. Перегнулся через подоконник по пояс, зарывшись в них с головой, и только тогда отошел окончательно.

Слоники стояли на своем месте — перед стеклянными контейнерами для хранения сухих продуктов — все семь штук. Чисто-белые в полумраке кухни, на свету они были почти прозрачны, с едва различимыми фисташковыми разводами — как круги на скисшем молоке. Глаза глядели яркими янтарными осколками.

Юрик замер, изучая их.

Зачем ему семь? Ему нужен один, которым можно было бы похвастаться перед друзьями.

Конечно, самый большой был самым красивым. Но он был действительно огромным и с трудом помещался в карман.

Самый маленький походил на карамельку. Утопал в ладони и весь был такой гладкий, без единой грани — его хотелось крутить в пальцах, но ни одну деталь на нем уже нельзя было различить, а крохотные бивни почти уже сточились. Вздохнув, Юрик поставил его обратно на полку.

Открылась дверь.

— О, боже! — отшатнулся вошедший, а потом в два шага подошел к столу и сдернул чашку. — Ёмкость для хранения продуктов. Цветной металл. Ценности не представляет. — И кинул её в коридор. — Салфетка вязанная. Текстиль. Ценности не имеет. — Ажурный диск отправился следом, красиво взмахнув широкими краями. — Хочешь что-то взять, мальчик?

— Уже взял, — ответил Юрка, цапнув среднего, четвёртого в цепочке слона, и выбежал, ловко проскочив между стеной коротенького коридорчика и разнорабочим, за которым хвостом следовал оранжевый контейнер.

Сунувшись на второй этаж, он увидел, что и там уже полно оценщиков, а отец все еще просматривает файлы с терминала дедова домового, и потому побежал выше — на чердак, где никого еще не было.

Чердак был тёмен и забит под завязку. Юрка едва сумел попасть туда — дверь загораживал краем преогромный сундук.

Недра чердака скрывались во мраке, а древний механический выключатель щелкал вхолостую. Юрик не боялся темноты, но отовсюду седыми бородами свисала пыль. Юрка разочарованно сел на сундук. Вот точно так и бывало с дедом — разом стал скушен и дом, и хлам, веками копившийся в нем. Юрик еще раз окинул взглядом обозримое пространство, но на глаза не попалось ровно ничего интересного. Всё было старым, пыльным, черным. Палец, которым Юрка жал выключатель тоже почернел, да так, что уже не оттирался.

Юрка вскочил — любимые брюки остались чистыми. Слой пыли на крышке сундука, тонкий как тюль, не успел слежаться войлоком и легко отряхивался со штанин.

Юрка присел и с трудом, в два приема, откинул тяжеленную крышку.

Сундук был полон книг.

Древних, сделанных еще из бумаги. Такие были только в музее Истории Земли. Зал Экологии, тема экскурсии — Нерациональное природопользование. Хотя толстые кирпичики лишь отдаленно напоминали представленные в музее экспонаты. С жесткими шершавыми обложками, обтянутыми тканью. С хрупкой, вовсе не глянцевой бумагой страниц, они были странно покорёжены и открывались с натугой, скрипя корешками. Юрка перебрал несколько, пока не нашел одну, которая листалась легко.

— Зелёная книга фантастики, — прочел он название.

Больше там ничего написано не было. Ни имени автора, ни рекламы. Картинка форзаца напоминала капустный кочан, а сама книга действительно была зелёной, не только мягкая, из бумаги чуть более плотной, чем бумага страниц, обложка, но и сами листы, сплошь покрытые мелкими, шёлковыми на ощупь ворсинками.

Ворсинки оставались на пальцах. А на страницах оставался черный след.

Юрка чертыхнулся. Ногой захлопнул крышку сундука и сел, теперь уже листая аккуратно, поддевая страницы кончиком ногтя.

— Книга, зеленая во всех отношениях… — начал читать он, бегло пробежал первый абзац, дошел до строк «одна из страшных опасностей, грозящих нашей цивилизации, — разлад с природой» и поскучнел окончательно, пролистнул предисловие.

Это был сборник каких-то сказок. В первой человек шел по Марсу, сажая деревья. Распоследнему дошколенку было известно: люди никогда не летали дальше Луны.

Но планета, зазеленевшая в одну ночь. Тысячи деревьев, разом поднявшихся к солнцу… было в этом нечто такое, что заставило его читать дальше.

Рассказ о Райслинге, слепом певце космоса, перевернул всю его душу.

Это было невероятная история о невероятном космосе. Луна-Сити — единственный знакомый ориентир, был полон не скучающими туристами, а разномастным сбродом. Шахтеры пили беспробудно в портовых кабаках, а космические бродяги, пропустив стаканчик, улетали дальше, чтоб никогда не вернуться. Солнечная система походила на транспортную систему в час пик.

Через Луна-Сити к Венусбургу, Марсополису, спутникам Юпитера… — «до последнего края света» летели корабли землян на грязной атомной тяге, и работа их экипажей отчего-то казалась подвигом.

Вот работа его отца в отделе энергосбережения подвигом вовсе не казалась, хотя он был одним из лучших специалистов и благодаря профессионализму имел не только высокую зарплату, но и приличные отчисления в счет погашения гражданского долга. Он был ответственным человеком и настоящим гражданином, осознающим вред, причиненный Земле всеми поколениями его предков. Он разработал и постоянно совершенствовал новую стратегию энергосбережения, которая сделает мир ещё чище и комфортнее. Он трудился, не зная устали, и почти не бывал дома, лишь бы чуточку облегчить гражданский долг своих потомков.

И всё равно, стыдясь собственной неблагодарности, Юрик никогда не считал работу отца подвигом.

А вот Райслинг, «одновременно открывающий, закрывающий и прочищающий атомный двигатель», всем телом чувствующий его палящий жар и напевающий при этом, как летят корабли землян до последнего края света сквозь холодный звездный туман… Вот это был человек!

Юрка всё никак не мог оторваться от последних строк рассказа — последних строк, созданных Райслингом, когда дверь снова открылась, стукнув по сундуку.

— Мальчик? — заглянул знакомый уже оценщик, и, увидев книгу в его руках, едва не задохнулся от ужаса. — Мальчик!

Дверь судорожно заколотилась о сундук — взрослый парень никак не мог протиснуться в узкую щель. Юрик вскочил, заложив страницу пальцем, и потянул сундук на себя, помогая.

— Дай! Дай сюда! — наконец вломился и упал перед ним на колени парень.

— Что? Что там у вас? — слышалось обеспокоено из наушника гарнитуры.

— Книга! Здесь книга! Аккуратнее парень! Ну, вот видишь? Ты уже испачкал её!

В руках оценщика появился прозрачный пакет вакуумной упаковки, разом облепивший зелёный кирпичик с отпечатками Юркиных пальцев на нем.

— Но я не успел дочитать! — запротестовал Юрка.

— Ай-яй-яй, молодой человек! Разве ты не знаешь, что все найденные книги надо сдавать в хранилище. Это — твой гражданский долг! Они содержат бесценный опыт человечества, который поможет нам сделать Землю чище и лучше!

— Но как же… — он спрятал руки за спину, чтобы не тянуть их к книге.

— Поищи по каталогу, и если книга уникальна и ещё не оцифрована, дай запрос в Хранилище. Не беспокойся, мальчик, — парень улыбнулся и потрепал его по макушке, — если книга нужная и важная, её быстро переведут в цифру.

— Там ещё есть, — отстранившись буркнул Юрка и стукнул ногой по сундуку.

Парень легко откинул тяжеленную крышку, а появившийся в дверном проеме отец кисло поморщился.

— Вот же старый маразматик! Хранить такое сокровище в сундуке, безо всяких условий…

И тут в дверь начал забиваться народ, едва ли не все оценщики, что были в доме. Юрик выскользнул, прошмыгнув меж ног входящих.

Дом был гол и хоть сейчас годился под снос. По пустым, ставшим вдруг просторными комнатам бесхозно бродили утилизаторы, пожиравшие с пола всякую дрянь. Разнорабочие грелись на веранде, на солнышке. До книг им не было ровно никакого дела — они обрывали гроздья винограда и громко смеялись чему-то.

Юрка выскочил на крыльцо. Раздосадованный, вынул и сжал в пальцах маленького нефритового слона. Острые бивни кольнули ладонь, из глаз брызнули слёзы, и он помчался сквозь яблоневые сады в город.

Вечером он не нашел книги в глобальном каталоге и, как ни старался, не смог вспомнить имени автора. Он сразу дал запрос в Хранилище, понимая, что его книга наверняка не прошла ещё даже регистрации и придется ждать как минимум сутки.

Он был готов подождать. Утром он подошел к учителю и заявил о своём желании стать водителем лунного трамвая.

— Ну, не бог весть какая важная работа, — ответил учитель, просматривая данные по Луна-Сити, — но знаешь… у них ощутимый дефицит кадров. Да. Получать ты будешь немного. Зато какие отчисления в счет погашения гражданского долга! Поздравляю! — Сложив руки на столе, он разом захлопнул все мерцавшие перед ним окна. — Отличный выбор. Пожалуй, даже я не смог бы найти лучшей работы по твоим способностям. Твои родители могут гордиться тобой.

Обед превратился в маленькое семейное торжество, а уже заполночь на ящик упало извещение из Хранилища:

«Уважаемый гражданин Юдин,

Поскольку на запрошенную вами книгу никогда не поступало заявок, она помещена в отдел Невостребованной литературы. После получения третьего запроса книга будет оцифрована и выложена в глобальную сеть Интернет».

* * *
Пятьдесят с лишним лет.

Все эти годы она лежала в депозитарной ячейке Хранилища оригиналов. На обложке так и остались отпечатки Юркиных пальцев. Он потёр подушечки, вспоминая тонкую пленку слежавшихся ворсинок дешёвой бумаги.

Целая. Невредимая. Неприкосновенная.

Дрожа от возбуждения, он поскорей шагнул по новой ссылке — узнать, кто? Кто направил второй запрос в Хранилище?

Лицо оказалось неожиданно знакомым. С месяц назад оно мелькало по всем новостным лентам: «Человек прошлого, вернувшийся в будущее», «Мечты наяву», «Настоящее — взгляд из прошлого».

Данные файла подтверждали догадку — это был один из тех, кто в двадцать первом веке погрузился в криосон, завещав разморозить себя спустя двести лет. В те смутные времена, когда планета горела в огне религиозных войн, а Третья мировая казалась неизбежной, жизнь на Земле усилиями корпораций и монетаристов стала невыносима, каких только безумств не совершали отчаявшиеся люди. Луна-Сити пережил тогда свой расцвет, пока тамошние власти не сообразили, что теряют ресурсы, а приобретают лишь деньги, на которые уже ничего нельзя купить, и толпу бездельников, которая ничего не умеет делать. В коротком споре между Землей и её спутником Гелий три стал решающим аргументом.

После того как Лейпорт был закрыт для пассажирского транспорта, многие приобрели койку в санатории при Институте Крионики. Хорошо еще не совершали массовых самоубийств или не вложили деньги в безумный проект колонизации Венеры, жертвой которого стали миллионы.

О первой звездной экспедиции, ушедшей за пределы системы на двигателях третьего поколения, никто с тех пор вообще ничего и не слышал.

Кризис длился более десяти лет, и теперь, именно на эти годы приходился пик воскрешений. Предки были странно неравнодушны к круглым числам. Лишь то, что Виталий Дольский был писателем-фантастом добавляло изюминки в это, в общем-то, будничное событие, и позволило журналистам раздуть из него новость, месяцы державшуюся в различных топах. Сначала — глобальном, затем — региональном, научном, футурологическом, литературном и так далее, вплоть до рейтинга интерактивных передач для домохозяек, на котором, собственно, все и кончилось.

Писатель походил на Райслинга, каким всегда представлял его Юрий — уже пораженный старостью, с длинными лохмами, растрёпанный и весело улыбающийся большим ртом.

«А вдруг он и есть автор того самого рассказа?» — мелькнула шальная мысль.

— Что-то важное?

Жена уже некоторое время заинтересованно наблюдала за ним — никогда еще он не читал порцию утренней корреспонденции с таким выражением лица.

— И да… и нет. Мне надо съездить кой-куда. — Он вдруг понял, что пока не решается рассказать ей о Райслинге. — Понедельник уже завтра, и если… в общем, я всю неделю буду мучиться.

— У-гум-м-м, — ответила она, жуя грушу, — иди-иди, не беспокойся. — Его Верочка, умница, уже не проявляла ровным счетом никакого интереса, хотя наверняка сгорала от любопытства. — На пикник не опоздай, главное. Мне будет без тебя ску-у-учно.

Она потянула его за воротник рубашки, и он снял сладкий, липкий сок с её губ.

Писатель жил в другом городе, но в пределах азиатской транспортной сети, потому путь не занял много времени. Юрий спустился с седьмого этажа на минус семнадцатый и сел в абсолютно пустой экспресс. Капсула, рассчитанная на семьдесят с лишним посадочных мест ещё несколько минут простояла, ожидая пассажиров, и сквозь раскрытые створки дверей Юрий бездумно наблюдал стену станции. Так рано утром в выходной город еще спал. Наконец, приятный женский голос объявил: «Осторожно, двери закрываются».

Плавно захлопнулись створки, поезд мягко тронулся вдоль монорельса, покидая посадочную люльку и выходя в тоннель. Набирая скорость, прошел шлюзы и едва ощутимо качнулся, став на магнитную подушку. Ровный гуд наполнил пространство, но Юрий не слышал его. Он все так же глядел в сомкнутые створки двери — чуть улыбаясь и потирая подушечки пальцев.

Путь на поезде занял времени меньше, чем попытка сориентироваться в чужом городе. Он поплутал, на каждом углу сверяясь с интерактивной картой в открытых терминалах, пока не вышел, наконец, к нужному лифту.

Виталий жил на пятом этаже. Поднявшись уже над уровнем земли и увидев солнце, едва показавшее краешек над крышами домов, Юрий подумал вдруг, что не согласовал визит с домовым, и хозяин сейчас, возможно, спит. Но путь уже был проделан, и Юрий просто обязан был пройти эти несколько шагов по коридору до двери.

Дверь была открыта.

Где-то в недрах невнятно бурчал визор, а слева в темную квадратную прихожую струился слабенький свет. Стукнув костяшками пальцев по косяку, Юрий переступил порог. Автоматика не сработала, лампы не зажглись. С трудом ориентируясь в непривычном полумраке, Юрий ощупью, по стенке побрел на кухню. Тысячи невесть откуда взявшихся иголочек кололи ему затылок, опускаясь на шею и дальше, вдоль позвоночника, к кобчику. Ладони вдруг стали холодными и влажными. Прежде чем заглянуть за угол Юрий зябко передернул плечами.

Виталий Дольский был похож на Райслинга.

Сидел, в длиннополом халате, навалившись на обеденный стол. Голубоватый свет трех терминалов отражался от бледной кожи. Длинные темные волосы с проблесками седины, были взлохмачены, а на шее неожиданно болталась повязка — будто сползшая с глаз слепца. «Прозревший» Райслинг, обхватив лоб длинными тонкими пальцами, как раз годившимися и для гитарных струн, и для клавиш рояля, бегло просматривал текст на все открывающихся новых и новых страницах.

«Неплохо», — автоматически отметил Юрий, узнав поисковые системы и оценив скорость, с какой двигались пальцы другой руки, управляя потоками данных. «Дикий» предок обнаруживал изрядные навыки поиска и обработки информации. Тем не менее, вид у него был отсутствующий.

Юрий прочистил горло.

Райслинг перевел взгляд и еще пару секунд глядел непонимающе.

— Вы пришли из коридора? — наконец спросил он всё с тем же отсутствующим выражением лица.

Юрий настолько опешил, что просто ответил:

— Да.

— Надо же, — в его глазах мелькнул интерес, — значит всё не так уж и плохо… — И вдруг вскочив, спохватившись, — да проходите, же! Что ж это я? Вы уж извините, совсем одичал тут один…

И засуетился: схлопнул зачем-то все окна, оставив кухоньку в сумраке занимающегося утра. Провел широким рукавом халата по пустой столешнице и придвинул табурет, приглашая. Юрий переступил порог и сел, осматриваясь. Небольшая площадь кухонного стола у противоположной стены была сплошь заставлена причудливыми вещами, о происхождении которых Юрий мог только догадываться. Такого он не видел даже у деда.

— Сейчас утро? — уточнил Райслинг, точным движением выудив пузатый чайник, раза в два больше и причудливей, чем тот, что помнился Юрию по детству, и водрузил его на странную штуковину, источавшую резкий, неприятный запах.

— Утро, — подтвердил Юрий.

— Вы уж извините, я не ориентируюсь. — Откинув полу халата, он извлек из кармана джинсов коробок, в котором перекатывалось что-то. Прежде чем открыть, Райслинг поднес коробку к уху и встряхнул. — Работа. Да… А спички заканчиваются. — Он вынул тонкий деревянный огрызок и чиркнул по коробку коричневой нашлёпкой. — И не загораются, зараза… — Чиркнул ещё и ещё, пока не вспыхнул вдруг, заставив Юрия отшатнуться, яркий язычок пламени.

Райслинг стоял спиной и не заметил, как завороженно глядел Юрий на пляшущий, то разгорающийся, то затухающий огонек, пока тот не полыхнул вдруг красно-желтым.

В громоздкой, странно выглядящей конструкции Юрий узнал, наконец, конфорку. Она и близко не походила на большую, белую дедову плиту с духовкой, автоподжигом и газовым баллоном, который требовал к себе особо уважительного отношения, поскольку представлял реальную опасность для всего дома целиком.

— Наконец-то, — кинул полупотушенную спичку в какую-то жестянку на подоконнике Райслинг и обернулся ко все еще обескураженному Юрию. — Сейчас чаёк пока поспеет, а вы пока рассказывайте. Как да что, да чем обязан, какими судьбами? Вы не сосед? Я должно быть вас заливаю? — и он улыбнулся, помолодев вдруг.

— Нет. — С трудом выдавил Юрий, не знавший, как начинать теперь, в этой странной обстановке столь важный для него разговор.

— Нет? — отчего-то вдруг снова удивился хозяин. Сел напротив, наконец, действительно заинтересованный. — Вы знаете, а я думал, что вы — сосед. Например, Митин папа. Только не говорите мне, что проходили мимо. За все пол года, что я живу здесь мимо не прошла ни одна живая душа. Верите? Я специально оставляю дверь открытой.

— Я по поводу книги, — выдавил Юрий, разглядывая лицо Райслинга.

— Книги? — удивился тот, приподняв кустистые брови. Разгладились одни морщинки, тонкими лучиками пробежали другие. Мимика постаревшего лица необычно, подчеркнуто, выразительно отображала его чувства. — Которой?

— Зелёная книга фантастики. Вы дали запрос, я думал, вы помните, — разочарованно пролепетал Юрий, осознавая, что визит его был напрасен, и надо бы поскорее уходить из этого странного места.

— Запрос? Запрос?! — Он поднялся вдруг над столом, разом став выше и шире в плечах. Воздух с шумом и присвистом вырывался из легких. Два долгих вздоха Райслинг сверлил его взглядом, а он не знал просто, куда деться от этих льдистых, почти бесцветных глаз за длинным и тонким носом с широко раздувающимися ноздрями. — Да у меня их сотни! Тысячи! Я насилую память, выгребаю из закоулков, всё, всё под чистую, ничего не потерять, не упустить…

Руки с тонкими пальцами пианиста вытанцевали дирежерское па. Разом загорелись окна всех трёх терминалов, побежали, пестря картинками, информационные ленты, гипертексты, подкасты и видеоролики интерактивных информационных агентств.

— Азимов, Бредбери, Громов, Звягинцев, Мазин, Муркок, Лукин, Олди, Стругацкие, Фостер, Фармер… — имена наугад вылетали из длинного, в несколько экранов, списка, рассыпались референтными ссылками: «Вино из одуванчиков», «Алая аура протопарторга», «Легенды края времени», «Витражи патриархов», «Стажёры», «Приговоренный к Призме», «Многоярусный мир»… — и везде пусто-пусто-пусто! Что это? — требовательно спросил вдруг он, выдернув на экран плотно скатанный шарик множества кросс-переходов.

— База, — ответил Юрий, и шевельнул пальцами, беря управление на себя. Терминал, как он и предполагал, оказался открытым. Он потянул за пару ссылок, чуть размотав клубочек. — База данных по авторам и их книгам, — уже уверенней повторил он.

— Эту базу сделал я! — с каким-то горьким торжеством провозгласил Райслинг и добавил, — С нуля! С нуля, понимаете?!

Юрий обеими ладонями оттолкнул от себя шарик, превратив его в точку в трехмерном пространстве терминала.

— Нет! Извините, я не понимаю! — он вскочил, не зная, куда себя деть, желая просто исчезнуть из этой кухни. — Пятьдесят с лишним лет назад я начал читать одну книгу. Сегодня вы запросили её в Хранилище. Я хотел узнать… — Юрий замолчал, сам уже не представляя, что же именно хотел он узнать.

— Пять-де-сят? С лишним?! Да вы сядьте, — Райслинг вскочил к закипевшему чайнику, выудил из завалов пару кружек и плеснул туда кипятка, предложил, — чай? Кофе?

— Чай, — ответил Юрий, снова опускаясь на табурет. — Мне почти шестьдесят.

— С ума сойти! — Райслинг ложечкой топил в кружке чайный пакетик и глядел восхищенно.

Юрию стало вдруг стыдно своей молодости, своих «исправленных» ген, нанороботов в своей крови. Старость не грозила ему по крайней мере ещё пол века. Он выглядел так, как этот человек не будет выглядеть уже никогда. Если только, конечно, правительство не отменит полуторавековой запрет на искусственное омоложение и косметическую пластику, сделав исключение для «воскрешенных».

Он тут же отмел эту мысль — никто не поддержит подобные начинания. Юрий готов был биться об заклад — ещё немного, и хосписы по всему свету начнут заключать контракты. Полный пансион, уход и квалифицированное лечение в обмен на возможность окончательно победить старость. Сотни тысяч «уникальных» пациентов, совсем как его дед. Чем черт не шутит — возможно, кому-нибудь под это дело удастся выбить даже отчисления в счет погашения гражданского долга…

Райслинг всё помешивал дымящийся чай и разглядывал его с живым любопытством.

— Зелёная книга фантастики, — повторил Юрий, решив довести дело до конца, — пятьдесят с лишним лет назад я начал читать её. Два рассказа. Я успел прочитать лишь две истории, но никогда больше я не видел ничего подобного. Вы дали запрос в Хранилище, и я решил… Я подумал, может быть, вы — один из авторов?

— Автор? Я? — Он улыбнулся грустно, сделал глоток, и Юрий вспомнил о кружке, стоявшей перед ним. Чай пах жимолостью. — Вы мне льстите. «Зелёное утро» — Бредбери, «Зеленые холмы Земли» — Хайнлайн.

— Хайнлайн, — повторил Юрий, запоминая имя.

— Дай, судьба, нам последнюю посадку на планете, где мы родились и росли, дай увидеть покров голубых облаков и зеленые холмы Земли, — пропел вдруг Райслинг с улыбкой, став совсем похожим на… себя.

— Я хотел бы прочитать ещё что-нибудь. О Луна-Сити, о космосе… Я — пилот лунного трамвайчика, — признался он, чувствуя привычное смущение.

Райслинг вскинул бровь. Он не знал. Юрий смутился окончательно.

— Книги, книги, — протянул Райслинг, — их нет. — Он шевельнул пальцами, вытягивая из медленно вращающегося клубка имя. — Вот Хайнлайн. Надо отдать должное, его имя значится в глобальном каталоге, есть даже краткая биографическая справка. А книг нет! Не значится, не значится, не значится… Вот! «Чужак в чужом краю» — «Поскольку на запрошенную вами книгу никогда не поступало заявок, она помещена в отдел Невостребованной литературы». Что это? Что это значит?

— Всё найденные книги нужно сдавать в хранилище. Это — гражданский долг, — промямлил Юрий, испытывая ощущение дежа-вю.

— И что? Что это значит?

— Вы не понимаете! — Юрий наклонился, опершись обеими руками о стол. — В конце двадцатого, начале двадцать первого века человечество испытало жесточайший кризис. Потоки информации росли в геометрической прогрессии, развивались целые отрасли экономики, базирующиеся на хранении, передаче и обработке данных. Однако! При всём кажущемся изобилии Земля бедствовала! — Он ткнул, обвиняюще пальцем. Райслинг не заметил. Слушал с вниманием. — Тысячи инженерных решений, готовых рецептов, известных порою уже не один десяток лет не могли найти воплощения, погребенные в информационном хаосе!

— И?

— Разве вывод не очевиден? Естественный ход развития электронных систем хранения данных прекратил со временем бумажный поток, каждая новая книга рождалась в цифровом, а не аналоговом формате. Принцип жёсткого отбора и рейтингования информации в соответствии с её полезностью и востребованностью обществом позволил создавать огромные архивы невостребованных данных, расположенные на «медленных» серверах, предназначенных лишь для хранения информации. Да вы даже представить себе не можете, сколько мусора скапливается в сети!

— Ну, положим, это-то я могу себе представить, — подмигнул Райслинг, и Юрий вспомнил, что именно на его век и пришелся коллапс, затопивший все информационное поле Земли. — Я не могу понять, куда подевались книги. Нет, скорее даже не так. Взгляните, — он отфутболил шарик одной базы, вытянул из недр и развернул второй, — «Война и мир», «Имя Розы», «Красное и черное», «Милый друг», «Братья Карамазовы», всё есть, всё на месте. Нет, справедливости ради надо отметить, кое чего я не нашел и тут. Вот «Степной волк», например, — он снова склонился почти к самому терминалу, будто плохо видел, — или «Улисс»… А вот «Обломов» — просто какой-то лидер рейтингов. Вы только взгляните, как его читают!

Юрий помнил эту книгу по школьному курсу — темы «Активная жизненная позиция» и «Принципы рационального природопользования», внеклассное чтение. Помнится, он так и не раскрыл её за всё лето. Он снова шевельнул пальцами, вмешиваясь в процесс: тонкие лучики стрельнули сквозь сеть к другой, ко-референтной базе данных. Книга была широко востребована историками, чуть-чуть педагогами и занимала просто умопомрачительные рейтинги в списках развлекательной литературы для досуга. Рядом с пятью звездочками читательского топа медленно вращался знак: Рекомендовано Советом по культуре.

— Всё верно. — Две базы завертелись по сложным орбитам, Юрий демонстрировал их тесную взаимосвязь, выдергивая имена, названия и предметные области. — То же и с бумажной литературой. Если электронные базы всегда были в относительной безопасности, то в период религиозных войн часть книг просто уничтожалась физически. Люди прятали их, спасали от костров фанатиков. Именно тогда появился закон о передаче всех книг в Хранилище, где они могли бы быть впоследствии оцифрованы.

— И?

— Что «и»? — Юрий чувствовал смутное раздражение.

— Почему? Почему они не были оцифрованы? Пятьдесят с лишним лет? Вы сказали, что пятьдесят с лишним лет прошло с тех пор, как вы открыли Зеленую книгу фантастики!

— Ну, знаете! — Юрий встал, всплеснув руками, и, оторвавшись от его пальцев, базы стремительно канули куда-то в сеть. — Мы живем в век рационального отношения к природе и человеческому труду! Почему книга должна быть оцифрована, если она вовсе не востребована обществом?

— Действительно, почему? — спросил Райслинг с полуулыбкой.

— Ну, знаете! — Юрий отступил на шаг и вдруг споткнулся, натолкнувшись на что-то спиной.

Из-под руки на него, не мигая, глядел ребёнок — мальчик лет десяти, не старше. Юрий поднял удивленный взгляд.

— А вот это, как раз, и есть мой сосед, — улыбнувшись шире, пояснил Райслинг. — Давай, проходи, не бойся. Это… Кстати, как вас зовут?

— Юрий, — он снова сел, глядя на ребёнка с любопытством.

— Это дядя Юра. А это Митя. Будьте, как говорится, знакомы.

Закинув на стол плотно набитый рюкзак, малыш расстегнул молнию и принялся деловито выкладывать продукты в вакуумных упаковках.

— О! Говядина! — Райслинг подцепил продолговатый лоток, ногтями содрал тонкую пленку. Нежно-розовое мясо было нарезано готовыми порциями. — Сей-ча-а-ас…

— Ваш сосед? — переспросил Юрий.

— Ну да. — Малыш пододвинул себе третий табурет и с трудом вскарабкался на него. — Только представьте, я еще ни разу не видел его родителей, а ведь он ко мне уже другую неделю ходит. — Райслинг распахнул окно, впустив в кухню теплый ветерок с улицы. Юрий только тут заметил, как светло стало в комнате. Утро было уже в самом разгаре. — Неразговорчив, да? — подмигнул он мальчишке, раскладывая мясо на каком-то железном подносе, натирая его сушеной травой и молотыми специями, от которых поднялся и ударил по рецепторам резкий, пряный запах. — Не знаю, что бы я без него делал.

Из завалов на кухонном столе он вдруг выудил другой, еще более устрашающий агрегат и огромную, на все лицо маску из оргстекла. Струя пламени, вырвавшаяся из сопла, заставила Юрия снова отпрянуть. Мясо на подносе враз зашипело, примешав яркий оттенок к сочившимся от окна ароматам. Поляризаторы в оргстекле сделали маску почти что черной, скрыв Райслинга с глаз.

— Господи, что это? — пробормотал Юрий.

— Ацетиленовая горелка, — пояснил Райслинг. — Вы представить себе не можете! Дали сперва эту квартиру, не объяснив даже, как ею пользоваться. Потом затаскали по каким-то телешоу, завалили старьем. Последний раз, вы не поверите, всучили мне эту горелку и заставили готовить барбекю. — Длинной вилкой с двумя зубьями он перевернул куски, принялся поджаривать их с другой стороны. — Я думал чокнусь… — Пламя, медленно скользившее над зарумянившимся мясом, остановилось на секунду. Золотистая корочка моментально почернела и обуглилась, потянуло палёным. Райслинг вздрогнул, погасил огонь и принялся резать мясо на мелкие кусочки. Маска медленно возвращала себе прозрачность. — Жена подала на развод и съехала. — Тыльной стороной ладони он рассеяно потёр висок.

— Да вы просто не активировали домового! — догадался Юрий, разом поняв и темную прихожую, и эту невероятную кухню, и отсутствие продуктов в холодильнике. — Погодите, это же просто! — Одним движением он вышел в главное окно терминала, запустил домового в минимальной конфигурации, исправил число владельцев квартиры с двух на одного, отметив про себя, что если Райслинг не сменит в ближайшее время своё семейное положение, от квартиры будет отрезана одна из комнат. — Вот! — Завершил он и, поднявшись, жестом фокусника распахнул дверцу холодильной камеры.

— О-го! — сказал Райслинг, увидев забитые продуктами полки. — О-го-го! — повторил он, вынув длинную бутыль золотистого вина. — Шардане. Санта Регина, моё любимое. — И взглянул на Юрия вопросительно.

— Ну, какая-то личная информация в базах о вас, должно быть, сохранилась…

— Супер! Под мясо, правда, лучше уж красное, — протянул он, и вынул вторую бутыль. — Кагор… А вот это уже Ленкино. Это что же, — с двумя бутылями в руках он обернулся к Юрию, — мир развитого социализма? И каждый день такая радость?

— Не думаю, — Юрий уже работал с домовым, — вот, видите? Этой поставке почти пол года, оплачено из вашего же счета согласно пункту договора «Церемония Пробуждения». Заказ поступил в первых числах января, да… в день, когда вы въехали в квартиру. Но поскольку домовой не был активирован и не мог принять продукты на хранение, поставка была отсрочена… С вас, кстати, сняли неустойку.

— Да?

Райслинг поставил на стол бутылки, забрал с подоконника поднос, присел, рассеянно потирая лоб пальцами. Затем нажал вдруг на кнопку в дверце холодильника и в ладонь поймал три вылетевших оттуда кубика льда. Принялся разматывать перекрученную повязку на шее. Лед в его руках стремительно таял. Малыш спрыгнул с табурета и принес с кухонного стола не очень-то чистые вилки. Деловито подвинул блюдо ближе. Мясо источало такой соблазнительный запах, что и Юрий подцепил кусочек.

— Да, я помню. Нам сказали, что у нас на счету есть сколько-то денег. Что-то порядка десяти тысяч, я не придал этому значения. Первое время нас принимали всюду, и мы не испытывали вовсе никаких затруднений. Ездили по городам, жили в гостиницах. — Он, наконец, справился с повязкой и, завернув в неё почти стаявшие кубики льда, перевязал лоб. Вода тонкой струйкой сбежала к переносице, натолкнулась на глубокую морщинку, замерла на минуту и скатилась вдоль брови на висок и скулу, закапала с подбородка на воротник халата. — А потом я подумывал найти работу…

Райслинг замолчал, а Юрий, жуя нежное, тающее во рту мясо с чудно поджаренной, золотистой корочкой, немедленно домыслил остальное. Законсервированная квартира, годная лишь на то, чтобы спать в ней, постепенная изоляция от общества, счет, которым нельзя распоряжаться, покуда не активирован домовой.

Команда социальных работников, наверняка сопровождала их семью первые — он сверился с контрактом — да первые пару месяцев после Пробуждения. Наверное, им казалось, что социализация прошла успешно. Но после того, как писателем и его женой перестали интересоваться даже домохозяйки, эти люди остались в полном, совершеннейшем одиночестве. Работа могла бы спасти их, но дело в том, что…

— Понимаете? Дело в том, что здесь невозможно, просто невозможно найти работу. В своей специальности я мамонт, мастодонт, можно даже сказать динозавр, а как писатель… Как писатель я вообще уже больше никому не нужен. — Райслинг уронил голову на руки.

— Вы айтишник? — Юрий вызвал персональный терминал и уже развернул множество окон, разослал сеть запросов и несколько личных посланий друзьям. — Работу в вашей сфере вы и впрямь едва ли найдете, вам потребуется обширная переподготовка. Почему вы не захотели стать разнорабочим? — Юрий догадывался, но хотел убедиться со слов Райслинга.

— Эти люди, они же работают за еду! — донеслось глухо.

— Вы не понимаете! — Юрий разозлился, скорей на себя, на мир, в котором он родился и вырос, и где встречалось еще такое поразительное равнодушие к человеку, который мог бы принести пользу обществу и жить счастливо, а вместо этого страдал один в пустой квартире в компании молчаливого малыша. — Эти люди работают за отчисления в счет погашения гражданского долга, и лучшую работу вам не найти!

Да. Как и предполагал Юрий, гражданский долг Райслинга, тянущийся за ним прямиком из двадцать первого века, был умопомрачительно огромен.

— У вас не было детей? — снова уточнил Юрий, пробегая по строчкам личного дела Виталия и Елены Дольских.

— Детей? Нет, что вы, никогда. Не в те годы, нет, — забормотал Райслинг.

— Виталий, — сказал Юрий очень веско. Так веско, что малыш прекратил жевать и отложил в сторону кусочек хлеба. — Виталий, если вы хотите вернуть жену, зажить нормальной жизнью, завести… ребёнка, — с таким гражданским долгом они просто не смогут завести двоих, отметил для себя Юрий, — тогда вы просто обязаны идти на такую работу. Вы никогда не будете бедствовать, а десять тысяч на вашем счету, — уже пять, снова отметил для себя Юрий… возможно жена всё-таки не захочет возвращаться к нему, — сделают вашу жизнь весьма приятной и интересной.

Райслинг молчал.

— Виталий, — повторил Юрий. — У меня для вас уникальное предложение. Вы можете стать экскурсоводом в Луна-Сити. А эти удивительные истории… Ей-богу, Лейпорт переживет второе рождение, если вы вспомните или сочините хотя бы парочку! Мы в ужасном положении, город-музей на Луне совершенно нерентабелен! Он не востребован обществом! Если Луна-Сити законсервируют, перестанут ходить лунные трамваи. Райслинг… Райслинг, вы — мой последний шанс сохранить мою работу!

Райслинг тяжело вздохнул и начал заваливаться на бок. Не веря своим глазам, Юрий глядел, как писатель медленно падает на пол.


Служба 911 не на шутку встревожилась их звонком и категорически запретила покидать квартиру. Подтверждая запрет, от входа донесся звуковой сигнал — повинуясь указаниям центрального городского процессора, домовой запер квартиру.

Юрий подумал и решил перетащить Райслинга на кровать.

Малыш сидел рядом на корточках, и, смутно вспомнив что-то угрожающее о свирепствовавших еще век назад эпидемиях, Юрий первым делом отогнал ребёнка от тела в гостиную.

Вернувшись в кухню, он подхватил Райслинга под мышки.

Писатель просто горел.

От него волнами расходился жар — Юрий представил вдруг себя оттаскивающим слепого певца прочь от реактора, вон из машинного отделения. Картина эта, не раз занимавшая его в детстве, показалась настолько реальной, что он встряхнул головой, прогоняя видение.

Уложив писателя на кровать в спальне, он подумал, и стянул с него халат.

Райслинг был худ. Джинсы и рубашка висели на нём мешком. Тело вдруг начала бить крупная дрожь, Райслинг застонал, и Юрий испуганно ретировался в гостиную.

Малыш переключал каналы визора, но стоило Юрию войти, демонстративно погасил экран и уставился выжидательно.

Юрий не умел общаться с детьми. Гражданский долг, перешедший к нему от отца в день его совершеннолетия, был достаточно мал, чтобы уже лет через десять завести ребёнка, но работа на лунном маршруте позволяла лет через пятьдесят завести двоих, и они с Верой решили ждать. Сегодня они были как никогда близки к цели.

— Привет! — улыбнулся Юрий и сел в кресло. — Витя, да?

— Митя, — сказал, как отрезал малыш. — Дверь когдаоткроют? Мне домой пора.

— Думаю, скоро, — ответил Юрий и замолчал.

Малыш кивнул, и спрятал руки меж коленями, принялся скучающе изучать голые стены необжитой квартиры. Когда минуты через три дверь открыла врач, тишина стала совсем уж невыносимой.

Миловидная женщина с легким чемоданчиком протянула руку Юрию, потрепала пацанёнка по холке, заглянула в кухню, покачала неодобрительно головой и лишь потом прошла в спальню. Юрий и мальчишка стали по обе стороны от двери.

Райслинг лежал на кровати скрючившись, его всё так же била дрожь. Присев рядом, она тронула лоб, коснулась запястья.

— Ничего страшного, — она перекатила его на спину и мягко заставила распрямиться, тот застонал, но подчинился. Юрий почувствовал, как встали дыбом волоски на руках, и выставил мальчишку за дверь. — Просто нервное переутомление на фоне крайнего физического истощения. Он не спал, наверное, уже несколько суток.

Она накрыла его глаза большими пальцами, а голову обхватила так, что ладони едва не смыкались на затылке.

— Сейчас он заснет глубже, и я вколю ему глюкозы. — Её голос успокаивал. — Вы не откажетесь побыть здесь еще часок-другой? Мне нужно дождаться результатов анализов, моя специализация — экспресс диагностика, при всем желании, я не могу заменить целую лабораторию.

— Это мой гражданский долг, — промямлил Юрий, с тревогой думая о предстоящем пикнике.

— Не беспокойтесь, — она улыбнулась ему, будто умела читать мысли. — Электросон быстр, глубок и хорошо восстанавливает силы. Импульсные прямоугольные токи постоянного напряжения передаются по глазным нервам и попадают прямо в гипоталамус. Через пару часов он будет свеж, как огурчик… и очень голоден. Вы не откажетесь прибраться на кухне? И выкиньте, пожалуйста, мясо. Я не могу гарантировать полезность продуктов, приготовленных вручную, без соблюдения технологий… Вот и всё.

Она вынула из чемоданчика медицинский пистолет, зарядила ампулой и сделала укол в мышцу ноги, прямо сквозь плотную ткань брюк. Поднялась и укрыла его халатом.

— Пусть спит. Идёмте.

Мальчишка стоял в прихожей, и вопреки своему заявлению не спешил уходить.

— Привет! — помахала ему доктор и, не дожидаясь ответа, прошла на кухню.

Переглянувшись, они пошли следом.

— Думаю, весь этот хлам можно выкинуть. Мясо в первую очередь.

Она поставила чемоданчик на обеденный стол, двумя пальцами взяла с подноса кусочек, и, брезгливо морщась, принялась жевать.

Пожав плечами, Юрий открыл дверцу утилизатора и начал аккуратно складывать старье внутрь. Он хотел управиться как можно быстрее, и потому перебирал вещи, раздумывая, как бы впихнуть побольше за раз. Поднос он расположил сверху и закрыл контейнер, на котором сразу же зажегся красный огонек.

Врач уже успела убрать в холодильник и бутылки вина, и продукты в вакуумных упаковках, и теперь ждала, когда же он закончит, чтобы можно было приготовить что-нибудь поесть. Мальчишка стоял на пороге и тоже смотрел внимательно. Юрий взглянул на таймер, затем на ту гору, что ему еще оставалось разобрать.

— Как вас зовут? — спросил он, присаживаясь.

— Тамара, — ответила врач, улыбнувшись.

— Тамара…

— Просто Тамара, — повторила она, и её улыбка стала чуть-чуть напряженной.

— О! — догадался Юрий, сразу потеряв к ней всяческий интерес.

Мальчик снова ушел куда-то в комнаты.

В принципе, можно было бы догадаться и раньше. Его смутил пистолет, которым она делала укол — он как-то слышал, будто генетические медики могут генерировать любые медикаменты непосредственно в своем организме, а потом вводить их напрямую. Он только не очень представлял, каким образом.

— Я не хотела шокировать вас, — пояснила медичка, всё ещё улыбаясь.

— Ну и как вам мясо? — спросил он зло, из-за чего-то сердясь на неё.

Улыбка сползла с её лица.

— На удивление неплохо, — ответила она сухо. — Срезать корку, и будет вполне съедобно и питательно. Никаких вредных примесей.

— Ага, — буркнул Юрий.

Он подумал, что предпочел бы уж коротать время с этим противным мальчишкой, нежели с человеком, чей организм был перестроен так, что уже едва ли мог называться человеческим.

— Зато мой гражданский долг списан полностью, — отрезала она, будто вновь прочла его мысли. — А мальчик болен.

Юрий удивлённо вскинул голову, невольно вновь посмотрев ей прямо в глаза.

— Психически. Чрезвычайно тяжелая социализация. Удивительно, как он прижился здесь. До сих пор мы и не догадывались о его контактах с Виталием Дольским.

— Домовой был отключен, — пояснил Юрий. — А что его родители? Что они себе думают? — Злой малыш заинтересовал его снова. Как никак, а Юрий уже подумывал об отцовстве.

— Они думают о втором ребёнке. Его мать в декрете.

— О! — повторил Юрий уже с иной интонацией, и порадовался, что они с Верой отказались от соблазна родить сперва одного ребёнка, а после — второго, решили сразу же заводить двойню. Ему стало жаль малыша.

— Безумно жаль, — подтвердила докторша.

Юрия начал раздражать этот диалог, в котором собеседник отвечал на его невысказанные реплики.

— А вы? — спросил он агрессивно, — вы собираетесь заводить детей?

— Безусловно, — она выглядела совершенно спокойно, добавила веско, наклонившись к нему через стол, — я хочу большую семью.

Это был ответный удар, и он пришелся прямо под дых.

Таймер пискнул, и Юрий отвернулся, начал загружать вторую порцию. Когда он закончил, кухонный стол был расчищен наполовину, открыв доступ к шеф-повару. Врачиха уже развернула терминал и теперь, консультируясь с домовым, придумывала большой обед на четверых. В гостиной вновь бурчал визор.

«Интересно, кто позарится на тебя такую», думал Юрий, исподтишка рассматривая врачиху. Как бы привлекательна она ни была внешне, а она была привлекательна: высокая, фигуристая, с длинной гривой каштановых локонов — едва ли сама она была нормальна психически. Да и физически — тоже.

Что же за люди должны были быть её отец и мать, если они согласились родить такого ребёнка? Чего они добились этим? — денег? а может разрешения на вторую попытку? Что если их первенец погиб, к примеру, от несчастного случая? Этого, впрочем, не знала и сама врачиха — у неё ведь не было ни отчества, ни фамилии. Родители ничего не передали ей по наследству… не исключая и гражданского долга.

Юрий не смог сдержать досаду, с силой захлопнул дверцу утилизатора. На столе остался лишь мелкий мусор.

Врачиха подняла взгляд и улыбнулась ему широко.

— Как мои анализы? — спросил он.

— Великолепно, — ответила она. — И не стоит так переживать из-за работы. Вы уже вполне можете устроиться куда-нибудь, где зарплата будет повыше, а отчисления в счет гражданского долга — пониже. Вам пора думать о будущих детях.

— Тогда я, пожалуй, пойду, — ответил он, едва контролируя себя, и вышел из кухни.

В зале бурчал визор, а мальчишка сидел на пороге спальни, одним глазком присматривая за спящим писателем.

— Скажи Райслингу, — задержался Юрий, — что моё предложение остается в силе, и я зайду ещё через недельку.

Пикник для него был безнадежно испорчен.


Неделя прошла буднично, а потому — совершенно незаметно. Один день ничем не отличался от другого.

Зато по ночам ему снился Райслинг. Он был похож на Виталия Дольского — в длиннополом халате, с повязкой на глазах. Юрий всё тянул его прочь от реактора, чувствуя жар тщедушного тела, а из-под повязки по каплям стекала вода. То ли таял завёрнутый в тряпицу лед, то ли слепой певец плакал.

От этих снов Юрий и сам просыпался в холодном поту. Стуча зубами, покидал кокон, принимал ионный душ и лишь тогда слегка успокаивался. Получасовая разминка и небольшая пробежка по цветущим садам родного пригорода — интерактивным, сгенерированным в режиме реального времени — успокаивала его окончательно.

Когда через полтора часа после пробуждения он покидал каюту и отправлялся в кубрик, приветствовать команду, шаг его был чёток и твёрд. Они завтракали вместе и вместе выходили к посадочному модулю — встречать челнок с Земли.

Перегрузка при старте, затем невесомость — группка туристов, спускавшаяся по трапу, выглядела бледно. А порой даже зелено. Но каждый раз, стоило ему показаться на дорожке, ведущей к трапу, ропот умолкал.

Он шел, в аспидно-черной, с искрой форме, будто бы сам был космосом. Кончики пальцев в тонкой белой перчатке чуть-чуть касались козырька фуражки, и он сдержанно приветствовал их. О! Это производило впечатление. Уже никто на Земле не носил формы. Уже никто на Земле не говорил так.

Он продумывал эту речь годами, каждый раз неуловимо меняя и находя в этом особое, горькое удовольствие. Ведь еще никто не возвращался в Луна-Сити, чтобы услышать её во второй раз.

Юрий Юдин был пилотом лунного трамвайчика. Ему нравилось возить людей на Луну, и никогда — обратно.

Он как раз думал об этом, глядя, как спешат подняться на борт, занять свои места поскучневшие после многочасовой экскурсии люди. Косясь через открытую дверь в салон, он ослабил узел галстука. Две трети мест пустовало, стюарды тщетно пытались призвать туристов к порядку. В иной день Юрий вышел бы им на помощь: стал бы на пороге, широко расставив ноги, заложив руки за спину, глядя слегка удивленно, будто только заметив распоясавшихся пассажиров, и те угомонились бы через минуту. Но сегодня он просто отвернулся к пульту и закрыл дверь.

Всё равно этот спектакль и в самом деле не был никому нужен. Вот уже много лет лунный трамвайчик был самым безопасным видом транспорта, за что, собственно, и получил своё прозвище. Непрерывная тяга обеспечивала «тихий ход» — ни тебе невесомости, ни перегрузок. Трасса поддерживалась в идеальном порядке, и весь полет от одной орбитальной станции до другой занимал три, три с половиной часа.

Когда на пульт поступил сигнал от стюарда, Юрий поставил корабль на автопилот, позволив тому самостоятельно покинуть доки и начать разгон. Если он еще демонстрировал своё искусство пассажирам, выводя трамвайчик на трассу, то, покидая Лейпорт, чувствовал лишь досаду и злость на них.

Возможно, давно следовало отказаться от старых традиций и сделать полёт по-настоящему комфортным, не стесняя пассажиров бредовыми правилами и тесными салонами с узкими рядами кресел. Только вот сделать это следовало бы еще до того, как первый лунный трамвайчик вышел на свой коротенький маршрут МКС — Лейпорт.

Он снял и кинул на пульт фуражку. Галстук отправился следом. Перчатки он стянул еще несколько часов назад. Теперь эти атрибуты его профессии казались ему бутафорскими.

Через несколько часов он полетит вместе со всеми на Землю простым пассажиром на борту самого обыкновенного шаттла, где парни в синих спецовках выполняют свою работу просто и без затей. Он адаптировался к этой мысли, как адаптировался бы к невесомости — усилием воли избавляясь от иллюзий обманутого разума. В конце концов, чтобы не думать, как же ему тошно, он составил короткую электронную записку Виталию Дольскому, решив не откладывать визит и на день.

Однако, старт шаттла задержался, а погодные условия вынудили их искать посадки в другом городе, и Юрий уже сотню раз менял своё решение, пока наблюдал сплошную завесу тумана, клубящуюся за иллюминатором. Терминал не подавал признаков жизни. Только в порту, когда он уже направился было домой, едва ощутимо завибрировал браслет на запястье. Он оглянулся и прошел в зал отдыха, в оранжерею — ему хотелось поговорить с Виталием с глазу на глаз. Но это снова была электронная записка: «Непременно! Будем рады! Приходи обязательно — ждем!».

Юрий развернулся и скоро зашагал обратно, к посадочным терминалам. Посадка тянулась невообразимо долго. Глядя, как один за другим выходят на взлетную полосу — серую в серой пелене моросящего дождя — частные и пассажирские самолеты, Юрий в нетерпении теребил браслет. Ему хотелось связаться с Виталием прямо здесь, сейчас. Но, весь в предвкушении личной встречи — этих чистых, полупрозрачных глаз и насмешливой улыбки — он не мог уже сделать этого.

Стюарды, а скорее диагносты в креслах, уловили его тревогу.

— Прошу прощения, но выглядите таким взолнованным. Вам принести чего-нибудь успокоительного.

— Рюмочку коньячку, — ответил Юрий, улыбаясь дурашливо, и стюард понял, вернее, почувствовал. Улыбнулся в ответ.

— Одну минуту.

Коньяк был хорош — мягкий, тёплый, бархатный. Юрий заметил вдруг, что у него замерзли руки, а теперь вот тысячи иголочек легонько покалывают подушечки пальцев. Морось за окном скоро сменилась жидким туманом, и, наконец, показалось падающее за горизонт солнце.

Родной город Виталия раскинулся в степи. Юрий с любопытством наблюдал пологие перекаты холмов, по которым ветер волнами гнал ковыль. Медленно двигалось вдоль старой, заброшенной дороги пестрое стадо, и рыжий табун спускался к сияющей рубиновым светом реке. Это была красивая земля, и Юрий подумал, что Виталий наверняка еще не видел всего этого, не подозревал, как изменился за двести лет мир.

«Надо выбраться сюда в эти выходные» — думал он, спускаясь навстречу обжигающему ветру. Здесь трава уже пожухла, источала дурманный аромат и стрекот кузнечиков. Он пошел через поле, и под ногами вздымались маленькие пылевые вихри. Пыль остро пахла полынью.

Город в вечер пятницы был полон гуляющего люда. Неспешно ходили вдоль проспектов — под ветвями отцветших акаций, нарочито шурша осыпавшимися соцветьями. Дети купались в фонтанах на площадях, и смех их в раскаленном воздухе раздавался искаженно, будто из-под земли.

Чтобы найти дом Юрия, ему снова пришлось сверяться с открытыми терминалами на перекрестках. Браслет считывал информацию, и на каждом повороте Юрий глядел на запястье, уточняя направление. Идти пришлось совсем недалеко — иначе навигатор предложил бы ему спуститься вниз, к транспортной системе.

Он свернул с центральных улиц, прошел тихими двориками, полными вечно-цветущей сирени и скоро очутился перед небольшим пятиэтажным домиком, стилизованным под старину. Арочные подъезды с ажурными перильцами, балконы, с витыми решётками и виноградные лозы, взбирающиеся по ним к самой крыше. Это было красивое здание, и Юрий постоял чуть-чуть, любуясь им, гадая, не выглядывают ли его уже из окон?

Радуясь, он вошел в подъезд и пренебрег капсулой лифта — быстро взбежал на последний этаж.

Памятный коридор был все так же холоден и пуст. Длинный, упирался в глухую стену. На этот раз все двери были заперты.

Юрий прошел, гадая, за которой из них живет вредный пацан Митька, и почему он не вышел на порог квартиры Райслинга, чтобы встретить его. Ведь мог бы, этот мальчик наверняка мог.

Когда дверь ему открыла Тамара, он уже почти не удивился. Только почувствовал, как разом рухнул, всей своей тяжестью придавив плечи, этот невыносимо долгий день.

— Вечер, — сказал он.

— Проходите, — сказала она, и, развернувшись, ушла в кухню. — Виталик в гостиной, смотрит фильм, — донеслось уже оттуда.

— Здесь? Он уже здесь, Тамарочка?! — Виталий Дольский пулей выскочил из комнаты, схватившись за косяк, чтоб не упасть на скользком паркете.

Он помолодел — почти разгладились, стали едва заметными морщинки. Исчез куда-то длиннополый халат, повязки не было и в помине — он был в светлых летних брюках и косоворотке.

— Как же я рад тебя видеть… — сказал он с чувством. — Ты ведь мне жизнь спас.

«Я всегда хотел это сделать», — подумал Юрий, но ответил вместо этого смущенно:

— Да ну, забудь.

Виталий рассмеялся беззвучно и, приобняв его за плечи, провел в гостиную, усадил на диван. Пустая комната преобразилась: визор все крутил себе в углу нескончаемые ленты интерактивных новостей, мелькали лица ведущих, зато перед диваном мерцал трехмерный экран голо. Фильм был поставлен на паузу — в каком-то городе, шурша о тротуар, нескончаемо шел дождь. Юрий прошел прямо сквозь его плотную пелену, заметив мельком стык закольцованных кадров — капля растворилась, не успев коснуться плеча.

На столике, уже сервированном на троих, дробились и искажались о выпуклые бока бутылок раскрытые окна терминалов. Личный терминал Виталия обменивался с домовым плотным потоком данных. Некогда пустые ниши комнаты заняли многочисленные полочки и тумбочки, их поверхности наполнились милыми женскому сердцу побрякушечками. Стены украсили фото-картины — Юрий узнал степь.

— Не-е-ет, друг, — Виталий до ободка налил высокий бокал пивом. Пена поднялась ровной шапкой.

«Тёмное. Моё любимое», — отметил для себя Юрий. Виталий открывал уже бутылку шардане. Других бутылок на столе не было.

— Господи, да я как подумаю, чтоб со мной стало, не зайди ты тогда с этой своей книгой… — Пиво приятно горчило. — Ну, Тамарочка! Ну, наконец-то!

Виталий вскочил, она улыбнулась ему мягко и, пропустив в комнату сервировочный столик, снова порхнула в кухню.

— Секундочку!

— Юрка, Юрка, — Виталий все стоял с бутылкой и двумя пустыми бокалами в руках, — да если бы не ты…

Юрий отставил бокал.

Она вернулась с высокой вазой, полной вскипающей сирени. Поставила на пол так, что пышные соцветья нависали над низеньким столиком. Букет внес завершающий штрих в сервировку. Виталий спешно налил вина.

— Выпьем, за встречу. Выпьем, мои милые, — голос его был тих, а глаза блестели двумя непролившимися, застывшими на ресницах слезинками. — Я так вам благодарен… Господи, как же я вам благодарен. Мне было так плохо без вас. — Он опустил голову, сморгнув слезы с глаз. — За тебя, Юрка. И за мою жену Тамару.

Юрий взял бокал. Поднялся — всё плыло, как будто это у него, а не у Виталия в глазах стояли слезы.

— За Тамару, — тупо повторил он, глядя, как улыбается ему эта женщина.

— За вас, Юрочка, — подняла она ответный тост и пригубила вино. — Мы многим, многим обязаны вам.

Он почти не пил, а туман всё сгущался, будто биомеханика крови была отравлена смертельно и не могла уже нейтрализовать вырабатывающиеся токсины.

— Я столько всего узнал, Юрка, — Виталий разговаривал с ним и, кажется, сам не замечал, как ищет руки жены, сжимает, найдя, тонкие пальцы. «Любые медикаменты… непосредственно в собственном организме… а потом вводить напрямую». — У меня просто глаза открылись, как вы живете! Я ведь не знал, ничего не знал этого. Вот когда меня в оборот брать надо! О! — он снова смеялся, одной рукой разливая по бокалам вино. Юрий все цедил свое темное пиво. — Теперь-то я точно знаю, о таком будущем человечество и не грезило! А ведь я, веришь? я ведь думал, что ничего, ну ничегошеньки не изменилось. Сериалы все те же, шоу эти тупые, люди живут, знать друг друга не знают — а вы такое будущее построили, ребята! Такое будущее! — И он глядел на них радостно, крепче сжимая ладонь жены. — Преобразили все, да просто искупили грехи всего человечества! Мне ведь Тамарочка, Тамариск мой, обещала «бенефис» устроить. Исправим неловкости первого выхода! Это мой гражданский долг! — И он поднимал тост.

— Поздно уже, пойду я, — часа через два с трудом сообразил, что же ему делать, Юрий.

Виталий расстроился. Опустились уголки рта, морщины прорезались глубже, сделав его почти прежним, похожим на Райслинга.

— Жена дома ждет, неделю не виделись, — привел Юрий самый веский в данных обстоятельствах аргумент, и Виталий грустно покивал, соглашаясь.

Он проводил его до лифта. Тамара осталась переставлять посуду на сервировочный столик.

— Приходи, Юрка, — попросил он, когда прозрачная капсула лифта распахнула округлые створки дверей. — Хоть ты приходи. …Митяй меня предал.

Юрия мутило, вязкая слюна во рту полнилась полынной горечью.

— Конечно, приду, — солгал он, спеша зайти в лифт.

Постаревшее лицо Райслинга еще несколько секунд смотрело ему вслед.

На первом этаже Юрий саданул вдруг по кнопке «Стоп» и выбежал, перегнулся через ажурные перильца подъезда, чувствуя, как всего его выворачивает наизнанку.

— Я тоже не могу ходить к ним, — сказали сзади.

Дрожа всем телом, совсем как Райслинг тогда, вытирая губы, подбородок и с удивлением ощущая холодную, ледяную испарину, выступившую по всему телу, Юрий увидел присевшего на крылечке малыша.

— А вы еще долго продержались, — продолжил Митя, глядя на него через плечо, со ступеньки.

Юрий подошел и сел рядом. Ноги подгибались. Никогда еще он не чувствовал себя так. Он мелко дрожал, по плечам пробегала редкая судорога.

— Не надо вам было приходить. И в службу спасения звонить не надо было. Они ведь вызывают ближайшего к району врача. — Горячий ветер отчего-то холодил. Мелкая дрожь перешла в крупную. У Юрия застучали зубы. — Тамара досматривала мою мать, — закончил малыш.

Юрий замер, разом перестав дрожать.

— Когда мне сказали, что у меня будет братик… или сестричка, я ведь даже обрадовался, — пояснил мальчик. — Я ведь не знал, как это будет. А когда мне объяснили, что это не тот, это другой, которого заберут, а настоящий братик будет позже… — Он пожал плечами. — Я любил его… А второго я уже ненавижу! — Он закричал это так громко, что Юрий отшатнулся, а в окне на третьем этаже зажгли свет, мелькнула тень.

— Перестань, ну не плачь же, ну успокойся, — он заставил себя обнять ребёнка, и тот доверчиво ткнулся ему в рубашку. Просохшая было ткань снова стала насквозь мокрой.

Они долго сидели так, пока Митя не отстранился. Не совсем — слегка. Спросил, шмыгая носом:

— Кто такой Райслинг?

— Райслинг? — переспросил Юрий и поглядел на звезды. За светом ночного города их почти что не было видно. «В степи, должно быть, крупнее и ярче», — подумал Юрий, — «и все равно… им никогда, никогда не сравниться с глубиной настоящего космоса».

— Слепой певец космоса. Однажды, в старом-престаром сундуке на чердаке у деда я нашел одну книгу…


«Уважаемый гражданин Верещагин,

поскольку ваша заявка на сборник научно-фантастических рассказов „Зеленая книга фантастики“ стала третьей, книга была оцифрована и переведена из Отдела невостребованной литературы в глобальную сеть Интернет.

Желаем приятного чтения!

P.S. Администрация глобального каталога электронных изданий и Совет по культуре убедительно просят вас оставить отзыв на прочитанное, а также поставить оценку по десятибалльной шкале, позволив книге участвовать в глобальном рейтинге художественной литературы.

Вместе мы сделаем мир лучше! Это — наш гражданский долг!»


Когда через два дня Юрий Юдин снова отправился на трассу МКС — Лейпорт, челнок, стартовавший с Земли, был непривычно полон желающими прокатиться на Лунном трамвайчике.