ДОКТОР [Nogaulitki] (fb2) читать онлайн

Тонкая, даже хрупкая девушка сидела за длинным металлическим столом. Она смотрела в одну точку где-то в середине блестящей поверхности стола, чуть пошарканной и потрепанной временем. Комната была темная. Люминесцентные лампы практически не освещали крохотную площадь бетонной коробки. Стены были выкрашены белой эмалью. Дёшево. Дёшево и печально. Странно, что все остальные комнаты, помещения, были диаметрально противоположны — спокойные оттенки зеленого, голубого. Мало пластика и металла — больше дерева и какой-то специально наброшенной роскоши в виде чехлов на мебели, милых украшений, какого-то декора. Но не здесь. Не в этой комнате. Тут царили печаль и отчаяние. Или это от неё ими веяло. Непонятно.

Высокий мужчина с проступающей сединой на висках зашёл в комнату и улыбнулся, когда девушка подняла на него светлые, почти прозрачные глаза. Когда они увиделись впервые, около месяца назад, она была полнее, глаза ее светились жизнью и от неё исходила энергия. Буквально, била ключом. Он даже сам почувствовал себя моложе, когда попрощался с ней и неспешно направился на парковку. Она заражала этой нескончаемой энергией. Сейчас он видел совершенно другого человека. Майка висела на ней, как на старой вешалке. Ключицы торчали, косточки на запястьях выпирали, обтянутые тонкой бледной кожей.

«Где ее жизнь?» — подумал он, усаживаясь напротив и укладывая на стол кожаный чемодан.

— Ну, как у тебя дела, Сонь? — спросил он, открывая чемодан и доставая какие-то бумаги.

— Нормально, — равнодушно ответила она, наблюдая за его движениями. — У вас есть сигареты? — неожиданно спросила девушка, а он замер с листком в руке.

— Так ты же не куришь?

— Не курю, — согласно кивнула она. — Сейчас захотелось.

Он не стал задавать никаких вопросов, а просто достал из нагрудного кармана пиджака слегка мятую пачку «Бонда» и простую бензиновую зажигалку. Государственное жалование не позволяло много тратить на вредные привычки. Хотя, ему, конечно, иногда хотелось.

Она молча вытащила одну сигарету и, зажав ее между зубов, прикурила. Тут же закашлялась, когда дым рваными клубами вырвался из ее рта.

— Крепкие, — пробормотала она, будто оправдываясь.

Он снова молча кивнул. Он знал, что она в жизни не брала в рот сигарет. Он, вообще, о ней все знал. И ему было ее жаль. По-настоящему, по-человечески, даже как-то по-отцовски жаль эту худую, изможденную девочку, которой только стукнуло двадцать три, но жизнь которой уже похожа на кошмарный сон.

— Сегодня много бумаг, — она кивнула на стопочку макулатуры, что он достал из чемодана.

— Кое-какие документы. Нужно, чтобы ты подписала.

— М-м-м, — промычала она, снова затягиваясь. В этот раз пошло лучше. — Это обязательно?

— Что? Подписывать бумаги? — он поднял одну густую бровь, продолжая изучать ее лицо.

Она никогда не смотрела на него дольше пары секунд. Сначала он думал, что ей трудно сосредотачиваться на чем-то, но потом заметил, что она может очень и очень долго смотреть в какую-нибудь точку. Или на какой-нибудь предмет. Но не в лицо.

— Да. Я имею в виду, — она покашляла, прикрывая рот маленьким кулачком, — обязательно сегодня?

— Ну... — он сжал челюсти и слегка поморщился, когда дым попал ему в глаза. — В общем-то, нет. А что, ты не хочешь сегодня разговаривать?

Он привык к ее перепадам и сменам настроения. И никогда не злился на неё за это. Ради всего святого, в ней столько таблеток, что удивительно, как она вообще ещё соображает.

— Наоборот, — задумчиво протянула она. — Я хочу немного поговорить. Но не про... это, — она указала подбородком на бумаги и ее рот с тонкими губами скривился.

— Ладно, как скажешь, — он спокойно, не делая резких движений, собрал бумаги обратно в чемодан и поставил его на пол. — О чем ты хочешь поговорить?

Мужчина сложил руки перед собой в замок и уставился на неё, в ожидании ответа. Он знал, что ответить она может не скоро. Иногда они сидели по десять, а то и двадцать минут в тишине, прежде, чем она что-то решалась произнести. Он привык к этому. Странно, но за четыре встречи действительно можно привыкнуть ко многому.

Он смотрел на ее заострённые скулы, на аккуратные брови, длинные ресницы. Волосы были слегка спутаны, но все ещё выглядели здоровыми и сильными. Когда он увидел ее впервые, то удивился их насыщенному цвету зрелой пшеницы. Волосы — единственное, наверное, что осталось от той её. Ее прежней.

— Знаете, я в школе была отличницей, — начала она, как всегда неожиданно и будто откуда-то с середины.

Он часто думал, что она о чем-то размышляет в своей голове, а потом просто начинает произносить то, о чем думает в этот момент. Иногда было сложно уследить за ходом ее мыслей. Но он старался. Чертовски старался.

— Я шла на медаль. Золотую. Правда, потом заболела, пропустила много, и в итоге закончила школу серебряной медалисткой. Неплохо, но не совершенно. А хотелось совершенно, — она усмехнулась сама себе. — Помню, как меня папа с мамой успокаивали, говоря о том, что девяносто восемь процентов детей закончили школу вообще без медали. Но мне было плевать на эти проценты. Я хотела быть лучшей. Во всем. Поступила я с самым высоким баллом, между прочим. Меня сразу сделали старостой, я была активисткой. Везде участвовала, везде побеждала. Везде была первой. Только потом дошло, что не это важно. Знаете, здесь дошло, — она обвела рукой комнату. — Но тогда не понимала. У вас есть дети?

Снова мимо темы, снова неожиданно.

— Да, — он прокашлялся. — Дочь.

— Сколько ей? — она шмыгнула носом и затушила окурок сигареты.

— Семнадцать.

— Выпускница? — слегка улыбнулась она.

— Да.

— Берегите ее. И скажите, что победа — не главное. Пусть не забывает жить.

— Она не помешана на учебе, — усмехнулся он, вспоминая свою дочь-подростка. — Скорее, напротив.

— Знаете, может, так и лучше. Помимо учебы есть много хороших и интересных вещей.

— Да? — он чуть отодвинулся и прислонился спиной к стулу. Вчерашний день в офисе под работающим кондиционером дал о себе знать болью в пояснице.

— Конечно. Любить надо, — она улыбнулась, и на миг ему показалось, что он увидел ту самую девочку, с которой познакомился всего лишь месяц назад.

Но потом ее лицо вновь накрыла безэмоциональная маска равнодушия.

— Я ей передам, — сказал он, не зная, что ещё на это ответить.

Она снова замолчала, уставившись в крохотное окно у самого потолка. В нем был виден кусочек голубого-голубого неба.

— Там солнечно? — спросила она, снова меняя тему.

— Да. Безоблачно. И жарко, — словно в подтверждение своих слов, он слегка расслабил и оттянул галстук. Его далеко не новая рубашка была потёрта на воротнике. Его шея с однодневной щетиной слегка покраснела.

— Это хорошо. Жарко — значит, лето. Лето — это хорошо. Мы с ней впервые увиделись летом, — сказала девушка, продолжая смотреть в окно на голубой прямоугольник. — Я перешла на второй курс, был конец августа, и я пошла на собрание студсовета. Она была новенькой. Ее взяли как преподавателя политтехнологии и сразу сделали заведующей по студенческим активам. Студсоветы, мероприятия, все студвёсны, матпремии и прочая чушь — всем этим теперь заведовала она, как самая молодая из преподавателей. Все считали, что ей будет проще найти с нами общий язык. Ей сколько... тридцать пять было. А остальным преподавателям минимум на десять лет больше. Не думаю, что у неё был особый выбор. Прежняя заведующая в декрет ушла, оставив ей всех нас. Так и познакомились. Знаете, она сначала особняком держалась. Ни с кем особенно не общалась, кроме как по организационным вопросам, никого не выделяла. А мне так хотелось, чтобы она меня заметила. Так хотелось быть лучше всех, чтобы она посмотрела на меня. Чтобы знала, что я, я номер один. Не поверите, полгода ушло. Полгода я за ней, как собачка. Потом мы пошли кофе пить после того, как вместе сценарий мероприятия придумали. Точнее, нас было человек шесть, но после кафе я ее до дома проводила. Понятия не имею, почему меня тянуло к ней так. Она красивая очень, знаете. Голос у нее такой... завораживающий. На ее лекциях, предмет, к слову, скучный до ужаса, все молча сидели — слушали. Она говорила красиво. Интересно слушать было. Все ее переливы, интонационные особенности, тембр. То вверх, то вниз. Не то монотонное бормотание, к которому мы привыкли, а другое что-то. Я могла часами ее слушать. Часами. А волосы у неё... Знаете, цвет есть такой — называется «орех итальянский»?

Он отрицательно покачал головой.

Она вздохнула и продолжила:

— Я как-то в строительный магазин забрела, там образцы дерева были. И этот цвет увидела. И образец даже стащила. Точь в точь, как ее волосы. Красивый цвет. Насыщенный. С оттенком... коричневато-вишневого, что ли, — она убрала прядь волос за ухо и выглядела при этом очень сосредоточенной, словно высекая в памяти образ женщины. — Честно говоря, я никогда не могла понять, почему она вышла за него замуж, — пробормотала девушка и перевела взгляд на мужчину. — А вы не знаете?

Он поднял брови в искреннем удивлении. Он знал, что та женщина была замужем, но видел пока что ее мужа только на фотографии. Общался только с ней. Обычный мужчина сорока трёх лет, свой бизнес, машина, квартира в центре. Поговаривали, что пара любовниц имеется. Ничего особенного. С виду.

— Вот и я не знаю, — ответила она сама себе, а потом нахмурилась. — Он старше ее. Богатый. Но у него другая есть. Может, даже не одна. Я видела. А она все равно с ним. Странно, да? Она говорила, что меня любит. Правда, говорила.

Он тихонько крякнул. Не по себе было слушать такие откровения. Ему было сложно это понять. Старая закалка, старая школа, старое воспитание. «А девчонку знатно заклинило», — подумал он, стирая со лба выступившие от духоты капельки пота.

— Знаете, мы переспали только через год. Представляете? Год мы дружили. В кино ходили, в театры. Ненавижу театры. Но она любила. Пока она бродила мимо картин, я на неё смотрела. Глаза ее синие-синие... Она пристально каждую картину изучала, каждый мазочек. Словно представляла, как художник рисовал, каждое движение его кисти, как цвета смешивал. Она часами могла бродить среди этих картин. Никогда я не понимала этого рвения к искусству. Но ради неё я всех этих художников выучила. Вот, спросите, когда родился Шишкин этот, или Васнецов. Да хоть Моне. Я отвечу.

— И когда? — слегка улыбнулся он.

— Шишкин в 1832, Васнецов в 1848, а Моне в 1830. Ой, нет, в 40-м. В 1840. Все помню, — грустно усмехнулась она. — Я у неё в гостях была. Муж опять куда-то уехал. Слушали классиков. Это такое клише было — преподаватель, который любит искусство, классическую музыку и наших поэтов. Это так избито, да? Но она, правда, все это любила. Мы вино пили. Я же тогда уже совершеннолетняя была, можно было. Ну, мы немного, конечно. Чуть-чуть совсем. Для вкуса. И я ей сказала. Все сказала. Что люблю её, думать ни о ком не могу, что когда я смотрю на неё, мне дышать даже трудно. А она бокал поставила и поцеловала меня. Тогда все и случилось. Она первая у меня была. Не в смысле женщина, а вообще. А потом закрутилось-завертелось. То у неё, когда благоверный ее в командировках был, то у меня, пока родители на работе. Несколько раз номер в гостинице снимали. И целовались, целовались, целовались. Постоянно. Везде. Ну, когда вокруг никого не было, конечно. Скандал-то никому не был нужен. А несколько месяцев назад... — она вздохнула и замолчала.

Он был готов к этому. Он знал, что она никогда никому сама об этом не рассказывала. Даже первому адвокату. Свидетели, та женщина, ее муж. Но не эта девчонка, которая и была в центре всех событий.

Он смотрел, как она достала ещё одну сигарету и прикурила.

— Можно вас попросить об одолжении? — спросила она, наблюдая, как дым от сигареты поднимается к потолку.

— Конечно, — с готовностью кивнул он. Он сочувствовал ей. Искренне. У него почти такая дочь сидит дома, и кто знает, какие ей жизнь преподнесёт сюрпризы.

— Когда вы выйдете отсюда, позвоните ей и скажите то, что я попрошу, ладно?

Он замялся. Дело было ещё в процессе и, как знать, что она попросит передать.

— Не переживайте, — усмехнулась она, — я же не дура. Если вам будет неудобно это ей сказать или... не знаю, не положено, то просто забудем об этом.

— Хорошо, — кивнул мужчина, слегка расслабившись. Он никогда не любил давать пустых обещаний.

— Спасибо, — она помолчала ещё пару минут, потом снова перевела взгляд на окно и продолжила, — он вернулся раньше. С командировки. Хотя я так не думаю. Мне кажется, он просто сказал, что уезжает. Может, подозревать что-то начал, — она пожала тонкими плечами и поправила выцветевшую серую майку, которая когда-то была синей. — И, как в плохом анекдоте, застал нас на кухне в самый удачный момент. Или неудачный. Как посмотреть. Начал орать, кричать, ругаться. Я видела, что она испугана, я должна была ее защитить. Пока она кричала банальное «это не то, что ты думаешь», он крыл ее матом, обзывал шлюхой, дрянью, — она поежилась. — Она не такая. А когда он ее ударил, то я... Я просто... — она тяжело сглотнула. Он видел, как ей сложно это вспоминать. — Я просто увидела нож. Дальше плохо помню. Помню, что схватила его и ударила. В плечо попала. Он взвыл от боли, она завизжала. Я ведь просто помочь ей хотела. Защитить. Она вызвала «скорую». Потом приехала полиция, наручники. А теперь я здесь. Понимаете, я не хотела ничего ему делать. Убивать тем более. Просто остановить его хотела. Он же выжил. Я ее хотела защитить. Я люблю ее. После того дня я ее не видела, — с этими словами она затушила сигарету и снова уставилась на стол, сидя в той же позе, в которой он застал ее, когда пришёл сюда.

Он вздохнул. Да, он так и думал. Что все было именно так. Его наняли, как бесплатного адвоката на очередное безнадёжное дело. У мужа этой преподавательницы хорошие связи. Девчонка не выйдет ещё много лет. Если когда-нибудь, вообще, выйдет. Ее закроют за «покушение на убийство». Наверняка, дадут «вышку», а это пятнадцать лет. И выйдет она, когда ей почти сорок будет. Страшно. Грустно и страшно. И не сможет он ей помочь. Ему уже намекнули, что это бесполезно. Как сказать девочке, что для этой женщины это просто была игра, развлечение? Он разговаривал с ней, видел. И все понял. Он давно научился понимать людей без слов. И невиновных, и преступников. И не было там любви. Не у этой преподавательницы точно. Она неплохо устроилась — у мужа своя жизнь, работа, и она тоже нашла себе развлечение на стороне. Только вот обеспечения мужа она лишаться не собиралась. И уходить она от него не планировала, что бы она не говорила этой девочке.

А теперь... И муж, и сама женщина свидетельствуют против неё. Девчонку выставили ненормальной, которая преследовала своего педагога. Что это была ее маниакальная навязчивая идея. Поэтому она здесь и находится. Куда ещё ее отправлять, кроме «дурки». Либо тут сгниет, либо за решёткой. Как бы то ни было, все одно.

Он прокашлялся, взял пачку сигарет и посмотрел на неё:

— Оставить?

— Не надо, — она покачала головой.

Он кивнул и убрал пачку обратно в карман.

— Знаете, вы похожи на доктора, — снова неожиданно сказала она, глядя ему в глаза, наверное, впервые так долго.

— Почему? — он удивился. Вроде бы без халата, да и внешность у него совсем не «докторская».

— Не знаю. Просто напоминаете. Сидите, слушаете. А в конце диагноз скажете, — она снова криво усмехнулась. — Я ведь не выйду, да?

— Я... Ещё пока рано говорить, — начал он свою привычную речь, от которой его самого уже подташнивало, — дело ещё в процессе, пока идёт сбор свидетельских показаний, расследование...

— Да ладно, доктор, — улыбнулась она совершенно безнадёжной неживой улыбкой, — мы же оба знаем ответ.

Он промолчал. Подвинул ближе чемодан, намекая, что ему пора уходить. У него ещё двое таких «больных» на сегодня.

— Моя просьба, — тихо сказала она, будто только вспомнив. Хотя, наверняка, только об этом и думала последние полчаса.

— Да? — он кивнул, вставая.

— Скажите ей, чтобы была счастлива. И что я люблю ее. Ладно? — она смотрела на него прозрачными глазами, в которых даже слез уже не было. — Может, вы сможете устроить так, чтобы она пришла навестить меня? Ну, хоть на минуточку? Я знаю, что ее муж сделает все, чтобы меня посадить. Но я бы хотела ее увидеть. Хоть одним глазком. Хотя бы на пару минут.

Он проглотил комок, который встал в горле. Как он может ей сказать, что не нужна она ей? Что та и думать забыла про то, что их связывало. Дождутся суда и забудут все, будто и не было ничего. Будто не сломана ничья жизнь.

Он прокашлялся, потом улыбнулся и, положив руку ей на плечо, сказал:

— Конечно. Я постараюсь. Посмотрим, что можно сделать.

Она молча кивнула в знак благодарности, и он ушёл, стараясь шагать как можно быстрее и увереннее, лишь бы она не заметила, как дрожат его руки.

Мужчина вышел на крыльцо психиатрической клиники и закурил. Снял галстук и засунул его в карман пиджака. Взяв подмышку портфель, он направился к своей старенькой «шестерке». Завёл ее, постоял ещё немного на парковке, потом что-то пробормотал под нос сам себе и двинулся с места. По дороге позвонил, отменил две назначенные встречи и поехал домой, чтобы сделать единственное, чего ему сейчас хотелось больше всего на свете — просто обнять свою дочь.