Заметки об образно-поэтической системе и языке поэмы С. С. Боброва «Херсонида» [З М Петрова] (fb2) читать постранично

Заметки об образно-поэтической системе и языке поэмы С. С. Боброва «Херсонида»

З. М. Петрова

В поэтических творениях С. Боброва нашли свое отражение новые литературные веяния России на рубеже XVIII—XIX вв.^[1] Его творчество связано с попытками обновления поэтического стиля, поисками новых художественных средств русской поэзии. Не обладая большим поэтическим дарованием, С. Бобров не сумел осуществить в полной мере свое стремление обновить русскую поэзию. Его попытки сделать это в значительной мере не вышли за рамки поэтического эксперимента. Тем не менее высокая оценка творчества поэта, данная его современниками, в числе которых были А. Н. Радищев и Г. Р. Державин, внимание позднего Пушкина к его творческому наследию могут свидетельствовать о том, что опыты его не были бесплодны.

Свою поэтическую и языковую программу С. Бобров изложил в предисловии ко второму изданию поэмы «Таврида» (в этом новом издании поэмы 1804 г., «вновь исправленном и умноженном», как обозначено на титульном листе, С. Бобров дал ей другое название — «Херсонида»). В той же поэме С. Бобров с особенной полнотой воплотил провозглашенные им в предисловии поэтические воззрения.

Как произведение жанра лирико-эпической поэмы, «Херсонида» являет собой в русской литературе первый опыт такого рода.^[2] В ней перемежаются описания природы Крыма, его геологического прошлого, растительного и животного мира с рассказом об истории полуострова, его завоевания Россией. Описание величественной картины грозы сменяется меланхолическими строками о разлуке автора с его возлюбленной Сашеной, раздумья о бренности бытия — красочными пейзажами Крымского полуострова, античные мотивы — восточными. Многоплановость содержания обусловила неоднородность образно-поэтической структуры «Херсониды».

Поэма написана белыми стихами по примеру Шекспира и Мильтона, Томсона и Юнга, Клопштока и других поэтов, писавших нерифмованные стихи. По мнению С. Боброва, рифма — это «готическая прикраса», которая «сковывает мысль», «убивает душу сочинения».^[3] В стихе важна не рифма, а ритм, «тайная гармония, которая происходит от благоразумного подбора буквенных звуков, чему единственно учит наипаче знание механизма языка».^[4] Достижение этой «тайной гармонии», правдивости изображения С. Бобров видит, в частности, в звукоподражании, примеры которого он находит у Гомера, Виргилия, Ломоносова. В образном строе «Херсониды» немаловажная роль поэтому принадлежит ассонансам и аллитерациям («Скалы по скатам не скакали»; «И в сладки гласы не слагались Меж дебрей диких клики ликов»; «Давно коней бурливых ржанье И топот ропотный копыт В утесах звучных раздавался»; «Бурливые валы завыли» и т. п.).

Наряду с удачными в поэме встречаются порой звукоподражания, затрудняющие чтение поэмы. Тяжеловесным стих поэмы делали неоправданные длинноты, усложненные метафоры, инверсии, затемнявшие смысл, и т. п. Вместе с тем нельзя не отметить и настоящих поэтических находок в «Херсониде». Такие образы, как волнующаяся нива, уединенная урна, всевидящие очи и всеслышащие уши, свежая юности слеза и т. п., становятся традиционными образами русской поэзии XIX в. В «Херсониде» Боброва можно найти немало строк, не уступающих лучшим поэтическим образцам его времени. В качестве примера приведем отрывки, рисующие портрет Сашены и картину крымской лунной ночи.

Многоплановому содержанию, сложной, своеобразной и во многом противоречивой поэтической системе «Херсониды» в полной мере соответствует сложность и неоднородность ее лексического состава.

В предисловии к поэме С. Бобров излагает свои языковые воззрения. Поэт отстаивает свое право создавать новые слова не только в целях наименования новых понятий, но и для замены старых, обветшавших слов. «Обыкновенные, слабые и ветхие имена, кажется, не придали бы слову той силы и крепости, каковую свежие, смелые и как бы с патриотическим старанием изобретенные имена», — пишет Бобров.^[5] Четко определяет он и свое отношение к иноязычным словам. Поэт осуждает «суетный ввод многих чужестранных слов без нужды,… так же, как и странный перевод чужих речений при достатке и силе своих».^[6]

В «Херсониде» Бобров осуществляет на практике свои языковые воззрения.

Следуя примеру Горация,