Прощай, красавица! (СИ) [The_Scientist] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Глава первая ==========

Сегодня утром я проснулся

О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!

Сегодня утром я проснулся

И увидал в окно врага!

Баки не знает, как долго они идут по промерзшему лесу. Не помнит. Трое или четверо суток точно. От поганого Шваца, под которым их держали на базе Гидры, до Синьято на севере Италии, где был лагерь американских солдат. Самые слабые и раненые едут на украденном у немцев танке и машинах, а остальные шагают и шагают, сколько есть сил.

Стертые до мяса ноги мерзко хлюпают из-за крови в протертых ботинках. Раны не успевают затягиваться за короткие ночные привалы, и чертовы пятки все время ноют, как ныл долгими зимними ночами маленький ребёнок за стеной его квартиры в Бруклине.

Баки скучает по этому плачущему ребёнку. И по своей квартире тоже скучает.

— Ну ты как, Бак? — спрашивает его Стив, усаживаясь рядом.

Засмотревшись на едва теплеющий огонь костра, Баки слишком глубоко погряз в своих мыслях, чтобы заметить, как он подошёл.

Стив.

Потрёпанный после атаки на базу Гидры и боя с Красным Черепом, в порванной куртке. И все равно полный сил. Он теперь большой, какой-то неправильно большой, высокий и широкоплечий, — и все это пока не клеится в сознании Барнса в одну картинку.

— Бывало хуже, — выдыхает Баки, вытягивая замёрзшие ноги поближе к огню. Огонь слабый и почти не греет, но, может, так даже и лучше — немеющие от холода конечности не так сильно отзываются болью. — А ты?

Стив ободряюще усмехается, похлопав его по плечу.

— За меня можешь не волноваться, Бак.

Барнс выдавливает усталый, но искренний смешок. Если Стив и изменился снаружи, внутри он точно остался прежним. Также улыбается и не может пройти мимо драки. Только теперь без его помощи даёт отпор.

Где-то сзади шагают чужие сапоги, хрустят несколько веток. Баки оборачивается, встречаясь взглядом с Дерниром.

— Сержант Барнс, — обращается тот с деланной манерностью, — Капитан.

— Капрал, — на полном серьезе отвечает Роджерс, и Баки усмехается, качая головой.

Дернир подходит торопливо, немного хромая на задетую пулей левую ногу. Кутаясь в свою легкую куртку, плюхается с ними рядом на жалобно заскрипевшее под весом троих бревно. Переводит взгляд на Баки.

— Курить будешь?

В протянутой руке — помятая пачка американского Лаки Страйк. Почти пустая.

Дернир курит много, потому что француз, — так он сам сказал Баки однажды. Сказал, у них, во французском сопротивлении, курили все без исключения. Когда каждый день те, с кем ты утром делил хлеб, попадают под пули и наступают на мины, перестаёшь думать о вреде сигарет для организма. С тех пор Дернир всегда хоть несильно, да пахнет табаком. И сильно — порохом.

Ветер трогает кепку на его голове, забирается под грязный ворот куртки, и Жак плотнее прижимает ее полы к груди. По озябшей бледной коже змеями ползут мурашки, и он, не дождавшись ответа сержанта, суёт сигарету в рот. Крепко зажимает зубами, дрожащими пальцами выцепляет из коробка спичку. Чиркает по коробку. Закуривает.

— Ну?

Баки отрицательно качает головой.

В плену он успел отвыкнуть. Забыл, как это делается. Их заставляли работать как тварей, все время били, чтобы двигались быстрее. Потом Баки схватил воспаление лёгких и не мог думать не то что о сигаретах — дышать получалось и то не каждый раз. Сначала его заставляли продолжать работать, ещё сильнее и громче понукая по-немецки, а когда Зола забрал его, совсем обессилившего, в изолятор и привязал к койке, не хотелось уже и дышать. Холод, страх, постоянная боль во всем теле. Барнс думал только о том, когда же весь этот ужас кончится.

Дернир, прикрыв глаза, выпускает изо рта густой дым. Подносит к дрожащим губам свободную руку, дышит на неё, потирая пальцы друг о друга. Бледный.

Замёрз как уличный пес, по нему видно, хоть и не признается. Говорит, что в нем кровь горячая, но Баки знает, что в Марселе, где тот родился, отродясь такого холода осенью не было.

— Вперед, сыны отчизны…— Вновь затянувшись, Дернир по-привычке мычит свою любимую Марсельезу*. То ли чтобы поднять упавший боевой дух, то ли — просто забить тишину.

Где-то внутри себя Баки ему благодарен. Говорить сил нет, молчание давит, а Барнс чертовски соскучился по хоть какой-нибудь речи, кроме немецкой. Языка фрицев он наслушался на всю жизнь вперёд.

Дернир выдыхает дым в его сторону, бросая окурок в костёр, и крик лёгких вырывается у Баки приступом глубокого кашля. Острая боль пронзает грудную клетку, заставляя приложить большие усилия, чтобы не согнуться пополам.

— Бак… — Стив встревоженно смотрит на него, придерживая за