Солдат (СИ) [The_Scientist] (fb2) читать онлайн

========== Солдат ==========

Барнс всегда смотрит почти не моргая, но как будто ничего не видит. Или не хочет видеть. Его взгляд рассеян, словно разорванный в клочья рассудок осознанно отказывается воспринимать реальность.

Танос сделал то, что обещал. Ни больше, ни меньше. И хотя сам он теперь тоже мертв, легче никому не стало. Хоронить тела павших в бою было тяжело. Смотреть, как половина тех, кого ты знал, рассыпаются пеплом по щелчку его пальцев, — гораздо тяжелее. Осознавать, что повсюду есть те, перед кем ветер в одну секунду развеял их собственных детей, родителей, любимых… невыносимо.

Когда все успокоилось, Барнс не знал, чем себя занять. Его вернули в Нью-Йорк, дали комнату в штабе Мстителей. Среди тех немногих, кто остался. Войны больше нет, не с кем воевать. А Барнс только это хорошо и умеет, хоть и ненавидит всем сердцем.

— Будем продолжать помогать людям, — ответил Стив на очередное «что теперь делать?». — Половина Вселенной стёрта, но ещё половина осталась. И мы нужны им. Сделаем все, что сможем.

Сестра Т’Чаллы стёрла программу ГИДРЫ из его головы, но каждый раз, выходя на улицу, Барнс не может не бояться. Вдруг что-то все-таки осталось где-то глубоко в подсознании? И стоит ему снова услышать код, все начнётся заново. Уж лучше пуля в висок, чем ещё хоть раз поднять оружие на друзей.

Барнс каждую ночь видит кошмары. Иногда даже кричит во сне — слишком свежие воспоминания. Снова и снова он убивает людей. Дерётся с теми, с кем должен стоять плечом к плечу, пока не проснётся один в темной комнате, отчаянно хватаясь за подушку. Так сильно, что за несколько месяцев пришлось сменить уже полдюжины.

— Я так понимаю, в ближайшем магазине «все для дома» ты главный покупатель? — поддела его как-то Романофф. Она-то не знала, почему он все время приходит с пакетами оттуда. — Скидочную карту уже выдали?

Барнс, кажется, тогда даже улыбнулся. А с ним это редко бывало.

С Романофф, на самом деле, тоже. В ее светлой голове темные мысли, Барнс видел это по ее мрачному взгляду. Они мало говорили. Но если случалось перекинуться парой фраз, он всегда слышал что-то такое в ее голосе. Не во время миссии, конечно. Им она отдавалась на сто пятьдесят процентов, совершенно забывая о том, что гложет ее внутри. Настоящий профессионал. Однако, стоило ей вернуться в штаб и снять форму, перед ним оказывался обычный человек. С такой же разорванной душой и поломанной жизнью, как у него самого.

Он видел, что почти все Романофф делает на автопилоте. Чисто механически готовит себе поесть, механически наливает кофе. Даже говорит зачастую почти как робот — без эмоций. Иногда они перебрасываются шутками со Стивом, и тогда на ее лице может ненадолго появиться улыбка. На него, Барнса, она смотрит почти безразлично. Что ж, спасибо, что хотя бы без ненависти за все то, что он сделал. Особенно ей.

Возможно, он со временем смог бы забыть, какие следы оставил на ее теле, если бы один раз не зашёл в зал раньше, чем обычно. Романофф тогда ещё занималась. Она висела вниз головой, зацепившись за турник ногами. Тонкая майка сползла всего на пару сантиметров, но этого было достаточно, чтобы обнажить шрам от пули, которым он ее когда-то наградил. На идеально ровной подтянутой коже он горел очередным напоминанием о той части прошлого, где его знали как Зимнего Солдата.

Барнс замер в дверях, нахмурившись. Наташа открыла глаза. Смерила взглядом, перехватилась руками и спрыгнула на пол, поправляя одежду. Ткань майки снова скрыла след прошедшей сквозь ее тело пули.

— Давно тут? — спросила Романофф, собирая волосы резинкой на затылке. — Я не слышала, как ты вошёл.

— Нет. — Барнс опустил голову, чтобы не встречаться с ней взглядом. — Извини. Не хотел тебе мешать.

Романофф посмотрела на него, изогнув бровь. Скорее всего, заметила возникшую на секунду неловкость, но говорить ничего на этот счёт не стала. Одернула майку ещё раз, взяла свою бутылку с водой.

— Ничего, я уже ухожу. — Она постаралась изобразить короткую вежливую улыбку. — Занимайся, солдат.

Внутри Барнса все несколько раз перевернулось. Он зажмурился, чувствуя, как запульсировало в висках. Кулаки непроизвольно сжались. Воспоминания молниеносно зажали в тиски как те пластины, что обхватывали его голову, чтобы в очередной раз обнулить его память.

Советы, Штаты, Германия, ГИДРА, Земо — все сплелось друг с другом так, что не разорвать. Разные пейзажи, голоса и языки, но неизменный запах крови и металл оружия в руках.

— Dobroe utro, soldat.

— Ya gotov otvechat’.

Голову прострелила острая боль, вена на шее запульсировала. Когда Барнс открыл глаза, шумно втягивая носом воздух, Романофф в зале уже не было.

***

Тем же вечером они со Стивом улетели в Венесуэлу, где революционеры уже в третий раз пытались устроить государственный переворот.

Барнс не хотел брать в руки оружие. О, видит Бог, он мысленно содрогался, когда Роджерс заговаривал с ним насчёт новой миссии. Но тем не менее, каждый раз соглашался. И дело было не в том, чтобы отказать Стиву. Где-то в глубине, на самых задворках его сознания был ещё жив тот, старый Баки Барнс, сержант сто седьмого пехотного полка. А он никогда не отказывался помочь тем, кто в этом нуждался.

Когда они вернулись, в штабе было совершенно пусто и тихо как в склепе. Ни одной живой души в огромном здании в самом центре Нью-Йорка.

— Наташа в Сеуле, — объяснил Стив, заметив замешательство друга.

Барнс нахмурился и перевёл на него вопросительный взгляд, снимая поясную кобуру.

— Она думает… — Роджерс помедлил, — думает, Клинт может быть там. Он давно не выходит на связь.

— Ясно.

Кобура с лязгом опустилась на пол рядом с тяжелыми ботинками. Барнс глубоко вздохнул, разминая шею. Устало потёр глаза, тыльной стороной ладони стирая с лица венесуэльскую пыль.

— Иди отдыхай, Бак, — сказал Стив, похлопав его по плечу. — Мы сделали все, что было нужно, помогли этим людям. Ты помог им.

— Надолго ли?

— Увидим.

Барнс посмотрел на Стива ещё несколько секунд, кивнул и побрел к себе. Что ни говори, а автомат в руках и борьба с терроризмом прочищают голову. Хотя бы на какое-то время.

Они не сомкнули глаза ни одной из трёх ночей в Венесуэле, и это оказалось не так уж тяжело. Уж явно не тяжелее, чем просыпаться каждое утро в холодном поту после нескольких часов беспокойного сна. Тенденция эта Барнсу понравилась, и он твёрдо решил разжиться самой большой чашкой черного кофе, чтобы встряхнуть лошадиной дозой кофеина измотанный организм.

Наблюдая за закипающей водой, он снова и снова прокручивал в голове события последних дней. Все как будто до сих пор было прямо перед ним: протяни руку — и сможешь потрогать. Только резкий запах залитых кипятком свежемолотых зёрен смог вернуть его мысли обратно в Нью-Йорк на кухню штаба Мстителей, где он был уже не один.

— Налей мне тоже, я вот-вот выключусь.

Романофф сидела за столом, вытянув на соседнем стуле ноги. Ее светлые волосы взлохмачены, грязь на костюме смешалась с каплями чьей-то крови.

— Как Сеул? — спросил Барнс, ставя перед ней чашку.

Романофф обхватила ее замерзшими пальцами и сделала несколько жадных глотков. Отставила обратно на стол, качая головой.

— Никак. Я… не нашла то, что искала. — Зеленые глаза скользнули по комнате, окинули взглядом Барнса, задержавшись на его бионической руке. — А как дела в Каракасе? Навели порядок?

— Стив навёл. Я только немного помог ему.

Уголки бледных губ девушки дернулись в улыбке. Она сделала ещё несколько глотков, приятно согревших ее горло, и вместе с чашкой поднялась из-за стола.

— Кэп знает в этом толк, — сказала она. — Но ты тоже молодец, солдат.

Барнс едва не вздрогнул от пронизавшего все тело озноба.

— Не называй меня так.

Его тон почти заставил Романофф испугаться, но она не подала виду. Холодный, как февральский ветер. И совершенно бескомпромиссный. Он отчеканил это так резко, что и сам не сразу понял, насколько грубо его слова могли прозвучать.

Наташа отставила чашку, освобождая руки, и подошла к нему, складывая их на груди. Зеленые глаза внимательно изучали лицо Барнса, пытаясь встретить его в замешательстве блуждавший по полу взгляд.

— Тогда как мне тебя называть? — наконец спросила Романофф, и только тогда он посмотрел на неё.

— Как хочешь, — не без труда ответил Барнс, и тон его тут же смягчился. — Но только не так… Пожалуйста.

Девушка сделала ещё шаг, сокращая дистанцию, которую всегда с ним держала, и, к удивлению Барнса, положила ладонь на его плечо. Кто бы мог подумать, что рука, в прошлом наносившая такие тяжёлые удары, могла так мягко опуститься на его кожу.

— Пойми меня, — вновь заговорила она, — я не знала Баки из Бруклина. Я знаю Зимнего солдата. И немного знаю того, кого в Ваканде прозвали Белым Волком.

Барнс тяжело вздохнул, опуская глаза. Он знал, что ему от этого не отмыться. Его руки в крови. По локоть, по плечи. Пройдёт много лет, но он останется тем, кто служил КГБ, служил ГИДРЕ, убивал дюжины людей по приказу. Оставил на теле стоявшей перед ним девушки шрамы, которые никогда не исчезнут.

Чувство бесконечной вины разливалось по его венам жидким свинцом.

— Но я не против узнать Джеймса, — продолжила Романофф, вновь выдергивая его из бездонного колодца мыслей. Она легко сжала его плечо, после чего убрала руку и улыбнулась. — Джеймс Бьюкенен Барнс… — произнесла она почти по слогам, — звучит красиво.

========== Джеймс ==========

— Zhelanie.

— Нет…

Железные наручники сжимают запястья до боли, не давая пошевелиться. Толстый кожаный ремень обхватывает лоб, пряжка врезается в кожу.

— Rzhavii.

— Нет! Нет, нет…

От бетонных серых стен веет ужасным холодом. Кровь стыла бы в жилах, если бы поднимавшаяся изнутри агония не заставляла ее закипать.

— Semnatsat’.

— Пожалуйста, не надо!

Полковник произносит слова так отчетливо, что каждая буква буквально бьет Барнса по лицу. Каждый шаг тяжёлых армейских ботинок отдаётся эхом в пустом помещении.

— Rassvet.

— Хватит! Пожалуйста, хватит!

Барнс рвётся, изо всех сил пытается избавиться от сдерживающих его оков. Рычит как раненый дикий медведь, потому что знает, что будет, когда произнесут последнее слово. Но металл сильнее, чем его мышцы. Сильнее даже чем его бионическая рука.

— Pech’.

— Джеймс.

— Devyat’.

— Джеймс!

Мороз смешивается с жаром. От крика остаётся лишь звон в ушах. Серые стены разбиваются на куски, и на их месте возникает ночной полумрак спальни. На кулак намотаны лоскуты разорванной простыни, длинные волосы прилипли ко лбу и шее, прикрытым испариной.

— Джеймс…

Романофф стоит в дверях, приоткрыв дверь в коридор и впустив в его комнату немного тусклого света. Испуг застыл на ее лице, зеленые глаза в удивлении округлились. Она всматривается в темноту, ищет взглядом глаза Барнса, которые он старательно от неё прячет.

— Все в порядке, — цедит он сквозь зубы, пытаясь освободить руку, но вместо этого путаясь ещё больше. — Плохой сон.

— Я принесу тебе воды, — голос снова невозмутимый. Почти. В самый последний момент интонация выдаёт неподдельное беспокойство.

— Нет.

Барнс не хотел ни воды, ни чьего-либо сочувствия. Хотя нет, промочить горло, наверное, все же не отказался бы. Но только если нальёт себе сам. Никакой жалости со стороны. Романофф и так уже увидела слишком много.

— Лежи, я принесу.

— Я сказал нет.

Снова тон ледяной. Как сталь клинка. Режет, не давая Наташе вновь возразить.

Она не отводит от него глаз. Беззвучно заходит в комнату, закрывая за собой дверь, подходит к краю кровати. Стоит над ним несколько секунд, наблюдая за лихорадочными попытками Барнса освободиться от лоскутов.

— Давай я тебе помогу. — Наташа садится и протягивает руку, но тот отдёргивает свою как от огня.

— Уходи.

— Джеймс.

Собственное имя действует на Барнса как успокоительное. На миг он замирает. Смотрит на Романофф то ли как на врага, то ли как на спасителя. Она касается его бионических пальцев осторожно, как будто может неловким движением причинить металлу боль. Снимает разорванную ткань за секунду, но не спешит отпускать его ладонь.

— Что ты видел, Джеймс?

Голос Наташи мягкий, тягучий. Как мед, стекающий по ложке.

— Ничего.

Может, этому учили всех шпионок в СССР, а может у неё это было врожденное. Барнс точно сказать не мог. Но на секунду ему показалось, что вибраниум вдруг начал проводить тепло.

Романофф разжала пальцы и отпустила его руку, поднимаясь с кровати.

— Что бы там ни было, тебе не обязательно проходить через это одному, — сказала она почти шепотом. — Ты больше не один, Джеймс.

Наташа вышла из комнаты так же тихо, как и зашла. Дверь закрылась за ней почти беззвучно, а Барнс как маленький глупый ребёнок все смотрел на место, где она только что сидела.

***

— Как насчёт спарринга?

Барнс хмурит брови.

— Что?

— Спарринг, Джеймс, — повторяет Романофф, и ее губы изгибаются в улыбке. — Например, старый-добрый рукопашный. Помогает немного проветрить голову.

Она стоит боком к нему в освещённом солнцем зале с высокими белыми потолками и смотрит на себя в зеркало, разминая шею.

Прошло несколько дней, но она ни разу не говорила и никак не напоминала о том, что видела ночью. За это Барнс был ей особенно благодарен. Стив, видимо, слишком крепко спал, чтобы услышать что-либо, а Наташа так уверенно делала вид, что ничего и не было, что он и сам иногда верил, что тот разговор ему приснился.

Но, конечно же, это было бы слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Как бы сильно Барнс не старался переключиться, рано или поздно его мысли все равно падали в эту воронку.

— Не стоит. Я не хочу тебе навредить.

Брови Романофф удивленно изгибаются, уголок губ приподнимается в улыбке. Она приближается, не отрываясь смотря в его глаза снизу вверх.

— Ты? — переспрашивает Наташа с усмешкой. — Навредишь мне? Не льсти себе, Джеймс. Когда такое вообще было?

Барнс не без труда изображает кривоватую улыбку, вспомнив шрамы от его пуль на ее теле. Левый бок и плечо. И это не считая невообразимого количества ссадин и синяков, которые, в отличие от этого, хотя бы имели свойство проходить.

Он знает, что она о них не забыла. А Наташа знает, что откровенно слукавила. Но вместо того, чтобы позволить Барнсу молча стоять, пожирая себя самого изнутри от вины, хватает с его руки резинку, которой он собирался завязать волосы. Секунда — и ее силуэт мелькает уже в другом углу зала. Романофф двигается быстро и легко, и с той же скоростью в Барнсе просыпается азарт. Бросившись следом, он вдруг уже во что бы то не стало решил отобрать у рыжей свою чёртову резинку.

— Поймаешь меня, Джеймс?

Романофф не пытается с ним драться, но с присущим ей профессионализмом ускользает из рук, не давая себя схватить. Тонкая черная резинка, зажатая между ее пальцами, несколько раз мелькает перед его лицом, и на третий Барнс все же смог ее отобрать.

Наташа лишь ухмыльнулась, вновь выхватывая ее, проскользнула между его ног, и, оттолкнувшись от спины, отпрыгнула на несколько метров.

— Пожалуй, оставлю ее себ…

Договорить Романофф не успела. Барнс сам не осознает, как он так быстро подлетел к ней, заворачивая руку за спину и выхватывая резинку. Наташа оказалась на полу, с глухим звуком впечатанная в него всем весом крупного тела.

Ее широко распахнутые глаза смотрят на него испуганно, губы слегка приоткрыты. Тишина пронизывает воздух, и только тогда Барнс понимает, что именно сделал. Он выпускает ее запястье, заведённое за спину, дёргается, чтобы слезть и поднять ее на ноги, но Романофф вдруг откидывает голову назад и заливается звонким смехом. Самым настоящим, беззаботным, почти что детским. В первый раз за очень долгое время Наташа искренне смеётся.

— А ты хорош, — протягивает она, все ещё широко улыбаясь. — Очень хорош, Джеймс.

— Тебе не больно?

Романофф качает головой, игриво смотря ему в глаза.

— Нерв поврежден, плечо ничего не чувствует после пули.

Барнс тут же убирает руку, отпуская ее.

— Я не хотел навредить тебе. — Извиняется то ли за то, что сейчас повалил, то ли за то, что тогда выстрелил.

— Ты и не навредил. Джеймс, — Наташа кладёт ладонь на его щеку, приподнимая подбородок и заставляя посмотреть на себя, — я вообще-то не сахарная.

Барнс чувствует себя неправильно, даже неловко. Романофф, которую он все ещё прижимал к полу, по сравнению с ним выглядит гораздо более хрупкой и маленькой. Он знает, что она профессиональный боец и тренированный солдат, но Барнс — человек старой закалки.

Наташа смотрит на него, приподняв уголки бледных губ в улыбке, зеленые глаза изучают его лицо. Она не спешит убирать руку, мягко поглаживая пальцами щетинистую щеку.

— Джеймс…

Барнс отвлёкся буквально на секунду, сосредоточившись на приятном тепле прикосновения, но Романофф, в отличие от него, расслабляться не спешила. Резко и с силой толкнув его в грудь второй рукой, она переворачивается, выбираясь из-под тяжелого тела, и в следующий момент сама укладывает Барнса на пол.

— …не надо меня недооценивать.

Светлые волосы Наташи пахнут чем-то сладким. Они скользят по ее плечам, обнажая гибкую шею, когда она нависает над ним. Романофф заводит его правую руку за голову, не выпуская запястье из цепких пальцев, другой стягивает резинку.

— Я это заслужила.

То ли вопрос, то ли утверждение. По ее тону сложно понять — голос уверенный и с ноткой самодовольства.

— Тогда оставь себе.

Он принимает поражение спокойно, даже не претендуя на реванш. В его планы не входит сопротивляться, а Наташа не торопится слезать, рассматривая его обтянутый майкой торс. От пытливого взгляда не укрывается ни один сантиметр, особенно грубая полоса шрама, где бионическая рука присоединяется к телу. Барнс, сам не зная почему, чувствует себя неловко, будто она видит что-то постыдное, что не стоило бы показывать.

Романофф ничего подобного не ощущает. Ее зеленые глаза вновь обращаются к его лицу, пальцы забираются в волосы. Наташа снимает с запястья украденную резинку, убирает темные пряди Барнса со лба и парой ловких движений собирает их на затылке в короткий хвост.

— А ты красивый, Джеймс, — говорит она, снова касаясь его подбородка. — От девчонок, наверное, отбоя не было.

Барнс смущенно усмехается, с трудом пытаясь вспомнить, когда в последний раз задумывался о том, как он выглядит. До войны, наверное. В тот вечер, когда они со Стивом водили в Старк Экспо двух девушек. Должно быть, им обеим сейчас уже под сотню. А он не сможет вспомнить ни их лиц, ни имён.

— Тогда у меня был неказистый друг, — говорит Барнс, иронично растягивая губы в улыбке. — А теперь он возмужал, и на меня даже никто не посмотрит.

— То есть залог успеха в неказистом друге?

Наташа довольно ухмыляется.

Барнс слышит шаги Стива где-то в коридоре и смущается почти как ребёнок. Свободной рукой обхватывает Романофф за талию и, крепко прижав, поднимается с пола вместе с ней, пока Роджерс, услышав, что они в зале, не зашёл и не начал задавать вопросы.

Наташа, крепко обхватывая его бёдрами, отпускает запястье и поправляет собравшуюся на талии майку. Барнс осторожно ставит ее на ноги.

Если это был спарринг, то самый приятный в его жизни.

***

Он начинал смотреть на свою кровать с отвращением, когда солнце заходило за линию горизонта. Знал, что, едва заснёт, снова попадёт в своё прошлое, от которого при свете дня пытался убежать как можно дальше. Но скорости вечно не хватало, и в этой гонке он раз за разом приходил вторым.

Снова новые простыни и целые подушки, приглушённый свет из-за окна. Барнс не хотел ложиться, но он и так почти не спал уже две ночи, а завтра предстоит много работы — возможно, поспать вообще не удастся. Мысль о том, что придётся снова добровольно погрузиться в воспоминания, ужасала, но отдыхать надо всем, даже суперсолдатам.

Рельефное тело касается прохладной постели, Барнс запускает руки в волосы, убирая пряди со лба. Он лежит на спине, грудь приподнимается при каждом глубоком вдохе. Ему кажется, где-то в воздухе снова витает сладкий запах волос Романофф. Кожа на щеке до сих пор помнит, как она гладила его тёплыми пальцами, хоть это и было всего лишь отвлекающим маневром.

Но долго это не длится, и, стоит закрыть глаза, перед ним как живой стоит Александр Пирс и бьет его по лицу.

— Полный отчёт.

Барнс молчит, рассеянно смотрит куда-то в угол сквозь окружающих его людей. Все они боятся Зимнего Солдата, у них приказ держать его на прицеле.

— Полный отчёт, живо!

Он пытается собрать картинку из осколков памяти в своей голове. С трудом силится понять, почему лица людей на мосту кажутся такими знакомыми. Он уже видел ту женщину с рыжими волосами, но это как будто было в другой жизни. И тот человек… Он назвал его Баки.

Барнс пытается спросить, но его толкают на спинку кресла и грубо суют в рот капу. Он знает, что за этим последует и слушается, потому что не хочет откусить себе язык.

Пирс отдаёт приказ, и холодные оковы вновь обхватывают его руки, пластины, тяжёлые и заряженные, отпускаются на голову. Барнс знает, что сейчас будет больно, и воспоминания сотрутся через три… два…

— Можно?

Романофф тихо стучит в дверь с не присущей ей робостью, и Барнс открывает глаза. Приподнявшись на локтях на кровати, садится. Кивает девушке, и та заходит в его комнату.

— Ты не спишь.

Если это вопрос, то скорее всего риторический. Барнс оставляет его без ответа. Смотрит, как Наташа подходит ближе к нему и уже без спроса садится на край кровати.

— До утра осталось часов шесть, а ты не похож на человека хоть немного отдохнувшего.

Барнс отворачивается, думая, что он вообще на человека уже не очень-то похож. Снаружи он на пике физической формы, но внутри разваливается на куски мяса и железа, причём уже очень давно.

Кнопка нажата, процесс запущен.

— Завтра позвонит Роуди. Возможно… нам придётся лететь в Мексику. Тебе нужно поспать, Джеймс.

Романофф говорит мягко, не отводя от него взгляда, и вновь собственное имя из ее уст обезоруживает.

— Я не могу, — признаётся он, глубоко вздыхая. Пальцы рук крепко переплетены друг с другом, плечи чересчур напряжены. — Закрываю глаза — и вижу… все это. Каждый раз.

Наташа смотрит с сочувствием, и ему вновь не по себе. Ощущение собственной беспомощности холодными змеями вьётся по спине, где-то внутри закипает бессильная злоба. Не на Романофф, нет. На себя. На то, что не смог с этим справиться. Его кулаки сжимаются до побеления костяшек.

— Что же они с тобой сделали, Джеймс…

Ладони Наташи скользят по напряженным плечам Барнса, и ее руки обнимают его шею, повергая в полнейшее замешательство. Романофф притягивает его так близко, что по его коже пробегают мурашки от её тёплого дыхания.

Их разделяет всего один слой одежды. Непозволительно мало для человека, в последний раз бывшего с девушкой в прошлом веке.

— Когда я работала на КГБ, мне все время снились ужасные сны, — говорит она не без горечи в голосе, расположившись на кровати. — Ко мне относились как к вещи, оружию. Пользовались, когда надо, не интересуясь моими желаниями. Неисполнение — наказание. Неповиновение — наказание. Лишние вопросы — наказание. Я закрывала глаза и видела, как на меня замахиваются, а по ночам в тишине мне слышались приказы.

Барнс лежит на груди Наташи молча, живой рукой обнимает ее за талию. Ее дыхание ровное, хотя сердце начинает биться чуть чаще, когда она говорит о прошлом. Пальцы приятно зарываются в его волосы на затылке, водят по шее и накручивают тонкие пряди.

— Это длилось много лет. Каждую ночь одно и то же. Я уж думала, так всегда будет, а потом просто перестала видеть сны. Вообще. Закрываю глаза ночью, открываю утром. И ни-че-го не снится.

Барнс поднимает голову, ищет зеленые глаза в темноте. Ловит ее взгляд и не хочет отпускать, кладёт голову на подушку рядом. Одной рукой обнимает тёплое женское тело, притягивает за талию, сокращая расстояние. Она кажется ему такой хрупкой, что резкое движение может причинить вред.

— Ты заслуживаешь лучшего, Наташа, — хрипло говорит Барнс, ещё не отдавая себе отчёт в том, что впервые назвал ее по имени вслух. Но от неё, конечно, эта деталь не смогла укрыться.

Романофф улыбается и снова поворачивается к нему. Приподнимается на локте, подпирая голову. Взгляд зелёных глаз скользит по его телу.

Она знает, что он намеренно почти не трогает ее бионической рукой. Боится, наверное, или просто не хочет. Видит, как он постоянно пытается рассмотреть под одеждой шрамы, оставленные на ее теле, и как меняется при этом его взгляд.

— Ты тоже заслуживаешь лучшего, Джеймс.

Наташа перекидывает одну ногу, усаживаясь на него верхом, и по бокам упирается коленями в кровать. Положив ладонь на твёрдую как камень грудь, проводит по ней к шее, короткие ногти слегка задевают бледную кожу. Другой рукой гладит металлический бицепс и опускается ниже, переплетая с ним пальцы.

Барнс смотрит на неё в замешательстве, облизывает в миг пересохшие губы. Хочет сказать что-то, но все слова разом вылетают из головы, и он лишь приоткрывает рот, чувствуя, что вибраниум вот-вот начнёт плавиться.

Романофф склоняет голову набок и опускается к его телу, губами невесомо касаясь темной полосы шрама. Она целует его сантиметр за сантиметром, не выпуская бионические пальцы ни на секунду.

— Нат…

— Тише.

Дыхание скользит по ещё чуть влажной дорожке поцелуев, и Барнс вздрагивает, обнимая ее за талию свободной рукой.

Чуть смещая центр тяжести вперёд, Наташа облокачивается на локоть и переходит к его шее. Ведёт по пульсирующей венке, дразнит и заставляет помучаться прежде, чем оставит на ней первый поцелуй. Ее губы мягкие и очень тёплые, кончики волос щекочут кожу. Она слушает его участившееся дыхание, целует медленно, растягивая удовольствие от ключицы до уха. Оставляет на сгибе полупрозрачный розоватый след.

Барнс хмурит брови и прикрывает глаза от удовольствия, сжимает ладонь Романофф крепче, совершенно забыв о том, что лишь одна его рука из плоти и крови. Он чувствует себя живым, как никогда прежде, ощущает жизнь каждой клеткой тела, как будто не было никогда ни войны, ни ГИДРЫ, ни Зимнего Солдата.

Барнс прижимает Наташу за талию к себе, но не решается коснуться кожи под тонкой майкой. Он старомоден. Насколько это возможно в сложившейся ситуации.

Притянув ее ближе, на секунду ловит взгляд зелёных глаз, смотрит на приоткрытые губы. Наташа прекрасна. Сейчас, здесь, она не шпионка. Не агент и не боец. Простой человек, который заставляет понемногу оттаивать давно потерянное где-то в снегах сердце Барнса.

— Поцелуй меня, Джеймс.

Ее тихий голос звучит у него над самым ухом, пускает вдоль позвоночника огромной силы разряд. Барнс теряется, но всего на секунду, после чего мысли вновь собираются вместе, и он с радостью исполняет приказ.

Придерживая Наташу, переворачивается, оказываясь сверху, обхватывает ее лицо ладонями. Целует так жадно, словно голодал с сорок третьего и только сейчас в первый раз наконец смог насытиться. Его губы гораздо жёстче, щетина на подбородке может уколоть ее нежную кожу, но Романофф едва ощутимо улыбается, и он продолжает, забывая даже об этом.

Когда Романофф отстраняется, Барнс не знает, как успокоить своё взбесившееся сердце. Это точно, Наташа прекрасна. Она смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, гладит пальцами шею и спину, проводя вверх и вниз по позвонкам.

— Тебе нужно поспать, Джеймс, — почти беззвучно, одними губами. — Если хочешь, я останусь с тобой.

Барнс послушно кивает. Ложится рядом с ней, притягивая за талию ближе, утыкается носом в ее шею.

— Хочу.