Ключ [Кае де Клиари] (fb2) читать онлайн

Кае д’Клиари Колдовской замок Часть 6. Ключ

Глава 1 Три дракончика и рыцарь

Давным-давно жили-были три маленьких дракончика. Только в те времена жили они не на драконьей горе, а внизу, где много-много зелени, цветов и вкусного мяса, которое бегает, плавает и летает. Дракончики жили очень хорошо. Дни напролёт они плескались в озере, играли в огненные шарики, которые сами же и надували, бегали наперегонки, кувыркались, дурачились и ели всё, что могли поймать!

Но вот однажды, из далёкого-далёкого замка, пришёл к ним злой-презлой рыцарь! Он захотел убить маленьких славных дракончиков, ведь страшные злые рыцари всегда так поступают! Дракончики очень испугались рыцаря и стали думать, как им быть?

Первый дракончик влез на дерево, но рыцарь срубил дерево своим мечом и убил бедного дракончика!

Второй дракончик нырнул в озеро, но рыцарь сел на берегу и стал ждать, когда у дракончика кончится воздух. А когда дракончик всплыл на поверхность воды, рыцарь накинул ему на шею верёвку, вытащил на берег и тоже убил его!

А третий дракончик взмахнул своими маленькими крылышками, раз-другой и взлетел на высокую-высокую каменную гору! Рыцарь долго ждал, когда дракончик слезет с горы, но так и не дождался. Тогда он взял свой большой ужасный меч и стал рубить гору, но меч затупился, и его пришлось выбросить.

Но рыцарь был очень злой и никак не хотел оставить маленького дракончика в покое. Он снял свои доспехи и полез на гору, чтобы достать дракончика! Лез-лез, лез-лез, лез-лез! Дракончик увидел, что рыцарь скоро до него доберётся, очень испугался и ка-ак дохнул на него огнём! Тут рыцарь и свалился с горы, и упал в глубокую-преглубокую пропасть! Упал и разбился насмерть!

Тогда дракончик слетел с горы вниз и съел рыцаря, ведь тот был не только мёртвый, но ещё и жареный!

* * *

Мик отложил книгу в сторону и потёр заболевший висок. Вот уже третьи сутки он не вылезал из читального зала Архива Конгресса, где изучал материалы, которые подбирал сам, поскольку помогать ему было некому. Ключ к загадке должен был быть где-то здесь, Мик был в этом уверен. Но, как найти этот ключ, если он скрыт под видом безобидной сказки, (так утверждал Дульери), песенки или чего-то в этом роде. К тому же, неизвестно, какой именно сказки.

Вот эта последняя, например не дала конкретной информации, но озадачила новым вопросом — откуда собственно здесь драконья сказка?

Впрочем, если внимательно посмотреть на то, как изменился мир, который он знал, в котором жил, пусть и, пребывая в беспамятстве, то удивляться нечему! Удивляться можно лишь быстроте, с которой произошли все эти потрясающие перемены.

Глава 2 Фенька

А началось всё тогда на острове в неизвестном измерении, когда память вернулась к нему, и это вовсе не было здорово. Скорее напоминало снежный сугроб, который внезапно обрушивается с крыши и хоронит зазевавшегося пешехода.

Память начала возвращаться ещё накануне, когда он проснулся в неглубокой луже наполненной благоуханной целебной травой. В течение последующих суток, богатых странными событиями и удивительными знакомствами, память возвращалась постепенно, зато, когда на утро следующего дня он разлепил веки, память решила сыграть с ним новую шутку.

Несколько секунд он смог провести в блаженном беспамятстве, и только удивлялся той пёстрой компании, которая собралась вокруг него, явно ожидая его пробуждения. Там был, например, изумрудно-зелёный дракон, большой, как соборная колокольня, но с очень славной физиономией в огромных очках. С ним резко контрастировал розовый крыс, тоже в очках и с очень умной мордочкой. Третьим в компании был здоровенный чёрный бык, испанской породы, улыбающийся во весь рот. Четвёртый и пятый персонажи смахивали на людей, хоть явно ими не являлись. Это были два каких-то носатых колобка похожих на гигантские картофелины. Они были словно братья-близнецы, но при всей своей похожести выглядели настолько по-разному, что перепутать их мог бы лишь слепой. Эти двое всё время переругивались шёпотом и сжимали кулаки, как будто собирались драться, но пока держали себя в руках.

Мик сел и огляделся, ничего не помня и ничего не понимая. Поодаль стояла ещё одна колоритная пара — огромный, больше первого, бело-золотистый дракон с двумя парами крыльев и высокий, больше двух метров, атлетически сложенный мужчина с совершенно седыми длинными волосами.

Когда они увидели, что Мик проснулся, то приветливо помахали ему руками, а он машинально помахал им в ответ… И тут это случилось!

Он вспомнил всё и сразу, и это было… больно! Мик схватился за голову и, слабо вскрикнув, повалился обратно. Конечно, к нему сразу бросились, сбили с ног обоих колобков, чуть не затоптали профессора Прыска, а самого Мика едва не разорвали на части. Но, в конце концов, всё обошлось, правда, Фиг и Дуля воспользовались всеобщей суматохой, чтобы вцепиться, друг в друга и укатились в заросли чертополоха, но Бык скоро выгнал их оттуда.

Боль ушла, расшатанные нервы успокоились, а дружеская забота оказалась настолько трогательной, что долго хворать было просто неприлично. К тому же Мик прекрасно понимал, чего от него ждут, но едва начал говорить о деле, как на него замахали руками, копытами, лапами и крыльями, после чего вручили новый кусок жареной акулятины.

Когда Мик покончил с ним, Мегги и профессор Прыск предложили ему прогуляться по берегу, пока остальные занимаются своими делами, (Анджелика и Драгис пошли купаться, а Бык делал внушение жутко злым и красным братьям).

— Многоуважаемый коллега! — начал профессор Прыск, когда они отошли на приличное расстояние от лагеря. — Нас всех волнует вопрос, есть ли выход из той ситуации, в которую мы попали. Я думаю, вы меня понимаете…

— Конечно, уважаемый профессор! — ответил Мик. — Я понимаю, что вы имеете в виду. Кроме того, я был вчера настолько неосторожен, что позволил себе дать некоторую надежду… Видите ли, сеньор Прыск, возвращение в тот мир, из которого мы сюда попали, на самом деле возможно, но для этого необходимо много такого, чем мы сейчас не располагаем. И это только, во-первых, а во-вторых, да, когда-то мне удалось проделать нечто подобное, но тогда мы работали втроём — дон Клеофас, Великий Инквизитор и я, недостойный священнослужитель, оставивший свою паству.

— Но ведь и сейчас нас здесь трое учёных! Даже четверо, ведь Мегги моя лучшая ученица!

— Это так, но дело в том, что сеньора Дульери в расчёт можно не брать. Вы помните его рассказ о единении с третьим братом? Да, при этом он действительно стал человечнее, чем в свою бытность Великим Инквизитором, но кое-что с тех пор утратил, хоть, похоже, и не заметил этого.

— Вы хотите сказать, что он поглупел?

— Можно сказать и так, но правильнее будет предположить, что он утратил не часть своего ума, а целый пласт знаний необходимых для наших целей. Это хорошо видно из его рассказа, ведь если бы это было не так, он смог бы выбраться из любой ситуации. Но нет, ему пришлось приспосабливаться!

— Ну и ладно! — вмешалась в разговор Мегги. — Ой, извините! Я только хотела сказать, что мы можем обойтись без него, и отсутствие лаборатории нам тоже не помешает, ведь у нас есть артефакт, который может заменить десяток лабораторий!

— Что вы имеете в виду? — недоумённо спросил Мик.

— Кулон, от которого Анджелика мечтает избавиться. Козлиный рог с нанизанным на него пушечным ядром. Он способен пробить брешь между мирами, но сейчас он запечатан!

— Верно! — профессор Прыск подпрыгнул почти до плеча Мика. — Надо бросить все силы на то, чтобы найти способ распечатать этот артефакт и тогда мы сможем наконец-то помочь всем присутствующим найти то, что они хотят!

— То, что хотят?

— Именно! Посмотрите на наших влюблённых! Да, им хорошо вместе, но так дальше продолжаться не может! Надо либо вернуть человеческий облик принцессе, либо драконий её возлюбленному. Предпочтительнее конечно первый вариант, но там уж как получится! Фиг с Быком спят и видят, как бы им вернуться в Козляндию, где у них остались недоделанные дела. Дульери мечтает снова встать во главе мафии, но тут я думаю, что разумнее было бы отправить его в такое место, где он не наделал бы беды…

— А о чём мечтаете вы, коллега!

Вопрос не застал профессора Прыска врасплох.

— Нам с Мегги всегда хотелось узнать побольше!

— Я так хочу побывать в том мире, откуда родом Анджелика! — воскликнула Мегги и всплеснула крыльями.

На этот раз Мик замолчал надолго. Профессор Прыск и юная драконесса не мешали его размышлениям, а просто тихо шли рядом.

— Хорошо! — вдруг сказал учёный священник, остановившись так резко, что оба его собеседника вздрогнули. — Я возьмусь за это, хоть лично мне здесь нравится гораздо больше, чем в том громадном холодном городе. Однако чтобы проделать все, о чём вы сейчас упомянули, коллега, нам придётся вернуться назад, в этот жестокий город.

— Почему?

— Во-первых, потому, что этот путь ещё, как бы сказать, не остыл. Всегда при переходе кого-либо между мирами, проход закрывается не сразу, и место перехода затягивается медленно, а тут случился не просто переход, а нечто вроде торнадо! Вон, весь остров завален мусором из того мира! Даже если проход уже полностью закрыт, ткань материи-времени в этом месте тоньше, и её легче будет взрезать!

— А, во-вторых?

— Во-вторых, я не знаю ни одного другого мира поблизости, где можно было бы найти библиотеку, а ключ к проходам в другие миры можно найти только там. Конечно, если нам удастся распечатать артефакт, висящий на шее сеньориты Анджелики, то мы можем просто прорубить себе проход в любом месте, но это же варварство! Так можно повредить тому миру, в который собираешься пройти, а ещё надо ведь знать, что проникаешь именно туда куда нужно, ведь нельзя же ломиться вслепую! В общем, сейчас перед нами стоят две задачи — распечатать артефакт и вернуться обратно, чтобы попасть в Архив Конгресса.

На этом совещание трёх заговорщиков закончилось, а в полдень началось выполнение их плана. Происходило это так — Анджелика с очень несчастным видом лежала на пригорке, зажав уши руками и зажмурившись. Её «кулон» покоился на валуне, поддерживаемый слегка дрожащими руками Фига. Другой валун, размером с бычью голову, держал в руках Драгис, в глазах которого плескалась тревога и недоверие.

— Попробуем ещё разок! — скомандовал Мик.

Драгис вздохнул и с размаху опустил валун на ядро. От этого удара подпрыгнула земля, а валун в руках бывшего викинга раскололся пополам.

— Бесполезно! — воскликнул Драгис, бросая на землю обломки.

— Странно! — задумчиво пробормотал Мик. — Ведь ядро из обычного чугуна, оно же не является частью артефакта!

— А может его расплавить? — подал идею Фиг.

— А меня зажарить! — ответила Анджелика, в голосе которой слышались слёзы. — Спасибо Фигушка!

— Нет, должен быть другой способ! — воскликнул профессор Прыск. — Была бы у нас пила!

— А ещё лучше электрическая пила, чтобы не набивать мозоли! — съязвил Дуля.

На его слова никто не обратил внимание, но он не унимался.

— Читал я как-то давно одну книгу, так в ней два придурка гири пилили, надеясь найти внутри золото!

— Дон Дульери! — не выдержала Мегги. — Если у вас есть идея, как нам распечатать этот артефакт, то может быть, вы поделитесь ею с нами?

Физиономия Дули вдруг стала хитрой и злобной, но в следующее мгновение он принял таинственный вид, пожал плечами и заявил:

— Идея есть и я готов ей поделиться, но у меня имеется несколько условий!

— Он нам ещё условия ставить смеет! — прорычал Фиг, берясь за обломок расколотого валуна.

— Фиг, остынь! — спокойно сказал Драгис. — Изложите ваши условия, дон Дульери, но учтите — они должны быть приемлемыми, а информация качественной.

— Никакого подвоха! — Дуля сейчас напоминал рыночного торговца расхваливающего товар. — Баш на баш! Я говорю вам свои условия, вы их принимаете, тогда я рассказываю, как решить проблему с артефактом и вы следуете моим советам! Всё просто, не так ли? После того, как артефакт будет распечатан, вы, как люди честные, сдержите своё слово и мы будем квиты. Идёт?

— Изложите свои условия.

— Слушайте! Во-первых, вы не бросите меня здесь, а возьмёте с собой! Во-вторых, после прибытия в нужное нам измерение мне будет предоставлена полная свобода, без каких либо ограничений! В-третьих, вы поможете мне снова занять моё законное место в клане, на создание которого ушло столько времени…

— Что-о! — проорал не своим голосом Фиг и запустил в брата осколком валуна.

Дульери ловко увернулся и напустил на себя обиженный вид. Рвущегося в драку Фига почти налету перехватил Драгис и препоручил его заботам Быка, который просто придавил друга к земле каменным копытом.

— Ну, если мои условия настолько неприемлемы… Что ж, можете на всю жизнь оставаться на этом прекрасном острове, а я умываю руки!

— У вас есть еще, какие-нибудь условия, дон Дульери? — всё также спокойно спросил Драгис.

— Ну, ещё я хотел предложить вам союз в борьбе с китайскими конкурентами, но если мои требования вам не подходят…

— А теперь послушайте меня, дон Дульери! — произнёс Драгис тоном, не терпящим возражений. — Я от имени всех присутствующих предлагаю вам следующее: вы помогаете нам с этим артефактом, а мы забираем вас с собой и не препятствуем вам в ваших внутриклановых разборках. Также мы обещаем не поддерживать китайцев, если с вашей стороны не будет открытой агрессии. И последнее — когда наши дела в городе закончатся, мы покинем его навсегда, но если услышим о новых безобразиях со стороны вашего клана, то вернёмся, и тогда берегитесь, дон Дульери!

— А если я не соглашусь?

— Тогда мы рано или поздно сами найдём способ распечатать артефакт, но вас оставим здесь в одиночестве. Можете тогда попробовать создать новую мафию из гадюк и лягушек. Итак?

— Я согласен!

Дульери протянул Драгису руку, которую тот пожал, глядя прямо в глаза вчерашнему врагу. Казалось, ещё немного и между ними сверкнёт молния, но этого не случилось. Разомкнув пожатие, оба улыбнулись друг другу с обаянием достойным аллигаторов, и Дуля тут же преступил к изложению своего плана.

— Скажем так, я знаю эту дрянь давно! Не буду вам рассказывать, как она ко мне попала, это отдельная история, но скажу только, что эта штука обладает не только страшной силой, но и какой-то непонятной волей! Иными словами, она служит не всем подряд, а лишь тем, кто ей нравится, что ли? Мне, например, так и не удалось её приручить, зато вашу… гм, гм… принцессу она послушалась сразу, хоть и не раскрыла ей все свои тайны. Ладно, буду краток! Воздействовать на неё с внешней стороны бесполезно, она… то-есть он, рог, воспринимает любую попытку снять ядро или перерезать шнурок, как атаку на себя и защищается! Начинает упираться не хуже среднеазиатского ишака, если кто-нибудь понимает, о чём я говорю. Так вот! Чтобы снять ядро надо воздействовать на него самим этим треклятым рогом! Как это сделать? А вот как — шнурок достаточно длинный, не так ли? Мисс Анджелика, это доступно только вам! Возьмите ядро в одну руку, вот так, а когтем другой руки надавите на рог, таким образом, чтобы проткнуть ядро насквозь! Вот видите, получилось! А теперь ухватитесь за кончик рога и подтяните ядро по шнурку к самой шее. Всё, ваш артефакт свободен!

— И что, теперь мне придётся ходить вот так, с чугунным ядром, давящим на горло? — спросила Анджелика не слишком радостным голосом.

— Ха! Вы так и не поняли, что держите в руках? Как сказал этот ваш падре Микаэль, ядро не является частью артефакта, как впрочем, и шнурок на котором он висит. Кстати, это мой шнурок. Я продел его сквозь отверстие в роге, сам уже не помню, сколько лет назад! Но я не претендую на него, как на собственность. Вобщем, если хотите что-либо разрезать — режьте рогом, ему доступны и не такие материи!

Анджелика боязливо взяла рог двумя пальцами и тихонько провела им по поверхности ядра. Ядро распалось на две половинки, словно булка, разрезанная острейшим ножом. Ещё не веря в такую удачу, девушка поддела кончиком рога шнурок, и… он повис у неё на руке, словно был располовинен ножницами.

— Ну вот, а вы не доверяли мне! — воскликнул Дуля. — Теперь осталось только найти нужное место и открыть обратную дорогу в мой любимый город! Итак, свою часть договора я выполнил, теперь дело за вами, господа! Когда будете готовы, дайте мне знать!

С этими словами он повернулся спиной ко всей честной компании и зашагал куда-то вглубь острова. Присутствующие переглянулись между собой, но никто ничего не сказал. Анджелика, ещё не поверившая в свою свободу, так и держала артефакт на раскрытой ладони.

— И что мне теперь с ним делать? — спросила она задумчиво. — Падре Микаэль, может, возьмёте его себе?

— Нет, дитя моё! — ответил Мик после недолгого размышления. — Это существо, которое вы зовёте доном Дульери, а я знавал его в другом обличие и называл Великим Инквизитором, на самом деле знает, о чём говорит. Только вы одна среди нас можете владеть этим предметом, и только вы способны использовать сокрытую в нём силу.

— Но как же я теперь буду его носить? Ведь у меня нет карманов, да и вообще одежды…

— Я, кажется, понял, что можно сделать! — воскликнул Драгис. — Раз теперь мы знаем, как его можно снять…

Он взял рог Рогелло Бодакулы вместе с остатками шнурка, несколько раз обернул шнурок вокруг левого запястья своей возлюбленной и завязал хитрым морским узлом.

— Фенька, — прокомментировала Анджелика, рассматривая новое украшение. — А что? Мне даже нравится!

Глава 3 Горите города, и жители бегите!

* * *

Нижний край свитка носил следы огня, текст был не полон. Как знать, может пресловутый ключ находился, как раз на этой сгоревшей части и теперь утрачен навсегда?

Теперь у Мика разболелся другой висок. Нет, так дальше нельзя. Ясно, что если этот ключ на самом деле существует, то найти его быстро не получится, а работой без отдыха можно загнать себя в гроб. Необходимо было отдохнуть.

Он оставил подобранные для изучения тома и свитки на столе, где работал, в полной уверенности, что их никто не возьмёт и вышел из кабинета.

Архив Конгресса располагался в здании, которое напоминало дворец. Хотя почему напоминало? Оно и было дворцом — дворцом науки и хранилищем знаний. Единственным местом, для которого стоило строить дворец. А ещё, оно оставалось единственным местом в этом городе, которое не было захвачено общим сумасшествием. Почти не было… Наверное, поэтому оно считалось у здешних жителей местом опасным и даже проклятым.

Это выражалось, прежде всего, в том, что они обходили здание Архива стороной, даже старались не проходить по площади перед его фасадом. Но это ещё не всё. Далеко не всё!

Когда Мик услышал впервые об отношении здешних людей к книгам и к чтению вообще, он не поверил собственным ушам. Это случилось практически сразу после их возвращения в город. Впрочем, лучше рассказывать всё по порядку.

Глава 4 Шаг назад

Материя того мира, где находился, приютивший их остров, распалась от лёгкого прикосновения рога, зажатого в пальцах Анджелики, словно только и ждала, чтобы её разрезали. На самом деле они долго искали подходящее место для перехода в мир, откуда вылетели таким необычным способом. Беда была в том, что никто точно не мог сказать, в какой части острова их высыпало из межпространственной двери, словно кукол из коробки.

Бык, например, утверждал, что это, конечно, случилось на том пригорке, где он любил угощаться травой. Правда, он сам признавался, что во время полёта зажмурился с перепугу.

Мегги отгородила себе часть пляжа, причесала песок когтями и долго что-то на нём вычерчивала кончиком крыла. Нечто похожее на схему, покрытую замысловатыми формулами. По её расчётам выходило, что выпасть из того мира в этот, они на острове вообще не могли, а приводнились где-то в лагуне, метрах в ста от берега. Этому конечно никто не поверил, потому что все до единого помнили, что приземление было жёстким, а ушибы от него не прошли до сих пор. К тому же, если они тогда и вымокли, то не от того, что плюхнулись в воду, а от того, что хлестал отчаянный дождь.

Место для возвращения нашлось после наблюдений, которые предприняли совместно Мик и братья-близнецы, заключившие на время перемирие. Наблюдать надо было за воздухом.

— Здесь! — уверенно сказал тогда Дуля, после того, как Мик обнаружил лёгкое марево, дрожащее над небольшой каменистой площадкой покрытой пучкам жесткой травы.

— Точно! — подтвердил Фиг. — Я приземлился на эту кочку, а вон ту скалу разбила Анджелика, потому что не смотрела куда падает, а старалась уберечь Драгиса от удара.

— И зачем было так трудиться? — с неприкрытым сарказмом пожал плечами Дуля. — Этот громила и сам бы неплохо снёс скалу. Он же, по сути, дракон, что ему сделается?

В ответ на его слова Фиг зарычал и сжал кулаки, но Мик решительно встал между ними.

— Сеньоры, — сказал он без нажима, но твёрдо, — давайте сосредоточимся на нашей задаче. Искомое место обнаружено, и теперь нам надо разработать план перехода, который желательно совершить без происшествий и потерь.

С ним согласились, хоть оба брата, по обыкновению, бросали друг на друга злобные взгляды.

План перехода был прост — в материи мира проделывается разрез не больше размера дракона; первыми туда проникают Мегги и профессор Прыск, сидящий у неё на плече; если всё в порядке, опасности нет и спасаться бегством не надо, они дают сигнал и Анджелика передаёт Мегги сквозь разрез остальных членов команды, одного за другим.

Конечно, не обошлось без споров. Дульери, например, был решительно против того, чтобы оказаться сначала в когтях дракона, а потом и в пасти дракона, ведь Мегги, от природы не имевшая рук, должна была брать тех, кого ей передали, языком.

Его неожиданно поддержал Бык, страдавший от старой фобии — быть съеденным кем бы то ни было, будь то дракон или кто угодно. Этих двоих пришлось уламывать, но, в конце концов, Драгис сказал Быку, что воспримет его недоверие, как личное оскорбление, а потом напомнил Дульери, что не имеет ничего против того, чтобы оставить его здесь на острове.

Итак, разрез был сделан. Он напоминал вертикальную рану, которую требовалось ещё зашить. Эта задача тоже лежала на плечах Анджелики. Правда, наличие восстанавливающих функций у пресловутого рога, подтверждено не было, но попробовать стоило. Никому не хотелось повторения того урагана, который занёс их сюда.

Немаловажной частью плана было также то, что обе драконессы должны были оперативно транспортировать своих друзей и союзников в безопасное место. Ясно ведь, что появление среди города двух драконов, испанского быка, колобков получеловеческого вида и знаменитого гангстера могло вызвать некоторое непонимание со стороны жителей.

* * *

Кто-нибудь, когда-нибудь имел счастье быть свидетелем точного и удачного исполнения подобных планов? Я — нет, а вы?

Мегги бесстрашно, (или доверчиво), шагнула в разрез и вдруг замерла, оставшись на две трети в мире приютившего их острова. Прошло несколько секунд недоумённого ожидания, после чего все переглянулись, а Драся коротко свистнул и позвал её:

— Эй, сестрёнка, ты никого не забыла?

— Пс-ст! — раздалось в ответ и юная драконесса нетерпеливо махнула крылом.

Бывший викинг нахмурился и открыл, было, рот, собираясь требовать объяснений, но тут его сестра скользнула в разрез целиком, и в тот же миг заглянула обратно, сверкнув очками, за которыми были круглые от удивления глаза.

— Давайте все сюда, здесь нет никого, и… вам это надо видеть!

Компании приключенцев ничего не оставалось, как последовать её совету, хоть это и шло вразрез с тем, что они собирались делать. Всё объяснилось практически сразу.

— Та-ак, — пропел Дульери, когда сделал шаг через разрез, — кажись знакомые места!

— Ага, — подтвердил Бык, — та самая ферма. Ферму-то я всегда узнаю!

— Да, и сарай на месте, — озадаченно добавил Фиг, спрыгнув на землю. — Но почему мы за городом?

— Пространственно-временная привязка, характерная для межмировых прободных переходов. — Изрёк падре Микаэль, становясь рядом с ними.

— Что вы хотите этим сказать, коллега? — спросил профессор Прыск, как всегда появляясь неведомо откуда.

— Весьма распространённое явление, — как ни в чем, ни бывало, ответил недавний бомж. — Миры ведут себя, как живые существа и собственно являются живыми существами, правда, не такими, к каким привыкли мы, имя в виду людей или животных. Тем не менее, реакция миров на вторжение, вроде того, какое мы предприняли сейчас, всегда похожа на разумное действие. Но это действие противоположно тому, какое бывает, когда рану получает существо из плоти и крови.

— И в чём это выражается? — вступил в разговор Драгис, помогая Анджелике протиснуться сквозь разрез, который оказался для неё узковат.

— Любая тварь, как разумная, так и нет, — терпеливо пояснил падре Микаэль, — получив болезненное повреждение, сознательно или бессознательно бережёт больное место. Миры же, в противоположность этому, частенько, словно чувствуя угрозу вторжения, поворачиваются к тому, кто ломится в их пределы именно тем самым боком, который уже подвергался прободению. Есть мнение, что таким образом делается попытка сохранить оставшиеся «бока» целыми.

— Но ведь мы уходили отсюда не через ферму! — резонно заметила Анджелика, не слишком изящно перевалившись через грань миров.

— Возможно, тот путь запечатан, — предположил падре Микаэль. — Даже, скорее всего, запечатан. А через этот сеньор Драгис попал сюда после разрыва формуляра возвращения… Глядите!

Он указал рукой в ту сторону, куда уже давно отчаянно махала крыльями Мегги, пытаясь привлечь общее внимание. И тут все, словно пробудившись от сна, увидели огромный, освещённый множеством огней, горд.

Да, это был тот самый город, который они покинули тогда, вынесенные сквозняком через межпространственную дверь, в то время как у них под ногами разваливался словно карточный домик, гигантский небоскрёб «Пирамида». Это был он, тот самый город… Но он ли это был?

И те, кто прожил в этом городе весьма напряжённые годы своей жизни, и те, кто видел его мельком, сразу почувствовали разницу между тем, что было тогда и тем, что предстало перед ними сейчас. Во-первых, огней в этом городе было больше, чем тогда, когда они его покинули. Не просто больше, а во много раз больше! Раз в десять, а то и в двадцать. Во-вторых, сам город, как будто вырос. Не столько вширь, хоть это тоже имело место, сколько в высоту. Если раньше крыши его небоскрёбов утопали в облаках, то теперь облака исчезли, зато казалось, что наиболее высокие строения способны задеть своими макушками звёзды! И, в-третьих — среди этих циклопических исполинов возвышался во всём своём мрачном великолепии, монстроподобный гигант «Пирамида», целый и невредимый!

— Этого не может быть, — пробормотал профессор Прыск, протирая свои очки, словно это способно было исправить какую-то погрешность в его восприятии реальности.

— Чего именно не может быть, по-вашему? — ехидно заметил Дульери.

— Он же рухнул, в прошлый раз! Ну, когда мы… — ошарашено, проговорил Драся.

— А я-то ещё считал драконов умными существами! — с триумфом в голосе воскликнул мафиозный дон. — Сами давеча распинались по поводу несовпадения времени в разных мирах, а теперь тормозим, когда речь заходит о подобных явлениях? А, между тем, всё просто! Пока мы были там, здесь прошло достаточно времени, чтобы отстроить «Пирамиду» заново. И не только её, как я вижу.

— Поправьте меня, если я ошибаюсь! — в тон ему произнесла Анджелика, любуясь своим перламутровым маникюром. — Это вовсе не такие уж хороши новости для вас, дон Дульери?

Дуля сначала моргнул пару раз своими круглыми глазами, а потом озадаченно нахмурился.

— Ха! — радостно воскликнул Фиг, указывая на брата пальцем. — Попробуй теперь стать здесь главой мафии! Твоё место давно занято, братец! А может быть здешнее общество теперь настолько совершенно, что вспоминает о мафии, как о чём-то древнем, примитивном, вроде первобытно — общинного строя?

Дульери ничего не ответил на это и только гордо задрал нос, сложив на груди свои маленькие ручки.

— Знаете, господа, — проговорил профессор Прыск с многозначительной задумчивостью, — ваши предположения весьма остроумны, но пока что рано делать какие-либо выводы. Меня больше волнует то, что наш переход в этот мир прошёл слишком гладко!

— Разрез! — воскликнул Мик испуганно. — Мы забыли закрыть его!

Все в ужасе оглянулись.

«Шмяк!» «Шмяк, шмяк!» — раздалось за их спинами и в лучах, опускающегося за горизонт солнца, они увидели вертикальный проход между мирами, на котором возникали горизонтальные клёпки. Ещё миг и видение разреза словно растаяло в воздухе.

— Феноменально! — воскликнул профессор Прыск. — Но всё же я…

Договорить он не успел, внезапно налетевший вихрь, заставил его захлебнуться собственными словами, а затем подхватил, закружил и понёс беспомощное розовое тельце! Драгис рванулся было спасать учёного чудака, но сам был сбит с ног ураганным дыханием, и спасся только благодаря, наступившей на него, Анджелике.

— Что?.. Что это такое?! — выдохнула Мегги, когда всё кончилось.

— Не знаю! — честно признался Мик, вылезая из-под её крыла. — Сам вижу такое впервые.

— Приятно видеть слабость того, кого презираешь! — заявил дон Дульери, появляясь оттуда же.

— Кто-то соскучился по хорошей зуботычине? — процедил сквозь зубы Фиг, но закончить свою мысль не успел.

— Ой, ребята, что это! — вдруг вскрикнула Анджелика, забыв приподнять лапу с полураздавленного возлюбленного. — Что с вами? Посмотрите друг на друга!

— Опя-ать!!! — взревел Бык, вставая на ноги и ощупывая руками свою рогатую голову. — Ну почему я снова… Быкович!

— Потому что это твоя фамилия, забыл? — заметил Драгис, вставая и отряхиваясь.

— Нет у меня никакой фамилии! — взревел Бык. — Я это сам придумал, еще, когда жил у Козы. У меня и имени-то нет…

— Ну, имя у тебя, положим, есть… — возразил Фиг, но не договорил, потому что Бык недвусмысленно показал ему кулак.

— И что же это за имя? — поинтересовался Дульери, с удовольствием оглядывая свою фигуру, очеловеченную, но по-прежнему одетую в лохмотья.

— Не твоё дело! — рявкнул Фиг и даже встал между ним и Быком, словно тому требовалась защита.

— Значит всё повторится по новой? — спросил Драся, оглядев преобразившуюся компанию. — «Старые добрые времена» вернулись?

— Нет, — решительно отверг такое предположение падре Микаэль. — Такого не бывает и не может быть в принципе. Никакие «старые добрые времена», никогда не возвращаются. «Злые старые времена», по счастью, тоже. Могут наступить новые добрые или новые злые времена, но не более того.

— Нельзя ли это пояснить несколько более доходчиво? — осведомился Драся.

— Просто взгляните на себя критически, — устало сказал, переставший быть бомжом, падре Микаэль. — Что вы видите?

Все присутствующие снова переглянулись.

Собственно изменения коснулись немногих. Совершенно голый, но не замечающий этого, Быкович, с выражением отчаяния рассматривал свои огромные ноги, руки и всё время ощупывал голову, видимо, чтобы убедиться в том, что рога по-прежнему на месте.

Братья-близнецы — Фигольчик и Дульери, несмотря на плачевное состояние своих костюмов, похоже остались довольными, произошедшей с ними метаморфозой. Оба прибавили в росте, хоть среди людского племени их по-прежнему называли бы коротышками.

Драгис не изменился совершенно, разве что выглядел моложе, в основном потому что с его лица исчезло выражение горечи. Впрочем, эта благоприятная метаморфоза случилась с ним ещё на острове.

Анджелика тоже осталась в том виде, который приобрела в драконьих пещерах. При этом она сама не могла сказать наверняка, нравится ли ей это могучее и, по своему, прекрасное тело — дракона-монстра.

Мегги, соответственно меняться не собиралась. Сейчас она была занята тем, что заглядывала под каждый камень, куст или кочку.

— Господин профессор! — снова и снова звала юная драконесса. — Профессор Прыск, где вы?

Глядя на эти усилия, к ней присоединилась вся прочая компания, исключая дона Дульери, который с видом снисходительного превосходства, водрузился на старую бочку и только презрительно поглядывал на обеспокоенных друзей.

— Долго вы будете ещё страдать этой ерундой, несчастные? — крикнул он, когда добрый час поисков не дал никаких результатов.

— Возможно, Ваше Преосвященство, если бы вы соизволили помочь… — начал падре Микаэль, но бывший Великий Инквизитор тут же перебил его:

— Если бы я был настолько глуп, чтобы принять участие в ваших нелепых занятиях, то и в самом деле был бы достоин того, чтобы меня оставили на том дурацком острове! — изрёк он, победоносно подбоченившись. — Ясно же, что здесь его нет, иначе он давно объявился бы сам. Я не знаю, удалось ли выжить профессору на этот раз, но учитывая живучесть, которую он продемонстрировал за время нашего знакомства, склонен считать, что он жив, хоть сейчас и находится где-то вне зоны досягаемости. Поэтому лично я считаю, что ваши поиски совершенно бесполезны. Профессор Прыск найдётся сам рано или поздно, и объявится, когда посчитает нужным или даст о себе знать.

Все остановились и в очередной раз переглянулись между собой, понимая, что он прав.

— Но что же нам теперь делать? — спросила Анджелика растеряно.

— А вот это самый главный и самый правильный вопрос, который должен нас с вами сейчас волновать! — сказал Дульери, многозначительно подняв палец. — Что нам делать? Почему-то меня совершенно не удивляет, что вы не имеете об этом никакого представления. А между тем, всё очевидно просто!

— И что тут, по-вашему, такого простого, дон Дульери? — спросил Драгис с изрядной долей нетерпения.

— В другое время послал бы вас ко всем… — злорадно проворчал Дуля. — Но раз уж мы заключили перемирие, так и быть скажу, коли вам своих соображалок не хватает. Ни вы, ни я не знаем, сколько прошло здесь времени. Не знаем мы также, какие именно изменения постигли этот мир, хоть и не сложно догадаться, что изменения эти весьма значительны. Ясно же, что мы должны восполнить этот пробел в информации, которой располагаем, прежде чем предпринимать какие либо действия. Для этого следует произвести разведку и побывать в городе.

— Действительно просто! — воскликнула Мегги. — Тогда пошли…

— Стоп, стоп! — остановил её Дуля. — Конечно, мисс, решительности вам не занимать. Неплохо сказано — пошли! Вот только если мы всем табором заявимся в город, не миновать беды. Нет, не пошли. Прежде всего нам следует позаботиться о том, чтобы найти место для базы, где-нибудь в укромном месте, хотя бы для того чтобы укрыть от лишних глаз вас с принцесской. Затем, следует подумать, кто именно из нас пойдёт в город. Конечно, это должны быть те, кто имеет человеческий облик. Но, опять же таки, стоит ли ломиться всей толпой? Лучше будет пойти нам с братом, а остальным подождать, пока мы не разузнаем всё как следует.

— Я не настолько доверяю вам, дон Дульери! — возразил Драгис. — Хотите вы этого или нет, но я буду за вами присматривать, так что придётся вам терпеть мою компанию.

— Я, пожалуй, тоже отправлюсь с вами, — произнёс падре Микаэль. — Как ни приятно мне общество двух мм-м… необыкновенных девушек, но я считаю, что чем раньше мы приступим к поиску интересующей нас информации, тем лучше.

— Ясно, идём вчетвером! — подытожил Фигольчик. — А для связи оставим Быка. Бык, ты не против?

Быкович не возражал. На самом деле город ему никогда особо не нравился. Анджелику и Мегги решили спрятать на заброшенной лесопилке, принадлежащей Дульери. Обмениваться новостями договорились здесь, на ферме, куда Быкович и Драгис должны были приходить раз в три дня под вечер. Вопросы кормёжки, одежды и жилья надеялись решить, благодаря деньгам, имевшимся у всех, кроме Мика в городских банках.

Глава 5 «Ура!», «Долой!» и прочие развлечения

Мик прошёл мимо дремавшей за своим столиком библиотекарши, которая тут же проснулась и уставилась на него сквозь огромные очки, словно увидела впервые. Так было каждый раз, когда он приходил в читальный зал Архива Конгресса и когда выходил из него.

Сперва он пытался наладить контакт с этой странноватой женщиной — приветливо здоровался, обращался с вопросами, делал попытки завести разговор, но всё было напрасно. Дама в дерюжной юбке, коричневой блузке с узким белым воротничком, в башмаках, сделавших бы честь портовому грузчику, в синих чулках, с традиционным пучком на голове и очках «а-ля профессор Прыск», то ли, в самом деле, успевала забыть о существовании единственного читателя, то ли успешно делала вид, что безмерно удивлена его появлением.

Однако пользоваться фондами и каталогами Архива она ему не мешала, и стоило Мику миновать её пост, тут же погружалась в записи в огромных пухлых регистрационных журналах. Так что со всеми трудностями поиска в книжных джунглях приходилось справляться самому.

Размышляя о своих нынешних находках, (драконий вариант сказки о трёх поросятах и обрывок зловещей песни нашлись после перелопачивания груды книг и свитков, которую проще было бы выразить в центнерах, чем в единицах хранения), бродячий священнослужитель вышел в холл, смахивающий на бальный зал, немного постоял, задумчиво глядя в сторону буфета, после чего махнул рукой и направился к выходу.

Площадь перед зданием Архива была залита солнцем и безлюдна. Городской гул доносился сюда, как бы издалека и, судя по периодическим взрывам аплодисментов, свисту и крикам «Ура!», на соседних площадях снова шли митинги.

Вообще, площадей в городе было много. Намного больше, чем он помнил из недавней своей жизни. Это объяснялось необычайной любовью граждан к разного рода митингам и собраниям, чего не водилось за ними раньше. Интересно, насчёт чего у них сыр-бор на этот раз?

Мик, не сходя с парадной лестницы Архива, присел на край нагретого солнцем мраморного основания колонны и прислушался. Благодаря тишине и пустоте, царившей вокруг него, можно было неплохо расслышать, что творится аж на четырёх соседних площадях, соединённых с его площадью широкими короткими переходами-проездами, имеющими зачем-то арочные крыши. Мик прислушался к тому, что доносилось из того прохода, что был крайним справа.

— Не отдадим никому!.. — орал кто-то оттуда сорванным голосом. — Не допустим и не позволим!..

— Уууууууууу! — одобрительно вторила ему толпа, подкрепляя свистом своё согласие с мнением оратора.

— Мы не свернём с выбранного пути! — надрывался голос. — Мы приложим все усилия…

Дальше Мик не разобрал, потому что рёв толпы заглушил выступающего с речью, и теперь звуки, доносившиеся с той площади, напоминали шум прибоя. Тогда он обратился к противоположному проходу, бывшему крайним слева.

С первых слов, что удалось разобрать, он понял, что там что-то неладно.

— Не позволяйте с собой так обращаться! — почти визжал заполошный женский голос. — Долой геноцид по половому признаку! Долой диктатуру самцов! Даёшь демократические роды!

Ах, вот оно что! Мик уже встречался с теми, кто митинговал там, на площади слева. Да, это были женщины, и они требовали от правительства санкционирования и финансирования научных исследований, целью которых было бы заставить мужчин рожать детей наравне с женщинами.

Насколько он помнил, эти дамы составили целую партию, которая сразу разделилась на несколько фракций.

Крайние радикалы, например, стояли за то, чтобы соответствующие операции были сделаны всем мужчинам без исключения, невзирая на возраст, общественное положение и состояние здоровья. Среди них выделились даже ультрарадикальные активистки, утверждавшие, что необходимо хотя бы на некоторое время, столетий, этак на пять-семь, переложить задачу воспроизводства потомства исключительно на мужское население.

Конечно, там имелись и умеренные, стоявшие за демократический подход к этому вопросу. Они утверждали, что усовершенствование мужского организма должно быть добровольным, что мужчин следует привлекать к этому делу с помощью тщательно продуманной агитации, а также комплекса льгот и привилегий.

И, наконец, были среди них такие, кто был против искусственного вмешательства в дела природы, но и эти представительницы женской реформаторской партии пребывали в уверенности, что она, (природа), в ближайшее время сама наведёт демократический баланс и наделит мужчин способностью вынашивать и рожать детей. При этом никто из них не задавался вопросом, как именно это должно было произойти. «Как-нибудь!» — отвечали добрые женщины, сопровождая свои слова загадочными улыбками.

Самым странным было то, что они нашли немалую поддержку среди мужчин — политиков, вовсю старающихся освоить ресурсы новой партии. Особенно когда речь шла о повышении собственного рейтинга и о вопросах финансирования из госбюджета.

Мик не собирался углубляться в эти проблемы, но усвоил для себя, что встреч с реформаторшами на улице следует избегать — они легко увлекаются и имеютсклонность переходить всякие границы. Например, могут потребовать у встречного мужчины немедленного согласия на операцию по «усовершенствованию» организма, а в случае отказа избить до полусмерти сумочками и зонтиками.

Радуясь в душе, что митингующие не выходят сегодня за отведённую им территорию, он обратился было к проходу, ведущему к третьей площади, и тут же понял, что радость его была преждевременной. Через проход на площадь Архива Конгресса шла толпа с флагами и транспарантами. Лица людей были суровы, челюсти плотно сжаты, глаза, устремлённые вдаль, метали молнии. Твёрд и тяжёл был их шаг, который они профессионально печатали по брусчатке мостовой. Ветер лихо полоскал серые полотнища знамён, словно марш происходил не тёплым солнечным днём на мирной пустой площади, а где-нибудь на морском побережье в бурю.

Это ещё кто такие, что так решительно шагают в направлении, избегаемого всеми, Архива?

Недоумение Мика тут же разрешилось, когда он взглянул на лозунги, аккуратно выведенные чёрным на серой и белым на чёрной ткани транспарантов.

«Долой газеты!» — кричал первый, самый маленький.

«Добьёмся полного запрета на печатную продукцию!» — развивал ту же тему второй.

«Книги в огонь!» — вопил третий.

«Поддержим правительство в борьбе с бесполезным образованием!» — возвещал четвёртый.

«Не дадим развратить своих детей губительной учёбе!» — призывал шестой.

«Знания — грех!» — проповедовал седьмой.

«За чистоту и невинность умов!» — подытоживал восьмой.

Стройные колонны углубились в пределы площади Архива Конгресса шагов на двадцать и остановились в молчании. У Мика от беспокойства защемило сердце. Что сейчас произойдёт? Неужели они пришли громить главное хранилище знаний цивилизации, центром, которой является этот город?

Демонстранты стояли неподвижно, наверное, секунд десять и вдруг, словно по команде завопили, заверещали и засвистели все разом! В направление здания Архива Конгресса полетели огрызки, объедки, смятые клочки бумаги, бывшие когда-то газетами и страницами книг. Протестующие по-обезьяньи прыгали, кривлялись, выделывали неприличные жесты, а некоторые, сняв штаны, демонстрировали свои филейные части тел, повернувшись задом в сторону Архива.

Содом продолжался минуты три, после чего митингующие, как по команде прекратили выражение своего протеста, моментально навели порядок в своих рядах и удалились в торжествующем молчании. Мик перевёл дух.

Положительной чертой почти всех безумств охвативших преображённый город, было то, что они редко имели фатальные, катастрофические или хоть сколько-нибудь серьёзные последствия. Чаще всего немыслимые страсти, громоподобные речи, зловещие призывы, угрозы и проклятия сотрясали воздух, развлекая толпу, грозившую смести всё на своём пути, но имеющую свойство быстро остывать и переключаться на другой объект внимания.

Мик размышлял с минуту, не стоит ли ему вернуться за метлой и убрать мусор оставленный поборниками «чистоты и невинности умов», но тут он вспомнил, что понятия не имеет, где в здании Архива находятся мётлы, а обращаться за этим делом к библиотекарше не хотелось, и, скорее всего, было бы бесполезной тратой времени. Тем более что головная боль его не прошла, а наоборот усилилась видимо из-за всего увиденного и услышанного только что.

И тогда он встал со своего мраморного сидения и направился в сторону прохода ведущего к площади, откуда не раздавалось ни звука. Это была самая тихая и спокойная площадь из всех, что были в городе, несмотря на то, что она же была, наверное, самая большая. Дело в том, что здесь никогда не проводились митинги, а делалось это в знак уважения к личности великого человека, почётного гражданина города о котором среди его жителей, да и за пределами, ходили легенды. Это была… площадь Дульери!

Здесь стоял его памятник — трёхметровая бронзовая статуя на высоком четырёхгранном постаменте, сплошь покрытом высеченными золотом надписями о деяниях великого героя. Сама статуя изображала полного человека в небрежно сидящем костюме, широкополой шляпе и с сигарой в зубах. Дульери стоял, широко расставив ноги, с руками, засунутыми в карманы брюк, безжалостно смяв при этом полы пиджака. Его глаза светились мудрым прищуром, а на открытом широком лице играла обезоруживающая улыбка.

Мик тоже улыбнулся, когда вспомнил какое впечатление произвёл этот монумент на того кому он был поставлен.

Глава 6 Казусы разведки, большие и малые

Это случилось после того, как они четверо беспрепятственно вошли в город, успешно посетили банк, где сняли кругленькую сумму денег и зашли в магазин одежды, чтобы привести в порядок свой гардероб. Вот тут-то и вышла первая заминка.

Хозяин магазина, узнав, что надо его посетителям, искренне огорчился.

— Как, и вы туда же? — спросил он с таким печальным видом, как будто стал свидетелем непристойного поведения того, кто был образцом невинности.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Фиг, уже присмотревший себе щегольской серый костюм в тонкую полоску.

— Я имею в виду, что если такие, как вы поддаются общим соблазнам, тогда действительно всё пропало! — ещё более печально произнёс странный торговец и горестно вздохнул.

Путешественники переглянулись.

— Мы по-прежнему не понимаем вас, любезнейший! — вступил в разговор Драгис, повернувшись к хозяину магазина всей своей внушительной фигурой. — Если вас смутил наш внешний вид, то поверьте, мы в состоянии заплатить…

— О, ужас! — возопил, вконец расстроенный негоциант. — Если члены общины «Бедствующих» способны заплатить, что остаётся делать нам, несчастным?! Вы были последними, кто был свободен от стяжательства в этом мире, последними, чьи молитвы могли быть услышаны, ибо произносились они устами, не знающими лжи, лести, зависти! Ваши души были невинны, а карманы пусты, как это завещал вам святой Мик, чьим путём вы шли до сих пор. Вы презирали богатства, и даже достаток, жили под открытым небом, одевались в священные лохмотья и питались объедками. Вы брали на себя все, что недоступно нам, жаждущим денег… Вы молились за нас, утопающих в грехах, за нас, слабых и порочных!..

Патетическая речь бедняги оборвалась, так-как её заглушили рыдания. Он долго ничего не мог сказать и только заламывал руки перед растерянной четвёркой. В конце концов, Мик взял на себя заботу о несчастном, отечески обнял его и принялся негромко наговаривать на ухо что-то успокоительное. Наконец, хозяин магазина справился с собой и сказал следующее:

— Пусть так! Наверное, это правильно. Нельзя требовать от малого числа подвижников, чтобы они отвечали за грехи и пороки целого человечества. Не упрекать я вас должен, а благодарить за то, что вы уже сделали для нашего спасения! И я отблагодарю! Я это сделаю! Вы можете взять в моём магазине всё, что пожелаете и совершенно бесплатно! Всё! Всё! Я настаиваю! Вы хотели одеться прилично? Так оденьтесь роскошно!

И он принялся бегать по своему магазину, выхватывая то один, то другой костюм из висящих на вешалках и швыряя это всё к ногам обалдевших посетителей. Дульери недвусмысленно покрутил пальцем у виска, Драгис направился было к выходу, но Мик остановил его.

— Наш уход сделает этого человека несчастным! — сказал он. — Примем его любезное предложение, а потом придумаем, как отблагодарить его за это.

И они остались. И попали в текстильный рай. Или может быть в ад, смотря с какой точки зрения воспринимать то, что происходило в магазине.

Прошёл наверно час или два, (часов ни у кого из них не было, а спросить время у хозяина, вившегося волчком, было неудобно), а примеркам не было конца. Трудно было сказать, сколько они всего перемерили — десятки или сотни костюмов? Сил едва хватало на то, чтобы отвергать камзолы с кружевами и кафтаны из золотой парчи. Больше всего повезло Мику — хозяин в самом начале заметил, что он похож на священника и через минуту тот был одет в дорожный костюм патера, единственный в магазине. Это дало возможность, вновь обретшему нормальный вид, падре Микаэлю не принимать участие в общем безумии.

Наконец, все члены экспедиции были одеты по-человечески. Драгис получил костюм спортивного кроя, одинаково пригодный для появления в приличном обществе и для игры в крокет, а ещё широкополую шляпу, длинный сильно приталенный плащ, узконосые штиблеты, белоснежную манишку и перчатки.

Костюмы братьев — близнецов отличались лишь по цвету. Дуля вырядился в одежду выдержанную в чёрно-коричневых тонах, Фиг остался верен серому костюму в полоску, выбранному в самом начале.

Взглянув друг на друга, оба фыркнули, но тут хозяин магазина воскликнул, не дав разразиться их новым препирательствам:

— Ба! Да вы, ребята, решили примкнуть к дульеристам? Так бы сразу и сказали. Это правильно! Достойнейший и благороднейший выбор, раз вы больше не хотите причислять себя к «Бедствующим».

— Извините, почтенный, — обернулся к нему Драгис, выбиравший клетчатые брюки, широкую куртку и кепку побольше для Быковича, — к кому, по-вашему, мы решили примкнуть?

— К дульеристам! — повторил хозяин. — Неужели вы не слышали? Ах, да! Я должен был догадаться, что вы не здешние. Это же самое сильное общественное движение нашего города! Правда, кое-кто у нас с этим не согласен, так-как чайнианцы более многочисленны, но лично я стою на позициях дульеризма. Ха! Вот вы, например, просто вылитый дон Дульери!

Говоря это, он ткнул пальцем в сторону Фига, только что сунувшего в рот сигару. Тот от неожиданности выронил сигару и закашлялся.

— А что? — не унимался эмоциональный торговец. — Можете сами убедиться. Памятник дону Дульери всего в двух кварталах отсюда. Сходите прямо сейчас, сами всё увидите! Вы ещё не были на площади Дульери?

Так они попали на площадь Дульери и, наверное, минут десять все четверо смотрели, открыв рты, на упомянутый выше памятник. Ну, и, конечно же, самое сногсшибательное впечатление сей монумент произвёл на самого бывшего мафиозного дона.

Дуля смотрел серьёзно и недоверчиво. Казалось, он менее всех здесь был склонен верить в реальность увиденного. Но памятник был реальностью, как и музей Дульери, возвышающийся за его спиной.

Немного оправившись от потрясения вызванного лицезрением памятника, путешественники, не сговариваясь, поспешили в музей.

Да, это был поистине музей великого человека. Здесь были тщательно собраны все возможные сведения о доне Дульери, его личные вещи, фотографии, прочие артефакты, рассказывающие о его жизни и подвигах.

Биография сей знаменитости была прослежена с детства(!). По собранным в музее фактам выходило, что дон Дульери родился в семье бедных, но очень честных фермеров и с детских лет отличался прилежанием, трудолюбием, усидчивостью и порядочностью.

Пока Дуля сосредоточенно переходил от стенда к стенду, читая и тщательно рассматривая всё, что там было представлено, Фиг то кипел возмущением, то норовил расхохотаться. От этого его удерживали Драгис, многозначительно кивающий в сторону охраны, и Мик, указывающий своему другу на таблички с надписью — «Не шуметь!».

А, между тем, они имели счастье лицезреть увеличенные фотографии дома детства маленького Дули, его школу, (под последней фотографией на стене виднелась плохо затёртая надпись — «Долой образование!»), сельскую церковь, которую он посещал, его самого — щекастого мальца с кротким личиком и глазами, поднятыми к небу. Тут же имелись снимки его родителей — суровых, но очень колоритных и симпатичных трудяг-фермеров, с достоинством смотрящих в объектив, не выпуская при этом из рук лопат и грабель.

Казалось, Фиг сейчас взорвётся! Он покраснел до цвета свёклы и даже как-то раздулся, как иногда бывает с людьми, которых переполняют эмоции. Мик даже хотел предложить ему временно прекратить осмотр музея и выйти освежиться, всерьёз опасаясь, как бы с беднягой не случился удар. Но тут Фиг натолкнулся на сведения о себе.

Оказывается, у будущего великого человека был брат. Почему-то при этом нигде не упоминалось, что они были близнецами. Фотографии Фиглориуса тоже не сохранилось, зато его характеристика была яркой и многоцветной!

В то время, как юный Дуля являлся образцом всяческих добродетелей, Фиглориус был полной его противоположностью. Мальчик оказался ленив, склонен к чтению и непочтителен к старшим. С молодых ногтей он проявлял склонность к вольнодумству, церковь посещал редко, а впоследствии и вовсе перестал там появляться. Зато неоправданно долго задержался в школе. В то время как Дуля закончил всего два класса, после чего, со всем подобающим хорошим мальчикам рвением, стал помогать родителям по хозяйству, его нерадивый брат сидел за партой целых пять лет, погружаясь в не нужные честным людям науки и напитываясь вредными знаниями.

Далее в биографии обоих братьев имелся странный провал. Музей не располагал сведениями об их отрочестве, взрослении и превращении в зрелых членов общества, а переходил сразу к деяниям великого Дульери. Фиглориус из этого повествования при том временно исчез.

Итак, появившись в некий счастливый день в городе, энергичный, крепкий, активный и деятельный, но пока никому не известный, Дуля, первым делом сплотил вокруг себя наиболее энергичных, крепких, активных и деятельных сторонников. Как он это сделал, не объяснялось, зато за толстыми музейными стёклами красовались несколько фотографий, подлинность которых Дульери тут же радостно подтвердил.

Эти фотки выглядели старше тех, что были в начале экспозиции. На некоторых дон Дульери сидел в кресле, положив ногу на ногу, на других выглядывал из окна автомобиля, на третьих гордо стоял во главе своего грозного клана, ощетинившегося дробовиками и автоматами. При этом он всегда был в дорогом, но небрежно сидящем чёрно-коричневом костюме, в светлой шляпе и с сигарой в зубах.

Пояснительные надписи под фотографиями рассказывали о том, как дон Дульери и его молодцы наводили порядок в городе, погрязшем в бандитизме, разврате и прочих пороках. А еще, там говорилось, как с помощью решительных мер, (не сказано каких), великий герой искоренил коррупцию в правящих кругах и в полиции, как он бескорыстно помогал бедным, заступался за слабых, восстанавливал справедливость…

— Ещё немного и я сам во всё это поверю! — проговорил Дуля, слегка дрожащим, голосом. — Что они сделали с моей репутацией? Кого из меня слепили? Санта Клауса?

Однако, согласно притче о ложке дёгтя в бочке мёда, где-то на середине «правдивого и познавательного» рассказа в который складывалась информация, подкреплённая экспонатами, (личный обрез-лупара дона Дульери, его старая шляпа, окурок сигары и так далее), появился, временно исчезнувший, непутёвый брат героя — вставший на скользкий путь порока, Фиглориус.

Теперь его звали иначе. Теперь это был беспринципный, кровожадный и бессовестный гангстер по прозвищу — Граната Фигольчик!

Тут случился новый казус — прочтя всё это под полицейским фотороботом вышеозначенного гангстера, (фотографий опять не сохранилось), братья молчали несколько секунд, и вдруг разразились таким хохотом, что буквально попадали на пол. Теперь внимания со стороны охраны было не избежать.

И охрана явилась. Дульери, будучи во главе мафии, рад был бы видеть подле себя таких молодцов. Казалось, что кто-то, шутки ради, вырядил в человеческую одежду двух хряков-рекордсменов, которых к тому же научили ходить на задних ногах. При этом с размером костюмов всё-таки вышла ошибка и теперь оба «красавца» щеголяли в пиджаках с рукавами по локоть, обнажающими волосатые руки с пудовыми гирями вместо кулаков. При этом разговаривали оба бугая на удивление вежливо.

— Можем ли мы вам чем-нибудь помочь, господа? — прогудел первый, но в его тоне слышалось: «Готовьтесь к смерти, придурки!»

Оба брата замолчали на миг, после чего с ними случился новый приступ смеховой истерики. Охранники переглянулись и грозно нависли над странными посетителями музея.

— Мы вынуждены напомнить вам о необходимости соблюдения тишины в здании музея! — ухнул, как из бочки второй и засучил рукава, собираясь видимо переломать нарушителям все кости.

Но тут между мрачнеющими на глазах охранниками и утратившими самоконтроль близнецами, встал Драгис Драговски, улыбнувшись своей фирменной улыбкой в шестьдесят четыре зуба, при виде которой, в недавние времена, у самых самоуверенных громил сразу исчезала охота шутить.

— Всё в порядке, ребята! Всё под контролем! — заговорил он самым дружелюбным тоном, на который мог быть способен нильский крокодил. — Я прошу прощения за столь бурное выражение радости со стороны моих пациентов. Они сейчас успокоятся и постараются впредь держать себя в руках.

— Пациентов? — спросил первый охранник, недоверчиво взглянув снизу вверх на Драгиса, который был выше обоих здоровяков на полторы головы.

— Да, пациентов! — подтвердил тот, улыбнувшись ещё шире. — Позвольте объяснить. Я врач-психиатр, специалист по лечению душевнобольных воображающих себя кем-то ещё. Президентом, например или святым Иекадимом, да хоть жареным поросёнком на блюде, и такое, знаете ли, бывает! Так вот, эти двое — весьма достойные и состоятельные граждане, страдают, как раз таким заболеванием. Представьте себе — они воображают себя, один — доном Дульери, а другой — его братом и противником — Гранатой Фигольчиком!

— А ведь точно! — воскликнул второй охранник, уставившись на всё ещё давящихся смехом близнецов, словно только что их увидел. — Они действительно похожи! Вот этот, так просто вылитый Дульери!

При этом он указал на Фига.

— Но что вы делаете в музее с вашими, э-э, пациентами? — вновь спросил первый охранник, бывший видимо поумнее.

— Дело в том, — мягко ответил Драгис, доверительно взяв бдительного секьюрити за локоть, — что мой метод лечения отличается от традиционных, принятых в обычной медицине. Вместо того чтобы разубеждать пациентов, опровергать их притязания на то, чтобы быть теми кем они себя ощущают, я всячески поощряю эти заблуждения, стараясь довести их до абсурда. Смысл такой терапии заключается в том, что больной сам осознаёт всю нелепость своих утверждений и выздоравливает! Эти двое, как раз находятся на пути к выздоровлению. Их смех был вызван тем, что они поняли, насколько на самом деле они далеки от тех, кем считали себя до сих пор.

— Я бы не сказал, что они очень далеки! — почесал в затылке второй секьюрити. — Им бы в кино сниматься, так они похожи на…

— В кино! — воскликнул Драгис, словно его озарила внезапная идея. — Как же я сразу не догадался? Спасибо вам! Спасибо!

И он принялся энергично трясти руки сначала одного охранника, а затем и второго.

— За что это вы нас благодарите? — спросил первый охранник, сумев, наконец, высвободить руку, в то время, как второй, со съехавшимися к переносице глазами, проверял целостность своей кисти.

— Вы натолкнули меня на счастливую мысль! — крикнул Драгис. — Надо для закрепления эффекта снять их в фильме про дона Дульери! Это же великолепно! Слушайте, здесь же можно убить даже не двух, а трёх зайцев одним выстрелом! Во-первых, счастливое избавление обоих пациентов от недуга, во-вторых, можно будет снять шикарный фильм и заработать кучу денег, а в-третьих — я буду первым, кто применит такой приём в излечении маниакальных синдромов и первым, кто опишет его в медицине! А ведь это слава, признание, авторитет, премии и новые богатенькие пациенты! Ребята, с меня причитается! Я добьюсь, чтобы вас упомянули в титрах. Когда здесь закончим, сразу же приступим к выполнению нового плана, а пока разрешите нам продолжить сеанс терапии, пока достигнутый эффект не потерялся из-за перерыва.

Охранники сердечно пожелали «пациентам» скорейшего выздоровления и удалились.

Дальнейший осмотр экспозиции уже не произвёл такого сногсшибательного впечатления. Рассказывалось о противостоянии «Общества чести» дона Дульери и банды Гранаты Фигольчика, к которой, в один прекрасный день, присоединился совершенно жуткий тип по имени Драгис Драговски. Стенды пестрели подлинными и фальшивыми газетными вырезками, фотографиями и воспоминаниями свидетелей подобранными таким образом, что деятельность клана Дульери выглядела едва ли не священной войной, а его оппоненты выставлялись воплощением зла, сеющими хаос и разрушение в силу своей чудовищной природы.

Ко всему этому путешественники были уже готовы и все, кроме любознательного падре Микаэля, почти зевали, глядя на галиматью, выдаваемую за подлинную историю. Но вот они подошли к финалу.

Зал, посвящённый безвременной гибели героя, был отделан драгоценным чёрным мрамором и убран тяжелыми траурными занавесями, красивыми складками ниспадающими тут и там. Экспонатов в этом зале было мало. Так, какие-то камни, кирпичи, несколько странных металлических лепешек, в которых посетители с удивлением узнавали расплавленные автоматы Томпсона.

Тут же были фотографии небоскрёба «Пирамида», до и после разрушения, огромный портрет Дульери, кисти некоего художника Мылова, (никогда, правда, не видевшего самого героя вживую), на котором прославленный дон был изображён с лицом одухотворённым и даже поэтичным.

Но самым удивительным здесь было несколько подлинных и очень нечётких снимков, сделанных случайно, на которых были изображены моменты падения гигантского здания, на вершине которого борцы за справедливость под командованием дона Дульери, наконец-то зажали в угол банду изувера Фигольчика.

Устроители экспозиции честно признавались, что на самом деле никто не знает, что именно произошло тогда на верхушке башни небоскрёба. Возможно, крыша была заминирована, слетевшими с катушек бандитами, а может быть произошёл какой-то природный катаклизм, уничтоживший одним ударом обе группировки и самое высокое здание в городе.

Учёные, исследовавшие место катастрофы, сходились во мнениях, что в небоскрёб ударила сверхмощная молния, а запечатлённые на полусмазанных фотографиях контуры драконов, есть не что иное, как случайная игра теней.

Как бы там ни было, дон Дульери трагически погиб вместе с лучшими представителями своего клана, унеся с собой злодея Фигольчика и его банду, чем оказал городу последнюю неоценимую услугу.

Четверо путешественников вышли из траурного зала музея слегка ошарашенными. Олимпийское спокойствие сохранял только Мик. Фиг был задумчив, Драся кривил рот в презрительной улыбке, Дуля злобно ворчал что-то себе под нос.

— Вы чем-то недовольны, почтенный дон? — спросил знаменитый гангстер Драговски у своего недавнего врага.

— Ты ещё спрашиваешь? — огрызнулся Дульери. — Оно мне надо?!

— Что именно?

— Дутая слава, фальшивая биография, лживая история! Кого они из меня сделали? Что за посмешище? Когда это я был добреньким дядюшкой? Что за клоун такой, этот их дон Дульери? Да будь я на самом деле таким кретином, как здесь показано, мне не продержаться в этом городе даже неделю!..

— Я вижу, вы остались недовольны увиденным, молодой человек? — раздался вдруг незнакомый, старчески скрипучий голос.

Все обернулись и увидели согбенного старичка, такого маленького и согнутого, что он был похож на сгоревшую спичку.

— Вы совершенно правы, — продолжал старичок, ничуть не смущаясь под изумлёнными взглядами четырёх путешественников. — Всё, что здесь показано и рассказано — совершеннейшая чушь! Я лично знал дона Дульери и был с ним до самого конца. Мой вам совет: хотите знать, как всё было на самом деле — идите к чайникам.

— Простите, к кому идти? — недоумённо спросил Мик.

— К чайнианцам, в Чайнатаун, — ответил старичок. — Они от Дульери натерпелись в своё время и сказки сочинять не будут. Чай у них, кстати, отменный, так что рекомендую!

Проговорив это, старичок исчез за ближайшей дверью.

— А ведь это же… — начал Дуля, и вдруг бросился догонять старичка, но вскоре вернулся раздосадованный.

— Ты чего так за этим стариканом сорвался? — спросил Фиг брата ставшего ещё более хмурым.

— Ты что, так его и не узнал? — с презрительной насмешкой фыркнул Дуля. — Это же Мышкевич, мой личный советник и разработчик самых злоковарных планов. Он, оказывается, выжил. Без него я бы вряд ли вас так легко вычислил и сцапал тогда.

— Ну, положим, это было не так уж и легко! — со сталью в голосе, заметил Драгис.

— Сеньоры! — в очередной раз встал между ними падре Микаэль. — Давайте не будем затевать беспредметный спор, который никому из нас не нужен. Этот… Мышкевич сказал, что мы можем раздобыть информацию у чай… в Чайнатауне. Давайте сейчас туда пойдём. Мне как раз очень хотелось бы выпить чашечку хорошего чая!

Глава 7 Чайна-таун, мой Чайна-таун!

Мик и сейчас не отказался бы от чашечки чая, но пересекая площадь Дульери, он не смог удержаться от того, чтобы ещё раз взглянуть на памятник. Здесь его ждал забавный сюрприз — у монумента сегодня стояли на посту юные дульеринцы!

Несмотря на то, что на памятник до сих пор никто не покушался, городская Дульеристическая организация решила взять на себя его охрану. Теперь каждые два часа здесь происходила торжественная смена почётного караула, представлявшая собой сложную церемонию. Мик на это мероприятие сегодня опоздал, но всё равно подошёл посмотреть на двух замерших юных дульеринцев.

Им было лет по двенадцать. Серьёзные, строгие лица. Белоснежные рубашки с безупречными чёрными галстуками. Шорты до колен, (или это юбки?), странно, нет, по крайней мере, на одном точно — шорты. На ногах гольфы и чешки. На головах широкополые шляпы, надетые слегка набекрень. В руках игрушечные автоматы Томпсона.

Самой смешной деталью были косички-баранки, торчавшие из-под шляпы одного из дульеринцев. Да, это была девочка. Эх, жаль Дуля не видит!

* * *

Дульери так и завис в Чайна-тауне после их тогдашнего его посещения. Когда они шли «к чайникам», то ожидали увидеть тесные захламлённые улицы, освещаемые тусклыми разноцветными фонариками, гирлянды сохнущего белья, натянутые между домами настолько густо и часто, что не видно неба, мелкие лавочки на каждом шагу, от которых пестрит в глазах, жуткую грязь, и кругом китайцы, китайцы, китайцы…

А увидели небоскрёбы, сияющие стеклом и сталью, вычищенные до блеска улицы, широченные витрины магазинов, выполненные в самых разных стилях, красивые фасады домов, сочетающие старинные и современные черты. И кругом китайцы, китайцы, китайцы…

Только вот китайцы эти были какие-то другие. Непривычные были китайцы! Редко кто из них был одет в национальную одежду былых времён. На мужчинах преобладали деловые костюмы безупречного вида, женщины предпочитали лёгкие платья светлых расцветок, весьма открытые, изящные и провоцирующие.

Через несколько шагов Фиг в буквальном смысле вывихнул себе шею, и Драгису пришлось её вправлять. Всё дело было в том, что женщины Чайна-тауна были потрясающе красивы. Куколки, а не женщины! И двигались они во время ходьбы раскованно, свободно, с грацией и достоинством королев! Никакой семенящей походки, никаких опущенных в землю глаз. На этих улицах они были главными — вот, что говорил их внешний вид и манера себя держать.

— Я что-то никак не соображу, но что-то здесь не так! — задумчиво проговорил Драгис. — Ну, хорошо, Чайна-таун изменился к лучшему. Я этому рад. Но… Скажите — почему мне кажется, что здесь всё светится?

— Возможно, потому что жители здесь так молоды? — предположил падре Микаэль.

— А ведь верно! — воскликнул Фиг. — Вокруг одна молодёжь и ни одного старика. Куда они стариков-то дели?

— Сдали в утиль! — проворчал Дульери. — А может, сожрали — китайцы всеядны.

— Не судите по себе, старина! — осадил его Драгис. — Я немало времени провёл в старом Чайнатауне, и могу сказать со всей ответственностью — местные жители относятся к своим старикам с трогательной заботой и уважением. Проще предположить, что старшее поколение сидит по домам, наслаждаясь отдыхом, в то время как молодёжь работает.

— Господа! — вдруг крикнул им в лицо, невесть откуда появившийся молодой человек, невысокого роста и с улыбкой от уха до уха. — Я вижу вы прибыли издалека и конечно устали с дороги. Позвольте пригласить вас на чашечку чая в ресторан дедушки Ли Сунь Ханя…

— Как! Старина Ли Сунь Хань жив ещё? — едва ли не заорал Фиг, но тут же смолк под изумлённым взглядом приветливого юноши.

— О! Я вижу, слава нашего чайного ресторана доходит до самых отдалённых мест, — сказал он, справившись со своим удивлением. — Если вы знаете имя знаменитого чайного мастера Ли Сунь Ханя, то позвольте высказать вам своё особое почтение! Что же касается того жив ли сам мэтр, то увы, должен огорчить вас, господа. Ли Сунь Хань скончался в тот же год, когда исчезла банда проклятого Дульери и пропали без вести несколько великих героев, долгое время противостоявших этим мерзавцам. Сейчас рестораном руководит правнук мастера Ли Сунь Ханя — почтенный Ли Чай Пей. Он будет рад приветствовать тех, кто помнит его именитого предка…

— Слушай, парень! — перебил его Дульери. — Каких ещё там «великих героев» ты там помянул?

— Э-э… Я имел в виду защитника всех слабых и угнетённых, бесстрашного Гранату Фигольчика и его друзей… — пролепетал ресторанный зазывала, смущённый внезапным натиском и хмурым видом, задавшего ему вопрос коротышки. — У нас в главном зале, по правую руку от портрета основателя ресторана, мастера Ли Сунь Ханя, висит портрет этого храбреца и победителя злодеев. А ещё есть стенд, где можно увидеть вырезки из старых газет и фотографии на которых запечатлены дедушка Ли Сунь Хань и Граната Фигольчик, а так же великан Драгис Драговски и этот, как его?

— Быкович, по прозвищу — Малютка Телёнок, — закончил за него Драгис.

Парень согласно кивнул и вдруг уставился на путешественников, будто увидел привидение.

— Не бойся! — рассмеялся Драгис. — Мы не призраки. Мы артисты, играем в фильме о событиях, времён твоего мастера Ли Сунь Ханя. Фильм задуман, как реалистичная картина ушедшего мира. Наш режиссёр не желает становиться, на чью либо сторону в противостоянии партий, и всякое такое… В общем, потому мы и здесь, чтобы выяснить истинное положение дел, вникнуть, так сказать в суть произошедших тогда событий.

— А вы действительно похожи! — проговорил парень, слегка оправляясь от шока. — Вот вы, например — вылитый Граната Фигольчик!

Он ткнул пальцем в Дульери, а Мик второй раз за сегодня подумал, что отставного мафиозного дона хватит удар. Дульери застыл, словно увидел голову Медузы Горгоны.

— Ты попал в точку, приятель! — воскликнул Драгис, дружески обнимая паренька за плечи. — Именно он и будет играть знаменитого Гранату Фигольчика. А я, как ты наверно понял, буду — Драгис Драговски. А теперь, будь другом, подскажи, как нам встретиться с чайнианцами?

И тут случился ещё один из казусов, которых немало уже накопилось за день — юный китаец вдруг побледнел, и глаза его остекленели, словно кто-то приставил ему нож к горлу.

— Никогда о таких не слышал! — проговорил он сдавленным голосом. — А наш ресторан… вон он, напротив…

И тут он ловко вывернулся из руки Драгиса и исчез в толпе, словно растворился.

Глава 8 Собор Святого Мика

Мик решил навестить сегодня Дульери в Чайна-тауне. Какой бы мрачной фигурой не был отставной мафиозный дон, (не говоря уже о его истинной сущности), странствующий священник причислял его к своей маленькой пастве, в которой были прихожане и почуднее.

Падре Микаэля ничуть не смущало то, что среди его подопечных нет ни одного, кого можно было бы назвать полноценным человеком. Близнецы с чудными, даже невозможными именами имели лишь внешнее сходство с людьми, а на деле являлись жителями тонкого мира, который согласно вере самого священника, человеку постичь было не дано.

Драгиса можно было считать человеком, ибо он являлся таковым снаружи, изнутри и духовно, но от рождения он был драконом, что проявлялось в нём периодически.

Человеком от рождения была Анджелика, и человеком по духу она осталась, но сейчас пребывала в облике дракона-монстра, который даже с драконьей точки зрения был чудовищем.

Дальше — больше! Мегги — сестра Драгиса, была драконом чистокровным, и от прочих драконов её отличала лишь любовь к наукам и необходимость носить очки.

Быкович, будучи, по сути, быком, (правда, очень добрым быком, вопреки устоявшемуся мнению о быках испанской породы), внешне был похож на человека, но не в полной мере, так-как рога у него на голове присутствовали даже в человеческом образе.

Драгису так и не удалось найти для него подходящую кепку, чтобы скрыть это украшение, и теперь, появляясь на людях, бывший гангстер по прозвищу Малютка Телёнок, щеголял в широченной соломенной шляпе, что придавало ему простоватый деревенский вид. Впрочем, Быка, который всегда любил деревню, это вполне устраивало.

Потерявшийся, в настоящее время, профессор Прыск, был вообще непонятно кем. Внешне он напоминал собой крысу размером с кошку или даже поболее. Вёл себя, как человек. Правда во время сильного эмоционального возбуждения начинал бегать и пищать, как крыса. Он обладал глубочайшими познаниями по всему спектру наук, что было немудрено, ведь срок его жизни был скорее драконьим, чем крысиным или человеческим. К забавным странностям этого существа можно было прибавить также ношение очков и телесно-розовый цвет его короткой шерсти.

Интересно, вернётся ли этот симпатичный чудик? Мик успел привязаться к нему за период непродолжительного знакомства, начавшегося на острове, и теперь скучал по их познавательным беседам и по общению с фантасмогоричным интеллектуалом, называвшем его почему-то коллегой.

К сожалению, ближайший путь к Чайна-тауну, расположенному в другом конце города, проходил мимо места, которое падре Микаэль посещать не любил. А местом этим был… Собор Святого Мика.

Священник до сих пор не мог забыть шок, который испытал в тот день, когда он радостно вошёл под своды величественного храма и с ужасом обнаружил, что храм этот посвящён… ему! Причём не ему, как таковому, (конечно он не считал себя, ни в настоящее, ни в прошлое время достойным того, чтобы быть причисленным к лику святых), а тому «ему», который бомжевал в этом городе когда-то.

Собором владела секта Святого Мика, грозившая в ближайшее время превратиться в отдельную постхристианскую церковь, так-как число её сторонников увеличивалось день ото дня.

— Я же говорил, что ты еретик! — злорадно сказал тогда Дульери, бывший Великий Инквизитор.

Впрочем, сказал он это скорее по привычке. Дульери в последнее время основательно изменился, но Мик не мог с уверенностью предположить, к лучшему ли это.

Секта Святого Мика проповедовала нестяжательство, миролюбие, непритязательность, бедность и кротость. Как это часто бывает, эти идеи, выглядевшие со стороны привлекательно, на деле доводились здесь до абсурда — наиболее рьяные последователи учения ходили в лохмотьях, питались отбросами и даже специально разводили на себе блох для пущего умерщвления плоти. В лохмотьях ходили также и священнослужители секты, правда никто и никогда не видел, чтобы они питались отбросами.

Конечно, далеко не все прихожане храма святого Мика жили в бедности. Среди них было немало людей состоятельных и даже весьма богатых. В рубище такие адепты облачались только во время самых торжественных богослужений и празднеств. При этом они на словах всячески превозносили тех членов общины, что действительно пребывали в нищете, искренне верили, что попадут в рай благодаря их молитвам, и конечно не жалели для них объедков со своего стола.

Положительной чертой последователей нового учения, был периодически посещавший их дух альтруизма, как это случилось тогда с хозяином магазина одежды. Отрицательной — изрядная доля лицемерия, которая, увы, уродует любое благое начинание и, к сожалению, присутствует во всех конфессиях, трубящих о своей праведности и непогрешимости.

И всё же Мик отправился в Чайна-таун дорогой ведущей мимо собора. Сделал он это не потому, что идти кружным путём было слишком далеко. И не потому, что плохо переносил городской транспорт. Точнее, совсем не переносил.

Просто самая архиглупейшая глупость, это поворачиваться спиной к тому, что противоречит твоим убеждениям. Такие явления надо встречать открытым лицом, а не делать вид, что их не существует. Потому он решил не только пройти мимо Собора Святого Мика, но и заглянуть в сам собор.

Сегодня не было службы, и огромное помещение встретило посетителя гулкой, наполненной шорохами тишиной и спокойным полумраком, не скрывающим деталей внутреннего убранства, а лишь набросившим на них лёгкую вуаль.

Падре Микаэль привычно перекрестился, коснувшись пальцами купели со святой водой, (слава Богу, эти люди не отошли от христианства, а лишь выделили на первый план святого, которого сами себе выдумали), и тут же опустил от стыда голову. Справа от входа в основной предел собора в нише стояла статуя святого Мика, благословляющего коленопреклонённого основателя секты, одетого в полицейскую форму, при оружии, но с обнажённой головой.

Основателем секты Святого Мика был тот самый полицейский, попавший под трамвай, после того, как выселил самого Мика из его любимого лежбища — промежутка между киоском и стеной большого каменного дома. Среди людей, знавших Мика и бывших свидетелями того происшествия, ходили слухи, что полицейский пострадал из-за проклятия наложенного на него благочестивым бомжом. В конце концов, полицейский якобы сам уверовал в это. Крепко уверовал.

Падре Микаэль постоял несколько секунд, глядя в пол, потом всё же справился с собой, поднял голову и в упор взглянул на скульптурную композицию, которая так бессовестно лгала про его прошлую жизнь.

Двухметровый, белоснежно-мраморный, Мик, был одет в живописные лохмотья, но благообразен и светел. Он не глядел на стоящего на коленях полицейского, на голове которого покоилась его левая рука. Правую руку святой прижимал к груди, лицо его было обращено к небу, глаза возведены горе. Выражение лица молитвенное, отрешённое от мирских забот.

Падре Микаэль вздохнул, вспомнив, что реальный Мик, которым он был в то время, как раз тогда основательно налегал на виски, и, хоть Бога не забывал, но благочестия в нём было не больше чем в одном, знакомом ему бродячем кобеле, с которым он то дружил, не разлей вода, но частенько дрался с ним из-за объедков, так-как всю милостыню тратил на выпивку.

О том, как проклял полицейского, (теперь-то он знал, кто это был такой!), он помнил хорошо, хоть и не верил, что именно его проклятие отправило чрезмерно въедливого копа под трамвай. А вот история с благословением того же служителя порядка и наставлением его в учении проповедующим бедность и всё такое прочее, была чистой выдумкой. Мик не видел того копа после несчастного случая и даже не знал до недавнего времени, что тот остался жив.

— Вы желаете присоединиться к нашей общине?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что падре Микаэль вздрогнул. На миг ему показалось, что с ним заговорила мраморная статуя. Однако в следующее мгновение он понял, что это был один из здешних священнослужителей, неслышно подошедший сзади.

— Я вижу вас здесь уже не в первый раз, — сказал этот, наряженный в чистенькие, пахнущие свежестью, лохмотья, толстячок с добродушной, благообразной физиономией. — К нам нечасто заходят служители старых конфессий. Чаще всего дело ограничивается бранью из-за ограды. Мы-де совращаем людей с пути истинного и обрекаем их на проклятие. На деле же речь идёт о том, что значительная часть их паствы перешла к нам, желая приобщиться учению Святого Мика, и, как следствие, доходы приходов снизились. О, но может быть, я оскорбил ваши чувства? Простите великодушно! Я просто стараюсь следовать наставлениям святого Мика и излагаю свои взгляды прямо, не пряча их за ширмой лжи.

— Нет, нет, что вы! — поспешил заверить его падре Микаэль. — Вы вовсе не задели моих чувств. Правдой нельзя оскорбить, даже если она звучит для кого-то нелицеприятно, ибо ложь — порождение врага рода человеческого, а значит, правда угодна Богу, какой бы она ни была. Что же касается вступления в вашу общину, то я искренне благодарен за приглашение, но предпочту остаться в лоне своей Матери Церкви, служению которой посвятил себя уже давно. Однако позвольте выразить вам своё почтение, ведь, по сути, мы все служим Создателю, который един для всех нас!

Они церемонно поклонились друг другу. Мик почувствовал, что его лицо заливает краска стыда, но это был уже стыд совсем другого рода. Беда заключалась в том, что, говоря очевидную истину, он лицемерил! Согласно требованиям Церкви, которой он служил совершенно искренне и добровольно, он должен был сейчас обличать и обвинять во всех смертных грехах этого лжепопа, и делать это даже в том случае, если его будут насильно выталкивать из еретического храма, даже если будут убивать…

Но он понимал, что не сделает ничего подобного. Возможно, Великий Инквизитор прав, и он самый настоящий еретик и отступник. А что ещё можно сказать о священнике, среди прихожан которого есть драконы, быки-оборотни и ещё Бог знает кто? Что ж, пусть так. Он всё равно не отречётся ни от одного из них, и не будет кричать о ереси в чужом храме.

У еретиков тоже есть чему поучиться. Например, адепты Святого Мика веротерпимы и никого не тащат к себе за уши, не ведут под дулом автомата, не проклинают за принадлежность к другой конфессии или религии.

Но они же не сидят на пухлых задах и не дожидаются, пока прихожане сами пожалуют в их храмы. Город буквально наполнен активистами общины. Они вежливо, но настойчиво пристают к прохожим, предлагают им прийти на собрание общины, послушать проповедь. Суют в руки людям листовки и брошюры с изложением основных догматов своей веры. Такие же листовки, порой с наивными и даже смешными призывами, жители города нередко находят в своих почтовых ящиках или приклеенными к собственным дверям липкой лентой.

Может быть, падре Микаэль и не разделял их убеждений, изначально основанных на выдумке, но усердие, с которым они эти убеждения отстаивали, вызывало вполне заслуженное уважение.

Покидая Собор Святого Мика, священник вдруг понял, что здесь ему даже нравится! Нет, не тем нравится, что в качестве предмета поклонения выступал как бы он сам, а просто — нравится. Надо будет посетить это место ещё раз или два и внимательно послушать, что они там говорят.

В конце концов, в появлении секты Святого Мика есть и его вина. Не раз и не два в свою бытность бомжом, побирающимся на улицах города, онразговаривал с прохожими, если только они не шарахались от него при встрече сразу. Не раз и не два излагал он любопытным слушателям свои взгляды на жизнь, веру и мироздание, а иногда даже растолковывал непонимающим значение христианских догматов. Теперь он точно припомнил, что среди присутствующих при этом, частенько бывал и тот полицейский. Оказывается, он тоже слушал…

Глава 9 Умиротворённый дон

Среди выцветших ковров и потёртых циновок, маленький полный человечек, одетый в цветастый халат и странную шапочку, был почти незаметен. Если пристально не всматриваться, его вполне можно было принять за рисунок на старом ковре. Рисунок, изображающий маленького полного человечка, умиротворённого и погружённого в размышления.

— А, это ты! — буркнул Дульери и подвинулся, приглашая вошедшего сесть рядом. — Будешь?

Он предложил Мику раскуренную китайскую трубку, которую тот, конечно же, отверг, тревожно принюхавшись к голубовато-сизому дыму, живописно истекающему из узенького набивного отверстия. Нет, это был не опиум. Падре Микаэль облегчённо вздохнул и опустился на циновку, неловко скрестив ноги.

— Ну, что, нарыл что-нибудь? — спросил Дульери, с наслаждением затягиваясь ароматной отравой.

— Драконью сказку и драконью песню. Неполную, — честно ответил Мик.

— И?

— Ничего похожего на ключ. Правда само их присутствие указывает на то, что он где-то рядом.

— Рой дальше, он где-то там. Если не сам ключ, то намёк или прямое указание на то место, где его искать.

Дульери многозначительно замолчал и снова затянулся трубкой. Мик исподтишка оглядел его с головы до ног. Если бы не трубка и шапочка, ни дать, ни взять — Будда, размышляющий о природе Мироздания.

— М-м, как там Фигольчик? — спросил Мик, чтобы хоть как-то поддержать разговор.

— Почём я знаю? — пожал плечами буддоподобный дон, не выказав, правда, при этом обычного раздражения. — Он ко мне не заходит, а мне недосуг соваться в его дела. Кстати, он мог бы тебе помочь. Он ведь, хоть и придурок, но знает не меньше моего, и мозги у него не из ваты, не то, что у его дружка, Драговски.

Падре Микаэль сдержался, чтобы не вступить в полемику по поводу этой вопиющей несправедливости, тем более что такой оппонент, как Дульери, мог запросто его провоцировать, хотя бы забавы ради.

— Но вы ведь и сами могли бы мне помочь…

Мик чуть было не прибавил по привычке — «Ваше Преосвященство», но вовремя остановился, сообразив, что это не только вызовет град насмешек, но может увести разговор в совершенно не нужное русло.

— Ха! — хакнул Дульери с деланным пафосом. — Забыл, с кем имеешь дело? Люди прозвали меня бесом и причисляют к Ангелам Тьмы, хоть я и не имею к ним никакого отношения. Какой мне смысл вам сейчас помогать? У нас был договор, обе стороны его худо-бедно выполнили. Так чего же вам ещё надо? Задаром работать я не собираюсь, а предложить вам мне сейчас нечего. Меня здесь всё устраивает и баста!

— Но ведь вы же не добились своего, — мягко возразил Мик.

— То-есть не восстановил свой статус дона в клане? — поднял брови Дульери, что сделало его похожим на неулыбчивого клоуна. — Но моего клана больше нет. Потомки моих громил, совсем другие люди, я навёл справки. Чудно, но большинство из них служат в армии или в полиции. Кто бы подумал, а? Конечно, можно создать новую банду и собрать другой клан из других людей. Кандидаты найдутся, они всегда находятся, но зачем? Такое у меня уже было, а потом это не тот мир, который я знал, будучи доном в клане. Здесь иные условия и много есть чего такого над чем стоит подумать. Вот я сижу и думаю. И уж поверь, я додумаюсь до чего-нибудь поинтереснее старой доброй мафии, хоть в душе всё ещё ощущаю себя её главой! И даже если снова соберу клан, то это будет не цель, а средство для достижения более высокой цели.

Падре Микаэль поёжился. Слава Дульери не были пустой бравадой, и ему стало страшно за этот мир. Если такой хладнокровный злодей, и при этом превосходный организатор здесь адаптируется и начнёт куролесить, то это может вылиться во что угодно.

— И всё же признайтесь, вы желаете успеха нашим поискам, — вдруг неожиданно для себя проговорил Мик, — иначе не советовали бы мне дальше «рыть» в библиотеке и не спрашивали бы об успехах.

Дульери повернулся к нему всем корпусом и посмотрел в упор, словно хотел разглядеть получше.

— Скажем так, — ответил он, — мне интересно, как вы выкрутитесь. Это интерес футбольного болельщика, и в этом смысле я на вашей стороне, тем более что мне самому будет спокойнее, когда вы покинете пределы этого мира. Но я не собираюсь гнать для вас мяч через всё поле.

— А крикнуть — «Шайбу! Шайбу!»? — спросил Мик, усвоивший уже немало особенностей культуры разных миров.

— Или — «Судью на мыло!» — пошутил Дульери, и сам расхохотался в одиночестве. — Ладно, так и быть, дам вам ещё одну подсказку, раз вы такие тугодумы, что не в состоянии воспользоваться тем, что есть у вас в руках. Короче — чем перелопачивать горы пыльных книг и прочей макулатуры, не проще ли обратиться к Библиотекарю?

— Пробовали, — сокрушённо сказал Мик. — Он не отзывается. Среди нас только сеньорита Анджелика имеет влияние на этого… этот…

— А кто пробовал?

— Все. Сначала сеньор Фигольчик, потом сеньор Драгис, а затем и я, недостойный.

Дульери снова расхохотался, да так, что закашлялся и долго не мог остановиться.

— Дра… Дра-а-гис! — давился он словами, хватая ртом воздух, как рыба. — Ещё бы Быкович попробовал! Жаль, что с вами не было Быковича!

— Но сеньор Драгис уже имел опыт общения с Библиотекарем, — откровенно обиделся за друга Мик.

— Так ведь он был тогда драконом! — парировал Дульери. — Плохоньким, маленьким, но всё же драконом. Конечно, ему по силам было ухватить Библиотекаря за шкирку. Но с тех пор, (ха-ха!), «сеньор Драгис» многое потерял, а у Библиотекаря, между прочим, память хорошая, и больше он ему просто так не дастся. Он и на вашу принцесску теперь дуется, как мышь на крупу, но долго дуться он не сможет, так что пусть она с ним и разговаривает.

— Но как же нам?..

— Как вы доставите многотонную девицу в драконьей шкуре в читальный зал Архива Конгресса? Ну, это уже ваше дело! Думайте! Эх, ладно. Вот вам последняя подсказка — если гора не идёт к Магомеду, то Магомед идёт к горе. А теперь всё! Больше ни слова!

Выйдя из затерянного в недрах Чайна-тауна старого дома, где предавался размышлениям и набирался мудрости Дульери, падре Микаэль понял, что сейчас ему требуется не чашка, а ведро чая, чтобы решить проблему — каким таким сверхъестественным способом можно доставить здание Архива Конгресса на лесопилку, где прятались Анджелика, Мегги и Быкович?

Глава 10 Тайна имени

— Я родился на ферме. Наверное, многие быки родились на ферме, однако не все могут рассказать про себя такую историю. Когда я родился, мама корова облизала меня шершавым языком и сказала задумчиво — «НА МЯСО!»

Я рос, как говорили, как на дрожжах, ел только самое вкусное, то есть мамино молоко и, то, что найдётся в маминой кормушке. И думал, то есть не думал, а был уверен, что мир хорош, нет, просто великолепен, раз есть на свете мама и странные добрые существа, которые ходят на двух ногах, подсыпают в кормушку вкусного корма и ласково гладят тебя по спине, приговаривая при этом: «НА МЯСО!»

Особенно мил был старый, добрый фермер, который всегда приносил

вкуснющий кусочек хлеба, посыпанный солью, ласково трепал мою голову, аккуратно обходя прорезающиеся рожки, и тоже приговаривал при этом: «НА МЯСО!»

Так я жил примерно год, хотя я не знал в то время, что такое год, да и вообще не задумывался о времени. Пока не встретил… собаку!

Это был великолепный пёс! По крайней мере, он сам про себя так рассказывал. Бесстрашный охотник, который сопровождал своего хозяина, (того самого фермера), в разных приключениях, спасал его от смертельной опасности, (он имел в виду кошек), много-много раз и всегда удостаивался высшей похвалы — трепанию рукой по голове, от которого уши завязываются узлом, а мозги проваливаются куда то в живот и там вскипают, раздуваются так что приходится переворачиваться кверху брюхом и дрыгать лапами, и стонать от наслаждения, и скулить, и выть, и визжать!..

В общем, он меня убедил. Когда в следующий раз старый добрый фермер пришёл к нам с мамой в хлев, насыпал в кормушку чего-то хрустящего и обалденно пахнущего, (вобщем того чего всегда так хочется быку, даже если ему нет ещё и года от роду), я почувствовал, как мои внутренности завязались узлом, мозги вскипели, ноги взбрыкнули, (потом оказалось, они пришлись по подбородку, животу и коленям фермера), я радостно перевернулся на спину и задрыгал в воздухе копытами.

Однако старый добрый фермер почему-то остался недоволен. Он выбрался из кормушки, отряхнулся, сказал несколько непонятных сердитых слов, от которых покраснели в хлеву все, даже мама корова, потёр ушибленный подбородок и прочие места, а потом протянул ко мне свою добрую, мозолистую руку, схватил мой рог, и сказал мне, дыша табаком прямо в нос: «Точно — НА МЯСО!»

Странно, но после этого старый добрый фермер не приносил ничего вкусного, только обычный корм, и при этом поглядывал на меня с опаской, ворча что-то себе под нос.

Так продолжалось довольно долго. Не знаю точно сколько, но с тех пор я всё чаще и чаще слышал от фермера и его друзей своё имя, (как я тогда считал) — «НА МЯСО!»

Да! Я думал, что меня так зовут! А вы бы что подумали, когда каждый двуногий суёт тебе в нос яблоко, кусочек сахара или горбушку с солью и приговаривает при этом — «НА МЯСО!» В общем, я был уверен, что это моё имя.

Собственно говоря, глаза мне раскрыл тот самый пёс. До сих пор помню этот честный, бескорыстный взгляд, который проникал, казалось в самую глубь моего естества, (как он сам говорил — ливер); этот сочувственный взгляд, который сразу же сменялся взглядом восторга, когда он плавно перетекал на мои ляжки…

Да! Сладки мгновенья славы, когда герой сам не знает, чем восхищаются его поклонники! Но как горьки минуты разочарования…

Однажды фермер насыпал мне в кормушку чего-то особенно хрустящего и вкусного, и, оглядев меня с головы до ног, произнёс что-то длинное и непонятное, которое оканчивалось моим именем — «НА МЯСО!»

На ту беду, мне совершенно не хотелось есть, но я не мог обидеть старого доброго фермера, и, поэтому издал благодарственный клич всех быков, который звучал примерно так — МММУУУУУУ-УУУУ-УУУУУУУУ-УУУУУУУУУУУУУУУУУУ! При этом я пару раз подпрыгнул передними копытами и несколько раз изящно взбрыкнул задними.

Какого же было моё удивление, когда мой дорогой и любимый фермер вдруг присел, прижал к голове свою шляпу и испуганным голосом несколько раз повторил: «На мясо! Скорей на мясо!»

После этого он уронил-таки свою шляпу, быстро выбежал из хлева и …

больше я не видел своего старого доброго фермера. Да, кстати мамы коровы я к тому времени тоже не видел уже несколько дней. Фермер что— то говорил о молоке, о новых телках на мясо, (я тогда ещё думал, что речь идёт обо мне), но, потом он начинал говорить какие-то непонятные слова, значения которых я не понимал, но запомнил их и спросил у моего знакомого пса, что всё это значит.

Какие только «прелести» он мне не расписал! Оказывается моё тело это само совершенство! Какие слюни он пускал при слове ОКОРОК; а при слове ГРУДИНКА закатывал глаза и готов был упасть в обморок. Когда он говорил о ГОЛЯЖКЕ, его глаза загорались, а зубы начинали лязгать; то же случалось, когда речь заходила вообще о КОСТЯХ, (тут он начинал сходить с ума, носиться, как пчелой укушенный, скулить и обнюхивать мои ноги, подвывая и облизываясь).

Из всего этого я сделал вывод, что в качестве еды и фермер, и пёс рассматривают именно меня! Некоторое время, (примерно на одну жвачку), я размышлял над этим вопросом, но всё сводилось к тому насколько я вкусный. И тогда я решил себя попробовать.

Согласитесь, что это в своём роде подвиг со стороны быка, (бычка около года от роду). Ну, кто ещё додумается куснуть себя за ногу, как будто это обычная трава?

Я додумался. И куснул. И откровенно говоря, ничего особенного не почувствовал. Тогда я припомнил, что кто-то говорил, (может быть, сам добрый фермер или его пёс), что вкуснее всего то, что там, в ляжках. Я дотянулся до своей ляжки и куснул изо всей силы…

С этого момента я плоховато помню, что происходило вокруг. Помню только ветер, свистящий в ушах, половинку ворот, на рогах болтающуюся и затихающие крики фермера: «На мясо! На мя… На со… мя — а, сооо…» И тишину, впервые влившуюся в мои уши тишину, наполненную стрекотанием кузнечиков, запахами трав, мирным шелестом далёкой дороги, шёпотом звёзд и ветром, ни с чем несравнимым ветром свободы, берущим вас за ноздри железной ласковой рукой и ведущим… куда? Навстречу судьбе, конечно же!

* * *

Бык замолчал и поправил на углях ветки с пекущимися яблоками. Обе девушки слушали его, широко распахнув свои огромные глаза, а Мегги к тому же открыла рот от удивления, вызванного такой необычной историей. Скосив украдкой глаза на её великолепные клыки, Бык подумал, что не так давно сбежал бы в ужасе от такого страшного зрелища. Но теперь всё воспринималось им по-другому. Частенько он вообще забывал, что имеет дело с драконессами. Они не вели себя, как драконы и вообще, как хищники. Хотя, именно здесь крылась их главная проблема — еда.

Обе скучали по мясу. Анджелика заявляла правда, что может без него обходиться, но он понимал, что это не так. Мегги несколько раз заявляла свои права на овец, пасущихся неподалёку, и её пришлось уговаривать, не поступать опрометчиво, ведь дракона нападающего на отару, трудно не заметить. Пока они сидели на фруктах и овощах, которые Бык покупал у местных фермеров, якобы для отправки в город на рынок, который он хорошо знал.

Но так долго продолжаться не могло — обе его подопечные начали худеть и выглядели уныло. Пока выход не был найден, (Драгис уверял, что они с Фигом обязательно что-нибудь придумают), он кормил девиц историями, до которых они были весьма охочи, ведь других развлечений у них не было.

* * *

— А что случилось дальше? — спросила Мегги, ёрзая от нетерпения. — Ты отправился странствовать?

— Нет, меня поймали, — вздохнул Бык. — Моя свобода длилась меньше суток. Если бы такое случилось несколько позже, всё было бы по-другому, но тогда я был всего лишь несмышлёным годовалым бычком. Я ничего не знал о жизни, не понимал ни сути, ни природы вещей. Как у нас говорят — не видел ничего дальше мамкиного вымени.

Моё бегство было случайным, я ведь вовсе не собирался убегать, не умел прятаться и цели такой не преследовал. Тогда я заблудился в кустах, которыми зарос небольшой овраг, сравнительно недалеко от фермы. Работники нашли меня по мычанию. Конечно, ветер свободы запал в душу, но я испугался, поцарапался и проголодался, (кусты оказались невкусными), а потому очень хотел домой.

Когда меня вытащили, то перво-наперво угостили палкой. Это был мой первый жизненный урок, который я хорошо запомнил, хоть подлинное значение усвоенной информации открылось намного позже.

Когда вернулись на ферму, старший скотник, конечно, обрадовался, но я уже тогда начал догадываться, что он рад не мне собственно, а чему-то ещё. И то, что он всё время повторял — «На мясо! На мясо!», уже не смахивало на то, что меня зовут по имени. Истина открылась мне спустя годы, а тогда я был полон сомнений и подозрений, которые в силу своей неопытности никак не мог разрешить.

Меня посадили отдельно от остальных обитателей хлева, в маленький загончик, заложенный прочными жердями, которые было не сломать. Мне там совсем не нравилось, но моего мнения никто не спрашивал. По крайней мере, мне задали корм и оставили в покое.

Единственно кто меня навестил это мой друг — пёс. Он-то и принёс новости, которые заставили меня призадуматься. Во-первых, он сообщил, что хозяин сильно мною недоволен, а именно — считает меня буйным и непредсказуемым. А потому, меня решено отправить на мясо раньше намеченного срока. Во-вторых, оказывается, старый добрый фермер изначально приберегал меня для собственного стола, но теперь он изменил решение, и меня продадут мяснику, так-как хозяин убеждён, что есть мясо буйных бычков вредно.

Последним обстоятельством мой друг был особенно огорчён и много скулил по поводу того, что ему не достанется от меня ни косточки.

Эти разговоры только усилили тревогу в моей душе, но тогда я ещё не осознавал в полной мере нависшей надо мной опасности. Просто я не знал ещё, что такое смерть. Правда, благодаря эксперименту, который я тогда над собой поставил, я уже знал, что когда меня начнут есть, то это будет больно, а потому нет ничего хорошего в перспективе быть съеденным.

Но, поделать я тогда ничего не мог — загон, где я стоял, выдержал бы натиск взрослого быка, не то, что телёнка. Меня спасло то, что мясник, которому меня собрался продать фермер, куда-то уехал. Я простоял в том загоне в совершенном неведении целых два дня, и единственно, что мог себе позволить в качестве развлечения, это чесать рога о жерди. А на третий день на ферму заехал скупщик скота, и они договорились с хозяином о сделке.

Меня загнали в чужое, незнакомое стадо, где все относились друг к другу скверно, за порядком никто не следил, так-как не было быка — вожака, и действовал первобытный принцип — кто сильный, тот и прав. Как назло, я был среди бычков самым младшим, да и среди коров тоже, не считая одной очень симпатичной тёлочки, наверное, моей ровесницы или даже помладше.

Будучи товарищами по несчастью, мы быстро подружились. Скупщик приобрёл её на отдалённой ферме, где она жила в полном неведении об окружающем мире, как и я, до недавнего времени. Правда, в отличие от меня, у неё было своё настоящее имя — Сметанка.

Так её назвали из-за большого белого пятна на лбу, окружённого несколькими маленькими, будто ей на голову и впрямь уронили целый половник сметаны. А ещё у неё была белая грудка и белые чулочки. Всё это досталось её от бабушки — белой коровы какой-то заграничной породы и выглядело на фоне блестящей каурой масти очень красиво.

Сметанка, от природы весёлая и беззаботная, выглядела теперь запуганной и забитой. Дело в том, что её угораздило в первый же день, по неопытности, сунуться к чужому вымени. Конечно, в своём родном стаде это было делом обычным. Какая из родных или двоюродных сестёр матери, не покормит племянницу? Здесь же расклад был иным. Незнакомые коровы, нервные, а потому злые, даже без видимого повода норовили боднуть в бок, а тут уж вовсе озверели. Так что досталось бедной Сметанке, как говорят — по первое число!

Побитая впервые в жизни, перепуганная, она метнулась было к быкам, но те оказались не лучше — едва не затоптали до смерти. Она ведь не вошла ещё в возраст и коровой не считалась, а потому не могла рассчитывать на то, что они будут вести себя с ней, как подобает кабальеро. В общем, было от чего забиться в хвост стада, но тут на неё налетела собака и стала загонять обратно, а когда Сметанка заартачилась, куснула за ляжку. Так прошли для неё несколько кошмарных дней, пока не появился я.

Нет, я не стал для неё защитой, опорой и гарантией безопасности. Годовалый бычок не соперник двухлетку, а таких там было большинство. С коровами я померить её тоже не мог, но мог подставить свой бок, чтобы принять удар, предназначавшийся моей новой подруге. Правда, мне удалось договориться с пастушьим псом, который сильно удивился, что я его понимаю, но ведь у меня уже был опыт общения с собакой. Я смог объяснить ему, что мы вовсе не отстаём от стада, а идём на небольшом удалении, чтобы не провоцировать конфликты. Он всё понял и больше не кусался.

Мы со Сметанкой запросто нашли общий язык, и вскоре путешествие нам стало даже нравиться. Днём нас гнали по дороге, а поскольку там нечего было есть, мы болтали обо всём подряд, то-есть ни о чём, но всё равно было интересно. Ночью отъедались на каком-нибудь поле, куда нас загоняли, как раз с этой целью.

Сначала нам попадалось по дороге довольно много небольших деревень, а пару раз мы прошли через города, показавшиеся мне тогда огромными, а на деле бывшие крохотными, мало отличавшимися от деревни. Наше стадо пополнялось новыми бычками и коровами, но случалось и так, что скупщик продавал кого-нибудь, если это ему было выгодно.

Но вот, человеческие поселения стали попадаться всё реже, и, наконец, совсем исчезли. Место, по которому мы шли тоже весьма изменилось. Вместо долин и холмов нас теперь окружали горы, и хоть дорога оставалась наезженной, всё вокруг казалось диким.

Скупщик и двое его погонщиков, чего-то опасались и старались пройти опасное место, как можно скорее. Чем оно было опасно, выяснилось на второй день, точнее на вторую ночь нашего пребывания в горах.

Как мы ни торопились, останавливаться на ночь было необходимо. Здесь было не то, что в долинах — пастбища тощие, истоптанные, водопои тесные. Нам со Сметанкой доставались лишь редкие былинки, случайно не съеденные кем-то другим, а попить из страшно холодного ручья можно было только тогда, когда напьются все остальные.

Надо ли говорить, что все в стаде приуныли, а мы, так, тем более! Надежда была лишь на то, что весь переход должен был занять менее трёх суток, и карабкаться по кручам не требовалось — горы в этом месте были невысокие, дорога хоть и сузилась, оставалась ровной и вилась между ними, огибая практически все труднопроходимые места. Собственно мы пересекали лишь край горной системы, основной массив которой возвышался в стороне.

Накануне нашей последней ночёвки, вечером, мне довелось услышать разговор между скупщиком и его работниками. Они сетовали на то, что не могут продолжать путь в темноте, так-как значительный участок дороги идёт по краю ущелья, где можно запросто потерять половину стада, да и самому шею свернуть недолго.

Ещё, они жаловались, что Его Величество король, слишком редко посылает своих альгвасилов контролировать дороги, на которых «пошаливают», а мы как раз находились в таком месте. Правда, если удастся пережить эту ночь, то завтра к полудню мы покинем горы, а при хорошем шаге ещё до вечера достигнем населённых мест.

Я, конечно, совсем немного понял из услышанного, но главным, по моему мнению, было то, что завтра мы сможем, как следует поесть. Обрадовав этой новостью Сметанку, я прижался к её тёплому боку, и мы с ней задремали, грезя о сочной траве, которую будем щипать на следующий день.

Наше пробуждение было странным и пугающим. Тихая, спокойная ночь вдруг взорвалась криками, хлопками и непонятными вспышками слепящих огней! Первым поднял шум пёс, разразившийся таким яростным лаем, какого я не слышал ещё в жизни. Потом раздался грохот, как будто кто-то со всей дури шарахнул доской о деревянный настил! Пёс коротко взвизгнул и смолк, зато в тот же миг закричали люди. Потом снова грохнуло, потом ещё и ещё!

Скупщик и погонщики больше не кричали, но вокруг раздавались другие голоса, незнакомые. Новоприбывшие зажгли факелы от крохотного костерка, оставленного на ночь, и тогда ночь превратилась в день.

Собак у этих людей не было, поэтому волнующееся стадо успокоили палками, причём сделали это так умело, что даже самые рьяные быки сразу поняли, что лучше не брыкаться.

Я всё силился понять, что же такое произошло, и вскоре мне представилась возможность узнать это. Когда нас сгуртовали и куда-то повели, то мы прошли мимо того места, где ночевали скупщик и погонщики. Костёр кто-то залил, но в свете факелов я увидел четыре распростёртые на земле тела. Это были наши недавние хозяева — скупщик, два погонщика и их пёс. Они лежали неподвижно, в странных неестественных позах, а под ними растекалась лужа чего-то красного, дурно пахнущего.

Этот запах был не резкий, но отталкивающий. Он смущал и немного пьянил, заставлял думать о чём-то тягостном и плохом… До этого я никогда не видел крови, и не чувствовал её запаха, а потому не знал, что это один из цветов и ароматов смерти.

Нас вели весьма долго, наверное, всю ночь. Когда мы остановились, над горами ещё висели звёзды, а внизу темнота была, хоть глаз коли. Но с одной стороны небо уже превратилось из чёрного в прозрачно-тёмно-синее, а это означало, что рассвет недалёк.

Люди, которые пригнали стадо в новое место, на мой взгляд, ничем не отличающееся от старого, (ровная площадка без травы, и кругом скалы), повели себя точно также, как те, кто привёл нас из родных земель в горы. Они позаботились о том, чтобы стадо не разбежалось, перегородив выход из каменного загона загородкой из прочных жердей, больше смахивающих на брёвна, а потом развели в стороне костёр.

Кажется, их было пятеро или шестеро — считать я тогда не умел. Разбив нехитрый лагерь, эти новые люди о чём-то коротко посовещались, после чего двое из них вернулись к стаду, сделали беглый осмотр, отделили нас со Сметанкой и повели к костру.

Повторюсь — ни она, ни я, мы ничего тогда не знали о жизни. Мы привыкли, что нас куда-то ведут, потому что водили нас до сих пор из хлева на пастбище и обратно. Даже это путешествие, во время которого с нами обращались порой грубо, не заставило нас перестать доверять людям. Раз тебя куда-то ведут, значит так оно и надо!

— Ну, чо, атаман, выбирай! — развязно проговорил один из них. — По мне, так телок упитанней. Его значит и чкх-х!

Он издал какой-то странный звук, значения которого я не понял. Человек небольшого роста, но важный, что твой фермер в воскресном подпитии, поднялся со своего места и подошёл к нам. Внимательно осмотрев нас обоих, он покачал головой и сказал:

— Не. Тёлка слишком приметная. Будем продавать — засыплемся. Так что, давай её!

Остальные одобрительно закивали головами. Потом меня отвели в сторону и привязали к толстому колу, загнанному меж камней. Я пока ещё ничего не понимал.

Всё произошло очень быстро. У меня на глазах Сметанку ввели в круг света, один из разбойников крепко ухватил её за рожки и вдруг ловким движением сбил с ног, навалившись всем телом, лишая возможности встать. Другой достал из-за пояса здоровенный складной нож, под названием «наваха», что означает — бритва, раскрыл его и… молниеносным взмахом перерезал тёлочке горло…

Тело Сметанки задёргалось, забилось в судорогах, раздался хрип, бульканье… На какой-то миг мне показалось, что она сейчас сбросит повисшего на ней человека и убежит, но этого не случилось.

* * *

Бык замолчал, потому что Анджелика негромко, жалобно вскрикнула. Девушку била мелкая дрожь, из ноздрей вырвались две тонкие струйки дыма, а внутренность пасти осветилась знакомым голубоватым сиянием.

Бык подумал было, что дело плохо, но ничего страшного не случилось. Юная драконесса отвернулась, тяжело дыша, видимо стараясь скрыть выступившие на глазах слёзы. Но вскоре она справилась с собой и даже пришла на помощь Мегги, которая откровенно рыдала, закрыв голову крыльями. Когда они обе немного успокоились, она взглянула на Быка, покрасневшими, но уже сухими глазами и приказала глухим голосом:

— Дальше! Рассказывай.

— Может не надо? — засомневался их товарищ, и с тревогой посмотрел на всё ещё всхлипывающую Мегги.

— Нет, пожалуйста, Быкусь, продолжай! — попросила она. — Нам нужно знать всё.

Бык пожал плечами и продолжил:

* * *

— Вскоре движения Сметанки замедлились, дрожь прекратилась, а под её телом возникло и стало расплываться огромное красное пятно. Я заворожено смотрел на это… красное, а оно растекалось всё шире, пачкая её белоснежные чулочки и окрашивая серые камни в цвет смерти…

Понимание случившегося ещё не вошло в мой мозг, который вообще отказывался соображать. Я смотрел, и всё вокруг меня заливало это красное. Красное! Проклятое красное!!!

Не знаю, в какой момент я стал биться. Это не было сознательным действием, тело металось само, мускулы конвульсивно напрягались, копыта били наугад! Кол, который не под силу было сломать и взрослому быку, разлетелся в щепки! В какой-то момент одному из разбойников удалось ухватиться за верёвку, обмотанную вокруг моей шеи, но я тут же мотнул головой и угодил левым рогом ему под рёбра. Человек истошно заорал, а мне в глаза плеснуло что-то тёплое липкое, красное! Красное!!!

И вот тут меня заколотило по-настоящему! Я рванулся вперёд, ничего не видя и не разбирая, но продолжая бить копытами и рогами наугад. Кто-то ещё попал под мои удары, но кто и как, не помню.

Я до сих пор не знаю, убил ли я там кого-нибудь или только покалечил? Пока был молод, тешил себя мыслью, что, скорее всего, убил — в памяти остались вопли адской боли, треск разрываемой плоти, хруст костей… Теперь я по-другому отношусь ко всему этому.

А тогда я метался по бандитскому лагерю, сея вокруг себя разрушение. Не знаю, как мне посчастливилось вырваться? Выскочил ли я тем же путём, которым нас туда привели или, что, скорее всего, нашёл случайно иную лазейку. Не помню. Помню только, что нёсся, не разбирая дороги в темноте среди скал, оставив позади вопящих разбойников и заполошно мычащее стадо.

Мне повезло, потому что ничем иным, кроме везения нельзя назвать то, что я не врезался с размаха в скалу и не слетел с обрыва в какую-нибудь пропасть. Но всё-таки слететь мне довелось, но не с обрыва, а с берега, и не в пропасть, а в реку. И опять же ничем кроме везенья нельзя объяснить то, что я не утонул, ведь я тогда совершенно не умел плавать, и даже не купался ещё в своей жизни ни разу.

Не знаю, сколько времени меня мотало волнами, но наверно достаточно долго, потому что когда я, совершенно обессиленный выбрался на берег, горы были уже далеко позади, а река несла свои воды спокойно и размеренно. Помню, что отлёживался в камышах, потом перебрался на незнакомое пастбище, но, несмотря на страшный голод, долго ещё не мог есть — картины, одна кошмарней другой вставали перед глазами. Наши убитые погонщики и их пёс… Сметанка, в луже собственной крови… Бандиты, вопящие под моими ударами… И всё красное, красное, красное…

Я долго ещё не мог отделаться от безумного бешенства, вызываемого видом чего-то красного, будь то плащ тореадора или просто спелое яблоко.

* * *

— Ты и сейчас не выносишь красный цвет? — спросила Анджелика.

— Нет, — ответил Бык, улыбнувшись, — сейчас я отношусь к нему спокойно. Видите — меня же не смущают эти яблоки!

С этими словами он встал и протянул каждой девушке по длинной ветке с нанизанными на неё свежеиспечёнными яблоками. Они с благодарностью приняли угощение, причём Мегги разжевала яблоки вместе с веткой.

— Хорошо, что ты избавился от фобии, — сказала Анджелика задумчиво, размышляя о чём-то своём. — Я вот до сих пор тараканов боюсь.

— А я сказок про странствующих рыцарей! — поддакнула Мегги и покраснела. — Надо мной даже Драся смеялся, пока был маленький.

— Это меня Фиг подлечил, — сказал Бык, проглотив последнее яблоко. — Люди, которые меня тогда нашли, быстро заметили моё отношение к красному цвету и продали тем, кто выращивал быков для корриды. Нда. Недолгой была бы моя жизнь, если бы не выкупил меня у очередного хозяина странствующий фокусник Фиглорио Фиголини, который мечтал о славе тореадора, но ненавидел кровопролитие.

— Ой, расскажи, Быкусь, расскажи! — воскликнула Мегги и, забыв про слёзы, даже запрыгала на месте, захлопав крыльями, как в ладоши.

— Ну, нет, девчонки, в следующий раз, а сейчас спать пора! — рассмеялся Бык. — Мою жизнь рассказывать, обычной ночи не хватит. Полярная нужна! А мы и так засиделись.

Мегги разочарованно опустила крылья, вздохнула, но, пожелав всем спокойной ночи, отправилась к куче брёвен, в которые во время сна зарывалась с головой. По неизвестной причине она слушалась Быка беспрекословно. Анджелика чуть помедлила.

— Послушай, — несколько неуверенно спросила она, — я знаю, что Фиг многое что умеет, но неужели он ещё и врач?

— Когда нужно он может во многом помочь, — ответил Бык. — Не знаю, можно ли ему довериться по любому медицинскому вопросу, но он мне действительно тогда помог, иначе наши выступления были бы невозможны. Ты ведь видела, какого рода эти трюки! Правда, хоть красный цвет и не вызывал у меня больше ненависть, но долго ещё оставался отвратительным. Окончательно от этой фобии меня избавили уже в Козляндии. Там сильные психотерапевты — обморочных коз и тех на копыта ставят.

— Ясненько! — улыбнулась девушка. — Ну, тогда, спокойной ночи!

Она ушла в свой личный грот, который сама вырыла в склоне холма и прикрыла вход плоским обломком скалы, смахивающим на дверь, но размером с двухэтажный дом.

— Спокойной ночи! — ответил Бык, провожая её глазами.

Он устроился, как обычно — возле костра, на куче старых опилок покрытых брезентом. Пока ночи были тёплыми, а погода не грозила дождём, его вполне устраивало такое ложе. Однако скоро придётся натягивать палатку, а если их проблема не разрешится до зимы, то понадобится жилище понадёжнее. Человеческое тело такое слабое и хрупкое! Впрочем, в теле быка он тоже не любил мёрзнуть.

Интересно, зачем Анджелике понадобилась психотерапия? Хотя о чём это он! Девочке достались на долю немалые испытания, которые всё никак не закончатся. Она и теперь в подвешенном состоянии со своим драконьим обликом и с человеческой душой. Эх, эх…

Бык вдруг затосковал, сам не понимая почему. Наверное, рассказ о жестоких приключениях его юности вызвал в нём эту грусть. Прошло ведь немало времени, и он научился вспоминать о тех событиях без душевной боли и горечи, испытывая лишь светлую печаль.

Ну, вот, теперь к нему сон не идёт! Бык перевернулся с боку на бок. Сам виноват. Надо бы девчонкам в следующий раз что-нибудь весёленькое рассказать, а то вон — обрыдались! И себе разбередил старые раны, а теперь уснуть не может! Куда это годится?

Тогда он лёг на спину и стал смотреть в звёздное небо, думая, что возможно, где-то там, на небесной ферме, куда попадают все страдавшие и невинные души, вот так же смотрит сейчас в небо, вечно юная тёлочка Сметанка. Может быть, она и сейчас видит его? Может, наблюдая его жизнь, вместе с ним печалится и радуется…

Глава 11 Неожиданная проблема

— Ты что-нибудь понимаешь?

Вопрос был задан спокойным, будничным тоном, несмотря на то, что ситуацию нельзя было назвать спокойной или будничной.

— Только то, что нам и здесь не рады.

Фиг, попытавшийся приладить на место оторванный рукав пиджака, бросил эту затею и с чувством швырнул пиджак в открытый контейнер для мусора.

— Не рады, не то слово! — воскликнул он и скривился от боли — удар каблуком в челюсть не прошёл даром, хоть и пришёлся вскользь. — Ну не хотят иметь с нами дело, так объяснили бы хоть почему?

— Мы вызываем у них подозрение, а люди не доверяют тем, кто подозрителен, — ответил Драгис, разглядывая содранные костяшки пальцев.

Их снова подкарауливали на улице, чтобы избить или убить, а может просто напугать. Последнее предположение было наиболее вероятным, так-как нападавшие, после того как получили отпор, быстро отступили и растворились в лабиринте портовых складов.

В чём-то этот город совсем не изменился. По крайней мере, в методах устранения неугодных. Вот только если раньше благородные гангстеры Драгис Драговски и Граната Фигольчик знали тех, с кем сражаются, то теперь это была тайна покрытая мраком.

Нападавших было пятеро. А налетели они на друзей, когда те пришли на очередную встречу, для заключения, совершенно безобидной, на первый взгляд, сделки.

* * *

Всё началось ещё в злополучном чайном ресторане, в который они пришли тогда вчетвером. Сперва всё шло вполне нормально. Едва они переступили порог, как к ним поспешил низенький толстенький человечек, одетый с кричащей средневековой вычурностью Востока. Он был чрезвычайно мил и приветлив — сплошные улыбки и поклоны. Создавалось впечатление, что путешественников здесь ждали давно, ждали с нетерпением, как дорогих гостей, близких друзей и едва ли не любимых родственников.

Не переставая кланяться и рассыпаться в комплиментах, человечек проводил их к лучшему, (а других в ресторане не было), чайному столику, усадил, осведомился о заказе, и удалился, пятясь чтобы не поворачиваться тылом к этим царственным особам.

Пока поспевал их заказ, друзья, (или союзники, если учитывать присутствие Дульери), огляделись. Здесь всё было так, как рассказывал уличный зазывала. Великолепная, изысканная обстановка, подобранная с исключительным вкусом, лишённым излишеств и никчёмной пышности. Задумчивая и нежнейшая музыка, струящаяся непонятно откуда. Портреты основателя ресторана и его близкого друга и защитника, великого воина — Гранаты Фигольчика, на почётных местах. Был и упомянутый стенд с подлинными фотографиями и пожелтевшими от времени газетными вырезками со статьями, повествующими о подвигах борцов за справедливость под руководством того же Фигольчика.

Подробно ознакомиться с содержанием этого стенда решили потом — всем хотелось пить, а заодно отведать местных деликатесов. Ожидание заказа проходило за разговором. Они обменивались впечатлениями, касавшимися прежде всего тех отличий, которые были между чайной старого Ли и тем, что было перед ними сейчас, когда Дульери, принимавший пассивное участие в разговоре, вдруг заметил с ехидной иронией:

— Не ждите многого от этого места!

Все посмотрели на него с удивлением, но бывший дон скрестил на груди руки и прикрыл глаза, выражая, таким образом, готовность ждать осуществления своего не слишком радужного прогноза. Долгое время не происходило ничего примечательного, разве что их заказ странно задерживался, несмотря на то, что в нём не было ничего сложного.

Между тем, несмотря на обеденное время, ресторан был пуст. Точнее он опустел за время их пребывания здесь. Если бы не замечание Дульери, никто не обратил бы на это внимание, но теперь, обведя глазами зал из которого, боязливо оглядываясь, спешила отбыть молодая пара, Фигольчик насторожился и сделал знак Драгису.

Увидев это, падре Микаэль погрустнел и стал читать про себя молитву. Из опыта прошлой жизни, точнее того её отрезка, который прошёл в этом городе, он знал, что это весьма неблагоприятные симптомы. Их мирное посещение ресторана может обернуться скверно. Ожидать от такой ситуации следовало чего угодно — от словесной перебранки до поножовщины.

Однако всё вышло не столь драматично, как представлялось разыгравшемуся воображению. С огромным опозданием заказ четвёрки исследователей всё-таки прибыл. Его принесли две вычурно одетые девушки с каменными неприветливыми лицами. Не глядя посетителям в глаза, они выставили на стол миниатюрные чашки и ещё какие-то приборы, и удалились с видом достоинства оскорблённого тем, что приходится дышать одним воздухом с этими ничтожествами, по ошибке попавшими в приличное место.

— Не советую даже пробовать, — процедил Дульери сквозь зубы, когда падре Микаэль потянулся к своей чашке.

Священник всё же взял чашку, но тут же понял, что совет бывшего мафиози не был праздным — чашка оказалась чуть тёплой, содержавшаяся в ней жидкость по цвету и запаху напоминала воду, в которой начерно помыли гору грязной посуды. На чай это не было похоже.

— И что же теперь делать? — робко спросил он, вдруг почувствовав, как неприятно зачесалось между лопатками, словно кто-то сверлил его спину взглядом или наводил на неё ствол.

— Уходим! — в тон брату ответил Фигольчик и поднялся со своего места.

— Расплатиться не забудь! — хохотнул невесело Дульери.

— А почему я? — вдруг запетушился Фиг. — И вообще, зачем платить, если мы не прикасались к их бурде?

— Потому что это твои друзья, а не мои, — пожал плечами премудрый злодей. — Что же касается бурды, то пятеро молодцов вон за той дверью и столько же вот за этой, наглядно докажут тебе, что в чашках был самый лучший чай в мире.

Фигольчик покраснел от гнева и открыл, было, рот, чтобы ответить какой-нибудь резкостью, но тут ему на плечо легла широкая ладонь. Драгис выразительно посмотрел на друга и подтолкнул его к выходу, а другой рукой бросил на стол несколько бумажек, стоимостью куда больше чем требовалось для оплаты их заказа.

Когда они оказались на улице, оба бывших гангстера с облегчением перевели дух, а экс дон самодовольно потёр руки.

— Но, что всё это значит, друзья мои? — с недоумением спросил священник. — Что случилось?

— Случилось то, что китайцы вам больше не друзья! — почти пропел Дульери и скорчил рожу толстенькому распорядителю, который с чрезвычайно надутым видом вешал на двери чайного ресторана табличку с надписью — «Закрыто».

— Но всё-таки, что же произошло? — недоумевал падре Микаэль, но его вопрос остался без ответа.

— Как ты узнал? — надвинулся на брата Фигольчик, так что Дульери пришлось отступить на шаг.

— Эй, полегче! — набычился он, пытаясь замаскировать промелькнувшую в глазах тревогу, так как за спиной Фигольчика стоял настроенный отнюдь не мирным образом Драгис. — Просто, пока вы предавались воспоминаниям, я наблюдал за обстановкой и видел, как вот к этому расфуфыренному мопсу, подбежал пацан из местных и нашептал ему что-то на ухо, всё время кивая в нашу сторону. Так вот у этого индюка сразу сползла улыбка с лица и рожу он скорчил бульдожью не просто так, а в наш адрес. А потом и громилы за дверьми встали наизготовку. Двери-то приоткрыты, а они всё на нас поглядывали, серьёзно так, оценивающе. В руках у них блестело что-то, кажется сковородки и молотки для отбивки мяса. Вобщем, не знаю, что там случилось, но на вашем месте я бы на поддержку китайцев больше не рассчитывал.

Драгис и Фигольчик переглянулись. Они понимали, что Дульери прав, но принять то, что вчерашние союзники их не узнают и ведут себя крайне недружелюбно, было непросто.

— Ладно, ребята! — фамильярно заговорил Дульери, почувствовав их неуверенность. — Не принимайте всё так близко к сердцу. Времена меняются, а выигрывает тот, кто умеет меняться вместе с ними. Вчера друзья, сегодня — враги, и наоборот. Как вам?

— Пошёл ты… — тихо сказал Фигольчик.

— Неплохая мысль, — согласился Дульери, ничуть не обидевшись. — Мне в вашей компании делать больше нечего, так что, желаю здравствовать!

— Вы действительно думаете вот так уйти от нас, дон Дульери? — без видимой угрозы, но с нажимом проговорил Драгис.

— А что, вы против, мистер «Железные руки — чугунная голова»? — вдруг оставил свой игривый тон мафиози. — Добро, но что вы в таком случае намерены предпринять? За шкирку меня схватите? Попробуете переломать руки-ноги? Не советую!

Проговорив это, Дульери чуть сдвинул в сторону полу пиджака и продемонстрировал рукоять пистолета, торчавшего унего за поясом.

— Вот что, господа-приятели, — заговорил он без угрозы, но тоном деловым и серьёзным, — начиная с этого момента, предлагаю считать условия нашего договора выполненными. Теперь вы сами по себе, я сам по себе. Не пытайтесь куда-нибудь меня тащить или заставлять делать что-либо против моей воли. Впрочем, никому не запрещаю идти за мною следом, если будет такое у вас желание. А сейчас я хочу расслабиться и начну, пожалуй, с этого!

С этими словами он повернулся спиной к своим бывшим компаньонам и зашагал по направлению к зданию, в котором, судя по вывеске, находился массажный салон.

— Откуда у него оружие? — спросил Драгис, очнувшись первым.

— Взял там, где его уже нет! — пожал плечами Фигольчик.

— Друзья мои! — вдруг воскликнул падре Микаэль. — Я, кажется, понял или думаю, что понял, где кроется разгадка странной перемены отношения к вам… то-есть к нам, со стороны служащих этого ресторана.

Двое друзей уставились на него, мигом забыв о Дульери.

— Помните того молодого человека, который сперва так настойчиво рекомендовал нам посетить чайный ресторан дедушки Ли Сунь Ханя, а потом внезапно исчез? Мне показалось, что он поспешил уйти, когда узнал, что мы хотим поговорить с чайнианцами.

Драгис помрачнел, Фигольчик сдвинул шляпу на лоб и почесал в затылке.

— Похоже на то, — сказал Драговски нерадостно. — Видимо у них тут что-то не так с этими… чайниками. Надо будет разъяснить этот вопрос, но чуть позднее.

— А сейчас что? — спросил Фиг.

— Сейчас лично мне так жрать хочется, что я боюсь забыть ту заповедь Ветхого Завета, которая запрещает людоедство. Простите, падре Микаэль!

Странствующий священнослужитель поморщился при этих словах, но промолчал. Шутки у Драгиса, конечно драконьи, но это всего лишь шутки.

— В двух кварталах отсюда была небольшая забегаловка, — припомнил Фигольчик.

— Ты имеешь в виду «Хрустикс», с ограбления которого ты начал свою карьеру? — насмешливо спросил Драгис.

— Ну, карьеру гангстера я, положим, начал чуть раньше, с ограбления Центрального городского банка, куда Бык зашвырнул меня в качестве гранаты. Что же касается «Хрустикса», то, да, его я ограбил в первый раз сознательно и по доброй воле. Каюсь, каюсь! Но, это дело прошлое, и я не против заплатить сейчас за порцию куриных крылышек съеденную тогда.

— Главное, что это заведение стоит за пределами Чайна-тауна, и нас не накормят там жареными перьями вместо курятины, — заключил Драгис. — Поедим, а потом займёмся делом.

— Простите, — уточнил падре Микаэль уже на ходу. — Каким именно делом вы намерены заняться, сеньор Драгис? Налаживанием контактов с чайнианцами или поисками ключа?

— Сначала надо будет придумать, чем девчонок накормить, — улыбнулся Драгис. — Драконы могут долго обходиться без еды, но злоупотреблять этим не следует — голодный дракон непредсказуем. Да и Быкович в своём нынешнем виде, долго на подножном корму не протянет.

* * *

Кто ж знал, что с этим, несложным, казалось бы, делом, возникнут такие проблемы? Очень скоро выяснилось, что монополию на торговлю продуктами здесь держат воротилы из Чайна-тауна. Все магазины, торгующие в городе съестным, принадлежали китайцам. Рестораны, большие и малые, а также всех видов кафе, пиццерии и прочее, должны были покупать продукты только у этих улыбчивых и оборотистых торговцев.

Но это всех устраивало, так-как качество продукции при этом было высокое, а цены умеренные или приемлемые. Но вместе с тем имелись ограничения, странные на первый взгляд. Например, перепродавать полуфабрикаты и сырые продукты запрещалось законами государства и это поставило в тупик намерения друзей закупиться в городе мясом.

Кормить двух драконесс готовыми ресторанными блюдами было не по карману — всех средств имеющихся в их распоряжении, (Дульери не в счёт, они и так были ему обязаны за предоставление лесопилки в качестве убежища), хватило бы на пару недель такой кормёжки, в то время как, покупая свинину и баранину, (говядину и козлятину исключили по этическим соображениям), можно было перекантоваться не меньше года.

Оставалось идти на поклон всё в тот же Чайна-таун, но тут нашла коса на камень — дурная слава «чужаков», опережала их появление. Их везде встречал отказ! Мало того. Ледяной приём, который оказывали им все большие и малые жители Чайна-тауна, уже дважды перерастал в снежные лавины. Иными словами имели место попытки физической расправы.

— У меня есть солидное искушение напустить на этот квартал Мегги, — признался как-то Драгис после очередной их неудачи. — Она не так безобидна, как кажется. Нет, я не буду это делать. И сестрёнка сама всегда была против таких методов, но всё же… Будь с нами Огнеплюй, над этим городом уже была бы спета Песнь Гнева.

Привлечь к подобному делу Анджелику, ему не приходило в голову. Он не знал ещё, насколько недооценивал свою возлюбленную!

А пока что с помощью Быка им удалось приобрести у местных фермеров лишь небольшую партию яблок. Выяснилось, что фермеры тоже связаны законами, предписывающими им продавать плоды своих трудов только чайна-таунским коммерсантам. Фактически весь скот у них был уже выкуплен заранее, хоть и по-прежнему нагуливал бока на родных пастбищах. Учтены были даже куры.

Яблоки, оголодавшие девушки, приняли на ура! Анджелика тут же стала распространяться по поводу того, что такое питание очень полезно, прежде всего, для сохранения фигуры. Однако все, даже Бык, понимали, что так долго продолжаться не может.

* * *

Сегодня бывшие гангстеры Драгис Драговски и Граната Фигольчик предприняли очередную попытку приобрести партию мороженой селёдки на складе расположенном в порту далеко от Чайна-тауна.

Ходили слухи, что хозяин товара, (не китаец), в чём-то не сошёлся со своими обычными покупателями, а потому груз застрял на складе-холодильнике в порту. На встречу пришли, как всегда вдвоём — падре Микаэль был давно отставлен от их мытарств и командирован на поиски ключа в Архив Конгресса. Но вместо хозяина груза, близ склада их ожидало пятеро головорезов совершенно особого толка.

Друзья и раньше сталкивались со специалистами боевых искусств Востока, но прежде это были союзники, а теперь, из-за нелепого недоразумения, они оказались по разные стороны баррикады. И это было скверно для обеих сторон.

Они напали, молча, отделившись от тени, словно были её частью. Пять тонких, гибких фигур, обманчиво хрупких и вместе с тем стремительных и бесстрашных, как осы. У них не было никакого оружия, и это заставило двух опытных бойцов опрометчиво подумать, что в намерения нападающих не входит убийство.

Первый же пропущенный Драгисом удар, (по счастью, он же был последним), едва не стоил ему нескольких рёбер. Только прочнейшая броня мускулов спасла его от, более чем, серьёзной травмы, а может от увечия грозящего жизни. Даже в те времена, когда ему доводилось получать удары бейсбольной битой или обрезком водопроводной трубы, это не чувствовалось так глубоко и жёстко. Его, словно бы, лягнул… дракон!

Самым трудным делом было уследить за молниеносными движениями нападавших. Затянутые в чёрные трико, полностью скрывавшее тело, кроме выбеленных гримом лиц, они появлялись то тут, то там, не давая противнику сосредоточиться, чтобы дать отпор.

И всё же Фигольчик ухитрился уже при первом натиске перехватить руку противника, но закрепить успех не вышло — нападавший извернулся ужом и ответил ударом ногой в лицо!

Ничем кроме везения нельзя объяснить, что удар этот пришёлся вскользь, но и этого хватило, чтобы ослепнуть и оглохнуть от боли на несколько драгоценных мгновений.

Драгис, в это время, отбивался, напоминая медведя, атакованного пантерами. Нельзя сказать, что его могучие удары не достигали цели. Бывший викинг, корсар и гангстер, мог похвастаться не только силой, но и быстротой. Однако у него сразу сложилось впечатление, что атакующие их головорезы, сделаны из резины.

Эти тела были жёсткими, упругими и гибкими одновременно. Когда пудовые кулаки Драгиса попадали по цели, сопротивление было не таким, какое бывает от человеческой плоти. Впечатление складывалось, что он лупит автомобильную покрышку! Получив удар, гуттаперчевые люди отскакивали на некоторое расстояние без криков и стонов, и тут же нападали снова.

Наконец, ему удалось схватить сразу двух «резиновых» китайцев за горла и они тут же обвились вокруг его рук на кошачий манер. Но тут Драгис, что было сил, шарахнул их друг о друга головами в чёрных блестящих шапочках с кисточками на макушке и два тела обмякли.

Вот тут-то он и получил удар по ребрам, от которого потемнело в глазах.

Пришёл в себя знаменитый великан Драгис Драговски, достаточно быстро. Но прошедшего времени хватило, чтобы напавшие на друзей бойцы исчезли так же загадочно и бесшумно, как и появились.

Драгис огляделся, проверяя при этом целостность своих рёбер, и увидел Фигольчика, который сидел на тротуарной бровке и ощупывал свою челюсть. Драгис присел рядом и некоторое время они молчали. Потом обменялись репликами, с которых начинается эта глава. Потом помолчали ещё.

— Ну что, объявишь девушкам, что они могут поохотиться сами? — спросил Фиг после того, как они намолчались вдоволь.

— Напомни мне, друг, как тебя называли в этом городе? — спросил в ответ Драгис.

— Граната Фигольчик, — был ответ.

— А меня?

— Драгис Драговски. Но что ты хочешь…

— А ещё у нас есть Малютка Телёнок, который засиделся без дела.

Фиг посмотрел на товарища с подозрением.

— Дрась, ты задумал ограбление?

— Именно.

— И… цель?

— Что-нибудь большое, ёмкое, наполненное провизией и принадлежащее Чайнатаунской торговой компании.

— Продовольственный склад?

— Нет, это должно быть мобильным, чтобы увести с собой.

— Ты меня интригуешь. Грузовик с мясом?

— Маловато будет.

— Тогда… не знаю.

— Туда взгляни.

Фигольчик обернулся в том направлении, куда указывал его друг и увидел несколько транспортов-сухогрузов, стоящих в порту.

— Дрась, — сказал он мягко, словно говорил с ребёнком, — когда мы будем это проворачивать, пожалуйста, не забудь, что они могли добить нас сегодня, но не сделали этого.

Глава 12 Вред и польза нервного срыва

Кто-то должен ответить за всё!

Золотистые крылья рассекли облачную хмарь и ледяной воздух застонал под ударами могучих перепонок. Она знала, что так нельзя, что переохлаждение гибельно, но ничего не могла с собой поделать! Хотелось выше, ещё и ещё! Туда, где не летают птицы, где душевный жар можно хоть немного остудить, купаясь в ледяном ветре.

Они заплатят!

Теперь камнем вниз. Облачная мембрана пробита с хлопком похожим на тот, какой бывает от удара ладонью о воду, и в лёгкие вновь врывается тёплый воздух нижних слоёв атмосферы. Но теперь это хорошо! Духота и смрад земли злят! А она как раз хотела набраться злости.

В город? Нет, рано. Сначала к океану — там как раз шторм. Ветер такой сильный, что крылья едва справляются, но она не устаёт, а бросается навстречу стихии снова и снова! Стрелой летит на водяные горы, пронзает их, разбивает крыльями, рвёт когтями… Мало!

Снова вверх! Надо набрать высоту, но теперь достаточно взлететь под облака, а там можно перейти в горизонтальный полёт, поймав крыльями ветер. Зачем? Затем, что так легче разглядеть внизу цель для убийства!..

Стадо китов. Острый спазм в желудке. Мясо у китов странное на вкус, но сочное и питательное. Она помнит… Мегги приносила.

Вдруг представилось, как заревёт и закричит этот гигант в драконьих когтях, как он будет биться и плакать… Киты плачут, она это знала. Они умные и чувственные, как люди или даже больше чем люди. Киты умеют любить и ненавидеть, они способны мечтать, страдать, жалеть и плакать.

Нет. Убивать китов она не будет, но кто-то ведь должен заплатить?!

* * *

Анджелика почувствовала себя скверно ещё там, на острове в неизвестном мире, куда их занесло после обрушения «Пирамиды». Это случилось, когда они закончили рассказывать свои истории и приступили к поиску места для возвращения в этот мир.

Казалось бы, всё шло нормально, Драся был рядом, а впереди у них хоть и была неизвестность, но эта неизвестность казалась пустяковой, ведь они шли в неё вместе.

И вдруг душевная тоска. Камень на сердце. Почему? Возможно потому, что они снова стали разными? Только теперь человек — он, а она — драконесса. Но ведь так было и раньше, но это не мешало им любить друг друга и быть счастливыми. Нет, не то.

Припоминая рассказ Драси о его жизни без неё, Анджелика пыталась прислушаться к себе, понять свои переживания, которые периодически захлёстывали её настолько, что она несколько раз во время этого рассказа не сдержалась и выдала свои чувства внезапными вспышками гнева и ревности.

Судьбе было угодно познакомить её возлюбленного с некоторыми из её пращуров. Более того, он был свидетелем и участником переломных драматических и даже фантастических событий в истории её семьи. Ей самой когда-то довелось стать наблюдательницей и пассивной участницей жизни своих предков, простояв на комоде в качестве фарфоровой статуэтки сто лет.

Она-то просто стояла, смотрела и слушала. И ей хватило! Ох, как хватило! А Драся… Он жил среди тех людей, трудился, сражался, терял тех, к кому успел привязаться. И всё время любил её и тосковал по ней… Ему-то такое за что?

Она старалась не подавать вида, но чувство, что её любимый страдал по её вине, жгло изнутри, скручивало все внутренности покруче голода. Потом она немножко привыкла, и счастье от того, что они были вместе, заглушило боль, которую причиняло чувство вины. И вот теперь это снова вернулось.

Наверное, сказалось их сидение на этой лесопилке. Хорошо ещё, что ей не пришлось ждать здесь одной. Мегги была отличной компаньонкой, вот только Анджелика быстро сообразила, насколько она сама слабо развита по сравнению с зелёной драконессой. Дело было конечно не в физической силе и размерах. Как раз здесь она могла сейчас поспорить даже с мамой Драси и Мегги, считавшейся самым сильным из ныне живущих драконов. Но Мегги была образованней и умнее её во много раз.

Ещё бы! Драконы живут несравнимо дольше людей. Даже совсем молоденькому, по драконьим меркам, Драсе было чуть меньше тысячи лет. Значит его старшей сестре где-то полторы тысячи. Учитывая её любовь к наукам, усидчивость и превосходную память, нетрудно было понять, что Мегги ходячий, (и летающий), кладезь премудрости.

Анджелике, едва закончившей школу и только недавно поступившей в «универ», было с Мегги интересно, но и неловко одновременно. Когда они разговаривали, то Мегги предпочитала не сыпать знаниями, а расспрашивать Анджелику про мир людей, такой, каким та знала его изнутри, про быт, нравы, взгляды на жизнь и все возможные ситуации, какие придут ей на ум. Разговоров о науке, технике, прогрессе, истории старались избегать, потому что девушка, рождённая, как человек, оказывается, очень мало знала о человеческой цивилизации.

Бык был настоящим другом, это Анджелика знала уже давно. Удивительное сочетание душевной доброты, теплоты и одновременно с тем физической и духовной мощи! При этом он вовсе не был безобиден. Город, зарево от огней которого, ежевечерне заливало горизонт, до сих пор помнил Малютку Телёнка. Он не терпел несправедливости и готов был заступиться за слабого, не взирая на то, сколько перед ним врагов и как они сильны. Но дело не в этом.

Бык, по сути, был честен и бескорыстен. В гангстеры его загнала нелёгкая судьба, частью которой была она — Анджелика. Это тоже усугубляло чувство вины, пустившее глубокие корни в измученном сознании девушки. Правда, когда она заикнулась об этом, Бык замахал на неё руками, (ведь здесь он был Быкович — почти человек), и даже сделал вид, что обиделся. А что ещё от него ждать?

Если бы не эти двое, Анджелике было бы совсем плохо. А всё из-за того, что Драся пропадал в этом треклятом городе. Положа руку на сердце, она предпочла бы остаться с ним на том острове. Пусть даже в таком виде, как сейчас, но лишь бы вдвоём, лишь бы вместе. Но это было невозможно.

Во-первых, они там были не одни, во-вторых, следовало учитывать интересы и нужды всех, а не только свои собственные, и, в-третьих — оставалась ещё надежда на лучший исход. Ведь стал же Драся человеком на её глазах и при непосредственном участии. А его брат — Огнеплюй, вообще ухитрился превратиться в попугая! И сама она… Эх…

Правда, в первом случае всей работой руководил дон Клеофас, как потом выяснилось её предок из века семнадцатого. Точнее дух предка, заключённый в старую метлу. Но не это было главным, а то, что он был великолепным алхимиком. Если бы только Анджелика догадалась тогда записать все его рецепты и сам процесс поэтапно! Но тогда ей даже не пришло в голову, что придётся ещё раз проделать то же самое, только над собой.

Старший драсин брат — грозный и хулиганистый Огнеплюй, тоже оказался отменным алхимиком. Возможно даже поболее чем дон Клеофас. Интересно было бы с ним познакомиться. Но Огнеплюй затерялся где-то в глубине веков. Дуля встретился с ним во время войны во Фландрии, а это был шестнадцатый век, где он сопровождал одного из Самбульо воевавшего с гёзами. А вот на плече дона Клеофаса, ни в его человеческом, ни в метельном виде, Огнеплюя уже не было. Сейчас можно было только гадать, куда он делся за столетие прошедшее между одним и другим Самбульо. Они с Драсей собирались заняться его поисками, когда решат собственные проблемы.

Её саму превратил в дракона-монстра сэр Арахнус — учёный паук размером с упитанного кота. Вообще-то, он взялся излечить Анджелику от странной хвори, внезапно поразившей её после того, как их с Драсей раскидало по разным мирам. Но в качестве побочного эффекта случилось так, что человеческая сущность девушки изменилась, и её тело приобрело одновременно драконьи и паучьи черты, сохранив минимум человеческих признаков. Теперь она была драконом высотой с пожарную каланчу, обладавшем восемью конечностями — пара драконьих лап, пара почти человеческих рук и две пары крыльев.

Кроме того, пламя, которое она изрыгала, было синим и вдвое — втрое более жарким чем то, которое обычно бывает у дракона. Драся находил её великолепной. Мегги, не умевшая врать, призналась, что хоть с драконьей точки зрения Анджелика очень красива, но, если бы взрослые драконы увидели её, то врядли оставили бы в живых.

Драконы не любят драконов-монстров. Двух — трёхголовых или обладающих другими отклонениями, вроде лишних лап и крыльев, либо сами съедают, либо отдают на растерзание рыцарям.

В общем, удружил ей сэр Арахнус. Конечно, может она и не пережила бы ту хворь, но за то недолгое время, что ей довелось быть драконессой, она уже раз двадцать, (или двести!), пожелала ему оказаться поближе к жвалам его супруги — паучихе по имени Унга.

Если не считать лап, Унга была размером с микроавтобус. Когда Анджелика очутилась совершенно внезапно рядом с этим чудовищем, то чуть не рехнулась от страха, но паучиха была с ней удивительно добра и дружелюбна. А ещё, Унга спасла её из челюстей драсиного отца. Как не пожелать ей хорошей закуски?

Последней каплей, опрокинувшей чашу, стал сегодняшний приезд Драси и Фига к ним на лесопилку. Как они с Мегги обрадовались, услышав характерный стук мотора небольшого грузовичка, который эти двое недавно купили для поездок за город! Конечно, дело было не в том, что девушки ждали, когда им привезут еду. Есть действительно хотелось, но они вполне могли бы ещё потерпеть, тем более что печёные яблоки, приготовленные Быком, помогали на некоторое время забыть о голоде. Просто они соскучились.

Понятное дело, ребята явились не с пустыми руками. Каждая из девушек получила по двадцать порций утки по-пекински! Вкуснота, ничего не скажешь! Правда, насытиться этим было невозможно, однако лакомство оказалось выше всяких похвал. Вот только Драся как-то странно ойкнул и вздрогнул, когда поднимал коробку с этими утками. А потом ещё раз вздрогнул, когда утки были съедены, и Анджелика в порыве благодарности прижала его к себе.

Конечно, она спросила его, в чём дело? Драся принялся отшучиваться, но тут она увидела физиономию Фига и всё поняла.

Бравый гангстер Граната Фигольчик, с левой стороны оказался раскрашен, как клоун. Весьма унылый клоун. Он, конечно, старался улыбаться, но улыбка вышла кривая и болезненная. И тогда Анджелика снова повернулась к Драсе, но теперь это была уже совсем другая Анджелика. Не милая, любящая и приветливая, а гневная и обвиняющая.

Они во второй раз в жизни поругались. Первый такой случай был на острове и, как и тогда, она оказалась не в силах сдержаться. Теперь Анджелика называла себя распоследними словами и с радостью вытянула бы сама себя по заду телеграфным столбом, если бы такой подвернулся сейчас под руку. Но тогда она орала на своего возлюбленного, как ошалелая шавка из-за забора. Вопила, обзывала и говорила всякие гадости. Ему, тому, кто с ног сбился, жизнью рисковал, чтобы её накормить! Уток этих привёз, чтобы её порадовать…

Анджелика не ожидала от себя такого. Где-то в глубине души, она же, испуганная, шокированная и любящая по-прежнему, сжималась от ужаса от своих собственных слов, но она не управляла уже собой! Произнеся какую-то ахинею о том, что Драся любит, видимо побои, раз по всякому поводу нарывается на драку, и, только и мечтает оставить её одну, она чтобы показать, что оплеухи можно получать, не отходя слишком далеко, размахнулась и влепила своему любимому пощёчину! Ударила рукой способной дробить камни и раздвигать границы миров…

Наверное, она не попала, иначе дело кончилось бы плохо. Удар пришёлся вскользь, но Драся покачнулся, едва устояв на ногах, а она уже летела прочь, обливаясь слезами и разрываясь между желанием отхватить острыми зубами провинившуюся руку и трудно преодолимым искушением спикировать из-под облаков на острые скалы!

Она не сделала ни того, ни другого. Нет, Анджелика не простила себя, но теперь ей пришло в голову, что сделать что-нибудь над собой она ещё успеет, но прежде поквитается с теми, кто поднял святотатственную руку на её возлюбленного. При этом можно себя не беречь. Драся ее, конечно же, не простит, а значит терять нечего!

Лететь в город и сжечь к чертям драконьим этот самый Чайнатаун! Или вообще город спалить? Драся, как-то напел ей вполголоса «Песнь Гнева». Бр-р! Мурашки по коже.

Нет, жечь весь город это как-то слишком. Погибнет много ни в чём неповинных людей…

Анджелика вдруг с ужасом почувствовала, что гнев её проходит. Ну, уж нет! Так просто не отделаетесь! Ещё немного и она решит, что в Чайнатауне тоже есть невинные люди. Ну, да, так и есть! Там полным полно тех, кто совершенно непричастен к преследованию её возлюбленного и друзей. Даже если в этом безобразии участвовали бы все здешние взрослые, то, конечно же, там есть множество детей, которые может быть, даже не слышали ни о каких чужаках, а если и слышали, то никак не могли делать им гадости. А если и могли, то они же дети! Самое распоследнее дело воевать с детьми, даже если они попугайничают за дураками-родителями. А значит…

Да что же это такое?! Она уже практически простила тех, кто нападал на него в тёмных переулках, тех, кто желал его боли, его смерти! Ну, уж нет, так легко они не отделаются. Они заплатят! Сейчас она наберётся гнева!..

Жаль, что она не может попросту рухнуть на этот город и взорваться, как пилот-камикадзе на самолёте без шасси, начинённом взрывчаткой. Чтобы сжигать толпы огнём из пасти, нужно набраться отчаянной злости! Зря она пожалела китов…

* * *

Анджелика оглядела океан под собой. Суши нигде не было видно, шторм остался позади. Несмотря на великолепное драконье зрение, больше она не видела нигде обитателей пучины крупнее селёдки. Селедка, правда, радостно резвилась огромными косяками, которые неопытный глаз мог перепутать с фантастическими чудовищами. Ну не нападать же на селёдку?

Вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль — а почему бы нет? Девушка-драконесса выбрала себе косяк покрупнее и спикировала на него из-под облаков. Всё-таки уроки Мегги не прошли даром! Над самой водой ей удалось перейти в бреющий полет, и она тут же выпустила конус синего пламени, вспарывая зелёную поверхность океана. Теперь разворот, открываем пасть и стараемся не зарыться головой в воду!

Охотница сделала три таких захода, после чего решила, что суп уже остыл. Неплохо! Чуток пресновато, несмотря на солёную воду, а ещё, не хватало картошечки и морковки, а так, уха, как уха. Правда, вместе с вареной селёдкой она проглотила не меньше центнера живой рыбы, но это ничего — крепкий драконий желудок выдержит что угодно.

Настроение сразу стало лучше, умирать расхотелось и даже уничтожение Чайна-тауна перестало казаться обязательным. Может быть, на первый раз их стоит, как следует напугать? Ладно, она решит этот вопрос потом, а сейчас надо возвращаться назад и просить у Драси прощения.

Он простит. Как она могла подумать, что он не простит? Простит, конечно же, но она всё равно попросит его взять самую крепкую палку или лучше суковатую дубину и отхавозить её, что есть силы! Как следует отхавозить! Чтобы почувствовала. Наверное, ему это будет непросто сделать, но если он откажется, она попросит о той же услуге Быка. Так ей будет легче.

Анджелика снова набрала высоту. У неё не возникало сомнения по поводу того куда следует лететь. Драконы, совершенные существа и чувство направления в полёте для них также естественно, как чувство равновесия для человека, идущего по твёрдой земле. Оставалось только развернуться и лететь в обратном направлении.

Вдруг, прямо по курсу на горизонте замаячило что-то серовато-белое. Узенькая такая полоска. Что это, земля? Несмотря на то, что следовало лететь во все крылья назад, Анджелику разобрало любопытство. Две пары крыльев давали то преимущество, что можно было, не торопясь лететь с помощью одной пары, пока другая отдыхала. Главное, чтобы хватило энергии, а так можно вообще не садиться, пока не захочется спать. После закусона из варёной селёдки, энергии у неё хватало, так что можно позволить себе маленькую экскурсию.

Она снова поймала ветер парусами крыльев и перешла в комбинированный полёт, помогающий экономить силы, не слишком снижая скорость. При этом одна пара крыльев оставалась неподвижной, раскинутой во весь размах, а другая работала, придавая телу поступательное движение.

Белая полоска на горизонте потихоньку приближалась. Девушка уже догадалась, что это льды и снег. Ничего себе она залетела! Ну, в прямом смысле этого слова.

Снежный берег был скалист и пустынен. Никаких тебе тюленьих или моржовых лежбищ, никаких белых медведей. Даже птиц не было видно. Странное, гиблое место. И всё же интересно побывать там!

Сколько хватало глаз, перед ней расстилалась белая равнина. Сверху она выглядела обманчиво ровной, но у Анджелики были драконьи глаза, и она хорошо видела внизу сплошные торосы. Значит, садиться здесь не стоит, да и зачем? Ничего примечательного, всё белое, хотя…

Это было на расстоянии метров двухсот от берега. Чудно и непонятно, как такое возможно, поскольку это — корабль! Наверное, она бы не заметила его, если бы ветер не сорвал часть снежного покрова с корпуса. Корабль был сравнительно небольшим, деревянным и очень старым.

Анджелика поверхностно разбиралась в таких вещах, но в памяти сразу всплыли картинки с изображениями старинных примитивных кораблей похожих на помесь большой лодки и бочки. Такие корабли выглядели почти круглыми, отличались высоко задранными носом и кормой, и простым парусом на одинокой мачте.

Сейчас мачты у него не было совсем. Вместо неё торчал косо срезанный обломок. Корабль при этом сохранял удивительно прямое положение и гордо возвышался посреди снежного поля. Ах, вот оно что! Он застрял между двух скал, распоровших ему днище. И как только его занесло сюда, так далеко от берега?

Возможно, это случилось в те времена, когда берег был ближе. То ли впоследствии поднялось материковое основание, то ли нарос слой льда, но корабль, который когда-то сел на береговые или прибрежные рифы, теперь оказался на суше.

Анджелика подлетела поближе, выбрала себе место для посадки и приземлилась, раздробив лапами несколько ледяных торосов. Всё-таки драконье тело было очень крепким, и это было удобно.

Ух, холодно! Но ничего, она побудет здесь совсем недолго. Вот только посмотрит немного и полетит в обратный путь.

Девушка аккуратно сложила крылья, (перепонки всё же стоило беречь), и приблизилась к кораблю. Он действительно был старый. Дерево потемнело до черноты, и выглядело так, словно готово было рассыпаться при прикосновении. Такелаж отсутствовал. Видимо ветер за эти годы измочалил и сорвал все верёвки, парусину и мелкие детали из дерева.

На корпусе ближе к носу было что-то написано. Исследовательница приблизилась и провела по корпусу рукой, чтобы счистить снег и обнажить надпись. Несколько секунд она хлопала глазами, не веря тому, что видит, и не в силах принять увиденное, как реальность.

На носу старинного корабля литыми бронзовыми буквами было выложено: «Анхелика».

Этого не могло быть! У Анджелики даже голова заболела от мыслей взметнувшихся беспорядочным вихрем. С досады она стукнула кулаком по корпусу корабля и от этого удара несколько букв отвалилось. Теперь здесь было написано — «Анхе»…

Нет, в самом деле, как попало сюда это судно? Но может быть это не оно? Ведь здесь другой мир, а события, о которых упоминал Драся, а потом и дон Дульери, где говорилось о старинном корабле под названием «Анхелика», происходили на Земле. То-есть на той Земле, в её мире, откуда она родом, но в весьма отдалённом прошлом. А теперь этот корабль здесь перед ней, там, где его не должно быть. Но ведь и её здесь не должно быть…

Анджелика помотала головой. Может быть совпадение? Нет. Слишком уж много в последнее время было таких «совпадений». Конечно, это был именно тот корабль. И неспроста она нашла его здесь, там, где её не должно было быть.

Она ещё раз оглядела находку со всех сторон. Вот здесь и здесь, на корме и на носу были когда-то башенки для арбалетчиков. Одну из них Драся разнёс из своей пушки, другую дон Самбульо — авантюрист и пират эпохи викингов, ликвидировал, чтобы облегчить корабль и сделать его более быстроходным и манёвренным, поскольку больше рассчитывал на боевые навыки своих свирров, чем на стрельбу.

А вот его потомки отдавали должное артиллерии — на палубе до сих пор были закреплены четыре пушки. Корабль не имел пушечных портов, да и сами пушки были совсем ещё примитивные, сваренные из стальных полос, короткоствольные, большого калибра, пригодные только для стрельбы в упор. Такие могли проделывать целые окна в бортах вражеского судна или сметать картечью команду с палубы, но только если встать с противником борт-о-борт.

Анджелика протянула руку и потрогала одну из пушек. Холодная. Холоднее льда. А какая она ещё может быть? Здесь всё холодное и мёртвое. И делать здесь ей больше нечего…

Вдруг, каким-то, наверное, шестым чувством, девушка ощутила тепло. Впрочем, какое там тепло! Всего лишь искра. Правда, незатухающая искра, хоть и еле заметная. Что это? Чья-то жизнь?

Анджелика снова не поверила в реальность происходящего. Жизнь? Здесь? Но ведь здесь нет даже вездесущих морских птиц! Откуда?..

Искра стала чуть ярче. Удивительно, но ведь она даже не видела эту искру, а ощущала её почти мистически. Где же это? А, вот оно! В кормовой каюте. Но как туда добраться?

Некоторое время Анджелика размышляла над тем, как бы ей влезть на палубу. Дело было не в трудности этой задачи, а в том, что старое дерево не выдержало бы её вес. Так можно и лапы переломать.

Ко всему прочему, даже отсюда было видно, что эта каюта забита снегом. Видимо дверцы сорвало ещё в те времена, когда корабль застрял в этих скалах, и снег набирался сюда годами, веками. Но неужели там внутри может быть что-то живое? Есть только один способ проверить.

Анджелика поколебалась пару секунд, (жалко всё-таки, ведь этой находке место в музее!), потом отступила на шаг, несильно размахнулась и отхватила когтями с четверть кормы, открыв широкий пролом, достаточный, чтобы просунуть в каюту обе руки. Но пока это сделать было невозможно — каюта действительно была забита снегом, причём снег этот за долгое время слежался до твёрдости камня.

Ну, это не проблема! Ещё немного расширив пролом, (в конце концов, этот корабль был её собственностью по праву наследования, а то, что светилось внутри снежной глыбы, было важнее старого дерева), Анджелика потихонечку подула на снег самым слабым дуновением своего пламени, на которое была способна. Такое пламя обладало целительной силой, и не могло повредить живому существу, заключённому в снежном плену.

Теперь она воочию видела, как под слоями снега словно трепещет язычок огня. Чудеса! Впрочем, ей доводилось за последнее время быть свидетельницей куда более чудесных явлений.

Этот огонёк явно чувствовал её, тянулся к ней, но пока ещё неясно было, что это такое. С расколотой кормы корабля на землю сначала падали одиночные капли, потом капель стала похожей на апрельскую, и, наконец, полило, как из ведра! Ком снега уменьшался, обнажая внутренность каюты, где когда-то Драся оставил спящую Анхелику, положив рядом с ней в качестве последнего подарка вагрский акинак.

Сейчас здесь всё было мокрым, неприглядным и Анджелику интересовало только то, что медленно, но верно проступало сквозь снег. Что-то небольшое, тёплое, красное с зеленью…

Не может быть!..

Вот теперь глаза у девушки окончательно вылезли на лоб. Она снова не могла поверить своим глазам, и разволновалась настолько, что ей вдруг стало жарко. Дрожащими руками Анджелика извлекла из каюты неровный снежный шар размером с большой арбуз и стала осторожно перекатывать его в ладонях, равномерно отогревая со всех сторон.

Вот показались огненно-красные перья, мокрые и смятые. Жёлтые лапы с когтями, которых не устыдился бы орёл. Крепкий, лихо загнутый клюв…

— Магда, спасай дона Мигеля! — прохрипел Огнеплюй, у которого глаза были затянуты плёнкой. — Проход закрывается! Не думай обо мне…

Попугай закашлялся, потом открыл глаза и посмотрел на Анджелику.

— Анхе? — спросил он, слегка приподняв голову. — Ты жива? Или это я умер?..

Глава 13 Съеденная книга и учёный тандем

Злорд: Не будьте здоровы, душа моя!

Зледи: Но ведь я же не чихала!

(чихает)

Злорд: Вот видите! За это я вас и люблю. Вы всегда оправдываете мои

ожидания.

Зледи: Всегда рада услужить вам, милорд! Кстати, вы сегодня с утра

принимали противоядие?

Злорд: Нет, а что?

Зледи: О, ничего особенного! Просто вы тоже всегда оправдываете

мои ожидания.

* * *

Если бы эта сумасшедшая пьеска попалась Мику неделей раньше, он не обратил бы на неё внимание. Но сейчас он смеялся!

Произведение было, как бы вывернуто наизнанку. Здесь даже сюжета не было. Герои: высокопоставленная супружеская пара — Злорд и Зледи, а также их слуги: дворецкий Злырь, лакеи — дядя и племянник Злюк и Зляк, горничная Злинда и повариха Злуша, вели бесконечные диалоги, в которых, либо подкалывали друг друга, либо отпускали шутки в лучших традициях чёрного юмора, а иногда проговаривались и ставили в нелепое и смешное положение самих себя. Бывало и гротескно тупили.

Иногда их шутки были плоскими, иногда весьма остроумными. Случалось и так, что в этих диалогах сквозила некая специфическая житейская мудрость.

* * *

Зледи: Вы не видели мою злобачку, милейший?

Злырь: Нет, мадам, не видел. Но я чувствую, как с кухни доносится

запах восхитительного жаркого!

Зледи: А, в таком случае она там! Злу-Злу никогда не упустит шанс

посетить кухню пока обед готовится.

Злырь: Совершенно верно, мадам! А наша Злуша никогда не упустит

шанс приготовить своё фирменное жаркое, если мясо само

является на кухню.

* * *

Собачку было жаль, но Мик опять рассмеялся. Пожалуй, не стоит убирать эту пьесу далеко. Она поднимает настроение. Ключа здесь конечно нет, но небольшие развлечения позволять себе надо, иначе работа пойдёт ещё туже, чем было до сих пор.

А дело шло туго, чего греха таить. Намёк Дульери на то, что раз Анджелику нельзя привести в Архив Конгресса, то следует сделать наоборот, был непонятен. Доставить Архив на лесопилку было невозможно. Правда Дульери не говорил напрямую, что следует поступить именно таким образом, но он же отказался разъяснить, что именно требуется сделать. В конце концов, отставной мафиозный дон мог просто пошутить.

* * *

Злюк: Ты ружжо взял?

Зляк: Взял.

Злюк: А заряды взял?

Зляк: Не-а!

Злюк: И шо мы будем делать, когда Злох нападёт на хозяйскую карету?

Зляк: То же шо и всегда — хватаем хозяйские чемоданы и тикаем в лес.

Злюк: Правильно мыслишь, парень, моя школа!

Зляк: Дядька Злюк, а шо ежели Злох хозяев совсем прибьёт? Он в

прошлый раз так и сказал: «Без барахла поедете — прибью!»

Злюк: Не боись! Злорд ему ружжо отдаст, он и отстанет.

Зляк: Дык оно ж без зарядов!

Злюк: Дык в том-то и фишка, шо без зарядов! Потому и не прибьёт

шо ружжо без зарядов. Было бы с зарядами, как раз тогда и

прибил бы, а без зарядов не прибьёт!

Зляк: Ай, не обмануться бы…

Злюк: Э, брат! Не сечёшь ты великого ума нашего Злорда. В прошлый

раз он ему шо отдал?

Зляк: Пистоль без курка.

Злюк: А в позапрошлый?

Зляк: Шпагу сломанную — клинка нет.

Злюк: А раньше ишшо?

Зляк: Кинжал без рукоятки.

Злюк: То-то! Теперь сечёшь?

Зляк: Не-а.

Злюк: Ну, племяш, учить тебя ишшо и учить! Кинжал без рукоятки в

руку не взять. Шпагой без клинка никого не заколешь, как не

старайся. Пистоль без курка не стреляет, ружжо без зарядов

тоже, вот Злох потому никого и не прибьёт. Теперь сечёшь?

Зляк: Ага, теперь секу! Только шо ежели Злох рукоятку от шпаги к

кинжалу приделает, а заряд из пистоля выковырит и в ружжо

засунет?

Злюк: Шо ты! Шо ты! Молчи, окаянный! Ну, удружил братан

племянничком! Ну, пошла нынче молодёжь! От горшка два

вершка, а туда же — горазд умничать. Нет, племяш, ты это брось,

а то, чего не того накликаешь. Хозяева вона, не умничают и Злох

не умничает. И все с того живы и здоровы. Сечёшь?

Зляк: Секу, дядька Злюк! Ну, я пошёл.

Злюк: Куды это ишшо пошёл-то?

Зляк: Пойду, поломаю замковую пушку, чтобы было чем от Злоха в

следующий раз откупиться.

(уходит)

Злюк (один): Вот это дело! Злорд, как раз на войну собирается.

Точно, как на войну поедет, так от Злоха пушкой и откупится!

А племяш-то молодец! Пожалуй, из парня ещё выйдет толк

ежели умничать не будет.

* * *

Так, хватит! На эти приколы можно подсесть, как на хороший виски. Один стаканчик не повредит, наоборот — улучшит настроение. Второй, проветрит ум и усилит работоспособность. Третий — одурманит и заставит думать о чём угодно, только не о деле. Четвёртый и пятый, окончательно выведут из строя и сделают работу невозможной.

Мик отодвинул пьесу и потянул к себе толстенный фолиант в потёртой, засаленной обложке. Взяв книгу в руки, он собрался было открыть её, но вдруг замер от неожиданности!

И было от чего — посреди почтенного издания, обещающего познакомить читателей с секретами приготовления блюд принятых на банкетах в высшем свете, зияла огромная дыра, в которую без труда мог бы пролезть кулак Драгиса Драговски!

Но не это заставило падре Микаэля онеметь от неожиданности, а то, что рядом со стопкой книг, приготовленных для изучения, восседал здоровенный розовый крыс и, смущённо поглядывал на священника, протирая очки.

— Простите, не удержался! — проговорил профессор Прыск, протягивая Мику лапку для приветствия. — Очень уж вкусно пахло! Этой книгой долгое время пользовались на королевской кухне, отчего она сохранила ароматы лучших сыров и великолепного прованского масла. Жаль, конечно, но это не такое уж редкое издание, хотя Библиотекарь меня всё равно убьёт, если поймает. Однако здравствуйте, коллега!

Мик осторожно пожал двумя пальцами розовую кисть с острыми коготками, подавив при этом непроизвольное желание прибить её обладателя останками погибшей книги. Падре Микаэль любил книги и всегда выступал против их уничтожения, даже если они относились к еретическим или содержали заведомо ошибочную информацию. Тем не менее, он был рад видеть необыкновенного учёного живым и здоровым. Особенно после того, что услышал только что.

— Вы сказали — Библиотекарь? — спросил Мик взволнованно. — Вы знакомы с этим… то-есть, с ним, с Библиотекарем?

— Ещё бы! — рассмеялся розовый крыс. — Мы с ним старые знакомцы. Он пытается поймать меня с тех пор, как кто-то погрыз папирусы старины Имхотепа. Но это был не я, честное слово! Так нет же! На меня сначала натравили сыновей и дочерей богини Бастет, а потом они на пару с Имхотепом напридумывали всяческих инженерно-технических сооружений, предназначенных, как для поимки живьём представителей моего вида, так и для их жестокого убийства! Показательно, что люди практически сразу стали применять эти изобретения против своих сородичей. Прежде всего, для защиты пирамид, а впоследствии царских гробниц и прочих богатых усыпальниц. Впрочем, как и в первом случае, так и во втором, все эти усилия показали весьма жалкие результаты, совершенно не оправдывающие затраты на их создание. Я хочу сказать, что мои единоплеменники достаточно умны, чтобы обходить крысоловки и даже съедать из них приманку. Конечно, время от времени кто-нибудь попадается, но это не наносит серьёзный ущерб крысиному народу. Даже наоборот — отсеивая дураков, люди помогают нашей евгенике, благодаря чему крысы считаются одними из самых умных млекопитающих! Что же касается упомянутых мной гробниц, то они на девяносто девять процентов разграблены, несмотря на все ухищрения Библиотекаря, Имхотепа и их последователей.

Мик едва не зааплодировал, когда профессор закончил своё пространное разъяснение. Но всё же этот ответ не удовлетворил его.

— Очень жаль, что ваши отношения с Библиотекарем носят такой враждебный характер, — сказал священник. — Я надеялся на вашу помощь…

— Вот как? Всегда рад помочь, коллега! Так в чём же эта помощь может заключаться?

Мик объяснил.Предположение о том, что с помощью Библиотекаря им будет проще разыскать ключ, вызвало горячее одобрение со стороны профессора Прыска. Высказывание Дульери о том, что раз Анджелику нельзя доставить в Архив Конгресса, то следует поступить наоборот, заставило призадуматься.

— Конечно, Дуля имел в виду не то, что следует доставить поближе к нашей принцессе здание или фонды Архива, — сказал учёный крыс, после некоторого размышления. Возможно, он намекал на то, чтобы вы, то-есть мы, доставили на лесопилку самого Библиотекаря.

— Подождите, — нахмурился Мик. — Получается замкнутый круг. Нам необходимо переговорить с Библиотекарем, но для этого требуется посредничество сеньориты Анджелики, которую мы не можем доставить в Архив. Без её приказа он просто не появится перед нами и даже не станет ни с кем разговаривать. Но для того, чтобы она могла вступить с ним в переговоры, нам нужно доставить Библиотекаря в её нынешнее убежище. Но доставить мы его без помощи принцессы не в силах. Круг замыкается, мы остаёмся на месте!

— Это так, — согласился профессор Прыск. — Но вам не кажется, что это ещё и смахивает на задачу, которая видится неразрешимой, а на самом деле может иметь простое решение, если нам удастся вычислить один или два неизвестных? По крайней мере, решить её реальнее, чем перенести здание Архива Конгресса за пятьдесят миль от его нынешнего местоположения. Вот и давайте попробуем сделать это её вместе!

Глава 14 Громадьё преступных планов

— Что значит нельзя купить оружие?

— А то и значит, что нельзя.

Дульери затянулся из трубки с видом высочайшего наслаждения, после чего выпустил облако дыма, совершенно скрывшее его на несколько секунд. Сидевший ближе всего к нему Фигольчик, демонстративно зажал нос. Драговски, потянувшийся было за сигарой, передумал и убрал её обратно в коробку, а Быкович, ненавидящий табак, совсем никак не отреагировал на внезапное задымление, даже не фыркнул.

— Здесь что полностью покончено с преступностью? — спросил Драгис.

— А такое возможно? — ответил Дульери вопросом на вопрос, появляясь из дыма, как популярный артист во время шоу. — Наверное, возможно, но не в обществе, где по-прежнему есть резкое разделение на богатых и бедных, где бюрократическая система даёт превосходную почву для коррупции, а государство экономит на содержании полиции, армии и прочих подобных структур. Разве по вашим физиономиям не видно, насколько здесь обстоят дела с преступностью?

Фиг и Драгис переглянулись. Оба сейчас расхаживали по улице в больших тёмных очках и давно вышедших из моды широкополых шляпах. Конечно в помещении, перед знакомыми, которых незачем было стесняться, вся эта маскировка снималась. И тогда обнаруживалась явная диспропорция и синюшно-жёлтая раскраска их лиц.

Граната Фигольчик был разукрашен таким образом с левой стороны, и его синяк уже начал выцветать. Драгис Драговски щеголял свежим лиловым кровоподтёком, разлившимся по его лицу справа. На скулу при этом были наложены две клёпки. Дону Дульери незачем было знать, что это украшение он получил не в бою, а во время свидания со своей милой и нежной возлюбленной.

— Хорошо, но ведь людям нужна защита, — попытался прояснить ситуацию бывший викинг. — Неужели полиция обеспечивает безопасность настолько, что необходимости в самообороне нет?

— Не заставляйте меня думать о вашей сообразительности ещё хуже, мистер Пудовые кулаки! — язвительно сказал Дульери. — Помнится, вы проявляли достаточно изобретательности и остроумия, чтобы доставлять мне кучу неприятностей и сводить на нет усилия целого клана! Так что включайте мозги. Видел я полицию самых разных видов и эпох, но ни разу не видел, чтобы ей где-то удалось не то, что покончить с преступностью, но хотя бы немного уменьшить её активность! Рост преступности уменьшается, когда из-под неё выбивают экономическую почву. Но это касается крупной преступности — воровства и грабежа на высшем уровне. Что же до уличных бандитов, то их становится значительно меньше там, где решена проблема с безработицей, и где заработки трудящихся не похожи на милостыню по копеечке, которую тут же отбирают квартирные хозяева и то же государство в виде налогов, оставляя людям несовместимый с жизнью минимум. Но даже там, где всё благополучно, всегда найдётся либо дурак не способный к труду, либо патологический лентяй, либо упырь с маниакальной жаждой крови, которые будут убивать и грабить, несмотря на то, что можно втрое больше заработать простым и честным трудом. Часть таких господ, действительно отслеживается и отсеивается полицией, но только лишь часть. Да и то уже после того, как преступление совершено, а несчастная жертва ограблена, убита, изнасилована и растерзана! Дураку ясно, что ни о какой защите населения от преступности при таких условиях даже речь не идёт. Чтобы полностью исключить случаи террора населения со стороны уличных грабителей силами полиции, необходимо сопровождение каждого, (без исключения каждого, включая новорожденных детей и маразматических старцев), гражданина полицейским нарядом, включающим не менее двух человек. Такое возможно? Нет. Так что преступность здесь процветает. В прошлое ушли, разве что, лихие налёты на банки со стрельбой и прочими удовольствиями. Не мне вам рассказывать об этом…

— Благодарим вас, дон Дульери! — прервал его, потерявший терпение Фиг. — Однако вы рассказываете очевидные вещи, но именно это положение должно подвигнуть население к организации самообороны, которую успешнее всего осуществлять с помощью оружия. Если правительство по каким-либо причинам не может позаботиться о сохранении жизни и имущества законопослушных граждан, то с его стороны логично поощрять этих граждан заботиться о себе.

— Ты как всегда прав, о, мудрый брат мой! — издевательски поклонился Дульери. — Но это справедливо лишь в том случае, если верховная власть действительно заботиться о сохранении жизни всех граждан. Но это опять же таки невозможно. Да, в интересах власти сохранить работоспособную массу народа живой и относительно здоровой. Что же касается единичных жизней, то они постоянно пополняются, чего о них беспокоиться? Часть вполне можно скормить бандитерии для острастки основной массы. Ведь это стадо должно быть, ко всему прочему, ещё и покорным! На шее непокорного, свободолюбивого народа, никакая власть долго не удержится. А как этого достичь? Приёмов много. И один из них — лишение защищённости. Государственная монополия на борьбу с преступностью, запрет на владение оружием, показательные процессы над теми, кто посмел защитить свою жизнь, семью и имущество от нападения бандитов, привлечение к пропаганде от противодействия преступности всех доступных средств — от журналистских подтасовок, до шизофреников из секты Святого Мика, включая выпячивание мнения пустоголовых домохозяек и постоянный показ всевозможных киносказок о героических подвигах доблестных полицейских! Вы не хотите спросить, зачем всё это нужно? Предположения есть?

— Может быть, правительство и полиция боятся, что народ, разделавшись с бандитами, возьмётся за богачей и власть имущих? — не слишком уверенно предположил Быкович.

— Это за спинами-то, до зубов вооружённой, охраны, армейских и полицейских частей им бояться беспорядочной толпы обывателей с охотничьими ружьями и карманными пукалками? Не смешите меня, Малютка Телёнок!

— Дон Дульери, не томите! — устало произнёс Драгис. — Нам необходимо разобраться в сложившейся здесь ситуации, и ваше мнение, поверьте, очень ценно.

Это было сказано совершенно серьёзно. Дульери на секунду замер и у него в глазах что-то блеснуло, какая-то искра, ибо трудно себе представить, что бывший дон был до того растроган, что прослезился.

— Всё очень просто, — заговорил он без прежней иронии. — Народ, лишённый защиты, прав на защиту, гордости и чести, проще простого превратить в бессловесный скот. Такой народишко вообще сопротивляться не будет и дело не только в профилактике вооружённых выступлений. Быдло стерпит что угодно — и воровство сверху, и бандитизм снизу, и нищенские зарплаты, и полицейский произвол с откровенным мародёрством. Например, безропотно пойдут они на «демократические» выборы, где им будет предложен такой набор кандидатов, из которых откровенно выбрать некого. Там они проголосуют за того, за кого надо, ибо за остальных голосовать можно только спьяну или сдуру. А если результаты выборов потребуется подтасовать или вообще сочинить, то проглотят и это. И не только на одних выборах при этом свет клином сошёлся!..

— Но разве это шутки не в твоём стиле, а, Бес? — спросил Фигольчик, впервые прилюдно называя брата его подлинным именем.

— Пожалуй, — признался Дуля. — Вот только я здесь не причём. Здешние сами до всего додумались, без моей помощи. И меня это бесит! Я надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

— Ещё бы! — улыбнулся Фиг. — Ученики превзошли учителя. Сочувствую! Вот только нам-то что делать?

— Это зависит от того, что вы хотите, — резонно сказал Дульери. — Оставим в стороне разговоры о проблемах самообороны граждан в это странное время. Если баранов устраивает, что их растят для заклания и отдают при этом толику волкам, то это их дело. Может так для них действительно лучше. Перейдём к практическим вопросам. Если бы вы затеяли налёт на банк, а банки сейчас охраняются лучше, чем раньше, можно было бы прикупить стволы у армейских. Так делает вся преступность современности и никогда не имеет недостатка в пушках. Но подобная сделка связана с большим риском. Вы можете крепко нарваться при покупке этого товара. Местные бандюги вас не знают. В лучшем случае вас примут за опасных конкурентов и постараются убрать. В худшем — решат, что вы агенты полиции и тоже уберут, либо откажутся иметь с вами дело. Могут просто сдать в полицию, ведь правительство одним глазком всегда присматривает за теневым бизнесом. Следит, понимаете, чтобы нелегальная торговля не переходила установленные границы. Короче, от чужаков избавятся в первую очередь, пощады не ждите. Как я понимаю, речь идёт о том, чтобы тиснуть пароход с мясом для кормления двух драконесс? Не надо делать такие удивлённые лица. Да, ваши проблемы мне известны. Вы же бегаете по всему Чайна-тауну и за его пределами и пугаете местных попытками заключить подозрительную сделку. Почему подозрительную? Да потому что здесь все решили, что мясо вам нужно для кормления чайнианской повстанческой армии! Ну и что, что этой армии никто в глаза не видел? Ну и что, что это миф, выдуманный много лет назад, чтобы озадачить и одурачить партию дуль… Тьфу! Дульеристов. Сам не могу привыкнуть к идиотскому названию. Но это было давно, когда требовалось насолить противнику и поддержать бойцовый дух в своих рядах, а сейчас жителям Чайнатауна выгодно жить мирной жизнью и теперь они только тешат своё воображение и завлекают туристов рассказами о героях вроде, (хе-хе!), Гранаты Фигольчика и его друзей. А поддерживать какую-то армию чайнианцев, реальную или мифическую им совершенно не по нутру.

— Так может, попытаться рассказать им, что произошло недоразумение? — предположил Быкович.

— Не поверят, — отрезал Дульери. — Вы уже «засветились» с этим делом дальше некуда. Теперь местные уверены, что вы явились в образе народных героев, специально для того, чтобы втереться к ним в доверие. Но даже если вам удастся что-то кому-то доказать, то в вас будут видеть либо сумасшедших, либо чужаков стремящихся разрушить выгодную всем монополию.

— У меня лично имеется труднопреодолимое желание её всё-таки разрушить, — скрипнул зубами Драгис, сжимая кулаки.

— А я, что, против? — усмехнулся Дульери. — Ваш план с кораблём хорош, но для этого не требуется палить из томпсонов. Эти сухогрузы слабо охраняются, так что взять их будет несложно. Вам понадобится приватир — моторная лодка или катер. Необходимо обезвредить команду, но для этого их достаточно хорошенько пугнуть и обездвижить. Связать то-есть. Никто не будет сражаться и умирать за хозяйский груз, который к тому же застрахован. Но самое главное, это то, как вы собираетесь доставить трофеи на лесопилку. Лично мне не приходит в голову ничего путного, а вам?

— Можно взять три грузовика, загнать корабль в дикую бухту… — начал Быкович, но Дульери только скривился.

— Трёх грузовиков вашим дамам хватит на три дня кормёжки. Многорейсовую перевозку устроить, хм-м, это значит раскрыть убежище. Проще отогнать захваченное призовое судно подальше от судоходных путей и поставить на якорь, после чего, как-нибудь ночью пригласить леди-драконесс к столу прямо в океане.

— А команда? — уточнил гуманист Фигольчик.

— Посадить в шлюпку с завязанными глазами, припугнуть, как следует и оставить ждать своей участи на тихой воде. Когда им надоест, вас уже след простынет, и тогда они — профессиональные моряки, без проблем доберутся до берега.

— Это может сработать, — после недолгого молчания сказал Фигольчик. — Но всё же стрёмно идти на дело без единой волыны.

— Купите пугачи в магазине игрушек, — посоветовал Дульери. — Смело берите фраеров на понт — здесь от такого отвыкли, это не прохожих по тёмным углам гопстопить, так что всё выгорит. Из всей команды пушка найдётся разве что у капитана, да и то, скорее всего, будет лежать в его каюте, в рундуке или ещё где-нибудь. В общем, ни пуха! Привет от меня девушкам!

Троица бывалых гангстеров поблагодарила своего вчерашнего врага, который сейчас улыбался и желал им удачи, после чего откланялась и ушла в темноту переулков старого Чайна-тауна. Дульери некоторое время сидел неподвижно, потом повернулся к ковру на стене и бросил:

— Выходи уже, ушли они.

Ковёр зашевелился, потом откинулся в сторону, и за ним обнаружилась квадратная дыра, чуть больше той, какая обычно бывает в собачьей будке. Оттуда кряхтя, вылез тщедушный старичок в потёртом костюме и с остренькой мышиной мордочкой.

— Они купились, босс! — проскрипел старичок, ухмыляясь злорадно и гаденько.

— Да, купились, — согласился Дульери. — Ты всё хорошо слышал? Устрани все препятствия на их пути, сделай так, чтобы у них всё получилось с этим налётом. Ловушку захлопнем в последний момент, когда они будут праздновать победу, а пока пусть считают меня за своего союзника и дорогого друга.

Дульери презрительно сплюнул.

— Ты нащупал связь с Барбарусом и ведьмами? — спросил он.

— Нет ещё, босс, — ответил мышиный старичок, заметно побледнев при этом. — Этой связью много лет не пользовались, и она несколько… истёрлась.

— Добудь мне их любой ценой, хоть младенцев в жертву приноси! А ещё мне нужен ключ, который ищут этот полоумный святоша и тот крыс розовый в очках.

— Это несложно, босс! — заверил его старичок. — Как только они его добудут, мы тут же изымем ключик в свою пользу.

Дульери одобрительно кивнул и в очередной раз окутался густым дымным облаком.

Глава 15 Тайна Архива Конгресса

Злох: О, звезда моих очей!

Злинда: Но-но, сударь, полегче!

Злох: Но почему же?

Злинда: Потому, что я вам не верю, старый ловелас!

Злох: Не такой уж старый… Так чем же я заслужил недоверие с вашей

стороны, моя сказочная принцесса?

Злинда: Тем, что вчера звездой ваших очей была Злуша, которую вы

называли, между прочим, королевой!

Злох: Ах, вот оно в чём дело! Ну что ж, я могу всё объяснить. Дело в

том, что у меня, как вы, должно быть, заметили, два ока. Что же

такого, что звездой, скажем, левого является Злуша, которая и в

самом деле королева у себя на кухне? Вы же — принцесса горниц

и прочих покоев, и в то же самое время, звезда моего правого

ока!

Злинда: Ах, так? Ну, тогда, получите!

(даёт ему в глаз)

Злох: Ай! Что вы делаете, коза вы этакая?!

Злинда: Так я теперь коза! Пусть так, зато я могу показать одному козлу,

вообразившему себя астрономом, какая я звезда на самом деле.

А прозвище «козы» для меня не оскорбительно!

Злох: Строптивая козочка! Но такой ты мне больше нравишься. Иди же

ко мне, о, коза моих лугов!

Злинда: Вот это другое дело! Только какие луга вы имеете в виду, сэр

разбойник?

Злох: Луга… луга… Там, где много чего растёт… Ну, хотя бы вот эти!

(распахивает рубаху, под которой видна его густо заросшая

грудь)

Злинда: О, какие заросли! В таких я не прочь попастись. А как же Злуша?

Она, что тоже коза ваших лугов?

Злох: Злуша? Зачем о ней сейчас-то говорить? Другое дело завтра… Нет,

хватит с меня одной козы. Она пусть будет овца моих холмов, но

это завтра!

Злинда: Так значит! В таком случае получите ещё, баран вы этакий!

(даёт ему в другой глаз и убегает)

Злох (один): Да что же это такое? И то ей не так, и это! Злушу, вон,

как ни назови, ей всё нравится. Вчера сказал, что она блинчик

моей сковородки — растаяла! А эта…

Злуша (за сценой): Ау-у! Мой сковородничек, ты где?

Злох: Я здесь, о, овца моих очей!

Злуша (входит): Что, что? Как ты меня назвал?

Злох: Ой, что я несу? Не слушай, блинчик моих лугов, это всё та коза

меня запутала!

Злуша: Какая ещё коза?

Злох: Да горничная ваша! Я с ней по-доброму, а она…

Злуша: Горничная? Вот оно что! Ах, ты, горшок дырявый! Ах, ты, веник

облезлый! Я ему там кашку варю с изюмчиком, а он тут Злинду

окучивает! Так получи же!

(Надевает ему на голову котелок с горячей кашей и в гневе уходит, размахивая руками. Злох бегает по сцене, натыкаясь на разные предметы и безуспешно пытаясь сорвать с головы застрявший котелок. Входят Злорд и Злырь.)

Злорд: Послушайте, любезный! Извольте объяснить, что это такое

носится по заднему двору моего замка?

Злырь: Я не берусь судить об этом категорично, сэр, но могу

предположить, что это дух вашего отдалённого предка Злорика

Медная Голова.

Злорд: Что ж, я рад, что это всего лишь призрак, а то я уже подумал, что

это Злох снова явился соблазнять моих служанок.

Злырь: Но почему вы так подумали, милорд?

Злорд: На нём сапоги без шпор, которыми я откупился от Злоха прошлой

осенью, когда он напал на меня на охоте.

Злырь: Возможно, сэр, что ваш призрачный предок тоже носит такие

сапоги, ведь привидениям не нужны шпоры. Или Злох оставил их

во время предыдущего посещения служанок, а призрак присвоил.

Злорд: Возможно, возможно. Но довольно об этом. Я хочу знать, где

сейчас Злинда? Мне нужно, э-э, задать ей несколько

хозяйственных вопросов.

Злырь: Вы найдёте её вон в том флигеле, сэр! Она, несомненно, там, я

только что видел, как в дверях мелькнула её ножка. А мне, если я

больше вам не нужен, разрешите откланяться.

Злорд: Куда же вы собрались, милейший? Я думал, что вы зайдёте к

Злуше.

Злырь: Я намерен навестить вашу супругу, сэр. Зледи сказала, что пока

вы будете задавать свои вопросы Злинде, она хотела бы обсудить

несколько хозяйственных проблем с вашим покорным слугой,

милорд!

* * *

Злоримор (разливает по рюмкам коньяк): Ну что, брат Злырь, вздрогнем?

Злырь: Вздрогнем, брат Злоримор!

(они выпивают и закусывают, сопровождая свои действия междометиями и вздохами означающими удовольствие)

Злоримор: И каково тебе у этих хозяев, брат Злырь? Вижу ты и брюшко

отрастил, и костюмчик справил новенький!

Злырь: Не жалуюсь, брат Злоримор. Хозяева у меня хоть куда –

злобные, но отходчивые. Злорд жалует меня своим доверием,

теперь я при нём вроде наперсника, а Зледи, та вообще ни в чём

не отказывает.

Злоримор: Повезло тебе, брат Злырь, а вот мой хозяин совсем поплохел.

Скуп!

Злырь: Разве не его коньяк мы сейчас пьём? Плесни-ка ещё.

Злоримор (наливая ещё по рюмке): То-то, что его! Чего-чего, а коньяку

у нас, хоть залейся. А есть нечего!

Злырь: Вот оно как! Так что же, сэр Злоскервиль всё на выпивку

спускает? Вздрогнем!

(Они снова выпивают и закусывают, сопровождая этот процесс тем же ритуалом.)

Злоримор: Нет, брат Злырь, даже ему столько не выпить, чтобы все свои

денежки спустить. Просто хозяин не видит в жизни радости ни

в чём, кроме выпивки, вот и не ест ничего, а через то всю

прислугу голодом морит.

Злырь: Так-таки совсем не ест?

Злоримор: Ну, ест, конечно, да только всё овсянку на воде. Раньше он её

на дух не переносил, а как случилась с ним несчастная любовь,

так кроме неё, да коньяка, ничего в рот не берёт.

Злырь: Скверно это! Вот у Злоха барин запил, а через время малое,

видишь — ни барина, ни дома, ни поместья, а бедолага Злох в

разбойниках ходит, в лесу живёт!

Злоримор: Видать и мне в разбойники дорога.

Злырь: Ну, нет, хватит с нас одного Злоха. Ещё не хватает! То Злох в

одиночку Злорда и Зледи грабил, а теперь что же, вдвоём что

ли грабить будете? Так на вас двоих добра не напасёшься!

Один разбойник — дело святое, по штату положено, значит,

пускай будет. Но два это уже перебор!

Злоримор: И что мне делать прикажешь? И так с голодухи помираю, вон,

обносился весь. А коли барин сгинет, тогда что?

Злырь: Не бойся, не сгинет твой барин. Не дадим.

Злоримор: Злырюшка! Отец родной! Да как ты это сделаешь?

Злырь: А так и сделаю. Надо твоего барина по новой влюбить.

Влюбится, почувствует вкус к жизни, и пойдут у вас балы да

банкеты, охоты да приёмы! Вот увидишь!

Злоримор: А через то и слугам на житие перепадёт! Ну, Злырь, ну голова!

(лихорадочно наливает коньяк)

Вздрогнем!

Злырь: Вздрогнем, брат Злоримор!

(Сцена с распитием коньяка снова повторяется.)

Злоримор: Только вот скажи, брат Злырь, а в кого его влюбить-то?

Уединённо очень живём, нет вокруг барышень, а то он

глядишь уже и сам бы справился.

Злырь: Ну, это не проблема. Есть у меня племянница…

Злоримор: Э, погоди, брат Злырь! Так она же не господского корня!

Злырь: Как не господского? Прежний мой барин к сестре захаживал?

Захаживал. Не от Святого же Духа у неё дитя народилось? А ты

говоришь не господского! Самого, что ни на есть господского.

Это ж дело обычное — слуга от господина родится, а господин,

бывает, от конюха!

Злоримор: Мудрый ты человек, брат Злырь. И как же их столкнуть-то,

чтоб влюбились?

Злырь: А вот это уже обдумать надо. Племянницу я к себе, хоть завтра

выпишу. Зледи, как раз, новую девушку-служанку для себя

искала, а то Злинда больше господина Злорда обслуживает. Что

же до всего остального — придумаем, как дело сделать, не боись!

Да ты наливай, больно хорош коньячок у твоего господина.

(Очередное повторение сцены с распитием коньяка.)

* * *

Злорд: Как зовут тебя, дитя?

Злося: Злося, сударь!

(делает книксен)

Злорд: А сколько тебе лет, маленькая, миленькая Злося?

(ходит вокруг неё, как кот)

Злося: Осьмнадцать, ваше сиятельство!

Злорд: Что это ещё такое? Никогда не понимал этого архаизма. Это

семнадцать или восемнадцать?

Злося: Осьмнадцать, сударь!

Злорд: Нда. Ладно, оставим этот вопрос. А знаешь, Злося, ты очень,

очень ничего!

Злося: Ничего, сударь?

Злорд: Это значит — очень миленькая!

Злося: Благодарю вас, сударь! Вы очень добры.

Злорд (снова ходит вокруг): Конечно, я добр! Ты даже не можешь

представить насколько… Но это тоже потом. А скажи мне,

красавица Злося, любишь ли ты гулять?

Злося: Смотря где, сударь.

Злорд: Например, в парке.

Злося: Смотря с кем, сударь.

Злорд: Хотя бы со своей госпожой.

Злося: Да, сударь!

Злорд: А с господином?

(Из-за портьеры выглядывает Злырь и показывает девушке кулак. Злося бросает в его сторону хитренький взгляд, но тут же её лицо принимает нейтрально-вежливое выражение.)

Злося: Да, сударь! Это честь для меня.

Злорд (радостно): Ой, как хорошо! То есть я хочу сказать, что ты умная и

воспитанная девушка, а значит, далеко пойдёшь в деле служения и

достигнешь больших высот… Потом узнаешь каких.

Злося: Да, сударь!

Злорд: Вот и умница! А теперь ступай. Только не рассказывай госпоже о

том, о чём мы здесь говорили.

Злося: Почему, сударь?

Злорд: Я хочу сделать ей сюрприз, так что разговор о прогулках пусть

будет пока между нами.

Злося: Да, сударь!

Злорд: Иди!

(Злося делает книксен и удаляется.)

Злорд (один): Свеженький, миленький, вкусненький ягнёночек!

До чего же я люблю нетронутое розовое мяско! Иди, юная Злося,

иди к своей госпоже, да хорошенько прислуживай ей. Мы с тобой

ещё погуляем, ох как погуляем!

(уходит)

Злырь (выбирается из-за портьеры): Ну, девчонка! Ну, кошка! Мелкая,

а туда же! Вся в мать. Оно бы ничего, дело молодое, да не затем я

тебя сюда притащил-то, дурочка! Не ровён час сорвёшь весь план.

Ну, держись, малявка! Черту перейдёшь — лично заголю зад и…

Злося (неожиданно появляется с другой стороны): Не перейду, дядечка

Злырь, не бойся! Но подразнить его подразню, как следует. Имею

право! А если получу что с этого старого индюка, то всё моё!

Злырь: Ух, напугала! Вот девка! Ладно, хочешь озорничать — озорничай,

да меру знай! А то получишь такое сокровище, что через девять

месяцев на белый свет вылезает, да жрать требует.

Злося: Вот тебе его, дядька Злырь, тогда и кормить!

(показывает ему язык и убегает)

Злырь (один): Вот же дурак я, что с такой бедой связался! А всё из-за

доброты моей, будь она неладна. Что мне до Злоримора и его

барина? Коньяк у них такой особенный, что ли? На добрые дела

толкает, себе в убыток… А племяшка тоже хороша! Ну, как

натворит беды, тогда что? И себя сгубит, и меня, старого олуха.

Пропал ты, Злырь, как есть пропал! А может, нет? Не бывать

такому, чтоб молоденькая гусочка старого гусака обскакала! Я ещё

головой-то покумекаю, а ты у меня попляшешь, плутовка! Всё

сделаешь, как скажу, всё!

* * *

Пьеса изменилась. Если раньше она воспринималась просто, как набор шуток, то сейчас в ней наметился какой-то сюжет и интрига.

Падре Микаэль отложил книгу и поднялся из-за стола. Пожалуй, на сегодня хватит. Он взглянул на часы, которые купил ему Драгис и подивился тому, как уже поздно. Читальный зал Архива Конгресса закрывался через десять минут, следовало поторопиться, иначе он рисковал быть запертым в огромном пустом здании.

Книги можно было оставить там, где он проводил свои исследования. Мик уже поступал так не раз, а потому был уверен, что их никто не тронет до его завтрашнего прихода. Пальто, шляпа и зонтик, (до чего удобная и занятная вещь, вот что значит прогресс!), ждали его в гардеробе, где почему-то не было гардеробщика, хотя на всех вешалках имелись номерки. Впрочем, за сохранность своего имущества он был полностью уверен — сюда никто не ходил, кроме него и профессора Прыска.

Розовый крыс опять куда-то делся. Пару дней они вместе строили планы о том, как выманить Библиотекаря и заставить пойти с собой на лесопилку, но пока не пришли к единому мнению. Несмотря на то, что прежний опыт их знакомства с необычным учёным показывал высокую порядочность и интеллигентность последнего, сейчас его предложения были какими-то разбойными и откровенно криминальными!

Профессор Прыск утверждал, что для Библиотекаря нет ничего дороже фондов любой библиотеки, в том числе и Архива Конгресса. Следовательно, выманить его из-за стеллажей, (он так и выразился), можно с помощью угрозы этим самым фондам. Для этого они с Миком должны что-нибудь отсюда украсть. Как вариант рассматривалась возможность погрызть наиболее ценные и редкие единицы хранения или вообще поджечь Архив.

Эти планы падре Микаэль отмёл один за другим. Он категорически был против кражи, порчи, а тем более уничтожения того, перед чем благоговел всю жизнь. Как ни странно, профессор Прыск на своём не настаивал. Он просто вносил следующие предложения, которые конечно были ничуть не лучше предыдущих: натравить на Архив погромщиков из уже знакомых Мику борцов с грамотностью и образованием, добиться решения правительства об организации в здании Архива Конгресса нового торгового центра, а «бесполезные» книжные горы сдать в утиль, распустить слух, а впоследствии предоставить убедительные доказательства о наличии под зданием Архива богатого нефтяного месторождения или золотого рудника.

Непонятно на что рассчитывал учёный грызун, перебирая все эти варианты, но Мику это, в конце концов, надоело, и он спросил — неужели не существует никакого положительного способа воздействия на Библиотекаря?

— В том, что такой способ существует, сомнений нет! — согласился профессор Прыск. — Однако природа миров сущего такова, что положительное решение подобных проблем наиболее трудно. Вы не обратили внимание, что человек, оказавшийся в критической ситуации бывает часто склонен к криминалу? Лишившийся средств к существованию, скажем — в результате потери работы, в том случае если не может быстро найти ей достойную замену, рассматривает возможность выхода на большую дорогу. По крайней мере, такая мысль приходит ему в голову, даже если он человек честный и мирный. Нет, вовсе не обязательно, что он так и сделает. Скорее наоборот — будет с ужасом гнать от себя эти мысли, но они не могут не возникнуть у него в голове, так-как представляют собой наиболее быстрое и радикальное решение проблемы. Скажете, что это не так? Если вы не лицемер, то не скажете. Дальше! Безвинно осуждённый борется с искушением восстановить справедливость силой оружия, ограбленный вожделенно поглядывает на чужое добро, подсознательно готовый следовать путём своего обидчика и так далее. Большинство людей справляются с подобными соблазнами и даже более того — в борении с ними часто находят правильный выход из затруднительного положения. Я для того стараюсь измыслить все эти пугающие вас, дорогой коллега, способы решения нашего вопроса, чтобы исключив всё лишнее и невозможное, вычленить, наконец, единственно правильное решение.

Падре Микаэль не мог не отметить остроумный ход мыслей своего «коллеги», но при этом ему подумалось, что для того, чтобы «вычленить» приемлемое решение из массы неприемлемых, требуется, чтобы это самое решение там имело место быть, а они пока что не придумали ничего путного.

И вот профессор Прыск пропал куда-то. Видимо отправился на поиски свежих идей. Мик очень надеялся, что искать он их будет в буфете, а не в книгохранилище, исходя из опыта погибшей под его зубами поварской книги. Ничего не оставалось, как продолжить поиски ключа с помощью перелопачивания книжной премудрости, чем он и занимался сегодня весь день.

Увы, этот день закончился, не дав желаемых результатов, как это было во все предыдущие дни. Что ж, может быть, завтра ему улыбнётся удача и ключ будет найден, а сейчас пора домой. Кстати, он уже почти неделю не видел Драговски и Фигольчика. Эти двое что-то затевали, но не спешили посвящать его в свои планы. Это могло означать только одно — их намерения такие же криминальные, как проекты профессора Прыска. Эх, эх! Надо будет при следующей встрече постараться мягко выведать у них, что они там такое задумали, и постараться отговорить пока не приключилась новая беда.

Священник вышел из читального зала, испытывая приятное чувство от движения, после дня проведённого на стуле за письменным столом. Свою верхнюю одежду и зонтик-тросточку, он нашёл там же, где оставил их утром, чего и следовало ожидать. Быстро одевшись и повесив на место номерок, Мик повернулся к входной двери и с удивлением обнаружил, что засов, достойный крепостных ворот, уже заложен, и на нём висит тяжеленный замок — дар Архиву Конгресса от некого негоцианта, решившего поспособствовать делу просвещения лет сто тому назад.

Вот досада! Видимо сторож, которого он ещё даже не видел ни разу за всё это время, посчитал, что в здании никого больше нет, и запер двери чуть раньше, чем это следовало сделать. Теперь придётся найти его, чтобы обрести свободу, так-как ночевать здесь, да ещё на голодный желудок, (буфет, ясное дело, тоже был закрыт), Мику совсем не улыбалось.

Вот только где его искать? Логика подсказывала, что бытовая комната охраны должна быть где-то на первом этаже, среди хозяйственных помещений. Следовало искать неприметную дверь, которая врядли могла быть расположена далеко от входа.

И точно — такая дверь, с надписью — «Секьюрити», нашлась за портьерой, между гардеробом и мраморной лестницей, ведущей в читальный зал и зал каталогов. Падре Микаэль постучал, подождал пару минут, потом постучал ещё и опять подождал. Похоже, что внутри никого не было. Врядли сторож, только что закрывший входную дверь, успел так быстро и крепко заснуть. Скорее всего, он обходил помещение, проверял всё ли в порядке, и одному Богу было известно, в какой части здания его следовало искать.

Однако это тоже относилось к разряду предположений нуждающихся в проверке. Прежде следовало убедиться, что бытовка пуста. Нехорошо было ломиться в чужую дверь, но выхода не было. Мик для очистки совести постучал ещё раз, после чего нажал массивную бронзовую ручку и толкнул дверь, будучи уверенным, что она окажется закрытой.

Совершенно неожиданно дверь подалась и с лёгким скрипом открылась. В бытовой комнате было пусто. Чтобы убедиться в этом окончательно, Мик нащупал на стене выключатель и нажал рычажок.

Да, здесь было пусто и… пыльно. Сама комната оказалась небольшой и очень скромно обставленной. Стол с двумя стульями. На нём лампа и очень старый чайник на маленькой электрической плитке. Рядом шкафчик со стеклянными дверцами, одна полка которого занята нехитрой посудой, а другая какими-то картонными папками. Напротив, у стены, дерматиновая кушетка с небрежно брошенным истёртым пледом и вешалка для одежды. На вешалке — фуражка, плащ-дождевик, длинный электрический фонарь и полицейская дубинка.

И на всём на этом лежал, наверное, полувековой слой пыли. Пыль была даже на рычажке выключателя — Мик, нажав на него, испачкал палец. Неужели всем этим действительно не пользовались столько лет? Странно!

Священник ещё раз оглядел пыльное помещение и вдруг увидел на полу цепочку следов. Собственно цепочкой эти следы можно было назвать лишь условно — их было всего лишь три, и шли они прямо в стену… Ах, нет, здесь была ещё одна дверь! Почти незаметная, потому что была зачем-то оклеена теми же обоями, что и вся комната.

Дверь эта располагалась в стене слева в двух шагах, а следов три… Значит здесь прошёл человек небольшого роста, о чём говорил также маленький размер обуви. Следы были от ботинок с подошвами и каблуками без рифлений. Ребёнок? Карлик? Женщина!

Падре Микаэль вдруг вспомнил, где видел эти ботинки — на ногах странно рассеянной библиотекарши. Похоже, что это она прошла здесь по пыльному полу совсем недавно. Возможно, запертая входная дверь тоже её рук дело, а сторож… А был ли он? Судя по состоянию этой комнаты, последний охранник покинул Архив Конгресса лет пятьдесят назад. Чем дальше, тем чуднее!

Немного поколебавшись, Мик шагнул в комнату и толкнул заклеенную обоями дверь. Она тоже оказалась незапертой, и за ней было темно. Может быть, и не стоило туда идти, но какова была альтернатива? Сидеть где-нибудь в холле и ждать, когда эта библиотечная дива вернётся? Не слишком привлекательный вариант. Ко всему прочему, Мика подстёгивало любопытство. В общем, он решил войти в эту дверь.

Уже переступив порог, за которым угадывался узкий коридор с высоким потолком, сходящимся наверху клином, священник остановился и без особой надежды протянул руку к электрическому фонарю, висевшему на вешалке.

Чудо, но фонарь зажёгся! Неужели его батареи не сели за пятьдесят лет? Или кто-то обновил их недавно? Вопрос был неразрешим за недостатком данных, но в любом случае, то, что фонарь работал, было, подарком судьбы.

Да, без этого источника света ему пришлось бы туго. Скорее всего, Мик вообще отказался бы от идеи следовать за библиотекаршей, а если нет, то вскоре пожалел бы об этом.

Коридор имел, наверное, шагов двадцать в длину и оканчивался лестницей, по спирали уходящей вниз. И перед этой лестницей, на верхней ступеньке, стояли те самые ботинки библиотекарши — «а-ля портовый грузчик», с засунутыми внутрь синими чулками. Вот те раз! Выходит здесь она разулась, и дальше пошла босиком? Зачем?

Падре Микаэль не стал ломать голову над этой загадкой, но вдруг ему ясно представилось, как он спотыкается в темноте об эти ботинки и летит кубарем вниз, благо лестница не имела перил и была весьма крутой. Хорошо, что у него в руках оказался работающий фонарь!

Зябко поёжившись, священник начал спускаться по лестнице, но вскоре замер с открытым ртом. На вделанном в стену креплении для факела(!), висела знакомая коричневая блузка. Та-ак! Либо ей вдруг стало отчего-то жарко, либо…

Он не слишком удивился, увидев на следующем таком же креплении дерюжную юбку. Как же! Раз уж начала раздеваться, так уж не остановится, пока не останется голой! Как-то не похоже, чтобы она это делала из-за жары, но какова бы не была причина для странного поведения у этой женщины, следовало быть готовым, что он станет свидетелем чего-то пугающего, если не больше!

Нет, Мика вовсе не смущала женская нагота. Он собственно не считал естественный облик человека постыдным и греховным, хоть церковные доктрины и предписывали ему это. Другое дело цель, из-за которой люди освобождаются от одежды. Таких целей может быть много и среди них немало связанных с грехами. Причём тяжкими.

Когда принцесса Анджелика и новообращённый Драгис забирались вдвоём в купальню, в той пещере на вершине горы, где они вместе жили некоторое время, он, священник, обретший новую паству, хоть и отворачивался из скромности, но втихомолку любовался этой парой, прекрасной, как та, что дала начало человеческому роду, и столь же чистой, как они же, до грехопадения.

Другое дело те несчастные создания, которых он видел вечерами в парке, где проводил почти всё время, так-как там было больше народу готового поделиться мелочью и, чего греха таить, легче было найти что-нибудь съедобное среди отбросов.

Проституток там всегда было много. От совсем ещё юных девушек, почти девочек, до искалеченных жизнью, страшных, как побитые, заюзанные манекены, женщин, стоящих на пороге преждевременной старости. Вот где грех! Да и то, тяжесть такого греха, конечно же, лежала не на этих бедняжках, и даже не на их клиентах, а на той сволочи, что толкала женщин на панель, не давала им достойно и достаточно зарабатывать честным трудом и жить нормальной жизнью. (Сами-то девчонки, чаще всего были добрыми и не раз делились с ним, кто хот-догом, кто монеткой, жалея бездомного и безумного старика.)

Если честно, то он, скорбя душой о женщинах, попавших на улицу, не торопился осуждать, также тех, кто работал в борделях. Быть гетерой это труд. (Нынешний священник был когда-то мирянином и солдатом, и знал жизнь с разных её сторон, чтобы не сомневаться в этом.) Искусство плотской любви это непростое искусство, и далеко не каждой женщине дано достичь его вершин. Но дело даже не в этом.

Падре Микаэль ещё из опыта своей прежней жизни священником и настоятелем храма, знал, что такая женщина может быть щедрой и доброй, может быть любящей матерью и прилежной прихожанкой. В ней бывает даже больше искренности, чем в иных «добропорядочных» кумушках, которые улыбаются и раскланиваются при встрече друг с другом, а в спину проклинают, сплетничают, наушничают, и вполне могут сделать любую мерзость, вплоть до преступления, если будут уверены в своей безнаказанности.

Мик одёрнул себя. Некогда было предаваться воспоминаниям и размышлениям. Припомнившиеся ему путаны, были совершенно не причём, и то, что он видел перед собой, не имело с их ремеслом ничего общего. Библиотекарша спускалась в подвал не для обычных любовных утех, он был уверен в этом. Здесь угадывалось нечто куда как более греховное, таинственное и зловещее.

Так! На вбитом в стену ржавом крюке висит полупрозрачная комбинация. Похоже это всё. Нет — в, неизвестно зачем устроенной, нише лежит заколка с резинкой и очки. Теперь точно — всё.

Лестница кончилась. Мик вышел на ровную поверхность и оказался в полукруглом помещении, из которого в разных направлениях шли три неосвещённых коридора. А теперь куда?

Чёрные, чернее ночи, проходы разбегались веером и не отличались друг от друга. Исследовать их один за другим? Можно заблудиться, ничего не найти и выйти отсюда нескоро. Или вообще не выйти.

И тут его фонарик мигнул. Грозный признак! Оказаться в таком месте в темноте, во всех отношениях страшно и опасно до крайности. А что если…

Он вдруг понял, что надо делать. Падре Микаэль встал в центре скрещения воображаемых линий и выключил свой фонарик. Некоторое время не происходило ничего особенного. Перед глазами плавали цветные пятна, рождённые долгим созерцанием света фонарика. Потом они побледнели, сдвинулись в сторону и тогда он увидел слабое мелькание каких-то сполохов в правом проходе. Одновременно до его слуха донеслись странные, приглушённые расстоянием звуки — то ли стоны, то ли пение.

И тогда Мик благословил того хозяина магазина, который в порыве щедрости одел и обул их, приняв за членов секты Святого Мика. В частности ему достались очень удобные мягкие туфли, которые нигде не жали и не наминали, а заодно не скрипели, что позволяло ходить практически бесшумно.

Он не ошибся — вот это был грех, так грех! Она стояла посреди начертанной на полу пентаграммы, по углам которой горели толстые свечи чёрного воска.

Нагая и прекрасная… Там наверху он не мог определить её возраст, и был склонен думать, что ей где-то от тридцати до сорока, но сейчас отчётливо видел, что перед ним очень молодая и очень красивая… ведьма!

Она была невысока ростом, но идеально сложена. Крутобёдрая, длинноногая, полногрудая, с тонкой гибкой талией, лебединой шеей, скульптурно посаженной головой. Её распущенные волосы, почти красные в странном свете свечей,ниспадали до пят. Лицо, освобождённое от ширмы очков, казалось юным и… вдохновенным!

Она явно пребывала в состоянии экстатического подъёма. Глаза закрыты, руки протянуты вперёд к кому-то невидимому, соски напряжены, словно две пирамидки, из приоткрытого рта льются те самые протяжные звуки — то ли стоны, то ли пение, похожие на те, что можно услышать от женщины, с наслаждением предающейся восторгам любви.

Да, сейчас она занималась любовью. Но, как и с кем? Недаром она бежала сюда, на ходу сбрасывая одежду! Видимо этого свидания она ждала весь день, а в конце не утерпела и закрыла двери раньше времени, не проверив, ушёл или нет единственный посетитель читального зала Архива Конгресса. Прояви она хоть чуточку больше осмотрительности и терпения, падре Микаэль никогда не узнал бы её тайну. Вот только что ему с этой тайной теперь делать?

Подвела, как всегда, случайность. Наверное, под ногу Мика попал крохотный камешек, песчинка или что-то в этом роде, но скрип, раздавшийся в тишине гулкого подземелья, прозвучал не хуже артиллерийского залпа! Священник не понял, что именно произошло, но ведьма вдруг вздрогнула всем телом, словно её ударили, выражение неземного блаженства слетело с её лица, как упавшая маска, и оно вдруг сделалось страшным! Пение оборвалось, но молчала она меньше секунды. Несколько резких, отрывистых звуков, не похожих на человеческие слова, ударили в барабанные перепонки, словно какой-то спец хлопнул по ушам ладонями…

Падре Микаэль почувствовал резкую боль и тут же свет погас в его глазах. Пол ушёл из под ног, всё засвистело и закружилось вокруг. Он понял, что летит куда-то кубарем, потом был сильный удар обо что-то упругое, после чего сознание покинуло его.

* * *

Злуша: Он чо, мёртвый? Давайте не будем его трогать!

Злинда: Если он жив, надо скорее звать на помощь, но если мёртв, то не

грех посмотреть, что у него в карманах.

Злуша: Как это не грех? Самый настоящий грех…

Злинда: Да сиди уж на своей кухне! Ты же видишь, что это поп, так у него

нет семьи, семеро по лавкам не плачут, а значит, мы никого не

обездолим, если несколько монет из его карманов станут нашими.

Ему-то они не нужны, так в чём же грех?

Злуша: Ну-у…

Злося: Да жив он, жив! Посмотрите — дышит! Вот радость-то! Вы

покараульте, а я сбегаю за помощью!

(убегает в сторону замка)

Злуша: Ну, коли живой, так и не мёртвый. А чой-то злырева племяшка так

обрадовалась? Он же ей не полюбовник и не сродственник. Вроде

в первый раз видит человека?

Злинда (задумчиво): Молодая ещё, вот и радуется подряд всему доброму.

И я такая была, да только вот… Ладно! Плакали, выходит наши

денежки — у живого не возьму, я не Злох какой-нибудь. Злуш, у

тебя, кажись, ликёр был припрятан? Не жадничай, давай его

сюда! Капнуть этому святоше в рот немного — глядишь сразу

оживеет!

Глава 16 Интермеццо Огнеплюя

Интермеццо первое — Непослушный Самбульо

— То, что в это дело не стоило ввязываться, лично мне было понятно с самого начала. Но вы когда-нибудь видели, чтобы люди прислушивались к мнению своего попугая, даже если этот попугай признанный член семьи и старше всех живущих в ней, если сложить вместе годы их жизни от стариков до младенцев?

* * *

Огнеплюй приостановил свой рассказ, чтобы отхлебнуть кофе из кружки, которая была, чуть ли не больше его самого. Сейчас он чувствовал себя сносно, хоть пока ещё не рисковал летать.

Прошло полных четыре дня с тех пор, как Анджелика принесла в их убежище на лесопилке бесформенный мокрый комок перьев. Тогда из всей компании она застала на месте только Мегги, которая тут же бросилась её утешать, но в следующую секунду замерла ошарашенная, когда младшая подруга раскрыла ладони, в которых бережно держала что-то красное.

Первые два дня Огнеплюй был уверен, что он умер и находится на Том свете. Он называл Анджелику — «Анхе», и никак не мог взять в толк, отчего это она выглядит, как драконесса. Больше всего его огорчало то, что здесь же он встретил Мегги.

— Сестрёнка, тебя-то, как угораздило? — говорил он слабым голосом, окидывая изумрудную драконессу мутным взглядом. — Ты же чуть старше нашего беленького добрячка! Рыцарю, что ли, попалась?

Ответа он, как правило, не дожидался, терял сознание и надолго впадал в забытье. Девушки не торопились его ни в чём разубеждать, всё-таки это не шутка — провести несколько столетий в ледяном плену. Только загадочное мистическое родство с огнём, которое сами драконы никак не могли объяснить, позволило ему бессознательно поддерживать в своём теле искру жизни. Её-то и увидела тогда Анджелика.

На третий день он ничего не спрашивал, только переводил взгляд с одной девушки на другую. При этом видно было, что в его голове идёт усиленная работа мыслей. Непонятно было, что он там для себя решил, но вечером того же дня вдруг спросил — нет ли у них чего-нибудь поесть?

Весь четвёртый день ушёл на выяснение — кто, как, когда и откуда? Самым потрясающим открытием для него было не то, что, оказывается, все они живы, и это никакой не «тот свет», а то, что Анджелика не Анхе, а её отдалённая пра-пра… правнучка!

Огнеплюй долго смотрел на неё, прояснившимися, наконец-то, глазами и было непонятно, что он испытывает — разочарование или восхищение.

— Так значит, загадочная подружка Драси, отдалённый потомок семейства Самбульо, — констатировал он, когда все точки над «i» были поставлены.

— Вообще-то моя фамилия — Соболева, — сказала Анджелика, слегка покраснев. — У меня нет прямых доказательств принадлежности к роду Самбульо, кроме свидетельства королевы ведьм, вроде бы тоже принадлежащей к ним. Она тогда увела за собой дух дона Клеофаса— Леонардо-Перес Самбульо…

— Ты сама себе прямое доказательство, внучка! — перебил её Огнеплюй. — У Самбульо нередко рождались дочери более или менее похожие на мою Анхе, но такого сходства я ещё не видел ни разу. То-то, думаю, от чего это Драська на Анхе круглыми глазами пялится? Я ведь его тогда чуть было не прибил за это.

Окончательно Огнеплюя поставил на лапы кофе. Мешок с зёрнами и мельница хранились среди запасов Быка вместе с яблоками. Сам он, правда, был равнодушен к этому напитку, но по нему с ума сходил Фигольчик, да и Драгис за годы жизни в этом мире пристрастился к жгучему ароматному отвару из несъедобных, по своей природе, зёрен.

— А ты когда успел к этой штуке приохотиться, братец? — спросила Мегги, пытаясь припомнить, был ли в их родной пещере хоть раз сварен кофе?

— После зимовки в Новом Свете, — ответил Огнеплюй. — Там это был наш излюбленный, а иногда, единственный, способ согреться.

— Ну-ка, расскажи! — потребовала Мегги, и Огнеплюй начал рассказывать

* * *

— Конечно, задумано всё было неплохо — костяк флота составляли боевые галеоны, способные идти на вёслах в любую погоду, а при попутном ветре, соответственно, под парусом. Их окружала целая уйма торговых судов, вооружённых и переделанных для военных целей. Но самым главным преимуществом было то, что всё предприятие должен был возглавить адмирал Альваро де Базан маркиз де Санта-Круз — лучший адмирал испанского королевства! Под его начало охотно слетелись едва ли не все гранды Испании, желавшие принять участие в походе против «английской ведьмы», как они называли королеву Елизавету.

Самбульо тоже не остались в стороне. Десяток кораблей, превосходные новенькие бронзовые пушки, команда вооружённая мушкетами, и это не считая свирров с их длинными ножами! На всё это, включая припасы и денежный вклад в общую походную казну, ушло, чуть ли не всё состояние семейства. Эх, о чём они только думали!..

Впрочем, в случае успеха, все, что было вложено, обещало вернуться в десятикратном размере. А в успехе никто тогда не сомневался, недаром же этот флот назвали — «Непобедимая армада»!

Не люблю таких названий. В самом лучшем случае так можно назвать эскадру, одержавшую несколько побед подряд, а не ту, что ещё ни разу не выходила в полном составе на большую воду. Так недолго сглазить собственное предприятие, что, в конце концов, и было сделано.

Но это только, во-первых! А, во-вторых — вся кампания была задумана против самого передового и чуть ли не самого сильного государства Европы — Английского королевства. И это притом, что Испании постоянно приходилось воевать с мусульманским Востоком, а во Фландрской войне она увязла всеми четырьмя лапами! Скажите, кто в здравом уме, воюя на два фронта, открывает ещё и третий?

Ладно, даже при таких обстоятельствах можно надеяться на положительный исход, если приложить старания. Но тут случилось несчастье — дон Альваро, который задумал этот поход и успел собрать большую часть флота, вдруг умер за три месяца до начала похода! Старенький был наш адмирал, маркиз де Санта-Круз — шестьдесят два года. При жизни, проведённой в боях и походах, весьма почтенный возраст.

Да, не послушался король Филипп подсказок судьбы. Ему бы держать этот флот для защиты государства или отправить на освоение Вест Индии, чтобы охватить как можно большую территорию. Но нет, очень уж хотелось упрямому снобу потягаться силами с королевой Бесс, вот и получил! Но, расплатились, как всегда другие.

Теперь эскадру возглавил герцог Медина-Сидонья. Тоже старый вояка, весьма умный, опытный организатор, да только вот беда — он вообще не был моряком! Многих удивило его назначение, но никто не передумал и не покинул Армаду. Конечно! Кому охота прослыть трусом и заслужить немилость короля?

Дома у нас, тем временем, творилось что-то несусветное. Рука дона Мигеля оживать не желала. Он носил её на перевязи, а во время тренировок привязывал к телу намертво. Если бы его родители были дома, то я, наверное, был бы зажарен и торжественно съеден за то, что не уберёг наследника. Собственно это чуть было не проделали со мной свирры, ещё на том острове, где мы оказались в компании одного странного типа, которого наши звали просто — Гёз. А ещё его называли — дон Дульери. Бред какой-то! Я так и не понял кто он такой, но без его помощи мне врядли удалось бы поднять Мигеля на ноги.

В общем, с первых дней прибытия в замок Самбульо, дон Мигель засобирался вслед за родителями. Он и раньше заявлял, что не упустит шанс принять участие в походе, но Магдалена, его наставница, категорично заявила, что с таким ранением, как у него, а тем более без родительского благословения, она ему этого не позволит. Врушка…

Понятное дело — никакого благословения он не получил. Ответ на письма, отправленные в Лиссабон, где собиралась эскадра, содержал категорическое предписание — сидеть дома и дожидаться приезда отца и матери.

Если бы они тогда были дома, то я, наверное, уговорил бы их взять сынка с собой, пока он не натворил чего в их отсутствие. И, скорее всего, случилась бы беда, но судьба распорядилась по-своему.

Родителей Мигеля можно было понять — младшенький всё-таки! Если что не так, то он последняя надежда рода. Его два родных дяди и все кузены, к тому времени, сложили головы — кто во Фландрии, кто в стычках с маврами, а оба старших брата должны были возглавить корабли отца во время готовившегося похода. Будь их, родителей, воля, они ни за что не пустили бы никого из детей в ту мясорубку, если бы не приказ короля Филиппа. Ух, кровожадная сволочь!..

Теперь нашему дону Мигелю предстояло прожить остаток жизни тихим семьянином, годным лишь на то, чтобы обеспечить пополнение рода, так-как невесту ему уже нашли. Оставалось лишь дождаться, когда юная сеньорита Алисия войдёт в возраст, то-есть всего пару лет.

Видимо одному мне, да ещё, может быть Магдалене было понятно, что эта ситуация чревата взрывом. Мальчишку, рвущегося к подвигам, запереть, словно попугая в клетке… Поверьте, я знаю, о чём говорю — меня запирали, за пару поколений до этого. Но это другая история!

Итак, Мигель буквально метался по замку, как дикий кот, попавший в закрытый дом. Он изводил себя и всех вокруг постоянными тренировками, стремясь доказать, что и с одной рукой он способен быть воином. В итоге он замучил всех, даже Магдалену. Правда, при этом сам стал опаснее чёрта в драке, как впрочем, и все Самбульо, которых я застал пока жил в этом семействе.

В конце концов, Магдалена, уставшая от изобретательства увёрток, вроде той, что он-де не может стрелять из мушкета, (парень тогда заказал себе хитрый пистолет, заряжавшийся с казённой части и со стволом такой длины, что смахивал на трость; из этого оружия он попадал в мишень расположенную в два раза дальше обычного мушкетного выстрела), так вот, она обещала замолвить словечко перед матушкой парня, которая, проводив мужа и старших сыновей в поход, должна была вернуться из Лиссабона после отхода Армады.

Тем временем, события разворачивались совсем не так, как предполагалось. Непобедимая Армада, отчалившая из лиссабонской гавани, попала в шторм и вынуждена была спасаться в порту Ла-Корунья, где встала для ремонта кораблей и пополнения провизии. Услышав об этом, донья Агнесса, матушка моего подопечного, повернула с полдороги к дому и отправилась узнать, как там дела у мужа и детей.

Можете себе представить, что стало с беднягой Мигелем, когда он это услышал? Мы боялись, как бы парня, во цвете юных лет, не хватил удар!

Представляете, они ухитрились сговориться за моей спиной! Магдалена не дура, она всё прекрасно понимала и просчитывала наперёд. Именно по её приказу был отремонтирован корабль, названный в честь моей воспитанницы — «Анхелика». Его даже снабдили четырьмя старыми пушками, каких уже не делали в то время. Поскольку все молодые «скорпионы», как называли себя головорезы — свирры мужского пола, ушли со старшими Самбульо, команду «Анхелики» составили «пираньи» — девушки того же племени.

Не то чтобы я не ждал ничего подобного, но, даже зная, чем дело кончится, я всё медлил и надеялся потянуть время до возвращения донны Агнессы. Сам не знаю, на что я надеялся? После мне стало ясно — я ведь знал, что она не вернётся, но я не верил сам себе!

Конечно же, она увязалась вслед за мужем! Эти Самбульо вечно выбирали себе в жёны отчаянных девчонок, и Агнесса не была исключением. Если в Лиссабоне её удалось уговорить отправиться домой под предлогом того, что раненому сыну требуется материнское участие, то теперь она написала Магдалене, что во всём на неё полагается, а сама отправилась воевать.

Мигель, тем временем, уже начал дурить, как это бывает с юнцами, не имеющими возможности для выхода своей кипучей энергии. Услышав, что неподалёку в горах завелась шайка разбойников, повадившихся угонять скот и убивать погонщиков, он в одиночку выбрался из замка, нашёл этих негодяев и вырезал их всех, до последнего! Человек пять или семь. Конечно, именно так и должен был поступать любой сеньор, но отчего не взять при этом пару вооружённых слуг? Кому он что доказывал?

Нет, это было иное — это был шантаж! Демонстрация того, что потомок рыцарей Земли и Моря не желает, и не будет жить спокойной и безопасной жизнью.

И вот настал тот самый день, когда меня поставили перед фактом. Сперва я не поверил своим глазам. Представьте — сижу я на своём любимом насесте рано утром, подставляю перья тёплому летнему солнышку, бросаю взгляд в окно и… опупеваю на месте! На бирюзовых волнах, в полумиле от берега покачивается свежевыкрашенная «Анхелика», по палубе которой деловито расхаживают пираньи.

Сам не помню, как оказался на подоконнике, как раз для того, чтобы увидеть, как от малого замкового причала отваливает бот, на носу которого гордо стоит одетый в доспехи дон Мигель де Самбульо! А ещё, Ганс Древолом усиленно машет вёслами, а на корме у руля восседает Магдалена.

Возмущение? Негодование? Я чуть было не обиделся! Но вовремя заметил свежевызолоченный насест на верхушке мачты «Анхелики». Это был мой боевой насест! И вызолочен он был впервые по приказу той, в чью честь назван этот корабль…

В это время Мигель обернулся и сделал мне приглашающий жест. Я всё ещё был зол на него, но мне ничего не оставалось, как спикировать вниз и занять место на бронированном плече очередного Самбульо, как сидел я когда-то на плече его отца, деда, прадеда, и время от времени какой-нибудь прапрабабушки, пока она была молода и склонна к рискованным развлечениям.

Интермеццо второе — Непобедимая Армада

Мы нагнали Армаду в начале августа, когда в Ла-Манше уже вовсю шли бои. Пусть герцог Медина-Сидонья и не был моряком, но воевать он умел, и так ухитрился расставить корабли, что они представляли собой единую крепость, фактически неприступную для неприятеля.

Англичане ведь тоже были не новички в морских сражениях. У них хватало опытных мореплавателей и лихих вояк. Один Френсис Дрейк чего стоил!

Если испанцы привыкли крушить вражеские суда, расстреливая их почти в упор из крупнокалиберных пушек, чтобы потом, на сильно повреждённый и, зачастую, тонущий корабль, отправить абордажную команду, то английские авантюристы предпочитали щипать противника с дальнего расстояния из дальнобойных пушек малого калибра. Такие выстрелы наносили слабые повреждения кораблям противника, зато ими можно было постоянно и безнаказанно его изматывать. Учитывая, что английские суда были более быстроходными и манёвренными в отличие от испанских плавучих крепостей, выходило, что все преимущества были у англичан.

Армада напоминала медведя, окружённого стаей собак. Попасть под удар лапы такого чудовища, означало верную смерть, но если каждый куснёт его по разику, и тут же увернётся, то рано или поздно медведя загрызут!

Несколько раз мы чуть было не попали под ядра тех и других. В Армаде царил идеальный порядок, и весьма непросто было объяснить, кто мы и откуда взялись. Поднятый испанский флаг никого не убеждал — пираты частенько поднимали флаг той страны, судном, которой хотели поживиться. Англичане же принимали нас за отбившееся от эскадры судно и начинали азартно обстреливать. То, что нас не потопили уже тогда, было везением чистой воды.

Конечно, Мигель рвался в бой. Если бы рядом не было Магдалены и меня, он, наверное, бросился бы атаковать первое же английское судно, что означало верную гибель для небольшой и слабо вооружённой «Анхелики». Другое дело, если бы дошло до абордажа, но, насколько мне известно, это было редкостью в той кампании.

Ввязаться в драку у нас получилось, когда Медина-Сидонья попытался проделать то, ради чего Армада появилась в Ла-Манше, а именно перевести через пролив армию герцога Пармского, которая должна была идти на Лондон.

Вот тут-то и обнаружилась одна нелепость — корабли, имеющие морскую осадку, не могли подойти непосредственно к берегу, а это значило, что оперативно взять на борт «пассажиров» не получится. Пока решали, как быть, испанский флот встал на якорь близ французского побережья. И вот тут началось!

Англичане повели себя, как истинные морские разбойники, и напали ночью, что было нарушением неписанных этических правил ведения войны. Я их за это не осуждаю — испанцы сами напросились, и сами же прозевали этот тактический ход. Для нас это едва не кончилось фатально.

Как раз этой ночью, на первый взгляд тихой и спокойной, Мигель решил, во что бы то ни стало, присоединиться к своим. «Анхелика» считалась большим кораблём в годы своей молодости. Теперь же она смотрелась, как спаниель рядом с догами, против боевых галеонов. Но именно это позволило нам обойти эскадру со стороны берега, откуда никто не ждал англичан.

План был прост — подойти к эскадре со стороны Кале, и тогда нас должны принять за посланцев герцога Пармского. Разубеждать в этом заранее никого не нужно, а назвать себя можно будет, когда встанем борт-о-борт со сторожевым кораблём или даже с флагманом. Если нас не успеют расстрелять, конечно…

Тогда, наверняка, доведётся получить по шее от отца, а может быть и от самого адмирала Медина-Сидонья, но, по крайней мере, ни тот, ни другой не прогонят от себя корабль готовый драться за испанскую корону! К тому же приказать «Анхелике» покинуть Армаду, означало отдать её на растерзание английским волкам.

Как сейчас помню ту ночь! Погода стояла ветреная, небо грозило бурей, но корабли Армады не покидали свой боевой пост, хоть здравый смысл подсказывал, что разумнее сняться с якорей и отойти подальше от берега, лучше всего на середину Ла-Манша.

Затеянное нами предприятие, казалось мне всё менее разумным. Если налетит шторм, будет не до воссоединения с родными и не до представления адмиралу. «Анхелику» может затянуть в мешанину, слишком тесно стоящих кораблей, и тогда бронированные борта галеонов в момент превратят её в щепки. Но Мигеля было уже не остановить.

Я занял своё место на наблюдательном насесте и старался глядеть сразу во все стороны. Нас пока ещё не заметили, возможно, потому, что тёмный силуэт корабля сливался с очертаниями берега. Вдруг, при взгляде в сторону большой воды, я увидел нечто! Висящие низко тучи создавали над Ла-Маншем почти совершеннейшую темень, но мои глаза даже в таком виде имели преимущество перед человеческими.

Вглядевшись, как следует, я понял, что вижу корабли, идущие с английской стороны. Их было восемь — низкобортных рыбацких судов, похожих на большие лодки. Судя по тому, как они шли, загрузка их была полной, но что они могли везти в нашу сторону?

То, что это не парламентёры, я понял сразу — те подошли бы с зажжёнными огнями, все в вымпелах и штандартах, и оповестили бы о своём появлении орудийной пальбой и звуками труб. Эти, шли с погашенными огнями, практически беззвучно, и у них на борту не было видно никакого движения.

Некоторое время я думал, что вижу перед собой приватиры, скрывающие в своих трюмах абордажные команды из самых отчаянных головорезов. Но, поразмыслив над этим трезво, я отмёл эту мысль. Среди англичан было немало лихих рубак, но атаковать Армаду, состоящую из десятков кораблей восемью приватирами?.. Не сошли же они с ума? Наши кабальеро их дольками нарежут, как бы сильны они не были!

И тут я увидел, на одном из приближающихся судов огонёк. Слабенький такой, тусклый, еле заметный свет от тлеющего фитиля…

Брандеры! Я буквально свалился с насеста на головы Магдалены и дона Мигеля, который, как раз облачался в парадные доспехи для представления высшему начальству. Да, сейчас было не до представлений — прямо в сердце эскадры несло восемь плавучих гробов, начинённых порохом и, как потом выяснилось, бочками со смолой и тюками с пропитанной маслом соломой! Взрыв только одной такой плавучей сверхбомбы, грозил унести с собой десяток, если не больше, галеонов. А сколько ещё загорится?!

Среди свирров из поколения в поколение передавалась легенда о том, как некий пират — Драгнар Белая Борода, и его племянница Анхе, прародительница рода современных Самбульо, с помощью брандера уничтожили целый корабль с железными демонами! При этом погибла бесстрашная пиранья, которая будучи тяжело раненой, пожертвовала собой, чтобы устроить взрыв возле самого борта вражеского судна.

История подлинная, но я не всё видел своими глазами. Однако тогда моя воспитанница и наш младший братец постарались. Нда…

То, что сейчас шло к Армаде, в тысячи раз превосходило по мощности упомянутый мной взрыв. Что делать? Поднимать тревогу? Пока на кораблях поймут, что к чему, будет уже поздно. И тогда дон Мигель скомандовал — идти брандерам наперерез!

Я предпочёл бы видеть Непобедимую Армаду тонущей в полном составе. Эта эскадра никак не могла мне быть дороже жизни мальчика, которого я растил, учил и оберегал с первых дней его жизни. Но вот чего я точно видеть не желал, так это потомка моей Анхе, убегающего с поля боя!

«Анхелика» подняла все паруса, несмотря на риск опрокинуться при таком ветре. Брандеры приближались. Мигель приказал расчехлить и зарядить пушки. Ну, конечно! Зачем таранить плавучую смерть, когда можно расстрелять её издалека? Беда была лишь в том, что стреляли эти бомбарды, столетней давности, совсем недалеко!..

Чтобы взорвать брандер, надо было подойти к нему вплотную и шарахнуть в упор, а это означало всё равно взлететь вместе с ним на воздух. Но «Анхелика» шла полным ходом, и ни одна из пираний, даже сама Магдалена, не выказали желание свернуть в сторону.

Девушек можно было понять. Там, на кораблях, были их отцы и братья. Там же находились обожаемые сеньоры Самбульо, которым свирры были по-собачьи преданы. В отличие от обычных девиц — пираньи воспитывались наравне с мужчинами и обладали не меньшим бойцовым духом, чем скорпионы. Моя школа! Вот только сейчас я горько жалел об этом.

«Анхелика» была уже почти рядом с плавучей смертью, когда Мигель скомандовал поворот-оверштаг, чтобы навести на цель первую пару пушек. Дуплетный залп разнёсся над водой и наделал переполох в Армаде! На кораблях замелькали огни, забегали люди, но главной цели этот залп не достиг — ядра, не долетев, упали в воду. Мигель приказал сделать ещё один поворот, чтобы поставить корабль к цели другим бортом и одновременно подойти поближе.

Я уже приготовился лететь вперёд, взрывать эти клятые плавучие мины самостоятельно. Останавливало одно — несмотря на родство с огнём, я, скорее всего, погибну от взрыва, а уничтожить удастся только один брандер. Это не остановит ни Мигеля, ни пираний. А ведь только пока я жив, есть шанс спасти моё однорукое сокровище. Как-нибудь я его выхвачу!..

И тут мысли у меня в голове забегали быстро-быстро, как муравьи в потревоженном муравейнике.

У Мигеля работает только одна рука… Причём здесь это? Рука одна, но это не мешает ему быть отменным бойцом… И что? Единственное, что ему недоступно, это стрельба из мушкета, который надо держать двумя руками, но и это преодолено, так-как его пистолет… Вот оно!!!

Я заорал так, что все решили, что я рехнулся. Пистолет! Это было произведение технического искусства, одно из тех, что намного опережают своё время. Он ведь стреляет вдвое дальше мушкета, а попадает из него Мигель в мишень размером с голубя!

Когда они, наконец, поняли, что я имею в виду, то сами бросились доставать эту штуковину, смахивающую на трость. Между тем, уже на всех брандерах горели фитили, а сорвиголовы Дрейка, (это ведь была его работа), попрыгали в воду, чтобы отплыть подальше от адских судов.

Но вот, наконец, длинноствольное чудо извлечено из прямоугольного ящика, в казённик вставлен заряженный вкладыш — предтеча современных патронов, дон Мигель целится, стреляет и… ничего не происходит! Окружающими овладевает недоумение и досада, ведь смерть всё ближе, а время необходимое на манёвр потрачено впустую!..

Хорошо, что Мигель не сдался! Стрелять из пистолета по корпусу брандера, пусть даже набитого бочонками с порохом, это пальба наугад, ведь пуля по закону подлости может пролететь между пороховыми бочонками и застрять в переборке.

Молодой Самбульо выстрелил ещё раз, и ещё, и… После четвёртого выстрела ахнул взрыв, да такой, что сотряслись и небо, и море! «Анхелику» отшвырнуло, будто она была бумажным корабликом, мы все покатились кубарем и лишь чудом никто не свалился за борт!

На кораблях Армады, наконец, поняли, что происходит. Там застучали топоры, обрубающие якорные канаты, раздались отрывистые команды, и эскадра пришла в движение. Галеоны уходили в беспорядке, порой сталкиваясь, и тараня друг друга. Когда мы поднялись на ноги, то увидели идущий параллельно нашему движению корабль, на корме которого стояли дон Альфредо и донья Агнесса, наспех одетые во время тревоги. Стояли и во все глаза смотрели на своего младшего сына, поднимающегося с палубы в расстёгнутой кирасе и съехавшем на затылок шлеме. Ещё немного и мы могли встать борт-о-борт или двигаться параллельно с ними, пока не достигли бы безопасного места. Но в это время взорвался второй брандер…

Наверное, в него попали горящие обломки первого, так-как эти два судна находились недалеко друг от друга. Мы были на относительно безопасном расстоянии, но «Анхелику» закрутило волчком, как щепку в весеннем ручье и мы потеряли способность воспринимать окружающее.

И тут, словно злая насмешка судьбы, на эскадру налетела буря! Свежий ветер превратился в ураган, который понёс беспомощные корабли к северу. Где-то взрывались и горели брандеры. Как мы узнали намного позже — три галеона всё же не смогли избежать столкновения с дьявольскими устройствами, но эти потери были мизерны по сравнению с тем, что случилось бы, если б авантюра Дрейка прошла, как была задумана.

Увы, это не спасло Непобедимую Армаду. Сама стихия обернулась против испанцев. Теперь мы ковыляли по волнам не в одиночестве, а в компании. К сожалению, в этом сборище больше не видно было кораблей родителей дона Мигеля и его братьев. Несколько раз ему, правда, казалось, что он видит силуэт, проступающий сквозь дождь, и слышит голоса отца и матери.

Конечно, это была игра воображения. Если бы что-то подобное случилось в действительности, то эти звуки, прежде всего, услышал бы я, ведь слух у меня попугайский, а значит он на несколько порядков выше человеческого…

* * *

Огнеплюй вдруг замолчал и уставился на огонь, забыв о своей остывающей кружке. Анджелика и Мегги переглянулись, но никто из них не решился нарушить молчание этого… члена семьи, перед глазами которого вставали страшные картины подвигов и смерти…

* * *

— Я любил их всех, — продолжил попугай, не отрывая глаз от огня. — Я не сразу научился смиряться со старением и смертью этих… Самбульо. Теперь они были Самбульо. А… какая разница!.. Не все потомки… моей Анхе… были безупречны, благородны и прекрасны, но… С некоторыми я даже был плохо знаком, так-как они отделялись от семьи и вели свою жизнь. Другие проявляли склонности и способности мне непонятные и чуждые. Были и такие, кому могли позавидовать герои из героев и богачи из богачей, но для меня они были чужими. Но всё же, я любил их всех, потому что… Не важно, почему! Частенько проходили целые поколения, которые я не понимал, и которые не понимали меня, но я знал — рано или поздно они появятся! Это трудно объяснить. Эти… Самбульо… Эти Самбульо, отличались от прочих. Иногда они совершенно не были похожи ни на мою Анхе, ни на её мужа, но… Это были они — настоящие! Последние три поколения дали трёх самых ярких представителей — дед, отец и сам Мигель. Его старшие братья — нет. Он — да. Поэтому я и сидел на его плече… И всё равно, когда я понял, что не увижу больше ни Альфредо, ни Агнессу, ни Хуана, ни Пабло… Мне хотелось просто взять и унести оттуда Мигеля, порвать все барьеры и границы между мирами, чтобы сохранить эту последнюю частицу Анхе… Можно было даже пожертвовать пираньями, которых я тоже успел полюбить, но которые всё же были предназначены для служения, и являлись для меня средством, а не целью. Я этого не сделал, потому что уважал его и весь его род. Мигель никогда не простил бы мне этого! Он знал меня, как наставника и друга, но воспринимал, как попугая. Он понятия не имел, что такое дракон!..

Сопротивляться буре было невозможно. Много позже мы узнали, что часть Армады вышла из шторма и сумела выстроиться против англичан. Сражение началось, полетели ядра, и тут природа разделила противников новой бурей, как рассерженная хозяйка разливает помоями дерущихся котов.

Нас несло всё дальше на север. Впереди было побережье Голландии, и неизвестно чего больше боялись испанцы — разбиться о скалы или попасть в руки местного населения, не забывшего тех бесчинств, которые творили озверевшие солдаты герцога Альбы!

Но ветер изменился, и нас понесло в сторону Атлантики, в обход Ирландии и Шотландии, словно нам хотели показать всё чему мы желали стать хозяевами. Постоянный шторм измотал людей до предела. Бедные пираньи падали от усталости, на их окровавленные, содранные верёвками до мяса ладони, больно было смотреть.

Мигель всё время бросался девчонкам на помощь, но, несмотря на то, что он с детства был опытным моряком, парень в полной мере прочувствовал свою однорукую беспомощность. Всё это, а ещё промозглый, мерзкий холод, царивший в атмосфере свихнувшийся стихии, плюс заканчивающееся продовольствие и пресная вода, приводили всех в уныние. Но хуже всего было видеть и слышать, как какой-нибудь очередной корабль, едва не на расстоянии вытянутой руки, вдруг начинал тонуть, напоровшись на подводную скалу, или погибал вообще без видимой причины, а мы ничем не могли помочь, так-как самим едва удавалось удерживать на плаву свою «Анхелику».

Интермеццо третье — дорога в Новый Свет

Так прошло две недели. Для тех, кто думает, что это мало, скажу — даже опытный моряк через два часа такого режима заявит об усталости, а через два дня вымотается до предела.

В один прекрасный день мы вдруг обнаружили, что вокруг никого нет. Неужели все утонули? После того, что нам довелось увидеть и пережить, это казалось вполне возможным. То, что мы ошибались, выяснилось, когда поняли, что берег, видневшийся по левому борту, исчез. Это означало, что мы либо слишком удалились от британского побережья, либо вообще поменяли направление. Правильным оказалось второе.

Ветер с «норда» переменился на «ост-норд-ост» и нас уверенно понесло вглубь Атлантики.

Даже если бы у нас было новенькое, крепкое, хорошо оснащённое судно с полным трюмом припасов, такое путешествие всё равно было бы нелёгким и опасным. У нас же было под ногами совсем старое, потрёпанное бурей, судно, а от запасов оставались только крохи на дне мешков и капли на дне бочек.

Как на грех, из-за бури ни я, ни Магдалена не могли открыть проход к тому острову, где мы с Гёзом не так давно выхаживали раненого дона Мигеля. Об архипелаге, на котором я жил, когда растил Анхе, я уж не говорю — проход намертво закрылся, когда я туда Драську отправил. Теперь я смогу его откупорить только в драконьем облике, а вернуть таковой несколько сложнее, чем превратиться в попугая!

Когда буря немного утихла, мы смогли определить своё положение. Да, открытие это никого не порадовало. Оказывается, нас занесло далеко на юг, и сейчас самой близкой землёй к нам были мавританские земли в Африке.

Попасть туда было хуже смерти. Испанцы с маврами были не просто на ножах, а в принципиальных разногласиях по всем вопросам. Иначе говоря, считали друг друга холодными беспринципными убийцами, едва ли не нелюдями, явившимися в мир людей ввиду происков дьявола.

Если честно, то и у тех, и у других были на то основания. Положение усугублялось тем, что наш экипаж был к тому же… не мужским. Даже в христианском мире, вне покровительства могущественной и богатой семьи Самбульо, можно было весьма основательно вляпаться в сквернейшую историю. Остаётся гадать, какое впечатление наша команда произвела бы в мире мусульманском. Невольничий рынок — наиболее вероятная участь для всех кто был на борту «Анхелики», но скорее всего нас просто перебили бы, приняв за демонов.

Можно было повернуть обратно, но по-прежнему дул противный ветер, с которым мы, с нашим слабым парусным оснащением, и при отсутствии вёсел, никак не могли справиться. Судно нуждалось в ремонте, хоть пока что не давало течь, что само по себе было чудом. Тем не менее, обратную дорогу оно могло не выдержать. И тогда дон Мигель после долгого совещания с Магдаленой и со мной, решил идти по направлению к Новому Свету.

Конечно, это выглядело, как безумие. Да, это и было безумием, но что нам оставалось? Не идти же к неизведанному побережью Чёрной Африки? Если бы даже удалось там пристать, то перспектива быть съеденными хищным зверьём или каким-нибудь местным племенем, не прельщала никого. В Новом же Свете мы могли рассчитывать попасть в испанские владения на Кубе или ещё каком-нибудь острове Караибского архипелага.

Хуже всего было то, что у нас закончились припасы. Но пираньи не унывали — они были обучены добывать себе пищу, где угодно, могли подолгу поститься, не жалуясь при этом на судьбу. Становились только злее в драке.

Как только погода позволила, они тут же наловили рыбы, оказавшейся вполне съедобной и недурной на вкус. Проплывая мимо странной отмели, ухитрились даже насобирать устриц, но это плохо закончилось — пару дней команда страдала от жуткой диареи.

А ещё, на борту «Анхелики» имелся опреснитель. Самбульо не были чужды прогрессу, а потому такая вещь, как перегонный куб была им известна хорошо. Эта многофункциональная штуковина, собранная лично доном Мигелем при помощи Магдалены, превращала морскую воду в пресную и с ней можно было подолгу путешествовать, не приставая ни к какому берегу. Так себе получалась водичка, но всё же лучше чем ничего.

Давно известно, что злая шутница — Фортуна, обожает крайности в гадостях. После почти месяца сплошных бурь и штормов, наступил полный штиль, а холод сменился удушливой жарой. Из трюма вылез на солнышко, забытый всеми, кроме Магдалены, Ганс Древолом. Несмотря на происхождение от ганзейских моряков, бедняга очень страдал от морской болезни и ужасно стыдился этого. Практически всё плавание до сих пор он провёл в качестве балласта, но все знали, насколько этот силач незаменим, когда речь идёт о тяжёлой работе или отчаянной драке.

А ещё я думаю, Магдалена взяла его с собой, чтобы несколько сгладить женский перевес, получившийся в команде «Анхелики». Я помню, как доставалось Драське в подобной ситуации, несколькими столетиями раньше!

Конечно, Мигель это вам не дракон-оборотень, но ведь он тоже живой человек, к тому же юноша, едва входящий в возраст мужчины. Каково ему было ежедневно видеть три десятка полуобнажённых девичьих тел? Но дон Мигель дал клятву верности юной сеньорите Алисии, а клятва верности для Самбульо значила больше чем сохранение жизни.

Теперь пришло время Ганса. Пара дней хорошего питания поставили парня на ноги. Бледная зелень его щёк сменилась обычным румянцем, в глазах появился живой блеск, а застоявшиеся мускулы требовали дела! И дело нашлось.

«Анхелика» не имела спасательных шлюпок, так-как из-за малых размеров судна они заняли бы слишком много места на борту. Но за кормой, как собачка на верёвочке, за кораблём следовал миниатюрный ялик.

Лёгкая лодочка, чудом уцелевшая во время всех злоключений, вмещала в себя всего шесть пираний или одного Ганса. Догадываетесь зачем? «Анхелика» была высокобортным ганзейским судном и не имела вёсел, полагаясь лишь на парусное оснащение, как уже говорилось — весьма примитивное. Но её небольшие размеры давали возможность буксировать этот корабль в штиль с относительной лёгкостью.

Этим и занялся Ганс. Конечно, проделать весь путь, таким образом, было немыслимо, но выйти, пусть и черепашьим шагом, из полосы штиля, удалось где-то через неделю.

И вот, наконец, подул сначала лёгкий бриз, а потом и свежий ветер. Трудяга — Ганс снова отправился в трюм, зато пираньям наконец-то нашлась работа. Именно наконец-то, потому что обстановка на борту была наэлектризованной по уже упомянутым мной причинам.

Говорят, что женщина на корабле — к несчастью. Когда речь идёт о судне с командой из мужчин, это совершенно справедливо. Даже не претендуя, на пассажирку открыто, они инстинктивно становятся агрессивнее и нетерпимее друг к другу. У нас была противоположная ситуация. Думаете от этого легче? Как бы ни так!

Я уже говорил, что дон Мигель, соблюдая клятву, данную своей невесте, изо всех сил старался больше смотреть на морские волны, чем на своих матросов. В результате он чуть было не свернул себе шею. Пираний же сдерживала в этом отношении только тяжёлая рука Магдалены.

Вообще-то, у свирров всегда были свои, особые взгляды на отношения между полами. Здесь женщинам предоставлялось несравненно больше свободы, чем это был принято в строгом и зажатом христианском мире. Конечно, этот маленький народец тоже принадлежал к католической церкви, но имел свои обычаи и традиции, принесённые из глубин веков и сохраняющиеся в качестве тайных учений. Сеньоры Самбульо в их дела не лезли, и даже я, прожив около пятисот лет бок-о-бок с этими милыми головорезами, знал о них далеко не всё.

Однако мне было известно, что это племя сквозь пальцы смотрит на так называемую невинность девиц, по которой с ума сходят все народы вокруг. Девушки, как пираньи, так и не имеющие этого статуса, (пираний среди свирров женского пола была примерно треть), сами выбирали себе жениха по взаимной симпатии.

Любовь здесь стояла на первом месте, а то, что она приходит к человеку частенько по несколько раз в течение жизни, признавалось очевидным. Так что девушки и юноши у них нередко, хоть и не всегда, имели добрачные связи, а задавать вопрос о девственности предмету своей симпатии считалось неэтичным.

Семьи у них существовали, но переход из одной семьи в другую, в том числе и временный, не был запрещён, как для мужчин, так и для женщин. Поэтому здесь и священники были тоже из свирров. Непросто было утрясти этот вопрос с церковными властями, но крупные пожертвования со стороны семьи Самбульо сделали дело. Сеньоры понимали, что союз со свиррами дороже золота и важнее самого лучшего оснащения их кораблей. А ведь они жили морем, и те, и другие!

Может быть вам покажется, что в племени, в течение поколений дающим лучшие абордажные команды своим господам, царил сплошной разврат и распутство? Отнюдь нет.

При большей свободе, семьи там были крепче и дружнее чем у самых строгих христиан любых конфессий. Упомянутые мной переходы были редкостью, а если и случались, то не наносили никакого ущерба — о них просто молчали, не предавая этому значения катастрофы.

Здесь не было тайных походов «налево», не было «соломенных вдов», не было брошенных и лишних детей. Никому в голову не приходило стыдить и преследовать девушку, забеременевшую до брака. От неё не отказывались родители, её не изгоняли из селения, не предавал анафеме священник. И шансов выйти замуж с ребёнком на руках у неё было столько же, сколько у тех, кто детей не имел или вообще соблюдал целомудрие в силу своей природной склонности.

Детей свирры любили и не понимали, как это можно делить их на «законных» и «не законных»? Они знали только один закон, запрещающий человеческую жизнь — смерть во всех её проявлениях. Закона запрещающего эту жизнь создать, удобным для людей способом, для них не существовало!

А вот связи между сеньорами и вассалами не приветствовались, ни с той, ни с другой стороны. Не запрещались, а именно не приветствовались.

Не скажу, что ничего подобного не случалось за пятьсот лет истории семьи. Бывало, чего греха таить! И всё бы ничего, но никто не знал, как после этогоотноситься к бастардам. Как к господам или как к равным себе? Сеньоры не могли вести такой замкнутый образ жизни, как их непритязательные вассалы и, увы, у них была проблема с «лишними» детьми.

Такое потомство плохо вписывалось и в ту, и в другую среду, но бросать этих детей никто не собирался. Самбульо брали их под своё крыло и устраивали где-нибудь на стороне, либо держали при себе всю оставшуюся жизнь. Последним из таких отпрысков была Магдалена, приходившаяся дону Мигелю тёткой, а его отцу сводной сестрой.

Пираньи не приставали к своему молодому сеньору. Напрямую никто из них ему в подружки не навязывался. Но эти глазки… Эти невольные вздохи, эти невинные жесты, которые женщина делает, не отдавая себе отчёта. Это ведь здорового парня могло свести с ума! Нет, я говорю не в осуждение. Когда я завёл для Анхе первых пираний, в качестве подруг по детским играм, то не собирался их разводить, а потому преднамеренно не взял мальчиков. Но теперь на моих глазах прошло столько поколений…

Новые люди оказались такими интересными, что я научился любить их! Я стал понимать человеческую любовь и всё, что сопутствует продолжению их рода. А потому, конечно, не осуждал пираний за их естественную реакцию на молодого самца, каким был для них дон Мигель. Но при этом я понимал, что ситуация становится взрывоопасной.

Дело дошло до того, что в одно прекрасное утро две девушки подрались, ещё несколько бросились их разнимать, но сами ввязались в драку! В результате пять или шесть из них слетели в воду, а побоище едва не стало массовым.

Магдалена тогда рассвирепела не на шутку! Тумаки достались и правым, и виноватым, а кое у кого основательно распухли надранные уши. От более жестокой расправы, девчонок спасло только заступничество дона Мигеля, но им всё равно пришлось в наказание вычистить и вылизать всё судно, чуть не до стерильного состояния.

Так что, когда подул, наконец-то, ветер, этому рады были все, и прежде всего ваш покорный слуга! Работа лучше всего ставит на место мозги, съехавшие от зова природы, когда его нельзя удовлетворить. Пираньи сами это понимали, и теперь бегали по судну, жадно хватаясь за любое трудное дело. Они буквально рвали друг у друга снасти из рук! Сердце радовалось смотреть на этот энтузиазм, но я знал, что проблема не решена, а лишь отложена на неопределённый срок.

Некоторое время мы весело летели по волнам, благо ветер был попутным, а погода хорошая. Беспокоило только судно — оно скрипело и стонало под ногами, наводя на мысли о том, что ему уже слишком много лет и что если во время предыдущего ремонта кто-нибудь из мастеров проглядел одну-две трещины в несущих балках, оно может просто развалиться при очередном натиске волн.

Но пока что всё шло хорошо. День, когда острова архипелага покажутся на горизонте, приближался. И они показались, эти зелёные, пушистые кусочки рая! Показались вместе с лёгким облачком, невинно плывущим из-за горизонта по лазурному небу в нашу сторону…

Интермеццо четвёртое — поророка

Все сразу поняли, что это такое. Из нашей команды, разве что самые юные и неопытные пираньи не смогли бы узнать в этом безобидном на вид явлении сильный шторм, грозящий вот-вот обрушиться на острова. Даже если бы мы были рядом с портом, то заходить в него сейчас не следовало, если мы, конечно, хотели сохранить судно.

Ураган налетел на «Анхелику», как разъярённый бык на своих обидчиков. Нас попросту сдуло подальше от райских островов, как ребёнок иногда сдувает мушку, прицелившуюся сесть на его сладости. Снова нас мотало и трепало, как мышь, которой играет кошка, прежде чем придушить и сожрать. Это было, наверное, похлеще, чем у побережья Шотландии. Мне до сих пор не понятно, каким чудом нам удалось не только выжить, но и никого не потерять тогда? Половина команды присоединилась к Гансу, и теперь в трюме было не продохнуть от запаха рвоты.

Дон Мигель взял на себя нелёгкую и малоприятную работу ухода за заболевшими. Пока Магдалена с остатками команды, прилагала отчаянные усилия, чтобы удержать корабль носом к волне, тот, кто по своему положению мог приказывать вассалам жить или умереть, сейчас выносил за ними горшки и вёдра, чтобы выплеснуть всё это за борт. При этом он каждый раз рисковал улететь туда сам, ведь у него не было второй руки, чтобы уцепиться за что-нибудь, когда ноги начинали скользить по мокрой, ходуном ходящей палубе.

Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, таким и должен быть сеньор. В своих владениях он, как должное, принимает служение подданных, на войне бьётся с ними плечом к плечу, а в час нужды и бедствия не постесняется и не побрезгует зашить слуге-солдату рану, сменить компресс и убрать нечистоты. Когда сеньоры перестают так поступать, они теряют поддержку малых, а с ней собственную силу и власть.

Тем временем, буря снова несла нас на юг или точнее на юго-юго-запад. То, что характер движения изменился, первым заметил я. Теперь мне трудно сказать, что именно заставило меня взлететь на свой позолоченный насест в такой ветер. Меня запросто могло сдуть в океан, где я врядли смог бы снова подняться из воды.

Сперва я ничего не видел, так-как в глаза летели целые тучи водяной пыли, образуя нечто вроде тумана там, где по природе тумана не может быть. Мы словно оказались внутри облака и летели сквозь него с такой скоростью, что капли хлестали по чему попало, словно мокрым веником.

Вдруг всё прояснилось, и я даже клюв открыл от удивления! Мне показалось, что мы и вправду летим! Конечно, это была иллюзия, но до облаков можно было действительно крылом достать, а внизу…

На самом деле мы не летели, а скользили на гребне волны, взметнувшейся к небесам! Она величественно шла вперёд, как боевой слон, атакуя, неведомо откуда взявшийся залив, берега, которого я отчётливо видел с высоты равной двум замковым башням.

Но вскоре я понял, что это всё же не залив, а река, так-как увидел встречные волны. Они были небольшими по сравнению с океанскими, и совсем крошечными против той, что несла нас на своей спине. В результате столкновения этих двух масс воды, волна, на вершине которой мы очутились, была похожа на крепостную стену, перегородившую эту реку от берега до берега.

Я вдруг вспомнил, как такую волну называли на родине Анхе — бор. Потом мы узнали её местное название — поророка. Она возникала от натиска океанского прилива на воды реки против течения. Частое явление во фьордах севера, но здесь это выглядело намного грандиознее!

Поророка сминала и подчиняла себе реку со всеми её волнами. Как бы ни была река широка и полноводна, океан всегда оказывался сильнее.

И тут я узнал это место! Это же было устье Амазонки, ведь я бывал в Новом Свете, сидя на плече у очередного Самбульо. Точно, это был дед дона Мигеля! Лет пятьдесят с небольшим назад, вместе с Себастьяном де Белалькасаром, он пытался отыскать путь… в Эльдорадо! Ох, мы тогда намучились! Как-нибудь я расскажу вам эту историю, она того стоит.

В тот момент мне тоже было не до воспоминаний. Во-первых, «Анхелика» грозила опрокинуться, она ведь не была рассчитана на такие трюки. Мы были живы только благодаря чрезвычайному мужеству нашей старшей пираньи — Магдалена так и вцепилась в рулевое весло, а по её лицу, несмотря на ледяной ветер, градом катился пот. Во-вторых, меня занимало, прежде всего, то, что мы стоим, а точнее летим по волнам в двух шагах от спасения — где-то здесь должен был быть, основанный ещё в начале века и вполне обустроенный порт Белен.

В прошлый раз лоцман дона Себастьяна, хорошо знавший особенности местных вод, ловко подвёл нас к скромному деревянному причалу, за которым был вполне приличный и цивилизованный колониальный порт, питающий внушительную факторию с каменным фортом и целым лабиринтом разнокалиберных домов, домиков и соломенных хижин. Увы, на сей раз, нам попасть в это место не удалось.

Мы пролетели мимо порта на гребне волны, которая не собиралась спадать. Можно было только представить, какое зрелище мы собой являли для тех, кто наблюдал за поророкой с берега! Кажется, легенда о корабле безумцев появилась среди моряков как раз после этого случая.

Приливная волна постепенно затихала, однако у неё хватало силы, чтобы нести и нести нас вглубь материка. Возможно, не будь наша команда настолько измотана, имей мы хорошего лоцмана и немного больше опыта в путешествиях по гигантским рекам, мы не стали бы игрушкой волн, но здесь нам не повезло. То-есть повезло, что мы вообще не утонули.

Как мы проспали следующий порт, не знаю. Похоже, проспали в буквальном смысле, потому что Манаус мы миновали ночью. Вину за это полностью беру на себя, так-как я находился на своём наблюдательном пункте, где меня начисто сморил сон. Извиняет меня разве что, то обстоятельство, что порт этот был совсем новый, и я понятие не имел о его существовании. Но если бы я тогда не уснул, то мог поднять тревогу при виде портовых огней и мы смогли бы справиться с течением, так-как сила поророки к тому времени была уже не столь велика.

Наш полёт на гребне волны закончился не слишком изящно — «Анхелика» с треском вошла в узкую протоку, над которой аркой смыкались джунгли, и встала, как вкопанная. Так встаёт усталая лошадь, которая готова терпеть брань и побои хозяина, лишь бы не двигаться с места.

Толчок, вызванный этой остановкой, разбудил меня, и я чуть не свалился с насеста. Темнота вокруг была, хоть глаз коли. Воздух, душный и жаркий, приходилось втягивать в себя с усилием, от чего сердце начало бешено колотиться.

Чтобы хоть как-то оглядеться, я дохнул малым язычком огня, потом нашёл два наших фонаря на носу и на корме и зажёг их. Пожар устроить не боялся — всё вокруг было пропитано влагой, и в самом воздухе клубилась мелкая водяная взвесь.

Сейчас корабль можно было принять за взятый на абордаж — повсюду вповалку лежали тела пираний, которые были не в силах подняться. Магдалена и ещё две девушки, спали в обнимку с рулевым веслом. Страшно было подумать, каких усилий им стоило не дать судну завертеться волчком и не подставить под волну открытый борт, как черпак под струю воды.

Дона Мигеля я нашёл в компании наших болящих. Мальчик настолько умаялся, что заснул на лестнице, в обнимку с ведром для нечистот, по счастью пустым. Я порадовался, что эти его мучения закончились и вздохнул, зная, что окончание одних забот это всегда начало других, возможно более тяжких.

Интермеццо пятое — Чига Шанки; знакомство

Они проспали до вечера следующего дня. Даже тучи насекомых, впивающихся в беззащитные тела, не могли пробудить уставших мореходов. Правда, тут мне удалось оказать сопротивление кровососущему войску — я периодически окутывал спящих разреженным огненным облаком, безвредным для людей, но гибельным для кусачих тварей. Но это лишь отчасти спасало положение, а потому, когда девушки пробудились, они напоминали больных ветрянкой, настолько искусаны были у них все открытые места.

Не подозревал я тогда, что вспышки пламени над водой среди джунглей привлекут чьё-то пристальное внимание и это сыграет огромную роль в нашей судьбе.

Прежде всего, надо было определить, куда мы попали. Морские навигационные приборы давали мало информации, требовалась разведка, и, конечно же, эта работа легла на мои крылья. Сетка растительного купола, настолько скрывавшего от нас небо, что днём здесь царил полумрак, а ночью не были видны звёзды, оказалась вполне проходимой для попугая. Пришлось, правда, продираться, рискуя быть съеденным каким-нибудь питоном, но мне повезло, что наиболее крупные представители этих гадов не забираются так высоко, а мелким полозом я сам закусил по дороге, благо попугай я лишь снаружи.

Итак, я взмыл над зелёной подушкой влажного топического леса, приметил место нашей стоянки и набрал высоту. Наверное, со стороны это выглядело нелепо, ведь попугаям не свойственно забираться под облака. По крайней мере, встречный орлан взглянул на меня, как на законченного придурка. Он бы и пальцем покрутил у виска, если бы у него были руки.

Чтобы он знал своё место, я чихнул в его сторону небольшим взрывным шаром и орлан тут же с недовольным криком скрылся из вида. Можно было бы этого не делать, в конце концов, мне было плевать на то, что там думает всякая мелочь. Подо мной, сколько хватало глаз, лежала амазонская пойма.

Оказывается, поророка занёс нас в один из левых притоков гигантской реки. Я не силён в географии, но скорее всего это был Рио-Негру, но может быть, мы попали в Ису или Жапуру. Принципиальной разницы не было, куда именно мы угодили. Вопрос был в том, как отсюда выбираться, чтобы достичь цивилизованных мест, привести в порядок судно и отправиться домой.

Сейчас мы застряли не в самом притоке, а в некоем узком рукаве, где-то метрах в ста от выхода на большую воду. Что ж, дело казалось простым — вырезать из лиан запутавшиеся снасти, отбуксировать «Анхелику» к судоходной части реки, поставить парус, вернуться на Амазонку и следовать к ближайшему испанскому порту, стараясь, на сей раз, не проскочить мимо.

Конечно, на этом наши трудности не кончатся. Я уже представлял, какое впечатление произведёт высадка в порту католической фактории, женской команды, сошедшей с древнего судна. Не было бы проблем с церковью! Здесь власть инквизиции не настолько сильна, но кто знает, а вдруг какой-нибудь губернатор не захочет брать на себя ответственность, и, сочтя пираний сонмом дьяволиц, предоставит разбираться во всём духовной власти? Тогда либо война со своими, либо заключение под стражу, каторга или костёр, точнее костры…

Правда у дона Мигеля с собой имелись соответствующие грамоты и самое главное — объёмистый кошель с золотыми дублонами, и всё же могли возникнуть препятствия, которые непросто будет преодолеть, даже опираясь на золото и авторитет фамилии Самбульо.

Как же нелепы были мои опасения по сравнению с настоящими проблемами, изволившими свалиться на нашу голову!

Всё было просто — когда я вернулся, продравшись сквозь зелёный потолок лиан, то застал на палубе «Анхелики» немую сцену. Вокруг корабля расположившись на ветвях и корнях мангровых деревьев, застыли полторы сотни бронзовокожих воинов с копьями в руках, взятыми наизготовку.

Были среди них и какие-то другие — маленькие, серокожие, с волосами похожими на копну чёрного сена. Эти целились в команду «Анхелики» из луков и духовых трубок, что, как я знал по предыдущему опыту, было ещё опаснее, ведь стрелы наверняка были смазаны ядом.

Пираньи застыли с длинными ножами в руках. На корабле имелось оружие посерьёзнее, но видимо девушки, не ожидавшие нападения, не успели за него схватиться. Только у Магдалены был в руках мушкет и тлеющий фитиль. Дон Мигель, босой, в матросской рубахе и штанах, но в боевом шлеме с незастёгнутым ремнём, сжимал в единственной здоровой руке старинный вагрский акинак. Ещё не пришедший в себя Ганс Древолом держал в слегка дрожащих руках абордажный топор и с сожалением поглядывал на незаряженные пушки.

Клянусь хвостом, который верну себе когда-нибудь, я предпочёл бы столкновение с отрядом английских мушкетёров! Эти дикари, что окружали нас тогда, были также опасны в ближнем бою, как пираньи, и превосходили нас численностью в пять раз!

Я уже прикидывал, сколько врагов успею сжечь, прежде чем произойдёт куча-мала в которой огонь не применишь, когда среди индейцев произошло движение и на сцену выступили новые лица.

Прежде всего, появился вождь. Он был похож на ходячий куст, у которого на ветках вместо листьев растут перья. Как в таком наряде можно передвигаться по джунглям, ума не приложу, но этот надменный индюк, похоже никаких неудобств не испытывал.

Встав в позу, достойную самого чванливого из римских императоров периода упадка, он скрестил руки на груди, и некоторое время молчал, презрительно поглядывая на ощерившихся пираний. Ствол мушкета Магдалены переместился в его сторону, и мне стало ясно, кому достанется пуля способная вывернуть человеку кишки. Вождь это тоже понял, и его физиономия стала ещё более надменной.

Ага, значит, он имеет представление об огнестрельном оружии. А он не робкого десятка! Эх, жаль, что остальные мушкеты сложены в трюме, в непромокаемых сундуках. Залп из них с такого расстояния убавил бы количество наших врагов на четверть.

Вождь заговорил так громко и резко, что это больше походило на крик. Если бы в руках Магдалены было более совершенное оружие, то на этом его жизнь закончилась бы, так-как руки наставницы дона Мигеля непроизвольно дернулись, но она смогла сдержаться и выстрела не последовало.

Речь вождя длилась минуты две-три. Со стороны это выглядело так, будто он отчитывает пираний или прогоняет их, а может и то, и другое. Закончив «лаяться», вождь застыл со свирепым выражением на физиономии достойной бульдога.

Магдалена и дон Мигель переглянулись. Никто, конечно, не понял ни слова. Ясно было только, что здесь не очень-то рады появлению корабля с вооружёнными девушками. Но мы быстро поняли, что ошибаемся в этих поспешных выводах.

Надо было отвечать, либо начинать бой. Дон Мигель выступил было вперёд, чтобы высказать вождю всё, что он о нём думает, но тут из задних рядов индейских воинов протиснулся один из представителей серокожих. Он был ещё ниже ростом, чем прочие его соплеменники и единственный среди всех без оружия.

Этот новый персонаж прошёл вперёд с уверенностью человека, знающего, что он делает, и уселся у ног вождя по-турецки. Положив руки на колени, он прикрыл свои чёрные, почти без белков, глаза и заговорил, слегка нараспев, на необыкновенно чистом испанском, как говорят разве что придворные поэты:

— Великий вождь Чига Шанки, Сотрясатель земли и Любимец неба, приветствует Царицу амазонок в своих владениях и просит её быть гостьей в его хижине!

Магдалена снова переглянулась с доном Мигелем. Речь толмача, переводившего слова оперённого вождя индейских воинов, была обращена именно к ней. Скорее всего, маленький переводчик дипломатично опустил часть реплик своего повелителя, которые могли быть чем-то неприятны «Царице амазонок», но приглашение было произнесено на полном серьёзе и касалось оно не только одной «Царицы», а всего её «двора», который сейчас сверкал глазами и шипел, ещё не понимая, что происходит.

Больше всего я боялся, что они сейчас начнут опровергать слова оперённого повелителя и отнекиваться от ошибочно приписываемого Магдалене титула, но этого не произошло. Эти двое, я имею в виду Магдалену и Мигеля, были не просто ученик и наставница, и не просто тётка и племянник, они были друзьями! Старыми друзьями, прожжёнными заговорщиками, затевавшими подчас опасные игры и хитроумные розыгрыши, за которые обоим доставалось от родителей и старших братьев мальчика.

Магда получила годовалого Мигеля на руки, когда ей самой едва исполнилось тринадцать лет. Но она уже тогда была посвящённой пираньей, и даже успела сходить в поход со своим сводным братом и отцом будущего воспитанника. В няньки и наставницы напросилась сама. Альтернативой было замужество с каким-то помещиком, которого она не хотела.

Конечно же, они понимали друг друга с полуслова и полувзгляда. Вот и сейчас, не потребовалось ни слов, ни даже кивков, чтобы оба сообразили, в чём спасение из опасного положения. Я едва не зааплодировал, когда Мигель улыбнулся, спрятал акинак и проговорил с лёгким поклоном:

— Царица амазонок Магдалена I с благодарностью принимает предложение Великого вождя Чига Шанки, Сотрясателя земли и Любимца неба, и готова проследовать вместе со своими подданными в его владения, чтобы быть гостьей в его хижине!

Толмач перевёл и, о чудо! С пернатым вождём произошла сказочная метаморфоза — его лицо перестало напоминать бульдожью морду и расплылось в такой широкой и довольной улыбке, что толстые щёки едва не сравнялись с плечами. Ясно было, что, несмотря на грозный тон, каким было сделано приглашение, (А ну, пошли ко мне в гости или вам всем хана!), сам он вовсе не желал битвы со свирепыми «амазонками», которые славились своим воинским искусством, бесстрашием, силой и удачливостью.

Интермеццо шестое — Дорога к хижине

Не буду расписывать наше путешествие сквозь джунгли, скажу только, что это было весьма нелегко и непросто. Мне-то что, я сидел на плече Ганса, чтобы не слишком нагружать дона Мигеля, а вот пираньям досталось!

Девушки шли в полном вооружении, как не бывало даже на войне. Пираньи, как и их братья, скорпионы — абордажная команда свирров. Они редко стреляют, а по большей части дерутся врукопашную, используя ножи и абордажные кортики. Чаще всего, дав залп по палубе атакуемого судна, они бросают мушкеты и перепрыгивают на вражеский корабль, чтобы перерезать или взять в плен команду. Теперь же они несли это тяжёлое оружие с собой, как это делала мушкетёрская пехота во всех странах. Но там, в мушкетёрах служили здоровенные мужики, а здесь…

Впрочем, никто не назвал бы пираний хрупкими. Девушками они были сильными и выносливыми, что никак не вредило их привлекательности. Но всё равно они сгибались под тяжестью оружия, амуниции и припасов. Хорошо ещё Ганс не смог уговорить Магдалену снять с корабля пушки!

«Анхелика» осталась под присмотром отряда индейцев. При этом никто из них не только не пытался забраться на борт, но не смел даже прикоснуться к кораблю — вождь наложил на судно какое-то особенное «табу», и теперь краснокожие воины старались даже не смотреть в сторону «большой пироги».

Пока шли, разговорились с толмачом. Выяснилось, что парень львиную долю жизни прожил в испанской колонии, куда его привели в возрасте лет шести, и где его с малолетства приютил у себя престарелый испанский гранд, попавший в немилость к королю и сосланный в Новый Свет. Этот опальный вельможа оказался высокообразованным человеком. Он обучил индейского мальчика не только языку, но и грамоте, а также различным другим наукам, и много чего ему рассказал.

Когда же этот престарелый мудрец умер, Ночную Выдру, (так звали нашего нового знакомого), взял себе комендант форта. Он ничему не учил мальчика, которому тогда исполнилось двенадцать лет, но захотел сделать из него слугу и шута. Что-то вроде ручной обезьянки. Но Ночная Выдра не затем родился на свет. В первую же ночь он выскользнул из крепости, прихватив кинжал коменданта, и был таков!

Правда, шансов выжить в зелёном аду у неопытного мальчика было маловато даже с превосходным кинжалом. Ночная Выдра рано был оторван от своих корней и не привык к жизни охотника. Инстинкты индейца позволили ему не бояться джунглей, в которых он родился когда-то, но навыка выживания в этом невероятно опасном месте у него не было.

Он продержался целых два дня и возможно смог бы пережить ещё один, прежде чем попасть на обед питону или аллигатору. Но тут он встретился с охотниками племени Чига Шанки, и они привели его к Великому вождю, Сотрясателю земли и Любимцу неба.

Чига Шанки был личность известная. Он происходил не из местных племён, а пришёл откуда-то с севера и привёл с собой остатки народа высоких и сильных краснокожих, с которыми случилась какая-то беда. Местные сначала прохладно приняли чужаков, видя в них такую же угрозу, как от испанцев, и дело чуть не дошло до драки. Но Чига Шанки не любил воевать, хоть бывшие под его началом воины были очень сильны и приводили местных охотников в трепет.

— Он любит битвы другого рода! — загадочно улыбнулся Ночная Выдра.

Удивительно, но пришлому вождю удалось предотвратить кровопролитие и доказать, что от объединения его, (его ли?), племени с местными, все только выиграют. Ему удалось сместить злобного шамана, который здесь всем верховодил и разжигал вражду, расположить к себе старейшин нескольких соседних племён и даже договориться кое о чём с испанцами. И, конечно, в этом ему помог безродный мальчишка, подобранный в джунглях, для которого испанский язык теперь был таким же родным, как и тот на котором говорила родившая его женщина. Тенью Великого вождя он был уже чуть больше пяти лет.

В ставку Чига Шанки все, кроме меня, пришли «без ног». Пираньи были отличными бегуньями на суше, но длительное плавание дало свои результаты — девочки отвыкли ходить по земле. Другой проблемой были сапоги. На корабле им обувь не требовалась. Даже на абордаж они ходили босиком, чтобы не поскользнуться, полагаясь больше всего на свою ловкость и цепкость. Но в джунглях было всё по-другому. Здесь даже индейцы были обуты в какие-то галоши, словно слепленные из грязи. Оказалось, что это сок каучукового дерева, которым они густо обмазывали свои ноги, чтобы защититься от колючек и всяких кусачих тварей, которыми изобиловали джунгли.

Пришлось бедным пираньям влезть в сапоги, с широкими раструбами голенищ имевшиеся на борту «на всякий случай». Я испытал дежавю, увидев такое зрелище! Только в прошлый раз внезапно охромевших девушек было всего три, а сегодня три десятка.

Жалоб не было, все страдали молча. Мушкеты служили им посохами, и я сомневался, что в такой сырости они могут послужить для чего-то ещё. Дон Мигель тоже взял свой пистолет, но конечно не опирался на него, а подвесил за спиной так, что рукоять торчала над правым плечом. Он благоразумно оставил свои великолепные доспехи на судне и облачился в штормовой костюм — кожаный колет, такие же штаны, ботфорты и шляпу. Немного жарко, но зато хорошо защищает от колючих растений, которыми изобиловали джунгли.

Но вот мы пришли. Это случилось совершенно неожиданно. Только что мы медленно шагали колонной по узкой тропе, прорубаемой индейцами в сплошных зарослях, и вдруг джунгли словно расступились, как будто некий гигант раздвинул их ладонями.

Когда речь шла о «хижине» вождя, в которую он приглашал «Царицу амазонок», мне представлялось строение из жердей, покрытых пальмовыми листьями, достаточно большое, чтобы служить резиденцией главы дикарей. Но когда мы вышли за пределы растительной мешанины, перед нами раскинулся… город!

Интермеццо седьмое — Город, пир и серьёзный выбор

Он был каменным, этот город. Каменным, огромным и старым. Кое-где дома были разрушены землетрясением, в других местах джунгли, вторгшиеся, словно орда завоевателей, захватили целые кварталы, превратив белокаменные строения в зелёные холмы.

Я видел, что индейцы искоса поглядывают на пираний, желая углядеть, какое впечатление произвело на «амазонок» увиденное. Но наших воительниц было не так-то просто пронять.

Свирры очень гордились умением держать себя в руках и сохранять своё достоинство в любой ситуации. Лишь по особому блеску глаз можно было понять, что на самом деле они сгорают от любопытства. Внешне же пираньи казались ко всему равнодушными.

Мы шли мимо строений, против которых даже весьма немаленький замок Самбульо казался скромным мещанским домиком. Кто ухитрился построить такое в джунглях? Ясно, что не те, кто владел этим городом сейчас. Индейцы, которые нас сюда привели, врядли имели понятие о каменном строительстве. Конечно, они заселились в это место, найдя его пустым и заброшенным. Куда при этом пропали прежние хозяева и создатели города, оставалось лишь догадываться.

Город не имел стен, но ворота без створок у него были. Они представляли собой две каменные глыбы, обточенные в виде прямоугольников, высотой с мачту «Анхелики». В качестве верхней перекладины лежала третья такая же глыба. При этом бросалась в глаза её неровность — с одного конца она была толще, хоть и обтёсана с тем же мастерством, что и две первые. Это странно смотрелось на фоне изящной, хоть и несколько массивной и угловатой местной архитектуры. Правда, я быстро догадался, в чём дело — ворота были старше самого города. Намного старше.

Надо отдать должное индейцам — та часть города, которую они занимали, содержалась в чистоте. Правда, это была лишь пара кварталов и центр, где друг напротив друга стояли, возвышающиеся к небесам ступенчатый зиккурат и дворец, который оказывается и был «хижиной» вождя. Здесь Чига Шанки опять обратился к нам с речью, которую перевёл Ночная Выдра.

На сей раз Великий вождь, Сотрясатель земли и Любимец неба, был само дружелюбие. Возможно, это происходило от того, что сейчас он выступал как хозяин, принимающий гостей, которые уже приняли приглашение, в то время как в джунглях он не был уверен, что обойдётся без драки.

Не буду пересказывать всё, что он там говорил. Вобщем, «Царицу амазонок» приглашали на пир вместе со всеми её подданными, в то время, как её рабы-консорты могли отдохнуть и поесть в обществе малых племени.

Мы не сразу поняли, о каких таких «рабах-консортах» идёт речь. Хорошо ещё, что разговор вёлся не напрямую, а через переводчика. Ночная Выдра был терпелив и понятлив. Он не любил конфликтные и неловкие ситуации, а потому в разговоре старался смягчить слова своего вождя и его собеседников или разъяснить непонятные той или иной стороне места, прежде чем переводить ответ, чтобы избежать недоразумений.

Оказывается, согласно местным представлениям, амазонки захватывают в плен, либо покупают рабов — мужчин для своих плотских утех и продолжения рода. В последнем случае девочек они воспитывали сами, а мальчиков отправляли в племя отца. По крайней мере, не убивали, как это практиковалось у их античных «сестёр».

К слову — я раньше слышал об амазонках Нового Света, но совершенно не верил в их существование, пока не увидел живое тому подтверждение, но об этом как-нибудь потом.

В общем, в нашем случае «рабами-консортами» оказались дон Мигель и Ганс Древолом. Причём первый, конечно, был собственностью самой «Царицы амазонок», а второй, как решили индейцы, обслуживал всю её свиту. Когда это стало ясно, Мигель едва не покатился со смеху, зато честный малый Ганс вскипел от ярости! При этом обиделся он не за себя, а за честь рода Самбульо, так что готов был драться за дона Мигеля прямо сейчас. Но раз уж мы начали такую игру, то играть следовало до конца. Ганса успокоили, и он вслед за своим сеньором поплёлся к «малым племени».

«Малыми» оказались женщины дети, девушки и мальчики-подростки, не посвящённые в охотники. Здесь не было унижения для слабого пола. Женщины у индейцев почитались и пользовались таким же уважением, как воины, но традиция есть традиция — во время пира женщины сидели отдельно, лишь для амазонок было сделано исключение, так-как к ним относились, прежде всего, как к воинам, и только потом, как к женщинам. Правда, об их женской природе никто не забыл, но об этом чуть позже.

Женщинам также не полагались хмельные напитки, в то время, как к мужскому столу не подавали сладостей. То что «рабов-консортов» посадили пировать вместе с «малыми» не было оскорблением ни для тех, ни для других. Звание «раба-консорта» не являлось позорным для индейцев, но к ним относились снисходительно, как к потерявшим свободу и поручали трогательной заботе женщин, относившихся к этому, как к почётной обязанности. В общем, сложно всё это и я сам до конца не въехал во все тонкости дикарских отношений, которые на поверку оказались запутаннее, чем у людей цивилизованных.

За столом «малых», (говорю — «за столом», лишь условно — ели, сидя на циновках прямо на полу; посудой служили пальмовые листья), к нам отнеслись не просто хорошо, а до смешного ласково, прямо как к маленьким. Я говорю «к нам», потому что я там тоже был, сначала на плече дона Мигеля, а потом и на своём отдельном месте, так-как и ко мне отнеслись, как к гостю.

Сеньор и вассал, (кстати, они ведь одногодки, хоть Ганс и выглядел старше), моментально были окружены женщинами. Парни и так провели в женском обществе немало времени, но это было не то. Пираньи всё же были для них соратницами, хоть и оставались при этом девушками. Здесь же были женщины и девушки незнакомые и не являющиеся воинами. С такими всё было сложнее.

Я боялся, как бы кто-нибудь из моих ребят не подавился. Их угощали все подряд, всем, что только было съестного, и по-детски радовались, глядя, как очередной фрукт или кусок мяса, исчезают в два-три приёма, благо упрашивать соскучившихся по нормальной пище мальчишек не требовалось. Да они бы грудного молока прямо из источника получили бы, если б им его захотелось! Однако вы же знаете, что непросто бывает, невозмутимо есть, когда вам глядят в рот.

Но это ещё ничего. Хуже были другие отвлекающие моменты, а именно — необычные, прекрасные особой экзотической красотой лица, смоляные волосы, длинные, как плащи и убранные цветами, оленьи глаза, нежные ловкие руки, крутые бёдра, обнажённые из-за особого покроя их одежды. Было от чего краснеть и бледнеть двум начинающим мужчинам!

Особенно старалась одна хорошенькая девчонка, наверное, чуть помладше обоих парней. Узнав, что у Мигеля работает только одна рука, она словно взяла его под своё личное покровительство, оттеснив при этом, всех остальных девушек. Те с неохотой, но всё же подчинились, опасливо на неё поглядывая. Мне стало интересно, с чего бы это? Но дела поважнее призывали оставить разрешение таких вопросов на потом.

Решив, что оставляю своего подопечного в надёжных руках, я рискнул-таки слетать к Магдалене и узнать, как там у неё дела. В конце концов, наша судьба решалась за мужским столом.

Старшую из пираний я нашел беседующей с Ночной Выдрой. Вождь в это время был занят поглощением жареного животного, которого я не узнал. Видимо он полностью доверял своему переводчику, считая, что делу время, а еде час. Магдалена выглядела озадаченной, но не встревоженной. Казалось, она вот-вот рассмеётся.

— Каррамба? — спросил я, что должно было означать — всё ли в порядке?

— Можешь говорить не таясь, — ответила Магда, улыбнувшись. — Здесь говорящими попугаями никого не удивишь. Их считают отдельным народом, соединяющим птицебогов и людей.

— Рад слышать, — сказал я, а Ночная выдра посмотрел на меня внимательно до пронзительности. — Так какие новости?

— Я только что заключила с Чига Шанки союз взаимной помощи и дружбы, — ответила «Царица амазонок». — Сейчас как раз обговариваем детали.

Что-то в её тоне заставило меня насторожиться.

— В чём подвох? — спросил я напрямую, так-как с Магдаленой можно было не тратить время на дипломатические ходы.

— Когда такой союз заключается между местными племенами, то совершаются определённые ритуалы, — ответила она.

— Например?

— Взывание к духам с помощью песнопений и плясок вокруг костра.

— Ну и что, посмотрим спектакль! Сами попляшем. В конце концов, здесь нет инквизиции, так что обвинений в ведьмовстве не будет. Дальше что?

— Раскуривание трубки мира.

— Интересно, какой у них тут табак? Я слышал — отменный! Конечно, наши девочки не курят, но от одной-двух затяжек с ними не случится ничего страшного. Ещё что?

— Обмен жёнами на одну луну.

— Ну, это…

Я вдруг осекся, потому что смысл сказанного вдруг дошёл до меня во всей своей с ног сшибательной катастрофичности. Вот уж каррамба, так каррамба!

— Мм-м, отказаться можно?

— Нет, это страшное оскорбление и чудовищная обида, так-как отказавшийся доверить союзнику свою жену, равно, как принять скво того с кем заключает договор, показывает свою неискренность. Нас просто скальпируют.

— И как же?

— Я поговорю с пираньями. Если мне не изменяет память, никто из них не оставил на берегу сердечного друга, я ведь специально таких подбирала. Но те, кто не захотят участвовать в ритуале, могут сказаться ранеными или больными.

У меня отлегло от сердца, но чувство тревоги ушло не полностью. Было ещё что-то.

— А… ты? — задал я вопрос слишком личного свойства даже для нас с Магдой.

— Царица амазонок окажет честь самому Великому вождю, Сотрясателю земли и Любимцу неба! — сказала Магдалена без стеснения, и широко улыбнулась.

Я знал, что у неё были любовники, но сейчас дома она тоже не оставила никого с кем была бы связана обязательством или хотя бы словом. Перспектива любовного приключения её не смущала.

— Загвоздка в другом, — проговорила Магдалена. — Понимаешь, это должен быть именно обмен. Двусторонний! Так что Чига Шанки уже послал к ним своих жён и одну из дочерей.

Меня как кувалдой хватили по затылку! Мигель… Ганс… Ну, Ганс-то ладно, он хоть и увалень, но парень здоровенный и свободный, от него не убудет. А вот Мигель…

Он всегда носился со своими понятиями о рыцарской чести и доблести. Мегги, не вздрагивай, я прожил среди рыцарей пять веков, научился их понимать и могу засвидетельствовать — никакие они не чудовища. Люди, как люди со своими достоинствами и недостатками, слабостями и добродетелями.

Так вот, юную Алисию он выбрал своей дамой сердца, когда ей было ещё двенадцать лет, а ему соответственно шестнадцать. Тогда же он поклялся ей в любви и верности, а их родители весьма довольные такой симпатией детей друг к другу, сговорились о помолвке.

О, наивные чудаки! Зачем играть такими вещами? Ну да, девочка смотрела на юного кабальеро, как на пряник. У него тоже глаза были на лбу от восхищения — Алисия настоящий ангелочек. Но ведь это же ещё не любовь, а только игрушки! Конечно, оба выглядели, как картинка с принцем и принцессой из детской книжки, но и это ничего не значит! Симпатии ещё могут измениться, пока дойдёт до дела. Оба могут влюбиться в других людей и что тогда? Клятвы уже произнесены, даны предварительные обеты, а кому всё это нужно, если жизнь не заладится?

Пока, правда, всё было гладко. Перед тем, как дон Мигель удрал во Фландрию, они виделись ещё раз. Девочке исполнилось тогда уже четырнадцать лет, и это была совсем другая девочка! Та Алисия готова была прыгать и хлопать в ладоши при разговоре о помолвке, эта, слушая речь дона Мигеля, который сам смутился, подтверждая свои клятвы, покраснела, как маков цвет, а сама всё стреляла в его сторону глазками, изучая жениха. Я уже тогда понял, что моему наивному и простодушному парню, в случае успешного разрешения дела, достанется бесёнок! Что вы смеётесь? Он меня тогда ей чуть не подарил!

* * *

Огнеплюй вынужден был прерваться — обе драконессы расхохотались так, что едва не задули костёр.

* * *

— И вот теперь, — продолжил он, судьбе было угодно показать Мигелю, что категоричные решения, принятые преждевременно, могут выйти боком. Сейчас от того, как он поведёт себя в этой щекотливой ситуации, зависело многое. Если он категорически откажется принять участие в ритуальном обмене, то подорвёт авторитет Магдалены и разрушит заключённый ей договор с сильным племенем, помощь которого нам необходима. Но это было бы ещё полбеды. Обиженные индейцы нас просто перережут. Это конечно им дорого обойдётся, но их больше и пираньям против всего племени не выстоять.

Если Мигель согласится, хотя бы ради спасения команды, он будет считать себя лишённым чести, и тут может выйти другая беда — в худшем случае он бросится на собственный меч, в лучшем, посчитает себя недостойным прекрасной Алисии и расторгнет помолвку. Но и это ещё не всё! Я бы не слишком беспокоился, хоть его маленькая невесточка — девчонка замечательная, но он способен при этом вообще отказаться от женщин и уйти в монастырь! По серьёзному уйти, не шутя. Это будет конец роду Самбульо и конец продолжению моей Анхе, ведь я был почти уверен, что никто из тех, что ушли с Непобедимой Армадой не вернутся домой.

Утешало одно — всё должно произойти не сейчас, а через какое-то время. Индейцы по природе народ неторопливый. Они стремительны там, где стремительность уместна и необходима, во всём же остальном ценят степенность и размеренность. Значит, у нас ещё была возможность всё обдумать и найти какой-нибудь выход.

Сегодня у нас был пир, и только пир. Я перелетел туда, где угощались наши «рабы-консорты» и чуть не рухнул в чан с супом от увиденного!

Прежде всего, в глаза бросился Ганс — он был весь в девушках! Вокруг парня сидело не меньше десятка молодых особ, лет от семнадцати до двадцати пяти, державших, кто фрукты, кто блюдо с зажаренной дичью. По две девицы с каждой стороны гладили его руки, то ли восхищаясь могучей мускулатурой, то ли лаская в силу своей склонности к ласкам. Ещё три или четыре стояли за спиной и старались заглянуть через плечо, словно им был чрезвычайно интересен пекари, тушёный с овощами, с которым Древолом расправлялся с похвальным аппетитом.

Дон Мигель тоже был не один. Он пребывал в компании той самой хорошенькой индианочки, в обществе которой я оставил его перед тем, как решил навестить Магдалену. Казалось, что они беседуют, но ведь ни один из них не знал языка другого. Присмотревшись, я понял, что она его… кормит! Ягодами из лукошка. Просто у дона Мигеля в руке была чаша с каким-то напитком, а одновременно есть и пить он не мог.

Сейчас я готов был пересмотреть свои опасения по поводу Мигеля, но заглянув ему в лицо, понял, что не зря беспокоился. Юный гранд держал себя в руках, но чуть не плакал! Борьба чувств в нём шла отчаянная. Было видно, что девушка ему нравится, что он восхищён, но…

Не буду повторяться. Скажу только, что сразу понял — это та самая дочь вождя, которая должна была сыграть роль в ритуале братания племён. (А те, что были сейчас с Гансом, значит, жёны Чига Шанки? У старого хряка губа не дура!) Эта девочка была похожа на отца, как может быть похожа юная красавица, едва переступившая порог зрелости, на мужчину подходящего к порогу старости. То-есть, удивительно похожа!

Что хотите, думайте, но моё беспокойство о подопечном при этом только усилилось. Но ведь я тогда ещё всего не знал!

Интермеццо восьмое — Сомнения, открытия, игры

Пир продолжался ещё два дня. За это время никто не покушался на невинность, как женской, так и мужской части нашей команды, хоть это было совсем несложно — дома здесь не имели закрывающихся дверей и окон, только одни пустые проёмы, без единого намёка на то, что в них когда-либо было что-то вставлено. Такая открытость предполагала абсолютное доверие между людьми племени.

Оказалось, что они и вправду практикуют относительную общность имущества, при которой сосед мог взять взаймы у соседа, что угодно, не спрашивая. В вопросах же отношений между представителями мужского и женского пола, эти дети леса были ещё более лояльны, чем свирры. То-есть не придавали значения случайностям и не психовали по поводу того естественного, что было присуще человеку, в силу его природы. В крайнем случае, невесть откуда взявшихся детей приписывали проделкам бото — любвеобильного духа, который живёт в реках, как дельфин, но иногда превращается в прекрасного юношу.

За это время команда, конечно же, собиралась, чтобы обсудить наши проблемы. Я был не слишком удивлён,когда от участия в ритуале обмена не отказалась ни одна из пираний. Наоборот, надо было видеть, каким любопытством загорелись у наших девчонок глаза и слышать, как они перехихикиваются, обсуждая грядущие приключения.

Ганс сначала перепугался, что его собираются здесь женить, а потом был основательно шокирован, когда узнал, что от него требуется на самом деле, но в итоге смирился со своей участью. Вобщем, здесь всё было в порядке. Я не был против того, чтобы влить в народ свирров немного свежей дикарской крови, тем более что индейцы — головорезы и хитрованы, при всей своей непосредственности, мне чрезвычайно нравились.

Проблема была в том, как быть с будущими мамашами на обратном пути, если мы здесь задержимся — переход через Атлантику в обратном направлении врядли будет легче, чем тот, что уже выпал на нашу долю. Но я успокоил себя мыслями, что, во-первых, это будет ещё нескоро, во-вторых, они, конечно, не забеременеют все, как одна, кто-нибудь да останется, и, в-третьих — придёт время, что-нибудь придумаем.

С доном Мигелем Магдалена имела отдельную беседу, которую мне удалось подслушать немного не сначала.

Что вы на меня так вылупились? Да будет вам известно, что если бы я не подслушивал и не подглядывал, за пятьсот лет жизни в семье Самбульо случилось бы несколько совершенно лишних преждевременных смертей и других катастроф, которые совсем не нужны людям, но обязательно происходят, если не прийти на помощь вовремя.

Когда мне удалось найти удобный наблюдательный пункт, я услышал следующее:

— Неужели это правда? — спрашивал дон Мигель. — Она же дочь вождя и… такая красавица!

— Здесь роль вождя иная, чем в нашем мире, — отвечала Магдалена. — Это у нас дома твой отец — и царь, и бог, и господин, а вы, его дети тоже господа, которым вассалы готовятся служить в будущем. У индейцев не наследуется ни власть, ни привилегии. Сам Чига Шанки, хоть и называется Великим вождём, Сотрясателем земли и Любимцем неба, верховодит только на войне и на охоте. Остальные дела племени решаются на общем совете, где голос вождя значит много, но не всё. А дети его не пользуются вообще никакими преимуществами. Даже наоборот — быть сыном или дочерью вождя нелегко, все достоинства такого отпрыска будут сравнивать с отцовскими, и, конечно, они будут значительно меньше, чем у родителя. Что же касается недостатков, то они сразу будут замечены и преувеличены. Любой порок или просто оплошность, будь то даже малейшее подозрение, раздуют до крайности.

— Но почему же они решили, что она ведьма? Как ты её назвала?

— Аламоа. У нас бы её назвали суккубом. Считается, что это демон, соблазняющий мужчин, чтобы потом затащить их в скалы и там убить. При этом она ещё превращается в скелет…

— Вот чушь! Мой талисман нагревается, если нечисть близко, а он остался холодным, когда Золотая Куница была рядом. Его мне мама надела на шею, когда я был ещё ребёнком. Не могла же она дать мне недействующий талисман! Предположить такое, значит бросить вызов моей чести, и я готов в таком случае драться с кем угодно, будь он сам король или дьявол! Талисман не нагрелся, значит, девушка чиста и ничего не имеет общего ни с ведьмами, ни с нечистью. Так почему они про неё такое решили?

— У Золотой Куницы было два жениха. Обоих нашли загрызенными, одного за другим.

— Но ведь это могло выйти случайно! Какой-нибудь зверь…

— Могло. Но индейцы не верят в случайность. Я тоже не верю.

— Неужели ты думаешь, что она?..

— Нет, не думаю. Золотая Куница обычная девушка, в этом я уверена. Но оба парня погибли, когда шли к ней на свидание. Может быть, кто-то не хочет, чтобы она была счастлива? Но это дело её, её отца и этого племени. Так что ты можешь отказаться от своей роли в этом варварском ритуале на основании вполне понятных соображений. Никто не осудит тебя за то, что ты отказался вступать в связь с аламоа!

— Повести себя, как трус? Ты ли это мне говоришь, Магда?

Старшая пиранья рассмеялась.

— Никогда не сомневалась в твоей храбрости, мой доблестнейший Самбульо! — ответила она. — Но ведь ты сам искал предлога избежать участия в ритуале?

Мигель задумался.

— В конце концов, ты эту девушку не любишь, а кроме того, она язычница… — подлила масла в огонь премудрая Магда.

Мальчишка снова вскинулся.

— Что бы я оставил её в беде, только из-за того, что она язычница? Да ещё воспользовался бы, как предлогом, местными суевериями? Чем я тогда сам лучше язычника? Этому не бывать!

— А сеньорита Алисия?

Я внутренне аплодировал Магдалене! Если бы она уговаривала Мигеля, утешала или увещевала, то натолкнулась бы на благородное упрямство юного рыцаря. Если бы старалась обойти стороной тему его далёкой невесты, то это могло вызвать ряд осложнений впоследствии. Правильно! Все точки над «I» должны быть расставлены, и сделать это должен сам Мигель. Но теперь у меня было много вопросов к Магде.

— Я поклялся Алисии в любви и верности, — констатировал юный Самбульо. — Я никого не люблю кроме неё, в том числе и к Золотой Кунице не испытываю никаких нежных чувств, но готов признать, что она мне нравится. Я никогда не изменил бы своей невесте из чувства похоти или выгоды, но… Ты говорила, что Золотую Куницу изгонят из племени, если она не докажет свою невиновность?

— Скорее её убьют. На всякий случай. Никому не хочется, чтобы аламоа бродила вокруг города.

— А… Чига Шанки?

— Она его любимая дочь, от жены, которая тоже была любимой, и погибла много лет тому назад. Но в этом вопросе слушать его никто не будет. Если он возмутится и применит силу, то в племени произойдёт раскол и возможно даже резня. При этом он потеряет власть, а девушку всё равно убьют. По-тихому, из-за угла. Они рассуждают так — у вождя много детей, так какая разница? Дочерью больше, дочерью меньше, а в племени наступит мир и порядок. Поэтому Чига Шанки и посылает её исполнить ритуал вместе со своими жёнами. Если всё пройдёт гладко, значит, предположение о её ведьмовской природе ошибочно, и тогда её оставят в покое.

Дон Мигель думал около минуты.

— Я приму участие в ритуале, — сказал он. — Это не будет изменой Алисии с духовной точки зрения. Что же касается остального, то я всё расскажу своей невесте, когда мы вернёмся домой и целиком положусь на её решение.

На этом их разговор закончился, и дон Мигель отправился в апартаменты, выделенные для «рабов-консортов», где уже храпел Ганс. Из всех проблем я менее всего боялся, что Алисия не простит Мигеля из-за этого случая. Девочка не дура или я в ней крепко ошибся. Теперь проблема виделась мне в другом.

— Давай, вылезай! — сказала Магдалена, когда шаги нашего парня затихли в глубине лабиринта из разнокалиберных дворцовых помещений.

Я вышел на свет из ниши под потолком, где прятался в тени. Интересно, как она поняла, что я там? Но сейчас было не до удовлетворения любопытства.

— Магда, ты уверена? — спросил я напрямик.

— Нет, — ответила она откровенно.

— Тогда, как же быть? Я не хочу, чтобы ему перегрызла горло какая-то тварь, как тем двум индейцам!

— Я этого тем более не хочу! Если бы я не знала, что Куница безопасна, она близко не подошла бы к Мигелю.

— Хорошо, будем считать, что она безопасна. Тогда что же случилось с теми двумя парнями?

— Не знаю, возможно, действительно случайность.

— Нельзя допустить повторение такой случайности с ним.

— Вот ты этим и займёшься! Будь рядом инкогнито, только прячься получше, а то сегодня хвост наружу торчал и пыль сверху сыпалась. Я же с теми, кто из наших будет свободен, организую наружное наблюдение.

Вот это да! Не скажу, что не присутствовал ни при чём подобном. Я попугай, и люди часто забывают о том, что я рядом. Мне доводилось бывать на свиданиях в компании многих Самбульо. Из супружеских спален я, конечно же, деликатно удалялся. Случалось, и подсматривать, благого дела ради, но я об этом уже говорил. На стрёме стоял не раз и был верным оруженосцем и доверенным другом в делах любовных, как у мужчин Самбульо, так и у женщин. А вот охранять от той с кем дон собирается провести ночь и не одну, такого мне ещё не приходилось. Смотреть ведь придётся во все глаза, чтобы не упустить момент, когда, не дай Бог, у юной девицы вырастут клыки или когти. Бред конечно, но вдруг окажется, что не бред? Кто потом себе перья выдирать от горя будет? А если доведётся тревогу поднять? Как бы потом Мигель мне шею не свернул!

Три дня объедаловки закончились. Теперь уставшие путешественники отдохнули и в достаточной мере набрались сил для дальнейших приключений.

Я подумал было, что сейчас будет объявлен ритуал братания с обещанным обменом мужьями и жёнами, (почему-то неравенство этого «обмена» никого не смущало), но следующим номером в программе были игры и состязания.

Не буду рассказывать о них подробно. Пираньи не уступали воинам племени практически ни в чём — ни в беге, ни в метании копья, ни в стрельбе из лука. Все эти навыки были привиты им с детства, а отбор в поколениях превратил их в отдельную категорию бойцов даже среди свирров. Мы давно отказались делать воинов из всех девочек подряд, а выбирали самых способных и имеющих ярко выраженную склонность к освоению боевого ремесла. Это дало тот результат, что нынешние пираньи были гораздо более искусными бойцами, чем их незабвенные прабабки из команды Анхе.

Единственно в чём они не могли сравниться с индейцами, так это в поднятии тяжестей, но тут Ганс Древолом выступил от нашей команды и сразил всех тем, что поднял над головой каменный диск, который могли оторвать от земли только двое самых могучих силачей племени.

Дон Мигель скромно сидел в сторонке со мной на плече. Золотая Куница не подходила к нему, когда шли игры, а только бросала украдкой в его сторону нежные, задумчивые, а иногда тревожные взгляды. Кстати, во время игр открылась тайна её имени. Оказывается, у девушки были волосы цвета светлого золота! Она их красила в чёрный цвет, чтобы не отличаться от остальных женщин племени, но перед состязаниями в плавании, в котором кроме воинов и охотников принимали участие индейские девушки, эту краску смыла.

Надо было видеть, как напрягся дон Мигель от такого зрелища, когда увидел её прекрасное обнажённое тело, (плавали нагишом в пруду с кристально чистой водой, что располагался в пределах города), лишь слегка прикрытое плащом золотых волос.

Индейцы наготы не стеснялись, как и пираньи. Они понимали красоту тела, которую умели преподносить, как изысканное зрелище, чуждое вульгарной пошлости. Несмотря на всю мою любовь к Самбульо, я про себя жалел немного, что когда-то не отвёз мою Анхе сюда.

Из задумчивости Мигеля вывел Ночная Выдра, за что я был ему искренне благодарен, так-как юный дон, совсем недавно способный взять в этих состязаниях, большую часть призов, сейчас, как никогда, чувствовал свою ущербность.

Маленький переводчик подошёл и поинтересовался, почему уважаемый и почтенный раб-консорт Царицы амазонок не принимает участие в играх? Мигель только пожал плечами и показал ему на свою мёртвую руку. Тогда толмач спросил, имеет ли такой человек, как особо приближённый к Её царственному величеству, а значит обладающий множеством достоинств, представление об искусстве метания ножа?

В ответ на это потомственный испанский гранд, начавший обучение боевому искусству раньше, чем освоил все звуки речи, достал один из своих кинжалов, припрятанных в складках одежды, сапогах и даже в шляпе, и, не вставая с каменной тумбы на которой сидел, метнул его в сухое дерево, торчавшее шагах в пятнадцати из расщелины, сдвинутых землетрясением камней. Клинок вошёл точно в середину ствола с такой силой, что будь на месте сухой палки живое существо, оно бы сейчас упало бы мёртвым.

Ночная Выдра поднял брови, изображая восхищение, и тут же метнул в ту же мишень ножик величиной с палец. Оружие маленького индейца воткнулось чуть выше кинжала Мигеля, причём этот бросок оказался фатальным для жука-короеда, сидевшего на стволе.

Дон Мигель посмотрел на толмача с выражением, в котором смешивалось одобрение и лукавство. Он поднял руку, в которой между пальцами было зажато сразу три метательных кинжальчика. Всё так же, не вставая, он махнул рукой и ещё разок «убил» то же дерево, причём новые клинки образовали вместе с первым идеально ровный ромб.

Ночная Выдра тут же загнал в середину этого ромба два миниатюрных ножика и развёл руками — больше ножей у него не было.

Но тут их импровизированным состязанием заинтересовались остальные участники игр. Сначала все бурно обсуждали результаты маленького поединка, потом принесли мишени, установили их на ровной площадке и… Засвистели в воздухе ножи, топоры и всякие там спицы, которые пираньи прятали в волосах.

Зачинщики всего этого, между тем исчезли из виду, пока я смотрел, как Магдалена «рисует» на круглой мишени, с помощью брошенных ножей, улыбающуюся рожицу.

Пропавшие метатели нашлись практически сразу. Отойдя от общей суеты, они отыскали себе, невесть как сюда попавшую ровную струганную доску и учили премудростям своего мастерства… Золотую Куницу!

Дети! Мне вдруг стало стыдно за всё, что происходило вокруг этих неокрепших ещё юных созданий, захотелось оставить их в покое, не принуждать ни к чему. Пусть сами решают кто, что, когда и с кем! В конце концов, природа, заставляющая их поступать, так или иначе, намного мудрее всех нас вместе взятых.

Как выяснилось потом, я этих почти взрослых детей основательно недооценивал.

Интермеццо девятое — страшные пуги-пуги

Через пару дней проведённых в играх, была назначена охота, на которую пригласили «Царицу амазонок» со всей её свитой, включая «рабов-консортов».

Перед охотой нас подробнейшим образом проинструктировали, да так, что пираньи едва не лопались от смеха, а мне решительно расхотелось покидать пределы города, тем более выпускать из него дона Мигеля, Ганса и девушек.

Во-первых, ещё за несколько дней до того я выяснил почему живущие в древнем городе индейцы не боятся что к ним заявятся какие-нибудь хищные звери или лихие люди. Оказывается, город охранялся! И ни кем-нибудь, а гигантской змеёй, которая была такой огромной, что окружала город кольцом, положив голову на собственный хвост. Я тут же вспомнил, что именно так окружает мир мировая змея Йормундгад по представлению драськиных друзей — викингов. Вот и здесь было то же самое. Только в отличие от своей скандинавской родственницы, эта змея была значительно меньше, покровительствовала лишь этому городу и лежала не на дне мирового океана, а у всех на глазах, прямо за пределами города, но её не было видно из-за того, что она очень ловко маскировалась.

Входить и выходить из города, можно было лишь там, где голова змеи смыкалась с хвостом. Как вы думаете, где было это место? Правильно — там, где ворота. Чтобы через них войти-выйти, следовало оставить небольшое подношение, а если этого не сделать, то змея может принять за подношение самого того кто желает пересечь границы города. Но это касалось лишь своих, чужие могли не тратиться — змея была неподкупна.

Если у человека со стороны были в городе какие-то дела, то он мог попасть внутрь лишь в сопровождении кого-нибудь из местных. Вот тогда на подношения скупиться не стоило. Люди соседних племён это прекрасно знали и не совались в город без необходимости. В испанских колониях об этом месте ходили лишь неясные, противоречивые слухи. При этом здешние места пользовались дурной славой и не обещали богатства, а потому наших соотечественников-испанцев здесь пока не было видно.

Во-вторых, и без того неприветливые, наполненные всякими кусачими тварями, джунгли, кишели ещё и разного рода нечистью. Её индейцы боялись больше чем ягуаров, ядовитых змей и насекомых. Повадки опасных животных можно было изучить, а встречи с ними избегать. Повадки нечистой силы были непредсказуемы.

Прежде всего, нас предостерегли от столкновения с мапингуари. Избежать встречи с ним было относительно легко — мапингуари был крупным, очень сильным, но ленивым и медлительным чудовищем.

— Если увидите между деревьев что-то рыжее или серо-бурое, высотой в два человеческих роста или больше, — пояснял нам Ночная Выдра, — а к тому же почувствуете жуткую вонь, то это мапингуари. Следует сразу отступить, пока мапингуари вас не учуял. Если же раздастся рёв от которого содрогнутся джунгли, значит зверь вас почуял и тогда надо бежать, что есть силы, потому что монстр скорее всего набросится на того кто подойдёт к нему слишком близко. Характер у мапингуари скверный, и больше всего он не любит когда его беспокоят. Но долго преследовать врага ему лень, и потому, если он не догонит добычу в два-три прыжка и не убьёт одним ударом длинных, как сабли когтей, то быстро потеряет к ней всякий интерес и успокоится. В бегстве от мапингуари нет ничего постыдного, так-как это чудовище абсолютно неуязвимо. Ни стрелы, ни копья, ни даже мушкетные пули не способны повредить мапингуари. Может быть, его можно убить из пушки, но этого ещё никто не пробовал сделать, так-как затащить пушку в места обитания чудовища дело почти немыслимое. Да и зачем? Мясо мапингуари несъедобно, его шкуру невозможно выделать, а охота на него слишком опасна. Сам же он не охотится, но ест всё подряд, и то, что растёт, и то, что бегает, если добыча по глупости сама забежит ему в лапы. Также не брезгует мапингуари падалью, возможно отсюда и происходит его отвратительный запах. Внешне он похож на огромную, толстую, неуклюжую обезьяну и немного на человека, покрытого густой шерстью, но со звериной мордой. Есть у него одна страшная особенность — вторая пасть на животе. Правда никто не видел, чтобы он этой пастью ел, а если и видел, то уж точно не мог потом рассказать!

С одной стороны меня самого разобрало любопытство. О чудище с двумя пастями, ходившем на ступнях, вывернутых в обратную сторону, я слышал ещё в прошлый раз во время посещения Амазонских джунглей, но встречать это чудо пока не приходилось. И не только у меня возник интерес к загадочному монстру — у дона Мигеля загорелись глаза, Ганс начал улыбаясь поигрывать мускулами, а пираньи приняли скучающе-равнодушный вид, что означало их полное неверие в непобедимость противника. Я знал, что они способны растащить по кусочкам любого мапингуари, но не собирался позволять им сделать это ради одного лишь интереса.

С другой стороны нам надо было показать себя перед племенем Чига Шанки с положительной стороны, то-есть в данном случае хорошими охотницами. Беда была в том, что пираньи как раз хорошими охотницами не были.

Что они, что их господин, не имели в этом достаточных навыков. Всю крупную дичь в Испании выбили так давно, что о ней даже предания сохранились весьма смутные, больше похожие на сказки. Поэтому, несмотря на всё их боевое искусство, в джунглях они были едва ли не детьми против индейцев. Но эту тайну следовало хранить, потому что для местных быть хорошим охотником — самое главное в жизни, а раз «амазонок» пригласили за мужской стол, то звание хороших охотниц за ними закреплено заочно. Страшно было его потерять.

В общем, будь я в прежнем виде… Нет, будь с нами хотя бы Драська в своём человеческом облике, можно было бы рискнуть добыть хотя бы одного мапингуари и снискать славу достаточную, чтобы отмести все сомнения в нашей доблести. Но без этого рисковать не стоило.

Эх, надо будет когда-нибудь самому попробовать человеческую форму! Но тогда я не мог позволить себе такой роскоши.

Остальная нечисть носила скорее мистический характер, но я по жизни не настолько неопытен, чтобы легкомысленно относиться к мистике.

Прежде всего, нас предупреждали о зеленозубых карликах курупира. Этих тоже нельзя было трогать, но совсем по другой причине. Курупира — добрые духи леса, оберегающие деревья и всю лесную живность. Они не любят тех, кто охотится ради забавы, поэтому даже во время самой большой охоты не следует убивать дичи больше, чем требуется. Однако курупира можно задобрить, если оставить им подношения — табак, алкоголь и какие-нибудь сладости.

Охотиться мы собирались днём, но скорее всего в джунглях нам предстояла ночёвка и не одна! Поэтому следовало опасаться тех, кто любит безобразничать ночами. Лобисон был назван первым из ночных оборотней, грозящих испортить нам удовольствие.

Внешне он смахивал на чёрного пса с горящими глазами. Прежде всего, это милое создание интересовалось падалью и нечистотами. Значит, следовало быть поосторожней с потрохами добытой дичи.

Ха! Что мы, глупые дети? Выкинуть эти потроха подальше и пусть лобисон трескает их в своё удовольствие. Жалко нам что ли?

Были и другие оборотни, но о них расскажу чуть позже, потому что интереснее предупреждения сделанные «амазонкам» в силу их принадлежности к женскому полу. Ночная Выдра при этом разговоре был невозмутим, как и подобает индейцу, а вот Мигель смущался, как девушка, Ганс ржал до тех пор пока не получил по физиономии от Магдалены, а пираньи живо заинтересовались услышанным.

Оказывается, женщинам в этих местах много чего следовало опасаться. О любвеобильном дельфине я, кажется, уже рассказывал. Индейцы снисходительны к его проделкам, а детей рождённых от бото не гонят из племени, потому что они ничем не отличаются от обычных людей, и вырастают к тому же хорошими рыбаками. Самого же бото вполне могут побить, если застигнут на месте преступления, или если просто встретят в посёлке.

Изобличить же его просто — достаточно снять с подозреваемого шляпу и осмотреть его макушку. Превращаясь в человека, бото анатомически точно копирует человеческое тело, но не может скрыть дыхательное отверстие, расположенное на темени. Правда женщин это почему-то не смущает, зато мужчины при встрече друг с другом, снимают шляпы и церемонно раскланиваются не хуже испанских грандов. Отказ от такого приветствия может вызвать подозрения и тогда невежа получит тумаков раньше, чем с него снимут шляпу, чтобы убедиться, что он не бото!

Кроме дельфина, которому почему-то не хватает самок своего племени, здесь водились ещё озабоченные пресноводные тюлени — селки. Эти обычно вели себя скромнее, но зато среди них присутствовали соблазнители обоих полов. Забавно, но нечто подобное я слышал от одного пленного ирландца, который жил в замке Самбульо во времена прадеда дона Мигеля. Легенды его родины тоже рассказывали о людях-тюленях, которые время от времени, по любви, либо по принуждению, вступали в связь с людьми суши и даже имели совместных детей.

Я уже говорил, что не верю в совпадения, особенно когда одна и та же легенда появляется у совершенно разных народов разделённых океаном, а здесь даже название совпадало!

Но самым чудным и самым смешным оборотнем, опасным для женщин, оказались ару. Это такие лягушки, которые ведут себя тихо, пока люди не вторгаются в джунгли, чтобы освоить место для посевов. Тогда изощрённые ару собираются в одно тело, которое приобретает вид молодого человека, чрезвычайно красивого и привлекательного. Этот ловелас соблазняет жён и дочерей земледельцев, которые потом рожают множество лягушат.

Да, да! Вот и пираньи так хохотали, как вы сейчас!

* * *

Огнеплюй в очередной раз прервался, так-как обе драконессы катались от смеха по всей лесопилке, грозя сравнять с землёй нехитрые постройки и природные выпуклости почвы. Когда они нахохотались до икоты, напились воды из водокачки и наконец, успокоились, он продолжил рассказ с невозмутимостью достойной индейского вождя.

Интермеццо десятое — «Пора, пора — рога трубят!»

— Наступил день охоты. Говорю — «день», хоть это и было такое раннее утро, которое, по-моему, ничем не отличается от ночи. Пираньи были злые и невыспавшиеся, так-как весь предыдущий вечер посвятили проверке, чистке и подгонке снаряжения и вооружения. Они снова шли в джунгли с тяжёлыми мушкетами, предназначенными для войны.

А с чем было ещё идти? Вооружения полегче у нас не было, а одалживать луки у индейцев было неудобно. В конце концов «Царица амазонок» и её подданные должны были заботиться о собственном престиже, а это предполагало, что они ни в чём не нуждаются.

Дон Мигель в ту ночь, похоже, вообще не спал. Они о чём-то шушукались с Ночной Выдрой и Золотой Куницей. Этих троих я в последнее время часто видел вместе, что меня не слишком удивляло — их объединял возраст, а между сверстниками всегда общение бывает легче.

Магдалена накануне спросила у Чина Шанки на кого собирается охотиться Великий вождь? На это Сотрясатель земли и Любимец неба, ответил, улыбнувшись своей особой улыбкой моментально преобразившей его властную и грозную физиономию в самую приветливую и дружелюбную:

— Мокеле-мбембе!

Магдалена даже бровью не повела на это совершенно непонятное толи название, толи имя, которое она слышала впервые. Мокеле-мбембе, так мокеле-мбембе, она не против. Царица амазонок, может быть и не каждый день добывает мокеле-мбембе, и даже не каждую неделю, но раз в месяц это случается с ней обязательно!

Понятное дело, как только мы остались одни, мне пришлось немедленно слетать за доном Мигелем и Ночной Выдрой, которые кажется, взялись учить Золотую Куницу испанскому языку. И поведал нам тогда толмач Великого вождя, Сотрясателя земли и Любимца неба, следующее:

— Мокеле-мбембе, зверь размером с большой дом и такого необычного вида, что не похож ни на кого, кто ходит по земле, летает в воздухе или плавает в воде. Телом он такой, как пекари или даже скорее, как тапир, потому что не имеет шерсти. Голова у мокеле-мбембе похожа на змеиную, но такая большая, что он мог бы проглотить человека целиком. Но мокеле-мбембе не ест людей и вообще не ест мяса, а добывает себе в пищу, водоросли со дна озера, в котором живет. А иногда забирается в джунгли, где щиплет листья с верхушек деревьев. Дальше ещё чуднее — голова его сидит на длинной гибкой, как змея, шее, широкой там, где она соединяется с туловищем, но сужающейся к затылку. Из-за этой шеи мокеле-мбембе иногда принимают за гигантского удава, вроде того, что охраняет город. Под стать этой шее, сзади у мокеле-мбембе имеется хвост. Этим хвостом монстр может ударить, как плетью, но с такой силой, которая способна раздробить скалы! Головой он тоже дерётся, как булавой, и горе тому, кто попадёт под такие удары! Этот несчастный просто будет расплющен, как муха, которую бьют ладонью или веткой, ведь мокеле-мбембе в сто, а может и больше раз сильнее, чем мапингуари!

— Зачем же мы тогда идём на него охотиться? — не удержался от вопроса Мигель. — Если с мапингуари невозможно справиться, то, как мы одолеем монстра многократно сильнейшего?

— Мокеле-мбембе вовсе не неуязвим, — возразил Ночная Выдра. — Его шкура толстая, но не имеет брони. Убить его не просто, но можно. Однако это под силу лишь целому племени, возглавляемому истинным вождём.

— Значит Чига Шанки хочет доказать свою истинность за счёт охоты на мокеле-мбембе? — мрачновато спросила Магдалена.

— Да, хочет, — подтвердил Ночная Выдра. — Чига Шанки действительно Великий вождь, но он вождь сборного племени, которое ещё не скоро станет единым. Слава вождя, добывшего мокеле-мбембе настолько велика, что, даже поделившись ею с Царицей амазонок, он будет прославлен во всех племенах, так же как и сама Царица. Этой славы хватит настолько, что проиграй он после этого, хоть десять битв, люди всё равно будут говорить о нём — пусть так, но ведь он победил мокеле-мбембе!

— Хорошо, мы убьём это существо, а что дальше? — спросил дон Мигель, не признающий убийство ради убийства.

— Устроим пир, — просто ответил Ночная Выдра. — Мясо мокеле-мбембе съедобно. Причём говорят, что оно так вкусно, что никакое другое с ним не сравнится. Похоже оно на птичье, ведь мокеле-мбембе, несмотря на внешний вид, размеры, отсутствие крыльев и перьев — птица по своей природе. Но самое удивительное в нём не это, а то, что он существо другого мира, а в наш мир приходит неведомыми путями.

Я навострил уши. Действительно этот мокеле-мбембе живо напомнил мне одну зверюгу, которая жила на земле во времена наших прабабушек. Сам я такое не ел, но бабушка со стороны папы, (ты, Мег, не застала её — старушка погибла от руки какого-то рыцаря, когда явилась за жертвой, прикованной к скале), так вот, она мне рассказывала, что когда была совсем ещё маленькой, родители приносили ей таких вот зверей, как описал нам Ночная Выдра.

Но эти животные давно уже вымерли, и от них остались только кости, спящие глубоко в земле. Однако когда я услышал, что мокеле-мбембе приходит из другого мира, всё сразу встало на свои места. Где-то здесь должен быть проход в иной мир, в котором эти твари обитают. Если это только не проход в другое время.

— Я правильно понял, — допытывался дон Мигель, — добыть мокеле-мбембе непросто не только потому, что он такой сильный и его трудно убить, а ещё и потому, что его не всегда удаётся встретить там, где он живёт?

— Совершенно верно, — подтвердил его догадку Ночная Выдра. — Он появляется в озере не каждый день, и даже не каждый год. Обычно его появление предсказывали шаманы, но сейчас у нас нет шамана, и неизвестно появится ли он когда-нибудь.

Тут я должен дать кое-какое объяснение, потому что история с шаманом в этом племени оказалась, связана с нашими приключениями, а узнал я её, связав воедино рассказы самых разных людей. Шаману здесь дал под зад Чига Шанки. В прямом смысле этого слова и совершенно за дело. Причём он поступил с ним, на мой взгляд, неоправданно мягко.

К тому времени, как Великий вождь появился со своими людьми в городе, шаман верховодил в племени, оставшимся без вождя, который погиб от мушкетной пули какого-то конкистадора. Именно тогда племя, согнанное с родных земель, где жило испокон веков, осело за древними каменными стенами..

Первоначально шаман вёл себя, как надо — собрал выживших, отвёл глаза преследователям и увёл людей сюда, в город, который считался опасным и едва ли не проклятым местом. Именно он вызвал откуда-то гигантскую змею и заставил её окружить город, чтобы сделать его неприступным.

А потом с шаманом что-то случилось. Говорят, что это произошло после того, как он залез зачем-то в зиккурат, что возвышался прямо напротив дворца. Индейцы обходили стороной эту древнюю святыню сгинувшего народа, и сам шаман, когда они прибыли в город, запретил к ней приближаться. А потом вдруг вошёл туда сам.

Вернулся через неделю, исхудавший, с глазами, горящими странным огнём. И началось!..

Шаман вдруг стал требовать у соплеменников жертв для неведомых богов. Сначала это были обычные подношения едой, но они тоже представляли собой проблему. Племя, потерявшее много охотников, едва удерживалось на грани голода, а тут ещё надо было выкладывать всё самое лучшее тем, кого никто не видел и не знал. Но люди не роптали, они тогда ещё доверяли шаману.

Однако вскоре здешним «богам» показалось мало мяса и плодов из джунглей, и они потребовали жертв людьми! Это не было новостью — в годы бедствий, войн, голода и мора, шаманы приносили в жертву духам добровольцев, чтобы те рассказали повелителям стихий о людских бедствиях. Чаще всего это были немощные старики отжившие своё и тяготившиеся бременем тела. Они были счастливы уйти со славой, оказав племени последнюю услугу.

Но шаман требовал не этого. Ему, видите ли, понадобились девушки, юноши-подростки, дети, женщины способные рожать и даже охотники, которых и так осталось в племени мало. Странно, но сначала он действительно получил несколько человек и увёл их одного за другим вглубь зиккурата. Племя возмутилось не аппетитами чужих богов и не поведением шамана, почему-то подчинившегося им, а тем обстоятельством, что принесённые в жертву люди были, оказывается не посланцами, которых ждёт за их подвиг в Верхних джунглях счастливая и весёлая жизнь, а… пищей для потусторонних прожорливых чудовищ!

Неизвестно чем бы закончилось противостояние племени и шамана, (люди отказались иметь дело, как с его «богами», так и с ним самим, он в ответ проклинал их целыми семьями, насылал болезни и неудачу), но тут у ворот города появился Чига Шанки, Великий вождь, Сотрясатель земли и Любимец неба, сопровождаемый высокорослыми воинами и их семьями.

Своё величие Чига Шанки доказал прежде всего тем, что беспрепятственно прошёл через ворота, охраняемые гигантской змеёй. Если бы не это обстоятельство, охотники племени, как ни мало их осталось, ни за что не пустили бы чужаков в город, и тогда неизвестно чем бы всё кончилось — воинов у Чига Шанки было немного, но они оказались искусниками в драке не хуже конкистадоров.

Однако Великий вождь искал не войны, а места, в котором мог бы осесть со своими людьми. Со старейшинами племени он договорился на удивление быстро. Попытался договориться также с шаманом, но здесь у него ничего не вышло. Шаман почуял, что власть окончательно уходит из его рук и отказался говорить о чём-либо с новоприбывшими. Он лишь шипел, плевался, дёргался, словно его жалили невидимые осы, и всё время взывал к своим новым кумирам и покровителям.

В конце концов, Чига Шанки это надоело, он схватил шамана за шкирку и лично выволок его из города, где дал под зад так, что тот вылетел за ворота.

Но окончательно шаман утратил своё влияние на людей, когда змея-стражница не пустила его обратно. Все видели, как всколыхнулись и грозно надвинулись джунгли, когда поднявшийся на ноги шаман сделал шаг к воротам, чтобы вернуться в город. Все видели, как он отскочил и буквально позеленел от ужаса!

Теперь он стал Корпо Секо — бессильно проклинающий всё и вся. Его и сейчас можно встретить слоняющимся вокруг города или сидящим на каком-нибудь камне. Похож он на покойника, который месяц пролежал под палящим солнцем и весь высох, но этот его вид напугает разве что ребёнка — люди нового племени его не боятся. Чига Шанки научил их вообще ничего не бояться, даже мокеле-мбембе.

И всё же шаман успел напакостить, ещё до того, как Великий вождь выкинул его за ворота. Это случилось, когда они спорили, а шаман прыгал по нижним ступенькам зиккурата. Золотая Куница тогда была ещё девочкой и не красила волосы в чёрный цвет, чтобы походить на женщин племени. Она была любимой дочерью Чига Шанки, и ей не возбранялось повсюду за ним следовать. Тогда-то она и высунула из-за спины отца свою любопытную мордашку.

— Аламоа! — заорал вдруг шаман, указывая на девчушку корявым пальцем.

Больше он прибавить ничего не успел, так-как в следующую секунду Великий вождь уже тащил его к воротам.

Этот случай может быть так и забылся бы, ведь шаман был низложен, а Чига Шанки обрёл в племени неслыханную популярность, но когда девушка вошла в возраст и у неё появились поклонники, первый кому она ответила, погиб при невыясненных обстоятельствах. Через некоторое время за ним последовал и второй. Тогда-то и вспомнилось проклятие шамана.

Некоторые даже говорили, что это никакое не проклятие, а просто Золотая Куница была аламоа с самого начала, ведь матери её никто не видел, поскольку её не было среди тех, кто пришёл с Чига Шанки.

В общем, девчонка попала в беду, и жизнь её висела на волоске. Несмотря на весь авторитет отца, у неё было много шансов получить нож в спину или отравленный шип из духовой трубки, где-нибудь в закоулках города. Поэтому неожиданное появление «Царицы амазонок» с подданными и «рабами-консортами» оказалось весьма кстати, чтобы отвлечь суеверное племя от разговоров о аламоа, а если повезёт, то и совсем решить эту проблему.

Чига Шанки не просил о помощи напрямую, но очень надеялся на наше участие. Отказать ему мы уже не могли, но нас с Магдаленой крайне беспокоила роль дона Мигеля в этом деле. Конечно, мы оба не верили в этот бред насчёт аламоа, но рыцарь его знает…

Простите, вырвалось!

* * *

(Примечание автора —

Все упомянутые здесь монстры амазонских лесов, кроме мокеле-мбембе, взяты мной из статьи Михаила Герштейна, (Журнал «Тайны XX века» № 29 2010 г.), посвящённой соответствующей теме. Спасибо ему за остроумное описание латиноамериканской нечисти, которое натолкнуло меня на мысль использовать этих фольклорных «персов» для украшения своего произведения. Пользуясь, случаем, приношу извинения за вольную трактовку некоторых моментов.

С мокеле-мбембе я обошёлся здесь ещё более бесцеремонно, переселив этого симпатичного крипто-зауропода из болот Конго в озёра амазонской поймы. Надеюсь, он не очень на меня обиделся, ведь природа в долинах этих двух великих рек, находящихся на разных континентах, примерно одинаковая — экваториальные тропики, джунгли и всё такое прочее.

Не уверен, что некоторые обычаи и традиции, которые я приписал индейцам Южной Америки, соответствуют действительности. Так, что с того? Даниэль Дефо вообще изобразил их людоедами, но это не помешало его «Робинзону Крузо» стать звездой мировой литературы, а ведь этот роман не имеет ничего общего с фэнтези, где и не такое встречается.)

* * *

Итак, мы отправились охотиться на мокеле-мбембе. Оказывается до озера, где его видели, было несколько дней пути. Именно в начале этого похода и произошло моё первое знакомство с кофе.

Как это часто бывает, сперва мне этот запах не понравился, тем более, что исходил он от Мигеля, бывшего после бессонной ночи странно бодрым и оживлённым на фоне хмурых, невыспавшихся пираний. Потом я понял, что тем же горьковатым духом несёт от индейских воинов и охотников, совершенно не проявляющих признаков недосыпания.

Оказывается, дона Мигеля напоили этим варевом его новые друзья — Золотая Куница и Ночная Выдра. И не в первый раз они его так угощали. Где только были мои глаза? И где был мой нюх?

Кофе выращивали где-то южнее, а сюда привозили на обмен. Уж не знаю, на что его выменивали, недосуг было выяснять, но отвар из растёртых зёрен был весьма популярен среди охотников, так-как давал бодрость, прояснял ум и на время обострял чувства.

Сперва я отнёсся к этому новшеству с опаской. Кто ж его знает, какие у него ещё есть скрытые свойства? Сейчас этот напиток взбадривает, а через год, не превратятся ли под его воздействием мозги в кашу? Человечество придумало немало таких средств, и мне доводилось видеть, как сгорали люди их применявшие.

Но, как оказалось, напиток этот, хоть и не безобиден, но не так опасен, как всякие там дурманящие зелья. Когда сам его попробовал, то сперва долго запивал водой, чтобы исчезла горечь, потом захотелось размять крылья, с кем-нибудь подраться или спеть. Потом это прошло без видимых последствий. Правда на вкус его живая горечь показалась сперва отвратительной, но это лишь сперва. Вскоре я научился ценить и аромат, и вкусовые оттенки бодрящего зелья, а потом так к нему привык, что даже во сне мечтал о том, как начну день с глотка обжигающе-ароматной жидкости.

А вот с зёрнами вышел казус — я пробовал их клевать и чуть не подавился. Точнее подавился и чуть не задохнулся. Спасибо Магдалена схватила меня за лапы и вытряхнула всё лишнее. Всему должно быть правильное применение.

Интермеццо одиннадцатое — кураканга

В первый день мы только шли. Устали, конечно, но не так, как тогда при переходе от протоки, где застряла «Анхелика», до города. Наверное, тогда сказывалась усталость от всего нашего безумного плавания. Теперь же пираньи шагали уверенно. Тяжесть мушкетов им не мешала, и сапоги больше не казались веригами.

Тучи насекомых тоже не досаждали нам — индейцы порекомендовали намазать кожу соком какой-то лианы, от которого москиты и вся прочая кусачая мухота в ужасе разлеталась в разные стороны.

Отобедали мясом капибары. Это животное вроде хомяка или бобра, но размером с небольшую свинью. На вкус капибара оказалась, как кролик, и после долгого перехода пошла «на ура»!

Потом я узнал, что это животное не считается добычей достойной настоящего охотника — слишком легко поймать. Ловлей капибар у индейцев занимались даже дети. Этой живности полно было в протоках и небольших озёрах, то и дело попадавшихся в джунглях.

Насытившись, мы готовы были продолжить путь, но индейцы не спешили. Обильно поев, они улеглись спать и проспали часа три, после чего встали и шагали, не останавливаясь, уже до темноты.

Это была наша первая ночь в джунглях. Пираньи умеют спать где угодно, но здесь, среди стрекочущей, гогочущей, верещащей, шевелящейся зелени, сон долго не приходил к уставшим за день путникам. Все завидовали индейцам — они засыпали мгновенно, завернувшись в пончо, и так же мгновенно просыпались, не проявляя ни малейших признаков вялости и сонливости.

Вот и сейчас они заснули, как по команде, едва закончив ужинать и расставив часовых. Мы тоже расставили часовых, но в эту ночь ни бото, ни селки, ни ару не беспокоили нас, а если и появлялся лобисон, то он без лишнего шума закусил потрохами капибар и убрался восвояси.

Перед рассветом сон всё же сморил наше воинство, но тут индейцы объявили побудку. По настоянию дона Мигеля все пираньи попробовали в то утро кофе. Вы бы слышали их плевки и шипение! Многие пытались заглушить навязчивый вкус большим количеством ключевой воды, другие страдали, молча, стиснув зубы, и только в их суровых глазах читался немой укор сеньору-отравителю.

А ведь всего через пару дней они едва ли не хором требовали этот напиток, от которого ноги сами шагали, не ведая усталости, все движения убыстрялись, а языки трещали, как трещотки, хоть пираньи обычно не отличаются болтливостью. Но это было потом, а в первый день кофе никому не понравился. Даже Магдалена, для которой было хорошо все, что хорошо для дона Мигеля, оказалась среди тех, кто до отказа нахлебался воды.

Второй день похода отличался тем, что на обед мы получили жареного тапира, зато ночью случилось нечто такое, что заставило нас, серьёзней отнестись к предупреждениям, полученным перед началом охоты.

В тот вечер никто не жаловался на бессонницу. Наскоро поужинав, все улеглись вокруг костров, не обращая внимания на несмолкающий гомон джунглей. Да и сами джунгли притихли. Чего вопить-то, если тебя никто не слушает?

И вот, когда ночь перевалила за половину, когда костры, которые давно никто не кормил дровами, едва тлели, не выпуская ни одного языка пламени, в соседнем лагере закричал часовой. Это был не крик тревоги, предупреждающий об опасности, это был крик боли и страха! А раз этот крик вырвался у того, кто гордился своим презрением к боли и страху, то значит и то, и другое было действительно ужасным.

Почти тотчас хлопнул мушкетный выстрел! Стреляла пиранья, стоявшая на страже в нашем лагере. Побудки не потребовалось — все были уже на ногах исжимали в руках кто нож, кто кортик, кто мушкет, выхваченный из пирамиды.

Но в следующую секунду девушки снова упали на землю, чтобы избежать встречи с фонтаном огня, который изрыгало нечто с воем несущееся сквозь лагерь по воздуху! Я только успел заметить, что это было что-то небольшое, чёрное, круглое и мохнатое, размером с человеческую голову. Неведомый поджигатель сделал в джунглях петлю, хорошо заметную, благодаря огненному следу, и снова устремился в лагерь, взяв чуть пониже, чтобы теперь уж точно достать людей своим пламенем.

И тут я увидел, что это действительно голова! Одна голова без тела, большая, чёрная, с растрёпанной, торчащей во все стороны шевелюрой и всклокоченной бородой. Черты лица разглядеть тогда не удалось, но я увидел выпученные безумные глаза, которые смотрели в разные стороны.

Грохнул пистолет дона Мигеля, и блюющая огнём голова изменила направление полёта. Браво, малыш! Но теперь пришла моя очередь, ведь огонь это по моей части.

Я сорвался в полёт и встал на крыло так резко, что задел какие-то лианы и чуть кости себе не переломал! Но о боли думать было некогда. Я погнался за летающей головой, а она каким-то образом почуяла опасность и дала дёру!

Я нагнал её у скалы, торчащей среди джунглей, словно одинокий зуб в дряблой десне старухи. Не знаю почему, но голова не свернула и не попыталась обогнуть эту скалу, а повернулась к ней затылком и выпустила фонтан пламени в мою сторону!

Ха! Она бы ещё рыбу водой напугать попробовала. Я попросту раскрыл клюв и поглотил этот огонь. Весь!

Девочки, вы знаете, что каждый вид огня имеет свой вкус. Так вот, тогда я наглотался такой мерзости, о существовании которой даже не подозревал! Я жестоко отравился и еле-еле, потом добрался до лагеря. Голова же, лишённая огня тут же упала вниз, под скалу. Я последовал за ней и успел увидеть, как эта нечисть, бормоча что-то бессвязное, ушла в землю! Не знаю, уничтожил ли я монстра или только временно изгнал? Неважно. К нам эта дрянь больше не вернулась.

Когда долетел до своих, то буквально упал на руки дона Мигеля и потребовал кофе. Был ещё неурочный час, но кружку напитка возвращающего к жизни я получил через пару минут.

Мы отделались лёгким испугом, а в лагере Чига Шанки пострадал один человек — тот самый часовой. Монстр, (чуть позже я узнал его название — «кураканга»), сильно обжёг его, и беднягу пришлось отправить назад с двумя сопровождающими. Мы же продолжили путь.

Кофе отбил отвратительный вкус нечистого огня, но сам огонь я сохранил и не использовал до сих пор. Просто хочу изучить его свойства, а вдруг узнаю что-то новое и полезное?

Интермеццо двенадцатое — Пираньи. Не наши пираньи

Шёл третий день нашего похода. До озера, где видели мокеле-мбембе, было уже близко.

Не подумайте, что наш путь лежал исключительно через джунгли. Леса в тех местах были пересечены сетью мелких речушек, ручьёв и проток. В них водилось великое множество рыбы, капибар, черепах и прочей живности, вроде вполне съедобных змей, так что провизией мы были обеспечены. А ещё в долинах этих небольших рек было очень красиво, а открытое пространство давало нам возможность расположиться с большим комфортом и вздохнуть свободней после духоты царившей в зарослях.

Было здесь, правда, и много всяких подвохов и скрытых опасностей. И первой из них были аллигаторы. Смешно, ведь в своём обычном состоянии я бы не обратил внимание на эту мелочь, но тогда меня дважды чуть не съели, когда я спускался к воде попить и почистить перья.

Другая неприятность — пираньи. Нет, не наши девочки, а те самые небольшие рыбки размером с ладонь, от которых они получили своё название.

Видели бы вы этих тварей! Зубы, хвост и выпученные глаза со зверским выражением. Самый жуткий драконий оскал обладает большим обаянием, чем такая рыбья «улыбка». Если бы пришлось выбирать между тем, кому попасться в зубы, им или аллигаторам, я бы выбрал последних.

Аллигатор расправляется с жертвой в два приёма — хватает мощными челюстями и прокручивается вокруг своей продольной оси, ломая ей хребет или другие крупные кости, после чего добыча бывает обездвижена и находится полностью в его власти, независимо от того жива она ещё или нет. Если животное, которое он, таким образом, поймал, слишком крупное, то аллигатор старается затащить его в воду и утопить. Это хотя бы честно, хоть и жестоко.

Пираньи вовсе не пытаются ни убить свою жертву, ни даже удержать её. Они сразу начинают есть! Отхватывают бритвенно-острыми зубами куски плоти и заглатывают не жуя. Если учесть, что их в воде не меньше чем комаров на болоте, то нет ничего удивительного в том, что живое существо, сдуру забредшее в место обитания пираний, превращается в скелет раньше, чем понимает, что с ним случилось.

Я видел, как это происходит, потому что индейцы, чтобы обеспечить себе переправу через поток кишащий пираньями сами подбрасывали им жертву. В первый раз это было какое-то парнокопытное четвероногое, которое я видел впервые. Что-то среднее между козой и коровой.

Сначала я подумал, что они поймали эту козорову для еды и удивился только, почему её не зарезали сразу, а тащат с собой. Но вот мы подошли к берегу неширокой реки, которую можно было перейти вброд. Однако никто из индейцев не сунулся в воду, хотя все исходили потом, и мысль о купании не давала покоя даже мне.

Ночная Выдра, который был теперь при «Царице амазонок» кем-то вроде проводника, гида и, наверное, шпиона Чига Шанки, (за что я ни его, ни Великого вождя совершенно не осуждал), предупредил Магдалену и девочек, чтобы они потерпели, пока не будет подготовлена переправа, иначе не миновать беды.

Подготовка переправы заключалась в том, что темнокожие, малорослые представители смешанного племени нарезали каких-то стеблей, размочалили их дубинками на плоских камнях и охапками побросали в воду шагах в двадцати ниже по течению. В это время высокорослые бронзовокожие воины загнали на таком же расстоянии выше по течению эту глупую травоядную тварь.

Расчёт был прост — пираний живущих ниже по течению отпугивал едкий жгучий сок из размолоченных стеблей, тех же что обитали выше, ждало угощение, которое предлагалось вместо мяса людей собиравшихся перейти реку вброд.

Попав в воду, испуганная козорова, естественно пошла вперёд, где был виден недалёкий берег, ведь сзади потрясали копьями и улюлюкали люди. Ей удалось миновать где-то две трети пути, когда спокойная вода вокруг, (течение здесь не было быстрым), внезапно вскипела, и джунгли огласились истошным воплем, не похожим ни на мычание, ни на блеяние, ни на что другое. Вода вокруг тут же окрасилась кровью, и из этого алого пятна то и дело выскакивали в воздух чёрные тени величиной с ладонь!

Козорова продолжала брести вперёд, задрав голову кверху и оглашая реку и джунгли новыми воплями ужаса и страданий! Удивительно, но ей удалось дойти почти до самого берега, однако на мелководье ноги её подкосились, и она упала, уже не мыча, а странно булькая.

В это время наши отряды уже вовсю шагали через реку. Индейцы не обращали на разыгравшуюся трагедию никакого внимания, в то время как у наших повидавших виды воительниц глаза были на лбу!

Мегги свидетельница — мне доводилось уничтожать целые армии, сжигать леса и человеческие поселения, поджаривать стада бизонов и других подобных тварей, потому что так они вкуснее. Но и у меня перья встали дыбом, когда подлетев поближе, я вдруг понял, что движения, которые продолжает делать лежащая на мелководье козорова, происходят не от сокращения её мышц в предсмертной агонии, а от того, что у неё под шкурой кишмя кишат чудовищные рыбы!

Короче, они её съели живьём, обглодав мясо с костей, раньше, чем она сделала последний шаг, раньше, чем упала. Когда мы покидали это скорбное место, я увидел, что на берегу лежит уже дочиста обглоданный скелет. Маленькие чудовища не побрезговали даже шкурой.

Интермеццо тринадцатое — плохое место

На остаток дня настроение у наших было испорчено. А тут ещё Ночная Выдра сообщил, что ночевать придётся в «плохом месте». Час от часу не легче! После летающих голов и рыскающих вокруг лагеря лобисонов, не хватает ещё ночевать на территории, где нечисть находится у себя дома.

«Плохим местом» оказался… город! Да, да, город близнец того в котором обитало племя Чига Шанки. Только здесь никто не обитал, город стоял сплошь заросший лианами, тихий и мрачный.

Зачем надо было соваться туда, вместо того чтобы разбить лагерь, как всегда в джунглях, так и осталось невыясненным. Я только предполагал, что «амазонок» проверяли на «вшивость», но исходило ли это от самого Великого вождя или от его окружения, оставалось лишь гадать.

Никакой сторожевой змеи здесь не было, поэтому мы вошли беспрепятственно. Улицы мёртвого города мало чем отличались от джунглей вокруг. Идти по ним можно было лишь, расчищая путь с помощью мачете. Но здесь под ногами была не пружинистая влажная лесная почва, а твёрдый камень, что ощущал даже я по изменившейся походке дона Мигеля, у которого сидел на плече.

Со стороны это выглядело, (я про город), даже красиво — величественные здания, одетые в зелёнь, настолько густую, что издали их можно было принять за холмы. Но в самом городе царила странная тишина. Не пели птицы, не кричали обезьяны, не стрекотали насекомые, воздух был необычайно свеж, но неподвижен, словно там застыло даже само время.

На этот раз мы остановились не во дворце, который также как и в «нашем» городе возвышался напротив зиккурата на главной площади, а… в бассейне! Конечно же, там не было воды, и это было наименее заросшее в городе место. Но, как потом выяснилось, причина такого выбора места ночёвки была другая.

Я проснулся от странного чувства, что нахожусь совершенно не там, где следовало. При этом врядли я мог бы с уверенностью сказать, где мне следовало быть на самом деле. Я сидел там, где обычно — в изголовье дона Мигеля, используя в качестве насеста ручку от корзины-кузова со снедью, которую в походе тащил на спине Ганс, храпевший тут же. Правда сейчас его храп не был слышен, и это было странно.

Неужели здоровяк не спит? Вот уж кто не мог пожаловаться на расстройство сна, так это наш милейший силач и тугодум. Но могучая грудь парня мерно поднималась и опускалась. Он то и дело причмокивал губами во сне по старой детской привычке, а на чуть глуповатом лице застыло умильное выражение, которое всегда бывало у него после сытного ужина.

Дон Мигель тоже спал, подложив здоровую руку под голову. Спала Магдалена, в своей странной манере — не лёжа, а полусидя. Спали пираньи, индейцы тоже спали, кроме часовых, которых по индейскому обычаю не было видно.

И правильно! Лучше скрываться в тени, чтобы следить за возможным появлением врага, чем торчать на виду, напрашиваясь на меткую стрелу или нож. Увы, пираньям это было неведомо, ведь они не были ни охотницами, ни разведчицами. А потому все четыре девушки, дежурившие по углам лагеря, были хорошо видны в серебряном свете полной луны, повисшей над джунглями. Я отметил про себя на будущее, что неплохо было бы перенять для наших кое-что из индейских приёмов…

Стоп, а что это с ними? Фигуры стоящих на страже пираний, замерших с мушкетами в руках, напоминали статуи. Обычно наши часовые прохаживались, меряя шагами периметр лагеря. Если стоять неподвижно, как это требуется от стражи во дворцах королей, можно впасть в прострацию и вообще уснуть. Лучше двигаться, ходить, поворачиваться, оглядывая лагерь и окрестности, если не умеешь сливаться с тенями, как индеец.

И ещё одна деталь заставила меня насторожиться так, что сон, как крылом смахнуло — ни у одной из пираний не горели в руках запальные фитили!

Я уже рассказывал, что свирры предпочитают для схватки холодное короткоклинковое оружие. Но это не значит, что они не умеют обращаться со всем остальным вооружением имеющим хождение в мире, где мы обитали. Справляются они и со шпагой, и с алебардой, и с арбалетом, и с пистолем, и с мушкетом, и с пушкой. Между прочим, отлично справляются! Может быть, фехтуют не так лихо, как наши гранды, но стреляют ничуть не хуже королевских мушкетёров. Это значит, что ни одна из пираний никогда не забудет следить за оружием.

Если бы я увидел погасший фитиль у одной из них, я бы решил, что девочка не в себе, и неплохо бы утром проверить состояние её здоровья. (Этим обычно занималась Магдалена, но у нас практически все пираньи владели основами врачевания, а пять или шесть из них были вполне приличными знахарками.) Но увидев погасшие фитили у всех четырёх часовых, я понял, что пришла беда и надо поднимать тревогу.

Вот тут-то всё и выяснилось. То-есть не выяснилось, а совершенно запуталось, но на тот момент мне казалось, что я всё понял. Итак, я вдохнул поглубже и крикнул! Кричать я умею достаточно громко, чтобы перекрыть шум бури, если вижу, что корабль несёт на рифы. Но тут у меня из клюва вместо крика вылетело несколько разнокалиберных пузырей неровной формы, и все они устремились куда-то вверх. Я поднял голову, невольно провожая их взглядом, и увидел луну, которая странно колебалась, подёргивалась, шла рябью, будто была собственным отражением в воде.

И тут меня осенило — вода! Ну, конечно же, мы сейчас находимся под водой на дне бассейна. Поэтому-то и не горят у часовых мушкетные фитили. Вон и фигуры людей, как спящих, так и бодрствующих, слегка подрагивают и колеблются, как всегда бывает, когда смотришь сквозь даже самую чистую воду.

Вы, наверное, спросите — не удивило ли меня то, что находясь под водой, мы чувствуем себя также как на воздухе? Свободно дышим, сладко спим и так далее? Нет, не удивило. Тогда не удивило, зато потом… Но не буду забегать вперёд.

Я даже не знаю, что заставило меня оставить намерение поднять тревогу. Я ведь мог всех просто растолкать без лишнего шума. Но отчего-то во мне вдруг возникла уверенность, что всё в порядке, все в безопасности, а поскольку спать расхотелось, то я решил подняться на поверхность бассейна и немного полетать.

Путь наверх был на удивление лёгким, как не бывает в воде, но когда я вынырнул, (бассейн глубиной был метров пять, а площадью с четверть поля для корриды), то закачался на волнах совершенно по-настоящему, и если бы надумал нырнуть, то врядли смог бы дышать под водой.

Тот, кто взлетал с воды, знает, как непросто это сделать, если ты не родился уткой. Вот и тогда после нескольких попыток я решил, что доберусь до берега вплавь. Это сделать мне удалось с относительной лёгкостью, ведь попугаи умеют плавать и вообще любят купаться. Я справился, вылез на гранитный берег, благо бассейн был полон под завязку, встряхнулся и… застыл с открытым клювом!

Город был полон огней. Снизу я их толи не заметил, толи принял за звёзды, а теперь во все глаза смотрел на небольшие, с голубиное яйцо, шары, светившиеся ровным жемчужно-лунным светом. Они висели гирляндами на невидимых нитях, протянутых между домами, украшали фасады зданий, освещали дверные проемы, в которых и здесь не было дверей, прятались в кронах красивых, словно нездешних деревьев, (я не сразу понял, что джунгли опутавшие город куда-то исчезли), светились на груди или в руке у каждого из людей, ходивших по улицам…

От этого последнего открытия я едва не свалился обратно в воду! Да, здесь были люди и, несмотря на поздний час, народу на улицах было видимо-невидимо. (Кстати, стало понятно, почему мы остановились на ночёвку на дне бассейна — если бы разбили лагерь на площади, то оказались бы у всех на виду. Как вам объясненьице?)

Что можно было сказать о них? Высокие, темнокожие, но не чёрные. Их лица, если бы не цвет кожи, напоминали скорее старофинский тип. Волосы их были прямые, густые и чёрные. Причём даже у людей пожилых не было никакого намёка на седину и облысение. А вот глаза… Я в своей жизни, до тех пор, видел такие только у одного человека. И этим человеком, обладавшим агатовыми глазами у которых почти не было белков, был Ночная Выдра. Но этот парень был мал ростом даже для своих лет, а здесь по большей части присутствовали «великаны», готовые поспорить размерами с нашим Гансом.

— Что ты здесь делаешь, призрак?

Вопрос прозвучал громко, но я не видел того кто говорит со мной, словно даром речи вдруг стала обладать тень от дерева похожего на кипарис, что росло неподалёку от бассейна.

— Отвечай мне, злобный дух! — потребовала тень с раздражением в голосе. — Неужели ты думаешь, что я не вижу под личиной безобидной птицы сущность огненного чудовища?

— Кто говорит со мной? — ответил я вопросом на вопрос, гордо выпятив грудь. — Выйди на свет и назови себя, если ты не трус или замолчи навсегда и не докучай мне больше!

Последовала пауза. Видимо мои слова удивили невидимку, а может его удивил тот факт, что ему вообще ответили.

— Так ты не видишь меня? — спросил он странно смягчившимся голосом, в котором слышались неуверенные нотки.

— Не вижу, — честно признался я. — А ты где?

— Прямо перед тобой, — был ответ. — Меня теперь никто не видит.

Смутное подозрение закралось мне в душу, но надо было проверить, прежде чем делать выводы.

— И давно тебя никто не видит? — поинтересовался я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, но не агрессивно.

— Два дня, — ответил невидимка. — Целых два дня все проходят мимо меня с невидящими глазами и не отвечают на мои вопросы, а когда я пытаюсь кого-то схватить…

Тут он запнулся, издал шипящий звук, а потом почти закричал:

— Ах, вот как, демон?! Ты хочешь влезть ко мне в душу, коварный змей!

Такого я снести не мог. Обозвать дракона змеем! Это оскорбление требовало немедленного отмщения, и тогда, забыв, что в данный момент я всего лишь попугай, я плюнул огнём по невидимой цели, ну, и попал, как всегда.

Это был далеко не самый мощный выстрел, который я проделывал даже в попугайской шкуре, но он был способен зажарить противника размером с человека до состояния полуготовности. Но тут случилось что-то иное — мой огонь словно попал в некую прозрачную ёмкость и мгновенно заполнил её!

Вот, я вам скажу, было, зрелище! Передо мной возник огненный фантом в виде человеческой фигуры. Человек этот был высок, как и все здесь, но сутул, как бы согнут годами. Если бы он выпрямился, то, наверное, стал бы выше самого высокого из тех, что я видел на улицах этого города, на целую голову.

Огонь не только не спалил его, но и не повредил ему совершенно. Прямо ничуточки! Наоборот, влившись в него, как вода в пустую бутылку, он некоторое время переливался в этой оболочке, словно устраивался поудобнее, высвечивая то жилы, то нервы, то кости, то мышцы, но, в конце концов, успокоился, но не погас, а засиял ровным ярким светом, окрасив его тело в жёлто-оранжево-красные тона.

Передо мной стоял старик, как бы полностью состоящий из застывшего пламени! Он был удивлён не меньше моего, и всё разглядывал свои руки. То подносил их к глазам, то поднимал кверху, протягивая к луне, словно хотел увидеть её сквозь ладони, которые не были больше прозрачными.

— Я твой пленник? — вдруг спросил он меня неожиданно. — Ты поработил меня, демон?

Честно говоря, искушение объявить его пленником и рабом было велико. Сделать это стоило, хотя бы для того, чтобы заставить говорить по существу, вместо того, чтобы выслушивать всякие глупости и оскорбления. Но я так давно ненавижу рабов, что не могу их терпеть рядом с собой, а тем более разговаривать с ними.

— Попробуй сделать что-нибудь, — сказал я вместо прямого ответа на вопрос.

Я-то имел в виду что-нибудь простое — подобрать камешек, подпрыгнуть, зачерпнуть воды. Но он понял меня по-своему и начал делать руками какие-то пассы, словно лепил из воздуха невидимый шар.

И вдруг этот шар перестал быть невидимым! Он засветился точно таким же молочно-лунным светом, как и маленькие шарики, которые освещали город. Только он был больше, намного больше! Наверное, с человеческую голову, и продолжал расти.

— Сила! — воскликнул огненный старик. Моя сила вернулась! И… И я ещё никогда не был так силён!

Нехорошее предчувствие зародилось у меня, и я уже жалел, что вообще вступил в разговор с этим психом. А он, тем временем, совершенно обо мне позабыл и принялся играть со своим сияющим шаром, который парил между его разведёнными в стороны ладонями и был уже размером с крупную капибару.

— Ра-му! — возопил он, и голос его пророкотал неожиданно громко, так что даже каменный бортик бассейна отозвался лёгкой дрожью под моими лапами.

Вокруг раздалось многоголосое — «Ах!» Оглянувшись, я обнаружил, что нас окружает толпа, державшаяся правда на почтительном расстоянии. Видимо люди собрались пока я засмотрелся на раздувающийся шар в руках безумца. Ничего хорошего от такого внимания я не ждал, но тут же с облегчением понял, что все смотрят не на меня, а на старика со сверкающим шаром.

На лицах собравшихся читался ужас, замешательство и недоумение. Они показывали друг другу на огненную фигуру, и что-то говорили, чего я не понимал, в то время как старика понимал прекрасно, хоть и не могу сказать, что разобрал, на каком он говорил языке.

— Ра-му! — продолжал выкрикивать мой обезумевший собеседник. — Двенадцатый Великий жрец Светил! Я — Ра-му!

Видимо это было его имя, при звуках которого толпа шарахнулась, словно стадо овец от внезапно выпрыгнувшего из зарослей волка.

— Они говорили, что я умер! — продолжал старик, ни к кому не обращаясь. — Они не верили мне, делали вид, что не слышат меня! А я жив! Смотрите все, насколько я жив! А… А? А-а-а-а!..

И тут, сияющий нестерпимым светом, шар, который уже не в состоянии были охватить его руки, внезапно вырвался и устремился вверх! Полоумный жрец завопил не хуже толпы вокруг, и рванулся было за ним, но куда там! Шар взмыл на недосягаемую высоту, быстро увеличиваясь в объёме и сияя всё ярче и ослепительнее…

Я успел прикрыться огненным щитом и прикрыть им же бассейн, где спали наши, за долю секунды до взрыва. До сих пор не могу понять, какова была природа этого явления, но звука от лопнувшего шара я не услышал. Просто над городом внезапно разлился свет, словно этот шар вдруг превратился в диск, заполнивший всё ночное небо. И в этом свете я увидел истаивающие, словно травинки, попавшие в огонь, фигурки людей, силуэты деревьев и оседающие словно пена, почерневшие джунгли за пределами города! Потом всё затопила тьма.

Воздух был по-прежнему свеж, а луна всё также светила на небе, словно и не случилось на земле ничего особенного. Я убрал щит и огляделся. Город стоял прежней тёмной громадой, высеребряной лунным светом, и ни одного светящегося шарика не освещало его заросшие джунглями улицы.

Да, джунгли вернулись и снова превратили величественные здания в живописные холмы, в которых лишь изредка можно было видеть проступающий сквозь зелень камень.

Бассейн, на краю которого я сидел, был снова пуст. То-есть воды в нём не было. Я со страхом взглянул вниз и увидел четыре крохотных огонька, неспешно перемещающихся по периметру спящего лагеря. Отлегло от сердца — это тлели фитили мушкетов в руках у пираний, нёсших караульную службу. Значит с девочками и парнями всё в порядке. Ну и с индейцами наверно тоже, а всё, что я сейчас видел, было конечно не по-настоящему. Морок!..

— Я знал, что найду тебя здесь, демон! — сказал вдруг у меня над ухом знакомый голос.

Я обернулся и увидел сутулую, но по-прежнему высокую фигуру старого жреца, сидевшего на камне рядом. Теперь он не был огненным, но не был и невидимым. Впрочем, назвать его нормальным с человеческой точки зрения тоже было нельзя — он был прозрачным.

— Веками я приходил сюда и ждал твоего появления, — заговорил старик ровным голосом, в котором не было ни гнева, ни злости, ни прежней заносчивости. — Я знал, что ты придёшь, я ведь догадался, что ты не из моего времени.

— Вот как? — сказал я насмешливо. — Но почему ты решил, что я из будущего, а не из прошлого?

— Я Великий жрец Светил Ра-му двенадцатый, — ответил старик всё так же ровно. — Я знаю прошлое, но тебя в нём нет, значит, ты из будущего.

Логично. Вот только для меня его будущее было настоящим.

— Теперь это будущее стало настоящим, — продолжил призрачный жрец, словно прочёл мои мысли. — И теперь я спрашиваю тебя, демон — зачем ты заставил меня уничтожить мой народ?

Вот те на! Я ещё и виноват оказался. Старый дуралей устроил здесь шурум-бурум совершенно по своей воле. Правда, при этом он воспользовался энергией полученной от меня, но я же не просил его надувать лунные шары, которые, взрываясь, сжигают вокруг всё живое! И что, мне теперь оправдываться? Но, похоже, старик и не ждал моих оправданий.

— Я видел, как на обломках того, что осталось от моего народа, — заговорил он снова, подняв взор к луне, — вырастали новые царства и культуры. Но ни одно из них не достигало прежнего величия, которое я видел и которое уничтожил собственной рукой. Видимо тебе не хотелось, чтобы люди достигли могущества богов, до которого им тогда оставалось совсем немного. Что ж, это можно понять. Но зачем ты вернулся, демон? Это место сейчас пустынно, здесь больше некого сжигать. Неужели тебе нужно что-то, что осталось от погубленного тобой народа?

Ну вот, значит, теперь это я, а не он, погубил этот народ? Хороший расклад, ничего не скажешь! Но я не стал спорить, а навострил уши.

— Может быть тебе нужны сокровища? — продолжал старик. — Я могу показать тебе, где они лежат в этом городе. Их здесь столько, что будь у тебя в сотню тысяч людей больше, чем ты привёл сейчас с собой, они всё равно не смогли бы унести и десятой части лунного и солнечного металла, что хранится в тайнике, путь к которому знаю только я. Но ты не хочешь сокровищ.

Он снова угадал! Конечно, соблазнительно было бы открыть для семьи Самбульо несметные богатства, которые позволили бы им, например, основать своё королевство. Но, во-первых, это рано или поздно приведёт к вырождению рода, а мне бы этого не хотелось, а во-вторых, путь к такому могуществу опаснее чем, например наше противостояние английским брандерам, идущим на Армаду.

Гораздо больше вероятности быть зарезанным на полпути к трону, чем успешно сесть на него. Отягощать же наш поход золотом было тем более неразумно. Пираньи и вообще свирры не стяжатели, их быт прост и в этом его прелесть. Но они прекрасно понимают власть денег и, конечно же, нагрузятся жёлтым металлом под завязку.

Дон Мигель больше бредит благородной сталью, чем золотом, и мне совершенно не хочется, чтобы это у него слишком быстро прошло. Что же касается индейцев, то они наберут золото, чтобы выменять на него у испанцев что-нибудь полезное, а тогда пиши — пропало! Благородные и не слишком благородные кабальеро сметут местные племена вместе с джунглями, лишь только почуют запах золота. А потом слух дойдёт до англичан и всех остальных…

Нет, не надо нам сокровищ. Не сейчас, по крайней мере.

— Может быть, тебе интересны знания накопленные тысячелетиями? — Продолжал соблазнять меня призрак. — Я могу показать тебе хранилище нетленных записей, где собрана мудрость бесчисленных поколений, дающая власть над силами природы. Но это тебе тоже не нужно.

Меня уже начинало бесить то, что он читал мои мысли каким-то незнакомым мне способом. Ну да, знания это хорошо, но раз они копились тысячелетиями, то и усваивать их придётся столько же, а мы вообще-то идём на охоту! К тому же я своими глазами видел, каковы бывают результаты этих знаний, когда сила выходит из-под контроля.

— Я знаю, что тебе нужно! — заявил старик. — От этого никто никогда не откажется. Пойдём!

Не знаю, что меня заставило полететь вслед за ним. Возможно, кроме могучей телепатии, он обладал ещё и особым даром внушения. Конечно, он был Великим жрецом при жизни, а потом, когда стал призраком, у него оказались в распоряжении века, а может тысячелетия, чтобы развить свои способности.

* * *

— Но ведь и у драконов есть в распоряжении достаточно времени, чтобы развить свои способности? — не удержалась от вопроса Анджелика.

Огнеплюй смерил её взглядом весёлым и чуть насмешливым.

— Внучка, ты можешь прожечь вот эту скалу? — спросил он.

Анджелика пожала плечами и, сосредоточившись, сотворила узкий конус почти белого пламени, который в несколько секунд пробуравил в ближайшей скале отверстие диаметром в торс не слишком упитанного человека.

— Отлично! — одобрил Огнеплюй её работу. — Но этот след может вызвать много кривотолков, когда его увидят люди. Не стоит оставлять таких свидетельств.

Короткий взмах хвоста, и от гранитной скалы остались одни обломки.

— Браво! — искренне восхитился попугай с сердцем дракона. — Вот видишь, большинству наших хватает этого с лихвой. Сила дракона может проложить дорогу там, где не пройдёт ни одно живое существо. Она же избавит от врагов и поможет выполнить большинство желаний, которых у драконов, как правило, меньше чем у людей. Зачем нужны ещё какие-то знания, мудрость и всякое такое, когда и так неплохо? Поэтому вопрос не в том, есть ли у нас время на постижение истины, а в том, для чего нам её постигать? Я сам далеко не сразу осознал силу ума, знаний и пользу учения. А таких, как Мег, вообще единицы. Среди ныне живущих драконов, пожалуй, она одна такая.

— Не скромничай! — возразила ему Мегги. — Ты знаешь и умеешь такое, что мне не снилось.

— Это потому что я изучал в основном агрессивные стороны наук и дисциплин, ты же старалась познать глубины материи, докопаться до её основ. Но давайте потом поговорим об этом, а сейчас, с вашего позволения, я продолжу.

* * *

— Я не слишком удивился, когда призрак привёл меня к зиккурату, стоящему в центре города. Это здание полностью скрывала растительность, но его пирамидальная форма сразу бросалась в глаза, что выдавало происхождение необычного «холма».

Почему-то я сверху явственно видел призрак, свободно шествующий сквозь подушку зелени. Это было загадкой, которая меня неосознанно беспокоила, но необходимость сосредоточиться на полёте, (это не так просто, ведь попугаи не ночные птицы), мешала обдумать всё, как следует. А стоило бы обратить на это обстоятельство чуть больше внимания.

Но вот мы прибыли на место. Призрак подошёл к подножию пирамиды, взглянул вверх, туда, где я выделывал круги, (ведь я не муха, чтобы с лёгкостью стоять в воздухе), и, сделав приглашающий жест, скрылся внутри.

Как выглядел вход в зиккурат, я не разглядел, больно уж много лиан было там напутано. Но меня вёл тот, кого я ухитрялся видеть через всю эту зелень, а вскоре выяснилось, что через камень тоже.

Мы шли коридором до того узким, что проще было его назвать щелью в стене. Непонятно, как люди могли пользоваться такими проходами? Здесь рисковала бы застрять самая тощенькая из наших пираний, так что мне оставалось только радоваться, что я сейчас существо не такое крупное. А ведь тогда когда я собирался сопровождать свою воспитанницу, (я имею в виду Анхе), я подумывал было стать конём или волкодавом. Остановило только то, что ни тот ни другой не летают. По крайней мере, в наше время.

Итак, мы протиснулись, а кое-где буквально просочились внутрь чудовищного сооружения древнего народа. Чем дальше продвигались, тем больше было пыли и меньше влаги. Видимо здесь хорошо работала вентиляция, потому что снаружи были влажные джунгли, а это значило, что внутри строений логичнее было предположить увидеть грибы и плесень, чем сухость и пыль.

Вскоре щелеобразный коридор расширился, и я увидел ниши в стене. Вообще-то меня не напугаешь мёртвыми телами, но сейчас мне стало не по себе, когда я понял, что оказался в компании десятков мумий и открыто лежащих скелетов. Было непонятно по какому признаку некоторые из погребённых здесь были запелёнуты в бесчисленные метры посеревшей от времени ткани, а другие положены в ниши голыми.

Вскоре нам стали попадаться небольшие залы, где на возвышениях стояли длинные продолговатые ящики — саркофаги. Они не были похожи на те, которые применялись в Египте, но суть их была одна — служить упаковкой для покойников. Только выполнение было иное.

Здесь преобладали каменные изделия, по большей части овальной формы, выделанные очень искусно. Они были порыты резными стилизованными изображениями людей, животных и фантастических растений, а также чудовищ, от которых меня, представьте себе, бросало в дрожь!

Один такой саркофаг привлёк моё внимание. Он был темнее других и отливал металлом. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это серебро.

— Ра-му седьмой! — пояснил призрак, заметив мою заинтересованность. — Великий жрец Светил, зажегший Лунные светильники.

Я припомнил светящиеся шарики, освещавшие город. Вот значит, кому жители были благодарны за это чудо! Ясно, что за свои заслуги этот Великий жрец Светил удостоился саркофага из лунного металла. Потом серебряные саркофаги стали попадаться чаще.

По словам моего проводника, здесь была усыпальница не только жрецов, но и вождей, а так же героев, среди которых было много «посланников», то-есть отправленных с поручением к богам. Догадались, каким способом? С помощью удара бронзовым кинжалом в грудь, но некоторым разбивали головы священным молотом.

Я уже рассказывал о подобном обычае, всё ещё бытующем у обитателей джунглей. Только теперь это было редкостью, а тогда, похоже, явлением регулярным, судя по количеству «посланцев». В те времена кандидат в «посланники», как правило, был не старцем, а юношей аристократического происхождения. Такого «гонца» отправляли к богам с ежегодным отчётом, а в случае нужды вне очереди, с какой-нибудь просьбой или жалобой.

Готовились заранее, примерно за год. В течение этого года будущему герою воздавались почести достойные высоких правителей. К его услугам были самые красивые девушки и любые развлечения, какие могла предоставить его эпоха — пиры, охота, игрища и празднества в его честь. А потом в назначенный день его торжественно убивали на ступенях зиккурата при всеобщем ликовании.

Не надо так ахать! И те, кто совершали это действо, и сам «посланник», и те, кто с восторгом смотрели, как его кровь стекает по специальным желобам к подножью зиккурата, были уверенны, что в это самое время он появляется в чертогах богов, где теперь пребудет во веки вечные! Ему искренне завидовали, им восторгались, и какая разница попал он на самом деле к богам или нет, если он умер счастливым?

Но вот мы оказались в весьма широком зале, где стояли всего два саркофага, хотя возвышений для этих гробов там было много. Видимо планировалось их все заполнить со временем, но не вышло по понятным причинам.

Но не это поразило меня, а то, что оба саркофага были из чистого золота!

Ха! Можно было не доставать остальные сокровища, спрятанные где-то в этом месте. Достаточно было привезти с собой хотя бы один из этих ящиков, чтобы купить себе целую провинцию и построить на ней два-три шикарных замка.

— Ра-му первый, что привёл сюда народ с трудом выживший после катастрофы и Ра-му двенадцатый, уничтоживший этот народ через несколько десятков поколений, — пояснил призрак, остановившись напротив саркофагов.

Ну вот, наконец-то! А то всё на меня сваливал. Я не просил его взрывать этот самый шар над городом…

Но тут мне в голову стукнула одна мысль — ведь не за катастрофу, свидетелем которой я был, Верховный жрец Светил Ра-му двенадцатый удостоился золотого саркофага? Когда я встретил его призрак, он был уже два дня мёртв, а его тело покоилось в этом ящике. Так что же он сделал такого, что удостоился почестей равных тем, что были оказаны его далёкому предшественнику, спасшему свой народ?

— Я подарил им сто лет мирной жизни, — ответил призрак на этот невысказанный вопрос, снова прочтя мои мысли. — Это может быть кажется незначительным, но на самом деле ценность такого подарка огромна. Народ, который проводит без войн двадцать лет, становится богатым, сорок лет — великим, а через сто лет приближается в своей силе и уме к богам. Это было моей ошибкой. Им хватило бы и пятидесяти лет для счастливой жизни, а я пожадничал и ограждал их от бед целое столетие. Если бы прожил подольше, то и дальше ограждал бы. Но вот ведь умер, обезумел, встретился с демоном… Сам себя обрёк на бездну страданий, и их погубил, вызвав зависть богов, которые отдали нас тебе, пернатый демон!

Я возвёл уже очи горе и собрался обложить его всеми известными мне испанскими матюками, но тут жрец продолжил:

— Теперь я понимаю, что это должно было случиться. Мой народ ушёл по воле богов, и теперь другие, угодные богам, народы правят миром. Но боги были милосердны и семя моего народа не пропало! Великое сохраняется в малом, и когда-нибудь снова будет возвеличено и вознесётся на прежнюю высоту, а может быть, и превзойдёт её!.. Но мы здесь с тобой не за этим. Я хотел вознаградить тебя, демон за ту роль, которую ты сыграл, исполняя волю богов. Смотри!

Призрак взмахнул руками, и тяжёлая крышка саркофага поднялась в воздух. Слушаясь его пассов, она отлетела в сторону и с грохотом обрушилась на каменный пол, отброшенная, как вещь, потерявшая свою ценность.

Я взлетел и уселся на край саркофага, чтобы заглянуть внутрь. Моему взору предстал скелет настолько древний, что его кости готовы были превратиться в прах от одного прикосновения. По какой-то причине этого покойника не заворачивали в ткань и видимо не бальзамировали, а потому все его мягкие ткани давно стали пылью. Зато на нём была прекрасно сохранившаяся золотая одежда из чеканных пластин. Всё это стоило баснословные деньги, но что мне предлагает призрак древнего жреца? Ограбить собственное захоронение?

— Взгляни на мою левую руку, — сказал мой потусторонний проводник, и я понял, что он имел в виду руку скелета.

Только сейчас я заметил, что она как-то неестественно вывернута для человека, лежащего на спине. Рука эта была обращена ладонью вверх таким образом, что держать её в таком положении было бы неудобно. Но когда покойника клали в гроб, руку эту видимо закрепили искусственно и не без цели — на её ладони что-то лежало.

— Ты видишь перед собой Талисман Удачи, — сказал призрак. — Тот, кто обладает им, пройдёт невредимым сквозь любую битву и любую катастрофу, которая уничтожит саму твердь под его ногами. Он выживет, даже если прыгнет в кипящее жерло вулкана. Если бы этот талисман не лежал здесь, а был тогда со мной… Но теперь он твой — возьми его!

Ага, нашёл дурака! Я, значит, прыгаю в гробешник, и тут ловушка захлопывается… Ах, да, у него нет крышки. Ну, тогда меня схватит внезапно оживший скелет, который окажется не таким хрупким, как видится с первого раза, а наоборот прочным, как сталь или ещё прочнее.

Призрак понял мои сомнения и снова проделал странные пассы своими прозрачными руками. И тут пальцы лишённой плоти кисти скелета шевельнулись и… рассыпались в прах, а вверх из гроба поднялась в воздух крупная жемчужина, переливающаяся то огненно-оранжевым, то лунно-белым светом! Она поднялась к самому моему клюву и застыла, словно в ожидании.

— Этот талисман стоит всех сокровищ, о которых я тебе рассказывал. Возьми его и отнеси тому, кому ты покровительствуешь. С того момента, как он прикоснётся к этой реликвии, стрелы беды и преждевременной смерти обойдут его стороной, ибо он будет для них невидим. А теперь прощай!

Не успел призрак произнести эти слова, как начал исчезать, словно сгорая снизу вверх. Последним исчезло его лицо, обращённое ко мне, и глаза этого лица смотрели зло, а на губах играла странная улыбка.

Всё это было непонятно и подозрительно, но я не чувствовал ауры враждебности от жемчужины… которую уже держал в клюве! Когда только я успел её взять? Я этого не помнил. Талисман не нёс в себе зло, иначе я бы его немедленно выплюнул. Наоборот, он едва заметно вибрировал, наполненный живой энергией, и вибрация эта была приятна на ощупь.

Но в следующее мгновение я уже забыл о талисмане, его энергии, исчезнувшем жреце и вообще обо всём на свете, потому что стены погребальной камеры дрогнули и двинулись друг на друга!

Не понимаю логику создателей этой ловушки, но чудовищный пресс без жалости сминал пустые гранитные подставки, а когда я юркнул в дверной проём, то услышал за спиной лязг и скрежет расплющиваемого металла саркофагов Великих жрецов Светил — Ра-му первого и двенадцатого!

Потом я как очумелый летел сквозь галереи с серебряными и каменными саркофагами, мимо ниш в стенах, из которых дождём сыпались кости и совершенно непочтенно вываливались мумии героев, норовя приземлиться мне на спину. Но вот, наконец, тот узкий коридор, сквозь который надо протискиваться с риском оставить там маховые перья! Коридор этот был малопривлекательным местом, но он вёл к выходу, а это придавало сил.

Но рано я радовался избавлению от опасности — стены щелеобразного коридора тоже начали сходиться, и, несмотря на то, что этот процесс шёл медленно, я понял, что протискиваясь сквозь сужающееся пространство, (крылья было никак не раскрыть), даже если я буду бежать во все лапы, мне никак не успеть выскочить из проклятой ловушки!

В отчаянии я рванул куда-то вверх, цепляясь за стены, и тут мне несказанно повезло, (а может быть сработал талисман?), потому что я угодил в незаметное глазу вентиляционное отверстие. Оно было квадратного сечения, с гладко отполированными стенками, но такое узкое, что свободно там могла бы себя чувствовать, разве что, не слишком раскормленная кошка. Мне же в этом пространстве было, мягко говоря, тесновато.

Двигаться приходилось, плотно прижав крылья к бокам и работая лапами, когти которых то и дело скользили без толку по гладкому камню. Но тут я почувствовал, как что-то мне помогает. Именно что-то, а не кто-то, потому что во всём зиккурате не было кроме меня ни единого живого существа, ибо какой дурак в такое место сунется, не будучи загипнотизированным коварным искусителем, вроде этого призрака?

Я полагаю, что меня привело в движение давление воздуха. Возможно, и без того превосходная тяга, усилилась из-за происходящих внутри древнего строения механических сдвигов — со всех сторон слышался грохот, треск, скрежет, хруст и лязг, сминаемых, превращающихся в крошку саркофагов, словно кто-то заметал за собой следы.

А в это время я, словно безвольная капсула-пенал в пневматической трубе, скользил в абсолютной темноте, так-как из-за занятого клюва не мог подсветить себе пространство даже язычком пламени. Моё движение всё ускорялось, мне казалось, что я лечу, хоть крылья и были сложены. И вдруг мне в глаза ударил свет, да такой яркий, что я зажмурился!

Зажмурился я лишь на пару мгновений, но тут же распахнул глаза, так-как обнаружил, что теперь я и в самом делелечу, беспорядочно хлопая крыльями, словно перепуганная курица!

Надо мною сияли утренние звёзды, лунный диск готовился нырнуть за горизонт, (это его свет показался мне нестерпимо ярким), небо на востоке розовело, а город внизу казался чёрным скопищем теней.

Я так понял, что мною выстрелили из верхушки зиккурата, где видимо были скрытые вентиляционные выходы. Так или иначе, но я был рад покинуть это жуткое место, приключение внутри которого уже сейчас начинало казаться сном.

Когда я нашёл бассейн, то едва держался на крыле и буквально свалился на спящего дона Мигеля, разбудив и его, и Магдалену, спавшую шагах в пяти. Мальчик сел, взял меня в руку, а потом положил на колени, обессиленного, похожего на чучело, которым поиграл щенок, и с удивлением оглядел с головы до лап. К нам подошла Магдалена, а вокруг, как по команде стали просыпаться остальные пираньи.

Я ещё ничего не мог сказать, и только беззвучно открывал и закрывал клюв, как вдруг оттуда выпало что-то небольшое, круглое, гладкое, переливающееся разными цветами. Дон Мигель ловко поймал талисман здоровой рукой, но разглядеть не успел — жемчужина, словно размазалась по его ладони, как будто была не твёрдым предметом, а жидкостью! Миг и она впиталась в кожу парня, и ладонь дона Мигеля снова стала обычного цвета, будто не было только что перламутрово-огненной. Все вопросительно поглядели на меня.

И тут я понял, что наделал! Он был действительно велик этот жрец Светил Ра-му двенадцатый. Так хитро, так умно и тонко осуществить задуманную месть! Нет, он не обманул, и Талисман Удачи, который только что стал частью дона Мигеля, был настоящий. Он действительно будет беречь моего подопечного в бою, в огне и в морской пучине, но…

Удача без неудачи невозможна. Эти два понятия противоположны друг другу, но они должны постоянно следовать друг за другом, как свет и тьма, верх и низ, добро и зло и так далее. Это означало, что, имея способность выйти победителем из любой, самой отчаянной ситуации, дон Мигель обречён теперь постоянно в такие ситуации попадать!..

Его ждала жизнь наполненная боями, походами и такими приключениями о которых лучше читать в книгах, чем участвовать в них самому. Представив себе всё это, я зажмурился… Но с другой стороны, разве не так мы жили до сих пор? Э, просчитался ты, Великий жрец Светил Ра-му двенадцатый! Не вышла твоя месть, ибо, как нельзя намочить воду, так нельзя сделать жизнь таких, как мой Самбульо ещё более сумасшедшей, чем она есть.

Интермеццо четырнадцатое — мокеле-мбембе

Озера, где видели мокеле-мбембе, мы достигли ещё через пару дней. За это время не случилось ничего примечательного, кроме разве что слуха принесённого охотниками соседнего племени, которых мы случайно встретили. Они рассказали, что на одно из дальних поселений напал лабатута.

Кому как, а мне уже надоели всякие монстры противоестественного вида. Если уж враг, то пусть будет сильным, но не извращённым! Утешало, что это чудо появилось достаточно далеко. Действительно, разговор шёл о дальнем селении, которое лабатута полностью уничтожил.

Этот гад не искал любви, а был чистокровным людоедом. Предпочитал детей, но закончив с ними, не брезговал взрослыми, так что отсутствие в нашей компании детей безопасности не гарантировало. Насчёт его внешности говорили что-то странное. Упоминали иглы дикобраза вместо шерсти, огромные клыки, торчащие вперёд и один глаз во лбу. Тварь была крупной, сильной, но ничего не говорилось о её неуязвимости. Что ж, в случае чего, мушкетный залп её остановит.

Я привык уже, что в этих джунглях многое возникает перед глазами внезапно и неожиданно, словно кто-то вдруг отдёргивает тяжёлый зелёный занавес. Озеро, которое мы так теперь и называли — «Озеро мокеле-мбембе», не было исключением из этого правила.

Оно открылось нам во всей своей красе, как открылся когда-то город, давший приют племени Чига Шанки. Больше всего это озеро напоминало гигантское зеркало в зелёной раме, настолько ровными и спокойными были его воды. По крайней мере, мне так казалось с высоты попугайского полёта. Форма его напоминала неправильный овал. Озеро отличалось пологими топкими берегами, изобилующими сетью заводей, почти скрытых прибрежной растительностью, но ближе к середине его глубина была вполне достаточной, чтобы такое судно, как «Анхелика» могло совершать челночные рейсы, не опасаясь сесть на мель.

Единственное, что удивило нашу команду, это полное отсутствие в обозримом пространстве мокеле-мбембе — зверя с туловищем тапира размером с дом, через которого словно продели самую большую анаконду, так что получился длинный гибкий хвост и голова на толстой длинной шее.

На лицах пираний читалось разочарование, но индейцы не унывали.

— Мокеле-мбембе виден не всегда, — пояснял нам Ночная Выдра. — Если мы не нашли его сразу, то это не значит, что мы не встретим его завтра или через день. Конечно, он непредсказуем, и никто не знает, откуда он приходит и куда пропадает потом, но известно, что если его встретили один раз, то, скорее всего, он появится ещё и ещё, пока год не придёт к повороту.

Значит, нам оставалось набраться терпения и заняться исследованием берегов озера в надежде встретить мокеле-мбембе.

В первой же болотистой бухте, которая могла понравиться объекту наших поисков, водилось столько аллигаторов, что я невольно подумал, а не опередили ли нас эти мелкие водные рептилии, и не стоит ли поискать наше чудовище в их желудках. Но меня быстро разубедили относительно этих опасений — оказывается, мокеле-мбембе аллигаторов не боится совершенно, а вот они его боятся, как мыши кота, хотя он существо травоядное. Один из признаков близости мокеле-мбембе, это как раз отсутствие аллигаторов там, где их обычно полным-полно.

А пока что наглые кусачие твари испортили нам купание. Индейцы, правда, опять не спешили расстраиваться — хвосты аллигаторов запечённые особым способом, блюдо достойное царского стола! Сырые они тоже ничего — сам пробовал. Один такой самоуверенный придурок хотел пообедать мной, когда я искал себе устриц и водяных улиток в камышах, но вышло наоборот. Я взял его одними когтями и клювом, не прибегая к огню, чем вызвал одобрение пираний и подозрительные взгляды со стороны индейцев.

Как всегда всё в итоге вышло не так, как мы себе представляли. Началось с того, что мы благополучно прошляпили именно ту примету, о которой я говорил — большой мелководный залив, совершенно свободный от аллигаторов. Конечно, это сильно сказано — «прошляпили». Залив мы увидели сразу, как появились на его берегу. Понятное дело мы его тщательно осмотрели, но не обнаружили никаких следов мокеле-мбембе.

Шёл уже четвёртый день нашего пребывания на озере, и не помню какой с начала похода. Толи одиннадцатый, толи тринадцатый. Предприятие оказалось гораздо более длительным, чем это предполагалось вначале, но торопить события, а тем более прерывать охоту Великого вождя, Сотрясателя земли и Любимца неба, было немыслимо! Это значило бы безвозвратно испортить отношения с индейцами, что не годилось, с какой стороны не посмотри.

Но факт был тот, что мокеле-мбембе появляться не пожелал, и тогда Чига Шанки решил продолжить движение вдоль берега. Но это не значило, что мы должны были следовать за ним, как приклеенные. «Царица амазонок» объявила о своём намерении задержаться и догнать Великого вождя чуть позже, что не вызвало со стороны последнего никаких возражений. Просто пираньям жуть, как хотелось воспользоваться случаем и искупаться в таком месте, где не было риска потерять свои конечности.

Свирры начинают плавать в том же возрасте, что и ходить, а потому водная стихия для них такая же родная, как и суша. Пираньи и так были оторваны от воды на слишком долгий срок, и это отрицательно сказывалось на их характере. Теперь же удержать их от купанья могло только чудо!

Я думал, что дон Мигель останется на берегу из скромности. Конечно же, он видел своих матросов голенькими, и это ощутимо било по нервам юноши.

(Я всерьёз опасался за его здоровье — его отец в этом возрасте уже уединялся с кем-нибудь из служаночек, которые традиционно происходили не из свирров, а вот дон Мигель… Я уже рассказывал вам его историю. Нельзя так делать, если не хотите получить парня с душевным расстройством, которое может перейти в серьёзную скрытую болезнь. Человек — существо парное, и если нет пока пары постоянной, необходима пара временная, и нет здесь ничего скверного, страшного и развратного.)

Этот недостаток в его воспитании я относил целиком на свой счёт. Ну не Магдалену же за такое ругать! Увлечение рыцарскими заморочками сугубо моя вина. Привил в своё время парню идеалистское представление о рыцарстве, благородстве, чести, верности и так далее, а теперь не знаю, как объяснить, что рыцари, по сути, ничем от обычных людей не отличаются, и, совершенно искренне служа прекрасным дамам, не забывают уделять должное внимание горничным.

Итак, залив сейчас напоминал вермишелевый суп от резвящихся пираний. На берегу остались лентяй Ганс, Магдалена, решившая подежурить возле мушкетов, и я, уверенный, что дон Мигель и Ночная Выдра опять ведут научную беседу о природе вещей, свойствах камней и всё в таком же роде.

Их разговоры интересно было послушать. Обоих смело можно было отправлять в Саламанку, что я и намеревался одно время сделать в отношении дона Мигеля, но теперь, если подтвердится гибель его родителей и старших братьев, никак не получится. Парень окажется единственным наследником и продолжателем фамилии Самбульо и тогда уже будет не до учёбы.

Вдруг моё внимание привлекли мужские нотки, примешивающиеся к девичьему смеху, звеневшему над заливом. Что такое?

Я очнулся от лёгкой дремоты, охватившей меня, когда я пригрелся на солнышке. Индейцы ушли дальше по берегу, а это значило, что там с пираньями могли быть только дон Мигель и Ночная Выдра, потому что Ганс храпел рядом.

Я продрал глаза и увидел этих двоих, в самом деле, плескавшихся чуть в стороне от общей группы. Вот только было их трое, а не двое. Что за маленький индеец составил им компанию? Сон слетел с меня окончательно, а любопытство заставило вытянуть шею на максимальную попугайскую длину.

Товарищ обоих мальчишек плавал, как рыба и ни в чём не уступал своим друзьям. Ладное гибкое тело, то исчезало под водой, то неожиданно появлялось, едва не взлетая над волнами. Но самым удивительным было то, что вокруг этого великолепного пловца вода с каждым нырком темнела, что весьма забавляло обоих мальчишек, зато черный плащ его волос на глазах светлел, начиная отливать золотом.

Ну, конечно это была Золотая Куница! Оказывается девчонка всё это время шла вместе с нами. Я почувствовал себя ослом в перьях. Всё правильно — Чига Шанки был не настолько глуп, чтобы оставить её во время своего отсутствия одну против целого племени, которое не замедлило бы избавиться от «аламоа». А эти субчики не потрудились рассказать обо всём мне. Интересно, Магдалена знала?

На какое-то мгновение у меня даже перья встали дыбом от обиды, но тут же подумалось — а что бы это изменило? У мальчишек была своя тайна. Симпатичная такая тайночка! Знали бы мы её с Магдаленой или не знали, какая разница? Ну, вот узнали и что?..

Оно вышло из-за скалы так естественно, что сначала никто не испугался. Смех ещё звенел несколько секунд над водой, и даже потом не сменился визгом, а постепенно недоумённо замер. Наверное, каждый и каждая из присутствующих попросту не верили в реальность происходящего, так-как знали, что такого не может быть.

Нет, это был не мокеле-мбембе, как его описывали индейцы. Тварь больше всего напоминала аллигатора, но этот «аллигатор» был размером с линейный военный галеон! Чудовище шло на расставленных в стороны, длинных, как мачты ногах, толстых, словно романские колонны, но казавшихся тонкими по сравнению с огромным туловом.

Прапредок всех крокодилов, грубый, немного примитивный, но не глупый хищник, драться с которым даже в своём истинном облике я бы без нужды не стал — себе дороже может выйти! Драконы конечно сильнее этих ящеров, но потом замучаешься откушенные крылья и лапы отращивать.

Он был подвижнее и гибче своих современных потомков, у которых не гнётся шея. У него шея, как раз гнулась, хоть и была короткой. А повадки у него были иные — при таких размерах нет смысла прятаться, но передвигаться лучше быстро! Он и не медлил.

Взглядом, лишённым всякого выражения, ящер окинул бухту, секунду разглядывал замерших пираний, но почему-то не заинтересовался ими, а обратил свой взор на троицу, купавшуюся чуть в стороне.

Уж не знаю, чем два парня и худенькая девушка показались ему привлекательнее тридцати полнокровных девиц, но он устремился именно туда, где стояли по пояс в воде дон Мигель, Ночная Выдра и Золотая Куница.

Это было похоже на то, как лев охотился бы за мышами. Челюсти способные дать фору драконьим, взрыли воду вместе с донным песком, и только лязгнули, в то время как трое превосходных пловцов бросились от монстра врассыпную.

Я в это время уже летел туда во все крылья, соображая какое место наиболее уязвимо у этой твари, покрытой бронёй, какую я, наверное, только у папы видел. В это время сзади грянул выстрел, за ним второй! Обернувшись на лету, я увидел Магдалену, у ног которой валялись два дымящихся мушкета, в то время как она прилаживала на форкетт третий.

Не к месту, но всё же я успел обругать себя косным ретроградом! Давно надо было перевооружить команду и поменять эти стреляющие ломы на нарезные пищали, вроде тех, какими пользуются стрельцы русского Царя в граде Московском. Взять такую зверюгу можно было только выстрелом в глаз, но попасть так метко из наших грохоталок, которые, несмотря на свои размеры, бьют совсем недалеко и не точно, было просто невозможно с такого расстояния!..

Следующая пуля, раскалённым шмелём пролетела в опасной близости от моих лап, и я понял, что сдуру оказался на линии огня. Выбирая между мной и доном Мигелем, Магдалена, конечно, предпочтёт последнего и не прекратит огонь, так что лучше убраться подальше от её пуль.

Я сделал лихой вираж и тут же увидел Ганса, который бегал по берегу и швырял в чудовище камни размером с человеческую голову. Как ни странно, именно они, а не свинцовые пули, расплющивающиеся о роговые пластины черепа монстра, отвлекли ящера от намеченной жертвы. Зато он повернул оскаленное рыло к парню, который представлял собой более аппетитную котлету, чем любой из только что выскочившей из-под его носа троицы.

Однако у меня на Ганса были иные планы, и терять парня вот так запросто я не собирался. Поэтому мой вираж превратился в сложную фигуру, которой я даже не подберу названия, и я оказался как раз между Гансом и распахнутой пастью голодной зверюги. Тогда я, не мудрствуя лукаво, сотворил огненный шар, которым, что было сил, плюнул в отверстый хавальник крокодилоида.

Если бы эта бомба взорвалась, скажем, в горле ящера, ему пришёл бы конец немедленно, но вышло так, что детонация произошла, лишь только он захлопнул челюсти. Огонь, вырвавшийся у него меж зубов, на мгновение превратил примитивную рептилию в дракона! Воздушная волна швырнула меня в лицо Ганса, и я сбил его с ног. Это спасло нас обоих, но уже не от зубов, а от удара рылом, так-как ящер ещё двигался по инерции, хотя сейчас ему стало не до нас…

Однако моя бомбардировка сослужила плохую службу пираньям. Конечно же, бравые девчонки, увидев, что опасность грозит их сеньору, устремились не прочь от монстра, а к нему! Как они могли помочь дону Мигелю, будучи голышом и без оружия, было не ясно, но к моменту взрыва практически все пираньи карабкались по ногам и хвосту ящера, а примерно десяток уже оседлали его шипастую спину. Но теперь гигант, в пасти которого всё буквально огнём горело, начал метаться, завертевшись волчком и нанося хвостом удары способные сокрушить скалы!

Когда я это увидел, сердце моё упало. Я решил, что нашей команде конец, по крайней мере, большей её части. Пираньи гроздьями сыпались со спины чудовища, разлетались в стороны, словно выпущенные из пращи!

Конечно, мне приходилось видеть, как гибнут свирры обоих полов, но это не значит, что я относился к их участи с равнодушием.

Ещё со времён нашего первого совместного с Драськой похода, я привык считать гибель каждой пираньи своим личным промахом, но тогда они ещё не умели воевать, так, как эти, хоть и обладали не меньшей силой и бесстрашием. И я в те годы не научился ещё просчитывать наперёд планы операций и все возможные варианты атак, применяя именно те которые приводили к успеху с наименьшими потерями.

Самым главным моим достижением здесь было воспитание таких людей, как Магдалена, которые держали под контролем то, что в силу понятных причин не мог охватить ни я, ни тот из сеньоров Самбульо, который стоял во главе семейства, а, следовательно, был и во главе военных походов.

Теперь же ситуация вышла из-под контроля. Ни о каких расчётах речь не шла, и приходилось действовать наугад. Вот я и действовал. И напорол…

Забегая вперёд, скажу, что нам неслыханно повезло — никто из команды не погиб, но пять девушек получили серьёзные ушибы и переломы, а одна так основательно разбилась о скалу, что её жизнь неделю висела на волоске, но совместными усилиями Магдалены и индейских знахарей девочку удалось спасти. Когда я видел её впоследствии, она выглядела такой же здоровой, как и те пираньи, которым повезло отделаться в том приключении лёгким испугом, и даже приняла участие в обряде обмена, который обещал Чига Шанки… Но не стоит заранее говорить об этом сейчас.

В тот момент я не знал еще, каковы будут потери и только во все глаза глядел на постигшую нас катастрофу. Наверное, поэтому я проглядел момент, когда дон Мигель, Ночная Выдра и Золотая Куница выбрались на берег. Но это вполне понятно, достаточно представить мои ощущения, когда две пираньи пролетели у нас с Гансом над головой, кувыркаясь, как тряпичные куклы и приземлились в прибрежные кусты.

Тем временем, с окрестных скал и просто с берега в ящера полетели копья и стрелы — это вернулись, услышав шум битвы, ушедшие вперёд индейцы, во главе с Чига Шанки! Сам Великий вождь держал в руках могучий лук, какого я не видел у здешних охотников, и пускал в монстра стрелы размером с дротик, демонстрируя при этом изрядную меткость.

И тут раздался «Бум!» Не просто «бум», а дробное, тяжёлое и одновременно мягкое — «Бум! Бум! Бум! Бум!»

Все, в том числе и я, обернулись. Да, тут было из-за чего раскрыть клюв! Люди замерли, забыв опустить руки с оружием, и даже крокодилоподобный ящер перестал крутиться.

Из джунглей выходил мокеле-мбембе! Он был больше, чем я ожидал. Наверное, раза в полтора, а то и в два больше напавшего на нас хищника. Его гордо поднятая на длинной шее голова не уступала по высоте мачтам, которые всё чаще применяли англичане. Она буквально поднималась над джунглями, как голова лошади над степной травой!

Но не это заставило всех онеметь от изумления, а то, что на загривке у гиганта сидела… Золотая Куница! Обнажённая, как купалась, с распущенными волосами цвета солнца, уверенная в себе и улыбающаяся!

В наступившей тишине я услышал, как кто-то из индейцев произнёс шёпотом — «аламоа!» Но тогда его никто не поддержал.

Золотая Куница была не одна в этом необычном шествии. По бокам мокеле-мбембе шли дон Мигель и Ночная Выдра с длинными прутьями в руках. Нет, они не били гиганта этими тонкими палками, с успехом способными заменить хлыст. Они его даже не подкалывали их заострёнными концами, как это делают погонщики слонов, а деликатно касались боков мокеле-мбембе, как бы направляя его в нужную сторону.

Я видел, как Золотая Куница обменялась взглядами с отцом, и обратил внимание, что Чига Шанки обеспокоен, напряжён, но не удивлён. Эти двое знали, что-то такое, чего не знали остальные. Разве что теперь в их тайну были посвящены дон Мигель и Ночная Выдра.

И тут мокеле-мбембе заметил врага и затрубил, как стадо боевых слонов! В тот же миг Золотая Куница соскользнула с него прямо на руки подоспевших парней, и вся троица поспешила убраться из под ног свирепеющего гиганта. А мокеле-мбембе даже на дыбы привстал, словно распалившийся жеребец, после чего грянул передними ногами оземь, так что всё кругом подпрыгнуло, после чего бросился в воды залива с такой скоростью, какая никак не ожидалась при взгляде на существо его габаритов!

Пираньи только стайками брызнули от этих монстров, вытаскивая из опасного места пострадавших подруг. И тут началось!

Сначала противники принялись ходить по кругу, грозно подняв хвосты, и видимо примериваясь, куда ударить. Из пасти крокодилоидного ящера всё ещё шёл дым или пар, но он уже забыл о боли и ощерился в грозном оскале! Преимущество в зубах было явно на его стороне, хоть зубы мокеле-мбембе тоже внушали уважение, пусть они и были ровными, как у всех травоядных. Зато могучий хвост, толщиной у основания сравнимый с туловом его противника, был вдвое длиннее и рассекал воздух, как гигантский бич.

Первым ударил ящер. Конечно, он попытался ухватить зубами противника за шею, но мокеле-мбембе был готов к этому выпаду, и зубы хищника схватили пустоту! Последовавший ответный удар в скулу был нанесён этой самой шеей, с такой силой, что гигантский крокодилоид завалился на один бок.

Следом за этим мокеле-мбембе хлестнул противника хвостом, сломав ему два длинных острых зубца на спине, каких не бывает у современных крокодилов. Только прочный роговой панцирь спас ящера от перелома хребта, но всё равно заставил выгнуться дугой, как от удара плетью.

Но тут ящер, которого я уже счел, было поверженным, напал снова! Он неожиданно рванулся вперёд и вонзил свои длинные клыки в бок мокеле-мбембе. Тот опять затрубил, на миг, задрав голову к небу, но я тут же понял, что это скорее крик ярости, чем боли. Дело в том, что мышцы и внутренние органы гиганта, не имевшего панциря, защищал толстый слой подкожного жира! Укус крокодилоида был хоть и болезненным, но не нанёс серьёзного урона. Зато вконец разбушевавшийся мокеле-мбембе, начал наносить врагу ожесточённые удары, то головой, то шеей, не давая ему опомниться.

Ящер, похоже, не прочь был отступить, но сбежать ему не дали. Рассвирепевший противник в очередной раз ударил хвостом, и теперь этот удар пришёлся по ногам крокодилоида. Тот упал, как подкошенный, но, не желая сдаваться, тут же вцепился зубами в заднюю ногу гиганта.

Это было его ошибкой, потому что в ответ мокеле-мбембе не попытался вырвать ногу из тисок челюстей врага, а встал на дыбы и всем весом опустился передними ногами на крестец противника…

Раздался треск костей, как будто надломились несколько столетних дубов разом. И тогда ящер впервые за всё это время подал голос — взвыл протяжно и тоскливо, оглашая джунгли стоном, странно похожим на человеческий!..

Но разжалобить мокеле-мбембе у него не вышло. Гигант снова взвился на дыбы и ещё раз ударил врага, придавив его с тем же треском и хрустом, а потом проделал это ещё и ещё раз. Ящер давно уже не делал попыток подняться, а вскоре вообще перестал шевелиться, а мокеле-мбембе всё топтал и топтал его, превращая тело гордого хищника в мешок с костями!

Но, наконец, мокеле-мбембе успокоился, склонил свою длинную шею и, толи осмотрел дело ног своих, толи обнюхал поверженного противника. Проделав эту процедуру, (мне почему-то подумалось, что он отдал убитому ящеру честь, как это делают наши гранды, после того, как проткнут врага и вытрут клинок о его одежду), мокеле-мбембе немного потоптался на месте, словно решая, что делать дальше, потом обернулся на людей, окинул их бессмысленными глазами, но задержался на несколько секунд, словно выхватив кого-то взглядом из толпы.

Готов поклясться, что на какой-то миг в его глазах промелькнула искра осмысленности. Несложно догадаться, что, проследив за его взглядом, я понял, что он смотрит на Золотую Куницу, которая стояла сейчас, прижавшись к отцу, напоминая при этом месячного котёнка рядом с матёрым откормленным котом. Оба её кавалера смущённо топтались поодаль. В наступившей тишине снова шёпотом прозвучало — «аламоа!»

Вот же дикари суеверные! Из того, что я слышал про аламоа, ничто не указывало на способность этой нечисти к дрессировке существ, вроде мокеле-мбембе. Впрочем, в просвещённой цивилизованной Европе девушку за такие дела, конечно, сожгли бы, как ведьму. Так что трудно сказать, кто в большей степени дик и суеверен.

Игра в гляделки длилась недолго. То-ли убедившись, что с Золотой Куницей всё в порядке, то-ли получив от неё разрешение уйти, мокеле-мбембе отвернулся от людей и зашагал в озеро. Он не оглядывался и только всё больше погружался, пока на поверхности не осталась лишь его голова. Эта голова некоторое время была ещё различима среди неспешных волн, потом попала в конус солнечных бликов и исчезла из вида. Охота на мокеле-мбембе была окончена.

Интермеццо пятнадцатое — триумфальное возвращение

Да, всё получилось совсем не так, как представлялось вначале, но вышло даже лучше. Среди местных легенд сохранились предания о вождях, которые смогли победить мокеле-мбембе, либо крокодилоидного ящера, который оказывается, уже встречался раньше, но был более редким гостем в этих местах. Но приручить мокеле-мбембе и сразить с его помощью ящера… Это было чем-то за гранью воображения местных жителей, а потому авторитет Чига Шанки взлетел едва ли не до небес!

А вот Золотой Кунице слава укротительницы мокеле-мбембе только повредила. Теперь её не просто сторонились — от неё шарахались! Слово «аламоа» я больше не слышал, но оно словно витало в воздухе, отравляя атмосферу вокруг ни в чём неповинной девушки.

Теперь она шла с нами и даже ночевала в нашем лагере. Магдалена не возражала, я тоже. Пираньи, сначала косо смотревшие на чужачку, которую видели рядом со своим сеньором, теперь готовы были встать за неё стеной, и с удовольствием приняли в свою компанию.

— У них с Чига Шанки дар убеждения, один на двоих, — объяснил как-то вечером Ночная Выдра. — Только Великий вождь всё больше людей убеждает, а Золотая Куница — животных.

— Точно! — подтвердил дон Мигель. — Она несколько раз по дороге приманивала, то капибару, то тапира, то пекари, и они ели у неё с руки. Но убивать животных приманенных таким способом нельзя. Золотая Куница говорит, что это страшный грех, и если обладающий похожим даром охотник совершит его, то заплатит неудачами, которые превратят его жизнь в сплошной кошмар.

Разговор о неудачах заставил меня вспомнить о подарке незабвенного Ра-му двенадцатого. Интересно, насколько его благословение/проклятие повлияло на сегодняшний случай? Происшествие было как раз в таком духе, чего я и опасался. Да, удружил я дону Мигелю и всему его потомству, нечего сказать!

— Но как же случилось, что Золотая Куница приручила мокеле-мбембе? — полюбопытствовала Магдалена. — Откуда она его вообще взяла?

— Она знала, что он пасётся в джунглях, — признался Ночная Выдра. — Мы нашли его незадолго до того, как охотники и Чига Шанки ушли дальше по берегу.

— И никому ничего не сказали?

— Да, не сказали, — ответил толмач. — Дело в том, что Золотая Куница ещё тогда не выдержала, сорвала большой лист пага-ойа, который любят пекари и протянула его мокеле-мбембе. Теперь его нельзя было убивать. Никто из нас не хотел навлечь проклятие неудачи на Чига Шанки и всё племя. Поэтому пришлось всё скрыть от охотников и самого вождя. А когда Великий вождь увидел свою дочь верхом на звере, которого хотел добыть ради собственной славы, он, конечно же, всё понял и не поднял на него оружие.

— Когда же мокеле-мбембе выдержал бой с тем чудовищем, — прибавил дон Мигель, — его тем более стало нельзя убивать, ведь он дрался, как наш союзник и ему мы благодарны за избавление от страшной опасности.

Теперь всё объяснилось — и отсутствие аллигаторов в заливе, и удачное появление того на кого мы пришли охотиться, как раз, когда явился слишком самоуверенный монстр, имевший по-видимому, те же виды на мокеле-мбембе.

Дорога обратно не ознаменовалась никакими особенными событиями, кроме разве что ежедневных, а точнее ежевечерних театральных представлений, которые разыгрывали охотники, ради собственного удовольствия и для гостей из соседних племён, навещавших наши стоянки в большом количестве.

Надо сказать, что актёрские способности у индейцев были просто фантастическими! Под аккомпанемент свистулек, трещоток и импровизированных барабанчиков, под пение специфических баллад, немного схожих с кошачьим концертом, (если бы все коты вдруг запели басом, а подпевать себе позвали бы дюжину коров), вобщем под все эти экзотические звуки, взрослые мужики, одетые в перья, прыгали и плясали вокруг костров, с потрясающей выразительностью изображая то купающихся пираний, то нападающего ящера, то аламоа верхом на мокеле-мбембе.

Эти оригинальные спектакли были чем-то совершенно особенным, специфическим, чего не увидеть ни в Европе, ни в Азии. Гости здесь не довольствовались ролью зрителей, а вовлекались в общее пение или завывание, раскачивались в такт, потом вскакивали и присоединялись к пляшущим актёрам. И так повторялось каждый раз.

Даже пираньи, которые первоначально давились со смеху, глядя на то, что вытворяют индейцы, в конце концов, прониклись общим духом, но не присоединились к танцам. Это было бы оскорблением для охотников — женщины, даже «амазонки» к священнодействию мужского танца не допускались, а организовали свои.

Уж не знаю, что думали обо всем, об этом индейцы, но к концу нашего путешествия я искренне жалел, что я не страус и не могу спрятать голову в песок. Тем более что шли мы сейчас неспешно, делая за день вдвое меньшие переходы, чем по направлению к озеру мокеле-мбембе.

Представьте себе, что я испытал, когда понял — наши ежевечерние спектакли, длившиеся по полночи, когда в голове шарики за ролики заезжали от давешних песнопений, это, оказывается, была лишь репетиция того, что ждало нас в городе!

Начнём с того, что вступление Чига Шанки в свои владения по торжественности не уступало триумфальному шествию какого-нибудь римского императора — победителя варваров! Будь у Великого вождя народа в племени побольше, он бы обогнал этих императоров в пышности. Но и без того здесь роскоши хватало.

Едва мы миновали ворота, сделав, на сей раз, подношение Змее-стражнице, на наши головы обрушилась метель из бело-розовых лепестков, которые щедро сыпали из корзин дети и подростки, расположившиеся на крышах. (Когда только успели заготовить это излишество, да ещё в таких количествах? И не лень им было?)

Воинов и охотников вместе с Чига Шанки, вышагивавшем во главе процессии, встретили толпы женщин и девушек племени, одетых в самые соблазнительные наряды. Может быть, вы представили себе, что их одеяния были открытыми, обнажающими тело? Так поступили бы в Европе или Азии, если бы устраивалось празднество, где царили бы лёгкие нравы. Но в Новом Свете, посреди джунглей было всё по-другому!

На красотках, кружившихся в замысловатом танце приветствия, одежды было, даже больше чем следовало. Бедняжки, конечно же, изнывали от жары, но их костюмы могли поспорить по сложности изготовления с нарядами французских придворных дам! Но это касалось лишь сложности. Внешне эти наряды можно было сравнить с одеяниями китайских принцесс, которым взбрело в головы заменить шелка тонко выделанной замшей. Они уступали китаянкам в красках, но превосходили их в блеске.

Да, да! Именно блеск многочисленных бусин, нашитых на одежду монет, перламутровых раковин и просто стекляшек, считался наиболее привлекательным для мужчин, наиболее эротичным!

Так-то вот! А знаете почему? В джунглях блистать нельзя — выдашь себя хищнику или стрелку из враждебного племени. А то, что нельзя, то и манит к себе, как магнит!

Так запрет на обнажение тела, придуманный полоумными вождями древних племён, где-то в Палестине, из-за прихоти старперов, страдающих от бессилия, породил впоследствии интерес к тому, что скрывают тряпки. А это в свою очередь дало пищу для создания культа обнажёнки, крайне привлекательного именно своёй запретностью. И конечно, этот культ сразу разделился: люди развитые, представляющие собой элиту человеческого общества, превратили его в искусство, которое зиждется на этой основе уже несколько веков, а те, кто относится к низшей категории человечества, так называемое «быдло», видят в нём лишь пошлость и похабщину!

* * *

— Огонёк, — прервала его Анджелика, которую он сам просил называть именем, которым, когда-то звала его Анхе, — неужели это так? Высшие, то-есть короли там всякие, знать, богатеи, они люди культурные, а народ — быдло? Мне казалось, что люди бывают разные, независимо от того чем они занимаются. Правда, с королями я не знакома…

— Конечно, внучка, ты совершенно права! — рассмеялся Огнеплюй. — Это я виноват — не объяснил, кого имел в виду, рассуждая об элите человечества и тех, кого назвал быдлом. Дело в том, что у самих людей в этом вопросе сложились примитивные представления. Знать, как ты говорила, короли и прочие — наверху, а значит они элита. Народ бедный, необразованный, заморенный трудом, внизу — он быдло. Отчасти это так, но лишь отчасти! На самом деле элита человечества, это те, кто этому самому человечеству что-то даёт, двигает его по пути прогресса, развивает. Бывает так, что это делают люди из знати, но там же случается немало таких кто не только ничего не даёт человечеству, а наоборот страшно вредит ему. На верх общества можно попасть не за заслуги, а с помощью интриг, грязного предательства и преступлений. Нет, элита человечества это скорее учёные, художники, талантливые военные, мудрые политики, честные труженики и даже особо ловкие воры. Да, да, представь себе! Их бесчестный, преступный опыт тоже бывает, служит прогрессу, как это ни странно звучит. А быдло я лично встречал не только среди черни, где его действительно немало, но и среди весьма знатных особ, священнослужителей и даже королей.

— Значит обычное представление о низах и верхах в человеческом обществе неверно? — задумчиво произнесла Мегги.

— В корне неверно! — подтвердил Огнеплюй. — И до тех пор, пока это не изменится, человечество будет либо топтаться на месте, либо периодически скатываться вниз, так и не дотянувшись до вершины, к которой стремится.

— А что будет, если всё поменяется и человечество дотянется до вершины? — полюбопытствовала Анджелика.

— О, дитя! — развёл крыльями Огнеплюй. — Ты от меня многого хочешь. Я же попугай! Может быть не совсем обычный попугай, может быть даже совсем необычный, или даже вовсе не попугай. Но я ведь не пророк! Однако я продолжу.

* * *

Итак, нас встретили танцующие индианки, напоминающие сейчас косяки серебристых рыбок. Надо было видеть, как загорелись глаза у наших товарищей по походу! Уставшие от длительного перехода охотники и воины воспряли духом, распрямили плечи и гордо вошли в город вслед за вождём, улыбающимся во всю свою добродушную физиономию.

Да, они воистину воспряли духом, чего нельзя было сказать об «амазонках». Конечно, наши девочки не подавали вида, но лишь очутились в отведённых им помещениях, буквально попадали с ног. Я даже подумал, что сегодня они уже не поднимутся. Как бы ни так!

Вечером того же дня состоялся грандиозный пир с не менее грандиозным представлением, на котором все пираньи присутствовали, как одна! Даже те, у кого руки и ноги до сих пор были в лубках, а рёбра туго перетянуты, пренебрегли заслуженным отдыхом. И та девушка, которая основательно пострадала, брошенная аллигатором-переростком на скалу, торчавшую из воды в памятном заливе, тоже сидела среди прочих, больше не нуждаясь в поддержке, хоть глаза её теперь заметно косили. Впрочем, последнее обстоятельство индейцы почему-то находили весьма привлекательным.

Мы пировали неделю! Представление, которое разыгрывали индейцы при свете костра, разложенного на широкой площади между дворцом и зиккуратом, дополнялось всё большими подробностями, приобретая вид фантастической феерии. В какой-то момент танцоры мужчины пригласили в свой круг «амазонок» на что те охотно откликнулись. Не устояла даже Магдалена, которая на самом деле очень любила танцевать, хоть и скрывала это.

Я сперва подумал, что вижу перед собой послабление обычаям ради особенных гостей, какими были «Царица амазонок» и её подданные. Нечто подобное уже наблюдалось на совместном пиру в честь нашего знакомства. Только в походе, где воины особенно уязвимы к проискам злых духов, эти исключения не допускались. Теперь же они были у себя дома, а в город не могли сунуться ни враждебные духи, ни коварные соседи. Но вскоре я понял, что ошибся.

Интермеццо шестнадцатое — Великий обряд дружбы

Как-то незаметно, разделённое на мужскую и женскую половину племя смешалось на пиру. Теперь праздновали все вместе, и наши пираньи больше не сидели особняком, а оказались в окружении мужчин, которые совсем недавно почтительно держались от «амазонок» на расстоянии.

И тут я вдруг понял — обещанный обряд «обмена жёнами» начался. Пока об этом не было объявлено во всеуслышание, но люди инстинктивно понимали — время пришло.

Из того, что я узнал об этом обычае, могу сказать, что он чем-то напоминал римские сатурналии, но здесь праздник проводился не раз в год, а чаще. Я так и не выяснил насколько часто, но, судя по тому, что такие празднества любил сам Великий вождь, их частота была значительной. Как правило, священнодейство, (а это так, и не разубеждайте меня в обратном), было приурочено к какому-нибудь значительному событию в жизни племени. На сей раз, это было удачное окончание охоты на мокеле-мбембе.

От римских сатурналий местный обряд отличался ещё и тем, что здесь предписывалось то, что там разрешалось, а точнее на что там закрывали глаза. Но при этом, и в практике сатурналий, и в забавных традициях племени Чига Шанки, не было никакой обязаловки и никакого принуждения. Всё что делалось — делалось добровольно, с взаимного согласия сторон. Отказ от принятия участия в этом действе не осуждался, если только речь не шла о братании племён, как это было в нашем случае.

Ритуал «братания» считался незавершённым, если одна из сторон проявляла «жадность» в предложении обмена жёнами. Это порождало недоверие и могло привести к войне. Точнее, каждый раз приводило, хоть такие случаи и были редкостью. Соседние племена предпочитали мирный исход любых споров, хотя бы потому, что племя Чига Шанки всякий раз выигрывало сражения, хоть Великий вождь и не любил кровопролития. В результате родственные связи между племенами росли и увеличивались, а конфликтов становилось всё меньше.

«Он любит битвы другого рода!» — сказал Ночная Выдра при нашем знакомстве. Я уже тогда понял, что он имел в виду. Если бы все человеческие вожди были такими, как Чига Шанки! Сколько можно было бы сохранить жизней, а сколько создать новых…

Что вы смеётесь? Да, мне понравилось разводить людей, понравилось их растить, доводить до совершенства, отпускать в свободный полёт и смотреть на то, как хороши мои питомцы! Теперь я это больше люблю, чем пиратство и прочие подобные развлечения.

Оказывается даже в таком деликатном обряде, как тот, что мне довелось наблюдать, были свои правила. Люди считают, что мир рождён из Хаоса. В той или иной мере это присутствует в верованиях всех народов. Сегодня тоже был день хаоса, то есть не соблюдалось никаких особых принципов.

Просто из-за пиршественного стола исчезала то одна, то другая пара. Иногда они возвращались быстро, раскрасневшиеся, чуть смущённые и довольные, но бывало и так, что отсутствовали долго или не возвращались совсем.

Оглянувшись туда, где восседал Чига Шанки, а рядом должна была помещаться «Царица амазонок», я увидел, что их обоих нет на месте. Ага…

И тут я хлопнул себя крылом по лбу! О чём я думаю? О чём рассуждаю?! Разве здесь сейчас моё место?!! Может в это самое время моего парня… доедает аламоа!

Мне и сейчас стыдно, но воображение нарисовало кошмарный образ аламоа, сохранившей лишь общее сходство с Золотой Куницей. Аламоа разрывающей длинными зубами горло моему питомцу…

Я молнией бросился туда, где они обычно сидели. Их там не было! Зачем-то заглянул в спальню, где ночевал дон Мигель. Тоже нет! Где же они могут быть?

Обшаривать город можно было много дней, недель, а то и лет. Требовалось включить логику. Если они решили уединиться, то конечно не пошли бы в такое место, где их могли бы застать. Пусть индейцы народ не стеснительный, но дон Мигель ведь не индеец!

С другой стороны врядли их следует искать в той части города, что ещё не очищена от зарослей. Там сыро и можно не заметить змею или ядовитого паука.

И тут я вспомнил о том месте, где дон Мигель и Ночная Выдра учили Золотую Куницу метать ножи. Я ведь и потом их там видел всех троих за тем же занятием или за изучением испанского. А однажды они там пели. Как я раньше не догадался? У ребят где-то там убежище!

Я нашёл их по звуку. Птичий слух развит не хуже драконьего, а у попугаев, известных своей склонностью к подражательству, в особенности. Поэтому я хорошо расслышал то, что происходило в небольшом здании, окружённом живописными пальмами, почти скрывавшими его от посторонних глаз.

Это были звуки любви, а не страдания! Волшебная песня, которая предшествует началу новой жизни. Нежный девичий голосок принадлежал Золотой Кунице, а юношеский, с пробивающимися мужскими нотками…

И тут я чуть не рухнул, промахнувшись от неожиданности мимо пальмы, потому что мужских голосов было два! Один из них принадлежал дону Мигелю, а другой — Ночной Выдре. Так что же, они там придаются радостям любви втроём?

Поймите меня правильно, я не охотник до таких зрелищ, они меня не заводят, как не могут человека завести любовные игры воробьёв. Если человек нормален, он в таких случаях может лишь полюбопытствовать и даже умилиться «милым птичкам», но не более того. Я полез туда не из любопытства — за пятьсот лет жизни среди людей насмотрелся всякого. Но я должен был удостовериться, что всё действительно в порядке.

А потому, стараясь не шуметь, я перебрался с пальмы на крышу домика, нашёл нечто вроде слухового окна, хотя скорее это было отверстие для вентиляции, и заглянул внутрь, благо потолка в этом строении не было.

Всё оказалось именно так, как я понял ещё на подлёте к любовному гнёздышку — они были втроём. Они сплелись в любовной схватке, молодые, сильные, ненасытные и счастливые тем, что с нимипроисходило!

Я не осуждаю их за некоторую экзотику этого соития. Люди не осуждают кошек приносящих разноцветных котят, вот и я не осуждаю способы, с помощью которых сами люди наслаждаются друг другом и создают новую жизнь.

Для меня главное здесь было то, что об аламоа и всех страхах связанных с этим суеверием можно было забыть. Я в этом был уверен, теперь оставалось донести новость до всего племени. Но кое-что меня удивило и даже привело в изрядное замешательство. Все трое любовников вели себя не как неопытные юнцы, а как люди знающие толк в том, что они делают. Что бы это значило?

В любом случае здесь мне делать было больше нечего, но ничто не мешало подождать снаружи, что я и сделал, устроившись на невысокой каменной стене, шагах в пятнадцати от входа в домик.

Прошло, наверное, часа четыре — ночные звёзды сменились на утренние. Как сообщали мне мои уши, любовники несколько раз заканчивали свои игры, отдыхали и начинали снова. Вот что значит молодость! Если бы я не боялся разрушить их идиллию, то крикнул бы — «браво!» Правда, правда, я не шучу!

Они появились на пороге уставшие, смеющиеся, на слегка дрожащих ногах, но счастливые и довольные жизнью. Я отступил в тень и замер, дав им пройти. Затем я, как мог тише снялся со своего места и полетел следом. Примерно на полпути Ночная Выдра сердечно попрощался со своими друзьями и исчез в лабиринте города. Дон Мигель же, обнял Золотую Куницу за плечи и в таком виде они направились к месту пиршества.

Видели бы вы, с какими лицами индейцы встретили эту пару! Недоумение, недоверие, кое-где разочарование, а у кого-то радость читалась в глазах, хоть никто не подал вида, ведь это было бы недостойно истинных охотников! Свидетельством того, что Золотая Куница не аламоа был Мигель, живой и здоровый. Свидетельством, что всё это не какой-то трюк, было смущённое, раскрасневшееся лицо девушки.

Даже я без труда отличаю девушку только что принявшую мужскую любовь, от той, что не удостоилась этого счастья, а уж крайне наблюдательные индейцы и подавно видели всё насквозь. Так что дополнительных доказательств не требовалось. Но для меня не все вопросы получили должное разрешение.

Небо начало светлеть, когда Золотая Куница встала, ласково провела ладонью по щеке дона Мигеля, и направилась к отцу. Чига Шанки остался невозмутим, но глаза его блестели, выдавая охватившие вождя чувства!

Ещё бы! Любимое дитя теперь вне опасности, и если бы не необходимость «сохранять лицо» перед племенем, он наверняка заключил бы дочь в медвежьи свои объятия!

Мне было конечно любопытно, что бы он сказал, если бы узнал правду, но несколько позже мне стало известно, что подобные игры здесь не унижают достоинство женщины, а наоборот прибавляют ей вес в глазах общества, как обладательнице редкого дара, доступного не каждой скво.

После ухода вождя, разошлись и все остальные. Я последовал за доном Мигелем и с удивлением увидел, что Ганса в спальне нет. Здоровяк, похоже, увяз где-то в любовных делах, так что оказался не в состоянии вернуться в свою постель.

Я приготовился было занять своё место в изголовье спящего юноши, но тут его рука протянулась ко мне, приглашая устроиться на обмотанном плащом запястье. Это означало, что дон Мигель хочет поговорить по душам, и ещё — что настроен он мирно.

— Ты всё знаешь, — констатировал мой воспитанник.

— Знаю, — не стал отпираться я. — И давно вы?.. Когда всё началось-то?

— Ещё до похода к озеру, когда были игры.

Я почувствовал себя идиотом. Впрочем, всякий кто пытается контролировать чужие любовные дела, должен чувствовать себя идиотом, поскольку именно идиотом он и является. Форменным!

— И что, вы так втроём и начали? — полюбопытствовал я.

— Нет, я был у Золотой Куницы первым. Они меня сами попросили об этом, как друга. Видишь ли, они любят друг друга, а поскольку мы подружились…

— (!)

— Это один из местных обычаев — доверить возлюбленную другу… в первый раз, если счастью двух влюблённых угрожает какая-либо беда. Они уверены, что это отгонит демонов от будущей семьи и всё дальше сложится хорошо.

— Демонов? — переспросил я, чувствуя, что глупею на глазах. — А если случатся дети?

— Золотая Куница беременна, — ответил дон Мигель, смущённо опустив глаза. — Она уверена, что от меня, и скорее всего это действительно так. Месяц примерно.

Второй раз я сегодня чуть не свалился с насеста, то-есть с руки дона Мигеля.

— А Ночная Выдра? — спросил я, почувствовав, как изменился мой голос.

— Он сказал, что почтёт за честь воспитывать в семье моего… ребёнка, — ответил парень, ещё больше смутившись.

Я понял, что сначала он хотел сказать «бастарда», но язык не повернулся произнести это глупое слово. Нет, я всё-таки люблю этого парня, что хотите со мной делайте! Никого из них так не любил со времён Анхе…

— Как же получилось, что вы занялись этим… втроём? — вновь спросил я, проглотив ком, откуда-то взявшийся в горле.

— Она сама этого захотела, — ответил Мигель. — По их правилам я мог быть с ней до произнесения свадебных обрядов, если бы захотел. Но зачем бы я стал это делать? Конечно, я уступил место настоящему возлюбленному, после того, как мы с ней уже раза четыре… Они тогда провели две ночи вместе, и всё было хорошо, я видел, что они счастливы, но на третью ночь, когда я хотел уйти, она вдруг взяла меня за руку и не пустила. Так мы и любились с тех пор втроём. Сначала было странно, а потом привыкли, и стало хорошо получаться!

Мне показалось, что я вспотел под перьями.

— Больше мы вдвоём с ней не встречались, — продолжал дон Мигель. — Они без меня — да. Я же больше не оставался с Золотой Куницей один на один.

— Погоди, — перебил я его, — а когда вы наткнулись в джунглях на мокеле-мбембе?..

— Мы хотели найти себе местечко, пока все купаются, — улыбнулся дон Мигель. — Но мокеле-мбембе расстроил наши планы. Мы решили отложить свидание и сами пошли купаться.

— Так вы что в походе тоже?..

— Не каждый день, конечно, но было, — кивнул дон Мигель.

Моё убеждённое всезнайство дало трещину. Вот что значит быть уверенным в своей мудрости и недооценивать молодёжь!

— Ни о чём не жалеешь? — спросил я, пытаясь выяснить, насколько задеты глубинные чувства моего питомца.

— Жалею? — задумчиво произнёс дон Мигель. — Даже не знаю, что сказать? Я нарушил клятву данную сеньорите Алисии, но при этом помог друзьям… Действительно помог, теперь я это понимаю. А ведь совсем недавно, расскажи мне кто-нибудь о такой помощи… Нет, я здесь ни о чём не жалею. Что же касается нас с Алисией, то ей решать мою судьбу, потому что ничего скрывать от неё я не намерен. Если я о чём-то жалею, то только о том, что не увижу дитя, которое родится у Золотой Куницы! Почему-то мне очень хочется увидеть этого ребёнка, даже в том случае если мы ошиблись, и его настоящим отцом является Ночная Выдра.

Мне тоже захотелось посмотреть на это дитя и не только посмотреть, ведь, скорее всего, это ещё одна частичка моей Анхе! Я решил про себя, что тщательно запомню это место, и при случае побываю здесь снова. Когда всё утрясётся, конечно.

Но сейчас я не о том молил судьбу, полюбившую в последнее время выделывать с нами злые и странные шутки. Я просил Фортуну за малютку Алисию, ведь если она взбрыкнёт и дону Мигелю будет дана отставка, то поломает и его судьбу, и свою! Как потом выяснилось, я снова недооценил молодёжь.

Праздник любви продолжался ещё четыре дня. Но я не думаю, что об этом стоит рассказывать…

* * *

— Нет, нет! Расскажи, пожалуйста! — закричали в один голос обе драконессы.

Огнеплюй улыбнулся, покачал головой и продолжил.

* * *

— Итак, первый день был днём стихийного выбора, как я уже об этом говорил. Напрасно я беспокоился вначале, что в нашей команде всего двое мужчин, а значит, обмен получится неравным. Индейцы уделяли внимание не только пираньям, но и женщинам своего племени, так что всем всех хватало. К тому же Ганс, увалень и рохля дома, здесь проявил неожиданный талант, работал за десятерых, и имел такой успех среди индианок, что я немного испугался за его здоровье.

День второй был днём выбора. Угадайте, кто кого выбирал? Ладно, скажу — женщины выбирали мужчин. Это символизировало первичность женского начала, главенство женщин в деле зарождения жизни, продолжения рода и всё такое прочее.

Наши кошки, (это я про пираний), все, как одна выбрали себе новых партнёров. Нет, я не осуждаю! У свиррской молодёжи эксперименты в порядке вещей, я уже говорил об этом.

Золотая Куница, пунцовая, но с гордо поднятой головой, демонстративно подошла к Ночной Выдре, взяла его за руку и по-хозяйски увела с собой. Никто ей ничего не сказал на это, только Чига Шанки добродушно так усмехнулся.

Я думал дон Мигель последует за ними, но он не двинулся с места, а через минуту к нему подошла молоденькая индианочка, чуть помладше Куницы, и так же взяла за руку. Они ушли, а я получил очередной душевный нокдаун. Потом, правда, успокоился. Где раз, там и два! О чём вообще волноваться? Если я не ошибаюсь, то это тоже была дочка Чига Шанки, только от другой жены. Золотая Куница накануне с ней долго о чём-то разговаривала. Видимо разговор был не праздный…

День третий тоже был днём выбора. Ясно какого — мужчины выбирали женщин, что символизировало значимость мужской силы, твёрдой руки, защиты, надёжности, отцовства и всего такого.

Тогда случилось небольшое представление — мужчины бросились к женщинам наперегонки. Сразу человек пять устремились к Золотой Кунице, но дон Мигель оказался проворней — первым схватил её за руку и загородил собой, выпятив грудь. Охотники отступили, недовольно ворча, но открытых возражений не последовало — на празднике любви и дружбы поединки и даже споры были запрещены.

Куница тоже не выразила никакого протеста. Отказывать кандидату в партнёры здесь конечно не запрещалось, но считалось неэтичным. Но дело было не в этом — девушка действительно была рада ему, своему первому мужчине!

Я не очень удивился, когда увидел, что Ночная Выдра ведёт за руку ту самую индианочку, которая вчера была с доном Мигелем. Да, сестрёнки сговорились. Умницы, что тут скажешь!

Четвёртый день был днём жребия, что означало неотвратимость судьбы и покорность Высшим силам.

Я немного волновался за нашу троицу, вернее теперь уже четвёрку, так-как не представлял себе, как они поступят в такой ситуации. Но тут оказалось, что у Чига Шанки не только мозги на месте, но и руки растут оттуда, откуда надо.

Да, жребий бросал сам Великий вождь! Затянутая вышла процедура, но зато каким-то чудом, (не иначе, как Высшие духи позаботились), Золотой Кунице выпал Ночная Выдра, а дону Мигелю всё та же её сестрёнка! Что тут скажешь? Как говорил один мудрец — «С богами не поспоришь!»

День последний праздника символизировал неизбежный возврат в хаос всего сущего, а потому он почти ничем не отличался от первого. Разве что теперь никто ни от кого не скрывался и не прятался. Трое друзей-любовников уже никого не стеснялись, а просто ушли в своё гнёздышко, прихватив с собой сестрёнку Золотой Куницы. Я не стал за ними подсматривать. Что тут было ещё выяснять?

Интермеццо семнадцатое — Прощай, мой друг, прощай!

И вот праздник кончился, а последовавший за ним день был прощальным. Мы покидали племя Чига Шанки. Правильно, пора было и честь знать! Засиживаться в гостях, отягощать уставших хозяев — дело скверное, даже если речь идёт о «Царице амазонок» и её свите.

Магдалена, (она одна не меняла партнёра на празднике любви; я так и не выяснил почему), скомандовала сбор, и привыкшие к дисциплине пираньи, были готовы к походу в считанные минуты!

Но, конечно же, напоследок был короткий пир, какие-то слова, которые без запинки переводил Ночная Выдра, потом прощальное представление, вобщем в тот день мы не ушли. Отправились утром, в сопровождении едва ли не всего племени, тащившего подарки, состоявшие в основном из съестных припасов.

Магдалена с одобрения дона Мигеля, отдарилась десятком мушкетов и порохом. Сам Мигель, уже с моего одобрения, преподнёс Ночной Выдре фамильный вагрский акинак, с которым не расставался с детства.

Когда добрались до «Анхелики», нашли корабль не только в целости и сохранности, но и свободным от цепких лиан. Это сократило нам пребывание на территории ставшего родным племени на несколько дней, а потому мы отплыли практически сразу, отталкиваясь от берега шестами.

Стоило отчалить, как от воды вдруг поднялся густой туман, который моментально скрыл стоявших на берегу Чига Шанки, Ночную Выдру, Золотую Куницу, её, так и оставшуюся безымянной сестру, охотников и воинов, а также тех женщин и девушек племени, что пришли нас проводить.

Это было грустно даже для меня, словно мы оставили на берегу семью, с которой не чаяли больше свидеться. Я слышал, как некоторые пираньи хлюпали носами, а Ганс, так и вовсе сбежал под предлогом плохого самочувствия, в трюм, где откровенно разрыдался в подушку.

— И всё-таки я не поняла, — вдруг заговорила Магдалена, когда мы выбрались из протоки и закачались на волнах притока Амазонки, — кто же на самом деле загрыз тех двух индейцев, которые были женихами Золотой Куницы?

— Это сделала она сама, — ответил дон Мигель. — Их загрызла Золотая Куница.

— Что?! — вскричали мы с Магдаленой, так что занятые матросской работой пираньи, вздрогнули и оглянулись на нас все разом.

— Но ведь выяснилось, что она не аламоа! — проговорила Магдалена, сильно побледнев.

— Она не аламоа, — спокойно сказал дон Мигель. — Она оборотень. Её мать — зверочеловек из северных лесов, что за большой водой, откуда родом сам Чига Шанки и многие его воины. Те два дурака скверно с ней обошлись, вот и получили своё. Куница не терпит грубости, принуждения, бестактности и хамства. Для таких ухажёров у неё имеются острые зубы и сила зверочеловека! Она признаёт лишь ласку, деликатное обращение, порядочность и честность. Тогда она становится нежной и ласковой, как котёнок!

Что было на всё это сказать? Чудесная девушка, сделавшая из моего мальчика мужчину, не стала мне менее симпатичной, от того, что я о ней узнал. Но сейчас я радовался речным волнам и попутному ветру, уносившему, нас прочь от земель племени Чига Шанки.

Интермеццо восемнадцатое — туман на большой воде

Больше всего я боялся снова угодить в поророку. А ведь нам ещё требовался ремонт, который затруднительно было сделать, как в тесной протоке, так и во время плавания. Путь до Амазонки по её притоку был совсем недалёк. Всё это время мы находились в шаге от дороги к дому, но, как известно даже один шаг прошагать бывает непросто.

Скверно не иметь лоцмана. Случилось именно то, чего я боялся — едва мы приблизились к месту, где воды притока смешивались с Великой рекой, как поняли, что снова попадаем в бор, нагнанный океаном!

Нас спасло лишь то, что поророка здесь была уже на исходе, и не имела той силы, которая подняла нас тогда на гребне волны к небесам! И всё равно «Анхелика» вновь была отброшена вверх по течению, вместо того, чтобы идти на восток, к устью реки, где был выход в Атлантику.

Беда, как говорится, не приходит одна. Амазонка река жаркого климата, но это не значит, что здесь не бывает холодно. Туман, недавно отрезавший нас от берега незабываемой протоки и скрывший, провожавших наш корабль друзей, снова вернулся, чтобы позабавиться и посмеяться над нами.

Теперь мы оказались посреди Великой реки при нулевой видимости, без малейшего понятия о направлении движения, так-как неизвестно, что именно несло нас по речным волнам — естественное течение или это всё ещё продолжался океанский прилив. Скверно было то, что ни один навигационный прибор в тумане не работал, а компас по непонятной причине сошёл с ума.

Последнее обстоятельство беспокоило меня больше всего. Такое поведение этого прибора, (мы брали его с собой и не расставались с этой важной штукой всё это время), в последний раз наблюдалось вблизи озера мокеле-мбембе!

Кстати, совсем забыл сказать, что я нашёл-таки там действующий портал пространственно-временного характера. Точнее, не нашёл воочию, а почувствовал и даже ухитрился сделать некоторые измерения. Этот портал, судя по всему, имел стихийный характер и открывался-закрывался в силу каких-то специфических свойств.

Так и попадали в то озеро мокеле-мбембе и прочие твари, вроде мега-крокодилоида, едва не сожравшего нашу команду. Наверное, тот зубастый аллигатор-переросток был либо молодой и неопытный, либо особо неудачливый, раз напал на матёрого мокеле-мбембе. Так случается, гибнет лев под копытами буйвола. Так молодой орёл становится жертвой бойцового петуха.

Но суть не в этом. Даже если бы мне удалось обнаружить точное местоположение того портала и рассчитать амплитуду его открытия-закрытия, то это совершенно не помогло бы основной нашей цели — привести домой «Анхелику» со всем экипажем. Так что, сделанное открытие оказалось бесполезным.

Но теперь поведение компаса указывало, что возможно мы находимся рядом с ещё одним порталом. И меня это совсем не радовало.

Это не просто объяснить. Дело в том, что порталы порталам рознь. И беда даже не в том, что они могут вести вовсе не туда, куда хотелось бы. Скажем, если бы мы тогда нырнули в тот портал, что был на озере, то попали бы в мир, где мокеле-мбембе, как у нас диких уток!

Ну, и прочих тварей, весьма опасных, при этом не меньше. Надо нам туда? Нет. Но если бы угораздило попасть, то не пропали бы. Даже если б не получилось выбраться, всё равно как-то удалось бы выжить. Глядишь, какую-нибудь особую цивилизацию основали.

Иное дело другие порталы… В общем, они бывают крайне опасны. Иные ведут, не пойми куда, другие пропускают только живые организмы, а случается наоборот! Это значит, что в первом случае мы могли бы оказаться среди звёзд или, например, в жерле вулкана, когда он кипит, во втором — где угодно без единой тряпки, деревяшки и железки, то-есть голыми и безоружными, а в третьем — остались бы барахтаться в амазонских водах, в то время как все наши пожитки, вместе с «Анхеликой», унесло бы, рыцари знают куда!

И это ещё не самое страшное! Бывают порталы, которые при пересечении их границы оставляют на месте ваши кости, а всё остальное отправляют вперёд. При этом самое страшное то, что тот, кто пересекает портал таким способом, остаётся жив. Ненадолго, конечно.

Случается и попроще — сунется такой исследователь в портал, тут-то он и закроется. Вот и получается — половина здесь, половина там. Причём поделить может в равной степени, как поперёк, так и вдоль, что впрочем, неважно. А важно то, что из-за всех этих сложностей, драконьей молодёжи запрещается шастать, где попало, и вам с Драськой ещё предстоит ответить перед родителями за все ваши художества!

Короче говоря, соваться в незнакомый, неизведанный портал, всегда крайне опасно. То, что выделывали здесь вы с перепрыгиванием из мира в мир через разрезы, сделанные каким-то рогом… Нда-а, ну и везучие же у вас хвосты! А Драську я самолично прибью, когда это всё закончится. Ладо, шучу, шучу!

Итак, мы дрейфовали, спустив паруса, неведомо в какую сторону. Поделать было ничего нельзя, ведь подлинное направление нашего движения было от нас скрыто. Девчонки только посменно следили с шестами наготове, чтобы не налететь на берег, корягу или остров, невидимые в тумане. В результате чуть не налетели на корабль, идущий навстречу.

Он возник прямо перед носом, как и следовало ожидать, внезапно, и если бы не бдительность наших вахтенных, столкновение вышло бы фатальным, прежде всего для нас. А всё потому, что встречное судно имело на носу боевой таран!

Когда-то нос «Анхелики» тоже был окован медью, что позволяло ей разрубать пополам небольшие суда и наносить значительные повреждения равным себе по массе и габаритам. Но со временем надобность в этом отпала — «Анхелика» больше не считалась большим кораблём, к тому же с изобретением пушек суда таранили друг друга всё реже.

Лет сто назад медную обшивку сняли, что позволило уменьшить осадку, к тому же судно не так сильно зарывалось носом в волну. Однако ещё через пятьдесят лет «Анхелику» совсем отправили в запас — семейство Самбульо к тому времени располагало кораблями побольше и посовременнее.

От разбора на дрова старенькое судно спасла её легендарная боевая слава. И стоять бы ей в малой бухте близ замка Самбульо до полного разрушения, если бы не дон Мигель. Но это ясно, а говорю я все эти подробности к тому, что противопоставить тарану, появившегося из тумана судна, нам было совсем нечем!

Встречный корабль был длиннее нашего и осадистее, хоть палуба устроенная ступенями располагалась выше. Он шёл на вёслах, длинных и узких, расположенных в три ряда друг над другом. Мачта с парусом у него тоже имелась, но была едва ли не короче нашей.

Удивителен был его нос — сложной формы, выгнутый в обратную сторону, словно резак для вспарывания ткани, а посредине этого носа торчало вперёд подобие металлической трубы с зубчатым жерлом. Это и был таран, способный без труда проломить наш борт.

Но нападение видимо не входило в намерения встречных чужаков. Едва нас заметили, на их корабле поднялась тревога, люди забегали, вёсла с левого борта втянулись внутрь, будто это было сделано одной рукой, а четыре из них, видимо повинуясь команде, изменили угол наклона и упёрлись нам в борт.

Пираньи уже вовсю отталкивались от встречного судна шестами, на каждый из которых налегло по пять девушек. Оба корабля обладали изрядной тяжестью, поэтому напряжение обеих сторон вполне можно было понять. Если бы встречные незнакомцы не убрали вёсла вовремя, мы бы просто срезали их, как косой. Лобового столкновения удалось избежать, но врезаться друг в друга бортами тоже было не желательно. Поэтому обе команды не бросали шесты и прилагали максимум усилий, чтобы избежать катастрофы!

Но вот мы смогли разглядеть тех, с кем нас в тумане столкнула судьба. Они же увидели нас, после чего с обеих сторон раздались возгласы удивления. Наши случайные встречные оказались мужественными людьми со смуглой кожей и благородными лицами. Все они были одеты в лёгкие доспехи, какого-то старого типа, низкие, круглые шлемы с короткими султанами похожими на одёжные щётки, и плащи из пышных мехов, что придавало им несколько фантастический вид.

Удивление с их стороны было не меньшим, что вполне можно было понять — не каждый день можно встретить корабль с командой из девушек! Пираньи сейчас щеголяли в костюмах подаренных им добрыми индианками, а потому представляли собой весьма колоритное зрелище. Некоторые даже заплели косы на индейский манер, но светлая, в сравнении с местными, кожа и зелёные глаза выделяли их нездешнюю природу.

Корабли, наконец, разошлись и разминулись в тумане. Не знаю, о чём тогда думали пираньи, но я едва не трясся в перьях от нахлынувших сомнений и опасений. Ведь это же была античная триера с римскими воинами на борту! Откуда? Из Рима, конечно. Но как? Скорее всего, через портал на который отреагировал компас. Значит это временной портал, как на озере мокеле-мбембе. Но нам совершенно нечего делать в античном Риме!

Однако мои опасения оказались напрасны. Сразу после того, как триера растворилась в тумане, компас успокоился, словно по волшебству. Мы продолжили свой путь в одиночестве, по-прежнему не имея ясного представления, насколько мы далеки от Атлантического океана и ближайших испанских портов в Новом Свете.

Это нередко бывает — когда ничего вокруг себя не видишь и охота хоть одним глазком взглянуть сквозь то, что мешает нормально ориентироваться. Но когда это, наконец, удаётся, то жалеешь об утраченном неведении!

Туман кончился, словно мы вынырнули из пены, пузырящейся в крынке с парным молоком. Как будто кто-то раздвинул занавес, и мы оказались в другом мире. Свинцовые воды реки, угрюмо нёсшие нас неведомо куда, вдруг весело зажурчали, засеребрились и засверкали так, что стало больно на них смотреть!

Небо взметнулось над нами лазоревым куполом, в который было вплавлено нереально огромное и невозможно золотое солнце. Его лучи, словно стали осязаемыми, бесцеремонно проникающими под одежду пальцами.

Мы увидели берег, вдоль которого шли совсем близко. Джунгли, которыми он пенился, казались изумрудными. Они опрокидывались в воду, полностью скрывая сушу, словно её здесь и не было. И из этих джунглей поднимались к небу города… сверкающие чистым золотом!

Не буду что-либо утверждать, может быть это была просто позолота, а может эти постройки сияли солнечным светом благодаря какому-то фокусу. Но что я видел, то видел. А видел я, и не только я один, строения, словно сложенные из золотых блоков и кирпичей!

Некоторые сооружения подходили почти к самому берегу, как например величественный зиккурат, намного превосходивший размером те, что нам приходилось видеть во время пребывания в гостях у племени Чига Шанки.

Казалось, что до этой пирамиды подать рукой, хоть на самом деле мы были от неё на расстоянии десятков метров. Но, несмотря на эту удалённость, нам хорошо было видно, что происходило на её ступенчатых гранях.

А происходило там вот что — выкрашенные золотой краской, одетые в уборы из разноцветных перьев, люди, видимо жрецы, подводили пленников со связанными руками к самому пернатому и самому высокому, похоже, главному жрецу, ставили их одного за другим на колени, заставив положить голову на невысокую колоду, после чего главный жрец разбивал ему череп золотой кувалдой…

Делал он это чрезвычайно ловко — вот что значит набитая рука! Мозги несчастной жертвы вылетали красно-серым фонтаном и добавлялись к общей массе, которая покрывала уже треть ступеней зиккурата, если считать сверху. Ненужный больше труп, грубо сбрасывали вниз, как ботву, из которой извлекли початок, и он падал, кувыркаясь безвольной куклой, пока не исчезал из виду — подножье зиккурата было скрыто от нас зеленью.

Мы смотрели на чудовищное в своей бессмысленности, кровавое зрелище, словно загипнотизированные, как вдруг раздался крик, от которого все подпрыгнули! Оказалось, что это Ганс, видимо почувствовавший, что качка уменьшилась, решил подняться на палубу.

Зрелище настолько потрясло нашего здоровяка, что он, забыв обо всём, бросился к пушкам и принялся готовить их к бою, не слыша предостерегающего крика Магдалены. Ганс всегда превосходно обращался с пушками, и буквально через несколько секунд навёл первую из них на цель.

Конечно, из наших кулеврин едва можно было достать до берега, и уж точно невозможно поразить цель на ступенях зиккурата. Привлекать к себе лишнее внимание тем более не стоило. Поэтому все бросились к Гансу, чтобы отобрать у него запал, но проворнее всех оказался дон Мигель, успевший выхватить фитиль из рук обезумевшего канонира.

И тут едва не случилась беда — ослеплённый Ганс вдруг яростно хватил кулаком того кто помешал ему выстрелить! Несчастья не случилось лишь потому, что на нём в это время уже висело с десяток пираний, при этом три из них повисли на той руке, которой он ударил своего сюзерена.

Удар пришёлся вскользь, но дон Мигель покатился по палубе, как сшибленная кегля! Все замерли от ужаса — ведь Ганс славился тем, что ударом кулака мог свалить буйвола!

Магдалена бросилась к своему воспитаннику, я к Гансу, с твёрдым намерением вцепится ему в рожу когтями, но тут дон Мигель вдруг поднялся, тряхнул головой, будто ему в уши попала вода, и снова подошёл к Гансу.

Я видел, как руки пираний потянулись к ножам. Ганса все любили, он был одним из нас, но жизнь сеньора ценилась у свирров дороже, чем жизнь всей команды, хоть сам Мигель никогда не согласился бы с этим. И если Ганс сошёл с ума…

Дон Мигель мотнул головой, словно отгоняя муху, (на его скуле расплывалось лиловое пятно, грозившее залить глаз), сделал пираньям успокаивающий жест и заглянул Гансу в лицо. Здоровяк хлопал глазами, плохо соображая, что происходит с ним и вокруг него.

— Они их… — пробормотал он, находясь в шоковой прострации. Но договорить он не успел, потому что дон Мигель залепил ему пощёчину.

Строго говоря, это могло называться пощёчиной лишь условно — таким ударом убивают комара. Но после этого в глазах Ганса начала проявляться осмысленность и… ужас.

— Они же их!.. — снова начал он таким голосом, каким люди пытаются оправдать поступки, которым нет оправдания.

— В расчёте! — перебил его дон Мигель, почти весело, но поморщился, потрогав скулу. — Отведите его в трюм — у него новый приступ морской болезни!

На морскую болезнь состояние Ганса было совершенно не похоже, но приказ дона Мигеля был немедленно выполнен. Когда беспомощно оглядывающийся здоровяк скрылся из глаз, снизу раздался его тоскливый, полный печали и раскаяния вой!

До бедняги, наконец, дошло, что он натворил — поднять руку на своего сеньора, где-то кроме тренировочного зала, проступок каравшийся смертью. Конечно, дон Мигель своей властью мог помиловать кого угодно, но это роняло его достоинство в глазах команды. Поэтому-то он и придумал объяснить проступок Ганса очередным приступом морской болезни, а заодно защитил свою честь, символически ударив его в ответ.

Теперь пираньи наверняка кормили Ганса усиленной порцией местных незрелых цитрусовых, перед которыми самый кислый лимон — просто райский плод. А ещё, я был уверен, что Гансу не миновать жёстких девичьих кулачков, но ему это было, что буйволу горохом по рогам!

Дон Мигель и Магдалена посмотрели друг на друга и рассмеялись, после чего старшая пиранья захлопотала над фингалом, изуродовавшим благородный лик её любимца.

И тут я обратил внимание, что мы снова идём среди тумана. Когда мы успели войти в него снова? А может быть, вообще не выходили? Тогда все эти золотые города и окровавленные зиккураты, торчащие из зелени, все эти пернатые жрецы и их безвольные жертвы… Это всё, что же, нам привиделось? Неужели это был мираж? Как знать…

Если рассуждать здраво, то, скорее всего, мы стали жертвой галлюцинации, потому что больно уж всё там было ярким, вычурным, словно не настоящим, а каким-то художественно-декоративным. Но в таком случае эта галлюцинация была массовой и очень уж реалистичной — я своими ушами слышал, как лопались человеческие черепа под ударами кувалды, как завывал после этого жрец, как с глухим ватным стуком катились по ступеням тела несчастных жертв…

Да нет же! Не могло у меня с людьми быть одной и той же галлюцинации — слишком разная у нас природа. Я попугай с драконьей начинкой или дракон в попугайских перьях. Вот если бы я трансформировался в человека… Нет, я не знаю, что тогда было бы, а гадать — только время терять.

Что-то здесь было не так. А триера с римскими воинами? В её реальности сомневаться не приходилось — столкновения удалось избежать лишь отчаянными усилиями. А ведь её появление здесь на самом деле куда как менее вероятное явление, чем зиккураты и дворцы на берегах Великой реки. Признаюсь честно — эти загадки я не смог решить тогда, не могу и сейчас. Но в то время у меня к тому же очень скоро появились другие заботы.

Интермеццо девятнадцатое — Адская пасть

Между тем, вокруг как-то стемнело. Неужели наступил вечер? Ерунда, до заката ещё далеко — солнце совсем недавно перевалило через полдень. Туман вокруг стал каким-то странным — клочковатым, серым и липким. Вдруг снова похолодало и потянуло в сон, несмотря на середину дня. Вот тогда-то мы и вспомнили про кофе.

Среди припасов, которыми одарили нас индейцы, имелось несколько мешочков с ароматными зёрнами. Ещё в походе к озеру мокеле-мбембе я видел, что индейцы не заваривают их целиком, а предварительно измельчают в порошок. На камбузе у нас имелась ручная мельница, хранившаяся на тот случай если мука в походе кончится, а пополнить запасы удастся только немолотым зерном. Молоть на ней кофейные зёрна было любо-дорого, лучше, чем растирать их в специальных ступках, как это делали индейцы.

Если тогда, в джунглях, пираньи морщили носы от одного только горького аромата чёрного напитка, то сейчас они выстроились в очередь с кружками в руках, нетерпеливо заглядывая друг другу через плечо.

Магдалена придумала класть за щёку несколько кристалликов тростникового сахара, которого у нас тоже был запас. Это смягчало горький вкус, и тут же было подхвачено всеми остальными. Ганс, тот вообще кидал сахар в кружку в большом количестве, что превращало чёрный напиток в какую-то патоку. Только дон Мигель и я продолжали пить кофе по-индейски — без всякого подслащивания. Ну, с ним было всё ясно — мальчик самому себе доказывал свою стойкость и мужественность. Что до меня, то мои щёки устроены не так, как у людей, вот и некуда положить сахар!

Тем временем, холод усиливался. И это на Амазонке! В какой-то момент мы поняли, что тумана вокруг нас нет, зато кругом вихрится и завывает самая настоящая метель. Магдалена скомандовала всем надеть мокасины.

Это разновидность обуви, которую я, кстати, не видел на индейцах-аборигенах, а только на пришлых воинах, представляла собой промежуточную стадию между сапогами и кожаными чулками, и была не такой неуклюжей вещью, как наши штормовые сапоги, которые я уже упоминал ранее. Пираньи поворчали немного, но обулись. Всё-таки свирры не викинги — холод им непривычен и вреден.

Кому приходилось по-настоящему скверно, так это мне! Вы когда-нибудь видели попугая в мокасинах? Я — нет. И с одеждой было туговато. Единственное, что я мог на себя напялить, это импровизированное пончо из половинки пледа, которое соорудила для меня Магдалена. Вот только летать с этой штукой на шее я совершенно не мог. Пришлось без крыльев забраться на свой насест на мачте, где я и уселся, рискуя отморозить лапы.

Зачем я это сделал? Просто я понял, что нам не может всё время везти. Я уже излагал свои мысли о неизбежной череде везения и невезения, поэтому не буду повторяться. Вы себе не представляете, насколько оправдались мои опасения!

Сначала всё было, как было — жуткий холод, снег норовивший сделать из меня снежное чучело, нулевая видимость. Потом снег вдруг разом куда-то сдуло, и я увидел низко нависшие тучи, серые от холода джунгли по берегам Великой реки и её, вновь ставшие свинцовыми, воды.

Вот тут-то и случилось такое, чего я не видел ни в одном из миров, чего я никогда не забуду! На моих глазах, в полумиле от нас, середина реки вдруг провалилась и её воды с рёвом устремились в эту огромную воронку, в которую, наверное, поместилась бы Непобедимая Армада целиком, если бы её угораздило появиться на Амазонке в этот момент!

«Анхелику» вдруг потащило к краю этой невероятной бездны, да так резко, что многие, кто находился на палубе, не удержались на ногах!

Вынужден признаться — с перепугу я обделал мачту. Такого со мной не случалось даже среди жаркого боя, когда пули и ядра норовили пригладить на мне перья! Но в тот момент мне было не до конфуза.

А ещё я до сих пор не знаю, что заставило меня, кувырком свалившись с мачты, заорать во всё горло — «В трюм! Все быстро в трюм! Бросайте всё, спускайтесь в трюм!»

Это на самом деле спасло жизнь тем, кто стоял на вахте. Пираньи замерли в недоумении, но Магдалена привыкла доверять мне, не рассуждая и не расспрашивая, потому что расспросы в критической ситуации гибельны. Она тут же принялась загонять девушек в трюм, в чём ей помог дон Мигель, который спустился туда последним, со мной на руках.

Он успел увидеть отверстую адову пасть и побелел, как полотно, за что я его совершенно не осуждаю, но это не заставило его впасть в панику. Мой воспитанник держался одинаково мужественно и на поле брани, и перед лицом стихии!

В это время мы уже практически стояли на краю обрыва в бездну, и времени хватило только на, чтобы спрыгнуть вниз и задраить люк. И тут началось нечто кошмарное!

Чтобы представить себе наше состояние, насыпьте полбанки гороха и трясите, кувыркайте её, как вам заблагорассудится, несколько минут. Нам же это время показалось вечностью! Если бы мы могли приготовиться к той адской карусели и хотя бы привязать себя к неподвижным частям в трюме, пережить случившееся было бы легче. Но такой возможности у нас не было.

Люди, мешки с припасами, оружие, какая-то утварь, какие-то тряпки, спальные тюфяки, запасные снасти, всё превратилось в беспорядочную, кричащую на разные голоса, беспомощную, пихающуюся и лягающуюся мешанину. В воздухе повис тяжёлый запах рвоты и не только рвоты. И ведь всё это происходило в кромешной темноте — две масляные лампы, освещавшие трюм, оказались тут же раздавленными.

И всё же я понял, что нас не просто кувыркает, а несёт куда-то вниз, причём сначала мы падали отвесно, а потом заскользили по наклонной плоскости, что замедлило движение и не дало нам разбиться в лепёшку! Тем не менее, приземление, а точнее приводнение, было жёстким. Удар, и меня чуть не размазало по днищу «Анхелики», после чего придавило сверху чем-то мягким и тяжёлым!..

Интермеццо двадцатое — «Нижняя» река

На некоторое время я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что погребён под грудой из тел, стонущих пираний. Первоначально я решил, что у меня переломаны все кости и это меня огорчило. Но тут же я сделал одно открытие, которое меня порадовало — «Анхелика» слегка покачивалась, а за бортом слышался тихий плеск волн. Это значило, что мы на воде, что судно сохранило плавучесть, и корпус даже не дал течи! Настоящее чудо, учитывая в какую бездну мы ухнули.

Преисполнившись уважения и благодарности по отношению к голландским корабелам прошлых лет, («Анхелика» появилась на свет, как ганзейское судно голландской постройки), я принялся выбираться, что было не так-то легко. Ничего не соображающие, не понимающие где сейчас чьи руки-ноги-головы, пираньи, воспринимали мои попытки, как агрессию и дважды чуть не свернули мне шею!

Но вот, наконец, я утвердился на чём-то деревянном и неподвижном, произвёл учёт костей и с удивлением обнаружил, что все они на месте! Недоставало изрядного количества перьев в хвосте, но это, как говорится — дело наживное.

Итак, собравшись с духом, я выпустил несколько огненных пузырей самой малой силы, чтобы никого ненароком не обжечь. Картина была удручающая.

Первое, что бросилось в глаза — физиономия Ганса, пребывавшего в глубоком обмороке. При этом изо рта у него торчал чей-то мокасин. Дон Мигель, как и я, оказался погребённым под завалом из пираний. Его я откопал и растолкал в первую очередь. Надо было отдраить люк, пока мы здесь совсем не задохнулись, определить, куда мы попали, произвести смотр команде, среди которой наверняка найдутся раненые, осмотреть судно, произвести учёт потерям.

Мы вышли на палубу в кромешную, гулкую темноту. Где мы? Что это за место? Пришлось освещать корабль факелами. Я их зажёг штук пять, и вот, что мы увидели!

«Анхелика» стояла, (именно стояла!), посреди реки. Нет, это была уже не Амазонка, а какая-то другая река со стоячей, как нам сперва показалось, водой. Ширина этой реки была невелика, но потом выяснилось, что вся она состоит из множества нешироких и неглубоких параллельных русел, то соединяющихся, то расходящихся между собой. Берега и промежутки между этими руслами-протоками, были каменными, покрытыми чем-то белым, пушистым, какой-то разновидностью толи мха, толи плесени.

Но это было ещё что! Самым диковинным было то, что над нашими головами нависал каменный потолок. Похоже, что так было на протяжении всей этой странной реки.

Вот это было да! Сделав несложное сопоставление, я понял, что это река подземная, течёт она, скорее всего вдоль наземного русла Амазонки, а попали мы сюда через внезапно открывшийся на дне Великой реки провал, который видимо тут же и закрылся, спустив нас сюда, как в сточную канаву. И как, спрашивается, нам теперь отсюда выбираться?

Что касается команды, всё оказалось лучше, чем я опасался. В очередной раз подумалось — а не из резины ли сделаны мои пираньи? Не было даже переломов, всё обошлось ушибами, ссадинами и парой вывихов. Вот что значит свиррское воспитание и спортивная подготовка! Любые другие девахи на их месте, будь то изнеженные барышни или привыкшие к труду крестьянки, сейчас лежали бы в обмороке или нуждались бы в помощи врача. Конечно, наши девчонки были грязные, как чушки, но эта участь не миновала никого из нас. Всем требовалась помывка и стирка, а хозяйство нуждалось в восстановлении и спасении того, что можно было спасти.

Этим все и занялись, как только пришли в себя, но самой главной проблемой у нас был корабль. Мы лишились мачты, оснастки и некоторых палубных надстроек. Пропал мой позолоченный насест — память об Анхе и незабываемых делах тех лет! Это было грустно, но я в очередной раз сказал себе, что самая главная память о моей воспитаннице, это её пра-пра-пра-пра-правнук — дон Мигель, которому в очередной раз удалось спастись. Я сразу припомнил талисман удачи незабвенного жреца Ра-му двенадцатого и решил, что здесь не обошлось без вмешательства этого артефакта. А вскоре мне довелось убедиться, что эти подозрения не лишены оснований.

На то, чтобы привести всё в надлежащий вид, ушли, наверное, сутки. Повторюсь — нам несусветно повезло, что корпус корабля выдержал и не развалился. Мы действительно скатились с этакой каменной горки, размером с настоящую гору, по которой сейчас тонким слоем струились воды с потолка. Во время нашего падения эти воды, конечно, были подобны могучему водопаду, который нёс «Анхелику» в свих объятиях, иначе нас просто размолотило бы о скалы. Теперь же верхнее «окно», ведущее к амазонскому дну и огромной водной массе Великой реки, было закрыто.

Нда, неизвестно когда оно откроется в следующий раз, да и толку для нас от этого не будет — наверх не забраться, а если бы даже это удалось, то выйти наружу этим путём людям не под силу. Значит, надо было убираться отсюда, пока новое излияние сверху не сбросило нам на головы тонны воды!

В корпусе нашего судна не было обнаружено ни пробоин, ни трещин, но мачты явно не хватало. Теперь «Анхелика» выглядела, как большая лодка и надо было придумать, как привести её в движение.

Компас, как ни странно, работал здесь не хуже чем на поверхности земли в нормальных условиях. Это позволило нам определить, что подземная река, (или реки), течёт в том же направлении, что и Амазонка. Вот только течение это было чрезвычайно медленным. Надежды на то, что оно понесёт наше судно по направлению к дому, не было никакой. Двигаясь таким ходом, «Анхелика» достигла бы побережья Атлантики лет через двадцать!

Ветра здесь тоже не было, но унас не было и средств передвижения под парусом. Шестов, которыми можно было бы отталкиваться, приводя корабль в движение, мы лишились вместе с мачтой. Оставалось одно — тащить корабль на буксире, а самим для этой цели идти по берегу.

Так и сделали. Смастерили себе упряжь, впряглись и пошли. Медленно пошли, спотыкаясь. Берега здесь были не просто каменными, они местами представляли собой длинные россыпи камней всевозможных размеров, а местами были сплошь покрыты скалами. Идти по такой дороге было крайне трудно, если не сказать — невозможно. Но мы двигались. Очень медленно, но двигались.

Ганс был способен заменить в таком деле едва не половину команды, но его силы тоже были не беспредельны. Дон Мигель работал наравне со всеми, даже больше других, и частенько Магдалене приходилось буквально гнать его вон из упряжки!

Другой проблемой был холод. Нет, здесь не было ни снега, ни мороза, но температура колебалась в районе пяти — семи градусов тепла, (примерно, конечно), а согреться можно было только работой — топливо приходилось экономить. Тут снова нас выручили уцелевшие запасы кофе, дающего одновременно и тепло, и бодрость.

Я научился варить его, используя минимум дерева, которое приходилось экономить ещё и для освещения, ведь не мог же я до бесконечности изображать из себя свечку! А вскоре нам стали попадаться корабли.

Первую находку мы сделали, преодолев около пяти миль. Это было сложно назвать кораблём — видимо он попал сюда очень давно, и от дерева осталась лишь труха, рассыпающаяся при прикосновении. Но из-за того, что он пролежал здесь века без движения и какого-либо внешнего воздействия, общий вид или точнее контур судна был вполне различим.

Внутри и рядом с ним мы нашли немало человеческих костей, но не смогли определить, что это были за люди. Примечательно то, что все металлические детали сохранились в целости, так-как были из бронзы. Ни на корабле, ни при погибших моряках не было найдено ничего железного. Целее всего выглядел груз, когда-то хранившийся в трюме, а теперь лежащий на поверхности. Это были ряды превосходных амфор содержащих масло. Они были воткнуты в песок, насыпанный в трюм, в качестве балласта, и благодаря этому не побились друг о друга, когда корабль попал сюда. Но может быть, его не мотало настолько, как мотало нас?

Находка оказалась не бесполезной — масло в амфорах давно прогоркло и загустело, но по-прежнему могло гореть, хоть и воняло отвратительно. Это решило на длительное время нашу проблему с освещением, и теперь путь нам озаряли допотопные, чадящие, но достаточно яркие масляные светильники, вместо разбитых во время катастрофы фонарей.

Меня занимало одно — что убило моряков этого корабля, которые были явно живы, когда попали сюда? Это был не голод. Не похоже также, что они погибли в битве друг с другом — ни у кого в руках не было оружия. Короткие мечи и окованные бронзой дубинки лежали у каждого в районе талии, а значит, не покидали поясов, за которые их заткнули. Но при взгляде на скелеты создавалось впечатление, что люди старались отойти или даже отползти подальше от своего корабля.

Второй корабль мы нашли, наверное, ещё миль через десять. Меня беспокоило то, что наша команда так страшно измотана, хоть пираньи буксировали судно посменно. Отдыха за время, которого одна часть команды выбивалась из сил, явно не хватало, чтобы другая успела эти силы восстановить. Приходилось делать привалы, во время которых мы простаивали.

Находка номер два была скорее похожа на большую лохань, чем на судно. Она сохранилась гораздо лучше, чем тот корабль, который мы нашли первым, но выглядела примитивней. Я так и не смог определить ни эпохи, ни народа, построившего эту посудину. «Лохань» оказалась плетёной из прутьев и обмазанной снаружи и изнутри смесью глины с чем-то цементирующим, вязким, что сделало её пластичной, прочной, но не хрупкой при застывании. В движение «лохань» приводилась шестами, которых сохранилось множество, но эта находка не смогла послужить нам по своему назначению, так-как дерево этих шестов ломалось от малейшего нажима и они больше не могли выполнять своё предназначение. Но мы их всё равно забрали, для того, чтобы сделать факелы.

Найденное судно не имело никакого груза, а его хозяева пустились в плавание толи совершенно голыми, толи в очень лёгкой одежде, истлевшей вместе с их телами. На них не было найдено ни одного металлического предмета. По-видимому, они совсем не знали металла, а пользовались лишь каменными ножами, топориками и кистенями.

Их скелеты были найдены точно в таких же позах, что и останки моряков с первого корабля. Что бы это значило?

Третья находка повергла нас в шок и едва не заставила повернуть обратно! Тяжёлый испанский галеон новейшей постройки, стоял поперёк русла подземной реки, перегораживая его от берега до берега. Он был разбит, в корпусе зияли многочисленные пробоины, полученные от ударов о скалы. Мачты отсутствовали, но были целы кормовые и носовые стрелковые башенки, что позволило ему сохранить грозный и величественный вид.

Как и в первых двух случаях, вокруг судна на обоих берегах виднелись тела моряков. При ближайшем рассмотрении мы поняли, что здесь трагедия случилась всего около месяца назад. На трупах, одетых в доспехи реконкисты поверх отличных камзолов, не было никаких повреждений, но даже теперь, когда их лица превратились в маски смерти, на них можно было прочесть выражение крайнего ужаса!

Галеон так прочно сидел, застряв между берегами, что сдвинуть его не представлялось возможности. И хорошо, что мы этого не сделали, иначе он бы сразу затонул и лёг на неглубокое дно, окончательно перекрыв нам движение. При осмотре судна мы нашли изрядное количество съестных припасов ещё годных к употреблению, неплохую сумму золотом в каюте капитана, двадцать новеньких чугунных пушек и артиллерийский погреб, полный бочонков с порохом.

Это последнее решило судьбу галеона. Но самой ценной находкой явились две шлюпки с целыми вёслами, ведь свой ялик мы потеряли.

Итак, перенеся к себе на борт все, что было съедобным и ценным, а также часть пороха, (пушки не тронули — отяжелять «Анхелику» таким грузом было для нас слишком большой роскошью), мы придали земле, то-есть завалили камнями тела погибших соотечественников, справили по ним походную заупокойную службу, после чего отвели свой корабль обратно на полмили, (теперь с помощью шлюпок это было проще), и взорвали галеон!..

Конечно, это было рискованно, мы ведь находились под землёй и в любую минуту потолок мог опуститься нам на головы. Все и так чуть не оглохли, несмотря на то, что отошли на приличное расстояние.

Зато теперь мы прошли свободно и не так, как раньше, а буксируя «Анхелику» сразу в две шлюпки! Не самый быстрый и лёгкий способ передвижения, но сейчас он был несравнимо эффективнее того, каким мы пользовались до сих пор.

На радостях, что казавшееся непреодолимым препятствие, успешно пройдено, мы решили сделать большой привал, чтобы дать команде хороший отдых перед длинной и тяжёлой дорогой ведущей в неизвестность. И это едва ли не погубило нас всех.

Привал устроили на продолговатом острове, образованном в результате свойства подземной реки постоянно разделяться на отдельные рукава и сливаться вновь. Мы поставили «Анхелику» на якорь, разбили лагерь, воткнув факелы по краям, разожгли костры, приготовили еду и сварили кофе.

Стало уютно и весело! Дон Мигель распорядился открыть бочонок вина, что было встречено приветственными криками, хоть команду нашу никак нельзя было отнести к любителям выпивки.

В общем, пир удался на славу, после чего все, кроме часовых, уснули, как убитые. Но мне не спалось. Что-то не давало покоя, какая-то недодуманная мысль или скорее предчувствие.

Чтобы хоть как-то развеяться, я стал осматривать всё вокруг. Пейзаж в общих чертах повторял то, что мы уже видели — кругом скалы, серо-чёрные воды подземной реки, (солёные, между прочим; пресная вода стекала сверху, то струйками, то небольшими водопадами), а ещё каменистые берега, местами полностью скрытые пушистым белым мхом похожим на плесень.

Эта плесень или мох, покрывала все поверхности на многие мили, превращая угрюмый каменный ландшафт в сказочно-зимний. Иногда она, правда, куда-то исчезала, оставляя большие и малые проплешины. Например, её не было вокруг всех трёх найденных нами кораблей. Не было её и на этом острове, зато кругом на обоих берегах и даже на низком в этом месте потолке пещеры, красовались густые заросли.

Глядя на потолок, я обратил внимание на то, что прямо над нами цвет пушистого покрова отличается от того идеально-белого, который был в остальных местах. Над нами было розовое пятно, по своим размерам и форме напоминающее очертание нашего лагеря. Я сперва принял его за отблеск костров и факелов, но границы пятна были слишком резко очерчены, чего не могло быть, будь это сполохи от огня.

Вдруг пятно стало темнее. Из нежно-розового оно преобразилось в агрессивно-насыщенное и… шевельнулось!

Я едва успел набрать воздух, когда эта дрянь отделилась от своего основания и упала на спящий лагерь толстым липким покрывалом! Но уже на трети пути её встретил фонтан драконьего пламени!

Думаете, я тогда соображал, что делаю? Нет, за те доли секунды, что прошли, пока розовое плесневое пятно отделялось, чтобы накрыть наш лагерь, соображать было некогда. Тут сработали драконьи инстинкты выживания — жги или сожгут!

Мой огненный зонт был настолько силён, что атакующее пятно подбросило обратно к потолку и разбило об него в клочья! Будь я в драконьем теле, от липкой мерзости не осталось бы даже пепла, но сейчас мне было непросто развить мощь, достаточную, чтобы прикрыть огнём весь лагерь одновременно. Но я справился, несмотря на то, что напитанная водой розовая дрянь не хотела гореть, шипела, съёживалась, чернела, сопротивлялась, как могла.

Однако силы мои были небеспредельны. Когда атаковавшее нас существо, (или чем оно там было?), превратилось в чёрные хлопья, я свалился без сил кверху лапами, и уже теряя сознание, слышал, как взвизгнули две из четырёх пираний, стоявших на часах, как повскакали все остальные, как они забегали, пытаясь понять, что случилось.

Когда меня отлили водой, то выяснилось, что опасность миновала, но две девушки получили множественные ожоги размером от мелкой монеты до полновесного дублона времён короля Максимильяна. Магдалена соскребла жгучую дрянь с их кожи ножом и смазала обожжённые места бальзамической мазью. Всё обошлось, но обе пострадавшие пираньи ещё долго были не в себе и их отправили отлёживаться в трюм.

По-видимому, розовая плесень охотилась именно таким способом — накрывала ничего не подозревавшую жертву и что-то с ней делала — толи обжигала, толи переваривала, толи забирала что-то такое, что требовалось ей в качестве пищи. Это моё предположение подтвердилось очень скоро и в полной мере.

Место нападения розовой плесени мы тут же в спешке покинули, хотя могли особо не торопиться — чтобы атаковать ещё раз ей требовалось сначала вырасти, после чего убедиться в том, что жертва пригодна для еды, то-есть неподвижна. К такой «охоте» была способна любая белая плесень, но чтобы напасть ей требовалось созреть до розового состояния. Зрела она буквально на глазах, после того, как убеждалась, что жертва не сбежит.

Видимо так погибли экипажи всех трёх кораблей, найденных нами во время пути. Их накрыла липкая жгучая мерзость, способная к тому же парализовать живое существо, попавшее в её объятия. Правда чем именно питалась эта тварь мы так и не поняли. Тела погибших конкистадоров не были съедены в том смысле, в котором мы привыкли понимать это слово. Впрочем, мы видели лишь высохшие мумии.

О, они же не должны были высохнуть во влажной атмосфере подземной реки! А ведь раньше мне это в голову не приходило. В таком месте трупы безобразно раздуваются, чернеют и всякое такое. А мы не чувствовали даже характерного запаха разложения. Возможно, хищной плесени требовалась влага живых тел, а может ещё что-нибудь?

Как я уже говорил, мы торопились, и размышлять над подобными проблемами было некогда. Теперь пираньи налегали на вёсла с удвоенной энергией, периодически посматривая вверх. В конце концов, Магдалена запретила им делать это, а слежение за потолком было вменено в обязанность мне. Но, как я уже сказал, для нападения нашему врагу требовалось время и неподвижность жертвы, а потому мы могли не беспокоиться.

Когда-то в нашем ялике, потерянном во время падения в этот речной «Тартар», помещались шесть пираний или один Ганс. Шлюпки вмещали больше гребцов, но соотношение решено было не менять. Более того — две шлюпки в узком русле подземной реки, где постоянно имелся риск ободрать борта «Анхелики», друг другу только мешали, а сил одной шлюпки вполне хватало, чтобы буксировать корабль с небольшой, но постоянной скоростью. Таким образом, тридцать девушек и один Ганс составили шесть смен, для того, чтобы двигаться непрерывно. Конечно, они выматывались за четыре часа гребли, но последующих десяти часов отдыха хватало, чтобы восстановить силы.

Более всего я тогда опасался, что привезу домой настолько мускулистых девчонок, что парни будут от них шарахаться. Увы, проблемы, ожидавшие нас по возвращении, были совсем иными!

А пока, мы уверенно шли вперёд, двигаясь к устью Амазонки, и радовались, что приближаемся к Атлантике, хоть совершенно не представляли себе, как будем выбираться на поверхность. Встречавшиеся по пути останки кораблей мы больше не исследовали. Зачем? Их сокровища нам были бы в тягость, а брать на себя роль могильщиков погибших моряков, мы не могли — не хватило бы ни сил, ни времени.

В один прекрасный день, (я уж не помню в который, так-как давно потерял счёт времени), мы с удивлением и радостью поняли, что течение усилилось. Между тем, подземная река здесь взяла круто в сторону. То есть в сторону «вильнуло» основное русло, но именно оно-то интересовало нас больше всего, так-как побочные рукава не смогли бы вместить «Анхелику», не повредив обшивку, а иные были узковаты даже для шлюпок.

За время нашего путешествия все мы привыкли к неожиданностям, а неожиданности полюбили нас. Только-только мы шли по подземной реке, протекающей в чём-то, напоминающем трубу, и вдруг неожиданно вышли на большую воду!

Что это за «большая вода» такая, стало понятно не сразу. Пространство вокруг нас внезапно расширилось, берега разъехались в разные стороны, потолок поднялся вверх на головокружительную высоту, и где-то в этой высоте замаячило нестерпимо яркое пятно — узкое отверстие из которого падал вертикальный сноп солнечного света!

«Анхелика» закачалась на волнах подземного озера, может быть не такого широкого, как озеро мокеле-мбембе, но после многодневного плавания в сливной трубе, (извините, но сравнение напросилось само собой), это озеро показалось нам просто бескрайне широким!

Над нами возвышался купол, способный накрыть собой крупный город, а может быть даже два или три города! Его стенки представляли собой неровный конус. Внизу они казались почти вертикальными, но на высоте, от которой даже у птицы дух захватывало, сходились к отверстию, за которым сияло голубое небо, и проплывали облака.

Мы попали внутрь потухшего вулкана! Причём потух он несусветное количество лет назад, и природе было угодно превратить его в подобие зуба выеденного изнутри зубной хворью.

Эх, вы не представляете, как меня потянуло туда, вверх, к свободе! Высоковато, но долететь можно, даже на попугайских крыльях. Однако как я мог бросить своих? Никак, совсем никак. Если бы кто-то раньше мне сказал, что возможно настолько привязаться к людям, я бы не поверил. Насчёт Драськи поверил бы, насчёт себя — нет. А вот, поди ж ты!.. Вот были бы у нас у всех крылья, тогда другое дело.

В общем, я не полетел. Соврал самому себе, что может быть, потом слетаю туда на разведку, и остался на месте. В любом случае не мог я оставить корабль без защиты, когда практически вся внутренняя поверхность вулкана была покрыта уже знакомой нам белой плесенью.

Откуда у этой плесени охотничьи навыки и чем она питается, пока ей на радость в подземный мир не принесёт очередной корабль с живыми моряками, мы узнали очень скоро. Исследуя берега подземного озера, на предмет возможности выбраться наружу, (безумная надежда, но как было не проверить?), мы обнаружили весьма оригинальную форму жизни, которая сперва нас изрядно напугала.

Это были круглоголовые существа с рыбьими хвостами, выпуклыми глазами на макушке, способными поворачиваться в разные стороны, и парой странных конечностей спереди, смахивающие на культи рук, отрубленных по локоть. Этими «культями» непонятные твари упирались в землю, составляя с помощью их и хвоста три точки опоры.

Иногда они переползали с места на место, неуклюже двигая телом и подтягиваясь всё на тех же «культях». Жалкое зрелище! Но самое главное то, как они совершали с помощью этих своих одиозных конечностей, которые на поверку оказались очень сильными, гигантские вертикальные прыжки, способные посрамить блоху!

Я совсем забыл сказать о размерах этих тварей. Так вот, габариты взрослых особей колебались от размера упитанного хряка, до размера буйвола! А ещё они оказались съедобными и весьма вкусными в варёном виде. Пираньи добыли одно из них с согласья Магдалены.

Тут-то и выяснилась истинная природа необычных существ, обитающих внутри вулкана. Они оказались… обыкновенными рыбами! Но эти рыбы проживали на суше, на гравийных пляжах тянущихся изнутри, вдоль стен вулкана. Так жили, по крайней мере, те прыгуны, которые доросли до взрослого состояния — молодь резвилась в воде.

На них-то и охотилась розовая плесень, а они питались в свою очередь её белой разновидностью. Их прыгучесть, (они могли сигануть на высоту в полтора раза превышающую мачту «Анхелики»), служила двойной цели — добыче пропитания и стремлению выжить, вовремя выскочив из под пласта падающей плесени. Той же цели служили и глаза на макушке.

А ведь обидно! Конечно, закон выживания беспощаден, и во всём живом мире происходит одно и то же — существо ослабленное старостью, болезнями или ранами, становится добычей хищника. Этот уголок живого мира не был исключением, но почему же ничего не подозревающие люди должны были становиться жертвами безмозглого толи животного, толи растения, только потому, что их приняли за потерявшего бдительность прыгуна?

Обойти озеро вокруг у нас не получилось — обошли только левый берег, вдоль которого проследовали до очередной неожиданности, а именно до выхода из мира подземного озера. Не думаю, что если бы мы исследовали берега озера целиком, то выход на поверхность нашёлся бы на правой стороне. Если бы он вообще существовал, то через него давно уже сюда проникло бы что-нибудь снаружи, но ни малейших признаков активного сообщения с внешним миром не было видно.

В любом случае проверить эти соображения не получилось, потому что, когда мы приблизились к дальнему краю озера, то внезапно были подхвачены течением настолько сильным, что оно потащило нас словно на аркане, прямо, как нам казалось, на стену пещеры!

В это время в буксировочной шлюпке сидел Ганс. Когда течение вдруг ускорилось, парень совершенно растерялся, и, не зная, что делать, только оглядывался туда-сюда, хлопая глазами. Дон Мигель и Магдалена кричали ему, чтобы он возвратился на корабль, но куда там!

Нас несло уже со скоростью скачущей лошади! И не на стену, как казалось, а в провал под самой этой стеной, в кипящую, клокочущую бездну!..

Теперь мы спрятаться в трюм не успели — не было у нас даже десятой доли тех мгновений, которыми мы располагали в прошлый раз. Но то, что произошло дальше, превосходит моё разумение и знание природы вещей, поэтому я буду просто излагать факты.

Когда «Анхелика» резко «клюнула» носом и наше движение превратилось в вертикальное падение, я подумал, что всё кончено и нас сейчас унесёт в такую бездну, откуда нет возврата. Но время шло, а гибель всё не наступала. Более того — мы, как по волшебству, снова встали ногами на палубу, хотя только что отвесно падали вместе с кораблём.

Рядом с доном Мигелем, откуда-то сверху, (если только здесь были верх и низ), грузно плюхнулся Ганс. Однако наше ощущение твёрдой поверхности под ногами было едва ли не иллюзорным — мы как будто потеряли вес! Казалось, что стоит лишь слегка оттолкнуться от палубы, как взлетишь, словно мыльный пузырь, подхваченный ветерком.

Воздух вокруг был настолько пропитан водяной пылью, что едва можно было дышать. Даже трудно было сказать, чему именно больше соответствует то, чем мы тогда наполняли свои лёгкие — воздуху наполненному водой или водой напитанной воздухом? (Крохотные летучие водяные капли на поверку оказались воздушными пузырьками с водяной оболочкой.)

Дон Мигель скомандовал всем привязаться к неподвижным частям палубных надстроек, как во время шторма, а сам свесился через борт, чтобы узнать, что такое происходит вокруг. Магдалена, я и большая часть пираний последовали его примеру. Только Ганс ничего не хотел знать и никуда свешиваться не собирался, а обнял своими ручищами основание мачты и спрятал лицо в палубу, как в детстве прятался в мамкину юбку, скрываясь от злого жестокого мира.

Когда я глянул туда, где по всем законам природы, должна быть морская вода, или хотя бы какое-то дно, (ведь мы вроде бы снова шли горизонтально), то чуть не свалился вниз от неожиданности. Внизу был… огонь! Да, да! Под нами текли настоящие огненные реки, от которых поднимался весьма ощутимый жар. Это заодно объясняло то, что мы всё вокруг неплохо видим, хоть здесь и должна была быть кромешная темнота, ведь наши светильники погасли. До огненных рек было рукой подать, по крайней мере, так казалось. Но скорее всего это была иллюзия, иначе мы бы сварились заживо, потому что это была самая настоящая лава! Толща воды между нами и этим огнём была основательная, но страшно подумать, какая толща была сверху нас!..

Я взглянул вверх и увидел темноту. Непонятной была также сила, которая несла нас вперёд с огромной скоростью, превышающей всё, что я испытывал до сих пор. Мы шли, точнее, летели, уже не по подземной реке, а за пределами Нового Света, прямо через Атлантику, близ дна океана! Повторяю — не знаю и даже не представляю себе, как это возможно, и куда вообще занесла нас странная наша судьба?!

Честно говоря, тогда я не думал, что нам удастся выжить. Вот сейчас сила инерции, (или что там нас несёт?), закончится, и несусветная тяжесть воды моментально превратит нас в бесформенные комки плоти.

Но ничего подобного не происходило. Более того — траектория нашего движения изменилась, и огненные реки начали удаляться. Это означало, что мы движемся по направлению к поверхности. Неужели?!

Так продолжалось довольно долго. Уж не знаю, что за «бог из машины» решил вмешаться в нашу судьбу, но вскоре огненные реки исчезли, вода вокруг посветлела, мы вышли сначала на большую, потом на малую водолазную глубину, а потом…

Потом мы вылетели на поверхность океана, словно нами выстрелили из пушки!

Зрелище наверно было потрясающим! Если бы рядом оказались свидетели, какие-нибудь моряки, у них случился бы шок, а нам уже было бы не смыть репутацию морских чертей, пособников Сатаны. Но свидетелей не было и фонтан водяных брызг, взметнувшийся к небесам и посрамивший бы любого кита, остался никем не замеченным.

Промокшие до костей, плюющие и кашляющие водой, на полузатопленном судне, мы были живы, и даже не ощущали признаков кессонной болезни. Рыцарь знает, почему?.. Ой, опять вырвалось!

Полдня ушло на то, чтобы прийти в себя, так-как сил ни у кого не было. Ещё день потребовался, чтобы откачать воду, привести корабль в какое-то подобие порядка и снова взять «Анхелику» на буксир из двух шлюпок. А ещё через день мы бросили якорь в порту Лиссабона!

Интермеццо двадцать первое — дела домашние

Можно сказать, что на этом закончилась первая половина наших приключений. Да, да! Есть и вторая, может быть и не настолько насыщенная событиями, но всё же заслуживающая внимания. А пока нас ждала рутина возврата домой.

Ещё до входа в порт страны, где действует Святая Инквизиция, мы сочинили легенду, которая скрывала истинный пол львиной доли нашего экипажа. Итак, пираньи стали индейцами, послами Союза дружественных племён к Его Величеству королю Испании. Одежда, подаренная друзьями из племени Чига Шанки, очень помогла нам в этом маскараде. На всякий случай девушки раскрасили лица золой, охрой и вообще чем попало. Ах да, и начисто «забыли» родной язык, зато напоказ частенько лопотали что-то совершенно несусветное, призванное изображать дикарское наречие неведомого народа.

Пять самых рослых оделись в матросские костюмы, (благо можно было по сезону нарядиться в кожаную робу, скрывающую женские формы), и поступили под командование Ганса, чтобы изображать моряков. При этом они старались не покидать судно.

Магдалена единственная не стала скрывать свою принадлежность к женскому роду, и представила португальской таможне подлинный паспорт со свидетельской подписью сеньора Самбульо-отца, заверенный всеми известной и уважаемой нотариальной конторой. То же сделали дон Мигель и Ганс.

Легенда наша была проста — шли себе мирно, попали в шторм, потом в штиль, еле выжили, хотим домой, но долг перед Его Величеством зовёт и призывает! Нам повезло — историю проглотили, правда, с изрядной суммой денег, которую выложил дон Мигель из собственного кармана. Конечно же, не последнюю роль сыграли грамоты с авторитетной печатью семейства Самбульо, а может снова вмешалось заклятье Ра-му двенадцатого, но вскоре «Анхелика» встала на ремонт, «индейское посольство» разместилось в снятом на время особняке, а городские власти от себя ещё выделили несколько стражников, чтобы «господ послов» никто не побеспокоил.

Далее — через пару месяцев мы были снова дома, где нас ждали плохие новости, беды и заботы.

Прежде всего, мы узнали, что из кораблей снаряжённых семейством Самбульо для участия в походе Непобедимой Армады, не вернулся ни один! Это означало, что родители дона Мигеля и его старшие братья погибли в этой авантюре, так-как уцелевшие суда Армады, порой в совершенно разбитом состоянии, давно уже вернулись к родным берегам. А те, что пропали без вести, просто не могли выжить без припасов и воды в условиях штормов и ураганов, которыми их встретила тогда Северная Атлантика.

Дон Мигель выслушал новость, делавшую его единственным наследником титула и состояния Самбульо, упрямо сжав челюсти и посматривая на всех злыми глазами. Некоторое время он молчал, потом подошёл к окну и указал на «Анхелику», стоявшую в гавани хорошо видной из окон замка.

— Это самый старый и самый малый из кораблей моего отца и возможно самое малое судно Армады! — сказал он дрожащим голосом. — Но мы прошли на нём через битву и через все шторма и бури, хоть припасов у нас было никак не больше, а то и меньше чем у других. А потом мы на этом корабле дошли до Нового Света, многое что там пережили и вернулись обратно! Как видите, корабль всё ещё на плаву, я жив, и вся моя команда в целости и сохранности прибыла назад, хоть трудностей и опасностей на нашу долю выпало немало. Я не желаю верить в гибель своих родителей и братьев, пока не получу убедительных тому доказательств! А до тех пор я отказываюсь именоваться Сеньором Самбульо…

Тут он отвернулся и вышел, что можно было расценить, как невежливость по отношению к судебному поверенному и стряпчим, которые пришли, чтобы уведомить его о вступлении в права наследства. Но на сей раз это были неплохие и неглупые люди, а потому никто из них не обиделся. Все просто удалились, пообещав зайти как-нибудь в другой раз, когда «Его Светлости Сеньору Самбульо» будет угодно их принять.

Я не удивился, когда нашёл Мигеля рыдающим на груди Магдалены. Я не стал ни утешать его, ни как-либо вмешиваться, только обменялся взглядами со старшей пираньей и уселся на одну из жёрдочек, устроенных для меня по всему замку. Нелегко этому парню было становиться мужчиной, так пусть спокойно выплачет свои последние детские слёзы!

Вместе с княжеским титулом, поместьем, замком, охотничьими угодьями, пахотными землями и единственным кораблём в гавани, дон Мигель унаследовал весьма жалкое состояние — крохи, оставшиеся от недавнего богатства Самбульо. Я ни один и ни два раза скрипнул клювом, вспоминая золотые и серебряные саркофаги жрецов Ра-му и разные прочие ценности, которые видел в Новом Свете. Как это всё сейчас пригодилось бы! Но мы не принесли из похода ничего. Даже то золото, которое нашли на борту погибшего галеона, обнаруженного во время путешествия по подземной реке, дон Мигель отослал родственникам капитана того судна, так-как смог установить его личность по найденным там же документам.

Впрочем, о чём это я? Конечно, мы принесли с собой бесценное сокровище, которое оказалось главным и единственным богатством, доставшимся нам в Новом Свете! Иными словами — девятнадцать из тридцати пираний нашего экипажа оказались беременными. Понесла даже Магдалена, а я-то давно уже махнул на неё крылом, ведь ей было уже за тридцать, а не одна из её прежних связей не дала плод.

Я знаю, этого можно не понять, но я уже рассказывал, что свирры значительно отличаются от местного населения, и то, что у людей с мозгами, вывернутыми бредовой моралью, считается позором, у них воспринимается, как благословение Небес! Тем более что их народ понёс в этом походе страшные потери — более восьмисот крепких мужчин и молодых здоровых юношей ушли со старшими Самбульо и не вернулись.

Вот это была беда, так беда! Конечно, какое-то количество мужчин в их селениях осталось, но это были либо старики, либо подростки. Ну, ещё немного увечных, получивших ранения в предыдущих походах. Они уже не годились для службы в качестве скорпионов, но могли быть достойными отцами семейств, и, конечно, пираньи этими ветеранами не побрезгуют, но ведь их на всех не хватит!

Так что же делать? Не сводить же свиррских девушек с окрестным мужичьём! Извините за собачье сравнение, но это, то же самое, что допустить случку между породистой борзой и бродячим кобелём. И дело не в том, что он беспородный и шелудивый, а в том, что он битый, оплёванный, трусливый холуй!

Именно отсутствие холопства привлекало меня в этих людях, а вовсе не умение лихо драться, как об этом можно было подумать. Для них сеньор это не только господин и покровитель, но и товарищ по оружию, и отец к которому всегда можно обратиться за помощью, защитой и справедливостью. Свирры никогда не кланялись Самбульо до земли, а тем более не ползали перед ними на карачках, как это принято у каких-нибудь азиатов, а теперь понравилось и европейским горе-владыкам! И господа уважали своих вассалов, заботились о них, и всецело на них полагались.

А теперь что? Если подмешать к ним кровь местных крестьян, то вместе с ней придёт врождённое холопство, низкопоклонство, мужицкая хитрость, подлость, трусость. (Без обид — всё это, увы, есть у честных хлебопашцев, против которых я в принципе ничего не имею. Но у них своя стезя, а у природных воинов, своя. Дорогое вино с самой лучшей простоквашей смешаешь — помои получишь!)

Это и сеньоров испортит, ведь люди есть люди — привыкают ко всякой ерунде, начинают мнить о себе невесть что. Сначала барин слушает льстивые речи, потом ему становится мало, он требует ещё и ещё, и вот он уже нос дерёт, почитает себя, чуть ли не богом, и о слуг своих ноги вытирает! А какой из него при этом воин и полководец? Никакой! Само предназначение дворянина и сеньора исчезает, стирается. Никому он такой не нужен, и даже вреден. Это путь к гибели, а потому я не хотел, чтобы моих Самбульо окружала вместо преданных людей тупая лакейская дворня!

Если такое допустить, (а этим кончится, ведь природа потребует своё), то это будут совсем не те свирры. Над такими понадобится стоять с кнутом, следить, чтобы они делали свою работу хорошо и не давать поднимать головы, иначе они не только всё сделают плохо, но будут норовить сесть на шею.

От таких придётся беречь спину, заводить специальную охрану от собственных подданных, чего отродясь не было в нашем хозяйстве, где эти самые подданные являлись основой, опорой и защитой. Блин, хоть многожёнство у свирров вводи! А может быть и введу, если вернусь…

Но не только у свирров обнаружились проблемы деликатного свойства. Дон Мигель, лишь немного разобрался с делами, как отправился с визитом к родителям своей невесты, ну, и к ней самой, разумеется.

Надо сказать, что его подвиг, во время атаки английских брандеров на беззащитную Армаду, не остался незамеченным. Конечно, речь здесь идёт не о короле и его министрах. Эти господа истинные подвиги никогда в упор не видели! Но среди людей, не забывших ещё о чести и доблести, из уст в уста передавалась удивительная история о юном гранде, который на утлом судёнышке бросился между обречённой Армадой и надвигавшейся на неё смертью!

Не забыл об этом и герцог Медина-Сидонья, несмотря на страшное поражение по-прежнему командовавший испанским флотом и имевший влияние при Дворе. Так что за доном Мигелем прочно закрепилась слава героя, которая опередила его появление в доме юной Алисии.

Кроме того её родители были уже в курсе, что теперь наречённый их дочери является единственным наследником дома Самбульо, а значит они отдавали её не за младшего отпрыска знатной фамилии, а за того кто теперь является её главой! Что же касается состояния дона Мигеля, то это было частным делом, и истинное положение вещей не разглашалось.

По всему, поэтому моего парня встретили с распростёртыми объятиями! Я думаю, родители Алисии больше всего боялись тогда, что став в одночасье таким важным сеньором, дон Мигель расторгнет помолвку в надежде составить более выгодную партию.

И он действительно их немало озадачил, заявив, что намерен переговорить с их дочерью наедине. Разумеется, такое свидание было недопустимо в соответствии с представлениями о приличиях великосветского общества. Но им разрешили встретиться в присутствии дуэньи Алисии, которую тут же уболтала Магдалена, благо они были если не подругами, то старыми знакомыми, причём одна обожала всякие истории, а другой было что рассказать.

Итак, они встретились в покоях достаточно просторных, чтобы пара кумушек могла спокойно беседовать, не мешая молодёжи вести свой собственный разговор, но и не теряя их из виду.

Ну, уж этот разговор я никак не мог пропустить, а потому вообразил себя мышью и прокрался за портьерами, подойдя к маленькому диванчику, выгнутому полумесяцем, благодаря чему беседующие сидели одновременно и рядом, и друг напротив друга. Я видел только их ноги, но разговор слышал отлично.

— Благородная сеньорита! — начал дон Мигель, дрогнувшим от волнения голосом. — Я хотел бы переговорить с вами о делах касающихся нас обоих…

— Неужели вы хотите сообщить, что больше не любите меня, сеньор кабальеро? — перебила она его со вздохом достойным лучших театральных подмостков, какие есть в мире.

— Нет, нет, что вы! — поспешил возразить дон Мигель. — Моя любовь к вам осталась и останется неизменной. Но, увы, возникли обстоятельства, из-за которых я не смею далее добиваться вашей руки, не переговорив с вами, и не услышав от вас самой приговор моей судьбе.

— Какие обстоятельства? — пролепетала она столь нежным и испуганным голоском, что даже у меня сердце облилось кровью пополам со слезами.

Я не видел её глаз, но ясно представлял себе эти огромные голубые озёра, готовые пролиться водопадами.

— Прежде всего, я теперь калека, — начал дон Мигель издалека, имея ввиду свою руку.

— Раны, полученные в битве, украшают героя! — возразила Алисия. — Тем более что слава о вашем подвиге в последнее время разносится так, что затмевает славу рыцарей древних лет. Каждый менестрель, заходящий в наше поместье, обязательно исполняет балладу о вашей храбрости!

— Ах, нет же! — улыбнулся дон Мигель. — Это ранение я получил не в Ла-Манше, а несколько ранее, во Фландрии. Во время неудачной и бесславно закончившейся операции, в которой я даже не успел принять участие, так-как залп из аркебуз со стороны гёзов, уничтоживший тогда много славных бойцов, смёл меня с борта корабля обратно на палубу, не дав спрыгнуть на землю. Отличная толедская кираса, подаренная мне матушкой на восемнадцатилетие, сдержала несколько пуль, но одна из них попала в сочленение наплечника и перебила руку. Если бы не Огонёк, (помните моего попугая?), я так и остался бы в ледяном прибое Фландрии, так-как наш десантный шлюп пошёл ко дну, продырявленный ядрами фальконетов. Но мой пернатый друг меня вытащил… Однако речь сейчас не о моих бедах и приключениях. Факт в том, что я уже год однорукий калека. Зачем вам однорукий муж? Вы достойны лучшей участи.

— Я была бы счастлива всю жизнь быть вашей левой рукой! — проговорила Алисия таким голосом, что я чуть было, не выдал себя от избытка чувств.

Если раньше в её словах слышалась игра и, пусть невинная, но всё же театральность, то сейчас в них прозвучал испуг, удивление и… сострадание! И что самое главное — эти нотки были искренними.

Я не наивный дурачок, и не буду утверждать, что эта девочка любила дона Мигеля нежно, пламенно и страстно, но он вызывал у неё какую-то симпатию, а теперь она его искренне пожалела. Ведь они совершенно не знали друг друга! Мой парень был влюблён в её красоту и в тот образ, который сам себе придумал, а ей оставались только рассказы о юном и бесстрашном доне Мигеле де Самбульо. Согласитесь, что это маловато для любви. Девочки вообще любят не так, как мальчики… Впрочем, кому я это говорю, вы лучше меня об этом знаете!

— Но это ещё не всё, — продолжил дон Мигель развенчивать собственную персону в глазах наречённой. — Вы, конечно, слышали, любезная сеньорита, что теперь я зовусь князем Самбульо и являюсь владельцем всего что принадлежало… моей семье. Так вот, я не признаю этого пока не получу убедительные доказательства гибели моих родителей и братьев. Более того — всем известного богатства Самбульо больше не существует! Отец вложил все, что было в сокровищнице семьи в постройку флотилии, которую присоединили к Непобедимой Армаде. Кроме того, значительная сумма была направлена с той же целью в адрес Короны. Так что сейчас всё моё состояние лежит на дне Ла-Манша, а того, что осталось, едва хватит, чтобы снарядить «Анхелику» для поисковой экспедиции, которую я намерен предпринять в ближайшее время.

— Отец даёт за мной хорошее приданное, — сказала Алисия, как бы прикидывая что-то в уме. — Конечно, он мечтал соединить свои богатства с тем, что имеет семья Самбульо, но раз Господь решил, что это слишком, значит, так тому и быть — моих денег нам хватит, чтобы жить безбедно, к тому же по наследству мне тоже кое-что полагается…

— Я всё больше убеждаюсь, сеньорита Алисия, что ваша душа сделана из чистого золота, а иного золота мне не надо! — с грустной улыбкой произнёс дон Мигель. — Но есть ещё кое-что, о чём вам следует знать, дорогая сеньорита, потому что я не хочу, чтобы между нами были скверные тайны и недомолвки. А потому я намерен рассказать вам всё, как на духу, а вы уж сами судите — достоин я вашей руки или нет.

— Сеньор, вы меня пугаете! — сказала Алисия, но в её голосе слышалось больше любопытства, чем страха. — Но я прошу вас, продолжайте.

— Ну, что ж, в таком случае знайте, что вы сейчас разговариваете с клятвопреступником…

— Что?!

— Да, Алисия, я нарушил клятву и тем самым предал вас, ведь именно вам я клялся в любви и верности до гроба. Иными словами, я изменил вам с другой женщиной.

— Ах!..

— Точнее с двумя.

Алисия закашлялась. По-видимому, у неё не хватило слов, чтобы выразить эмоции, охватившие её юное, неискушённое естество после получения таких известий.

— Но… вы ни одну из них не любите? — спросила она почти шёпотом.

— Готов поклясться в этом, сеньорита Алисия! Я люблю только вас, и лишь вас хочу видеть своей женой, но обстоятельства сложились так, что я был вынужден…

— Рассказывайте!

Это было сказано голосом не только ничуть не расстроенным, но даже каким-то весёлым. Заговорщическим! Произошло движение, и я догадался, что Алисия оглядывается на дуэнью, после чего пододвигается к дону Мигелю поближе.

— Любезный сеньор! — начала она, как мне показалось, едва сдерживая смех. — Я требую от вас подробного рассказа о ваших похождениях. Заранее объявляю, что я возмущена вашим признанием, но я вас прощаю! Однако взамен хочу вашей откровенности, и учтите, что моё отношение к вам теперь зависит от того, насколько вы будете искренни и правдивы в своём повествовании!

По тому, как дон Мигель вздрогнул, я понял, что она взяла его за руку. Да, моему парню достался бесёнок в юбке, и если всё сладится, она не даст ему скучать! Мигель прямодушное создание, и такая девица, конечно, сбалансирует его жизнь, иначе душевно он так никогда и не выйдет из детского возраста.

Тут воображение решило сыграть со мной шутку. Я как бы увидел их жизнь, наполненную радостями и горестями сопутствующими такой вот паре. Ведь подобное сочетание характеров таит в себе немало опасностей. Самая банальная — судьба жены моряка. Я не представлял себе Алисию на палубе боевого корабля рядом с мужем. Нет, она сделана не из такого теста, это не матушка дона Мигеля ухитрявшаяся ходить с мужем в морские походы!

Если он продолжит традиционное семейное занятие, я имею в виду пиратство, то его подолгу не будет дома, а это чревато семейными осложнениями. В Алисии угадывался недюжинный темперамент, что обещало сделать их совместную жизнь яркой, но и опасной. Не скажу, что за пятьсот лет ни у кого из Самбульо не вырастали рога, но до сих пор ситуацию удавалось разрешить мирным путём. Удастся ли теперь?

Впрочем, я тут же одёрнул себя. Зачем забегать вперёд, когда никакой «ситуации» ещё не возникло, а прелестная Алисия виновата только в здоровом девичьем любопытстве? Сейчас у них были равные шансы стать идеальной парой или испортить друг другу жизнь. А может быть накуролесить, наломать дров, после чего простить друг друга и жить долго и счастливо? Между людьми чего только не бывает!

Признаюсь честно — если бы дон Мигель не рвался домой к своей Алисии, я бы с большим удовольствием оставил его среди индейцев. Простые нравы легче переживают сложности отношений, а потому там льётся меньше ненужной крови, а компромисс легко может привести людей к общему согласию.

Дон Мигель, (вот простая душа!), действительно рассказал ей всё, и с такимиподробностями, что по сдержанному аханью и хихиканью юной сеньориты, я понял — девушке рассказ понравился. Когда он закончил, наступило долгое молчание, после чего она заговорила мягким, но в то же время игриво-повелительным тоном:

— У моего отца девять бастардов. Это только известных! Моя матушка мудрая женщина, и с самого начала своего замужества решила, что лучше иметь любовниц мужа в союзницах и стоять во главе их, чем провести жизнь в бесплодной борьбе с ними. Самые старшие из моих… сводных братьев давно уже находятся на королевской службе и имеют собственные семьи. Сёстры вышли замуж за мелкопоместных идальго, и, насколько мне известно, довольны своей жизнью. С ровесниками и ровесницами я дружу и легче нахожу общий язык, чем с моими единоутробными братьями. Самому младшему — сыну помощницы кухарки, которая старше меня на два года, всего полтора годика от роду, и я его очень люблю! Неужели вы думаете, что я вменю вам в вину приключение с какими-то индианками, которых я, скорее всего, никогда не увижу? Оставьте, сеньор Самбульо, эти глупые мысли! Мой отец за всю свою жизнь ни разу не изменил моей матери ни с одной знатной сеньорой! Только её имя он носил на щите на войне и на турнире. А потому он считается примерным мужем и добропорядочным семьянином, о чём известно даже при дворе Его Величества! Если вы намерены также хранить верность мне, как это делает он, то я разрешаю вам продолжать ухаживать за мной, коли таково будет ваше желание. Если вы согласны со мной, то я буду счастлива, выйти за вас замуж и прожить с вами остаток жизни, называясь сеньорой Самбульо. Если же вы измените мне и подарите свою любовь какой-нибудь другой сеньорите, то берегитесь и лучше откажитесь от меня прямо сейчас, потому что я очень ревнива!..

Она не закончила свою тираду, потому что дон Мигель упал перед ней на колени и принялся осыпать её руки поцелуями. Это всполошило дуэнью сеньориты Алисии. Магдалена тоже встала и, клянусь своими перьями — она готова была рассмеяться от счастья! Я поспешил убраться с глаз долой, пока моё шпионство не было обнаружено.

Итак, этот этап наших домашних дел завершился благополучно. По крайней мере, дон Мигель не закончит свои дни в одиночестве и не станет последним Самбульо в роду.

Конечно, был ещё некто в далёкой Амазонии, сидящий в животике Золотой Куницы. Я был уверен, что звериное чутьё её не подводит, и отцом ребёнка действительно является дон Мигель, а не Ночная Выдра. Но до этого потомка моей Анхе были многие мили нелёгкого пути, хоть я и решил, по возможности не упускать его, (или её?), из виду, а если мне не удастся навестить этого отпрыска сейчас, то отыскать его потомков в будущем.

Был ещё кое-кто, кого я не собирался обходить вниманием, и этот кто-то находился совсем недалеко — в утробе Магдалены. Это дитя было интересно ещё тем, что отцом его был ни кто иной, как Чига Шанки, Сотрясатель земли и Любимец неба! То, что дети таких людей обыкновенными людьми не бывают, я убедился на примере Золотой Куницы. Но этот ребёнок не наследовал фамилию Самбульо, хоть я был уверен, что дон Мигель не оставит фактического двоюродного брата или сестру без помощи и поддержки.

И всё же устроить судьбу своего любимца я мечтал давно, и теперь сеньорита Алисия пролила потоки бальзама на мою израненную душу! Я буквально парил от счастья, потому что давно убедился — деньги дело наживное, а самое главное это любовь! Ну, да! И в этом я солидарен с Драськой во весь хвост! Так что можете рассчитывать на мою помощь и поддержку.

Интермеццо двадцать второе — Великий враг

Но было ещё одно дело, о котором уже шла речь — организация поисковой экспедиции, которую собирался предпринять дон Мигель, не желавший смириться с тем, что никто из его родных не вернулся из похода.

Я не стал его отговаривать по двум причинам. Во-первых, парня вполне можно было понять, так-как желание найти кого-нибудь из выживших родных, а по возможности и вернуть домой, относится к разряду святых желаний, от исполнения которых грех отговаривать. А, во-вторых, хоть дон Мигель был моим любимцем, вся остальная семья Самбульо была мне не безразлична, о чём я уже говорил, кажется.

Конечно, надежды было мало, но мы должны были попытаться, хотя бы, чтобы очистить свою совесть. Эх, если б знать заранее в какую мы попадём адскую карусель!.. Но обо всём по порядку.

В распоряжении дона Мигеля, по-прежнему, была лишь наша древняя, правда свеже отремонтированная, «Анхелика». Корабль, с которым мы прошли огни и воды!

Увы, великолепный флот семьи Самбульо, скорее всего, лежал вместе со своими хозяевами на дне Ла-Манша и Северной Атлантики. Пятьсот лет удачного пиратства киту под хвост! Обидно, но ничего не поделаешь.

Как бы там ни было, отчаиваться не стоило. Даже потеряв всё, можно обрести гораздо больше, если не опустить руки.

Теперь мы не собирались воевать, а потому решили не брать с собой пираний. Команда из девушек была слишком заметна и вызвала бы ненужное внимание в мирном походе. «Анхелика», благодаря своим небольшим размерам, легко управлялась двумя моряками, а раз абордажная команда нам была не нужна, мы решили не брать её совсем, тем более что её большая часть готовилась к трудам совсем иного рода.

В поход отправлялись дон Мигель, Ганс, два престарелых, но ещё крепких свирра, Магдалена и я. Магдалена увязалась с нами, несмотря на животик, который уже рельефно обрисовался, обещая, что в назначенный срок в нём созреет младенец женского пола. По крайней мере, так обещали опытные бабки из свирров, сами бывшие когда-то пираньями.

Конечно, Магдалена отправилась присматривать за своим племянником и воспитанником, а ещё, мне кажется, у неё была задумка, в случае чего надавить на него своим положением, чтобы сдерживать его обычную манеру лезть чёрту в зубы. Официально же она беспокоилась о судьбе своего сеньора и брата, его жены и племянников, хоть сама не верила в их спасение, в чём однажды потихоньку призналась мне.

Мы вышли под голландским флагом, изображая торговое судно, так-как хоть и не собирались воевать, всё равно вступали на вражескую территорию. Эта маскировка казалась удачной, так-как крутые бока «Анхелики» не позволяли сомневаться в её ганзейском происхождении. По голландски в команде говорили все, а наличие беременной женщины на борту, кого угодно должно было убедить в мирном характере нашего путешествия.

Даже старинные, вышедшие из употребления, пушки, играли нам на руку. Такие могли быть именно на небогатом торговом судне и служили скорее для самоуспокоения команды, чем для защиты от пиратов. Но мы не знали, с кем судьба столкнёт нас в море!

«Анхелика» вышла из замковой гавани в конце апреля, а в мае — начале июня, воды омывающие Испанию и Португалию, закипели от новых сражений.

Англия, окрылённая победой, над «Непобедимой Армадой», решила создать свою Армаду, чтобы напасть на Испанию. Честно говоря, такого я от королевы Бесс не ожидал. Наступить на те же грабли, что и ненавистный ей король Филипп! А я-то считал её мудрой женщиной и величайшей королевой из всех, что знала история! И не только я один. Все восхищались Елизаветой Английской, даже её враги, даже те, кто называл её еретичкой и ведьмой.

Теперь же великая королева сделала явную глупость. Вот что значит самой не разбираться в деле, а довериться мнению окружающих трон пиратов и прочих авантюристов. Они забыли, (или не пожелали понять), что львиная доля «Непобедимой Армады» погибла под натиском стихии, а не благодаря доблести английской стали. Вот если бы англичане владели ветрами и могли направлять их удары в те места, сокрушения которых добивались, тогда они действительно были бы страшны. А без этого им оставалось лишь метаться от одной неприступной крепости к другой, без цели распыляя собственные силы.

Это первым понял такой прожжённый морской разбойник, как Френсис Дрейк. Он достаточно быстро бросил бодаться с твердынями Лиссабона и Ла-Коруньи, и занялся своим привычным делом — пиратством, перехватывая в море торговые суда, как французские, так и ганзейские, нарушающие английское эмбарго на торговлю с Испанией.

Всё случилось, когда мы углубились в Ла-Манш, повторяя путь «Непобедимой Армады». Нам хотелось понять — в каких точках европейского континента, разбитый флот мог соприкасаться с сушей? Если наши были в силах, то могли попытаться высадиться на берег для пополнения припасов, либо чтобы искать спасения и помощи у тех, с кем уже долгое время вели войну.

Кале мы отмели сразу — из его вод «Армада» была вынуждена спасаться под натиском английских головорезов, преследуемая к тому же немилосердными ударами стихии. Мы были тому свидетелями и участниками событий, а потому знали — корабли дона Самбульо-старшего покинули это место невредимыми. Среди тех галеонов, что всё же пострадали от атаки английских брандеров, этих кораблей не было, но их не было и среди тех, кто вместе с нами огибал Британские острова, когда буря погнала нас в обход Ирландии и Шотландии. Так куда же они делись?

Вариантов было два — либо они потерпели крушение у побережья Фландрии, либо буря понесла их на север к берегам Скандинавии, а может быть и дальше.

Мы шли, имея по правому борту французское побережье, когда со стороны западной части Ла-Манша возникли паруса нескольких судов имеющих военную оснастку. И над каждым из них развевался флаг Британской Короны!

Я, как всегда, был на своём восстановленном боевом насесте, который на сей раз не был позолочен по моей собственной просьбе. Естественно, я первым увидел надвигающуюся опасность.

Надежда на то, что эти акулы пройдут мимо, не удостоив «Анхелику» своим вниманием, ввиду её малозначительности, растаяли практически сразу. Вся флотилия королевских пиратов, решив, видимо, что «курочка по зёрнышку клюёт, да сыта бывает», изволила пойти нам наперерез, не дав шанса прижаться к берегу и найти себе убежище в какой-нибудь мелководной гавани, куда английские тяжеловесы никак не прошли бы.

Правда, это врядли помогло бы нам тогда, зато могло разозлить головорезов привыкших брать всё, что идёт к ним в руки. Они бы просто направили к нам десант на шлюпках, воевать с которым впятером, учитывая, что одному из наших бойцов противопоказаны резкие движения, другой может сражаться лишь одной рукой, а ещё из двух песок сыпется, было бы чистым безумием.

Итак, мы продолжали идти прежним курсом, делая вид, что не осознаём нависшей над нами опасности, когда раздался пушечный выстрел и перед самым носом «Анхелики» прожужжало ядро. Нет, это был не промах, а приказ остановиться.

Глупо было не подчиниться этому требованию, так-как на нас с огромной скоростью надвигался противник, превышающий наши силы в несколько сотен раз. Дон Мигель приказал спустить парус и поднять рядом с нашим флагом вымпел, означающий миролюбие и готовность к переговорам.

Однако англичанам этого показалось недостаточно! Видимо они ожидали знака, что мы сдаёмся на милость победителя, а любой другой означал для них неповиновение. Раздались ещё два выстрела, и насест ушёл из под моих лап, а на корме вскрикнул Ганс, державший рулевое весло.

Я встал на крыло чисто машинально, но не запаниковал, а описал круг и заодно оценил первые потери. Они состояли из мачты, срезанной на четверть, и рулевого весла, обломки которого отнесло далеко от нашей кормы.

Ганс стоял с ошалелыми глазами, придерживая левой рукой кисть правой. Ну, если ему руку сломали!.. Хватит в нашей команде одного однорукого.

Надо отдать должное канонирам англичан, которые стреляли книппелями — специальными ядрами, разделяющимися в полёте на две половинки, соединённые цепью. Такой снаряд, при метком выстреле, срезал мачты, словно бритвой, рвал самые прочные снасти, как булыжник паутину и производил нечто страшное, пролетая сквозь толпу людей.

Теперь «Анхелика» была обездвижена и беспомощна под прицелом десятков, или даже сотен, дальнобойных орудий, глядевших с бортов целой эскадры. Она сейчас напоминала комнатную собачку, вжавшуюся в угол перед сворой озверелых волкодавов.

Я же, тем временем, всерьёз намеревался подпалить этим «пёсикам» хвосты и холки, так-как сам закипал от ярости! И если бы англичане проявили ещё хоть малейшую агрессию, послал бы к рыцарям, (извините), всю осторожность и напустил бы им в паруса огненных белок!

Но пираты пока что умерили свой пыл, увидев, что сопротивляться им никто не собирается — Магдалена занималась рукой Ганса, дон Мигель сделал знак престарелым свиррам убрать подальше их ножи, и сейчас стоял со шляпой в руке — ни дать, ни взять перепуганный юнга с мирной посудины. Ладно, посмотрим, что будет дальше, а пока я уселся на рею флагмана вражеской эскадры и поставил ухи на макухе.

Оба корабля встали борт-о-борт, причём впечатление маленькой собачки рядом с волкодавом усилилось. И тут я раскрыл клюв от удивления! На палубу флагмана вышел и направился к борту, человек среднего роста в бархатном, шитом серебром, чёрном камзоле, и с тяжёлой шпагой на боку, больше смахивающей на меч минувших веков.

Лицом он скорее напоминал испанца, чем англичанина. Орлиный тонкий нос, глубоко посаженные глаза, борода клином. Но рыжеватый цвет волос и бледная, несмотря на загар, кожа, выдавала в нём уроженца Британии.

Я уже видел этого типа — они как-то встретились с доном Самбульо-отцом в открытом море. Дело тогда едва не дошло до серьёзной драки! Но, во-первых, цель похода Френсиса Дрейка, (а это был именно он), была иной, а во-вторых, столкновение с таким противником, как дон Самбульо, не сулило ничего кроме обмена тяжёлыми ударами, после чего, даже в случае победы придётся прервать задуманную экспедицию и отправится зализывать раны, не получив ни гроша прибыли.

Сеньор Самбульо придерживался тех же взглядов. Поэтому обе стороны отдали друг другу честь, проявив совершенно искреннее уважение, (при открытых пушечных портах), и разошлись, каждый в свою сторону.

Дону Мигелю было тогда десять лет, и он служил на корабле отца младшим юнгой, а я приглядывал за ним с верхушки мачты. Я это делал по собственной инициативе… Ладно, не буду врать — приглядывать за мелким непоседой меня просили и его матушка, и тётка, то-есть Магдалена, но не отец, хотя врядли дон Самбульо не догадывался, что я на самом деле делаю на мачте!

Такие встречи не забываются, а потому мы с доном Мигелем знали знаменитого мореплавателя в лицо. За девять лет он практически не изменился, разве что пронзительнее стал взгляд цепких и колючих глаз.

Дрейк заговорил с доном Мигелем по голландски, но вскоре они перешли на английский, так-как фламандское наречие знаменитый пират знал сносно, но не в совершенстве, зато дон Мигель владел языком Британии не хуже своего.

Легенду о том, что «Анхелика» — судно небогатых торговцев, мы придумали и отработали заранее. Дон Мигель поведал, что хозяин этого корабля фра Ганс Свирринг, (наш Ганс, как вы понимаете), путешествует со своей женой — фру Магдой Свирринг, с коммерческой целью. Про себя он сказал, что служит у почтенного хозяина судна приказчиком и толмачом, а зовут его просто Михель. Про стариков матросов он поведал, что это баски, не терпящие испанского гнёта, а потому служащие на голландском судне. «Анхелика», как бы, направляется прямиком в Амстердам с грузом отличного испанского вина, полученного, чего греха таить, контрабандным путём, для чего и понадобились баски.

Ещё дон Мигель прибавил, что хозяин, (Ганс всё это время молчал, то злобно поглядывая на Дрейка, то с тоской на наши незаряженные пушки), нижайше просит благородного сэра адмирала отпустить с миром его корабль, так-как, раз они имеют дело с контрабандой, то эмбарго, наложенное британской короной на торговлю с Испанией не нарушено. Так же почтенный негоциант просит проявить милосердие к нему и его команде, ведь, как это видит сэр адмирал, жена его находится в положении. Что же касается матросов, то это всего лишь двое древних старцев и увечный мальчик, которые никак не могут повредить интересам Британской Короны.

(Я в эти минуты был искренне благодарен Ночной Выдре за пример дипломатии, (применительно к работе толмача), который видел дон Мигель во время нашего недавнего пребывания в Новом Свете.)

При последних словах, сохранявший всё это время ледяное спокойствие, Дрейк, слегка усмехнулся и покачал головой. После этого он незамедлительно вынес вердикт в отношении нашего корабля и всех кто находился на его борту.

Поскольку, (решил он), эмбарго нарушено нами лишь отчасти, то он подвергает наш груз частичной конфискации. А именно — четверть бочек с вином, (в количестве пяти штук), будут изъяты из трюма и перенесены к нему на корабль. (Окружающие Дрейка офицеры удивлённо переглянулись.) Кроме того, на капитана «Анхелики», то-есть фра Ганса Свирринга, налагается штраф в двести гульденов, который тот обязан уплатить по приходу в «Амстердам» в Английском банке. Штрафная квитанция будет выписана немедленно. Она же будет являться охранной грамотой для корабля и экипажа на протяжении всего пути в Голландию, дабы никакое британское судно больше не могло подвергнуть сих негоциантов конфискации и штрафу. (Офицеры открыли рты.) Судно может продолжать идти прежним курсом сразу после вручения квитанции.

Окружающие развели руками, но, разумеется, никто не посмел ни ослушаться, ни возразить. Дисциплина на судах Дрейка была железная, а авторитет капитана настолько высок, что никому даже в голову не приходило оспорить его решения.

Уже повернувшись, чтобы уйти, прославленный мореплаватель чуть помедлил и коротко бросил через плечо по-испански:

— Удачи тебе в твоих поисках, хе-хе, толмач Михель!

Эскадра Френсиса Дрейка исчезла за горизонтом, как выпущенная из лука стрела. Мы остались посреди Ла-Манша со сломанной мачтой и разбитым рулевым веслом, ограбленные на пять бочек вина и со странным документом в руках. Он был написан столь же витиеватым почерком, как и языком, и нам ровным счётом ничего не было из него понятно.

Забегая вперёд, скажу, что когда мы добрались-таки до Амстердама, то дон Мигель из любопытства явился с этой «штрафной квитанцией» в Английский банк, где ему, не задавая лишних вопросов, отсчитали (!) ровно двести полновесных золотых гульденов, что многократно превышало стоимость бочек с вином, сломанного весла и мачты.

А пока этот документ был на руках, он действительно с лёгкостью избавлял нас от неприятностей, как с английскими, так и с голландскими военными судами, а также помог избежать трудностей с таможней и открыл некоторые двери в городе. В конце концов, дон Мигель даже жалел, что обменял его на золото, но скоро выяснилось, что он нам всё равно бы не пригодился.

Воистину, великий человек велик во всём! Конечно же, Дрейк узнал и корабль, фактически сорвавший его атаку брандерами на Непобедимую Армаду, и однорукого мальчишку, бесстрашие которого сейчас прославляли менестрели во всех тавернах всех портов старушки Европы. Имя этого мальчика тоже не было для него секретом, как и имя его отца, а потому нынешняя цель его похода была очевидна. Однако он не мог просто так взять и отпустить столь опасного врага Британской Короны, и поэтому сделал вид, что поверил в историю с негоциантами-контрабандистами, нарушителями торгового эмбарго.

Скромно ограбить нас на четверть груза, когда он мог спокойно забрать всё, а «Анхелику» за ненадобностью пустить ко дну, как это сделал бы любой другой пират на его месте, было, конечно же, смелым шагом. Но я надеюсь, что в его окружении не найдётся стукачей способных очернить героя, как предателя в глазах его королевы, только за то, что он проявил благородство и милосердие!

Ещё более смелым шагом было выписать чек и охранную грамоту под видом штрафной квитанции. Ну, и, конечно же, пожелать нам удачи, фактически выдав себя… Да, адмирал Дрейк из тех людей, которые меняют и перекраивают человеческую историю похлеще иных королей! Интересно будет узнать о его дальнейшей судьбе, ведь для меня знакомство с тем миром вскоре неожиданно оборвалось.

Интермеццо двадцать третье — амстердамская передышка

Увы, как ни расспрашивали мы всех встречных в море и на берегу, о судьбе кораблей «Непобедимой Армады», унесённых бурей куда-то на север, никто не мог сказать нам ничего путного.

Найти затонувшие, севшие на рифы или выброшенные на берег галеоны, хотелось многим, ведь по слухам они были буквально набиты золотом! Наивная сказка. Но она позволила нам притворяться такими же охотниками за сокровищами и не опасаться, что кого-то удивят наши расспросы.

В любом случае, если бы какой-то из галеонов был найден, хоть на морском дне, близ берега или на самом берегу, то это невозможно было бы скрыть. Но вестей о таких находках не было. Поговаривали, что множество кораблей «Армады» потонуло близ берегов Северной Шотландии и Ирландии, но это мы и так знали.

Но вот, в Амстердаме, где мы сумели с выгодой продать, ставшее дефицитным испанское вино, мы услышали от китобоев, прибывших с грузом топлёного китового жира, что не далее, как в конце лета или в начале осени прошлого года, многие рыбаки видели вереницу, или по другим рассказам, беспорядочное скопище страшно истрёпанных бурей кораблей, влекомых штормом на север.

Опять на север! Сколько же можно? Но, нет, у меня и в мыслях не было отговаривать дона Мигеля от продолжения экспедиции, хоть сам я не верил в успех.

Надежда бывает… страшной. Хуже всего, когда она тает и уменьшается постепенно. Конечно, мы с Магдаленой питали весьма странную надежду, что этот поход даст реальные результаты. Но всё же хотелось верить, что мы найдём, хоть какие-то следы семьи Самбульо, а если обнаружим кого-то живым, то это можно будет назвать сказочным везением!

Ганс, например, открыто заявлял в начале похода, что мы вскорости вернём домой Сеньора, Сеньору и всё господское семейство. Теперь он, правда, не высказывался так категорично, но когда заходила речь о дальнейшем походе, говорил о нём, как о деле решённом, и не допускал мысли, что его отстранят от дела, невзирая на повреждённую руку.

(Рукоятка рулевого весла резко вывернула ему правую кисть, так что запястье хрустнуло и долго болело, а к тому же ещё распухло, как окорок. Но пальцы работали и стараниями Магдалены опухоль уже начала спадать. Это означало, что сухожилия у парня выдержали, и рука восстановится в скором времени.)

Что думали о нашем походе старики свирры, неизвестно. Я только знал, что они куда угодно последуют за своим господином и на этом свете, и на том.

Хуже всего приходилось Мигелю. Не будучи таким наивным, как Ганс, он всё же верил, или хотел верить в то, что сможет разыскать свою семью… целиком. Но с каждым шагом эта надежда в нём угасала. Видимо сперва ему приходилось мириться с мыслью о том, что он найдёт не всех, потом он думал, что удастся спасти некоторых, и наконец, пришёл к мысли, что если получится найти, хоть кого-то, то это будет настоящим чудом и потрясающей удачей одновременно!

Я обратил внимание, что наш юный лидер всё чаще окидывает нас всех задумчивым взглядом. И всё чаще его глаза останавливаются на животике Магдалены. Он нёс на себе ответственность за всю команду. Он вовсе не хотел и не собирался идти до конца любой ценой, но оставить нас и отправиться дальше в одиночку, он тоже не мог.

Магдалену он всё-таки попытался оставить в Амстердаме. Известно, что беременные женщины капризны, раздражительны, обидчивы и плаксивы. Как ни странно, девушки свирров, в том числе и пираньи, не составляют в этом смысле никакого исключения. Магдалена же здесь была сущим ангелом, но тут она сорвалась и отыгралась за все месяцы, которые держала себя в руках!

Дело было ночью, а потому они с доном Мигелем орали друг на друга шёпотом, что не помешало обоим к утру сорвать голос. Потом они дулись друг на друга целый день, усердно делая вид, что всё в порядке, от чего их размолвка не стала менее заметной.

Конечно, Магдалена прекрасно понимала, что доном Мигелем движет исключительно желание позаботиться о ней. У него даже в мыслях не было оскорбить или унизить любимую тётушку и воспитательницу. А ведь он вполне мог, на правах Сеньора, приказать ей остаться в городе или отправиться домой сухопутным путём, так-как морской был опасен. Я думаю даже, поступи он подобным образом, реакция с её стороны не была бы такой бурной. Пираньи привыкли подчиняться приказам своего господина, а он как раз таким господином являлся для всех, кто был с ним в экспедиции. Кроме меня, может быть.

Но дон Мигель не привык ещё к этой роли, хоть во время нашего предыдущего похода и проявил неплохие качества лидера. Теперь же решение вопроса с Магдаленой приватным путём было его ошибкой, а приказывать что-либо после ссоры было бы и вовсе тиранством. В общем, Магдалена отправилась с нами дальше, и я уже прикидывал, кто из нас лучше подойдёт, в случае чего, на роль повитухи.

Ганс точно не годился — в таких делах он трус. Дон Мигель справился бы, будь у него две руки, но как всё сделать одной, я не представлял. От меня точно будет мало толку, ввиду моей нынешней физической организации. Будь я драконом, ещё можно было бы попробовать, но попугай…

Вся надежда была на стариков свирров. Они люди пожившие и много чего повидавшие. Если дело дойдёт до крайности, и мы будем далеко от берега, где даже в обычной деревне можно получить помощь, надежда останется только на их жизненный опыт. Но до этого у нас так и не дошло.

Проведя в Амстердаме около трёх недель, мы отплыли в сторону Исландии с грузом сахара и шёлковых нитей, по-прежнему изображая из себя небогатых торговцев. Теперь у нас не было охранной грамоты адмирала Дрейка, но в северных морях она бы нам и так была ни к чему.

Интермеццо двадцать четвёртое — эсти

По крайней мере, быстроходный приватир, встретивший нас на второй день после того, как «Анхелика» отчалила от пристани в Амстердаме, никаких бумаг не потребовал.

Узкая длинная лодка с бортами такими низкими, что они едва не касались воды, бесшумно вынырнула из тумана и устремилась к нам с уверенностью, граничащей с наглостью.

Люди, которые сидели на вёслах в этой посудине, могли привести в замешательство кого угодно! Представьте десяток невысоких, жилистых, невероятно тощих мужиков, одетых в такие гнилые лохмотья, что проще было бы опутать себя морскими водорослями. Свои волосы эти типы видимо никогда не стригли и не чесали. Я уже не говорю про мытьё, а потому непонятно было какого цвета эти жеваные патлы, свисавшие ниже пояса. Картину дополняли сморщенные лица землистого цвета и водянистые глаза, толи зелёные, толи голубые. Прям, команда утопленников!

Но то, что это живые люди, мы вскоре убедились, когда они стали по-обезьяньи карабкаться к нам на борт с короткими дубинками в руках. Первыми на их пути попались старики свирры.

Если нападавшие надеялись на лёгкую победу, учитывая почтенный возраст их противников, то они глубоко ошибались. Ходившие юнгами в походы ещё с прадедом дона Мигеля, старые головорезы, может и не могли похвастать прежней быстротой, но дело своё не забыли, и первые двое из нападавших тут же рухнули на палубу — один с перерезанным горлом, другой, судорожно пытаясь запихать обратно внутренности из вспоротого живота!

В то же мгновение погибли ещё двое из пытавшихся взять нас на абордаж — Ганс поймал их своими ручищами и сшиб между собой. Магдалена, показавшаяся из каюты, успела метнуть в толпу врагов четыре ножа, тяжело ранив двоих и убив одного, и тут на оставшихся разбойников налетел дон Мигель с толедской дагой в руке!

Я уже говорил, что наш воспитанник превосходно владел холодным оружием, но это надо было видеть! Волк не так лихо режет овец в закуте, как это проделывал со своими врагами вчерашний мальчик, всё ещё не расставшийся с подростковой хрупкостью и угловатостью. В считанные мгновения всё было кончено, только ещё хрипели раненые, корчившиеся на залитой кровью палубе!

Но и они недолго радовали нас своим обществом — одному, с пробитым горлом, Ганс милосердно свернул шею, другой же сообразив, что положение его безнадёжно, достал из лохмотьев небольшую зелёную ягоду, сунул в рот, дёрнулся пару раз и затих.

— Эсти, — констатировал старый свирр, видимо уже сталкивавшийся в море с этими странными людьми. — Далеко зашли от своих берегов. Надо держать ухо востро — эсти частенько нападают целыми флотилиями на таких вот щуках, и никогда не сдаются в плен!

Тут мы заметили, что тоже понесли потери — второй старик лежал на палубе с раскроенным черепом. Кто-то из нападавших задел-таки его по затылку своей дубинкой. Он был ещё жив, но Магдалена, бросившаяся рядом с ним на колени, сказала, что положение безнадёжно.

Старый боец умер к вечеру того же дня и был похоронен в пучине морской, зашитый в парусину при соблюдении морских традиций и отдаче почестей. Убитых эсти мы побросали за борт сразу, там, где состоялось сражение, привязав каждому к ногам камни балласта. Их лодку проткнули остриём багра и тоже отправили на дно, так-как нам она была не нужна, а оставлять её дрейфовать, значило привлечь излишнее внимание.

Теперь мы шли с заряженными пушками, поглядывая во все стороны, а в тумане прислушиваясь — не раздастся ли плеск вёсел. Выяснилось, что наши опасения не напрасны — эсти нападали ещё дважды, но оба раза до абордажа дело не дошло.

Первый раз на нас обрушился град камней из тумана. Видимо туман нашим новым недругам не был помехой, потому что камни сыпались плотным потоком, накрывая палубное пространство, и лишь немногие ударялись о борт «Анхелики». Мы даже не смогли определить — использовали эсти какие-либо метательные устройства или просто бросали свои нехитрые снаряды хорошо натренированными руками?

Нам оставалось лишь укрыться за палубными надстройками, потому что высунуться было просто невозможно. Ясно, что вслед за этой артподготовкой будет штурм, и скорее всего к нам пожалует намного больше эсти, чем в прошлый раз.

И тогда Ганс взревел, как раненый бык на арене, прикрыл голову руками, подбежал к пушкам и дал залп картечью в туман, наугад, соблюдая лишь приблизительное направление, откуда прилетели камни! Это стоило ему нескольких шишек, но град камней прекратился, и в тумане раздались крики. Но этим дело не кончилось — дон Мигель подбежал к пушкам противоположного борта и тоже шарахнул дуплетом в туман, где проскользнула длинная, узкая тень.

Наш противник был горазд на коварные атаки, упрям и мстителен. По сути, мы представляли собой довольно тощий кусок для пиратов, но эти нищеброды, видимо видели в нас богачей! А может быть их кодекс чести предписывал мстить за погибших товарищей до победного конца?

Третье и последнее нападение произошло ночью. Люди спали вполглаза, я вообще не спал, грея свой насест на мачте. Тем не менее, нас спасло только то, что, внезапно налетевший ветер, сдул туман в котором «Анхелика» шла уже несколько дней. И тогда я увидел целых семь лодок-щук обходящих нас полумесяцем, словно стая хищников жертву!

Теперь их численное превосходство было налицо, но при отсутствии огнестрельного оружия, оно не имело значения. И всё же они предприняли попытку атаки, только теперь их встретил уже прицельный огонь из наших древних кулеврин, к которому Магдалена присоединила выстрелы из имевшейся на борту крупнокалиберной фузеи. Дон Мигель тоже достал свой скорострельный пистолет, прошивавший по два-три тела, так-как стрелял он почти в упор.

В общем, из семи атакующих нас лодок ушло только две, да и то лишь потому, что они при первых же выстрелах изменили курс, и стали спешно удаляться прочь от «Анхелики». Пока наши стрелки расправлялись с теми, что пытались нас атаковать, сбежавшие эсти были уже далеко.

Магдалена и дон Мигель послали им вслед несколько выстрелов, но попали в кого-нибудь их пули или нет, осталось неизвестным. По крайней мере, больше мы эсти не видели.

Интермеццо двадцать пятое — огненные галеоны

Вскоре мы достигли берегов Исландии, которая оказалась очень приятным островом, лишённым крупной растительности, но сплошь зелёным. Жители здесь отличались приветливостью и миролюбием. Не верилось, что это потомки викингов, наводивших ужас на окрестные народы, каких-то пятьсот лет назад.

Когда они узнали, что нам удалось уничтожить большую часть эсти, терроризировавших местных рыбаков, наша популярность взлетела настолько, что мы едва не сделались героями очередной саги, которыми этот остров богат, как северные скалы чайками!

А может быть, и сделались, я не проверял. Нас неделю едва не носили на руках, ведь банда пришлых нищебродов уже год не давала людям жить спокойно, а собираться вместе и давать отпор неприятелю, местные уже разучились.

Мы с выгодой обменяли свой сахар и шёлковые нити на китовый жир, ценившийся в Южной Европе, но это была последняя удачная торговая сделка, потому что дальше произошёл ряд событий, круто изменивших нашу судьбу.

Прежде всего, нас постигла новая внезапная утрата — заболел и через пару дней умер второй престарелый свирр из нашей команды. Не помогли ни усилия Магдалены, ни старания местного доктора, который хоть и честно пытался помочь больному, но пожимал плечами и говорил с грустной улыбкой, что, увы, ему не известно никакое средство против старости!

Старика похоронили на местном кладбище, сделав на камне надпись на голландском, латыни и испанском, которого здесь никто не знал, так что мы могли не опасаться быть раскрытыми.

Не успела немного утихнуть печаль, как до нас дошли сведения, которые могли касаться предмета нашего поиска. Разговаривая с местными рыбаками, за кружкой подогретого эля, мы услышали такую историю:

Прошлой осенью, возвращаясь с промысла, незадолго до того, как эти воды перестали быть судоходными, один китобойный барк видел странную картину — несколько чудных по очертанию, видимо военных, но как будто необитаемых судов, проследовали, будто влекомые неведомой силой на север. Как они двигались было непонятно, потому что от их мачт и парусов остались лишь обломки и обрывки.

На сигналы и крики с барка корабли не отвечали, а на их палубах не было видно никакого движения. Суеверные китобои решили, что перед ними корабли-призраки, вроде Летучего Голландца, и вскоре получили подтверждение своим опасениям — на полпути к горизонту, прямо по курсу странной флотилии загорелось и замигало огромное пятно размером с холм или большую скалу! Поверхность этого пятна была похожа на радужную плёнку в стоячей воде, но в этой радуге присутствовали только огненные тона. Когда это пятно, напоминавшее наполовину опущенное в воду, тусклое солнце, загорелось перед призрачными кораблями, они сразу прибавили ход и вскоре все, как один вошли в него, словно в ворота… После этого огненное пятно тут же свернулось в яркую точку, и через миг исчезло.

Налицо был портал, который мог быть открыт с помощью чьей-то определённой воли. Но чьей? Дон Самбульо-отец такого не умел, его жена и старшие сыновья, тоже. Да и не было никакого доказательства, что это были их корабли.

Искусство открывать порталы очень непростое, к этому нужно иметь способности, весьма редко встречающиеся у людей. Из ныне живущих ими обладала только Магдалена, да и то она с моего позволения ходила лишь проторенными путями, когда это было возможно.

Однако это походило на шанс, который нельзя было не проверить. И мы снова отправились в путь.

В качестве недостающих матросов мы тогда наняли двух китобоев с того самого барка, которые заодно обещали проводить нас к месту, где видели призрачную флотилию. Конечно, нам следовало быть осмотрительнее с этими людьми, которых удалось соблазнить деньгами и выпивкой, но которые не болели за благополучный исход нашего дела, а искренне надеялись, что никаких чудес в море с ними больше не случится.

Оставить Магдалену на берегу, у дона Мигеля снова не получилось, и мы вскоре отплыли, имея в качестве цели не какую-то землю, а неопределённую точку в океане.

Что тут сказать? Такое случается — рвёшься к чему-либо, стараешься, преодолеваешь массу препятствий, переживаешь кучу приключений, а когда вдруг видишь прямо перед собой желанную цель, то не веришь своим глазам, останавливаешься, медлишь…

Не прошло и трёх дней, как мы были на месте. Без всяких проволочек, без преград и трудностей, просто пришли туда, куда хотели, ведомые людьми знающими море, как свои пять пальцев. И надо же! То самое пятно было там. И корабли тоже…

Представьте себе, какой это был шок! Мы буквально впали в ступор, когда увидели, как флотилия из восьми горящих, как пламя, но не сгорающих, словно по живому огню идущих, кораблей, каждый из которых мы знали в лицо, ибо это действительно были корабли старшего дона Самбульо, торжественно проследовала к открытому огненному порталу и также торжественно канула в него!..

Я даже заподозрил, что мы видим не реальные галеоны, а нечто, что в последующие времена назовут кинофильмом. Только сейчас эта запись была сделана не посредством технической аппаратуры, а каким-то иным способом.

— Идём туда! — крикнул дон Мигель, но его приказ не был исполнен.

Мало того, нас вдруг потащило куда-то вбок, как будто «Анхелика» была неуправляема! Все оглянулись и увидели брошенное рулевое весло, а за кормой наш быстро удаляющийся ялик, над которым мерно взмахивали две пары вёсел. Нанятых китобоев на борту корабля не было!

Дальнейшее произошло за считанные секунды. Ганс бросился к рулевому веслу, но ему явно не везло с ним по жизни — раздался треск, и парня вышвырнуло вместе с веслом за борт!

В то же мгновение у нас снесло мачту, будто ножом срезало, и я увидел, как в воздухе мелькнуло тело моего воспитанника, вцепившегося одной рукой в снасть!..

— Магдалена, спасай дона Мигеля! — крикнул я, сам не имея возможности двигаться — страшный порыв ветра прижал меня к двери кормовой каюты, а потом и вовсе затянул внутрь…

Я успел лишь увидеть, как Магдалена, несмотря на своё положение, рыбкой перемахнула через фальшборт, и тут корабль понесло куда-то со скоростью, которая бывает лишь при затягивании в водоворот! До меня дошло, что «Анхелику» тащит в какой-то неожиданно открывшийся портал. Я даже услышал характерный звук, с которым этот портал закрылся и успел взмолиться о том, чтобы Мигель, Магдалена и Ганс оказались по ту сторону захлопнувшейся межпространственной двери — в своём родном мире. Чтобы их не разрезало сросшейся тканью материи!

Потом был удар, треск разрываемого скалами днища и тут я сам приложился обо что-то в каюте… А дальше был холод. Страшный, необоримый холод!

А потом меня вдруг окутал живительный жар, и я очнулся на руках своей пра-пра-пра-пра-правнучки!

Глава 17 Вопросы пространства, времени, генетики и судьбы

Огнеплюй замолчал, улыбнувшись во весь клюв, и отхлебнул кофе. Анджелика и Мегги переглянулись. Услышанная ими история поражала воображение, заставляла задуматься и вызывала многочисленные вопросы.

— И… Что ты намерен делать теперь? — первая спросила Мегги.

— Оклемаюсь, — начал перечислять Огнеплюй, — посмотрю, что тут у вас творится, и если надо, то помогу чем смогу, а потом вернусь. Я ведь не знаю как там дела у моих, удалось ли им выбраться и чем дело закончилось…

— Не получится, — покачала головой Мегги.

Огнеплюй несколько секунд смотрел на неё с удивлением, потом в его глазах мелькнула злоба.

— Почему? — спросил он, нахмурившись и глядя на сестру, как будто она была в чём-то виновата.

Зелёная драконесса пожала плечами, потом кивнула в сторону Анджелики.

— Вот поэтому, — сказала она спокойно. — Ты видишь перед собой потомка твоего Мигеля, родившегося через четыреста лет. По крайней мере, это свидетельствует о том, что твой подопечный выжил. Что же касается остального, то можешь расспросить её саму, ведь она была знакома и весьма близко общалась с тем, кто жил после дона Мигеля и всё ещё носил фамилию Самбульо.

— Это правда, — подтвердила Анджелика. — Мне посчастливилось познакомиться с доном Клеофасом-Леонардо-Пересом Самбульо. Точнее с его духом пребывавшем в образе метлы. А так же с его дочерью, почти, что с моей тёзкой…

— Она тоже была духом? — спросил Огнеплюй, заметно волнуясь.

— Нет, она была живой. То-есть… Я наверняка не знаю, хотя может быть ей знакома тайна бессмертия или что-то в этом роде. Дело в том, что её называли Королевой ведьм…

— Что?!

Огнеплюй вскочил, расплескав остатки кофе, и несколько секунд смотрел на Анджелику, вытаращив глаза. Потом он сел, обхватив голову крыльями, и приказал:

— Рассказывай!

Оробевшей от его реакции девушке ничего не оставалось, как поведать историю их знакомства с духом метлы, который принял участие в преображении Драси. А также эпизод с Королевой ведьм, освободившей, в конце концов, дух своего отца из плена деревянного тела, и о том, как она увела его с собой сквозь Зеркало Правды, видимо в лучший мир. Она же подтвердила их родство, назвав Анджелику пра-пра-пра-правнучкой.

— Я ведь слышал эту историю, — сдавленным голосом сказал потрясённый Огнеплюй. — Драська тогда рассказывал, но я ещё не был знаком ни с кем из Самбульо, и Анхе не встретила первого из них, а соответственно не вошла ещё в их семью. А потом я просто позабыл рассказ брата, так-как жизнь подсыпала своих приключений за пятьсот-то лет! Нда-а…

— Так что сам посуди, — продолжала Мегги, — в дальнейшей жизни этой семьи тебя не было, и если ты появишься…

— То поломаю ход истории! — почти прошептал Огнеплюй, глядя в пустоту.

— Но может быть оно и к лучшему? — предположила Анджелика. — Кто сказал, что историю нельзя изменить? С людьми происходило и происходит много плохого, так почему бы это не исправить?

— Тогда ты исчезнешь, — сказал Огнеплюй, подняв на неё глаза. — Тебя просто не будет и всё.

— Но почему?

— И не только тебя, — вздохнул огненный попугай, не отвечая прямо на её вопрос. — Если историю сдвинуть, хотя бы на долю секунды, то всё пойдёт не так. Это будет совсем другая история, с другими людьми и событиями. Не только ты не родишься, а целые поколения до тебя не появятся на свет. Будут другие люди, но этих уже не будет. Это также относится к их окружению. Всего лишь одна маленькая неточность изменит судьбу целой страны, континента и всей цивилизации!

— Не понимаю!

— Давай-ка я объясню, — вызвалась Мегги. — Мы тут все драконы… то-есть люди… Ну, в общем, все мы — взрослые и понимаем, от чего на свет появляютсяяйца… Или дети… Точнее и то, и другое. Так вот! Для того, чтобы на свет появилась именно ты, необходимо, чтобы соединились твои родители, не так ли?

— Ну, да, я полагаю! — рассмеялась Анджелика.

— Представь себе, этого мало!

— То есть?

— Конечно, если твои мама и папа встретятся, полюбят друг друга, поженятся, то у них обязательно родятся дети, раз они люди здоровые и хотят обзавестись потомством. Но для того, чтобы у них получилась именно ты, они должны сойтись в определённый день, час, минуту и секунду. Даже долю секунды, потому что секунда это слишком долго! Понятно?

— М-мм…

— Любое живое существо, размножающееся половым путём, — продолжала Мегги, поправив очки, от чего стала похожа на школьную учительницу, — образуется путём оплодотворения яйцеклетки матери сперматозоидом отца. При этом задействован, бывает только один сперматозоид при огромном количестве претендентов. Это, как правило, самый сильный и… самый удачливый! Понимаешь? Он должен оказаться ближе всех, чтобы проявив быстроту, силу и наглость, опередить конкурентов, растолкать тех кто поближе, проникнуть сквозь оболочку яйцеклетки и слить свои гены с её. Если он чуть замешкается или окажется на микро-долю миллиметра дальше, то его место тотчас займёт другой! Казалось бы, какая разница? Ведь другой братец несёт такой же генокод и ничем не отличается от первого. И действительно, для родителей разницы нет никакой. Но в мирах нет двух одинаковых атомов, что уж говорить о сперматозоидах, представляющих собой схему живого существа? Абсолютно одинаковых их не бывает, а это означает, что при слиянии другого сперматозоида с той же яйцеклеткой получится совершенно другой человек!

— Ты хочешь сказать, что я могла родиться парнем? — рассмеялась Анджелика.

— Нет, я хочу сказать, что вместо тебя мог родиться парень! — возразила Мегги. — Или девочка, какая разница? Пол не важен, это вообще дело случая. Важно то, что это уже была бы не ты, а у тебя шанса появиться на свет не осталось бы никакого — все остальные сперматозоиды гибнут и уходят в утиль за ненадобностью. Так распорядилась природа!

— Я, кажется, поняла, — сказала Анджелика задумчиво. — Выходит, если бы маму или папу, или их обоих, что-то отвлекло, меня бы не было, а был бы кто-то ещё. А если бы такое в своё время случилось с кем-то из моих бабушек и дедушек, то не было бы кого-то из родителей. Их пара просто не существовала бы.

— Точно! А теперь представь себе — мы знаем, что дон Мигель, твой отдалённый предок, спасся, так-как ты — прямое тому подтверждение. Вероятно, они поженились потом с сеньоритой Алисией, хоть мы этого не знаем наверняка, но скорее всего это так. У них были дети, внуки, правнуки и всё шло своим путём, пока не появилась ты. Но это происходило уже без участия Огнеплюя в жизни их семьи и рода, поскольку он попал в ловушку, внезапно открывшегося портала. А теперь предположим, что у Мигеля что-то не получилось с Алисией. Этого мы опять-таки не знаем, но ведь это возможно, не так ли?

Анджелика кивнула, а Огнеплюй тяжело вздохнул и вновь наполнил свою кружку кофе.

— В таком случае не эта девушка, а какая-то другая, стала матерью для следующего поколения сеньоров Самбульо, а, следовательно, она неотъемлемое звено в цепи, которая ведёт к тебе. Но если это так, то появление этого вот самого попугая, ставшего хранителем их рода, всё изменит. Ведь ты будешь по-прежнему ратовать за союз дона Мигеля и сеньориты Алисии, не так ли, Огги?

— Ну, да, так! — подтвердил Огнеплюй без энтузиазма в голосе.

— А это приведёт к тому, что вся цепь последующих поколений изменится. Заметь — я специально выдумала некую неизвестную невесту для дона Мигеля. Это для того, чтобы пример был ярче и понятней, и нам не пришлось оперировать долями секунд. Скорее всего, её не существовало никогда, но даже если Алисия является твоей прародительницей, то любое вмешательство в их отношения с Мигелем, обязательно приведёт к тому, что ты исчезнешь из истории. А на это может повлиять, скажем, перенесение дня свадьбы или что-то в этом роде.

— И тогда я испарюсь, что ли? — переспросила Анджелика, слегка поёжившись.

— Я не знаю, как именно это будет выглядеть, — буркнул Огнеплюй, — но «испаришься» не только ты.

— А все мои потомки? — наивно спросила золотистая драконесса.

— И предки тоже, — заявил Огнеплюй. — Этак с одиннадцатого века по земному летоисчислению, если мне не изменяет память.

Обе девушки воззрились на него с неподдельным изумлением.

— Что тут непонятного? — почти крикнул попугай, которому с трудом удавалось себя сдерживать. — Мег, ты всё правильно рассчитала в отношении будущего, но забыла, что это будущее уже ухитрилось влезть в прошлое и там накуролесить! Если не будет вот её, — он бесцеремонно ткнул крылом в сторону Анджелики, — то не будет и пламенной любви к ней нашего братца, а это значит, что не случится всей той истории, которая привела Драську ко мне на остров, и он не поможет мне свести Анхе и того Самбульо, который стал отцом её детей. Смекаете? Цепочка порвётся гораздо раньше, чем вам кажется. Не будет целого ряда поколений Самбульо, не будет и Мигеля.

Драконессы переглянулись.

— И что всё это значит? — робко поинтересовалась Мегги.

— Это значит, что ты совершенно права и мне туда хода нет! — невесело рассмеялся Огнеплюй.

— Ну, так не возвращайся… — начала Мегги, но тут же спохватилась и прикрыла себе рот крылом.

Огнеплюй отвернулся и уставился в землю. Девушкам вдруг стало сразу неловко. Конечно! Пусть он знает наверняка, что для этого наследника семьи Самбульо всё закончилось хорошо, (правда неизвестно насколько хорошо), пусть доказательство того, что род не исчез, сидит рядом, всё же тех, кого огненный попугай взращивал с младенчества и любил всем сердцем, он не увидит никогда! Можно было лишь догадываться, как ему было сейчас тяжело.

— А знаете что? — вдруг услышала Анджелика свой голос. — Мне кажется, я поняла, что можно сделать!

Глава 18 Абордаж по-гангстерски I

.

— Дрась, дай мне в морду!

— Заткнись!

— Какой же я дурак! Так купиться… Нет, в самом деле, я заслужил!

— Некогда! Быковича попроси.

— Нет проблем! Но не сейчас, а когда всё закончится.

Бык дружески подмигнул Фигольчику и демонстративно полюбовался своим кулаком размером с детскую голову. Фиг вздохнул, потом посмотрел на игрушечный «томми-ган», который сжимал в руках, и, с чувством, швырнул его за борт!

В ответ на это движение воздух резанула автоматная очередь, но она тут же смолкла. Видимо тот, кто стрелял, понял бесполезность траты патронов — троица гангстеров была недосягаема для пуль, но подходить к ним близко боялись даже с автоматами.

* * *

А дело было так — план Дульери оправдывал себя на каждом шагу. Всё шло как по-маслу — огромный сухогруз-рефрижератор, гружёный свиными тушами, согласно, полученным разведчиками дона Дульери, данным, должен был прийти в порт через сутки, и ничто не мешало встретить его на подступах, но вне зоны действия береговой охраны.

Быстроходную моторку, двигатель которой, впрочем, выключили заранее, чтобы без лишнего шума подойти на вёслах, они просто купили у одного заядлого, но, увы, престарелого рыбака, которому уже не под силу было справляться с подобной техникой.

Приобрести игрушечные автоматы, внешне весьма напоминающие настоящие, тоже не составило труда — в магазинах расположенных в Чайна-тауне таких было полно, вместе с картонными шляпами, (точь-в-точь, как у гангстеров!), фальшивыми сигарами с крохотными лампочками внутри, якобы тлеющими на кончике, чёрными текстильными масками и прочей чепухой. И всё это в упаковках, одинаково изображающих, то банду Фигольчика/Драговски, то дона Дульери, улыбающегося из окна автомобиля.

Драгис посмотрел на всё это с кривой усмешкой и только поморщился. Быкович тоже отнёсся к идее вооружиться игрушками скептически, и отправился покупать себе бейсбольную биту. В результате фальшивый «томпсон» приобрёл один Фигольчик.

Потом всё тоже шло, как по-маслу. Они выследили корабль в открытом море и аккуратно сблизились с ним. Благо шёл он не полным ходом, а, по какой-то причине, еле полз. Затем в ход пошёл старый добрый абордажный якорь-кошка, к которому была привязана верёвочная лестница. Так трое испытанных налётчиков оказались на борту, оставив свою моторку болтаться на привязи.

Теперь надо было обезвредить команду, захватить управление судном и отогнать последнее подальше от судоходных путей. Проделав все эти манипуляции, двое из них должны были оставаться на борту, а третий мог отправляться на берег, чтобы, добравшись до лесопилки, пригласить девушек «к столу».

Тени среди теней, скользили три бесшумные фигуры меж шлюпок и палубных надстроек. Корабль был скупо освещён одинокими лампочками, поднятыми высоко над палубой, что создавало эффект резкого контраста между светлыми и тёмными местами. Это делало тени непроницаемыми, а тех, кто в них прятался невидимыми для человеческого глаза.

Схему корабля они изучили заранее. Нельзя было конечно ручаться, что они запомнили все термины, лихо звучавшие для непосвящённого уха, но мало чего говорившие «сухопутным крысам». Однако ключевые точки — палуба, капитанский мостик, где также помещается штурвал и была размещена радиорубка, каюта капитана, матросский кубрик, кают-компания, трюм, камбуз и гальюн, были заучены ими твёрдо!

Овладеть этими объектами следовало в той же последовательности, блокируя, прежде всего, управление судном и связь с берегом.

Путь до капитанского мостика прошёл без сучка и задоринки. Корабль словно вымер. Видимо, все спали, а те, кто нёс вахту, если и следили за чем-то, то не за морем и не за собственной палубой.

Почему-то на мостик вёл не один, а целых два трапа, поднимавшихся на приличное возвышение. Что ж, в их силах было зайти с двух сторон!

Быкович, вооружённый бейсбольной битой, пригнувшись, перебежал к правому борту и замер в тени у трапа, ожидая сигнал к атаке. Фигольчик с игрушечным «томпсоном» наизготовку, подошёл к трапу с левого борта. Драгис ступал вслед за ним, так-как был безоружен, но вообще-то считал безоружным именно своего товарища.

Когда все были готовы, то обменялись знаками и одновременно рванули вверх, собираясь взять вахтенных в клещи. Они синхронно распахнули с двух сторон аккуратные овальные двери и… оказались носом к носу с полутора-дюжиной улыбающихся китайцев вооружённых автоматами новейшей конструкции!

Далее произошло нечто странное — изо рта Драговски выплыл оранжевый шар размером со средний мандарин. Переливаясь огненными разводами, как раскалённое чугунное ядро, этот шар взлетел под потолок и там лопнул с оглушительным взрывом и вспышкой пламени!

Этот взрыв уничтожил светильники на капитанском мостике, заставил радиста взвыть дурным голосом и сорвать с себя наушники, а автоматчиков замереть с глупым видом на несколько драгоценных секунд!

Но всего этого гангстерская троица уже не видела. Скатившись по ступеням, неудачливые налётчики, уже не прячась, рванули к тому месту, где оставили свою моторку, но оттуда по ним открыли огонь из дробовика, к которому присоединились пистолетные выстрелы. Пришлось нырнуть в укрытие.

Сзади тоже послышался топот ног. Это их догоняла неудавшаяся засада из китайских автоматчиков. Но те, кто испытал на себе тайное оружие Драгиса Драговски, не спешили. Другое дело те, кто не имел представления, с чем связался.

Здоровяк, вооружённый дробовиком, выскочил из-за палубной надстройки, уверенный в своём явном преимуществе. Он, конечно, обладал не только изрядной силой, но и ловкостью, потому что в последний момент сумел блокировать своим дробовиком удар бейсбольной биты, зажатой в лапищах Быковича. Это, однако, не спасло его от нокаута, но сохранило жизнь. Ружьё при этом разлетелось на несколько частей, словно было стеклянным.

В это время Фигольчик расправлялся с человеком вооружённым пистолетом. Игрушечный «томми-ган» обладал деревянным прикладом, но был плох даже в качестве дубинки. Тем не менее, нападающий согнулся пополам, выронил свой пистолет и бездумно направился куда-то на четвереньках, ловя ртом воздух, как рыба.

Не будучи по сути кровожадным, Фигольчик не стал его преследовать, а бросился с надеждой к пистолету. Но тот оказался пуст! Тогда он всё же обернулся к поверженному врагу, однако тот успел скрыться, словно таракан в щели, и если у него была запасная обойма, то он унёс её с собой. Тем не менее, Фиг сунул трофейный пистолет в карман, видимо надеясь где-то разжиться патронами в будущем.

Сверху что-то звонко хлопнуло и всё на миг осветилось ослепительным светом. Это Драгис взорвал над палубой ещё один огненный «мандарин».

— За мной! — скомандовал он, и вся компания рванула, что было сил к тому месту, где они оставили лодку.

Но там их ждало разочарование — возле фальшборта одиноко валялся якорь-кошка с куском каната от верёвочной лестницы, аккуратно обрезанной ножом. Сама же моторка видимо стала достоянием угрюмых вод океана.

Но это было ещё не всё — где-то по левому борту завыли сирены и замелькали проблесковые огни.

— Что за… У них же не может работать рация! — воскликнул Драгис. — От резонанса там должны были «полететь» все лампы!..

— Всё просто, — рассудительно заметил Бык, — они ждали в темноте, а теперь, когда поднялась пальба, решили, что пора брать нас в клещи!

— Хм-м, проще было бы расстрелять нас с борта вместе с моторкой, пока шли на вёслах, — хмуро предположил Фигольчик. — Мы безоружны, мотор завести не успели бы.

— Твой братец не хочет видеть нас мёртвыми, — догадался Драгис. — Ему приспичило устроить нас за решётку! Уж не знаю зачем.

— Дрась, дай мне в морду! — проскулил Фиг.

— Заткнись! — беззлобно отрезал Драговски.

— Какой же я дурак! Так купиться… Нет, в самом деле, я заслужил!

— Быковича попроси.

Драгис напряжённо всматривался в приближающиеся полицейские катера.

— Вот что, Бык! — сказал он, наконец. — Отсюда до люка ведущего вниз всего шагов пятнадцать. Мы с Фигом сейчас дадим здесь представление, а ты ныряй туда, найди вход в машинное отделение и постарайся сделать там «самый полный». Мне кажется, что внизу они нас не ждут, поэтому охраны там будет мало. Но всё равно — будь осторожен!

— Что ты задумал? — спросил Фигольчик, замирая от ужаса.

— Сначала фейерверк, — начал перечислять Драгис, — потом свинцовая джига. Ты, кстати, не забыл, как танцевать? Ну, а потом мы «делаем ноги» вместе с этой вот калошей, а когда погоня закончится, действуем по старому плану. То-есть — спускаем одну из шлюпок, чтобы добраться до берега и позвать на обед девчонок. Ну, что, все готовы? Тогда, начали!

Через несколько секунд над палубой взметнулась ввысь целая горсть огненных «мандаринов».

Глава 19 Как покормить дракона

— Ты серьёзно? Конечно, я поделюсь, но это как-то…

— Брось, мы же драконы, а у нас это в порядке вещей. То-есть в порядке вещей, когда мы совсем маленькие! Но и для взрослых это в принципе подходит, просто таким способом никто не пользуется за ненадобностью. Так что если та селедка, о которой ты рассказывала, ещё не совсем переварилась…

Анджелика похлопала себя по полному животу. Нет, селёдка переварилась не вся. Осталось, наверное, около тонны, а может быть и больше. Вполне достаточно, чтобы накормить Мегги. Но сделать это таким способом…

Она знала, что некоторые птицы, вороны, например, так и делают — кормят птенцов отрыжкой, но о том, что так поступают драконы, слышала впервые.

— Ну, давай! Клювик в клювик!

Мегги чуть присела, как-то странно оттопырила крылья и мелко затрепетала ими, затем прикрыла глаза и распахнула пасть. Анджелика поколебалась пару секунд и наконец, решилась. В конце концов, она сейчас анатомически — дракон. Самка дракона. А это значило, что накормить «птенца» таким способом для неё труда не составит! Дело в том, что подругу надо было спасать и не только её.

* * *

Некоторое время назад Анджелика заметила, что у Мегги, как-то странно покраснели глаза. Вроде бы она хорошо спала, не проводила время за чтением, да и книг у них не было. Затем она начала подозрительно коситься в сторону Огнеплюя, еще, когда он рассказывал свою историю.

Это не осталось незамеченным, и попугай старался держаться от сестры подальше. Видно было, что зелёная девушка-дракон борется с собой и старается взять себя в крылья, но ей это делать всё труднее и труднее!

Когда повесть о необычайных приключениях драконопопугая среди людей закончилась, Анджелика поинтересовалась у подруги, что с ней такое происходит?

— Есть хочу! — ответила Мегги грустно. — Мы, драконы, можем подолгу обходиться без еды, без ущерба для здоровья, и даже душевно не страдать от этого. Но если что-то пригодное в пищу находится рядом, чувство голода обостряется и даже может возобладать над всеми остальными чувствами…

— Так для тебя сейчас Огонёк?.. — ужаснулась Анджелика.

— Еда!.. — смущённо призналась Мегги. — Да, он мой брат, я это помню, но вижу еду и чувствую запах… Маловато, конечно!

— А я? Меня тебе не маловато? — поинтересовалась золотистая драконесса.

— Ты, другое дело — ты крупнее! — ответила Мегги. — По поводу тебя срабатывает инстинкт самосохранения. Даже очень голодный дракон не желает из едока становиться едой. Драконы дерутся между собой до смерти и пожирают друг друга, ты должна это знать! У нас это нормально. Но против тебя у меня нет никаких шансов! С тобой только мама может сравнится по силе, да и то… Эх, если бы мне перехватить хоть что-нибудь! Сгодился бы даже кусок самой отвратной падали, ведь в таком состоянии не чувствуешь ни вкуса, ни запаха, а наши желудки всё переварят. Но ведь у нас даже яблоки кончились, хоть опилки жуй! Ты на всякий случай старайся быть между нами, только, пожалуйста, сама его не слизни!

— А мне не надо!.. — сказала Анджелика и вдруг хлопнула себя по лбу. — Я ведь поела уже, и ты так сможешь, если слетаешь немного севернее.

Вот тут она и поведала о своём новом способе приготовления ухи прямо в океане. Мегги слушала, роняя слюну, но в конце сказала:

— Нет, мы не можем себе этого позволить. Понимаешь, твой отлёт, хоть и вернул нам с Драсей брата, но всё же был слишком опасным предприятием. Я удивляюсь, как нас тут ещё не окружили озверевшие фермеры с топорами и вилами? Мы с тобой слишком заметны, и если привлечём внимание — быть беде.

— Но что же делать? — огорчилась Анджелика. — Мне прямо стыдно, что я наелась, а тебе не смогла принести ни крошки!

— Почему не смогла? — улыбнулась Мегги. — Если я не ошибаюсь, у тебя запаса хватит на месяц, если переваривать экономно. Так что можешь поделиться!

Конечно, Анджелика была шокирована, но, как говорится — назвался груздем, полезай в кузов. Она сделала над собой усилие, вдохнула поглубже, как её учила Мегги, и…

— Я не могу на это смотреть! — заявил Огнеплюй, едва не покатываясь со смеху. — Нет, я, конечно, ничего не имею против! По крайней мере, не буду съеден собственной сестрой.

— И поделом тебе было бы! — сказала Мегги, довольно облизываясь. — Кто пытался меня проглотить, когда я была совсем маленькой?

— Ну-у… — замялся огненный попугай в притворном смущении. — Всё ведь обошлось тогда, значит и сейчас обойдётся, да?

— Я подумаю! — ответила Мегги, поглаживая крылом повеселевший живот, но её глаза уже начали терять красный цвет.

— Может быть ещё? — предложила Анджелика, испытавшая странное чувство от произведённого действа. Ей понравилось!

— Нет, спасибо! — весело отозвалась Мегги. — Этого точно хватит недели на две, а там, глядишь, ребята чего-нибудь придумают.

— Ой!..

Золотистая драконесса вдруг залилась краской стыда и закрыла лицо, (то-есть, конечно же, драконью морду), руками.

— Ты чего? — не сразу поняла её Мегги. — Ах, всё об этом переживаешь! Забудь. Драся на тебя даже не обиделся — во всём себя винит. И, между прочим, он прав — раньше надо было думать о последствиях, прежде чем такое затевать. Ты-то лишь с недавнего времени являешься драконом, а у него, хе-хе, есть в этом некоторый опыт! Что же касается крылоприкладства, то между влюблёнными драконами такое бывает.

— Но ведь это уже во второй раз! — воскликнула Анджелика со слезами в голосе. — Сначала на острове, а теперь здесь… И снова я с собой ничего поделать не могу!

— Удивила — второй раз! — рассмеялся Огнеплюй. — Мама папу по десять раз на день колотит, а он только крякает, да ластится к ней. Это он на тебя крыло поднять не смеет, таков закон! Запомни, внучка — в вашей паре самка — ты, а что это значит?

— Что это значит? — переспросила Анджелика, хлюпая носом.

— Это значит, что ты главная. Ты сильнее, ты важнее, ведь он яйца откладывать не может! Значит, тебе решать, что делать, как, когда и сколько. А посему, ты всегда права на том основании, что ты самка, и ты дракон!

— Я — человек! — фыркнула Анджелика и взмахнула сразу двумя парами драконьих крыльев.

Глава 20 Почти всё на «зло»

Злося (вбегает на сцену, заламывая руки): Сударь! Эй, сударь! Это я вам

говорю, постойте же! Неужели откажете в помощи бедной девушке,

когда она вас об этом просит?

Злоскервиль (в охотничьем костюме и с ружьём, но нетвёрдо стоящий

на ногах): Что такое? Ха! В самом деле — девушка!

И премиленькая, а я-то уже решил, что у меня опять в ушах

звенит и в глазах мелькает. Злоримор, подлец ворует мой

коньяк, а чтобы скрыть недостачу, разбавляет остатки

дешёвым самогоном. Но я не в обиде — так получается даже

забористее! Вот только в ушах звенит и девушки, ни с того,

ни с сего мерещатся…

Злося: Послушайте, сударь! Вы что же, так и будете разговаривать

сами с собой, и делать вид, что меня не замечаете?

Злоскервиль: Кто? Я? Я не делаю вид, я и в самом деле… То-есть я хочу

сказать, что вас трудно не заметить, красавица. Нет,

совершенно невозможно не заметить! Вот только я не

уверен, что вы настоящая девушка, простите…

Злося: Что?!

Злоскервиль: Признайтесь, о чудное виденье, вы — фейри? Ну, конечно!

Фейри — соблазнительница, которая поёт прохожим

сказочные песни, говорит ласковые слова и, уложив под

цветущей черёмухой, навевает сладкие сны, от которых

человек уже не проснётся по доброй воле. Скажете, нет? А

я говорю, что да! Вы слишком красивы, чтобы быть из

плоти и крови. Вы — фейри и наверняка сделаны из

болотного тумана!

(пытается схватить её, Злося уворачивается, руки Злоскервиля ловят пустоту, и он едва не падает)

Ну вот, что я говорил!

Злося (выхватывает у него из-за пояса хлыст и хлещет по ногам): Вот

вам! Получите! Теперь видите, из какого я тумана?

Злоскервиль: Ай! Ай! Злая фейри! Ну, хватит, хватит! Вижу, что вы не

фейри. Хорошо. Надо же, даже в голове шуметь перестало!

Так если вы не фейри, то кто же? Я никак не ожидал

встретить в такой глуши девушку. Мудрено ли ошибиться?

Злося: Я служу в замке Злорда, что неподалёку. Я личная

горничная Зледи.

Злоскервиль (про себя): Поделом тебе, Злоскервиль, так тебе и надо, что

тебя отхлестала служанка!

(вслух)

А как зовут вас, милое, но суровое создание?

Злося: Моё имя — Злося. Но речь сейчас не обо мне!

Злоскервиль: Как не о вас? Очень даже о вас. А если не о вас, то о ком

же?

Злося: Вон там, за деревьями лежит человек. Судя по одежде, он

священник. Я не знаю, откуда он взялся и сама в первый

раз его вижу. С ним приключилась какая-то беда, но мы не

можем понять какая. Там сейчас Злинда и Злуша, но он

такой тяжёлый, что даже втроём нам не донести его до

замка Злорда…

Злоскервиль: Всё ясно! Конечно, я помогу вам. У меня здесь привязана

злошадь. Очень строптивая тварь по кличке — Злоривар.

Как его ни упрашивай, ни за что не вынесет двоих! Так что

придётся вести его в поводу, а вашего священника

положим поперёк седла. Только давайте отвезём его в

поместье сэра Злоскервиля — туда путь короче.

Злося: Благодарю вас, сударь! Вы очень добры. Но позвольте

узнать ваше имя и звание?

Злоскервиль: Зовут меня, э-э — Злоримор! Я управляющий в поместье

сэра Злоскервиля.

(про себя)

А плута Злоримора на время сделаем барином!

Злося: Очень рада знакомству, мистер Злоримор, а теперь давайте

поможем тому бедному старику. Боюсь, как бы с ним удар не

случился!

* * *

И всё же, почему здесь почти всё начинается на «зло»? Падре Микаэль ломал над этим голову с тех пор, как пришёл в себя, то-есть уже третий день.

Первое, что он испытал, когда понял, где очутился — шок от невиданного потрясения. Правда неизвестно ещё, что бы с ним было, если бы такое случилось до его путешествия по разным мирам, знакомства с драконами, воплощёнными духами и разумными животными вроде Быковича и профессора Прыска?

Наверное, он решил бы, что сошёл с ума. Впрочем, он и сейчас не был уверен, что всё происходящее вокруг не является его собственным бредом, продуктом больного мозга, пострадавшего от травмы или какого-нибудь душевного потрясения.

Можно было понять и принять, что его собственный мир, в котором он родился, вырос и стал собой нынешним, это ещё не вся Вселенная, а лишь незначительная её часть. Причём, как выяснилось, именно часть, кусок, а вернее фрагмент чего-то большего. Обломок, некогда провалившийся в межпространственную трещину и живущий с тех пор самостоятельной жизнью. Можно было, ввиду обстоятельств, независимых от него, переходить из одного мира в другой и подолгу жить в каждом из этих миров, хоть до недавнего времени это казалось делом невозможным. Но попасть в книгу…

И, тем не менее, он был сейчас внутри той самой вздорной юмористической пьески, которую читал для собственного развлечения во время поиска ключа от того мира куда угодила вся их компания.

* * *

Злося (входит с корзинкой в руках): Как ваше здоровье, падре Микаэль?

Ой, простите! Я опять позабыла сперва поздороваться!

Мик: Ничего страшного, дитя моё! Грех мне было бы обижаться,

ведь вы так заботитесь обо мне, что я перед вами в огромном

долгу. А что касается моего здоровья, то какое может быть

здоровье у старика? Но мне уже намного лучше, и это тоже

лишь благодаря вам, милая, э-э, Злося!

Злося: Я рада, что вам лучше! Тут вот, Злуша прислала вам

домашних пирожков, копчёных колбас и сыра. А Злинда

велела передать бутылочку лечебной настойки, а то говорят,

что бренди, которым вас потчует этот пьянчужка Злоримор,

вещь вредная и коварная!

Злоскервиль (входит почти трезвый): Это кого это вы назвали

пьянчужкой, маленькая егоза? Здравствуйте, падре

Микаэль, рад видеть вас в бодром состоянии духа! И

позволю себе приписать это действию бренди, на который

возводит напраслину эта милая врушка.

Злося (с хорошо разыгранной обидой): И никакая я не врушка! А бренди,

кстати, не ваш, а вашего хозяина, мистер Злоримор!

Злоскервиль: Хозяина? Ах, да… Я и позабыл. Действительно, м-м,

хозяина!

Злося: А ещё вы обещали меня с ним познакомить и тоже об этом

позабыли, обманщик!

Злоскервиль: Да на что вам этот старый алкаш? Если хотите, могу вам

показать его спящим, он ведь практически не просыхает с

тех пор, как мы договорились поменя… То-есть неважно, о

чём мы там договорились с, э-э, хозяином. Но мы с вами

проявляем неучтивость к падре Микаэлю!

Мик: Что вы, что вы, дети мои! Не обращайте на меня никакого

внимания. Вы не представляете до чего мне приятно ваше

общество. Глуп тот старик, которого раздражает

присутствие молодёжи, а я как раз себя глупым не считаю!

Наоборот, когда вы рядом я чувствую прилив сил и сам

становлюсь чуточку моложе! Поэтому прошу вас — не

стесняйтесь меня и не беспокойтесь.

Злоскервиль и Злося (вместе): Вы очень добры, падре Микаэль!

(смотрят друг на друга и смеются)

* * *

По-другому здесь разговаривать не получалось. Это сбивало с толку, но Мик уже начал привыкать. В конце концов, это ведь пьеса, а значит, она строится и живёт по своим особым законам.

Коньяк или бренди здесь действительно был такой, что его лучше всего было употреблять по капле! В таком виде он действительно приносил пользу, а то этот парень, называющий себя — Злоримор, (почему-то Мик подозревал, что это не его имя), после возлияния этого напитка вёл себя, мягко говоря, кое-как.

Но ради Злоси, (вот чудесная девушка!), он уже второй день старается сдерживаться. И надо отдать ему должное — прогресс есть.

Вообще-то они здесь все милейшие и забавнейшие люди! Мик познакомился пока лишь с некоторыми, но не увидел среди них не только ни одного злодея, но и хоть кого-то, по-настоящему, неисправимо порочного, каких образчиков множество было в его мире. Здешние жители, хоть и были далеко не святыми, но даже грешили как-то легко и беззлобно. Нда, беззлобно…

Но почему же, в таком случае, в названии стольких вещей, и у всех имён собственных здесь была приставка — «зло»?

Глава 21 Абордаж по-гангстерски II

— Что это? Боже, что это такое?!

От удивления Драгис едва не выпустил штурвал. Фигольчик смотрел, вытаращив глаза на открывшуюся картину ровно две секунды, потом подбежал к переговорному устройству и заорал в него, что было силы:

— Бык! Стоп машина! Ты слышишь меня, Бык?! Полный назад! Бык!!!

Легко было скомандовать — «Полный назад!», но каково было это проделать на разогнавшемся до предела судне? Может быть, этот сухогруз был далеко не самым большим и не самым быстрым среди своих собратьев — кораблей, но сейчас он шёл на такой скорости, которой позавидовал бы боевой крейсер!

Где-то в его чреве мощные паровые машины работали на пределе, разогретые котлы грозили взорваться, а перепуганные до полусмерти кочегары, словно одержимые, метали в топки уголь, потому что над ними стояло жуткое чудовище — человек огромного роста, могучего телосложения и с бычьими рогами на голове! Адское пламя бушующее в топках, делало его чёрно-красным, а бейсбольная бита, зажатая в мощных лапах не оставляла сомнений в том, что это сам дьявол пришёл за их жизнями, и обязательно утащит в Преисподнюю тех кто посмеет прекратить работу или хотя бы замедлить темп!

Корабль рванул с места в карьер, как пришпоренная лошадь, как раз в тот момент, когда полицейские катера подошли к его борту. Конечно, даже полная скорость сухогруза не сравнится с той, которую может развить лёгкий моторный катер, едва не взлетающий над волнами. Но одно дело догнать спятивший сухогруз и лихо пролететь прямо перед его носом, пытаясь заставить остановиться, и совсем другое дело на ходу пробовать взобраться на его борт.

Это под силу, может быть, киношному супергерою, у которого, как у кота — девять жизней, восемь из которых не жалко. Но даже самый храбрый коп не прочь вернуться вечером домой к жене и детям, и совершенно не хочет сорваться во время такой попытки с ходящего ходуном троса и угодить под винты.

* * *

Расчёт Драгиса был прост — не дать полицейским попасть на корабль, как можно дольше, а в идеале вообще уйти в открытое море, куда катерам, имеющим небольшой запас топлива и не способным противостоять настоящим бурям, соваться противопоказано.

Но при этом надо было ещё решить вопрос с серьёзно настроенными китайцами, вооружёнными автоматами новейшей конструкции. По счастью это были не военные, и пользоваться оружием они умели плохо.

Большинство людей неопытных, думают, что автомат создан для того, чтобы поливать из него очередями от пуза, как водой из брандспойта. В действительности, такой способ стрельбы хорош лишь в критической ситуации, когда враги прут плотной толпой и находятся на близком расстоянии. Во всех остальных случаях при такой стрельбе 90 % всех пуль уходят в «молоко», а оставшиеся десять, если и попадут по цели, то случайно.

Конечно, когда на вас обрушивается шквал огня, такие рассуждения служат слабым утешением, но ведь автоматные магазины не бесконечны.

Сначала, два отчаянных гангстера — Драгис Драговски и Граната Фигольчик, наблюдали из укрытия, как горе-стрелки азартно дырявят спасательные шлюпки на собственном судне. Потом выстрелы, как по команде, стихли, и послышался лязг сменяемых магазинов.

— Начинаем! — скомандовал Драгис и выпустил над палубой целый рой огненных шариков, тут же принявшихся взрываться с оглушительным треском и вспышками.

Не слишком ловкие и умелые стрелки замерли с незаряженным оружием в руках, раскрыв рты и бессмысленно тараща ничего не видящие глаза. И тут перед ними возникли две чёрные фигуры.

Это действительно напоминало танец. Джига, не джига, танго, не танго, но обе фигуры, похожие на тени, — высокая худая, но плечистая и маленькая полная, двигались на удивление синхронно, чем сбили с толку даже тех, кто пришёл в себя первым.

Не все успели удивиться, что автоматов у них больше нет! Некоторые даже не опустили руки, как бы ещё сжимая оружие, но сами уже были сбиты с ног, и с выпученным глазами оседали на палубу, ловя губами воздух.

— У меня всё! — заявил Фигольчик, швыряя за борт очередной автомат.

(Много оружия для дела не нужно — один автомат для себя, другой для Быка и хватит, а остальные только помешают или будут представлять угрозу, если попадут в руки врага.)

— У меня тоже! — отозвался Драгис, но тут же почувствовал, как что-то твёрдое упёрлось ему в бок.

Скосив глаза, он увидел перепуганного до безумия китайца, державшего автомат с присоединённым магазином. Лицо стрелка было искажено, одновременно ужасом и яростью, так что глаза едва не закатывались, но палец уже тянул спусковой крючок.

Очередь панически загрохотала, и пули полетели в ночное небо, словно пытаясь вспороть тьму. Но это случилось уже после того, как корабль вдруг рванулся, выдернув палубу из под ног стоящих на ней людей. Автомат, вырванный из рук стрелка могучей дланью Драгиса, полетел в одну сторону, сам стрелок в другую, а вскоре его догнал, не удержавшийся на ногах гангстер, и придавил беднягу всем своим немаленьким весом!

— Вот теперь действительно всё, — констатировал Драгис, поднимаясь с нокаутированного китайца.

— Теперь к рулевому? — спросил Фигольчик, проверяя трофейный автомат.

— С рулевым и радистом я справлюсь один, — ответил бесстрастный Драговски. — Ты займись вот этими вояками, пока они не очнулись — свяжи и запри где-нибудь, а потом поднимайся ко мне.

Через двадцать минут, когда Фигольчик поднялся на капитанский мостик, он застал Драгиса стоявшего за штурвалом, словно он занимался этим всю жизнь. У стены слабо мычали два связанных китайца с кляпами во рту. На одном красовалась капитанская фуражка, одетая набекрень.

— Пытались драться, — объяснил Драгис, кивнув на пленников, — но оружия у них не было.

— Что дальше делаем?

— Идём вперёд, пока не стряхнём полицию. Не знаю, насколько хватит их упрямства, но топлива в таких катерах часа на два-три полного хода…

Он вдруг замолчал, уставившись на что-то перед собой, словно увидел привидение.

— Что это? — почти прошептал Драгис. — Боже, что это такое?

Обернувшийся к диорамному иллюминатору, Фиг, увидел картину одновременно странную и пугающую. Прямо по ходу судна возникли два ярких вертикальных пятна переливчато-огненного света. Размером эти пятна были таковы, что в любое из них мог, как в ворота войти их сухогруз вместе со всеми своими палубными надстройками. Но самым удивительным было то, что из одного такого пятна неспешно выходили вереницей корабли, но только для того, чтобы почти сразу, (расстояние между пятнами-воротами было около четверти мили), нырнуть в противоположное пятно!

Корабли выглядели, как старинные парусники, правда, вместо парусов у них были лишь жалкие лохмотья, безжизненно висящие на обломках мачт. Да и сами корабли казались вышедшими из хорошей передряги — в бортах зияли пробоины, корпуса некоторых были перекошены на один бок. Тем не менее, какая-то сила влекла их вперёд, хоть на палубе не было видно ни одного человека. При этом, корабли как-то странно сияли, так что можно было подумать, будто они горят и это свет от пожара!

Но никакого пожара не было, сияние исходило неизвестно откуда, было ровным, но ничем не напоминало электрический свет.

— Бык! Стоп машина! Ты слышишь меня, Бык?! Полный назад! Бык?! — орал в переговорное устройство Фигольчик, глаза которого едва не вылезали на лоб.

Реакция Быка не заставила себя ждать — корабль сбавил ход, зашипел, засвистел, задрожал всем корпусом, сопротивляясь силе собственной инерции, противопоставляя ей силу машины, потянувшей эту громадину в обратном направлении. Всем кто был на борту, показалось, что их внутренности сейчас выскочат наружу, а мозги расплющатся о стенки черепа!

Но вот, наконец, эти силы уровняли друг друга, и Фиг скомандовал снова:

— Стоп машина!

Корабль встал, но ещё до того, как он остановился, отчаянные авантюристы удостоились ещё одного зрелища — с десяток полицейских катеров, словно стрелы, выпущенные из лука, устремились вперёд, вслед за старинными галеонами, как будто некая сила придала им дополнительное ускорение! Люди прыгали с них, как лягушки.

Когда последний из катеров был проглочен тем пятном, в котором до этого исчезли парусники, оба пятна двинулись друг на друга, слились и исчезли.

— Эй, чего это у вас тут творится? — раздался в тишине голос Быка, от которого оба гангстера подпрыгнули, как ужаленные.

— Сами хотели бы знать, — пробормотал Фигольчик, держась за сердце.

— Двойной портал да ещё открывающийся самопроизвольно! — ошарашено произнёс Драгис, словно разговаривал сам с собой. — Даже не знаю, как отнестись к этой новости.

— Кстати, у меня для вас тоже есть новость, — сказал Бык и бросил на наклонную панель приборов объёмистый, но лёгкий пластиковый пакет, на котором была изображена улыбающаяся китайская девушка и красовались какие-то иероглифы. — Вот этим у них забит весь трюм. До отказа!

Вид у Быка был, как обычно мрачноватый, но в глазах плескался смех. Казалось, он прилагает отчаянные усилия, чтобы не улыбнуться. Фигольчик, нахмурившись, вгляделся в принесённый Быком трофей, потом его глаза, округлились и полезли на лоб!

— Дрась, — начал он таким голосом, будто у него сводило скулы, — скажи, драконы едят лапшу?

— Что? Что ты имеешь в виду? — не понял его Драговски.

— Только то, что мы угнали целый сухогруз традиционной китайской лапши. М-м, высшего качества!

Глава 22 «…быть взрослой дочери отцом!..» — 1

— Предлагаю заключить перемирие!

— С истребителем книг? Никогда!

— Ну, какой же я истребитель книг? — Профессор Прыск обиженно пожал плечами. — Грешен, конечно, но на той поваренной книге всё равно рано или поздно выросла бы плесень. Вам же самому доводилось уничтожать книги. Признайтесь, коллега!

— Только безнадёжно больные, те, что угрожали здоровью и жизни всех остальных! — взревел Библиотекарь, но в голосе его слышались слёзы. — И… и не раньше, чем с них снимали копии…

— Вот видите! — резонно проговорил профессор Прыск. — Я, к вашему сведению, поступал точно также, вопреки бытующему обо мне мнению. Но если вы избавляетесь от тех книг, которые уже являются источником заразы, то я провожу профилактическую чистку и сохраняю при этом гораздо больше книжных сокровищ, чем вы, когда тянете до последнего момента.

— Ах, ты!..

— Всё, всё! Хватит об этом! — повысил голос учёный крыс. — Я не для того искал с вами встречи, коллега, чтобы обсуждать наши старые разногласия. Я здесь потому, что наши с вами интересы на сей раз полностью совпадают, нравится вам это или нет!

Библиотекарь презрительно фыркнул.

— Я рад, что у вас хватает благоразумия не отрицать этого, — продолжил профессор, приобретая всё больше уверенности. — Но давайте чётче обозначим точки соприкосновения. Итак, в ваших интересах вернуть принцессу в Колдовской замок. В моих — помочь ей и её друзьям.

— Мне нет дела до её друзей! — зло ответил книжный страж. — Я отвечаю за неё саму в рамках моей компетенции, остальные же меня не интересуют.

— Даже Фиглориус?

— Разгильдяй и подлец Фиг, тем более!

— А напрасно! — с чувством превосходства заявил профессор Прыск. — Во-первых, такая позиция мешает вам самому оказывать на принцессу должное влияние и обеспечивать необходимое покровительство. А, во-вторых, без друзей она просто никуда не пойдёт!

— Знаю! — буркнул Библиотекарь. — Её высочество упряма, как…

— Как кто? — со смехом спросил профессор Прыск. — Вы хотели сказать — «Как коза»? Не переживайте, для неё это не оскорбление!

— Как дракон, вот, что я хотел сказать! — сбавил тон Библиотекарь.

— Пожалуй, — согласился крыс. — Но это ничего не меняет. Суть в том, что если вы намерены исполнить свой долг в отношении неё, то помогите мне помочь им. Но это лишь половина дела.

— А вторая половина?

— Ваша дочь.

Здание Архива Конгресса дрогнуло, по хранилищу пронёсся вихрь, опрокинувший несколько стеллажей и приподнявший над подставками пару древних фолиантов, для перемещения которых требовалось усилие не менее четырёх человек.

— Ну, ну, не стоит так волноваться! — примирительно проговорил профессор Прыск, с трудом удержавшийся за край тяжёлого дубового стола.

— Гр-р-р! — раздалось из-за стеллажей, будто там залёг в засаду какой-нибудь лев.

— Зачем же так переживать из-за того, что девушка влюбилась?

— У-у-у-у! — тревожно загудело за стеллажами, и профессор Прыск снова вцепился всеми коготками в край столешницы. Но сдаваться он не собирался.

— Вы просто не заметили, как ваше дитя выросло! Типичная ошибка всех родителей.

— Э-эх!..

— Вот и я о том же! — приободрился крысиный философ. — Момент, когда девочка превращается в девушку, плохо различим для любящего родительского глаза. Казалось бы, только вчера она играла в куклы, а сегодня выдаёт взрослые суждения, пусть даже наполовину разбавленные вполне понятной неопытностью. А ещё, отвергает «устаревшие» взгляды тех, кто дал её жизнь, и требует любви.

— Да если бы она влюбилась, хоть в кого-то… достойного! Но в этого козла!..

Голос Библиотекаря был подобен водопаду, но профессор Прыск облегчённоперевёл дух — это было похоже на начало диалога, ведущего к взаимопониманию.

— Не скажу, что целиком и полностью одобряю её выбор, — осторожно продолжил он, — но позволю себе заметить, что капитан Барбарус, козёл только наполовину…

— А наполовину ведьмак! — с новой силой загрохотал Библиотекарь. — Нечего сказать, хорошенькое сочетание! А ведь к её услугам были все мудрецы древности, все писатели! Я бы понял, если бы она выбрала какого-нибудь поэта или даже поэтессу!

— Кх-м, ну, это вы уже перегибаете, коллега! — рассмеялся крыс. — Я конечно далёк от всякого рода предрассудков, но дело не в этом, а в том, что подавляющее большинство всех этих «великих», о которых вы сейчас упомянули, не более чем тени, призраки, а ваша дочь, между прочим, живой человек.

— Но они бессмертны!

— Согласен. Однако их бессмертие не заменит живого тепла, которое требуется человеку. К тому же, любой из ваших мудрецов и литераторов, видел бы в юной Фолли только начитанную и благовоспитанную девицу. А вот женщину и красавицу заметил в ней только этот самый, как вы его изволили назвать, козёл!

— Ур-р-ф!

— Понимаю, что он вам по-прежнему не нравится…

— Солдафон! — загремел Библиотекарь. — Бесчувственный служака! Жестокий, бездушный…

— Или точнее — беспощадный к врагам, непримиримый и неподкупный, не так ли? — хитро улыбнулся профессор Прыск.

— Ну, да…

— А вам не кажется, что это едва ли не лучшая характеристика для хорошего воина?

— Воина? Пожалуй. Но мне-то что с того?

— Не всем в этом мире дано быть мудрецами и литераторами. Кому-то приходится пахать землю, кому-то строить, кому-то ковать сталь, а кому-то быть воином. Между прочим, именно воины с древних времён, наряду с прекрасными дамами, были и остаются, едва ли не самыми популярными персонажами для писателей и поэтов всех времён и народов! Кроме того, вы не можете не согласиться, коллега, что лучше быть хорошим воином, чем плохим литератором.

— Да, но…

— Примите дружеский совет, дорогой коллега — хотя бы ради эксперимента попробуйте найти в капитане Барбарусе что-то хорошее, что импонировало бы вашему представлению о достойном человеке.

Повисло долгое молчание.

— Он всегда был примерным читателем, возвращал книги в срок, в целости и сохранности, — сказал, наконец, Библиотекарь. — Но он сжигал книги признанные еретическими! Этого я не могу ему простить.

— Нда, я тоже. Конечно, он действовал по приказу, но…

— Но он и спасал их, — прервал его вдруг Библиотекарь.

— Кого спасал?

— Книги. Те, что предназначались для сожжения. По одной, по две. Он их потом прятал, сначала у себя, а после того, как его чуть было не поймали на этом из-за болтливой любовницы, стал расставлять среди книг в библиотеке Великого инквизитора, своего патрона, а у себя завёл зашифрованный каталог в виде сборника стихов собственного сочинения.

— Ого! Я этого не знал, — воскликнул профессор Прыск, спрятав хитренькую усмешку. — Погодите! Давайте-ка перечислим активы. Итак: бережное отношение к книгам — раз; спасение книг с риском для своей карьеры, свободы и жизни — два; создание из спасённых книг фонда готового к использованию, но защищённого от произвольного доступа — три; организация каталога…

— Подождите! — воскликнул Библиотекарь, невольно увлёкшийся рассуждениями учёного крыса. — По-вашему получается, что капитан Барбарус…

— Сами скажите это, неисправимый логик! — устало проговорил необычный профессор.

— Биб… ли… о… те… карь!.. — едва слышно пролепетал Библиотекарь.

— Да что вы говорите?! — воскликнул профессор Прыск в притворном удивлении.

— Стихийный… библиотекарь… — повторил Библиотекарь, словно во сне.

— Не может быть!

— Я вас уверяю, коллега!

Профессор Прыск едва не покатился со смеху, но сдержался и принял вид выражающий внимание и заинтересованность.

— Я уже встречался с подобным явлением раньше, — продолжал Библиотекарь развивать свою мысль. — Весьма редкий, надобно сказать, дар. Человек, ничего не смыслящий в библиотечном деле, под влиянием чрезвычайных обстоятельств, начинает проявлять себя, как библиотекарь, организует книжный фонд, каталог, а иногда даже читальный зал для замкнутого круга читателей. При этом, не обладая необходимыми знаниями, такой стихийный библиотекарь, занимается изобретательством и порой выдумывает такое, что потом входит в мировую библиотечную практику или, по крайней мере, пополняет коллекцию курьёзов, многие из которых находят своё применение в будущем.

— Вы имеете в виду каталог в виде тетради стихов? — осведомился профессор Прыск, уже по-настоящему заинтересовавшись.

— Вот именно! Представляете себе, в каждом стишке, содержащем поэтическое описание чего-либо, (вот ведь увлечение для такого головореза!), укрыта информация с чётким указанием местонахождения той или иной книги. Нужен только ключ, который…

— Как вы сказали? Ключ?

— Совершенно верно — ключ, ведь это шифр. Без ключа его не прочтёшь. И вот, что странно — капитан Барбарус давно уже покинул то измерение, где было его собрание книг, припрятанных в библиотеке Великого Инквизитора, но тетрадку свою он унёс с собой, и никому её до сих пор не показывал, кроме Фоллианы.

— А, а… Он ей и ключ доверил?

— Нет, но он намекал ей, что этот ключ не спрятан, а находится внутри «замка».

— Какие-то ребусы! — слегка фальшиво улыбнулся профессор Прыск. — любопытно было бы взглянуть на эту тетрадку.

— Так вы за этим подбираетесь к моей дочери? — спросил Библиотекарь вновь посуровевшим голосом.

— Вообще-то нет, — поспешил заверить его хитрый крыс. — Тема конечно любопытная, но я узнал о существовании оригинального каталога только что от вас. Я же хотел поговорить о другой проблеме. С моим другом и коллегой произошёл несчастный случай. Вы должны знать его — это последний и единственный за долгое время посетитель читального зала Архива Конгресса.

— Вы о священнике? Как же, как же, знаю. Его научные труды находятся не здесь, а…

— Речь сейчас не о его трактатах по трансмагическим перемещениям, — с ноткой нетерпения прервал его профессор Прыск. — Эти труды падре Микаэль собственно не написал ещё. И никогда не напишет, если мы не вызволим его из беды.

— А что с ним случилось?

— Так вы не знаете? Он стал невольным свидетелем того, как мисс Фоллиана вызывала сеньора Барбаруса Бодакулу. Результат не заставил себя ждать — Фолли метнула в него искру от пожара Александрийской библиотеки, усиленную каким-то заклинанием, и, наверное, испепелила бы нашего друга дотла, но последняя книга, которую он читал, каким-то образом втянула его в себя. Или возможно падре Микаэль машинально сумел проскочить туда сам.

— Странно, но почему я об этом ничего не знаю?

— Дело происходило в катакомбах под зданием Архива.

— Ах, вот оно в чём дело. Знаю эти катакомбы, но мне там делать нечего. Сплошные клады и разного рода артефакты, а из носителей информации разве что несколько древних вампумов в старых индейских захоронениях. В них, правда, содержится любопытнейшая история древних племён, но не моё дело их оттуда вытаскивать. Пусть этим занимаются археологи будущего, когда здешняя «Эпоха воинствующей Глупости» сама станет историей!

— Всё это так, но нас сейчас интересует другое, а именно, как помочь падре Микаэлю вернуться в наш мир. Дело в том, что если этого не сделать, то нарушится ход событийной целостности, которая должна привести к созданию трудов с помощью которых, в конце концов, будет разработано целое учение о пространственно-временных аномалиях, неизвестное пока людям, но доступное драконам.

— Но ведь эти труды были написаны столетия назад!

— Да, но для падре Микаэля это будущее, которое может никогда не наступить.

— Не люблю пространственно-временной путаницы. Но в любом случае я должен позаботиться о том, чтобы бесценные единицы хранения не исчезли со своих мест. Сначала займёмся этим делом, потом, раз уж это связано с делами принцессы Анджелики, а я чувствую, что это так, попробуем исследовать стихотворный каталог моего будущего зятя.

— А потом? — полюбопытствовал профессор Прыск, чувствуя, что должен быть какой-то итог.

— Займёмся охотой на мышей!

С этими словами огромный кот, видимо от природы белый, но сейчас серый от налипшей на шерсть пыли пополам с паутиной, вылетел из-за стеллажей с книгами, перемахнул через остолбеневшего от неожиданности и ужаса профессора Прыска, и с воплем налетел на шкаф! Оттуда с жалобным писком выскочил какой-то старичок с мышиной мордочкой, и, с невероятным для его преклонных лет проворством, юркнул в коридор. Кот немедленно последовал за ним.

— Странно, — проговорил профессор Прыск, оставшись один, — ведь он сказал, что это будет третьим пунктом в списке наших дел. И почему это он — кот?

Глава 23 Только бы мама не узнала!

— А я сказал, что ты сошла с ума!

— Но почему же? Ведь такой опыт уже был! Драся вон, какой вышел, так почему же не выйдет со мной?

— Драську не я таким сделал. Согласен — опыт с ним получился, что надо! Я же переделывал только себя и вот, что вышло.

— А что вышло? Ты красивый… для попугая. Даже очень симпатичный!

Мегги отодвинулась от брата и полюбовалась им. Огнеплюй ответил ей странным взглядом, вздохнул и сказал:

— Видишь ли, я никому не рассказывал, но когда я затевал трансформацию, то собирался стать орлом…

— Что?!

Мегги закрыла пасть крылом, а глаза её сделались больше очков, которые съехали набок.

— Дело в том, — изрядно смутившись, продолжал Огнеплюй, — что я родился дальтоником. Долгое время мне удавалось это скрывать от всех, кроме мамы конечно. Собственно, что такое цветное зрение я узнал только тогда, когда очнулся в этих перьях. Первое время это даже сбивало с толку, но потом привык. Так что, когда я решил трансформироваться, то попросту перепутал ингредиенты! Не те перья взял и вот что вышло.

Тут Мегги стала давиться, из глаз её потекли слёзы, после чего она повалилась на спину и затряслась всем телом, зажимая при этом пасть крыльями.

— Тебе смешно! — хмуро сказал Огнеплюй, но тут же сам улыбнулся во весь клюв. — А теперь представь, каково мне было, а? На пять столетий сделал себя этаким шутом гороховым, вместо гордой хищной птицы, являющейся у людей символом мужества и благородства!

Конвульсии Мегги усилились. Теперь она как-то даже подвывала, но всё ещё зажимала пасть, чтобы не разбудить спящую в своём гроте Анджелику.

— Теперь-то я не жалею! — продолжал огненный попугай. — Оказывается действительно неважно кто ты, а важно, каков ты. Это была жизнь полная радостей, горестей, приключений, достижений и потерь. Я посвятил себя семье, являющейся продолжением моей принцессы, моей Анхе! И мне кажется, я кое в чём преуспел, хоть и сошёл с дистанции так неожиданно.

— Ты действительно сделал много, — сказала Мегги, уже не смеясь. — Что же до того, как всё было после твоего исчезновения из их жизни, то они справились, и Анджелика тому доказательство.

— Да, но произошёл излом…

— От которого ты бы их не уберёг. Не бывает жизни без изломов, кризисов и всякого такого. Что же говорить о жизни целой семьи? На каком-то этапе Самбульо превратились в Соболевых, вероятно после истории с доном Клеофасом у которого не было потомков мужского пола. Я надеюсь, ты не считаешь, что потомки человека по женской линии ниже и незначительнее чем по мужской?

— Нет, конечно! Как раз по женской линии родство считать было бы правильнее, — согласился Огнеплюй. — Так происходит во всём живом мире, так было и у людей многие сотни и тысячи веков, пока кто-то у них, сравнительно недавно, не съехал с катушек и не установил патриархат! От этого только прибавилось резни, а жизнь стала хуже, как для мужчин, так и для женщин. Но может быть, человечество так регулирует свою численность?

— Не думаю. Но, у нас с тобой не о том разговор. Если ты не против счёта по женской линии, то значит всё в порядке. Анджелика не очень много знает о своих предках, но семью прапрадеда, прадеда и деда видела воочию, жила рядом с ними. То есть не жила, собственно, а стояла на комоде в качестве статуэтки, но всё равно их жизнь проходила перед ней, и можно сказать, что это была жизнь людей достойных. Можешь сам расспросить её потом, когда проснётся.

— Ну да, ну да! Только меня сейчас не это заботит, — сказал Огнеплюй, потянувшись за новой кружкой кофе. — Тогда моя ошибка ударила только по моему самолюбию, да и то лишь в самом начале, а потом я привык. Даже гордился тем, что, глядя на молодцов Самбульо, каждый уважающий себя пиратский капитан, старался завести попугая, чтобы появляться на людях с ним на плече! Но речь не об этом. Мне повезло, но вдруг при новом опыте что-то пойдёт не так? Анджелика предрасположена снова стать человеком, (к тому же это её идея), но при её предыдущей трансформации ей досталось не только драконьей, но и паучьей сущности. А вдруг это не исчезнет? Что если у неё вырастит шесть рук? Или четыре пары глаз? А может и то, и другое? Что же касается тебя, то ты чистокровный дракон и таких накладок с тобой я не боюсь. Другое дело я сам сделаю что-нибудь не так. Перепутаю снова ингредиенты…

— А ты не путай!

— Нет, ну всё же? Изменение может быть незначительным, а результат настолько отличающимся от задуманного, что… Ну, например, ты вместо человека станешь обезьянкой!

— Тогда отправишь меня в зоопарк. А что? Я люблю бананы! Ладно, шучу! Я верю в тебя, вон ты, какой у нас умный. К тому же дальтонизма у тебя больше нет.

— Эх, на что вы меня толкаете! Если что не так, я себя ни за что не прощу, а если мама узнает…

— Об этом лучше не думать, — согласилась Мегги. — Но всё будет хорошо, и она не узнает. А если узнает, то мы что-нибудь придумаем.

— Жаркое из попугая?

— Нет, это слишком маленькая порция. Придётся тебе основательно подрасти для такого случая!

— Ладно, — согласился Огнеплюй с шутливой обречённостью, — так и быть, подрасту! А ещё, запасусь приправами. Мама любит острые блюда, нельзя же её разочаровывать!

Глава 24 Абордаж по-гангстерски III

Для полного счастья им не хватало только шторма. Что вообще может быть хуже внезапно налетевшего вихря, когда люди не знакомые с морским делом вынуждены управлять кораблём в открытом море? Ну, конечно же, то, что всё это случается ночью!

Они едва успели вытащить всех барахтавшихся за бортом полицейских. А что? Не оставлять же их в открытом море, ведь сейчас благородные гангстеры не могли поделиться с копами даже шлюпкой — неистовые китайцы ухитрились продырявить из автоматов все до одной!

Теперь, конечно, не было речи о том, чтобы арестовать вооружённых тремя трофейными автоматами джентльменов удачи. Правда один, толи особо умный, толи чрезмерно верный долгу коп, попытался наставить пистолет на Драгиса, протянувшего ему руку, и даже начал зачитывать ему права, но немногословный гангстер лишь поморщился и слегка щёлкнул пальцем по кисти упрямца, от чего пистолет у него вылетел из руки и скрылся в океанских волнах. После этого упиравшегося полицейского втащили на борт за шкирку и швырнули к остальным.

На всякий случай спасённых копов заперли отдельно от китайцев. Что же касается последних, то очень скоро возник вопрос, а не стоит ли их выпустить на волю?

— Ты хоть знаешь, что нужно делать? — нервно спросил Фигольчик у невозмутимого Драговски, снова вставшего за штурвал.

— Нет, а ты?

— Но ведь ты же был в морском походе!

— На драккаре? Хочешь, расскажу тебе, как надо правильно грести корабельным веслом? С парусами я управляюсь хуже. Когда ходил с Анхе и её пираньями, то помогал, конечно, если надо было что-то, где-то подтянуть, но достаточного навыка в этом деле не приобрёл — просто не успел. Что же касается поведения во время шторма, то единственное, что я знаю, это то, что надо держать судно носом к волне и стараться не подставлять бок, а то перевернёт.

— А приборы? — спросил Фигольчик жалобно. — Компас, радар, ещё что-то?

Драгис пожал плечами.

— Компас вон там, — сказал он. — Только стрелка сошла с ума и крутится, как пропеллер с тех пор, как появились те галеоны. Что же касается радара, то вон та крутящаяся и светящаяся штука в клеточку, кажется и есть радар. Бегающая полоска, обходящая экран показывает, есть ли впереди какое-нибудь препятствие. При этом появляется точка и что-то там должно, кажется пискнуть. Я в кино видел…

В это время прибор издал короткий звук, и на круглом сетчатом экране вспыхнула пересечённая лучом точка.

— Эй, там что-то!.. — начал Фигольчик.

— Вижу, — сквозь зубы процедил Драгис. — Что-то прямо по курсу. Попробую обогнуть!

Резкие повороты на воде даже в тихую погоду не рекомендованы. В шторм же они крайне опасны. Видимо Драгис малость переборщил с румбами, и корабль дал опасный крен под вону, которая тут же со страшной силой обрушилась на правый борт!

Всё вокруг затрещало, заскрипело, застонало! Перед глазами, почти повисшего на штурвальном колесе горе-рулевого пролетел Фигольчик у которого на лице был написан уже не ужас, а покорность судьбе.

Внезапно крен выровнялся, и даже удары волн стали заметно слабее. Драгис встал на ноги. Фигольчик упал откуда-то сверху.

— Ш-шторм к-кончился? — спросил он с робкой надеждой в голосе.

— Я слышал, что так бывает, когда попадаешь в самый центр бури, — «успокоил» его друг.

— Радар! — воскликнул Фиг, оглянувшись. — Смотри, это приближается! Оно у нас перед носом…

Чем бы ни было неведомое препятствие, оно должно было немедленно войти в соприкосновение с кораблём. Но столкновения не было. Как ни вглядывались друзья-авантюристы в ночную тьму, кроме тьмы они ничего не видели.

Но тут тьма взметнулась перед ними, захлопала могучими крыльями и на палубу, обрывая провода с фонарями и круша надстройки, опустился великолепный чёрный дракон! Он обвёл взглядом судно, просевшее и закачавшееся под его весом, словно перегруженная плоскодонка, принюхался, затем вгляделся в капитанский мостик, и наконец, приблизив к диорамному иллюминатору огромный зелёный глаз, спросил:

— Ну, и как это понимать?

— Па-ап, — проговорил Драся, мгновенно превращаясь из грозного гангстера в провинившегося школьника, — я всё объясню…

Объяснять не пришлось, потому что чёрный дракон задрал голову к небу и захохотал так, что сухогруз заходил ходуном, грозя, зачерпнуть бортом или вообще развалиться на части.

— Нет… ну… ты… О-хо-хо! Ты сам-то себя видел?! — давился от смеха драсин родитель. — У-умора!!!

И он снова зашёлся в хохоте.

— Я видел себя! — с обидой и вызовом крикнул Драся.

При этом в его голосе послышались совершенно детские нотки.

— Я даже представить себе не могу, что будет с мамой, когда она это увидит! — сказал чёрный дракон, переставая смеяться. — Врождённая доброта это еще, куда ни шло — мы все не без изъяна. Влюбился… Тоже бывает. Я сам когда-то влюбился, и теперь вот как свою слабость расхлёбываю! В человеческую девчонку влюбился? Это уже хуже, но и такое случается. Время от времени, некоторые из нас заводят себе принцессочку и играются с ней, пока она не помрёт. Только вот потом многие из таких впадают в тоску, а вылечить их непросто. Но и это поправимо. А вот то, что ты сам человеком стал… Я даже не знаю, чем это для тебя может закончиться. Мало ли что произойдёт при обратной трансформации…

— Обратной трансформации не будет! — воскликнул Драся. — Я люблю её и останусь с ней, чего бы это мне не стоило!

— У-у! Крепко тебя принцесска зацепила! — Чёрный дракон почесал крылом в затылке. — Вообще-то надо отдать ей должное — внешний вид, конечно дело такое, м-м, по мне, так ничего, хоть и не супер, но на вкус самое то — сладенькая!

Краска покинула лицо Драгиса Драговски, и стал он белее собственных волос.

— Т-ты её…

— Да нет же, за кого ты меня принимаешь? Чтобы я у своего птенца кусок забрал? Ха! Не бывало такого. Это я про тот случай, когда мы с мамой её про тебя расспрашивали. Неужели не рассказала? Я её тогда совсем немного в зубах подержал, но не прикусывал, так что не бойся! Знаешь что? Я могу маме пока про тебя не рассказывать. Скажем лет двести — триста, но никак не больше пятисот! Сам понимаешь, дольше не выйдет — она тогда сама обо всём догадается и жди беды! Так что ты пока подумай, что будешь делать и как выходить из положения. Договорились? Ну, вот и славно! Я сейчас это корыто отбуксирую к берегу, а то вы все тут потонете, если на месте останетесь — в самый пупок урагана попали, а ураган-то вызван пространственно-временной аномалией, и неизвестно когда кончится. А потом, сынок, я дальше отправлюсь — мне ещё Мегги найти надо. Ты пока подумай над всем, что я сказал!

Закончив свою речь, чёрный дракон отправился на нос судна, разыскал там буксировочный трос, зажал его в лапах и взмыл в небо. Драгис обернулся и увидел совершенно зелёного Фигольчика, сидевшего на полу, прислонившись спиной к переборке.

— Эй, — спросил белый дракон, снова ставший гангстером, — ты в порядке? Помощь нужна?

— Да, — ответил ему Фиг слабым голосом. — У тебя есть сухие штаны?

Глава 25 Красный капюшончик

Злорд: Послушайте, любезный! Что за человек нашёлся на границе

владений моих и Злоскервиля? Дворня об этом, который день

шушукается, а я толком ничего не знаю.

Злырь: Могу сообщить вашей милости, что это какой-то священник.

Никто доподлинно не знает кто он и откуда, но все отзываются

о нём, как о человеке умном, высокоучёном, кротком. А ещё,

добродушном и обаятельном! Большего я не знаю, сэр, но если

вам будет угодно, то я могу расспросить Злосю, мою племянницу,

которая служит горничной у вашей супруги. Именно она нашла

этого священника и теперь навещает его ежедневно.

Злорд: Вот как? И Зледи её отпускает?

Злырь: Так точно, милорд! Но стоит вам приказать и эти визиты

немедленно прекратятся.

Злорд: Нет, нет, ни в коем случае! Как можно мешать людям, делать

добрые дела? Я просто беспокоился, что Зледи на какое-то время

остаётся без горничной.

Злырь: О, пусть ваша милость не изволит волноваться — я всегда рад

услужить нашей госпоже, когда Злося занята вне её будуара!

Злорд (смерив его долгим взглядом): Хорошо. А знаете, что? Я ведь тоже

непрочь познакомиться с этим священником! Но мне не хотелось

бы являться в поместье Злоскервиля с официальным визитом. Мы

с ним уже давно не дружим… Решено! Я побываю там инкогнито.

Так в какое время Злося отправляется в путь?

Злырь: Но… милорд!

Злорд: Что такое?

Злырь: Дело в том… что она ходит дальней дорогой вокруг леса.

Злорд: И что с того?

Злырь: Это весьма далёкий и трудный путь. Вы чрезмерно устанете,

ваша милость!

Злорд: Не судите по себе, старый увалень! Я ещё мужчина хоть куда, и не

боюсь тернистых путей, когда иду к намеченной цели.

Злырь: Но, милорд… Злося в последнее время всё больше ленится и ходит

короткой дорогой через Волчий лес. А там, как должно быть

известно вашей милости, пошаливает Злох. Точнее не пошаливает,

а свирепствует, бесчинствует!..

Злорд: Что же ты молчал? Девушке нужна защита, а ты…

Вот бесчувственная душа — не жалеет родной племянницы! Так,

когда же она пойдёт навещать этого старого доброго священника?

Злырь: Так ведь она уже должно быть вышла, сэр! Верно, Злося уже

в дороге.

Злорд (выглядывает в окно): Погоди-ка! А это не она ли там с корзинкой

в руках и в красном капюшончике выходит за ворота? Ну, точно -

она!

Злырь (едва скрывая досаду): Нет, сэр, это, наверное, какая-нибудь

крестьянка!..

Злорд: Нет же, это точно Злося! Я узнаю этот красный капюшончик — его

носила Зледи, когда мы ещё… А, не важно когда! Но он ей

разонравился, вот видно и подарила горничной. Так, хватит

болтать! А ну-ка живо — мою охотничью куртку и волчью

накидку. А вы, милейший, пока меня не будет, как следует,

прислуживайте госпоже! Я не хочу услышать, когда вернусь,

что Зледи осталась недовольна.

(уходит)

Злырь (один): Ну, ты попала, племяшка! Ой, попала! А, и поделом –

не верти хвостом! Говорил же, что молодая гусочка старого

гусака не обскачет. А Злоримору теперь кукиш. Ну и чёрт с ним!

(озабоченно)

Эх, мне бы старому с тобой не пропасть. А что до госпожи,

так мы услужим, как следует, не впервой! Это мы ещё покамест

могём, грех жаловаться.

Глава 26 «Нелегко менять кожу!..»

Ветер и волны. Кажется, с этого всё начиналось? Конечно, нет, всё началось с того, что она согласилась пойти на вечеринку. Дала Кристе себя уговорить, и пошла.

Нет, опять не то. Сначала она поссорилась с родителями. На пустом месте поссорилась, даже не помнит из-за чего. Так бывает.

Так очень часто бывает — люди не сойдутся во мнении по поводу какого-то пустяка и начинают спорить. И каждый стоит на своём, иногда даже сообразив посреди разговора, что он не прав. Но это ещё полбеды. Потом высказывания в адрес друг друга становятся всё более резкими, спорщики переходят на личности, забывая, с чего начали, вспоминают старые обиды, перескакивают с одного предмета несогласия на другой, а дальше, глядишь доходит до взаимных оскорблений, начинается крик…

Она выбежала из дома, хлопнув дверью. Нет, речь не шла о том, чтобы порвать с семьёй, уйти, куда глаза глядят и всякое такое. Просто ей невыносимо было дальше продолжать это бессмысленное препирательство! Она крикнула, что идёт к подруге, переоделась с солдатской скоростью и выскочила, не взяв даже сумочку.

По улице шагала, едва сдерживая слёзы, злясь и на родителей, и на себя одинаково. Надо им было прицепиться к какой-то мелочи! Надо ей было ответить резкостью, по большей части из-за того, что влезли в её дела, будто она всё ещё младшая школьница, а не взрослая студентка!

А ведь насчёт того из-за чего возник весь этот сыр-бор, (что это всё-таки было?), она кажется, как раз, была с ними согласна, но стала спорить именно от того, что ей, как маленькой сделали замечание. А ведь так легко было всё обратить в шутку и продолжить совместные выходные, обещавшие стать такими приятными…

Но они тоже хороши! Могли бы одним ласковым словом пресечь весь этот растущий, как на дрожжах негатив, в самом начале. Да и потом — приспичило же им критиковать чуть ли не каждый её шаг и каждое действие! Так и ходили потом за ней по пятам, да гудели в два голоса. Не то одела, не туда положила, не так волосы зачесала. А тут ещё и в комнате бардак, и по дому не помогает!

Одевается она, как все! Совсем не так, как хотела бы, но так, как может. И ничуть не более неприлично, чем другие. А вещи свои кладёт так, как ей удобно, чтобы потом не искать. И волосы зачёсывает, чтобы не мешали, но и чтобы самой себе не казаться хуже других!

А что, она должна носить бабушкин пучок на затылке? Это её волосы, захочет — вообще наголо побреется! И в комнате у неё не бардак, а творческий беспорядок, потому что ей так уютно. Что же касается помощи по дому, то не они ли ей постоянно твердят — занимайся, учись, а это мы как-нибудь уж сами!

И ведь не было пункта их спора, по которому они не соглашались бы с ней, но тут же придумывали что-то следующее, как будто им жизненно необходимо было оставить последнее слово за собой! Или может быть, они ждали, что она упадёт на колени, посыплет голову пеплом, и начнёт слёзно просить прощения за всё причинённое ею зло? Надо было так и сделать! Нет, в следующий раз она обязательно так сделает, чтобы они почувствовали себя не в своей тарелке…

Следующего раза не было. На улице она встретила Кристу, к которой, вопреки сказанному, вовсе не собиралась идти. А дальше всё было очень просто — Криста спросила, почему она такая расстроенная, Анджелика всё ей выложила, хоть и знала, что та будет слушать вполуха, и скорее всего ничего не поймёт.

Но здесь она ошиблась — подруга всё поняла, посочувствовала, рассказала, что с ней такое бывает, чуть ли не каждый день, и она давно уже «забила» на эту ерунду. И ещё, она сказала, что самое лучшее, не жечь себе душу, а развеяться и отвлечься. Она как раз собирается на пикник с хорошими ребятами, так что, поехали вместе!

Анджелика немного поотнекивалась, но согласилась, как-то неожиданно для самой себя. В глубине души она сразу же пожалела об этом, ведь «хорошие ребята» были ей почти незнакомы. Кажется, кого-то из них она видела у Кристы на дне рожденья. С кем-то подруга училась, но не в одной группе, и даже на разных курсах. (Они с Анджеликой десять лет просидели за одной партой, но теперь судьба развела их по разным вузам.)

В общем, она согласилась. В конце концов, она ведь уже взрослая, самостоятельная и сама решает куда идти, когда и с кем! Ну, и конечно влипла…

Впрочем, сначала всё было не так уж страшно. Не так, как бывает, когда неопытная глупая девчонка попадает в компанию отморозков. Ребята, пригласившие Кристу на пикник, оказались вполне нормальными. Вот только вели они себя, как полные придурки! Наверное, сами себе казались крутыми, прикольными и остроумными, да и бывшие с ними девушки, видимо тоже находили их такими.

Криста веселилась от души и, наверное, даже не слышала всех глупостей и пошлостей, над которыми ржала их компания. Сейчас ей можно было пальчик показать, чтобы привести в состояние бурного восторга!

Анджелика терпеть не могла, когда подруга была такая. Криста, по сути, была милой и доброй девушкой, хоть и не очень умной. Но в моменты такого безудержного веселья её мозги отключались полностью! Ей было непонятно, почему Анджелика не разделяет её настроения, не смеётся и не верещит от восторга? К тому же Криста в таком состоянии могла отмочить что-нибудь совсем глупое.

Ещё на школьном балу она, развеселившись, запрыгнула на сцену, где располагался со своей аппаратурой диджей и начала тянуть его вниз, чтобы он потанцевал с ней. Кончилось скандалом. Не большим скандалом, не фатальным, но каким-то мелко-грязненьким, потому что Кристу заподозрили в употреблении спиртного, в чём она была совершенно неповинна. Результат — обида, слёзы, глупые и дурные воспоминания на всю оставшуюся жизнь. Научил её этот случай чему-либо? Нет, конечно! Как не научили никакие наказания за манеру толкаться на физкультуре или просто на переменах…

* * *

Анджелика вдруг очнулась от воспоминаний. Или это был сон? Точно — сон! Она вспоминала и размышляла во сне… Хм, странно!

А ветер и волны ей что, тоже приснились? Кажется, нет, потому что ветер и сейчас холодит кожу, от чего она вся продрогла. И не мудрено — она ведь вся мокрая, как после купания, вот тебе и волны! Что за?..

Анджелика не помнила, когда она так страдала от холода в последний раз. Бронированная шкура с толстой жировой прослойкой, которая совершенно не портила фигуру, надёжно защищала от жары, холода, ушибов и ранений. Даже в краю вечных льдов она сохраняла тепло достаточно долгое время. Так что же случилось?

Девушка открыла глаза… То-есть попыталась открыть глаза, но у неё ничего не вышло — веки оказались чем-то склеены. Вот ещё новость!

Она протёрла глаза костяшками пальцев и обнаружила, что руки, как впрочем, и всё тело, вымазаны чем-то клейким, липким и противным. Наконец, ей удалось продрать глаза, но сначала это дало странный результат — всё было размыто, двоилось, троилось и смешивалось в не имеющий никакого смысла калейдоскоп. Она поняла лишь, что лежит на чём-то мокром, холодном и дурно пахнущем.

Последнее обстоятельство было явным, несмотря на забитый слизью нос. Воняло если не тухлятиной, то на грани этого запаха. Тоже, тот ещё аромат! Зрение, правда, вскоре вернулось, хоть и осталось ощущение пелены всё ещё делавшей изображение нечётким. Анджелика поняла, что лежит на чём-то напоминающим матрас, мокрый насквозь и хлюпающий при каждом движении. Судя по тому, что в поле зрения, если глаза скосить туда-сюда, (шея была, как деревянная и голова не двигалась), попадали то скалы, то сосны, она поняла, что находится всё там же, на лесопилке. Но что произошло, почему она лежит на спине и не может двигаться, было совершенно неясно. Она ничего не помнила!..

Так она может двигаться или не может? Девушка поднесла руки к глазам и посмотрела на свои пальцы. Они двигались, но несколько неуверенно, словно она разучилась ими пользоваться. А ещё, её руки были сплошь красными, словно она окунула их в краску или… кровь?

Анджелика вздрогнула. Это и в самом деле была кровь! Она вся была в крови, даже волосы слиплись в единый ком, хоть лепи из них, как из глины. Что всё это значит?!

Слева от неё раздавалось какое-то ворчание или чавканье, а может и то, и другое. Анджелика превозмогла одеревенение шеи и повернула голову влево. В нескольких шагах от неё лежало что-то большое, бесформенное. Она различила золотистую чешую, гребень, хвост… Дракон? Мёртвый дракон! Откуда? Что тут произошло?

Что-то было в этой огромной туше знакомое, но что именно, Анджелика не поняла, и обдумать не успела — справа раздался стон и какое-то бормотание. Новое движение головой далось её чуть легче, и девушка повернула голову направо.

Рядом с ней на куске чего-то неровного и красного, кто-то лежал. Девушка! Это была действительно девушка, судя по всему, ровесница Анджелики. Совершенно незнакомая. Она тоже была с головы до ног заляпана кровью, а ещё, она была совершенно обнажённой, как и сама Анджелика…

Что?! Почему эта мысль пришла ей в голову! До сих пор она не задумывалась об одежде. С тех пор не задумывалась, как встала на лапы после трансформации в драконьей пещере. Так почему же сейчас она чувствует себя обнажённой? И этот холод…

Анджелика снова подняла руки и вгляделась в них. На её пальцах не было когтей! Обычные ногти, которым не помешал бы маникюр. Пальцы двигались уверенно, и чем дальше она сгибала и разгибала руки в локтях, кистях и плечах, тем больше обретала уверенность в движениях. Тогда она с бешено бьющимся сердцем стала ощупывать себя везде, где только могла достать руками.

После самого полного осмотра, который можно было сделать, не переворачиваясь, она убедилась — это человеческое тело. Значит она… Снова человек!

Анджелика испытала странное чувство, узнав о своей обратной трансформации. Ведь с самого начала ощутив себя в драконьем теле, она мечтала вернуться, стать прежней, такой, какой её знали все, какой её знал и любил Драся. Её Драся…

Правда, он не только сразу узнал её в новом облике, но и принял такой, какая она есть, без сомнений и сожалений. Так что теперь ей следовало радоваться, но почему-то радости она не испытывала. Было страшно… Очень страшно! Гораздо страшнее, чем тогда, когда она стала драконом. И было жаль. Чего? Например, крыльев, могучих когтей и челюстей, непробиваемой золотистой брони, способности изрыгать огонь и… силы, которую мало кто превосходит из существ в известных мирах.

Но может быть, она не всё утратила? Может быть что-то осталось? Анджелика вдохнула поглубже и выпустила в небо фонтанчик пламени. Наверное, он был не самый лучший из тех, что ей приходилось создать, но вполне сносный и весьма горячий!

Девушка справа застонала и замычала снова, как показалось Анджелике, одобрительно. Она успела позабыть про эту загадочную соседку, пока была занята собой, но теперь снова повернулась к ней, чтобы обо всём расспросить, а если надо предложить помощь.

Однако расспросить незнакомку не получилось — голосовые связки и язык не слушались, из губ вырывались звуки точь-в-точь, как те, которые издавала соседка.

И вдруг Анджелика увидела слезовую дорожку, пересекавшую висок, лежавшей рядом девушки. От страха, волнения и боли у неё самой слёзы струились градом, превращая перепачканное кровью лицо в подобие страшной ритуальной маски. Незнакомка выглядела не лучше. У неё размытая слезами дорожка обнажала бледную кожу с лёгким зеленоватым отливом…

Мегги! Анджелика разом всё вспомнила. Это же Мегги! Ей захотелось обнять подругу, но тело не слушалось, хотелось выкрикнуть её имя, но из приоткрытых губ только высунулся язычок пламени.

Вдруг Мегги тоже приоткрыла рот и легонько дохнула огнём раз, другой, потом несколько раз подряд… И Анджелика поняла — это же слова! Мегги разговаривала с ней не голосом, а посредством огненных вспышек. Но самое удивительное было то, что Анджелика прекрасно её понимала!

«Как себя чувствуешь?» — спрашивала Мегги.

«Ничего!» — отвечала Анджелика с помощью огня. — «Но я, кажется, разучилась владеть человеческим телом».

«Тебе везёт!» — рассмеялась Мегги. — «Я вообще им владеть не умею. Тебе надо просто вспомнить, а мне придётся всему учиться заново».

«Ты научишься!» — уверенно воскликнула Анджелика. — «Драся тоже ничего не умел и очень страдал от этого, когда стал таким, как сейчас. Но потом он привык и теперь так владеет человеческим телом, как не снилось многим из людей!»

Мегги хотела ещё что-то спросить или прибавить, но тут рядом с ними раздался не огненный, а вполне человеческий и весьма сильный мужской голос:

— Что, девочки, развлекаетесь?

Анджелика повернула голову в ту сторону, откуда слышались эти слова, и увидела незнакомого мужика такого роста и наружности, что испытала вполне объяснимый трепет. Человек этот был выше Драси, наверное, на полголовы, что делало его настоящим великаном среди людей. А его рельефной мускулатуре позавидовал бы сам Быкович!

Тем не менее, он не смотрелся ходячим мясокомбинатом, как это бывает с перекаченными бодибилдерами. Наоборот, от него веяло одновременно мощью и гармоничной мужской красотой. Таким же был её Драся, но если её возлюбленный напоминал античную статую Аполлона, то сейчас перед ней стоял самый настоящий Геркулес — сочетание силы, благородства и величия достойного полубога! Впечатление усиливала огненно-рыжая, почти красная шевелюра, не знавшая ножниц и гребня, но, по-видимому, недавно вымытая.

— Ну, вот и умницы! — широко улыбнулся Огнеплюй, ибо это был он. — А я тут вам яму с водой нагрел, кофе сварил и напёк остатки яблок. Извините, но стол у нас пока что только вегетарианский. Я не думаю, что вы захотите вкусить собственной плоти. Меня же не обессудьте — другого мяса не было, а подрасти было просто необходимо, чтобы не остаться размером с попугая!

Анджелика только сейчас обратила внимание на то, что в двух десятках шагов с той стороны, где лежала Мегги, распростёрлось ещё одно драконье тело, покрытое изумрудно-зелёной чешуёй. И у этого тела не хватало одной ноги вместе с окороком. Ага…

В сторону своего бывшего тела она решила больше не оглядываться.

Глава 27 Этого лучше не видеть!

— Дрась, поверь, тебе этого лучше не видеть!

Вид у Быка был совершенно убитый. Он, как будто постарел и ссутулился, взгляд отводил в сторону, а смятую кепку судорожно сжимал в руках, дрожащих мелкой дрожью.

— Что?

Лицо Драгиса потемнело. Он бросил вагу, с помощью которой пытался вытащить из глубокой лужи, увязший по самые оси грузовик, и всем корпусом повернулся к подошедшим друзьям.

— Они мертвы. Обе, — столь же удручённо проговорил Фигольчик. — Убиты и… страшно изуродованы… Я даже не представляю, как такое вообще можно проделать? Их как будто кто-то загрыз и… сожрал!..

— Что?!

На Драгиса страшно было смотреть. Мускулы не его обнажённых руках вздулись, готовые порвать кожу, рот ощерился в драконьем оскале, волосы встали дыбом, а глаза… Глаза налились чёрно-багровым цветом, и только зрачки вдруг стали светло-металлическими и ярко засветились, словно внутри его черепа загорелось белое пламя!

Фигольчик попятился. Его друг ещё давно предупреждал, что если они когда-нибудь увидят у него такие глаза, самое лучшее это бежать без оглядки, а если есть возможность, то спрятаться где-нибудь глубоко под землёй или даже в другом мире. По его словам, это был самый верный и самый грозный признак того, что он становится «Драконом Гнева». Как минимум это означало гибель цивилизации того мира, где происходит катастрофа, если не найдётся герой способный убить дракона.

Правда, это предупреждение относилось к его пребыванию в своём истинном драконьем облике. Что могло случиться, когда он был человеком, не знал никто, в том числе и он сам. Просто такого опыта в драконьей практике ещё не было.

— Кто? — спросил Драгис шёпотом, но это был такой шёпот, что лучше бы он кричал.

— Люди, — не стал обманывать друга Фиг. — Это сделали люди, но я сам не понимаю как. Их было всего трое, и они какие-то… дикие что ли? Там по всему лагерю следы босых ног. Один очень крупный и, наверное, здоровенный мужик и две женщины обычного роста. Даже скорее девушки…

Драгис вдруг успокоился. Зловещий белый огонь в его глазах, казалось, наполовину утих, и зрачки сделались цвета старого серебра.

— Нет, — сказал он без всякого выражения, глядя в пустоту.

— Да, я понимаю, — заговорил Фигольчик в слабой надежде утешить друга, — такое невозможно, но это так. Может их, нашёл какой-нибудь рыцарский орден? Нищенствующая братия, в которой есть и мужчины, и женщины. Кажется, они работали огнемётами — тела не просто растерзаны, они опалены и обуглены, так что рассыпаются на сегменты…

— Что? — вновь спросил Драгис, словно очнувшись. — Орден? Какой орден?

И вдруг он захохотал, так что у Фигольчика и Быковича не осталось сомнений в том, что их друг сошёл с ума от горя, и теперь неизвестно чем это может кончиться.

— Пошли, — вдруг коротко бросил Драся, выдернул из кабины свой плащ, шляпу и автомат, и зашагал прочь от грузовика набитого лапшой, которую они так и не довезли до лесопилки.

— Но, Дрась… — начал Фиг, совершенно сбитый с толку.

Драгис резко остановился и оглянулся через плечо, оскалив зубы толи в улыбке, толи в гримасе безумия.

— Я подозревал, что это сделал кто-то из драконов, — сказал он, — даже на маму подумал. Но она никогда не причинила бы вред Мегги. Да и не в этом дело. Вы говорите там следы людей, а драконьих следов нет? Обычные люди с драконами не справятся. Рыцари? Никто из рыцарей, даже если это орден каких-нибудь сумасшедших фанатиков, не будет вкушать драконью плоть. То, что тела обуглены до хрупкости мне кое-что напоминает… Я такое уже видел, но не понимаю, как это могло произойти здесь. В общем, я должен сам всё увидеть, а пока рано делать выводы!

Произнеся эту непонятную речь, он зашагал по дороге к лесопилке такими широкими шагами, что даже Быкович едва мог поспеть за ним, а маленькому Фигольчику пришлось едвали не бежать.

* * *

На следующее утро передовицы всех газет пестрели загадочными сообщениями. Прежде всего, рассказывалось о дерзком нападении в открытом море, на судно, принадлежащее одной из крупных чайна-таунских компаний.

Несмотря на предупреждение полученное владельцами сухогруза, ни вооружённому экипажу, ни силам береговой полиции не удалось остановить дерзких грабителей, нарядившихся в костюмы знаменитых героев/преступников, (смотря в какой газете, печаталось сообщение), прошлого. Не исключено, что злоумышленники применяли для своих тёмных целей галлюциногенные вещества, полностью выведшие из строя и команду корабля и полицию.

В пользу последнего говорит то, что служители закона и гражданские лица, не только превозносят до фантастических высот силу и ловкость гангстеров, втроём нейтрализовавших несколько десятков человек, но и рассказывают всякие чудеса, вроде появляющихся во время шторма древних галеонов, полыхающих волшебным светом.

Ещё, свидетели упоминали чёрного дракона, который сначала присел на палубу сухогруза и о чём-то разговаривал с гангстерами, а затем отбуксировал судно к берегу и посадил на мель.

Объективно — взятый на абордаж неизвестными корабль, был найден прочно посаженным на мель на значительном удалении от порта. Вся команда и отряд полиции в полном составе были при этом разоружены, связаны и заперты в помещениях сухогруза, откуда не смогли освободиться без посторонней помощи.

Неизвестно, что именно понадобилось налётчикам, так-как из всего перевозимого груза исчезла только партия сухой лапши, которая впрочем, вскоре была найдена в угнанном грузовике недалеко от города. В связи с этим у городской полиции возникло мнение, что весь налёт это чей-то розыгрыш. Впрочем, разрабатывалась также версия мистификации государственных служб со стороны самой ограбленной компании, с целью получения страховки и распиаривания своего имиджа.

Второе место среди новостей занимал грандиозный пожар на старой заброшенной лесопилке, неподалёку от того места, где нашли брошенный грузовик с лапшой. Несмотря на странность этого пожара, который никак не мог возникнуть сам собой, но и никому не был нужен, сообщение о нём мало кого заинтересовало. По крайней мере, связи между происшествием в море и сгоревшей лесопилкой не усмотрел никто.

И уж совсем остался без внимания случай кражи сохнувшей на верёвке одежды и нескольких пар обуви, случившийся неподалёку на уединённой ферме. Это были вещи подённых работников, уехавших на выходные в город. Самым странным было то, что похитители не тронули более новые и дорогие вещи хозяев. Исчезли два залатанных платья, принадлежавшие кухаркам, а также несколько рубах и штанов. Пропали также две пары рабочих башмаков мальчиков-подростков, предназначенных для работы в поле и старые шлёпанцы толстухи-скотницы.

Не успела престарелая чета фермеров сообщить о краже в полицию, как к ним заявились трое каких-то подозрительных типов — двое здоровенных мужиков и один маленький, кругленький. Представившись правительственными агентами, они расспрашивали перепуганных стариков о каких-то двух девушках и сопровождавшем их крупном мужчине. Никаких девушек и мужчину фермеры не видели, но на заднем дворе осталось множество следов босых ног, которые точно не принадлежали никому из обитателей фермы, поскольку хозяева не допускали такого непотребства среди работников.

Пришельцев следы эти живо заинтересовали, и они минут сорок ползали по заднему двору и едва носами по земле не водили, а потом коротко поблагодарили хозяев и потрусили в сторону ближайшего леса. Когда они исчезли из вида, честные фермеры с облегчением перевели дух.

Пропади оно пропадом старое тряпьё, которое давно пора распустить на ветошь! Оно не только денег, а слова доброго не стоило. Что же касается работников, то их всегда найдется, во что одеть и обуть получше прежнего.

А вот сами «спецагенты» пугали. Больно уж они смахивали на гангстеров из старого фильма. Так что пускай идут себе с миром, и не тревожат людей лишними расспросами о каких-то там непонятных мужиках и девицах!

Глава 28 Неуловимый Мышкевич

Пленник едва дышал. Немудрено — разве можно такое проделывать в его-то годы? Профессор Прыск сделал все, чтобы сохранить ему жизнь, хоть Библиотекарь и остался, не слишком этим доволен. Он и сейчас время от времени поглядывал на мышелицего старичка зло и плотоядно.

Прыск сам чувствовал себя неуютно в обществе Библиотекаря, у которого ещё не исчезли кошачьи уши и хвост, не говоря уже о когтях, хоть он и успел переодеться в старенький, но вполне приличный деловой костюм.

— Итак, что именно поручил тебе дон Дульери? — грозно промяукал Библиотекарь, разглядывая свои пальцы с широкими подушечками, в которых прятались втяжные кинжалы.

— С-следи-ить… — едва слышно выдохнул пленник.

— И только?

Когти Библиотекаря чуть высунулись наружу и блеснули в неярком свете ламп книгохранилища. Мышелицый издал слабый писк и закатил глаза.

— Я прошу вас, коллега! — вмешался профессор Прыск. — Не надо его так пугать. Этим вы добьётесь только обморока, а в таком состоянии он точно ничего не расскажет.

— Не преувеличивайте, хе-хе, коллега! — муркнул Библиотекарь, обнажив на миг тонкие острые клыки, от чего у розового крысюка пробежали по спине мурашки размером с майских жуков. — Этот мерзавец — мастер притворяться жалким и слабым. Он даже у меня вызывает сострадание помимо воли! А между тем, перед вами сам Мышкевич — один из самых хладнокровных злодеев недавнего прошлого. Он может быть трижды обязан вам жизнью, но будьте уверены — перегрызёт ваше горло при первой возможности, так-как всегда убирает свидетелей!

Профессор Прыск искоса глянул на измученное, еле живое, существо, которому Библиотекарь изрядно намял бока и едва не задушил. С трудом верилось, что этот несчастный может представлять опасность для кого-нибудь крупнее таракана. Но он работал на Дульери, которого профессор Прыск знал не первый век. Это означало, что их пленник обладал некими особыми способностями, потому что посредственности у Дульери не работали, и если человек не обладал пудовыми кулаками, то значит, был умён или владел каким-нибудь полезным навыком.

На могучего бойца этот старикашка не был похож, но при этом выполнял опасное задание с проникновением на территорию противника. Да, похоже, словам Библиотекаря лучше поверить и не поворачиваться к пленнику спиной.

— Я повторю свой вопрос, — зловеще промурлыкал Библиотекарь, сузив зелёные глаза с щелевидными зрачками. — Но если ответ снова будет неполным, то прошу на меня не обижаться. Так что поручил тебе дон Дульери? Мяу!

— Найти капитана Барбаруса… — ответил пленник на этот раз не столь замученным голосом. — Он для чего-то снова понадобился дону, но конечно дон не собирается посвящать в свои планы исполнителей вроде меня! Я весь город обшарил и наконец, узнал, что Барбаруса можно найти здесь…

— Снова ложь! — с металлом в голосе сказал Библиотекарь. — О том, что капитан Барбарус появляется здесь, ты не мог узнать ни у одного осведомителя, ни в одном из притонов города. Конечно, ты всё услышал, когда шпионил за священником, а потом подслушал наш разговор.

— Но я…

— Ты сказал, что тебя послали следить, это так?

— Т-так…

— Цель слежки?

Пленник замялся. Видно было, что правду он говорить не хочет, а врать боится. Между тем когти Библиотекаря показались уже наполовину.

— Я жду! — напомнил Библиотекарь и встопорщил усы, тоже больше напоминавшие кошачьи.

— Дон Дульери пожелал знать всё о поисках какого-то ключа, которые вёл священник. — Прошептал мышелицый, прикрыв глаза.

— И?

— Он хотел заполучить этот ключ себе.

— Вот это другое дело! — просиял Библиотекарь. — Видишь, как просто говорить правду, тем более что она настолько очевидна. Итак, будем считать, что вопрос о твоём шпионаже выяснен. Теперь насчёт капитана Барбаруса.

В глазах пленника промелькнул неподдельный страх.

— Я не смог найти к нему подход самостоятельно! — проскулил он. — Я видел, как мисс Фоллиана его вызывает и только!

— Я расскажу дочери, что ты за ней подсматривал.

— О, нет! Лучше задушите меня сразу, я ведь, можно считать, отжил своё! Это лучше чем она будет со мной игра-ать!..

— Играть? — не удержался от вопроса профессор Прыск.

— Коллега! — рассмеялся Библиотекарь. — Неужели вы не видели, как кошка играет с мышью? Сначала слегка придушит…

— Видел… — проговорил крысоид, стараясь унять невольную дрожь в голосе. — Но я никак не мог предположить, что мисс Фоллиана — кошка!

— А почему нет? — пожал плечами хранитель мудрости. — Кошечка, лиса, зайка, орлица, львица, лань, какая разница? Имхотеп и не такое проделывал, не так ли?

При этом он прожёг профессора испытующим взглядом, но тот и усом не повёл.

— Верно, верно, — согласился крыс. — Я только недавно услышал о трансформации драконов в людей и птиц, но это был сложный, небезопасный и достаточно длительный процесс. Вы же можете обернуться мгновенно, верно?

— Совершенно верно. Это не так сложно, как кажется. Надо только… Эй! А где это наша добыча?!

Профессор Прыск обернулся. Кресло, где полулежал немощный, почти умирающий мышелицый старичок, пустовало. Они отвлеклись лишь на полминуты и вот…

Библиотекарь принялся сдирать с себя одежду, на глазах обрастая белой шерстью, но тут же остановился и махнул лапой. Одно дело выследить мышь и пуститься в погоню по горячему следу, и совсем другое искать её, не зная направления, в лабиринте книгохранилища, где потаённых мест больше чем в Колдовском замке.

Компаньоны посмотрели друг на друга и мудро воздержались от комментариев. Прокол был налицо — теперь Дульери знает об их планах, проблемах и некоторых козырях. Они, правда, тоже кое-что узнали о его интересах и намерениях, но это было так очевидно, что практически не давало им ничего нового. Теперь, чтобы опередить противника, надо было действовать быстро, используя при этом своё главное оружие — интеллект. Это означало, что за работу они должны взяться немедленно.

Глава 29 «Куда ты идёшь, девочка?»

Злося: Ой! Кто вы, сударь? Вы меня напугали.

Злорд (в парике и накладной бороде): Не бойся, дитя моё! Я не сделаю

тебе зла. Только добро! (Хе-хе!) Много добра!

Злося: Легко вам говорить — «Не бойся!», вон вы, какой страшный!

Злорд: Это я только снаружи страшный, а внутри я добрый!

Злося (с недоверием): Да? А как зовут вас, сударь? И кто вы?.. То-есть,

чем занимаетесь?

Злорд: Зовут меня — дедушка Злольф. Я, э-э, крестьянин!

Злося (с ещё большим недоверием): Вот как? В первый раз вижу

крестьянина в сапогах со шпорами.

Злорд: Это потому, что я ехал верхом, но злошадь сбросила меня, а сама

убежала в чащу.

Злося: И с золотыми пряжками.

Злорд: А-а… Это пряжки наградные! Мне их пожаловал король за заслуги

перед Престолом, когда я служил у него конюхом. Вот с тех пор я

и хожу в жалованных сапогах со шпорами и наградными

пряжками!

Злося: И давно это было?

Злорд: Да уж лет, этак, тридцать тому…

Злося: А сапоги, словно вчера пошиты. Вон — сверкают прямо!

Злорд: Так ведь это же королевские сапоги. Они специально так делаются,

чтобы никогда не старели и не снашивались…

Злося: Совсем вы заврались, ваше сиятельство Злорд!

Злорд (снимает парик и бороду): Как же ты догадалась, вострушка?

Злося: Так ведь всё по тем же сапогам — Злинда эти сапоги сегодня утром

при мне чистила.

Злорд: Ха-ха! Раскрыт, изобличён, рассекречен! Браво, умненькая Злося!

(подступает к ней)

Злося (отходя на шаг): А позвольте узнать, сэр, что вы здесь делаете?

Злорд (слегка замявшись): Я? Я здесь гуляю.

Злося: В сапогах для верховой езды и в гриме, милорд?

Злорд: Ну, да! В сапогах для верховой езды, конечно не так удобно, но

Злырь, растяпа, подал мне их вместо охотничьих, а я и не заметил

по рассеянности. Что до грима, то я просто не хотел, чтобы меня

узнал Злох, если доведётся встретиться. Кстати! Нам ведь по

дороге? Тогда пойдём вместе!

Злося: О! Ваше сиятельство предлагает мне защиту от разбойника? Как

это благородно с вашей стороны, милорд!

Злорд: Да нет же! Если Злох мне всё-таки встретится и захочет ограбить, я

отдам ему тебя, и он меня снова отпустит!

Злося: Как это низко с вашей стороны, милорд! Какой вы трус, однако!

Злорд (со смехом): Шучу, шучу! А ты поверила! Злох вторую неделю

лечится после злушиной каши. Ему сейчас не до разбоя. Да и не

стал бы я отдавать этому мужлану такое сокровище!

(хочет её обнять, но Злося подныривает ему под руку и отбегает

на несколько шагов)

Злорд: Вот те раз! А сама говорила, что прогулка по парку с господином

это честь для тебя!

Злося: Так ведь то по парку, милорд! Но ведь парк давно кончился, вокруг

нас лес, а прогулка по лесу с господином, это уже не честь, а

бесчестие!

Злорд (про себя): Какая неожиданная щепетильность! А с первого взгляда

не скажешь.

(вслух)

Что ты, дитя моё! Отчего шарахаешься от меня, как кошка от

воды?

Злося: Уж больно вы страшный, дедушка Злольф! Такой страшный, что

жуть берёт от одной мысли о вашей внутренней доброте!

(смеётся)

Злорд (снова приступает к ней): Ну и прекрасно! Так намного

интереснее. Да, я страшен в своей доброте! Так приди же в мои

страшно добрые объятия!.. Но, куда же ты, егоза?!

Злося: Егозёл!

(убегает)

Злорд: Нда, удрала! Не девка — огонь! Этак я не догоню её по обходной

дороге. Постойте! Здесь же есть ещё короткая дорога — пойду по

ней и буду в замке Злоскервиля раньше этой легконогой козочки.

Думаешь от меня там скрыться? Зря ты так думаешь, наивное дитя!

А ведь я даже не успел спросить, что она несёт в корзинке!..

Глава 30 Брависсимо! Брависсимо!!!

— Дамы и господа! Леди и джентльмены! Мадам и мсье! Уважаемая публика! Только сегодня, только у нас, и только сейчас, специально для вас — Женщина — змея!

Одетый совсем не по цирковому, а скорее, как подёнщик, для грязной работы, огненно-рыжий детина, которого легче было принять за разбойника с большой дороги, отдёрнул самодельный, подозрительно смахивающий на старую простынь, занавес.

Собравшейся поглазеть на бродячих артистов публике предстала почти обнажённая девушка, с бледной, даже немного зеленоватой кожей и испуганным лицом. (А ещё, у неё были зелёные, видимо крашенные волосы и зелёные ногти на руках и ногах — невиданная в провинции мода!) Она сидела, скрестив ноги по-турецки, прямо на помосте, с которого обычно делались объявления для общего собрания.

Ради одного только этого зрелища стоило прийти на деревенскую площадь в выходной день, благо служба в церкви закончилась, и добропорядочные прихожане разошлись по домам. По толпе прокатилось восхищённое мужское — «Ах!», сопровождаемое презрительным женским хмыканьем и возмущённой воркотнёй стариков и старух.

В здешних краях обычаи были строгие, а потому у местных парней считалось удачей увидеть девичью ножку, когда подружка собирает яблоки, забравшись на стремянку. Или руку, обнажённую выше локтя, например во время стирки.

Конечно, все представители мужского населения старше шестнадцати лет, побывали, и не по одному разу, в городе. И среди них, редко кто не побывал в стриптиз-барах, «просто так, из любопытства». Точнее, таких кто хоть раз не сунул бы туда нос, не было совсем, потому что даже те, кто утверждал, что им, дескать, не интересна «вся эта гадость», врали похлеще пресловутого сивого мерина!

То, что видели в лучах софитов и мелькании разноцветных огней, бесхитростные деревенские парни, в мужской компании обсуждалось живо, громко и со смехом, а в присутствии женщин и местного священника, конечно же, замалчивалось. Кое-кто, правда, шел ещё дальше, и хвастал шёпотом, что ходил к шлюхам в специальный дом или «снимал» проституток на улице. (Хотя это ещё вопрос кто кого снимал!)

Конечно же, далеко не все местные девушки были такими уж недотрогами, как старались выглядеть на людях. Если бы чуланы, овины, сеновалы и просто кусты умели говорить, они могли бы поведать немало занимательных историй о скромных и благочестивых молодых людях обоих полов, которых пастырь не раз ставил в пример другим во время своих проповедей.

В общем, здесь не было ни одного зрителя, который бы доподлинно не знал, как выглядит женщина без одежды. Тем не менее, вид обнажённого тела, вот так, открыто среди бела дня выставляемого посреди деревенской площади, это было что-то из ряда вон выходящее, нарушающее все писанные и неписанные правила и традиции!

Впрочем, «Женщина — змея» была не совсем голой. Её грудь прикрывало узкое полотенце, завязанное сзади, а на бёдрах имелось подобие трусиков, сделанных из косынки и украшенных самодельными бусами из ягод рябины. И всё же её появление вызвало смешанный ропот восхищения и возмущения в толпе сельских тружеников. В задних рядах даже послышались звуки борьбы, это старшая сестра попыталась закрыть ладонью глаза пятнадцатилетнему брату.

В это время заиграла музыка — объявивший номер, рыжий великан подул в самодельную свирель и извлёк при этом неожиданно красивую и чистую мелодию. Вторая девушка — малышка в платке, из-под которого выбивались золотые прядки, (на неё давно уже заглядывались молодые парни и посматривали украдкой взрослые мужики, пришедшие сюда с жёнами), стала отбивать ладонями ритм на звонком глиняном горшке, перевёрнутом вверх дном. Это добавило обстановке немного торжественности, необходимой для демонстрации номера.

И тут «Женщина — змея», которая до сих пор сидела неподвижно, как статуя, словно ожила! Испуганное выражение куда-то исчезло с её лица, на губах заиграла улыбка, удивительно большие зелёные глаза томно прикрылись и почему-то стали хитренькими.

Сперва пришла в движение её правая рука, словно она жила самостоятельной жизнью, отдельно от тела. Вслед за правой к плавному танцу присоединилась левая, как будто не хотела отстать от сестры. И вот уже обе руки зеленоглазой, словно неземной, танцовщицы заизвивались в замысловатых пассах, как две змеи, словно в них совсем не было костей! При этом тело «Женщины — змеи» стало раскачиваться из стороны в сторону, наклоняться и выпрямляться назад и вперёд, как будто она была тонким деревцем, раскачиваемым ветром.

От этого зрелища кое у кого из зрителей даже закружилась голова, но это было далеко не всё!

В какой-то момент девушка — акробатка легко и быстро встала на ноги, и это почему-то вызвало новый всплеск эмоций со стороны мужской части публики, хоть в самом этом движении не было ничего особенного. Просто все увидели, какая она стройная, гибкая и одновременно высокая, полногрудая и крутобёдрая, что несколько не вязалось с представлением о гимнастках. По сравнению с ней золотоволосая куколка, игравшая сейчас на перевёрнутом горшке, казалась девочкой — подростком.

«Женщина — змея» продолжила свой танец, уже стоя, изгибаясь, как лоза, раскачивая бёдрами, поводя плечами, соблазнительно колыхая крупными полушариями великолепных грудей, у которых были прикрыты фактически только одни соски. Все присутствующие мужчины, даже те, кто демонстративно сплёвывал при виде полуголой девицы, вытянули шеи и затаили дыхание.

И тут акробатка подняла одну ногу, оставшись стоять на пальчиках другой, и легко, как руку, заложила её себе за голову. На лице её при этом не отразилось никакого напряжения, а играла всё та же загадочная улыбка. Глаза при этом, словно говорили — «Это ещё не всё! Сейчас вы такое увидите!»

Так, с ногой, закинутой за голову, она несколько раз повернулась вокруг себя, после чего поменяла ноги и повернулась ещё несколько раз. Наконец, это существо, имеющее видимо нечеловеческую природу, встало на обе ноги и вдруг выгнулось назад, изогнув спину сначала дугой, а затем и вовсе кольцом. Тут же её голова и руки вынырнули у неё между ног, но она продолжала всё также улыбаться, как будто не была завязана в узел.

На сей раз, заохали и заахали женщины, которые вдруг почему-то стали беспокоиться за «Женщину — змею» и даже жалели её. Но она, похоже, не испытывала никакого дискомфорта от своего положения, и даже кулачком подпёрла щёку, словно выглядывала на улицу из окошка горницы, а не между собственных коленей.

Зрители начали шушукаться и даже спорить между собой. Всех занимали два вопроса — насколько долго она может так стоять и что будет, если вот так же согнуть кого-нибудь из знакомых женщин и девушек?

Но гуттаперчевая актриса не стала испытывать терпение публики, а перешла к следующей части своего номера. Она поставила руки ладонями на пол и перенесла на них центр тяжести. Потом она оторвала ступни от земли и начала медленно поднимать их вверх. При этом она продолжала смотреть вперёд, не меняя положения головы и всей верхней половины тела.

Кому-то из почтенных селянок стало даже нехорошо от такого зрелища, а «Женщина — змея», как ни в чём не бывало, переступала руками, словно прогуливалась по невысокому помосту, на котором разыгрывалось представление. Её маленькие босые ноги при этом балансировали где-то над её собственным затылком, напоминая хвост некой химеры.

Но тут рыжий великан прекратил дуть в свою свирель, и золотоволосая малышка тоже перестала отбивать ритм на днище горшка, а забарабанила на нём дробь. Девушка — акробатка сделала напоследок лихое сальто, и благополучно встала на ноги, после чего раскланялась.

Номер был кончен, раздались аплодисменты, а рыжий, бывший, по-видимому, главным в этой маленькой труппе, обошёл зрителей с перевёрнутой шляпой в руке. Эта шляпа была достойна огородного пугала, коему, наверное, и принадлежала до того, как сменила владельца. Но монеты в неё посыпались щедро, а поверх них легла даже пара не новых, драненьких, но вполне настоящих долларовых купюр.

Закончив сбор, необычный шпрехшталмейстер задёрнул занавес, заговорщически подмигнул публике и помог «Женщине — змее» сойти с помоста. Странно, но только что показывавшая чудеса гибкости и ловкости, актриса, ступала неуверенно, как будто только вчера научилась ходить.

— Следующим номером нашей программы, — возвестил рыжий проходимец, — позвольте объявить крайне опасный и совершенно потрясающий аттракцион — заклинание огня! Но самым удивительным будет то, что этот трюк исполнит столь нежное и хрупкое создание, о котором вы ни за что бы не подумали, что оно на такое способно! Итак, позвольте представить — единственная дочь короля далёкой Амантатрапии, похищенная в младенчестве пиратами наследница престола, принцесса Анджелика!

Произнеся всю эту галиматью, он торжественно отдёрнул занавес, и взору публики предстала та самая золотоволосая девушка — подросток, которая подыгрывала ему на перевёрнутом горшке.

В сравнении с предыдущей актрисой, эта девочка проигрывала и в росте, и в развитости женских форм. Но когда она предстала перед зрителями без платка, в простом застиранном платьице и в башмаках с дырявыми носами, достойных скорее мальчишки-сорвиголовы, чем юной девушки, когда развернула настоящий плащ из золотых волос, спадающих водопадом, едва не до щиколоток, по площади пронёсся единодушный вздох!

На сей раз женщины были солидарны с мужчинами, ведь перед ними стояла настоящая принцесса из сказки — то самое золотое дитя, которого не может быть в реальном мире, которое существует разве что в воображении, в мечтах или в детской книжке!..

Девушка на подмостках обижено и даже зло зыркнула в сторону рыжего мужика, но тот в это время о чём-то полушёпотом разговаривал с дородным зажиточным фермером, подошедшим к их импровизированной сцене. Тогда она перевела взгляд на публику, ожидавшую от неё каких-то действий, и на лице у неё отразился неподдельный испуг. Пауза затягивалась, где-то в задних рядах раздался шёпоток нетерпения.

— Прошу прощения, уважаемая публика! — выкрикнул рыжий, сумевший наконец-то отделаться от фермера. — Мы начинаем наш аттракцион! Прошу вас, ваше высочество — малый огненный шар!

Золотая девочка на подмостках вздохнула, приоткрыла губки, и тут у неё изо рта выплыл оранжевый шарик размером с мандарин. Шарик этот светился, как электрическая лампочка, яркая, несмотря на ясный солнечный день, и переливался всеми оттенками тёплых тонов, словно в нём было заключено жидкое пламя.

Принцесса сделала жест, будто собиралась взять этот шарик в ладонь, но вместо этого легонько подула на него, словно это была пушинка от одуванчика. Шарик послушно поплыл по воздуху над головами зрителей, которые всем миром поворачивались вслед за ним, как котята за игрушечной мышкой-бантиком на прутике.

Но полёт этого шарика был недолгим — где-то над серединой толпы он лопнул с лёгким хлопком и осыпал зрителей облаком разноцветных искр!

— Браво, принцесса! — воскликнул рыжий и хлопнул несколько раз в ладоши.

К нему присоединились несколько человек, но, в общем, аплодисменты были пока жиденькими.

— Но это ещё не всё! — снова крикнул шпрехшталмейстер. — Дамы и господа! Вы видели лишь самую малую часть того на что способна наша принцесса. Теперь же смотрите внимательно! Ваше высочество, — средний шар!

Этот огненный пузырь был похож на апельсин, и прежде чем отправить его в полёт над публикой, девушка, видимо освоившаяся на сцене, немного поиграла им, перекатывая с ладони на ладонь, и заставив облететь вокруг себя. Затем она схватила его рукой и кинула словно мяч.

Шар взорвался примерно в том же месте, что и первый, но уже со звуком пистолетного выстрела, превратившись при этом в яркие, но безвредные брызги, как бы расплавленного металла. В толпе раздалось несколько женских взвизгов, после чего она загудела, как потревоженный улей, но это был одобрительный гул, который сменился дружными аплодисментами.

Рыжий распорядитель широко улыбнулся и собирался что-то сказать, в своей обычной манере, но вдруг из задних рядов послышалось:

— Эй, харэ хренью страдать! Пусть лучше сиськи покажет!

Зрители загудели уже по-другому — кто-то возмущался, кто-то смеялся, но были и такие кто всецело одобрял хамское предложение, сделанное пьяным голосом.

Крикнувший из заднего ряда, действительно был основательно под шафе. Но, хоть многие и были возмущены его поведением, активно выступать против не спешили. И не мудрено — мужик этот ни ростом, ни сложением не уступал рыжему артисту, возвышаясь над толпой подобно башне.

— А чо? — снова заговорил он характерно заплетающимся языком. — Я хочу, чтоб она сиськи показала! И та, которая змеюка, тоже! Я за это деньги заплатить готов. И хто скажет, что я не прав? А? Хто скажет?!

Свои слова он подкрепил ударом правого кулака, размером с детскую голову, по левой ладони, так что звук получился смачный и навевающий неприятные ассоциации. Никто из присутствующих снова не выказал протеста, хотя кое-кто из мужчин нахмурился и тоже сжал кулаки.

— Я хотел бы напомнить уважаемой публике, — миролюбиво заговорил рыжий, натянув на лицо резиновую улыбку, что мы — честные странствующие актёры и соблюдаем законы. А это значит, что мы не проводим подобные выступления в публичных местах…

— А я плевать хотел на то, что вы там соблюдаете! — заявил пьяный скандалист, раздвигая толпу и приближаясь к помосту. — Я хочу видеть её сиськи, и я их увижу!

— Слушай, Пит, может, хватит… — начал кто-то в толпе, но не договорил, запнувшись на полуслове, так-как его перебила собственная супруга, которой не улыбалось становиться вдовой.

Улыбка сползла с лица шпрехшталмейстера. Он повернулся к дебоширу своей широкой грудью с твёрдым намерением не подпустить его к девушкам. Но в это время произошло непредвиденное.

Люди, переключившие внимание на пьяного здоровяка, на некоторое время забыли об актриссе, стоявшей на импровизированной сцене. А между тем, она не собиралась играть пассивную роль в разгорающемся конфликте. В руках у золотоволосой девицы уже сиял очередной шар, на сей раз размером с футбольный мяч. И шар этот сиял ярко-белым светом!

— Анджелика, нет! — крикнула давешняя «Женщина — змея», но было поздно.

Полыхающий белой яростью снаряд уже сорвался с руки разгневанной принцессы и устремился прямо к её обидчику! Он угодил пьяному мерзавцу точно в грудь и разорвался с грохотом военной ручной гранаты…

Люди рассказывали разное о том, что случилось тогда на площади. Однако в полиции не поверили байкам о летающих огненных шарах и решили, что бродячая актрисуля бросила в толпу шутиху или что-то в этом роде.

Всего тогда на площади пострадало около двадцати человек. Большинство, правда, отделались ушибами и вывихами, полученными в давке, но у четверых оказались ещё и выбитые зубы, а двое получили переломы конечностей.

Удивительным было то, что взрыв сопровождался такой яркой вспышкой, что все присутствующие на некоторое время ослепли. Те, кто оказался непосредственно рядом с взрывом, ничего не видели часа три — четыре, а потом ещё сутки жаловались на тьму в глазах, мешающую смотреть на мир по-человечески. Даже те, кто легко отделался, хлопали глазами минут по пятнадцать.

Наверное, поэтому никто не мог сказать, куда делась троица странствующих артистов. От них остался лишь занавес, висевший на одном гвозде над помостом посреди деревенской площади.

Две необычные, словно не принадлежащие к человеческому роду, девушки и их, смахивающий на сказочного людоеда, товарищ, исчезли без следа. Полиция предприняла весьма вялые усилия для их поиска и, конечно же, ничего не обнаружила. Для порядка было арестовано несколько бродяг, не имеющих к делу совершенно никакого отношения.

Тяжелей всего пришлось в этом деле известному всей округе буяну, выпивохе и хаму — Питу. Этот здоровенный жлоб, не имевший равного себе среди местных в драке, давно уже всех достал, а потому, когда кто-нибудь перечислял полученные им повреждения, это делалось со смаком и всегда с удовольствием выслушивалось всеми присутствующими!

Итак, у Пита были сломаны шесть рёбер, обе руки и челюсть. Во рту у него осталось всего лишь два зуба, а нос теперь напоминал поросячий пятачок. Благодаря медвежьему здоровью парень выжил, но сильно изменился после этого случая.

Во-первых, он стал очень малоразговорчив, тем более что его шамкающую речь разбирали немногие. Во-вторых, он сделался, по-идиотски смешлив и пуглив одновременно. С его физиономии не сходила глупая ухмылка, но стоило рядом с ним крикнуть, уронить что-нибудь или хотя бы хлопнуть в ладоши, как этот бугай падал ниц, словно подкошенный и закрывал голову руками. Этим любили пользоваться дети, но и взрослые не отказывали себе в удовольствии поглумиться над тем, кто привык глумиться над всеми.

И всё же все сходились на том, что характер буяна Пита основательно изменился к лучшему. А потому никто из тех, кто был свидетелем и даже пострадал во время необычного представления бродячих артистов, не держал на них обиды.

Глава 31 Вопросы человеческой морали в драконьем понимании

— Всё не то, и вся эта затея дурацкая!

— Но мы заработали почти пять долларов, которые…

— Зато сами едва не вляпались в такую историю!

— Знаешь, внучка, ты выглядишь, как человек, но внутри тебя сидит самый настоящий дракон!

Анджелика вспыхнула, но на это замечание ей было нечего возразить. Она снова не смогла сдержаться и нанесла удар в ответ на оскорбление! При этом пострадал не только тот урод, который её обидел, но и совершенно невинные люди. Хорошо ещё никого из друзей не зацепило. Девушка чувствовала себя виноватой, но сдаваться она не собиралась.

— Человек? Я выгляжу, как человек? Да я же самая настоящая кукла, вот кто я! Разве это моё лицо? Разве это мои волосы? Я же никогда так не выглядела, даже в детстве. Сама себя не узнаю в отражении. И Драся меня не узнает…

— А, по-моему, красиво! — вставила Мегги. — Согласна, когда я тебя увидела впервые, ты выглядела несколько иначе. Чуть проще и, наверное, естественней…

— А теперь я — девочка с конфетной коробки! — взвизгнула Анджелика. — Здорово!

— В твоём теле осталось ещё много золота, платины и прочих ингредиентов, которыми тебя напичкал премудрый крысоид, — задумчиво произнёс Огнеплюй. — Отсюда золотые волосы и такая кожа, о которой любая из мировых красавиц может только мечтать. А зубки, так вообще — чистый жемчуг!

— Но это не я!

— Нет, внучка, это ты. Дело в том, что человек рождается чистым и прекрасным, но с первых дней своей жизни начинает изнашивать своё тело, а попутно набирает в себя немало грязи. Поэтому, даже в самые лучшие годы, период расцвета, никто из людей не идеален. Твоё же тело во время трансформации воспользовалось случаем и построило себя заново, отбросив всё лишнее, то, что мешает, а освободившиеся места заполнила золотом и прочими благородными материалами! И теперь ты стала такой, какой тебя задумала природа — без приобретённых изъянов.

— Ужас!

— Тебе не нравится?

Анджелика промолчала.

— Нравится, конечно, — ответила она после некоторого раздумья. — Теперь мне любая косметика, как рыбе зонтик… Извини, это выражение такое. То есть, косметика мне теперь совсем не нужна. Это конечно хорошо, и все мы к такому стремимся, но… На меня ведь на улице все оборачиваться будут, пальцем показывать. А те, что понахальнее станут говорить всякое. Предложения непристойные делать. Как этот жлоб, например!

— А ещё к твоим ногам упадут десятки сердец, и лучшие поэты будут восславлять твою красоту в самых изысканных стихах!

Анджелика прыснула со смеху, представив себе такую картину! У Огнеплюя были представления о восхищении женской красотой четырёхсотлетней давности, и это выглядело забавным.

— К тому же, — продолжал развивать свою идею дракон, — можешь успокоить себя мыслью, что красота эта не вечна, что она скоро пройдёт, и ты начнёшь увядать, как все…

— Блин! Теперь ты совсем всё испортил! — крикнула Анджелика, надуваясь от обиды, и уже чуть не плача.

Огнеплюй рассмеялся.

— На тебя не угодишь! — сказал он. — Если бы перед моими глазами не прошли поколения человеческих девчонок, я бы, наверное, удивился, но к вашим капризам, я попугай привычный… То-есть, уже не попугай.

Анджелика фыркнула.

— И чего это тот человек привязался к нашим сиськам? — спросила Мегги, чтобы переменить тему.

— У мужчин сохраняется к ним тяга с младенческих лет, когда их оттуда кормили, — мрачновато ответила Анджелика. — Вот и тянутся!

— Это когда они питались отсюда молоком? — не поняла её сарказма Мегги.

Когда они забрались поглубже в лес и нашли себе укромное местечко под корнями упавшего дуба, где можно было без опасения разжечь костёр, она сняла надоевшее полотенце, больно врезавшееся в плоть, и надела просторную рубашку с широким воротом. Теперь же, не ведающая стеснения драконесса, достала через ворот свои большие груди и стала с интересом их рассматривать.

— Значит, мужчин к женской груди привлекает воспоминание о вкусной еде? — вновь спросила она.

— На подсознательном уровне, — ответила Анджелика, чувствуя, что краснеет, но одновременно этот разговор её развеселил.

— И они испытывают от этого удовольствие?

— Да, и ещё какое! Прямо не оторвёшь.

— О!..

— А, ха, ха, ха!

Теперь развеселился Огнеплюй, да так расхохотался, что темнеющий в сумерках лес встрепенулся и возмущённо зашелестел.

— Кстати, это чувство обоюдное! — сказал он, когда закончил смеяться. — Удовольствие, которое при этом испытывает женщина, происходит от заложенного природой ощущения кормления ребёнка. И тоже всё на подсознательном уровне, ведь сошедшиеся для любви мужчина и женщина ни о каком ребёнке, как правило, не думают!

— Да? — Мегги повернулась к Анджелике, распахнув свои большие изумрудные глаза. — Женщина действительно испытывает удовольствие от того, что мужчина прикасается к её груди?

— Ну-у…

Анджелика вдруг почувствовала, что ей становится жарко, несмотря на то, что вечер был прохладным, а костёр, который они развели совсем маленьким.

— Я ведь ещё не кормила детей! — попыталась она увильнуть от ответа.

— Как это не кормила? — оживился безжалостный Огнеплюй. — А Мегги? Ты же кормила её там на лесопилке! Драконы именно так и кормят свою молодь, пока та не научится самостоятельно разрывать добычу.

Анджелика вдруг поняла, что он совершенно прав. Ну и что, что Мегги старше неё на столетия и даже на тысячелетия? Ну и что, что у них разная от рождения природа? В тот момент они обе были драконессами, и она покормила Мегги, как детёныша, и… Испытала при этом странное, необъяснимое удовольствие, природу которого тогда не поняла.

А ещё, ей вдруг вспомнился Драся, как они были счастливы вместе. И то, какое блаженство она испытывала, когда он прикасался к ней… Это чувство было одинаковым, как до его трансформации в человека, так и после. Они тогда вплотную подошли к грани полной близости возлюбленных, но не переступили её. Эх, глупый Драся!..

Анджелика вдруг поняла, что если дальше будет молчать, вспоминать и думать, то расплачется!

— Женщина испытывает удовольствие, когда к ней прикасается её любимый и желанный мужчина, — твёрдо сказала она. — Не только к груди, а вообще… где угодно. Они оба испытывают при этом наслаждение, но это доступно лишь тогда, когда оба хотят этого. Если же к тебе тянет руки кто-то чужой и ненавистный, то это может вызвать только отвращение!

— Здорово! — воскликнула Мегги. — Теперь я понимаю, почему ты отказалась показать тому мужику сиськи, хоть он и просил. И почему ты его шибанула, тоже понятно — он-то тебя хотел, а ты его нет, а он не отставал…

— Совершенно верно, сестрёнка! — прервал её Огнеплюй. — Только он хотел вас обеих. И не он один.

Обе девушки воззрились на него с удивлением.

— Помните того толстого фермера, который говорил со мной, когда я объявил номер с заклинанием огня? Он предлагал по двадцать долларов за ночь с каждой из вас. И ещё прибавил, что не будет против, если мы задержимся у него на недельку — другую.

— Странно! — изумилась Мегги. — Но ведь мы его совершенно не знаем и конечно не любим.

Анджелика, увидев, что рыжий похабник вздумал посмеяться над сестрой, решила взять объяснение на себя.

— Этому человеку совершенно безразлично, что мы о нём думаем и что к нему чувствуем, — начала она. — Его интересует только то, что будет чувствовать при этом он.

— Ах, вот за что он предлагал деньги! — догадалась Мегги. — Это компенсация за то, что мы не будем испытывать удовольствия от близости с ним.

— Ну-у, да, и за это тоже… — сказала Анджелика, чувствуя, что теряет нить рассуждения.

— Довольно много женщин делают это своей профессией, — подхватил Огнеплюй. — Не испытывая удовольствия сами, они доставляют его мужчинам и получают за это деньги.

— Как интересно! — воскликнула Мегги. — В этом есть и смысл, и резон, и выгода!

— Но считается, что это дурно… — робко возразила Анджелика, понимая, что сейчас зайдёт в тупик.

— Почему? — искренне удивилась Мегги.

— Потому что тупое, бессмысленное, погрязшее в нелепых предрассудках человеческое общество, — вдруг заговорил Огнеплюй не просто без намёка на свою обычную усмешку, а с какой-то злостью, — века назад объявило этих женщин людьми низшей категории, несмотря на то, что до сих пор никем не было представлено, хоть сколько-нибудь вразумительное объяснение, чем их труд хуже любого другого!

— Я не понимаю… — пролепетала ошарашенная его горячностью, и даже немного испуганная Мегги.

— А этого никто не понимает! — воскликнул Огнеплюй со злой весёлостью. — Ты не понимаешь в силу своей неискушённости, ведь ты не жила среди людей, и изучала их только по книгам, в основном медицинского содержания. Я не понимаю, несмотря на то, что прожил среди людей пять столетий и наблюдал за ними, как никто из них не способен наблюдать за своей и чужой жизнью. При этом единственно, что я понял в отношении к женщинам, избравшим своей профессией плотскую любовь, это то, что здесь царит её величество — Лицемерие! Дело в том, что их частенько клеймят позором и преследуют те, кто втайне, а иногда и явно пользуются их услугами. А если не пользуются сейчас, то пользовались, когда были молодыми или до того, как завели себе постоянных партнёрш в жизни. Да и то в последнем случае, время от времени прибегают к услугам «старых подруг». Тем не менее, каждый такой лицемер считает своим долгом сказать недоброе слово в их адрес. Но это ещё что! Когда кто-нибудь из этих господ дорывается до власти, (а, кроме лицемеров, у людей редко кто до власти дорывается), начинается полный кошмар! Принимаются законы запрещающие проституцию, (так презрительно называют эту профессию), закрываются дома, где женщины принимают мужчин-клиентов, целые армии холуёв, почувствовавшие запах денег или просто склонных к садизму, начинают поливать грязью тех, кто беззащитен и прославлять «мудрые» решения «высокоморального» правительства! А бывает ещё хуже — женщин преследуют законники, полиция, церковь. Доходит до штрафов, тюремных заключений, расправ и даже казней, в зависимости от того в какой степени примитивности находится то или иное общество! Бывают, конечно, и спокойные времена, вроде земной Эпохи Возрождения, но это редко продолжается долго…

— Что-то мне страшно! — поёжилась Мегги и спрятала грудь под рубашку.

— Ты в человеческом мире, сестрёнка! — рассмеялся Огнеплюй. — Сама захотела познать его изнутри, так что привыкай. Многие человеческие законы, принципы и правила, порой настолько абсурдны, что невольно думаешь — а в своём ли уме всё это человечество, которое так гордится своим разумом, якобы возвышающем его над природой?

— Огонёк, — спросила Анджелика, напряжённо обдумывая слова их философствующего спутника, — так ты считаешь профессию, м-м, публичных женщин нормальной? Или, как это сказать? Правильной? Приемлемой?

— Я считаю её нужной, — ответил Огнеплюй. — С точки зрения человеческой физиологии она также необходима, как, например, профессия повара или портного. Именно ввиду её необходимости, никакие запреты никакой власти не способны истребить еёполностью. Кстати, именно эти запреты порождают то, что вменяют в вину проституткам — связь с криминалом, рассадник болезней, низкие душевные и культурные качества, пьянство, наркомания и так далее!

— Почему?

— Потому что когда деятельность этих, как ты их назвала, публичных женщин, законна, когда общество относится к ним по-человечески, а не старается выбросить на собственные задворки, они перестают отличаться от прочих обывателей, ведут нормальный образ жизни, не нарушают общественный порядок, и даже становятся образцовыми прихожанками местных церквей! А что? Если их деятельность проходит под контролем государства. Если сами они находятся под надзором врачей, что одинаково в их интересах, и в интересах тех, кто их услугами пользуется. Если для занятия своей профессией они проходят специальное обучение, (да, оно существует много столетий и это действительно наука!), получают лицензию и допуск для работы на определённой территории — всё становится на свои места. Ими не брезгуют, их ни откуда не выгоняют, не оскорбляют и даже наоборот — ими восхищаются поэты, художники приглашают их в качестве моделей для произведений искусства, а люди знатные обращаются с ними, как с дамами и не стесняются появиться в обществе с такой спутницей! Неужели это плохо? Чем это плохо и кому от этого плохо? По-моему, плохо, это когда государство, призванное защищать граждан, отбирает у них средства к пропитанию! Плохо, когда девчонки, которых выгнали из публичного дома, идут на обочину дороги, где любой мерзавец может их оскорбить, обидеть, ограбить и даже убить, а полицейский, поставленный обществом для того, чтобы защищать беззащитных от бессовестных, собирает с них дань под угрозой того, что может прогнать с места и не дать заработать на жизнь! Плохо, когда их берёт под своё крыло преступность, которой безразлично здоровы они или нет и каково их душевное состояние! Плохо, когда каждая швабра плюёт им вслед и безнаказанно хамит, кичась собственными «добродетелями», в то время как у неё самой в душе настоящая помойка!..

— Интересно, а что бы ты сказал, если бы узнал, что я занимаюсь проституцией? — спросила Анджелика, сузив глаза.

Огнеплюй посмотрел на неё долгим взглядом, в котором сочетались нежность, сочувствие и насмешка.

— Не знаю, — честно ответил он. — Не знаю, только потому, что мне доподлинно известно, что это не так. Никто из нас не представляет достаточно точно, как он поведёт себя, что скажет и что сделает в той или иной ситуации, пока действительно в ней не окажется. Можно лишь предполагать. Так вот — я предполагаю, что был бы удивлён, но это не вызвало бы у меня мыслей, вроде — «Как низко пали потомки Самбульо!» Я принял бы тебя такой, какая ты есть и радовался бы тому, что имел счастье встретиться с тобой в этих мирах!

Это было сказано с такой искренностью, что у Анджелики слёзы навернулись на глаза. Но ей хотелось выяснить всё до конца, и потому она спросила:

— Так ты думаешь, нам стоило принять предложение того фермера? Ведь он предлагал неплохо заработать!

— Ни в коем случае! Я ни за что не допустил бы этого.

— Но почему же? Ты же ведь сам только что говорил…

— Ты, видимо, не слишком внимательно меня слушала, внучка! Я говорил о женщинах избравших плотскую любовь своей профессией, об особенностях которой я только что рассказывал, как в положительном, так и в отрицательном смысле. Конечно, я не считаю за великий грех разовый заработок непрофессионалок, попавших в безвыходное положение. Но ты сейчас не находишься в безвыходном положении, ведь у тебя есть мы! Я же со своей стороны перестал бы считать себя драконом, если бы отдал тебя и Мег этому хряку, чтобы потом воспользоваться заработанными вами деньгами. Поэтому я сказал ему, чтобы он убирался подобру-поздорову, пока я не заставил его подавиться этими драными бумажками. Вот что! Хватит рассуждать о сложностях человеческого бытия, а давайте-ка зажарим вот эту красотку!

С этими словами он извлёк из своего объёмистого мешка упитанную индейку и принялся её ощипывать.

— Слушай, дедуля! — со смехом спросила Анджелика. — А что твоя философия говорит по поводу воровства?

— Что касается этого, столь осуждаемого людьми явления, — не моргнув глазом и, не прекращая работы, ответил Огнеплюй, — я могу рассказать тебе следующее…

Глава 32 «А зачем тебе, бабушка, такие большие…»

Злося (входит): Здравствуйте, падре Микаэль!

Злорд (из-под одеяла): Здравствуй, дитя моё! Проходи, садись вот здесь,

на стульчик.

Злося: Что с вами, падре Микаэль? Я совсем не узнаю ваш голос!

Злорд: Ничего страшного, дитя моё! Просто я что-то неважно себя

чувствую.

Злося: Ой! Давайте я сбегаю за доктором!

Злорд: Нет, нет! Не надо доктора. Лучше скажи, что ты принесла мне

сегодня?

Злося: Немного яблок, пирог, испеченный Злушей, баночку сметаны и

горшочек масла. А вы уверены, что не надо позвать доктора, падре

Микаэль?

Злорд: Конечно, я уверен, добрая девушка! Доктор нам только помешает.

То есть, я хотел сказать, что мне уже гораздо лучше. Ну, прям

почти совсем хорошо! Когда ты рядом, мне всегда хорошо,

э-э, почти совсем! Сделай милость, подойди поближе, а то я плохо

вижу тебя!

Злося (приближается к кровати с балдахином): Немудрено, что вы меня

не видите — здесь так темно, и шторы закрыты, а ещё этот балдахин.

Злорд: Очень хорошо, что темно! То-есть, я хочу сказать, что свет

мне не нравится, потому и темно. Подойди ещё поближе!

Злося (подходит): Странно, раньше вы говорили, что любите солнце… А

зачем вам такие большие очки, падре Микаэль?

Злорд: Это чтобы лучше видеть тебя, дитя моё! Ещё ближе!

Злося: А зачем вы натянули ночной колпак на самые уши, падре Микаэль?

Злорд: Это чтобы лучше слышать тебя, дитя моё! Разве ты не знаешь, что

звуки усиливаются, когда проходят через шерсть? Дай мне свою

руку!

Злося (ставит корзинку на стульчик и протягивает ему руку): А почему

у вас такая жилистая костлявая рука, пад…

Злорд (хватает её за руку и утаскивает под балдахин): А это, чтобы ты

не слишком брыкалась, дитя моё!

* * *

Боль была тупой, тяжёлой и такой сильной, что грозила снова отключить сознание. Некоторое время он боялся пошевелиться, потому что от каждого незначительного движения боль начинала пульсировать, а это было намного мучительнее.

Но не лежать же вот так, без движения, в полной темноте и неизвестности! Надо что-то делать и прежде всего, выяснить, где он и… кто он?..

Прежде всего — он лежит на чём-то твёрдом и холодном, но ему самому не холодно. Воздух неподвижный, ни единого ветерка. Пахнет пылью, темно…

Ясно! Он в закрытом помещении без окон, потому что если бы были окна, то даже сквозь плотные шторы самой глухой ночью проникло бы хоть немного света.

Так что же, он в тюрьме? Очень даже может быть. Но тогда почему он на полу, а не на нарах? Нет, это не тюрьма.

А почему собственно — тюрьма? Он что, преступник?

Как раз этого он вспомнить не мог. Хотя ощущения, что он преступник не было, но почему-то тюрьма была ему хорошо знакома. И ассоциации с ней были вовсе не такие уж скверные. Тепло, кормят, есть, где спать. Не так уж плохо, если надзиратель попадётся не слишком сволочной. Выпить не дают, зато всегда есть с кем поговорить по душам, и никто при этом не отскакивает от тебя в ужасе, как это бывает на… улице.

Улица? А что, улица? С ней тоже что-то связано, точнее, очень много связано, почти всё… Но почему?

Он попробовал сесть и это у него получилось. Боль полыхнула ещё разок и стала угасать. Немного кружилась голова, но мозги, как будто встали на место. (А что, они не на месте были?)

Ощупал голову — вроде цела, но на затылке изрядная шишка. Крепко приложился, значит. Или приложили…

Так что там с улицей? Воспоминания о ней самые разные. Тёплое солнышко и мягкая травка летом. Стужа зимой, но в то же время именно зимой происходит вся красота и сказочность Рождества! А ещё в рождественские дни чаще удаётся вкусно пожрать, потому что во время праздников люди добрее…

Люди. Они такие разные. Большинство равнодушных, но есть и откровенные сволочи. Причём те, кто гонит от себя словами или даже пинками, ещё ничего. Такие, сегодня ругаются, а завтра могут дать на выпивку. Хуже всего те, которые, едва завидев тебя издалека, начинают звать полицию и радуются, глядя, как копы охаживают беззащитного дубинками и волокут в участок!

А ведь он таким ничего не сделал! Он был невиновен даже в краже пирожков с лотка у торговки, в чём она его не раз обвиняла. Подбирал упавшие, да, было, но чтобы взять с лотка и сунуть в карман — никогда!

Копы. Разные, как и все люди. Иным разве что крыльев не хватало, чтобы называться ангелами! Помнится, один всё здоровался с ним, когда заступал на пост. Поболтать останавливался, мог и пару центов подкинуть, хоть у самого карманы были пустые. Но случались и такие, которым не в копы следовало поступать, а сразу в цепные псы!

Он никогда не забудет слова одного копа, подкреплённые ударом дубинки по почкам:

— Если ты, Мик, ещё раз здесь появишься…

Он хлопнул себя ладонью по лбу. Мик! Ну, конечно же! Его зовут — Мик, и он… бомж…

Сразу всё вспомнилось. Точнее не всё. Он не помнил того, что было раньше «улицы», и того, что было позже. (А что, «улица» кончилась?) Зато саму улицу он помнил хорошо — огромные дома, киоск на углу и газетная будка за которой был его уголок. Городской парк рядом. А ещё, там был славный малый — дворник по фамилии Быкович. Такой здоровенный, что и впрямь на быка был похож, но добрый, как трёхмесячный телёнок! Что-то с ним такое случилось…

Нет, вспомнил он явно не всё. Что-то случилось. Произошли какие-то перемены, события, которые перевернули жизнь Быковича, бомжа Мика и даже зловредного полицейского, гонявшего его с излюбленного места. Но здесь память обрывалась, несмотря на то, что он чувствовал — вспомнить всё просто необходимо. От этого зависит многое. Например, его жизнь, а также жизни и судьбы нескольких людей. Хороших людей!

Внезапно в двух шагах от сидящего на полу Мика открылась настежь дверь, сквозь которую хлынул поток яркого света. Впрочем, этот свет показался ему ярким после пребывания в кромешной темноте. На самом деле он был совсем не ярким, а даже весьма тусклым и поэтому глаза привыкли к нему за пару секунд. А ещё через пару секунд Мик понял, что находится в каком-то чулане с вёдрами, мётлами и прочим инвентарём для уборки и наведения порядка, а в дверном проёме стоит человек, представляющийся ему сейчас тёмным силуэтом…

* * *

Злоримор (подслеповато сощурясь): Та-ак, где тут была хозяйская

заначка? Ему-то, хозяину то-есть, она теперь ни к чему.

Что-нибудь уж одно — либо любовь, либо выпивка! Хозяин у

меня молодой, грех ему себя на выпивку изводить. Молодое

дело — любовь! Эх, хе-хе, а наше стариковское…

(замечает Мика, сидящего на полу)

Ай! Кто это здесь?

Мик: Извините, любезный! Не могли бы вы мне помочь?

Злоримор: Падре Микаэль? Что вы здесь делаете?

Мик (удивлённо): Как вы меня назвали?

(вдруг хватается за голову, как будто что-то вспомнил)

Ах, да!.. Но ведь вы же — сэр Злоскервиль, хозяин поместья!

Злоримор: Какой я вам хозяин? Я — Злоримор, дворецкий. Хозяин велел

мне его именем назваться, а сам назвался моим, чтобы к

злыревой племяннице — Злосе, подкатить. Он думает, что если

она узнает кто он такой на самом деле, то будет его чураться,

потому что она ему не ровня! Может и правильно думает, а

может… Но вы мне не ответили, падре Микаэль, чего это вы в

чулан залезли-то?

Мик (делая над собой усилие): Я не… Кажется, я догадываюсь. Ко мне

сегодня в комнату вошёл какой-то странно одетый человек, и

сказал, что он псарь в поместье сэра Злоскервиля…

Злоримор: Ишь чего удумал? Псарь! У нас и псарни-то нет. Злоскервили

уж триста лет собак не держат, с тех пор, как… Но я перебил

вас, падре Микаэль, продолжайте, пожалуйста!

Мик: Так вот, этот человек сказал мне, что Злося умоляет помочь ей в

одном деликатном деле, а в каком именно, она расскажет сама,

потому что может сообщить это только мне лично. А ещё, он

сказал, что сюда она сама прийти не может, и ждёт меня в одном

уединённом покое, в который он немедля меня проводит, если я

согласен помочь. Конечно, я немедленно подхватился и пошёл с

ним! Помню, что он открыл эту дверь и велел мне идти вперёд. Я

сделал шаг в темноту… и, больше я ничего не помню.

Злоримор: А как он выглядел?

Мик: Высокий, худой, с резкими чертами лица и длинным носом. Из

одежды я запомнил меховую куртку и сапоги со шпорами.

Злоримор: Так это ж Злорд! Я видел, как он с заднего двора в дом входит.

Тогда ещё подумал — а что это такой важный гость чёрным

ходом идёт, может дело у него, какое секретное? А он, видать,

решил здесь Злосю перехватить. Вот каналья! Злырь, его

дворецкий, рассказывал, что он давно уже вокруг неё

увивается…

Мик: Боже мой! Ведь девушка может быть в опасности!

Злоримор: Точно, может! Злорд известный охотник до горничных, ни

одну не пропускает. Надо бы сказать хозяину…

Мик: Некогда искать вашего хозяина! Бежим скорее на выручку

бедняжке, только возьмём вот эти мётлы!

Злоримор: Это дело! А мётлы нам зачем?

Мик: Я — старик, вы — старик, а противник наш ещё не стар, достаточно

силён, может быть вооружён, и, конечно беспощаден! Голову мне

едва не проломил…

Злоримор: Так мы что, будем лупить Злорда мётлами? Вот это да! Такого

я ни за что не пропущу!

(хватают каждый по метле и убегают)

* * *

Злоскервиль (один): Ну, где же Злося? Куда запропастилась эта глупая

девчонка? Нет! Эта… самая чудесная, самая лучшая

девушка на свете! Ах, о чём это я? Она ведь мне не ровня…

И что с того? Я люблю её, и какая разница, ровня она мне

или не ровня? Что это вообще за глупости — «ровня — не

ровня»? Была бы ровня, лучше бы не стала, наоборот…

Стоп! Что это я несу? Вроде не пил уже несколько дней, а

на ум идут всякие бредни. Кому вообще нужен коньяк,

если на свете существуют девушки? Э-э, поправочка –

если на свете существует Злося! Господи, я же готов

бросить к её ногам всё! Поместье, состояние, древнее имя

Злоскервилей! Кому нужна эта знатность, если ты один?

Это же просто пыль!.. Но, где же моя любимая, в самом

деле? Может быть, её что-то задержало? Или она пошла

другой дорогой? Но тогда она должна была пройти через

северную калитку и мы, наверное, разминулись. В таком

случае она уже у нашего больного. Жаль, я ведь так

много всего хотел сказать ей, когда встречу! Но ничего –

скажу, когда буду провожать. Вот что — пойду ка я к

падре Микаэлю. Если Злося уже у него, то значит точно

шла другой дорогой, если нет, значит, она почему-то

запаздывает, но всё равно ведь придет туда и мы там

встретимся. А если не придёт через час… нет, через

полчаса — велю собрать людей и прочёсывать лес, не будь

я Злоскервиль, потомок самого Злолгельма Зловоевателя!

(уходит)

* * *

Злорд: Помогите! Оттащите от меня взбесившуюся чертовку!

Злося (сидя на Злорде верхом): Ну, уж нет!

(лупит его подушкой)

Чего угодно ожидала от вашего сиятельства, но такое отмочить!..

(припечатывает его особенно сильно, от чего Злорд издаёт визг

напоминающий поросячий)

А ну, говорите, подлец, куда подевали падре Микаэля?!

Мик (врывается в комнату с метлой наперевес): Что здесь происходит?

Вы в порядке, дочь моя?

Злося: Падре Микаэль! Слава Богу! Я так за вас испугалась!

Злоримор (протискиваясь следом): Ага! Кажется, в помощи здесь

нуждается вовсе не девушка, а некий псарь! Эй, ты, кажется,

болен, раз лежишь средь бела дня в кровати, приятель? Ну, так

мы сейчас тебя подлечим!

(бьёт его рукояткой метлы через одеяло)

Злорд: Ай! Что вы делаете? Мои ноги…

Злоримор: Так это были ноги? Извиняй, брат псарь, это я промахнулся

сослепу. Не к тому месту лечение приложил! Но ничего,

сейчас приложу, как положено и туда куда надо!

(замахивается, чтобы ударить снова)

Злоскервиль (появляясь в дверях): Что здесь происходит? Падре Микаэль,

вам уже лучше? Но зачем вам метла? Злоримор, а ты, что

здесь делаешь?

(видит Злосю, сидящую верхом на Злорде с подушкой в

руках и заметно мрачнеет при этом)

Та-ак!..

Мик: Сын мой! Прошу вас — выслушайте меня. Только отойдём в сторону.

(берёт его под руку и уводит в другой конец комнаты)

Злорд: Отпустите во имя человеколюбия!

Злося: Вот как? А изнасиловать меня вы тоже из человеколюбия хотели?

А, сударь?

Злорд: Конечно! Я очень люблю таких вот симпатичных человеков…

(получает от неё очередной удар)

Ой! Разве так благодарят своего господина за любовь?

Злося: Да я лучше место потеряю!

Злоримор: Ты, псарь, лучше помолчи! Господин сейчас здесь только

один — мой хозяин сэр Злоскервиль!

Злося: Как же так? А кто же тогда вы, сударь? Злоримор говорил, что это

вы — Злоскервиль.

Злоримор: Пора тебе, лапуль, узнать правду! Злоскервиль, это вот тот

молодчик, с которым сейчас беседует падре Микаэль. А я –

Злоримор, дворецкий!

Злося (погрустнев): Вот, значит, как…

Злоскервиль (возвращается с видом грозным и торжественным):

Сударь! Кто бы вы ни были, но вы проникли в мой дом, как

тать и должны ответить за это!

Злорд: Я удивляюсь вам, Злоскервиль! Вы не узнаёте старого товарища по

юношеским приключениям? Я ваш сосед!

Злоскервиль: Ах, это вы, Ваше Сиятельство? Вас не просто узнать в

таком виде.

Злорд: Но вы меня теперь узнали, и я надеюсь на то, что вы примете меня,

как соседа, пришедшего с дружеским визитом!

Злоскервиль: Конечно, сэр! Вот только одолжу метлу у падре Микаэля.

Злорд: Что это значит, сэр? Я аристократ и требую к себе

соответствующего обращения!

Злоскервиль: В таком случае, Ваше Сиятельство, я вызываю вас на дуэль!

Злоримор, будьте любезны — принесите мои пистолеты. Те,

большого калибра.

Злоримор: Это те, что заряжаются пулей выворачивающей кишки?

Злоскервиль: Совершенно верно. Но поторопитесь, милейший, я не могу

задерживать столь знатного гостя!

Злорд: Дуэль? Какая дуэль? Злоскервиль, назовите хотя бы повод!

Злоскервиль: Извольте — вы оскорбили Злосю, сэр. Вы оскорбили мою

невесту!

Злося: Что?

Мик: Что?

Злоримор: Чавой-то?

Злорд: Вот, блин!..

Злоскервиль (становится перед Злосей на одно колено): Злося, я люблю

вас и прошу оказать мне честь — станьте моей женой!

Злося: И-ить! И-ить!..

(закрывает лицо руками и убегает)

Мик: Сэр, простите, что вмешиваюсь, но лучше бы вам её догнать!..

Злоскервиль: Вы, как всегда правы, падре Микаэль!

(убегает вслед за Злосей)

Злоримор: Свершилось! Господь услышал наши молитвы. Вот теперь

здесь будет жизнь, а не сплошная пьянка, как до недавнего

времени! Это надо отметить! Падре Микаэль, пойдёмте со

мной. Нет, нет! Не отказывайтесь! Я настаиваю.

(берёт Мика под локоть и уводит с собой)

Злорд (один): А я-то думал, что это у меня в замке сумасшедший дом!

Однако надо убираться отсюда, пока он не вспомнил про свои

крупнокалиберные пистолеты! Бр-р, страсть-то, какая!.. Ну, Злырь,

ты у меня кое-что, кое, за что получишь на орехи! Ишь, ты!

Невеста Злоскервиля! Из грязи, да в князи, значит? Я это вам ещё

припомню! Но до чего жаль! Хороша девчонка-то… Ну, да это

ничего, найду себе другую, посговорчивее! Хм-м, пули

выворачивающие кишки… Нет, я пошёл!

(выбирается из кровати, подхватывает сапоги и в одних чулках,

крадучись и постоянно оглядываясь, скрывается за дверью)

* * *

Прим. авт. —

Не удержался, позаимствовал у Булгакова восклицание кота Бегемота: «Оттащите от меня взбесившуюся чертовку!»

Извините, Михаил Афанасьевич!

Глава 33 И я его боюсь

— Что им стоило подождать нас на лесопилке?

Фигольчик снял туфлю, чтобы вытряхнуть камешек и запрыгал на одной ножке, пытаясь удержать равновесие.

— Возможно, они боялись, что их, застигнут врасплох какие-нибудь местные жители? — предположил Быкович.

— Дело не в этом, — возразил Драгис, устроившийся на пеньке, чтобы почистить автомат. — Представьте, что вам придётся провести несколько дней рядом с разлагающимися остатками собственных тел, каждое из которых весит десятки тонн? Конечно, если бы их там застали местные, это тоже было бы скверно.

— Тогда почему же они не уничтожили всё сами? — не унимался Фиг, с досадой разглядывая дырки в своих носках, через которые уже торчали пальцы.

— Вот именно! — подхватил Быкович. — Мы же из-за этого подумали… Как вспомню, так вздрогну!

— Он это неспроста сделал, — скрипнул зубами Драгис. — Если бы мы увидели только пепел, то не смогли бы понять, что произошла трансформация. А так, нам оставили сообщение.

Он вытащил из кармана потрёпанное красное перо и принялся с его помощью прочищать что-то в механизме своего оружия.

— Но, где нам их теперь искать? — воскликнул Фигольчик. — вторую неделю ходим. Следы их есть, их самих нет! Хоть бы намекнули куда пойдут.

— А сами-то они знали, куда здесь можно пойти? — усмехнулся Бык. — Девочки были в этом мире всего только раз, да и то в городе, на крыше небоскрёба. А этот, который Огнеплюй, насколько мне известно, вообще здесь не был и не может знать куда идти.

— Они не просто так ходят туда-сюда, — согласился Драгис, — они ждут, когда мы их найдём, стараются выжить и прячутся.

— Откуда только твой брат здесь взялся? — в который раз спросил Фиг.

— Кто ж его знает? — пожал плечами Драгис. — Даже гадать не берусь, но это его манера — появиться неожиданно и непонятно откуда.

— Ошибки быть не может?

— Это его перья, — Драгис ещё раз продемонстрировал перо. — Кроме того, трансформацию помимо него мог провести разве что дон Клеофас. Но дон Клеофас не владеет каким-то секретом, который знает Огнеплюй. Моя трансформация шла медленно, а потом я ещё долго привыкал к человеческому телу и далеко не сразу всему научился. Он же знает, как всё делать быстро!

— И всё же ты чем-то обеспокоен, — заметил проницательный Фигольчик, надевая свой штиблет. — Радоваться надо, что вы с ней теперь одного вида и можете устроить свою жизнь так, что будете счастливы. Так в чём же дело?

— Просто волнуюсь, — буркнул Драгис, мало ли что?

— Ты что не видишь? — со свойственной ему прямотой рубанул Бык. — Он боится, что его братец Анджелику совсем себе оставит.

Драгис ударом вогнал автоматный магазин на место, а потому звук получился особенно зловещий.

— Ну, это врядли! — с несколько фальшивой беззаботностью протянул Фигольчик. — Не будет же он делать такое родному брату. Да и наша принцесса не промах. Её так просто не возьмёшь!

— У драконов не настолько чувствительная совесть, — возразил Драгис, — Да и родственные чувства тоже весьма относительное понятие, особенно когда дело касается личных интересов. Поэтому я думаю, что Бык прав, ведь Анджелика вылитая Анхе! Что же касается того, сможет ли она обыграть его, если будет в том необходимость, то нет, не сможет. Огнеплюй крайне умён и хитёр. Надежда только на одно — драконы однолюбы, а память у нас хорошая.

— Значит, он до сих пор любит свою Анхе?

— Да. Случаи, когда драконы влюблялись в принцесс не, так уж редки. Но срок жизни у дракона и у человека разный. Тем не менее, дракон всегда выбирает любовь, хранит верность своей избраннице и нередко погибает вместе с ней, когда её жизнь заканчивается.

— Но ведь Анхе должна была давно умереть!

— Для него она жива до сих пор. Он видит её в её потомках и продолжает жить, принимая активное участие в их судьбе.

— А теперь, когда он встретился с Анджеликой…

— Теперь он совершенно непредсказуем.

— Дела-а…

— Самое скверное то, что я перед ним, птенец, — признался Драся ровным голосом, но за этим спокойствием чувствовалась, едва ли не паника.

— Ты? — искренне удивился Бык. — Если ты — птенец, то кто же он тогда?

— Дракон, — был ответ. — Дракон во всех отношениях. И я его боюсь.

Такого ещё никто не слышал от непобедимого Драгиса Драговски. Признание в слабости и страхе в его устах звучало зловеще. Быкович и Фигольчик переглянулись, после чего Фиг сказал, положив руку на плечо их старого испытанного друга:

— Не переживай! У тебя есть мы. Вместе что-нибудь придумаем!

Глава 34 Быть взрослой дочери отцом — 2

— Это моё дело! Я уже взрослая!

— Гр-р, мяу!

— Спокойствие, коллега, я прошу вас — будьте сдержаннее! И спрячьте, пожалуйста, ваши когти.

Со стороны это выглядело более чем странно — растрёпанная, в сбившихся набок очках, библиотекарша, вжималась в простенок между каталожными шкафами, а на неё, пригнувшись, словно для прыжка, наступал белый кот, размером с бенгальского тигра.

Вокруг кота по полу, по выдвинутым каталожным ящикам, по самим шкафам, бегал крупный розовый крыс в круглых очках, точь-в-точь, как у самой библиотекарши. Крыс явно пытался сдержать кота в его хищном порыве, но тот не обращал на него никакого внимания.

Однако, не дойдя до своей жертвы пару шагов, кот вдруг сел, обернул хвост вокруг себя и улыбнулся по-кошачьи, показав длинные белые клыки. Увидев это, крыс тоже остановился, прижал одну лапку к сердцу, а другой, провёл по лбу, как бы стирая пот. Библиотекарша прислонилась спиной к стене, сложила руки на груди и отвернулась в сторону, выражая обиду и презрение одновременно.

— Познакомь! — мурлыкнул кот басом.

Девушка вздрогнула и посмотрела на него с выражением, в котором смешивались недоверие, удивление и гнев.

— Вот ещё! Чтобы ты его сожрал? — фыркнула она.

— Мисс Фоллиана, — вмешался крыс в их семейный спор, — выслушайте меня, пожалуйста! В намерения вашего батюшки не входит причинять вред капитану Барбарусу. Не так ли, господин Библиотекарь?

— Мр-р!

— Но зачем он тебе? — всё ещё недоверчиво спросила Фоллиана, обращаясь к коту.

— Работа с читателями — прямая обязанность библиотекаря! — промурлыкал кот с хитрым видом.

— Ложь! — крикнула девушка и снова отвернулась, сердито сдвинув брови. — Я тебе не верю.

— Мисс Фоллиана!.. — снова хотел вмешаться крыс, но кот перебил его:

— Я по-прежнему не одобряю твой выбор, дочка! Этот парень — солдафон, а с солдафоном ты можешь хлебнуть лиха. Но ты права — это действительно твоё дело. Мне же он интересен не как зять… Точнее не только, как зять, но и как человек не чуждый нашему делу.

— Что?

— Я поясню! — вставил-таки своё слово профессор Прыск. — Дело в том, что капитан Барбарус автор специфических новаций в области каталогизации фондов.

— Но… Я ничего об этом не знаю!

Фоллиана теперь выглядела растерянной и озадаченной.

— Вот те раз! — рассмеялся кот. — О чём же вы тогда разговаривали?

— О цветах, — ответила девушка, вдруг густо покраснев. — Он очень любит чёрные и красные розы. А ещё о звёздах…

— О любви! — рассмеялся профессор Прыск. — Уважаемый коллега, влюблённые говорят о любви, а вовсе не о библиографии. Я удивлён, что вы это забыли!

— Мр, мр, да, действительно… Вы правы, забыл, — смущённо проговорил Библиотекарь. — Надо бы проштудировать любовную лирику древних. Лонг, Апулей, Сафо…

— Не забудьте про более позднюю классику — Боккаччо, Петрарку и всех остальных, а лучше припомните собственную молодость!

— Что? Но я и сейчас не стар! — возмутился кот.

— Рад это слышать! — примирительно сказал крыс. — Надеюсь, мы услышим ваши песни в следующем марте. Но сейчас у нас несколько иные задачи.

— Да, да, совершенно верно! Давай, дочка, колись, где нам добыть твоего ха…

— Стойте, коллега! Стойте же, пока не испортили всё дело! — воскликнул профессор Прыск. — Зачем же так грубо? Мисс Фоллиана, нам необходимо переговорить с капитаном Барбарусом по весьма деликатному делу, от которого зависят жизни и благополучие нескольких… людей…

— Но его сейчас нет в этом мире, — пожала плечами Фоллиана. — Нашему последнему свиданию помешали, и теперь я нигде не могу найти его след.

— Странно…

— Он что, спрятался? — спросил Библиотекарь, шевельнув ушами. — Храбрец, нечего сказать!

— Не думаю, что здесь имеет место испуг и желание скрыться, — задумчиво проговорил профессор. — Возможно, произошёл несчастный случай, не так ли, мисс Фоллиана?

Девушка повесила голову.

— Это я виновата, — сказала она. — Я была невнимательна к тому читателю и нечаянно заперла его в Архиве. А он… Наверное, он искал меня, чтобы я его выпустила. Но я была в таком состоянии… В общем, он застал меня, когда я… готовилась принять Барбаруса и была в состоянии призыва… Я подумала, что происходит нападение или какое-то вторжение, и бросила в него Александрийскую искру…

— Как ты могла быть так безответственна?! — взревел Библиотекарь. — Эта искра способна испепелить Архив Конгресса за несколько секунд! А читатель? Ах да, помню — его спасла книга, которую он читал последней. Теперь его придётся оттуда извлекать, но это дело техники.

— А что же с вашим женихом? — спросил профессор Прыск.

— Боюсь, что он попал туда же. В эту книгу.

— Ха! Вот это забавно! — усмехнулся Библиотекарь. — Ну, если так, то я их обоих быстренько достану!

— Но я не знаю, где она! — проговорила библиотекарша, ещё ниже опустив голову.

— Что-о?!

— Я не знаю, где эта книга, — повторила девушка, чуть не плача. — Её нет на столе, где он работал, её нет на месте, в фонде…

— Может застановка? — робко предположил профессор Прыск, но Фоллиана только отрицательно покачала головой.

— М-м, застановку она бы сразу обнаружила, — сказал Библиотекарь с гордостью. — Моя кровь и моя школа! Там, где Фоллиана, застановок не бывает.

— Тогда…

— Её украли, — уверенно сказала Фоллиана.

Кот и крыс переглянулись.

— Это мог сделать только он! — прорычал Библиотекарь. — Мышкевич!

— В таком случае, книга в руках Дульери. Проговорил профессор Прыск убитым голосом.

— Значит, навестим Дульери, — ответил Библиотекарь, мрачно улыбнувшись. — И лучше ему вернуть книгу добровольно!

Глава 35 На ковре у шефа — 1

— Идиот! Что ты наделал?! Мозги совсем протухли на старости лет?

Красный, как помидор Дульери нависал над креслом, в котором сжался в комочек крохотный перепуганный Мышкевич. Со стороны могло показаться, что разъярённый дон орёт на пустое кресло.

— Но босс! — пискнул старичок Мышкевич, когда Дульери сделал паузу, чтобы перевести дух. — Другого способа доставить вам капитана Барбаруса не было. Он там… внутри этой книги!

— Нет, ты, в самом деле, выжил из ума! — сказал Дульери уже спокойным голосом, от которого Мышкевичу стало ещё страшнее. — И это соображение заставило тебя украсть книгу из Архива Конгресса? Такой глупости я мог ожидать от кого угодно, но о тебе я был более высокого мнения.

— Это был единственный способ выполнить ваше задание…

— Значит, единственный способ? А ты не подумал, что никакого толку не будет от твоего усердия, если Библиотекарь заявится сюда и сотрёт нас в порошок?

— Но ведь он не стёр в порошок банду Фигольчика, когда они украли чертежи старой «Пирамиды»!

— Так ведь с ними тогда был мой брат, а они с Библиотекарем, хоть и не закадычные друзья, но в одной команде и одному хозяину служат. А вот я, другое дело. Я сам по себе, и не служу ни одному хозяину!

— Вот как?

Голос, который произнёс эти два слова, был знаком обоим собеседникам. Но отреагировали они на него по-разному. Один с удивлением оглянулся, так что даже привстал из кресла, другой задрожал, как осиновый лист, побледнел и опустился на стул, так-как у него отказали ноги.

Глава 36 Мама

— Я не представляю, что будет с отцом, когда он узнает!

— Ну, мам!..

— А, что «мам»? Что «мам», я спрашиваю? Мало того, что я должна делать вид, что ничего не вижу и ничего не чувствую, так ведь ещё приходится врать вашему отцу! Моему мужу!..

Крупные слёзы закапали в траву и сразу промочили целую лужайку, от чего она из салатово-зелёной стала цвета морских водорослей, только что вытащенных на берег.

— Ну, мам, это же не навсегда! Мы совсем немного так походим — двести, может триста лет, но никак не больше тысячи! А потом вернём себе свой истинный облик. Ничего здесь нет страшного! Я вот пятьсот лет был попугаем и ничего!

— А, ну, конечно же, ничего! Тебе уж точно ничего, а то, что родители волнуются — куда сын пропал, это тоже ничего?

Огнеплюй уставился себе под ноги и стал ковырять кочку носком ботинка.

— Младший сын влюбился в принцессу, дочь нажила себе книгами очки… Мегги, ведь на тебя так ни один дракон не посмотрит! А теперь, красный птенец — гордость и надежда всей семьи, то пропадает невесть куда на полтысячелетия, то превращается, рыцарь знает во что!

Разговор шёл шёпотом, чтобы не разбудить спящую Анджелику. Серебристо-серая драконесса, желая быть на одном уровне со своими детьми, вынуждена была лечь, смяв несколько десятков деревьев и положив голову на поляну. Теперь она приподнялась, чтобы взглянуть поверх голов Огнеплюя и Мегги, целенаправленно державшихся между ней и принцессой.

— У, конфетка! — толи похвалила, толи отругала девушку почтенная мать драконьего семейства. — Так бы и съела! Ваш отец, говорит — вкусная!

— Ага! — мечтательно проговорил Огнеплюй. — Очень!

Мегги сердито пихнула его локтём в бок.

— Постыдился бы! Нажрался, понимаешь ли, нашей плоти!..

— Так ведь она вам была не нужна после трансформации! — театрально пожал плечами Огнеплюй. — Нет, конечно, если вы хотели стать двумя великаншами рода человеческого, тогда другое дело, но вы изъявили желание превратиться в обыкновенных людей. И куда, спрашивается девать несколько десятков тонн мяса? Я ведь взял-то понемножку от каждой туши… То-есть, от каждого тела. Мне надо было откуда-то набрать массу! Толку от меня было бы чуть, если бы я переродился этаким гномом размером с попугая. Сама по себе плоть не нарастает до нужных размеров — тело надо питать!

— Каннибал!

Она пихнула брата ещё раз и отвернулась с обиженным видом. Драконесса-мама, между тем, продолжала изучать спящую девушку.

— А ведь как было бы просто, — как бы про себя проговорила она, — ам, и нет!

— Мам, ну что ты! — всерьёз испугалась Мегги. — Драся ведь затоскует! И… и она моя подруга!

— А ещё, — вставил Огнеплюй, — я не уверен, что в её теле не осталось того противодраконьего репеллента, которым, как мне рассказывали её когда-то напичкали.

Последнее было явной ложью, и, конечно же, взрослая драконесса сразу поняла это.

— Ладно, раз вы её так защищаете, оставлю вам вашу игрушку, — сказала она, улыбнувшись. — Но ваш вид мне всё равно не нравится!

— Мам, но я же сказал, что это на время…

— Я не о том. Что вы за оборвыши такие? Во что вы одеты? Я за свою жизнь достаточно съела самых разных людей, чтобы разбираться в том, как должен выглядеть тот, кто стоит наверху или внизу их иерархии. Я бы поняла, если бы вы оделись по-королевски — в золото и блестящие тряпки, хоть они и гадость на вкус. А вы… Вы что, решили изображать из себя нищих?

— Нет, мы не изображаем нищих, — пожал плечами Огнеплюй. — Мы и есть нищие.

Из ноздрей драконессы-мамы вылетели два облачка дыма.

— Это ещё почему? — спросила она, видимо еле сдерживаясь.

— Потому что у нас нет денег. То-есть есть, но мало…

— Сынок, ты что, болен? Или может быть, в этом теле ты утратил чувство золота?

— Вообще-то в человеческом теле это чувство сильнее, чем в попугайском, хоть и слабее драконьего, — ответил Огнеплюй, — но дело не в этом. Добыть местное золото мы всё равно не в силах, даже если бы были в драконьих телах — слишком глубоко оно здесь залегает.

— А человеческие сокровищницы?

— Здесь всё немного по-другому устроено. Такие места называются банками и хорошо охраняются…

— Ха! И это я слышу от сына, который ещё подростком хвастал, что ему не страшны никакие армии, и что даже рыцарей он не боится? Нет, ты точно болен!

— Мам, я здоров! С тем, чтобы «взять банк», и Драська справится. Кстати, он здесь это проделывал и не один раз. Дело в том, что мы не хотим идти по пути насилия и преступности. Тем более что у меня это уже было — пятьсот лет пиратствовал, надоело немножко!

— И что же вы намерены делать?

— Мы хотим попробовать жить, как люди. А, чтобы быть среди людей своими, надо найти работу, обзавестись жильём и строить свою жизнь согласно человеческим законам, хоть они частенько такие глупые!..

— Чем же вы намерены заняться?

— Я могла бы заняться проституцией! — радостно воскликнула Мегги, но прикусила язык под взглядом брата. — Или стала бы врачом. Медицину я знаю, правда, больше в теории. Практики маловато…

При этом она оглянулась на спящую Анджелику.

— Я мог бы стать военным… — предположил Огнеплюй.

— Рыцарем?! — ужаснулась мама.

— Вроде того, — признался её сын. — Здесь это по-другому называется и не так выглядит, но суть та же. Мам, поверь, это совсем не так плохо, как кажется. Я тебе потом про рыцарей кое-что интересное расскажу. Но можно и по-другому — работать в полиции. Это что-то вроде стражи. Или пойти в охрану того же банка. Но это лишь на время, потому что я хотел бы стать учителем и преподавать историю!

— Всё с вами ясно! — усмехнулась драконесса. — Нет ничего неосуществимого в ваших планах, но из того, что я знаю о людях, я помню, что такие дела быстро не делаются, а вам надо что-то есть и приодеться получше, чем сейчас. Вот что, дети — посмотрите-ка у меня между седьмым и восьмым зубцом. Ну, да, в районе копчика!

Брат и сестра обошли лежащую, словно на пляже, матушку, и заглянули, куда она им велела.

— Здесь что-то застряло! — объявила Мегги.

— Огги, сможешь вытащить? — спросила драконесса-мама.

— Легко! — хвастливо ответил Огнеплюй, поплевал на ладони и ухватился за странную занозу, засевшую между зубцами в мамином спинном гребне.

Однако это оказалось совсем нелегко. Огнеплюй напрягал могучие мускулы, кряхтел, ругался сквозь зубы, но неразличимый в темноте предмет, никак не поддавался. В конце концов, он забрался на материнский хвост, ухватился обеими руками за подобие какой-то конической трубки, и потянул так, что глаза у него чуть не вылезли из орбит!

Раздался хруст, драконесса ойкнула, а её сын взвился в воздух, как распрямившаяся пружина и улетел в ближайшие кусты!

— Мама, тебе больно? — воскликнула Мегги, (по-прежнему шёпотом).

— Нет, щекотно! — ответила большая драконесса. — Как-то непривычно, что этой штуки там больше нет.

— Интересно, почему это никто не интересуется, больно ли мне? — проворчал Огнеплюй, выбираясь из кустов.

— Это меч? — спросила Мегги, разглядывая широкий клинок почти два локтя длиной, который он держал в руках.

— Нет, это раннелемурийский наконечник копья, — пояснила мама. — Мне его оставил один очень решительный герой. Этакий проторыцарь. Храбрый, но костлявый и со странным привкусом. Почему он решил, что меня можно убить, воткнув копьё мне в задницу, я так и не поняла. Эх, давно это было! Ещё до того, как я встретила вашего папу.

— Но зачем он нам? — удивилась Мегги.

— Присмотритесь к нему повнимательнее.

Они присмотрелись.

— Ба! — воскликнул Огнеплюй.

— Ранние лемурийцы не знали иного металла, кроме золота, — пояснила мама. — Поэтому он и сохранился. Но по той же причине он застрял, не проникнув сквозь мои пластины. Золото не бронза, а тем более не сталь, иначе тот парень мог бы наделать мне неприятностей. Оно сохраняется без изменения уйму времени, но плохо работает в качестве клинка. Я даже вытаскивать не стала это копьё — не мешает, а смотрится круто! Есть чем прихвастнуть перед парнями. Ваш папа, тот вообще глаз отвести не мог от этой пирсухи! Потом древко обломалось, и даже обломок рассыпался, а про наконечник я почти забыла. Он потянет килограмма на три, а если удастся доказать его древность, то цена удесятерится.

— Ух, ты!

— Пользуйтесь на здоровье!

Драконесса поднялась и расправила крылья, затмившие звёзды.

— Передавай привет папе!.. — ляпнула Мегги, но тут же в испуге закрыла рот рукой.

— Лучше я скажу ему, что не нашла вас! — смеясь, ответила мама, и, подняв небольшой ураган, взмыла к облакам.

У Анджелики отлегло от сердца. Конечно, она не спала, и слышала весь их разговор до последнего слова, но боялась пошевелиться. Она знала, что друзья не дадут её съесть, даже собственной маме, но всё же… Тот, кто хоть раз побывал в пасти дракона, кого, словно виноградину сжимали между громадных зубов… Тот… Эх… В общем… Такого она никогда не забудет!

Глава 37 Быть взрослой дочери отцом — 3. Шифр

— Я не уверена, что поступаю правильно, но — вот!

Фоллиана выложила на стол средних размеров тетрадь в пергаментной серо-зелёной обложке, без каких-либо надписей и обозначений.

— Хм, нет ни порядкового номера, ни кода… — неодобрительно проворчал библиотекарь, разглядывая рукопись.

— О чём вы говорите, коллега? — возразил ему профессор Прыск. — Это же не часть библиотечного фонда, а личные записи, которые сеньор капитан намеревался держать при себе, не делая их достоянием широкого круга читателей. Но, давайте, наконец, посмотрим, что там внутри!

Тетрадь была сделана из толстой желтоватой бумаги, которая при хорошем обращении способна сохраняться веками. Практически, все листы её были исписаны ровным твёрдым почерком, говорившим о его владельце, как о человеке сильном, душевно и физически. А вот содержание записей опровергало представление о капитане Барбарусе, как о тупом служаке и бездушном головорезе. Да, это были стихи. Может быть среди утончённых ценителей поэзии они не получили бы высокую оценку, но всё же…

* * *

* * *

Профессор Прыск и Библиотекарь переглянулись, Фоллиана пожала плечами.

— Немного тяжеловесно, но неплохо! — прокомментировал учёный крыс.

— Философская лирика, — констатировал Библиотекарь. — Но нам-то что с этого? Что всё это значит?

— Нда, пока ничего непонятно, — согласился профессор Прыск. — Ничего не остаётся, как читать дальше. Может быть, в остальных текстах встретим, м-м, хоть какой-нибудь намёк!

* * *

* * *

— Первый стих мне больше понравился, — усмехнулся Библиотекарь.

— Мне тоже, — согласился профессор Прыск. — Но сейчас нас с вами не должна волновать художественная ценность этих произведений. Я надеюсь, что среди них найдётся указание на то, как нам решить нашу проблему и найти выход из этого измерения. А поскольку это указание зашифровано, нам нужен ключ.

— Барбарус говорил по поводу ключа, что он находится в замке, — задумчиво сказала Фоллиана.

— Это мы уже знаем! — ворчливо заметил Библиотекарь. — И что нам с этого знания?

— Возможно, что ключ — одно из этих стихотворений, — предположил крыс.

— Да, но какое? Их здесь две сотни!

— А почему вы вообще решили, что нужное вам указание находится здесь? — спросила девушка.

Повисло молчание.

— Мы в этом не уверены, — признался профессор Прыск. — Но если где-то и есть упоминание о портале, ведущем в мир, который нам нужен или в промежуточный, то оно, скорее всего, здесь, в этой тетрадке. Дело в том, что капитан Барбарус существо из иного мира…

— Как и все мы, — пожала плечами библиотекарша.

— Да, но он, в отличие от вашего покорного слуги и его друзей, свободно перемещается по измерениям. Логично предположить…

— Пап, а ты не мог бы их переместить своим путём? — спросила Фоллиана у белого кота, постепенно обретающего всё больше человеческих черт.

— Нет, — решительно ответил тот. — Я могу переместить тебя, поскольку ты моя дочь и сама библиотекарь. Сам ведь я не перемещаюсь фактически, а существую в библиотеках всех миров сразу и одновременно.

— А через книгу?

— Я уже дважды отправлял принцессу Анджелику через книги. Точнее первый раз она воспользовалась этим путём сама, по недосмотру безответственного Фиглориуса. И моему тоже… Во втором случае вина лежит полностью на мне. Я слишком доверился тому, что считал своим совершенным созданием, (я имею в виду формуляр возвращения), но в результате не учёл, что это совершенство может быть испорчено чьей-то злой волей. Всё обошлось малой кровью, но оба раза привели к неоднозначным последствиям. Нет, это слишком рискованно, тем более что мне до сих пор приходится исправлять технические сбои, возникшие при обратном возвращении принцессы и её консорта. Я не хочу нового провала!

— Значит надо расшифровать тетрадь, — подытожил профессор Прыск.

— Или хорошенько расспросить её владельца.

— Ну, так не будем больше откладывать — пойдём и отберём «Злопьессу» у Дульери!

Глава 38 «Проруха на старуху»

— Возвращаемся в город.

— Ты уверен?

— Да.

Друзья знали — спорить с Драгисом бесполезно, ослушаться его тоже было нельзя. Нет, между ними никогда не случалось такого, чтобы он силой подчинял членов своей банды или как-то наказывал их за неповиновение. Но почему-то они знали также, что сделать что-то не по его воле невозможно. Вот и теперь, раз он сказал — «В город!», значит, в город.

И они пошли, представляя собой весьма унылое зрелище. Странно одетая для сельской местности, троица небритых мужчин, в измятых костюмах, с самодельными мешками за плечами.

— Что думаешь делать в городе? — спросил Бык, в последний раз тоскливо оглянувшись на лес.

— Сперва навещу Дульери, — ответил Драговски, закуривая сигарету. (Первую за всё последнее время, так-как не курил с тех пор, как встретился с Анджеликой на крыше «Пирамиды».)

— Хочешь рога ему пообломать?

— Нет, надо кое о чём посоветоваться.

Они удивлённо взглянули на своего друга и главаря.

— Что тут странного? — спокойно спросил Драгис. — Он, конечно, заслуживает того, чтобы ему «обломали рога», и не только рога, но месть можно отложить на потом, а в случае положительного исхода, вовсе про неё забыть. Сейчас мне нужны его связи и осведомители. Мы достаточно ходили вслепую, по хорошо запутанным следам. Теперь попробуем искать, опираясь на данные разведки.

— А ты не боишься, — усмехнулся Фигольчик, — что он опять нас надует?

— Будем уши развешивать, как в прошлый раз — надует, — согласился Драгис. — Но мы не будем. Постараемся изо всех сил.

— Точно, постараемся! — кивнул Бык, не без иронии. — Мы уже недурно постарались, так можно ещё немножко.

В город они пришли к вечеру следующего дня. Это было на руку — меньше народу обращало внимание на их одичало-потрёпанный вид. Тем не менее, незамеченным их прибытие не осталось — едва три опытнейших гангстера пересекли окружную дорогу, как несколько десятков вооружённых полицейских возникли, словно ниоткуда, со всех сторон. Копы были настроены решительно, а встреча с ними не походила на случайность.

Бесполезно было затевать драку — на стороне противника имелось численное превосходство, стволы всех калибров смотрели друзьям в лица, животы и спины, а их собственные трофейные автоматы, в походном положении лежали в мешках. Оставалось сдаться, как это и было сделано.

Когда дверь предвариловки ближайшего отделения полиции захлопнулась за их спинами, в её, немазаных со времени строительства, петель, всем троим, послышался знакомый гаденький смех.

Глава 39 Шаг к цивилизации

Владелец мотеля с подозрением оглядел эту явную деревенщину, но деньги взял, и без лишних вопросов выложил на стойку ключ от комнаты с тремя отдельными койками. Видно было, что ему не очень-то хочется пускать к себе странную троицу, смахивающую на бродяг, но спорить с мужиком похожим на циркового борца, он не стал. В конце концов, если человеку удобно ходить в заплатанной рубахе, коротких штанах и шлёпанцах на босу ногу, то это его личное дело.

Две сопровождавшие этого здоровяка смазливые девицы, (одна кукольно-золотая, другая почему-то зелёная), выглядели тоже весьма подозрительно, так-как были одеты не менее неряшливо, и как-то странно жались за спиной своего рыжего спутника.

Искушение позвонить в полицию было сильным, но хозяин сам был с копами не в ладах, и, в конце концов, махнул на странную компанию рукой. Мало ли кем могли быть эти чудики? Может это паломники какой-нибудь из дочерних общин секты Святого Мика? А если даже нет, то ему, хозяину, решительно всё равно, чем они будут заниматься в номере, лишь бы мебель не ломали.

Едва дверь захлопнулась за ними, Анджелика в изнеможении опустилась на стул и уронила голову на колени. Дело было не в физической усталости. Она устала от всего — от скитаний, от неизвестности, от разлуки с Драсей… Хотелось улечься на низенькую кровать, вон там, в углу, закрыться одеялом с головой и ни о чём не думать.

В отличие от подруги, Мегги всё было здесь интересно! Она перебегала от одного предмета скромной обстановки их номера к другому и восхищалась всем подряд. А ещё, она постоянно задавала вопросы:

— А почему здесь каждая лежанка на коротеньких столбиках? А что это за квадратные пеньки возле каждого спального места? А затем нужен этот ящик с одной стеклянной стенкой?

Анджелике хотелось наговорить ей резкостей и попросить заткнуться, но она пока что сдерживалась и монотонным голосом отвечала:

— Кровати делаются на ножках для того, чтобы спать было теплее, и на бельё не летела с пола грязь. Это не пеньки, а тумбочки, в них можно положить всякие мелкие вещи. А это телевизор, я тебе о нём рассказывала…

Но вчерашняя драконесса уже прошла в ванную. Анджелика едва успела подумать, что не стоило пускать её туда одну, как Мегги выскочила оттуда с глазами на лбу!

— Т-там странная девушка! — воскликнула она. — Как будто из стены выглядывает.

— Это зеркало, — устало произнесло Анджелика, — а в нём твоё отражение. Зеркало стеклянное, с его обратной стороны нанесена особая амальгама…

— Ах да, я помню! — сказала Мегги, краснея от смущения. — Тогда я пойду ещё посмотрю…

Через минуту тишины, после того, как она вернулась в ванную комнату, включился душ, и Мегги взвизгнула.

— Там… вода… с потолка! — задыхаясь, на сей раз от восторга, объявила она, снова появившись в комнате, мокрая с головы до ног.

— Пойдём, — сказала Анджелика, заставив себя подняться со стула, — это душ, я научу тебя им пользоваться.

Помыться стоило. Неплохо было бы также устроить постирушку, но не делать же это посреди ночи! После купания, (мыло пришлось Мегги по душе и на ощупь, и на запах, и на вкус), особенно сильно потянуло в сон. Огнеплюй в этом всех опередил, и когда они появились из ванной комнаты, уставшие и распаренные, уже вовсю храпел, но не в кровати, а развалившись в единственном в номере кресле. Девушки не стали его будить и только накрыли старым, но чистым пледом, лежавшим здесь же.

Наконец-то Анджелика вытянулась на жестковатом, но показавшемся удобном и уютном ложе. После мытья нервы её немного успокоились, и даже пришло чувство умиротворения. Проблемы не исчезли, но отодвинулись и уже не казались неразрешимыми, как накануне.

Едва она устроилась, откинув чуть в сторону, не успевшие просохнуть волосы, как почувствовала, что проваливается в сон, граничивший с блаженством. Но поспать спокойно ей удалось всего часа два или три. Анджелика проснулась от ощущения, что на неё кто-то смотрит.

Она открыла глаза и с удивлением оглядела их временное пристанище. Всё было тихо. Мегги спала, свернувшись калачиком поверх одеяла. Огнеплюй…

Огнеплюй по-прежнему сидел в кресле укрытый пледом, но он не спал, а смотрел на Анджелику долгим и задумчивым взглядом. Это его она почувствовала сквозь сон. Почувствовала тяжесть этого взгляда, его неожиданную пронзительность. Нет, в нём не было ничего враждебного, но в глазах недавнего дракона таилось что-то хищное, алчущее!

Анджелике стало не по себе. Она хотела было спросить друга, что случилось, но не решилась и просто повернулась к стенке лицом. Вскоре сон вернулся к ней, но теперь он был уже не безмятежным, а беспокойным, поверхностным и принёс несколько мелких кошмаров, из тех, что оставляют неприятный осадок после пробуждения.

Глава 40 На ковре у шефа — 2. Ловкач

При виде выплывшего из стены призрака, Мышкевич коротко пискнул, закатил глаза и обмяк в кресле, словно превратился в пустую, без тела, одежду, плоскую, как тряпочка.

Дульери, хоть и не лишился чувств, но попятился, отступив за тяжёлый прочный стол, который для призрака был не большим препятствием, чем туман для паровоза.

Заставив мафиозного дона отступать, пока тот не плюхнулся на седалище, грозный дух завис над ним, переливаясь огненными цветами радуги, и даже в его огромных голубых глазах сверкали, время от времени, короткие молнии.

— Значит, ты никому не служишь? — произнёс призрак грозным, но вместе с тем спокойным голосом.

Дульери молчал. Скорее всего, он попросту не мог ответить, так-как его зубы выбивали отчаянную дробь.

— В таком случае я напомню тебе, что это не так, — продолжал странный дух. — При нашей последней встрече мы с тобой заключили соглашение. Поправь меня, если я ошибаюсь — тебе ведь требовалось физическое воплощение, не так ли?

Дульери кивнул.

— Кроме того, ты хотел, пребывая в материальных мирах, оставаться духом отрицания?

Снова кивок.

— Это давало тебе право противодействовать твоему брату, выбравшему положительный путь.

Дульери лязгнул зубами и зыркнул на своего собеседника злобным взглядом, который тут же погасил.

— А теперь, обрети голос и скажи, какое условие я тебе поставил?

Мафиозный дон взялся руками за ходившую ходуном нижнюю челюсть и насильно заставил её остановиться.

— Я… Мы… — пролепетал он. — Мы должны были толкать ворот событий в разных направлениях, чтобы вращать его…

— Правильно, — подтвердил дух его слова, голосом профессора, собирающегося поставить студенту «незачёт». — Теперь объясни — зачем это нужно?

— Ради прогресса! — осипшим голосом проговорил Дульери. — Ради развития и движения вперёд…

— Ну, что ж, я рад, что ты всё помнишь и понимаешь. Значит, тебе нетрудно будет объяснить, зачем ты всё время становишься на сторону зла? Отвечай!

Последнее слово призрак выкрикнул с таким гневом, что едва не сдул Дульери со стула. Некоторое время тот не мог ничего ответить и только хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная на сушу.

— Но в этих мирах по-другому невозможно! — прохрипел он, когда вторично обрёл дар речи. — Фиглориус на стороне добра, а противостоять добру можно только с помощью зла…

— Да? — казалось, эта мысль поколебала уверенность призрака, и тот, как будто призадумался.

— Д-да! — с изрядной запинкой, но обретая подобие уверенности, заговорил Дульери. — Именно зло противоположно добру. Эти понятия неразделимы, не способны существовать друг без друга и вечно стремятся взять друг над другом верх. При этом они имеют свойство переходить друг в друга, меняясь местами.

Призрак «походил» туда-сюда, как бы обдумывая услышанное.

— Возможно, я зря возлагаю на тебя слишком многое, — произнёс он задумчиво, разговаривая скорее с самим собой, чем со своим оппонентом. — Правда Фиглориус не лучше, он ведь тоже так думает, и из кожи лезет, чтобы противостоять злу!

Дульери усмехнулся и покачал головой, словно знал что-то такое, что могло бы уличить призрака в неточности. Но он тут же спохватился и взглянул на него испуганно. Однако необычный дух не заметил или не счёл нужным как-то реагировать на его мимику.

— Если бы вы были правы, — продолжал он развивать свою мысль, — мир был бы плоским и состоял лишь из верха и низа. При этом обе противоположности обладали бы равным притяжением. С трудом представляю себе жизнь в таком мире, но видимо ей пришлось бы развиваться где-то между небом и землёй. А ещё, такой мир был бы окрашен только в два цвета — чёрный и белый. Может быть, разнообразие вносили бы их оттенки или скорее различной степени смеси этих цветов. Ничто в таком мире не было бы похоже на то, к чему мы привыкли, чем пользуемся, что любим, предпочитаем или ненавидим в известных мирах. Ни один предмет или живое создание, подчиняющееся резко разграниченным противоположностям, не могло бы иметь не только нормальную форму, но и вообще обладать тем, что мы называем формой. Вот поэтому такой мир невозможен. Или возможен, но способен существовать только в самом примитивном виде. Не исключено, что я когда-нибудь создам такой ради эксперимента, а потом отправлю туда вас с Фиглориусом немного пожить, чтобы на своей шкуре прочувствовали, что такое на самом деле противостояние добра и зла!

Дульери снова вздрогнул. Слова призрака звучали не угрожающе, но перспектива ссылки в мир голых противоположностей его вовсе не радовала.

— Но как же тогда быть? — проскулил он. — Что можно противопоставить добру, которое, переполнив мир, способно его уничтожить?

— Много чего! — пожал плечами призрак. — Подумай, ведь вы с братом наделены острым умом, так дайте этому уму работу! Для примера скажу, что добру можно противопоставить добро иного качества. Вот, что ты до сих пор противопоставлял миру, благополучию и процветанию человечества? Я понимаю, что такое добро грозит перенаселением, которое вызовет истощение ресурсов и как следствие, голод, войны, крушение цивилизаций, одичание и людоедство.

— Такому добру я всегда противопоставлял невежество, войны и болезни, а ещё финансовые кризисы, нищету и продажную политику! — с гордостью ответил Дульери. — Очень действенно. Кстати, это даже не мои изобретения, а Глупника, но до чего здорово придумано!

— То-есть ты всегда делал ставку на зло, замешенное на ограниченности существ доминирующих в том или ином мире. Браво! Здесь ты преуспел. Но ты не обращал внимание, что твои действия при этом, противопоставлены добру не так, чтобы помогать ему вращать событийный ворот, а так, что они чинят препятствия, от чего всё спотыкается и общее движение тормозится?

— Я думал, что это неизбежные побочные эффекты, — проговорил Дульери, опустив глаза.

— Прямо противоположный результат ты называешь побочными эффектами? Ну, ты даёшь! Но я обещал тебе показать способ противостояния добру добром. Удивительно, как ты сам до него не догадался? Это же просто — перенаселение, равно, как и кризис ресурсов нейтрализуется активным развитием науки, прежде всего обслуживающей потребности человечества — медицина, сельское хозяйство, промышленность. Мало? Освоение новых территорий. Здесь науке должна помочь политика, причём прогрессивная политика, сама поставленная на научную основу. Таким образом, прогресс служит человечеству, решает его проблемы, а человечество двигает и развивает прогресс. Вот тебе противостояние добра добру без резни. Возьми на себя прогресс, оставив брату человечество, и ты увидишь, что мир вокруг станет великолепен без всякой угрозы истощения и обрушения!

— Но ведь я — сущность отрицания! — возразил Дульери.

— Вот и отрицай вчерашний день! — воскликнул дух. — Отрицай отжившее и ненужное, предварительно взяв из прошлого всё полезное и необходимое.

— Я попробую!.. — проговорил Дульери, потрясённый до глубины души, но при этом у него почему-то забегали глаза.

— Обязательно попробуй! — одобрил дух его порыв. — А теперь вот что — стремясь напакостить своему брату, ты запутал ситуацию с некоей принцессой Анджеликой, которой и так досталось разных бед. С девушкой случилось слишком много странностей, которых можно было избежать.

— Она, что, какая-то особенная? — зло спросил Дульери, вдруг забыв свой страх.

— И да, и нет, — ответил дух, не замечая реакции того, кого отчитывал. — По сути, она человек обыкновенный со всеми своими достоинствами и недостатками, страстями, наивностью, неопытностью, но с потрясающей способностью, любить, которая стоит всего остального! Но есть в ней и некая особенность, которая встречается нечасто. Например, она собирает вокруг себя друзей, которые тянутся к ней, порой бессознательно и в ущерб себе. Она же платит им преданностью и никогда не бросает в беде, даже если это новый друг, с которым она едва успела познакомиться. Ещё, эта девушка обладает способностью постоянно влипать в истории. Её нельзя назвать чрезмерно удачливой, но до сих пор ей удавалось выпутываться из всех сложных ситуаций. Правда, каждый раз, избавившись от очередной напасти, она «влипает» снова. Причём, сразу. Это чьё свойство, как ты думаешь?

— Она что, святая?

— К её счастью, нет.

— Тогда сдаюсь.

— Она отмеченная.

— Чем? Кем?

На этот вопрос призрак не ответил, и только лишь покачал головой увенчанной двумя странными усиками-антеннами на макушке. Возможно, он не мог или не хотел ответить на этот вопрос, а может быть и сам не знал ответа.

— Не уверен, что смогу положить конец злоключениям принцессы Анджелики, — снова заговорил дух, — но я хотел бы помочь ей здесь и в нескольких смежных мирах, где ей ещё предстоит появиться. От тебя, отрицатель, мне нужно знание ключевых моментов, которые влияют на жизнь и судьбу принцессы, а также её окружения в этом мире.

— Ну, вот один из этих моментов, — сказал дон Дульери, выкладывая на стол средней величины книгу в неброской коленкоровой обложке.

— Это портал? — поинтересовался призрак.

— Что-то вроде того, — ответил мафиози. — Я мало знаю о том, что это такое. Знаю лишь то, что сквозь него прошёл кое-кто из друзей и недругов вашей протеже.

— Ну-ка раскрой мне эту книгу! — приказал дух.

Дон Дульери послушался. Он повернул книгу «лицом» к призраку и одним пальцем откинул обложку. Комната вдруг наполнилась свистом, как будто сильный ветер или даже ураган пел свою тоскливую, зловещую песню в проводах и бельевых верёвках. Подлетевший поближе призрак вдруг остановился, и в его глазах промелькнуло удивление. Но сказать или предпринять что-либо он уже не успел. Нижняя его часть вдруг колыхнулась, как ткань от порыва ветра и устремилась между книжных страниц, притянутая непреодолимой силой! Миг, и весь призрак исчез в книге, словно оставленный на полу шнурок, попавший в зону действия работающего пылесоса.

Дульери захлопнул книгу.

— Вот так! — воскликнул он, дрожа от торжества и волнения. — Попробуй теперь оттуда выбраться, демагог! И заметь — я не сказал ни слова неправды, не расставлял никаких сетей и капканов. Что ты просил, то и получил, утопист несчастный! А над твоим предложением насчёт прогресса, добра и всякого такого, я подумаю. Вот только сведу кое с кем счёты!

— Шеф! — раздался писк из пустого на вид кресла. — А что… а кто это был-то?

— Поверь, тебе этого лучше не знать! — ответил Дульери позабытому Мышкевичу. — Одно могу сказать — если эта сущность с шутовским именем «Чикада», когда-нибудь вернётся, то нам с тобой крышка.

«Кресло» пискнуло ещё раз и опустело по-настоящему, только вдалеке послышался поспешно удаляющийся шорох.

— Ну, ты храбрец! — усмехнулся Дульери вслед своему шпиону. — Но всё к лучшему! Жаль Барбаруса, но видимо придётся оставить его в компании с попом и этим… Ладно, теперь надо придумать, как вернуть книгу в Архив Конгресса.

Глава 41 Чего боится тать

Злох (выходит из зарослей с убитым видом): Ну, что это за времена

настали! Ограбить некого, злордовы служанки меня гонят, даже

Злырь со Злоримором не хотят помочь бывшему коллеге. А ведь

на моём месте каждый может оказаться. Можно подумать я от

хорошей жизни в разбойники подался!

(с чувством, словно обращаясь к кому-то, почти выкрикивая)

Не от хорошей жизни!

(намного тише и со слезами в голосе)

Я ведь был счастлив на службе!.. Я был хорошим дворецким, все

слуги у меня по струнке ходили, хоть я никого не обижал зазря! И у

хозяина не крал, не то, что Злоримор, который вечно норовит

хозяйского коньяку напиться или Злырь, давно уже поменявший

столовое серебро на олово. Я уж думал — состарюсь на службе и

помру счастливым. Так ведь нет же! Хозяин запил, да помер, всё его

добро наследники растащили и распродали, дом заложили… И стал

ты, Злох, никому не нужен. Куда не сунешься — все места заняты. В

лакеи бы пошёл, так ведь не берут! Ну, так что ж, не берёте на

честную работу, нате — получайте разбойника! Не помирать же мне

с голоду? Так что…

(театральным жестом достаёт из-за пояса пистолет и целится в

кусты)

Кошелёк или жизнь!

Барбарус (появляется из кустов, аплодируя при этом): Браво! Браво,

любезный! Ошень короший история, ошень драматичный игра!

Злох (роняет пистолет): Ой! Кто вы, сударь? Откуда вы здесь?

Барбарус: На перфый вопрос отфетить не сложно. Моё имя — Барбарус.

Фамилия моя вам ничего не скажет, а мне самому она

неприятна, поэтому я не стану её упоминать. Я капитан

королефской стражи…

Злох: Ой, мама!

Барбарус: Не надо так пугать себя, сеньор разбойник! Конечно, я за своя

жизнь немало отправил разбойников на виселица.

(делает жест, как будто затягивает петлю; Злох при этом

отшатывается и хватается за шею)

Но в настоящий время я не при исполнение слушебных

обязанностей, а потому не буду вас хватать и тащить в темница

и на виселица!

Злох (дрожа, как осиновый лист): Тогда, что же вам, сударь, угодно от

меня?

Барбарус: Если это для вас не слишком затруднительно, сеньор

разбойник, то называйте меня, пожалуйста — «сеньор капитан»

или «капитан Барбарус». А нужно мне от вас узнать — что это

за место, куда я попал?

Злох: Место? Это лес, который отделяет владения Злорда от земель

Злоскервиля.

Барбарус: Вот как! Яснее не стало. Ну, что ж, в таком случае я попрошу

вас, сеньор разбойник, проводить меня к одному из этих

владетельных сеньоров, так-как я нуждаюсь в помощи лица

власть имущего.

Злох: А к кому же мне вас проводить-то, су… сеньор капитан? Поместье

Злоскервиля вроде ближе…

Барбарус: Ну, так ведите меня туда, сеньор разбойник!

Злох: Не могу, сеньор капитан! Сэр Злоскервиль обещал спустить с меня

шкуру, если я появлюсь в его владениях.

Барбарус: Каррамба! Ну, так веди меня к сеньору Злорду, болван ты

этакий!

Злох: А это уже совсем другое дело! У Злорда и стол посытнее, и

служанки посговорчивее, хотя в последний раз одна из них одела

мне на голову горшок с горячей кашей.

Барбарус: Кажется, у неё был на то свой причина. Мне же не следует

опасаться каша на голова, а потому не будем терять время!

Злох: Не будем, сеньор капитан, ваша правда! Но, могу ли я надеяться на

какое-нибудь вознаграждение? М-м, хотя бы мелочью!

Барбарус: Я думаю, у меня найдётся какая-то мелочь серебром.

(встряхивает мешочек с деньгами)

Злох: Рад служить вам, су… то-есть, капитан Барбарус!

(про себя)

Вот же удача, что у меня пистоль не в порядке, а то мог бы

ненароком пристрелить такого хорошего человека и не получил бы

мелочи!

Глава 42 Беда с антикварами

— Вот же змеи! Так и поотрывал бы им лишние конечности, чтобы удобней было пресмыкаться!

Огнеплюй захлопнул за собой дверь, и с чувством шваркнул о стол золотой наконечник, завернутый в обрывок ткани.

— Что случилось? — спросила Мегги, высовывая голову из ванной комнаты, которая ей почему-то особенно полюбилась.

— Ты кого ругаешь, Огонёк? — спросила Анджелика, оторвавшись от газеты с объявлениями о приглашении на работу.

— Да антикваров этих, кого же ещё! — лязгнул зубами бывший дракон и припечатал ни в чём неповинный стол пудовым кулаком. — Нет, я вполне понимаю желание людей купить дорогую вещь за бесценок, чтобы потом получить за неё порядочные денежки. Но они хотят забрать этот артефакт даром! Представляете? В двух лавках меня попытались убедить, что это латунь, а ведь любой дракон с младенчества умеет отличать золото от любого другого жёлтого металла. Ещё в одной сказали, что там внутри конечно свинец, а снаружи золотая амальгама и спросили — от какой ограды я оторвал этот шпиль? В четвёртой с чего-то предположили, что я эту вещь украл, а когда я честно сказал, что это мама подарила, то пообещали вызвать полицию. И только в пятой согласились дать неплохую сумму, но лишь после проведения экспертизы. А экспертиза, конечно же, не бесплатная. Но откуда же я спрашивается, возьму две тысячи долларов, чтобы оплатить экспертизу? Нам ведь ещё за этот номер платить надо и пожрать чего-нибудь не помешает. Мы ведь сейчас не драконы, и должны питаться каждый день…

— Так у нас совсем денег не осталось? — ужаснулась Анджелика.

— Есть немного! — буркнул Огнеплюй. — Дали добрые люди. На пару дней хватит.

— Просто так — взяли и дали? — удивилась Мегги.

— Нет, не просто так, а в виде милостыни, — ответил Огнеплюй смущённо.

— Ты просил милостыню?! — выкрикнули обе девушки хором.

— Да не просил я! Просто устал от всей этой беготни и вранья, присел отдохнуть возле какой-то церкви, а сам задремал. Так мне прихожане полную шляпу мелочи насыпали. Оказалось, что это Собор Святого Мика, а у адептов этой секты нищенство в почёте, хоть и входят в неё люди весьма состоятельные.

— Здорово! — воскликнула Мегги. — Можно ведь и так жить, а то Анджелика вон целый день сидит и ничего подобрать не может.

— Я бы подобрала, но даже чтобы устроиться посудомойкой требуются документы, — с досадой ответила Анджелика.

— Здесь, знаете ли, тоже не всё гладко! — проворчал Огнеплюй. — Во-первых, меня чуть было не побили другие нищие, а, во-вторых, две трети выручки пришлось отдать полицейскому, иначе загремел бы я в участок, а там лучше не появляться… без документов. Но нет худа без добра — тот же коп подсказал мне, куда обратиться с этой золотой болванкой. Нет, конечно, я ему ничего не рассказал, а наконечник сунул, пока разговаривали, под скамейку. Я поведал ему, что хочу сбыть с рук пару бабушкиных серёг, вот он и подсказал мне адресок в Чайна-тауне. Схожу туда завтра, посмотрю, что да как.

— Мы с тобой!

— Вот ещё! — фыркнул Огнеплюй. — Только мешаться под ногами будете. Мне понадобится держать ухо востро, чтобы не остаться с носом, а тут ещё придётся за вами смотреть.

— Ну, Огги! Ну, пожалуйста! — захныкала Мегги. — Здесь так скучно!

— Я сказал — нет! — отрезал Огнеплюй, потом сердито разделся и, не поужинав, завалился спать.

Мегги надулась было, но тут же увидела, что Анджелика посылает ей многозначительные взгляды. Это значило, что девушкам было, что обсудить без лишних ушей поблизости.

Глава 43 Стон в ночи — 1. О пользе своевременных докладов

Самым скверным было то, что их разделили. Вместе можно было пережить многое, а вот врозь…

Вину за то, что они так бездарно попались, Драгис целиком брал на себя. Расслабился. Слишком много думал о собственных проблемах и забыл об осторожности. В город надо было приехать под видом каких-нибудь фермеров или коммивояжёров. Желательно было сделать это по-тихому, ночью или лучше ранним утром, когда люди не глядят друг на друга и даже копы вялые. А тут ещё автоматы… Что стоило припрятать их в лесу? Просто надоело ходить с пустыми руками, когда твои враги не стесняются ни в методах, ни в средствах.

О том, что следует говорить на допросах, они договорились ещё в обезьяннике того полицейского участка, куда их привели после ареста. Со стороны копов было глупо оставлять их вместе, хотя бы на несколько минут, но так уж повелось, что арестами занимаются, как правило, те копы, весь ум которых заключён в их кулачищах.

Впрочем, даже одинаковость их показаний не избавляла от перспективы быть запертыми и надолго. Да, они банда грабителей — глупо отпираться и сочинять, что автоматы они нашли на дороге. Да, это они ограбили китайский сухогруз с лапшой. Ошибочка вышла! Искали припрятанный в лапше опиум, но так и не нашли — осведомитель подвёл. Решили взять немного товара, чтобы продать фермерам, но и тут облом — грузовик сломался, а их тайное убежище на заброшенной лесопилке, пока они на дело ходили, сгорело. Просто цепь невезений! Пришлось всё бросить и податься в город.

После такого признания, подтверждённого показаниями китайских матросов и сотрудников морской полиции, их отвезли в какой-то особый изолятор, где сидело всего несколько десятков человек, хоть могли без проблем разместиться сотни. При этом им не давали общаться друг с другом и даже с другими заключёнными — камеры были одиночными.

И началось следствие.

Больше всего Драгис боялся за Быка. Дело было даже не в том, что Малютка Телёнок был существом бесхитростным, а что его огромную голову до сих пор украшали рога! Как он это объяснит? И что с ним сделают после такого открытия?

О паспортах они позаботились сразу после того, как поняли, что их пребывание в городе затянется. Фигольчик мог нарисовать всё что угодно, и теперь полицейским экспертам придётся попотеть, чтобы доказать, что это подделка. Конечно, они не брали документы, когда «шли на дело», но сейчас лучше было иметь поддельный паспорт, чем совсем не иметь паспорта, а потому они назвали копам то место, где документы хранились. На фотографии Бык был изображён без рогов. Эх, как они не продумали эту деталь раньше? Просто не собирались попадаться.

Допросы. Драгис не знал, как это происходит с его друзьями, но его допрашивали без насилия. Морально он был готов к побоям или к чему-то похуже, так-как был наслышан от бывших зэков о разных ужасах, происходивших за решётками и железобетонными стенами тюрем. Но, ничего такого не было. Его допрашивали два следователя, один из которых пробовал на него кричать, запугивал, хамил, блефовал и нёс порой такую околесину, что при других обстоятельствах Драгис хохотал бы до упаду. Другой всегда был подчеркнуто, вежлив и корректен, но почему-то складывалось впечатление, что он не уверен в себе. Боится? Но чего?

И с тем, и с другим следаком он держался одинаково. Был спокоен, мягко, но решительно стоял на своём, безропотно отвечал на одни и те же вопросы, которые ему зачем-то задавали от десяти до сотни раз подряд.

Конечно, он не собирался быть покорной овцой. Конечно, он размышлял о побеге, хоть это было, наверное, невозможно. (Для обычного человека точно невозможно.) Он, пожалуй, мог бы сломать наручники. Мог ударом кулака превратить голову любого из этих следаков в блин. Раскидать мясистых охранников тоже не представляло большого труда. Возможно, удастся сорвать пару решёток, возможно, получится выскочить во двор и даже пробиться к воротам. Хуже всего, когда начнут стрелять, но и от этой напасти у него был козырь в рукаве. То-есть, не в рукаве, конечно, а во рту — оставшееся при нём драконье свойство изрыгать огонь. Теперь он мог то, к чему драконы обычно не прибегают — выпускать различной мощности огненные шары, которые взрывались не хуже гранат. Можно было забросать такими шарами стрелков, что поближе, а от снайперов поставить завесу из дыма и пыли.

Останавливало то, что во время такого бегства могли погибнуть люди. Драгис никогда не щадил грязных и продажных агентов, работавших на Дульери, а также жирных мародёров в полицейской форме, грабивших людей под прикрытием полицейского значка. Но копов честно делавших свою работу он не трогал, даже когда они поливали его огнём из всех калибров. В самом худшем случае мог хорошенько пугнуть или обездвижить точным, но не смертельным ударом.

Вот и эти, может и не вызывали у него симпатии, но по сути не сделали ему ничего плохого. Он и его друзья — гангстеры. Они — копы. Они должны бороться с гангстерами, должны их арестовывать и передавать сюда. А здешние должны гангстеров стеречь. В этом смысл их существования и обижаться здесь не на что.

Другой причиной удерживающей Драгиса от побега были друзья. Он не хотел оставлять их здесь без помощи, хоть и не мог оказать им поддержку, будучи от них изолированным. Можно было попытаться сбежать, а потом на воле поискать способ, как их вызволить отсюда. Трудновыполнимый план. Это лучше приберечь напоследок, если выяснится, что другого пути нет. А пока он подождет, и будет присматриваться, прислушиваться и думать. Не вечно же следствию длиться!

— Мне вот что интересно! — сказал вдруг вежливый следак, после очередного десятка пустых вопросов, вроде — «Зачем вам понадобилась лапша?» — Даже невооружённым глазом видно, что ваша троица копирует знаменитую банду Фигольчика/Драговски. Причём, у вас это отлично получается, мистер Смит.

(Они не стали заморачиваться с фамилиями. Драгис стал мистером Смитом, Фигольчик — Джонсоном, а Бык пожелал фамилию — Стоун.)

— Что тут странного? — пожал Драгис плечами. — Они были знамениты, успешны, популярны. Мы им подражаем, потому что это прикольно…

— И очень хорошо подражаете! — воскликнул следователь. — Внешность, манера поведения, масса мелких деталей, почерк, всё на высшем уровне. Вы ошиблись профессией, мистер Смит. И вам, и вашим друзьям надо было сниматься в кино. Больше заработали бы!

— Я польщён! — усмехнулся Драгис. — Мы действительно хотели быть похожими на тех ребят, думали, что это принесёт удачу, но просчитались.

— Верно, верно. Покивал головой вежливый следак, — с удачей у вас туговато. Сначала неудача с кораблём, который вы впрочем, лихо захватили. Затем, беда с убежищем. Оно ведь не просто сгорело, его, словно напалмом выжгли. И кому такое понадобилось? И, в конце концов, вы попадаетесь, как мальчишки, не догадавшись избавиться от оружия. Далеко вам до ваших знаменитых предшественников. Но в остальном вы на них похожи, как отражение в хорошем зеркале. Кстати, то, что вы спасли ребят из морской полиции во время бури, очень даже в духе банды Фигольчика/Драговски! Этим вы заслужили уважение со стороны наших и особое к себе отношение. Но, конечно, это никак не оправдывает вашу преступную деятельность. Здесь снисхождения не ждите!

Он помолчал, глядя куда-то в сторону, потом посмотрел Драгису прямо в глаза и сказал:

— А теперь правду, мистер Смит! Можно поверить, что вы копируете поведение гангстеров прошлых лет. Можно поверить, что благодаря потрясающему совпадению и актёрскому таланту, вам удалось детально повторить их внешность. Но как, скажите, как вы смогли заполучить одинаковые с ними отпечатки пальцев?!

У Драгиса холодок пробежал по спине. Вот ещё деталь, которую он не учёл. Конечно же, ему доводилось «наследить» отпечатками во времена их лихих операций, но кто бы мог подумать, что нынешним копам придёт в голову сравнить отпечатки гангстера Драгиса Драговски и похожего на него мистера Смита?

— Как видите, я не поленился навестить архив, — продолжал следак. — Это выглядело безумием, но я это сделал. Представляете моё удивление, когда я обнаружил, что отпечатки пальцев совпадают… у всех трёх подозреваемых! Как это? Даже если бы такое совпадение случилось у кого-то одного, это уже было бы чудом, но когда я убедился, что это касается вас троих… В общем, вы мне стоили нескольких седых волос, мистер Смит. Или лучше называть вас — Драгис Драговски?

Драгис молчал. Он не представлял, чем им может грозить такое разоблачение. Что с ними тогда сделают? Скорее всего, запрут в какой-нибудь секретной лаборатории, откуда уже точно не выберешься, будь ты хоть трижды драконом.

— Если это так, — снова заговорил дотошный коп, — если я прав, а я знаю, что я прав, то вам сейчас должно быть за девяносто лет, мистер Каквастамнасамомделе? Так сколько вам действительно лет?

— Девятьсот девяносто семь, — сказал Драгис чистую правду.

— Вы что, бессмертны?

— Нет.

— Но… вы человек?

— Нет.

— Так кто же вы?!

Последнюю фразу следователь выкрикнул шёпотом.

— Вы не поверите, если я скажу правду, — усмехнулся Драгис.

— Сейчас я готов поверить чему угодно. Вот только как обо всём доложить начальству?

Ах, вот оно что, значит, начальству он ещё не докладывал! Это разрешает кое-какие сомнения. Впрочем, звук, который не слышал следователь, но уже уловило чуткое ухо дракона, эти сомнения в любом случае разрешил.

Драгис поманил своего собеседника пальцем, словно хотел что-то сказать ему на ухо, а когда тот наклонился, резко и коротко стукнул его сцепленными кулаками в основание черепа. Поймав обмякшее тело, он аккуратно положил его на пол, убедился, что следак жив, после чего упёр кулаки друг в друга и порвал наручники. Теперь надо было звать охрану. Его сопровождали здоровенные мужики, так что проблем с размерами их формы не будет.

Звук… Эх, господа копы, этот звук настолько много всего меняет! Лучше для вас, если он не является тем, что подозревает гангстер Драгис Драговски, внутри которого готов пробудиться дракон!

Глава 44 Быть взрослой дочери отцом — 4

— Ужасное место! Там совсем нет книг…

— Совершенно с вами согласен, коллега! — прервал Библиотекаря профессор Прыск. — Это действительно ужасно. Но не могли бы вы сразу перейти к делу. Удалось достать то, что нам нужно?

— Вот!

Библиотекарь извлёк из старомодного саквояжа книгу и бережно положил её на стол. Рука Фоллианы метнулась к обложке, но он ловко перехватил её.

— Стой! Нет, дочка, у тебя от любви совсем ум за разум заехал, — сказал он в своей обычной грубоватой манере. — Книга ещё активна и втянет в себя любого, кто стоит к ней слишком близко или держит в руках. Даже у меня нет сил, чтобы справиться с такой тягой!

— Странно! — удивился профессор Прыск. — Но ведь когда падре Микаэль был, так сказать, втянут внутрь, книга лежала на столе в читальном зале, а сам он не стоял рядом, а находился в подземных катакомбах под зданием Архива.

— Скорее всего, у него перед глазами всё ещё был прочитанный текст, — предположил Библиотекарь. — В таком случае, неважно на каком расстоянии находится книга. Хоть на другом континенте!

— А капитан Барбарус? Он-то её не читал!

— Он бросился защищать меня, не воплотившись окончательно, — грустно сказала Фоллиана. — Он, как и я решил, что происходит нападение.

Розовый крыс промолчал, что-то прикидывая в уме. Библиотекарь, пребывающий теперь в человеческом облике, но и сейчас смахивающий на большого белого кота, делал какие-то расчёты,сверяя номер на обложке книги с заранее извлечённой из каталога карточкой.

— Интересно, — снова спросил профессор Прыск, — почему дон Дульери отдал книгу с такой лёгкостью?

— Не просто отдал, — ответил Библиотекарь, не отрываясь от карточки, — а долго извинялся за ошибку своего служащего, едва не кланялся мне в пояс и предлагал возместить ущерб с помощью пачки денежных купюр. Я ему конечно не поверил. Было видно, что в его хозяйстве случилось что-то такое, что его самого выбило из колеи. При этом ему, похоже, стало не до книги. Но меня это не касается. Денег я конечно не взял. Зачем они мне, когда в моём распоряжении такие сокровища?

— Да, тебе лишь бы книгу вернуть на место! — фыркнула Фоллиана. — А до живых людей тебе хоть сколько-нибудь дело есть?

— Фолли, доченька… — начал Библиотекарь и протянул руку, чтобы погладить её по голове, но девушка увернулась и зашипела, как рассерженная кошка!

— Давайте лучше подумаем, как нам извлечь падре Микаэля и капитана Барбаруса из этой книги в наш мир, — примирительно сказал учёный крыс.

— Проще всего — проникнуть туда кому-нибудь, найти наших потерявшихся и вернуться с ними к месту высадки. Тогда я просто всех вытащу…

— Так зачем ты меня сдерживал?! — крикнула Фоллиана и откинула обложку.

Миг, и на том месте, где она только что стояла, осталось лишь лёгкое марево, которое тут же исчезло.

— Дурёха! — взревел Библиотекарь, обрушивая оба кулака на ни в чём неповинную столешницу. — Куда попёрла без дорожной одежды, без денег, без оружия и припасов! Нет, профессор, может быть любовь и хорошая штука, но она скверно действует на разум.

Глава 45 Беда с антикварами — 2. «Давно не била хымов…»

У любого места, каким бы цивилизованным оно не было, есть задворки. Это справедливо, ведь куда-то должны выходить чёрные ходы, где-то должно стоять безнадёжно сломанное оборудование, ожидающее отправки в утиль, где-то должны располагаться мусорные контейнеры, площадки для погрузки-разгрузки крупногабаритных предметов и партий товаров, и где-то должны быть места для стоянки служебного транспорта.

(В конце концов, где-то ведь нужно жить бездомным кошкам, собакам, крысам и воробьям? Вот именно, что нужно, а тот, кто считает, что это не так — жлоб и сволочь!)

Огнеплюй пробирался плохо освещёнными задворками Чайна-тауна, чертыхаясь при этом, рыцарями всех времён и народов. Ясно, что сделка, которую он собирался провернуть, должна была состояться подальше от лишних глаз. Но зачем было забираться так глубоко в лабиринт складов, подсобок, трансформаторных будок, пирамид из каких-то ящиков и прочих строений подобного рода?

Но, китаец-антиквар, которому он днём показал золотой наконечник, настоял, чтобы сделка состоялась именно здесь. Он-де, не хочет рисковать, потому что ценность предмета очень высока, и если мистер желает получить приличную сумму, то лучше это сделать без свидетелей.

Конечно, это было подозрительно. Прямо-таки скажем — очень подозрительно! Огнеплюй вовсе не был наивен и понимал, что отчаянно рискует. Но, если бы он захотел продать наконечник в другом месте, то не выручил бы и десятой части суммы, которую предлагал китаец. Тот, в свою очередь, утверждал, что при официально оформленной сделке такого рода, требуется заплатить значительный налог, от чего прибыль и продавца, и покупателя ощутимо уменьшается.

Да эта сделка вообще невозможна, поскольку мистер не может предоставить необходимых документов на товар. Вообще никаких документов предоставить не может! Но он, китаец — честный антиквар, конечно, верит господину на слово, поскольку его прислал к нему очень хороший его знакомый, а потому проблем в их взаимоотношениях не будет.

В общем, всё это было подозрительно, но антиквар уверял, что бояться нечего. Он-де человек слова, и скорее согласится остаться в убытке, чем потерять доверие клиентов и репутацию честного торговца! К тому же он расположил к себе Огнеплюя тем, что, в отличие от остальных, прекрасно знал, что такое Лемурия и не ставил под сомнение качество материала из которого был сделан наконечник. Короче, Огнеплюй решил рискнуть.

Ага, кажись вот они — два одинаковых, толи барака, толи лабаза, с крупными иероглифами, нарисованными на торцах здания… Точь-в-точь, как рассказал ему китаец. Иероглифы тоже те самые, которые он нарисовал ему мелом на доске.

Вокруг ни души, до назначенной встречи осталось минут десять. Посмотрим, как этот скупщик держит слово!

Разочарование наступило сразу, не пришлось даже ждать десять минут. Люди выступили из теней, из-за мусорных контейнеров, сложенных ящиков и окружающих строений.

Человек двадцать. Все с бейсбольными битами, обрезками водопроводных труб, кусками арматуры и прочими долбилками. Рыцарь тебе в печень, лицемерная тварь! Завтра же откручу твою круглую голову в плоской шапочке и насажу вот на этот наконечник!

Утешало то, что ни у кого из бандитов не было огнестрельного оружия. Наверное, они просто хотели провернуть всё без шума. Скверно было то, что он сам не взял с собой хотя бы автомобильную монтировку!

Нет, погодите! У него же есть оружие — вот этот самый наконечник. Жаль антикварную вещицу, но жизнь дороже!

За спиной вдруг кто-то негромко вскрикнул женским голосом. Огнеплюй обернулся…

Только не это! Ну, конечно же, обе девчонки стояли сзади в десяти шагах! Так, к завтрашним делам прибавим ещё — выпороть две задницы.

Драться с двадцатью гопниками, уже дело скверное, хоть ты и дракон в человечьей шкуре, но драться, когда у тебя за спиной две глупые девки, совсем хреново!.. Однако может, удастся решить всё дело миром?

— Ребят! — обратился Огнеплюй к напиравшим китайцам, (впрочем, там были всякие рожи — белые, чёрные и даже красные, а не только китайские). — А может быть давайте так — я отдам вам эту вот штуку, а потом мы уйдём тихо и по-мирному?

Говоря это, он размотал ткань, и золотой наконечник засверкал в неярком свете редких электрических фонарей. Но гопники, толи не понимали его слов, толи были все, как один глухими. Они продолжали наступать, держа своё оружие наизготовку. Выражение затупленно-злобных лиц не изменилось.

Нда, договориться не выходит, значит, придётся поучить этот сброд уму разуму!

Сзади раздалось предупреждающее драконье шипение. Огнеплюй ещё раз оглянулся и увидел, что Мегги собирается драться! Но сестрёнка, видимо от волнения забыла, что она больше не дракон. Девушка отчаянно рыла ногами землю, откинув назад руки и заведя их за спину, как если бы это были крылья, занесённые для удара. При этом она опустила голову ниже плеч, вытянула шею и шипела, скаля зубы и грозно вращая глазами.

Так она много не навоюет! Правда, четверо гопников, направившихся в её сторону, остановились в нерешительности, но врядли их надолго задержит необычное зрелище.

Анджелика вела себя не менее странно — вместо того, чтобы попытаться удрать или поискать себе какую-нибудь палку, она засунула в рот большой и указательный палец правой руки, словно собиралась свистнуть, но вместо этого отчаянно тянула что-то изо рта. Зуб, что ли выдирала?

Удивляться всему этому было некогда, потому что в это время первые нападавшие налетели на него со своими дубинками. Огнеплюй словно профессиональный боец, увернулся от удара, нацеленного в голову, и полоснул наконечником, длинным, как меч, первого противника по животу…

Раздался хлопок, на миг всё осветилось как от магниевой вспышки, и ретивый китаец, подступивший к нему первым, отлетел шагов на пять, сбив с ног двоих идущих следом.

На миг все замерли. По асфальту с деревянным стуком покатилась бейсбольная бита, оброненная поверженным бандитом. Ах, вот оно как! Золотая игрушка, оказывается с секретом. Тот лемуриец, который когда-то ударил копьём молодую драконессу, рассчитывал вовсе не на остроту своего оружия, а на его особое свойство, заключающееся, по-видимому, в электрическом разряде. Но ему не повезло — толи устройство не сработало, толи у мамы уже тогда была такая прочная шкура, которая не боялась разряда, способного зажарить человека до полуготовности.

Нападавшие удивлялись лишь секунду, а потом набросились всем скопом. Они тут все явно не принадлежали к умникам, потому что судьба павшего товарища их почему-то ничему не научила.

Оружие в руках Огнеплюя оказалось многозарядным. Каждым ударом он сбивал по одному-два человека, и через полминуты боя численность его врагов уменьшилась на две трети.

Мысленно он благословил приобретённую некогда способность, поедая врага, поглощать его знания, умения и навыки. Так, съеденный в детстве попугай, «научил» его своим особым повадкам и обращению с оперёнными крыльями. Благодаря тому же свойству он смог встать на ноги и управлять человеческим телом сразу после трансформации, а теперь его выручали боевые навыки воинов самых разных эпох, которых ему удалось победить когда-то.

(Это было его тайной, но он мог передать часть всего этого богатства тем, кто проходил трансформацию под его контролем. Мегги и Анджелика ещё не всё знали о том, что они умеют много такого, чему никогда не обучались в жизни.)

Уцелевшие гопники остановились в нерешительности. Это дало Огнеплюю возможность перевести дух и проверить как там дела у девчонок. Вот тут-то он раскрыл рот от удивления!

Оказывается, не вся слава от победы принадлежала ему одному. Мегги гордо восседала на неподвижном теле врага, а у её ног корчились ещё двое.

Анджелика прилагала отчаянные усилия, чтобы вытащить из трупа, лежавшего навзничь бандита, невесть откуда взявшееся копьё, сверкавшее в её руках серебром и благородной бронзой.

Когда Огнеплюй снова повернулся к нападавшим, то выяснилось, что они куда-то исчезли. Поле битвы было покрыто телами убитых и раненых, а также брошенным во время ретирады оружием. Победа была за ним и его девушками, но надо было убираться отсюда.

— Вы как? — спросил он у Мегги и Анджелики, решив пока отложить вопрос о порке.

— Неплохо! — ответила ему сестра. — Давненько так не разминалась, даже ещё хочется!

— Неважно, — сказала Анджелика глухим голосом, — меня, кажется, сейчас вырвет…

Её действительно вырвало, и Мегги с Огнеплюем бросились ей на помощь.

— Отвыкла, — удручённо призналась девушка. — Давно не била хымов, вот и отвыкла.

— Откуда это у тебя? — спросил Огнеплюй, рассматривая копьё, недружелюбно вибрировавшее от его прикосновений.

— Дома расскажу! — буркнула принцесса, после чего достала откуда-то пачку влажных салфеток и принялась тщательно чистить оружие.

— Я так поняла, что с продажей артефакта опять ничего не вышло? — спросила Мегги.

— Ты правильно поняла, — ответил Огнеплюй. — А ещё, мне что-то расхотелось продавать эту игрушку. По-моему, ей просто нет цены!

Глава 46 Стон в ночи — 2. Держись, друг!

Сперва Фигольчик подумал, что ему показалось. Мало ли что может привидеться во сне? А во сне ему привиделась арена усыпанная песком, пропитанным высохшей кровью, а на ней…

На той арене сразу несколько пикадоров, сменивших бандерильеро, отчаянно налетали, на обезумевшего от боли и ярости Быка, уже утыканного бандерильями. Бык мощно, но безуспешно отбивался, бросаясь то на одного, то на другого своего мучителя. Но тем только этого было и надо! Тот на кого летела чёрная увенчанная острыми рогами смерть, отступал, а в это время с боков, в «слепую зону», подлетали лихие всадники и наносили новые удары своими длинными подлыми пиками!

Но вот прозвучал сигнал и пикадоры, как по волшебству исчезли, будто их и не было. Бык остановился, оглядываясь с недоумением. И тут его взгляд наткнулся на одинокую фигуру в странной шляпе, закутанную в шитый золотом плащ. Вдруг этот плащ распахнулся и развернулся на вытянутой в сторону руке. И тут выяснилось, что у него подкладка кроваво-алого режущего глаза цвета…

Фиг увидел, как взгляд его друга стал совершенно бессмысленным. Теперь в нём не было даже страдания от полученных ран, а одна лишь безграничная слепая ярость!

Могучее тело, способное с разбегу проломить и опрокинуть строй панцирной пехоты, устремилось на врага, как снаряд, выпущенный из метательной машины. Ударить рогом или каменным лбом эту подлую красную тварь! Пройтись по мягкому телу тяжёлыми копытами, превращая его в бесформенную кровавую массу…

Но человек с золото-красным плащом делает изящный пирует и разогнавшийся живой таран проносится мимо. И тут в другой руке этого человека словно загорается луч света! Это вспыхивает на солнце, заведённый за спину, клинок великолепной шпаги!

Но… Нет, ведь это же неправильно! Ведь это он — Фиглориус Фиголини, должен стоять сейчас там, на арене со шпагой в руке. И не с простой шпагой, а с особенной, снабжённой специальным устройством позволяющим имитировать смертельный удар, не причинив при этом вреда!..

Но сейчас на арене был не он, а кто-то другой, и этот другой держал в руке клинок, предназначенный для убийства. Однако он не торопился. Заколоть быка, едва появившись на арене, признак непрофессионализма. Надо сначала пощекотать нервы публике, самому побалансировать на лезвии бритвы, подразнить смерть!

Бык разворачивается, ищет взглядом врага. Вот он! Ярко-красное пятно на фоне серо-жёлтого песка. И снова срывается с места огромное тело с раздвоенным оружием, украшающим тяжёлую голову. И снова худощавая жилистая фигура отступает на шаг в сторону, плавно, но быстро крутанувшись вокруг своей оси. И снова ловкий убийца не пускает в ход шпагу!

Тем временем, трибуны оглашаются неистовыми криками. Кто-то вопит от восторга, кто-то от страха, что безжалостный бык вот-вот растопчет этого замечательного красавца — тореро, но большинство людей уже жаждут развязки и требовательно кричат — «Убей!»

И вот тогда-то бесстрашный тореадор кланяется публике, воспользовавшись паузой, пока его близорукий противник разворачивается, чтобы найти его взглядом. Но на сей раз зверь, точка кипения которого достигла высшего предела, делает разворот быстрее, чем обычно и бросается на человека, когда тот всё ещё посылает воздушные поцелуи дамам на трибунах!

Теперь уже все зрители вопят от ужаса! Неотвратимая смерть надвигается на человека со спины. Бык летит, почти не касаясь земли, словно стрела, выпущенная из баллисты!..

Он не успеет! Ему не хватит времени, чтобы обернуться и поднять оружие, либо отскочить в сторону. Но тут происходит чудо!

Человек, только что стоявший с поднятыми в знак приветствия руками и улыбавшийся публике, вдруг превращается в вихрь, крутанувшись на месте! Красно-золотым парусом надувается его плащ, на долю секунды скрыв от зрителей своего хозяина, словно покрывало фокусника! Но вот этот плащ опадает и оказывается обёрнутым вокруг руки, снова поднятой вверх, чтобы приветствовать публику!

Да, тореро опять улыбается зрителям и кланяется, не обращая ни малейшего внимания на быка! С одной руки его красивыми складками ниспадает плащ, а в другой зажата шляпа… но где его оружие?

Между тем, бык, как и в предыдущие два раза, пробегает вперёд, но не останавливается, чтобы развернуться, а начинает спотыкаться и через несколько шагов падает на колени. Теперь все могут видеть, что над его левым плечом торчит эфес вонзённой по рукоять шпаги!..

И тогда сквозь ликующий рёв трибун прорывается вой. Жалобный и тоскливый, но хорошо знакомый голос Быка, старого друга и товарища, такого верного, такого жизнелюбивого!.. Предсмертный крик…

Фигольчик тоже кричит во сне. Кричит и трясёт решётки из толстенных прутьев, так, что они едва не выходят из пазов. (Какие решётки?) Он трясёт их, вцепившись сведёнными пальцами, сдирая кожу и мясо до костей. И продолжает кричать!..

И… просыпается. Пальцы его действительно сведены судорогой, но в них зажаты не прутья решёток, а жёсткая тюремная подушка. Ах, да…

— Эй, заключённый! По какому случаю голос подаёшь?

Вертухай. Ну, да, он же в тюрьме. И решётки здесь есть — вон они на окне. Тройные! Только за ними не арена, а клочок пасмурного ночного неба.

— Я тебя спрашиваю! Чего воешь-то?

— Я? А… Это… Сон дурной приснился! — честно ответил арестант.

— А под подушкой что прячешь?

— Ничего.

Он действительно ничего не прятал под подушкой. Козырь, который ушлый гангстер Граната Фигольчик приберегал на крайний случай, лежал в другом месте, и не родился ещё такой вертухай…

— Ты у меня не того! Не фокусничай!

В замке загремели ключи, и дверь в одиночную камеру отворилась. Внутрь втащил свою грушеобразную тушу жирный, сальный охранник, обладатель мерзкого визгливого голоса, поганого запаха и сволочного характера.

Конечно, остальные вертухаи не вызывали у Фигольчика никакой симпатии, но они хотя бы не подличали! Раздражала их манера обращаться с человеком, как с вещью или как с животным. Фигольчика бесили их бесстрастные лица, манера отдавать команды монотонным голосом, словно они были не живыми людьми, а механическими манекенами. Бесило его и то, что никто из них с ним не разговаривал, и не отвечал на его вопросы. Бесило, когда они, сопровождая его на допрос, поддерживали под локти при входе в кабинет, словно боялись, что он промахнётся мимо двери.

Этот же, в отличие от остальных, был крайне разговорчив, но говорил такие вещи, что хотелось свернуть его сальную шею! А ещё, он не поддерживал конвоируемого за локоть, а направлял его движение с помощью тычков и коротких ударов дубинкой. За это его ненавидели арестанты, и даже сослуживцы презирали. Но жирному это было, как с гуся вода! Он жил, как бы своей отдельной жизнью и мнение окружающих его не интересовало.

— Так, показывай! — потребовал вертухай своим неподражаемым фальцетом.

— Что вы хотите, чтобы я показал вам, господин дежурный? — недружелюбно отозвался Фигольчик, щурясь от света электрического фонарика, направленного прямо в глаза.

— То, что прятал, показывай! — взвизгнул тюремный боров, поднимая дубинку.

Возможно, Фигольчик сейчас просто поднял бы подушку и снял с неё наволочку, а потом вывернул бы всю свою постель, демонстрируя «бдительному» вертухаю полное отсутствие чего-либо спрятанного в спальном месте. Возможно, после этого, он стерпел бы пару неопасных, но болезненных ударов дубинкой, сопровождаемых обычным словесным поносом этого служивого хама. Но, как раз в этот момент он вдруг снова услышал сквозь открытую дверь…

Звук был тихим, как будто его источник находился далеко. А, кроме того, его заглушало какое-то препятствие, скорее всего не слишком толстая перегородка между тюремными отсеками. Но теперь сомнений быть не могло — Фигольчик слышал жалобный, полный тоски и страдания голос Быковича!

Они что-то делают с Быком! Что-то плохое… Мучают, истязают, может даже убивают… Медленно…

Фиг знал наверняка — если Бык так мычит, значит ему совсем плохо!..

— Так, значит, говорить не желаем и напрашиваемся на неприятности! — глумливо пропел жирный тюремщик. — Раз так, то…

Он не закончил. Дубинка, вместо того, чтобы опуститься на плечо заключённого, каким-то чудом перескочила тому в руку. В то же мгновение, зловеще лязгнул затвор и в поросячий нос вертухая ткнулось дуло пистолета. Он вдруг почувствовал запах металла, смазки и пороха. Затем, в его штанах почему-то стало тепло и влажно, а перед глазами всё поплыло и пошло цветными пятнами…

Через минуту бывший арестант Джонсон, шагал по полутёмным тюремным коридорам, сжимая дубинку, фонарь и ключи жирного охранника. Ещё, на нём красовались фуражка, галстук и форменная куртка этого урода, надетые поверх тюремной робы, но ничто на свете не заставило бы Фигольчика позаимствовать штаны этого ублюдка!

Сам же неудачливый тюремщик лежал на полу в запертой камере, прикованный наручниками к ножке железной койки, с кляпом во рту и с ногами, стянутыми его собственным брючным ремнём. Он был без сознания и не чувствовал, как под ним растекается зловонная лужа.

Глава 47 Не бойся, красавица!

Чикада (из кустов): Надо же! Вот кого никак не ожидал здесь встретить,

так это красавицу, гуляющую в одиночестве.

Фоллиана: Кто со мной говорит? Я вас не вижу, покажитесь, пожалуйста,

а то мне страшно!

Чикада: Боюсь, милая девушка, что если я покажусь, то вам станет ещё

страшнее!

Фоллиана: Вот теперь, действительно страшно! Тоже мне, успокоили! Вы

что, чудовище или монстр какой-нибудь?

Чикада: Ни то, ни другое. Видите ли, я… призрак!

Фоллиана: И только-то? В таком случае можете смело выходить из своего

укрытия. Видала я призраков! С детства насмотрелась. Вечно

они приходили с отцом в шахматы играть или беседовать на

философские темы.

Чикада: Ну, что ж…

(выплывает из кустов и останавливается перед девушкой в

выразительной позе)

Фоллиана: Ой!

Чикада: Ну, вот! Я же говорил! Поверьте, я совсем не хотел вас напугать.

Но я сейчас же уйду…

Фоллиана: Нет, нет! Останьтесь. Вы меня не так поняли — я вовсе не

испугалась, я просто удивилась!

Чикада: Чему же вы удивились?

Фоллиана: Я не ожидала, что вы… такой!

Чикада: Какой «такой»?

Фоллиана: Не похожий на человека. Просто все мои знакомые призраки –

люди. То-есть не люди конечно… Нет, всё-таки люди, но

немного прозрачные! А вы…

Чикада: Видимо это потому, что я на самом деле не человек, и человеком

никогда не был.

Фоллиана: О-о! Теперь мне не просто страшно, а очень страшно! Не

обижайтесь, но наверно я буду сейчас немножечко визжать!

Чикада (смеясь): Что вы, что вы! Какие могут быть обиды? Визжите на

здоровье — это помогает снять напряжение, а потому

полезно для психики. Помнится при нашей первой

встрече Козаура визжала так, что переполошила всю

округу!

Фоллиана: Козаура? А кто это?

Чикада: Нынешняя герцогиня Менская. Но, вы о ней, конечно не

слышали, ведь она обитательница другого мира.

Фоллиана: А, понятно. Я знаю о множественности миров.

Чикада: Вот как? Нечасто мне доводилось встречать такую милую и

образованную девушку.

Фоллиана: Спасибо!

Чикада: Давайте же теперь познакомимся! Меня зовут — Чикада, а как

ваше имя?

Фоллиана: Фоллиана!

Чикада: Очень приятно! Какое у вас красивое и необычное имя!

Фоллиана: Оно происходит от слова — «фолиант». Если бы я родилась

мальчиком, меня бы так и назвали. В женском варианте это

звучит немножечко лучше.

Чикада: Да, вам повезло.

Фоллиана: Дважды! Ведь сначала меня собирались назвать –

«Манускрипта»!

(оба смеются)

Чикада: Да, действительно! «Фоллиана», намного благозвучнее и

интереснее.

Фоллиана: А что означает ваше имя?

Чикада: О! Это вариант моего старого прозвища — «Цикада». Просто моя

юная воспитанница, при которой я тогда находился, долгое время

не могла произнести звук — «ц», вот и называла меня «Чикадой».

А потом ударение из середины слова, как-то само собой

перекочевало в конец, вот и получилось — «Чикада».

Фоллиана: Вы воспитатель?

Чикада: Иногда бываю воспитателем и учителем, если в том есть

необходимость. Мне нравится взращивать юные таланты! Вы

даже не представляете, какой это праздник для настоящего

учителя — узнать, что ваш ученик и воспитанник превзошёл вас в

какой-нибудь области!

Фоллиана: Простите за нескромный вопрос — кто вы всё-таки такой?

Чикада: Мне очень жаль, но я пока не могу удовлетворить ваше вполне

естественное любопытство. Это, увы, не только мой секрет!

Фоллиана: Не беспокойтесь, и не надо извиняться! Мне известно, что

значит, необходимость сохранять тайну, а потому мне даже в

голову не пришло бы обижаться на это.

Чикада: Но теперь я не имею права задать вам тот же вопрос…

Фоллиана: Ну, так не задавайте! А ответ я всё равно дам! Я –

библиотекарь и библиограф, очень люблю своё дело и

горжусь им!

Чикада: Благодарю за откровенность, мисс Фоллиана!

Фоллиана: Можно просто — «Фолли»!

Чикада: Замечательно, Фолли! Тогда я наберусь наглости и задам вам ещё

один вопрос — кто ваш батюшка, который запросто играет в

шахматы и беседует с призраками мудрецов?

Фоллиана: Он — Библиотекарь!

Чикада: О! Так ваш отец, великий хранитель мудрости — Библиотекарь? А

у меня, как раз к нему дело. Вот уж действительно мы с вами

удачно встретились!

Фоллиана: Мне очень жаль, но я сейчас не могу вас к нему проводить.

Мне необходимо найти в этом мире своего возлюбленного,

который оказался здесь благодаря моей досадной неловкости.

И ещё надо найти одного человека, попавшего сюда по той

же причине. Лишь после этого я смогу с помощью отца выйти

отсюда.

Чикада: Какое совпадение! Я ведь здесь тоже не по своей воле, и тоже

хотел бы вернуться туда, откуда пришёл. Так может быть нам

объединить наши усилия?

Фоллиана: Охотно!

Чикада: Но я буду вынужден просить вас всё мне рассказать.

Фоллиана: А я с удовольствием это сделаю!

Чикада: Вы мне доверяете?

Фоллиана: Распознавать, кому можно доверять, а кому нет, это первое из

тайных знаний, которому меня научили, едва я начала ходить.

Так вот, слушайте!..

Глава 48 Быть взрослой дочери отцом -5. «Дева совершенной красоты»

* * *

— Интересно, это он написал Фоллиане? — предположил профессор Прыск.

— Нет, конечно! У неё же не синие глаза и нет никаких родинок на губах, — фыркнул Библиотекарь.

— Да, да, вы правы! Прошу прощения.

— Не извиняйтесь, коллега! Я не знаю, насколько искренне и глубоко капитан Барбарус любит мою дочь, но я не настолько наивен, чтобы предполагать, что он никого не любил до неё раньше. Кто из нас не влюблялся в молодости направо и налево? Помнится ещё до знакомства с матушкой Фоллианы, я не пропускал ни одной обложки!

— Вы хотите сказать — ни одной юбки?

— Кому нужны эти юбки? Я сказал именно то, что хотел — ни одной обложки! И были среди них всякие. Некоторых я даже и не вспомню, другие же оставили глубокий след в моей душе, а кое-кому я обязан долго не заживающими ранами…

— Хм-м. Позвольте полюбопытствовать, коллега! — спросил заинтригованный розовый крыс. — А какая обложка была у родительницы Фоллианы?

— Скромная, — ответствовал Библиотекарь мечтательно. — Светлая телячья кожа, почти без тиснения, но название выведено золотом — «Дева совершенной красоты». Это было любовно-эротическое произведение, запрещённое церковной цензурой, а потому наша любовь была тайной…

— Подождите! — в недоумении воскликнул розовый крыс. — Вы хотите сказать, что были влюблены в книгу?

— Ну да, а в кого же ещё? — пожал плечами Библиотекарь. — Вам этого не понять! Вы думаете, что книга это стопка сброшюрованных листов с текстом, объединённых обложкой? В таком случае, человек это центнер мяса с потрохами на костях! Нет, коллега, это далеко не так. И у человека, и у книги есть душа, которую в них вкладывают создатели. Душа эта материальна, а вовсе не бесплотна, как считают невежды. Надо только уметь такую душу видеть и чувствовать. И поверьте мне — иные души настолько прекрасны, что в них невозможно не влюбиться! Бывают, конечно, и ужасные души, просто чудовищные…

— А где сейчас матушка Фоллианы? — продолжал свои расспросы профессор Прыск.

— Погибла, — печально проговорил Библиотекарь. — Сгорела вместе с собранием подобных ей изданий, оставив мне лишь маленький беспомощный листок из которого я вырастил известную вам строптивую девицу.

Профессор Прыск задумался, подперев голову лапкой.

— Я за свою жизнь съел столько книг, — проговорил он, — а прочёл ещё больше, но теперь понимаю, что знаю о них очень мало.

— А я за свою жизнь собрал, каталогизировал, организовал в фонды и… любил столько книг! — усмехнулся Библиотекарь. — Но я знаю только то, что я ничего о них не знаю. Что такое книги? Они могут проявлять себя, как источники знаний, но и невежества тоже. Они могут сделать из псевдо разумного, двуногого существа — человека, а могут разрушить или поглотить его, лишить разума. Они проявляют себя, как порталы в иные миры, и сами являются отдельными, самодостаточными мирами. Да, они живые. Да, они имеют души, которые обладают самыми разными свойствами. Бессмертием, например. Люди много говорят о бессмертии своих душ, но сами не понимают, что это значит. Они представляют бессмертие души чем-то вроде бессмертия, не стареющего и неумирающего, вечно молодого тела. Но ведь это не так! Бессмертие душ заключается в их постоянном перевоплощении, и это в одинаковой степени касается и людей, и книг.

— Но во что же может воплотиться душа книги?

— Это зависит от того, какова эта книга. Чаще всего такая душа воплощается в следующую книгу или даже в ряд книг, но может стать, например — фильмом, или даже человеком.

— Вот как?

— А откуда, по-вашему, взялась душа Фоллианы? Она квинтэссенция душ множества книг, как и моя собственная.

Они помолчали. Какая-то мысль вертелась на границе сознательного и бессознательного в маленькой, но мудрой голове профессора Прыска. Ему казалось, что вот-вот и он ухватит эту тоненькую ниточку, за которую можно вытянуть нечто большее, то, что собственно они пытаются понять, читая поэтические творения капитана Барбаруса. Но ниточка ускользала и не давалась, продолжая дразнить учёного своей близостью. Тогда он решил на время оставить погоню за ней и вернуться к изучению документа.

— Мы с вами прочли уже половину тетради, коллега, — сказал он. — Давайте рассуждать логически. Эти стихи содержат шифр, написанный по единому принципу. Что их объединяет, кроме того, что они являются произведениями одного автора?

— Поэтичность образов… Поклонение красоте.

— Так, ещё?

— М-м, каждое, посвящено какому либо одному предмету.

— Возможно, это имеет отношение к предмету наших поисков. Дальше!

— А что дальше? Ну, разве что несовершенство рифмы.

— Подождите!.. — профессор Прыск замер, чувствуя себя, как в игре «горячо — холодно!» Сейчас его состояние можно было обозначить, как — «очень тепло». Но коварная ниточка, в очередной раз скользнула перед самым носом и куда-то исчезла.

— Эх! — махнул он розовой лапкой. — Кажется, просто померещилось. Но вы правы — в сочинениях капитана Барбаруса есть некое несовершенство, которое он мог бы не допустить.

— Может быть, просто не хватило таланта?

— Вы думаете?

Крыс снова задумался.

— Скорее это похоже на то, что он торопился, — сказал он, наконец.

— Торопился? Но здесь около сотни стихотворений. Можно поторопиться раз, другой, но невозможно это проделать сто раз подряд. Зачем тогда вообще писать стихи?

— Действительно… Видимо у него была на то своя причина, которую мы с вами не видим, но которую неплохо бы узнать. Почему-то мне кажется, что это важно.

— Но пока мы её не знаем. Так что, продолжим изучение дальше или будем гадать, почему эти стихи время от времени спотыкаются?

— Давайте отметим это наблюдение и двинемся дальше. Возможно, в пути решение придёт к нам само или мы обнаружим нечто более важное, что приведёт нас к разгадке?

Библиотекарь кивнул и перевернул страницу тетради. Но от профессора Прыска не ускользнуло, что он при этом бросил взгляд на книгу с сумасшедшей «злопьесой», в которую отправилась Фоллиана. Конечно, могущественный смотритель и охранитель книжных сокровищ был грубоват и бестактен с дочерью, но он о ней искренне беспокоился.

И тут нахальная нить прямо-таки мазнула учёного крысоида по носу!

— Простите, коллега! — воскликнул он, сам не понимая причину своего волнения. — Напомните мне, как звали вашу супругу, матушку Фоллианы?

— «Дева совершенной красоты», а что?

— Что-то… — почти задохнулся крыс. — Где-то…

Но неуловимая нить пропала без следа.

— Ладно, — вздохнул профессор разочарованно, — давайте читать дальше!

Глава 49 Я не сержусь…

— Огонёк, миленький! Ну, хороший! Пожалуйста! Пусти-и!

Эти слова стоили Анджелике последнего воздуха. Цветные круги уже начали своё хаотичное движение перед глазами. Сдавленное железобетонными руками тело, теперь отзывалось не болью, а немотой… Если бы её прижало к стене дома грузовиком, но не расплющило, а придушило до потери сознания, эффект наверное был бы таким же.

Поначалу девушка не поняла, что случилось. Весь вечер Огнеплюй был тихим и молчаливым, как будто размышлял о чём-то, чем не хотел делиться со своими собеседницами. Потом, извлёк откуда-то бутылку виски, предложил девушкам, а когда те отказались, довольно быстро выхлебал её сам.

После этого, их премудрого спутника, как подменили. Сначала он стал речист и весел. Много говорил, хвастался и смеялся. Они тоже смеялись над его шутками. Особенно потешалась Мегги, которая никогда не видела брата таким.

Однако вскоре поведение Огнеплюя изменилось. Он вдруг стал раздражительным и резким, быстро помрачнел и без видимой причины набычился. Мегги пока ничего опасного не замечала, но Анджелика заподозрила неладное. Она украдкой взглянула на пустую бутылку, стоявшую под столом, и по её спине пробежал холодок, когда в углу этикетки, где обычно пишется ёмкость сосуда, она увидела — «1L». Литр виски! Ужас…

Анджелика жила среди живых людей, и, хоть в её семье никто не потреблял спиртное регулярно, она имела некоторое представление о том, сколько может выпить взрослый крепкий мужчина без вреда для себя за один раз. Так вот — литр водки, это много!

Конечно, ей доводилось слышать разговоры хвастунов, что они-де пивали и больше. Может, и пивали, а может, и нет? Или такой факт был в действительности, но его последствия не были столь забавны, как об этом рассказывают.

Беда была в том, что Огнеплюй, несмотря на всю свою мощь, фактически был младенцем в человеческом теле. Ни мозг его, ни желудок, не были привычными, к каким бы то ни было выпивкам!

Даже будучи в теле попугая, он редко прикасался к спиртному. То-есть к хорошему испанскому вину, которое было в ходу там, где он прожил пять столетий. Крепкие же напитки были ему знакомы лишь как составная часть алхимических соединений и основа для лекарственных настоек.

Но пока что всё было нормально. Огнеплюй заплетающимся языком заявил, что хочет спать, и в самом деле завалился на свою койку. Решив, что вечер окончен, девушки тоже собрались «на боковую». Но Мегги перед этим, как всегда отправилась в душ.

Анджелика сняла залатанное платье, (одежда получше была залита кровью убитого ей бандита, и её решили выбросить), и осталась в коротенькой ночнушке, в которой обычно спала. Она уже собиралась нырнуть под одеяло, как вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Обернувшись, девушка увидела, что Огнеплюй не лежит, а сидит на своей койке и смотрит на неё взглядом пьяным и почти бессмысленным.

— Огонёк, с тобой всё хорошо? — спросила она. — Может воды принести?

— Э-а! — мотнул своей львиной головой Огнеплюй. — Пдйди сюда!

Анджелика послушалась, хоть ей и не хотелось сейчас с ним разговаривать.

— С-дись! — сказал он, глотая слоги из-за языка, который не хотел подчиняться.

Она оглянулась, но все стулья стояли далеко. Тогда она присела на краешек его кровати, на некотором расстоянии от него, но Огнеплюй тут же положил ей на плечи свою непомерно тяжёлую ручищу и притянул девушку к себе.

Анджелика попыталась снять с себя эту руку, но легче было бы справиться с питоном из тропических лесов. С тем самым питоном, который способен переломать человеку кости и проглотить его целиком.

Поднырнуть под его руку тоже не получилось. Может быть бессознательно, а может в порыве самых лучших чувств, Огнеплюй притиснул её к себе. Причём его огромная ладонь точно пришлась ей на грудь и тут же её сжала, (хорошо ещё не со всей силы!). И тут Огнеплюй заговорил.

Странно, но сейчас он не глотал слоги. Его речь лилась, как струя воды из сломанного крана, но она не была ни бессвязной, ни бессмысленной. Он объяснялся в любви!

В другое время это может быть, её позабавило. Возможно, она бы с интересом послушала эту длинную пространную речь, переполненную поэтическими эпитетами и замысловатыми оборотами. Но сейчас девушка чувствовала себя кроликом в когтях ястреба. Мышкой в кошачьих лапах!

«Особенные» взгляды Огнеплюя она ловила на себе уже не первый день. Анджелика была не настолько наивна, чтобы не понимать, что это значит, но до сих пор бывший дракон, (попугай), вёл себя, как джентльмен, несмотря на всю свою грубоватую развязность. Теперь он явно себя не контролировал, и это могло плохо кончиться.

Парадокс, но будь Огнеплюй сейчас в своём истинном теле, а именно в облике красного дракона, он был бы ей куда менее страшен. Точнее, совершенно не страшен! Теперь же, вместе с человеческим телом, он приобрёл человеческие инстинкты и желания. Теперь она уже была для него не только отдалённым потомком его любимой воспитанницы — Анхе. Теперь в его глазах она была женщиной, самкой одного с ним вида, желанной для его молодого и здорового тела! Ужас…

Надо было, во что бы то ни стало вырваться и убежать. Ещё не хватало ей быть изнасилованной другом, который не может с собой справиться из-за перебора с алкоголем! Ведь тогда их дружбе конец…

Ну, может быть, она простит его со временем, но простит ли он себя? В любом случае, жизнь на этом может быть и не закончится, но будет испорчена гадким незабывающимся воспоминанием.

А виновата во всём будет она сама — надо было не дать другу напиться, либо держаться от него подальше, когда увидела, как он себя ведёт!

Легко сказать, да нелегко сделать. Эту руку поднять, то же самое, что двухсоткилограммовую штангу сдвинуть! Да у него бицепсы толще её талии! И тогда девушка пошла на хитрость.

Анджелика не стала сопротивляться, а наоборот — прижалась к боку Огнеплюя и погладила его по руке, лежащей на её груди. Рыжий великан довольно заворчал и чуть переместил свою ладонь, чтобы поудобнее обнять подружку.

Этого было достаточно! Почувствовав слабинку, гибкая, как угорь, девушка, выскочила из стальных объятий и рванулась прочь!.. Но тут кисть её левой руки, каким-то образом оказалась зажатой в кулаке, способном дать фору чугунным тискам.

— Куда?!

В голосе Огнеплюя прозвучали обида и злость. Он так дёрнул Анджелику обратно, что едва не выдернул ей руку из плеча. Теперь она оказалась у него на коленях и её обвили уже две громадные руки. Из такого капкана не вырваться…

Но это было не самым страшным. И даже то, что она чувствовала под собой нечто смахивающее на третье колено, не настолько ужасало, как смена настроения Огнеплюя, с которого моментально слетел весь его романтический стих.

Больше не было никаких признаний и славословий. Возбуждённый до крайности самец, впился ей в шею страстным поцелуем, и теперь сомневаться в его намерениях не приходилось. Анджелика почувствовала, как ветхая ткань старенькой ночнушки ползёт под железными пальцами, словно мокрая бумага… Беда!

И тогда она начала биться! От этого было мало толку, но девушка брыкалась и вырывалась с отчаянием обречённой, словно собиралась выпрыгнуть из собственной кожи. И это подействовало, но вовсе не так, как хотелось бы пойманной жертве.

Неизвестно, что тогда творилось в затуманенной голове Огнеплюя, но он оторвался от её шеи, встал с койки, всё ещё держа Анджелику в объятиях, и вдруг со страшной силой стиснул её тело, словно хотел расплющить, раздавить и размазать по своей широкой груди!

Анджелика подумала, что сейчас, наверное, её внутренности вылезут через рот наружу, как у лягушки, попавшей под велосипедное колесо.

— Огонёк, миленький! Ну, хороший! Пожалуйста! Пусти-и!

Это был крик, или скорее писк отчаяния. Ноги девушки болтались в полуметре над полом, в то время как её лицо упиралось мужчине в грудь. На миг, подняв голову кверху, она увидела сквозь наползающую тьму, что Огнеплюй смотрит не на неё, а куда-то в пустоту, совершенно бессмысленным взглядом. Похоже, он был без сознания, хоть и не потерял тонуса страшных мускулов. Впрочем, её сознание тоже стремительно угасало.

— Ой, а что это вы делаете?

Голос Мегги прозвучал, как будто издалека, да ещё сквозь толстый слой ваты.

— Огги? Ты меня слышишь, Огги?

Теперь в её словах была уже неподдельная тревога, но Анджелике это было всё равно. Ею вдруг овладело странное равнодушие ко всему, что происходило с ней и вокруг неё. Даже дышать больше не хотелось. Хотелось спать…

Неожиданный жар обдал лицо девушки, словно на неё пахнуло из раскалённой духовки! Анджелика почувствовала, что падает и это показалось ей странным. Боли от жёсткого приземления на твёрдый пол она не почувствовала, но это её и не удивило. Орган, лишённый кровообращения ничего не чувствует. Об этом знает любой, кому доводилось отсидетьсебе ногу. У неё кровообращение остановилось во всём теле, вот она ничего и не чувствовала…

Воздух ворвался в лёгкие миллионом маленьких раскалённых кинжалов! Анджелике вдруг вспомнилось, что нечто подобное она уже испытывала, когда хозяин Колдовского замка вытряхнул из неё воду. Только тогда кинжалы были ледяными… Теперь нужно было выдохнуть, но внутри что-то заклинило, и девушка почувствовала себя воздушным шариком, который надули до отказа.

Но тут две ладони упёрлись ей в грудь и надавили раз, другой, третий. Анджелика сдулась. Тут же к её губам прильнули губы подруги и в лёгкие снова насильно вдули воздух.

Теперь выдохнуть и снова вдохнуть ей удалось уже самостоятельно. Анджелика закашлялась, захлебнулась, но в следующий момент задышала уже свободно. Если бы не противный вкус крови, застрявший где-то в горле, то было бы совсем хорошо.

Возможно, она ошибалась, но кажется, кости были целы, а вот сама себя она ощущала помятой куклой, что было недалеко от действительности. Вставать не хотелось, но не лежать же теперь вот так на полу всю ночь?

Девушка попыталась подняться и Мегги тут же пришла ей на помощь, помогла сесть. Первое, что бросилось в глаза, это был стоящий в двух шагах на коленях Огнеплюй. Из его ушей, ноздрей и приоткрытого рта шёл дым, глаза помещались на лбу, лицо было ошалелым, а руки он держал перед собой, словно правоверный во время молитвы.

Огнеплюй несколько раз перевёл взгляд со своих ладоней на Анджелику и обратно, и его лицо исказила гримаса ужаса.

— Что я наделал? — проговорил он не своим, а каким-то замогильным голосом. — Что… я… наделал?!!

Тут он впился пальцами себе в лицо и буквально сложился, гулко ударив лбом об пол. Тело его сотрясала крупная дрожь. Сквозь злые и горькие, захлёбывающиеся рыдания можно было услышать только — «Прости меня, Анхе! Прости!..» и — «Внучка!.. Внучка!..»

— Что ты с ним сделала? — спросила Анджелика у поддерживающей её Мегги, и сама ужаснулась своему голосу — он звучал ничуть не лучше, чем тот, которым сейчас говорил Огнеплюй.

— Вдохнула ему в ухо немного пламени! — ответила Мегги. — Слегка поджарила съехавшие мозги и выжгла весь спирт.

— Ой, а с ним всё будет хорошо? — испугалась Анджелика.

— Не волнуйся! — заверила её Мегги. — Дракону такое пламя нипочём. Человек, конечно сразу бы помер, но Огги ведь, по сути, не человек! Что же касается душевных мук, то это уже не по моей части.

Анджелика знала по чьей это части, а потому, несмотря на боль во всём теле, встала, подошла к Огнеплюю, опустилась рядом с ним на пол и ласково обняла, теперь уже прижавшись к нему по своей собственной воле.

Так они просидели довольно долго. Девушка терпеливо ждала, когда её друг успокоится, гладила буйную рыжую шевелюру, шептала на ушко что-то успокоительно-бессвязное, словно разговаривала с ребёнком. Только когда он перестал вздрагивать и всхлипывать, она прямо глянула в его глаза и сказала следующее:

— Огонёк, я совсем-совсем на тебя не сержусь и совсем не обижаюсь! Ты только никогда больше так не делай.

— Внучка, — пролепетал поверженный дракон слабым голосом, — поверь! Чтобы я тебя после такого, хоть пальцем…

Но она не дала ему договорить, прижав пальчик к его губам.

— Я не об этом, — сказала Анджелика, прикоснувшись к лохмотьям, оставшимся от растерзанной ночнушки. — Я об этом!

И она указала на пустую бутылку из-под виски, закатившуюся в угол.

Глава 50 Стон в ночи — 3. Занавес!

— Впечатляет!

Такая похвала от Драгиса Драговски означала, что он действительно впечатлён. Уж кому-кому, а Фигольчику это было хорошо известно. Правда, сейчас ему было не до тщеславия, но факт оставался фактом — сегодня он сработал чисто и эффективно. Иначе было просто нельзя. Если бы хоть один из четырёх охранников, которых он встретил по дороге сюда, поднял тревогу или хотя бы вскрикнул, дело вышло бы скверное.

Но искусство не изменило знаменитому гангстеру с обманчиво-мирной внешностью. Бесшумно напасть, вырубить, обезвредить, не только не убив, но и не сильно покалечив, затем связать и спрятать с глаз долой. И так четыре раза подряд. Причём один раз он встретил сразу двоих. Действительно впечатляет!

— Ты слышал Быка? — спросил он, ответив на похвалу кивком.

— Его глухой не услышит, — проговорил Драгис, недобро оскалившись. — Не нравится мне, как он мычит. Не случилось ли там чего, а?

Фигольчика одолевали те же опасения, поэтому он был здесь.

— Давай пойдём, проверим, — сказал он, а сам подумал про Драгиса:

«Интересно, а сколько вертухаев наколотил он?»

Обычно счёт дракона был вдвое — втрое выше, но сейчас им было не до соревнований.

— Откуда у тебя пистолет? — поинтересовался Драговски.

Вопрос не был праздным. Обычные надзиратели были вооружены здесь только дубинками, но в тюрьме имелись штатные стрелки. Как правило, они находились где-нибудь сверху или передвигались по отдельным проходам, отгороженным от всего остального пространства прочными стальными сетками. Таким образом, оставаясь вне досягаемости для заключённых, они могли контролировать всё внутреннее и внешнее пространство тюрьмы, и способны были достать до любого уголка меткими винтовочными пулями.

Но так было днём. Ночью же, когда зэки сидели по своим камерам, не было смысла держать наготове такое количество снайперов.

— Это ещё с корабля, — улыбнулся Фигольчик, крутанув пистолет на указательном пальце. — Только вот он не заряжен.

— Потом объяснишь, как ты ухитрился спрятать такую штуку, чтобы её не нашли при всех обысках.

Что касается обысков, то здешние вертухаи были в этом деле настоящие мастера. Везде залезут, везде прощупают. Абсолютно небрезгливые и совершенно не стеснительные. Одежду арестантов они изучали миллиметр за миллиметром, отдельно прощупывая, каждый шов. В этом был определённый смысл. В опытных руках, спрятанная булавка или половинка бритвенного лезвия могла стать оружием, а тонкая проволочка, отмычкой. Туда же можно зашить послание, написанное на крохотном клочке бумаги, ампулу с ядом или наркотиком.

Но ни в каком шве, и ни в какой складке не спрячешь стандартный армейский пистолет, под который даже карман-то требуется специальный, потому что в обычном он в два счёта проделает дырку.

— Обязательно расскажу! — пообещал Фигольчик, улыбнувшись. — Надо было раньше вас всех этому научить, но до сих пор вроде обходились.

На этом их разговор закончился, потому что камера, где содержали Быка, была уже близко.

— Наконец-то! — приветствовал их дежуривший на этом участке вертухай, приняв эту пару за смену. — Замучил меня этот Стоун, на Малютку Телёнка похожий. Я уж думал, с ума сойду или прибью его ненаро…

Тычок жёстким, как стальной стержень, пальцем в какую-то точку на горле, заставил его замолчать. Фигольчик не дал телу рухнуть на пол, а подхватил надзирателя под мышки и оттащил в сторону. Связывать того, кого вырубил Драгис, не требовалось. Такие приходили в себя нескоро, а, очнувшись, были вялыми и ничего не помнили.

Бык сидел на койке, привинченной к полу, раскачивался из стороны в сторону и издавал такие звуки, что от них на душе скребли все кошачьи миров сущего. Он не был связан, закован в кандалы или зажат в колодки. Быстрый осмотр показал отсутствие следов побоев и пыток. Даже роба на нём была новая и чистая. Аж похрустывала!

— Ты как, дружище? — спросил Фигольчик участливо, но казалось, Бык не слышит его.

— Быкович! Эй, каменная башка! — позвал его Драгис и легонько встряхнул товарища за плечи.

Бык перестал раскачиваться, приоткрыл глаза и вымученно улыбнулся.

— Ребята! — тихо простонал он слабым голосом. Это действительно вы?

— Да, это мы! — заговорил Фигольчик, словно беседовал с тяжелобольным, которого опасно лишний раз беспокоить. — Да, это мы — твои друзья, пришли за тобой.

Бык снова закрыл глаза и заявил трагическим тоном:

— Спасибо, мои дорогие, но я с вами никуда не пойду.

— Это ещё почему? — нахмурился Драгис.

— Мир слишком ужасен! Он полон горя, страдания и несправедливости. Кругом сплошное насилие и обман, подлость и жестокость…

— А здесь, что, по-твоему, дворец справедливости и добра? — обиженным голосом спросил Фигольчик.

— Нет, но здесь зло выдаётся порциями, и всегда знаешь, откуда его получишь. А там оно поджидает вас повсюду и опрокидывается вам на голову водопадами. Нет, я лучше останусь здесь.

Фигольчик и Драговски переглянулись.

— Они его что, наркотой накачали? — предположил Драгис.

— Больше похоже на то, что ему промыли мозги, — ответил Фигольчик. — Эй, Бык, тебя давно водили на допрос?

— Дня три уже, — был ответ.

А священника к тебе не приводили?

— Нет.

— Тогда… Тебе не передавали никаких посланий? Книг, брошюр, прокламаций, листовок не давали?

— Нет.

— Тогда что с тобой случилось? — спросил Драгис, теряя терпение.

— Поверьте, это слишком ужасно!..

— Верим. Видим, что ты не в себе. Но расскажи, что с тобой сделали?

— Вот! — ответил Бык убитым голосом и показал на какую-то миску, стоявшую в углу.

— Что это? — Фигольчик поднял миску и всмотрелся в мутную густую клейкую жидкость, в которой что-то плавало.

— Они…

Голос Быка прервался, но он собрался с духом и наконец, произнёс:

— Они пытались, накормить меня похлёбкой… с говядиной!

* * *

Занавес!

Глава 51 Догадайся… найди…

Злюк (громким шёпотом): Племя-аш?! Куды ж это хлопчик мой

запропастился? И темнотишша такая…

(спотыкается и с грохотом падает)

Зляк: Ай! Дядько Злюк, вы ж мне всю голову отдавили!

Злюк: Ты шо тута делаешь, голова с ушами? Я из-за тебя вона — всем

шкелетом об пол приложимшись!

Зляк: И не из-за меня вовсе, а через меня. Вот! Не знаю как там

вашенский шкелет, а моя голова таперича на патиссон похожа,

потому как вы мне её своей фигурой распюшшили. А шо я тута

делаю, так известно шо — от гостя хозяйского прячусь. Боюся я его!

Злюк: Дык хто ж его не боится? И я боюся, и Злырь. Злуша вона из кухни

таперича вовсе носа не кажет. Злинда на што девка храбрая, а и то

лишний раз от его свинятельства Злорда не выходит.

Зляк: А сам-то Злорд? Нешто его свинятельство не боится?

Злюк: А шо Злорд? Он и так вона пришёл давеча чуть краше половой

тряпки, а тута на тебе — Злох из леса приводит энтаго чёрта, перед

воротами ставит, а сам тикать! Ну, Злорд поначалу даже ворота

открывать не хотел, мало ли шо лесу-то притащится? Да токмо

чертяка как начнёт в ворота лупить рукояткой меча! Требую,

говорит, приёма достойного дворянина или выходи, хозяин замка,

на бой! А его свинятельство Злорд, как есть после истории в доме

Злоскервиля сам не свой…

Зляк: А славно Злося его там отделала! Мы все так и угорели, как

услыхали, как она его подушкой-то…

Злюк: А ты откуда про то знаешь?

Зляк: Дык слухом земля-то полнится, дядько Злюк, слухом! Дворецкий

тамошний об том кухарке рассказывал, кухарка — посудомойке,

посудомойка — горничной, горничная — лакею, лакей — истопнику,

истопник — дворнику, дворник — молочнику, а молочник-то уж

всему свету!

Злюк: Ага, на то он и молочник. Ну, так вот — не смог Злорд энтаго гостя

не впустить. Вот таперича беда эта тута у нас и живёт.

Зляк: Правда шо у него рога есть?

Злюк: Правда. И копыта имеются.

Зляк: Ну?! Разных я гостей насмотрелся, как они сюда на балы-то

приезжают. Иные, как есть со свинячьими рылами, но шоб рогатых,

да копытных… А може брешут?

Злюк: Не, не брешут! О том сам Злырь сказывал, а он это от её

свинятельства Зледи узнал.

Зляк: А Зледи-то о том, откуда знает?

Злюк: А вот энто не твоего ума дело!

Зляк: Дядько! Идёт хто-то! Ой, никак энто сам гость хозяйский сюда

припожаловал…

Злюк: Ай, пропали мы, племяш! Точно — он! Хоть и в сапогах, а копыта

звякают!

Зляк: Дык энто шпоры!

Злюк: Шпоры не шпоры, а конец нам с тобой, коли не спрячемся!

Зляк: Дык, давай спрячемся! Тута чулан есть для мётел, вот туда и

залезем.

Злюк: Да больно уж мал чулан-то! Ну, да ладно, деваться некуда. Дай-ка я

сначала туда влезу, а ты уж за мной!

(втискиваются в узкое пространство помещения для мётел,

причём несколько раз меняются местами)

Барбарус (входит с задумчивым видом): Вот же попал я в передрягу, и не

знаю теперь, как выкрутиться. Надо было настоять, чтобы Злох

проводил меня к другому поместью. Говорят, что его хозяин,

хоть и пьяница, но не трус и не дурак, как этот Злорд. И дворня

местному владыке под стать — все от меня прячутся, все

трясутся, когда к ним обращаешься. Бесит уже! Одна Зледи

баба нормальная, но и та всё норовит на меня вешаться. Нет, я

не против походной интрижки, но… Теперь, когда у меня есть

Фолли, это лишнее. Эх, Фолли, любимая, как мне без тебя

тоскливо!

(раздаётся звук, как будто кто-то чихает, потом возится, безуспешно пытаясь не наделать шума)

Барбарус: Кто здесь? Выходите немедленно!

Злюк (в кладовке): А-апчхи!

Зляк: Нету здесь никого, добрый господин! Померещилось вашей

милости.

Злюк: Молчи, дурак!

Зляк: Сами вы молчите, дядько Злюк! И так уже все штаны мне зачихали.

Злюк: А ты мне шею отсидел, олух!

Барбарус (открывает дверь чулана и видит обоих лакеев, скрючившихся в

невероятных позах; при этом Зляк сидит на Злюке верхом):

Та-ак, оба идиота здесь. Ну, ладно, мне как раз нужно чтобы

кто-нибудь отпер мне дверь в замковую библиотеку.

Злюк (выбираясь из чулана на четвереньках, от чего Зляк падает, задрав

ноги кверху): Рады служить вашей милости! Токмо ключи от

библиотеки у Злыря, дворецкого, а у нас ни у кого ключей нету.

Барбарус: Знаю! Вот мне и нужно, чтобы кто-то нашёл этого Злыря и

привёл его сюда с ключами от библиотеки.

Зляк (вываливается из шкафа): Я это сделаю, сударь! Я и Злыря найду, и

про ключи ему скажу, и…

Барбарус: Вот и молодец! Сделай это поскорее и заработаешь пару

грошей.

Зляк: Бегу!

(убегает)

Злюк: А позвольте узнать у вашей милости — на что вам библиотека-то,

добрый господин?

Барбарус (смотрит на него с брезгливой жалостью): Так ведь там

хранятся книги, не так ли, милейший?

Злюк: Так-то оно так, но делать-то там чаво?

Барбарус: Читать, что же ещё?

Злюк: Чи… шо? Чавой-то я не понял, шо ваша милость такое сказать

изволили?

Барбарус (про себя): Да что же это такое? Разное я встречал дубьё, но

такое… фантастическое вижу впервые!

(вслух)

Я сказал — читать. Это значит узнавать то, что в этих книгах

написано.

Злюк: Дык там вроде нихто не того, не писал. Разве тока кошки?

Барбарус: Да нет же не то! Читать написанное, это значит получать

сокровища книжных знаний.

(в сторону)

Боже, кому я это говорю? Легче корове объяснить основы

стихосложения.

Злюк: Ах, вот оно шо! Так бы и сказали шо сокровища ишшите. Его

свинятельство Злорд тоже искали, пока молодой были, токма не в

библиотеке, а в подземельях замковых. Ясно дело — всем деньжат

хочется, тока не всем они даются!

Барбарус (про себя): Вот осёл!

(вслух)

А что здесь действительно где-то сокровища спрятаны?

Злюк: А как же? Шо энто за замок такой был бы, коли в ём ни сокровищ,

ни привидений не водится? И то, и другое имеется, пожалуйста!

Токмо сокровища уж лет с тышшу, как ищут, найти не могут. А

привидение тута случается.

Барбарус: И что же это за привидение?

Злюк: Дух предка нашего хозяина. А зовут яво — Злорик Медная Голова.

Он-то, говорят здесь сокровища и припрятал. Токмо неизвестно

где.

Барбарус: А где обычно это привидение можно найти?

Злюк: Известно где — в восточной галерее заброшенной. Там энтот

призрак и ошивается. Странный такой! Токмо у нас нихто яво не

боится — привыкли!

Барбарус: Покажешь мне, где эта галерея?

Злюк: Отчего не показать — покажу. Токмо ваша милость сами её найти

можете и очень даже запросто. Как зайдёте с заднего двора, так и

увидите ту часть замка, которая самая старая. Туды давно нихто не

ходит — опасно. Там, значит, в любой момент всё рухнуть может. А

в галерею вход свободный, ведь там часть стены давно уже

рухнула. Вот в ней-то вы призрака того и встретите, ежели через

кучу камней переберётесь. А в галерее он хорошо виден, прям как

живой, но и во дворе иногда его увидеть можно, когда ночь и на

небе луны нет.

Барбарус: Ну что ж, спасибо, старина, за интересные сведения. А теперь

пойди, поторопи своего племянника или сам дворецкого найди.

Не вечно же мне стоять под дверьми библиотеки!

Злюк: Всегда рад служить вашей милости!

(про себя)

Уф, пронесло!

(уходит)

Барбарус (один): А ведь этот болван не врал. Я бы враньё почувствовал,

но он либо искренне верит в то, что он говорит, либо… Что ж,

это легко проверить. Всё равно мне пока делать больше нечего,

ведь тетрадь у Фоллианы, а без неё я никуда не смогу попасть.

Эх, Фолли, ты же ведь у меня умница! Догадайся извлечь ключ

из моих стихов, найди меня!

Глава 52 Всегда рад друзьям!

Изящная лёгкая дверь с изображением каких-то цветов и иероглифов, разлетелась вдребезги от удара ноги обутой в тяжёлый тюремный башмак, словно была стеклянной.

Они вошли, как неумолимый рок, как трио карающих ангелов — две высокие фигуры и одна поменьше. Вошли, молча, и встали перед маленьким полненьким человечком в цветастом халате, сидевшим на подушках с дымящейся трубкой во рту. Они словно хотели раскромсать и испепелить его пламенными своими взглядами! Он же и ухом не повёл при их появлении, продолжая выпускать клубы желтоватого дыма.

— Рад видеть вас в добром здравии, компаньоны! — проговорил он после долгой паузы, чуть приоткрыв глаза и наконец, оторвавшись от своей трубки.

— Компаньоны? — вскипел тот из троих, что был маленького роста. — Да мы с тебя сейчас шкуру спустим, предатель!

— И я тоже рад видеть тебя, брат мой! — с пафосом проговорил сидящий на подушках. — Конечно, вы можете осуществить в отношении меня свои ужасные намерения, но тогда вы рискуете долго ещё не увидеть своих девушек. Если вообще увидите их…

— Где они? — зловеще спокойным тоном спросил один из высоких новоприбывших.

— Не знаю! — ответил коротышка на подушках, но тут же поспешил добавить:

— Но могу узнать!

Сказав это, он взял со столика, стоявшего рядом, фарфоровый колокольчик и несильно взмахнул им в воздухе. Колокольчик издал нежный мелодичный звон, надолго повисший под потолком комнаты, где они находились.

— Ваша охрана разбежалась, дон Дульери, — сказал обладатель зловеще-спокойного голоса. — После случая с кораблём весь Чайна-таун убеждён, что банда Фигольчика/Драговски вернулась. А поскольку с человеческой точки зрения это невозможно, то нас принимают за призраков.

— И они недалеки от истины! — улыбнулся Дульери. — Но я не охрану вызывал, а своего личного чайного мастера. Кстати, не желаете ли чаю? Он здесь неподражаемый! Такого вы точно нигде не найдёте.

— Ты мне лучше скажи, — грозно прорычал Фигольчик, — каким это чудом корабль-рефрижератор с мясом превратился в сухогруз набитый лапшой?

— Пересортица! — широко улыбнулся мафиози. — Примите мои глубочайшие извинения. Эти иероглифы… Один крючочек, загнутый в другую сторону и весь смысл меняется! Человеку непривычному немудрено ошибиться. А что, девушкам не понравилось? Ах, да, вы же до них не довезли свои трофеи…

— А автоматы в руках команды, это тоже пересортица? — взревел Быкович, вступая в разговор.

— Подумаешь, автоматы! — фыркнул Дульери. — Я, например, знал, что вас не возьмёшь какими-то там автоматами! Знаете, ведь я тоже не пророк и не могу предугадать всего, что придёт китайцам в голову. То они наивны и беспечны, как дети, то вдруг такие перестраховщики… Видимо хозяева судна отчего-то слишком боялись за сохранность своей лапши. Вот и…

В это время ширма, стоявшая у стены справа, сдвинулась в сторону, послышался торжественный удар в гонг и сквозь низенькую дверцу в комнату вошли две девушки, смахивающие на фарфоровых куколок, и сухонький старичок, смахивающий на добродушную мумию.

Совместными усилиями они водрузили перед доном Дульери чайный стол, на котором возникли четыре чашечки с чаем, источавшим дивный аромат.

Трое друзей, конечно, не собирались принимать приглашение того, кто обманул их самым бессовестным образом, но сопротивляться столь нежным и изящным созданиям, какими были помощницы чайного мастера, было совершенно невозможно. Пока улыбчивые куколки обслуживали гостей, дон Дульери быстро переговорил с мумифицированным старикашкой, показав при этом превосходное знание китайского языка.

— Известно, что они вошли в город, — сообщил он, когда чайное трио с поклонами удалилось. — Две девицы — золотая, похожая на куклу и зелёная, как русалка, а с ними ещё какой-то мужик, который, по словам очевидцев — «повыше Драговски и пошире Быковича». Стандартное для Чайнатауна определение физической мощи! Вы случайно не знаете кто это такой?

Трое друзей в нерешительности переглянулись.

— Да ладно, колитесь! Я ведь всё равно узнаю. Что за типус? Рыжие до красноты волосы, такая же шерсть по всему телу, а ещё глаза тёмно-красного цвета, как остывающие угли.

— Это мой старший брат, Огнеплюй, — сказал Драгис и достал из-за пазухи красное перо. — Я не знаю, откуда он здесь взялся, как и не представляю, чего от этого следует ожидать, но, по-видимому, он провёл очередную трансформацию над ними и над собой тоже.

— А зачем?

— Ну, насчёт Анджелики всё ясно — ей хотелось вернуть себе человеческий облик. Быть драконом-монстром её не нравилось. Мегги давно мечтала изучить человечество изнутри, а что касается самого моего братца, то ума не приложу. Красные драконы вообще непредсказуемы, а Огги в последнее время был горазд на эксперименты, цель которых весьма расплывчата и неопределённа, как и его действия. Я, например, пока совершенно не понимаю его связь с девушками.

— Не исключено, что они его сексуальные рабыни, — пожал плечами Дульери.

— Ты чо несёшь?! — взревел Бык.

— Братец, — участливо спросил Фигольчик, — ты хорошо себя чувствуешь? Нет, я могу понять твоё желание оскорбить Анджелику, но Мегги ведь его сестра. Ну, и, конечно, странно было бы предполагать, что они на это согласятся!

— Он мог их принудить, — вновь пожал плечами Дульери. — Что же касается близкого родства, то ведь у драконов это не препятствие для связи, не так ли, мистер Драговски?

— Вы совершенно правы, дон Дульери, — ответил Драгис. — У нас гораздо более прочные гены, чем у всех известных живых существ, вот и нет запрета на близкородственную связь. Но вы забываете одну немаловажную деталь — в таких делах у драконов ведущую роль играет самка, а потому, ни о каком сексуальном рабстве девушек речи быть не может.

— Да, но ведь сейчас они люди! — улыбнулся Дульери.

Повисла неловкая пауза. Возразить на слова этого провокатора было нечего, но Дульери, запустив червя сомнения, конечно, не собирался отстаивать свои предположения или что-нибудь утверждать.

— Давайте не будем делать поспешных выводов, — сказал он, смакуя свой чай. — Мои люди сейчас прочёсывают город в поисках любых сведений об интересующей нас троице. Когда появится какая-нибудь информация, я сразу же вам сообщу. Так, где вы сейчас остановились?

Трое гангстеров недобро рассмеялись.

— В последний раз мы останавливались в тюрьме для особо опасных преступников, — ответил за всех Драгис. — Мне казалось, что вы знаете об этом, дон Дульери. Но нам пришлось покинуть это гостеприимное заведение, так-как там сейчас ремонт и какие-то проблемы с кадрами. Так что сейчас мы в поисках нового жилья, и не можем наверняка сказать, где остановимся. Но мы дадим вам знать, как только устроимся, а пока будем навещать вас время от времени.

— Всегда буду рад друзьям! — ответил Дульери, одарив их улыбкой достойной аллигатора.

Глава 53 Чувство притяжения

Сегодня Огнеплюй явился поздно, но не с пустыми руками. Когда он выложил продукты на стол, девушки даже подумали, что он ограбил супермаркет.

Здесь были и сыры, и колбасы, и сухофрукты, и сладости, и кое-какая выпечка, и даже бутылка лёгкого вина, которое предназначалось девушкам. (Сам Огнеплюй принял обет трезвости и не употреблял даже пива.)

Поверх всего легла не слишком толстая пачка денег, которой при скромной жизни могло хватить месяца на три. Это было хорошо, вот только источник сих «богатств» был неясен, и это девушек беспокоило.

Сам «добытчик» всячески уклонялся от ответа на вопрос, где он всё это взял, и говорил лишь, чтобы они не беспокоились и что он не сделал ничего криминального.

После всех неудачных попыток найти работу, им приходилось перебиваться случайными заработками. Время от времени Огнеплюй что-нибудь где-то разгружал. В таких случаях платили неплохо, но за место шла борьба между здешними парнями, и пару раз он приходил домой с разбитыми кулаками, рассечённой губой и фонарём под глазом. Кроме того эта работа была непостоянной, а потому нельзя было знать наверняка удастся ли сегодня заработать на кусок хлеба.

С криминальными доходами у них тоже была напряжёнка. Огнеплюй несколько раз давал своим спутницам слово, что не будет брать чужого, но периодически нарушал это обещание и уже бегал от полиции за кражу хот-догов и сладких кренделей с переносных лотков в парке.

Девушкам тоже едва не досталось на орехи, когда они попробовали торговать возле станции подземки фиалками, позаимствованными с парковой клумбы. При этом возмутилась, как раз не полиция, а местные торговки, у которых все места были расписаны и кому-то оплачены. Пришлось удирать, всё бросив, чтобы не угодить в участок.

Огнеплюй несколько раз грозился «взять банк», но это ему строжайше запрещалось. Анджелика и Мегги были сугубо против насилия и создания угрозы жизни людям, но дело было не только в этом. При всей своей силе, их друг и брат в таких делах был совершенно неопытен! А потом, его внешность была слишком приметной для таких дел. Стоило раз «засветиться» и на улицу уже не выйдешь.

Необычная внешность была их общим проклятием. Красота и экзотический вид девушек заставляли множество мужских голов поворачиваться в их сторону. Огненная шевелюра их спутника и его высокий рост превращали его в ходячий фонарь.

Поэтому девушек тревожило происхождение принесённого их другом изобилия, и они весь вечер допытывались, откуда оно взялось? Огнеплюй стал отшучивался, рассказывал о том, что нашёл в парке два дерева — колбасное и сырное, а деньги просто рядом в мусорке валялись. Потом поведал, что это проходивший мимо миллионер поблагодарил его за то, что он указал ему дорогу к собору Святого Мика. А когда ему не поверили, то заявил, что всё выиграл на «воробьиных бегах», которые организовали в соседнем переулке местные нищие. В конце концов, он «признался», что нашёл себе богатую вдовушку, готовую не скупиться за услуги определённого характера.

Посмеялись. Но когда он вышел за каким-то делом, Мегги шепнула Анджелике:

— Огги не соврал насчёт вдовушки!

— Почему ты так решила? — удивилась принцесса.

— От него пахнет незнакомой женщиной, — ответила Мегги. — Сильно пахнет! И они не просто так сидели рядом.

Анджелика не знала радоваться ей или огорчаться. Если всё так, то Огнеплюй торгует собой, чтобы прокормить их, а это ужасно! В конце концов, чем мужская проституция лучше женской? Но с другой стороны, если он нашёл себе подругу, разве это плохо?

После того происшествия, которое она считала просто несчастным случаем, он вёл себя тихо, но она по-прежнему ловила на себе взгляды брошенные украдкой. Нет, теперь уже не будет такого кошмара, который случился тогда, но это не значит, что проблема исчезла. Наоборот, всё ещё более обострилось.

Огнеплюй был мужчиной, проживавшим бок-о-бок с двумя молодыми женщинами. То, что одна из них была его сестрой, играло бы роль, родись он человеком. Драконы в этом отношении отличались от людей.

Анджелика не знала наверняка, как это всё у них происходит, но Мегги рассказывала, что вроде как не чаще одного раза в год. Но это не было связано с периодом «течки», как у животных, а было обусловлено их сроками жизни.

Но Огнеплюй больше не был драконом. Он был мужчиной — самцом человека, здоровым и сильным, а это значило, что если он не будет получать женскую любовь, как минимум дважды в неделю, то станет раздражительным, неадекватным и опасным для окружающих!

Теперь, с появлением гипотетической вдовушки могло быть решено сразу две проблемы, но оставались сомнения, неясности. А ещё…

Удивительно, но Анджелика поймала себя на том, что испытывает ревность! Огнеплюй был братом её возлюбленного и, хоть они успели подружиться, но никаких чувств, кроме как к другу она к нему не испытывала. Или… испытывала? Вздор!

Обозвав себя несколькими нелестными эпитетами, девушка решила поделиться своими мыслями и сомнениями с Мегги. И получила неожиданный ответ:

— Везёт тебе! А у меня вот, это никак не проснётся…

— Что у тебя… не проснётся?

— Чувство притяжения. У вас с Огги чувство взаимного притяжения, которое происходит между представителями двух полов. То, что ты не испытываешь к нему такой любви, как к Драсе, ещё не значит, что это чувство между вами невозможно. Притяжение между двумя, это механика, заложенная в живые тела природой, а любовь это дар Небес!

— Да, но что с этим всем теперь делать? — развела руками Анджелика.

— Тебе решать, — вздохнула Мегги.

— Но… не спать же мне с Огоньком?

— А это, как хочешь.

— Но, Драся…

— Он всё поймёт, ведь он дракон. Вот если бы ты полюбила другого, тогда да. Для влюблённого дракона измена принцессы — смерть. Но если их взаимное чувство не затронуто, она может жить среди людей, выйти замуж, иметь семью и детей. Дракон будет ждать, и любить, хоть целую вечность.

— И всё-таки, я думаю, что это чересчур!

— Наверное, ты правильно думаешь. Но повторяю — тебе решать. Если притяжение непреодолимо, то это одно, а если можно стерпеть — другое.

— А вдруг его на самом деле вовсе нет, этого притяжения?

— Не было бы ревности.

Поразмыслив над словами подруги, Анджелика решила, что даже если Мегги права, то притяжение вполне преодолимо. И она стала это «преодолевать». А что в таком деле помогает лучше, чем работа по дому?

Но прежде всего Анджелика решила привести в порядок их гардероб. Иголку и нитки они раздобыли ещё во время своих блужданий по фермам, и теперь требовалось лишь вспомнить всё, чему её когда-то учили, как девочку, в школе и дома. Всё, что на самом деле она не любила и давно выкинула из головы.

После нескольких неудачных попыток Анджелике удалось ликвидировать пару прорех в одежде Мегги и в своей. Она как раз размышляла над тем, стоит ли возиться с погубленной ночнушкой, когда из ванной вернулся Огнеплюй.

Он был по пояс голым и в коротких полотняных штанах, заменявших ему бельё. Анджелика не впервые видела его таким, а там, на лесопилке, ни у кого из них одежды вообще не было. Теперь для неё снова оказался открытым торс достойный циркового борца, с перекатывающимися под бронзовой кожей тугими мускулами, наверное, раза в полтора мощнее, чем у Драси! И то, что обрисовывали его штаны, тоже новостью не было. Так почему же руки её задрожали? Почему взгляд, который она так старательно отводит, всё время возвращается к этому великолепному самцу?

Анджелика вдруг взвизгнула — предательская игла глубоко проколола палец. Друзья рванулись к ней на помощь, как если бы на девушку напал неведомый враг, но она заверила их, что всё в порядке и сунула пострадавший палец в рот, понимая, что на самом деле порядком здесь не пахнет.

Неужели Мегги права? Тогда кто она в таком случае? Течная сучка что ли?

Анджелика ещё раз подобрала себе несколько оскорбительных прозвищ, но это не помогло. Тогда она снова взялась за работу.

Собственно это было лишним, так-как имея достаточно времени, они с Мегги вымели, вымыли и вылизали здесь всё буквально до стерильности. То, что зелёную драконессу приходилось обучать элементарным вещам, вроде обращения с совком и веником, было даже здорово! Мегги с энтузиазмом хваталась за изучение каждой мелочи человеческого быта, а Анджелике было лестно выступать в роли наставницы для подруги, превосходившей начитанностью всех вместе взятых преподавателей, которых ей довелось встретить в своей жизни.

Но сейчас Мегги была ни при чём. Она успела лишь испуганно убрать ноги на кровать, спасаясь от грозной принцессы, которая зло выметала из всех возможных углов несуществующий мусор.

Дело кончилось именно тем, чем и должно было кончиться в такой ситуации. Азартно преследуя одинокое перо, которое нашлось-таки на полу, Анджелика с размаху стукнулась голыми пальцами правой ноги о ножку небольшого комодика, стоявшего у стены.

Тот с кем случалась такая беда, знает, как это бывает больно! Обитатели маленького номера мотеля так и не обзавелись домашними тапочками. Зачем? Здесь было тепло и чисто, а даже самые простые шлёпки стоили денег, с которыми у них было туговато. Мелкие ушибы из-за этого случались с ними и раньше, но чтобы так…

Анджелика охнула, выронила свои орудия для борьбы с грязью и, наверное, упала бы, но большие могучие руки не дали ей это сделать! Огнеплюй поймал девушку с кошачьей ловкостью, но при этом прижал к себе осторожно и мягко, словно она была из тонкого фарфора.

Второй раз за последнее время Анджелика была в его объятиях. Но сейчас всё было по-другому. Если тогда она не могла думать ни о чём, кроме того, что ей приходит конец, то теперь всё представлялось иначе. От близости сильного мужского тела у неё вдруг закружилась голова. Она даже забыла про адскую боль в ушибленных пальцах!

Девушка поймала себя на том, что ей приятно вот так стоять, уткнувшись лицом в голую грудь этого мужчины, приятно вдыхать его запах, оставшийся, несмотря на недавнее мытьё, приятно ощущать жёсткие волосы под своей щекой и ладонями…

Но Огнеплюй подержал её так совсем недолго. Потом он просто сгрёб её в охапку, как ребёнка, усадил в кресло и тщательно осмотрел пострадавшую ногу. К счастью все кости были целы, да и боль успела пройти. Но у Анджелики появился достойный повод для слёз, который она упускать не собиралась!

Поблагодарив друзей за заботу, девушка попросилась в постель, где обняла подушку и отвернулась к стенке. Как ей сейчас не хватало её любимого Драси! Нет, дело было не в зове плоти, который она кляла, на чём свет стоит. Ей нужен был он, любой, какой угодно! Человек ли, дракон ли, неважно! Ей требовалось прижаться к нему, спрятаться от всего мира в его объятиях и ни о чём, ни о ком больше не думать!..

Чтобы не разрыдаться в голос, девушка изо всех сил стиснула подушку и буквально вжалась в неё лицом. Конечно же, это ей совершенно не помогло.

Глава 54 Прозрение на бегу

Счастлив тот, кто ищет что-то конкретное! Совсем другое, когда нет чёткого определения, что именно надо искать.

Они изучили уже большую часть стихов-шифров, но пока не нашли ничего похожего на ключ для их прочтения. От этого устали оба и, в конце концов, Библиотекарь извинился и сказал, что ему нужно уделить некоторое время «другим делам». Профессор Прыск, конечно догадался, что это за дела, и ничуть не удивился, когда услышал богатырский храп, доносящийся из-за стеллажей.

Ему самому тоже требовался отдых, но спать сейчас не хотелось, зато зов другого рода всё чаще раздавался в пустом желудке. Противиться этому не было никакого смысла, а потому он решил отдать должное запасам чеддера, хранившимся в буфете.

Отправляясь «по делам», Библиотекарь взял с собой «злопьесу». Это было правильно, так-как сигнал Фоллианы о том, что её и всех остальных заблудившихся в этой книге, пора вытаскивать, мог поступить в любую минуту.

Не желая оставлять без присмотра изучаемый документ, профессор Прыск решил взять шефство над тетрадью капитана Барбаруса и забрать её с собой в буфет. Это было против всех правил, но чем крыса не шутит, когда Библиотекарь спит?

Для удобства переноски он разжился в переплётной мастерской куском крепкой бечёвки, обвязал ею тетрадь двойным крестом и в таком виде приспособил документ себе на спину. Движения эта ноша не сковывала.

Беду он почуял, когда вышел из читального зала в холл. Несмотря на абсолютную тишину, бархатно-мраморная роскошь этого помещения таила угрозу, но какую именно он не мог понять. Наверное, самым разумным было бы вернуться и предупредить Библиотекаря, а заодно самому заручиться его защитой и поддержкой, но то, что было сильнее него самого, сильнее, чем призыв самого ароматного сыра — непреодолимое любопытство, уверенно ухватило его за усы и потащило вперёд!

Беден до нищеты тот, кто не изведал это чувство! Где-то за углом, возможно, таится неведомая опасность. В засаде скрывается смертельный враг, но ты идёшь вперёд шаг за шагом, с замирающим от страха и восторга сердцем, чувствуя, как где-то в животе свивает себе гнездо сладкая тёплая жуть!..

Огромная рыжая кошка приземлилась перед самым его носом, когда профессор пересёк великолепный ковёр разделяющий холл пополам и ведущий к лестнице! Кошку, наверное, подвели её собственные размеры. Мягко говоря, она была несколько перекормлена, что мешает в преследовании добычи на охоте, а потому она промахнулась.

Тем не менее, шанс скогтить опешившего крысюка у неё ещё был, но тут профессору Прыску повезло — он всё ещё находился на ковре, в то время, как его преследовательница плюхнулась на гладкий мрамор. Кошка отчаянно заработала лапами, когти заскребли по отполированной до зеркальной чистоты поверхности, но, похожее на пушистую подушку тело осталось на месте ещё несколько секунд.

Этого хватило, чтобы учёный крыс опомнился и бросился наутёк! Первоначально он метнулся обратно к лестнице, ведущей в читальный зал, но на её верхней ступеньке вдруг возникло и изогнулось в изящно-угрожающем движении чёрное гибкое существо!

Ещё кошка? Да что же это такое? Их здесь как на помойке за рыбной лавкой! Но куда же теперь бежать-то, куда?!

Дверь буфета была заманчиво приоткрыта, но чтобы туда попасть, надо было пересечь всё открытое пространство холла. Весьма самонадеянно со стороны крысы соревноваться с кошками в беге на открытом пространстве! В лабиринте из предметов мебели или каких-нибудь ящиков, другое дело, но здесь…

Его сомнения разрешила ещё одна кошка, которая вышла из дверей буфета и уселась на пороге, напоминая статуэтку богини Бастет. Эта кошка была, как две капли воды похожа на ту, что караулила лестницу — такая же чёрная и гибкая. Сестра-близнец?

«Дева совершенной красоты», вдруг ни с того, ни с сего пронеслось в голове профессора при взгляде на ту, кто для него должна была быть воплощением смерти. Ну, да, она красива и что с того? Имеет ли это значение, когда тебя вот-вот съедят?!

И тут его осенило! В предпоследнем четверостишье того стиха, который они читали, когда зашла речь о матери Фоллианы, тоже говорилось о некоей деве и её достоинствах. А что если это…

Промедление чуть не стоило ему жизни — рыжая толстуха добралась-таки до края ковра и включила такую скорость, какую трудно было ожидать от её дородности. Крысюка сдуло с её пути, и лишний вес вторично подвёл охотницу — разогнавшись, как снаряд, выпущенный из метательной машины, она не смогла затормозить и пролетела на несколько метров дальше, чем следовало для быстрого разворота. Но ей на помощь уже спешили две стремительные товарки, всем своим видом демонстрировавшие сочетание лёгкости, ловкости и силы.

Теперь неважно было куда бежать, лишь бы бежать! Профессор Прыск понимал — он жив, пока он двигается. Стоит ему остановиться или того хуже — дать зажать себя в угол, и жизнь будет проиграна. Обидно после стольких веков накопления знаний быть съеденным обычными кошками! Или это необычные кошки?

Незнакомая дверь возникла перед самым носом, словно сама собой. Если это тупик или, например, комната с одним выходом, то ему конец! Но в комнате, совершенно тёмной и тесной, нашлась ещё одна дверь, ведущая в такой же тёмный коридор.

Темнота не помеха! Какой же он крыс, если не сможет передвигаться в темноте с таким же успехом, как и в хорошо освещённом помещении? Правда, кошки знамениты таким же свойством, но всё же кромешную тьму они не любят.

И тут ему в затылок снова стукнуло — это же название! Название книги — «Истинные достоинства девы». Конечно, теперь он вспомнил, несмотря на то, что хитрый капитан не написал этого названия таким, какое оно должно было быть, а просто оставил себе напоминалку. Ну, да, это была запрещённая книга, красочно рассказывающая о настоящих достоинствах женщины — жены, невесты, любовницы, матери, дочери и даже бабушки! Конечно, это не понравилось Церкви, стремящейся уложить человечество в прокрустово ложе своих изуверских ограничений. Весь тираж этого трактата был уничтожен, но капитан Барбарус, похоже, спас один экземпляр.

Но если в том стихотворении говорится об «Истинных достоинствах девы», то значит и в остальных есть что-то подобное. Точно! Самое первое, это же…

«Устройство земных недр» — книга, написанная умным и образованным рудокопом. Запрещена за то, что он ни словом не упомянул, ни Ад, ни Геенну огненную, ни чертей жарящих грешников в подземных чертогах. А ведь потому и не упомянул, что ничего подобного там не видел! Здесь ярко проявилась поповская тупость, ведь даже если пресловутый Ад действительно находится под землёй, (ну, предположим), то конечно ни одному рудокопу не под силу до него докопаться!

Пол вдруг ушёл из-под его лапок. Провал? Нет, лестница! Винтовая. Ах, вот оно что! Это спуск в подземелья под зданием Архива Конгресса. Библиотекарь о них рассказывал. Именно этим путём падре Микаэль попал к тому месту, где Фоллиана проводила обряд призыва своего возлюбленного. Что ж, крысы подвалов не боятся! А воткошки…

Профессор Прыск обладал превосходным слухом, и всё это время хорошо слышал шлепки мягких лап за своим хвостом. Но у спуска вниз кошки остановились. Неужели повернут обратно? Нет, спускаются, но медленно и осторожно. По-видимому, их смущало это незнакомое мрачное место, но совсем отказаться от преследования они не хотели. Что ж, пускай себе медлят, а мы поторопимся!

Казалось, что винтовая лестница бесконечна, но она кончилась, и крыс оказался в помещении похожем на колодец, из которого уходили в разные стороны три чёрных, как сама темнота, коридора. Ах, нет, в одном из них что-то слабо, видимо отдалённо светилось! Почему он направился именно туда, а не попытался спрятаться в темноте какого-нибудь другого прохода, он врядли мог сказать наверняка. Возможно, что причиной было всё то-же любопытство.

Глава 55 Шур, шур, шур… Здорово, братец!

Да здравствуют трущобы! А что? Где, по-вашему, искать убежище попавшим в затруднительное положение гангстерам? Ах, вы считаете, что самих гангстеров не должно быть! Тогда извольте выложить на бочку рецепт того, как никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не попадать в гангстеры. Ни по-хорошему, ни по-плохому. Что, нету у вас такого рецепта? Правильно — нет и быть не может. По крайней мере, действующего, такого чтоб работал. По крайней мере, сейчас. А потому — да здравствуют трущобы!

Остановиться в заброшенном отеле, где когда-то было их убежище, предложил Бык. Это казалось безумием, но с другой стороны именно поэтому никто не будет их там искать. Полиция сейчас тщательно прочёсывает вокзалы, порт и держит под контролем все выезды из города. Наверное, «злачные» места тоже будут проверены. Ну и флаг им в руки, пусть работают!

Друзья никуда не собирались бежать, а контакта с современным криминальным миром города у них просто не было. Не всем же быть такими, как Дульери, который, похоже, сумел-таки восстановить свою мафию, несмотря на собственные заверения, да ещё и в кратчайшие сроки. И как только он это сделал? Но банде Фигольчика/Драговски сейчас было не до размышлений над этим вопросом. Требовалось, прежде всего, решить свои проблемы.

Теперь у них не было паспортов, даже поддельных, зато были пистолеты, взятые у охраны ворот, когда Драговски и Фигольчик «конвоировавшие» Быка, разоружили караульную команду. Там же они добыли два дробовика.

Ворота не очень тщательно охранялись — видимо тюремщики слишком надеялись на решётки, вертухаев и снайперов внутри самой тюрьмы. Что ж, пускай кумекают, в чём была их ошибка!

Побег можно было считать удачным ещё и потому, что никто не погиб. Да, они были гангстерами, но никак не бездушными убийцами. Банда Фигольчика/Драговски никогда не была кровожадной, как бы ни пытались её обвинить в этом дульеристы прошлого и настоящего. (К чести дона Дульери он был об этих своих «последователях» самого нелицеприятного мнения!)

— Надо же, здесь совсем ничего не изменилось! — сказал Фигольчик, поставив на стол тяжёлую корзину с провизией. — Только пыли прибавилось.

— Пыли здесь и тогда хватало! — возразил Бык и чихнул.

— Главное, что внутри сухо, — сказал Драгис. — Смотрите — наши тюфяки целы!

Похоже, что в комнату, облюбованную ими тогда, с тех пор никто не входил. Впрочем, этого просто быть не могло, ведь кто-то убрал павших бойцов Дульери, которых они здесь наколотили во время последней схватки?

Но их «гнездо» осталось не разорённым, если не считать двери вышибленной в самом начале той драки.

— Что тюфяки! Взгляни вот на это!

Фигольчик сдвинул в сторону тяжёлый комод, за которым оказался грубый пролом в стене, в котором стоял ящик.

— Наш тайник не тронут, хоть обнаружить его было бы проще простого!

Внутри ящика нашлось несколько банок давно испортившихся консервов, сетка с яблоками, превратившимися в сморщенные коричневые комочки, (Бык печально вздохнул при виде этого зрелища), и две большие бутылки виски великолепной выдержки!

— Только не увлекаться! — сказал Драгис, оценив эту находку.

— А мы не будем! — заверил его Фигольчик, который уже полез в шкаф за стаканами. — В смысле — увлекаться не будем.

— Давайте-ка сначала починим дверь, а то как-то не уютно! — сказал Бык и вытащил из-под кровати ящик с инструментами.

Ремонт двери был осуществлён успешно. В тот раз она слетела с петель, но не развалилась — видимо была сделана на совесть. А потом они неплохо поужинали, отметив своё освобождение и возврат к «старым добрым временам», которые, несмотря ни на что, имели свой неповторимый шарм и романтический ареол, бесспорно привлекательный для создателей приключенческих книг и фильмов.

Теперь друзья, правда, изо всех сил постарались не выглядеть, как банда Фигольчика/Драговски. Первое, что они сделали, выйдя из ворот тюряги, это избавились от тюремной одежды и формы охранников. Оставили только ботинки, удобные, крепкие, не отличимые от тех, которые носят работяги. Собственно «работягами» они и решили прикинуться. Для этой цели были ограблены две бельевые верёвки в ночных дворах, и в обоих случаях списаны адреса, чтобы возместить ущерб хозяевам, так-как это было всё в том же бедняцком рабочем районе не меняющимся в течение десятилетий.

Затем они нашли и извлекли на свет свою заначку, оставленную на случай, вроде нынешнего, когда нельзя обращаться в банк. Тем временем рассвело и гангстеры навестили магазин дешёвой одежды, где докупили всё, чего не хватало для создания образа.

Теперь они напоминали бригаду толи электриков, толи сантехников, направляющихся по вызову для ремонта. Чтобы сходство было полнее, приобрели два кейса, в которых обычно носят инструменты и уложили в них дробовики, благо те были короткими и без прикладов.

Визит к Дульери тоже можно было назвать удачным. Конечно, никто не собирался его убивать, а вот заставить поработать на себя стоило. Мафиозный дон, хоть и не подавал виду, но был основательно напуган и даже не послал никого за ними шпионить. В последнем они были уверены, хоть это было и удивительно, но факт оставался фактом — слежки за ними не было.

Старый отель они увидели ещё утром и весьма порадовались, найдя его в том же самом виде и состоянии, в котором оставили это здание когда-то.

— Странно, почему его не снесли? — спросил Фигольчик с набитым ртом.

— На рынке, где мы закупились продуктами, сказали, что это место проклято, — ответил Драгис. — Вроде как, здесь привидения водятся.

Быка от его слов передёрнуло.

— Не люблю я этого! — сказал он нахмурившись. — Они, конечно, разные бывают, эти самые привидения, но случаются такие от которых мороз по шкуре, и кровь стынет в жилах.

— Точно! — вставил Фиг. — Один Рогелло Бодакула чего стоит.

— Согласен, — подтвердил Драгис и потрогал шрам у себя на груди. — Но нам только на руку, что от этого места все шарахаются. Даже под застройку землю не покупают.

— Только бы самим шарахаться не пришлось! — проворчал Бык.

* * *

Почему ночью в огромном пустом здании никогда не бывает тихо? Особенно если это здание старое и заброшенное. И почему по тёмным коридорам, пыльным залам, роскошным номерам засыпанным мусором и гулким холлам с затянутыми паутиной углами, гуляет ветер, хоть на улице так тихо, что даже листья не шелохнутся на немногочисленных деревьях?

Шур, шур, шур!

Острый слух Быковича никогда не подводил его ни в беде, ни в радости. Не подвёл и сейчас.

Шур, шур! Шур, шур, шур, шур!

Это были шаги. Мягкие, шаркающие и одновременно тяжёлые. Кто может так ходить? Какой-нибудь старик с порядочным превышением веса, вышедший на прогулку в домашних тапочках.

Шур, шур, шур, шур, шур!

Шур, шур, шур!

Э, да кажется этот «старик» не один! Их, по крайней мере, трое или четверо, если не больше. Да и откуда здесь старики какие-то возьмутся? Может бомжи? Это возможно. Правда, гангстерская троица проверила накануне все углы, благо они знали это место, как свои пять пальцев. Но кто мешал забраться в здание, кому бы то ни было после того, как они устроились на ночлег в своём излюбленном «логове»?

Нет, быть того не может! Войти, точнее, влезть в здание, конечно, можно, но в каждом таком месте поставлена «сигнализация» из невидимых проволочек и лесок, которые, стоит их задеть, обрушивают пирамиды из консервных банок или кастрюль, взятых с кухни, в которой уже три четверти века никто ничего не готовил. Так что внутрь незаметно пробраться не смог бы никто крупнее кошки.

Шур, шур!

Но ведь это уже в коридоре за дверью! Быкович приподнялся на локте и взглянул на спящих друзей. Нет, спал только один Фигольчик, по своему обыкновению «пуская пузыри», с блаженно-комичной физиономией. Драговски не спал. Он даже не лежал, а уже сидел на своей постели, сжимая в руках пару здоровенных старомодных «кольтов-11».

При побеге из тюрьмы они неплохо вооружились, хоть, увы, не смогли вернуть те автоматы, что были захвачены на китайском сухогрузе. У Быковича и Фигольчика теперь были мощные дробовики и девятимиллиметровые компактные пистолеты. Драгис предпочёл пистолетную пару сорок пятого калибра, так-как умел обращаться с этим оружием мастерски. Как впрочем, и с любым другим.

Они встретились взглядами и поняли друг друга без слов. За дверью были враги, в этом не было сомнений. Ситуация напоминала ту, что была здесь же в прошлый раз — кто-то шёл их убивать и надеялся при этом застать свою жертву врасплох.

О том, кто это мог быть, сейчас догадки строить было недосуг, хотя подозрение падало, прежде всего, на Дульери. Китайцы, после событий связанных с сухогрузом, от «воскресшей» банды Фигольчика/Драговски, шарахались, как от «гостьи с косой». Оставалось только удивляться их осведомлённости. Полиция же не стала бы подкрадываться вот так — с какими-то там «шур, шур». Копы окружили бы здание, осветили бы всё слепящими прожекторами и через громкоговоритель предложили бы сдаться. Нет, это были не копы.

Как ни странно, первым в нападающих врагов шарахнул из дробовика Фигольчик. Только что он спал и, как отметил про себя Бык — «пускал пузыри», но вот их наспех починенная дверь, подпёртая древней шваброй, упала, но раньше, чем Быкович и Драговски успели что-либо увидеть в открывшемся чёрном проёме, и взять оружие наизготовку, их низенький, кругленький и безобидный на вид товарищ вдруг выпрямился на постели, как неваляшка, которую сначала прижали, а потом отпустили, и в тот же момент в его руках оглушительно бабахнул дробовик!

По ту сторону двери что-то грузно обрушилось, но не раздалось ни вскрика, ни возгласа, ни даже приглушённого ругательства, как это бывает в таких случаях. Не было и ответной пальбы. При этом уже знакомое — «шур, шур!», не прекращалось ни на секунду.

И тут они увидели тех, кто ломился в дверь их «логова» с тупой бездушной настойчивостью. И тогда не только у Фигольчика с Быковичем, но и у вечно невозмутимого Драговски волосы встали дыбом!..

Высохшая сморщенная плоть туго обтягивала кости существ, сохранивших отвратительное человекоподобие. Местами кости прорывали хрупкую кожу и торчали наружу. Гнилая дрань покрывала их тела, и только приглядевшись, можно было узнать в этих тряпках изящные костюмы, столь любимые гангстерами прошлых лет.

Некоторые из них держали руки так, будто в них и сейчас было зажато оружие. Но оружия ни у кого не было, его, конечно же, собрали, когда убирали тела. И, судя по тому, что сами тела не были вывезены из здания, это сделали не полицейские, а те, кто работал тогда на Дульери.

Да, трое друзей узнали тех, кто снова пришёл их убивать — это были павшие бойцы клана Дульери попытавшиеся уничтожить банду Фигольчика/ Драговски в тот памятный день, когда рухнул небоскрёб «Пирамида», и обе банды перестали существовать.

Выстрел Фигольчика пробил брешь в рядах, теснившихся в проёме двери зомбаков. По крайней мере, два ходячих трупа отлетели в коридор и рухнули, рассыпавшись бесформенными грудами. Мёртвое невозможно убить, но вот разрушить можно…

Лезущие в номер мертвяки не обратили на выбывших никакого внимания. Они тут же сомкнули ряды и двинулись вперёд, протягивая к людям руки со скрюченными сухими пальцами!

И тут пушки в руках гангстеров заработали, как сумасшедшие, выплёвывая раскалённый свинец! Воздух наполнился запахом гари и пылью, словно здесь выбивали ковер, не чищенный годами. Вся троица била из калибров эффективных как раз в таком вот ближнем бою. Выстрелы Драговски напрочь сносили безглазые головы. Выстрелы Фигольчика и Быковича ломали тела нападавших пополам!

Через несколько секунд отчаянной пальбы всё было кончено. Порог «логова» и коридор за ним были завалены грудами костей, вперемешку с обрывками плоти и тряпок. Пока атакующие зомби были на ногах, они светились слабым зеленоватым светом, когда же падали, этот свет некоторое время «ползал» по их останкам, пока не угасал, исчезая отдельными островками. Теперь коридор перед «логовом» погрузился в прежний мрак и тишину, но где-то внизу ещё слышалось омерзительное — «шур, шур, шур!»

Друзья переглянулись. Их руки автоматически перезарядили оружие, в то время как сами они ещё не отошли от шока из-за испытанного потрясения.

— Уходим? — неуверенно спросил Фигольчик, и этот вопрос вывел всех из ступора.

— Собираемся быстро! — скомандовал Драгис.

Они поспешно оделись, подхватили свои вещи, но бросили остатки ужина на столе — всё уже было присыпано прахом и не съедобно. Драгис лишь сунул оставшуюся бутылку виски в карман своей куртки. Не пропадать же добру!

Первого из «второй волны» зомбаков они встретили на лестнице. Он лежал на ступенях и «целился» в друзей из несуществующего оружия. Они вдруг узнали его по отсутствующей верхней крышке черепа. Это был тот, кто обстрелял их во время той памятной атаки и чуть не задел голову Фигольчика зарядом картечи из дробовика. Дуплет Драгиса тогда снёс ему пол головы. Видимо этому бойцу дона Дульери до сих пор казалось, что он палит во врагов из своего ружья! Испытывая странное чувство жалости к несчастному, Фиг избавил его от позорного существования, разметав одним выстрелом по мрамору его жалкие останки.

Теперь неупокоенные мертвецы встречались им по одиночке или группами по двое — по трое. Справиться с ними было легко, но запас патронов, которыми располагали гангстеры, тоже был не бесконечен.

Больше всего зомбаков ждало их внизу — там, где на широкой площадке, которой заканчивался пролёт, некогда шикарной мраморной лестницы, до сих пор лежали покрытые толстым слоем пыли обломки великолепной хрустальной люстры, которую Быкович обрушил на головы врагов.

Тогда им некогда было оценивать, насколько многочисленной была засада ожидавшая их здесь. Теперь же, погибшие гангстеры предстали перед ними «во всей красе», и было их около двадцати. (Уважали видать в клане Дульери банду Фигольчика/Драговски!)

Первым без патронов остался Быкович. Из всех троих он испытывал больше всего напряжение от встречи с нежитью. Неудивительно, что он стрелял чаще других, тратя по два-три выстрела там, где хватило бы одного. Когда его карманы опустели и последний заряд картечи вылетел из раскалённого ствола, Бык выхватил пистолет, но девятимиллиметровые пули, хоть и пробивали в телах ходячих покойников дыры, но не останавливали их не на секунду. И тогда он перехватил дробовик за ствол и пошёл врукопашную! Через пяток выстрелов к нему присоединился Фигольчик, а за ним и Драгис, сэкономивший, впрочем, пару полных магазинов.

Но вот кончились и эти зомби.

— Что дальше? — спросил Быкович, когда стало ясно, что на них больше никто не идёт, протягивая костлявые руки.

— Так, — рассудительно начал Фигольчик, — в прошлый раз мы вышли туда!

И он указал на двери, ведущие в холл отеля.

— Точно, — подтвердил Драгис, — и там ведьмы положили нас на ковёр, как сосиски в упаковку. Что-то мне туда не хочется.

— Тогда давайте в другую сторону, — предложил Бык и мотнул головой в направлении двери ведущей в служебные помещения отеля.

Они знали, куда ведёт эта дверь — за ней был длинный коридор имевший выходы на кухню, склад прибывающего багажа и в подвал закрытый наглухо непробиваемой железной дверью со здоровенными висячими замками. Накануне вечером друзья навестили все эти места и нашли их в том же состоянии, что и во время их прошлого пребывания в отеле — подвал закрыт, склад чемоданов забит крепкими досками, зато кухня имела свой отдельный выход на хозяйственный двор. Он, правда, тоже был закрыт, но если приложить усилие, то дверь, не рассчитанная на большие нагрузки, врядли стала бы серьёзным препятствием.

До кухни оставалось всего полтора десятка шагов, когда луч фонаря, который держал Фигольчик, выхватил из темноты чёрный провал открытой двери.

— Подвал открыт! — почему-то шёпотом воскликнул Фиг и даже отступил на шаг, словно ожидал, что сейчас из темноты выскочит что-то чрезвычайно ужасное.

Драгис забрал у него фонарь и посветил вокруг распахнутого входа в подвал.

— Вот откуда они появились! — сказал он, указывая на следы, оставленные в пыли множеством ног. — Значит работники Дульери «подчистили» здесь, забрали пушки, уничтожили наиболее бросающиеся в глаза следы побоища, а своих убитых сложили в подвале. Нечего сказать, хорошо же у них чтят память усопших членов «семьи»!

— Но кто же их выпустил? — спросил Фигольчик.

— И почему они вообще, это… встали? — поинтересовался Бык, поёжившись.

— На первый вопрос я могу ответить, — раздался вдруг голос откуда-то сзади. — Этих зомби выпустил я. Что же касается второго вопроса…

Говоривший умолк, потому что вся банда лихих гангстеров обернулась к нему, как по команде — «кругом!», изготовившись к новому бою. Но ни выстрелов, ни ударов не последовало. Трое друзей ошеломлённо смотрели на невысокую кругленькую фигуру в огромных, похожих на колёса от детского велика, очках.

— Ты?! — воскликнул Фиг в крайней степени удивления.

— Я, — вздохнув, ответил незнакомец со знакомым лицом. — Вижу ты рад меня видеть. Здорово, братец!

Глава 56 Подруга неожиданно

Чикада: Простите за бесцеремонное вторжение, но, к сожалению, у нас не

было выбора. Я убедительно прошу вас, меня не бояться!

Скажите только — не вы ли тот самый падре Микаэль, о котором

мне довелось слышать так много хорошего?

Мик (вжавшись в стену): Могу сказать лишь то, что это действительно

моё имя, но утверждать, что я «тот самый» падре Микаэль о

котором вы слышали, было бы слишком поспешно с моей стороны,

ведь я не знаю наверняка, что вы слышали обо мне такого

необычного.

Фоллиана: Неужели это вы — автор знаменитых трактатов о

трансмагических перемещениях между мирами?

Мик (немного приходя в себя): Вынужден разочаровать вас, дитя моё! Я

действительно слышал, как меня называют автором каких-то

научных исследований, которые я якобы должен написать в

будущем, но, увы, я не имею ни малейшего понятия об этих трудах!

Чикада: В таком случае скажите — не знаете ли вы некую принцессу

Анджелику и её спутника по имени Драгис, который может

также представляться, как Драгнар или Драговски?

Мик: Да, я имею удовольствие знать эту девушку и сеньора Драгиса тоже.

Чикада: Прочь сомненья! Это вы! Драгис мне очень душевно рассказывал

о вашем знакомстве. Что до тех трактатов, то вы их ещё

напишите, если конечно ход истории не нарушит какое-нибудь

очередное вмешательство извне. Но, позвольте представиться!

Я — Чикада, призрак-проводник и доверенное лицо герцогини

Козауры Менской в мире духов. К сожалению, большего я

рассказать о себе не вправе. А это моя спутница — Фоллиана,

дочь хранителя книжных сокровищ библиотек материальных

миров, известного под именем — Библиотекарь.

(Фоллиана делает книксен)

Мик: Очень приятно! Я тоже наслышан о вас, сеньор Чикада, и о батюшке

сеньориты Фоллианы тоже. И, конечно же, рад познакомиться со

столь известным учёным незнакомого мне мира и с такой милой

девушкой!

Фоллиана (сильно покраснев): Спасибо!

Мик: Но вы ведь что-то хотели у меня спросить, не так ли?

Чикада: Мы, а точнее Фоллиана, здесь за тем, чтобы вернуть вас в тот

мир, откуда вы сюда попали, падре Микаэль. Вас и капитана

Барбаруса.

Мик: Как? Капитан Барбарус тоже здесь? Но как он сюда попал?

Чикада: Так же как и вы — был втянут этим произведением помимо воли.

Мик: Ах, да… Припоминаю. М-м, сеньорита Фоллиана, позвольте в связи

с этим задать вам один вопрос — вы ведьма?

Фоллиана: О, нет! Я очень мало смыслю в магии. Просто Барбарус…

Видите ли, он мой возлюбленный, но у него проблемы с

проживанием в том мире, где обитаю я. Вот он и научил меня

технике призыва, чтобы нам хоть время от времени быть

вместе. Вы застали меня как раз в тот момент, когда мне

удалось открыть портал, позволяющий ему преодолеть грань

миров. Я же приняла вас за одного из врагов моего жениха и

неосторожно применила очень мощное средство, которое

едва не стало фатальным для всех нас. Но вам удалось

скользнуть в мир «Злопьесы», как в укрытие…

Мик: Подождите! Вы говорите — мне удалось? Но ведь я же ничего не

делал.

Фоллиана: То, что вы сделали, было совершено вами бессознательно. Тем

не менее, вы открыли проход сюда не менее ловко, чем это

сделал бы мой отец, и книга охотно приняла вас под свою

защиту. Но при этом возник вихревой поток, который

захватил заодно и Барбаруса, едва сделавшего шаг через порог

нашего мира. Я не была втянута вслед за вами, только потому,

что отдача отбросила меня на несколько шагов назад, а

пентаграмма поглотила часть энергии…

Чикада: Зато осталась тяга, которая действует до сих пор, и за её счёт в

эту книгу, как в ловушку, попал я, благодаря козням одного

скользкого типа.

Фоллиана: Я тоже шагнула в этот вихрь, но уже добровольно, чтобы

вернуть Барбаруса и вас, падре Микаэль…

(со слезами в голосе)

Скажите, не слышали ли вы о нём, хоть что-нибудь? Или

может быть встречали?..

Мик: Нет, дитя моё! Увы, я не слышал и не видел капитана Барбаруса,

которого знаю давно, хоть наше знакомство и нельзя назвать

дружеским. Я после испытанного потрясения некоторое время

вёл малоподвижный образ жизни и только сейчас начал потихоньку

выходить на прогулки. Но, может быть, остальные знают больше?

Надо расспросить слуг, они, как правило, в курсе новостей и

сплетен. О! У меня идея — скоро должна прийти Злося, это очень

хорошая девушка. Она служила горничной в замке расположенном

по соседству, а теперь стала невестой хозяина этого поместья. Но,

хоть она и не ладит со своим прежним сеньором, (и имеет полное на

то основание), однако, в том замке у неё остались подруги и родной

дядя, а потому она не теряет связь с его обитателями. А, вот,

кажется и она!

Злося (входит): Ой, кто это?

(смотрит со страхом на Чикаду и прижимается к той же стене,

у которой только что стоял Мик)

Мик: Не бойтесь, дочь моя! Да, вы видите перед собой привидение, но

оно не причинит вам вреда.

Чикада: Позвольте представиться — меня зовут Чикада, я призрак –

проводник и немного воспитатель…

Злося: Вы… демон?

Чикада: Ну, если вам так удобно, то можете считать меня демоном.

(косится с опаской в сторону Мика)

Злося: Вот здорово! Всегда мечтала увидеть настоящего демона, а то

призрак предка моего бывшего хозяина, хоть и страшный, но такой

скучный! Да к тому же ещё и похабник, совсем как его сиятельство

Злорд.

Фоллиана (в сторону): И это меня называют ведьмой!

Чикада: О, я рад, что вы меня больше не боитесь. Но, милая девушка,

нельзя попросить вас оказать нам одну услугу?

Злося: Какую?

Чикада: Моя спутница, мисс Фоллиана, разыскивает своего жениха. Его

зовут — капитан Барбарус. Мы надеялись найти его здесь, но нам

посчастливилось найти лишь падре Микаэля, которого мы тоже

искали. Есть предположение, что капитан мог направиться в

замок вашего бывшего сеньора.

Злося: А я как раз туда собираюсь, чтобы повидать дядю и кое-кого из

дворни, а также засвидетельствовать своё почтение Зледи, ведь она

была ко мне добра, и я не видела от неё ничего плохого! Правда,

она зачем-то всё время предлагала мне лечь к ней в постель и даже

остаться на ночь, но мне было недосуг и… В общем, это к делу не

относится. А какой он, ваш жених?

Фоллиана: Он высок ростом, худой и жилистый. Очень сильный! У него

смуглая кожа, чёрные курчавые волосы и небольшая бородка

клинышком. Глаза карие с узкими горизонтальными зрачками.

На голове небольшие рога, на ногах копыта, но врядли вы

увидите его без обуви.

Злося: Ничего себе!

Чикада (в сторону): И это меня называют демоном!

Фоллиана: Но вы не подумайте, он не чёрт и никакого отношения к

нечистой силе не имеет! Просто у него был необычный отец,

о котором он не желает разговаривать. Но мне нет дела до его

отца, даже если это связано с какой-то тёмной историей. Я

люблю Барбаруса таким, каков он есть и очень по нему

скучаю! Пожалуйста, если вы его встретите, то скажите ему,

что я здесь или дайте мне знать о том, где он находится и

тогда я сама…

(закрывает лицо руками)

Злося: Конечно, я сделаю всё что смогу! О, в таком случае я побежала,

чтобы успеть вернуться к вечеру! Ах, да! Падре Микаэль, тут

миссис Злоримор просила вам передать свежую малину, печенье и

бутылку козьего молока.

(отдаёт ему корзинку)

Ну, я не прощаюсь, но всё равно — до вечера!

(убегает)

Мик: Вот же очаровательное и доброе создание!

Чикада: Прямо Козаура в юности!

Фоллиана: Странное чувство… Неужели после стольких лет у меня

наконец-то появилась подруга?

Глава 57 Ещё одна вскрытая тайна

Какая ошибка! Зачем он только это сделал?

Профессор Прыск бежал по коридору большими скачками, во всю прыть своих проворных лапок. Но всё же, недостаточно проворных, чтобы на прямой дистанции уйти от преследующих его кошек!

Пока что у него была фора — хищницы некоторое время обнюхивали лестницу, по которой он скатился не задумываясь. Но теперь расстояние между ним и кровожадными красотками неуклонно сокращалось, а свернуть в сторону и спрятаться, юркнуть в какую-нибудь щель, не было никакой возможности.

И зачем он только побежал на этот свет? Правда, неизвестно, что ждало его в других коридорах, но здесь его наверняка ждёт погибель! Как раз когда он добежит до источника света, они его и настигнут!

Это конечно будет не упитанная рыжая бестия, а кто-нибудь из чёрных близняшек, похожих на небольших пантер. Их мягкие прыжки слышались уже шагах в пяти за его хвостом. Эх, нагоняют! Возможно, всё кончится даже раньше, чем он предполагал…

Однако свет приближался, становился сильнее, и, хоть, по сути, он не был ярким, после темноты коридора даже немного резал глаза.

Свет исходил… от пяти свечей чёрного воска расставленных по вершинам лучей начертанной на полу пентаграммы! Здесь коридор заметно расширялся, превращаясь в подобие комнаты. Пока не было ясно, имелся ли из этой «комнаты» другой выход, но профессора сейчас занимал не этот, казалось бы, крайне жизненный вопрос.

Было очевидно, что это та самая пентаграмма, которую начертала Фоллиана, чтобы вызвать своего возлюбленного. Но ведь с тех пор прошло уже несколько дней! Как же получается, что за это время свечи, стоящие на полу, не превратились в чёрные восковые лужицы и не погасли?

Он успел заметить, что две из пяти свечей опрокинуты, но продолжают гореть так же ровно, как и те, что стоят прямо. Но в это время любознательному крысу стало не до свечей!

Чёрное тонкое, но сильное тело вытянулось в полёте над головой крысиного профессора, перелетело через него и приземлилось прямо в середину пентаграммы! Ловкая, как цирковой акробат, кошка, тут же развернулась и оскалила белоснежные иглы клыков в весёлой хищной улыбке!

Теперь профессор Прыск бежал едва ли не прямо к ней в пасть, но повернуть было невозможно — сзади её нагоняла, не менее хищная, сестрёнка, а где-то у той в кильватере пыхтела рыжая толстуха, уступавшая «пантерам» в скорости, но не в кровожадности.

Это был финал. Гибель казалась неизбежной. И всё же профессор не остановился и даже не сбавил темп бега, предпочитая бороться до конца, но при виде приближающихся клыков прикрыл глаза…

Крик, прозвучавший впереди, был не кошачьим, а… женским! В тот же миг в грудь профессора врезались бечёвки, которыми он привязал к спине тетрадь со стихами. Что за?.. Бечёвки немедленно лопнули, и тетрадь соскользнула вниз, легонько стукнув его по ягодицам. Что?!

Он вдруг понял, что бежит на двух, а не на четырёх лапках. Нет, какие там лапки? Он бежал на двух ногах!.. Человеческих ногах!

Впрочем, бег его был недолог, потому что от неожиданности он споткнулся и с разбегу налетел на обнажённую длинноволосую девушку, растерянно стоявшую посреди пентаграммы. Невольно обнявшись, они полетели кубарем, сбив ещё пару свечек. А ещё через мгновение в них врезалась другая такая же девица, а вслед за ней полная, но по-своему привлекательная женщина лет сорока.

Образовалась куча-мала, выпутаться из которой удалось не сразу. Когда же все четверо, всё ещё оглушённые столкновением, разобрались, наконец, где, чьи руки-ноги и отодвинулись друг от друга, потирая ушибленные места, то воцарилось молчание.

Трудно сказать, кто из них был удивлён в большей степени. То, что гнавшиеся за ним кошки, это не совсем кошки, профессор догадался еще, когда увидел их в холле. И то, что сейчас перед ним сидят на полу три ведьмы, ему не надо было объяснять. А вот то, что сам он оказался в человеческом теле, от которого отвык несколько тысячелетий назад, было ошеломительной новостью!

Для ведьм преображение розового крыса тоже было весьма неожиданным. На него сейчас взирали три пары совершенно круглых глаз. Пара карих и две зелёных.

— Парень, а ты кто? — обрела, наконец, голос полная рыжая дама, а две другие смуглокожие, черноволосые красавицы, на вид не старше двадцати лет, воззрились на него вопросительно.

Прыск знал, что они видят перед собой тощего веснушчатого подростка лет семнадцати, с волосами настолько белыми, почти прозрачными, что сквозь них было видно розовую кожу. Вдруг он понял, что сидит совершенно голый среди представительниц противоположного пола, тоже обнажённых. Конечно, ведьмам было совершенно наплевать на свою наготу, на то они и ведьмы! Пока он был в теле крысы, его это обстоятельство тоже не волновало, но теперь…

Прыск увидел валявшуюся на расстоянии вытянутой руки тетрадку стихов, судорожно схватил её и прикрыл причинное место, после чего ответил, решив, что правду скрывать бессмысленно:

— Меня зовут — Прыск. Я… розовый дракон!..

Глава 58 Влипла, влипла, влипла, влипла…

Вести себя, как ни в чем, ни бывало, после всего, что случилось в последнее время, дело непростое.

Анджелика знала, что друзья не посмотрят на неё с осуждением, никогда не упрекнут и даже не подумают о ней плохо. Но ей стыдно было смотреть им в глаза, а когда она хотела что-то сказать или отвечала на вопрос, голос предательски срывался.

Это было мучительно, почти невыносимо! Анджелике хотелось бежать куда-нибудь подальше отсюда, чтобы не видеть тех, кто был свидетелем её дурацкого и позорного поведения. Она едва могла выносить общество их… тех, кого она по-дружески любила и кто, (она знала это!), так же, по-дружески, любил её!

Беда была в том, что деваться ей было некуда. Не только этот город, но и весь этот мир она знала лишь по рассказам друзей, и хоть он был похож на тот, в котором она родилась и выросла, всё же он был чужим, непривычным, а потому опасным!

Куда она могла здесь пойти? Куда угодно, конечно же, но что она будет делать без денег, в потрёпанной одежде, не зная даже самых элементарных правил поведения в этом незнакомом месте?

Но сидеть безвылазно в номере мотеля она больше не могла. И Анджелика решила сбежать. Не насовсем, конечно! Она вернётся, вот только пройдёт… куда-нибудь, что-нибудь там сделает и вернётся. Может быть быстро, а может быть нет.

Огнеплюй ушёл «на работу» рано утром, сказав, чтобы к обеду его не ждали, и что, скорее всего он будет поздно вечером. Надо же какая дамочка у него ненасытная!

Стоп! Анджелика приказала себе выбросить эти мысли из головы. В конце концов, что она знает? Ничего. Ведь Огнеплюй так ничего и не сказал, а догадки Мегги могут быть ошибочными. Да и какое ей дело, в конце концов?

Анджелика воспользовалась тем, что Мегги спит, оделась и выскользнула из номера. Зелёная драконесса могла не спать по трое-четверо суток, не выказывая ни малейших признаков усталости. Точно так же долго она была способна спать, если её не будить, конечно. Ну что ж, пускай себе спит, а Анджелика тем временем пройдётся!

День был соблазнительно солнечным, а город, обласканный золотыми лучами, выглядел приветливо и безобидно. Правда, предчувствие на пороге кольнуло — «Влипнешь!»

Да? Может быть. Но она уже дважды за последнее время «влипала», сидя в четырёх стенах. Так что же лучше? Торчать в мотеле, сходить с ума и всё равно влипнуть, или влипнуть, но хотя бы прогуляться при этом?

— Эй, красавица? Я тебе говорю, куколка. Подь сюды!

Окликнувший её мужчина был навеселе. Не слишком. До состояния, в котором пребывал тогда Огнеплюй, ему было далеко, но эйфория подпития делала своё дело.

Тем не менее, Анджелике не было резона от него шарахаться. Она его не боялась.

— Сколько берёшь? — спросил он, когда девушка приблизилась.

— Что беру? — не поняла Анджелика.

— Ну не концов же в рот! — осклабился незнакомец. — Он у тебя маленький, больше одного не поместится. Я спрашиваю — сколько берёшь за час?

— А-а!.. — протянула Анджелика, до которой дошёл смысл его вопроса. — Вы ошиблись, я не проститутка.

— Вижу, что не проститутка! — заявил поддатый мужик. — Была бы путаной, одевалась бы покрасимше. Вот я и спрашиваю — сколько берёшь, раз ты не путана? Шлюхе я плачу четвертак, а тебе могу пятнашку положить, раз ты не профессионалка.

— Н-нет, спасибо, я не… — начала Анджелика, но незнакомец возражений не принял.

— Что значит — «нет»? — возмутился он. — Я, по-твоему, дурак, что ли платить неумёхе, как крутой шалаве? Кстати, ты осторожней с частным промыслом — девки здесь злые. Поймают — побьют и гриву твою красивую выщиплют. Добро, если совсем не изувечат!

— Хватит! — возмутилась девушка. — Сказала же — я не из них, и нет у меня никакого частного промысла! Я иду своей дорогой, и не надо ко мне…

— Ах ты, сучка!

Мужчина грубо схватил девушку за руку и притянул к себе.

— Я с ней по-хорошему, а она фордыбачит! В последний раз предлагаю или пеняй на себя. Ни тебе, ни мне — даю двадцатку…

— Отпусти девушку!

На плечо пьяного подонка легла ладонь размером с лопату. Даже Огнеплюй не мог похвастаться такими кистями рук, хоть тот, кто пришёл ей сейчас на помощь был ростом пониже её рыжего друга.

Анджелика подняла глаза на этого новоприбывшего, и ей стало слегка дурно. Лицо человека было изуродовано — сломанный нос, бесформенные, разбитые и видимо неровно сросшиеся губы, несколько шрамов пересекающих щёки и неровный голый череп, изломанные брови, уши, расплющенные и напоминающие блины, изготовленные неумелым пекарем.

Но это было ещё не всё! Одежда этого странного типа представляла собой сплошные лохмотья. Правда, их было очень много, как будто этот странный человек напяливал рубашку на рубашку, пока не стал похож на стог сена. Удивительно, что лохмотья эти не выглядели грязными. Да и сам их обладатель не издавал характерный запах, обычно разливающийся вокруг опустившихся представителей рода человеческого.

Приставший к Анджелике хам, бросил лишь один взгляд на мощную фигуру своего оппонента, грязно выругался сквозь зубы и исчез. Спасший девушку «квазимодо» перевёл на неё взгляд своих тяжёлых, но странно безмятежных глаз, и несколько секунд разглядывал её, словно она была экспонатом в музее. Затем он протянул ей руку ладонью вверх и произнёс почти торжественно:

— Пойдём со мной, сестра, ибо здесь тебе не место!

— А… где мне место? — спросила Анджелика, испытывая противоречивые чувства — благодарность, любопытство и желание удрать.

— Под сенью Святого Мика найдётся место для всех, кто желает очиститься от греха, сбросить оковы стяжательства и обрести свет благого учения! Твоё ремесло тебе не престало, но я вижу по твоей одежде, что ты уже начала путь очищения. Так пройди же его до конца!

— Боже! — воскликнула девушка с мукой в голосе. — Ну, чем мне доказать, что я не проститутка?

— Не надо ничего доказывать, сестра! — возразил верзила с замашками проповедника. — Не имеет значения — проститутка ты или нет, как не имеет значения то, что я не так давно я был чемпионом реслинга. Перед ликом Святого Мика мы все равны, и никто никого не хуже и не лучше. Благодаря свету его учения, я вижу ангела в тебе, и меня не интересует, чем ты зарабатываешь себе на хлеб. Пойдём со мной, сестра! Узнай блаженство мудрости Святого Мика и тогда, может быть, ты увидишь ангела во мне и даже в том несчастном слепце, который приставал к тебе только что.

«Влипла! Влипла! Влипла! Влипла!» — стучало в висках у Анджелики, но она вложила свою руку в ладонь адепта секты Святого Мика и пошла рядом с ним, с трудом соизмеряя свой девичий шаг с его великанским, широким и размашистым.

Едва ли девушка могла объяснить, почему она это сделала, но желания остановиться и повернуть назад у неё больше не возникало. Лишь раз Анджелика оглянулась и бросила взгляд на выходящую во двор дверь номера мотеля, где спала Мегги.

Глава 59 Третий брат

— Кто это? — спросил Быкович, зачем-то понизив голос.

— Определённо не Дульери, — так же негромко ответил Драгис. — Могу лишь предположить…

— Ребята, позвольте вам представить моего брата! — сказал Фигольчик, закончив обниматься с тем, кто мог бы сойти за его отражение, если бы не старенький потёртый костюм и очки. — Это — Умник!

— Я так и подумал, — ответил Драгис, протягивая руку для пожатия. — Рад знакомству!

Умник выглядел под стать им — бедновато-поношенно-прилично. Правда вид у него был не рабочего, а скорее мелкого конторского служащего с мизерным жалованием или учителя из школы для детей бедняков.

— А скажи-ка нам на милость, — не слишком приветливо заговорил Бык, — чегой-то ты, Умник, на нас зомбаков выпустил?

— Вынужден принести вам свои извинения, господа! — смущённо ответил Умник. — Дело в том, что произошла ошибка — я принял этих зомби за вас.

— За нас? — удивился Фигольчик и переглянулся со своими товарищами.

— Да, за вас, — продолжал Умник. — Дело в том, что я шёл к вам, но не знал в какой именно части здания вас искать, а когда услышал, как за этой дверью кто-то скребётся, то подумал, что вы спрятались в подвале и снял замок…

— Спрятались, а замок повесили снаружи? — усмехнулся Драгис. — Вы слишком высокого мнения о наших способностях, сэр!

— Да, действительно, — снова смутился Умник. — Моё предположение было непродуманным, а действия слишком поспешными. За это я и наказан. Зомби не напали на меня, а просто опрокинули и прошлись по мне всей толпой. Кроме того, я немного испугался.

— Совсем немного? Ну, ты храбрец! — рассмеялся Бык.

— Да, немного, — пояснил Умник, ничуть не обидевшись. — Я испугался, что опоздал и вижу перед собой погибшую банду Фигольчика/Драговски, но тут же сообразил, что количество трупов намного превышает вашу численность, а их состояние говорит о том, что они умерли достаточно давно, в то время как вы были живы ещё накануне.

— Всё в твоём духе, братец! — вздохнул Фигольчик. — Умный, умный, а… Ну, да ладно. Давай, выкладывай, откуда ты о нас узнал и для чего сюда явился.

— Знал я о вас всегда, — пожал плечами Умник. — Но раньше найти не мог, потому как находился вне физической формы, благодаря нашему братцу, назвавшемуся доном Дульери. Когда же этот тип исчез, то вы пропали вместе с ним. На то, чтобы воплотиться и адаптироваться в этом мире у меня ушло весьма немало времени. А когда мне удалось стать таким, каким вы меня видите, я обнаружил, что наш четвёртый брат опередил меня и теперь всем здесь заправляет!

— Что?!

Фигольчик едва дробовик не выронил от удивления.

— Простите, — вмешался Драгис. — Если я правильно понял, то вы утверждаете, что миром, в котором мы сейчас находимся, правит, э-э, Глупник?

— Совершенно верно, — подтвердил Умник. — Именно так звучит в просторечии прозвище нашего четвёртого брата. Да, этим миром правит он.

— Но почему мы об этом ничего не слышали?

— Глупник не настолько глуп, чтобы афишировать свою деятельность. Он преспокойно стоит за плечами власть имущих, как опытный кукловод. А сам, тем временем остаётся в тени, и даже я долгое время не знал, где он устроил себе логово. Оказалось — на самом видном месте!

— Я осёл! — воскликнул Фигольчик, стаскивая с головы кепку и зачем-то вытирая ею лицо. — Я должен был догадаться с самого начала. Все эти «секты Святого Мика», общественные движения баб за передачу родильной функции мужикам… Вся эта борьба правительства с грамотностью и образованием. А противостояние «дульеристов» и «чайников» чего стоит! Это же его рук дело!

— Совершенно верно, — подтвердил Умник. — Но это ещё что! Нет, конечно, подобные развлечения ничего хорошего не собой не представляют, а наоборот тормозят прогресс, оглупляют народ и превращают саму жизнь в театр абсурда. Но люди приспосабливаются, ухитряются так подстроиться под эту совершеннейшую нелепицу, что иной жизни для себя уже не мыслят. При этом сами нелепости трансформируются таким образом, что действительно становятся частью жизни и быта, и перестают быть нелепостями, а становятся традициями, о происхождении которых уже никто не задумывается. Но беда в том, что Глупник не может остановиться на достигнутом. Его изобретательная натура требует воплощения всё новых идей, а идеи становятся всё более безудержными!

— Например? — спросил заинтересовавшийся Драгис.

— В последнее время онувлёкся экспериментами с местным временем и пространством.

— Это как ещё? — поинтересовался Быкович.

— Ну, вот вам пример. Я уже год наблюдаю за местностью неподалёку отсюда, за городом, которая у здешних жителей называется просто — «Зона», но не имеет ничего общего с местами для поселения заключённых. В общем, эта территория обнесена колючей проволокой, рядов этак в десять, снабжена вышками с прожекторами, КПП с усиленной охраной и прочими атрибутами изоляции под открытым небом. Всё бы ничего, если бы территория «Зоны» втрое не превышала площадь города, в котором мы сейчас находимся. Я просто обязан был выяснить, что там происходит, потому что узнал, что это частное владение ни кого иного, как Глупника! Мне удалось забросить туда несколько шпионов, из которых вернулись только двое. Одного сразу пришлось поместить в психиатрическую лечебницу, другой же отдал концы от неизвестной болезни. Но, умирая, он передал мне листок вот с этими записями, в который он, как одержимый всё тыкал и тыкал пальцем. Вот он, этот листок, ознакомьтесь.

Умник протянул трём друзьям весьма замызганный тетрадный лист, на котором убористым почерком было написано следующее:

«…весёлые крики и музыка, раздававшиеся со стороны кладбища, производила толпа нарядно одетых людей, сгрудившихся, возле свежей могилы. Над самим захоронением трудились четыре дюжих землекопа, которые активно отбрасывали землю в сторону. Вскоре на свет был извлечён новенький полированный гроб, который несколько улыбающихся носильщиков бодро понесли к поджидавшему в сторонке катафалку.

— Куда вы его везёте? — спросил у кого-то из счастливых родственников покойного, удивлённый …

… который никак не мог прийти в себя от всего увиденного.

— В морг, конечно! — был ответ.

— А зачем?

— Как, зачем? Чтобы его там хорошенько подготовили для отправки в больницу!

— В больницу?

— Ну конечно! А куда же ещё? Там он скоропостижно оживёт и через пару недель будет дома с обширным инфарктом!

— Но откуда вы знаете, что у него будет инфаркт?

— Из заключения об оживлении, конечно же! Кстати, не забыть бы, отдать его в регистратуру, а то вместо гипертоников его ещё к астматикам в палату впишут, вот смеху-то будет!? …

* * *

…Священник с угрюмым видом произнёс, обращаясь к молодой паре стоящей перед ним.

— Властию данной мне я объявляю вас, дети мои, не мужем и не женой! Поклянитесь не любить друг друга ни в горе, ни в радости, разбежаться в ближайшее время и не встречаться пока лона ваших матерей не примут вас для рассасывания и последующего расчатия! А теперь можете дать друг другу по физиономии и отобрать кольца …»

* * *

— Вам кажется это абсурдным? — спросил Умник, хитро прищурившись.

— Откровенно говоря — да! — подтвердил Драгис.

— Что ж, вы правы, ведь мне тоже так казалось, — вздохнул Умник. — Но я подверг сей документ тщательному анализу и проверке, после чего сам побывал в этой самой «Зоне», и теперь могу утверждать со всей ответственностью — время там изломано и повёрнуто вспять, а люди живут, м-м, в обратную сторону.

— Ужас! — прошептал Фигольчик. — Вот откуда здесь зомби.

— Совершенно верно. Здешние зомби это что-то вроде отражения деятельности Глупника в «Зоне». Нечто вроде истекающей радиации вблизи места радиационной катастрофы. И это вместо того, чтобы бросить все силы на создание идеального общества, где нет насилия, неравенства, эксплуатации, беды, болезней и смерти!

— А такое возможно? — поинтересовался Драговски.

— Возможно, — ответил за брата Фигольчик. — Вот он, способен такое построить, так же, как Глупник способен переставить всё с ног на голову и сделать так, чтобы невозможный мир стал возможным. Именно поэтому им обоим не только не дана власть, но и не разрешено воплощение в материальных мирах. То, что они оба здесь воплотились — нонсенс! И я даже не знаю, чем всё это кончится.

— А чего плохого в этом самом, как его? Идеальном обществе! — удивился Бык. — Это же хорошо, когда нет неравенства, беды и болезней! Да и насчёт смерти тоже здорово было бы разобраться. То-есть, чтобы её не было. Хотя, кое-кого я бы на рога поднял!

— Вот видишь! Уже у тебя идеального общества не выходит, — вздохнул Фигольчик. — Сделать людей равными пробовали уже не раз. Ничего не вышло. Люди разные, потому и не равны. Что же касается всеобщего благоденствия без бед и болезней, войн и смерти, то всё это возможно, но кончится перенаселением, истощением ресурсов и, как следствие — войнами, болезнями, бедами, включая такие забытые явления, как людоедство, а в итоге смертью, то-есть массовым вымиранием. Поэтому такие эксперименты запрещены.

— Ну, это вопрос спорный! — заявил Умник. — Я с удовольствием организовал бы диспут на эту тему, но не делать же его здесь, в коридоре. Я собственно пришёл, чтобы пригласить вас к себе. У меня здесь неподалёку есть квартира. Небольшая, но с удобствами. Я думаю, что пока вы в бегах, то вам лучше поселиться там, чем здесь. В тесноте, как говориться, да не в обиде!

— Весьма любезно с вашей стороны, — согласился Драгис. — Но позвольте спросить — что вам всё-таки от нас понадобилось? Ведь, как я понимаю, у вас есть к нам какое-то дело?

— Совершенно верно! — улыбнулся в ответ Умник. — У меня есть к вам вполне конкретное дело. В общем, надо спасать этот мир, а для этого самым радикальным способом является устранение Глупника.

— То-есть, какое устранение вы имеете в виду? — нахмурился Драгис. — Вы что, хотите, чтобы мы убили вашего брата?

— Ну, да! Вы же гангстеры, так кто справится с этой задачей лучше вас?

Глава 60 Розовый дракоша

— Я вылупился маленьким и слабым, а к тому же розовым.

Прыск отщипнул несколько виноградин от кисти и отправил в рот. Потом подумал и выбрал себе из корзинки очаровательно жёлтую, почти прозрачную грушу.

— Только представьте себе — этакий розовый дракоша. Змеям на смех! Конечно, я натерпелся от своих сородичей, пока жил среди семьи, всяких бед. От простых насмешек до разных гнусностей, порой опасных для жизни. Как меня вообще не сожрали? Одно время даже принялись гадать, не являюсь ли я драконом-монстром, но никаких отклонений, кроме размеров и нелепого цвета, у меня не наблюдалось. Меня оставили в покое, но всё равно, положение моё среди драконов было отвратительным. Как говорится — в семье не без урода, и этим уродом оказался я!

Он снова сделал паузу, чтобы впиться зубами в грушу, тут же залившую его руки и колени сладким липким соком. Но это не было стоящей внимание проблемой, ведь на нём не было одежды, которую можно было бы испортить, а чтобы смыть сок с тела, достаточно было пройти несколько шагов от полянки, на которой они сидели, чтобы попасть к ручью с небольшой запрудой, где была устроена купальня.

Убежище ведьм, куда они привели своего нового неожиданного знакомца, представляло из себя цветущий сад, в котором странным образом сочетались весна и осень. На одном и том же дереве здесь можно было увидеть, и едва распустившиеся цветы, очаровывающие своей красотой и свежестью, и совершенно спелые плоды, под грузом которых сгибались ветви.

Здесь было всё, что воображение рисует при упоминании заброшенного одичалого сада. И, забывшие, что такое садовые ножницы, лабиринты кустов, и неведомо куда ведущие тропы, и уютные маленькие полянки с никогда не сохнущей мягкой травой, и мраморные беседки, увитые плющом, и статуи изображающие сатиров обоих полов с такими откровенными анатомическими подробностями, что Прыск из розового, то и дело становился красным.

Не было здесь только выхода. Сад был бесконечным, хоть и не производил впечатления огромного и даже большого. Просто в нём, если пойти в какую-то одну сторону, вместо того, чтобы набрести на ворота или ограду, каким-то чудом возвращаешься назад и выходишь на ту же поляну с другой стороны. Любая тропа была замкнута на саму себя, и даже разветвляясь и разделяясь, всё равно приводила к собственному началу. Покинуть это место можно было лишь одним способом, тем же, каким они сюда попали — через портал размером с низенькую дверь, который открывали сами ведьмы. Не сбежишь…

Впрочем, Прыск пока бежать от них не собирался. Когда пентаграмма, в которую они влетели по инерции, изменила образы всех четверых, то бывшие кошки потеряли гастрономический интерес к тому, кто больше не был крысой. Зато интерес другого рода откровенно читался теперь в глазах похотливых бестий, не желающих прикрыть свою наготу ничем, кроме собственных волос.

Ему они тоже не предоставили даже клочка материи. Некоторое время Прыск так и ходил, прикрывая причинное место тетрадью со стихами капитана Барбаруса. Но, в конце концов, он просто устал держать руки в одном и том же положении, и махнул рукой на неуместную стеснительность.

Теперь тетрадка лежала на мраморном столике вокруг которого они устроились, возлежа на специальных ложах с подставкой для одной руки. Странная поза, и Прыск до сих пор чувствовал себя в ней неуютно.

— Короче говоря, я занялся науками, так-как не мог вести полноценную драконью жизнь. И вот однажды, среди книг, которые я захватил в одном городе, пока мои братья ели его жителей, я наткнулся на трактат о трансформациях. Вот тогда-то я и загорелся идеей стать человеком!

— Несмотря на то, что между драконами и людьми шла постоянная война? — Спросила старая ведьма.

— Именно поэтому! — ответил Прыск. — К тому времени собственная семья так меня достала, что мне захотелось стать рыцарем, только для того, чтобы досадить им. Но, представьте моё разочарование, когда после всех сложнейших алхимических реакций и магических манипуляций, я получил вот это тело!

Ведьмы дружно рассмеялись, а Прыск слабо улыбнулся.

— Быть среди людей задохликом ничуть не лучше, чем родиться мелким розовым драконом, — продолжил он. — Некоторое время я пытался себя откормить и натренировать, чтобы исполнить свою мечту и стать рыцарем, но ничего не выходило. Кроме того, даже сильное тело не всегда помогало человеку стать рыцарем. Там много чего требовалось, кроме силы, но у меня ничего этого не было. В конце концов, я бросил эту затею и занялся науками всерьёз.

Мне нравилось быть учёным, но и здесь меня ждало разочарование. Несмотря на признание среди большинства умных людей, я оставался в глазах общества просто забавным феноменом — подростком, знающим не по возрасту много. Меня не воспринимали всерьёз, и это бесило! И вот однажды я с горя выпил лишнего и в помутнении рассудка провёл ещё одну трансформацию, которая каким-то чудом оказалась удачной. Но сначала я, конечно, пришёл в ужас, когда вылез из остатков своего человеческого тела и понял, что я — крыса!

Снова раздался смех. На сей раз Прыск смеялся вместе со всеми. Так бывает — человек со смехом рассказывает о том, как споткнулся на лестнице и пересчитал все ступени, хотя во время этого происшествия, и сразу после него, ему врядли было смешно.

— Но со временем я понял, какие получил преимущества, — снова продолжил бывший крыс. — Во-первых, я впервые оказался крупнее и сильнее всех представителей одного со мной вида, а это важно, когда отвоёвываешь себе еду, место обитания и самку… Ой… Ну, ладно! Во-вторых, крысы существа физически совершенные, а это значит, что я мог выжить в самых разных условиях. Ну, и, в-третьих, я, наконец, получил доступ во все хранилища мудрости, которые были открыты лишь признанным учёным, а такому «вундеркинду», каким считали меня до сих пор, об этом можно было лишь мечтать. Вот собственно и вся моя история!

— Как же ты получил профессорскую степень?

— Надел мимикрийную маску и защитил диссертацию, — ответил профессор Прыск, скромно улыбнувшись. — Раз пятнадцать, наверное, так делал. Потом, некоторое время преподавал в разных университетах Европы. Но это оказалось делом непростым. Каждый раз я не мог удержаться от того, чтобы рассказать студентам чуть больше, чем им следовало знать соответственно эпохе. В результате меня несколько раз выгоняли и лишали кафедры, а пару раз чуть не сожгли. Тогда я ушёл от людей, вернулся к драконам и стал обучать Мегги и немного Драсю. Огнеплюй сам всему выучился, к нему я боялся даже подходить.

— Интересная история, — промурлыкала рыжая ведьма. — Но мне интересно другое. Не скажете ли, господин профессор, куда делся мой сын? Мне кажется… Нет, я убеждена, что вам это известно!

Прыск не заметил, как две молодые ведьмы оказались у него за спиной и вздрогнул, когда почувствовал их ладони на своих плечах.

— Расслабься! — сказала старшая ведьма, пересаживаясь к нему на ложе. — У тебя молодое, здоровое тело, хоть душа и древняя. Давай так — мы будем любить тебя, а ты нам всё расскажешь. Только не пытайся обманывать, а то нам не составит труда залюбить тебя до смерти!

Прыск понял, что «попал». В устах ведьмы это не было пустой угрозой, и теперь перед ним предстала дилемма — выдать ведьмам Библиотекаря или умереть в сладких муках.

Быстро решить эту проблему он не мог, надо было всё, как следует обдумать, но ведьмы уже начали свои бесцеремонные ласки, в которых они были большими мастерицами.

Да, рыжая была права насчёт молодого здорового тела. Конечно, для воина, а тем более рыцаря, оно совершенно не годилось. Но в те годы, когда он постоянно пребывал в этой форме, то славился среди знатоков, как сильный и умелый любовник. Интересно насколько его хватит сейчас, если учесть, что он имеет дело с мега-специалистами в деле плотских утех? И успеет ли он решить проблему так, чтобы не навредить их с Библиотекарем делу?

Глава 61 Какая разница?

Это было нечто совершенно необыкновенное! Анджелика никогда не испытывала ничего подобного. Она даже не представляла, насколько это может быть приятно — находиться среди своих, слушать, как люди радуются твоему появлению, как восторгаются тобой не ради лести, а совершенно искренне, причём хвалят не за внешность или какие-то другие качества, а просто за то, что ты пришла и теперь находишься среди них!

Впрочем, внешность её тоже не оставалась незамеченной. То тут, то там раздавались реплики — «Надо же какая красавица!», «Кто бы подумал, что Жлоб приведёт такого ангела?», «Теперь я точно знаю, что Святой Мик нас не оставил!»

Анджелика старалась не обращать на это внимание, но её самолюбие было польщено. И всё же приятное чувство, которое она испытывала от этих комплементов, не сравнится с тем восторгом, который снизошёл на неё, когда она почувствовала себя членом общины! А это случилось минут через десять после того, как Жлоб, (так звали её нового друга и заступника), представил её молящимся, собравшимся в соборе.

Не было ни одного недовольного голоса, ни одного равнодушного взгляда. Все были в восторге от её появления. Отовсюду слышались одобрительные возгласы, восклицания — «Добро пожаловать, сестра!» и «Будь счастлива под сенью Святого Мика!»

Жлоб проводил её на свободное место, (здесь молились сидя на полу, при этом стоять на коленях было необязательно), и сам постелил ей кусок старой мешковины. Когда она устроилась, поджав под себя ноги, к ней ещё долго оборачивались с улыбками и добрыми словами, пока не началась проповедь.

Первым делом священник, невысокий упитанный человек, одетый в такие же живописные лохмотья, в каких щеголял Жлоб, поприветствовал нового члена секты Святого Мика, то есть её — Анджелику. Ещё раз повторились восторги по поводу её появления среди тех, кто решил отринуть стяжательство и приобщиться к благодати. Священник особенно подчёркивал то, что девушка такой необыкновенной красоты, (Анджелика сидела пунцовая, как мак), нашла в себе силы отказаться от суетной мишуры, вроде дорогих нарядов, драгоценностей, косметики и так далее, и пришла в это святое место, как и подобает истинному адепту Святого Мика — в бедном платье и дырявых башмаках, что показывает насколько возвышена её душа!

Анджелику слегка уколола совесть, ведь она не отказывалась от «суетной мишуры», а просто у неё не было денег на то, чтобы всё это купить. Но она промолчала, не решаясь опровергнуть слова столь доброго и красноречивого священнослужителя.

Потом проповедник перешёл к описанию нескольких эпизодов из жития Святого Мика, делая при этом нравоучительные выводы, остроумно подходившие к какой-нибудь ситуации.

Анджелика не припоминала, чтобы падре Микаэль рассказывал о себе такое, но может быть, старый священник просто не счёл нужным упоминать об этих случаях своей жизни, когда бомжевал на улицах этого города?

Потом они пели какие-то гимны, смахивающие на лихие строевые песни. Потом ещё молились, а потом её пригласили на обед.

Ели во дворе из жестяных мисок. Анджелика не подозревала, что пустая несолёная каша с коркой хлеба и кружка чистой воды могут быть такими вкусными!

После трапезы обсуждались дела общины, в которых девушка мало что понимала. Потом ещё помолились, спели, после чего стали расходиться по домам, поскольку до вечерней службы было ещё далеко.

Анджелике уходить не хотелось. Ей было так хорошо здесь, с этими людьми, в этом светлом храме, посвящённом человеку, которого она знала и уважала совершенно искренне! Был или не был при этом падре Микаэль действительно святым, её не волновало ни в малейшей степени.

— Вы уходите, сестра?

Голос обратившегося к ней человека был незнакомым. Анджелика обернулась и увидела мужчину лет тридцати, худого, невыразительного и какого-то блёклого. Но он улыбался такой же светлой улыбкой, как и все вокруг. Девушка ответила, что уходит, не насовсем, и обязательно вернётся к вечерней службе.

— Сестра, если вы не заняты до вечера, то не хотите ли присоединиться к нашей группе, чтобы молиться вместе с особо продвинутыми адептами Святого Мика?

Анджелика собиралась вернуться в мотель, но теперь не представляла, что она там будет делать. Сидеть рядом со спящей Мегги? Нет, этого ей совершенно не хочется. И совсем не хочется отсюда уходить. Так почему бы не присоединиться к этой «продвинутой» группе?

— Хорошо, я буду с вами! — ответила она, предвкушая нечто особенное, но наверняка не менее приятное, чем то, что случилось с ней только что.

Выяснилось, что «продвинутая» группа собирается не здесь, а в молельном доме или точнее в квартире, которая находится неподалёку. Что ж, ладно — не здесь, так не здесь. Ведь она по-прежнему будет среди тех, кто встретил её, как родную!

Группа состояла из семи человек — четырёх мужчин и трёх девушек. Анджелика стала восьмой, сравняв счёт мужчин и женщин поровну. Когда уходили, она случайно встретилась глазами со Жлобом, который привёл её сюда. Странно, но во взгляде здоровяка читалось… разочарование! Почему бы это?

«Молельная квартира» располагалась в полуподвале и выходила окнами в пустынный двор. Внутри было чисто, но стоял какой-то странный запах. Некая смесь обычного запаха человеческого жилья с примесью то ли моющего средства, то ли каких-то благовоний.

Сначала, как и в храме, здесь была проповедь. Только сидели они не на мешковине, а на мягких, удобных, хоть и не новых матрасиках, покрытых какими-то пятнами.

Проповедник, тот самый, который пригласил Анджелику в «продвинутую» группу, разъяснял, что не только деяния, но и помыслы о стяжательстве любого рода, грешны, и призывал отдать делу Святого Мика «всех себя», не думая о выгоде для жизни своей!

Анджелика пока не понимала, что это значит, но даже не подумала возражать, так-как призывы — отдать тому или иному делу «всю себя», слышала с детства и точно знала, что это хорошо. И когда проповедник спросил у своего отделения общины, готовы ли присутствующие отдать «всех себя» высшей цели — делу Святого Мика, она вместе со всеми выразила на это решительное согласие!

Потом у них было «причастие». Причащались самодельным печеньем с оттиском какого-то профиля, видимо изображающего лик Святого Мика, и жидкостью в бумажных стаканчиках, в которой девушка с удивлением узнала колу. А вот после «причастия»…

После «причастия» было продолжение проповеди, перемежающейся с каким-то песнопением. Но теперь Анджелика воспринимала слова проповедника плохо. Кажется, он продолжал развивать тему о том, как надо отдавать себя ради всеобщего блага и прибавлял какие-то подробности по поводу того, как это лучше сделать.

Пение же вводило её в какой-то транс, больше напоминавший апатичный ступор. Откуда-то возникло равнодушие ко всему земному, в том числе к самой себе. Отдать себя? Да забирайте!

— Братья и сестры! — вещал голос словно издалека. — Пришло время, и пробил час! Возлюбим же друг друга и отрешимся от одежд, ибо нет между нами ничего тайного!

Анджелика почувствовала, что кто-то помогает ей стащить через голову платье. Неплохая идея, ведь здесь очень жарко! Но ведь она будет совсем голая, потому что у неё до сих пор нет белья…

Эта мысль её почему-то рассмешила. Да ну её эту одежду вместе с бельём! Так легче. К тому же она увидела, что она такая не одна — кругом люди снимали одежду и отбрасывали её в сторону.

— Братья и сестры! — вновь прогудел где-то голос проповедника. — Слушайте глас Святого Мика! Любите друг друга, да любимы будете! Мужи — изберите жён, жёны — изберите мужей. И да будет с вами благодать и просветление!

Ах, вот, что означало «отдать всю себя»! Вокруг откровенно тискались парочки. Хорошее просветление! Анджелика считала себя девушкой без предрассудков и комплексов, но такое ей видать ещё не приходилось. Разве что в порнушке, которую Криста как-то стащила у брата, специально чтобы показать ей.

Чьи-то руки легли девушке на плечи и стали нежно их гладить, потом скользнули ниже и накрыли ладонями грудь. Чьи-то губы сначала припали к шее, а затем… Затем мужчина развернул её к себе лицом и стал целовать, всё более страстно, между тем, как его руки умело гуляли по её телу. Это было…

Мысли девушки путались, но зачем ей себя обманывать? Это было приятно, даже восхитительно!

Драся… Но нет, это был не он, не её Драся, а кто-то другой. Ах, да! Это был тот самый блёклый мужчина — проповедник, который привёл её сюда.

Не Драся… Ну, да, не Драся, а кто-то чужой ласкает сейчас её тело умелыми наглыми руками, так, что её трясёт от наслаждения, а из горла вырываются хриплые стоны!..

Не Драся… Не любимый… Но, какая разница?

Глава 62 Вот и мой приз!

Барбарус: Так эта девушка ваша горничная?

Злорд: Совершенно верно, сударь! Сбежавшая горничная.

Барбарус: Ну, так что же вы не поймаете её? Вы хозяин, вам и

разбираться со своими слугами.

Злорд: Вы совершенно правы, дорогой гость! Я обязательно разберусь с

этой негодяйкой. Ух, как я с ней разберусь! Но беда в том, что

поймать-то её у меня никак не выходит. Мерзавка чрезвычайно

умна и хитра!

Барбарус (в сторону): Уж в первом из этих качеств тебе пожизненно

отказано, жалкая пародия на сеньора!

(Злорду)

И вы хотите, чтобы я поймал её для вас, а уж вы устроите ей

порку?

Злорд: Порку? Неплохая идея, но можно придумать что-нибудь ещё, ведь

порка портит кожу… То-есть я хотел сказать, что если я отдам

приказ выпороть провинившуюся горничную, то это испортит мою

репутацию доброго и демократичного хозяина, хоть законы

вассалитета и не будут нарушены. Пусть лучше будет не порка, а

уборка. Точно! Уборка моей спальни в ночное время.

Барбарус: Вам виднее. Значит, как договаривались — я ловлю вам девицу,

а вы передаёте мне все права на фамильный клад, буде он мною

найден в пределах замка, либо за его стенами.

Злорд: По рукам!

Барбарус: Только без обмана!

(уходит)

Злорд (в спину уходящему капитану): Ах, что вы! Что вы! Клад весь ваш!

(вполголоса со злорадством)

И можешь искать его, хоть до скончания века, козёл! Я тут всё

уже давно облазил и заглянул во все дыры и во все щели. Если

клад и был, то его давно уже откопал и прокутил кто-то из моих

предков. Ты, главное, раздобудь мне мою цыпу, а уж я потом

придумаю, как от тебя избавиться!

Зледи (входит): Что такое? Вы с кем-то здесь разговариваете, сударь?

Злорд: Ах, это вы, душа моя! Я беседовал с нашим дорогим гостем. Мы

обсуждали, э-э, планы будущей охоты!

Зледи: С каких это пор вы снова охотитесь? Впрочем, неважно. Мне

показалось, что вы беседуете сам с собой и теперь я рада, что это

не так.

Злорд: Тронут вашей заботой. Но, что привело вас сюда? Вы хотели что

то обсудить со мной?

Зледи: Нет, сударь, не с вами. С вами мне давно уже нечего обсуждать. Я

разыскиваю нашего дворецкого. С тех пор, как вы напугали мою

горничную, я вынуждена делать это сама. Кстати, вы случайно не

знаете, где сейчас может быть Злырь?

Злорд: Нет, душа моя, я этого не знаю. Но может быть вам поможет

Злуша? Я только что видел, как она направлялась с корзинкой в

сторону конюшни. Конюха я отпустил ещё сегодня утром, Злюк с

племянником заняты в библиотеке — убирают паутину по просьбе

нашего гостя. Злох, насколько мне известно, от страха перед

капитаном Барбарусом подался в дальние края. Врядли Злуша

хочет покормить пирогами лошадей, так что остаётся наш миляга

Злырь. Судя по всему, он там.

Зледи: Вы как всегда необыкновенно проницательны, сударь мой!

Злорд: Рад, что смог угодить вам, душа моя! Успешных вам обсуждений

хозяйственных вопросов. А я пойду, навещу Злинду. Посмотрю,

насколько хорошо она вычистила мою шляпу!

(уходит)

Зледи (одна): А ведь этого сукина сына я когда-то любила! Как его только

Злинда терпит? Воистину — сильная девушка! И выносливая…

Интересно, что сейчас поделывает бедняжка Злося? Дурочка

попалась в сети любви! Да, сейчас у неё всё замечательно, а вот что

будет лет через десять?..

Злося (входит): Вы звали меня, госпожа?

Зледи: Ах! Милая, откуда ты?

Злося: Из поместья сэра Злоскервиля, но я ненадолго!

Зледи (опасливо оглядываясь): Но зачем ты пришла? Это же небезопасно!

Злося: Я хотела повидаться с дядей, Злиндой и Злушей, забрать свои вещи

и… попросить у вас прощения, миледи, ведь я всё ещё ваша

горничная!

Зледи: Что ты, дитя! Что ты! Я совершенно на тебя не сержусь. Строй

свою жизнь по своему разумению, никого не слушай, в том числе и

меня! Конечно, я хотела бы оставить тебя под своим крылом, но

что не сбылось, того и цепью не притянешь. Однако тебе здесь

находиться опасно! Я не хотела бы, чтобы ты попалась на глаза

моему мужу или его гостю — этому несговорчивому капитану

Барбарусу.

Злося: Так он действительно здесь? Мне нужно его найти!

Зледи: Тебе? Но зачем?

Злося: Меня просили кое-что передать ему на словах.

Зледи: Так, пошли ко мне — всё расскажешь! Всё равно твой дядя и Злуша

сейчас заняты.

(в сторону)

Получат потом от меня на орехи оба!

(обращаясь к Злосе)

Насколько мне известно, Злинда тоже занята, а это значит, что

некоторое время Злорда мы тоже не увидим.

Злося: Но капитан Барбарус!..

Зледи: У нашего гостя привычка в это время дня бродить по

окрестностям. Не будешь же ты искать его наугад в замковом

парке? Подожди немного, он вернётся к ужину, и тогда я

придумаю, как тебе с ним встретиться. А теперь, пошли!

(берёт Злосю за руку и уводит за собой)

Капитан Барбарус (появляется из-за портьеры): Ну, вот и мой приз!

Странно, но, кажется, я слышал своё имя? Наверное,

молоденькая горничная под стать своей госпоже –

такая же падкая на мужчин, и тоже хочет

познакомиться со мной поближе. Хм-м. Нет,

потаскушки, никто мне не нужен больше, кроме

Фоллианы. Эх, где ты сейчас, моя Фолли? И когда

мы найдём дорогу друг к другу?

Глава 63 Ошибка трижды

Золотая пуля прошила облака, оставив после себя отверстие, которое долго ещё не затягивалось. Если бы кто-нибудь из обитателей земли, занятых своими земными проблемами и заботами, соизволил поднять рыло кверху, он мог бы увидеть, как на фоне вечереющего неба мечется и выписывает сложные фигуры непонятная светлая точка, оставляющая за собой короткие тонкие полосы взрезанного воздуха. Но если и были такие наблюдатели, то они ничего не поняли, а ничего не поняв, благоразумно промолчали.

Дрянь!

Анджелика ещё раз продырявила облако, почти наслаждаясь болью, с которой незащищённое тело врезалось во влажную летучую взвесь.

Какая разница? Я покажу тебе, какая разница!

Она ненавидела себя, ненавидела весь мир, ненавидела то бессознательное, что заставляет человека терять разум и действовать, слушаясь лишь собственных инстинктов, для которых на самом деле нет никакой разницы.

Давно сообразив, что хлестать себя по щекам в полёте дело бесполезное, она наказывала своё тело, развивая страшную скорость, при которой воздух жёг кожу кипятком и грозил вообще снять её с мяса, как лишнюю одежду. Но это имело ещё одно практическое значение — ветер и адреналин помогали выметать из мозга остатки дурмана, который она, как дура, проглотила то ли с печеньем, то ли с колой.

От этого наркотика до сих пор путались мысли, а в интимных частях тела ощущался зуд, который мог свести с ума, если бы не…

* * *

Под уверенными и наглыми руками мужчины её тело таяло, как воск! Где-то на окраине сознания билась, как птица в клетке мысль — «Не он, не тот, не любимый!» Но другая, более близкая, без труда заглушала её — «Какая разница?»

И действительно, какая разница, когда тело пылает и кипит, как жерло вулкана, когда сознание застилает сладостный туман, когда твои органы начинают жить самостоятельной жизнью!.. Руки, ноги, плечи бёдра конвульсивно подёргиваются, грудь подаётся вперёд, подставляя соски под жаждущие мужские губы, и острые вспышки наслаждения пронзают всё тело, рождаясь от каждого касания, от каждого поцелуя и просто от предвкушения того, что вот-вот должно случиться! Сейчас… Немедленно… Скорее!..

Мужчина аккуратно положил её на матрасик, на котором они сидели, (ах вот откуда на нём эти пятна!), выпрямил ей ноги и развёл их в стороны. Анджелика, (нет, это была уже не Анджелика — у распалённой страстью самки не было имени!), не сопротивлялась, потому что этому невозможно было сопротивляться! Сейчас…

Мужское тело наваливается сверху, неожиданно тяжёлое, жёсткое, волосатое, но желанное до потери сознания…

«Не он, не любимый, не Драся!»

«Какая разница?»

Вот оно…

Боль… родилась в десне… И сразу проникла в мозг, словно туда воткнули ледяную иглу. Девушка-дракон распахнула свои полуприкрытые глаза…

Враг!

… и раньше, чем до её сознания дошла хоть какая-то мысль, плюнула в лицо насильника струёй белого пламени!

У «блёклого» были все шансы остаться без глаз и вообще без лица, но как раз в этот момент он оторвался от губ девушки и наклонил голову, чтобы получше прицелиться, нащупывая путь в её тело.

Вопль ужаса и боли разорвал наполненную стонами и всхлипываниями тишину «молельного дома» «продвинутых» членов секты Святого Мика! Волосы «блёклого» вспыхнули, как солома, несмотря на то, что были мокрыми от обильного пота. Он вскочил и заметался по комнате, спотыкаясь о «молящихся», продолжая орать и отчаянно хлопая себя по голове.

Люди вокруг Анджелики повскакали, присоединяясь к общей панике. Она тоже попыталась вскочить, но кто-то толкнул её, и девушка растянулась на жёстком полу между залитыми соками любви матрасами.

Боль от падения немного прояснила разум, затянутый наркотическим дурманом, но до полного освобождения от дряни плавающей в крови, было ещё далеко. Её тело, всё ещё не остывшее от возбуждения, трепетало и дрожало мелкой дрожью. Но вместе с тем, она понимала, что нужно выбираться отсюда, и сделать это надо до того, как «продвинутые» опомнятся.

И тогда Анджелика подняла себя усилием воли, сначала на четвереньки, потом на ноги, а потом она бросилась со всей возможной скоростью заплетающихся ног в приоткрытую из-за духоты дверь!

Одежда? Нет, сейчас её уже не найти. Но это вторично, главное — обрести свободу, пусть даже она окажется нагая и растрёпанная посреди города освещённого яркими лучами закатного солнца!

Её бегство не осталось незамеченным. Сзади раздались крики — «Стой!» и «Держи её!» Нетвёрдо стоящей на ногах девушке ни за что не уйти бы от привычных к своей «дури» сектантов, если бы бросившиеся в погоню мужчины, не пытались сначала запрыгнуть в штаны. Это затормозило их и подарило беглянке несколько драгоценных секунд, за которые она проковыляла по короткому коридору и добралась до невысокой лесенки перед дверью, ведущей во двор.

По счастью, дверь закрывалась изнутри на простую задвижку. Анджелика сдвинула её в сторону и распахнула дверь, когда по коридору затопали несколько пар ног и прямо за спиной раздались крики — «Ведьма!», «Дьяволица!» И уже знакомое — «Держи её!»

Когда она выскочила или скорее вывалилась, на залитый солнцем двор, то поняла, что надежды её не оправдались. Анджелика предпочла бы сейчас оказаться посреди стадиона с переполненными трибунами, но внутренний двор большого старого дома был пустым и тихим.

Жизнь кипела где-то рядом, но в стороне, и её звуки долетали сюда приглушёнными. Даже в окнах не было видно ни одного человека, а если кто и смотрел в это время на улицу, то прятался при этом за шторами и не подавал вида, что наблюдает за тем, что происходит во дворе.

Силы девушки быстро закончились. Она понимала, что ей не добежать до ворот, ведущих на улицу, и остановилась посреди двора, тяжело дыша, готовая упасть в обморок. Она не смотрела на тех, кто выбрался вслед за ней из подвала, но почему-то словно видела их со стороны.

Вот они замирают на долю секунды, привыкая к яркому свету, вот замечают одинокую обнажённую фигурку, стоящую посреди двора, словно ось посреди циферблата лишённого стрелок. Потом они переглядываются и бросаются к ней, на сей раз, молча, чтобы не привлечь лишнего внимания, а по-тихому скрутить свою жертву и затащить обратно под землю, откуда, может быть, ей не будет уже выхода.

Анджелика «видела», как к её растрёпанным волосам протянулась рука того, кто подбежал первым…

И тут она «дала свечу»! Так говорил о вертикальном взлёте Чикада, ещё в то время, когда учил её летать в замке Рогелло Бодакулы. Анджелика уже успела забыть, когда она в последний раз летала, используя энергию мира в котором находилась. Она не знала даже способно ли на такое её дважды трансформированное тело? Оказывается способно. И ещё как способно!

Не понадобилось сосредотачиваться и нащупывать силовые потоки. Не нужно было сопоставлять собственные биоритмы с энергетическими волнами вокруг неё. Она просто взлетела! Как ракета, как выпущенный из пушки снаряд, распоров неподвижный воздух, и подняв тучу пыли и мусора во дворе-колодце, отчего её преследователи на несколько минут оказались в густом пылевом облаке.

Но ей до них уже не было дела, как не было удивления и радости по поводу вернувшихся способностей. Даже столь желанное обретение свободы отодвинулось на второй план, вытесненное затопившей душу горькой обидой и злостью на себя и на весь мир!

Достигнув облаков, девушка остановилась и, что было силы, хлестнула себя по щеке, потом ещё и ещё! Но наносить себе удары всегда неудобно. Кроме того, тело тут же начинает жалеть и щадить себя, вопреки воле хозяина. Надо обладать огромной силой духа или впасть в крайнее отчаяние, чтобы принять, как следует наказание от самого себя!

И тогда она начала метаться среди облаков, обжигая кожу трением о воздух, рыдая без слёз и обзывая себя самыми грязными прозвищами…

* * *

Сколько прошло времени, прежде чем она остановилась, так и осталось неизвестным, ведь у неё не было часов, а заметить положение солнца она не успела. Может быть, прошёл час, а может всего несколько минут, но солнце уже готовилось нырнуть за горизонт, хотя было ещё очень светло.

Девушка взглянула на город сверху вниз и почувствовала, что её клокочущая ярость угасает. Вместо неё душу затопила чёрная тоска и ощущение безнадёжности. Дурное чувство, бесплодное! Она понимала это прояснившимся сознанием в заболевшей голове.

Надо было что-то решать, куда-то лететь и где-то опуститься на землю. Но куда она могла полететь сейчас? В мотель? И что будет, если она в таком виде опустится с неба перед дверью их номера? Подождать до темноты?

Анджелика вдруг почувствовала страшную усталость. Не думая о последствиях, она измотала себя, и теперь не знала, сколько ещё сможет продержаться в воздухе. Вариант — слетать за город, чтобы сесть в безлюдном месте, например в лесу, пришлось отбросить. До леса она явно не дотянет, а если и дотянет, то врядли сможет снова взлететь в ближайшее время. И что тогда? Каково ей будет в темнеющей чаще одной, без одежды, тепла, еды и укрытия?

Если бы не опасение наделать беды друзьям, она бы приземлилась прямо посреди города. Голая девушка на улице? Ну и что? Пусть смотрят, ужасаются и удивляются! Можно по разному попасть в беду, а рассказать полиции про балующихся наркотой «продвинутых», заманивающих девушек под видом молебнов, чтобы потом одурманить наркотиком и подвергнуть грязному насилию, это не стыдное, а нужное и правильное дело! Но как в таком случае она объяснит кто она такая, как смогла ускользнуть от насильников и каким образом спустилась с неба посреди улицы голая? Нет, этот путь для неё тоже закрыт.

Анджелика поискала глазами, но не нашла тот дом из подвала которого чудом вырвалась. Зато Собор Святого Мика был виден хорошо. Отсюда он казался игрушечным, а, едва видимые с такой высоты люди, напоминали муравьёв. Сейчас они, наверное, собираются на вечернюю службу. Интересно, «продвинутые» там? С какими лицами они будут глядеть в глаза своим «братьям и сёстрам»?

О чём она думает? Наверняка их рожи будут светиться сиянием «истинной веры»! Ещё и расскажут остальным прихожанам про «дьяволицу», которая помешала им «отдать всех себя» в молитвенном экстазе делу Святого Мика!

Да, теперь при воспоминании о радушии и приветливости, с которой Анджелику встретила община «нестяжателей», её пробирала нервная дрожь. «Продвинутые» просто хотели заполучить себе недостающую для ровного счёта девушку. Возможно, после такой вот «совместной молитвы», Анджелика заняла бы в их рядах не последнее место.

То, что в общине знали, как именно «молится» эта группа прихожан, было ясно хотя бы по реакции Жлоба. Но ведь община не отвергала таких членов и не осуждала их! Никто не пытался остановить Анджелику или хотя бы предупредить о том, что её ждёт в «молельном доме». Ну, хорошо, Жлоб принимал её за проститутку-одиночку, на свой страх и риск практикующую возле мотеля. Конечно, он решил, что ей терять нечего и для неё такое поведение в порядке вещей. Но остальные-то, что молчали? Почему те, кто так нахваливал её за приход в их ряды, не сказал ни слова? Даже священник продолжал улыбаться, когда «продвинутые» уводили её с собой.

Интересно, является такая «продвинутость» частью учения Святого Мика или это исключение из правил? А ещё, нет ли в рядах общины, кроме «продвинутых», например, каких-нибудь «задвинутых», которые практикуют ритуалы похлеще групповых оргий?

Одно было ясно — Анджелика не войдёт уже по доброй воле под своды собора Святого Мика и никогда больше не назовёт братьями и сёстрами этих… Но ей почему-то захотелось их увидеть поближе, посмотреть, как они пойдут на вечернюю службу. Жаль, что она не может это сделать.

Подождите! Почему не может? Очень даже может, но ей не обязательно для этого приземляться на площадь или садиться на крышу Собора. Достаточно без лишнего шума опуститься на верхушку ближайшего небоскрёба. Конечно, ей с такого расстояния будет видно не намного лучше, чем из-под облаков, но зато её саму тоже никто не увидит, разве что какой-нибудь астроном случайно наведёт на неё телескоп. Вот он тогда удивится!

Анджелика выбрала себе здание чем-то напоминающее незабвенную «Пирамиду», но более тонкое, а потому смахивающее на сильно подросшую башню средневекового замка. Опустившись на широкий парапет верхней площадки, девушка почувствовала, как она на самом деле устала. Ноги едва держали, и, чтобы не упасть, она уселась на тёплый камень, свесив голые ступни, словно мальчик-рыбачёк с мостика над речкой.

Отсюда ей хорошо было всё видно. Секта Святого Мика была популярной и насчитывала большое количество прихожан, так что все желающие не могли поместиться в Собор, и значительная часть оставалась на площади. Отсюда девушка, конечно, не видела лица, но узнала лысину Жлоба, возвышающегося над толпой единоверцев. (А ведь «блёклый» врядли сможет вернуть себе даже свою жиденькую шевелюру!)

Эта мысль её почти насмешила, но одновременно вызвала новый всплеск ещё не остывших воспоминаний и мыслей с ними связанных. Мысли эти были из разряда невесёлых, но, по крайней мере, сейчас её жгучая злость и обида на себя прошла. Теперь она могла обдумать всё здраво. Или как-то в этом роде…

По сути, в последнем происшествии она была не виноватой, а потерпевшей. Её обманули, опоили наркотиком, и в таком виде едва не изнасиловали. Да, она снова влипла, но счастливо отделалась. И на том судьбе спасибо!

Не обошлось, правда, без потерь. Если не считать платья и пары башмаков, она потеряла изрядную долю доверия к людям и, увы, немалую часть уважения к себе.

Формально она осталась девственницей, так-как «блёклый» своего не добился. (Чтобы не сомневаться, ведь всё-таки под наркотой можно было чего-то не почувствовать, Анджелика провела проверку, воровато поглядев туда-сюда, словно боялась, что её увидят птицы.) Нда, с физической точки зрения потерь не было, а вот что касается душевного состояния…

За короткое время она уже дважды побывала в объятиях другого мужчины. И, что греха таить, (давайте не будем врать самим себе!), оба раза желала близости. Причём, в последний раз она устояла только за счёт копья-булавки, так и сидевшей с драконьих пор в её десне. Анджелика научилась вынимать её без боли, превращая в оружие, и вставлять обратно с такой же лёгкостью, с какой женщины проделывают это с серёжками. Говорить, и есть её тайное оружие не мешало, а боль доставляло лишь в исключительных случаях, вроде давешнего.

Как ей после этого всего относиться к себе? Как смотреть в глаза Драсе? Ведь фактически она изменила ему! Или это несчитается? Причём, если её реакцию на мужское обаяние Огнеплюя, ещё можно назвать милой, естественной игрой гормонов, то всё что проделывал с ней «блёклый», выходило за рамки даже самого смелого флирта! Она встала на грань, перешагнуть которую не дали не её высокие моральные качества, не сила воли и даже не воспоминание о возлюбленном, а техническое или вернее магическое средство. Так кто же она после этого?

Анджелика вдруг с ужасом почувствовала, что при воспоминании о руках «блёклого», бесцеремонно гуляющих по её телу, у неё вдруг слегка закружилась голова, а где-то внизу живота родилась и поднялась к сердцу тёплая сладкая истома!

Ну, вот, опять! Может ли она считать себя после этого достойной своего возлюбленного? Достойна ли она Драси или лучше уйти с его дороги и не мешать, а он пускай найдёт себе другую, действительно хорошую девочку, и будет с ней счастлив?..

— Драконы однолюбы. Так вы только сделаете несчастными и его, и себя!

Голос прозвучал так, словно его обладатель сидел рядом с ней бок-о-бок. От неожиданности Анджелика чуть не свалилась с парапета прямо на головы, молившимся на улице, членам секты Святого Мика.

Девушка медленно повернула голову, так-как её шея вдруг почему-то стала деревянной. Да, обладатель голоса, бывшего почему-то знакомым и незнакомым одновременно, действительно сидел рядом и, так же, как она, смотрел вниз на Собор Святого Мика и толпу вокруг него.

Сердце Анджелики радостно стукнуло, когда она увидела нечеловеческую округлую фигуру, словно состоящую из одной головы и напоминающую картофелину или грушу! Но она тут же поняла, что ошиблась, как ошибалась уже однажды, приняв будущего дона Дульери за его брата — Фиглориуса или Фига, как она привыкла его называть.

Сидевший рядом незнакомец, как две капли воды был похож на обоих братьев, а это означало только то, что перед ней был ещё один брат из их семьи. Девушка припомнила, что всего братьев должно быть четверо, но с двумя другими были какие-то заморочки по поводу их пребывания в реальном мире. Но она не помнила, что именно это были за сложности.

Может быть от растерянности, вместо того, чтобы поздороваться, удивиться или хотя бы поинтересоваться с кем именно она имеет удовольствие оказаться в неожиданной компании, Анджелика спросила:

— Давно вы здесь?

— С момента вашего приземления, принцесса Анджелика, — ответил незнакомец. — И вот уже минут сорок вы мне рассказываете свою жизнь.

Девушка проглотила комок, застрявший в горле.

— Я что, говорила вслух? — спросила она.

— Нет, нет! В этом нет необходимости. Когда женщину переполняют такие сильные эмоции, все её мысли, воспоминания, желания, знания и чувства, видны, как на ладони. Так что я теперь знаю о вас всё, вплоть до самых незначительных мелочей, которые вы сами забыли.

— Например? — спросила Анджелика машинально.

— Вы помните ту историю, с фарфоровой статуэткой, которую вы похитили в трёхлетнем возрасте с комода своей бабушки? — спросил двойник её друга, закидывая ногу на ногу, что при его телосложении было непростым делом. — Конечно, помните, благодаря тому, что вы сам были этой статуэткой. Забавно держать саму себя в руках, а быть у самой себя зажатой в ладонях, наверное, ещё забавнее! Но речь не об этом. Так вот, вы потом пытались вспомнить, что случилось с той статуэткой, которая так предательски выскользнула из ваших детских пальчиков. Однако у вас ничего не вышло. Но я могу вам сообщить, что статуэтку вы тогда не разбили, иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали. Эту семейную реликвию так и не нашли, да и не могли найти, ведь она была уже в коридоре Колдовского замка и приняла свой естественный вид. Зато родители довели до горьких слёз бедную кроху, уже тогда втянутую в цепь сверхъестественных и магических событий. Теперь понимаете?

Анджелика вдруг вспомнила эти события семнадцатилетней давности, которые никогда не всплыли бы в её памяти, если бы ей сейчас о них не рассказали. Да, тогда она рыдала в три ручья, а родители после долгих поисков решили, что статуэтку она выбросила в окно. Причём отсутствие осколков на тротуаре внизу, почему-то не заставило их изменить своё мнение. И, конечно, никто не стал слушать рассказ трёхлетки о том, что «куколька плевлатилась в тётеньку!»

— Так я вам это всё рассказала? — спросила девушка.

— Это и многое другое. Практически всё. Но вы не бойтесь и не стесняйтесь, пожалуйста! Близкая подруга моего брата мне не чужая.

— Брата? — переспросила Анджелика и тут же спохватилась. — Да, Фиг рассказывал. Но с кем из братьев я сейчас разговариваю?

— Позвольте представиться! — воскликнул круглый коротыш, вскакивая на парапет. — Моё имя — Кукиш! Я должен быть вам известен так же, как Глупник. Но что же мы беседуем на улице, ведь это неудобно. Позвольте, дорогая принцесса, пригласить вас в моё скромное жилище, которое находится прямо здесь — на вершине этой башни!

Анджелика вдруг вспомнила, что она голая, но на сей раз, у неё не было ни шубки, ни полотенца, как во время их первой встречи с Фигом.

— Ай, бросьте! — махнул рукой Глупник, видимо снова прочитав её мысли. — Молодой, красивой, хорошо сложенной женщине всегда идёт нагота, и не надо её стесняться! Да вы это и сами знаете.

Он был прав. В конце концов, её наготу видели уже столько мужчин, что стесняться действительно было нечего. Тем более что среди них были уже два брата вот этого вот дружелюбного существа. Теперь её увидел третий брат. Ну и ладно! Какая разница?

И тогда Анджелика в третий раз за сегодняшний день сделала одну и ту же ошибку — дала дружелюбному незнакомцу увести себя неведомо куда.

Глава 64 Осознанная необходимость

Такого Прыск не переживал со времён фараонов. Но тогда его, храмового писца, удостоенного младшего жреческого чина и доверия самого Имхотепа — великого учёного, поэта и архитектора, зазывали в свои покои царские дочери.

О, это были воистину темпераментные девы! Даже его скрытой от людских глаз драконьей силы хватало на них чуть не на грани предела. Но хватало. Ох, как хватало!

В те времена арраво-палестинские представления о целомудрии не отравили ещё своими сухими, но цепкими стеблями человеческие умы. Страстные и умелые принцессы, эти подлинные жрицы любви практиковали утончённую науку наслаждения, способную на время возвести сильного человека до уровня божества, а слабого ввергнуть в пучину безумия, что впрочем, считалось почётным и достойным делом.

Никто не возбранял царственным девушкам иметь любовников. Даже наоборот — если вошедшая в возраст девица не проявляла естественного внимания к противоположному полу, то у следивших за ней нянек и воспитательниц возникали опасения по поводу душевного и физического здоровья принцессы.

Иное дело — вопрос о детях. Кровь фараонов священна, и они на этом вопросе давно слетели с катушек! Конечно, семьи верховных владык обрастали бастардами, которых приходилось пристраивать, кого в храм, кого в семью придворного невысокого ранга, которого при этом не грех было возвысить.

Но, как и во все времена, здесь присутствовала одна сложность — незаконнорожденные дети принцев хлопот практически не приносили. Из них получались отличные жрецы и полководцы. А вот те, которых рожали принцессы, могли основательно подпортить карьеру своей матери.

Беда была в том, что девушки царского рода предназначались в жёны своим братьям, и прежде всего это касалось кронпринца, наследника престола. Но в жёны для фараона годилась только целомудренная дева — то-есть, согласно представлениям того времени, не рожавшая детей, а вовсе не та, которая не имела связи с мужчинами. (Как она будет хорошей женой, если останется необученной неумехой?)

Если же выяснялось, что супруга фараона родила кого-то до замужества с ним, то этот ребёнок всё равно считался отпрыском её мужа, а значит престолонаследником. Понятное дело — кому из фараонов захочется признавать своим наследником бастарда, отцом которого может быть красивый раб, подаренный когда-то его будущей супруге для обучения и развлечения?

Конечно, своей властью он мог бы назначить другого наследника, но это означало неизбежную борьбу принцев за престол, где обычным делом являются интриги, подлоги, предательство и убийство.

Можно было бы решить проблему радикальным способом — снять голову с нежелательного претендента. Но тогда пришлось бы проделать то же самое с женой или всю жизнь опасаться яда в кубке, либо кинжала в спину. Не было никаких проблем с тем, чтобы разделаться и с ней, но далеко не все фараоны были кровожадными тиранами.

Уничтожить жену/сестру, и фактически, племянника, могло быть по сердцу лишь законченному чурбану. Да, на престолах случались и такие выродки, но это было не так часто, как об этом было принято судачить среди черни. Чаще всего подобной путаницы просто всеми силами старались избежать.

Для этого существовало множество верных средств, разработанных знахарями в течение многих тысячелетий и действовавших безотказно. Или почти безотказно.

Вот и тогда какое-то зелье не сработало, причём дважды и у двух дочерей фараона стали расти животики! Прыск был в этом виновен не более любого другого мужчины нечаянно обрюхатившего любовницу. Ну, может быть немного более, чем обычный мужчина, так-как его драконья сущность вполне могла дать семя более устойчивое и сильное, чем обычное человеческое.

Этот вопрос так и остался невыясненным. Да никто и не собирался его выяснять. Главный смотритель женской половины царского дома был в ярости! Вывести из строя сразу двух принцесс! Это конечно не финальная катастрофа, когда лучше броситься на собственный кинжал, но весьма неприятное происшествие в рамках внутрисемейной политики.

Слетели с должностей несколько знахарей и нянек, которые вообще были не причём. Дело дошло до фараона, и тогда получил по бритой макушке сам Имхотеп, протеже которого так лихо набедокурил в хозяйстве его повелителя.

На счастье Прыска тогдашний правитель Египта не был скор на расправу, но это вовсе не значило, что он готов был закрыть глаза на причинённый ему урон. Вердикт повелителя был однозначен — лишить виновника мужественности.

Мягкое наказание, но ведь надо же кого-то наказать!

Прыск был последним, кто узнал о чрезвычайном происшествии, к которому имел непосредственное отношение. И было бы это известие для него роковым, если бы не младшая из дочерей фараона, едва достигшая возраста любви и совсем недавно познавшая мужские ласки.

Эта девушка была немножечко влюблена в писца Верховного жреца, которого встретила в покоях старших сестёр. Совершенно неопытная, но хрупкая и нежная, как едва раскрывшийся бутон лотоса, она очаровала Прыска своей ещё детской наивностью и совершенной красотой. Но, увы, их знакомство было недолгим, а связь мимолётной. Но именно эта девушка предупредила Прыска, (носившего тогда другое имя), о том, что ему грозит опасность.

Её предупреждение едва не запоздало. Молодой писец вынужден был бросить папирусы, над которыми работал, и бежать от стражи в лабиринт хранилища мудрости, где за каменными полками заваленными древними свитками имелась маленькая лаборатория его учителя и патрона — Имхотепа.

Нет, спрятаться в ней было невозможно, и запасного выхода из неё тоже не было. Но именно здесь смышлёный ученик великого учёного надеялся найти средство для спасения!

Стражи потом нашли лишь набедренную повязку, сандалии и амулет сбежавшего писца. Но его самого нигде не было. И ни следа, ни намёка не осталось, чтобы понять, куда это он подался голый?

Допросили всех кого могли, даже самого Имхотепа, но Верховный жрец лишь пожал плечами и зачем-то внимательно вгляделся в угол лаборатории-кельи, туда, где древние плиты чуть разошлись из-за землетрясения, случившегося пару веков назад. В образовавшуюся щель сумел бы протиснуться, разве что, кто-нибудь из не слишком крупных детей богини Бастет. Конечно же, никакого писаря там не было, и быть не могло.

* * *

(Примечание автора —

Я догадываюсь, что приверженцы «традиционной морали» с удовольствием сожгли бы меня на костре, а историки забили бы до смерти трудами по египтологии. Но я утверждал, и буду утверждать, что убеждения первых основаны на извращении, коверкающем человеческую природу, но возведённом в культ сумасшедшими правителями и религиозными психопатами, много столетий назад. Перед вторыми же я хотел бы совершенно искренне извиниться за анахронизмы и вольное использование имён и терминов, относящихся к истории Древнего мира.

В конце концов, это фэнтези! Я преклоняюсь перед теми, кто пишет исторические романы, но не считаю себя готовым для столь серьёзных трудов. Может быть позже, но не сейчас. А сейчас — Колдовской замок!)

* * *

И началась для Прыска совсем другая жизнь. Сначала было тяжело в незнакомом теле грызуна, но потом он привык. Даже нашёл кое-какие преимущества. Например, мог питаться со стола самого фараона, оставаясь при этом незаметным. Но самое главное, теперь он имел доступ к любому манускрипту и артефакту в любом хранилище мудрости Египта, куда допускались лишь посвящённые, и даже перед самим фараоном не всегда открывались двери!

Некоторое время он тосковал по своим возлюбленным, и опасался за их судьбу, но потом узнал, что и они, и дети их не пострадали. Все были пристроены и не обижены судьбой, а его юная спасительница стала женой следующего фараона!

Что же касается его собственной личной жизни, то очень скоро он понял привлекательность самок местного крысиного племени. Благодаря своим размерам — вдвое больше обычного, он не имел конкуренции среди самцов и даже мог не бояться детей богини Бастет!

Собственно из-за любви к одной молоденькой крыске, он лет через полтораста, оказался на борту корабля, который после долгого путешествия доставил его в Вавилон. Но это была уже совсем другая история.

* * *

Прыск привстал на локте и покосился на спящих ведьм. Две молоденькие черноволосые красавицы спали в обнимку. Ни дать, ни взять — кошки! Что ж, они были не чужды однополой любви, хоть во время их совместных оргий, едва не рвали его на части.

Их начальница спала рядом с Прыском. Она не питала тяги к девушкам, и чаще всего в итоге любовных баталий забирала их единственного партнёра себе. Надо же! Во сне она казалась моложе, как впрочем, и во время любовных игр.

Это понятно, ведь в обоих случаях с лица женщины пропадает маска напряжённости. Сон, как и любовь, лечит, омолаживает, продлевает жизнь. Несчастен тот, кто вынужден пренебрегать даже одним из этих необходимых действий! Тот же, кто ограничивает себя добровольно — глуп.

Прыск покривил душой, а точнее крупно соврал, когда рассказывал ведьмам о причине своего превращения из человека в крысу. Незачем им знать его подлинную историю, равно, как и его интимные возможности. Нет, он не был, презираем и угнетён тогда в Египте. Там ценились люди обладающие умом и знаниями, как это бывает в любом высоком обществе в противовес обществу низкому, нецивилизованному.

Просто обстоятельства иногда складываются против человека. Или дракона. Или крысы. Но верно также то, что там, где ситуация кажется безвыходной, нередко можно найти выход или хотя бы лазейку, ведущую вон из западни!

Например, сейчас, когда он приготовился быть съеденным кошками, а вместо этого вернулся в человеческое тело и оказался в обществе трёх красавиц. Они напомнили ему давно забытые радости жизни! Что ж, спасибо им за это, но надо выбираться отсюда. И он теперь знает, как это сделать!

Проблемы только три. Первая — надо смыться, не разбудив ведьм. Вторая — неплохо бы забрать с собой тетрадку со стихами капитана Барбаруса, но её каждый раз подкладывает под щёку Клодина, старшая ведьма и мать их «стихийного библиотекаря». Ну и проблема третья — очки!

Века, проведённые за книгами способны испортить даже великолепное драконье зрение. Его зрение испортилось где-то в позднем средневековье, когда книги становились всё более увлекательными. Тогда-то он и раздобыл себе первые очки, благо такой предмет был уже человечеству известен.

Нынешние очки, возможно, были сотыми из тех, что украшали его переносицу за это время. Но сейчас они были ему безнадёжно малы и никак не хотели держаться на положенном месте!

Для того чтобы рассмотреть что-либо детально или хотя бы разобрать текст в тетради стихов, приходилось держать очки в руке и смотреть сквозь них одним глазом.

Но это не беда! Ему бы только добраться до мира людей, а там он что-нибудь придумает. Итак, спасибо этому дому — пойдём к другому!

Глава 65 Зломорфозы

Капитан Барбарус: Тише! Тише, сеньорита! Я не причиню вам зла, если

вы сами не причините его себе. Поверьте, в том, что

я делаю, нет ничего личного. Меня наняли вас

поймать, и я просто выполняю свою работу.

Возможно, у вас были веские причины сбежать от

своего господина, но меня это не касается. Что, что?

Да не дёргайтесь вы так! Сами себе делаете больно.

Злося: Мммм… Мм!

Капитан Барбарус: Эти узлы специально придуманы так, что чем сильнее

вы их тянете, тем верёвки глубже впиваются в ваше

тело. Порвать путы вам не удастся, поэтому

совершенно бесполезно так себя мучить.

Злося: Мммммммм!!!

Капитан Барбарус: Вот упрямая девушка! Вы что, не понимаете, что я

вам говорю? Или может быть вы настолько глупы,

что говорить вам что-либо бесполезно? Я знаю, есть

такие женщины. С ними, как правило, больше всего

хлопот. А, значит успокоились! Рад, что вы не

из таких. А то моё чувство сострадания

основательно уменьшается, когда я сталкиваюсь

с дурочками.

Злося (умоляюще): Мммм!..

Капитан Барбарус: К сожалению, я не понимаю вас. Вы хотите сказать

мне что-то важное?

Злося (утвердительно): Мм!

Капитан Барбарус: Я не против того, чтобы дать вам высказаться, но

предупреждаю — уговорить, подкупить, запугать и

обмануть вам меня не удастся.

Злося (принимая серьёзный вид): Мм.

Капитан Барбарус: Вот как? Нет, вы не глупая девушка. Что ж, я выну

кляп, но вы должны мне обещать, что не закричите.

Сеньор Злорд особенно настаивал на том, чтобы не

было шума при вашем, э-э, задержании!

Злося (утвердительно): М-м!

Капитан Барбарус: Ну, вот и хорошо! Поверю вам на слово. Но если

подведёте и обманете, я уже не смогу быть с вами

таким деликатным.

(вынимает кляп изо рта Злоси)

Злося (хриплым задохнувшимся голосом): Фоллиана!!!

Капитан Барбарус (в крайнем изумлении): Что?!

Зледи (врывается с обнажённым кинжалом в руке):

Где моя горничная? Отдайте Злосю, негодяй!!!

* * *

Злырь (появляется из мрака с зажжённым фонарём): Ага, племяшка, вот

и не вышло, по-твоему! Думала весь жар себе загрести, а дядьку

старика с носом оставить? Э, нет! Говорил — не может

молоденькая гусочка старого гусака обскакать. Значит, так тому и

быть. Погоди, вот объездит тебя Злорд, тогда посмотрим, какая из

тебя барыня получится!

Капитан Барбарус (внезапно появляется перед ним и становится лицом к

лицу): Что вы здесь делаете, милейший?

Злырь: Ой! Сударь, вы совсем старика напугали! Так ведь и помереть

недолго.

Капитан Барбарус: Я повторяю свой вопрос, но не советую вам

заставлять меня повторять его ещё хотя бы раз.

Итак, что вы здесь делаете милейший?

Злырь: Я… Вот, мимо проходил…

Капитан Барбарус (достаёт из-за голенища охотничий хлыст): Видимо

я говорю слишком тихо, либо у вас что-то не так со

слухом. Вот средство, которое хорошо прочищает

уши! Оно же лечит от забывчивости и является

отличной профилактикой лжи.

Злырь (отступая на дрожащих ногах): Уй! Сударь, я всё скажу, как на

духу, верьте мне!

Капитан Барбарус (медленно поднимает руку с хлыстом): Итак?

Злырь: Я племянницу свою шёл проведать.

Капитан Барбарус: Племянницу?

Злырь: Точно так, ваша милость! Племянницу. Ту, которая беглянка.

Капитан Барбарус: Беглянку? Вот эту?

(Берёт его за руку с фонарём и поворачивает таким образом, что становится видно кресло, в котором сидит связанная по рукам и ногам Злося.)

Злырь: Так точно, сударь, эту! Эк вы её ловко… И платочек на рот

накинули, чтобы лишнего чего не сказала. Ну, да я пойду,

обрадую его сиятельство Злорда, что нашлась беглая служанка,

значит…

Капитан Барбарус: Погоди. Ты говоришь она племянница твоя? Так

неужели тебе её совсем не жалко? Ведь это всё

равно, что дочь, а коли, своих детей нет, так,

тем более!

Злырь: А чего её жалеть-то?.. То-есть, жалко, сударь, конечно жалко! Да

только господская воля для нас наипервейший закон!

Капитан Барбарус: Вот как? Похвально! В таком случае, можете идти и

передайте его сиятельству Злорду, что я готов

вернуть ему его собственность в обмен на

подтверждение договорённости достигнутой

между нами.

Злырь: Всенепременно передам, ваша милость! Покорнейше

вас благодарю!

(кланяется, собираясь уходить)

Капитан Барбарус: Одну минутку, милейший!

Злырь: Что такое, сударь?

Капитан Барбарус: Не расскажете ли мне, что это за история с договором

между вами и дворецким соседнего поместья,

неким Злоримором?

Злырь: Да откуда вам это…

(спохватывается)

А что за история? Нет никакой истории…

Капитан Барбарус: Ах, значит, нет никакой истории?

(снова поднимает свой хлыст)

Видимо прочистить уши, а заодно освежить тебе

память всё-таки придётся!

Злырь: Сударь, сударь! Не извольте беспокоиться, я всё расскажу. Это

мы шутку такую затеяли. Ну, не то чтобы шутку, а так,

шалость вроде. Попутал нечистый старичков, бывает ведь!

Капитан Барбарус: Бывает. А теперь расскажите, в чём собственно

заключалась ваша шалость?

Злырь: Да в том, чтобы эту вот козу… Козочку то-есть, свести с барином

Злоримора, господином Злоскервилем.

Барбарус: А зачем?

Злырь: Затем чтоб на девку глядючи, коньяк свой лакать перестал,

как воду. Чтобы жизнь почувствовал…

Капитан Барбарус: И что же?

Злырь (смущённо): Но так ведь всё так и случилось.

Капитан Барбарус: Мне кажется или вы на самом деле недовольны

успехом своей затеи?

Злырь: Ну, может и так, может и недоволен…

Капитан Барбарус: Отчего же?

Злырь: Я ведь не господину Злоскервилю служу, а барину своему –

Злорду.

Капитан Барбарус: Ладно.

(размахивается хлыстом и лихо щёлкает им

над головой Злыря)

Злырь: Ай, ай! Сударь, оставьте вы эти свои штучки! Хорошо, хорошо,

скажу, как есть. Взяли меня завидки — как же так, племяшка моя

сейчас барыней будет, а мне старому дураку, как есть

во дворецких ходить, лакеями командовать, да Зледи, гусыню

эту, заместо Злорда обслуживать!

(За сценой раздаётся неопределённый звук, Злырь оглядывается, но потом решает, что ему послышалось и машет рукой.)

Капитан Барбарус: Ну, вот, наконец-то! Почти клещами из вас правду

пришлось тянуть, но всё же вытянул.

Злырь: Так я могу идти, сударь?

Барбарус: Идите. И не забудьте предать господину Злорду то,

что я вас просил.

Злырь: Обязательно передам, сударь!

(уходит)

Зледи (появляется на сцене вся красная от гнева): Так значит — гусыня!

Ну, я тебе покажу гусыню, тварь ты этакая!

(обращаясь к Злосе)

Как ты, дитя моё? Этот грубый капитан не сделал тебе больно?

Злося (сбрасывает путы и тряпку, закрывающую рот): Нет, миледи!

Капитан Барбарус на сей раз был очень осторожен, когда связывал

меня. И нежен, как моя родная матушка!

Капитан Барбарус (с поклоном): Имя Фоллианы делает меня вашим

слугой, сеньорита!

Зледи: Теперь мы знаем, с чего всё началось.

Злося: Но зачем вам всё это понадобилось узнать, госпожа?

Зледи: Чтобы расставить все точки над «i». Теперь мы знаем, что твой

дядя — гад. Впрочем, я и так знала, что он гад, но больно уж

хорош он был в… А, неважно! Он своё получит. Знаем также,

что твой будущий муж в интриге не замешен, а во всём виноваты

два старых дурака и стечение обстоятельств. Ну, Злоримору

ты сама отплатишь, когда станешь хозяйкой Злоскервиль-холла,

а я займусь своим супругом, господином Злордом. А теперь,

капитан Барбарус, будьте так любезны, свяжите меня так же, как

вы до этого связали Злосю. Только крепче! Прошу вас,

значительно крепче! Но сначала мы поменяемся платьями.

(увлекает Злосю за ширму)

Глава 66 Дьяволица или самый настоящий ангел

— Где же она?!

Огнеплюй ходил взад-вперёд, как тигр в клетке. На месте он никак не мог усидеть. Мегги сидела на кровати, поджав ноги, и смотрела на брата испуганными глазами.

— Неужели ты ничего не слышала? — спросил он раз в стопятидесятый.

— Говорю тебе — я спала!

— А к нам никто не заходил?

Мегги обречённо пожала плечами. Огнеплюй возобновил своё хождение, но, дав по комнате десяток кругов, остановился перед сестрой опять.

— Я спала и ничего не слышала! — опередила Мегги его вопрос.

— Это я знаю! — нетерпеливо махнул рукой Огнеплюй. — Куда она могла пойти? Есть соображения?

Мегги сама себе давно уже задавала этот вопрос. Конечно, они не всё время сидели в номере. Конечно, они выходили, но старались делать это в такие часы, когда на улицах было поменьше народа. Дело в том, что две девушки-оборвашки, вызывали слишком много недоумённых взглядов.

Добро бы они смахивали на обитательниц трущоб, выбравшихся посмотреть фешенебельную часть города. Но люди видели перед собой двух красавиц, обладающих крайне редкой внешностью, но одетых в старенькие застиранные платья.

Это выглядело противоестественно. Так не могли выглядеть девушки-трудяги, день-деньской просиживающие за шитьём или стоящие за корытом со стиркой. Так не могли выглядеть проститутки, одевающиеся обычно ярко, броско и вовсе не дёшево. На студенток эта пара тоже не была похожа. Даже очень небогатые студентки одевались приличнее, а в этих платьях можно было разве что копать огород.

— Мы прихожане собора Святого Мика! — сказала как-то Анджелика, когда один очень приличный и очень тучный господин, напрямую спросил их — с какой они упали звезды?

Это было другое дело. Принадлежность к секте Святого Мика всё объясняла, и дополнительных подробностей не требовалось. Члены популярной религиозной общины одевались в такие отрепья, какие давно уже вышли из моды у попрошаек!

Ко всему прочему, никто не хотел связываться с назойливыми «нестяжателями», поскольку они имели гнусную привычку ходить повсюду за своими обидчиками и публично обличать их в тяжелейших смертных грехах. При этом сектанты демонстрировали удивительную осведомлённость, и, как правило, их обвинения попадали в точку, даже если неоспоримых доказательств представлено не было. Полиции они не боялись, и при аресте принимали вид мучеников, что только повышало их популярность.

Однако была одна маленькая неувязочка — в секте было совсем мало девушек, как впрочем, и юношей. В основном там находили утешение люди средних лет. Просто, молодёжь не считала себя достаточно нагрешившей, а люди преклонного возраста, чаще всего предпочитали придерживаться традиционных конфессий.

Стоп!

— А не могла она пойти в собор Святого Мика? — спросила Мегги, сама не понимая, откуда у нее, взялась эта мысль.

Огнеплюй фыркнул, но потом задумался.

— Ума не приложу, что она там могла забыть, но другое ничего в голову не приходит, — сказал он. — Надо пойти посмотреть.

— Я с тобой! — воскликнула зелёноволосая девушка.

— Да сиди уж… — начал Огнеплюй, но увидев расстроенный взгляд сестры, согласился. — Ладно, пошли. Эх, не успел я купить вам приличную одежду!

— Так ведь там ни к чему приличная! — улыбнулась Мегги.

— А ведь верно! — согласился недогадливый дракон. — Ну, хорошо, тогда не отставай.

Вечерня служба в соборе Святого Мика была процедурой ненормированной и иногда заходила за полночь. Сегодня здесь было особенно много народа. Люди совершенно заполнили церковный двор и даже значительную часть площади за оградой.

В соборе слышалось пение. Кое кто из стоящих на улице пробовал подпевать, но большинство шушукались, переговаривались, негромко восклицали, передавая друг другу какую-то новость.

Брат с сестрой ещё только соображали с кого и как начать расспросы о пропавшей Анджелике, но тут к ним обратился человек лет пятидесяти, невысокий и жилистый, с улыбкой, не сходящей с лица. Похоже, он только что потерял собеседника, но желание поговорить от этого не пропало.

— Вы слышали новость? — спросил незнакомец, явно желая этой самой новостью поделиться.

— Нет, а что за новость? — спросил Огнеплюй, стараясь не проявлять слишком много заинтересованности.

— Нашу общину посетил дьявол!

— Что вы говорите? — притворно изумился Огнеплюй, изображая суеверный ужас. (Все-таки века в попугайских перьях не прошли для него даром.)

— Вот представьте себе! — поведал тощий незнакомец, продолжая улыбаться, словно рассказывал что-то весёлое. — И ведь, что самое интересное — явился он в образе ангела!

— Не может быть!

— Будьте уверены, я видел это собственными глазами! Самый настоящий ангел.

— С крыльями?

— Да что вы, нет, не с крыльями! — поморщился их собеседник, слегка раздражённый непонятливостью незнакомцев. — Я вовсе не это имел в виду. С виду это была обычная девушка. То-есть, необычная, потому что у земных девушек не бывает такой красоты. Ну, разве что ваша спутница не менее красива, но та была совершенно другая!

— Вы меня заинтриговали. Но я всё ещё не в курсе, что здесь произошло. Да! И если вас не затруднит, расскажите, какая с виду была та девушка, которую вы называете дьяволом?

— С виду она была, как сошедшая с картинки принцесса или ожившая фарфоровая статуэтка, сделанная рукою мастера. Невысокого роста, сложением, словно вчерашний подросток, кожа нежная, розово-золотистая и как будто светится! Глазки голубые, большие, но не глупые, как это бывает у пустоголовых девиц, а какие-то… грустные. А волосы! Золотые, густые, словно водопад или плащ! Я не разглядел длину, потому что видел её сидящей на тряпице во время проповеди и моления. Но люди говорят разное. Кто-то утверждает, что они у неё до пояса, а другой говорит, что до щиколоток. Есть даже такие, что доказывают, что эти волосы простираются до самых пят и даже дальше, и она их придерживает, чтобы не мести ими улицу.

— Это всё очень интересно, — перебил его Огнеплюй, переглянувшись с Мегги, — но что же эта девушка сделала такого дьявольского?

— В том-то всё и дело, что сначала она ничего плохого не делала, — продолжил свой рассказ незнакомец. — Её привёл Жлоб — бывший чемпион реслинга, который получил травму позвоночника и должен был остаться парализованным, как утверждали врачи. Но милостью и благословением Святого Мика, он встал на ноги и теперь является одним из самых активных членов общины. Он нашёл эту дья… то-есть эту девушку на окраине города, где она промышляла проституцией возле мотеля…

— Вот как? Надо же, если судить по вашим словам, то это сущий ангелочек и вдруг… проститутка! Но разве прилично путане появляться в столь святом месте?

— Вы, вероятно, совсем недавно примкнули к общине Святого Мика, — перестав почему-то улыбаться, проговорил незнакомец и пристально оглядел Огнеплюя и Мегги с головы до ног. — Святой Мик не отвергает проституток, даже если они, будучи членами Общины, продолжают заниматься своим ремеслом. Конечно, он не оправдывает и не одобряет их изначального выбора, и ежечасно молится Творцу о спасении этих заблудших душ. Но Святой Мик — добрый и всепрощающий святой! Он не осуждает тех, кто пал, а подаёт им руку для спасения. И не требует при этом немедленного прекращения их греховного труда, которое привело бы несчастных заблудших овечек к потере куска хлеба насущного. К нему путаны даже обращаются с мольбами о ниспослании богатых и щедрых клиентов, и Святой Мик удовлетворяет эти просьбы, продолжая мягко наставлять возлюбленных чад своих о неверности пути ими избранного.

— Непостижимо! — смиренно и кротко сказал Огнеплюй, опустив глаза. — Я действительно этого не знал, а потому прошу меня простить. Мы с сестрой принадлежим к Общине чуть меньше недели и ещё недостаточно сведущи в учении Святого Мика. Но, пожалуйста, я прошу вас — продолжайте!

— Так вот! — вновь заговорил незнакомец, удовлетворившись объяснением собеседника. — Мы охотно приняли эту девушку в Общину, ведь проститутки были добры к Святому Мику во время его свято-униженного пребывания на земле. Надо сказать, она вела себя очень прилично, одета была соответственно — скромно, как и подобает одеваться членам Общины, не шумела и молилась вместе со всеми, (или может быть делала вид, что молилась?), внимательно слушала проповеди, а после приняла участие в общей трапезе. И заметьте — не высказала ни малейшего неудовольствия по поводу скромности нашей пищи, а ведь именно этим обычно выдают себя те, кто пришёл в общину с неискренним сердцем! И всё, вроде бы было неплохо, но когда прихожане разошлись, чтобы предаться мирским своим делам до вечерней службы, эту нашу новую сестру пригласили на совместный особый молебен братья и сёстры группы «Полной отдачи вере», как они сами себя называют. У нас не все одобряют деятельность этой группы, но ведь сам Святой Мик утверждал, что формы поклонения Господу могут быть самые разные, и что на самом деле важна не форма, а искренность в молитве и полнота отдачи вере! Вот для такой отдачи новую сестру и позвали в отдельный молельный дом. Никто точно не знает, что именно там произошло. Но по слухам в тот момент, когда брат, исполняющий в этой группе обязанности проповедника, собирался посвятить новую прихожанку в таинство «полной отдачи вере», она вдруг подожгла его…

— Подожгла?

— Да, и не просто! По словам очевидцев, пламя извергалось у неё изо рта, и теперь брат-проповедник со страшными ожогами пребывает в госпитале, который община содержит на средства прихожан, не отказавшихся ещё от тяжести богатства.

— А что было потом?

— После нападения на брата-проповедника, дьяволица, (а больше никто не сомневался в том, что это так), выбежала во двор, раскидав по дороге всех, кто попался на пути, словно это были малые дети, после чего улетела в небо, как будто была ракетой, а не человеком!

— Улетела? — переспросил Огнеплюй, снова переглянувшись с Мегги.

Та кивнула ему в ответ, что не ускользнуло от их собеседника.

— Да, — ответил он, косо посмотрев на зеленоволосую девушку, но тут же снова улыбнулся, едва не до ушей, — видимо таинства брата-проповедника выявило её адскую сущность, которую эта дьяволица так тщательно скрывала, и ей ничего не осталось, как спасаться бегством.

— А что это там за звуки? — вдруг спросила Мегги, указывая на распахнутые двери собора, откуда доносились то вскрики, то бормотания, то пьяные песни, достойные низкопробного кабака.

— А, это брат Жлоб принимает епитимью, — всё с той же улыбкой ответил незнакомец. — Ему, бедняге, предстоит выпить не меньше двух литров виски, во имя Святого Мика, и принять все муки чрезмерного опьянения и похмелья, какие испытывал сам Святой, будучи искушаем этим напитком.

— Это ужасно! — совершенно искренне выпалил Огнеплюй и даже слегка вздрогнул.

— Вы правы, ужасно! — согласился незнакомец, вновь внимательно осмотрев рыжего великана. — Тем более ужасно, что брат Жлоб не пьёт, и никогда не пил алкоголь, даже когда ещё не принадлежал к нашей общине. Но он добровольно возложил на себя это наказание за то, что привёл в святое место исчадие ада!

— Кстати! — спросил Огнеплюй, несколько более поспешно, чем следовало. — Не подскажете ли, как нам найти тот молельный дом, где случилось это, м-м, происшествие?

— Но зачем вам? — удивился их собеседник.

— Мы хотели бы приобщиться особых таинств учения Святого Мика! — поспешила сказать Мегги, но смолкла под уничтожающим взглядом брата.

— Нам интересно взглянуть на место, где произошло такое удивительное событие, — почти не соврал Огнеплюй. — Ведь согласитесь — не каждый день среди людей появляется дьявол?

— Да… Действительно… — с некоторой расстановкой произнёс незнакомец. — Конечно, я расскажу вам, как туда пройти. Но если вы желаете приобщиться таинств «Полной отдачи», то вам придётся подождать до завтра, ведь сегодня вся группа на молебне в Соборе и поддерживает духовного брата Жлоба в его епитимье. Но завтра, после заутрени или после обедни, вы можете встретиться здесь с братьями и сёстрами этой части общины. Врядли они отменят свои собрания из-за того, что их лидер попал в больницу. Но если вы сегодня хотите удовлетворить своё грешное, но вполне объяснимое любопытство, то вам следует пройти вдоль сквера до пересечения с…

Он подробно рассказал, как им дойти до «молельного дома», расположенного в двух кварталах от собора Святого Мика, после чего пожелал встретиться со своими собеседниками во время завтрашнего собрания Общины.

Брат и сестра поблагодарили своего собеседника за столь подробный рассказ и поспешили откланяться, так и не узнав его имя.

Они не видели, как сползла с его лица приветливая дежурная улыбка, и как по его знаку, откуда ни возьмись, появились два добрых молодца атлетического сложения, согнувшиеся перед сухоньким невзрачным человечком в почтительных позах.

— Слушай, Огги! — заговорила зелёная драконесса, когда они уже вовсю шагали вдоль бульвара. — Как ты думаешь, она действительно хотела подработать, э-э, таким способом?

— Врядли! — пожал плечами Огнеплюй. — Конечно, изрядной долей её натуры является непредсказуемость, но у неё человеческие представления о любви и верности, а Драську она любит, в этом сомневаться не приходится. Но дело не только в этом. Внучка не так воспитана, чтобы запросто податься в проститутки.

— Но ведь ты же сам говорил, что в этом нет на самом деле ничего плохого?

— Говорил. Гипотетически! Кстати, в древние времена в человеческих цивилизациях так и было. В Вавилоне, в Этрурии и позже, в тех же Афинах. При этом люди были здоровее, о чём сейчас можно только мечтать. Но теперь общество со своими предрассудками, низвело нормальное явление до состояния низменного и противозаконного. Среди людей те, кто этим занимается, считаются париями, а потому…

— А сам-то чего в такое дело полез?

— Что? Куда это я полез? Ты о чём вообще?

— О твоей вдовушке, с которой ты спишь за деньги. Сам ведь рассказывал!

Огнеплюй даже остановился посреди сквера, с раскрытым от удивления ртом, и вдруг расхохотался так, что распугал ворон, исследующих переполненные урны, несмотря на позднее время.

— Ну… Ну, ты даёшь, сестрёнка! Я ж ведь тогда пошутил! — проговорил он, слегка успокоившись.

— Да? А запах? Я ведь чую незнакомую женщину каждый раз, когда ты приходишь домой вечером. И… И вы с ней точно не чай пьёте!

— От тебя ничего не скроешь, умненькая! — широко улыбнулся Огнеплюй, приобняв Мегги за плечи. — Ну, да, женщина у меня действительно есть. Очень хорошая женщина! Я вас познакомлю при случае. Она владелица студии, где я работаю натурщиком.

— Кем?

— Натурщиком. Видишь ли, сестрёнка, здесь есть общество любителей живописи, в которое входит пара десятков богатеньких дам — художниц. Между прочим, очень неплохо рисуют! Им нужны, бывают люди, с которых они срисовывают героев своих картин. Я там сейчас у них самый популярный! Работа простая — приходишь, раздеваешься и становишься в героическую позу. Иногда просят сесть или лечь. Иногда дают в руки бутафорский меч, накидывают на плечи скатерть, как бы это плащ, и сажают на деревянного коня. Приходится замирать на несколько часов без движения, но я это умею, и за это меня хвалят! Платят недурно, так что я даже подумывал найти нам место получше номера в мотеле.

— А хозяйка студии?

— А что хозяйка? Она женщина одинокая, на самом деле вдова. Молодая ещё, красивая и характер мягкий. Ну, да, бывает у нас с ней, когда все уходят, но мне в голову не приходило за это деньги требовать! Тогда я просто пошутил. Надеюсь, ты не будешь читать мне человеческие морали?

— Нет, конечно! — воскликнула Мегги и потёрлась щекой о его щёку, что у драконов было равносильно человеческому поцелую «в щёчку». — Я рада за тебя. В самом деле, познакомь, не забудь!

— Не забуду. Между прочим, им нужны девушки-натурщицы, не стесняющиеся позировать обнажёнными. Если хочешь, я поговорю, насчёт тебя…

— А можно? — воскликнула образованная Мегги. — Вот здорово! Мы сможем работать вместе. Замирать, как камень, я могу, хоть на сутки и даже больше! А что касается наготы, то прости, до сих пор не могу понять, чего тут стесняться? Читала много раз о людских ограничениях на этот счёт, но так и не уловила сути.

Говоря это, она приподняла свои великолепные груди ладонями и поиграла ими. Возможно, она вообще достала бы их через лиф платья, но Огнеплюй не позволил ей этого сделать.

Глава 67 Осознанная необходимость — 2. Куда течёт вода

У него получилось! Когда Клодина пошевелилась во сне, Прыск молниеносным движением подменил заветную тетрадь на лист растения похожего на лилию, который заранее нагрел под мышкой. Ведьма не проснётся от того, что тетрадка исчезла из-под щеки, а крепкий сон всем троим, обеспечен. Он об этом позаботился, как мастер-любовник, знающий, как угодить ненасытным дамам.

Теперь надо бесшумно пройти к ручью, что вполне осуществимо, так-как он человек не тяжёлый, и обладает умением ходить бесшумно.

Держа очки в одной руке, а тетрадь в другой, Прыск перешагнул через спящих ведьм и зашагал по тропинке, ведущей к ручью. Почему именно к ручью? Это просто! Любое пространство, а, следовательно, любой путь, будь то тропинка или шоссейная дорога, не трудно замкнуть на себя. Тот, кто держал в руках ленту Мёбиуса, может составить себе представление о том, что это такое, и как оно в общих чертах выглядит. В этом милом, но небольшоммирке явление замкнутости смотрелось забавно — пойдёшь по дорожке и вроде идешь, всё время прямо, но через час или меньше, выходишь туда же откуда начал путь.

Воду в принципе тоже можно замкнуть, но тогда, во-первых, она перестанет течь, а во-вторых, очень быстро сделается грязной, ведь в эту неподвижную воду, так или иначе, придутся все стоки маленького мира.

Но здесь вода была подвижной и чистой. Прыск был уверен, что ведьмы не располагают такими техническими средствами, как насосы и очистные сооружения. А это означало одно — вода здесь незамкнутая!

Ручей, питавший сад, свободно протекал через симпатичный мирок-убежище, который устроили себе ведьмы. Для этого ему необходимы были вход и выход. Вход находился где-то под землёй и был сейчас недоступен, ведь Прыск не мог стать ни кротом, ни змеёй, ни крысой без приспособлений и зелий, необходимых для трансформации. А вот выход, другое дело.

Ручей бежал быстро и весело, а запруда с купальней здесь была только одна, и ничто больше не стесняло его движения. Это давало надежду, что выход будет проходим для человеческого тела.

Прыск не знал, как это может выглядеть. Воображение рисовало некую дыру в стене мира, в которую вытекает вода. Стоило пролезть в эту дыру и окажешься… А вот, где именно окажешься, этого он не знал. Ясно, что попадёшь за пределы убежища ведьм, но это могло означать и подземелье под Архивом Конгресса, и открытый космос. Оставалось надеяться на первое, ведь второй случай означал немедленную гибель.

Ведьмы не собирались выпускать его на волю. Это он понял, когда они, (то-есть, она — Клодина, близнецы оставались всё это время безмолвными), перестали задавать вопросы о капитане Барбарусе. Конечно, она беспокоилась о своём сыне, но считала, что он способен сам о себе позаботиться.

К тетрадке стихов рыжая ведьма тоже утратила интерес, но усиленно стерегла её, скорее всего потому, что знала — Прыск никогда не уйдёт без этого документа.

Кстати, о тетрадке. Как ему её не угробить? Ведь у него нет герметичного пакета или какого-либо другого сосуда для переноски таких ценностей. Хотя, почему нет?

На берегу возле купальни лежало несколько глиняных кувшинов. Зачем они тут нужны, оставалось только догадываться. Может для того, чтобы было в чём взять воду с собой, а может, чтобы поливать друг друга во время омовения?

Облюбовав себе один с широким горлом, Прыск позаимствовал его из общей кучи, вытряхнул изнутри песок и мелкие камешки, и наполовину набил сухим мхом, который нашёл на мраморном постаменте с бюстом очередного сатира.

Почти сломав обложку, он свернул тетрадь, как мог и протиснул её внутрь. Остаток ёмкости тоже забил мхом, после чего нарвал травы, смешал её с глиной, найденной на берегу того же ручья и тщательно замазал горлышко кувшина, так что получилась вполне надёжная пробка.

Пока глина сырая, она сдержит воду и не даст проникнуть внутрь. Но если какая-то капля всё же просочиться, мох впитает её. Главное не оставлять этот импровизированный контейнер надолго в воде, чтобы пробку не размыло.

Замирая одновременно от наслаждения и ужаса, Прыск вошёл в журчащую воду ручья. Это было великолепно! Прохладная днём, сейчас эта вода напоминала парное молоко, что было странно для проточной влаги с таким быстрым течением.

Малодушная мысль мелькнула в мозгу — куда он бежит из такого райского места, от такой беспечной, блаженной сытой жизни, от этих великолепных, роскошных фантастических женщин?

Ведьмы не желали отпускать его из-за него самого, и это приятно щекотало самолюбие. Они были страстны, он был неистов! Они были ненасытны, он — неутомим! На этом любовном ристалище противники были достойны друг друга, и это было восхитительно!

Но, где-то там, за гранью ведьмовского убежища, его помощи ждали друзья и ученики. Прыск чувствовал, что без вот этой самой тетради, которую ещё предстоит расшифровать, они не получат того, что им необходимо. Кого-то надо было соединить, кого-то спасти, а кого-то вернуть домой. А это значило, что он принесёт им тетрадь и расскажет свои догадки по поводу её расшифровки.

Прыск миновал запруду и вступил в русло ручья. Здесь было чуть холоднее, но эта разница была несущественна. Вода приятно щекотала икры, а через несколько шагов и колени — дно понижалось, ручей становился глубже.

Одновременно с этим, росший по берегам кустарник, делавший эти берега непроходимыми, всё ниже и ниже опускал свои ветви, смыкая верхушки, так что образовал над бегущей водой свод. Если бы не понижение дна, Прыск был бы вынужден идти, согнувшись, но этого не случилось. Ручей продолжал становиться глубже, вода охватила бёдра, потом талию, грудь, плечи, и вот он уже едва доставал ногами дно. Берега тоже разошлись в стороны. Это был уже не ручей, а небольшая речка с ощутительным течением!

Дракон, который не умеет плавать, не дракон. Прыск превосходно плавал в любом образе, а потому не испугался, когда дно исчезло из-под ног, а волны стали больше. Ещё больше и ещё больше! Ого!

Недоумевая, беглец поднял голову, но не увидел потолка зелёных ветвей. Над его головой по небу мчались чёрные клочковатые тучи! А ведь погода в убежище всегда была великолепная, и если шёл дождь, то он был ласковым и тёплым, а после всё искрилось и благоухало свежестью!

Здесь же, покрытое тучами небо, нависло над водой, как крышка над бурлящим котлом. Между прочим, вода теперь была повсюду, куда не кинешь взгляд. Не видно было берегов, не видно было зелени сада, словно он находился в открытом море.

И тут Прыск сделал открытие — вода, в которой он плыл, была солёной! Действительно море, только вот какое, где и насколько он был далёк от берега? В связи с этим неплохо было бы узнать, в какую сторону надо двигаться, чтобы достичь ближайшей суши?

Теперь он использовал кувшин, как плавсредство. Конечно, глиняный сосуд был для этого маловат, но он хотя бы создавал иллюзию опоры и поддержки для тела.

Между тем, волны выросли до таких размеров, какие могут быть только в океане. Это было уже чересчур! Дракон он или нет, но утонуть в этой стихии мог запросто, так-как был слишком слаб для борьбы с ней один на один.

Кто не испытывал этого чувства, когда под ударами судьбы, кажется, что всё, больше уже просто некуда, но извращённая фантазия фортуны тут же изобретает что-нибудь такое, перед чем все предыдущие беды и заботы видятся детской шалостью? Похоже, это был как раз тот случай, но произошло нечто иное.

Прыск гадал, какая водяная гора окончательно похоронит его в своей утробе, когда увидел впереди себя какой-то свет. Он вгляделся и от изумления едва не выпустил кувшин из рук! Прямо по ходу его движения пылало пятно переливающегося света. Оно было около двадцати метров в высоту и напоминало овал, наполовину опущенный в воду.

И из этого овала, как из живого пламени, торжественно выходили один за другим старинные, сияющие неземным светом, галеоны!..

Глава 68 Вот так трофейчик!

— Вот как? Ну, что ж, в логике вам не откажешь, дорогая принцесса! Но я рад сообщить вам, что вы не правы.

— Да, действительно! — смущённо проговорила Анджелика. — Простите меня.

Язык подвёл её. Может быть, сказались потрясения прошедшего дня, а может она просто «одичала» за последнее время, но, желая сделать комплимент своему гостеприимному хозяину, она сказала, что не ожидала от повелителя глупости такого ума. Конечно, она тут же спохватилась, сообразив, что допустила бестактность, но было поздно.

Однако Глупник на это лишь добродушно рассмеялся. Похоже, он был не обидчив или хотел казаться таким.

— Ну, что вы! — воскликнул он. — Вам не за что извиняться. Здесь нет ничего нового и ничего зазорного. Кого с древних времён называли дураком? Шута! А кто на поверку часто оказывался умнее всех королевских министров и самого монарха? Шут! Так, что нет ничего плохого в том, что повелителя глупости считают глупцом, пока не познакомятся с ним поближе.

Они сидели под пальмами, растущими в кадушках на берегу бассейна с изумрудно-бирюзовой водой и пили коктейли с зонтиками. Сквозь застеклённый потолок оранжереи, с бассейном посередине, было видно вечереющее небо, уже почти совсем тёмное. Но внутри горело несколько искусственных солнц, освещающих стеклянный дворец на верхнем этаже небоскрёба похожего на средневековую башню.

Анджелика недавно приняла душ, потом выкупалась в бассейне, после чего заботливый хозяин этой роскоши, отринув все возражения, помог ей натереться каким-то кремом со знакомым травяным запахом. Это не было лишней мерой, так-как во время своих неистовых полётов девушка обожгла-таки себе кожу.

Теперь, одетая в восхитительный мягкий и пушистый белоснежный халат, она наслаждалась отдыхом в лёгком пляжном кресле, любуясь водяными бликами и слушая шелест пальмовых листьев, напоминающий песню спетую шёпотом.

Как ни странно, она не чувствовала усталости, но есть хотелось невероятно! Глупник тут же уловил её желание, и пока она приводила себя в порядок, сервировал раскладной столик, где преобладали блюда из морских деликатесов и фрукты.

Наверно девушка предпочла бы что-нибудь посытнее, но изобилие кушаний компенсировало их низкокалорийность. Что же касается вкусовых достоинств, то они были выше всяких похвал!

Ко всему прочему, повелитель глупости оказался занимательнейшим собеседником. Казалось, что он был куда умнее Мегги и Огнеплюя вместе взятых, а ещё, жизнерадостнее Фига, и при этом циничнее самого Дульери, когда речь заходила о его отношении к людям.

— Вы не любите людей? — прямо спросила Анджелика, после какого-то его язвительного замечания.

(Почему-то её сегодня так и подмывало задавать бестактные вопросы, но девушка ничего не могла с собой поделать.)

— Нет, нет, что вы! — поспешил возразить Глупник, широко при этом улыбнувшись. — Я люблю людей, иначе я бы не удерживал их от истребления друг друга. Но, простите меня, вопрос не в том, люблю ли я людей, а в том, насколько я уважаю их… глупость!

— Как же так? — изумилась Анджелика. — Вы не уважаете глупость?

— Совершенно верно, дорогая принцесса, не уважаю! Да, я изобретаю и культивирую глупость, поддерживаю ту, которую люди придумывают сами, и ту, которую им навязывают извне, а также развиваю её новые формы. Экспериментирую, так сказать! Но уважать то, что делает из человека разумного, человека безмозглого? Нет, этого я уважать не могу. Однако любить людей мне такой взгляд на вещи не мешает. Люди интересны, их раса уникальна, противоречива, непредсказуема и по-своему совершенна.

Вот тогда-то Анджелика и отпустила свой неудачный комплимент, который, впрочем, не задел, а наоборот позабавил её собеседника.

— Дело в том, — пояснил Глупник, — что принцип — «Самое тёмное место под лампой», работает здесь, как и во всех прочих проявлениях бытия. Возьмем, к примеру, моих братьев, с двумя из которых вам уже довелось познакомиться. Казалось бы Бес и Ангел противоположны, но это далеко не так. Они несут в себе черты друг друга, причём, эти черты вовсе не являются рудиментами, не работающими на практике. Отнюдь! Это составные части их характеров, которые весьма заметны. Вам непонятно? Я поясню. Возьмём Беса, которого вы также знаете, как Дулю, Великого Инквизитора или дона Дульери. У него ещё много имён, как и у всех нас, и под каждым именем он выступает, как коварный, беспринципный, жестокий злодей, холодный, самолюбивый и бессовестный. Вы согласны?

— Увы! — ответила девушка, в памяти которой тотчас возникло и подземелье дворца Великого Инквизитора, и его проделки, когда им удалось взять его в плен, и Драся, в спину которого упирались парализующие лучи ведьм, а в грудь смотрели автоматные стволы.

— Всё так! — подтвердил Глупник, для которого её мысли, вызванные сильными чувствами, были, как раскрытая книга. — Но ведь это ещё не весь Дуля, не так ли?

— Ну-у…

— Не буду вас мучить, принцесса. Скажу сразу — Бес не чужд добрых дел, ему знакомы сострадание, милосердие, терпимость, лояльность и прочие положительные качества. Это всё тщательно скрывается, маскируется, а напоказ выставляется зло. Но, тем не менее, время от времени «пятно добра под лампой зла», вылезает наружу и становится заметным.

Анджелика припомнила, что именно Дуля спас дона Мигеля, охваченного лихорадкой, после ранения во фландрской экспедиции. Когда же он стал доном Дульери, то вовсе не грабил людей направо и налево, а скорее занимался чем-то вроде принудительного страхования на территории, которую контролировал. Правда, эти «услуги» навязывались грубой силой и были отнюдь не бесплатными, но их нельзя было также назвать бесполезными. Наоборот, те, кто принимал условия игры, поставленные кланом Дульери, и конечно те, кто был способен эти условия выполнить, чувствовали себя под его опекой комфортно. Они были защищены от нападок извне, их дела процветали, а налог, которым обложила их мафия, не съедал прибыль целиком, а оставлял достаточно средств для развития дела и безбедного существования. Другое дело, если кто-то эти условия принять не мог или не хотел…

— Вот видите! — продолжил Глупник. — Теперь давайте рассмотрим Ангела, с которым вы друзья, насколько мне известно. Фиглориус словно состоит из положительных качеств. Он добр, бескорыстен, великодушен, бесхитростен и так далее, и тому подобное. Но это лишь до тех пор, пока он не разочаруется в том, кого любит. Они ведь с Дулей были лучшие друзья когда-то, а потом так разругались из-за разногласий в жизненных позициях, что не могут прожить ни дня без драки, если оказываются слишком близко друг от друга!

— Это точно! — подтвердила Анджелика, припомнив постоянные потасовки двух непримиримых братьев на острове, куда их всех втянуло сквозь межпространственную дверь, во время катастрофы с небоскрёбом «Пирамида».

— Так что, не разочаровывайте своего друга, дорогая принцесса! — продолжил Глупник со смехом. — Видите ли, он нескор на обиду, но раз разуверившись в ком-то, не прощает его никогда. Увы, Ангел злопамятен и непримирим, а если учесть, что он ещё и самый сильный из нас в драке и наиболее беспощадный в смертельном бою, то вы поймёте, какой это страшный противник!

— М-м, можно задать вам один личный вопрос? — полюбопытствовала Анджелика, подкупленная простодушием хозяина.

— Конечно, принцесса! Не стесняйтесь, я с радостью отвечу на все ваши вопросы. У меня вообще очень мало тайн, а от вас и вовсе скрывать нечего.

— Тогда скажите, почему у вас и у ваших братьев такие странные имена? Я имею в виду оба основных набора, которые я слышала — Фиг, Дуля, Шиш, Кукиш и Ангел, Бес, Умник, Глупник? Прямо детский сад, какой-то!.. Ой, извините…

— Не извиняйтесь, принцесса Анджелика! Вы совершенно правы — имена дурацкие. За них мы должны благодарить нашего легкомысленного демиурга, поставившего нас над мирами сущего и не сущего, то-есть абстрактного. Когда он эти имена придумывал, то, как это говорится среди людской молодёжи — «прикололся», думая, что так будет веселее. А теперь и сам не рад, но уже поздно всё сызнова переписывать. Второй набор имён это скорее профессии, чем имена собственные. Но они к нам приклеились, и теперь нас так называют в мирах людей и не только людей. Что же касается первого набора, то, как вы понимаете, это всё одна и та же фигура, сложенная из пальцев человеческой кисти, означающая отказ на чью-то просьбу или требование. Дело в том, что все мы являемся духами отрицания. Но не отрицания, как уничтожения, а отрицания, как перехода на новую ступень развития.

— Закон «отрицания отрицания»? — спросила Анджелика, припомнив, что когда-то делала доклад по этой заумной галиматье в школе.

— В самую точку! — воскликнул Глупник. — Ещё раз убеждаюсь, что вы не мой клиент, принцесса Анджелика. Глупость это не про вас, вы — умница!

— Спасибо… — пролепетала девушка, заливаясь при этом краской стыда. — Но, боюсь, вы преувеличиваете мои умственные способности. Как раз сегодня я наделала столько глупостей!..

— Не без этого, — согласился Глупник. — Но я уже говорил вам про неизбежность темноты под лампой. Умные люди делают не меньше глупостей, чем дураки, а частенько даже больше. Но скажите, что вы считаете самым глупым из того, что натворили сегодня?

— Я чуть было не отдала первому встречному то, что должна отдать любимому че… Просто — любимому.

— Я так и подумал, что вы это скажете, — рассмеялся мудрый повелитель глупости. — А, между тем, именно это не имеет прямого отношения ни к вашему уму, ни к глупостям вами совершённым. Как раз в тот момент, когда с вами произошёл этот несчастный случай, вы находились под действием наркотика, фактически отключившего ваш разум, логику и чувство осторожности. Тот же препарат высвободил вполне естественные и здоровые женские инстинкты, и снял ограничения наложенные воспитанием. Да не краснейте вы так! В этом нет ничего постыдного. Вы были всё равно, что связаны верёвками по рукам и ногам, а в таком положении человек не отвечает за то, что с ним проделали мерзавцы. Иное дело, что в эту ситуацию можно было бы не попадать, и это было в ваших силах.

— Наверно так, — сокрушённо проговорила Анджелика, — но я ведь не знала, что меня ждёт, вот и влипла.

— Ничуть не сомневаюсь, что если бы вы были в курсе намерений этих негодяев, то никогда не попались бы в их ловушку. Дело в том, что вас должно было остановить именно незнание их намерений. Но вас это не остановило, вот и вышла глупость. Вторая по счёту за сегодняшний день.

— А первая? — улыбнулась Анджелика.

— Первая была в том, что вы дали увести себя этому фанатику — Жлобу. К счастью, он оказался человеком неплохим, и действительно привёл вас на собрание общины Святого Мика. (К слову — одно из моих любимейших детищ в этом мире!) Но тот же самый Жлоб мог оказаться таким монстром, перед которым пытавшиеся изнасиловать вас сектанты, просто группка расшалившихся школьников.

— Но, что же мне было делать?

— Не ходить с ним, а если бы он был чрезмерно настойчив, отступить под защиту друзей, позвать на помощь или просто убежать. Даже если бы вас держали за руку так, что невозможно вырваться, достаточно было крикнуть и ваша подруга-драконесса навешала бы этому бугаю таких люлей, какие он не получал на ринге, когда был чемпионом реслинга! Драконы крепко спят, но слух их во время сна остаётся чрезвычайно чуток, а мозг способен проанализировать ситуацию и разбудить хозяина во время опасности. Ну, это ладно! Предположим вас, разобрало любопытство и приспичило посетить мероприятие, вроде собрания этой Общины, с молебнами, проповедями и прочими развлечениями. (Вы уж простите мой цинизм!) Добро, но не ходите в такое место одна! Но и это ещё не всё — следует помнить, что при малом скоплении народа вы подвергаетесь большей опасности, чем при большом. Впрочем, большая толпа фанатиков опасна по-своему — если бы вашу способность изрыгать пламя заметили в соборе, вам бы не поздоровилось. Подогреть такую толпу, и она разорвёт кого угодно! А не убьют, так искалечат, и врядли вам будет легче от того, что кто-то из них потом раскается.

— Но в такой ситуации подруга врядли чем-то поможет. Правда, такая подруга, как Мегги, как вы сказали, способна «навешать люлей» кому угодно, но со всей толпой она не справится. А в том подвале, если бы она тоже отведала печенек с колой… Я до сих пор не знаю, где именно был наркотик!

— И там, и там! — ухмыльнулся Глупник. — Видите ли, глупость бывает, изобретательна и хитра. В двух продуктах содержатся совершенно безобидные ингредиенты, так что если полиция накроет этот притон, то обнаружить ничего не удастся. Но при соединении в человеческом желудке, эта химия превращается в активное вещество, действие которого вы испытали на себе. Так вот! Конечно же, наличие подруги не предоставит вам стопроцентную гарантию безопасности, но уменьшит риск вдвое. От немногочисленного противника двум девушкам легче отбиться, чем одной, если они, конечно, вообще умеют это делать. Кроме того, умная подруга удержит вас от опрометчивого шага. Например, не пустит в такой вот «молельный» подвал или не даст съесть что-то подозрительное в незнакомом месте…

— А если подруга — дурочка? — рассмеялась Анджелика, припомнив Кристу.

— Рядом с глупышкой мобилизуется ваше чувство ответственности, и вы сами откажетесь от непродуманных шагов. Но, повторяю — нет абсолютной гарантии, что вы не попадёте впросак, если рядом будет умная или глупая подруга. Даже присутствие спутника мужского пола с могучими мускулами и драконьими повадками не обеспечит абсолютной защиты.

— Но, что же тогда делать? Совсем никуда не ходить?

— Нет, конечно! Ведь так жить невозможно, да и незачем. Но можно свести риск к минимуму, поступая мудро. (Я, конечно, понимаю анекдотичность ситуации, когда существо вроде меня, отвечающее за глупость, призывает к мудрости. И всё же!) Простите, но «соображаловку» следует держать в исправном состоянии и всегда наготове. Да, я знаю, что это невозможно. Сильные эмоции, алкоголь, болезни, усталость и многое другое, притупляют рассудок. Но в любом состоянии сдаваться нельзя, надо пытаться победить. Преодолеть то, что вам угрожает, и самое себя, если тело и разум вдруг отказываются служить вам исправно. Вы вот не сдались, и теперь я имею удовольствие беседовать с вами!

— Тут совсем немного моей заслуги. Но скажите — какую мудрость я могла бы применить, если уже согласилась идти в тот подвал?

— Вам следовало ещё по дороге оговорить с лидером той группы условие, что вы будете присутствовать на их особом собрании в качестве гостьи, и не будете сразу же принимать участие в их ритуалах и приобщаться «святых» таинств. Это совершенно естественное поведение — сначала присмотреться, вникнуть, а потом уже решить приемлемо это для вас или нет. Если бы при этом вы услышали категорический отказ, то следовало бы немедленно уходить, не тратя времени на объяснения. Но, конечно, всё это имеет силу до того, как за вами закрылась дверь.

— Вы правы — я дура.

— Вы умница! И перестаньте казниться. То, что могло случиться, не случилось, а чуть-чуть, как говорится, не считается! Не гневите судьбу, а принимайте её уроки с благодарностью. Что это за фантазия, что вы недостойны своего жениха? Это он был бы вас не достоин, если бы поставил вам этот случай в вину. Даже если бы то, чего вам удалось избежать, случилось в том подвале, не вам следовало бы просить у него прощения, а ему у вас, за то, что не был рядом, не уберёг, не спас!

— Вы прямо, как Мегги! — улыбнулась Анджелика, которую вдруг потянуло в сон.

— Умная подружка-драконесса тоже так считает? — спросил Глупник с хитрым прищуром. — Очень хотел бы познакомиться с ней поближе. Когда-нибудь… Потом…

Замолчав, он внимательно поглядел на неподвижную Анджелику, затем встал со своего кресла, подошёл к спящей девушке, вынул бокал из её руки и поставил его на стол. Затем он вгляделся в её лицо и, видимо, оставшись доволен, потёр руки.

— Вот так трофейчик! — изрёк он торжественным шёпотом. — Ещё не знаю, как эту цыпу использовать, но можно придумать что-нибудь интересненькое. Какую-нибудь очень забавную глупость!

Сказав это, он с лёгкостью поднял тело девушки своими маленькими, но сильными ручками, и понёс в лабиринт роскошных апартаментов.

Глава 69 Братья разбойнички

— Вот вам, братья разбойнички, докатились!

Бык снял со своей рогатой головы кепку и с чувством швырнул её на стол. От этого жеста вся нехитрая сервировка подпрыгнула, а спасённая Драгисом бутылка виски завалилась на бок, так как в ней было только на четверть продукта.

Они решили, как следует обсудить предложение Умника, на что тот сказал, что всё понимает, он только за тщательное взвешивание всех «за» и «против», а ему всё равно надо на работу, и если им хватит времени до вечера…

Правда, что случится, если этого времени не хватит, он не сказал, а просто исчез, прихватив старомодный портфель и тубус.

В распоряжении друзей осталась двухкомнатная квартира с бедной обстановкой, но с полным холодильником. Хозяин этого жилища сказал им, чтобы они ни в чём себе не отказывали. Вот они и не отказывали ни в капусте, ни в моркови, ни в прочих кроличьих закусках фигового брата, который, оказывается, пробавлялся репетиторством у детей небогатых фермеров, и частенько плату брал продуктами с их огородов.

— Гангстеры, не значит убийцы, без содрогания отнимающие жизнь. — поддакнул своему другу Фигольчик.

— Ну, да, я вот каждый раз вздрагиваю! — съязвил Драговски, разглядывающий солнечные пятна на стене сквозь желтоватую жидкость в своём стакане.

— Нет, Дрась, в самом деле, мы же не киллеры! — промычал Малютка Телёнок, которому больше других было не по душе предложение Умника.

— Тебя только это останавливает? — спросил насмешливый гангстер.

Бык непонимающе захлопал ресницами.

— Он имеет в виду то, что в этом деле брат брата брату заказал! — пояснил ему Фиг. — Даже звучит дико. Я бы так с Дульери никогда не поступил, хоть и грозился много раз задушить его собственными руками. Что же касается Глупника, то на него у меня такой злости нет и обижаться особо не на что, даже если мне не нравится то, что он сделал с этим миром. Я бы сразу послал Умника куда подальше, если бы не два обстоятельства. Во-первых, угроза этому миру, который может погибнуть из-за его безумных экспериментов. А, во-вторых, то, что речь идёт не об убийстве в человеческом или… в драконьем, либо бычьем понимании, а о развоплощении и отправке в нематериальные миры, где ему и надлежит находиться.

— Да, но осуществить это придётся с помощью пули в лоб, если я правильно понял. — Заметил Драгис, уже не смеясь. — Будут, наверное, мозги на стене, лужа крови и мёртвое тело, которое понадобится где-то закопать. Я прав?

— Ну, да… — вздохнул Фиг.

— Так чем же это отличается от обычного убийства? — удивился Бык. — Разве не так со всеми живыми тварями? Шарах, и душа в одну сторону, а рога, копыта и всё остальное, в другую!

— Мы можем воплощаться вновь, — немного неуверенно сказал Фиг. — Не сразу, конечно. А таким, как Умник и Глупник это особенно трудно, так-как они изначально предназначены для нематериальных миров. Но всё же у всех нас есть шанс вернуться.

— Я слышал о человеческих религиозных учениях, которые утверждают то же самое в отношении людей, — сказал Драгис и потянулся всем телом. — Если хотите, то можете обсудить это, а я пока посплю. Не выспался ночью из-за проклятых зомбаков, а теперь даже мозги туго ворочаются. Расскажете потом, до чего додумались.

Сделав такое заявление, он вытянулся на кушетке, повернулся носом к стене и захрапел.

— Вот и поговорили, — вздохнул Фиг. — А ведь он прав!

— В чём? — не понял Бык. — Ты про переселение душ?

— Нет, про то, что вечер утра мудренее!

Глава 70 На штурм!

Злоскервиль (входит): Падре Микаэль, простите за беспокойство, но вы

не видели Злосю? Она ушла куда-то после обеда, и я…

(замечает Чикаду и вжимается в стену, как и все, кто

входил в комнату ранее)

… никак не могу её найти… Боже, кто это?

Мик: О, не волнуйтесь, сэр! Это дружелюбное существо…

Чикада: Позвольте представиться! Меня зовут — Чикада. Я призрак!..

Злоскервиль: Мама!..

Чикада: Простите, сударь! Я вовсе не хотел напугать ни вас, ни кого-либо

из обитателей этого дома. Если вы прикажете, я немедленно

удалюсь. Но прежде чем это сделать, прошу вас — окажите

покровительство этой девушке!

Фоллиана (выступает вперёд): Извините нас за вторжение.

Я — Фоллиана, библиотекарь… Я ищу в вашем мире…

(сквозь слёзы)

в этих краях, своего жениха. И эти поиски завели меня сюда.

Мик: Сэр Злоскервиль, эта девушка из того мира о котором я вам

рассказывал. А сеньор Чикада является другом принцессы

Анджелики, в судьбе, которой я принимаю участие.

Злоскервиль: Это я должен просить прощения за своё поведение.

Простите мне мою трусость. Дело в том, что в

юности, когда я ещё был дружен со Злордом и мы вместе

пытались найти спрятанные в его замке сокровища, нас так

напугал призрак его предка, что с тех пор я испытываю

невольный трепет, когда сталкиваюсь со

сверхъестественным. А Злорд теперь вообще каждого

куста боится.

Чикада: Тогда я, пожалуй, уйду?

Злоскервиль: Нет, нет, я вас прошу — останьтесь! Мой страх прошёл и

теперь я рад нашему знакомству. Прошу, будьте моими

гостями! Не желаете ли бренди? Ах, да, простите! Я забыл,

с кем разговариваю. Вы, конечно, не едите и не пьёте…

Чикада: Отнюдь! В пище я действительно не нуждаюсь, хоть и могу

оценить её аромат. Что же касается вина, то Рогелло Бодакула

свидетель — я считаюсь одним из самых известных знатоков и

любителей изысканных напитков среди призраков! Так что,

если ваше предложение насчёт бренди остаётся в силе…

Фоллиана: И если в вашей мужской компании есть место девушке, то я

бы тоже не отказалась присоединиться. Но, вы искали Злосю?

Так мы же сами ждём её с вестями из замка Злорда!..

Злоскервиль: Что? Злося отправилась в Злорд-холл?

Мик: Странно, почему-то это место до сих пор так никто не называл.

Чикада (вполголоса): Просто горе-драматург, который пишет эту пьесу,

только сейчас придумал это название.

Злоскервиль: Почему же она мне ничего не сказала?

Фоллиана (в тревоге): Вы считаете, что ей угрожает опасность?

Злоскервиль: Возможно… Дело в том, что Злорд патологически

злопамятен и мстителен. Это болезнь всех трусливых

людей. Он никогда не простит унижения, которому

подвергся здесь и отомстит, не стесняясь в методах.

Если бы Злося оставалась под моим покровительством, у

него бы не хватило духа предпринять что-то против неё.

Но сейчас она на его территории, а значит, в его руках, и

он может сделать с ней всё что угодно. Даже закон на его

стороне, поскольку он полноправный владыка в своих

владениях.

Мик: Так что же мы стоим? Срочно собирайте верных вассалов и

отправляйтесь к замку этого Злорда, да не забудьте оружие!

Чикада: Падре Микаэль, на это потребуется время. Помощь может не

успеть!

Мик: Да, вы правы. Вот, что! Я отправляюсь туда немедленно и

постараюсь уладить дело дипломатическим путём.

Фоллиана: Я с вами! Возьмите меня в качестве секретаря. А в случае

чего…

(зажигает между пальцами искру)

У меня есть чем ответить на насилие!

Чикада: В таком случае я беру на себя разведку и сообщение между

дипломатической миссией и войском сэра Злоскервиля. Мне это

легко, ведь при желании я могу стать невидимым!

Злоскервиль: Что же мне делать, если ваша миссия провалится? Я ведь

так с ума сойду!..

Мик: Как что? Идти на штурм Злорд-холла! И да смилуется Господь над

чадами своими.

Глава 71 Ключ в замке

* * *

— Вот вам и ключ.

Прыск посмотрел на своего собеседника, и тут же опустил глаза. Долго выдержать пламенный взгляд не было никакой силы.

— Благодарю, сеньор Самбульо! — продолжил он дрожащим голосом.

— Не стоит благодарности, — ответил адмирал Огненной эскадры. — Рад был помочь родственнику покровителя нашей семьи. Это я должен благодарить вас за участие, которое вы принимаете в судьбе моего отдалённого потомка. А ещё за добрые вести из внешнего мира. Теперь, когда мы знаем, что наш сын остался жив в ту кошмарную ночь, и продолжил род Самбульо, нам будет легче переносить выпавшее на нашу долю изгнание!

Он приобнял за плечи, стоявшую рядом женщину, которая приветливо улыбнулась. Прыск тут же поклонился ей в ответ, пряча за этим поклоном смущение на грани паники, которое вызывали у него глаза тех, кого он встретил на борту древнего галеона.

Самым удивительным было то, что эти люди не были мёртвыми, как он решил поначалу, когда его подняли на борт флагмана. Но живыми их тоже назвать было нельзя.

— Просто мы пребываем в пространстве между мирами, где жизнь и смерть в равной степени невозможны, — пояснил хозяин флотилии, после того, как Прыск, закутанный в епанчу, пришёл в себя. — Здесь нет времени, нет страданий, боли и забот, но нет и радости. Однако мы не бесстрастны, а потому рады видеть в своей компании живого человека! Или не совсем человека.

Природу Прыска он видел насквозь, но тот и не собирался скрывать её. Когда бывший крыс понял кто такие спасшие его моряки, его удивлению не было границ! Перед ним стояли родители и братья того самого дона Мигеля, которого Дульери встретил на острове в компании красного попугая, приходившегося ему — Прыску, не таким уж дальним родственником, так-как оба они являлись драконами.

А ещё, и дон Мигель, и сеньор Самбульо с супругой были предками Анджелики. (На всякий случай он не стал рассказывать о её трансформации в дракона-монстра, которую ему пришлось поддержать и довести до конца, чтобы спасти девушке жизнь.)

От всех этих совпадений голова шла кругом, но познавший человеческую и крысиную жизнь, дракон, знал, что на самом деле все совпадения подчиняются некоей закономерности, а потому никогда не поворачивался к фактам спиной, как это делали многие его коллеги по науке.

Оказывается, пространство между мирами заполнял огонь, но свойства этого огня были не таковы, как внутри самих миров. Здесь огонь ничего не уничтожал, не испепелял и даже не обжигал. Здесь он перерождал материю в себя, и сам приобретал свойства материи, в которую переродился.

— Теперь мы сами — огонь! — пояснил сеньор Самбульо природу и причину их странного существования в межмировом пространстве. — Поэтому, нам нет места ни в одном из живых миров. Зато мы сами представляем собой отдельный, пусть и небольшой мир. Нам здесь хорошо друг с другом. Наши сыновья тоже с нами, но они чаще пребывают на других судах. До сих пор жизнь нам омрачало только беспокойство за нашего младшего, которого мы видели в последний раз, когда на Армаду надвигались английские брандеры. Но теперь, благодаря вам, мы знаем, что Мигель выжил и видимо занял место главы рода! Жаль, что мы не знаем подробностей, но это очевидно, ведь его потомки, как вы говорите, ещё долго носили родовую фамилию.

Прыску пришлось припомнить то, что рассказывала Анджелика на острове, где каждый делился с друзьями своей историей. То, что он мог сообщить своим спасителям, было отрывочными сведениями, но и такой информации они были рады, ведь редко кому доводится узнать что-то о своих потомках, живущих спустя несколько веков.

Удовлетворив любопытство огненных хозяев, воспрявший духом Прыск, захотел проверить, удалось ли ему сохранить в целости тетрадь капитана Барбаруса, которую он запечатал в кувшине. Чета Самбульо тоже заинтересовалась этим документом, и, конечно же, профессор Прыск не мог отказать им в его изучении!

Вот тут-то и выяснилось, что отец дона Мигеля большой любитель загадок, ребусов и всяких головоломок.

— Если ключом является одно из стихотворений, — пояснил ход своих мыслей дон Самбульо, после нескольких часов, (по личному времени профессора Прыска за которое он успел выспаться), изучения поэтических произведений капитана Барбаруса, то оно должно как-то отличаться от прочих, стоять особняком.

— Но ведь они все схожи, — ответил Прыск, зевая. — Капитан в каждом из них чем-то восхищается — звёздным небом, женской красотой, природным явлением или чем-то в этом роде. Каждое стихотворение небольшое — шесть четверостиший. Моя гипотеза такова, что в одном из них, как правило, в предпоследнем, заключено название книги. Оно никогда не записывается в том виде, в каком его можно прочесть на обложке. Это скорее памятка, а само название капитан держит в голове. Но некоторые мне удалось узнать.

— Браво! — одобрил его наблюдение сеньор Самбульо. — Я предполагал нечто в этом роде, а теперь вижу, что вы совершенно правы. Но в стихах есть не только названия книг. Здесь имеются точные указания на их расположение в библиотеке.

— Да, но как нам понять принцип этих указаний?

— Теперь выслушайте мою гипотезу! В каждом из стихотворений есть блок из четырёх четверостиший, содержащих числительные: семь звёзд, три дерева, два глаза и всё в таком роде. Возможно, это и есть указание на местоположение книги, намёк на название которой содержится в пятом, а иногда и в первом четверостишье.

— Вы правы, вы правы! — воскликнул Прыск, сонливость которого тут же исчезла. — Но если так, то, что же тогда в шестом четверостишье?

— Пока не знаю, — задумчиво ответил сеньор Самбульо, — но мне кажется, что я вижу перед собой ключ.

Прыск чуть не вылетел из епанчи, с такой стремительностью он бросился к капитану, сидевшему на бочонке с тетрадью в руке.

— Вы уверены? — спросил он взволновано, так-как понял — разгадка рядом!

— Взгляните сами, — с улыбкой ответил сеньор Самбульо, протягивая ему тетрадь. — Здесь капитан восхищается хранилищем мудрости, а в пятом четверостишье вместо названия книги упоминает библиотеку, которую он называет своей, в то время как он видимо находится в библиотеке Великого Инквизитора. Далее — в предыдущих четверостишьях нет никаких числительных, зато есть такие строки:

«Под сенью сводчатой ряды…»;

«Здесь стеллажи в немом молчанье…»;

«Ступени полок вверх стремятся…»;

«Число искомое считаю…». -

Поняли?

— К-кажется да… — пролепетал Прыск, до которого начало доходить, но мысль ещё не сформировалась окончательно.

— Всё просто, а ваш капитан человек остроумный и трудолюбивый, хоть стихи его не без греха. Взгляните — вот он ключ: ряд, стеллаж, полка, искомое число! Берём любое стихотворение, подставляем числительные значения к этим ориентирам и получаем точный адрес тома, название которого указано в первом, либо в пятом четверостишье! Возьмём хотя бы стих о девичьих достоинствах. Итак, у нас есть — тридцать два зуба, два глаза, пара бровей и три родимых пятна. Сопоставляем, и получается, что искомая книга стоит в тридцать втором ряду, во втором стеллаже, на второй же полке, третья по счёту!

Профессор Прыск сел прямо на палубу галеона и обхватил голову руками. Действительно, это было так просто, что казалось примитивным. Но нет, примитивностью здесь не пахло, а капитан Барбарус был умница!

Итак, ключ найден, а тетрадь стихов теперь представляет подробную карту сокровищ, с крестиками на месте кладов! Дело за малым — попасть туда, где зарыты сокровища.

— Здесь я вам помочь не могу, — развёл руками сеньор Самбульо после того, как Прыск рассказал ему всё это. — Время от времени мы проходим через пространство какого-нибудь мира. В это время вы можете покинуть корабль, но вам придётся самому решать — подходит ли вам тот мир или нет. Только имейте в виду — если пробудете в нашем обществе слишком долго, то превратитесь в огонь, как это случилось с нами.

— Я дракон! — ответил Прыск, приосанившись. — Мне не страшен огонь — мы родственники и ничего плохого он мне не сделает.

Глава 72 Проклятое пламя

— Кажется это здесь!

Мегги вбежала во двор-колодец старого высокого дома, вприпрыжку, будто была маленькой девочкой. Её более осторожный брат, прежде чем войти, осмотрел ворота, которыми, судя по всему, никто давно не пользовался, оглянулся на безлюдную, по случаю позднего времени, улицу, придирчиво вгляделся в тёмные окна и только после этого вошёл внутрь.

— Она точно была здесь! — восторженно сообщила Мегги. — О, кажется, у неё было дело с самцом, да только ничего не вышло!

Зелёная драконесса шумно втянула воздух, словно пыталась вобрать в себя всю затхлую, дурно пахнущую атмосферу двора-колодца.

— Похоже, ты права, — согласился Огнеплюй, после чего поморщился и сплюнул. — Значит и тот хмырь не соврал.

— Ты о ком? — не поняла Мегги.

— О том гадёныше, который нам байки травил возле церкви.

— За что же ты его так называешь? — удивилась Мегги. — Вроде обычный дядечка. И ты сам говоришь, что он не соврал?

— «Обычный дядечка» отправил за нами громил, — сообщил Огнеплюй с вальяжным спокойствием. — Я видел в витрине, как он отдавал распоряжения, словно был командиром отряда воинов. А потом за нами по бульвару и дальше следовали два типа. Они шли на расстоянии и думали, что мы их не видим. Один дважды бегал к телефонной будке.

— Хорошо тебе! — надула губки Мегги. — А я вот без очков почти ничего вдаль не вижу.

— Купим тебе очки, здесь это не проблема, — усмехнулся Огнеплюй. — А пока, если глаза мешают — закрой их.

— Ага! — легко согласилась Мегги и действительно закрыла глаза. — Вот! Здесь её запах кончается, зато пахнет рассечённым воздухом.

— Значит, отсюда она улетела, — подытожил Огнеплюй. — Знать бы куда дальше подалась…

— Мне бы подняться повыше, я бы сказала, — пожала плечами Мегги.

— Извини, сестрёнка, но это не получится, — проговорил Огнеплюй, хищно улыбнувшись.

— Потому что мы не можем летать? — спросила Мегги, открывая глаза. — Но на крышу-то мы можем залезть?

— Боюсь, нам этого не дадут сделать, — ответил Огнеплюй, разминая кулаки и локти. — Там в воротах двое с револьверами. Ещё двое с ружьями целятся в нас из окон справа и слева. И за теми дверьми топчется не меньше десятка мордоворотов с дубинками.

— Эй, вы там, двое! — раздался зычный голос откуда-то сверху. — Оставайтесь на месте, не двигайтесь и не оказывайте сопротивления!

— А кто это там приказывает? — не менее внушительно пророкотал Огнеплюй.

— ОрденСвятого Мика! — был ответ.

— Рыцари? — спросила Мегги со страхом.

— Я думаю, — ответил Огнеплюй, у которого слегка полыхнуло изо рта, — что эти ублюдки не достойны рыцарям даже стремена придерживать. Разве что, навоз убирать за лошадьми. Вот что, Мег, возьми-ка на себя тех, что с дубинками. Только не ешь их, а то плохо будет с животом! А я задам перцу тем, что с пушками. Пора попробовать на что способен «дурной огонь кураканга»!

Вскоре жителей соседних домов перепугал грохот выстрелов и истошные человеческие вопли. А ещё, через малое время над старым полузаброшенным домом, имевшем дурную славу притона для всякого отребья, взметнулись языки какого-то странного пламени, вперемешку с клубами чёрного дыма. Как будто там горела куча старых автомобильных покрышек, обильно политых бензином.

Свидетели потом рассказывали, что, несмотря на пожар, охвативший дом и полыхавший, как уголь в паровозной топке, внутри ещё долго слышались какие-то крики и завывания, не совсем человеческого тембра.

Глава 73 Разрубил врага — разрубил проблему!

Чикада: Давно не слышал ничего более нелепого! Неужели в этом замке

действительно нет вина?

Злорик Медная Голова: Нет, Ваша светлость! Уже полстолетия, как нет.

Чикада: Никаких забытых погребов? Замурованных подвалов?

Злорик Медная Голова: Был один, Ваша светлость, но совсем

небольшой. Мой ещё. И в нём, увы, всё

кончилось! А основные запасы ещё дед

нынешнего Злорда приказал уничтожить. За

трезвость боролся! Он же тогда и виноградники

спалил. Придурок чёртом меченый…

Ой, извините, Ваша светлость! С тех пор

поместье хиреет и беднеет год от года, а

Злорды на нынешнем хозяине так и кончатся.

Чикада: Тяжело тебе, брат-призрак!

Злорик Медная Голова: Тяжело, Ваша светлость, а куда денешься! Это

же всё мои, (драть-передрать!), потомки! Знал

бы, во что мой род здесь превратится, никогда

не присоединил бы свой злоккар к флотилии

Злолгельма Зловоевателя. Остался бы в

Злормандии, да пил бы сейчас тёмное «злордо»

в подвалах прадедовского замка…

Чикада: Сочувствую! А не желаешь ли, собрат, сменить место

жительства?

Злорик Медная Голова: Да я уж хотел было к Злоскервилю перебраться!

Он ведь мне тоже потомок, только по женской

линии — через праправнучку мою. Ха! А ведь я

с его прапредком воевал из-за Злолчьего леса!

А правнук мой вот решил породниться

с соседом, да и выдал за его сына младшенькую

дочку. Ну и ладно! Всё равно от Злолчьего

леса толку никакого ни Злордам, ни

Злоскервилям никогда не было. Но суть не в

том. Я здесь не просто так околачиваюсь,

Ваше сиятельство! Дело у меня тут есть –

клад стерегу!

Чикада: Вот как? Для кого же ты стережёшь его, друг?

Злорик Медная Голова: Для достойного соискателя из своего потомства,

для кого же ещё?

Чикада: А нынешний Злорд, достойный соискатель?

Злорик Медная Голова (издаёт неприличный звук): Какой там!

Трусливая душонка! Нет, я полагаю,

что каждый, глядючи на меня испугается, но

не на всю же оставшуюся жизнь? Злоскервиль,

вон — похрабрей оказался, но и он поиски

бросил. А не надо было! Если б не оставил

попытки, я, глядишь ему клад отдал бы,

пусть он мне и по девчачьей линии потомок.

А сам бы ушёл на покой…

Чикада: Хватит про клад болтать! Скажи-ка мне лучше, брат-призрак –

где Злорд свою пленницу держит?

Злорик Медная Голова: Известно, где, Ваша светлость — в библиотеке!

Её, библиотеку, то-есть, тут недавно

вычистили, а то туда уже два поколения

Злордов не заглядывало. Вот там эта краля

и сидит, вся запелёнатая, как куколка

шелкопряда. А зачем вам это знать-то,

Ваша светлость?

Чикада: Видишь ли, дружище! Я здесь для того, чтобы эту девицу

освободить…

Злорик Медная Голова: Э, нет, Ваша светлость, вот этого никак нельзя!

Чикада: Отчего же?

Злорик Медная Голова: А оттого, что Злорд нынешний на неё виды

имеет. А раз он виды имеет, то эти виды могут

детишками кончиться. А мне-то как раз того и

надо! Пусть бастарды, но хоть род

не прервётся. Между прочим, Злоська

мне тоже не чужая — одного моего побочного

сынка пра-пра-пра-правнучка. Правда, тоже

побочная. Но девка, что надо, а потому я

из неё новую Зледи сделаю, а ту, что сейчас

моему позорному потомку рога наставляет,

можно и утопить потихоньку.

Так что, нижайше прошу прощения,

Ваша светлость, но я буду иметь честь

помешать вам!

(достаёт откуда-то очень ржавые меч, щит

и шлем, вооружается ими, после чего

нападает на Чикаду, демонстрируя

необыкновенную ловкость при кажущейся

медлительности)

Чикада (с трудом уворачиваясь от ударов): Эй! Эй, друг! Да перестань

же ты! Дай, хоть сказать-то! Дело в том, что эта девушка… Ах!..

Злорик Медная Голова (рассекает Чикаду пополам, после чего тот

тает в воздухе): Ну, вот и всё, Ваша светлость!

Как говорил Злолгельм Зловоеватель:

«Разрубил врага — разрубил проблему!»

А то — «перестань!», да что-то там про эту

девушку! А мне мало дела до того что с ней

там такое. Этот дурак Злорд не смог своей

Зледи наследника сделать, так я думал, у него

со служанками что-нибудь получится. Ан, нет –

те сами не хотят. Ну, а эту мы уж спрашивать

не будем! Незачем нам её согласие!

(пролетает сквозь стену, при этом его доспехи

и оружие с грохотом обрушиваются на пол)

Глава 74 Единожды солгавши

— А ещё другом прикидывался!

Голос Анджелики был полон презрения. Она всячески старалась показать, что усилия Глупника ей смешны, а сама она ни во что не ставит его попытки удержать её в четырёх стенах, и что ей ничего не стоит освободиться в любую минуту!

На самом деле всё было далеко не так. Ей было страшно и горько от его предательства. Она была растеряна, напугана и подавлена тем, что не может не только уйти когда захочет, но и не способна даже свободно передвигаться по комнате, где её запер этот мерзавец.

Она проснулась тогда, испытывая отчаянную жажду и долго не могла сообразить, где она находится и что происходит с ней сейчас. Да и то, что происходило накануне, казалось дурным сном. Но самое странное было то, что она была… связана!

Это казалось совершенно непонятным и даже невероятным, но девушка действительно была связана по рукам и ногам. Прежде всего, Анджелика обнаружила себя лежащей на койке, смахивающей на больничную. Помещение же, где стояла эта койка, не очень было похоже на больничную палату. Здесь не было окон, и даже дверь нашлась не сразу, так-как сливалась со стеной из-за цвета одинакового с обивкой стен.

Сама эта обивка приводила в изумление. Анджелика видела нечто подобное, только тогда, когда ей доводилось бывать в купе поезда международного класса, а ещё в кино про… психбольницу!

Точно, она в психушке! Правда, видимо в очень дорогой психушке, потому что всё здесь было «на уровне», как в гостиничном номере «люкс». Стены, обитые мягким пластиком светло-бежевого цвета, были красивыми и чистыми. В двух шагах от её койки располагался стол с двумя стульями необычной формы и тоже мягкими. Несколько позже девушка выяснила, что вся мебель здесь намертво привинчена к полу, и каждая деталь её мягко обёрнута, без единого острого угла.

Ещё там нашлось подобие душевой кабинки в углу, ватерклозет за невысокой перегородкой и несколько полок с книгами и потешными плюшевыми игрушками. И всё это, включая детали сантехники, было мягким!

Но время удивляться подобным вещам пришло чуть позже, а сейчас она удивлялась верёвкам, завязанным таким образом, что можно было ходить мелкими шажками, и даже кое-как ухаживать за собой, но не получалось поднести руки к лицу или развести их в стороны.

Сначала она пыталась кричать. Через силу, потому что кричать Анджелика не любила, а потому не умела. Кричала она недолго, так-как сообразила, что это дело бесполезное, и кроме сорванного голоса и надсаженного горла, и так полыхавшего от жажды, она ничего не получит. Тогда девушка принялась строить догадки.

Что это? Действительно психушка? Или может быть тюремная камера? Нет, последнее предположение глупо. Не потому, что она не может натворить ничего криминального, (ей как раз хотелось кого-нибудь убить), а потому, что всё это было слишком роскошно для тюряги. Впрочем, для психушки тоже, если только это не какая-нибудь частная клиника. Дорогая клиника. Но откуда у родителей такие деньги?

Почему-то вопрос — «А с чего это я сюда попала?», не возник в её сознании. Попала, значит попала. Неужели для этого требуется какая-либо особая причина?

Внезапно дверь распахнулась и на пороге с подносом в руках возник… Анджелика вдруг вспомнила всё, от своего падения в холодную реку со скользких мостков, по милости глупой Кристы, до их разговора с Глупником на берегу шикарного бассейна, за коктейлями, под шелест пальм в кадушках.

— О, дорогая принцесса, уже проснулись? — пропел румяный кругленький мерзавец, которого она в иное время не отличила бы от Фига.

Анджелика вдруг остро ощутила свою беспомощность и наготу, (халат, который был на ней во время ужина, куда-то делся), и это видимо вызвало в ней злость. Вместо ответа на приветствие она подняла руки с верёвочной перемычкой, насколько позволяли путы, идущие от связанных ног и, спросила ледяным голосом:

— Это что?

— Не беспокойтесь, дорогая принцесса! — арбузно заулыбался Глупник. — Это временная мера, необходимая для вашей безопасности.

На миг Анджелика ему даже поверила.

— Для безопасности? — спросила она, соображая, что она могла такого натворить, что её посадили связанную в комнату с мягкими стенами.

— Просто я не хочу, чтобы вы как-то себе повредили, узнав, что вы моя пленница, — сказал брат её друга с обезоруживающей улыбкой.

Девушка уставилась на него, хлопая ресницами. С чего это она должна себе вредить? И почему это она — пленница?

— Вы склонны к самобичеванию в духовном и физическом смысле этого слова, — мягко заговорил Глупник, словно надеялся и дальше играть её друга. — Этого нельзя делать, независимо от того, есть на вас какая-то вина или нет. Просто, если вы будете так с собой поступать, (я имею в виду ваши безумные полёты после происшествия с этими сектантами), то вы будете постоянно проигрывать на радость своим врагам.

Он немного походил туда-сюда, словно профессор, читающий лекцию.

— А ведь у вас с собой весьма опасное оружие! Я имею в виду булавку в вашей десне. И как вам не больно её там носить? А засела так, что не вытащить! Я пытался её достать зубоврачебными щипцами, но у меня ничего не вышло. Если бы не эта маленькая штучка, я бы не стал вас связывать, а ограничился бы помещением сюда — в комнату для перебравших гостей. Знаете, всегда ведь найдётся олух, который норовит напиться до чёртей и испортить вечеринку! Хорошо, если такой типус склонен проблеваться и уснуть, но ведь нередко попадаются такие, которые, перебрав, лезут в драку! Причём, некоторые ухитряются буйствовать по несколько часов подряд. Для них и существует эта камера… то-есть комната, в которой человек мог бы выпустить пар, проспаться, прийти в себя и выйти отсюда свежим, чистым и обновлённым!

— Но ведь я не портила вам вечеринок? — проговорила Анджелика, сдвинув брови. — Или мне изменяет память?

— Нет, что вы, нет! — заторопился успокоить её хозяин этого странного места. — Конечно же, вы ничего такого не делали, принцесса! Наоборот, вы украсили мой дом своим присутствием. Это же явилось причиной, по которой я решил сделать вас своей пленницей — вы мне понравились!

— Что?!

— Вы не ослышались, — откровенно заявил Глупник. — Вы очень хорошенькая, этакая куколка, и я решил оставить вас себе.

— Но это…

— Насилие? Да, но это, если желаете знать, честное насилие, которое не оскорбляет вас, а наоборот возвышает, как женщину — предмет восхищения и поклонения! Всё же лучше, чем заманивать вас мелкими подарками и большими обещаниями. Последнее, почему-то, всегда привлекательно для женщин, а по мне, так это просто оскорбление!

— Ну, знаете!..

— А, кроме того, — состроил виноватую физиономию Глупник, — у меня есть ещё одна причина для того, чтобы удерживать вас при себе. Дело в том, что от меня хотят избавиться. Само по себе это не ново, но если до сих пор желания моих оппонентов были далеки от их возможностей, то теперь у них появился шанс.

— Но причём здесь я? — удивилась Анджелика.

— Дело в том, — ответил Глупник с видом глубокомысленой озабоченности, — что мой главный противник, он же мой брат — Умник, не придумал ничего лучшего, как настроить против меня ваших друзей, среди которых есть и другой мой брат — Фиглориус. Короче говоря, на меня идёт войной банда Фигольчика/Драговски, известная своей бесшабашностью и удачливостью. Прибавьте к этому, что их науськивает Умник, который превосходно умеет строить расчеты. Как видите, с моей стороны вполне логично было принять ответные меры. Вы являетесь невестой одного из лидеров банды и подругой двум другим. Может быть, они умерят свой пыл, когда узнают, что вы в моих руках?

— Сволочь…

— Ай-ай, принцесса! Как не стыдно ругаться?

— Трус!

— Ну, с этим я не могу не согласиться. Заметьте — я не стесняюсь прозвища, которое традиционно считается позорным. На самом деле ничего позорного нет в том, чтобы быть трусом! Как это имеет место быть с другими качествами такого рода, это не порок, а свойство. Вот скажите, вы любите кроликов? Маленьких, пушистеньких, ушастеньких глупышек? По глазам вижу, что любите! Так вот, трусость для них — принцип выживания, без неё они обречены. Природа не наделила их силой или какими-то особыми способностями, но подарила им трусость, благодаря которой эти зверьки остаются в живых максимально отпущенное им время. Весьма недолгое время, надо сказать. Так почему же мне, как существу слабейшему, против которого ополчились сильные, вооруженные и беспощадные враги, трусость ставится в вину? Открою вам маленькую тайну, принцесса — я беззащитен! Да-да, и это не метафора. У меня нет армии громил, которую вечно собирает вокруг себя Бес. У меня нет верных и сильных друзей, стоящих целой армии, какими окружает себя Ангел. У меня… Нет, у нас с Умником совсем другая стезя. Мы одиночки, но именно мы действительно способны править миром, а те двое лишь отчасти влияют на поступки людей или каких-нибудь других разумных существ. В этом мы с Умником схожи, но я полагаюсь на ум, а оружие моё — глупость. У него же все, наоборот — в основе лежит глупость, а основной инструмент — ум.

— Умник глуп? — спросила Анджелика, любопытство которой заставило её на время забыть про верёвки.

— Как пробка! — со смехом ответил Глупник. — Рад видеть, принцесса, что в вас просыпается проницательность. Я ведь говорил, что принцип — «самое тёмное место под лампой», работает везде и всегда. Да, у моего брата самая заметная черта, это его учёность, и потому, кажется, что он состоит из одного сплошного ума! Но если вы взглянете на плоды его деятельности критически, то поймёте, что в основе лежит вовсе не ум, а самое настоящее безумие. Наука! Технический прогресс! Как здорово, не так ли? Хорошо. Тогда послушайте, что скажу вам я по этому поводу. Наука — одно из самых косных и застойных явлений в мирах сущего. Возьмём историю вашего родного мира. Не будем копать глубоко, а посмотрим на такое средоточие науки, как университеты Европы. Что проповедовали профессора в годы их основания? Я вам напомню — Земля стоит на трёх слонах, либо трёх китах, либо на слонах и черепахе, и как вариант, ни на ком она не стоит, а торчит посреди мирового океана в виде огромного плоского острова. Нелепица? Как бы ни так! Это наука соответствующего уровня. Потом этот уровень менялся, но с ужасным скрипом. Решили, что Земля это шар, а Солнце вращается вокруг неё. Потом приняли более близкое к истине учение, но и тут долго ошибались, считая Солнце центром Вселенной. Вот вам ваша превозносимая наука! Телега немазаная, управляемая безумцами. Но этого мало! Тех, кто опережал своё время и, благодаря своим дарованиям, додумывался до открытий, учёные умники с маниакальным упорством отправляли на костёр, либо на плаху, а несколько позже в тюрьму и психбольницу. Что? Вам рассказывали, что это делала Инквизиция? Ха! Святая Инквизиция это моё изобретение, она являлась всего лишь инструментом в руках дураков! Обвинять во всём Инквизицию, это то-же самое, что винить в кровожадности топор, забывая о том, что его держит рука палача, которым командует суд. Кто отправил на костёр Жанну де Арк? Профессора Сорбонны! Кто жёг труды Коперника, изнывая от бессильной злобы, что не успели сжечь его самого? Всё те же учёные, увешенные дипломами и научными званиями, как рождественские ёлки! Кто сжёг Джордано Бруно?..

— Но ведь это всё в прошлом, — возразила Анджелика. — Современные учёные давно отошли от этих заблуждений, а наука далеко продвинулась вперёд.

— Да? Вы так считаете? — недобро усмехнулся Глупник. — Конечно, ведь они сами так любят об этом говорить! Но при этом они забывают, что большинство из них — пигмеи, забравшиеся на плечи гигантов. Самим же гигантам стоит немалых усилий пробиваться сквозь массу пигмеев и доказывать свою правоту, истратив на это бесполезное дело львиную долю своей полезной энергии! А сколько их погибло, задавленных толпой «учёных» карликов? Многие вообще сгинули без следа, и сама память о них стёрта из истории человечества. А ведь если бы их открытия нашли применение ещё тогда, сейчас бы ваша раса давно уже освоила видимые планеты и даже звёзды, а не пресмыкалась бы до сих пор, привязанная к истощённой и перенаселённой Земле! То что вы воспринимаете, как плоды научно-технического прогресса, не более чем жалкие очистки того плода, который благополучно сгнил, благодаря всячески превозносимой науке! Мало того, что самые впечатляющие её достижения используются не на службу людям, а для их уничтожения, когда изобретаются всё новые виды мощнейшего оружия! Мало того, что то, что предназначено для усиления человеческого ума, служит его истреблению! (Я имею в виду так развившееся у вас телевидение и компьютеры.) Мало того, что хвалёный прогресс микроскопом гвозди забивает, мышление и поведение его «столпов» — учёных, так и остаётся средневековым и ничем от него не отличается!

— Что вы имеете в виду? — спросила Анджелика оглушённая этой пламенной речью.

— А вот что! — зло заговорил Глупник, увлёкшийся собственными рассуждениями, и видимо остро переживающий за предмет обсуждения. — Я могу привести множество разных примеров, но приведу один, тот о котором недоговорил, когда вы меня прервали — Джордано Бруно! Знаете его историю? Наверное, помните из школьного прошлого, что это был монах-чудак учёного толка, сожженный инквизицией за пропаганду учения Коперника? Вот вам и пример научной лжи! Когда сожгли Джордано Бруно, учение Коперника было уже принято всеми — и наукой, и церковью, так-как невозможно было дальше отрицать очевидное. Так за что же было жечь чудака-монаха? Не буду вас мучить — за учение о множественности миров! Иными словами, за утверждение реальности существования инопланетных цивилизаций. Улавливаете?

— Нет, пока что, — устало, произнесла Анджелика.

— Хорошо. Тогда скажите — наука вашего времени признаёт существование таких цивилизаций? Или хотя бы допускает возможность того, что они есть во вселенной?

— Нет.

— Совершенно верно. Но это было бы объяснимо, так-как ваши учёные не располагают достоверными сведениями об этом явлении. Или делают вид, что не располагают. И опять я скажу — но этого мало! Не исследовав проблему, не предприняв ничего, что называется научным поиском, учёные объявляют всё, что связано с иными мирами ненаучным, лженаучным и шарлатанским учением! А тех, кто пытается работать в этом направлении, исключают из своих рядов и предают анафеме. В ваши дни их объявляют фантазёрами и лжецами. В дни молодости ваших родителей, таких энтузиастов могли отправить в психбольницу или даже упечь за решётку! И чем же современные учёные лучше тех, кто сжёг Джордано Бруно?

— А инопланетяне существуют?

— Конечно! Правда, не такие, как вы их себе представляете. Никаких зелёных человечков. Если хотите, я вас потом познакомлю, но для этого требуется, чтобы наше с вами собственное знакомство продлилось ещё некоторое время. И желательно достичь при этом взаимопонимания. Надеюсь, вы меня поняли?

— Кажется, да, — ответила Анджелика. — Но не могу сказать, что я вам поверила.

— Браво! Дерзкое, упрямое дитя! Так и надо, не сдавайтесь! Такой вы мне нравитесь гораздо больше, чем, если бы дали себя безоговорочно убедить с первого раза.

— Тогда может быть, снимите с меня верёвки? Я не могу, сама их развязать, даже ноготь сломала!

— Конечно, не можете, вздохнул Глупник, — это ведь обрывки от «гордиевого узла». Жрецы сохранили их, как скорбную память об утраченной возможности решить проблему с помощью мозгов. Дурачок Сашка Македонский рассёк этот замечательный артефакт мечом, лишив таким образом человечество возможности доказать свою причастность к существам разумным. Форменная глупость, и заметьте, сделанная совершенно без моего участия! За что люблю людей, так это за врождённые способности и умение подражать. Стоит показать, хоть раз пример, как найдётся множество подражателей, готовых развить идею и довести её до абсурда… Но я утомил вас, принцесса? Вижу, что утомил. Давайте так — вы отдадите мне копьё Ахилла, а я сниму с вас гордиевы путы!

— Копьё Ахилла?

— Ну, да. Я вижу, мой братец не удосужился рассказать, что за артефакт подарил вам в качестве булавки или заколки для одежды. Забавная вещица, не правда ли? Один конец убивает, другой исцеляет. При этом оружие всегда приходится по руке того, кого признаёт своим владельцем. Оно ведь перешло к Ахиллу от отца, а тому от деда, но никто посторонний не мог им воспользоваться. Даже Патрокл, который не отличался от Ахилла ни статью, ни сложением, не мог его приподнять, а Гектор не сумел выдернуть из земли, хоть, как воин, считался с Ахиллом на равных. Вас же оно признало, как хозяйку, и подчинилось без лишних уговоров. Наводит на размышления… Но поверьте — вам без него сейчас будет лучше. Так, что, договорились?

— Нет.

— Но почему же? Вы всё равно не сможете использовать его со связанными руками, так-как не дотянетесь до собственного рта.

— Нет.

— Но ведь вы испытываете из-за этого массу неудобств! Даже поесть, как следует, не можете, не говоря об остальном. Из-за этих пут я вынужден был даже забрать у вас одежду, иначе вы не справились бы ни с мытьём, ни с…

— Я сказала — нет!

Глаза Анджелики яростно сверкнули. Глупник принял вид обиженно-огрочённый, демонстрируя при этом недоумение от того, что его не понимают.

— Всё очень просто, — более спокойно сказала Анджелика. — Вы, наверное, получили бы эту вещь, если бы продолжили играть роль друга и радушного хозяина. Но вам угодно было пойти по пути насилия, и теперь вы больше ничего от меня не получите. Более того, я обещаю рано или поздно пощекотать вас этим копьём самым немилосердным образом. А теперь, оставьте меня, пожалуйста, одну, так-как мне необходимо удовлетворить некоторые физиологические потребности, что неудобно делать в вашем присутствии. Да! Благодарю вас за занимательную беседу.

После такой отповеди Глупник только развёл руками и удалился, прикрыв за собой дверь. Всем видом он старался сыграть роль непонятого и оскорблённого достоинства, но на Анджелику это не произвело никакого впечатления. Девушка даже не взглянула вслед словоохотливому подлецу, у которого хватило сил усыпить её тело, но не разум. Теперь голова её работала на удивление чётко, и терять эту чёткость не хотелось. А для этого мозг следовало питать.

Анджелика двумя руками сняла крышку с блюда, напоминавшего серебряную селёдочницу. Что ж, у неё сложилось весьма невысокое мнение о душевных качествах Глупника, но во вкусе ему отказать было нельзя. Под крышкой обнаружились восхитительные длинные колбаски, свеже поджаренные на гриле, но не успевшие остыть во время их продолжительного разговора. К ним прилагались несколько видов приправ и пара свежих багетов, а так же стакан сока с длинной трубочкой.

Пожалуй, такую еду лучше было бы запивать пивом, но Анджелика не любила этот напиток, а Глупник был мастер угадывать её желания и пристрастия. Главное, что всё это можно было съесть и выпить даже будучи связанной таким изощрённым способом.

Девушка приступила к трапезе, размышляя о том, насколько далеко Глупник сумел проникнуть в её сознание. Видимо, его способности в этом деле были ограничены или работали не всегда, как это бывало с Драсей, который то свободно читал её мысли, то вдруг ничего не слышал, хоть она мысленно кричала ему, стоящему рядом о том, как она его любит, но, увы, безрезультатно.

Об этом было грустно вспоминать, но сейчас неспособность таких сильных телепатов узнать, о чём она думает, только играла ей на руку. Именно в руке, собственно было дело. Точнее, в том, что украшало запястье её левой руки и осталось незамеченным, ни адептами секты Святого Мика, ни проницательным Глупником.

Но может быть рог Рогелло Бодакулы, о котором она сама ухитрилась забыть, примотанный засаленным шнурком Дульери, таким образом, чтобы не мешал и не болтался, просто имел способность становиться невидимым для посторонних глаз?

Глава 75 Братья разбойнички — 2. Идём на дело!

— Я не верю, что мы всё же пошли на это! — в десятый раз горестно промычал Бык. — Дрась, скажи, что мне всё это приснилось, и мы не идём никого убивать!

— Не убивать, а развоплощать! — вмешался в их разговор Умник. — Ангел, да объясни ты им!

— Меня зовут — Граната Фигольчик! — огрызнулся Фиг. — Ты лучше скажи, там действительно нет охраны?

— Нет там никакой охраны! — буркнул Умник. — Не нужна она ему, потому что некому на него нападать. Кроме нас и Беса никто не знает о его существовании, иначе давно бы уже прибили.

— Но как же он тогда ухитряется оказывать влияние на политику, общество и всё вокруг? — поинтересовался Драгис.

— Просто он всегда оказывается в нужном месте, в нужное время и направляет человеческую мысль в выгодное для него русло. Вы думаете, власть имущие сами догадались бы до таких идиотских решений, если бы не его подсказки? Наверху ведь неглупые люди сидят. Дурак не пройдёт все стадии политического роста, чтобы, скажем, встать во главе страны. Так почему же, спрашивается, когда такой человек получает власть в свои руки, так начинает — то собственных учёных с врачами душить, то кукурузу вместо хлеба сеять, то корчевать виноградники, то бороться с образованием? И всё «во-имя» и «на благо»! Только потом, после ряда бедствий и катастроф, люди в затылках чешут и диву даются — как такое, собственно могло быть?

— Неужели все подобные вещи это его рук дело? — спросил Быкович. — Прямо не верится!

— Не все, — ответил Умник, — но многие. Научить людей дурному несложно, а дальше они уже самостоятельно так разовьют идею, что сам автор не может узнать свою задумку! С политиками в этом отношении проще всего. Стоит подать политику «хорошую мысль», как он тут же припишет её авторство себе, а уж «свою» линию он будет всеми силами продвигать и воплощать, даже при всей её очевидной глупости!

— Но зачем это нужно? — не унимался Бык.

— А это не нужно, это наоборот вредно, — заявил Умник. — Но наш братец живёт своей глупостью, и существовать без неё не может. Получив контроль над властью, он уже не остановится, пока не утвердит царство абсолютной глупости, а это…

— Невозможно! — договорил за него Фигольчик. — Мир, в котором царит абсолютная глупость, также невозможен, как мир, наполненный абсолютным умом. Или добром. Или злобой. Глупник неспособен настолько извратить целое измерение, но он будет к этому стремиться, а по дороге наломает кучу дров. Такое обязательно сопровождается жертвами, несправедливостью и торможением прогресса. А потому мы сейчас идём, чтобы его остановить.

— Развоплотить, — поправил его Умник.

— Пристрелить, — внёс своё уточнение Драгис. — Это здесь что ли?

Их компания оказалась на площади Святого Мика. Но собор, в котором сейчас не было службы, никого в данный момент не интересовал. Друзья-киллеры стояли перед небоскрёбом чем-то смахивающим на средневековую башню или устремлённую в небо стрелу.

Глава 76 Здорово, Гёз!

Рёв пожара, вой автомобильных сирен, гомон собравшейся толпы, вся эта суета осталась позади, словно в ином мире, в который не стоит возвращаться. Двое пробирались по плохо освещённым улицам городских трущоб, вид которых не менялся в течение целого столетия.

Сами, чёрные, как ночь, они старались держаться в тени, но всё же вынуждены были, время от времени пересекать освещённое пространство, и тогда было видно, что один из них, тот, что выше ростом и шире в плечах, идёт с трудом, часто спотыкается и оставляет за собой цепочку красных следов…

Мегги при каждой удобной возможности старалась поддержать раненого брата, но Огнеплюй отмахивался от неё, гнал от себя, и, ругаясь сквозь зубы, шёл вперёд, неловко переставляя ноги и раскачиваясь из стороны в сторону.

В одном месте он остановился, чтобы прислониться к фонарному столбу и перевести дух. Сестра тут же подскочила к нему и перекинула его левую руку себе через голову. Правой рукой он зажимал пулевую рану в боку, не желающую прекращать кровоточить.

— Мег, — заговорил он хрипло, когда немного отдышался, — если тебе когда-нибудь покажется, что я слишком самоуверен, напомни мне, как я сегодня поймал пузом свинцовую муху!

— Огги, побереги силы, не разговаривай! Нам осталось совсем немного, всего два квартала и мы дома!

Мегги была серьёзно напугана ранением брата, но старалась не подавать вида, а наоборот вселять в него уверенность, что всё в порядке и скоро они будут в безопасности.

— Вот доберёмся до мотеля, — говорила она, — я тебя уложу, достану пулю, рану прижгу, и завтра ты будешь, как новенький!

— Да? А ты знаешь, как это делается?

— Я прочла немало книг о полевой хирургии. В том числе рекомендации о том, как сделать необходимую для спасения жизни операцию, когда под рукой совсем нет инструментов. Ты же знаешь, что у меня хорошая память. Не бойся, я ничего не перепутаю, а когда всё будет сделано, вдохну тебе в рану лёгкий огненный фантом. Это и убьёт заразу, и поспособствует заживлению. Правда, может быть немного больно…

— Не получится!

Голос, прозвучавший из темноты, был спокойным, чуть насмешливым и странно знакомым. Тем не менее, брат и сестра первым делом приготовились отразить возможную атаку. Огнеплюй оторвался от столба, отобрал у Мегги свою здоровую руку и сжал её в кулак, напрягая могучие мускулы. Зелёная драконесса зашипела, как кошка, глаза её слегка засветились, а изо рта показался язычок пламени.

— Эй, эй! Господа! — воскликнул их невидимый собеседник. — Я пришёл к вам с миром и предложением помощи! Да кто ж вы такие, демоны что ли? Но, неважно. Дело в том, что вы держите путь в район, который патрулируется полицией получше, чем этот. А тем более там много копов сейчас, после побега опасных преступников из особо охраняемой тюрьмы. К тому же давешняя стрельба и пожар тоже внесли свою лепту — город отвык от таких развлечений, и теперь на каждый безобидный выстрел сбегаются десятки полицейских, словно это что-то из ряда вон выходящее. Но даже если вам удастся миновать все патрули, то раненому потребуется профессиональная медицинская помощь. Полевая хирургия это конечно хорошо, но зачем так рисковать, если можно доверить свою жизнь высококлассным специалистам? Именно такую помощь я вам предлагаю в обмен на вашу дружбу и доверие!

— Вы врач? — спросил Огнеплюй, морща лоб, как будто стараясь что-то припомнить.

— Нет, но я немедленно провожу вас к хирургу, который не задаёт вопросов и до сих пор не излечивал только мёртвых.

— Но откуда такая доброта? — поинтересовался недоверчивый дракон. — Не то чтобы я совсем не верил в человеческое бескорыстие, но на душе спокойнее, когда знаешь, что твой ближний от тебя хочет.

— Скажем так, — терпеливо пояснил незнакомец, — я люблю заводить друзей среди людей вроде вас двоих. Видите ли, я наблюдал за вами в том доме, и должен признать, что нечасто мне доводилось видеть что-то подобное!

— Так вы всё видели?

— Не всё. Когда повалил дым, я решил убраться, чтобы не быть поджаренным. Но то, что происходило от вашего появления во дворе и до начала пожара, мне удалось разглядеть в деталях, как из ложи театра.

— Вы тоже из секты Святого Мика? — спросила Мегги.

— Нет, что вы! — засмеялся незнакомец. — Просто я был неподалёку, когда один из моих людей прибежал с известием, что в берлоге сектантов что-то затевается и туда идут их бойцы со стволами. Вот я и решил посмотреть сам. Любопытство разобрало, но я не жалею!

— Мне кажется, я где-то слышала ваш голос, — сказала Мегги. — Мы с вами раньше встречались?

— И мне тоже так показалось… — добавил Огнеплюй, но тут же скривился от боли.

— Знаете, — отвечал незнакомец, — меня ведь тоже не оставляет чувство, что я имел удовольствие быть знакомым раньше с вами обоими. Но, несмотря на то, что у меня отличная память, я не могу представить, где мы могли пересекаться. Но, давайте не будем терять времени. Сейчас я выйду на свет, и вы увидите, что я безоружен и не представляю угрозы, а потому мне можно доверять!

Тот, кто виделся брату и сестре, как неясный чёрный силуэт на фоне тёмно-серых стен, сделал несколько шагов и оказался в круге света электрического фонаря. Он действительно был безоружен, хорошо одет и располагал приятной добродушной внешностью, чему способствовала приветливая улыбка на круглой доброй физиономии.

— Гёз?

— Дон Дульери?

Оба восклицания, прозвучавших одновременно, заставили мафиози отступить на шаг и смахнули улыбку с его лица, на котором смешались изумление, недоверие и страх. Справа и слева в черноте закоулков что-то шевельнулось, и даже лязгнула сталь, но Дульери сделал почти незаметный жест рукой и всё снова замерло.

— Н-нет, — сказал он, ещё раз внимательно оглядев пару, стоявшую под фонарём, — не могу вспомнить… Не знаю… Хотя, погодите! Вы сказали — «Гёз»?

— Ну, да, — подтвердил Огнеплюй, — тогда ты предпочитал, чтобы тебя так называли, а я был не против, потому что мне не было дела до твоего настоящего имени. А ведь я кое-чем тебе обязан — ты спас жизнь моего воспитанника, но не смог оживить его руку…

— Что? Не может быть! Но… Ты, кажется, был пониже ростом и в перьях? А звали тебя…

— Дети клана Самбульо, которому я покровительствовал, называли меня — Огонёк, — проговорил дракон в человеческом образе, — настоящее моё имя — Огнеплюй… Слушай, Гёз, если твоё предложение ещё в силе, то скажи своим громилам, чтобы помогли мне идти, а то Мег одна меня не дотащит!..

Дульери снова сделал неуловимое движение, и из мрака, как по волшебству, появились четверо здоровенных молодцов. Закинув за спины дробовики и автоматы, они, не тратя лишних слов, подняли Огнеплюя на руки и потащили в лабиринт замусоренных старых переулков.

— А меня вы тоже не можете узнать, дон Дульери? — спросила Мегги весело.

— Боюсь ошибиться!.. — Пожал плечами тот с виноватой улыбкой.

— А ведь мы встречались около двух месяцев назад!

— Вот как?

— Я тогда носила очки.

— Да? Кажется что-то…

— И была ростом в пятнадцать раз выше, чем сейчас.

Дульери встал, как вкопанный, потом медленно повернулся к девушке, глядя на неё как-то искоса, словно боялся, что она исчезнет, если он посмотрит прямо.

— Умная, любознательная, наивная и очень эмоциональная зелёная драконесса! — проговорил он ошарашено.

— Да, это я! — радостно воскликнула Мегги.

— И раз вы называете этого рыжего великана братом, значит он…

— Тоже дракон! Мы родные брат и сестра Драси, которого вы тоже знаете!

— Да. Знаю, — сказал дон Дульери с ноткой обречённости в голосе. — Вот это я попал, так попал! Но может быть всё к лучшему…

Глава 77 Сожгите её!

— Вот оно!

Профессор Прыск и сеньор Самбульо посмотрели друг на друга, как это сделали бы мальчишки нашедшие клад.

— Всё здесь, — проговорил человеко-крысо-дракон. — Второй ряд… Десятый стеллаж… Вторая полка… Третье место…

— «Тайны скрытых миров!» — воскликнул дон Самбульо. — А ведь я помню эту книгу. Точнее сказать, я слышал о ней, потому что держать в руках такую редкость не приходилось. Это сочинение некоего падре Микаэля Рамиреса, скрывавшегося под именем — Михал Рамовски, который был профессором в университете Кракова и практиковал особые магические культы около столетия назад. В смысле — сто лет от моего времени. Тогда моя Родина была ещё под мавританским владычеством, и нам приходилось платить дань султану и Великому калифу… Если не ошибаюсь, трудами учёного священнослужителя заинтересовались мудрецы Большого Дивана при дворе Великого эмира в Гранаде, и даже пытались переманить его на свою сторону, отправив в Польшу специальных эмиссаров, но он предусмотрительно переехал в Голландию, забрав с собой свои труды. В руки исламских учёных попала лишь его лаборатория и какие-то забытые черновики. Местные власти не оценили этот «никчёмный хлам», и он был беспрепятственно вывезен в Испанию. Но история на этом не кончилась. В черновиках тех нашлись то ли многократно переправленные магические формулы, то ли какие-то заклинания, точно никто не знает, но экспериментируя с тем, что там было, алхимики и астрологи исламского владыки Испании вызвали катастрофу, в результате которой исчезла целая провинция. Чтобы не поднимать панику, было решено скрыть этот факт, а существование этой провинции предать забвению, и саму память о ней стереть из всех документов и летописей. Имя падре Микаэля тоже благоразумно перестали упоминать в пределах эмирата. Забвение — самая мудрая политика против неугодного учения или человека. Оно работает гораздо лучше, чем предание анафеме или публичные казни. Мученический ареол вокруг «побеждённого» противника постоянно напоминает о нём, вызывает интерес, будоражит любопытство. Рано или поздно поверженный воскреснет в лице своих последователей и подражателей. Но если прекратить о нём всякие разговоры, то сама память о таком человеке или явлении сотрётся в народе, превратится в легенду, сказку и вообще исчезнет. Либо оторвётся от реальности и перейдёт в разряд забавных небылиц. Так было и с падре Микаэлем, но здесь нашла коса на камень. В пределах мавританского владычества о нём забыли, но сам он продолжал работать где-то в цивилизованной Европе, и через сто лет его труды, в частности интересующая вас книга, попала в Испанию. Но тут за неё взялась Инквизиция, которая действовала и тупо, и грубо, и топорно. Поэтому я лишь слышал об этом труде, но не смог раздобыть себе ни одного экземпляра. И, тем не менее, эта книга сохранилась, и, по крайней мере, один том, каким-то чудом, попал в руки вашего капитана Барбаруса.

— Потрясающе! — проговорил профессор Прыск. — Я ведь мог встретиться с падре Микаэлем тогда, но узнал о нём намного позже. Вы не поверите — он ведь уроженец той самой провинции, которая исчезла! Теперь это отдельное измерение, в котором лично мне не терпится побывать. Судя по тому, что я о нём слышал, время там как-то по-особому законсервировалось. Или вернее, там теперь протекает своё время, независимое от времени мира, родного для этой провинции. Поэтому получается парадокс — падре Микаэль родился на несколько веков позже по отношению к земному времени, от того момента, когда действия горе экспериментаторов, основанные на неверном истолковании информации в черновиках, привели к возникновению Трещины в которую и провалилась провинция.

— Но это означает, — воскликнул дон Самбульо, которого нельзя было запутать пространственно-временными хитросплетениями, — что книга, написанная падре Микаэлем существовала рядом с ним уже тогда, когда он родился?

— И даже до его рождения, — согласился профессор Прыск. — Но мы не знаем историю того экземпляра, который попал в руки капитана Барбаруса. Он мог относиться к более позднему времени. Пожалуй, об этом стоило расспросить Библиотекаря, но по сути это информация второстепенная. Первостепенным является то, что с помощью этой книги я надеюсь распутать узел проблем, создавшийся из-за наложения отношений между влюблёнными на ход событий в нескольких мирах одновременно.

— О, понимаю! Такое наложение в одном мире, бывает, свергает царства и возводит новые цивилизации. Одна Троянская война чего стоила, а ведь рецидивов было множество!

— Вот именно, — подтвердил учёный. — И чтобы не допустить необратимых процессов в развитии миров, необходимо расставить по местам всех кто сошёл со своей орбиты.

— Подождите!

Дон Самбульо на минуту задумался.

— В таком случае, — сказал он, — моя пра-пра-правнучка должна вернуться в мир, где родилась и выросла, а её возлюбленный в гнездо драконов, что в пещерах неких гор?

— Возможно, —проговорил Прыск, задумываясь над тем, что только что казалось простым и очевидным.

— Следуя той же логике, — продолжал развивать ту же мысль дон Самбульо, — падре Микаэль должен вернуться в ту самую Трещину, где, если даже сможет работать над своими исследованиями, то врядли они когда-нибудь увидят свет в мире, от которого откололось его измерение. Логика событий катастрофически нарушается! Что же касается наших влюблённых, то вы сами рассказывали, что их притягательная сила уже, по меньшей мере, один раз взломала границу миров. Стоит ли рисковать ещё раз, пытаясь развести их по разным орбитам?

Трансформированный мудрец промолчал. Однозначного решения проблемы у него не было, а упрямо стоять на своём, когда в теории обнаружена нестыковка с практикой, это поведение недостойное истинного учёного.

— Разрешите дать вам совет, господин профессор! — сказал командир огненной эскадры. — Позвольте всем занять те орбиты, которые будут для них приемлемы. Если искомая вами книга может им чем-то помочь, то пусть поможет, но не стоит никому мешать, ибо это дело неблагодарное!

— В любом случае у меня этой книги пока что нет, — вздохнул профессор Прыск. — Для того чтобы её получить, мне нужно попасть в ту самую Трещину и ограбить библиотеку Великого Инквизитора. Или, заручившись поддержкой капитана Барбаруса, заполучить эту книгу иным путём. Почему-то мне кажется, что он имеет средство проникать туда каким-то особым способом. Иначе, зачем бы он держал при себе этот каталог?

— Может быть для того, чтобы время от времени читать свои стихи любимой девушке? — улыбнулся дон Самбульо. — К сожалению, проход моей флотилии через миры сущего краток и непредсказуем. Если следовать логике бесконечности, то рано или поздно мы пройдём и через то измерение, где находится нужная вам библиотека. Но когда это произойдёт, неизвестно. Может быть, прямо сейчас или через сто лет, если считать по вашему личному времени. А может через тысячу, сто тысяч лет и больше! Здесь это не имеет значения, я ведь уже говорил вам, что между мирами, времени и пространства, как таковых, не существует. Благодаря этому, а ещё тому, что вся материя имеет здесь только одну форму — огненную, мы не нуждаемся ни в еде, ни в питье, хотя время от времени развлекаем себя, преображая плазму в любой предмет, вещество и даже существо, наделяя его такими свойствами, какими пожелаем. Вот, например!

С этими словами он словно фокусник достал ниоткуда изящный кувшин и два кубка.

— Не желаете ли испанского красного? Или может быть, предпочтёте иную марку?

— Благодарю! — ответил профессор Прыск, с благодарностью принимая кубок. — Но что же мне делать? Как бы мне не было приятно ваше общество, дон Самбульо, и как бы я не был обязан вам, но задерживаться здесь я не хотел бы даже на неделю, не говоря уже о тысячах лет!

— В таком случае могу предложить только одно, — ответил дон Самбульо. — Вы можете высадиться в любом из миров достаточно близких к тому, кого вы ищите. Я имею в виду капитана Барбаруса, который видимо, является ключевой фигурой в вашей проблеме. Простите, в проблеме, которая касается всех и меня в том числе! Но, чтобы не было ошибки, вам необходимо сделать компас, который безошибочно указал бы вам на этого капитана Барбаруса.

— Но, как и из чего я его сделаю?

— Как? Так же, как я только что сделал вот этот кувшин. Потренируйтесь и у вас получится! Что же касается того из чего вы его сделаете, то есть только один материал, которым мы с вами располагаем — вот эта тетрадка. Сожгите её!

Глава 78 Мы в осаде!

Злорд (крайне обеспокоенно): Да что же это там? Злырь! Злы-ырь! Что там

такое?

Злырь (входит): Позвольте доложить вашей милости — к вам

парламентёры!

Злорд: Парламентёры?

Злырь: Совершенно верно, милорд.

Злорд: Но от кого?

Злырь: Боюсь ошибиться, сэр, но мне кажется, что в парке перед замком

собралась вооружённая толпа. А ещё мне показалось, что я видел

построившуюся на аллее штурмовую колонну, впереди которой

находился хорунжий с боевым штандартом Злоскервилей.

Злорд (падает в кресло): Вооружённые люди… Штурмовые колонны…

Боевые штандарты…

(внезапно вскакивает)

Так значит замок осаждён? Что же ты стоишь? Надо готовиться к

обороне! Собрать всех боеспособных мужчин!..

Злырь: Позволю заметить вашему сиятельству, что в замке нет

боеспособных мужчин.

Злорд: Вот как? Всё равно! Собрать всех боенеспособных мужчин и

боеспособных женщин! Раздать оружие, зарядить замковую

пушку…

Злырь: Насчёт пушки, милорд — так она сломана. Ума не приложу, как это

могло случиться, но привести в порядок замковое орудие без

капитального ремонта никак нельзя! Пожалуй, даже лучше

было бы купить новое.

Злорд: Легко тебе говорить — купить новое! А у меня в кошельке только

моль и титул. Выкати пушку на орудийную площадку бастиона,

пусть своим видом пугает нападающих! А дворне

раздай мушкеты.

Злырь: Они все давно поржавели, ваше сиятельство.

Злорд: Как поржавели?

Злырь: Я неоднократно докладывал вам, сэр, что крыша оружейной

протекает. Теперь хранящимися там мушкетами нельзя даже

ворон пугать.

Злорд: Ворон, может быть, пугать и нельзя, а для устрашения противника

они годятся. Раздайте их дворне и прикажите от моего имени,

чтобы все, стоя на стенах, принимали героические позы и делали

страшные лица! Это может подействовать на противника и тот

откажется от штурма. Помнится я в юности, будучи

на королевских манёврах, во время штурма позиций условного

противника, так перепугался капрала, который внезапно появился

передо мной, что ринулся назад и внёс панику в ряды собственного

полка! Ах, это время моей боевой молодости! Но сейчас недосуг

предаваться воспоминаниям. Приступай, Злырь, мой верный слуга

и друг!

Злырь: Всё будет исполнено, милорд! Но что мне передать

парламентёрам?

Злорд: Ах, да. Я совсем забыл о них. Зови их сюда. Нет, погоди! Сначала

подай мне шпагу.

Злырь: Простите, что напоминаю, сэр, но вы откупились своей шпагой от

разбойника Злоха, во время его очередного нападения.

Злорд: Верно, верно. Теперь припоминаю. Ну, так принеси шпагу моего

отца.

Злырь: Увы, милорд! Ваш отец был пацифист, и как-то в порыве

обострения своих убеждений сдал своё оружие в ломбард.

Злорд: Помню, помню! А вырученные деньги пожертвовал на нужды

голодающих королевских каптенармусов. А что же шпага деда?

Неси её!

Злырь: Очень жаль, милорд, но её тоже нет. Ваш великий дед был

известный гуманист и вольнодумец. Он отослал свою шпагу

королю, когда тот призывал знать на войну и говорил, что настал

момент, когда Престолу требуется каждая шпага! Вот ваш

дедушка и послал ему шпагу, а в письме объяснил Его

Величеству, что тот получает именно то, что просил, раз его,

(тогдашнего Злорда), ум и честь, монарха не интересует.

Король был в ярости.

Злорд (про себя): Семейка — один краше другого. Я даже рад, что у меня

нет наследника!

(вслух)

Но хоть что-нибудь под этой кровлей есть такого, что могло бы

послужить символом власти для меня — хозяина замка и

одновременно командующего его защитниками?

Злырь: Могу предложить боевой топор вашего предка — Злорика Медная

Голова, сэр! Были ещё меч, щит и шлем, но они загадочным

образом исчезли. Я не понимаю, куда могли пропасть эти

реликвии, милорд? Несколько веков висели на стене в каминном

зале…

Злорд: Некогда сейчас с этим разбираться! Неси этот дурацкий топор.

У него грозный и устрашающий вид, так что может оно и к

лучшему — хозяин Злорд-холла должен произвести сильное

впечатление на тех, кто бросил ему вызов!

Глава 79 Вырвалась! Влипла…

Она вырвалась! Восторг и сладкий ужас наполняли душу, в голове метался самый настоящий вихрь мыслей, который было никак не унять. После нескольких попыток привести в порядок собственные мысли, Анджелика махнула рукой и решила вообще не думать, а действовать, как подскажет случай!

Гордиевы путы распались от одного прикосновения рога Рогеллы Бодакулы. Сперва девушка отбросила ненавистные верёвки в дальний угол своей VIP-камеры, но потом в ней взыграло озорство, она собрала обрывки, припомнив кое-что из школьной практики, и в два счёта свернула из них озорную игрушку — кукиш, который положила на видное место.

Можно было бы соорудить нечто более хулиганское, но поразмыслив, Анджелика отказалась от этого намерения. Хозяин небоскрёба и так поймёт намёк!

Теперь надо было справиться с дверью. Врядли это представляло большую проблему. В прошлый раз она вышибла дверь способную выдержать удар крепостного тарана, и поставленную видимо от драконьих когтей. Но тогда она едва не оглохла от грохота, который случился из-за неожиданно сильного удара, а теперь ей совершенно не хотелось поднимать шум.

Поразмыслив, Анджелика примотала заветный рог обратно к запястью, запустила пальцы в рот и вытащила на свет булавку, тут же ставшую таким знакомым и удобным копьём. Значит копьё Ахилла? Вот он получается какой — «дрот длиннотенный», о котором приходилось читать что-то скучное и неудобоваримое в… не помню, каком классе. Странно!

Сейчас ей захотелось перечесть эти древние строки. И даже напыщенный пафос гекзаметра, не казался тяжеловесным и неприятным. Наверное, тот, кто придумал изучать это произведение в средней школе, был совершенно неправ. До него необходимо дорасти и набраться жизненного опыта.

Анджелика взвесила на руке лёгкое, великолепно сбалансированное оружие. Согласно Илиаде, оно представляло собой настоящее бревно с наконечником! Если всё так, значит правда, что копьё принимает форму и вес соответственно возможностям хозяина, которому соглашается служить.

Листовидный наконечник легко пробил пластик в районе замка. Совсем бесшумно открыть дверь не получилось, но треск, который раздался, когда она нажала на древко, как на рычаг, был, конечно, тише чем тот, который прогремел при вышибании двери гробницы.

Как и ожидалось, за дверью обнаружился длинный, шикарно отделанный коридор, похожий на тот, который она видела в Колдовском замке. Но, если там царила обстановка мрачной торжественной красоты, то здесь был современный дизайн с преобладанием светлых тонов и использованием новейших материалов в отделке. Это было не так плохо и даже красиво, но здесь она была пленницей, а там — гостьей.

Надо было решать, куда податься теперь. Неплохо было бы найти путь на улицу. Подошло бы даже открытое окно — тогда бы она просто улетела, и не надо было бы блуждать по незнакомому зданию.

Но коридор с обоих концов не имел выхода в какой-либо холл или на лестницу. Он просто поворачивал под прямым углом с двух сторон, примерно на одинаковом расстоянии. И вдоль всего этого коридора с обеих сторон были двери. (Опять двери?!)

Э, нет! Заглядывать в эти двери наугад ей не хотелось. Вдруг там какие-нибудь ловушки, как в Колдовском замке? Нет, она выберет одно направление и будет искать выход там. В прошлый раз Анджелика свернула налево, а теперь пойдёт направо!

Сказано-сделано. Взяв копьё под мышку, девушка побежала лёгкой трусцой к правому повороту. Первым её порывом, когда она заглянула за угол, было крикнуть — «ура!», потому что прямо перед ней были металлические створки дверей лифта. Но уже через пару секунд ей пришлось бороться с искушением — врезать по этим дверям, что есть силы — лифт был мёртв, ни одна из кнопок не отзывалась на нажатие.

Ничего не оставалось, как идти дальше. Опыт показывал, что недалеко от лифта должна быть лестница, и, конечно же, она нашлась, буквально в двух шагах, просто была устроена так, что проходя по коридору, её не было видно издалека, а заметить проём можно было, только если встать напротив.

После короткой щетинки коврового покрытия в коридоре, камень ступенек приятно холодил голые ступни. Анджелика вдруг вспомнила, что она опять расхаживает обнажённой! Конечно, ничего такого в этом нет. Люди придают слишком много внимания обнажённости/одетости друг друга, а за последнее время ей довелось столько всего испытать, что собственная нагота перестала вызывать чувство стеснения.

И всё же, вот будет дело, если она попадётся кому-нибудь на глаза! Неплохое зрелище — этакая амазонка, разгуливающая по коридорам и лестницам небоскрёба нагишом, с копьём наперевес.

Анджелика улыбнулась — последняя мысль ей вдруг понравилась. Глупник может быть трус и мерзавец, но он во многом прав. Например, в том, что красивой, стройной, молодой женщине, нагота всегда к лицу, и нет в этом ничего постыдного!

Чем изукрашенная одежда лучше и целомудреннее природной красоты? Или, может быть, в угоду ханжам, всех красавиц вырядить в дерюгу? Это, что, сделает их моральнее? Носите свою мешковину сами! Разврат можно творить и в парандже. Не важно, как ты одета или раздета, а важно, что ты при этом делаешь, но и это вопрос личного свойства!

Размышляя, таким образом, девушка спустилась на один этаж и удивилась, что пройти при этом пришлось аж пять пролётов! Ах, вот в чём дело — она оказалась в огромном зале со сценой и высоким потолком. Видимо это помещение могло использоваться с равным успехом и для представлений, и для танцев, и для собраний, и для лекций на очень серьёзные темы.

Зал был простой прямоугольной формы. По одной стене имелся ряд высоченных, наверное не меньше десяти метров, окон, (ура, вот и выход!), с другой, красовалась такая же коллекция зеркал, той же формы и размеров, что увеличивало объём и без того немаленького помещения вдвое.

Лестница, как ни странно, здесь заканчивалась, а это означало, что нужно найти другую для дальнейшего спуска, либо попробовать открыть окно. Анджелика вошла в гулкую тишину зала и почувствовала под ногами тепло паркетного пола, приятно обласкавшего кожу после холода каменных ступеней.

Здесь, одна среди огромного пустого пространства, она чувствовала себя крошечной букашкой, залетевшей в огромный аквариум без воды.

Наверно тут действительно можно было летать, не опасаясь удариться о стены из-за тесноты. Но делать это сейчас не хотелось, да и незачем было, а потому Анджелика просто шла вдоль стены, где были зеркала и вертела головой, оглядываясь и всё чаще задерживая взгляд на своём отражении. Наконец, она совсем остановилась и залюбовалась красавицей, улыбавшейся ей по ту сторону стекла!

Огнеплюй был прав — природа воспользовалась трансформацией, которая произошла с ней во время превращения из дракона в человека, и исправила все недостатки, приобретённые за годы жизни. Исчезли прыщики, от которых она так и не смогла избавиться после того, как перестала считаться подростком. Бесследно пропали родинки и досадные складки там, где ей совсем не хотелось их видеть. Куда-то делась лёгкая сутулость, за которую её ругали родители. Живот, которым она никак не могла заставить себя заняться, перестал быть немного дряблым, (ну, совсем немного!), выровнялся, натянул атласную кожу над упругими мышцами пресса. Бёдра стали крутыми и ровными, о каких мечтают все девушки, но даже те, кто активно занимаются фитнесом, не всегда достигают такого результата. Груди окончательно потеряли подростковую остроконечность, округлились соблазнительными полушариями, но не стали больше. Видимо природой так и задумано было им быть — небольшими и аккуратными. Что ж, оно и к лучшему! Кому-то, конечно, нравятся такие шикарные, как у Мегги, но с ними возни. Да и отвиснут потом…

А вот след от ожога, в виде сердца, никуда не делся, так и остался на левой груди, куда ударил смертоносный ведьмин луч. Анджелика отвела в сторону упавшую на грудь золотую прядь, (интересно — сколько в ней сейчас карат?), чтобы разглядеть отметину, полученную в тот памятный день.

Этакая татушка или что-то в этом роде. Поди докажи, что это сделано не нарочно! Но она не собирается ничего доказывать, а Драся знает, откуда взялся этот шрам. Всё бы ничего, но эта отметина до сих пор чешется и саднит временами…

Стоп! Ведь этот шрам начинает саднить, когда рядом опасность!..

— Смотри — вот он! У него оружие! Стреляй!

Крик раздался сзади и слева — со стороны сцены. В пустом зале, где, благодаря великолепной акустике, можно было шёпотом разговаривать из двух противоположных углов, резкий панический голос прозвучал, как гром среди ясного неба! Но его можно было назвать ангельским пением по сравнению с грохотом автоматной очереди, последовавшей сразу после этого вопля!..

Анджелика успела обернуться, чтобы увидеть, что стрелял высокий человек в чёрном длинном плаще и широкополой шляпе, из-под которой выбивались совершенно белые пряди волос. Стрелял он из старомодного «томпсона» — самой первой модели легендарного автомата, у которой даже не было приклада и сколько-нибудь приемлемых прицельных приспособлений. Это оружие, огромной разрушительной силы, было придумано для «выметания» вражеских солдат из окопов, а потому его так и называли — «окопная метла». Предназначенное для стрельбы в упор, оно было совершенно лишено меткости, и стоило отойти на расстояние в пару десятков шагов, пули летели в цель рассеянным роем, с малой вероятностью попадания.

Именно такой рой Анджелика увидела, как в замедленном кино, приближающимся к себе. Большинство пуль из-за того, что автомат бился и прыгал в руках стрелка, должны были пролететь над её головой. Другим, суждено было лечь справа и слева. Но две из них летели точно в цель! И одна метила девушке в грудь, а другая в голову…

Анджелике хотелось крикнуть — «Драся, за что?!», но язык не слушался, и челюсти свело судорогой! Ей казалось, что она сможет отпрыгнуть, но ноги словно приросли к полу, и девушка не сдвинулась с места.

Ей оставалось только зажмуриться и бессильно, судорожно, по-женски заслониться руками от надвигающейся смерти!..

Оба сокрушительных удара произошли почти одновременно, и жалобного звона разлетающегося в куски зеркала она уже не услышала…

Глава 80 Несколько ранее

— Это здесь, — сказал Умник, указывая на неприступную дверь позади небоскрёба, когда они обошли его кругом.

— А почему нам не войти через парадный вход? — спросил Быкович.

— Потому что там закрыто, — объяснил Умник тоном преподавателя разговаривающего с троечником. — Наш брат достаточно глуп, чтобы жить одному в таком здании, но не настолько глуп, чтобы держать двери незапертыми.

— Но ведь эта дверь тоже заперта.

— Эту дверь открыть проще, чем парадную, — вмешался Фигольчик. — И сделать это можно без шума.

Он достал из кармана кусок проволоки, сунул один его конец в замок, несколько секунд что-то там нащупывал, потом нажал. В замке щёлкнуло, и дверь открылась. Раздались немного насмешливые хлопки в ладоши.

— Всегда любил смотреть, как ты это делаешь! — сказал Драгис. — Ну, пошли, что ли внутрь, пока никто не видит.

Они вошли в помещение далёкое от помпезной роскоши, но отделанное тщательно и аккуратно. Умник не обманул — ни при входе, ни потом, когда они миновали несколько коридоров, складов и подсобных помещений, им не встретилось ни одного человека.

Каким чудом в небоскрёбе, где Глупник устроил себе резиденцию, поддерживался порядок, оставалось только догадываться. Когда об этом спросили Умника, он лишь развёл руками.

— Я сам у себя уборку делаю, — заявил он обиженным тоном. — Регулярно — два раза в год. А как справляется этот бездельник, ума не приложу!

Состояние жилища того, кто их приютил, они успели оценить. Видимо им довелось попасть где-то посередине между полугодовыми уборками, потому что квартира Умника напоминала нечто среднее между пыльным чуланом, складом макулатуры, (из-за валявшихся повсюду растрёпанных книг, измятых журналов и перевязанных пачек газет), музейным депозитарием и медвежьей берлогой.

Больше всего это неоднозначное зрелище раздражало Быка. Едва дождавшись ухода хозяина, он взялся за веник и тряпку, и присоединился к товарищам, только тогда, когда всё вокруг заблестело и засверкало чистотой.

Тогда он весьма удивился, что его друзья всё ещё рассматривают вариант с «развоплощением» Глупника, вместо того, чтобы отказать в этом Умнику сразу. Сам он был, конечно, против таких «мероприятий». Но вынужден был согласиться на вариант — «Там видно будет».

Здесь везде горел свет, а закрытых дверей просто не было. Четверо заговорщиков беспрепятственно прошли через лабиринт технических помещений, и оказались в преддверии фешенебельной части здания.

— Ну, и где он, может быть? — спросил Драгис, заглядывая из-за приоткрытой двери в сверкающий зеркалами и полированным металлом холл.

— Где угодно! — пожал плечами Умник. — Скорее всего, конечно на самом верху. Там у него роскошная резиденция с зимним садом и прочими чудесами. Но он также любит шастать по своим владениям, размышляя какой ещё дури научить человечество! Недавно волчки какие-то придумал и пустил слух, что они нервы успокаивают. Зажимаешь эту дрянь между двумя пальцами — большим и указательным и смотришь, как они крутятся. Теперь у меня все учащиеся вместо того, чтобы смотреть и слушать урок, сидят, и тупость эту крутят, как прирождённые дегенераты. Может кого-то это и успокаивает, а меня бесит!

— Сочувствую! — ответил Драгис. — Но вернёмся к нашим проблемам. Как нам попасть наверх?

— Ах, да! — хлопнул себя по лбу Умник. — Дальше мы шагу не сделаем без этого.

Он раскрыл объёмистый чемодан, который, пыхтя, тащил всю дорогу, почему-то не позволяя себе помочь. И тогда удивлённым взорам друзей предстали три очень старых, но тщательно вычищенных и перебранных руками опытного механика, «томпсона». К каждому прилагалось по два снаряжённых диска патронов.

— Нашёл тайник на чердаке, когда устанавливал телескоп, — пояснил Умник, отвечая на вопрос — «Откуда такое богатство?» — Они были совершенно целые, хоть и пролежали несколько десятилетий. Я только вытряхнул из них пыль и песок, кое-что исправил и придумал вот это.

Он достал из особого отделения чемодана три алюминиевых цилиндра длиной с руку и привинтил их к стволам.

— Глушители моей конструкции, — пояснил Умник. — Выдерживают по сотне выстрелов, убирают звук в пять-семь раз, а это не так мало, как кажется.

— А что, Глупник не должен слышать звук выстрелов, которым его… развоплощают? — спросил Драгис. — Или это должно помочь подойти к нему незаметно?

— Нет, — ответил Умник, — он, конечно уже знает, что мы здесь. Но глушители помогут нам не переполошить, например, прихожан собора Святого Мика, и тогда они не сообщат полиции, что кто-то устроил рядом с ними пальбу. Сам он полицию вызывать не будет — захочет с нами поиграть. Экспериментатор!

Возразить на это было нечего. Идея с глушителями была отличной, что и говорить! Тем более что банда Фигольчика/Драговски отправилась на дело с одними пистолетами, в обоймах которых оставалось по два-три патрона. Оба их дробовика были пусты.

— Неужели для того, чтобы справиться с одним чудиком, нужен такой арсенал? — ворчливо спросил Быкович.

— Если бы я мог, то предоставил бы в ваше распоряжение что-нибудь посущественнее, — вздохнул Умник. — Наш братец очень опасный противник. Если честно, то я больше полагаюсь на ваш опыт и удачливость, чем на эти несовершенные приспособления.

— А сам-то, почему ничего не взял? — спросил Бык уже другим тоном. — Хочешь, пистоль отдам? Он всё равно мне не по копыту — маловат!

— Благодарю, не надо! — гордо ответил Умник. — Моё главное и единственное оружие — здесь!

При этом он выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу. Бык пожал плечами и присоединился к Драгису, осматривавшему холл сквозь приоткрытую дверь.

— Да входите уже! — вдруг послышался откуда-то сверху громкий, отчётливый голос. — Вот же, топчутся перед дверью! Вот же, что-то там высматривают! Я соскучился вас ожидаючи.

Четверо незадачливых диверсантов переглянулись. Внезапного нападения не вышло. С точки зрения законов тактики, им бы следовало отступить, так-как рассекреченная скрытность неминуемо превращается в ловушку для тех, кто собрался сделать всё по-тихому.

Умник, как зачинщик всей операции, считавший себя командиром, собирался было скомандовать отход, но тут голос, звучавший видимо из установленных повсюду динамиков высокой мощности, заговорил снова:

— Нет, нет! Пожалуйста, не уходите! Что это такое? Едва на порог и сразу же — вон! Фигушка! Шишок! Ну, хоть вы им скажите, что я очень гостеприимный хозяин! Если, конечно, гости не безобразничают.

— Он нас видит, — сокрушённо покачал головой Умник. — Прошу прощения, господа, я должен был это предвидеть. Здешнее развитие техники…

— При чём тут здешнее развитие техники? — возразил невидимый Глупник. — Стал бы я стесняться, если бы мне понадобилось что-то нездешнее и намного более развитое технически! Но я и не стесняюсь. Вижу и слышу вас насквозь, и если бы захотел, передавил бы вас, как мух, ещё до того, как вы переступили порог моего дома. Но я не настолько кровожаден, как некоторые. Да это и неинтересно! В общем, так, давайте договоримся — я даю вам шанс сделать то, зачем вы сюда пришли. Но, если у вас не получится, то моих драгоценных братьев я попрошу навсегда убраться из этого мира, а господа Драговски и Быкович поступят ко мне на службу. С очень высокой оплатой! Идёт?

Бравая четвёрка не удостоила невидимого Глупника ответом, и уже направилась было к выходу, но тут динамики ожили снова.

— Ну, что же вы, джентльмены? — со смехом прокричал Глупник. — Уже капитулируете? Где же ваше хвалёное бесстрашие? Где фантазия, которая мне всегда так нравилась в делах знаменитой банды благородных гангстеров? Хорошо, хорошо! Согласен. Стыдить вас за тактическое отступление в такой ситуации было бы бессовестно, если бы я не шутил. А я шучу! Я всегда шучу, ведь глупость, это весело! Но, пожалуй, хватит мучить ваш слух никчемной болтовнёй. У меня есть деловое предложение к одному из вас, а уж остальные пусть сами решают, помогать ему или нет. Итак, мистер Драгис Драговски! Я предлагаю лично вам поучаствовать в игре под названием — «Поймай колдуна!» Колдун, соответственно, это буду я. Условия те же — проиграете, будете работать на меня; выиграете — можете меня развоплотить, если вам будет угодно, а ещё получите свою потерянную подружку.

Трое из четверых налётчиков встали, как вкопанные. Шедший за Фигольчиком Умник, налетел на него со всего маху, и не упал только благодаря Быковичу, схватившему обоих братьев за шкирки.

— О, наконец-то! — воскликнул Глупник. — Вижу две вещи, которые меня радуют — заинтересованность и солидарность.

— Где она? — спросил Драгис негромко, не сомневаясь, впрочем, что его услышат.

— Вы о принцессе Анджелике? — наивно переспросил Глупник. — У меня в гостях, где же ей ещё быть? Между прочим, мистер Драговски, я вам по-белому завидую, и всецело одобряю ваш выбор! Принцесса просто великолепна — настоящая мечта дракона! Красавица, и вовсе не глупа, а очень даже любознательна. Умеет слушать и понимает аргументированные доводы собеседника. Редкое качество для принцессы! При этом она имеет собственное мнение, которое непросто поколебать. Один недостаток — любопытна, как кошка, что периодически заставляет её влипать в истории сомнительного свойства.

— Где доказательства, что она у тебя? — спросил Умник грубым и неприветливым тоном.

— Доказательства? — воскликнул Глупник в притворном удивлении. — Ха! В этом ты весь, братец. Заметь — тебе одному нужны доказательства, остальные же понимают, что мне нет никакого резона обманывать. Ну, если уж о том речь зашла, то пройдите в холл, там и будут вам доказательства!

Друзьям ничего не оставалось, как последовать его совету. Даже если бы Глупник заведомо лгал, его слова нуждались в проверке.

Холл, в который они наконец-то вышли, поражал не только своими размерами, но и ультрасовременным дизайном. Отделка огромного помещения была не просто дорогой и роскошной, она была какой-то… космической! Это намного опережало понятия о красоте и изяществе, царившие в мире, где они сейчас находились. Но новшества касались не только дизайна.

— Итак, я рад приветствовать вас в своём доме, мои дорогие враги, среди которых я с удовольствием вижу двух своих братьев! — вновь заговорил Глупник через скрытые динамики. — Чтобы не вызвать новый всплеск негативных эмоций с вашей стороны, перейду сразу к делу. Обратите внимание на экран, расположенный на стене слева от входа. Вы как раз стоите к нему лицом.

Экран на стене действительно был, и занимал практически всю её верхнюю половину. Чтобы зрителям, стоявшим в холле, было удобно смотреть на него, экран имел лёгкий наклон, как это бывает в уличных экранах, предназначенных для наглядной движущейся рекламы или какой-нибудь агитации.

Лишь только все четверо подняли головы, как этот экран ожил, загорелся ровным голубоватым светом, и после коротенького приветственного ролика, прорекламировавшего логотип какой-то фирмы, показал во всю свою циклопическую ширину улыбающееся лицо Анджелики, смотревшей немного в сторону.

Быковичу и Фигольчику показалось, что они услышали, как стукнуло сердце Драгиса. Они и сами были потрясены, когда перед ними предстала их принцесса, вернувшая себе человеческий облик… после стольких лет!

Камера, о которой Анджелика, судя по всему, не подозревала, отъехала назад, и стало видно, что девушка сидит в пляжном кресле на берегу какого-то бассейна, за столиком, уставленным разнообразными угощениями. На ней был великолепный махровый халат снежно-белого цвета, который выгодно оттенял её разрумянившуюся после купания, атласную кожу, и сказочное золото волос, каких никто из них у неё до сих пор не видел.

Камера ещё раз поменяла ракурс, и стало видно, что Анджелика за столиком не одна. Компанию ей составлял невысокий кругленький человечек, одетый в лёгкий летний костюм, какие носят на курортах зажиточные туристы. Широкое улыбающееся лицо этого добродушного джентльмена, было знакомо всем присутствующим, так-как двое из них носили точно такие же физиономии, различные лишь выражением, выдающим особенности характера.

Да, это, несомненно, был четвёртый брат-близнец, известный под нелепым именем — Глупник!

Анджелика премило беседовала с этим типом, а тот видимо рассказывал ей нечто увлекательное и поучительное. Но тут, вся картинка их непринуждённой трапезы в несколько раз уменьшилась, изменила наклон и отъехала в сторону, оказавшись, как бы повешенной на невидимую стену внутри экрана. А в середину этого экрана, с неторопливой важностью, вступил всё тот же Глупник, но уже в другом костюме и с живой розой в петлице, что сделало его какой-то пародией на Дульери.

— Ну, что, убедились в моей правдивости? — спросил он всё так же через динамики, но теперь его голос, как будто звучал с экрана. — Можете не отвечать. Хватит слов, пора переходить к действиям! Если вы принимаете моё предложение, то можете штурмовать это здание любым удобным для вас способом. Принцесса находится наверху, а где нахожусь я, понятное дело — тайна! Но я появлюсь ещё много раз в поле вашего зрения, и сделаю вам немало самых разных пакостей, в самых неожиданных местах. Здесь есть несколько лестниц ведущих наверх. Имеются также и лифты. Избирайте себе путь сами, но не обижайтесь, если угодите в ловушку! Я оставляю за собой право на подлость, так-как выступаю один против четверых. Это ведь справедливо, не так ли? Да! Не бойтесь здесь, что-либо сломать или разбить — я могу позволить себе некоторую расточительность, ведь люди этого мира так глупы, что сами отдают нажитые трудом средства в моё распоряжение. Вы спросите — как? Не вдавайтесь в подробности. Скажу только, что это я изобрёл деньги. Умник, подтверди!

— Да, это так! — вздохнул Умник, поморщившись, как от зубной боли. — Это действительно его изобретение.

— Причём, одно из самых старых, но невероятно устойчивых! — воскликнул Глупник. — Сами подумайте — ведь нет ничего глупее, чем обменивать продукты своего труда на несъедобный, мягкий, ни на что негодный металл, пусть даже редкий, красивый и добываемый с трудом. Но ведь и этого мало! Люди ухитрились сделать золото и серебро действительно ценными металлами, когда нашли им массу применений, помимо изготовления монет. Тогда я подкинул им идею заменителя золота. И что бы вы думали? Сработало! Теперь они трудятся за бумагу, крадут бумагу, даже убивают и воюют за бумагу! А ведь вся она, в конце концов, приходит ко мне. Циркулирует, переходит из рук в руки, но обязательно возвращается. Но я отвлёкся! Великолепную глупость с деньгами можно видеть на примере моих слуг. Вот скажите — вы видите, хоть одного из них? Нет? Правильно, и не можете увидеть. А, между тем, это здание наполнено людьми. Они не прячутся, нет! Просто они движутся с такой бешеной скоростью, что мы с вами их не видим. Я увеличил скорость их личного времени во много раз. В огромное количество раз! За обычный год здесь проходит несколько поколений. Но для них это никакой не год, а жизнь, наполненная всеми горестями и радостями положенными человеку. При этом все кто у меня работают, по-настоящему счастливы, ведь их судьба предопределена, они ни в чём не испытывают недостатка, им не надо беспокоиться о судьбе своих детей. А всё потому, что я позаботился о том, чтобы вырастить, воспитать и обучить их, как новых слуг. При всём при этом я им очень хорошо плачу! В этом мире любой позавидовал бы их зарплате. Но вся глупость заключается в том, что их деньги остаются здесь, в этом самом здании. И никогда не выходят отсюда, а значит, находятся в моих руках. И ведь я не скрываю этого от обитателей моего маленького мирка! Это, если хотите эксперимент, представляющий модель мира внешнего. Здесь я испытываю свои глупости, прежде чем распространить их среди всего населения. Скажете, я — злодей? Так вот — для них я нечто вроде бога! Правда, правда! Они на самом деле поклоняются моей статуе, каковой я им кажусь. Вы ведь для них тоже статуи, и с вас периодически смахивают пыль, хоть вы этого и не чувствуете. Ну, конечно же, для моих милых глупцов, вы нечто вроде демонов, и вас давно бы разбили вдрызг, если бы не моё прямое на то запрещение. Так что, как видите, я не лгал, когда говорил, что могу передавить вас, как мух. Оценили моё благородство? Нет? Ну, вы и снобы! Ладно, хватит болтать. Начинаем игру! Здесь, в холле, вам ничего не угрожает. Это будет наша с вами нейтральная зона. Можете пользоваться местным баром и туалетом. Можете даже поспать на диванах или вообще выйти на улицу — преследовать не буду. На всех других этажах любые вещи и помещения тоже к вашим услугам, но там могут быть или не быть ловушки, так что не обессудьте! Но, вы, наверное, устали от моей болтовни и соскучились? Тогда, чтобы сделать вас позлее, я покажу вам это!

Окончив свою речь, Глупник сделал изящный жест рукой и «висящая на стене», картинка, снова приблизилась. Только теперь Анджелика на ней не сидела в пляжном кресле, а лежала на кушетке без белья, совершенно обнажённая и связанная по рукам и ногам. По всей видимости, она спала, будучи под действием сильного снотворного. При этом лицо её было напряжённым и беспокойным.

— Итак, пленница ждёт своего освободителя! — прокомментировал Глупник, вновь ставший невидимым. — А я жду от вас, господа, как можно большего количества забавных глупостей. Постарайтесь меня не разочаровать!

Громадный экран погас. Динамики тоже замолчали, и в бессмысленно огромном помещении, повисла неприятная, нелепая тишина.

— Ну, что будем делать? — спросил Умник, растерявший свою решительность.

— Как что? — проворчал Быкович. — Искать её будем, вот что!

— Никогда не думал, что кто-нибудь будет меня бесить больше паразита Дульери! — зло проговорил Фигольчик.

Драгис не принял участия в этом разговоре. Несколько секунд он рассматривал лестницу, словно висящую в воздухе, но ничуть не менее прочную, чем соответствующие тяжеловесно-мраморные изделия. Потом он перевёл взгляд на эскалатор, из тех, которые включаются, стоит подойти к нижней ступеньке, и наконец, направился прямиком к лифту с прозрачными кабинами, ползающими вверх-вниз по стене.

— Дрась, ты уверен? — спросил Фиг, припустивший, тем не менее, следом.

— Если эта штука встанет, не доехав до этажа, или вообще оборвётся… — начал Бык, но Драгис перебил его:

— Вероятность того, что здесь будет ловушка, такая же, как и везде. Но технические средства кажутся наиболее опасными, так-как с ними проще всего что-то проделать. При этом лифт выглядит опаснее эскалатора, ведь с последнего можно перескочить на соседнюю ленту. Следуя такой логике, любой выбрал бы лестницу. Но будь я на месте Глупника, то заминировал бы её в первую очередь.

— Значит, вы считаете, что следует выбирать то, что на самом деле выглядит наиболее опасным? — поинтересовался Умник.

— Нет, — ответил Драгис, — я просто следую своей интуиции.

— А если он расставил мины везде? — спросил Бык, с опаской оглядывая кабину в которую они вошли.

— Врядли, — ответил Драгис. — Это, с его точки зрения — неинтересно. Возможно, что здесь совсем нет ловушек, а может быть, и есть, но не больше одной. Скорее всего, их количество будет увеличиваться по мере того, как мы будем подниматься наверх.

Лифт шёл только до следующего этажа, который был на высоте семиэтажного здания обычной постройки. Двери раскрылись, и вся компания благополучно вышла в шикарную галерею, все стены которой были увешены живописными работами в золотых рамках.

Шпок! Шпок! Шпок! Шпок!

Автомат затарахтел в руках Фигольчика, и в нише напротив что-то с треском разлетелось кусками фанеры и картона.

— О, он убил меня! Я развоплощаюсь! — засмеялся в динамиках голос Глупника. — Ну, спасибо, братец! От тебя такого ожидал в последнюю очередь. Но, глупость классная!

Фигольчик, красный от смущения, подошёл поближе и пнул ногой то, что осталось от фотографического портрета на подставке, изображавшего Глупника в полный рост.

— Берегись! — крикнул Драгис, и, словно репу, выдернул друга из злополучной ниши, за долю секунды до того, как помпезный портрет какой-то дамы в массивной раме, обрушился на то место, где тот стоял!

— Браво! — крикнул Глупник, но уже не из динамиков, а откуда-то слева и сбоку. — А теперь, улыбочку!

Он действительно стоял в конце галереи, рядом с треногой, на которой было закреплено, какое-то устройство…

На сей раз Драгису пришлось угостить хорошим пинком Быковича, который увлёк за собой Умника, отлетевшего к противоположной стене. Что-то продолговатое, шипящее, плюющееся искрами и дымом, пролетело между ними на уровне груди человека среднего роста, и ударило в открытую кабину лифта!

Как ни странно, стекло кабины выдержало, и ракета, (а это была именно ракета, запускаемая с переносной установки), взорвалась внутри! Над головами опрокинутой банды пронёсся в обратном направлении вихрь пыли, дыма и осколков, смахнувший со стен галереи добрую половину картин. Со стороны лифта раздался зловещий скрежет, его кабина дрогнула, качнулась на какой-то зыбкой опоре туда-сюда, затем отделилась от своей основы и с грохотом обрушилась вниз!

В очередной раз в пустом на вид здании воцарилась тишина. Только теперь у всех звенело в ушах после взрыва. Звуковая контузия оказалась единственным повреждением, которое получили все четверо, но сейчас они уже шли с оглядкой, прицеливаясь в каждый подозрительный угол и осторожно выглядывая из-за каждого поворота.

На этом этаже нашлось ещё три таких же галереи, как та в которой их обстреляли ракетой, но, то ли хозяин больше ценил коллекции живописи, собранные в них, то ли просто не хотел повторяться, однако больше нападений пока не последовало.

Обойдя этаж по периметру, друзья очутились ещё перед одним лифтом, но Драгис покачал головой и направился к двери со значком запасного выхода. За ней оказалась лестница, сработанная просто, без шикарной отделки, как и положено сооружению, имеющему техническое назначение. По ней они без приключений поднялись на следующий этаж, и оказались в подобии музея.

Видимо хозяин здания питал некоторую слабость к сувенирам. Здесь кругом были витрины и тумбы со стеклянными колпаками. Но самым удивительным было то, что на бархатных подставках за толстыми стёклами, в свете узконаправленных лучей от специальных светильников лежали не драгоценности и артефакты, а самые обыкновенные вещи.

Например, на великолепном мраморном столике, на бархатной подушечке, под колпаком, напоминающим крышку от великанской маслёнки, лежали самые обыкновенные очки в металлической оправе. Лаконичная надпись под ними так и гласила — «очки». Без каких-либо пояснений и добавлений.

Витрина, располагавшаяся неподалёку, содержала старенькие ножницы, булыжник средней величины и кусок обёрточной бумаги. Все три предмета были пронумерованы, а на красивой пояснительной табличке внизу значилось: 1. «камень»; 2. «ножницы»; 3. «бумага».

Дальше виднелись целые застеклённые шкафы с одеждой, посудой, канцелярскими принадлежностями, мебелью, автозапчастями и так далее.

— Я вижу, вас заинтересовало моё собрание редкостей? — ожил в динамиках голос Глупника. — И, конечно, вы удивлены такому странному набору экспонатов. Дело в том, что перед вами — музей будущего!

Он выдержал небольшую паузу, как будто ждал аплодисментов, но слушатели остались бесстрастны. Тогда хозяин глупости продолжил:

— Да, да, именно так! Не пройдёт и сотни лет, как все эти вещи обретут статус антиквариата. Через каких-то двести-триста лет, это уже будет ощутимо дорогой антиквариат! Через пятьсот лет музеи всего этого мира будут рады заполучить что-нибудь из этих сокровищ, а через тысячу лет многие предметы, из представленных здесь, будут объявлены уникальными и бесценными! Вы догадываетесь, что случится через пять тысяч лет? А через десять? Теперь вспомните, как добываются многие экспонаты, выставленные в музеях цивилизованных миров. Если это не случайные находки, что бывает, но довольно-таки редко, то требуются годы труда учёных-археологов, тонны перерытой земли, хранящей может быть несколько черепков. А опасности, которым подвергаются фанаты археологии, спускающиеся в древние гробницы? А нападения бандитов, желающих поживиться золотом древних могильников или охотящиеся нахалявку за артефактами? А проклятие фараонов или ещё какие-нибудь древние заподлянки, устроенные на погибель грабителям, и падающие на головы учёных? А теперь сравните со всем этим мою задумку. Что? Не катит? Ещё как прокатит, если всё случится, как я запланировал! Главное — никому это раньше времени не показывать. Вы не в счёт — вам я доверяю. Никому ведь не расскажете? А знаете что? Давайте не будем здесь воевать, а перейдём куда-нибудь повыше. Можете воспользоваться той же лестницей — она не заминирована, честно!

На следующем этаже и ещё на восьми последующих, они тоже воевать не стали, потому что там располагалась библиотека. Зато устроенный над ней банкетный зал с накрытыми столами, почему-то показался Глупнику вполне подходящим полем битвы. Едва гангстеры появились на пороге, как в них полетел торт, размером с автомобиль класса — «гном»!

Каким чудом Глупнику удалось швырнуть такую громадину, имевшую немалый вес, не говоря уже об объёме, осталось неизвестным. Из всей четвёрки, прежде всего, не повезло Быковичу, который в тот момент некстати повёл носом в сторону тазика с овощным салатом! Всё же он в последнее мгновение повернулся к опасности лицом и успел наклонить голову, так что встретил летящий снаряд рогами, но был при этом погребён под массой безе и взбитых сливок, так что превратился в подобие сладкого снеговика оригинальной формы.

Однако следующая атака Глупника была не столь безобидной, потому что в гангстеров полетели ножи! Видимо, тот, кто их метал, знал толк в этом деле, так-как в то же мгновение взвыл от боли, увязший в безе Быкович, Фигольчик лишился шляпы, Умник укрылся за объёмистой индейкой, а Драговски открыл ответный огонь короткими очередями, стараясь скорее отогнать противника, чем действительно попасть в него.

Но Глупник был не так прост! Используя горы фруктов, супницы и пирамиды пирожных, как укрытия, он перебегал от стола к столу и постоянно бомбардировал своих противников то яблоками, то шампурами с нанизанными кусками мяса, то десертными тарелками, осыпавшими их градом осколков.

Но всё же это было не самое лучшее оружие против автоматов, и когда Фигольчик присоединил к выстрелам Драгиса свои, хулиганистый четвёртый брат решил ретироваться, опрокинув напоследок целый бочонок с жидким соусом, мгновенно залившим мраморный пол.

Ступивший первым в эту лужу, Умник, растянулся во весь рост, а когда попытался подняться, то упал ещё раз и ещё! Ринувшийся в погоню, кипящий гневом, Быкович, тут же грохнулся рядом, едва не сев на шпагат!

Они бы ещё долго были пленниками этой масляной лужи, если бы Драгис и Фигольчик не догадались навести через неё гать, с помощью сорванных со столов скатертей.

Миновав, жирное озеро, банда решила сделать привал. Причины такой задержки были вполне понятны — надо было почиститься и зализать раны.

Больше других в последней схватке пострадал Бык. Его костюм насквозь пропитался составляющими компонентами торта-снаряда, и мог быть возвращён к жизни разве что каким-нибудь энтузиастом-подвижником постирально-чистильного искусства. Кроме того на бицепсе левой руки силача имелась не опасная, но глубокая рана от большого поварского ножа, который Глупник использовал, как метательный.

Отмывку и перевязку произвели в туалетной комнате, которую по неопытности можно было перепутать с дорогим гостиничным номером. Здесь, кроме всего, что предполагалось найти в таком помещении, имелась также ванная комната с душем, пара удобных кушеток, мини бар, устроенный с непонятно какой целью и аптечка с набором лекарств и разнообразных средств на все случаи жизни.

Ценной находкой были комплекты мужской и женской одежды разных размеров. Костюмы оказались вполне приличными и видимо предназначались для оказания соответствующей помощи гостям, опрокинувшим на себя соус или ставшим жертвами летающих тортов, как это случилось с Быковичем.

После мытья и переодевания, Бык и Умник, (последний тоже решил обновить гардероб, вымазанный при падении), приобрели весьма респектабельный вид. Драгис, купивший накануне традиционный чёрный плащ и шляпу, в перемене одежды не нуждался, а Фигольчик, который так и ходил в наряде рабочего-ремонтника, заявил, что для грязного дела это самый подходящий прикид.

Им удалось пройти этот этаж до конца без перестрелок, но когда до лестницы, ведущей наверх, оставалось совсем немного, Бык вдруг остановился и застонал.

— Что такое? Рука? — обеспокоенно спросил Драгис.

— Нет… живот… — прохрипел Быкович, упал на колени и тут его вырвало!

— Что за?..

— Это торт, — трагическим голосом ответил за Быка Фигольчик, после чего позеленел лицом и присоединился к товарищу.

— Торт был отравлен, — подвёл итог Умник. — Хорошо, если яд не смертельный. Впрочем, Ангела таким способом убить невозможно.

— Но он-то здесь вообще причём? — удивился Драгис. — Не в него же тортом залепило?

— Я съел кремовую розочку… — простонал Фигольчик. — Она была у Быка на плече… целая… Вот я и соблазнился!

Договорить он не смог, так-как его скрутил очередной приступ рвоты. Драгис плюнул с досады, вручил свой автомат Умнику, подхватил обоих отравленных под руки и потащил обратно в уборную.

Через энное время выяснилось, что жизнь этих двух членов банды вне опасности, но состояние их было таково, что от них в настоящее время было мало толку.

— Держите оборону здесь, решил Драговски после недолгого раздумья. — Дальше я пойду один.

— Я с вами, — заявил Умник. — Помощь этим двоим, уже не понадобится, а добивать их Глупник не будет, это не в его духе.

— Что же тогда в его духе? — мрачно спросил Драгис.

— Скверные шутки, вроде отравленного торта и использования человеческой глупости. Я имею в виду кремовую розочку, съеденную в таком месте, где в принципе ничего нельзя есть!

Фигольчик ответил на его сарказм тяжёлым вздохом, но ничего не возразил.

Теперь их отряд уменьшился наполовину. Причём огневая мощь убыла на две трети, так-как Умник снова отказался взять оружие.

Видавший виды гангстер, не раз и не два пожалел, что оказался в его компании. Умник несомненно обладал глубокими познаниями по многочисленным предметам, но был занудой из тех, кто не желает понимать, что окружающие могут иметь интересы отличающиеся от его собственных. Более всего на свете он ненавидел глупость и невежество, бывшие сферой деятельности его брата. При этом он отказывал всему, что с этим связано в праве на существование, а потому мечтал развоплотить Глупника и изгнать его из всех материальных миров.

Драгиса же он воспринимал, как почти бездумного исполнителя своих замыслов, наделяя его, впрочем, весьма высокими гуманистическими качествами. Наверное, поэтому он читал ему лекцию о грехах своего брата, которую Драговски слушал с терпением дракона изваянного из мрамора.

— Использование человеческой глупости и ограниченности, это его конёк с таких давних времён, о которых вы, мистер Драговски, даже представления не имеете!

Драгис взглянул на него искоса, но оставил эту реплику без комментариев. В конце концов, Умник был прав — белый дракон Драся, был самым младшим в семье, ведь ему не было и тысячи лет, так что какие уж там древние времена!

— Взять хотя бы религию, — разглагольствовал учёный муж. — Нет, сама по себе она не является глупостью. Наоборот, это проявление человеческой развитости, осознание мира духовного, чего нет ни у одного живого существа из животного мира!

Драгис промолчал снова, но припомнил рассказы Анджелики и своё собственное знакомство с Чернушкой. Да что там говорить! Оставленный этажом ниже Быкович, прямое опровержение тому, что представители животного мира не имеют духовности.

— Однако то, что с первобытных времён накопилось вокруг этого прогрессивного явления, — продолжал Умник, дало нашему братцу благодатную почву для экспериментов в области глупости! Это он сейчас заявляет о своей «некровожадности». Но ведь жертвоприношения, в том числе человеческие, это его изобретение! Добро еще, когда в пылающий очаг бросали корку хлеба. Дух огня его как бы съедал, а человеку, совершившему обряд, становилось легче от того, что он задобрил одного из покровителей рода. Явная глупость, но относительно безобидная. Но что вы скажете об обряде принесения в жертву глиняному истукану девственниц? При общем собрании племени, под песнопения и завывания шамана, перерезают горло юной девушке, здоровой и цветущей, и её кровью поливают уродливую куклу, которую сами же слепили из подножной грязи! Заметьте, что для этой цели выбирают лучшую из лучших, а ведь это их собственная дочь, племянница, внучка, которая должна бы считаться драгоценностью рода, как его потенциальная продолжательница, как надежда на будущее! При этом люди верят, а на поверку лишь убеждают себя, что верят, будто она досталась в жёны доброму богу урожая и изобилия! А сами зарывают на отшибе её труп. Здорово? Но это ещё цветочки перед религиозными войнами. Соседи не в ту сторону крестное знамение кладут, не в ту пятницу скоромное едят, не на том языке молятся. Всё! Бежим их жечь и резать! Ещё и пророк «святой» какой-нибудь найдется, по которому плачут смирительная рубашка и камера с мягкими стенами. Поведёт такая тварь за собой толпы дураков… Сколько воинствующая глупость народу извела, а сколько ещё изведёт, подумать страшно! Но ведь и этого мало. Кое-кто из людей начинает понимать весь абсурд происходящего, но пойти по пути разума решаются немногие. Зато немало находится охотников обратиться к противоположным силам, раз божественные не оправдали доверия. И начинается! Почти всё, то же самое, только наоборот. Те думают, что Богу угождают, если в один праздник едят куличи, а в другой рыбу. Эти… Тут почуднее будет — уверены, что сделают приятное Сатане, когда отведают гниющей плоти, собственного дерьма и чего-нибудь в этом роде! Вот бы он удивился, если бы узнал, какого мнения о нём те, кто считают себя его последователями! На самом деле, ему дела нет до такой глупости, и эти чудаки стараются зря, как и в тех случаях, когда творят во имя своего кумира всякие злодеяния. Впрочем, их оппоненты делают ту же ошибку — Богу нет дела до их меню в тот или иной день, как впрочем, и до их расхождений в обрядах. Что же касается пресловутой праведности и благочестия, то это имеет вес лишь в тех редких случаях, когда человек искренен в намерении соблюсти чистоту собственной души, и помочь ближнему своему. Но если, как это бывает в подавляющем большинстве случаев, с помощью безумных и безосновательных ограничений очередной «праведник» пытается купить себе место в раю, то это также бессмысленно, как пытаться сделать то же самое с помощью награбленных денег!

— Такое впечатление, что вы водите знакомство и с Богом, и чёртом, уважаемый! — не выдержал Драгис затянувшегося монолога Умника.

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — замялся тот. — Дело в том, что это связано с некоторой информацией, которую я не вправе обнародовать… Ой, смотрите!

Они чуть было не пропустили самую обычную растяжку, установленную на видном месте. Драгис осторожно прошёл вдоль проволоки, уходившей за угол, и нашёл гранату, способную превратить их с Умником в мелко нарубленное рагу.

Всё было сделано профессионально, но что-то было не так. Не заметить эту ловушку мог лишь слепец или два олуха, занятые беседой, в то время как надо было глядеть по сторонам и под ноги.

Очень хотелось наговорить Умнику много всего неприятного, но, в конце концов, это он заметил растяжку, а вот Драгис не заметил… Однако в чём же тут подвох?

— Выходит религиозные предрассудки, с которыми человечество мается всё это время, это дело рук вашего брата? — спросил зачем-то Драгис, аккуратно обезвреживая ловушку.

— Не все, — ответил Умник. — Чаще всего он лишь подаёт какую-то общую идею, а люди уже сами её развивают, наполняя собственной фантазией и глупостью. Например, омовение в крови младенцев ради омоложения кожи, они придумали сами. Дело в том, что это не такая уж глупость — действительно помогает. Абсурдность ситуации заключается в том, что кровь животных в сочетании с молоком, действует гораздо лучше, и не надо при этом идти на преступление! Но драматизм и сложность добычи основного ингредиента — крови новорожденных детей, придаёт ценность этому средству в глазах невежд. А невежество и глупость — сёстры-близнецы, так что…

— Ясно!

Ловушка была обезврежена. При этом ничего не произошло, потолок не рухнул, не провалился пол. Однако Драгис готов был поклясться, что растяжку здесь поставили, чтобы отвлечь их внимание от чего-то ещё.

— Не мог отказать себе в удовольствии послушать вашу учёную беседу! — раздался вдруг голос Глупника из невидимого динамика. — Всё так, братец, всё так! Ты прав, как всегда. Я со своей стороны могу много чего рассказать о твоей учёности, но беда в том, что я совсем недавно излагал свою точку зрения принцессе Анджелике, и мне совершенно не хочется повторяться. Тем более что ты, Умник, и так всё прекрасно знаешь, только выводы делаешь соответственно своей натуре — тупые и прямолинейные, без компромиссов. Что же касается мистера Драговски, то я думаю, что невеста сама ему всё расскажет на досуге, когда они воссоединятся. Если воссоединятся! А если нет, то это уже не будет иметь значения. Но я не о том хотел с вами поговорить. Взгляните, пожалуйста, направо — там есть ещё один экран.

Этот экран был не чета первому, всего лишь три на два метра, но они стояли к нему достаточно близко, чтобы разглядеть самые мелкие детали. Умник ахнул, а Драгис, обычно сдержанный в выражениях, выругался коротко и страшно! Картинка показывала Фигольчика и Быковича, привязанных к креслам. Оба были в бесчувственном состоянии, но, по-видимому, живы. Помещение, в котором стояли кресла, было каким-то маленьким и незнакомым.

— Не беспокойтесь, они живы, — прокомментировал это зрелище Глупник. — Сейчас мы находимся в лифте, до которого вы так и не дошли. Я везу этих субчиков наверх и собираюсь запереть их рядом с принцессой Анджеликой. Кстати, вы были не правы, насчёт того, что яд в торте был не смертельным. Я тут задумал кое-какие перестановки в правительстве, но вы нарушили мои планы. Не беда, наверстаю! А вашим друзьям я уже ввёл сыворотку, и теперь они просто спят. Короче, вам придётся освободить не одного, а целых трёх пленников и покарать злодея! То-есть меня. Да, работы невпроворот, но надеюсь, это заставит вас действовать поживее, а то мне становится скучно. Ах, да! Мистер Драговски, граната, которую вы сняли с фальшивой растяжки, на самом деле представляет собой мину с часовым механизмом. Если я не ошибаюсь, у вас осталось секунды две…

Но Драгис уже выхватил из кармана псевдогранату и швырнул её в нишу, где висел экран! В последнюю долю секунды он успел схватить в охапку Умника и шагнуть с ним за угол того же коридора…

Взрыв заставил здание подпрыгнуть от крыши до фундамента! Обоих оставшихся диверсантов воздушная волна смахнула, как сквозняк смахивает со стола оставленную там бумажную салфетку. Какое-то время они лежали оглушённые и ослепшие. Наконец, Драгис поднялся с расплющенного Умника и поставил того на ноги.

— Надо найти лифт, ведущий на самый верх, — сказал он, превозмогая звон в ушах. — Хватит бродить по этажам, он будет ждать нас там, где пленники.

— Не надо ничего искать, — ответил Умник, глаза которого съехались к переносице. — Вот он этот лифт!

Всё было просто и быстро. Как это часто бывает в огромных зданиях, лифт этот был двойным, то-есть состоял из двух шахт, в каждой из которых ездила своя кабинка. Та, в которой Глупник увёз Фигольчика и Быковича, стояла наверху с открытыми дверьми.

Когда Драгис и Умник с помощью второй кабинки достигли верхнего этажа, то увидели на ковровой дорожке, идущей от лифта, через маленький холл к широким дверям, следы от небольших колёсиков, какие бывают на офисной мебели.

Значит, здесь Глупник провёз их друзей привязанных к креслам. Но куда он их дел?

За дверьми оказался зал со сценой и стоящей на ней трибуной с торчащим сверху микрофоном. Как и всё в этом здании, зал был огромен, так что, даже самому большому дракону не было бы в нём тесно.

С одной стороны этого зала имелись огромные, от пола до потолка, окна, с другой такие же высоченные зеркала, что делало помещение визуально вдвое больше, чем оно был на самом деле.

— Смотри, вот он! У него оружие, стреляй! — завопил вдруг Умник, указывая в сторону стены с зеркалами.

И тут Драгис увидел его. Глупник стоял возле зеркала и держал в руках что-то длинное, может быть штурмовую винтовку или гранатомёт…

Руки бывалого гангстера сами сделали дело — автомат взревел в тишине пустого зала, разрывая в клочья воздух и выпуская в полет, рой разъярённых свинцовых пчёл! (Драгис ещё в лифте снял бесполезный после всех этих взрывов глушитель, который к тому же мешал целиться.)

Пули уже летели, когда острые глаза дракона разглядели отражение в зеркале, пока что ещё целом. Тотчас слетела мимикрийная маска, наложенная с большим искусством и невидимая только тому, кто её носил, ведь самым эффективным средством для разоблачения замаскированного всегда было зеркало…

Это был не Глупник! Это была Анджелика, странно золотоволосая, обнажённая, как тогда, когда её показали на большом экране, но без пут. В руках девушка держала хорошо знакомое Драгису копьё…

Она успела обернуться, вскинула руки, и, кажется, что-то крикнула, но в то же мгновение пули превратили гигантское зеркало в целый водопад осколков!..

— Ну, ничего себе! Как же она сумела освободиться? — спросила вдруг трибуна, стоявшая на сцене, превращаясь в Глупника. — Честное слово, я здесь не причём! Собирался сыграть презабавную шутку, когда вместо принцессы вы бы обнаружили в камере… Эй!

Автомат с грохотом упал на сцену! В тот же миг могучая пятерня схватила Глупника за шкирку, и он повис в воздухе! В другой руке Драгиса забился и заболтал ногами, в метре от пола, Умник!

Наверное, здесь немедленно свершилось бы двойное развоплощение родственных, но противоположных, по сути, духов отрицания, так-как очеловеченный дракон, глаза которого засветились расплавленным серебром, собирался шарахнуть их лбами друг о друга! Но в этот момент холм из зеркальных осколков, выросший на том месте, где стояла Анджелика, вдруг шевельнулся и тут же разлетелся тучей стеклянных брызг, на сей раз от сильного удара снизу. И тогда из-под этих осколков выскочило что-то… кто-то… В общем, это не было похоже на человека, поскольку имело… четыре ноги с копытами!

Драгис так и застыл с руками, разведёнными в стороны, держа за шкирки Умника и Глупника, которые были также крайне изумлены. А существо, появившееся из-под зеркальных осколков, сделало несколько прыжков на месте, взбрыкивая задними ногами, фыркая и отряхиваясь.

И вдруг оно сигануло через весь зал по направлению к окну, в которое заглядывало солнце! Лишь только раз, коснувшись пола где-то посередине, оно растянулось в длинном прыжке, метя в стекло!

И тогда Драгис увидел! Золотисто-белый единорог, с развивающейся, словно флаг золотой гривой и таким же великолепным хвостом, пролетел мимо, на долю секунды зависнув в воздухе и скосив на него голубой глаз, смотревший с укоризной.

Ещё он заметил, что в зубах это существо держало какую-то палку, но в этот момент чёрный изогнутый рог на лбу единорога, ударил в стекло и сказочное создание, только что бывшее его девушкой, исчезло, словно растворившись в лучах не к месту весёлого солнца!

Драгис упал на колени и уронил руки, хорошенько приложив братьев-близнецов о доски сцены. Сейчас он чувствовал только то, что внутри у него разверзается бездна, в которой нет ничего… Ничего!..

Глава 81 Я добьюсь своего!

Злорд (с трудом удерживая огромный топор): Рад приветствовать вас,

господа, в моих владениях! Ой!

(едва не роняет топор, но справляется с ним, и даже ухитряется

принять горделивую позу)

Мик (с удивлением посматривая на топор): Имеем честь

засвидетельствовать вам своё почтение, благородный сеньор!

Позвольте представиться. Меня зовут Микаэль де Рамирес, я

странствующий священник. А это моя спутница и секретарь –

сеньорита Фоллиана.

Злорд (про себя): А она премиленькая! У попа губа не дура!

(вслух)

Рад! Рад знакомству! Что же привело столь почтенного

священника и столь очаровательную сеньориту под крышу моего

скромного дома? Ой!

(снова едва не роняет топор)

Мик: В данный момент мы представляем интересы вашего соседа –

сеньора Злоскервиля, и имеем честь предъявить вам ультиматум,

милорд!

Злорд: Вот как? И в чём же заключается ваш, (ха-ха!), ультиматум? Чем

это я мог насолить Злоскервилю?

Мик: Позвольте напомнить вам, ваше сиятельство, о конфликте,

произошедшем в доме сеньора Злоскервиля между вами и невестой

вышеозначенного сеньора, чему я был свидетелем. Несмотря на то,

что конфликт был разрешён, вы, милорд, к великому нашему

сожалению, продолжаете свои недостойные действия относительно

этой девушки. Мы располагаем достоверными сведениями, что в

настоящий момент вы удерживаете в своём замке невесту сеньора

Злоскервиля, сеньориту Злосю, против её воли. В связи с этим мы

требуем немедленного возвращения полной свободы этой девице и

возмещения ущерба ей нанесённого!

Злорд: Догадываюсь! Речь идёт о горничной моей жены. Что ж, у

Злоскервиля недурной вкус! Спрашиваю из чистого

любопытства — что же случится, если я откажусь предоставить

ей эту, как её? Свободу!

Мик: Сеньор Злоскервиль поручил передать вам, сеньор Злорд, что если

вы откажетесь выполнить это требование немедленно, то его войска

пойдут на приступ вашего замка и предадут ваше имение мечу,

огню и разорению, а вас самого, сеньор, немедленной смерти!

Злорд (судорожно сглатывая комок): Сурово! Что-нибудь ещё?

Мик: Сеньор Злоскервиль поручил также передать вашему сиятельству,

что если будет на то ваша воля, то во избежание лишнего

кровопролития, спор можно решить с помощью поединка перед

воротами замка, где он надеется доказать свою правоту с оружием в

руках. В этом случае, после вашей смерти имение ваше

не будет разорено.

Злорд: Утешил! А мне-то что с того, что имение останется целым? Меня

то в нём не будет! Но это всё досужие размышления. Рад сообщить

вам, падре Микаэль, и прошу передать то же самое пославшему вас

Злоскервилю, что произошла ошибка! Горничную Злосю никто в

моём замке насильно не держит, и она может покинуть его, когда

пожелает.

(в сторону)

Чёрта с два она его покинет, пока я не попользуюсь ей, хотя бы

разок!

(вслух)

Вероятно, всё случилось из-за того, что девушка припозднилась,

примеряя наряды, которые моя супруга собирается подарить ей в

знак любви и расположения. Но я немедленно распоряжусь, чтобы

ей передали, что жених ожидает её за воротами замка, (ха-ха!), с

войском!.. Ой!

(роняет топор, который со зловещим звуком втыкается в пол)

Мик: Так я могу доложить сеньору Злоскервилю о благополучном

разрешении недоразумения?

Злорд: Разумеется! Злося прибудет, как только переоденется. Нельзя же

торопить девушку в таком важном и деликатном деле, как

подготовка к встрече с женихом!

Мик: В таком случае, позвольте откланяться, милорд! И ещё раз примите

заверения в совершеннейшем к вам почтении!

Фоллиана (вполголоса): Я ему не верю!

Мик (тоже вполголоса): Я тоже. Эх, куда это Чикада запропастился?

(оба уходят)

Злорд (один): Идите, идите! Не знаю, что там будет дальше, возможно

придётся эмигрировать, а то Злоскервиль так просто не отстанет.

Но я добьюсь своего, а там хоть трава не расти!

(вприпрыжку убегает во внутренние покои замка)

Глава 82 Сделка и задаток

— Что ж, мисс Анджелика в своём репертуаре! — усмехнулся Дульери, откидываясь на спинку кресла. — Город гудит, как потревоженный улей! Секта Святого Мика стоит на ушах и распространяет слухи один чудней другого! Полиция обеспокоена и уже имеет предписание о задержании некоей золотоволосой девушки для выяснения личности, а также причастности к волнению среди населения и, по крайней мере, к одному пожару! Ну, и конечно её ищут уже три члена вашей семьи, мисс Мегги и двое из моей!

Мегги согласно кивнула и отправила в рот ещё одну маслинку из вазочки, стоявшей на столе. Надо сказать, что стол этот, основательно потёртый, облупленный и колченогий, просто ломился от яств, которым, долго постившаяся драконесса, отдала должное, к видимому удовольствию хозяина.

Они расположились в месте несколько неожиданном для такого любителя роскоши, как Дульери — в подвале мрачного заброшенного дома посреди квартала, целиком предназначенного под снос.

— Я не могу некоторое время появляться в своей резиденции в Чайна-тауне, — пояснил глава мафии, с сожалением качая головой. — Туда может заявиться некто, кого я отправил подальше, помимо его воли. К сожалению это очень могущественное существо, и у нас с ним непростые взаимоотношения. Впрочем, благодаря моим связям, неплохо устроиться можно и здесь!

Он был совершенно прав. Расторопные работники дона Дульери быстро избавили этот подвал от мусора и грязи, снабдили его мебелью собранной из пустующих квартир, а чтобы её потрёпанный изношенный вид не оскорблял взгляд дона своей убогостью, прикрыли всё новенькими пледами и покрывалами.

На столе, о котором уже говорилось, появилась скатерть, а на ней, то самое изобилие, которое гангстеры всех времён и миров предпочитают полезной умеренности.

Но самое главное было то, что в одном из закутков подвала была срочно оборудована операционная, которая, несмотря на необычное расположение, могла поспорить с лучшими передвижными военными госпиталями!

Хирург, прооперировавший Огнеплюя, был действительно мастер своего дела, и за благополучный исход можно было не беспокоиться. Сейчас очеловеченный дракон тихо спал, получив дозу снотворного, а Мегги периодически навещала его, проходя в дальнюю комнату, со шторкой вместо двери, на цыпочках.

Сама же она отлично выспалась накануне, а потому с радостью приняла приглашение Дульери разделить с ним «скромную трапезу».

Дон был умным и занимательным собеседником, с которым было интересно разговаривать. Даже его остроумный и порой жестокий цинизм, играл в беседе такую же роль, как острая приправа к пище.

— С вашей замечательной подругой, мисс Мегги, всегда так! — говорил дон Дульери, рассматривая спираль электрической лампочки сквозь хрустальный стакан, на треть наполненный виски. — При нашем первом знакомстве она явилась в цирк, где происходила коррида, в качестве ведьмы, перепугала уборщика, затем взлетела на колокольню и устроила панику в городе, которым я тогда правил. При втором столкновении я лишился места Великого Инквизитора, власти и всего, чем владел в течение нескольких веков! Затем, благодаря, всё той же мисс Анджелике, я был вовлечён в ряд нелепых и сумасшедших событий, в результате которых я очутился здесь и в первый раз стал главой мафии. Судьбе было угодно даровать мне несколько лет отдыха, наполненных мелкими заботами и развлечениями, вроде борьбы с бандой Фигольчика/Драговски. Но тут, снова появляется мисс Анджелика, на сей раз сама в образе дракона, и я опять теряю своё положение, авторитет и состояние! Всё теряю! Попутно мы ещё сносим небоскрёб. Но, что я вам рассказываю? Вы же сами всё видели, так-как принимали непосредственное участие в тех событиях. И вот теперь, когда мне удалось в кратчайшие сроки восстановить своё былое влияние, (не полностью, увы, частично!), я узнаю, что мисс Анджелика снова в городе! И, как следствие, город при этом лихорадит, того и гляди начнутся катаклизмы! Даже не знаю, что мне теперь делать, мисс Мегги — спрятать голову в песок или бежать, куда глаза глядят? Может, вы посоветуете, как поступить?

В это время в подвале появился очень улыбчивый маленький китаец, (состав клана Дульери стал теперь многонациональным, как сам город), который, почтительно согнувшись, просеменил к дону и что-то зашептал ему на ухо. Дульери сначала слушал внимательно и, нахмурившись. Потом отпрянул от китайца, как будто испугался, что тот укусит его за ухо, посмотрел на своего информатора, словно он был диковинным зверем, закрыл лицо руками и вдруг захохотал так, что Мегги испугалась, как бы от его смеха не проснулся Огнеплюй.

— Я был прав! — воскликнул дон Дульери, нахохотавшись вдосталь. — Вот только сунуть голову в песок не получится, убежать, наверно, тоже. Короче, мне докладывают, что в резиденции Глупника, (помните, я рассказывал про своего брата?), которая находится в небоскрёбе, что близ собора Святого Мика, идёт пальба и слышны взрывы! Некоторое время назад, вокруг ошивались люди, смахивающие на банду Фигольчика/Драговски, а теперь с верхнего этажа выпрыгнул единорог с золотой гривой, который бегает по крышам, и уже стал причиной нескольких аварий! Община Святого Мика собралась на площади в полном составе, и сейчас они поют молитвы изгоняющие демонов и твердят о конце света! Готов поспорить на что угодно, хотя бы на то, что сложу с себя полномочия главы клана и никогда больше не займусь этим делом, что наша девушка — ходячее бедствие, имеет к этому непосредственное отношение.

— Но, причём здесь единорог? — удивилась Мегги. — Этих существ в последний раз видели, когда я была совсем ещё маленькой.

— Не знаю! — пожал плечами Дульери. — Я сам считал их вымершими, но может Глупник сумел где-то раздобыть себе одного? Сейчас мои люди собирают информацию, но выводы делать пока что рано. А теперь, мисс Мегги, давайте поговорим, как деловые люди. Я не против того, чтобы помочь старым друзьям. Я даже не против того, чтобы помочь старым врагам! И конечно, я рад помогать тем, кто мне симпатичен, к кому я питаю расположение. Но, видите ли, милая девушка, я не могу себе позволить работать задаром! Дело не в том, что я забочусь о личном обогащении. Здесь я готов смириться с расходами, ведь, зная природу, происхождение и иллюзорность денег, я давно уже научился презирать их власть! Но на меня работает множество людей, которых нужно содержать. Ведь они обычные люди, а потому вовлечены в игру, в которую играет человечество, заставляя основную массу населения работать, воевать, торговать, жульничать, воровать и заниматься самыми различными ремёслами, ради циркуляции потоков золота, бумаги и обещаний, имеющих общее название — «деньги». Короче, мне надо платить своим работникам зарплату, а потому, я хочу спросить вас — на какое вознаграждение я могу рассчитывать за свои услуги?

Мегги задумалась.

— К сожалению, мы с братом и Анджеликой, сами нуждаемся в деньгах, — сказала она. — Вот если бы у меня был доступ к драконьим пещерам… Но из этого мира туда нет прямого пути, иначе я с удовольствием поделилась бы с вами собственными запасами.

— А насколько они велики, если не секрет? — поинтересовался Дульери, у которого, несмотря на все его заверения о личной незаинтересованности, в глазах вспыхнули искры.

— Ну, я точно не знаю, — призадумалась Мегги. — Эта куча досталась мне от старшей сестры, которая обзавелась собственной семьёй и переселилась в отдельную пещеру, где-то в середине Больших гор. Там лунка вырыта с десяток драконьих шагов в диаметре, а глубиной, где-то, в два или три человеческих роста.

— И всё это заполнено золотом?! — вскричал Дульери, уже начисто забыв о своих нестяжательских принципах.

— Пополам с бриллиантами и всякими самоцветами, — ответила Мегги. — Там ещё горка такой же, примерно высоты, как глубина.

Дульери поперхнулся виски и основательно закашлялся. А Мегги, между тем, продолжала вспоминать:

— Конечно, это не такое большое гнездо, как у моих братьев и сестёр, а тем более у родителей, но мне хватало! Только теперь я хочу там всё вычистить и засыпать опилками — на них спать теплее и мягче. Это я у вас на лесопилке поняла. А ещё, если в брёвна зарыться, так совсем хорошо! В общем, я думаю, что это золото мне больше не нужно, а потому я смело могу отдать его вам, дон Дульери!

— Сколько же это по весу? — осипшим голосом спросил тот.

— Точно не знаю, — пожала плечами Мегги, — драконы золото не взвешивают. Но если прикинуть удельный вес на приблизительный объём и вычесть из него массу драгоценных камней, то получается…

Мегги задумалась, глядя в потолок. Дульери поставил стакан и опустил обе руки под стол, стараясь унять невольную дрожь в пальцах.

— Тонн двести-триста, — выдала, наконец, девушка приблизительный результат. Надеюсь, этого хватит, дон Дульери?

— Хватит, мисс Мегги, хватит! — ответил мафиози, приходя в себя. — Я рад принять ваше предложение, но следует выяснить один вопрос — когда я могу получить свой гонорар?

— На это мне трудно дать точный ответ, дон Дульери, — честно призналась Мегги. — Чтобы попасть домой, нам необходимо завершить поиски ключа от этого мира, которые вели падре Микаэль и профессор Прыск. После этого надо собрать нашу команду и позаботиться о том, чтобы каждый отправился туда, где хотел быть…

— Я вас понял, — перебил её Дульери с деланным смущением, — но это означает получение прибыли в отдалённой перспективе. Конечно, размеры гонорара стоят того, но на данный момент это подразумевает расходы, которые могут не окупиться в случае провала операции.

— Но что же вы хотите, дон Дульери? — огорчилась Мегги. — Если бы я могла достать оттуда сейчас, хотя бы горсть монет, то мы бы не жили столько времени в том мотеле, как это говорят люди — в нищете. Правда, мне понравилось…

— Нет, нет, это я вам не в упрёк говорю, Мегги, что вы! — Замахал руками Дульери, который, конечно, не хотел упускать сделку такого масштаба. — Я верю, вам на слово и все расходы беру на себя, а в случае неудачи смирюсь с потерями… Войны без потерь не бывает! Но, несомненно, было бы лучше, если бы у нас с вами был хоть какой-нибудь залог, аванс, страховка…

— Вспомнила! — воскликнула вдруг Мегги, просияв. — У нас с братом есть одна вещь, которую мы можем отдать вам, как вы сказали, в аванс или задаток. Правда, я не знаю, что он скажет на это, но я думаю, что будет не против. Надеюсь… Всё равно мы поначалу хотели её продать.

— Что за вещица? — поинтересовался Дульери, думая, что речь идёт о каком-нибудь пустяке.

— Да так, один артефакт лемурийских времён, — пояснила беспечная драконесса. — Наконечник копья из чистого золота, который может также служить мечом. Он ещё электрическим током бьёт при ударе!

Дульери проглотил слюну, делая отчаянные усилия, чтобы не выдать свою заинтересованность.

— А он большой, этот наконечник? — спросил мафиози, знающий про антикварную ценность подобных артефактов поболее любого специалиста из населённых людьми миров.

— Ну, такой вот! — Мегги показала длину руками. — Если хотите, я сбегаю…

— Ну что вы, милая, не стоит себя утруждать! — пропел отъявленный лицемер, превращаясь в само добродушие. — Скажите, где лежит эта вещица, и мои люди доставят её сюда в кратчайшие сроки. Мы на неё посмотрим, и думаю, что придём к соглашению! Так, где же ваш тайник?

— Какой там тайник! — махнула рукой Мегги. — Наконечник лежит под кроватью Огги в том номере мотеля, где мы живём. Только скажите своим людям, чтобы не разворачивали тряпку, в которую он завёрнут, а то он начинает молниями стрелять, если чувствует чужие руки.

Глава 83 Парашютно-кавалерийское приключение

— Вы уверены?

В голосе дона Самбульо прозвучала искренняя обеспокоенность. Дело в том, что двойной промежуточный портал, через который проходили огненные галеоны, открылся, на сей раз в грозовых облаках.

— Это не самое страшное, — сказал хозяин эскадры, когда они увидели сквозь постепенно проясняющуюся ткань границы мира, очертания города знакомой постройки. — Бывает так, что портал открывается в недрах земли, в космосе или в жерле действующего вулкана. Нам нипочём все эти опасности, но если вы хотите высадиться прямо здесь, то имейте в виду, что придётся падать с огромной высоты! Как вы намерены выжить?

— Ещё не знаю, — честно ответил профессор Прыск. — Но постараюсь что-нибудь придумать во время полёта.

Сеньор Самбульо внимательно посмотрел на своего гостя, но не увидел признаков безумия в его лице. За время их знакомства он узнал много необычного об этом существе, которое выглядело, как молодой человек, не слишком изящной наружности, но обладающий глубоким острым умом и необыкновенными познаниями по всему спектру известных наук.

То, что на самом деле он не был человеком, конечно, удивляло, но не казалось чем-то неправдоподобным. Если в вашей семье, на протяжении столетий живёт попугай, внутри которого скрывается дракон, то нет ничего особенного в человеке, который утверждает то же самое!

Но, как бы там ни было, летать он не мог, а прыжок с борта галеона из-под облаков, грозил падением с высоты, в сотни раз превышающей смертельно опасную!

— Вы уверены? — ещё раз спросил сеньор Самбульо и получил тот же самый ответ:

— Да, уверен.

Они успели подружиться, а потому не могли оставаться равнодушными к судьбе друг друга. Профессор Прыск осознавал обеспокоенность старого гранда, а потому сказал, пожимая ему руку:

— Дон Самбульо, благодарю за всё, что вы для меня сделали. Теперь я могу создать из огня любой предмет или вещество, о котором имею представление. В тех мирах, где мне доводилось жить, известно приспособление позволяющее выжить при падении с огромной высоты. Если бы у нас с вами было немного больше времени, я с радостью рассказал бы вам о его устройстве, но сейчас я могу лишь продемонстрировать его в действии. А теперь, разрешите откланяться! Я не прощаюсь навсегда, потому что намерен приложить все усилия, чтобы ещё встретиться с вами в будущем. До свидания!

Сказав это, Прыск поклонился сеньору Самбульо, его супруге и сыновьям, после чего решительно перешагнул через фальшборт флагмана огненной эскадры. Бросившиеся к борту странники межпространства увидели, как, пролетев некоторое время, он вдруг развернул над головой какой-то огненный шатёр, к которому оказался, привязан множеством длинных тонких нитей! Падение Прыска при этом многократно замедлилось, и теперь напоминало плавное грациозное парение.

Но увидеть, чем закончился этот удивительный полёт, им было не дано — галеоны вошли во вторые врата портала, которые захлопнулись за ними с ослепительной вспышкой, сопровождавшейся могучим грохотом, сотрясшим и небо, и землю…

* * *

Он понял, что всё пропало, когда ветер снова засвистел в ушах, а земля стремительно полетела навстречу. Подняв голову, Прыск увидел, что огненный парашют так и не пожелал стать полностью материальным.

Затормозив его падение на десяток секунд, зыбкое сооружение распалось на отдельные язычки пламени, тут же унесённые ветром. К этому времени последний из огненных галеонов скрылся из вида, и врата захлопнулись с громовым треском.

Это было хорошо — его друзья не увидят, как он превратится в лепёшку, размазавшись обо что-нибудь твёрдое…

Однако напоследок стихия решила поиграть с ним. Две противоположные силы — гравитация и сопротивление воздуха вступили в единоборство, от чего он почувствовал себя мячиком в руках великанов! Восходящие потоки были так сильны, что падение вновь затормозилось, даже поболее, чем тогда, когда над ним был развёрнут купол парашюта.

Но теперь он не парил плавно и величественно, а беспорядочно кувыркался, от чего мир в глазах замельтешил в сумасшедшем вихре! В какой-то момент ветер сорвал с него епанчу подаренную сеньором Самбульо. Видимо стихиям это понравилось, потому что они тут же сняли с него рубашку, штаны и ботфорты.

Даже самая искусная любовница не раздевала его с такой лёгкостью и быстротой, а ведь в те времена, когда его раздевали любовницы, одежда была намного проще!

Коротко вздохнув о вещах, тут же превратившихся в быстро гаснущие искры, Прыск выкинул их из головы. Разбиться можно и голым, это не имеет никакого значения. Может быть это даже хорошо, что его вертело с такой скоростью — он не видел, сколько осталось до земли, и не знал, когда случится удар…

Шлёп! Это произошло несколько раньше ожидаемого, и ощущение было не таким, как он себе представлял. Всё его существо встряхнуло так, что внутренности и мозг сдвинулись с предписанных им мест, а кости на миг вышли из сочленений. Это было страшно, но… не больно!

Ещё не понимая, что случилось, профессор Прыск по привычке подвергать всё анализу, машинально сделал «смотр» своим ощущениям. Кажется, душа не рассталась с телом, а само тело не потеряло чувствительность.

Так значит, он жив?! Но на каком основании он жив после падения с такой высоты? Ах, вот оно что — он упал на что-то мягкое и… живое! А сейчас это мягкое живое существо заржало испуганно и припустило в бешеный галоп, передвигаясь в горизонтальной плоскости!

Это было странно, ведь ему казалось, что до земли ещё далеко. На кого же это он так удачно плюхнулся на полдороге к твёрдой поверхности?

Словно опасаясь кого-то спугнуть, он приоткрыл сначала один, а потом и другой глаз. Оказывается он сидел, а точнее лежал на чьей-то широкой спине, покрытой бело-золотой шерстью, в которую он инстинктивно вцепился всеми четырьмя лапками!

Лапками?!! От этого открытия он чуть не разжал пальцы. Да, это были не человеческие руки, а самые настоящие крысиные лапки! Его лапки, которые он знал на протяжении долгого времени. Так значит он что, снова крыса?

Чтобы проверить своё предположение, профессор Прыск пошевелил хвостом, и… хвост послушался! Буря чувств охватила его, словно поток воды из опрокинутого ведра. Радость, разочарование, надежда, сожаление, снова надежда, досада…

Недолго же он был человеком! Правда, он не стремился им стать, всё вышло случайно. Тем не менее, ему было интересно побывать в почти забытом образе. Даже закралась как-то шальная мысль — снова стать драконом. Ну, хоть на время!

Однако это всё были досужие размышления и мечты. Вернулся к крысиному образу, ну и ладно! Эту жизнь он знает и помнит лучше какой-либо другой. Сразу объяснилось и то с какой лёгкостью его носило воздушными потоками, и от чего с него слетела одежда, ставшая вдруг на много размеров больше.

Но, если он — крыса,то кто же тот на ком он сейчас скачет? Прыск осторожно поднял голову и всмотрелся в то, что было доступно его близоруким глазам. Очки, к сожалению, остались в специальном кармашке епанчи и сгинули вместе с ней. Поэтому, окружающий мир для него был весьма размыт.

Тем не менее, то, что он увидел и почувствовал, заставило его прийти к выводу, что сейчас он находится на спине лошади! Ну, да, больше всего это существо напоминало лошадь — широкая спина с седловиной, короткая густая шерсть, мускулы, мощно ходившие под шкурой, облако золотой гривы, развевающееся по ветру. Вот только скакала эта «лошадь» где-то между небом и землёй.

Время от времени невидимые Прыску копыта выбивали звонкую дробь по металлу или глухую по чему-то ещё, потом происходил сильный толчок, «лошадь» замирала, но ощущение скорости при этом усиливалось. «Это прыжок!» — догадался профессор Прыск.

И действительно — периодически «лошадь» прыгала через широкие препятствия, после чего происходило жёсткое приземление, и дробь копыт возобновлялась.

Крыши! Она же скачет по крышам! Да что же это за лошадь такая?

Профессор попытался оглядеться, повернувшись туда и сюда, а также назад. Но для этого ему пришлось перехватить лапками лошадиную шерсть. В результате «лошадь» почувствовав движение у себя на спине, снова заржала испуганно и тонко, и припустила ещё быстрее!

Дело принимало скверный оборот. Та, на ком он сидел, не видела его, не понимала, что шевелится у неё на спине, а потому боялась и едва не впадала в панику! Как и все существа подобные лошадям, она искала спасения в скорости. В результате, профессор Прыск всё время ожидал, что его попросту сдует с её спины!

Возможно, это как раз устроило бы безумную скакунью, но могло оказаться фатальным для него. Но если ничего не предпринять, они могли разбиться оба!

Пока он размышлял, как быть, всё разрешилось само собой. Сначала, чуть выше развивающейся золотой гривы что-то мелькнуло раз-другой, то появляясь, то исчезая. Потом это «что-то» исчезать перестало, а начало увеличиваться в размерах, вырастая сплошной ровной плоскостью.

Стена! Они приближались к стене какого-то большого здания, наверное, небоскрёба, который возвышался над всеми прочими домами вокруг. Видимо «лошадь», ослеплённая страхом, заметила её не сразу, а когда заметила, то уже не смогла свернуть в сторону.

Каким-то образом выходило так, что они летели в эту стену, и удар об неё должен был получиться не слабее, чем от падения с большой высоты. Всё же «лошадь» под ним не была совсем глупым животным, и начала потихоньку тормозить.

Это выходило не очень хорошо, видимо поверхность, по которой она скакала, была не ровной. Пару раз они споткнулись, едва не упали, затем скакунья просто упёрлась всеми четырьмя копытами и поехала юзом!..

Остановка всё равно получилась резкой. Когда до стены оставалось всего метров пять, они резко встали, встретив какую-то невысокую преграду, и тут лапки профессора Прыска не выдержали, и он, перелетев через опущенную лошадиную голову, впечатался таки в стену!

Удар вышел не слабеньким, но всё обошлось лёгким сотрясением и потерей сознания на несколько секунд. Когда сознание вернулось к нему, то первое, что он увидел, были копыта той, на ком он сюда прискакал. Копыта эти были перламутровыми и… раздвоенными!

«Это не лошадь!» — подумал профессор Прыск и поднял голову.

Если бы на нём были очки, то всё конечно было бы проще, а так лошадиная морда виделась ему в тумане. Но то, что это была именно лошадиная морда, сомневаться не приходилось.

Чтобы разглядеть её поближе, крыс встал на задние лапки и сощурился, но «лошадь» с раздвоенными копытами сама наклонилась к нему, чтобы рассмотреть поближе.

— Господин профессор? — услышал он знакомый голос. — Это вы, профессор Прыск?

— Принцесса Анджелика?

Да, это была она, но в каком виде! На него смотрели знакомые глаза их беспокойной девицы. Даже, несмотря на лошадиный образ, она каким-то чудом сохранила свои черты, и сейчас лошадиная морда имела характерное выражение присущее Анджелике, когда она бывала, удивлена и пыталась что-то понять.

Но это было ещё не всё! На лбу, чуть выше бровей, у этой преображённой принцессы красовался не слишком изящный, потёртый, весь в небольших трещинках чёрный рог, в котором профессор Прыск с удивлением узнал рог Рогелло Бодакулы, уже не раз, сыгравший в этой истории неожиданную роль.

Глава 84 Неизменна в любом виде

— Я помню только, что страшно испугалась, и поняла, что сейчас умру… Я заслонилась от пуль руками, а потом не знаю, что случилось, но я уже бежала куда-то, не разбирая дороги. Только в самом начале бега промелькнуло лицо Драси, но он уже не стрелял, а смотрел на меня бешеными глазами, словно увидел привидение! Господин профессор, что я ему сделала? За что он хотел меня убить?!

Анджелика снова жалобно заржала, и из глаз у неё покатились слёзы. Прыск понял, что сейчас ей объяснять что-либо бесполезно. Он и сам не располагал никакой информацией, кроме того, что рассказала ему потрясённая и крайне расстроенная девушка, превратившаяся в единорога. Оставалось лишь, забравшись на какую-то вентиляционную тумбу, ласково гладить мокрую от слёз лошадиную морду и шептать ей на ушко всякую успокоительную чепуху. Наконец, Анджелика смогла взять себя в руки, (или может быть в копыта?), и продолжила свой рассказ.

— Наверное, я перелетела через площадь, но не заметила этого. Помните, я рассказывала, что умею летать? Это не всегда получается, но сейчас получилось. Ведь именно так я попала в гости к этому… Глупнику. Теперь эта способность включается сама во время прыжка и позволяет мне перескакивать с крыши на крышу даже через проспекты, иначе я давно уже рухнула бы вниз. Но это я сейчас понимаю, а до сих пор я ни о чём не думала, только летела вперёд, не помня себя от страха! Несколько раз срывала какие-то провода, срубала копытами антенны и всякие штуки, торчащие из крыш. Когда перепрыгивала через улицы, пару раз слышала звук сталкивающихся машин. Наверное, на меня засмотрелись водители. Один раз задела плечом печную трубу.

Анджелика мотнула головой, и Прыск заметил у неё на плече мазок сажи. Девушка попыталась улыбнуться, но это вышло как-то вымученно.

— Кажется, я её сбила. Сейчас я опять сильная! Может быть не такая сильная, как дракон, а может в чём-то даже сильнее?..

Она подняла глаза кверху и посмотрела на рог, торчавший чуть выше её бровей. Прыск понял, что сейчас пора сказать ей слова, которые будут услышаны и поняты.

— Он стрелял не в вас, Анджелика! — заявил он, решив сразу взять быка за рога.

— Что?

— Я уверен, что мистер Драгис никогда не поднял бы на вас руку, а тем более оружие… Он стрелял во что-то ещё или в кого-то.

Анджелика посмотрела на него с недоверием, и в глазах у неё снова задрожали слёзы.

— То, что произошло дальше, — продолжал профессор Прыск, нарочито не замечая её реакции, — конечно же, загадочно, но вполне объяснимо. У вас в руках было два артефакта, обладающих большой силой. Каким-то образом они остановили или отклонили пули, которые должны были вас убить. Возможно, они даже поглотили энергию этих пуль и использовали её в своих, так сказать, целях. Не знаю наверняка, почему вы стали единорогом… Может быть потому, что, защищаясь, приложили руку, в которой был рог ко лбу? Но почему при этом возникло вот это, я не понимаю!

Он прикоснулся лапкой к уздечке превосходной работы, которая была надета на единорога. Анджелика помотала головой туда-сюда, скосила глаза и даже потрогала эту деталь упряжи передним копытом, но, конечно же, ничего не увидела.

— Совершенно не мешает, — проговорила она задумчиво. — Сначала у меня было что-то зажато в зубах, кажется копьё, а по щекам хлестали обрывки чего-то тонкого.

— Шнурок Дульери, я полагаю! — авторитетно заявил профессор Прыск. — Я так и знал, что это отдельный артефакт, но, возможно, он проявляет свои свойства лишь в сочетании с другими артефактами. Потеряв связь с рогом Рогелло Бодакулы, он каким-то образом «договорился» с вашим копьём.

— Глупник сказал, что это копьё Ахиллеса, — вставила Анджелика.

— Вот как? — искренне удивился профессор Прыск. — Очень любопытно. Надо будет на досуге хорошенько исследовать этот артефакт, если позволите. Но сейчас мы имеем дело с парадоксом артефактов — два слились в один и превратились в деталь упряжи! М-м, принцесса, можно?

Анджелика впервые за время их разговоров улыбнулась без принуждения, слегка мотнула головой, и в лапках профессора оказалась уздечка. Он слегка потянул за нее, и девушка-единорог охотно встала и тронулась вслед за ним туда, где в стене гигантского здания было витринное окно, выходящее на крышу. Помещение за этим окном было тёмным, и видимо пустым, благодаря чему в стекло можно было без опасений смотреться, как в зеркало.

Некоторое время Анджелика словно боялась взглянуть на своё отражение, но, в конце концов, повернула голову и распахнула глаза, бывшие сейчас одного цвета с вечерним небом. Она оглядела себя сначала с недоверием, потом повернулась одним — другим боком, взмахнула гривой, затем хвостом.

— Вы красавица в любом виде, принцесса Анджелика! — совершенно искренне заявил профессор Прыск.

Девушка приняла похвалу и улыбнулась уже почти радостно.

— У меня хорошие новости, — продолжал премудрый крыс. — Удалось нащупать путь к искомому нами ключу. Конечно, рано праздновать победу — работы и поисков ещё невпроворот, но есть надежда на благополучный исход наших трудов и исканий. Поэтому, выше нос, дорогая принцесса! Держите хвост пистолетом и верьте в счастливое будущее. Мы с вами найдём всех остальных, раздобудем этот злосчастный ключ, а потом и вас расколдуем. Если захотите, конечно! Но самое главное — я лично берусь разобрать недоразумение, которое произошло между вами и мистером Драговски. Мы вас помирим, не будь я профессор всех известных университетов и компаньон самого доктора Фауста!

Глава 85 Необыкновенные приключения в Злорд-холле

Чикада (тщательно прилаживая свою нижнюю половину к верхней): Нет,

ну, это же надо! Давно со мной не случалось ничего подобного.

Попался, как начинающий фантом!

(подлетает к зеркалу и оглядывает свою работу)

Ну вот, вроде всё в порядке. Но, каков наглец! Уделал меня

похлеще, чем принцесса Анджелика, когда размазала мне

эктоплазму по стене замка Рогелло Бодакулы!

Злорд (входит, довольно потирая руки и пока не замечает привидение

зависшее перед зеркалом): Парам, пам, пам, пам, пам! Вот и всё!

Теперь Злоскервиль может забирать свою невесту со всем добром,

что ей причитается! Ха, ха! А ей что-нибудь причитается? Ей здесь

ничего такого не причитается, так что пускай забирает такую,

какая она есть! А ведь девчонка-то, совсем не была против! Я не я

буду, если ей не понравилось! Вот всегда они так — сначала

кочевряжатся, а потом входят во вкус и приклеиваются к тебе так,

что не оторвёшь! Эх, жаль! Эту я бы не стал отрывать так скоро,

больно уж хороша! Да, если она так хороша, когда связана, то

какова же будет, если её развязать? Но, нет! Хорошего понемногу,

а то Злоскервиль и впрямь на штурм пойдёт. Надо позвать Злыря,

чтобы развязал и выпроводил отсюда свою племянницу.

(берёт со стола колокольчик и звонит в него)

Эй, Злырь! Злы-ырь! Куда же он запропастился? Мне самому, что

ли тащить эту девку к Злоскервилю? Вот это было бы зрелище!

Умора! Ещё только останется соединить их руки и благословить на

долгую счастливую жизнь!

(поворачивается к зеркалу и видит Чикаду)

А? А! А-а-а-а-а!!!

(кидается к двери, но не может найти на ней ручку, а потому

слепо тычется в неё и, наконец, сползает на пол, весь трясясь,

подвывая и выставив ладони перед собой)

Чикада: Что такое? Вот те раз! Неужели я настолько страшен? Да, похоже

Злоскервиль был прав — у этого человека вместо сердца кусок

дрожащего студня.

Злырь (входит): Ваше сиятельство, разрешите доложить…

(замечает Чикаду и отшатывается в ужасе)

Что это? Кто это? Помогите! Мама!!!

Чикада: Эге, да здесь слуги под стать хозяину. А почему бы этим не

воспользоваться?

(подлетает к Злырю вплотную и принимает устрашающий вид)

Эй, ты! Я приказываю тебе немедленно освободить пленницу,

после чего открыть ворота, гарнизону сложить оружие, а на

башне вывесить белый флаг!

Злырь: Вуй! Ву-уй!

Чикада: Этот тоже невменяемый. Да ну их! Сам справлюсь, а встретится

кто лишний — пугну, как следует!

(улетает вглубь замка, откуда через некоторое время раздаётся

истошный визг Зледи)

Злырь (приходит в себя): В-ваше сиятельство! Милорд, вы живы?

Злорд: Ви-и-и!

Злырь: Очнитесь, сэр! Опасность миновала! Ну, временно миновала, я так

думаю.

Злорд (осторожно выглядывая из-за собственных ладоней): Ты так

думаешь, Злырь? А если оно опять — у-у-у-у-у?!

(показывает руками и глазами нечто, что должно изображать

фантом)

Злырь: Так ведь именно поэтому, ваше сиятельство, нам с вами

необходимо удирать отсюда пока не поздно!

Злорд: А замок?

Злырь: Вы хотите остаться в замке и стать одним из его привидений?

Злорд: Ви-и-и!

Злырь: Ну, если не хотите, тогда пошли!

(направляется к одной из дверей на подогнутых коленях и, согнув спину колесом; Злорд идёт за ним на четвереньках)

* * *

Злюк (в доспехах, составленных из различных кухонных принадлежностей

— сковородок, крышек, кастрюль и так далее; придерживает рукой

таз для мытья посуды, надетый, видимо, в качестве шлема): Шо

деется! Шо деется! Ты только глянь, племяш — это же уму не

протяжимо! Историхчевские события!

Зляк (обмундированный подобным же образом, но с лихо заломленным

котелком на голове): Как есть историхчевские! А мы ерои, дядька

Злюк!

Злюк: Ага! Вылитые ерои! Особливо я грешный. Токма вот, шо мы, ерои,

делать буим, когда супротивник на приштуп пойдёт?

Зляк: Как шо? Известно шо — драпать буим!

(оба хихикают)

Слухай, дядька Злюк! Я тута вот думаю, да кумекаю — а не

сдризертировать ли нам, пока не поздно? А то ведь Злоскервиль за

свою деваху замок ентот спалит, а нас зашибёт, как пить дать! Я б

за такое зашиб.

Злюк: Шо ты, племяш, шо ты?! Не знаешь, шо деют с теми хто

здризертировал?

Зляк: Шо?

Злюк: Вешают их, как пердателей, вот шо!

Зляк: Прямо за шею?

Злюк: Ну, да, за шею. А за шо же ишшо? Вот ежели б Злорд тебя со

Злиндой застукал, он бы тебя за другое место повесил, а так, будь

спокоен — за шею!

Зляк: Хорошо шо он меня со Злиндой не застукал! За шею, енто ништо, а

вот за другое какое место, енто больно наверно…

Злюк: Дурачок ты, племяш, как я погляжу. Ну да ладно…

(входят Злорд и Злырь переодетые крестьянами, но больше напоминающие огородные пугала)

Злюк: А енто ишшо хто?

Зляк: Дык ведь енто они!

Злюк: Хто?

Зляк: Супротивники!

Злюк: Уй, бяда! Не успели мы с тобой, племяш удрапать! Таперича

придётся биться. Бей их, племяш!

Зляк: Бью, дядька Злюк!

(хватают половники и скалки, и, что есть силы, лупят ими хозяина замка и его дворецкого; те падают, не успев объявить, кто они на самом деле)

Злюк: Победа! Вот таперича, племяш, мы, как есть ерои! Таперича нам с

тобой награда положена.

Зляк: А давай, дядька Злюк, мы их в плен заберём! За пленных можно

выкуп стребовать.

Злюк: А ты головастый, племяш! Енто ты хорошо придумал

супротивников в плен забрать. Вяжи их, племяш, Вона тама верёвка

имеется.

Зляк: И рты им позатыкать надо. Шобы они всякую пропаданду вредную

не наговорили!

Злюк: Ага. Опять ты, племяш, правильно мыслишь. И рты позатыкаем!

Вона, как раз и тряпки тута в ведре имеются, которыми Злуша

кухню свою моет.

(Связывают Злорда и Злыря по рукам и ногам и затыкают им рты старыми тряпками для мытья полов.)

Зляк: А таперича шо, дядька Злюк?

Злюк: А таперича, племяш, ташшим ентих пленных пред светлые очи

Злорда предъявить. Я беру ентого — тошшего, а ты ентого –

здорового. Вот их свинятельство Злорд нами доволен будет!

Зляк: Ага! И награды отсыпет полные карманы!

(взваливают Злорда и Злыря себе на спины и утаскивают внутрь замка)

* * *

Злуша: А ты уверена, что это правильно?

Злинда: Уверена! Злуш, ну ты сама подумай — если Злоскервиль узнает,

что Злорд его невесту объездил, что он сделает?

Злуша: Что он сделает?

Злинда: Озвереет, вот что! А что бывает, когда господа звереют?

Злуша: Ну, дерутся, наверное?

Злинда: Не просто дерутся, а бьют всех подряд без всякой пощады. А уж

если кто им сопротивляется, то совсем убивают, насмерть!

Злуша: Страх-то, какой!

Злинда: Но хуже всего, это когда они крепость или замок берут

приступом. Как ворота сломают, как ворвутся, да как начнут всех

резать! Направо — налево! Направо — налево!..

Злуша: Ой, ой, не надо! Я же боюсь всего такого пуще огня! Зачем ты

меня пугаешь?

Злинда: Я тебя не пугаю, а объясняю, зачем надо ворота открыть. Если

ворота закрыты, то их возьмут штурмом, сломают и всех убьют.

А если открыты, то Злоскервиль со своими людьми просто войдёт

в замок и никого не убьёт. Кроме, может быть, Злорда.

Злуша: Тогда давай их откроем!

Злинда: Давай! Всё равно нам замок не удержать, это же ясно.

(Обе женщины возятся с массивными запорами, которые не желают поддаваться; тем временем, у ворот появляются Злося и капитан Барбарус.)

Барбарус: Вам помочь, дамы?

Злуша: Ой! Вот нам и конец…

Злинда: Благодарствуйте, ваша милость, но мы сами справимся! Тут, э-э,

щеколдочки запылились, так мы их сейчас почистим!

(начинает отчаянно тереть засовы собственным передником;

через пару секунд к ней присоединяется Злуша)

Злося: Девчат, вы чего? Уж не старых ли щей наелись?

Злинда: Злось, ты что ли? А мы уж перепугались, подумали, что это Зледи

с новым хахалем… то есть с гостем.

Злося: Да нет же! Зледи в замке, мы с ней задумали одну шутку, чтобы

проучить Злорда. Капитан Барбарус на нашей стороне. Надо

скорее открыть ворота, пока не начался штурм!

(Все берутся за дело и, наконец, ворота с ржавым скрипом открываются; в перспективе видна армия Злоскервиля, состоящая из крестьян, охотников и лесорубов, готовая идти на приступ.)

* * *

(Парк перед воротами замка Злорда. Злоскервиль одетый по-военному и вооружённый до зубов что-то чертит на листе бумаги, положенном на большой барабан. Остальные стоят вокруг и вполголоса совещаются между собой.)

Злоскервиль (поднимает голову и прекращает свою работу): Падре

Микаэль, прошу вас, подойдите ко мне.

Мик (подходит): Я здесь, сын мой, и внимательно вас слушаю.

Злоскервиль: Простите, святой отец, но все сроки, которые мы

предоставили Злорду, прошли. Я вынужден отдать

приказ начать штурм замка.

Мик: Боюсь, вы правы, сын мой! Да смилуется Господь над невинными,

которые могут погибнуть в этой схватке.

Злоскервиль: Аминь! Поверьте, мне очень хотелось бы обойтись в этом

деле без жертв или сократить их число до минимума. И вот

что я придумал — нужно войти в замок, пробраться по

лабиринту подземелий и выйти во двор через подвал, после

чего открыть ворота. Если это удастся, то нам останется

только разоружить гарнизон, который врядли окажет

сопротивление.

Мик: Если такое, возможно, то мы обойдёмся без стрельбы и схваток на

стенах. Если позволите, я возьму на себя выполнение этого плана.

Злоскервиль: Вы очень любезны, падре Микаэль, но я не смею просить

вас об этом. По-правде, я был намерен сам возглавить эту

операцию, вам же хотел поручить командование

штурмовыми отрядами.

Мик: Нет, нет! Ваше место во главе войска. Что же касается диверсий, то

это должны проделывать люди имеющие опыт в таких делах. Есть

среди ваших людей профессиональные диверсанты?

Злоскервиль: Увы, нет.

Мик: В таком случае у нас нет выбора, кроме как отправляться мне. Я был

военным в молодости и прошёл обучение диверсионной работе. Так

же знаю артиллерийское и сапёрное дело. Но мне нужен помощник.

Фоллиана (возникает, как из-под земли): Я пойду с вами, падре Микаэль!

Пожалуйста, возьмите меня! Я не усижу на месте, когда

начнётся штурм, но от меня не будет толку во время атаки.

Что же касается лабиринтов, то в таких местах я дома! Вы не

представляете, насколько могут быть запутанно устроены

библиотечные хранилища, но мне это нипочём, ведь это мир

в котором я родилась и выросла.

Злоскервиль: В таком случае, мисс Фоллиана, я доверяю это вам.

(вручает её лист с чертежом)

В юности я неоднократно бывал в подземельях под замком

Злорда. Но с тех пор прошло немало лет, и что-нибудь

могло измениться в результате перестроек и обвалов.

Поэтому, я прошу вас — будьте осторожны, и при

малейшей опасности поворачивайте назад.

Фоллиана: Могу обещать только то, что буду осторожна.

Злоскервиль: В таком случае, обещайте, что будете заботиться о падре

Микаэле и приложите все усилия, чтобы он вернулся к нам

целым и невредимым.

(все трое переглядываются друг с другом и смеются)

* * *

Барбарус: Мы опоздали! Они уже наводят пушки. Дамы, в укрытие!

Злинда: Здесь негде укрыться, скорее в подвал!

Злося: Я не пойду, там мой жених!

Барбарус: Скверным подарком вашему жениху будет тело невесты,

изрешеченное картечью. Быстро прячьтесь!

(буквально запихивает всех трёх женщин в дверь, ведущую в

подвал, и закрывает её за ними)

А я, тем временем пощупаю этого Злоскервиля. Посмотрим,

достоин ли он такой девушки!

(раздаётся дружный залп пушек и мушкетов)

Что? Палят холостыми? Я думал, будет веселее!

Злоскервиль (входит во двор замка с обнажённой шпагой в руке;

остальное войско следует за ним): Никого? Странно. А где,

в таком случае, падре Микаэль и Фоллиана?

Барбарус: Что значит — «никого», сударь? А меня вам, что, мало?

Злоскервиль: Кто вы, милостивый государь? И где гарнизон замка?

Барбарус: В данный момент это я — гарнизон замка. И поверьте, сеньор,

про меня нельзя сказать — «никого»!

Злоскервиль: В таком случае, сэр, сложите ваше оружие, так как я

объявляю этот замок захваченным.

Барбарус: Извините, сеньор, но сложить оружие я могу лишь с головой.

Злоскервиль: Вы что же, намерены противостоять моему войску в

одиночку?

Барбарус: Да, если у вас хватит трусости напасть на меня всем войском!

Злоскервиль: Что?! Каков наглец!

(оборачивается к своим людям)

Всем отойти! Сейчас я преподам этому нахалу несколько

уроков вежливости. Шпагу наголо, сударь!

Барбарус (выхватывает шпагу): Извольте!

(Они схватываются, проявляя при этом великолепное умение в обращении с холодным оружием. В результате ни один из них не в силах победить другого.)

Злоскервиль (останавливаясь): Вот это противник! Я как будто дерусь с

самим дьяволом.

Барбарус (про себя): А ведь он не дурён, хоть и не слишком

сообразителен.

(вслух)

Вижу, что владеть шпагой вы умеете. Хоть какое-то

развлечение для меня здесь, пока Злорд там наверху

развлекается с этой девчонкой!

Злоскервиль: Ах, ты!..

(набрасывается на него с удвоенной яростью, заставляя

отступать по направлению к дверям замка)

* * *

Мик: Мне кажется или мы здесь уже проходили?

Фоллиана: Да, причём два раза. Странно, ведь в первый раз мы свернули

направо, а во второй — налево. И всё равно вернулись туда,

откуда пришли.

Мик: Видимо и тот, и другой проход делают одинаковую петлю и

выходят к началу туннеля. Но на схеме сеньора Злоскервиля ясно

виден прямой путь. Может быть, он ошибся?

Фоллиана: Или мы просто не видим проход туда ведущий. Но я же

осматривала все ниши!

Злорик Медная Голова (появляется прямо из стены): Мало осматривать

ниши, надо ещё знать, на что в них смотреть!

Фоллиана: Ой, что это?

Мик: Судя по всему тот самый призрак, о котором говорил нам сеньор

Злоскервиль.

(поднимает руку для крестного знамения)

Подчинись, беспокойный дух!

Злорик Медная Голова: Нет, не надо! Я же рассеюсь, а мне ещё нужно

многое тут сделать.

Мик: В таком случае, покажи нам путь наверх, и я отпущу тебя.

Злорик Медная Голова: Вы пришли помешать моему потомку, и я

отказываюсь действовать против него. Но если

вы меня отпустите, то я разрешу вам выйти

назад.

Фоллиана: Путь назад мы и так знаем…

(в это время раздаётся скрежет, и массивная каменная плита

опускается, перегородив путь к отступлению)

Злорик Медная Голова: Нет силы, которая была бы способна это

поднять. Но если вы меня отпустите, то я

расскажу, как обойти это препятствие.

Мик: Послушайте, сеньор призрак! Мы вовсе не желаем причинять зло

сеньору Злорду. Наоборот, мы хотим удержать его от поступка,

который ляжет на его душу тяжким грехом.

Злорик Медная Голова: Вы про ту девушку? Одной больше, одной

меньше, какая разница? Мой потомок, хоть и

дурак, а заодно трус преизрядный, но ходок тот

ещё! Но вот ведь, не осчастливил он меня

очередным наследником! Так может на

этот раз получится?

Фоллиана: Но ведь она чужая невеста!

Злорик Медная Голова: А будет его любовница, только и всего!

Мик: Но что случится, если ваши планы не сбудутся, а грех будет

совершён? Отвечать сеньору Злорду придётся и на том свете, и на

этом!

Фоллиана: Злоскервиль убьёт его, будьте уверены.

(В это время раздаётся приглушённый толщей земли и камня грохот пушек)

Мик: Мы не успели, штурм начался! Господи, пощади чад твоих!

Злорик Медная Голова: Что делать? Они же уничтожат друг друга!

О-о-о-о-о!

(исчезает, просачиваясь сквозь потолок)

Фоллиана: Удрал! Что же теперь? Как мы выйдем отсюда?

Мик: С Божьей помощью, дочь моя! С Божьей помощью!

Фоллиана: Да, только это нам и осталось. Погодите! Он сказал, что надо

знать, на что смотреть в тех нишах? Значит, проход там

всё-таки есть, но мы его не видим! Давайте попробуем

ещё раз, падре Микаэль!

Мик: Давайте попробуем, дочь моя, давайте попробуем! С Божьей

помощью!

* * *

Злинда: Эти мужчины! Никогда не могут сделать всё по-человечески.

Неужели нельзя просто собраться и договориться по-хорошему?

Злуша: Козлы!

Злося: А по-хорошему, это как?

Злинда: Это, детка, бывает по-разному. Добро, когда у людей есть

любовь, счастье и взаимопонимание. А если нет? Вот, взять

наших хозяев. Когда-то они любили друг друга, потом

это прошло. И что же? Держать друг друга за шкирку

из принципа, не давать друг другу жить, не имея с этого

ни радости, ни счастья? Нет, они всё решили по-хорошему и

отпустили друг друга, хоть и живут под одной крышей. У Злорда

своя жизнь, у Зледи своя, и никто никого не бьёт. За то я их

уважаю, потому как больше не за что.

Злося: Да уж, вон как не бьёт!

(Сверху слышен гром пушек)

Злинда: Так это потому, что с тобой Злорд и Злоскервиль не могут ничего

решить по-хорошему.

Злуша: Козлы.

Злося: Но как же здесь-то решить по-хорошему? Ясно ведь, что от меня

Злорду нужно, но не для него это!

Злинда: Что ж, я тебя за это не виню. Но и здесь можно было бы всё

решить по-хорошему.

Злося: Это как же?

Злинда: Если бы ты услужила Злорду, а потом ушла к своему

Злоскервилю, то мужчины не старались бы сейчас друг друга

убить.

Злуша: Козлы!

Злося: Уступить этому мерзкому, трусливому, долговязому дураку?

Отдать ему то, что отдают любимому? Никогда!

Злинда: Что ж, может ты и права, но тогда молись, чтобы твоего

любезного не нашла шальная пуля и не поразило стальное жало,

если начнётся резня.

Злося: Ах!

Злуша: Слышь? Там действительно, кажись, друг друга режут. Так и

звенят своими вертелами, так звенят! Вот козлы…

Злинда: Вот только кто кого и как? Что-то я не пойму, где это бьются?

Злуша: Сначала, вроде как во дворе звенели, а теперь, кажись, на

лестнице.

Злорик Медная Голова (просачиваясь сквозь пол): У-у-у-у-у-у-у!

Злинда (отскакивая в дальний угол): Ай! Опять этот призрак!

Злуша (закрывает голову руками): Сгинь! Сгинь! Кыш!

Злорик Медная Голова: Кто здесь?

(замечает Злосю)

Вот ты где, курочка для моего петушка!

(Хватает её поперёк туловища и тащит к стене. Стена отъезжает в сторону, Злорик с, отбивающейся руками и ногами девушкой, скрывается в открывшемся проходе, после чего стена встаёт на место.)

* * *

Мик: Это я во всём виноват! Я не должен был соглашаться брать с собой

это дитя. Ведь, если мне суждено оставить здесь свои кости, то

значит, на то была воля Божья! Но осознавать, что при этом

погибнет юное цветущее создание…

Фоллиана (появляется из ниши вся в пыли и паутине): Нашла! Падре

Микаэль, я поняла, что он имел в виду.

Мик: Надеюсь, что это так, дочь моя! А то я уже начал было впадать в

грех отчаяния.

Фоллиана: Что мы с вами до сих пор осматривали в нишах, падре

Микаэль?

Мик: М-м, стены.

Фоллиана: А надо было поднять голову и осмотреть потолок! Вот,

взгляните.

(Они вместе входят в одну из многочисленных ниш, и Фоллиана поднимает фонарь над головой.)

Фоллиана: Если держать фонарь прямо перед собой, то кажется, что там

просто темнота. А если поднять над головой, то виден люк!

Мик: Вы умница, Фолли! Но куда он ведёт?

Фоллиана: Не знаю! Там что-то вроде узкого колодца и лестница из

железных скоб. По крайней мере, это выход из тупика, в

котором мы застряли.

Мик: Ну, что же, попробуем туда залезть. Давайте я подсажу вас,

Фоллиана!

Фоллиана: А я, когда зацеплюсь, как следует, подам вам руку!

* * *

Барбарус (останавливаясь и поднимая шпагу остриём вверх): Отдаю вам

должное, сеньор — вы отличный боец!

Злоскервиль (опускает своё оружие остриём вниз): Вынужден сказать

вам то же самое, сударь. Я не встречал ещё никого, кто так

великолепно владел бы шпагой. Но наш с вами спор не

закончен. Если вы представляете интересы Злорда…

Барбарус (делает протестующий жест): Ни слова более! Я вовсе не

представляю интересы сеньора Злорда, хоть и пользовался

некоторое время его гостеприимством. Я целиком и

полностью на вашей стороне, но мне необходимо было

убедиться, что вы достойны сеньориты Злоси, в которой я

принимаю участие.

Злоскервиль (сначала смотрит на него озадаченно, потом бросает

шпагу в ножны и упирает руки в бока): Ну, и как я вам

показался?

Барбарус: Вы человек достойный, но недальновидный. Вам следовало

приказать своим людям застрелить меня на месте, а самому

бежать на выручку своей избраннице. Вдруг Злорд и в самом

деле проделал с ней что-то, пока мы с вами упражнялись в

фехтовании?

Злоскервиль (помрачнев): У него на это было и до того достаточно

времени. Если даже так, то за это злодеяние ответит только

он, но ни в коем случае не Злося, к ногам которой я

собираюсь положить свою жизнь!

Барбарус: И вы примете её такой, какая она есть? Ни в чём её не

попрекнёте?

Злоскервиль: Конечно, нет! Я лишь буду просить у неё прощения за то,

что не смог предотвратить несчастье, и не был рядом, когда

она нуждалась в моей помощи.

Барбарус (убирает шпагу в ножны и протягивает ему руку): Это всё, что

мне нужно было знать. Ваша невеста в безопасности, и я

надеюсь, что получив её, вы взамен вернёте мне мою!

(Злоскервиль не успевает ничего ответить, так-как в зал с одной стороны вбегают Злинда и Злуша, а с другой появляются Злюк и Зляк, которые волокут за собой связанных Злорда и Злыря.)

Злинда: Судари мои, прекратите вашу битву!

Злуша: Ой, бяда-а!

Барбарус (сильно нахмурившись): Что стряслось?

Злинда: Утащил!.. Злосю проклятый призрак утащил! А я-то, дура,

наговорила ей всякого…

Злоскервиль: Ничего не понимаю! Какой призрак Злосю утащил?

Злорд (пытается говорить сквозь торчащий во рту кляп): Бу, бу, бу! Бу,

бу, бу!

Злюк: Чавой-то мой военный пленник беспокойный стал. А не

пристукнуть ли яво, шоб не бубнил?

Зляк: А мой вот смирный! Ты, дядька Злюк, сваво хош пристукни, но

наперво дай ему пару слов сказать — може шо путного расскажет?

Злюк: И то верно!

(вытаскивает кляп изо рта Злорда)

Злорд (фыркая и отплёвываясь): Ну, послал Бог лакеев! Неужели нельзя

было выбрать тряпку почище, если нужно заткнуть рот своему

хозяину?

Злоскервиль: Знакомый голос.

Злинда: Что, за…

Злуша: Ой, а чой-то барин такой связанный?

Злюк: Енто ж хозяин нашенский! А мы его скалками, да по бокам!..

Злорд: Молчи уж! Лучше развяжи меня.

Злоскервиль: Вы что-то хотели сказать, ваше сиятельство?

Злорд: Хотел я сказать только одно — не слушайте этих баб, они всё врут.

Злося в моей спальне. Она отдыхает после служения своему

господину…

(В это время в огромном камине раздаётся шум, как будто кто-то встряхивает кирпичи в железной бочке; затем оттуда вылетает облако сажи и из него появляется чумазая, но непобеждённая Злося, которая тащит за собой призрак сэра Злорика, периодически охаживая его кочергой.)

Злося: Вот тебе! Это тебе за курочку, а это за петушка! А это за то, что у

тебя, старый хрен, в потомках такие козлы!

Злуша: Я же говорила — козлы!

Злоскервиль (бросается перед Злосей на колени): Злосенька, любимая,

наконец-то!

Злося (бросает кочергу и отпускает призрак сэра Злорика, который,

воспользовавшись моментом, улетает в каминную трубу со звуком

втянутой ртом макаронины):

Живой!

(сама встаёт перед Злоскервилем на колени и крепко к нему

прижимается)

Слава Богу, ты жив!

Барбарус: Отрадно видеть, что всё это правда!

Злорд: Погодите! Но, с кем же я тогда провёл краткое, но такое

восхитительное свидание?

Зледи (появляется из дверей под руку с Чикадой): Со мной, ваше

сиятельство! С кем же может быть самое лучшее свидание у мужа,

как не со своей женой?

Злорд: Я что?.. Я с женой?!

(смотрит на неё искоса с изрядным недоверием, затем забирает

её у Чикады, подставив руку калачиком)

Душа моя! А… что вы делаете сегодня вечером?

(оба уходят из залы, не обращая ни на кого внимания)

Барбарус (заметно погрустнев): Я его по-прежнему презираю, но ничего

не имею против, если в этой семье всё наладится. Но, где же

моя Фолли?

(Раздаётся скрип и треск, какой может быть при движении некоего ржавого механизма, долгое время пребывавшего в покое; одна из массивных полуколонн, украшающих зал, разделяется на две половины и раскрывается, как створки двери; из неё высыпается целая куча золотых монет, по которой, как по снежной горке, в зал въезжают Фоллиана и падре Микаэль.)

Барбарус: Фолли!

(хватает её в объятия, отрывает от земли и кружит по залу)

Мик (с трудом поднимаясь на ноги): Прошу прощения, дети мои, я

подвёл вас! Но, кажется, Господь был милостив к нам и всё

закончилось благополучно?

Злоскервиль (не отпуская от себя Злосю, словно опасаясь, что

кто-нибудь заберёт её у него): Падре Микаэль,

не откажитесь благословить наш брак!

Фоллиана и Барбарус (вместе): И наш! И наш!

Мик: Вообще-то это против правил. Следовало бы получить согласие

родителей обеих девушек, но я вижу здесь подлинную любовь и

готов взять этот грех на себя. Пойдёмте, дети мои, завершим с

радостью то, что начиналось так тревожно и казалось

недостижимым!

(Все уходят, остаются только Зляк и связанный Злырь)

Зляк: И шо? Все пошли свадьбу играть, а мне с тобой возиться, что ли? И

ведь, как назло дядька Злюк тоже ушёл. Таперича не у кого

спросить даже — ждать за тебя выкуп и награду, али нет? Вот шо — я

тоже на свадьбу пойду, а ты у меня полежишь пока в чулане!

(уходит, таща за собой лишённого подвижности Злыря, в глазах

которого читается выражение покорности судьбе)

Глава 86 Будем думать!

— Дрась, может, поешь что-нибудь? Давай яичницу пожарим? А хочешь пивка или чего покрепче?

Ответом на эту искреннюю заботливость было молчание. Если бы их друг стонал от боли, рыдал в подушку или ругался на чём свет стоит, было бы проще и легче. Но несгибаемый гангстер Драгис Драговски неподвижно лежал на кушетке, уставившись в потолок совершенно пустым взглядом.

Так продолжалось уже двое суток после того, как они привели его на квартиру Умника. Сам хозяин квартиры и его брат — антипод, сидели теперь в двух разных запечатанных бутылках, стоявших на комоде, и злобно поглядывали на компанию, не обращавшую на них никакого внимания.

Иногда они начинали беззвучно ругаться друг с другом, корчили друг другу рожи и выделывали всякие неприличные жесты. Но это было никому не интересно.

— Что с ними делать-то теперь будем? — спросил Бык, когда Фигольчик выставил это двойное украшение на комод.

— Можно ничего не делать, — ответил Фиг, задумчиво разглядывая братьев. — Если оставить их как есть, то сами они оттуда не выберутся. Но остаётся опасность того, что кто-нибудь эти бутылки разобьёт или раскупорит. И тогда всё закрутится по-новому. Так что я их, при случае, либо в океан заброшу, либо закатаю в бетон.

— А не жалко?

— Этих?

Фигольчик хмыкнул с таким видом, словно ему предложили пожалеть вирус гриппа и не травить бедных микробов антибиотиком.

— Ну, во-первых, — сказал он, — им там не так плохо, как тебе кажется. Каждый из них в пределах бутылки может создать себе такую обстановку, какую пожелает, но заниматься своей деятельностью сможет лишь в теории. Время для них сейчас не существует, зато и вреда никакого они не смогут принести.

— Так значит, в этом мире не будет больше ни ума, ни глупости?

— Нет, что ты! Всё это возникло и здесь, и в других мирах уже слишком давно, а потому существует само по себе, развивается и растёт, поддерживаемое людьми. Не будет новых грандиозных глупостей, вроде секты Святого Мика или общества по передачи детородной функции мужчинам. Но, повторяю — не будет новых, а старые останутся. С другой стороны чрезмерное умничанье тоже затормозится. Надеюсь, что здесь люди не станут придумывать оружие, уничтожающее города одним ударом или машины, преобразующие человеческое сознание настолько, что собственный мозг начинает отмирать. По крайней мере, эксперименты Глупника с логическо-временными парадоксами прекратятся и сгладятся.

На том они и порешили. Предоставить миру, развиваться самостоятельно, не подгоняя его и не внося никакие излишества, выглядело самым разумным решением.

Правда, Быкович подумал при этом — а как же быть с борьбой между добром и злом? Ведь здесь была точно такая же ситуация, как в противостоянии ума и глупости. Обе силы были нетерпимы друг к другу, обе находились в состоянии непрерывного противоборства, и баланс между ними постоянно нарушался, что приводило к периодическим конфликтам и кризисам.

Точно так же они постоянно проникали друг в друга, переходили друг в друга, и вообще случалось, менялись местами, но каждый раз разбегались в испуге от ими же содеянного, и возвращались на прежние позиции.

Но покрутив — покатав эту мысль между рогов, Бык выкинул её за ненадобностью. Фиг был ему другом, Дульери врагом, но таким врагом, которого он предпочитал, например, любому из сидевших в бутылках. В любом случае Фига и Дулю сажать в бутылки было некому, так что придётся дальше жить с добром и злом, нравится это кому-то или нет!

Их проблемой сейчас был Драгис. Ещё во время событий в небоскрёбе, когда Быкович пришёл в себя и обнаружил, что он привязан к креслу на колёсиках, а рядом в таком же положении находится Фигольчик, ему, после некоторых усилий, удалось сломать подлокотники, сбросить путы и освободить товарища.

Драгиса они нашли стоящим на коленях посреди сцены. Голова его была опущена, глаза смотрели в пустоту, а руки прижимали к полу двух задушено попискивающих близнецов — Умника и Глупника.

Пока Бык пытался привести друга в чувство, Фиг занялся братьями, и вскоре они уже сидели в найденных в мусорной корзине бутылках из-под минералки, которая обычно присутствует на столах во время заседаний. Как он это сделал, Бык не разглядел, да и не был уверен, что хотел бы это видеть.

Драгис с тех пор не произнёс ни слова. После некоторых уговоров он встал и дал себя увести, а когда они прибыли в квартиру Умника, где до сих пор было их временное убежище, улёгся на койку и больше не шевелился.

Бык даже пару раз спохватывался — дышит ли он? Но Драгис дышал, и сердце его билось, однако окружающий мир больше не интересовал его. Возможно, он даже ничего не видел и не слышал, но не потому, что лишился зрения и слуха, а просто, потому что не хотел.

Они бы, наверное, так и не узнали, чтопроизошло там, в зале, пока сами пребывали в отключке. (Валявшийся в стороне автомат с расстрелянным магазином, разнесённое пулями зеркало и высаженное стекло, говорили о том, что здесь стряслось что-то серьёзное, скверное и печальное, но что именно, было неясно.) Однако Фиг вдруг вспомнил о манере Глупника делать видеозаписи того, что происходит, и предположил, что здесь где-то стоит камера.

Она и вправду нашлась в одном углу зала под потолком, и должна была охватывать и зал, и сцену. Дальше, пройдя по проводу, они обнаружили записывающее устройство уже подключенное к монитору.

То, что они увидели, отмотав запись назад, повергло обоих в полное недоумение.

— Не понимаю, почему он в неё стрелял? — спросил Быкович шёпотом.

— Он её не видел! — с уверенностью ответил Фиг. — Он стрелял во что-то или в кого-то ещё, как это ему представлялось. Скорее всего, на ней была мимикрийная маска, которую она сама не ощущала на себе. Такая маска не отражается в зеркале и не фиксируется записью, поэтому мы её не видим. Драгис не безумец и просто так стрелять не будет.

— А единорог? Откуда он взялся? Это точно Анджелика в него превратилась?

— Нда-а, теперь наша принцесса выглядит, как единорог! Это было бы красиво, если бы не было так стрёмно. Видимо тут не обошлось без вмешательства магических сил. Придётся теперь ещё и с этим ребусом разбираться, но сначала позаботимся о Драсе.

Они позаботились, и всё было бы ничего, если бы тот дал себя накормить. Но зубы гангстера были плотно сжаты, и любые попытки соблазнить его едой оказывались тщетны.

— И что теперь? Он так с голоду помрёт! — поделился своей тревогой Бык, отозвав Фигольчика в другую комнату.

— Как дракон он может долгое время обходиться без еды, — не слишком уверенно сказал Фиг.

— Сейчас он в человеческом теле, — возразил Бык, — как и мы с тобой. Ну, почти. А это значит, что питаться он должен, как человек, иначе будет ему капут!

— Ты же не питаешься, как человек! — попытался пошутить Фигольчик. — До сих пор потихоньку сено трескаешь, я-то знаю!

— Это моё дело! — отрезал Бык. — Я могу, есть человеческую еду и ем её. Просто сено вкусное, и нет ничего плохого, если я время от времени съем охапку, пока никто не видит.

— А мясо?

— Могу, есть и мясо, но для меня оно отвратительно. К тому же если я начну, есть мясо помногу и привыкну к нему, то озверею и стану опасен. А оно мне надо? Речь не обо мне, а о том, как нам его на ноги поставить.

— Увидит принцессу — сам вскочит, — резонно заметил Фигольчик.

— Так откуда же её взять? — махнул рукой Бык. — Бегает ведь так, что в жизни не догонишь!

— Пойдём по следу и найдём, — пожал плечами его рассудительный приятель. — Единорог, который скачет по крышам и перелетает через улицы, должен оставить в городе много следов. И ещё, кое-что! Как ты думаешь, она ведь устанет после того, как набегается?

— Ну?

— А ещё, что с ней будет при этом?

Бык задумался.

— Проголодается, наверно, — предположил он.

— Вот именно! — воскликнул премудрый Фигольчик. — А что, по-твоему, ест единорог?

Бык вдруг взглянул на друга, словно увидел его впервые.

— Сено! — восхищённо прошептал он.

— Точно! А ещё овёс, яблоки, морковь и всё что подходит травоядным парнокопытным. И непарнокопытным тоже. Об этом ты знаешь лучше меня. Так что мы можем начинать поиски…

— С овощного рынка! Там и слухи узнаем. Вот только…

— Что?

— Если кто-то нашу девушку приютил, а судя по всему это так, раз она по городу больше не бегает, то, как мы поймём, что этот человек покупает корм для неё, а не для какой-нибудь лошади?

— Будем думать! — ответил Фигольчик, разведя руками. — На что нам головы даны? Начнём прямо сейчас, но по очереди — сегодня ты с Драсей посиди, а я на рынок сбегаю. Завтра поменяемся. Кстати, тебе там купить чего-нибудь?

Глава 87 Технические затруднения

— Мне так стыдно!

Анджелика покраснела настолько, что это стало видно сквозь шерсть.

— Принцесса, вам совершенно не о чем беспокоиться! Поверьте, вы не доставляете никаких хлопот, которые были бы в тягость. Вот когда мне приходилось ухаживать за Пегасом, это было действительно непросто!

От этих слов девушка смутилась ещё больше, но выбора не было: назвался груздем — полезай в кузов, а назвался единорогом — иди в стойло.

Проблема обнаружилась, когда она поняла, что не может пользоваться дамской уборной. До этого её выручал маленький сквер за зданием Архива, но приходить туда можно было только в ночные часы, да и то с оглядкой, чтобы не попасться на глаза полицейскому патрулю или случайному прохожему. Вот тогда Библиотекарь и профессор Прыск решили, что ей требуется настоящее стойло.

Это случилось в первый же день, а точнее вечер, после того, как розовый крыс привёл её в Архив Конгресса.

— Поверьте, Анджелика, у нас почти нет выбора, — уговаривал её необыкновенный учёный. — У меня уже была мысль, спрятать вас среди цирковых лошадей. Это можно было бы сделать, замаскировав ваш рог под султан. Но что прикажете делать с копытами? На них ведь туфельки не наденешь! По той же причине вас не получится спрятать ни в зоопарке, ни среди пони, которые катают детишек в городском саду. Лучше вас вообще никому не показывать. Нет, только поймите меня правильно — вы очень красивы, но это может сослужить дурную службу! Вы сразу бросаетесь в глаза! В Архиве же вас никто не увидит, по той простой причине, что туда сейчас никто не ходит. К тому же вы там будете под сильнейшей защитой. Я имею в виду вашего старого знакомого — Библиотекаря. Заодно посмотрите на то, каков он с виду, а то ведь до сих пор вы его только слышали.

Анджелика понимала, что он прав и вскоре её копыта защёлкали по крыше здания Архива Конгресса. Потом была история с пролезанием сквозь слуховое окно, в котором она едва не застряла. Но всё обошлось, и девушка оказалась внутри хранилища мудрости.

Библиотекарь их уже ждал — профессор Прыск ухитрился позвонить ему с полдороги, развинтив на одной из крыш железный шкаф с соединениями телефонных проводов. Встреча с этим типом оказалась неоднозначной.

Первым делом крупный грузный дяденька, с виду, лет за пятьдесят, (с какой-то кошачьей физиономией), встал перед ней на одно колено и выразил своё почтение и преданность принцессе, служить которой для него, оказывается, и почёт, и обязанность, и удовольствие!

Сразу после этой «торжественной части», он объявил, что они немедленно отправляются в Колдовской замок, поскольку его хозяин и так обещал кучу неприятностей ему и разгильдяю Фиглориусу, за то, что они допустили всё, что случилось неприятного с его гостьей!

Конечно, Анджелика пришла в ужас от этих слов, ответила на всё категорическим отказом, и уже высматривала себе путь для отступления, так-как всерьёз опасалась, что её могут принудить идти туда, куда она не хочет.

Их примирил и успокоил профессор Прыск. Библиотекарь, на удивление быстро остыл, после чего извинился в изысканных выражениях, и ещё раз заверил принцессу в том, что он готов всецело ей служить. А по поводу Колдовского замка сказал, что она может не беспокоиться — всё равно там время течёт по-своему, и не имеет никого значения, когда они вернутся — сейчас или через год. Что же до его желания отправиться туда немедленно, то он обязан был попытаться её уговорить.

У девушки от всего этого голова пошла кругом, но тут обнаружилась ещё одна причина этого головокружения — голод! Она ничего не ела с тех пор, как угощалась багетами в плену у Глупника. Конечно, в животе давно урчало, а глаза сами собой скашивались в сторону фикуса, растущего в углу кабинета, где происходил их разговор с Библиотекарем.

Её немедленно повели в буфет, но тут выяснилось, что его ресурсов маловато! Пирожные были неплохи, но съесть их, так чтобы наесться, означало нажить себе лишних проблем. То же самое получилось и с тостами, и с сэндвичами и с гамбургерами.

Эти человеческие изобретения, которые люди придумали себе на погибель, годились, по словам профессора Прыска, только для крыс и свиней. Анджелике не хотелось превращаться в свинью, поэтому она набросилась на салат, предназначенный для гамбургеров. Правда, его хватило лишь на небольшой перекусон.

— Придётся с утра сбегать на рынок, — сказал Библиотекарь. — Ваше высочество, вы что предпочитаете — яблоки или морковь?

От этих слов у Анджелики потекли слюнки. Что за странный вопрос? Подойдут и яблоки, и морковь, и репа, и капуста, и огурцы, и груши, и салат, вроде того, который она только что съела. А ещё, ей почему-то хочется чего-нибудь сухого и хрустящего! Сырую овсянку что ли?

Но всё это, наверное, стоит немалых денег, а у неё с собой нет ни цента из того, что приносил в мотель Огнеплюй. И другого источника средств тоже нет…

Эти её слова вызвали приступ веселья у Библиотекаря и его крысовидного коллеги. Какие пустяки! Принцессе не стоит об этом беспокоиться. Все расходы берёт на себя тот, для кого деньги в любом их виде представляются лишь пылью по сравнению с истинными богатствами!

Анджелика не до конца уяснила значение этих слов, но больше не заговаривала со своими покровителями об «этих пустяках».

Первая партия провизии прибыла к десяти часам утра. Библиотекарь набрал всего, что могли предложить сады, поля и огороды, снабжающие городской рынок, причём в таком количестве, что пришлось нанять для перевозки небольшой грузовичок.

Надо ли говорить о том, с каким удовольствием Анджелика набросилась на всю эту роскошь! И стоит ли описывать её ужас, когда она поняла, что сбегать в сквер не получится, потому что наступил день.

Под стойло оперативно приспособили два подсобных помещения на первом этаже, выходящих окнами во двор Архива Конгресса. Одно из них предназначалось в качестве спальни принцессы, ставшей единорогом, а другое служило ей для отправления естественных потребностей.

Как существо разумное и цивилизованное, Анджелика нуждалась в таком разделении. И по той же причине ужасно стеснялась положения, в которое попала.

Больше всего она боялась забыться и уронить яблоко там, где этого не следовало делать. Ведь ей не возбранялось ходить и даже скакать по всему Архиву, а инстинкты у неё нынче были лошадиные. (Или козьи?)

— Ну-с, теперь давайте обсудим, что у нас есть в отношении поисков ключа, после всех наших исследований, мытарств и приключений! — с видом председателя научного собрания сказал Библиотекарь, когда они решили все технические вопросы и расположились в пустующем читальном зале для разговора о проблемах насущных. — Как я понимаю, тетрадь капитана Барбаруса погибла?

— Не совсем, — со смущённой улыбкой сказал профессор Прыск и вытянул лапку подушечками вверх, как будто просил подаяния.

Сделав несколько вдохов и выдохов, словно спортсмен перед исполнением трудного упражнения, он подул себе на ладонь… конусом розового пламени!

Анджелика удивлённо распахнула глаза, а Библиотекарь издал такой звук, какой издал бы наверно художник, увидевший, как его лучшие творения летят в лужу.

— Не беспокойтесь, коллега, заявил нарушитель противопожарных правил, — этот огонь не повредит ничему. Без моего ведома. Вот, взгляните!

На раскрытой ладони у него лежал старинного вида компас, стрела которого показывала почему-то не на север, а на Библиотекаря.

— Зло-пьеса, как я понимаю, у вас в кармане?

— Совершенно верно, ответил Библиотекарь, нахмурившись, и отвёл в сторону борт пиджака, так что стал, виден внутренний карман, снабжённый миниатюрным сейфовым шифровым замком с вертушкой.

— Этот компас, — пояснил профессор Прыск, — показывает на местонахождение капитана Барбаруса, где бы он ни находился. Именно благодаря ему, будучи на борту галеона сеньора Самбульо, я смог определить, что мир, сквозь который мы пролетаем, это именно то, что мне нужно! Правда, это случилось в грозовых облаках, так что мне пришлось прыгнуть с огненным парашютом…

— И приземлиться мне на спину! — не удержалась Анджелика. — Я и так себя не помнила от страха, а вы меня окончательно перепугали!

— Ещё раз, дорогая принцесса, нижайше прошу у вас прощения! — церемонно поклонился профессор Прыск, не переставая при этом улыбаться. — А заодно, позвольте выразить вам искреннюю благодарность за спасение. Если бы не вы, меня ждала бы весьма жёсткая посадка на какую-нибудь крышу или мостовую. Полагаю, что при этом от меня осталось бы лишь мокрое место. Так что я обязан вам жизнью, принцесса Анджелика! Но, я продолжу. Для изготовления этого компаса мне пришлось пожертвовать единственной вещью капитана Барбаруса, какой я располагал — тетрадью его стихов. Но благодаря тому, что компас сотворён с помощью особой технологии огненной трансформации, я в любой момент могу сделать вот так!

Он снова подул на свою ладонь и предмет, лежавший на ней, вдруг изменился, превратившись из компаса в небольшую тетрадь с твёрдой обложкой без надписей.

— Я думаю, как компас, этот артефакт больше не нужен, и мы можем снова использовать его в качестве источника информации.

— Да, но что же вы узнали из этой тетради? — спросил Библиотекарь с нетерпением, а Анджелика инстинктивно поставила уши торчком.

Прыск рассказал об их с сеньором Самбульо открытиях, выводах и предположениях.

— Не солгу, если скажу, что провёл на борту огненных галеонов одно из самых приятных столетий своей жизни, — подытожил он. — У вас потрясающие предки, Анджелика! Жаль, что это семейство Самбульо попало в межпространственую карусель. Когда мы закончим разгадывать головоломку вашей нынешней ситуации, я обязательно попробую что-нибудь для них сделать!

Анджелика тихо заржала, не в силах совладать с охватившими её чувствами.

— Вы провели там столетие? — спросил Библиотекарь, любивший выяснять всё до конца.

— Приблизительно, — ответил профессор Прыск. — Возможно расхождение в десять — двадцать лет, ведь я не сразу догадался считать своё индивидуальное время с помощью зарубок на фальшборте, а никаких иных приборов для измерения у меня не было. Так что, как видите, я мог себе позволить хорошенько обдумать нашу проблему. Но всё равно, помощь дона Самбульо была при этом неоценима!

— Значит, у нас теперь есть точный адрес книги, в которой содержится ключ позволяющий перемещаться между мирами? — спросила Анджелика.

— Да, — ответил Библиотекарь, — у нас есть почти всё, что требуется. Беда лишь в том, что попасть в нужный нам мир в настоящее время проблематично!

— Разве у вас больше нет той книги, с помощью которой вы меня отправили туда, когда я хотела найти Фига и Быка?

— Есть-то она, есть, — сказал Библиотекарь с долей неудовольствия, — но беда в том, что она составляла с формуляром возвращения единую систему! Теперь же, когда формуляр утрачен, я не могу ручаться за то, что вы попадёте именно в то измерение, которое требуется. Можно, конечно, выписать новый формуляр, но у меня это врядли получится. Я не занимался такими вещами уйму времени. Вот если бы здесь была Фоллиана… Это ведь входило в её обязанности!

— А ваши собственные возможности? — спросил профессор Прыск. — Вы же способны передвигаться между любыми библиотеками, где бы они ни находились? А там, как раз есть библиотека…

— Я удивляюсь вам, профессор! — проговорил Библиотекарь, не без сарказма в голосе. — Вам должна быть известна разница между библиотекой и нагромождением полок, заполненных книгами!

— Собрание Великого Инквизитора не каталогизировано? — догадался профессор Прыск.

— Точно! Там полный хаос! Фактически, это свалка книг, в которой ничего невозможно найти. Кустарная каталогизация капитана Барбаруса — просто прорыв в цивилизацию по сравнению с дикостью, которую допустил в своём хозяйстве обормот Дульери! К сожалению, этой новацией я тоже не могу воспользоваться, так-как это не более чем любопытный эксперимент дилетанта.

— Но что же нам делать? — воскликнула Анджелика, которой рассуждения учёных мужей напомнили пословицу — «Куда ни кинь — всюду клин!» — Неужели выхода нет и всё потеряно?

— Что вы, принцесса, что вы! — спохватился Библиотекарь. — Выход всегда есть. Более того, этих выходов несколько, просто мы пока не знаем, какой из них лучше, и стараемся отмести все варианты, которые неприемлемы. Так легче найти правильный путь!

— Мне представляется наиболее правильным расспросить обо всём самого капитана, — сказал профессор Прыск. — Кстати, от мисс Фоллианы нет известий?

— Нет, — мрачно ответил Библиотекарь. — Видимо, поиски затянулись или что-то стряслось. Но я не чувствую никакой тревожной пульсации со стороны книги. Значит, панику пороть не стоит и можно ещё подождать. А иначе я бы уже давно был там.

— Но есть ещё одно предположение, — задумчиво произнёс Прыск. — Я почти уверен, что капитан Барбарус не утратил связь с миром, который является его Родиной. Если нам удастся эту связь найти…

— Но, как вы собираетесь её искать и где?

— Пока не знаю, но знаю, кто может мне в этом помочь. Вот только бы не быть при этом съеденным раньше времени!

Глава 88 Баланс добра и зла с точки зрения зла

— И ты отдала наконечник этим… Этому…

Казалось, глаза Огнеплюя сейчас выскочат из орбит, а сам он спрыгнет с койки, чтобы показать кое-кому, где раки зимуют. Но Мегги без труда уложила его обратно, сопровождая свои действия успокоительным — «Чи, чи, чи, чи, чи, чи, чи!»

Он был, ещё очень слаб, хоть врач, который извлёк пулю, просто светился от оптимизма. Но о своём пациенте эскулап отзывался несколько противоречиво. С одной стороны говорил, что парню сказочно повезло, а с другой, что в первый раз в жизни видит такой образчик, и что выжил он только лишь благодаря феноменальной физической выносливости.

Из этих слов Мегги поняла, что не встреть они дона Дульери, и не приведи тот к раненному этого доктора, Огги мог бы сейчас отправиться к Звёздному Дракону. В связи с этим она решила про себя, что отсыпет немного золота из своей подстилки для того, кто спас её брата или даже отдаст ему целиком подстилку Анджелики, ведь та врядли снова примет драконий облик и вернётся в пещеры.

Огнеплюй поправлялся, хоть и был ещё очень слаб. Мегги проводила с ним всё время, пока он не спал, стараясь развлечь брата разговорами. И надо же ей было сегодня проболтаться ему про наконечник! Впредь, следует сдерживать свою болтливость, что оказывается, не так легко, как она думала.

С доном Дульери они в последнее время беседовали постоянно. Чаще всего это происходило за ужином, так-как днём мафиози часто был занят, а потому ужины у него были обильнее и продолжительнее обедов.

Дульери любил рассказывать ей истории из своего прошлого, где злодейства перемежались с добрыми делами, и всё в конечном итоге представлялось оправданным и наполненным смыслом.

— Меня многие не понимают! — с хорошо разыгранной горечью говорил тот, кто взял на себя ответственность за зло в мирах населённых разумными существами. — Вот взять моих братьев. Ангел, которого вы знаете под именем Фигольчика, Фига или Фиглориуса, думает, что миры будут жить просто великолепно, если зло уничтожить или просто загнать в подпол и там запереть. Не буду терзать ваши ушки рассуждениями о пользе зла, скажу лишь, что даже если бы такой эксперимент удался, победившее добро мгновенно обрело бы собственную полярность. А это значит, что, оставаясь добром по названию, оно разделилось бы на «добро доброе» и «добро злое». А что это, как не деление на добро и зло «де факто»? Зачем, спрашивается копья ломать и идти на бесчисленные жертвы, без которых никакого низвержения зла не бывает, если в итоге получаешь то же самое? Я вам больше скажу — стремясь искоренить зло, «злое добро» начинает действовать радикально, применяя очень привлекательные жёсткие меры. Ведь это так просто — истребить всех сторонников зла! А чтобы закрепить победу, уничтожить всех сочувствующих злу и его сторонникам, а заодно всех подозреваемых в этом сочувствии и всех потенциально подходящих для кандидатов в такие подозреваемые. В итоге воинствующее «добро» совершает злодеяния настолько чудовищные, какие никакому злу не способны прийти в голову! Но самое забавное, (извините мой невольный злодейский сарказм), что «злое добро» в конце концов, подминает под себя «добро доброе», душит и уничтожает его, как очевидную угрозу для своего существования! В это трудно поверить, но история столь любимых вами людей изобилует такими примерами. Это повторяется каждый раз, когда человечество начинает очередную борьбу со злом или с тем, что ему представляется таковым. И каждый раз такая борьба заканчивается рождением нового зла, которое многократно больше и безжалостнее зла старого!

Дульери сделал паузу, чтобы отрезать кусок великолепного пирога и положить его на тарелку Мегги.

— Я вот понимаю ценность и необходимость добра, и вовсе не горю желанием его истребить или упечь за решётку. Я предоставляю добру расти на подконтрольной мне территории самостоятельно. Никак ему не препятствую и даже помогаю, но беру плату за свои услуги. Вот, например, этот пирог. Его создал замечательный кондитер, настоящий мастер своего дела. Это ли не добро? Этот человек живёт и творит свои шедевры под моим покровительством. Он платит мне дань, а я даю ему возможность спокойно жить и работать, потому что кулаки, дубинки и стволы моих людей, это хорошая гарантия безопасности для того, чьё призвание далеко от таких понятий, как боевое искусство!

Но, предположим, что кто-нибудь искоренит меня, как зло. Знаете, что будет? Этому кондитеру станет обеспечивать безопасность полиция. Казалось бы, какая разница? Разница в том, что для полиции, (представим, что она состоит из одних кристально чистых и честных сотрудников), этот кондитер и те, кто угрожает его спокойной жизни — хулиганы, мелкое и крупное ворьё, бандиты-налётчики, недобросовестные конкуренты, все имеют равные с ним, с кондитером права, и их жизнь объявляется равноценной его жизни.

Не верите? Тогда послушайте, что об этом говорят сами господа полицейские, и прежде всего их высокопоставленное начальство, когда выступает с публичными заявлениями. В результате, перевес оказывается на стороне врагов таких трудяг, как наш кондитер. Граждане живут в атмосфере постоянного страха и угрозы своему бизнесу и самой жизни. Преступники же чувствуют себя в известной мере безнаказанно, ведь сопротивление им со стороны законного «добра» гораздо ниже.

И что же мы будем иметь в итоге? Как следствие — весьма скверный пирог, созданный человеком разлюбившим своё дело из-за того, что оно не приносит ему материального благополучия, и из-за того, что заниматься им приходится в обстановке нервной, напряжённой и лишённой стабильности. Вот вам и добро!

— Но ведь можно найти какой-то баланс между добром и злом? — спросила Мегги, почему-то поглядывая на пирог с опаской.

— Ещё одна старая и неосуществимая идея! — улыбнулся Дульери. — Автор — мой дорогой брат, известный, как Умник. Этот думает, что жизнь можно подчинить математическим законам. Он и действует вечно по принципу — самое кратчайшее расстояние между двумя точками, это прямая! Конечно, заманчиво установить равновесие между добром и злом, но это невозможно, потому что обе эти силы активные! Мы боремся друг с другом, и от этого чаши весов постоянно раскачиваются. Есть мнение, что именно это обстоятельство приводит в движение всю мировую машину, но оговорюсь — это лишь мнение мыслителей, истина сокрыта, как от людей, так и от нас! В любом случае абсолютное равновесие невозможно, ведь остановка весов равносильна их исчезновению. Сильный перевес одной стороны тоже нежелателен, поскольку он грозит опрокидыванием самих весов. Спасение в спокойном отношении к временному перевесу той или иной чаши, в понимании друг друга и в уважении. И это было бы легко достижимо, если бы не Глупник со своими штучками!

— Четвёртый брат-близнец? — спросила Мегги. — Но, разве вы не говорили тогда на острове, что соединив его энергию со своей, вы обрели некую особую силу?

— У вас хорошая память, мисс Мегги! Да, я действительно так говорил, и повторю сейчас. Влияние таких моих братьев, как Умник и Глупник, даёт колоссальное преимущество над противником. И тот и другой, сущности изобретательные, но если Умник стремится остановить качание весов ради равновесия, то Глупник наоборот, вечно раскачивает их в опасном режиме! Дело в том, что повелитель глупости, сам чрезвычайно умён, но легкомыслен по своей природе. Ему бы всё развлекаться, да шутить! Причём, его игры и шутки, учитывая вселенские масштабы применения, бывают крайне жестокими. Это он придумал политику и религиозный фанатизм. Его замечательные идеи — атеизм и учение о всеобщем равенстве. Его уму принадлежит большинство азартных игр. Благодаря ему появились деньги и все финансовые махинации, связанные с обманом и жульничеством. (Правда, экономику, как средство обуздания этих махинаций, придумал Умник, поэтому она такая запутанная.)

Есть у него и невинные, даже полезные придумки, авторство которых иногда приписывают мне. Среди них — цирк, театр, кинематограф и прочие представления. Мы с Ангелом просто внесли каждый свою лепту, и это прижилось.

— Правда? Вот здорово! — воскликнула Мегги. — Если не секрет, что именно вы с Фигом принесли в искусство?

— Долго всё перечислять, но он, например, изобретатель музыки, а я акробатических трюков и острых сюжетов. В этом деле Умник тоже подвязался. Как вы понимаете, его часть в основном техническая. Ах, да! Наше любимое общее изобретение — карусели.

— Не может быть!

— Представьте себе, это так. Идея щекотать себе нервы подобным способом, конечно, принадлежит Глупнику. Я постарался сделать это развлечение опасным. Ангел, наоборот, изо всех печёнок старается сохранить жизнь тем, кто доверяет её ради забавы бездушным механизмам, способным разорвать, размозжить, раздавить человеческую плоть, как сам человек это делает с назойливыми насекомыми. Ну, понятно, Умник азартно делает эти приспособления всё более изощрёнными и совершенными.

— Я всегда так хотела покататься на каруселях! — мечтательно произнесла Мегги.

— Обещаю сводить вас в парк развлечений при первом же удобном случае! — поддержал её порыв доброжелательный злодей. — А если не смогу сделать это сам, то окажу покровительство тому, кто пригласит вас туда от чистого сердца!

Мегги не совсем поняла смысл обещания дона Дульери, но поблагодарила его за тёплые слова и добрые намерения.

Вообще-то, терпеливая драконесса давно уже соскучилась в этом подвале, несмотря на то, что здесь были все удобства, включая её любимый душ. Если бы не Огнеплюй, она давно отправилась бы погулять, невзирая на опасность встретиться с адептами Святого Мика, которые называли её, (как донесли информаторы Дульери), зелёной дьяволицей! Чтобы скрасить её досуг, дон велел принести несколько объёмистых коробок забитых книгами и журналами. Он обещал также провести сюда телевизионную антенну и доставить небольшой телевизор, вроде того, что был у них в мотеле. (Мегги нравилось это изобретение, но даже Анджелика не всегда могла объяснить ей, что происходит на экране.)

Возможно, это действительно развлекло бы её на некоторое время, но тут пришли сведения о возможном местонахождении пропавшей принцессы.

Глава 89 Ты мой козлик!

Барбарус: Ты уверена, что это здесь?

Фоллиана: Конечно! Если не веришь мне, то спроси у Чикады. Мы

встретились практически сразу после того, как я прыгнула

в книгу.

Барбарус: Я верю тебе, но мне странно, что твой отец не спешит

протянуть тебе руку, чтобы извлечь отсюда. Может быть

это из-за меня?

Фоллиана: Когда мы расстались, он не проявлял к тебе никакой

враждебности, и даже хотел познакомиться. А ещё, ты нужен

ему и профессору Прыску для решения проблемы с какой-то

принцессой Анджеликой. Это что, твоя бывшая любовница?

Или не бывшая?..

Барбарус: Что ты, Фолли, что ты! Про бывших любовниц я рассказал тебе

всё без утайки, как ты хотела. Принцесса Анджелика — ведьма,

которая ухитрилась низвергнуть моего воспитателя и

покровителя, Великого Инквизитора. Долгое время мы были

врагами, но, несмотря на то, что она была у меня в руках и

на мушке, ей каждый раз удавалось вырваться и ускользнуть!

Не знаю, как будет с этим делом дальше, ведь во время того

нашего противостояния, падре Микаэль тоже был моим врагом.

Я и после его преследовал, когда он потерял память и бомжевал

в городе, где я служил в полиции. До боли в рогах и копытах

стыдно, что я тогда это делал! Но, ведь я тогда же был наказан.

Фоллиана: Как?

Барбарус: Меня сбил трамвай, и я вынужден был уйти в отставку. Потом

поступил на службу к старому хозяину — бывшему Великому

Инквизитору, ставшему главой мафии под именем дона

Дульери. Тогда я в последний раз встретился с принцессой

Анджеликой, и опять потерпел поражение!

Фоллиана: Я читала кое-что об этом в старых газетных подшивках. Тогда

ты раскаялся и основал секту Святого Мика?

Барбарус: Я? Нет, это сделал кто-то другой. Возможно один человек,

удивительно похожий на Гранату Фигольчика и дона Дульери

одновременно. Прямо брат-близнец. Я с ним познакомился

после крушения небоскрёба «Пирамида». Он представился

журналистом, но интересовался почему-то не событиями,

связанными с «Пирамидой», а всем, что я знаю про Мика. То

есть про падре Микаэля. Вот я и рассказал ему, какой это

святой человек и как мне жаль, что я был с ним так груб и

жесток всё это время.

Фоллиана: Ты даже не представляешь, во что это выросло. Но как же нам

теперь быть? Отец меня почему-то не слышит. Наверное, там

у него что-то произошло. Можно было бы попытаться

выбраться самой, если бы здесь была библиотека. Сэр

Злоскервиль большой любитель чтения, но его кучу книг

библиотекой не назовёшь…

Барбарус: Так ведь она есть! Самая настоящая библиотека, причём

отлично организованная. Подарок прадеду нынешнего хозяина

от троюродного дядюшки барона Злохгаузена. Так гласит

памятная табличка на шикарном шкафу с карточным

каталогом, собранным неким Злоспе, который был у барона

домашним библиотекарем. По моей просьбе эту библиотеку

привели в порядок, так что мы вполне можем её посетить.

Фоллиана: Появиться в том замке, после всего, что было…

Барбарус: А кого нам бояться или стесняться? Злорд и Зледи уехали в

свадебное путешествие, как они сами об этом сказали.

Дворецкий Злырь набрал сумку сокровищ, которые вы с падре

Микаэлем рассыпали по всему залу, и был таков! Сейчас там

хозяйством заправляет Злинда, а она подруга Злоси, так что

препятствий нам никто чинить не будет.

Фоллиана: Тогда не будем терять времени — позовём падре Микаэля и…

Барбарус: А может, сначала сходим туда вдвоём?

Фоллиана: Но почему?.. Ах ты мой козлик шаловливый!

Глава 90 Довели девочку!

Анджелика взвизгнула, и в один прыжок очутилась на столе! Впрочем, она могла бы этого не делать, так-как вихрь, пролетевший у неё между ног, успел исчезнуть за дверьми читального зала и, судя по мягкому топоту двадцати лап, скрылся в лабиринте книжного хранилища.

Это было уже не в первый раз, но девушка никак не могла привыкнуть к гонкам, которые устраивали ежедневно один крыс, три кошки и кот.

Всё началось с того, что профессор Прыск попытался договориться с ведьмами. Последние были знакомы ей ещё с тех пор, как они с Драсей, падре Микаэлем, доном Клеофасом и пленённым Великим Инквизитором жили в пещере, пытаясь найти выход из запутанной ситуации с помощью «Зеркала Правды».

Потом она их встретила на вершине «Пирамиды». Тогда они работали на Дульери, и с их помощью была обездвижена банда Фигольчика/Драговски. Они же спасли зловредного капитана Барбаруса, выстрелившего в неё из пушки…

(Вот кого бы насадить на всепробивающий рог! Никаких проблем этим не решишь, но противный начальник стражи так достал её в своё время, что мечта о его жестоком убийстве стала для неё чем-то вроде отдушины в минуты, когда подступал гнетущий душу депресняк!)

В общем, это знакомство к дружбе не располагало. Воспоминание о лице её возлюбленного, искажённом мукой, когда ему в спину упирались лучи исходящие из ладоней этих самых ведьм, вызывало желание попробовать на них остроту своих копыт!

Правда для этого юрких и ловких кошек надо было ещё поймать. В скорости на открытом пространстве она превосходила их во много раз. А вот в умении на полном ходу менять направление, бежать зигзагом, лавируя между ножек столов и стульев, или вообще исчезать на ровном месте, ей было до них далеко! Тут лишь профессор Прыск имел шанс на успех, но в этой погоне он был стороной преследуемой, а не преследующей. Его ловили!

Анджелика не стала слезать со стола, а уселась на нём и опустила голову. Как же она от всего этого устала! Перед глазами всё ещё стояло видение чего-то смахивающего на сбесившийся розово-чёрно-рыже-белый шарф-боа, который, то куда-то исчезал, то снова начинал носиться по пустующим залам и коридорам Архива Конгресса.

Договориться с ведьмами не получалось — они что-то имели против профессора Прыска. Нечто большее, чем то, что кошка испытывает к крысе. Не один только гастрономический интерес.

Библиотекарь же, похоже, изнывал от любви, хоть на дворе был не март. Анджелика поняла это, когда прислушалась к его мяуканью. Оказывается хранитель мудрости, снова одетый в кошачью шкуру, декламировал на бегу стихи! Она узнала что-то из Петрарки и даже из Шекспира. Там были и некоторые сочинения капитана Барбаруса, с которыми ей довелось познакомиться.

В другое время это наверное было бы смешно, но сейчас… Сейчас ей всё надоело! Если бы кто-нибудь знал, как ей всё надоело!!!

Она устала, ей хотелось к Драсе. Плевать, что она теперь, то ли рогато-парнокопытная лошадь, то ли однорогая коза. Пусть берёт за уздечку и ведёт куда захочет! Пусть, хоть в ярмо запрягает или выставляет в зоопарке на всеобщее обозрение. Или может сам на ней верхом кататься, как на пони. Она ведь не такого большого размера, чтобы служить ему в качестве рыцарского коня…

Анджелика встряхнула гривой. Лезет же всякое в голову! Какие кони, какие пони? Она не хочет больше этой ерунды, она хочет, чтобы они с Драсей были одного вида… Нет, она хочет, чтобы они оба были людьми, и жили долго и счастливо!

А раз толку от её нынешних помощников нет, то пусть занимаются своей беготнёй, сколько им влезет. Она же найдёт Огнеплюя и попросит его ещё раз провести трансформацию. А потом она найдёт Драсю!

С такими мыслями девушка спрыгнула со стола и направилась к выходу. Но, не доходя несколько шагов до дверей, ведущих на улицу, остановилась.

Безумие. Вот сейчас она выйдет, а самое меньшее, через минуту начнутся крики и за ней погонятся. И что тогда? Опять скачки по крышам, опять гонка неизвестно куда, лишь бы подальше от…

Анджелика глубоко вздохнула, повернулась к дверям хвостом и побрела обратно. Вдруг, сзади щёлкнул замок, и дверь распахнулась. На пороге возникло несколько подозрительного вида фигур, о которых можно было сказать лишь одно — они не были читателями, пришедшими в Архив в поисках книжной мудрости.

Анджелика вдруг почувствовала безотчётный страх, совсем, как тот, который недавно заставлял её перепрыгивать через улицы, едва касаясь крыш. Она не обернулась — вошедших хорошо было видно в зеркале, занимавшем в холле значительную часть стены.

— Смотри, вот оно! — негромко сказал один из них другому.

Тот, молча, кивнул третьему, и этот третий выступил вперёд, профессиональными движениями перебирая кольца лассо…

Петля взвилась в воздух на долю секунды позже, чем девушка-единорог сорвалась в галоп! Это случилось как-то неосознанно, видимо сработали инстинкты, прилагавшиеся к новому телу. Сзади послышались ругательства и топот ног.

Конечно, им было её не догнать! Сейчас она в два прыжка преодолеет широкую мраморную лестницу и скроется в глубинах Архива Конгресса, которые уже успела изучить.

Но тут произошло неожиданное — наверху этой самой лестницы вдруг возникли ещё два человека, которые, действуя чрезвычайно ловко и слаженно, развернули сеть, похожую на ту, что используют для ловли крупной рыбы.

Да, Анджелика не была кошкой, но сейчас она на полном скаку сменила направление и с разбегу влетела в неприметную дверь, сразу оказавшись в темноте! Ей рассказывали, что это за дверь и куда она ведёт, но сейчас девушка, ослеплённая страхом, не думала, что бежит по пути, которым в недавнем прошлом прошли падре Микаэль и профессор Прыск.

От того чтобы переломать ноги на винтовой лестнице её спас рог. Он вдруг завибрировал, и даже зажужжал в малоприятной тональности. И тогда Анджелика увидела… (Или услышала?) Ни то, ни другое, но в её сознании возникло чёткое изображение коридора и опасной лестницы впереди!

Девушка затормозила в последний момент, и не скатилась кубарем по крутым неудобным ступеням, а встала над закручивающейся, как улитка лестницей в нерешительности. Но сзади темноту тут же разрезал луч фонаря! Преследователи не отставали.

Будь у неё конские копыта, возникли бы проблемы, но козьи позволяли ходить по таким местам, как эта лестница, испытывая минимум неудобств. Сейчас она страдала только от того, что её тело было вытянуто горизонтально, в то время как винтовая лестница предназначалась для прямоходящих представителей этого мира.

Однако Анджелика была не из дерева! Она не утратила гибкости, оказавшись в лошадином теле, а потому быстро приспособилась к изгибам лестницы. Жаль, здесь нигде не было двери, которую можно было бы захлопнуть перед носом преследователей! Но кое-что предпринять всё же стоило.

Воспитанная очень приличными, хоть и не строгими родителями, девушка, конечно, тянулась к сверстникам, с их манерой одеваться в стиле нищебродов и вести себя подобным образом, но всё равно так и не привыкла к скотской манере поведения, которой козыряли некоторые её глупые ровесники, доводя свою раскованность до абсурда. А потому, то, что она сделала, заставило её покраснеть от кончика носа, до основания хвоста.

Короче, преследователей на ступеньках ждала коллекция конских яблок, а в конце лестницы на тёмном мраморе площадки разлилась преизрядная лужа, которую проблематично было обойти.

(Просто Анджелика припомнила, как поступил Драся, когда спасал её, застрявшую на колокольне собора. Тогда, жаждущая крови толпа, орала — «Бей ведьму!», а прилетевшего к ней дракона пытались достать арбалетными болтами, способными пробить рыцарские доспехи насквозь! Драконий панцирь выдержал, а ретивые горожане получили на головы шикарную бомбу из-под драсиного хвоста, объёма которой хватило на целую площадь.)

Оказавшись внизу, девушка огляделась. Да, здесь всё было именно так, как рассказывал профессор Прыск. Три совершенно тёмных и мрачных туннеля расходились в разные стороны. В одном из них в отдалении что-то светилось. Ну, да, это была пентаграмма, начертанная дочкой Библиотекаря — Фоллианой, для вызова из другого измерения её возлюбленного — Барбаруса Бодакулы. Двое её друзей уже попадали в ловушку, посетив это место. Собственно, ей, там делать было нечего, а потому, Анджелика выбрала туннель, который поворачивал налево, и поскакала по нему, жалея, что её копыта издают слишком громкий звук.

Рог на лбу продолжал тихо жужжать и мелко вибрировать. Чувство, которое он при этом вызывал, больше не казалось ей неприятным. Правда, удовольствие оно тоже не доставляло, зато помогало видеть окружающий мир с поразительной чёткостью. В этой картинке не было цветов и теней, зато все детали были прорисованы так, как не способны показать человеку, (или единорогу), его глаза.

Она бежала вперёд, минуя какие-то ниши и какие-то ответвления, казавшиеся ей слишком узкими. Ей хотелось, прежде всего, максимально увеличить расстояние между собой и теми, кто пришёл за ней, кто бы они ни были.

Ей это удалось, но даже на таком расстоянии острый лошадиный слух сообщил, что все поставленные ею мины-ловушки сработали — сзади раздались вопли, звуки падения нескольких тел, видимо прокатившихся по лестнице снежным комом, и в конце всплеск, отчаянная ругань и снова падение!

Несмотря на трагизм ситуации, из которой она ещё не выбралась, Анджелика рассмеялась, огласив тишину подземелья мелодичным ржанием юной кобылицы! И тут она услышала смех в ответ…

Это был сухой, трескучий звук, похожий на тот, который издала бы коробка из-под обуви, до половины набитая картонными обрезками, если её встряхнуть. Девушка остановилась и огляделась вокруг. Куда это она забежала?

Прежде всего, было ясно, что туннель кончился. Она стояла посреди большого подземного зала с высоким куполообразным потолком, под которым висела на цепях, оплетённых паутиной, большущая люстра-обруч с не горящими пыльными лампами. Зал был круглым. Нет, скорее овальным, и, кажется, неровной формы. Сначала это показалось странным, но до неё тут же дошло — это же переделанная, доработанная и «окультуренная» человеческими руками пещера!

В середине этого зала-пещеры имелось возвышение пирамидальной формы с плоско срезанной верхушкой. Со всех четырёх сторон этого сооружения, метров пяти-семи высотой, к вершине поднимались ступени, что делало его похожим на индейский зиккурат. На площадке, образованной срезом, одиноко стояла какая-то скамейка, кажется из металла, но с мягкой бархатной совершенно не пыльной серединой и странными загнутыми кверху краями. Было похоже на экзотический трон без спинки, возможно рассчитанный на двоих, так-как сидение было широким.

Вокруг тронного возвышения ровными рядами располагались какие-то изогнутые полумесяцами прямоугольники, вписывающиеся в конфигурацию пещеры. Они образовывали подобия концентрических окружностей, прорезанных прямыми лучами проходов. Анджелика сразу поняла, что это каменные скамьи. И на этих скамьях…

Как она сразу не сообразила, что попала в помещение заполненное мумиями? Точнее, это были основательно высохшие трупы, почти превратившиеся в скелеты. Надо же ей было успеть добежать до самого тронного возвышения, и только тогда увидеть, куда её занесло! А куда её занесло?

Это, конечно же, было не захоронение. Люди сидевшие на скамейках собрались здесь не для того чтобы умереть. Возможно, это были придворныеожидающие появления своего государя или мудрецы, пришедшие на совет. Нет, они не ждали смерти, но что-то убило их всех разом, одновременно, одним ударом!

Большинство из мертвецов напоминали бесформенные кучки тряпок и костей, но некоторые, что сидели группами, сохранили вертикальное положение, опираясь друг о друга. Были и одиночки, державшие собственные головы на коленях или вовсе потерявшие их, так-как круглые черепа укатились после падения. Иные, те, что сохранили опустевшие вместилища ума на плечах, остались в шапках — остроконечных колпаках без полей.

Анджелика не удивилась бы, если б увидела, что эти колпаки и одежда неподвижных членов собрания, расшита звёздами, но этого не было. Она не могла судить о цвете их одеяний, но колпаки, украшавшие обтянутые кожей головы и во множестве валявшиеся меж рядов, не несли на себе никакой символики.

Но это всё были вторичные наблюдения, сделанные машинально. Главной мыслью было — как удрать отсюда, да поскорее, ведь жуткий шелестящий смех ей не послышался, хоть никто из присутствующих не шевельнулся при её появлении, и ни одно безглазое лицо к ней не повернулось.

С противоположной стороны зала имелось ещё несколько таких же туннелей, как тот по которому Анджелика попала сюда. Для того чтобы попасть к ним, надо было обогнуть пирамидальное возвышение с троном и проскакать по одному из «лучевых» проходов, ведущих к дальним коридорам.

Почему-то ей ужасно не хотелось этого делать! Мысль о том, что придётся подойти к миниатюрному «зиккурату» с троном наверху, причиняла почти панический ужас! Анджелике даже захотелось вернуться обратно, туда, где слышались человеческие голоса, и уже мелькали огни электрических фонариков.

И тут кто-то погладил её по крупу твёрдой сухой ладошкой…

Визг, который издала девушка-единорог, уже не походил на лошадиное ржание. Это был визг перепуганной женщины, вдруг увидевший мышь у себя под ногами! Реакция её была такой же — Анджелика не поняла, как и в какие доли секунды это было сделано, но вдруг она увидела себя стоящей на подушке странного трона, на самой верхушке пирамидального возвышения!

В это время несколько преследовавших её людей вошли в зал, осветив его лучами электрических фонарей, которые они несли с собой. Но не только эти лучи озарили странное помещение. Запылали светильники на огромном обруче под потолком, засияли миниатюрные звёзды на концах прутиков торчащих из стен, задвигались непонятные огни на куполе потолка и такие же огни под полом, оказавшимся прозрачным!

И тогда восстали толпы мёртвых магов, спавших множество веков! И поклонились они золотому единорогу, взошедшему на трон их повелителя, а те, кто находился ближе к вошедшим без спросу чужакам, повернули к ним свои страшные лица…

Анджелика, готовая только что отложить ещё несколько яблок, вдруг успокоилась. Она поняла, что уже видела нечто подобное. Только масштабы были не те. В тот раз ей довелось наблюдать, как из кучи костей собирается скелет незабвенного и неподражаемого Рогелло Бодакулы. Здесь было то же самое, только скелетов этих, частично сохранивших обрывки плоти, было несколько сотен! Как и благородный предок её подруги, Козауры Менской, эти беспокойные покойники, тщательно пристраивали всё, до мельчайшей косточки, на положенные места, и вставали окутанные белёсым прозрачным туманом, приобретавшим вид и форму утраченной ими плоти.

Последнее, что они делали, прежде чем застыть в позе выражавшей почтение, это надевали или поправляли свои конусообразные колпаки, бывшие, видимо, у них обязательным атрибутом. В одном месте двое даже беззвучно заспорили из-за принадлежности этих колпаков тому либо другому претенденту, но третий, бывший, видимо, старшим по рангу, «успокоил» их, дав каждому по затрещине, после чего им пришлось собираться заново.

Анджелика вдруг поняла, что она зря стоит на подушке трона, на котором положено сидеть. И тогда она взглянула вниз, чтобы принять подобающее её нынешнему статусу, (?), положение. Взглянула… и замерла в изумлении, увидев вместо копыт свои миниатюрные босые ступни! Ошеломлённая девушка захотела протереть глаза… и сделала это, потому что руки тоже были на месте!

Правда здесь вышла небольшая заминка — в зубах у неё была зажата, какая-то палка, оказавшаяся на поверку копьём, к которому добавилась петля для руки, сделанная из старого засаленного шнурка… Да нет же, это был изящный ремешок с золотым тиснением в виде неведомых иероглифов!

Анджелика спрыгнула с бархатной подушки и села на трон, продолжая исследовать своё тело. Она была обнажённой, но сейчас это её совершенно не волновало. Так было даже удобнее проверять, всё ли на месте, положенном, согласно законам природы.

Упс! Нет, потерь не было, но нашлось кое-что лишнее, что не перестало быть её частью после возвращения в человеческое тело. Рог по-прежнему рос у неё чуть повыше бровей, и когда она попробовала его пошевелить, то поняла, что теперь это часть её черепа!

Ещё не зная, как ей отнестись к последнему открытию, девушка выпрямилась и огляделась вокруг. Итак, она обнажённая сидит на золотом, (кто б сомневался в материале!), троне на верхушке зиккурата с копьём в руке и рогом на лбу. Та-ак!

Вокруг же, в почтительных, и даже подобострастных, позах застыли сотни могущественных магов. Да, теперь она понимала кто они такие! Обладающие колоссальной силой при жизни, эти волшебники не утратили её после смерти. Но теперь им были неведомы страсти и амбиции, они больше не нуждались в пище, сне и отдыхе, их нельзя было убить, а единственной целью их существования было служение ей. Ей одной… Вот это да!

Взглянув туда, откуда она пришла, Анджелика увидела тех, кто хотел её поймать. Их было уже не пятеро, как в начале, а целых восемь. Видимо они проникли в Архив из разных входов, взломав запасные двери, а здесь разделились на группы, чтобы прочесать все три туннеля. Там их схватили и привели сюда. Те, кто это сделал, заслуживали особого внимания, так-как отличались от остальных.

Как и находившиеся в зале, эти восставшие из мёртвых, представляли собой скелеты-мумии, покрытые призрачной плотью. Но вместо конических колпаков на их головах красовались роскошные уборы из перьев, а в руках, на которых играли впечатляющие призрачные мускулы, они сжимали томагавки, копья и разные непонятные приспособления из дерева и кожи. Индейские воины, вожди и шаманы! Неплохое дополнение к готовому повиноваться войску.

Пленники сидели прямо на полу, безвольно уронив руки и опустив головы. Их оружие и снаряжение — лассо, верёвки для стреноживания, сети, валялись тут же. Наверное, надо было расспросить их кто они такие и зачем хотели её поймать. Анджелика была уверена, что при желании получит ответы на все вопросы, но сейчас ей заниматься этим не хотелось.

Хотелось чего-то большого, даже грандиозного и весёлого одновременно! Например, навестить своих новых «друзей» из секты Святого Мика. Навестить вот так, как есть — сидя на троне и при этом, будучи во главе войска магов и индейцев, восставших из мёртвых. А почему бы нет?

Повелительница собравшегося общества открыла, было, рот, но тут же закрыла его. Зачем? Её воины понимают приказы, отдаваемые без слов, и повинуются мгновенно.

И дрогнуло здание Архива Конгресса, и посыпались с полок бесценные книги в его хранилище!

Розовый крыс, три кошки и кот вдруг остановились и переглянулись в недоумении. Они тут же забыли про свою полную страсти гонку, и вместе бросились к окну, за которым происходило что-то невероятное!

Площадь перед зданием Архива лопнула, словно корка пирога, не выдержавшая внутреннего давления сильно разогретого теста! Края образовавшейся трещины разошлись в стороны, образовав широкую щель от середины площади к фундаменту кладовой книжных сокровищ.

При этом стал, виден пологий спуск, уходивший под главное хранилище мудрости этого мира. И по этому спуску снизу вверх текли толпы странных полупрозрачных людей! Среди них были индейские воины, солдаты в мундирах сто и двухсотлетней давности, охотники в меховых куртках и шапках, земледельцы, священники… мужчины, женщины, дети.

Земля отдавала своих мертвецов! А посередине страшного шествия несколько сотен высоких фигур в конических колпаках, делавших их едва ли не великанами, с лёгкостью несли странное сооружение.

Оно было похоже на ступенчатую усечённую пирамиду, метров пяти или семи высотой. На площадке, образованной, на месте среза этой пирамиды стоял золотой трон причудливой формы, похожей на скамейку без спинки с загнутыми вверх краями. На троне…

Её нельзя было с кем-то перепутать. Их принцесса!.. Для одних враг, для других друг, о котором даже во сне не мечтается.

Прекрасная в своей бесстыдной, презрительной наготе, где единственной одеждой ей мог служить великолепный плащ золотых волос! Но она даже не пыталась в него запахнуться.

На лице Анджелики играла улыбка, которая могла означать, что угодно. С такой улыбкой повелительница была способна осыпать милостями своих подданных, и с ней же двинуть на врага полки или отдать приказ палачу!

В руке она держала копьё пристёгнутое петлёй к запястью. Ни для кого не было секретом, что это за копьё, хотя все, кроме, может быть, Библиотекаря, видели его впервые. Но дело было не самом копье, а в том, как оно сейчас выглядело, как… вело себя, ибо оно обладало собственной волей.

Копьё сияло! Нет, оно не испускало какой-то особенный свет. Копьё сияло от радости! Это был восторг и азарт хищника идущего на охоту. Оно откровенно радовалось предстоящей битве, и сияло в предвкушении крови!

Но прежде всего, обращало на себя внимание странное украшение, венчавшее лоб принцессы. Это был чёрный, потёртый, весь в мелких трещинках, рог. Да, с этим рогом на лбу она пришла в Архив Конгресса, но то, что органично смотрелось на голове единорога, выглядело диким, почти кошмарным посреди лба юной девушки!

Самым невероятным было то, что в пределы хранилища книг совсем недавно вступило робкое, застенчивое, измученное существо, нуждавшееся в помощи и заботе друзей, а сейчас из недр подземелий поднялась грозная, прекрасная и страшная Золотая Королева, готовая повелевать, карать и миловать!

— Дамы, — заговорил профессор Прыск, повернувшись к застывшим в страхе кошкам, — сейчас от нас с вами зависит, сможем ли мы остановить гибель этого мира, а быть может не только его одного. В связи с этим, я повторю вопрос, который уже задавал, но, увы, не был при этом услышан — где артефакт, с помощью которого капитан Барбарус связывается со своим родным миром? Да! Господин Библиотекарь, нам потребуется ваша помощь, а потому, соблаговолите принять свой нормальный вид.

Но Библиотекарь не нуждался ни в чьих понуканиях. Он уже стремительно терял шерсть и извлекал, то из-за одного, то из-за другого стеллажа различные предметы своего гардероба. При этом он тревожно поглядывал в окно и что-то бурчал себе под нос. Профессор Прыск навострил уши, но различил только:

— Довели девочку!..

Глава 91 Опоздавшие

На такой быстрый успех они даже не рассчитывали. Всё выяснилось на второй день. Выяснилось бы наверное в первый, но Фигольчик появился на рынке слишком поздно, когда оптовые покупатели уже отбыли на своих маленьких грузовичках, а между прилавками заваленными овощами и фруктами деловито прохаживались вооружённые корзинками домохозяйки.

Поэтому, единственно, что ценного Фиг принёс с рынка в первый день, это набор противоречивых слухов о единороге, стрельбе и взрывах в нескольких местах города, и о приближающемся конце света.

Большинство этих слухов для них не были новостью, всё это они уже слышали в различных вариациях. Самым ценным было как раз отсутствие слуха о том, что единорог пересекал границу города. Чтобы как-то скрасить томительное ожидание лучших дней, Фигольчик притащил целую корзинку вкусностей, которым они с Быком отдали должное, сожалея лишь о том, что Драся по-прежнему отказывается, есть и даже говорить.

Драгис так и лежал на своей койке, уставившись в потолок невидящими глазами. Иногда он поворачивался на бок и так же, не мигая, смотрел в стену. Слухи о единороге или, например, о странном пожаре, сопровождаемом непонятной перестрелкой непонятно кого и непонятно с кем, вызывали в нём одинаковое апатичное равнодушие.

Друзья в итоге перестали приставать к тому, кто решил прикинуться частью мебели, и постановили между собой пробудить его к жизни, когда будет чем. Или вернее — кем.

* * *

Кто раньше встал, того и сено! Это любой бык знает.

Быкович был у ворот рынка уже тогда, когда заспанный сторож отмыкал ржавую цепь, служившую вместо щеколды, ещё в те времена, когда они с Фигом подрабатывали здесь за ведро не самой лучшей картошки и ящик свекольной ботвы в день.

Однако предаваться ностальгическим воспоминаниям он не стал. Этим лучше заниматься, когда дело сделано, собравшись с друзьями у камина или за городом, на природе, на травке, которая бесподобно вкусно пахнет, а если лень её есть, то ласкает и нежит бока!

Всего лишь час он ходил с видом знатока, прищуривался, перебрасывался профессиональными замечаниями с торговцами, и всё время прислушивался, стараясь не обнаружить свой интерес. За это время Бык узнал, что городской цирк и зоопарк отовариваются не здесь — у них прямые поставки с ферм. Что пони, катающие детишек в парке, питаются скудно и плохо — хозяева покупают для них, что подешевле, а это такая дрянь, какую добрый хозяин не даст свинье, если даже не ждёт от неё много сала. И наконец, то, что «эти умники грамотные» совсем с катушек слетели — в Архиве Конгресса то ли коз завели, то ли кроликов! Вона — сена закупили тонны полторы, а моркови, яблок, репы и всего прочего килограмм двести!

Вот оно! Ну, овощи и фрукты, куда ни шло — там есть буфет, в котором можно купить яблочный штрудель. Да и то, в таком количестве, при практически нулевой посещаемости, оно там не нужно! Разве какой-нибудь съезд вегетарианцев соберётся, но такое маловероятно. И, конечно никакие вегетарианцы не будут, есть сено или спать на нём!

Можно было считать, что Анджелика найдена. Бык был в курсе, что неуловимый и не отзывающийся на мольбы и просьбы Библиотекарь, был на самом деле, на их, точнее на её стороне. А значит, если кто-нибудь из их друзей поймал беглянку и отвёл под его покровительство, то всё будет в порядке!

Быкович прилетел с радостным известием, забыв даже купить что-нибудь к завтраку. Фигольчик немного испугался, когда он ворвался в квартиру, едва не прыгая на одной ножке от возбуждения!

Выслушав сбивчивые предположения друга, он решил, что тот, скорее всего, прав. Это значило, что надо было немедленно бежать в Архив Конгресса всем втроём, не теряя времени.

Однако Драгис на их слова, снова никак не отреагировал. Это было скверно, но, как говорится, если Магомет не идёт к горе, то гору всегда можно притащить к Магомету!

Они решили, что сначала сходят в Архив сами, и всё хорошенько разузнают. Если их догадки верны и Анджелика там, то они будут изо всех сил уговаривать её пойти с ними к Драгису. Понадобится — в копытах станут валяться, а совсем откажется — притащат силой. В конской перевозке привезут!

То, что идти приходилось вдвоём, было даже сподручней — так принцесса их скорее послушает. Всё равно Драгис вёл себя не более активно, чем тот чурбан, которого дали лягушкам в качестве царя.

Решив, что с ним ничего плохого за время их отсутствия произойти не должно, друзья выбежали из квартиры, на ходу обсуждая, что лучше купить в подарок — цветы или корзинку сочного салата?

Едва дверь за ними закрылась, как впавший в ступор гангстер Драговски «ожил». Он несколько раз моргнул, затем сел на кровати и огляделся вокруг, словно не понимая, где он находится и что это за место.

Видимо, припомнив, что к чему, он встал и прошёл в ванную комнату, откуда через некоторое время вернулся умытым, побритым и причёсанным. Закончив эти процедуры, он тщательно, не торопясь, оделся, потом открыл ящик стола и извлёк из него пару классических старых гангстерских кольтов, столь любимых джентльменами удачи прошлых лет, но не потерявших популярность среди знатоков до сих пор.

Разобрать, почистить, собрать, проверить, зарядить, было для него делом техники. Руки проделывали все операции, оставив голову размышлять о чём-то отвлечённом. Заминка вышла только, когда он вставлял в рукоятки снаряжённые магазины.

Некоторое время он потратил на то, чтобы решить правильно ли он делает, что заряжает оружие соответствующими ему патронами. Он, то вынимал магазин и смотрел на него с удивлением, то вставлял его обратно, с сомнением прикидывая в уме что-то сложное.

Потом Драгис будто опомнился, помрачнел, ушёл куда-то из комнаты, но вскоре вернулся, неся с собой две обоймы, снаряжённые патронами с подозрительно блестящими пулями.

Наконец, с вооружением было покончено. Одетый и вооружённый, (пистолеты он засунул, как обычно — за пояс), Драгис Драговски вышел из квартиры Умника, чтобы больше туда не вернуться. И одному Богу было известно, куда он направился.

* * *

В это время друзья, один из которых нёс букет, а другой корзинку свежего салата, (сомнения в выборе подарка следует разрешать именно таким способом), подходили к цели своего похода. Им оставалось только пересечь площадь Святого Мика с хорошо всем известным собором, чтобы через арочный проезд, где давно уже было лишь пешеходное движение, попасть к Архиву Конгресса.

Тот, кто сумеет разгадать механику поломки простых и легко выполнимых планов, достоин премии десятикратно превышающей нобелевскую! Почему-то слишком часто в жизни бывает так, что до цели остаётся рукой подать, а ничего не выходит. Всего-то, требуется перейти площадь, по которой ходил десятки и сотни раз, совершенно свободно, без каких-либо препятствий, но именно теперь она оказывается перекрыта!

Полицейские заслоны стояли далеко от входа на площадь. Туда не просто не пускали, к ней даже не подпускали близко! При этом было понятно, что люди на площади есть. Более того — она была переполнена народом, который волновался, словно море в предштормовую погоду!

Фигольчик и Быкович протолкались-таки к самому ограждению, за которым в несколько шеренг стояли дюжие копы с каменными лицами. Конечно, на их вопросы никто не дал ответов. Прорываться вперёд силой было немыслимо, это могло кончиться только попаданием обратно за решётку, откуда врядли удастся так легко выйти, как это получилось у них в прошлый раз.

Надо было поворачивать и искать обходной путь, но и это теперь представляло проблему! Сзади напирала толпа таких же, как они, желающих пройти и просто любопытных. Кто-то громко возмущался и кричал, что он-де член общины Святого Мика, и требует, чтобы его пропустили к храму. Кто-то требовал допустить прессу к «месту происшествия», но, что это за «происшествие» и вообще, было ли какое-то происшествие на площади или в соборе, никто ничего не знал.

Им удалось пробиться лишь до половины пути к выходу, когда предштормовое волнение на площади, от которой с их позиции был виден лишь краешек, сменилось штормом, разразившимся с внезапностью шквала! Толпа вдруг взвыла, словно от панического ужаса, заметалась и завизжала на разные голоса. Те, кто рвались на площадь, встали теперь как вкопанные. Полицейские напряглись и взялись за дубинки, хоть именно сейчас на них никто не нападал и никто им не сопротивлялся.

И тогда где-то в невидимой части площади Святого Мика произошло что-то страшное — вопли толпы переросли в единый рёв, какой издаёт ещё полное сил, но смертельно раненое животное! Люди в видимой части площади заметались, пытаясь вырваться оттуда, но на их пути к спасению стояли плотной стеной копы, очевидно получившие приказ — «держать и не пущать!» В узком выходе началась свалка с давкой, люди полезли друг другу по головам, напоминая растущий, набухающий морской вал!

Но это было ещё не всё! За спиной толпы, в которой оказались зажатыми Быкович и Фигольчик, раздались звуки нескольких сотен марширующих ног, от которых вздрогнула мостовая. Это на помощь стоящим в заслонах копам прибыли усиленные отряды полиции, которым было приказано — «прекратить беспорядки!»

Приказ есть приказ. Для этого подразделения, «прекратить беспорядки» в девяносто девяти случаях из ста означает — разогнать толпу. Именно это было основной работой спецотрядов имевших кроме дубинок щиты, каски и доспехи. Именно к выполнению этой задачи они немедленно приступили, без проволочек набросившись на толпу, которую увидели перед собой.

Один из самых нелепых парадоксов человеческого общества заключается в том, что оно само оплачивает собственную экзекуцию. Отбор и обучение тех, кто призван «поддерживать порядок», их форма, амуниция, вооружение и жалование, всё это оплачивается именно теми, на кого обрушиваются дубинки.

Громко молился, так и не попавший к своей святыне адепт секты Святого Мика! Его завывания действовали всем на нервы, и когда дубинка полицейского карателя срезала его ударом по почкам, стало как-то даже легче, несмотря на ужас творившийся кругом.

Истошно кричали женщины, потерявшие в толпе детей! Визжали по-поросячьи дородные успешные господа, до этого момента считавшие, что весь этот мир существует им на потребу! Кто-то пытался сдаться в плен и молил о пощаде, упав на колени! Кто-то силился убежать, но это было невозможно и вело к неизбежному падению под ноги мечущейся толпы! Кто-то, (таких было немного), отчаянно дрался за свою жизнь и жизнь близких, очутившихся вместе с ним в чудовищной ловушке!

К числу последних принадлежал Быкович. Он давно уже потерял свою корзинку и кепку, и теперь методично наносил кулаками и рогатой головой удары, которые не выдерживали полицейские щиты и доспехи.

Позади него жался, судорожно прижимающий к груди букет цветов, Фигольчик. Предпочитавший всё решать мирным путём, он был силён и искусен в драке, и страшен врагам в открытом в бою. Но здесь не было врагов! Здесь были люди, случайно попавшие меж двух огней и служаки, которых научили многим необходимым в их ремесле вещам, но не научили быть человечными с людьми, которых они, по природе своей, должны были защищать!

Фигольчик попытался кричать раззадорившимся копам, что произошла ошибка, что здесь только мирные люди, что все они безоружны! Но, конечно, его никто не слышал. А может просто не хотел слышать ни его, ни того кто молился, ни того кто звал потерявшегося ребёнка…

Копы видели одно — толпа, которую они теснят, не расходится! Куда должны при этом разойтись люди, зажатые в узком проходе между двух глухих стен, то ли не приходило в головы, покрытые защитными шлемами, то ли совершенно не волновало обладателей этих голов. Вывод из сложившейся ситуации был сделан ими один — надо удвоить усилия. И они их удвоили!

Бык пропустил уже несколько не опасных, но болезненных ударов. Броня из собственных мускулов, хорошо защищала его от серьёзных повреждений, но это не могло длиться вечно. Фигольчик, которому оставалось отпихиваться от случайно оказавшихся сбоку, не мог видеть его глаз, но понимал, что сейчас они становятся всё более красными! Ещё немного, и Быка невозможно будет остановить, а тогда туго придётся копам со всеми их щитами и дубинками!

И вот это случилось — очередной, видимо особо хорошо подготовленный или особо везучий боец спецотряда, дотянулся своим оружием до этого здорового мужика, уже сбившего с ног несколько его товарищей. Удар дубинки пришёлся по ключице Быка, и не сломал её, только потому, что большая часть его силы пришлась на бугрившуюся могучую мышцу, переходившую в действительно бычью шею.

Бык коротко взревел и тут же перехватил руку полицейского с зажатой в ней дубинкой. Кости копа затрещали, а сам он издал вопль погромче Быка. Тем временем, тот свободной рукой вырвал у него щит, зашвырнул его куда-то в задние ряды, и с обманчивой лёгкостью ткнул противника кулаком в зубы…

Фигольчик даже зажмурился на секунду. Он знал, что этот удар смертелен! Даже если подбородник шлема выдержит, то человеческие шейные позвонки, точно нет…

Расплата наступает за любое злодеяние, в том числе и за то, которое прикрывается фиговым листком приказа — «остановить беспорядки»! Фигольчик лишь миг держал глаза закрытыми, а когда открыл их, то увидел перед собой… улицу, которую проложил Бык сквозь строй бронированных полицейских!

Быкович метелил копов телом их товарища, которое превратил в дубинку, перехватив за ноги! Неизвестно, какие повреждения получили те, кто после его ударов валялись на мостовой, но в бедняге, имевшем несчастье вывести из себя Быка, точно уже не было жизни.

Что ж, значит сегодня, в городские морги поступят тела не только женщин, детей и безоружных бедолаг, растоптанных в давке и забитых до смерти дубинками. Расплата наступает для всех, а эти ещё легко отделались!

Между тем, на площади, где стоял собор Святого Мика, уже вовсю грохотали выстрелы.

Глава 92 Убей меня, любимый!

«Любимая, где ты? Откликнись!»

«Я здесь, рядом с тобой!»

«Где ты была так долго? Мне так плохо без тебя!..»

«Глупый! Я всегда была рядом, даже когда между нами пролегали века и бессчётное количество миров!»

«Анджелика, я так виноват перед тобой! Прости, я не хотел…»

«Но ведь ты меня не убил? Я знаю, что это было ошибкой, и что твою руку направляла чужая воля. За что мне тебя прощать? Ты ни в чём не виноват, а даже если и виноват, то мы разделим эту вину поровну, и будем нести её вместе!»

«Милая, я больше так не могу! Ещё немного и я не выдержу — стану „Драконом Гнева“, если уже не стал…»

«Тебе придётся потерпеть ещё немного. Сейчас чаши весов наших судеб качаются, грозя опрокинуть сами весы. Это тяжёлое испытание для нас обоих, но мы способны выдержать его, и мы выдержим, если захотим. Ты хочешь?»

«Да!»

«Тогда тебе придётся меня убить».

«Что?!»

«Найди меня в этом городе. Это несложно — сегодня многие платят по счетам, а это дело шумное. Там, где шумят больше всего, там и я!»

«Платят по счетам?»

«Да. Это не просто понять, но это так. Сегодня платят по счетам за зло, а зло это преступления, бездушие, равнодушие, спокойствие самодовольства и многое другое. Кто-то заплатит за нанесённое оскорбление, другие, за то, что допустили, чтобы оскорбление было нанесено. Наверное, погибнет много людей, но это неизбежно, когда происходит плата по счетам. Среди них, конечно, будут невиновные, а потому расплатиться придётся также мне. Я хочу, чтобы это сделал ты, любимый! Найди и убей меня!»

«Нет!!!»

«Ты должен. Останови меня, пока это не зашло слишком далеко! Если ты этого не сделаешь, то мы никогда не сможем быть вместе».

«Но если ты умрёшь, то мы точно не сможем… В таком случае, я тоже умру вместе с тобой, и мы уже точно никогда не расстанемся!»

«Нет, так нельзя! Ты должен меня убить, но над собой ты не властен. Поверь, так будет лучше. Ты веришь мне?»

«Да, я верю тебе».

«Ты сделаешь это для меня?»

«Сделаю…»

«Бедный мой! Самая большая мука, это видеть, как тебе от всего этого плохо. Но всё будет хорошо, вот увидишь! Самое главное — не промахнись. Ты ведь хорошо стреляешь? Но возьми специальные патроны. В тайнике у хозяина твоего жилища есть две обоймы патронов снаряжённых серебряными пулями. Бей точно в цель!»

* * *

Удивительно ли, что после такого он провёл столько времени, глядя в потолок или стену? Это был не сон, но Драся не мог наверняка сказать, что это было.

Конечно, Анджелики не было рядом, когда состоялся этот разговор. Но ведь и его… не было здесь. Они оба пребывали где-то ещё, видимо вне пространства и времени, а может быть вне реальности… И всё же он был уверен, что они были вместе и рядом!

Он чувствовал тепло её тела, слышал её дыхание, биение её сердца, но не видел её и не мог обнять, словно у него не было рук. Она тоже прижималась к нему, не обнимая. Странно…

Но это всё было незначительно по сравнению с её словами. С её требованием убить…

Что всё это значит?!! Почему он должен убить её, и как это может помочь им быть вместе? Чудовищно!

Но она спросила — верит ли он ей? Он ответил, что верит, потому что это было правдой. Но ведь это означало, что он должен исполнить её просьбу!.. Сумасшествие…

Ещё можно было бы понять, если они должны были умереть вместе, чтобы соединиться навек под крылом Звёздного Дракона! Но это ему запретили. Выходит, он должен убить свою возлюбленную, сам остаться жить, полагаясь на её обещание, что всё будет хорошо? Если же он этого не сделает, то они никогда не будут вместе. А если сделает, то будут? Но как?

Драся не знал, сколько времени он провёл вот так — глядя в пространство перед собой, и пытаясь сложить в мыслях то, что складываться не хотело. Анджелика сказала, что день расплаты наступит сегодня, но он знал, что это не то «сегодня», которое происходит прямо сейчас, а то, которое ещё будет. Когда? Почему-то он был уверен, что поймёт…

Неизвестно до чего бы он, в конце концов, додумался, но помогла фраза, сказанная Анджеликой в самом конце разговора — «Самое главное — не промахнись… Бей точно в цель!»

Что бы это значило? Зачем вообще об этом говорить? Легко сказать — «не промахнись!» Да, он хорошо стреляет, и если надо, не промахнётся. Может быть, она имела в виду, что он должен выстрелить, чтобы сразу избавить её от мучений? И ещё повторила — «Бей точно в цель!»

Он представил себе эту цель. Небольшой, с ладонь новорожденного ребёнка, шрам от ожога, оставленного ведьмовским ударом. Шрам в виде сердца, напротив сердца. И он должен туда попасть. Туда…

Если бы его волосы изначально не были белыми, то они бы сейчас такими стали. Он прекрасно знал, что не сможет, не посмеет в неё выстрелить! Но он дал обещание…

Обещание можно не сдержать и поступить по-своему. Но он сказал, что верит ей! А она настаивала на том, что их ждёт вечная разлука, если он не сделает то, о чём она его просит. Ужас!..

Значит — «Бей точно в цель!»? Она особо это повторила. Зачем? И так ведь ясно, что… И всё же? «… точно в цель!» «…в цель!»

Губы бывалого гангстера тронула улыбка. Он не промахнётся и выстрелит точно в цель! Теперь ему всё ясно или, по крайней мере, он так думает. Нет, он не знает, где та «цель», в которую он должен попасть, но он поймёт это. Поймёт сразу, когда увидит… её…

Теперь же надо было привести себя в порядок, собраться и проверить оружие.

Тайник с серебряными пулями отыскать было несложно. Он нашёлся за шкафом с посудой, а это значило, что эти боеприпасы не слишком тщательно прятали. Зачем они понадобились премудрому хозяину квартиры, не было смысла выяснять.

Где в городе самые громкие крики, стало понятно сразу — это было в районе площади Святого Мика. Кроме того, это направление было отмечено наиболее плотными потоками шагающего туда народа.

Оно грозило тем, что он мог увязнуть в толпе, чего ни в коем случае нельзя было допустить. Выход один — передвигаться по крышам, как он проделывал это когда-то.

Навык тех времён никуда не делся. Если бы кто-нибудь обратил внимание на стену высокого, но ничем не примечательного дома в рабочем квартале, то мог бы увидеть фигуру высокого человека, одетого в длинный чёрный плащ и широкополую шляпу, поднимающегося по пожарной лестнице.

Проделывал он это с такой завидной лёгкостью, с которой взбегает по трапеции акробат-профессионал! Любой другой на его месте давно бы уже задохнулся.

Очутившись наверху, странный верхолаз проверил что-то на своём поясе и ощупал оттопырившиеся карманы плаща, которые зачем-то тщательно оберегал во время подъёма. Проделав это, он исчез в неизвестном направлении, и только звук удаляющихся шагов по гулкой крыше, говорил о том, что он идёт к определённой цели, расположенной далеко отсюда.

Глава 93 Артефакт капитана Барбаруса

Это было похоже на квартиру холостяка. Впрочем, в известной мере так оно и было. Жилище капитана Барбаруса, которое Клодина открыла перед Библиотекарем и профессором Прыском, действительно представляло собой квартиру из трёх комнат с высокими потолками и стрельчатыми окнами без стёкол, но с изящно сделанными ставнями.

Удивительно, но одно из этих окон выходило на залитую солнцем зелёную долину с живописными холмами и изумрудными лугами, на которой, словно брызги белой, коричневой и чёрной краски, паслись овцы, коровы и лошади. А ещё, там были небесного цвета озёра, аккуратные сельские домики и синие туманные горы, виднеющиеся вдали.

Другое окно выходило на взморье. Лазурные волны ласкали золотой берег пляжа, выгнутого полумесяцем. Чуть поодаль виднелись живописные скалы, за которыми поднималась, словно указующий перст, башня маяка. Берег был пустынен, если не считать нескольких чаек, бродивших по кромке прибоя, в то время как их товарки парили над водой, ярко выделяясь на фоне синего неба. Ближе к скалам красовался вытащенный на берег старый баркас и сушились рыболовные сети. Где-то в четверти мили от берега развернул свои паруса белокрылый парусник с высокой кормой и крутыми боками. Видимо, он закончил свои дела, за которыми подходил так близко к берегу, и теперь поворачивал к горизонту, чтобы отправиться неведомо куда.

Третье окно выходило в город. Это был, конечно, средиземноморский город с узенькими улочками, карабкающимися в гору, и, то и дело, переходящими в лестницы. С пальмами, торчавшими из-за белоснежных каменных оград. С миниатюрными площадями, в центре каждой из которых имелся памятник или фонтан. Были в городе и жители. Полнотелые румяные женщины, в длинных платьях с широкими подолами и в белых чепчиках. Озорные смуглые девушки в лёгких нарядах и с лентами в волосах. Дородные, представительные горожане в белоснежных чулках и башмаках с золотыми пряжками, одетые в замысловатые камзолы, береты, смахивающие на шляпки исполинских грибов и короткие штаны в виде тыкв-переростков. Эти одеяния делали их вдвое толще, чем они были на самом деле, но похоже это всех устраивало.

Были здесь и дети. Мальчишки в деревянных башмаках, шляпках уточкой и штанах продранных на коленках. И девочки — точные копии своих матерей, в платьях с передничками и аккуратных чепчиках.

Тут же присутствовали и нищие в лохмотьях, и цыгане в цветастых нарядах, и студенты в чёрных одеяниях, висящих на тощих фигурах, и толстопузые монахи в серых рясах подпоясанных вервьем, и аристократы при шпагах, в шитых золотом и серебром кафтанах и коротких плащах.

Но самым удивительным здесь было то, что все три окна, хоть и находились в трёх разных комнатах, тем не менее, были устроены в одной внешней стене!

— Это Барб нарисовал, — пояснила Клодина, увидев их интерес. — Он всегда был очень талантливый мальчик! Прямо, как его отец…

Это действительно были картины! Видимо они представляли собой диорамы, особым образом закреплённые за окнами и подсвеченные невидимыми источниками света. Но как они были написаны!

При беглом взгляде в любое из окон, никто не смог бы отличить увиденное от реальности. И только после пристального разглядывания можно было заметить, что люди в городе за окном застыли в динамических позах, но остаются неподвижными, хоть иллюзия движения очень велика!

Точно также за окном, выходящим на морской берег, навсегда застыл парусник, собравшийся отплыть за горизонт. И приливная волна, видимо задумалась о чём-то, позабыв, что ей надо накатить на берег.

Стоит ли говорить, что на просторах зелёной долины за следующим окном ветер не шевелил ни один лист и ни одну травинку. Коровы тоже не меняли места в поисках угощения повкуснее.

Благодаря анфиладному расположению комнат можно было легко перейти от одного окна к другому, что двое учёных мужей, бывших сейчас в человеческом обличии, и делали, на некоторое время забыв о цели своего визита.

— Но ведь это же… Фолли! — воскликнул Прыск в крайнем удивлении, остановившись у окна с городским видом.

— Где?

Библиотекарь рванулся к окну с такой стремительностью, что едва не сбил коллегу с ног.

Да, это действительно была Фоллиана — девушка-лоточница, устроившаяся для продажи своего товара в неглубокой нише с высокой аркой, устроенной зачем-то в стене. На ней было лёгкое платье светлых тонов, не скрывающее соблазнительных форм, но при этом отвечающее самым строгим требованиям. Отсутствие очков и старушечьего пучка на затылке, а ещё бусины и ленты в волосах, убранных в крестьянскую причёску, делали девушку неузнаваемой!

Вместо ожидаемых цветов или фруктов, на раскладном столике — лотке перед ней лежали книги — маленькие томики в изящных кожаных переплётах с золотыми тесненными буквами. На титульном листе одного из них, который был раскрыт, виднелся знак итальянского печатника Альда — дельфин обвивающий якорь.

В стражнике, одетом в доспехи времён Реконкисты, который беседовал с продавщицей книг, несложно было узнать самого капитана Барбаруса.

Они улыбались друг другу приветливо, но сдержано, как старые знакомые симпатичные друг другу, но не имеющие близких отношений. Похоже, что первоначальным намерением стражника было — согнать уличную торговку с незаконно занятого места, но он не смог удержаться от соблазна поговорить с понравившейся ему девушкой и забыл о служебных обязанностях.

Вся сцена напоминала встречу бесстрашного котёнка со служебным доберманом. Чуть насмешливая, беззащитная независимость Фоллианы резко контрастировала с мощью опирающегося на алебарду капитана, бывшего на две головы выше девушки.

— А вон там ваша принцесса, — послышался сзади голос Клодины, который вывел двух созерцателей из задумчивости.

Это была Анджелика! Её узнать оказалось легче, чем Фоллиану. Просто они не ожидали увидеть свою принцессу здесь и… в таком виде.

Девушка-оборвашка стояла рядом с нищим, просившим подаяния, в котором без труда можно было узнать бомжа Мика или падре Микаэля. Эта пара тоже поражала воображение. Нищий священник сидел на тротуарной бровке, отделявшей пешеходную дорожку от ливневого жёлоба. У ног его лежала перевёрнутая шляпа, лохмотья странным образом напоминали священническое одеяние, лицо было благообразным, просветлённым и задумчивым.

Стоящая рядом Анджелика, производила впечатление непокорства и даже мятежности. Она дерзко попирала босыми ногами камни мостовой, голова её была гордо поднята, глаза смотрели куда-то поверх толпы, волосы растрёпаны, и в них застряли соломинки. Выражение лица девушки было серьёзным, даже гневным!

Художник отдал должное красоте той, с кем он был вовсе не в дружеских отношениях. Возможно, именно последнее обстоятельство подвигло изобразить её не в ареоле славы, а в виде нищенки, что ничуть не умаляло достоинств принцессы.

Но, может быть, причина такого выбора была иная. Если бы эту картину увидели Драгис и падре Микаэль, они узнали бы синяки на руках и ногах девушки, оставленные лапами стражи Святой Инквизиции. Так что, отчасти, эта картина была знаком сожаления и раскаяния в своих прошлых делах.

Клодина за их спинами кашлянула, и учёные вернулись к реальности.

— Однако, коллега, давайте сосредоточимся на цели нашего визита, — смущённо проговорил профессор Прыск. — Если я правильно понял, то время в этом измерении течёт иначе, чем в том, которое сейчас находится под угрозой из-за неожиданной трансформации принцессы Анджелики. Поэтому мы имеем достаточно времени на поиски, но всё же не будем им злоупотреблять!

Главная проблема заключалась в том, что они не знали, что именно искать. О том, что капитан Барбарус имеет какое-то сношение с миром, где располагалась библиотека Великого Инквизитора, догадки, были и у них, и у Клодины. Но ведьма не могла сказать ничего определённого.

Сын далеко не все свои тайны доверял ей. Видимо сказывалось то, что они разлучились, когда он был ещё ребёнком, и в этом была значительная доля её вины. Например, хоть она и знала о существовании Фоллианы, и, конечно, видела девушку, но их официальное знакомство пока ещё не состоялось.

Комнаты занимаемой Барбарусом квартиры делились на спальню, кабинет и гардеробную, служившую также оружейной. Царивший здесь традиционно-мужской беспорядок, говорил о том, что Фоллиана — чистюля и аккуратистка, согласно профессиональной привычке, не стала ещё хозяйкой этого скромного приюта. Их свидания с возлюбленным происходили где-то ещё, но это место было неизвестно никому из родителей влюблённой пары.

Клодина взяла на себя осмотр спальни, (обе младшие ведьмы на всякий случай остались в Архиве Конгресса и даже не выходили при этом из кошачьего образа), Библиотекарь занялся кабинетом, а профессору Прыску досталась гардеробная.

Набор одежды и вооружения капитана Барбаруса впечатлял! Камзолы и колеты соседствовали здесь с деловыми костюмами, ботфорты с лаковыми туфлями, шляпы с высокой тульей и перьями, с широкополыми головными уборами — «а-ля Драгис Драговски». Впечатляла и коллекция доспехов, среди которых присутствовали наборы традиционной брони ландскнехтов, рейтаров, арбалетчиков, мушкетёров, а также имелась парочка рыцарских панцирей.

Одного комплекта явно не хватало. На деревянной вешалке-подставке одиноко висел шлем-марион, точно такой же, как был изображён на картине имитировавшей город за окном, где они мило беседовали с Фоллианой.

Отдельная стена была превращена в оружейный стенд. Здесь тоже было на что посмотреть. Кроме коллекции шпаг, мечей и прочего длинноклинкового оружия, на самодельных кронштейнах висели арбалеты, пищали, мушкеты, аркебузы, тромблоны, винтовки нескольких эпох и небольшой набор автоматов, от традиционного «томми-гана», до недавно появившихся в армии штурмовых винтовок последней модели. Видимо, у капитана Барбаруса не было таких проблем со снаряжением, какие в последнее время испытывала банда Фигольчика/Драговски.

Пистолетов здесь не было, наверное, они хранились где-то ещё. Но профессора Прыска сейчас интересовали не пистолеты.

Наверное артефакт находился не здесь, а где-нибудь под кроватью в спальне… Нет, конечно же он в кабинете, и Библиотекарь скоро найдёт его, а он — Прыск, просто теряет время! Но проверить надо было всё до конца, пусть его усилия и будут напрасными. Вот когда он заглянет под каждую шляпу и, как это ни скверно звучит, в каждый карман, он сможет сказать, что исчерпал все варианты и присоединится к остальным.

Под шляпами артефакта не было, в карманах и ботинках тоже. Ничего не дали ящики с патронами и несколько бочонков, в которых оказались порох и пули для старинных ружей.

Профессор Прыск готов был объявить самому себе об окончании поиска, как вдругувидел под столом для чистки оружия, средних размеров ящик или скорее сундук, сработанный грубо, но прочно, без украшений и особой отделки. Полагая, что обнаружил место, где хозяин квартиры хранит пистолеты или ещё что-нибудь из своей бретёрской атрибутики, учёный вытащил из-под стола увесистый сундук и откинул крышку.

Сундук был пуст. И не просто пуст — у него не было дна! Прыск улыбнулся. Видимо бережливый капитан надеялся починить эту испорченную вещь, а может просто никак не мог собраться её выкинуть.

Намереваясь задвинуть бесполезный сундук на место, профессор захлопнул крышку и взялся за бока этого предмета обеими руками. И тут он почувствовал что-то странное под правой ладонью. Это были несколько колёсиков и какие-то рычажки, которых он раньше не замечал. Такое же колёсико нашлось рядом с замочной скважиной. Это что, какой-то оригинальный запор?

Из чистого любопытства он сдвинул один из рычажков, который был самым крупным. Сундук тихо загудел и завибрировал под руками. Интересно!

Профессор снова приподнял крышку. Что за чудеса? Только что он видел сквозь сундук, не имеющий дна, доски пола, а теперь их заслонила какая-то серенькая пелена, похожая на туманную дымку. Учёный сунул было руку, чтобы пощупать это новое явление, но вовремя остановился. Кто знает, чем это могло оказаться? В конце концов, у человека только две руки и всего десять пальцев. Рисковать ими ради ненаучной пробы «методом тыка», не стоило.

Тогда он внимательнее присмотрелся к рычажкам и колесикам, располагавшимся на правой торцевой стенке. Больше всего они смахивали на какую-то панель настройки неизвестного прибора.

Смутная догадка возникла в сознании учёного и его сердце радостно подпрыгнуло! Конечно, не стоило ничего трогать без тщательного изучения, но он не удержался и слегка повернул сначала одно колёсико, потом другое.

Серенькая дымка на дне сундука вдруг рассеялась и сменилась сплошной чернотой. Сначала Прыск не понял, что это значит, но до него тут же дошло, что это чернота неосвещённого пространства. Поискав вокруг глазами, он обнаружил полицейский электрический фонарь, который по счастью работал.

Учёный сунул фонарь в сундук и включил его. Конус света выхватил из темноты край какой-то бочки и небольшой участок каменного пола покрытого толстым слоем пыли. Профессор изменил угол наклона фонаря, повернул его туда-сюда и обнаружил другие бочки, выстроенные на специальных подставках вдоль стен.

Было похоже на винный погреб, который не посещали десятилетиями, а может быть и веками. Сейчас сундук служил как бы люком, открывшимся в потолке этого погреба. При этом до пола было примерно метра четыре высоты.

Профессор задумался. Попасть в этот подвал можно было, если просто залезть в сундук. Правда, прыжок с такой высоты на твёрдый пол грозил человеку, не обладающему специальными спортивными навыками, травмой, от ушиба до перелома конечностей. Но стоит ли туда прыгать и что бы предпринял капитан Барбарус, который, конечно, умел пользоваться этим прибором?

Прыск призадумался. Он мог бы воспользоваться верёвочной или какой-нибудь другой лестницей для безопасного спуска. Но в пределах видимости, такой лестницы не было. Да и узковат был сундук для Барбаруса, хоть тот и не был человеком толстым. А вот Библиотекарь и Клодина сюда гарантированно не пролезут, не стоит даже пытаться!

Учёный ещё раз критически оглядел колёсики «настройки» сундука. На них не было никаких обозначений. Видимо, тот, кто изготовил это устройство, в них не нуждался, так-как делал прибор для себя.

Профессор ещё немного сдвинул колёсико, которое трогал до этого. Картинка в свете фонаря поехала в сторону, словно сдвинулась по горизонтали. Было ясно, что сдвинулся не подвал, а люк в его потолке, образованный чудесным сундуком. Но если можно сдвинуть его по горизонтали, значит и по вертикали тоже? А может быть не только по вертикали?

Через час экспериментальных проб профессор Прыск вполне освоился с управлением окном в неведомый подвал. Теперь он мог не только поднять и опустить люк на любую высоту, но и развернуть его под тем углом, который ему заблагорассудилось бы установить. Мог хоть под бочку заглянуть, куда не только человеку, но даже крысе не влезть, как она ни старайся!

— У меня пусто, — раздался вдруг у него над головой голос Библиотекаря, появившегося за спиной. — Ничего похожего на артефакт для связи с другими мирами я не… А что это вы делаете, коллега?

Профессор Прыск улыбнулся, заговорщически подмигнул ему и достал сквозь сундук пыльную бутылку из пирамиды, стоявшей особняком от бочек в подвале, уже исследованном им вдоль и поперёк.

— Думаю, нам стоит отметить успех, дорогой коллега! — сказал он, близоруко щурясь на этикетку. — Вот он, предмет наших поисков. Теперь нужно только понять, как с его помощью открыть окно в библиотеке Великого Инквизитора!

Глава 94 Семейная реликвия

— Мег?

Задремавшая в кресле девушка встрепенулась и выронила книгу.

— Огги, ты, как? — спросила она, бросаясь к брату, и пытливо оглядывая его.

— Бывало лучше, — ответил Огнеплюй, но по нему было видно, что он приходит в себя. — А, где Гёз? То есть этот, Дульери?

— Дон Дульери в своём офисе, — ответила Мегги, успевшая уловить разговор, приглушённый стенами. — Он послал своих людей на поиски Анджелики, и теперь ждёт сведений с минуты на минуту. Он говорит, что в лучшем случае они должны привести её с собой, а в худшем, им не стоит являться к нему вовсе.

— Узнаю Гёза! — сказал Огнеплюй, пытаясь сесть. — Хоть наше знакомство было недолгим, но зато познавательным. Где, ты говоришь, его офис?

— По коридору последняя дверь направо, — машинально ответила Мегги. — Только ты не вздумай туда идти! Доктор запретил тебе вставать ещё неделю…

Но Огнеплюй был уже на ногах. Мегги не оставалось ничего, кроме того, чтобы метнуться к нему на помощь, и она тут же поднырнула под тяжёлую руку брата, подставив ему свои плечи.

Коридор, который в обычном состоянии Огнеплюй пролетел бы в два прыжка, сейчас показался ему длиной в целую милю. Но после нескольких минут мучений они всё же переступили через порог помещения, которое Дульери сделал своим офисом.

Когда брат и сестра вошли, мафиозный дон, как раз куда-то собирался.

— А вот и мой пернатый друг! — воскликнул он, увидев Огнеплюя, отирающего в дверях со лба обильную испарину. — Ай, прости, уже не пернатый, но всё равно рад тебя видеть в добром здравии! Жаль, что не могу порадовать хорошими новостями — прибежал один из моих людей, стоявших на стрёме возле Архива Конгресса, и несёт такую околесину, что уши вянут! Одно из двух — либо ваша драгоценная принцесса учудила фортель в своём репертуаре, когда всё встаёт с ног на голову и начинается пляска на ушах, либо парень крепко повредился в уме. Подозреваю, что первый вариант более вероятен, чем второй, потому что остальные мои люди не вернулись.

— Но ведь вы же сказали им не возвращаться без Анджелики? — спросила прямолинейная Мегги.

— Это означает, — поморщился Дульери, что в случае провала им не поздоровится. Но никто из них не настолько глуп, чтобы понимать мои слова буквально. Совсем не явиться с докладом это десятикратно хуже, чем принести плохие новости! Но они не явились. Это означает, что они либо в плену, либо погибли. Второе предпочтительнее.

— Почему?

— Сам не знаю. Предчувствие!

— У меня тоже! — вступил в их диалог Огнеплюй. — Гёз, мы идём с тобой.

— Спятил, друг? — искренне удивился Дульери. — Ты же на ногах еле стоишь!

— Знаю, — огрызнулся красный дракон. — Пускай тебя это не волнует. Нет! Ты-то мне и поможешь. Дай сюда тот наконечник, который отдала тебе моя глупая сестра.

— Но…

— Слушай, Гёз! Это семейная реликвия и Мег не имела права распоряжаться ей единолично. Поэтому я могу потребовать её обратно. Но я не настолько неблагодарная тварь, чтобы просто отобрать у тебя то, что было дано в качестве залоговой платы. Я предлагаю новую сделку — поскольку этот наконечник был отдан нам с Мег в совместное пользование, то я готов уступить тебе свою часть, но не прямо сейчас, а через некоторое время. Иными словами, мне эта штука нужна для драки, а потом можешь её забирать и делать с ней что угодно!

Дульери некоторое время размышлял, нахмурившись, потом повернулся к железному шкафу у себя за спиной, открыл его, достал оттуда продолговатый предмет метровой длины, завёрнутый в кусок ткани, и протянул Огнеплюю.

— Держи, — сказал он без лишних споров, — всё равно эта штука не даёт к себе прикоснуться — бьёт током, да так, что волосы дыбом и дым из ушей! Но после того как всё закончится, она моя, даже если придётся взять её с твоего трупа!

Соглашение скрепили рукопожатием, после чего Огнеплюй размотал ткань и храбро взялся за трубку, способную служить рукоятью.

Ослепительная вспышка озарила на миг подвальный офис мафиозного дона, а когда все присутствующие вновь обрели способность видеть, то их глазам предстал Огнеплюй, львиная грива которого встала дыбом!

Но теперь, чтобы стоять, ему не надо было держаться за косяк, и не требовалась помощь Мегги. Мускулы дракона налились тонусом, глаза засверкали, а на губах появилась знакомая улыбка, способная привести в трепет любого, кто страдает излишней самоуверенностью.

— Хорошо! — проговорил преображённый Огнеплюй, голосом любителя русской бани, которого от души хлестнули веником.

После этого он обвёл взглядом помещение, показавшееся вдруг тесным и полутёмным, и замерших в изумлении Мегги и дона Дульери, словно увидел их впервые.

— Так, какого рыцаря мы стоим?! — воскликнул чудесным образом оживший Огнеплюй. — Анджелика нуждается в нашей помощи, а мы тут торчим, как змеи в морозилке! Пошли! Пошли! Пошли! Пошли!!!

Глава 95 Оставьте заботы старикам

Злося: Падре Микаэль, вы не спите?

Мик: Нет, сеньора Злоскервиль, входите, пожалуйста! Я немного страдаю

от бессонницы, а потому, чтобы не тратить дневное время, делаю

наброски одной книги, в которую хочу записать свои воспоминания

и размышления об устройстве миров, где мне удалось побывать. Но

вы что-то хотели сказать мне, дочь моя?

Злося: Падре Микаэль, меня беспокоит то, что Фоллиана и капитан

Барбарус до сих пор не вернулись из замка Злорда. Они ведь

только хотели посетить тамошнюю библиотеку, и сразу

вернуться назад.

Мик: Сеньора Злоскервиль, но разве можно быстро вернуться из

библиотеки? Я сам, случается, подолгу перебираю

коллекцию вашего мужа, хоть она и пребывает

в некотором беспорядке, из-за чего это

собрание книг нельзя назвать библиотекой…

Злося: Я прошу вас, падре Микаэль, называйте меня, по-прежнему

Злосей! Я счастлива, носить имя своего мужа, но никак не могу

привыкнуть к тому, что меня называют барыней и обращаются со

мной, как с госпожой. Я даже прибираюсь в своём будуаре сама,

хоть муж и смеётся…

Мик: Это только показывает вас с лучшей стороны, дитя моё! Но я вижу,

что тревоги ваши не рассеялись?

Злося: Вы правы, падре Микаэль! Дело в том, что Фоллиана и Барбарус

отправились в библиотеку не ради книг, которые там хранятся…

Мик: Я понимаю, Злося! В доме вашего мужа остались лишь анфиладные

покои. Я даже предлагал нашим друзьям свою комнату, ведь

желание уединиться, это одновременно и обязанность перед Богом,

и священное право супругов…

Злося: Ах, падре Микаэль, дело не в этом! То есть, и в этом, конечно

тоже, но их целью было найти путь в свой мир, который почему-то

закрыт, несмотря на обещание отца Фоллианы держать его

открытым, и ждать её появления в условленном месте, вместе

с вами и капитаном Барбарусом. Простите, падре Микаэль, но я

сама плохо понимаю, что это всё значит, ведь я говорю со слов

Фоллианы, потому что полностью ей доверяю. Для меня самой же

разговоры о других мирах, что-то вроде сказки!

Мик: Это не удивительно, дочь моя, ведь вы не знаете иного мира, кроме

своего собственного. И, может быть, в этом ваше счастье! Могу

сказать лишь то, что другие миры, населённые людьми, и не только

людьми, существуют. В них интересно побывать, но, положа руку

на сердце, скажу, что самое лучшее для человека, это оставаться в

своём собственном мире! Однако вы правильно сделали, что

пришли ко мне, и ваше беспокойство по поводу исчезновения

супружеской пары Бодакула, вполне обосновано. Эх, жаль, что

сейчас уже вечер! Но завтра, как можно раньше, я отправлюсь в

Злорд-холл и постараюсь выяснить, куда подевались наши друзья.

Злося: Тогда я с вами!

Мик: Нет, нет! Не беспокойте себя и своего супруга. У вас медовый

месяц, который вы должны посвятить друг другу. Заботы же

оставьте старикам! Но, если мне понадобится помощь,

я немедленно пришлю вам весточку. Договорились, Злося?

Злося: Договорились, падре Микаэль! Доброй ночи!

Мик: Доброй ночи! И, да пребудет с вами благословение Божие, дитя моё!

Глава 96 Плата

Люди, попавшие в ловушку, ведут себя хуже крыс. Те, увидев, что бежать некуда, пытаются обороняться, даже если противник несоизмеримо крупнее и сильнее любого представителя крысиной породы. Если бы крысы умели действовать сообща, то они были бы непобедимы.

Люди умеют действовать сообща, но никогда не прибегают к этому преимуществу, если кто-то не заставит их поступать подобным образом. В минуту опасности, не имеющая руководителя толпа становится губительной для себя самой, даже в большей степени, чем враг, который ей угрожает. Поэтому мечущихся в панике людей так часто сравнивают со стадом.

* * *

Община Святого Мика оповестила прихожан о сегодняшнем собрании особо. Дела были серьёзные — среди адептов стали появляться странные существа. То ли люди, то ли нет, но внешне выглядели они, как люди. Причём, не просто люди, а очень красивые девушки, настоящие соблазнительницы!

По крайней мере, две из них без страха входили в собор и находились там, среди молящихся, несмотря на явную принадлежность к дьявольскому племени. Даже молитвы произносили со всеми вместе, что совершенно немыслимо для нечистой силы, как это считалось раньше!

Правда, когда к ним применялись святые таинства, эти сатанинские отродья обнаруживали свою суть. Так, золотая дьяволица, пришедшая в храм первой, дышала огнём и плевалась искрами, когда наиправеднейший адепт учения Святого Мика попытался приобщить её к обряду посвящения наиболее ревностных почитателей этого святого. Она даже покалечила великого подвижника, ставшего теперь мучеником, прежде чем сама улетела, подняв нечистый вихрь, как подобает исчадию ада.

Вторая чертовка — изумрудная, не настолько сближалась с членами общины, но когда её вместе с сопровождавшим её рыжим демоном попытались задержать близ осквернённого молельного дома, они устроили там настоящую бойню, перебив и перекалечив вдвоём около трёх десятков праведников, истинных детей общины!

Совет Собора Святого Мика уже обращался к прихожанам с предупреждениями о бдительности, делая особый упор на то, что под прикрытием женской красоты может таиться страшное зло. Из этого многие прихожане вывели, что всякая женская красота это зло, и несколько девушек и молодых женщин, пришедших после этого на молебен, вскоре попали в больницы со следами тяжёлых побоев.

Были и такие, которые решили, что женщины это вообще зло, и всерьёз предлагали от них избавиться. Но таким напомнили, что среди атаковавших общину дьяволов был также мужчина. Да и сам Святой Мик никогда не был против женщин, и даже осуждал старое мнение о них, как о «сосудах греха».

В общем, теперь женская половина общины, кроме разве что особо уродливых старух, являлась на молебны не иначе, как вымазав лица какой-нибудь грязью. Лучше всего для этого, по мнению особо рьяных верующих, подходила грязь, которую можно было найти в городских трущобах. Если такая грязь содержала человеческие или собачьи фекалии, то это только приветствовалось!

Правда, среди состоятельных женщин быстро нашлись такие, которые придумали применять для этих целей косметическую грязь, предназначенную для масок. Неизвестно много ли было таких дам, но эта грязь почему-то в одночасье исчезла из магазинов косметики во всём городе, а когда появилась, цена на неё превысила все разумные пределы.

* * *

Сегодня площадь перед Собором была почти полностью заполнена прихожанами. Община собиралась устроить грандиозный молебен и коллективное обращение к Святому Мику об избавлении от дьявольской напасти и отсрочке конца света, хотя бы до конца финансового года, чтобы можно было привести в порядок дела.

Все помнили, как время предыдущего такого молебна, меньшего по своим масштабам, из окна верхнего этажа, стоявшего на той же площади небоскрёба, выскочил золотой единорог и принялся перескакивать с крыши на крышу, обрывая провода и осыпая стоявших внизу людей разного рода осколками. Из этого многим стало ясно — конец света близок!

Правда, никто так и не понял, что это за единорог, но некоторым показалась знакомой его грива и хвост, а потому был сделан резонный вывод о родстве этого чудовища с золотой дьяволицей.

Попутно один из авторитетнейших проповедников общины произнёс речь обличающую корыстолюбие, символом которого должны были являться золотые волосы сатанинской девы и грива единорога. Стараясь избавиться от ненавистной тяжести источника корысти — денег, многие прихожане разгружали свои карманы от мелочи, а кое-кто бросал и яростно топтал бумажные купюры не слишком большого достоинства.

Служители собора потом всю ночь подметали площадь, собирая гнусный мусор в мешки и относя их в подсобные помещения храма, видимо для дальнейшего очищения.

Но сегодня ничего подобного не было. Молебен шёл чинно, без лишних эксцессов, несмотря на то, что собравшиеся на площади члены общины то и дело поглядывали вверх, ожидая, если не появления единорога, то чего-нибудь в этом роде. Что-то из ряда вон выходящего. И они дождались!

В то время как молебствование закончилось, чтобы дать время проповеди, которая должна была, потом опять смениться молебном, случилось то, чего так опасались искренне верующие прихожане, и чем так усердно пугали свою паству её благочестивые пастыри.

Едва лишь громкоговорители, закреплённые на здании и ограде собора, дабы слова проповедника были слышны всем прихожанам, число которых десятикратно превышало то, что могло уместиться внутри далеко не маленького здания… В общем, едва эти чёрные рупоры передали приветствие, сказанное зычным и красивым, хорошо всем известным голосом одного из самых популярных проповедников… То есть, едва он ознакомил паству с темой сегодняшней проповеди — противостоянием сатанинским чарам в свете надвигающегося конца света… Едва представил двух пострадавших от «золотой дьяволицы» членов общины — всем известного Жлоба и того самого руководителя группы «продвинутых», которым собирался задавать вопросы по ходу проповеди… Короче, едва этот краснобай начал говорить, как на площади стал подниматься ропот, а вскоре раздались крики ужаса, какие бывают разве что во время пожара, когда смерть подходит к человеку вплотную!

Проповедник продолжал ещё что-то говорить, но его уже никто на площади не слышал, так-как ропот перешёл в гвалт, перекрывший мощь уличных динамиков! Через минуту громкоговорители смолкли, потом было слышно, как проповедник спрашивает, что случилось и жалуется на то, что его прервали столь досадным образом.

А между тем, на площади происходило нечто ужасное! Со стороны проезда ведущего к зданию Архива Конгресса, навстречу прихожанам собора Святого Мика двигалось нечто напоминающее… толпу призраков! Или оживших мертвецов…

Сначала люди недоумевали и спрашивали друг друга, что это такое? Возникли предположения, что всё это какой-то фокус, трюк или что-то в этом роде. Но те, кто находился ближе всех к этому «фокусу», вдруг выказали острое нежелание соприкасаться с тем, что надвигалось на них со зловещей неторопливостью неизвестности.

Ряды слушавших проповедь прихожан, которые находились ближе всех к проходу, ведущему на площадь, где располагалось здание Архива Конгресса, попятились, желая уйти от столкновения с призраками. Но в то же время из середины напирали любопытные, желающие посмотреть, что же там такое? Мгновенно случилась давка, в которой тотчас кому-то отдавили ноги, а кого-то основательно расплющили.

Толпа прихожан заволновалась и загудела. Кое-кто из тех, что поумнее потянулись к выходу с площади, но вдруг наткнулись на спешно выстроенный полицейский заслон! За каким-то лядом копы призванные следить за порядком во время массового молебна решили не выпускать прихожан с площади.

Адептам общины Святого Мика было невдомёк, что полицейские загораживали проход не им, а неведомо откуда взявшейся армии восставших покойников. Заслоны были выставлены везде, где только можно было это сделать, но здесь пришлось блокировать площадь вместе с людьми, так-как, если бы полиция стала пропускать живых сквозь свои позиции, полчища мертвецов ворвались бы в город на их плечах!

В конце концов, власти подозревали, что церковь Святого Мика может быть заодно с жуткими тварями, о появлении которых в центре города заговорили все телефоны. Так что проще всего было запереть сектантов вместе с мертвяками, которых они, может быть, и вызвали своими завываниями. До выяснения запереть, а там будет видно!

А на площади давка переросла в общую свалку, потому что все поняли, что происходящее не фокус! Дело было в том, что новая группа нежити только что торжественно внесла на площадь подобие пирамиды с золотым троном на верхушке. А на этом троне восседала та самая золотая дьяволица, которую в последнее время поносили, на чём свет стоит и священнослужители, и рядовые члены общины!

Нагая и прекрасная, сверкая золотом волос, она спокойно оглядывала мечущихся у подножия пирамиды людей, как возможно василиск оглядывал когда-то свою жертву! Из-за всеобщей паники, охватившей толпу, мало кто разглядел подробно эту восхитительную и страшную гостью, но те, кому это удавалось, начинали прорываться сквозь толпу собратьев по вере, с яростью и неистовостью перепуганных до крайности буйволов!

Взгляд Золотой королевы, (почему-то при виде неё напрашивалось именно такое название), сиял так, что в глаза ей невозможно было смотреть! Улыбка, игравшая на её губах, обратила бы в бегство матёрого льва! В руках у неё сверкало острое копьё, словно жаждущее, чтобы его пустили в ход, а на лбу красовался зловещий, чуть изогнутый чёрный рог.

В это время на лестницу перед собором выбежал проповедник, которого по пятам сопровождали великан Жлоб и блёклый глава группы «продвинутых», плешивая голова которого всё ещё была забинтована. Увидев Золотую королеву на троне, который несли мертвецы, проповедник встал, как вкопанный, Жлоб упал на колени, а «блёклый» с воплями бросился обратно внутрь храма.

Тогда началось самое страшное! Из храма хлынула толпа желающих выбраться наружу, так-как им мнилось, что они внутри, как в западне. Им навстречу устремился поток желающих обрести защиту под сводами собора. Оба потока столкнулись…

Проповедника и Жлоба затоптали сразу. Если первый ещё успел выкрикнуть пару слов, видимо, пытаясь остановить обезумевших людей, то второй принял смерть безропотно, с истинной покорностью, предписываемой учением Святого Мика.

В самом храме поднялась суматоха. Кто-то пытался открыть запасные двери, но их засовы были тугими и ржавыми. При определённом терпении с этим препятствием можно было справиться, но на людей, тянувших за рукоятки, нападали другие, которым казалось, что они всё сделают лучше или просто те, кто хотел выбраться наружу первыми. Потом их тоже отдирали от дверей, и всё повторялось снова.

Где-то несколько человек отчаянно били «блёклого»! Никто не мог сказать, зачем они это делают, но те, кто его метелил были уверены, что поступают правильно. Он ухитрился-таки вырваться от них, проскакать по головам и плечам дерущихся единоверцев, и скрыться за дверью, ведущей на колокольню! Тут же за ним устремились те, кто желал его проучить, а за ними увязалась ещё куча народа, почему-то решившего, что они бегут к неизвестному выходу.

Цепочка людей, вслед за обнаружившим невиданную резвость «блёклым», миновала каменную винтовую лестницу и принялась карабкаться по железной, расположенной на внутренней стороне колокольни, ведущей на самый верх. «Блёклый» оказался там первым, но его одиночество было недолгим. Вслед за ним на узкую кольцевую площадку, один за другим выбрались его преследователи. Тогда беглец в отчаянии перемахнул через невысокую ограду, упёрся ногами в карниз и повис над пропастью, уцепившись за стойку, поддерживающую маленькую крышу колокольни!

Неизвестно, что творилось в головах у тех, кто недавно почитал его, как старшего, ведь здесь были члены его «продвинутой» группы, но тот, кто подскочил к нему первым, не раздумывая, решил стать убийцей! Он принялся отрывать пальцы своего давешнего старшого от стойки, а когда тот проявил неожиданную цепкость, достал из кармана тяжёлую связку ключей и несколько раз ударил его по костяшкам пальцев, срывая при этом кожу и мясо до кости!

Через секунду тело «блёклого» мешком свалилось вниз, ударилось о крышу маленькой пристройки, соскользнуло оттуда на головы толпившимся внизу людям и исчезло под их ногами! Его убийца перегнулся через перила, чтобы увидеть дело рук своих, но сам тут же полетел вниз, получив увесистый толчок от того кто был сзади!

Нет, никто не желал его смерти, но на площадку вылезали всё новые и новые люди, на которых напирали снизу ничего не соображающие товарищи. Вскоре, цепляясь за стойки и перила, на колокольне висели уже гроздья прихожан собора Святого Мика! Потом они начали падать. По двое, по трое, по пять, по семь…

Побоище на площади достигло той степени безумия, когда люди не понимали уже, куда они бегут, кого бьют и кто, сопротивляясь, бьёт их. Некоторым удавалось спастись, забравшись по водосточным трубам и выступам стоящих вокруг зданий до открытых окон нижних этажей. Как на грех, все двери и окна на первых этажах были закрыты, а взломать их не было никакой возможности, так-как даже стёкла витрин здесь были бронированными. Значительная часть уцелевших напирала на полицейских, отчаянно прорываясь с площади вон. Здесь развернулась отдельная драма.

Через некоторое время площадь представляла собой поле битвы, покрытое телами мёртвых и тяжелораненых. Повсюду виднелись лужи крови и грязи, раздавались стоны и блеяние тех, кто отказался от борьбы и бегства, предпочитая сжаться в трепещущий бессмысленный комок плоти.

Легионы мертвецов, остановившиеся в нескольких шагах от церковной ограды, так и не приняли участия в побоище — живые всё сделали сами. И тогда Золотая королева сделала своим подданным невидимый знак, и они опустили пирамиду с её троном на мостовую.

* * *

Девушка встала, и сделал несколько шагов по ступеням вниз, но, не доходя до основания пирамиды, остановилась в задумчивости. Под её ногами было море грязи и крови. Вступить в это? Конечно, нет!

Не сделав ни одного лишнего движения, Анджелика оторвалась от ступеней зиккурата и полетела в метре над поверхностью земли. Она пересекла площадь и заглянула в арочный проезд перегороженный полицией. Там бой тоже закончился, но заслон не был снят. Потрёпанные, ошалевшие полицейские и чудом уцелевшие гражданские, во все глаза смотрели на то, что делается на площади перед собором.

Видимо, для Золотой королевы там не было ничего интересного, потому что она тут же повернула обратно и направилась к храму. Здесь она ненадолго остановилась перед входом, вглядываясь в тела, распростёртые на ступенях. Если бы кто-нибудь из выживших сохранил человеческий облик и разум, он бы увидел, как по лицу «дьяволицы» пробежала судорога, и оно на миг приобрело выражение боли и сострадания.

Но это длилось лишь мгновение. Королева быстро успокоилась и влетела в храм, внутреннее состояние которого ничем не отличалось от того, что творилось на площади.

Анджелика медленно проплыла мимо лживой статуи изображающей падре Микаэля, благословляющего коленопреклонённого капитана Барбаруса, у которого на голове не было его небольших аккуратных рожек. Она равнодушным взглядом окинула это забрызганное кровью изваяние и полетела дальше.

Обычно члены секты Святого Мика молились сидя на полу, на грубых кусках мешковины, но сегодня в храме стояли скамьи. То ли это было связано с торжественностью случая, то ли здешние правила изменились, так и осталось неизвестным. Девушка окинула взглядом отвратительную картину общего разгрома и двинулась вдоль центрального прохода по направлению к алтарю.

— Анджелика! — вдруг раздался со стороны алтаря знакомый голос, и летунья остановилась в воздухе.

На свободное пространство выступила фигура, закутанная в чёрный плащ и с чёрной широкополой шляпой надвинутой так низко, что был виден лишь подбородок и ниспадающие на плечи белые, как снег густые волосы.

— Ты всё-таки пришёл! — радостно воскликнула девушка, но тут же её радость, как ветром сдуло, и она подняла копьё. — Покорись мне или умри!

Губы Анджелики произнесли эти слова, и зубы ощерились в хищном оскале! Но глаза говорили другое. Они смотрели на любимого и словно кричали беззвучно — «Помоги! Спаси меня! Освободи!»

И тогда руки гангстера распахнули плащ и метнулись к поясу, за которым торчали рукояти пистолетов!

В то же мгновение копьё вырвалось из руки воинственной королевы и устремилось в цель!

И тут раздались выстрелы…

* * *

Тело Анджелики с глухим стуком упало на затоптанную ковровую дорожку. Позади Драгиса Драговски бесполезной палкой ударилось об алтарь, сбитое пулей копьё. По углам осквернённого храма разлетелись костяные куски того, что недавно было грозным древним чёрным рогом и украшало лоб Золотой королевы. На площади перед собором треснула и развалилась на части каменная пирамида-зиккурат, рассыпался и растворился в воздухе мириадами искр золотой трон. Легионы мертвецов, незаконно покинувших свои могилы, беззвучно ушли в землю, принявшую их с беззлобностью матери, всегда прощающей непутёвых детей.

В полумраке разгромленного собора навзрыд плакал белый дракон, которому не исполнилось ещё и тысячи лет! Он прижимал к себе свою принцессу, и не было сейчас во всех известных вселенных двух существ более несчастных и более счастливых, чем они…

* * *

Примечание злого автора –

Испугались? А я-то, как испугался!.. Но, ничего, книга-то ещё незакончена!

Глава 97 Как я ненавижу опаздывать!

— Если б кто знал, как я ненавижу опаздывать!

Дон Дульери был мрачен и зол. Зрелище человеческого побоища, вопреки расхожему мнению о существе его породы, не доставляло ему никакого удовольствия. Сейчас он не обращал внимание ни на кого, и разговаривал, казалось, лишь с самим собой.

На площади и вокруг неё работали отряды полицейских сыщиков, экспертов, спасателей и медиков. Проход туда был закрыт для кого угодно, но только не для дона Дульери и тех, кто был с ним.

— Специальная правительственная комиссия, — пробормотал громила такого бандитского вида, какие, наверное, только и могут быть в правительственной комиссии.

Но у копов на оперативно организованном КПП не возникло никаких подозрений, потому что громила, (сам дон Дульери не утруждал себя такими мелочами), предъявил дежурному офицеру все необходимые документы, и вдобавок шепнул несколько загадочных слов, после которых служака не только приказал открыть импровизированный «шлагбаум» в виде натянутой чёрно-жёлтой ленты, но и вытянулся в струнку, взяв под козырёк!

Всего «правительственная комиссия», вместе с доном Дульери, насчитывала двадцать пять человек. Помимо стрелков — телохранителей и «полезных людей», добывающих информацию, чтобы докладывать её на ухо шефу, здесь присутствовали два преображённых дракона — брат и сестра, а также подобранные на подходе к площади, Быкович и Фигольчик.

Последние, наверно, могли бы считаться военнопленными, но в этом качестве они дона не интересовали, и их оставили в покое. То есть перестали тыкать в них стволы крупных и малых калибров.

Двое друзей сейчас были почти не боеспособны, еле держались на ногах, а вид у них был такой, словно они побывали в мясорубке, чудом избежав столкновения с её ножами. Мегги взяла шефство над пострадавшими, которые не сразу сообразили, что это за девушка и откуда она их знает.

Огнеплюй вообще видел эту часть банды своего брата впервые, но был весьма наслышан об их подвигах. Они же знали его по рассказам Драгиса, так что их знакомство было бы взаимно интересным, если бы не тяжёлые обстоятельства, его сопровождающие.

Несмотря на то, что Быкович и Фигольчик нуждались в медицинской помощи, они отказались остановиться даже на минуту, и Мегги пришлось делать беглый осмотр их ран на ходу. Больше всего повреждений было у Быка, но благодаря его физической мощи и выносливости, всё обошлось синяками и ссадинами, которые нуждались в обработке.

Мегги беспокоила голова Быковича, на которой сейчас было намотано что-то вроде окровавленного тюрбана. Но выяснилось, что это просто деталь маскировки. Рога, его естественное оружие, были одновременно самой крепкой, но и самой заметной частью тела.

Вокруг собора Святого Мика расположился штурмовой отряд полиции, готовый начать атаку и ожидающий приказа. Командир отряда и полицейский психолог вели переговоры с кем-то засевшим внутри. Судя по всему, именно храм сейчас представлял собой центр развернувшихся на площади событий.

— Они говорят, что там внутри какой-то парень, который косит под Драгиса Драговски, — сообщил человек Дульери после разговора с командиром штурмовиков. — Он разрешил забрать всех раненых, кто ещё дышал, но кого-то держит в заложниках. Медики несут пургу, про девушку, лежащую на алтаре с палкой в руках. Или может быть это копьё. И якобы от неё исходит сияние! Сектанты трендят, что это золотая ведьма или что-то в этом роде. В общем, чувак держит вход под прицелом, и говорят, садит с двух стволов, как профи! А зарядов у него много. Копы уже пытались туда войти, но он ответил шквальным огнём и они еле ноги унесли! Тогда вызвали этот отряд. Беда в том, что собор, хоть имеет много входов-выходов, но все они задраены наглухо, кроме центральных ворот. Вот копы и совещаются — то ли пойти через колокольню, но для этого нужны верхолазы, то ли рискнуть в бронежилетах и касках через главный вход, предварительно забросав собор слезоточивыми гранатами. А пока развлекают того мужика разговорами.

— Ясно! — резюмировал Дульери с наполеоновской уверенностью. — Осаду снять, отряду полиции занять позиции на периферии, наших людей к входу. Внутрь я зайду сам. Со мной вот эти четверо.

Дульери небрежно кивнул на стоявших отдельной группой Огнеплюя, Мегги, Быковича и Фигольчика. Порученец удивлённо взглянул на своего шефа, но беспрекословно отправился выполнять приказание.

Трудно сказать, на чём именно основывалась власть, которую Дульери имел над местными копами, но его распоряжение было выполнено немедленно. Штурмовой отряд снялся с места, словно стая голубей, «отлетел» шагов на пятьдесят в сторону, и там «осел», заняв оборонительную позицию за цепью полицейских автомобилей.

Бойцы Дульери подошли к входу в собор с двух сторон и встали, не вынимая оружия, с тем видом, с которым стоят вышибалы у входа в бар. Сам Дульери поднялся по ступеням с императорской торжественностью, а за ним по пятам поднималась обозначенная им разношёрстая группа.

Два предупредительных выстрела над головами вошедших, прогрохотали, едва они вступили в первый предел собора!

— Я, кажется, ясно сказал, что входить нельзя, пока я не разрешу? — прозвучал из глубины здания суровый низкий голос. — Ещё один шаг, и я стреляю на поражение!

— Дрась, это мы! — раздался из-за спины Дульери голос Мегги. — Не стреляй, пожалуйста, здесь только друзья!

При словах — «только друзья» мафиозный дон поморщился, но возражать не стал. Вся команда подалась вперёд, но Огнеплюй опередил остальных.

Огромными шагами он пересёк собор и, отодвинув Драгиса локтем, склонился над телом Анджелики, распростёртом на алтаре, похожем на жертвенник.

Девушка лежала на плаще Драгиса, в руках её было зажато копьё обращённое остриём вниз. Тупой конец копья касался лба, чуть выше переносицы. Непонятно было жива она или нет, но от тела действительно исходило золотистое сияние, переходящее в районе головы в алый спектр.

Внимательно осмотрев девушку с головы до ног, Огнеплюй осторожно вынул копьё из её рук, также придирчиво осмотрел его, потом извлёк из-за пазухи что-то длинное завёрнутое в тряпку, развернул и… Одним махом насадил золотой наконечник на тупой конец «копья Ахилла» и тут же прижал его к телу Анджелики!

Полыхнуло похлеще, чем тогда в подвале! Витражи в стрельчатых окнах под потолком собора и готическая роза над входом, вылетели, осыпав полицейских и бойцов Дульери градом осколков.

Тело девушки выгнулось дугой, глаза её распахнулись, рот раскрылся в страдальческом оскале, Анджелика вскрикнула, и… задышала! Мегги, Быкович и Фигольчик бросились к ней, в то время как Огнеплюй устремился обратно.

Он шагал гневно и размашисто, таща за собой Драгиса, словно разгневанный, доведённый до крайности учитель, крепко провинившегося школьника. Так они прошли мимо отставшего от всех дона Дульери, который, присел на лавку, задумчиво раскладывая что-то у себя на ладони.

— Как же я ненавижу опаздывать! — ни к кому не обращаясь, проговорил мафиози, перебирая кусочки разбитого пулей козлиного рога, который Драгис Драговски сбил серебряной пулей со лба Анджелики. — Эх, кто бы знал, что на самом деле мог этот артефакт!.. Вот же… варвары…

Глава 98 Штопальщики мировых дыр

— Если бы я знал, что меня ждёт такой конец!..

— Успокойтесь, коллега, это ещё не конец! Не так ли, мадам Клодина?

— Я не знаю… Но, вообще-то, то что мы ещё живы даёт некоторую надежду!

Разговор шёл между тремя коконами невероятно прочной паутины, подвешенными на нитях из той же паутины, неведомо как и неведомо где.

— Вот именно! — подтвердил тот кокон, что был справа, (если смотреть на них с определённой точки зрения). — Когда пауки заготавливают еду впрок, то первоначально парализуют жертву сильным ядом, который является одновременно их пищеварительным соком и консервантом для питательной кашицы, в которую превращается пойманная пауком добыча…

— Ой, мамочки! — испуганно взвизгнул средний кокон.

— Я попрошу вас, профессор! — гневно заговорил левый кокон. — Вы пугаете даму!

— Да нет же! — опроверг его средний кокон женским голосом. — Всё это я, господа, знаю не хуже вас, а потому говорю — раз мы до сих пор живы, то есть надежда. Но по мне кто-то бегает! Снаружи кокона…

— Прошшу васс, товарижчи, не дергайтессь! Вы мне осложжняете ззадаччу! — прозвучал четвёртый, явно нечеловеческий голос, исходящий откуда-то извне.

— Кто с нами говорит? — спросил левый кокон, после минуты молчания, вызванного шоком от звука необычного голоса.

— Моё имя Араххнусс! — был ответ. — Я мужж ткаччиххи Унги и друг пржшинцессы Анджжелики.

— Она о вас рассказывала, — отозвался правый кокон, слегка дрожащим голосом. — Вы паук, и тогда дали ей снадобье, изменившее её сущность!

— Я Араххнусс! — гордо ответил голос снаружи. — Элекссир, который я дал Пржшинцессе, спас ей жжиззнь и придал оссобую жживуччессть! Теперь она можжет выжжить там, где кто угодно сложжит лапки кресстиком. Не шшевелитессь, я васс поччти расспутал!

Последние слова были адресованы среднему кокону. Вскоре с его стороны раздалось шуршание, какое бывает, когда достают батон хлеба из бумажного пакета, потом что-то тяжёлое шлёпнулось на землю и жалобно ойкнуло.

— Здесь совсем невысоко! — послышался голос Клодины. — Ай!

Её последнее междометие объяснялось тем, что она увидела Арахнуса, деловито занявшегося следующим коконом. Паук сейчас был размером со спаниеля. Видимо ему одному было под силу разобрать головоломное кружево белых нитей, более прочных, чем стальные тросы той же толщины.

Вскоре к освобождённой ведьме присоединился Библиотекарь, а за ним и профессор Прыск.

— Мм-м, а за это вам ничего не будет? — спросил хранитель книжных сокровищ всех материальных миров.

— Моя жжёнушшка пытаетсся ссожжрать меня ужже множжесство веков! — гордо произнёс сэр Арахнус. — Большшего наказзания она мне придумать не можжет. Так ччто не бесспокойтессь, а луччшше посспешшите — Анджжелика в беде и нужждаетсся в вашшей помощщи! Идите сскорее, пока Унга шштопает отверсстие в мирахх, проделанное вашшим ключчом сс той сстороны проххода! В сследующщий разз польззуйтессь пауччим радаром, ччтобы не попасстьсся сснова!

Сэр Арахнус исчез в неизвестном направлении, оставив межмировых путешественников в некоем подобии туннеля, в одном из концов, которого был виден неяркий свет. Туда им и предстояло идти.

— Паучий радар? — спросил Библиотекарь у профессора Прыска, проверявшего сохранность своих частей тела.

— Вероятно это в той половине книги, которую мы не успели проштудировать, — предположил он. — Но мне кажется, я слышу шорох с тёмной стороны туннеля. Поспешим!

И они поспешили. Страх придаёт неплохую скорость даже человеческому телу, плохо приспособленному для быстрого бега. Три фигуры на фоне светлого пятна выхода быстро превратились в точки, которые тут же растаяли. И тогда из темноты выступили клонноподобные лапы и громадные жвала ткачихи Унги.

— Выпустил мою свежатинку! — проговорила штопальщица межмировых дыр, не обладавшая акцентом сэра Арахнуса. — Если бы речь не шла о помощи принцессе, им бы так просто не уйти. Ну, ладно, ты мне их с успехом заменишь, муженёк!

Глава 99 Мы что-то пропустили?

— Всё из-за меня! Люди гибли из-за меня, а я ничего не могла сделать… Я сидела на троне и радовалась. Зло радовалась! Я ведь тогда могла отдать приказ своим войскам, и они очень быстро прекратили бы страдания этих… Но я даже этого не сделала! Просто смотрела, как обезумевшие члены этой общины, желая выжить, бьют иубивают друг друга… Но я ничего не могла с собой поделать!

— Ты смогла, — прервал её Фигольчик. — Не клевещи на себя. Ты призвала на помощь того, кого любишь больше жизни и поставила себя под его очищающий удар… Такое мало кому доступно! Если бы ты этого не сделала, через малое время этой вселенной пришёл бы конец. Жизни в ней больше не было бы, а в установившемся мёртвом хаосе царствовало бы некое чудовище, которое мы не смогли бы больше называть нашей Анджеликой!

— А что до этих, — вмешался Бык, — то они сами виноваты! Это надо додуматься — обидеть принцессу! Да если б даже не принцессу, а просто девчонку, всё равно! Они же этим перечеркнули всё, что напридумывали в своей этой… секте Святого Мика. Да, да! Дело не только в тебе, подруга. Эти дураки виновны все — и те, кто нанёс тебе оскорбление, и те, кто стоял и смотрел, как другие совершают кощунство, и те, кто потом слушал поповские отмазки про «золотую дьяволицу». Так что здесь нет невинно пострадавших. И то, что они сами себя наказали, тоже правильно — по заслугам получили! А с девочками так поступать, это всё равно, что молоденьких тёлочек и дойных коровок под нож…

Всё было позади, она была в руках друзей, которые утешали её, каждый на свой лад, но Анджелика никак не могла успокоиться. Сейчас она сидела завёрнутая в драсин плащ, а Мегги обнимала её своими сильными руками, и даже слегка укачивала, как маленькую.

Жизнь вернулась в тело девушки, подвергшееся таким несусветным испытаниям, какие редко кому доставались. Двулезвенное или точнее — двунаконечниковое копьё, подействовало, как дефибриллятор, а заодно исцелило страшную рану на лбу, оставшуюся после того, как рог Рогелло Бодакулы снесла серебряная пуля сорок пятого калибра.

Но лечение не прошло даром — копьё забрало из тела девушки всё лишнее золото, и теперь её волосы приобрели свой естественный светло-светло-русый цвет, а кожа перестала светиться, хоть и осталась чистой и гладкой, без единого прыщика.

Гармонию нарушал только старый шрам от ожога в виде сердца на левой груди, который не исчезал, ни при какой трансформации, и новый, в виде небольшого пятна на лбу чуть выше линии бровей, где недавно красовался зловещий рог. Это пятно обещало со временем исчезнуть или хотя бы поблекнуть, но сейчас оно придавало Анджелике сходство с индианкой.

И всё же девушка плакала, то обильными горючими, то тихими жалобными слезами. И никак не могла остановиться. Но дело было не в том, что у неё были расстроены нервы, а в том, что снаружи собора шёл бой! И это было опять из-за неё…

Не успел провинившийся город оправиться от сумасшедшей давки на площади. Не успели умные люди, которые всё знают, придумать какое-то разумное обоснование появлению средь бела дня армии восставших мертвецов, как на том же месте разразилась битва драконов!

Откуда драконы взялись, толком никто не мог понять. Было, правда, несколько свидетелей из числа полицейских, которые говорили, что вскоре после того, как «особая правительственная комиссия» вошла в собор Святого Мика, оттуда выбежали два здоровенных мужика, которые, не обращая внимание ни на кого, затеяли отчаянную драку. Они-то, якобы и превратились во время своей драки в драконов. Этим россказням мало кто верил, потому что в этот день в городе шло настоящее светопреставление, а в таком кошмаре мало ли что могло померещиться.

Возникшие ниоткуда драконы начали кружить по площади, примериваясь, друг к другу и грозно шипя, так что у тех, кто ещё не сбежал, закладывало уши. При этом они расчищали себе место для сражения — постоянно рыли землю огромными лапами и били длинными хвостами. От этого разлеталась вывернутая из мостовой брусчатка, откатывались перевёрнутые автомобили, и превращалась в груды покорёженной арматуры аккуратная церковная ограда.

Видимо чисто машинально кто-то из полицейских открыл огонь по этим огромным существам. Это было глупо, потому что известно — даже для охоты на обычного крупного зверя, полицейское оружие, рассчитанное на людей, не годится. Даже армейское подходит не всегда! Требуется особое охотничье, крупных калибров, с усиленными патронами, неудобное на войне. На что же рассчитывали те, кто палил в монстров из пистолетов, дробовиков и обычных снайперских винтовок?

Результат был таков, что оба дракона на время оставили свою распрю и объединили усилия, чтобы полить площадь фонтанами огня! Близко стоящих полицейских спасла их броня, которая, впрочем, тоже начала гореть и плавиться, но у них было-таки несколько секунд, чтобы «сделать ноги», бросая на ходу, вдруг размякшие щиты, и срывая тлеющие бронежилеты. Те копы, что находились дальше, благоразумно решили не приближаться, но пришли на помощь горящим и дымящимся товарищам, оттаскивая в сторону тех, кто не в силах был справиться с пылающей одеждой самостоятельно.

Через несколько мгновений площадь опустела и оказалась в полном распоряжении чудовищ, которые вернулись к силовому разрешению своего конфликта. Красный дракон, бывший чуть не вдвое крупнее белого, начал первым. Он ударил крылом с такой скоростью и мощью, что от этого взмаха загудел рассечённый воздух! Но его белый собрат видимо был готов к такому обороту дела. Он ловко пригнулся, почти распластавшись по земле, сложил крылья, и вдруг поднырнув под крыло противника крепко и быстро куснул его за бедро!

Красный дракон взревел! Видимо укус белого был ощутительным, хоть и не причинил большого вреда. Но это вывело огненного монстра из себя. Он налетал на отскочившего собрата, как ураган, неистово молотя крыльями, подпрыгивая, как петух, и нанося удары страшными лапами!

Белый дракон отбивался, как мог! Он уворачивался, уходил от ударов, парировал их крыльями, но никак не мог сгруппироваться для контратаки или временной ретирады на другой конец площади.

Силы были явно неравны, и белый оступился под градом неистовых ударов! Красный немедленно воспользовался этим, развернулся всем телом, и страшным ударом хвоста окончательно сбил белого с ног! Затем, не давая ему подняться, он схватил белого поперёк туловища зубами и, что есть силы, швырнул о стену ближайшего дома!

— Они же убьют друг друга! — плакала Анджелика, который раз порываясь бежать на площадь, чтобы встать между дерущимися.

— О, Звёздный дракон, не допусти этого! — вскричала, всерьёз перепуганная Мегги, всеми силами удерживая подругу. — Нет, тебе туда нельзя! Они сейчас растопчут тебя и не заметят!

— Ну и пускай! Отпусти меня!

— Не вздумай! Тот, кого ты отвлечёшь во время боя, погибнет наверняка. Кого ты выбираешь? А если ты снова пострадаешь, Огги точно убьёт Драську!..

Между тем, белый дракон, проделав в стене изрядную дыру на уровне третьего этажа, бесформенной грудой рухнул на мостовую. Но он тут же вскочил, опустил голову с ощеренными зубами на уровень плеч и издал резкий свистяще-верещащий звук, от которого люди снова зажали уши руками!

Белый снова шёл в атаку, и было ясно, что теперь его намерения очень серьёзные! Так идут в последний бой, не думая о сохранении жизни, с одним лишь намерением — достать врага любой ценой. Красный это понял, улыбнулся во все триста двадцать зубов и приготовился к отражению удара!

Бросок белого был так стремителен, что у наблюдавших это зрителей картинка в глазах смазалась, как при ускоренно пущенной съёмке! Но вместо того, чтобы налететь на врага в лоб, белый дракон сначала бросился в сторону, ударил лапами о землю, сделал странный пирует в воздухе, перевернувшись вокруг собственной оси, на миг расправил крылья и вдруг вцепился красному дракону зубами в горло под самый подбородок!

Тот явно не ожидал такого поворота дела и принялся отчаянно отдирать белого от себя, колотя его крыльями и бросаясь из стороны в сторону! Но белого оказалось не так-то просто стряхнуть. Он сжал лапы у противника на плечах, обвил его крыльями и хвостом, всё глубже погружая зубы в бронированную плоть!

Тогда красный принялся кувыркаться и кататься по площади, норовя приложить белого то об уцелевшую воротину церковной ограды, то о перевёрнутый полицейский грузовик, то об угол дома. Неизвестно чем бы всё это кончилось, но сверху вдруг раздалось:

— Та-ак, что здесь происходит? А ну прекратить! Прекратить я сказала!!!

Те из горожан, которые думали, что они видели сегодня все чудеса, ошибались. Две огромные лапы опустились на крышу ближайшего дома, сминая надстройки и проделывая в кровельном железе когтями дыры с человеческий торс. Над площадью распростёрлись серебряные крылья, и многим показалось, что они заслонили полнеба!

Дерущиеся драконы замерли, но не расцепили смертельных объятий, а, всё ещё утробно урча, поглядели вверх.

— Эй, там! Сказано вам, прекратить, значит прекращайте! — раздалось с другой стороны, и на арку проезда, ведущего к площади Архива Конгресса, опустился чёрный дракон, который был вдвое крупнее красного и белого вместе взятых, но в полтора раза меньше серебристой драконессы, расположившейся напротив.

— Вы что парни, оглохли что ли? — произнёс он строгим отцовским голосом. — Слышали, что вам мать сказала? А ну, встать и разойтись!

Красный и белый нехотя отцепились друг от друга и встали с виноватым видом, отряхиваясь, и бросая друг на друга злобные косые взгляды.

— Хороши! — насмешливо сказала драконесса-мама. — Ну, если это всё из-за той куклы…

— Нет, мам, что ты! — испуганно заговорил Драся, бросив почти панический взгляд в сторону собора. — Огги, скажи!..

— Это мы… из-за хавчика! — торопливо соврал Огнеплюй. — Я наколотил тут немного людишек, а Драська хотел их себе забрать…

— Вот дураки! — сказал их отец со вздохом.

Трудно было сказать, почему он дал сыновьям столь нелестную характеристику, но его супруга сложила крылья, сузила глаза и с убийственной иронией проговорила следующее:

— Во-первых, Огги, твой брат не ест человечину. Во-вторых, я хорошо чувствую запах принцессы, и знаю, что она здесь! И, в-третьих, когда парни так дерутся, то это не из-за еды!!! Если вы сейчас не выведете на свет свою игрушку, я найду её сама, и тогда…

— А ещё, скажите, куда вы подевали Мегги? — перебил её муж. — Я ведь чувствую, что она здесь, но никак не могу увидеть.

— Пап, я тут внизу! — крикнула Мегги, выходя из собора, но оттирая спиной, рвущуюся на площадь Анджелику.

Мимику чёрного дракона надо было видеть. Сначала на его морде изобразилось недоверие, потом, когда он вытянул шею вниз и близоруко сощурился — крайнее удивление. Он коротко и испуганно взглянул на жену, и увидел, что она также испуганно смотрит на него.

Наконец, он выпрямился, вдохнул поглубже и расхохотался так, что на головы любопытствующих, оставшихся в проезде, посыпались кирпичи и куски штукатурки.

— Ты знала?! — крикнул он смутившейся супруге, когда закончил смеяться.

— Ну… знала, — призналась серебристая драконесса. — Не всё, конечно. Эти выдумщики мне всего не говорили, и постоянно норовили соврать. Но, в общем, знала!

— И не рассказала мне?

Чёрный дракон начал раздуваться, и те, кто знал, чем это грозит, попятились в страхе. Известный под говорящим за себя прозвищем — «Огнемёт», отец Драси, Мегги, Огнеплюя и ещё полутора десятка их старших братьев и сестёр, обладал феноменальной огневой мощью, какой не было ни у кого из ныне живущих драконов. Один его чих мог уничтожить всё живое на этой площади, а полновесное огненное дуновение в горизонтальной плоскости подарило бы городу новый проспект с покрытием из расплавленного кирпича.

Но вместо смертоносного фонтана глава драконьего семейства расхохотался ещё громче.

— Ладно, квиты! — примирительно сказал он. — Я ведь тоже не всё тебе говорил — боялся расстроить.

Серебристая драконесса сердито подбоченилась крыльями.

— Так вот почему ты не сжёг этот мир в тот раз! — пропела она, осклабясь зловещей улыбкой. — Значит, дело было вовсе не в заболевшем горле?

— Ну, да!.. — в свою очередь смутился чёрный дракон. — Я просто учуял детей.

— Детей?

— Драсю ты сама почувствовала, а я понял, что где-то здесь побывала Мегги.

— Но ведь они к тому времени уже ушли из этого измерения!

— Да, но я тогда подумал, что этот мир им для чего-то нужен, вот и оставил его в покое.

По выражению, которое было написано на физиономии его жены, трудно было судить, насколько она сердита. Старшая драконесса хотела сказать ещё что-то гневное или язвительное, но тут в разговор вмешалась Мегги:

— Мам, пап! Если бы этот мир сожгли, нам некуда было бы вернуться, и мы так и остались бы на том неизвестном остове, в мире, где нет драконьих полётных троп.

Супруги посмотрели друг на друга и враз успокоились.

— Что Звёздный Дракон не делает, всё к лучшему, — сказала драконесса-мама, махнув крылом. — А ты, муженёк, видать состарился и размяк! Но это моя вина, значит, мне и исправлять.

— Что ты имеешь в виду? — спросил чёрный дракон слегка испуганно.

— Когда вернёмся домой, я снесу ещё одно яйцо, а ты поможешь мне его сделать. Вот и будет тебе омоложение!

Внизу на пороге собора Мегги радостно взвизгнула и захлопала в ладоши. Огнеплюй грубо-ласково хлопнул Драсю крылом по плечу и сказал, усмехнувшись:

— Слышь, беленький? Не быть тебе больше младшим! Так что привыкай, парень.

— А теперь насчёт вас! — Драконесса-мама снова взглянула на площадь и трое её птенцов сделали «виноватые глазки».

— Принцессу-то хоть покажите! — перебил её папа.

Анджелика смущённо вышла вперёд под бдительным оком Мегги, готовой в любую секунду втащить девушку обратно внутрь собора. Несмотря на то, что сейчас на ней был драсин плащ, троекратно обёрнутый вокруг тела, и с полами, которые пришлось завернуть к поясу, она чувствовала себя голой под взглядами толпы. К тому же жутко было ступать босыми ногами по мрамору, залитому уже подсыхающей кровью. Но сверху это её смущение никто не заметил.

— Э-э, вроде ничего! — сказал папа, склонив вниз голову на вытянутой шее. — Интересненькая такая принцессочка. В прошлый раз я не разглядел, как следует, только на зуб чуток попробовал…

— Малость поблекла с тех пор, как я её видела в последний раз, — задумчиво сказала мама. — Но так даже лучше, а то слишком на рождественского ангелочка было похоже. Вот только что с ней теперь делать?

— Проглотить? — спросил папа неуверенно.

— Нет, не стоит, — ответила мама, хитро сощурившись. — Ты же видишь, как она нравится нашим детям! Я думаю её надо разделить на две… Нет, на три части, и раздать каждому.

В следующее мгновение ноги Анджелики оторвались от земли, а мир вертухнулся перед глазами, поменяв местами небо и землю. Это Мегги схватила её в охапку и затащила в собор. Одновременно с этим красный и белый драконы загородили вход в разгромленный храм, испуганно растопырив крылья.

От дружного хохота их родителей город вздрогнул, как от девятибалльного подземного толчка. Слишком долго пребывавшие среди людей, драконята, забыли, что грубые жестокие шутки, одно из любимейших развлечений их племени.

— Хорошо, хорошо! — сказала мама, отсмеявшись. — Мы не тронем вашу зверушку, пусть живёт. Я не разорву её на части. Сейчас не разорву. Но если я ещё раз увижу, как мои сыновья пытаются убить друг друга из-за человеческой девчонки, я это сделаю!

— Да никто никого не пытался сегодня убить, — проворчал Огнеплюй.

— Да? — удивился Драся. — А я подумал было, что это лучший способ отобрать у меня Анджелику. По-другому не получится!

— Не ершись! — фыркнул на него брат. — Я не собирался отбирать у тебя Анхе… То есть эту её частицу. Сам знаешь — если бы я захотел, то Анхе уже тогда была бы моей, но это было бы неправильно! А тебе хвост надрать следовало за то, что ты сделал с Анджеликой! Сколько девочка из-за тебя натерпелась, ты хоть представляешь?! Эх ты, беленький…

Огнеплюй накрыл крылом приунывшего Драсю и по-братски прижал к себе. Это означало и покровительство, и примирение, а потому, ещё минуту назад кипевший, словно чайник, младший, остыл и даже потёрся о плечо старшего шипастой головой.

Конфликт был исчерпан и отношения выяснены. Драконесса-мама хотела было что-то объявить, но тут город вздрогнул ещё раз! Большие и маленькие драконы переглянулись. Никто из них не делал ничего такого, что могло заставить этот мир подпрыгнуть, но, тем не менее…

К тому времени в пределах нескольких кварталов не осталось ни одного человека, как внутри домов, так и вне их. Полиция эвакуировала жителей и отвела свои силы подальше, между тем, как в город вступили армейские части, а по улицам ползли тяжёлые стальные черепахи на гусеничном ходу, снабжённые пушками, предназначенными для раскалывания брони из чугуна, стали и бетона.

Одна из них, заняв позицию на бульваре неподалёку от площади, решила попробовать подстрелить чёрного дракона, и, как это часто бывает при первом выстреле, промазала, взяв слишком высокий прицел. Где-то в городе при этом стало одним домом меньше.

— Мам, пап, — обеспокоенно заговорил Огнеплюй, — вам пора, если не хотите устраивать здесь войну!

— А как же вы? — нахмурилась серебристая драконесса.

— За нас не беспокойтесь! — поддержал брата Драся. — Мы тоже сейчас уйдём, только по-человечески.

— Ну, ладно! — согласилась мама. — Тогда до встречи, но извольте помнить всё, что здесь было сказано.

Она взмыла в воздух, и, описывая круги, стала набирать высоту.

— Эх, жаль! — мечтательно произнёс дракон-папа, посмотрев в сторону танка, готовившегося к следующему выстрелу. — Но, как-нибудь в следующий раз.

Подмигнув на прощание детям, он снялся с арочного перекрытия и присоединился к супруге. Через мгновение над местом, где он только что сидел, пролетел снаряд, закончивший свой путь посреди площади перед Архивом Конгресса. От сотрясения вызванного взрывом обрушился туннель, проложенный армией восставших мертвецов, а по мраморным ступеням Архива пошли трещины.

Две чёрные кошки, сидевшие на самой верхушке башенки, венчающей крышу хранилища мудрости, испуганно скатились вниз и скрылись на чердаке.

— Нам тоже пора, — сказал Огнеплюй, а Драся с ним совершенно согласился.

Двое обнажённых мужчин — Аполлон и Геркулес, явившиеся прямо из мифов, вошли под своды собора, где застали следующую картину — Мегги с выпученными глазами, и руками, растопыренными наподобие крыльев, загораживала собой нишу, в которой стояла печально-сердитая Анджелика. На заднем плане дон Дульери с помощью своих людей пытался содрать лемурийский наконечник с обратной стороны копья Ахилла. Время от времени артефакт выстреливал электрическим разрядом, и кто-нибудь из гангстеров падал замертво. Быкович и Фигольчик были заняты тем, что раскладывали парализованных мафиози на скамьи и пытались привести их в чувства.

Увидев братьев невредимыми, Мегги уронила руки, закатила глаза и, наверное, упала бы, но Огнеплюй подхватил сестру на руки и отнёс к ближайшей скамейке.

Драся подошёл к Анджелике.

Он вдруг почувствовал, что его язык примёрз к нёбу, а руки налились такой тяжестью, что сил поднять их не было. Всё его существо рвалось к ней, он безумно хотел её обнять, но… Вдруг он подумал, что сейчас она оттолкнёт его, скажет, что разлюбила, что ненавидит и не желает терпеть рядом с собой!

От этих мыслей ледяная рука сжала сердце, захотелось вдруг выбежать из собора прямо под огонь наступающей армии! Ведь она права, и он это заслужил, потому что…

— Ты заберёшь меня отсюда, когда-нибудь или нет? Я так устала!

Анджелика смотрела на него снизу вверх, глаза её были сухими и серьёзными. Сердце белого дракона замерло, потом ударило, как в колокол раз-другой, и припустило вприпрыжку, не слишком заботясь о самочувствии хозяина. Свинцовая тяжесть покинула руки, и они протянулись к любимой, всё ещё непослушные и дрожащие!

Тогда Анджелика распахнула чёрный гангстерский плащ, расправила его и накинула на них обоих, тесно прижавшись всем телом к телу любимого. По счастью, эта модель плаща была сконструирована с большим запахом, чтобы можно было под ним что-то скрыть. Поэтому, места в нём хватило для них обоих.

И тут, всё вокруг подпрыгнуло снова! Стены собора зашатались, с потолка посыпалась пыль, а на потревоженной колокольне негромко зазвонил, сам собой раскачавшийся колокол. Сначала все подумали, что рядом с храмом упал тяжёлый артиллерийский снаряд, но дело было не в этом.

От последнего сотрясения перегородка между первым и основным пределом собора не выдержала и рухнула. Стала видна ниша, в которой стояла скульптурная композиция из статуй Святого Мика и его преданного почитателя — основателя общины. Но сейчас этой статуи там не было. То, что от неё осталось, лежало грудой бесформенных белых обломков, в которых даже невозможно было узнать человеческие фигуры.

Самой ниши тоже, можно считать, не было, потому что вместо неё зиял какой-то тёмный туннель, уходящий в неизвестность.

— О, наконец-то, выход! — воскликнул профессор Прыск, выскакивая из туннеля прямо на кучу щебня. — Господин Библиотекарь! Госпожа Клодина! Выходите, не бойтесь! Ой, смотрите-ка, я снова крыса! Опять придётся делать новые очки.

Проговорив всё это, он плюнул себе на лапку немного жидкого пламени, после чего за пару секунд слепил из него очки с круглыми стёклами, которые тут же водрузил на мордочку. Обретя, таким образом, способность чётко видеть окружающий мир, он огляделся, раскрыл рот от изумления и спросил:

— Мы, наверное, что-то пропустили?

Глава 100 В расчёте!

— Но это было мне выдано в качестве предоплаты!

— Извини, напарник, ничего не выходит! Да и зачем тебе эта зубочистка, всё равно не сможешь воспользоваться.

Спор шёл из-за лемурийского наконечника, прочно застрявшего на обратном конце копья Анджелики. Огнеплюй попытался помочь дону Дульери снять с копья эту штуку, но у него тоже ничего не вышло. В конце концов, его, как и всех, шибануло разрядом, и красный дракон, помянув недобрым словом каких-то рыцарей, бросил копьё на алтарь.

— Верь вам после этого! — возмутился мафиози.

— Друг! — примирительно сказал Огнеплюй. — Сам же видишь — форс-мажор вышел. Но золотишко получишь, будь уверен!

— Если речь только о золоте, вмешался Драся, то могу прибавить к тому, что обещала Мегги, свою подстилку тоже.

— Оставь эту горстку для будущих деток! — презрительно усмехнулся Огнеплюй. — Я отдам свою, а у меня она раз в десять больше, чем у Мегги!

Дон Дульери тяжко вздохнул и открыл рот, чтобы что-то сказать, но вдруг изменился в лице, прошёл в нишу, из которой Драся только что вывел Анджелику, что-то там схватил, сунул в карманы своего полупальто, и, бросив на ходу — «В расчёте!», исчез вместе со всей командой головорезов.

— Что это он там стащил? — подозрительно нахмурился Огнеплюй.

— Какие-то бутылки, — ответила Анджелика. — Я их из карманов плаща вытащила, иначе полы было не подобрать.

— Так это Умник и Глупник, — пояснил Драся. — Я взял их с собой, чтобы…

— Что?!! — крикнул Фигольчик, вскакивая.

— Ну, да, — пожал плечами гангстер Драгис Драговски. — Извини, кстати, что пришлось так поступить, но выбора у меня не было. Они помогли мне добраться сюда, без них я бы не справился. Взамен просили только одно…

— Свободу?

— Нет, чтобы их не бросали в океан.

Фигольчик упал на скамью и закрыл голову руками.

— Так что же теперь? — спросила Мегги. — Дон Дульери теперь создаст такую мафию, которую свет не видывал?

— Врядли! — возразил Огнеплюй с обычной усмешкой. — Скорее всего, в этой стране появится новый президент.

— Глупник планировал изменения в правительстве, — подтвердил Быкович. — С помощью отравленного торта.

— Теперь точно обойдётся без торта! — сказал Фигольчик, выпрямляясь. — Ладно, раз так, значит, так тому и быть. В конце концов, Бес превосходный администратор. Может сподобится сделать дело, как следует!

— Пора разбегаться, господа и граждане! — сказал Огнеплюй. — Армия и силы правопорядка будут здесь минут через пять. Надо бы оставить им свободное поле для деятельности.

— Проход открыт! — радостно воскликнул профессор Прыск. — Сейчас я с помощью Ключа могу доставить вас куда угодно.

— Тогда не будем терять времени, — сказал Фигольчик. — Нам с Быком нужно, во что бы то ни стало, попасть во владения Её Высочества герцогини Козауры Менской.

— Мне тоже надо её повидать, — заметила Анджелика. — Я обещала… Ты со мной?

Последний вопрос был адресован Драсе, но она могла бы его не задавать. Ясно ведь было, что возлюбленный пойдёт за ней куда угодно, и по доброй воле с ней не расстанется.

— Мы с Клодиной доберёмся до Архива сами, — сказал Библиотекарь. — Хватит с нас этих переходов между мирами, с паучьими ловушками, расставленными там и сям!

— В таком случае, господин Библиотекарь, — почтительно обратился к нему Огнеплюй, — нет ли в вашем ведомстве вакансии охранника, который может заодно работать дворником, и вообще не боится работы?

Библиотекарь смерил его оценивающим взглядом и произнёс:

— Приходите через пару дней, голубчик, поговорим!

— Мег, — обернулся Огнеплюй к сестре, — а каковы твои планы? Не передумала ещё стать натурщицей? По выходным могли бы работать вместе.

— Нет, Огги, прости, как-нибудь в другой раз, — ответила зеленоволосая девушка. — Сейчас у меня иное задумано. Раз уж представилась такая возможность, то я хочу посмотреть родной мир Анджелики. Только, профессор Прыск, научите меня делать такие очки из огня! Пожалуйста!

Когда через несколько минут армейский спецназ ворвался во все двери и окна собора, где по свидетельству очевидцев засели террористы, там никого не было, и совершенно неясно было, как эти террористы ухитрились уйти незамеченными.

Глава 101 После

После длительного расследования, которое затянулось на несколько месяцев, было решено, что на общину Святого Мика совершили нападение их идейные противники. Какие-нибудь религиозные фанатики экстремистско-радикального толка.

Правда, что это за фанатики выяснить так и не удалось, ведь до сих пор открыто выступающих врагов, у общины замечено не было. Но было решено, что эти злобные фанатики активно применяли какие-то психотропные и наркотические вещества, которые распыляли в воздухе. Именно этим объясняются массовые галлюцинации в виде драконов, восставших мертвецов, единорогов, прыгающих по крышам, а также золотых и прочих дьяволиц.

Многие тогда угодили в психушки, но по слухам подавляющее большинство из таких пострадавших выздоровели, с радостью отказавшись от своих заблуждений после общения с врачами и санитарами поближе.

Секта Святого Мика больше не собиралась. Может быть, кто-то из выживших адептов и придерживался её учения, но об этом ничего неизвестно. Её заменила некая община Святой Ангелики — очень милое и совсем не фанатичное образование, члены которого, в основном девушки, проповедовали добросердечие, отзывчивость, целомудрие и… нудизм!

«Открой людям душу и тело!», было их лозунгом. Если бы не последнее обстоятельство, то они бы точно завоевали сердца миллионов. А так, им разрешено было отправлять свои обряды и организовывать собрания только в закрытых помещениях, либо в удалении от крупных человеческих поселений.

В городах и сёлах им было предписано ношение минимума одежды, а потому их всегда можно было узнать по распущенным волосам, босым ногам и одеяниям, представляющим собой помесь сарафана и ночной рубашки.

А вскоре, то есть через год, люди и вовсе забыли о страшных и загадочных событиях потрясших город настолько, что это затмило даже историческое падение небоскрёба «Пирамида». А всё потому, что в стране состоялись выборы, которые сопровождались яркими дебатами, многочисленными шумными компаниями, потрясающими политическими разоблачениями и прочими интересными событиями!

В этой компании лидировала партия некоего сеньора Дульескони, человека кристально честного, обладателя безупречной репутации, очень располагающей внешности, тонкого ума, а к тому же наделённого особым остроумием и обаянием.

Кроме прочих положительных проектов, обещающих превратить жизнь граждан в земной рай, сеньор Дульескони выступил поборником поддержки грамотности и образования среди населения, а также добропорядочным покровителем общества Святой Ангелики.

Глава 102 Интермеццо Хранителя

«Сегодня!»

Он снял очки, отложил их в сторону и прикрыл усталые глаза рукой, отметив при этом, как она дрожит. «Сегодня». Он знал это с раннего утра, и, хоть не понимал, откуда пришло это знание, но сомнений не было — всё случится сегодня.

А что собственно должно было случиться? Этого он не знал, и если честно, не хотел знать. Страх ледяными щупальцами грубо сжал его сердце в четвёртом часу утра и не дал больше сомкнуть глаз ни на минуту, хотя впереди был ещё целый день перед ночной сменой. Но чувство страха стало уже настолько привычным, что он не обратил на него никакого внимания.

Иное дело, что вместе со страхом пришло осознание того, что всё завершится именно сегодня в ночь, в его смену, и на этом его миссия Хранителя закончится! (А вот хорошо это будет или плохо, чувства об этом молчали.) Именно это не дало ему спать даже теперь, когда был дан отбой, телевизор в холле выключен, последние больные выставлены с лестничных площадок, где сигаретный дым стоял коромыслом, а двери на лестницу между этажами закрыты.

Теперь, когда лампы в длинных коридорах были погашены через одну, что создавало странную картину наполненную перекрестьями теней и неровными бликами. Теперь, когда повисла, неестественная для больницы, полная тишина. Теперь он не только был не в состоянии расслабиться и вздремнуть на топчанчике в кабинете, но был не в силах даже справиться с этой дрожью в руках!..

У него никогда не дрожали руки! Ни в морге, ни в залитых кровью операционных, ни после ночной смены, ни после продолжительного застолья с обильным возлиянием! Никогда! А сейчас они просто ходили ходуном, и он ничего не мог с этим поделать!

«Какой же я теперь врач?» — думал он, до боли стискивая собственные виски. — «Позвонить! Позвонить, во всём признаться, попросить подменить себя на эту ночь, а там видно будет!»

Но в то же мгновение он понял, что звонить он никуда не будет, что должен сделать всё сам, (что сделать?), что выдержать «это» придётся ему одному. Он с трудом подавил в себе желание обрушить оба кулака на крышку стола, медленно опустил ладони на раскрытый зачем-то журнал, и взглянул в коридор через полуоткрытую дверь кабинета. Всё тихо, только лампа дневного освещения на другом конце вдруг несколько раз мигнула, но затем снова засветилась ровным светом, мертвенно и тускло.

И вдруг он понял — «это» началось! Понял за несколько секунд до того, как из-за шкафа и вешалки для халатов хлынули потоки яркого зелёного света! (Но ведь там всё законопачено!) И, тем не менее, свет бил с такой силой, как будто в палате за заколоченной дверью включился мощнейший прожектор с зелёным стеклом!

Хранитель встал и напрягся, как стальная пружина. Он ещё не знал, что ему делать, но уже понимал, что сейчас от него понадобится что-то! Он ожидал удара. Могучего удара с той стороны, от которого опрокинется шкаф, упадёт сорванная с петель дверь, отлетят в сторону скамейка и вешалка! И тогда из палаты выйдет…

Удара не последовало. Вместо него раздался скрип и визг гвоздей медленно вытягиваемых из дерева. Лучи зелёного света при этом стали шире и… мягче! Хранитель вышел из своего кабинета в коридор и быстрыми шагами направился к заветной двери. В его руке был зажат гвоздодёр.

Правильно ли он поступает, он не знал, но страх куда-то делся, хотя сердце скакало, как бешенное, от желудка до горла! Подойдя ближе, он увидел, что тряпки, которыми он когда-то законопатил эту дверь, валялись у противоположной стены, как будто, что-то выдуло их из щелей! А вот сама дверь лишь слегка выступила за пределы рамы. То, что толкало её изнутри, похоже, вовсе не было могучим, и явно нуждалось в помощи, как слабый цыплёнок не способный разломать собственную скорлупу…

Не рассуждая, чем это может кончиться, Хранитель вставил в приоткрывшуюся щель гвоздодёр и резко рванул его, так, что дверь с треском распахнулась, а шкаф закрывавший её от посторонних глаз, наконец упал с грохотом от которого казалось, содрогнулись больничные стены!

«Вот сейчас начнут выглядывать из палат разбуженные пациенты, прибежит дежурная сестра…» — промелькнуло в голове Хранителя.

Но ничего этого не было. А было… Было такое от чего, видавший виды, врач отпрянул к противоположной стене коридора и, вжавшись в нее, выронил из ослабевшей руки гвоздодёр!

В проёме, настежь распахнутой двери, вся в лучах изумрудно-зелёного света, стояла обнажённая девушка, и смотрела на него широко распахнутыми глазами.

«Не та!» — подумал Хранитель, и это было сущей правдой.

Эта девица была несколько повыше той, что должна была лежать в заколоченной палате. А ещё, она была более развитой, совсем не похожей на девочку-подростка, с полной округлой грудью, длинными красивыми ногами и крутыми бёдрами, что придавало ей божественный, (в языческом смысле), вид.

Но всё это Хранитель окинул лишь беглым взглядом. Его удивила даже не копна изумрудно-зелёных волос и не кожа девушки, цвета неспелых фисташек. Он, как завороженный смотрел в изумрудные глаза неведомой гостьи, с широкими щелевидными зрачками! Этот взгляд, казалось, проникал в само его сознание, он чувствовал его извилинами мозга, который в это время бесцеремонно читали, словно книгу! Так продолжалось секунд десять.

— Здравствуйте! — сказала девушка, приветливо улыбнувшись. — Меня зовут Мегги. А вы, как я понимаю, здешний доктор и Хранитель?

Он промолчал только по одной причине — язык намертво присох к нёбу. Однако зелёная девица по имени Мегги, похоже, в его ответах не нуждалась. Она явно читала его мысли и, увидев, что он заглядывает ей через плечо, заговорила снова:

— Вы Анджелику ищете? Её здесь нет, мы поменялись! Просто мне очень захотелось посмотреть на этот мир, а пройти сюда иным способом не удалось. Анджелике-то, что! Она принцесса, и в разных мирах, одновременно существовать может, хоть и не знает об этом. А я вот, совсем другое дело. Вы не против, если я применю вот это? Только никому не говорите, ладно?

С этими словами она подула на ладонь коротким фонтанчиком пламени, и водрузила себе на нос круглые очки, которые ей оказались немного маловаты, отчего глаза слегка съехались к переносице. Хранитель был «не против», хотя в глубине его сознания и промелькнуло лёгкой тенью удивление — от чего эта девушка, которая совершенно не замечает собственной наготы, вдруг так стесняется своих очков, добытых из огня?

— Ах, какая же я глупая! — всплеснула руками Мегги. — Совсем забыла, что здесь всем нужна одежда! Можно мне воспользоваться вот этим?

И она указала на вешалку с одиноким халатом, которая сейчас болталась на одном гвозде. Хранитель помог ей нацепить этот нехитрый предмет одежды, когда-то принадлежавший очень полной нянечке, который пришлось дважды обернуть вокруг её изящной фигуры. При этом ему всё время казалось, что он одевает маленького ребёнка, едва вставшего на ноги, настолько неловкими были её движения.

— Простите, но я так и не привыкла к одежде, — произнесла Мегги извиняющимся тоном, и покраснела от смущения.

Это было похоже на правду, хоть от такой правды и шла кругом голова.

* * *

Дежурная по этажу сестра, конечно, не спала на своём посту. Никто не смел её в этом заподозрить, но слегка задремать, подперев голову рукой, это ещё не значит спать, и нарушением не считается!

Правда, на сей раз, она задремала, наверное, слишком крепко, потому, что, когда открыла глаза, то увидела странную картину — по направлению к своему кабинету по коридору шёл врач, который дежурил сегодня ночью, но странным было не это, а то, что он вёл под руку какую-то незнакомую девицу в белом халате!

Кто это? Может быть новенькая медсестра? А что она делает здесь ночью? И почему спотыкается на каждом шагу? Может, какой-нибудь из пациенток стало плохо? Но почему тогда она, дежурная сестра, ничего не слышала?

Но нет, пациентка не может быть в белом халате, они все в домашних халатах, пижамах и спортивных костюмах! Раз белый халат, значит всё-таки медсестра. А почему она тогда без головного убора? И, что это у неё вдруг такие зелёные волосы? А почему… (дежурная сестра близоруко прищурилась и даже привстала со своего стула, вглядываясь в удаляющуюся фигурку девушки), почему это она разгуливает по коридору босиком?

Девушка и впрямь шла по коридору, несколько неуверенно переступая босыми ногами, которые к тому же оставляли после себя странные переливающиеся следы, не сразу исчезающие с хорошо вымытого пола. Дежурная сестра уже начала вставать, чтобы выяснить, наконец, в чём тут дело, но вдруг почувствовала лёгкий укол в икру левой ноги и тут же опустилась обратно на стул, уронив голову на руки.

Вот теперь, она точно спала, причём спала так крепко, что не почувствовала, как по её ноге пробежал небольшой, но очень мохнатый паук, тут же направившийся к наспех прикрытой двери, из которой уже не струились потоки зелёного света.

Вместо эпилога

(Автор в спешке выбегает на сцену, прижимая к себе блокнот, из которого по дороге выпадает несколько листков исписанной бумаги)

Автор: Стойте, стойте! Подождите! Это же ещё не всё! Я ведь так много

не успел рассказать… Вам, наверное, интересно узнать, куда

подевалась Фоллиана и капитан Барбарус? А что случилось

с падре Микаэлем, когда он попытался их найти в библиотеке

замка Злорда? И почему это Библиотекарь не слышал призыв

дочери, когда та явилась на место, откуда он должен был забрать

её из книги в свой мир? Наверное, любопытно было бы услышать

рассказ о том, как Чикада…

(окончательно роняет блокнот, из которого листки рассыпаются

по всей сцене)

Вот досада! Так у меня всё перепутается. Произведение ведь и без

того путаное, дальше некуда! Уже вовсю ругают за явное

несоответствие того и несовпадение этого. Ну, что ж, на всех

не угодишь! Вот публикую, а у самого уши горят и дрожат

коленки. А вдруг снова у кого-нибудь вычитка не получится…

Эх!.. Я и не надеялся всем понравиться, хорошо, что такие,

вообще нашлись. И на том, как говорится, спасибо!

Нет, я не жалуюсь, даже наоборот, весьма признателен, да-с…

(делает заговорщическое лицо, прислоняет палец к губам в знак

секретности; далее говорит полушёпотом)

На самом деле я сам не знаю ответов на большинство вопросов!

Герои, ведь они сами по себе, и довольно давно, а я только

подсматриваю и записываю. Я всё за ними записываю! Вы не

представляете, что они там вообще вытворяют… Короче говоря, я

всё узнаю и всё про них расскажу без утайки, и это будет в

следующей части. Договорились? Вот и славно! А теперь — пока!

Всем удачи, любви, счастья и полной, нескучной жизни!

* * *

06.03.2018

Оглавление

Глава 1 Три дракончика и рыцарь

Глава 2 Фенька

Глава 3 Горите города, и жители бегите!

Глава 4 Шаг назад

Глава 5 «Ура!», «Долой!» и прочие развлечения

Глава 6 Казусы разведки, большие и малые

Глава 7 Чайна-таун, мой Чайна-таун!

Глава 8 Собор Святого Мика

Глава 9 Умиротворённый дон

Глава 10 Тайна имени

Глава 11 Неожиданная проблема

Глава 12 Вред и польза нервного срыва

Глава 13 Съеденная книга и учёный тандем

Глава 14 Громадьё преступных планов

Глава 15 Тайна Архива Конгресса

Глава 16 Интермеццо Огнеплюя

  Интермеццо первое — Непослушный Самбульо

  Интермеццо второе — Непобедимая Армада

  Интермеццо третье — дорога в Новый Свет

  Интермеццо четвёртое — поророка

  Интермеццо пятое — Чига Шанки; знакомство

  Интермеццо шестое — Дорога к хижине

  Интермеццо седьмое — Город, пир и серьёзный выбор

  Интермеццо восьмое — Сомнения, открытия, игры

  Интермеццо девятое — страшные пуги-пуги

  Интермеццо десятое — «Пора, пора — рога трубят!»

  Интермеццо одиннадцатое — кураканга

  Интермеццо двенадцатое — Пираньи. Не наши пираньи

  Интермеццо тринадцатое — плохое место

  Интермеццо четырнадцатое — мокеле-мбембе

  Интермеццо пятнадцатое — триумфальное возвращение

  Интермеццо шестнадцатое — Великий обряд дружбы

  Интермеццо семнадцатое — Прощай, мой друг, прощай!

  Интермеццо восемнадцатое — туман на большой воде

  Интермеццо девятнадцатое — Адская пасть

  Интермеццо двадцатое — «Нижняя» река

  Интермеццо двадцать первое — дела домашние

  Интермеццо двадцать второе — Великий враг

  Интермеццо двадцать третье — амстердамская передышка

  Интермеццо двадцать четвёртое — эсти

  Интермеццо двадцать пятое — огненные галеоны

Глава 17 Вопросы пространства, времени, генетики и судьбы

Глава 18 Абордаж по-гангстерски I

Глава 19 Как покормить дракона

Глава 20 Почти всё на «зло»

Глава 21 Абордаж по-гангстерски II

Глава 22 «…быть взрослой дочери отцом!..» — 1

Глава 23 Только бы мама не узнала!

Глава 24 Абордаж по-гангстерски III

Глава 25 Красный капюшончик

Глава 26 «Нелегко менять кожу!..»

Глава 27 Этого лучше не видеть!

Глава 28 Неуловимый Мышкевич

Глава 29 «Куда ты идёшь, девочка?»

Глава 30 Брависсимо! Брависсимо!!!

Глава 31 Вопросы человеческой морали в драконьемпонимании

Глава 32 «А зачем тебе, бабушка, такие большие…»

Глава 33 И я его боюсь

Глава 34 Быть взрослой дочери отцом — 2

Глава 35 На ковре у шефа — 1

Глава 36 Мама

Глава 37 Быть взрослой дочери отцом — 3. Шифр

Глава 38 «Проруха на старуху»

Глава 39 Шаг к цивилизации

Глава 40 На ковре у шефа — 2. Ловкач

Глава 41 Чего боится тать

Глава 42 Беда с антикварами

Глава 43 Стон в ночи — 1. О пользе своевременных докладов

Глава 44 Быть взрослой дочери отцом — 4

Глава 45 Беда с антикварами — 2. «Давно не била хымов…»

Глава 46 Стон в ночи — 2. Держись, друг!

Глава 47 Не бойся, красавица!

Глава 48 Быть взрослой дочери отцом -5. «Дева совершенной красоты»

Глава 49 Я не сержусь…

Глава 50 Стон в ночи — 3. Занавес!

Глава 51 Догадайся… найди…

Глава 52 Всегда рад друзьям!

Глава 53 Чувство притяжения

Глава 54 Прозрение на бегу

Глава 55 Шур, шур, шур… Здорово, братец!

Глава 56 Подруга неожиданно

Глава 57 Ещё одна вскрытая тайна

Глава 58 Влипла, влипла, влипла, влипла…

Глава 59 Третий брат

Глава 60 Розовый дракоша

Глава 61 Какая разница?

Глава 62 Вот и мой приз!

Глава 63 Ошибка трижды

Глава 64 Осознанная необходимость

Глава 65 Зломорфозы

Глава 66 Дьяволица или самый настоящий ангел

Глава 67 Осознанная необходимость — 2. Куда течёт вода

Глава 68 Вот так трофейчик!

Глава 69 Братья разбойнички

Глава 70 На штурм!

Глава 71 Ключ в замке

Глава 72 Проклятое пламя

Глава 73 Разрубил врага — разрубил проблему!

Глава 74 Единожды солгавши

Глава 75 Братья разбойнички — 2. Идём на дело!

Глава 76 Здорово, Гёз!

Глава 77 Сожгите её!

Глава 78 Мы в осаде!

Глава 79 Вырвалась! Влипла…

Глава 80 Несколько ранее

Глава 81 Я добьюсь своего!

Глава 82 Сделка и задаток

Глава 83 Парашютно-кавалерийское приключение

Глава 84 Неизменна в любом виде

Глава 85 Необыкновенные приключения в Злорд-холле

Глава 86 Будем думать!

Глава 87 Технические затруднения

Глава 88 Баланс добра и зла с точки зрения зла

Глава 89 Ты мой козлик!

Глава 90 Довели девочку!

Глава 91 Опоздавшие

Глава 92 Убей меня, любимый!

Глава 93 Артефакт капитана Барбаруса

Глава 94 Семейная реликвия

Глава 95 Оставьте заботы старикам

Глава 96 Плата

Глава 97 Как я ненавижу опаздывать!

Глава 98 Штопальщики мировых дыр

Глава 99 Мы что-то пропустили?

Глава 100 В расчёте!

Глава 101 После

Глава 102 Интермеццо Хранителя

Вместо эпилога