История болезни (документальная повесть) - часть вторая [Александр Николаевич Уланов] (fb2) читать онлайн

А.Н. Уланов

«История Болезни»

(документальная повесть)

Часть вторая

Н.И.И. им.Склифосовского

г. Москва

«...Сказать в нескольких словах, о том, как удалось спасти Сашу Уланова, просто невозможно. За двадцать с лишним лет моей работы, в институте имени Склифосовского,

в самом крупном хирургическом учреждении Советского Союза, где за год лечатся десятки тысяч хирургических больных, ничего подобного

не было…»

А.А. Беляев – заведующий хирургическим отделением. Старший научный сотрудник Н.И.И скорой помощи имени Склифосовского

г. Москва

(Из ответного письма корреспонденту газеты

«Советская Мордовия» Л. Рогулёвой)

1972 год.

Н.И.И. скорой помощи им. Склифосовского. г. Москва.

Шестая операция 8.10.1969 года.

Ушивание свищей тонкого и толстого кишечника. Закрытие дефекта передней брюшной стенки.

Осложнение: рецидив свищей тонкого и толстого кишечника. Несостоятельность швов передней брюшной стенки c образованием двух дефектов.

Седьмая операция 13.10.1969 года.

Ревизия брюшной полости через образованные дефекты.

Осложнение: венозное кровотечение в брюшную полость.

Восьмая операция 15.10.1969 года.

Ушивание кровоточащего венозного сосуда брюшной полости через разрез в левом подреберье.

Осложнение: образование дополнительного «высокого» свища тонкого кишечника и дефекта брюшной стенки в области разреза.

Девятая операция 03.03.1970 года.

Ушивание двух свищей тонкого и трёх свищей толстого кишечника с резекцией около двух метров тонкого кишечника со свищами. Наложение цекостомы с выключением толстого кишечника. Закрытие отверстий брюшной стенки.

Десятая операция 06.07.1971 года.

Лапаротомия. Резекция купола слепой кишки. Наложение илио-асцендоанастомоза.

17 сентября 1969 год.

Первое утро в институте имени Склифосовского. Ждем врачебного обхода.

В палату в сопровождении медсестры Тани, быстрым шагом входит с задумчивым лицом врач – на вид лет пятьдесят. Прислушиваясь, настороженно смотрю на его сутулую спину, склонившуюся над очередным пациентом. Осматривая больного, он не с ним разговаривает, а эмоционально рассуждает сам с собой. Наконец, необычный доктор, подошел к моей кровати:

- А этот, откуда взялся?

Медсестра спокойно:

- Привез Смирнинский, из Саранска.

Наклонившись, он аккуратно откидывает с моего живота пеленку. Всматривается в рану, вопросительно смотрит на медсестру:

- Почему он здесь?

Я замер. Сейчас скажет: «Выписать», но услышал другое:

- Переведите в двухместную палату – посмотрел на стоящую невдалеке маму. – Я так понимаю, он ваш сын.

- Да – выдохнула она.

- Вероятно, Вам придется быть вместе с ним – обращается к медсестре: - Позаботьтесь о ней.

Врач вышел. Охватившее напряжение, еще не отпустило. Обращаюсь к рядом стоящей медсестре:

- Скажите, кто это был?

Она улыбается, в глазах смешинки.

- Испугался? Тебя осматривал заведующий отделением, Беляев Александр Анатольевич. Пойду, приготовлю для тебя и твоей мамы место в другой палате…

Двухместная палата, выходит окном на уютный московский дворик. Опершись на подоконник, наблюдаю. За забором института, возле подъезда пятиэтажного дома, на лавочках сидят бабушки - приглядывают за играющими во дворе детьми. Некоторые, прогуливают на поводке породистых собак и собачек. В Саранске, в основном шавки.

Сбоку крыши дома, пристроена голубятня. Огромная стая белых, с черными головками и хвостами голубей-монахов дружно взлетает. Кружатся высоко в небе, но не улетают.

- Здравствуйте.

Разворачиваюсь. Мама встает со стула. Перед нами - стройная в высоком колпаке, красивая женщина – врач. Немного смутившись, отвечаем почти одновременно:

- Здравствуйте.

- Александр Анатольевич, поручил мне шефство над Сашей. – взгляд ее приветливый, голос обволакивающе мягкий: – Зовут меня Татьяна Александровна Соколова. – обращается к маме: - А как мне Вас называть?

Мама растерялась.

- Фекла Никифоровна, но все зовут Феней.

- Если Вы не против, и я буду называть Вас так. Тетя Феня, мы с вами должны подготовить Сашу к операции.

Мама не понимает:

- Чем я могу Вам помочь?

Татьяна Александровна, смотрит на меня.

- Сашуля, ложись на кровать и покажи мне свою «достопримечательность» - лежа развязываю бинты, снимаю влажную пеленку. Врач, покачивая головой, внимательно осматривает рану, затем объясняет маме: - Видите, кожа воспалена, отечна и покрыта эрозиями, а должна быть мягкой, эластичной и без признаков воспаления. В противном случае, такой дефект живота не закрыть. Без вашей помощи нам не обойтись.

- Татьяна Александровна, скажите, что мне делать?

- Купайте Сашу…

В ванной, розовая от «марганцовки» вода. Напряженный стою рядом. Татьяна Александровна наставляет:

- Тщательно мойте намыленной губкой пораженную воспалением кожу.

Переминаясь с ноги на ногу, волнуюсь:

- А кишки не всплывут?

Лицо врача трогает улыбка.

- Не всплывут. Напротив, данная процедура очень полезна кишечнику – продолжая улыбаться, приказывает: - Раздевайся и в ванну - не могу себя пересилить смотрю на нее и краснею. Она понимает причину моей нерешительности: - Стесняться здесь некого – я твой лечащий врач, а маму тем более. Впрочем, могу выйти. Тетя Феня, если понадоблюсь, найдете в ординаторской - выходит.

Раздевшись, придерживаемый мамой, захожу в ванну. Стоя развязываю бинты, скидываю на пол грязную пеленку и опускаюсь в теплую розовую воду. Кишки действительно не трогаются с места.

-Хорошо-то как…Купался в ванной, почти год назад.

- Никто же не подсказал, а сами боялись.

Мягкой губкой, осторожно притрагиваюсь к краю раны.

- Совсем не больно, даже приятно.

Намыливая мою голову, мама восторгается:

- Сыночек, как хорошо нас в Москве встретили! Надо тебя еще подстричь – зарос совсем…

Чистый и расчесанный лежу в постели. Заходит Татьяна Александровна.

- Красавец! Сашуля, покажи-ка свой живот. – откидываю одеяло и приподнимаю пеленку: – Видите, намного лучше. Довольная мама, спрашивает:

- Большое Вам спасибо! Почему наши врачи, раньше не подсказали?

- По поводу лечения Саши в Саранске, многое не понятно. Будем исправлять. - врач подает ей несколько тюбиков: - Тетя Феня, мазью смазывайте края раны, особенно где эрозии. Пеленкой пользуйтесь реже, сильно не прижимайте – кожа должна дышать. Выделения из кишечника ни в коем случае не должны попадать на кожу. Саша, больше лежи. Читай книги. Кушай также в палате. Тетя Феня, пищу возьмете сами у раздатчицы - Таисии Ивановны.

- Здравствуйте – в палату заходит в медицинском халате, но без колпака, пожилая женщина.

Татьяна Александровна обрадована.

- Очень кстати. Познакомьтесь диетсестра – Екатерина Павловна . Я вас оставляю.

Диетсестра садится на подставленный мамой стул.

- Вижу, мой клиент. Александр Анатольевич, попросил тебя «раскормить». Саша, ты какую пищу любишь?

- Любую. Да толку мало. Вся она выходит из свищей.

Она обращается к маме:

- Мы подберем Саше калорийную с высокой усвояемостью диету. А Ваша задача, кормить его понемногу, но часто.

- А как часто?

- Чем чаще - тем лучше. Это называется - дробное питание…

Лежу – время обеда. Распахнулась дверь. В проеме, с подносом в руках, стоит крупная, круглолицая, с румянцем на щеках женщина. На подносе две небольшие кастрюли, два стакана сока и литровая стеклянная банка с чем-то похожим на молоко.

- Кушать подано!

Мама быстро идет ей навстречу.

- Извините, только что хотела идти к вам в раздаточную.

- Ничего страшного, мне самой захотелось увидеть, взбудоражившего институт больного.

Раздатчица, раскладывает принесенную еду на тумбочке, и обращается ко мне:

- Чтобы все съел! А это - приподнимает банку: - «Смесь

Спасокукоцкого», специально приготовленная для тебя, Екатериной Павловной. Пей постоянно и будешь как я! – добродушная улыбка не сходит с ее лица.

Мама поддерживает.

- Обязательно поправимся. Здесь в Москве, такой внимательный и заботливый медперсонал. Кому в Саранске сказать, не поверят!

- Правильно – не поверят. Здесь отношение к больным не одинаковое, а такого как Саша у нас еще не было. Он у нас особенный. Если Александр Анатольевич взялся – обязательно вылечит.

Смущенный говорю:

- Спасибо.

Таисия Ивановна шутливо:

- Спасибо для меня мало. Как наберешь вес — это и будет твоя благодарность. – обращается к маме: - Зовите меня Тася. Феня, как посуда освободится, занесите ее в раздаточную. Да! Чуть не забыла, Екатерина Павловна просила написать заявку на завтра. Она сможет для Саши приготовить любое блюдо. – раздатчица ушла.

Мама снимает с обеих кастрюль крышки и подает их мне.

- Посмотри, сынок!

На каждой из них лежит бумажка с надписью: «Для Саши»…

19 сентября 1969 год.

Как экспонат в музее, сотрудники института, второй день осматривают мой живот. Это льстило вначале, но затем, устал отвечать на однообразные вопросы и терпеть их ковыряние в кишках.

Обед закончен. С мамой, убираем использованную посуду. Вновь посетители – чернявая с пронзительным взглядом средних лет доктор и мужчина с фотоаппаратом. Взяв поднос с тарелками, мама быстро покидает палату, а женщина подходит ближе и повелительным тоном, говорит:

- Ложись в постель. Нам необходимо сфотографировать дефект брюшной стенки и кишечник.

Моментально, в памяти возникли фотографии уродцев, увиденные мною, в медицинском журнале.

- Не хочу! Вы, эти снимки напечатаете в журнале.

Врач возмущена:

- Молодой человек, ты находишься в научно - исследовательском институте. Я, Багницкая Тамара Николаевна, работаю над докторской диссертацией, по теме связанной с твоим заболеванием. Фотографии нужны для моего научного труда и размешать снимки, ни в каком журнале, не собираюсь. Не капризничай! У нас мало времени.

- Все равно не дамся! Когда Александр Анатольевич, зашьет живот, приходите и фотографируйте - доктор резко разворачивается и выходит...

В палату, вместе с Тамарой Николаевной, входит Татьяна Александровна.

- Сашуля, что за причуды? Тамара Николаевна, вместе с Александром Анатольевичем, разрабатывают план предстоящей тебе операции – не сопротивляйся!

Сдаюсь - ложусь на кровать.

- Тамара Николаевна! Сделайте снимки только без моего лица.

Она примирительно:

- Мне ни лицо, а твой кишечник интересен.

Фотограф налаживает подсветку. Снимаю с живота пеленку - лицо закрываю ладонями. Звучат многочисленные щелчки фотоаппарата…

Во время тихого часа вновь зашла Татьяна Александровна.

- Наш «бунтовщик» успокоился?

Мама подставляет ей стул.

- Успокоился.

Отвожу в сторону взгляд.

- С таким животом «светиться», никому не захочется.

- Саша, тебе же Тамара Николаевна, объяснила. Когда ушьют свищи и закроют дефект передней брюшной стенки, понадобятся слайды для сравнения. Может мне не надо говорить, но ты должен знать. Операция предстоит очень серьезная, можно сказать – уникальная, с непредсказуемым финалом. Любая помощь, со стороны сотрудников института - бесценна. Твоя задача, выполнять все наши рекомендации. Хорошо?

- Хорошо, Татьяна Александровна, понял Вас.

- Молодец, что понимаешь. Тебе повезло попасть именно в наше отделение. Александр Анатольевич, не боится рисковать. Во время войны, он - молодым хирургом, оперировал солдат с крайне сложными ранениями, а их было сотни. Затем, в нашем институте он ассистировал крупнейшему хирургу современности - Сергею Сергеевичу Юдину. После смерти Сергея Сергеевича, Александр Анатольевич является лучшим хирургом нашего лечебного учреждения.

Она поворачивается к рядом стоящей маме:

- Поверьте, случай вашего сына, особенный, ничего подобного, в институте им.Склифосовского не было.

Шевеля одними губами, мама чуть слышно говорит:

- В Саранске сказали, нам помочь невозможно. Никто и нигде. Кроме вас - надеяться не на кого.

-Не переживайте, Александр Анатольевич, если берется за что-то, то рассчитывает только на победу. Уверена, у Саши, все сложится удачно – смотрит на меня. – Озадачила тебя, Сашуля?

- Нет. Сам знаю, что вылечусь…

28 сентября 1969 год.

Воскресенье. У врачей выходной - никто не беспокоит. Мне захотелось сала, и мама пошла в магазин. Появилась возможность, прогуляться по территории института. Беспрепятственно покидаю отделение, спускаюсь по лестнице и выхожу во двор.

Прохладный осенний ветерок, задувает за нательную больничную рубашку. Приподняв воротник, сжимаю горловину пижамы. Справа от нашего корпуса находится одноэтажное барачного типа, с маленькими окнами здание внешне похожее на склад. Подошел поближе. Внутри за закрытой дверью, слышу тихое рычание и тявканье нескольких собак. Озадаченный услышанным, гуляю по аллеям небольшого сквера. По его периметру, расположены несколько различных по высоте и форме зданий. Центральная аллея заканчивается, и я оказываюсь перед величественным сооружением. В центре подковообразного здания, купол. Его венчает, покрытый позолотой, шар. Все это, я видел при свете фонарей, в ночь поступления в институт. Переборов робость, поднимаюсь по широкой гранитной лестнице к обрамленному колоннами, парадному входу. Открываю массивную, в два человеческих роста, дверь - оказываюсь в огромном зале. Никого. Гладкие, будто покрытые стеклом колоны, держат величественный купол, разрисованный библейскими сюжетами. Осмелев, под взглядами святых и летающих в вышине ангелов, шагаю по мраморному полу на противоположную сторону к выходу. Двери закрыты. Сквозь стекла, за кованым забором, вижу просторную площадь, по которой мчатся широким потоком машины. Догадываюсь, это и есть «Колхозная площадь», которая является частью «Садового кольца»…

Захожу в палату. Возвратившаяся мама, вытаскивает из авоськи купленные продукты:

- Ты где был?

- Знакомился с институтом Склифосовского. Мам, сходи в центральное здание, там так красиво!

- Сынок, мы с тобой не на экскурсию в Москву приехали – она кладет на тумбочку большой кусок жирного окорока: - Попросила продавщицу, кусочек пожирней. Она удивилась: «Такое впервые слышу, все обычно просят постное». Говорю ей: «Это нужно для лечения, сыну, он здесь в институте лежит», и она отвесила намного больше, чем я пробила в кассе.

От аппетитного вида, приятно пахнущего куска окорока «засосало» в желудке. С жадностью набрасываюсь на мягкий тающий во рту бутерброд.

- Мам, он такой вкусный, лучше домашнего сала.

- Мы дома просто солим, а окорок, надо готовить по специальному рецепту, в особых условиях.

- И вы с папкой, следующего поросенка приготовьте по такому же рецепту.

Улыбаясь, мама отрицательно машет головой.

- Мы его за месяц съедим, а соленого сала, на полгода хватает. Не переживай, съешь, еще куплю - лишь бы на пользу пошло…

30 сентября 1969 год.

После разговора с Татьяной Александровной, к каждому врачу отношусь с пониманием и уважением. Вновь пришла Тамара Николаевна, и с ней Александр Анатольевич с медсестрой.

«В отделении две молоденькие медсестры - обе симпатичные и обе Тани. Одна, что принимала при поступлении в отделение – брюнетка, а вторая, светлая – блондинка. Медперсонал и больные, зовут их - Таня черненькая и Таня беленькая».

Дежурит сегодня, Таня беленькая.

Медсестра подает докторам резиновые перчатки. Врачи поочередно засовывают свои пальцы в свищи, пытаются раздвинуть петли кишечника. Тошнотворная боль у меня вызывает стон, капельки холодного пота покрывают лоб.

Не обращая внимания на мои стенания, оба спорят. Александр Анатольевич, эмоционально:

- Тамара Николаевна! Все завершим одним разом. Ушьем свищи, затем затянем дефект живота шпагатами, кожа молодая и эластичная – выдержит.

Тамара Николаевна, старается быть спокойной.

- Рисковать, не советую. Лучше прооперировать в два этапа, - возможны рецидивы свищей. Больной истощен, кожа вокруг раны еще воспалена.

Заведующий настаивает:

- Со дня поступления, эрозии и отечность исчезли. За неделю, кожа придет в норму. У Саши, хороший аппетит. Благодаря усиленному питанию, парень набрал вес.

Она недоверчиво покачивает головой:

- Смотрите сами, я же остаюсь, при своем мнении.

Не сказав мне ни слова, доктора выходят. Обращаюсь к медсестре:

- Таня, через неделю мне назначена операция?

Она пожимает плечами.

- Вероятно. Нам врачи не докладывают. Боишься?

- Что ты говоришь? Я ее жду почти год – открываю прикрытую пеленкой рану: – Разве можно жить с этим?!

- Согласна. Всех удивляет, как ты живешь без брюшной стенки и свищами в кишечнике.

Вновь накрываю пеленкой рану. Через неделю, возможно, Александр Анатольевич, дырки зашьет.

Задвинув ногой плевашку под кровать, медсестра садится рядом на стул:

- За тебя, Саша, взялись серьезно, а Александр Анатольевич мог бы спасти, даже и А.С. Пушкина. Жаль, они во времени разошлись.

- Его же, Дантес ранил в живот.

- Да и пуля повредила кишечник. Прожил он, еще два дня. Получается, умер поэт, от перитонита.

- А у меня перитонит, возник после прооперированного аппендицита. Живот раздуло и кишки порвались сами – без пули. Но я же не умер?

- Организм твой оказался крепче, и медицина сейчас другая.

- Таня, ты такая умная!

- Не совсем умная, в этом году, поступала в медицинский институт недобрала баллов. На следующий год вновь попытаюсь. Хочу быть хирургом, как Александр Анатольевич.

- Хочешь, значит будешь. Обязательно поступишь. Тань, возле нашего корпуса барак, а в нем собаки. Они для медицинских опытов? Да?

- Да. Там один странный профессор Демихов Владимир Петрович экспериментирует. Пытается пересаживать органы от одной собаки к другой. Там живет собака с двумя головами, и они говорят: «Друг с другом дерутся за еду». Вроде бы даже пересаживает и сердце. К нему из-за границы врачи приезжают за опытом, но наше министерство здравоохранения его не поддерживает.

Заходит мама, в руках что-то завернутое в бумагу.

- Сидела в коридоре. Больные, стали расспрашивать про тебя, Саша. Я им, между прочим, сказала, что ты любишь жирный окорок, так они мне, вот, сколько понатаскали – разворачивает бумагу, там обрезки жира от окорока:– Я взяла. Они все равно жирное не едят.

- Мам! Врачи не сказали, но по разговору понял, через неделю мне сделают операцию.

- Сыночек, в Москву для этого и прилетели. Даст Бог, все пройдет благополучно.

В глазах мамы тревога. Таня успокаивает.

- Тетя Феня, Александр Анатольевич, сделает все, что в его силах. Саша, операцию выдержит.

Дверь в палату приоткрылась. Заглядывает пожилой мужчина. В руках термос.

- Может, Саша, горячей ухи поест?

Добродушная улыбка, озаряет лицо медсестры.

- С таким усиленным питанием, обязательно поправишься…

6 октября 1969 год.

- Операция назначена на послезавтра – от самой двери палаты, говорит Татьяна Александровна. Мама, встает ей навстречу: - Тетя Феня, ведите Сашу в ванну, ему нужно освободить кишечник.

- Татьяна Александровна, он еще не завтракал.

- Хорошо, что не завтракал. - смотрит на меня: - Саша, сегодня придется поголодать до обеда. Нам необходимо, обследовать под рентгеном твой кишечник. Потерпишь?

- Да.

Встаю с постели, иду за мамой в ванную. Как обычно, обмываю намыленной губкой, края раны. Неожиданно, входит Татьяна Александровна. Растерянный, поворачиваюсь набок.

- Сашуля, сегодня нам не до стеснения и капризов. Выбирайся и ложись на кушетку - отвернувшись, не смело ложусь на холодный дерматин кушетки, спиной к врачу: - Можешь прикрыть свои «прелести» полотенцем и ложись на спину – берет за ширмой грелку с резиной трубкой и наконечником для клизмы. Набирает в нее из под крана, теплую воду: - Тетя Феня, держите грелку – отдает ее маме, затем одной рукой направляет наконечник поочередно во все свищи, а пальцем другой руки выковыривает из кишечника «орешки» застарелого кала.

Мама, заново заливает в грелку воду. Затем все тоже, через задний проход. Из под моей спины по кушетке, вода сливается в тазик и на пол. …

Лежу на своей кровати, не могу успокоиться после унизительной процедуры – стыдно. Пожилой санитар закатывает каталку. Его худощавая фигура, часто мелькала сквозь проем двери палаты. Голова санитара, как бы здороваясь, постоянно кивает, а глаза прикрывают вечно дергающие веки. На этой самой каталке он возит обед из кухни в раздаточную, собирает грязное белье для прачечной и транспортирует тяжело больных,.

Зовут санитара Василий Семенович или просто дядя Вася

- Саша, поехали на рентген.

- Дядя Вася, я сам дойду.

Он машет своей трясущей головой.

- Не положено, мне Александр Анатольевич сказал везти на каталке. А я привык, выполнять приказы. Залезай, покатаю.

В рентген кабинете, Александр Анатольевич, рентгенолог-мужчина и рентген лаборант женщина. Дядя Вася вышел. Повернувшись сажусь на каталку. Лаборант подает литровую кружку, заполненную, белой как молоко, массой.

- Пей.

Смотрю на Александра Анатольевича.

- Саша, выпей как можно больше. Барий нужен для контраста. Хотим увидеть, на каком уровне в кишечнике находятся свищи.

Глотаю неприятный безвкусный раствор. С трудом выпил половину.

- Не могу. Не лезет.

Рентгенолог:

- Пей, через не могу.

Пересилив себя, продолжаю глотать. Не много недопив, отдаю кружку лаборанту.

- Все!

Перелезаю с каталки под рентген-облучатель. Александр Анатольевич, отходит за шторку. Рентгенолог в тяжелой накидке и толстых резиновых перчатках, встает рядом со мной. Выключив свет, женщина выходит. Периодически гудит аппарат. Рентгенолог мнет живот выше раны и быстро заменяет пластины рентгеновской пленки.

Зажегся свет, Александр Анатольевич, откинув пеленку, всматривается в мой живот. Приподняв голову, смотрю и я.

На верхнем краю раны выступила из свища лепешка бария. Посоветовавшись, врачи решают продолжить обследование. Лаборант вновь замешивает раствор бария: «Больше выпить не смогу». Но лаборант заливает приготовленный раствор в знакомую грелку с трубкой для клизмы. Рентгенолог втыкает наконечник в свищи, затем обследование продолжается через прямую кишку…

Василий Семенович везет меня измученного в палату.

- А как ты хочешь? Перед операцией каждого обследуют, иначе что-то можно пропустить, но будет поздно. Саша, отдохни, а я тем временем подарок тебе сделаю.

Мама, встречает возле палаты.

- Намучился сынок?

Разговаривать нет желания. Обессиленный, сползаю с каталки и ложусь в постель…

Тихий час. Заходит Василий Семенович с куском фанеры.

- Феня, я немного побеспокою вас. Буду у Саши, снимать хандру. - достает из кармана халата скрученную стальную проволоку и два гвоздя. Уперев фанеру о тумбочку, он с усилием ее сгибает, затем пропускает через подготовленное отверстие проволоку и закручивает ее на гвоздях, с обратной стороны. Освобожденная фанера разгибаясь, натягивает до предела сталь.

Заинтересованный, спрашиваю:

- Дядя Вася, что это?

Оценивая свою работу, он отвечает:

- Однострунный музыкальный инструмент. Послушай! – садится на стул и кладет его себе на колени. Из другого кармана халата вытаскивает пустой пенициллиновый пузырек и маленький гвоздик. Трясущая левая рука с пузырьком ложится на струну, а правая дергает его гвоздиком.

Комнату заполняет чистейший вибрирующий звук и течет знакомая всем мелодия:

«Не слышны в саду даже шорохи

Все здесь замерло до утра.

Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера» и т.д.

Завороженный, смотрю на красивого, одухотворенного человека, сотворившего чудо. Смолк последний звук необычного инструмента. С мамой молчим, не знаем что сказать. Василий Семенович, улыбаясь, спрашивает:

- Понравилось?

Прерываю молчание:

- Дядя Вася, Вы где так замечательно научились играть? Я полгода ходил в музыкальную школу, а выучил, только две песенки «Петушок» и «Не слышно шума городского».

Встревает мама:

- Ты же свой аккордеон утопил в ванной. Мог бы также играть.

Оправдываясь, смотрю на улыбающегося музыканта:

- Меха пропускали воздух - хотел узнать где? После воды аккордеон расклеился и покрылся плесенью. Пришлось выбросить его на помойку.

Василий Семенович, подает мне свое изобретение:

- Дарю, продолжай учиться. Я музыкальной грамоте не обучен, играю по слуху. Когда немцы под Москвой подбили мой самолет, пришлось спускаться на парашюте. Очень сильно ударился головой о землю, лечился здесь же, в институте Склифосовского. От нечего делать стал музицировать.

Мама удивляется:

- Василий Семенович, Вы военный летчик?

- Бывший летчик, списали в начале войны. Но физически еще крепок. - он вдруг, сняв белый халат, упирается руками о край стула и делает стойку на голове…

7 октября 1969 год.

Лежу в кровати с раскрытым животом. Рядом стоят Александр Анатольевич, Тамара Николаевна и крупная пожилая женщина-врач. Татьяна Александровна в стороне. В руках у всех рентгеновские снимки – идет предоперационный консилиум. Главенствует незнакомая мне доктор. Повернувшись к окну, она рассматривает снимок. Затем, тоном руководителя говорит:

- По этим негативам трудно определить, как сильно поражен кишечник. Александр Анатольевич, по ходу операции, думаю, Вы сами определитесь, с объемом вмешательства, но все же, прислушайтесь к мнению, Тамары Николаевны.

Александр Анатольевич, спокойно:

- Пока свое решение не меняю. Согласен, при определенных обстоятельствах, оперативное вмешательство можно разделить и на два этапа.

Рассматривая свой снимок, Тамара Николаевна, настаивает:

- Ольга Осиповна, Вы же видите какой объем работы, предстоит для всей бригады хирургов - никак нельзя, допустить ошибки.

Ольга Осиповна, присев на стул, осматривает кожу вокруг раны.

- Да, ошибки быть не должно, надеемся на большой опыт и удачу Александра Анатольевича – обращается к лечащему врачу: - Татьяна Александровна, Вы, замечательно потрудились. Больной подготовлен к операции, очень хорошо.

Татьяна Александровна, подходит ближе.

- Спасибо, но здесь большая заслуга, Сашиной мамы. Это она смогла поднять на ноги такого тяжелобольного сына.

Ольга Осиповна просит:

- Если она здесь, пожалуйста, позовите ее.

Татьяна Александровна выходит и возвращается с моей мамой. Мама, в нерешительности, останавливается у двери.

Ольга Осиповна подходит к ней.

- Я, Виноградова Ольга Осиповна – профессор, заведую кафедрой хирургии института – протягивает маме руку: – Как Вас величать?

Смущенная, она, протягивает свою:

- Фёкла Никифоровна.

- Фёкла Никифоровна, Вы очень хороший родитель. Смогли спасти своего сына. Он у Вас единственный?

Она отрицательно машет головой.

- Шестеро – и все сыновья. Двое выросли… остальные в Саранске с отцом.

«Понимаю, мама запнулась, вспомнив о тюремном сроке брата. Но разве это скажешь, уважаемым докторам?».

Профессор, не отпуская маминой руки, восклицает:

- Какая молодец! Вы, необыкновенная мама. Саша видимо младший?

- Нет, он четвертый. А младшему Сереже, на днях будет десять. Дома как-нибудь без меня справятся. Здесь я нужней.

Отпустив наконец мамину кисть, Ольга Осиповна говорит снова тоном руководителя:

- Завтра вашему сыну, предстоит серьезная операция. Вы действительно очень необходимы, именно здесь.

Врачи ушли. Продолжаю лежать в постели, мама сидит рядом:

- Завтра тебе Александр Анатольевич, даст Бог, зашьет живот и наши мучения закончатся.

- Наконец-то. Не пойму, что мешало это сделать врачам в Саранске?

- Не знаю. Наверное не умеют лечить таких больных как ты. А какое, здесь к нам отношение! Сама профессор института мне руку жала, а в Саранске, никто даже по имени отчеству не назвал…

8 октября 1969 год.

Тревожный сон, прервался прикосновением маминой руки.

- Вставай, сыночек. Нужно привести в порядок рану. Ванну уже заполнила.

Важный день настал, но радости не испытываю, не отпускает охватившее после сна волнение.

Лежу в теплой воде, мою губкой кожу живота и мысленно прощаюсь с опостылевшей раной – не получается, видимо сроднился…

Девять часов. Василий Семенович в сопровождении Тани черненькой, вталкивают в палату каталку. Встаю им навстречу.

- Здравствуйте, может я сам пойду?

Таня машет руками.

- Да меня, за это с работы уволят. Саша, ложись на каталку, тебя ждут в операционной – смотрит на растерянную маму: - Тетя Феня, все будет хорошо. Обратно привезем вашего сына, уже с нормальным животом.

Василий Семенович, согласно трясет головой.

- У Александра Анатольевича, «золотые руки». Саша будет еще офицером, как и я.

Мама обнимает, целует, затем, как обычно крестит.

- С Богом, сынок!

Укладываясь на каталку, командую:

- Поехали.

Длинный коридор заканчивается, лифт поднимает нас на четвертый этаж.

В ШЕСТОЙ раз передо мной раскрывается дверь в операционную, но теперь в Москве. Каталка движется в проем, мама остается ждать.

Чистая и светлая операционная заполнена медперсоналом, облаченных с головы до ног в темно-зеленые одежды. В полной тишине, при помощи Тани и Василия Семеновича, осторожно переползаю на операционный стол. Они вместе с каталкой покидают помещение.

Подошедшая девушка в зеленом, молча с первой попытки, вводит иглу в вену и подключают капельницу к моей руке. Она же, в капельницу ниже зажима, шприцем делает инъекцию – язык, конечности и все тело обездвижены. Рефлектор над головой, отдаляется, уменьшаясь в размерах. Слышу отдельные слова, подошедших к столу хирургов. Глаза закрылись…

Открылись – лежу в своей палате. Надо мной заплаканное, счастливое лицо матери.

С трудом размыкаю слипшиеся губы:

- Операцию не сделали?!

Она растерянна и удивлена.

- Да как же, сынок, не сделали? Сделали! У тебя больше нет раны. Живот зашит!

- Когда?

- Да что с тобой, сынок? Операция продолжалась шесть часов и в палате лежишь больше часа.

Недоверчиво смотрю на маму.

- Подними голову.

Подложив свою ладонь под мою голову, она медленно поднимает ее, второй рукой, осторожно убирает с живота покрывало.

Вместо зияющей раны, вижу полоску приклеенного многослойного бинта и натянутую до блеска кожу. Живот стянут толстыми капроновыми нитками, пропущенных через шесть крепких пластин – по три с каждой стороны.

Голова опускается на подушку. Глаза мамы светятся счастьем, а мне не верится: «Может это просто снится?».

Возле носа шипит шланг от кислородного баллона. В руку капает густая темная кровь. Тошнотворное состояние. Почему-то радости нет…

Вечер. Рядом Александр Анатольевич с Татьяной Александровной. Мама у окна наблюдает за врачами. Заведующий, сидя на стуле, осматривает прооперированный им живот – лицо настороженное.

- Как самочувствие, Саша?

- Хорошее. Немного живот ноет и подташнивает

- Придется потерпеть. Между петлями кишечника надрезано большое количество спаек и ушито много свищей. Со временем боль в животе пройдет. А ты молодец! Не подвел нас. Под глубоким наркозом, выдержать такую длительную операцию, не всякому дано – обращается к лечащему врачу: - Татьяна Александровна, назначьте «Промедол» и пожалуйста, постоянно капайте жидкость – нужно уменьшить интоксикацию.

Она кивает.

-Хорошо. Александр Анатольевич, у Сашули плохие вены, придется делать на конечностях веносекцию.

- Делайте, и необходимо постоянно отсасывать застой в желудке. Помнится, у нас где-то, был самодельный отсос с банками – в данном случае, он кстати.

Молчавшая до этого мама, не выдерживает:

- Александр Анатольевич, Татьяна Александровна! Как мне Вас отблагодарить за спасение сына?

Татьяна Александровна смотрит на своего руководителя, а он не меняя выражения лица, серьезно отвечает:

- Фёкла Никифоровна, давайте подождем с благодарностями. Что наметили - все выполнили, но не знаем, как отреагирует на наше вмешательство кишечник.

Мама не понимает.

- Вы же, живот зашили!

- Зашили, и свищи ушили, но кишечник пока функционирует очень вяло. Когда активизируется перистальтика кишечника и возобновит свою работу весь пищеварительный тракт, вот тогда вместе отпразднуем победу.

Маму обнимает Татьяна Александровна.

- Тетя Феня, после такой серьезной операции, кишечнику необходимо время, для возобновления своей функции. Все надеемся на хороший результат – смотрит на меня: - Верно говорю, Сашуля?

Отвечаю:

- Да…

Санитар – дядя Вася, притащил похожую на этажерку деревянную конструкцию, и вместе с медсестрой, собрали трехбаночный отсос. Одна герметично закупоренная банка на нижней полке – из нее выведен длинный резиновый зонт. Вторая, также закупоренная заполненная водой, установлена на самом верху этажерки – из нижней части которой свисает трубка с зажимом – она направлена в третью бутыль, без крышки.

Вновь вошла в палату, Татьяна Александровна:

- Аппарат готов к работе?

- Готов, товарищ командир – рапортует, Василий Семенович.

- Сашуля, начнем удалять твой застой – улыбается врач и ловко вводит тонкий от банки зонд через мой нос в желудок, затем снимает зажим. Вода из верхней банки течет в нижнюю, а в соседний нижний сосуд, втягивается через зонд мутное грязно-зеленое содержимое желудка: – Тетя Феня, подайте воды – мама подносит ей кружку. Врач приподнимает мою голову: – Пей, Сашуля - провалившаяся через пищевод чистая вода вытекает в банку - мутной. После второй кружки пошла чистая, и на трубке вновь закрепляется зажим: - Как возникнет необходимость, снимите зажим, и желудок у Саши будет очищаться. Тетя Феня, Вам все понятно?

- Да, конечно, Татьяна Александровна! Это очень просто…

11 октября 1969 год.

Суббота - четвертый день после операции.

«Два дня в палату шли бесконечным потоком сотрудники института. Некоторые, знакомы по предыдущим посещениям, но в основном новые лица. Все трогали, натянутую как пергамент кожу и мяли живот. Обеспокоенная мама стояла рядом - вздыхала, но никому не перечила».

Живот не болит – три раза в день вводят «Промедол».Татьяна Александровна, вчера вынула зонд из желудка. Странную деревянную конструкцию вместе с банками, дядя Вася вынес. Глотаю понемногу бледный бульон с крошками из мясного фарша.

Урчащий кишечник распирает «корсет». Натянутые струны капроновых нитей режут кожу живота, оставляя кровянистые полосы и упорные пластины, которые медленно ползут по нему навстречу друг другу.

В палате со мной мама. Время ближе к обеду. Заходит Александр Анатольевич, в необычном для него хорошем настроении.

- Саша, принес тебе и твоей маме для аппетита немного кетовой икры – кладет на тумбочку тарелку с двумя бутербродами, поверх которого густо рассыпаны янтарные «горошины».

Раньше слышал о ней, но видел впервые. Удивленный выдыхаю.

- Спасибо!

Мама поражена не меньше.

- Вы, еще балуете нас!

- Меня угостили, и я решил поделиться с вами.

-Александр Анатольевич, скажите, нужны ли такие частые посещения врачей к Саше? Они давят на его живот, а кожа очень тонкая. – она приподнимает покрывало: - Видите, местами не выдерживает - режется нитками.

- Фёкла Никифоровна, поймите! Пустой кишечник постепенно заполнятся и за счет этого, увеличивается объем живота. Кожа у Саши молодая, разрезы заживут быстро. А то, что сотрудники интересуются, объяснимо. Поверьте, за более чем двадцать лет моей работы в институте, подобного случая не было. Ваша забота – встречаемся взглядом: - Сашин оптимизм и его природная живучесть, очень помогли нам – вновь обращается к маме: - Пока для волнения нет причин, все идет по намеченному графику…

13 октября 1969 год.

Понедельник.

Разбудили боли в левом подреберье. В палате темно, но за окном светает. Слышны голоса и шаги людей в коридоре. Вечерняя инъекция «Промедола» - не обезболивает. Предчувствую неладное, трогаю рукой живот. На ладони, что-то влажное и липкое. Наконец, осознаю – КАТАСТРОФА! Тело покрылось холодным потом. Рядом на соседней койке, спит мама: «Как смогу это сказать ей?»

Время идет, боли усиливаются – стараясь быть спокойным, шепчу:

- Мама, проснись! – тревога все же передается.

- Что сынок? – испуганная, она встает с постели.

Скрывать нет смысла.

- У нас БЕДА…

Включен свет, откинуто одело и укрывавшее шов пеленка – слева из боковых разрезов кожи живота и между верхними швами выделяется кишечное содержимое. Побледневшая мама, обессилено опускается на стул и тупо смотрит на извергающее «бедствие».

Понимаю, надо действовать самому .

- Мам! Скажи медсестре, пусть вызовет дежурного хирурга!

- Бегу, сынок! – она быстро выходит из палаты.

Слышны приближающиеся шаги. Входит невысокого роста, темненькая лет за тридцать, врач нашего отделения – Тамара Михайловна. Она ранее неоднократно заходила в палату вместе с Татьяной Александровной – вероятно, они подруги.

- Саша, показывай, что у тебя стряслось?

- Ничего хорошего. – обреченно, вновь откидываю мокрую пеленку с живота: - Смотрите!

Быстрый оценивающий взгляд доктора. Ничего не сказав, развернувшись, она выходит…

Лежу в перевязочной на столе. Срочно вызванная Татьяна Александровна, разрезает стягивающие рану нитки – верхняя и нижняя части шва расходятся. Она засовывает в образовавшиеся отверстия шланг тарахтящего электрического отсоса – вытягивает скопившееся кишечное содержимое.

Дурно, знобит, со лба стекают капельки холодного пота - инъекция «Промедола» эффекта не дает. Татьяна Александровнаковыряясь в моей брюшной полости, просит:

- Сашуля! Покричи, будет легче.

Отрешенно с трудом, выговариваю:

- Сил нет кричать.

Входит Александр Анатольевич. Не поздоровавшись, смотрит на мой живот. Озабоченный, сам собой рассуждает:

- Рецидив. Моя вина! Видел же - кишечная петля в левом подреберье «приросла» к брюшной стенке.Пожалел, не подрезал. Вероятно, там находился еще один СВИЩ. Татьяна Александровна, продолжая работать отсосом, спрашивает:

- Что будем делать, Александр Анатольевич?

- Что делать? Срочно оперировать! Необходима ревизия брюшной полости. Оценим создавшуюся ситуацию и на месте решим дальнейшие действия. Нужно сообщить о случившимся , Тамаре Николаевне и Виноградовой - наконец, обращается ко мне: - Саша, к сожалению, с одной попытки у нас не вышло. Дальнейшее лечение, придется разделить на этапы.

Обреченно, киваю головой…

Санитар Василий Семенович, с дежурившей в эту смену медсестрой – средних лет круглолицей Ниной Сергеевной, толкают каталку по длинному коридору отделения.

Возле моей палаты, стоит растерянная мама. Желая ее ободрить, приподняв немного голову от каталки, пытаюсь улыбнуться. Вибрация усиливает боль и улыбка получается страдальческая. Опомнившись, она догоняет нас и заглядывая мне в глаза через плечо санитара, идет рядом – сопровождает НА СЕДЬМУЮ операцию. Лифт, операционная, противно пахнущая маска для наркоза…

Слышу знакомые голоса. Приоткрываю глаза – лежу в палате. Из капельницы в левую руку течет густая темная кровь. Через мокрую салфетку возле носа, пробивается из трубки кислород. Рядом Александр Анатольевич, с трудом подбирая слова, объясняет маме:

- Фекла Никифоровна, к сожалению, как планировал, с одного раза восстановить Сашин кишечник не удалось.

Отрешенно, без эмоций, она говорит:

- Не надо было, после такой сложной операции, допускать в палату посторонних врачей, все мяли-мяли живот – кишечник не выдержал и снова порвался.

- Причина рецидива не в этом. Как выяснилось, был еще один свищ, припаянный к брюшной стенке. Во время предыдущей операции, я не стал перерезать соединительную ткань – не хотел лишний раз травмировать кишечник. А зря! Теперь придется, ушивать свищи поэтапно – замечает мой взгляд: - Саша! Я, обязательно восстановлю твой кишечник!

Хирург пытавшийся «воскресить», уходит понурив голову. Мама усталым голосом, говорит мне:

- Ну что, сынок! Начнем все сначала…

15 октября 1969 год.

Кровать в центре палаты. Вокруг трубки. Что-то через них в мой организм входит, а что-то выходит. Одолевает резкая слабость. Перед глазами летают «мушки». Врачи постоянно тревожат мое тело - нет сил и желания сопротивляться и возражать. Выражения лиц у медперсонала, знакомое по Саранску, когда никто не надеялся на благополучный исход. Мысленно посмеиваюсь: «Думают, УМРУ. Ошибаются - Я ВЫЖИВУ, просто они этого не знают».

Мама у окна. В палате Татьяна Александровна, убеждает Александра Анатольевича:

- Где-то кровоточит. Постоянно капаем кровь, а гемоглобин упал до 60 г/л.

Он соглашается:

- Думаю, в области злополучного свища. Нет смысла тянуть время, надо искать источник - обращается к напряженной маме: - Фекла Никифоровна, придется нам вести Сашу вновь в операционную, необходимо, срочно найти кровоточащий сосуд.

Она безропотно отвечает:

- Делайте, как считаете нужным. Спасайте сына…

Несколько человек поднимают мое обессиленное тело, вместе с трубками, укладывают его на каталку и процессия трогается.

Капельницу держит Нина Сергеевна. Игла в вене еще ночью закупорилась тромбом. Утром, Татьяна Александровна, после нескольких попыток, через разрез кожи все же отыскала венку и с трудом ввела в нее новую. В одной руке медсестры - флакон с кровью, другой – она осторожно придерживает иглу в вене. Не дай Бог выскочит. Кислородную подушку несет мама. Кислород щекочет мне ноздри – но дышать легче.

Всем я нужен, всеми любим, приятное чувство обволакивает сознание. Впереди - ВОСЬМАЯ операция…

Вновь на операционном столе. Жду, когда на лицо накинут вонючую маску для наркоза. Хирурги за шторкой обсуждают ход операции – никто с маской не подходит. Смотрю в зеркало рефлектора – вижу свой вспоротый живот и руки Александра Анатольевича. Он берет в руки шприц и делает «заморозку» кожи в области левого подреберья. Слышу его голос:

- Источник кровотечения думаю здесь, на месте обнаруженного свища - неприятно видеть, как режут мою плоть, но неведомая сила удерживает взгляд на отражателе. Под лезвием скальпеля на передней брюшной стенке образуется третье отверстие, под которым обнаруживается кровяной сгусток: - Вот она гематома!

Татьяна Александровна, проворно манипулируя трубкой отсоса – восклицает:

- В брыжейке кровоточит! Венка тонюсенькая, а сколько вытекло!

Александр Анатольевич, засунув пальцы обеих кистей в разрезанное им отверстие, перевязывает поврежденный кровеносный сосуд. Обращается к присутствующим:

- Свищи пока трогать не будем. Можем потерять больного. – заглядывает ко мне за шторку: - Как самочувствие?

Операционная вместе с врачами и медсестрами «плавает» перед глазами.

С трудом, чуть слышно, отвечаю:

- Хорошо.

Натянутая улыбка доктора.

- Молодец! Все еще поправимо...

В палате, несколько человек, с трудом, осторожно перекладывают меня на кровать. Остаются со мной Татьяна Александровна, Нина Сергеевна и мама. Медсестра трогает мою правую голень.

- Татьяна Александровна, посмотрите!

Она, всплеснув руками, возмущается:

- Еще нам этого не хватало - игла выскочила из вены. Мы же и хлористый кальций через нее вводили – пережимает трубку капельницы и выдергивает иглу из покрасневшей отечной голени увеличенных размеров.

Мама безучастно наблюдает и молчит. Татьяна Александровна искоса поглядывая на нее, говорит медсестре:

- Нина Сергеевна! Заправьте другую пятипроцентной глюкозой и принесите. Придется искать вену в другом месте - медсестра снимает со штатива капельницу, с почти полным флаконом крови и удаляется. Врач подходит к маме: - Тетя Феня, понимаю ваше состояние. Неудачный результат нашей первой операции, внутрибрюшинное кровотечение, теперь вот еще химический ожог голени – мы также все переживаем! Но Александр Анатольевич, уверен - кишечник у Саши можно восстановить. Поверьте, мы сделаем для этого все возможное. Нам нужно вместе, вновь поднять Сашу на ноги.

- А сможем? – голос подавленный: - Приехали в Москву с одной дырой на животе - сейчас их три. Сын пришел в отделение на своих ногах – теперь лежит пластом в окружении трубок…

Палата колышется, все плывет перед глазами. Напрягаясь, говорю:

- Мам! Ты просто устала, поезжай домой – отдохни.

Она подходит, тяжело садится:

- Без меня, сыночек, пропадешь – голос ее вновь мягкий и ласковый…

20 октября 1969 год.

Как и предсказывал, Я НЕ УМЕР – остался ЖИТЬ.

Общее состояние пока тяжелое – шипит возле носа трубка с кислородом, капает кровь, но уже в левую голень - правая покрасневшая и отечна после ожога. Очищая мои раны от кишечных испражнений, периодически тарахтит отсос. При незначительном движении головы, палата плывет, руку поднимаю с трудом, и мама как маленького, кормит с ложечки. Врачи уже смотрят на меня спокойно, о плохом не думают.

Живот укрыт шатрообразным проволочным каркасом – сверху простыня, внутри висит электрическая лампочка на 100 Вт. Соорудил ее мастер на все руки – Василий Семенович.

Стало удобно обрабатывать раны и откачивать кишечное содержимое.

Завтрак закончен. Под нажимом мамы, с трудом, одолел чашку жиденького молочного супа с вермишелью.

Татьяна Александровна осматривает мою пораженную правую голень.

- Саша, придется делать пересадку кожи - ткань на месте ожога отмирает.

Мама интересуется:

- Татьяна Александровна, а где Вы кожу возьмете?

- Да здесь же, рядом на голени у Саши.

Из-за каркаса своих ног не вижу, но возражаю:

- А какой смысл пересадки? Еще рана будет! Татьяна Александровна, рана сама зарастет. Мам, помнишь в Саранске, как стал выздоравливать, старая кожа лоскутами сошл

а, а под ней новая появилась.

Врач улыбается:

- Ну если так, то будем надеяться и у нас она самостоятельно затянется.

Приподнимаю переднюю шторку на каркасе – захотелось увидеть на ноге рану, и испуганно шепчу:

- В животе черви!

Встревоженная мама и доктор, вместе со мной уставились на зияющую рану в левом подреберье. В мутной жидкости плавают большое количество трех-четырех сантиметровые «глисты». Татьяна Александровна пинцетом осторожно ловит одну из них - она раздавливается, цепляет другую – разламывается. Ее испуганное лицо вдруг усмехается.

- Что ты сегодня ел?

Отвечаю, но уже догадываюсь сам:

- Молочный суп с вермишелью.

Успокаивается и мама:

- Сынок, вот напугал нас!

Татьяна Александровна, вновь ставится серьезной:

- Ничего хорошего в этом нет. Пища выбрасывается из кишечника через «высокий» свищ не переваренная – не усвоенная организмом.

Мама напрягается:

- Снова операция?

- К сожалению, Саша еще очень слаб - операцию пока делать не будем. Соберем консилиум - посоветуемся. Не волнуйтесь, мы что-то обязательно придумаем. Да! Тетя Феня, с этими «глистами», чуть не забыла Вас предупредить! Должна подойти группа студенток из медучилища - при нашем институте. - подмигивает мне: - Они очень хотят познакомиться с тобой Саша. Ты не против?

Улыбаюсь.

- Мне сейчас, только девочек не хватает. Пусть приходят, если не испугаются.

- Не скажи. Кто-нибудь, еще влюбится. – многозначительно улыбаясь, доктор уходит.

Мама торопливо прибирается в палате, затем прихорашивает меня - моет намыленной тряпкой доступные части моего тела, ополаскивает лицо и расчесывает волосы. Ждем гостей…

Полдень. Дверь открылась и в палату в сопровождении Татьяны Александровны, шушукаясь не смело заходит большая группа девочек, в приталенных медицинских халатах.

Врач приветливо докладывает:

- Сашуля, пришли напросившиеся к тебе девушки. Выбирай себе невесту.

Девчата осмелев, тихонько хихикают. Смущенный, не знаю что ответить. Мама, уступив место доктору, молча отходит к окну.

Татьяна Александровна, кратко рассказав студенткам мою историю болезни, заключает:

- В будущей вашей профессии необходимо уметь выхаживать таких больных как Саша Уланов. Порой, результат лечения зависит от медсестры больше, чем от врача – смотрит на меня: - Девочки, совсем смутили парня - даже щеки его порозовели. А мы лечим, лечим, а он все бледненький был.

Обидевшись, с вызовом отвечаю:

- Совсем не смутился, в палате просто жарко.

- Хорошо, больше не будем беспокоить – обращается к студенткам: - Пожелайте Саше, выздоровления и дадим ему отдохнуть.

Слышу наперебой слова: «Выздоравливайте», «До свидания» - все выходят.

Смотрю вслед уходящим – одна невысокого росточка плотненькая девушка стоит у двери. По ее кругленькому с мелкими веснушками лицу видно – что-то она хочет спросить, но стесняется. К ней подходит мама.

- Что тебе, милая?

- А можно мне завтра, снова навестить Сашу?

Мама оглядывается, но не ожидая моего ответа, радостно отвечает:

- Приходи, ему без ровесников скучно.

- Обязательно приду! После окончания занятий в училище, это примерно часа в три. Вам удобно?

- Нам в любое время удобно. Будем очень рады. Тебя зовут то как?

- Надя! Кондратьева Надя. - подходит ко мне: - Саша, мне на шестнадцатилетние подарили роман М.Шолохова - «Поднятая целина». Книга толстенная, боюсь даже начинать. Если ты не против, будем читать вместе.

Девичий голос, щебечет с неподдельной искренностью, без жалости и сострадания.

Охватывает приятное волненье.

- Хорошо, буду ждать…

22 октября 1969 год.

У носа кислородная трубка не шипит – отпала необходимость. В палате Татьяна Александровна и научный сотрудник института – Багницкая. Тамара Николаевна предлагает решить проблему «высокого» свища с помощью медицинского цемента.

На столике рядом с хирургическими инструментами и перевязочным материалом глубокая керамическая чашка и пакет с серым порошком. Оттарахтел отсос - обработанная раствором фурацилина рана в левом подреберье, чистая.

Эксперимент начался. Тамара Николаевна сыплет порошок в чашку, заливает его обычной водопроводной водой и размешивает шпателем – получается густой раствор. Затем, сложив в несколько раз кусок марли, укладывает его поверх раны.

- Саша, не волнуйся - процедура безболезненная.

- Без толку это все! Мне в Саранске, уже затыкали свищи пробками - они через пять минут повылетали.

Экспериментатор вываливает приготовленное месиво поверх марли.

- Здесь пробка посолиднее. Она должна продержаться не менее двух-трех дней. – утрамбовывает раствор шпателем: - Будет подтекать, Татьяна Александровна заменит. Затем, сам научишься, а другого выхода, у нас с тобой нет.

Татьяна Александровна поправляет пальцами, мягкий еще не застывший цемент массивной пробки.

- Вот теперь пища пойдет по кишечнику дальше, а через тонюсенькие венки, организм не насытишь. – обращается к Тамаре Николаевне: - Добавила к лечению гормоны, и Сашуля ожил, на щеках появился румянец. А еще, его стала девушка навещать.

- Да ты Саша, Дон Жуан!

Смущаюсь.

- Она мне книгу читает - «Поднятая целина»…

30 октября 1969 год.

- Сашуля, ты оказался прав. - Татьяна Александровна делает перевязку правой голени: - Во всю идет грануляция в ране. Вероятно, обойдемся без пересадки кожи.

-У меня все зарастает быстро…Кроме дырок в животе. Татьяна Александровна, ваш кляп снова разболтался.

- Заменим.

Подходит мама. Вытащив вилку из электрической розетки, услужливо снимает с меня каркас и относит его к окну. Врач без труда вытаскивает из раны твердый цементный кляп – оголяются отечные края и изъеденные пищеварительным соком ярко-красные мышцы живота. Мама, Татьяне Александровне:

- Сам себя ест.

- Тетя Феня, все же положительный момент есть - пища кишечником усваивается эффективнее. Общее состояние Саши, улучшилось и лицо посветлело.

Оживляюсь:

- Уже можно зашить живот? Когда операция?

Она не спеша обрабатывает рану, готовит цементный раствор.

- Не мне решать, но видимо не скоро. После неудачи, Александр Анатольевич, рисковать не хочет. Девочка, к тебе ходит?

- Ходит. – от неожиданного вопроса, краснею…

Тихий час. Дверь открылась – пришла Надя, в белом халатике, с сумкой в руке.

- Здравствуй. А тетя Феня где?

- Привет. В магазин за продуктами вышла. Проходи, будь хозяйкой.

Она садится. Вытаскивает из сумки большое с красным бочком яблоко, подает мне.

- Будешь?

- Мне такое одному не одолеть. Давай вместе съедим. Ножик в тумбочке.

Надя идет к умывальнику, моет его под краном, а я любуюсь ее девичьей фигурой с выраженными признаками женственности, Домысливаю все остальное, что скрыто медицинским халатом.

«В первое свое посещение, она принесла маме коробку конфет, а мне три желтых экзотических банана. Считал, что их едят только обезьяны в Африке, но они оказались вкусными. Мама была растрогана, но просила ее больше не тратиться: – «Ты сама для нас подарок». Мне самому странно – действительно, жду ее прихода, как подарка».

Яблоко общим усилием, с хрустом съедено. Надя садится передо мной в удобную для нее позу, откинувшись на спинку стула. Держит в руках толстую книгу «Поднятая целина». Увлеченно читает текст, о том, как питерский рабочий Давыдов «сгоняет» свободных донских казаков в колхоз и тихо смеется над незадачливым дедом «Щукарем». Я же, прикинувшись усталым, свешиваю с подушки голову и с трепетом смотрю под коротенькую выше колен юбку, на ее тугие бедра. Думаю совсем о другом…

7 ноября 1969 год.

Пятьдесят вторая годовщина Великой Октябрьской революции. Целый день с мамой одни. У врачей выходной – вероятно пошли на праздничную демонстрацию.

Вспоминаю:

« В школе ежегодно перед этой датой, изготовляли и обновляли транспаранты и флаги. В прошлом году дирекция школы попросила заняться этой работой Александра Дмитриевича – моего классного руководителя и Геннадия Ивановича – учителя физики, солидного с выпяченным животом мужчину, по кличке «Тюлень». Они взяли в помощники несколько учеников. В это число вошел и я. Пилили и стругали доски, затем на прямоугольные рамы натягивали красную кумачовую ткань и прикрепляли такую же на длинные черенки. На транспарантах учителя кисточками писали белой эмульсией стандартные бравурные лозунги, типа: «Слава Великой Октябрьской революции» или «Учение Ленина вечно, потому - что оно верно» и т.д. А флаги просто скручивали и укладывали стопкой.

В праздничное прохладное утро вся школа, кроме учеников младших классов, с нашими транспарантами и красными флагами, длинной вереницей тронулась пешком от нашего поселка через пустыри к центру города. Пришли загодя и еще долго мерзли перед центральной площадью на соседней к ней улице. Ровно в десять часов пошли первые колонны. Через полчаса, пришла наша очередь. Под лозунги из громкоговорителя прошагали по площади мимо памятника В.И.Ленину. На трибуне стояли незнакомые дяди в дорогих каракулевых папахах и вяло помахивали нам руками.

За домом, через сто метров от площади, нас ожидал школьный грузовик. Ученики дружно побросали в кузов уже ненужные транспаранты и флаги. Торжественная часть праздника закончилась. Ставшие наконец свободными трудящиеся, студенты и школьники, группами и по одному разбредались по городу.

После такой длительной подготовки к празднику, я вдруг оказался один – на душе растерянность и пустота. В кармане нащупал двадцать копеек - в честь праздника выделила мама. Решил их проесть. Двинулся к центральной столовой на Коммунистическую улицу и там неожиданно наткнулся на соседа - Вовку Евсевьева и живущего напротив нашего дома Юрку Безнигаева или просто «Безу».

Оба обрадовались, Вовка пожимает мне руку.

- Санек, ты при деньгах? Жрать хочется, но не на что.

Отвечаю:

- При деньгах. Аж двадцать копеек.

Юрка, несколько разочарованно:

- Ладно, сейчас что-нибудь придумаем. «Макар», сколько у тебя осталось? – так во дворе зовут Вовку из-за его знаменитого дедушки Макара Евсевьевича,..

Вовка вытаскивает из кармана мелочь, считает:

- Восемь копеек. Всё потратили!

Задумавшись, «Беза» вытаскивает из пальто монету.

- У меня «пятак». – идет к рядом стоящему киоску «Союзпечать». Возвращается с газетой «Комсомольская правда» за две копейки: - Люблю обедать с газетой в руках. Пошли. – направляется к дверям столовой. Трогаемся за ним.

В столовой самообслуживание. Юрка пропускает нас вперед к полкам с приготовленными блюдами и говорит:

- Берем три гарнира и три стакана чая. - с подносами продвигаемся к кассе. Расплачиваемся – денег хватает впритык, даже осталась одна копейка. Садимся за дальний столик, в закутке у окна. Юрка, демонстративно с умным лицом, раскрывает «Комсомолку»: - Интересно, что сегодня нам пресса преподнесет?

- на центр стола из нее выпадают шесть ароматных маслянистых котлет. Друзья спокойно кладут себе на тарелки по две штуки и ухмыляясь начинают их уплетать.

Я в замешательстве.

- «Беза»! Когда успел?

- Не надо им «ушами хлопать». Ешь, они не обеднеют.

Вдыхаю потрясающий аромат и кладу рассыпающиеся под своей тяжестью котлеты в свою тарелку с остывающим картофельным пюре…

Сытые и веселые идем по обезлюденной улице домой, на

«ТЭЦ -2». Вдалеке на тротуаре лежит коробка из-под обуви. Вовка срывается с места, Юрка стремглав за ним. Бегут наращивая скорость, обгоняя друг друга. Первым, бьет ногой по коробке «Макар», и схватившись за ступню молча приседает рядом. Следом, размахнувшись как профессиональный футболист, колотит по ней «Беза» - коробка шелохнувшись, чуть-чуть сдвинулась с места. Оба друга, корчась от боли, костерят неизвестных нецензурными словами. Ускорив шаг, подхожу и поднимаю картонную коробку – на тротуаре остаются лежать, плотно прилегая друг к другу, три монолитных красных кирпича.

Друзей жалко, но с трудом сдерживаю смех.

- Ничего себе «мячик». Ноги целы?

Вовка прихрамывая, встает.

- Вроде целы, вот «козлы».

Юрка сидя держится руками за ушибленную ногу.

- Обойдется! Не каждый раз фарт».

После ужина, в палату заглядывает санитар.

- Здравствуйте. Давно вас не навещал.

Мама приветливо:

- Заходите, Василий Семенович.

- Я что к вам зашел! Вечером в десять часов, будет праздничный салют. – проходит к окну, вглядывается вдаль: - Из вашего окна, вы его можете хорошо увидеть. В этой стороне «Комсомольская площадь», три железнодорожных вокзала: Казанский, Ленинградский и Ярославский. Обычно, где-то там ставят установку, с которой производят залпы. Саша, хочешь посмотреть?

Обрадовавшись, вскрикнул:

- Хочу! Никогда не видел салют.

Он по-хозяйски осматривается.

- Нужно развернуть кровать и подвинуть ее ближе к окну. Вечером капельница будет?

- Дядя Вася - утром откапали. Хватит!

- Ну и славно! Сделаем перестановку в палате. - откатывает в угол отсос, переставляет стулья и тумбочку: - Феня, помогай. – мама убирает каркас. Вместе со мной крутится кровать. Наконец смотрю в окно. Короткий осенний день заканчивается – темнеет…

Свет выключен – в палате и за окном темно. Ждем вдвоем – мама облокотившись на подоконник, я в постели с приподнятым подголовником.

Московское время - двадцать два часа. Неожиданно небо озарилось разноцветными огненными шарами, затем донесся глухой звук залпа.

- Ух ты, как красиво! – освобождая просвет окна, мама отходит в сторону.

Медленно опускаются на землю первые догорающие огни салюта, а навстречу им взлетают новые, и высоко-высоко взрываются, разлетаясь на мелкие цветные осколки. На фоне черного неба огромный букет искрящихся цветов.

Не терпеливо прошу:

- Мам, приподними! – она накрывает живот пеленкой и поднимает подголовник до последнего упора. Смотрю на праздник страны, практически сидя – восторгу нет предела. Небо озаряют новые залпы салюта, казалось им не будет конца. Но все затихло также неожиданно, как и началось.

Мама включила свет.

- Понравилось сынок?

- Скажешь тоже. В Саранске, такого салюта с роду не видел.

У мамы моего восторга нет.

- Пока сыночек, Москва нам ничего не дала, кроме этого салюта. Давай спать. Бог даст все будет хорошо…

17 ноября 1969 год.

Состояние улучшилось.Скрытое взаимное напряжение между мамой и врачами улеглось. Татьяна Александровна во время посещения вновь мило «щебечет» и Александр Анатольевич глаза не прячет – обещает все поправить при следующей операции, когда позволит мой ослабевший организм.

Утро. Вошла Татьяна Александровна, поздоровавшись говорит:

- Тетя Феня, сейчас в палату привезут крайне тяжелого больного. Надо подготовить для него постель. – выходит.

Мама собирает в охапку наволочку, пододеяльник, простыню с кровати, на которой все дни отдыхала. Быстро выбегает. Через минуту возвращается с чистым выглаженным бельем и аккуратно застилает свою кровать.

Василий Семенович с Таней беленькой, на каталке завозят пожилого мужчину. В руках у медсестры капельница, из небрежно прикрытого пеленкой живота больного торчат во все стороны резиновые трубки. С помощью мамы с трудом перетаскивают его на свеже-заправленную кровать. Запах эфира для наркоза летает по палате. Василий Семенович убирает каталку, а медсестра, установив капельницу с кровью на штатив, прикрепляет пластырем трубку с кислородом возле его носа и просит:

- Тетя Феня, приглядите за ним. Если понадоблюсь, позовете.

- Хорошо Танечка, мне не привыкать.

Сосед с трудом поворачивает голову в нашу сторону. Вижу бледное безжизненное лицо, впалые глаза и опустошенный ничего не выражающий взгляд.

Мама оторвав большой кусок бинта, складывает из него салфетку, затем берет стакан с водой и подходит к нему.

- Давайте смочу Вам губы – в ответ слабый кивок головы.

Она влажной салфеткой протирает его сухие губы, затем лицо.

- Спасибо. – слышим тихий хриплый голос.

Входит Татьяна Александровна и останавливается возле мужчины.

- Как себя чувствуете, Иван Петрович? – наклонившись, снимает с его живота пеленку. Вижу две огромные рваные раны и срединный послеоперационный шов, на передней брюшной стенке. Сосед не отвечает – по щекам текут слезы. Смутившись, доктор вновь прикрывает пеленкой живот: - Извините. Не буду Вас тревожить расспросами. – переходит ко мне: - Видел?

- Да! Все как у меня.

Задумавшись, она утвердительно машет головой.

- Причины разные. У тебя осложнившийся аппендицит, а в него стреляли из ружья. Проблема в том, что дробь во многих местах сильно повредила кишечник. – обращается к маме: - Тетя Феня, пожалуйста, приглядите и за соседом.

- Не беспокойтесь, Татьяна Александровна, выходим Ивана Петровича. Опыт у меня большой. – в голосе грусть.

- Да, Фёкла Никифоровна, без Вас нам было бы очень трудно…

Вечер. В палату вошла пожилая женщина в белой накидке с черной косынкой на голове – лицо серое, в глазах тоска, плечи обвисли. Не здороваясь, подходит к Ивану Петровичу – некоторое время молчит, затем сухо с болью в голосе говорит:

- Умер наш сынок. – ничего не ответил сосед, только нервно дернулись его скулы и опять глаза заполнила слеза: - В одно мгновение рухнула наша жизнь. Нет сыночка, и ты Ваня в больнице.

Иван Петрович, прерывает молчание:

- Постоянно ублажала его, прощала все. Вот и вырос бандитом. – раздраженный голос дрожит.

Обиженная жена сквозь слезы, истерично, почти кричит:

- Зачем стал перед ним? Не пришлось бы милиции в него стрелять!

- Думал опомниться, не станет стрелять в родного отца. Поделом мне, не смог воспитать.

Оба долго молчат, затем женщина, опустошенным голосом, говорит:

- Пойду Ваня. Надо готовиться к похоронам сына. Выздоравливай.

Погруженная в свое горе, так и не посмотрев в нашу сторону, женщина уходит. Сосед не мигая смотрит в потолок – по его щекам стекают слезы.

Вопросительно смотрю на маму. Она нерешительно подходит к нему.

- Иван Петрович, такое горе! – машет печально головой: - Даже не знаю, что Вам сказать. Случилась беда, но сына уже не вернешь. Крепитесь. Подумайте о себе. Вам надо выздоравливать.

- Зачем?! – глаза в один миг высохли: - Чем жил, для кого жил – все пропало…

23 ноября 1969 год.

Воскресенье. Вечер. Медсестра, подключив капельницу к Ивану Петровичу, выходит. Он свободной рукой неожиданно скидывает с живота пеленку на пол и тихо зовет:

- Феня, смотрите! – шепчет удивленно: - Раны уменьшились, зарастают.

Приподнимаюсь. Вижу серое, с впалыми глазницами, безжизненное лицо и огромные рваные отверстия в животе соседа. Тонкие, почти прозрачные края ран, обвисли, а в глубине темнеет печень и лежит без движения синюшный кишечник. Подняв с пола пеленку, мама подходит к нему, закрывая своим телом печальную для меня картину.

- Зарастают, конечно зарастают. Иван Петрович, давайте все же, прикрою Вам живот. – укладывает аккуратно на раны пеленку…

Прошедшая неделя, прошла в заботах о раненом соседе. Александр Анатольевич рекомендовал Татьяне Александровне различные методы лечения, но оно не давало результатов – больной «таял» на наших глазах. Круглосуточно капали кровь и различные жидкости, дренировали брюшную полость, а Иван Петрович постоянно говорил об ожидающей его смерти и часами смотрел в потолок.

Дважды приходила его жена. Мама в это время деликатно покидала палату. Я же, вынужденно минут двадцать, наблюдал за молчаливой сценой. Она сидела рядом, а он продолжал смотреть в потолок.

Насторожило редкое глубокое дыхание соседа. Окинув меня растерянным взглядом, мама встает со стула и идет к выходу за медсестрой, но вдруг останавливается - он уже не дышит. Возвратившись, молча, закрывает ему глаза. На лице Ивана Петровича застыла блаженная улыбка…

12 декабря 1969 год.

В отделении «тихий час». Подголовник кровати поднят до предела – почти сижу. С Надей дочитываем последнюю главу романа М.Шолохова «Поднятая целина». Возле окна мама из кусочков марли сворачивает тампоны для перевязочной.

Девушка с грустью откладывает книгу – находится под влиянием прочитанного.

- Жалко Давыдова и Нагульнова, совсем молодыми были.

Мама отвлекается от своей работы.

- Надюша! О чем твоя книга то?

Неудобно за маму. Обиженный ворчу:

- Ты разве нас не слушала?

- Слышала читаете, но в подробности не вникала. Не до книг мне, тебя надо лечить!

- Тетя Феня! Это роман о том, как на Дону, в хуторе «Гремячий Лог», в начале тридцатых годов создавали колхоз. Ярых противников – зажиточных казаков, высылали из хутора, но остались недовольные. Приспособившись к новому строю, они исподтишка вредили коммунистам и активистам колхозного движения.

- Мам, они убили председателя колхоза, приезжего из Ленинграда коммуниста – Семена Давыдова и секретаря парт-ячейки - Нагульнова .

Продолжая делать тампоны, она соглашается:

- Да, недовольных и у нас в селе в то время много было. А чему радоваться? Кто трудился сутками, ухаживал за своим приусадебным участком и скотиной, не разгибаясь заготавливал корма на зиму, у того семья была сыта и одета, он выходит «кулак». А лодыри, чьи дети вечно голодные и в обносках ходили, бегом в колхоз записывались – думали там им «манна небесная» будет. Работали в колхозе за «палочки-трудодни», что домой с поля принесешь - то и твое.

Дополняю:

- Вы же в то время, не бедно жили. Папка как выпьет, тебя «кулачьем отродьем» обзывал.

- Ты, своего папку не слушай. Он выпивший, сам не знает, что «городит». Да, мы не бедствовали и в колхоз вступили не сразу. Когда в Шугурово организовался колхоз, у нас тоже из села под конвоем вывозили раскулаченных. Несколько раз приходили к нам активисты из правления - забирали все, что подворачивалось им под руку. Затем вещи отобранные у не вступивших в колхоз селян, свозили к правлению и раздавали бедным колхозникам. Твой дедушка трижды писал заявление о приеме в колхоз, а твоя бабушка, трижды забирала его обратно. Когда мой брат Сергей женился на дочери колхозного активиста, она «сдалась» и наша семья вступила в колхоз. Всякое у нас в селе было, но до убийства, до такого греха, не доходило.

Вспомнил обелиск в сквере, невдалеке от городского парка.

- А памятник, возле художественной школы, где учился наш Ваня! На табличке начертано: «Здесь похоронены красноармейцы продотряда, зверски убитые кулаками».

Мама пожимает плечами.

- Не слыхала. В нашем районе, такого не было. – обращается к заскучавшей Наде: - У нас в деревне, испокон веков никто батраков не держал – сами со своим хозяйством справлялись. Когда нужно было переложить сруб, во время строительства дома, действительно приглашали родственников и соседей, одним не справиться – это называлось «помощь». В конце работы, хозяева накрывали стол – кормили и поили. Тоже самое при посадке и сбора картошки. Один ведет лошадь, второй идет за плугом, пока лошадь разворачивают в конце гряды, человек пять должны успеть весной закинуть в борозду пророщенную, а осенью также успеть собрать выкопанную плугом картошку. В другой раз организовывали «помощь» другому. Значит везде активисты, силком загоняли людей в колхоз. Не вступишь – запишут в кулаки и под конвоем вышлют в Казахстанские степи. Надя, это выходит, высылали к ним, что в книге прописано?

Не дав Наде ответить, поясняю:

- То Казахстан – там живут казахи! А в книге написано о казаках живущих на юге, возле реки Дон – совсем другое место. Казак это вооруженный всадник, тоже самое, обозначает слово «Улан», только на монгольском языке.

Надя одобряет:

- Саша правильно говорит. У вас очень красивая фамилия и знаменитая. Великая балерина – Галина Уланова, чего только стоит. – она встает: - Пойду я, до дома еще больше часа добираться.

Мама оставив свое занятие, провожает:

- Ты уж извини Надюша мою безграмотность, не пришлось книжки читать: колхоз, военное время, затем дети, теперь вот Саша.

- Что Вы, тетя Феня! Саше очень повезло, что у него такая заботливая и добрая мама. - она уходит.

Мама подсаживается ко мне:

- Вот видишь, сынок, папка нам какую красивую и знаменитую фамилию подарил, а в деревне были бы не Улановы, а «Псакань» – (Кошкины – эрзя.)…

26 декабря 1969 год.

Мне шестнадцать. Второе день рождение, встречаю в больничной палате. За окном пасмурное утро и потому не много грустно. Неожиданно, входит группа медработников нашего отделения, во главе с заведующим. Первой говорит, Татьяна Александровна – глаза ее светятся:

- Сашуля, стал ты для нас родным. Тебя здесь все любят. Мы совместно решили, от всего отделения подарить тебе авторучку с золотым пером. - берет из рук медсестры Тани беленькой, маленькую продолговатую коробочку и подает ее мне.

Открываю картонный пенальчик – на синей бархатной основе, лежит красивая коричневая авторучка. Осторожно беру ее в руки, снимаю колпачок – действительно, перо переливается золотом.

- Спасибо! – захватывает дух: - А писать ей можно?

Александр Анатольевич, улыбается:

- Заправь чернилами и пиши. Этим золотым паркером описывай свою эпопею и не забудь в своей будущей книге, упомянуть о нас - тебе есть о чем рассказать. За время моей работы в институте, такого больного как ты Саша, у нас еще не было.

Подавленный всеобщим вниманием, все же возражаю:

- Но живот то мой, дырявый.

Доктор уверенно заверяет:

- Зашьем Саша, даже не сомневайся!

- А когда?

- Всему свое время. Спокойно набирайся сил, а мы со своей стороны больше не подведем.

Мама в стороне утирает ладонью влажные глаза.

Татьяна Александровна, подходит к ней и обнимает за плечи.

- У Саши все будет прекрасно. Потерпите.

- Куда нам деваться. На вас вся надежда.

- К сожалению, спасаем не всех, но вашего сына, вылечим обязательно…

После праздничного обеда, организованного диетсестрой, мама собирается в город.

- Пройдусь, сынок, по магазинам. В честь твоего Дня Рождения, что-нибудь особенное куплю. – садится рядом: - Никак не могу привыкнуть, к хорошему отношению к нам. Пока и у москвичей ничего не получается, но может, Бог даст, когда-нибудь они зашьют твои дырки. Твою рану на ноге, смогли же вылечить.

- Кишки тоже вылечат! Просто, Александр Анатольевич, не заметил спрятавшийся от него свищ.

- Следующий раз, Бог ему поможет и он ничего не пропустит. Пойду я сыночек…

С прогулки по магазинам, мама пришла в возбужденном состоянии:

- Чего только в магазинах нет! Глаза «разбегаются». - она выкладывает из сумки на стол: бананы, мандарины, ошметок окорока, кусок «Любительской» колбасы и баранки посыпанные маком. – А в Саранске пустые полки. Если когда и выбросят колбасу – очередь с километр, да и ливерная не залеживается. Хорошо хоть выручают работники мясокомбината, а то и свежего мяса не видели бы.

- Они же мам, воруют его.

- Сынок, да они колбасой и мясом кормят всех жителей поселка

«ТЭЦ-2». Ты видел железнодорожную ветку, из ворот мясокомбината на станцию?

- Видел.

- По этой ветке в вагонах-холодильниках, вся их продукция отправляется в Москву. Вот это – она показывает рукой на колбасу и окорок: - Может быть изготовлено на нашем мясокомбинате, а я купила в Москве.

- Мам, однажды мы с Вовкой Евсевьевым спрятались у забора возле этих ворот. Лежим в высокой траве – нас не видно. Вдруг через забор, летит палка копченой колбасы, а за ней толстенный круг «Докторской» и «шмяк» об землю рядом с нами. Копченая палка целая, а «Докторская» разлетелась на несколько кусков. Мы схватили копченую, один кусок «Докторской» и бегом от забора. На пустыре под трубами теплоцентрали, все с пацанами съели!

Мама качает головой.

- Кто же вас надоумил? Человек старался для себя, а вы у него украли.

Возмущаюсь:

- Мам! Так он тоже крал! А научил нас Юрка Безнигаев. У него родители там работают.

- Знаю их. Отец его выпивает, а мать совсем спилась. Видишь, к чему дармовые деньги приводят и тетя Вера Зорина из-за этого страдает «давлением». При тебе же она и к нам забегала. Вся трясется от страха:- «Феня, выручай, бери за полцены, потом отдашь. За мной кто-то идет – может охрана или из милиции». Да как начала из-под одежды скидывать колбасу – больше двадцати килограммов. Помнишь?

- Помню, мы неделю колбасой питались.

Глаза мамы сияют.

- Так я в тот же день, половину распродала. Деньги Вере отдала, а остальное нам досталось бесплатно. Даром ничего не достается! Поэтому у нее и давление высокое

Хорошее настроение мамы, передается мне.

- Еще Юрка рассказывал, что в столовой мясокомбината все «блюда» дешевые и кладут в них много мяса. «Первое» и «второе», по три копейки. Самое дорогое – компот!

Мама соглашается, но глаза становятся грустными.

- Саша, там тяжелая работа и платят совсем мало. А устроиться очень трудно - только по связям. Мне такой работы не надо, в жизни и так хватает переживаний.

1 января 1970 год.

Вчера встречали Новый год. Подготовились заранее. Мама накрыла «праздничный стол» на тумбочке - несколько бутербродов, а я налил в мерные пластмассовые стаканчики «Пепсидил» (раствор соляной кислоты, содержащий ферменты желудочного сока). Пью его со дня поступления в институт, для лучшей усвояемости пищи. С поднятым подголовником и подушкой за спиной поглядывал через окно в ночное небо. Ровно в полночь в небо полетели одиночные световые ракеты – москвичи запускали их из ракетниц. Бесшумно чокнувшись «бокалами» мы выпили кисленькую жидкость, закусили бутербродами с жирным окороком и я удовлетворенный уснул…

Проснулся. В палате светло. Настроение хорошее. Мама протирает влажной тряпкой тумбочку.

- Мам! С Новым Годом!

- С Новым Годом, сынок! Что он нам принесет? – вздыхает: - Одному Богу известно.

- Мам! Убери каркас, он мне надоел. Хочу сесть.

- Убрать не трудно. А сможешь ли сесть?

- Смогу. Снимай! – она убирает и ставит его невдалеке на пол.

Компрессором отсасываю из ран кишечное содержимое, затем привычно, привязываю пеленку к животу. Повернувшись на бок, опускаю ноги с кровати: - Поднимай!

С помощью мамы, упираясь руками на матрац, сажусь.

- Как, сынок? Голова не кружится?

- Нет. – довольный бравирую, но голова действительно кружится: - Надо было давно садиться. Все бока отлежал…

После обеда лежа, вожусь со своим животом, а мама задумавшись, моет грязную посуду. Вдруг, она резко произносит:

- Саша, я наверное поеду домой! Сможешь несколько днейпобыть без меня?

Удивленный, раздумываю. Но по выражению ее лица, понимаю: «Мама уже решила!»

- Смогу. Предупреди медсестру.

- Обязательно сынок. Я не на долго. Посмотрю, как они живут без меня и вернусь. Может получится и Колю навещу. Думаю должны разрешить «свиданку». У него же, 7 января день рождение.

- Наверное, разрешат.

- Поезд отправляется с Казанского вокзала ежедневно вечером. Завтра утром буду дома. - мысленно, мама уже в Саранске…

Чай с бутербродами рядом на тумбочке. Компрессор возле кровати. Мама уехала, одному не привычно – скучно. Заглядывает медсестра, Таня черненькая.

- Саша, что понадобится крикни, дверь оставлю открытой – услышу.

- Таня, пожалуйста положи на стул из тумбочки: марлю, ножницы и цементный порошок. Попробую сам без мамы поменять кляп в ране, над «высоким» свищом кишечника.

- Давай я тебе помогу.

- Не надо. Хочу сам попробовать, без посторенней помощи. Все равно делать нечего. Да, забыл, поставь еще рядом бутылки с перекисью и раствором фурацилина – промыть же надо.

Улыбаясь, она раскладывает на стуле перевязочный материал.

- Ты вскоре нас без работы оставишь. – смеется: - Все ухожу – самостоятельный ты наш…

Откидываю пеленку с живота. Тяну за грязную марлю цементного кляпа, он начинает выходить, но вдруг возникает резкая боль в левом подреберье. Присмотревшись, вижу в щелочке между кляпом и мышечной тканью, тянется что-то нежно-беленькое, похожее на толстую нитку. Один конец «нитки» выходит из мышцы, а другой зацементирован в кляпе. Малейшие движения им, вызывают острую боль.

Догадываюсь – это нервное волокно. Оно оказалось для пищеварительного сока устойчивее мышц – не переварилось: «Что делать?» Из-за этого пустяка стыдно тревожить медсестру. Просовываю в образовавшуюся щель ножницы и резко их сжимаю. Боль, электрическим током, пробегает по туловищу, тошнота подступила к горлу.

- Ой! Б...ть! – срывается с языка.

Вбежала медсестра.

- Саша, что с тобой?

Отдышавшись, вытираю со лба пот.

- Нерв перерезал. – вытаскиваю из раны злополучный кляп. Из него безжизненно свисает обрубок моего нерва: - Смотри, Таня! – бросаю его в плевашку. Кляп камнем ударяется о ее дно – звонкий звук разлетается по палате.

- Ну ты даешь! Хватит экспериментов. – берет бутылку с перекисью водорода и льет в рану. Пена течет в подставленный к моему боку лоток. Затем поливает раствором фурацилина и вытирает салфеткой влажную кожу живота: - Доктор, что дальше делать?

Боли нет. Смущенно улыбаясь, накрываю рану вчетверо сложенной марлей. Беру глубокую чашку и наигранно, командую:

- Сыпь порошок. – она сыплет: - Хватит! Подай стакан воды. Игра продолжается.

- Слушаюсь!

Замешав шпателем густой раствор, переворачиваю чашку - в рану с зияющим «высоким» свищом падает мягкий цементный ком. Трамбую его пальцами.

- Вот и все, ничего сложного…

9 января 1970 год.

Разбудил шум. В палате темно. Включенный свет, слепит глаза. Голос мамы:

- Саша, мы приехали. – слово «Мы» заставляет окончательно проснуться. За мамой, в накинутом белом халате, достающим до пят, прячется братишка Сергей: - Как ты без меня, сынок?

- Нормально мам. Медсестра и санитарки помогали, а кормила раздатчица Таисия Ивановна.

- Ну слава Богу! А я, вся испереживалась! – развернувшись, она подталкивает ко мне Сережку: - Напросился в гости, а сам спрятался за мамку. Поздоровайся! Не бойся - Саша, не укусит!

Он несмело подходит.

- Саш, тебя когда вылечат?

Беру его за руку.

- Здравствуй, Сережа! Когда не знаю, но вылечат обязательно. Вы во сколько приехали?

- Ночью.

Разбирая вещи, мама поправляет:

- Не ночью, а утром в шесть часов. Зима же, поздно рассветает. Ездить поездом, очень удобно. Вечером сядешь – переспишь ночь, а утром уже на месте. Расписание одинаковое, что из Москвы в Саранск, что обратно! Поезд красивый – на каждом вагоне, написано большими буквами: «Мордовия».

Осмелевший Сережка, с интересом рассматривает палату. Мама уложив по местам привезенные с собой вещи, протирает полы вокруг моей кровати. Очищая брюшную полость, интересуюсь:

- Мам, ты к Кольке ходила?

Она встает, и с тряпкой в руках присаживается рядом:

- Ходила. В день его рождения, вместе с Сережей. - услышав свое имя, братишка подходит - быстро прикрываю пеленкой живот: - Все у него хорошо. Работает на стройке штукатуром. Они строят новый цех, на комбинате резиновых изделий. Совсем недалеко от нашего дома.

- Знаю. Мы с пацанами в те места часто бегали. Невдалеке от «резинки», весной все берега реки белые от цветущей черемухи, летом - на соседних полях объедались горохом, а вдоль железной дороги - собирали боярышник и дикую смородину.

- Не до ягод и цветов мне! Ты в больнице, Коля «сидит». Про тебя и нашу московскую жизнь, всем соседям и знакомым рассказывала, а о нем молчу – стыдно. Дома меня ждала от него пачка писем. В каждой строчке: «мама» да «мама». Раньше доброго слова от него не слыхала. Коля очень изменился.

Перебивает Сережа:

- Он совсем взрослым стал. Голова коротко стриженная, как у солдата или борца – раньше, длинные носил.

- О тебе расспрашивал. Надеется, до его освобождения ты вылечишься.

Снисходительно улыбаюсь:

- Скажешь тоже! Ему еще два года «сидеть» а меня весной прооперируют и я здоров.

Откинув из рук в ведро половую тряпку, она задумавшись рассуждает.

- Коля если хорошо себя покажет, может под амнистию попасть, а тебе предстоят две операции. Забыл? Александр Анатольевич рисковать больше не хочет. Бог даст, оба пораньше дома окажитесь.

Брат смотрит на маму.

- Ваня отслужит, Петька достроит свой автомобильный завод – снова все вместе будем.

Она отрицательно машет головой.

- Уже трудно вас собрать – выросли. Ваня, после армии хочет жить в Чебоксарах. Во время учебы в художественном училище, нашел себе невесту – чувашку, хочет на ней жениться. А Петя, после окончания этого строительства, вновь собирается на комсомольскую стройку. Домой возвращаться не хочет. Пишет: «Устал от папкиной лопаты». Ваш папка, никак огородами не насытиться. Копать не кому, а он все находит где-то свободную землю - пустой труд…

Обход. Входит Александр Анатольевич с Татьяной Александровной. Заведующий приветливо останавливает пытающихся выйти, маму и Сережу.

- Фекла Никифоровна, это кто с Вами?

Смутившись, она знакомит:

- Сережа, мой младшенький.

Наклонившись, Александр Анатольевич пожимает ему руку.

- Не забываешь брата. Молодец! А как же школа?

Растерявшийся брат, тихо отвечает:

- У нас каникулы.

- Да, действительно! С этой работой забыл, что у детей бывают зимние каникулы.

Татьяна Александровна, присев, придерживает брата за плечи, весело смотрит ему в глаза.

- Скажи мне? Решил Москву посмотреть или по братику соскучился?

- Я по маме скучаю. Она приехала домой и снова собралась уезжать.

Мама прижимает его к себе.

- Не хотел отпускать из дома. Пришлось взять с собой.

Александр Анатольевич подходит ко мне, но обращается к маме:

- Саша у нас стал совсем самостоятельным, и даже смог себя прооперировать.

Она насторожилась.

- Как прооперировать?

- Сам перерезал ножницами, мешавшее ему нервное волокно! Можно сказать, перед нами лежит будущий врач!

Успокоившись, мама, вздыхает:

- С его учебой, врачом не станешь. Одни тройки в дневнике.

Татьяна Александровна:

- Сашуля, а в медицинский институт, поступить очень трудно – даже отличнику.

Возмущаюсь:

- В нашей школе, ребятам хорошо учиться стыдно – засмеют. Я же не девчонка!

Она удивляется:

- Да разве можно обращать внимание на мнение недальновидных ребят? Каждый должен сам заботиться о своем будущем. Ты же не глупый мальчик!

Врачи, осмотрев мои раны, ушли…

После обеда, мама с братом вышли в город за покупками.

Лежу – размышляю: «Действительно, почему у тецких пацанов такое пренебрежение к учебе. Все с удовольствием рассказывают друг другу о своих двойках и прогулах. Даже в голову никому не придет похвалиться хорошей оценкой – не поймут. «Трояк» - это самое то. Не стыдно сказать и на второй год не оставят. Несколько раз на уроках, у меня возникало желание «блеснуть» знаниями, но вовремя себя останавливал – скажут «рисуется».

До моей болезни, в пионерском лагере разговаривал с ребятами из школы № 12. Она считается престижной и находится в центре Саранска. Они хвалились своими годовыми «5» по многим предметам. Я же своими «успехами» в учебе не делился, но по уважительному отношению ко мне, догадывался: «Ребята не сомневаются в том, что я отличник. А как могло быть иначе у председателя совета отряда и капитана сборной по футболу?!»…

Размышляя – не заметил как уснул. Вновь разбудил шум – вернулись наполненный впечатлениями братишка и увешанная покупками усталая мама.

- Вроде бы все купила. Завтра отвожу Сережу домой. Каникулы заканчиваются - ему нужно в школу.

Брат вытаскивает из маминой сумки завернутую в фирменную бумагу буханку белого хлеба – показывает.

- Мамка, такой домой привозила. Московский хлеб, вкуснее нашего!

Улыбаюсь в ответ.

- В Москве все лучше, но мне хочется домой.

Разложив купленные вещи, мама подсаживается ко мне. Неожиданно для себя, говорю ей:

- Мам! Я решил стать отличником.

Удивленная мама смотрит как бы со стороны.

- С чего это вдруг? Стало стыдно перед врачами за свои тройки?

- Я мог быть им и раньше, но стеснялся, а сейчас после школы, решил поступать в университет. Что я глупее других?

- Решение хорошее, но нам еще вылечиться надо.

- Вылечимся! Уже твердо решил – стану отличником!

23 февраля 1970 год.

На соседней кровати лежит сосед – пожилой седовласый мужчина, Виктор Иванович.

В связи с острым болевым приступом, ему удален забитый камнями желчный пузырь. Четвертый день после поступления, а он спокойно сидит на кровати и даже пытается ходить.

С подвязанной пеленкой на животе сижу и я.Но о хождении не помышляю, очень слаб – ноги дрожат, совсем не держат.

Виктор Иванович тяжело перенес операцию и три прошедших дня моя мама не отходила от постели соседа. Вечерами его навещала жена, Наталия Ивановна - полноватая с мягкими манерами женщина и молчаливая тридцатилетняя дочь – Инна.

Благодарная семья Гавриловых, не ожидавшая со стороны посторенней им женщины, внимательного отношения к чужому человеку, «завалила» нас продуктами. Между мамой и Наталией Ивановной завязались доверительные отношения.

Обед закончен. Мама собрав использованную после еду посуду вышла из палаты. Сидим с Виктором Ивановичем на кроватях друг против друга. Вспомнив, что сегодня День Советской Армии, спрашиваю:

- Виктор Иванович, Вы воевали?

- Воевал. Звание имею – капитан.

- Вас поздравляю с праздником!

- Спасибо! Но для меня главный праздник – День Победы. -

его лицо оживляется, в глазах блеснул юношеский огонек: - В сорок пятом, после объявления Победы, у всех кто остался в живых, от радости чуть «крышу» не снесло. Несколько дней безумствовали, стреляли в небо, обнимались, на нескончаемых застольях пили, ели, девчата в военной форме на столах плясали.

Такой всеобщей радости не видел и сам не испытывал – ни до, ни после войны.

- А Вам на войне не страшно было стрелять в людей?

Выражение лица Виктора Ивановича стало удивленным, огонек в глазах потух.

- В каких людей? Саша! Фашисты не люди - они хуже зверей. От их рук, миллионы наших погибло. Они нас за «быдло» считали – никого не жалели. Нет, в фашистов стрелять не страшно, а вот посылать своих солдат на смерть, было жалко.

Удивляюсь, я:

- А как это, на смерть?

- По законам военного времени за не выполнение приказа, могли расстрелять – сосед замолчал. Понимаю, разговор не закончен, тоже молчу. Собравшись с мыслями, Виктор Иванович, продолжает: - Поступает приказ: «Взять любой ценой населенный пункт». Из огневой точки противника строчит пулемет, а впереди «минное» поле. Приходилось отдавать приказы после которых и самому жить не хотелось. Сколько молодых парней полегло! В душе осталась одна злость и ненависть к фашистам. Ни о какой жалости не могло быть и речи. Стрелять во врага? Нет, не страшно!

Сосед придерживая рукой повязку на животе, с трудом ложиться. Следую его примеру. В палате воцарилась тишина…

После «тихого часа», в палате жена и дочь Виктора Ивановича. Их встречает сосед сидя на кровати. Наталия Ивановна выкладывает на нашу тумбочку продукты. Маме неудобно – она смущена.

- Зачем это Вы? Нас и в отделении кормят хорошо.

- Больничная еда однообразная. - из сумки появляется литровая банка, заполненная светло-розовой прозрачной жидкостью: - Это клюквенный морс. Он очень полезен ослабленным больным, здесь сплошные витамины.

Из банки в наши керамические кружки льется незнакомый нам морс. Мама пробует, затем передает кружку мне.

- Сынок, действительно очень вкусный компот.

Пью мелкими глотками, кислую с легким горьковатым привкусом напиток.

- Спасибо! Мне понравился.

Мама обращается к дочери Виктора Ивановича.

- Инна, ты почему такая грустная?

Девушка встрепенулась.

- Нет не грустная. Я вас с интересом слушаю.

Наталия Ивановна:

- Вот такая у нас молчаливая доченька. Поэтому и не замужем.

- Мама, ты опять о своем! Сейчас у меня есть жених. Успокойся!

- Да какой это жених! Бывший одноклассник – неудачник. Работает водителем троллейбуса. Для него ты высшее образование получала? Хочется с внуками нянчиться пока еще здоровье позволяет. У меня суставы на ногах болят, отец – после операции. Что с нами дальше будет?

Молчавший Виктор Иванович, видимо не раз слышавший тему этого разговора, примеряет:

- Хороший парень. Не всем же быть с высшим образованием.

Инна, нервно:

- Вы, все равно не отстанете. Он давно меня замуж зовет - раздумываю. Видимо придется соглашаться.

Удовлетворенный сосед, попивая из кружки целебный морс, дружелюбно говорит:

- Вот и хорошо. Соглашайся, чего тянуть. Квартира для вас на Сретенке есть, а мы будем доживать в Измайлово. Свадебные фотографии, беру на себя – лучше меня их никто не сделает.

Обняв дочь за плечи, Наталия Ивановна, заключает:

- Доченька, сама решай - взрослая уже.

Жена и дочь целуют Виктора Ивановича и попрощавшись с нами, уходят.

Расставляя освободившиеся стулья по палате, мама обращается к соседу:

- Виктор Иванович! Вы оказывается умеете фотографировать?

- Скажите тоже – фотографировать! Я заведую лабораторией, занимающейся изготовлением особо качественных фотоснимков, даже в цветном виде.

- Как хорошо! – мама присаживается к нему на рядом стоящий стул: - Если Вам не трудно, когда вылечитесь, сделайте фотографии врачей и медсестер отделения. Мне хочется показать их в Саранске.

- С удовольствием, для меня это не составит никакого труда. Соглашатся ли они? Вас с Сашей смогу сфотографировать в любое время. Скажу Наталии и она принесет фотоаппарат.

Почти кричу:

- Нет! Меня не надо! Как вылечусь, тогда пожалуйста.

- Хорошо. Я ближе к выписке переговорю с Александром Анатольевичем. Думаю, сотрудники отделения все же согласятся, а тебе, Саша, оставлю свой адрес. После выздоровления, сходим с тобой в Измайловский парк. Затем, покажу место где царь Петр I формировал свои первые «потешные полки» и посетим музей «Вооруженных сил». Увидишь все реликвии Великой Отечественной войны и ты поймешь, как тяжело нам досталась победа над фашистами. Везде тебя сфотографирую…

12 марта 1970 год.

Виктор Иванович выполнил просьбу мамы – сфотографировал сотрудников нашего хирургического отделения. Согласились все. Даже подошла профессор – Ольга Осиповна Виноградова.

В центре фотографии Александр Анатольевич, чуть в стороне за его спиной улыбающиеся медсестры Тани с Татьяной Александровной, по правую руку от руководителя отделения, доктор - Тамара Михайловна, следом медсестра – Нина Сергеевна, далее скраю «светиться» как солнце раздатчица – Таисия Ивановна. Ольга Осиповна, прислонилась к Александру Анатольевичу слева.

В начале марта, Виктор Иванович выписался по выздоровлению. Мама получив долгожданную фотографию, уехала на неделю в Саранск. Понемногу хожу самостоятельно, иногда выглядываю в коридор.

Утро – начало рабочего дня. Одному в палате скучно, а за дверью слышатся оживленные голоса. Очистив раны и привязав к животу пеленку, встаю. Незначительная слабость – не смущает: «Интересно, что там в коридоре?».

Выхожу. Невдалеке столик дежурной медсестры. За ним сидит Таня черненькая, возле нее стоит Татьяна Александровна – весело с эмоциями, что-то ей объясняет.

Подхожу.

- Здравствуйте! Сегодня так шумно в коридоре. Почему?

Доктор, улыбается:

- Сашуля, сегодня юбилей Александру Анатольевичу – ровно 50 ему.

Вдруг мои ноги делаются ватными– подламываются и я падаю. Слова Татьяны Александровны отдаляются. Звон в ушах и темно. Открываю глаза – лежу на кровати в своей палате. Возле моего носа, в руке у Тани, ватка с резким запахом нашатыря, в другой пустой двухграммовый шприц.

Рядом Татьяна Александровна.

- Напугал ты нас.

Виновато шепчу:

- Что со мной было?

- Сердечко слабенькое – упало давление. Не расстраивайся, ты долгое время лежал – оно и ослабло. Пока много не ходи.

Быстрым шагом, входит взволнованный Александр Анатольевич:

- Что еще случилось?

Татьяна Александровна, спокойно:

- Ничего страшного. Приступ вегето-сосудистой дистонии. Ввели «кордиамин» и давление стабилизировалось.

В глазах ясно, пытаюсь сесть, но Александр Анатольевич, останавливает:

- Саша, сегодня пожалуйста полежи, успеешь набегаться.

Послушно опускаюсь на кровать, и громко выделяя каждое слово, говорю:

- Александр Анатольевич, поздравляю Вас с Днем Рождения. – затем, понизив голос, прошу: - Зашейте мой живот!

Его улыбающееся лицо становится серьезным:

- Обязательно зашью! Но пока, сам понимаешь, с таким сердцем, сложную операцию не выдержишь. Не спеши. Однажды, мы уже поспешили. А за поздравление, спасибо! Когда ушьем твои свищи и вновь затянем отверстия брюшной полости – это будет для меня самым дорогим подарком…

28 марта 1970 год.

Свободно хожу по коридору отделения – больше не падал. Вышел на улицу. Решил срезать веточку и поставить ее в бутылку с водой - захотелось приблизить весну.

Накинув на плечи теплый больничный халат и взяв перочинный ножик, спускаюсь со второго этажа. Лужи на тротуаре, по его краям кучи грязно-серого снега. Перешагиваю через мелкие ручейки, стараясь не замочить больничные шлепанцы и носки. Наконец с трудом добираюсь по плотной снежной корке до ближайшей березы. Сгибаю ветку. Прикасаюсь лезвием к коре, но в последний момент не решившись отпускаю - жалко. Сгибаю другую – рука с ножиком не слушается. Понимаю, срезанная ветка березы даже распустившая листочки в бутылке все равно погибнет.

Сегодня утром прогуливаясь по коридору, познакомился с ровесником – Петром.

Он приехал из Белоруссии в институт Склифосовского, восстанавливать обожженный уксусной кислотой пищевод.

После обеда решил полежать, но дверь открылась - в проеме Петро.

- Саш, к тебе можно?

Быстро прикрываю раны пеленкой.

- Заходи! – сам продолжаю перевязку. Петро стоит рядом – ждет. В руках держит школьную тетрадку. Закончив перевязку, поворачиваюсь набок и осторожно сажусь: - Что стоишь? Присаживайся. – киваю на стул.

Он садится, раскрывает тетрадку и кладет ее себе на колени.

- Понимаешь, написал рассказ. Хочу услышать твое мнение.

- Петь, лучше расскажи, как ты сумел сжечь свой пищевод?

Он недовольно морщиться:

- Ничего интересного. Отмечали день рождение товарищу. Кто-то пошутил – вместо водки, в стакан налил уксус. Выпил залпом – в результате химический ожог пищевода. Рубец перекрыл его просвет, так что теперь принимаю все только через трубку. – расстегнув пижаму он вытащив ее из-за пояса – показывает: - Она введена через брюшную стенку непосредственно в желудок. Ставлю свободный конец в воронку и лью туда жидкую пищу. В Минске несколько раз проводили бужирование пищевода – расширяли просвет, но все бесполезно.

Не могу оторвать взгляда, от подшитой в живот толстой резиновой трубки.

- У тебя как на картинках в учебнике зоологии, где академик Павлов проводил опыты на собаках, когда изучал условные и безусловные рефлексы. А здесь, что тебе обещают?

- Должны заменить скукоженный пищевод на новый из моего тонкого кишечника. Саш, не хочу об этом говорить, лучше прочту свой рассказ.

- Читай. Слушаю.

Волнуясь, и местами запинаясь, Петро воодушевленно читает о том, как больной юноша, живущий на острове в Тихом океане, влюбился в красивую девушку. В один из пасмурных дней, приплыл к острову пиратский корабль и властный капитан насильно завладел ею. Парень, защищая честь возлюбленной, бросился на пирата но в ответ получил пулю в грудь. Корабль с его «любовью» и капитаном-убийцей уплыл, а на песчаном берегу острова лежал одиноко бездыханный юноша. Волны прибоя омывали его бледное худое тело.

Прочитав, Петро, вопросительно смотрит.

- Что скажешь?

Еще не приходилось быть литературным критиком. Немного подумав, все же оцениваю:

- Написано хорошо, но извини Петя, этот сюжет много раз повторен: - «Красивая девушка, влюбленный юноша и злой кровожадный пират». Лучше о себе напиши, или о своей Белоруссии. По вашей земле почти все воины прошли, это у нас в Мордовии, не одной за всю историю не было. Тишь и благодать. Емельян Пугачев, отступая от царских войск, на один день задержался в Саранске – этим и гордимся, а про белорусских партизан книги пишут и песни поют.

Обидевшись, Петро закрывает тетрадь и не скрывая раздражения, говорит:

- Что ты понимаешь? Мои и твои болячки - никому не интересны! А о войне пусть ветераны пишут. Любовный сюжет с трагическим финалом вечен. О любви писали, пишут, и всегда будут писать.

- Успокойся, Петь. Рассказ твой классный, но если мне придется писать, то напишу что видел, знаю и испытал сам. Сочинять небылицы, не сумею…

30 апреля 1970 год.

Сегодня день рождения мамы – ей сорок семь, но поздравить не смогу, она в Саранске.

Восстановился полностью. Живу ожиданием операции. Каждое утро и вечер «нарезаю» круги по скверу института. Перевязанные пеленкой раны позволяют гулять до двух часов. Снега давно нет, почки на некоторых деревьях набухли, но весеннее солнце греет слабо и потому прохладно. Выручает, выданный сестрой-хозяйкой утепленный серый балахон с капюшоном. Он тяжелый и мне до самых пят, но зато нигде не поддувает.

На территории института предпраздничный субботник – медперсонал приводит сквер в порядок. Сгребают прошлогоднюю листву и накиданный за зиму мусор в кучи.

Подхожу к увлеченно работающей граблями, Татьяне Александровне.

- Помощники нужны?

Она заглядывает под капюшон и узнав меня, весело смеется.

- Сама соскучилась по работе на свежем воздухе. Запах весны пьянит, видишь, и деревья просыпаются.

В моей голове, другие мысли.

- Татьяна Александровна, я себя чувствую – прекрасно! Чего ждем? Когда?

Она перестает грести, становится серьезной.

- Саша, мы все видим. Операция планируется после майских праздников. Сегодня же переговорю с Александром Анатольевичем. После обеда зайду к тебе в палату и конкретно все расскажу.

Участилось сердцебиение, не нахожу что ответить, и губы просто шепчут:

- Спасибо! – развернувшись, иду по аллее.

Пройдя несколько шагов, оглядываюсь – Татьяна Александровна смотрит вдаль, а ее грабли лежат в стороне…

Раздатчица забирая после обеда тарелки, возмущается:

- Это что такое? Вся еда целая! Специально для тебя диетсестра составляет меню, а ты от еды нос воротишь. Вот скажу Екатерине Павловне, будешь есть обычный «стол».

Понимаю, она ругается не всерьез.

- Таисия Ивановна, не до еды - жду Татьяну Александровну! Сегодня она мне скажет, когда наконец прооперируют.

-Тем более, надо хорошо есть. – ее напускная строгость проходит. Раздатчица вновь расцветет в доброжелательной улыбке:- Саша, через час твои тарелки разогрею и вновь принесу. Чтоб все съел!

- Хорошо. – она уходит…

Час дня. Жду. С Татьяной Александровной приходит и Александр Анатольевич. Заведующий садится на стул, а лечащий врач встает за его спиной. Александр Анатольевич снимая с моего живота пеленку, - размышляет:

- Время тянуть – нет смысла, лучшего не дождемся. Говоришь: «Самочувствие прекрасное»?

Уверенно отвечаю:

- Да! Давно готов к операции.

- Решили ее провести 12 мая. Вызывай маму. Операция сложная. Послеоперационный период предстоит длительный – без твоей мамы, нам не обойтись. – разворачивается: - Татьяна Александровна, тщательней готовьте раневые поверхности.

Она кивает.

- Хорошо, Александр Анатольевич, подготовим. – обращается ко мне: - Сашуля, надо вновь принимать ежедневно ванну. – улыбается: - Помощницы нужны?

Смущаюсь.

- Сам! Уже несколько раз купался.

Заведующий, продолжает серьезно:

- Саша, слушай внимательно. Оперативное лечение, мы делим на два этапа. Должен тебя предупредить, после предстоящей операции начнет функционировать только тонкий кишечник, а толстый отключим.

Удивляюсь:

- Как отключите? А как в туалет буду ходить?

Поясняет:

- Выведем цекостому, в правой подвздошной области.

Не понимаю.

- Чего выведите?

Татьяна Александровна подходит ближе и на моем животе рукой показывает.

- В месте где у тебя шрам после аппендэктомии, выведем на поверхность слепую кишку. А выделяемый из ее кал, будет собираться в резиновый калоприемник.

Растерянный смотрю на Александра Анатольевича, вот-вот заплачу, голос дрожит:

- Мне с ним жить?

Он берет мою руку.

- Не волнуйся, я же сказал - это первый этап. Когда вновь окрепнешь, прооперируем еще раз – соединим тонкий кишечник с толстым, но об этом говорить рано. На сегодняшний день, наша задача – выполнить качественно первый этап.

Он встал и пошел к выходу. Татьяна Александровна, наклонившись треплет мои волосы:

- Вот и дождался. Тебя понимаю - с таким кишечником жить невозможно.

Заходит Таисия Ивановна с подносом.

- Саша, есть будешь?

В голове «рой» мыслей - не до еды, но отвечаю:

- Да!

12 мая 1970 год.

Наступил день долгожданной операции. Вновь со мной мама. Неделя прошла с интенсивным лабораторным и рентгенологическим обследованием.

Ежедневно, свои и незнакомые мне врачи осматривая мой живот, ковырялись в свищах кишечника. От боли выступал холодный пот и возникал приступ тошноты, но сжимая челюсти до скрежета зубов, терпел.Выдержал и унизительную процедуру с промыванием кишечника в клизменной, ее провела в присутствии Татьяны Александровны, медсестра Нина Сергеевна.

Сегодня ранним утром, под контролем Нины Сергеевны и мамы, в ванной помыл мягкой губкой кожу живота. Затем водяной струей через отверстие ран выбил всю дрянь застрявшую в брюшной полости…

Лежу в кровати. Раны на животе прикрыты чистой пеленкой. Напряженная мама сидит рядом. Ждем прибытия каталки. Мое внешнее волнение выдает учащенное сердцебиение и дрожащий голос.

- Мам, может все зашьют?

- Сынок, уже один раз все зашили. – кивает на мой живот: - Видишь, что получилось. Александр Анатольевич объяснил: «У тебя все очень сложно». Ничего страшного – немного походишь, с калоприемником.

Томительное ожидание закончилось – в проеме двери появляется каталка. Придерживая рукой пеленку, самостоятельно ложусь на жесткую поверхность. Василий Семенович как обычно моргая и тряся головой, везет меня по коридору. Подмигивая, говорит:

- Сердцем чувствую, операция пройдет успешно.

Согласно киваю, а мысленно подсчитываю - ДЕВЯТАЯ.

Мама идет рядом - кажется не волнуется, видимо привыкла. Ее спокойствие передается мне.

Последнее мамино рукопожатие, крестное знамение и я въезжаю в заполненную людьми операционную. Все в зеленых одеждах, а кто есть кто, не разобрать - на лицах марлевые маски. Сам перелезаю на холодный операционный стол, под яркий свет рефлектора. Тут же руки и ноги привязываются к креплениям стола. Операционная медсестра после небольшой заминки, все же находит вену в руке и подключает капельницу. Затем следует инъекция шприца в резиновую трубку капельницы - все окружающие предметы и люди, вдруг стали быстро удаляться в бесконечное пространство…

Нахожусь в палате. Мама прибираясь, расставляет стулья. Моя левая рука привязана к кровати. В нее из флакона поступает донорская кровь. Болит горло, но разрывая слипшиеся сухие губы, шепчу:

- Мам!

Она быстро подходит.

- Очнулся, сынок? Ну, слава Богу!

Палата заполнена раздражающим запахом эфира для наркоза.

Через мокрую марлю струя кислорода щекочет нос, свободной правой рукой отбрасываю кислородную трубку.

- Что ты делаешь? Саша, оставь трубку в покое! – мама возвращает ее на место!

- Открой окно, нечем дышать!

- Какое еще окно!? На дворе не лето. – открывает дверь в палату: - В коридоре воздух свежий.

С трудом осознаю: « Мне же операцию сделали!»

- Живот зашили?

Она поправляет сбившееся одеяло.

- Зашили сынок, но пока из него кишка выведена. Смотреть будешь?

- Нет! Пить хочу! – мокрой салфеткой она смачивает мои потресковавшиеся губы.

- Терпи. В Саранске напился – второй год мучаемся. – из чайной ложки вливает несколько капель в мой пересохший рот. Облизываюсь шершавым языком.

Заходит Александр Анатольевич.

- Фекла Никифоровна, как наш герой?

Мама вздыхает.

- Озорует и пить просит.

Врач пригнувшись, откидывает мое одеяло и пальцами осторожно мнет только что прооперированный живот.

Мне больно и страшно.

- Кожа лопнет.

- Не лопнет. На этот раз все зашито надежно. – прекратив мять, Александр Анатольевич присев на стул прикладывает к животу фонендоскоп: - Замечательно! Перистальтика прослушивается.

Подголовник немного приподнят и я вижу в центре живота, горкой выступает пуповина.

- А это что?

Врач прослеживает мой взгляд и объясняет:

- Хотел отрезать, но затем подумал: «Как ты будешь жить без пуповины?» оставил. Ты же не девушка!

Мама вступается за доктора.

- Саша, Александр Анатольевич тебе живот зашил! Это твое спасибо?

Виновато опускаю взгляд.

- Спасибо! Просто поинтересовался.

Понизив тон, она обращается к врачу:

- Александр Анатольевич, Вы очень устало выглядите. Идите домой, отдохните. Я всегда рядом. Если понадобится вызову дежурного врача.

- Да, действительно устал. Шесть часов напряженной непрерывной работы за операционным столом отняло много сил.

Работала бригада хирургов. Из-за множественных свищей и эрозий в слизистой, пришлось удалить около двух метров тонкого кишечника, кроме этого ушиты еще два свища тонкого и три толстого кишечника. – он поднимает салфетку в правой подвздошной области. Вижу обрубок кишки вывернутый наизнанку: - Наложили цекостому и только после этого закрыли все три дефекта передней брюшной стенки – смотрит мне в глаза: - Поживешь пока с цекостомой. Осенью наложим анастомоз между тонким и толстым кишечником и твоя долгая эпопея надеюсь закончится.- хирург тяжело встает и медленно выходит из палаты…

1 июня 1970 год.

Послеоперационный период протекал с очень сильными болями в животе. Трижды в сутки кололи «промедол».Кишечник, увеличившись в объеме – бунтовал, извергая из цекостомы газы и кашицеобразные отходы. Кожа живота растянулась до толщины пергамента, и казалось вот-вот лопнет, но выдержала. Даже послеоперационные швы не разошлись, если не считать небольших разрезов от капроновых нитей. Кишечник постепенно привыкая к работе успокоился, боли уменьшились, лишь изредка реагировал резким вздутием на некоторые продукты вызывающих брожение.

Мама в ближайшей от института аптеке без труда купила пояс с вмонтированным в него резиновым мешочком – калоприемником. Значит не один я такой.

На десятый день после операции, пристегнув пояс к животу - сел на кровать, на двенадцатый - начал ходить, через полмесяца - вышел самостоятельно на улицу. Мама предварительно обговорив с врачами дату моей выписки, уехала в Саранск…

Утро. Еще нет одиннадцати. Лежа читаю книгу. В необычное для нее время, заходит возбужденная Надя.

- Саша! Ты сможешь сейчас выйти на улицу?

- Да! А что случилось?

- На территории института кино снимают – «Белорусский вокзал». Может известных артистов увидим! Тебе помочь?

- Не надо. Сам встану.

Она нетерпеливо стоит у двери. Я же при ней стесняюсь пристегивать калоприемник. Наконец, Надя догадывается.

- Подожду тебя в коридоре. – выходит.

Спешим насколько позволяют мои силы к центральному храмовому комплексу. Перед главным входом множество людей – больные в пижамах и свободные от работы медики. Мимоходом по разговору праздно стоящих людей, узнаем – съемка идет внутри основного здания. Придерживая под локоть, Надя помогает мне подняться по ступенькам и мы внедряемся в плотную толпу, стоящую вдоль стены. Под ногами тянутся толстые изолированные электрические кабеля. Осветительные приборы направлены в центр зала. Чуть в стороне от центра стоит обычный стол покрытый простыней, за которым сидит пожилая женщина в белом халате.

Напряженная тишина. Вдруг, кто-то сбоку, властным голосом командует:

- Приговиться! Мотор!

«Медсестра» за столиком склонив голову, не касаясь шариковой ручкой «пишет» по бумаге. Из левого бокового коридора выходит красивый с проседью мужчина, в костюме.

Надя толкает в плечо и склонившись к моему уху, шепчет:

- Это Всеволод Сафонов. – киваю головой, хотя вижу его впервые.

Не дойдя до «медсестры», он останавливается в центре помещения под самым куполом. Следом за ним не торопясь выходит стройная в светлом приталенном плаще девушка – через ее руку перекинут мужской плащ. Протягивая ему, спокойным голосом говорит:

- Вы забыли в машине.

Надя треплет рукой мое плечо - почти кричит:

- Маргарита Терехова!

Сафонов забирает у нее свой плащ: - Спасибо.

Не поднимая головы, «медсестра» резким неприятным голосом, спрашивает: - Фамилия?

Сафонов: - Моя?

«Медсестра»: - Больного!

Сафонов: - Не знаю.

С противоположного коридора, в белом халате с весящей на шее марлевой маской, выходит средних лет женщина – «хирург». Она устало облокачивается бедром на столик. В руках зажженная сигарета. Курит. Обращается к Сафонову и Тереховой:

- Вы привезли мальчика?

Сафонов:

- А что с ним таково?

«Хирург» продолжая дымить сигаретой, отвечает:

- Сейчас ему лучше.

Поворачиваясь к Наде, тихо говорю:

- В каком-то фильме ее раньше видел.

Надя соглашается.

- Она часто снимается, но только на вторых ролях и в эпизодах. Могу ошибиться, но кажется ее зовут Людмила Аринина.

Съемка закончена – выходим. Спустившись по парадной лестнице проходим мимо новой бежевого цвета машины - «Москвич 412. Комби».

Разговаривает двое мужчин:

- Вот чудак! Не хотел ее давать.

- Видимо жалко. Новая же!

- Жалко? Так этот «Москвич», теперь в историю кинематографии вошел, даже через 50 лет, люди его увидят!

Идем по скверу. Счастливая Надя, спрашивает:

- Саша, ты доволен?

Пожимаю плечами.

- Артистов «живьем» увидел впервые – обычные люди. Не пойму, почему надо восторгаться ими? Они ни чем не лучше других людей. А приемное отделение? Разве оно здесь - в храме с высоченным куполом?!

Надя обиженно поджимает губы.

- Киноартисты, необычные люди! Они звезды! А почему приемное отделение здесь – спроси у режиссера. Пойду я. Скоро экзамены – надо готовиться. Дойдешь?

- Дойду.

Надя быстро уходит в сторону медучилища. А я тихонько поплелся к своему корпусу…

12 июня 1970 год.

Неделю нахожусь дома.

Из Москвы до Саранска, с прибывшей за мной мамой, добрались поездом без особых приключений.

Прощание с медперсоналом института «Склифосовского», получилось прохладное – выписывался с выведенной кишкой в животе. Немного успокаивало обещание Александра Анатольевича: «Приедешь осенью в хорошем физическом состоянии и мы соединим в единое целое, обе части твоего кишечника».

Вновь верю, но в памяти назойливо всплывает начало июня прошлого года, тогда тоже выписывался «временно» из Республиканской больницы в Саранске.

Братья Вовка и Сергей в деревне. Родители на работе. Сидя на лавочке, возле своего подъезда, греюсь на полуденном солнышке. К калоприемнику привык. За два-три часа раздуваясь в объеме, он напоминает о себе, и я освобождаю его в туалете.

Из подъезда выходит Андрей – тридцатипятилетний худощавый мужчина. С женой и двумя детьми он живет над нами, где раньше проживала интеллигентная семья Лазаревых. Теперь из их квартиры постоянно слышится непрерывная брань и звон битой посуды. Соседку – полную невысокого роста женщину, мы зовем тетя Валя, а его все кличут - Андрей.

Вот и сегодня, он выглядит помятым и расстроенным.

- Саш! Посмотри у вас нет ничего выпить? Голова гудит с похмелья, да еще эта Валька орет.

- Только рассол.

Раздосадовано машет рукой.

- А, давай хоть его!

- Пойдем к нам, налью.

Сидим на кухне, за столом. Андрей с наслаждением потягивает из алюминиевой кружки капустный рассол, а я смотрю на его небритое осунувшееся лицо и вспоминаю:

«Тетя Валя, похвасталась, что у ее мамы в деревне Ташкино Ичалковского района, вишневый сад:

- «Вишки» так много, но их некому собирать.

Мама посетовала:

- Мы ее здесь не видим. А так хочется вишневого варенья наварить детям.

По душевной простоте, соседка предложила поехать к ее маме и набрать этой «вишки» сколько захочешь.

- Мой Андрей в отпуске. Скажу ему, пусть он с кем-нибудь из ваших детей съездит к своей теще. Заодно и себе привезет. Все равно целыми днями пьянствует.

Брат Колька был в деревне, а я недавно вернулся из пионерского лагеря. Естественно, выбор пал на меня – четырнадцатилетнего.

На другой день утром с огромным пустым чемоданом, (другой емкости мама не нашла) с не похмеленным Андреем и двумя эмалированными ведрами тронулись в путь. Двачаса на пригородном поезде от станции «Саранск - 2» до станции «Кемля» я смотрел в окно на пробегающие мимо деревеньки, овраги и речушки, а Андрей рядом «страдал» от головных болей.

В «Кемле» пока шли от железнодорожного вокзала к автобусному, мой сосед по дороге купил бутылку «Портвейна». Останавливаясь, он прикладывался к ней и мы медленно двигались дальше. Тем не менее, к нужному нам автобусу успели. Купили в кассе билеты, сели в автобус, и Андрей развалившись на заднем сидении, «отключился». Выехали. Спрашиваю у рядом стоящей тети:

- Нам нужно в Ташкино. Подскажите, когда выходить?

Она брезгливо посмотрела на храпящего Андрея и снисходительно ответила:

- Выйдите вместе со мной.

Через полчаса, за окнами автобуса показалось село – женщина собирается выходить. Остановка. С посторонней помощью вытаскиваю из автобуса Андрея, свой чемодан и два пустых ведра.

Тетя быстрым шагом уходит между домами в проулок. На остановке - одни. Спрашиваю у проходящего мимо мужчины:

- Это какое село?

- Лобаски.

Смотрю вслед уходящему автобусу, размышляю: «Женщина не поняла или специально обманула. Видимо мы сошли раньше, не доехав до Ташкино».

Одной рукой придерживаю с трудом стоящего Андрея, а в другой беру пустой чемодан и два ведра. Трогаемся по дороге, по которой уехал автобус. Идем больше часа, периодически отдыхая на чемодане. Сосед немного протрезвев, удивляется:

- Мы с тобой что-то очень долго идем - до Ташкино два километра.

Зло отвечаю:

- Не надо было пить. Мы не там сошли с автобуса.

Двигаемся дальше. Наконец впереди показываются деревянные дома. Сосед протрезвев, продолжает сомневаться:

- Не туда мы идем!

- Уже дошли. Сейчас у людей спросим.

Усталый и измотанный захожу в крайний дом. Андрей остался во дворе. Спрашиваю у встречающего меня пожилого мужчины:

- Это деревня Ташкино?

Он удивляется:

- Нет. Протасово. А Ташкино, за Лобасками в двух километрах.

Вкратце рассказываю ему о нашем злополучном путешествии.

Он открыв входную дверь, зовет:

- Заходи горемычный. Отдохни.

Сидим с Андреем за столом, у гостеприимного хозяина. На столе черный домашний хлеб, крынка молока, вареная картошка, порезанная селедка и бутылка самогона.

- Покушайте, а я, к соседу через дом сбегаю. Он кажется собирался ехать в Лобаски.

Наливаю себе молока, режу хлеб, а сосед льет в стакан самогон.

Ворчу:

- Андрей, может хватит!? Я тебя больше тащить не буду!

- Санек, ты как моя Валька меня воспитываешь. Не переживай, к вечеру доберемся до тещи. – выпив стакан, наливает в него повторно.

Заходит хозяин.

- Вам повезло. Идите скорей, он прогревает двигатель.

Выходим, невдалеке стоит заведенный огромный грузовик – «Урал». Водитель из кабины кричит:

- Залезайте в кузов.

Кидаю в кузов чемодан, ведра и быстро запрыгиваю. Следом не торопясь, перекидывается через борт Андрей.

Расстояние в шесть километров промчались на машине за пять минут, а плелись сами – два часа.

Вновь стоим на прежнем месте, где сошли с автобуса. Водитель из кабины показывает рукой.

- Идите, вон в тот проулок. Заберетесь на горку, а за ней ваше Ташкино.

Вспоминаю женщину из автобуса: « Она же пошла в этот проулок. Надо было нам идти за ней! ».

Трогаемся в путь по указанной дороге. Забираемся на возвышенность и Андрей вдруг резко ослабел – его вновь «развезло». Рядом под горой небольшая деревенька, а мой спутник лежит на обочине грунтовой дороги. Нет сил, да и желания нет тащить его. Сижу на чемодане на вершине холма – наблюдаю за закатом солнца. Ем зеленый горох - благо он засеян вдоль дороги. Со стороны к нам двигается одинокая фигура пожилой женщины. Она подходит и без предисловий расталкивает руками спящего соседа.

-Андрей! Вставай паразит! – догадываюсь, это и есть мама тети Вали. Она обращается ко мне: - Соседка сказала, что вы приехали с ней в Лобаски. Я все жду, а вас нету. На горе тебя увидела, вышла встречать. Где вы были?

Виновато оправдываюсь:

- В Протасово. Пошли не той дорогой.

- Вот Валька, нашла себе мужа! – она продолжает трясти его: - Вставай, иначе в поле ночевать будешь.

Сосед просыпается, таращит на женщину глаза.

- Тещенька, моя! – переводит взгляд на меня: - Говорил же тебе, к вечеру доберемся…

На следующий день утром лазил по верхушкам деревьев - собирал вишню. В полдень уже тащил на плече наполненный доверху огромный чемодан. Вначале до автобуса, затем в «Кемле» с автобусного до железнодорожного вокзала.

На своей станции с трудом стащив из вагона чемодан, долго искал глазами своих – никого. Делать нечего – взваливаю вновь его на плечи и переступая через рельсы путей, направляюсь в сторону дома. Поднявшись на пригорок, заметил возле административного здания станции туалет. Сбросив с плеч груз и оставив его на обочине тропинки, быстрым шагом двинулся к нему – на туалетной бумаге обнаружил алую кровь. Выхожу из туалета, а со стороны станции по тропинке идет мама:

- Ты где был? Я встречала тебя, но не увидела!

- Я тоже тебя искал! Сама где была?– показываю рукой на чемодан: - Вот твоя вишня!

Она пытается поднять чемодан, но не получается.

- Как ты его тащил?

- Сам не знаю. Хотел выкинуть. - подбираю в траве деревянную палку и просовываю ее через ручку: - Пошли!

Остаток пути до дома, преодолели вдвоем.

В итоге семья получила три ведра дармовой вишни, а я несколько дней ходил в туалет «по большому» с кровью».

Андрей допивает кружку рассола.

- Спасибо Санек, выручил. Теперь надо найти хотя бы рубль. У тебя нет?

Я саркастически смеюсь.

- Нет. С меня хватит и той поездки в Ташкино…

23 июня 1970 год.

Папка никогда не отмечал своего дня рождения дома, а мама наоборот – каждая ее дата это семейный праздник.

Проснулся – начало восьмого. В комнате родителей - пусто, заглядываю на кухню – мама готовит еду.

- А папка где?

- Ушел на работу. В честь дня рождения, дала ему три рубля, теперь жди – вечером обязательно «нажрется».

- Хотел поздравить!

- Вечером поздравишь, если домой дойдет. Может придется еще искать по поселку. «Горбатого – могила исправит». Садись, поешь! А ты, куда в такую рань собрался?

Сажусь за стол, наливаю чай и намазываю себе бутерброд.

- Решил заняться бегом.

- Не рано ли? Кишки растрясешь, что делать будем?

- Мам, мне нужно готовиться к операции. До осени всего два месяца.

- Смотри сам. Боюсь, что снова растаешь - как снегурочка.

- Не растаю!

Вышел на поляну. Она невдалеке от дома за дорогой - где раньше с пацанами играл в футбол. Невысокая трава еще покрыта утренней расой. Глубоко вдохнул – прохладный утренний воздух заполнил легкие, затем резко выдохнул и побежал трусцой. Мешок на поясе, скрытый под трико трясется в такт бега – придерживаю правой рукой. Намеченный мною круг не одолел – «задохнулся», остаток пути иду пешком.

Возле дороги стоит одноклассник – Сашка Крошенниников, смотрит в мою сторону и курит. Подходит ближе.

- Санек! Это ты?! Вышел покурить, смотрю, спортсмен бегает!

Немного отдышавшись, протягиваю руку.

- Привет, «Кроша»! Нашел «спортсмена», после приезда из Москвы, первый раз пробежался.

Жмет мою руку.

- Вылечился?

Искренне обрадовавшись встрече, отвечаю:

- Еще нет. Вот бегаю – готовлюсь к последней операции. Как там наш класс поживает?

- А я знаю? После восьмого, мне справку об окончании дали и я забыл дорогу в школу. Работу ищу, но пока подходящей не нашел.

- Жаль! А ты всё куришь?

Сашка смеется.

- Даже выпиваю, если кто нальет.

- Мало тебя Раиса Федоровна «колотила».

Продолжает весело улыбаться.

- Да, не одну линейку о наши с Вовкой Боровковым головы она сломала. Добрая учительница была - жалела. Говорила: « Саша, не бери пример с родителей и сестер – будь хорошим мальчиком». – он бросает в сырую траву недокуренную сигарету: - Все бестолку. Наследственность у меня плохая.

- Наследственность!? Да твоей родословной можно только позавидовать!

Вспомнились дореволюционные фотографии в доме его бабушки:

« В четвертом классе, в начале учебного года, Раиса Федоровна оставила нас двоих после уроков – делать домашнее задание.

Освободившись от «гнета» училки, пошли на «солдатскую» гору ( в то время рядом с поселком, на горе находилась армейская часть. Солдаты прокладывали дополнительные железнодорожные пути на сортировочной станции «Саранск-2»). Разожгли костер и пожарили на углях молодую картошку (выкопали ее здесь же, на чьем-то огороде). Сидя на портфелях – пообедали. Наевшись, Сашка показывает рукой вдаль:

- Вон там, за железнодорожным вокзалом, живет моя бабушка. Пойдем к ней?

- Пойдем.

Размахивая портфелями, сбегаем с горы и не торопясь идем по дороге в сторону вокзала. Полчаса, и мы уже по пешеходному мосту переходим через железнодорожные пути на улицу «Рабочая».

В двухэтажном из точенного красного кирпича старом доме, в маленькой комнатенке нас встречает старушка. Лицо в морщинах, несколько оставшихся во рту желтых от никотина зуба, держат дымящую папиросу, старческие скрученные пальцы в трещинах. В углу комнаты, прислонившись друг к другу, стоят несколько рыболовных удочек. Заставленное цветочными горшками овальное окно пропускает мало света. В комнате пасмурно и не прибрано. Покуривая папиросу, бабушка сиплым голосом ворчит:

- Небось, с уроков сбежали?

Сашка радостно сообщает:

- Нет! Мы даже домашнее задание вместе с учительницей сделали.

- Молодцы! Вовремя пришли. Еще немного и я ушла бы на рыбалку.

Привыкнув к прокуренной обстановке, я с интересом рассматриваю на стене в рамках необычные пожелтевшие фотографии. В глаза мне смотрят с достоинством и высокомерием, прилично одетые люди, явно не нашей рабоче-крестьянской среды. Заметив мой интерес, она встает рядом. Спрашиваю:

- Это кто? Такие фотографии я нигде не видел.

Она притягивает к себе внука.

- Наши родственники – купцы, промышленники, власть Саранска дореволюционной поры. – показывает пальцем на пухленькую трех-четырех летнюю девочку в цветастом пышном платьице. Она сидит на коленях у молодого с гордой осанкой, господина. Сзади их, стоит улыбаясь стройная в дорогом до самого пола платье красивая дама: - Узнаете?

Оба отрицательно машем головами и одновременно отвечаем:

- Нет!

Глаза пожилой женщины, заволокла слеза.

- Это Я. А рядом со мной - папа и мама. Все на этих снимках сгинули – осталась одна я. Некоторых большевики расстреляли, а остальные умерли за колючей проволокой в лагерях – бабушка села на скрипучую табуретку: - Весь этот дом – наш. Горсовет Саранска, выделил мне только эту комнату. В остальных живут - чужие люди!».

- «Кроша», бабушка, твоя жива?

- Нет. в прошлом году умерла. Надо было мне у нее прописаться – не успел. Жил бы в своей комнате. После смерти бабушки, в нашем родовом доме, теперь живут - только чужие люди…

После работы папка пришел подвыпивший, и в хорошем настроении.

- Сашка! Пойдем тебе чего покажу. – иду за ним. Подходим к нашему сараю, он осторожно приоткрывает дверь: - Смотри.

Заглядываю в щель. На меня с интересом смотрит худая средних размеров длинноухая собака черного цвета.

Поворачиваюсь.

- Купил?!

- Сама пришла. Возле моей столярки крутилась. Теперь осталось ружье купить.

- Осенью купим. Мамка сказала: «Вот вправят тебе кишку, тогда и купим»…

18 июля 1970 год.

Второй месяц бегаю кругами по поляне, но она маленькая, а еще стесняюсь назойливых взглядов прохожих. Вчера впервые выбежал за окраину поселка – утреннюю тишину нарушали лишь напуганные мною стаи пташек, взлетающих с убранных полей.

Папкина охотничья собака на следующий день пропала. Выпустили ее из сарая на прогулку и она убежала – свобода оказалась дороже мясной похлебки.

В один из дней, ездил в администрацию города оформлять паспорт. Сдал собранные документы, свои фотокарточки в приемную паспортного стола и затем ждал больше двух часов. Калоприемник раздулся, думал лопнет - вовремя вызвали. Расписался, секретарша сунула паспорт мне в руки и я ушел разочарованный – ожидаемой торжественной обстановки не было.

Посетили с мамой Кольку. Вначале тряслись на автобусе до центра города, затем долго ехали на троллейбусе в микрорайон «Химмаш». С конечной остановки около километра шли до проходной «зоны». Посмотрел влево – примерно в двух километрах увидел знакомую окраину нашего родного поселка.

С недоумением сказал маме:

- Быстрее пешком дошли бы.

Она показала на наши сумки.

- Осталось мне только по оврагам тяжести таскать. Из шестерых, вы двое труднее всех достаетесь!

Встрече с братом остался доволен. У Кольки все хорошо и он тоже постоянно видит свой поселок, особенно с высоты строящегося нового цеха, но скучает по свободе и надеется выйти из заключения досрочно.

Петька неделю, как приехал из Тольятти. Необходимые фундаменты волжского автозавода им залиты. В цехах идут пуско-наладочные работы - завод готовится к выпуску новых советских легковых автомобилей «Жигули». Брат оказался не удел, но оптимизм его не угас.

- Немного оклемаюсь, и вновь поеду на новую «комсомольскую» стройку.

Все сегодня возбуждены, особенно мама. Отслужив, Ваня везет из Чебоксар свою невесту. Вчера мама ездила в центр города на переговорный пункт. По телефону брат сообщил, что 14 июля они с Аллой (так зовут его невесту), подали заявление в ЗАГС, а 14 августа - регистрация брака. Будущую его жену никто из нас не видел, но как сказала мама, со слов Ивана: «Она красавица и танцует в ансамбле песни и пляски Чувашии, а также поступила на заочное отделение института культуры в Ленинграде». Ваня, очень просил, отнестись к ней с должным уважением.

В квартире прошла генеральная уборка, возле подъезда подметен тротуар. Мама с утра печет пироги.

День теплый и ясный. Время два часа. Дежуривший на автобусной остановке Сергей, вбегая в квартиру, кричит:

- Идут!

Спешно выходим. По тротуару к нашему дому, с гордо приподнятой головой и походкой танцовщицы, идет стройная девушка с азиатскими чертами лица. Рядом с ней, семенит брат. Он несет тяжелую сумку – лицо светится счастьем. На смотрины вышли и наши соседи.

С достоинством принцессы она подает руку маме, затем папе.

- Здравствуйте, Алла.

Мама волнуясь.

- Здравствуй, доченька!

Смущенный папка:

- Проходите в дом.

Гордый своей избранницей, Ваня обнимается со всеми.

- Два года ждала меня!

Гости в сопровождении «свиты» заходят, а Петька, следом тащит тяжелую сумку с гостинцами.

Алла в комнате приводит себя в надлежащий вид, а мы всей семьей сгрудились на кухне, рядом с сидящим за столом Иваном. Мама подает ему на блюде горку горячих пирогов:

- Поешь сынок с дороги.

- Мама, я без Аллы, есть не буду!

Она настаивает:

- Поешь! Она придет, потом поест.

Он решительно отодвигает чашку:

- Нет! Алла обидеться!

Удивленные поведением старшего брата, хватает пироги – едим. Аппетитно причмокивая, Петька говорит:

- Вань, пока я безработный, поеду к тебе на свадьбу.

Иван, обрадованный сменой разговора, соглашается:

- Приезжай. Понравится, можешь даже остаться насовсем. Рядом с Новочебоксарском, начали возводят платину через Волгу – ГЭС строят. Работа как раз по тебе.

- Запросто. Здесь в Саранске, в грязной речушке плещемся, а в Тольятти песчаные пляжи на километры по Волге тянутся. От самого берега, сосновый бор. Сосны, даже среди домов растут.

Ванька, поддерживает:

- У нас в Чебоксарах и Новочебоксарске, тоже самое. Приезжай брат, хоть одна родная душа будет рядом из Мордовии…

1 сентября 1970 год.

В Чебоксары на свадьбу брата поехали мамка с папкой и Петя, а обратно вернулись одни родители. Петька остался работать в Новочебоксарске. Устраивается в общежитие.

Довольный Иван, пока квартирует у родителей Аллы в Чебоксарах, на центральной улице города. Устроился художником-оформителем на предприятие где есть возможность в скором времени получить собственное жилье.

Мама недовольная:

- С ним обращаются как с бедным родственником. Может в своей квартире будет хозяином?

Ее не расстраиваю, но думаю врятли: «Очень мягкий и покладистый характер у старшего брата»…

Утро. Мама громко кричит:

- Время без пятнадцати восемь, а вы еще дома!- подгоняет Вовку и Сережку в школу.

Вовка ворчит:

- Сегодня уроков не будет, только торжественная линейка. – хлопнув дверью, братья выходят из дома.

Привожу себя в должный вид, и подхожу к ней.

- Мам! В Москву поеду!

Мама задумавшись, некоторое время молчит, по выражению ее лица, догадываюсь, она как и я вспоминает 1 сентября прошлого года – нашу встречу с заведующей вторым хирургическим отделением республиканской больницы, Марией Васильевной Морозовой и ее отказ. Наконец тоном нетерпящего возражения, говорит:

- Москва, это тебе не в центр города на автобусе съездить. Напиши сначала письмо Александру Анатольевичу, что он тебе ответит, так и поступим.

Спорить с мамой, нет смысла. Сдаюсь:

- Хорошо! Сегодня напишу, а пока схожу ненадолго в школу – с одноклассниками встречусь…

По ведущей в школу дороге, с трудом передвигаю ноги. Хорошо понимаю, я не тот каким был – не хочется видеть в глазах ребят жалость.

Серое четырехэтажное здание, сегодня выглядит празднично.

Торжественная линейка в самом разгаре. С высокого крыльца руководители школы и почетные гости, поздравляют с началом учебного года, а я стою в толпе родственников учеников – наблюдаю.

Класс «10 А» - выпускной. Моих одноклассников осталась одна треть от прежнего состава, в нем много ребят из бывших параллельных классов и совсем мне незнакомых – видимо они перешли в нашу школу из соседних к поселку деревень. Девчата в красивых белых фартуках, ребята в белых рубашках.

Мелодично отзвенел медный колокольчик в руках восторженной первоклассницы. Классы потянулись в помещение школы. Наблюдавшие за мероприятием – расходятся, а мой класс гурьбой идет в сторону спортивной площадки, фотографироваться. Пересилив себя, все же подхожу к ним. Неожиданно для меня, первой навстречу идет Вера Лапушкина - с бывшего параллельного класса. Взгляд откровенно радостный.

- Саша! Вернулся в школу? – подходят остальные одноклассники, деревенские скоромно стоят в стороне.

Вынужденно объясняю:

- Пока нет. Вскоре снова поеду в Москву, на последнюю операцию.

Подходит ближе Валя Миронова:

- Видишь Саша, сколько нас осталось от прежнего класса. После восьмого, многие ушли учиться в техникумы и ПТУ, а такие как Крошенинников и Вовка Боровков просто бросили школу. Их уже не исправишь. Вера, теперь наш комсорг, а я от нашей школы представитель в городском комсомольском штабе «Искра». Выздоравливай и возвращайся!

Ребята по очереди, как и предполагал, приветствуют осторожно, будто я хрустальный и могу рассыпаться на осколки. Прощаюсь, но Вера останавливает:

- Не уходи, сейчас мы все вместе сфотографируемся. Ты был, есть и будешь в нашем «10 А».

На общей с классом фотографии стою с растрепанными волосами крайний справа…

После посещения школы, пришел домой в расстроенных чувствах. Сажусь за стол, пишу в Москву очередное письмо:

«Здравствуйте дорогой Александр Анатольевич. Наступила осень. Не могу дождаться от Вас обещанного приглашения на заключительную операцию, общее состояние мое, улучшилось. Ежедневно занимаюсь физкультурой, в основном бегом. За лето поправился, и мой вес составляет 52 кг. Понимаю Вашу занятость, но поймите и меня. Сегодня проводил своих бывших одноклассников в 10 класс, а я со своей цекостомой сижу дома и жду вызова. Всем медработникам вашего отделения с мамой желаем здоровья и благополучия. До скорой встречи! С Уважением! Уланов Саша

1.09.1970 год.

14 сентября 1970 год.

Вчера так и не дождавшись от Александра Анатольевича ответа, решительно заявил маме:

- Поеду! Нет сил ждать!

- Когда? Мне же надо отпуск без содержания оформить на работе.

- Сегодня! Один поеду. Перед операцией тебя вызову - сама знаешь, там еще долго обследовать будут.

- Поезжай, дорогу у людей спросишь – не заблудишься, «Язык до Киева доведет».

- Найду, не маленький.

Родителис вокзала вечером, проводили в Москву…

Ранее утро. Стою с небольшой хозяйственной сумкой на перроне Казанского вокзала. Растерян. Немного постояв, решаю идти вслед за пассажирами, вышедшими с нашего поезда. Озираясь по сторонам, разглядываю огромный похожий на дворец зал ожидания, затем выхожу из парадных дверей на шумную площадь, по которой мчатся машины. Сориентировавшись в пространстве, решаю идти в сторону высотного здания, отражающее своей белизной лучи восходящего над Москвой солнца. Смотрю налево, затем направо и пока нет машин, быстрым шагом иду через площадь. Трель свистка – невдалеке стоит в милицейской форме регулировщик и полосатым жезлом подзывает к себе:

- Тебе что, жить надоело?

Покорно подхожу.

- Товарищ милиционер, мне нужно пройти к институту «Склифосовского» - показываю рукой на «высотку»: - Он в той стороне находится.

- Для этого есть регулируемый пешеходный переход. Штраф - один рубль! – вытаскиваю из кармана три рубля. Он отсчитывает сдачу и вместе с квитанцией отдает мне: - Хочешь долго жить, будь осторожен! – останавливает жезлом поток машин и провожает на противоположную сторону площади.

Расстроенный прохожу мимо «высотки», как оказалось вблизи это обложенная белой керамической плиткой гостиница «Ленинградская». Немного погодя, упираюсь в переулок. Из дома напротив в мой нос ударяет запах кофе. Резко захотелось есть. Спускаясь по крутой в несколько ступенек лесенке и через остекленную дверь захожу в полуподвальное помещение маленькой кофейни. В зале с тремя высокими столиками никого, кроме стоящего за стойкой парня в коротком белом халате. Он приветливо улыбается:

- Вам кофе с сахаром или без?

Растерявшийся от непривычного ко мне обращения, смущенно отвечаю:

- Без.

В стоящий перед ним аппарат из «нержавейки», он засыпает чайную ложку черного кофейного порошка. Что-то, в работающем аппарате несколько минут шумит, затем из бокового краника льется в миниатюрную чашку горячий кофе. На блюдечке с золотой каемочкой, парень подает чашку с ароматным напитком, на мой столик.

- С Вас, всего один рубль!

Как под гипнозом, отдаю ему рубль. Данные мне мамой деньги «тают на глазах». Горькое кофе жжет слизистые губ и языка, но бодрит. Настроение улучшается, потраченных двух рублей за первый час пребывания в Москве, уже не жалко. Услужливому парню, говорю: «Спасибо!» и возбужденный шагаю по улице дальше. Выхожу на «Садовое кольцо», оно шумит шинами многочисленного транспорта. Рядом, останавливается троллейбус, но путь мне знаком, институт совсем рядом – продолжаю движение пешком.

По спешащим сотрудникам института определяю время - где-то около восьми. Оглядываюсь по сторонам – знакомых нет. Подхожу к своему корпусу. Тишина. Входная дверь закрыта, а рядом с ней кучи строительного мусора. Наконец осознаю – корпус на ремонте. В раздумье трогаюсь в обратный путь к приемному отделению. Открываю знакомые двери. Встречает медсестра.

- Что Вы хотели?

Отвечаю:

- Приехал ложиться на плановую операцию к Александру Анатольевичу Беляеву, а отделение на ремонте.

- Покажите направление или вызов.

Растерявшись, объясняю:

- Какое направление? Александр Анатольевич, при выписке сказал: «Приедешь осенью, прооперируем» - по выражению ее лица, понимаю, что она ничего не понимает. Продолжаю объяснять: - Я здесь оперирован четыре раза, по поводу свищей кишечника. Приехал на операцию. Мне нужно соединить тонкий кишечник с толстым.

В глазах медсестры, вижу прояснение:

- Припоминаю, действительно, в отделении у Александра Анатольевича, был такой больной. А кто у тебя лечащий врач?

- Соколова Татьяна Александровна!

Она заулыбалась:

- Татьяна Александровна, сегодня дежурит в приемном отделении. Сейчас позову.

Буквально через минуту, входит удивленная Татьяна Александровна.

- Сашуля! Ты почему приехал без вызова?

Удивлен и я.

- Татьяна Александровна, Вы же с Александром Анатольевичем обещали прооперировать осенью. Вот я и приехал. – неприятный холодок пробегает по моей спине.

Она прижимает к себе мое поникшее тело.

- Понимаешь, в нашем отделении решили сделать ремонт, а нас переводят в этот корпус на второй этаж, где тоже пока нет условий для госпитализации. Кроме этого, Александр Анатольевич с сегодняшнего дня в отпуске. Он хочет уехать на своем стареньком «Москвиче» в Карелию на рыбалку - врач усаживает меня на стул, сама садится напротив: - Перед его отпуском, мы с ним говорили о тебе и решили, лучше не прерывать твой учебный год. Прооперируем в начале следующего лета.

Кистью руки смахиваю предательскую слезу, голос дрожит:

- В Саранске также вначале откладывали, а затем отказались оперировать.

- Саша! Почему ты мне не веришь? Просто в настоящее время, у нас сложились такие обстоятельства. Скажу честно, пожилому человеку отказали бы. С цекостомой многие ходят, но твой случай особенный и Александр Анатольевич обязательно восстановит твой кишечник. Даже не сомневайся! Сегодня же позвоню ему, и попрошу написать тебе письмо.

Встаю со стула, из-за пелены перед глазами, почти ничего не вижу:

- Пойду я, Татьяна Александровна.

- Куда? Ты где собираешься ночевать? Может, остановишься у меня?

- Спасибо. Поезд в Саранск отправляется вечером. До свиданья Татьяна Александровна.

Хожу бесцельно по территории института – нарезаю круги по аллеям сквера. Глаза высохли, но тоска сдавливает грудь. Верю и не верю. Слишком все похоже на прошлогодний отказ госпитализации в Саранске и даже ответственный хирург в отпуске. Правда в республиканской больнице была сварливая пожилая заведующая отделением и профессор Клюев, а здесь доброжелательная молодая и красивая лечащий врач и лучший хирург института Беляев Александр Анатольевич, но результат прежний – отказ!

Смешная причина: «Решили не прерывать мне учебный год». А они подумали, как я смогу учиться в школе - с калоприемником!?

22 сентября 1970 год.

Всю прошедшую неделю, обдумывали с мамой сложившуюся ситуацию: «Смогу ли с выведенной кишкой на животе, посещать занятия в школе, и как мне такому общаться с учителями и одноклассниками»…

Папка ушел на работу, а Вовка с Сергеем в школу. Сидим с мамой за столом на кухне, размышляем все о том же. Наконец она встает.

- Пойдем сынок к директору школы. Может он нам что подскажет?

В коридорах школы тихо, а из-за дверей классов доносятся еле слышные голоса – идут уроки. Стоим перед нужной нам дверью, на ней табличка: «Директор – Буркин Петр Афанасьевич». Стучимся.

Мужской голос:

- Заходите!

За столом сидит, раннее мне незнакомый, солидный средних лет мужчина в очках. Он что-то пишет. Не отрываясь от работы, приподнимает голову:

- Что вас ко мне привело?

Мама растерялась. Отвечаю: - Я выписан временно из больницы. Пока не совсем здоров, но мне необходимо продолжать учебу.

Директор прекратив «писанину», встает из-за стола, подходит.

- Как твоя фамилия?

- Уланов Саша.

Строгое лицо директора, становится приветливым:

- Наслышан, наслышан о тебе. Так вот ты какой?! – раздумывает, затем говорит: - Вы пока посидите в кабинете, а я приглашу педагогов.

В кабинете директора, на стулья рассаживаются: мой классный руководитель – Александр Дмитриевич Сурин, завуч Антонина Ивановна и светленькая невысокого роста учительница русского языка и литературы – Чуприна Людмила Александровна. В центре внимания - я и мама.

Петр Афанасьевич, поправляет зачесанные назад волосы.

- Саша пока еще не совсем здоров, но ему необходимо создать условия для продолжения учебы. Какие у вас будут предложения?

Антонина Ивановна, ему отвечает:

- Можно составить для него индивидуальный план обучения на дому и периодически контролировать.

Директор кивает.

- Согласен. В конце каждого полугодия, проведем опрос, и выставим ему оценки по всем предметам. – обращается ко мне с мамой: - Вы не против?

Пожимаю плечами, не до конца понимая, что мне предлагают, а мама, польщенная вниманием учителей, соглашается.

- Большое спасибо! За два года, Саша стал намного серьезней, а московским врачам обещал: «Буду отличником и поступлю в университет».

В разговор вступает Александр Дмитриевич:

Он говорит спокойно не торопясь, смакуя каждое слово».

- Очень хорошо, что парень решил стать отличником, но в отличие от других я знаю характер Саши. Не всем дано себя заставить самостоятельно учиться. Да и не к чему ему это. Здесь в школе ребята и девчата, а дома скукота. – смотрит на меня: - Тебе нужно быть в обществе. А когда вдруг приспичит, уйдешь с урока в любое время. Живешь же рядом!

«Он ровесник моим родителям – рыбак, много курит, среди учителей и особенно учеников, пользуется непререкаемым авторитетом, но говорят, раньше сильно выпивал. В перерывах между уроками, вместо учительской Александр Дмитриевич обычно находится возле мужского туалета – курит. Вокруг стайки ребят – слушают истории из его жизни и нравоучения примерно такого содержания: «Жениться нужно на красивой девушке - с ней в любое общество не стыдно пойти, а для любовных утех, сойдет любая».

Все ждут. Смущенный всеобщим вниманием, отвечаю: - Не знаю, получится ли?

Директор тихо хлопает ладонью по столу: - Так и решим, если что, перейдем к варианту Антонины Ивановны – обращается к внимательно слушающей Людмиле Александровне: - Вот Вам, Людмила Александровна, новый ученик. Пожалуйста, подготовьте класс к приходу Уланова.

- Не беспокойтесь, Петр Афанасьевич, мой 8 «Г» , спокойный. Саша вольется в коллектив без проблем. – поворачивается ко мне: - Пойдем со мной, ознакомлю тебя с расписанием уроков на неделю и подыщу на первое время учебники за восьмой класс.

Отвечаю ей: - Учебников не надо! Все они лежат дома – почти два года пылятся без дела …

В почтовом ящике нас ждал конверт на нем рисованный олень, гордо вскинув голову с ветвистыми рогами, призывно трубит оленихе. Это письмо из Москвы, от Александра Анатольевича:

« Здравствуй дорогой Саша!

Все твои письма получили. Все кто принимал участие в твоем лечении рады, что состояние твоего здоровья улучшается. Это поможет нам лучше произвести последний этап оперативного лечения. Ты правильно писал, что я очень занят. Действительно, это лето очень много оперировал – почти каждый день и притом большие и серьезные операции. Устал страшно и теперь наконец с 14-го сентября пошел в отпуск, так что в институте буду числа 26-го октября не раньше.

Ты совершенно правильно делаешь, что занимаешься физкультурой. Думаю, что и ешь достаточно. Потерпи немного! Ведь перенес больше. Спешить в таком серьезном деле нельзя. Лучше выждать и правильно выбрать время для операции. Будь здоров, привет маме. Всего наилучшего! А.Беляев.»

18.09.1970 год.

27 октября 1970 год.

Все оказалось намного проще, зря переживал. Посещаю школу без особых проблем - за пятнадцать минут большой перемены, успеваю сбегать домой, освободить калоприемник и вернуться к следующему уроку.

Пятый урок – физика. Геннадий Иванович развалившись на стуле крутит на указательном пальце связку ключей, и взглядом выбирает «жертву».

- Кто же нам расскажет о звуковых волнах? Может, есть добровольцы?

Сижу за вторым столом в третьем ряду от учителя, оглядываюсь – поднятой руки нет.

«Ничего сложного в вопросе нет. Все изложено в учебнике простым доступным языком. Почему никто не хочет отвечать? Вопрос настолько простой, можно сказать детский!»

Поднимаю руку и спрашиваю:

- Можно мне?

- Хотелось бы услышать других. Но раз нет больше желающих, расскажи нам ты Уланов, что знаешь о звуках, которые мы слышим?

Встаю:

- От источника колебания, волны с различной частотой распространяются в воздухе, по воде и через твердые тела. Человеческое ухо улавливает волны в пределах их колебаний от 16 Гц до 20 к/Гц. Наша речь, музыка, шумы издаваемые различными предметами, которые мы слышим – это и есть звуковые волны - воодушевленный вниманием ребят и учителя (он перестал крутить на пальце свои ключи), продолжаю: - Для настройки музыкальных инструментов применяется камертон. Музыкальный инструмент настраивается под звук камертона ноты «ля» и далее по слуху остальные ноты. В дальнейшем музыкант нажимает на соответствующие клавиши или дергает нужные струны и в результате звучит мелодия. – вспомнил санитара Василия

Семеновича из института «Склифосовского»: - Есть люди с идеальным слухом. Они на одной натянутой стальной струне могут воспроизвести любое музыкальное произведение. - смотрю на учителя, руки его сложены на столе, ключи лежат рядом.

Геннадий Иванович, обращается к классу:

- Удивляюсь вам. Почему не учите? Все что вокруг вас движется и звучит, подчиняется законами физики. Садись, Саша - «5».

На задней парте моего ряда, толкаются борцы – маленький крепыш, кандидат в мастера спорта легкого веса – Коля Денисов и тяжеловес без звания – Костя Абушаев.

Возмущенный учитель берет ручку.

- Денисов, снова озоруешь!? Кол тебе! – ставит оценку в журнал.

Колька встает из-за стола и «жалостливым» голосом просит:

- Геннадий Иванович! Я больше не буду!

Удовлетворенный извинением, добрейший учитель мягким голосом успокаивает:

- Ладно. Садись! Поставлю четыре. – исправляет в журнале единицу на цифру «4»: - Больше не шуми.

Звонок с урока, учитель покидает класс и все дружно собираются уходить. Староста класса - Люда Трофимова, своим крепким телом, раскинув руки перекрывает дверь.

- Никуда не уходим! Придет член комитета, проверять наши знания по уставу ВЛКСМ. Выучили все? Двадцать девятого, в актовом зале нас будут принимать в комсомол! - недовольные одноклассники рассаживаются по местам, остаюсь и я.

Абушаев с места басом:

- А кто не хочет вступать, может идти?

- Нет! Свое желание можешь оставить при себе. В комсомол вступаем всем классом!

Заходит знакомая мне худенькая девушка, из параллельного

10 «Б» - мы с ней вместе отдыхали в пионерском лагере. Держится строго, всем своим видом показывает – пришла проверяющая. Оглядывает притихший класс.

- Все готовы к вступлению в комсомол?

Денисов встает с места, усмехаясь, отдает пионерский салют.

- Всегда готовы!

Лицо девушки становится еще серьезней.

- Я пришла к вам не шутить! – смотрит на меня: - Скажи, сколько орденов у комсомола, и за что они вручены?

С места объясняю:

- Вообще-то, я два года как комсомолец.

По ее измененному выражению лица, понимаю: «Она наконец узнала меня!». В ту же минуту собралась и не подавая остальным виду, продолжает:

- Тем более, должен знать!

Напрягаю память:

- Шесть. Первый «Орден красного знамени» - за боевые заслуги в гражданской войне, второй «Орден трудового красного знамени» - за восстановление народного хозяйства, после гражданской войны. Три «Ордена Ленина» - один за мужество проявленного во время ВОВ, затем за восстановление ее последствий, и в 1956 году за освоение целинных земель. Последний «Орден Октябрьской революции» - в честь 50-летия ВЛКСМ. В этом же 1968 году, мы с тобой были приняты в комсомол.

Немного смутившись, подтверждает.

- Правильно. – отходит в другой конец класса.

Опрос продолжается…

После собрания с Витькой Тарасовым идем домой.

«Со своим соседом по дому Витькой, неожиданно для себя, оказался в одном классе. Квартира Тарасовых, напротив нашей. Витькина мама, родом из единственного в Мордовии украинского хутора «Лопатино», расположенного в 18 километрах от поселка «ТЭЦ-2». Рядом с хутором, лестное озеро с карасями. Каждое лето по несколько раз, с пацанами на велосипедах ездили к этому озеру. Витька ночевал у бабушки в Лопатино, а мы возле озера в лесу у костра. Спали на голой земле, постоянно переворачиваясь с боку на бок – со стороны костра жарко, а из леса дует прохладный сырой воздух, кусают злющие комары. Короткая летняя ночь тянулась «вечно». С первыми проблесками рассвета залазили по колено в озеро с илистым дном, и пока солнце не поднималось над горизонтом ловили самодельными удочками мелких «серебряных» и «золотых» карасей.

После такой рыбалки, до дома добирался с трудом - бросив в рукомойник улов, засыпал до вечера. Вечером протухших карасей приходилось просто выбрасывать».

Витька подкалывает:

- Санек, после Москвы ты, стал таким умным, даже знаешь как настраивать музыкальные инструменты. Может и мне съездить в столицу? Глядишь поумнею и стану отличником! Мать замучила - тебя ставит в пример.

Отвечаю серьезно:

- Зря смеешься! Учиться хорошо, гораздо легче, чем плохо! И не надо «трястись» на уроках: «Спросят - не спросят». По устным предметам к урокам можно совсем не готовиться - достаточно внимательно послушать учителя и новая тема спокойно укладывается в голове. Витек, я же второй раз в восьмом классе и полгода учился в музыкальной школе.

«Сам себе удивляюсь - все помню!»

24 ноября 1970 год.

Мои уроки на сегодня закончились. На четвертом этаже школы (мой класс на третьем), возле дверей 10 «А», разговариваю с бывшими одноклассниками. Подходит Александр Дмитриевич, в руке тонкая книга. Над головой резко затарахтел электрический звонок.

Учитель указывает ребятам на дверь.

- Идите в класс. Начинайте самостоятельно разбирать следующую тему. Я пока с Сашей пообщаюсь. – Александр Дмитриевич подходит к окну, приоткрывает фрамугу и достав из кармана пачку сигарет, закуривает:

- Саша, как здоровье?

Подхожу ближе.

- Лучше. В октябре бегал примерно по три километра, а до того как выпал снег, уже по пять – до леса и обратно. Вчера попробовал пройтись на лыжах, пока не очень.

Он с наслаждением затягивается.

- Молодец! Не слишком ли нагружаешь себя?

Отмахиваюсь от сигаретного дыма.

- Да нет! Бегаю потихоньку, с удовольствием – не рекорды ставлю, а готовлюсь к заключительной операции.

Потушив недокуренную сигарету, Александр Дмитриевич засовывает ее в пачку и кладет обратно в карман.

- Извини, задымил тебя. Задыхаюсь, но не могу бросить. Учителя тебя хвалят, стараешься. Может и на самом деле отличником станешь!?

Отрицательно качаю головой:

- Видимо не буду. Как не стараюсь, не все предметы поддаются. Не могу осилить «немецкий», да и с «русским» проблемы. Людмила Александровна помогает, даже в сочинениях аккуратно синей пастой мои ошибки подправляет. Но все равно, больше «четверки» не выходит. Вероятно глубоко сидят во мне эрзянские «корни».

- Проблемы с «языками»у многих. «Грамотеи» столько правил навыдумывали, что и русскому написать без ошибок невозможно. Чаще пиши - интуиция подскажет. А школьные программы по иностранным языкам, составлены специально так, чтобы мы его не знали. Выучить немецкий очень легко – тебе надо на нем постоянно разговаривать словами которые знаешь, постепенно расширяя их запас. В моем предмете все ясно и понятно, достаточно выучить свойства химических элементов и их соединений.

Соглашаясь, киваю. Тут же вспоминаю:

- Александр Дмитриевич, в классе где сейчас учусь возникли проблемы с вашим предметом. Наш Николай Михайлович заболел, а молодую учительницу по химии одноклассники не воспринимают всерьез – «затравили» ее. Что делать?

- В курсе я. Ситуация действительно сложная. У Николая Михайловича стрессовое положение в семье, а у девочки нет педагогического таланта. Мне предлагали взять дополнительные часы – отказался, и так перегружен. Есть руководство в школе – разберутся. Слушай, Саша! Как будто специально для тебя нес. – подает мне с нарисованными на обложке колбами книгу «Занимательная химия»: - Дарю! Прочитай, затем дам тебе необходимые химические реактивы - будешь опыты показывать в классах. Наглядно увидишь, что происходит с веществами при их взаимодействии.

Немного растерявшись, говорю:

- Спасибо! А смогу я?

- Сможешь. Ничего сложного нет Всё. Пошел просвещать - ребята заждались!

В руках подаренная книга, но рассматривать ее нет времени – раздулся калоприемник. Укладываю книгу в сумку и перескакивая через ступеньки, спешу домой.

Сегодня моей истории болезни, ровно два года!

14 декабря 1970 год.

«Занимательная химия», подаренная Александром Дмитриевичем, действительно оказалась занимательной. После занятий зашел к нему в лабораторию.

В шкафах на полках, за остекленными рамами стоят множество различных форм колбочек, мензурок, весы с малюсенькими гирьками, фаянсовая посуда для опытов и темные закупоренные флаконы.

Удивленный, спрашиваю учителя:

- Александр Дмитриевич, а почему учителя химии не проводят уроки в этом кабинете?

Он усмехнувшись, показывает на закупоренные флаконы.

- Прочитай надписи на них. – на каждом приклеена бумажка. Читаю: H2SO4; HNO3; HCL; NaOH: - Прочитал? Что в них?

- Серная, азотная, соляная кислоты и едкая щелочь.

- А теперь представь, здесь ваш класс – особенно в перемену. Нам и вас жалко и себя. Учите теорию. Тебе доверяю, но Саша пожалуйста будь очень осторожен с химическими веществами, особенно с кислотами и щелочами. – рассказал ему о белорусском мальчике с ожогом пищевода: - Видишь, у тебя уже есть пример воздействия кислот на ткани человека, а уксусная значительно слабее этих.

Обсудив выбранные мною опыты, он аккуратно отливает в бутылочку серную кислоту и уложив ее в коробочку вместе с марганцем, спиртовкой и глубокой фарфоровой чашечкой вручает мне…

Дома никого. Не терпится испытать принесенное в деле. Вытаскиваю все из сумки и кладу на подоконник в зале. На насыпанный в чашку марганец наливаю немного кислоты, перемешиваю стеклянной палочкой – образуется коричневая смесь. Еще не веря книге, касаюсь кончиком палочки фитиля спиртовки. О, чудо! Фитиль горит! Затушив колпачком огонь, пробую снова. Вновь вспыхивает. Проделав несколько раз, подумал:

« А если наоборот, налить в чашку спирт. Что будет? Интересно, возникнет огонь!?»

В домашней аптечке, нахожу пипетку и набираю в нее спирт. Вытянутой правой рукой, отвернувшись выдавливаю из пипетки спирт в чашку - резкий щелчок сотрясает комнату!

На деревянном подоконнике горят разбрызганные капли. Жжет тыльную сторону правой кисти. Бросаюсь в туалет и струей холодной воды из крана обмываю руку. Возвратившись в зал, мокрой тряпкой протираю на подоконнике следы химического эксперимента. Чувствую зудящую боль на щеке под правым глазом, смотрю в зеркало и замечаю маленькое коричневое пятнышко от кислоты: «А если бы не отвернулся, и не успел закрыть глаза?!». В голове звучат слова Александра Дмитриевича: «Будь осторожен, особенно с кислотами!». Желание экспериментировать, на сегодня отпало.

Успокоившись, вспомнил, что скоро Новый год, а за ним двухнедельные каникулы. У мамы на столе взял открытку (мама постоянно поздравляет всех родственников с праздниками) на ней красочный Дед Мороз несется в санях запряженный тройкой коней. Сел за стол, положил перед собой открытку и аккуратно вывожу адрес:

Москва И-10. Колхозная площадь 3. Институт им.Склифосовского. Зав. х/отд. Беляеву А.А:

«Коллектив медработников хирургического отделения поздравляю с наступающим 1971 годом. Желаю всем здоровья, успехов в работе и счастья в личной жизни. Александр Анатольевич, у нас в школе зимние каникулы с 30 декабря по 11 января. Может приехать, и Вы меня прооперируете?

Уланов Саша

28 декабря 1970 год.

После уроков, по предварительной договоренности с моей первой учительницей Раисой Федоровной, захожу в ее класс. Вымуштрованные ею второклассники дружно встают.

Смутившись, отвечаю на приветствие.

- Здравствуйте. – подхожу к учительнице: - Здравствуйте, Раиса Федоровна.

Она встает из-за стола, внешне строгая, а в глазах радость.

- Здравствуй, Саша! – обращается к ученикам: - Садитесь дети. – указывает взглядом на меня и не без гордости в голосе, говорит: - Это мой бывший ученик – Уланов Саша. – освобождает мне стол, сама садится на выдвинутый в сторону свой стул.

Передо мной более тридцати пар детских глаз они с интересом разглядывают меня. Переборов волнение, начинаю:

- Все что вокруг нас: солнце, земля, дома. Сложены из маленьких «кирпичиков». Они называются атомы. Из двух атомов водорода и одного атома кислорода состоит обычная вода, которая может быть жидкостью – мы ее пьем, летом купаемся в речке, а зимой она покрывается льдом. Вода испаряясь превращается в облака и снова падает на землю – летом дождем, а зимой снегом. Так и всё другое, при различных внешних условиях меняет свои свойства. Сейчас вам покажу как химические вещества взаимодействуют между собой.

Достаю из портфеля две «чистые» колбочки, (заранее обработал их внутренние поверхности, одну – кислотой, вторую – щелочью), обычную бутылочку с водой, спиртовку, флаконы с лакмусом и серной кислотой, пакетик с кристаллами марганца и злополучное фаянсовое блюдечко.

Привычно смешиваю марганец с серной кислотой и обращаюсь к детям:

- Беру волшебную стеклянную палочку. – один конец ее незаметно опускаю в приготовленную «адскую» смесь и подношу к спиртовке: - Оп ля! – фитиль горит. Удивленные детские глаза «выходят» из орбит. Повторяю: - Оп ля! – снова загорается. Дети привстают из-за парт, но строгий взгляд учительницы, усаживает их на место. Беру со стола бутылочку с водой. Наливаю воду в одну из колбочек. Капаю из флакона в нее темно - лиловый лакмус. Вода становится светло-фиолетовой: - Смотрите внимательно! – беру первую колбочку, из стакана наливаю в нее фиолетовую воду, а она вдруг становится ярко красной. Остаток фиолетовой воды лью во вторую «чистую» колбочку – она становится голубой, как небо в ясную погоду.

Восторгу нет предела, и уже строгая учительница восхищенно говорит:

- Ребята, учитесь хорошо, и будете такими же умными как Саша!..

Пришел домой, мама подает мне письмо:

Дорогой Саша!

Поздравляю тебя и вашу семью с Новым Годом!

Желаю всем Вам хорошего здоровья и благополучия. Саша, отвечаю на твой вопрос. Часть отделения отремонтировали, но больных еще не кладем, т.к будет ремонт во второй половине. Женские места есть, но мужских пока нет.

Пожалуйста не волнуйся. Как только откроем мужские палаты так напишу тебе. По-видимому это будет не раньше чем через полтора месяца. То, что мы выжидаем для исхода операции только лучше.

Еще раз желаю всего хорошего.

А. Беляев.

14 января 1971 год.

День солнечный, для зимы очень теплый. Урок истории. Преподаватель – пожилой мужчина невзрачного вида, сидит за учительским столом, с привычно для нас раскрытым учебником на странице изучаемой темы.

Давно сообразив, одноклассники не учат историю дома – встают рядом с учителем и беззастенчиво читают вслух текст в учебнике. Страница заканчивается, наступает пауза – ученик «задумавшись» смотрит в сторону. Преподаватель аккуратно переворачивает страницу, и чтение продолжается.

Этот метод изучения истории удовлетворял всех, правда закрадывалось сомнение – знал ли предмет, сам преподаватель? Периодически подглядывал через плечо учителя и я, но на заданный сегодня вопрос о народах России, захотелось ответить своими словами:

- Население России в конце XVIII века составляло примерно 37 миллионов человек. В связи с расширением границ Российской империи и вхождение в её состав различных народов, процентное соотношения русских неуклонно уменьшалось и составляло уже меньше половины всего населения. На западе – украинцы, белорусы и прибалтийские народы; на севере и в Сибири – кореллы, ненцы, чукчи, коряки, якуты, эвенки; в низовьях озера «Байкал» – буряты; в пойме реки «Обь» - ханты и манси; на южном Урале – башкиры и казахи.

Особенно хочется остановиться на народах проживающих в Поволжье. После нашествия на Русь татаро-мангол, татары обосновались на территории Поволжья, Южного Урала и в верховьях реки «Обь». Полчище Чингисхана за активное сопротивление истребили полностью мужское население волжских булгар. Потомки булгарок и мужчин других национальностей – чуваши. А миролюбивые народности марийцы, мокша и эрзя, живут на этих землях многие века, не вступая в междоусобные конфликты.

Во время моего ответа, преподаватель несколько раз перелистывает страницы учебника – ищет произносимый мной текст. Удивленно смотрит на меня:

- Что-то Уланов сегодня ты подготовился плохо. Поставлю тебе «четыре», но в следующий раз учи историю лучше!

Растерявшись, не знаю что ответить и обескураженный сажусь на свое место…

Хорошист и балагур - Женька Борисов на перемене вбегает с улицы с комом липкого снега и смеясь бросает его в Трофимову. Она пригнувшись, уворачивается, а мягкий ком попадает в голову сидящему за столом Кольке Аймуранову. В классе моментально воцаряется «мертвая» тишина.

«Колька щупленький мальчик, второгодник. Он из большой татарской семьи - самой «авторитетной» в поселке. Его старшие братья, отсидев в тюрьмах, вселяют страх во всех тэцких пацанов».

«Аймуранчик» понимает, что Женька попал в него нечаянно, но в то же время статус клана Аймурановых велит: «Надо как-то отреагировать на случившееся». Пауза затягивается. Наконец, Колька выходит из-за стола, подходит к растерявшемуся, значительно превосходящего его силой, Женьке и снисходительно, ладонью тихо шлепает по щеке. «Пощечина» разряжает обстановку – в классе вновь шумно и весело…

19 марта 1971 год.

Весна. Еще прохладно, но полуденное яркое солнце неумолимо растапливает сугробы. По нашей улице сквозь ледяные корки пробиваются бурлящие ручейки. Как и я раньше, детвора по ним запускает обточенные ножом деревянные палочки - «кораблики». Мне и сейчас это интересно, но спешу к автобусной остановке, нужно успеть в центр города в горком комсомола.

«Вчера Валя Миронова на перемене, вызвала из класса в коридор, и поздоровавшись, сказала: - Саша, в комитете комсомола школы и в горкоме, я предложила твою кандидатуру в городской штаб «Искра» и везде поддержали.

- Валь, ты же в нем!

- Да, но я заканчиваю школу. В штабе необходим новый представитель от нас. - растерявшись, молчу. Не знаю как сказать красивой девушке о кишке торчащей из моего живота.

- Спасибо за доверие, но понимаешь Валя, я еще не вполне здоров, а летом мне предстоит еще одна операция. Врачи говорят – очень сложная.

Она наивно удивляется: - Ну и что? В этом учебном году там будут в основном организационные мероприятия, а после операции возьмешься за полноценную работу.

Сраженный уверенностью девушки в моем полном выздоровлении, согласился».

Захожу в старинное двухэтажное здание горкома. Волнуюсь. Здесь осенью 1968 года мне выдали красную книжечку с портретом Ленина на обложке – «Комсомольский билет». Открываю нужную дверь. В просторном кабинете за длинным на всю комнату столом сидят ребята и девчата, ровесники моим нынешним одноклассникам – человек пятнадцать:

- Здравствуйте! Можно?

- Можно! – отвечает приветливо молодая блондинка, лет двадцати пяти: - Проходи. Усаживайся на свободное место. – она оглядывает собравшихся: - В основном все. Начнем. От нашей совместной работы зависит общественная жизнь школ всего города. Сегодня у нас организационное заседание. Познакомимся и наметим план мероприятий. Я инструктор горкома комсомола по работе со школами – Надежда Михайловна. – берет ручку, чистый лист бумаги и расцветает в улыбке: - Пожалуйста, вставайте и представляйтесь.

Все поочередно называют свои имена, дошла и моя очередь. Встаю.

- Уланов Саша. Школа № 3.

Она сменив выражение лица, внимательно смотрит. Догадываюсь, Валя видимо ей рассказала мою историю.

Знакомство закончилось, предстоящие мероприятия намечены.. Инструктор беседует со всеми о пустяках – создает в коллективе дружескую атмосферу.

После выхода из дома, прошло более трех часов - разболелся живот и раздулся до предела калоприемник. Преодолев стеснение, прошу:

- Надежда Михайловна, можно я пойду?

- Конечно! – обращается ко всем: - Если кому-то нужно идти, свободны.

Попрощавшись, быстро выхожу из кабинета, следом покидают заседание еще трое. Иду по улице, интуитивно рукой поглаживаю живот, по часовой стрелке – боли не утихают. В общественном туалете на вокзале, отстегиваю пояс и выворачиваю в унитаз резиновый мешочек. Прислонившись к стенке, продолжаю массажировать живот – из цекостомы, булькая, выходят газы, боли стихают. Пристегнув пояс, выхожу.

Пока ехал на автобусе, живот вновь растрясло, но болел уже не так сильно. Возле своего подъезда нагоняю знакомую фигуру – нашу бывшую учительницу по химии. Говорю: - Здравствуйте.

Она оглядывается: - Ой, это ты Саша?

- Да. Вы где-то здесь живете?

- Нет. Иду с работы. - улыбаясь продолжает:- Заведую лабораторией на «ТЭЦ-2». Никто мне нервы не «треплет» и зарплата в два раза выше…

20 апреля 1971 год.

Очень трудно просыпаюсь утром. В школу к восьми часам. Пока спросонья расскачешься, позавтракаешь, уже пора идти в школу –бегаю по вечерам. Трудно бежать первый километр, затем дыхание и ноги, входят в самостоятельный равномерный ритм – остается только посматривать по сторонам. Бегу по микрорайону «Светотехстрой», что от поселка «ТЭЦ-2» находится в пяти километрах. Забегаю в «хрущевку» на пятый этаж к двоюродной сестре Рае.

Она открывает дверь.

- Саша, ты что так тяжело дышишь? И почти раздетый.

Отвечаю: - Занимаюсь бегом. Забежал к Вам, водички попить.

Возмущается:

- Зачем тебе это?! Больные кишки растрясешь. – качает головой: - Неужели возле вас негде бегать? Ездишь к нам на такое дальнее расстояние!

Бросив взгляд на настенные часы, объясняю: - Я не приехал на автобусе, а прибежал сам из дома за двадцать минут.

Смотрит на меня удивленными глазами.

- Да ладно врать-то! Я к Вам на автобусе добираюсь больше часа, а ты прям за двадцать минут!

Обиженный недоверием, прохожу на кухню, наливаю из чайника стакан теплой воды. Выпиваю и показываю на часы.

- Сейчас шесть часов, десять минут вечера, жди моего телефонного звонка из дома. – выбегаю из квартиры.

Перепрыгивая через две ступеньки, спускаюсь с пятого этажа и мчусь между домами к краю микрорайона. Бегу вдоль дороги идущей краем леса, затем мимо завода «СИС» (Саранские источники света) и «ЭВС» (Электровакуумное стекло),в сторону своего поселка. Вот и мой дом, вбегаю – телефон в прихожей. Набираю номер – длинный гудок и голос Раи:

- Это кто?

Тяжело дыша, отвечаю:

- Я, тетя Рая. Посмотри на свои часы…

12 мая 1971 год.

Устойчивые теплые дни пробуждают деревья. Земля под тополями усыпана клейкими чешуйками от почек, а ветки в зеленой дымке распускающихся листьев. Сегодня министерская контрольная по физике. Пришедший заранее Геннадий Иванович мелом делит школьную доску на шесть равных частей. Шесть вариантов – согласно сидящих за столами учеников. В каждом варианте учитель аккуратно вписывает условие трех задач разных тем.

Звонок извещает начало урока. Склонившись над черновиками начинаем решать задачи своих вариантов. Проштампованные министерской печатью листочки пока лежат нетронутые. Прошло полчаса. Решив с трудом две задачи, остановился на третьей. Мысли путаются, не могу вспомнить формулу определения КПД (коэффициент полезного действия) теплового двигателя. Геннадий Иванович сидя на стуле, снисходительно поглядывает на нас.

- Ну что? Несостоявшиеся Ньютоны, Энштейны, Цеалковские, решили?

Класс хором:

- Нет! – надежда на учителя звучит в каждом голосе.

Он не торопясь встает.

- Бросайте свои черновики. Пишите на проштампованных листах. – смотрит на доску: - Первый вариант, первая задача – диктуют формулу и решение с окончательным результатом:

- Второй вариант, первая задача. – вновь четкая безостановочная диктовка с полным решением и тд.

Денисов с места просит:

- Геннадий Иванович, пожалуйста помедленнее - не успеваем.

Преподаватель резко:

- Не перебивай, у вас нет времени. – продолжает.

Восхищаюсь: «За пятнадцать минут, восемнадцать задач - непостижимо!»

Все поражены гениальностью своего учителя. Мысленно ругаю себя: «А я не мог вспомнить простую формулу: КПД =A/Q ∗ 100%, где А – работа, Q – тепловая энергия. Машина едет, экскаватор капает, летит самолет при условии, если они заправлены топливом. Чем качественнее топливо, тем большая производится работа и соответственно выше КПД. Бегаю каждый день. Съем кусок мяса – бегается свободно и легко, а наемся овощей и фруктов – одно урчание в животе, и уже не до бега.

На перемене после выполненной с «успехом» контрольной, Абушаев басом, предлагает:

- Пойдемте в лес, погода располагает.

Борисов Женька поддерживает:

- А пойдем!

Удивленная Трофимова, напоминает:

- У нас еще «русский», что скажет Людмила Александровна?

Денисов весело:

- Ничего, пусть отдохнет от нас.

Собрав сумки, все дружно выбежали из класса. Остался один.

Заходит классный руководитель.

- Саша, а где остальные?

Ничего не придумав, отвечаю как есть:

- Людмила Александровна, после контрольной по физике они решили отдохнуть, пошли в лес.

Лицо ее делается мрачным, обиженный учитель с раздражением спрашивает:

- А ты почему остался?

Спокойно отвечаю:

- У меня свое мнение, и оно не совпадает с их поступком. Людмила Александровна, не расстраивайтесь. Ребята к Вам очень хорошо относятся. Виновата во всем весна…

Пришел домой. Неприятный осадок все же остался, настроение не очень. Сажусь за стол - решил напомнить о себе Москве. Учебный год заканчивается, а вызова на операцию нет. Письмо адресую в НИИ имени Склифосовского на имя Беляева А.А:

Дорогой Александр Анатольевич!

Пишу с надеждой, что не забыли обо мне. Вас вспоминаю ежедневно. Заканчиваю восьмой класс, приближаются летние каникулы. Весь год, с момента выписки из института я посвятил подготовке к предстоящей операции - ежедневно бегаю до семи километров в день на свежем воздухе. Физическое состояние мое хорошее, вес составляет 56 килограмм - выдержу операцию любой сложности. Не могу представить свою дальнейшую жизнь с калоприемником на животе и не хочу. Александр Анатольевич, с нетерпением жду вашего вызова на операцию.

С Уважением к Вам и медработникам всего отделения

Саша Уланов

P . S : Мама всем желает здоровья, благополучия и успехов в Вашем нелегком труде. Она очень гордится общением с вами и не устает всех расхваливать.

19 мая 1971 год.

День пионерии. Утреннее солнце светит ярче обычного, лаская лучами новорожденные листочки проснувшихся деревьев. Празднично одетый, в новом костюме на лацкане пиджака комсомольский значок. Еду в Республиканский драматический театр на торжественный слет «Отличников города Саранска».

В автобусе много ребят в красных галстуках. Кондуктор недовольна – для пионеров проезд бесплатный.

«Во втором классе, еще октябрятами, мы с Сашкой Зориным также 19 мая, надев пионерские галстуки, решили покататься (я взял галстук у Кольки, а он у своей старшей сестры). Несколько часов на разных автобусах мотались по городу – обоих укачало, но остались довольными».

В пятницу 14 мая после заседания штаба «Искра» Надежда Михайловна, отведя в сторону дала мне в руки исписанный красивым почерком лист.

- Саша, тебе ответственное поручение. Это текст присяги отличников и активистов школ города. Хорошо выучи. Будешь его произносить со сцены, перед большой аудиторией.

Смутившись, отвечаю:

- Надежда Михайловна, я не отличник. За год выходит несколько четверок.

- Это неважно. Главное громко и четко проговорить каждое слово. Тебя должны слышать даже на последних рядах зала. Ты сможешь!

Дома закрывшись в комнате многократно твердил текст присяги, пока не добился желаемого результата.

С приближением к центру событий, внутренний трепет нарастает, по спине пробегает холодок, слова присяги путаются в голове.

В фойе театра встречает Надежда Михайловна.

- Пойдем со мной, пока есть время прогоним текст.

Окольными путями проходим с ней за кулисы, где уже томятся в ожидании участники художественной самодеятельности. В заполняющемся зале шум и детские голоса. В первом ряду рассаживаются «солидные гости» – руководители школ, представители райкомов комсомола и партии.

Наконец находим укромное место. Тихим голосом декламирую присягу. Инструктор одобрительно кивая, наставляет:

- Главное не волнуйся, говори медленно, останавливайся после каждого предложения.

Ветераны пионерско-комсомольского движения и действующие лидеры с трибуны произносят каждый свою речь. Приближается мой выход - сердце колотиться сильней, тело пробивает дрожь. Под аплодисменты заканчивает выступление очередной оратор. Ведущая объявляет:

- Для зачтения присяги, на сцену приглашается представитель актива школ города Саранска, член штаба «Искра» – Уланов Саша.

Надежда Михайловна подталкивает в спину:

- Саша, смелей!

Как в тумане, при полной тишине шагаю по опустевшей сцене, и останавливаюсь в центре у самого края.

Сотни глаз насквозь пронизывают трепещущее тело и чужой незнакомый голос вырывается из моей груди:

- Прошу всех встать! – неведомая сила поднимает массу людей.

Выждав паузу, произношу первую фразу клятвы: - Мы отличники и активисты школ города Саранска, торжественно клянемся! - зал эхом от которого кажется сотрясаются своды здания повторяет:

- Мы отличники и активисты…

Подпитанный энергией зала, уже смелее, но еще с трепетом в голосе, продолжаю:

- Полученные знания, применить на благо нашей Великой Родины и родной Коммунистической партии. – вторящие за мной голоса вселяют уверенность: - Неустанно притворять в жизнь решения XXIV съезда КПСС! Сделать все от нас зависящее для победы коммунистического труда Советского народа!

Сказав весь текст, молчу. Ведущая перехватив инициативу, выкрикивает в зал:

- Слава КПСС!

- Слава комсомолу!

- Слава Советской пионерии!

Зал хором повторяет.

Все аплодируют и рассаживаются по местам. Потрясенный на «ватных» ногах, ухожу вновь за кулисы и попадаю в объятия Надежды Михайловны.

- Молодец! Иди в зал. После небольшого перерыва начнется концерт.

Возбужденное состояние охлаждает резиновый пояс на животе.

- Спасибо Надежда Михайловна, но мне срочно нужно отбыть домой…

15 июня 1971 год.

Третьего июня пришел долгожданный ответ в виде почтовой карточки. Трясущими от волнения руками, прочел трудно разбираемый почерк Александра Анатольевича:

Саша!

По-видимому, целесообразнее всего приехать на операцию после окончания школы. Однако, если желаешь, то можешь приехать сейчас. Пишешь, что заканчиваешь учебный год, может тебе удастся договориться с учителями, чтобы перевели без экзаменов.

С приветом А.Беляев.

Посмотрел на маму.

- Наконец-то! – улыбнулся: - Видимо, Александр Анатольевич не знает что в школе после восьмого класса нет экзаменов.

Она не разделила моей радости.

- Сынок, врачи нам сказали: «Операция очень сложная». Надо ли ее тебе делать? Живешь же! В школе учишься хорошо, поправился, бегаешь такие расстояния что и здоровому не под силу. Это же снова тебе под «нож» ложиться!

Грубо прервал ее:

- Мам, зачем мне это ты говоришь? С калоприемником я жить не собираюсь. Александр Анатольевич обещал вылечить, значит вылечит! – смягчаю тон: - Не переживай, все будет хорошо, завтра и поеду - чего время тянуть.

- Куда сорвался? Успеешь! Пообщайся с братьями - поедешь в середине июня.

В семье большая радость – освободился досрочно Николай. Вместо трех лет, «отсидел» два года, один месяц и десять дней. Говорят: «Тюрьма не исправляет, только ожесточает человека». Ожидал увидеть в брате «закоренелого уголовника», но домой вернулся физически окрепший «франт» с приветливой улыбкой. Из Чувашии приехал Петька, а Ивану не до поездок в Саранск – сноха Алла в марте родила дочь Настеньку.

Сегодня дует теплый ветерок. Привокзальная площадь. Настроение приподнятое – ни на секунду не сомневаюсь в успехе предстоящей операции. Родители на вокзал не поехали. Мама, прощаясь возле дома, наказала:

- Как Александр Анатольевич назначит день операции, вышли телеграмму. Обязательно приеду!

Провожают братья: Петя, Николай и Вова, а еще товарищ Вовка Евсевьев – он «страдал» от безделья возле дома и решил с нами «проветриться». Билет в кармане, до отправки поезда еще полчаса. Петька достает из футляра примитивный фотоаппарат «Чайка» (купил с первой получки на новом месте работы), и усмехаясь приказывает:

- Братишки, стали вряд. Буду фиксировать историю.

Выбирая место – оглядываемся. Перед зданием вокзала сквер. В центре его монумент погибшим стратонавтам. Говорю:

- Пойдемте к памятнику. Там наш класс принимали в пионеры.

Три брата: Коля, я и Вовка встаем со стороны высеченных на пьедестале барельефов Усыскину, Васенко и Федосеенко – на то самое место, где мне в 1963 году повязали на шею красный пионерский галстук. Евсевьев наблюдает со стороны.

Как заправский фотограф, Петька продолжает руководить:

- Пожалуйста, прижимаемся к друг другу плотнее. – смотрит на соседа: - А ты почему не встаешь?

Вовка отмахивается:

- Вы же братья, а я причем?

Зову:

- А ты мой друг с детства!

Засунув руки в брюки, он нехотя подходит со стороны Кольки. Брат кладет свою правую руку на его плечо и притягивает к себе.

Петька нетерпеливо:- Обнялись. Снимаю. – щелчок затвора.

Он вновь настраивается продолжать съемку. Его останавливает Николай: - Ты со своим фотоаппаратом довыпендриваешься! Поезд без Сашки уйдет.

Смотрим на привокзальные часы – осталось десять минут

Кричу: - Побежали! – идем быстрым шагом к поезду.

Показываю билет проводнице своего вагона и запрыгиваю на ступеньки. Пока иду по проходу – поезд трогается. Ногой нахожу упор, приподнявшись высовываюсь по грудь в открытое окно, и улыбаясь машу провожающим рукой, а Петька фотографирует.

22 июня 1971 год.

С 16 июня вновь зачислен в штат больных НИИ скорой помощи им. Н.В.Склифосовского. Отделение Александра Анатольевича переведено в левое двухэтажное крыло исторического комплекса.

Необычно лежать в здании XVIII века, выстроенном по заказу и на средства графа Шереметьева для лечения обездоленных и неимущих граждан Российской империи.

По преданию рассказанного мне москвичами - граф, женившись на своей крепостной актрисе Прасковьи Жемчуговой, заподозрил ее в измене – уж очень часто она выезжала из своего дворца. Проследив за графиней, он с удивлением увидел ее на окраине Москвы раздающей милостыню больным и обездоленным. После смерти любимой жены, граф Шереметьев и воздвиг на этом самом месте «Странноприимный дом». Первый параграф его устава, гласил: «Оказывать помощь бедным и убогим, не спрашивая роду и племени».

Прошла неделя, а Александр Анатольевич и Татьяна Александровна срок операции не называют: «Не спеши – идут консультации специалистов и согласования с руководством института – необходимо выделить на целую смену хорошо оборудованную операционную».

Общее состояние хорошее. Лечение не получаю. Несколько раз утром приходила лаборантка, брала на анализы из вены и пальца кровь. Страдаю от безделья. Вечерами потихоньку бегаю по скверу в больничной пижаме и в привезенных с собой из дома полукедах. Прогуливающиеся по аллеям больные смотрят странно, но мне не привыкать – в Саранске также «глазели». Кроме кед взял из дома еще рубашку с короткими рукавами и брюки из тонкого материала. После обеда, переодевшись в кустах сквера выходил за территорию института, бродить по «Садовому кольцу» и проспекту «Мира», а вчера перешел «Колхозную площадь» и преодолев строительную площадку по дощатому настилу (Идет строительство новой станции метро) вышел на тихую улицу Сретенку, с множеством магазинов.

Лежу в большой палате на восемь коек. Больные в основном москвичи, но на соседней койке находится Фатих Мамедович – седовласый инженер-нефтяник из Баку. Разговаривает на русском хорошо, но со специфическим азербайджанским акцентом. Прибыв по служебным делам в столицу, он срочно госпитализирован по поводу острого панкреатита.

Послеобеденное время. Фатих Мамедович ворчит:

- Здесь как жить можно? Воздух – дышать нечем. Еда – в рот не лезет. Дома ни разу живот не болел. В Москву приехал – в больницу попал. А чай? Это не чай, а помои – ни аромата, ни цвета.

Москвичи снисходительно улыбаются:

- Сами удивляемся! Почему со всей страны к нам едут. В магазинах очереди – в основном приезжие с баулами.

Защищаю:

- Да потому, что только в Москве можно что-то купить! У нас в Саранске - в магазинах голые полки.

Прооперированный неделю назад, Георгий Александрович –солидный пожилой в очках мужчина, отложив газету, спокойно объясняет:

- Мне, как члену редакционной коллегии газеты «Труд», наверное больше чем вам известны трудности продовольственного снабжения в стране. За послевоенные годы, Советский народ смог не только восстановить, а даже приумножить выпуск продукции народного потребления. Да, действительно относительно остальной части страны, в Москве снабжение намного лучше. Но поверьте - это временно…

Страсти улеглись. Спрашиваю редактора:

- Георгий Александрович, а в Москве есть интересные места? Я бы сходил посмотрел.

Он оживляется:

- Москва – это музей под открытым небом. Здесь каждый дом, каждая улица связанна с историей России. Сегодня ровно тридцать лет, как началась война и тебе лучше посетить «Центральный музей вооруженных сил».

Фатих Мамедович, встревает:

- Саша! С тобой пойду.

Отвечаю:

- У Вас же нет обычной одежды.

- Деньги дам. В магазине мне купишь…

Завернув за угол идем по проспекту «Мира» к станции метро. Азербайджанец в купленной мной цветастой рубашке, в коротких брюках и в мужских не по размеру сандалетах плетется сзади, рукой придерживается за живот.

Останавливаюсь.

- Фатих Мамедович, может вернетесь в отделение?

- Нет. Саша, ты очень быстро идешь.

Спускаемся по эскалатору. Лицо соседа делается бледным. Беру его под руки и усаживаю на скамейку возле мраморной стены. Охватывает страх за больного и за себя: «Ушел же без разрешения».

Он объясняет:

- Я же говорил в Москве воздух плохой – дышать нечем. Пойдем обратно на улицу. - поднимаемся по эскалатору и вновь выходим на кишащий машинами проспект – его лицо розовеет:

- Мне лучше. Дойду потихонечку - больница рядом. А ты Саша, поезжай.

Понаблюдав некоторое время за медленно идущим нефтяником из солнечного Баку, все же решаю продолжить путешествие…

После посещения «Центрального музея вооруженных сил», в грустном настроении возвращаюсь в отделение. Знамена родов войск, наградные сабли и пистолеты легендарных маршалов, все виды оружия, пушки, танки и самолеты перекрыла маленькая фотография на комсомольском билете с неуплаченными членскими взносами. Перед глазами стоит почти детское лицо детдомовца Александра Матросова, грудью закрывшего амбразуру с извергающим смерть пулеметом. Задумавшись подхожу к своей палате. Вдруг ощутил в груди тревогу: «Дошел ли Фатих Мамедович?». Осторожно открываю дверь - вижу энергично жестикулирующего азербайджанца. Он вновь всем доказывает, как плохо жить в Москве…

1 июля 1971 год.

Татьяна Александровна наконец сообщает:

- Саша, операция тебе назначена на 6 июля. Вызови маму и начнем интенсивно готовиться.

- Хорошо – долгожданное известие почему-то не обрадовало. С одной стороны - можно жить инвалидом с калоприемником, а с другой - полноценная жизнь без цекостомы, но есть риск вернуться в прежнее состояние или даже умереть.

Врач замечает мое сомнение:

- Боишься?

Стыдно за минутную слабость, пытаюсь отшутиться:

- Нет. Видимо за год сроднился с калоприемником, жалко расставаться.

- Не переживай, все детали операции мы продумали до мелочей. Александр Анатольевич и все врачи уверены в благополучном исходе…

Весь вчерашний день и сегодня с самого утра по радио постоянно передается информация о трагической гибели Советских космонавтов – Добровольского, Волкова, Пацаева. Полет космического корабля «Союз-11» закончился катастрофой – за 30 минут до приземления произошла разгерметизация кабины.

В палате больные выдвигают различные версии, вплоть до фантастических: « Американцы прожгли оболочку кабины корабля лазерным лучом».

Реактор газеты просит:

- Товарищи, зачем гадать? Создана правительственная комиссия из специалистов. Закончится расследование и нас известят о причинах катастрофы. – через паузу: - Мне очень бы хотелось пойти на церемонию прощания с космонавтами, но к сожалению, еще не позволяет здоровье.

Информация о церемонии прощания, заинтересовывает. Обращаюсь к нему:

- Георгий Александрович! А это где?

Он понимает мое намерение.

- Центральный дом Советской армии, находится там же где и музей Вооруженных сил. Это здание в форме пятиконечной звезды с колоннами.

- Видел! После обеда успею?

- Да, конечно. Событие резонансное – прощание продлится скорее всего до позднего вечера.

После обеда, переодевшись в кустах сквера спешу по уже известному мне маршруту. Огромное здание с колоннами видно издалека. Подхожу ближе и спокойно встраиваюсь в группу людей с венками. Подходит худощавая средних лет женщина и крикливым голосом, просит:

- Товарищи, кто не из нашей организации, пожалуйста выйдете! Очередь движется быстро, все пройдете!

Поразмыслив: «Действительно, мне спешить некуда, пройду позже». Выхожу и они трогаются к центральному входу. Шагаю вдоль широкой очереди в обратную сторону. Прошел с километр, а конца людскому потоку не видно. Вновь встраиваюсь в очередь – никто не возражает. Стою час, пошел второй, а движения практически никакого. Соседи ведут разговор на различные темы – о космонавтах ни слова. Все устали, некоторые лежат на газоне между тротуаром и дорогой. Сижу на железном заборчике, и наконец «врубился»: «Зря послушался крикливую женщину. Это был мой единственный шанс попасть в зал «Центрального дома Советской армии» и проститься с трагически погибшими героями космоса»…

6 июля 1971 год.

В полудреме прошла короткая летняя ночь. Взбунтовался основной инстинкт – инстинкт самосохранения. Не могу справиться с волнением. Мысленно уговариваю себя: «Десятая операция, пора бы привыкнуть». Не получается.

Нет еще семи – пришла мама. Так как я не нуждаюсь в уходе и лежу в общей палате, мама ночует у новых знакомых – Лепковых.

В моей записной книжке очень много московских адресов благодарных больных, за которыми ухаживала мама. Среди них

Лепков дядя Ваня – деревенского склада пожилой мужичок и его добродушная жена – тетя Шура. Они живут в самом центре Москвы на «Кузнецом Мосту», в однокомнатной квартире цокольного этажа большого дома. Зимой 1970 года, у дяди Вани, произвели ушивание большущей грыжи передней брюшной стенки.

Мама с тех пор переписывается с тетей Шурой. Они безропотно приняли ее на временное проживание. От Лепковых до института по «Сретенке» идти всего полчаса.

Присев рядом, мама берет мою ладонь в свою.

- Сыночек, сегодня у тебя тяжелый день - сам захотел. Если что не так, винить будет некого. – слова роняет как гири.

Успокаиваю, как могу:

- Мам, мне что надо жить с этой кишкой на животе?! Александр Анатольевич берется оперировать, и я этот шанс терять не хочу. Вот увидишь, обязательно буду здоровым.

Она согласно кивает:

- Дай Бог тебе силы, сыночек, а Александру Анатольевичу - удачу!

В палату входит медсестра Нина Сергеевна:

- Феня! Там внизу, Сашу, спрашивает мальчик!

Одновременно переспрашиваем:

- Кто!?

- Не знаю. Сказал: «Я Сашин товарищ».

Мама встает:

- Схожу узнаю. – удивленная выходит из палаты.

Быстро одеваю пижаму и заправляю кровать. Через минуту в мамином белом халате, входит Вовка Мотырев.

«Худощавый, с пронзительными черными глазами мальчик, появился в нашей школе весной 1966 года, когда заканчивали пятый класс и мы быстро подружились.

Вовка - единственный ребенок в семье. Его отец – бригадир монтажников приехал из Харькова в Саранск, строить второй энергоблок «ТЭЦ-2». Для строителей в чистом поле возвели из комфортабельных спец вагончиков поселок. В один из вагончиков и заехала семья Мотыревых. По обоюдному желанию и договоренности с родителями, я несколько раз ночевал с Вовкой в этом вагончике. О его ученой собачке, я уже упоминал. У него еще был маленький аккордеон, всего на две октавы. Я ему с ошибками сыграл своего «Петушка», а он мне показал свое «мастерство» - вальс «Дунайские волны» одной правой рукой. На Вовкином аккордеоне я быстро выучил этот вальс, и даже с басами.

Его мама – маленькая бойкая украинка, легко подавляла своей энергией крупного со спокойным характером, лысеющего мужчину. Зарплата монтажника – высотника более трех сот рублей оседала в руках домохозяйки. Каждое утро он получал от нее некоторую сумму на обед и не более. Однажды при мне он немного подвыпивший принес полную сумку монет (так выдали зарплату). Быстрая украинская брань покрыла все пространство вагончика. Столько упреков мой часто выпивающий отец, получавший не более ста рублей в месяц, не слышал от моей мамы за всю их совместную жизнь.

Дополнительный энергоблок на «ТЭЦ-2» достроили. Вовкин отец выехал на новое строительство в Воронеж и наша двухлетняя дружба прервалась».

В ответственный для меня день Вовка Мотырев здесь - в палате. Волна нежданной радости перекрывает предоперационнуюнервозность – бросаюсь к нему навстречу.

- Ты как здесь очутился?! – обнимаемся.

Смутившись пристальных взглядов больных, он тихим голосом объясняет:

- Из Саранска. Решил перед поступлением в Воронежский университет навестить друзей. Пришел к вам домой. Сказали, что с тобой произошло и где ты находишься. – выходим из палаты в коридор. Уже смелее и громче Вовка продолжает: - Приехал поездом. На вокзале взял такси и прямо к тебе. Обратился в приемное отделение – мне объяснили как тебя найти. А ты здесь оказывается известная личность.

Вновь прижимаю к себе друга.

- Вовка! Как ты вовремя приехал! Через час операция. «Трясусь» как девочка, а сам понимаю - надо ее делать.

Растроганный он жмет мою руку.

- Санек, мне твои родные все рассказали и эта операция надеюсь, будет последняя. Решил тебе сделать подарок. – вытаскивает из своей сумки большой альбом для фотографий в кожаной обложке. На титульном листе выбиты гравюры рисунков из жизни древнеегипетских фараонов. Принимаю увесистый альбом.

- Спасибо! В нем будет храниться в фотографиях вся моя жизнь. Стариком открою альбом, а там мы с тобой молодые и красивые. – смеемся: - Подпиши.

Вовка достает из той же сумки новомодную шариковую ручку и своим красивым почерком в углу первого листа пишет:

«На память другу Саше, от Владимира в честь нашей дружбы».

Москва 6 июля 1971 года. Роспись…

Дорога в операционную по коридорам корпуса кажется бесконечной – Василий Семенович толкает вибрирующую каталку. Прищуренные глаза санитара с постоянно моргающими веками, смотрят ободряюще и весело.

- Обратно повезу тебя с нормальным кишечником. Катаю как принца, а между прочим мне идет седьмой десяток.

Извиняюще улыбаюсь, но не отвечаю – знобит. Надо мной проплыли рисованные ангелы на куполе в центральном зале. Мы едем дальше в другое крыло здания. Мамы рядом нет – боится сглазить. Наконец останавливаемся. Дядя Вася заглянув в дверь операционной, вернувшись, докладывает:

- Просили подождать. Еще не готовы Вас принять!

Мне не до шуток, озноб усилился - руки и ноги трясутся, не могу успокоиться, да и стыдно перед бывшим военным летчиком.

Дверь операционной открылась, выходит незнакомый врач:

- Заезжайте!

Спрашиваю его:

- Почему трясет? Я же не боюсь операции!

Он снисходительно отвечает:

- Перенапряжение нервной системы, в космонавты не годишься. Введем тиопентал с миорелаксантом, трястись перестанешь. – обращается к санитару: - Василий Семенович, закатывайте!

Потолок выше, окна меньше, чем в прежней операционной, а хирургов в зеленых одеждах вновь много. Встретивший нас врач, встает за моей головой. Догадываюсь - он анестезиолог. Медсестра из шприца вводит в вену лекарство, затем из другого еще – тело обездвиживается. Подходят хирурги, обрабатывается ийодом операционное поле и Александру Анатольевичу медсестра подает скальпель. Хочу сказать ему: «Еще не сплю и все вижу», но язык не шевелится, и я проваливаюсь в бездну…

Очнулся в полутемной комнатке. В вене левой руки игла от капельницы, кислородная трубка у носа, рядом сидит мама. Болит живот, а мочевой пузырь просто «разрывается».

Из груди вырывается стон: - Подай «утку».

Дремавшая мама, вскакивает со стула:

- Сейчас, сынок! – укладывает в промежность стеклянную холодную «утку» - мочевой не опорожняется.

Раздраженно требую: - Позови врача! – мама выбегает.

Через минуту заходит анестезиолог, что был в операционной:

- Проснулся! Какие проблемы?

Нетерпеливо объясняю: - Моча не выходит.

Он щупает живот.

- Мочевой пустой, это твои капризы.

Истерично возражаю:

- Да он у меня сейчас лопнет!

Врач кричит в сторону приоткрытой двери:

- Маша! Неси катетер для мочевого пузыря!

Медсестра вводит катетер и мне совсем не стыдно – такие сильные боли. Она обращается к доктору:

- Нет там ничего.

Живот раздувает – тошнотворные боли терпеть, нет сил. Резко приподнимаюсь, хочу удостовериться - кислородная трубка отлетает в сторону, канюля капельницы выходит из иглы и кровь капает на белую простыню. Мама бросается ко мне, руками прижимает к кровати:

- Сынок! Да, что ты делаешь? Успокойся! – медсестра вставляет канюлю в иглу и поправляет кислородную трубку. Мама смотрит на врача: - Что с ним?

Доктор спокойно: - Возбуждение после наркоза.

Несогласный настаиваю:

- Низ живота распирает и очень болит!

Медсестра и мама отходят. Доктор вновь щупает мой живот:

- Все в норме. У тебя идет процесс заполнения толстого кишечника и ее сигмовидный отдел давит снизу на мочевой пузырь. – обращается к медсестре: - Маша, набери промедол и диазепам, пусть больной еще поспит.

После инъекции боли стихают. Но тошнотворное состояние сохраняется. Мама со слезами на глазах, упрекает:

- Саша, разве можно так делать? Не дай Бог, швы разойдутся! Александр Анатольевич все зашил, как ты хотел. Себя не жалеешь, подумал бы обо мне. Почти три года с тобой мучаемся – я очень устала!

9 июля 1971 год.

Три дня в палате реанимационного отделения. Что со мной? Объяснить не могу – ни себе, ни маме. Постоянные тошнотворные боли в животе не дают покоя – капризничаю, пытаюсь сменить положение тела, хочется встать – одним словом, тошно.

Мама с трудом удерживает в кровати и ругается:

- Прекрати издеваться! Кишечник порвешь – больше возле тебя сидеть не буду! - заходит Беляев, мама бросается к нему: - Александр Анатольевич, угомоните его, совсем не слушается – швы же разойдутся!

Врач садится на стул, откидывает пеленку и мягкими пальцами тихонько ощупывает живот:

- Саша, все у тебя замечательно! – обращается к маме: - Фекла Никифоровна, зашито надежно, не беспокойтесь – швы не разойдутся.

Страдальческим голосом, объясняю:

- Александр Анатольевич, живот распирает и болит.

Он терпеливо объясняет:

- Кишечник заполняется и увеличивается в объеме. Вскоре у тебя должен произойти акт дефекации и боли уменьшатся…

Забытое ощущение внизу живота. Прошу маму:

- Падай судно. Кажется, что-то пытается выйти!

Восемь часов вечера, 9 июля 1971 года впервые за 958 дней сходил в туалет через естественный задний проход, как все нормальные люди!

Именно к этому результату почти 3 года стремились мои лечащие врачи в Республиканской клинической больнице города Саранска и сотрудники НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского в городе Москва и я с мамой!

16 июля 1971 год.

Нахожусь вновь в общей палате. Кишечник свою функцию выполняет регулярно и общее состояние улучшается с каждым днем. Боли в животе сохранились, но не постоянные и терпимые. Потихоньку хожу по палате и обслуживаю себя самостоятельно, а мама уехала домой делиться радостью.

Обход врача закончен, вышел впервые из палаты в коридор. Придерживаясь за стену, добрался до мужского туалета и в полной мере совершаю простое действие здорового человека. Долго не хочу смывать в канализацию свою «драгоценность» из унитаза, но пересилив себя, все же дергаю за ручку бочка и вода все уносит, остается чистая белая керамика.

В праздничном настроении сижу в кресле фойе отделения. Подходит группа незнакомых врачей – в центре крупный и очень полный молодой доктор. Стройная женщина в элегантном белом халате, обращается ко мне:

- Мальчик, освободи пожалуйста кресло Александру Александровичу.

Обиженный, поднимаюсь и отхожу в сторону. В кресло усаживается грузное тело молодого доктора, а я стою возле окна наблюдаю. Та же женщина уверенно заходит в кабинет заведующего отделением и через минуту выходит вместе с Александром Анатольевичем. Мужчина с трудом встает и все вместе заходят в соседнюю палату.

Мимо проходит Татьяна Александровна.

- Сашуля, ходишь? Молодец! Пожалуйста, не переусердствуй – мы столько сил на тебя потратили.

Жалуюсь:

- Татьяна Александровна, я в кресле сидел, но попросили освободить его для какого-то толстого врача - Александра Александровича. А кто он?

Она переспрашивает:

- Ты бальзамом по Вишневскому пользовался?

Вспомнил удушающий запах дегтярообразной мази.

- Да, в Саранске им лечили мне абсцессы в животе.

- Так вот Сашуля, ты уступил кресло внуку знаменитого хирурга Вишневского. Он впервые применил для лечения ран этот линимент бальзамический. Александр Васильевич, вначале века основал институт хирургии в Москве, носящий теперь его имя. А сын его, Александр Александрович - старший, является директором этого заведения, где и работает ведущим хирургом тридцатидвухлетний профессор Александр Александрович - младший – она улыбается: - Считай, что ты через это кресло прикоснулся к истории Советской медицины…

20 июля 1971 год.

Яркое утреннее солнце через окно слепит глаза. Врачебный обход. Татьяна Александровна осмотрев повязку на моем животе, просит медсестру:

- Танечка, пожалуйста, смени ее и наложи аккуратно новую. Сегодня, Сашу будем показывать на врачебной конференции. Александр Анатольевич сделает доклад. – смотрит строго в мою сторону: - Никуда не уходи, конференция в 10 часов…

С Таней беленькой идем тем же путем, что и две недели назад вез меня на каталке Василий Семенович. Прошли по внутренним коридорам оба крыла здания и также под куполом с ангелами. Наконец, уткнулись в массивные двери конференц-зала. В фойе никого кроме нас, а из приоткрытой двери слышна речь Александра Анатольевича. Таня осторожно заглядывает и тихо мне шепчет:

- Тамара Николаевна проектором показывает слайды на экране.

Двери открываются. Выходит Татьяна Александровна.

- Саша, заходи.

Прохожу в зал. Передо мной большая аудитория с полукруглыми рядами сплошных парт поднимающихся лесенкой к высокому потолку. Все ряды заняты врачами – человек двести, не менее. Справа на небольшой возвышенности длинный стол с президиумом. Александр Анатольевич на трибуне. Окна зашторены, но солнечные лучи все же пробиваются в помещение. Оглядываюсь – на белом полотне экрана, мой вспоротый живот с дырявым кишечником.

Татьяна Александровна подталкивая сзади, заводит меня на возвышенность перед президиумом и обращается к аудитории:

- Это и есть наш замечательный пациент, Уланов Саша. – расстегивает мне пижаму, оголяя повязку на животе.

Александр Анатольевич быстрым шагом подходит, и неожиданно одним движением руки, резко срывает повязку.

Смущенный и растерянный стою с голым деформированным рубцами животом, но уже полностью зашитым. Рядом, взволнованный вниманием коллег и удовлетворенный проделанной работой, хирург – Беляев Александр Анатольевич.

Неожиданно все встают. Послышались одиночные одобрительные хлопки, затем чаще и наконец все пространство покрылось громом оваций…

30 июля 1971 год.

Сегодня – день выписки.

Закончилась моя история болезни, продолжавшаяся 979 дней.

Приехавшая из Саранска мама волнуется, не знает как отблагодарить весь медперсонал отделения, а особенно Александра Анатольевича с Татьяной Александровной.

С соседней кровати встает Георгий Александрович и обращается к ней:

- Фекла Никифоровна, самое лучшее, если Саша вкратце опишет свою историю, назовет поименно всех принимавших участие в его лечении, а мы у себя в редакции подправим и сдадим в печать.

Мама недоверчиво смотрит в мою сторону.

- Саша! Ты сможешь написать?

Пожимаю плечами.

- Не знаю. Раньше не писал, но попробую. Георгий Александрович, если напишу, куда послать?

Редактор подходит: - Записывай.

Вытаскиваю из тумбочки свою записную книжку и шариковую ручку: - Диктуйте.

- Титов Георгий Александрович – редактор газеты «Труд». Телефоны: рабочие 299-32-22; 299-52-69; домашний: 137-21-90

Рукопись можешь выслать письмом или ценной бандеролью прямо в редакцию. Адрес редакции увидишь в конце любого номера нашей газеты. Предварительно позвони, я должен предупредить сотрудников принимающих почту.

В палату заходит медсестра Таня черненькая.

- Саша, возьми. - протягивает листок:

Беру типографский бланк заполненный ручкой - выписку из истории болезни последнего пребывания в институте.

СССР

Министерство здравоохранения

НИИ им.Склифосовского

Москва, пл. Колхозная, 3

В Ы П И С К А

Из истории болезни стационарного

больного

1. Ф.И.О больного: Уланов Александр Николаевич

2. Возраст: 17

3. Место жительства: г.Саранск ул.Кооперативная, 1 кв.6

4. Род занятий: учащийся

5. Время поступления: 16.06.1971 год. (последнее)

выписки: 30.07.1971 год.

6. Полный диагноз: Цекостома с выключением толстого кишечника. Состояние после резекции участка тонкой кишки со свищами. Ушивание двух свищей тонкой кишки и трех свищей толстой кишки.

7. Краткий анамнез:

Считает себя больным с 1968 года, когда после произведенной аппендэктомии образовались множественные межпетлевые абсцессы, а позже тонко и толсто - кишечные свищи, по поводу которых больной перенес десять операций на тонком и толстом кишечнике. У больного резецировано около двух метров тонкой кишки.

С 16.06.1971 по 30.07.1971 находился в институте по поводу закрытия цекостомы. 6.07.1971 года под эндотрахеальным наркозом операция – лапаротомия. Резекция купола слепой кишки. Наложение илио-асцендоанастомоза.

Послеоперационный период протекал гладко. В настоящее время клинические и биохимические показатели крови и мочи без отклонения от нормы.

Лечебные и трудовые рекомендации: Соблюдать режим питания.

30.07.1971 год Подпись врача

- Спасибо! Таня, помнишь ты принимала нас с мамой в отделение, а сейчас ты же провожаешь.

- Помню. Благодаря тебе, теперь знаю где находится Саранск - столица Мордовии.

Все улыбаются. Мама прижимает к себе Таню – на глазах слезы.

- Какие вы все хорошие. Мы вас будем помнить всю оставшуюся жизнь.

Растроганная Таня предупреждает:

- Александр Анатольевич собирается куда-то уезжать, а Татьяна Александровна уже ушла в наш бывший корпус на операцию.

Мама встрепенулась:

- Саша, беги скорее к нему. Так и уедем не попрощавшись!

Покидаю палату и быстрым шагом иду по коридору к кабинету заведующего. Открываю дверь. Александр Анатольевич еще в кабинете. Задохнувшийся от быстрой ходьбы, в первую минуту не знаю что сказать, но затем из груди вырывается:

- Александр Анатольевич! Вы сделали из меня полноценного человека. Можно я Вас буду называть отцом?

Растерявшийся хирург, некоторое время молчит.

- Право Саша, это неожиданно. Но если так желаешь, я не против. Ты действительно для меня очень дорог! Такого больного, в моей практике не было, и надеюсь, больше не будет. Столько сил и нервов в процессе твоего лечения потрачено! – он прижимает к себе: - Счастья и успехов тебе и твоей маме. Без нее, даже мы не смогли бы тебя спасти. Мне пора.

Вместе выходим из кабинета. Он уходит - провожаю его взглядом. Замечаю стоящую невдалеке маму. Она подходит:

- Попрощался? – утвердительно машу головой: - Таня обещала провести к операционной, может еще успеешь попрощаться с Татьяной Александровной. Переодевайся и пойдем.

Машу прощально всем рукой, желаю выздоровления и покидаю палату. Вместе с медсестрой спешим к прежнему

корпусу. Поднимаемся на лифте на четвертый этаж, затем в коридоре с мамой ждем ушедшую узнавать Таню.

Она подбегает:

- Саша! Пойдем, Татьяна Александровна тебя ждет.

Вместе с медсестрой заходим в предоперационную. Посреди комнаты в зеленой униформе хирурга, раскинув стерильные руки, стоит Татьяна Александровна. Она приветливо просит:

- Сашуля, подойди ко мне. – в домашней одежде, неуверенно приближаюсь к ней. Она наклонив голову, трижды целует меня в щеки: - Не забывай нас, Саша. В институте такого больного еще не было. Теперь всех пациентов будем сравнивать с тобой. Я до настоящего времени не понимаю, как мы, смогли спасти тебя? Спасибо твоей маме, без нее бы не вытащили!

Смущенно улыбаюсь.

- А я всегда знал, что закончится хорошо - иначе не могло и быть.

Она не реагируя на мою улыбку, серьезно говорит:

- Может действительно нам помог твой оптимизм. Без веры в лучшее, ничего хорошего в жизни не будет.

Идет урок обществознание. Учительница Светлана Ивановна, неожиданно произносит:

- Вы все знаете, что Саша Уланов, перенес много операций. Давайте попросим его рассказать как это было.

Удивленный неожиданной просьбой, встаю и иду по притихшему классу к доске. Разворачиваюсь – вижу устремленные ко мне глаза одноклассников. Хочу начать рассказ, но вдруг горло перехватывает спазм и по лицу ручьем текут слезы. Ничего не сказав, выхожу из класса - слезы застилают взор. На улице плачу навзрыд не многу сдержаться. Не помню, как оказался возле своего дома. Пока шел, немного успокоился. Захожу в квартиру – мама возится на кухне.

- Саша, ты что так рано?

- Урока нет.

Разувшись, прохожу в спальню и в одежде ложусь на кровать – засыпаю.

Будит мамин голос:

- Сынок, что же ты не разделся? Что-то случилось в школе?

- Нет. Все хорошо, просто не выспался.

- Спи, только разденься и постели кровать...

Просыпаюсь от стука в дверь. Мамы нет. Открываю – на пороге мой сосед и одноклассник Витька Тарасов. Он принес мой портфель. Приглашаю.

- Заходи.

Мы садимся за стол на кухне. После некоторой паузы, он спрашивает:

- Саш, ты чё? Рассказал бы - нам же правда интересно.

- Не сейчас. Пройдет время. И я обязательно расскажу всем!