Химеры [Елена Ромашова] (fb2) читать онлайн

- Химеры [СИ] (а.с. sabbatum -2) 1.91 Мб, 579с. скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Елена Ромашова

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Химеры

Вступление

— Опять кого-то притащила! — Бабушка злобно ворчит, кидая в мою сторону враждебные колкие взгляды. — Тащит и тащит, прям сердобольная! А бабке помочь не хочет.

— Сейчас помогу. — Я эту песню о том, какая «сердобольная», «юродивая, тащащая всякую живность в дом, а у этих тварей вши, блохи и зараза», «что я с сестрой бабушке не помогаем, лодырничаем, как барыни», каждый раз слышу, стоит мне принести на побывку какую-нибудь больную птицу или зверька. Сегодня нашла воробья с поломанным крылом и поврежденной лапой — беднягу сшибла машина на трассе.

— Может, Анька у нас станет ветеринаром, зря ты так на нее, — Варя заступается, сидя на кровати и занимаясь другой реинкарнацией: чинит свой халат, который потерял не только товарный вид, но и кучу пуговиц, став щербатым и бесполезным. Воробей дышит часто, мягко и пушисто. Люблю, когда природа беспомощна, она становится подобно эксклюзивной игрушке, только сломать легко и последствия будут более ощутимые, потому что это жизнь. Жизнь, которая дышит мягко и пушисто.

— Ветеринаром она станет… Мне ждать некогда! — бабушка с грохотом ставит лейку в угол. Затем, кряхтя и шаркая по полу, идет к умывальнику и с шумом капель о железо начинает умываться. — Вон, слышали? — она говорит между перерывами на вдохе, стараясь, чтобы вода не затекала в рот. Слышно даже, как шершавые бабушкины руки трутся о ее морщинистое лицо. А вода льется, звенит, падая в железную раковину, на каждом погружении бабушки в воду в ладонях. — У Скворчихи все куры подохли! Представляете? Все куры разом!

— Наверное, лиса передушила, — я кошусь в сторону Вари, которая делает вид, что ее это не касается.

— Угу, чупакабра. — Варька перекусывает зубами нитку от пришитой пуговицы. Нить лопается с неприятным щелчком. Именно в этот момент, я кидаю в нее своим тапком. Тот не долетает и с мягким шлепком падает у ног сестры. Варя выпучивает глаза, мол, «ты чего?». Я же, поджав губы и сощурив глаза, пытаюсь донести мимикой, чтобы помолчала в такие моменты. Бабушка тем временем, умывшись, даже не заметила маленькую баталию, развернувшуюся за ее спиной, и продолжила:

— Верно вам, девки, говорю, нечистая завелась в Вяземке. Ведь только подумайте, все куры передушены, все, и ни одной не пропало! Так лисы не делают. Они может и передушат пару, но и съедят некоторых, а тут все тушки целехонькие, будто их всех разом подкосило.

— Ой, бабушка, может болезнь какая, чего сразу нечистая? — Варя все-таки прислушивается ко мне, как к своей совести, и пытается успокоить бабушку.

— Я тебе говорю, дурная, у всех шеи переломлены! Какая это же болезнь? Сколько лет живу, ты думаешь, хворь от переломанного хребта не отличу? Нечистая тут! — и крестится на икону с благоговейным ужасом, не осознавая, что "нечистая" сидит сейчас на кровати и чешется в голове, пытаясь вытащить какие-то соринки из волос. Мы с сестрой грязные, оно всегда так бывает, когда приезжаем на лето к бабушке. Здесь принимать ванну дорого, да и не надо особо: в речке искупаешься и вот ты чистый. На ночь лишь ноги помыть или ополоснуться, так это дело тоже не требует электрических затрат — стоишь в тазике, сестра тебя поливает сверху из ковшика водой, которая нагрелась в бочке на солнце. Вяземка — обычная русская деревня: газ, вода проведены, на большие блага цивилизации денег нет, да и не надо, рядом проведена трасса и можно доехать до города. Обходимся, выживаем. Бабушка, например, топит баню, а зимой у нее есть нормальный душ. Это летом все жители Вяземки превращаются в дикарей, будто солнце, как наркотик, впрыскивается тебе в вены, и ты становишься очень близок к природе в своей простоте и неприхотливости.

Бабушка продолжает бурчать, то поочередно крестясь, то убивая залетевших мух свернутой газетой.

— Конечно, в деревне церквы-то нет! Как разрушили бесы окаянные, так деревня и потеряла божью защиту. Вот и завилось у нас.

Бесы — это она про советский период, когда при коллективизации церковь передали в сельхоз под амбар, снеся внутри там всё. СССР рухнул почти двадцать лет назад, но Вяземская церковь рухнула раньше, оставив скелетом буро-кирпичные своды на радость молодёжи, которая любит там лазить и тусовать.

Пока бабушка бурчит про нечистую силу, я глажу воробьишку, который без сознания, но дышит — это я его не отпускаю, передаю свои силы ему, чтобы жил, и осторожно начинаю посылать токи в его хрупкие косточки в крыле, чтобы срослись. Затем принимаюсь за его лапку, чувствуя, что энергия уже свободно проходит по крылу — значит, залечилось. Бабушка шумно покидает комнату, сказав, чтобы мы прекращали и накрывали на стол — обедать пора.

Как только она исчезла, я завершаю свое дело, делая сильный посыл тока — так я это называю — в маленькое птичье тельце. И вот он встрепенулся и, удивленно озираясь, зачирикал. Варя зачарованно наблюдает за мной: она любит смотреть, как я лечу птиц и зверей. Открыв окно, выпускаю обалдевший от жизни пушистый комочек, который с радостным воробьиным воплем вылетел в небо. Затем иду к умывальнику и тщательно мою руки хозяйственным мылом с едким запахом щелочи. Что-что, а бабушка права — от зверей заразу получить проще простого!

— Счастливая ты. — Варя вздыхает, наблюдая за мной.

— Почему?

— Прям, как святая, всех лечишь, на тебе все быстро заживает. Мне кажется, ты даже можешь воскрешать из мертвых.

— Не говори глупостей! — я достаю хлеб и начинаю резать его. — Ты тоже сильная.

— Ага. Сильная. Слышала? Меня бабушка нечистой считает. Интересно, если узнают, что это я всех кур перебила, они меня сожгут, как ведьму, или в церковь поведут к священнику для изгнания бесов?

Варя сидит печальная. Я знаю, что она завидует мне, что сильно переживает за нашу необычность. А вы бы не стали переживать, когда у вас все цветы вянут, все звери дохнут, стоит погладить животное? У нас во дворе дети уже поняли, что Варя виновата в смерти их питомцев и за глаза обзывают ведьмой. Вчера она случайно убила кур у Скворчихи, толстой неприятной бабы на конце деревни.

— Варь, не переживай. Ты же ненарочно их перебила. Случайно вышло.

Варя вздыхает и смотрит в сторону. Мне кажется, ей больно, она себя порой боится, ну еще неприятно, когда тебя дети обзывают и не пускают в дом.

Вчера с сестрой ходили в лес за ягодами, возвращались на закате задворками мимо дома Скворчихи, где гуляли куры. Ну и Варя решила мне показать кое-что: у нее иногда проскакивали искры между пальцев, недавно она научилась их самостоятельно вызывать. Вообще, Вяземка благотворно сказывается на ней: сестренка словно взяла свою силу под контроль, даже стала выдавать что-то новое — один раз она случайно заставила подняться всю мебель в воздух и повисеть пару секунд над полом. Правда, грохот был страшенный, когда мебель упала на место. Бабушка подумала, что мы уронили дубовый комод, заигравшись.

Так вот, вчера Варя хотела показать, как она с легкостью может зажечь соломинку взглядом, в итоге ее энергия метнулась в сторону мирно клюющих кур. Эффект был страшный: всем курам разом сломало шею. Этот единый хруст до сих пор в ушах стоит.

— Варюш!

Не откликается.

— Вааарь! — тяну жалостливо я, пытаясь вызвать хоть какую-то реакцию у сестренки. Но она молчит. — Не переживай ты так, ну пожалуйста. Ты не плохая! Просто так по-дурацки получилось. Ну, родились мы такими уродцами. Что поделать? Смотри, мы, как появились в деревне, тебе лучше стало, можешь спокойно Бима гладить и играться с ним. Ведь ты же никогда не тронешь Бима! Я знаю, ты его любишь. А разве могут быть плохими те, которые могут любить? А? И кур ты не специально подавила! Ты же их не ненавидела! Лучше хватит молчать и грустить, помоги мне салат нарезать.

Варя поворачивается ко мне, и я вижу слезы в ее глазах, становится больно на душе за нее. Вот действительно невезение — родиться с такой особенностью, как у нее! Тут любой начнет считать себя плохим. Сестра подходит и вместо того, чтобы начать резать помидоры с огурцами, обнимает меня. В этот момент входит бабушка.

— А где же твой воробей? — удивляется она, глядя на пустой подоконник, где до этого возилась с птичкой.

— Сдох, — отрезаю я, и мы с Варькой продолжаем готовить стол к обеду.

Мы — сестры Шуваловы: Анна и Варвара Александровны, 93 года рождения. На дворе стоит июнь 2009 года. Сейчас нам пятнадцать, в ноябре будет шестнадцать, а через год мы узнаем, что мы Инициированные, и вовсе не уродцы, а самые настоящие ведьмы с биполярными дарами: у одной — смерть, у другой — регенерация. А затем поступим на Начало, где я безотчетно влюблюсь в своего учителя магии Виктора и мы с сестрой станем Химерами.

Но это всё прошлое. Никому не нужное прошлое. Даже самим обладательницам. Единственное хорошее — это наша бабушка, которой мы были нужны, но через год она умрет от инфаркта, и вот тогда, станет действительно гадко. Воспоминания мрачные, неприятные, злые. Сжечь и позабыть. Да нельзя.

Сама искала их, сама рвалась найти прошлое, чтобы быть целой. И в этой гонке потеряла самое дорогое — проморгала человека, который меня любил. И, наверное, так никто и не полюбит больше.

Не слышать мне больше шепот «Ты моя. Я не отдам тебя никому», не чувствовать вино с перцем в горячих поцелуях, не забываться, лежа в его объятиях по утрам. То была сказочная неделя отношений, которые не забуду никогда. У меня был другой дом, другая личность, даже душа, кажется, была другой. Мелани из Саббата осталась где-то там. Наверное, продолжает просыпаться каждое утро рядом с Рэйнольдом Оденкирком, печальным рыцарем суровой Инквизиции.

Я же Анна Шувалова, мне двадцать лет, снова Смертная. По судебному решению священного Сената, обязана провести три месяца в стане Химер, так как в прошлом году потеряла память, а Первый Светоч Саббата воспользовалась этим и пыталась меня, Инициированную, в прошлом Химеру, переделать в Инквизитора. Надо отдать должное, почти удалось. Почти… Знака на левой руке до сих пор нет. Я все еще не знаю, кто я — Химера или Инквизитор. Суждено мне охотиться на ведьм или убегать от охотников?

А всё произошло, потому что у меня сильный дар. Кто не захочет иметь на своей стороне того, кто умеет залечивать раны? Вот и развернулась такая авантюра вокруг меня. Инквизиторы решили схитрить, сыграв на моей потери памяти. А Химеры тем временем сначала думали, что я мертва, затем, не найдя тела, рыскали в поисках по миру во главе с Марго, Виктором и моей сестрой. Кто не знает: Марго — моя бывшая Темная, моя Главная ведьма, под началом которой была, когда существовала, как Химера. Виктор — моя первая любовь, за которого я собиралась выйти замуж. Теперь не знаю — хочу ли. Я стала странным существом: обретя память и свое реальное имя, оказалась в большем смятении, чем без всего до этого. Я не знаю, кто я, не знаю, чего хочу, и как жить дальше. Знаю одно — я хочу Рэйнольда Оденкирка, того, которого полюбила настолько сильно, что каждый вздох мой о нем, а каждый удар сердца в его честь. Но мне нельзя к нему подходить еще три месяца, иначе ему грозят проблемы с Сенатом, да и, боюсь, Химеры не допустят. Они вцепились своими цепкими руками мне прямо в горло: попробуй так, дозовись Рэя.

Шуваловы

Медленно открываю глаза, не желая просыпаться. Всё так и есть. Я снова дома. В своей комнате. Хотя это домом не назовешь. Я здесь жила лишь год. Зато комнату обставляла по своему вкусу, тому который был. Сейчас мне не нравится.

Моя спальня оформлена в светлых тонах: белые стены, Икеевская простая мебель и черные вещи. Напротив кровати в стене сделан платяной шкаф, к которому не прикреплены еще дверцы, поэтому он показывает все свое нутро с моей старой одеждой. Черный. Один черный и темно-серый. Есть пару цветных вещей, но они, так сказать, на выход. А все потому, что в клане Теней правило: ведьмы и колдуны должны одеваться в тёмное. Моя Саббатовская одежда была лучше: там был белый, беж, легкие светлые ткани, разные цветные блузки с юбками. А Химерскую одежду — только на траур. Сейчас мне не нравится она. Чужеродная.

На стене фотографии, где я и Виктор — тоже останки той девушки, кем была когда-то. Будильник в виде божьей коровки — подарок Вари, плюшевый медового цвета медведь, с которым спала в обнимку, когда тосковала по Савову, корзинка с лаками для ногтей и коллекция духов — наверное, единственное, что осталось неизменным. Пошла вторая неделя после суда, началась третья. Мне остается только зачеркивать дни в календаре и молиться, чтобы не проявился Химерский знак. Ну почему я должна делать выбор? Наверное, оставаться смертной — это то, что нужно, тот самый нейтралитет.

Ой, не думай об этом, Мелани, не думай…

Я встаю, лениво потягиваясь и зевая. Тру глаза, прогоняя окончательно сон. Выбирать, что надеть из той черноты в шкафу не хочется, а придется. Иду по пути наименьшего сопротивления: майка и джинсы. Наша с Варей квартира находится в Москве, специально подаренная нам Марго и присоединенная к главному офисному зданию клана Теней. У Химер все наоборот, в отличие от Инквизиторов. Если Саббат был центром и из его подземелий можно было попасть в любую точку мира, то у Химер все не так: кланы напоминают паучье гнездо. Все Сестры имеют свои отдельные квартиры, дома в разных точках мира, чьи двери прикреплены к порталу офисного здания их Клана.

Клан Теней имеет небольшое здание в Москве с табличкой «Благотворительная организация по защите леса». Обычный человек, попавший туда, ничего не найдет для себя необычного: просто коридоры с кабинетами, Инициированный же обнаружит улей ведьм, где каждая дверь ведет в квартиру к Химере. Все эти порталы легальны. Наверное, это те единственные случаи, когда Сенат идет навстречу Химерам в создании проколов пространства.

После суда мы сразу приехали домой. Кевин остался жить с нами, Варя взяла его под свою опеку и поселила у нас, отдав одну из комнат, благо метраж квартиры позволял. Но все равно, наблюдая за его попытками привыкнуть к новой жизни, думаю, Кевину трудно: привыкший к большому замку, свободе перемещений, он сейчас будто заточен. Но держится, не подает вида, да еще сестра ведет себя рядом с ним, как помешанная. Кевин — Солнце по определению, Варя — истинная Луна, вертится вокруг него, ища его лучи любви, зажигаясь и светясь от этого. Странное явление для меня. Никогда не видела Варвару влюбленной. А если еще вспомнить тот факт, что Кевин Инквизитор, то мне сносит крышу окончательно. Вот уже третий день стоит им появиться в моем поле зрения, то я бесстыдно начинаю пялиться на них. Варя дерзит Кевину, порой помыкает им, показывает свой гонор, но Ганн изменился — от сладкого мальчишки ушла легкость и наивность. Он все так же улыбается, позволяет некоторые выпады со стороны Вари, но в нем словно проснулся зверь, та самая древняя мужская сила, которая делает женщину рядом с ним женщиной — беззащитной и бессильной. Глядя на Варю и Кевина, я сразу вспоминаю Рэя, его некоторые повадки и движения по отношению ко мне; да он мог просто рядом стоять, но излучать такую власть, что понимала — достаточно небольшого усилия с его стороны и он меня сокрушит, разрушит, уничтожит, но вместо этого чувствовала, что я в безопасности — мир рухнет, но меня убережет.

Я счастлива за них, честное слово. Особенно за Варю. Помню, как она переживала, что ни с одним парнем у нее не складывались отношения, в итоге, сестра пришла к выводу, что мужчина — это пережиток современного общества, что нужен только для постели и делать детей, всё остальное уже выучила и приручила женщина. Да здравствует матриархат!

— Ну что, готова?

Передо мной унылая тарелка с молоком и хлопьями. Кевин, выбиравший себе каши, смузи, блинчики на завтрак в Саббате, аппетитно поглощает бутерброды из белого хлеба и колбасы и запивает чаем с молоком. На мгновение мне становится страшно, что Варя его испортит окончательно.

— К чему? — уныло спрашиваю я и наблюдаю, как плавают хлопья в молоке. Боже, на это можно медитировать!

— Сегодня едем к маме. А завтра в Вяземку.

Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на Варю. Мы сейчас нереально похожи, потому что сестра тоже вся в черном и без макияжа и прически. Но отличия между нами есть: у сестры волосы не так вьются и глаза зеленей. Утро, часов девять. В Саббате уже вовсю кипит жизнь, а у нас лениво просыпаются к этому времени.

— А Кеша? — я кошусь в сторону Ганна. Это Варя в первый день во время нашего разговора обозвала Кевина Кешой, русифицировав его имя и невольно вызывая аналогии с попугаем из забавных мультиков. Поэтому, когда он был в нашем кругу, а мне надо было спросить что-то насчет Ганна, да так чтобы он не понял, что речь о нем, я переходила на русский и заменяла имя.

— Нет, он с нами не пойдет. А вот в Вяземку можно свозить. — Сестра тут же переключилась с английского на родной язык.

— С ума сошла? Кеша и деревня. Парень и так не может свыкнуться, что у нас ванная с туалетом общая на всех, а ты хочешь его в совсем дикие условия привезти, где туалет на улице и крысы в доме.

— Ну, с туалетом промах. А вот крыс там нет. Марго послала туда парочку прислужниц, чтобы дом подготовили к приезду.

— Прислужниц? — Обалдеть! Это равносильно, что если бы ваш начальник послал бы людей, чтобы помыли полы в вашем доме. — Зачем она так старается?

— Радуется. — Варька хмыкает и с хрустом откусывает кусок овсяного печенья. Кевин ставит кружку с веселым утенком и трещинкой по краю, затем поворачивается ко мне и говорит на чистом русском без акцента:

— Не беспокойся за меня. Мне даже весело у вас. Забавно.

От неожиданности я чуть не захлебываюсь молоком, потому что сказано в тот момент, когда я делаю глоток с ложки своего завтрака.

— Ох ты, Господи! — Варя подлетает ко мне и начинает бить по спине, чтобы я быстрее откашлялась.

— И давно ты говоришь на русском? — срываясь на кашель, хриплю.

— Заклинание завершилось позавчера, — он улыбается своей шаловливой мальчишеской улыбкой. И до меня доходит, что вчера прекрасно слышал весь наш разговор с Варей, где я просила быть осторожней с Кешей, не разбивать ему сердце — «либо люби, либо держи на расстоянии».

— Заклинание всеязыция?

Он кивает, продолжая улыбаться своей идеальной белоснежной улыбкой, Варя хихикает в стороне — понятно, она была в курсе. Смею предположить, она и навела чары на Ганна, так как заклинание сложное, а сестра талантливая ведьма, способней меня.

— Думаю, ты позабавилась… — я злая, как черт. Меня только что выставили дурой.

— Аня, не злись на нас. — Сестра лисой осторожно подходит ко мне и гладит по плечу, еле сдерживая рвущийся смех. — Мы не хотели тебя высмеять или подшутить. Просто это было так мило, как ты переживала за Кевина.

— За Кешу, — поправляет Варю, смеющийся Ганн.

— А вот ни капли теперь не буду за вас переживать! Засранцы вы, оба! — Я вскакиваю с места, но прежде чем рвануть в комнату, смотрю на эту улыбающуюся сладкую парочку. После чего, ткнув пальцем в Кевина, произношу: — А вот теперь не жалко тебя! Так тебе и надо. Надеюсь, условия Вяземки отомстят за меня, Кеша.

Я демонстративно, с гордым и оскорбленным видом, ухожу в свою комнату, непременно хлопая дверью так, чтобы эти двое услышали.

Заклинание всеязыция! Ну, какая я дура. Конечно же, он обратился бы к нему! Это нормально, это предсказуемо. Только не для меня наивной. Сама же так английский выучила.

Это заклинание сложное, но значительно облегчающее жизнь. Варя тогда талантливо сплела его, наложив чары на меня. Задача состоит в том, чтобы правильно сплести энергетическую вязь заклинания и вложить в голову. Если сделаешь правильно, — вуаля! — через две недели ты его выучиваешь с легкостью, главное только, слушать его все две недели. Сначала ты ничего не понимаешь, потом понимаешь отдельные слова, затем ловишь смысл текста и можешь составить простые предложения, к концу второй недели ты уже в совершенстве знаешь и можешь ораторствовать с трибуны на новом языке, рассуждая на любые философские темы бытия. А если вот неправильно сплести, это чревато проблемами с памятью, может вообще привести к дислексии или дисграфии. Поэтому я тогда не взялась его делать. А Варя будучи смелее меня и, как я уже сказала, талантливее, отлично справилась, притом дважды — со мной и с собой.

Я опускаюсь на кровать, и на меня снова накатывает тоска, стоит остаться в одиночестве. Это боль постоянная, просто наедине с собой только ее и чувствуешь. Словно из незакрытого крана капает: ты привыкаешь к звуку, но все равно мешает. Моя дробь состоит из одного имени — Рэй.

Где-то там он… Стоит закрыть глаза, так и вижу его лицо, пускай уже размытое памятью, но глаза! Эти глаза мне снятся каждую ночь. Бесконечная гроза с разными оттенками. Но самая мучительная та, в которой тьма и пустота — последний взгляд, когда меня Виктор практически оттаскивал от Оденкирка к машине на ступенях Вашингтонского суда.

И снова чувствую, как комок встает в горле, а на глаза наворачиваются слезы, превращая мир в сплошные бесформенные пятна. На тумбочке загорается дисплей моего старого телефона и затем идет звук.

Беру и вижу смс от Виктора. Открываю, начинает загружаться фотография: на красивой белой широкой кровати стоят картонные пакеты Шанель и рядом коробочка с логотипом Тиффани и Ко. Подпись: «Они ждут тебя, как и я».

Пишу в ответ: «Спасибо». И закрываю. Противно. Савов в своем духе. Он знает, что мне это не нужно, это больше подходит для Вари. Другая девушка визжала бы от счастья и обзывала меня дурой. Наверное, такая и есть. Виктор все время меня задаривал, словно пытался привязать этим барахлом, когда всегда ждала от него чуть больше любви и нежности. А на это он был скуп. Может я предвзято отношусь? На мгновение решила сделать себе больно, представив, что это смс от Рэя… Но больно не было. Почему-то не смогла — воображение подвело: скорее всего, Рэй потащил бы меня в магазин, как с тем креслом — непонятная блажь Оденкирка. Даже стало смешно. Один ухаживает, покупая дорогие шмотки, другой — кресло. И я выбираю второго, пускай и чокнутого.

Три месяца…

Стук в дверь вырывает из анабиоза.

— Анька, ты готова? — Варя заглядывает в комнату. — Ты чего?

Я утираю слезы, хлюпая носом, и пытаюсь изобразить беспечность.

— Да так…

— Ты так обиделась, что расплакалась?

— Нет. — Я смеюсь. — Шутка была хорошая. На такое долго не обижаются.

— А что? — Варя подходит и смотрит на меня сверху вниз своим серьезным выражением опекуна.

— Да так…

— У тебя заело «да так»? — Она молча смотрит на меня, закусывая губу. Видно, что еле сдерживается, чтобы не спросить. Варя уже с макияжем и одетая. По мне, чересчур вычурно. Специально нарядилась, чтобы позлить мать. На руках, как обычно, куча колец. Это наша особенность: я обожаю лаки для ногтей, Варя — кольца. — Ты краситься будешь? Или так пойдешь?

По ее тону понимаю, что вид у меня не очень.

— Я не хочу пускать ей пыль в глаза. Ты знаешь сама. Я вообще не понимаю, зачем мы к ней едем.

Варя жмет плечами. Хотя причина наша поездки кроется больше в ней, чем во мне — она бесится, злится, это ее способ отомстить. А мне — все равно. Не скажу, что люблю маму, но и не ненавижу.

Рязань. Три часа езды от Москвы. Плюс два часа стояния в пробках. И вот мы уже у дома, где живет наша мать. Я не знаю, какой это адрес по счету. Постоянно их меняет. Сейчас — окраина города, спальный район, новая шестнадцатиэтажка. Судя по дому, квартиры большие — так что, считай, для матери жизнь удалась. Мы вылезаем из машины. Варя обратилась к Максу, чтобы подвез нас, так как у него красный Ауди Спайдер с открытым верхом, не кричащий, а вопящий о неприличной стоимости этой машины и деньгах владельца.

— Пошли, — Варя командным голосом призывает меня вылезти из кабриолета к любопытным взорам людей. Я смотрю на Макса, сидящего с каменный лицом и жующего жвачку. По ходу, он будет нас ждать в машине. Варя надевает очки и гордо, грациозно выпархивает из машины. Вот ведь шельма! Устроила спектакль, втянув меня. Я по сравнению с ней не выхожу, а вываливаюсь из машины, но мне все равно. Стуча на высоких шпильках, Варвара проходит к домофону и набирает номер. После противных пищащих сигналов слышится мамино «Да?».

— Мам, это мы. Открывай.

Возникает пауза на том конце. Знаю, точно мама в шоке. Но через некоторое время слышится ее блеющий голос:

— Мы? — Ага, не верит.

— Варя и Аня. Если не забыла, в 93 году родила двоих близняшек. Типа, дочки твои. Ну вот, мы приехали.

Варя язвит, но вместо ответа слышится щелчок открываемой двери. Входим в чистый, беленный, еще без похабных надписей на площадках и сожженных ящиков для писем, подъезд.

— Кажется, у нее был инфаркт. — Варя довольно облокачивается к стене, пока ждем лифт. Сколько себя помню, мама пыталась от нас избавиться: терпела, пока мы были маленькие, на каждые каникулы отправляла в деревню. Один раз кинула нас на месяц на шею нашей крестной, которая имела задатки алкоголички, а еще, когда умерла бабушка, явилась в деревню только через две недели после похорон. То есть бабушку хоронили мы с Варей, благодаря помощи всех жителей Вяземки, которые собирали деньги, чтобы предать земле по-человечески Екатерину Васильевну. Что уж говорить, когда явился Поисковик из Сената за нами: какая радость была у матери. Конечно, прозвучал вопрос «сколько стоит?», но когда заверили, что образование бесплатное, она подписала бумаги не читая. До сих пор в ужасе от этого. Приди человек со стороны, какой-нибудь торговец девушками в проститутки, она бы и ему нас отдала, не читая бумаг. Ей мы были не нужны. Алчная до денег и мужиков, лишенная материнского инстинкта напрочь.

Лифт открылся и пригласил во внутрь. В кабине висело зеркало, уже расколотое кем-то: процесс уничтожения культуры и чистоты запущен в этом подъезде.

— Кто у нее сейчас?

— Не знаю. Я уже сбилась со счета. Вроде какой-то предприниматель.

Мы выходим в коридор и находим черную лакированную дверь. На лице Вари расцветает хищная улыбка предвкушения. Нажав на звонок, слышим шевеление за дверью, и вот щелчок замка — дверь открывается.

Ксения Шувалова, или кто она там сейчас, смотрит таким взглядом, будто увидела приведение. Хотя мы и есть для нее — призраки прошлого.

— Привет, — Варя наигранно тянет противным голосом. В ее позе, тоне, взгляде всё ненастоящее.

— Вы? Как вы нашли меня?

Ох! Это мы умеем. Мама до сих пор в толк не возьмет, что мы всегда будем находить ее, смени хоть тысячу адресов. Точнее, Варвара не даст уйти из нашего внимания.

— Как? Очень просто. Найти тебя труда не составляет. Пустишь? — Мама смотрит взглядом настороженным, решая впускать нас или нет. Она боится Варьки, считая ее бесноватой ведьмой. В принципе, права, но не в том смысле, в который мама вкладывает. Варя старается для нее специально, напуская больше пафоса. — А мы тут пирожные принесли!

— Мам, впусти. — Я говорю уставшим голосом, который разительно отличается от веселого сестры.

И я ее уговариваю. Мама всегда больше меня жалела и любила, если можно назвать любовью то внимание, которое нам уделяла.

Дверь распахивается, и мы входим внутрь квартиры. Красиво, богато, блестяще. Да и мама изменилась: она красивая женщина, природа наделила отличными внешними данными, даже мы с Варей проигрываем рядом с ней, мама словно стала девушкой с обложки, еще, кажется, увеличила грудь. В свои сорок Ксения обладает очень тонкой талией, длинными ногами и молодым лицом — это результат дорогостоящих посещений салонов красоты.

— О! Ты грудь себе сделала. Что? Уже старая не катит? — Я закатываю глаза, Варя не может без колкостей. Сестра, позвякивая кольцами, вытаскивает из сумки с блестящим навязчивым логотипом "Прада" коробку макарунов. Уверена, даже сладости куплены в самой Италии специально для мамы, а точнее для того, чтобы показать ей себя. — Мы ненадолго. Не надейся.

— Привет, мам. Ты как?

Я пытаюсь сбить повышающуюся температуру начатого общения. Всё, как всегда. Варя язвит, жалит остротами, я сглаживаю острые углы разговора.

— Нормально.

Сестра, не дожидаясь приглашения, не снимая своих лабутенов, проходит в квартиру в поисках кухни. Откуда-то из помещения доносится противный писклявый лай.

Мне почему-то стыдно за поведение Вари, хотя ее понять можно. Я разуваюсь и шлепаю босыми ногами за своей близняшкой. В большой кухне меня встречает маленькая лохматая собачка, похожая больше на игрушку, чем на живую. Именно она, виляя хвостом, лает на нас. Мама, больше от испуга за животное, чем из смущения, хватает собаку на руки — конечно, она помнит, что все питомцы умирали от одного касания Вари. Только мама не в курсе, что сестре не надо уже касаться человека, чтобы вызвать травму. Так что это бесполезно!

— Как вы меня нашли?

— Ну, ты же наша мама! Зов крови — сильная штука. — Варя по-хозяйски, как у себя дома, начинает суетиться, делая нам чай.

— Что вам нужно от меня? — теперь мама спрашивает меня, глядя в глаза. У нас с ней один оттенок.

— Ничего. Пришли навестить тебя, посмотреть, как ты стареешь. — Варя продолжает выливать всю ненависть и желчь в слова.

— Ничего… Просто так пришли.

Я смущенно отвожу глаза, желая провалиться на месте.

— Вот и чай готов! Ты присаживайся, мам? Что как неродная на своей кухне?

— Прекрати, — шикаю я на Варю, наблюдая, как совесть в ней просыпается: на секунду она отводит глаза, справляясь с эмоциями. На краткое мгновение я вижу боль на ее лице. — Какая милая собачка. Можно?

Я спрашиваю маму разрешения дотронуться до питомца. Та недоверчиво разрешает. Песик нежно обнюхивает мою руку, виляя своим игрушечным хвостиком. Шерсть приятная на ощупь, мягкая, действительно плюшевая. Я не сдерживаю улыбку.

— Как ее зовут?

— Нора. — Голос мамин безлик и терпелив.

— А у нас Аня замуж выходит! — Варя весела, пытается быть беззаботной.

— Поздравляю… За кого? — мама спрашивает из вежливости, присаживаясь за стол. И вот мы сидим, все Шуваловы в сборе, точнее остатки семьи — рыбий острый скелет.

— За американца, хоть и русский. Родители эмигранты. Будет жить в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.

Мне не нравится, что Варя говорит за меня, но не хочется перечить.

— А ты? — мама кидает злобный взгляд на сестру. Та жмет плечами.

— Есть один. Англичанин. Но, наверное, переберемся жить в Италию.

Я смотрела на Варю во все глаза: у них с Кевином всё так серьезно? Или она специально тут придумывает ради мамы?

— Ты и Кевин все решили? — я не удерживаюсь и задаю вопрос.

Варя жмет плечами, и я понимаю, что серьезно. Если не решено, то обсуждали.

— Как у тебя дела? Где работаешь? Ты замужем? — я пытаюсь быть вежливой и милой, поворачиваясь к маме. Она изящно откидывает прядь волос, они у нее очень длинные, до самой поясницы. Мне всегда хотелось дотронуться до них, мама в детстве иногда даже позволяла.

— Работаю. Директор бутика. Замужем. — Словно специально, мама начинает кормить собаку макарунами вместо того, чтобы самой попробовать. Хотя уверена, не смотря на то, что она их пробовала, эти вкуснее всех. От них просто исходит аромат миндаля.

— Дети? — я спрашиваю, наблюдая, как Варя рефлекторно дернула рукой от неприятной темы.

— Нет. После вас у меня никого не было. — Она отвечает немного дерзко, в ее тоне проскальзывают Варины нотки. Я киваю в ответ. Сестра говорит, что мама делала не раз аборты. Мне все равно. Я до сих пор не понимаю, почему мы к ней тянемся, когда ей откровенно всегда было плевать на нас? Однажды один ее сожитель пытался изнасиловать Варю, та врезала ему, плюс еще покалечила даром, так вот, даже тогда мама считала нас виноватыми, она не жалела Варю, а после того, как она проявила ведьмовские способности, вовсе возненавидела и считала опасной.

Я смотрю на свою близняшку, сестра нервно щелкает ногтями — наша с ней привычка. Я знаю, что ее распирает спросить маму, за что она так с нами, почему всегда деньги были любимей дочерей, почему не сдала в детдом, в конце концов, раз мы так были ей не нужны? Вопросы жгут, они давят на нас обеих, ломая наши жизни и изменяя. Какие мы были бы, если бы она нас любила?

— Мужу сколько лет? — Варя решает разорвать нависшую тягостную тишину.

— Двадцать шесть. А что? — мама изгибает бровь: мол, «Ну давай, съязви».

— Ничего. Практически моложе тебя вдвое. Да и ровесник Аниному Виктору. — Варя уже не смотрит на нее, а лишь разочарованно вертит в своих пальцах пирожное. Видно эффект от нашей встречи не оправдал вложенных усилий на подготовку — мама, как всегда, ничего не заметила.

Я тяжело вздыхаю и снова начинаю играться с собачкой, которая уже не тявкает, а лишь забавно виляет хвостиком. После чего перебирается ко мне на руки. Мама даже не реагирует на это. Я начинаю забавляться с песиком, и тут Варя решает погладить его. Все происходит в считанные секунды: мама с вскриком вырывает животное у меня из рук, рука Варвары так и повисает в воздухе в незаконченном движении.

— Не смей дотрагиваться, ведьма проклятая! — шипит мама на Варю. И всё. Ксения будит Химеру.

— Да тебе собака дороже твоих дочерей. — Варя не говорит, она сипит от злости. Внезапно в кухне с неприятным шорохом и скрежетом начинают двигаться предметы: стулья, ножи, вилки, тарелки с чашками ездят взад-вперед, словно кто-то дергает их за веревочки. Еще чуть-чуть и они сорвутся со своих мест, летя в стены и разбиваясь о пол. Сестра в гневе, я бы сказала, в бешенстве, она не контролирует магию, выплескивая ее в реальность. Химера, словно бомба, готовая рвануть и уничтожить. Такое я видела пару раз за всю жизнь. Все-таки Варвара очень сильная.

— Всю свою жизнь ты только и делала, что игнорировала нас! Мы были хуже собак для тебя. Щенков лучше пристраивают в семьи, чем ты обращалась с нами. Как же я тебя ненавижу! — Мама вскочила и, прижимая скулящую собаку к груди, с ужасом смотрела на Варю. — Как же я хочу, чтобы ты сдохла!

— Варя! НЕ СМЕЙ! — я вскакиваю с диким криком, понимая, что сейчас Варька совершит страшное и нечеловечное. — Пускай не любила! Она не стоит, чтобы ты переживала потом за нее! Оставь! Подумай о Кевине!

Не знаю, почему вспомнила Ганна, но это подействовало моментально, будто я нашла невидимый выключатель Химеры в сестре. Найти и обесточить — миссия выполнена.

— Уходите… — мама шепчет, на ней лица нет, вся белая с широко открытыми глазами от ужаса. Она в миг как-то постарела на глазах, будто ужас сорвал весь покров ее обманчиво-молодого вида. — Уходите и не возвращайтесь… Не надо было вас рожать… Всегда считала ошибкой… Уходите.

Я вижу, как Варя горько ухмыляется, а в глазах слезы. Вот и всё. Прозвучал главный ответ на главный вопрос всего нашего существования. Мы обе были ненужные, как собаки-бродяги. Поэтому всю жизнь ищем хозяев, остро реагируя на любое проявление чувств к нам, похожее на любовь: неважно Савов, Ганн или Оденкирк. Просто приди и погладь по шерстке.

— Пойдем, — я подхожу к сестре и увожу ее из квартиры. Варя тихая, сутулая, старается сдержать слезы, закусывая губу и смотря вверх, вздернув подбородок — наверное, думает, что так дольше продержится и не заплачет.

В машине она набирает смс, я даже знаю кому — темно-рыжему парню с медовыми глазами и поцелуями. Он будет ее хозяином, станет утешителем. Варя забудется в нем и спасется.

А мне в ком спасаться, когда сама отказалась от протянутой руки и сглупила в суде? Хотя есть Виктор, только он не поймет, не приласкает, так как не умеет сопереживать и женские слезы его бесят.

— Я смотрю, встреча прошла жарко, — Макс вздыхает, заводя мотор.

— Да, как в аду. — Почему-то мне больно, но не настолько, сколько Варе. — Гони, Макс, домой. Чем быстрее доберёмся, тем лучше.

— Да не вопрос. — Хмыкает водитель, нажимая на газ, и выезжая на своем шикарном автомобиле из двора. Мы молча смотрим в окна, где каждая думает о своем, осознавая всю свою неполноценность и ненужность. Неприкаянные. Вечно несущиеся куда-то. Две собаки-бродяжки в поисках своего человека.

Когда-нибудь нас пристрелят, как сосед пристрелил нашу собаку, или издохнем на бегу, загнав себя до изнеможения…

Брод

Порталы Химер устроены неудобно: их меньше, чем в том же самом Саббате. Это сеть, похожая на метро, карта которой есть у каждой Химеры, даже приложение для iPhone создали. Порой, чтобы добраться побыстрее до какого-нибудь места, приходится пройти через три-четыре портала, а затем еще добираться на своих двух. Поэтому среди Химер часто устраиваются нелегальные порталы: все зависит от расстояния прокола пространства, а также сколько нужно, чтобы проработала дверь и сколько раз ею можно воспользоваться. Самые сложные те, которые подогреваются магией Инициированных: порталы работают только здесь и сейчас, пока на них действуют чары.

Поэтому до Вяземки мы добирались сами. На машине. В этот раз транспорт был выбран попроще, а не как у Макса; за рулем была Варя, которая, первое что сделала, когда исполнилось восемнадцать — побежала на курсы вождения.

Машина плавно съехала с обочины к старому дому с голубой облупленной, выцветшей на солнце, краской. В окнах с резными, когда-то белыми, наличниками зияла темнота и пустота. Дом мертвый. Это было понятно по запущенному, безжизненному виду, с покосившимся забором и заросшим садом. Отголоски прошлого, а именно нашего с Варей детства, прочитывались по знакомым до боли деталям: на кирпичной кладке фундамента краской написаны наши имена, подкова, прибитая наудачу у входа, которую нашли в поле, куст сирени, посаженный мной, разросшийся и одичавший.

— Что-то мне страшно в дом входить. — Прошептала я Кевину, который с таким же выражением лица, как у меня, осматривался вокруг. Выглядел он странно, одетый не для этого места: белоснежная дорогая майка-поло, джинсы, слиперы на ногах — образ для отдыха на курорте, где в программу включен теннис и гольф. Вяземка всего этого не имела. У нее была особая программа для нас.

Кевин по-дружески обнимает меня, пока мы стоим и смотрим на Варвару, открывающую дом. Приложив некоторые усилия, дверь поддается и с противным скрежетом ржавых петель распахивается. В доме темно, пусто и страшно. Мы стоим и пялимся на вход — на эту черную дыру в иной мир.

— В конце концов, я ведьма или кто? — Варя спрашивает саму себя, внушая бесстрашие, чтобы войти внутрь. — Да и колдун тут тоже имеется.

Кевин прыскает со смеха в кулак, смотря на робкую Варвару. Для него это забавно, я же понимаю сестру. Для нас войти туда, как окунуться в детские кошмары и загробный мир.

— Пошли, — я хватаю Варю за руку, и мы, подобно космонавтам, сходящим на новую планету, заходим в дом. Глаза медленно привыкают к темноте помещения. Воздух спертый, влажный с запахом гнилой древесины. Наверное, где-то протекла крыша. В сердце болью отзывается знакомая обстановка: старый бабушкин стул, часы со сломанной кукушкой, которые уже не работают, посудный шкаф с кастрюлями.

— А здесь чисто, — я замечаю, что нет ни паутины, ни мышиного помета, ни пыли, ни мертвых мух.

— Прислужницы отлично поработали, — бормочет Варя, выпуская мою руку, и смело идет внутрь дома. Сзади меня входит Кевин, который молча оглядывается. Его больше заинтересовала кадка, которую мы когда-то использовали для воды из колодца, и ухват, которым бабушка вытаскивала глиняный большой горшок, когда готовила в печи.

— Это что? На медведя ходить?

— Нет. Это ухват. Бабушка его еще обзывала рогатиной. Он для того, чтобы горшки из печки доставать.

— Печки? — Ганн удивленно смотрит меня, явно не понимая меня.

— Говоришь, процесс заклинания завершен?

Он хмыкает, улыбаясь.

— Ты ответила в стиле Реджины.

Я смущенно отвожу взгляд. Саббат — больная тема для нас. Мы оба по нему тоскуем, выдворенные оттуда, возможно, навсегда. Только я пробыла там лето, а Кевин всю жизнь, росший под надзором своей опекунши — директрисы школы Инквизиторов Реджины Хелмак.

— Слушайте, а прислужницы хорошо поработали, — Варя выходит довольная из глубины дома. — Чисто кругом, крышу залатали, водопровод работает, даже свежее белье оставили.

— Пойду, туалет посмотрю, — я кошусь в сторону Ганна.

— Что вы так суетитесь насчет туалета? — Кевин хмурит брови. Нет, все таки он не для Вяземки. Его весь вид так и кричит, что он не из России, и в такой глуши никогда не бывал.

— Ты в Индии был? — Варя намекает ему на то, что его ждет за пределами дома.

— Неужели у вас такая антисанитария? — Кевин обнимает ее и смеется.

— Нет, не антисанитария. Но противно и неудобно. Там деревянная будка с квадратным грубо сколоченным стульчаком и дырка в полу, и все это продувается ветром с улицы. Никакого слива, никакого света, никакой системы воздухоочистки.

С каждым произнесенным Вариным словом скепсис Кевина тает на глазах.

— Вы серьезно?

— Погоди пока пугать! — смеюсь над этими двумя чудиками. — Дайте посмотрю и расскажу, что там и как.

Я разворачиваюсь и выхожу из дома. Свежий холодный ветер с запахом трав возвращает меня в детство, будто я вышла через дверь в прошлое. Начало сентября, все еще тепло, но воздух уже наполнен осенью. Вообще в это время в природе ощущается потустороннее, ведьмовское, будто за тобой наблюдает кто-то. Химеры любят осень, в это время трава наполняется магией смерти — так они называют уходящую в сон природу.

Я спускаюсь и иду за дом, уныло отмечая, что все заросло и обветшало. Коровник растащен местными на кирпичи. Когда-то бабушка Катя построила его — радости не было предела, это была личная ее победа: кирпичный, белый, теплый, он тогда странно смотрелся рядом со старым деревянным домом. А вот и туалет. Наверное, дом рухнет, а этот пенал из досок будет стоять, не потому что на века построен, а потому что такова особенность: сколько раз замечала в деревнях руины когда-то бывших зданий, а рядом притулившиеся кривые и осевшие серые туалеты, как гробы-пеналы. Вот такой странный юмор у России. Дома нет давно, а туалет остается.

Я открываю дверь, ощущая шершавую поверхность, чуть дерни рукой — получишь занозу. И изумляюсь увиденному. Видно прислужницы первое, что сделали — это туалет. Я даже не удивляюсь. Марго любит наказывать омерзительными заданиями. Ведь прислужницы — это провинившиеся Химеры.

Внутри на заново сколоченном полу стоит белый биотуалет. Смотрится дико и смешно: будто деталь с космического инопланетного корабля. Меня начинает разбирать смех. Марго позаботилась и об этом. И опять всплывает вопрос: зачем так стараться?

— Ну как?

— Прикиньте, там стоит биотуалет. — Я смотрю, какВаря с Кевином распаковывают пакеты с едой. На столе уже стоят итальянские десерты, бутылки вина, какие-то деликатесы.

— Отлично! Кевин, можешь не паниковать.

Варя облизывается и начинает поглощать сыр, срезая складным ножом тонкие лепестки пармезана.

— Мы насколько тут? — я осматриваю роскошество и изобилие провизии на старой клетчатой клеенке.

— Дня на два.

— Зачем? — я удивлена. Столько стараний на бессмысленное прозябание в глуши на каких-то коротких два дня.

Кевин подсаживается к Варе и начинает поглощать виноград из пакета.

— Не знаю. Таков приказ Марго. Наверное, хочет, чтобы ты лучше вспомнила прошлое.

Я киваю. Скорее всего, Темная хочет, чтобы я вспомнила полнее прошлое, чтобы выкинула инквизиторский бред из головы. А вместе с ним и моего Инквизитора из сердца.

— Бред какой-то. — Я с тяжелым вздохом падаю на стул рядом с Кевином. — Два дня прозябания в Вяземке с биотуалетом. Мечта просто!

— А ты хотела бы к Виктору? — Варя смотрит на меня своим пронзительным изучающим взглядом. Она знает больше, чем я показываю. Кажется, догадывается, что охладела к Савову: амнезия прошла и чувства не вернулись.

Я молча хватаю яблоко, украдкой ловя взгляд Ганна.

— Вы тут привыкайте к условиям, а я пойду, прогуляюсь до озера.

И, не дожидаясь их ответа, выхожу. Варя и Кевин стали напоминать мне Стефана и Еву: на людях делают вид, что между ними ничего нет, но наедине — попугаи-неразлучники. Поэтому не буду мешать своим присутствием.

Я иду на озеро, которое местные называют Бродом. А все из-за того, что одно время там тонуло очень много людей, притом пьяных, молодых, дурных на голову. Раньше при обнаружении утопленника говорили так:

— Еще одного водяного выловили!

— Да? А что так?

— Не зная броду — не суйся в воду.

Брод имел странное свойство: ночью, если купаться в нем, то не видно берегов, да и дно не ровное — только местные знают, где мель, а где глубина с буреломом. А авантюристов и дурных пьяных на наш век всегда хватало.

Я иду знакомой тропой, проходя старые домики соседей, вспоминаю, кто и где жил: вот, пьяница Минька тут обитал, тут Олег — тоже любитель выпить и подебоширить, зато к нему вся деревня обращалась, если требовалось подлатать крышу, тут баба Вера — у нее всегда было вкусное молоко, тут братья Егоровы жили, тут подружка обитала. А вот и местное отделение почты. За этим коричневым зданием с резным крыльцом уходит тропа вглубь от дороги, ведущая к Броду. Я снимаю свои кеды и ощущаю теплоту земли. Приятно, свежо, мягко. Трава щекочет щиколотки. Земля словно подпитывает меня энергией. Сразу вспоминаю, как вибрировала на Стоунхендже.

Нет, здесь нет энерготочки, но природа все равно чувствует меня.

Из глубин памяти возникает бархатный голос Рэйнольда, когда мы сидели с ним в придорожном кафе: «Магия — это природа. Нарушение физических законов». Где ты? Что ты сейчас делаешь? Думаешь обо мне? Или забыл? Проклинаешь? Обижаешься?

Ветер поднимается и начинает дуть в спину. Шелест травы и деревьев напоминает шепот, они гнутся под потоками воздуха. Стрекочущие кузнечики на мгновение замолкают, испуганные яростным ветром. Я останавливаюсь, чувствуя, как порывы стихии, обнимают и ласкают мою кожу, как колышется юбка, щекоча ноги. Закрыв глаза, превращаюсь в эти ощущения. И вместе с ветром отпускаю шепотом любимое имя: «Рэй».

Я часто так делаю, то пишу его имя на бумаге, а затем складываю лист в самолетик и запускаю из окна, то вывожу на запотевшем зеркале, наблюдая потом, как оно уничтожается стекающими каплями, похожими на слезы, то шепчу перед сном, то набираю ему смс и сохраняю в черновиках, будто отправляю. Моей фантазии нет границ. Мне хочется делиться своим одиночеством с окружающей меня действительностью, хочется, чтобы Рэйнольд простил меня…

Я так виновата. Прости меня.

Брод в предзакатных лучах прекрасен. Он зеркало заходящего солнца: алеет, искрится и сверкает. Трава полевыми цветами пушится вокруг него. «Лохматая» — даю определение природе. Россия действительно непричесанная какая-то. Если в Британии даже дикое смотрится куском задуманного дизайнером ландшафта, то в России все шалое, именно лохматое. Кто-то из писателей обозвал ее немытой, не знаю, для меня ей другое определение.

Именно там, в кудрявых зарослях сирени справа от озера я спасалась от насильников. Их было трое. Обкуренные чем-то трое парней увидели, как я шла с другого конца деревни домой. Они, словно волки, шли за мной следом, не отставая ни на шаг. Почуяв неладное, подгоняемая страхом преследования, я свернула на тропинку к Броду, думая, что успею убежать и спрятаться. Тем более у озера должна быть Варя, которая изъявила желание искупаться перед сном. Я не соизмерила их силы и свои. Они наоборот убыстрили шаг, нагоняя меня, как только почуяли, что ухожу в безлюдное место. А дальше началась погоня, где я кричала имя сестры. Эти звери были очень быстры, я еле успевала опережать их. Когда выбежала к Броду, то с холма сразу кинулась в кусты сирени, думая, что они меня потеряют из виду, что смогу переждать в зарослях. Но не тут-то было. Один из троих больше всех жаждал крови и боли, когда два его дружка отстали еще на холме. Ломая ветки, царапая руки, хлеща по ногам до крови и обжигаясь крапивой, я убегала от этого типа. Боже! Я никогда не забуду тот страх и панику. Даже воспоминаниям, когда я убегала от Саббатовцев и пыталась покончить жизнь самоубийством, прыгнув с крыши, не сравниться с этим.

Мне тогда было пятнадцать. Еще невинна и беззащитна. Он догнал меня и повалил на землю лицом вниз, я же издала истошный крик, который и услышала Варя — сестра словно почуяла, что мне нужна помощь. Пока эта скотина заламывала мне руки, пытаясь другой рукой стянуть мои шорты, Варя подскочила к нему сзади и послала такой мощный заряд магии, что он умер сразу же, корчась в конвульсиях, а по телу расцветала сине-фиолетовая сетка вен, как от удара молнии.

То была первая человеческая жертва Вари. Вторая была в этот же год, только зимой, дома, когда уже саму Варю пытался изнасиловать мамин хахаль. Правда, там все обошлось благополучно для обеих сторон: тот урод перенес инфаркт, благодаря тому, что мама пришла раньше с работы и сразу вызвала скорую, а сестренка осталась невредимой.

М да…

— Чего стоишь? Кого ждешь?

Веселый родной голос прерывает цепочку неприятных воспоминаний. Оборачиваюсь и вижу, как Варя идет, держась за руку с Кевином. Оба счастливые.

— Я тут подумал, что стоит отметить наш приезд! — Кевин показывает бутылку вина, которую держал в руке.

— А где фужеры?

— И это говорит та, которая упрекала меня в неприспосабливаемости к условиям жизни с вами. — Язвит Кевин в ответ. Он улыбается своей прекрасной улыбкой, а в ореховых глазах пляшут задорные огоньки. Тяжело слушать русский язык в его исполнении. Он все больше отрывается от Саббата и прошлой жизни. Еще чуть-чуть и действительно у нас будет Кеша, а не Кевин Ганн — шотландский мальчик из Блэкбёрна.

Он берет меня под руку, и мы все трое смотрим на водную гладь озера.

— Потрясающе! Меня окружают две самые очаровательные девушки в мире! Да еще и бутылка вина, закат, озеро…

Кевин произносит все так, будто только что сбылась его мечта. Это вызывает смех у нас с сестрой.

Мы спускаемся к водоему, после чего Кевин с помощью заклинания эффектно выталкивает пробку из голышка, словно в руках у него шампанское, а не простое вино. Варя закуривает, глядя на озеро, которое в закате стало огненным: наверное, на дне Брода черти разожгли свой инквизиторский костер.

Бутылка идет по рукам, где каждый делает глоток. Вино белое, сухое, от того и имеет кисловатый вкус — «вкус грусти», кажется, так его однажды определила сестра. Сейчас я согласна с этим. А что еще остается делать глупой девчонке возле Брода, которая потеряла любовь, но взамен обрела сестру? Только грустить…

— Помнишь? — Варя кивает на кусты сирени, в которых она спасла меня. Я киваю.

— А что там было? — по голосу Кевина ясно, что он ожидает какую-то пикантную подробность.

— Я там впервые убила человека.

Варя не говорит, а рубит своей честностью. Кевин смотрит на нее с некой примесью страха, недоверия и изумления. Я пытаюсь смягчить ответ сестры, открывая Ганну правду. Ведь он знает начало истории.

— Помнишь в Италии я убегала из клуба от вас? — Кевин кивает. Не удивлена. Как такое забыть? Думаю, он еще помнит по тому, что напилась там и танцевала с Рэйнольдом возле открытого пламени. А ведь это было свидание с Кевином, после которого планировалось, что он представит меня Светочу, как свою девушку. Но именно тогда всё пошло наперекосяк. Оденкирк окончательно заменил Ганна в моих мыслях, я уже не хотела ни с кем быть кроме него.

— Так вот, я вспомнила тогда то, что произошло здесь на озере. Трое парней бежали за мной, хотели изнасиловать. Во время погони, двое отстали, а один, самый прыткий, нагнал меня вон в тех кустах сирени и повалил на землю. Если бы не Варя, то он бы меня растерзал…

Кевин смотрит то на меня, то на свою девушку.

— И ты его убила? — Он все еще не верит, жаждет подтверждения. И Варвара кивает.

— Она просто перестаралась с даром. — Я пытаюсь оправдать ее.

— Хватит меня выгораживать и обелять! Кевин знает, какая я. И если бы та сволочь снова была тут, повторила бы, не задумываясь. — Варя злая. Но в ее тоне слышу незаметную горечь от произошедшего. Сестра отбирает бутылку у Кевина и, глядя ему в глаза, будто проверяя на прочность, делает большой глоток вина. Ганн смотрит и жалеет ее. Между ними происходит немой диалог, который можно озвучить так:

— «Смотри, какая тварь! Убила и не жалею».

— «Жалеешь. Не обманывайся».

Иногда, кажется, что Варя, словно специально перегибает палку, испытывая Кевина и его любовь. Хочет казаться хуже, чем есть на самом деле. И в эти минуты я боюсь за них, потому что, если оступится кто-то из них и отвернется, то оба не выдержат и погибнут. Они нуждаются друг в друге, как диабетик в инсулине — это жизненно важно и необходимо.

Варя докуривает сигарету, тушит по-мужски — о подошву сандалий, после чего отходит от нас к месту, где растет мелкая трава, а не высокая осока.

— Анька, смотри, что я умею. Марго научила. — Она задорно потирает руки, а затем обращает ладони вниз к земле. — Ignis!

Такого я в жизни не видела. От Вари начинает расходиться узор завитками; трава не горит, а тлеет, будто кто-то выжигает. Зрелище потрясающее. Черная снежинка расцветает на земле, где в центре стоит сестра. Запах и дым добавляют спецэффектов.

Кевин впечатлён и хлопает в ладони. Варя, паясничая, начинает раскланиваться.

— Талант! Очень сложно сделать такой ровный узор, — Ганн подходит и, заключая в объятия, целует свою девушку. Я же отворачиваюсь, чтобы не смущаться и их не смущать, пока эти двое наслаждаются друг другом. Интересно, когда же у меня проявится дар? Ведь в Париже я явно стала сильнее. Мои раны затягивались в течение пары минут. Почему же до сих пор спит? Может, все эти переживания усугубили и так затянувшуюся инициацию?

— О чем думаешь? — Варя обращается ко мне, не отпуская из объятий Кевина. Тот влюбленно смотрит на сестру, заправляя за ухо кончиком пальца ее длинные волосы.

— Думаю о том, что долго знак не проявляется.

— Проявится. У нас с тобой тоже долго не было…

— А если я стану Инквизитором? — Я, наконец, задаю главный вопрос, который меня мучает. — Что будешь делать?

Кевин напрягается, смотрит на меня исподлобья, но Варю не отпускает из-под своей руки.

Сестра молчит и отводит глаза в сторону, каждая черта ее лица искажена злостью, будто искривили отражение у зеркала.

— Чего молчишь? — Пытаюсь выжать хоть что-то из нее. Знаю, что она сама запуталась, как и я.

— А что ты хочешь услышать? Я искала тебя, перевернула всё верх дном. Сначала все думали, что ты погибла. Одна лишь я верила, что ты жива! Потом не нашли тела, начали гадать, где ты. Я ходила, упрашивала Марго, а ты не откликалась ни на мой зов, ни на ее. Лишь однажды, — Варя выпустила Кевина и, словно опасный зверь, надвигалась на меня, не говоря, а шипя от переполняющих ее чувств. — Лишь однажды я смогла прорваться в твой сон, но они опять спрятали тебя. Все сдались. Одна лишь я не сдавалась, сходила с ума, каждый вечер перебирая варианты, что с тобой случилось, что могли сотворить с тобой.

Она встает напротив меня и смотрит злым взглядом глаза в глаза. Я чувствую враждебность сестры, но не настолько, что ее магия готова выйти за пределы. Варя любит меня, она не способна причинить мне боль, так же как и я. Если только словами…

— Ты думаешь, я не заметила насколько ты влюбилась в Оденкирка?

И вот первый удар.

— Варя, прекрати! — Кевин пытается остановить ее. Бесполезно. Ножи уже летят — успевай уворачиваться.

— Я видела, какие ты взгляды кидала на него в суде, знаю, что ты о нем постоянно думаешь.

— Варя! — Кевину не нравится это. Наверное, со стороны выглядит пугающе, будто сестра хочет броситься на меня с кулаками, которые сжимает.

— Ты с ним была лишь неделю. Неделю! Что он успел тебе наплести? Что любит? Жить не может? А ты знаешь, что именно Оденкирк помешал Сакате найти тебя? Ты знаешь, что это его идея была вытащить тебя из больницы и сделать Инквизитором?

— Откуда ты знаешь? — последние слова больно вонзаются в сердце.

— Кевин рассказал. Они там все согласились, когда он предложил это, в качестве мести за погибшую сестру.

— Варя! — Ганн уже рычит от злости, еще чуть-чуть и он сам накинется на нее.

— Мне все равно на это, — я отвечаю сестре, наблюдая, как сжимается ее челюсть от ярости, а губы кривятся. — Все мы делаем ошибки. Между прочим, ты сама влюблена в Инквизитора, который участвовал в этом фарсе.

Мне показалось или я услышала, как заскрежетали зубы у Вари. Не знаю, как давно они вместе, но они уже настолько въелись друг в друга, что просто стали неотделимы. Коснись одного — затронешь другого.

— Хорошо. Тогда подумай о Викторе.

— А что о нем думать?

— Вот видишь, ты даже думать о нем хочешь! А он искал тебя, не меньше меня. Виктор любит тебя, замуж зовет, и это после того, что ты в его сторону не глядела на суде, что завела интрижку на стороне с врагом, наверняка, спала с ним. — Варя шепчет, чтобы слова не долетали до ушей Ганна, но уверена — тот слышит все.

— Я не хочу Виктора.

— Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой. Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. Он бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?

— Нет, — я готова расплакаться от обиды.

— Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.

— Он не может, ему запретили со мной общаться.

— Но телефоны никто не отменял. Мог бы через Кевина кинуть сообщение… — Варя говорит равнодушно и отчужденно, будто о погоде. А у меня внутри все сжимается от боли. Ведь действительно мог. Если не знает моего номера, то мог бы через Кевина узнать. Неужели отказался от меня? Неужели не простил?

Варя разворачивается и направляется к тропинке, чтобы уйти. Кевин стоит хмурый, ему не понравилось наше выяснение отношений. Судя по его виду, он выскажет это сестре и, наверное, между ними будет ссора. Ну и пусть. Мне ее не жалко сейчас, после того, как она медленно терзала словами.

— Ах, да, — Варя оборачивается уже будучи на холме и смотрит на меня сверху вниз. — У твоего Инквизитора день рождения будет на следующей неделе. Разрешаю поздравить.

И уходит. Кевин бросает последний хмурый взгляд на меня и медленно идет за своей девушкой.

Остаюсь одна с болью в сердце. И уже не сдерживаясь, плачу, опускаясь на землю в траву, рядом с выжженным узором, который чем-то напоминает Инквизиторское солнце с примесью Химерской луны. Брод уже смотрится темным холодным омутом, ветер пробирает до дрожи. Но мне все равно, я плачу в траве рядом с лютиками и клевером: насмешники и триада* — вот и всё, что остается в моей жизни.

Примечания:

Лютики — в славянской культуре имеют значение шутки, насмешки.

Клевер — означает тройственность. Так же означает веру, надежду и любовь.

Новенькие

Я наконец-то проснулся. Каждую ночь мое подсознание пытает меня. Сначала снится что-то отвлеченное, либо вообще ничего, но к утру всегда повторяется одно и то же: моя память будто порвана на клочки, и в этих кусочках постоянно Она — вот я целую девушку на чердаке, ощущая мягкую податливость и привкус крови, вот мы с ней предаемся страсти в номере отеля Нью-Йорка, где целую каждый изгиб девичьего тела, вот ее глаза загораются любопытством, и она спрашивает меня про мир Инициированных на плавучем домике в Китае, а вот финальный мучительный аккорд — Мелани шепчет «прости меня», когда Виктор оттаскивает ее и сажает в машину.

Она уезжает. Исчезает куда-то. Теряю из своего поля зрения и реальности. Уж лучше бы сожгли меня, чем пытали разлукой. Где-то там Мелани, и я не имею права даже заговорить с ней. Она совершила ошибку; я теперь понимаю почему — это следствие моей глупой недосказанности. И вот мы по разные стороны баррикад.

Еще сама Мелани усугубляет мои пытки постоянным ведьмовским зовом. То нахожу, написанное ее рукой, мое имя на листе, то оно у меня на глазах выводится на запотевшем зеркале ее невидимым пальчиком, то нахожу в выложенных лепестках хризантемы, неизвестно откуда взявшихся в моей комнате, то, перед тем как уснуть, слышу ее шепот. В последний раз — ветер принес бумажный самолетик с многочисленным «Рэй». Это невыносимо. Я не могу ответить! Мелани, ты сама закрыла мне доступ! Да еще проклятый Сенатский запрет на три месяца. Это изводит, лишая сил и остатка разума. Я уже готов броситься на ее поиски. Но еще держусь. Не могу. Это грозит наказанием от Сената, может даже костром. Три месяца! Только три месяца! А дальше, приму ее любую.

Сначала я пытался отвлечься: просился у Реджины, чтобы отправила на дело. Но после суда Сенат не присылал запросов — все Инквизиторы из Саббата, как выразился Гроховски, persona suspecta*. И вот я заточен в собственном доме, как в тюрьме: без дела, без радости к жизни, без нее. Меня словно лишили смысла жизни, ввергнув опять в пучину беспросветной тьмы, которая была после смерти Мириам.

Держись, Рэй, не поддавайся. Осталось чуть-чуть.

Прошло совсем немного — всего лишь три бесконечные недели. А если еще причислить неделю, когда она была в карцере, то практически месяц. Иногда, ловлю себя на мысли, что может быть я сошел с ума и сам придумал Мелани Гриффит, а все призывы девушки — это лишь галлюцинации; тогда открываю телефон и смотрю на фотографии, сделанные в Париже. Как она прекрасна на них: улыбается, чуть капризничает, не желая фотографироваться, но счастливая. Тогда она была моя. Моя девочка…

Итак, утро. Через два дня у меня день рождения. Двадцать шесть зря прожитых лет. Зажигайте свечи, несите торт. Наверное, мои что-нибудь затеют. Саббатовцы сначала боялись моего тихого безучастного ко всему поведения, потом поняли, что я так борюсь с унынием и тоской, уходя в себя. Даже Ева заметила, что держусь молодцом. Не знаю, что она ждала от меня. Для всех я вернувшийся, прежний Рэйнольд Оденкирк — мрачная тень Саббата.

Делаю привычные движения: просыпаюсь, вспоминаю Мелани, затем встаю, иду в душ, прогоняя остатки сна, одеваюсь тщательно и скрупулёзно, заправляю кровать, что-то в стирку, что-то забираю из стирки, иду на завтрак. Чем больше движений и внимание на дело, тем меньше вывожу на передний план мысли о Мел. Одевшись и приведя себя в порядок, я отправляюсь в столовую, чтобы в очередной раз пялиться на Артура и слушать чужие разговоры, поглощая кашу или яйца пашот.

Но сегодня, выйдя из комнаты, первое, что вижу — открытую дверь в комнату Мелани. На долю секунды надежда вспархивает бабочкой, что она там, вернулась. Но тут же приходит холодное осознание невозможности.

Я заглядываю внутрь: там суетятся две горничные. Одна меняет белье на кровати, грубо скомкав постель, другая вытаскивает одежду Мелани, складывая стопкой в тележку.

Эти две служанки, как первооткрыватели гробниц, нарушая покой священного для меня места, варварски уничтожают привычный уклад вещей, оставленный хозяйкой. По сути, они уничтожали дух комнаты, дух Мелани.

— Что вы делаете? — Я взрываюсь, как пороховая бочка, напугав обеих женщин.

— Приказ мисс Реджины, убрать комнату для заселения. — Та, что у комода оказывается смелее, быстро придя в себя после грубого оклика.

— Заселения? — Я не верю своим ушам. Кто-то приедет? Так мало того! Из двадцати чертовых комнат понадобилась именно эта? — Уходите.

Я еле сдерживаю гнев, стараясь быть по возможности вежливым и не напугать еще больше служанок.

— Что? — спрашивает та, что у постели. А зря. Потому что я срываюсь на крик.

— Вон отсюда!

— Но мисс Реджина…

— Вон отсюда! Живо!

От ярости магия во мне выплескивается, как из переполненного бокала, и кувшин на окне взрывается водой и осколками стекла прямо нам под ноги. Женщины в ужасе. Бледные от страха, они спешат побыстрее убраться. Я успеваю выхватить из тележки одежду Мелани. Горничные не уходят, практически спасаются бегством, оставляя меня в разоренной комнате любимой.

Теперь всё не так! Всё испорчено и нарушено! Захлопнув магией дверь, пытаюсь навести порядок.

Резким движением с помощью колдовства заправляю постель. Затем, уже без магии, порывисто, неаккуратно убираю вешалки с многочисленными платьями, блузками, юбками в шкаф. Меня трясет от ненависти к Реджине. Хочется все переколотить, а не ограничиться кувшином.

Внезапно мои пальцы попадают на знакомые кружева: давно забытые ощущения. И я извлекаю на свет черное искрящееся платье, в котором Она была в Италии. Теперь оно бесформенной тряпкой висит на вешалке, а когда-то соблазнительно смотрелось на хозяйке, подчеркивая ее тонкую талию и длинные ноги. Закрыв глаза, дотрагиваюсь до кружевной ткани, вспоминая ощущение, когда под ней была горячая кожа девушки, и как Мелани извивалась в танце возле меня, а мои руки бесстыдно изучали ее контуры, путаясь в этих самых складках платья. Все существо мое вспыхивает желанием вернуться в прошлое. Я зарываюсь лицом в платье, вдыхая глубоко и чувствуя Ее запах тела и духов. Боже, это нереально! Блаженство. Как будто Она рядом… Как будто снова обнимаю.

Но это глупость. Это просто дурацкое платье. Не Мелани. Это призрак прошлого. Поэтому, сглотнув ком в горле, осторожно вешаю платье обратно в шкаф. Затем смотрю на разлетевшийся кувшин. С помощью заклинания испаряю воду, но осколки у моих ног по-прежнему блестят, как разбитые мечты. С ними придется повозиться. Не хочу возвращать горничных, мне никто не нужен. Поэтому я концентрируюсь и медленно поднимаю осколки с пола с помощью магии: в свете солнечных лучей они выглядят, как клубящийся рой стеклянных мошек. Одно неверное движение или перебор с силой — и они могут впиться в меня, как хищные насекомые, потом сиди, выковыривай из своего тела стеклянные занозы. Помогая двумя руками, я их медленно опускаю в мусорное ведро. Отлично! Я еще способен на колдовство.

Я доволен собой и проделанной работой. Оглядываюсь вокруг, подмечая детали. Кресло, купленное для Мелани, я сдал в магазин из-за его бесполезности. Поэтому на его месте снова стоит темно-оранжевый неудобный монстр. А на окне завял тюльпан, оставив тонюсенькую ниточку стебля, сушеные лепестки, как крылья бабочки, и черную бесплодную землю. Всё. Умер. Нет Мелани, чтобы реинкарнировать каждый раз цветок.

Тоска от разлуки с любимой заполняет все мое существо, что я, недолго думая, открываю окно и швыряю горшок на улицу, выплескивая наполняющие меня эмоции в одном броске. В этот момент за окном замечаю Реджину, выходящую из своей машины. Горшок с грохотом разбивается у черного седана, чуть не попав на капот. Светоч неспешно поднимает голову и встречается со мной взглядом. Хелмак слышит, как клокочет ненависть во мне обрывками сумбурных мыслей, в том числе злость и на нее, что тронула комнату моей любимой. Я встречаю взгляд Главной и посылаю ей мысль: «Катись к черту!». После чего закрываю окно, выхожу из спальни Мел и блокирую заклинанием дверь, чтобы ни одна горничная туда не сунулась.

— Что это было? — Курт внезапно появляется из комнаты напротив. Рыжий, высокий, широкоплечий.

— Ты про что?

— Про грохот из комнаты, — он кивает на дверь комнаты Мелани.

— Ничего. Просто Реджина выбрала бунт.

— В смысле? — Оживление проносится в позе Ганна. Раньше он не был столь мрачен и сдержан. Теперь Курт стал похожим на меня. И редко эмоции нарушает этот холодный вид.

— Она решила кого-то заселить в комнату Мелани, забыв спросить меня.

— Хм… Понимаю. Но она директор. Светоч. И это ее школа.

— Да? А когда она человек? — Курт понимающе кивает. — Что за новенькие?

— Не знаю. Реджина взяла кого-то, пока мы без лицензий Сената. Это даст хоть какой-то доход.

— Ты идешь на завтрак? — Курт жмет плечами. Из него слова теперь клещами надо вытягивать. — Ты снова к Джесс уходишь?

Ганн кивает с неким отсутствующим видом, в задумчивости потирая пальцем губы, будто не видит других вариантов, как провести день. Выбор не велик. Я бы тоже куда-нибудь дел себя.

— Думаю, что Реджина захочет нашего присутствия за обедом, поэтому к Джесс я после пойду. Ты тоже особо далеко не девайся. — Курт указывает рукой на дверь Мелани. — Скорее всего, потребует объяснений. Готовься.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не послать Хелмак вслух. В итоге, понимаю, что говорить с Куртом больше не о чем, исчезаю с лаконичным «бывай» и прощальным жестом.

Последние дни после предательства брата Ганн прозябает на квартире у своей подружки. Он тоже не понимает, как мог Кевин предать нас ради Химеры. Сестра Мелани очень… неприятная особа. Когда я увидел ее на суде, первое что бросилось в глаза, невероятная схожесть с любимой, но через секунду понимал, что Варвара далеко не своя сестра. Теперь догадываюсь, как они затащили такого ангела, как Мелани, к Химерам. Достаточно взглянуть на Варвару и Виктора.

Любимая защищала меня, покрывала перед Судьями, но и Виктора тоже. Я понял по Реджине, когда она позвала представителя нашей стороны.

— «Если вы хотите спросить, были у меня отношения на Начале с Виктором, когда он был преподавателем? Нет, не было. Он не влиял на мой выбор стороны. Наши отношения возникли позже, когда я уже выбрала клан Теней».

Все стало понятно. Логично. Савов задурил голову Мелани еще на Начале, нарушив закон свободы выбора, влияя на нее и утягивая на свою сторону. Судя по нему, он не любит ее. Считает своей вещью.

— «Не подходи, Оденкирк! Слышал? Ты не имеешь права теперь даже быть рядом с ней!»

Сволочь. Зверь. Бездушная Химера. Савов, не радуйся, она выбрала тебя по глупости, из-за ошибки. Я не позволю тебе отнять еще и Мелани у меня, как это ты сделал с Мириам.

Все эти воспоминания и мысли всплывают постоянно, они бродят во мне, как вино, делая крепче мою ненависть к Виктору и желание убить его. Наступит день, Савов, — мой день гнева.

Cначала хочу идти поупражняться в стрельбе, но передумываю, так как Хелмак обязательно вытащит оттуда и мне достанется за мой поступок. Поэтому я выбираю побег. Я заглядываю в библиотеку и вытаскиваю на свет «Портрет Дориана Грея», зачитанного мной до дыр. А затем ухожу в Китай на плавучий домик. В настоящее безлюдное место: только ты и природа.

В Китае всё та же тишина места и темно-изумрудная сочная зелень деревьев. Плеск воды. Нереальная прозрачность озера, но здесь стало холодно. С исчезновением Мелани сюда пришли ветра. Плавучий домик — место Мелани, ничье больше. Теперь оно неразрывно связано с ней: сюда я приводил читать, давал основные знания, которые получаем на Начале, здесь ревностно прятал ее от Кевина и прочих. Помню, как ловил себя на мысли, что нравится осознание того, что Мелани ждет меня здесь. Это были неправильные чувства: наверное, так радуется маньяк, когда схватывает жертву и держит в ловушке. Помню, как пытался бороться с этим чувством. Но мысль, что хотя бы так делаю девушку своей, не имея на нее никаких прав, поднимало настроение и дарило удовлетворение от собственнического чувства и ситуации, что именно я был её учителем.

Ревнивый дурак — вот, кем был я. Хотя им и остался. Стоит задуматься: что происходит у нее, насколько близка с Савовым — кровь моментально вскипает и приливает к лицу. Я сразу вспоминаю нашу ночь с Мелани. Мысль, что она может быть нежной с кем-то помимо меня, отравляет воздух.

Я начинаю бороться с этой ревностью и этими мыслями. Нахожу спасение в книге, пытаясь отвлечься на текст.

«— Дориан для меня теперь — все мое искусство, — сказал художник

серьезно. — Видишь ли, Гарри, иногда я думаю, что в истории человечества

есть только два важных момента. Первый — это появление в искусстве новых

средств выражения, второй — появление в нем нового образа. И лицо Дориана

Грея когда-нибудь станет для меня тем, чем было для венецианцев изобретение

масляных красок в живописи или для греческой скульптуры — лик Антиноя.»

Почему-то я только сейчас задумаваюсь: так ли уж плох сам Дориан Грей, когда его сделали таким окружающие?

Сколько вины лежит за его падение на других? Раньше читал эту книгу, как Инквизитор: ты — тот, какой путь выбираешь ты сам. На мой выбор не влиял ни алкоголизм матери, ни сестра, ни кто-либо из учеников или учителей Начала. Я всегда имел свое мнение. Но, когда мои интересы помножились на Мелани, словно взглянул с другого ракурса. На мою любимую проще повлиять, обмануть — слишком доверчива и беззащитна. Вот и обрубили крылья ангелу…

Я снова достаю из кармана телефон, открыв последние фотографии. Глядя на Мел, я тут же отчетливо вспоминаю ее голос, нежность кожи, привычки, аромат, как она ласкалась, словно котенок. Такая маленькая, изящная, что когда обнимал, прятал ее в кольце своих рук. Тоже мне Химера — опасное существо! Да и Инквизитор из нее тоже никудышный. В Мелани нет борца, лишь терпение и стойкость…

Поняв, что снова отвлекся — вернулся на любимый круг Ада, — опять принимаюсь за чтение. В этот раз, сосредоточившись на произведении, я все-таки могу уйти от навязчивых мыслей о девушке, при этом незаметно скурив целую пачку сигарет на голодный желудок. Именно перед обедом, в крови зазвучал приказ Светоча, чтобы мы собрались в ее кабинете. Захлопнув книгу, я оставляю ее в домике, намереваясь сюда еще раз прийти и почитать. Выйдя во двор Саббата, я наталкиваюсь на Стефана и Еву. Не здороваясь, сразу задаю интересующий меня вопрос:

— Кто новенькие?

— Две девушки. — Ева поправляет туфельку, стоя на одной ноге и держась за Стефана, чтобы не упасть.

— Девушки? — я удивлен. В мире Инициированных есть странная особенность — сторону Инквизиторов чаще выбирают мужчины, а девушки чаще направляются к Химерам. Я это объяснял тем, что женщины не любят правила, чаще подвержены искушениям. Не зря именно Ева сорвала яблоко в райском саду. Правда, почему это допустил Адам, стоявший рядом? Возможно, в этом кроется наша нерешительность поддаваться искушению?

— Да. Одна брюнетка, другая рыжая. — Валльде говорит неинтересные мне детали. Наверное, увидела их, когда заглядывала в будущее.

— И что предскажешь насчет них?

На мой вопрос Стефан ухмыляется.

— Еве интересна рыжая. — Стеф странно это произносит, хитро поглядывая на свою подругу. Валльде, закончившая возиться со своей туфелькой, теперь скептически смотрит на Клаусснера, сложив руки на груди.

— А что не так? Будет подбивать к тебе клинья? — Я спрашиваю у друга, рассчитывая, что моя догадка про ревность Евы правильная.

— Нет. Но она не говорит. — Стефан улыбается, почесывая свою бороду. Кому-то не мешало бы побриться. Выглядит Клаусснер рядом с Евой небрежно и помято. Когда сама Валльде излучает строгость, собранность и нордическую отстранённость в своем белом отутюженном костюме. Невольно так и хочется обозвать их: «Леди и бродяга». Они даже чем-то похожи на этих мультипликационных героев.

— Пойдемте. — Ева вздыхает и идет к двери, не дожидаясь нас.

— Ну, пойдем, посмотрим на рыжую. — Впервые, с тех пор, как прошел суд, у меня возникает живой интерес вместо меланхолии и апатии.

По пути к кабинету Реджины и Артура, к нашей троице присоединяются Курт и Ной — вот и вся инквизиция Саббата в сборе. Мы входим и видим, стоящих возле Артура, который вежливо улыбается, двух девушек. Рыжую я замечаю сразу по яркому всполоху волос — она высокая, статная и спортивная. Новенькая излучает уверенность, открыто встречая наши взгляды своими большими серьезными глазами. Другая стоит рядом, чуть в стороне, будто пытается спрятаться. Девушка меньше своей подруги, ростом с Мелани и примерно той же комплекции — тоньше и изящнее подруги.

— Проходите. — Реджина приглашает нас всех войти, потому что мы топчемся у входа, как чужие.

Новенькие оборачиваются к нам: если рыжая смотрит открыто, как смотрят на будущих партнеров, то вторая кидает недоверчивые взгляды исподлобья. Опять это мне напоминает Мелани. Хотя девушка была совершенно не похожа на нее.

— Познакомьтесь с нашими новыми ученицами. Сара Луиза Чейз, — Реджина указывает на статную рыжую. Та кивает в знак приветствия. — У Сары редкий дар: она умеет слышать разговоры из прошлого.

Мы рассаживаемся по своим местам, что невольно вызывает у меня ассоциацию, как готовились к суду.

— То есть "умеет слышать"? — Ева удивленно выгибает бровь. Все-таки ей не дает покоя эта Сара. Что же Валльде видела в будущем, что проявляет такой интерес к новенькой?

— Я знаю, что среди вас есть человек, который может видеть прошлое. Так вот, у меня дар наподобие. Я могу только слышать, но не вижу что происходило. — Сара изящно откидывает рыжую медь своей пышной копны.

— А зачем нам дар наподобие Ноя? — Ева бестактна, как никогда.

Все удивленно уставились на Валльде, которая не позволяла себе таких выпадов при знакомстве.

— Ной очень полезен Сенату, я посчитала принять запрос Сары, чтобы она помогала наравне с твоим братом. — Немного удивляясь от вопроса Евы, произносит Хелмак.

Всё понятно. Реджина преследует коммерческий интерес. Пока все инквизиторы Саббата сидят без лицензий на охоту, Хеллмак выискивает способы получения заказов. Так как Ной действительно любимчик Сената, она нашла ему пару — еще одну трудовую лошадку для Саббата. Шкурный интерес. Ну что же, это понять можно.

— Кстати, Сара, твое обучение продолжит Ной. Он станет твоим преподавателем в Саббате. — Реджина обращается к рыжей девушке, но на реплику реагирует брат Евы: высокий, худой и с белыми, как у альбиносов, волосами в своем дорогом приталенном костюме смотрится внушительно. Он встает с места и кивает в знак приветствия Саре. И теперь осознаю то, что неуловимо присутствует между этими людьми — стать и холодная уверенность. Будто они с одной планеты. Даже ростом подходят друг другу. Отличная пара образовалась: сразу видно — будущие Архивариусы.

— И вторая наша ученица, — Реджина продолжает, правда, мне не понравилось, какой мимолётный взгляд кидает в мою сторону. — Кристен Деннард.

Девушка выходит чуть вперед, и теперь я могу ее рассмотреть. Если вначале в ее облике я находил схожее с Мелани, теперь понимаю, как сильно ошибался. Кристен не смущена, она просто не любит внимание: напряжена и недоверчива. Девушка чуть задирает подбородок и цепляется большими пальцами за ремень джинс, будто внутренне готовится к критике от нас. Одета, в отличие от Сары, не в костюм, а в кожаную мотоциклетную куртку, черные узкие джинсы, выгодно подчеркивающие красоту длинных ног. Молодец, детка, я оценил твои старания.

— Кристен только что с Начала, в отличие от Сары, которая пробыла год в американской школе Инквизиторов «Охотники». У нее тоже очень редкий дар. — Реджина практически мурлычет от удовольствия. У меня закрадываются сомнения: уж не подвержена ли мисс Хелмак коллекционированию Инициированных с редкими дарами? — Мисс Деннард обладает даром Щита. Так что, Клаусснер, твои шутки на новенькой бесполезно отрабатывать.

Реджина невзначай напоминает о Мелани в первый день знакомства с нами, словно режет меня по сердцу.

— А можно подробнее про Щит? — Стефан улыбается Кристен, намекая, что ищет слабину для применения своего дара к Деннард.

— Я блокирую дары по отношению к себе. — Она хитро улыбается Клаусснеру в ответ. Ее голос мягкий, приятный, даже можно сказать, свежий, будто колокольчики на ветру. Я отмечаю, что девушка красива, но видно, что непокладиста, об этом говорит ее цепкий взгляд серо-голубых красивых глаз под темными изогнутыми бровями. Немного нахальна. Не люблю таких.

— Все заклинания или только дары? — Это уже подключается Ной, который спец по теории кинетики Инициированных.

— Только дары и выборочно.

— Максимальное количество людей?

— Десять.

Курт даже присвистнул. Это круто в столь юном возрасте сразу держать оборону от десяти Инициированных. Кристен довольно ухмыльнулась на его реакцию.

— Сколько пробыла на Начале? — Курт подключается к Ною.

— Три года.

— А что так долго?

— Заминка произошла. Знак долго не проявлялся. А потом я ждала вакансий в Инквизиторских школах.

— А с каких пор у нас стали ждать вакансии? — Ева недоверчиво коситься в ее сторону.

— Я просто хотела либо к «Охотникам», либо к вам.

Ничего себе разброс! «Охотники», или, как мы, шутя их, называли, «охотники за головами», были очень сильной школой: там был упор на физические упражнения, а не на разработку даров. По сути, делали солдат. Наша школа была непопулярна. Слишком мало учеников. Только благодаря Реджине, которая держала нас вот уж несколько лет, Саббат зазвучал на устах Инквизиции.

Я и Стефан — одни из лучших охотников, Ной — любимчик Сената, выдергиваемый Архивариусами на дела. Ева — хороший специалист по обрядам экзорцизма, но в остальном, как ведьма и охотница, не блещет талантами. Курт тоже не плох, но часто упускает преступников. Поэтому, не обнаружив явных причин странного желания оказаться здесь, не сдерживаюсь и спрашиваю у Кристен:

— «Охотники» делают ставку на физическую подготовку, они достаточно популярны. А почему мы?

Внезапно девушка переводит свой взгляд на меня и смотрит в упор, чуть улыбаясь. Я невольно тоже начинаю улыбаться в ответ уголками рта.

— Я фанат одного Инквизитора. Много наслышана о нем.

В комнате проносятся смешки и свистки. Я смущенно улыбаюсь и отвожу взгляд. Черт! Девица беззастенчиво флиртует.

— И чем же я удостоен такой чести?

Она откидывает темно-каштановые волосы, скрипя кожаной курткой, продолжая прожигать меня взглядом. Я уже не смущаюсь. Наоборот, меня забавляет это.

— Ни одного промаха в делах для Сената.

— Ну, знаешь ли, в Инквизиции есть и способнее меня: Варлак, Клаусснер, Булутер, Романова, Ковальчук, Грасс — тебе продолжать?

Кристен жмет плечами.

— Ты симпатичный.

Это вызывает очередной прилив смеха у всех.

Артур, всё это время молчавший и следивший за разговором, наконец подключается к нам:

— Стефан, я бы обиделся на твоем месте! Тебя уже не считают за симпатичного.

— Сейчас Ева обидится. — Реджина осаживает брата, чем вызывает еще больший смех. Ева сидит в замершей позе и стучит ногтями по столу, всем видом показывая, что солидарна с Первым Светочем Саббата. — Ладно, прекращаем паясничать. Так или иначе, тебе ее обучать, Оденкирк.

Заявление Реджины вместо того, чтобы успокоить окружающих, вызвало улюлюканье, свист и смешки в мою сторону. Я же сидел и горько улыбался, ощущая, какую шутку сыграла со мной Светоч. Это месть за горшок, не иначе.

После обеда, когда Курт приглашает девушек на ознакомление с замком, я ловлю момент поговорить с Реджиной, как только все покидают столовую.

— Зачем это?

— Саббату нужно существовать на что-то, вот и взяла учеников.

— Я не об этом. — Я смотрю на Реджину, которая делает вид, что не понимает. Хотя на самом деле: кто-кто, а уж она знает лучше всех, что творится не только в жизни каждого, но и в голове.

— Тебе нужно отвлечься, Рэйнольд. Посмотри на себя, — она кивает на меня. — Ты стал, как призрак. Если остальные считают, что ты справляешься, надевая каждое утро свой безупречный костюм, то я — не все. У тебя же в голове только одно: Мелани, Мелани, Мелани.

На каждое упоминание ее имени она делает лёгкий удар по столу своей ладонью, но эффект производит страшный: будто мне в голову вбивают гвоздь.

— Ты посмотри, — Реджина тут же ловит мое состояние. — Рэй, ты имя ее даже слышать не можешь!

— Реджина, я люблю ее. И так просто вычеркнуть из сердца и головы не могу, как ты это делаешь с ее вещами из комнаты!

Я взрываюсь. Мы говорим со Светочем на повышенных тонах; уверен, наши голоса слышны в замке, который эхом разносит любой громкий звук.

— Кстати, о комнате! Хорошо, что вспомнил. Что это было с утра?

— Это комната Мелани! Вещи тоже! И ты не имеешь права распоряжаться ими, стоит хозяйке покинуть пределы замка!

— Ох ты! Неужели ты думаешь, что она вернется? — Хелмак вздергивает подбородок и скрещивает руки на груди. Ее вопрос болезненный: вот уж несколько недель задаюсь им постоянно.

— Да, я верю, — голос-предатель звучит неуверенно.

— Химеры ее тебе так просто не отдадут. Я буду удивлена, если она еще не одна из них. Они хотели её — они получили, и теперь не выпустят живой. Это, во-первых. А во-вторых, неужели ты думаешь, что она захочет вернуться после всего, что мы сделали?

— Она любит меня.

— Какая уверенность! — Реджина саркастически фыркает.

— То, что Мелани отказалась от меня на суде — ошибка, просто глупая недосказанность. И ты знаешь это, потому что сама была в суде! Так что не смей, слышишь, Реджина, не смей пытаться оттолкнуть меня от нее.

— Дурак, ты, Оденкирк. Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь уберечь тебя от ошибок и боли? — Реджина тяжело вздыхает и устало садится на один из стульев. Она смотрит снизу на меня своими светлыми серыми глазами, которые излучают материнскую заботу. Это остужает мой пыл. — Думаешь, мне не тяжелонаблюдать, как ты мучаешься? Ну не дадут вам быть вместе! Вы же на разных сторонах.

— Почему ты думаешь, что Мелани снова станет Химерой?

Реджина опять тяжело вздыхает и отворачивается. Видно, что не хочет говорить свое мнение. Светоч пытается найти доводы, которые уже заранее бесполезны против моего любящего сердца.

— Хорошо. Давай представим, что она снова станет Инквизитором. И что дальше?

— Она вернется сюда.

— Скажи мне, как она будет жить дальше? Она не сможет, как Клаусснер, ненавидеть сестру. Или смириться с потерей, как Курт. Поверь, здесь, — Реджина указывает на сердце, — она очень привязана к сестре, как и та. У нее такая же связь, что у тебя была с Мириам. Ты до сих пор не оправился от ее потери. А уже шестой год идет!

В столовой повисает тишина. Слышно, как в коридоре что-то звякнуло, кто-то прошел мимо, наверху заиграл мобильник, судя по мелодии, одной из новеньких. Именно в эту затянувшуюся грустную паузу я слышу отчётливый зов Мелани «Рэй», и ветер проносится по столовой, раскачав люстру и всколыхнув занавески. Секунда, и всё затихает, оставляя меня в смятенных чувствах.

— Она тебя зовет? — Реджина оглядывается вокруг, будто не понимает, что произошло.

— Да…

Зовет, но я не могу прийти или ответить. Это лишает покоя и остатков силы.

Светоч вздыхает, как отчаявшиеся родители, когда их уговоры не действуют на детей.

— Бог с вами! Делайте, что хотите. Комната твоя.

— А что насчет Кристен?

— А что насчет нее? Ты будешь обучать ее. Девочка талантлива.

— Слишком дерзкая и мне не нравится, что она… — слово «поклонница» не хочется озвучивать.

— Является твоей фанаткой? — Реджина хмыкает, разглядывая свои идеальные глянцевые ногти. — Зато отвлечет от Мелани. Ты же сам устал от этих мыслей. Разлекайся!

Последнее Хелмак выдает резко и отрывисто, давая понять, что разговор окончен.

Светоч встает и, цокая каблуками, удаляется, оставляя меня наедине. Отлично! Я теперь должен обучать какую-то нахалку. Не люблю таких. С ними проблем не оберешься.

Я слышу легкий шорох откуда-то из коридора, и через мгновение там проскальзывает тень. Кажется, кто-то стоит за дверью. Я, не раздумывая, быстро встаю со стула и подлетаю к входу, чтобы подглядывающий не успел сбежать. Резко открыв дверь, хватаю шпиона и ощущаю кожаную куртку под рукой.

Щеки новенькой заливает стыдливый румянец, темно-каштановые волосы кажутся черными в тени; девушка смотрит на меня красивыми большими голубыми глазами, но рот кривится в дерзкой ухмылке.

— Подслушивала?

— И подсматривала…

Она вызывающе смотрит в глаза, будто спрашивает: "Ну? Что дальше будешь делать?". Злость зверем просыпается во мне.

— Еще раз будешь подслушивать мои разговоры, я быстро собью твою спесь. И не таких приструнивал!

В подтверждение слов я встряхиваю ее, как куклу, ощущая насколько сильнее ее физически. Но даже на то, что могу ей свернуть шею легким движением, Кристен смотрит дерзко и вызывающе.

— Ruit! — Рычу я. И девушку сбивает с ног мое заклинание, придавливая к полу. Она вскрикивает от беспомощности, что ничего сделать не может. Девушка лежит на полу лицом вниз у моих ног под тяжестью заклинания. Для такой нахалки, как она, это унизительно — знаю по опыту.

Я разворачиваюсь и, не оглядываясь, ухожу. Стоит мне выйти из коридора к общей лестнице — заклинание прекращает действовать и освобождает дерзкую. Но мне все равно, то было воспитательная мера. Кажется, у меня с Деннард будут проблемы.

Примечания:

* Persona suspecta — подозрительная личность

Мы вытащим тебя

Ночью не спалось совсем, потому что бабушкин дом был наполнен непривычными звуками. Пугающим. Сверчки стрекочут, ветер скрипит чем-то снаружи, машины проезжают быстро, редко и громко. И всё кажется, что сейчас войдет призрак бабушки, шаркая и кряхтя. А еще здесь очень темно. Ведь в городе свет льется в спальню от фонарей, реклам, баннеров за окном, постоянно ездят машины, ходят люди не зависимо от времени суток. А тут даже электричество не издает свой мерный пищащий звук, нет тикающих часов, и постоянно кто-то копошится — то ли зверь, то ли птица под крышей. Кровать неудобная. Как я на ней в детстве спала? Скрипучая, жесткая, пахнет железом и плесенью. Варя и Кевин легли в сенях на более широкую и новую кровать. Желание остаться наедине у двух безумно влюбленных понятно. Поэтому не претендую на удобство. Пускай нежатся в объятиях друг друга на широкой кровати.

Не выдержав этой ужасной тишины и темноты, я одеваюсь и, крадучись, выхожу на свежий ночной воздух. Надо мной распласталось огромное черное небо с яркими брызгами звезд, словно небесный художник неловко взмахнул кистью. Красиво. Луна желтая, круглая глядит своим глазом на меня — всё видит, всё знает.

— У него через несколько дней день рождения… — шепчу я ей, сидя на крыльце. — Я могу позвонить! Услышу голос. Его голос! Я скучаю по нему, Луна. Очень. Ты скажи ему это, что люблю его.

Я замолкаю — утираю слезы и хлюпаю носом. После чего вспоминаю слова заклинания, только они бессмысленны сейчас. Нужно их шептать возлюбленному. Мне все равно, поэтому, шмыгая носом, шепчу себе в коленки:

— Я, Дева-Луна, зову через ветер, зову через звезды, зову через облака: пусть придет в мои сны, в мою явь тот, кто любит меня — Рэйнольд Оденкирк.

Рыдаю снова, опять. Варя жестокими словами вскрывала меня похлеще патологоанатомов в морге.

— Аня, прекрати себя вести как ребенок. Не хочу конфету, дайте мне бутерброд с колбасой. Включи мозги и посмотри на реальное положение дел. Твой Инквизитор не примет тебя, если ты станешь Химерой, а если станешь Инквизитором, он не даст тебе общаться с Химерами. Он бросит, как только ты надоешь ему. И с кем ты тогда останешься? Ни семьи, ни сестры, ни любовника. Ты с ним была неделю. Всего неделю! Когда с Виктором год! Я хоть не в восторге от Савова, но он пытается вернуть тебя и борется. С ним будет стабильность. А где твой Инквизитор? Ты хоть слышала от него что-нибудь за эти две недели?

— Если бы любил, нашел бы способ весточку кинуть.

Ну почему я сомневаюсь? Ведь Рэй признался, что любит! Почему? Ведь мог бы смс Кевину послать. Через Гроховски же посылал сообщение! Или он боится, что я опять превратно все пойму? Я обязана ему позвонить. Достаточно услышать его голос, чтобы узнать — ждет он меня или нет.

— Не спится? — Я вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись, вижу Ганна, который, как и я, вышел завернутый в одеяло поверх куртки.

— Нет. А тебе?

— Слишком тихо в доме. Жутко.

Ганн спускается и присаживается ко мне на ступеньку. Через непродолжительную паузу звучит голос Кевина, глуша стрекотание сверчков. Я стараюсь вытереть слезы и меньше хлюпать носом.

— Ты прости ее за то, что она тебе наговорила. Она действительно с ума сходила, когда искала тебя.

Я вздыхаю. Уже простила. На Варю обижаться долго не умею, как бы больно она не сделала.

— Я смотрю, ты действительно сильно полюбила Оденкирка.

Киваю, не в силах произнести хоть что-то. Опять повисает молчание, не знаю, о чем думает Кевин, но я пытаюсь справиться со слезами, чтобы не разрыдаться на плече у Ганна.

— Я ошиблась, Кев, — специально перехожу на английский, чтобы Ганн понял, что я все еще Мелани. Что Гриффит и Шувалова — это один и тот же человек, который не разграничивается амнезией и знанием языков. — Я должна была выбрать Рэя, не Виктора. И Варя это сразу же почувствовала.

— Ты выбрала то, что должна была.

Я странно смотрю на Кевина, не понимая, что он имеет в виду. Ганн смотрит меня: я не вижу его медового цвета глаз — они в ночи черные, но знаю, что взгляд серьезный. Теплый и заботливый.

— Ты выбрала семью. Я выбрал любовь. И мы на разных сторонах… Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора — суров.

— Да-да, закон суров, но это закон. — Вспоминаю крылатую латинскую фразу, в которую Кевин вложил свое понимание.

Действительно, как-то не задумывалась, что он в том же положении, что и я.

— Ты жалеешь? — Я задаю то, что меня съедает изнутри.

Кевин как-то неоднозначно жмет плечами.

— Глядя на тебя, понимаю, что тогда бы жалел о потери Варвары.

— Ты ее любишь? — Я улыбаюсь, не сдерживаясь. Приятно слышать признания в любви, пускай и не к тебе. Мужчины сразу становятся такими милыми, ранимыми. Ты понимаешь, что, несмотря на различие между ними и нами, в любви мы едины.

— Ну… — Мнется Кевин, широко улыбаясь. По нему видно все без слов. Но я хочу услышать! — Знаешь, иногда приходит глупая мысль, что влюбился в тебя, потому что ждал Варю.

— Какое странное признание!

Кевин смущенно смеется.

— Просто она у тебя нереальная. Со своими тараканами в голове, но… — Он запинается, так как видно, что не находит слов от восхищения. — И как вы непохожи! Я до сих пор не понимаю, как вы можете быть сестрами.

Настала моя очередь смеяться. Многие задаются этим вопросом. Но такова жизнь со своим суровым законом выбора. Просто Варя когда-то сделала его раньше меня, я же сейчас расплачиваюсь.

— Варя сказала, что вы в Италию поедите…

Кевин кивает.

— Поэтому столько итальянской еды?

— Это Лаура прислала.

— Лаура?

— Лаура Клаусснер — сестра Стефана.

Кевин застает меня врасплох. Удивление, граничащее с шоком.

— Она Химера, — напоминает мне Ганн.

— Я помню. Просто не думала, что ты и Варя общаетесь с ней.

— А что такого?

— Как? — я вспоминаю то, что мне рассказывал Рэй про нее. Для меня Лаура — отвратительная личность. — Она же пыталась убить Еву.

— Пыталась. — Кевин смотрит на меня в упор. Поднимается резкий пронизывающий ветер, который пытается забраться ко мне под одеяло, приходится сильнее закутаться, чтобы не продрогнуть окончательно. — Она Химера, как и Варя. Думаю, у каждого на этой стороне есть мертвец на своем счету.

И я отвожу глаза, смотря в черноту ночи, которая шелестит листьями, стрекочет сверчками, где-то лает собакой. Ганн напомнил мне об Анджелине и двух француженках — мой личный список смертей.

— И какая она?

— Лаура? Красивая. — То как было сказано, явно было без интереса и желания продолжать эту тему.

— Значит, ты, Варя и Италия.

— Вряд ли…

— Почему? — Я удивляюсь скепсису Ганна.

— Кто нас отпустит? Если только под надзор клана Монакьелли*. Но вряд ли Марго отпустит Варю, как и она не уйдет от Темной… Со мной тоже всё сложно.

— Мне не нравится, как ты это говоришь. Будто нет выбора.

От печального тона Кевина, в котором слышится безысходность, меня бросает в дрожь.

— Мелани, кому нужен сбежавший Инквизитор?

— Ну, есть же Инициированные, ушедшие в мир Смертных…

— Есть. Но обычно у них есть образование, дом, работа, или же уходят на покой после службы Сенату, который обеспечит им счастливую старость. У меня ничего нет. Мне некуда уходить. А еще я выдал планы Светоча Темной — между прочим, это карается Сенатом. Пока Варвара укрывает меня, как свою пару, Химеры держат меня. Стоит ей отказаться — меня убьют. И вполне возможно, свои же.

То, что Кевин говорил — было страшно. Я и не могла подумать, чем он рисковал ради сестры и меня. Во истину Ганн любит её!

— Да и Варю не кину.

В этом просто предложении скрывается что-то опасное.

— Что ты имеешь в виду?

— А ты сама не догадываешься? — Он горько ухмыляется. И я замечаю, что ночь идет на убыль, скоро будет рассвет, так как теперь могу рассмотреть цвет глаз Кевина.

— Нет. Я не понимаю.

— Ты в курсе, что Химеры готовят какой-то план на вас двоих?

— В смысле?

Я ошарашенно таращусь на парня.

— Два года назад, как вы появились у Химер, по миру Инициированных пронесся слух, что Химеры заполучили оружие против Инквизиции…

— Я знаю эту историю. Ты уже говорил.

Тут же вспомнился номер в отеле Нью-Йорка, когда Кевин меня увел к сестре. Тогда я ничего не понимала, и всё, что он говорил, казалось полнейшим бредом.

— Вас прятали с сестрой, берегли, как зеницу ока. Тебя это не настораживало?

— Нет… Марго никогда не говорила, что мы оружие или что-то типа этого. Всё как обычно. Да и не прятали нас… — Я жму плечами. Пытаюсь вспомнить хоть что-то странное и настораживающее в действиях Маргариты — не припоминается. Ну, может Темная к нам с сестрой была больше расположена, чем к другим, но вряд ли кто-то будет настораживаться, когда ты в любимчиках у Главной.

— Ну, то, что про нас говорили, что мы оружие и так далее — мы с Варей знали и смеялись всегда над этим. Мало ли что придумают люди! Тем более Химеры любят пускать пыль в глаза, преувеличивать.

Я смотрю на Кевина и понимаю, что не убедила.

— Рассказывай.

— Что рассказывать? Все и так понятно. Химеры заполучили тебя и сестру — два самых сильных дара. Саббатовцы считают, что вас с сестрой готовят для переворота против Сената.

Я не сдерживаюсь и начинаю хихикать. Неужели Ганн серьезно?

— Кевин, это же смешно! Я и Варя против Сената! Ты о чем? Зачем это Химерам, во-первых? Во-вторых, если бы мы были, как ты говоришь оружием, то нас бы готовили, как солдат. А ничего нет из этого. В-третьих, мы бы с Варей не пошли на революцию. Не-а! Ни за какие коврижки! И в-четвертых, я же смертная! Мой знак был Инквизиторский, ты сам видел! Стоит ему проявиться, как я уйду от Химер.

Я продолжаю смеяться, несмотря на серьёзного Ганна, который буравит меня взглядом.

— Мелани, ты всего пару недель у Химер, а уже сомневаешься в себе и своем знаке.

— В смысле? — я хоть улыбаюсь, но напугана проницательностью Кевина.

Он прав: все эти воспоминания будят во мне плохое, я уже не прежняя Мелани. Я что-то среднее между Аней и Гриффит.

— Короче, не говори Варе. — Он серьезно смотрит на меня, выжидая знака, что поняла. И я легонько киваю.

— У Химер, как понял, помимо вас есть еще какие-то сильные ведьмы и колдуны.

— Удивил! — я закатываю глаза, всем видом показывая, что открытия не сделал.

— Нет. Мел, послушай. Короче, один раз услышал от Марго, когда та говорила по телефону с кем-то, довольно странный разговор. Ваша Темная не знала, что на мне заклинание всеязыция и уже понимаю русский: среди Химер есть кто-то, кого она назвала Кукольником. Якобы он работает на дистанции в тандеме с Психологом над тобой и Варей. Что пара недель — и ты станешь Химерой, только надо правильно выполнять их инструкции.

Пауза. Кевин смотрит на меня выжидающе, будто я должна охнуть от рассказанного. Но ничего. Не впечатлил.

— И что?

Глупый вопрос, согласна. Но срывается с губ быстрее, чем я успеваю остановить себя.

— Тебе это ни о чем не говорит?

— Нет. А должно?

Кевин жмет плечами и сильнее кутается. Я замечаю, что птицы начинают петь, радуясь приближающемуся солнцу.

— Странно это…

— Что странно? По-моему, нормально, что моя Темная хочет вернуть меня и верит, что я буду Химерой.

Приступ зевоты напоминает, что мы уже торчим полночи на крыльце дома, и уже клонит в сон. В воздухе становится влажно к тому же. Туман медленно выполз, будто дым из-под земли, и стелется легким маревом по земле.

— Психолог, Кукольник… Почему вам ничего не сообщают о них?

Рот, кажется, сейчас порвется. На меня наваливается нереальная усталость. Хочется спать.

— Мне, кажется… ты слишком много вообразил…

Зевота мешает говорить. Всё, не могу. Пора отчаливать спать.

— Кевин, я спать хочу.

— Я вижу. Сейчас сам пойду.

Не дожидаясь его, встаю, подбираю одеяло пальцами, чтобы не наступить на него грязной подошвой, отмечая, что от тумана ткань стала влажной, а в ворсинках поблескивают маленькие капельки росы.

— Ты в курсе, что Виктор послезавтра приезжает?

А вот это уже больше шокирует меня, чем Кукольники с Психологами.

— Виктор? Послезавтра?

— Ну, то есть, уже завтра приезжает. — Кевин поправляет себя, глядя на часы, которые скрывают под браслетом Инквизиторское солнце на запястье.

— Зачем?

— Я, как понял, за тобой. После того, как ушли с холма, он звонил Варе, так как ты телефон отключила.

Стою, убитая новостью. Вот уж кого не хотела видеть, так это Виктора! Полагала, что ближайшую неделю буду в России. Видно, мое пребывание у Темных закончилось. Клан Альфа просят ученицу к себе. Но тут же в мое сознание врывается другая мысль:

— Кевин, а у Рэя когда день рождения?

— Послезавтра.

Я мысленно отмечаю, что, если улучу момент, то позвоню ему.

— Ты дашь мне его номер?

— Мел, — голос Кевина звенит в тишине утра настороженными нотками. — Не вздумай звонить со своего телефона.

— Почему?

— Если Виктор или твоя Темная узнают про звонок, ему несдобровать. Тут же побегут к Архивариусам в Сенат.

— Ты прав. — Соглашаюсь, что мысль разумна. Я с легкостью могу подставить Рэя, достаточно им будет заглянуть в мой телефон. — Тогда как мне его поздравить?

— Я дам тебе свой, если хочешь.

И улыбка расцветает на моем лице. Хочется кинуться Ганну на шею и расцеловать в щеки, но вместо этого шепчу: «Спасибо» — и исчезаю в доме, чтобы выспаться перед отъездом из Вяземки.

***

— А как тебе эти? — Ева держит в своих длинных изящных пальцах блестящие новые мужские часы.

Я жму плечами и чешу в затылке. По мне, все часы тут хороши.

— Или вот эти? С кожаным ремешком?

— Я бы выбрал стальные. Но откуда я знаю? Может Рэй любит кожаные ремешки, они удобнее и не звякают. Сама знаешь, как лишний шум мешает, когда выслеживаешь на охоте…

Ева кидает осторожный взгляд на консультанта, которому улыбку будто приклеили.

— Я смотрю, ты очень внимательный друг.

Моя красавица язвит, откидывая прядь волос и открывая моему взору свою белую изящную шею. Хочется приникнуть губами к ней, почувствовав, как бьется пульс, и вдохнуть запах ее духов, который сплетается с ароматом ее тела.

— Ева, не понимаю, зачем столько стараться? Даже если мы купим женские часы или вот эту вазу, он не заметит.

Я киваю на огромное фарфоровое чудовище какого-то сумасшедшего новомодного дизайнера. Объект современного искусства встречает всех входящих своей пузатой формой, заставляя шарахаться в сторону или удивлённо пялиться.

— Впервые в жизни мы можем сэкономить на подарке. — Я улыбаюсь Еве, но та возмущенно ударяет меня по плечу.

— Прекрати, Стеф. Как ты можешь шутить на эту тему?

— А что еще остается? — Я отворачиваюсь в сторону витрин с другими часами, в то время как Ева возвращается к вопросу: какие часы подарить Оденкирку — стальные или с кожаным ремешком.

Я слышу, как она говорит: «Берем вот эти». Оборачиваюсь и вижу, что кожаные убираются на прилавок, а стальные — на упаковывание.

— Я заплачу. — Бурчу, пока Ева не успела расплатиться за наш общий подарок. Знаю, что после бутика будет снова возмущение: «Стефан, я вполне могу и сама заплатить». Но мне все равно. Порой моя женщина забывает, что она МОЯ женщина, выдвигая всю свою независимость на первый план.

Пока с моей карты тает значительная сумма, Ева следит за тем, как упаковывают часы. И вот держа бумажный пакетик с подарком для Оденкирка, подходит ко мне. Сейчас начнется.

— Я тебе деньги переведу в Саббате.

Сказано не для того, чтобы уверить меня в своей честности, а как напоминание, что подарок общий — молчи, Стеф, не возражай. Иногда Ева раздражает этим. Хочется, чтобы она дала слабину и я мог побаловать ее подарками, заплатить за ужин, чтобы вспомнила, что мужчина я и могу позволить одаривать и заботиться о своей женщине. Хотя, тут подарок для Оденкирка… Бог с ней! Пускай переводит, если хочет, если это принесет ей удовлетворение. Иногда кажется, что Ева никогда не выйдет за меня. Так и будет держать на расстоянии.

— Надеюсь, Оденкирку понравится. Если нет, подарю эту вазу. И пусть не вякает потом.

Достаю телефон и щелкаю на мобильник фарфоровое чудовище.

— Я смотрю, мистеру понравилась наша ваза.

Оборачиваюсь в немом шоке на голос продавщицы. Нет, не показалось, она серьезно.

— Очень. Я в восторге от этого… объекта!

— О! Это работа известного итальянского скульптора. Называется «Пунктуальность».

— Ну да… Я только так пунктуальность и представлял.

Пузатое чудовище с зеркальными выемками в виде глаз и шипами смотрелось несуразно в строгом Швейцарском бутике часов. Понятно, что эта ваза попала сюда не случайно: наверняка, стоит дорого, либо этот самый известный скульптор хотел избавиться от неполучившегося творения и подарил уродца магазину.

— Стефан у меня ценитель современного искусства, — Ева похлопывает меня по плечу, обращаясь к консультанту. Я еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть со смеха.

— Если хотите, могу дать вам адрес арт-салона этого художника.

— Конечно, давайте! — Ева протягивает руку, и ей на ладонь ложится визитка, которая через секунду исчезает в кармане белоснежного пиджака. — Стефан, я теперь знаю, где искать тебе подарок к Рождеству.

— Даже не вздумай, — протягиваю, мило улыбаясь.

Вот же шутница! Я беру ее за подбородок и, будто бы в благодарность за заботу, целую в губы, хотя оба издеваемся друг над другом. Уверен, в ближайшем будущем в моей спальне появится такое же фарфоровое чудовище, которое с удовольствием расколочу или передарю Рэю.

Мы шли к ближайшему кафе, шутя и подначивая друг друга.

— Будешь возникать, я тебе скуплю все произведения этого скульптура!

— Все не надо. Только «Пунктуальность»! Я просто в неописуемом восторге от этой вазы. Такая красота зря простаивает! А вообще, тебе стоит навестить этого скульптура.

— Стеф, неужели в тебе проснулся ценитель современного искусства?

— Нет, милая, во мне проснулся Инквизитор. Судя по вазе, с этим скульптором нужно провести обряд экзорцизма.

Ева заливается смехом — мой самый любимый звук во Вселенной.

— Как ты думаешь, Рэйнольду понравится наш подарок?

— Мне кажется, ему действительно будет все равно. Сама знаешь, чего бы он желал на день рождения.

Ева притихла, и у меня на душе заскребли кошки от недоброго предчувствия.

— Даже не вздумай! Не лезь, куда не просят. — Я рычу на Валльде. Это чревато проблемами! Мы и так, можно сказать, отделались легким испугом в суде, а ведь дело могло принять другой, более серьезный оборот. И сейчас я меньше всего хотел, чтобы Ева рисковала или игралась с законом.

— Я и не думаю. Успокойся. Просто мне их жалко… Рэй же без ума от Мелани. И она от него.

— Не надо было этого ублюдка Савова выбирать!

Я не понимаю, почему Ева защищает ее. По мне, Мелани сама виновата. И если ей плохо с Виктором, то так ей и надо! Жаль только Рэйнольда. Понимаю, что у него в душе творится.

— Ты не справедлив.

— Да? — Я восклицаю слишком громко, что пара прохожих оборачивается на меня.

— Вспомни, как летом ты торчал на Начале и пытался прорваться ко мне. И каким ты приехал! «Ева, прости! Не могу жить без тебя».

Я останавливаюсь и смотрю в ее жестокое лицо. Ева единственная, кто может меня пытать словами, издеваться, уничтожать, и я не отвечу, потому что действительно жить не могу без нее. Когда она далеко от меня, мне словно воздух перекрывают.

— Не сравнивай нас и их! Мелани выбрала другого, я же тебе не изменял.

— Она сделала ошибку в суде. Так же, как и ты, когда ударил ее. Результат тот же: она сейчас наказана удалением от Рэйнольда.

— Ты вообще с чего решила, что она раскаивается в выборе?

— Стефан, я вижу будущее. Там, где Рэй, постоянно вертится Мелани. Она словно призрак возле него. То же самое в отношении нее.

— Ты все еще видишь, как Рэй сжигает Мелани?

Ева отворачивается, пытаясь скрыть печаль на своем лице, но я все равно замечаю.

— Да, вижу. Ничего не изменилось.

И мы скорбно молчим, осознавая, что расставание Оденкирка и Гриффит — лишь начало трагедии. У этой пары нет будущего.

— Стефан! Ева!

И я вздрагиваю от прозвучавшего голоса за спиной. Ее еще не хватало на мою голову!

— Лаура? Ты что здесь делаешь? — Я смотрю, как моя сестра отделяется от компании мужчин, среди которых, уверен, есть очередной любовник, и идет к нам навстречу. Отмечаю, что она изменилась. Стала более красивой, опасной и… опытнее что ли. В ее движениях появилась какая-то зрелая леность хищницы. Полы красного кашемирового пальто развивались подобно плащу римских полководцев.

— Я тут за тем, чем и вы. Отдыхаю, веселюсь, кушаю шоколад.

— Мы тут не отдыхаем. — Ева холодна и вежлива. Сестра улыбается своей восхитительной улыбкой, под которой скрывается ненависть к моей женщине.

— Да? Тогда зачем?

— По делам Инквизиции, — отвечаю я за Еву.

— О! Наслышана о вас и вашем деле в суде. Поздравляю, что остались живы.

— Спасибо.

— Я бы на вашем месте кутила и праздновала это событие. Избежать костра редко кому удается.

— Не сомневаюсь! Уж кто-кто, а ты, наверное, знаешь, каково это.

Меня раздражает Лаура своей наигранной беззаботностью, кидающая оценивающие взгляды в сторону Евы. Поэтому рефлекторно выдвигаюсь чуть вперед, будто пытаюсь закрыть подругу от своей сестры.

— Ты давно не был у матери, Стеф. Она тебя спрашивает, беспокоится.

Я киваю. Моя вина. Я действительно забросил маму с этой кутерьмой в Саббате.

— Навещу. Не беспокойся.

— Мать все спрашивает, не женился ли ты? Не обзавелся ли детьми?

Она хитро сверкает глазами.

— Нет, не обзавелся. А вот свадьбу планирую.

Я чувствую, как дернулась Ева, но сжимаю ее ладонь, чтобы успокоилась.

— Ева, дорогая, ты как-то выглядишь устало.

— Ну не всем же выглядеть так потрясающе, как ты.

Женщины улыбаются друг другу так, будто готовы разорвать друг друга, дай только повод.

Именно в этот момент к нам подходит мужчина в черном длинном пальто с кейсом и в солнечных очках. Любой Инициированный сразу поймет, кто перед ним — Архивариус из Сената. Мужчина снимает очки, показывая свои узкие темные глаза. Похоже, кореец…

— Стефан Клаусснер?

— Да.

— Добрый день. Архивариус Кан Син Гю. Я прибыл по обвинению вас Верховным судом мира Инициированных — Святым Сенатом в незаконном убийстве Химеры Макса Бёхайма и в сокрытии улик. В связи с этим, вы изымаетесь из мира Инициированных в Карцер до суда. Прошу проследовать за мной.

В воздухе повисает напряжённая тишина. Я оборачиваюсь и вижу бледное от страха лицо Евы.

— Кто? — Лаура сипит, будто слова даются ей тяжело. Она тоже стоит ошеломленная и напуганная. — Кто из Химер обвиняет?

— Клан Татцельвурм*.

— Заклинатели змей…

Я вижу, Лаура знает больше, чем показывает. Не удивляюсь. Оно и так понятно: Химеры мстят за исчезнувшего Заклинателя, которого я убил летом, когда тот обращал Мелани в Химеру, при этом не закончив обряд и инфицировав девушку, едва не превратив в одержимую бесами. Сейчас Мелани в руках у Химер, и эти твари не упустили возможность отомстить за смерть Заклинателя. Вряд ли они пустят Гриффит, как свидетеля. Наверное, наплели Сенату, что я ради забавы прибил Химеру.

Дело дрянь! Я вздыхаю, осознавая, что возможно вижу в последний раз сестру и Еву, молча отдаю пакет с часами невесте и иду за Архивариусом.

— Стефан!

Я оборачиваюсь на крик Евы: она стоит, храбрится, но в глазах стоят слезы.

— Мы вытащим тебя, — внезапно продолжает за нее Лаура. И я не сдерживаю улыбку. Впервые эти две женщины едины и не ссорятся.

Примечания:

Монакьелли* — согласно итальянскому фольклору маленькие антропоморфные существа с кошачьими чертами, в длинных монашеских сутанах и маленьких красных остроконечных колпачках. http://www.bestiary.us/monakelli

Татцельвурм* — в германской мифологии разновидность дракона, черный змей с головой кошки и двумя кошачьими лапами.

Кукольник

Я вся как на иголках — завтра у Рэя день рождения. Сначала хотела схватить телефон Ганна и, не дожидаясь завтрашнего дня, позвонить ему. Но сдержала себя. Потому что это неправильно. Вдруг он не простил меня? А тут я, заранее поздравляющая его. Нет. Лучше это надо делать вовремя, чтобы в любой момент, можно было сказать: «А я просто решила поздравить». Детская отговорка, но спасительная. Да и перед Варей не хочется светиться с телефоном — она сразу поймет, что я звоню раньше срока.

Ну и некрасиво поздравлять за день. В итоге, убедила себя подождать.

На смену уговоров пришла нервозность. Я не знала, куда себя деть. Варя, чувствующая вину за то, что высказала свои мысли по поводу меня и моей влюбленности, весь день молчала и не мешалась. Знаю, она заметила мое лихорадочное беспокойство, и ей это не нравилось, но из-за чувства вины она себя сдерживала весь день, чтобы не сделать язвительные замечания.

Под конец дня я просто с ума сходила, что решила позвонить Нине.

Нина Субботина — единственная подруга из моего клана Теней, если наши отношения можно назвать дружескими. Я вообще мало зналась с сестрами и братьями из Химер, в основном мой круг общения состоял из Марго, Вари, Нины, Макса и Лены. Всё. Не густо. А мне много и не надо было.

Нина и Лена — сестры с разницей в пять лет. Только Нина была в моем клане, а Лена в другом и была замужем за Максом и обзавелась ребенком от него. Это редкость среди Химер, которые не любят обременять себя узами Гименея. А уж тем более завести ребенка! Так или иначе, Лена и Макс счастливы. Аминь.

Макс простой смертный, Лена — Химера из клана Воронов, сумевшая сделать карьеру бизнес-леди, конечно же, не без колдовства. Мне нравилось бывать у них в гостях и нянчиться с маленькой Катюшкой. Для клана Воронов и Теней Лена не интересна: как ведьма слаба, да и дар не велик — слышит ложь, когда человек говорит неправду. Ее сестра Нина обладает даром заставлять людей говорить правду — это намного выгодней. Марго иногда ее вытаскивает, когда кто-нибудь из Химер скрывает свою вину, пару раз ее вызывали в Сенат. Поэтому Нину не любят свои же.

Хотя Химеры никого не любят. Нина очень специфична: долговязая, тощая, с белесыми бровями, чуть сутулая. Она часто окрашивает прядки своих пшеничных волос в разные цвета акварелью. Некрасива по сравнению с Леной: когда они обе были рядом, складывалось ощущение, что старшая забрала всю красоту, а младшей — остатки. Лена, кстати, очень напоминала Еву лицом и некоторыми повадками. Возможно, поэтому к Валльде я чувствовала родство с самых первых минут знакомства — просто та инстинктивно напоминала мне Лену Субботину.

Нина же была нелюдимой и самодостаточной Химерой. Всегда держалась особняком, в первую очередь от своих же сестер и братьев, предпочитая им странных знакомых из мира смертных: могла и вовсе исчезнуть на несколько дней и не появляться дома, зависнув на квартире какого-нибудь гота-поэта или в «Кипятильнике» — излюбленное место наркоманов, фриков и прочего сброда. Уж не знаю, что она находила в этих людях, но что-то тянуло ее к ним.

— Нина, приди и забери меня куда-нибудь.

В трубке послышался хруст семечки и плевок.

— А что так? — голос у Нины грубый, как у курильщицы. Но она не курит. Голос у нее такой с детства, когда одноклассники ради забавы заперли ее в каком-то ящике в безлюдном доме. Шутники думали, что Нина сможет выбраться, но она там проторчала ночь, получив серьезную пневмонию.

— Тошно. Забери! Не могу сидеть дома.

И снова хруст и плевок.

— Хорошо. Сейчас буду.

Не прошло и получаса, как она появилась на пороге в своей излюбленной черной куртке и в порванных на коленках джинсах.

— Пошли.

Ни здравствуй, ни до свидания. Субботина лаконична и замкнута, как всегда.

— Куда?

— У Сопатыча сегодня вечеринка.

Сопатыч или Владик был Химерой. Этот парень выращивал дома марихуану и торговал ей из подполья. Имел дар кинетика-хамелеона — мог видоизменять дар оппонента. Один раз он изменил мой дар с регенерации на трансформацию. И вместо того, чтобы залечить одного парня из драки, я случайно превратила его кожу в рыбью. Хорошо, что это было пару секунд — на большее время дар Сопатыча не способен, но всё равно было жутко. Короче, Владик противный товарищ. Но среди Химер достаточно адекватный.

— Вечеринка у Сопатыча? Шабаш?

— Не, просто туса.

Поразмыслив пару, секунд согласилась. И вот мы выходим в главный офис клана Теней через портал. Пройдя по темному коридору, через окна которого святят уличные фонари Москвы, мы доходим до нужного кабинета с номером «32» — квартира Сопатыча. Нина нажимает на ручку двери и открывает ее: грохот музыки глушит моментально, так же как щекочет неприятный запах жженой марихуаны. Некоторые гости танцуют, некоторые сидят на полу и разговаривают, кто-то целуется, кому-то уже плохо. Жарко и душно. Первыми, кого замечаю в этом полумраке, где темноту освещают лишь красные лампочки, добавляя жути этой Химерской вечеринке, — брат и сестра Вёрт. Эти двое славятся своими извращенными сексуальными вкусами: спят друг с другом. Они давно уже продали свои души, получив выгоду со сделок: один расширил свой дар, вторая, как поговаривают, получила что-то вроде вечной молодости — экономия на салонах красоты. Дуэт Вёрт — это воплощение Дориана Грея. Неприятные. Они стоят у стенки и лапают друг друга, готовые заняться сексом прямо у стенки. Омерзительно! Под их тяжелыми взглядами, я и Нина проходим вглубь ада — в самый центр вечеринки. На полу сидит Лика, одетая во всё черное, увешенная пентаграммами, с черным намалеванным ртом. По ее взгляду понятно, что обкурилась и ничего не соображает. Лика промышляет услугами ведьмы для смертных: приворот, отворот, гадание на картах, родовые проклятия. Этим многие занимаются у нас, если ты недостаточно талантлив, как Инициированный, и не имеешь сильного дара.

Судя по вечеринке Сопатыча, тут всякий сброд из Химер. Сильных магов нет. Они, обычно, куда размашистей устраивают праздники. Да и не водятся они с мелкими по рангу или отъявленными извращенцами типа Вёрт, которые готовы совокупляться чуть ли не у всех на виду.

— Нина, что мы тут делаем?

— Ты хотела развлечься.

— Ага, но не на квартире с марихуаной и пьяными колдунами-извращенцами.

В этот момент с диким грохотом под взрыв всеобщего смеха кто-то выломал дверь туалета. Заряд магии пролетел мимо и отрикошетил от стены. Вот еще одно подтверждение, что здесь придурки и неучи. Только слабый маг может промахнуться с заклинанием. Хотя пьяный тоже может…

— Мы тут ненадолго. Нужно кое-что.

— Давай по-быстрому! А то я уже не рада, что к тебе обратилась.

Нина кивает и исчезает. Я стою столбом, не зная, куда себя деть в этом притоне. Какая-то ведьма пытается закурить и поджигает себе волосы. Тут же льется отборный мат, а колдун рядом ржет, перекрывая музыку. И все это в грязной квартире, где нет мебели, но зато куча мусора в виде стаканчиков, бутылок, окурков, даже шприцов. На подоконнике тухнет закуска из нарезанной колбасы, селедки и огурцов.

— Ну что? Выпьешь?

На меня наваливается парень с дредами. От него пахнет йодом. Неприятно, как и он сам. Парень протягивает мне пластиковый стаканчик с чем-то красным. Я принюхиваюсь к жидкости.

— Что это?

— Суть всего живого.

Он хитро улыбается. Я макаю кончик пальца в жидкость и подношу к носу — опять ничего. После этого решаюсь лизнуть. Вкус странный: кисловато-соленый. Парень продолжает загадочно улыбаться.

— Что это? — Я повторяю вопрос.

— Змеиная кровь с вином и чем-то еще. Ну и немного магии! — Внезапно появившаяся Нина выхватывает пластиковый стаканчик и выпивает залпом. Парень издает радостный клич в ее честь. Меня же передергивает от осознания, что я это чуть не выпила.

— Ты сделала что хотела? — Обращаюсь к Нине, которая начинает подтанцовывать под электронную музыку.

— Нет. Надо подождать. Должен чувак один прийти.

Я тяжело вздыхаю и оглядываюсь в поисках места для себя. В итоге решаю сесть на один из подоконников, забравшись с ногами и привалившись к холодной стенке. Нина тем временем ловит какую-то девицу с жутко намалеванным лицом и красными волосами и что-то спрашивает.

После чего подходит ко мне и говорит:

— Должник мой пришел. Пойду, поговорю с ним.

— Должник?

— Да. Был один, требовался мой дар. В обмен я получаю одну книгу.

— Что за книга?

— Да один старый заклинательский сборник. Давно гоняюсь за ним…

— Ааа…

Забыла упомянуть, у Нины была одна страсть — книги Инициированных. Особенно она любила старые фолианты, написанные Химерами и Инквизиторами о расширении магии и даров. Из некоторых она вылавливала довольно забавные заклинания и нужные советы. Например, если нажать серебряной специально заговоренной монетой на свой Знак, то можно получить на пару секунд обратный дар — дар сестры или брата. Помню Варя так баловалась: я несильно резала себе палец, а она исцеляла. К сожалению, только на царапины дара и хватало.

Когда Нина ушла из комнаты, я осталась одна в комнате с кучей странного народа: кто-то шастал туда-сюда, кто-то танцевал, кто-то колдовал, а кто-то дымил косяком, запивая коктейлем «Суть всего живого». Надо отдать должное, вся эта кампания отвлекала от мыслей о Рэйе и звонке ему. Больше думалось о том, чтобы Нина побыстрее получила свою чёртову книгу и мы ушли отсюда.

— Клади ее сюда! — Сопатыч указывает какому-то парню на место возле моего окна. Они тащат какую-то девицу без сознания. Наверное, напилась или обкурилась. Когда ее кладут, привалив к стенке, вижу, что руки у нее все изрезаны в кровь, а сама она бледная и костлявая.

— Что с ней? — Я в ужасе таращусь на девушку.

— О! Анька! — Владик радостно разводит руками. Его шатает от выпитого. — Давно не видел тебя, бестия!

— Привет-привет, — уныло отвечаю, не отводя взгляда от девушки. — Что с ней?

— Да, анорексичка чертова с суицидальными наклонностями. Ее Дракула привел. После косяка стала себе руки резать. Ну наши и поперли на дармовщину, когда тут смертный бесплатно кровь раздает. Как упыри прямо! Еле оттащил.

«Наши» — под этим подразумевались те, которые продали душу Ламии — демонице, взимавшей плату человеческой кровью. Я знаю, что были в кланах Воронов и Темных любители отдать душу ей и стать последователями, взамен получая то, что хотели.

Я морщусь от сказанного Сопатычем. Это даже хорошо, что девушка обкурена до бессознательного состояния — значит, она не будет помнить всей этой дряни. Владик бурчит, чтобы я присмотрела за анорексичкой, а сам уходит куда-то.

— Смотри-ка, они все-таки порезали ее. — Доносится из угла женский голос. Я поворачиваюсь и вижу Лику с той девицей, у которой красные волосы.

— Да нет! Она сама сделала. Слышала, как рассказывал Сопатыч.

— Идиотка, — Лика издевается над смертной. — Как ты думаешь, она что-нибудь чувствует сейчас? Или ничего?

— Зачем тебе?

Лика закуривает обычную сигарету и взглядом указывает на нее девице с красными волосами.

— Проверим? Прижгем сигареткой?

И обе, словно звери, со страшным взглядом идут к смертной.

— Не троньте ее! — Я вылезаю из своей засады и преграждаю путь к девушке.

— Ты еще кто такая? — Девица с красными волосами смотрит на меня вызывающе и самоуверенно. Я же чувствую, как страх поднимается во мне. Ведь я не ведьма сейчас — так же беззащитна, как эта анорексичка на полу, и не смогу дать отпор этим двум Химерам.

— Это Шувалова. — Говорит Лика, которая внезапно присмирела при виде меня.

— Кто?

— Шувалова. Одна из близняшек. Я тебе рассказывала.

— Ааа! Наша панацея? Или оружие массового поражения?

— Да тихо ты! — Шикает на нее Лика, одергивая за руку. — Чего тебе?

Она обращается так, будто не обо мне сейчас речь шла.

— Я сказала, оставьте в покое смертную.

— Да мы ее пальцем не тронем!

С-красными-волосами начинает хохотать, будто Лика сказала потрясающую шутку. Притом заходится в смехе так, что начинает утирать слезы.

— Оставьте ее и уходите. — Я стараюсь говорить тихо, твердо и уверенно, не показывая своего страха.

— Эээ! Очумела что ли? — С-красными-волосами всё никак не может угомониться: её кидает из крайности в крайность. Теперь она возмущается, будто я ее оскорбила самыми непристойными словами.

— Успокойся, Даш! — Лика одергивает свою подружку. — Хорошо, как скажешь, детка, мы уйдем! Смотри, уже уходим!

Она, ошалело улыбаясь, поворачивается и тащит Дашу к выходу. По пути к двери я все еще слышу их обсуждение:

— Да кто она такая? Раскомандовалась! Я ее вмиг в порошок сотру!

— Заткнись, дура. Она из высших. Ее Марго облизывает, как кошка своих котят. На нее работает Кукольник…

Слово звучит подобно выстрелу. Сразу вспоминаю ночной разговор с Кевином. Да кто он такой этот Кукольник? Кажется, еще там был какой-то Психолог…

— Чего стоишь, рот разинула? — Нина незаметно оказывается рядом. В руках держит тонкую серенькую брошюрку, напоминающую цветом и форматом школьный орфографический словарь.

— Нина, сделаешь одолжение?

— Какое?

— Мне нужно узнать кое-что. Мне нужна правда.

Нина жует жвачку, громко чавкая, с открытым ртом. От этого становится похожа на человека с ЗПР: стеклянный взгляд, механическое пережевывание, большой открытый лоб из-за косичек, которые она заплела сегодня.

— Окей. Кого будем расспрашивать?

Субботина никогда мне не отказывала в даре, как и я ей. При этом все делала бескорыстно. В этом и заключалось ее понятие дружбы. Она никогда ничего не просила у меня взамен. Так же и я. Хотя мы обе не ночевали друг у друга, не сплетничали о парнях, не обменивались сообщениями — короче, не делали того, что обычно делают подруги. Мы с ней скорее напарницы, боевые товарищи.

Я оглядываю комнату в поисках Сопатыча. Словно по заказу, он появляется в дверях и идет к нам, точнее, к анорексичке, которая все еще лежит на полу в очень неудобной позе.

— Ну что? Пошли домой! — Владик наклоняется к смертной, будто та сейчас очнется и ему ответит. После чего подзывает какого-то бугая и тот, перекинув несчастную через плечо, уходит.

— Владик! — зову я Сопатыча, который готов был покинуть нас. — А куда он ее понес?

— К ней домой. Сейчас сдаст на ручки папе с мамой. Не беспокойся, Миша ответственный, не бросит ее где-нибудь.

— Ааа… — Я тяну так, будто мне это интересно, а сама кошусь в сторону Нины. Субботина сразу понимает, что от нее требуется и принимает сосредоточенный вид, буравя взглядом Сопатыча.

— Влад, слушай, ты может быть в курсе: здесь девчонки были, они упоминали некоего Кукольника, который работает с Марго? Это кто? Новенький?

— Новенький? Нет! — Интригующе тянет довольный Сопатыч, не подозревая, что уже находится под воздействием Нины. — Кукольник? О, милая моя, это мистическая личность!

— Да? И чем же он мистическая?

— О нем лишь слухи витают, — Владик говорит тихо, практически соблазнительно шепчет на ухо, приобняв меня за плечи. От него пахнет марихуаной и кисло-сладким одеколоном.

— Да ты что? И что это за слухи? — Я начинаю заигрывать, игнорируя неприятные ощущения от прикосновений Сопатыча.

— Якобы на нашей стороне появился сильный колдун. Никто его не видел, никто его не знает, но он, если захочет, будет знать тебя.

— Это как?

— Технику вуду знаешь?

— Ну, имею представление.

— Здесь то же самое. Делает куколку, пишет твое имя и с помощью дара влияет на тебя.

Словно рядом услышала голос Кевина: «Среди Химер есть кто-то, кого она назвала Кукольником. Якобы он работает на дистанции в тандеме с Психологом над тобой и Варей». Во рту пересохло от страха. Неужели Ганн прав? Бред какой-то!

— А что означает «влияет» на тебя?

— Ну, знаешь, есть такие инициированные с телепатией или с психологической сенсорикой: якобы вкладывают свои мысли тебе или заставляют действовать так, как им нужно? — Я киваю, не в силах подать голос от страха, что даже знаю одного такого. — Я, как понял, здесь то же самое.

— То есть Кукольник управляет человеком на расстоянии с помощью куклы?

Сопатыч довольно улыбается, будучи сам под воздействием Нины и не догадываясь об этом. Додумается он позже, если вспомнит или осознает, что сболтнул лишнего.

— А Психолог? Это кто?

— Впервые слышу! А что? Проблемы с психикой?

— Нет, — смеюсь я. Хотя его вариант имеет место быть. Давно подозреваю, что мне пора в дурдом на постоянное место жительство.

— Ладно, Владик, мы пойдем. Спасибо тебе! — Я вижу, как Нина расслабляется — она прекращает влиять даром на Сопатыча.

— За что спасибо-то?

— За всё! — Смеюсь я, утягивая Нину за рукав к двери.

— А! Ну бывайте! Приходите еще, девчонки.

Мы практически вываливаемся из квартиры Сопатыча в офисное здание Химер. Резкая тишина коридоров с раздающимся эхом странно оглушает после громкой вечеринки Владика.

— Э! Ты куда? — Басит Субботина, наблюдая, как прохожу мимо двери, ведущей домой.

— Прогуляться хочу. Я вся провоняла марихуаной и прочей дрянью! — Во мне просыпается задор. Не хочу сразу домой, выбирая путь длиннее — пройтись и освежиться через весь город.

Субботина идет за мной. Обе слышим, как снова открылась и закрылась дверь квартиры Сопатыча, выпуская в тишину здания чей-то крик: «Ну и катись к черту!» — кто-то покинул вечеринку, торопясь убраться оттуда. Может быть, и к самому черту. У Химер и это возможно.

Мы с Субботиной пробираемся к черному ходу и выходим на улицу. Свежий влажный воздух будоражит — только что прошел дождь и в свете фонарей искрятся лужи.

Нина достала и уткнулась в добытую книгу, я же стала ее поводырем, чтобы она случаем не врезалась в кого-нибудь из прохожих. До метро обе молчали, каждая в своих мыслях.

— Как понять, есть на тебе воздействие или нет? — Мы ехали до Тушинской в полупустом вагоне. Нина не отрывалась от своей книжки, что-то сосредоточенно вычитывая.

— Как получишь кирпичом по голове без помощи рук, тогда и поймешь.

— Вот ты воздействовала сейчас на Сопатыча. Он даже не почувствовал!

— Он это поймет позже… — Она бурчит, перелистывая страницу.

— А как почувствовать?

— Ну, разные способы есть…

— Какие?

Нина наконец-то отрывается от книги и смотрит мне в глаза.

— Ну, можно заклинание произнести одно, оно покажет — находишься ты под воздействием сейчас или нет. Если надо на более долгий период — можно амулет сварганить.

— Я вот смертная сейчас. Ничего не могу. Как мне узнать?

Нина тяжело вздыхает и поднимает глаза к потолку.

— Думаю, никак. Если только типа заклинания. И то, это проверка на данный момент, а не постоянное отслеживание. И кровь твоя, наверное, нужна будет…

— Хорошо. Бери! — Я протягиваю ей руку. Нина недоуменно пялится сначала на мою кисть, затем на меня.

— Неее… Я не знаю заклинания и что нужно делать. Это надо искать в книжках.

Я горько вздыхаю и снова засучиваю рукав, так чтобы ладонь спряталась в рукаве куртки. Одеваться я стала, как раньше, не отличаясь от Нины: черная большая кожаная куртка, напоминающая мотоциклетные, в которую очень удобно кутать свое тощее тело, серая безразмерная футболка — подарок сестры — с цитатой из песни группы «Сплин»: «Прочь из моей головы! Над Москвой на метле, через тернии к звездам», — черные джинсы и кожаные тяжелые ботинки.

От Гриффит ничего нет. Ее кружевные платья и блузки остались в Саббате. Меня печалит, как девушку, этот факт. Все-таки я тряпичница.

Люди входили в вагон, садились, уныло замирали в позах и снова выходили, сменяя друг друга. Мы ждали свою очередь рядом с ними. Ощущение одиночества: вот они люди, но каждый в себе. Я не выдерживаю молчания.

— О чем хоть книга?

— О кинетике.

— И что там? А то сидишь, ушла туда с головой.

— О магии, о том, как она в нас развивается, как блокируется, как можно стать смертным, и наоборот, как можно смертного сделать Инициированным.

— А такое возможно?

— Ну, пишут, что были такие дары, правда, это было чревато для Смертного и чары действовали на пару минут.

В эту минуту мы слышим объявление нашей станции.

— Пойдем.

И Нина убирает книгу, мы плетемся к выходу.

Двадцатое сентября. Утро началось с мысли: «Позвонить Рэю». Но посчитав, что если позвоню ему в четыре часа ночи, он вряд ли будет рад. Хотя у меня семь часов утра.

Решила подождать, мучимая мыслью: желанна я ему еще или нет?

Коротала время, как могла. Закончилось тем, что я напекла блинов всем на завтрак. Варя вышла на запах из спальни, толком еще не проснувшись. Я таращилась на сестру и поражалась, как она может быть такой томной и соблазнительной, еще не умывшись и не причесавшись, одетая в свой черный атласный халат и ажурный пеньюар. Я так не могу! С утра у меня обычно воронье гнездо на голове, лицо опухшее, я помятая, а во рту кисло. И никакой сексуальности в помине нет!

На часах время нещадно шло к обеду, а Кевин с Варей только проснулись, лениво почесываясь и зевая!

Сестра сразу же стала поглощать блинчики, оценив мое мастерство и заботу. Ганн, заметив мою нервозность, понял ее причины и взглядом указал на спальню, улыбаясь своей фирменной мальчишеской улыбкой.

— У тебя какие планы? — Крикнула Варя, когда я, сделав вид, что пошла в свою комнату, рванула в спальню сестры. На прикроватной тумбочке вожделенно сверкал смартфон Ганна.

— Не знаю. А что? — Схватив телефон, я решила поскорей убраться из их комнаты.

— Сегодня Виктор приезжает.

— Да. Знаю. — Я заглянула в кухню, поймав взгляд Кевина, и незаметно для Вари подмигнула ему. — Так или иначе, я никуда не собираюсь. И он может мне позвонить сам, если что изменится. Ладно, пойду к себе, книжку почитаю.

С этой фразой, я исчезаю в свою комнату и закрываю дверь. Меня лихорадит от нетерпения. Посчитав время, понимаю, что уже восемь часов в Саббате и звонить можно. Открываю телефонную книжку и ищу его. Среди множества имен нахожу заветное «Рэйнольд». Сердце готово взорваться из-за бешеного ритма. Звоню…

***

— То есть вы даете Стефану Клаусснеру только положительные характеристики?

— Именно.

— И вы никогда не замечали в его действиях превышение Инквизиторских полномочий?

— Нет. — Щелчок зажигалки, и Реджина затягивается через свой длинный мундштук. Мы все взвинчены. Стоим мрачные и пялимся на Архивариусов допрашивающих нас. Ева сидит белая, как мел, с широко открытыми глазами и крепко сцепленными руками. Подхожу к ней и в знак поддержки кладу руки на плечи. Валльде вздрагивает и оборачивается посмотреть, кто рядом с ней. Потом улыбается мне в благодарность и кладет свою холодную руку поверх моей. У меня отличный день рождения! Вечеринка в самом разгаре.

По делу Стефана глухо. Реджина покрывает тех, кто был свидетелями убийства Заклинателя, а это я и Ева. Потому что мы не можем доказать, что мы спасали жизнь Мелани. На словах получается все гадко: Стефан из-за личной неприязни к Химерам убил колдуна-немца. Прокололся Клаусснер на входной двери, где остались следы его магии. А я ведь его спрашивал — всё он зачистил, ничего не забыл?

Химеры после того, как мы проиграли дело Мелани, не упустили случая добить лежачего — им не понравилось, что Саббат вышел сухим из воды, что ни один Инквизитор не сгорел. Вот теперь решили отыграться на Стефане.

— Мисс Хелмак, тогда зачем вы его отправили на Начало?

— Просто нарушение порядка школы.

— Какое?

— Он ударил смертную.

— С каких пор стали так наказывать? Ведь, скажем так, провинность не достойна удалением из школы.

Твою мать! Этот кореец хитрый, как черт. Знает, на что жать. Мы находимся в кабинете вместе с новенькими, которых вообще это дело не касается. Но таковы правила. При допросе все обязаны присутствовать. Так же в комнате помимо Инквизиторов находятся кореец-Дознаватель и два его помощника — неизвестный мне Архивариус и Тогунде, который был Дознавателем по делу Мелани. Эти двое следят за нами, чтобы не было воздействия, магии и всяких разговоров и сообщнических знаков. Сейчас они допрашивали Реджину. Очередь Евы уже прошла. А вот мне предстоит еще отвечать на вопросы Сената.

Именно в этот момент заиграл мой мобильный, тут же привлекая всеобщее внимание и поднимая злость внутри меня: кого еще черт дернул?

Я достаю телефон, готовый скинуть номер, как тут же взгляд задерживается на имени звонящего — «Кевин Ганн». Я, как баран, смотрю на дисплей.

— Простите, у Рэйнольда Оденкирка сегодня день рождения. — Реджина обращается к Дознавателю, после чего оборачивается ко мне. — Это звонит твоя мама, дорогой?

Сообразив, что требуется соврать, я отпрашиваюсь у рядом стоящего Тогунде:

— Можно я отвечу на звонок? С утра жду его.

Тогунде в недоумении смотрит на напарника — тот кивает в знак согласия, после чего взглядом спрашивает у Дознавателя.

— Да, конечно, ответьте. — Кореец взмахом руки разрешает выйти.

Я кидаюсь из кабинета под трезвон своего телефона, как останавливаюсь в замешательстве у выхода — за мной следует Архивариус.

— Тогунде вас проводит. Простите, но таковы порядки.

Отлично просто! Я киваю и выхожу в коридор, смиряясь с тем, что разговор будет проходить под надзором Сената.

— Да?

Готовый услышать знакомый тембр Ганна с беспечными юношескими нотками, но застываю в шоке, когда в трубке звучит ЕЁ голос. Мое сердце забывает, как надо стучать, сбиваясь с ритма.

— Рэйнольд? Это я, Мелани.

Всё, что я могу сказать это сухое «да». На меня, не отрывая взгляда, пялится Тогунде, будто мой надсмотрщик в тюрьме. Сложив руки в ожидании, он замер в позе, превратившись во внимание. Сама собранность. У меня же пересыхает в горле и дрожат руки, но стараюсь не показать свою нервозность и радость, что могу слышать её.

— Я звоню поздравить тебя. Слышала, что у тебя сегодня день рождения…

Ее голос мягкий, тихий, неуверенный, но такой родной, такой реальный. Где же ты, Мел?

— Да. Спасибо.

В трубке повисает пауза. Я слышу ее дыхание и понимаю, что она в замешательстве. Не молчи, милая, не молчи!

— Как у тебя дела? — Я первым нарушаю эту тишину. Мои мысли путаются, в голове полный кавардак.

— У меня? Ничего… Нормально. А у тебя?

— Я… соскучился.

Это единственное, что могу сказать ей: малая толика того, что я чувствую. В трубке снова молчание. Слышу тихие всхлипы. Она плачет. Невозможно просто! Я не могу ее успокоить, и от этой беспомощности чувствую себя взвинченным, к тому же еще больше нервирует Тогунде, который уже дернул рукой, глянув на часы — показывает, что пора заканчивать разговор.

— Прости, но не могу говорить сейчас.

— Ты занят?

— Да.

— Может, мне перезвонить?

О боже! Я хочу этого! Но нельзя. Я не знаю, сколько пробудут тут Архивариусы. Да и опасно. Клаусснер уже в карцере. Мне еще не хватало там оказаться. Боюсь, как бы Архивариусы не оставили здесь кого-нибудь из своих или не поставили какие-нибудь магические запреты на нас. Слишком зачастили Саббатовцы в судах. Это чревато проблемами.

— Не стоит. Не звони. — «Не рискуй», — мысленно добавляю я. На том конце снова молчат. И я делаю то, что не должен был при Тогунде, проклиная себя на чем свет стоит: — И прекрати, пожалуйста, меня… звать.

— Звать?

В голосе Мелани слышатся нотки удивления. Это как глоток свежего воздуха, потому что слышать печальный голос невероятно тяжело. Я еле сдерживаю себя, чтобы не прошептать ее имя в трубку…

— Да. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела на ступеньках и позвала меня…

Я слышу глухую тишину, что на мгновение пугаюсь, что звонок прервался:

— Алло?

— Я тут. Просто… как? Я же была в Вяземке!

— Я тебя слышу! — Рычу я в трубку, ловя сосредоточенный взгляд Тогунде. Твою мать! Он может на минуту отвлечься?

— Рэй, это невозможно! Я же смертная.

Я только уж собирался ответить, как дверь открылась и в коридор вышла Кристен.

— Рэй! — Она громко окликает, разнося мое имя эхом по коридорам Саббата, и кивком головы указывает на кабинет. — Пошли! Они требуют именинника. Наверное, поздравлять будут.

Тогунде хмыкает на шутку Деннард, расслабляясь в своей позе.

— Меня зовут. Не могу больше говорить.

— Да, конечно.

Мне не нравится, как прозвучал ее голос! Но времени нет.

— Прости, — шепчу я в трубку и отключаю мобильник. Тогунде взмахом руки приглашает в кабинет. Я тяжело вздыхаю, пытаясь отвлечься и настроиться на предстоящий допрос. В конце концов, у меня теперь есть возможность с ней связываться. Если она звонила с телефона Кевина, то значит Ганн рядом с ней. А это уже много!

Начинай!

Я стояла и глупо пялилась на телефон, в котором шли частые гудки. «Прости», — и связь прервалась. Что сейчас произошло?

Ч Т О Э Т О Б Ы Л О?

Я не на такой разговор рассчитывала. В грудной клетке разрасталась боль — дышать стало трудно, сердце стучало, будто сорвалось с катушек. Я начала снова набирать номер Рэйнольда, но как пошли гудки, тут же сама скинула звонок.

Плачу. Точнее, слезы льются бесконтрольно, размывая дрянную реальность в пятна. Смотрю на мир глазами утопленницы.

В дверь стучатся, но, не услышав от меня ответа, решают робко заглянуть.

— Аня? — Это голос Кевина. Но самого Ганна не вижу — лишь нечеткий силуэт. Его горячие руки ложатся мне на плечи, а затем он берет мое лицо в ладони. — Что случилось? Ты звонила ему?

Я киваю. Чувствую, как он забирает телефон из моих не слушающихся пальцев.

— Ты с ним говорила?

Снова киваю.

— Что он сказал?

— Чтобы не звонила ему…

Откуда взялись силы прошептать? Ганн прижимает меня и гладит по волосам. И я плачу, уткнувшись в его плечо. Не знаю, сколько прошло времени, когда Кевин предложил мне умыться. Он отпускает, и я прохожу в ванную комнату, не видя ничего, наткнувшись на дверной косяк и споткнувшись о порог. Холодная вода действует освежающе. Я успокаиваюсь. Истерика, как гроза: нахлынула и прошла, оставив глухую тишину внутри меня. Пытаюсь разобраться, в чем было дело.

Сначала убил его голос. Резкий, холодный тон — понятно было сразу, что он не обрадовался звонку, не желал слышать меня. Это было невыносимо. Думала, бросит трубку, но он продолжил разговор и сказал, что скучает.

— «Не могу говорить сейчас», — и я воскрешаю в надежде, что не все потеряно. Просто это нелепость! Абсурдная случайность! Я не вовремя, надо только перезвонить попозже.

— «Не стоит. Не звони».

Он обрубает концы. Это как пощечины.

— «И прекрати, пожалуйста, меня… звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня…»

А вот это было неожиданно.

— «Я тебя слышу!»

Как? Я же смертная!

Смотрю на запястье — оно чистое, без Знака. Я не понимаю, как могла посылать ведьмин зов? Как он мог видеть и слышать меня? Бред какой! Так или иначе, это пустое и ненужное.

Рэй не желал меня слышать. Он сказал, что любит меня, там, на ступенях Вашингтонского суда, просто не простил. Возможно, пытается забыть и начать жизнь, где нет меня.

— «Рэй! Пошли! Они требуют именинника», — незнакомый женский голос в трубке возвестил, что у него жизнь течет по своему руслу, в своих берегах.

— Анька! С тобой там все хорошо? — тревожный голос Вари за дверью. Беспокоится. Наверное, видела меня, в каком состоянии шла в ванную.

— Да. Нормально, — мой голос ломается, звучит по-другому: с какой-то хрипотцой и тягучими нотками, будто я пьяная. Открываю дверь и вижу Варю, которая нервно щелкает ногтем, а в глазах волнение. Она влетает в ванную и обнимает меня. Позволяю сестре привлечь себя, и мы шепчемся, как детстве, когда было плохо, чтобы бабушка или мама не услышала.

— Мне Кевин рассказал…

— Я люблю его, Варь… А он попросил не звонить…

— Ну, может, это и к лучшему? Три месяца ему нельзя к тебе подходить и разговаривать с тобой. Может, он боится нарушить запрет?

— Нет… Не в этом дело. Он сказал, что любит меня, там, в Вашингтоне. Я его предала, а он не простил…

Варя приподнимает кончиком пальца мое лицо и заглядывает в глаза. По щекам опять текут слезы, но уже не так, просто капают. Сестра нежно утирает их.

— Если он действительно любит, то простит.

Я скептически ухмыляюсь, шепчу сестре, глядя в ее зеленоватые глаза.

— Это красиво в теории. В жизни даже любящие не прощают предательства. Ведь закон выбора суров. Нельзя получить сразу всё.

— А ты изменилась, — Варя смотрит на меня и жалеет. Обычно это я сострадала и уговаривала её, что всё будет хорошо. Кажется, мы поменялись местами. — Если он любит тебя, а ты его любишь, то будет всё так, как вы захотите. Магия сведет вас. И прощение будет. А если нет, то значит вам просто не по пути.

— Ты же его ненавидишь. Наверное, рада сейчас, что он не простил меня.

Я жестока в словах. Смотрю, как сестра немного, но отстраняется от меня. На лице Вари холодное отчужденное выражение.

— Я уже сказала, что чувствую по отношению к тебе и ему. Но мне не нравится видеть, что ты страдаешь. Если честно, его отказ меня не радует, но и сожаления не чувствую. По крайней мере, это даст тебе толчок оценить то, что вокруг.

Она отворачивается от меня и начинает рассматривать кафель, будто он стал интересней.

— Сегодня приедет Савов. Погоди отталкивать его. Дай ему шанс.

— Хорошо, — я смиряюсь, как и всегда. Поломки в моей системе бытия только таким способом исправляются.

Он приехал к вечеру с огромным букетом роз. Ярко алые — цвет крови. Бутоны были словно взрыв багрянца из тонких зеленых стеблей с шипами. Скрипящие, шуршащие пакетом. Принимая их из рук Савова, розы, будто злобно зашелестели на меня, пару раз уколов мои руки и обдав сладким ароматом. Первое желание — избавится от этой мерзости. Но я их поставила в вазу. Цветы не виноваты. Это всё я со своей больной психикой.

— Аня, я соскучился, — Виктор повторяет то, что сказал мне Рэй, невольно вызывая боль и горечь в душе. Но я не показываю этого, улыбаюсь, как кукла, позволяя себя обнять и поцеловать в щеку.

— Я думаю, вас стоит оставить одних, — Варя хитро ухмыляется и утаскивает гулять Кевина. Мы остаемся с Виктором одни. Не знаю, сколько мы проторчали в прихожей, где Савов меня обнимал, а я позволяла. Но вскоре не выдерживаю.

— Кофе? — я помню, что Виктор пьет арабику — три ложки на маленькую турку без сахара. И не дожидаясь ответа, выскальзываю из его объятий, иду на кухню, где делаю вид, что поглощена приготовлением кофе. На секунду теряюсь, и мне кажется, что я одна в кухне. Оборачиваюсь и вижу, что Виктор стоит, опершись плечом на стену, и не сводит с меня своих серых хитрых глаз.

Не придумав ответа, смущенно улыбаюсь в ответ.

— Как в прежние времена, — он напоминает мне, как после моего выпуска с Начала, приходил к нам. Я была влюблена в него, как кошка. Все искала ласки с его стороны. Выслуживалась. А он покровительственно главенствовал в наших отношениях. Тогда это было нормальным. Сейчас после недели любви, когда грелась в лучах солнца по имени Рэйнольд Оденкирк, мне не нужен холодный свет луны Савова. Я замерзаю с ним.

«Погоди отталкивать его. Дай ему шанс».

— Помнишь, как ты смеялся, когда я работала над притяжением предметов и примагнитила к себе сковородку?

Савов тут же разражается смехом. О, да, это было одно из самых нелепых и смешных наших воспоминаний! Виктор с телекинезом отлично управляется с заклинанием притяжения — это, как говорится, в крови. У меня же не получалось притяжение: то перелет, то недолет, то примагничивание.

— Ты мне ведь так и не ответила.

— Что?

— Я сказал, что скучал по тебе.

Он лукаво смотрит исподлобья, а у меня внутри всё переворачивается. Нет, не скучала.

— Виктор… Я… Прости меня.

Вот и всё, что могу сказать. А как еще? Я внутри полая, пустая, а когда-то там были чувства — ведь были! — а сейчас только и осталось, что извиняться: не удалась ни как жена, ни как невеста, ни как возлюбленная, ни как жертва обмана, ни как Инквизитор. Даже Химерой не могу быть.

В этот момент шипение гаснущей конфорки возвещает, что кофе выкипел. Я начинаю суетиться: наливаю напиток в чашку, пытаюсь осторожно вытереть плиту.

Я не слышу, как он подошел ко мне сзади, лишь чувствую, что его большие ладони заскользили по талии, окольцовывая в объятиях. Я замираю. И тут его губы касаются моей шеи, неловко дергаюсь — и моя рука попадает на раскаленную конфорку. Я взвизгиваю от обжигающего железа. Моя кожа горит. Очень больно! Охая и хныча, кидаюсь к раковине, чтобы залить ожог холодной водой.

Виктор цокает, как обычно делал, когда я попадала в нелепые ситуации вроде этой.

— Давай помогу. — Он осторожно берет мою руку, дует на ожог и произносит «sanitatum», чтобы быстрее зажил. Сейчас должен исчезнуть.

— Я такая неловкая.

— Ты всегда такая была! — Савов смеется, глядя в глаза. Мне это не нравится. Получается, что он смеется надо мной! Рэй такое себе бы не позволил.

Забудь, Аня, забудь! Всё. Тебя не простили.

Но Виктор не замечает моего недовольства и пытается снова обнять. Я внутренне ломаю себя, соглашаясь на близость: кладу руки ему на плечи, все еще ощущая, как жжет ладонь. Савов подумал, что я даю разрешение на большее, и стремительно приникает к моим губам. И снова ломаю себя, позволяя вспомнить, каково целоваться с ним. Его губы более жесткие, требовательные, напористые. В поцелуях Савов — хозяин, только он позволяет получать мне или не получать удовольствие. Виктор стискивает, положив руку на затылок, чтобы я не смела отпрянуть раньше времени. Его вкус — вкус моря: чуть соленый с шипровым запахом парфюма.

В конце концов, я с ним целовалась много раз. Его объятия — давно изведанная территория. Поэтому стараюсь расслабиться и, если не получить удовольствие, то хотя бы не отторгать мужчину.

— А вот и мы. Простите, что так скоро! Там дождь начался, а мы зонтиков не взяли. — Варя с Кевином входят в кухню и сразу замечают нас. Думаю, что по мне итак всё видно. Сестра смущенно, но, не скрывая радости, отводит глаза. Кевин смотрит хмуро. В его взгляде читается, что ему не нравится то, что увидел.

— Вы нам помешали, — Савов бесцеремонно осаживает сестру и Кевина, несмотря на то, что все произносится с вежливой холодной улыбкой.

Варя сразу как-то тушуется. На мгновение кажется, она даже испугалась. Но Ганн сразу берет ситуацию в свои руки, обворожительно и задорно улыбнувшись.

— Всё. Нас нет. И не было. Мы ваши галлюцинации.

Он практически утаскивает Варю из кухни. Как только сестра с Кевином уходят, Савов поворачивается, сладко облизываясь.

— Нас прервали.

— Нет, прости, но на сегодня поцелуев хватит.

Я смущена и раздосадована, что меня видели в объятиях Виктора. Да и поцелуй не зажег былой страсти и желания. Это еще вдвойне неприятней. Не вижу причин продолжать наши отношения.

А пока решаю начать разговор, разглядывая ожог на своей ладони:

— Когда к тебе отправляемся?

— Дня через два. Там все уже в курсе, что ты приезжаешь.

Я никогда не была в клане Савова, но Альфа славился сильными и беспредельными магами. Он был популярен еще тем, что там было много мужчин — это противоположность клану Юрей: женщин туда брали очень редко, либо попадали случайно, как я.

— А почему через два дня? У тебя какие-то дела?

— Да. С Марго поговорить и Джеймсом.

— Джеймс? Он тут?

— Да. Приехал вместе со мной.

Джеймс Морган — любовник Марго, заодно Темный клана «Альфа». Хитрый черт. Я его видела пару раз и то мельком. Знаю только по разговорам. Так же знаю, что когда-то у Альфа было двое Темных — братья Морганы. Но близнец Джеймса ушел в Сенат и где-то до сих пор там.

— Понятно. — Больше мне сказать нечего. Как-то резко закончились все темы.

— А ты чем занималась?

Говорить, что убивала время мыслями об Оденкирке, что звонила сегодня в обед — не хочется, и не надо.

— Ничем. Ездили в Вяземку, виделась с мамой.

— И как?

— Всё так же. Вяземка разваливается, мама нас ненавидит. Зачем Марго посылала нас туда?

— Марго хочет, чтобы ты забыла о Мелани Грифит и стала прежней. — Савов элегантно присаживается на стул и внимательно, изучающе смотрит на меня. — Только вопрос: что хочешь ты?

— Не знаю. Я даже не уверена — хочу, чтобы мой Знак проявлялся или нет.

Савов берет мою руку и нежно гладит её. Он никогда таким не был.

— Так или иначе, я жду Химеру. Свою Химеру. — И целует в запястье, заглядывая в глаза.

— Ты никогда не был столь нежным со мной.

— Исправлюсь, — и он целует меня в ладонь, незаметно задев ожог. Я не подаю вида, что больно, а Виктор не замечает. Именно в этот момент меня осеняет.

Почему до сих больно? Во Франции мне проткнули руку — рана зажила в считанные минуты. А тут маленький ожог, который никак не пропадет.

Я вынимаю руку из горячих ладоней Савова и смотрю на нее, как на нечто любопытное, диковинное.

— Аня? — Савов пытается понять мое странное поведение.

— Почему не заживает?

— Детка, ты же смертная! Конечно же, не затянется так быстро.

Нет. Это не то. Раны же затягивались!

— «И прекрати, пожалуйста, меня… звать. Ты постоянно зовешь. Позавчера ты сидела где-то на ступеньках и позвала меня… Я тебя слышу».

Ведьмин зов, усиленный страданиями сердца и любовью, покрывал огромные расстояния, пробивался через пространство и время, и доходил до адресата — до Оденкирка. Смертные так не могут. Что это значит? Что, черт возьми, происходит?

Недолго думая, я хватаю нож для разделки мяса и резко провожу лезвием по ладони. Боль молниеносно опаляет руку. Начинает жечь и сильно идти кровь. Запах солоноватый, железный — запах жизни.

— Анна! Что ты делаешь?

Савов вскакивает и хватает меня за кисть, теперь и он испачкан моей кровью.

— Не понимаю! Почему не заживает? Почему раньше затягивались, а сейчас нет? Почему зов проходит, а мой дар не работает?

Ошалевшая, ничего не понимающая, кидаюсь в комнату сестры.

— Кевин!

Он выходит ко мне из зала. За мной стоит Савов, из спальни выходит Варя, испуганно таращась на мою окровавленную кисть.

— Аня, что всё это значит? — Варька смотрит на Савова в поисках ответа.

— Я и сам бы рад послушать.

— Она не заживает!

Меня заедает на этой фразе, как испорченную пластинку. В башке хаос мыслей и догадок. Но нужен Кевин!

— Кевин! Ты должен воздействовать на меня!

— Что? — Три голоса в унисон.

— Увеличь мой дар, как делал в Саббате. Помнишь? Нужно, чтобы знак проявился!

— Аня, нельзя! Ты смертная! — Сестра пытается отговорить меня.

— Послушай Варвару, не вздумай. Это чревато. Надо просто залечить рану.

— Кевин! — Я не слушаю никого, только умоляюще смотрю в медовые глаза Ганна. Он стоит бледный в полной растерянности.

— Аня, ты помнишь, чем закончилось всё в прошлый раз? Перегруз — не самое страшное.

— Так! Хватит! — Варя кидается ко мне и пытается остановить кровотечение. Пол подо мной уже достаточно запятнан.

— Варя, мне нужен Кевин. И он сейчас воздействует на меня.

Я практически рычу на сестру, осознавая, что в данный момент я больше похожа на Химеру, чем она.

Варька отступает, а я хватаю за руку Ганна.

— Начинай!

Все разом затихают. Ганн нерешительно косится на Савова, который, кажется, готов убить только взглядом, дай только волю.

— Я СКАЗАЛА, НАЧИНАЙ!

И магия током начинает идти по телу. Приятное щекочущее чувство наполняющей меня энергии. Я не свожу взгляда с запястья — пусто.

— Сильнее, Кевин.

И ток увеличивается. Теперь он покалывает мои нервные окончания. Но снова пусто — Знак даже не думает проявляться, а рана не затягивается.

— Еще! Сильнее! — Приказываю я.

В ответ слышу голоса сестры и Савова:

— Аня!

— Прекрати! Это опасно!

— Кевин, по максимуму. Как можешь! — Мне всё равно на них. Хочу докопаться до истины — кто я.

И теперь я чувствую мощь силы Ганна. Магия уже жжет вены и гудит в ушах. Сердцебиение заходится в ритме, меня прошибает холодный липкий пот. Знак начинает проявляться тусклыми скупыми тремя нитями.

— Ну, давай! Что же ты не проявляешься? — я скулю, мне уже плохо, голова кружится от магии, задыхаюсь, а Знак медленно проступает сквозь кожу. Я слышу, как увеличивается еще сильнее мощность дара, подгоняя появление первых завитков, но в этот момент происходит вспышка — между моей рукой и Ганна проходит нереальный разряд магии. Дар опаляет все мое тело, взрываясь в области сердца. Меня отбрасывает назад. А дальше темнота. Глухота…

***

Я сижу в машине и жду ее в указанном месте в назначенный час. Из радио доносится тягучая песня Ланы Дель Рей. В подстаканнике дымится кофе из Старбакс. Я нервно стучу пальцами по рулю, будто это ускорит ее приход.

Взвинчено. Нервно. На всякий случай проверяю силок в кармане. В кобуре ждет Ruger LC9, когда его вытащат и пристрелят им какую-нибудь Химеру. Но не сегодня. И не ее. Взяла оружие ради спокойствия. Еще в бардачке лежит моя Беретта, подаренная Куртом, который разбирается в оружии лучше всех в Саббате.

— «Ты где?» — ее голос проносится в крови.

— «Крайняя машина справа».

И вот уже вижу, как она идет твёрдым шагом в мою сторону. На ней нет яркого красного пальто, просто черная куртка и джинсы. Одета обычно, чтобы не заметили. Хотя не обратить на нее внимание очень трудно — слишком красивая и яркая. Почти как мой Стефан. Он тоже, несмотря на свой порой запущенный вид, привлекает внимание противоположного пола. Не скажу, что ревную, но и не радуюсь, когда с ним начинают нагло заигрывать.

Она подходит и стучит по стеклу дверцы машины, чтобы открыла. Нажимаю на разблокировку — слышится тугой щелчок. И вот ее сладкий запах духов с горчинкой звучит в салоне раньше, чем садится Лаура. На улице мелкая морось. Два часа дня.

Навязчивый аромат парфюма усиливается из-за ее влажных волос. Мне не нравится, что приходится с ней общаться, но по-другому — никак.

— Отказали? — Я первая начинаю разговор без вежливых вступлений. Лаура недовольна. Она откидывает темную прядь волос, и я замечаю, что на запястье Знак ничем не скрыт. Видно торопилась и ей было не до этого.

— Они все, как один, твердят, что помогать не будут.

— Я тебе говорила…

— Может подкупить кого-нибудь из Сената?

— Кого?

— Какая разница? Есть свои люди. Просто посмотри этот вариант и всё!

Я сосредотачиваюсь на этом варианте будущего. Тяжело, когда нет конкретики — грядущее размытое. Образы клубятся и развеиваются. Но все еще пылает костер со Стефаном.

— Нет… Всё то же.

Лаура разочарованно выдыхает и нервно начинает грызть ногти. И снова несвойственная деталь в ее облике — ненакрашенные губы.

— Я повторяю снова: нужно вытащить Мелани в суд с показаниями. Она единственный наш шанс.

— Ева, не тупи! Уверена, что всё это затеяли Альфа с Тенями, не забудь приплести еще десяток других кланов. И вот как ты представляешь, я пойду просить у них, чтобы выдали свидетельницу? Я даже не сунусь туда.

— Ага. Значит, как подкупать Сенат — ты можешь, а к Марго сунуться боишься.

Лаура смотрит на меня своими пронзительными синими глазами. У Стефана они темно-карие, доставшиеся от отца.

— Все-таки, ты еще та сучка.

Я хмыкаю.

— Спасибо за комплемент. — Отворачиваюсь и делаю глоток кофе. Напиток уже остыл и не бодрит, получается какое-то противное варево. — Может тебе попробовать обойти Марго, напрямую обратиться к Мелани?

— Марго мне голову оторвет.

— Воздействуй на нее.

Впервые вижу Лауру испуганной, злой и беспомощной.

— Если хочешь, я поговорю с Мелани. Мне тоже голову оторвут за это. Но ради Стефана…

— Не надо тут намекать, что ради Стефана ты готова на всё, а я нет! Не забывайся, Валльде! Ты и толики не пожертвовала ради него в сравнении со мной! И всё это, чтобы в один миг на горизонте появилась шведка и забрала его.

— Он не вещь!

— Он мой брат! Он моя родная кровь, мои слезы и надежды! Он — моя семья!

Мы уже обе кричим друг на друга. Воздух в машине начинает вибрировать; магия бешено носится по венам, готовая выйти из-под нашего с Лаурой контроля. Клаусснер начинает ругаться на итальянском, я делаю вид, что не знаю языка.

— Ладно, Валльде, я устрою тебе встречу с Шуваловой! Только никому, слышишь?

Она с грацией кошки выходит из машины. Но прежде чем уйти, она наклоняется, чтобы посмотреть мне в глаза и говорит:

— Если уговоришь ее дать показания, если Стефан останется жив, так уж быть, я приму тебя, как равную для него, девочка-мажорка.

Хлопок двери и она стремительно уходит от машины.

Девочка-мажорка — так она называла меня на Начале. Лаура, которая пожертвовала образование, собой ради брата, никогда не принимала нас с Ноем, потому что мы из благополучной семьи финансистов. У Валльде было все в достатке, тем временем как Клаусснеры жили в нищете с чокнутой мамашей, где всю ответственность за проживание взяла на себя Лаура. Поэтому она не может простить мне, что все ее жертвы не были оценены братом, что тот не стал Химерой, не разделив те же жизненные приоритеты, что и она, что однажды на Начале «появилась шведка и забрала его».

Теперь мы с ней в одной лодке и нам решать, куда и как грести, если хотим спасти Стефана. А я должна спасти, потому что наши дети стали исчезать из грядущего, так же как в вариантах будущего начинаю стираться и я…

Кто такая Мелани?

Как только они ушли, все почувствовали облегчение. Хорошо, что не оставили в Саббате надсмотрщика за нами и никаких запретов не наложили.

— Ной, повтори, — обращается Реджина к Валльде, чтобы тот снова прокрутил некоторые детали допроса. Хелмак пытается понять — допустила ли она оплошность в ответах или нет. Курт хмуро сидит и вертит в руках гильзу от патрона. Новенькая Чейз о чем-то тихо переговаривается с Артуром. Ева сидит с отсутствующим взглядом: она поднимает сострадание в моей душе. Я подхожу к ней, ловя косой взгляд Кристен.

— Ева, тебе принести что-нибудь? Может воды?

Я присаживаюсь на корточки возле ее ног. В серо-голубых глазах плещется ужас.

— Они его сожгут, Рэй… — Я слышу, как дрогнул ее голос. — Ни один вариант будущего не допускает, что Стефан останется жив.

Я нежно беру холодные пальцы девушки и пытаюсь согреть в своих ладонях.

— Ева, ты забыла одно «но».

Она удивленно смотрит меня, я же пытаюсь подбодрить упавшую духом подругу.

— Ты забыла, что ты никудышный пророк.

Я все-таки смог вызвать улыбку у нее, но тут же слезы потекли по ее щекам.

— Иди сюда, — я встаю и привлекаю Валльде в свои объятия, глажу по спине и волосам, вспоминая, что когда-то так успокаивал другую девушку в лифте.

— Кстати, что нужно было Мелани? — Реджина оборачивается ко мне, услышав мои мысли. Все замирают и смотрят в нашу с Евой сторону. Даже подруга чуть отстраняется, чтобы заглянуть в мое лицо.

— Она звонила поздравить… — я невольно опускаю взгляд на свои ботинки, чтобы никто не видел мою боль. Мелани звонила, а я не смог нормально поговорить с ней. Скупое «я соскучился» вместо исповеди, как мне дьявольски тяжело без нее. Еще чуть-чуть и я кинусь поиски от тоски.

— Тебе же нельзя с ней общаться. — Ной смотрит на меня исподлобья: не могу понять — осуждает он или констатирует факт.

— Нельзя. Но общался. Притом при Архивариусе.

— Он ничего не заметил. Можешь не волноваться, — Реджина успокаивает мои сомнения по поводу Тогунде, который проторчал весь разговор у меня на глазах, вслушиваясь в каждое произнесенное слово.

— А кто такая Мелани? — Ее голос звучит неожиданно резко. Кристен смотрит на меня испытвающе, сама же сидит в расслабленной позе, по-мужски расставив широко ноги и заткнув пальцы за пояс. И снова дерзит, снова сует нос в мои дела. Игнорирую.

— Это одна из наших бывших учениц, — вежливо поясняет Реджина.

На слове «бывшая» я не сдерживаюсь и хмыкаю.

Ева внезапно отходит и, бормоча извинения, уходит.

— Интересно, — доносится голос Реджины, как только за Валльде закрывается дверь. Хелмак смотрит вслед ушедшему пророку.

— Надеюсь, она не додумалась обратиться к Мелани? — Курт словно очнулся от своей игры с гильзой. Меня передергивает от мысли, что Ева решила обратиться к той, чье имя вертится у каждого в голове, но никто не озвучивает: все понимают, что спасти Стефана — это показания Мел в суде, но она у Химер. И еще на нас запрет Сената. От этого становится невозможным спасение Клаусснера с помощью Гриффит.

Мелани… Я словно опять слышу нежный голос в трубке. Надеюсь, что я ее не оттолкнул от себя своими скупыми ответами.

— Рэй, это невозможно! Я же смертная.

Надеюсь, что это так, и будет оставаться такой еще до окончания запрета Сената. Мелани… Мелани… Мелани. Мысли о ней крутятся постоянно.

Надо постараться отвлечься…

— Пошли! Пора на занятия. — Я грубо кидаю через плечо Деннард, уходя из кабинета. Слышу, как скрипит стул под ней и следующие за мной ее легкие шаги.

— Показывай. — Я приказным тоном обращаюсь к Кристен, кладя перед ней пустой силок. Мы находимся в оружейной. Хочу понять, что она знает, а что — нет.

Деннард с наглой ухмылкой берет силок, открывает его и начинает плести заклинание. Вязь выглядит цепкой и вязкой энергетической субстанцией — очень хорошо. Но надо проверить.

Кристен вкладывает в пластиковую коробку и закрывает. После чего протягивает мне.

Беру силок в руки — тяжеловат для нормы.

— Пошли проверим.

Я отправляюсь в спортзал. Кристен следует за мной.

— И все-таки, кто она? — мы уже на втором этаже, подходим к залу. Я пропускаю даму вперед.

И снова молчу на ее вопрос.

В спортзале прохладнее, чем в самом замке. На улице пасмурно, того и гляди хлынет дождь. Снимаю пиджак, закатываю рукава у рубашки, убираю часы, чтобы не разбить.

— Попробуй поймать.

— В смысле? — Кристен смотрит пронзительным непонимающим взглядом.

Я готовлюсь к удару и электрическим разрядам силков.

— Попробуй меня поймать. Я же должен проверить, насколько ты правильно плетешь заклинание для силков.

— Ну как знаешь! — Она хищно улыбается и кидает в меня ловушкой.

Пластиковая коробка падает у моих ног, раскрывшись и выпустив энергетическую сеть. Меня сшибает с ног, будто кто-то огромный набросился, и заваливает на пол, сильно сковывая каждую мышцу, — знакомое неприятное ощущение. В последний раз меня держали силки Химеры, из которых я наблюдал, как пытают Мелани. Но в отличие от тех — ловушка Кристен неидеальна. Заклинание связано туго и добротно, что я не могу пошевелить ногами и левой рукой, но где правая рука — брешь. Силки Деннард держатся лишь на нескольких энергетических нитях, не смотря на тугость и силу их. Поэтому свободной правой рукой вызываю заклятие энергетического ножа и разрезаю силки, к изумлению Кристен, которая с удовольствием наблюдает, как меня приковало к полу.

— Хорошо. Вязь тугая. Но у тебя проблема с покрытием. У меня была свободная рука. Попробуй еще раз, — я кидаю ей в руки пластмассовую коробку, чтобы она еще раз сделала силки. Деннард недовольно косится, но бормочет заклинание и создает новую ловушку.

— Еще раз! Только сейчас я буду нападать на тебя. — Я снова готовлюсь, разминая руки. — Защищайся, сразу силок не выкидывай.

— Без разминки будем драться?

— А ты спрашиваешь у Химер разминку? — Она ухмыляется, поняв, что спросила глупость. Я пользуюсь этим моментом и посылаю заряд магии, схватив ее в энергетический кулак и несильно сжимая. Кристен барахтается, я жду, когда она будет отбиваться.

— Ну? — не выдерживаю я, подгоняя ее. Но видно, что бесполезно. Уже с первого удара я поймал Деннард. Прекращаю воздействовать, отпуская ученицу. Кристен падает, как подкошенная, на колени.

— Это нечестно! Ты воспользовался тем, что я отвлеклась! — Она рвет и мечет. Бесится. Кажется, за последние два дня я сильно повредил ее самоуверенность. Мне нравится сбивать с нее спесь — слишком своенравна.

— Извини, в следующий раз буду высылать тебе письма c просьбами на атаку.

Она дышит шумно и часто, рот яростно кривится, некрасиво искажая черты.

— Еще раз, — приказываю я, кружа вокруг нее. Кристен, не отрывая взгляда от меня, снимает кофту, оставаясь в тонкой майке, через которую просвечивает черный бюстгальтер, на руках напульсники, один из которых скрывает Знак. Я притягиваю силок в свои руки. — Попробуй, отними!

Деннард начинает посылать один за одним заряды — то огненные, то силовые; я легко от них уворачиваюсь, некоторые даже могу отрикошетить. Кристен это бесит еще больше.

— И ты еще хотела к Охотникам! Ты даже попасть в меня не можешь.

Всё. Я вызвал приступ ярости и бешенства. Деннард посылает самый сильный из всех зарядов, сумев сшибить меня с ног. После чего тут же пытается «сжать» заклинанием. Чувствую, как меня захватывают в тиски ее энергетические потоки, но недостаточно мощные — на своей шкуре испытывал и более сильные.

— Ego speculi! — я посылаю заклятие, и ее захват отражается от меня, попадая в хозяйку. Кристен охает, но тут же отпускает свое заклинание, которая сама и создала.

И вот мы оба стоим друг против друга, готовые атаковать. Я начинаю плести заклинание пут.

Сообразив, что надо нападать, Деннард делает то, чего я не ожидал: создает чары высшего уровня, притом так быстро, что не успеваю отреагировать…

Кто-то назвал это заклятие «тьма Египетская*», потому что надо произносить с поднятой рукой и правильно воздействовать на противника, тогда он моментальноослепнет на некоторое время.

Я лишаюсь зрения, тьма приходит неожиданно, что теряюсь и подставляю сам себя — Кристен с легкостью сбивает на землю. После чего отбирает силок из моих рук и приковывает заклинанием из ловушки к полу. В этот момент прозреваю, и свет резко бьет по глазам, вызывая резь и слезы. Проморгавшись, вижу, что надо мной нависает Кристен с довольной улыбкой. Она вся сияет от гордости.

— Ты так и не ответил. Кто такая Мелани?

— Тебе уже ответила Светоч. — Я пытаюсь понять, где слабое место силка: заклинание опять тугое, но явно неравномерно сплетено.

— Ее ответ не объясняет того, как ты меняешься в лице.

— Да? И как же? — Я ухмыляюсь, создавая вид беспечности, будто я тут не лежу «приклеенным» к полу силком. Хотя, мне не нравится тема нашего разговора…

Деннард не должна вообще влезать на эту территорию!

— Не знаю. Ты как-то весь напрягаешься. У тебя сразу такая маска на лице, что не понять эмоций.

Пока она говорила, я нашел силовую брешь в заклинании — не может ученик плести сразу же правильные силки. Это приходит с опытом. Если тот был криво сделан, то и этот тоже.

Я приподнимаю голову, чтобы посмотреть на свои ноги и оценить, сколько нитей меня там держат. Это дается с трудом, потому что стоит двинуться — силки тут же отдаются болью в каждую мышцу тела.

— Так кто она?

— Ученица, как и ты.

— Твоя?

Я мычу в знак согласия, а сам пальцами, превозмогая боль, тянусь к бреши, чтобы там создать заклинание энергетического ножа и вскрыть силки.

— И где она?

— Ушла.

— Почему?

— Не выдержала моего педагогического подхода, — и рву энергетические нити, одновременно сбивая заклинанием Деннард. Девушка кубарем отлетает к противоположной стене на сложенные маты.

Пока она не пришла в боевую готовность, успеваю сплести заклинание пут и наслать на нее.

Она вцепляется в невидимую веревку вокруг шеи, которая начинает ее душить. Пытается встать.

— Ruit! — Я придавливаю нахалку к полу и снимаю путы с шеи. Она громко вдыхает благословенный воздух полной грудью. Кажется, переборщил с заклятием.

Теперь я стою над ней и смотрю, на лежащую и беспомощную девушку, которая придавлена моими чарами.

— Кто научил «Тьме Египетской»?

— Один учитель, который лучше, чем ты.

Дерзит, но видно, что она напугана. Я доказал, что сильнее, что опять Деннард проиграла.

— Ты знаешь, что это излюбленное заклинание Химер?

— И к чему это ты мне сказал? Думаешь, мой учитель был Химерой?

— Нет. Я это к тому, что ты должна знать этот факт. Чтобы не было неожиданностью в бою.

— Для тебя, похоже, было неожиданным. — Она смеется, гордо задирая подбородок и показывая изящную тонкую шею. — Даже контрзаклятие не использовал.

Я присаживаюсь на корточки возле нее, аккуратно подобрав брюки, хотя меня тут помяло изрядно в бою.

— Запомни, Деннард, у «Тьмы Египетской» нет контрзаклятия. На то она и тьма.

Кристен выслушивает с яростным блеском в глазах и соблазнительной улыбкой. Почему-то у меня проходит аналогия с Химерой. Она больше похожа на них, чем на Инквизиторов. Как вообще Деннард попала на нашу сторону? Хотя, Стефан тоже почти был Химерой. Однако судьба уготовила для него другое развитие сюжета. Может, с Кристен так же? Вполне.

— А можно вопрос? — она соблазнительно улыбается, после недолгой нашей паузы. Я тоже начинаю в ответ улыбаться. Хотя уверен — оба готовы придушить друг друга, несмотря на показное дружелюбие и некое подобие флирта.

— Я весь во внимании.

— Она была красивая? — увидев, что я не понимаю, поясняет: — Мелани, была красивая?

Словно нож всадила в сердце. Почему «была»? Что ее так зациклило на этой теме? Кажется, Деннард, как хищница, почувствовала мою слабость — мою рану, и теперь будет постоянно наносить по ней удары. Ну что же…

Я медленно наклоняюсь, будто хочу поцеловать ее, чувствуя, как девушка замерла на вдохе от ожидания. Так и есть! Влюблена по уши. А делать этого не стоит! Вот тебе первый урок: не тронь тему Мелани. Я оглядываю ее лицо, будто любуюсь, останавливая взгляд на приоткрытых губах, и произношу.

— Красивая ли она? Очень. Ты и рядом с ней не стояла.

Теперь смотрю в ее глаза, не скрывая презрения и ненависти. В ответ получаю то же самое, только приправленное женской обидой.

Я встаю и теперь смотрю на нее с высоты своего роста. Она униженно отводит взгляд в сторону.

— У тебя силковое заклинание слабое. Вязь тугая, хорошая, но не ровная — покрытие состоит из пары энергетических нитей. Твоя задача на сегодня сплести мне сильное, тугое, чтобы было хотя бы пять нитей — минимум. Проверю после обеда.

После чего ухожу из спортзала, прихватив свой пиджак. Ощущения в душе дрянные, будто наследили там. Нужна чистка. Срочно. Поэтому направляюсь на плавучий дом, перечитывать Уайльда.

— Показывай.

Мы только что из столовой. Не дело, конечно же, проверять силки на сытый желудок, но ничего не поделаешь. Кристен замкнута и холодна. От нее просто исходят волны отчуждения и неприязни ко мне. Все-таки я унизил девушку, обидел. Пришло время извиняться. Иначе она мне точно свернет шею, если предоставится такой случай: ведь от любви до ненависти — один шаг. И я сам подтолкнул ее к этому шагу.

Деннард молча и без вопросов становится напротив и кидает в меня силки. Коробка раскрывается и мощное захватывающее заклинание обрушивается на меня, сбивая с ног так, что отлетаю на пару метров, после чего меня «приклеивает» к стене зала. Тугая вязь давит на тело и грудную клетку. Очень мощно! Не то, что пошевелиться не могу, даже просто пребывание в силках отдается болью. Я, морщась, пытаюсь сосчитать сколько энергетических нитей на мне…

Пять. Всего пять. Мало. Зато очень сильные! Не нити, а настоящие стальные канаты. И все равно есть брешь, где рука. Но уже протиснуть пальцы к ней не просто — дико больно.

— Отпускай, — я стараюсь не заныть и не закричать от боли. И Деннард разрушает силковое заклинание, из которого падаю на пол с двухметровой высоты.

— Отлично! Лучше чем с утра. Хотя недочеты есть. Но за счёт тугости заклинания ты их перекрыла.

Я растираю ноги — им больше всего досталось от силков, сейчас мышцы болезненно ноют после давления ловушки. Девушка кивает в знак благодарности за похвалу, отводя глаза, в которых читается обида на меня.

— Кристен, — моя ученица оборачивается и вызывающе смотрит в глаза. — Я хочу извиниться за свои действия с утра. Понимаю, что не должен был играть на твоих чувствах. Но и ты должна знать, тема «я и Мелани» — очень личная. И со всеми подряд я на нее болтать не буду.

— Я так и поняла, — Кристен говорит тихо и опускает взгляд. Видно, что она смиряет свою гордыню. — А нельзя было сразу это сказать?

— Нельзя. Тогда бы ты не поняла, что это личное.

И снова голубые глаза Деннард гневно блестят, пока девушка не замечает, что я улыбаюсь, специально спровоцировав ее.

— Может и хорошо, что она ушла от тебя!

— Почему?

— Ты грубо себя ведешь с девушками.

Я хмыкаю. А она права, если вспомнить, как себя вел с Мелани в самом начале нашего знакомства. Обзывал чудовищем, публично унижал, всячески игнорировал и не доверял. Зато потом влюбился так, что и минуты не мог без нее. Сейчас сам удивляюсь своей выдержке. Хотя понимаю, что это ненадолго. Тяжело бороться с самим собой.

— Она была твоей девушкой?

Деннард продолжает. Да что с этой девицей не так? Одного урока ей было мало?

Я поворачиваюсь и вижу, что она серьезно интересуется, не для издевок. Поразмыслив, решаю снова не отвечать. Меньше знает — крепче спит.

Именно в этот момент я почувствовал Мелани: забытое прекрасное чувство ее энергии. Когда-то я искал ее по зову крови: мягкая нежная магия клубилась вокруг меня и помогала найти ее. Но в этот раз, после нежного всполоха ее магии в моей крови, на меня обрушивается подобно волне — резко, оглушающе, удушающе.

Удар ее энергией приходится в солнечное сплетение, что я сгибаюсь пополам, пытаясь вдохнуть. Я даже увидел Мелани, стоящую за спиной удивленной, ничего не понимающей Кристен.

Любимая просто смотрела на меня своими голубыми глазами — осколки неба; мгновение — и в области сердца проносится невероятная боль, сжимающая мышцы, словно от тока, что невольно с вскриком хватаюсь за грудь. Мелани уже нет — исчезла.

— Рэй! Тебе плохо? — Кристен подлетает ко мне, заботливо подставляя руку, чтобы оперся. Я пытаюсь сконцентрироваться и понять, что произошло. Мел… Мелани, милая, что случилось?

— Кристен, посмотри, чтобы я вернулся в тело! Следи за моим пульсом. Если начнет замедляться, буди меня!

— Да что случилось-то? — Она восклицает, наблюдая, как я стремительно кидаю пиджак на пол, а сам ложусь на него, как на одеяло. Снимаю часы и кладу Деннард в руку.

— Кажется, она открыла мне сознание…

— Она? Кто?

Но я уже бормочу заклинание, чтобы уйти из тела. И вот толчок — выход. Легкость. Парение. Я обращаюсь ко Вселенной показать мне Мелани, и Она откликается. Переношусь в незнакомое узкое помещение, где происходит какая-то непонятная мне возня. Ужас накрывает, как только понимаю кто эти люди и что происходит.

— Давай, дыши! Аня, дыши!

На полу лежит бездыханная Мелани, возле нее на карточках сидят Савов и Кевин и пытаются реанимировать ее: Кевин делает искусственное дыхание, Савов посылает разряды тока в ее сердце. Сестра Мелани в истерике звонит по телефону в скорую: «Девушка. Не дышит! Удар током. Приезжайте!»

Но самое страшное, что душа Мелани стоит со мной рядом и наблюдает.

— Ты что здесь делаешь? — Я кричу на нее, ощущая страх от происходящего.

— Рэй! — Мелани замечает меня и улыбается самой обворожительной улыбкой. Она вся лучится любовью ко мне.

Но не сейчас! Не сейчас! Боже!

— Мелани! Возвращайся!

Если бы я был в теле, то меня колотило бы от кошмара, а так я испытываю лишь отчаяние, горе и панику.

— ВОЗВРАЩАЙСЯ В ТЕЛО! Ты должна жить!

— Рэй! Но Знак не проявлялся… — Бормочет она в недоумении, уставившись на свое распластанное тело, и я замечаю, что ее рука вся в крови. О, Боже! Она догадалась, что дар заблокирован и испытывала себя на регенерацию! Ч Т О Я Н А Д Е Л А Л!

Пытаюсь справиться с отчаяньем и уговорить ее.

— Милая, пожалуйста, иди в тело. Знак вернется! Тебе нельзя так долго находиться вне тела!

Я умоляю ее, но она продолжает смотреть на саму себя. А время идет на секунды! Если не вернется, то я ее потеряю навсегда.

— Я заблокировал твой Знак. Не хотел, чтобы ты стала Инициированной — оставалась Смертной. Прости меня!

Она поворачивается ко мне и смотрит своими пронзительными голубыми глазами. Из-за усиливающегося свечения, которое предвещает уход души из мира, Мелани стала подобна ангелу. Она и есть ангел!

— Мелани, иди в тело, пожалуйста! Умоляю…

И она плавно скользит к себе и возвращается. Облегчение и радость волной накрывают меня. Я вижу, как девушка с шумным вздохом приходит в сознание, часто дыша и превозмогая боль, как она невидящим взором смотрит в потолок, пытаясь осознать, где она и что произошло. Вижу, как Савов заботливо приподнимает ее, чтобы посадить, как Варвара вся в слезах кидается к сестре, а бледный Кевин дрожащими руками ерошит свои волосы, пытаясь отойти от пережитого ужаса.

— Рэй… — Мелани только губами произносит мое имя, переводя взгляд туда, где я стою, но знаю, что не видит меня сейчас. Я же пытаюсь прийти в себя от страха, ощущая, как горькое разочарование поднимается в душе, что не могу ощутить ее живьем. Почувствовать снова любимый запах тела, ощутить мягкость волос и нежность кожи, почувствовать вкус поцелуя, обнять и сказать, что всё будет хорошо…

— Я люблю тебя, — знаю, что не слышит, но я должен это сказать. Все сказанное — материальное. Вселенная никогда не пропускает ни одного слова. Надеюсь, Она нас соединит в жизни, а не в смерти. Я еще не готов отпустить Мелани к ангелам.

Возвращение в тело обрушилось сразу осязанием своего тяжелого тела с проступающими синяками от силков.

Очнулся на холодном полу в спортзале. Рядом сидела сосредоточенная Деннард, державшая руку на моем пульсе, и отсчитывала по моим же часам.

Она обернулась, и я увидел испуг в ее глазах — явно не понимала, что произошло, но сдерживалась от многочисленных вопросов. Лишь скупое:

— Ну как?

Я не знаю, что ответить. На ум только приходит: "Хорошо. Теперь всё хорошо".

Примечания:

*Исх. 10:21 «И сказал Господь Моисею: простри руку твою к небу, и будет тьма на земле Египетской, осязаемая тьма».

Светлое будущее

— Здравствуй. — Он протягивает свою изящную руку для крепкого рукопожатия. — Чай? Кофе? Что-нибудь покрепче?

Его бровь игриво вопросительно выгибается — Темный намекает, как в последний раз я напился до чертиков, что закончил вечер в постели с двумя стриптизершами. Хотя, я тогда не собирался пить и заявлял ему об этом.

— Нет, Джеймс. Только кофе.

Джеймс Морган щелкает пальцами и в комнату заходит Прислужница, потупив взор. Отмечаю, что у девушки обалденно красивые длинные ноги.

— Лена, сделайте нам кофе. — Джеймс переходит на русский. В его исполнении этот язык звучит рычаще, по-звериному.

— Вам какой?

— Мне эспрессо. А ты, Виктор?

— Двойной эспрессо.

Девушка кивает и уходит.

— Ну? Как там Анна?

Моя заноза, головная боль последних лет, выкинула, как всегда, номер!

— В больнице. Ее там задержат на несколько дней. Наш отъезд придется отложить…

Черт! Еще торчать несколько дней в Москве.

— Ничего. Выжми по максимуму пользы из ее положения: ухаживай, посещай. Девушки очень ценят внимание.

В этот момент вошла Прислужница Лена, снова сверкая своими острыми коленками. Соблазнительная штучка! Горячая.

Подавая кофе, она словно случайно заглянула в глаза, соблазнительно улыбаясь легким изгибом губ; в ее карих глазах читалось отсутствие души. Думаю, стоит на нее обратить внимание, раз сама девочка не прочь! Давно у меня не было горячего секса.

— Не стоит. Все-таки, иногда воздержание — полезная штука. — Произносит Джеймс, как только дверь закрывается за Прислужницей. — Лучше потрать силы на свою невесту. Уверен, награда скоро за ней не постоит, если будешь стараться.

— Она изменилась, Джеймс. Все сохнет по Оденкирку. Не знаю, как выбить из нее эту дурь…

— Я тебе сказал как. Твоя задача слушаться Психолога и делать, что он сказал. — Джеймс говорит таким тоном, чтобы я понял — эта тема ему наскучила и раздражает.

— А Кукольник?

— Кукольник работает не с Анной. У него другие задания.

Я не понимаю одержимость Моргана: человек рвется к власти, притом маниакально, не чувствуя преград и страха.

— Зачем вам Саббат? Он же неинтересен…

— Мне нужно понять, насколько они в курсе наших планов. Да и Кукольник помогает тебе с Анной. Ты должен вернуть свое влияние над девушкой. — Он берет двумя пальцами печенье и разламывает его. Одну половинку кидает в рот. — К тому же там Реджина…

Он исступленно ломает оставшееся печенье ногтем, смотря, как оно превращается в крошево. Я никак не могу понять, что чувствует Морган к этой седой стерве: ненависть или любовь? Наверное, сам не может разобраться.

Именно в этот момент кратко стучаться в кабинет. Джеймс тут же расцветает улыбкой. В кабинет не входит, а вплывает, покачивая бедрами, Марго. Следом за ней — ее сестра, глава клана Воронов, Наталия. Я встаю по правилам этикета, наблюдая, как женщины проходят и разбивают нашу мужскую компанию.

Маргарита подходит к Джеймсу и нежно обнимает, шепча на ухо какие-то сладкие слова, от чего довольный Морган начинает противно хихикать. Наталия грациозно присаживается на стул, никого и ничего не замечая вокруг, щелчком пальцев подзывает Прислужницу и приказывает принести чай с бергамотом и клубнику в шоколаде.

— Здравствуйте. — Я здороваюсь с дамами лишь тогда, когда Марго замечает меня. Два цепких взгляда оценивающе пронзают меня. Наталия улыбается лишь уголками губ, но выражение лица говорит не о дружелюбии — так смотрят на жертву, когда та попадает в лапы хищника. Младшая сестра Маргариты славится своими извращенными садистскими методами.

— Виктор! Рада видеть тебя. Я только что от Анюты. — Марго восклицает так, будто встреча со мной — праздник для нее.

— И как она?

— Все лучше и лучше. Уже не выглядит умирающей.

Марго подходит ко мне почти вплотную, обворожительно улыбаясь. Она заботливо поправляет мне воротник пиджака.

— Еще бы ей выглядеть умирающей! Мы с Варварой устроили там целый санаторий.

Ох! Сколько денег и магии было потрачено на то, чтобы выделили отдельную палату с удобствами, да еще на несколько дней.

— Конечно же, устроили! — Щебечет Марго, все еще, как бы невзначай, поглаживая воротник. В следующую минуту ее магия, словно невидимая стальная рука, вцепляется в горло и начинает душить меня. Я сгибаюсь, судорожно пытаясь вдохнуть. Марго злобно шипит мне в ухо, опаляя дыханием и ненавистной мне Шанелью № 5: — Попробовал бы не устроить, сволочь этакая! Я бы тебя живьем сожрала, если бы с ней что-нибудь случилось! Ты бы у меня сам на тот свет отправился! За ней! Я тебе что говорила? Беречь ее! Холить, лелеять и баловать! А ты, тварь, вздумал шутки шутить? Позволил в магию играться? Инквизитора к ней подпустил? Запомни, Савов, сдохни сам, а Аньку с Варькой живыми мне оставь!

Я чувствую, что всё — теряю сознание. В глазах пляшут черные точки, в ушах звенит, голос Марго звучит откуда-то издалека, как и смех Моргана.

— Хватит, Марго. Оставь его в покое. Он не виноват, что твоя девочка решила ускорить Знак.

Химера слушается моего Темного и отпускает: резкий приток воздуха болезненно отзывается в легких, кровь пульсирует барабанами в голове. Пытаюсь отдышаться и прийти в норму, схватившись за спинку стула. Стерва! Ведьма чертова! Чуть не придушила…

— Наоборот! Может, это и к лучшему? Доказывает, что Анна хочет вернуться в наши ряды. — Джеймс успокаивает взбешенную любовницу. Он подходит к ней и целует руки.

— Кстати, что ты будешь делать с этим Инквизитором? Мне не нравится, что он околачивается возле моих девочек! Я требую его наказать, Джеймс.

— Наказать? — Морган недоуменно смотрит то на Марго, то на Наталию.

— Да.

Наталия получает в этот момент свою клубнику и чай, успев прошипеть на Прислужницу, что «та уж больно не спешила к ней». Девушка рассыпается в извинениях, пытаясь поскорее скрыться невредимой с глаз Наталии.

— Я предлагаю его сдать своим же. Подставить. И посмотреть, как они растерзают его. — Темная Воронов делает глоток чая, от которого разносится приятный запах бергамота, и начинает поедать свою клубнику в шоколаде. — Или отдай его мне. Я придумаю, как наказать.

Морган начинает задорно смеяться, будто Наталия сказала хорошую шутку и не способна на такое.

— Наталия, милая моя, давайте остынем. Я всё понимаю! Жажда мести за Анну, нарушение правил и всё такое… Но Кевин Ганн — очень нужный для нас элемент. Нам несказанно повезло, что этот паренек у нас. И уж отдавать тебе, Наташа, я не собираюсь. Извини. Я такими дарами не разбрасываюсь.

Морган засовывает руки в карманы и задумчиво начинает прохаживаться по кабинету.

— Нам нужны гарантии, что Ганн не сбежит от нас… Ну-ка, девочки, включайте свою природную хитрость!

Джеймса забавляет все это. Этот дьявол уже всё продумал и знает, как достичь нужной цели. А всё это — показное, игра на зрителя, чтобы мы почувствовали себя не его прислугой, а нужными деталями механизма.

— Может, превратим его в Химеру? — Наталия эротично положила в рот клубнику, вызывая у меня дрожь по телу. Чем старше Химера, тем она лучше в постели — по опыту знаю. Только боюсь в случае Наталии, мало кто живым выходит из ее кровати. У этой дамочки не то, что любовь к извращениям, в ней скрывается чистый Суккуб — Черная Вдова: потрахалась и убила.

Я сажусь на стул на достаточном расстоянии от Наталии и Марго.

— Нет. В Химеру превращать не будем. С его даром — это опасно. Да и Варвару так оттолкнем. А нам выгодно держать их вместе.

Марго раздраженно фыркает. Она ненавидит, что ее «девочка» Варя сошлась с Инквизитором. По мне, это было ожидаемо. Эта сучка постоянно что-то выкидывала. Жить с ней было, как на пороховой бочке — не знаешь, в какой момент рванет. Вспомнить хотя бы, как она в Амстердаме сбежала от меня, переколотив все в квартире. Я тогда ее чуть не придушил. Жалко, что чуть! Была бы моя воля — показал бы, кто в доме хозяин.

— Я думаю, мне стоит поговорить с Ганном. Сыграть на его чувствах к девушке…

— Ты думаешь, что парень настолько любит Варвару? — Марго скептически смотрит на Джеймса, после чего берет клубнику у сестры и закидывает в рот.

— Дорогая моя, он ради нее своих предал.

— Ну не знаю, — Марго хмыкает и начинает играться с браслетом на руке.

— Я придумаю, что-нибудь. Посоветуюсь с Психологом насчет него… Шантаж нужно делать аккуратно.

— Ну почему у вас так все сложно? — Вздыхает Наталия, опершись на руку и состроив невинный вид. — Шантаж, Психологи, Кукольники. Будь моя воля, я бы не цацкалась ни с Анной, ни с Варей, ни с вашим Ганном. С одной бы обряд Инцииации провела, другого сразу в Химеры, а Варьку вашу продала бы демону Баратрону. И все! Армия готова.

— Грубо действуешь, Наталия! — рычит Джеймс, практически нависая над Темной. Он, в отличие от меня, ее не боится. — Мне не нужны бездушные машины, которые через некоторое время выйдут из строя. Мне нужны люди, мои люди! Они сами должны сделать выбор. Чтобы потом их тыкать носом в этот выбор, как нашкодивших котят!

Он расслабляется в позе и снова улыбается.

— Как там в клятве? "Ибо мой выбор делаю я сам"? До этого мои методы не подводили меня. Все, кто мне нужен, так или иначе, пришли ко мне. — Морган поворачивается ко мне и смотрит в упор. — Кстати, снова дело для тебя.

Твою мать! Опять…

— Кто?

Темный подходит к своему кейсу и достает от туда папку.

— Ее зовут Нора. Красивая девочка. Шестнадцать лет. Глупенькая, романтичная. Ты уже с такими работал.

Он подает мне папку прямо в руки. Открываю. На меня смотрит длинноволосая девочка, серенькая, худенькая, чуть с крючковатым носом, но милая. Сразу видно, не Химера. Но и Инквизитор из нее будет никакой. В глазах не читается напористость их породы. Неопределившаяся…

Под ее фотографией написаны данные. Читаю: «Нора Грод. Дания. Шестнадцать лет. Родилась седьмого марта».

— Милая, правда? Чем-то на Анну похожа. Тот же мышиный цвет. Торчит на Начале уже год и пару месяцев. Запоздалая инициация. Все никак не решится, какую сторону выбрать…

— Что за Начало? — Я пытаюсь прикинуть, куда Архивариусы могли кинуть датчанку — где мне работать.

— Канада, Калгари.

Неплохо. Канада мне нравится!

— Сестры? Братья?

— Брат на семь лет старше. Ушел к Инквизиторам. Знак проявился сразу через месяц. Да там видно было, что он не наш. Да и не интересный. — Морган подходит почти в плотную. От него тоже разит парфюмом Шанель. Они с Марго в этом схожи. Любят покупать вещи одной марки. Притом не запланировано.

Ко мне не спеша приближается Маргарита и заглядывает в папку.

— Нет. Анна красивее этой в сто раз. Что за дар?

Ну конечно же красивее! Марго просто в восторге от своих любимиц.

— Редкий дар. Талантище просто. — Морган подходит и обнимает любовницу. — Тебе понравится: эта девочка умеет пробуждать желания.

— О! — Марго, флиртуя, берет клубнику у сестры и дает откусить Джеймсу. В их исполнении это смотрится противно. — Дар Суккуба?

— Нет. Больше! Не низменные плотские страстишки, Марго. Девочка может дать цель жизни. Вложить, внушить человеку, что именно ради этого стоит жить.

Наталия разражается заливистым смехом, чем обращает на себя внимание.

— И что ты будешь делать с этим?

— Что? Я разгоню ее дар с помощью Ганна и вложу всем в головы мысль, что любить меня, почитать — цель их всей жизни.

Тут уже смеются Марго и Джеймс. Я тоже. Хорошая шутка! Только, насколько в ней правды? За Морганом не постоит.

— Дорогой, когда не будет ни Инквизиторов, ни Сената, ни этих трех дураков Старейшин, тебя и так будут почитать и любить.

— Может быть, Марго, может быть… — Он отпускает женщину из объятий. — Но диктаторов тоже не любят! Ваш Сталин тому пример.

Джеймс садится в кресло и снова принимается есть печенье, кроша на свои дорогие брюки и свитер.

— И когда мне на Начало? — Я интересуюсь, прерывая довольно затянувшуюся паузу Главных, где каждый строит свои планы на «светлое будущее».

— Как привезешь Анну к нам, так можешь начинать.

— Понятно. Можно идти? А то невестушка заждалась в больнице. Апельсины, наверное, закончились.

— Иди, мой дорогой! Привет Анюте. — Морган делает пас рукой в сторону двери.

Попрощавшись, выхожу в коридор, спрятав папку в свою сумку. Дьявол! Придётся опять охмурять еще одну девицу, чтобы та пошла к Химерам. Опять изучение новой пассии, ее жизни, нахождение слабых точек в характере. Дар вкладывать цель жизни… Хм… Что-то мне это напоминает. Точнее кого-то.

Моя милая Мириам Оденкирк. Грустная печальная Мария Тереза наших душ — неудавшийся эксперимент, закончившийся неожиданно для меня самого.

Прислужница с шикарными ногами замечает, как я ухмыляюсь своим мыслям, и на ее лице расцветает очаровательная улыбка.

— Что ты делаешь сегодня вечером? — Я подхожу к Лене, кажется, так ее зовут, наблюдаю, как развратный огонек желания зажигается в ее карих глазах.

— Ничего особенного.

К черту Моргана с его воздержанием!

— Как насчет, встретиться сегодня? Я знаю одно уютное местечко. Тебе понравится.

— Я подумаю…

— Не думай. Звони. — Я пишу свой номер на первой попавшейся бумажке.

Соблазнительная улыбка говорит, что позвонит. Она не дура упускать меня. Наверняка, после секса попросит замолвить словечко перед Главной, чтобы та отпустила ей грехи и перестала держать в Прислужницах. Я, конечно же, пообещаю, но не сделаю.

Иду к своей зазнобе. Анна, Аня, Анюта. Назови, как хочешь, суть та же. Люблю ли я ее? А как не любить того, кого ты сотворил своими руками, кого ты сделал таким, как тебе надо.

Красивая, покладистая, неуверенная, но со своей обидой на мир — такой я встретил ее на Начале. Долго влюблять в себя Шувалову не пришлось. Хотя сестра немного мешалась, но она не была против. Ух! Зажатая девочка превращалась в хищницу у меня на глазах. Мне льстило, как Аня смотрит на меня — как на бога. Еще ни одна моя пассия так на меня не смотрела. Что уж говорить о нраве — слушалась меня беспрекословно. А когда научил плотским утехам, так вообще стала идеальна. Безотказная, жаждущая меня и моей любви. И как тут не любить? Как же переживал, когда она исчезла! Я еще ни за одну женщину так не переживал, как за нее: моя Анна исчезла, возможно, мертва… Варька тенью ходила по квартире и твердила, как заведенная, что сестра жива. Думал, что она чокнулась или просто внимания не хватает; я даже переспал с Варварой, чтобы присмирить, думал, что отвлечётся на меня. В итоге, стало только хуже. Мне хотелось убить Варвару собственноручно, поставить ее на место, чтобы не забывалась.

И вот я получил невесту обратно.

Чертов Оденкирк испортил ее! Я вижу, как она не хочет меня, как отталкивает, уже не слушается. Ничего, Виктор! Если не пряником, так кнутом верну.

Я покупаю очередной букет из роз и заезжаю в кондитерскую французского ресторана, чтобы купить конфет. Отлично! Я готов к встрече.

— Вы к кому?

— К Шуваловой. — Толстая баба — дежурная медсестра тут же замолкает, плюхнувшись снова на свой стул. Ненавижу больницы, русские в особенности. Если вы думаете, что Химеры достигли апогея безразличия к ценности жизни, то вы не попадали в больницу, где ценность жизни обезличивается и приравнивается к стоимости оплаты лечения здесь. Нет денег — иди подыхай.

В русских больницах это еще подается с царским видом: что не медсестра, то монаршая особа, которая неведомым образом наказана пребывать и работать здесь.

Пройдя коридор, дошел до нужной двери. Открываю и вижу стоящего призрачного Оденкирка над спящей Аней.

— Сгинь! — Приказываю ему. И тот исчезает. Волна ненависти тут же опаляет меня. Тварь! Бес! Придурок! Подхожу к Анне — спит, как невинная овечка. Интересно, как далеко оба зашли? Я чую его магию вокруг нее. Раньше такого не было. Знаю, что Анька поставила блок. Похоже, он снялся, когда у нее была остановка сердца…

— Не люблю, когда мне рога ставят, Анна. Я вас отучу лазать друг к другу. Не хочешь по-хорошему, буду по-плохому.

И начинаю шептать заклинание, ставя блок на ее сознание, чтобы этот ублюдок к ней больше не совался.

— Не люблю, когда мое отбирают. С детства не люблю…

— Савов! Ты чего это с ней делаешь? — Я оборачиваюсь. На пороге стоит Варвара, за ней маячит ее игрушка-шотландец.

— Страхуюсь, Варвара. Чтобы на Анну не было влияния извне. Сама знаешь, как уровень восприимчивости магии меняется, когда человек физически слаб. А у Ани была остановка сердца. Считай перезапуск системы.

— Хм! Тоже мне нашел компьютер. — Варя говорит слишком громко, чем будит сестру, которая открывает глаза и спросонья непонимающе таращится на потолок. Надо отдать должное, у Ани потрясающие глаза — чистые, большие, блестящие. А сколько в них открытости и беззащитности! Сладкая девочка.

— Здравствуй, Аня.

Она переводит взгляд и видно, как приходит понимание, что сон кончился. Отмечаю, что Аня стушевалась, увидев меня на своей кровати.

— Привет. — Она встает, шурша свежим отутюженным постельным бельем, от которого пахнет хлоркой. Тут вообще пахнет хлоркой. А также чем-то кислым — так пахнут больные.

— Я тебе конфет принес и цветы. — Я кладу розы на кровать, чтобы оценила красоту букета. Аня всегда любила цветы — маленькая девчачья слабость. Открываю коробку трюфелей и кладу ей на колени. Но она странно смотрит на них и легонько отодвигает.

— Спасибо. Но что-то не хочется.

— А я тебе плеер принесла и ряженку с батоном.

Варвара достает продукты и кладет их в холодильник, а Кевин — плеер ей на тумбочку.

— Как прошла встреча? — Наверное, Анне Марго рассказала, где я был с утра.

— Меня отправляют снова учительствовать.

— И когда?

— Как прибуду в Америку. Но не думаю, что мы не сможем видеться. Я же должен следить за невестой в своем клане. А то там парней куча. Еще уведут.

Аня слабо реагирует на мою шутку. Черт! Что они делали в бессознательном состоянии с Оденкирком?

— Что тебе снилось? — Я спрашиваю, как бы невзначай. Румянец покрывает ее щеки. Я еле сдерживаюсь, чтобы не показать злость на нее и ее любовничка.

— Да так… Разное.

— Я там был?

Она улыбается и опускает глаза, после чего, уходит от ответа, съедая конфету. Ну-ну! Я из тебя эту дурь выбью. Не придет больше он к тебе. Забудь.

— А у вас как дела? — Я встаю и смотрю на несуразную пару: Инквизитор и Химера. Старо предание… Сколько их было таких пар! И мало, кто остался вместе.

— В порядке. Живы.

Я перевожу взгляд на рыжего шотландца: тощий, смазливый и носатый. Девочки любят, когда у парней такие острые, четкие профили, как у Ганна. Интересно, что нашла Варька в этом сопляке?

— Марго злится на тебя. За то, что воздействовал на Аню.

— Нет! Виктор, скажи ей, чтобы не думала даже наказывать Кевина! Это я виновата! — Звонкий голос Аньки разрезает нашу тихую беседу. — Я ей сама скажу!

Заклинило же этих сестричек на Инквизиторах.

— Успокойся. Наказывать Кевина никто не будет. Он же не Химера, — я поворачиваюсь и улыбаюсь Ане, чтобы успокоилась. А то аж выпрыгивает из своей футболки из-за этого любимчика Сената. Этому сопляку везет вдвойне: что дар сильный, и что с Варей.

А так бы Марго даже думать не стала бы — быстро отправила к Наталии. А та бы сотворила с ним, что в голову взбредет, вплоть до расчленения и каннибализма. У этой бездушной бабы давно крышу рвет. Вороны боятся свою Темную и в другие кланы рыпаться не смеют.

— Заберите меня отсюда, а? Что вы меня сюда поместили? Я, как в Карцере! Нет. Хуже!

— Отдыхай. Набирайся сил. Тебя тут проверяют на каждом аппарате. Следят за тобой. — Кевин улыбается и пытается уговорить нахохлившуюся Аню. Я ее понимаю, тут и пяти минут не выдерживаешь, а мы с Варварой тут на несколько дней заперли несчастную.

— Ладно, дорогая, я пойду. Дела не ждут. — Я целую руку, ощутив тонкую хрупкую кисть в своей руке. — Не возмущайся. Мы тебя все любим и хотим, чтобы ты восстановилась поскорей. А то напугала нас всех.

Я целую ее в щеку. Пока только в щеку. Поцелуи в губы я потребую позже.

— Я тебя люблю, — шепчу ей на ухо, играясь с ее локоном. После чего прощаюсь, желая побыстрее уйти отсюда. Уже на пороге из больницы на мой телефон начинают звонить с неизвестного номера.

— Да?

— Виктор? Это Лена. Мы сегодня виделись в офисе у Марго и Джеймса. Помните?

— Конечно.

— Я уже освободилась на сегодня и жажду увидеть вас и ваше обещанное уютное местечко…

Перезапуск системы

Я помню его. А точнее глаза: цвет грозы — темно-серый с проблесками синего. Они испуганы, умоляют меня не обрывать свою жизнь, продолжать бороться, как тогда на крыше в Нью-Йорке.

Меня отвезли в больницу. Помню тяжесть тела, боль в грудной клетке на каждом вдохе, глаза Рэя, слезы Вари, руки Виктора, бледность Кевина. На ночь меня определили в общую палату на восемь человек. В темноте комнаты я слышала чей-то храп, кашель, кто-то ворочался, скрипя кроватью, кто-то шумно вздыхал и бормотал. И запах — противная вонь потных тел, кислых лекарств и хлорки. Но мне было все равно.

Я чувствовала себя куклой. Не хотелось жить совершенно. Хотелось туда — в легкость, в искрящуюся невесомость, где был он…

— Мелани, иди в тело, пожалуйста! Умоляю…

Как это возможно? Я слышала его! Я разговаривала с ним! И я была мертва…

Почему рядом со мной был Рэй? Неужели, он тоже… Нет! Не может быть! Я бы почувствовала, если с ним что-то случилось бы. Не знаю как, но знала бы. Потому что люблю. Люблю так, что вернулась в это костлявое несуразное тело, променяв свет и легкость.

Почувствовала бы…

В прошлый раз Варвара ощутила, когда у меня был перегруз. И она пыталась дозваться через сон. Может здесь так же? Рэйнольд ощутил?

— Я заблокировал твой Знак. Не хотел, чтобы ты стала Инициированной — оставалась Смертной. Прости меня!

Так вот в чем было дело. Он просто спрятал мой дар. Я уже давно ведьма и, наверное, могу делать простые заклинания, но Знак не проступает из-за блокировки. Рэй хотел удержать меня этим. Ну что же… Я прощаю его. Понимаю. Только… как же мне теперь снять блок? По идее, кто ставил — тот и снимает. Но Рэйнольд далеко, до встречи ждать почти два месяца. Если бы Знак проявился, я стала бы Инквизитором и смогла бы его увидеть. Но как это сделать?

Очнулась, когда пришла в палату уборщица и громыхнула над ухом стальным ведром. Каким-то образом я смогла уснуть под всеобщее кряхтение, шарканье и храп. Сначала подумала, что обо мне забыли. Ощущение страшного повторенного кошмара. Я целый год провела в неизвестности в больнице Ливерпуля. Сейчас другой город, другая страна, у меня есть имя и память, но больница всё равно призвала меня, как свое порождение. Неужели всё повторится?

Но примерно через час врачи, будто вспомнили обо мне, и начали таскать на разные проверки и процедуры. А потом и вовсе перевели в одиночную палату с достижениями цивилизации в виде телевизора, холодильника и электрочайника. Я мельком видела Варвару, забегала Марго, которая по-матерински погладила по голове и пожелала скорейшего выздоровления, слышала, что Виктор сюда определил на пару дней, чтобы "отдохнула".

На руке ныла рана от ножа, которую мне зашили еще в скорой. На груди расцветали лиловые синяки от разрядов Виктора во время реанимации. И я снова подключена к капельнице. Вся эта суета и кудахтанье вокруг меня сильно утомила, что я провалилась в сон.

И снова слышу успокаивающий плеск воды о борта плавучего дома, шелест листвы, свежие порывы ветра, и запахи дерева и воды. Во сне я снова вернулась туда, куда хочу больше всего на свете — Китайский плавучий домик, который укрывал меня и успокаивал. Там мне было хорошо. Там были только счастливые воспоминания.

И чья-то осторожная рука касается моих волос, затем кто-то нежно проводит по шее костяшкой пальца, и вот я ловлю заботливую мужскую кисть и льну щекой к ладони.

Мне не надо оборачиваться. Я знаю, кто это — тот, который снится постоянно, тот, кто не покидает моих мыслей, тот, кого люблю.

— Мелани…

Его шепот такой родной. Такой реальный. Я оборачиваюсь и вижу его в лучах солнца. Улыбается. Смотрит с высоты роста и улыбается мне. Рэйнольд Оденкирк принимает меня в объятия, зарываясь носом в мои волосы, а я прячу свое лицо у него на груди.

— Прости меня. Пожалуйста, прости меня… — Шепчу то, чем болит сердце.

Я готова расплакаться. Рэйнольд отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза. В его темно-серых с синевой светится любовь и нежность. Я вижу, как открываются его губы, чтобы что-то произнести в ответ…

Как вместо нежного любимого баритона Рэя, слышу ядовитый шепот Виктора:

— Сгинь!

И вот уже Савов обнимает меня и смотрит с хитрым прищуром. Улыбается и крепко держит. Не отпускает.

— Виктор? Ты что здесь делаешь?

— Считай, что перезапуск системы.

— Что?

В этот момент откуда-то сверху с небес доносится голос Варьки:

— Хм! Тоже мне нашел компьютер.

И я просыпаюсь. Первое, что вижу — потолок, состоящий из панелей, и жёлтые крашеные стены.

— Здравствуй, Аня. — Как продолжение сна, слышится рядом голос Савова. Оборачиваюсь и вижу его, сидящим на моей койке. За ним маячат Варя и Кевин.

— Привет. — Я приподнимаюсь и сажусь.

— А я тебе конфет принес и цветы.

На мои колени ложатся букет из бордовых роз и коробка с трюфелями. Конфеты тут же напоминают о Рэе и Париже. Будто снова слышу: «Одна конфета — один поцелуй». В горле сразу пересыхает от воспоминаний.

— Спасибо. Но что-то не хочется.

Я чуть отодвигаю злосчастный трюфель.

— А я тебе плеер принесла и ряженку с батоном. — Варя, как всегда, в своем репертуаре: издевается над романтическим порывом Савова. В холодильник кладется не только ряженка, но и колбаса, сыр, фрукты и много всего другого. Боже! Судя по провизии, они меня тут надолго запирают.

— Как прошла встреча? — Я должна быть милой с Виктором. Ведь он старается: букет купил, конфеты.

— Меня отправляют снова учительствовать.

— И когда?

— Наверное, как прибуду в Америку. Не думаю, что мы не будем видеться. Я же должен следить за невестой в своем клане. А то там парней куча. Еще уведут.

Как неожиданно! Я сразу вспоминаю, как часто бывал Савов на Начале. Хоть Виктор и говорит, что ему нравится быть педагогом, все равно ощущается некая нервозность и усталость от пребывания там. Я никогда не понимала его Темного — Джеймса Моргана, который маниакально оправлял его на Начало. Виктор говорит, что это дает ему хорошую прибыль: «Лучше преподавать и уставать, чем заниматься незаконными Химерскими делами».

— Что тебе снилось? — Вопрос Савова застает меня врасплох. Моментально вспоминаю такие желанные объятия Рэйнольда.

— Да так… Разное.

— Я там был?

Молчу, опустив глаза. Был. Еще как был! В самом конце испортил идеальный сон. Эх!

Горечь от того, что я так и не узнала, что хотел мне сказать Рэй, заедаю трюфелем. Савов встает и теперь общается с сестрой и Кевином. А я скорбно молчу: дано ли мне увидеть еще раз такой сон? Не то, что мне Рэйнольд не снится — нет, снится! Каждую ночь, но так реально у меня давно не было…

— Марго злится на тебя. За то, что воздействовал на Аню. — Слышу, как Савов обращается к Кевину, и я тут же выхожу из забытья и сладких грез о Рэе.

— Нет! Виктор, скажи ей, чтобы не думала даже наказывать Кевина! Это я виновата! Я ей сама скажу!

У меня начинается паника. Ведь Марго может, что угодно сделать с Кевином. Она сурова на наказания, а тут еще Инквизитор — для нее это, как красная тряпка для быка!

— Успокойся. Наказывать Кевина никто не будет. Он же не Химера.

Савов поворачивается и на его губах читается снисходительная улыбка. Журит, как ребенка. Будто сам не знает, какие Темные быстрые на расправу и месть.

— Заберите меня отсюда, а? Что вы меня сюда поместили? Я, как в Карцере! Нет. Хуже!

Я хнычу сестре и Савову. Это ненормально держать здорового человека в больнице! Да я с ума тут сойду. Но по их лицам читаю, что нет, не отпустят.

— Отдыхай. Набирайся сил. Тебя тут проверяют на каждом аппарате. Следят за тобой. — Кевин улыбается и пытается уговорить меня. И снова этот покровительственный тон, как к малому дитя. Тоже мне! Санаторий нашли! Если хотят такого счастья, пусть сами тут побудут хотя бы часок. С удовольствием уступлю место.

— Ладно, дорогая, я пойду. Дела не ждут. — Виктор подходит и целует мою руку. — Не возмущайся. Мы тебя все любим и хотим, чтобы ты восстановилась поскорей. А то напугала нас.

Он заботливо целует в щеку, обдав меня шипровым ароматом своего парфюма.

— Я тебя люблю, — его шепот опаляет мое ухо. Виктор ласково берет мой локон и пропускает меж пальцев. В моей душе пустота: ни отклика на эту нежность. Что делать? Как сломать себя? Как выжить? Как прекратить пытку?

Савов исчезает из палаты, оставляя меня с сестрой и Кевином.

Ганн заметно расслабляется, стоило выйти Виктору из палаты.

— Зачем вы меня сюда поместили? Дома бы отлежалась…

— Аня, прекрати! Шутишь? У тебя была остановка сердца! Тебя Кевин с Виктором откачивали пару минут! И делать вид, что с тобой все хорошо — не надо.

Кевин смотрит и улыбается мне, тем временем как в зеленоватых глазах Вари читается возмущение и гнев. Я ее сильно напугала. Mea culpa.

— Ладно, мы пойдем. — Вот и Варя сбегает от меня. — Лучше сиди здесь, набирайся сил, спи больше и ешь. А то от тебя кожа да кости остались. Смотреть противно.

Внезапно Кевин подходит ко мне и шепчет на ухо:

— Выходи на улицу через десять минут. Варе ни слова.

Я недоуменно смотрю на него: несмотря на его задорную улыбку, в глазах читаю опасение и серьезность.

— Хорошо. — Киваю в ответ. Варя странно косится на Кевина. Поэтому я улыбаюсь ей, чтобы отвести подозрение от Ганна.

— Идите, сладкая парочка. Так уж быть — побуду тут.

В глазах сестры тут же зажигается радость, и она принимает довольный вид. Они с Ганном выходят. Интересно! Кевин зовет меня на тайное свидание! Зачем?

Я тут же кидаюсь кшкафу со своей одеждой. Одевшись, выбегаю из палаты.

— Девушка, вы куда? Сейчас врач придет!

Я отмахиваюсь от дежурной и стремительно направляюсь к лестнице. Выйдя на свежий воздух, чувствую, как становится легче: ни запаха хлорки, ни кислых лекарств, ни потных тел — ничего. И куда дальше? Оглядываюсь в поисках Кевина, все еще нерешительно топчась на пороге. Но его не видно. Тогда иду к беседке под березой в разбитом палисаднике возле здания. На лавочках сидят больные с родственниками: пациентов узнать легко — одеты в домашнюю одежду и в тапочках, родственники что-то им говорят, кто-то кормит домашней едой, а кто-то просто молча скорбно курит. Прохладно. А я в тонком свитере. Ежусь, пытаюсь согреть дыханием руки.

Ее голос звучит за спиной, что я дергаюсь от неожиданности, чуть не потеряв равновесие и не свалившись с лавочки.

— Ева?

Я шокировано пялюсь на девушку. Может я еще не проснулась? Или у меня галлюцинация?

Она говорит на английском с британским акцентом, напоминая мне о языке Мелани Гриффит, той, которая первое, что услышала — это английскую речь доктора Хоббса.

— Здравствуй, Мелани. Рада тебя видеть.

Я смотрела на нее, разинув рот. Валльде стояла в светло-голубом костюме на каблуках — прекрасная девушка с голубыми глазами и практически белыми волосами. Она смотрелась инопланетянкой посреди двора старой больницы в запущенном диком палисаднике.

— Ты меня узнаешь? — Ева тушуется, глядя на меня. Наверное, у меня вид полнейшей идиотки.

— Ты как здесь очутилась? — Я еле выдавливаю из себя английские слова, пытаясь справиться с шоком.

— Как? Как обычно. Из Саббата.

— А! Ну да…

Я попыталась в голове совместить это обшарпанное, кирпичное здание в России и древний замок Саббат в Великобритании. Не получилось. Хотя не удивлюсь, что в школе Инквизиторов есть ход сюда в виде двери гаража или подсобки дворника.

— Можно? — Ева кивает на лавочку, которая слишком грязная для ее чистого дорого костюма.

— Если не боишься запачкать.

Ева не боится. Она смело входит в беседку и садится рядом. Я еще больше изумляюсь ее нереальной красоте и тому, что она здесь.

Сочетание несочетаемого — Саббатовская особенность. Порыв ветра дует из-за ее спины, и я чувствую легкий аромат духов: чуть сладковатый, но приятный. Это возвращает меня в действительность. Я вспоминаю про запрет Сената.

— Тебе нельзя со мной общаться, Ева…

— Знаю. Но у меня серьезные причины быть здесь.

Она опускает взгляд на свои пальцы, а я отмечаю, что она стала какой-то острой — скулы стали еще четче, а под глазами пролегли тени. Кажется, Ева похудела. Может, заболела?

— Как у тебя дела? — Валльде смотрит в глаза, пытаясь быть вежливой.

Ох, не нравится мне этот подход издалека!

— Хорошо.

Ева смеется.

— А ты все та же! Кевин рассказал, что вчера тебя реанимировал, вытаскивая вместе с твоим женихом с того света. А у тебя — «хорошо».

Я тоже смеюсь — согласна, глупо. Но такова я. Не люблю жаловаться без повода.

— А у тебя как?

Ева мрачнеет и опускает взгляд на переплетенные пальцы.

— Не очень хорошо…

Я никогда не видела Еву такой. Мне становится страшно, и я практически выпаливаю:

— Что-то с Рэем случилось?

— С Рэем? — Она поднимает глаза, удивленная моей реакцией. — Нет, с ним всё хорошо.

Камень упал с души. Слава Богу! Так и хочется кинуться расспросить про него, но еле сдерживаюсь.

Ева после небольшой паузы продолжает, и с каждым ее словом мне становится всё хуже и хуже.

— Я из-за Стефана тут. Химеры подали в Сенат на пропажу Заклинателя Змей, того самого, который выкрал тебя с обряда экзорцизма. Они с Рэйнольдом не успели полностью очистить квартиру, и Архивариусы нашли следы магии Стефана. Его забрали в карцер до суда. Ему угрожает костер…

— Но он же не виноват… Стефан спас меня!

— Это знаешь ты и Химеры. Но не Сенат. Тебя, как главного свидетеля скрывают, чтобы ты не дала показания и не спасла Стефана.

В голосе Евы слышатся слезы и боль. Она храбрится, держится, чтобы не расплакаться, но близка к этому.

— Зачем Химерам убивать Стефана?

— Мелкая месть. — Ева горько ухмыляется, мол: «Неужели сама не догадалась?». — Химеры не могут успокоиться, что Саббатовцы вышли сухими по твоему делу, что никто из нас не сгорел. Им хочется крови.

И я верю. Эта сторона Инициированных не любит мирных решений.

— Ты поэтому тут? Хочешь, чтобы я дала показания в суде?

— Да. Я знаю, что это вызовет проблемы у тебя, а также у меня, но я не хочу потерять Стефана. Не могу без него…

Всё. Я вижу слезы Евы и мольбу в глазах.

— Прошу тебя, Мелани, спаси его! Ты любишь Рэя?

— Да… — Я шепчу, сраженная лихорадочным блеском глаз Евы. Она говорит быстро, прерывисто, часто всхлипывая, схватив меня за руку, а я отмечаю, какие горячие пальцы у Евы по сравнению с моими. Будто держала их над костром!

— Тогда ты должна понять меня! Я не могу потерять Стефана! Если его не станет, не будет и меня. Говорю тебе это не как пророк, а как любящая женщина!

— Да, конечно, Ева! О чем ты? Конечно, дам показания! — Я обнимаю плачущую подругу, чувствуя, как она вздрагивает, как цепляется за меня. — Всё будет хорошо… Поверь. Мы не допустим смерти Стефана! Не плачь, пожалуйста.

Я глажу по светлым мягким волосам. И вот Ева уже прекращает плакать, замерев в моих объятиях на пару секунд. После чего отстраняется, держа руки на моих плечах, которые согревают и отвлекают от пронизывающего ветра.

— Что я должна сделать? Как заявить свои показания в Сенат?

— Ты должна поговорить с Виктором об этом. Можешь сказать, что я обратилась к тебе напрямую. Не упоминай Кевина. Хорошо?

— Хорошо. А почему с Виктором?

Услышав, что должна говорить насчет показаний с Савовым, надежда на спасение Стефана начала таять — Виктор не разрешит.

— Потому что ты его пара по бумагам Сената. Он — твой поручитель, опекун, назови, как хочешь, на протяжении трех месяцев или пока у тебя не проявится Знак.

Твою мать! И снова здорова! Опять я утыкаюсь носом в стену, на которой написано «ЗНАК».

— Когда суд?

— Послезавтра.

— Послезавтра? — Я вскрикиваю так, что обращаю на себя внимание других сидящих пациентов на лавочках.

— Трудно будет?

— Виктор не согласится.

— Как-то, но согласится! Ты есть в грядущем. И спасешь Стефана! Иначе, я бы к тебе не пришла.

Я недоуменно замолкаю, обдумывая варианты, как уломать Виктора. Не знаю… Руку даю на отсечение — он не отпустит меня в суд!

— Я попробую…

Ева благодарно кивает. А затем произносит то, что окрыляет меня:

— Рэй скучает по тебе. Очень. Пытается делать вид, что все нормально. Но снова отгородился стеной. Весь сам в себе.

Теперь моя очередь лить слезы — Ева незаметно тронула кровоточащую рану.

— Я сделала ошибку, выбрав Савова. Подумала, что год отношений — это гарантия, это то, что я хочу… Правда, меня бы не поняла Варя… Боже! Всё так сложно! — Я тру глаза, пытаясь взять под контроль свои чувства. И у меня получается. — А я ему звонила вчера утром. Поздравляла…

— Знаю.

Ева сочувственно кивает. Понятно. Значит, она знает, что он просил не звонить. Это больно.

— А вообще, как в Саббате идут дела?

— Строим планы по спасению Стефана… Ах, да! У нас две новенькие.

— Новенькие?

— Угу. Кристен и Сара. Сара своим даром похожа на Ноя, ему отдали её на обучение. А Кристен обучается у Рэя.

— Новая ученица для Оденкирка? — Я горько улыбаюсь. Хелмак быстро нашла мне замену.

— Да. Реджина пытается отвлечь его.

— И как? Получается у Кристен?

— Судя по тому, как они огрызаются друг на друга — не очень.

— Огрызаются?

Ева кивает, смотря куда-то вдаль.

— Рэй ее на дух не переносит. Деннард дерзит постоянно, чем бесит его. А он не любит таких девушек. — Ее слова, как бальзам на душу. Значит, заменить меня им не удается. — Он будет на суде Стефана. Будет давать показания.

Ева тихо произносит, давая надежду увидеть Рэйнольда вживую. От этой мысли сладко засосало под ложечкой. Знать, что он где-то реальный, а не часть моих снов и не голос в трубке — это невыносимо, так и хочется кинуться на поиски, сбежав от всех.

— Я попробую уговорить Виктора.

Ева кивает.

— Я пойду. Мне нельзя долго быть с тобой. Вдруг кто-то из твоих увидит меня. Хватит того, что и так нарушила решение Сената.

Она встает со скамейки, отряхнувшись и поправив волосы. Некоторые мужчины во дворе сразу же оборачиваются на нее. Еще бы! Такая красавица!

— Что-нибудь передать Рэйнольду?

В голове сразу взрывается тысяча ответов. Но есть одно «но»: он попросил не звать и не звонить ему. Поэтому качаю головою, не в состоянии произнести «нет».

Ева странно смотрит на меня, но потом жмет плечами — мол, «твое дело», и грациозно уходит. Я остаюсь в разодранных чувствах. На ум приходит только одно: «Разметало». Нас разметало по разным сторонам света. Хотим собраться, объединиться, но не можем. Упущено. В какой-то момент всё пошло кувырком, будто споткнулись и кубарем летим под откос. Только в какой? И можно ли всё исправить?

Послезавтра будет суд над Стефаном. Итак, Анна Шувалова-Мелани Гриффит, как тебе уговорить Виктора? Думай.

Не преступлю, не нарушу, не предам

— Ну и о чем ты хочешь поговорить?

Я судорожно сглатываю. Страшно, что аж поджилки трясутся. Виктор стоит и улыбается мне с высоты своего роста, наблюдая, как я нерешительно трогаю лацкан его пиджака и иступлено кусаю губы. Мы находимся в моей палате.

— Обещай не сердиться…

— Анечка, разве можно на тебя сердиться?

Угу! Можно, Виктор. И ты сейчас это узнаешь. Савов нежно трепет за подбородок, заставляя посмотреть в его глаза.

— В общем, нужно спасти одного человека от костра. И я хочу выступить с показаниями на суде…

— Что? — Виктор смотрит непонимающе на меня. — Что за суд?

— Ну, одного знакомого осудили, и мои показания могут спасти его.

— Что за знакомый? — Его руки соскальзывают с моих плеч, и он убирает их в карманы брюк.

— Стефан Клаусснер…

Пауза длилась мгновение, но ощущение — будто вечность пронеслась. И на смену нежности и улыбки Савова пришла холодная непроницаемая отчужденность.

— Ты серьезно? Или шутишь?

Виктор просто излучает негатив. Он поднимает презрительно подбородок и смотрит на меня с высоты своего роста.

— Я знаю, что его обвинили в убийстве Заклинателя Змей. Но это несправедливо!

— Аня, ты понимаешь, что говоришь? Ты защищаешь Инквизитора! Того самого, который виноват в твоей потери памяти, того, кто хотел убить тебя, того, кто обманом скрывал тебя от нас! Клаусснер ненавидит Химер и тебя заочно. И ты хочешь его спасти?

— Виктор, он не плохой… — Я шепчу. Виктор практически нависает надо мной, у него страшный блеск в глазах, будто еле сдерживается, чтобы не накричать на меня.

— Неплохой? Это один из лучших охотников на ведьм. Ты в курсе, сколько он сжег наших? Если надо, он тебя сожжет и не поморщится! Клаусснер твою шкуру спасать не будет.

Савов наклоняется так, что теперь его глаза напротив моих. Его лицо очень близко. Я чувствую его дыхание на своей коже. Савов подавляет меня. Пугает.

— Но он уже однажды спас мою шкуру…

Савов неожиданно толкает меня назад; и вот я загнана в ловушку между его руками и стенкой.

— Клаусснер спасал, потому что все хотели, чтобы ты стала, как они. Чтобы ты по щелчку Сената убивала своих Сестер и Братьев.

Каждое слово он практически выплевывает мне в лицо. В его тихом голосе слышен рык зверя.

— Кто сказал тебе про Суд? — Его рука ложится мне на горло и начинает ласкать. Пальцы, будто играючи, нежно исследуют шею. Мне становится страшно до дурноты. Мгновение, и ведь свернет, как цыпленку, в порыве гнева. — Так кто сказал?

— Ева Валльде…

— Ааа! Подружка Клаусснера! Блондинка! Помню. Ну что же, я подам в Сенат обвинение в нарушении субординации.

— Нет! Виктор, пожалуйста! — Я начинаю плакать и умолять. Савов смотрит на свои пальцы на моем горле. Голос не слушается — шепчу, выжимая из себя слова: — Не надо… Я сделаю все, что ты хочешь… Только не надо подставлять Еву! Помоги мне спасти Клаусснера и я сделаю всё, что ты хочешь…

Внезапно мои слова достигают цели. Савов начинает улыбаться, будто получил желаемое. Я мысленно представляю, что будет: поцелуями дело не ограничиться.

— Хорошо. Мне нравится такой вариант.

Его руки медленно соскальзывают на мои плечи, а большой палец ложится на яремную впадину — нажми и будет удушающе больно.

— Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. — Он беззаботно улыбается, будто не хочет придушить.

— Ну… вроде, я собиралась и так это сделать… — Лгу, пытаясь скрыть правду, что мечтаю уйти от него, что хочу другого мужчину, что Савов мне не нужен.

— Вот именно собиралась. Но я же не дурак, Аня! Вижу, что ты готова отказаться от меня. Я хочу, чтобы ты пообещала мне выйти за меня замуж, а потом перейти в мой клан от Марго.

— Обещаю…

Я с ужасом понимаю, что цена вопроса высока. Но согласна. Я найду потом способ уйти от Виктора.

— Нет. Не так. Мне нужны гарантии. — Савов берет мою ладонь и целует руку. — Как клясться будешь? На крови? Или по духу?

Всё. Это уже серьезно. Он просит обряд клятвы. А это значит, обмануть его будет уже нельзя.

— Я не готова…

— Хорошо! Тогда пускай горит Клаусснер синим пламенем! А его блондинка будет оправдаться перед Сенатом. Отлично! Убьешь сразу двух Инквизиторов, не прикасаясь к ним.

Он резко отталкивается от стены и идет к выходу. Паника и ужас волной накрывают меня. И я выпаливаю, прежде чем успеваю осознать, что говорю:

— Я согласна! На крови! Дам клятву на крови.

Савов оборачивается и разводит руками.

— Хорошо! Когда суд?

— Завтра…

— Завтра же и проведем обряд.

После его ухода, весь день прошел серым пятном, а затем была мучительная ночь. Плакала. Пыталась найти другие решения, но ничего не находилось. Клятва — это серьёзно. Не пустые слова. Это принуждение. Нарушение — смерть, притом, как и твоя, так и близких родственников. Автоматически запускается родовое проклятие. Обойти Виктора не получится. Я не знаю, как дозваться до Сената. Пускай я и не совсем смертная сейчас, но я без Знака, не Инициированная — я не дозовусь до Архивариусов. А если попросить кого-то, чтобы привели? Только через кого?

Кевину нельзя соваться в Сенат. Варя откажется. Ева приведет Архивариуса, но время будет упущено, пока я дозовусь до Валльде. Да и чревато для нее. А завтра уже суд! То есть сегодня, если судить по московскому времени.

Рэйнольд… Любимый, прости! Я всё глубже зарываюсь. Еще больше оттолкну тебя.

В мире сказок Принцессу спасает Принц, убив Дракона. В моем мире Драконы имеют человеческое обличье. И Принц может перепутать, убив не того. Либо просто уйдет, не поняв, что требуется спасение…

Утро пришло слишком быстро. Страшно. Я так и не придумала, как достучаться до Сената, обойдя Савова. Если бы Знак проявился, тогда я не была бы зависима от Виктора.

Они вошли ранним утром, когда все еще спали. Я сначала удивилась, что их пропустили в больницу, но потом вспомнила, что для колдунов нет запретов от смертных.

Виктор одет в черный костюм, рядом стоял кореец в таком же костюме, но с черной рубашкой и кейсом в руках.

— Доброе утро. Архивариус Кан Син Гю. Я веду дело по обвинению Инквизитора Стефана Клаусснера в незаконном убийстве Химеры Макса Бёхайма. Меня позвали, так как у вас есть информация по этому делу. Так?

Я киваю, не в силах выдавить из себя ни слова. Сзади Архивариуса пристально смотрит исподлобья Виктор — его взгляд хищный, волчий. Надо отдать должное, выглядит представительно и дорого.

— Итак, что вы хотите мне сказать? Хочу напомнить, что в своем лице я представляю Святой Сенат и его Старейшин.

Я снова киваю в ответ.

— Простите, мистер Син Гю. Но девушка немного напугана. Не видите? Девушка недавно побывала в карцере и пережила суд, поэтому так смущается. Можно я поговорю с ней наедине, а потом вы продолжите?

Архивариус взмахом руки дает разрешение, молча разворачивается и выходит за дверь, оставив меня наедине с моим драконом — Виктором Савовым.

— Итак, ты, надеюсь, не передумала? Или все-таки возьмёшь на себя грех за смерть Клаусснера и Валльде?

Виктор стоит в стороне, но все равно ощущение, что продолжает держать руку на горле.

— Нет. Не передумала… — Я просто не нашла других вариантов спасения и себя, и Евы со Стефаном.

— Тогда приступим к клятве?

Он достает из внутреннего пиджака маленький ритуальный нож, после чего, не поморщившись, режет им себе ладонь и передает мне.

Взяв кинжал, я почувствовала, как он переполнен темной магией: над этим маленьким серебряным предметом очень долго и страшно поработали. А это значит, что клятва будет крепкой и сильной. Резать пришлось правую ладонь, так как на левой швы. Нож был очень острым, он легко рассек кожу, и багровой полосой заалела рана.

— Сама вспомнишь слова? Или помочь?

Я вздыхаю и произношу: «Я, Анна Шувалова, клянусь, что выйду замуж за Виктора Савова и перейду в его клан, как проявится Химерский Знак. Кровь моя — жизнь. Слово мое — камень. Сказанное не преступлю, не нарушу, не предам. Ибо тогда камень разрушится, кровь в землю уйдет. Да будет так».

Слова темные, неприятные, они зажигают черную магию, которая, как яд, ползет по моим сосудам и венам. Виктор закрепляет клятву, когда кровь смешивается при соединении наших рук.

— И ушел Каин от лица Света, и поселился в земле Нод, на восток от Эдема*. — Савов цитирует Библию с неприятной ухмылкой. После чего произносит заклинание Sanitatum, убирает кинжал и достает черную коробочку.

— Держи. А то у тебя же нет кольца от меня.

Я открываю коробку: на черном бархате поблескивает простенькое витиеватое золотое колечко.

— Я знаю, что ты не любишь вычурные кольца. То кольцо было ужасным, если честно, это больше подходит для невесты.

То кольцо было еще проще: серебро и сапфир. Я выпросила его у Савова на одной ярмарке, потому что очень понравилось. Он тогда подарил очень дорогое с крупным бриллиантом, которое совершенно было не моим. Оно мешалось, царапалось, цеплялось за всё подряд, и было тяжелым. Серебряное же было легким, незаметным и родным. Савов сдался, когда в очередной раз увидел меня без кольца. И вот на замену пришло новое.

— Дай, я надену. — Украшение скользит по безымянному пальцу левой руки. В России — это вдовий палец, в Америке — там носят обручальные кольца. Символично получилось. Я хороню свое будущее, отдавая себя во власть Савову. Виктор легко касается моих губ, подобно поцелую жениха и невесты.

— А где то кольцо? Разве его не отдал Сенат?

— Отдал вместе с вещами. Но я не взял. — Он заглядывает мне в глаза и убивает следующей фразой: — Я все вещи оставил Оденкирку.

— Зачем? — Я в шоке. Голос не слушается, воздуха не хватает — еле шепчу.

— Будет знать, как портить чужие кольца защитными заклинаниями.

Он отворачивается и идет к двери, чтобы позвать Архивариуса, я же стою окаменевшая от ужаса: Савов в курсе всего, а я — слепая дура, думавшая, что он не замечает мою любовь к Рэйнольду и отвращение к нему, считавшая, что смогу уйти от него. Виктор меня не отпустит. Никогда. Я давно загнала себя в ловушку, а сейчас сама закрыла дверь.

Архивариус входит и что-то говорит мне. Только когда меня окликают, я возвращаюсь в реальность, которая становится кошмаром.

— Так что вы хотите рассказать?

— Клаусснер убил Химеру, защищая меня… — И я рассказываю всё, что помню. Я должна спасти Еву и Стефана. Теперь обязана.

Иначе грош — цена моей жертве.

***

Пока она рассказывает историю своего чудо-спасения великодушным Инкизитором, у меня звонит в кармане мобильник. «Морган», — светится на экране.

Извиняюсь и бесшумно ухожу из палаты.

— Да?

— О! Слышу довольные нотки!

Я не сдерживаюсь и счастливо смеюсь в трубку.

— Как всё прошло?

— Всё прошло идеально.

— Аня не сомневалась?

— Нет. Я жал на то, что из-за нее сожгут этих Инквизиторов. Сработало!

— Клятва?

— Дала. Она наша!

В трубке слышится довольный смех Моргана. Надо отдать должное: он — гений. Хотя тут больше заслуга Кукольника и Психолога, которые смоделировали ситуацию, в которой Анна сама отдается нам в руки, но, все-таки, я тоже молодец — сыграл, как по нотам.

— Савов! — Ее яростный крик разносится по всей больнице звонким эхом.

— Женщина, не кричите! — цыкает на нее дежурная, за что получает мощный заряд от Маргариты. Медсестра громко падает в обморок, сшибив своим грузным телом железный стул. Шума слишком много! Это привлекает внимание. Некоторые пациенты любопытно высовываются из палат и тоже получают от Маргариты.

— Савов! — Рычит на меня Марго и подлетает, будто коршун к жертве. — Объясни мне на милость, что за суд, на который собирается Аня?

Она замахивается, чтобы ударить меня магией, но я быстрее — блокирую, шипя в ответ:

— Ну, давай. Начни душить, когда за дверью, — я киваю на палату Анны, — Архивариус из Сената. Вот он порадуется на обездвиженную медсестру и на того бедолагу, в которого ты попала зарядом. Кажется, парень получил гипертонический криз.

Марго, присмирев, начинает оглядываться. К дежурной уже подбежала другая медсестра и пытается привести в чувство. Кто-то из палат побежал за доктором для бедолаги, в которого попал заряд.

— Что, мать твою, происходит? — Марго сипит. Она вся красная от злости. Я чувствую, как магия клубится в ней, готовая прорваться и выплеснуться с разрушительной силой.

Вместо ответа я протягиваю ей телефон.

— Поговори об этом с Джеймсом.

Марго недоверчиво берет смартфон в руки и прикладывает к уху.

— Джеймс? Что происходит? Зачем это?

Мой Темный ей что-то говорит и с каждым его словом Марго все больше успокаивается. Ее магия уже не пытается прорваться и взорвать всё здесь к чертям собачим.

— И как это поможет ей в определении стать Химерой?

Марго не знает, что все проворачивалось за ее спиной, а значит не знает об истинных причинах. Наверняка, Морган сейчас ей сочиняет про то, что это еще больше отвернет Анну от Инквизиторов и поможет стать Химерой.

— Психолог посоветовал?

А вот и главный козырь. Если Психолог советует — обсуждению не подлежит. Через пару мгновений телефон снова в моих руках.

— Да? Это Виктор.

— Когда у вас суд?

Я смотрю на часы.

— Через два часа.

— Отлично! Еще одно задание. Но уже от меня. Кинь имя Евы Валльде Марго в разговоре. Понятно?

Я улыбаюсь. Морган не может так просто оставить Саббатовцев в покое.

— Конечно.

И я отключаюсь. Именно в этот момент выходит Архивариус к нам. Он здоровается с Марго, после чего обращается ко мне:

— Прошу привести свидетельницу в Суд через два часа.

Я киваю в знак согласия.

— Конечно придем. Надеюсь, Стефан Клаусснер останется жив. Мы с Анной не хотим оказаться причиной его гибели. Анна не переживет, что принесла столько страданий своей подруге Еве Валльде. Они так сдружились! И такая самоотреченная любовь между этими Инквизиторами — Клаусснером и Валльде!

На Син Гю моя речь не производит никакого действия, а вот Марго выгибает недоуменно бровь и оборачивается ко мне.

— Самоотреченная любовь? Ева была у Анны?

Я не отвечаю. Но всем видом даю понять, что она правильно всё поняла.

— Архивариус…

— Кан Син Гю.

— Простите, — Марго елейно улыбается корейцу. — Я хочу официально подать заявление в Сенат о нарушении постановления Суда Инквизитором Евой Валльде в отношении Анны Шуваловой, с которой ей нельзя общаться и контактировать.

Примечания:

*переделана цитата из Библии (Быт.4:16): «И пошел Каин от лица Господня и поселился в земле Нод, на восток от Едема».

Люблю

Ева неожиданно смеется за завтраком. Гробовое молчание, в котором мы хороним Стефана, внезапно обрывается ее переливистым смехом, что даже Сара вздрагивает от неожиданности. Смотрится это пугающе. Будто Ева сошла с ума.

— Она даст показания! ОНА ДАСТ ПОКАЗАНИЯ! — Еще секунду назад Валльде молча сверлила взглядом свою тарелку, не притрагиваясь к еде, и вот Ева счастливо смеется, утирая слезы радости. — Мелани будет в суде! Стефан спасен!

Звучит безапелляционно. Звучит радостно. Что мы начинаем переглядываться, чувствуя, как наша скорбь сменяется счастьем. Друг спасен! Благослови Боже Мел!

Я знал, что Ева вчера ходила к ней. Видел, какая она пошла на встречу. Ева возвращалась, проходя мимо кабинета, в котором мы с Деннард сверяли отпечатки магии по сличителю.

— Ева! — Я ринулся из-за стола, вскочив, будто ужаленный. — Ты видела её? Как она? Согласилась?

Мне было плевать, что слышит Кристен и видит мое идиотское нетерпение.

— Да. Она обещала попробовать… Вначале сразу же согласилась, но как речь пошла о Савове и его разрешении — по лицу поняла, что будет трудно.

Савов! Ублюдок! Он закрыл мне доступ к ней. Я не успел и слова сказать, как вышвырнул меня, будто какую-то темную сущность.

— Она что-нибудь говорила обо мне? Передавала?

— Спрашивала о тебе. Говорит — сожалеет, что выбрала Савова. Но больше ничего.

Киваю. Я всё это знаю. Она постоянно просит прощения за это…

— Прости меня. Пожалуйста, прости меня…

За что мне тебя прощать? Это я должен просить прощения, что невольно стал причиной остановки твоего сердца. С содроганием вспоминаю, как умолял возвращаться в тело. Это станет моим кошмаром. Это станет моим грехом, что не дал ангелу уйти, так как мне самому нужен он тут, на земле. Я потом всю ночь не спал — промучился мыслями о ней. Ева рискнула — была у нее! А я нет. Трус! Слабак.

Только, чем это обернется для Мелани? Она как-то уломала Савова, чтобы пустил ее в суд. Ревность змеей поднимается во мне и шипит: что сделала Мелани для Виктора ради его согласия?

— А можно с вами на суд? — Голос Кристен выводит из забытья, пока остальные счастливо обсуждают новость о согласии Мелани.

— Зачем тебе? — Я тихо интересуюсь, смотря на нее поверх стакана с соком. Мне не нравится ее желание поехать с нами.

— Просто посмотреть. Я никогда не была на суде Сената.

Кристен и Сара теперь сидят на местах Мелани и Кевина. Я тоже покинул прошлое место с краю рядом с Реджиной — меня стала бесить близость к Светочу. И вот я сижу напротив своей ученицы, постоянно ощущая ее любопытные взгляды на себе. Иногда она начинает заигрывать со мной для всеобщего веселья, я же молча ем, наблюдая, как резвится Деннард, пытаясь вывести меня из себя.

— Там ничего интересного не будет.

— Мисс Реджина, можно мне с вами поехать на суд? — Громко спрашивает Кристен через весь стол, игнорируя мои запреты, сразу обратившись к Светочу. Гнев на эту выскочку удушающей волной поднимается в груди. Просто невыносима!

— Конечно, можно.

Кристен победоносно мне улыбается.

— А где будет проходить суд? — Курт явно оживился.

— Рядом с нами. В Ливерпуле. — Ной хоть и не показывает явной радости, но в его движениях скользит легкость.

— С чего вдруг они решили рядом с нами? — Теперь и Артур вступает в беседу.

— Наверное, чтобы ближе было разводить костер для Стефана. — Реджина произносит это прохладно, промокнув губы салфеткой и отбросив ее в сторону. — Жду всех, кто едет в суд, в час дня во дворе Саббата.

И уходит первой из-за стола. Недовольна, что Ева обратилась к Мелани — ясно, как день. Но иначе, нельзя было. И все это осознают. Мы за эти дни так и не нашли способ оправдать Стефана.

— Ух ты! Симпатичное! — Я делаю дурацкую оплошность. Раздумывая о Стефане, Мелани, Еве и следя за всеми, забылся и, играясь с кольцом, случайно вытащил его из кармана, продолжая вертеть его между пальцев. — Явно не твой размерчик.

Кристен смотрит на мои пальцы, которые продолжают сжимать серебряное украшение — кольцо Мелани. Никто не замечает моего промаха, потому что все встают из-за стола и расходятся. Лишь Деннард продолжает с ухмылкой смотреть на кольцо.

Я нагло смотрю в глаза девушки, раскрываю ладонь, чтобы она лучше рассмотрела его, после чего с улыбкой убираю снова карман. Посмотрела? Хватит с тебя.

Я встаю и ухожу, не оборачиваясь. Нужно подготовиться к суду.

Мы вошли единой толпой в здание суда. Как обычно, полностью одетые в черные деловые костюмы. Даже Деннард сменила свои майки и кожаную куртку на брючный костюм и туфли на каблуках, а волосы причесала и забрала их в хвост, что сделало ее еще краше. К слову, девушка выглядела очень хорошо. Надо отдать должное, Кристен красива, когда молчит и строит вид пай-девочки. Так она меньше раздражает своим присутствием. Могу догадываться, почему суд вызвал такой интерес. Причина у нас с ней одна и та же — Мелани. И если у Деннард это праздное любопытство, то у меня — жизненная необходимость.

— Вы понимаете, что с показаниями Мелани, возможен и ваш допрос? Вы ведь, получается, лгали, говоря, что ничего не знаете об убийстве этого Заклинателя. А это значит…

— Это значит, что применят чей-нибудь дар. — Закончила за Реджину Ева, которая была вся как на иголках. Последние события словно сняли с нее холодную броню отчужденности, обнажив перед нами настоящую Еву. Валльде уязвима сейчас, как никогда.

— Обычно, в таких случаях, они устраивают закрытый суд. — Ной знает эту систему лучше нас. Он столько раз был востребован Сенатом в делах о нарушении законов, что можно сказать, судебные тяжбы и расследования — это его стихия. Охотник на ведьм из Ноя плохой. Слишком медленный и брезгливый.

Курт, стоявший ближе всех к входу, первым заметил приближение Химер.

— Они идут.

И в холл вошли трое. Я был удивлен, ожидая увидеть весь клан Теней в довесок к немецкому клану Татцельвурм. Но нет.

Вначале появился Савов тоже в черном — элегантно одетый, сукин сын. Неприятный: с рыжеватой щетиной, хитрым прищуром глаз и немного вальяжной походкой. От него за милю несло черной магией и гордыней. А за ним следовали две девушки. Одна была со светлыми волосами и разноцветными прядками, чуть сутулая и нескладная, одетая в костюм, похожий на школьную форму, который совершенно ей не шел. Рядом стояла Она.

При виде нее сердце забилось чаще. Я даже не узнал сначала Мелани: маленькая, похудевшая, в большой не по размеру кожаной куртке и в джинсах.

— Они ее кормить не пробовали? — Реджина, как и я, удивленно рассматривала Мелани. Любимая выглядела тенью самой себя. Даже хуже, чем я видел ее через астральное тело. В моей памяти Мел одевалась всегда в светлые тона. А ее в бежевом кружевном платье забыть вообще невозможно. Она была худой, но не тощей. Сейчас Мелани казалась скелетом с забинтованными руками. Если на левой руке я знал, откуда рана, то вторая — явно была свежая и болела. К тому же при любом движении плеч, чувствовал ее боль синяков на груди. Господи… Что они с тобой сделали?

Мелани будто услышала мои мысли и посмотрела прямо на меня своими большими красивыми глазами, в которых отчетливо прочиталась печаль. Она тоже тоскует по мне.

— Не надо… — Предупреждающе цедит сквозь зубы Ной, удерживая меня за плечо.

Только сейчас замечаю, что сделал неосознанное движение в ее сторону.

Савов, как зверь, чувствует повисшее напряжение между нами и покровительственно обнимает Мелани, привлекая к себе; девушка тут же смущенно опускает взгляд под ноги. Удушающе ревностно. Спокойно, Рэй…

— А кто это с ними? — Я слежу за взглядом Реджины: она рассматривает Химеру, прибывшую с Мелани.

— Это Субботина. — Ной делает кивок ей. Та в ответ делает странное скупое движение в знак приветствия. При этом на лице не отражается ни одной эмоции. — Ее иногда Сенат привлекает в помощь к делам.

— А! Это та самая из Воронов? У нее дар…

— Гностик: заставляет неосознанно говорить правду.

— Забавные у нее мысли! — Реджина ухмыляется на долговязую девушку. После чего кидает хитрый взгляд на Ноя.

В следующее мгновение слышу удивленный присвист Ганна. Он смотрит на только что вошедшую Лауру Клаусснер, одетую в черно-красное платье с глубоким декольте, открывавший соблазнительный вид. Если честно, я и сам готов присвистнуть из-за резкого прилива тестостерона, глядя на «богатство» Лауры. Интересно, кого она хочет поймать в свои сети здесь с таким вырезом? Не думаю, что Архивариусы и Инквизиторы заинтересуют ее.

Она поворачивается к нашей группе и делает приветственный жест рукой, очаровательно улыбаясь своими ярко-алыми губами.

Деннард сражена — по лицу видно. Она практически повисает на моем плече и жарко шепчет:

— А это кто?

— Это Лаура Клаусснер. Сестра Стефана. — Я говорю тихо, стараясь не шевелить губами, читая восхищение и удивление на лице Кристен. Забавно наблюдать, несмотря на то, что Деннард почти прилипла ко мне. — Она Химера.

Я пытаюсь остудить ее пыл. Но, кажется, еще больше удивляю.

— Да ладно?!

— Тебя восхищают Химеры?

Кристен тут же возвращается в реальность и уже смотрит на меня, будто я ляпнул глупость. Ее рука соскальзывает с моего плеча.

— Красивая женщина достойна восхищения. И неважно, кто она по сути.

— Я тоже так считаю. — Поддакивает ей Артур за спиной.

Я оборачиваюсь на Еву: она стоит в стороне и не подает вида, что увидела Клаусснер. И снова возвращаю взгляд на Мелани. Девушка сидит на скамье рядом с Савовым, который нежно держит ее за руку. Мне больно. Ревниво. Она его терпит — видно по ней: Мелани отводит взгляд, смотрит куда-то под ноги и молчит.

«Рэй, осталось два месяца… Два каких-то месяца…» — Я твержу, как мантру, смотря на мыски своих ботинок и закусывая губу.

Внезапно ко мне подходит Курт и легонько толкает локтем с кивком головы. Я смотрю туда, куда он указал, и ком встает в горле. Я чувствую, как ненависть зажигается в крови. Еле справляюсь, чтобы выглядеть бесстрастным и спокойным.

— Здравствуй, Рэйнольд. — Савов стоит на расстоянии, но достаточно близко, чтобы ударить. Если не магией, то кулаком. Сзади него к нам спешит Мелани, которая напугана выходкой Виктора.

— Привет.

И Курт придвигается ближе ко мне, становясь в боевую позицию, будто готов прикрыть своим даром, если понадобится.

— Как у вас дела? — Виктор оценивающим взглядом скользит по Кристен. — О! Да у вас пополнение! Надеюсь, девушка не с амнезией и уже с Инквизиторским знаком?

Мелани встает за спиной Савова и легонько берет его за локоть, словно пытается сказать, чтобы сдерживался. От этого мне становится нервозно. Я в последний раз видел ее на таком расстоянии месяц назад. Не могу удержаться, чтобы ни начать жадно рассматривать ее лицо в поисках ответов на свои вопросы. Мелани смотрит мне в глаза, ее губы приоткрываются, будто хочет что-то сказать, но боится. Господи! Как же хочется сделать шаг и прикоснуться! Но нельзя. Савов специально провоцирует меня. Я с огромным усилием воли отвожу взгляд от Мелани и смотрю в противное лицо Савова — так и хочется врезать ему!

— Какое тебе дело до нас? По-моему, ты слишком много придаешь себе значения, считая, что мы будем вести милые беседы.

— Какой ты невежливый, Оденкирк. А ведь нас связывает очень многое.

На слове «очень» специально делает ударение, намекая на Мелани и мою сестру.

— Я бы с удовольствием не имел с тобой ничего общего.

Когда-нибудь я с удовольствием тебе размажу голову, Савов, а потом скормлю псам из преисподней!

Виктор криво ухмыляется, кладет руку на плечи Мел и уходит с ней. Внутри опустошенно.

— Что он хотел? — Кристен непонимающе озирается на нас. Никто не решается ответить, лишь Реджина покровительственно трепет ее по плечу.

— Некоторые люди, как скунсы, детка. Напасть не нападают, но вони от них!

Ощущение дежавю. Вот она за трибуной, прячет взгляд и дает краткие ответы. Только цена сейчас — жизнь Стефана Клаусснера. Все слушают размеренные ответы Мелани, отвечающей тихо и боязливо. Она постоянно кидает взгляд то на Еву, то на Савова. Но не на меня.

— Итак, вы уверяете, что Клаусснер вас защищал?

— Да.

Слава Богу! Показания Мелани и Стефана совпадают. Стеф говорил, что спасал девушку. Но Сенату Химеры Мел не отдавали, скрывая ее фразами типа: «Она не хочет ни с кем говорить. Ведь признания — дело добровольное. Это ее выбор». Архивариусы понимают, что эти двое договориться никак не могли, поэтому ничьи дары не требуются при допросе.

— Рэйнольд Оденкирк и Ева Валльде, встаньте!

Дознаватель выкрикивает наши имена прямо во время показаний Мелани, что я вздрагиваю. Мы встаем с Евой, будто в школе по оклику преподавателя.

— Мисс Субботина, воздействуйте на них.

Химера, подружка Мел, встает напротив нас.

— Мисс Валльде, почему вы не сказали на допросе, что брали на обряд экзорцизма Анну Шувалову?

— Потому что это сулило нам проблемами. Смертных брать на обряды запрещено.

Дознаватель копается в каких-то бумагах. После чего поворачивается к нам.

— Мистер Оденкирк, вы являлись учителем Анны на тот момент?

— Да.

— Почему допустили нарушение правила со стороны Евы Валльде?

— Приказ Первого Светоча.

— Реджина Хеллмак, почему был такой приказ?

— А как это относится к делу Клаусснера? — Я удивлен ответу Реджины. Она ловко обрубает нить, разматывающую клубок другого дела.

Дознаватель тушуется и понимает, что она права.

— Мистер Оденкирк, вы можете подтвердить слова Анны Шуваловой о незаконченности обряда?

Меня бросает в дрожь от воспоминаний, в которых Мелани рвет змеей в кровавой воде. А самое страшное — когда она попросила меня убить её.

— Могу.

— Расскажите.

— Мелани пожаловалась на свое здоровье. А потом не спустилась к ужину. Ее мысли услышала Реджина, и мы все поспешили в ее комнату. Мелани…

— Анна.

— Что, простите? — Я не понимаю, что хочет от меня Дознаватель.

— Вы два раза назвали Анну Мелани.

Эта поправка Дознавателя болью отзывается во мне. Я сглатываю комок в горле, и продолжаю, но уже сбившись с мысли.

— Да, Анна. Простите… Так на чем я остановился?

— Вы все вошли в ее комнату.

— Ах, да! Спасибо… Анна, — имя дается с трудом, словно выдавливаю из себя, — сидела на полу в беспамятстве. Она расцарапала себе всю шею и просила помощи. На тот момент она была уже заражена, но еще не одержима.

— И кто проводил обряд очищения?

— Я и Ева Валльде. Руководил Артур Хелмак.

Дознаватель опять зарывается в своих бумагах, после чего, не отрываясь от документов, спрашивает:

— И чем закончился обряд?

Я смотрю на Мелани, и наши взгляды встречаются. Вечность бы смотрел в ее глаза! Это как гипноз — ловит, и ты уже не можешь отвернуться.

— Змея. Анну вырвало змеей. А я потом убил тварь.

— Угу. Все так, — бормочет Дознаватель, понимая, что я рассказал все верно под воздействием Субботиной. — Садитесь, пожалуйста.

И мы садимся.

— Анна Шувалова, вы свободны. Спасибо.

Мелани сходит с трибуны и садится к Савову. И снова она смотрит в мою сторону, пока происходит маленькая пауза между показаниями. Если мы не имеем права разговаривать, быть рядом, то никто не запретит нам искать взгляды друг друга — примитивная и единственная доступная форма союза душ. Да наступит тьма Египетская и пусть все слепнут, к черту! Только оставьте нам зрение — оно нам нужнее, чем вам всем.

Глаза — наше зеркало души. А сейчас смотрю в глаза ангела — я помню об этом…

— Прошу всех встать!

Меня будит не сам оклик Дознавателя, а то, что Савов небрежно берет Мелани за руку, задев рану. От резкой пронзительной боли, девушка шумно вдыхает через зубы и смотрит то на ладонь, то на Виктора. Всё. Визуальный контакт прерван. И я встаю вместе со всеми. В зал входит Стефан со своим Представителем, одетый в джинсы и белую майку, — одежду, содержащихся в Карцере Святого Сената. Стеф хмуро пялится себе под ноги, держа руки в карманах. Его обреченный вид отзывается болью в сердце. Он мой лучший друг; через столько всего прошли вместе, в каких только передрягах ни были, и вот ему угрожает костер. Знали ли мы оба? Нет. Но каждый внутренне готовился к такому исходу. Все хорошие охотники на ведьм ждут ранней смерти — если не от руки Химеры, так от Сената.

Дознаватель выходит в середину зала и громогласно зачитывает приговор. Я сжимаю холодную руку Евы в качестве поддержки. Валльде белее мела. Меня беспокоит ее вид — боюсь, что она близка к обмороку.

— Архивариусы Святого Сената рассмотрели дело Инквизитора Стефана Клаусснера, обвиняемого в незаконном убийстве Химеры Макса Бёхайма. В течение следствия выяснилось, что Стефан Клаусснер попытался прервать незаконный темный обряд превращения, на тот момент Смертной, Анны Шуваловой в Химеру. Выслушав все показания свидетелей, а также учитывая законы и правила мира Инициированных, суд вынес вердикт: оправдать Стефана Клаусснера, так как он исполнял свои прямые обязанности Инквизитора и действовал в рамках закона. На этом считать дело Стефана Клаусснера закрытым. Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa.

И весь зал хором повторяет святые строчки всех Инициированных, которые набили оскомину у меня, став обычными заезженными фразами и потерявшие свой первоначальный глубокий смысл. Хотя слова «Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa» выбиты или выжжены на стенах любой Инквизиторской школы, как лозунг, как сама цель жизни.

Ева с вздохом облегчения кидается к Стефану. Мы радостно поздравляем друг друга. Химеры из Татцельвурма, одетые в черные широкие одежды и с татуировками клана на шеях, кидают на нас злобные недовольные взгляды. К Стефану и Еве присоединяется Лаура. От вида этой троицы мутнеет в глазах — Клаусснер терпеть не может сестру, а теперь обнимается с ней, притом на глазах Евы.

Я снова ищу глазами Мелани: она стоит с Виктором в стороне и слушает его с несчастным видом.

— Смотри, какие они чудные! — Деннард указывает на Ноя и Субботину. Они стоят и о чем-то говорят: девушка рядом со статным Ноем выглядит нескладным долговязым существом, какой-то школьницей-неформалкой. Она хмуро смотрит на Валльде снизу вверх из-за небольшого роста. Сам же Ной стоит, выпрямившись, словно по струнке, и что-то вещает Субботиной.

— Выглядят, как учитель с ученицей.

— Жаль.

— Почему? — Удивляется Деннард.

— Жаль, что выглядят так только они, а не те, кто по-настоящему должен. — Я поворачиваюсь к ней и выпрямляюсь, как Ной, намекая Кристен, чтобы не лезла туда, куда не просят, и, вообще, была более этичной.Кристен злобно сверкает глазами и отворачивается от меня. Я возвращаюсь к мыслям о Мел, стоило сунуть руки в карманы и нащупать ее кольцо.

Именно в этот момент в зал вошел Архивариус Тогунде и подошел, к держащимся за руки, Еве и Стефану.

— Добрый день! Ева Валльде, вы обвиняетесь в нарушении субординации к Анне Шуваловой, установленной решением Суда. Прошу проследовать в Карцер до принятия решения Святым Сенатом.

Неожиданная тишина накрывает зал, что, кажется, мое дыхание стало слишком громким. Стефан ошарашенно смотрит на Еву.

— Что? Ты же обещал! — Голос Мелани резкий, звонкий, он выводит всех из забытья. Она гневно смотрит на Савова, тот в ответ что-то тихо говорит — явно отрицает. Такая маленькая, но разозленная и обиженная, как котенок. Ох, моя Мелли… Не суйся ты к нему!

Ева молча отходит к Тогунде и Стефан начинает цепляться за нее. Твою мать! По виду Валльде становится ясно — она знала, она ждала этого исхода. Стеф же яростно пытается оттащить ее и закрыть телом. Я и Ной кидаемся к нему, схватывая в кольцо наших рук.

— Ева! — Кричит Стеф, пытаясь отбиться от нас.

— Стеф, успокойся!

— Всё будет хорошо!

Ко мне и Ною подбегает Курт. Теперь трое против Клаусснера, который по силе превышает нас.

Ева оборачивается через плечо и посылает ему ведьмин зов. Я чувствую по пронёсшейся магической вибрации в воздухе. Стефан сразу прекращает вырываться, обмякая в наших руках, с тоской смотря на уходящую Валльде. Всё. Сдался физически…

— Ты как? — Я смотрю на Клаусснера, который выглядит нездорово бледным.

— Почему вы допустили, чтобы она рисковала? — Стеф рычит на меня. В его глазах я вижу отчаяние и боль. Как я его понимаю… Еще недавно сам проходил этот ад.

— А ты бы не рискнул ради нее?

Стефан взвинченный. Мы его окружаем, чтобы он не мог рвануть за Евой. Он то ерошит волосы, то трет лицо — Клаусснер лихорадочно соображает, как спасти любимую. В нем узнаю себя напуганного потерей Мелани, где в голове тогда лихорадочно билась одна единственная мысль: «Я ее потерял»…

— Что сказала Ева сейчас?

— Сказала, что всё будет хорошо с ней. Чтобы доверился.

Он поднимает на нас взгляд и в нем ясно читается, что ей он не верит. Из-за моей спины доносится голос Артура.

— Ева пророк. Доверься. Если она говорит, что будет всё хорошо — значит, всё будет хорошо.

Мне показалось, или Хелмак только что воздействовал на Стефана? Так или иначе, Клаусснер успокаивается, и я вижу в его глазах тоску и смирение с неизбежным.

— Пойдем на улицу — освежишься. — Курт предлагает хорошее решение. Я подталкиваю Стефана к выходу. Но стоит нам повернуться, как мы тут же натолкнулись на Мел в проходе. «Моя девочка…» — проносится в моей голове. Ее взгляд печальный, умоляющий простить. Стеф не сдерживается и рычит на нее:

— Это всё из-за тебя!

— Заткнись! — Обрываю Клаусснера, пока он не натворил еще чего-нибудь, и тащу, почти за шкирку, по проходу на улицу. Ко мне подлетает Курт, который подхватывает Стефа, и пока тот ничего не натворил, помогает мне вывести Клаусснера на свежий воздух.

— Хватит! — Он рычит на нас с Ганном и вырывается из рук. Слышу, как за нами спешат Ной и Артур; цокая каблуками, идут Деннард и Хелмак. Мы все взвинчены до предела.

— На! — Я достаю из кармана пачку сигарет и кидаю в руки Клаусснера. Тот, наплевав на этикет и правила, садится прямо на ступени и закуривает, глядя вдаль.

Мы молчим: каждый в своих мыслях. Слышу стук каблуков, и к нам выходит Лаура. Она гордо, словно не замечая нас, спускается по ступеням. После чего внезапно останавливается, поворачивается к молчащему брату и громко произносит:

— Зайди к матери! Она ждет тебя. Ты обещал! — После чего разворачивается и покидает нас. Все провожают ее взглядом.

— Наверное, рада, что Ева в Карцере. — Курт бормочет мне вполголоса, чтобы его не услышали другие.

Я не знаю. Ничего не понимаю. У меня в голове каша. Как понять, где начинаются чужие, а где заканчиваются свои? Сейчас я готов сесть к Клаусснеру на ступени и закурить, тоже послав все приличия куда подальше. Но, как назло, снова слышатся шаги. И вот по ступеням, не оглядываясь ни на кого, спускается Субботина.

— Нина! — Ной окликает эту странную девочку. Субботина останавливается резко, замерев на своем пути, будто ее не позвали, а она вспомнила что-то. — Насчет книги!

Она поворачивается к нам и смотрит. Я замечаю, что у Субботиной светлые брови, которые еще больше создают ей странности в ее внешности. Странная Химера… Обычно они яркие, красивые, статные, а тут сутулая, хмурая, бледная и в нелепом костюме под школьную форму — не поймешь, сколько девушке лет.

Ной ждет то ли, что она скажет, то ли какую-то реакцию на его слова, но Нина стоит, как каменное изваяние.

— Я поищу ее в документариуме Сената, может, выдадут на время. — Ной продолжает, понимая, что от Нины не добиться никаких эмоций. Только кивок с ее стороны, в знак благодарности.

— Нина! Где Анна? — Крик Савова разносится по всей улице, что даже голуби взлетают со ступеней и крыши здания. Виктор подбегает к нам, рыская глазами по нашей компании в поисках Мелани. Можно подумать, мы тут в прятки решили поиграть! По его встревоженному виду я понимаю, что он упустил свою «возлюбленную»…

— Она в туалете.

— Так долго? — Савов удивленно изгибает бровь. И тут мне становится тревожно. Потому что беспокойство Савова передается и мне — неужели Мелани что-то выкинула?

Сегодня не день, а настоящее безумие. Каждый сходит с ума по-своему!

— Она расплакалась. Не думаю, что это быстро. — Нина говорит безразлично, пожимая плечами.

Твою мать! Я кидаю злой взгляд на Клаусснера, который курит и делает вид, что ничего не слышал. Он своей вспыльчивостью довел мою Мелани до слез! Все-таки Клаусснеру стоит поучиться придерживать свой язык за зубами.

Савов чертыхается и, кинув недовольный взгляд на нас, исчезает в здании суда. Я снова кручу кольцо Мелани у себя в кармане, сжимаю украшение в кулаке, пытаясь справиться с эмоциями — так и хочется кинуться на поиски моей девочки, чтобы извиниться за поганое поведение Клаусснера. Мимо скучающе проходит Кристен, и тут меня озаряет. Я хватаю девушку за руку и отвожу на несколько шагов от Саббатовцев. Хотя краем глаза замечаю, что Реджина засекла ход моих мыслей.

— Кристен, выполнишь мою просьбу?

— Смотря какую…

— Хорошо. Ставлю вопрос так: выполню любое твое желание, если выполнишь мое.

— О! — Деннард довольно тянет, в глазах загорается азартный огонек, но она явно еще не готова помогать. Не доверяет. — Прям-таки и любое?

— Что ты хочешь?

— Часы Ролекс.

— Согласен.

— Красное Феррари?

— Скромнее, Деннард! — Рычу на нее.

— Ты сказал «любое»!

Я смотрю на Кристен исподлобья, пока совесть не возвращается к девушке.

— Ну, хорошо! — Она сдается, наигранно закатывая глаза. — Говори, что нужно делать.

Я беру кольцо, случайно загребая пару монеток. После чего ставлю на украшение отпечаток своей магии из одного простого, но всеобъемлющего слова — «люблю». По сути дела, это магическая записка, которая продержится пару часов на предмете.

— Вот! Подложи незаметно это Мелани в карман. Сможешь?

— Постараюсь.

Я отдаю кольцо Кристен, чувствуя, что не хочу прощаться с дорогим мне предметом. Но кольцо попадет к любимой, к моей Мелани. А это более ценно! Внезапно на глаза попадаются 5 пенсов в моей руке, и словно наяву слышу голос Мелани: «Ой, что-то мне подсказывает, что она сейчас исчезнет, и потом ты ее достанешь из моего уха».

— И вот это подложи.

— Пять пенсов? — Кристен ухмыляется, глядя на монетку. — Да ты щедрый! Такими деньжищами разбрасываешься!

Я невольно смеюсь в ответ.

— Если провернешь это дело, то я подумаю о красном Феррари для тебя.

Деннард расплывается в довольной улыбке.

— Заметано! — Разворачивается и убегает в здание суда. Надеюсь, хитрости и наглости ей хватит. Я чувствую себя взвинченным, нервно прохаживаюсь туда-сюда по ступеням суда в ожидании того, насколько любит меня сегодня Фортуна. Реджина отделяется от Саббатовцев и теперь стоит предо мной, сверля суровым взглядом, но с ядовитой улыбкой на лице:

— У тебя на глазах только что увели Еву в карцер, Клаусснер чудом избежал костра, а ты любовные записки шлешь. Браво, Оденкирк, браво!

— Прости, хотел транспарант использовать, но не успел прихватить. Пришлось писать записку.

— Действительно жаль! Савов и эту мелочь от тебя оценит.

— Думаешь? Хотя я рассчитывал не на него произвести впечатление.

Всё. Улыбка Реджины меркнет, и снова суровое грозное выражение лица. Можно подумать, что я и сам не в курсе того, чем рискую.

— Не дерзи, Рэй! Ты посмотри, что творится с Саббатом! Мы теряем одного за другим. И ты подставляешься.

Она замолкает в тот момент, когда ко мне подлетает Кристен. Девушка тушуется при виде Хелмак, не зная, куда деть глаза и какой найти предлог, чтобы оправдаться. Реджина смотрит на меня взглядом «смотри, Оденкирк, я тебя предупреждала», надевает очки и отходит от нас.

— Ну? — Я взвинчен. Горю в нетерпении. И Деннард расплывается в улыбке.

— Всё сделано, учитель.

Я готов кинуться и смять девушку в объятиях от радости. В душе я ликую, совершаю прыжки и кульбиты, но снаружи сдержанно улыбаюсь.

— Как ты сделала это?

— Ой. Там этот ее парень, словно охранник у двери стоял. Пришлось сделать вид, что я случайно опрокинула кофе себе на пиджак. — Она указывает на испорченную одежду, где на поле пиджака виднеется пятно. — А в туалете Субботина, но та была вся в себе.

— А Мелани?

— Она действительно плакала. И у раковины, когда та умывалась, кинула ей в карман твою мелочь.

Меня сейчас разорвёт от счастья, что все получилось.

— Молодец. Феррари твой!

— И новый костюм, как за нанесенный ущерб.

— Хоть два!

— Отлично. — Кристен сияет — счастлива, не меньше меня. Впервые я доволен Деннард и она меня не раздражает, поэтому предлагаю ей руку, как джентльмен, и мы подходим к Саббатовцам, которые уже собираются ехать домой.

Я ещё вернусь

Я смотрю на счастливую пару — Еву и Стефана. Просто держатся за руки, просто улыбаются и о чем-то шепчутся между собой. Стеф делает нежное движение рукой — убирает прядку, упавшую Еве на глаза. Это было так естественно, так обоим привычно, но для остальных — это был жест полный любви. Глядя на них, понимаешь — вот оно неприкрытое счастье любить и быть любимым.

Но внезапно все прерывается, так как к ним подходит Тогунде. Я его узнаю из тысячи — Дознаватель по моему делу, ведший допрос в карцере и на суде. Он говорит четко, не громко, но заставляет всех замолчать:

— Добрый день! Ева Валльде, вы обвиняетесь в нарушении субординации к Анне Шуваловой, установленной решением Суда. Прошу проследовать в Карцер до принятия решения Святым Сенатом.

Я шокировано осознаю сказанное! Кто мог предать? Кидаю взгляд на Савова — мой жених смотрит с легкой презрительной ухмылкой.

— Что? Ты же обещал! — Я готова накинуться на Виктора с кулаками. Меня душит боль и обида. Предатель! Он поворачивается ко мне и его лицо меняется: теперь на нем сквозит неприкрытое возмущение.

— Если ты думаешь, что я столь легкомыслен в своих обещаниях, то спасибо! Это многое объясняет твое отношение ко мне. — Савов шипит на меня, чтобы никто не слышал нашу перепалку.

— Тогда кто донес?

Он жмет плечами. Сзади него идет какая-то потасовка и слышны голоса мужчин-Инквизиторов.

— Не я — точно. Могу позвать Субботину, если ты настолько мне не веришь.

— Ева! — Стефан кричит, и в этом крике слышится боль и ужас. Я смотрю за спину Виктора и вижу, как уводят Еву, а Клаусснер пытается вырваться из рук Ноя и Рэя. Но силы явно не равны, так как Стефан физически сильнее их, подначиваемый горем и желанием вырвать из рук Архивариуса любимую. На помощь к ним спешит Курт. И вот уже трое здоровых мужчин пытаются удержать Стефана Клаусснера; они что-то ему говорят, пытаются успокоить, но все это бесполезно, пока сам Стеф ни сдается и от бессилия своего положения начинает метаться в их тесном кругу. Мне больно видеть это. Из-за чертова решения Сената я подставила Еву. Мне хочется быть с Саббатовцами. Разделить с ними горе! Невольно делаю шаг и оказываюсь в проходе именно в тот момент, когда Инквизиторы решают выйти на улицу. Стефан оборачивается и, не видя куда идет, практически налетает на меня. Его темные глаза останавливаются на моем лице, они горят ненавистью и презрением ко мне. Всё резко напоминает случай на складе, когда он дал мне пощечину — та же ненависть во взгляде. Руки Стефана сжимаются в кулаки, и, кажется, он готов наброситься на меня.

— Это всё из-за тебя!

Его рык подобен звериному. На долю секунды я забываюсь, где мы, и мне кажется, он сейчас снова меня ударит.

— Заткнись! — Рэй обрывает иллюзию, и злой, как черт, бесцеремонно хватает Стефана за шкирку и тащит к выходу. Курт подлетает и берет Клаусснера за локоть, чтобы тот не вырвался. Они с грохотом открывают дверь, почти вывалившись в коридор Ливерпульского суда. Я провожаю взглядом выходящих, ощущая пустоту внутри… хотя нет, не пустоту. Там кровоточат слова «это всё из-за тебя».

Мой взгляд падает на Лауру Клаусснер, стоящую возле выхода. Красивая и жестокая. Она, не скрывая интереса, разглядывает меня с какой-то хитрой полуулыбкой, изучает, как экспонат в музее. Словно рада, что я, как она! Нет! Не хочу. Никогда.

— «Я бы с удовольствием не имел с тобой ничего общего».

Голос Рэя всплывает в памяти. Он с ненавистью говорил это Савову, практически признаваясь, что не простил меня. Зачем я ему после Виктора? Он не хотел бы знать меня вообще…

Мои глаза начинают застилать слезы. Невозможно. Невыносимо!

Я срываюсь с места, бесцеремонно расталкивая локтями всех, кто попадался мне на пути. Во мне кипит ненависть на всех — на Рэя, Клаусснера, Савова и в первую очередь на себя. Я бессильна в этом гневе. Всё разрушила и еще надеюсь снова хоть что-то восстановить.

Увы, шанс дается один лишь раз судьбой…

Бегу в туалет в конце коридора, слыша окрик Нины: «Ань! Ты куда?». Хлопнув дверью туалета, даю волю своим чувствам: меня разрывает боль, скручивает всё внутри, хочется, чтобы сердце моментально остановилось. Ну почему всё так? Почему я невольно становлюсь бедой для них? Не знаю, сколько времени прошло, когда я выхожу из кабинки и иду к раковинам. Чувствую себя старой, потрепанной душой. Возле стенки стоит Субботина и ждет меня.

— Ну как?

Я не отвечаю. Думаю, по мне и так все видно: собачка-бродяжка получила пинок под брюхо от своего хозяина. Хотя, наверное, он уже ей не хозяин, поэтому и получила… Так мне и надо! Лучше держаться от Саббатовцев на расстоянии, иначе это чревато чьей-нибудь смертью. Я умываюсь, чувствуя, что намочила бинты на руках. Но мне плевать. Холодная вода оживляет и бодрит. Прихожу в себя. На долю секунды закрываю глаза и вспоминаю, как Рэй смотрел на меня в зале заседания — это пронзительный, проникновенный взгляд. В цвете грозы я видела себя — то же самое одиночество и тоску. Как такое возможно: любить человека и не прощать его? Я бы простила. Тысячу раз простила… Хотя, откуда мне знать? Я никогда не ощущала вкус предательства от любимого человека. Да, Рэй меня обманывал, манипулировал, когда нужно, но все это было продиктовано его любовью и желанием, чтобы я стала, как он — равной ему. Но не предавал. Это сделала я.

Меня выводит из забытья резкий звук хлопнувшей двери, будто выстрел. Понимаю, что, как дурочка, замерла и пялюсь на текущую воду из крана. Субботина копается в моем плеере, щелкая по кнопкам. Кто-то становится рядом со мной, но я стараюсь не смотреть в глаза, чтобы не видно было моего опухшего, заплаканного лица. Снова умываюсь. Но, когда поднимаю голову, встречаюсь взглядом с новенькой из Саббата. Она смотрит своими серо-голубыми миндалевидными глазами так, будто оценивает. «Красивая», — отмечаю я. И ревность тут же взвивается змеей: Ева про это не говорила. Я открыто встречаю ее взгляд. Девушка, похоже, та самая Кристен, заменившая меня. Я видела, как она висела на плече Рэя, рассматривая сестру Стефана, как они шептались с ним. Странное поведение для ученицы… Слишком раскованное…

Деннард первая опускает взгляд и начинает замывать пятно на пиджаке. Ха! Так ей и надо! Похоже, костюм окончательно испорчен пролитым на себя кофе. Мне она не нравится. Хоть эта девушка и делает вид, что занята чисткой, все равно чувствуется, что следит за мной краем глаза. Я подхожу к Нине и беру за локоть. Подруга вынимает наушники и встречает мой взгляд:

— Пойдем отсюда.

Нина кивает и мы выходим.

— Аня? Что так долго! — Савов нервно хватает меня за руку и заглядывает в лицо. Он, оказывается, всё это время ждал меня на выходе. — Плакала?

— Да.

— А я тебя предупреждал о Клаусснере.

Киваю. Хотя тут дело не только в нем.

В этот момент из туалета появляется новенькая Саббата, гордо направляясь к выходу. Я провожаю ее взглядом. Неприятная. Злюсь на нее и завидую, хотя девушка ничего мне не сделала: просто она имеет то, чего у меня нет — Кристен может общаться с Рэйнольдом и у нее нет вины перед ним.

Савов наблюдает за мной, после чего наклоняется к уху и шепчет, будто любовное признание:

— Попомни мои слова, Аня, Мелани уже не существует для них. И если ты себя тешишь надеждой, что он все еще тебя любит, то зря. Настанет день, когда ему надоест думать о тебе и тратить свои чувства впустую. Не проще ли любить того, кто рядом?

Я сглатываю ком в горле. Виктор озвучивает мои страхи. Ведь с сегодняшнего утра я обязана выйти замуж за Савова.

— Пошли домой. — Он тянет меня за рукав куртки.

Я горько ухмыляюсь, удивленная, что во мне остались хоть какие-то чувства, например, скепсис. Все-таки я не верю Виктору, не хочу верить. Пока нет доказательств его словам, живет моя надежда. Пускай и глупая… Может, когда знак станет Инквизиторским, я сумею придумать, что сделать с клятвой?

Мы идем к выходу. Вижу, как Инквизиторы садятся в машины. Узнаю машину с личным водителем Реджины — именно в ней меня привезли в Саббат. Рядом с ней еще инквизиторская машина. Наше такси, как назло, стоит за ними. То есть мне надо пройти мимо Саббатовцев с заплаканным лицом. Отлично!

Мы идем, цепляюсь рефлекторно за Нину. Если машина Светочей полностью тонирована и я не знаю, что там происходит, то вторая открывает сидящих: Курт за рулем, рядом ненавидящим взглядом провожает меня Клаусснер, сзади сидят Ной и Кристен. Рэя нет.

— Садитесь! — Виктор открывает дверь машины. Нина залезает с безучастным видом, я медлю, пытаясь найти возле машин знакомую фигуру. Пока не слышу оглушающий рев заводящегося мотоцикла — Рэй на противоположной стороне, сидит на своем байке. Это отозвалось нежностью во мне. Я словно снова ощутила скорость, его широкую спину, запах кожаной куртки.

— Ну? — Савов нетерпеливо подгоняет меня. Я залезаю в машину, стараясь не выпускать Рэя из вида. Виктор говорит адрес одного паба, в котором есть «общественный» портал для Инициированных. Такси трогается, оставляя Оденкирка сзади нас. Мне не нравится все это. Какое нехорошее предчувствие. Мы уезжаем, но сзади слышу звук мотора, будто на охоту вышел зверь. Я невольно оборачиваюсь и смотрю в стекло заднего вида — так и есть, Оденкирк едет за нами. Савов нервничает и матерится, поглядывая со своего места в зеркала. Мы едем так до первого светофора под рычание мотоцикла. Звук щекочет нервы. Мне и радостно, и страшно. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Не могу сидеть спокойно на месте…

Машина притормаживает у светофора — Рэй выезжает и останавливается напротив моего окна. Он сейчас, как никогда, похож на Инквизитора — охотник, а мы его жертвы. Его сильное натренированное тело наклонено вперед, готовое рвануть в любой момент на бешеной скорости. Оденкирк будто сросся со своим мотоциклом, став единым целым механизмом. Рэй поворачивает голову в мою сторону, но шлем скрывает лицо, поэтому не могу посмотреть в его глаза и понять, что думает и чувствует.

Зачем он это делает? Зачем злит Виктора?

Я чувствую, как в такси меняются биополя — магия усиливается в воздухе. Она начинает звенеть в ушах, будто ты резко встал с дивана.

— Виктор, даже не вздумай! Он ничего не нарушает, просто едет рядом с нами. — Я говорю твердо, но в моем голосе слышна паника. Нина с интересом смотрит за нами. — Виктор, если ты что-то сделаешь — это будет нарушение с твоей стороны. Сзади нас едут две машины Инквизиторов.

Я говорю, наблюдая, как Савов сделал нервное движение рукой, игнорируя мои мольбы. В воздухе продолжает чувствоваться темная магия.

— Виктор…

— Успокойся. Я ничего не сделаю ему… Пока! Хочет поиграться — пускай.

— Если он умный, то у него наверняка стоят блоки против воздействия на механизм. — Нина с интересом смотрит в окно на Оденкирка.

— Нина! Ты что говоришь? — Я в ужасе смотрю на Субботину, которая не замечает моего шока и паники. Неужели она предлагает сломать мотоцикл Рэя на полном ходу? Савов хмуро молчит и только наблюдает. Водитель такси напуган и не понимает, что происходит, чего ждать ему от мотоциклиста.

«Боже! Рэй, что ты делаешь? Пожалуйста, милый, не надо лезть на рожон!» — Я молюсь, чтобы ничего не произошло, и Виктор не применил магию. Если он что-то сделает Оденкирку, я не знаю, что со мной будет…

Но Рэй продолжает преследовать нас. Я взвинчена до предела.

— Да что этот идиот творит? — Таксист неожиданно дает по тормозам, когда Инквизитор внезапно его подрезает, заставляя сбавить скорость. Нервно сигналит мотоциклисту. В этот момент я чувствую всплеск магии со стороны Савова и слышу шепот. Но Рэй успевает увернуться от заклинания: внезапно сорвавшись с места, уезжает.

На сердце становится легче: «Уехал, успел». Замечаю, что от нервов у меня дрожат руки, а внутри звучит только один вопрос: «Зачем?». Для чего было это представление? Ведь Рэй пытает меня страхом за него! Я и так стала чокнутой истеричкой, постоянно ревущей: дай только повод — тут же в слезы; а тут еще детское баловство Оденкирка, грозящее ему сломанной шеей.

Я откидываюсь на сидение, закрыв глаза, чувствуя, как страх потихоньку отпускает. Мы уже были в паре кварталов от нужного места, как:

— О нет! Опять он! — Водитель стонет, глядя в зеркала заднего вида, и я слышу снова рокочущий звук мотора. Но в этот раз Рэй просто едет за нами на хвосте. Виктор следит за ним, в задумчивости почесывая щетину на подбородке.

— Виктор, не обращай на него внимания! — Я скулю с заднего сидения. И снова игнорирует. Так мы доезжаем до паба. Стоит такси начать тормозить у входа, как Савов пулей вылетает из машины. Я с вскриком следую за ним, по-дурацки неуклюже выпав: машина толком не остановилась, а пассажиры уже выходят. При падении снова повреждаю ладони, приземлившись на них. Только sanitatum подействовал и раны стали затягиваться, как на одной руке задеваю швы, на второй — утреннюю рану, которая уже стала срастаться и прекратила болеть.

Мужчины стоят друг против друга и о чем-то говорят с помощью ведьминого зова — это чувствуется по магическим вибрациям, исходящих от них: Рэй сидит на мотоцикле в шлеме, напротив стоит Савов с искажённым от злобы лицом. Внезапно Виктор оборачивается ко мне и хватает за левую руку.

— Смотри!

— Ай, больно! — Я вскрикиваю, так как Виктор грубо берет мою саднящую руку, где начала проступать кровь на бинтах, и зачем-то поворачивает тыльной стороной кисть и показывает Рэю. Через секунду меня обдает жаром — он показывает обручальное кольцо! Я начинаю вырываться из рук Савова.

— Понял, Оденкирк? Она моя! Забудь ты ее, наконец.

Секунда и резкий звук мотора оглашает проулок — Рэй резко дает по газам. И под взглядом самодовольного Савова уезжает.

— Что это было? Виктор, что ты ему сказал? О чем вы говорили? Говори! — Я ору на Савова, задыхаясь от ненависти к нему и своей беспомощности, начинаю бить его кулаками, наплевав на адскую боль в ладонях и то, что он сильнее меня. Я слетела с катушек, повредилась умом. Виктор ловит мои кулаки и, глядя сверху вниз, произносит самое больное за сегодняшний день:

— Всё. Забудь! Он сдался. Ты ему теперь не нужна.

— Нет. Так не может быть. Нет. — Я мотаю головой, как ребенок, не желающий верить в страшную истину. Виктор смотрит жестким каменным взглядом, но говорит нежно, будто в любви признается, от этого его слова еще больше устрашают. Уж лучше бы накричал!

— Аня, моя сладкая девочка, что же ты такая глупая? Неужели не видишь, что события в суде сегодня — показатель того, как они к тебе относятся. Всё! Ты не с ними. Они тебя ненавидят и не хотят. Клаусснер был готов тебя убить. Хотя ты ему жизнь спасла! А все почему? Потому что ты Химера для них. А твой воздыхатель, Рэйнольд Оденкирк, не так уж сильно и скучал, судя по тому, как он вел себя со своей ученицей. Стоило ему увидеть твоё кольцо, он от тебя отказался…

— Тогда зачем он ехал за нами? Зачем всё это?

— А затем, милая, что сомневался — стоит тебя ждать или можно переключиться.

— Нет! Он не такой. — Я скулю, будто сбитый зверек, на которого только что наехала стальная громадина. Дышать больно.

— А какой он? А, Аня? Много ты знала мужчин в своей жизни? А? Нет. Только я и он. А я тебе скажу: наша мужская натура — истинная Химера. Романтика, пылкая любовь — это сказки про принцев на белых конях! Мы — мужчины — не будем долго ждать, не любим, когда потраченные усилия на женщину не окупаются. А ты, Аня, для Оденкирка не окупаешься. Ты не стоишь усилий, чтобы ждать и быть тебе верным. Ты станешь скоро моей женой, и на кой черт ты ему тогда такая сдалась, такая Савовская*? А?

Я молчу. Вот, кто я. Не Химера, не Инквизитор, не Смертная. Савовская… Я ведь действительно много взяла от него. Мое представление об Инквизиции было полностью перенято от Виктора.

Я разрушена, сокрушена. Савов поворачивает ошалевшую меня к входу паба, где ждет, наблюдающая, за всем этим кошмаром, как за представлением, Нина. Я чувствую, что не хочу жить — незачем. Наверное, это ощущают птицы, которым подрезают крылья и сажают в клеть — ведь они больше никогда не познают неба, никогда не увидят цвет грозы.

***

Я гнал на предельной скорости взбешенный, нарушая правила. Удивительно, как, с лихорадочно работающей головой и пламенеющим от ненависти сердцем, не влетел никуда и не сбил кого-нибудь?

— Рэй, это глупая затея! Прекрати!

— Оденкирк, ты совсем спятил или еще не все мозги растряс на своем мотоцикле?!

— Рэй, валяй! Прижми этих уродов к обочине! Мы едем за тобой и прикроем магией, пусть только попробуют воздействовать!

Мои товарищи орали в голос на ведьмином зове из своих машин. А я просто не хотел отпускать Мелани. Видел ее спускающуюся по лестнице: худенькую, сгорбленную от переживаний с заплаканным лицом. Ненавижу, когда она плачет! Чувствую себя беспомощным.

И рядом с Мел был Савов, который делал вид, что все нормально. Меня это взбесило. С его стороны не чувствовалась ни поддержка, ни забота к девушке.

— «Он просто не любит, когда люди плачут. Это его злит».

Голос из прошлого всплывает в моей памяти вместе с воспоминанием. Я впервые в жизни увидел ее плачущей. Меня тогда это удивило. Но Мириам отмахнулась, сказав, что с ней всё в порядке, просто девчачьи слабости. Это воспоминание, будто вынуло на свет старую, давно забытую фотографию, заставило пойти на безумство — я решил «проводить» Савова и Мелани на байке.

Мы ехали, а я слышал голоса Саббатовцев в своей крови: Реджина бесилась и злилась, Курт и Ной пытались отговорить, понимая, что я не остановлюсь, Стефан, жаждущий мести, злорадно поддерживал.

На светофоре я притормозил со стороны Мелани и наконец-то смог разглядеть любимую. Она не скрывала своей радости и любви ко мне — это читалось в глазах небесного оттенка. У меня на мгновение возникло желание выкрасть ее прямо из такси и увезти на край земли.

Правда, Архивариусы и там найдут…

— Оденкирк, что тебе надо? — Ведьмин зов Савова врывается в мою кровь, будто жгучая инъекция яда.

Молчу, жду, когда сменится сигнальный цвет.

— Неужели ты не понял, что проиграл? Она наша. Слышишь? Аня, или, как ты ее называешь, Мелани, моя. Кстати, это имя ты сам придумал ей, чтобы свои сексуальные фантазии воплотить? Даже проституток так не называют!

Мы трогаемся. Я, взбешенный словами Савова, подрезаю такси, чтобы напомнить — я ему не подросток с Начала. Машина резко жмет по тормозам с визгом шин. Водитель нервно сигналит. Есть одно «но» — я подставился для чар, чем Савов моментально пользуется. Чувствую, как его энергетика растет, готовая превратиться в заклинание. Поэтому срываюсь с места, оставляя такси позади, чтобы сделать круг через дворы и снова примкнуть к машине. Мы едем до паба «Пинта» — известное место с порталом среди Инициированных. Один ушедший на покой Архивариус разрешил сделать общий портал, ведущий в Лондон.

Только стало такси притормаживать у паба, как Савов практически левитировал из машины, грациозно выходя и направляясь ко мне. Я вижу, что Мел пытается тоже выйти из еще не притормозившей машины и падает на свои ладони. Резкий всполох ее боли отражается на моих руках, что я сильнее стискиваю руль: когда дело касается Мелли, моя эмпатия в разы возрастает.

— Ну, давай, дай мне повод, как Инквизитору.

— Хочешь о поводах поговорить? Хорошо. Благодарю, что вернул Анне ее кольцо. Твоя приписка была очень милая. Архивариусам понравится! Или ты думал, я не пойму этот трюк с кофе от твоей новенькой ученицы?

Меня накрывает волна гнева и разочарования: Мелани не получила кольцо с посланием. Твою мать! Чтобы тебя в ад утащило, Савов!

— Кстати, кольцо не нужно теперь. У Анны есть новое. Мы поженимся Оденкирк, можешь засунуть свои мечты о ней глубоко…

— Это ты можешь засунуть свои планы глубоко!

— Смотри!

Он разворачивается и идет к Мелани, после чего грубо хватает ее за левую руку и показывает кисть. Среди бинтов поблескивает золотое украшение на безымянном пальце.

— Ай, больно! — Мелани вскрикивает, мне же хочется нажать на рычаг газа и сбить Савова. А потом можно еще разок проехаться по нему, слушая, как хрустят его кости…

— Понял, Оденкирк? Она моя! Забудь ты ее, наконец.

— Размечтался, Савов! Я еще вернусь…

— Ну-ну! Буду ждать!

Я срываюсь и покидаю их. Мчусь без разбора, куда глаза глядят. Вселенское разочарование, что снова сорвалась попытка поговорить с Мелани. Ей-богу, я не выдержу так. Нахожусь на самом краю. Схожу с ума, еле сдерживаюсь от безрассудства. Хотя и так постоянно лезу на рожон. Если Савов считает, что я сдамся — не на того напал. Она моя! Ха! Поженятся они! Только через мой труп, Савов. Точнее, через твой.

— Ты положила кольцо в ее карман?

— Да. — Кристен смотрит на меня своими большими глазами, в них читается изумление. — Она умывалась, я и подложила.

— Где был Савов?

— Снаружи. Ждал возле двери. А что?

— Он нашел кольцо…

Я произношу, стараясь не выругаться вслух и пытаясь справиться с гневом.

— Твою мать! — Деннард тушуется. — Накрылся мой Феррари.

Всё. Не могу больше. Я резко разворачиваюсь и иду в оружейную, где готов выплеснуть весь гнев, стреляя по мишеням. В голове прокручивается весь день. Мелани была так близко и так далеко! Спасение Клаусснера от костра. Потеря Евы из наших рядов. Мой мозг сейчас взорвется! Я выжат, как лимон.

— Ну и денек…

Курт устало входит, наблюдая, как я убираю Беретту.

— Что там? Как Стеф?

— Его сейчас лечат Артур и Реджина. По-моему, он готов нажраться.

Понимаю. Я бы тоже не отказался. Вместо этого ставлю глушитель на Глок и делаю пару выстрелов по мишеням.

— А где остальные?

— Ной со своей ученицей в классе сидят. Твою не видел, где-то пропадает.

Я хмыкаю на слове «твоя».

— Как насчет составить компанию Стефану?

— Ты предлагаешь выпить?

— Нет. Я предлагаю нажраться.

И делаю выстрел.

Курт трет подбородок с трехдневной щетиной, на губах хитрая улыбка — он явно заинтересовался.

— Прямо, как раньше…

— Как раньше не получится. Выросли! — И снова делаю выстрел в самый центр мишени, представляя, что это голова Савова.

— Ну что же? Пошли!

Свежий воздух с холодным ветерком освежает, несмотря на вонь отхожего места подворотни. Даже немного отрезвляет. Но качает меня сильно! Я вышел вслед за ребятами. Стефана только что вырвало возле мусорного бака, поэтому он стоит, опершись на колени руками, а рядом Курт, который пытается его ловить, когда Стеф начинает терять равновесие.

— Эй, пацаны! Заберите. Это ваше.

Бугай-охранник пихает мне в руки куртку Стефана и Курта с розовым боа.

— Pаrdonne. Это не наше. — Я вытягиваю длинный пощипанный хвост, который следом выуживает бюстгальтер со стразами. Даже присвистываю от удивления. — Курт, ты все-таки стянул с нее лифчик, потаскун ты этакий!

Курт улыбается и разводит в ответ руками, мол: «Ну, это же я». Именно в этот момент Стефана ведет вперед, прямиком макушкой в фонарный столб.

— Лови его!

Но Стефан сам справляется с управлением и повисает на фонаре.

— Спасибо вам! — Я отдаю охраннику боа и бюстгальтер стриптизёрши.

— Не за что. Заходите еще!

И исчезает. Полвторого ночи. Мы все пьяные под завязку. Начали в пабе, закончили в закрытом приватном клубе «Черри бомб», где хозяин был бывший Архивариус, Химера и друг Курта Ганна. Специфическая развратная атмосфера заведения, где стриптизерши за определенную плату быстро забывают свои правила и могут составить тебе компанию на ночь, располагает к полному моральному разложению. Но цель у нас была другая. Не знаю, какого дьявола Курт притащил нас сюда, где двое из трех считай импотенты, так как кроме своих возлюбленных ни думать и ни говорить не могут. Нет. Я не импотент, и не считаю себя им. Но просто не заводило! Черт, что я несу? Ужасно пьян! Завтра будет плохо…

Мы со Стефаном пили в компании Джакомо — владельца клуба, а Курт подвис на одной длинноногой официантке, которая всё заигрывающе отталкивала его. Сами же танцовщицы нас мало интересовали. Из-за такого расклада, где Стефан заливал свое горе, а Курту было не до разговоров, я взял на себя беседу с Химерой Джакомо. Не смотря на то, что он был неприятен мне. Джакомо был странный, он все жаловался на клиентов, на Химер, вспоминал прошлые дела в Сенате. Все никак не мог понять, чего в нем больше: само содержание клуба чисто было Химерским показателем, но в его поведении и суждениях много проскальзывало и от Инквизитора с Архивариусом. Наверное, Джакомо был итоговый продукт нашего Инициированного мира, когда под конец жизни ты понимаешь, что никуда не хочешь — ни на какую сторону. Живешь чисто для себя.

— Стефан, ты как?

В ответ доносится какое-то невнятное бормотание.

— Нормально. — Переводит Курт. Внезапно в мою спину врезается открывшаяся дверь.

— Ой! Извини. — На пороге черного хода стоит сам Джакомо — здоровый, лысый, накаченный, чем-то похожий на Брюса Уилисса. — Как он?

— Говорит, что нормально.

Владелец клуба кивает на обнимающегося с фонарем Стефана. Клаусснер десять минут назад устроил дебош, грозясь кого-то придушить, при этом из него речь лилась то на немецком, то на итальянском. Все закончилось тем, что Стефу стало плохо, и его вывели через черный ход к мусорным бакам, где мы собственно и пребывали сейчас.

— Ничего завтра протрезвеет — успокоится. Не думаю, что его девушку сожгут. Слишком мелко для аутодафе. Сейчас Инквизиторов мало… Вас берегут, как зеницу ока. — Джакомо сплевывает и закуривает. Я тоже поддаюсь соблазну и беру сигарету в зубы, облокотившись спиной на перила. Джакомо Берторелли, кажется так, зовут его.

— Слышал, что скоро обращения начнутся… Спасибо! — Я благодарно принимаю зажигалку и закуриваю. Кончики наших сигарет светятся в темноте, как нечто бесовское — наверное, так горят глаза у чертей в аду.

— А я слышал и другое…

— Что?

— Будто Химеры готовятся к массовой атаке, чтобы не допустить обращения. И вообще снести Сенат к чёртовой матери!

Я даже закашливаюсь. Всё это напоминает наши догадки, которые мы строили ночью в спальне Ноя, когда поняли, что за дар кроется в Мелани.

— Вы думаете это возможно?

— Снести Сенат?

— Ага…

— Да дерьмо все это собачье! Несмотря на явный перевес, если Инквизиторы сойдутся с Архивариусами, они всех Химер живьем зароют!

— А вдруг? Джакомо, ты же был Химерой!

Он ухмыляется.

— Вот именно был. На Химерской стороне полно дебилов, параноиков и сумасшедших. Поверь мне. Не удивлюсь, что появился такой среди них с комплексом Наполеона… Хотя, если рассматривать этот вариант с разрушением Сената и Инквизиции, то в первую очередь нужно убирать Старейшин. Тогда, да. Это становится возможным.

Я делаю парочку затяжек, наблюдая, как Курт тащит Стефа к нам на ступени. Клаусснера развезло окончательно.

— Если Химеры столь самонадеянны, значит, есть повод? Значит, есть кто-то из параноиков и сумасшедших?

Джакомо хитро смотрит, будто знает что-то, но взвешивает все за и против.

— А тебе это зачем?

— Ну, знаешь, если дела так пойдут, хочется спасти свою шкуру…

— Аааа… — Джакомо тянет, отворачиваясь в сторону. В этот момент Курт кладет Стефа на ступени, привалив к стене. Клаусснер что-то бормочет на немецком и потом затихает.

— Надо домой его тащить. — Курт явно протрезвел, нянчась со Стефаном.

— Ева… Ева… Komm zuruck…

Клаусснер делает странное движение рукой в воздухе, случайно посылая слабый заряд магии, из-за этого один из баков немного кренится, стукнувшись о другой.

— Ладно. Спасибо за все!

Я жму руку Джакомо и выбрасываю окурок. Мы с Куртом поднимаем отключившегося Стефана, который теперь всем своим весом давит на наши плечи.

— Ну и кабан! — Кряхчу я.

— Да, не Дюймовочка…

Мы, шатаясь, спускаемся со ступеней. Нам его тащить еще две улицы до портала. Черт! Надо было меньше пить.

— Оденкирк!

Я оборачиваюсь на оклик Джакомо.

— Если тебя действительно так волнует эта тема, найди Романову.

— Романову?

— Да. Инквизитора.

— Которую? Наталью?

— Нет. Младшую. Анну.

— Анну? — Имя неприятно звучит. Оно напоминает мне о другой девушке. Перед глазами встают картинки: испуганные и любящие глаза Мелани в такси, сверкающее кольцо на пальце и крик Савова «Понял, Оденкирк? Она моя!».

Я благодарно киваю Джакомо, и тот исчезает за дверью своего клуба.

— Пошли? — Курт нетерпеливо кряхтит под весом Клаусснера.

— Слушай, может, на него чары какие-нибудь наложим. Мы колдуны или кто? А то здоров детина!

— Какие?

— Не знаю, потеря веса…

— Хочешь Стефа в анорексика превратить? — Курт ржет над моей идеей. А сам толком еще ничего не предложил. — Хорошо. Тогда иди — лови машину. Воздействуем на водителя, чтобы в Саббат довез.

Примечания:

*отсылка к диалогу из романа «Идиот» Ф.М. Достоевского, когда Настасья Филиповна обращается к Гане: «- Что такое, генерал? Не прилично, что ли? Да полно форсить-то! Что я в театре-то французском, в ложе, как неприступная добродетель бельэтажная сидела, да всех, кто за мною гонялись пять лет, как дикая бегала, и как гордая невинность смотрела, так ведь это всё дурь меня доехала! Вот, перед вами же, пришел да положил сто тысяч на стол, после пяти-то лет невинности, и уж наверно у них там тройки стоят и меня ждут. Во сто тысяч меня оценил! Ганечка, я вижу, ты на меня до сих пор еще сердишься? Да неужто ты меня в свою семью ввести хотел? Меня-то, Рогожинскую! Князь-то что сказал давеча?

— Я не то сказал, что вы Рогожинская, вы не Рогожинская! — дрожащим голосом выговорил князь».

Другой хозяин

Мы ехали домой. В метро было немного людей, но, все равно, они поглядывали на нас: две девушки, одетые довольно странно, и рядом с нами статный Виктор в костюме Dolce&Gabbana, иногда поблескивающий неприлично дорогими часами.

— Пойдем, сядем. — Я киваю на освободившиеся места. Нина молча соглашается, и мы садимся между жирным вонючим мужиком с дыркой на куртке и старушонкой с огромным баулом.

— Как ты думаешь, солист группы «Сплин» Инициированный? — У меня в ухо вставлен наушник, в котором тоскливо льется песня.

— С чего взяла?

— Не знаю. У него какие-то все песни… инициированные…

Нина жмет плечами.

— Может быть… Многие Инициированные уходят к смертным. А может просто чувствительный к магии и нам. Типа экстрасенсов.

— Может быть…

— Кстати, о твоем запросе.

— Каком?

— По поводу разблокировки знака.

Я невольно кидаю взгляд на Савова — тот стоит в стороне от нас и задумчиво смотрит в одну точку.

— Ну?

— Искала. Есть зацепка. Это в одной книге. Но она у Сената. Мне Ной обещал достать.

— Ной? — Имя звучит, будто выстрел. — Ной Валльде?

Субботина кивает.

— Откуда ты его… — Но тут же вспоминаю, что Субботину иногда выдергивают Архивариусы в суды и на расследования. — А! Ты с ним работала?

Нина снова кивает. На лице ни одной эмоции.

— Он отлично разбирается в кинетике Инициированных и вхож в библиотеку Документариума. Вот я и подумала к нему обратиться…

— И как он тебе?

Субботина жмет плечами.

— Адекватный.

Потрясающая способность Нины отвечать кратко иногда раздражает.

— И всё-таки?

Мне так хочется поговорить с кем-нибудь о Саббатовцах. А Кевина увижу еще не скоро.

— Ну… он красивый.

Нина говорит так, будто сама не верит, что произнесла это. Выглядит при этом забавно, словно сова: часто моргает и смотрит в одну точку.

— Красивый, значит… — Я вспоминаю, что первый раз Ной поразил меня своей холодностью, можно сказать, инопланетностью, будто передо мной пришелец — белые, почти пепельные волосы, серо-голубые глаза, четкий профиль, медленные, размеренные движения и бесстрастность на лице ко всему происходящему. Настоящий Кай с льдинками в сердце.

— Он умный. Много знает. Если говорит, то по делу. И не выпендривается.

Я с удивлением смотрю на Нину. Она тут же поясняет:

— Некоторые выпендриваются своим даром. Или просто хотят показать, какие они крутые. Он всегда тихий, спокойный и знает, что делает. Не лезет, куда не просят. По-моему, это ценное качество. Я думаю, он будет отличным Архивариусом.

Нина замолкает и отворачивается. Никогда я еще не слышала от Субботиной так много об одном человеке. Обычно — два-три эпитета и всё, достаточно. А тут практически сочинение со вступлением, основной частью и заключением. Значит,Нина его действительно ценит и уважает.

— Как ты думаешь, его сестру сожгут? — Я говорю тихо, рассматривая свои пальцы, стараясь не выдать всех чувств, что разъедают меня.

— Нет.

Я выжидательно смотрю на Нину. Она снова понимает меня без слов и разъясняет:

— За такое не жгут. Скорее всего, будет наказание.

— Какое?

— Карцер. Чистильщик. Архивы Сената, Документариум. Могут заставить применять ее дар.

— Она пророк…

— Тогда вряд ли будут применять дар. Пророки Сенату не нужны.

Я снова погружаюсь в мысли. Точнее в апатичное состояние, которое похоже на черную дыру. Он отказался от меня…

«Всё. Забудь! Он сдался. Ты ему теперь не нужна».

«Стоило ему увидеть твоё кольцо, он от тебя отказался…»

Эти две фразы постоянно крутятся в голове. Они, как приговор. Даже хуже. Приговор имеет последствия. А мне жить с этим и привыкать к одиночеству. А еще есть клятва на крови, из-за которой я должна выйти замуж за Савова. Раньше бы сама посмеялась, если бы кто сказал, что будет время, когда я не захочу выходить за Виктора.

Так и хочется свернуться калачиком и плакать-плакать-плакать… Но нет. Потому что самой себе противно.

— Пошли! — Нина толкает локтем под ребро и выводит меня из забытья. Я подхожу к выходу, чувствуя, как Виктор берет меня за руку. Ладонь широкая, теплая, сухая. Смотрю на наши сцепленные руки. Неужели всё так однозначно? Снова я и Виктор? Боюсь, да. У собачки-бродяжки теперь другой хозяин, точнее вернули старому.

Нина покинула нас, как только мы вышли из метро, поэтому я с женихом добиралась остальной путь наедине. Виктор старался быть милым, рассказывал, что мы будем жить в общем доме клана, а после свадьбы сменим жительство, куда съездим, что посмотрим… Я кивала. Поддакивала иногда.

— А завтра ты уже поедешь со мной.

— Как завтра? А больница?

Неужели Виктор не помнит, что они с Варей хотели запереть меня в больнице, как в санатории?

— Я сегодня разговаривал с Морганом, он предложил не тянуть и сменить тебе обстановку.

— А Варя знает?

— Нет. Вот и скажешь сейчас ей.

Если честно, новость никак не отразилась: ни тепло, ни холодно. Возможно, потому что я давно ждала отъезда в Америку, как нечто неотвратимое, может, хотела сменить обстановку, но, так или иначе, всё решено за меня. Я права голоса не имею.

Одно жалко — Варя остается тут и Нина.

Мы с Виктором вошли в пустую квартиру. В воздухе стоял запах горелого: наверное, Варя сожгла что-то. Так и есть! Зайдя на кухню, обнаружила подгоревшие котлеты. Но даже на них желудок болезненно заурчал.

Виктор садится за стол и молчит. Хоть мы и пытаемся делать вид, что ничего не произошло, но оба вспоминаем события в суде. Может Савов стал мне неприятен, зато он не отказался от меня, зная, что крутила роман с Рэем.

— Виктор, можно вопрос?

— Спрашивай.

— Почему ты так хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?

Виктор грустно ухмыляется.

— Потому что я тебя люблю.

Странная любовь. Я не успеваю одуматься, как оно само срывается с языка:

— Так любишь, что привязал меня клятвой?

Савов встает и подходит ко мне. Смотрит сверху вниз, будто изучает.

— Я тебя не отдам никому. Запомни это, Анна. Я не могу жить без тебя.

Он это говорит, а я ушам не верю — Виктор никогда не говорил такого! Только… почему-то не доверяю. Слишком прохладно звучит: будто смысл слов и тон голоса не соединились, как у плохого актера.

— А можно еще один вопрос?

— Давай.

— Почему ты не рассказывал никогда о Мириам?

Савов шумно выдыхает и убирает руки в карман, при этом на лице у него задумчивое выражение.

— А зачем?

— Не знаю… Нет, я знала, что до меня у тебя были другие, но никогда не задумывалась, что ты кого-то мог любить. Ведь ты ее любил?

— Тебя люблю больше. Тем более Мириам мертва и тебе не стоит ревновать, даже думать о ней не надо. — Он целует меня в губы, намекая, что на этом разговор окончен. — Ладно, пойду я. Уже поздно. Устали оба. Так много произошло! Да, кстати, вот…

Виктор лезет во внутренний карман пиджака, достает оттуда что-то и протягивает мне.

— Кольцо? — Мое старое обручальное с сапфиром сверкает на его ладони. — Как? Откуда?

— Оденкирк отдал.

Его слова убивают. Пронзают в самое сердце. Почему? Как? Зачем? Вопросы взрываются фейерверком в голове. Но самое главное, это жестоко по отношению ко мне.

— Когда ты его получил? Вы же не общались…

— Когда ты была в туалете. Мне его Рэйнольд передал.

Это еще больше сбивает меня с мысли.

— Зачем тогда он гнался за нами?

Я словно снова оказываюсь у паба, где Виктор показывает мое обручальное кольцо Рэйнольду с криком: «Понял, Оденкирк? Она моя! Забудь ты ее, наконец». Что за бред? Где логика?

— Вообще-то, он хотел передать кольцо тебе, игнорируя меня, через свою новую ученицу. — Я вспоминаю тот оценивающий, будто препарирующий, как лягушку, взгляд новенькой. — Ведь он же сказал, что ничего общего не хотел иметь со мной. Это он и про тебя сказал! А эти гонки на мотоцикле — баловство. Так сказать, последняя попытка оценить ситуацию — стоит за тебя бороться или нет. Но он сдался, прости, что говорю это. Наверное, тебе больно это слышать.

Не то слово! Я еще больше изувечена Оденкирком, чем раньше. Я ничего не понимаю… Говорит одно, а делает другое, и наоборот: то признается Савову, что не хотел бы знать меня, а на суде смотрит таким взглядом, что будто бы тоскует по мне, то кольцо возвращает через Деннард, то гонится за нами на мотоцикле… Да что у него в голове творится?

Внезапно вспоминается кладбище Киркдейл, где Рэй стоит у могилы сестры и с безумным взглядом полным решимости говорит: «Когда-то я поклялся, что отомщу им за ее смерть. И я отомщу. Поверь». Неужели Рэй решил снова использовать меня, но уже в качестве мести Савову?

На краткий миг я завидую Реджине, которая единственная знает правду обо всех нас.

— Так возьмешь кольцо обратно? — Всё это время я смотрела на кольцо, лежащее на ладони Виктора, уйдя с головой в прошлое и в свои мысли.

— Нет. Не надо. У меня теперь есть новое. — Мой голос стал похож на хриплый голос Нины. Только у меня не из-за крика в запертом ящике, хотя я кричу, ору в голос, но внутри себя и этого никто не слышит.

— Хорошо. — Виктор убирает кольцо. Прочь с моих глаз злосчастное доказательство моей ненужности! — Я знаю, наверное, тебе больно, но, Аня, милая моя, будь хорошей девочкой, постарайся его забыть, если ты меня еще любишь и я тебе хоть капельку дорог. Помни, я единственный, кто тебя любит любой, и всегда приму, никогда не откажусь от тебя.

Он целует меня, и впервые за все это время я отвечаю на поцелуй по своему желанию, а не потому, что так надо.

***

— Ну вот, опять проглядела из-за тебя! — Варя вырывается из моих объятий и кидается на доносящийся горелый запах из кухни. Я смеюсь над ее возгласами, перебиваемыми шкварчанием котлет. Черт! Придется снова есть с угольками.

Бреду за ней в кухню: любимая стоит в одной только майке и чертыхается над дымящейся сковородой.

— Всё? Умерли? Ты хоть успела зачитать приговор перед сожжением?

— Ой, как смешно! Юморист нашелся. Нет! Только одна сторона подгорела. — Бурчит она, с тоской смотря на котлеты. И тут же взрывается в гневе — так предсказуемо: — Это ты все виноват! Со своими поцелуями лезешь! Так тебе и надо! Будешь есть эти угли, как миленький!

Я смеюсь, за что несильно получаю полотенцем по плечу.

— Иди сюда, мегера! — Я подтаскиваю обозлённую Варю к себе за край майки. После чего продолжаю с того места, с какого она убежала от меня со своими котлетами. Обожаю ее. Этот аромат тела, стройные ноги, гладкость кожи, каждый изгиб и изъян. Варя наслаждается моими ласками, гортанно посмеиваясь, отчего дрожь проходит по моему телу. Она запускает ноготки в мои волосы, я отстраняюсь и ловлю ее взгляд — глаза ведьмовские с зеленоватой чертовщиной.

— Я люблю тебя… — Шепчу, пытаясь поймать ее губы, чтобы запечатлеть поцелуй. Но она все время играючи отстраняется. — Химера, ты слышишь? Я люблю тебя…

— А я тебя, Инквизитор. — Она страстно целует меня, все больше распаляя меня. Мои пальцы уже ласкают под майкой до боли знакомое тело, как в этот момент Варя резко отстраняется от меня.

— Что? Я что-то сделал не так? — Я недоуменно смотрю на нее, пытаясь понять причину такого резкого отторжения.

— С ума сошел? Конечно, нет! Темная вызывает. Притом срочно!

Она спрыгивает с моих колен, а я стону, что остался без «сладкого», но с горелыми котлетами.

— Вечером, Кеша. — Насмешница легонько похлопывает меня по плечу.

— Мне, кажется, тебе нравится смотреть, как я мучаюсь. В тебе явно скрываются склонности к садизму, машер.

— Нет мой, сладенький. Но все равно приятно знать, что я имею власть над тобой! — Мы смеемся, игриво потрепав друг друга по подбородку. И снова зов Темной — Варя заметно напрягается. Мой легкий насмешливый тон сменяет беспокойство за любимую.

— Мне не нравится твоя чувствительность к зову Темной.

— Что поделаешь? А у кого-то чувствительность на новокаин, горячее, свет и прочие явления.

Она идет в спальню, оставляя меня наедине с запахом сгоревших котлет. Слышу, как открывается шкаф в спальне — одевается.

— Ты надолго?

— Не знаю. Если придет Аня, покорми её.

— Чем? Сожженными котлетами?

— Да хотя бы ими!

Варе не понравилось, что Аня ушла с Савовым на суд, и причина не в том, что она спасала человека от костра, а в том, что снова встречалась с Саббатовцами. Между нами даже была ссора на эту тему:

— Она спасает жизнь! А не из прихоти поплелась в суд. Между прочим, Стефан тоже спас её!

— Да мне все равно на них! Эти люди прятали ее от меня. И если бы не прятали, не надо было Стефану спасать её.

— Эти люди? Я из этих людей! И они были моей семьей!

Варя вбегает на кухню уже полностью одетая в черноту (ненавижу этот цвет!), быстро целует и исчезает за дверью. Я остаюсь один, запертый в стенах Московской квартиры. Интересно, что там в суде? Удастся им вытащить Стефана или нет? Надеюсь, спасут… Не хочу снова думать об этом! Постоянно эти мысли крутятся с ощущением оторванности, потери семьи. Скучаю по ним? Не то слово. Но это мой выбор и я его сделал сам.

Я с тяжелым вздохом встаю и начинаю готовить себе кофе. В последние дни думаю, чтобы найти себе работу и заняться хоть чем-то. Иначе от тоски помрешь здесь!

Входная дверь хлопнула с резким звяканьем замка — наверное, прислужница от Марго пришла убирать квартиру. Или Аня… Судя по тихим размеренным движениям в коридоре, решил, что Анна вернулась.

— Слушай, тут Варя аутодафе произвела над котлетами. Но что-то отскоблить и наковырять в виде мяса можно. Будешь?

— Благодарю. Но не голоден.

Я дергаюсь и оборачиваюсь. Сзади меня стоит незнакомый мне мужчина в черном костюме с синим отливом, при галстуке с зажимом, запонках и прочим. Одет дорого, и от него просто разит магией — значит, Темный какого-то клана. Лицо острое, волосы темные, глаза зеленые с хитрецой, гладко выбрит.

— Добрый день, мистер Ганн.

Он говорит на английском с американским акцентом. Хотя что-то мне подсказывает, что он не американец.

— Здравствуйте. Мы знакомы?

— Нет. Джеймс Морган. Глава клана «Альфа». — Он протягивает мне руку для рукопожатия. Я отвечаю. Его рука крепкая, жесткая и в то же время кисть маленькая. Он вообще не высок ростом.

— Можно? — Джеймс спрашивает разрешения присесть. А я вспоминаю все факты, которые знаю о нем. Клан Альфа один из больших Химерских кланов в Америке — антипод Охотникам. Делится клан на несколько частей по всей стране и у них, кажется, одни мужчины. Странно, что таким мощным осиным ульем управляет этот невысокого роста худой человек. Да Савов сделает его одной рукой! Интересно, сколько ему лет? Не поймешь… Выглядит молодо, но в нем чувствуется скрытая угроза бывалых колдунов.

— Чем я обязан вашим приходом ко мне? Вы ведь ко мне?

— Да, мистер Ганн.

— Лучше Кевин. — Я неуверенно тру шею, вежливо улыбаясь Моргану. Что ему нужно от меня?

— Хорошо, Кевин. Тогда вы можете меня называть Джеймс. Тоже не люблю весь этот церемониал.

— Чай? Кофе? — Не хочу прослыть не гостеприимным. Пусть он не любит церемониал, но чувствуется, невежливого обращения не потерпит.

— Кофе. Буду вам весьма благодарен.

Я разливаю кофе из турки по чашкам. Ставлю на стол сахар, ложки, нахожу конфеты, которые девчонки постоянно покупают и время от времени тягают по штучке. Особенно вечером перед сном Варя и Аня любят пить чай с ними — можно сказать, это их традиция, к которой подключили и меня.

— А вы, смотрю, здесь обжились? Домой не тянет?

— Нет, не тянет. Я весьма доволен своим положением.

— Ну конечно… Варвара очень красивая девушка. Немного вспыльчива и думает сердцем, но разве не эти недостатки Химер делают нас Химерами?

— Думать сердцем? — Какое странное определение Химерам и Варе. Хм! Вполне возможно. — А вы не думаете сердцем? Вы же сам Химера.

Он смеется, изящно отпивая кофе из своей чашки.

— Нет. Я отучился. — Он улыбается мне, но бросает пронзительный взгляд зеленых глаз из-под ресниц. И я понимаю, что он еще не продал душу. Хотя, может уже заложил в рассрочку? Уж больно от него веет темной магией. — Поэтому за хладнокровие уважаю Архивариусов: не влюбляются, одержимы работой, не подвержены страстям, отказываются от семей. Вот у кого стоит поучиться!

И тут вспоминаю, что Варя говорила однажды, что брат Моргана ушел в Сенат…

— Что вам нужно? Я так понимаю, вы не просто познакомиться пришли?

— Вы правы. Не просто.

Он снова кидает изучающий пронзительный взгляд из-под ресниц, одновременно помешивая сахар в чашке.

— У меня к вам сделка, Кевин. Вы уже месяц, как сидите взаперти. Отшельник, забытый Инициированным миром. «Иуда» — на устах своих же. Чужой среди Химер. Вам не надоело?

Каждое слово задевает меня. Морган говорит так, будто читает мои мысли.

— Ну… — Я смеюсь, пытаясь скрыть свои истинные чувства. — Не всё так плохо, как вы сказали. Но я знал, на что иду.

— Конечно же. — Он тихо проговорил с милой улыбкой на губах. Весь его вид говорил, что он видит меня насквозь. — Я хочу сделать вам отличное предложение.

Джеймс вытаскивает из полы пиджака лист сложенный пополам — ясное дело, бумага не простая Сенатская с вплетёнными энергетическими нитями. Раскрыв лист, понимаю, что это договор.

— Я предлагаю вам работать на меня. По сути, вы становитесь членом клана «Альфа» без Химерского знака. Я стану вашим Главным, а взамен вы получаете деньги, кров, еду, а главное — протекцию клана, как от Инквизиторов, так и от Химер.

— И что я должен делать за это? Душу продавать не собираюсь!

— Зачем же продавать? У вас редкий дар и очень нужный. Не люблю, когда пропадает такая драгоценность! Хочу, чтобы вы развивали свой дар и применяли его, когда я буду просить. Естественно договор подразумевает повиновение Главному, как если бы я был вашим Светочем.

— Я ушел от Светоча… У меня теперь нет Главных.

— Вот видите, вы очень талантливы!

Не нравится мне всё это. Где-то тут подвох…

— Я могу уйти из мира Инициированных…

— Можете. — Морган берет конфету, разворачивает и аккуратно кладет ее в рот. — Только сами знаете, что долго не просуществуете. Варя вас не отпустит, а Инквизиторы очень обижены на вас. Да еще может пойти слух, где вы, и что вы сделали — Сенат захочет разобраться. Так что либо свои вас убьют, либо Архивариусы сожгут. Ах, да… Очень многим Химерам не нравится, что вы находитесь здесь, едите за их счет, одеваетесь. Чувствуете, как много людей против вас?

Я слушаю его и понимаю, что это чистой воды шантаж.

— Я прощен своим Светочем. Так что вряд ли свои будут убивать. Всё не так уж мрачно, как вы описали.

— Да? А что, если случайно обнаружатся у Химер списки адресов смертных семей Инквизиторских школ «Саббат» и «Абердин»? Вы, кажется, там бывали пару раз.

— Какие списки? — У меня даже в горле пересохло. — Я не делал никаких списков.

— Вы не делали. А я сделал и могу дать их кому-нибудь на заклание Сенатом, все равно ведь сожгут. Архивариусы заинтересуются, откуда такая ценная информация, нарушающая Immunitatem. А дальше мы позаботимся, чтобы вышли на вас.

— Это угроза?

— Это шантаж, Кевин. Вы явно в проигрыше. Силы не равны. И вы это понимаете. К тому же у нас ваша девушка.

Я чувствую, как кровь отхлынула от лица.

— Вы не посмеете убить Варю…

— Ну почему сразу убить? Нет. Убивать не будем. Просто отнимем ее и всё остальное. И вы остаетесь один, гонимый всеми и презираемый.

Он улыбается, довольный собой, бесшумно аккуратно делая глотки кофе.

— Какой смысл вам от меня?

— Дар! Я же сказал, дар. Я не заставляю вас шпионить за Инквизицией, я не заставляю вас рассказывать мне тайны Саббата или Реджины Хелмак, я предлагаю вам работать с моими людьми, развивая их и свой дар.

Я чувствую, как сражен. Свержен. Меня смяло под колесами бульдозера «Химера». Дождался и я своего часа, когда они показали свои когти, не вечно же им строить из себя паинек. Я молчал, пялясь на белый лист бумаги. Понимая, что если подпишу — обратного пути не будет.

— Мне нужно подумать…

— Конечно! Я понимаю. — Джеймс встает, поправляет костюм, не замечая моего подавленного состояния, и как ни в чем не бывало говорит: — Кстати, в ваших интересах, чтобы Варвара вернулась домой целой и невредимой.

— Что? — Я вскрикиваю, вскакивая со своего места. Ужас скручивает внутренности. — Где она? Что вы с ней сделали?

— Пока ничего, Кевин. Пока ничего. — Он кончиком пальца придвигает ко мне бумагу, разворачивается и уходит. Звук закрываемой двери звучит, как удар захлопнувшейся крышки моего гроба. Я судорожно хватаюсь за телефон и начинаю звонить Варе, но женский голос, отчеканивая каждый звук, холодно сообщает, что абонент вне доступа. Черт! Черт! Черт!

— Варя! Варя! — Я посылаю ведьмин зов, надеясь услышать её. Но в ответ ничего. Я хватаю спички и начинаю жечь, смотря на пламя, читая заклинание Глаза Инквизитора, чтобы в огне увидеть ее. Но не вижу. Пусто.

— Договор, Кевин. И она твоя. — Сильный зов Моргана проносится в крови. Он звучит, как набат, как будто кровь загудела во мне. Сильный маг!

На столе белеет лист, словно светится на темной поверхности. Я подхожу к нему и смотрю на пункты. Так и есть договор о сделке с Джеймсом Морганом и его кланом «Альфа» на два года. Одно понятно, что срок указан формально, Джеймс не отпустит меня теперь.

«Просто отнимем ее и всё остальное. И вы остаетесь один, гонимый всеми и презираемый».

И я подписываюсь своим магическим вензелем, оставляя на бумаге яркий всполох завитков: «К.Ганн». Секунда и бумага вспыхивает и растворяется в воздухе летящим пеплом.

— Рязанский проспект, четвертое строение. Поезжай туда. Там будет Варя. — Голос Джеймса довольным гулом звучит в крови. И я срываюсь по указанному адресу.

Поиск Инквизитора

Когда выстреливают кому-нибудь в голову — это не так больно, как с утра просыпаться с похмелья. Поверьте мне, как эмпату!

Я ворочался, пытался найти удобное положение, осознавая, что надо вставать. За меня решил всё стук в дверь. Медленно разлепив глаза, уставился на фотографии на тумбочке. Туда добавилась новая — Мелани на фоне Эйфелевой башни: теперь каждое утро она меня встречает улыбкой с фотографии, заключенной в белую рамку.

— Доброе утро, Мелли…

Голос хрипит и басит, будто не мой. И снова стук. Ну кого еще нелегкая принесла?

— Войдите. — Я начал откашливаться, прочищая горло. Во рту стояла кислая горечь после вчерашней попойки.

Дверь отворилась и на пороге возникла Кристен с подносом в руках.

— Деннард? — Я еле удержался, чтобы не ляпнуть: «Какого чёрта тебе здесь надо?».

— Можно? — Я делаю пас рукой, наблюдая, как она проходит и ставит на столик возле кресла поднос. — Ты пропустил завтрак, решила тебе принести.

Я состроил скептическую мину, и Деннард тут же сдается:

— Ну хорошо. Не ты один пропустил завтрак! Я, как поняла, вы вчера хорошо погуляли со Стефаном и Куртом. Они тоже не явились на завтрак.

Меня так и подмывало спросить: «А им ты тоже завтраки разносила?». Но понял, что это будет верх неблагодарности. Поэтому я скупо благодарю её:

— Спасибо.

— Если тебя интересует Реджина, то она не злится. По-моему, даже «за», что вы вчера… погуляли.

— Нам нужна была разрядка. Поэтому и напились.

— Понятно…

Деннард странно жмется у порога. Я встаю: из-за смены положения тела в висках стучало, а меня опасно зашатало.

— Вот! Таблетки против похмелья.

Я смотрю на Кристен, протягивающую мне упаковку лекарств. Благодарно киваю, все еще держась за голову, ощущая, дрожь в руках и слабость в ногах, будто после болезни.

Вода благодатна, живительна для меня, когда запиваю таблетку. Вспоминаю Еву с ее чудом-коктейлем. Эх…

— Хорошо погуляли вчера?

— Нормально…

— Я видела Курта — он весь в помаде был и, кажется, за воротником видела пару розовых перьев.

Мой тяжелый вздох прокатывается по комнате — эту девицу не исправить. Всегда лезет туда, куда не надо.

— Да, были в ночном клубе.

— Странный выбор заведения для разбитых сердец…

— Ничуть не странный.

Я иду в ванну, чтобы умыться и почистить зубы. Глядя в зеркало, отмечаю, какой потрепанный у меня вид: мешки под глазами, щетина, кажется, еще и похудел. Не порядок… Надо приводить себя в боевую готовность. Поэтому начинаю бриться, наплевав на то, что в спальне меня ждет Деннард. Ее голос доносится из комнаты:

— Я хотела спросить…

— Ну? — Я аккуратно веду лезвие по горлу к подбородку.

— А что за той магически опечатанной дверью?

— Какой?

— Той, что через две напротив отсюда.

Я медленно веду лезвие, соображая, что за опечатанная дверь. Пока до меня не доходит. Комната Мелани! Я вылетаю из ванны с пеной на лице.

— Не суйся туда! Слышишь? — Рычу я на Деннард, тряся в ее сторону бритвенным станком. — Сунешься — убью! Ты от меня так получишь, что проклянешь, что сюда явилась!

— Что кричать-то так? — Кристен поднимает руки в знак капитуляции.

Моя неожиданная реакция ее пугает, потому что она как-то съеживается и вжимается в кресло. Я немного успокаиваюсь и возвращаюсь в ванну добривать оставшуюся половину лица.

— Клаусснера видела?

— Нет. Только Чейз и Светочей.

— Расскажи мне про нее! — Я решаюсь на хоть какой-то диалог.

Пусть Кристен мне рассказывает, чем я тут буду ей исповедоваться:

— Какая она?

Я вспоминаю, как Ева настороженно вела себя по отношению к Саре.

— Чейз? Скучная! Всё книжки читает по кинетике и поляризации даров.

— Ты с ней общаешься?

— Нет. Она вообще нелюдима. Прямо под стать вашему Ною. Пара вышла та еще!

— Пара? Они встречаются?

— Не знаю. Но даже если и будут, мы не узнаем.

Я выхожу из ванной полностью побритый. Осталось лишь душ принять и переодеться — ведь я еще в своих пижамных штанах и майке.

— Почему?

— Просто скрытная. Она скучная. Никуда не ходит, друзей нет, вся в обучении. Ей интересно только с Ноем.

— То есть ты ни с кем не общаешься в Саббате кроме меня?

Кристен кивает так, как делаю я — переняла привычку. Теперь понятно, откуда ветер дует: Деннард не только влюблена в меня, так у нее нормального общения тут нет. Вот и достает. На мгновение мне даже стало жалко девушку — ведь неизвестно, сколько ей жить в Саббате. Девушки не особо дружат с ней: Чейз не общается, Ева в карцере и ей не до дружбы, парни держатся особняком. Если бы был Кевин, который помог бы ей освоиться, как Мелани…

Так, всё! Я влез в запретную зону! До сих пор не знаю, как относиться к предательству Кевина и тому, что он был первым шагом к уходу от меня Мелани. От этого я невольно кидаю взгляд на ее фотографию.

— Чем займемся?

Кристен смотрит, как я снимаю крышку на подносе: на тарелке лежал омлет с несколькими ломтиками бекона и жареных помидор, стакан с ягодным смузи, пара очищенных яблок в меду, кофе и круассаны. Не знаю как, но выбор Деннард мне понравился — наверное, она наблюдала, чему я больше делаю предпочтение за завтраком, вот и набрала всё.

— Спасибо! Хороший выбор! — Я искренне благодарю, вызывая улыбку у девушки. — Ну? Что ты хотела?

— То есть?

— Зачем пришла?

— Завтрак принесла… — Она недоуменно моргает, глядя, как уничтожаю омлет. Но в следующее мгновение она неприятно смеется, закрыв глаза ладонью. — Твою мать!

— Что? — Не понимаю ее реакции.

— Я хотела тебе сделать приятное. А ты ведешь себя, как неблагодарная скотина! Отвечаешь сквозь зубы, кричишь на меня, и в итоге: «Зачем пришла?». — Она вскакивает в гневе, уперев кулаки в бока. — Прости, не знала, что у вас лишняя забота вызывает столько негатива. Надо было оставить тебя голодным и с больной головой.

Я слушаю ее гневный монолог и понимаю, что снова перегнул палку. Боже! Как Булутер справляется со своей сестрой? Ведь там тоже особа не сахар.

— Сядь. — Приказываю я ей, глядя, как она кинулась к двери. — Сядь, я сказал!

Она поворачивается ко мне и смотрит обиженно исподлобья.

— Прости меня. Не хотел быть невежливым. — Кристен наигранно закатывает глаза. А я продолжаю: — Сядь, пожалуйста.

Деннард плюхается в кресло, скрестив руки на груди.

— На, пей. — Я ставлю ягодное смузи перед ней.

— Не хочу. Не люблю.

— Выпей, пожалуйста, и успокойся. Итак, план на сегодня: найти Стефана, его реанимировать и найти Инквизитора Романову.

— Романову? Которую?

— Анну.

— Да ладно! А зачем?

— Нужно. И не спрашивай. Слышала про Романову?

— Конечно. Доносились слухи…

— Какие?

— Говорят, та еще ищейка. А ты с ней работал?

— Да, было дело пару раз. Я только с Начала был.

— Повезло!

Кристен восхищена этой частью моей биографии. А я задумываюсь: действительно, мне везло с учителями — Варлак, Хелмак, работал с Романовой, правда, тогда Анна не была еще Романовой, как и я Оденкирком, — два зеленых ничего не умеющих ученика.

— Она уже давно ведет все дела одна. Никого не берет в дело, либо в качестве исключения. Романова достаточно жёсткая в методах.

Клаусснера я застал в кровати. Он медленно приходил от вчерашнего и ему было еще хуже, чем мне. Моя эмпатия сейчас бесила меня: только что избавился от головной боли, как тут Стефан с похмелья. Отправив Кристен за куриным бульоном, я всучил ему таблетки, попробовав поколдовать над ним для быстрейшего результата.

— Лучше? — Я держал руки над его головой и воздействовал магией sanitatum, после чего еще попробовал энергетически очистить.

— Да…

Стефан блаженно улыбался. Я же чувствовал, что боль уходила.

— Спасибо! — Стеф благодарно пожал мне руку, когда я закончил. А через минуту вошла Деннард с бульоном в руках, который Клаусснер выпил залпом.

— Спасибо, Чип и Дейл.

Я хмыкаю.

— Ну, раз мы с Кристен — Чип и Дейл, — я оборачиваюсь на девушку, та стоит откинувшись на дверь и скрестив руки, с ухмылкой смотрит на Стефана, — то ты нам нужна, Гаечка.

Клаусснер похож на медведя: неуклюжий со щетиной, отросшими лохматыми волосами, черными густыми широкими бровями и тяжелым взглядом. Небрежность во всем. Но девчонки тащатся от Клаусснера — видно, он олицетворение их идеала о плохих парнях.

— Зачем?

— Романову искать будем.

— Что? — Несмотря на то, что голова перестала у него болеть, она явно туго работала.

— Анна Романова. Инквизитор такой. Помнишь? Длинноногая… Ты еще к ней клеился, за что получил шаровой молнией.

— Э! Вот не надо врать! Шаровой молнией меня рикошетом задело! И я не клеился! Она сама заигрывала!

— Ага! И магический кастет она сама у тебя выпросила!

— Нет. Согласен. Тут я ей уже подарил.

Я смеюсь над ним. Анна Романова нравилась мне, Стефу, Курту, Ахмеду, Варлаку и многим. Ее не любили женщины Инквизиторы, чуя в ней сильную соперницу. Хотя на самом деле никто из нас на нее серьезные виды не имел, даже не надеялся, просто флирт. Я же любил девушек другого склада характера, но Анна была тем самым исключением из правил, только, я осознавал еще тогда, когда с ней часто общался, что если у нас завяжутся серьезные отношения, то уже к концу недели мы захотим убить друг друга.

— А зачем тебе Романова?

— Вчера Джакомо — владелец клуба — интересную информацию про Химер подкинул, сказал, что больше узнаю от Романовой.

— Информацию? Какую?

— Всё ту же. По поводу Мелани и планов Химер на нее.

— Про Мелани и планы? — Голос Деннард доносится сзади, но мы ее игнорируем.

— А я-то тут при чем? — Взрывается Клаусснер.

— Развеешься.

Я обрываю грубо. Понимаю, что Клаусснер не знает, кого винить за потерю Евы, и одно только упоминание Мелани для него болезненно и неприятно.

— Я думал, мы единственные, кто в курсе, что творится. Хотя, наверное, мы единственные, кто серьезно верит в планы Химер. Я думаю, Романова тоже что-то знает и догадывается. Думаю, стоит ее навестить, заодно отвлечемся. Нам полезно будет.

Стефан молчит, думает. После чего громко вздыхает.

— Хорошо. С чего начнем? У меня нет ее номера телефона.

— Ну… я думаю, сначала нужно позвонить в Сенат и узнать номер ее учреждения.

— А она разве не отделилась?

— Отделилась. Но все еще числится где-то. Похоже, она, как Варлак, нашла контору Инквизиторов.

— Ясно…

— Короче, мы спускаемся вниз к мисс Татум. Приходи.

На посту у входа в Саббат мисс Татум не было. Наверное, где-то суетилась в замке. Поэтому без спроса беру стационарный телефон и набираю номер Сената — жду ответа. Кристен стоит рядом хмурой тенью, непривычно молчаливая и не спускающая с меня глаз.

— Добрый день. Вы позвонили в службу поддержки Святого Сената. Вы можете доверять нам, как если бы обратились к Старейшинам. — Через секунду прошел щелчок, означающий, что автоответчик переключился на сотрудницу. — Добрый день, Саббат. Архивариус Изабель Ландри вас слушает.

— Здравствуйте, это Инквизитор Рэйнольд Оденкирк. У меня к вам вопрос, нужно найти Инквизитора Анну Романову.

— Минутку… — Послышалось быстрое постукивание клавиш на клавиатуре. — Она отделилась от Инквизиторской школы. Но состоит в московской конторе под названием "Firetour". Позвоните вот по этому номеру.

Я быстро записал продиктованный телефон на специально приготовленных бумажках для заметок. Уже через пару секунд я названивал в Москву. На том конце мне ответил приятный женский голос на непонятном мне языке, среди которого я услышал название фирмы. Но стоило мне начать говорить, как девушка тут же переключилась на английский.

— Добрый день, это Рэйнольд Оденкирк, Инквизиторская школа «Саббат». Анна Романова у вас работает?

— Да. Инквизитор Романова числится у нас. Но она сейчас на деле.

— А как мне ее найти?

— Номер сотрудника не можем дать. Запрет самой Анны. Извините. Обратитесь в Сенат за отпечатком магии. До свидания.

И послышались частые гудки. Твою мать! В этот момент ко мне и Деннард подошел Стефан, уже не выглядевший умирающим. По крайней мере, свежий и причесанный.

— Ну что?

— Нужно ехать в Сенат за отпечатком магии. И искать ее самим.

— Кристен, метнись за сличителем. — Стефан приказывает Кристен со щелчком пальцев и та — о, мой Бог! — слушается.

— Как ты это сделал? Я бы выслушал от нее, что помыкаю и приказываю ей.

— Это просто мое чертовское обаяние, Оденкирк. Не завидуй.

Кристен принесла сличитель очень быстро, что меня обрадовало еще больше. Как-то не хотелось затягивать это дело. И мы все трое направились к подземельям, чтобы через портал пройти в Сенат.

Где-то в горах стоит главное здание всех Инициированных — Сенат. Сделан он, как закрытый частный горнолыжный курорт. В этой зиме стоит комплекс зданий в футуристическом стиле полностью застекленных и сверкающих на солнце, как осколки льда. Ощущение, что ты на другой планете. Все белое и блестит, что аж глазам больно. Архивариусы ценят стройность, строгость, умеренность, сдержанность и чистоту. Истинные дети зимы, они прячутся в Альпах. Существуют еще филиалы, разбросанные по разным точкам мира в горах. Но самая главная точка здесь. Говорят, что где-то рядом спрятан и Карцер. Но никто точно не знает. Данная информация засекречена и не распространяется. Так или иначе, все здания Сената похожи, как близнецы друг на друга, тоже не просто так. Это своего рода попытка запудрить всем мозги.

Мы быстро поднимались по белым ступеням и замерзали. Одеты мы были вовсе не для гор с морозным воздухом. Портал в Сенат был един у всех в мире Инициированных: выглядел он просто — как выход из подземной автостоянки. Мы влетели в здание на всех парах, клацая зубами так, что, наверное, нас было слышно еще с выхода из гаража. Но надо отдать должное, холод действовал намного отрезвляюще, чем вся магия и таблетки вместе взятые.

Зайдя в здание, нас встретил пост Архивариусов — Охранники.

Они тут же встали на наше появление.

— Добрый день. — Две девушки близняшки смотрели на нас. Своими четкими движениями и то, как они поворачивались, как один человек, смотрели в одну сторону и говорили в унисон, сразу было ясно — это Янус, самая настоящая магия. Близняшки — не люди, не существа, это осколки энергии Старейшин, оставленные тут для того, чтобы они охраняли Сенат.

Помню, когда вышла «Матрица» Вачовски, многие Инициированные начали обзывать Янусов мистерами Смитами. Многие даже поговаривали, что знаменитые братья как-то имеют отношение к нашему миру. Но никто особо не задумывался и не переживал. Многие вещи невозможно контролировать, в том числе и утечку информации. Да и кому оно будет интересно? Кто всерьез поверит?

— Добрый день. Нам нужен доверенный Архивариус.

— Цель прибытия?

— Поиск Инквизитора.

— Вы уже обращались в школу искомого? — Эти писклявые девчачьи голоса Янусов раздражали и давали эффект галлюцинации. Неприятно. А еще от них не то, что разило колдовской энергией, они создавали помехи для меня — все мое существо противилось близняшкам, будто они блокировали мой дар и магию.

— Да. Обращались. Они сказали, чтобы обратились в Сенат за отпечатком.

— Вы можете пройти идентификацию?

— Да. — Я подхожу к ним и протягиваю свою левую руку, расстёгивая часы, чтобы они имели доступ к моему знаку. Одна из близняшек касается пальцем в центр солнца, и я чувствую легкий укол, будто иголкой.

— Инквизитор Рэйнольд Оденкирк. Двадцать четыре года. Инквизиторская школа «Саббат». Разряд: эмпат. — Янус выдает информацию, как будто считывает с листа.

— А вы будете проходить идентификацию? — Вторая близняшка обратилась к Кристен и Стефану.

— Нет. Мы с ним за компанию. — Деннард хмуро косится на Янусов. Они с Клаусснером сейчас напоминали странный дуэт: оба нахмуренные и на их лицах явно читалось, что им здесь не нравится.

— Будьте любезны, подождите, пожалуйста.

И я отхожу к друзьям.

— Меня бесит их… стерильность. — Стефан оглядывает коридор: белый, прямой, много света, детали в виде перил, ножек стульев, ручек, даже Сенатский знак на стене с лозунгом «Dies irae, dies illa» блестит серебром. Я даже ежусь, будто от холода, из-за не уютности интерьера, несмотря на то, что в помещении тепло. — И как Ной здесь хочет работать?

— Так же, как и Чейз. — Бурчит Деннард, рассматривая Янусов. — Может Сара одна из них? Тоже такая же отмороженная.

— Вряд ли. Янусы всегда парные.

Меня забавляет Кристен, она словно кошка, у которой шерсть стоит дыбом. Кажется, что если Янусы заговорят с ней еще раз, она тут же зашипит и убежит отсюда.

— Рэйнольд Оденкирк? — Меня окликает вышедший к нам Архивариус. — Добрый день, Архивариус Бертье. Я официально представляю Сенат, можете обращаться ко мне, как к самому Сенату. Чем могу помочь?

Я быстро объясняю, зачем мы здесь. «Пройдемте», — знаком руки он приглашает проследовать за ним. Так как Стефан и Деннард отказались от идентификации, они остаются в холле. А я со сличителем плетусь за Архивариусом. Пройдя внутрь здания, где передо мной тут же открылись многочисленные прямые лестницы, блестящие, как ртуть, и длинные непрерываемые, как вены, перила и ограждения, уходящие лабиринты коридоров с кабинетами и окна до пола, в которых зима и горы. Всё белое — каменное, отражающее эхом наши шаги.

— Заходите.

Мы входим в кабинет, который похож на библиотеку: многочисленные ряды стеллажей с белыми и черными коробками. Архивариус, предложив подождать у стола со стулом, идет уверенным шагом к нужному стеллажу. Я его теряю из виду, слышу лишь шаги. Через несколько мгновений, он уже несет коробку. Поставив на стол, он открывает ее — на ней замок, как на всех стандартных силках. В коробке лежит перчатка Романовой. У всех Инквизиторов, подобно отпечаткам пальцев у смертных, забирают что-то личное в хранилище. Я, по-моему, отдал зажим для галстука, а вот Клаусснер пожертвовал свой йо-йо… Хорошо, что не трусы предложил! А ведь мог так пошутить.

Сделав пас рукой, Архивариус делает отпечаток и кладет слабый заряд магии Романовой в мой сличитель, который зажигается красным огоньком на лампочке. Через минут сорок, заряд потухнет, поэтому надо торопиться. Закончив, я поспешил к друзьям вниз, ждущих возле Янусов-близняшек.

— Мистер Оденкирк! Мистер Оденкирк, подождите! — Голос мисс Татум заставляет меня остановиться на пути, когда я уже начал взбегать по лестнице вместе со Стефаном и Кристен.

— Да, мисс Татум?

— Вам посылка.

Я оборачиваюсь к Стефу и Кристен, отдавая в руки сличитель:

— Идите. Начинайте поиск без меня. Я потом к вам присоединюсь.

Стефан разворачивается и так же быстро начинает подниматься, чтобы успеть, пока заряд еще теплится. В конце концов, они справятся без меня. Не люблю поисковую комнату: в последний раз я там был, когда искал Мелани, украденную Заклинателем Змей.

Я неспешно спускаюсь к столу мисс Татум.

— Вот, держите.

Передо мной ложится пакет британской почты. На нем значится только адрес Саббата, отправитель неизвестен. Странно…

Я вскрываю и достаю оттуда черную пластиковую коробку, напоминающую футляр от часов. С удивлением смотрю на короб. Это что еще за чертовщина? Положив руку, я пытаюсь считать информацию о том, что там внутри. Там что-то… дорогое мне. Меня нежно касается энергия девушки… Такая родная, любимая. Мелани!

Я в нетерпении открываю короб: кольцо с топазом поблескивает мне, будто радуется возвращению ко мне. Там же лежит вчетверо сложенная записка. Разворачиваю, на мгновение забываясь, ожидая увидеть знакомый почерк. Но там было другое. Слова написаны твердой мужской рукой. Они словно выпрыгивают с листа, хищно нападая, убивая меня:

«Она отказалась от него, как и от тебя. Я выиграл!»

— ПОДОНОК!

И все, что было на столе мисс Татум, волной моей магии сметается на пол с грохотом, звяканьем и клацаньем, разлетаясь и разбиваясь возле моих ног.

— Мистер Оденкирк! — Кричит удивленная мисс Татум. Но тут же затыкается, видя мое лицо, перекошенное яростью.

— Мы нашли ее! Она в Москве… Ой! — Кристен смотрит на то, что я натворил. Она со Стефаном резко останавливается на пути, так и не спустившись до конца с лестницы.

— Рэй? — Клаусснер обходит опешившую Деннард и подходит ко мне. Я молча протягиваю ему записку. Стефан смотрит на единственное, что осталось стоять на столе — короб с кольцом.

— Я его убью Стефан! Ей-богу, убью!

— Это ведь то кольцо, да? — Кристен смотрит на короб. Я отворачиваюсь, еле сдерживаясь, чтобы не заорать и не расколотить еще что-нибудь.

— Вот вы где!

Голос Реджины звучит из коридора. Через секунду и она уже смотрит на меня в окружении сброшенных предметов. Отлично! Может еще весь Саббат позовем, посмотреть на взбешенного и уничтоженного Оденкирка?

— Может и позовем! Хотя звать не придется. На грохот сейчас остальные придут сами. — Реджина снова читает мои мысли. Ей не нужно брать в руки записку, чтобы понять причину моей ярости. — Это провокация, Рэйнольд! Не поддавайся. Савову это и нужно.

— Ну что же? Он очень близок к цели!

— Я вижу! — Она кивает на пол, где бумажки для записей лежат разметанные по полу, а рядом расколоченная стеклянная подставка под ручку, где сама ручка — не знаю.

— Вы сейчас куда?

За меня отвечает Стефан, который до этого молча наблюдал за мной и Светочем.

— В Москву. На поиски Анны Романовой.

— Романовой? Зачем?

— Рэй говорит, что она что-то знает про Химер и их планы.

— Отпустишь? — Я еле сдерживаюсь, чтобы не съязвить Реджине на тему отпрашивания детей у родителей. Но во время прикусываю язык.

— Ладно. А ты Клаусснер следи за ним! Будет рваться к Савову — вырубай сразу же. Не церемонься. А то устроил тут разгром. А ты чего?

Реджина обращается к Кристен, резко развернувшись на каблуках.

— А я с ними. Как ученица. — Она жмет плечами: поражаюсь Деннард, она даже Хелмак не боится.

— Пусть учится выслеживать. Пригодится. — Я заступаюсь за свою протеже. В конце концов, она заслуживает.

— Ясно. — Реджина поворачивается к Стефану и смотрит ему прямо в глаза. — Еву оправдали. Суда не будет, слишком мелкий проступок для суда.

Я слышу, как единый вздох облегчения проносится в тишине. На лице Стефана отражается куча эмоций, он дышит громко и часто. И вот появляется идиотская счастливая улыбка.

— Только она не будет жить пока в Саббате. Наказана.

— Наказана? — Я говорю вместо Стефана, понимая, что мой друг онемел от радости.

— Да. Два месяца проживания в Карцере с отработкой Чистильщиком. Так что мы ее увидим не скоро. Зато живая!

Стефан выдает какой-то странный гортанный звук, хватаясь за голову, но не прекращая улыбаться.

После чего с громким смехом кидается обнимать нас, сильно стискивая в своих ручищах. Забавно, как быстро сменяются эмоции: я только что швырялся предметами от гнева и бессилия, и вот уже счастлив за друга и подругу. Выжили! Притом оба! Значит их будущему быть.

— Ну что? — Я хлопаю по плечу обезумевшего от радости Клаусснера. — Думаю, это стоит отметить. Только давай сначала найдем Романову.

Когда Инквизитор придет

Я бежал так, будто ад разверзается под моими ногами. Варя! Сердце бьется ее именем. Ва-ря! На улице уже темно. Девять часов вечера.

— Простите, где Рязанский проспект? — Я задыхаюсь. Прохожие смотрят на меня, как на чумного, дикого, но помогают, указывая направление. Но помимо них, я еще слушаю свое чутье. У меня нет ничего, даже крови животного, чтобы вызвать ведьминогонь. Поэтому поиск Рязанского проспекта с четвертым строением больше похоже на испытание меня, как Инициированного, чем на применение разных Инквизиторских примочек на поиск, коих наплодили они за двенадцать веков.

Я выбегаю на странную улицу, где возле остановки кирпичное здание, а рядом сад, огороженный большим забором. Темно. Жутко. Нелюдимо. Где-то здесь четвертое строение… В тусклом свете фонарей я пробегаю чуть вперед и решаю все-таки вернуться. Чутье подсказывает, что мне нужно в сад, и это странное глухое красно-кирпичное строение, исписанное граффити, и есть четвертое.

Я разворачиваюсь и налетаю на девушку.

— Глаза разуй! — Она рычит на меня за мою неуклюжесть. Что-то в ее облике мне кажется знакомым.

— Романова? — Я вспоминаю ее. Это Анна — одна из лучших Инквизиторов, в прошлом году на съезде она учинила скандал, обвинив Грёбеля в свободной трактовке Инициированных законов и в покровительстве некоторым Химерам.

— Мы знакомы?

— Да. Кевин Ганн. Саббат. — Странно произносить название своего прошлого дома.

— Ах, да! Помню! Тебя не узнать. Ты откуда такой бежишь? — Она окидывает меня оценивающим взглядом. Согласен, выгляжу не для встреч.

— Девушку свою ищу… А ты?

— А я по делу. Здесь шабаш рядом — надо навестить. — Она чуть приоткрывает полу джинсовой мешковатой куртки, и вижу Макаров, висящий на портупее сбоку. — Ну, бывай…

— Стой! Я с тобой!

— Что? Какого хрена?

— Моя девушка Химера… И она явно тоже там.

Романова смотрит на меня, как на придурка, притом опасного.

— Кевин, тебя учили в детстве, что играться со спичками нельзя?

— Да…

— Так вот знай, Химеры те же спички — хочется поиграться, но не стоит.

— Поздно. Уже играюсь и горю. Так что я с тобой.

Она нервно цыкает, при этом топнув ногой.

— Нет! Ты не со мной. Мы по отдельности! Понял?

— Понял. Одолжи фонарик.

И она кидает мне силковый фонарь в руки, достав из кармана. Поймав предмет, я понимаю, что это ее личная вещь, не Сенатская, выдаваемая Инквизиторским школам, — необычная форма для фонаря, к тому же маленький и изящный.

— Хоть как зовут твою Химеру?

— Варвара Шувалова.

— Твою мать! Ганн, у тебя точно мозги есть? — Она смотрит на меня, разинув рот, будто я ей сообщил что-то запредельное для понимания.

— Что?

Романова подлетает и шепчет, будто змея шипит:

— Она же смерть во плоти. Химерское оружие. И не говори, что ты не в курсе этого?

— В курсе. Но по-другому никак. — И тут меня прошибает холодный пот. — Я надеюсь, ты не за ней идешь?

— Нет. Другую надо сжечь. Но поверь, не ровен час, когда Инквизитор придет и за твоей Шуваловой.

— Угу. — Я улыбаюсь ей, как идиот. Собственно им и ощущаю себя сейчас. Но не до этого. — Ну что? Пошли?

Мы крадучись вошли в сад. Из-за темноты и разросшихся деревьев с кустами ничего не было видно, а включить фонарь не решился. Романова, словно зверь, стремительно двинулась вперед. Где-то через пару метров нам предстал пустой грязный бассейн, в котором творился шабаш.

Анна больно схватила меня за руку и утащила в сторону, в темноту.

— Что здесь происходит? — Я смотрю на Химер, вставших в круг. Они четко выделялись на грязно-белом кафеле бассейна своими черными плащами. До нас долетали обрывки фраз на латыни.

— Врата ада открывают. — Анна шепчет горячо, практически в ухо. Мне становится страшно. Я насчитал там девять Химер.

— Зачем это?

— Говорят, Химера Мара опозорилась. Имела наглость свергнуть своего Темного. За это ее свои же отправили на заклание. — Она кивает в сторону центральной фигуры в балахоне.

— И что?

— Как что? Убивать ее будут! Точнее, в жертву принесут демонам, чтобы задобрить своих «работодателей».

Я смотрел на шабаш, слушая пугающее монотонное звучание, на которое стекалась и отзывалась вся плохая энергетика с ближайших домов, расширяя и увеличивая темноту магии в ведьмах.

И где-то среди этих фигур Варя. Мерзость какая! Представить свою любимую в роли служителя демона отвратительно.

И тут меня осеняет:

— Анна, а откуда ты здесь?

— От Сената заказ на Екатерину Мерязьеву поступил. Вот я и за ней тут.

— Я не про это. Как ты оказалась здесь?

В моей голове появились догадки, и они требовали подтверждения. Морган знал об облаве Инквизиторов. Как?

— Вчера один сопляк пытался умыкнуть у меня сличитель с зарядом Мерязьевой. После недолгой беседы он всех сдал с головой.

Понятно! Подставной игрок.

— Подожди, ты же за Мерязьевой?

— Ну… теперь не только за ней!

А вот это уже плохо.

— Дай угадаю, ты ждешь жертвоприношение, чтобы всех сдать в Сенат?

— Точно.

— Романова, отдай мне Шувалову. С остальными делай, что хочешь! Оставь Шувалову.

Я шептал ей в лицо, отвернувшись от шабаша.

— Слушай, Кевин. Я предупредила — мы по отдельности. Я дождусь, когда они прикончат Мару, а дальше буду гонять их, пока не поймаю Мерязьеву. Затем вызову Архивариуса и расскажу все, что здесь творилось! Что ты будешь делать — меня не волнует. Если успеешь найти свою Шувалову и уйти — бог с вами. Но если нет — не обессудь, стрелять буду без разбора.

Я лихорадочно соображал: Романова начнет обстрел, как молниями, так и из Макарова — церемониться с ними не будет. Значит нужно как-то вытащить Варьку оттуда.

— Ты же можешь молнией вырубить, как электрошокером?

— Ну? — Она смотрит на меня, в то время как поднимается сильный пронизывающий ветер — начинается главное действие. Единственный свет фонаря вдалеке начинает моргать и потрескивать. И через пару мгновений потухает, погрузив всех нас в темноту. Стало так темно, что глаз выколи. Ощущение надвигающейся грозы, но это не она — демоны отзывались на магию из преисподней…

— Сколько можешь одновременно уложить?

— Троих.

— Предлагаю такой расклад: я кинетик — могу увеличить твой дар втрое. Ты сможешь всех вырубить, как электрошокером. Я быстро нахожу Шувалову и сматываюсь. С остальными делай, что хочешь! Можешь всех сжечь или кинуть в дыру преисподней — плевать. Мне нужна Шувалова.

— Да поняла я! Поняла… — Романова в задумчивости кусала губы. Заманчиво для нее, но слишком просто. Анна любит учинять расправу, чтобы ее имя наводило ужас на Химер. — Ладно, согласна.

Ветер дул нещадно и вместе с ним шумела осенняя листва, срываемая с веток, гонимая по земле, путающаяся в наших волосах и бьющая по лицу. В этом штормовом гуле был слышен шепот нечисти; сущности и призраки начали слетаться на шабаш. Воздух трещал и стонал. Голоса Химер усилились, они уже кричали через ветер и шум. Начали вспыхивать зеленым светом первые знаки врат, которые напоминали те, которые рисуют Инквизиторы во время сожжения. Только тут была пентаграмма и чуть видоизменены символы.

— Приготовься. — Приказывает Романова, напряженно вглядываясь в темноту, где творился дьявольский Шабаш.

Да я уже давно готов, Анна! Мне было страшно так, что волосы вставали дыбом. Я ощущал дыхание Сатаны у себя на затылке. Хотелось рвануть отсюда куда-нибудь в Божье место — храм, монастырь, костел, да что угодно, лишь бы под защиту! Я еле сдерживался, чтобы не начать читать защитную молитву вслух.

И тут я четко услышал, будто мир внезапно выключил звук, оставив голос Химеры: «И прими эту жертву от нас». И три Химеры, стоящие рядом с Марой, вытащили ритуальные клинки, резко замахнувшись на нее, и опустили их, вонзая в нечастную с неприятным хлюпаньем и глухими ударами. Жертва страшно взвыла, рухнув на кафель бассейна. Кровь потекла по полу, впитываясь в горящие знаки, будто кто-то пил ее через них.

— Давай! — Скомандовала Анна. И я резко послал заряд, даже не позаботившись, насколько я увеличил её дар. Воздух с треском вспыхнул большим оранжево-красным шаром прямо пред моим носом, после чего разделился на восемь мелких сфер и те ринулись на Химер, будто рой пчел. И снова яркая ослепляющая вспышка, грохот, будто кто-то сильно треснул по железу, и всё резко посветлело и замолкло.

Ветер стих. Даже дышать стало легче. Вдалеке снова включился фонарь и затрещал с гудением электричеством, будто ничего не происходило. Так же стали видны стоящие рядом высотки с зажжёнными окнами. Облегчение, ощущение безопасности сменило животный страх за себя.

Я обратил взгляд на бассейн: там предстала ужасная картина — девять тел лежало по кругу, запутанные в свои черные одежды, среди которых одно истекало кровью.

— Patefacio! — Заклинание Романовой пролетает, как бумеранг, и срывает балахоны с Химер, открывая лица.

Варя крайняя, лежит бледная, волосы разметались по лицу, словно паутина, рот приоткрыт. В ужасе кидаюсь к ней. Дышит. Слава Богу, дышит!

— Я нашел её. — Говорю Романовой, которая каждую Химеру осыпает солью, на некоторых даже ставит силки.

— Сваливай, Ганн. Чтобы я больше тебя не видела! — Она даже не смотрит в мою сторону, разглядывая мертвую изрезанную Мару в жиже крови, которая в темноте смотрится черной.

— Лови фонарь. Спасибо! — Я кидаю ей силковый фонарь, который она ловко ловит. Поднимаю на руки Варю. Именно в этот момент, понимаю, что Химеры вокруг незнакомы. — А что за клан? Я их впервые вижу.

— Вороны! Кому как не чокнутой Наталье придет в голову, приносить в жертву бунтовщика?

— Это ее хотели сместить?

— Угу… — Мычит Анна, рассматривая что-то похожее на браслет на руке у одной из Химер. — Ты еще долго?

Романова гневно смотрит на меня. Всё — я ее достал. Пора уносить ноги, раз позволяют.

— Нет. Пока. И спасибо!

— Не за что.

Я с Варькой на руках, ощущая тепло ее тела, быстро направляюсь из сада, слыша за спиной голос Романовой вызывающей Архивариуса. Надо быстрее сваливать, пока не заметили. Уже подходя к воротам, вижу, что в сад входит человек и направляется к нам. Твою мать! Сразу понятно, что меня заметили и прятаться нет смысла. Придется врать и выкручиваться.

Судя по фигуре, Архивариус — женщина. Но чем ближе идущий, тем более знакомыми кажутся движения.

— Здравствуй, Кевин. — Голос Евы звучит в темноте, и до меня доходит, что вошедший человек не Архивариус, а Ева Валльде!

— Ева? — Моему изумлению нет предела.

Практически подойдя ко мне вплотную, я мог теперь рассмотреть знакомые черты подруги.

— Ты что здесь делаешь?

— Я теперь Чистильщик на пару месяцев. А вот ты что здесь делаешь? Не скажу, что удивлена, потому что наша встреча определена была пару часов назад. Но все-таки?

Я смотрю на Варю на своих руках.

— Там был шабаш. Романова дала шанс нам уйти. Не говори Архивариусам, пожалуйста…

Ева кивает.

— Думаю, нам стоит быстрее уходить. Счастлив был узнать, что ты и Стефан выжили, что риск был оправдан.

— Спасибо, Кевин. И берегите себя…

Она огибает меня и уходит в темноту, я же с Варей на руках бреду в сторону дороги, чтобы поймать машину и уехать отсюда поскорей.

***

Я собирала чемодан. Точнее делала вид. Мне собирать-то толком нечего. Сегодня ночью отправка в Америку. Лечу самолетом.

Вечер, часов девять, а ни Вари, ни Кевина нет. На мгновение даже закрадывается мысль, что я улечу, так и не попрощавшись сестрой. Настроение подавленное. Собственно, ничего не изменилось. Все делаю на автомате. Пытаюсь себя отвлечь от мыслей о Рэе, о том, что между нами всё кончено, что будущее не сулит ничего хорошего. Воспоминания о том, как он гнался за нашим такси и как быстро уехал, терзают и обесцениваются — всё пустое. Я ввергнута во тьму. И уже не могу разобрать: то ли я себя туда толкнула, то ли Рэйнольд подтолкнул.

Закончив с чемоданом, пыталась занять себя хоть чем-то. Обработала раны и сделала перевязку, накрасила ногти, слушала музыку, приготовила ужин. Но всё быстро надоедало и не помогало отвлечься. Перед глазами все еще стоял Рэй — то в суде у входа, то на скамье в зале, то на мотоцикле. Под конец я выключила всё и уселась в кухне, слушая вязкую тишину квартиры, где иногда булькала вода в трубах отопления и тикали часы, отсчитывая секунды до моего отлета — осталось три часа.

— Ure! — Я пытаюсь поджечь спичку в руке. Банальная магия. Из двух заклинаний огня выбрала это. Хотя тут даже не надо изменять свойства предмету, мне просто надо поджечь спичку с помощью магии. Ведь я же ведьма, зов проходил, значит и простое получится… Но не получалось. — Твою мать! Ну, давай же, тупая спичка. URE!

Появившийся легкий дымок обозначил, что заряд прошел. Но недостаточный. Что я делаю не так? В чем разница? Зов к Рэю проходил? Проходил! А поджечь спичку не могу.

Зов сердца. Я хотела докричаться до Рэйнольда, чтобы услышал и простил. Это усиливало магию.

Я закрываю глаза и вспоминаю Стоунхендж. Стоянка, глаза цветы грозы смотрят с интересом на меня, на губах хитрая полуулыбка.

— Ну покажи! — Клянчу я. Мне нужно чудо от самого невероятного человека на земле.

Я словно вернулась в прошлое, вспомнила ту легкость настроения, игривость и счастье, что я с ним. Рэй достал монетку из карманов джинс.

— Ой, что-то мне подсказывает, что она сейчас исчезнет, и потом ты ее достанешь из моего уха.

Он рассмеялся. Как сейчас помню, как преобразилось его лицо, его наклон головы, из-за которого прядка волос упала на глаза, как приятно звучал его смех. Затем он поднимает монетку, зажав между пальцами, на уровне моих глаз.

— Смотри. Обычная металлическая монетка. Ure!

Я выдыхаю заклинание в унисон со своим воспоминанием. Легкое шипение доносится до меня. Я открываю глаза и вижу горящую спичку. Я визжу от радости, как маленькая. Сработало!

— Ure! — Я посылаю заряд магии на коробок, и он тут же с шипением и искрами загорается. Но я тут же вскрикиваю из-за того, что натворила — забылась и зажгла спички прямо на столе. Вот глупость-то! Испортила стол. Теперь на покрытии зияло черное уродливое пятно. Ну вот!

В этот момент входная дверь открылась, глухо ударившись о стену.

— У меня получилось! Получилось! Варя, Кевин! Я зажгла спичку! — Я, как ребенок, крича от радости, кинулась встречать сестру и Ганна. Вылетев в коридор, мое счастье от своей удачи моментально испарилось. Кевин держал Варю на руках, его вид был мрачен и тих. Так молчат, когда приносят плохие вести.

— Что с Варей? — Я еле прошелестела, превозмогая страх, который сжал все внутренности. Я не чувствовала ног, словно меня подвесили за ниточку.

— С ней всё в порядке. Просто без сознания. — Кевин наступил на задник сначала одного ботинка, затем другого, и таким образом разулся. Затем, всё так же молча, с укутанной в его куртку Варей, прошлепал в спальню. Я видела, с какой нежностью, он снял с сестры обувь, затем накрыл одеялом. Кевин тихо закрыл дверь и взмахом руки попросил проследовать за ним на кухню.

— Кевин, что случилось?

Ганн подошел к кувшину с водой, налил стакан и выпил, шумно глотая. Я видела, как при каждом глотке дергался его кадык на длинной изящной шее.

— Я, как понял, суд сегодня прошел хорошо. Стефан оправдан, а Ева наказана.

— Ева? Ты видел Еву?

— Угу. Она теперь Чистильщик. А теперь все по порядку… — Он повернулся ко мне и уставился своими теплыми карими глазами. Только теперь в них сквозило напряжение. — Я вляпался, Аня. Серьезно вляпался.

— В смысле?

— Тут много что произошло, пока ты была с Виктором в суде. — Да ладно? И здесь тоже? Но я молчу, внимательно слушая. — Варьку Темная вызвала, и она ушла на зов. А затем сюда явился Джеймс Морган…

Имя Темного клана «Альфа» прозвучало очень низко, почти с шипением. Я его ни разу не видела. Но думаю — это дело времени, зная, что с утра дала клятву перейти в его клан.

— И?..

— Он заставил меня подписать бумагу, по которой я на два года перехожу в его клан и буду работать на него.

— Что значит «заставил»? — Мурашки побежали по спине, а сердце нервно сжалось.

— Если бы не подписал, то они бы меня подставили и сдали бы Сенату, как предателя. А еще они Варьку послали на Шабаш к Воронам… Там их ждала облава Инквизиторов.

И он рассказывает про Шабаш, про то, как натолкнулся на Инквизитора Романову, как оглушили Химер, как нашел Варю и убегал с места преступления.

— Что? — Я не верю тому, что слышу.

— Морган подстроил так, что Инквизиторы схватили бы Варю и отправили в Сенат, если бы я не согласился подписать контракт.

Пауза повисает, ложится мертвым тяжелым молчанием, в котором я осмысливаю услышанное, а Кевин приходит в себя. Что-то не так… Что-то не складывается…

— То есть Морган подстроил облаву?

— Да.

— И если бы не ты, то Варя бы была в Сенате?

— Да… или убита.

— Не стыкуется.

— Что не стыкуется? — Медовые глаза Кевина смотрят выжидательно, прямо в душу. Неприятное ощущение.

— Ты же сам говорил, что мы с Варей дороги Темным. Мы — оружие Химер. Поступок Моргана опровергает твои слова…

Кевин озадачено отводит взгляд и трет шею.

— Черт его знает! Может он знал, что я соглашусь сразу же, как дело коснется Вари? Или имел запасной вариант спасения?

— А может мы не такие уж важные с Варей? — Сама спрашиваю и сама себе не верю.

— Нет. Сестры Шуваловы — гвоздь программы Химер по удалению Сената.

Я снова вздыхаю и закатываю глаза, откидываясь на спинку стула. Ну да, я и Варя — главные революционеры всего Инициированного мира. По нам так и видно. Сейчас скрипучие кожанки наденем с кепи, звёзды пришьем и пойдем свергать Сенат.

— Не знаю насчет революции и свержения власти, но я сегодня ночью улетаю в Америку. Самолет через три часа. Виктор должен прийти за мной, мы пройдем через портал сразу в аэропорт. И всё… А я хотела с Варей попрощаться…

— Не стоит… Созвонитесь потом. Ты ведь ненадолго туда. — Кевин говорит это грустно, видно, что не хочет, чтобы я уезжала.

— Я ведь тоже вляпалась, Кевин. — Впервые на лице Ганна проскальзывает знакомая мне эмоция: он вопросительно поднимает бровь, хитро улыбаясь своей сладкой улыбкой. Напоминает мне наш первый разговор в Саббате, когда он врачевал мое расчесанное в кровь запястье.

— И как же это произошло?

— Я дала клятву на крови Савову, что, как знак проявится, перейду в его Клан… и еще… что выйду за него замуж.

— Что? Ты понимаешь, что теперь никуда не денешься?

— Понимаю… Просто он не отпустил бы меня на суд и Стефана бы сожгли… Может оно и к лучшему, что дала клятву. По крайней мере, расставлены точки над i. Точнее поставлена одна…

— Это какая же?

— Рэй отказался от меня, узнав, что я выхожу замуж. — И я рассказываю Кевину всё, что творилось на суде. С каждым новым фактом в утренней истории я видела, как Кевин все больше и больше удивляется — еще чуть-чуть и его брови уйдут на макушку от изумления.

— И он прямо сразу уехал?

— Да…

— А потом Виктор передал от него мое кольцо. Рэй вернул его. Вот так вот! Всё решилось само собой… И не надо выбирать.

Кевин молчит и о чем-то думает.

— Ну скажи что-нибудь! — Не выдерживаю после продолжительной пытки тишиной со стороны Ганна.

— А что сказать? Я не знаю Оденкирка, несмотря на то, что жил с ним бок о бок несколько лет. У него никогда не было отношений. Может, действительно сдался… Может, действительно проверял… Это надо у него самого спрашивать, а не у меня… А по поводу клана «Альфа», мы теперь с тобой в одной лодке. Вот и посмотрим, на какие скалы нас выкинет.

Согласна с ним. Смысл выпытывать у Кевина логику поступков Оденкирка? Боюсь, сам Рэйнольд не сможет внятно объяснить…

— Я спичку смогла зажечь с помощью магии…

Дурацкая попытка сменить тему.

— И как?

— Всё равно темно и глухо…

Ганн горько ухмыляется моему ответу. Темно и глухо.

— Знаешь, что мне сказала Романова?

— Что?

— Что когда-нибудь придет Инквизитор за Шуваловыми.

— Значит, будем ждать. Хотя, ты уже пришел за Варей…

Кевин улыбается мне: тепло и уютно, мед и сандаловое дерево.

— Боюсь, теперь уже за Инквизитора не считаюсь.

Все дороги ведут в «Альфа»

В подъезде едко пахнет краской. Новостройка — люди въезжают, делают ремонт, никто никого знать не хочет. Эхо гулко разносит наши шаги и шорох одежд, чистые молочного цвета стены и кафель на полу напоминают чем-то Сенат, но нет, это был простой подъезд в Москве. Добраться сюда оказалось достаточно проблематично. Потеряно около двух часов на дорогу.

— А что если ее не будет дома? И вообще, она здесь живет? Столько времени потратили, что она могла уйти куда-нибудь.

Мы со Стефаном переглядываемся на вопросы уставшей Кристен. Девочка явно не привыкла к длительным прогулкам по незнакомым городам.

— Вот тебя и оставим у двери, если ее не будет дома. Сообщишь, когда придет!

Я, не скрывая улыбки, оборачиваюсь, чтобы посмотреть на недовольное лицо Деннард.

— У вас такой юмор у обоих — обхохочешься.

Я взлетаю на последнюю ступеньку и подхожу к блестящей черной двери, от которой ощущается легкий сквозняк — дверь еще и портал. Дождавшись, когда за спиной встанут Деннард и Стефан, жму на звонок, который отвечает противной трелью в квартире.

Идут секунды ожидания и прислушивания к звукам за дверью. И вот щелчки замка, дверь открывается и на пороге перед нами предстает Романова в одной майке, открывая взору свои длинные ноги и нижнее белье. Стефан даже присвистывает от ее откровенного вида:

— Вот, чтобы меня все Инквизиторы так встречали!

Я не удерживаюсь от колкости на развязный тон Клаусснера:

— Заметано. Я теперь всегда буду раздеваться при тебе.

— Здравствуй, Анна. — Стефан практически гаркает мне в ухо, расплываясь в широкой нахальной улыбке.

— Клаусснер… Оденкирк… и еще кто-то… — Анна перечисляет нас нерадостным тоном. Видно, что мы ее только что разбудили. — Отлично! Что-то зачастили ко мне Саббатовцы.

Зачастили? Что это означает?

— Проходите. — Она взмахом руки приглашает внутрь квартиры.

Мы заходим.

— Разувайтесь. Это вам не замок.

Я ловлю напряженные хмурые взгляды Деннард. Так, ясно. В полку недоброжелателей Романовой прибыло.

Мы проходим в большую светлую кухню, складывается ощущение, что Анна не готовит здесь совсем. Инквизитор, зевая, ставит чайник. На несколько минут она оставляет нас и возвращается уже одетая в джинсы.

— Чем обязана?

— Соскучились! Не каждый день встречает Инквизитор в одном белье! — Стефан снова флиртует с Анной. Точнее забавляется. Это напоминает мне о былых днях, когда жива была Мириам, когда Стефан бесился, что Ева встречается с другим, когда Варлак вырывал нас «сосунков» на охоту за ведьмами.

— Ааа… Понятно. — Тянет Анна, снова зевая.

— А что ты имела в виду, сказав «зачастили Саббатовцы»?

— Я вчера на шабаш ходила. Сдала Сенату восемь человек. Ну и вашего Кевина видела с Шуваловой… — Она смотрит мне пристально в глаза, доставая сигарету из пачки, лежащей на столе, и закуривая. — А потом твою видела.

Теперь она делает кивок Стефану, от чего у Клаусснера тут же исчезает вся беспечность и задорность.

— Еву?

— Угу… Рассказала про тебя, про суд, про то, как к Шуваловой Анне сунулась. Ну и теперь она Чистильщик за Инквизиторами. Ева вчера зачищала место. Ух, и кровищи там было!

Пока она говорила, я, не отрываясь, смотрел на Стефана и видел в нем себя: желание быть с тем, с кем нельзя. Это непрекращающаяся боль в сердце.

— А я смотрю ты в курсе последних событий?

Чайник противно визжит на всю квартиру, режа слух. Анна выключает и начинает делать чай.

— Про ваш суд с Тенями?

— Ну да… — Я кидаю косой взгляд на Стефана, в ответ получаю такой же: Романова в курсе последних событий.

— Конечно! Особенно, когда узнала фамилию Химеры, которую вы пытались переделать! Вы ребята, скажу я вам, отделались легким испугом. Как вам вообще в голову эта идея пришла?

— Как-то пришла… — Я устало тру глаза.

— И откуда ты так много знаешь? А, Романова? — Клаусснер подходит практически вплотную, хитро улыбаясь.

— Это пускай Грёбель с Бауэром глаза закрывают на то, что происходит. А я хочу знать, когда мне валить с этой планеты.

— И на что же это глаза закрывают Грёбель с Бауэром?

— На многое, мой милый Стефан, на многое… — Она, соблазнительно улыбаясь, отверачивается и продолжает делать нам чай.

— А что Кевин вчера делал с Шуваловой? Ты упоминала его…

— Он попросил, чтобы я отдала ему Шувалову, не сдавала в Сенат.

— А был повод? — Стефан тут же почувствовал слабину Ганна. Не нравится мне этот интерес.

— Ну как тебе сказать, она вчера была на том Шабаше. Там ведьму зарезали в жертвоприношение. Вот я и сдала участников Сенату. Надо отдать должное, Ганн помог вырубить их одни зарядом — мою силу увеличил раза в три. А потом я отдала ему Шувалову, чтобы они свалили из сада до прихода Архивариусов. Да даже если бы не отдала, Шувалова — птица высокого полета для Химер, ее бы постарались вытащить всеми способами из костра. — Я осмысливал услышанную информацию. — Только у меня складывается ощущение, что вашего Ганна пытались подставить… Или Шувалову…

— В смысле?

— Шабаш полностью состоял из другого клана. Что делала там Шувалова — непонятно.

— Может, она просто за компанию пошла…

Голос Деннард звучит неожиданно. Я и забыл про нее!

— А ты кто? — Анна уставилась взглядом в Кристен.

— Познакомься, моя ученица Кристен Деннард.

Анна оценивающим взглядом практически сканирует Кристен, которая с вызовом смотрит в ответ, задрав горделиво подбородок. На ум приходит дурацкая мысль: как быстро эти девушки начнут убивать друг друга, если их закрыть в одной комнате?

— Поздравляю, Оденкирк. Вырос. Уже учеников дают.

Романова расставила всем кружки с чаем, хотя мы ее даже не просили. Перед нами возникли конфеты, печенья, джем и арахисовое масло с хлебом.

— Приятного аппетита. — Романова стала себе намазывать хлеб маслом, расположившись на табурете рядом со мной. — И все-таки, зачем явились?

— Знаешь Джакомо владельца «Черри бомб»? — Анна, жуя, закивала. — У меня с ним произошел весьма интересный разговор. Мол, ходят слухи, что Химеры хотят свергнуть Сенат. И от того готовят секретное оружие.

— Ну, знаешь, земля полна слухами!

— Да, только я верю в эти слухи. Да и сама знаешь, я общался с Шуваловыми. — Я намекнул, что в курсе про сестер, так же как и она.

Анна хмуро обводит кухню взглядом. После чего выдает:

— Пойдем, Рэй, прогуляемся.

— Э! А мы? — Стефан всплескивает руками.

— Подождете. Если Рэй захочет, он вам всё расскажет. Пошли.

Она, не допив чай, встает и направляется в коридор. Мы с Клаусснером недоуменно переглядываемся.

— Ну чего ты там? Замерз? Пошли!

— Я скоро…

— Заходи.

Мы вошли в какое-то кафе в коричнево-черных тонах, где безумно вкусно пахло выпечкой и вареным кофе.

— Что будешь?

— Эспрессо.

Она покупает кофе и что-то еще. Мы отходим и садимся за самый дальний стол у окна, за которым серая осень взрывалась желтыми листьями на асфальте.

— Почему не захотела при Стефане говорить?

— Не при Стефане. При твоей ученице. — Она ловит мой удивленный взгляд. — Если я не путаю фамилию Деннард, то у нее брат Химера. И угадай где?

— Не имею понятия. Я вообще не знал о наличии брата.

— Клан «Альфа». Думаю, не стоит тебе объяснять… — Я морщусь от неприязни. Твою мать! Тогда Кристен узнала Савова в суде, но ничего не сказала. Хотя клан Альфа большой.

— Романова, откуда ты всё знаешь?

— Всё?

— Суд Саббатовцев, про Шуваловых, которые являются ударной силой Химер, про клан «Альфа»…

Она хихикает по-девичьи. Это так необычно для ее поведения.

— Я про Шуваловых узнала года два назад. Они только с Начала пришли к Теням. На самом деле я следила за Савовым. Ну как следила? Проявляла интерес после смерти Мириам…

Наверное, мое удивление было очень сильным, что вызвало смешок у Анны. Я думал, она после смерти моей сестры забыла про Савова, хотя девушки были очень дружны.

— И что узнала?

— Ммм… — Довольно мычит она. — Ты не поверишь, сколько всего можно узнать просто наблюдая. Сначала ты расскажи, что знаешь.

— Хорошо… — Я попытался собраться мыслями и начал пересказ, стараясь взглянуть на всё стороны, будто не со мной это происходило: — Где-то полтора года назад поползли слухи, что у Химер появились дары — настоящее оружие против Инквизиторов. Из Сената то и дело поступали дела, в которых Химеры просто обнаглели. Вытворяли черти что! Ну мало ли… Им же грозит обращение! Может, поэтому и сходили с ума — так мы думали.

Анна смеется над нашей наивностью, закатив глаза к потолку.

— Что это за дары — не знал никто. И кто эти люди тоже. Поэтому все и относились к этим слухам с большим недоверием: мало ли что Химеры наплетут. — Я делаю глоток кофе, отмечая, что он крепкий и терпкий — то, что надо. И перехожу к самому больному своего рассказа, то, что перевернуло мою жизнь навсегда: — Про Шуваловых никто не знал из нас. Всё вышло случайно… Нам дали одно дело: нужно было поймать ведьму. Мы со Стефаном и Ахмедом выслеживали эту Химеру… Следы привели на стройку. Там был Шабаш по транспортировке Шуваловых. Варвара Шувалова ушла, а вот Мелани — нет. Ее Ахмед успел силком приклеить к стене…

— Мелани?

Черт! Опять! Всё время забываю, что для всех она Анна.

— Анна Шувалова… Ей потом дадут другое имя. Короче, в заварушке их Главная ведьма Шабаша взрывается, чтобы прикончить всех, кто там был. Наверное, не хотела, чтобы Анна досталась нам. В итоге, мы успели убежать, а вот Шувалова нет… Ее придавило бетонными плитами и сильно повредило. Мы вытащили девушку и сдали в больницу. Честно, Анна, я думал, она умрет там. Ну не выживают люди после такого! Но она оказалась стойкой девочкой…

Я снова делаю вид, что хочу глотнуть кофе, хотя на самом деле пытаюсь справиться с нахлынувшими эмоциями. Больно вспоминать. Тогда Мелани была мне никто, я ее люто ненавидел и не жалел. Боже, каким же я зверем был тогда. Хотя, если бы вернулся в прошлое, то повторил бы всё заново, не задумываясь. Только был бы более заботливым по отношению к ней. И Ганна к ней не подпустил бы!

— Короче, мы тогда с Ахмедом и Стефом поняли, что та Химера билась за Анну. Что она и есть то самое оружие. И мне пришла идея — взять девушку в Саббат, если очнется после комы. Я говорил тогда с врачом, он рисовал не радужные перспективы насчет нее: инвалидность, слабоумие и прочее. Когда она очнулась, у нее была абсолютная потеря памяти и сильно поломано тело. — На краткое мгновение перед глазами вспыхивает картинка: бок Мелани с уродливыми шрамами на ребрах. — Потеря памяти у девушки для меня была на руку. Я предложил свою идею — все в Саббате поддержали. И через год, видя, что ее никто не ищет, Реджина привезла ее в замок…

— И ты влюбился! — Внезапно выпаливает Романова, упершись щекой на свою ладонь и внимательно слушая мой рассказ, будто я рассказываю красивую сказку.

— Откуда ты знаешь?

— По тебе видно!

Я смеюсь, опустив от смущения взгляд. Романова знает, как хотела Мириам, чтобы у меня завязались отношения хоть с кем-то…

— Влюбился… И еще как! Мне словно сердце запустили, а мозг, наоборот, отключили.

Анна хохочет, от чего преображается моментально. Смех у нее немного вызывающий, громкий, но привлекает внимание и заставляет смеяться в унисон. Я снова смущен из-за чрезмерной откровенности. Не знаю, куда деть руки, поэтому тру шею и лохмачу волосы.

— Плохо, Оденкирк! Нашел в кого влюбляться. Ты прям, как ваш Кевин!

Черт! Мне не понравилось сравнение меня с Ганном, поэтому продолжаю свой рассказ, чтобы не зацикливаться:

— Мы привезли ее в Саббат. Ничего не рассказывали, не говорили, кто она, откуда. В больнице ее назвали Мелани Гриффит.

— Как актрису?

— Да. Меня это тоже позабавило. С этим именем она жила у нас, обучалась, как Инквизитор. Естественно она ничего не помнила из тех знаний, которые дают на Начале, поэтому пришлось начинать с нуля. А потом не знаю, как Ганн встретил ее сестру, почему он это сделал, но Кевин всё ей рассказал. И началась облава. Химеры явились в Саббат, но мы с Мел были во Франции в этот момент. Но они и там нас нашли… Думал, спрячу, пережду, но всё получилось по-другому. В итоге, меня обманом вытащили из отеля, Мелани нашла ее сестра, память вернулась. А затем был суд, о котором ты наверняка знаешь.

— О, да! Поверь! Я обалдела, когда знакомый Архивариус проболтался о вас. Хотя для них ваш суд — детский лепет, так как не осознавали, что стоит на кону. Честно! Я удивлена, что вы все выжили!

— Мы пошли с ними на сделку. Потому что Химеры тоже наследили порядочно, и вместе с нашими головами полетели бы их. А мы как-то в камикадзе не записывались.

— Понятно… — Романова кивает и начинает есть кусок пирога, который она купила себе вместе с кофе.

— Когда Мелани, то есть Анна Шувалова была в Саббате, мы догадались о ее даре, а затем поняли и о том, как можно использовать ее, и какой полярный дар у сестры.

— Варвара может убивать. Притом, судя по тому, что я нарыла, разными способами.

— Твоя очередь рассказывать. Мне Джакомо сказал, что ты что-то знаешь.

— Блин, сболтнула лишнего. А этот старый хитрый лис сразу все понял.

— Он что-то знает?

— Нет. Просто догадывается.

— Я начала расследование сразу после смерти Мириам, пока некоторые спивались, дебоширили и пытались вразумить Сенат, что именно с подачи Савова Лэнч прирезала её. Извини! — Она остановилась, увидев, как я не справился, и меня передернуло от омерзения к Савову, а ненависть, наверное, и вовсе прочиталась на лице.

— Продолжай…

— Короче, Мириам, когда была жива, однажды защищая Виктора ляпнула сгоряча, что он такой хороший, любит торчать на Начале и обучать Инициированных детишек. Я не придала этому значения. Пока не встретилась с одним Инквизитором, у которого сестра ушла в Химеры. Так вот, после пары лет наблюдения за Савовым и Началом, установилась интересная закономерность: куда бы не пришел Виктор, всегда есть девушка с сильным даром, которая в последствии уходит к Химерам. И если уходит, то в клан ближайший к «Альфа».

— «Патриции»?

— Ага… Там по моим подсчетам уже двое. Одна находится в самом клане Альфа.

— Я тебя не понимаю, если честно. Как Савов связан с ними?

— Вот, что значит человек, у которого не было отношений, и не влюблялся до этого. Оденкирк! Сам-то ты делал то же самое. Только ты по-настоящему влюбился в Шувалову, а не играл роль мега-заботливого принца на белом коне.

Меня словно холодной водой окатили! Кровь тут же прилила к лицу и стало удушающе жарко.

— Что ты имеешь в виду «по-настоящему»?

— Да Савов твой ловелас, Дон Жуан, сердцеед, соблазнитель, бабник, да назови, как хочешь, смысл не поменяется!

О боже! Еще чуть-чуть и у меня пар пойдет из ушей! Мне уже не сидится спокойно. Я в лихорадке!

— То есть ты хочешь сказать, что Савов на Начале крутит романы с ученицами ради того, чтобы перетащить их к Химерам.

— И надо отдать должное ему: его бабы даже не знают об этом. Схема проста донельзя: все девушки тихие, спокойные, долго не определяющиеся со знаком, но с сильным даром. Приезжает на Начало Савов и потихоньку начинает охмурять их за спиной Инквизиторов и Архивариусов. Девушки польщены вниманием, красивыми ухаживаниями и в итоге влюбляются. А дальше он ими вертит, как хочет. И заметь, это без дара Суккуба, с его-то телекинезом!

Так, Оденкирк, выдох-вдох. И снова выдох… Господи, как же я взбешен! Савов оказывается та еще скотина, мерзость в обличие человека! И этому ублюдку доверилась Мелани!

— Почему он тогда женится на Мелани? — Я практически взрываюсь, скрежеща зубами от злости.

— Ой, да просто всё! — Романова делает вид, что не видит моего состояния, продолжая поглощать свой пирог. — Мелани имеет самый сильный дар, по сравнению с другими, и упускать ее они не собираются. А как девушку привязать к себе? Правильно, выдать замуж! Да еще в свой клан спрятать, чтобы наверняка. Видно, она — центр их плана.

— Она имеет дар регенерации. Им что врачей не хватает?

— Не хватает. У меня предположение, что они будут разгонять ее дар до воскрешения из мертвых.

— И кого же они хотят воскресить?

— Наверное, тех, кто поможет им свергнуть Сенат.

— Зачем, Романова, зачем? Сенат? Кому нужно это? — Я шиплю, перегнувшись через стол, чтобы никто лишний не услышал.

— Зачем? Не знаю… Амбиции! Видно Моргану хочется быть властелином мира! Доктор Зло существует.

— Моргану? Джеймс Морган? Глава «Альфа»?

Романова кивает. Ну, в принципе это ожидаемо и понятно было. Все дороги ведут в «Альфа»…

— Ты не забывай, Оденкирк, скоро начнутся обращения Химер в Инквизиторов. Притом без разбора. Мы знаем из учебников по истории, что процедура крайне неприятная и бесполезная для обеих сторон, но Равновесие требует своего. Химеры сильные сейчас и им уж больно не хочется терять людей. Да и Инквизиторов ненавидят вместе с Сенатом. А тут представь, полная утопия для них: нет ни Инквизиции, ни костров, ни Сената со Старейшинами — делай, что хочешь! Красота!

— Значит, Морган заправляет балом у Сатаны…

— Именно!

— Что за дары у него есть?

— Ну… Если судить по добычам Савова, то у них есть иллюзионист в «Альфа» — работает со страхами людей, есть сенсорик — девушка слышит через стены и прочее на огромном расстоянии. Прямое подтверждение высказыванию «и у стен есть уши». И есть психологический сенсорик или менталист. К сожалению, точный дар не знаю. Знаю, что это как-то связано с поведением людей. Может, что-то типа вашего Артура?

— У них уже есть что-то типа нашего Артура — Лаура Клаусснер…

— Хех! Не подходит, мой дорогой!

— Почему?

— Лаура давно вышла из-под контроля. Скорее она захомутает кого-то, чем ее поймают в сети. К тому же есть Стефан — любимый брат, великая потеря Лауры, один из лучших Инквизиторов. После меня, конечно же!

— Ты поэтому при Деннард не стала говорить?

— Ага. Любимые сестры-братья — болевая точка всех Инициированных. У Деннард еще и брат в Альфа мракобесит. Тот еще черт. Видела, как он нажрался и стравливал людей на драку. Ничего преступного для Инициированного, но тот еще тип. Слишком громкий и вездесущий! Запомнить легко, встретив раз и увидев его рожу. Так что не доверяй много Деннард. Вдруг сболтнет лишнего.

— Да она вроде нормальная. Резкая и наглая, правда. Любит лезть туда, куда не стоит. Но вроде не похоже на… — Слово «стукача» повисает в воздухе. Потому что на ум сразу приходит Кевин, от которого никто не ждал предательства.

Мой мозг кипел от дозы шокирующей информации. И во всем этом адском котле кипела одна мысль: Мелани. Савов ее не любит и пользуется! И она не знает правды!

— У меня осталось два вопроса.

— Ну?

— Во-первых, почему ты ко мне сразу не пришла, как узнала про Савова?

— Зачем? Чтобы ты ему пустил пулю в лоб, а потом тебя сожгли? На него нет настоящих доказательств! Так что это было бессмысленно. Проще смотреть на это со стороны и ждать, где он проколется.

— Ясно, и второй вопрос. Точнее, просьба. Что-то мне подсказывает, что ты, наверняка, знаешь, где живут сестры Шуваловы. Дашь адресок?

— Зачем? — По хитрому блеску зеленых глаз понял, что знает. Это еще сильнее раззадорило меня.

— Хочу с Ганном поговорить.

— Только ли с Ганном?

— Не знаю. Посмотрим.

Анна испытывающе смотрит мне в глаза с хитрой полуулыбкой, которая копирует мою.

— Хорошо. Дам. Только обещай, что не скажешь никому, откуда узнал адрес.

— Отлично! Клаусснеру скажи, чтобы не ждал и шел в Саббат.

Открывшаяся правда жгла меня и гнала быстрее навстречу с Мелани. Я знал, что нарушаю, но не могу больше терпеть. Хотелось увидеть ее, рассказать. Это было чистой воды самоубийство.

Подойдя к заветной двери, я почувствовал магию колдунов, среди которых была слышна мягкая энергия Мелани. Это подзадорило меня еще больше. Словно я прыгнул с крыши, лечу без страховки, надеясь лишь на себя. Звонок был мелодичный, еле слышный. Но открывать никто не спешил, в то время как я нервно дергал ногой, будто какой-то паралитик. Ну давайте! Открывайте!

Щелчок. И мое сердце замирает.

— Рэйнольд? — На пороге стоял Ганн. Я сразу его не узнал. Кевин словно растерял весь свой мальчишеский задор и дендизм. Он сильно похудел, под глазами пролегли синяки. — Ты что здесь делаешь?

— Мелани тут? Мне нужно увидеть Мелани!

— С ума сошел? Тебе нельзя с ней общаться! — Ганн шипит, оглядываясь назад, боясь, что его услышат. Ага! Мелани дома. Я грубо отодвигаю и прорываюсь в квартиру. На секунду вид коридора приводит в замешательство: вспоминается как именно тут упрашивал Мелани вернуться в тело.

— Мелани? — Мой голос разносится по квартире.

— Ее нет, на твое счастье. — Я смотрю на Ганна, чувствуя, как надежда, будто мост, падает вместе со мной в пропасть.

— Где она?

— Улетела сегодня ночью вместе с Виктором… — Тихий голос с хрипотцой доносится из глубины квартиры. Я оборачиваюсь, и мое сердце на мгновение пропускает удар: матерь Божья, как они похожи сейчас. На меня смотрела Мелани, точнее, ее копия. Варвара была не накрашена, волосы мягкими взлохмаченными локонами обрамляли лицо, девушка как-то ссутулилась и будто уменьшилась в размерах, несмотря на серьезный прожигающий меня взгляд, она нереально походила на сестру.

— Улетела? С Виктором?

Клан «Альфа» добился своего. Всё. Клетка захлопнулась.

— Не веришь? Смотри. — Она показывает рукой на закрытую дверь. Я, будто боясь, что сейчас мне запретят, осторожно двинулся в сторону комнаты. Открыв дверь, мне предстало маленькое помещение, но настолько пропитанное ароматом Мелани и ее присутствием, что я болезненно ощутил отсутствие любимой. Вещи есть, а ее нет. Пустота… Вот кровать — здесь она спала, какая-то мелочь лежит на тумбочке, лаки для ногтей — маленькая страсть моей девочки, ее фотографии на стене. Подойдя к ним, я увидел Мелли вместе с Виктором: улыбается, счастливая. Явно сделаны на Начале. Твою мать! Знала бы ты кого любишь! Тебя поймали, как птичку на зерно, схватили и обрезали крылья. Такая наивная, доверчивая…

На одной фотографии Мелани шла вдоль забора, улыбаясь своим мыслям, ветер развевал ее волосы. Невероятно красивая. Именно такой я ее помню. Рука невольно потянулась к фотографии — если не могу коснуться настоящей Мелани, то хотя бы к ее изображению…

— Не трогай! — Голос Варвары прерывает тишину: я и забыл, что за мной наблюдают. — Если я тебе разрешила войти — это не значит, что ты можешь касаться её вещей!

Я поворачиваюсь к Варе и смотрю на нее. Взгляд злой, ненавидящий, на таком до боли любимом лице. Господи! Это жестоко. Я подхожу к нейпрактически вплотную, замечая, как напрягся сзади Кевин.

— Зачем ты явился сюда? Твое счастье, что ты не застал Аню! Ведь я могу обратиться к Архивариусам с обвинениями.

— Давай. Обратись. Хочешь сам вызову их? Только это ничего не изменит. — Я вижу, как выгибается бровь от удивления на лице Варвары. — Я от твоей сестры не откажусь.

— Хм… С чего вдруг? Все еще надеешься переделать ее в Инквизитора? Она будет Химерой, Оденкирк.

— Плевать, кем она будет. Так же плевать, как твоему Ганну, что ты Химера.

— Любишь? — Она смотрит пронзительно, тяжело. Будто на меня направлено дуло. Я выдерживаю этот взгляд. — Она замуж выходит…

Похоже, это был последний аргумент против меня. Но для меня этот пустой звук. Незначащий.

— А любит ли она его?

Молчит, пытается вернуть ту жесткость и пронзительность взгляду. Но я задал правильный вопрос, и вместо того, чтобы был сломлен я, сдает позиции Варвара.

— Ты хорошо устроилась. — Я киваю в сторону Ганна, намекая, что сзади нее стоит Инквизитор, который любит и даже предал своих ради нее. — Так почему сестре не даешь покоя?

Не дожидаясь ответа, обхожу злую девушку и покидаю комнату, под молчаливый взгляд Кевина. Варвара — истинная эгоистка. Химера. Что с нее взять? Выйдя на площадку, чувствую горькое черное разочарование. Я снова опоздал! Опять Мелани ускользнула.

Я закуриваю, стоя на лестничной клетке в тот момент, когда ко мне выходит Кевин.

— Не знаю когда, но, наверное, скоро окажусь в «Альфа». Могу передать что-нибудь Ане…

Я киваю в знак благодарности, но давая понять, что не надо.

— Аня считает, что ты от нее отказался.

— В смысле?

— В смысле, что ты ее не любишь, сдался. Сегодня ночью перед отлетом призналась.

— Значит, есть еще один повод поговорить. Спасибо. — Я нервно тушу окурок о ботинок, но не выкидываю. Мусорить не собираюсь здесь. Тем более рядом с квартирой Химеры.

— Она дала клятву на крови Савову.

— Что? — Я не верю услышанному.

— Он заставил ее дать клятву на крови, что она выйдет за него замуж.

Не сдерживаюсь, и магия всплескивается во мне и выражается в виде силового удара по перилам — волна проходит, скривив их, с неприятным скрипом и скрежетом.

— Полегчало?

— Да. — Отмечаю, что действительно злость немного отпустила. — Спасибо за информацию.

Ничего… Я разберусь и с этим. Надо только найти Мелани.

И быстро спускаюсь по лестнице, включая мобильник, где на дисплее высвечиваются пропущенные звонки и одна многозначительная смс от Клаусснера: «F**CK YOU ODENKIRK!!!!»

Давай знакомиться

Я их ненавижу. Всего неделя пребывания в клане Альфа и я понимаю, что

Я И Х Н Е Н А В И Ж У.

Даже на Начале и в обществе Химер из кланов Воронов и Теней, я не испытывала такой брезгливости и неприязни. Их всего пять человек — пять любимчиков Виктора Савова, которому пророчат здесь карьеру Второго Темного клана. (Он и так считается правой рукой Моргана, но не официально и без прохождения обряда Темного).

Отвратительные люди. Три мужика с маслеными взглядами постоянно смотрят так, будто раздевают: Том, Майкл и Митч. И им плевать, что я будущая невеста Виктора. Есть еще Дэвид — безумный тип. Вездесущий, с тупыми шутками и с ужасно длинной челкой. Последняя, кого я ненавижу больше всех, и у нас это взаимно — Лола Карранца. Она невзлюбила меня с первой же минуты, как я переступила порог особняка.

Дом находился под раскидистыми пальмами в Редондо-Бич Лос-Анджелеса в паре шагов от пляжа и набережной с кучей ресторанов. Однажды, помню, пошутила Виктору: почему они не в Бел-Эйр среди особняков звезд, на что мне был дан ответ, что так проще затеряться и не вызывать подозрений у смертных, но если я захочу, то после свадьбы можем купить там дом. А я не хотела. Даже замуж выходить не желала. Лишь успокаивала себя мыслью, что в 21 веке развод — как поход к стоматологу с зубной болью. Дом у Альфа был красивый: бежевого цвета с белыми бортиками и колонами. Внутри пахло ковролином, деревом и чем-то приторно-сладким.

Том и Майкл встретились нам в гостиной за просмотром какого-то шоу, где зрители визжали и улюлюкали на жестокие шутки ведущего. Парни были большие, накаченные, загорелые, с отсутствием души в глазах. Затем к ним присоединились Митчелл, Дэвид и Лола.

Всё это напомнило, как меня представляли в Саббате. Только Инквизиторы меня опасались, здесь же — будто попала в ловушку: их взгляды оценивающе шарили по мне, а на лицах присутствовала хищная ухмылка.

— Это Анна. Моя невеста. — Виктор произнес, не скрывая своего удовольствия, положив руку на мои плечи и слегка поцарапав ремешком от железных часов. — Я смотрю, у нас новый ковролин в гостиной. Решили обновить интерьер?

Пять Химер неприятно заговорщицки переглянулись.

— Старый испачкался. Не хотели дорогую гостью оттолкнуть своей неряшливостью. — Том подошел и, соблазнительно заглядывая в глаза, галантно коснулся губами моей руки.

Тут же возникло непреодолимое желание вырвать руку и сбежать, спрятаться. Если мужчины рассматривали меня, не скрывая своих раздевающих взглядов, то Лола смотрела ненавидяще и зло, хотя видела меня впервые.

— Пойдем, Анна, я покажу твою комнату. — Виктор покровительственно положил мне руку на плечо. Я даже не была против — только за, потому что так я чувствовала, что в относительной безопасности. Казалось, дай этим пятерым команду, они накинулись бы и растерзали меня, как собаки. Я услышала вдогонку злой голос Лолы, когда начали подниматься с Виктором по стеклянной лестнице:

— Не понимаю, зачем ей комната, если не будет вылезать из постели Савова?

Разобрать, что парни ответили, не удалось из-за резкого взрыва хохота. Виктор, заметив, что я рефлекторно оглянулась, прижал меня сильнее и небрежно чмокнул в макушку.

— Не обращай на этих бесов внимания. Тебе здесь понравится.

Моя комната была, как на присланной фотографии Виктором: светлая, в классическом стиле, кровать с балдахином, зеркало, свечи, телевизор — всё пропитано шиком и желанием выделиться. Здесь должна обитать гламурная дива с силиконовой грудью, большими губами и наращенными волосами, а не серая мышь Анна Шувалова. На красивом стеклянном столике стоял огромный букет бордовых роз, которые своим сладким ароматом наполнили всю комнату, будто они хозяева этого пространства. Где я только ни жила: и в обшарпанной палате больницы, и в маленькой квартире, и в огромном старинном замке, но еще не жила в комнате, похожей на дорогой отель. Впечатляет!

— Как тебе?

— Красиво! — Я улыбалась, переминаясь с ноги на ногу в нерешительности. Виктор с загадочной улыбкой начал, как фокусник, открывать ящики и шкафы. В платяном висело большое количество одежды с бирками, там же стояли туфли: к моему огорчению, много пар со шпильками. В ящиках было всё. Он даже о лаках для ногтей подумал. Не комната, а сказка!

— Здорово! Спасибо тебе большое.

— Всё для моей девочки. — Виктор промурлыкал мне на ухо и нежно поцеловал в губы, наслаждаясь произведенным на меня эффектом. После чего со словами: «Отдыхай и наслаждайся» — скрылся за дверью.

К сожалению, это единственное, что было хорошим за мое пребывание в клане моего жениха. Виктор уехал на Начало сразу же на второй день, бросив меня одну в незнакомом месте с незнакомыми людьми. Стоило ему покинуть дом — понеслось. В первый же день я слышала ужасную ссору на кухне кухни между Лолой и Томом из-за того, что парень положил отрубленную голову козла на ее полку в холодильнике, и всё это под дикий сумасшедший хохот Дэвида.

Здесь не ели за единым столом, как в Саббате: у каждого была своя еда. Холодильник напоминал склад пива, мороженого, шоколадок вперемешку с пакетами крови. Стоило мне выйти из своей комнаты, как тут же чувствовала, что за мной следят. Особенно Майкл Слэйд с даром дышать под водой.

«Какой странный дар»… — Я пыталась понять, как его применить.

«Зато нельзя утопить эту сволочь». — Хмыкнул Савов, нажав на кнопку пульта и переключив канал.

Здесь каждый странный. Второй, кто был бездушным после Майкла, Томас Мальте, похожий на итальянца с черными жгучими глазами, насылающий темноту своим даром. Они постоянно держались вместе с Майклом. В первый же вечер после отъезда Виктора они притащили двух дам и стали забавляться с ними. Те орали на весь дом, будто в дешевом порно, вызывая у меня желание найти в доме оружие и пристрелить их всех. Кстати, в этот момент кроме них и меня никого не было. Я думаю, они даже не знали о моем присутствии, иначе, боюсь, всё было бы куда хуже, чем просто дикие животные крики девиц…

Митчелл Такер или Митч с карими глазами и сладким парфюмом, тихий, вечно держащийся от всех в стороне. Как я поняла, у него дар суккуба. «И ему все равно на кого применять: на женщин ли, мужчин, лишь бы цель была достигнута». Так охарактеризовал его Виктор, не удосужившись уточнить, что это за цели.

Дэвид Деннард еще одна странная личность: весь татуированный с длинной неприятной челкой, очень светлокожий по сравнению с другими, тощий, с синяками под глазами, в ушах туннели. Мне кажется, он или наркоман, или токсикоман. Слишком заторможенные движения и резкие смены настроений: то хохочет, то поет, то сидит в уголке колдует на свечках.

И самая неприятная тут — это испанка Лола Карранца, с большими черными и злыми глазами, как у рассерженной кошки, вечно недовольная и много возомнившая о себе.

Все произошло на третий день отсутствия Виктора в клане.

— Ну что, киса? Давай знакомиться! — Сзади на меня навалился парень, схватив за плечи и прижимая к себе, при этом громко чавкая жвачкой мне в ухо. — Говорят, у тебя дар регенерации. Будешь медсестрой для меня? Полечишь, киса?

Он стал тереться своей промежностью о мое бедро, тем временем как руки соскользнули с плеч и схватили за грудь. Кровь от ярости и неприязни жаром прилила к лицу.

— Конечно! С удовольствием тебе отрежу что-нибудь.

Я пытаюсь вырваться из хватки, яростно отпихиваясь и отбиваясь, под ухмылку и чавканье Майкла. Высвободившись, отлетаю на достаточное расстояние и смотрю в его бездушные серо-зеленые глаза. Майкл Слэйд огромный накаченный детина с квадратной челюстью и короткими темными волосами смотрит в упор, охально облизываясь.

— Я всё Виктору расскажу. — Это единственный аргумент, который могу сказать в свою защиту.

— Давай. Расскажи. — И он, смеясь, уходит, оставляя меня разъяренную и смущенную в коридоре. От безысходности хочется убить кого-нибудь или расплакаться. Ну почему я не ведьма еще? Я бы точно применила бы заклинание пут на этого типа и с удовольствием посмотрела бы, как бы оно его душило.

Собравшись с мыслями и постаравшись успокоиться, направляюсь в кухню, чтобы найти хоть что-нибудь поесть. В принципе, там есть моя полка, которую Виктор заботливо наполнил провизией. Но лишний раз выходить из комнаты не хочется. Для меня это равносильно подвигу.

Прошмыгнув на кухню, застаю Лолу, которая сосредоточенно сцеживает из пакета кровь в кружку; запах витает в кухне, неприятно щекоча нос. Отвратительно!

Попытавшись быть незаметной, отворачиваюсь к холодильнику и заглядываю туда. На полках куча всего, на моей тоже много непонятных коробок с яркими названиями и картинками. Порывшись, нахожу шоколадку, яблоко и йогурт — сойдет. Потом найду еще чего-нибудь… Довольная уловом, закрываю холодильник и разворачиваюсь, чтобы уйти, но на меня тут же опрокидывается что-то холодное и склизкое.

— Ай!

— Смотри куда прешь! — Я таращусь на себя и понимаю, что меня окатили кровью. Лола злобно сверкает глазами, еле сдерживаясь, чтобы не наорать на меня. Хотя виновата она, у меня на спине глаз нет.

— Прости. — Я бормочу, пытаясь отлепить мокрую майку от себя. В нос ударяет кисловато-металлический запах крови.

— А тебе идет этот цвет. — Я поднимаю взгляд и вижу довольную улыбку Лолы.

— Я рада, что тебе нравится. — Выпрямляюсь и гордо задираю подбородок. После чего удаляюсь, оставляя на полу кровавые следы, а также расплескавшийся йогурт и яблоко с шоколадкой у холодильника. Прощай мой обед.

Матерясь по-русски на чем свет стоит, злая, как черт, иду в душ. Раздевшись, кидаю вещи в мусорную корзину — испорчены. Даже не собираюсь отдавать в химчистку.

Душ теплыми струями льется по моему телу, превращая воду в бордовую. Противно. Всё это напоминает, как Рэй вымывал змеиную кровь из меня. Яркие воспоминания вызывают спазм тошноты, и я брезгливо закрываю глаза. Спокойно, Аня, спокойно! Это все было. Змеи уже в тебе нет. Рэй убил ее. И то, что у ног твоих шевелится, это просто вода… Просто вода…

Шевелится.

Я открываю глаза и застываю от ужаса — мои ноги опутывают змеи. Они черные, блестящие, клубятся возле меня, перекатываясь своими тугими чешуйчатыми телами. Я издаю вопль, мое тело сковывает паника. Не вылезаю, а выпрыгиваю из ванной, поскользнувшись на кафеле и упав, больно ударившись плечом о пол. Вылетаю в комнату и снова захожусь в крике: я в Саббате, но не в своей солнечной комнате, а в темноте, где тысяча огненных глаз смотрят на меня, а на дощатом полу у кровати лежу я — мертвая, с трупными язвами и червями внутри. Прочь! Прочь отсюда!

— Рэй! — Я зову своего защитника. Но, выбежав в коридор, снова оказываюсь в Лос-Анджелесе в клане Альфа. Передо мной немыми свидетелями моего позора стоят все мужчины дома и заходящаяся в хохоте Лола.

— Деточка, ты ничего не забыла надеть? — И снова её хохот. Майкл и Митч, не стесняясь, нагло шарят взглядами по моему нагому телу. Меня же трясет от ужаса. Я пытаюсь стыдливо закрыться, прислонившись к стене, но возвращаться в спальню боюсь, да и не могу — ноги не слушаются.

— Разве Виктор не говорил, чтобы ее не трогали? — Голос Дэвида Деннарда звучит неприятно и так довольно, будто Лола сделала ему неожиданно приятную услугу.

— Да ладно, ребята! Как она верещала! К тому же голая выскочила! Ведь смешно!

— Ты права, Лола. Сейчас будет смешно. — Том Мальте поворачивается к ней и смотрит своими черными глазами, и внезапно Лола вскрикивает, будто слепая, выставив руки вперед. Мальте зачем-то ослепляет ее.

— Пойдем. — В этот момент ко мне подходит Митчелл и, грубо схватив за плечо, утаскивает в спальню. Я, ничего не понимая, смотрю на ослепшую Лолу, которую окружают четверо мужчин, словно голодная стая волков.

— Ребята, я же пошутила! С ней ничего не случилось!

— Она вверена мне, и отвечать за нее тоже мне. А ты, сучка, сейчас пошатнула доверие Виктора. — Все тем же противным голосом говорит Деннард. В этот момент перед моим носом захлопывается дверь спальни, и я уже не могу наблюдать, что происходит в коридоре. Я недоуменно таращусь на Митчелла, который, как ни в чем не бывало, смотрит прямо в глаза.

— Оденьтесь. — Он скользит взглядом по моему телу, задерживаясь на моей обнаженной груди и тому, что ниже. Вспыхнув от смущения, я кидаюсь к комоду и хватаю первое попавшееся. Скрываюсь в ванной, лишь бы не видеть Митчелла. И только закрыв дверь, понимаю, что я снова там, где змеи. Осторожно, готовая нестись очертя голову, куда угодно, лишь бы подальше от рептилий, заглядываю внутрь ванны. Змей нет, будто это был сон и я их не чувствовала на своих ногах. Чертовщина какая-то! Их что? Всех смыло? Но нет никакого желания оставаться тут, даже без змей. Поэтому быстро начинаю одеваться, натягивая на мокрое тело джинсы и майку.

Резкий женский вопль проносится по дому, от которого кровь стынет в жилах. Лола заходится в крике и мольбах.

— Что вы с ней делаете? — Я вылетаю из ванны и кидаюсь к двери, но меня с легкостью перехватывает Митчелл и грубо толкает на кровать. Я неуклюже плюхаюсь, смотря в черные глаза Такера.

— Даем урок. А вам лучше сидеть здесь. Не заставляйте меня, Анна, применять колдовство или дар. Напоминаю, я суккуб: мне девушки сами сдаются без боя.

Он хитро улыбается, намекая, что с легкостью заставит меня не только раздеться, но и отдаться ему тут же, на кровати.

— За что вы с ней так?

— А ты разве не поняла? Она создала для тебя иллюзию страха. И сейчас расплачивается за столь неудачную шутку.

Он говорил со скабрезной улыбочкой, глядя мне в глаза, пока за дверью кричала Лола.

Иллюзия страха… Вот что это было в ванной. Ни Саббата, ни мертвой меня, ни змей в душе. Иллюзия страха — дар Лолы.

Внезапно крик девушки обрывается и наступает тишина: пугающая, неожиданная, от которой сердце замирает и забывает, как нужно биться. Неужели ее убили?

— Что с ней? — Я шепчу от ужаса, в то время как Митчелл разворачивается и с отсутствующим видом идет к двери. Он открывает ее, и я вижу в коридоре, лежащую на полу, Лолу — она постоянно всхлипывает и пытается закрыть лицо руками, будто от ударов. Над ней стоят парни и смотрят сверху вниз.

— Ах, Лола, Лола. — Цыкает Деннард и качает головой, как расстроенные родители своим маленьким детям. — Включай ей свет, Томас. Пускай прозреет.

Мальте слушается и отпускает дар, удаляясь куда-то вниз вместе со своим дружком Майклом.

В коридоре остается только Дэвид, который выглядит, по сравнению с другими мужчинами, мальчишкой. Но опасным мальчишкой, который в любую минуту может выхватить перочинный нож и всадить тебе меж ребер. Он отрывает взгляд от лежащей Карранца и смотрит прямо на меня.

— Она тебя не тронет больше. — Он, мотнув головой, пытается убрать прядку с глаз, затем, перешагнув через всхлипывающую Лолу, спускается вниз. Я с ужасом смотрю на Митча, который скучающе изучает плакат с Одри Хепберн на стене.

— Вы чокнутые все! ЧОКНУТЫЕ! — И я срываюсь с кровати, проносясь мимо заплаканной и дрожащей Лолы, по стеклянным ступеням лестницы, где все еще видны мои кровавые следы. Бегом! Наружу! Подальше от них!

Мокрые волосы, спутавшись, теперь неприятно липнут к майке. Меня всю колотит. Иду вперед, не разбирая дороги. А люди кругом ведут себя, как обычно — расслабленно бродят по улицам, о чем-то говорят, кто-то звонит по телефону, кто-то молча шагает по своему маршруту. Я же не могу взять в толк, что у них жизнь идет спокойно, своим чередом, а я словно из ада вырвалась.

«А ты разве не поняла? Она создала для тебя иллюзию страха».

Это все была иллюзия. Обман, соединившийся из дара Лолы и моего подсознания. А мне плохо по-настоящему! Трясет и знобит. На ладонях свежие зарубцевавшиеся шрамы после ножа и клятвы, которые, славу Богу, не открылись, но ноет плечо после удара. В висках стучит кровь. Слабость окутывает меня, что нет сил идти дальше, поэтому просто сажусь на каменную выступающую часть забора. Хочется к кому-то родному, своему уткнуться в плечо и спрятаться. К Варе, к Рэю или Кевину… Хоть к кому-то! Чтобы пожалели и успокоили.

Обхватив себя руками, пытаюсь справиться с дрожью, закрываю глаза и стараюсь вспомнить хоть что-то хорошее. А ведь было! Где-то на задворках памяти, размытое демоническим бредом, вспоминаю нежный голос Рэя, когда я умоляла его остаться:

— «Не уходи… не бросай…»

— «Не брошу. Я тебя нашел. Разве могу теперь бросить?»

— «Мне плохо».

— «Я знаю. Потерпи, ты только борись».

У меня было солнце. Был тот, который говорил, что всё будет хорошо, когда на самом деле все было отвратительно плохо. Я умирала. И он знал тогда об этом. «Ты только борись», — это посильнее любого заклятия и дара в мире. У меня было солнце… А луна видна лишь благодаря его свету. Нет солнца — ничего не будет, всё исчезнет. Вот и я пропадаю… Зачем повелась в суде на сомнения? Почему не слушала себя?

— Мисс, вам плохо?

Я поднимаю голову, передо мной стоит огромный толстый парень, который тревожно вглядывается в мое лицо.

— Вам вызвать скорую?

На мгновение эта мысль кажется здравой и хочется сказать «да». Но я же не больна! С ушибленным плечом в больнице не держат.

— Нет, спасибо. Просто я немного расстроена.

Он кивает в ответ и удаляется тяжелым переваливающимся шагом. Я начинаю оглядываться, внезапно осознав, что действительно выгляжу больной: сижу у забора со спутанными волосами, наверное, бледная, как поганка, дрожащая в ознобе. И тут на противоположной стороне замечаю Дэвида, который жует жвачку и в руках крутит что-то — играется. Меня обуревает злость на него, на всё, что творилось, за то, что сижу тут и жалею себя. Довели, демоны!

Поэтому я встаю и иду к нему. Заметив мое приближение, он тут же выпрямляется и на лице появляется идиотская ухмылка. Желание врезать ему по роже непреодолимо!

— Я, как поняла, тебе меня Виктор вверил. Так?

— Ну? — Он смотрит недоверчиво с прищуром, ожидая продолжения разговора.

— Есть хочу. А я так и не поела из-за этой чокнутой Лолы.

— И что?

— Накорми меня.

— И что мне за это будет?

— Вселенская благодарность. Или по приезду Виктора расскажу, что не особо берег его невесту. Савов не терпит хлам. Так что не превращай меня в него.

Он смотрит и противно чавкает. Теплый ветер с набережной усиливает аромат океана.

— Пойдем.

Деннард разворачивается, снова мотнув головой, чтобы челка не лезла в глаза, — подстригся бы, если так мешает! — и идет пружинящей походкой вниз по улице. Я иду рядом, отмечая, что мы выглядим сейчас, как два наркомана на прогулке: оба худые, бледные, один весь в татуировках, другая — со спутанными волосами и красными глазами от слез.

Пройдя улицу, мы выходим к набережной, где стоит обалденный запах жареных сосисок, барбекю, выпечки и прочего. Из радио доносится заводной ритм песни.

— Заходи. — Мы входим в кафе, сделанное под морской стиль: дерево, спасательные круги, альбатросы и бечевки. Людей немного, что уже хорошо. — Заказывай.

Отбросив стеснение, с наглым видом у вежливого официанта в пилотке набираю кучу всего: салаты, рыбу, картошку, кока-колу, десерты. И плевать на всё. Деннард даже ухом не ведет, будто ожидал такое от меня. Мы садимся в угол, чтобы нас меньше всего было видно. Молчим. Я начинаю первая разговор:

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать. — Ха! Теперь понятно, почему он кажется таким молодым. Дэвид и вправду еще мальчишка!

— Давно в Альфа?

— Год.

— Какой дар?

— Усиливаю восприимчивость к магии и дарам. — Он чему-то смеется, становясь похожим на психа.

— Чего смеешься?

— Просто вспомнил Лолу.

— Что вы с ней делали?

— Ничего. Просто с помощью заклинания магической иглы кололи. Легонько так.

— И ты усиливал восприимчивость? — Я сразу вспомнила дикий крик девушки, от которого кровь стыла в жилах, будто ее там пытали. Деннард кивает.

— Ей казалось, что мы ее режем.

Я не успела показать всю свою неприязнь к ним и вообще хоть что-то ответить, как принесли мой заказ. Передо мной оказалось много тарелок с восхитительно ароматной горячей едой. Желудок застонал в предвкушении пира. Я, словно не ела несколько дней, накинулась на пищу. Только, когда смела пару салатов и уже доедала картошку, заметила, что Дэвид что-то втихаря сыпет себе в стакан с мохито, после чего выпивает.

— Что это? Дурь?

— Хочешь, и тебе насыплю? — Он заговорщицки подмигивает, показывая уголок пакета с порошком в своем кармане.

— Нет. Спасибо.

Все-таки наркоман. Жаль. Значит, считай, жмурик. Неужели все так плохо в Альфа, что меня Савов доверил наркоману?

— А тебя не смущает, что сейчас середина дня?

— Нет. Поверь, это легкий. Один мой друг его делает. Расслабляет, но не глючит.

— А ты напряжен?

Он смеется на мой вопрос. А я продолжаю есть, но уже не с той скоростью, потому что чувство насыщения быстро переходит в ленивую истому и тяжесть желудке. Хочется теперь завалиться на бок и уснуть. Можно прямо здесь.

— Лола давно у вас?

— Нет. Вместе со мной пришла в клан.

— Что она меня так невзлюбила?

— А ты у нее Савова украла! — И ржет, будто ненормальный.

Неожиданно, если честно. У меня, оказывается, есть соперница. Я готова уступить Савова ей взамен на свободу от клятвы. Может, стоит предложить? Не глупи, Аня, не глупи. Виктор не согласится.

— Она влюблена в него?

— Ага. Так что, когда она рядом, держи ее в поле зрения, а под подушкой спрячь нож. Желательно заговорённый.

— Спасибо за совет. Расскажи про остальных.

— А чего рассказывать-то?

— Меня все видели голой. Я требую взаимного стриптиза. — Не знаю, но я словно стала бесстрашной и острой на язык, пройдя приступ панической атаки. Мне уже ничего не страшно. Даже, если снова появятся змеи, я руками буду их уничтожать. Слишком много ярости, гнева и унижения накопилось во мне. Теперь это выплескивалось в подобие наглости и едкого сарказма. — Ну же, Деннард, расскажи мне: кого стоит бояться и какие ножи затачивать! Я понимаю, что вы не святые, мне интересно, кто и чем живет.

— Окей. Спрашивай.

— Начнем с бездушных. Зачем Виктору держать Майкла? Ведь он же имеет бесполезный дар! Дышать под водой, так ведь?

— Совет первый: никогда не говори, что у Майкла бесполезный дар. Совет второй: не ходи купаться, когда его дома нет — на дно утащит.

— И часто утаскивает?

— Часто. Провинившихся из Альфа, заказ на кого-нибудь, Охотники часто забегают на серфинг. Вот Майкл и старается. А что? Магия не использована. Человек тонет сам. Никто не догадается.

— Шикарно. — Я что-то в этом роде и ожидала услышать. Теперь я четко осознаю, что клан Альфа недалеко ушел от Воронов с безумной маньячкой Наталией. — Томас Мальте? Виктор говорил, что он насылает Тьму Египетскую?

— Ага.

— И сколько человек?

— Десять.

— Круто! А кому он душу продал и зачем?

— А хрен его знает! У него сама спроси. — По радио затянулась песня Lana Del Rey «Young and beautiful», отчего Деннард растёкся на своём кресле и расплылся в блаженной улыбке, подпевая тягучему томному голосу певицы. Кажется, наркотик подействовал.

— Позавчера Томас и Майкл девиц притащили в дом и устроили оргию.

— Да, бывает… Эти двое любят трахаться… Особенно Майкл… «Будешь ли ты все так же любить меня, когда я перестану быть юной и прекрасной?». — Последнее он пропел, вторя низкому голосу из радио. — Держись подальше от Майкла… Он любит всё, что движется, и имеет всё, что похоже на женщину.

— Думаешь, он покусится на невесту Виктора?

Деннард кивает, блаженно щурясь и мурлыча под нос.

— А Митчелл? Он суккуб. Мне стоит его бояться?

— Митч любит мальчиков. Хотя часто работает и для девочек. — Он неприлично ржет. — Прикинь, Такер любит волосатых и чтобы его!

— Гадость какая. — Я еле сдерживаюсь от омерзения. Хотя не против гомосексуалистов. Но сама мысль, что Митчелл без разбора и без чувств, как животное. Фу! Какие же противные мужики-Химеры. Действительно Дорианы Греи. Дай им возможность, они бы женились только на себе и любили бы только себя, притом физически тоже. Вот он — мир без правил и морали. — А что означает «работает»?

— Ну, соблазняет по наводке. Чего непонятного? — Песня закончилась и Деннард явно заскучал. Он сидел, развалившись, на кожаном кресле в расслабленном состоянии и медленно моргал.

— Ты случаем не вырубишься тут? Я тебя тащить не буду. Кину, как только отрубишься.

— Не боись… Всё в порядке…

— Мне скучно.

— И что?

— Развлеки меня.

Он снова неприлично ржет.

— Ты сама отказалась от чудо-порошка.

— Мне не нужен порошок. Я хочу развлечься. Поиграем в «Криминальное чтиво»? Я — Ума Турман, ты — Траволта. Савов меня тебе доверил. Подумай: чем лучше будет мне, тем лучше будет и тебе. Я обязательно расскажу Савову, каким ты заботливым был со мной. Перед Виктором выслужишься.

— И чего? Потанцевать хочешь?

Я мысленно прикинула этот вариант. На самом деле мне хотелось использовать свою власть по ряду причин, но самое главное — в отместку за эти три дня и пережитый ужас. Пока Деннард в моей власти, я хочу выжать максимум.

— Хочу потанцевать…

— Сегодня ночью будет вечеринка у Патриций. Правда, Инквизиция рядом будет. Любит она кружить возле нас. Пойдешь?

— Конечно.

— Заметано! — Он внимательно смотрит своим помутневшим взглядом, где зрачки стали, как его туннели в ушах — такие же большие и пустые. — А ты клевая!

Внезапно. Я улыбаюсь этому сомнительному комплементу.

— Нравлюсь?

— Ага. И тело у тебя классное. Правда, тощая. Но мне нравится. А шрамы откуда?

— На меня здание упало.

Он внезапно начинает так смеяться, будто я сказала умопомрачительную шутку. Хохочет, задыхаясь и утирая слезы.

— Здание?

— Ага. Инквизиторы сделали облаву на стройке. Одна из Химер самовзорвалась. Вот на меня бетон с арматурами и посыпался. Сильно поломало. Еле выжила. Шрамы остались, как воспоминание об облаве…

— Жалеешь? — Он внезапно стал тихим и голос приобрел грусть и хрипотцу, что захотелось откашляться.

— О чем?

— Что тебя не убило тогда?

Я замолкаю. Черт! Деннард первый, кто догадался об этом. Ведь, если бы убило, ничего бы не было. И все жили бы как раньше — каждый в своём мире, не пересекая черт и сторон.

— Есть немного, Дэвид… Иногда жалею.

Essentia omnium

Мобильник на дисплее показал несколько пропущенных от Субботиной. Стало тревожно.

Я позвонила, зная, что в Москве сейчас ночь. Но вряд ли Нина спит.

— Да?

— Ты звонила.

— У меня книга по кинетике.

— И? — Мое сердце учащенно забилось.

— Есть рецептик.

— Сможешь доставить?

— Угу. Я подумаю, как к тебе прорваться. Надо путь прикинуть и проложить через порталы.

— Отлично! Ты золото!

— Ага. — Я думала, что она повесит трубку. Но на том конце все также молчали.

— Нина?

— Слушай, ты в курсе, что твоя сестра и ее Инквизитор приступили к тренировкам?

— Тренировкам?

— Понятно. Не в курсе.

— Что за тренировки?

— Дары разрабатывают.

Варя разрабатывает дар? Это как? Крыс по одной убивает? Да и она не хотела его расширять. А Кевин при чем тут? У него же дар и так сильный! Я вспоминаю, что разговор с сестрой после отъезда был странный, куцый: привет-как доехала-пока.

— И что за тренировки?

— Не знаю. Просто зачастили к Наталье.

— Они что? Убивают людей для нее? — Я в ужасе представила, что могло прийти маньячке-сестре Марго.

— Не знаю. Но выглядят оба не ахти. Ладно. Давай там. Скоро встретимся.

В трубке пошли частые гудки. Первым желанием было набрать Варю. Но потом вспомнила, что в России ночь. Так что лучше переждать. Позвоню позже.

В доме было тихо. Я не видела никого из Альфа. Звонил Виктор и спрашивал как дела, нагло соврала, что всё хорошо. От нечего делать после кафе с Дэвидом бродила по набережной, слушая океан, вдыхая соленый воздух. А придя домой, вовсе завалилась спать.

— Ну что, Ума Турман, готова?

В мою комнату заглядывает Деннард. Его челка внезапно оказалась окрашена в разные цвета, от чего пошла ассоциация с одной лошадкой из мультика «Милая Пони». Интересно, Дэвид в курсе, что вызывает такие сравнения? А сам весь одет в черное, с белыми кроссовками на ногах. Видно, что шмотки новые и дорогие.

— Да.

Одета я не для вечеринки. И плевать. Шли мы молча несколько улиц вдоль побережья, пока не увидела дом с мерцающими занавешенными окнами и не услышала дискотечный бит — там явно шло веселье. На дворе стояла ночь. От дома разило темной магией, которая глушила смертных посильнее доносившейся музыки. Явно кто-то из Химер выпросил у Сената Отвод глаз для смертных. Завтра вся улица проснется с головной болью и не выспавшаяся, но вспомнить о вечеринке не сможет. А вот и церберы! Инквизиция всегда патрулирует такие санкционированные Химерские вечеринки. Такие праздники называют еще «Русскими рулетками»: все Химеры напиваются, ширяются, а потом начинают мракобесить под носом у Инквизиторов. Задача — не быть пойманным и не быть сожжёнными. Многим не везет и «русская рулетка» выстреливает — либо на костер, либо наказание.

Чем ближе подходила, тем больше задавалась, зачем я туда иду. Не любитель шумных компаний, но мне почему-то хотелось в народ, побыть посторонним наблюдателем, в конце концов, хоть как-то выплеснуть набравшийся негатив за последние дни.

Здесь было пафосно. Войдя внутрь дома, увидела гламурную молодежь, разодетую в пух и прах, танцующую и смеющуюся. Глядя на них, понимаешь, это не те колдуны-недоучки на тусовке у Владика. Здесь, похоже, элита и любимчики Высших.

— Какая красотка! Твоя?

На мне повисает блондинка вся в блестках и с алыми губами. От нее разит сладкой ванилью и потом.

— Знакомься. Это Анна — невеста Савова. Калипсо или Роуз МакКарти, хозяйка тусы.

После того, как Деннард произнес мое имя и чья я невеста, лицо Калипсо изменилось: улыбка стала еще слаще, а глаза заблестели странным маниакальным блеском. Она теперь рассматривала меня, как редкий ценный экспонат.

— Калипсо, есть пробирка?

— Конечно! — Она срывает с пояса что-то тонкое и длинное и протягивает Дэвиду. В начале я подумала, что это украшения на поясе, но, приглядевшись, поняла, что это тоненькие цветные пробирки. Дэвид берет у Калипсо пробирку, срывает пломбу и ссыпает порошок себе на язык. Всё ясно — наркотик. — Хочешь?

— Нет, спасибо. — Я отказываюсь.

— Возьми, расслабься! — Калипсо и Дэвид смеются на мой отказ. «Хозяйка тусы» протягивает мне, держа в своих пальцах с ярко-розовыми неоновыми ногтями, наркотик.

— Нет.

— Ну как хочешь! — Деннард выхватывает у Роуз-Калипсо пробирку и съедает и эту порцию порошка. Я, не дожидаясь его, разворачиваюсь и прохожу вглубь дома. Комната сплошь кишит людьми, впереди виднеется танцпол, специально оборудованный для вечеринки. По стенам развешены флажки и растяжки «С Днем Рождения, Джей».

— Ты хотела танцевать. Вперед! — Деннард дергается рядом со мной в такт музыке. Я замечаю, что все танцующие здесь под наркотиками — странные заторможенные движения и тупое блаженное выражение на лицах. Вдоль стены стоят закуски, алкоголь и много-много пробирок. Все горит неоном, фосфоресцирует.

— Кто такой Джей?

— Брат Калипсо. У него днюха сегодня!

— И где он?

— Не знаю. Наверное, с Лолой.

— Они вместе? — Деннард кивает, закрыв глаза и танцуя.

— А еще кто здесь?

— Не знаю. — И Деннард оставляет меня, войдя в круг танцующих, при этом делая странные движения. Я начинаю обходить комнату по периметру, пока не замечаю Майкла Слэйда, который стоит без рубашки и с закрытыми глазами, откинувшись к стене, весь измазанный фосфоресцирующей краской. Ощущение, что это не человек, а статуя или манекен: рельефные мышцы, недвижимое тело. «Обдолбан», — проносится в голове. Я пячусь. Но он медленно открывает глаза, словно чувствует, что я на него смотрела, и ловит мой взгляд. Тут же расплывается в хищной улыбке. Становится жутко, что я тут же разворачиваюсь и быстро ухожу из комнаты, стараясь затеряться в толпе. Выйдя в гостиную, плюхаюсь на диван, рассматривая гостей и наблюдая, чтобы Майкл за мной не последовал и не искал. Рядом со мной сидит парень и сосредоточенно плетет вязь заклинания. Странный, ушедший весь в себя, не замечающий никого и ничего, будто музыка, долбящая по ушам, ему не мешает. Пытаюсь разобрать, что за заклинание плетет, но оно мне незнакомо. Вязь странная, сложная, но красивая. Почему-то идет аналогия с энергией растений — такая же пульсирующая жизнью. Вязь переливается и клубится в его руках, пока сам парень сосредоточенно что-то нашептывает.

— Как красиво! — Я не сдерживаюсь, почти прилипнув к незнакомцу на диване и наблюдая за плетением. Он медленно поворачивается и смотрит мне в глаза, продолжая шептать заклинание. И улыбается так, будто у нас с ним теперь общий секрет. — Что это?

— Essentia omnium…

Он произносит с восхищенным придыханием, снова погружаясь в плетение чар.

— Суть всего сущего? А разве это не напиток? — Я вспоминаю вечеринку у Владика, когда чуть не глотнула змеиной крови с вином.

Парень смеется надо мной, а я чувствую себя глупой из-за этого.

— Мы ошибаемся. Не кровь — суть всего живого. Кровь лишь материал. Вот она — душа.

Он говорит тихо, тянет каждое слово, видно, что тоже под наркотой, но парень не пугает и не отталкивает этим. Наоборот, такое ощущение, что он достиг просветления и дзен.

— На, — он протягивает мне чары.

— Боюсь, мне сил не хватит поддерживать заряд. — Не хотелось признаваться, что я слаба, как Инициированная, моей магии не хватает спичку зажечь, а тут такое сложное.

— Оно к тебе просится.

— Просится? — Я уставилась на парня, не понимая его. Как может заклинание проситься? Но он, не замечая моего ошалевшего вида, вкладывает заряд в руки. Я охаю. Нереально! Такое ощущение, что я держу что-то сильное и одновременно хрупкое. Так держат новорожденных, так бьется сердце вселенной, так греет любовь.

— Что это? — Действительно, суть всего сущего!

— Душа природы.

— И что с этим зарядом делать? Как им пользоваться?

— Не знаю. Ничего. Оно бесполезно. Я просто люблю его делать и смотреть в центр вселенной.

— Ты нереальный колдун, раз такое можешь создавать!

Меня охватывает ликование и радость, как будто нахожусь на самой высокой точке мира и смотрю оттуда на мир. Заряд щекочет руки, цепляясь за мои пальцы, раскрываясь и клубясь меж моих ладоней. Хочется смеяться. Хочется жить.

Внезапно заряд вспыхивает зеленым и гаснет. Всё. Ощущение ушедшего потерянного чуда.

— Вот и всё…

— Да. Оно долго не держится…

— Откуда ты его взял?

— Прочитал в одной брошюрке по Шамбале. Заменил пару слов и открыл заклинание.

— Ты индуист?

— Не. Просто живущий.

— Ты очень сильный колдун.

— Снова ошибка. Простой.

Внезапно мысль о сильных колдунах напомнила о других.

— Ты слышал про Кукольника и Психолога?

Парень медленно качает головой с улыбкой, будто я его спросила о старых добрых знакомых. Черт возьми! Все в курсе этих двух колдунов, только я — тьма Египетская: ничего не вижу, ничего не слышу?

— Говорят, они крутые. И типа держатся в секрете, но кого не спрошу — все в курсе этих двоих.

Парень смеется.

— Чушь! Об этих двух много сплетен ходят. Многие не верят в их существование, потому что не знают кто и где они.

— А ты?

— Если я их не видел, нет повода не верить. Это, как с Богом. Чертей, сущностей, демонов колдуны видят, когда заглядывают в ад. А вот ангелов видят единицы. Знаешь почему? Потому что они являются только чистым душам. А в наш век нет чистых душ. Вот никто и не видит ангелов, не верят в Бога.

У меня аж челюсть щелкнула! Мы сидим в центре Химерской вечеринки и рассуждаем о вере с неизвестным колдуном.

— То есть ты хочешь сказать, что веришь в существование Кукольника и Психолога, потому что их видят избранные? — Парень кивает, медленно моргая. — Мне сказали, что Кукольник типа вуду-мага: пишет имена и играется.

— Не. Не так. Кукольник не играется. Он создает ситуацию.

— Это как?

— Ну, хочешь ты, например, мороженого. А он делает так, что тебе оно достается. Словами Архивариусов: моделирование ситуации за счёт визуализации через модели кукол. Во!

— Понятно… А Психолог тогда как работает?

— О! Психолог — чувак тонкий! Он — око! — Колдун прикасается пальцем ко лбу в точку между бровями, при этом страшно выпучив глаза.

— Что?

— Око! Видит, как воздействовать на человека. Видит пути решения, ситуации, чтобы создать нужную модель поведения. — Парень растягивает каждое слово, смотря теперь рассеянным взглядом в потолок, при этом водя руками в воздухе, будто он сам сейчас Психолог. — Ты понимаешь? Он — око! А Кукольник — рука! Куда око смотрит, туда рука и тянется…

Пока он говорил, я всё больше приходила к мысли, что он не от мира сего. Сумасшедшим назвать язык не поворачивался, просветленным тоже, наркоман — не про него.

— Ты почему Химер выбрал?

Он впервые смотрит мне прямо в глаза тяжелым неприятным взглядом.

— Не хотел убивать. Да и люблю свободу выбора. Инквизиторы лишены этого. Они куда-то идут, чего-то ждут, кого-то слушаются и убивают.

— Знаешь, Химеры не отличаются от перечисленного тобой.

— Отличаются. Химеры не осудят, если ты захочешь жить так, как хочется.

— Это называется отсутствие морали.

— Я называю это — свободой выбора.

Ясно. Вот и разошлись наши мнения.

— Тебя как зовут?

— Дэррил.

— Ясно. Ну, бывай, Дэррил, ты классный.

Я встаю и протягиваю ему руку для рукопожатия. Он берет меня за ладонь и тут же его взгляд мутнеет и становится с белой поволокой, как у слепых. Я даже не успеваю испугаться и одернуть руку, как Дэррил тут же становится "зрячим".

— Мы еще встретимся, Мелани.

— Нет. Меня зовут Анна.

— Уже нет.

— Ты пророк?

— Не совсем, Мелани.

— Анна!

Но он улыбается безумной счастливой улыбкой, что переубеждать его не хочется. Ладно. Раз судьба нам встретиться, то пускай. Пойду-ка я домой, пора спать. Сегодня был слишком эмоциональный день. Иду в сторону выхода, пропихиваясь через толпу стоящих и беседующих людей, кто-то смеется, кто-то целуется, кто-то пытается напиться, кто-то воздействует на партнера. Внезапно у выхода в коридор что-то острое вонзается мне в бок, я поворачиваюсь и вижу незнакомого парня, держащего в руках пустой шприц. Не сразу понимаю, что к чему, но, когда осознаю, меня прошибает паника.

— Что ты вколол?

— Беги домой, детка, пока не съели. Гав!

Он гогочет, забавляется. Я в ужасе кидаюсь из дома на свежий воздух и прислушиваюсь к себе, к своему организму. Быстрым шагом, пытаясь справиться с паникой, направляюсь в особняк Альфа, в уме прорабатывая, что сейчас приду и вызову скорую, чтобы узнать, что этот придурок вколол.

На улице темно, горят фонари, светятся некоторые окна. В темноте вижу силуэты людей — Инквизиция следит за вечеринкой. Можно к ним подойти и попросить помощи, но вряд ли помогут. Это Охотники, а не спасатели. Я убыстряю шаг, чувствуя, как сердце начинает неестественно сильно колотиться, а перед глазами всё плывет. Свет теперь резонирует и отдается болью в центре зрачка до глазного нерва. Началось! Быстрее бы дойти до дома… Мне кажется или я слышу шепот? Кто-то идет за мной. Обернувшись, вижу коренастую мужскую фигуру. Так и есть! Майкл! Он пугающе большой. У него страшный взгляд. Кажется, ему нужна я. Адреналин в крови вскипает и к панике прибавляется дежавю, будто на меня снова идет облава трех маньяков. Холодный липкий пот. Мои быстрые путаные шаги. И темнота. Животный страх скручивает внутренности, обостряя все органы чувств. Но почему такая длинная дорога? Она же была короче! Я снова оборачиваюсь. Майкл еще ближе. Я спотыкаюсь и падаю. Нет! Пытаюсь встать, но тело не слушается.

— А вот и ты, киса! Ruit! — И меня отшвыривает и прибивает к земле. Я лежу на чьем-то газоне и не могупошевелиться — к заклинанию прибавилась слабость. Силы покидают меня. Пытаюсь закричать, но не получается, словно мне голос отключили — выходит странное шипение, а пред глазами все плывет. Где-то в стороне горит фонарь, его свет то усиливается до рези в глазах, то становится нормальным. — Ну-ка, киса, показывай, что у тебя там? Ты сегодня была потрясающе красива.

Я чувствую, как руки Майкла скользят под майку и начинают шарить по моему телу. Я пытаюсь пошевелиться и отбиться, но ничего не получается. Я плачу от безысходности. И делаю последнюю жалкую попытку, посылаю зов ведьмы, правда, вместо того, чтобы позвать Деннарда, с губ непроизвольно срывается: «Рэй». Силы уходят куда-то. Сознание мутнеет. Я близка к темноте. Майкл тем временем наваливается на меня телом, ерзая от возбуждения, а рука скользит вниз, расстегивает мои джинсы и лезет в трусы. Мерзость! Удушающая тошнота и жар охватывают мое тело.

— Тебе понравится, киса. — Шепчет в ухо ублюдок.

— Чтоб ты сдох. — Единственное, на что мне хватает сил. И я проваливаюсь в темноту, впервые благодарная обмороку, что не почувствую, как надо мной издеваются.

Примечания:

Essentia omnium — (лат.) суть всего сущего.

Я рядом

Тихо. Спокойно. Но боль прячется в самом сердце. В моих пальцах вертится ее кольцо. Единственный доступный способ быть к ней ближе — сидеть в ее комнате, закрывшись от всего мира. Но и долго находиться в спальне Мел не могу. Равносильно самоистязанию. Слишком много воспоминаний в этой комнате. Один чудесный день, когда мы просто отдыхали, запертые в этой комнате, валяясь в кровати, нежась, наслаждаясь друг другом. День познания счастья, когда послал все «за» и «против» и позволил себе просто любить девушку и заботиться о ней.

Я захожу сюда редко — очень редко. Обычно загляну, чтобы посмотреть на доказательство былого счастья и снова ухожу. Реджина рвала и метала, когда узнала, где я был. Как не пытался я объяснить — мои доводы не сильно принимались. Еще я рассказал Стефану, что узнал от Романовой.

— И ты полетел рассказывать все Мел?

— А ты бы что сделал, будь на ее месте Ева?

Стефан открыл рот, чтобы возразить, но тут же закрыл с недовольной миной на лице.

— Ты роешь себе могилу.

— И это говорит тот, который пытался отбить свою девушку у Архивариусов, когда ее выводили из зала?

В итоге, на меня обижены были многие. Реджина за ослушание и что я «баран-мазохист, потерявший остатки разума от любви». Хелмак хоть и была удивлена информацией о Савове, но все равно считала, что мне не стоило соваться к Шуваловым. Да и вообще, у нее сомнения по поводу меня: «Кем ты одержим больше — Мелани или Савовым?».

Клаусснер дулся на меня за то, что рванул к Химерам, бросив его и подставив.

Деннард злилась, что ей не доверяют. Как не просила и не юлила, я молчал и не рассказывал. В итоге, Кристен замкнулась и отвечала мне сквозь зубы.

Всё. Хватит. Пора возвращаться в мир. Я встаю с кресла, окидывая взглядом пустую бездушную комнату, в которой слабо витает запах Мелани. Напоследок перед уходом открываю шкаф и касаюсь черного кружевного платья.

— Я найду способ тебя вернуть.

Неужели так непонятно? Анна Шувалова умерла под бетонными завалами. В тот день родилась другая, та, которой предначертано быть моей. И пока я дышу — не сдамся. Я уже отвоевывал ее у демонов, отвоевывал у ангелов, отвоюю и у Савова со всеми Химерами вместе взятыми.

— О! Оденкирк, подожди. — Оклик Ноя неожиданно звучит в коридоре, когда я выхожу из комнаты Мелани. Валльде непривычно суетлив. Он быстро подходит ко мне, нервно засунув руки в карманы, держа книгу подмышкой. Переминается с ноги на ногу. — У тебя какие планы?

Судя по его лихорадочному виду, мне так и хочется съязвить — сказать, что на свидание с ним не пойду.

— У меня занятия с Деннард.

— Возьмешь сегодня Сару в нагрузку?

— Сразу две ученицы? — Ой! Вот уж мечта! Мне одной Кристен хватает.

— Я потом возьму Деннард, когда захочешь.

Соблазнительное предложение! Но не уверен, что Ной будет способен справиться с этой бестией.

— Хорошо. А ты куда такой дерганный? Что-то случилось?

— Нет. Просто книгу отдам. А потом в Сенат на дело.

— Ясно.

Поблагодарив, Ной исчезает, оставив меня в недоумении: уж не к Субботиной ли? Помнится, он ей книгу обещал. Ладно, не мое собачье дело. Вряд ли Ной влюблен. Тут скорее другое. Валльде слишком одержим идеей попасть в Сенат, чтобы класть мечту и карьеру ради какой-то девчонки, в отличие от меня — барана-мазохиста, потерявшего остатки разума от любви. Черт! Я эту фразу у себя над дверью повешу — Реджине понравится.

— А где Ной?

— Ушел по делам. — Сара явно обескуражена, но быстро справляется с эмоциями. Мы стоим в коридоре второго этажа: я лихорадочно соображаю, как провести день, девушки ждут указаний. — Итак, Кристен, иди в класс — сегодня ты будешь заниматься теорией. Сара, я хочу проверить твои навыки выслеживания.

Деннард неприятно ухмыляется. Ей явно не нравится мое предложение. Но оправдываться и объяснять причины моего решения я не собираюсь.

Дав стопку материалов Кристен, ухожу вместе с Чейз в комнату поисковика, сбегав наверх и схватив галстук Ганна из корзины для стирки.

— Я понимаю, что тебе это может не пригодиться, и ты не пойдешь охотиться на ведьм, но в жизни бывает разное. Тем более ты была у Охотников, думаю, они дали тебе хорошую базу. Я хочу посмотреть твой уровень. Вот тебе галстук. Сможешь определить примерное нахождение человека? Что ты будешь делать?

Чейз берет галстук Курта, хозяин которого сейчас находится где-то в городе, и пытается экстрасенсорными способностями считать энергию. Проходит минут пятнадцать, когда она пытается воссоздать с помощью магии заряд, с которого вычислит местоположение Курта. В итоге, спустя изрядное количество времени она дает ответ: «Ливерпуль, Хаттон Гарден». Я набираю телефон друга и звоню, чтобы проверить, где он.

— Алло? Курт, это Рэй. Я тут с ученицей определяю местоположение человека по вещи. На твоем галстуке колдовали. Ты сейчас где, если не секрет?

— В Ливерпуле, в кофейне.

— Улица?

— Хаттон Гарден.

— Окей. Спасибо! — И отключаюсь. — Ты указала правильно. Молодец!

Сара довольна собой, но сдерживает свои эмоции, позволяя лишь себе улыбаться уголками губ.

— Но поверь, это долго для поиска.

— Я бы сделала все намного проще.

— И как же?

— Обратилась бы к сестре.

Я не сдерживаюсь и смеюсь. Такого ответа от чопорной и идеальной Чейз не ожидал.

— Ты хочешь сказать, что она будет искать вместо тебя?

— Я хочу сказать, что она использовала бы дар.

Мое веселье гаснет, чувствую, что попал впросак.

— И что у нее за дар?

— Полярный моему. Она видит то, что происходит в реальности по вещи хозяина.

Мое тело напрягается, мышцы словно пружины, готовые сорваться к действию. Вот оно!

— По сути дела, наблюдаешь за человеком в режиме онлайн?

— Да.

— Познакомишь с сестрой?

— Хорошо, если надо.

— Очень надо.

— А почему вы не можете сами найти человека по вещи?

— Потому что его сознание закрыто для меня.

Я задумываюсь о том, какую еще можно выудить информацию из сестры Чейз. Это хорошо, что Ной ушел. Ладно, пора возвращаться к делам.

— Пойдем к Кристен. Проверим, как далеко она ушла в инерции кинетики.

Где-то час мы потратили на попытки замедлять кинетику. Сказать, что я ас в этом деле — сильно солгать. Я наравне с девчонками пытался растянуть время прохождения заклинания и его воздействия. В бою всё понятно: чем быстрее среагируешь, тем быстрее пошлешь заряд. А вот медленно да еще накладывать несколько заклинаний получалось плохо. Над моей ладонью в воздухе плавно кружилась ложка, кружка и ключи от мотоцикла, где каждый предмет при этом еще и горел. Вся эта «карусель» грозила либо слететь с ладони, либо завертеться быстрее или разгореться и оплавить пластмассовую часть ключей.

Кристен взвизгнула и захохотала, с грохотом приземлившись на пол, обсыпанная книгами сверху. До этого она медленно пыталась взлететь от пола, сидя на стуле, при этом поочередно призывая левитацией к себе предметы со стола и снова опуская на стол.

Лучше всех получалось у Чейз, которая из чая в стакане сделала бурю, при этом одновременно поддерживала огонь на чайной ложке.

— Я думаю, нам пора в цирке выступать. Составим конкуренцию Дю Солей. — Бурчит Кристен, потирая ушиб на голове. Упавшая книжка сильно треснула ее по макушке, отозвавшись болью и у меня. Неслабый удар был, скажу я вам.

Мы с Чейз с ухмылками смотрим, как она недовольно собирает рассыпавшиеся книжки и ставит на ножки лежащий стул. Крик проносится в классе подобно волне — сначала тихо и вот уже резонирует в ушах и глушит. От страха шевелятся волосы на затылке и холодеет в груди.

— Р Э Й!

От внезапности я отпускаю магию: кружка падает и разбивается вдребезги около ног, ложка с ключами слетают с оси и врезаются в ближайшую стену.

Мелани! У меня кровь стынет в жилах от ужаса. Ее крик был наполнен страхом — так зовут на помощь.

— Сара, ты говорила, твоя сестра может найти человека за считанные секунды?

— Да…

— Пора меня познакомить с ней.

Лос-Анджелес. Одна из последних новых дверей от Сената вела к инквизиторской школе «Охотники». Пользуемся очень редко, так как не особо содействуем. В Америке тепло, поэтому не надо курток и пальто. Но меня трясет от страха, поэтому мои руки такие холодные в столь жаркий день. Удивительное свойство порталов: куда бы ты ни пошел — часовые пояса отсутствуют. Если ты ушел 20 октября в 4 часа дня из Саббата, то и попадешь в Лос-Анджелес 20 октября. Правда, с появлением мобильной связи, начали происходить накладки. Чем больше часовая разница между городами, тем больше шансов, что звонок сорвется, пока временные точки не догонят друг друга и не установятся в режим онлайн.

— Рэй! Реджина тебя по голове не погладит за это! Одумайся! — Кристен пыталась облагоразумить меня. Почему-то девчонка испуганная моим поступком больше, чем когда-либо. Я бы даже сказал, в панике. Я несся вместе с Чейз, сдерживая себя, чтобы не перейти на бег. За нами сзади еле поспевала Кристен.

— Каждый делает выбор сам. Я тебя не держу.

— Пойдёмте, здесь еще один портал. — Сара машет на железную синюю дверь в переулке между магазинами. Я пропускаю девушку вперед. Кристен же мнется у входа. Раздражает! Неужели не понимает, что времени нет на раздумья?

— Ты идешь? — Молчит и нервно кусает губы. — Дело твое. Я тебе не пастух.

— Сам овца! — Огрызается Деннард и входит в дверь. Я довольный следую в портал.

— Где мы? — Запах океана сшибает меня. Его ни с чем не перепутать. Разлапистые пальмы стоят на каждом метре улицы.

— Редондо Бич. — Чейз идет очень быстро — мне нравится, что она серьезно отнеслась к зову и поддержала меня. Я же, как на иголках. Молюсь лишь о том, чтобы успеть к Мелани. Мне кажется, я слышу, как тикает адский механизм часов в моей голове, все больше отсчитывая, сколько прошло после зова.

Мы подошли к дому, где значилась таблица агентства недвижимости. Чейз послала зов, я почувствовал, как он энерговолной прошел мимо. И уже через минуту из стеклянных дверей к нам вышла ее рыжая копия. Она поздоровалась и обнялась с Сарой.

— Кэтрин, это Рэйнольд Оденкирк. Рэйнольд, это моя сестра Кэтрин. Мы к тебе по делу.

Я быстро объясняю девушке, стараясь справиться с дрожью и паникой в голосе.

— Сможешь помочь?

— Да. Для начала надо посмотреть, что происходит.

— Сможешь мне транслировать видение?

— Конечно.

Кэтрин зажимает кольцо в ладони, а второй рукой берет меня. Ее действия напоминают Ноя с его даром. Внезапно звук словно отключили. То ли я оглох, то ли мир онемел. И пошла нечеткая картинка, которая все больше и больше обретала детали, словно кто-то настраивал четкость у телевизора. Я сосредоточился. Звука не было. Все напоминало немое кино.

Мелани сидела в каком-то кафе и уплетала картошку за обе щеки. Напротив сидел странного вида парень с длинной челкой, пирсингом и татуировками. Они о чем-то говорили. Обстановка была спокойная. Мелани не выглядела пострадавшей, напуганной, раненной. Просто бледная с нерасчёсанными волосами в помятой одежде, будто одевалась не глядя. Картинка пропадает так же, как и появилась, взамен ее приходят звуки с улицы. Я снова стою возле дома в окружении трех девушек: Кэтрин, Сары и Кристен, нервно грызущей ногти.

— Всё?

— Да.

— Ну? — Кристен дергается, ближе подходя к нам.

— Всё в порядке. С ней всё в порядке… — Сам говорю и не верю. Мне это не нравится. Мелани не была напуганной и нуждающейся в помощи, но сказать, что она выглядит здоровой и счастливой, не мог. — Кэтрин, можешь определить место нахождения этой девушки?

— Могу. Это вам надо идти вниз по улице к пирсу. Там есть кафе «Старый альбатрос».

Я обалдел от быстроты ответа.

— Ничего себе дар! И почему я еще не слышал о талантливом поисковике Кэтрин Чейз?

— Это не дар. — Кэтрин заливается смехом. Я отмечаю, что в отличие от Сары в ней больше эмоций, живости и открытости. И одета она в шорты и яркую майку с цветочками, в то время как ее близняшка стоит в белом строгом костюме. — Это просто местное кафе, в которое я люблю ходить. А парень из здешних Химер. Из клана «Альфа». Я его узнала.

Есть! Попались! Мое сердце совершает кульбит!

Я Н А Ш Е Л М Е Л А Н И

— Ты знаешь, где они живут?

Кэтрин кивает.

— Кстати, сегодня будет вечеринка у Патриций. Думаю, этот парень тоже будет там. Ни одну вечеринку не пропускает. Мы будем патрулировать, если хотите — присоединяйтесь. Лишние Инквизиторы не помешают.

— Я согласен. — Сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться от радости. Официально теперь имею право быть рядом с Мел. Мне же нельзя с ней разговаривать, но ничего не говорили про патрулирование возле нее.

— Рэй! — Кристен рычит на меня. Я смотрю на нее прямым тяжелым взглядом, мысленно посылая ее ко всем чертям. И вижу, что она сдается.

Пока ждали вечеринку, я сделал официальные бумаги, что Инквизиторы Кристен Деннард и Рэйнольд Оденкирк из школы «Саббат» временно становятся Инквизиторами школы «Охотники» для повышения своей квалификации и обмена опытом.

— Она будет взбешена! Она будет взбешена! — Причитала Деннард, пялясь на дубликат документа. — Реджина нам не только голову оторвет.

— Оторвет! Но мне плевать. — Я довольно разваливаюсь в кресле.

— Пошли на патрулирование! — В комнату заглядывает Сара, которая хоть и не показывала, но рада была, что оказалась снова в своей старой школе рядом с сестрой. Нам выдали униформу: черные джинсы и футболки. За поясом у каждого фонари и силки. Оружие нам не выдали, так как мы прикреплены к другой Инквизиторской школе, что вполне разумно.

Мы выходим на улицу и делимся на маленькие группы, рассредоточиваясь по району. Я вызываюсь к центру самой вечеринки. Химеры медленно подтягиваются на тусовку: некоторые выкрикивают в нашу сторону ругательства, некоторые просто злобно косятся. Я иду к самому входу, пытаясь увидеть, если не Мел, так того парня с челкой.

— Она может не пойти на вечеринку! Или уже там внутри! Чего тут ноги мнем? — Кристен дергается. Я изрядно ей попортил нервы за последние часы. Я же баран-мазохист! Так какой спрос с меня? Мы стоим напротив входа в дом в тени под пальмами.

— Ребят, помогите там с двумя колдунами разобраться. Один, кажется, притащил сущность на своем хвосте. — Кэтрин подходит к нам и указывает на конец улицы. Не хочется покидать своего поста, но делать нечего — плетёмся туда. Два Инквизитора на повышенных тонах беседуют с Химерами. Со стороны идет ощущение, что это полицейские выясняют отношения с бандитами.

— Показывай, я тебе говорю.

— А что я тебе должен показывать? Я иду, никого не трогаю!

— Я видел: это у тебя за поясом. Если не покажешь, то мы достанем силой.

Заметив наше с Кристен приближение, парни напряглись еще больше — четыре Инквизитора против двоих. Я просто наблюдаю, рассматриваю Химер, пытаясь понять, куда те могли деть зеркало. А у них за поясом что-то еще. Что-то сильно заряженное черной магией. Но не зеркало.

— Зеркало не за поясом. Зеркало в часах спрятано. За поясом пентаграмма для отвода глаз. — Голос Деннард неожиданно доносится со стороны. Она так же, как и я, стояла и сканировала Химер. Парни дергаются, заметно разнервничавшись после слов Кристен.

— Эй, детка, не лезь не в свое дело! Не видишь, взрослые разговаривают? — Химера пытается бравировать ей. Но я хватаю его за руку и открываю часы. Под циферблатом спрятано круглое зеркальце, из которого при открытии сразу устремляется на меня взгляд черного глаза демона.

— Эй! — Я грубо срываю часы и бросаю в руки другому Инквизитору. — Зачем тебе такая опасная штука на вечеринку?

— Это мое!

— Уже нет.

Между нами начинается легкая потасовка: Химера пытается отобрать часы, второй возмущенно хочет прижечь меня заклинанием. Два других Инквизитора стараются оттащить колдунов от меня. В итоге, у одного из Химер с громким звяканьем об асфальт выпадает ритуальный нож. Один из Инквизиторов ловко выворачивается и успевает поднять его на секунду у замешкавшегося колдуна:

— Ребята! Да тут кровь на нем!

— Опа! Вот же повезло!

Химеры замирают на мгновение и резко пускаются в бегство.

— Лови их!

Начинается погоня. Химеры пытаются отстреляться заклинаниями, но мы шустрее. Я бежал позади остальных Инквизиторов, которые с азартом гнались за колдунами, так как не особо желал тратить силы и время на этих оболтусов, тем самым удаляясь от самой вечеринки.

Через пару метров бега меня неожиданно накрывает странное ощущение — будто мне плохо: голову ведет, свет начинает мерцать, в ушах гул и звон, болезненная слабость наваливается, дезориентируя. Но я знаю точно — это не мое состояние! На мгновение даже теряюсь, пока не приходит понимание, заключенное в одно имя, — Мелани. Только ее мой дар может так тонко и остро чувствовать. Я тут же останавливаюсь, позабыв про погоню, и оборачиваюсь, вглядываясь в конец улицы, где сейчас идет вечеринка.

— Рэй! Ты куда? — Кричит запыхавшаяся Кристен, не понимая, почему я развернулся и побежал в обратную сторону.

Мелани!

Мелани там. И ей плохо.

Я бегу по пустой улице под холодным светом фонарей. Через пару домов в темноте на газоне вижу странную пару, готовую заняться любовью. Я готов их проигнорировать, брезгливо отвернувшись. Химеры такие — они не стесняются ничего и никого, готовые отдаваться своим низменным желаниям. Но чем ближе, тем четче становилась картина и ощущение нездоровой слабости. И только через пару мгновений понимаю, что парень с девушкой вовсе не занимаются сексом — они борются. Пока не слышу зов со стороны еле отбивающейся девушки: «Рэй». Насильник наваливается на жертву и, на секунду отклонившись, отчетливо позволяет разглядеть профиль бледной Мелани.

— Мерзавец! — Я подлетаю и за шкирку оттаскиваю эту тварь от Мелани. Любимая лежит, закрыв глаза, и не двигается. Теперь я не чувствую ничего с ее стороны — мой дар не реагирует на нее. Становится так страшно, что будто у меня душу вынули. — Что ты с ней сделал? ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?

Я трясу его за грудки, но парень противно щерится на мой вопрос. Нет! Не может быть.

— ЧТО ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?

Я бью его в лицо, чувствуя, как болезненно разбивается мой кулак о его зубы. Но тварь хохочет своим кровавым ртом. Твою мать! Он мало того, что без души, так еще и под наркотиками.

— Ruit! — Парня прибивает к земле. Из его рта текут слюни. Резкий запах пота, крови и травы.

— Ego sum minister. Ego vocabo eos exercitus*… - Подонок начинает призывать демона, обладателя своей души. Он хрипит, пытаясь продолжить, но я зажимаю ему рот с фразой: «Exsurgat Deus et dissipentur inimici ejus!*» — и Химера затихает.

— Оденкирк! Что за?.. — Кристен кричит сзади, подбегая ко мне. Я же подлетаю к Мелани, которая все также бездвижно лежит на земле. Отмечаю, что она одета, хоть майка и задрана, значит, эта тварь не успела ей ничего сделать.

— Мелли! Мелани! — Я трясу ее за плечи, беру лицо в ладони, но она не отвечает. Дышит. Но не отвечает. — Милая, ответь!

Я пытаюсь сканировать ее тело на наличие внутренних травм. Но ничего. Она просто без сознания. Хотя помню её болезненное состояние.

— Что ты с ней сделал? — Я снова кидаюсь к этому ублюдку, который пытался ее изнасиловать. Хватаю за грудки и хриплю: — Exprimimus!

— Рэй! — Взвизгивает Кристен.

Моя магия, усиленная ненавистью и злобой, начинает сжимать его горло. Я наблюдаю, как краснеют его глаза, как вздуваются вены на шее. Пару секунд и он будет труп.

— Ruit! — И меня отшвыривает от него. Кристен оттолкнула в тот момент, когда к нам подбежали Кэтрин, Сара и тот парень с цветной челкой.

— Эй! Чувак! Че творишь? — Пацан кидается к Мелани и замечает ее расстёгнутые джинсы. — Твою мать!

— Он пытался ее изнасиловать! — Орет Кристен на Химеру, указывая на ублюдка, прибитого моим заклинанием к асфальту.

— А ты какого хрена тут? — Взрывается парень с челкой на Деннард.

— Я с ним! — Она кивает на меня. Парень переводит взгляд то на меня, то на Кристен, и снова кидается к Мелани.

— Отойди от нее! Она моя! — Я пытаюсь прорваться сквозь заклинание Деннард и подняться с земли. Но не могу. Сильно держит.

— Не твоя она!

— Что здесь происходит? Кто-нибудь может объяснить? — Кэтрин с Сарой стоят и пытаются вникнуть в суть происходящего, и почему все орут. Они вертят головами, как Янусы, почти синхронно и с одним выражением лица.

— Этот ублюдок пытался ее изнасиловать. Оденкирк его оттащил. А тут он подбежал. — Кристен кивает на парня с челкой, который лапает Мелани, пытаясь понять — цела ли она или у нее есть повреждения.

— Она мне вверена женихом! Вашу мать! Савов мне башку оторвет за нее.

Я скрежещу зубами, понимая, что скорее я Савову оторву голову за то, что допустил такое!

— Ты, придурок, не мог держать свой член при себе? Вечно тебе больше всех надо! — Парень кидается к насильнику и просто кладет руку на его ногу. И тот взывает так, будто ему ногу ломают.

— Эээ! Парень!

— Прекрати!

— Дэвид!

Три девушки тут же кидаются на помощь Химере, оттаскивая парня с челкой.

— Вы знакомы? — Я удивляюсь на то, что Кристен назвала по имени поручителя Савова.

— Ну да… Это мой брат. — Ученица тушуется, а я закатываю глаза, еле сдерживаясь, чтобы хорошенько не выругаться. Ну просто здорово! День встреч, знакомств и воссоединения семей!

— Что будем делать? — Кэтрин поворачивается к Саре. — Нарушений, как таковых, нет. Он не успел ничего сделать. Девушку ведь спасли!

— Сдадим в Сенат для наказания за превышение сил Инициированного к смертной.

— Только не отпускайте этого ублюдка! — Я подаю свой голос, глядя на Мелани, которая все так же лежит на газоне. Боже! Я даже подойти не могу. — Кристен! Отпусти меня, черт возьми!

И Деннард отпускает заклинание. Я тут же поднимаюсь на ноги и иду к Мелани, застегиваю на ней джинсы и поправляю майку, пытаясь справиться с ненавистной мыслью, что ее лапала какая-то скотина. После чего беру любимую на руки. То ли мне кажется, то ли я отвык, но Мел весит еще меньше, чем раньше. Практически невесома в моих руках. Довели! Стараюсь прижать любимую к себе плотнее. Ее аромат окутывает меня. Хочется зарыться носом в волосы, в которых запутались травинки, и бежать отсюда, как можно дальше, чтобы никогда не отпускать.

— Эй! — Орет на меня Дэвид. — Зачем ты ее взял?

Я стою с Мелани на руках, понимая, что не могу ее забрать, но и не могу им доверить! Это выше моих сил.

— Рэйнольд, тебе нельзя. — Кристен становится рядом и шипит рассерженной кошкой, чтобы никто не слышал кроме меня.

— Я знаю. Но, Кристен, я не могу ее оставить тут!

— Чувак! Это не твоя смертная!

— Заткнись, Дэвид! — Кристен орет так, что вызывает удивление у всех окружающих, как из такого тощего тела может вырываться такой громкий звук.

— Ладно. Мы берем этого. — Кэтрин повернулась к наркоману-насильнику и начала ему зачитывать приговор. А Кристен тем временем горячо шептала брату, что мы просто проводим их до дома Альфа, чтобы удостоверится, что с Мелани все хорошо. По лицу младшего Деннарда видно — ему эта затея не нравится. Пока они о чем-то договаривались, я, не отрываясь, любовался лицом любимой.

— Ну давай… Очнись. Милая, открой глаза… Мелли, девочка моя… — Я уговариваю ее шепотом. Хочу, чтобы открыла глаза и посмотрела на меня, чтобы она знала — я рядом. Хочу видеть серо-голубые глаза с чуть зеленоватым оттенком. Я смотрю на приоткрытые губы, вспоминая, как целовал их… Пряный сладкий вкус. Цветочный запах. Высшая точка наслаждения — ощущать нежную бархатную кожу Мелани под своей грубой рукой.

— Пошли! Надо отнести её. — Кристен зовет. Я вижу, что уже нет ни насильника, ни Кэтрин с Сарой. Только недовольные брат с сестрой.

Я следую за ними.

— Что с ней, ты знаешь? Нужно вызвать скорую. — Я обращаюсь к впереди идущему Деннарду.

— Предложи еще 911!

Я кидаю яростный взгляд на Кристен, как бы намекая, что еще одна такая шутка, и я за себя не ручаюсь.

— Он говорит, что на вечеринке Анне что-то дали. Похоже на наркотик. А тот парень воспользовался ситуацией.

Спокойно, Рэйнольд, спокойно! Без паники и ругательств.

— И как же ты, поручитель, позволил вверенной тебе Смертной глотать наркоту? — Получилось невежливо рычащим, злым тоном. Но это мой максимум учтивости, на который я сейчас способен, чтобы адекватно общаться с ее братом. В основном, хочется орать, грязно выражаться, а еще лучше скрутить заклинанием этого сосунка-недотепу и отпинать ногами.

— Тебе-то какое дело, Инквизитор?

Это было последнее, что я услышал в свою сторону, потому что остальной путь мы проделали молча; все злые, как черти. Я крепко держал самую драгоценную ношу на земле, внутренне готовясь к расставанию. Дойдя до дома, младший Деннард преградил мне путь.

— Отдавай ее.

— Нет. Я хочу ее внести и положить в кровать.

— Рэй, зачем это тебе? — Кристен возмущенно закатила глаза.

— Чувак, я не имею права приводить Инквизитора в свой дом. Меня Главный живьем съест.

— Мне плевать на тебя и твоего Главного. Я хочу удостовериться, что с ней все в порядке. — Я чеканил каждое слово, чтобы этот малолетний придурок понял, что так просто не уйду.

— Рэй, он может позвать Химер, и нам несдобровать из-за твоего же ослиного упрямства. — Кристен шептала, цепляясь за мой рукав.

— Они упустили момент, когда она наркотики глотнула, и упустили момент, когда ее чуть не изнасиловали. И ты хочешь, чтобы я доверился им?

Я взбешен на свою ученицу. Девушка прожигает меня взглядом. Кажется, она меня уже ненавидит.

— Хорошо. Обещай, что ее просто положишь и уйдешь?

— Обещаю. — Я произношу против своей воли, понимая, что должен это буду сделать в любом случае.

Кристен разворачивается к брату:

— Он обещал, что просто положит и уйдет. Всё. Мы не тронем ничего в доме и никого.

Пауза тянется несколько минут, вызывая у меня еще больше ненависти к младшему брату Деннард.

— Ладно. Двигайтесь быстрее! Надеюсь, никто не заметит.

Мы заходим в дом. Я отмечаю, что он просто пропитан темной магией и плохой энергетикой. Сильно колышется общий фон ауры — не удивлен, скорее всего, здесь убивали и не раз. Сам дом большой, просторный и светлый, несоответствующий своему духу. Поднявшись по стеклянной лестнице, мы оказываемся в узком коридоре с кучей дверей.

Дэвид открывает нам одну из последних и я вижу спальню Мелани: сплошная безвкусица, совершенно не в ее стиле. Все блестит, в позолоте, бордовый с леопардовым, розы и стразы. Я аккуратно кладу Мелани на кровать, чувствуя, как внутри меня всё орет и протестует.

Напоследок, делаю безумную вещь, незаметно достаю из кармана ее кольцо и снова делаю энергетическую записку — попытка номер два:

«Я рядом. Рэй».

И кладу в ее карман джинсов. Теперь наверняка и без посредников.

— До встречи, любимая. — Беззвучно шепчу и ухожу, запретив себе даже коснуться ее волос, не то, чтобы поцеловать. Не хочу, чтобы Деннарды видели это. Особенно младший.

Примечания:

Ego sum minister. Ego vocabo eos exercitus. — Я слуга. Я призываю своего хозяина.

Exsurgat Deus et dissipentur inimici ejus! — Да восстанет Бог, и расточатся враги Его.

Музыка к главе: https://vk.com/wall-73202384_3944

Знак

— Говори.

— Я подговорила его уколоть ее!

— А затем намекнула Майклу, что она идет домой?

— Да… — Лола сидит у моих ног и плачет.

Старая история про ревнивых подружек. Хорошо, что закончилось без трупов и выломанных лезвий. А Аню я потерять не хочу. Лола приревновала меня к ней, да еще примешалась личная злоба от обиды. Карранца, ко всему, вчера напугала ее, применив дар. Отлично! Из-за этой дуры мы лишились Слэйда и притащили на хвосте вездесущего Оденкирка. А Майкл был полезен.

Рядом с Лолой мнется Дэвид. На нем вины не меньше. Я ему вверил невесту, в итоге, меня вызвали с Начала из-за того, что ее пытался изнасиловать Майкл Слэйд.

Позади стоят Субботина и Джеймс Морган, ведшие допрос Карранца вместе со мной.

— Спасибо, Нина. Я скажу Наталье, какую большую услугу сделала для нас. Ты ведь шла к Анне? — Джеймс говорит елейным заботливым голосом долговязой бледной Нине.

— Да. Решила узнать, как дела. — Никогда не понимал привязанность Ани к этой отмороженной. Субботина не урод, но и красавицей не назовешь: не люблю настоящих блондинок за «отсутствие» бровей и мышиный цвет, если они не накрашены.

Джеймс заботливо уводит из подвала Субботину, которая решила очень кстати навестить подругу.

Я остаюсь с Лолой и Дэвидом. Кивком головы разрешаю уйти Деннарду. Смотрю на щуплое тело Карранца с оливковым цветом кожи. Она наклонила голову так, что открыла взору изящную шею с милыми завитками волос. Я видел, как на шее пульсировала голубая вена. Взгляд по инерции скользнул ниже — в вырез, который соблазнительно открывал округлости женской груди. Жаль, что ее придется убить.

— Лола, Лола… — Я наигранно вздыхаю, обходя ее по кругу. — Я ведь так доверял тебе. Не думал, что ты опустишься до такого…

— Ты же ее не любишь! — Она поднимает свои большие кошачьи глаза, в которых блестят слезы — не трогает совершенно. Но из-за освещения глаза становятся невероятно притягательными. Пухлые чувственные губы чуть приоткрыты. Сразу вспоминаю, какая она горячая любовница.

— С чего ты взяла, Лола? — Я присаживаюсь на корточки возле нее и приподнимаю за подбородок, чтобы смотрела мне прямо в глаза.

— Я вижу. Я не слепая. Видела, как ты общаешься с ней, весь день наблюдала за вами. Ты ее не любишь.

Я бесшумно смеюсь: как прозаично! Сколько я уже речей таких слышал: «Ты ее не любишь», «Тебе нужна я», «Вспомни, как нам было хорошо»…

— Она нам нужна, Лола. У нее сильный дар.

— И поэтому ты женишься на ней? Из-за дара? — Она всхлипывает и кладет свою руку на мою. — Неужели ты не видишь, Виктор, Анна не твоя. Так же, как и ты не ее. Зачем связывать с ней судьбу?

— Ты заделалась в предсказательницы или в пророки? — Я отвожу взгляд, удерживая себя, чтобы не высказать ей всё. — Ты мне очень нравишься, Лола. Ты сладкая, красивая, вспыльчивая, игривая. Имеешь потрясающий дар! Иллюзия страха! Никаких пыток и ухищрений не надо, чтобы человек сам все рассказал. Достаточно лишь показать ему его же страхи. Но ты, Лола, оказалась несдержанной. Ты мало того, что напугала Анну, но еще хотела уничтожить ее, раздавить психологически. А мне этого не надо!

— Зачем она тебе, Виктор? — Я вижу, по глазам, как догадки появляются в ее голове. В конце концов, она же умрет сейчас…

Я наклоняюсь к Лоле и целую нежные пухлые губы. От нее пахнет мускусом. Я словно невзначай, будто лаская, кладу руку на ее шею, ощущая горячую сухую кожу испанки, готовый в любой минуту вместе с заклинанием придушить ее или свернуть шею. Не люблю убивать ножом или пистолетом — не терплю кровь.

В этот момент в комнату входит Джеймс. Черт! А я не убил еще девчонку, играюсь с ней. Но, судя по виду Моргана, ему не до этого.

— Лола, деточка, я заберу у тебя Виктора.

Я молча встаю и следую за своим Темным. Мы выходим из подвала в узкий коридор с ведущими ступенями наверх.

— Звонил Агнус. Психолог говорит, мы близки к цели! Остался один штрих.

— То есть мы не навредили Анне попыткой изнасилования?

— Нет! — Морган ликует. В его глазах читается азарт. — Наоборот! Всё очень тонко, мой друг, всё очень тонко!

Я заражаюсь от него довольной улыбкой. Всё это время мы подводили к тому, чтобы тьмы в Анне стало больше. Столько сил вложено! Я специально бросил ее со своими дикарями одну в доме, зная, что те не утерпят и будут бесить девушку, вызывая ненависть, злобу, ярость. Конечно, с Майклом Слэйдом и Лолой вышел промах. Мы желали изменить ее психологический настрой, как дети испытывают Инициированных на Начале, но никак не ломать ей психику. А тут оказывается, что наоборот, мы подвели ее еще ближе к цели!

— А как же Оденкирк, который ошивается где-то рядом?

— Вот для этого нам и нужен один маленький штрих. Сейчас ты пойдешь к Лоле и попросишь ее, в качестве извинений, сводить Анну в кафе. Пусть место выберет сама. И будем ждать. Говорят, Кукольник уже расставил кукол. Нам остается лишь наблюдать!

Морган разводит руки, как конферансье перед зрителями.

— Так мне не убивать Лолу?

— Зачем? Нет. Не надо. Тем более девочка и так получила сполна. — Морган улыбается, как благодетель, будто не он настаивал убрать эту «безмозглую испанку».

— Хорошо. А что делать с Майклом? Будем вытаскивать из Сената? Жалко лишаться такого талантливого наемника.

— Насчет него пусть Анна решает. Предоставь выбор ей. — Морган задумчиво трет подбородок. — А пока, иди к Лоле, успокой ее, а после к Анне. Я думаю, ты ей нужен сейчас, как никогда.

***

Я проснулась от дикой головной боли, которая словно игла пронзала в висках. Во рту был странный привкус меди. Открыв глаза, я поняла, что потолок надо мной не знаком. Первая мысль была, что это не Саббат. Но и на квартиру в Москве не похоже. Полумрак и большая хрустальная люстра с позолотой. Только повернув голову и кинув взгляд на кресло с леопардовым принтом и постер с Одри Хепберн, поняла, что нахожусь в доме Альфа.

Но, черт возьми, почему так болит голова?

Я пытаюсь, приподняться на локтях, но тело плохо слушается, болью отдает плечо, откидываюсь на кровать, позволив себе застонать от слабости и своей болезненной немощи. Да что со мной? Хлопок двери — кто-то вошел в комнату. Мне все равно.

— Ты как? — Голос Виктора звучит откуда-то сверху. Я разлепляю глаза и сталкиваюсь с его настороженным суровым взглядом. Почему-то он сейчас внушает мне страх.

— Плохо. Пить хочется. А тело не слушается. Голова болит… Что со мной? — Но вместо ответа, я вижу, как Савов подходит к столу, берет бутылку минералки, открывает ее и идет ко мне.

— На. Пей. — Он протягивает мне бутылку, из которой шипит газированная желанная вода. Я приподнимаюсь на локте и пытаюсь отпить, но не получается — сильно дрожит рука, как у алкоголика. Савов нервно цыкает, отнимает бутылку и, поддерживая мне голову, пытается напоить. Не сразу получается, но вскоре я утоляю жажду большими жадными глотками. И плевать, что вода с газом.

Утолив жажду, я с закрытыми глазами снова откидываюсь на кровать. Ощущение, что по мне танк проехал или провернули в стиральной машине: тело болит, голова ноет, болезненная слабость в каждом члене.

— Что случилось? Что со мной?

— А ты не помнишь? — В его голосе звучат злобные недовольные нотки.

Я пытаюсь вспомнить последнее: были змеи. Были крики Лолы. А дальше темнота. Сумрак сознания.

— Нет… Я ничего не помню. Помню… что ты же должен быть на Начале.

— Должен. Пока не был звонок от Темного, что мой собрат из клана пытался изнасиловать мою невесту на вечеринке. Что его держат в карцере Сената, а моя любимая лежит дома накаченная наркотой.

Мое сознание цепляется за слово «пытался». Значит, ничего не было.

— Почему ты так говоришь, будто я виновата в этом?

— А разве не ты наркотики приняла? Кто тебя надоумил на это? Деннард?

Савов стоит каменным изваянием со скрещенными руками, грозно нависая надо мной. От него разит темной магией. Виктор еле сдерживается, чтобы не выпустить ее.

— Я не принимала наркотики!

— Тогда как, Анна?

Я начинаю вспоминать: помню парня с его «сутью всего сущего», затем собираюсь домой…

— Меня укололи. В толпе, когда пробиралась к выходу. — Савов молчит и хмуро пялится на меня. — Ты мне не веришь? Думаешь, я сама себя накачала наркотой? Я никогда не принимала эту дрянь! А еще, между прочим, меня чуть не изнасиловал твой любимчик Майкл!

Внезапно лицо Савова меняется. На нем появляется сочувствие.

— Прости. — Он неожиданно присаживается на кровать, обнимает меня и целует в висок, при этом гладя по волосам, как маленькую. Приятно так, что позволяю себе положить голову на его плечо. Как давно мне хотелось подобной ласки! Чтобы вот так просто пожалели. — Я испугался за тебя. Представить страшно, что могло бы быть.

Что-то было нелогичным в его признаниях и поведении. Но мне все равно. Мне просто хочется побыть маленькой. Не думать. Не копаться в причинах. Каким-то неизвестным чудом меня обошла беда: я целая и невредимая…

— Как самочувствие?

Я перехожу на родной язык — русский:

— Голова болит в висках. И кушать хочется…

— Я сейчас тебе таблетки от головы принесу. А потом прогуляемся до кафе.

Он встает и выходит из комнаты. Остаюсь одна в тишине и с противной ввинчивающейся болью.

Неожиданная забота Виктора пробуждает желание узнать, как дела у сестры. На тумбочке лежит мой телефон. Схватив его, набираю Варю.

«Абонент вне зоны доступа сети. Попробуйте позвонить позже».

И так три раза. Звоню на номер Кевина. То же самое. Я чувствую, как волнение и беспокойство начинают шевелиться во мне, будто змеи. Не нравится мне всё это! Ох, не нравится… Вежливый стук в дверь отвлекает меня. Я оборачиваюсь и вижу заходящего Виктора с Ниной. Моя радость подобна фейерверку.

— Смотри, кто решил тебя навестить!

Я расплываюсь в идиотской улыбке при виде любимой подруги. Пока Виктор подает мне стакан воды и таблетку, я наблюдаю за Ниной. Субботина словно пришелец тут: все такая же долговязая, сутулая, бледная с неэмоциональным выражением лица, но такая своя, такая родная.

— Привет.

— Привет. — Даже ее голос с хрипотцой вызывает желание кинуться обнимать ее. Но сдерживаюсь. В этот момент звеняще играет мобильник у Виктора, надрываясь каким-то ударным миксом, отдаваясь болью в моей голове. Ужас! Стоило Савову выйти из комнаты, чтобы поговорить, я скулю Субботиной:

— Нина, воздействуй магией на голову. Убыстри действие таблетки! У меня сейчас голова взорвется.

Нина молча подходит и кладет свои руки мне на голову. Шепчет что-то. Я чувствую, как энергия исходит от ее ладоней теплом, очищая мой разум от боли и тумана.

— Спасибо! — Я выдыхаю с облегчением. — Как у тебя дела?

— Нормально.

— Ты принесла книгу?

— Да. Вот. — Она протягивает мне тонкую книгу в мягкой обложке, на которой нарисована Хамса. С виду обычная книжка. Ничего подозрительного. «Физиологическая кинетика. Закономерности, зависимости и механизмы».

— И куда смотреть?

— Раздел «Процессы». Подчеркнутое.

Я нахожу главу в середине книге и быстро пробегаю глазами по тексту. Нахожу выделенное карандашом.

«Существуют способы затормозить процессы развития и расширения кинетики Инициированного. Есть заклинания, которые полностью «закрывают» дар — ставят блокировку и создают иллюзию обыкновенного человека. Такие заклинания, основанные на магии крови, проводятся с прямым контактом Инициированного и ставящего блок. Так же известно и доказано, что нельзя поставить блок на дар, если Инициированный уже определился со стороной. Это объясняется тем, что дар уже развит и расширен. Блок возможен лишь на начальной стадии развития.

Снятие блока производится опять же прямым контактом: того, кто ставил, и заблокированного. К сожалению, для снятия замка, без участия ставившего блок, существует лишь один известный способ — деблокирование производится с помощью простого заклинания, созданного на основе фольклорного творчества Инициированных. Данное заклинание производится на число десять, декаду — число абсолютной полноты и тотальной завершенности (См. «Нумерология» Ж. К. Буйо, 1985)».

— Чего? — Я удивленно таращусь на Субботину. — И где рецептик? Где заклинание?

Нина вздыхает и цитирует по памяти: «Для снятия замка, без участия ставившего блок, существует лишь один известный способ — деблокирование производится с помощью простого заклинания, созданного на основе фольклорного творчества Инициированных».

— Вот это я и не поняла.

— А что не понятного? Надо искать в фольклоре заклинание, притом с числом десять.

— В фольклоре?

— Ну да. Стихи, поговорки, песни, детские считалочки…

— Я не знаю фольклора Инициированных… — Внезапно меня словно молния пронзает. Будто снова слышу нежный голос Рэя: «Хочешь, считалочку расскажу? Это считалочка Инициированных. Бог знает, когда и кто придумал». — Нина, есть одна! И она как раз с числом десять! Детская считалочка!

Мне, кажется, меня сейчас разорвёт от радости, в отличие от холодной и бесстрастной Субботиной. Я прочитываю стишок Нине — она в задумчивости отводит взгляд.

— Похоже, что оно. Слова обрядовые, если в них вдумываться и вкладывать желание на разблокировку.

— Только как проводить обряд?

— Думаю, этой считалочке сопутствовали какие-то манипуляции…

— Да! Надо чертить пальцем завитки. — И показываю то, как делал Рэй.

— А еще, нужно делать заклинание на крови. Раз блокировка проводится на крови, то и разблокировка.

— То есть?

— Обычно рисуется знак. Думаю, здесь подойдут знаки ключа или же декады. Возможно другие магические символы, означающие освобождение. Кстати, о декаде! Это треугольник из десяти точек. — Нина достает карандаш из кармана и рисует точки: четыре, потом три, две и одну. Проводит линии и получается треугольник. — Я думаю, что на каждый счет нужно рисовать точку кровью…

Она садится и в задумчивости на своей руке пытается повторить стишок с точками. Выглядит это жутковато. Внезапно считалочка становится и вправду похожей на какой-то заговор.

— Понятно?

— Да… Я, наверное, это вечером попробую.Наедине… — Субботина жмет плечами, мол: «Как знаешь». — Слушай, Варя не отвечает.

— Ты ей звонила?

— Да. Трубку не берет. И Кевин тоже. Что там происходит?

Нина равнодушно жмет плечами.

— Не знаю. Просто видела их уходящими от Натальи, слышала про тренировки и всё…

Не нравится мне всё это! Вспоминается, как Кевин говорил, что мы главная сила Химер против Сената. Всё больше и больше его слова обретают реалистичность.

— Ладно. Я пойду. Мне еще путь через несколько порталов держать. И книжку надо отдать.

— Книжку брала у Ноя?

Она кивает.

— С уговором, что верну сегодня. — Она раскрывает форзац, на котором красуется печать Сената, поблескивающая красными тонкими магическими нитями.

— Понятно. — Мне становится грустно, что Нина уходит так скоро. Но делать нечего. — Ну пока! Передавай привет Варе и Кевину, если увидишь.

Она кивает, молча разворачивается и уходит. Я провожаю взглядом тихую закрытую от всего мира Нину. Все-таки она странная. Но, по крайней мере, настоящая, без фальши. Неосознанно провожу параллель с другим парнем, с которым вчера познакомилась — Дэррилом. Тоже необычный тип для Химер.

— «Мы еще встретимся, Мелани».

— «Нет. Меня зовут Анна».

— «Уже нет».

Как он вчера узнал мое имя? Я ведь ему не представлялась! И он назвал меня Мелани. Меня теперь так никто не называет. Его ошибка заключалась в том, что Мелани уже не существует. Вернулась я.

Оглядываю себя, впервые вспомнив про свой вид с пробуждения: джинсы грязные с зелеными пятнами от травы, плечо побаливает от удара в ванной, там где ребро образовался синяк от укола шприца с наркотиком. Интересно, у меня когда-нибудь настанут времена, когда ничего не будет болеть?

Я встаю, кряхтя, как старуха, ослабевшая, и плетусь в ванную. Надо помыться. Принимаю душ, морщась, каждый раз, когда надо поднимать руку. Живот уже не урчит от голода — он привык к этому состоянию.

Выйдя из ванной, я вижу Савова, который расплывается тут же в улыбке при моем появлении.

— Нина уже ушла?

— Да.

— И что она рассказывала?

— Ничего. Просто пришла проведать. Рассказала, что видела Варю и Кевина… Виктор?

— Да?

Я вижу, как он заинтересовано смотрит на меня. Ждет моего вопроса. А мне хочется спросить, но боязно.

— Что произошло вчера? Я плохо помню… Помню, что Майкл навалился на меня… А дальше темнота.

Виктор подходит ко мне и гладит по волосам, будто кошку. Жесты заботы у него всегда сдержанные, грубоватые, неестественные. Иногда создается впечатление, что эти жесты — навязанные ему, будто так принято делать: идут совершенно не от сердца.

— Тебя спасли патрулирующая Инквизиция и Деннард.

— А Майкл?

— Он сейчас в Карцере в руках Сената, ждет своей участи. Скорее всего, просто накажут. — В душе царапнуло то, что для Сената его действия достойны лишь наказания. — Если хочешь, я сделаю так, что Слэйда сожгут? Или освободят? Все в твоих руках, детка. Ты пострадала из-за него, поэтому я вверяю в твои руки решение.

Я смотрела на Савова, широко открыв глаза, напуганная его легкостью предложения, будто мне в руки дали нож — либо убей, либо дай жить.

— Я… я… Пусть Сенат решает.

— Хорошо. — Он на мгновение снова задумывается, а я напрягаюсь: что еще он предложит?

Внезапно раздается стук в дверь. Савов открывает, и я вижу на пороге Лолу, которая переводит взгляд то на меня, то на Виктора. Судя по ее красным глазам, она снова плакала.

— Лола! Ты пришла извиниться? — Она кивает, а я гляжу на Виктора, который сохраняет невозмутимый вид, но опасный, как демон. Он поворачивается ко мне и произносит с легкой ухмылкой: — Пойду, выйду. Нужно один звонок сделать.

Виктор разворачивается и уходит, оставляя наедине с Лолой и ее черным кошачьим взглядом. Мне неловко. Ей тоже. Не слишком ли жестоко: два раза быть наказанной за «шутку» в ванной?

— Я хочу извиниться.

— Извинения приняты.

И смотрим друг на друга: она явно хочет сказать что-то еще. Я терпеливо жду. Удушливо стеснительно. Почему-то сейчас мне хуже, чем когда была голой на глазах у кучи парней.

— Я хотела бы загладить вину перед тобой.

— И как же? — В принципе, того, что она хочет извиниться — достаточно.

— Ты, наверное, голодная. Приглашаю в одно местное кафе. Считай это за пролитый вчера йогурт и яблоко.

А я была голодная. Поэтому киваю в ответ. Не думаю, что она захочет меня отравить или еще что-нибудь сделать на глазах у посетителей. Слишком запугана Химерами Альфа.

— Хорошо. Я тогда жду тебя внизу. — И уходит. А я пытаюсь собраться мыслями. Они словно тараканы расползаются в разные стороны: «Что надеть?», «Что сделали с Лолой?», «Что с Варей?», «Почему трубку не берут?».

Резко выдохнув и отбросив все мысли, хватаю мобильник со стола и выхожу в коридор, чтобы пойти в кафетерий с Лолой. Вчера, несмотря на ужасный инцидент, я вызнала достаточно о Психологе и Кукольнике — может, сегодня что еще узнаю?

На улице было прохладно. «Ветер поменялся», — так предупредил меня Савов, подавая кофточку. Он не пошел с нами, просто чмокнув в щеку, сообщил, что ему надо возвращаться к делам.

Мы шли в какое-то незнакомое заведение в другую сторону от набережной под большими разлапистыми пальмами и синим предгрозовым небом. Ветер неприятно дул в спину, будто толкал вперёд: «Побыстрее идите, побыстрее!». А мы, как назло, не торопились.

— Ты его любишь? — Лола неожиданно прерывает уже настолько привычное обоюдное молчание.

— Кого? — Взгляд черных глаз укоризненно пронзает меня, ощущаю почти физически. — Ты про Савова? Да, люблю.

Лола хмыкает и смотрит себе под ноги, сунув руки в карманы джинс.

— А ты? — Я не сдерживаюсь и спрашиваю, вспоминая, как Деннард упомянул о ее ревности к Виктору. Лола смотрит изучающе: с какой целью я задала вопрос; после чего отворачивается. — Я знаю, что ты влюблена в него. Мне об этом Деннард рассказал. Я тебя понимаю, Виктор статный, властный, красивый мужчина. Влюбиться в него просто. И я не злюсь на тебя за это.

Лола внезапно останавливается и смотрит страшным ненавидящим взглядом. Я даже тушуюсь и на шаг отступаю от нее, чувствуя, как всё замерло от страха внутри.

— Не тешь себя. Он тебя не любит.

— Да? А кого он любит? — Я с вызовом смотрю ей в глаза. Дикое желание развернуться и уйти, бросив ее посреди улицы. Я уже готова распрощаться, как Лола говорит:

— Мы пришли. Советую заказать мясной пирог. Он здесь отменный. Я угощаю.

И входит в стеклянную дверь, звякнув колокольчиком. Только сейчас замечаю, что мы стояли у неприметного заведения, вход которого оформлен по-европейски: цветы, темное дерево, состаренная вывеска. И пахнет кофе. Я вхожу за Лолой, ощутив, как усилился аромат, к которому примешался запах выпечки. Колокольчик на двери, потревоженный мной, жалобно звякает и замолкает. Полумрак. Но посетителей тут много. Лола садится тут же: недалеко от входа у кирпично-красной стены с постерами.

Молчим и смотрим друг на друга. Даже, когда подходит официантка, мы говорим только с ней, делая заказ. Молчание. Ждем, когда принесут еду, сверля друг друга взглядом. Лола не выдерживает первой, отворачиваясь в сторону, и тут же недовольно морщится.

— Инквизиция здесь. Вчера эта дура ошивалась возле нас с патрулем. У Томаса так и чесались руки, чтобы наслать на нее тьму Египетскую.

Я прослеживаю глазами, про кого она говорит, и вижу у стойки ученицу Рэйнольда. Темноволосая, статная, красивая. Она берет чашки с кофе у бариста и идет к столику, где ее ждет Рэй. Мое сердце замирает, как и все вокруг, будто время останавливается. Вот он! Мое солнце! Которое светит теперь не мне.

Он от тебя отказался, Аня. Отказался…

Рэй сидел, погруженный в свои мысли, смотря в одну точку на столе. Он был именно таким, каким я помню его в Саббате — серьезный, суровый, молчаливый, ушедший в себя, отстраненный, будто невольно оказался здесь; жизнь с суетой — отдельно, а Оденкирк — сам по себе. Неужели Рэй не заметил меня? Вот она я! Рэй! Посмотри!

Словно прочитав мои мысли, он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются: смотрит серьезно, потемневшими темно-серыми глазами. Любимый цвет грозы. Сколько раз я в них заглядывала и любовалась оттенками от темно-синего до серого. Я почти дергаюсь с места, чтобы подбежать к нему, но он хмурится в ответ, незаметно мотнув головой. Плохо. Очень плохо! Не разрешает. Будто винит в чем-то. Злится.

Он отказался от тебя, Аня…

Подошедшая его ученица, не замечает меня, она о чем-то тараторит, шутит. Он отворачивается и теперь смотрит только на нее с легкой улыбкой — вежливость, холодность, учтивость. Но то и дело на краткое мгновение кидает взгляды в мою сторону. Рэй пытается быть расслабленным, но нервозность сковывает его и все его позы кажутся наигранными и зажатыми.

— Ты их знаешь?

Я и забыла про Карранца: Лола с любопытством следит за мной.

— Нет. Знаю, что это Инквизиторы.

Лола вздыхает и откидывается. Ну, раз мы играем в незнакомцев с Оденкирком, я тоже постараюсь делать вид, что их не замечаю. Самообман — бой с собой с заранее проигранной битвой, но все-таки я попытаюсь сделать вид, что мне Лола интересней.

— Говорят, ты несколько месяцев провела в Инквизиции…

— Да. Три месяца.

— И что? Правда, что они считают день потерянным, если никого не сожгут?

Я на нее смотрю исподлобья, задаваясь вопросом: «Серьезно она? Или только притворяется?». Не знаю, зачем это говорю и почему, но, как всегда, слова срываются с губ быстрее, чем я успеваю остановить себя:

— Тебе ведь больно. Все твои попытки задеть меня, это попытки скрыть боль.

Мои слова, будто пули, попадающие в цель. Я вижу, как дрогнула рука у Лолы.

— Любовь — вообще, боль. Это слабость. Уязвимость. И больше всего ранит именно тот, кого ты любишь. Может даже убить.

Она произносит каждое слово четко, тихо и пугающе. Теперь ее слова достигают цели и врезаются в мое сердце, что я невольно кидаю взгляд на Рэйнольда, который чему-то поддакивает своей ученице.

— И что же делать, если ты не можешь быть с тем, кого ты любишь?

Лола жмет плечами.

— Можно бороться, а можно терпеть и ждать.

— Ждать? Чего?

— Смерти. Своей или же того, кто украл у тебя твоего возлюбленного.

Последнее сказано жестко с вызовом. В этот момент я краем глаза замечаю, что Рэй со своей ученицей встают и идут к выходу. И тут меня замечает Кристен, кажется, так ее зовут. Наши взгляды пересекаются, ученица Рэя тут же выпрямляется, а с ее лица исчезает улыбка. Любимый, почувствовав напряжение, обеспокоенно кладет руку ей на плечо и подталкивает к выходу.

Ревность обжигает меня: он может ее касаться, а она чувствовать его. Они проходят мимо, оставляя за собой шлейф ароматов Саббата, женских духов и парфюма Рэя, смешанный с запахом его кожаной куртки.

Официантка приносит еду. Мы молча с Лолой, каждая в своем одиночестве, едим пирог с мясом. Я не выдерживаю и задаю волнующий меня вопрос:

— Что здесь делали Инквизиторы?

— Ели… — Лола жмет плечами. Но отчего-то мне кажется, что она поняла всё про меня и Рэя. — Здесь школа Охотников неподалеку. Они вчера патрулировали вечеринку.

— Но они же нездешние…

Я почти рассекречиваю себя. Лола кивает, прожигая взглядом меня.

— Да. Я знаю.

— Что-то есть не хочется. Аппетит пропал. Прости. Пирог и вправду очень вкусный. — Я начинаю собираться, желая выйти на улицу и пойти за Рэем и Кристен. Безумие! Слежка за любимым мужчиной! Чистой воды безумие! Я даже не знаю, зачем это, но ужасно хочу его снова увидеть. Невероятно, что он был здесь! Что Рэй не галлюцинация! Не фантазия моего поврежденного ума. Я Х О Ч У У В И Д Е Т Ь Е Г О.

Внезапно замечаю, что Лола тоже собирается, кидая сотку долларов на стол и явно не жаждущая сдачи. Это выбивает меня из колеи. Нет! Зачем? Неужели она пойдёт со мной? Я не могу с Лолой преследовать Рэя!

— Знаешь, я тоже не хочу есть. Пошли домой.

Мне показалось или я увидела злую насмешку в ее глазах. Черт! Она всё поняла!

Карранца, цепко схватив за рукав, потянула меня к выходу. Выйдя на улицу, она сверлит своим жгучим взглядом, примечая каждое движение за мной.

— Я бы хотела прогуляться… — Я нерешительно переминалась с ноги на ногу; неуверенность не просто была слышна в моем голосе, я сама была воплощением ее.

— Хорошо! Отлично. Пошли другим путем! А то тут инквизиторы гуляют, кто их знает, что им в голову взбредет. Да и старая дорога пролегала мимо их школы. Лучше пойдем другим путем! — Она с дьявольской ухмылкой шустро направляется в противоположную сторону. — Ну? Ты идешь?

Лола специально уводила меня от Рэя. Это читалось по ее злым глазам. Карранца всё поняла и сейчас играла на этом.

Ну, хорошо! Химера проклятая. Пусть будет по-твоему.

Я резко выдыхаю и иду к ней. Обе злые, как фурии, быстро идем вдоль улицы, делая вид, что всё в порядке и ничего собственно не произошло.

— Пойдем через бакалейную лавку. — Она сворачивает на другую улицу. Ветер еще больше усиливается, он стал холодный и неприятный. Вдалеке грохочет гром, приближая грозу и шторм на океане. Мои шнурки от этой быстрой ходьбы развязываются и выпадают из ботинка, грозя мне падением, если наступлю на них. Поэтому останавливаюсь и присаживаюсь на корточки, чтобы перешнуровать обувь. Я случайно кидаю взгляд в проулок между домами, и замираю от увиденного, чувствуя, как сердце взрывается от боли и предательства. Ученица Рэя почти висит на нем и страстно целует его в губы. А он даже не отталкивает. Наоборот, его руки лежат на ее талии, будто так и должно быть. Через мгновение он немного отстраняет ее и что-то говорит ей с улыбкой, глядя в глаза. Она же, продолжая висеть на его шее, смеется и что-то отвечает.

Всё! Не могу смотреть на них! Невозможно. Он целовал ее! Его руки до сих пор лежат на ее талии!

— Чего ты там копаешься? — Лола вырывает меня из собственного ада, недовольно ожидая меня.

Я резко встаю на ноги и даю стрекача, пробегая мимо Карранца, Рэя и его новой девушки. Ведь именно так называют тех, с кем целуются и позволяют себя обнимать?

Больно. Очень больно… Варя! Где ты, сестра? Почему не утешишь? Почему не отмстишь обидчику?

Ну почему все делают мне больно?

Отчего я осталась одна?

Бегу долго, не разбирая дороги, не жалея ног, по каким-то улицам и закоулкам. Пока не оказываюсь на незнакомой улице и не сажусь на лавочку. Плачу. Чувствую, как кипит во мне злость за свою судьбу, за свое разбитое сердце — она делает меня опасной. Магия пробуждается в крови, шевелится подобно змеям. В кармане орет мобильник. На дисплее горит: «Виктор». Сначала не хочу брать трубку, но в итоге, всё равно принимаю звонок:

— Лола позвонила, сказала, что ты сбежала! Ты где?

Его голос твердый, требовательный, с железными нотками. Я сглатываю ком в горле и вымещаю свою ненависть и злость — слишком долго терпела. Мне срочно нужно уничтожить что-то в этом мире, как уничтожили мое сердце.

— Я решила насчет Майкла. Убейте его. Сделай так, чтобы его сожгли.

На том конце повисает пауза. Видно, не этого ждал Виктор.

— Ты уверена?

— Да. Я хочу, чтобы вы убили Майкла. Он все равно бездушный.

И отключаю телефон. Меня словно нет. Будто с нажатием кнопки, отключила душу и совесть, погасила внутри свет. Наверное, так себя чувствуют те, кто продал свою душу демонам. Я встаю и иду в кафе напротив. Ветер уже ревет, гнет кусты и трепет деревья. Похоже начался шторм. Небо грохочет раскатами и сверкает. Внутри кафе светло и безлюдно. Здесь не пахнет кофе и едой. Здесь ничем не пахнет кроме пыли и дерева. Запах старости. Иду к стойке. Официантка смотрит на меня удивленно. Я же сейчас ощущаю себя уверенной и очень опасной. Я — ведьма.

— Дай мне нож.

Я знаю, что говорю. Мое воздействие на нее подобно резкому удару по голове. Девушка протягивает нож. Я беру и ухожу. Магия вскипает и усиливается. Она требует свободы. Хватит! Мы натерпелись с ней! Нам нужна свобода за все нанесенные обиды и издевательства.

Выйдя на улицу, я режу палец правой руки, явно перестаравшись. Но плевать. После проявления дара на мне это заживет, как на собаке.

Я ставлю точки капель на запястье, рисуя треугольник декады. Глотая слезы, срывающимся голосом шепчу:

— Раз, два, завиток,

Посылаю в кровь я ток.

Внезапный разряд проходит от нарисованных точек через всю руку и по телу, что аж мурашки проступают на коже.

— Три, четыре, посмотри,

Что за знак в моей крови.

Проявляются три линии браслета — знак начинает татуировкой проступать на запястье, то чернея, то бледнея.

— Пять, шесть, Солнца луч,

Что выходит из-за туч,

Он опасен для Химер,

Это будет цифра семь.

Внезапно на запястье четко проступает Инквизиторское пылающее солнце.

— А на восемь вдруг Луна -

Инквизитору беда.

Солнце трансформируется в Луну, состоящую из месяца на черном круге и расползающимися от нее завитками света.

Окончание заклинания я проговариваю, замерев сердцем, специально заменяя слова, потому что откуда-то знаю, что именно они должны там быть. Это как находится в темной комнате и знать в какой стороне выключатель.

— Девять, десять — ток в крови,

Меткой знак мой прояви.

На мгновение на моей коже проступают сразу два знака — четкие, яркие, сплетенные, будто так и должно быть. Но вот один из них гаснет, навсегда оставляя другой на моей коже.

Смеюсь в истерике, чувствуя, как магия во мне шевелится, ревет, чувствуя свою силу, будто разбуженный медведь. Мне кажется, я стала сильнее, чем была раньше до этого. Слишком много энергии. Царапина заживает, точно так же как и синяки на моем теле. Я новая, как заново рожденная.

Встаю с лавочки. Гром гремит подобно моей магии внутри. Точно я запустила стихию. Возможно, так оно и есть. Ливень обрушивается резко, сразу намочив меня с ног до головы. Но мне все равно. Я отхватила свой кусок — хоть что-то в этой жизни! Нелюбимая, одинокая, злая и преданная Оденкирком. Поздравьте меня, я снова Химера…

Своих не бросаю

— Ты как? — Кевин нежно гладит меня по волосам. Только что стошнило. Кислый мерзкий вкус во рту.

— Нормально.

Хотя ни хрена не нормально! Не люблю, когда он рядом в такие моменты. Может, кто-то считает это милым, что парень держит волосы, когда тебя выворачивает наизнанку, но не мне. Лишь раздражение, что Кевин присутствует при этом и видит весь этот физиологический процесс моего очищения желудка от завтрака. Самой противно. А ему и подавно. Но нет же! Мы же галантны и заботливы! Джентльмен хренов.

Вот где бы почистить зубы?

— Прополощи рот. — Словно угадав ход моих мыслей, ко мне подходит Мария и протягивает минералку. Я выдергиваю со злости бутылку из ее руки. Она закатывает глаза со словами: — Подумаешь, какая неженка.

— Звягинцева, я же и на тебе дар могу отрабатывать.

Она пренебрежительно фыркает, но в глазах все равно прочитывается страх.

— Варвара, ты долго? А то у нас клиент простаивает!

Я кидаю взгляд на Кевина и словно вижу свое отражение. Он тоже ненавидит всё это, он тоже в ловушке — и мы мучаемся вместе.

Последние дни будто кто-то запустил на быструю перемотку: слишком много всего на наши головы свалилось, что я не успеваю перевести дух. Сначала меня выдернули присутствовать при жертвоприношении некой Мары из клана Воронов. Марго сказала, что мне будет полезно там побывать. Ничего полезного! Лишь видела, как ад разверзся у наших ног и как беспощадно ведьмы зверски закалывали Химеру. А затем и вообще через меня прошла шаровая молния, вырубив на несколько часов. Как только мозги не запеклись от этого?

После этого на следующий день узнала, что Аню увезли в Калифорнию, а Кевин стал одним из наемников Альфа, и всё это приправлено обвинениями заявившегося к нам Оденкирка в нелюбви к сестре и собственном эгоизме. Кстати, я хотела ей сказать, что он приходил, но так и не смогла, решила отложить до личной встречи, которая так и не состоялась. Мне запретили с ней видеться и даже общаться по телефону. А дальше начались тренировки. Я и не догадывалась о том, что это такое, когда подписывала вместе с Кевином документ о расширении дара.

И понеслось. Сначала меня заставили продемонстрировать свой дар на своре бешеных собак. Потом меня повезли на ферму, где, к их удовольствию, уложила единым махом пару быков, сломав хребты. А дальше — хуже. Марго стало интересно: могу ли я убить человека?

Сначала мне привели Химеру, которая была одержима. Она потеряла душу и разум. «Избавь от мук». — Промурлыкала Марго. И я убила. Постаралась сделать это быстро и неожиданно — остановка сердца, по-моему, это быстрая и легкая смерть. Так я себя утешала. Затем был хоспис, где надо было убивать живых людей, избавляя от мук единым разом под воздействием Кевина. Я не плакала при них. Была словно машина. Но дома меня трясло. Истерила, пока Кевин не дал мне каких-то таблеток. Я ненавидела себя. (И ненавижу!) А Кевин жалеет меня. За это и люблю. Впервые не сестра, а кто-то со стороны проявляет заботу. Он видит меня живой, настоящей.

Сейчас мы находимся где-то в Белоруссии в новом здании, где явно планируется очередной торговый центр с жратвой, шмотками, сумками и обувью. Наверху, как венчающая корона современного потребительства, будет кинотеатр — после хлеба, свободы выбора и выброса денег, люди будут бежать сюда за зрелищами. Но у нас свой показ. Наемники из Белорусского клана уже стоят в ожидании — пришли посмотреть на убийства. В итоге, в зале находятся где-то человек двадцать и я, как главный фокусник представления.

До этого на глазах у всех я уже убила Химеру, которая подставила свою сестру, сдав ее в руки Сената. Не знаю, что с ней произошло, и как я ее убила, но это было ужасно. Она с вскриком упала мне под ноги, обдав мои туфли кровью. Ее глаза были выпучены с полопавшимися капиллярами. После этого зрелища и осознания, что ещё одна жертва на моем счету мне стало дурно. Итог: меня стошнило где-то в углу между стремянкой и банками краски.

Сейчас передо мной стоит целая партия Химер из десяти человек. Как мне сказали, эти люди как-то связаны с киднепингом и продажей детей в рабство. Вид у них неприятный. Щуплые, страшные, кожа темная, будто загоревшая, черные волосы, неприятные, беззубые, кто-то с подбитым глазом. И все мужчины. Глядя на них, не верится, что они колдуны. Обычно Инициированные красивые, а если не хватает физических данных, то от них просто исходит ощущение опасности. А эти странные, похожие на одичавших. Я смотрю на них и понимаю по глазам, что у всех есть души.

— Приступай. — Голос Натальи звучит, как выстрел в голову.

Нет, не могу. Десять человек стоят напротив у стены, будто на расстреле. Я им что? Личный палач?

— Не могу.

— Я сказала, приступай.

— НЕ БУДУ! — Я ору так, что мой голос звенит подобно раскатам грома. Оборачиваюсь и смотрю на Наталью, которая стоит с незнакомой мне Химерой, создающей на тренировках биополя щита для Темных и других любимчиков, чтобы я от злости не убила их даром.

— Это бунт? — Глава Воронов начинает подходить ближе. Я кошусь на Кевина, который напрягся, и кажется, еще чуть-чуть и он кинется грудью вперед, чтобы прикрыть меня.

— Да. Я не буду убивать.

— Они детей похищали и продавали, убивали, продавали наркотики. Разве они не достойны смерти?

Смотреть в глаза Натальи, все равно, что заглядывать в могилу: пусто, глубоко и страшно, так как там конец всему… Ее душа давно в аду у демона.

— Не мне их судить.

— Внезапно стала верующей? — Наталья говорит шепотом, будто ветер проносится по комнате.

Молчу. Плевать, что она думает.

— Валера, — Наталья поворачивается к парню из клана своих Химер. — Покажи, как надо.

Молодой человек выходит вперед. Непринужденно вытащив оружие из-под полы пиджака, с оглушительными выстрелами начинает укладывать один за другим мужчин возле стенки. Я шарахаюсь от ужаса на несколько шагов назад. Каждый выстрел взрывается в моей голове с очередной смертью человека. Они падают и падают. Кровь алым всплеском оказывается на стене. Будто кадры из фильма. Но все было по-настоящему.

Едкий запах дыма от пистолета, железа и крови.

Снова дурно. Я присаживаюсь на корточки, боясь упасть, так как ноги уже не слушаются. Да еще туфли на каблуках не добавляют надежности. Тело предательски дрожит от шока.

Нельзя привыкнуть к убийствам.

Внезапно Валера поворачивается и убивает молоденькую Химеру справа, а следом, рядом стоящую, ее близняшку сестру… и вот дуло поворачивается к Кевину. Я вскакиваю и рефлекторно, защищая любимого, направляю весь свой ужас, шок и ненависть на Валеру. Мое воздействие грубое, сильное, резкое. Оно наваливается подобно монстру и сворачивает Химере шею с неприятным хрустом позвонков. Парень с тяжелым глухим стуком о пол падает рядом. Кто-то вскрикивает, кто-то злорадно хихикает, а я чувствую, как меня кто-то пытается сбить с ног заклинанием. Я поворачиваюсь, в тот момент, когда молодая девушка, обезумев, выкидывает на меня с помощью дара странный энергетический шар.

Я еле успеваю отклониться — и шар взрывается у моих ног. Меня сшибает с ног и отбрасывает к стенке спиной. Всё так быстро. Всё так больно!

— Варя!

Голос Кевина проносится сквозь темноту, которая вот-вот накроет меня. Что-то влажное течет по лицу, щекоча щеку. Голова звенит от удара, а уши закладывает. Слышу будто сквозь толщу воды. Я понимаю, что лежу возле стены, а передо мной тела расстрелянных мужчин.

Сквозь остатки сознания вижу, как Кевин пытается броситься ко мне на помощь, но Наталья его сбивает заклинанием. Химеры тут же схватывают его по бокам, обездвиживая, не давая произнести заклинание. Нет! Что они делают? Но страх за Кевина перерастает в ужас — из толпы Химер выходит изувер Эммануил, хищно щерясь от предстоящего удовольствия. Он вытаскивает нож и нацеливается в живот Кевину, отводя руку для удара.

— Ну что, Инквизиторишка, посмотрим, что у тебя внутри?

— Нет! — Я взвизгиваю. И остатки сил обрушиваю на всех. Я вижу, как падает Эммануил и держащие Ганна Химеры, как рядами с невероятным хрустом костей дохнут Вороны и Наемники со свернутыми шеями. И в центре этого кладбища стоит Кевин и смотрит на меня с ужасом…

Всё.

Теряю сознание…

Свет больно ударяет по глазам стоит мне открыть их. Жмурюсь и отворачиваюсь, мыча от головной боли.

— Тссс… — Чья-то рука ложится мягко на лоб, ласково убирая волосы.

— Аня?

— Нет, не она, моя милая. — Голос Марго звучит рядом, она гладит меня по голове, убирая боль. — Осторожно! Лежи спокойней. Ты просто сильно ударилась… Ничего, милая, приедет Аня, она тебя быстро подлечит.

— Аня… — Имя сестренки вызывает тоску и жалость к себе. Хочу к Ане!

Я пытаюсь вспомнить произошедшее, но картинки всполохами мелькают перед глазами, будто перемешанная колода карт.

— Где Кевин? Что вы с ним сделали?

— Ничего. С ним все в порядке. Он ждет тебя за дверью палаты. Ты у нас такая молодец! Спасла его! Защитила ценой жизни всех…

Я открываю глаза и смотрю в лицо Марго, которая нежно улыбается мне. Во мне просыпается ненависть к ней.

— Вы специально сделали это, да? Вы хотели, чтобы я убила не мужчин. Да?

Марго улыбается и заботливо поправляет одеяло. Я понимаю, что нахожусь в палате. Главная говорит тихим нежным голоском, при этом наигранно суетясь возле меня: то подушку поправит, то простынь разгладит, то капельницу пододвинет.

— А по-другому, моя дорогая, ты не согласилась бы. Ты даже этих жалких десять тупиц не смогла уложить — отказалась. Запомни, Варя, твой Кевин хорош, как Инициированный, но нам его не жалко. Если надо мы и его уберем, лишь бы ты сделала то, что нам надо.

— Это нечестно. — В ужасе смотрю на Марго, которую считала своей покровительницей. А сейчас она говорит, что я лишь ее волшебная палочка — оружие массового поражения. — Вы хотите, чтобы я убивала толпы людей разом. Зачем?

Но Марго молчит. Она стоит в черном пальто, не удосужившись раздеться в палате, скрестив руки на груди. Бледные кисти с длинными узловатыми пальцами в темных широких кольцах напоминают когти хищной птицы.

— Какая разница? Главное, моя дорогая девочка, чтобы ты поняла, откажешься работать — убьем твоего любовника.

Сказанное звучит пугающе и реалистично. Марго серьезна: не шутит и не запугивает. Неужели они убьют Кевина? И перед глазами встает воспоминание о занесенном ноже на него.

— Так ты будешь работать?

— Да… — Я выдыхаю собственное поражение. Кевин — моя слабость, моя болевая точка. Нужно спрятать его! Нужно, чтобы бежал.

— Вот и отлично! Выздоравливай, моя сладкая. — Марго целует меня в лоб, как целуют покойников. — Ах, да! На время ты отстраняешься от тренировок. Результаты сегодня были отличные!

И уходит, стуча каблуками. Я с ужасом осознаю, что произошло. Дверь неуверенно открывается, скрипя старыми петлями, и в палату заглядывает Он с беспокойным взглядом карих глаз.

— Сахарок…

— Ты как? — Кевин кидается ко мне и гладит по лицу. — Черт, я чуть концы не отдал, когда увидел, как тебе голову размозжило об стену! Все лицо в крови было.

Он целует мои холодные пальцы, переплетая со своими. Его аромат пряный и еще примешивается сандал. Обожаю. Мой милый, заботливый шотландец, мое солнце. Его самого чуть не убило, а он сидит и жалеет тут меня.

— Мы влипли, Кевин, влипли! — Я плачу. Слезы неконтролируемо текут по лицу. Судорожно сжимаю его руки. — Что делать? Как быть?

Наверное, что-то промелькнуло на моем лице, что Кевин начинает меня успокаивать, как маленькую, обнимая и гладя по спине.

— Беги, Кевин… Беги…

— Куда? Они не отпустят. И я не брошу тебя.

Я резко отталкиваю его, чувствуя, как злость вскипает во мне.

— Добреньким заделался! Да?

— Варя, ты чего?

— Сейчас жалеешь. А потом ненавидеть будешь! Хомут такой, как я, на шею вешать, да ты возненавидишь тот час же! Если уже не жалеешь, что связался со мной!

— Варя!

— Я же вижу, что ты скучаешь по дому, по своим. Я не слепая, Кевин! Жалеешь, что предал ради меня, что ушел от них, а теперь еще ввязался в это! Ненавидеть будешь! Кому же захочется терпеть такое ради бабы?

— Ты не баба…

— Я сказала, беги! Уходи! Исчезни из моей жизни!

— Прекрати! — Он кричит на меня. Впервые повышает голос, что я замолкаю от неожиданности. Голова начинает гудеть. Наверное, у меня сотрясение мозга. К тому же наваливается усталость. Кевин обхватывает мое лицо и, глядя в глаза, говорит: — Я выбрал тебя. И все, что происходит не по твоей вине. Не вини себя, что я тоже оказался впутанным. Нас обманули, обыграли, так давай держаться вместе!

Вот она — истина: Кевин не просто мой любовник, он теперь моя опора — мой костыль, когда переломлены ноги. Мне никогда не доводилось встречать такого человека, чтобы ради меня терпел такие ужасы. За что мне такое счастье? Ведь я же плохая!

— Что нам делать?

— Думать. Решать, как выпутаться.

— Может в Сенат? Расскажем всё…

— Там не поверят, а Химеры убьют.

— А Саббат? Твои же не убьют тебя. Там ты хотя бы можешь скрыться.

— Если только на время. Савов пригрозил, что он подставит меня и костра не избежать.

— Ну вот видишь! Хотя бы на время! Ты сможешь там переждать, а потом будешь дальше прятаться.

— А ты?

— А я… останусь.

— Нет, не останешься. Они и тебя убьют, как только я исчезну.

— Может, не убьют. Ты же сам сказал, что я оружие для них.

— Милая, они могут убивать и пистолетами, и ножами, и руками, и магией. Для них ценнее Аня. Не ты.

— Аня?

Кевин кивает.

— Я думаю, что Химеры хотят устроить бунт. Уничтожить Сенат и Инквизицию.

— Поэтому они заставляют, чтобы я убивала толпами?

И он снова кивает. От ужаса меня передёргивает, а по телу бегут мурашки. Трупы, трупы, кругом трупы! И если ты еще живой, то по ходу, это дело времени.

— А Аня-то при чем здесь?

И я в ужасе слушаю его догадки по поводу меня и Ани.

— Аня имеет редкий дар. Очень редкий! Она может не только регенерировать, но и исцелять. А теперь представь, если ее дар расширить.

Я не сдерживаюсь и начинаю смеяться, как какая-то психопатка.

— Ты хочешь сказать, пока я буду мочить людей толпами, она будет их оживлять?

Кевин смотрит своими красивыми глазами, напоминающими мне темный гречишный мед, которым бабушка всегда лечила, когда я болела.

— Саббатовцы считают, что Химеры пойдут дальше. Они заставят ее поднимать людей из могил.

Я пытаюсь осознать сказанное Кевином.

— Никто не может воскрешать мертвых. Если только ты не Иисус Христос.

— Варя, а им не надо ждать второе пришествие! Я уже думал над этим, у них есть я. Сама видишь какой эффект достигается, когда мы работаем в паре! Если Аня научится воскрешать хотя бы одного, то меня тут же подключат, чтобы мы с ней работали.

Боже мой! Какие же мы с ней слепые дуры! А Ганн, оказывается, все это время следил, молчал и делал выводы.

— Тогда у меня два вопроса сейчас в голове: кого они хотят воскрешать и зачем, тогда мне убивать людей?

Кевин в задумчивости трет шею. А я отмечаю, какие у него красивые изящные пальцы. Сколько наслаждения он может подарить мне, только лаская руками. А главное, сколько заботы и нежности подарил за это короткое время пока мы вместе. Меня никто так не любил. Я не смогу без него теперь жить…

— Не знаю, кого они будут воскрешать, но явно для того, чтобы убрать Сенат. А ты, будешь играть роль палача.

Я немею от его истины. Могу только мотать головой из стороны в сторону.

— Я буду убивать группами? — Перед глазами встают картинки: расстрелянные мужчины у бетонной стены и кровь стекающая со стенки.

— Судя по количеству людей, ты будешь убивать целыми школами.

Нет, я не смогу. Кевин снова прижимает меня к себе, я пытаюсь спрятаться в его объятиях. Мои бинты на голове цепляются за молнию его куртки.

— Почему ты раньше мне это не сказал? Почему не предупредил? Мы свалили бы прежде, чем начался весь этот ужас!

— А ты бы мне поверила? Поверила бы, если бы я в Вяземке предложил бежать? А я предлагал! Помнишь?

— Ты тогда сказал, давай уйдем и спрячемся! Ты не говорил почему!

— А ты послушала бы? Ты просто сказала про Италию. И я согласился.

Я замолкаю, чувствуя обиду и понимая, что он прав. Невозможно просто! Я сглатываю слезы и пытаюсь переключиться на другой волнующий меня вопрос:

— Почему тогда они не дают мне поговорить с Аней?

— Я думаю, они специально вас разъединили. Отослали ее к Альфа.

— Зачем? Какая выгода во всем этом? — Я лихорадочно соображала, нервно ломая ногти и кусая губы.

— Возможно, ждут, когда она станет Химерой и тогда…

— И тогда что?.. — Я чувствовала, как ужас вселяется в меня.

— Тогда она присоединится к тренировкам.

Твою мать! Вот это мы ввязли по самое не балуйся! Мне страшно представить, как тогда будут проходить тренировки, если подключится Аня.

— Значит, ты не убежишь? Не бросишь?

— Нет, Кофе со сливками. Не брошу. Если умирать, то только рядом с тобой.

— Не говори так, Кевин! Умоляю! Я же порву любого за тебя.

— А вот это им как раз и надо…

***

Тишина Карцера вязкая. Но уже привычная. Ни суеты, ни дел, ничего. Только я и Библия, которую перечитала уже несколько раз. Сердобольная Мэгги пронесла для меня ручку, блокнот и какой-то женский роман, которыми зачитывается Реджина — настолько приторно сладкий в поцелуях и лобзаниях героев, что их страдания вызывают улыбку, а глупость героини просто зашкаливает, раздражая и беся. В итоге, я переключилась на блокнот, делая записи своих мыслей, видений и прочего.

Наверное, Архивариусы знают о наличии блокнота и книги, потому что их не забирают. Маленькая поблажка с их стороны для меня. Время обеда, солнце ушло на другую сторону. Но все также блестят горы и снег. Яркая синева неба, почти ультрамарин. Вырывают отсюда на дела часто: грязь, кровь, мертвые тела, иногда животные, рептилии и насекомые, к этому добавляется чистка мозгов Смертных — притом как с кафеля, так и избавление от страшных воспоминаний. А где-то там Стефан…

Закрываю глаза и вспоминаю темные жгучие глаза Клаусснера. Живой. Невредимый. Любимый. И пускай далеко. Ничего! Будущее показывает, что с ним все будет в порядке! Я вообще расширила дар, ежедневно тренируясь — уходя в грядущее и смотря на Стефана. Жаль не могу позвать, стены Карцера не дают.

Внезапно дверь без стука открывается и на пороге появляется Гроховски, как всегда небрежно одетый для Архивариуса.

— Меня зовут на дело?

Я встаю с кровати, готовая приступить к заданиям Сената.

— Нет. К тебе посетитель.

Я удивленно смотрю на Архивариуса, пытаясь осознать сказанное. Посетители запрещены. Это нонсенс!

За его спиной в проеме двери появляется Лаура, сверкая золотыми серьгами. Алое платья, пунцовые губы, в руках солнечные очки — она являет собой цвет среди этого черно-белого шахматного порядка Сената. Не заметить невозможно!

— Здравствуй, Ева. — Она, цокая лабутенами, проходит в комнату. Гроховски тут же закрывает дверь. Уверена — он стоит за ней и дожидается Клаусснер.

— Лаура? Ты как здесь оказалась?

— Ой, долго рассказывать! Через порталы и знакомства. А я смотрю у тебя здесь мило! — Она скользит по комнате взглядом. Ухмылка расцветает на ее лице, стоит заметить роман, лежащий на краю стола. — Ох, уж эти мечты о любви!

Я смотрю на потрясающую Лауру в моей убогой обстановке и начинаю улыбаться. Клаусснер берет книжку, открывает первую попавшуюся страницу и начинает зачитывать томным голосом. Как назло, ей попадается весьма эротический момент.

— «Он положил руки на теплые полушария, зажав между пальцев напрягшиеся соски, а потом прильнул к груди губами. Его губы и язык превратили тлеющий огонек в полыхающий пожар. Отступив на шаг, он сбросил с себя остатки одежды». — Лаура смотрит на меня в упор тяжелым взглядом, мол: «И ты это читаешь?» — Видно, тяжко тебе здесь приходится, Валльде, раз такими книгами упиваешься в одиночестве!

Я не сдерживаюсь и смеюсь.

— Ты зачем пришла, Лаура?

— Ну, уж точно не книжку одолжить. — Она пренебрежительно откидывает роман на стол и встает напротив меня, с вызовом смотря в глаза. — Я за тобой.

Я выгибаю бровь в изумлении.

— С чего вдруг?

— Я же сказала, поможешь Стефану — признаю тебя, как свою. А я своих не бросаю.

— То есть ты предлагаешь пойти с тобой? Сейчас? Вот прям так сразу? — На каждый мой вопрос следует легкий кивок головы Лауры. — И почему мне кажется, это незаконно?

— Не знаю, почему тебе кажется. Тебе всегда кажется! Ведь ты же пророк, не я.

— То есть ты хочешь сказать, что все законно?

— На бумагах все будет чисто. Поверь.

— И я вот сейчас могу выйти и спокойно пройти весь Карцер, и меня никто не остановит?

Лаура тяжело вздыхает, будто вынуждена разговаривать с идиоткой.

— Ну, если хочешь, можешь завалить кого-нибудь по пути. Но тогда я умываю руки!

Я закусываю губу. Заманчивое предложение о свободе: выйти из Карцера, вернуться в прежнюю жизнь, увидеть Стефана… Но мой взгляд падает на блокнот.

Я снова обращаю внимание на Лауру: она стоит спиной ко мне и смотрит в окно с заснеженными вершинами гор и задумчиво произносит:

— Ты знаешь, что многие считают, что Карцер находится в Альпах.

— Да, я слышала такую версию. Говорят тут сильнейшая энерготочка.

Лаура хмыкает.

— Никогда не верила насчет энерготочки.

— Почему?

— Сама посуди, что за точка такая, которая поддерживает столько магии и Янусов. А если вспомнить еще сотни тысяч порталов, как временных, так и постоянных!

Согласна с ней, есть какое-то зерно здравого смысла в ее рассуждениях. Вместо ответа цитирую стишок:

— За каждой дверью,

У каждых врат,

Нас ждет всемогущий Святой Сенат.

— А знаешь продолжение стишка?

— Нет…

— Отдаться готова в любой позиции

Ему Святая Инквизиция.

Я морщусь от злой шутки, но невольно смеюсь. Не удивлена. Химеры любят дразнить и обзывать нас.

— Знаешь, Лаура, у меня к тебе предложение. — Сестра Стефана испытывающее смотрит исподлобья, замерев возле окна. — Ведь ты пришла отблагодарить меня? Но мне не так нужна свобода, как кое-что для другого человека, которому мы обязаны жизнью Стефана.

Лаура молчит, заинтересованно ожидая продолжения.

— Анна Шувалова. Я знала, чем рискую, когда шла к ней в больницу. А вот она пожертвовала многим, даже большим, чем я.

Лаура подходит ко мне достаточно близко, нарушив мою зону комфорта. Я отчетливо могу рассмотреть все детали ее яркого и безупречного макияжа.

— И что ты хочешь?

Я вздыхаю, пытаясь найти слова к тому, что видела в последнее время. Когда заглядываю в грядущее на сторону Оденкирка и Мелани, там творится чертовщина: то фигуры смазываются, то пропадают, то двоятся, но самое странное — резкая смена будущего. События вокруг развиваются так, что они должны встретиться, и нет других вариантов будущего, но на следующий день круто всё меняется. Никогда не видела ничего подобного. Для меня, как для пророка, загадка заключается в том, откуда берется неизвестный вариант будущего? Будто я наблюдаю игру с карточным шулером — я знаю все карты, но внезапно из рукава появляется козырь, и ход игры тут же меняется в другую сторону! Как? Откуда? Кто вытаскивает козырь? Кто отталкивает влюбленных?

— Я хочу, чтобы ты устроила для Анны встречу с Оденкирком…

Я вижу застывшую маску на лице — шок.

— Что? — Она явно не понимает, что я желаю.

— Я хочу, чтобы ты устроила встречу между Анной Шуваловой и Рэйнольдом Оденкирком. Она его любит, он ее тоже. Но сама знаешь, вместе они не могут быть… Пусть хотя бы встретятся. Устрой им встречу взамен моей свободы.

Лаура шокировано молчит, после чего в раздумье снова подходит к окну.

— Я всегда говорила Стефу, что у тебя проблемы с головой. Дар Пророка никогда не дается без последствий.

— Я знаю, что это незаконно. Сенат запретил им…

— Не в Сенате дело! — Лаура шипит на меня, обрывая меня на полуслове.

— А в чем? — Кажется, она знает что-то. Клаусснер поворачивается и смотрит на меня страшным пронзительным взглядом синих глаз. На мгновение даже пугаюсь. Неужели моя просьба вернула нас к вражде?

— Валльде, ты действительно глупая или прикидываешься? — Я пропускаю колкость мимо ушей. — Меня же свои растерзают. Альфа только и думают, как вернуть Анне знак Химеры до истечения Сенатского решения.

— Я так подозреваю это как-то… незаконно?

Клаусснер молчит и кидает настороженные взгляды — знает, но не доверяет мне. Внезапно она невесело смеется.

— Я-то думала, вытащутебя отсюда, отдам в руки Стефа, снова верну себе брата. А ты вздумала быть Купидоном для других, наплевав на всё и всех. Эгоистично с твоей стороны!

— Ничуть. Между прочим, Анна сделала намного больше для Стефа, чем я и ты вместе взятые!

Она снова молчит и о чем-то думает.

— Ну как хочешь, Валльде. Я сделала всё, что могла… — Она говорит тихо, злобно и огорченно. Разворачивается и, не прощаясь, выходит из комнаты, оставляя за собой шлейф сладкого аромата духов — такой же яркий, как и его хозяйка. А я снова в пустоте среди белых стен и заснеженных гор за окном.

Ценитель

Дождь заливал все побережье. Промозглый ветер. Холодная обиженная душа с горячим разбитым сердцем. Я знаю, что другие бы девушки побежали к подруге плакаться, а у меня даже её нет. Сестра не отвечает. Ева в Карцере, да и общаться с ней запрещено. Субботина не поймет.

Я О Д Н А.

Виктор был прав с самого начала: Рэй отказался от меня и пытался жить дальше. А новая ученица с радостью предложила себя. Я же ничего не могу предложить: невеста Савова, теперь еще и Химера. Из-за запрета я даже поговорить с Рэем не могла, а он не пытался связаться — ни звонка, ни смс. Холодное учтивое «не звони» в день его рождения — уже тогда надо было понять, а не продолжать надеяться. Что там Ева говорила? Скучал по мне? Скучать — еще ничего не значит. Он сразу понял, что будущего у нас нет. Наши отношения длились всего неделю. Этого так мало! Это так просто забыть. Прошло достаточно времени, чтобы охладеть и начать новые отношения. А то, что считал любовью ко мне — не более чем влечение. Глупая, Аня, глупая! Кинулась сразу на шею к тому, кто пожалел, кто ласково обошелся. Такие, как Оденкирк, не для меня. Для меня Савов: не терпящий слез, жестокий, деловой, собранный, скупой на нежность.

«Я не знаю Оденкирка, несмотря на то, что жил с ним бок о бок несколько лет. У него никогда не было отношений. Может, действительно сдался… Может, действительно проверял… Это надо у него самого спрашивать, а не у меня…» — Голос Кевина четко звучит сквозь воспоминания. Уже не надо спрашивать и искать личных встреч для выяснения отношений. Всё и так ясно! Особенно, когда его целовала Кристен.

Я иду медленно, шлепая по лужам и жмурясь от ветра. Слава Богу, идет дождь и никто не увидит моих слез. Мне теперь даже простуда не страшна. В конце концов, пускай я стала Химерой, пускай выхожу за Савова, у меня теперь есть магия. И она во мне возросла. Я никогда себя такой сильной не чувствовала! И пусть попробует ко мне сунуться весь этот цирк шапито, который называется кланом Альфа.

Я поднимаюсь по ступеням, и у двери слышу ссору.

— И где она?

— Не знаю!

— Иди и найди ее!

Я не дожидаюсь, чтобы меня искали, и открываю дверь, вхожу в дом. Молчание и все смотрят на меня.

— Варя? — Савов даже не узнал меня!

— Нет. Всего лишь твоя невеста…

Видно, что он озадачен моим приходом. Как и все остальные, которые с интересом рассматривают меня. Противно!

Наплевав на ковролин, прямо в мокрых ботинках, шлепаю на кухню.

— Может, объяснишь, где была? — Тон Виктора требовательный и раздраженный. От такого обращения тут же вскипает во мне и магия неконтролируемо выходит из своих пределов — от меня, как от эпицентра, мебель разъезжается с противным скрежетом по полу, а предметы разлетаются в сторону, разбиваясь и ломаясь от удара об стены, сшибая картины и постеры, будто их сдуло ураганом.

На долю секунды в доме повисает тишина — все замирают, словно позабыв, что нужно дышать. Хмыкнув на их реакцию, продолжаю свой путь в кухню. Мне ничего не надо делать — магия сама все делает. Даже заклинаний не нужно произносить, настолько много во мне энергии!

Дверца холодильника резко открывается с громким стуком об стену. Оттуда выпадают на пол все коробки, пакеты и предметы, стоящие на краю полок.

Подхожу. Копаюсь в поисках провизии. На мгновение в нос ударяет омерзительный запах протухшей крови.

— Вы бы хоть чистили холодильник. А то ощущение, что у вас здесь сдох кто-то! — Я швыряю пакет в мусорку. Вошедший в кухню Савов молчит и следит за мной. Я хватаю банку арахисового масла и хлеб, начинаю делать себе бутерброды, не утруждаясь на аккуратность, и тут же запихиваю в рот. Черт! Я голодная, как свора собак.

Затем начинаю поедать чей-то батончик мюсли. При этом хватаю сыр с полки и магией призываю нож, чтобы отрезать.

Савов подлетает ко мне, больно хватает за левую руку и переворачивает кисть. Я не вырываюсь, свободно даю ему рассмотреть знак, пока второй свободной рукой запихиваю в рот куски сыра.

С его стороны я слышу радостный смех.

— Держи! — Он ставит передо мной коробку с логотипом итальянского ресторана. В ней лежит что-то мясное с овощным соусом. — А то нет никого страшнее голодной новоиспеченной Химеры. Заказывал для себя, но раз моя невеста хочет есть…

Я молча начинаю поглощать его пищу, ощущая, как внутри желудка приятно проходит жжение от голода. Вместе с насыщением успокаивается и моя магия в крови.

— Мне стоит тебя поздравить? — Он облокачивается на стойку стола и смотрит довольным кошачьим взглядом.

— Я думаю, это мне надо тебя поздравить. — Его бровь в изумлении выгибается. — Ты же хотел Химеру. Вот и получай!

Я не знаю, что несу, но мои слова достигают цели. Савов выпрямляется и победоносно улыбается, будто выиграл.

— Что произошло? Лола сказала, что ты убежала.

Я отрываю взгляд от еды и смотрю в глаза Савову с вызовом и бесстрашием. Мне сейчас никто не указ.

— Договаривай, милый. Думаю, Лола всё правильно тебе рассказала.

— Оденкирк целовался с другой?

Нет. Все-таки я не настолько неуязвима. Потому что при имени Рэя из уст Савова сердце дергается, будто от электроразряда, а в груди разрастается холод. Я отвожу глаза, чтобы нельзя было прочитать боль.

— Я же говорил, что ты ему не нужна. Это все твои девичьи фантазии…

Он произносит с нескрываемой довольной улыбкой.

— Что ты хочешь услышать, Виктор? Что ты был прав? Так вот, ты был прав, а я дура. — Я запихиваю кусок мяса, стараясь уделить все внимание утолению голода, чем чувствам. Обида, что Савов был прав, что повелась, как наивная дурочка, на розовые мечты об Оденкирке, неприятно царапает в душе, скребется своими когтями, раздирая, будто упаковку, мое наигранное бесстрастие.

— Думаю, нам стоит отпраздновать твое возвращение к Химерам. Заодно подпишешь договор о переходе к Альфа, с Джеймсом познакомишься…

Савов облокачивается на столешницу, звякнув браслетом часов, и с интересом наблюдает за мной своим фирменным прищуром глаз.

— Хорошо.

Я воздействую на стакан, и он прямиком летит мне в руку.

— Думаю, можно сходить куда-нибудь…

— Хорошо.

Я наливаю в стакан сок и пью, утоляя жажду.

Сладкий яблочный вкус. Полное безразличие к себе.

Можно смешать, но не сбалтывать.

— Думаю, пора уже и свадьбу нам планировать…

— Хорошо.

— Ты знаешь, что-нибудь кроме слова «хорошо»?

— Да: «Мне всё равно». А пока мне всё равно, то — это хорошо. — Я встаю из-за стола, утирая рукой рот. На мне все еще мокрая холодная одежда, которую надо поменять, и согреться. — Спасибо, было очень вкусно.

Савов больно хватает меня за кисть, заставляя остановиться. Вид опасный. Но и я сейчас не пай-девочка.

— Запомни, Аня, Химеру из себя строй для других. Я же не потерплю такого тона! — Савов цедит сквозь зубы, сильно сжимая запястье. — Если Оденкирк тебя бросил, это не значит, что надо строить из себя обиженную дуру. Не забывай, твой жених — я. И не потерплю, чтобы в клане пошли сплетни о нас.

— А есть чему сплетничать о нас? — Я выдерживаю его взгляд темных глаз, в которых сквозит злость. Савов взбешен, что у меня был другой мужчина, который смог заменить его. — Лоле ты тоже говорил, чтобы она не строила обиженную дуру, когда ты представил ей меня, как невесту? А? Я всё знаю, Виктор, про ее отношение к тебе. Так что у меня для ревности тоже повод есть.

Я говорю спокойно, будто рассуждаю о погоде на завтра: может солнце, может дождь, а может снег с метелью в самом центре Редондо Бич.

Виктор ничего не отвечает, лишь ослабляет хватку. Я освобождаю руку и ухожу из кухни, отметив, что из-за вспышки на Савова моя магия заморозила стекла на окнах. Черт! У меня реально переизбыток энергии. Судя по всему мне еще дня два в норму приходить, чтобы контролировать себя и направлять силы на нужные заклинания, а не так, как получится и куда попадет.

Варя не отвечает. Кевин тоже. Что творится у них там? Я сижу на кровати и терзаю свой мобильник. Но, кинув бесполезный аппарат на стол, вспоминаю, что теперь могу больше, чем просто позвонить.

— «Варя!» — Я посылаю зов сестре. — «Варя!»

Секунда, две. Внезапно в крови проносится волна сестринского отклика. Это так приятно. Немножко щекотно и будоражаще. Я и забыла эти ощущения.

— «Аня?» — Ее зов слабый, будто шепчет. Но разобрать можно.

— «Почему трубку не берешь? У вас там все хорошо?»

— «У нас… мы… я в больнице».

Ее зов иногда сходит на нет и не разобрать сказанных слов. Меня охватывает раздражение:

— «Ты там что, в туннель въехала? Не шепчи! Говори громче!»

— «Не могу! МАРГО ТУТ!»

— «Ты в больнице! Что случилось?»

— «Сотрясение… удар головой… Твой знак…»

— «Я — Химера. Можешь поздравить!»

— «Плохо… очень плохо…»

Чего? Варя не рада?

— «Аня! Не зови меня!.. Пока сама не выйду на связь…»

И тишина.

Варя исчезает, повторив просьбу Оденкирка. Бред какой! Будто кто-то задался целью разлучить меня с самыми любимыми мне людьми. В голове вереницей оживают воспоминания и диалоги, словно вспугнутая стая птиц. Вот Кевин произносит, сидя на крыльце дома:

«…среди Химер есть кто-то, кого она назвала Кукольником. Якобы он работает на дистанции в тандеме с Психологом над тобой и Варей. Что пара недель — и ты станешь Химерой, только надо правильно выполнять их инструкции».

Метро и Субботина:

«— Вот ты воздействовала сейчас на Сопатыча. Он даже не почувствовал!

— Он это поймет позже…»

Рэй:

«— Прости, но не могу говорить сейчас.

— Ты занят?

— Да.

— Может, мне перезвонить?

— Не стоит. Не звони».

«Аня! Не зови меня!.. Пока сама не выйду на связь…»

«— Слушай, ты в курсе, что твоя сестра и ее Инквизитор приступили к тренировкам?

— Тренировкам?

— Понятно. Не в курсе.

— Что за тренировки?

— Дары разрабатывают».

«— То есть ты хочешь сказать, что веришь в существование Кукольника и Психолога, потому что их видят избранные. Мне сказали, что Кукольник типа вуду-мага: пишет имена и играется.

— Не. Не так. Кукольник не играется. Он создает ситуацию».

«Психолог — чувак тонкий! Он — око! А Кукольник — рука! Куда око смотрит, туда рука и тянется…»

«А ты разве не поняла? Она создала для тебя иллюзию страха».

«Сестры Шуваловы — гвоздь программы Химер по удалению Сената.

«— Я люблю тебя, только теперь это вряд ли что изменит? Да?

— Три месяца… у меня еще есть три месяца».

Осознание. Шок. Будто по голове саданули с размаха. Как описать состояние, будто ты думал, что бежал по коридору, когда на самом деле тебя гнали по лабиринту? Как описать чувство, когда внезапно ты находишь нужное слово к своему кроссворду? Наверное, ЭТО ощущает математик, когда находит решение к своей задаче, и весь хаос цифр превращается в стройную логическую красоту ответа.

Всё это время, пока теряла близких, свои надежды и мечты, я пыталась понять, кто такие Кукольник и Психолог, и какова их роль для меня. Как можно сделать человека Химерой с помощью дара? Если они воздействовали на меня, когда они начинали и когда заканчивали?

Теперь я Химера. И весь расклад сошелся. Только чувствовали Рэй, Варя, и другие, что ими манипулируют? Что кукольник играется ими, специально обижая меня, культивируя во мне злобу, одиночество и горечь? Теперь все ясно и понятно: и зачем понадобилось ехать в Вяземку, и встреча с матерью, и суд над Клаусснером… И поцелуй Рэя… Хм… Не знаю, чувствует ли Оденкирк что-то к ученице, но Психологу надо было, чтобы я это увидела. Это была последняя капля моего терпения. Но почему я прозрела только сейчас?

В дверь неожиданно постучались, прервав мой ход мысли. Я сидела на кровати, будто за дверью стоит сам Сатана. Я уже ничему и никому не верю.

В М И Р Е Н Е Б Ы В А Е Т С Л У Ч А Й Н О С Т Е Й.

— Кто там?

— Это я, Виктор. — Вот кому нужнее всего было, чтобы я стала Химерой! Или не только ему?

— Я отдыхаю. Что-то случилось?

Дверь без спроса приоткрывается — и в проеме появляется Савов.

— Прости, что отвлекаю. Но к тебе пришел Джеймс Морган. Пора обсудить детали нашей с тобой сделки.

— Сделки?

— Ты поклялась, что перейдешь в Альфа.

Ах, вот оно что! Вот откуда ветер дует.

— Хорошо. Я сейчас спущусь.

— Не надо спускаться. Жду тебя в своем кабинете.

И уходит. Я замечаю, что меня трясет. Внезапно весь боевой дух куда-то испарился. Страшно осознавать, что вокруг тебя волки.

Я вдыхаю, будто перед погружением, и иду в соседнюю комнату. То, что раньше было простым кабинетом, оказывается еще и порталом в офис.

— Ни хрена себе! — Бесконтрольно вырывается из меня. Я стою в широком блестящем холе какого-то многоэтажного дома. Первое, что бросается в глаза — огромное окно с видом на блестящие монструозные здания-высотки.

— Добрый день. Вас приветствует компания «Альфа Тринити». Чем могу помочь? — Если бы девушка не обратилась ко мне, то я бы ее сразу не заметила. Справа от меня располагался обширный дубовый стол секретарши, за которым стояла блондинка и улыбалась голливудской улыбкой.

— А я сейчас где?

Но девушка видно привыкла к таким вопросам.

— Нью-Йорк. Пятое авеню. Вы по записи? Назовите, пожалуйста, свое имя.

— Анна Шувалова.

— Проходите, вас ждут! — Она стала улыбаться еще шире, цокая своими каблучками по мрамору и открывая передо мной дверь кабинета. — Чай? Кофе?

Так и хочется съязвить: «Пожалуйста, водки и медведей!». И посмотреть, как она будет справляться с запросом. Но молча прохожу в кабинет.

Ощущение, что я попала в фильм: огромные окна, длинный стол со стульями и двое мужчин в костюмах — Савов и еще кто-то.

— А вот и наша Анна! — Савов подлетает и, обхватив меня за плечи, подводит к собеседнику. — Аня, хочу тебе с удовольствием представить главу клана Альфа Джеймса Моргана.

Я сразу же отмечаю, что мы с ним одного роста. Это так несвойственно для Химер! Мужчины Инициированные всегда высокие. Зато на лицо Джеймс приятный, очаровательный: приятная улыбка, зеленые глаза с длинными ресницами — взгляд дамского угодника, четко очерченные скулы. Образ дополняют дорогой парфюм, гладко выбритое лицо и черный костюм с легким сине-зеленым отливом.

— Джеймс, моя невеста Анна.

Морган галантно целует мне руку. Я стесняюсь, не выдержав пристального взгляда Моргана. Зелень глаз, темные волосы, хитрая улыбка. «Котяра!» — Проносится в голове.

— Очень приятно, Анна. Наслышан о вас и ваших талантах. Марго часто упоминала, какая вы способная, трудолюбивая и честная девушка. Виктор тоже любит хвалиться вами. Правда, никто не упоминал о вашей красоте. А, Виктор? Специально утаивал?

Савов хмыкает, при этом странно, будто Морган сказал какую-то шутку, понятную только им двоим.

— Итак, спешу поздравить вас с возвращением к Химерам.

— Спасибо! — Я насторожилась, почувствовав, что сейчас начнется главное представление.

— Я знаю, вы желали бы перейти в клан Альфа от Теней?

Молчу. А сама думаю, сказать ему про клятву или нет? Что знает этот хитрый котяра? Наверное, я произвожу впечатление идиотки, что Савов, не выдержав, отвечает за меня:

— Да, она хотела. Мы обсуждали это.

— Тогда приступим?

Морган указывает на лежащие белые листы. Ох ты! Да у них тут все на официальном уровне.

— А Марго в курсе того, что я перехожу к вам во владение?

Повисает неловкая пауза. После чего Джеймс заразительно смеется.

— Конечно же! Она в курсе! И почему во владение? Разве вы вещь?

Я смотрю ему прямо в глаза и вижу, как обольстительная дружелюбная фальш исчезает в Джеймсе Моргане. Он понял, что я что-то знаю. Темный начинает говорить со мной уже другим тоном, тихим с опасными нотами:

— Мне кажется, слово «владение» слишком грубое. Не люблю заставлять или навязывать. Люблю, когда люди сами приходят ко мне.

— Зачем я вам? — Я задаю вопрос в лоб, чувствуя спиной, как напрягся Савов. Но Морган лишь улыбается в ответ — не хочет раскрывать все карты. Боится. Не доверяет. — Я подпишу бумаги, так как у меня нет выбора, если хочу жить и дать жизнь всем своим родственникам из-за клятвы. Но мне интересно, зачем я вам? Ведь столько сил потратили на меня. Я права?

— Догадались? Или кто подсказал? — Я молчу и смотрю в зеленые глаза колдуна. — Догадались… Быстро! Ведь знак у вас всего лишь пару часов, так? Однако! А я вас недооценил, Анна. Браво! Заметьте, как становятся ясными детали и картина происходящего, когда на вас прекращают воздействовать. Будто кусочки паззла соединяются… Люблю это состояние!

Я молча смотрю, как Морган поворачивается спиной и отходит, чтобы сесть напротив меня через стол.

— Значит, все-таки на меня воздействовали… И кто? Кукольник или Психолог?

Савов дергается:

— Откуда ты знаешь? — Я обращаю внимание на Виктора: он обеспокоен, скорее даже напуган.

— Слухами земля полнится, Виктор. На одной вечеринке байку рассказали про двух невероятно сильных колдунов.

— Это все слухи.

— Мы тоже с Варей были выдумками у всех на устах…

Внезапно Морган разражается смехом, изящно, почти по-женски, аплодируя.

— Она только что сделала тебя, Виктор. Молодец, Анна!

Меня пугает Джеймс. Он не безумен, не псих, не хихикает, как злодеи в кино, жеманничая и флиртуя, он напорист, будто взведенный курок.

— Присаживайтесь, Анна. Обговорим детали. — Я сажусь напротив. Виктор хмуро опускается рядом на стул, который скрипит под его весом и от ёрзанья. Джеймс пододвигает ко мне бумагу; я замечаю, насколько женственны у него руки с розовыми круглыми ногтями — эти руки не знают физической работы и их часто отдают на заботу маникюрше. — Вы интересуетесь, зачем вы мне? Скажем так, я ценитель.

— Коллекционер?

— Не совсем. Коллекционер подразумевает пассивность. Купи редкую вазу — поставь ее на стол и любуйся. Никакой пользы. Кроме эстетического удовольствия. — Он садится и сладко улыбается, потирая руки.

— А что делает ценитель с вазой? — Я настороженно смотрю, какое удовольствие ему доставляет говорить на эту тему. Морган, словно в молитве, складывает руки и прикладывает к губам.

— Ценитель не только покупает вазу, он знает ее историю, любит эту вещь, как результат, как итог, как достижение человека. Он ей не просто любуется. Ценитель думает, как великолепно смотрятся в ней розы, как сделать такие вазы доступней для людей, как создавать такие же вещи.

Я слушаю, затаив дыхание, пытаясь свести его сравнения с теорией Кевина о свержении Сената.

— А что будет с другими вазами? Которые не такие хорошие, как эта?

Морган глупо улыбается и жмет плечами — мол, «не знаю».

— Может, разбить их к чёртовой матери? Это же всего лишь вазы.

Я шумно сглатываю.

— Как разбить? — Я еле сдерживаюсь, чтобы не продолжить: «Это же живые люди».

— Какая разница? Забудьте про вазы! Глупое сравнение. Анна, для меня главное, это вы и ваш дар. Вы бесценны! Дар регенерации — древний дар. Давно он не появлялся на нашей грешной земле. Вы знаете, кто последний обладатель дара? — Я мотаю головой. Никогда не интересовалась. — Алекса Фракийская. Греческая ведьма. Умерла в десятом веке, прямо перед разделением на Химер и Инквизиторов. Ее еще называли Атанасией — бессмертной.

— Как же она умерла, раз была бессмертной?

— Одни источники говорят от старости, другие, что решением своим.

— Я не бессмертная. Меня легко можно убить. На мне просто всё быстро заживает.

— Это если ваш дар разрабатывать внутрь, на себя. А если дар пустить извне. Вы можете лечить. Так?

Я киваю. Могу. Но я не панацея.

— Вам нужен лекарь в клане?

А в голове звучит голос Кевина из воспоминаний, когда он открыл глаза на Саббатовцев: «Ты имеешь замечательный дар, такой же, как у меня. Мы с тобой созданы для других, не для себя: я, мальчик-батарейка, способный разгонять и увеличивать чужие дары, и ты, девочка-лекарство, спешащая, как Чип и Дейл, на помощь, чтобы залатать чужие раны».

Морган снова смеется. В этот момент он напоминает мне Реджину, когда на каждый мой вопрос в больнице, она потешалась надо мной своим низким грудным голосом.

— Да, Анна, нам нужен лекарь. Нам нужно спасение. А теперь к делу.

Он кивает на бумагу. Я беру документ в руки — стандартный договор о наёме Инициированного в клан, составленный Сенатом на специальной бумаге. Если присмотреться, то можно заметить вплетённые туда энергонити. Хотя смертные не увидят. Это может лишь колдун. Я бегло скольжу взглядом по тексту: все стандартное. Ни одно слово не изменено, даже мелкого шрифта с подвохом нет. Всё ясно, после договора, будет обряд, а потом Морган будет давить на меня, как мой Темный, раздавая приказы.

— Прежде, чем подписать, хочу попросить вас кое о чем…

Я чувствую, что мужчины напряглись. Уж не знаю, что они ожидают от меня.

— Я… — Стыдно признаваться, даже страшно. — Сегодня я попросила Виктора, чтобы убили Майкла Слэйда… Я передумала. Не хочу, чтобы на моей совести была еще и эта смерть.

Морган смеется.

— Очаровательно! Вы очаровательны! «Еще и эта смерть…» Звучит, как признание серийного убийцы. — Я смотрю в сторону, отвожу глаза от Моргана. Мне не нравится, что его приводят в восторг мои слова. Я уже пожалела о своем решении насчет Майкла: та, которая боролась за жизнь птичек и зверушек, сегодня отдала приказ на убийство. Не имела права. — Ну, раз вы хотите, чтобы Майкл был жив, то абракадабра!

Он делает пас рукой, будто в цирке перед зрителями, и дверь в комнату открывается.

— Вы вызывали, Темный? — Этот голос я, наверное, никогда не забуду. Будто снова чувствую его дыхание, смешанное с мятной жвачкой, и слышу: «Тебе понравится, киса». Мерзость! Меня даже передергивает. Майкл тут же находит меня взглядом и смотрит своими развратными бездушными глазами, на его губах играет легкая улыбка. Я съеживаюсь от такого неприкрытого нахальства, что невольно подаюсь телом к Виктору.

— Он тебя не тронет. — Савов довольно шепчет мне на ухо. Ему понравился мой рефлекс, что прильнула к нему в поисках защиты. А я мысленно одергиваю себя и снова выпрямляюсь.

— Майкл, сделай нам чай. Может, мисс что-то хочет особенное? — Морган обращается ко мне — я мотаю головой. — Тогда сделай просто чай.

Слэйд уходит, скользя все тем же наглым хищным взглядом по мне.

— Почему он не в Сенате? — Я не сдерживаюсь и задаю вопрос Моргану, как только дверь закрылась за Майклом.

— Я же сказал, я ценитель, и не разбрасываюсь такими людьми, как Майкл. Если вас интересует, было ли наказание за поступок в отношения вас, то — да. Поверьте, Майкл получил по заслугам. Итак, я выполнил вашу просьбу?

— Нет. Обман и двойная игра не считаю за выполнение. — Я вижу, как опасно заблестели глаза у Моргана. Ему не понравилась моя дерзость, а сижу, злясь на себя, что не успела замолчать в нужный момент. — Простите, не хотела обидеть.

— Раз вы недовольны мной, я могу что-нибудь еще сделать для вас?

— Я хочу поговорить с сестрой… — Я выдыхаю с горьким сожалением, выдавая свою слабость и безнадежность. Знаю, что именно они виноваты в том, что не могу поговорить с Варей. Но мне так нужна сестра!

— Обязательно поговорите! Я обещаю вашу встречу в ближайшем будущем. Тем более у нас такая радость — Химерский знак. Отличный повод встретиться. Виктор, позови Архивариуса. Приступим?

Виктор выглядывает за дверь и просит секретаршу позвать Тогунде. Сердце сжимается. Словно мой Дознаватель ждал за дверью, хотя я знаю, он только что пришел, Архивариус входит в кабинет.

— Добрый вечер!

Мы здороваемся. Тогунде смотрит на меня.

— Определились?

Я киваю.

— Я Химера.

— Мои поздравления. — У Тогунде тихий голос, но вкрадчивый. Его кожа подобно оттенку хорошо заваренного чая. Он приятный на внешность. Помню, когда он проводил допросы, часто думала, насколько мы разные с ним, а наши цвета кожи настолько различные. Я бледная, как поганка, а он темный, как чай. Еще одно инь и янь моего Инициированного мира…

— Я смотрю, у вас уже есть договор… Отлично! Приступим?

Виктор пододвигает еще ближе договор ко мне, Морган просто смотрит. Все напоминает сделку о купле и продаже имущества. Вздыхаю. Пути обратного нет. Ставлю подпись на договоре: «Анна Шувалова». Ухмыляюсь на свой росчерк — подчерк все равно остался детский…

— А теперь приступим к обряду. — Морган лишь кидает взгляд своих зеленых глаз в сторону комода у стены, как оттуда вылетает, будто примагниченный, нож. Темный ловит его ровно за рукоятку — даже рука не дрогнула. Сильный маг! Он делает надрез на своей руке и передает нож мне. Я повторяю. Боль всполохом под лезвием неприятно начинает жечь.

— Я Химера Джеймс Морган беру под свою опеку и власть Химеру Анну Шувалову. Да будет так.

— Я Химера Анна Шувалова отдаю себя под опеку и власть Химере Джеймсу Моргану. Да будет так.

Наши руки объединяются в рукопожатии. Его маленькая, но крепкая ладонь горячая и скользкая. Моя, наверное, такая же. От смешения нашей пролитой крови проходит магическое волнение в воздухе. Я чувствую, как моя энергия сначала взбрыкивает навязанное господство Моргана, а потом смиряется и принимает нового хозяина. Тогунде забирает документ со стола себе в кейс: все договоры, если они законно проведены, отправляются в Архив.

— Отлично! Сделку считаю совершенной и проведенной по всем правилам Святого Сената. Ваше дело окончательно завершено, Анна. Вы теперь свободный от запретов Инициированный. Мои поздравления. Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa.

Мы единым голосом на выдохе повторяем:

— Dies irae, dies illa.

Стоило Тогунде удалиться, как в кабинет вошел Слэйд с чаем, который теперь был совершенно неуместен. Наверное, специально ждал, когда уйдет Архивариус, чтобы не попадаться ему на глаза.

— Чай не хочу. Я лучше дома попью…

Я сказала так, будто у меня есть настоящий дом, в котором можно спокойно попить чай.

— Понимаю. — Морган кивает. — Залечите, Анна?

Он протягивает ладонь с раной от ножа. Моя уже затянулась и не беспокоила, его же — все еще кровоточила. Я подхожу и легонько касаюсь его руки, посылая токи. Дар словно вода струится по моим пальцам, переходя на Моргана, и на наших глазах рана начинает залечиваться. Секунда и вот снова розовая нежная кожа руки. Отмечаю, что шрамов у него на ладони нет, значит, режет всегда аккуратно. У Марго уже есть шрамы от сильного нажатия лезвием ножа.

— Потрясающе… Думаю, тренировки разовьют ваш дар до потрясающих результатов, моя Атанасия. Позволите себя так звать?

Господи! Да зови, как хочешь!

— Что за тренировки?

— Обычные — разрабатывать дар. Ваша сестра этим сейчас занимается. Говорят, уже имеет большие успехи.

— Это какие такие успехи?

— Думаю, она во время встречи обязательно всё расскажет. А пока идите домой, отдыхайте, пейте чай.

Я молча отхожу. Чувствую, как рука Савова покровительственно тяжело ложится на мои плечи и давит.

— До встречи, моя Атанасия. Было приятно познакомиться.

Я киваю, не в силах даже проблеять простое «пока». В голове вертится лишь, что будут тренировки, и что скоро увижу сестру.

Нервничать не придется

— Значит приказ?

— Да. — Клаусснер забылся о разнице температур между Калифорнией и Британией, и пришел в кожаной теплой куртке. Теперь стоял, держа ее в руках, расстегнув рубашку. Но видно, что все равно ему было жарко. Сегодня намечалась гроза — было объявлено штормовое предупреждение. Вчера после того, как отнес Мелани к Альфа, никак не мог уснуть, шлялся по побережью, наворачивая круги вокруг дома Альфа, поэтому сегодня я был уставший, в плохом настроении и с плохо работающей головой.

— А я тебе говорила! Она тебе голову откусит!

— Она на тебя тоже злится. — Клаусснер ехидно поворачивается к Деннард. — Сказала, за то, что поплелась за ним, будешь драить туалеты.

— Что? — Кристен возмущенно переводит взгляд то на меня, то на Стефана. Я сижу, не скрывая улыбки. — Мы не в армии! И я не виновата! Я его наоборот отговаривала!

— А нам чего выговариваешь? Это всё Реджине будешь объяснять. — Клаусснер довольный, как черт. Стоит возле входа и ерошит свои лохматые волосы. В моих руках бумага об отказе мне пребывать в Инквизиторской школе «Охотники». При том Реджина наплевала на колдовство, даже не стала использовать зов Главной, просто выслала бумагу о запрете через Клаусснера с угрозой, что если не вернемся в Саббат к двум часам дня, то она сдаст меня Сенату с потрохами и расскажет об истинной цели нахождения здесь. В общем, Хелмак перешла к действиям. И надо сказать, удачно. Я возвращаюсь. Но это еще не значит, что я выпущу теперь из-под своего контроля Мелани.

— Который час?

— Без десяти два. — Отвечает Стефан, поблескивая своим Тиссо на руке, что так не вяжутся с его стилем в одежде.

— Отлично! Ты полз сюда? Или нарочно шел через Китай? — Я взорвался на Стефана за то, что тот медлил. — С минуты на минуту сейчас явится Тогунде, а я еще здесь. Ты специально?

— Не нервничай, Рэй! Успокойся. Ну, явится и что? Он тебя же не у Альфа застанет!

Кристен нервно вздыхает.

— Чего пыхтишь, как паровоз? — Я заметил, что Стефан не церемонится с Деннард, а та никогда не обижается. Странно! Зато стоит мне высказать что-то в духе Клаусснера, на меня сразу льется поток сарказма, желчи и ворчания.

— Есть хочу. Я даже не позавтракала.

— А где тебя, кстати, носило? — Я вспомнил, что не застал Кристен в постели. Она пришла прямо перед приходом Клаусснера.

— Гуляла. Ревнуешь? — Она насмешливо заглядывает в глаза.

— Конечно! — Саркастически улыбаюсь, отвечая на ее взгляд.

Мы замолкаем, погружаясь каждый в свои мысли. Я думаю о Мелани и о произошедшем. Как она? Что помнит? Что успела сотворить вчера эта скотина с ней? Вроде, ничего… Я успел. Но помню, что они боролись. Может, он ее ударил? Черт! Я бы дорого отдал, лишь бы оказаться сейчас рядом и убедиться, что любимая не пострадала. Надеюсь, Мел найдет кольцо с моим посланием. Ощущение, что я пытаюсь дозваться ее через звуконепроницаемое стекло: вот — она рядом, тут, но невозможно поговорить.

— Добрый день, Архивариус Тогунде.

— Добрый день.

Мы встаем при появлении Дознавателя по делу Мелани. Джеймс Тогунде недовольно окидывает взглядом нас.

— Поступило предупреждение о возможности нарушения решения Святого Сената по делу Анны Шуваловой.

— О возможности, а не нарушении. — Прерывает его Стефан, за что получает убийственный взгляд от Архивариуса, чтобы лучше помолчал сейчас. Но то, что друг встал на защиту — потешило меня и мое самолюбие.

— Объясните ваши причины нахождения здесь.

— Обмен опыта. Решил повысить квалификацию. — Я говорю вежливо с легкой улыбкой на губах. Забавно смотреть на людей, когда один врет, а второй знает об этом, но оба делают вид, что верят друг другу. Такими были я с Тогунде. Архивариус знал, что мне никакая квалификация не нужна, я знал, что он в курсе этого. Но оба вежливо улыбались друг другу.

— Вы в курсе, что Анна Шувалова в паре домов отсюда? Что она находится под опекой клана Альфа?

— Да ладно? Вот ведь неожиданность! Не зря говорят, что мир тесен.

Тогунде опускает глаза, при этом бесшумно смеясь.

— Вам придется вернуться в школу в Саббат под моим личным сопровождением.

— Ну раз придется! — Развожу руками. Клаусснер наигранно цыкает и разочарованно вздыхает.

— А мы на обед уже опоздали, да? — Кристен, как всегда, вовремя! Своей репликой она еще больше усугубляет разыгранную клоунаду между нами. Мы все трое смотрим на нее: то ли она тоже пытается показать свой сарказм, то ли серьезно. — Что? Я есть хочу!

А, нет! Серьезно. Черт, Реджина ее точно оставит без обеда в качестве наказания. А я ведь виноват в том, что Кристен ввязалась в это.

— Архивариус Тогунде, у меня к вам просьба. Можно я свожу девушку в кафе? А то, зная мисс Реджину Хелмак, думаю, вряд ли мисс Деннард поест в ближайшие часы. А она даже не завтракала.

Тогунде переводит взгляд то на меня, то на Кристен. В итоге, поняв, что я говорю серьезно и от доброты душевной, соглашается:

— Хорошо. Но только под моим присмотром. Я отведу вас в кафе, а затем буду ждать вас у портала. Даю вам полчаса. Если не явитесь, будет уже другой разговор и в суде.

Мы молча шли до ближайшего кафе. Тогунде даже зашел проверить — есть ли в зале Мелани или нет. Но видно не судьба была Архивариусу поймать меня за руку. А я бы с удовольствием, посмотрел бы на Мелани сейчас, хотя бы ради того, чтобы убедиться: все с ней в порядке или нет.

— Даю вам полчаса. — Джеймс разворачивается и уходит в сторону портала. Ветер на улице пронизывающий, холодный. Темно. Тучи клубятся над нами — того гляди сейчас пойдет ливень.

— Между прочим, ты мне должен! — Я смотрю на Кристен, которая задорно сверкает своими серо-голубыми большими глазами. Ветер развивает ее волосы, будто из рекламы — выглядит красиво, соблазнительно, понравится любому мужчине. Собственно, пара вошедших парней в кафе замечают ее, окидывая взглядом с ног до головы.

— И что же я должен?

— Ты обещал любое желание за переданное кольцо в суде.

— Ты хочешь Феррари? — Я насмешливо смотрю на нее.

— Уже нет.

— Прости, покупку острова или яхты я не осилю. К тому же, кольцо было найдено и не дошло до хозяйки. Поэтому стоимость за твой риск сразу уменьшается в несколько раз…

— Я хочу попросить другое. И тебе оно ничего не будет стоить.

— Деннард, я Инквизитор, поэтому в курсе, что именно такие просьбы потом оборачиваются большими проблемами и нервами.

— Нервничать не придется.

— И что же это?

— Поцелуй.

У меня аж глаза на лоб полезли!

— Что, прости?

— Хочу поцелуй от тебя.

Что в голове у этой девчонки? Я тяжело вздыхаю, чмокаю ее в щеку и захожу в кафе. Слышу, как она возмущенно восклицает и забегает следом. А я тем временем ловлю официантку возле пустого стола и, не заглядывая в меню, делаю заказ:

— Принесите гамбургер и картошку с салатом. — Официантка уходит, я плюхаюсь за стол.

— Эй! Так нечестно! — Деннард садится напротив и тыкает в меня пальцем. — Это не считается.

— Ты хотела, чтобы я поцеловал, вот и поцеловал. Что не так?

— Ты знаешь, какой поцелуй хочу от тебя.

Я смущаюсь. Все-таки Деннард самый настоящий танк.

— Зачем тебе? Я же влюблен в другую. Прости, но между нами не может быть отношений.

— Я знаю.

— Тогда зачем?

— Я хочу узнать, каково это целоваться с Инквизитором Рэйнольдом Оденкирком.

— Так же как и с другими мужчинами. Ничего особенного.

— Ну как же! Ты же гроза Химер! Охотник, у тебя с собачий нюх на них. Практически, знаменитость в мире Инициированных.

— Деннард, а почему ты с другими парнями не встречаешься? Ты красивая… — Она удивленно выгибает бровь и хитро улыбается при этом. — Я говорю тебе, как мужчина, что ты красивая. Правда, не в моем вкусе.

— А кто в твоем вкусе?

— Ты не знаешь?

Она смеется.

— Тебе не говорили, что противоположности притягиваются, и часто, что тебе нравится, оказывается не тем, что нужно.

— Нет. Я всегда знаю, что мне нужно. Никогда не ошибался.

— А ты попробуй! У тебя же не было отношений до Мелани. А с ней ты всего был неделю… кажется.

— Откуда знаешь?

— В Саббате рассказали.

Отлично! Про меня ей выложили свои же.

— Деннард, навязывание мне себя не улучшит ситуацию. Ты капризная, взбалмошная, резкая и часто суешь нос туда, где ему не следует не то, что быть, он вообще там предполагаться не должен, как и остальные чужие носы.

— Оденкирк, такое яростное отталкивание меня тобой всё больше наводит на мысль, что я тебе нравлюсь, при том сильно. И твое нежелание признавать это — всё больше подначивает меня совать мой нос туда, где его не должно быть.

— Знаешь, мне иногда хочется тебя убить. Еще ни одна женщина не вызывала у меня столь яростного желания.

Я показательно отворачиваюсь, чтобы не продолжать эту тему.

— Слушай! Я тебе не предлагаю встречаться! Я прошу лишь поцеловать меня. Всего один поцелуй! И всё. Я больше не попрошу. Хочешь, сохни по своей Мелани дальше, хочешь, нет — не мое дело. Всего один поцелуй, чтобы проверить мою теорию. — Я кошусь на нее. Может, действительно, поцеловать ее, чтобы отвязалась? — Я даже клянусь тебе, что буду слушаться тебя, покрывать перед Реджиной и поддерживать любое твое сумасбродство.

Так. А это уже заманчиво!

— Поклянешься, что не будешь задавать вопросов обо мне и Мел?

— Клянусь.

— И даже используешь на меня свой дар против Реджины, если попрошу?

— Легко!

— Один поцелуй?

Она кивает, а глаза блестят. Один ничего незначащий поцелуй — и я буду из нее вить веревки. По-моему, отличная сделка.

— Только я хочу, чтобы ты сам меня поцеловал, а не стоял, как столб. — Ее щеки вспыхивают от смущения. — Ну… сам знаешь… как парни целуют девушек… И не пять секунд!

Я пытаюсь сдержать смех над внезапно раскрасневшейся Деннард. Видеть ее в таком состоянии забавно.

— Хорошо. Я тебя поцелую. Давай сменим тему. — В этот момент принесли еду для Кристен, и девушка накинулась на нее с большим аппетитом. — Расскажи про брата. Как оказалось, что он Химера, а ты Инквизитор?

И снова вижу странное поведение от ученицы: она явно не ожидала этого вопроса — напряглась, стала серьезней и не так активно стала жевать свой гамбургер.

— А что рассказывать? Он наркоман.

— От него научилась «тьме Египетской»?

— Да.

Я чувствую, что она замкнулась в себе и отвечает с неохотой. На мгновение захотелось воспользоваться шансом и нагло, как Кристен, начать лезть в душу. Но вместо этого решил проучить Деннард.

— Тебе не нравится, что вы на разных сторонах?

— Нет.

— И тебе не хочется говорить об этом?

— Нет.

— Вот видишь, сама не хочешь говорить на больные темы, а так поступаешь со мной.

Кристен откидывается на спинку стула и смотрит так, будто я ее, как щенка, ткнул носом в лужу. После чего пытается сменить тему, сделав вид, что ничего не произошло:

— Тебе чай, кофе? Угощаю.

— Нет, спасибо.

— Ну, ладно. — Она встает и идет к стойке бара. Я сижу в полной задумчивости. Все-таки мы люди странные существа. Когда любим, готовы идти напролом, эгоистично обижая, задевая других. Виноват ли я, что подставил многих, идя на риск, чтобы увидеть Мелани? Да. Но оправдываю всё своими чувствами. Может, Деннард права: я слишком тронулся умом на Мел? У меня до этого никогда не было, чтобы девушка занимала все мои мысли, чтобы при взгляде на нее мне хотелось ее не только физически. Я никогда не желал человека так, чтобы он был моим и ничьим больше, чтобы мечтать о том, как можно больше времени проводить рядом с ним: засыпать, просыпаться, есть, пить, болтать, радоваться, огорчаться, шутить, грустить, злиться и прощать… Я ни за кого так не переживал, как за Мелани, что внутри холодело лишь от мысли, что что-то может случиться с ней!

Если не считать Мириам, которая заменяла мне родителей и друзей. Когда она была жива, об отношениях с противоположным полом даже не думал. Все девчонки казались глупыми, неинтересными и скучными. Я и не думал, что когда-нибудь наступит день, в котором не будет сестры. Я осиротел, когда гроб Миры скрылся в могиле. После ее смерти впервые ощутил одиночество, которое накрыло вместе со злостью и жаждой отмщения. Ну, какие отношения с девушками после такого удара судьбы? Не до них было.

Я отрываю взгляд от черной обугленной точки на столе, которую оставил когда-то нерадивый посетитель своей сигаретой, и на которую я сейчас смотрел, как загипнотизированный, полностью уйдя в раздумья и воспоминания, и вот они — небесные глаза смотрят на меня. На мгновение я даже теряюсь, будто это галлюцинация, ведь я только что думал о ней.

Мелани?

Но галлюцинации не бывают такими: худая, с распущенными волосами, красивая и с огромными голубыми глазами, в которых читались радость и тоска. МЕЛАНИ! Моя девочка тут! А рядом с ней сидела Химера из Альфа, которая сверлила взглядом, готовая пойти на конфликт, стоит мне только заговорить с ними. Черт! Именно эта дамочка вчера на улице выкрикнула Деннард что-то не очень приятное, специально провоцируя на драку. Не к добру! А еще, если вспомнить, что здесь Кристен в кафе и нас дожидается Тогунде, то становится очень опасно.

Мелани тем временем, словно забывшись, делает рефлекторное движение ко мне. Твою мать! НЕТ! Не вздумай! Я качаю головой, чтобы она сидела смирно.

Потерпи, пожалуйста, Мел! Наверное, она прочитала послание на кольце и как-то вышла на меня…

— Хоть ты и отказался от кофе, я тебе его купила. Эспрессо, как ты любишь.

— Спасибо. — Я стараюсь переключить всё внимание на Деннард, которая не заметила Мелани, сидящую через стол от нас.

— Прикинь, бармен рассказал, что сегодня кофе пьют литрами вместе с таблетками от головной боли, что сам еле держится на ногах. Всё на шторм пеняет и перепады давления. Если бы он помнил, что в паре улиц был колоссальный нестабильный магический фон!

— Там не только магический фон был, там музыка глушила полгорода. — Я невольно кидаю взгляд на Мелани, помня о том, что вчера отбил ее у насильника. Минутой позже и… Черт! Не думай об этом, Оденкирк, не думай! По крайней мере, Мелани выглядит здоровой и спокойно разговаривает с Химерой, хотя видно, что собеседница ей не нравится.

— Думаешь, он из тех счастливчиков-соседей вечеринки?

— Возможно… — Я снова стараюсь переключиться на Кристен и вернуться к разговору. — Если хочешь, спроси, узнай адрес.

— Зачем?

— Ну… он явно тебе понравился…

Мое сказанное наобум предположение ради поддержания разговора вызвало усмешку у Кристен.

— Нет, мне нравятся мужчины постарше, но не настолько.

Я обернулся в сторону бара. Ох ты! Вот это я промахнулся! За стойкой торчал полный мужик лет сорока, который сверкал своей проплешиной, стоило чуть наклонить голову.

— Да ладно, Деннард. Противоположности притягиваются! Так? Ведь часто, что тебе нравится, оказываетсяне тем, что нужно.

— Ха-ха-ха! — Кристен злобно выдает каждое «ха», после чего сердито смотрит в свою кружку с кофе. А я кидаю снова взгляд на Мелани, которая продолжает что-то говорить собеседнице. Внезапно в голове созревает план: быстро сгонять в портал под присмотром Тогунде, а потом втихаря улизнуть снова сюда. А потом ее найду через сестру Чейз. План кривой и опасный, но я не могу, когда моя девочка сидит рядом через стол и доводит мои нервы до состояния оголенных проводов…

— Не хочу кофе. Пошли. Время поджимает.

— Эй! У нас еще пару минут.

— Вот именно. Пока дойдем — время кончится.

Не дожидаясь ученицу, встаю и кидаю украдкой взгляд на Мел: «подожди чуть-чуть и я вернусь». Деннард вскакивает следом. Но через пару шагов, Кристен замечает Мелани, выпрямляется, будто готова пойти в атаку. Этого мне еще не хватало! Кладу руку на плечо Деннард и почти веду к выходу.

Стоит оказаться на воздухе, я тут же замечаю, как бешено бьется мое сердце. Я быстро удаляюсь от кафе. Кристен идет рядом — молчит, пыхтит, того гляди, сейчас выскажет всё. И это происходит, стоит нам пройти пару домов.

— Ты видел ее, да? И ведь ничего мне не сказал! Ты как-то договорился с ней о встрече? Как? Что ты сделал? Ты в курсе, что Химера рядом могла узнать тебя? А еще Тогунде мог засечь? О чем ты думал? Как ты это провернул за моей спиной?

— Мы пришли, помолчи, пожалуйста… — Кристен недовольно фыркает, но замолкает. Мы подходим к двери в портал, который находится в проулке между домами. Нас уже ждут Стефан и Тогунде.

— Прошу проследовать. — Архивариус указывает на дверь. Деннард словно наэлектризованная, я чувствую, как меняется фон ее магии — того гляди она сорвется и выпустит ее, разнеся пол-улицы подобно урагану. Словно сговорившись с природой, настроение Кристен под стать происходящему на улице — на небе все затянуло темными грозовыми тучами, дует сильный ветер и гремит гром. Сейчас точно будет ливень.

— Архивариус Тогунде, можно я поговорю с Оденкирком наедине? Пожалуйста! — Кристен нагло влезает между мной и Стефаном, я же от ее наглости щелкаю челюстью: что она себе позволяет? — Мы быстро разберемся и всё! Вам не придется ждать.

Деннард тараторит, а я и Тогунде смотрим на нее, как на поломанные швейцарские часы, у которых сорвало пружину и они внезапно стали отсчитывать время быстрее.

— Хорошо. Даю вам пару минут.

И они уходят, оставляя меня на ветру с разъярённой Кристен.

— Что это было сейчас, Деннард?

— Нет, Оденкирк! Что это было сейчас в кафе? — Я молча смотрю на нее, пытаясь понять, что ей движет: ревность, забота, страх, ненависть к Мел. — Как вы сумели договориться о встрече?

— Мы не договаривались.

— Да ладно?

— Вышло случайно! Я и сам не ожидал ее увидеть там.

Она недоверчиво прищуривает свои кошачьи красивые глаза, стараясь понять — вру я или нет.

— С чего такая суета, Кристен? Я тебе в любви не клялся, в верности тоже. Дай-ка вспомнить, мы, кажется, состоим в отношениях «учитель-ученик».

— По-моему, мы состоим в отношениях «хочу сгореть на костре и тебя прихвачу собой»!

Так вот в чем дело! Кристен боится, что Сенатское решение и ее затронет. Вполне справедливо. Ведь я себе не прощу, если что-то с ней случится по моей вине. Так зачем затягивать петлю и на ее шее?

— Прости меня. Я понимаю, что неправильно ввязывать тебя в мои проблемы, которые могут обернуться бедой и для тебя. Но клянусь, что мы не договаривались с Мелани о встрече в кафе. Вышло случайно.

Деннард молчит и строго смотрит в упор, закусив губу.

— Хорошо. Я требую вернуть должок. Хочу поцелуй!

Я невольно смеюсь, глядя на нее. Абсурд! Перед глазами все еще стоит Мелани, а мне придется целовать Деннард?

— Сейчас?

— Да.

Я смотрю, как она нервно дергает ногой. Кристен серьезна — не шутит. Ведь придется целовать ее. Зато она не будет мешаться потом, когда сбегу из Саббата. Я в задумчивости тру пальцем губы, рефлекторно вспоминая поцелуи Мелани, как она льнула ко мне, что она ниже меня ростом, поэтому приходилось наклоняться, зато я всегда видел ее глаза, заглядывая в эту небесную синь и читал все ее чувства — Мелани не умела скрывать и обманывать, всё было ясно и так.

— Хорошо. Иди сюда. — Я беру за руку Деннард и подтягиваю девушку к себе. Вижу растерянность на ее лице — такого поворота она явно не ожидала. Наверное, думала, что буду и дальше с ней спорить, пока молнии не начнут сверкать, при том не от грозы, а от нашей магии. — Расслабься.

— А я спокойна. — Сама себе перечит! Я же вижу, что она взбудоражена, нетерпеливо щипая край рукава куртки. Я кладу руки на ее талию, снова отмечая, как в первый день нашего знакомства, что она ростом с Мелани. Вместо того, чтобы стоять спокойно, Кристен кладет руки мне на шею, пододвигаясь плотнее, при этом чувствую, как ее пальцы начинают играться с моими волосами на загривке.

— Стой спокойно. — Рычу я на Деннард, и девичьи пальцы замирают. На лице играет улыбка в предвкушении дальнейшего. Мне стеснительно и даже неприятно, хотя это всего лишь просто поцелуй. Раньше до Мел я их спокойно раздавал налево и направо, не особо задумываясь… И вот с тяжелым вздохом приникаю к губам Кристен, чувствуя, как девушка тут же отвечает мне, еще плотнее придвигаясь, почти повиснув на моей шее. В ее вкусе читается только что выпитый кофе, меня окутывает смесь ароматов кожаной куртки, чего-то морского и яркого благоухания пряных духов Деннард.

Целоваться с ней приятно, можно даже сказать, Кристен искушенная в этом деле. Забавно, как она причмокивает иногда на вдохе, но не больше. Нет этих токов, электричества бегущего по телу, как с Мелани, когда судорожно хочется обхватить, сжать хрупкое тело девушки, укутать в свои объятия, запустить пальцы в волосы… Я начал поцелуй и я его заканчиваю, отстранившись от Кристен и заглядывая с усмешкой в ее довольное лицо.

— Хорошо целуешься. Но не более.

— А по-моему, тебе понравилось!

Я уж хотел ответить, что это больше ей понравилось, чем мне, как меня отвлек посторонний звук — кто-то с улицы крикнул: «Чего ты там копаешься?». Кидаю взгляд на источник звука, и в меня словно стреляют в упор — Мелани сидит на корточках и смотрит на нас, затем быстро вскакивает, будто ужаленная, и убегает. Я даже забываю, что все еще держу Деннард в объятиях, пока до меня не доходит, что только что видела Мел.

— Черт! Стой! Мелани! — Я кидаюсь в ее сторону, пробегая мимо Химеры и Деннард. — Мелани!

Она достаточно далеко убежала. Что-что, а любимая очень быстрая, помню еще по Италии, поэтому решаю ее сбить зарядом, но не успеваю, как внезапно меня накрывает слепота, что я спотыкаюсь и падаю. Сзади меня слышны голоса Деннард и Клаусснера. Слепота не уходит, поэтому даже так пытаюсь встать и побежать дальше. Но дикая усталость наваливается, и я в полной темноте отключаюсь, больно отбив колени.

Стефан явно не пощадил меня, ударив, будто бревном по голове, своим даром. Очнулся я под вечер на следующий день, чувствуя себя разбитым, как после болезни. На лбу образовалась ссадина от удара головой об асфальт, когда рухнул в обморок. Я даже успел забыть, что произошло перед отключением. Зато Деннард напомнила, когда рассказывала, как они меня втащили бесчувственного в портал и врали Тогунде о том, что будто у меня старая черепно-мозговая травма, которая дает о себе знать иногда. Кристен вела себя как ни в чем не бывало, я же задавался вопросом — зачем повелся на провокацию и поцеловал Деннард.

Дурацкий ничего не значащий пустяк, а я теперь гадай, что подумала Мелани обо мне. И сделать ничего не могу! Я бы многое отдал лишь бы поговорить с ней.

А прошла уже целая неделя!

— Всё. Сделал. — Шваркаю грязные перчатки прямо на чистый стол Реджины. Она кидает лишь недовольный взгляд, но ничего не говорит. На часах полдевятого вечера. Хелмак за неделю стала моим надсмотрщиком: поднимает, дает задания, отслеживает, уводит спать, постоянно контролирует мои мысли. Я уж почти называю ее мамой и готов отпрашиваться погулять с друзьями.

Сегодня с утра заставила латать крышу, а затем укладывать ящики и мешки с удобрениями, песком и прочим, таскать стройматериалы для оранжереи. Вот уж неделю я отбываю наказание, как подсобный рабочий в замке. Кристен передали на обучение Ною, я был не против — единственный плюс в моем положении. Сейчас от меня воняло не только потом, но и навозом с землей. Ужасно хотелось помыться, поужинать и спать. Это единственные желания вот уж неделю, потому что на остальное Реджина не дает передохнуть. В начале пытался ее обмануть — хотел позвонить Ганну и узнать номер Мелани; при этом я старался не думать об этом при Светоче, но даже тут Реджина быстро разгадала мои планы.

— Все мешки уложил?

— Все. Даже лишние у Хью прихватил из подсобки.

— Молодец! За такое примерное поведение у меня для тебя сюрприз.

Когда Реджина говорит «сюрприз» — всегда продумывайте план побега.

— Мне уже составлять завещание?

— Думаю, что после одной новости тебе вообще умирать не захочется.

— И что же это?

— Пройди в гостевую комнату — там тебя дожидается кое-кто. — И все это произносится с таинственной улыбкой ярко накрашенными губами мисс Хелмак. Гостевая комната находится рядом с кабинетом, но ей редко пользуются — она маленькая, темная, напичканная всякими защитными заклинаниям и амулетами. Я разворачиваюсь под довольным хитрым взглядом Реджины и иду к выходу. На мгновение надежда вспархивает птицей в душе: неужели Мелани тут?

— Нет. Не она. Другая гостья.

— Все-таки это женщина…

Реджина кивает и указывает пальцем на дверь. Я выхожу, подначиваемый любопытством. Зайдя в мрачную, темную, несмотря на включенный свет, комнату с огромным темным шкафом и старинным секретером, занимавших много места, я обомлел, увидев Лауру. Утонченная, красивая, опасная в этой старине и пыли гостевой. От нее исходил очень сладкий и резкий аромат духов. Я не любил Клаусснер по ряду причин, как и она меня; у нас была взаимная неприязнь.

М да… Хороший сюрприз. И что ей понадобилось от меня?

— Здравствуй, Рэйнольд.

— Здравствуй. Руки не подам и не обниму, таскал ящики и мешки.

Собственно по мне и так видно: я в рабочей грязной одежде вместо привычного костюма.

— Решил подработать грузчиком, раз заказов от Сената не поступает?

— А ты решила раскаяться, раз пришла в Инквизицию?

Лаура смеется, а во взгляде читается, как она в своем воображении убивает меня и, наверное, мучительно.

— Ты к Стефану?

— Нет. Я уже с ним разговаривала. Я к тебе. Лично.

Интересно! Лаура Клаусснер и ко мне лично. Что же такого случилось, что ее подтолкнуло к этой встрече? Какой астероид упал и прижал ей хвост?

— Это что-то незаконное?

— Нет! Простоя обязана одной девушке, но, увы, чтобы отдать долг я должна затронуть и тебя.

— И кто это?

— Ой! Это наша общая знакомая — Анна Шувалова. Хотя ты ее зовешь Мелани. Я пообещала устроить встречу с тобой.

— Тебя сама Мелани попросила? — Мое сердце грохотало с невероятной скоростью, кажется, что его было слышно в этой тишине.

— Нет. Не она. Попросил кое-кто другой. Один друг Мелани.

А вот это мне не нравится! «Друг Мелани»? И что это за друг такой? Я не доверяю Лауре, памятуя о всех ее кознях против Евы и Стефа. Скорее всего, это ловушка. Только кому это выгодно? Савову?

— Что за друг?

— Зачем тебе?

— Я тебе не верю.

— Почему же?

— По-моему, легко предположить, что кто-то хочет подвести меня под нарушение решения Сената, а там и до аутодафе. И этот кто-то, наверное, Савов…

Лаура закатывает глаза.

— Бред! Хотя от тебя это вполне ожидаемо. — Я молчу, внимательно наблюдая за ней и прощупывая магический фон. — К твоему сведению, Сенатское решение уже не действует как дней шесть.

— Что? — Я не верю своим ушам. — Что ты имеешь в виду?

— Ох! Тебе не сказали? Тогда понятно, отчего ты тут меня обвиняешь в работе на Савова! Поздравляю, милый, Сенат завершил дело Анны Савовой и теперь запрет с тебя снят.

Я судорожно начинаю соображать, переваривая сказанное Клаусснер. И вывод только один…

— У Мелани появился знак? — Лаура кивает, а у меня сердце останавливается. — Химера?

— Ага. Все вернулось на круги своя. Альфа рады, что теперь у них появилась Анна с волшебным даром регенерации. Сенат рад, что отделался от этого дела. Саббат рад, что снова в рядах Инквизиции. Идиллия! Только, несмотря на то, что запрет снят, и ты можешь теперь свободно говорить с Анной, еще не значит, что Химеры так просто подпустят тебя к ней. Ты понимаешь? И вот мы снова возвращаемся ко мне и попытке устроить вам свидание. Боже, во что я превратилась? Сводница для Инквизиции!

Она нервно цыкает и отворачивается. Я же завис от переизбытка информации. Пытаюсь справиться с чувствами и шоком, чтобы начать здраво рассуждать.

— А Реджина знает?

Мой вопрос вызывает усмешку.

— Конечно. Она же, как Светоч, обязана была получить документ из Сената о завершении дела и снятии запретов. Или ты про свидание?

— И это тоже.

Она поворачивается и смотрит своим тяжелым пронзительным взглядом синих глаз под изгибом широких бровей.

— Оденкирк, ты Реджине и Артуру доверяешь?

Молча прохожу в гостевую и сажусь напротив нее — все это время я стоял у двери, как гвардеец у дворца, пока Лаура вела разговор со мной, сидя из старого неудобного кресла.

— В то время как ты таскал ящики, как последний честный труженик этой планеты, — извини, я видела тебя в оранжерее, не смогла пройти мимо, не полюбовавшись — так вот, Хелмаки меня здесь, разве что через шредер не пропустили, чтобы выведать мои планы и намерения. Что уж до Реджины: я не понимаю, как вы уживаетесь с тем, кто постоянно живет у вас в голове? Я теперь понимаю маниакальную честность Стефана — трудно соврать, когда тебя ловят еще на взлете. И если ты сейчас сомневаешься в моих словах, то ты сомневаешься в своих Главных.

— Они люди. Они способны ошибаться!

— А вот с этим согласна! И все-таки, я впервые жизни исполняю роль доброй феи. Жаль, палочки нет.

— И кому же понадобились услуги феи, если не Мелани просила устроить встречу?

— Какая разница? Кое-кто из ваших. Я просто обещала выполнить одно желание за услугу, вот и расплачиваюсь за свою доброту. Между прочим, я сильно рискую головой, не то, что пытаясь устроить встречу, только находясь здесь. Поэтому, кроме Реджины, не распространяйся о моем приходе к тебе — я еще жить хочу.

Я молчу, обдумываю — стоит ли верить Лауре или нет. Хотя Реджина и Артур не столь глупы, пропустив Клаусснер ко мне. Они точно воздействовали на нее всеми способами, чтобы узнать ее истинную цель прихода. В конце концов, я ничем не рискую теперь. Разве что шкурой — Химеры загрызут меня, окажись с ними наедине.

— Хорошо. И каков план?

— Я ее к тебе приведу. Постараюсь привести. — Я наигранно саркастически смотрю на нее. И снова Лаура закатывает глаза, мол: «что за идиот». — Завтра будет вечеринка у Химер. Я постараюсь уговорить Виктора отдать мне Анну на пару дней. Ну, ты знаешь, у нее с Савовым скоро свадьба, девушке нужны новые платья.

Свадьба… Скорее заклание ягненка. Виктор, принудив клятвой, тащит Мел к венцу. Средневековье какое-то! Зато он получит полный контроль над девушкой. Даже заточение в Карцере не будет столь сурово, как этот брак для Мелани.

— И где мне ее ждать?

— Вот. — Она протягивает карточку, где золотыми вензелями выбито имя Лауры и ее телефоны, под ними шариковой ручкой написан адрес в Милане. — Завтра жди там. Постараюсь привести ее.

Я тянусь за визиткой, но Лаура одергивает руку, а моя кисть так и повисает в воздухе в незаконченном движении. Я вопросительно смотрю на нее.

— Мне нужны будут гарантии, Оденкирк. Я еще окончательно мозги не растеряла.

— Какие?

— Кровь. Твоя и Мелани.

Кровь? А это серьезно! Практически выдаешь себя с подноготной врагу, снимая бронежилет и давая в руки пистолет.

— Зачем тебе?

— Как зачем? А вдруг ты вздумаешь ее выкрасть? Или сбежите от всех? И что? Мне еще жить и гулять на свадьбе Стефана. Не будь эгоистом! — Последнее сказано с ядовитой улыбкой на губах. Понятно за кого она меня держит.

— Обещаю, что не украду и не сбежим. Могу поклясться на крови.

Она щурится, обдумывая этот вариант.

— Согласна. Завтра поклянешься на крови.

— Только не жди, что я приду безоружным.

— Хоть с огнеметом приходи.

Лаура встает. А я за весь разговор замечаю, что она одета неярко, наоборот, словно Инквизитор — строгий темный костюм, бежевая водолазка под горло, никаких украшений и деталей, кроме часов и яркой алой помады.

— Да, кстати! — Ее взгляд скользит по мне, остановившись в области ширинки, что я невольно дергаюсь, проверив — застегнута она или нет. — У близняшек завтра День рождения. Будешь в качестве подарка. Можешь повязать себе там бантик!

И уходит из комнаты, не прощаясь, под мой возмущенный взгляд и кривую радостную улыбку.

Ты представь, что живой

«Уехал на Начало. До скорой встречи»

Слова вспыхнули перед глазами, стоило смежить веки — энергозаписка на подарке с браслетом, чтобы прикрывать Химерский знак. Часы я не любила, так как они все ломались у меня. Субботина шутила, что это все из-за специфики моего дара, который «не признавал время». Браслет красивый, серебряный со стеклянными бусинами и подвеской-луной, но опять в духе Виктора. Я бы выбрала что-нибудь из кожи или таскала бы напульсник.

Застегнув на запястье, полюбовалась, как играл он свету. А если чуть потрясти, приятно позвякивал. Забавно! Ладно, беру свои слова обратно — мне он понравился.

Спустившись позавтракать, тут же натолкнулась на Митча, который только что пришел с пробежки: в обтягивающей мокрой майке он выглядел, как с обложки, на шее и лице блестели капельки пота.

— Ты уже встала? Мне поручено проводить тебя на тренировку.

— Что? — Я оглядываю его с ног до головы. Неужели бегать заставит? Но Митчелл продолжает, как ни в чем не бывало: — Я сейчас в душ, а ты позавтракай. А то уже Морган звонил раз двадцать, где мы пропадаем.

— А ты-то при чем?

Внезапно Митчелл улыбается, а я отмечаю насколько он красивый, как сексуально блестит кожа от пота, как хочется коснуться его мускулистых рук, оказаться в объятиях Такера. Внезапно он подходит вплотную, заставляя мое сердце гонять кровь с бешеной скоростью, в голове чисто — не единой мысли, лишь влечение и желание. На задворках сознания пробивается сигнал, что нужно остановиться, это не я.

— Как при чем? Чтобы ты от меня не сбежала. Ведь не сбежишь?

— Не-нет…

— Будешь послушной?

Я киваю, закусывая губу, ощущая, как во рту пересохло от желания.

— Вот и славно! — Он почти меня целует, а я практически падаю в его объятия от вожделения. Всё это напомнило, как я хотела Рэйнольда, мечтала оказаться в его руках. И тот поцелуй на чердаке, который был подобен лавине…

Смех. Я слышу хихиканье Митчелла.

— А ты сильная. Другие в этот момент уже висят на мне!

Так же, как я хотела его, пришло холодное осознание, что сейчас чуть ли не накинулась на Такера. Будто водой облили.

Черт! Я отлетаю от него на пару шагов назад, но знаю, что не поможет, если он снова будет воздействовать на меня своим даром. Суккуб проклятый!

Часто дыша, я не нахожусь, что ответить, и ретируюсь побыстрее на кухню. Завтрак проходит молча: почти насильно заставляю себя съесть тосты. Я идиотка! Забылась, где нахожусь и с кем. Савов подарил браслетик — велика радость! И из-за этого потеряла бдительность, вовсе забыла про вчерашний разговор с Морганом про тренировки, а еще Варя где-то в больнице лежит. Ну и как вишенка на торте — Оденкирк, который, наверное, где-то вовсю целуется и обнимается со своей новой девушкой.

От этого стало еще хуже.

— А вот и она, моя Атанасия. — Морган, почти мурлыча, целует мою руку. Сюда меня везли на машине для прохода в портал. Мы находимся в другом доме клана Альфа, как обозвал Митч, «на тренировочной базе». Я в маленькой комнате выложенной плиткой и с одной кроватью, как в больнице. Здесь разит смертью и темной магией, я бы сказала, зашкаливает.

— Варя здесь?

— К сожалению, нет. Вы с ней увидитесь чуть позже. А пока мы проверим — насколько силен ваш дар. Вы во время прошлой встречи показали удивительную способность заживлять порезы. А что еще вы можете?

— Ну… колотые, огнестрельные…

Морган холодно и вежливо улыбается в ответ. Рядом со мной Митчелл.

— Сегодня нам нужен лекарь, моя Атанасия. Заодно расширите диапазон своего дара. В качестве моральной поддержки с вами будет Митчелл.

Морган переводит взгляд на Такера, который стоит тенью за моей спиной:

— Митч, позаботься о ней. Если что — зови меня.

И уходит. Я остаюсь в пугающей белизне комнаты наедине с Суккубом и кроватью. Наверное, всё ясно было по лицу. Но Митчелл криво ухмыльнулся и произнес:

— Я не настроен сегодня заигрывать с тобой, детка. Расслабься. Тебе сегодня не до этого будет.

— А что будет?

И понеслось. Это было страшно. Ощущение, что я в центре военных действий. Ко мне непрерывно приносили людей с разной степенью повреждений: язвы, ожоги от кислот и огня, ранения. Как будто запустили адский конвейер, где людей калечили все сильней и сильней. Под конец дня у меня началась паника, граничащая с истерикой. Последней каплей стал паренек, у которого была разорвана рука в клочья. Он орал на чужом непонятном языке и пытался вырваться. Кровь текла рекой, она была везде, казалось, я даже чувствую ее вкус.

— Я не могу! Не могу! Держи его, Митч! — Я пыталась срастить раны, но кровь все утекала, а парень становился все бледнее и слабей. — Давай! Пожалуйста! Зарастай!

Моего дара не хватало на такую страшную рану. А секунды уходили. Я уже стояла в луже чужой крови и лихорадочно выдавала последние крохи магии.

— Всё! Анна, всё!

Парень уже лежал белый, сливаясь с кафелем на стене. Митчелл меня оттаскивал от него.

— Хватит!

Я взвыла от беспомощности и кинулась на него с кулаками.

— Почему его ко мне? Почему не повезли в больницу? Почему? Откуда они все?

Рыдающую и визжащую, он вытащил меня в коридор, где я принялась крушить всё последними силами магии. Но Такер тут же наслал тьму, сбив вторым заклинанием с ног и больно приложив меня лбом о пол. Сквозь всхлипы и рвущуюся криком безнадежность услышала спешащие к нам шаги.

— Она всю магию растратила!

— А парень?

— Мертв.

Я чувствую, как кто-то заботливо поднимает меня с пола, держа за плечи. Тьма проходит, надо мной нависает Морган. Дышу часто — не хватает воздуха. Страшно! Перед глазами так и стоит ускользающая жизнь в виде не срастающейся страшной раны — разорванная плоть, вездесущий запах крови.

— Я не смогла… не смогла…

— Ничего. В этом вашей вины нет, Анна. — Морган пытается поднять меня на ноги, но у меня все тело одеревенело — не слушается.

— Зачем? Зачем вы так с ним? Почему не в больницу?

— Потому что ему в больницу было нельзя.

— Нельзя? — Я глупо смотрю на Моргана, который пятнами размывается из-за слез в глазах.

— Конечно. — Он говорит со мной, как глупым маленьким ребенком. — Сенат сразу бы разбираться полез. А нам он не нужен.

Всё что я могу выдавить из себя в ответ: «Я плохой лекарь…»

— Вы отличный лекарь! Сколько сегодня ран залатали!

— Я не смогу так… — И зависаю на полуслове, так как продолжить не в силах. Что я не смогу? Жить? Спать спокойно? Смотреть людям в глаза? Или же заниматься этим?

— Всё вы сможете. Просто вам надо поспать, набраться сил… — Морган кладет руку мне на лоб. — И забыть.

— Забыть? Я не смогу такое забыть!

— Это? Сможете! Каких-то пара минут вашей никчемной жизни размоются, и вы будете это все помнить, как страшный сон, как произошедшее с вами давным-давно. А вот стереть вину я вам не смогу…

Я чувствую, как холод исходит от рук Моргана. И внезапно моя истерика сменяется спокойствием, картинки с кровоточащей раной и бледным парнем с посиневшими губами становятся размытыми, не такими страшными; внутри приходит ощущение пустоты, как будто все чувства выгорели. Так было со мной в Карцере, когда я перестала плакать о Рэе и ждала суда.

— Ну, вот и всё. И жить стало легче. Митчелл, проводите Анну домой, дайте ей снотворного. Пусть поспит. Завтра будет как новенькая.

Всё. Больше не помню. Первый день тренировок, а память размыта, будто сквозь кривое стекло смотрю на себя — вроде бы было и уже не так. Страшный сон из реальности или реальность стала кошмаром? Я уже не могу плакать по этому парню — незачем. Потому что будто всё происходило не со мной! И в тоже время на задворках души встает вина, что я не смогла сделать все, что было в моих силах.

Меня держат словно на наркотиках. Я знаю теперь, какой дар у Моргана — память. Ему подвластно размывать и стирать воспоминания. Некоторые моменты я не помню совсем, будто выключают сознание, некоторые вспоминаются с трудом. Третий день тренировок. У меня складываются подозрения, что некоторых пациентов вижу не в первый раз. Пытаюсь не зацикливаться на этом, просто делаю свою работу и все. Морган щадит меня. Похоже, они испугались после первого дня, и уже не доставляют мне так много пациентов, но все равно — раны трудные. Мне запрещено разговаривать с «клиентами». Они инициированные? Да. Но меня не оставляет ощущение, что некоторые не Химеры. Много ран связано со знаками: руки повреждены разными способами. Над ними проводят опыты? Митчелл следит за мной: не дает разговаривать, смотрит, чтобы я сильно не растрачивала энергию, иногда использует свой дар, чтобы отвлечь — ненавижу это. Я будто становлюсь кроликом, а Такер удавом. За счет вожделения, он может вить веревки из меня. А после, когда прихожу в себя, чувствую себя мерзко: ведь это не я, куда деваются мои мозги? А потом приходит мой Темный и размывает мне память об этом. И в следующий момент я уже просыпаюсь в своей комнате, а за окном утро следующего дня. Правда, из-за этого у меня постоянно болит голова. Виктор за всё время звонил пару раз, но разговор не клеился, потому что я никак не могла прийти в себя после воздействия Темного. Под конец недели Морган разрешил встретиться с сестрой, напомнив, что у нас с сестрой послезавтра день рождения. Одиннадцатое число подкралось незаметно.

Меня словно вытащили из воды, через которую я смотрела на реальность. Внезапно всё обрело четкость, обострились органы чувств. Впервые помимо тупого повиновения Моргану и желания залечить рану на очередном пациенте, я ощутила другие эмоции: страх, шок и желание спасаться. В больнице стоял спертый воздух немытых тел, хлорки и мочи. Передо мной была белая дверь палаты — старая, облупленная с расшатанной ручкой. Толкнув ее, услышала противный звук ржавых петель.

— Анька! — Голос сестры радостно заполнил тишину. Варя лежала бледная с перевязанной головой. На тумбочке около нее стояли три букета разной свежести — ясное дело, Кевин надарил.

Я кидаюсь и обнимаю сестренку, зарывшись носом в плечо и вдыхая родной и до боли знакомый запах.

— Подлечишь сестру? — Голос Марго звучит за спиной — она шла за мной следом. Собственно, я сюда и пришла вылечить сестру и забрать домой. А завтра нас ждет праздник.

— Конечно! — Я улыбаюсь, шмыгая носом из-за нахлынувших чувств и подступивших слез к глазам. Я беру лицо Вари в руки и посылаю токи. Сестренка закрывает глаза и видно, как ей становится легче.

— Ох! Спасибо. Голова болела — не было сил. — Она судорожно начинает срывать с себя бинты, после чего ощупывает голову.

— Всё?

— Да. Чисто! Ни царапины. — Она смотрит на меня с нежностью и любовью. — Спасибо!

— Не за что. Разве я не твой личный доктор?

— Мой! — Варя смеется, вспомнив нашу старую детскую шутку.

— Тогда, как твой врач, приказываю вставать с постели и собираться.

— Будет сделано.

Варя салютует мне, взяв под козырек. Марго смотрит на нас материнским взглядом.

— Ну вот и славно! А то Варвара переживала! Теперь вы обе Химеры: сильные, здоровые, молодые и красивые — истинные ведьмы.

Я оборачиваюсь на Маргариту. Что-то странное, неестественное звучит в ее голосе. А Варя напрягается от ее слов, отводя взгляд, делая вид, что полностью поглощена одеванием.

— Анюта, я всё хотела у тебя спросить: у тебя какая-то обида на меня?

— Нет. — Я смотрю во все глаза на Марго, которая с кошачьей ленной грацией ходит из угла в угол по палате.

— А почему тогда ушла в другой клан?

Ах, вот оно что!

— Из-за… Виктора.

Голос предательски дрогнул, так что не получилось правдиво передать причину моего ухода к Альфа.

— Понятно. Значит из-за Виктора.

— Мне Морган сказал, что вы в курсе и не против моего перехода.

— Морган, по-моему, вообще слишком много говорит. — Фраза так и сочится злостью и раздражением. Но вспомнив, что мы тут с Варей стали свидетельницами ее истинных чувств, тут же расплывается в сладкой улыбке. — Конечно, не против. Ты имеешь полное право и свободу выбора.

Варя фыркает, но продолжает, как ни в чем не бывало одеваться.

— Говорят, ты тоже приступила к тренировкам?

— Да.

— Что за тренировки? — Варя поднимает ошалевший взгляд на нас. Боже! Да она напугана!

— Мне приводят людей с ранами и я их лечу. — Варя смотрит, будто мне не верит, потом переводит взгляд на Марго, и только после этого снова продолжает одеваться. — А у тебя, что за тренировки? Я слышала, ты тоже занимаешься?

— Ничего серьезного… — Варя нехотя бурчит, а Марго довольно вздыхает и выходит за дверь, явно намекая, чтобы мы поговорили.

— Варь, что происходит?

Она поднимает глаза, и я замираю: это взгляд загнанного в угол человека.

— Тебе Кевин что-нибудь говорил про планы на нас?

В этом вопросе скрывается что-то большое, что-то серьезное. Я понимаю, о чем она спрашивает, поэтому просто киваю.

— «Тебя заставляют убивать?» — Я произношу это через зов ведьмы.

Варя кивает.

— «Марго угрожает расправой Кевину, если я ослушаюсь…»

— «Сколько ты уже убила?»

На глазах Вари появляются слезы. И так понятно, что много. Сестра всегда ненавидела свой дар, что может лишать жизни: «Да я смерть ходячая! Осталось только взять у бабушки косу!» — так она себя обозвала когда-то. Теперь шантажом они заставляют быть ее тем, кем нормальный человек никогда не захочет быть.

— «И как это происходит?»

— «В прошлый раз они обманули меня. Напали на Кевина, я и убила всех, защищая его… А им только это и надо было…»

Я обнимаю ее.

— Мы в ловушке… И они уже не скрывают этого. — Варя шепчет мне, зарывшись в волосы.

— Зачем? Зачем им это? Неужели все так серьезно?

— Да…

Это «да» было окончательным, тяжеловесным. Варя словно поставила точку тому, чему я никак не хотела верить. Вот она, человеческая слабость — до последнего отнекиваться, когда правда уже в глаза лезет, когда уже отворачиваться нет возможности. Мы в руках Маргариты и Джеймса — вот, кто настоящие Кукольники и Психологи.

— Что нам делать? Как спастись?

— Я не знаю…

— Где Кевин?

— Его тоже привлекли к тренировкам. Он расширяет дар другим и себе.

— Что они делают?

— Не знаю. Но он молчит. Не говорит. Приходит бледный, тихий. Говорит, что все хорошо, но я вижу, что все плохо. Он не хочет меня пугать.

— «Может, в Сенат обратимся?»

— «Я уже спрашивала у него это. Говорит, что нас не пустят. За нами следят. Да и не поверят — улик нет».

— «Тогда надо найти улики!»

— «Аня! Какие? Схематичную карту наступления на Сенат?»

— «Да хотя бы ее!»

Мы обе замолкаем, так как понимаем — нужно искать доказательства. Только какие? И у кого?

— Ты готова?

— Да.

— Тогда пошли.

Выйдя в коридор, наталкиваемся на Субботину.

— О! Нина? Ты чего здесь?

— Меня Марго прислала проводить вас до дома. А сама ушла.

— Понятно… Тогда пошли?

Нина кивает, а мы с Варей переглядываемся: с каких пор нам нужны сопровождающие?

Идем молча. На улице темнеет рано. И холодно. Промозгло. Я старательно кутаюсь в куртку, ругаясь на саму себя за то, что так прохладно оделась, забывшись, что уже ноябрь на дворе. Пар в темноте улиц вылетает белым облаком изо рта, клубясь, будто от сигареты. Желтый тоскливый свет фонарей ложится под ноги. Где-то бездомные собаки пробегают, лая друг на друга. Три ведьмы спешат домой, чтобы побыстрее укрыться в тепло. Субботина шлепает рядом, одетая в неизменную кожаную куртку, добавилась только черная шапка и синий с большим воротником вязаный свитер. Нина выглядит забавно. Даже мило. Варвара в сапогах с высоким каблуком идет так уверено, будто под ее ногами ровная прямая дорога, а не асфальт с кучей выщерблин и ям, да и мороз сковал лужи, превратив их в опасную скользкую корочку.

Я топаю в кроссовках, кутаясь в кожаную куртку, под которой простая тонкая футболка. Дико холодно. Уши мерзнут и пальцы. И если руки могу засунуть в рукава, то ушам грозит отит. Права, Варя, я глупость, что ж об погоде не подумала, когда шла через портал сюда. В Редондо Бич нет русских морозов.

Внезапно Субботина резко останавливается, что я из-за своих раздумий не успеваю среагировать и неуклюже налетаю на нее — в темноте улицы стоит длинная худощавая фигура, которая внезапно оживает и направляется к нам. Мы замираем и напрягаемся.

— Это еще кто такой? — Бормочет Варя, и я вижу, как среди пальцев начинает образовываться вязь заклинания. Незнакомец идет неспешно, уверенно. Ясно, что он нас ждал тут посреди темноты улицы на холоде ноябрьского мороза.

— Похоже, Архивариус… — Бормочу я, сделав вывод по одежде и походке мужчины.

— Нет. Еще не Архивариус. — Субботина выдыхает резко, даже с облегчением, отделяется от нашей компании и идет навстречу. Мы с Варькой в недоумении переглядываемся, пока незнакомец не выходит на свет; и у меня челюсть отвисает в изумлении: Валльде. Ной выглядит потрясающе в сером длинном пальто с красным шарфом на шее. От него веет аристократизмом и шиком, будто прибыл с другой параллельной вселенной. Субботина выглядит рядом с ним, как уличный подросток. Он останавливается в паре шагов от нас рядом с Ниной. Кивком головы здоровается; я, как идиотка, расплываюсь в улыбке только от счастья, что кого-то вижу из любимого мной Саббата.

— Привет. Вот, пропуск в библиотеку Сената. Я достал его для тебя. — Ной протягивает, стоящей столбом Субботиной какую-то карточку.

— Спасибо. Это могла бы передать твоя ученица.

— Я подумал, самому тебе отдать в руки.

Нина неуверенно берет карточку и быстро прячет в карман. Мне кажется или она покраснела? Черт! Из-за темноты на улице ничего толком не увидеть. Мы стоим и молчим: Ной таращится на Нину, Нина разглядывает свои ботинки, я не спускаю глаз с этих двоих, Варя, будто это нее дело, смотрит на небо — наверное, пытается рассмотреть звезды.

— Как у тебя дела, Анна? — Ной первым прерывает наше неловкое молчание, обращаясь ко мне.

— Нормально.

— Слышал, что ты определилась со знаком. Поздравляю.

— Спасибо.

И снова молчим. Ной явно не хочет уходить, Нина смотрит на него, будто ждет приказа, Варя нервно накручивает локон на палец, я от холода жмусь к Варе.

— Меня тут попросили проводить…

Ной кивает, будто понял ее. И Нина неуверенно начинает идти вперед. Мы с Варей переглядываемся и продолжаем путь домой теперь еще и в сопровождении Инквизитора. Когда мы дошли до нашего подъезда, Нина оборачивается к Ною и докладывает, что она доведет нас до двери. Ее тон странный, будто рапортуется, но слышится что-то живое сквозь эту толщу льда отчужденности. Да и Ной не выглядит до конца напарником по делам Сената. Глядя на этих двух, в моей голове проносится: «Влюблены. Как пить дать!». И для меня это так странно! Нет вздохов, косых взглядов, заиканий, или как у меня было с Виктором, что я краснела, как помидор, стоило ему взглянуть на меня и улыбнуться, а с Рэем — у меня все валилось из рук, и я его боялась, как ненормальная. Всё просто. Стоит Ной, будто сошедший с разворота журнала, одетый с иголочки, как представитель аристократии, а напротив — ниже его ростом Нина, несуразная в большой куртке с вязаным свитером, длинными худыми ногами с постоянным хмурым лицом и недоверчивым взглядом: такие разные, но именно сейчас ловлю себя на мысли, что они похожи не только сдержанностью характеров.

— Я тебя подожду. — Ной, почти как гвардеец, стоит возле двери. Смотрится странно: зеленая обшарпанная стена с наклеенными объявлениями и надписями на ней, а рядом красавец Валльде. Нина кивает, и мы входим в подъезд.

— Субботина, хочешь совет дам? — Варя внезапно обращается к Нине, как только дверь подъезда закрывается за нами. — Инквизиторы из Саббата очень опасны для Химер. Особенно для сердец. Хочешь остаться с холодным рассудком — лучше с ними не общаться.

Нина вспыхивает, в ее глазах проносится злость, что Варя ее раскусила. Я незаметно толкаю сестру под ребро локтем, чтобы держала свой язык при себе.

Мы медленно поднимаемся к себе на этаж, каждая в своих мыслях о своем Инквизиторе, пока лампочка между этажами не гаснет, и сверху к нам не выходят двое парней.

— А вот и она! А мы тебя заждались, Субботина.

— Нина, ты их знаешь? Что происходит?

Но меня тут же перебивает Варя:

— Пацаны, вы в курсе с кем разговариваете?

— Не вякай, мы не с тобой пришли говорить.

До меня тут же доходит, что парни не в курсе, кто перед ними. Если озвучить нашу фамилию, может быть, это возымеет эффект? Или не стоит? Возможно, они из низших Химер, поэтому не слышали и, наверное, слабые, как колдуны.

— Что вам надо? — Я спрашиваю, а сама вижу, как Нина напрягается и отступает от них. Варя незаметно плетет заряд — это понятно по тому, что ее рука заведена за спину.

— Нам нужно? Мы хотим поговорить с Ниной, девочки. — Пока говорит главарь, я вижу, как его приятель опасно приближается к нам и встает рядом. Из-за темноты не разглядеть лиц, только голоса и их широкие силуэты. — Нина, ты знаешь, что своих подставлять нехорошо?

— Иванов, я не подставляла твоего брата. Я выполняла приказ Сената.

Голос Субботиной уверенный, хриплый и четкий. Можно подумать, ей не страшно!

— Конечно, ты же у нас хорошая девочка, выполняешь любую просьбу Сената. Говорят, что ты вообще с Инквизиторами на короткой ноге. Чуть ли не стелешься под них…

— Ты вообще врубаешься, что ты несешь и кому? — Варя не выдерживает и взрывается на парня.

— Кому? Знаю. Нина Субботина — главная Сенатская подстилка. Ее же все Химеры ненавидят за то, что выдавливает признания из своих же. Нина, ты в курсе, где свои, а где чужие? Из-за тебя, сучки этакой, столько наших на костре сгорело.

— Раз сгорели, значит было за что! — Варя продолжает защищать Нину. А та продолжает молчать.

— Может, и было, но Сенату знать это не обязательно! Из-за этой твари моего брата теперь сожгут. А все из-за того, что эта шваль не могла придержать свой дар!

Ситуация накалилась. Парень орал, а второй двинулся на нас, занося руку для удара.

— Inter! — Я заорала изо всех сил, посылая заклинание, чтобы их разбросать в разные стороны. Но меня сбивает с ног заряд приятеля главаря, из-за которого кубарем скатываюсь по лестнице, болезненно пересчитав ребрами все ступени. Боль резко скручивает меня, что поначалу даже вдохнуть невозможно. Вверху на пролете начинается настоящая потасовка. Сестра ударяет одного заклинанием пут, а второй кидается на Нину. Всё было очень быстро. Щелчок перочинного ножа и вскрик Нины. Через этаж звучит хлопок двери и слышен голос Кевина. Вспышка. И вот уже главарь летит, сбитый зарядом Ганна, прямо на меня. Я еле успеваю увернуться, следует громкий удар тела о ступени.

— Нина!

Внезапно к нам по ступеням взлетает Ной, привлеченный шумом. Свет его силкового фонарика начинает выхватывать детали. Он светит на лицо парня, который рухнул рядом со мной, и я взвизгиваю от жути: незнакомец проломил себе череп, неудачно приземлившись на бетонный край ступени. Кровь под ним медленно и тягуче стекает по бетону.

Но Ной не задерживается около главаря и спешит наверх к Кевину, Нине и Варе. Я встаю, чувствуя, как мой дар залечивает синяки и сломанное ребро. Больно. Но терпимо. Наверху слышны голоса:

— Они напали на нас! Точнее на Нину! — Варя то ли визжит, то ли орет от гнева и возбуждения. Я поднимаюсь к ним и вижу странную картину: приятель главного валяется ничком с разбитым носом, обездвиженный лучом света от силкового фонаря Ноя. Варя жмётся к Ганну в объятиях, и все пялятся на набросившегося. Только Субботина откидывается к стенке, будто устала и ее не волнует происходящее.

— Что будем делать? — Ганн обращается к Валльде.

— Там внизу мертвый. Он себе при падении череп проломил.

Мы все понимаем, что ситуация очень спорная: Химеры набросились на Химер, при том есть убитый, который неудачно упал из-за заряда опального Инквизитора. Но пока Ганн с Валльде обмозговывают решение, меня не оставляет в покое воспоминание о вскрике Нины.

— Ты как? — Я смотрю на Субботину, которая к моему ужасу становится все бледнее и бледнее, пока в следующее мгновение она не сползает по стенке. — Нина!

Я кидаюсь к ней, чтобы она не упала. Но стоит мне ее перехватить, как мои руки обагряются ее горячей кровью.

— Нужно в больницу! — Валльде успевает помочь мне схватить ее. Мы ее кладем прямо на грязный пол лестничного пролета. Луч света падает на ее рану, обездвиживая Нину, но и открывая взору страшную рану — живот вспорот. Выглядит дико и страшно, что Варя охает, Кевин чертыхается, а Ной судорожно громко втягивает воздух сквозь зубы.

— Я попробую вылечить.

Безумная затея. Рана слишком большая, моего дара может и не хватить на такое. Но это же Нина. Счет идет на секунды!

— Держись, Нинка, держись! — Я кладу руки на нее и посылаю заряды. Они начинают залечивать, но медленно. — Нет, давай же, быстрей!

— Я помогу! — Кевин садится рядом, и я чувствую мощнейший прилив сил от него. Рана на Нине начинает с невероятной скоростью затягиваться. И вот уже бледность с ее лица сходит взамен на здоровый цвет. Нина открывает глаза и часто моргает.

Свет в подъезде включается — Варя все это время пыталась починить перегоревшую лампочку. И у нее получилось. Нить накаливания снова соединена и светится.

— Ты как? — Ной заботливо помогает Нине подняться. А та, обалдевшая от произошедшего, ощупывает свой живот под мокрым кровавым свитером, который уже надо выкидывать из-за дырки от ножа.

— Что с этим будем делать? — Кевин кивает на лежащего под заклинанием пут парня. Внизуслышно ворчание какой-то старухи, и Варя с шипением кидается на перехват, чтобы успеть загипнотизировать бабку.

— Надо убираться отсюда! — Я смотрю на Ганна и Валльде, те кивают в ответ. Действуем быстро и слаженно, как преступники. Я помогаю подняться Нине, Кевин вырубает скрученного на полу парня с разбитым носом и взваливает его на спину, Ной быстро сбегает по ступеням и, наплевав на свою дорогую одежду, хватает труп за подмышки и начинает тащить наверх.

— Варя, задержи бабку! — Кевин командует сестре, которая находится этажами ниже и колдует над ненужной нам свидетельницей. Я же молюсь, чтобы еще кто не вышел из квартир и не зашел в подъезд. Шума от нас было порядочно. — Ной, я сейчас тебе помогу.

Мы заходим в квартиру. Кевин бросает парня в коридоре и кидается на помощь другу. Через секунду в квартиру они втаскивают труп главаря всей этой заварухи. И вот мы вчетвером дожидаемся Варю, которая не заставляет себя долго ждать.

— Блин! Ну и кровищи на лестнице! Нужно срочно убрать ее.

— Ага. Сейчас уберем. А что потом будем делать? — Кевин смотрит на мою сестру, уперев руки в бока.

— В Сенат? — Подаю голос, но Нина тяжело вздыхает.

— Нельзя. — Ной сурово смотрит на двух парней — одного мертвого, другого без сознания, косясь иногда и на Субботину.

— Почему? — Я не до конца понимаю. — На нас же напали…

— И что? — Снова возмущается Кевин. — У нас труп! Попробуй, докажи, что не специально убили. Тем более он по моей вине себе голову проломил. А мне в Сенате никак нельзя светиться!

— Значит, будем прятать труп. — Безапелляционно заявляет Субботина.

— Или есть еще один вариант… — Варя произносит тихо, смотря на мертвого.

— Какой?

— Пока, я буду убирать кровь с площадки, Кевин максимально воздействует на Аню, а она пусть попробует воскресить мертвого.

— Что? Ты обалдела? Или тебя тоже головой приложило в темноте! Я еле Нину с того света вернула, а ты хочешь, чтобы я мертвого воскресила?

— Анька, если Химеры верят, что ты это можешь, значит можешь! Попробуй хотя бы! Я же помню, как ты зверей лечила! Некоторые ведь действительно почти мертвые были!

— Почти! И то звери, не люди!

— Слушайте! — Ганну пришлось крикнуть на нас, чтобы мы его услышали и прекратили орать друг на друга. — Варя, иди, убери кровь. Аня, ты попробуешь оживить, если не получится, будем думать, куда спрятать тело.

— Нет, вы оба точно спятили! — Ганн игнорирует меня, грубо разворачивает за руку и ведет к трупу. Неприятно смотреть на мертвеца. Парень будто живой, только не дышит. Кевин, легонько нажав мне на плечи, усаживает на корточки и сам присаживается рядом.

— Начинай.

— Кевин, как? Он же мертвый!

— А ты представь, что живой.

Я, вздохнув, под сосредоточенными взглядами остальных, начинаю лечить мертвеца.

— Не получается, туго идет… — Мне неприятно. Мой дар противится, ему не нравится, что надо восстанавливать безжизненное тело. Кевин подключается, и мои токи становятся сильнее. Рана на трупе зарастает так же, как и восстанавливается поврежденный мозг. Но он все равно не оживает. — Всё. Думаю, теперь патологоанатомы сойдут с ума от причины его смерти.

Ной задумчиво подходит и присаживается рядом. Через секунду меж его пальцев сверкает электрический заряд.

— Отойдите. — Мы отпрядываем, а Ной кладет руку на грудь мертвеца и посылает электрический заряд. Раз… Ничего. Он снова кладет руку и снова заряд. Два. Ничего. Три. И парень с громким вздохом, открывает глаза. Он ошарашенно смотрит в потолок и пытается осознать, что с ним случилось. Это мне напомнило саму себя, когда я вернулась в тело и осознала, что только что видела Рэя, умоляющего меня жить…

— Эй… Ты как?

— Я же был мертв…

— Был.

Субботина внезапно подлетает к нему и хватает его за грудки, чтобы смотрел ей прямо в глаза.

— Отвечай! Живо! Откуда ты знал, что пойду провожать?

— М-м-марго сказала!

— Зачем? — Субботина хрипит на него от ярости, выжимая даром правду. Мы же смотрим в недоумении на нее. Я, кажется, догадываюсь, почему она так…

— Чтобы я отомстил за брата. Ненавижу тебя! Тебя все Химеры ненавидят, Субботина!

— Что он сказал? — Ной обращается к Нине, так как до этого мы все говорили на английском и русские ядовитые слова, обращенные к Нине, он не понял. Зато все читалось по лицу девушки. Субботина отпускает воскрешённого, но знаю — ей больно слышать такое.

— Ты знаешь, что тебе и твоему дружку теперь грозит? Вас казнят, даже разбираться не будут. Ты решил отомстить Инициированному, выполнявшему приказ Сената, а это значит — ты пошел против Сената. — Нина поворачивается к Ною с каменным лицом. Вроде бы ничего не изменилось в ее внешности, но что-то уже было не так, словно она отгородилась от Инквизитора невидимой стеной, в отличие от Валльде, который наоборот внезапно стал человечнее, и на его всегда бесстрастном лице теперь читались чувства — он беспокоился за Нину. Точно! Кай имеет сердце: Ной влюблен в Нину. Субботина же словно не замечает этого, и произносит четко и безжалостно с некими садистскими оттенками в голосе:

— Вызывай, Архивариусов, Валльде. У нас нарушение закона справедливости, а также неприкосновенности Инициированных, выполняющих поручения Сената.

Лаура

Франческа стояла босая на холодной глиняной плитке балкона, затянутая в очень тугое платье, что было видно, как при любом движении тела перекатываются и рельефно читаются ее кости — выглядит отталкивающе и вызывающе. А еще вульгарно потому, что сразу становится понятно по ее форме груди и тому, как задорно выступают ее соски, что на ней нет бюстгальтера. Но ей все равно. Несмотря на эту блажь с тугим платьем и отсутствием нижнего белья, Франческа красива. Даже очень. Так что мужчины сегодня от ее вида просто с ума сходили и уделяли слишком много внимания, что сильно раздражало. Мы были в моей квартире, в которую я пришла проверить — всё ли здесь в порядке, выполнила ли Марина поручения по поводу уборки и еды в холодильнике.

Сигарета дымилась меж пальцев и должна была расслаблять, очищать разум от ненужных мыслей, но снять напряжение у меня никак не получалось.

— Значит, Агнус там постоянно торчит?

Франческа кивает, подставляя лицо ветерку, а сама держит в руке бокал красного вина, иногда в задумчивости постукивая по нему кольцом от жениха. Влюбленная Химера похожа на вредную кошку: кусается, царапается, шипит на хозяина, но любит безумно, правда, до первого предательства. Так что, либо хозяев себе надо выбирать тщательнее, либо оставаться той, которая гуляет сама по себе. Второй вариант проще.

— И что он там делает?

— Не знаю. — Она жмет плечами. — Сторожит их, наверное. Знаю, что интерпретирует сказанное и передает Моргану.

— А они не говорят по-английски?

— Нет. Мне еще кажется, что просто обычный человек их не поймет. Не зря же их держат в дурдоме.

Я вздыхаю, туша сигарету. Кстати, сегодня еще Паоло обещал забежать и принести наряды к вечеринке…

— А ты, значит, сюда поселишь брата и его жену? Неужели сдружилась с его невестой?

Франческа игриво поднимает бровь — она в курсе всех моих жизненных перипетий. Не зря числится в лучших подругах. Я хмыкаю в ответ. Тяжело признавать свое поражение, но брат — эгоист неблагодарный — все-таки дороже, да и изменить уже ничего нельзя. Надо было еще на Начале сразу догадаться о Еве, а не после, когда он втрескался в нее по уши. Теперь Стефан Инквизитор — неизбежность, с которой я смирилась, таскаясь на приемы к психоаналитику.

— Сдружилась… — Я произношу это слово, пробуя и соотнося с теми чувствами, которые испытываю к шведке. — Нет. Не сдружилась. Скорее, в сговоре. Я принимаю ее, как вредную привычку брата, а она мне возвращает Стефана.

Я много раз думала: почему я не могу отпустить его? Очень часто братья и сестры расходятся на разные стороны и прекращают общаться из-за появившейся личной жизни и противоположных взглядов на ценности и мораль. Бывало, что брат сжигает сестру, сестра сжигает брата, и все это под горечь упущенного когда-то из вида близкого тебе человека, который уже стал чужим. Наша разница со Стефаном пять лет. Я опекала его всегда, как своего ребенка. Во мне было больше матери, чем сестры: дать Стефу хорошее образование, вкусную еду, качественную одежду, вырастить бойца. Мой психолог говорит, что я нуждалась в Стефане, как хромой в костыле, я вкладывала в него силы, создавала себе человека, на которого могла бы опереться в будущем. Но я никогда «не принимала в счёт его личные интересы». И все мои жертвы обернулись пылью, которую можно сгрести в горстку и запаять в песочные часы. «И вы будете их переворачивать, пересыпать каждый раз стоит вам увидеть брата. Разве вам это нужно, Лаура?» — Голос синьора Пулоне снова звенит в голове, вызывая воспоминания о его мягком бордовом диване с кучей подушек, которые я люблю теребить во время сеансов психоанализа. — «Разбейте эти часы, высыпьте эту пыль на ветер. Что вы сейчас чувствуете?»

Я стала часто задавать себе вопрос голосом Пулоне: «Что вы сейчас чувствуете?». В отношении Евы я уже ничего не чувствую. Могу даже признать, она мне в чем-то нравится. Но какая же шведка наивная! Устроить свидание Оденкирку и Шуваловой! Хотя я тоже хороша. Влезла туда, откуда надо бежать.

— А тебя не смущает, что твой Стефан окажется первым под ударом Моргана? Мало того, что Инквизитор, так один из лучших охотников, Саббатовец.

Франческа снова возвращает меня на землю.

— И что? Я брату не охранник. Может, и хочу с ним сойтись, только потому что ему жить осталось недолго.

Я равнодушно жму плечами, хотя внутри все горит злостью на Франческу, которая подняла эту тему. Уже давно прорабатываю этот вопрос, как вывести Стефана из-под удара. Пока в этом плане не сделано ни одного пункта. Во-первых, мне надо перепрятать мать. Найти другую психбольницу, где о ней позаботятся, и Химеры не прознают о ее местонахождении.

— Саббатовец… — Франческа задумчиво произносит этот повешенный ярлык на моего брата. — Как ты думаешь, почему Морган так двинут на этой маленькой школе?

— Там Оденкирк и Стефан — два лучших охотника. Там пропадала Шувалова лето.

— Ты думаешь дело в этом? — Подруга оборачивается и пристально смотрит мне в глаза, после чего снова делает глоток вина. Когда она выпьет, то становится слишком болтливой. — Мне кажется, это из-за Реджины.

— Хелмак? Думаешь, Морган глаз положил на нее?

— Он же любит женщин постарше… — Я вижу по блеску глаз подруги, что сейчас она выболтает очередную сплетню.

— Говори! Не томи.

Франческа смеется и подбегает ко мне, присев на ручку кресла.

— Мне одна Химера рассказала, что однажды Реджина его унизила. Что он хотел выступить на съезде Инквизиторов! Представляешь? Химера среди Инквизиторов! Якобы, он изложил свой доклад Хелмак, которая входила состав организаторов съезда. Она дала добро на выступление. Но на самом съезде, используя свой дар, она стала спорить, и впервые в жизни Морган опозорился, запутавшись в своих доводах. При том на глазах у всей Инквизиции!

— Но почему никто не говорил об этом? Такой скандал бы был! — Я произношу, а сама уже понимаю, почему никто не слышал об этом — Морган наверняка уничтожал воспоминания у всех Инквизиторов, кто тогда был! Ах ты, хитрый черт! Франческа кивает моей догадке. — Но, наверное, есть те, кто вспомнил?

— Я как поняла, что Реджина и еще кто-то догадался, что всем Инквизиторам память стирали. Может, Морган не всем аккуратно стер, а может кого-то забыл — народу-то много было. Да и дело давнее, Джеймс тогда был не столь искусный в даре…

Я смеюсь, осознавая, что еще одна тайна в мою копилку. Надо отдать должное Франческе — все её сплетни рано или поздно становятся правдой. Можно отнести это к особенности ее дара — Франческа может «видеть» сквозь стены, она четко чувствует, где пустота, а где лежит что-то ценное. Однажды Агнус обозвал ее «инфракрасным лучом». Можно сказать и так. Франческа вполне могла расширить дар, но ей не нужно, поэтому она находится на самом малом уровне и этим вполне довольствуется.

— Ты идешь на вечеринку в честь дня рождения Шуваловых?

— Да.

— Тебя приглашали?

— Франческа, ты же знаешь, мне не нужно приглашение.

— Не боишься, что тебя не пустят?

— Нет. Не боюсь. Я им Ганна добыла. И Морган знает об этом. Джеймс, может, и Че Гевара нашего Химерского мира, но я его пока не боюсь, так как нужна. Он ценит мой дар и связи. И он знает, что от меня не будет никакого подвоха, мне ничего не нужно в мире Инициированных.

«Только покой», — мысленно добавляю я.

Паоло принес платье Dolche & Gabbana с красными цветами и золотом. В волосы заколол розу, как на последнем их показе. Вышло ярко, как люблю. Мне нравится подчеркивать свою итальянскую горячую кровь, в отличие от Стефана, который многое взял от отца. Но упрямство — это наша с ним черта, как широкие густые брови и тяжелый пронзительный взгляд, который мало кто выдерживает. Вечеринка намечалась в клубе «Альвхейм», который снова перенесли. В этот раз чуть ли не на самом краю города в полуподвальное помещение.

В клубе грохотало. «Альвхейм» был оформлен в бордовый бархат и черное дерево в обрамлении тяжелых золотых рам, навивающий мысли о кабаре, бурлеске и Мулен Руж. Людей было немного, по сравнению с днями рождениями других Химер, но все равно было шумно и тесно. Я быстро оценила состав гостей — только самые приближенные Моргану и практически все Темные кланов. Особыми приглашенными значились «знаменитости»: Химеры заработавшие имя в мире смертных — модели, актеры, музыканты, продюсеры и прочие. Их было мало, но они попадались на глаза тем, что вокруг них образовывались сразу же группы поклонников и поклонниц. По характеру вечеринки сразу стало понятно — Морган все еще страховался, пряча сестер от лишних глаз. Хотя о Шуваловых уже все знали — не то, что год назад, когда их таили, как джокера в рукаве. Хотя у меня теперь завелись сомнения и на этот счет. Я все больше сомневалась в ценности сестер для Химер.

— Лаура! — Я поворачиваюсь на звук бархатистого тембра. Мейса Саката стоит на фоне мигающей надписи «moon me» и улыбается. Только теперь, глядя на нее, ты невольно вспоминаешь про потерянный глаз, который ей выколол Булутер в бою. Как не пыталась Мейса, а молву не остановишь: все со смаком этим летом обсуждали новость — Саката лишилась глаза. Нет, она быстро нашла способ вылечиться: нужные Инициированные, немого магии и пластики — и вот, она стоит, как будто ничего и не произошло. Но все знают и невольно вспоминают, глядя ей в глаза — бывалой львице прижало хвост. Притом Инквизицией. Что это? Теряет хватку? Или случайность? Не ровен час, и у клана Юрей может быть новая Темная, а пока…

— Мейса! — Я иду к ней для поцелуя в щеку. Ее платье колкое на ощупь из-за пайеток на нем и гипюра. От нее воняет чем-то химически ненатурально сладким. Кажется, клубникой… — Как рада видеть тебя! И как тебе вечеринка?

— Среди пираний и то безопасней. — Я оборачиваюсь и оцениваю толпу. Действительно, тут самый шабаш, самые сильные и опасные — чужак не пройдет. Да что уж там чужак, они готовы друг друга съесть — дай только повод. — Слышала? Глава клана Анку* погиб. Выдвигается новый Темный.

— Погиб? — Я вспомнила французский клан и его Темную. Кажется, она имела неосторожность нелестно выразиться о Моргане.

— Да. Подавилась косточкой от вишни.

— И кто теперь глава там?

— Фредерик. — А! Теперь понятно. Бывший выходец клана Альфа. Морган продвигает своих.

— А еще глава клана Ях* ушла следом за Жульетт…

— Тоже косточкой подавилась?

— Нет. Утонула.

— Я так подозреваю, не ванной?

Саката отрицательно качает головой.

— В море.

Я смеюсь, но не от веселья, скорее хочется хлопать в ладони и кричать «браво» Моргану. Он убирает потихоньку невыгодных ему людей.

— У вас ведь такое зовется «кароши*»?

Саката смеется на мою злобную шутку.

— Именно.

Я прощаюсь с Сакатой и иду к центру всей вечеринки, наблюдая за виновницами торжества, которых окружили «друзья»: Савов, Морган, Маргарита, любимчики из Альфа, Субботина, некоторые из клана Заклинателей змей, Теней и Воронов. Сами же близняшки сидят в центре на диване: Варвара жмется к Ганну, Анна безразлично ковыряется ногтем в кружевах платья.

Кевин — тоже интересная фигура. Как всё обернулось для него! Я и не ожидала, что он так долго продержится у Химер. Но Морган вцепился в него, как клещ, и теперь вряд ли отпустит. Я делала ставку, что он предаст своих и затем раскается, сбежит, а потом его сожгут, как предателя. А мальчик влюбился не на шутку! Хотя он уже не мальчик. От сладкого Кевина осталась лишь улыбка, а глаза мужчины.

Я подхожу к их столику, остановившись недалеко и глядя в упор на именинниц. Девушки замечают меня, а я нахожу насколько сестры разные: Варвара с густо подведенными глазами, одетая во все угольно-черное, а рядом, будто ангел, в белом платьишке невинной овечкой сидела Анна — инь и янь. Только в каждом добром и светлом, есть капля тьмы. А в каждой тьме всегда найдется луч света.

— Добрый вечер! — Морган тут же встает, расплываясь в улыбке, и целует мою руку.

— Лаура, а я потерял надежду, что вас увижу.

Я улыбаюсь в ответ, делая вид, что польщена, скрытым комплиментом. Или угрозой?

— Морган, что вы? Разве я могу? Это было бы слишком не вежливо.

«И слишком опасно», — добавляю про себя. Я поворачиваюсь к Варваре и Кевину.

— Варвара, не могла проигнорировать такое событие! Поздравляю тебя! Я хотела бы пожелать тебе любви, да она рядом с тобой сидит. — Кевин смущенно улыбается, при этом во взгляде читается наша с ним тайна — это я его привела к Шуваловой. — Я хочу тебе пожелать жить без сомнений, не оглядываясь, двигаться к цели. Идет?

Варвара смеется. Я только что напомнила ей наш старый разговор, когда она пьяная рыдала мне в плечо, что никто не хочет искать ее сестру. Я достаю из кармана подарок для нее.

— Это тебе. Один ювелир сделал. Обычно он не принимает заказы. Но для меня сделал исключение. — Я ей отдаю коробочку, в которой лежит золотой браслет из переплетающихся витиеватых узоров, в которых можно прочесть все знаки Инициированных. Варя заглядывает, и я вижу, как у нее загорается взгляд.

— Спасибо!

Я поворачиваюсь к Анне.

— А вот мы с вами, Анна, официально не были представлены друг другу. Много слышали, даже виделись один раз, но как-то не было случая познакомиться.

Девушка смотрит на меня — я ей не нравлюсь, явно враждебно настроена. Жаль. Хотя не мне с ней разговаривать!

— Я знаю ваше имя, Лаура Клаусснер. — Ее голос тише, чище, мягче и приятней, чем у Варвары. Немного детский. Наверное, не курит. — Я знакома с вашим братом.

Кто бы сомневался, моя милая! Я в курсе, как ты прикипела к Саббату.

— Надеюсь, Стефан рассказывал обо мне только приятные впечатления. — Я слышу, как пара человек гоготнула рядом. — Мой подарок для тебя, Анна, не поместился в коробочку, как твоей сестре. Даже бантик не могу повязать! Но прежде чем его озвучить, я хочу спросить разрешения у твоего жениха, потому что этот подарок и для него тоже.

Я слышу, как притихли некоторые, в том числе и Савов, который изумленно поднял бровь. Судя по состоянию многих, здесь все нетрезвые, значит, если воздействовать аккуратно на Виктора, то попросту не заметят из-за охмеления. Медленно начинаю прощупывать его фон своим даром.

— Счастливая невеста разве не лучший подарок для жениха, а, Виктор?

Он задорно смеется в ответ и кивает.

— Я хочу сделать Анну более счастливой. Позволишь?

— Смотря, что ты имеешь в виду!

— Слышала, Анна делает замечательные успехи на тренировках. — Я оборачиваюсь к Моргану, тот медленно довольно кивает. Ага… Значит, их планы срабатывают, и скоро в наших рядах появятся вставшие из могил ведьмы и колдуны. — Я думаю, стоит наградить Анну за это.

— Лаура, ты так все туманно говоришь! Что ты хочешь?

— Я предлагаю Анне Италию на три дня: с шоппингом, спа-салонами и вкусной едой. К тому же у девушки нет еще свадебного платья. А у меня много знакомых стилистов и дизайнеров, которые постараются для Анны. Мой подарок — три дня шоппинга за мой счет по всем лучшим домам моды Италии. И любое свадебное платье за мой счет.

Савов оглядывается сначала на Моргана — тот жмет плечами, предоставляя решать Виктору, а затем уже поворачивается к самой невесте. Я права, девушку лишили свободы выбора. Анна неуверенно вертит головой — она явно никуда не хочет. Черт!

— Анна, неужели вас не интересует выбор платья? — Я осторожно ищу своим даром лазейки к ней. — Вы прекрасная девушка. И если вы так легкомысленно относитесь к себе и свадьбе, то подумайте о Викторе! Ваш мужчина заслуживает, чтобы вы были счастливы. Ведь он так любит вас!

Вот оно! Вижу по глазам: она его не любит, просто боится, знает, что он не потерпит несерьезного поведения, когда затронут его имидж. А Савов любит дорогое и эксклюзивное, и если она сейчас откажется, то она тем самым покажет свое наплевательское отношение к жениху и свадьбе в целом.

— Я с удовольствием хочу выбрать себе платье.

— Так в чем дело? Я предлагаю вам эксклюзив.

— Да. Спасибо. Я согласна.

— Отлично! — Я счастливо улыбаюсь. — Осталось уточнить время и даты. Джеймс, освободишь Анну от тренировок?

Кажется, Морган не ожидал от меня такой наглости. И я осторожно начинаю прощупывать его фон.

— Подарок ценен, когда подарен вовремя.

Морган обнимает меня за талию. Как же он мал ростом, но чертовски соблазнителен и мил. Я соблазнительно шепчу ему на ухо своим отработанным голосом:

— Слышала о победах клана Альфа. Поздравляю!

Морган смущенно опускает глаза, при этом облизывая губы. Марго ревниво сверлит нас взглядом. Я продолжаю нашептывать Моргану в ухо, окутывая своим даром и подводя к нужной мне цели:

— Джеймс, что вы сделали с Анной? Ты посмотри на девочку, она же не худая, а тощая. Синяки под глазами. Ты там Кукольнику с Психологом скажи, чтобы аккуратнее с ней. А то она же так сгорит на работе, еще не успев поднять кого надо из могилы. Все-таки, мой подарок сейчас кстати, а то я сомневалась предлагать такое или отделаться вторым золотым браслетом…

Он ухмыляется, окидывая Анну взглядом, которую Савов собственнически привлекает к себе в объятия. Виктор смеется и о чем-то говорит с Майлсом — владельцем клуба. В их беседу иногда вступает Кевин и какой-то парень из Альфа.

— И когда ты хочешь ее забрать?

Делаю вид, что мне безразлично.

— Можно и сегодня. Все равно от безделья маюсь, хоть развлекусь с ней… А верну ее вам через три дня.

— Хорошо. Забирай. Савов! — Он окрикивает Виктора и тот, кивнув, подходит к нам. — Лаура хочет забрать Анну к себе на три дня с сегодняшнего вечера…

Я закуриваю и поддакиваю под сосредоточенным взглядом Савова на нас.

— Лаура, с чего вдруг?

— Не знаю… Мне скучно.

— А как же твой любовник?

— Уехал в Дубай.

— Хорошо. Я ей скажу. — Он отходит от нас, а у меня в этот момент звенит мобильник о новой смс. Воспользовавшись тем, что я отвлеклась, Виктор отходит куда-то в сторону к кому-то знакомому. Я остаюсь одна. Открываю сообщение с незнакомого номера: «Я на месте. Жду. Оденкирк». Хм! Наверное, принес c собой весь военный арсенал Инквизиции и ждет в квартире группу моих наемников. Вот тебе, Оденкирк! Мучайся! Я навожу камеру телефона на Анну и щелкаю ее, после чего отсылаю ответом. Прячу мобильник, так как ко мне снова возвращается Савов с бокалом шампанского для меня.

— Прости, что покинул. Она согласна.

На сцене объявляют номер в честь именинниц, тухнет свет и начинает играть музыка — выходит наша одна из знаменитостей и начинает петь задорную, но совершенно глупую песню про поцелуй в губы.

— Отлично! — Я принимаю бокал и пью за его здоровье. Мало кто знает, но именно я свела Виктора с Морганом. Случайно вышло, не думала, что они так «сцепятся». Морган тогда был никем, неизвестным, просто Химера со средним даром, но с аналитическим складом ума. Карьерист! Так как буквально через пару месяцев в мире Инициированных встал у руля самих «Альфа», при этом быстро наведя там порядок и поглотив еще пару кланов. Виктор же в то время занимался прожиганием жизни и чуть ли не стал содержанкой у одной богатой вдовы. Что-что, а Савов умел вить веревки из женщин. — Над кем сейчас работаешь?

— Нора Грод. Датчанка. — Он говорит это с ухмылкой, будто это забавляет.

— И как она тебе?

Савов отпивает из бокала, и я замечаю, что он порядочно захмелел.

— Депрессивная, грустная, романтичная, пишет стихи.

Я смеюсь над его тоном.

— У нее дар уныние?

Савов хохочет, оценив шутку. Значит, девушка вводит его в скукоту — он не любит таких.

— Нет. Ее дар схож с твоим.

Как интересно! Не люблю этого — не терплю соперниц.

— Управление мыслями?

— Нет. Она закладывает желание.

— Суккуб?

— Нет. Как она говорит, может повлиять на человека, например, что именно сегодня ему жизненно необходимо купить трусы в горошек. Если он этого не сделает, то всё — жизнь кончена!

Пффф! Тоже мне схожесть. Я управляю мыслительным процессом, целой рекой, а тут управление ручейком.

— Не фыркай! Девочка может дать цель, смысл, фанатизм. Она одному старикашке, который плакался, что ему жить незачем, — жена померла, собака тоже, а внуки отвернулись — при мне воздействием внушила заниматься разведением фиалок. Представляешь? Вся цель его жизни теперь заключается в горшках. Сейчас разводит фиалки и шлет Норе цветочки.

— Хм… Виктор, кого это мне напоминает? «Мне с ней хорошо, легко. Даже, когда сигареты кончаются, и приходится бежать под дождем, я возвращаюсь счастливым». — Я цитирую его же слова, сказанные шесть лет назад о Мириам Оденкирк. — Не влюбись ненароком.

— Нет! Что ты! — Он смеется.

— А то смотри, она на тебя воздействует, и целью всей твоей жизни будет ублажать ее.

Савову не понравилось, что я сказала. Он стушевался, отводя взгляд. Я его задела — тронула больное. Он был влюблен в Оденкирк, если можно употребить это слово. Девушка имела чудесный дар — дарить счастье, этим и взяла Савова. Помню, даже стала замечать, что Виктор стал меняться: меньше эгоизма, пафоса, весь влюбленный, резвый, заражённый «счастьем» от Мириам. Только Савов не знает, что я причастна к смерти Оденкирк. Морган испугался тогда — потеря Савова ради юбки не входила в его планы, да и девушка стала догадываться о многом. Вот и направил меня ко второй любовнице Савова, чтобы поговорила с ней… Помню, даже прилагать усилий не пришлось, чтобы подтолкнуть эту дуру к убийству Мириам. Собственно, та уже сама была готова взяться за пистолет, чтобы пристрелить соперницу.

— Савов, не доводи ситуацию с Анной и Норой, как было с Мириам.

«Ты этого не стоишь», — мысленно заканчиваю предложение. Ни один мужик не достоин, чтобы из-за него девушки боролись и убивали друг друга.

Ненавижу! Сколько мужчин побывало в моей постели, и каждый считал себя наградой для меня. Ни одному даже в голову не пришло, что это я их выбирала, пользовалась ими и выбрасывала, когда находила вариант получше.

Примечания:

*Анку — скелетоподобный вестник смерти в бретонском фольклоре

*Ях — египетский бог Луны.

*В японском языке есть слово 過労死 (Кароши), означающее "смерть от переутруждения".

Квартира 75

Я ехала в машине с Лаурой, ёжась под ее пристальным взглядом. Знала ли я, что так закончится вечер? Нет. Я уже ничего не знаю. Чувствую себя игрушкой, которую передают из рук в руки, отнимают, прячут, издеваются, иногда гладят по головке. На мне было белое кружевное платье — красивое, облегающее, которое, кстати, не я выбирала.

«Ты, как невеста». — Обречённо вздохнула Варя, когда увидела меня в нем.

И туфли ужасно неудобные: из-за высокого каблука я пару раз чуть ни навернулась, хорошо, что меня или Кевин, или Виктор поддерживал.

«Да сними ты их! Ты же не можешь ходить!» — Савов злился, когда я в очередной раз не справлялась с управлением. Будто эти туфли была моя блажь! Мне их доставили вместе с платьем.

Вечеринка была шумная, веселая, как и полагается с огромным многоярусным тортом на день рождения. Подарков — гора, которая разрасталась все больше и больше возле нашего дивана. Самым лучшим подарком для меня были конфеты, которые придумал известный шоколатье в нашу с Варей честь. Словно знал нас! Мои конфеты были похожи по вкусу на трюфели, у Вари — мед и миндаль. Вкуснотища, которую мы прикончили быстрее всего! Хотя я их жевала больше от того, чтобы не вступать в разговор с Виктором, Морганом, Марго и Натальей. И вот теперь этот странный каприз Лауры — устроить мне поездку в Италию на три дня с шопингом и спа-салонами — просто убил меня! Зачем это? Как бы я хотела эти три дня провести с сестрой и Ниной, чтобы никто не трогал и никуда не звал! Но нет, не мне решать.

Вообще, мне не нравится Лаура Клаусснер. Я считаю ее опасной, а находиться с ней подобно плаванью в бассейне с акулой: в любой момент оттяпает не только руку-ногу, но и полтуловища. Не доверяю… Она пыталась убить Еву и даже не сделала ни попытки спасти своего брата от костра. Лаура подобно Моргану — постоянно слегка улыбается, будто знает что-то про тебя. Поэтому рядом с ней, как кремень: можно точить ножи об меня.

— Чудесный вечер. Вы не находите, Анна?

— Да. Хороший.

— Вам не понравилось празднование? Так холодно произнесли.

— Все было здорово.

Вот же привязалась! Может, мне стоило построить из себя фанатку той певицы-блондинки, или больше охать и ахать? Не знаю.

— Поверьте, вечер еще не закончился.

То, как она произнесла, меня насторожило, будто держала пистолет со взведенным курком за спиной.

— Вы с Виктором уже обговорили детали свадьбы?

— Нет еще…

Мы еще вообще не говорили о свадьбе. Даже дату не выбрали. Мне все равно. Самый простой вариант — пойти в консульство и зарегистрировать брак. Или как это обычно делается?

— Я слышала, у вас успехи в расширении дара.

— Да. Есть немного.

— Ничего. Тернист путь в учебе, зато потом легче.

Я судорожно сглатываю. Мы вчера имели общение с Архивариусом на допросе. Вчерашнего воскрешенного звали Павел Иванов, который с пеной у рта доказывал Сенату, что мы вернули его с того света. Архивариусы думали, что парень спятил от удара головой: бывало такое, что сумасшедшие верили и принимали за правду то, что говорили. Нина вытащила из него всю подноготную, и Иванова под конвоем Янусов отправили в Карцер для аутодафе. Даже суда не будет, так как он нарушил непреложный закон — нельзя мстить за использование дара Инициированным во время расследования Святого Сената и вообще для их дел. По сути, твой поступок рассматривается, как мятеж против Старейшин.

Из-за раздумий я не заметила, как мы приехали: машина плавно затормозила во дворе многоэтажного дома.

— Пойдемте. — Приказывает Лаура, и я выхожу следом за ней из машины. Клаусснер уверенным шагом на каблуках, которые выше моих и тоньше, идет к подъезду и скрывается в нем, я же, стоило мне сделать шаг, неуклюже подворачиваю ногу и остальной путь проделываю прихрамывая. Достало! Я эти туфли выкину, уничтожу, проведу над ними собственное аутодафе, но чтобы их не было в моем гардеробе.

Отмечаю, что многоэтажка новая, красивая, непохожая на Московские. И пахнет внутри приятно. Лампочки, блестящие хромированные ручки у дверей и кафельный пол — всё напоминает больше гостиницу, чем жилой дом. Мы заходим в лифт. Лаура нажимает кнопку десятого этажа. Я смотрю в зеркало на стене, в котором отражаются две Химеры: надо признать, сегодня Варя красиво мне сделала макияж и прическу — просто и со вкусом. А Клаусснер смотрится шикарно. Я рядом с ней, будто тень, что-то несуразно серое.

Лифт медленно останавливается и мелодичным звяканьем открывает перед нами двери. Я выхожу, очутившись на прохладной квадратной площадке перед квартирами. Тихо. Никого.

— Квартира 75. Вас там ждут, Анна.

— Ждут?

Я оборачиваюсь в тот момент, когда Лаура уже нажимает кнопку нижнего этажа. Двери закрываются, а я, как дурочка, не успеваю даже задержать лифт, стою и чувствую страх. Вот ведь вляпалась! Не к добру всё это, памятуя, что на нас вчера напали. Твою мать! Что же делать? Сбежать? Но Лаура, наверное, еще внизу. И кто меня там ждет? Хм… О засаде так прямо не говорят.

Я резко выдыхаю и собираюсь духом. Пути назад нет. Осторожно подхожу к двери с номером «75». Положив руку на дверь, пытаюсь сконцентрироваться на ощущениях. Уходит достаточно времени, чтобы я смогла определить, что там кто-то есть и энергетика мужская, охотничья, напряжённая. И там есть оружие.

Что же делать? А может к черту все? Зайду внутрь, а там будь, что будет: убьют — хорошо, меньше мучиться, не убьют — у меня дар регенерации. Не одно и то же с неуязвимостью, но все-таки преимущество. Недолго думая, я создаю энергетический шар, сплетя заклинание и решив, что как только войду — кину его в того, кто там находится. А потом буду выбирать: либо лечить и извиняться, либо нашлю тьму Египетскую и сбегу.

Раз.

Два.

Три.

Выдыхаю и резко открываю дверь. Делаю быстрый шаг внутрь квартиры и сразу запускаю заклинанием в мужской силуэт напротив окна. Тот резким движением отражает его, и я чувствую, как в меня врезается собственный сплетенный энергетический шар, сбивая с ног и отшвыривая назад. Будто в меня ядро попало! Боль резкой волной накатывает, адским огнем поражая внутренности. Перед глазами вспыхивает трепещущий красный цвет подкладки моего плаща, возвращая меня в другую боль, когда бетон складывался надо мной, сминая и ломая кости, как тогда арматура пробила ногу, а что-то ужасно острое разорвало бок.

— Мелани!

Всё, что я могу выдать в ответ — это мученическое «ой».

Лежу с закрытыми глазами, слыша, как ко мне подбегает кто-то и приподнимает мою голову.

— Мелли! — Этот голос будто из моих снов. Теплые нежные руки гладят по лицу. — Очнись, милая, давай!

Меня привлекают в объятия. Тепло. Мягко. И запах, его запах! А глаза открыть страшно. Вдруг я опять умерла? Или меня так приложило шаром, что у меня галлюцинации? Лежу, не двигаюсь.

— Да что ж такое-то? Мелли! — Отчаянный вскрик, напуганный. И меня отпускают, оставляют снова на полу — по шагам Рэй куда-то кинулся. Я осторожно открываю глаза и вижу стоящего надо мной Оденкирка, держащего у уха мобильник и нервно лохматящего волосы. Внезапно он застывает в позе и начинает кому-то в трубку тараторить на итальянском.

— Рэй…

Он опускает глаза, и мы встречаемся взглядом. Цвет грозы — темный, серьезный, напуганный.

Рэйнольд что-то тихо отвечает и отключается. И тут он приходит в себя от шока, кинувшись ко мне и снова приподняв голову. Теперь его лицо близко к моему, и я начинаю жадно всматриваться в него: такой любимый, родной, а главное реальный — вот шрамик у уха, синяки под глазами, исхудал, небрежная щетина, любимые и до боли знакомые морщинки и складочка между бровей.

Р Э Й Н О Л Ь Д.

— Ты как? — Я вижу, как он судорожно сглотнул, при этом нервно закусив губу.

— В порядке…

— Ты была без сознания, думаю, стоит вызвать скорую…

— Я не была без сознания. Просто боялась открыть глаза. Думала, открою, а ты исчезнешь. Вдруг я опять умерла?

Он молча выслушивает, а потом громко со стоном вздыхает, отводя взгляд и крепко сомкнув челюсти. Сдерживается. Наверное, злится. Но вместо того, чтобы высказать все то, что накипело, внезапно включает сурового Инквизитора Оденкирка:

— Ты меня до инфаркта доведешь! Почему открылась, когда отрикошетил заряд? А если это была бы пуля? Или нож? Стояла как вкопанная! Запомни, кидаешь заряд и уходишь тут же в сторону! Кидаешь — сразу в сторону!

— Я как-то не подумала об этом…

И снова Рэй тяжело безнадежно вздыхает, качая головой, и затем привлекает к себе, крепко обняв и зарывшись носом в мои волосы. О боже! Как я мечтала об этом!

— Кстати, привет… — Я бормочу, уткнувшись в его черный мягкий джемпер, вдыхая полной грудью запах Рэя. Его грудь начинает легонько сотрясаться в беззвучном смехе.

— Привет… — Тихо выдыхает в ответ, и я отстраняюсь, чтобы посмотреть — он все еще злится или нет. Мое солнце, мой любимый… На меня нежно смотрят темно-серые с синевой глаза. Рэй держит мое лицо в руках и ласкает большими пальцами скулы. Медленно наклоняется и вот он — долгожданный поцелуй от Оденкирка: терпкий, как вино, и жгучий, как перец. Нежность переходит в огонь; Рэй сильно сжимает меня, почти до боли в ребрах, я же запускаю руки в его волосы, вспоминая, какие они мягкие, как приятно пропускать их меж пальцев. Мы сидим на полу, забывшись обо всем, чувствуя, как в сердце болезненно отпускает тоска друг по другу. Не знаю, как Рэй, а мне до слез, до хрипоты в голосе радостно и счастливо. Хочется смеяться, кричать, прыгать, но больше всего вот так не двигаться и обниматься, ощущая всем телом любимого. И снова Рэй отстраняется, чтобы посмотреть на меня. Мне кажется, или в глазах цветы грозы я вижу слезную поволоку — слишком большие и сверкают. В них можно утонуть, как в море.

— Как ты?

Мне кажется, в вопросе скрыто больше, чем волнение о моем самочувствии.

— Скучала…

Легкая улыбка освещает его лицо — так улыбаются только самым дорогим и близким. Слезы невольно предательски подступают к глазам и начинают течь по щекам. Рэй нежно стирает их. О боже! Сейчас еще больше разревусь от такой нежности! Поэтому начинаю говорить, чтобы отвлечься и не допустить надвигающуюся истерику:

— А ты? Скучал? Чем занимался все эти дни? Слышала у тебя новая ученица… — Черт! Нашла о ком спросить! Рэй ведь целовался с ней. На мгновение сердце отдает болью. Вот уж точно, не только любимого доведу до инфаркта, но и саму себя.

— Мел?

Его голос изменился, став напряженным, а тон вкрадчивым.

— Так скучал или нет?

Он вздыхает и держит паузу. Я невольно кидаю взгляд, но к моему удивлению Рэй смотрит в одну точку и еле шевелит губами, будто готовится сказать что-то и с трудом подыскивает слова:

— После суда… я пытался отвлечься… знаешь, это такое состояние, когда болит, но ты привыкаешь к этому и даже забываешь, что можно жить без боли… Я постоянно думаю… думал о тебе. Пару раз еле сдерживался, чтобы не кинуться к тебе на поиски… А потом был суд над Стефом… Твой звонок на день рождения… и когда я тебя увидел, даже не мог поговорить с тобой! Это было мучительно. Я послал всё к чертовой матери! Написал тебе записку, но Савов, урод, перехватил ее. А потом, когда случилась твоя клиническая смерть… — Он замолчал и теперь рассматривал свои пальцы, будто силы внезапно покинули его. Я слушала, позабыв, что надо дышать. Таким измученным и поверженным я Рэя видела лишь однажды — на крыше в Нью-Йорке, когда вызвали Старейшин.

После недолгой паузы он собрался силами и снова продолжил, все также запинаясь, рассматривая свою ладонь:

— Я пытался к тебе пробраться в сон, когда ты была в больнице, но Савов снова меня поймал и поставил свой блок. Затем попытался найти тебя в России, но опоздал. Когда пришел, твоя сестра сказала, что ты улетела в Америку. Твой зов я услышал недавно, ты крикнула мое имя, и я с помощью дара сестры Чейз нашел тебя. А дальше была вечеринка и я вместе Деннард оттащил этого урода от тебя…

Он заглянул мне обеспокоенно в глаза, будто ждал от меня ответа. Я его не понимала. Все услышанное сейчас было подобно сошедшей лавине, которая снесла весь здравый смысл, оставив лишь одну мысль: «Он искал меня… Рэй не сидел в Саббате, он искал меня».

— Что?

— Как ты? Я все переживал, что успел этот ублюдок сделать с тобой?

— Ни-ни-ничего… Все в порядке… Эээ… а… то есть, ты хочешь сказать, это ты был той Инквизицией, которая спасла меня?

— Да. — Он внезапно ухмыляется. — А разве по записке не понятно было? Или у тебя есть другие поклонники?

— Записке?

— Да… — Улыбка Рэя тает на моих глазах. И вот он снова серьезен. — Я тебя донес на руках до дома Альфа. А затем вложил в карман джинс твое кольцо с сапфиром и запиской на нем. Ты его нашла?

— Нет… — Я вспоминаю, что сделала в тот день с джинсами. Кажется, в стирку кинула.

— А как же ты меня нашла потом в кафе?

— Кто? Я?

— Ты.

— Я тебя не искала. Мы случайно с тобой встретились.

И сама же прикусываю язык: ничего случайным не бывает!

— Что?

— Ничего. — А сама кошусь в сторону. Лучше потом расскажу про мою догадку о Психологе и Кукольнике, а то еще за сумасшедшую будет держать. Боже! Ощущение, что мозги вскипятили! В голове творится хаос мыслей, догадок, информации, и восклицаю скорее себе, чем ему: — Да, но ты целовался с ученицей!

Наверное, я выпалила это со злостью или неожиданно, что он даже рефлекторно дернулся назад, будто я попыталась его ударить.

— Я… Да. Прости меня! Это был лишь раз. И она выпросила… Я не знал, что ты идешь следом.

— Что? Выпросила? Не знал, что я следом? — Мигом отлетают все лишние мысли. Во мне бушует злость и ревность, кажется, еще чуть-чуть и я воспламенюсь. Чувствую, как магия во мне ревет и бушует. Вскакиваю на ноги и сжимаю кулаки, пытаясь сдержать себя от гнева. Рэй тут же поднимается следом.

— Я, правда, не хотел! Это ничего не значит! Всего лишь поцелуй!

— Всего лишь? Ты со всеми ученицами целуешься?

— Да, со всеми! — Этот крик был полон ответной ярости, а ощущение, будто выстрелил в упор. Я стою и ошарашено пялюсь на него. Что это значит «да, со всеми!»? И много он уже учениц перецеловал помимо меня и… этой?

Оденкирк молчит, раздраженно поджимает губы, уперев руки в бока. Всё. Хватит с меня. Я и так внутри изувечена Химерами, да еще слышать, как любимый человек признается в своей неверности… Разворачиваюсь и плетусь к выходу.

— Ты куда?

— Домой… — Не получилось холодно и безразлично. Горло будто сдавили, поэтому сейчас голос стал хриплым, как у Субботиной.

— Не дури! — Рычит Рэй, преграждая путь в пару шагов и останавливаясь вплотную ко мне. Теперь он нависает надо мной, пытаясь поймать мой взгляд. Я же наоборот — отвожу глаза полные слез, закусывая губу, чтобы не разреветься от боли. Внезапно Рэй говорит тихо, серьезно и нежно, но в голосе все еще слышится рычание зверя:

— Глупая, мы прошли такой путь, чтобы из-за какой-то Деннард поругаться! Я ненавижу ее уже за то, что ты плачешь. А себя корю за тот поцелуй. Мне просто не дали догнать тебя, чтобы объясниться. Не отталкивай, прошу. Я же не выдержу, если ты опять уйдешь от меня…

— Правда?

Я смотрю в его напряженное, обеспокоенное лицо, а слезытекут, как у маленькой обиженной девочки. Наверное, я и выгляжу сейчас так.

— Правда. Я люблю тебя. И ты единственный человек на земле, из-за которого я готов пойти на любой риск. Прости, наверное, эти слова должны были прозвучать намного раньше, чем тогда — после суда, что ты теперь постоянно сомневаешься во мне. Но лучше сейчас, чем никогда. — Он берет мое лицо в ладони, а я льну щекой к его руке, ластясь, будто кошка. — Ты моя, Мелли. Слышишь? Я всегда говорил, и буду говорить: я от тебя не откажусь. Ты понимаешь, что это значит?

Кажется, догадываюсь. Это даже больше, чем просто «я люблю тебя».

— Только я не Мелани, Рэй. Я Анна.

— Хорошо, Анна. — Он произносит имя явно с трудом, низким сдавленным голосом, с таким выражением на лице, будто он только что съел кусок чего-то горького или противного.

Ему оно не нравится. Собственно, мне тоже.

— Нет. Не называй меня так! У тебя оно выходит, будто ты меня обзываешь.

Он смеется. И обнимает меня. И снова сильные нежные руки и его аромат. Будто домой попадаю, когда я в его объятиях. Не отпускай. Никогда. Слышишь? Согласна быть твоей всегда, только не отпускай.

— Прости меня, что не смог уберечь…

В этих словах было столько горечи и вины! Будто это самый страшный грех на нем. От этого становится страшно за нас обоих, что нервно вцепляюсь в его джемпер, потому что моя очередь просить прощения:

— И ты меня прости…

— За что?

— За то, что выбрала Савова, ушла от тебя…

Следует пауза, из-за которой я напрягаюсь. Мне страшно. Мне страшно, что он возьмет свои слова, о том, что никогда не откажется, что это просто звук его мечты. Ведь все плохо! Всё на самом деле хуже некуда.

— Ты выходишь за него замуж? — О боже! Я киваю не в силах даже пискнуть. — Он тебя принудил? — Он знает и это. И снова киваю. — Значит, будем искать выход.

— Какой? — Я хлюпаю носом. И как маленькая, начинаю выговаривать всё то, что наболело, а наболело много! В итоге, моя исповедь переходит в поток слез и жалоб: — Всё плохо, Рэй! Я стала Химерой. Меня вынудили ею стать… Морган маньяк какой-то! Он постоянно заставляет тренироваться. Не понимаю, что он делает с этими людьми! Варьку тоже натаскивают, как собаку. Он даже Кевина принудил перейти по договору в клан Альфа. А Ганн ведь Инквизитор! Виктор заставил клятву дать. Ну ладно к Альфа перейти! Но зачем свадьба?! Я ему не нужна! Я же вижу. Всё время на Начале торчит. Психолог с Кукольником тоже тут… Я ничего не понимаю, что происходит!

Всё. Последнее я даже не сказала, а прокричала Рэю в плечо и стала рыдать, словно ниточка, державшая меня из последних сил, оборвалась и всё накопившееся одиночество, страх, желание быть с любимым за последние три месяца вылились в самую настоящую истерику. Я быстро обессилила, что Рэйнольду пришлось усадить меня на диван. Он гладил, прижимал, шептал нежности и ждал, когда я успокоюсь. Не знаю, сколько времени прошло, но меня, наконец-то, отпустило. Я уже не сидела — лежала, свернувшись калачиком рядом с Рэем, а моя голова покоилась на его коленях, в то время как он легонько перебирал мои волосы, гладил костяшкой пальца висок.

— Успокоилась? — Киваю. В душе разлилась какая-то тишина. Вместе со слезами перегорели, как лампочки, прошлые терзания. Спокойно. Уютно. Ничего не хочется. Я медленно встаю и смотрю на него — внезапно на его лице появляется непонятная смешная гримаса.

— Что?

— Твой макияж смыло. — Ох ты! Точно! Варя же красила меня, потратив уйму времени. Я смотрюсь в зеркальную поверхность стола и отпрядываю — на меня оттуда смотрит страшилище, не я: черная размытая тушь с тенями по глазам и бороздки слез на щеках непонятного цвета. На голове воронье гнездо вместо прически.

— Пойду умоюсь! — Стараясь не смотреть на Рэя, под его смех начинаю искать ванну в незнакомой квартире.

Смыв с лица косметику, привожу себя в человеческий вид. Нормально. Сойдет, если не считать красных глаз и опухшего носа. Выйдя к любимому, замечаю, что в комнате его нет, а из спрятанных динамиков льется музыка. Сам Рэй на кухне что-то по-хозяйски достает из холодильника, разворачивая фольгу и облизывая кончики пальцев.

— А я смотрю, ты уже здесь обосновался.

— Пока ждал тебя в засаде, я тут все осмотрел.

— В засаде?

— Угу. — Он кивает куда-то в сторону. Я прослеживаю взглядом и вижу его черную спортивную сумку, в которой он носит оружие и прочие инквизиторские вещи, когда идет на дело.

— Там оружие?

— Конечно. Пижаму собой не беру, когда собираюсь на охоту.

— Почему?

— Почему не беру пижаму? — Он тихо смеется. Это красиво. Редко, когда Оденкирк улыбается, а уж смеется еще реже, не понимая, насколько ему идет это. Может в печальном облике рыцаря тоже есть шарм и обаяние, но я люблю беззаботного Оденкирка. Вот такого, как сейчас.

— Нет. Почему взял оружие?

— А ты думала, одна такая, кто до конца не поверил Лауре? Сама же пыталась заклинанием Небес вырубить меня… или себя. Порой я еще не до конца понимаю твою логику.

Он ставит передо мной тарелку с нарезанным сыром, при этом противно ехидно улыбаясь. Узнаю его во всем, в каждом движении, тоне, взгляде, привычках. Мой! Только мой! Любимый и родной. Я дома!

— Не смешно. Между прочим, это было больно!

Он, жуя сыр, поднимает брови, мол: «Во-во! И я про то же!» — после чего принимается что-то разогревать в микроволновке.

— Я не поверила Лауре, потому что ничего не сказала про тебя! Я входила сюда, не зная, что меня ждет за дверью… или кто. Мы только сегодня с Лаурой официально познакомились. Она кошкой крутилась возле Джеймса Моргана и Савова. И я никак не могла понять, что за блажь была подарить мне «на три дня Италию со спа-салонами и шопингом». Бред!

Перед глазами так и встает шикарная Клаусснер, нашептывающая что-то Моргану. И меня внезапно осеняет!

— Слушай, может, у нее план такой был? Она хотела, чтобы я убила тебя, а ты — меня, натравив друг друга по незнанию.

— Нет.

— Почему?

— Я знал, что ты придешь. Она сказала мне. Вчера вечером пришла в Саббат и предложила встречу, так как кто-то из наших друзей, кому она должна, попросил ее об этом.

— Кто-то из друзей? — Рэй кивает. — Стефан?

— Нет. Я спрашивал его.

— Тогда кто? Реджина?

— Думаю, Ева… В ее стиле.

Микроволновка мерзко пищит. На часах уже два часа ночи, но спать не хочется. Вообще терять время попусту нельзя — у нас его так мало. Нет! Не могу! Не хочу даже думать о расставании!

— Ты чего притихла? — Я кидаюсь к нему и обнимаю его, несмотря на то, что его руки заняты бутылкой вина и штопором. Рэй не теряется и целует меня. Знаю, он тоже дорожит каждой секундой, желая выжать из встречи максимум.

— С днем рождения! — Шепчет он в губы между пылкими поцелуями.

— Ты мой самый лучший подарок. — Я в порыве хватаю его за руку с штопором, и он тут же неконтролируемо морщится. Странно… Я беру и открываю ладонь: под штопором алеет свежий порез от ножа.

— Что это?

— Клятва…

Господи! А он куда вляпался? Наверное, весь мой ужас отразился на лице, что Рэй поспешил объясниться:

— Я поклялся Лауре, что не украду тебя, что мы не сбежим вместе и что не подставлю ее Химерам, разболтав о нашей встрече.

Бедный мой, любимый. А Лаура хитрая — подстраховалась! Я беру ладонь и целую рану, одновременно посылая токи дара, чтобы залечить ее. Порез моментально исчезает.

— Видишь, как я тебя люблю? Даже раны залечиваются от моих поцелуев.

Рэй смотрит ошарашенно то на меня, то на свой порез. После чего произносит только: «Мелани… Девочка моя».

И всё.

Мы тонем друг в друге, неистово целуясь, лаская друг друга, срывая одежду, даже не дойдя до спальни — занимаемся любовью прямо на кухне, на полу. Ведь в нас было столько тоски, столько одиночества и сиротства. Ведь только рядом друг с другом мы находим счастье и спокойствие. И ужасно страшно, что так мало времени у нас, а столько ласк не отдано, столько не сказано и столько огня внутри не потушено!

Стонем. Любим. Сгораем.

Смешайте пепел, что от нас останется. Не разделяйте, только не разделяйте. Пожалуйста…

Не уходи

Я просто иду на кухню попить.

Просто жажда.

Вот.

Иду попить.

Кого я обманываю?

Иду на кухню только потому, что рядом с ней ванна, в которой Мелани принимает душ. А я считаю минуты, которые она проводит там без меня. Хоть и напрашивался к ней, но мне было отказано… ДА ЧТО ЖЕ ОНА ТАК ДОЛГО? Проходя мимо, задерживаюсь у двери, прислушиваясь к неравномерному шуму льющейся воды и представляя под ней блестящее обнаженное тело Мелани.

— Тосты будешь? Или омлет? — Кричу я через дверь, чтобы услышать ее и вернуться на землю из страны эротических фантазий.

— Все равно! — Доносится ее звонкий голос, сквозь шипение струек из душа.

Ну, так я и думал. С тяжелым вздохом захожу на кухню именно в тот момент, когда звонит мой мобильный, который с ночи оставался тут. На дисплее горит «Лаура». Настроение сразу падает, возвращая в суровую реальность.

— Да?

— Что, Оденкирк? Резвитесь? — Ни приветствия, ни извинений, прямо сразу в лоб, не церемонясь, — одним словом, Клаусснеры. Их бесцеремонная общая черта.

— Здравствуй, Лаура. — Я специально говорю медленно и вежливо, подбирая слова, чем вызываю смех на том конце. — Я благодарен тебе за то, что устроила встречу и создала условия. Передай другу от меня и Мелани спасибо.

— Слушай меня внимательно, Оденкирк. — Она хищно и тихо произносит мою фамилию, что я напрягаюсь. — Я даю день. Завтра тебя вышвырну из квартиры, как уличную собаку. И только попробуй убежать, обмануть и сделать что-то против меня — Савову не очень понравится, что его невеста была с любовником.

Я копирую ее тон и отвечаю, зная, что она не видит меня, но слышит мою улыбку в голосе:

— Ты это не сделаешь, Лаура.

— С чего вдруг?

В этот момент в кухню входит Мелани, шлепая своими босыми ногами по кафелю. Я замираю при одном взгляде на нее, забывшись, где нахожусь: волосы мокрые, одета в мою майку, голые длинные ноги — вся такая родная, своя. Сразу вспоминается, как она в таком виде лежала на моей кровати в Саббате, когда я попросил переночевать у себя. Мел улыбается и обнимает меня, прошептав: «Доброе утро».

— Алло! Ты тут? — Голос Лауры резко возвращает меня в действительность. Поэтому, обняв Мелани и чмокнув ее в макушку, продолжаю разговор:

— Так на чем мы остановились?

— Ты хотел мне привести довод, почему я не расскажу Савову про вас. Очень интересно было бы послушать.

— Потому что ты никогда не славилась суицидальными наклонностями.

— А кто сказал, что я подставлюсь? — Но тут же тон ее голоса меняется на суровый и беспрекословный: — Завтра в восемь утра, чтобы ноги твоей там не было.

И гудки…

— Кто звонил?

— Наш купидон Лаура.

Мел напрягается в моих объятиях, видно мне не удалась беззаботность в голосе.

— Что она хотела?

— Сказала, что у меня времени только до завтра. После восьми утра я превращусь в тыкву.

Мелани крепче прижимается ко мне, пряча лицо на груди и опаляя своим дыханием.

— Всё хорошо, Мел. Всё будет хорошо…

Я шепчу ей, а сам себе не верю. С прошлого вечера мы толком не поговорили. Как ни старался себя сдержать, последней каплей стал её невероятно нежный поступок — еще никто мне так не говорил о любви. Да что уж мне? Я думаю, никому еще так не признавались. Это было пронзительно до боли: «Видишь, как я тебя люблю? Даже раны залечиваются от моих поцелуев».

Моя девочка, моя Мелани смотрела своими чистыми глазами — доверчивая, хрупкая, беззащитная и уже достаточно поломанная Химерами. Вчерашняя истерика на диване отлично показала, что они хорошо поизмывались над ней. И вот сейчас я ей говорю, что будет все хорошо.

— Прости меня…

— За что? — Она с любопытством смотрит на меня, а я любуюсь ее чертами, жадно запоминая каждую деталь. Приходится нервно сглотнуть и улыбнуться через силу.

— За то, что так не приготовил нам завтрак.

Мелани привстает на цыпочки и легонько целует. От нее приятно пахнет шампунем и моей футболкой. Поэтому, чтобы ощутить ее аромат полностью, я сильно сжимаю в своих руках и приникаю носом к ее шее. Липкие, холодные волосы неприятно щекочут лицо, но запах какой! Она фыркает от смеха и зажимается, так как щекотно. Да, побриться мне бы не помешало.

— Голоден?

— Очень. — И я сейчас говорю не про еду. Под моими руками горячее тело девушки: все эти изгибы, формы сводят с ума. Кажется, я готов снова устроить секс на кухне. Но Мел, смеясь, легонько отстраняется, понимая ход моих мыслей, и начинает делать завтрак.

Чувствую себя отвратно, будто сладкого лишили. Но, смирившись, берусь помогать.

— Ой! — Мелани выуживает свой бюстгальтер между кухонной стойкой и холодильником — я вчера не глядя отшвырнул эту деталь одежды, когда второпях раздевал ее.

— Я не знаю, как он туда попал. — За что получаю хитрый взгляд от нее.

— Представляешь, у Альфа не принято есть за общим столом. У каждого своя полка в холодильнике. А я так скучаю по Саббату и его столовой!

В ее голосе грусть, но от этого никуда не деться.

— Ну, теперь ты Химера, и запрет снят, так что ты можешь приходить к нам на ужин.

Мелани оборачивается и по-доброму улыбается. Мы оба знаем, что это невозможно. Я снова пытаюсь сменить тему, осознавая, что скоро придется нам с ней поговорить о том, что делать дальше. Откладывать нельзя, возможно, другого шанса оказаться наедине не будет.

— И каково снова ощущать себя ведьмой? Кажется, когда-то ты желала стать ею, чтобы превратить меня во что-нибудь маленькое и носить в кармане?

— Хм! Спасибо, что напомнил! — Она оборачивается, задорно строя из себя серьезность, и раздумывает над моим предложением.

Я развожу руки в сторону, будто говоря: «Вот я — делай со мной, что хочешь».

— Я превращу тебя в плюшевого зайца!

Неожиданно выпаливает она, что невольно смеюсь. О, да! Многих Химер позабавило бы: Рэйнольд Оденкирк — плюшевый заяц. Может, мне такое прозвище взять? Инквизитор Плюшевый Заяц выходит на охоту.

— Если будешь меня брать с собой в кровать, то превращай. — Я взял упаковку яиц из холодильника для омлета и поставил перед ней. — Ты вчера сказала, что Савов на Начале сейчас?

Я еле сдерживаю ненависть к этому уроду. Магия во мне сжимается, как пружина, готовая со всей силы сорваться и разнести что-нибудь.

— Да. Он там постоянно находится, как я оказалась у Альфа…

— Что он там делает?

— Учит, как обычно. — Она безразлично жмет плечами. И я ловлю себя на мысли, что не знаю, говорить ей правду или нет.

— Мел, что происходит у вас? Я должен знать.

Молоко, взбитое с яйцами, заливается с приятным шипением на сковородку, пузырясь и густея. По кухне разносится запах еды, вызывающий урчание в желудке. Любимая молчит на мой вопрос. Я вижу неуверенность в ее движениях.

— Милая, я обязан знать всё. Нам нужно выпутываться. Я не смогу тебе помочь, если не буду знать всей правды.

— Я… Мы…

Тяжелый вздох. Мелани закрывает глаза и запрокидывает чуть голову, открывая моему взору свою тонкую лебединую шею. Мне хочется прикоснуться к любимой, но не хочу сбивать с мысли. Еще моя короткая майка на ней усугубляет воспоминания: я вчера целовал каждый сантиметр девичьего тела, ласкал каждый шрам, знаю вкус и нежность ее кожи… Черт! Я отворачиваюсь к сковородке с омлетом, пытаясь справиться с нахлынувшим желанием.

— Кевин и Варя считают, что нас готовят для свержения Сената. И я с ними согласна. — Она выпаливает это резко на одном выдохе. Она смотрит на меня — в глазах испуг.

— С чего решили? — Я не удивлен услышанным. Но то была теория, теперь Мелани на другой стороне и видит все иначе, чем мы — Инквизиторы.

— С самого начала им нужна была я. Химеры готовят нас: Варю, чтобы убивала толпами, меня, чтобы поднимала людей из могил, воскрешала мертвых. А если мы начнем выбиваться из плана Химер, для этого у них есть Кукольник и Психолог.

— Кто?

И Мелани начинает свой жуткий рассказ, от которого у меня кровь стынет в жилах. Мне кажется, я даже поседел. Каждая деталь, каждое ее слово, будто вбиваемый в запястья гвоздь. Любимая рассказывает о своей жизни и пребывании на той стороне так, будто это нормально. Страшно! Все намного серьезнее, чем мы предполагали: у Химер есть кто-то сильнее Шуваловых — один манипулирует сознанием, другой моделирует ситуации. Из Мелани на протяжении этих месяцев после суда готовили Химеру, тонко играя на слабых местах. И вот, результат на лицо. Права была Реджина, когда ставила крест на моей надежде, что у любимой все еще будет Инквизиторский знак. Химеры действительно вцепились мертвой хваткой в сестер Шуваловых.

Мы сидим у стойки, которая заменяет обеденный стол. Перед нами уже пустые тарелки — омлет давно съеден, из кружек допит чай, но мы не замечаем этого, продолжая обсуждать положение дел.

— Морган поставляет мне каждый день кого-то. И у всех разные ранения. Много травм левых рук, где знак. Я не понимаю. Такое ощущение, что над ними делают опыты. А потом после тренировок ко мне приходит Джеймс и размывает память. Ощущение дрянное. Будто под наркозом.

— Что за опыты, как думаешь?

— Не знаю. Но явно это для наступления.

— А они говорят, когда планируется это?

Мел качает головой.

— Нет. Они даже не говорят, для чего нас натаскивают. Но и не отрицают, что мы инструменты в их руках.

— А Ганн?

— Кевин? Он попал тоже под раздачу. Морган заставил его подписать контракт с ним, где он становится его подопечным. Стопроцентно, что это незаконно. Да и как это возможно: Инквизитор на службе у Химер?!

— Возможно… Мы же все Инициированные, а разделение сторон — это не особо важно. А насчет незаконности — при заключении договора обязан быть Архивариус от Сената. Уверен его не было и Сенат не знает.

— Морган пугает и Варю, и Кевина, шантажируя их любовью! — Я фыркаю. Ганн? Да еще влюбленный по уши? — Не смешно, Рэй! Он и вправду любит Варю! Кевин заботится о нас… заботился, когда жили вместе…

Она замыкается. Молчит. Я перехватываю ее руку, чтобы просто коснуться, чтобы знала, что не одна. Я пытаюсь упорядочить в голове все факты, которые я только что услышал от нее, с тем, что знал до этого. Итак, Морган во главе всего. Слухи о наступлении на Сенат подтверждаются, притом готовится нечто невиданное. Морган ставит опыты, Анна лечит, Варвара и Кевин разрабатывают дары на массовое уничтожение. А еще не стоит сбрасывать со счетов Савова, который влюбляет девушек с нужными дарами на Начале и приводит их в клан. Вспоминается разговор с Романовой:

«— Значит, Морган заправляет балом у Сатаны…

— Именно!

— Что за дары у него есть?

— Ну… Если судить по добычам Савова, то у них есть иллюзионист в Альфа — работает со страхами людей, есть сенсорик — девушка слышит через стены и прочее на огромном расстоянии. Прямое подтверждение высказыванию «и у стен есть уши». И есть психологический сенсорик или менталист. К сожалению, точный дар не знаю. Знаю, что это как-то связано с поведением людей. Может, что-то типа вашего Артура?»

Ясно теперь, что Романова тогда имела в виду Психолога.

— Я знаю, что в Альфа есть такие дары, как иллюзионист — работает со страхами людей и девушка, слышащая через стены.

— Насчет девушки, слышащей через стены, — не знаю, а вот иллюзионист есть. Ее зовут Лола Карранца. Ты ее видел со мной в кафе. Один раз я испытала ее дар на себе.

— Испытала? — Мне не понравился тон Мелани.

— Угу. Я снова побывала в ванне со змеями. Оказалось, что Лола сделала иллюзию. Она, кстати, влюблена в Савова. — Она горько усмехнулась на последней фразе, глядя на дно своей кружки. Не удивлен, что Лола влюблена, зная, что это одна из жертв Савова.

Пальчики Мел хрупкие, маленькие, доверчивые, я их перебираю, будто играясь, а она не убирает руки. Я переворачиваю ее кисть и смотрю на знак Луны на запястье — как же боялся его проявления, но теперь он там необратимо. И если знак не изменить, то поменялся я сам. Знал ли что влюблюсь в Химеру? Никогда. Я всегда считал их эгоистами, слабыми перед страстями, хитрыми. Подношу бледное запястье с голубыми венами к губам и целую в знак Луны.

— Как ты сделала, что оно проявилось так быстро?

— Нина помогла. Сказала, что есть заклинание, основанное на одной считалочке. Кое-кто мне ее рассказал.

Я улыбаюсь.

— Прости меня, что так поступил, хотел защитить тебя, лишив дара. Хотя я больше ждал, что ты не найдешь ключ, и после трех месяцев придешь ко мне для разблокировки. А ты — умница, догадалась…

— Возможно, это был бы идеальный вариант. Но у меня мозги набекрень, да и довели до того, что не могла быть просто Смертной. А все, кстати, из-за твоего поцелуя с Деннард.

— То есть?

— Я как увидела тебя с ней, убежала и… проявила себе знак.

Твою мать! Будь проклята Деннард! Да и я тоже хорош.

— Еще раз прости… — Я тяжело вздыхаю. Прошлое не вернуть и не стереть. Мы живем в настоящем. Поэтому медленно начинаю убирать приборы со стола, чтобы запихнуть в посудомоечную машину.

— Что у тебя с ней?

Я удивленно оглядываюсь. Мелани сверлит меня ревностным взглядом, пытаясь справиться со злостью. На мгновение в кухне повисает напряжение, словно воздух зарядился — девушка еще плохо справляется с магией. Все-таки Мел изменилась у Химер. Иногда она становится сплошным комком неконтролируемых эмоций. Химеры словно уничтожали в ней ту беззащитность, детскую наивность, Мелани приобрела большую самостоятельность и решительность, притом слишком категоричную решительность. Вспомнить хотя бы вчерашний глупый поступок с заклинанием Небес.

— Я тебе говорил, ничего.

— Рэй, пожалуйста… — Ее голос срывается. Но она собирается силами и продолжает: — Я хочу знать, что происходит между вами? Так просто не целуют человека, только потому, что он попросил.

Теперь и я разозлился. Грохнув тарелки в посудомоечную машину, встаю в стойку. Невозможно просто!

Я постоянно прошу у нее прощение за это, постоянно говорю, что НИКОГО кроме нее у меня нет и не будет, а она продолжает поднимать эту тему.

— Что ты хочешь услышать от меня? Я постоянно извиняюсь за этот дурацкий случай! Но ты продолжаешь…

— Тебе она нравится, как женщина? Она красивая. Я видела, как Кристен смотрит на тебя…

Я взрываюсь на Мелани: говорю жестокие слова, которые у меня наболели за это время. Потому что она тоже не безгрешна, если смотреть на вещи ее глазами.

— Хочешь знать, нравится ли мне она? Да. Нравится! Хочу ли я ее? Нет! Меня она бесит! Но пока в твоей голове складываются фантазии о том, что могло бы быть между нами, сама ответь мне, как часто ты была с Савовым за это время? Или он стал целомудренным, что до свадьбы ни-ни?

Я уже жалею о сказанном. Мелани смотрит своими огромными голубыми глазами, в которых читается боль. Но она шепчет, будто специально еще больше распаляя мою злость:

— Не смей сравнивать меня и Виктора с тобой и ученицей.

— Почему? По-моему, все одинаково. И кто лучше в постели, я или Виктор?

Последнее я выпаливаю в приступе гнева на нее, переходя границы своей боли и ревности. Если бы она знала, как я мучился ночами, представляя ее с этим ублюдком!

В воздухе звучит резкий хлопок, будто кто-то лопнул полиэтиленовый пакет забавы ради, и Мелани выпускает магию: ярость выплёскивается, сдвигая от нее, как от эпицентра, мебель, технику, предметы, разметав по столу ложки, солонку, перечницу и зубочистки. И тут до меня доходит, что натворил сейчас.

Она молча встает и выходит с кухни.

— Мел! Мелани? — Но она не оборачивается. Слышу, как резко закрылась дверь в спальню.

Твою мать! Черт! Вот я дурак! Не мог придержать свой язык за зубами. Хочу направиться к ней, но останавливаю себя. Надо успокоиться! Притом мне и ей. Черт! Дьявол! Невозможно просто! А ведь она даже оправдываться не стала, когда я упомянул о Викторе: значит, было у них? И как часто? Ей нравится? Она так же стонет в его объятиях?

И снова ярость комком подкатывает к горлу. В крови кипит магия, просясь наружу. Но если это сделаю, то будет не так безобидно, как у Мел. Я точно разнесу полкухни.

В полном бессилии стою, держась за столешницу, как за единственную опору на данный момент, закрыв глаза, смиряя ревность и боль. Невозможно! Я ведь впервые с ней поссорился! То, что я обычно наблюдал между Стефаном и Евой, произошло у нас с Мел. От этой мысли становится легче на сердце, что я невольно ухмыляюсь: считается ли это, что мы настоящая пара, а не пылкие возлюбленные? Что дальше по программе? Ссоры по поводу очень коротких юбок Мел и забывания важных дат? А через год предложение руки и сердца? И заведение общего домашнего питомца? Хм… А я не против. Главное, чтобы мирились и не расставались. Кстати, что я и собираюсь сделать. Но резкий хлопок входной двери останавливает меня, поселяя в душе страх. Внутри все холодеет от неприятного предчувствия.

— Мел? Мелани! — Я кидаюсь в спальню. Но там никого. И нет ее белого платья. Ушла. — Нет. Нет. Нет! Мелани! Вернись!

Я бегу к выходу. Открываю дверь в тот момент, когда лифт закрывается. Хочу броситься вниз по лестнице, чтобы перехватить её. Но тут же отбрасываю эту идею и поступаю так, как всегда делаю на охоте: быстро созданная вязь заклинания вспыхивает на пальцах, и я кидаю ее в дверь лифта. Магические токи проносятся и сжигают пульт управления.

Лифт останавливается где-то между этажами. Я прислушиваюсь к тишине и пытаюсь понять, что делать дальше, как вдруг слышу душераздирающий крик любимой в кабине.

Меня прошибает холодный пот. Я напрочь забыл о ее фобии!

— Мел! Я иду!

Дурак! Идиот! Безмозглый кретин! Ругаю себя и лечу на всех парах по лестнице вниз, сканируя энергетику Мелани. Вот она! На два этажа ниже нашего. Двери лифта легко поддаются и раздвигаются, позволяя увидеть любимую в кабине, которая стоит, закрыв лицо руками, и часто дышит.

— Мелани, девочка моя! Иди сюда. — Я привлекаю ее к себе, как тогда в больнице. Глажу ее волосы, шепчу нежности, чувствуя, как в душе наступают счастье и покой, которые нечестно выиграны в этой битве. Но если бы Мелани ушла, я не знаю, что сделал бы. Это было бы во стократ хуже. — Пойдем…

Она делает неуверенный шаг на свет из темноты кабины. Ее лицо мокрое от слез, к щекам липнут волосы.

— Я испугалась… Будто снова… — Ее колотит мелкая дрожь, а дыхание частое, порывистое. А я же, заботливо обнимая за плечи, веду на выход. На короткое мгновение мысленно благодаря, что у нее есть эта фобия и могу позаботиться о ней, отвлекая от нашей ссоры. Мелани идет медленно на плохо слушающихся ногах.

— Давай я понесу тебя. Так будет быстрее! — И с радостью беру ее на руки. Любимая льнет, судорожно вцепившись, доверившись мне. Я несусь наверх в квартиру, возвращая ее себе. Мелани легкая, даже очень, почти неощутима. Это пугает. В Саббате она такой не была. Все кости практически видны.

Войдя в квартиру, резко захлопываю ногой дверь и несу Мелани в спальню, где сажаю на кровать, а сам присаживаюсь на корточки напротив.

— Ты как? — Я глажу ее по лицу, стирая слезы. Мелани приходит в себя от случившегося, по-детски утирая рукой нос. Это неосознанное привычное движение вызывает во мне прилив нежности. Все-таки Химеры не смогли вытравить из нее всю эту наивность и беззащитность, которая мне так дорога.

— Нормально. — Голос Мел звучит сдавленно, оно и понятно, ведь она плакала.

— Испугалась.

Она кивает, поджав губы. Я сажусь рядом и привлекаю ее к себе, ласкаю пальцами ее лицо, шею, плечи, путаясь в шелковых волосах, и шепчу:

— Я тоже испугался, что ты снова покинешь меня… Что снова исчезнешь… Я не могу без тебя. Как ты этого не понимаешь? Я с ума сходил все эти месяцы. Каждый день вставал и ложился, думая о тебе. Реджина бесилась на меня из-за этого. Я ей порядком надоел. Знаешь, как она меня обозвала? — Мелани качает головой. По ее тишине, понимаю, что она слушает меня, а я выговариваю все то, что наболело: — Я - баран-мазохист, потерявший остатки разума от любви. — Доносится смешок с ее стороны. — Честное слово! Я ее постоянно выводил из себя попытками встретиться с тобой, этими энергозаписками, а уж когда сбежал в Америку под предлогом обмена опыта с другой Инквизиционной школой, она была взбешена, что настучала на меня Тогунде. Все время напоминала о запрете и костре. А я не мог уже без тебя… Твоя комната в Саббате стала моим… единственным напоминанием, что ты была. Иногда я боялся, что тронулся умом и придумал тебя. Ты случаем не галлюцинация?

Мелани разворачивается и теперь ее голова лежит на моих коленях. Любимая смотрит на меня снизу вверх, внимательно слушая и разглядывая мое лицо. А я любуюсь ей, не переставая нежно касаться ее щек, тонкой кожи шеи, запуская пальцы в волны волос, рассыпавшихся по моим коленкам.

— Скорее, ты моя галлюцинация. — Она произносит еле-еле, читаю по губам.

— Прекрасно. Тогда мы выдумка друг друга. Ты знаешь, я опечатал твою комнату. Там все еще висят твои платья, стоят лаки с духами. Даже то платье, в котором ты была в «Хамсе». Помнишь?

Она кивает. А я улыбаюсь, вспомнив ее страстный танец под там-тамы: отблески огня в ее глазах, развивающиеся волосы, соблазнительные движения, босые ноги.

— Я ведь тогда почти поцеловала тебя…

— Да. Но ты отталкивала каждый раз, приблизившись. Чертовка, знаешь, как соблазнять мужчин.

— Химера! — Она гордо задирает подбородок, указывая пальчиком на себя. Смеюсь. Выглядит наивно и забавно.

— Моя Химера! Прошу не забываться перед представителем Святой Инквизиции. — Я перехватываю ее руку и целую в ладонь. Мелани тут же нежно кладет ее на мою щеку. — Мелани, прости меня за то, что причинил тебе столько боли, наговорил кучу всего…

Отвожу взгляд от ее лица, пытаясь справиться с эмоциями.

— Я говорил тебе, что ревнивый колдун. Просто все эти дни, я думал о тебе и Савове… Так вышло, что тот, кого ненавижу больше всех, стал твоим… женихом. И ты выходишь за него замуж, пускай по принуждению… — Я стараюсь делать глубокие вдохи, чтобы успокоить разрастающуюся пылающую ненависть и ревность. — А что до моей ученицы? Деннард ужасна. Она доводит меня, считает, что ей надо знать обо всем, не держит язык за зубами. А тот поцелуй… Просто я обещал ей, что выполню любое желание за то, что она передаст тебе во время суда кольцо с запиской. Деннард его подложила тебе, когда ты была в туалете. Потом Савов как-то засек это, и ты ничего не получила. Но факт остается фактом, хоть и неприятным, я был должен Кристен. И как я не пытался откупиться чем-то еще, она просила поцелуй. Прости…

— Деннард? — Я киваю, вглядываясь в ее лицо и пытаясь понять, что она думает. — Ты знаешь, что у нее есть брат и он в Альфа?

Неожиданно для меня. Думал, будет злиться, ругать, но такой поворот разговора стал сюрпризом. Господи! Что у нее в голове порой творится, что она не перестает меня удивлять?

— Да. Знаю. Именно с ее братом и Кристен мы оттаскивали ту сволочь, которая пыталась тебя изнасиловать. Надеюсь, пепел этого урода уже давно развеяло по ветру.

— Он не сгорел. Не знаю как, но Морган и Савов его выгородили.

— Что? — Я был в шоке. Как такое возможно?

— Похоже, в Сенате у них есть кто-то. И не только Гроховски.

— Гроховски играет на стороне Химер? — Я вспоминаю суд. Странно, но тогда он выдвигал вполне хорошие идеи и помогал нам. Хотя, там две стороны были заинтересованы в том, чтобы не было костров. — Ну… Химер в Сенате полно. Но Архивариусы не имеют права помогать бывшей стороне. Это практически идти против Старейшин…

Мелани кивает, наблюдая за мной.

— Я тоже думала об этом. Возможно, они подключают своих людей, когда нужно и те действуют сообща. Я знаю, что брат Моргана Архивариус. Скорее всего, через него проворачиваются незаконные дела Альфа и кого надо спасают от костра, даже если вина была явная… Рэй?

— Что? — Я смотрю на нее и вижу, как пролегла морщинка между бровей. Расслабленность Мелани куда-то улетучилась, и меня накрыло беспокойство.

— Я хочу тебе сказать кое-что…

— Говори.

— Ты, наверное, думаешь, что я хорошая, что не способна убить?

Абсурдно! Но да. Не вижу Мелани убийцей. Хотя она и прикончила француженок, но всё это было нелепой случайностью. С тем же успехом те могли расправиться и с ней.

— Помнишь на моем суде, когда шел допрос, Саббат и я должны были утверждать, что вы приняли меня за Анжелину Хилл, пропавшую девушку-Инквизитора?

— Ты даже помнишь ее имя!

— Да. Потому что я ее убила.

— Ты что сделала? — Моя рука зависает в незаконченном движении.

— Я ее убила. А тело помогли спрятать Савов и Марго. Случайно вышло. Но… Короче, мы с Варей шли поздно вечером с одной вечеринки. Я была пьяная. Мы веселились с сестрой, хохотали. Варька захотела в туалет и скрылась в кустах. А я начала колдовать от скукоты. Тут Анжелина и поймала меня. Предъявила, что применять магию вблизи Смертных нельзя. Я посмеялась над ней. Началась потасовка между нами. И я послала заряд Пут в нее, Анжелина потеряла равновесие и упала на острую пику забора. Шип пробил аорту. В считанные секунды она умерла. Затем Варя вызвала Виктора, он убрал тело. Меня прятали, так как завелось дело, вроде даже были улики, через которые Сенат вышел на меня. Поэтому Химеры срочно незаконно устроили шабаш по транспортировке меня и Вари через портал. Собственно, тогда ты с Ахмедом и Стефаном появился. А дальше ты знаешь… Была потасовка, меня прибило к стене. Взрыв, и я в больнице с амнезией. Вот. Так что я хочу, чтобы ты знал — я убила ту девушку.

Всю ее исповедь слушал, боясь дышать. Возможно, и вправду была вина на ней — самая настоящая халатность и стечение обстоятельств. Но то, что для Сената было убийством, для меня было пустое. В моих глазах, Мелани давно окупила этот грех — достаточно того, что она прошла ад на стройке, где ее искромсало и поломало.

— Я не виню тебя. Думаю, ты давно расплатилась за это. Для меня то, что было в твоем прошлом до Саббата, не имеет значения. Ты теперь другая, ты — Мелани. Не Анна. То ужасное происшествие на стройке подарило мне тебя. А оно случилось из-за убийства Анжелины. Всё взаимосвязано, Мел. Не вини себя. Ты просто пришла в нужную точку через все эти испытания. Ты пришла ко мне. Понимаешь?

Она выдыхает «да» и садится, чтобы крепко обхватить меня за шею. Аромат тела любимой неожиданно окутывает меня вместе с ее объятием. Зарываюсь носом в ее плечо. Нежно. Сладко. Моя родная, любимая девочка…

— Я клянусь тебя защищать ценой своей жизни, любить тебя, только не бросай, Мелани, не уходи. Если покинешь меня, то я не знаю, что произойдет…

— Сильно обидишься и расплачешься?

Я невольно смеюсь над нашей старой шуткой.

— Да. Обижусь и расплачусь… — А сам прижимаю ее сильнее.

— Рэй…

— Что?

— Помоги мне избавиться от Савова.

— То есть? — Я ее не до конца понимаю. — Ты предлагаешь мне его убить?

Она отстраняется от меня и смотрит на меня. В ее глазах страх и решимость.

— Я не хочу его смерти. Просто не хочу замуж. Мне надо избавиться от клятвы.

— Хорошо. Как звучали слова?

— Я, Анна Шувалова, клянусь, что выйду замуж за Виктора Савова и перейду в его клан, как проявится Химерский Знак. Кровь — моя жизнь. Слово мое — камень. Сказанное не преступлю, не нарушу, не предам. Ибо тогда камень разрушится, кровь в землю уйдет. Да будет так. — Она произносит быстро, чуть вздрагивая на вдохе. Я слушаю внимательно. Стандартное заклинание. — Может, проклятие прекратит действовать после свадьбы? Развод решит проблему?

— Фраза "пока смерть не разлучит нас" не просто дана. Нож, какой был?

— Маленький.

Я невольно смеюсь. Ох, уж женщины!

— Я не про это. На нем были знаки? Символы?

Она кивает.

— Вроде дракон был…

— Точно?

— Кажется, да… там буква «А» была… и дракон.

Последнее она говорит очень решительно, я же теряю последнюю надежду и все равно спрашиваю, заранее зная ответ:

— Он по энергетике сильно заряжен был?

— Да. Очень. Явно не один обряд над ним проходил. А что?

— Чем ниже ранг демона или плохо подготовленный нож, то больше шансов найти способы увильнуть от клятвы. Тут, похоже, взят высший демон Атраксис и под него специально готовился нож.

— И как избавиться от клятвы?

— Виктор должен сам тебя освободить от нее с надлежащим обрядом, либо… смерть кого-то из вас.

Она безнадежно выдыхает. Мы оба понимаем, что Савов не заберет клятву. И я иду в ва-банк:

— Послушай, милая. Только послушай. Можно же найти его слабые точки, просто надавить на него, шантажом выманить обряд? — Она кивает. А я продолжаю: — Или же найти на него улики и сдать в руки Сената.

Мелани тут же хмурится. Я знаю, она не хочет смерти Виктора, но нельзя скидывать со счетов и этот вариант.

— Какие улики? У него, наверное, все под контролем.

Не хотел я этого говорить, потому что знаю, что разобью ей сердце. Но и молчать не в силах — она должна знать, кто такой Виктор Савов.

— Мел, ты знаешь, чем твой жених занимается на Начале?

***

Открыв шкаф, неожиданно вижу пустое место — сличителя нет. Твою мать! И как быть? Мне завтра на охоту, а я без сличителя. Неожиданно за спиной слышатся шаги, я оборачиваюсь и вижу входящего Курта, который в руках держит пустую канистру из-под бензина. Вчера он был на деле, может, у него аппарат.

— Ты сличитель не брал?

— Нет. Да он мне не нужен был.

— Черт! И где мне его искать?

— Спроси у Ноя! Я знаю, что Оденкирк со своей тренировался на нем. А дальше, куда делся, не знаю…

— Ладно. Спасибо!

Я раздраженно легонько ударяю кулаком о дверь шкафа. Вот ведь невезуха! Не школа, а бардак какой-то! Нельзя было аппарат сразу на место положить? Теперь ходи — ищи его! Я выхожу из оружейной и иду к Ною. Наверное, он сейчас с Чейз и Деннард занимается, пока наш Ромео находится у своей Джульетты.

М да… Не ожидал такого от Лауры. Может, Ева права, что сестра старается снова вернуть меня? Вот только зачем? Неужели Лаура думает, что я с легкостью вычеркну все слова, все ее действия в прошлом по отношению к Еве? Непринятие моего выбора — непринятие меня. Здорово, конечно, что она посодействовала моему чокнутому лучшему другу, но это ничего не изменит. Не должно ничего изменить… Мы все там же: Лаура — Химера, я — Инквизитор. И вряд ли мы будем праздновать день Благодарения за общим столом.

— О! Ной!

Я наталкиваюсь на Валльде, спускающимся со своей ученицей по лестнице. Оба в костюмах, явно спешат в Сенат. Услышав мой окрик, они оба притормаживают. В последнее время, Валльде постоянно торчит в Сенате, он и раньше там много времени убивал, а сейчас, можно сказать, там поселился, но в отличие от Чейз с ним творится что-то неладное: Ной постоянно ходит с недовольной рожей. Я бы сказал, что у моего будущего родственника явная депрессия. Даже Реджина с ним о чем-то беседовала. Неужели у нашего отмороженного Кая наступила оттепель?

— Ты сличитель не брал?

— Нет.

— Твою мать! А не знаешь, где мне искать?

— Не знаю. Попробуй магию, колдун. — Вот она — несвойственная Ною колкость в разговоре с ним. Стою и думаю, ответить ему грубо, не очень или просто промолчать. Пока я размышляю над ответом, в разговор вступает Чейз:

— Поищи у Деннард в комнате. Я ее вчера с ним видела.

— Вот ведь! А где она сама?

Чейз жмет плечами.

— Она часто пропадает где-то…

— Ясно.

— Оденкирк скоро вернется с дела? А то Кристен вчера дергалась.

— А я откуда знаю? — Я ему что, личный страж? Для всех — он на деле разводит костры Святой Инквизиции, когда в реальности зажигает где-то в Италии с Мел.

Я бегу в комнату к Деннард. Знаю — некультурно, неправильно, неэтично соваться в комнату к девушке. Но ныкать у себя общественный сличитель тоже не дело!

Я подхожу к ее двери и сначала стучусь ради приличия, а потом тихонько проскальзываю вовнутрь. В комнате витает аромат духов Деннард, в самой спальне бардак: майки, джинсы, куртки валяются в одной большой куче на стуле и под ним, обувь ссыпана в угол, на прикроватных тумбочках куча сиди-дисков, ноутбук, пара книг. Всю эту красоту завершают чипсы — много упаковок валяется в кресле у окна: видно это ее страсть. У всех есть пагубные привычки! Кто-то курит, кто-то пьет, кто-то с ума сходит по Химере, а кто-то заедает одиночество чипсами. Боюсь, такими темпами Деннард грозит либо язва желудка, либо ожирение. Над ее кроватью кнопками приколоты пару фотографий: Кристен на рок-концерте с каким-то чуваком с длиннющей челкой, а все остальное Оденкирк, что я даже присвистываю. Девчонка не на шутку втрескалась в Рэя. Такой фанатский уголок создала! Но самое странное, что фотографии сделаны на слежке. Например, вот эта — с моей прогулки с ним, когда пытался растормошить Оденкирка и отвлечь от мыслей о Мел… Зачем Кристен следила за нами? И кстати, тогда мы еще не были знакомы с ней. Надо будет рассказать Рэю, что в Саббате притаилась чокнутая маньячка. Вот обрадуется!

Так. Мне нужен сличитель. Я концентрируюсь на предмете, закрыв глаза и мысленно представляя его, как тут же идет всполох со стороны кровати. Ага! Вот он родимый. За стопкой книг и не увидел сразу.

— Ну-ка иди к папочке! — Я беру аккуратно аппарат с ее тумбочки, чтобы ничего не задеть, как тут же слышу звяканье. Вот так всегда! Что-то уронил. Я начинаю шарить глазами по полу и тут же нахожу, что упало.

— Так-так-так… А это как тут оказалось? Кажется, тебя Оденкирк Шуваловой отдал.

Я поднимаю знакомое кольцо, которое тысячу раз видел в руках друга, когда тот в задумчивости вертел его. Странно… Я точно помню, как по прибытию с Америки, когда Рэй очнулся, он рассказал, что засунул его в карман к Мелани. Не к добру. Кристен умыкнула? Но зачем?

Я тут же обращаю внимание на сличитель и открываю его. Не знаю, сколько прошло времени, но сличитель все еще работал, еле подавая слабые сигналы энергии. И очень знакомой энергии. Оденкирк. Внутри лежал его заряд. Наверняка, побывала в его комнате и сделала отпечаток.

Вопрос: зачем? Ясно, что для поиска. И если по кольцу можно найти Мел, то по любой личной вещи из спальни Рэя самого Оденкирка… которые, к слову, сейчас вместе.

Черт!

Дьявол!

В моей голове, словно лампочка зажглась. Все эти фотографии до прибытия в Саббат, загадочная фраза Лауры на днях, что «пора перепрятываться не только матери, но и тебе». А Реджинино: «Не пойму. Будто нам глаза кто-то отводит, всю информацию перехватывают»! Мои пальцы быстро набирают номер Рэя.

— Алло? — Его голос неприятно звенит в трубке. Недоволен чем-то.

— Скажи мне, что ты сделал с кольцом Мелани?

— Чего?

— Я спрашиваю, Оденкирк, что тысделал с кольцом Мелани? Она его получила? Отвечай!

— Зачем тебе это? С чего вдруг звонишь?

Значит, не получила…

— Ты сейчас где? Рядом с Мелани?

— Да.

— Вали оттуда, Оденкирк! Вали! Слышишь? На тебя идет облава!

— Что? Стеф, не смешно! Мы уже проходили это!

Его рык подобен львиному. Да я сам уже срываюсь на него:

— Придурок! В Саббате шпион! И это Деннард. Она уже вышла на ваш след по сличителю. Где вы, мать твою?

— Свадебный салон на Торквато Тассо.

Так и подмывает спросить, что он там забыл, но времени нет.

— Всё. Через пару минут буду.

Торквато Тассо

Горячо, и слышу, как стучит его сердце подо мной. Барабанит. Оно намного громче моего. И сильнее. Так и должно быть.

Его пальцы чертят на моей спине невидимые узоры, иногда попадая на шрамы сбоку, и там перестаю чувствовать нежность касания из-за толстых рубцов. Я должна стесняться их, так как обезображивают тело, но мне все равно, даже рада, что есть эти толстые борозды, будто напоминание после военного сражения, из которого вышла победителем. А еще я люблю, с каким трепетом Рэй относится к ним: словно своими поцелуями и ласками пытается стереть прошлую боль. Иногда мне кажется, что он будто извиняется за то, что невольно стал причиной этих шрамов. Но не будь его на стройке — я бы не узнала настоящей любви и жила бы обманом Савова.

— Проснулась?

Киваю и сладко тянусь. Его руки лежат на моей талии, он с легкостью может обхватить ее двумя руками. Вчера Рэй высказал, что плохо отношусь к себе и стала очень худая. Обещала кушать, хотя из-за последних переживаний мне кусок в горло не лезет. Вчера мы долго говорили, обсуждали, строили планы, раскрывали секреты Моргана, признавались друг другу. Закончился день нежно и боязно — ведь сегодня мы расстанемся.

— Что снилось?

— Дом на озере… Будто он наш и мы там жили. К нам приходили в гости Ева со Стефаном, Варя с Кевином. Все было таким уютным, нормальным.

— Обещаю, мы там побываем еще. — Я заглядываю в его глаза. Темно-серые с синевой. Самые красивые глаза! Рэй улыбается и гладит кончиком пальца вдоль моего позвоночника. Я лежу на нем, ощущая легкую колкость волос на его груди. Он сильней и горячей меня, как все мужчины. Мой большой ласковый зверь. Хотя про Рэя лучше говорить охотник.

Он тянется к часам и смотрит время.

— Вставай. Скоро Лаура придет.

Хныкаю от тоски. Я уже скучаю по нему! Что же будет, когда он уйдет?

— Я кажется, тебе обещал вчера завтрак. — Он пытается шутить, задорно подмигивая, и целует в щеку. Рэй выскакивает из кровати, быстро надевает джинсы, майку, джемпер, а я неторопливо выползаю из постели и начинаю так же по-черепашьи одеваться. Из одежды у меня только белое узкое платье и жуткие туфли: как была на вечеринке, так и сбежала сюда.

Словно прочитав мои мысли, Рэй оборачивается и говорит:

— Мне нравится это платье на тебе. Ты очень красива в нем.

Смущаюсь от неожиданного дорогого комплимента.

— Не я выбирала.

— То бежевое платье, кажется, тоже не ты выбирала? — Я удивленно поднимаю глаза и встречаю саркастическую улыбку и озорной взгляд. — Похоже, выбирать одежду — не твой конек. У других получается лучше…

Я могу только возмущенно охнуть в ответ и кинуть в него подушкой. Рэй ловко уворачивается, подушка улетает за него, задевает лампу, и та падает на пол и ломается.

— Лаура меня убьет.

— Не убьет, если убрать следы преступления. — Рэй собирает остатки лампы и выходит из комнаты.

Позавтракать так и не удалось — ровно в восемь явилась Лаура со своим удушливо-сладким ароматом духов и с красной помадой на губах.

Она тут же окинула квартиру оценивающим взглядом.

— Столовое серебро не вынесли. Не беспокойся. — Язвит Оденкирк, покровительственно обнимая меня за плечи. Мне неловко, что Лаура видит нас вместе с Рэем, а тот даже и не думает скрывать своих чувств ко мне.

— Может и не вынесли. А лампу сломали. — Она кивает в сторону мусорного ведра. Твою мать! Как она узнала? Ведро же закрыто, и спальню не увидеть из коридора! Рэй, кажется, не удивлен. Видно, это какие-то уловки из магии, о которых я не знаю. — Оденкирк, прощайся и уходи. Я тебя предупреждала.

Мое сердце болезненно сжимается, что не выдерживаю:

— Лаура, ты взяла меня на три дня! Прошел только день. Позволь нам остаться еще. Что тебе стоит?

Пока я говорю, Рэй легонько сжимает мои плечи, чтобы держалась и не раскисала. Ему неожиданно, что подала голос и прошу у Лауры отсрочку. Иногда мне кажется, Рэй не до конца понимает, насколько я люблю его, что готова бороться за нас.

— Анна, не стоит злоупотреблять моим гостеприимством. Это, во-первых. Во-вторых, что я скажу Виктору, когда его невеста, которая по идее должна праздно проводить время, обнуляя счет моей карточки на одежду и процедуры, явится в платье с вечеринки без единого пакета с облупленным на ногтях лаком? Савов не дурак, девочка.

Лаура говорила, четко чеканя каждое слово из своего ярко алого рта, гипнотизируя своим тяжелым взглядом синих глаз. И я понимала — она права. Не знаю, воздействие это было или я сама поняла, но долго мне не быть с Рэем, и не важно — уговорю Лауру на день или нет.

— Не переживай. Просто открой мне разум, и я смогу к тебе приходить. — Горячий шепот любимого опалил ухо. Я тут же разворачиваюсь и обнимаю его за шею, вцепившись так, будто он может исчезнуть, растворившись прямо в воздухе. Всхлипывая от накатывающих на меня слез, шепчу заклинание: «Я, Дева-Луна, зову через ветер, зову через звезды, зову через облака: пусть придет в мои сны, в мою явь тот, кто любит меня — Рэйнольд Оденкирк». В ответ он легонько целует и тихо произносит мне на ухо разрешение с его стороны: «Я, Муж-Солнце, зову через травы, зову через небо, зову через птиц: пусть придет в мои сны, в мою явь та, кто любит меня — Мелани». Теперь я могу приходить к нему. На мгновение я чувствую теплую радость в самом центре сердца. Только…

— Но я же не Мелани. — Я удивленно смотрю в хитрые, но любящие глаза цветы грозы.

— А кто?

— Я… — но сказать «Анна Шувалова» язык не поворачивается. — Да. Ты прав. Я Мелани. Твой зов дойдет до меня.

— Ну, всё уже? — Лаура протягивает так, будто ей всё надоело до чертиков.

Рэй, озорно улыбаясь, хитро трет кончик носа, явно придумывая что-то. После чего вздыхает, берет свою куртку, сумку и, не прощаясь, уходит. Я же ошарашенно пялюсь вслед. Что это было? Не поцеловал, не обнял, даже взгляда не кинул. Вот так просто — взял и ушел! Наверное, шок был написан на моем лице, что Лаура не выдерживает:

— Ох, милая, не стоит драм! Все мужчины одинаковы. Сейчас ты для них королева, а через минуту лишь часть интерьера этой комнаты. Скажи, ты готова?

— К чему?

— К выходу в космос!

— Что? — Я не понимаю Лауру. У меня в голове ни одной мысли, только перед глазами стоит Оденкирк. Даже не попрощался! НЕ ПОПРАЩАЛСЯ!

— Ты готова к покупке платья для свадьбы? Возвращайся на землю, дорогая.

— Нет, не готова.

— Всё равно. Машина уже внизу. Только помоги мне зачистить энергию Оденкирка тут.

— Я не умею…

Я беспомощна в таких заклинаниях. Это у Савова они хорошо получаются. Интересно, как часто он зачищал мою энергию с моих же подарков, когда шел к очередной любовнице? Или, наоборот, их энергию?

Лаура безнадежно вздыхает и, растерев ладони, начинает шептать и медленно водить руками из одной стороны в другую, будто смывая присутствие Рэя. Наверное, она профи в этом, потому что через минуту уверенно поворачивается ко мне и кивает в сторону выхода:

— Анна, нам пора.

Плохо. Мне очень плохо. Чувствую себя арестанткой. Мне не надо никакого платья, я не хочу замуж, мне ничего не хочется. Только одно — Рэя. Верните мне Оденкирка. Одиночество и беззащитность накрывают меня, что даже начинает знобить от холода. Иду, не видя куда, пытаясь справиться со слезами и злостью на Лауру. Мы молча спускаемся с ней в лифте и так же молча идем на выход. Клаусснер делает вид, что не замечает моего подавленного состояния, а мне — хоть с моста прыгай.

— Ты что-то забыл, Оденкирк? — Лаура так резко восклицает, что я от неожиданности задеваю собственную ногу и падаю.

— Ой! — Я ободрала, как в детстве, коленку. Саднит и жжет. Рэй тут же оказывается рядом, заботливо подставляя руку и помогая встать.

— Ничего. Все хорошо. Теперь хорошо! — Моя рана тут же на глазах исчезает, оставляя лишь грязные разводы, которые я начинаю оттирать. Плевать! Он тут. Рэй не ушел. Он просто ждал меня внизу. А я, глупая, развела мировую скорбь!

— Только не говори, что ты забыл что-то в квартире. Я все там уже почистила за тобой. — Лаура стоит, скрестив руки на груди возле своей машины, пытаясь сохранять спокойствие, хотя по глазам видно, что она раздражена.

— Нет. Я всё забрал.

— Тогда в чем дело?

— Просто стою, дышу воздухом Италии.

— Ты издеваешься? — Лаура шипит на Рэя, будто кошка, забыв про свой холодный вежливый тон.

— Нет. Просто теперь запрет снят, и я могу находиться рядом с Анной на любом расстоянии. Даже говорить могу. Так? — Последний вопрос был обращен ко мне с всё той же озорной улыбкой, что была перед уходом из квартиры. И я в ответ сама расплываюсь в улыбке. Прямо, как счастливая дурочка! А я такой и была сейчас. Рэй же продолжает говорить, не отрывая взгляда от меня:

— Договор был, что я уйду из квартиры в восемь, что ее не украду, не сбегу с ней, что сохраню Анну в целости и сохранности. Всё сделал. Клятва выполнена. Я теперь свободный человек, Лаура.

Я оглядываюсь на Клаусснер: мне кажется, или она пытается убить Рэя одним лишь взглядом? Уверенна, Лаура сейчас дорого бы отдала за дар Вари.

— Bene, Odenkirk. Sono d'accordo con te. Хорошо. Только, если ты не хочешь думать о себе, то подумай о возлюбленной. Я — Химера известная, вокруг меня крутится много Темных личностей. Как скоро они заметят тебя, вертящегося возле нас, как быстро донесут Савову? Поверь, тот долго думать не будет о расправе. При том не с тобой, а с Мелани.

— Хватит, Лаура, воздействовать на меня. Лучше примени свой дар на Савова.

Клаусснер тут же замолкает, гордо задрав подбородок.

— Анна, пошли. Пусть делает, что хочет.

Она садится в машину, а я еще стою, прижавшись к Рэю.

— Иди. Я за вами. — Отвечает любимый на мой немой вопрос, целуя в висок. И я плетусь за Лаурой.

Дальше всё было похоже на фарс. Не знаю, каким способом, но Рэйнольд протащил в Италию свой мотоцикл и следовал за нами везде. А Лаура специально выбирала самые длинные маршруты и самые экзотичные места: от огромных торговых центров до вип-салонов нижнего белья, и везде за нами на хвосте был Оденкирк. Мы даже специально пошли в ресторан, куда не пустили Рэя, и Лаура уселась на балконе, чтобы он видел, как мы едим. А я знаю, что любимый не завтракал! Поэтому мне кусок в горло не лез.

— Ты ничего не ешь. Ты худая, как соломинка.

— Я не могу. И ты знаешь почему. Зачем ты так издеваешься над ним? — Я гневно сверлила Лауру взглядом.

— Я не издеваюсь, девочка. Если бы хотел, он сюда бы поднялся.

— Его сюда не пустили!

— А я что могу поделать?

Это было бессмысленно. Лаура явно имела преимущества и пользовалась ими. А Рэй терпел. Наверное, он понимал, на что шел, когда сел нам на хвост.

Я так и не притронулась к еде из-за солидарности к возлюбленному, тем временем как Клаусснер делала вид, что ничего не замечает, и спокойно доедала свой обед.

— «Люблю тебя». — Посылаю я Рэю зов. — «Все-таки вредность у Клаусснеров в роду».

Я смотрю вниз. Рэй стоит напротив нашего балкона и смотрит наверх — на нас, улыбаясь на шутку и щурясь от солнца. Возле него припаркован, замерший в ожидании, мотоцикл.

— Хватит перешептываться за моей спиной! Между прочим, эта вредность вытащила тебя и подарила тебе день с любовником.

Я от неожиданности закашлялась, поперхнувшись минералкой.

— Как? Нельзя слышать чужой зов!

Лаура перегибается через стол и говорит своими красными губами, чей цвет помады ни капли не померк после еды:

— А я могу.

— Это же невозможно…

— И это говоришь мне ты? — Лаура хмыкает, будто услышала от меня забавную шутку, встает из-за стола и уходит. Что это было сейчас? Невозможно слышать и ловить чужой зов, если ты не один из Старейшин… или если у тебя не дар. Стоп! Лаура же манипулятор психикой, как Стефан физическими особенностями. Могла ли она разработать дар на улавливание зова?

— Ты идешь? — Она окрикивает меня уже практически у выхода с балкона. Ладно. Бог с ней! Подумаю об этом позже. Или спрошу у кого-нибудь. А пока приму на заметку — не использовать зов рядом с ней.

— Куда мы едем.

— В один салон.

— И что там?

Лаура устало вздыхает и не дает ответа, отвернувшись к окну, в котором виден Оденкирк на своем мотоцикле.

Весь день Клаусснер таскала меня по центрам, при этом покупки у нас делались довольно странно: называла размер консультантам и брала первые пять попавшихся вещей, не заставляя меня их мерить. Ей было все равно, мне было все равно, Рэю и подавно. Пакеты набирались и отсылались на какой-то адрес. В сущности, мы занимались заметанием следов для Моргана и Савова. Где была? На шопинге. Вон, стоят пакеты.

Магазин встретил меня большими блестящими витринами, в которых стояли манекены в свадебных платьях. Увидев это, я почувствовала, как меня придавила безнадежность моего положения. Сзади слышался рев тормозящего мотоцикла. Я обернулась и увидела Рэя, слезавшего с байка и снимавшего шлем.

— Оденкирк, приглашаю присоединиться. — Лаура крикнула ему, ехидно усмехаясь. На что тот улыбнулся и привычным движением руки поправил волосы.

— С удовольствием.

— Может, даже посоветуешь своей возлюбленной, какой фасон ей больше подойдет на свадьбу?

Он промолчал, невесело засмеявшись. А мне стало еще хуже. Не хочу, чтобы Рэй участвовал в этом. Мне захотелось, как в детстве, убежать и спрятаться так, чтобы никто не смог найти.

— Это всего лишь платье. — Пробормотал Рэй, заметив мое состояние. Он взял меня за руку и под цокающий звук каблуков Лауры ввел внутрь. Как только мы вошли, продавец восторженно защебетал на итальянском, из которого я поняла только «Лаура». Оденкирк что-то ему ответил, в то время как Клаусснер посмотрела на него с вежливой холодной улыбкой и с тяжелым скучающим взглядом:

— Она не говорит на итальянском, Джакомо.

— О! Простите, синьорина. Вы уже определились с платьем? С фасоном? Цветом?

— Нет…

— А вы смотрели платья?

— Нет.

— Может, есть любимый дизайнер?

— Нет.

— Свадьба, где будет проходить? Под открытым небом, в помещении?

— Не знаю…

— А количество гостей?

— Не знаю.

— А свадьба когда?

— Не знаю. — Он удивленно воззрился на меня взглядом: «Вы уверенны, что замуж выходите?». Я смущенно начала рассматривать свои туфли.

— А этот молодой человек ваш жених?

— Нет. Ее любовник. — Ответила за меня Лаура, чем, кажется, еще больше удивила продавца. Судя по нему, у него возникло желание сделать фотографию с нами на память, как самых странных покупателей его салона.

— Я ее брат. Лаура шутит. — Оденкирк вежливо улыбнулся продавцу, чем наконец привел того в чувства, что все-таки не такие уж мы сумасшедшие и еще есть здравый смысл в этом мире. Хотя мы с Рэем настолько разные, что на брата и сестру совершенно не похожи.

— Тогда у нас столько всего впереди! — Воскликнул Джакомо, всплеснув руками. — Столько изумительных платьев пришло из последних коллекций. Вам обязательно понравится! И мы найдем самое лучшее платье в мире для такой красивой невесты.

Оденкирк с довольным видом — уж не знаю, чему он радовался — уселся рядом с ядовитой на сарказм Лаурой, ассистентка тут же принесла им кофе. Черный мотоциклетный шлем блестящей черепушкой лег на белый мраморный столик под орхидеи. Меня оттащили к подиуму напротив них. На короткий момент, мне показалось, что я участвую в каком-то шоу, где из простых девочек делают гламурных див, а Рэй и Лаура злые и критикующие меня ведущие.

Белой шуршащей пеной проносились платья в руках девушек и Джакомо. Они прикладывали одно платье ко мне за другим: Оденкирк и Клаусснер либо одобряли, либо вставляли свои реплики. Рэй наслаждался моим потерянным видом, Лаура скучала, но перепалки с Рэем ей не давали окончательно скиснуть от тоски. Их разговоры были в одном ключе:

— А если платье с вырезом чуть больше?

— Оденкирк, она замуж выходит, а не играет в развратную невесту.

— Клаусснер, нужно же подчеркивать ее достоинства. На это же рассчитывается свадьба.

— Оденкирк, стараешься, как для своей! Савов оценит. Джакомо, найди вырез больше.

После пятого платья вопрос «А что скажет невеста?» исчез сам собой, потому что всегда следовал мой ответ — «нравится». Мне было все равно. Каждое платье было хорошее и красивое, но они меня угнетали. Равносильно, что примерять кандалы:

— «Вам нравится вот этот браслет? Он тоньше и не так сильно врезается в кожу».

— «Да, но у предыдущего были красивые вензеля по цепи! А как позвякивали при ходьбе! Чудо просто!»

Тьфу ты! Меня снова увели в раздевалку и зашнуровали в пышное платье с богатой красивой вышивкой и стразами. Именно в этот момент я сломалась. Села на пуфик и отказалась выходить. Всё. Устала. Это ненормально! Неадекватно! Выхожу замуж по принуждению, мерю эти проклятые платья под обсуждения женщины, которую толком не знаю, и мужчины, которого люблю.

— Что с вами? Вам плохо? — Защебетал Джакомо на ломанном английском.

— Да.

— Вам вызвать доктора?

— Ничего не хочу. Уйдите. — Но Джакомо даже не шелохнулся, чем еще больше разозлил меня. — Уйдите! Оставьте меня одну!

Я заорала на бедного ни в чем не виноватого итальянца. Сама же закрыла лицо руками и попыталась справиться с нахлынувшей хандрой и ненавистью на все происходящее.

— Будем так сидеть и хныкать или все-таки наберемся силы и будем дальше искать тебе платье? — Голос Лауры неожиданно вывел из забытья — я и не заметила, как она подошла ко мне. — Я думала, ты сильнее.

— Не трать на меня свой дар, Лаура. Бесполезно.

— Вот еще! И не собиралась даже воздействовать.

— Где Рэй?

— Разговаривает по телефону.

Я не верю ей. Встаю, шурша юбками, и выглядываю в зал. Рэй действительно с кем-то говорит по телефону.

— Ну что, поверила? — Я открыто встречаю ехидный взгляд голубых глаз Клаусснер.

— Зачем это все, Лаура? Все эти платья? Не проще взять первое попавшееся?

— Не проще. Савов не дурак. И если Савов не заметит, то Морган догадается.

Я смотрю на нее не в силах произнести слова. Не знаю: доверять этой женщине или нет? Она пыталась убить Еву. Ее не любит собственный брат. И в тоже время по наводке Евы, Лаура сделала невероятный шаг для себя — за спиной всех Химер свела меня и Рэя. Кто она, кто такая Лаура Клаусснер?

В этот момент к нам подошел Рэй. И по его серьезному лицу и обеспокоенному взгляду поняла, что что-то случилось.

— Что у вас тут? — Он переводит взгляд то на меня, то на Лауру.

— Она капризничает.

— Лаура, дай нам поговорить.

Клаусснер гордо разворачивается и медленно уходит от нас, оставляя за собой невидимый шлейф своих духов.

— Я не могу, Рэй. Не могу! Все эти платья, стразы, кружева! Я схожу с ума. Не хочу замуж. Мне не нужно платье! Я не понимаю, что мы тут делаем! Почему ты тут? Зачем даешь все эти указания? Зачем я их меряю? Лаура говорит, что если не подойду основательно к выбору, то Виктор заметит это.

Я судорожно хватаюсь за голову. Рэй молча стоит и хмуро смотрит своим фирменным взглядом. Пауза затягивается между нами.

— Ну скажи хоть что-нибудь! Что молчишь?

— Ты потрясающе выглядишь в этом платье…

— И всё? — Я почти взвизгиваю от ярости. Только это он может мне сказать, что я ему нравлюсь в этом платье?

— Я… — Но тут же замолкает, уставившись на занавески в примерочной. После чего резко выдыхает, делает шаг внутрь кабины и с железным звуком колец о перекладину задергивает занавеску. Грубо схватив меня в охапку, неистово целует. Все это напоминает наш первый поцелуй: так же внезапно, яростно, пылко.

Но тут было что-то не то! Рэй, словно хотел остановиться, но не мог — постоянно казалось, что вот-вот поцелуй закончится, но он снова приникал к губам. Поэтому я первая отстранилась от него.

— Что-то случилось? — У меня голос дрожал то ли от страсти, то ли от страха из-за непонятного поведения любимого. Да еще шнуровка на корсете затянута туго, что было тяжело дышать после такого поцелуя.

— В Саббате шпион. И он, кажется, узнал, что я с тобой.

— Кто?

— Стефан говорит, что это Деннард… Кристен — шпион.

Его голос седой, хриплый от страха. Я смотрю на него и в ужасе осознаю сказанное.

— Они же тебя убьют! Рэй, ты должен уходить.

— Эй! Вы скоро там? — Из зала послышался нетерпеливый голос Лауры. О Боже! Неужели все подставлено?

— Лаура в курсе? Она в деле?

— Нет. Она не знает. Сейчас должен прийти Стеф сюда. Думаю, наше перемещение по городу сбило Деннард. И она скорее всего поехала на квартиру к Лауре.

— Там все вычищено! Лаура при мне чистила квартиру. Тебя Деннард не найдет.

В зале послышался голос Лауры и еще какой-то мужской, что мы с Рэем притихаем, прислушиваясь:

— Ты чего здесь делаешь?

— Мне надо, Лаура.

— Решил тоже купить себе платье? Ева оценит. Из вас двоих тебе больше подойдут кружева.

— Не смешно. Где Рэй?

И мы громко выдыхаем. В ту же секунду занавеска одергивается и на пороге стоит Стефан.

— Вот вы где!

— Какого дьявола, тут происходит? — А вот и Лаура присоединяется к нам. Стеф разворачивается к ней и быстро отвечает. В этот момент я замечаю, насколько они похожи в манере поведения:

— В Саббате шпион. Кристен Деннард работает на Альфа и заложила нашего голодранца Алладина, что он у принцессы. Охрана бежит сюда.

— Деннард? Твоя ученица? — Лаура спрашивает у Рэя. Тот кивает в ответ. Она разворачивается к брату и саркастически спрашивает: — И как же ты понял это, Абу?

— По кольцу, которое Рэй несколько раз пытался передать Мел. И оба раза Кристен находилась рядом. Ведь так, Рэй?

Оденкирк снова кивает, нервно кусая губы. Он смотрит в одну точку и видно, что он напряженно думает.

— Оба раза. Первый раз я ей сам отдал, второй раз она… Твою мать! Кристен шла за мной. К тому же там был ее брат. Либо она вытащила кольцо, либо он ей передал. Что нам делать?

— Для начала, тебе нужно бежать. — Лаура показывает пальцем за ряд примерочных. — Там запасной выход через подсобку.

— Откуда такая забота? — Я не выдерживаю и прямо в лоб спрашиваю Лауру, чем удивляю всех присутствующих. — Почему Рэй должен тебе доверять? Его предала собственная ученица! А ты Химера!

— Такая же, как и ты, девочка! К тому же у него нет выбора. Чем дальше он от нас, тем лучше для него.

Рэй кивает и глухо произносит:

— Лаура права. К тому же предать она могла нас и раньше, Мел. Еще вчера. Не дожидаясь сегодняшнего дня.

Ну, хорошо, Оденкирк! Убедил. Я чувствую, как натянуты нервы. Еще чуть-чуть и начнется паника. Рэйнольд же продолжает, обращаясь теперь к Стефу:

— Ладно. Я на мотоцикле доберусь до портала Саббата. Реджина в курсе событий?

— Нет. Я думаю, ей стоит рассказать наедине и вне замка…

Я замечаю, что Стефан сейчас напоминает Рэя: такой же грозный и решительный, в похожей кожаной куртке, как у друга. Но тут слышится голос Джакомо, обращающийся к кому-то в зале. Мы замираем. Лаура осторожно выглядывает в коридор, после чего тихо напевно говорит:

— А вот и они. За тобой пришли, Оденкирк…

— Твою мать! — шипит Стефан. Лаура выходит к пришедшим в зал, чтобы отвлечь и дать нам время. Я указываю в панике на дверь черного хода, толкая Рэя к нему.

— Уходи, уходи, Рэй! — Но он как назло не двигается и пытается поймать мое лицо в ладони. Лишь бы отвязался, я чмокаю его в губы.

— Иди же, дурак!

Я чуть ли не плачу от страха. Всё боюсь, что сюда придут люди и застанут нас.

— Мой шлем… — Сипит у выхода Рэй Стефану.

— Без него, придурок!

Мы его выталкиваем за дверь подсобки. А сами возвращаемся к раздевалке, пытаясь совладать с эмоциями и придать лицам спокойное выражение лица. Долго ждать не приходится, к нам выходят они — я сразу же узнаю клан Альфа: Такер, Мальте и Деннард. Или же Суккуб, «тьма Египетская» и увеличивающий восприимчивость. Отлично! Все любимчики Савова. Нет только Лолы Карранца и насильника Слэйда. Увидев меня, Деннард присвистывает и привычным движением откидывает свою радужную челку. Выглядит он, как обычно: больной, тощий в куртке-бомбере, которая смотрится на нем мешком. Остальные одеты в дорогие костюмы, но не строгие, как у Инквизиции. Стефан встает в стойку при виде них, расставив широко ноги и скрестив руки на груди.

— Здравствуй, Анна. — От голоса Такера пробирает озноб, напоминая мне об ужасах тренировок.

— Что вы тут делаете?

— Нам сказали, что тут Инквизиция угрожает нашей Химере — вот, пришли проверить.

— Не угрожает… — Но тон Стефана как раз говорил о другом.

— А ты кто?

Я чувствую, как накаляется ситуация.

— Это брат Лауры. Стефан.

В этот момент Мальте отделяется и идет к подсобке. У меня внутри все умирает от ужаса. Я и так стою, как примерзшая к полу, боясь лишний раз шелохнуться. Но увидев, как он идет по следам Рэя, готова закричать и ринуться к Мальте, чтобы оттащить от двери.

— Да, Митчелл, представляешь, у меня еще пока есть брат. — Продолжает Лаура, делая беззаботный вид, и это у нее отлично получается. Как и у Стефа, в отличие от меня.

Митчелл оборачивается к Лауре. Та улыбается ему своей ехидной улыбкой.

— Твой брат ведь Инквизитор?

— А ты всегда спрашиваешь через человека? Спроси у меня! — Стефан разводит руки в стороны, будто делая вызов Такеру. В этот момент к нам возвращается Мальте: судя по разочарованному виду, ничего не нашел. Слава Богу! Я облегченно выдыхаю. А Такер продолжает допрос:

— Ты Инквизитор?

— Да. Вот приехал проведать сестру.

— Там лежит твой шлем?

— Ага.

— А мотоцикл где?

Я с ужасом смотрю на Стефа, как он будет выкручиваться. Я, кстати, так и не услышала звук отъезжающего байка. Либо Рэй его не взял, так как тот припаркован почти у входа, либо он бесшумно откатил и уехал.

— Да на улице стоит… — В голосе Стефа проскользнула еле слышимая неуверенность. Видно, он тоже об этом подумал.

— А с чего вы наведались к нам сюда? — Лаура закуривает сигарету, чем вызывает возмущенный крик Джакомо на итальянском. Та отвечает что-то. Понятно, что нельзя курить тут, но Клаусснер отстаивает свое право на сигарету в несколько фраз для рассерженного хозяина салона.

— Мы же сказали, прошло сообщение, что Анне угрожает Инквизиция.

— Анна со мной. Значит, ей ничего не угрожает! — Не знаю, играет ли Лаура, или нет, но гнев у нее правдоподобно получается. — А по поводу этого Инквизитора, — она кивает на брата. — Он с собственной жизнью не может разобраться, не то, что с невестой Савова.

— Эй! Аккуратней со словами, сестричка! Если у нас прошло перемирие, еще ничего не значит, что можно оскорблять меня в кругу своих друзей!

Все молча смотрят то на Лауру, то на Стефана — назревают семейные разборки.

Интересно, Рэй успел сбежать? Боже! Пусть с ним все будет хорошо! Пожалуйста, Господи! Я же умру, если что-то с ним случится!

В этот момент я замечаю кольцо с ониксом в руках Деннард, который скучающе вертит его в своих пальцах. Как сейчас помню: Саббат, Рэй и мой вопрос про внезапную любовь Оденкирка к бижутерии. Он тогда сказал, что кольцо подарила ему сестра. Так вот как вычислили Рэйнольда! Через кольцо по энергетике.

Я поднимаю взгляд и встречаюсь глазами с Дэвидом, и внутри все холодеет от жути — парень понял, что узнала кольцо. На его губах тут же появляется легкая полуулыбка. Смотря на меня исподлобья, он прячет кольцо в кармане брюк.

— Лаура, а точно никого кроме твоего братца не пробегало из их народа? — Деннард поворачивается к Клаусснер. Удивительно, как фривольно он общается с ней. Клаусснер его сканирует своим оценивающим взглядом: «Ты кто такой?» — и отвечает:

— Да. По крайней мере, когда я была рядом с ней, никакой Инквизиции не было.

— А кто вчера рядом был с Анной? — Такер делает вид, что вопрос задает из любопытства.

— Я была. И Стефан приходил. Всё. Больше никого. А можно вопрос, Митчелл? — Она элегантно стряхивает пепел в пепельницу, которую держит у себя в руке. — С чего вдруг Савов решил, что его невесте угрожает Инквизиция, а?

Такер улыбается смущенно, будто его поймали с поличным.

— Так… Информация одна прошла.

— Это называется слухи. Иногда клеветой. Но не информацией. — Лаура подходит к Такеру очень близко. Практически выдыхает ему сигаретный дым в лицо. А у меня проскальзывает дурацкая мысль: кто сильнее Лаура со своим даром или Суккуб? И тот, и другой имели возможность продемонстрировать мне свои дары.

— И все-таки Митчелл, как вы тут оказались?

Такер оборачивается к Дэвиду.

— Покажи.

Тот достает из кармана кольцо Рэя.

— Эй! Это моя штуковина! — Стефан вскрикивает так, что я дергаюсь от испуга. — Откуда она у вас?

Альфа переглядываются между собой, не зная, что ответить. Первым в себя приходит Деннард:

— Но энергетика не твоя, чувак.

— Моя.

Деннард не верит.

— Что-нибудь слышал о смешении энергий, парень? Если нет, то тебе пора вернуться на Начало и вспомнить азы, малолетка.

Стефан не церемонится. Но Дэвиду, кажется, плевать.

— И как же смешалась энергетика?

— Это подарок друга. Кольцо долго лежало у него без дела, а теперь его ношу я. Вот и произошла перенастройка у вещи. Может, оно еще и отдает предыдущим хозяином, но энергия в нем моя.

Стефан протягивает руку, чтобы тот отдал кольцо. Дэвид глазами спрашивает у других, после чего нехотя отдает Клаусснеру кольцо Оденкирка. Тот без колебаний тут же надевает его на палец.

— И все-таки, как эта вещь оказалась у вас, если она лежала в моей комнате?

Настал черед Альфа оправдываться. Но тут вмешивается Лаура:

— Прекрати, Стеф. Выключи своего Инквизитора. Какая разница, как к ним оно попало! По-моему, кто-то хотел подставить тебя. Или же их…

Тут уже Альфа начинает нервно переглядываться. Лаура затронула самый главный страх Химер: быть подставленным своими же. На этой стороне Инициированных умеют убирать людей чужими руками. Лаура молча разворачивается и устало идет к дивану, тем самым показывая, что с нее достаточно — она устала.

— Ладно. Раз здесь все в порядке, мы пойдем. — Мальте, не дожидаясь никого, идет к выходу. Кажется, он раздосадован, что ничего не получилось — Оденкирк ушел. За ним прощаясь и извиняясь, идет Митчелл Такер. Последним плетется Дэвид, кидая на меня лукавый взгляд, — вот, кто догадался обо всем и кого мне стоит бояться.

Деннарды, что брат и сестра, оказываются хороши оба. Одна крысятничает в Саббате, другой за мной бдит, как охранник. Не зря же его Виктор оставлял доверенным. Хитрый, хоть и наркоман. Я с ужасом оборачиваюсь к Стефану.

— Что будет? Он понял все!

— Кто?

— Дэвид!

— Пацан что ли?

Лаура что-то объясняет напуганному Джакомо, который все это время, не отрываясь, следил за нами со своего места. Затем Клаусснер поворачивается и громко четко говорит, будто рубит:

— Что будет? Мне ничего не будет. Стефану, если он возьмет себя в руки и спрячется с Евой, тоже. А вот тебе, девочка, и твоему Оденкирку будет не сладко. И если сейчас ты думаешь, что всё было плохо, то вскоре ты будешь вспоминать это время, как самое спокойное.

Она подходит ко мне вплотную. У меня внутри все болезненно скручивает от постоянной тревоги, что даже начинает подташнивать.

— Савов тебя не оставит теперь.

— И что же делать? — Я почти плачу от страха. Чувствую, как горячая рука Стефана ложится на мое плечо в знак поддержки.

— Что делать? Выбрать платье. А еще заставить думать Виктора, что ты все еще пай-девочка и просто мечтаешь о свадьбе с ним.

Примечания:

Bene, Odenkirk. Sono d'accordo con te. - (итал.) Ну, хорошо. Я согласна с тобой.

Чудовище нашло тебя

Реджина нервно курила и молчала. Чем сильно пугала меня и Стефана. Я никогда не видел ее такой — она была не просто ошарашена или выбита из колеи, Хелмак была чертовски напугана.

Сбежав из салона, я кинул мотоцикл и несся до портала в Саббат на своих двух. Вот это была пробежка! Подгоняемый страхом попасться и быстрее рассказать всё Реджине, я мчался более семи миль. Влетев домой, боясь попасться Деннард на глаза (если она была там), вломился в кабинет к Реджине. После чего, прочитав мои безумные мысли, мы с ней и Артуром поехали в их любимый ресторан, где дождались Стефа.

Клаусснер пришел и рассказал все, что было без меня. Судя по его рассказу, мне чертовски повезло и от меня отвели подозрение. Видно, эта троица не побоялась бы разобраться со мной прямо в салоне.

— А Мел?

— Что Мел?

— Как она? Они ей угрожали?

— С чего вдруг? Они наоборот пришли защищать ее. Успокойся, она в порядке. Вряд ли они ее тронут.

Не знаю. Меня слова Стефа не успокоили. Я помню, как Мелани рассказывала и про иллюзию страха, и как на нее и Нину напали, а при мне один из Альфа, чуть не изнасиловал ее на траве. Так что у меня есть причины для беспокойства. Эти твари могут тронуть Мелани.

— Что будем делать с Деннард?

— Может, подадим в Сенат на нее? — Иногда мне кажется, что аппетит Стефа ничем нельзя сбить. Сейчас он вовсю налегал на перепелиные крылья под экзотическим соусом. При этом ввел разговор так, будто мы обсуждаем покупку новых машин для Саббата.

— С чем, скажи на милость? На незаконные фотографии Оденкирка? — Реджина зашипела на Клаусснера, закуривая новую сигарету. По моим подсчетам, это уже была пятая. Артур сидел рядом и молчал, глядя на свои переплетенные пальцы, и о чем-то сосредоточенно думал. Стефан же не унимался:

— Найдем! Подставим! Она сдала своего Химерам, в конце концов!

— А ты уверен, что она своя?

— В смысле? — Этот вопрос уже задал я, молча слушавший их перепалку.

— А вы уверены, что она Инквизитор? — Реджина задает вопрос, который никто даже не подумал сам себе задать. Каждый в Саббате считал Деннард взбалмошной, сумасшедшей. Ведь Клаусснер тоже не характерный для Инквизиторов тип, его таким сделала жизнь. Все считали, что с Кристен то же самое.

— Ты хочешь сказать, что она Химера?

Реджина кивает, сильно затягиваясь, что кончик сигареты разгорается и тлеет, превращаясь моментально в пепел.

— Стоп! А разве договор не подписывался при тебе и Архивариусе из Сената?

— Подписывался, Оденкирк. Только давно уже все эти процедуры стали формальными. Уже никто не проверяет знаки на запястьях. Все происходит на словах…

— Но это невозможно! — Взорвался Стеф. А я подумал, что, слава Богу, мы одни в ресторане, для нас специально закрыли этот зал. — Химера в стане Инквизиторов! Учится на равных! Такого никогда не происходило.

Я не сдерживаюсь и отвечаю вместо Реджины:

— Да, Стеф, но мы с тобой знаем, что были случаи, когда Инквизиторы работали на Химер. И кстати, живой пример сейчас находится под каблуком у Моргана.

— Ты про Кевина? — Молча киваю. В ответ получаю поток нецензурной брани в адрес Ганна.

— Так значит, ты думаешь, что она Химера? — Стеф обращается к Реджине. Светоч посылает Клаусснеру многозначительный взгляд. А я задумываюсь, что действительно за все эти месяцы ни разу не видел знака у Деннард. Кристен всегда прячет его под длинным рукавом, напульсником или кожаным браслетом.

— И что нам делать?

— Я не знаю… — Реджина устало выдыхает, и я впервые за весь вечер вижу не Главную, а вымотанную заботами и тревогами женщину. — Артур, твои мысли на этот счет?

— Как будто ты не знаешь мои мысли. — Хмыкает Артур и наконец-то выходит из забытья раздумий, откидываясь на спинку стула. — Я предлагаю не трогать Деннард. Пусть живет в Саббате и думает, что всё в порядке, и мы ничего не знаем о ней. Заодно и понаблюдаем за ней. Спугнуть ее мы всегда успеем. Да, и полезно держать врага у себя.

— Интересное предложение. — Стефан заинтересовано наклоняется к Артуру. — Получается, что мы поменяемся местами. То раньше она считала нас за жертв, а то мы теперь ее будем держать в окружении. Реджи, — Стеф оборачивается к Светочу, которая кидает на него убийственный взгляд. Хелмак не любит, когда ученики так ее называют. — Как ты допустила, что столько времени она жила у нас? Твои голоса в голове ничего не подсказали?

— Клаусснер, еще одно едкое замечание с твоей стороны и ты у меня навоз будешь разгружать для оранжереи. — Она нервно тушит сигарету в переполненной нашими окурками пепельнице. — Нет. Представляешь, не заметила. Деннард, надо отдать должное, талантлива. Видно, она не просто отключает дары, потому что ее мысли я могла слышать. Согласна, не всегда! Но слышала. И скажу вам, девочка умная — с ее стороны не было ни одной зацепки. Если честно, я начинала подозревать больше Чейз с ее маниакальным желанием прорваться в Сенат. Думала, она закладывает некоторые мои нечистоплотные дела в отношении заказов на охоту.

— А есть что закладывать? — Стефан в изумлении поднимает бровь.

— А ты как думал? Завтрашняя твоя охота организована благодаря одному моему знакомому.

— Реджина! Надеюсь ничего незаконного? — Я испугался за Светоча. Вместо нее мне ответил Артур:

— Она выторговала у одного Архивариуса дело былой давности. Когда-то мы работали с этим парнем, на которого Клаусснер пойдет охотиться… Ничего криминального. Но и хорошего мало. Максимум, что нам могут сделать, просто снова отберут дело и передадут другой школе. Давайте вернемся к обсуждению Химер и их планов. Я так понимаю, Морган делает опыты на возвращении Химерского знака? Из Химер — Инквизиторы, а вот вернуть обратно не получается, так?

Артур обратился к Реджине, та в задумчивости смотрела в окно, за которыми горели огни Ливерпуля.

— Мне кажется, не только это, Артур. Он пытается делать всё. Но самая главная цель — объединение.

— Эй! Может, объяснитесь? Мы вообще-то тут сидим и ничего не понимаем. — Стефан нервно ерзал на стуле. Я же наоборот, будто окаменел. Мои мысли играли в догонялки сами с собой: то думаю о Мелани, где она, как, то о Савове, то о Химерах и Моргане, то о Лауре, и снова о Мелани.

Реджина вздыхает и снова закуривает. Шестая сигарета. Нам уже курить не надо, за нас это делает Хелмак, мы просто дышим ее дымом — наш столик ад для борцов за здоровый образ жизни.

— Я могу лишь догадываться о том, что делает Морган. Вы знаете, что начались первые обращения Химер в Инквизиторов?

Я слышал о таком недавно, но не придал значения:

— Ты думаешь, Морган переделывает их обратно?

— Нет, Рэй. По крайней мере, я не слышала, чтобы без вести пропадали перевертыши. Я думаю, что Морган только ставит опыты, и скорее всего на своих — наверное, пытается переделать знак в Инквизиторский, а потом обратно в Химерский. По крайней мере, о таинственных исчезновениях и трупах с поврежденными руками я ничего не слышала.

— А что за объединение?

Реджина замолкает, собираясь мыслями, после чего начинает свой рассказ тоном, будто это самый неприятный факт из ее биографии.

— Я с Морганом познакомилась более пятнадцати лет назад. Я была тогда одним из организаторов съезда Инквизиции в Гонк-Конге. Если честно, я плохо помню события, некоторые не помнят их вообще. Всё, что я расскажу сейчас, лишь обрывки, собранные по остаткам своей и чужой памяти, ну и домыслы. Просто у Джеймса Моргана превосходный дар — он умеет стирать память. — Она невесело смеется. — Последнее, что я отчетливо помню, что мы с Джеймсом пили кофе. Он произвел впечатление приятного молодого человека. Я никогда не делала резких разграничений между Химерами и Инквизиторами, потому что все мы из одной глины слеплены. Я видела и трусливых охотников, и совестливых Химер… Помню, что Морган выдвигал смелые идеи о сплочении и объединении Инициированных, что сегодняшнее разделение чуждо нам и нашей природе. Я с ним соглашалась… А дальше начинаются обрывки воспоминаний.

Реджина закрывает глаза и начинает кончиками пальцев массировать себе виски.

— Помню картинки… Я допустила Моргана с докладом. Это я помню по воспоминаниями МакНалли: Морган стоит за трибуной и что-то говорит… Потом я возле него и мы уже спорим… Это уже из воспоминаний Ван Дайка. Могу лишь предположить, что на самом съезде во время выступления что-то пошло не так: наверное, я что-то поймала в его мыслях, что-то насторожило. А потом, наверное, был скандал. Так или иначе, нам всем потом Морган стер память.

Реджина замолкает. Сидит, закрыв глаза, и методично массирует виски — у нее разболелась голова: чувствую, как будто что-то острое пронзает, отдаваясь в затылочной части. Но я не обращаю внимания и спрашиваю:

— Почему не подали заявление в Сенат? На вас было сделано незаконное воздействие, притом на съезде?

— Ох, Рэйнольд! Сенат не настолько всемогущ, как ты думаешь! А еще — зачем? Парень не сделал ничего страшного, тем более это моя вина — я допустила Химеру на съезд. А то, что всем стерли память, об этом знаю лишь я, Морган и Найби. Это старый Инквизитор, он уже давно на покой ушел. Собственно, Ричард понял, что было воздействие, с него я и начала копаться в мыслях других. Когда мы с ним поняли все, решили замять это дело.

— И ты думаешь, Морган пытается объединить Инициированных? Вернуть, как было раньше? Зачем?

— Раньше колдуны сильнее были. Брат мог пользоваться силой сестры, сестра могла пользоваться силой брата. Инициированные имели аж несколько даров сразу. Разделение сильно ослабило нас. К тому же не было ни Старейшин, ни Сената, которые как кость в горле у Химер, а они не любят, когда есть те, кто сильнее их.

Стефан, хмыкает и отпивает вина, громко звякнув стеклом бокала о мое кольцо, которое все ещё у него на пальце.

— Получается, у Моргана-то благородная цель. Восстановить историческую справедливость.

Артур бесшумно смеется над Стефаном:

— Только Морган рвется к власти. Он самый молодой Темный за всю историю Альфа. К тому же при нем клан значительно разросся. Думаешь, такой, как Морган, стремится к всеобщему равноправию?

— Неужели он хочет заменить собой Старейшин? — Стеф обращается к Реджине, та неоднозначно жмет плечами:

— Кто его знает? Может, и хочет. А может, у него другие планы. У меня голова болит от этих всех новостей.

— Давай я помогу.

Надо быть человеком. Я уже несколько минутчувствую, как Реджина мучается от боли, которая отдается у меня в висках, и ничего не делаю. Встаю и подхожу к Хелмак, начиная колдовать над ней. Реджина сидит, замерев и закрыв глаза, позволяя моей магии воздействовать на нее.

— Что нам делать дальше? — Спрашиваю я у Светочей, когда заканчиваю с лечением.

Артур поправляет лацкан пиджака, будто тот мог замяться за весь разговор, который он просидел почти не двигаясь.

— Надо оповестить всех учеников о Деннард. Но вне Саббата. И вести с ней так, как раньше.

— А Чейз?

— Чейз не надо говорить. Это девочка слишком… Архивариус. — Реджина встряхивает своими серебристыми локонами. Красивая женщина. Элегантна в каждом движении. — Спасибо, дорогой! — Не знаю, за что благодарит — то ли за мой мысленный комплимент, то ли за вылеченную боль. — Артур, поговори с Ноем, я возьму на себя Курта. Рэй, для тебя особое задание. Свяжись с Мелани. Пусть ищет улики и доказательства.

— Какие улики? — А сам вспоминаю, как просил ее найти доказательства на Савова. — На кого?

— На Моргана. Или Савова. Хоть что-то, но должно быть.

***

— Как прошел шопинг в Италии? — Варин голос звучит не особо радостно. Чувствую, что она спрашивает ради разговора, ей не интересно.

— Нормально. Купила свадебное платье.

— Красивое?

— Да… — За меня решили Джакомо и Лаура. После ухода Стефана я осталась наедине с Клаусснер, и будто снова выключили свет — такая тоска, такая безжизненность и апатия ко всему. Я удивлена, что на следующий день смогла просуществовать в пустой квартире, где накануне были с Рэем. Пустота. Она теперь стала резкой, щемящей и колючей. Слишком всё стало осязаемо.

Под вечер со мной связался любимый. Разговор был словно свежий глоток воздуха. Он окрылил меня на пару часов, прежде чем снова меня накрыла пустота и тоска по моему Инквизитору

— «Мелани?»

— «Рэй!»

— «Ты одна? Можешь говорить?»

— «Да…» — А сама подумала, что, слава Богу, рядом нет всеслышащей Лауры.

— «Как ты?»

— «Плохо… Безумно хочу к тебе. Постоянно вспоминаю».

— «Я тоже с ума схожу. Сижу в комнате и смотрю на тебя…»

— «На меня?»

— «Я напечатал твою фотографию, когда мы были в Париже».

Я улыбаюсь. Трюфельное счастливое воспоминание из моей недолгой жизни.

— «А у меня даже фотографий твоих нет…»

— «У тебя есть я!»

— «Какой же ты хитрый!»

Смеюсь. Только Рэйнольд сейчас способен вызывать у меня улыбку.

— «Мелани, пока не забыл, у меня к тебе задание».

— «Какое?»

— «Поищи улики на Моргана и Савова. Должно быть хоть что-то».

— «Хорошо. Я постараюсь».

— «Только, ради Бога, будь аккуратна! Не подставляйся!»

— «Да-да. Помню. Кинул заряд и сразу в сторону!»

— «Моя девочка!» — Он произнес с такой гордой несвойственной ему интонацией, что невольно подумала о Стефане — влияние друга порой сказывается на Рэе.

— «Что вы сделали с Деннард?» — Я постаралась не передать через зов всю ненависть к этой даме.

— «Ничего. Артур предложил ее держать возле себя и делать вид, что ничего не знаем».

— «Зачем?»

Я искренне недоумеваю. По мне равносильно, что жить с искрящейся розеткой — того гляди сноп искр и будет пожар.

— «Это удобно. Если Морган послал ее к нам, значит она не последний человек у него».

— «Кажется, я понимаю…»

А потом были глупости, нежности, беседа ни о чем — но все это спасало от пустоты, пока я слышала его голос в крови.

И вот снова одна. Мы договорились связаться с ним через два дня. Я нахожусь в Редондо Бич в доме Альфа. В моей комнате стоят не распакованные пакеты с новой одеждой. Но самое главное — платье уже висит в шкафу, запакованное в черный чехол, будто мертвец в морге. Плевать на пакеты. Разберу потом. Бухаюсь на кровать в бессилии. Устала от всего. Хочу забыться. Уснуть. Идеально было бы не проснуться.

Мягкость подушки, мои разметавшиеся волосы, тело расслаблено. Сквозь черноту вижу, как пробивается грозовое небо. И вот уже на меня смотрят глаза. Его глаза. Любимые. Шепот его красивых и нежных губ: «Только не бросай, Мелани, не уходи. Если покинешь, то я не знаю, что произойдет…» И вот он целует меня сначала нежно, потом более страстно и, несвойственно ему, напористо. Горячие руки накрывают мои ягодицы, сжимая и притягивая к себе. Поцелуй уже не нежен, меня вжимают в подушку, наваливаясь всем телом, что становится тяжело дышать. А его пальцы уже неприятно лезут между ног. И запах становится резкий, шипровый.

— Рэй! Что ты делаешь? — Я открываю глаза и в ужасе смотрю на Виктора: рыжая бородка, серые глаза, хитрый прищур и полуулыбка.

— Прости, но это я. Жаль, что реальность оказалась, не настолько приятна, как фантазия.

— Я… Я… — Мой голос блеет, как у овцы. Не знаю, что сказать! «Прости, что представляла, что в постели с другим»?

Савов наслаждается моим замешательством. После чего откатывается в сторону, а я тут же сажусь и начинаю поправлять задранную юбку.

— Решил вот наведать невесту, как узнал, что она вернулась из Италии. Думал, соскучилась по мне. А ты скучала, а, Аня?

Молчу. Он редко, когда меня называет Аней. Мы привыкли друг друга звать полными именами.

— Ну, показывай, что ты купила. — Его тон опасный, будто проверяет. На ум сразу приходит Лаурино: «Заставь думать Виктора, что ты все еще пай-девочка и просто мечтаешь о свадьбе с ним». Окей. Буду строить из себя наивную радость. Широко распахнув глаза, пытаюсь беззаботно прощебетать:

— Мы с Лаурой столько всего накупили! Смотри! — Я кидаюсь к пакетам и начинаю вытаскивать одну вещь за другой, на ходу придумывая, почему купила эту красную блузку или эти туфли на высоченном каблуке.

— А платье купила? — Безразличным тоном спрашивает Виктор, отбрасывая двумя пальцами от себя новую юбку к вороху одежды.

— Свадебное? Да, купила. Но не покажу. — Я соблазнительно улыбаюсь Виктору. — Ведь до свадьбы жениху нельзя видеть платье невесты. Плохая примета.

Я нагибаюсь к нему, чтобы поцеловать, как делала когда-то. Но стоит мне коснуться его губ, как Виктор произносит:

— Плохая примета, говоришь? Я знаю еще одну примету.

— Какую? — Я смотрю прямо в его глаза, мое лицо в миллиметре от него, а наше дыхание смешивается и чувствуется кожей.

— Встречаться с любовником за спиной жениха.

Я не успеваю среагировать, как Савов с помощью своего дара откидывает меня назад. Я пролетаю через комнату и со всей силой врезаюсь спиной в стену, чувствуя разрастающуюся боль в пояснице. На мгновение теряюсь от этого, закрыв глаза и схватившись за место ушиба, и слышу только голос Савова:

— Я не дурак, Анна! Не знаю, знала ли Лаура о твоем свидании или нет, но меня тебе не провести.

Не дав мне подняться на ноги, Виктор тут же набрасывает заклинание пут, отрывая от пола и подвешивая в воздухе. Кислорода не хватает. Горло жжет. Хриплю, барахтаясь ногами в поисках опоры, но я болтаюсь над полом, как висельник, на невидимой веревке.

— Ну и как, Анна? Хорошо повеселились? Что ты ему рассказала? — Он ослабляет заклинание пут на шее, и воздух горячо прорывается в легкие, что от облегчения меня сразу прошибает липкий холодный пот.

— Виктор, ты о чем? Никого не было со мной! Отпусти…

— Ты его защищаешь… — Он в задумчивости трет шею. Но через секунду снова швыряет меня, как мячик, через всю комнату. Лечу спиной. Удар и влетаю в комод с зеркалом. Больно! Резко. Осколки вонзаются занозами и сыплются на меня. Падаю на четвереньки. Спина горит, будто прошлись хлыстом и содрали кожу. Не сумев сдержаться, стону от боли, пытаясь отползти куда-нибудь. По шее течет что-то и капает с меня…

— Ты была с Оденкирком! Я знаю. Ты узнала кольцо.

— Нет… Я была одна…

— Что ты ему рассказала, Анна? — Он подлетает ко мне, а я пытаюсь отползти в угол, так как тело от страха не слушается. Я в ужасе.

Он убьет.

С А В О В М Е Н Я У Б Ь Е Т!

— Спрашиваю последний раз: что ты ему рассказала?

— Ничего! Я была одна!

Плачу, пытаясь сделать хоть какую-нибудь вязь заклинаний. Но от ужаса у меня ничего не получается — пальцы не слушаются совсем.

— Ruit! — И меня прибивает к полу. — Томас, Дэвид, сюда!

И тут же появляются Малльте и Деннард, которые словно ждали за дверью.

— Дэвид, узнала Анна кольцо?

— Ага. Пялилась на него, когда я в руках держал.

Виктор наклоняется ко мне и рычит в ухо, сражая каждым словом:

— Я тоже узнал по описанию кольцо. Мы его когда-то с Мириам покупали для ее драгоценного братца.

Попалась! Прокололась на мелочи! Плевать. Пускай Савов хоть шею свернет, но Рэя я не выдам.

— Я не понимаю, о чем вы…

— Не понимаешь? Тогда сама напросилась, Анна.

Он снова отрывает меня от пола, подвешивая в воздухе, после чего кидает к ногам Деннарда и Малльте.

— Давайте покажем моей невесте, что изменять жениху нехорошо.

— Только, Савов, некоторые люди сходят с ума от боли.

— А ты, Дэвид, постарайся, чтобы она не сошла. Томас, начинай.

И на меня наваливается тьма Египетская: оглушающая темнота, дезориентирующая. В следующую минуту я ощущаю адскую боль, словно выдирают руку с мясом. Это не описать словами! Меня нет, как человека. Я — рвущаяся на части рука, мое слезающее мясо, оторванная от сухожилия кость.

Захлебываюсь в крике, как в единственном способе остановить пытку. Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем всё прекращается: боль имеет свойства останавливать время, растягивая до состояния вечности.

— Стоп! — И резко затихает. Меня все еще держат в темноте. Там, где рвалась моя рука, я чувствую пол и сухую шероховатость ковра. Даже могу пошевелить кистью. — А теперь зови своего любовника. Зови этого ублюдка Оденкирка! Пусть слышит, как ты кричишь.

— Нет… Не буду.

— А зря. Дэвид, продолжай.

И вот снова боль. Но уже другая. На мое лицо кто-то кладет свои ладони, и они начинают сжигать мою кожу, превращаясь в огненную маску. Я ощущаю, как лопаются сосуды, как пузырятся вены. Пытаюсь сбросить чужие руки с себя, но меня держит заклинание пут! Мой вопль горит со мной. Слепота — не черная, она пылает красным в унисон с адской болью. Каждая клеточка моего тела кричит, и я проваливаюсь в пылающую бездну.

Холод. Брызги летят в лицо, как осколки, только не ранят и не доставляют боли. Просто стекают, оставляя прохладные дорожки после себя. Открываю глаза: я все еще на полу, а надо мной стоят трое мучителей.

— Ты узнаешь меня? — Виктор обеспокоенно садится рядом на корточки.

— Виктор… — Я срываюсь на шепот, горло саднит и дерет. Ощупываю лицо: там, где горела кожа, всё чисто. Ни одного ожога. — Хватит меня мучать, пожалуйста…

— Нет, Анна, не хватит. Я хочу, чтобы ты позвала Оденкирка на помощь. Разве ты не хочешь, чтобы твой возлюбленный спас тебя?

— Я была одна, Виктор… Я одна…

— Зови Оденкирка!

— Не дождешься!

И на меня снова опускается темнота с пытками.

Наверное, это не я. Наверное, разорвана на части. Но нет, руки-ноги целы, на мне нет ни синяка. Я не знаю, сколько прошло времени, но меня то жгло, то дробило, то рвало на части. Действительно, люди сходят от такого с ума. Но Савов был аккуратен. Он держал на грани. И не давал долго меня мучать. После ожога лица были еще две пытки, после чего мужчины развернулись и ушли, бросив меня. А я так и не позвала Рэя. И если сейчас войдут снова Савов с остальными — не позову. Потому что Альфа убьют Оденкирка. Мой зов станет приглашением на казнь. Я не сдамся…

Уж лучше самой умереть.

Или сойти с ума от боли.

Лежу. Светает. Судя по рассвету, валялась около десяти часов… Пора вставать и возрождаться.

Поднимаюсь, ощущая, как ноет каждая мышца от того, что лежала на жестком полу, а не от пыток Деннарда и Савова. Но эта боль — ничто. Меня словно заново убили на стройке.

Боль. Ее слишком много было в моей жизни. А еще, я ненавижу свой дар регенерации. Я могла бы умереть еще тогда, год назад, под развалинами стен, но выжила.

Оглядываю свою комнату, которая стала моей пыточной — осколки стекла на полу, на ковре пятна крови от порезов. Смеюсь: метафизической боли от Деннарда было намного больше, чем настоящей. Добро пожаловать к Химерам в ад! Моя магия не чувствуется в крови — будто щенок забившийся под кровать, я сейчас почти как смертная.

— «Мелани?» — Голос Рэя проносится во мне, и я снова падаю без сил на пол и начинаю плакать. Я не в силах ему ответить. — «Мел? Ты можешь говорить?»

Голос нежный, бархатистый. Он даже не знает, что надо мной недавно измывались.

И не надо! Ему не надо знать. Я закусываю руку, чтобы не ответить ему, а сама давлюсь в истерике.

— «Любимая?»

Замолчи, Рэй! Не сейчас! Не хочу! Теперь плачу уже в голос, реву, ощущая, как слезы очищают меня. Становится легче. С вопросом «за что это всё мне?» приходит ярая ненависть к Виктору.

Да и Рэй больше не зовет. А я не выхожу на связь. Но мне нужно что-то сделать в ответ Виктору за то, что он сотворил со мной. Нужно! Иду к его спальне — там по энергетике пусто.

— Они ушли. Все ушли. — Я оборачиваюсь и вижу Лолу, стоящую в проеме двери своей спальни. Она не дерзит, не улыбается. Просто смотрит на меня и закрывает дверь. И снова я одна в коридоре.

Никого нет… Никого… Мой взгляд падает на темную дверь-портал кабинета Савова. Никого нет…

Плевать, если застукают. Мне уже ничего не страшно.

Прости, Рэй, но я не из тех, кто кидает заряд и прыгает в сторону. Я не умею не подставляться.

Войдя в кабинет, окидываю его взглядом. Ведь даже не знаю, что искать! Нож? Пистолет? Труп?

Обстановка в духе Савова: светлый кабинет с дизайнерской мебелью. Черно-белые тона, немного зелени и стекло. Много стекла. Специально, чтобы на поверхности оставались и были видны чужие отпечатки.

Подхожу к столу, на котором пара книг и счетов. Ящиков у него нет. Подхожу к стеллажам с книгами и осматриваю каждую книгу — тоже пусто. Может за фотографиями на стене сейф?

— Не там ищешь.

Я даже не вздрагиваю. Просто разворачиваюсь и встречаюсь с черными глазами Лолы. Она смотрит серьезно, даже чуть любопытно. Ее голос немного осипший. Мой вообще хрипит, сорванный криками во время пыток. Молчу и жду.

— Я слышала, как ты кричала. Долго же они с тобой работали. А ты молодец, не сдала того, кого любишь. Оденкирк… кажется, это фамилия того Инквизитора из кафе?

Я молчу. Не могу понять, что она хочет. Лола ведет себя странно, не свойственно ей: не язвит, не строит недовольной мины. Мне кажется, я впервые вижу настоящую Лолу Карранца.

— Хочу задать тебе снова тот вопрос. Я его уже задавала в кафе… — Кафе… Такое ощущение, что это было в прошлой жизни. — Ты его любишь? Ты любишь Савова?

— Нет.

— Ненавидишь? — Я молчу, мысленно сказав: «Да». — Я же говорила, Савов никого не любит. Только себя.

Подойдя к ней вплотную, пытаюсь прочесть по лицу, какие мысли скрываются за этими темно-карими большими глазами Лолы Карранца:

— Ты ведь всё знала. С моего появления здесь. Ты знала, чем занимается Виктор на Начале. Так?

Она кивает:

— Даже больше скажу, я спала с ним. Не раз. Зная, что у него есть ты.

— А ты его любишь? — Я говорю, чувствуя, как мои губы кривятся в безумной улыбке.

Она жмет плечами:

— Люблю. Ненавижу. И хочу, чтобы он сдох. Я же говорила: можно бороться, а можно терпеть и ждать своей смерти или же того, кто украл у тебя твоего возлюбленного. Теперь есть ещё третий вариант — просто ждать, что умрет возлюбленный. — Она отводит взгляд, а потом тихо добавляет: — Кстати, это по моей вине тебя чуть не изнасиловали. Я подговорила хозяина вечеринки, чтобы он тебе вколол наркотик, а потом пошла к Слэйду и сказала, что ты идешь домой. Одна.

Лола горько ухмыляется. Я же не удивляюсь ее признаниям. Вокруг меня чудовища — стоит ли ждать от них человечности?

— Меня Савов чуть не убил за тебя. Он почти мне свернул шею. Взамен подаренной жизни, я должна была сводить тебя в кафе — так им велел Психолог. «Кукольник уже расставил кукол». Я слышала его разговор с Морганом. Позже поняла, что ты должна была увидеть ту целующуюся пару. Ведь из-за этого ты стала Химерой.

— Где находятся Кукольник и Психолог?

— Не знаю. Но я как поняла, что рядом с ними кто-то находится и звонит от их имени… Август…Агюст… Агус… Не помню.

Я вздыхаю и оборачиваюсь к пустому столу.

— Ну и где мне искать?

— И ушел Каин от лица Света, и поселился в земле Нод, на восток от Эдема.

Лола цитирует Библию, показывая на картину. Я подхожу к картине неизвестного художника, где нарисован красивый сад с цветами и животными. Не сложно догадаться, что это попытка художника изобразить райские кущи. Я рассматриваю картину, повторяя про себя любимую цитату Виктора. Пока не замечаю мелко нарисованную руну Кано с правой стороны.

«Видишь? — Ева указывает на металлическую пластинку. — Это колдовской замок. Его значительно усовершенствовали. За пластинкой, на той стороне, к которой она прикреплена к коробке, стоит руна Кано. Тебе достаточно провести ногтем».

Я провожу ногтем по закорючке на холсте, и происходит щелчок. За картиной оказывается что-то вроде сейфа, который может открыть лишь Инициированный. Там лежит странный набор мафиози-колдуна: деньги, ритуальные ножи, тряпка в чьей-то крови, пистолет и пару папок. Я оборачиваюсь назад, но Лолы уже нет — ушла. Ладно, Бог с ней. Достаю документы и начинаю просматривать. Это были досье на всех нас — всех девушек, павших от очарования Савова. Нас немного — шестеро: Лола Карранца, Анна Шувалова, Франческа Капотти, Мириам Оденкирк, Линда Гарнер и Нора Грод. Фотографии Линды и Мириам перечеркнуты красным маркером. Ясно. Обе мертвы. На каждую девушку заведено дело. Пухлые папки! Там всё от предпочтений в еде до тайных эротических фантазий. Савов будто изучал нас, как подопытных крыс. Оно и понятно! Проще влюбить человека, которого знаешь досконально. Интересно, он с кем-нибудь из нас был настоящим? И сама себе отвечаю: был со мной, пару часов назад, когда приказал Деннарду пытать.

Моя папка, как и папка Норы, помечена восклицательным знаком. Но документы Грод самые тоненькие. Я быстро пролистываю и понимаю — он работает с ней сейчас на Начале. Бедная девочка! Чудовище нашло тебя. Самая пухлая папка — моя. Открыв ее, нахожу изъятое дело № 38.954.41.07 из Архивов Сената. И снова на меня смотрит она — белокурая девушка с фотографии.

— Здравствуй, Анжелина. — Говорю безмолвному изображению. Не знаю — хватит ли этих документов для костра Савова, но вот этой тоненькой папочки, напечатанной на бумаге Архивариусов, достаточно для моего аутодафе. Моя прямая путевка на костер.

Билет только в один конец.

Тяжело вздыхаю и кладу всё на место. Пора возвращаться и оповестить Инквизицию о находке.

Слово пророка

Злость. Ненависть. Бессмысленность. Я чувствовал себя преданным ей. Ревность? Возможно и она. Но мне хотелось свернуть Анне шею, размозжить голову о стену! Правда, её пытки умерили мой пыл, но она так и не позвала Оденкирка! Анна стойко защищала его. Вот это и бесило! Испытывая невыносимые страдания, она продолжала выгораживать своего любовника. Ее крик до сих пор в ушах звенит. А еще гадко! Мерзкое ощущение. Я раньше убивал и вытрясал правду из своих любовниц, наблюдая, как тухнет их жизнь в глазах. Но Анна! Эта девчонка заняла столько времени, столько сил, столько в нее вложено себя, что она по праву должна быть моей. Схожая своей тишиной с Мириам, всегда жаждущая меня, и предала за моей спиной. И ладно бы просто переспала, Анна влюбилась в этого придурка сильнее, чем я предполагал. Интересно, защищала бы она меня, как его?

Твою мать!

АННА!

А я ведь любил тебя, старался быть романтичным, галантным, я бы всё сделал, что бы ты ни попросила бы, всё было бы у твоих ног, оставайся ты прежней…

Ничего! После свадьбы, я наложу всевозможные запреты, и у тебя просто выбора не останется.

Я вошел в кабинет Моргана через портал из своего дома. Джеймс был явно не в духе, как и я.

— Она позвала Оденкирка?

— Нет.

Морган раздосадован, нервно морщится, отворачиваясь в раздумьях к окну. Знаю, что он тоже понимает, что упустили Анну, дело принимает другой оборот.

— Звонил Психологу. Сказал, что она потеряна для нас. Анна не будет теперь так просто применять дар. Нужно предпринимать меры. Ждать уже нельзя.

— Может, не стоило ее пытать?

Морган поворачивается и в его глазах читается жестокость.

— Виктор, мы ее потеряли еще с Италии. Так что пытки не изменили положение дел.

— Тогда что же делать?

— Тебе? Ничего. Возвращайся на Начало. Нам нужна Грод, черт возьми! Займись ею. А Анну я беру на себя…

Джеймс зол. Я чувствую, как гудит магия в его крови, от чего моя смиренно притихает, как волк перед вожаком стаи.

— Что делать с Клаусснер? — Я задаю самый неприятный вопрос. Морган морщится, как от головной боли, и трет переносицу.

Лаура Клаусснер предала нас. Это вообще не укладывается в голове! Я столько лет ее знаю. Морган тоже. Ни разу не подводила! Столько всего сделала для нас! И вот происходит предательство. Да еще кто-то предупредил Оденкирка, что мы вышли на его след. В итоге, мои парни наталкиваются на ее брата Стефана, да еще Лаура уверяет, что он был рядом всё это время… Что это — удар в спину? Или глупое стечение обстоятельств? Неужели она не знала о свидании Оденкирка и Анны? Хотя тут вопрос надо ставить по-другому: как Лаура вообще не могла знать этого? Двойная игра? Не зря Химеры говорят: не доверяйся врагу, но на своей стороне вдвойне не доверяй.

— Лаура… Лаура… Лаура… — Морган медленно нараспев произносит ее имя, в его голосе сквозит горечь и озадаченность. Я знаю, что Джеймс надеялся на ее помощь в дальнейшем, он даже хотел сделать ей предложение стать главой одного из кланов. Но теперь Лауре доверять нельзя. — Будем следить за ней. Возможно, действительно, она ни при чем.

— Зная Лауру… — Начал я, но увидел, как дернулся Морган и тут же прекратил.

— Что ты мне предлагаешь? Тоже пытать ее? Лаура теперь вне зоны доверия! — Он тяжело безнадежно вздыхает. После чего продолжает говорить более тихим голосом: — У меня к тебе два задания — сделай их немедленно. Скажи Дэвиду, чтобы его сестра усилила слежку за Саббатом. Нам надо знать, что они знают и что делают. Пусть напрямую ко мне обращается.

— А второе?

— Найди мне того мальчишку… Пора готовиться к воскрешениям.

— Какого мальчишку?

— Того чокнутого поисковика из клана Патриций. Как его?

— Дэррил?

— Да, его.

— Хорошо. — Перед глазами встает парень с татуировкой на плече. Иногда бывал у нас, приходил к Карранца. Дар простой — находит людей, места, вещи. Его с руками возьмут в Сенат в Поисковики Инициированных, но знаю, тот не пойдет. Один только его небрежный вид говорит, что он против какой-либо системы. Если ему нужен поисковик, значит сегодня-завтра — появятся свежие трупы для оживления.

— Кстати, что со Знаками?

— Химеры превращаются в Инквизиторов. Но обратно не получается.

— Даже с помощью Ганна?

— Даже с ним…

Странно… Я в задумчивости тру подбородок. Почему происходит так?

— А на Инквизиторах испытывали уже?

— Нет. Пока нет. Они все наперечёт у Сената сейчас.

— Ладно… Я тогда пойду?

— Иди!

Ухожу. Надо выполнить приказы Темного. Интересно, что будет с Анной? Сотрет память ей? На какое-то мгновение мне становится жутко. Не хотел бы я оказаться на ее месте.

Так или иначе, меня ждет Нора Грод, девочка с грустными глазами, которая пишет стихи обо мне. Девочка, которая станет точкой в нашей победе.

***

— То есть, ты хочешь сказать, что знала об этом?

— Не знала, а догадывалась! — Ева кладет ложку сахара в свой кофе и начинает размешивать. Видеть ее — все эти привычки, любимые черты, движения — неимоверная радость. Она вернулась ко мне, всё такая же — ни капли не изменилась. Будто не было этой долгой разлуки, и она не сидела в Карцере. От нахлынувшей нежности, перехватываю ее руку и целую кончики пальцев, за что получаю взгляд полный любви.

— Я скучал без тебя. — Скулю, как щенок. Ева смеется в ответ. Прекраснейшая улыбка.

— Я знаю, милый. — Она перегибается через стол и целует в губы. В ответ я посылаю токи дара наслаждения, и ее щеки вспыхивают румянцем. — Стеф, прекрати! Мы на людях!

Вместо того, чтобы остудить мой пыл, она лишь подзадоривает меня. Я увеличиваю воздействие, и она охает.

— Ты хочешь, чтобы я начала стонать тут прямо за столом? Пускай все видят?

Я жму плечами. Мне плевать на всех посетителей тут. Хочу Еву — мою самую желанную и дорогую женщину в мире. Мою женщину!

— Они не поймут. Подумают, что ты получаешь наслаждение от кофе.

— Точно. Перевозбудилась от кофеина! — Язвит она, отпивая из чашечки. Ладно. У нас с Евой будет еще время для шалостей.

— Лаура, значит, приходила к тебе? — Мысль, что сестра наведывалась к ней, настораживает. — С чего она стала такой?

— Она изменилась, Стеф.

— Люди не меняются.

— Нет! Люди, как раз, меняются.

— Но суть остается та же. Она пыталась убить тебя!

— Она поняла, что ошибалась. Что без меня, налаживание контакта с тобой никак не будет. — Она пробует кусочек пирожного и, закрыв глаза, мычит от удовольствия. Обольстительно! — Как же вкусно! Я уже и забыла про сладости в Карцере.

— Хочешь еще? Я могу тебе принести все пирожные! Может торт? — Она удивленно смотрит на меня. — Просто ты так соблазнительно откусила кусочек…

Ева начинает смеяться. После чего повторяет для меня — вилкой отламывает пирожное и, закрыв глаза, блаженно его пробует.

— Нет, я точно закажу сейчас торт!

— Прекрати, Стеф! — Она смеется и легонько ударяет меня по кисти. — На чем мы остановились?

— На торте?

— Нет. На твоей сестре. И что в Саббате шпион, и я видела, как кто-то специально меняет будущее.

— Точно. Кстати! А Чейз? Откроешь секрет? Почему ты против нее? Она тоже шпион?

— Если только от Сената! Просто, она сбивает Ноя… — Ева громко тяжело вздыхает. Я не понимаю ее.

— В смысле?

— У Ноя впервые появилась возможность построить семью, не одинокое будущее на славу Святого Сената, а нормальное — с отношениями и детьми. А Чейз его сбивает. Эта маньячка не строит других планов, кроме как быть Архивариусом. Ее влияние сказывается на Ное. И он все больше отходит от человеческих отношений.

— Впервые слышу, что ты хочешь, чтобы Ной не стал Архивариусом! И… у Ноя девушка?

Так вот чего этот отмороженный ходил в депрессии последние дни, огрызался на любое обращение к нему. У Ноя запустилось сердце из-за девушки!

— Девушки нет. Но может быть! А по поводу того, что впервые слышишь о моем нежелании видеть брата Архивариусом — я просто хочу брату счастья. Если выбирать из двух вариантов, он счастливее в семье, чем в Сенате.

— Откуда ты знаешь? — Я невольно ухмыляюсь. Кстати, сама она не спешит за меня замуж.

— Знаю.

Звучит безапелляционно. Я смотрю, как она поправляет свой белоснежный локон за ухо.

— Что? — Меня подмывает спросить, что насчет нашего будущего, может все-таки ей суждено стать миссис Клаусснер, но спрашиваю другое:

— Как в плане грядущего у Рэя? Ты и Лаура, как две сводницы! Кстати, вы чуть не подвели парня. На него пошла облава! Чудом спасся.

— Даже если бы не успел уйти, то ничего не поменялось бы. Итог все тот же. — Ева мрачно глядит в свою тарелку и ковыряется вилкой в креме пирожного.

— И какой итог?

Она протягивает руку через стол и накрывает мою. Внезапно уши закладывает, Ева передо мной меркнет, что-то происходит, начинается какой-то круговорот, будто я в центре урагана — перед глазами проносятся люди, дома, места. Тошнота начинает подкатывать к горлу, пока все не останавливается. И я вижу себя, оттаскивающего Рэя от горящей женщины. Картинка длилась мгновение, но ужас и крик заполняет мои уши. Меня выталкивает оттуда с невероятной скоростью через смерч образов и теней. И вот я снова в кафе, словно пролетел с огромной скоростью на свое место. Спазм тошноты скручивает мой желудок и проступает холодный пот, что вскакиваю и бегу к туалету. После того, как очищаю желудок, приходит слабость и облегчение. Умывшись и прополоскав рот, на ватных ногах плетусь к своему столику. Но у выхода из уборной сталкиваюсь с Евой.

— Как ты? — Она обеспокоенно берет мое лицо в руки. Я приваливаюсь к стенке, чувствуя, что нужна опора. Иначе просто свалюсь на девушку.

— Что это было, Ева? — Мой голос хрипит, а горло саднит после рвоты.

— Грядущее.

— Ты расширила дар?

— Да. Сидя в Карцере, убивала время за счет тренировок.

— И что означает это?

— То, что ты видел. Это самый главный вариант развития будущего.

— А есть другой?

— Угу. — И тут же Ева опять «кидает» меня в смерч образов. И вот я вижу мертвого Оденкирка, лежащего на проезжей дороге. И снова выдергивает на огромной скорости, что аж в глазах появляются черные мушки. И снова дурнота. Ощущение, что сейчас отключусь, рухнув в обморок. Поэтому съезжаю вниз по стене, садясь прямо на пол.

— Стеф, милый, прости. Тебе очень плохо? Принести воды? Ты весь бледный!

На каждый вопрос Евы я мотаю головой. Только когда тошнота с головокружением проходят, могу ей ответить:

— Больше так не делай…

— Это просто с непривычки. Я еще ни разу никому не транслировала свой дар. Не разрабатывала его на внешнюю сторону. Думаю, что со временем станет лучше.

— Только умоляю, не на мне разрабатывай… Или не так часто. Я просто физически не выдержу. — Я подавляю тошнотворную отрыжку. Желудок сводит от боли, как и мышцы на животе, будто мне Курт со всего размаха врезал на тренировке. — У тебя всегда так?

— Как?

— С головокружением?

— Нет. Я нормально переношу переходы. Наверное, просто привыкла. Либо у других людей происходит по-другому…

Вздохнув глубоко пару раз, приводя свои мысли в порядок, понимаю, что всё еще сижу на полу возле туалета, а рядом со мной любимая в своем белоснежном костюме. Наверное, я сейчас выгляжу, как пьяный. Хорошо, что никто не видит нас. Поэтому, почувствовав легкое улучшение, встаю и поправляю одежду.

— И что было сейчас? Я видел теперь Оденкирка мертвым.

— Это тоже какой-то непонятный вариант…

— Да нет. Он-то как раз понятнее, чем первый.

— Дело в том, Стеф, что он будет раньше, чем первый.

— Как так?

— Не знаю. Возможно это ближайший вариант грядущего.

— Но, если Оденкирк умрет, то отменится первое предсказание…

— Не отменится. Но возможно, что это просто не сбудется. — Хочется чертыхнуться! Ничего не понятно. Но Ева не замечает мой пристальный взгляд и продолжает: — Кстати, дай мне свой телефон.

— Зачем?

— Хочу послать сообщение с твоего номера.

— Кому? — Я ошарашенно смотрю на протянутую ладонь Евы. Твою мать! Эта женщина сводит меня с ума!

— Лауре.

— Зачем? — Ева тяжело вздыхает. Видно, что не хочет раскрывать все карты. — Ева!

— Надо известить ее. У нее тоже не все в порядке в будущем.

— С каких пор ты стала Супер-женщиной, спасающей всех и вся? Ты о себе думаешь?

— Стеф, если я не предупрежу Лауру, ты потеряешь сестру. — Сказано резко, что у меня ёкает сердце. Я сдаюсь и протягиваю телефон. Ева тут же набирает быстро текст.

— Что пишешь? — Я заглядываю за ее плечо, и у меня глаза лезут на лоб от удивления:

«Не звони мне. Я все еще на тебя зол. Сделай милость, исчезни из моей жизни! Стефан. П.С. Я своих не бросаю».

— Эй! Обалдела?

— Ты же сам не хотел с ней общаться. Так?

— Ева! Она моя сестра! — Но тут я замечаю легкую ехидную улыбку. — Смеешься? Обвела меня вокруг пальца?

— Это была шифровка, глупый. И поверь, Лаура ее правильно поймет. Слово пророка!

— Потрясающе! — Ворчу я. — Может вам пора создать свою шайку?

— Зачем? Мы уже давно объединились, пока ты сидел в Карцере.

Инстинкт самосохранения

Тяжело вздыхаю и кладу всё на место. Пора возвращаться и оповестить Инквизицию о находке. Поставив обратно папки, я вздрагиваю от неожиданности: в кабинете слышится хлопок двери. Оборачиваюсь к входу, ожидая увидеть Виктора, но я по-прежнему одна — никого.

Кто-то только что прошел через портал в коридор.

Безумно страшно. На секунду кажется, что сейчас войдут в комнату и увидят меня. Но никто не появляется. Я тихонечко иду к двери и в узкую щель смотрю в коридор: по лестнице тяжеловесно спускается Виктор. Стоит ему исчезнуть из вида, как слышится второй хлопок входной двери — ушел куда-то… Не к добру! Надо возвращаться в комнату, чтобы не испытывать судьбу. Бесшумно проскользнув к себе, пытаюсь справиться с накатившим страхом. Пытаюсь успокоить свое громко стучащее сердце, прислонившись спиной к стене и закрыв глаза. В крови кипит адреналин, в голове грохочет одна единственная мысль: «Надо рассказать Рэю о находке».

Но стоит собраться силами, чтобы послать зов, как назло в мою дверь осторожно стучат.

— Кто?

— Анна, это Джеймс Морган. — Его елейный голос пугает сильнее рычания самого страшного зверя. Так говорят маньяки, пытаясь показаться милыми. Осторожно приоткрыв дверь, в щель вижу его — улыбается. — Можно?

Впускаю, потому что не могу не впустить. Джеймс входит и тут же кидает взгляд на разметанные по полу осколки зеркала от комода. Морган не удивляется, просто оценивает масштаб погрома моей спальни. Черт! Судя по нему, он знает, что здесь происходило. Рефлекторно пячусь…

— Простите Виктора. Он, наверное, был слишком груб. Меня порой удивляет, что именно эта черта чаще всего привлекает женщин — мужская сила… Плохие мальчики всегда нравились слабому полу.

Меня начинает трясти от страха. Я его боюсь. Поэтому быстро окидываю комнату в поисках защиты — могу притянуть кусок зеркала, но есть опасность, что не смогу поймать или себя покалечу. Сплести энергошар тоже можно, но надо аккуратно это сделать, вдруг заметит…

Морган, как назло, стоит передо мной и смотрит в глаза. От него не ускользает ни одно лишнее движение.

— Было больно?

— Что?

— Он пытал вас. Было больно?

Я невольно всхлипываю, резко вспомнив адскую боль и крик Виктора: «Зови Оденкирка».

— Было больно… Ну ничего. Я сотру воспоминания об этом. Сегодня я буду твоим лекарем, моя Атанасия. Жаль, что не смогу стереть твои чувства к Оденкирку. Отважная! Я знаю, что ты так его защищала. Так же не могу стереть все то, что ты ему рассказала про нас. Mea culpa. Не уследил за тобой, Атанасия…

Он грозно надвигается на меня. Я уже практически у края кровати.

— Не подходите… — Улыбка снова появляется на его лице, которая не обманет — не скроет жестокую решимость в глазах Моргана. И я кидаю в него слабый заряд электричества из еле образованной, некрепкой вязи, в надежде отвлечь и сбежать. Но как только заряд попадает в Моргана, он дымом рассеивается от него. Слишком слабый! На повторную попытку у меня уже нет шанса.

— Ruit. — Меня резко сшибает с ног и приклеивает заклятием к полу. — Tenebras.

Рычит Морган, насылая тьму Египетскую, и я теряюсь в черноте ночи.

— Ты, наверное, и разум открыла для своего возлюбленного?

— Вы не имеете права! Я не ваша смертная! Я уже Инициированная!

— Да, Анна. Но ты забыла, что я твой Темный. — Последняя фраза звучит устрашающе, будто надо мной взвели курок для выстрела. Мне ничего не остаётся, как умолять, взывая к остаткам их человечности…

— Нет, пожалуйста… Не надо…

— Ничего, моя Атанасия. Я закрою твой разум. Сотру воспоминания о пытках. А так же о том, что случится сейчас…

Голова звенит. Мерзкий пищащий звук в ушах. Ощущение будто с похмелья. Странно, но не помню, чтобы пила.

А вообще, что помню последнее?

Все началось с вечеринки… Может, там напилась? Нет. Там было что-то дальше… Лаура, она забрала меня в Италию… Так. Там был Рэй. ТОЧНО! Я помню его. Обрывочные воспоминания. Хаос из образов и диалогов: разбитая лампа, Рэй, несущий меня на руках, его поцелуи, раздраженная Лаура, ссадина на коленке. Помню, был свадебный салон, Альфа искали Рэя. А дальше? Что дальше? Перед глазами встают бумаги Савова, я их нашла в его кабинете. Среди них было мое дело. Я даже помню шершавость пластиковых обложек в своих руках. Дальше? Не помню. Ничего не помню. Ощущение, что кто-то порвал киноленту и оставил лишь некоторые сцены — несвязанные, немые, порой бессмысленные. Какое знакомое состояние, будто после тренировки… Морган стер мне память? Наверное… Скорее всего. Возможно, он узнал про нас с Рэем и пытался стереть наше свидание… Но видно плохо получилось. Не до конца… Господи, как же болит голова!

— Черт!

— С добрым утром, солнышко. Ну и здорова же ты дрыхнуть! — Знакомый голос звучит откуда-то слева, что я распахиваю глаза и оборачиваюсь: Варька сидит в кресле с журналом в руках.

Все мои чувства к сестре тут же проявляются на лице — улыбаюсь, как дурочка.

— Варька…

— Она самая. Ты прости меня, я половину твоей порции сжевала. Жрать так хотелось!

Варя кивает на какие-то пластиковые боксы.

— Что это?

— Китайская еда: лапша, курица, овощи.

Я оглядываю комнату — светлая, зелёное покрывало кровати, коричневая обивка мебели, телевизор, пахнет моющими средствами.

— Где мы?

— Мотель «Ночевка». Неплохой кстати…

— А еще конкретней?

— США, Аризона. Близ Не-помню-какой-город.

— Что мы тут делаем?

Варя жмет плечами.

— Мне сказали побыть с тобой. Сразу сюда отправили. Ты уже тут была, дрыхла, как сурок.

— Черт-те что! Ничего не помню и не понимаю. А Кевин где?

Варя тут же мрачнеет.

— Где-то с ними…

— С кем?

— Морган и его компания. — Она громко вздыхает и откладывает журнал. — Хорошо провела время в Италии?

Я смотрю на нее и понимаю, что в вопросе кроется больше, чем интерес.

— Спроси нормально, а не издалека.

— Слышала, что в Италии ты была с Оденкирком.

— Да… Была…

Она отворачивается.

— Что?

— Вместо того, чтобы думать, как спасти свою шкуру, ты развлекаешься со своим…

— С кем? Договаривай! — Варя поворачивается и смотрит тяжелым убийственным взглядом. Меня же берет злость. — Я его люблю! Как ты этого не понимаешь? Ты любишь Кевина, а я люблю Рэя. Всё. На этом точка!

Варя опускает глаза и тихо произносит:

— Какие же мы с тобой дуры…

Ну, да. Именно они. А если еще вспомнить, что Варя вообще не собиралась влюбляться, никогда и ни в кого, то ситуация приобретает безвыходный характер. Как проще жить без любви, и как страшно без нее, потому что всё разом обесценивается и теряет смысл. Есть только я — начало и конец. И не Земля вертится вокруг Солнца, а всё существует вокруг и ради тебя. Только одиночество никто не отменял и желание получить толику ласки и одобрения. Человек не вечный двигатель, он не может насыщаться чувствами от себя и быть самодостаточным только за свой счет. Рано или поздно поломка происходит.

Всем нужна любовь, Варя. Всем.

— Ну и пускай дуры, зато нас любят!

Варя смотрит, хочет что-то сказать, но не произносит. Закусывает губу и делает вид, что снова читает журнал.

— Они сказали, что нам делать? Зачем мы тут?

— Нет.

— И тебе не интересно?

— Нет.

— Ты сдалась?

— Нет.

Всё ясно. Варька не хочет общаться. Я молча встаю с кровати и беру со стола контейнер с китайской лапшой. Она еще теплая и не такая противная. За счет большого содержания соуса и масла проскакивает в желудок быстро и насыщает. Я не знаю, чего мы ждем, что делать.

Головная боль после еды проходит. Попытки вспомнить бесполезны — все размыто Морганом. И мне становится страшно. Не знаю почему, но я волнуюсь за Рэя. Во мне волной встает тревога, что безотчётно начинаю в голове проматывать одну фразу: «Оставайся в Саббате, Рэй. Не надо». Не знаю почему, но понимаю, что это спасение — его спасение.

— Эй! Очнулась? — На пороге стоит «Тьма Египетская» — Мальте. Выглядит он, как в американских фильмах: футболка, джинсы, очки-авиаторы, белоснежная улыбка, легкая ленность в движениях. Даже жует жвачку, неприятно чавкая. — Пошлите. Нас ждут.

— Куда?

— Узнаете.

Мы переглядываемся и выходим под палящее солнце Аризоны. Все вокруг яркое, летнее, оранжево-желтое, что начинаю щуриться. Нас ждут два огромных серебристых пикапа.

Только сейчас я замечаю, что одета, как дома: джинсы, футболка, на которой засохли капли крови… Моей крови.

От этого становится не по себе. И я хватаюсь за руку Вари.

— Ты чего? — Тихо спрашивает сестра. Я шепчу ей в ухо, чтобы не услышал Мальте и другие парни из Альфа, которые ждут нас, чтобы отправиться в путь:

— У меня майка в крови… — Я показываю край футболки. — Я не помню, откуда она взялась!

Варя хмуро смотрит, но ничего не говорит. Мы вместе садимся на заднее сидение пикапа.

— Поехали? — Мальте довольно спрашивает, нажимая на педаль газа и улыбаясь во все свои тридцать два зуба. Машина трогается, оставляя за нами клубы оранжевой дорожной пыли.

Едем. Выезжаем на дорогу, за окном синее небо давит на пустынный пейзаж. Серо-зеленые кусты и жухлая трава, прожаренные солнцем небольшие деревья. Ломаная линия горизонта. Уныло, притом как в душе, так и за окном. Я замечаю, что второй пикап отстал от нас и уже не виден сзади. Мы одни на трассе. Мальте даже чуть сбавляет скорость и включает радио. Я смотрю на сестру, которая безразлично смотрит в окно. Наверное, предстоит долгая дорога.

Внезапно замечаю пробивающийся лишний звук через бормотание радио. Я оборачиваюсь и в ужасе застываю — нас догоняет мотоцикл. И чем ближе, тем хуже мне, потому что всё больше тает надежда, что это не Рэйнольд. Мальте замечает мотоциклиста и сбрасывает скорость. И вот мы останавливаемся. Оденкирк почти спрыгивает на ходу с еще не остановившегося байка, достает пистолет и целится в Мальте.

— Вылезай!

Я не узнаю любимого, таким Рэя вижу впервые — он не похож на человека, способного на ту нежность, которую может дарить. Какой-то незнакомец. Истинный Инквизитор…

Мальте вылезает, держа руки за головой, но не переставая довольно улыбаться.

— Ты знаешь, что я могу?

— Знаю. Но моя пуля быстрее. — Рычит Рэй, не глядя на меня и держа Мальте под прицелом. Оденкирк разъярен. Еле сдерживает себя. — Мелани, выходи!

Кидаю взгляд на Варю, она напугана не меньше моего.

— Всё будет хорошо. — Пытаюсь успокоить сестру и выхожу из машины. Серый асфальт, яркое солнце, прохладный ветер.

— Иди к мотоциклу. — Снова приказ Оденкирка, и я осторожно иду к брошенному байку с серебряной оптимистичной надписью «Триумф». Мотоцикл кинут достаточно далеко от машины. Кажется, Рэй решил меня похитить. Но мне не нравится, как скалится Мальте:

— Эй!Между прочим, тут еще одна Химера. — Кивает Томас на Варю. — Варвара, выходи.

Оденкирк, не отрываясь, смотрит на Мальте. Варька ленно выползает со своей стороны машины.

— Подними руки и подойди к нему. — Приказывает Оденкирк сестре.

— Зачем? Мне плевать — грохнешь ты его или нет.

— Я сказал, подняла руки и подошла к нему! — Рявкает на нее Оденкирк. И Варя нехотя приближается к Мальте, косясь в мою сторону. Улыбка Томаса внезапно становится шире.

— Дурак ты, Оденкирк!

И в следующее мгновение, он схватывает Варю и вытаскивает из пояса огромный нож с зазубринами, который моментально подносится к животу сестры.

— Отпусти ее! — Визжу я, подходя к ним. Варя мертвенно-бледная, вцепилась в Мальте и не двигается.

— Стой на месте! — Орет на меня Оденкирк, после чего оборачивается к мужчине. — Отпусти девушку. Иначе, я в тебя пулю пущу!

Но Томас обращается не к Рэю, а к Варе, сильнее прижимая нож к ее животу, готовый в одно движение распороть ее:

— Сломай Оденкирку шею. Я знаю, ты можешь.

— Варя! — Кричу я на сестру, в ужасе осознавая приказ Мальте. Но ведь она не сделает этого? Правда? Но Варя смотрит на меня взглядом полного боли и страха, и я понимаю всё именно в тот момент, когда слышу хруст сломанной шеи Оденкирка.

Любимый моментально падает на дорогу, а Мальте отпускает Варьку, которая опускается на землю возле машины, схватившись за голову.

— Рэй? Нет. Нет! — Я кидаюсь к любимому, но меня отбрасывает энергозарядом Мальте на несколько метров от него.

— Не подходи к нему. Я знаю твой дар!

Я снова вскакиваю и кидаюсь к Рэю. И снова меня отшвыривает назад, но теперь еще звучит заклинание и меня прибивает к дороге. Я плачу, визжу, брыкаюсь, пытаюсь выбраться, но меня держит, а перед глазами он: лежит на дороге и не двигается. Зову его, кричу. Но кисть странно вывернута. Куртка в пыли, чуть ерошит его темно-русые волосы ветер, голова повернута так, что не вижу лица. Я не вижу глаз цвета грозы. Не откликается.

Самое страшное сейчас — мое сердце. Оно еще предательски бьется через адскую боль и мысль, что потеряла того, ради кого дышала и терпела испытания.

Рэй мертв.

Рэйнольд Оденкирк убит моей сестрой.

Ему свернуло шею, как курам.

— Ты обещал мне… обещал…

Я не помню, что обещал Рэй, но что-то было, и это важно! Он обязан жить. Обязан выполнить. Нечестно. Я же жива! Почему он лежит и не двигается? Почему он умер, а я осталась?

ПОЧЕМУ?

— Пожалуйста, Рэй… вставай… Рэй…

Не слышит. Не двигается. Все также неудобно вывернута его рука.

Машина подъезжает. Звук шуршащий, легкий скрип тормозов — второй наш пикап. Из него вылезают те малознакомые парни из Альфа. Все плывет перед глазами от слез, дышать трудно. Я уже не двигаюсь, не кричу, не вырываюсь, просто лежу под заклинанием в надежде, что мое сердце не выдержит и остановится. Только шепчу имя.

Они подбирают его тело и кидают в пикап. Я взвываю, когда слышу, как тело глухо ударяется о дно кузова, как какой-то мешок.

Нельзя так. Это же Рэй!

Меня поднимают за грудки с земли и почти так же кидают, как Рэя, но в салон к Мальте. Все, что могу — это стонать и плакать. Рядом со мной сидит Варя, подтянув колени к груди. Кажется, плачет. Но мне плевать… Мы едем. Долго. Не останавливаясь. Надеюсь, в ад.

Я все еще пытаюсь понять случившееся, перед глазами все еще стоит картинка: Рэй, лежащий на дороге, в пыли, волосы раздуваемые ветром и кисть… Эта проклятая неестественно вывернутая кисть! Неудобно же лежать в таком положении! Господи, о чем я думаю? Мертвецам же все равно. Значит, Рэй мертв.

Значит, всё?

Не может быть…

Но ты же сама всё видела! Рэй мертв. Гроза прошла. А солнце потухло.

Как так может быть?

Но мне надо лишь коснуться его тела. Коснуться своего любимого, и я вылечу. Я воскрешу его!

Машина тормозит, и я поддаюсь вперед, не успев сгруппироваться, стукнувшись лбом о подголовник переднего сидения.

— Приехали. Вылезай, Анна, тебя ждут.

Я не понимаю, не осознаю, лишь когда дверь открывается, и меня снова вытаскивают, как куклу из машины. Слышу голос Вари, но не понимаю, о чем она говорит, и что ей отвечают. Ведут куда-то. С удивлением понимаю, что уже на улице ночь. Мы входим в странное здание с квадратными фабричными окнами, идем по коридору с кабинетами и холодным электрическим светом. Гулко. Пусто. Звенит эхо наших шагов.

Мы спускаемся по лестницам, где пару раз падаю, запутавшись в своих ногах, но меня кто-то все так же бесцеремонно поднимает и, не останавливаясь ни на секунду, тащит вниз по ступеням.

Дверь. Железная. Как в больницах — холодная с окошками и ручками-перекладинами. Наверное, за ней сам Дьявол.

Мы входим в зал. Холодно до дрожи. Стоят железные столы. Четыре штуки. На трех лежит что-то накрытое белыми простынями, на последнем моя смерть — Рэй. Они его положили с краю. Все так же недвижим. Теперь становится плохо по-настоящему, потому что он действительно мертв — я это вижу по цвету лица и лиловым губам.

— Ну что, Атанасия. Я же говорил, что все предопределено. Жаль, что вы не помните наш разговор.

Голос Моргана вскрывает, как скальпель, звенящую тишину. Только тишину чего: моей души или этого помещения? Он подходит ко мне и пристально смотрит. Не знаю, что он хочет увидеть на моем лице, когда я не чувствую себя. Какое-то безумие! Точно. Я под конец сошла с ума. Вот сейчас придет врач и мне вколет успокоительное…

А может, я все еще в коме? Может, все еще не очнулась после стройки? И все это сон? Всё сон. Даже Рэй — моя самая любимая галлюцинация. Да… Наверное, так. Таких как Рэй не существует. Невозможно просто. Слишком был идеален, слишком прекрасен, слишком был мой…

— Анна, вы меня слушаете?

— Да…

— Перед вами три тела. Ваша задача оживить их. А потом мы дадим вам оживить вашего возлюбленного. Идет?

Я смотрю в зеленые кошачьи глаза Моргана, пытаясь понять сказанное им. Но Темный не дает времени на размышления.

— Дэррил, помоги нашей даме.

Я чувствую, как ко мне кто-то подходит. И берет за руку. Я поворачиваюсь и вижу того парня с вечеринки.

— Essentia omnium…

Он подмигивает мне в ответ. После чего ведет к первому столу, тихо бормоча:

— Я же говорил, что мы еще встретимся.

— Дэррил? — Кажется, так его зовут.

Он кивает в ответ. После чего сдергивает простыню, и я отшатываюсь. Предо мной лежит существо, точнее то, что осталось от человека: темно-бурое, скрюченное, видны мышцы, кости, обугленная кожа.

— Что это? — Удивительно, но шок от потери любимого не дает мне закричать от ужаса или брезгливо поморщиться. Я могу лишь пялиться на останки человека. Дэррил отвечает мне безразличным, немного тягучим голосом:

— Это женщина, ведьма. Мы смогли восстановить ее только такой. На большее мы не способны.

— И вы хотите, чтобы я ее оживила?

Но вместо Дэррила звучит снова голос Моргана:

— Атанасия, вы смогли с Ивановым, сделаете и с ней. Тем более, когда ваши ставки столь высоки. Вы уже потеряли любимого. Не думаю, что вам захочется терять других. Попробуйте, и если получится, то мы вам дадим оживить Оденкирка.

Я цепляюсь за последнюю фразу, наконец-то осознав, что говорил Морган. Вот оно что!

— Хорошо. Я сделаю это. Но вы должны мне пообещать, что отдадите мне Рэя.

— Конечно. Мы обещаем.

— Даже если не получится? — Морган удивленно выгибает бровь. — Отдайте мне тело, даже если не получится…

— Нет. — Рубит словом, как ножом. Он знает, что Рэя я смогу оживить в отличие от этого сожженного человека. — На это мы не пойдем. Не сможете воскресить — не получите тело Оденкирка. Понятно? Приступайте!

Черт. Выбора не остается. Подхожу к обугленному куску мяса. Касаюсь засушенной шершавой конечности — то, что когда-то было рукой. Неприятно. Но начинаю воздействие. Мой дар не хочет работать, но заставляю. Такое ощущение, что будто пробуксовываю на машине в грязи. Но все-таки моя магия просыпается и начинает работать. Дар сопротивляется. Противно работать с трупом. Холодно. Могильно. Как будто камень пытаюсь отогреть. Но все-таки медленно, но верно магия работает. Кевин в тот раз с Ивановым подтолкнул мой дар на новую ступень, показал свои возможности, и теперь мы с ним на более высоком уровне. С развитием способностей — это как лезть через узкую трубу: трудно, тяжело, пыхтишь, стараешься, но стоит кому-то подтолкнуть тебя, и ты быстрее проходишь ее и чувствуешь свободу. Вот и пролезла, вот и долгожданная свобода Инициированного. Но я не рада. Уж лучше быть нулевой, чем пройти через всё то, что сделали для меня Химеры, которые создали для меня целый учебный полигон в реальных условиях, когда жизни любимых людей ценятся лишь за мои способности. Я ненавижу свой дар.

Пока размышляю над ужасами и иронией судьбы, чувствую, как восстанавливаются клетки, за ними соединения, органы, мышцы, как «оживает» запекшаяся кровь, разжижаясь в восстановленных клетках, вижу, как восстанавливаются кости и ткани. Телу нужна вода, поэтому моя магия берет воду ото всюду: из воздуха, из меня, из людей, из предметов. Хочется пить. Притом не только мне. Слышится приказ Моргана о том, чтобы срочно несли воды и много. Темный понимает, почему стало так жарко и мучает всех жажда. А под моими пальцами уже восстанавливаются нейроны мозга ведьмы. Появляется розовая кожа, волосы начинают расти с ресницами и бровями. Она красивая. Нагая, изящная, с темными волосами и пухлыми губами. Дар уже льется свободнее, чувствуя, что все меньше и меньше работы. И вот он заканчивается.

— Всё.

Я понимаю, что снова создала идеальный труп здоровой женщины. Ее кожа даже теплая еще. Будто спит.

Дэррил подходит и кладет руку женщине на сердце, посылая заряд электричества. На второй удар женщина с вскриком вздыхает. Ожила. Мы смотрим на нее, как на нечто невиданное. Девушка открывает глаза, и я в ужасе отшатываюсь — в глазах нет души. Пустая.

Морган приказывает людям одеть девушку. Та с удивлением осматривается вокруг, ежась от холода. На ее плечи ложится клетчатое одеяло.

— Пойдёмте, Валенсия. Добро пожаловать к нам!

Но девушка молчит, лишь озирается, пытаясь понять, где она. Все улыбаются ей, помогают слезть со стола и под общий гам доброжелательности и любезности уводят из комнаты.

— Кто это? — Обращаюсь я к Дэррилу, который смотрит, прищурившись, на покидающую нас воскрешенную.

— Валенсия. Ведьма Черной Скалы. Умерла в десятом веке.

— Но как тело сохранилось?

— Я же говорю, как смогли, так восстановили. — Он оборачивается и улыбается по-доброму, как делают это детям, смотря исподлобья через падающую на глаза челку. — Но им не стать такими, как мы, так, Мелани?

Я не понимаю о чем он. Снова, как тогда проскальзывает мысль, что Дэррил похож на «просветленного» сумасшедшего, знающего кратчайший путь к нирване и нашедшего простой смысл нашей никчёмной жизни. Парень смотрит на меня и внезапно взгляд становится нежным, братским, что невольно сама криво начинаю улыбаться в ответ.

— Потрясающе.

— Что?

— Он так тебя любит.

— Кто?

Но внезапно звенит голос Моргана и слышатся его аплодисменты:

— Браво, Атанасия! Браво! Выше всяких похвал! Тогда остальные для вас будут проще простого. Приступайте к следующему.

«Следующий» был мужчина. Его тело было не так попорчено временем. Сине-зеленый, но еще не начавший разлагаться, труп.

— Тоже восстановили?

Дэррил кивает и ободряюще кладет руки на плечи. От этого становится на душе легко, будто Рэй рядом и именно он обнимает меня, что невольно кидаю взгляд на тело любимого. После чего остервенело, сжав крепко челюсти, посылаю дар. И снова магия начинает чудотворно возрождать мужчину. И уже через пару минут, предо мной лежит молодой человек. И снова Дэррил парой ударов электрических зарядов возвращает его к жизни. И снова в красивых глазах воскрешенного пустота. Морган со своими людьми так же приветственно окружают его заботой и уводят из помещения. Мужчина недоверчиво озирается.

— Он тоже давно умер? — Шепчу я Дэррилу, который по-братски держит меня в объятиях, иногда отводя в сторону, чтобы не мешалась под ногами у Альфа.

— Тоже.

— А почему тело лучше выглядит?

— Я его нашел в могиле полуистлевшим. Валенсию собирали по крупицам из праха.

— Ты нашел? — Дэррил кивает. — Он тоже давно умер?

— Они все Древние. Они видели Раскол Инициированного мира и восход Старейшин.

— Но у них нет души…

— А кто же им даст? Они все умерли. Их души давно в Раю, или в Аду, а может уже реинкарнировали. Но какая разница? У нас полно бездушных Химер. Ничего, живут, колдуют. — Морган довольно потирает руки и приглашает к последнему телу. — Чем дольше мертв — тем меньше шансов вернуться душе, моя Атанасия, так что в ваших интересах закончить быстрее.

Сдернув последнюю белую простыню, вижу мальчика лет тринадцати. По сравнению с предыдущим телом, он выглядел хуже. Но не настолько сильно истлевший или сожжённый, как Валенсия.

— Ребенок?

— Он себя таким не считал. — Ответил Морган с довольным видом, стоящий возле нас. Я касаюсь, уже начавшего разлагаться трупа, ощутив холод и некую шершавость руки мертвеца. Начинаю возрождать его. Ткани образовываются, восстанавливаются, сращиваются. Слышен легкий неприятный шорох, будто насекомые шелестят своими крыльями — это кости восстанавливаются с органами, пропитываясь и насыщаясь кровью и другими жидкостями организма. Противно. После приказа Моргана парни из Альфа принесли кучу пластмассовых канистр с водой, которые уже достаточно опустели из-за моего дара и воскрешений.

Мне показалось, или мальчишка быстрее всех восстановился? Возможно, потому что он маленький. Так или иначе, передо мной лежал паренек с соломенными волосами и легкими веснушками на носу. Дэррил подошел и с первого удара запустил его сердце. Паренек вскрикнул и распахнул свои синие бездушные глаза, после чего, увидев нас, испугался. Оглядевшись по сторонам, он резво соскочил со стола и попятился к стенке, издавая жалобное скуление.

Морган тут же начал его увещевать:

— Спокойно! Мы ничего тебе не сделаем. Мы хотим лишь добра тебе.

Мальчишка не верил, все также вжимался в стенку, готовый то ли закричать, то ли расплакаться.

— Инстинкт самосохранения — самый сильный. — Пробормотал Дэррил. А я кинула взгляд на Рэя, почувствовав, как больно стало в груди.

— Неужели он станет бездушным? — Прошелестела в ужасе я, разглядывая мертвый цвет лица. Ужасно. Неестественно. Я помню, как стучало его сердце, а его руки были самыми нежными и горячими.

— Всё будет хорошо. — Шепчет Дэррил, и я вздрагиваю. То же самое шептал Рэй когда-то…

Поймав мой удивленный взгляд, парень продолжает, не обращая внимания на крик брыкающегося мальчика, которого уже тащат куда-то:

— Он рядом с тобой стоит. Разве ты не чувствуешь?

Чувствую ли я душу Рэя?

На мгновение задумываюсь, внезапно ощутив, как легкий ветерок проносится по щеке.

Да…

Чувствую! Но не вижу. Не многим колдунам дана такая способность, а уж тем более такой бесталанной на магию, как я. А Дэррил видит его! И ему передается любовь Рэя ко мне, вот почему он так опекает тут! И те восхищенные слова «он любит тебя» — это о Рэйнольде. Наверное, что-то отразилось на мое лице, что Дэррил решил приободрить меня:

— Мы его вернем… Я его верну…

Но резкий хлопок упавшего железного стула заставил нас вздрогнуть от неожиданности и замолкнуть — это брыкающийся мальчик попытался вывернуться в руках Альфа, а те случайно задели стул. Морган, подняв руки, кричал им вслед: «Без магии к нему. Умоляю, только без магии».

Как только мужчины с ребенком ушли, Джеймс обернулся к нам.

— Пора перейти к нашей сделке, Анна?

Я молчу и хмуро сверлю Темного взглядом.

— Вы не рады? Сейчас вы оживите своего Инквизитора.

— Я вам не верю. — Я храбрюсь и пытаюсь придать больше решимости голосу. — Что вы с ним сделаете после?

Он довольно смеется, пряча руки в карманы брюк.

— Я могу с ним сделать всё, что захочу. Но у вас выбора нет. Он мертв. Если вам не удастся воскресить его, я сожгу тело. Оно мне без надобности. Ну, так что? Мне сжечь его?

— Нет! Не надо! Я воскрешу его. — А сама в ужасе думаю, что будет после. Какой будет Рэй? Неужели его глаза будут такими же пустыми, как до этого у воскрешенных? Страх уже стал неотъемлемой частью меня. Он давит на сердце и путает мысли. Я подхожу к любимому, не в силах сдержать слез. Кожаная мотоциклетная куртка, красивые руки, но не изящные, как у музыкантов. Беру в свои ладони, чувствуя холод дорогих мне пальцев… Из-за мертвой бледности волосы Рэя кажутся почти черными, а ресницы еще длиннее. Красив. Но мертв. Губы лиловые, сомкнуты. Неужели они шептали мне все нежности? Я смотрю на шею. Там, где кадык виднеется кровоподтёк и пробивающаяся щетина. Как всегда небритый! Рэй считает это сексуальным. Это действительно так: легкая небритость ему идет больше, чем когда он гладко выбрит. Когда-то я целовала его в шею, даже помню его мускусный запах кожи смешанный с ароматом одеколона. А сейчас я смотрю на него и в ужасе осознаю, что передо мной не Рэй — это просто пустая оболочка, чернота окон дома, где уже никого нет.

От тела человека, которого любила, исходит тишина вечности. Хочется плакать. Но не касаться. Потому что чувствуешь холод, там, где когда-то было нежное тепло. Но я не одергиваю руку, продолжаю держать остывшие твердые пальцы.

— Морган, скажите мне, что вы ничего плохого не сделаете ему, когда я воскрешу. Не обещайте, просто скажите…

Наверное, Темный понял, что творится со мной. И впервые слышу человечность в его голосе, которой хочется верить.

— Анна, я обещаю, что как только он воскреснет, мы его отправим в Саббат. Такое обещание сойдет?

— Да…

И я начинаю воздействовать. Мой дар, подгоняемый тоской и любовью, похож на несущийся реактивный самолет: он проносится по венам и сосудам Оденкирка, разогревая тело и кровь, запуская клетки и нейроны. Мне кажется, я даже слышу, как снова сращиваются кости, встают на место шейные позвонки. Его пальцы теплеют, а лиловые губы снова становятся розовыми, мертвая бледность уходит, уступая здоровому цвету лица. Кажется, что Рэй спит.

Мой дар резко вспыхивает в каждой клетке его тела и тухнет. Всё. Организм готов к запуску. Дэррил подходит и как-то странно кладет руку. Я сначала не понимаю, в чем причина, пока не замечаю знакомые радужные отблески под его пальцами, перед тем, как ударить зарядом в сердце Рэя. Вместе с током они моментально разлетаются и впитываются в тело. «Essentia omnium», — проносится в моей голове. Я поднимаю глаза и встречаюсь с хитрым взглядом Дэррила, подтверждающим мою догадку. А затем удар зарядом, что тело Рэя аж подпрыгивает на столе. Нет. Не получилось. Дэррил снова посылает заряд в сердце Оденкирка. И через секунду, я слышу шумный благословенный вдох Рэя.

Он открывает глаза, находит меня и смотрит испуганно и удивленно. А я начинаю плакать от облегчения — я вижу душу в цвете грозы. Мой Рэй…

Я Е Г О В Е Р Н У Л А.

— Мел…

Я с воем раненного зверя кидаюсь, чтобы обнять его. Целую хаотично любимые черты, смеясь от радости, как маленькая, и постоянно всхлипывая от слез. Живой, теплый, родной.

— Ты тут! Слава Богу! Ты вернулся. Ты тут!

Он стискивает меня в объятиях, прижимая к своей груди, где теперь грохочет жизнью его сердце. Плачу навзрыд: весь пережитый ужас, что я его потеряла, что смогла жить без него, выливается в рыдания.

— Глупая, думала, я так просто уйду? Оставлю тебя? Вот еще!

Он шепчет горячо на ухо, а мое сердце готово взорваться от радости. Рэй приподнимается и садится, свесив ноги со стола, и тут же замирает. Теперь все его внимание приковано к Моргану.

— Рэйнольд Оденкирк? Рад видеть вас живым и невредимым. К сожалению, у нас не было возможности познакомиться. Жаль, что это происходит именно так. Разрешите представиться, Джеймс Морган, Темный вашей возлюбленной.

Рэй даже не шелохнется, словно превратившись в статую, что я невольно касаюсь его руки; в ответ он сжимает мою кисть и притягивает к себе, чуть заводя в сторону, словно, если Морган начнет атаковать, то успеет прикрыть меня собой.

— Приятно смотреть, как люди любят друг друга. Жаль только, что Анна вам не предназначена, мистер Оденкирк. Вот она — драма жизни. — И снова Рэй молчит и сверлит Моргана ненавидящим яростным взглядом. — Дэррил, уведи Анну.

— Нет! Я не пойду!

— Она никуда не пойдет. — Рычит Рэй, вторя за мной, и еще больше заводя за спину. — Я слышал, как вы обращались с ней.

Морган расплывается в улыбке и разводит руками.

— Вот поэтому вы здесь! Вот поэтому не она лежала на столе, а вы!

— Это все подстроено, так? — Рэй соскакивает со стола, и уже полностью собой закрывает меня. — Я слышал про вашего Кукольника с Психологом. Их работа? Да? Думаю, Сенат заинтересуются этими личностями!

Я кидаю взгляд на Дэррила, тот стоит и смотрит на кончики своих кроссовок с таким выражением лица, будто он глубоко в раздумьях и не замечает, что происходит.

— Да. Их. — Морган отвечает, незначительно пожав плечами. — Нам нужно было воскресить людей, и благодаря вам, — простите, вашему трупу, — Анна это сделала.

Рэй озадаченно начинает коситься на свою руку, держа ладонь раскрытой. Морган довольно наблюдает за этим:

— Магия… Ваша магия не работает, мистер Оденкирк. Вы были мертвы более пяти часов. Для восстановления требуется время. Анна, отойди от него, приказ Темного!

Слова Главного вспыхивают в крови и жгут каленым железом изнутри: нужно отойти от Рэя! Но я не могу.

— Приказ Темного. Отойди от Оденкирка. — И вдруг в руке Темного вспыхивает вязь заклинания, тут же преобразовавшись в шар, и Морган кидает его. Тут же оглушает взрыв.

— Отойди от Оденкирка! — Рев в крови дерет, лишая самообладания, и я делаю пару шагов назад под давлением приказа. Пока прихожу в себя, с диким звоном в ушах от взрыва, Морган кидает еще заклинания. Хоть Рэй пытается защититься от него, резко дернув на себя железный стол и толкнув в Темного, одно из чар задевает любимого и Оденкирк падает, схватившись за живот.

— Рэй!

Но меня хватает Дэррил и не пускает к нему, заломив руки за спину. Тут же врываются в зал Альфа и, взяв под руки Рэя, уводят его, при этом попутно воздействуя на него, чтобы не сопротивлялся.

Я пытаюсь вырваться из хватки Дэррила, но он держит крепко и не пускает.

— Оставь его. Ты сделаешь ему только хуже. Оставь! — Парень шипит мне в ухо. — Он еще вернется к тебе.

— Ты обещал мне! Обещал! — Реву я на Моргана, не слушая шепот Дэррила.

— Я обещал, что мы его вернем в Саббат. И я это обещание сдержу. Такер, забери Анну. — Морган обращается к Митчеллу через зов Темного, и через минуту входит Суккуб, одетый, как всегда, с иголочки в приталенный костюм. Он берет меня за руку и начинает воздействовать своим даром. Я чувствую похотливое желание впиться в губы Митчелла поцелуем.

— Пойдем со мной. — Митчел говорит тихо, вкрадчиво, соблазнительно, посылая дрожь по моему телу. В этот момент я готова за ним хоть на край света, лишь бы смотрел в глаза и дал коснуться его губ. Интересно, какой вкус поцелуев у Такера? Он нежен, неистов? Или требователен в ласках? Пока я одно сплошное похотливое желание, Митчел выводит меня за руку из помещения. В моей голове возникает тысяча вариантов событий с ним, а где-то на задворках сознания бьется мысль, что меня отвлекают от Рэя, что должна сопротивляться и искать любимого. Но Суккуб увеличивает воздействие, и мое сопротивление уходит вместе со здравым смыслом. Но прежде чем выйти из зала, кидаю взгляд на Дэррила, одиноко стоящего там — он грустно улыбается мне вслед и смотрит исподлобья сквозь длинную челку.

Не святые

Деревянная дверь закрылась с резким хлопком, возвестив, что пришел Кевин с едой.

— Вот. Это единственное, что я нашел в час ночи. — Он кладет на стол пару пачек чипсов, шоколадные батончики и, добытые где-то, в бумажном пакете горячие блинчики. Варька сидит возле окна в углу, поджав колени к груди, и хмуро смотрит на мерцающую неоновыми огнями вывеску «Мотель у Шона». Я сижу на кровати, почти в таком же положении, нервно кусаю ногти. Молчим. Сказать, что я недовольна поступком сестры — мало, я взбешена. Мне впервые непонятны мотивы. Зачем она убила Рэя? Почему? Та, которая никогда не сдавалась, всегда отстаивала свое мнение, сегодня с легкостью послушалась Мальте, спасовав перед его угрозой. Я постоянно прокручиваю момент, когда Томас схватил ее и приставил нож к животу. Ведь к животу, не к горлу же! Я бы спасла сестру, а Рэй убил бы Мальте. И тогда мы бы сбежали…

А теперь меня бьет озноб, но не от холода, а от нервов.

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО СДЕЛАЛИ С РЭЕМ.

Где он? Выйти из номера нам не дают охранники, которые сидят в машине напротив входа в наш номер. Я ничего не знаю. Лишь Кевин под вечер пришел такой же, как и мы — бледный и мрачный. Окинув комнату взглядом, сказал, что сходит за едой. Охранники его пустили, когда он пошел с кем-то из Альфа, будто под конвоем.

Кевин кидает мне пачку чипсов, я отодвигаю ее.

— Не хочу, спасибо…

— Поешь. — Кевин протягивает шоколадный батончик — мотаю головой.

— Нет. Я вообще не хочу есть.

Варя встает из кресла, с гордо поднятой головой берет пакет с оладьями, возвращается на место и, снова уставившись на вывеску, начинает есть. Я и Кевин смотрим на это показательное выступление, после чего озадаченно переглядываемся.

Кевин присаживается ко мне на кровать. Сидит, словно старик: сгорбившись, придавленный невидимым грузом — и трет устало глаза.

— Ты видел Рэя? — Я задаю главный вопрос, не скрывая дрожи в голосе. Кевин кивает — я замираю в ожидании.

— Видел… Я… — Его голос ломается, не закончив предложение. Всхлипывает.

— Что? Что они сделали? — Господи! Я уже не знаю, чего хочу! Боюсь услышать правду: страшные слова, что он мертв или что его пытали.

— Они стерли ему память…

Его голос шелестит в абсолютной тишине, будто мир умер, оставив только эти слова.

— Как стерли?

— Морган стер память ему о тебе. Рэйнольд Оденкирк теперь не помнит Мелани Гриффит.

Я слышу смешок со стороны Вари. Я смотрю и вижу, как сестра безумно невесело смеется.

— Он не помнит меня? — Я еще не знаю, как отнестись к этой новости. Радоваться, что Рэй не мертв, или плакать, что не помнит меня…

— Да…

Мое сердце болезненно сжимается. Дышать трудно. Я пытаюсь найти положительные стороны, хоть что-то хорошее:

— Ну, может, это к лучшему? По крайней мере, он не будет лезть на рожон. Будет в безопасности… Альфа теперь не угрожают ему…

Мой обрывочный бред похож на самовнушение. Но не чувствую облегчения. Теперь я одна.

— Морган отправил его в Саббат?

— Да…

А может все-таки хорошо, что Рэй теперь не помнит меня? Начнет жизнь заново. Обзаведется девушкой, потом семьей. Я же ничего не могу дать взамен. Пускай Рэй не помнит… Пускай… Я его помню. А это много! У меня остались воспоминания о нем…

— Только… — Кевин продолжает тоном, каким сообщают новость о покойнике. — Аня, теперь он не просто не помнит тебя… Он… Морган меня заставил. Я уже давно помогаю Альфа в этом деле…

— Кевин! Говори же!

— Они поменяли ему знак на Химерский.

— Что? — Меня словно холодной водой облили. — Что они сделали с ним?

— Рэйнольд Оденкирк теперь Химера.

На ум сразу приходит куча обрывков разговоров, фактов и слухов… Рэйнольд-перевертыш.

— Обращенные ведь долго не живут… Им отключают всё хорошее… Ведь так? — Я начинаю паниковать, шумно задыхаясь от понимания услышанного. Воздуха не хватает.

— Мел! Успокойся! — Кевин хватает мое лицо и смотрит в глаза, чеканя каждое слово. — Я был и на других обращениях. Морган делает не как в Сенате. У него другая цель. Его обращенные человечны. Слышишь? Человечны.

— Что ты хочешь сказать этим?

— С твоим Оденкирком всё будет в порядке. Вот что он хочет сказать! — Варин голос звучит громко и со злостью. Она поднимается с кресла и подходит к нам, но не смотрит на Кевина, лишь на меня: — Радуйся. Он остался жив. И судя по раскладу, его исход самый лучший.

Я ненавижу сейчас Варю. Она камень — ни капли сочувствия, лишь жестокость и злоба. Она кидает мимолетный взгляд на Кевина, который смотрит на возлюбленную и будто не узнает.

— Ты курил? От тебя пахнет. Весь номер провонял, что тошно. Пойду на улице подышу. — Она резко разворачивается и выходит, громко хлопнув дверью. Мы в шоке смотрим ей в след. Что это было?

Кевин поднимается и хочет пойти за ней.

— Нет! Не ходи! Оставь ее.

Он недоуменно смотрит на меня, а я жму плечами:

— Она просто так переживает. Ведь ты же знаешь, ее реакция всегда другая. Боится показаться человечной!

Я инстинктивно защищаю Варю, но сама понимаю, что всё ложь. Когда сестре больно, она порой намеренно делает больно: это чувствуется в ее движениях, голосе, тоне. Она в такие моменты — вызов обществу. Сейчас она говорила, что думала. Она ранила и обижала своей правдой. И это больше всего убивало меня! Жестокость чистая и неприкрытая. И, кажется, Кевин тоже это почувствовал.

— Она изменилась. — Кевин смотрит на меня и его прорывает: — Я ее не узнаю. Она охладела ко мне, не подпускает.

— Может она специально? — Но вижу страх и обреченность в медовых глазах Ганна. — Неужели, ты думаешь, она разлюбила?

— Я не знаю… Ничего не понимаю! Всё как-то резко изменилось. Даже привычки. Бросила курить, стала апатичной, вечно злая. Раньше волновалась из-за меня, теперь даже не спрашивает, где был, с кем, иногда ловлю себя на мысли, что, может, у нее кто-то другой. Но нет. Постоянно сидит на кухне, уставится в одну точку и о чем-то думает. Я ей больше не нужен…

Мне кажется, Кевин готов расплакаться, по крайней мере, его последняя фраза сказана как-то сипло и сдавленно. Он прячет взгляд и ерошит свои волосы. Я ничего не могу сказать в утешение. Варя и вправду стала чужой. Тоже чувствую это. Я не узнаю свою сестру.

— Я не знаю, что творится с Варей. Но могу сказать одно, ее поведению всегда есть причина. Она никогда так просто ничего делает. И я не думаю, что она тебя разлюбила…

Кевин смотрит выжидающе, а в глазах мука. Так смотрят, когда мир переворачивается из-за предательства любимого. Так когда-то я смотрела, думая, что Оденкирк меня обманывал.

— Варя, однолюб, поверь. Она не может так просто отказаться от человека. Ее чувства — раз и навсегда. Ты пытался с ней поговорить?

— Да. — Голос Кевина хриплый, что невольно у самой щекочет в горле и хочется откашляться. — Она ничего не сказала, лишь язвила и насмехалась надо мной.

— Ты знаешь, что это она сегодня убила Рэя? — Я вижу, как удивление разбавляет его подавленное настроение. — Мальте приставил к ней нож и приказал убить. Не понимаю, почему она даже не попыталась защититься, будто реально была напугана! Раньше бы она в атаку пошла голыми руками, а там сдалась сразу же. Может, Морган ей что-то сделал?

Я в ужасе думаю, что могли Химеры под управлением маньяка Моргана сотворить с Варей. Неужели пытали? Угрожали? Или шантажировали? Почему она так изменилась?

— Не знаю… Может и сделали. Но она никогда не скажет.

Кевин устало трет глаза и садится на кровать.

— Мел…

— А?

— Позови ее. Скажи, чтобы шла спать.

— А ты? — Я удивленно рассматриваю номер. В принципе, мы с легкостью все трое уместимся на кровати. Будет тесно, но никто не будет в обиде.

— Я лягу на полу.

— Вот еще!

— Прекрати. Да и Варя будет против, чтобы спать рядом со мной. От меня весь номер провонял сигаретным дымом.

— Чушь! Я ничего не чувствую! Наверняка, придумала.

— Я и вправду курил, когда шел за едой…

Кевин снимает пиджак, оборачивает вокруг Варькиной кофты и ложится на эту импровизированную подушку. Я обескураженно смотрю на эту дикость. Кевин из Саббата и Кевин, который лежит на полу, словно два разных человека. Какая пропасть! Какое изменение!

— На! Возьми. Хотя бы укройся, а то еще заболеешь. — Я протягиваю ему плед, который лежал тут с нашего прихода. Ганн забирает и накрывается им. Выглядит он, как бездомный, что даже сердце сжимается от жалости. Неужели сердце Вари даже не екнет от такой картины? Разворачиваюсь и иду за сестрой. Действительно поздно. Вряд ли я усну, потому что все еще помню мертвого Рэя, да и мысли не дадут, а вот Варе не помешало бы. Может, станет мягче и спокойней, да и цвет лица у нее какой-то болезненный.

Не знаю как, но я все-таки уснула, точнее, провалилась в небытие. Возможно, это была даже кома, из которой вышла на утро. Мой организм, как и психика, были сильно измождены, поэтому я выключилась, хотя думала, что не смогу. Открыв глаза, не сразу поняла, где нахожусь: яркий солнечный свет пробивался сквозь шторы, бежевые стены номера казались теперь цветом песка. Тепло. По-летнему. Запах Вари сохранился на подушке, к нему примешивался чужой запах мотеля.

Сев, увидела сестру, снова сидящую в кресле и смотрящую в окно, будто на неизменном посту: вдруг кто умыкнет неоновую вывеску?

Кевина в комнате не было.

— Доброе утро…

Но Варя молчит, еще больше отвернувшись к окну, и тут я замечаю слезы на ее щеках. Плачет.

— Варя? Что случилось?

Она кидает мне что-то на кровать; предмет с металлическим звяканьем падает на зеленное покрывало, и я понимаю, что это ключи от нашей квартиры. Связка Кевина? Да, она самая: брелок с Микки Маусом — у него такой был. Я снова смотрю на сестру, она молчит и смотрит в окно.

Беру ключи в руки — теплые, нагретые ладонью Вари.

— Где Кевин?

— Он ушел… — Варя говорит хриплым сдавленным голосом.

— Как ушел? Он вернется? — Но сестра лишь ухмыляется. В мою душу закрадывается страх. Я словно снова слышу Кевина: «Я ей больше не нужен». — Что случилось?

— Пока ты спала, мы успели поругаться. Я психанула и ушла завтракать. А когда вернулась, его уже не было. Остались лишь ключи…

Я слушаю, забыв, что нужно дышать. Но у меня в голове не вяжется! Кевин никогда не бросил бы Варю. Или бросил бы? Вчера он был в ужасном состоянии… Как и Варя. Они оба изменились. Возможно, Кевин сдался.

— Но как он могу уйти? За нами следят! Плюс еще он подписал договор с Альфа!

Варя жмет плечами.

— Поверь, Кевин не такой простой, как ты думаешь. — Я удивленно смотрю на Варю, и она продолжает: — Однажды я попыталась сбежать от Марго, меня потом чуть с ума не свел ее зов. Так вот, знаешь, кто мне помог? Кевин. Он знал заклинание, при котором глушится зов Главного. Я думаю, что Кевин знает много всяких фишек, с помощью которых, он может обойти договор…

— А как же охранники у двери?

Варя хмыкает.

— Одного я утащила собой, когда завтракать пошла. Второй исчез. Первый, как пришел, сразу же связался с Альфа. А потом мне сказали, что Ганн сбежал.

Я удивленно смотрю на дверь. Да ладно! Бред какой-то.

— И ты поверила?

Варя поворачивается, и я вижу по ее глазам — поверила.

— Аня, мы с ним не раз говорили о том, как выйти из-под контроля Химер. Из нас троих, ему проще всех было. И я думаю, что ему просто все надоело. Не удивлена…

Я не выдерживаю и взрываюсь на сестру, выплёскивая свой гнев и обиду за Кевина в ядовитые слова:

— Ты бы еще больше его отталкивала! Я видела, как ты с ним обращалась! Он бедный, не знал, что думать, считал, что у тебя кто-то появился, что ты его разлюбила! А ведь он тебя любил! Слышишь? Любил! Он ради тебя готов был на всё!

Замолкаю, внезапно почувствовав, как Варина магия начала гудеть в комнате. Сестра встает из кресла и яростно кричит на меня, сжав руки в кулаки:

— Тогда скатертью ему дорога! Если ему так проще, тогда пускай катится! Жила без него, проживу и дальше. Мне никто не нужен!

Снопы искр начинают с треском вылетать из розеток, а свет в номере то вспыхивает, то гаснет.

— Успокойся, Варя!

Кресло с жутким скрипом отлетает от окна и бабахается о стенку. Не выдержав удара, у него отлетают ножки.

— Успокойся? Ну да. Мне успокойся, а тебя надо утешать? Так, Аня? Это ты же у нас королева драмы? Оденкирку память стерли. Он теперь не помнит, как ты спала с ним. Ай-ай-ай! Как это страшно! Знак поменяли у Инквизитора! Вот беда! Давайте все поплачем и утешим бедную Анечку. Надоело! Извини, сестра, но я не в рядах твоих утешителей!

И, громко хлопнув дверью, уходит.

Что? Это сейчас была моя Варя? Моя сестра? Как же больно! Почему она так? Что у нее случилось, что она считает, что я валяюсь в капризах? Да что же это такое!

Пытаюсь справиться со слезами, но обида невидимой костью встает в горле и камнем давит на грудь. Плачу, не сумев сдержаться. Мне, между прочим, стерли память, не спрашивая, руководили, как куклой, на глазах убили любимого, а теперь и вовсе лишили его воспоминаний обо мне… И это капризы?

Всё. Не могу. Я зарываюсь в подушку и даю волю чувствам. Через некоторое время наступает тишина внутри. Я не просто обижена сестрой, она меня намеренно отталкивала злыми словами, и теперь не собираюсь идти ей навстречу. Хотела меня обидеть, остаться одной — пожалуйста. Она только что сделала это.

— На! — Варя проходит в комнату и ставит пластиковый бокс. — Поешь и поехали.

— Куда?

— Не знаю. Там снаружи Савов топчется. Нервный, говорит, что на пару часов тут.

Потрясающе. Савов тут! Внезапно при мысли о Викторе я рефлекторно сжимаюсь в комок от страха. А злоба и ненависть начинают душить только лишь при воспоминании о нем. Почему так? Что это?.. Что стер Морган? Голос Темного в пустоте комнаты с телами древних всплывает в голове: «Ну что, Атанасия. Я же говорил, что все предопределено. Жаль, что вы не помните наш разговор».

— Виктор сказал, что ему нужно?

— Нет. Сказал, чтобы ты быстрее ела и шла с ними.

Я открываю бокс: там лежат два гамбургера и картошка фри. Варька противно морщится и исчезает на улице. Я снова одна в комнате. Запихиваю в себя гамбургер, на остальное сил нет, да и не хочется. В душевой смотрю на себя в зеркало, вид ужасный: тощая, круги под глазами, волосы спутанные. Хочется помыться, но времени нет, да и чистой одежды. Вздохнув от безнадежности, выхожу на улицу. Савов окидывает меня взглядом, но ничего не говорит.

Рядом с ним торчат охранники Альфа, Мальте и Варька.

— Готова? Поехали. — Приказывает он, не дождавшись моего ответа, и все разбредаются по машинам. Я сажусь снова к Мальте. Едем. Опять оранжевый пейзаж с сухой травой и ярко-синим небом. В этот раз едем недолго, съезжаем с главной дорогой и направляемся в какой-то поселок. По дороге встречаются бедные простые дома с бакалейными лавками и старыми выгоревшими вывесками.

Машина начинает притормаживать, когда мы проезжаем белые каменные ворота с крестом над ними. Перед нами стоит белая католическая церковь с табличкой «Церковь Святой Троицы». Мы выходим из автомобилей. Я не понимаю, что мы тут делаем, пока Савов не подходит ко мне и не говорит:

— Жаль, что платье так и не пригодится. Придется тебе одеться, во что дадут.

— Что?

— Пора отдавать долг, Анна. Или я буду считать, что клятва была сорвана. Варя, Томас, отведите невесту в специальную комнату. Пусть подготовится.

— Но… — И я замолкаю, встречая злой, жестокий взгляд Савова. Варя не смотрит на меня, она хмуро рассматривает лак на своих ногтях.

Меня проводят в специальную комнату. Среди церковной утвари и висящей на плечиках одежды священника Варя помогает мне одеться в чье-то белое платье: простое, белое, немного старомодное.

— Вот так тебе будет лучше. — Варя причесывает меня и закалывает пару прядей у виска. Я вижу, что она жалеет меня, ей неловко и, наверное, хочет извиниться, но не знает как.

— Зачем ему это? Зачем свадьба? Не понимаю… — Варя замирает, закусывая губу, и прислушивается ко мне. — Виктору плевать на меня. Он меня не любит.

Сестра громко сглатывает и отводит взгляд:

— Прости меня… Прости меня, что наговорила кучу всего. Я не должна была… — Ее извинения скупы. Но для Вари это много. Мне кажется, сестра готова заплакать. Еще одна странность, раньше она не была столь эмоциональна.

Притягиваю ее и обнимаю. Варя горячо шепчет на ухо:

— Я знаю, почему Савов хочет так этой свадьбы.

Это прозвучало твердо и опасно, что отстраняюсь и смотрю ей в глаза, а сестра продолжает:

— Морган хочет вернуть, как было раньше — объединение Инициированных. Раньше, когда не было знаков, колдуны могли пользоваться силой своего брата или сестры, а те, которые теряли их, могли пользоваться силами супруга или супруги.

— У Виктора брат умер прямо на Начале… — Я помню, как Виктор рассказывал это: его брат-близнец Александр мог летать, и его просто сбила машина, когда они перебегали дорогу в неположенном месте. — То есть Виктор хочет пользоваться моим даром? — Варя кивает. — А может к черту все? А, Варь? Я не выйду за него замуж. Запустится проклятие и мы обе сдохнем в кратчайшие сроки?

Я вижу, как слезы текут по ее лицу.

— Делай, как знаешь… Мне уже все равно.

Она устало опускается на стул, схватившись за живот, будто он у нее внезапно разболелся. Выглядит Варя, как старушка. И внезапно я всё понимаю. Всё логически становится на свои места: и почему она ведет себя так, почему отталкивала Кевина, почему прекратила бороться и, самое главное, почему убила Рэя, даже не попытавшись защититься.

— Варька… — Я в ужасе опускаюсь перед ней, за что ловлю удивленный взгляд родных глаз. — Ты беременна?

Удивление тухнет и на смену приходит смущение.

— Да…

— Давно?

— Две недели…

У меня в голове происходит замыкание: тысяча вопросов, тысяча фактов и опровержений.

— Ты же всегда аккуратная была…

— Врач говорит, что такое бывает… Контрацепция иногда дает сбой… Чертов сбой! — Она издает то ли вопль, то ли рычание со всхлипом, закрыв ладонями лицо. Пока Варя приходит в себя, я пытаюсь понять, что делать дальше. Боже! Мы в аду. Мы в таком болоте, что вырваться кажется невозможным.

— Кевин, я так понимаю, не знает…

— Я ему не сказала. Зачем? Сама виновата. Он ушел — и отлично! Его еще тянуть за собой. Марго, сучка, догадалась. Она сразу же почувствовала, что моя кровь изменилась. Сама знаешь, как Главные тонко чувствуют это…

— Что ты собираешься делать?

Варя разводит руками, готовая снова заплакать, но берет себя в руки и продолжает:

— Ничего. Я не знаю, что делать! Только ждать. Может, будет выкидыш? Я хотела избавиться от него… но не смогла… Я не смогла!

Последнее она выдыхает сквозь плотно сжатые зубы, ее трясет от накатывающей истерики, она сжимает свой живот обеими руками. Я в ужасе от сказанного. Хватаю Варю и притягиваю к себе, гладяпо волосам.

— Не вздумай, Варька! Не вздумай! Оставь его! Мы выкрутимся. Обещай, что его сохранишь! Обещай, Варя!

Я вытрясаю из сестры обещание. Она шепчет «да» и хватается за меня, как за последнюю свою надежду. Плачет. Варя никогда не хотела иметь детей, как и влюбляться в Инквизитора тоже не входило в ее планы. А тут… Беременность для нее это катастрофа, личное поражение. Варя никогда не хотела ни к кому привязываться, желая оставаться независимой, поэтому и выбрала Химер.

— Нам надо в Сенат, надо рассказать им все. Они должны знать, что творится тут…

— Они не пустят, глупая.

— А зачем ходить к ним?

— Что? Я тебя не понимаю…

— И не надо, Варя. Не надо! Но для начала надо убрать это чертово проклятие. Эй! — Я выжимаю из себя улыбку. — Я выхожу замуж! Ну-ка! Давай, поднимайся. Посмотри на нас. Обе опухшие от слез! Две мымры, ей-богу. У нас свадьба, а я невеста. Так что давай выглядеть соответственно. К тому же, радость какая: у меня будет племянник или племянница, а может сразу двое. Дети — это же круто!

Варя с ужасом смотрит на меня и на мою лихорадочную радость. Наверное, думает, что я спятила. Возможно и так. Но впервые за долгое время чувствую прилив сил и желание бороться. Да, пускай я потеряла возлюбленного, но Варя права, Рэй жив, а это много. Не надо жалеть меня и Оденкирка! Сейчас речь идет не о нас. Главное, дать шанс тому ребенку, который завяз вместе с нами. И, кажется, я знаю, что нужно делать. Будет больно, будет жестоко, но я прорвусь.

— С тобой всё хорошо?

— Со мной? Да. А с тобой?

Варя кивает, но продолжает смотреть, как на умалишённую.

— Твоя задача сейчас в одном — сохранить ребенка. Поняла?

— Ты собираешься объяснить мне, что с тобой творится?

— Да. Но не здесь… Пойдем, жених заждался. — Я бодрым шагом направляюсь к раковине, которая зачем-то здесь встроена в стену. Возможно, местный приходской священник двинут на чистоте и мытье рук. Я умываюсь, чувствуя, как лицо освежает вода, смывает слезы, дорожную пыль и лишние заботы.

— Знаешь, когда я жила в Саббате, я видела, как Инквизиция сожгла ведьму. Я так испугалась! Ломанулась от них, вбежав в портал, который находился на крыше Нью-Йорка. Я тогда хотела покончить жить самоубийством. Саббатовцы уговаривали меня слезть, а я стойко придвигалась к краю. Мне тогда казалось, что нет выбора: либо с крыши, либо с ними и они меня сожгут, как свидетельницу преступления.

— И что? Ты прыгнула?

Я оборачиваюсь на Варю. Она стоит напротив окна спиной так, что я не могу рассмотреть ее лица, но свет ореолом бьет из-за нее — так рисуют нимбы на иконах.

Только ни я, ни Варя не святые. Мы просто две близняшки, две сестры, которые всю жизнь держались друг за друга, спасая и утешая.

— Прыгнула ли я? Нет. Не прыгнула. Я их обманула, рискнув жизнью. Прошла по бортику ограждения до пожарной лестницы и спустилась.

— К чему это ты рассказываешь?

— К тому, что я, кажется, знаю, где пожарная лестница в нашей ситуации. Но надо рискнуть. Поможешь мне?

— Конечно.

Он изменился

Ноги почти отказывают в ходьбе после тренировки в спортзале. Перестарался. Завтра не встану. Придется колдовать над ногами, чтобы нормально передвигаться. Тело разгорячено упражнениями — приятное ощущение бодрости и готовности. Жрать охота неимоверно! Я бы с удовольствием закинул в себя хороший ломоть жареного мяса.

— Ризотто.

— Что?

Я оборачиваюсь на Реджинин голос: Светоч выходит из кабинета и идет ко мне.

— Сегодня на ужин ризотто с морепродуктами.

— Отлично! — Я не против. Лишь бы накормили.

Реджина ухмыляется и по-матерински трепет меня за плечо, как мальчишку.

— Рад, что Ева вернулась?

— Спрашиваешь! — Я второй день чувствую себя окрыленным. Ко мне вернулась Ева, моя Ева.

— Попробуй еще раз завести разговор о свадьбе…

Я удивленно смотрю на Реджину.

— Тебе доставляет удовольствие видеть меня злым после ее отказов?

— Нет. Просто попробуй. Кажется, Ева пришла к согласию с самой собой.

Сказанное Реджиной кольнуло в самое сердце: неужели есть надежда на согласие Евы? Все-таки я чертовски старомоден. Я из тех параноиков, которые мечтают о доме с камином, кучей детей, собаке и рождественской елке.

— Ладно. Попробую.

— Вот и славно!

В столовой уже все было расставлено и ждало нашего прибытия. Медленно вошли в зал Чейз с Ноем, Курт, который трещал по телефону со своей подружкой (он, кажется, снова с ней), Ева, болтающая с Артуром, Деннард горделивой походкой прошествовала к месту. Рэя не было. Я как дурак топтался у входа, ожидая друга, чтобы отдать его перочинный нож, одолженный мне на охоту. Хотелось вернуть перед обедом, чтобы не тянуть с этим. А то, как обычно, после обеда на сытый желудок забываешь всё и вся. Но Рэй все не появлялся. Все уже приступили к еде, а я стоял.

— Кристен, где носит Оденкирка?

Она жмет плечами.

— Ушел куда-то, умчался. — Только осведомленный и очень внимательный мог заметить, как некоторые из нас чуть покосились в сторону шпионки и продолжили есть. Но внутренний голос нашептывал, что что-то здесь не так.

— А он куда-то собирался? Я не помню, чтобы он говорил о делах вне Саббата.

Реджина чуть напряглась, переводя взгляд то на меня, то на Кристен.

— Не знаю. Просто убежал. — Кристен поглощала свой обед, не обращая на меня внимания, увлеченная содержимым своей тарелки.

— Как это «убежал»? — Голос Реджины прозвучал приказом к ответу, что Кристен вздрогнула и прекратила есть.

— Прошел зов — он убежал.

— Чей зов? Ты слышала?

Деннард замялась с ответом, испуганно озираясь вокруг. Это напрягло еще больше: шпионка не знала, что ответить.

— Я его не вижу… — Всех отвлек шепот Евы, которая вцепилась в ручки кресла и смотрела в грядущее. — Я его не вижу. Его нет…

— Как это нет?

Ева испуганно смотрит на Реджину, что у меня сжимается сердце, и я рефлекторно иду к ней, чтобы успокоить.

— То есть ты хочешь сказать, Рэй… — Слово «мертв» зависает в тишине, так и не произнесенное Куртом.

— Курт, Стефан, живо в комнату для поиска! Артур, попробуй посмотреть его энергетику.

Я иду в комнату к Рэю за какой-нибудь личной вещью, Курт уходит за сличителем. Мы действуем, как один единый механизм, без паники и криков «что делать?».

Взятый со стола Оденкирка ключ не показал его на карте.

Как и блокнот…

— Может, вещи слабые? — Курт напуган, как и я.

— Бред! Этот ключ от комнаты Мелани! Его Рэй готов был у сердца таскать, лишь бы не потерялся! Так что не в вещах дело…

— Что у вас? — Чейз входит к нам, за ней спешит Ной.

— Пусто. Ничего.

— Артур тоже ничего не обнаружил. — Ной открывает сличитель и заглядывает внутрь. В этот момент в комнату входит Кристен, а за ней Артур, Реджина и Ева.

— Ну как? — Я обращаюсь к своей девушке. Но ее лицо все также серьезно и печально. Я чувствую, как страх лихорадочно начинает охватывать меня.

— Ничего. Я его не вижу.

И все замолкают, так как внутри замерла одна мысль: Рэйнольд Оденкирк мертв. Осознать — страшно, принять — значит, сдаться.

— Кристен, что произошло? — Реджина резко оборачивается к Деннард и практически хватает ее за грудки. — Ной, иди сюда!

Валльде моментально оказывается рядом с ними и уже держит за руку ученицу.

— Но я уже… — Эта крыса начала оправдываться, но Реджина рявкает на нее, приказывая как Светоч:

— Транслируй!

И троица затихает на несколько секунд.

— Твою мать! — Реджина начинает ругать Оденкирка такими словами, которые никак не идут для такой леди, что я, выросший на улице, даже изумляюсь на Светоча. — Он сбежал к Мелани! Она его позвала!

— Что нам делать?

— Надо в Сенат. Запросить о поиске пропавшего. — Чейз сейчас, как никогда, похожа на Архивариуса: прямая, раздражающе спокойная. Хочется наорать ее, чтобы была более человечна: у нас не носок исчез, мой друг пропал!

Все молча смотрят в ожидании решения на Реджину, меряющую комнату быстрыми шагами. Она останавливается и начинает говорить глухим осипшим голосом:

— Реджина Хелмак, Первый Светоч Инквизиторской школы Саббат, вызываю представителя Святого Сената для запроса о поиске пропавшего Инквизитора.

Через секунду к нам в поисковую комнату входит неизвестный мужчина в костюме. Когда надо эти люди с постными лицами быстры, как тараканы!

— Добрый день! Представитель Сената — Архивариус Кирквуд. Вы можете обращаться ко мне, как к самому Сенату. Что случилось?

— Пропал Инквизитор школы Саббат — Рэйнольд Оденкирк. Поиск по энергетике не дал никаких результатов. Есть основания думать, что он мертв.

— Когда пропал?

— Пару часов назад. Не запланировано ушел из школы.

— Хорошо. Примем меры. Через пару минут вам сообщат о развитии дела. — И выходит.

Мы стоим, как огорошенные, понимая, что на этом все кончилось. Тишина. Я слышу, как шумно дышит Курт. Я знаю, что сейчас этот Кирквуд даст указание Янусам, а те быстро проделают ту же работу, что и мы: удостоверятся, что Рэйнольда нет. Далее "мистеры Смитты" обратятся к Поисковикам Инициированных. Конечно, на этом этапе возможно тело найдут, но чаще бывает, что и Поисковики остаются без результатов, и тогда открывается официальное дело о пропаже Инициированного, которое уже ведут по всем правилам расследования — с Дознавателями, допросами, свидетелями и прочим.

— Чего стоим со скорбными лицами? — Снова подает голос Реджина, обращаясь к нам, замершим в своих позах. — Пока не увидите тело, даже не заикайтесь, что он мертв! А пока, Стефан, Ной, Чейз, займитесь поиском Мелани. Где она, там и Рэйнольд. Ева, следи за событиями. Курт, Артур, попробуйте через ведьмин огонь увидеть след Оденкирка.

Она разворачивается и идет к двери, как генерал, но останавливается возле Деннард:

— А ты пойдешь со мной.

— То есть этого парня не было с ними?

— Да точно я вам говорю, ребят! Он приехал сюда на «Триумфе». А когда узнал, что девчонки уехали, повернул за ними.

— Куда поехали девчонки?

— Туда! — Толстый мужик в черной байкерской майке и с густой бородой — хозяин придорожного мотеля — кивает в сторону трассы. На дворе ночь, через пару часов начнет светать. А мы все еще ищем Оденкирка. Более девяти гребанных часов, а мы не знаем, жив он или нет.

— Спасибо. — Мы разворачиваемся и бежим к бьюику, добытому Куртом. Жмем на газ и с дробью выметаемых колесами камней едем по указанному направлению.

— Ной, ты там следишь за ведьминым огнем?

— Да. — Ной у нас стал Направляющим: под воздействием заклинания смотрит за следами Оденкирка в пространстве. Я рулевой. Хочется спать, хочется рухнуть в кровать и прижать Еву к себе, но нельзя. Свет фар яркими столпами света выхватывает дорогу на несколько метров вперед.

— Стоп! Он притормаживал тут.

Я сбавляю ход машины и через пару мгновений сам вижу воочию.

— Видишь? — Спрашивает Курт.

— Вижу.

Гадкое ощущение беды. Мерзко тикает поворотник в салоне, будто специально отсчитывает секунды до правды — ожидание, как ножом ведет по коже, медленно вскрывая и оголяя нервы. Притормаживаем. Фары выхватывают черную груду металла — на обочине валяется мотоцикл Оденкирка, как какая-то сдохшая собака. Тормозной путь даже в темноте четкой полосой читается на асфальте.

Выходим.

Ной проходит чуть в сторону и останавливается, глядя на противоположную сторону дороги, смотрит в черноту ночной Аризонской пустоты, взгляд расфокусирован.

— Здесь. Последняя точка его здесь. — Ной медленно поднимает правую руку, будто держит невидимый пистолет. Все его действия происходят в полной тишине на ветру открытого места под звуки сверчков и лай собак, доносящийся за пару миль отсюда. Жутко.

— Ты можешь посмотреть в прошлое? Увидеть, что здесь было? Ты же делаешь это для Сената.

Ной оборачивается. Валльде похож на призрака со своими светлыми волосами и бесстрастным бледным лицом, которое резкими чертами лица в темноте кажется неживым.

— Я постараюсь. Не обещаю больших результатов. — Ной закрывает глаза и присаживается на корточки, чуть приподняв брючины, чтобы не замялись и не тянули в коленях. После чего встает и делает странные движения: пару шагов в сторону, снова наводит невидимый пистолет, оборачивается, после чего шаг в сторону и смотрит на асфальт.

— Ной? — Курт не выдерживает этого молчания.

— Он ехал за ними, остановились тут. Рэй навел пистолет на водителя и заставил выйти. Потом шел какой-то разговор. Мелани в этот момент ушла сюда, — он кивает на мотоцикл. — А потом вышла вторая сестра, и водитель машины схватил ее. Секунда. И Рэй падает мертвым. Тут.

На последнюю фразу он указывает себе под ноги, и мы смотрим с ужасом на пустую дорогу, будто Рэй действительно лежит перед нами.

Оденкирк мертв. Вот так просто. И не в бою в перестрелке, а на какой-то проклятой трассе посреди Аризоны. Нет. Не может быть!

— Дальше что было? — Подхожу к Валльде. Я обязан узнать, что было дальше, что делали эти ублюдки с Оденкирком, куда делось тело.

Я Д О Л Ж Е Н О Т О М С Т И Т Ь З А Н Е Г О.

Это мой долг друга, брата, как Инквизитора, в конце концов.

— Дальше, я вижу, что подъехала машина, и они кинули тело в кузов.

— Номера видишь?

— Нет. Все достаточно нечетко.

— А что делала Мелани?

Ной замирает и медленно поворачивает голову в сторону мотоцикла.

— Ее держали там. Похоже на заклинание пут.

— Ладно. — Я выдыхаю решение вместе с паром изо рта: все-таки ночью тут холодно. — Я зову Светоча.

Из-за семичасовой разницы не могу позвонить Реджине, поэтому обращаюсь через магию.

— «Реджина!»

— «Стефан?»

— «Да, я. Мы только что нашли мотоцикл Оденкирка. И… Ной просканировал даром точку. Короче, Оденкирка убили».

— «Не убили! Возвращайтесь в Саббат. Янусы только что нашли его».

— «Что?»

— «Я говорю, только что позвонили из Сената — Оденкирк жив, находится в больнице Ливерпуля. Мы выезжаем туда за ним. Возвращайтесь в Саббат!»

Стою, ошарашенный новостью, чувствуя как слова Реджины все еще звенят в моей крови.

— Реджина с тобой не согласна. — Я обращаюсь к Валльде, который смотрит на меня чуть удивленно. — Только что звонили из Сената, Оденкирка нашли в Ливерпульской больнице. Живым.

Когда произношу последнее слово, то меня просто разрывает от радости, что начинаю, как псих, смеяться, громко выдыхая, словно после большой пробежки. Будто камень свалился с плеч.

— Оденкирк, вот ведь живучий ублюдок!

Курт стоит и смеется в унисон.

— Рано списывать его со счетов, Ной, рано! — Я хватаю за плечи Валльде, который улыбается, глядя, как я схожу с ума. Меня распирает. Где-то вдалеке взвывает собака, и я с радостным кличем вторю ей во всё горло: — Слышите, шакалы? ОДЕНКИРК ЖИВ!

***

— Не волнуйтесь! Он скоро проснется… — Увещевает Реджину медсестра.

— Уже… — Выдыхаю и открываю глаза. Хелмак стоит у моих ног рядом с Артуром и Евой.

— Рэй! — Ева выдыхает мое имя и садится ко мне на кровать, накрыв мою руку своей теплой нежной ладонью.

— Если хочешь, можешь меня обнять, но только, чтобы Клаусснер не видел.

— Поздно. Я всё вижу, и подозреваю твое валяние тут на койке только ради того, чтобы приударить за моей девушкой.

— Черт! — Я делаю расстроенный вид, что Стеф меня раскусил.

По комнате проносятся всеобщие смешки, и к кровати подходят Стеф, Курт и Ной. Отмечаю, что Кевина среди присутствующих нет, но есть незнакомые девушки, которые топчутся у входа. Наверное, наш любвеобильный Ганн притащил их с собой.

— Ты как?

— Нормально. Только голова болит, словно с похмелья. — Что есть — то есть. Наверное, сильно приложился головой. — Что врачи говорят?

Мне отвечает Артур в своей немного отстранённой манере, схожий по сдержанности с Ноем:

— Они в недоумении. Не могут понять причину. Ты здоров, анализы все чистые, ни ушибов, ни переломов.

— А… как я тогда оказался тут?

— Тебя нашли Янусы недалеко от Саббата и отправили сюда.

Бред какой! Я судорожно сжимаю переносицу и напрягаю память. Что было последнее? Детали воспоминаний взрываются хаосом: моя кожаная куртка, мотоцикл на дороге, силковый фонарь, который надо отдать в починку, Ахмед, ругающийся с Ханде, а еще я, кажется, вел охоту…

— Она ушла?

— Кто?

— Ведьма. Я ее упустил, да?

— Рэй, ты о чем сейчас?

— Я помню… что охотился. На ведьму… Как ее? Черт! Не помню! — Голова начинает болеть еще сильнее. — Эта Химера прикончила чью-то Смертную… Как ее звали-то?

— Рэй, ты не был на охоте. — Ева странно смотрит на меня. Перевожу взгляд на Реджину — уж она-то точно вспомнит, как Светоч. Тем более, может читать мои мысли:

— Оденкирк, какой, по-твоему, сейчас месяц?

Я быстро прикидываю.

— Июнь, 2013-го.

Все внезапно тихо охают, нервно переглядываясь между собой, а Стефан произносит многозначительное: «Приехали…»

— Что? Я не угадал с месяцем?

— Ты не угадал с годом.

Как с годом? Они шутят? Но судя по лицам — нет. За всех отвечает Реджина своим стальным голосом, который, как нож, просто убивает наповал:

— Сейчас девятнадцатое ноября 2014-го года. Ты ушел из Саббата, услышав зов Мелани, погнался на поиски, затем произошла потасовка, и ты исчез отовсюду — не откликался ни на зов, ни через поисковую комнату, тебя даже не было в грядущем, по словам Евы. Затем после многочасового поиска мне позвонили из Сената и сказали, что тебя нашли без сознания в паре миль от Саббата, и ты уже направлен в больницу.

Я молча слушаю и пытаюсь понять сказанное. Во-первых, я потерял полтора года жизни, во-вторых, исчезновение человека из грядущего и на энергоуровнях означает смерть — я, получается, был мертв? И в-третьих:

— Кто такая Мелани?

— Логично, если ты считаешь, что сейчас 2013-ый. — Реджина трет лоб и оборачивается к девушкам у входа. — Чейз, Деннард, скажите врачу — мы его увозим.

— А разве можно так? Нужно же справку и заключение… — Рыжая высокая с недоумением смотрит на Реджину. Рядом с ней топчется темноволосая маленькая девушка с большими глазами и пацанскими замашками:

— Ой, Сара, вечно все у тебя по правилам. Ты ведьма или кто? Организуем, мисс Хелмак.

И утаскивают рыжую.

— Это кто? Наши?

— Не совсем… — Пространно отвечает Артур. — У нас за год много чего произошло.

— Много чего? — Стефан невесело смеется. — Ты охренеешь, когда мы тебе расскажем! Думаю, от шока ты еще на год потеряешь память! Или наоборот, вспомнишь.

— Не надо так сразу! — Реджина затыкает Стефа, а я думаю, что могло такого произойти, что у меня это вызовет шок? За свои двадцать пять лет… черт! Мне уже двадцать шесть. Хочется съязвить о том, как быстро летит время, что даже не замечаешь… Ева прерывает мой поток мыслей, легонько коснувшись плеча.

— Рэй, ты действительно не помнишь Мелани? Или, может, у тебя остались обрывочные воспоминания о ней?

— Мелани… Мелани…

Я произношу вслух это простое женское имя, которое с древнегреческого переводится как «черная». Имя достойное Химеры.

Но нет, ничего не говорит. Просто звуки.

— А кто это?

— Это… твоя девушка.

А вот это еще хлеще, чем знать, что потерял полтора года жизни! Девушка? У меня были отношения? Они были чисто формальные или я действительно был влюблен? Я вообще могу быть влюбленным? Нет. Вряд ли. Рядом со мной захочет быть только сумасшедшая. Я не создан для отношений.

— Да, Рэй, у тебя было всё серьезно. Даже слишком! Ты не раз ради нее рисковал жизнью. — Реджина смотрит серьезно. Слышать, что я был влюблен, да еще рисковал ради кого-то жизнью забавно и безумно.

— И где она? — И снова все в смущении отводят глаза.

— Это информация из разряда «не всё сразу». Мы объясним позже.

Я задаю идиотский вопрос, но все-таки:

— Она хоть красивая? — Даже не могу представить девушку, которая меня так зацепила.

— Ноги классные! — Выпаливает Курт под одобряющие кивки Стефа. — Только маленькая для тебя…

Маленькая? Я что, связался с малолеткой? Наверное, на лице у меня все было написано, что Стеф поспешил заверить:

— Не. Она нормальная. Ей уже двадцать два, кажется… Просто она почти на голову тебя ниже. Даже чуть меньше. Короче, карманный вариант, как ты любишь.

— Прекратите! — Взрывается Ева, слушавшая описание Курта и Стефана. Мы удивленно смотрим на нее. — Он потерял полтора года жизни. А вам бы лишь прикалываться!

— То есть они мне солгали? Она страшная с кривыми ногами?

— Идиот! — Ева ударяет меня по плечу, Реджина фыркает, закатив глаза, со своим неизменным: «Мальчишки!» — в то время как остальные прыскают со смеха.

— Здравствуйте. — К нашей группе подходит медсестра, сзади нее идут рыжая и темноволосая. — Как вы?

— Всё в порядке.

Я чувствую, что на медсестру идет воздействие со стороны девушек. Проверив медкарту и показатели, она зачем-то решает мне вколоть что-то «вроде витаминов, а дальше поезжайте домой». Своими наманикюренными пальчиками берет мою руку и вводит иглу в вену, а я застываю в ужасе.

— Вот и всё. Что с вами?

— Ничего. — Я шепчу в ответ. Она странно косится на меня, но уходит со словами: «Будет плохо — позовите».

— Рэй? — Удивленно спрашивает Ева, но ее опережает Реджина, которая подлетает и берет меня за запястье. Может, это шутка? Галлюцинация? Я пытаюсь стереть его. Но это знак. ЭТО ЧЕРТОВ ЗНАК! ЛИНИИ НАСТОЯЩИЕ!

— Реджина, скажи мне, что это не то, что я думаю? — Но Хелмак смотрит мне в глаза с ужасом и шоком. — Говоришь, меня Янусы нашли?

— Да в чем дело-то?! — Взрывается Стефан, и я показываю то, что ни один Инициированный не желает видеть. Тем более я.

— Мой знак, Стеф… Он изменился. Я — Химера!

Главный враг — это я

— Анна, согласны ли вы взять в мужья Виктора Савова? — Священник поворачивается ко мне. Тихо произношу: «Да». Не слышу биение своего сердца.

— Повторяйте за мной. Я беру тебя в мужья, чтобы быть с тобой всегда…

— Я беру тебя в мужья, чтобы быть с тобой всегда. — Слова даются просто. Хотя это для меня освобождение и новая петля на шею.

— В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, в радости и в печали…

— В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, в радости и в печали.

— С этого дня до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

— С этого дня до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

С последним словом я чувствую, как магия в крови всплеснулась и незримо скрепилась с Виктором. Всё. Заклинание подействовало, а клятва снята. Правда, если попытаюсь уйти от Виктора, она снова возникнет, как у дракона — на месте отрубленной головы вырастет новая.

— Виктор, вы можете поцеловать супругу.

Я вижу хитрую довольную улыбку Савова. Он целует меня нежно, даже целомудренно. Чувствую его щетину на своей коже. Церковь взрывается аплодисментами Альфа и их дикими радостными выкриками. Смотрю на Варю, она выдавливает из себя улыбку и смотрит себе под ноги.

Я теперь «супруга» Виктора. Нет. Скорее трофей. Анна Савова. Миссис Савова.

Хм! Забавно. Когда-то у меня не было ни имени, ни фамилии, а теперь сразу много названий: Анна Шувалова, Савова, Мелани Гриффит. Так кто я?

Пока смерть не разлучит нас…

Я готова, Виктор. А ты?

Мы толпой выходим из церкви. Савов обнимает меня за плечи, нервно крутя на пальце кольцо. Знаю, что снимет. Как и я. Но в отличие от сестры, я счастливо улыбаюсь, чем удивляю «мужа».

— Ты обворожительна. Белый тебе к лицу.

— Тебе нравится?

— Да.

— А почему так спонтанно? К чему такая спешка?

Виктор смотрит на меня злым взглядом:

— После твоего отдыха в Италии и вчерашних событий захотелось не тянуть.

Ясно. Ревнует. Я пытаюсь напрячь память, но воспоминания о Рэе, Италии, о том, что происходило, было размыто, словно я пытаюсь вспомнить давний-давний сон. А вот вчерашнее я бы с удовольствием забыла. Белое любимое лицо Рэя с синими губами будет теперь преследовать меня в кошмарах. Голос Савова возвращает меня из ужасных воспоминаний:

— Жаль, что я не могу насладиться сегодняшним днем, и ночью с тобой тоже. Ничего, отложим на потом.

Дрожь проходит по спине: вот уж с кем я спать не обязана, так это с Савовым — со своим супругом.

— Ты возвращаешься на Начало?

— Да, приказ Моргана.

Я выдавливаю из себя улыбку, а внутри всё ревет и мечет: спешит к очередной своей жертве — Норе Грод. Кольцо точно снимет. Ну что же? Это очень хорошо! Это просто отлично, что его не будет. Я пытаюсь придать своему голосу безмятежность и счастье:

— Виктор, ты знаешь, я самая счастливая! Представляешь, только что узнала, что стану тетей. — Виктор удивленно смотрит на Варю, которая стоит в стороне и ковыряет носом ботинка землю.

— Ты серьезно?

— Да. Поэтому, пока ты будешь на Начале, позволь я побуду с сестрой?

Он смотрит на меня, я же делаю вид невинной овечки. И, кажется, у меня получилось.

— Я знаю, что ты вчера воскресила много людей, даже тех, кого не надо было. Но думаю, тебе действительно стоит вернуться домой на некоторое время.

— Только я хотела бы забрать некоторые вещи от Альфа. Не хотелось бы их терять…

— Хорошо. — Он жестом руки показал на церковь, чтобы я снова переоделась в свое. Внутри у меня кипело от желания приступить к мести. Если тонуть, Савов, то только вместе, в болезни и в здравии…

Виктор нас покинул прямо там — у церкви Святой Троицы, отправившись на Начало. Нас же с Варей отправили через несколько порталов на Редондо Бич к Альфа, где мы переночевали с сестрой в моей комнате, где исчезло куда-то зеркало в комоде. По ходу его разбили, но кто и когда не помню. От этой мысли меня пробрала неприятная дрожь. Что стер Морган? Какое воспоминание он убрал? Почему-то меня брал страх даже при взгляде на пустое глухое место, где раньше отражалась обстановка в комнате. Вообще, когда исчезает зеркало с привычного места, становится неуютно, будто появляется невидимое присутствие кого-то. Инициированные называют этот эффект «портальной слепотой». Слышала, что создание порталов как раз и делается на зеркалах.

Наутро нас с сестрой отвезли в аэропорт. И вот мы снова в Москве. Россия. Столица постепенно приобретала праздничные краски: ставились елки, вешались гирлянды и шары, отовсюду потянуло Новогодним праздником с запахом мандаринов. Мы сидели дома на кухне, приходя в себя от долгого перелета.

— Ты мне скажешь, какой план у тебя?

— Если скажу, то ты будешь против.

— Мне это не нравится… И я уже против! Но ты хотя бы уверена в нем?

— Да… — Варя смотрит пристально, и я пасую перед ней: — Ладно, не уверена. Но один раз прокатило.

— Аня! Говори.

— Короче, если мы не можем обратиться в Сенат, то пусть Сенат сам придет за нами.

— Ой, не нравится мне всё это! Ты хочешь вызвать огонь на себя?

— Почти… — Я встаю и достаю папку. В последний вечер у Альфа я снова была в кабинете Савова, но к моему ужасу, осталась лишь моя с вложенным делом № 38.954.41.07. — Помнишь Анжелину Хилл?

— Кого?

Я открываю папку, и на нас снова смотрит белокурая девушка с фотографии.

— Девушка, которую я убила.

— Ты ее не убивала! И откуда это у тебя?

— Какая разница! Сенат не считает меня безгрешной и на этом можно сыграть.

— И что? Ты хочешь сдаться с поличным?

— Именно!

— Что?! — Варя взвизгивает, дернув рукой и опрокинув кружку с чаем. — Ты о чем думаешь? Нет!

— Варя, но это единственный способ пробраться в Сенат и рассказать, что здесь творится! По-другому нас не пустят. Ни один Темный не станет вызывать для нас Архивариусов, а если мы официально позовем — наши Главные тут же узнают и оторвут нам головы! А тут: меня забирают, я рассказываю, могу подтвердить для них…

— Да! Но тебя могут сжечь, глупая!

— Варя, я уже умирала… И не раз. Ничего, возвращалась.

— А из пепла ты тоже умеешь восстанавливаться?

— Нет. Но я знаю, кто может это сделать.

Я вижу, что Варька обескуражена.

— Нет. Анька, нет. Я не могу потерять еще и сестру.

— Варя, а я не могу быть женой Савова и ждать, когда Морган начнет уничтожать Инквизицию! Я ВИДЕЛА РЭЙНОЛЬДА МЕРТВЫМ. И я не хочу, чтобы это снова повторилось. К тому же, откуда ты знаешь, что дойдет до аутодафе? Я уверена, что все получится. И меня не сожгут. Я же приду к ним с поличным, расскажу, что была вынуждена, и меня поддержат Инквизиторы.

— А они поддержат? Или у тебя надежда только на Оденкирка? Он тебя не помнит, кстати.

— Спасибо. — Варя тронула кровоточащую рану в моем сердце. Я всё отказывалась верить в это. Неужели забыл и ничего не помнит? — У меня надежда на весь Саббат. Они будут на моей стороне. А это уже много!

Варя вертела в руках чайную ложку, будто от частого вращения этого предмета зависит ход событий. Она сомневалась в моих словах, но лучшего я предложить не могла. Увы, другого пути не вижу. Папки, на которые я надеялась — исчезли вместе с Савовым. Осталась лишь моя. Её-то я и прихватила. На нее и делала ставку.

— Ну, так что, поможешь? Если откажешься, я проверну это дело без тебя. Мне достаточно выйти на улицу и грохнуть с помощью магии смертного.

— Ты этого не сделаешь! — Я удивленно поднимаю бровь. Кажется, Варя поняла, что меня не остановить. — Хорошо. Я помогу. А то ты точно, еще куда-нибудь вляпаешься…

Она тяжко вздыхает и смотрит на ложку в своих руках. Мое сердце сжимается от жалости к ней. Вдруг не получится? Варя уже лишилась Кевина… Тогда она останется одна… с ребенком на руках.

— Ты, кстати, не знаешь, кто у тебя будет? Мальчик? Девочка?

— Рано еще…

— Ты же ведьма! К тому же беременная. У тебя сейчас должно быть супер-наитие!

— Я думаю, там… девочка. — И впервые за все время вижу искреннюю улыбку у Вари. Я обнимаю ее, чувствуя мягкость свитера и тепло ее тела. А запах родной, свой. Меня так и подмывает спросить: звонила ли она Кевину, что она думает о его уходе, где он может пропадать, — но не могу. Боюсь. Потому что Ганн для нее так же, как для меня Оденкирк: Инквизитор, которого она потеряла.

— Варь, я тебя люблю…

— Не вздумай! — Говорит сестра вдруг резким голосом. Я даже отпрядываю от нее, чтобы заглянуть в лицо: у Варьки в глазах блестят слезы. — Не вздумай так говорить! Будто прощаешься. Я знаю, что ты меня любишь.

— Хорошо, не буду.

Я снова льну к ней, обнимая, чувствуя, как на мою руку ложится ее ладонь.

— Я кстати, тебя тоже люблю… — Бурчит она сдавленным голосом. Боже! Варя сейчас плачет от чувств. Беременность явно сделала ее человечной!

Открыв глаза, я увидела будильник в виде божьей коровки — радостное пластмассовое чудо. Утро. Сегодня пора приступать к моему плану. Будет Варя на моей стороне или нет — я сделаю намеченное.

В детстве я видела не раз, как бабочки бились о стекло: глупые думали, что могут разбить эту прозрачную твердь, в итоге, ломая крылья и теряя блестящую радужную пыльцу, падали на подоконник и умирали.

Теперь я их понимаю — они боролись до конца. Возможно, я умру, так и не разбив твердь стекла, за которым жизнь без боли и темноты, за которым солнце. Но зато я боролась. Варе этого знать не следует. Пусть думает, что я знаю, что делаю, что мне не страшно.

Страх…

С возвращения к Химерам я познала все оттенки его: от ледяных пальцев и дрожи в коленках до молитв и хрипоты в голосе. Морган знал, на что давить, где прячется моя боль. Только он забыл, что будя во мне Химеру, вызывает зверя. Да, я не такая, как они, не могу убить без угрызения совести, плохо ориентируюсь в магии, верю в добро и чудеса, мечтаю о семье, но во мне есть кое-что от Химер — решительность на грани сумасшествия. Мое оружие — это я сама; старая истина, которую поняла только недавно. Рэй не зря учил не подставляться. Как он сказал? «Если я сделаю тебе больно, то и себе»? Наверное, он подсознательно знал, что самый мой главный враг — это я.

Рэй… Боже, неужели ты Химера? Я молюсь, чтобы слова Ганна были правдой. Я не выдержу безумного, сумасшедшего, готового на всё, темного душой Рэйнольда Оденкирка. Уповаю, что Реджина и остальные смогут его спасти.

Ладно. Пора вставать. Не хочу, чтобы Нина меня ждала. Быстро надев джинсы, футболку и свитер, рванула из дома, не позавтракав. Надеюсь, я приду еще до того, как проснется Варя.

Пройдя в соседний двор, чувствуя, как мороз щипает за щеки, вижу Субботину, сидящую на качелях. Вот она — еще одна девочка-головоломка. Еще одна нетипичная Химера. Странное несуразное существо, живущее по своим правилам.

— Нина, привет. — Ее имя паром вылетает изо рта.

— Привет. Чего звала?

Я присаживаюсь на соседние качели и смотрю на нее: интересно, согласится она мне помогать или нет?

— Скажи, ты ведь в курсе всего того, что творится у Химер? — Это даже не вопрос, а утверждение.

— Ну, допустим.

— Ты знаешь, что планируется свержение Сената и Инквизиции? — Молчит. — Они убьют его.

— Кого? — Нина удивленно смотрит на меня.

— Ноя. Ноя Валльде — нашего общего друга. Его убьют, если он будет бесполезен для них, и заставят тебя смотреть на это.

— Ты совсем головой повредилась? — Нина выпаливает, резко встав. Кажется, я задела ее. Ну почему я не Реджина или Лаура? Ее тогда было бы проще убедить.

— Нин, послушай меня. Недавно я воскресила трех человек, которые видели раскол Инициированного мира. Морган планирует что-то грандиозное, что-то опасное. Он уже может менять знаки. Многие погибнут, многих изменят против воли…

Черт! Я не знаю, что говорить. Как донести весь ужас, который я прошла.

— Ты ведь любишь Ноя. Точнее, он тебе нравится, я знаю. А еще знаю, что ты ему нравишься. Я помню, как он испугался, когда на тебя напали. Вы были бы отличной парой… Но боюсь, такое станет невозможным, когда Морган совершит свой план. Химеры и так недолюбливают Инквизиторов, а там будет чистка, самая настоящая чистка. Все будут плясать под дудку Моргана…

— Что ты хочешь? Ты вряд ли позвала бы меня, чтобы, сидя на качелях, говорить обо мне и Ное.

— Я хочу рассказать Сенату, что видела и что планирует Морган. Рассказать, что у Химер есть много людей, которые готовы убивать, что есть три воскресших колдуна, что есть Кукольник и Психолог, что он может менять знаки — короче, всё рассказать.

— И как ты хочешь рассказать? Я звать Архивариусов не буду ради этого.

— Не надо звать. Надо лишь вернуть вот это дело в архив Сената. — Я протягиваю дело Анжелины Хилл.

— Что это? — Она раскрывает и начинает читать. Жду. Наблюдаю за ней. Вижу, как тревога и паника появляются на ее бесстрастном лице. — Ты очумела? Они же сожгут тебя.

— Не сожгут. Я же Атанасия.

— Кто?

— Не важно! Я не боюсь костра и надеюсь его избежать. Но с помощью этого дела, я попаду в Сенат.

— Ты попадешь в Карцер.

— Который кишит Архивариусами. Будет допрос, и я всё расскажу своему Дознавателю.

Субботина мотает головой, будто не верит своим ушам. Знакомая реакция. У Вари такая же была.

— Я не смогу передать это. Я не вхожа в архивы Сената.

— Но Ной вхож. И ты с ним общаешься. — На лице Субботиной застывает странная гримаса. — Или ты с ним не общаешься?

Опа! Я попала в самое яблочко. Нина резко выдыхает, смыкает крепко челюсть и прячет руки в карманы.

— Почему ты с ним не общаешься? И давно? Но… — И тут до меня доходит. Потому что я вспоминаю, с какой злостью Нина отправляла на костер того парня, который пытался ее убить. — Ты перестала с ним общаться, из-за того, что наговорил тогда Иванов. Так?

Нина отворачивается. И снова я оказываюсь права. Выжидающе смотрю на подругу, требуя хоть чуточку открытости.

— Нина? — И Субботину прорывает: хриплым голосом она выговаривает то, что у нее на душе. Никогда такого не было.

— Меня действительно не любят Химеры. И плевать, конечно, на их мнение. Но мне с ними жить и общаться каждый день, понимаешь? Не с Валльде!

— И ты перестала с ним разговаривать?

Нина кивает:

— Я после нападения перестала появляться в Сенате. Отказываюсь от их запросов.

— А Ной?

— Он звонил…

Сказано было тихо — так, будто Нина признавалась в чем-то постыдном.

— А ты?

— Сказала, чтобы не звонил.

— И всё?

Черт! Из Нины хоть клещами выжимай правду!

— Сказала, что мой парень против его звонков и дел для Сената.

— Парень?

— Я солгала.

Отлично! Я не сдерживаюсь и закатываю глаза. А еще меня будут обвинять в глупости. Смотрю на Субботину и понимаю, что она страдает. Нина, как и я, выбрала разумом сторону Химер, когда сердце явно не желало такого исхода.

— Позвони ему. Поговори. А моя просьба, как раз будет поводом для встречи. Уверена, что Ною тоже не терпится увидеть тебя. Поверь, он влюблён в тебя, я никогда не видела, чтобы Валльде был столь человечен.

Молчит. А я протягиваю злосчастную папку. Нина косится то на меня, то на дело. И вот он — момент, когда падают башни, рушатся стены, слетают двери с петель, а так же когда человек ломается внутри себя и сдается. Подруга протягивает руку и берет папку.

— Сможешь проделать это в течение суток? Максимум два дня! Я боюсь, тот, кто прятал это дело, узнает о пропаже…

Кто знает Виктора? Может он снова внепланово сорвется по приказу Моргана с Начала, заглянет в сейф, а там пустота.

— Хорошо. — Она, сутулясь, отворачивается, готовая уйти, но внезапно колеблется и поворачивается ко мне. — Это… Я хотела сказать, тебе спасибо.

— Не за что.

— Правда, что ты вышла замуж?

— Откуда знаешь?

— Слышала вчера, как Марго с Натальей разговаривали. Тебя упоминали и Варьку.

— Да. Вышла… Хотя скорее, насильно выдали.

Теперь Нина пристально смотрит на меня, пытаясь понять мои мотивы. После пары секунд она приходит к выводу и, ничуть не колеблясь, спрашивает:

— Ты поэтому хочешь покончить жизнь самоубийством?

— Я? Нет! Я же говорю, умирать в мои планы не входит.

— Сенат тебя не выпустит живой из Карцера. Даже если ты все расскажешь про планы Моргана.

Ну что же. Я и такой вариант рассматривала.

— Знаю. Только Варе не говори. Хорошо?

— Хорошо… — Она все-таки отворачивается и, не прощаясь, уходит. А я остаюсь одна, сидя на детских холодных качелях. Надо домой, а то я совсем продрогла. К тому же мне надо рассказать часть плана действий для Вари.

***

Я медленно подношу нож к запястью с желанием проткнуть себе руку — прямо в самый центр, в этот ненавистный знак Луны. Если сделаю, то на некоторое время лишусь магии и дара, потом всё вернется, и поверх шрама снова проступит знак. Я постоянно прислушиваюсь к себе и своим желаниям, ожидая, что зверь, скрытый во мне, вырвется в любой момент. Мириам, где ты? Ты мне нужна сейчас, как никогда! Хотя бы ради того, чтобы смогла удержать Химеру во мне.

Перевертыш. Я проклятый перевертыш. И никто не знает, кто это сделал. Реджина сразу же позвонила в Сенат с запросом о последних обращениях — все Химеры, ни одного Инквизитора в списке не значится. Кто-то намеренно мне стер память, чтобы я не вспомнил его лица, когда опоганил мой знак.

Я ненавижу Химер. Придушил бы каждую. И вот я сам Химера.

А может вся эта ненависть и есть начало превращения в перевёртыша? Чушь! Я их всегда терпеть не мог!

— «Рэйнольд, зайди», — голос Реджины проносится в крови. Я все еще ее человек, а она — моя Главная. Встаю, поправляю пиджак и иду в кабинет, где только что шло собрание по поводу меня.

— Садись. — Реджина указывает на мое место за столом, где сидят все близкие мне люди и две новенькие девочки. Рыжая сидит так, будто палку проглотила. От нее исходит еле уловимые волнения магии — похоже, ее разозлили. Вторая — маленькая, но с хищным взглядом красивых глаз смотрит на меня не отрываясь. Берет слово Артур, который поднимается с места, чтобы встать у окна:

— Мы тут посовещались и решили, что ты останешься в Саббате. Мы будем наблюдать за тобой. Если ты начнешь проявлять Химерские качества, мы тебя сдадим в Сенат.

— Почему? Почему не хотите обратиться сразу же? — Я не понимаю их мотивов. Они все смотрят на меня хмуро, как будто не осознают всей опасности в моем лице.

— Мы не хотим потерять тебя. — Ева говорит медленно, как сообщают о страшном диагнозе. — Если мы обратимся в Сенат с требованием разобраться об изменении твоего знака, тебя сожгут. Ты же знаешь, Сенат не будет думать и наблюдать за тобой. Они любую аномалию сразу же уничтожат, посчитав это угрозой. Говорю тебе, как пророк. Если обратиться в Сенат, то расследование будет, а затем тебя уберут. Ты понимаешь?

— Ева, я перевертыш. Обращенные живут максимум пять лет! Какая разница?

— Хм! Оденкирк! Ты с легкостью готов принести себя в жертву? — Стефан даже от злости сжал кулаки.

— Стеф, мать твою, я — Химера! Тебе ли не знать какие они? Я не уверен в себе! День-два и, может, я пойду душу закладывать?

— Неа! Скорее я тебе рыло начищу, если будешь продолжать в том же духе! — Взорвался на меня Стеф, практически перегнувшись через стол. На что Ева, дернув его за пояс, усадила на место.

— Успокоились, оба! А то у вас в голове черт-те что творится! — Реджина встает со своего места, и даже кажется, что она стала выше из-за своего угрожающего вида. — Я не намерена так просто терять тебя, Рэй! Я твой Светоч и ею останусь! Тот, кто сделал тебя Химерой, явно думал, что мы тут же кинемся в Сенат, и тебя уберут свои же. Отличная шутка вышла! Браво! Только про меня забыли: я своих не сдаю. — Последняя фраза явно назначалась Рыжей. Та продолжала сидеть с военной выправкой и гордо поднятым подбородком, словно превратилась в статую, только лишь легкий румянец выдавал ее смущение.

— К тому же я видела обращенных. — Продолжила Реджина. — Ты не такой, Рэй. Не тешь себя! Мысли всё те же. Каким был бараном, таким и остался.

Я пропускаю оскорбление Реджины мимо ушей.

— И что мне делать?

— Будешь продолжать работать Инквизитором.

— Что? — Реджина спятила? Уму непостижимо.

— А что такого? Будешь продолжать охотиться по заказам Сената.

— Химера на службе Инквизиции?

— Это сейчас модно меняться людьми. — Буркнул Стефан, за что получил не хилый толчок под ребро от Евы.

— Ной, помоги Рэю хотя бы немного восстановить память. — Реджина закурила сигарету в своем мундштуке, и у меня защекотало в горле от желания присоединиться. — Тебе хорошо ее почистили, так что попробуем восстановить хотя бы основное.

— Основное? — Я горько вторю последнему слову. Интересно… Видно и вправду творится какая-то бесовщина в Саббате. И где, например, носит Кевина? Почему Рыжая сидит на его месте?

— Это тоже входит в основное! — Поддакивает моим мыслям Реджина, глубоко затягиваясь сигаретным дымом. В комнате прошел легкий елеощутимый гул — Реджина к кому-то обратилась через зов, после чего снова повернулась ко мне. — Иди, проспись хорошенько. Ты нужен нам с чистой головой.

Под взглядами своих встаю и тащусь в комнату, чувствуя себя немощным стариком. Я реально устал: при том физически и морально. Надеюсь, моя комната за полтора года все еще там находится?

Найдя свою дверь, вхожу и окидываю взором свою нору. Вроде все то же. Ничего толком не изменилось. Даже дубовый крест Мириам с ее подвеской до сих пор на шкафу стоит. Разувшись и сняв пиджак, плюхаюсь на кровать, закрыв лицо руками. Боже! Как я устал! Как гудит голова от переживаний, новой информации и попыток вспомнить…

Кидаю взгляд на тумбочку: мои фотографии и Мириам. Сестренка… Если бы не проклятые Химеры, ты была бы с нами. Я любуюсь родным лицом на фотографии, вспоминая ее голос, мимику, движения, привычки, как она злилась на меня. «Рэй, запомни, что бы ни случилось, всё будет хорошо!» — Мириам ласково трепет мои волосы, а я, фыркая, выворачиваюсь из-под ее руки. Все эти нежности — не для меня!

Какой же я дурак был — не ценил. Тяжело без нее…

Ставлю фотографию на место, но на мгновение замираю — что-то не то. Чего-то не хватает на тумбочке. Хотя все вроде так и было. Приподнявшись на локте, пристально смотрю на расстановку фотографий. Что изменилось? Не знаю. Но изменилось… И тут мой взгляд падает на одну деталь — на легкий отпечаток в пыли. Видно мою комнату не убирали пару дней, а след свежий. Здесь стояла еще одна фотография? Похоже так. Куда она делась? И что это было?

Мое пристальное разглядывание пыльной тумбочки прерывается из-за стука в дверь.

— Войдите.

В комнату входит Ной. Хотя скорее бесшумно вплывает. Всегда поражался, как ему удается такая королевская вальяжная грация.

— Присаживайся! — Я киваю на кресло.

— Нет, я на пару минут. Хотел попросить тебя, чтобы как проснешься, сразу ко мне шел. Будем работать над воспоминаниями. Реджина попросила, чтобы я работал аккуратно и начал с Мелани.

— Мелани? Моя девушка?

— Да. Реджина считает, что чувства и эмоции помогут тебе быстрее восстановить забытые события.

— Ты ее видел?

— Кого?

— Мою девушку. Ты с ней был знаком?

— Я ее знаю. — Ной проговорил, специально делая ударение на настоящем времени, чем сильно смутил меня. Я попытался оправдаться, спотыкаясь на подборе нужных слов:

— Я просто… Неужели все-так серьезно у меня с ней? Как-то в голове не укладывается, что могу влюбиться…

Ной молча выслушивает с легкой полуулыбкой и делает лишь легкий кивок головы, не удосуживаясь ответить.

— Ясно. Тогда, может, покажешь мне ее через свои воспоминания?

— Сначала попробуешь вспомнить ее сам. Если не получится, покажу.

— Хорошо.

— И Рэй, если вспомнишь что-то — сразу расскажи мне. Хорошо?

— Да. Кстати, ты не в курсе, что у меня стояло на тумбочке? Здесь явно чего-то не хватает… Судя по следам пыли, здесь была еще одна фотография…

— Нет. Не знаю. Я не часто у тебя бываю, сам знаешь. Спроси у Стефа, вы с ним чаще общаетесь.

Я киваю в ответ — разумно. Ной, пожелав приятного отдыха, так же плавно выходит. Я остаюсь один, терзаясь в догадках. Но усталость быстро берет свое, и я проваливаюсь в сон, где снится мне плавучий дом в Китае и девушка, стоящая ко мне спиной, смотрящая вдаль горизонта. Ее светло-каштановые волосы пушатся и завиваются от влажности. Маленькая, хрупкая, ёжится от ветра. Безумно хочется подойти и укрыть своим тренчем, отдав частицу тепла. Но я не подхожу — боюсь спугнуть видение, просто смотрю, любуюсь и в нерешительности кусаю губы…

Падший ангел

Мягкая податливая прядь, будто из шелка. Пушится. Помню это ощущение, даже когда проснулся. Словно действительно сейчас пропускал локон через пальцы. Первое мгновение после пробуждения на ум пришло ласковое «девочка моя», но чем больше я возвращался в реальность, тем больше был ошеломлен от приснившегося. Означает ли это ощущение — воспоминание? А несвойственная мне нежность — это забытые чувства к моей девушке, которая непонятно где и с кем? Что там Ной говорил? Вспомнишь — сразу ему рассказать? Хорошо, расскажу, что мне снятся эротические сны в виде игры с женским локоном. Вот он посмеется над моей неадекватностью! Фрейд точно бы что-нибудь определил из этого сна. Какой-нибудь латентный гомосексуализм, подтверждая страхи Сьюзен и Марка. А черт с ним — с Ноем! Хочет знать — расскажу.

Я кидаю взгляд на тумбочку, и вновь складывается ощущение, что чего-то не хватает, что даже щемит сердце. Твою мать! Мне непременно надо узнать, что здесь стояло. А то так с ума сойти можно.

Быстро одевшись и приведя себя в порядок, иду на завтрак. В коридоре сзади себя слышу девичье:

— Привет!

Я оглядываюсь и вижу новенькую девушку-брюнетку. Она стоит в футболке с надписью: «I believe in unicorn».

— Привет.

Она улыбается мне, а я отмечаю, что девушка весьма привлекательна. Красивая.

— Как спалось?

— Замечательно… Слушай, в связи с последними событиями, я не помню кто ты и как тебя зовут.

— Ничего! Давай знакомиться заново! — Она обворожительно улыбается, что я сам расплываюсь в улыбке. — Меня зовут Кристен. Я твоя ученица.

— Моя ученица? Ты серьезно? — Я не верю своим ушам.

— Ага.

— И как я в роли преподавателя?

— Очень классно! Бываешь занудой, как все учителя, но с этим легко справиться.

Кристен хватает меня под руку, так будто это делает постоянно, со словами: «Пошли на завтрак. Сегодня будут твои любимые оладьи с яблоками».

После завтрака меня ждал Ной, одетый с иголочки в темно-синий костюм, и я отметил про себя, что мне тоже стоит обзавестись таким. Ему я рассказал о приснившемся сне, стараясь не вдаваться в детали вроде той непривычной нежности, которая меня накрыла, когда я проснулся. Валльде знать такое ни к чему. Ной молча выслушал с бесстрастным лицом весь мой бред про девушку, стоящую спиной на плавучем домике, про реальное ощущение мягкости ее волос, когда пропускал меж пальцев, но ждать реакции от будущего Архивариуса равносильно, как снега в пустыне.

Не забыл упомянуть и про тумбочку. «Ну что же начнем с нее», — и с этими словами он повел меня к Стефану, который тренировался с новенькими в спортзале.

— Стеф, подойди! — Клаусснер мокрый от пота, излучающий силу, подошёл к нам. А я отметил, что он не красуется перед девчонками, что было странно. Стеф любил флиртовать с женским полом, это у него в крови.

— Чего?

— Слушай, ты у меня в комнате был?

— Сегодня? Нет.

— А вообще? Недавно?

— А что такое?

— Мне кажется, чего-то не хватает в комнате…

— В смысле?

— На тумбочке чего-то не хватает.

Стефан, в отличие от Ноя, заржал, как конь, показав свои все тридцать два зуба:

— Памяти тебе не хватает и мозгов!

— Зато ты у нас самый умный! Пошли, окинешь своим инквизиторским взором. Может, что-нибудь заметишь!

Я почти грубо его хватаю и толкаю вперед под его крики: «Но-но! Без рук!».

— Ну?

— Вроде все так же. Это тебе лучше знать, что здесь было.

— Смотри! — Я тыкаю в след, оставленный на пыли. Ной стоит рядом и тоже смотрит на тумбочку.

— Протирать пыль надо, Оденкирк! Или тебя не учили в детстве? Ждешь, когда придет горничная?

— Стефан… — Ной подходит к Клаусснеру и кладет ему руку на плечо. И оба замирают. Только через секунду до меня доходит, что Валльде что-то транслирует ему своим даром.

— Ну? Что увидели?

— Это… Ничего особенного! Не бери в голову. Ты лучше напряги мозг и вспомни Мелани, чем пыль рассматривать. А я пойду дальше заниматься!

И убежал, оставив меня в недоумении. Я вопросительно смотрю на Ноя.

— Эту информацию тебе пока рано знать.

Твою мать! Бесят! При том оба.

— А что мне надо знать?

— Пошли на твой китайский домик. Начнем оттуда. Буду постепенно вводить в курс дела.

В Китае было холодно и шел густой снег. Возле берегов уже образовалась первая корочка льда. Свет был серый, да еще из-за непогоды, все казалось нереальным, будто чье-то воспоминание, — одни размытые пятна. На дощатом полу было ужасно скользко, что один неосторожный шаг и тебе грозит упасть за борт.

— Слушай. Здесь все не так, как во сне. Не думаю, что что-то вспомню.

— А во сне как было?

— Лето. Тепло. И она.

— Где?

— Вон там стояла. — Я киваю чуть дальше, вспоминая сновидение, где была девушка. Осторожно иду к этому месту. Ну, вот, тут она была. Или чуть дальше? Неважно! Все равно всё не так! Я от злости и от холода, от которого окоченели руки, иду внутрь дома. «Ignis!» — Раздраженно произношу заклинание, и свечи моментально загораются. Внутри дома пахнет затхлостью и сыростью. Когда-нибудь этот дом сгниет без хозяйской руки. Надо заняться им на досуге. Я прохожу внутрь. Пыльно, грязно, запущенно. По крайней мере, здесь не так холодно. За мной входит Ной, который так же осматривает помещение. Садиться на циновку на полу не хочется. Поэтому поднимаю магией горящие свечи с низкого чайного стола и аккуратно переставляю их. Сдув грязь и пыль, сажусь на стол, как на скамью. Ной аккуратно присаживается рядом.

— Нравится мне это место… Только времени нет заняться им.

Ной кивает. Я замечаю небольшую стопку книг рядом с нами. Хм… Не помню, чтобы я оставлял их тут. Подняв, обнаруживаю пару учебников и мой «Портрет Дориана Грея». Отдав учебники в руки Ноя, быстро пролистываю книгу, пока оттуда не вылетает маленький блокнотный лист. Подняв его, я застываю: почти детским подчерком, неуверенной рукой написано одно и то же — «Мелани Гриффит».

— Что это? — Ной смотрит на листик и тоже замолкает.

— Мелани Гриффит… Это актриса такая. Да?

— Нет. Это имя твоей девушки.

— Как у актрисы?

— Она память потеряла, как и ты. Была амнезия. Так ее назвали в больнице, когда регистрировали. Она, когда появилась в Саббате, ни писать, ни читать не умела. Реджина наняла специально учителя, чтобы ее обучил. Похоже, на этом листочке она пыталась расписать свой подчерк.

— Она не Инквизитор?

Ной поднимает свой взгляд, раздумывая над ответом.

— Нет.

Ясно, значит смертная. Ной задумчиво смотрит на листик из блокнота, после чего передает мне. Я вкладываю в книгу и закрываю ее. Странно, эта находка больше впечатлила Ноя, чем меня.

— Куда делся Кевин?

Ной вздыхает.

— Ну что же… Думаю, пора потихоньку тебе возвращать память. Что ты последнее помнишь?

Ной действовал аккуратно, но в то же время беспощадно настойчиво. Он по тысяче раз мог повторять один момент из моей памяти, чтобы я, наконец, мог вспомнить и дополнить его. Это было невыносимо: одно и то же. Чуть вспомнится деталь, Ной повторял все снова, но с этой деталью. Иногда, он давал мне передышку и переключался на другие воспоминания, в которых помогал, добавляя свои. Под вечер я вспомнил обрывками битву на стройке, на которой пострадала Мелани, по словам Валльде. Поразительно то, что я не помню там девушку совсем! Я вообще не помню ее. Она, как паззл, дробилась на части в моих воспоминаниях, и я никак не мог всё собрать воедино: то помню легкую маленькую руку в своей ладони, то вижу, как она заправляет своими пальчиками прядь за ухо, то, действительно, красивые стройные ноги и кусочек бежевой юбки, то голубые глаза — яркие, чистые. И проявленная нежность с утра уже не кажется дикой и чуждой. Я действительно был влюблен. И мне до сих пор нравятся эти ощущения. Даже могу сказать, что скучаю по Мелани, потому что где-то внутри меня начинает глодать желание испытать в реальности всё, что помню о ней.

Но у меня никак не получается вспомнить ее целиком!

— Может, если я ты мне ее покажешь, я вспомню ее?

— Нельзя. Реджина запретила.

— Почему?

— Ты будешь смотреть воспоминание чужими глазами. Реджина хочет, чтобы ты сам это сделал.

Ладно, я пойду, мне нужно на встречу. — Ной был одет тепло: в серое толстое драповое пальто с белым шарфом вокруг шеи. Явно собирался идти не в жаркие страны. Мы шли только что с ужина, на котором Хелмак похвалила меня за усердие.

Я стою теперь один, не зная куда поддаться. Решил пойти в комнату — переодеться, чтобы потом направиться в спортзал.

— А вот и он! — Ее голос весело прозвучал в тишине коридора.

— Кристен?

— Так точно! — Она приставляет по-военному руку козырьком, отдавая мне честь.

— Как прошли занятия?

— Стефан загонял нас. Любит, когда девушки выполняют его команды!

Я смеюсь на ее шутку, наблюдая, как она грациозно медленно подходит ко мне.

— Это да. Он любит показать свою власть над женщинами.

— А ты? Вспомнил что-нибудь?

— Нет. Так разное.

— И даже свою девушку? — Она наигранно изумляется, кокетничая со мной.

— Нет! Представляешь?

— Представляю. Возможно, чувства твои были не столь крепкими, как думают другие.

— С чего ты взяла? — Я наблюдал, как она гладит лацкан моего пиджака, будто невзначай поправляя его. Неприятно. Слишком близко и интимно.

— Тебе нравилась я в последнее время.

— Вот как? — Я смеюсь на эту самоуверенность. Хотя да, Кристен красивая, вполне могло быть, что она зацепила меня…

— Мы даже целовались с тобой. — Неожиданно зашептала она, окольцовывая своими руками и глядя в глаза, и потянулась к моим губам для поцелуя. Я отпрядываю, пытаясь убрать ее руки со своей талии.

— Мы не могли целоваться.

— Почему?

— Ты моя ученица! Это запрещено.

— Странно. Но будучи Инквизитором, ты позволял многое со мной… — Она томно шепчет и целует в шею. Меня же это выводит из себя! Будучи Инквизитором?

Я И Е С Т Ь И Н К В И З И Т О Р!

— Я тебе не Химера!

Я отталкиваю ее, схватив за руку, и рычу прямо в лицо, чтобы запомнила раз и навсегда:

— Не думай, что мой знак теперь позволяет многое. Я Инквизитором родился, им и умру. Поняла?

Я встряхиваю ее, как куклу. Кристен смотрит на меня ошалевшими глазами. Я же чувствую, что ей больно — слишком сильно сжимаю кисть, поэтому ослабляю хватку, кинув мимолетно взгляд на ее кисть. И замираю.

Кристен охает и пытается вырвать руку. После чего в ее руке вспыхивает вязь заклинания:

— Ruit!

Я выбиваю заряд, и заклинание проносится мимо. В пару движений я скручиваю Кристен, и прижимаю к стенке, заломив левую руку за спину.

— Ну-ка! — Я реально это увидел или мне показалось? Но нет, не почудилось. Под напульсником действительно был знак Луны. — Ах, ты тварь! Ты что здесь делаешь? Отвечай! Живо!

Я ору на нее, что есть сил, удерживая у стенки. Кристен больно, я знаю, но это мелочи, по сравнению с моим гневом.

— Отвечай! Что ты делаешь в Саббате?

— Рэй! — Окрик Евы слышится откуда-то сзади. — Что ты делаешь?

Но ответить мне не удалось, так как из-за Евы я замешкался, за что моментально получил локтем по зубам от Химеры. Девушка, кинув заряд Небес в Еву, попыталась сбежать, но Стефан ловко ее сбил с ног, поэтому та кубарем свалилась с лестницы, больно приложившись о мрамор перил головой.

— Стеф, держи ее! Она Химера. Эта тварь Химера! — Я поднимал оглушенную болью Еву, в то время как Стефан бежал к Кристен, чтобы схватить ее.

— Ты как? — Я озабоченно смотрел на Валльде, которая стонала, держась за ребра, по которым мощно прошлось заклинание.

— Мы знали…

— Что?

— Мы знали, что она шпион… — Ева выдыхает, морщась от боли. Я же пораженный смотрю на Стефа, который уже крепко держит запыхавшуюся Химеру, глядящую на нас свирепым взглядом красивых глаз.

***

Мы стоим и смотрим на падающий снег, который похож на куски ваты. Мне на ум приходят строчки из песни группы Наутилус Помпилиус: «То ли белый снег, то ли сладкая манна, то ли перья, летящие сверху, за сорвавшимся вниз, словно падший ангел». И поэтому начинаю неосознанно мурлыкать себе под нос эту песню.

Субботина недовольно косится, она-то чувствует себя взвинченной — я знаю. Хотя на деле все должно быть наоборот: это меня сдают сейчас в руки Сената.

Ной не заставил долго ждать, явился в ровно назначенный час. Словно напророченный песней, Валльде выглядел действительно, как ангел: серое теплое пальто, белоснежный шарф, пшеничные, почти серебряные волосы, и яркие холодные голубые глаза. Он сейчас отдаленно напомнил Еву, хотя они близнецы. Всегда поражалась, как они похожи и не похожи одновременно! Наверное, так люди удивляются, глядя на нас с Варей.

Нина даже замерла от красоты мужчины. Она всегда не доверяла таким. Согласна, сама чувствую себя ущербной, когда общаешься с такими Аполлонами.

— Добрый вечер, девушки! — Ной поздоровался с нами, но ощущение складывалось, что он обращался больше к Нине. Та в ответ кивнула и уставилась взглядом себе под ноги.

— Привет. Ну как, ты отдал мое дело в Сенат?

— Нет. С тобой хочет поговорить Реджина, она опоздает на пару минут. Попросила подождать.

— Реджина? — Я почувствовала неуверенность. Перед глазами возник решительный Первый Светоч Саббата с королевской осанкой. Боюсь, она будет против всей моей затеи… Неужели, она не хочет поддержать меня?

— Как у тебя дела? Ты прекратила совсем появляться в Сенате. — Ной смотрел строгим укоряющим взглядом на Нину, которая пыталась совладать с собой. Это у нее отлично выходило, только легкий румянец на щеках говорил, что ей стыдно.

— Да. Дела. Времени нет.

Я смотрела на них и мысленно ругала. Особенно Нину.

— Что же ты делала? — Я решила уличить подругу во лжи. В конце концов, если оба мозги имеют, то поймут друг друга. Должны понять.

— Разное. — Нина смотрит на меня с опаской. Меня уже было не остановить:

— Разное? Странно. Наталья никогда тебя не загружала работой.

— А сейчас стала.

— Наверное, твой парень против такой загруженности? — Ной постарался сказать это как обычно — со свойственной ему отчужденностью. Но я впервые жизни слышала раздражение от Ноя, которое промелькнуло на слове «парень».

— Парень? Когда ты успела обзавестись парнем? — Я удивленно воззрилась на Субботину, та в ответ послала такой взгляд, что если бы она была бы Варей, то люди в ближайшей округе точно бы все передохли.

— Успела…

— Да? И как его зовут?

Нина, поджав губы, отвернулась от меня. А я посмотрела на Ноя и подмигнула ему.

— Вот вы где! — Голос Реджины прорвался неожиданно, как свежий ветер в нашу удушающе молчаливую атмосферу. — Мелли!

Она подошла и секунду смотрела на меня, улыбаясь. После чего привлекла в свои объятия. И у меня словно камень свалился с плеч. Боже! Я так скучала по ней.

— Я тоже скучала по тебе, деточка. Мне так не хватает порой твоего присутствия, твоей непосредственности. А вы Нина? — Последнее она сказала на русском, смотря на стоявшую позади меня Субботину. Я же удивляюсь:

— Вы знаете русский?

— Ну, дорогая моя, я знаю много языков. Это обязанность, как Светоча. Итак, вы Нина?

— Да. — Нина кивнула, явно напрягшись, что ее знает Инквизитор, при том Главная ведьма.

— Реджина Хелмак, Светоч Саббата и Главная вот этого молодого человека. Очень приятно с вами познакомиться! Много слышала о вас от него. — Нина с удивлением уставилась на Ноя. На что Реджина добила обоих влюбленных: — Нет, он о вас не говорил. Обычно думал. Я — чтец мыслей. Давайте, ребята, поговорите друг с другом, пока я беседую с Анной.

Она взяла меня под руку и насильно оттащила от Ноя и Нины. Реджина была великолепна: на ней была пушистая шуба и алые перчатки. На ум пришла ассоциация с Круэллой Девиль. Если Реджина сейчас достанет мундштук, она станет нереально похожа на нее.

— А теперь рассказывай, что ты задумала. Ты же понимаешь, послать тебя на костер, я не позволю.

— Я… я хочу сдаться Сенату, чтобы рассказать, что творится у Моргана.

— А что творится у Моргана?

— Недавно я оживила трех Древних. Женщину, мужчину и ребенка — они якобы видели, как произошел раскол. А еще Морган стремится объединить мир. Он делает опыты над знаками, мне Кевин рассказывал. Он сделал Рэя Химерой… Это так? Он у вас? — Я не выдерживаю и с мольбой спрашиваю у Реджины, которая приобняла меня и внимательно до этого слушала.

— Да. Рэй у нас. Расскажу о нем чуть позже. Сначала твоя очередь. Рэйнольд успел рассказать, что на него работают Психолог и Кукольник.

— Да! Есть такие! Они моделируют ситуации. Психолог говорит, как добиться результата, а Кукольник расставляет кукол.

— Так, а что с Савовым?

— С Савовым?.. Я… я…

— Ты чего заблеяла? Ну-ка говори! — Она приподняла кончиком пальца мое лицо за подбородок, чтобы смотрела ей в глаза. Но мне не нужно было даже произносить правду. Все сказали мои мысли. — Ох ты! Все-таки он сделал тебя женой.

— Да… После объединения знаков, Виктор сможет пользоваться моим даром… Я теперь его полностью.

— И поэтому ты решилась на такой отчаянный поступок?

— Да.

— Хорошо. Ной отправит твое дело в Архив, ты попадешь в Карцер. Дальше что?

— Я расскажу, чем занимается Савов, что он специально соблазняет девушек на Начале, перетаскивая на сторону Химер, что Морган планирует переворот, что уже по земле ходят три воскрешенных человека, что они меняют людям знаки.

— Ты понимаешь, что тебя тогда сожгут? Что ты все равно остаешься виновной, к тому же ты сама для Моргана подняла людей из могил!

— Он меня шантажировал! Он убил Рэя! Точнее он сделал так, что Рэя убили, и пока я не оживлю Древних, то не могла воскресить его!

— Так вот как было дело… — Реджина задумчиво отворачивается и смотрит на проезжающие мимо машины, которые своими колесами превращают белые хлопья снега в грязь. — Хорошо. Мы поможем тебе. Дадим показания, подтвердим все, что ты скажешь. Только пообещай мне одно, это в твоих интересах!

— Что?

— Не говори, что Рэй тоже был воскрешен, и что ему поменяли знак.

— Почему?

— Тогда Сенат его сожжет. Он не любит аномалии.

— Да. Хорошо! Не скажу.

— А что будет, если тебя обвинят, Мелани? Ты же умрешь!

— У Химер есть парень, который умеет восстанавливать тела из праха.

— И ты надеешься, он сможет тебя восстановить?

— Я надеюсь, что до этого не дойдет.

Реджина кивает.

— А кто-нибудь знает этого парня?

— Я оставила координаты поиска Варе. Она обещала найти.

— Значит сестра в курсе?

— Да.

— А ей можно доверять?

— Да! — А сама смотрю на Реджину и думаю — сказать ей о беременности Вари или нет. В итоге решаюсь и выпаливаю: — Варя беременна от Кевина!

— Ох ты! Поздравляю их! Наверное, Кевин счастлив?

— Кевин сбежал…

— Сбежал?

Я рассказываю неприятную часть истории, глядя на асфальт и какие следы оставляют мои ботинки на снегу. Реджина молча слушает. Только когда я заканчиваю, хочу посмотреть в глаза Светоча, но она к моему удивлению глядит куда-то в сторону и о чем-то напряженно думает:

— И вы думаете, Кевин сбежал?

— Да… Варя точно так думает. Говорит, что они не раз разговаривали на тему побега от Химер. — Реджина молчит, пытая тишиной. Хелмак думает и чему-то медленно кивает. Я жду, хотя внутри все горит от нетерпения спросить как Рэй. Но снова Реджина читает мои мысли и мне даже не приходится говорить.

— Рэя мы нашли два дня назад. Точнее его нашли Янусы. Морган ему стер память о тебе.

— Я знаю, Кевин рассказал. Он помогал Моргану менять знак на руке Рэя. Это действительно так?

— Да. Надо отдать должное, у Моргана отличное чувство юмора — Оденкирка превратить в Химеру и стереть ему память. Наверное, он надеялся, что знак обнаружится Янусами или мы сдадим его в Сенат.

— Как он?

— Ну… — Реджина неоднозначно тянет, качая головой. — Понимаешь, он нормально себя чувствует, жив и здоров. Но мышление у него сейчас такое, как год назад. Ты помнишь, какой он был в самом начале?

— Он меня ненавидел…

— Именно! Он ненавидит сейчас Химер, и мысль, что он стал одним из них — сводит его с ума! И меня тоже вместе с ним. Поэтому рассказать все сразу, что случилось за полтора года — я не могу. Мы решили действовать осторожно. Ной работает как раз над этим. Мы будем постепенно вводить ему произошедшее через наши воспоминания. Но главное, я хочу, чтобы он сам вспомнил тебя.

— Почему сам?

— Потому что ты сама знаешь, что любовь способна на многое. Она ломает любую магию, дает исполинские силы, а также лишает их и рассудка заодно. Ной говорит, что Рэй вспоминает тебя. Сегодня с утра он признался, что ты ему снилась. — Реджина заботливо, по-матерински заправила прядь мне за ухо. — Он с ума сойдет, если узнает, на что ты готова идти ради всех нас…

— Тогда не говорите! Держите все в секрете! Если получится, все будет хорошо, и мы будем вместе с Рэем.

— А если нет? — Реджина снова задает этот противный вопрос.

— Если не получится, может и к лучшему, что он не вспомнит меня… — Я отвела взгляд, пытаясь сдержать слезы. Не хочу даже думать, если у меня ничего не выйдет.

— Хочешь, радостную весть скажу? — Реджина явно решила меня подбодрить. Я киваю не в силах произнести и слова, так как из-за слез сдавило горло.

— Ева согласилась стать женой Стефана. Эти двое пока молчат, но я-то умею читать их радостные мыслишки.

— Здорово! — Я действительно счастлива за них. Особенно за Еву, которую полюбила душой, как сестру.

— А еще эти двое, — Реджина кивает в сторону Ноя и Нины, — кажется, договорились друг с другом. О свидании речь пока не идет, но дело идет к этому…

Я оборачиваюсь и смотрю на Валльде и Субботину — несуразную во всех представлениях пару. По ним и не скажешь, что они влюблены друг в друга. Он стоит с королевской осанкой, засунув руки в карманы своего пальто, Нина же прячет руки в рукавах куртки, немного ссутулившись, смотрит куда-то под ноги.

— Она ему нравится… Не ожидала от Ноя.

— Нравится? Ха! Знала бы ты, что творилось с нашим бесстрастным Ноем, когда твоя подруга прекратила появляться в Сенате. Он почти там дневал и ночевал! А уж когда она попросила ему не звонить, то Ной ходил и огрызался на всех. Мне даже пришлось проводить с ним беседу.

Я смеюсь от пылко произнесенного Реджиной признания. Не верится, что это Валльде. Я даже не могу представить, как Ной огрызается! Хотя я видела, как он испугался, когда на Нину напали.

— Нине он тоже нравится. Я это давно заметила. Подруга не привыкла откровенничать, но это прослеживалось в деталях, в поведении.

Мы синхронно отворачиваемся от новой пары и возвращаемся к больной теме.

— Итак, моя дорогая, завтра тебя около дома будет ждать наш человек. Она будет следовать за тобой по пятам. Совет: отойди на достаточное расстояние от своего дома, где-нибудь, где куча смертных. И колдуй. К тебе тут же подойдет она и вызовет Архивариусов.

— А кто она?

— Инквизитор Романова. Она раньше обучалась с Рэем у Варлака.

— Не знаю таких… Кроме Рэя, конечно же!

Реджина смеется.

— А ты не растеряла своей наивности, этой детской чистоты! — Она меня снова обнимает и шепчет на ухо, что у меня внутри всё зажигается от надежды: — Запомни, Мелани Гриффит из Саббата, Инквизиция на твоей стороне. Мы тебя не бросим.

Всё не так

Я стояла в коридоре уже одетая, в последний раз окидывая взглядом нашу с Варькой квартиру. Сестра спит, а я не хотела будить — не хотела прощаться. Вместо слов, слез и объятий я поздно вечером пожарила ей котлеты, с утра сделала завтрак и написала записку с именем и координатами Дэррила. И простой росчерк внизу: «Береги себя». На большее я оказалась не способна. Хотела написать письмо, о том, как люблю сестру, как много значит для меня, но не смогла.

А еще я сделала то, что Инициированные матери делают для своих детей, обычно женщины берегут это заклинание, так как его можно наложить лишь раз. Кстати, им меня Рэй спас от француженки, которая хотела меня убить. Личной вещью я выбрала браслет, подаренный Лаурой. Взяв вещицу в руки, заметила, что на внутренней стороне выгравирована надпись на латыни: «Помни о смерти». У Вари татуировка с этой цитатой. Как сказала сестра, она ее наколола в мою честь. М да… Я о Смерти всегда помню. Хотя, скорее, Она помнит о нас. Эта Старуха с косой к нам с Варей с детства привязывается. Надеюсь, в этот раз ее обману. Как попаду в Сенат, тут же расскажу все о Викторе и Джеймсе. А дальше буду уповать на Саббат. Только как будет давать показания Рэй, если он не помнит меня? Боже, я самоубийца! Но буду просто убийцей, если не попытаюсь.

Итак, Варя спит, котлеты пожарены, записка с браслетом возле бутербродов, Инквизитор, наверное, уже ждет меня. Выдыхаю и выхожу. Всё. Не поминайте лихом. Я еще вернусь.

Выйдя на улицу, почувствовала мороз, который начал колоть щеки и нос. Никого в округе. Я одна. И где она? Где та девушка Реджины? Наверное, прячется. Я надеюсь на это.

Медленно иду к остановке, озираясь и оглядываясь, пытаясь засечь своего Инквизитора. Но нет. Меня даже начинает терзать мысль, что Инквизитор не пришел или я рано вышла…

Нервозно. А еще не придумала, что буду делать. Грабить банк? Угонять машину? Или проклясть чью-нибудь собачку? А нужно сделать что-то… химерское.

Я начинаю пристально вглядываться в каждого прохожего, пытаясь понять — Инквизитор он или нет. В итоге, таким медленным темпом прихожу на остановку. Не глядя сажусь в первую подъехавшую маршрутку, расплачиваюсь за проезд и нахожу себе место у окна. В салоне мало людей. Из представлений об Инквизиции и данных от Реджины, понимаю, что кандидатура всего одна, но девушка не подходила под эту категорию людей — слишком скромная, к тому же сапоги на каблуках и дамская сумка. Да и не видела я ее, когда шла на остановку. Вряд ли, что это девушка охотница за ведьмами, скорее всего студентка. Маршрутка затормозила на остановке, впуская в салон холод, пар от дыханья и новых людей. Тут же полупустая машина наполнилась людьми, и стало тесно.

— Пройдите чуть вперед, пожалуйста!

— Ой, извините, я вам на ногу наступила.

— Ничего страшного.

— Давайте поменяемся местами — мне выходить на следующей.

Я не видела ничего кроме чужих курток и рук.

— Передайте за проезд, пожалуйста. — Женская кисть протянула деньги мужчине рядом со мной, на ней сверкнули часы, из-под которых выглядывали вензеля знака. Я обернулась и встретилась с зелеными глазами девушки. Таким взглядом можно толпы останавливать!

Я дернулась назад и сделала вид, что ее не заметила. Так… Вот она. Осталось что-то сделать. Пока продумывала дальнейшие действия, машина остановилась, и я решила выйти на остановке. Выйдя на воздух, поняла, насколько душно было в машине. Поэтому я позволила себе постоять и подышать воздухом, пока уголком глаз не заметила Инквизитора. И куда дальше? Я огляделась по сторонам, пока не заметила вывеску пиццерии. Туда-то и направилась.

Войдя внутрь, я встала в очередь, хотя есть совершенно не хотелось. Передо мной топтались две девушки в блестящих куртках и очень ярко накрашенные. Они громко обсуждали кого-то с противным выражением лица, вызывая у меня отталкивающее чувство.

— Я тебе говорю, она тупая овца! — Писклявой голос девушки раздраженно звенел подруге. — Взяла и рассказала всё! А я что? Мне терпеть такое?

— Что будете заказывать? — Обратился продавец к ним. Девушки тем же противным тоном заказали себе по куску пиццы. Через пару минут перед ними стояли тарелки.

— Чего так долго? — Возмутилась девица. Продавец начал извиняться. Но девушку уже было не остановить: — Понабрали всякого сброда! А еще хотим качественного обслуживания! Посмотрите, да тарелка грязная! Поменяйте мне!

Продавец извиняясь, начал менять приборы для этих дам, выслушивая попутно всякие гадости о себе. Я же не заметила ничего на тарелке — обычная, чистая. В принципе, девушки сами напрашивались, поэтому мой выбор пал на них.

Стоило им взять свои подносы и отойти от стола заказов, как я тут же магически толкнула их в спины, не почувствовав даже хоть малую энергетическую сопротивляемость. Смертные! Самые простые и обыкновенные. Девушки с грохотом разбивающейся посуды с подносов и разметаемых ножей и вилок по кафелю упали на пол. С криком и визгом стали оглядываться на толпу, кто их толкнул. Но никого за их спинами не было.

— Кто это? Кто это сделал? — А дальше понеслась такая площадная брань, что слушать уже было невыносимо.

— Ruit. — Прошептала я, и блондинку со вскриком прибило к полу, при том лицом прямо в ошметки пиццы. Вторая не могла ничего сказать, лишь, как рыба, в онемении открывала рот, глядя на подругу.

— Ure. — И у второй начинает дымиться куртка и вспыхивает. Кто-то с криком подскакивает и начинает тушить девушку. Начинается гомон и суета вокруг них.

— Повеселилась? — Ее голос немного грубоват. Несмотря на красоту лица, Инквизитор высокая, поэтому смотрит на меня сверху вниз. — Отойдем?

Мы выходим из очереди к стене, по пути я слышу, как девушка бормочет официальный вызов Архивариусам. Народ все еще поглощен произошедшим и помогает моим жертвам встать и оправиться, недоуменно восклицая и удивляясь. И вот под этот шум к нам подходит человек, одетый в строгий костюм. Архивариус смотрится странно в окружении людей, которые одеты тепло и по-простому.

— Архивариус Дмитрий Лазаров, вы можете обращаться ко мне к самому Сенату.

— Инквизитор Анна Романова, поймала тут нарушительницу спокойствия. — Она кивает в сторону девушек, которые уже собираются уходить, одна с заплаканным лицом, другая с подпаленной курткой. — Эта Химера применяла магию на Смертных: сначала толкнула, а затем подожгла.

Лазаров кивает и чуть отходит от нас и смотрит на место — я знаю, он сканирует местность на магию, которая тут же обнаруживается.

— Хорошо. Пройдёмте в Карцер. До выяснения деталей.

Я тяжело вздыхаю, смотря на мыски своих ботинок. Вот и всё. Меня берут за руки и выводят в дверь. И снова это странное ощущение прохода в тишину Карцера, в эту вечную зиму с окнами до пола, где нет запахов, нет суеты, людей. Чистилище…

Удивительное было еще то, что Анна исчезла, а она ведь входила вместе с нами в портал…

— А где Романова?

— Пишет протокол. — Мы шли по коридору, где все тот же красный ковер глушил наши шаги. Интересно, это тот же этаж, на котором раньше располагалась моя «камера»? Или другой? Внутри меня всю жгло от свершившегося. Я в Сенате! Я должна им всё рассказать!

— Я хочу вам признаться. Знаете, это всё…

— Не сейчас! Вы всё расскажите своему Дознавателю.

— А разве не вы мой Дознаватель?

— Нет. — Он открывает дверь с моим именем и новой фамилией, приглашая внутрь комнаты. Захожу. Эффект дежавю бьет по нервам: такое ощущение, что я снова вернулась в прошлое. Карцер снова безлик и пугает своей стерильностью и белизной.

— Ваша одежда. Переодевайтесь. Все вещи сдать мне. — Я смотрю на сложенные футболку и джинсы. Ах, да! Самая неприятная часть. Я начинаю переодеваться на глазах у незнакомца. Закончив, отдаю одежду.

— Мне нужно поговорить с Архивариусом. У меня есть ценные сведения.

— Вы все расскажите своему Дознавателю. — С этим он выходит, оставляя меня в тишине и догадках. Я мысленно начинаю строить разговор: что спросит, что отвечу, как выведу всех на чистую воду. Не знаю, сколько времени прошло, но я уже раз сто прошла от одной стены к другой, столько же заглядывала в окно, смотря на снежные горные вершины. И вот щелкнула ручка — и я взвинчено вскакиваю с кровати, для того чтобы шокировано уставиться на вошедшего.

— Гроховски?

— Добрый день Анна. Я ваш Дознаватель и сейчас представляю власть Старейшин. Вы можете обращаться ко мне, как к самому Сенату.

Вот-те раз! Нет. Я не согласна! Только не Гроховски! Я не смогу ему все рассказать!

Пока я удивленно таращусь, осознавая, что попала впросак, Гроховски с привычной ему ухмылкой открывает папку и начинает допрос:

— Итак, по словам Анны Романовой, которая стала свидетельницей вашего нападения на Смертных, вы, использовав магию, толкнули девушек, а затем подожгли куртку одной из них. Так?

Молчу, потеряв дар речи. Он снова повторяет вопрос:

— Вы использовали магию против Смертных? Анна?

Всё, что могу, лишь прошептать:

— Я требую другого Архивариуса…

— Не имеете права. Сенат не приемлет личностного подхода. Мы беспристрастны.

То, как он это говорил, почему-то создавало ощущение, что уж он-то точно не беспристрастен. А я не могла исполнить намеченный план, ведь он на службе у Джеймса.

— Вы согласны с показаниями и обвинением Романовой?

— Да.

— Ваша причина поступков?

— Эти курицы заслуживали такого обращения…

Я устало присаживаюсь на кровать, спиной к Гроховски, показывая, что больше отвечать ни на что не буду. Пусть что хотят, то и делают.

— Ладно! — Весело звучит голос мужчины. — Думаю, ваш поступок не понесет серьезных последствий. Наверное, пара месяцев общественных работ.

Но, так и не дождавшись от меня ответа, выходит.

Стоило двери закрыться за ним, как я с криком кидаюсь избивать подушку:

— Дура! Дура! Ты такая дура!

Ну как можно было так вляпаться? Почему я не подумала о том, что их люди везде? Я со стоном безнадежности опрокидываюсь на кровать, закрыв ладонями лицо. И вот что делать теперь? Если найдут мое дело, то кто будет Дознавателем? Гроховски? Я не знаю, что тогда предпримет Морган. Я не смогу рассказать план Темного. При этом поставлю под удар Варю. Черт! Я открываю глаза и, уйдя в свои мысли, смотрю на противоположную стену, пока не понимаю, что уже минуты три, не отрываясь, рассматриваю телефон.

Я подхожу к аппарату без кнопок — белый, пластиковый. Блестит. Рядом с ним лежит Библия. Интересно, что будет, если подниму трубку? В прошлый раз я так и не осмелилась изучить эту особенность Карцера.

Трубка легкая, холодная — аппарат явно новый. Подношу к уху — оттуда сразу же слышится женский голос.

— Добрый день, Анна, Вас слушает Обслуживающий Карцера Номер 300-12. Вы можете обращаться ко мне, как к самому Сенату.

— Я… Я хочу поговорить с Архивариусом…

— Хорошо, к Вам сейчас придет Дознаватель.

— Нет! Только не Гроховски! Кого-нибудь другого.

— Цель визита Архивариуса?

— Я хочу поговорить…

— Цель визита Архивариуса?

— Я хочу сделать признание.

— К Вам сейчас придет Дознаватель.

— Мне не нужен Гроховски! Мне нужен любой другой Архивариус!

— У вас есть претензии по работе Архивариуса Гроховски?

— Нет…

— Тогда цель визита Архивариуса?

Я взрываюсь на эту холодную непрошибаемую любезность Обслуживающего Карцера Номер 300-12:

— Да потому что я не могу с ним разговаривать! Скоро будет переворот в Инициированном мире! И все будут дохнуть, как мухи! Морган готовится уничтожить Сенат и Старейшин! Как вы не понимаете? Я НЕ МОГУ ЭТО РАССКАЗАТЬ ГРОХОВСКИ, КОТОРЫЙ СЛУЖИТ ХИМЕРАМ! Я имею сведения и мне надо рассказать их кому-то другому!

— Ваш Дознаватель — Даниил Гроховски. Все признания делаются либо ему, либо в его присутствии. Так вам вызвать Архивариуса Гроховски?

— Да пошли вы! — Я со злостью кидаю трубку. И что теперь делать? Ждать? Придумать что-нибудь еще?

«Так, Мелани, тебе надо остыть!» — Приказываю я себе. Месть, как известно, подается холодным блюдом. Поэтому решаюсь принять душ — может, под струями воды ко мне придет решение. Душ и вправду помогает успокоиться. Решаю, что сейчас выйду и позову какого-нибудь Архивариуса, скажу Номеру 300-12, что Гроховски ко мне приставал и домогался. Но, выйдя из душа, наталкиваюсь на людей в своей комнате: передо мной стоит Даниил и неизвестная женщина.

— Добрый день, Анна, Архивариус первого типа Оливия Барона.

— Здравствуйте…

Я кидаю взгляд на Гроховски — тот явно нервничает. Одет он все также неряшливо по сравнению с Барона, которая стоит в строгом темно-синем платье, и ни одной лишней детали или украшения.

— Анна Савова, Вы обвиняетесь в убийстве Анджелины Хилл. С этого момента я буду вашим Дознавателем.

***

— И где она? — Реджина суровым голосом обращается к нам. Мы только что сорвали ее планы. Точнее, я сорвал. Хотя вины за собой не чувствую: если бы сказала всё заранее, то вел бы себя более сдержанно. Ева протягивает ключ Светочу:

— Она в комнате для медитации. Сама знаешь, там нельзя послать или получить зов.

Мы запихали отключенную Стефаном шпионку в класс для медитации, немного поколдовав над ней, чтобы не могла сбежать. Там и закрыли.

Реджина разворачивается и, громко стуча каблуками, уводит за собой Артура. Ясно, они пошли к шпионке. Стоило им выйти, как я срываю свою злость на Стефе:

— Если бы сказали раньше, этого бы не случилось!

— Ага. Не случилось бы! — Клаусснер скептически ухмыляется и отходит. В этот момент в комнату поспешно входит Курт и, как-то странно глянув на Стефа, садится рядом с ним.

— Что у вас там?

— Ничего! — Ганн поднимает руки кверху, показывая, что его помыслы чисты. И снова косится на Клаусснера. — Эй! Я всё вижу! Выкладывайте.

И снова Ганн выдает себя с головой, теперь уже переглядываясь с Евой. Та манерно отворачивается, прямо как Реджина, при этом махнув рукой.

— Вот. У Деннард нашли в комнате. — Он кидает на стол мой мобильник, который выглядит так, будто по нему проехала машина — дисплей треснут, как и корпус. Следом за телефоном он выкладывает на стол небольшую фоторамку. Я подхожу и беру фотографию в руки: на ней изображена миловидная девушка на фоне Эйфелевой башни в красном пальто. Все присутствующие в комнате затихают на едином вдохе, будто ждут, что я сейчас выкину что-то странное.

— Кто это? — Я оборачиваюсь к Курту, Стефу и Еве.

— Это Мелани. — Ева осторожно подходит ко мне. Я снова перевожу взгляд на фотографию: как-то пусто внутри, ничего не откликается. Почему-то обрывочные воспоминания о ней больше находят отклика в душе. Странно… Девушка на фото чужая. Я до этого пытался соединить в воображении те моменты о ней, и мне Мел представлялась по-другому. Не так, как на фото.

— Ничего. Пусто. Может, когда придет Ной, кто-нибудь из вас передаст воспоминания о ней? — Я обращаюсь к Еве, которая смотрит на меня жалостным и в тоже время обеспокоенным взглядом. Но мне за нее отвечает Стефан:

— Нельзя. Чужие воспоминания — чужое восприятие действительности. По сути, получится то же самое, что и с этим фото… Кстати, ты все спрашивал, что пропало с тумбочки — эта фотография стояла там. Кристен по ходу умыкнула ее, когда ты пропал. Вот сучка! Знала, что тебе память сотрут, вот и решила почистить тебе комнату, чтобы ты случайно не вспомнил. Могла бы и пыль протереть заодно…

— Может, вы все-таки расскажите, что случилось?

— Окей! — Стефан ударяет себя по коленке, подаваясь вперед и пристально смотря мне в глаза. Но Ева тут же его осаживает:

— Нельзя, Стеф! ПриказСветоча.

— А ты хочешь, чтобы он и дальше, как слепой, блуждал? А вдруг его снова Морган схватит? Ева, он, по крайней мере, будет знать, а знание — это преимущество! Он не помнит Мелани, а значит, больше не рванет на ее зов! Не будет подставляться!

— Я рванул на зов Мелани? — Я недоуменно смотрел на Валльде и Клаусснера. Ева стоит и смотрит на своего парня, решая — стоит мне говорить или нет, в итоге со стоном, отворачивается к окну. Все понятно. Доводы Клаусснера победили.

— Помнишь, как одна Химера на охоте проболталась, что, мол, скоро Инквизиции не будет, так как они получили два сильных дара для победы?

— Ну…

— Так, а помнишь битву на стройке, где мы чудом успели свалить — и нас не погребло под бетоном?

— Это там, где Мелани была?

— О! А ты, оказывается, не настолько плох!

— Мы с Валльде работали над этим воспоминанием. Я вспомнил битву, но девушку нет.

— Ааа… — И радостное оживление Клаусснера сменяется снова на тоскливое повествование: — В общем, после того, как мы спаслись из этой мясорубки, ты почувствовал, что кто-то выжил под завалами бетона. Это была Мелани. Мы ее откопали. Черт! Девчонка была одним сплошным темно-серым обезображенным трупом. Кровищи было нереально! Собственно, как и пыли. Ахмед предложил ее сдать в больницу, думая, что она и пару часов не протянет. Так и поступили. Но к нашему удивлению, девчонка выжила. А мы поняли, что всё уж больно странно происходило — была странная битва. Хотя нам нужно было лишь доставить одну ведьму в Сенат. В принципе, стандартный обмен — вы нам человечка, а мы вас не видели — решили бы всё мирно и полюбовно. Но Химеры защищались так, будто мы воины Апокалипсиса. Последней каплей было, когда в течение пары дней пронесся слух, что Химеры потеряли одно из своих оружий.

Твою мать! Мелани не просто смертная! Она, черт возьми, их оружие?

— Мелани была Химерой? — Я снова смотрю на симпатичную девушку на фотографии. А так и не скажешь! Очень милая. Даже красивая. Это что же получается? — Я был влюблен в Химеру?

— Погоди так орать! Дай расскажу! — Цыкает на меня Стеф. — Мы поняли, что оружие Химер — это Мелани. Я с тобой поплелся в больницу, но знака мы на ее руке не обнаружили. Он исчез, сделав ее смертной. Врачи сказали, что девушка сильно покалечена. Но самое опасное — травма головы. Они думали, что она так и не выйдет из комы. Но Мелли — та еще боевая девчонка, цеплялась за жизнь всеми способами: она вышла из комы и у нее обнаружилась амнезия. Именно тогда тебе пришла идея, притащить девчонку в Саббат и сделать из нее Инквизитора.

— И получилось?

— Ну… — Стеф замялся. И вместо него продолжила Ева:

— Почти получилось. Ты влюбился в нее без отчета, как и Кевин. Мелани отдала предпочтение тебе. А Кевин каким-то образом встретился с ее сестрой-близнецом. И тоже втюрился так, что сорвало крышу. Он рассказал, где скрывается Мелани. А дальше пошла облава на Саббат. Вы были с Мел на свидании в Париже, когда сюда явились несколько Химер с требованием вернуть им «сестру». Пытались запугать, обыскать всё, но всё обошлось. Вы тем временем скрывались, пока не попались Кевину, который обманом выманил тебя от Мелани, а сам увел ее к сестре — Варваре. А дальше был Суд, на котором решались вопросы: чья Мелани, нарушили мы право выбора или нет. В итоге, все обошлось, хотя мы были близки к костру. Сенат постановил, что Мелли, она же Анна Шувалова, приговаривается к трем месяцам пребывания у Химер. А нам запрещено общаться с ней. Это тебя просто с ума сводило.

— Почему три месяца?

— Столько она пробыла в Саббате: с июня по август.

— Ничего себе! — Я снова смотрю на девушку на фотографии, пытаясь связать услышанное с ней. — И какой у нее дар?

— Регенерация… — Вздыхает Стеф. — Девчонка может залечивать раны и воскрешать мертвых.

— Такое бывает? — Я о таком впервые слышу.

— Теперь бывает. — Голос Реджины резко звучит в тишине комнаты.

— Прости, Реджина, я пыталась остановить его. — Ева начинает оправдываться, но Хелмак взмахом руки останавливает ее. — Поздно.

Светоч закуривает и садится напротив меня, взяв в руки фотографию Мелани.

— Я сегодня встречалась с ней. Она рассказала, как было дело. Морган шантажировал ее. Говорит, что он убил тебя, Оденкирк, и пока Мелани не воскресит трех древних колдунов, он ее к тебе не подпускал.

— И воскресила?

— Всех. И древних, и тебя.

— Что с Деннард? — Внезапно вступил Курт в наш разговор.

— Мы с Артуром поговорили с ней. Артур зомбировал Кристен. Заставил рассказать то, что мы и так знаем, а еще она дала мне телефон Моргана.

— Зачем?

— Хочу встретиться с этим Наполеоном. Поболтать. — Реджина сладко затягивается, а в классе проходит шум — никому не нравится эта идея. Это опасно. Это безумно!

— Реджина, не стоит! — Я серьезно пытаюсь отговорить Хелмак, чувствуя бесконтрольный внутренний страх и панику от ее идеи.

— Мне он ничего не сделает. Пока не сделает! — Она делает явное ударение на слове «пока».

— Вы знаете планы Моргана? — Я все еще пытаюсь понять, что, черт возьми, происходит.

— Он хочет объединить всех Инициированных и уничтожить Старейшин.

— Что? Вы серьезно? — Какой абсурд! Это же невозможно! Это же насколько надо быть самоуверенным? Или Морган столь искусный колдун?

— Не искусный. Обыкновенный. Просто отличный стратег! И да, он самоуверенный. В его арсенале уже куча талантливых людей, Савов поставлял ему хорошие дары, к тому же у него Кукольник и Психолог.

Мне было плевать, что говорила Реджина, так как я услышал страшное имя убийцы Мириам, от которого моментально вспыхнула ярость.

— Савов? Он жив?

— Жив? Еще как! Все это время был под крылом у Моргана. Соблазнял девушек на Начале и перетаскивал на сторону Химер.

— Черт возьми, Реджина! Ты так спокойно это говоришь?! Почему никто не обратится в Сенат? Что за бред тут творится? Почему мы молчим? Почему нельзя хоть что-то сделать?

— А с чем мы пойдем, Оденкирк? У нас только слова! Ни одного доказательства!

— А я? А ваши воспоминания?

— Ты? ТЫ НЕ ПОМНИШЬ, ЧТО БЫЛО ПАРУ ДНЕЙ НАЗАД! А хочешь идти в Сенат! Наши воспоминания тоже пустой звук! Слух слухом погоняет. Если бы ты видел воочию, как Морган меняет знак или оживляет Древних, то это уже было бы что-то! Но у нас ни-че-го!

Только сейчас я понимаю, что мы орем друг на друга, что у Реджины появились даже сиплые нотки.

— Хорошо! А она? Мелани! Она же моя девушка! Она любит меня и все равно помогает Моргану? Или ее Химерские наклонности не позволяют помочь нам и сдать своих Сенату?

— А вот сейчас заткнись, Оденкирк. — Зашипела Реджина на меня, приподнявшись со стула. — Иначе пожалеешь. При том я даже руку не приложу, сам себя возненавидишь за такие слова!

И я замолкаю, напуганный Хелмак. Никогда не видел, чтобы она так защищала какую-то Химеру…

— Мелани, и так, претерпела столько всего и еще будет терпеть! И всё это ради тебя, эгоист проклятый. Пока ты тут даже вспомнить ее не пытаешься, она рискует своей шкурой. Не думала, что скажу это, Оденкирк, но ты мне сейчас не нравишься. Я выбираю влюбленного, но человечного Рэйнольда, а не сегодняшнюю машину для охоты за ведьмами.

С этими словами Реджина злобно тушит окурок и выходит из комнаты. Все молчат. Так проходит буря, оставляя после себя немоту у природы. Все в комнате смотрят то на свои ботинки, то на руки, то рассматривают стены — не хотят встретиться со мной взглядом. Черт! Отлично! Все согласны с Хелмак. Всем нужен ванильно-зефирный нюня и слабак Оденкирк, живущий под каблуком у Химеры.

— Да пошли вы все. — Я молча разворачиваюсь и ухожу. Докатились! Саббат защищает Химер: одну на службе у Моргана с Савовым, другую — кормит, обучает и спать укладывает, пока та крысятничает на стороне. Но в итоге, враг — я, потому что не влюблен до соплей в какую девчонку! Если так, то уж лучше никогда не вспоминать эту Мелани, оставаясь верным себе и своим принципам.

Осторожный стук в дверь. Я отрываюсь от разглядывания фотографии, лежа на кровати. Встаю и открываю дверь. На пороге стоит Ева.

— Еще не спишь?

— Нет. — Я откладываю рамку, на которую потратил не один час, пытаясь вспомнить Мелани. Ева тут же замечает, что у меня было в руках. Она осторожно берет в руки фотографию и смотрит.

— Что-нибудь вспомнил?

— Ничего. — Только довел себя размышлениями до головной боли: от отрицания происходящего до попыток понять действия Саббатовцев. И все что я могу сказать это: — Она не похожа на Химеру.

Ева смотрит на Мелани и кивает.

— Она не виновата. Это все Савов…

— Савов?

— Он ее соблазнил, очаровал и перетащил на свою сторону.

— Ублюдок… — Я отворачиваюсь, пытаясь сдержать поднимающийся ядовитый гнев.

— У тебя вообще нет никаких чувств при мысли о ней?

— Как тебе сказать… Мне снился сон, и там действительно чувствовал любовь и нежность. — Я хмыкаю: удивительно, что способен на такое. Значит, я не безнадежен, как считала Мириам. Все-таки сердце во мне есть. Но я продолжаю: — Просто, когда я смотрю на фото, ничего не чувствую. С тем же успехом могу рассматривать картины в музее.

Валльде молчит и, не отрываясь, смотрит на фото и о чем-то думает.

— Ева?

— Ммм?

— Я действительно так сильно изменился из-за Мелани?

— Да. Ты с ней был счастлив.

— Счастлив? — Какой странный отголосок из прошлого. — Она была, как Мириам?

— Нет. И она не была. Она есть! Мелани милая, забавная, в чем-то робкая и неуверенная, и очень самоотверженная. Она ослушалась запрет Сената и спасла Стефана от костра, дав показания.

— Да? — Неужели Стефану грозил костер. Боже! Действительно произошла куча всего. Я еще от информации о предательстве Кевина не отошел, а тут и потерянная любовь, и переворот в мире Инициированных, и что моя девушка Химера, и воскресший Савов. Неудивительно, что я так изменился, что Реджина высказала столь обидное обвинение.

— Химеры, когда искали Мелани, пытались похитить какого-нибудь Инквизитора, подсадить беса и превратить в своего шпиона и того, кто им найдет девушку. Они уже тогда догадывались, что Мелани где-то в Инквизиции. В итоге, вместо Инициированного попалась Мелани, которая была смертной на тот момент. Заклинатель змей не успел завершить обряд, и мы с тобой в Саббате спасали ее от превращения в демона. Это было ужасно! Ее рвало змеей, ты по приказу Артура прикасался к коже девушки специальной заговоренной тряпкой и ее кожа кровоточила.

Еву даже передернуло от воспоминаний.

— Я, наверное, очень был напуган…

— Все были напуганы. Но ты больше всех. Я тебя таким никогда не видела. Ведь на тот момент ты в нее был уже влюблен, а тут стоял вопрос жизни и смерти Мелани. При том, если бы змея не вышла, тебе бы пришлось убить ее.

Ева аккуратно ставит фотографию на тумбочку на моей кровати, а я на мгновение чувствую удовлетворение, что теперь всё на своем месте.

— Где она? Где Мелли? Почему Реджина обвинила меня в эгоизме, сказав, что она рискует ради нас?

— Она у Химер. А завтра попадет в Карцер.

— В Карцер? За что?

— Как я знаю, у нее есть план какой-то. И для этого ей нужно попасть в Сенат.

— Но почему так сложно? — Но догадка тут же пронзает меня: — Она не может обратиться к Архивариусам?

— Да… Ее держат под наблюдением. И сам знаешь, Химеры не могут так просто вызвать Архивариусов, чтобы их Главные не узнали об этом.

— Почему она не обратилась ко мне?

— Потому что она любит тебя, а ты ее забыл. Хотя твоей вины в этом нет — это тебе Морган стер память о ней. И опять же за ней следят…

Я вздыхаю. Наверное, Мелани и вправду нереальная, что она так завоевала мое сердце и сердца других.

— Обещаю тебе, я вспомню её.

— Ты был в её комнате?

— В комнате?

— Да. Через две двери от твоей. Когда Мелани покинула Саббат, ты развернул тут целую войну с Реджиной по поводу того, чтобы она не трогала ее комнату. В итоге, ты запечатал ее спальню.

— Это от нее ключ?

Я достаю из ящика простой ключ, идентичный от моей спальни. Я еще удивлялся, от какой это комнаты.

— Да. Похоже… Хотя я думаю, что если ты глядя на фотографию не вспомнил Мелани, то комната тебе вряд ли чем поможет.

— Но я же обещал ее вспомнить.

Ева стоит за дверью в ожидании меня. Я же, как космонавты, выходящие в открытый космос, погружаюсь в темноту чужой спальни. Нащупываю выключатель, и свет вспыхивает, показывая мне обычную Саббатовскую обстановку. Мелани видно еще не обжилась тут и ничего не поменяла. Даже темно-оранжевое противное кресло, которое все, кто долго живет в Саббате, первым делом выкидывают из своей комнаты. Я медленно прохожу внутрь. На тумбочке духи и лаки для ногтей. Хм… Может запах напомнит о ней? Я беру флакон и подношу к носу — приятно, цветочный нежный запах. Ставлю на место. Я осторожно касаюсь пальцами предметов: тумбочки, лампы, подушки, покрывало, при этом пытаясь считать информацию. Легкие, почти неощутимые остатки чужой энергии, которая увеличивается со стороны шкафа с одеждой. Открыв его, обнаруживаю девичьи наряды. Милые, не вульгарные юбки, платья, блузки. Я снова веду по платьям рукой, ощущая нежную женскую энергию: она мягко отзывается под пальцами, будто котенок тычется носом, требуя ласки. Очень приятно! Ухмыляюсь. И вправду, необычно. Я бы такую девушку не пропустил. Не люблю агрессивных и дерзких. Ладно, я еще сюда приду. Я небрежно ударяю рукой по платьям, и тут мои пальцы попадают на что-то кружевное, и ток проносится под пальцами. Это что еще такое?

Вытаскиваю на свет черное вечернее платье. Не знаю почему, но мое тело отреагировало странно: я часто задышал, а внутри разлился огонь. Пытаюсь понять что со мной? И неосознанно приникаю носом к платью, вдыхая запах уже знакомых духов и другого аромата — Мелани. Это ее запах. Внутри вспыхивает пожар чувств — нетерпение и нехватка кого-то жизненно важного для меня. Я не могу вспомнить Мелани, но ЭТО сильно, никогда ничего подобного не испытывал. Как вообще такое возможно? Не помнить человека, но так реагировать? Ведь я… действительно ее люблю. Мне необходимо увидеть эту девушку!

Только вдруг чувство не вспыхнет, когда увижу Мелани реальной? Что если эти отголоски из прошлого сильнее? Это будет фиаско. При том не только для меня.

Я вешаю платье обратно и выхожу, выключив свет в комнате. То же самое творится и у меня внутри, будто вспыхнуло что-то яркое, горячее и погасло. В душе тьма… при том Египетская.

— Ну как? — Ева смотрит заинтересованно. Всё это время Валльде стояла в коридоре и ждала меня.

— Я… Я, кажется, действительно люблю эту девушку. — И на лице Евы расплывается счастливая улыбка. Черт! Я дал ей надежду. — Только мне страшно…

— Что ты имеешь в виду?

— Мне страшно, что мои обрывки воспоминаний о ней окажутся сильнее. Что, увидев Мел в реальности, я не смогу уже относится к ней так, как прежде.

Бартер

Иду по ковру, чувствуя, как каблуки моих лабутенов утопают в его мягкости. Руки холодные от нервов, я пытаюсь их согреть. Страшно? Уже давно. Только боюсь не за себя.

— Ваш столик. — Официант галантно указывает на место возле окна, помогает мне сесть и протягивает меню. Я бы заказала водки, но выбираю вино и мясо. За соседним столиком уже сидят Стефан, Курт и Ева, чуть подальше его люди. Все взвинчены. Магия в зале зашкаливает. Игроки на своих позициях. В их головах так и носится, что встреча может превратиться в побоище между колдунами. Хотя до этого вряд ли дойдет. Если мы пострадаем — Сенат будет в курсе: Ной с Чейз тоже начеку.

— Здравствуйте, Реджина. Вот уж не ожидал вашего звонка! Вы невероятно выглядите. Столько лет прошло с нашей первой встречи, а вы похорошели! — В его голове проносится восхищение мной и на мгновение даже вспыхивает невольное сравнение с его любовницей Марго, которая, по его мнению, явно проигрывает. Ну что же! Очарованный мной Морган даже на руку.

— Здравствуйте, Джеймс! — Я сладко улыбаюсь, делая вид, что рада видеть. — Вы тоже изменились.

— Да? И как же? — Он улыбается в ответ и садится напротив.

— Вы уже не тот мальчишка. Передо мной красивый, самодостаточный, уверенный в себе мужчина. Вы стали опаснее.

Мои слова ему явно нравятся. Угодила. Морган стесненно смеется, опустив глаза, и поправляет рукав рубашки с золотой запонкой. После чего берет принесенную официантом бутылку и разливает вино.

— Давайте выпьем за изменения?

Я беру бокал и чуть пригубливаю напиток. Вино сладкое, терпкое, выдержанное. Оно, как мы, — со временем стало лучше и опаснее для трезвой головы.

— Итак, я знаю, что вы в курсе моих планов.

— Мы это еще поняли, когда Химеры, потеряв рассудок, искали Анну.

На имени девушки в голове Моргана вспыхивает ее испуганное лицо и проносится: «Атанасия». Интересно…

— Я не терял рассудок. Это все Марго. Она кидалась от одного решения к другому. Но стоит ли винить Главную, которая так беспокоится за своего человека?

— Не стоит. — Я снова отпиваю вино, читая в его мыслях, что под Марго он имел в виду и меня.

— Как поживает мистер Оденкирк? Вы уж простите, что мы немного поколдовали над ним. Надеюсь, изменения не слишком прошли… болезненно для него? — И снова вспыхивает картинка: на бетонном полу лежит измученный Рэйнольд, а Морган лучом света меняет знак, и Рэй заходится в крике, теряя сознание. Воспоминание быстрое, яркое, наполненное чувством удовлетворения, но Морган быстро берет себя под контроль, запрещая себе думать и вспоминать. — Он лучшее мое творение.

— Вот как?

— Я еще никому так тонко не стирал память.

— Может Рэйнольд и не вспомнит Анну, и то, что произошло с ними. Но вернув прежнего Оденкирка, вы вернули мне отличного Инквизитора! Спасибо. Он так и жаждет отомстить тому, кто сделал из него Химеру. Вы ведь знаете, Морган, как он их ненавидел до Анны. Столько ваших сгорело на костре от его руки.

В голове Моргана проскакивает ругательство. Такого он не ожидал. Джеймс надеялся, что мы будем в ужасе, в панике, в недоумении, но никак не благодарить.

— Рад был вам помочь. Вы за этим меня сюда позвали, Реджина? Отблагодарить?

— Нет, не только за этим. Предлагаю вам бартер.

— Интересно.

— Вы давно связывались с вашей шпионкой? — Улыбка на лице Моргана дрогнула, но он делает вид, что не понимает меня:

— Шпионка?

— Кристен Деннард, которую вы нам подсунули, как Инквизитора. Браво, Джеймс! Потрясающе провернули. Сыграть на том, что Инициированные уже давно не смотрят на знаки, принимая слова на веру! — Я начинаю аплодировать. А в его голове возникает не беспокойство, а паника. А это интересно! Похоже, я была права, девчонка не простая, она ему важна.

Все-таки не такой уж Морган гениальный, каким он себя считает. Проколы есть.

— Оденкирк, питая дикую ненависть к Химерам, случайно ее обнаружил. Извините, Джеймс, мы играли из себя невежд, как могли! Короче, девушка у нас и мы очень много узнали о ней. Например, что она часто выезжала на тренировки Варвары, закрывая даром тех, кто вам нужен, чтобы Шувалова случайно не задела их даром…

Я с удовлетворением наблюдала, как Морган теряет всю свою кошачью леность, как его улыбка превращается в хищный оскал, а зеленые глаза источают такую ненависть и жажду крови, которой позавидовал бы любой маньяк.

— Очень интересная девушка. Скажите, Джеймс, вы выбрали ее для нас, потому что она обладает отличным даром закрываться от меня и других моих людей?

— Она еще была влюблена в вашего Оденкирка. Для меня это было хорошим сочетанием.

— Ну да. Забавно, что именно Рэй и поймал ее за руку, в прямом смысле слова.

— Да, забавно… — Он хмуро отпивает вино. Официант приносит нам блюда и ставит перед нами. На тарелке красиво оформлен кусок мяса, который за счет соуса алеет в темноте, будто кровью взбрызнули. Но запах потрясающий!

— Что это? — Удивляется Джеймс, глядя на красиво украшенное блюдо.

— Каре ягненка.

Морган начинает смеется. Он понял мой выбор с библейским подтекстом* и оценил.

— Да примет Господь сию жертву за грехи наши. — Он отрезает кусок и кладет себе в рот, при этом наигранно мычит от удовольствия.

— Видно сладкие у вас грехи.

— Как и у вас, Реджина, как и у вас. Итак, что вы хотите за Кристен? Я так понимаю, вы желаете ее сдать в Сенат.

— Желаем. Но у вас тоже есть наш человек.

На секунду Морган задумывается, пока не понимает, про кого я говорю:

— Кевин Ганн? Сын Инквизитора и Химеры?

— О! Да вы очень сведущи.

— Положение обязывает. — Он смеется. А я думаю, как узнал? Хотя это несложно выяснить. — У мальчика потрясающий дар! Раскручивает чужие способности до максимума, помогая при этом в развитии. Знаете, Реджина, а ведь мы с вами очень похожи…

— Интересно узнать чем?

— Вы, как и я, любите коллекционировать редкие и необычные дары. Одна ваша Ева, чего стоит! — Он кивает на стол моих. — Или же ее возлюбленный Стефан. Столько возможностей!

В его уме проносятся картинки, будто кто-то тасует колоду, и везде одно и то же — пытки Инициированных: страхом, болью, любовью, иллюзиями и другими изощренными способами. Ну да. Стеф ему интересен, как машина для выяснения правды и достижения целей.

— А знаете, какое различие между нами, Джеймс?

— Интересно. И какое?

— Я не рассматриваю своих людей, как набор волшебных палочек. Взмахнул одной — появился торт. Захотел пиццу — взмахнул другой. А убиенного ягненка нам представит третья.

— Это не различие, Реджина. Это ваша слабость! Я это говорил вам еще тогда, на докладе. Жаль, что вы не помните.

— Действительно, жаль…

Он отпивает бокал вина, а я просто ввинчиваюсь в его мысли на огромных скоростях, проникая в самые закрытые участки. Позже я их буду разматывать, как запутанный клубок нитей, возвращаясь в эту секунду с помощью Ноя.

— Хорошо, мисс Хелмак. Я вам отдам Кевина Ганна.

Джеймс закрывает от меня мысли, чтобы не могла рассмотреть, что он сделал с моим Кевином. Но мне не нравится, что увидела через размытые образы.

— Итак, назначайте время и место, я вам отдам вашего Ганна взамен на Кристен.

— Поклянитесь.

— А вы? — Он протягивает руку для скрепления клятвы.

— Я, Реджина Хелмак, клянусь, что отдам вам Кристен Деннард взамен на Кевина Ганна.

— Я, Джеймс Морган, клянусь вам, Реджина, что отдам Кевина взамен на Кристен.

Рукопожатие было крепкое и быстрое, но достаточное, чтобы наша магия в крови запомнила сделку. Простая клятва, которую легко нарушить, в отличие от клятв на крови, но все-таки Морган слишком честолюбив.

— Скажите, Джеймс, вам так дорога эта девочка?

— А вам так дорог Ганн? Ведь впервые у вас есть что-то на меня. Но вы, Реджина, проявляете чисто женскую слабость…

— Будет, Джеймс. Всё будет!

— Я в вас не сомневаюсь! — Он смеется и поднимает бокал за мое здоровье. Моргану я нравлюсь, даже очень. Чувствую, как ему льстит мое внимание, как нравится со мной играть. Считает меня равной ему и опасной. Я даже могу уловить в его разуме легкие эротические фантазии.

— Тогда до встречи, Джеймс.

— До встречи, мисс Хелмак. — Он целует мою руку. Я встаю и ухожу, не оглядываясь, слыша, как возятся в голове, словно мыши, довольные мыслишки Моргана. Прощаюсь с управляющим, прохожу к гардеробу, где мне отдают шубу, накидываю и продолжаю идти к выходу, где ждет меня машина. Только очутившись в своем авто, я позволяю себе расслабиться и закурить.

— Как все прошло, мисс Реджина? — Мой водитель кидает взгляд через зеркало. Слышу, что он заметил, как трясутся у меня руки.

— Отлично, Энтони. Всё отлично…

В этот момент в машину подсаживаются Курт, Стефан и Ева, и мы трогаемся.

— Ну? — Стеф в нетерпении. Взвинченный. Ощущение опасности добавило адреналина в его кровь и взывает к безумствам.

— Он обещал вернуть нам Кевина.

— И вы ему верите?

— Да, Стефан. Клятва была хоть и слабая, но была. Морган честолюбив, чтобы нарушать даже такое… Только не ждите Кевина в хорошем состоянии. — Я обращаюсь к Курту, который рад и не рад возвращению брата. — Джеймс по ходу его изрядно потрепал.

— Что это значит?

— Не знаю. Не смогла прочесть.

— Он же предал нас, Реджина! Какого черта мы за него боремся? — Клаусснер бесит своим упрямством, что я не сдерживаюсь в ответ:

— Пускай предал! Я его простила. Я обещала их матери, — я киваю в сторону молчащего Курта, — что буду их беречь! Тем более Кевин заслуживает шанса. Все заслуживают шанса, Клаусснер! И если бы на его месте был бы ты, я сделала бы то же самое!

— Я не предал бы никогда Саббат!

— Хм… Не зарекайся, Стефан. Если вопрос будет стоять о жизни Евы, то ты выберешь ее.

В этот момент со стороны Евы вспыхивает виноватое смущение, что она не смогла бы предать Саббат из-за Стефана. Означает ли это, что меньше его любит, чем он ее? Бедная девочка! Ева не понимает, что нет здесь правильного ответа. Когда дело касается любви, обязательно приходится чем-то жертвовать. И чем ты пожертвуешь — не говорит, плохо ты поступил или нет. На то Сенат и дал нам право выбора, чтобы мы ошибались или наоборот выбирали нужное.

Мы смертные. И не надо просить от нас чистоты и безгрешности. Обязательно, где-нибудь да споткнемся.

Примечания:

* «Жертва всесожжения наиболее часто приносимая добровольная жертва, символизирующая собой полную отдачу Господу. Жертвенным животным (обязательно мужского пола) могли быть телец, овен, агнец (из овец или коз), горлица или молодой голубь. Приносящий возлагал руки на голову животного, потом его сам закалывал (птице голову сворачивал священник), животное рассекал, отделял кожу (у птицы отделялись перья и зоб) и священник сжигал жертву на жертвеннике. Вместе с жертвой всесожжения приносились хлебное приношение и возлияние. Жертву всесожжения полагалось приносить почти во всех случаях, когда приносилась жертва за грех. (Лев 1; 6.9-13; 7.8)

Свершился суд

— Вы обвиняетесь в убийстве Анжелины Хилл. Теперь я буду вашим Дознавателем. — Оливия Барона смотрит серьезным пронзительным взглядом своих карих глаз. Губы тонкие, сжатые в полоску — думает, что я буду сопротивляться и отнекиваться.

— Хорошо. Я признаюсь в убийстве Анжелины Хилл.

Я даже услышала, как шумно вдохнул Гроховски.

— Анна, вы уверенны? Может, вами руководят другие мотивы… — Начал Даниил, но Оливия на него так посмотрела, что тот тут же заткнулся.

— Гроховски, вы нарушаете субординацию.

— Простите, Оливия. Просто мы с Анной давно знакомы. Чисто человеческий рефлекс.

— Вы — Архивариус. Забудьте про человеческие рефлексы.

Мамочки! Да эта женщина просто машина. Интересно, и как я ей буду рассказывать про дела Моргана?

Оливия прошла к столу и положила папку.

— Начнем?

Гроховски никуда не уходил; он встал возле Бароны, как телохранитель, косо кидая взгляды в ее документы. Я не удержалась и спросила, поймав настороженный взгляд Даниила:

— А присутствие мистера Гроховски обязательно?

— Да. В связи, что он привязан к делу, из-за которого вы здесь, он будет вторым Дознавателем.

Черт! Похоже, от него избавиться не получится. Доложит Моргану в течение нескольких минут, как закончится допрос, а там Бог весть, что предпримет мой Темный.

— Вы признаетесь в убийстве Анжелины Хилл?

— Да.

— Вы расскажете, как было дело?

— Это было два года назад. Летом. В Иллинойсе. Я была на вечеринке, где выпила.

— Вы были одни? — Ага! Сейчас я вам выдам Варю. Нет. Нельзя. Я вообще должна молчать про нее и Марго. Иначе, отомстят. Варька сейчас очень уязвима.

— Да. Я была одна.

— А один свидетель утверждает, что вы были с вашей сестрой.

— Нет. Сестры не было. Она ушла раньше.

Я заметила, как напряженно следил за мной Гроховски.

— Дальше что было?

— Я колдовала — лампочки взрывала на улице. Тут меня и заметила Анжелина. Она сказала, что колдовать рядом со Смертными нельзя. Я ее грубо послала. Она сказала что-то в ответ. Я ее толкнула магией, она сбила меня с ног. А дальше от меня было заклинание пут на Анжелину, Инквизитор попятилась, споткнулась и упала на шпиль ограды. Умерла моментально. Шпиль задел аорту.

Говорить признания трудно, мой голос даже осип от правды, у меня перед глазами так и стояла картинка с залитой кровью Анжелиной.

— Куда вы дели тело?

— Что? — Я удивленно воззрилась на Оливию, возвращаясь из воспоминаний в реальность.

— Куда дели тело Анжелины?

— А! Мне мой жених помог. Ой, он мне теперь муж. Виктор Савов. Он появился и убрал за мной. Я не знаю, куда он дел тело. Знаете, он часто это делает по приказу нашего Темного.

Слышу, как шокировано закашлялся Гроховски.

— Вот как?

— Угу.

Я беру кувшин и наливаю воды в стакан, затем протягиваю Даниилу, который все еще никак не может прийти в себя.

— Вот, выпейте. Промокните горло.

— Спасибо. — Даниил смотрит прямым враждебным взглядом и делает глоток.

— Вы подтвердите свои показания на суде? — Барона даже не замечает нас, уткнувшись в свои документы и делая пометки.

— Да. Всё до единого слова. Я признаю свою вину в убийстве Инквизитора Анжелины Хилл. Если хотите, могу все повторить под воздействием любого вашего Инициированного.

— Хорошо. Тогда мы оставляем вас до уточнения деталей. До свидания. — Оливия довольно закрывает папку и выходит. Гроховски следует за ней, убийственно смотря на меня. Вся его легкая небрежность куда-то испарилась, он теперь выглядел сплошным комком нервов со сжатыми в кулаки руками. Даниил резко закрывает за собой дверь, звук ужасно громкий — будто Гроховский ударил по голове, и я остаюсь одна в тишине Карцера.

Я только что потащила Савова за собой на костер.

От этой мысли стало плохо. Еще одно убийство на моих руках, пускай и негодяя. Интересно, что будет дальше? Хватит Оливии этого? Или будет второй раунд? Что предпримет Гроховски? Нет, не так. Что сделает Морган в ответ?

Даже подумать страшно.

Я замечаю, что у меня дрожат руки. Оказывается, мое спокойствие было напускное. Меня всю трясет после допроса. Что же делать?

В комнате неожиданно поплыл запах еды. Обернувшись, обнаружила боксы с обедом. Желудок начал подавать слабые сигналы, что голоден. Интересно, как сейчас Варя? Что делает? Сильно беспокоится? Господи, пусть ее не тронут! Пожалуйста!

Внезапно хлопает дверь — и я вздрагиваю. На пороге стоит Гроховски, засунув руки в карманы, и смотрит на меня острым взглядом. Я даже съеживаюсь от его разъяренного вида.

— Что это было, Анна? Вам жить надоело?

По голосу становится ясно, что он еле сдерживается, чтобы не наорать на меня.

— Нет. Я люблю жить. Но я так больше не могу, передайте это Моргану.

— Хорошо. Я передам. Только зачем вы потащили на дно мужа?

Мужа? Хм… Новое название для Виктора. Оно должно отдаваться нежностью и любовью в душе, уверенностью в будущем: у меня есть муж! Но нет. Виктор теперь никогда не будет связан с этими чувствами.

— Я ненавижу Виктора. И желаю ему гореть вместе со мной! Это тоже можете передать Моргану.

— Вы подстроили это? Ваше нападение на глазах у Инквизитора, внезапно появившееся дело в Сенате, которое я вынес из Архива?

— Да. Я подстроила.

— Как? Кто вам помог? — Гроховски надвигается на меня, рефлекторно сжимая кулаки. Он чертовски зол. В голове проскакивает мысль, что он меня ударит. Но я не пугаюсь. Наоборот, встаю и с вызовом встречаю его взгляд. Хочет ударить — пожалуйста! Мне сейчас всё равно. Я и не такое проходила.

— Помогли. А кто — не скажу. Это мое дело и моя месть.

Даниил останавливается и о чем-то думает. После чего, развернувшись, выходит из комнаты со словами: «Глупая курица».

Отлично! А раньше он так не считал. Глупая, так глупая. Я спорить не буду. Стою и смотрю на белую поверхность двери, ожидая, что если Гроховски сейчас вернется, то увидит меня все в том же боевом настроении — стоящую и сжимающую в ответ кулаки.

Хочу вернуться к еде, но уже не могу — Даниил своим появлением отбил аппетит, поэтому падаю на кровать и зарываюсь в подушку. Когда-нибудь это кончится. Когда-нибудь всё кончится, и я успокоюсь. Надо переждать эту бурю, эту грозу…

Рэйнольд, милый, где ты? Где они — твои крепкие руки, которые дарили мне призрачную безопасность в объятиях? Ты был моим домом, моим укрытием. Как же мне одиноко сейчас! Всё отдала бы, чтобы услышать твой голос… Рэй, вспомни меня, найди и спаси.

Я просыпаюсь от того, что меня трясут за плечо и повторяют мое имя.

— Просыпайтесь, Анна, нам пора. Просыпайтесь!

Приоткрыв глаза, тут же зажмуриваюсь от слепящего резкого света лампы.

— Пойдёмте. — Я делаю еще раз попытку открыть глаза. Сквозь слезы и резь, вижу перед собой стоящего незнакомого мужчину.

— Вы кто?

— Пойдемте. — Он явно нервничает, озираясь на дверь. Я молча встаю и обуваюсь в Сенатские кроссовки. За окном ночь. Мужчина сначала выглядывает за дверь, а затем, хватая меня за руку, вытаскивает в коридор. Ничего не понимаю, что происходит! Куда меня ведут? И почему так осторожно?

— Куда мы?

Но мужчина прикладывает палец к губам, намекая, что мне стоит заткнуться, и продолжает тащить к выходу. В огромных окнах Карцера ничего не видно из-за включенного света, мы, как в зеркалах, отражаемся в них. Я еще никогда не была в этом коридоре ночью. Ощущение жуткое. Немая тишина от стен. Все спят. И только мы со своим отражением.

Войдя в главную дверь, я и Архивариус оказываемся на лестнице с железными перилами. Мы спускаемся этажа три, пока не попадаем в холл.

— Подождем тут. — Изрекает незнакомец.

— Чего?

Но он не отвечает. Ясно. Ждем. Неожиданно я слышу легкий шорох и шаги — кто-то идет к нам, и вот появляются трое мужчин, от которых я замираю от ужаса: ко мне идет Гроховски, Савов и Морган. При том Савов в такой же одежде, что и я — он тоже из Карцера!

Виктор смотрит на меня яростным взглядом, что отступаю, готовая рвануть от него, если он захочет напасть.

— Здравствуй, любимая. Вот уж не ожидал от тебя такого!

— Хватит, Виктор. У вас еще будет время поговорить. — Заступается за меня Морган, а я отмечаю, что у него другой голос. Охрип?

— А я еще и не начинал…

— Я могу идти? — Внезапно спрашивает мой незнакомец. Ему явно не по душе тут находиться, а я не хочу оставаться с этими тремя.

— Нет, Эйдан. Надо проводить их до портала.

— До портала? — Я наконец-то овладеваю своим голосом, чтобы задать вопрос.

— Да, любимая. Прости, но не в моих планах сгореть вместе с тобой. Так что, как ты меня прихватила, так и я тебя забираю отсюда. Джеймсу не понравилось, что его Атанасия обладает суицидальными наклонностями.

Я кидаю взгляд на Моргана, пытаясь понять, почему Виктор сейчас говорил так, будто… и тут понимаю. Это не Джеймс. Это его брат близнец.

— Это тебе так с рук не сойдет, Анна… — Виктор грубо хватает меня за руку и обращается к Гроховски и Моргану: — Куда идти? Ведите.

— Я не пойду. — Я выдергиваю руку и отхожу от Савова.

— Что?

— Не пойду! — Я разворачиваюсь и устремляюсь бегом от них. Слышу, как мужчины рванули за мной. Успеваю свернуть на очередную лестницу Сената, прежде чем энерго-шар попадет в меня. Заклятие проносится рядом и с треском попадает в стену. Лечу вверх по ступеням — за мной слышится дробь каблуков от мужских ботинок.

На всех парах без разбора влетаю в какую-то дверь, ведущую в очередной коридор, а дальше получаю невидимый толчок в спину и лечу вперед, падая. По инерции проскальзываю по полу вперед с противным скрипом кроссовок. Пытаюсь встать, но меня снова отшвыривает к стене, о которую больно ударяюсь головой. Затем меня подвешивает в воздухе за шкирку, как котенка, и я издаю крик, надеясь, что меня услышат другие Архивариусы.

— Заткнись! — Рычит, подбегающий Савов. А за ним поспевают остальные. Но я продолжаю кричать, чтобы хоть кто-то откликнулся, пока меня не оглушает сильная невидимая оплеуха, от которой болью сводит челюсть. Слышу приказ Моргана к Гроховски — я падаю на пол, при этом мужчины скручивают меня, брыкающуюся, ревущую и кусающуюся в их руках.

Гроховски насильно вытягивает мне кисть и кладет на нее кусок бумаги, который на моих глазах впитывается в кожу, проникая в самую кровь, будто какой-то паразит. И через секунду у меня все темнеет в глазах…

***

Просыпаюсь от резкого зова в крови: ощущение, что кто-то включил пилу внутри меня и она с металлическим скрежетом проходится по венам и достигает мозга.

— «ПОДЪЕМ! ЕВА! НОЙ! СТЕФАН! РЭЙ! КУРТ! ЧЕЙЗ! ВЫШЛИ В КОРИДОР!»

Я еще толком не очнулся от сновидения — в этот раз девушка почти обернулась ко мне, — вывалившись из кровати, в своих ночных штанах и без майки выхожу в коридор, даже не успев накинуть что-нибудь сверху.

Остальные такие же: помятые, не проснувшиеся, лохматые, зевающие, трущие глаза и задевающие дверные косяки, выходят в коридор в своих пижамах, майках и ночных сорочках.

Нас всех встречает Реджина, которая словно и не ложилась спать, потому что на ней костюм и туфли. На лице читается тревога и решительность.

Стефан пытается спросить за всех нас:

— Шофлутилось?

Попытка была неудачная. Но главное, все поняли.

— Чрезвычайная ситуация в Сенате! Поднимаются все лучшие Инквизиторы!

— Ааа… Я тогда спать… — Курт делает попытку убраться в комнату, но Реджина грозно приказывает: «Стоять!». Затем продолжает своим командным голосом:

— Из Карцера сбежало две обвинённые Химеры.

— Как? Из Карцера? Это же невозможно! — Но Реджина останавливает Еву взмахом руки.

— Факт остается фактом! Более двух часов назад из Карцера пропали два человека. Как это случилось, Архиваруисы не знают. Свидетелей нет. Поднимаются лучшие охотники Инквизиции и отправляются в Сенат. А теперь главное: сбежавшие — Виктор Савов и наша Мелани.

— Как? — Удивляется Ной.

— Савова вчера после показаний Мел схватили и посадили в Карцер. Похоже, Морган решил действовать более решительно — вытащил их из Карцера. А наша задача теперь — найти их первыми! — Последнее Реджина говорит мне, глядя в глаза. Да я Виктора из-под земли достану!

— Нет, Рэй, достань Мелани! Твоя задача — вывести ее из-под удара.

Твою мать! Но я даже не помню девушку! А Виктора я помню очень хорошо! Вся моя злость кипит внутри, так и не облекшись в слова к Светочу, тем временем как Реджина отдает приказы:

— Ной, Чейз, живо в Сенат — следить за ситуацией. Ева, включай дар, будешь в Саббате с Артуром. Курт на тебе связь с Саббатом. А я иду с Клаусснером и Оденкирком в Атриум Сената. Одевайтесь! Даю вам десять минут.

Атриум Сената представлял собой огромное квадратное помещение без каких-либо украшений, надписей и прочего. Все было просто: белые стены, черный пол. И много-много столов. На одной из стен был прикреплен экран. В комнате находилось человек двадцать Инквизиторов и несколько Архивариусов. Среди охотников я увидел действительно лучших: Ахмед, за ним сидели итальянские братья Джиорджи, школа «Охотников» была представлена Чэмберсом и Донохью, вальяжно развалился Варлак рядом с Романовой, к их компании подсел Грасс, пара китайских охотников. Не увидел лишь Брехмера и Ковальчук. Может, на покой ушли?

Светочи сидели рядом со своими Охотниками. Поэтому Реджина села к нам с Клаусснером за стол. Вся стая псов в сборе! Пора нас выпускать на охоту.

Стоило всем опустить свои зады на Сенатские неудобные стулья, как свет в Атриуме выключился и зажегся экран. Из темноты к экрану вышла женщина с темными волосами, одетая в строгий костюм.

— Добрый день, Я Архивариус Первого типа — Оливия Барона. Мне вчера передали дело № 38.954.41.07 об убийстве Инквизитора Анжелины Хилл. Главные обвиняемые, — на экране возникло ненавистное лицо Виктора, — Виктор Савов. И его жена Анна Савова.

На экране вспыхивает лицо Мелани.

— Жена? — Я удивленно таращусь на Оливию. Мне показалось?

— Да. Жена. По последним данным, они поженились несколько дней назад. Ранее у девушки была фамилия Шувалова.

Я смотрю на Реджину. Что это? Меня обманывали? Ведь говорили, что девушка любит меня? Зачем вышла она за эту мразь?

— Он ее заставил, Рэй. Расскажу об этом позже. — Реджина шипит мне, слыша, как в моей голове возникает один вопрос за другим. А Оливия уже тем временем рассказывает, к каким кланам принадлежали беглецы, их дары и примерный круг поиска.

— Так как беглецы представляют угрозу, вам предоставляется право на аутодафе на месте. Отпечатки магии мы вам предоставим. Инквизиторы, Сенат на вас надеется. Да свершится суд. Да свершится день.

— Dies irae, dies illa.

Включается свет, и мы встаем. Реджина подзывает Варлака, Романову и Грасса. К нам подходит Ахмед. Наша группа выглядит странной: кто во что одет — от делового стиля, как Реджина, до «извините, я не бродяга, я охотник» — Варлак с Клаусснером.

— Вы уже получили наши с Артуром письма?

— Да. — Все кивают в ответ.

— То, чего я боялась, исполнилось. Даже хуже. И я прошу у вас помощи! Нам надо опередить прежде, чем кто-то сдаст девушку в Сенат или к Химерам.

— Реджина, ты серьезно думаешь, что ее против воли вытащили из Карцера? — Варлак бурчит под нос так, чтобы никто не услышал вне нашего круга.

— Я не думаю. Я знаю. Пока мы шли сюда, внизу шел допрос некоторых Архивариусов. И им стерли память. К тому же Мелани сама сюда рвалась.

— Мелани? — Матеуш Грасс удивленно посмотрел на Реджину.

— Анна Шувалова или Савова.

— А! Понял. — Кажется, Реджина с Артуром действительно провернули большое дело. И когда успели?

— Как вы думаете, они сейчас в своих кланах? — Ахмед, как всегда задает правильные вопросы. Реджина посылает кому-то зов и приходит ответ.

— Нет. Они прячутся. У нас в запасе где-то около двух часов. — Отвечает Реджина. Всё ясно, это Курт с ней обменивается информацией, которую видит Ева. Хорошо иметь своего пророка.

— Да, Рэй, ты прав. — Внезапно поворачивается ко мне Реджина. — Держите, запрос либо на меня, либо на кого-то из Саббата. А мы передадим ваш вопрос связующему — Курту. Он сейчас с Евой сидит, которая смотрит в грядущее.

В этот момент в Атриум вошли пять пар Янусов, несшие в руках черные небольшие сумки. Они их поставили их в ряд у стены и удалились ровным строем, не сбиваясь на шаг. Романова аж присвистнула, глядя на это зрелище:

— Обалдеть! Сам Сенат нас экипирует! Не надо тащиться домой. Вам не кажется, что они взялись как-то рьяно из-за этих двух сбежавших?

— Из Карцера до этого никто никогда не убегал! Вот они и напуганы. — Варлак направляется и начинает подносить нам сумки. — Ну что, волки, пошли наохоту?

Я беру свою сумку, чувствуя там тяжесть Инквизиторского оружия. А сам думаю лишь об одном, что жизнь предоставила мне отличный шанс — я могу сжечь Савова с его гнилыми потрохами. И я не позволю кому-то другому поймать его. Месть за Мириам скоро свершится.

Мы разделились сразу же. Ахмед и Романова решили следить за китайскими инквизиторами и «Охотниками», чтобы, как они выразились, «сбить их с пути, если они начнут мешаться под ногами». А у нас было явное преимущество в лице Варлака. Этот прожжённый старый пес находил любого человека в считанные секунды за счет своего дара. Пока остальные только сличали энергию беглецов, Варлак уже определил их местонахождение — Мелани была с Савовым в Швеции возле Варберга. Открыв сумки, мы обомлели — Сенат и вправду был напуган, там все было последнего слова техники Инкивизиции: усовершенствованные фонари, со встроенными «зажигалками», пистолеты, ритуальные острые ножи с поясами и спецзеркала для создания быстрых межпространственных порталов.

— Щедрый подарок! — Стефан с восхищением и завистью смотрел на заговорённое зеркало, которое было похоже на линейку. Чтобы осколок не разбился, он был заключен в железный корпус из металла: сдвигаешь крышку — получаешь зеркало. У каждого было штук шесть таких зеркал. — Опробуем?

Грасс в этот момент развернулся и со своей сумкой деловой походкой пошел в другом направлении от выхода из Сената.

— Матеуш, ты куда?

— Я вам не заяц, чтобы скакать по порталам. Пойду, запрошу у «Смиттов» официальный портал в саму Швецию.

Его довод оказался действенным на Варлака, и тот, молча прихватив свою сумку, пошел за Грассом.

— А ты думаешь, его тебе дадут? — Стефан и я смотрели на удаляющиеся спины своих учителей.

— А ты думаешь, нет после такого снаряжения? — Матеуш обернулся с хитрой улыбкой. Я, переглянувшись со Клаусснером, понял, что они правы, а мы — дураки. И рванули за ними.

Добиться портала в Швецию, да еще в сам Варберг оказалось проще простого. Янусы быстро создали портал с помощью магии Старейшин, узнав цель нашего запроса. Мы были впереди всех остальных Инквизиторов: мало того, что мы работали сообща, я уверен, они даже не догадались о запросе портала у Сената и действовали своими силами.

Прибыв на место, я был взвинчен так, что готов бежать на своих двух до указанной Варлаком точки, но мы решили добираться с помощью Смертных, остановив попутку магией. Я не знал, что меня больше будоражит: возможность отомстить Савову, то, что Мелани с ним, или то, что она теперь его жена и, наверное, будет защищать его. Ну что же, я готов к такому раскладу. Мне даже на руку, что я не помню девушку. Ничего, один раз влюбился, значит и второй раз смогу…

Твою мать!

— Оденкирк, прекрати!

— Чего?

— От тебя волны такие исходят, что ты сбиваешь воздействие на водителя. — Матеуш сидит спереди и тратит свою магию, чтобы водитель вез нас туда, куда нам нужно, зомбируя мужчину. — Если из-за тебя нас обнаружат, клянусь, мы с Варлаком тебя скрутим и вернем к мамочке Реджине домой.

— Я его еще отпинаю за это. — Ввернул свое слово Варлак, хмуро пялясь в окно.

Путь до нужного места оказался немного дольше, чем мы предполагали из-за выпавшего густого снега, который шел целые сутки, поэтому расчистить дороги в некоторых местах не успели.

Искомый дом оказался в стороне от главного шоссе возле леса, на косогоре, спрятанный елями. Добравшись до места, Матеуш отпустил смертного, и теперь мы смотрели на холм, где сквозь деревья виднелся свет от него. Разделившись, мы решили его окружить с двух сторон. По склону пролегала свеже протоптанная тропинка, ведущая к заднему двору дома. Мы с Варлаком решили идти по ней, в то время как Клаусснер с Грассом пошли к центральному входу. Поднявшись, мы остановились у дома, выглядывая из-за угла и наблюдая Савова, который ругался с кем-то по телефону, а рядом с ним стоял парень, который слушал его с неприятной ухмылкой. Моя кровь вскипела, сладко предвкушая предстоящую битву и то, как сверну шею этому ублюдку.

— И сколько нам ждать? У меня нет столько времени! Тебе Морган голову оторвет! Хорошо. Даю тебе минут двадцать, чтобы организовать нам портал. Да мне плевать как! Приведи хоть весь клан для подогрева портала, но нам нужно уходить. Сколько человек? Я, Тьма и Анна.

На последнем имени он посмотрел куда-то в сторону. Проследив взглядом, мое сердце дрогнуло — прямо на одеяле, брошенном на снег, в одной футболке и джинсах лежала девушка без сознания. Сам же Савов одет был тепло, как и парень, которого он называл Тьмой.

Я дернулся, чтобы напасть на них, готовый их расстрелять из своей Беретты, но Варлак остановил, грубо схватив за плечо.

— Сиди. — Прорычал он мне на ухо. Черт! Я из-за него упустил момент!

Теперь спину Савова скрывал фонарный столб.

— Поднимай её! Пошли. Этот идиот опять всё напортачил. Будем теперь ждать, когда нам откроют портал.

Виктор развернулся и вошел в дом, в то время как второй схватил девушку, взвалил на плечо, как какой-то мешок, и потащился за Савовым.

Во дворе наступила тишина. А у меня злость, что эти двое ушли в дом. Фонарь желтым светом выхватывал небольшую площадку для машин и подъездную дорогу. Впереди шевелилась темнота — это двигался Стефан с Грассом. Ну, ничего! Может и к лучшему, что не пристрелил сейчас Савова! Я хочу увидеть его глаза перед смертью. Вместо этого я обернулся к Варлаку и выплеснул свою ярость, шипя на него:

— Почему ты мне не дал выйти? Такая возможность была уложить их парой выстрелов!

— А если бы не уложил? Не дури! Сам знаешь, что у нас возможностей больше в закрытом пространстве, чем тут. Они могли убежать, если бы ты промахнулся. Дождись момента!

Я почувствовал, как магия Варлака всплеснулась от раздражения, и, если бы она могла зарычать, как зверь, то это точно был тигриный или львиный рык.

— Если будешь мешаться и безумствовать, Оденкирк, я тебя не просто отпинаю. Сам будешь не рад, что пошел с нами!

Скрежетнув зубами в ответ, я крадучись направился к входу, слыша, как следует за мной Варлак. В окошке рядом с дверью, разглядел, как «Тьма» практически кинул возле лестницы девушку. Ей не больно? Я не почувствовал ничего с ее стороны. Странно… Почему она не реагирует?

— Отнеси ее наверх. — Савов вел себя спокойно и уверенно, смотря на недвижимое тело девушки. — Что она валяется тут?

Внезапно в меня закрался животный страх: что эти ублюдки сделали с ней? Что отключает сознание так, что она не реагирует ни на холод, ни на удары? Почти кома…

— Я ее накрою одеялом. — Басит «Тьма».

Он даже заботливее, чем ее муж. Хороша пара! Савов в ответ безразлично отвернулся.

В эту секунду ко мне и Варлаку подкрались Стеф и Матеуш.

— Ну что там?

— Они на кухне… Анну наверх отнесли. Девчонка в отключке.

— Видели.

— Там, с другой стороны, есть еще один вход…

— А может, нападем так? Четверо против двоих? Преимущество явно на нашей стороне.

— А кто-нибудь в курсе, что умеет второй парень? Савов не стал бы рисковать, держа возле себя какого-нибудь хиляка.

Черт! А Варлак дело говорит!

— Виктор мой! — Успел я прорычать, прежде чем они что-то решили. На меня все трое покосились, как на идиота. — Виктор мой. И точка.

— Да поняли мы это! Никто не тронет твоего Савова. Сам разбирайся с ним. Мы тогда берем второго.

— Хорошо. — Я согласился, и Матеуш со Стефом, пригнувшись, побежали вдоль стены, чтобы войти в дом с черного хода.

Мы ворвались резко, неожиданно и громко, но Варлак был прав о возможном промахе: мой выстрел оказался холостым, а Савов тут же защитным жестом впечатал Матеуша и Стефана в стену. Внезапно меня ослепила Тьма Египетская, дезориентируя и оглушая. Я ничего не видел, лишь чувствая чужую боль от ударов, которые доставались моим напарникам от этих двух Химер. Слепой, как крот, я пытался определить, где находятся враги и что происходит, пока не последовал кому-то болезненный удар в живот, и я прозрел — парень, тот, что Тьма, стоял, согнувшись пополам на лестнице, держась за пах и оправляясь от сильнейшего заряда Варлака, когда сам Инквизитор пытался встать на ноги. Внезапно невероятной силы магический гул прошелся по комнате, что даже стулья и стол начали подпрыгивать, и всех резко смело энергетической волной от Савова в разные стороны. Я спиной впечатался в стену вместе со стульями и летящими в меня предметами; боль огненным столбом отозвалась в пояснице. Один из ножей пролетел и вонзился в нескольких сантиметрах от меня. Савов, тут же воспользовавшись моментом, проскочил мимо и выбежал во двор, бросая на произвол судьбы своего напарника.

— Лови его! — Заорал я, но поняв, что ближе всех к выходу, кинулся в погоню.

Мы пробежали двор; Савов попытался снова снести меня даром, но он, кажется, потерял контроль над магией — слишком сильный был первый заряд в доме, а я наоборот успел кинуть силок из двух, что были в кармане. Коробка камнем пролетела вперед и точно упала к ногам Виктора, раскрывая свои сети. Виктор упал, как подкошенный, связанный энерго-нитями.

Есть! Попался! Но пока я подбегал, эта мразь невероятным образом сорвал нити и вскочил, готовый дальше убегать от меня. Нет! Не выйдет! Я был уже рядом и кинулся на Савова, схватывая его, что мы падаем в снег. Ярость сжигала меня. Мы начали драться в рукопашную, раздавая друг другу удары, разбивая носы, взбивая снег вокруг нас и оставляя капли крови. Сопротивление Савова не меньше моего желания прикончить его. Мы пытались удушить друг друга, вцепившись руками в глотки. Горло горело, в глазах начали появляться черные точки со звоном в ушах, но мы не ослабили хватки, готовые умереть, но и с собой прихватить в геенну огненную соперника.

Савов навалился на меня всем телом, и я упал, оказываясь придавленным этим ублюдком. Его горячее противное дыхание опалило кожу.

— Жаль, что Мелани тебя воскресила. Ничего я поправлю это! — Прохрипел он, чувствуя преимущество на своей стороне.

Он нажал сильнее. Всё. Сейчас убьет.

Но перед глазами в этой кровавой темноте без воздуха вспыхнуло воспоминание — небесные глаза, смотрящие на меня с любопытством. А следом грустные, заплаканные сестринские.

Нет. Не так!

Я ОБЕЩАЛ ПРАХУ МИРИАМ!

Это придало сил: я не чувствовал удушья и боли от впивающихся пальцев в мое горло; вдруг Виктор ослаблил хватку, судорожно громко вздохнув, будто только что не меня душили, а я его. Я тут же оттолкнул Савова ногой в пах. Он повалился спиной на снег, пытаясь прийти в себя. Я выхватил нож из-за пояса и одним ударом вонзил в самое Химерское сердце ублюдка, чувствуя своей эмпатией, как лезвие больно прошло вглубь его грудной клетки. Алое пятно с горячим паром на морозе начало расплываться на его груди. Савов широко раскрыв глаза, чуть удивленно, не понимая, что сейчас произошло, посмотрел на меня. И вот он — последний шумный вздох, и замер, все так же шокировано пялясь, но теперь уже куда-то за меня — наверное, в небытие.

Отлично. Я стоял над его трупом и не чувствовал больше ножевой раны — его боли. Я только что вместе с ним убил и себя.

Правда, я жив, а он мертв.

Наконец-то…

Свершился суд. Свершился день.

Dies irae, dies illa.

Облава

Я просыпаюсь, будто меня включили. Вот меня скручивают на полу Морган, Савов и Гроховски, и вот лежу под грудой чего-то мягкого, накрытая какой-то тряпкой. Не могу понять, где я. Слышу страшные звуки ударов, разбиваемого стекла, грохот чего-то. Крики. Несколько человек где-то рядом дерутся. Чужая магия то и дело расширяется и взрывается в воздухе, что моя кровь чувствует эти всплески и начинает концентрироваться, чтобы защищаться от нападения.

Дальше слышится невероятный грохот, крик: «Лови его!». Затем возня, снова вскрик и тишина… Страшно. Я лежу, не двигаюсь. Но мне кажется, мое сердце грохочет так, что его слышно в радиусе нескольких миль. Я аккуратно чуть сдвигаю тряпку с лица и осматриваюсь. Никого. Раскрываюсь. Тряпка при ближайшем рассмотрении оказывается пледом, а на мне помимо него еще, как минимум, два одеяла. Только сейчас понимаю, что замерзла, очень. Хотя в комнате тепло.

Сама комната — чья-то спальня со старой деревянной мебелью. Темно. Но глаза привыкли, и я четко могу разглядеть обстановку. Аккуратно встав с кровати, на цыпочках подхожу к окну: дом находится на холме со снежным лесом, а внизу виднеются огоньки поселения. Понимаю, что это точно не Россия. А где сейчас снег в конце ноября? Может, Швейцария? Германия? Дания? Норвегия? Польша? Черт его знает! Снизу доносятся шаги и разговор мужчин. И снова затихают.

Я осторожно выглядываю из комнаты. Коридор встречает меня зелеными обоями в цветочек и большой фотографией пухлого малыша. Нелюдимо. Теперь голоса слышны с улицы — значит, вышли из дома. Я крадусь по коридору и подхожу к лестнице. В моих пальцах начинает образовываться вязь заклинания, которая замыкается в энергетический шар. Выглянув с лестницы, вижу внизу ярко освещенную кухню и дверь. У лестницы топтался незнакомый мужчина. По исходящим от него магическим колебаниям понимаю, что Инициированный, но кто он? Хотя какая разница! Сейчас нет своих и чужих! Сейчас я одна, и надо выбираться отсюда. Скорее всего, это человек Моргана, который стоит тут на страже. Быстро просчитав, что незаметно проскользнуть мимо него не смогу, кидаю в мужчину заряд, который, вспыхнув искрой, попадает прямо ему в затылок. И тот с вскриком падает без сознания. Я быстро покрываю расстояние до двери. Надо выходить, но выглянув во двор, вижу что невдалеке перед домом идет шевеление — примерно трое мужчин возятся с какими-то тюками. Больше людей нет, поэтому, не теряя времени, осторожно выскакиваю прямо на мороз в футболке и джинсах и, стараясь быть незамеченной, крадусь за угол дома.

Я проделываю это быстро и ловко. Стоит скрыться за углом — чувствую облегчение, что у меня получилось. Всё. Пора уходить. Я иду вдоль стены, снова сделав вязь заклинания для атаки, но к концу, понимаю, что позади дома нет никого. Мороз зверский, адреналин и желание сбежать от Химер в крови гонит меня вперед. Я прохожу пару метров в темноте внутреннего двора, как замечаю калитку с уходящей по склону вниз тропинкой. Выбора нет. Снег хрустит под резиной кроссовок. Я, оглядываясь назад, спешу к дорожке и даю стрекача. Тропа спускается вниз, в самую темень ёлок. Чувствуя, как меня всю колотит от страха и холода, что зуб на зуб не попадает, теряюсь в этом зимнем лесном мраке. Надо спасаться! Надо спрятаться. Надо найти тепло. Иначе мне крышка. Не хочу проверять насколько моя регенерация сильнее обморожения. Внезапно лес озаряет вспышка зеленого, и я четко могу видеть дорожку. Я оборачиваюсь, и мне хочется закричать от ужаса — около дома пылает костер. Этот зеленый свет ни с чем не спутать — мужчины только что кого-то сожгли. Альфа избавляются от тел. Эта картина с взвивающимися вверх зелеными искрами добавляет мне сил, что я начинаю бегом спускаться по склону, то и дело падая или попадая ногой мимо тропинки в сугроб.

И вот внизу вижу желанную проезжую дорогу, занесённую снегом и редко освещенную фонарями, ведущую к спасительным огням поселка. Впереди свобода. Впереди тепло! Там будут люди, среди которых можно затеряться. Я почти спустилась на дорогу, как услышала сзади себя окрик. Оборачиваюсь, и мое сердце в ужасе замирает — за мной спускается человек. Черт!

Они обнаружили меня! ПРЕСЛЕДУЮТ.

Забыв об осмотрительности, я даю такого стрекача, будто сам дьявол гонится за мной. Бежать трудно в кроссовках по снегу; из-за темноты, я не вижу, куда наступает моя нога, поэтому часто падаю и спотыкаюсь. Мои джинсы из-за этого все мокрые, а на замерзших ладонях постоянно возникают царапины, которые еле успевают заживать. Лицо горит от холода, а легкие, кажется, сейчас взорвутся. Но как бы я не была быстра, сзади человек не менее резв, хотя преимущественно ловок. Он быстро нагоняет меня. И мой побег заканчивается поражением, когда схватывают тело тугие энергетические нити брошенного в меня силка — они сбивают с ног и приклеивают к дороге. Падаю животом на ледяную корку снега.

Всё. Сдалась. Больше не могу бороться. Дышу громко, горячо, внутри меня все горит от бега, в то время как тело настолько замерзло, что уже потеряло чувствительность. Слышу шуршащие от снега звуки подбегающего ко мне преследователя. Сейчас ударит, оглушит. Я стискиваю зубы, приготовившись к очередной порции боли. Меня грубо переворачивают, вырвав из силка, и начинают светить в лицо фонариком. Жмурюсь. Я пытаюсь прикрыть глаза плохо слушающейся рукой, как меня привлекают к себе и целуют в губы. Замираю на мгновение, пока не узнаю вкус и запах человека.

Не может быть! Я вцепляюсь замерзшими пальцами в горячие плечи мужчины.

— Рэй…

Он отстраняется, и я теперь могу увидеть любимые черты. Рэй с кем-то дрался, потому что губа и нос разбиты, а на скуле наливается синяк. Он ошеломленно смотрит на меня, после чего, ничего не произнося, хватает меня в охапку и прижимает к себе. Горячий. Любимый. Мое спасение. Он берет меня на руки и несет обратно. Я льну к нему всем телом, пытаясь отогреться. Хочется сказать ему многое, но не могу — от холода и бега я не владею голосом, к тому же челюсть дрожит неимоверно. Я зарываюсь носом в его горячую шею, вдыхая родной запах. Рядом с моими губами бьется его пульс.

— Ты поймал ее?

— Да. — Он отвечает это кому-то охрипшим голосом.

В отличие от моего спуска, Рэй поднимается на склон гораздо быстрее, учитывая, что держит на руках еще и меня. У калитки нас поджидает Стеф:

— Я только что связывался с Реджиной. У нас есть полчаса, чтобы скрыться отсюда до прихода Архивариусов. Нужно кого-то оставить, чтобы объяснить причины сожжения… Как ты, Мел?

Я поворачиваюсь к нему и могу лишь выдавить:

— Н-н-н-ормаль.

Но за меня отвечает Рэй, прижимая к себе еще сильнее:

— Она очень замерзла, Стеф. Вся ледяная.

— Ничего! В Саббате отогреешь ее. — Стефан произносит это как-то двусмысленно. Но мне плевать. Мои мысли зацепились за слово «Саббат». Неужели увижу любимую школу?

Рэй продолжает нести меня на руках, пока мы не заходим в дом, где он усаживает меня на стул в кухне и отходит на достаточное расстояние. Я удивленно смотрю на него, но Рэй серьёзно и задумчиво глядит в окно, выходящее во двор дома. В комнате помимо Оденкирка и Клаусснера стоит еще какой-то мужчина в летах. Все трое выглядят ужасно. Теперь понятно, кто здесь дрался, когда я была наверху. Незнакомец оборачивается к Стефу и Рэю и произносит:

— Вы ребята идите, а я останусь с Варлаком, скажу, что это мы прикончили того ублюдка.

Рэй издает смешок, продолжая глядеть в окно, и насмешливо, коротко отрубает:

— Нет. Ни за что.

Все удивленно смотрят на него. Почувствовав напряженную тишину, он оборачивается и холодно с довольной улыбкой заявляет:

— Я поклялся его убить, и я это сделал. Отдавать лавры кому-то не собираюсь.

Мне становится не по себе.

— И к-к-к-ого ты уб-б-б-ил? — Рэй смотрит на меня изучающим взглядом. Боже! Он так когда-то смотрел на меня в самом начале, когда ненавидел. Неужели я обманулась, и он меня не вспомнил?

— Кого я убил? Твоего мужа, Виктора Савова.

— Виктора? — Я застываю в изумлении. А глаза цветы грозы смотрят на меня испытывающе.

— Угу. Вон, его пепел тлеет. — Он легким кивком указывает во двор. Вот и еще один ответ на вопрос — вот, кто горел зеленым пламенем! Я пытаюсь встать на одеревеневшие ноги, но получается неуклюже и беспомощно, Стефан меня подхватывает под руку и помогает подойти к окну: под желтым светом фонаря на площадке у дома на снегу виден черный след от кострища. Пепел праха Савова расползается пятном на белом покрове. Неужели так просто? Был человек, а теперь нет?

— Не может быть…

— Может. Ты теперь без пяти минут вдова. — Рэй говорит таким тоном, будто это его забавляет. Я поворачиваюсь и встречаюсь с жестокими глазами Оденкирка, который всё это время внимательно следил за моим лицом, чуть поддавшись вперед, облокотившись на раму окна. Мне нечего ответить ему. Жалость? Я не испытываю ее. Ужас? Нет. Радость? Тоже не то. Скорее изумление и легкий испуг от того, что не испытываю ничего по отношению к смерти Виктора. Ведь я хотела от него избавиться… Ну, вот, Мел, получай.

— Проклятие теперь снято. — Это единственное, что могу выдохнуть, смотря в грозовой цвет глаз.

И вижу, как довольное лицо Рэя на мгновение меняет выражение:

— Проклятие?

— Так! Давайте позже! — В кухню из подсобки выходит мужчина, которого я треснула по голове шаром. — Сейчас сюда завалятся Архивариусы! Я, между прочим, сделал портал и не слышу слов благодарности?

Тут мужчина замечает меня, а я виновато опускаю взгляд и шепчу:

— Простите меня.

— Хм! Юная леди, между прочим, так можно голову повредить! Я знаю одного Инквизитора, которого так дураком сделали.

— Что? Ему в голову тоже заклинание кинули? — Ухмыляется Стеф.

— Нет. Просто влюбился в такую цыпу. — Парирует мужчина и ржет на свою же шутку. Все начинают смеяться, кроме Оденкирка, который кидает на меня взгляд и снова отворачивается к окну. Я замечаю, что рука у Стефа кровоточит.

— Дай — я залечу. — Клаусснер с любопытством протягивает мне руку. Я воздействую на него, как только его ладонь оказывается в моих руках. Рана моментально затягивается, вызывая у Стефа восхищенный возглас.

— А геморрой ты тоже лечишь? — Спрашивает второй незнакомец с ухмылкой. Все хихикают вокруг.

— Не знаю, не пробовала. — Я улыбаюсь в ответ и убираю следы побоев у него своим даром. Второй незнакомец выглядит более цивильно, чем мужчина из подсобки. В нем какая-то незримая черта, что глядя на него легко можно представить его служащим полиции. Но самое главное, он потрясающе похож на Оденкирка, точнее, наоборот, из-за возраста скорее Рэй похож на него. Наверное, когда любимому будет около пятидесяти лет, он станет копией этого Инквизитора.

— Матеуш Грасс. — Мужчина протягивает руку, и я принимаю ее для рукопожатия.

— Да у тебя все пальцы ледяные. — Произносит Грасс и внезапно руке становится горячо, словно руку положила на батарею. Тепло благостно разливается от руки по всему телу. — Всё. А то ты так можешь загореться.

— Спасибо! — Я счастливо улыбаюсь, почувствовав себя согретой.

— А этот, в которого ты кинула заклятьем, Варлак.

Ах, вот кого имела в виду Реджина! Я подхожу к нему и жму руку, одновременно залечивая раны. Тот довольно благодарит, выпрямившись и заглядывая в мои глаза. Складывается ощущение, что я ему очень понравилась, и он флиртует со мной. Оборачиваюсь, и понимаю, что остался один, кого я не вылечила. Я осторожно подхожу под серьезным взглядом темно-серых глаз, которые с тревогой и опаской смотрят на меня.

— Можно? — Но вместо того, чтобы вложить свои пальцы в мою протянутую руку, он, наоборот, берет в ладони мою кисть, согревая своим жаром. Нежно. А главное, доверчиво. Я посылаю токи вместе со своей нежностью и любовью к этому человеку, которые моментально начинают убирать следы побоев с его прекрасного мужественного лица. По окончании хочется произнести: «Видишь? Даже раны залечиваются от моей любви» — но сдерживаюсь, промолчав, на его тихое «спасибо».

— Ну, так что, молодые и резвые? Вы идете? Или будем Анну Архивариусам сдавать? Сейчас портал заработает. — Варлак прерывает нашу тишину, ленно привалившись к стене и смотря на нас исподлобья.

— Портал? Его же трудно создать… — Я с удивлением смотрю на Рэя, но тот просто наблюдает за мной, не давая ответа. И снова гляжу на Варлака. — Для портала нужно много магии и времени. У нас столько нет…

Старый Инквизитор лишь усмехается на мое замешательство.

— Это для больших расстояний трудно. А на пару секунд на ближайшее расстояние на двоих людей создать не очень трудно. — За Варлака отвечает Матеуш, который мне больше нравится своим спокойствием и ненаигранной крутизной.

По комнате проходит гул — чей-то зов.

— Пошли! — Командует Стефан мне и Рэю. Я направляюсь за ним, но оборачиваюсь, так как не слышу шагов любимого.

— Рэй? — Он стоит возле окна и нервно кусает губы, переводя нерешительный взгляд то на меня, то на Стефана, на что Клаусснер тут же реагирует:

— Эй! Ты идешь?

Оденкирк мотает головой:

— Иди. Доставь её в Саббат. Я приду позже.

Он что-то хочет еще сказать, но замолкает. Стефан берет меня за руку и тащит к подсобке, у входа останавливаемся. Я чувствую легкий холодок от двери, который все больше и больше становится ощутимей.

— Держите! — Пока мы ждем, Матеуш быстро сбегал на второй этаж и теперь протягивает куртки. Мы с благодарностью их надеваем. Я то и дело кошусь на Рэя, который одинокой фигурой стоит у окна и смотрит то на нас, то на свои ботинки. И в голове проскальзывает: «Всё. Опять закрылся от меня». Рэйнольд теперь для меня, как незнакомец. И это больно. Но почему он целовал меня и так крепко обнимал? Почему так доверительно взял мою руку? Значит, он все-таки что-то помнит обо мне?

— Пошли! — Рявкает на ухо Стефан, что я пугаюсь, вздрагивая всем телом, и в тот же момент все происходит молниеносно быстро: Варлак распахивает дверь, Стефан хватает меня в охапку, а я успеваю встретиться взглядом с Рэем, видя, как он дернулся по направлению к нам, прежде чем исчезнуть вместе с Клаусснером, точнее, выпасть в портал.

Мы вываливаемся со Стефом на улицу, будто двое влюбленных, неспособных отлепиться друг от друга. На нас косо смотрит прохожий, выгуливающий огромного черного дога. Хорошо, что на нас куртки, потому что здесь холодно и дует ветер с колючим снегом. Вокруг горят рождественские гирлянды, в витринах сверкают шары, ёлки и Санта-Клаусы.

— Где мы?

— Варберг.

— Прости, я не знаю такую страну…

— Швеция.

Стефан оглядывается, после чего снова берет меня за локоть и тащит за собой, полностью уйдя в ориентирование на местности.

— Так… Нам туда!

— Куда?

— В портал. Быстрее он недолго просуществует.

Мы переходим на бег. Несемся, как двое полоумных. Пока не прибегаем к лестнице, ведущей в подвал дома. Стефан спускается, дождавшись меня, и, снова схватив в охапку, входит в портал.

Здесь уже снега нет и стоит гул проезжающих машин. Мы перестали торопиться со Стефаном, просто идя быстрым деловым шагом.

— А можно без этого?

— Без чего? — Он забавно чешет подбородок с отросшей щетиной.

— Без тисканья. Ты меня так сильно сминаешь, когда входишь в портал!

— Ну, прости, что не нежничаю. Я тебе не Оденкирк. Для меня главное, чтобы портал пропустил нас, посчитав, как за одного человека…

— Зачем?

— А как Рэй будет возвращаться? Пешком из Швеции в Саббат?

— А сейчас мы где?

— Копенгаген. Идем к основному порталу в Ливерпуль. А там наш Саббатовский портал. Заходи!

Мы заворачиваем за угол какого-то дома, проходя под аркой между зданиями, и попадаем во двор.

— Он меня не вспомнил?

— Рэй? — Клаусснер задумчиво смотрит себе под ноги, но продолжает своим беззаботным тоном: — Мне кажется, не совсем вспомнил.

— С чего решил?

— Нууу… — Тянет он, подыскивая слова. — Он испугался, когда увидел тебя без сознания. И когда ты пропала… Хотя, нет, там он больше испугался, что ты свалила прямо к Архивариусам или к Химерам в руки.

— На меня идет облава Сената?

— А с трех сторон не хочешь?

— В смысле?

— Архивариусы, Химеры и пара Инквизиторов, кто не вошел в круг знакомых Реджины. Именно она организовала нас на твои поиски.

— Я не хотела бежать. Они вырубили меня.

— Они?

— Виктор, Гроховски, Морган и еще один незнакомый парень.

— Как? Гроховски играет на стороне Химер?

— Уже давно, Стеф! Еще с моего суда!

— Охренеть! Реджине это не понравится…

Мы доходим до подъезда. Стеф привычным движением открывает дверь и пропускает меня внутрь. Тусклый свет, старый дом, кривая, но красивая лестница.

Клаусснер входит в дверь и пропадает. Я следую за ним. И звонкая тишина подъезда с запахом чьей-то выпечки сменяется городом. Ливерпуль. Я даже узнаю улицу. Это в двух шагах от больницы, где я жила целый год, не зная, кто я.

Мы молча идем до следующего портала. Погруженная в свои мысли о Рэе, о нас, о том, что мне не удалось сделать в Сенате, что на меня охотятся все, я и не заметила, как прошла путь до Саббата. Очнулась от размышлений, когда вышла в темноту с постоянным сквозняком из порталов и запахом сырости. На меня нахлынуло возбуждение и радость: хотелось громко засмеяться, закричать в полноту своих легких, но я лишь с удовольствием вдохнула запах подземелий, который когда-то раздражал. Горячим прикосновением я почувствовала, как Стефан схватил меня за руку и повел в темноте к выходу.

— Ступеньки, осторожно. — Сказано было в тот момент, когда нога промахнулась мимо лестницы, и я упала на пол, треснувшись коленкой. — Ты так рада видеть Саббат, что решила пол целовать?

— Не язви. Между прочим, больно.

Гоготнув, Стеф вывел меня во двор Саббата. Небо было не черным, а уже темно-синим, предрассветным. Холодно. Морозно, но не так, как в Швеции. Здесь мягче, а в куртках даже жарко. На улице стояли взволнованные Реджина, Артур и Ева. Увидев меня, они радостно заулыбались. Подойдя к ним, каждый меня тепло обнял, кроме Артура, который не терял своей холеной аристократичной вальяжности.

— Где Оденкирк?

— Остался с Варлаком и Матеушем. Не хотел упустить шанс официально похвастаться, что сжег Савова.

Произнесенное Стефаном, не удивило никого — наверное, все уже были в курсе.

— Значит так, Клаусснер, ты едешь со мной, Евой и Куртом.

— Куда?

— На обмен с Морганом.

— А нельзя подождать до утра? Я чертовски устал!

Реджина строго посмотрела на него, где во взгляде читалось: «Заткнись и делай!». За Светоча ответила Ева:

— Нельзя, Стеф. Пока Химеры не в курсе, что Савов мертв, мы можем успеть обменять Ганна.

— Кевина? Кевин у Моргана? — Я шокировано верчу головой, но вместо ответа Артур берет меня мягко за локоть и уводит от них в замок.

— Пошли, Мелани. По дороге объясню. Не будем отвлекать.

Мы вошли в столь знакомые, ставшие родными, стены Саббата. Я снова поразилась красоте замка. Как много стирается в памяти! Вот совершенно не помню, насколько красивая резьба у входной двери. А пол? Все эти черные прожилки у мрамора! Никогда не замечала, как красиво устроена стойка миссис Татум. Кстати, где она? Она все еще работает в Саббате? А немой Хью?

— Пошли через кухню. — Он уводит меня от главной лестницы в галерею, ведущую к кухне. Когда-то тут я убегала от Рэя, испугавшись его порыва извиниться наедине. Мы сворачиваем, и вот доносятся обалденные запахи еды, от которых сводит живот в приступе голода. Рядом с дверью в кухню есть старая лестница для прислуги. Сразу вспомнила, как отрабатывала наказание здесь, а Рэй меня засек в кофточке с глубоким вырезом. «А скромнее кофты не нашлось!» Сколько дорогих, любимых воспоминаний.

— А почему мы здесь идем, а не по главной лестнице?

— Не хочу, чтобы тебя видела мисс Деннард. Ее должен Ной с Чейз свести вниз к машинам.

— Она все еще здесь? — Ревность неприятно уколола меня при воспоминании о красивой брюнетке, которая когда-то целовалась с Рэем.

— Теперь не будет. Мы обменяем ее на Кевина, которого удерживал Морган.

— Что с ним? — А в голове вертится лишь одно: «Кевин не уходил! Его удерживали! Надо как-то об этом сообщить Варе!»

— Мы не знаем. Но зная методы Моргана, памяти его точно лишат. Лишние улики подбрасывать Инквизиции он не станет.

— А Рэй? Он вспомнил меня?

Артур разворачивается и смотрит на меня, аккуратно воздействуя на меня и мои взвинченные нервы:

— Он любит тебя. Этого уже достаточно, чтобы быть уверенным, что память восстановится. — Артур отходит и делает изящный пас рукой. — Прошу прощения, что не проводил до твоей двери. Думаю, ты помнишь, где твоя спальня?

— Да.

— Тогда осталось лишь последнее. — Он грациозно вытаскивает черный платок из кармана и складывает его в виде повязки. — Дай мне свою левую руку.

Я протягиваю, и Артур, шепча на незнакомом мне языке заклинание, обвязывает платок вокруг кисти, закрывая знак Химеры. После чего туго завязывает. В этот момент я чувствую, как мой знак начинает гореть и зудеть, будто при аллергии.

— Не снимай. Будь аккуратна. Можешь обмотать бинтами сверху, чтобы не съехало. Завтра повторим обряд.

— Зачем это?

— Ты хочешь попасть в руки Сената или Моргана?

— Тряпка жжется! — Я схватываюсь за кисть, чтобы уменьшить зудящее ощущение.

— Она прячет знак, делая тебя смертной. Жжение скоро пройдет. Спокойной ночи, Мелани.

И уходит, а я борюсь с желанием сорвать платок и опустить руку в холодную воду. Точно! Последнее я сейчас сделаю в ванне. Но к моему изумлению дверь в мою спальню закрыта. Как я ни дергала дверь, она была заперта на ключ, и от нее разило магией. Да что это такое?

Словно откуда-то с задворок памяти, будто из сна, вспоминается голос Рэя:

«Твоя комната в Саббате стала моим… единственным напоминанием, что ты была… Ты случаем не галлюцинация?»

Когда он мне такое говорил? Ответ напрашивался сам собой — это стертые воспоминания об Италии. Боже. Сколько же нежности уничтожил Морган?

Я стою напротив двери и не знаю, куда податься. Только к Рэю — к человеку, который меня забыл.

Его комната через одну от моей. Легким нажатием ручки, дверь поддается и впускает внутрь. Быть в его спальне равносильно, что прийти к себе домой. Удивительно, как зла память, я помню эту комнату очень хорошо, лучше, чем весь Саббат, хотя провела тут всего-то две ночи. Каждая вещь — это особенность Рэя, его воспоминание, его отношение. Ничего не изменилось с тех пор… Только новая фотография добавилась. Подхожу, и мое сердце сжимается от нежности. Рэй, любимый… Он напечатал мое изображение и поставил рядом с дорогими моментами жизни. Рамка стоит так близко к кровати, что, наверное, первое, что он видит, просыпаясь, — это меня.

И снова задаюсь вопросом: что стер Морган обо мне?

Хочется спать. Ужасно. Сильнее, чем есть. Я на грани. Очень устала. А у меня нет ни одежды, ни сменного белья, только все еще чуть влажные от снега джинсы и футболка. А если учесть закрытый платком знак, сделавший меня смертной, то я так заболею, если не переоденусь.

Я тяжело вздыхаю. Не думаю, что новый Рэй будет в восторге, если я тут начну хозяйничать. Но делать нечего. Поискав в шкафу, нахожу полотенце, а в ванной — халат. Этого будет достаточно до прихода Рэйнольда, а там уйду в свою комнату.

Приняв горячий душ, я понимаю, что сил больше нет, поэтому сажусь в кресло. И отключаюсь…

Между двумя параллелями

Я иду в Саббат, чувствуя пустоту внутри. Всё. Моя миссия окончена. Я не испытываю ни радости, ни сожалений, только освобождение. Даже закуриваю, ощущая, как дым пробирается в легкие. Я вспоминаю, как раскрылись его глаза, которые смотрели на мир с вечным прищуром. Можно поиздеваться над этим: типа, ты прозрел Виктор? Но не хочется. Я не смеюсь над этим. Я постоянно воскрешаю в памяти это ощущение вхождения ножа — резкая боль, что даже мозг жертвы не успевает интерпретировать, что она последняя. Но самое интересное, в этом самокопании и анализе произошедшего, те вспомнившиеся яркие голубые глаза, когда думал, что Савов меня прикончит, были не сестры. Это была Мелани. Эта любимая незнакомка. Иначе, не скажешь. Я вспоминаю, как она доверчиво жалась ко мне, а тот спонтанный поцелуй — вообще за гранью объяснимого: просто увидел, как она рухнула в снег в этой тонкой футболке, а когда освятил фонарем ее лицо, черты, которые никак не хотели складываться в один образ в моем воображении, все эти моменты, мучавшие во снах, — всё вспыхнуло разом, что я неконтролируемо поцеловал ее.

Я люблю Химеру…

Этот факт, который мне надо принять.

Я сам теперь Химера.

Это то, что я никогда не приму.

Где-то между этими двумя параллелями существую я.

«Я заявляю, что убил одного из беглецов — Виктора Савова».

Признаюсь, что, когда произносил это Дознавателю, чувствовал удовлетворение, маниакальную радость. Мириам, ты отомщена. Я знаю, что ты не хотела бы этого. Но смерть Виктора нужна была мне: стереть с лица земли того, кто тебе лгал, кто вел двойную жизнь, кто не ценил тебя, Мириам! Он разрушал тебя, я помню! Ты плакала из-за него, страдала из-за непонимания, из-за ссор, из-за повторений. Та, кто дарила людям счастье, сама нуждалась в нем. Тебя не убила его любовница, это он убивал долго и мучительно. Я до сих пор помню твое перерезанное горло и искромсанные пальцы, когда выламывала лезвие из бритвы. Грустные глаза, навечно замерзшие в одной мысли, устремленные на беленый потолок гостиничного номера. А ведь у нас были планы на жизнь, Мирра. Были… Спи спокойно, сестра. Чудовище больше не будет нарушать твой сон.

Я официально отказался от продолжения поисков беглянки, сдав сумку Сенату, поэтому и возвращаюсь в Саббат. Остальные продолжают поиски. Скорее не так, ставлю на то, что ищут китайские Инквизиторы и итальянские братья, как самые дотошные, остальные, кто не в команде Реджины, долго бегать не будут и сдадутся, а наши не выдадут.

На мгновение вспыхивает перед глазами ревностная и болезненная картинка: вот она со Стефаном перед порталом оборачивается и смотрит на меня. Сердце охватывает тоска. Меня словно разрывало в тот момент: и уйти не мог, и ужасно больно видеть ее, уходящую от меня. Помню, тогда пронеслась то ли мысль, то ли воспоминание, то ли мой бред, что эта девушка обещала не покидать меня. И теперь вот так просто исчезает в портале со Стефаном. Хотя я сам виноват — отослал ее с ним.

Интересно, что за клятва была между ней и Савовым? Даже не ужаснулась, услышав о смерти мужа. Она его любила? Она же была его девушкой! Черт. МНЕ НАДО ВСПОМНИТЬ ЕЕ! А то это, как играть в русскую рулетку — не знаешь, в какой момент вынесет тебе мозг. Столько вопросов! Но самое убийственное, что меня разрывает между моими устоями и правилами и тем, что чувствую к ней. Безумие. Так сойти с ума недолго.

В Саббате была мертвая ночная тишина. Наверное, все уже спали. Еще бы! Такой насыщенный день! Я поднялся к себе и прежде, чем войти, кинул взгляд на ее комнату: она спит или ее мучает бессонница? Хотелось бы увидеть девушку перед сном. Ладно! Бог с ней. Я устал. Сам вымотан. Сейчас бы бокал виски и лечь спать.

Войдя в комнату, решил не включать свет и в темноте начал скидывать с себя одежду, провонявшую моим потом и кровью Савова. В душ! Надо идти в душ и смыть этот запах мести. Обратив внимания, что ванна нагрета влажным воздухом, а на кабинке остались капли, не придал особого значения. Может, кто-то решил воспользоваться моей комнатой? А Бог с ними! Завтра узнаю, в чем дело — кто-нибудь да проболтается. Наверняка, это Стефан. Только он свободно может чувствовать у меня в комнате, как у себя. Да я и не против. Выйдя из душа, я обнаружил пропажу халата. А вот это уже Клаусснеровская наглость! Не мог своим воспользоваться?

Я злой, обернутый полотенцем, выхожу из ванны, чтобы насухо обтереться и надеть пижаму, как со стороны кресла прошло шевеление, заставившее меня рефлекторно замереть. Но в ту же секунду опасение сменилось удивлением — в кресле в неудобной позе, поджав колени к груди, спала Она в моем халате, который был чудовищно огромный по сравнению с ее маленькой фигуркой. Нежность — это всё, что я испытывал в этот момент. Подойдя ближе, мог теперь насладиться тем, чтобы рассмотреть ее уже более тщательно, ни на кого не отвлекаясь. Любимая незнакомка. Девочка моя…

Нереально. Словно я в сон попал. Точнее он превратился в явь. Это не бездушная фотография и ее вещи. Боясь, что она исчезнет, осторожно коснулся ее: кожа мягкая, нежная. Мне кажется, чуть горячая. Возможно, небольшая температура… Это плохо. Надо ее укутать. Я помню, как Савов обращался с ней. А еще она бежала по морозу в тонкой футболке и джинсах, лежала на снегу. Нет. Я обязан позаботиться о ней.

Я стараюсь аккуратно просунуть руки ей под спину и колени, чтобы не разбудить, после чего беру на руки. Легкая. Почти невесомая. Мне кажется, одной рукой могу поднять. Девушка вздрагивает во сне с тревожным всхлипом и делает нервное движение рукой. Снится что-то плохое… Видно переизбыток эмоций и холод сделали свое дело — она заболевает. Даже регенерация не помогает. Уязвимое химерское оружие! Забавно. И человечно.

Кладу девушку в кровать, укрывая одеялом, и касаюсь ее волос — мягкие, шелковые, как в том сне. Отойдя на пару шагов, смотрю и прислушиваюсь к себе: радость, смешанная с любовью. Будто сложилась идеальная картина — Она тут, Она моя. А главное, это всё реально.

Ладно, пора спать. День был странный. Непонятный. Со своими «за» и «против», когда мир был подобен поезду, сошедшему с рельс. Когда кровь кипела и жаждала мести, а сердце и разум противоречили друг другу.

Я надеваю штаны и озадаченно пялюсь на вторую половину кровати. Нам спать под одним одеялом? Хм… А мы спали вместе? Да. Определённо да. Я не помню этого, но наитием чувствую, что близость была. Я даже помню, что у нее есть шрамы на боку. Но сейчас в этой странной ситуации, когда стерта моя память, когда я убил Савова — ее мужа, когда не знаю ее как прежде и, похоже, она догадывается об этом — правильно ли будет ложиться к ней в одну кровать?

Девушка снова делает нервный пас рукой, и тут замечаю под рукавом халата черный обвязанный платок вокруг запястья. Ясно. Артура работа. Только он знает в совершенстве такие сложные магические техники. Видно, поэтому и температура у нее. Эта заговоренная тряпка действует на знак, плюс прячет ее для Инициированных, чтобы не нашли ни Химеры, ни Инквизиторы, ни Сенат. Девушка снова вздрагивает и вскрикивает во сне, в защитном движении прикрывая лицо:

— Не надо… Больно!

Я кидаюсь к ней и ложусь рядом, прижимая к себе.

— Тшшш…

— Рэй… — Она зовет меня во сне!

— Я тут.

Жмется всем телом ко мне, дрожит и выдыхает:

— Больно…

— Нет. Уже нет.

И она успокаивается.

***

Взвинченный. Нервный. Потерявший весь свой лоск и галантность, Морган стоял возле машины в окружении парочки своих саблезубых тигров из клана «Альфа». Я въедаюсь в его мысли, впиваюсь, как вампир, в поисках, что он знает, а что нет. Долго копаться не приходится, ибо все на поверхности — он волнуется о доставке Мелани и Виктора в какое-то место, которое скроет их от поиска, хотя бездарно пытается утаить от меня мысли. О смерти Савова еще не знает. Значит, у меня считанные минуты. Отлично!

— Здравствуйте, Джеймс. Вот и пришла пора сделки.

— Реджина, это так неожиданно!Почему именно в столь поздний час? Хотя, скорее сказать, ранний. Пять утра!

— Я бы извинилась, если бы вас разбудила. Но в связи с последними событиями, не будем притворяться, Джеймс — нам с вами не до сна.

— Зачем вам сейчас Ганн? — Я слышу, как он прорабатывает разные версии, почему именно сегодня и в этот час, когда все Инквизиторы гоняются за Мелани и Виктором, как стая охотничьих собак, спущенных на дичь.

— Мне нужен его дар.

— Хотите использовать против меня? — Он сладко улыбается, а в голове снова восхищение мной и сравнение с собой. Прекрасно! Сыграю на этом.

— Да. Я хочу найти вашего Савова и Анну раньше, чем сделают все остальные Инквизиционные школы. Разве это плохо для Главного — желать быть лучшей среди своих?

Он польщенно смеется. После чего косится, сладко закусив губу: соблазн мне поддаться велик.

— Ну же, Джеймс! Вы же обещали! Неужели вы не человек слова?

— Знаете, Реджина, будь на вашем месте кто-то другой, я бы давно всё послал и сделал так, как мне хочется. Но почему-то именно вам отказать не могу. — Морган медленно приближается ко мне, потирая руки и поблескивая часами, закрывающими свой знак. Небольшой рост ему не дает смотреть на людей сверху вниз, поэтому я была сегодня без каблуков, нарочно играя на его же комплексах. Теперь мы были почти одной высоты, с лёгкостью глядя друг на друга прямым взглядом. Его кошачьи зеленые глаза излучали неподдельный интерес ко мне как к женщине. На мгновение в его голове проскальзывает вопрос о том, кто же мне согревает по ночам постель. Хочется рассмеяться, но сдерживаюсь:

— Я рада, что вы не можете мне отказать. Наверное, это особый уровень доверия между такими противоположностями, как мы.

— Настолько уж противоположности, а, Реджина? — Я смущенно смеюсь, будто признаю, что между нами намного больше общего, чем имею в виду.

— Так вы отдадите мне Кевина?

— Чтобы вы поймали моего Савова и Анну? С удовольствием!

Я оборачиваюсь к Стефану и Курту — ребята, словно вырезанные из скалы: вид угрожающий у обоих, стоят и ждут моего приказа.

— Стеф, Курт, вытащите нашу шпионку? — Я слышу, как открываются двери машины, а сама, будто флиртуя, не отрываясь смотрю в глаза Джеймсу. — Вы простите, но мы ее отключили. Девочка была настырна.

— Ничего. Мы тоже вашего Кевина не в сознании держали. — То, как он хищно это произнес, заставило меня дрогнуть. В его мыслях так и крутилась картинка: кричащий от боли Кевин. Бедный мой мальчик!

Обмен происходит быстро и тихо в подворотне одного из пригородов Лондона, будто кадры из фильмов про бандитов. Открыв багажник, они достают младшего Ганна: рыжий, худой, бледный, в пыли. Двое людей Моргана, грубо взяв его за руки и ноги, вытаскивают из машины и кладут на заднее сидение нашей. Стефан же справляется один — кладет отключенную Кристен в их Вольво. Всё. Бартер свершился. Надеюсь, эта девочка не скоро нам встретится!

— До встречи, Реджина. Было приятно встретиться с вами в столь ранний час!

— Мне тоже, Морган. — Я позволяю ему прикоснуться губами к моей руке.

Джеймс неспешно со своей кошачьей грацией направляется к машине, где на заднем сидении лежит его неудача с нами. Но прежде, чем сесть в машину, он оборачивается и говорит:

— Желаю удачи вам в поисках Анны и Савова.

— Спасибо, Джеймс! — Хитрый черт не знает, что в ближайшие полчаса-час его оповестят о главном фиаско: потере двух козырей в его колоде.

— Ну что? — Стефан закидывает в рот жвачку, при этом, трет кулаком глаза, как делают дети. Огромный мускулистый красивый парень с привычками ребенка. В этом весь Стефан.

— Надо уходить отсюда. Скоро он узнает о потере Савова и Анны. При том от руки Рэя. Как ты думаешь, он будет после этого рад, что поддался слабости и вернул нам Кевина?

Стеф хмыкает и открывает дверь машины, приглашая садиться. Всё. Мой Саббат в сборе.

***

Я помню, как он обнимал меня во сне, как укрывал и произнес мое имя, но не помню, как он проснулся и ушел, оставив меня в своей кровати. Холодно. Пусто. А может это всё был сон? Рэй мне приснился? Тогда, как я оказалась в его кровати? Наверное, сама забралась и не помню. Да и вообще, на память в последнее время полагаться нельзя. Она стала обрывочной, мозаичной — где начиналась реальность, а где фантазия — кто разберет.

Я рефлекторно тянусь скинуть ужасно неудобный тугой платок вокруг запястья, но вовремя одергиваю руку. И как только во сне его не сдернула?! А если бы сняла, то как бы быстро меня обнаружили тут? Халат во сне раскрылся, сбившись под бок, и стал мешать, что под утро я его скинула на пол, ощутив своим нагим телом прохладу одеяла. Как же было жарко в нем! Собственно, потом я и проснулась, став разматывать в своей голове — приснился мне Рэй или нет.

Наверное, просто сон. А это значит, надо сматываться из этой комнаты быстрее, пока уже реальный хозяин не пришел и не вышвырнул меня, как котенка. Надо попробовать снова попасть в свою комнату. А, кстати, завтрак в замке прошел? Я так есть хочу!

Я выскакиваю обнаженная из кровати, готовая поднять халат с пола и накинуть на себя, как дверь внезапно открывается.

— Ой! — Я снова ныряю под одеяло, слыша, как сзади что-то зазвенело и клацнуло.

Обернувшись, я встречаюсь с глазами цвета грозы, которые смотрят на меня сначала удивленно, а затем хмуро. Раньше бы я встретила шутливый и игривый взгляд, но никак не прежний Оденкирковский.

— Я… Я… Извини. — Чувствую, как заливаюсь румянцем перед любимым человеком. Вот ведь дела-то! А во всем виноват этот осуждающий взгляд! — Просто вчера моя комната была заперта. Не знала куда идти. Поэтому пришла сюда. Прости, что воспользовалась твоим халатом и спала в твоей кровати.

Не знаю, кому объясняюсь — себе или своим сцепленным пальцам, лежащим на одеяле. Слышу мягкие шаги и снова легкое звяканье. Поднимаю глаза и вижу, что на столе возле кресла стоит поднос, по которому разлилась оранжевая лужа из упавшего стакана — так вот что зазвенело. Наверное, Рэй не ожидал увидеть меня с голым задом у себя в комнате, вот рука и дрогнула, когда входил. И как он только не уронил весь поднос? Боже! Стыд, да и только.

Я снова отворачиваюсь и смущенно разглядываю свои руки, нервно щелкая ногтем. Слышу шорох и шаги со стороны Рэя, пока он не останавливается напротив кровати, что невольно поднимаю взгляд. Он молча протягивает мне какой-то ключ с хитрой ухмылкой. Беру, стараясь не касаться его руки — вдруг ему неприятно?

Ключ от комнаты. Такой у меня был.

— Это от твоей двери.

Всё понятно. Вышвыривает. Сглотнув ком обиды, стараясь не поднимать глаз, чтобы не видел слезы, тянусь за халатом на полу, прикрывшись одеялом. Но только мои пальцы касаются махровой ткани, как халат «уползает» у меня из-под руки. Я шокировано смотрю за ним, пока не вижу, что его поднял Рэй, аккуратно расправляя и складывая. И улыбается! Притом хитро и противно! И снова смотрит, уже не скрывая, что смеется надо мной.

— Что происходит, Рэй? — Я не понимаю его.

— Ты хотела в свою комнату — иди. Ключ у тебя.

Ничего себе! Он что хочет, чтобы я голая шла в свою комнату? Для пущей серьезности своим словам, он даже открывает дверь, как бы показывая, куда мне идти.

— Идти?

Следует кивок.

— Прям так?

Он жмет плечами, будто ему все равно. Я вспоминаю об одежде, кинутой вчера возле кресла. Но там уже ее нет: ни майки, ни джинсов, ни кроссовок, ни нижнего белья. Отлично! Вот ведь противный! Ну что же, хочет — получит. Я проходила уже с ним такое. Обернувшись одеялом вокруг себя, помогая рукой с волокущимся сзади остатком, как со шлейфом, спустилась на пол и гордо пошла, шурша тканью по ковролину.

У двери, прежде чем выйти в коридор, он серьезно произносит, но в голосе слышится еле сдерживаемый смех:

— Я провожу.

— Merci. — Враждебно смотря в смеющиеся глаза Рэя, делаю книксен, путаясь в толстом тяжелом одеяле. Гордо задрав подбородок, выхожу в коридор и делаю пару шагов, пока не слышу сбоку, как кто-то гоготнул и присвистнул. Курт и Стефан смотрят, остановившись в коридоре, так и не дойдя до своих комнат.

— А ты, я смотрю, освоилась! — Стефан ржет в голос, не скрывая своего веселья. Я же начинаю покрываться пятнами от злости.

— Кто освоился? — Ева выходит из комнаты и замечает меня. — А что происходит?

Она переводит взгляд то на меня, то на пытающегося сдержать улыбку Рэя, то на смеющихся Курта и Стефана.

— Это ты у Рэя спрашивай. Он не дал мне одежду и свой халат.

— Рэй! — Ева похожа на грозную учительницу среди школьников-балбесов. Я бы, может, посмеялась, да только настроения нет.

— Что? Я сдал одежду Мел в стирку, халат мой, как и одеяло. Позавтракать и подождать, когда всё сам принесу, она не захотела, решила сразу в комнату идти.

— А так можно было? — Я возмущенно смотрю на Рэя. — Ты мне только что ключ отдал! Даже не озвучил… всё это?

— А ты спросила?

Я готова взорваться просто! В какой-то момент ловлю себя на мысли: хорошо, что магии во мне немного сейчас, а то разнесла бы тут всё к чертовой матери! Я возмущенно подбираю свой одеяльный «шлейф» и иду к своей комнате, под доносящийся за спиной смех.

— Дураки. — Заключает устало Ева, а после произносит, обращаясь к парням, что я застываю у своей двери с ключом в руках: — Вы были у Кевина? Как он?

— Кевин здесь? — Я оборачиваюсь — все смотрят на меня и нерешительно молчат.

— Да. Он здесь. Мы его вчера обменяли на Кристен. — Стефан говорит, но как-то всё кратко, лаконично, старясь что-то скрыть от меня.

— Что с ним? — Я шепчу, в ужасе представляя, что мог сделать Морган с ним. Отвечает мне Курт, в голосе которого слышится боль и переживания:

— Мы не знаем. До сих пор с ним сидят Реджина с Артуром. Они нас к нему даже не пускают.

Боже! Что же с ним сотворил Морган? Что осталось от парня с ореховыми глазами и сладкой улыбкой? Что я скажу Варе?

— Пойдем. — Рэй тихо подталкивает меня к двери. Пока я стояла в раздумьях, он незаметно вытащил ключ из моих пальцев и открыл комнату, уводя за плечи туда. Я смотрю на свое старое обиталище: холодно, без души, чувствуется, что меня давно тут не было. Но следы моего присутствия остались.

Примерно так же я сейчас чувствую: вроде Саббат, вроде все те же люди, но внутри все изменилось — Рэй меня не помнит, Кевин растерзан Морганом, Варя ждет от него ребенка, оставшись без защиты одна далеко в России, я — Химера, за которой гоняются все Инициированные.

Я — опасность и угроза в чистом виде. Если меня найдут здесь, никому несдобровать.

— Рэй… — Я подаю голос, обращаясь к любимому, но не смотря на него, глядя на паркет, который столько раз рассматривала здесь в мучительных раздумьях.

— Да?

— Скажи, что ты всегда мне говоришь… Скажи, что всё будет хорошо.

— Всё будет хорошо…

Я поднимаю взгляд и встречаю цвет грозы — самый красивый цвет в мире: темно-серый с синеватыми проблесками. Рэй стоит и смотрит на меня зачарованно, будто остолбенев. Я решаю первая прервать это зависшее мгновение: вздыхаю и, шлепая босыми ногами, иду к комоду. Открыв привычный ящик, обнаруживаю свои вещи.

— Я хочу переодеться… — Теперь моя очередь выгонять Оденкирка. Я не вижу, но чувствую, как он колеблется и перед тем, как уйти, произносит с нотками мольбы в голосе:

— Как оденешься, приди ко мне, пожалуйста.

И выходит, не желая услышать моего ответа.

Выбор прост: джинсы, белая теплая кофта и балетки. Для пущей верности брызгаю на себя духами — вдруг аромат подтолкнет Рэя к воспоминаниям. Стук в дверь, и на мое приглашение заглядывает Артур. — «Я пришел тебе платок заменить», — он снова меняет мне повязку, и снова жжение и зуд. Я замечаю, что Артур невыспавшийся, немного растерявший свой лоск.

— Как Кевин?

— Спит.

Больше мне он ничего не сказал, а я и не спросила. Поэтому в хмуром состоянии, собрав в охапку одеяло, пошла к Рэю. Любимого нашла в взвинченном состоянии: он сидел в кресле, сложив молитвенно руки и нервно раскачивался телом. Как только я появилась в комнате, он резко вскочил и взял у меня из рук одеяло, кинув небрежно на кровать.

— Садись. Я тебе завтрак принес. — Он галантно указал на кресло и, придерживая за локоть, усадил в него. Сам же сел напротив, притащив из угла стул. — Я тут набрал всего понемножку. Не знаю, что ты любишь…

И запнулся, смущенно отводя глаза. Боже! Да Рэйнольд нервничает, как на свидании, будто не он сейчас заставил меня гулять нагишом по коридору, обернутой одеялом.

— Спасибо. Я очень проголодалась. — Я улыбнулась ему, пытаясь поддержать. И, кажется, удалось, потому что любимый, будто расцвел на глазах.

— Вот, сок апельсиновый. Если не хочешь, я схожу за чаем или кофе. Что ты обычно пьешь?

— Обычно пью кофе. Но в Саббате любила и чай с бергамотом. Реджина заказывает его только у мистера Олиша. — Я говорю и вижу, как Рэй успокаивается. Наверное, он ожидал что-то другое: что буду капризничать или обиженно молчать.

— Да. Я тоже люблю иногда выпить этот сорт. — Он начинает указывать на тарелки на подносе: — Вот здесь овсянка с фруктами. Здесь оладья. А здесь уже омлет. Всё уже давно остыло и, наверное, имеет противный вкус.

Я смеюсь. Рэй такой милый сейчас — в нем сквозит что-то от мальчишки, вся эта неуверенность передо мной, желание понравиться и произвести впечатление. Хотя я давно уже не принадлежу себе и меня не надо завоевывать заново.

— Всё равно. Я съем и противное.

Я смотрю на поднос с едой, где уже вытерт сок и налит в бокал новый.

— Хочешь? — Я приглашаю присоединиться, так как чувствую себя немного неловко под изучающим взглядом Оденкирка.

— Нет, спасибо. Я поел. — Он, подперев рукой подбородок, смотрит на меня с улыбкой. И я начинаю есть. Голод настолько сильный, что не могу себя сдержать, сметая одно блюдо за другим. Я съела всё, даже булочки, которые обычно здесь не ела.

— Хочешь еще?

— Хочу. Но боюсь, в меня уже не влезет. — Я опрокидываюсь на спинку кресла под тихий смех Рэя, расстёгивая пуговицу на поясе джинс, которые стали впиваться в мой туго набитый живот.

— Судя по тебе, такое ощущение, что ты не ела долгое время. Слишком худая.

— Ты это мне говорил.

— Да? Когда?

— Не помню… Это значит, что ты говорил, когда мы были в Италии.

— В Италии?

— Угу. Это была наша последняя встреча, которую мне стер Морган. — Я грустно смотрю на свои ноги, боясь поднять взгляд, снова ощущая неприятное осознание того, что Рэй меня забыл.

— А как же ты уверена, что это воспоминание? Что это было? — По голосу я слышу, что он сомневается в себе, но это очень важно, при том для нас двоих.

— Ну… Это просто всплывает… как фраза, картинка, ощущение, эмоция… Будто ты видел это в давно забытом сне. Значит, тебе стерли память. Морган называет это «размыть». Он часто так делал со мной, когда я была в его клане… А когда встретилась с тобой, он узнал об этом и стер наше свидание.

— Ты жалеешь? — Я поднимаю взгляд, так как слышу гораздо больше в вопросе: слишком много горечи.

— Я жалею, что он стер. Потому что мне дорога каждая минута с тобой. А в Италии мы провели вместе пару дней. И судя по тому, что приходит из забытья, у нас было столько… нежности.

Мой голос предательски сорвался на шепот, а внутри сковал страх, потому что Рэй слушал молча, серьёзно со своим грустным печальным выражением лица. Он снова был закрыт от меня, как раньше, когда я его встретила тут в Саббате. Но Оденкирк продолжал меня пытать своим допросом. Я не против, уж лучше от меня услышит правду, чем от других. Наверное, поэтому он и организовал весь этот завтрак.

— Говорят, ты меня оживила.

Я киваю. Вот уж не хочется вспоминать это!

— Расскажи.

Он приказывает. Я пытаюсь взять себя в руки и рассказать, но у меня начинается что-то вроде замыкания, потому что до сих пор стоит перед глазами, как ему сворачивает шею, как он лежит на дороге в пыли, его трупный цвет лица и лиловые губы.

— Я не могу… это было страшно… Варя… они… ты умер. Он сказал, что пока не оживлю, меня к тебе не подпустят… Там Дэррил был… Он сделал… это… заклинание…

— Мелани. Мелани! Что с тобой? — Рэй хватает меня за руку. — Какие у тебя ледяные пальцы!

Он тут же берет в свои ладони мои кисти и пытается согреть, я же понимаю, что задыхаюсь, сердце стучит, заходится в ударах. Я близка то ли к истерике, то ли к обмороку.

— Что с тобой? — Рэйнольд пытается заглянуть мне в глаза, мне же хочется стиснуть его в объятиях — почувствовать, что он жив, что те ужасы остались в прошлом. Но через пару минут меня отпускает, и я успокаиваюсь под его встревоженным взглядом, наконец-то, приходя в норму.

— Прости. Я не могу это вспоминать. Больно.

Он кивает и делает странное движение вперед, но останавливает себя, я же вынимаю руки из его ладоней.

— Можно, я закурю? — Он спрашивает разрешения. Его голос осип, появились нотки безнадежности и злости. Я никогда не видела, чтобы Рэй курил при мне. Это так странно! Поэтому киваю. Оденкирк встает, берет пепельницу из тумбочки возле кровати, оттуда же достает свежую пачку, приоткрывает окно и закуривает. Я зачарованно смотрю: видеть, как он вкладывает белоснежное древко сигареты в свои губы, втягивается, а затем выдыхает клубящийся дым — завораживает. Очень возбуждающе. Я даже смущенно отворачиваюсь, пытаясь привести свои мысли в порядок.

— Ты ночью плакала…

— А ты разве был ночью здесь? — Я почти себя убедила, что он мне приснился.

— Да. Ты уснула вчера в кресле. У тебя была температура, поэтому решил оставить у себя. Я переложил тебя в кровать… — Он говорит в перерывах между затяжками осипшим голосом — то ли от дыма, то ли это его волнует, — глядя задумчиво в окно, за которым начался снегопад. — Ты закричала и позвала меня. Я лег рядом и утешал. Ты успокоилась. Правда, потом ты просыпалась пару раз, плача. Все повторяла, что тебе больно…

Последнее он произносит еле слышно, шепотом. Мне кажется, ему самому невыносимо это вспоминать. А я не могу сказать ничего в ответ.

— Я не помню этого… Не помню, что мне снилось.

Он оборачивается и смотрит пронзительно, тяжело, испытывающе, что я не выдерживаю и отвожу взгляд, стушевавшись. В комнате повисает тяжелая тишина, где каждый из нас варится в своих болезненных воспоминаниях. Я первая решаюсь нарушить молчание:

— Ты меня совсем не помнишь?

Он тяжело вздыхает и решительно тушит сигарету. Закрывает окно, из-за которого в комнате стало прохладно и дул сквозняк по полу.

— Как ты сказала, воспоминания приходят в виде фразы, картинки, ощущения из давно забытого сна.

— Значит, я твой забытый сон? — Господи, как же горько это произносить! Он хмыкает в ответ, сунув руки в карманы джинс и грустно глядя в пол.

— Ты приходила ко мне во снах, но я все не мог рассмотреть твоего лица. Даже фотография не помогла. Боялся, что увидев тебя в реальности, буду разочарован…

— И? Сильно разочарован?

Ну, давай, говори! Добей меня. Сны обычно прекрасней реальности.

— Если только в себе.

Я удивленно смотрю на него:

— Это как понимать?

— Я не понимаю, как мог забыть тебя. Я… я же люблю тебя, но совершенно не знаю. Разве так бывает? — Он смущенно произносит это с некоторыми нотками удивления.

Признания ему даются трудно, но после них на его лице расплывается восхищённая улыбка:

— Я теперь понимаю, что имела в виду Ева, говоря, что я с тобой счастлив. Когда ты вчера спала здесь, на моей кровати, впервые я чувствовал спокойствие, что вот она — идеальная картина: ты, я, моя комната, не надо никуда бежать, ничего не надо доказывать, просто надо быть с тобой рядом.

Рэйнольд внезапно опускает взгляд в пол и снова появляется обеспокоенное выражение:

— Только…

— Что только?

— Я Химера, ты Химера, а еще вчера я прикончил твоего мужа. И ни капли не жалею. С удовольствием бы повторил то же самое!

Я поднимаюсь из кресла, уже не в силах спокойно сидеть. Мне хочется смотреть ему в глаза стоя.

— То, что я Химера — это проблема меня любить?

Он замолкает, растерянный в поисках ответа. Рэй пытается найти решение, переводя взгляд с одной точки на другую. И вот Оденкирк застывает и смотрит в глаза, удивлённо произнося, скорее себе, чем мне:

— Нет. Не проблема. Мне все равно, кто ты. Я уже понял, что ты другая. Не как Химеры.

— Тогда в чем еще проблема?

— Я Химера! — Он почти выплевывает это, как самое грязное ругательство в мире, с яростью расстёгивая часы на левой руке и манжету рубашки. И вскоре вижу на том месте, где когда-то было Солнце, чернеет навязанная Морганом Луна. Я подхожу и легонько касаюсь рисунка, после чего накрываю ладонью, чтобы не видеть знака:

— Ты тоже не Химера, Рэй. И никогда ею не будешь. Потому что ты другой. Еще причина? — Он смотрит умоляюще и горестно — цвет грозы стал темным, почти синим. Но молчит. Тогда я продолжаю врачевать его душевные раны, переходя к третьей названной им причине: — Я не любила Савова. Точнее, когда-то любила, потому что он соблазнил меня, как кучу других жертв, как твою сестру, но когда встретила тебя, я поняла, что ты лучшее, что было в моей жизни, мне не нужен Савов. Я его не люблю. Он и Морган насильственно меня удерживали у Химер, прятали от тебя, заставили выйти замуж. Я и сдалась Сенату, желая избавиться от Виктора, подставив его и рассказав, что творится у Моргана… Только ничего не получилось.

— Но ты здесь. Значит, получилось.

— Я опасна для вас. Если меня обнаружат, сожгут не только меня, но и вас за то, что скрывали преступницу.

Рэй тяжело вздыхает так, будто ему невыносимо слушать это и признавать правду, после чего стискивает в объятиях, зарываясь носом в мои волосы. Приятно. Спокойно. Радостно и желанно.

Почему-то в голове возникает стертое воспоминание — шепот Рэя: «Не бросай, Мелани, не уходи. Если покинешь меня, то я не знаю, что произойдет…»

И словно вторя ему, реальный Рэйнольд шепчет:

— Всё будет хорошо… Всё будет хорошо, девочка моя.

И целует: страстно, нежно, со вкусом горьких сигарет и произнесенных признаний, зарываясь пальцами в мои волосы, как при первом нашем поцелуе. И веришь, что всё будет хорошо. Разве можно не верить человеку, чьи поцелуи, как вино с перцем, а глаза цвета грозы. Я уже говорила, что это самый красивый в мире цвет?

Закон выбора

— А они не солгали… — Пробормотал Рэй между поцелуями. Мы уже валялись на его кровати: не могу вспомнить, в какой момент оказались на ней, но я уже лежала, придавленная Рэем, и наслаждалась нашим единением.

— Кто не солгал?

— Стеф и Курт…

— О чем?

— У тебя потрясающие ноги! — Рэй неожиданно опускается ниже, целуя по пути шею и ключицы, задирает на мне кофточку и начинает целовать голый живот, вызывая щекочущее чувство и дрожь по телу. Не в силах сдерживаться, я начинаю хохотать и выворачиваться, чем сильнее подзадориваю его, и вот уже нежные пальцы Рэя скользят по шрамам и ребрам до подмышечных впадин.

— Прекрати!

Взвываю сквозь смех и рыдания, но Рэй беспощаден, и с самодовольной улыбкой продолжает терзать меня щекоткой, при этом нагибаясь и умудряясь целовать мой живот. Всё. Я начинаю умолять его, захлебываясь в собственном смехе.

— Рэй, пожалуйста! Остановись! Прошу!

— А если не прекращу?

— Я превращусь в Химеру! — Задыхаясь от хохота, пытаюсь состроить страшную мину, но Рэй внезапно замыкается и убирает руки. Черт! Я и забыла, что это прежний Рэй, для которого определение — болезненный вопрос. Еле дыша, прихожу в себя:

— Прости меня.

— Ничего страшного. — Вмиг атмосфера веселья сменилась напряжением. Я будто стала лишняя в комнате, испытывая невероятную вину за собой. Вот зачем ляпнула про Химеру? Рэй же теперь сидел на краю кровати и ерошил свои волосы. Так, мне пора уходить. Надо оставить его в тишине, чтобы побыл наедине, может, поможет ему прийти к какому-то выводу. Бедный мой, не знает, как относиться к тому, что мы теперь Химеры… Для него это сейчас важно.

— Ладно, я пойду.

— Ты куда?

Рэй тут же встрепенулся, в его глазах читалась тревога.

— Пойду, узнаю, как у Кевина дела. Да и с Реджиной еще не разговаривала толком.

Он кивал на мои словах, а вот глаза противоречили, моля меня остаться.

— Не думаю, что тебе скажут, как Кевин, если они даже Курта не пустили к нему. Да и Реджина с Артуром его не покидают.

— Ты знаешь, что с ним?

— Откуда? Нет. — Он хочет что-то еще сказать, но передумывает, сжав губы и отвернувшись.

— Рэй… — Молчит и сопит, принципиально не смотря в мою сторону. — Что с ним? Ты что-то знаешь? — Догадка моментально вспыхивает: — Ты же эмпат. Ему больно?

Есть. Я задала верный вопрос, потому что Рэй рефлекторно дернулся, мимолётно глянув на меня.

— Да.

— Сильно?

— Да… У него болит рука. Жуткая боль, где его знак.

— И ты постоянно чувствуешь ее? — Я в ужасе. Неужели Рэй всегда чувствует чужую боль? Эмпатия держит его постоянно «подключенным» к другим? А по любимому и не скажешь. Но Рэйнольд сразу понимает, о чем я думаю.

— Нет. Я умею отключать свой дар, заглушать. Иначе так сойти с ума недолго! Ты же не постоянно ходишь и всех лечишь. Так и я, на некоторых моментах включаю, когда надо. Но бывает, когда дар непроизвольно реагирует, как рефлекс.

— И как ты думаешь, что с ним?

— Не знаю. Знаю, что боль вспыхивает и у Светочей.

Я замолкаю, уходя в свои мысли. Странно… Что же там произошло? Почему Реджина до сих пор со мной не поговорила? Я же работала на Моргана. Может, я могла бы помочь! Правда, он мне память постоянно размывал, но что-то частично помню.

— Мел…

— Да?

— Почему ты так беспокоишься за Кевина? — Я оборачиваюсь и встречаю напряженный взгляд темно-серых глаз. — Ты с ним так сдружилась у Химер? Или же…

— Он парень моей сестры! — «И отец ее ребенка», — мысленно добавляю я. — Варя любит его, а он ее.

— Кевин очень влюбчивый парень! — Рэй хмыкает, не веря мне.

— Он изменился за это время. Не смейся над ним! Они с Варей много чего пережили, как мы с тобой. Ты тоже думал, что не умеешь любить…

Судя по нему, кажется, я его убедила, потому что прочитала вину и сомнения в глазах. Но все равно, он продолжал сохранять свою Оденкирковскую отстраненность с налетом грусти. И как ему это удается?

— А твоя сестра похожа на тебя?

— А Ева с Ноем похожи? — Он хотел что-то сказать, но тут же прошел проблеск в его сознании. — Вот и мы с Варей такие же. Лицо одно, но нас не перепутать.

Рэй тяжко вздыхает и снова ерошит волосы, отворачиваясь от меня:

— Чувствую себя… дураком.

— Почему?

— Все всё знают, один я… — и замолкает, не закончив. Бедный мой! Представляю, каково это.

— Эй! Не говори так. Просто все о тебе заботятся. Ты всё вспомнишь или узнаешь… Ты ведь сам говорил, что всё будет хорошо.

Он оборачивается, смотрит на меня лукаво и о чем-то думает. Вот бы узнать о чем!

— Ладно, я уходить собиралась…

— И что ты будешь делать?

— Не знаю. Погуляю по Саббату, зайду в оранжерею, побеседую с Евой… А тебе лучше побыть одному, переварить всю информацию, наш разговор.

Он встает с кровати и подходит ко мне, топчущейся возле двери вот уж пару минут.

— Придешь к ужину?

— А когда он? — Я пытаюсь понять который час, вроде вот — встала и завтракала.

— Через три часа. Из-за ночного поиска тебя, весь график в Саббате сбился. Сейчас уже пятый час дня.

— Ничего себе!

— Так ты придешь на ужин?

— Да, конечно.

— Отлично! А то у меня куча вопросов есть.

— Например?

— Где мы встретились? Наши любимые места? Где состоялся первый поцелуй? Как долго мы встречались? Я очень сильно тебя бесил? А ты меня? — Пока он спрашивает, я потешаюсь над ним, уж больно мило это выглядит, совершенно чуждо для его Оденкирковской скрытности — вопросы так и сыплются. — Я очень ревнивый или очень-очень ревнивый? У нас есть любимое кафе? Парк? Ресторан? А наша песня есть, фильм, код, тайный язык?

— Нет. Мы еще этим не успели обзавестись.

— Правда? Отлично! Тогда не планируй ничего на вечер — этим и займемся после ужина.

— Всем сразу?

— Нет. Начнем по пунктам — я составлю список.

— С удовольствием этим займусь с тобой.

Я смеюсь в ответ и целую его в губы — он сразу же отвечает мне, зарываясь пальцами в мои волосы. Но сама начала — сама прерываю поцелуй. Рэй смотрит влюбленно: мне кажется, или он забыл, что надо дышать? Боже! Я в восторге, когда он так смотрит на меня!

— До ужина! — И выхожу из комнаты, оставляя его одного и чувствуя провожающий меня взгляд.

Я шла по коридору в приподнятом настроении, намереваясь зайти к мисс Татум, а затем на кухню к миссис Лонг. Давно не видела их: интересно узнать, как у них дела, что изменилось за время моего отсутствия? Я свернула на главную лестницу, чувствуя знакомый холодный мрамор резных перил. Почти вприпрыжку спускалась по ступеням, чувствуя мягкость ковровой дорожки под ногами. Меня всю распирало от счастья: хотелось петь, кричать, носиться и прыгать, как маленькая. Мой Саббат! Мой любимый замок! Мои любимые люди! Мой Рэй. Я дома!

— Мелани. — Ее голос был глухой, уставший, без привычных стальных ноток, которые всегда звучали, когда она что-то хотела. Я обернулась и увидела Реджину на площадке второго этажа. Такой лицезреть мисс Хелмак было странно, я даже сначала не узнала ее: Светоч будто постарела — не накрашенная, седая, в шелковом домашнем костюме, бледная.

— Можно с тобой поговорить?

— Да, конечно, мисс Хелмак. — Я вернулась на второй этаж и подошла к ней, еще больше ужаснувшись ее виду. Эти все переживания вымотали бедную женщину. От Реджины мало что осталось королевского.

— Ты права. Я устала и переживаю за Кевина… — Она легонько взяла меня под локоть и повела по этажу к восточному крылу замка, где был переход в закрытый коридор со спальнями, которые я когда-то чистила и там видела крысу.

— Прости, я подслушивала твои мысли, когда ты говорила с Рэем. Я услышала, что ты видела, как Морган делал эксперименты со знаками и лечила его подопытных… Так?

— Да…

— Мне нужна твоя помощь. — Она остановилась и развернула меня, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Что с Кевином?

— Всё плохо.

— Насколько?

Молча потупив взгляд, Реджина подошла к одной из дверей и, открыв ее, взмахом руки пригласила во мрак.

Меня встретила вязкая тугая тишина и мертвый воздух — такое всегда в комнатах, где есть умирающий. Обычно люди в такой «атмосфере» говорят шепотом, боясь нарушить покой и сорвать эту звенящую тоскливую тишь.

— Проходи. — Я захожу, точнее погружаюсь, как в зыбучие пески, в эту немоту, ощущая ароматы новой комнаты: старина Саббата, пыль нежилого помещения, засушенной травы и лечебных микстур, и сладковатый неприятный запах… чего-то. Странно, что Кевина держат тут, а не в его комнате. Хотя, здесь явно сильное магическое поле, наверное, создано для Кевина, чтобы шел быстрее на поправку.

— Сюда. — Голос Реджины звучит откуда-то справа из глубины помещения. Комната большая. Она делится на маленькую прихожую и огромную основную часть. Спальня намного больше, чем наши комнаты. В середине ее большая старая кровать, на которой лежит Кевин: худой, болезненно серый, и только рыжая медь волос напоминает о том, что это Ганн. И снова этот запах — кисловато-сладкий, омерзительный, который звучит теперь сильнее и перебивает остальные ароматы.

— Он спит?

— Да… Мы просим Стефана отключать его, чтобы не было больно. — Реджина садится на кровать и заботливо поправляет одеяло. Только сейчас вспоминаю, что именно она все эти годы заменяла им с Куртом мать. — Посмотри сюда, пожалуйста. Может, ты что-то поймешь… Подойди с левой стороны.

Она подзывает меня, и я робко подхожу к кровати, еще больше поражаясь бледности измученного лица. Господи боже! Что с ним? Реджина тем временем аккуратно открывает мне руку Кевина, и я отпрядываю от едкого запаха. Светоч аккуратно начинает разматывать бинты на левой руке парня, из-под которых виднеются красные нездоровые прожилки. Когда она открывает мне знак Кевина, я отшатываюсь со вскриком, чувствуя тошноту: рука сплошная гниющая рана, но самое странное — она разлагается на завитках и линиях рисунка, но в центре его — чистая здоровая кожа, будто специально оставленная кем-то, чтобы можно было прочитать инициацию, которую я никогда не видела раньше. Это не Сенатский знак, где поверх ставится печать всевидящего ока — треугольник с глазом, это не Инквизитор и не Химера… это соединенные Солнце и Луна, сплетенные наподобие знака инь и янь.

— Что это?

— Я думала, ты вспомнишь и сама мне скажешь.

Я встречаюсь с серьезным пронзительным взглядом Реджины и, пересилив себя, снова смотрю на руку Кевина, стараясь не отвлекаться на неприятный запах.

— Моргану удалось объединить знаки…

— Угу. Только похоже неудачно. — Реджина устало ерошит волосы и трет глаза. Я осторожно трогаю рану. — Осторожно, пожалуйста. Каким-то образом он отзывается и на нас с Артуром.

— Чем вы его лечите? Почему гниет так странно?

— Мы лечим его всем! Но его кровь бунтует и ничего не принимает.

— Все дело в его даре?

— Даре? — Реджина удивленно смотрит на меня.

— Ну да. Кевин же может разгонять дары до максимума. Вполне возможно, его дар разгоняет до максимума новую инициацию…

— Какой бред! Инициация зависит от морального выбора, а не наоборот! Хотя… Может, ты и права в чем-то… На него действуют другие дары, но магия и лекарства не помогают.

— Если я сниму свою повязку, то смогу вылечить его. — Я киваю на черный платок вокруг своего знака.

— Если ты снимешь повязку, то тебя обнаружат. А если еще воздействуешь, то и облегчишь поиск.

Мне не понравилось то, каким тоном говорила Реджина: это было и раздражение, и безнадежность, и печаль. Мы обе понимали, что лучшее лекарство для Кевина — это я, но то, что означало для одного спасение, для второго — верная гибель.

— Ладно, Мелли, иди. Никому не говори, что ты видела.

— Почему именно Кевин? Он же был так нужен Моргану.

— Значит, не сильно был нужен. К тому же опальный Инквизитор, в чьих жилах смешение инициированных сторон, идеальный подопытный… — Мне кажется, или я слышу слезы в голосе Хелмак. — Иди, Мелли! Сейчас Артур придет. У нас еще не кончились варианты его лечения.

Я словно в забытьи пячусь назад, смотря на серое лицо Кевина, на его острые красивые черты лица.

Выхожу в коридор и иду куда глаза глядят, не понимая, что теперь делать. Кевин стал для меня, как брат, от него исходила всегда такая поддержка и опека, и вот он сейчас беспомощный умирает у меня на глазах. Кешка… Я вспоминаю, как они посмеялись с сестрой надо мной, как мы ездили в Вяземку, наш разговор ночью на крыльце.

— Ты выбрала семью. Я выбрал любовь. И мы на разных сторонах… Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора суров.

Если он умрет, Варька сойдет с ума. Варя… Боже! Она даже не знает, что он ее не бросил! Надо срочно ей сказать об этом. Я кидаюсь вниз по лестнице на первый этаж, к стойке мисс Татум. Там стоит телефон — связующая нить с миром. Если не могу послать зов, то я могу позвонить. Надо только найти код страны и города…

— Ты кому это звонишь? — Я вздрагиваю от сурового тона Евы. «Снежная королева» стояла позади меня в голубоватом строгом платье и черном жакете с блестящим золотым логотипом Шанель. Прямо хоть на подиум выходи.

— Я сестре хотела позвонить. Она же не знает, что со мной в порядке, да и про Кевина рассказать…

— С ума сошла? — Ева стремительно вырывает трубку и кладет ее на стационар. — Даже не думай! Во-первых, она знает, что ты сбежала из Карцера, а это значит ты вне досягаемости, во-вторых, за ней сейчас очень внимательно следят, как Инквизиция, так и Химеры. Как ты думаешь, куда подастся беглянка в первую очередь? — Я тут же понимаю, что чуть не совершила колоссальный грубейший промах. — Ага! Вот и я про то же. Если тебя успокоит, то мы как-нибудь сообщим ей о твоем спасении, но чуть позже.

— А Кевин? Ведь она считает, что он бросил ее…

— Кевин? — Ева нерешительно переспрашивает в поисках ответа для меня. Но всё понятно без слов: Ева не видит будущее у Ганна.

— Он умрет, да?

Валльде отводит взгляд, но я видела, как блеснули ее глаза. Значит, умрет.

— Простите меня.

— За что?

— Почему-то я чувствую огромную вину за собой… Да, наверное, оно и так. Не будь меня, ничего бы не случилось этого. Саббат существовал и дальше бы…

— Ты стала пророком? — Ева источает неприкрытый скепсис, сложив руки на груди и смотря на меня с высоты своего роста.

— Нет… Я просто предположила.

— Давай предполагать буду я. Как пророк. И твоей вины никакой нет. Выбей это из своей головы, пожалуйста.

— Ладно. Уговорила. — Я отвечаю с не меньшим скепсисом, вторя ее движениям, из-за чего заставляю Еву смеяться.

— Не делай такое лицо! У тебя оно не получается. Ощущение, что у тебя отняли конфету.

— Эй! Я не ребенок. Мне двадцать!

— Двадцать один… — Поправляет Ева.

— Да. Двадцать один! Спасибо. — Валльде забавляется. А я сникаю, чувствуя, что не убедила подругу. — Между прочим, я уже совершеннолетняя. Могу пить, курить и скачивать порно!

Всё. Ева хохочет, уже не сдерживаясь:

— Только умоляю, не делай все одновременно!

Я не выдерживаю и сама начинаю смеяться, глядя на Еву.

Внезапно легкий гул проходит в атмосфере и Валльде становится серьезной, выпрямляет спину, как солдат, а ее зрачки начинают шириться — ясно, приказ Светочей заглянуть в грядущее. Через некоторое мгновение она посылает ведьмин зов, который также гулом проскальзывает мимо.

— Пошли. Реджина собирает всех в кабинете. Будет кровь брать.

Судя по тону Евы, ей эта затея не нравится. Мы собираемся в большой комнате с длинным темным столом, где проходят собрания Инквизиторов. Здесь ожидают уже Курт, Светочи, откуда-то взявшийся Ной и новый их Инквизитор Сара. Через мгновение после нас с Евой в кабинет деловой походкой входят Стефан и Рэй, который сразу же взглядом находит меня и улыбается легким изгибом губ. От этого становится тепло на сердце и трепетно. Хочется подбежать к нему, но сдерживаюсь.

— Я собрала вас здесь, потому что у Артура появилась идея, как помочь Кевину. — Реджина все еще в домашнем шелковом костюме, но в ее облике уже читается готовность к действию, поэтому снова чувствуется ее властная натура, несмотря на столь непривычный внешний вид. — Как вы знаете, ему стало хуже, а методов лечения все меньше и меньше. Но шансы еще есть. Для этого нам нужна кровь Инициированных. Я не заставляю вас сдавать, как Светоч. Я прошу вас, как та, кто обещала заботиться о вас и защищать. Кто первый?

В наших рядах прошло шевеление, потому что никто не желал даже думать о том, стоит сдавать или нет — мы единодушно двинулись к столу, где на подносе лежали пустые, ждущие нашей крови, шприцы и жгут.

— Мелли, Курт, я попрошу вас сдать чуть больше крови, чем остальных. — Мы переглянулись с Куртом и одновременно кивнули. — Тогда пойдёмте.

И оба последовали за Реджиной в ближайший кабинет, где отдельно от всех лежали приготовленные для нас пустые пакеты доноров.

— Ложитесь. — Реджина указала на принесенную сюда софу, обитую мягким бархатом. Мы с Куртом, как дети, смеясь, стали укладываться полулежа валетом, вытягивая руки для забора крови и при этом пихая друг друга ногами, чем сильно нервировали Реджину:

— Вы оба, как маленькие! Прекратите дурачиться, иначе в вену не попаду.

Хелмак наложила нам обоим жгут и ввела иглу, по которой побежала в пакеты кровь для Кевина.

— Приду минут через десять.

И вышла, стуча каблуками и хлопнув деревянной дверью.

— Как ты думаешь, мы сможем его спасти? — Я задаю вопрос Курту и впервые ощущаю их родство с Кевином. Два брата. Два темно-рыжих с ореховыми глазами, только у Курта они темнее. В их движениях всегда присутствовала некая легкость, флирт и недосказанность. А еще у старшего брата были очень соблазнительные губы, что сильно отличало его от Кевина. Младший Ганн имел острые черты лица, худое, но крепкое тело, в отличие от раскаченного Курта. Разные, но связанные едино. Как мы с Варей. Как каждый Инициированный. Потому что нет инициированного без своей второй родной половины.

— Не знаю. Я верю, что найдется способ… — Курт лохматит свои волосы, закидывая голову назад; на темном фоне софы и своего свитера выделяется его рельефная, будто из мрамора, шея с острой горошиной кадыка, которая перекатывается, когда он сглатывает в поисках ответа. — Ты с ним очень сдружилась… Как ему жилось у Химер?

Видно, что озвучивание вопроса потребовало много сил. Он вздыхает и смотрит в потолок, ожидая моего ответа.

— Он скучал по Саббату… Видно, что страдал, но не мог ничего исправить. Кевин стал мне, как брат. Он заботился о нас с сестрой…

— А Варя? Она какая?

Хм… Второй раз слышу этот вопрос за день.

— Она… — Я задумалась. Как описать сестру, чтобы не напугать Курта? Как объяснить, почему Кевин предал их из-за нее? — Она хорошая. Хоть и пытается делать вид стервы. Страдает, что у нее дар убивать. В детстве считала себя проклятой. Поэтому никогда не заводила друзей, а когда выросла, не имела постоянного парня. До Кевина, она заботилась только обо мне. Я думаю, он сразу это понял, как увидел ее. Догадался, что ей нужно больше любви, ласки и внимания, чем остальным. Знаешь, они настолько нуждаются друг в друге, что это чудо, что жизнь свела их вместе! Я никогда не видела такой потребности в человеке…

Я замолкаю. Это сродни моему желанию постоянно быть с Рэем. Боже! Что же будет с Варей, если Кевин умрет? Что будет с ее ребенком?

— Ты чего замолчала? — Я смотрю на Курта и не знаю, говорить, что у него будет племянница или нет.

— Ты сильно возненавидел брата, когда он… ну, сам понимаешь?

Курт задумчиво молчит и разглядывает потолок, после чего начинает говорить:

— Я не мог смириться. Не мог понять его. Мы с ним были не особо близки, я всегда относился к нему, как к чему-то постоянному и неизбежному в своей жизни. Поэтому, когда он ушел, я всё никак не мог понять: неужели все настолько серьезно? Когда увидел его в суде с твоей сестрой, прости, но я не усмотрел в ней ничего такого сверхъестественного!

— А потом?

— А потом… я пытался тоже влюбиться. Я смотрел на Стефа, на Рэя и пытался понять, чем же вы с Евой промыли им мозги, что они готовы в огонь броситься ради вас! Наверное, я не способен на такие высокие чувства…

Я не сдерживаюсь и фыркаю! Ой, какие знакомые слова!

— Что смешного?

— Ты знаешь, что Рэй то же самое говорил про себя?

— Ну его-то я понять могу! — Куртсоблазнительно улыбается и флиртующе поднимает бровь. — Если бы ты не отдавала столь явное предпочтение этим двум оболтусам, когда появилась здесь, я тоже бы вступил в борьбу за твое сердце.

— Оболтусам?

— Я сейчас про брата и Оденкирка.

Я не выдерживаю и начинаю хихикать над обиженным тоном Ганна, будто у него незаслуженно отняли игрушку.

— Что?

— Ты противоречишь себе! Ты только что сказал, что не мог понять, почему Рэй и Стеф готовы были броситься в огонь ради нас! А сейчас говоришь другое.

— Ну… Я говорил обобщенно, приводя вас в пример! Ты же — дело другое!

— Ага! Значит ты способен влюбляться!

— Получается, способен! — Он смеясь всплескивает руками, забыв об игле.

— Осторожно! — Я кидаюсь к нему. Но трубка из пакета Курта выпадает и заливает свежей кровью всё. С криками мы начинаем исправлять дело. Так как мы лежали валетом на софе, мне было проще сесть и нависнуть над ним, а затем и вовсе перебраться к нему на колени.

— Твою мать! Всё выплеснулось!

— Ничего не выплеснулось! Немножко только!

— Немножко? Ты посмотри — софа улита!

— А ты еще больше руками размахивай!

Я сидела у него на паху и дрожащими пальцами пыталась заново ввести иглу в плечо Ганна, Курт же явно наслаждался моментом, нагло положив руку мне на бедро и коварно хихикая:

— Бросай своего зануду и переходи на темную сторону.

— Я так понимаю, зануда — это я…

Я вздрагиваю от неожиданности, из-за чего ввожу иглу резко и неаккуратно — Курт шипит от боли. Рэй стоит на пороге и сверлит нас взглядом, крепко сомкнув челюсти и держа руки в кармане брюк. На лице непонятная смесь чувств: брезгливость, злость и… ревность.

— А что скажешь, нет? — Курт пытается исправить положение, видя, что назревает буря. Создается уж больно щекотливая ситуация. Я же красная от смущения сползаю с колен Ганна и виновато поправляю свою иглу, чувствуя на себе тяжелый изучающий взгляд Оденкирка.

— Меня Реджина прислала забрать пакеты с кровью.

— Я пролил. Неосторожно получилось. Взмахнул рукой, задел, трубка вылетела. — Курт пытается объяснить произошедшее. Рэй молча вытаскивает только что вонзённую мной иглу и запечатывает Ганновский пакет, стараясь не смотреть на друга. Так же сурово и замкнуто подходит ко мне и, еле касаясь, неощутимо проделывает те же движения. Лишь на мгновение наши взгляды встречаются, и внутри меня всё переворачивается, потому что темно-серый цвет глаз приобрел темные оттенки — с виду холоден и держит себя, а внутри него бушует буря. Ему не надо говорить, лишь этот мимолетный взгляд, и я готова вымаливать прощение, чувствуя себя предательницей.

— Рэй…

— Жду тебя на ужине!

Он принципиально не хочет слушать, его губы превращаются в тонкую линию, а во взгляде читается злость и обида. Выходит стремительно, прихватив с собой пакеты.

— Черт! Я должна всё объяснить… — Я срываюсь с места, но Курт успевает схватить меня за руку.

— Мел! Остановись! Ему надо остыть! Мы же ничего крамольного не сделали!

— Да, но я сидела на тебе, как…

— Как кто? — Курт смеется. А мне плохо. Я взбешена и напугана. Только сегодня я вернула Рэя и вот так глупо его теряю. — Послушай меня, он успокоится, я с ним поговорю, извинюсь за щепетильную ситуацию. Поверь мне! Знала бы ты, как Стефан одно время бесился, когда я флиртовал с Евой. Сейчас только мне и Рэю разрешает, потому что понимает, что дурачимся, что ничего серьезного не последует. Оденкирк тоже это поймет. Но сейчас не суйся. Когда успокоится, я сам поговорю и извинюсь. Окей?

Я киваю, понимая, что рациональное зерно в его словах присутствует. Тем более мы же ничего такого не делали! За нами вины нет. Но, черт возьми, это невыносимо обидно и несправедливо!

Так. Мне нужно побыть одной и успокоится.

Курт выходит из комнаты, а я стою возле софы в полном расстройстве и непонятных чувствах. Но, как назло, в комнату входит Ева. Да что они сговорились, что ли? Замок огромный, а ощущение, что проходной двор!

— Она не хочет слушать… — Ева падает на софу в полном расстройстве, не замечая, как чуть не села на мокрое пятно крови. Только сейчас понимаю, что подруга на грани — еще немножко и расплачется.

— Кто?

— Реджина! Вся эта затея с кровью — пустая. Она лишь оттянет время. Кевина нам не спасти. Мы только продлеваем его муки.

— А что она хочет делать с нашей кровью?

— Разные обряды. Твою же — попробовать дать Кевину, мол, твой дар с сочетанием определённых заклинаний поможет ему в лечении.

— И ты не видишь его живым?

— Нет… — Ева закусывает губу, но слезы уже не удержать.

— Сколько ему осталось? — Я шепчу не в силах спросить в голос, глядя, как тихо плачет подруга.

— Дня два. Если Реджина усилит магическое воздействие, то он может продержаться еще дня два.

Я киваю и, прошелестев «прости», выхожу из комнаты. Перед глазами так и стоит бледное лицо Кевина.

Кешка… Рыжий, родной. Вспоминаю его слова перед встречей с сестрой, когда ушла амнезия:

«Мы с тобой созданы для других, не для себя: я, мальчик-батарейка, способный разгонять и увеличивать чужие дары, и ты, девочка-лекарство, спешащая, как Чип и Дейл, на помощь, чтобы залатать чужие раны».

Мальчик-батарейка… Неужели всё? Зачем Морган сделал такое?

«Значит, не сильно был нужен. К тому же опальный Инквизитор, в чьих жилах смешение инициированных сторон, идеальный подопытный…»

Понятно, кто мы с тобой были, Кевин. Идеальные подопытные. Перед глазами возникает Варька, смеющаяся рядом с ним и обнимающая своего любимого Инквизитора.

«Если он любит тебя, а ты его, то будет всё так, как вы захотите. Магия сведет вас». Это сестра мне сказала, когда успокаивала после звонка Рэю. Тогда Варя успокаивала, но сейчас понимаю, она говорила про себя и Кевина.

Я внезапно останавливаюсь и осознаю, что прошла весь Саббат, и сейчас стою у ступеней, ведущих в подземелья. Сообразив, куда инстинктивно направлялась, я выдыхаю и спускаюсь. Только сейчас замечаю, что замерзла — на улице конец ноября, а я прошла улицу и стою в морозной сырой темноте. Надо в оружейную. Там может найду что-нибудь.

Шмыгнув к подсобке, где хранились ножи, амулеты, силки и прочее вперемешку с библиями, святой водой и крестами, под тяжелым взором Каина с картины я нахожу белые рясы Инквизиции. Как сейчас помню, Саббат, сжигающий ведьму, лицо Рэя, подсвечиваемое зеленым огнем. Вот они — одежды палачей: белые рясы с черными капюшонами балахонов сверху — грубые и тяжелые. Ладно. Сойдет. Я хватаю первую попавшуюся одежду и иду в Китай.

Зима. Сумерки. Ветра нет, но холодно. Лед сковал озеро по берегам и вокруг домика. Всё бело-синее. Даже чернота земли, камней и веток и то в темно-синем цвете. Красота! Царство снежной королевы. Снег покрыл и пол, который заиндевел и стал опасен: попади нога на скользкое — легко можно упасть. Я осознаю, что кутаясь в инквизиторскую одежду, напрочь забыла про обувь. Ноги ужасно мерзнут в тоненькой подошве балеток. Поэтому легонько приплясывая, стучу по двери, чтобы она перестала быть порталом, открываю дверь в дом и встаю в темноту на пороге дома, не заходя внутрь. Гляжу изнутри на эту белоснежное царство через распахнутую дверь. Понимая, что сев у порога, закутанная в серый балахон, я закрыла портал сюда — никто из Саббата не сможет пройти сюда, так как открыта дверь. Ну и ладно! Ну и хорошо. Никто здесь не нужен. Я хочу подумать и решиться.

Укрытая темнотой, погруженная в зимний холод, но спрятанная в благостной тишине долгожданного места, куда я так стремилась в последние месяцы, я проматываю безумный день перед глазами: как я проснулась, затем признания Рэя, радость, что снова любит меня и снова вместе, сладкие поцелуи на кровати и смех, а следом самое страшное — умирающий Кевин, слезы Евы, ревность любимого и его жестокий взгляд, который был похлеще пощечины…

Скоро ужин. Наверное, где-то через полчаса. Все сядут и будут делать вид, что надеются на лучшее, зная заранее исход. И будут молчать, что лекарство для их собрата сидит за столом рядом с ними, спрятанное от всего мира Инициированных и магически обессиленное. А ведь нужно только снять повязку…

Давай думать, Аня, Мелани, или кто ты там такая! Что ты теряешь? Многое. Я теряю жизнь, любовь и будущее. Если меня поймают, то сожгут. Возможно, я не смогу выжить и восстановиться. Ведь это же смерть!

Но если погибнет Кевин? Я не смогу жить с этим — с осознанием того, что ничего не сделала. Я лишу Варю будущего, семьи, я лишу отца ее ребенка. Девочка! У Вари будет дочка. Маленький теплый комочек счастья, которого она будет любить, воспитывать, растить. Она будет потрясающая мама. Я знаю! Лучше, чем наша. Во много раз лучше! Потому что всё, чего ее лишили, она отдаст дочери. А Кевин будет отцом. И тоже лучшим! Потому что он потрясающе заботился о нас с Варей. Я знаю, Кевин вернется к ним и сделает всё, что в его силах, чтобы защитить Варю и дочку.

Если умру я, то после меня ничего не останется.

Даже хорошо, что Рэй не помнит меня, потому что, как показал опыт, память вообще порой вредная и ненужная штука, которая всё усложняет и мешает. Возможно, он будет горевать, возможно будет вспоминать, но что? Только куски своих сновидений и сегодняшние поцелуи, а еще позорную сцену ревности. Этого ужасно мало. Но достаточно, чтобы принять мою смерть и побыстрее забыть. Я не его Мириам. За меня не надо мстить, обо мне не надо вспоминать. Я буду для него девочка из снов, девочка-лекарство. Его девочка… Смешно! Мне двадцать один год, ему — двадцать шесть. Взрослые люди, а он называет меня девочкой, да и относился всегда, как к ребенку, которого надо опекать. Но мне это всегда ужасно нравилось! Потому что знала, что рядом с ним безопасно, мое место возле Рэйнольда Оденкирка — сурового Инквизитора с печальным взглядом темно-серых глаз. Может, если я умру, мне предоставят свыше бонус — быть ангелом-хранителем для него? А? Эй! Сверху! Вы сделаете это?

Итак, где я нужнее? Понятно и так. Как сказал Кевин однажды: «Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора суров».

Он прав. Жертвовать придется и не только собой. Действительно, невозможно сделать так, чтобы все были счастливы.

Я приняла выбор.

Всё будет хорошо.

Всё будет.

Но без меня.

Давно пора уходить со сцены. Я только мешаюсь.

Я создал ад

Когда я возвращалась в Саббат, то понимала две вещи: мои мысли не ускользнут от Реджины, она сразу все поймет, но должна принять мой выбор. Возможно, догадается и Ева, когда заглянет в грядущее. А во-вторых, я должна максимально отстранённо вести себя с Оденкирком, чего бы мне это ни стоило. Даже хорошо, что он видел меня в щекотливой ситуации — сидящей на Курте и обсуждающей его. Ревность будет хорошим средством справиться с тем, что я собираюсь сделать.

Замерзла. Сильно. Но ничего страшного. Скоро меня отогреет костер Инквизиции.

Я иду в столовую, понимая, что сильно опоздала, и скорее всего, попаду к десерту. Ну и ладно. Резко выдохнув, толкаю дверь и вхожу внутрь, чувствую сразу же обращенные на меня взгляды, среди которых был самый дорогой. Рэй, сидевший до этого задумчиво и сутуловато, увидев меня, тут же выпрямляется и пристально смотрит, пытаясь понять, где меня носило и почему опоздала — даже не надо быть чтецом мысли, это ясно видно по его взгляду и замершей позе.

— Ты сильно опоздала. Ты знаешь, что я не люблю, когда нарушают правила. — Реджина сурово смотрит на меня, стуча своим красным лакированным ногтем по столу. Она сменила свой домашний костюм на привычное строгое платье винного оттенка и наложила румяна на бледное лицо.

— Простите меня. Потеряла счет времени. Можно?

Реджина делает пас рукой, указывая на место напротив Рэя и рядом с Чейз — мое старое место. Когда-то напротив меня вместо Оденкирка сидел Кевин, который дурачился и развлекал меня…

Соблазн ужинать напротив любимого велик, но нельзя. Поэтому прохожу и плюхаюсь на стул рядом с Ноем и Реджиной. Мое поведение сразу вызывает удивление и некое замешательство среди сидящих — я это чувствую кожей, будто взгляды друзей превратились в тонкие колющие иглы. Светоч смотрит, не отрываясь своим пронзительным взглядом серых глаз, и вот находит ответ в моей голове. На мгновение Реджина тушуется и в задумчивости начинает вертеть вилку в своей руке.

— Попробуй вот этот мусс. Сегодня миссис Лонг превзошла саму себя. — Артур галантно протягивает мне в бокале десерт шоколадного цвета с ягодами сверху. Благодарю. Начинаю ковыряться ложкой в муссе, понимая, что совершенно не хочу есть. Рэй же кидает косые взгляды на меня с того конца стола. Курт и Стефан продолжают о чем-то болтать, делая вид, что ничего не было, иногда выслушивая мнение Евы.

— Простите меня. У меня голова разболелась. Я пойду в свою комнату. — Я неожиданно для всех встаю из-за стола со скрипом отодвигаемого стула. И снова эти колючие взгляды! Почти бегом направляюсь к выходу, как слышу окрик Реджины и стук ее каблуков:

— Мелани! Подожди, я хочу поговорить с тобой!

Ну что же… Этого было не миновать. Мы выходим из столовой и встаем близко друг к другу, как заговорщики, кидая косые взгляды на вход столовой, чтобы вовремя прекратить разговор.

— Ты, смотрю, всё решила… — Реджина говорит тихо, еле слышно обращаясь ко мне. Я мысленно произношу: «Да».

— И отговаривать бесполезно?

— «Да».

— А что будет с… Рэем?

— Рэй переживет, как и все остальные. Ему на руку амнезия. Я хочу, чтобы Кевин выжил.

— Ты понимаешь, на что ты идешь? — Реджина больно вцепляется мне в руку своими длинными ногтями.

— Да… Я иду на это ради сестры, ради ребенка, которого она ждет. Хочу дать им шанс на будущее. Если Кевин погибнет, никому лучше не станет! А так у них будет шанс на семью, на будущее…

— А ты думаешь, что станет лучше, если ты погибнешь?! — Реджина шипит, как разъярённая кошка, я же готова заплакать.

— Всё шло к этому! И давайте честно, у меня есть шансы выжить.

— О, да! Я помню о чудо-мальчике, восстанавливающем тела из праха. Отличное решение!

Теперь и я шиплю на Реджину. Если бы сейчас говорили в голос, то мы бы орали друг на друга, взрывая магией все стоящие вазы в коридоре и сдирая картины со стен.

— А какое предложите вы? Ева уже похоронила Кевина. Я так не могу! Я не смогу жить, зная, что могла помочь, что не спасла любимого Вари — отца своей племянницы! Впервые, Реджина, вы слышите, впервые я видела чудо, когда моя сестра смеялась, становилась лучше, жила ради кого-то! Она же на себе крест ставила! А тут появился Кевин, и я увидела лучшее в сестре, я видела нежность, заботу и любовь, желание создать семью. Но Морган отнял у нее это! Она думает, что Ганн ее бросил! Варя осталась одна, беременная! Я же могу дать шанс ей снова быть счастливой, родить и воспитать ребенка вместе с Кевином! А я? После меня же ничего не останется! Лишь духи на подносе и гора одежды! А Рэй… — Моё горло сдавило на его имени и стало невозможно дышать. — Он сильный, тем более не помнит меня, считает ветреной Химерой. У него в памяти останется лишь вчерашний день и сегодняшний. По-моему, это легко забыть и начать жить заново.

Я слышу тяжелый вздох Реджины. Сама я не смотрю на нее, пялюсь на мыски балеток, чувствуя как текут слезы по щекам.

— Не этого я хотела… Видит Бог, не этого. — Она отходит от меня на пару шагов, нервно цокая языком. — Иди к себе в комнату. Завтра поговорим.

— Нет. Я хочу…

Но Реджина рыкает на меня так, что я затыкаюсь:

— Я сказала, завтра! Обдумай всё до завтра! Иди с глаз моих!

Я разворачиваюсь и, хлюпая носом, бреду в свою комнату. Там, в ванной, сидя над раковиной с текущей холодной водой, могу разрыдаться.

Не знаю, сколько времени прошло, но скоро в мою комнату постучались. Твою мать! Сердце болезненно сжалось.

Наверное, это Рэй.

Глянув в зеркало, вижу свое опухшее лицо. М да… И вот с таким лицом, пытаюсь состроить из себя саму холодность и безразличие. Но открыв дверь, вижу мнущегося на пороге Курта. Он отрывает взгляд от пола и присвистывает, видя мои заплаканные глаза.

— Ты чего пришел?

— Я? Я хотел сказать, что поговорил с Рэем, что всё в порядке! Но вижу, не всё в порядке…

— Ааа… Спасибо!

— Ты поэтому плакала? Из-за инцидента?

— Нет.

Курт кивает, а на лице читается замешательство — не знает, что сказать и сделать.

— Ты не обижайся на меня, я всегда что-нибудь сделаю, а потом думаю… — Курт виновато трет шею, и в эту минуту он нереально напоминает Кевина.

— Нет, Курт, все в порядке. Правда! Я плакала не поэтому. Причин для слез хватает и без Рэя.

— Ладно. Тогда бывай!

— Хорошо. Пока. И спасибо тебе! — Я искренне улыбаюсь ему.

— На! Сегодня забегал на час в одно бельгийское кафе. — Он вытаскивает из кармана конфеты и протягивает на ладони. — Вам девушкам шоколад помогает при плохом настроении.

Я с удовольствием принимаю, обернутые серебряной фольгой, шарики. Наверное, вкусные.

— Спасибо! — Я наблюдаю, как Курт уходит по направлению к гостиной: широкая мужская спина, одет в костюм, красивый, храбрый, сильный, воплощение элегантности Инквизиции и ее безопасности. На мгновение мелькает мысль: а могло ли случиться так, что у меня был бы роман с Ганном-старшим?

Нет.

Определенно нет.

Оденкирк все равно похитил бы мое сердце.

Читай на Книгоед.нет

Тяжко вздохнув, собираюсь уже вернуться в комнату, как встречаюсь взглядом с Рэйнольдом, который стремительно выходит из гостиной. Он замечает меня и спешит ко мне, я же, перепугавшись и растеряв весь свой боевой дух, тут же закрываю дверь почти перед его носом. Черт! Вот ведь невезуха! Привалившись спиной, пытаюсь успокоиться и взять себя в руки. И вот он — стук: настойчивый, серьезный, Оденкирковский. Спокойно, Мелани! Тебе надо быть холодной и неприступной. Нужно оттолкнуть его, как бы это больно ни было. Иначе потом больно будет ему. Выдохнув и крепко сжав челюсть, открываю дверь. Он стоит и смотрит на меня сверху вниз своими красивыми глазами, а на лице читается принципиальность, суровость и злость — то, что меня пугало в нем в самом начале нашего знакомства, то, что принимала за ненависть ко мне и неприязнь.

— Я говорил с Куртом. Он все объяснил. Прости меня. — Говорит, как рубит. Видно, что до сих пор ревнует и злится.

— Хорошо. Я прощаю. — Отвечаю, копируя его прохладный сдержанный тон, рассматривая конфеты в своих руках, будто они интересуют меня больше всего сейчас. — Это всё?

Я поднимаю глаза и вижу замешательство на лице Рэя.

— Можно войти к тебе?

— Зачем?

Он явно не ожидал, что разговор возьмет такой оборот, и чувствовал себя неуютно в коридоре, смотря то на меня, то на блестящие конфетки в моих ладонях, которые я нервно перекатывала из руки в руку.

— Ты обижена на меня, понимаю. Я правда сожалею, что приревновал тебя к Курту. Просто ты сидела на нем и твои волосы свисали так, что в первое мгновение подумал, что вы… целуетесь. Вы еще хихикали, и фраза Курта про меня… Короче, я не ожидал увидеть такое и не знал, что думать.

Он мнется у входа, стараясь не смотреть на меня и не зная, куда деть руки: то на пояс положит, то проведет пальцем по губам, то начинает тереть шею в замешательстве. Это больно видеть, но я продолжаю гнуть свое:

— Всё в порядке. Я не обижаюсь на такие пустяки. К тому же я — Химера, сам знаешь, как мы относимся к флирту. Я бы не стала устраивать ревностные сцены, если бы ты целовался с кем-нибудь.

А сама вспоминаю Деннард, висящую на Рэе и целующуюся с ним. Реальный же Оденкирк стоит, будто его водой окатили. Ну вот! Кажется, моя цель достигнута.

— Ладно, Рэй. Я устала, прогулка вымотала меня, я бы хотела пораньше лечь спать.

И пока он ничего не понял, начинаю притворять за ним дверь. Неожиданно что-то с тяжелым звуком ударяется об нее и мешает захлопнуть перед его носом. Я прослеживаю взглядом и вижу ногу Рэя в проеме. Подняв глаза, встречаюсь с яростным тяжелым взором темно-серых глаз: любимый не просто зол — он взбешен, что еле себя контролирует. Его магия в крови начинает гудеть, как в высоковольтных проводах, того и гляди сорвется и разнесет всё вокруг.

— Где ты была?

— Что?

— Где ты была? — Он чеканит каждое слово, я же пугаюсь до чертиков.

— Гуляла…

Он опускает взгляд на мои руки, где все еще блестят серебряные шарики конфет в ладони.

— Это же бельгийские конфеты? Да? Лучший шоколад в мире… Я их узнаю. У нас такие достать невозможно.

Тут до меня доходит к чему он ведет. Ах, вот оно что! Ну ладно.

— Не знаю, еще не пробовала. Возможно и лучший шоколад. Курту они нравятся.

Он кивает, будто услышал подтверждение своим мыслям и убирает ногу. Теперь во взгляде читается боль и брезгливость, что я оказалась настоящей Химерой.

— Спокойной ночи, Мелани. — То, каким тоном он произнес это, можно зачитывать сметный приговор или же приказывать к расстрелу. Не в силах ответить, киваю и закрываю за ним дверь.

Всё. Можно умирать от разрыва сердца. Я разжимаю ладонь, и подтаявшие конфеты от тепла моей руки глухой дробью падают и катятся по полу. И снова слезы. Сил хватает лишь дойти до кровати и сесть, спрятав лицо в ладонях. Боже! Что я сделала? Что натворила? Будь проклята со своей холодностью! Будь прокляты эти чертовы конфеты! Будь проклят весь Саббат с Куртом во главе! Ну почему нельзя любить и быть счастливой? Почему я должна страдать и мучиться, выбирая между любимым человеком и сестрой? Ну почему нельзя иметь все сразу? Я многого прошу? Я просто хочу жить, любить и быть любимой! Я хочу этого же и Варе, и ее ребенку!

Я хватаюсь за живот, будто меня туда ударили, задыхаясь в рыданиях. В этот момент дверь со стуком распахивается и в комнату врывается Оденкирк:

— Я не позволю из себя дурака делать! Мне нужны объяснения, черт возьми!

И тут же замолкает, увидев меня, сидящую в слезах с рассыпавшимися конфетами вокруг. А мне уже все равно. Сейчас я не способна лгать и притворяться — сломалась, дала трещину где-то внутри прямо по сердцу. Я могу только смотреть на него, как на своего палача; в отличие от Виктора я его не боюсь и готова принять любое, что ему в голову взбредёт.

— Ты плачешь? Почему ты плачешь? — Он явно обескуражен моим поведением. — Объясни, что происходит?

Я устало жму плечами, пусть сам додумывает — у него это отлично получается. Рэйнольд начинает расхаживать взад и вперед, положив руки на пояс и глядя себе под ноги:

— Ты сегодня с утра была такая… такая… А затем я вижу, как ты флиртуешь с Куртом и пропадаешь где-то! Собственно, как и он. Являешься под конец ужина, ведешь себя, как будто мы незнакомы, но с удовольствием разговариваешь с Ганном… И эти чертовы конфеты! — Он выплескивает ярость в магию, и конфеты, будто бильярдные шары от удара кием, разлетаются по углам комнаты. — А сейчас ты сидишь и плачешь до боли в животе!

Он останавливается и в задумчивости трет губы, а в глазах читается мука и… испуг?

— Ты любишь меня? Ведь ты не сказала сегодня это. Мел, ты любишь меня?

Он смотрит на меня, ожидая приговора. Я же не могу сказать, что люблю, но и не могу соврать — это выше моих сил.

— Зачем это тебе? — Я шепчу, чувствуя, как слезы снова текут по щекам. — Оставь меня, Рэй. Оставь в покое, пожалуйста… Умоляю тебя… Не надо.

— Ты любишь меня? — Его голос уже не требователен, он тих, дрожит с нотками мольбы в ответ. Мне кажется, что Рэй сам готов заплакать, судя по тому, как судорожно сглатывает и закусывает губу. Оденкирк напуган своими чувствами ко мне. Я же в его глазах чудовище, Химера, пытающая его.

— Пожалуйста…

Я делаю слабую попытку отгородиться, но Рэй стремительно подходит, больно хватает за плечо, поднимает и стискивает, впиваясь в губы. Всё. Сдаюсь. Не могу. Прости меня. Знаю, что нам же хуже будет потом, но сейчас это ад на земле — отрекаться от любимого.

Я вцепляюсь в него, запуская свои пальцы в его волосы. Поцелуй болезненный, так как мы постоянно в порыве страсти задеваем зубами губы, случайно царапаемся, желая быть еще ближе, со всей силы сжимаем друг друга в объятиях до боли в ребрах. На мгновение перед глазами вспыхивает трепещущая красная подкладка моего плаща. Но теперь этот цвет не пугает предстоящей болью, он словно разгорается жаром в крови.

Я чувствую, как Рэй лихорадочно расстёгивает на мне кофту, при этом боясь хоть на миг оторваться от поцелуя или отойти на миллиметр от меня, затем снимает с себя пиджак, и я слышу глухое падение ткани на пол. За пиджаком срывается его рубашка, и тоже с шелестом оказывается на полу.

— Остановись, Рэй… Нельзя… Правила же! — Шепчу на выдохе, чувствуя его горячее дыхание на своей шее.

— К черту правила!

Объятия Рэя настоящий огонь — жаркие, всеобъемлющие. Тело мускулистое, крепкое, гладкое с нежной кожей на груди и редкими жесткими завитками волос на паху. Он подхватывает меня и кладет на кровать, беспрестанно целуя и лаская своими горячими руками. И я теряюсь. Забываюсь обо всем. Как и он. В конце концов, даже приговоренным к смерти дают право на последнее желание. Мое желание — это он. И кто будет меня обвинять в этом? Завтра — это будущее, а я хочу настоящее, в котором у меня есть возможность отдать частичку своей любви Рэю. Как и он мне. Пускай не помнит. Но ведь любит! Его чувства никакой Морган не в силах стереть. А я глупая — только себя мучаю и его. Да простит меня Бог за это.

***

Ее шрамы самое дорогое увечье, самое ценное уродство идеального тела. Я их обожаю. Постоянно пытаюсь стереть лаской и поцелуями. Знаю, что моя вина в том, что они страшными бороздами проходят по ее ребрам, чуть заходя на живот, но если бы не было их — ее не было бы со мной. Странный вывод, странная причина любить и целовать их.

Я обожаю то, как она произносит мое имя. «Рэй», — то ли выдох, то ли слово.

Будто дышит им.

Я с ума схожу от ее тоненьких маленьких пальчиков. Изящные. Хрупкие. Нежные. Особенно, когда она их запускает в мои волосы, будто кошка коготки, и ерошит, иногда чуть потягивая, что дрожь пробегает по всему поясничному столбу. Еле сдерживаю стон.

Ее губы чуть покусаны из-за навалившихся на нее переживаний, и поэтому шелушатся, но они такие сладкие, такие ласковые.

Удивительно: Мелани маленькая, но имеет потрясающие ноги — длинные, стройные, с острыми коленками. И сама она гибкая, как кошка, невесомая для меня. Страстная, ненасытная в ласках и не жадная. Она любит меня. Я знаю. Она живет мной, как и я ей. Мел откликалась на любое мое движение, обвивалась вокруг меня, вторила за мной. Никогда не чувствовал подобной эйфории от близости с женщиной. Раньше все было проще на уровне инстинктов и физиологии… Раньше. Правильнее говорить «до нее». Мелани принесла в мою жизнь чувства. Я знаю, что мы с ней не впервые близки, но для меня из-за амнезии это, как в первый раз. Может, оно и стоило, чтобы мне стерли память, раз бывают такие сладкие бонусы?

А как она тихо стонала в моих объятиях, вызывая еще большее желание.

О н а м о я. С л ы ш и т е? И я убью любого, кто захочет встать на моем пути. Будь то Виктор, Курт или сам дьявол во плоти.

Любимая незнакомка. Девочка моя…

Я покрываю поцелуями ее спину. Она, уставшая от меня, лежит и дышит часто, страстно, пытаясь прийти в себя.

— Рэй…

— Тшшш… — Если она снова начнёт про то, что нам нельзя в Саббате, я ее укушу. И пускай будет больно обоим! — Молчи. Это мои заботы по поводу правил…

Она разворачивается и смотрит своими голубыми глазами, которые напоминают цвет неба летом. Потрясающе красивые! Но ужасно грустные, что сердце тревожно сжимается…

— Я хотела сказать, что… — Но я не даю продолжить, впиваясь в губы. Моментально отзывается. Я же шепчу, стараясь не прерывать поцелуя:

— Молчи, непокорная…

Ничего не хочу слышать от нее! Она пугает меня своей грустью.

Далее идет тяжелый смиренный вздох, что мне хочется рассмеяться на это. Эта девчонка напридумывала себе, накрутила бог весть что, заставила меня ревновать, мучиться, беситься… Женщина в полном смысле слова! А я страдай из-за этого.

— Так где ты была перед ужином? — Я целую ее плечо, медленно спускаясь по руке, касаюсь губами голубой вены на сгибе, и вот уже запястье с черным обвязанным платком, скрывающим знак.

— В Китае на плавучем домике… Рэй!

Она снова предприняла попытку обратиться ко мне, и снова я не даю, целуя в губы.

— Молчи… Ты всегда такая болтливая? — И тут же получаю толчок в бок. Смеясь, перехватываю ее руки и завожу над головой. Ммм… Соблазнительно!

— Я хочу сказать… — И снова начинает.

— Что любишь меня? Знаю. Я сам без ума от тебя.

— Нет! Всё не так! Я не должна была…

Я заглядываю в ее печальные глаза. Меня охватывает настоящий страх. Что она не должна была? Мне не хочется ничего слышать. Я не хочу нарушать счастья. Завтра Реджина, как истинная ведьма, пройдется по нам обоим — накажет так, что ни одна Химера не додумается до такого.

— Поцелуй меня. — Мелани шепчет, а в глазах сверкают слезы.

— Я и так тебя целую.

Нагибаюсь к ее губам, как она продолжает:

— Нет. Поцелуй так, если бы мы встретились после долгой разлуки. Или расставались…

— Нет! Я не буду тебя целовать так! — Я отпрядываю от нее. Черт-те что творится! Мне не нравится это. Я пытаюсь отделаться от этого животного страха, а она мне навязывает его! — Что с тобой? Мел, скажи мне!

Но она продолжает пытать меня своим молчанием и грустью. У нее что-то болит? Нет! Я бы почувствовал! Может, ее кто обидел и поэтому не говорит? Но мысль тут же течет в другое русло — может, у нее кто-то есть? Ревность, как кислота начинает разъедать изнутри, стоит только коснуться этой темы. Но я не верю, что кто-то может быть кроме меня. Хотя… Виктор же был. Твою мать! Я всю голову сломал с ней! Не девчонка, а бермудский треугольник!

— Ладно. Давай спать. Завтра тяжелый день будет…

Я плюхаюсь рядом, натягивая одеяло на себя.

— Да… — Она снова раздражающе вздыхает, не смотря в мою сторону. Я прижимаю девушку к себе, укутывая в своих объятиях, целуя острые плечи и лебединую шею. Не знаю почему, но слова шепотом сами срываются в тишину комнаты помимо моей воли:

— Всё будет хорошо. Ты моя. Слышишь? Я от тебя не откажусь…

— Не откажешься?

— Нет. Ни за что…

— Обещай, что, что бы ни случилось со мной, ты будешь жить, а не пытаться мстить за меня, как за Мириам?

Мне не нравится этот вопрос. К чему он вообще?

— Зачем тебе такое обещание?

— Просто обещай! — Этих девчонок порой не понять! Но рациональное зерно в этом есть. Поэтому, тяжко вздохнув, обещаю:

— Хорошо. Клянусь. А ты обещаешь, что, если со мной что-то случится, будешь продолжать жить?

— Если с тобой что-то случится, Рэй, я тебя с того свету вытащу! Я это уже делала. — Она говорит это уверенным стальным голосом с некой толикой злости, что меня это даже забавляет. Ну наконец-то, хоть какая-то реакция вместо пугающей меня меланхолии. Пускай будет злость! Но не надо печали и прощаний. Я не намереваюсь расставаться:

— Вот и отлично! Значит, мы друг от друга никуда не денемся. Потому что отпускать тебя я не собираюсь.

Ее нет. Я ощущаю пустоту в кровати. Аромат Мелани, как душа, незримо рядом, но самой оболочки нет. Пробел. Недосказанность. Вакуум среди одеяла, простыни и подушек. Твою мать! Ушла куда-то… Я открываю глаза и понимаю, что за окном утро. При том рано. Найдя часы на ее тумбочке, смотрю на время: боже, только шесть часов. И куда она делась?

Внезапно слышу приглушенные голоса с улицы за окном. Кто-то с кем-то говорит… Подхожу к окну, ощущая под босыми ногами холод паркета, и застываю от шока: внутри двора Саббата стоят люди, человек пять, среди которых я узнаю Мелани и ее Дознавателя Оливию Барону. Напротив них, сжав руки в кулаки, в напряженных боевых позах стоят Светочи и Ной.

Нет. Не может быть! Ужас наваливается на меня, от страха я не чувствую биения сердца. Кидаюсь к одежде, брошенной мной на пол, и лихорадочно начинаю одеваться. Только не это! Они поймали Мелани! За что? Почему сейчас?

Кое-как справившись с одеждой, вылетаю в коридор, проношусь по главной лестнице — и вот я в холле, но путь мне преграждает Стефан, пытаясь схватить за грудки и успокоить:

— Нет! Рэй! Не надо! Не ходи туда!

— Пусти! Там Мел!

Я пытаюсь отпихнуть его, но Стеф — настоящая скала — не сдвинешь. Тогда замахиваюсь, чтобы врезать Клаусснеру, но он заламывает мне руку.

— Рэй, придурок! Там Архивариусов куча! Курт!

Внезапно, будто из воздуха, появляется Ганн и теперь он пытается сдержать меня. Потасовка выматывающая, болезненная: мы пихаемся, стараемся не переходить на кулаки, но тем не менее постоянно делаем друг другу болезненные тычки и захваты, вцепляемся вгорла и за воротники рубашек. Несколько пуговиц отлетают с неприятными щелчками на пол.

— Прекратите.

Она даже не закричала. Простой приказ Светоча, который проносится электричеством в крови, цепляя наши взвинченные нервы. Мы останавливаемся со скрипом подошв на мраморном полу. Реджина смотрит страшно, жестко — так смотрят палачи на своих жертв.

— Стеф, уведи Рэя.

— Нет. Я останусь!

— Что они решили? — Курт удерживает меня, больно вцепившись в плечо. Реджина кидает нерешительный взгляд на меня, после чего произносит чуть осипшим голосом:

— Аутодафе. Артур и Ной готовят подземелье.

— Нет! — Я делаю попытку вырваться к Мелани. Но меня тут же скручивают в четыре руки, при этом Ганн лишает магии своим воздействием. — Пустите! Мел! Мелани!

Я ору, что есть сил. Реджина подходит ко мне и смотрит в глаза.

— Всё, Рэй. Не кричи. Это конец!

— Почему ты не скрыла ее? Почему?!

— Потому что она сама сдалась!

Я даже обмяк в руках друзей. Что это значит? Как сдалась?

— Пока ты спал, она вылечила Кевина и спасла его. После чего ушла в один из порталов, чтобы ее не обнаружили здесь, и сама позвала Дознавателя, сдавшись в руки Сенату.

Реджину трясет, будто от холода. Но мне хуже. Я не чувствую собственного тела, в голове стоит гул, в сердце мрак и паника. Хочется исчезнуть, рассыпаться прахом…

— Всем Инквизиторам Саббата, приказываю как Первый Светоч надеть свои официальные одежды и исполнить долг Святой Инквизиции.

Всё сказанное Реджиной проносится в нашей крови, заставляя подчиниться приказу.

— А ты, Рэй, можешь остаться тут. Не ходи. Не надо тебе это видеть…

— Нет! Я пойду… Я пойду… — Шепчу, не в силах ответить в голос, а где сердце всё болит. Хватаюсь за кого-то, чтобы не упасть. Это оказывается Стеф, который тут же подхватывает меня, подставляя свое плечо.

— Рэй! Не надо.

— Я пойду.

Я рычу на Клаусснера, глядя в его глаза, в которых читается жалость. Только этого не надо! Оставьте ваши щенячьи сопли при себе… У меня на похоронах никто не плачет.

— Стефан, Курт, позаботьтесь о нем. — И Реджина исчезает, стуча каблуками.

Дальше всё, как в кошмаре. Помню, что все, кто оказывался рядом со мной, начинал говорить тихим голосом, будто в комнате умирающий. По ходу, в их глазах этот умирающий был я. В оружейную меня не пустили, как я не рвался туда под разными предлогами. Ева вытащила наши одежды и раздала.

— Рэй, прекрати! О чем ты думаешь? — Ева в очередной раз поймала меня, вытащив из кармана силковый фонарь.

— Я хочу ее спасти, Ева!

Господи, неужели она не видит, что со мной творится! Я в лихорадке.

— Ты ее уже не можешь спасти, Рэй! А если попытаешься, нас всех сожгут. Мы просто не можем. Мы не имеем права! Прошу, не подставляйся! Если не можешь держаться, уходи. Вспомни, что ты Инквизитор!

Последнее почти пощечина от Евы или выстрел в упор. Словно встряхнула за грудки. Она права, я не смогу это сделать. Архивариусы не дадут. И подставлю всех.

Я же, чёрт возьми, не Химера! Мне нужно выполнить долг Инквизитора, чего бы мне это ни стоило и как бы это трудно ни было! Только почему она? За что?

Мы одеваем белые толстые рясы с черными накидками, перевязываем талии бечевкой, берем факелы, как символ аутодафе, и идем в зал для сожжения. Все быстро, молча, как машины. Официально мы должны делать это ночью, чтобы смертные не догадались: сначала накормить в последний раз подсудимую, затем провести через Саббат в зал и там сжечь с зачитыванием приговора.

Меня трясет и лихорадит. Безумие. Чистое безумие! Я чувствую, как меня прошиб холодный липкий пот. Стефан и Курт, будто мои стражники, стоят по бокам и держат под локти, следя, чтобы я ничего не сделал.

На мгновение теряю чувство реальности, пока не вижу ее в проклятом круге для кострища. Она стоит в белой длинной рубашке — одежде приговоренных, смотрит в пол и переминается с ноги на ногу. Мел! Любимая. Ей холодно стоять босиком. Курт и Стеф почти протаскивают меня в зал. Тут куча народа: Архивариусы, Дознаватель и наши в белых балахонах, скрытые черными капюшонами. Черт! Как их много! Ева права, я даже дернуться не успею, чтобы ее спасти.

Барона стоит в стороне и смотрит задумчиво на Мелани, после чего берет слово:

— Я, Оливия Барона, Архивариус первого типа, Дознаватель по делу номер № 38.954.41.07 об убийстве Инквизитора Анжелины Хилл прошу от лица Старейшин святого Сената исполнить долг Инквизиции в школе Саббат и покарать ведьму за бесчинства и ряд нарушений. Вина приговорённой доказана. Мисс Хелмак, зачтите приговор.

Реджина начинает говорить хриплым голосом, я же — ни жив ни мертв. Я — только зрение и слух.

— Именем Инквизиции, властью данной нам Верховным судом всех инициированных — Сенатом, от лица Старейшин, ты, Мел… — Реджина запинается на ее имени, но быстро берет себя в руки: — Анна Шувалова, в замужестве Савова, Инициированная и выбравшая путь Химер, обвиняешься в нарушении ряда преступлений.

Реджина раскрывает дрожащими руками официальную бумагу Сената и зачитывает обвинения:

— В убийстве Инквизитора Анжеллины Хилл, за сокрытие улик, за побег из Карцера и попытке уйти от наказания. Сенат приговаривает Анну Шувалову к сожжению на костре без права на суд. Да свершится суд. Да свершится день. Dies irae, dies illa. Твое последнее слово, Анна.

Мелани молчит и трясет головой. Я смотрю на девушку, которая уже дрожит от холода, ее волосы скрывают любимое лицо, поэтому не могу понять, что чувствует сейчас. Делаю неуверенный шаг к ней, но меня грубо оттаскивают назад. Артур берет канистру и выплескивает содержимое ее на Мелани. Едкий, резкий запах бензина. Слышу всхлип со стороны Евы. Я же чувствую боль, и только через секунду понимаю, что она не моя — я вцепился в руку Стефана, впившись ногтями, и почти ломаю ее.

Слышу монотонное заклинание врат в исполнении Чейз и она поднимает факел, надвигаясь на Мел, вокруг которой зажигаются знаки по полу.

— Нет! Не надо! Нет!

Вырываюсь вперед, но меня тут же оттаскивает множество крепких рук. И со всех сторон идет шипение, будто змеи:

— Рэйнольд!

— Прекрати!

— Держись, Рэй!

Оливия выходит чуть вперед:

— Вы что-то хотели сказать, мистер Оденкирк?

Но тут заступается за меня Артур и начинает свое воздействие:

— Просто Рэйнольд переживает и желает, чтобы сделали обряд по правилам.

— Я не вижу нарушений со стороны мисс Чейз. Я не понимаю.

— Я хочу это сделать сам! — Не знаю, откуда у меня взялись силы произнести это. Я вообще не понимаю: это сказал я или кто-то другой.

— Ну, раз вы так хотите. Имея уважение к вам, как к выдающемуся Инквизитору, я думаю, никто не будет против.

Я подхожу к Чейз и забираю из ее рук факел, слыша за спиной ропот своих. Напряжены. Боятся меня. Но они не в курсе, что я сам боюсь себя и того, что делаю.

Но это должен сделать я, как делают любимые, когда им приходится решать вопрос об отключении своей половины от аппарата жизнеобеспечения.

Я Д О Л Ж Е Н И С П О Л Н И Т Ь С В О Й Д О Л Г.

Но не Инквизитора. А того, кто любит.

Я подхожу к Мелани, ощущая ненавистный запах бензина вместо сладкого аромата ее тела. И она поднимает на меня свои небесные глаза и… улыбается. Господи! Как? Почему?

Сколько же силы в ней! Лицо Мелани освещает милая, добрая улыбка, поддерживая меня в своем черном деле.

— Мелани…

Но она закрывает глаза и кивает мне — знает, что хочу сказать. И отворачивается.

— Приступайте! — Голос Бароны режет слух. Но она не знает, что могу сделать больше, чем сжечь Мелани. Я опускаю факел, и любимая вспыхивает, как спичка, зеленым светом. Она горит, как все Инициированные — быстро, мгновенно, как бумага. Я начинаю чувствовать невыносимую боль ее ожогов, и отпускаю свой дар. Делаю то, что у меня получилось с Савовым, только теперь работаю на внешнюю сторону — я лишаю боли Мелани, забираю ее, впитываю в себя, как губка, и одариваю ею остальных.

Мы сгораем вместе с девушкой, ощущая каждым миллиметром кожи всю ее адскую боль, мы становимся сами осужденными на аутодафе. Только лишь бы Мелани не чувствовала это! Я не позволю.

Кто-то вопит, кто-то взвывает о помощи, кто-то прыгает, думая, что горит.

Я обещал Мелани, что боли не будет. И я это сделал.

Стоять невозможно, начинаю стонать, так как это невыносимо терпеть, перед глазами все пылает адским зеленым огнем, в голове гудит. Слышу крики и стоны Архивариусов и Инквизиторов. Кто-то начал кататься по полу, кто-то упал в обморок. Я создал ад, ради того, чтобы моему ангелу не было больно.

— Прекрати! Сейчас же!

Стефан орет мне в ухо, но я от испуга усиливаю воздействие на всех. Меня оттаскивают от пылающего тела, где уже не видно, кто это и что это так полыхает. Только запах гари, который смешивается с запахом горящей плоти и серы. Дым от Мелани столбом взвивается и клубится, магически рассеиваясь от знаков на полу и потолке. Чернота его сливается с потухающей горсткой пыли, иногда все еще искрящейся зеленоватыми проблесками огня. Вот и всё, что осталось от Инициированной, от ведьмы, от Химеры, от той, которую любил и люблю, от моей девочки…

— Сдохните все… Горите в аду… — Шепчу, но на меня наваливается темнота с усталостью, и Стефан отключает меня. Я погружаюсь в хаос, в небытие. Я только что сгорел с Мелани. Только в этом небытие есть то, что теперь будет не давать покоя моей душе — я вспомнил её.

Я вспомнил Мелани Гриффит из Саббата, ту, от любви которой, даже раны залечивались одним поцелуем.

Эпилог

Звонок в квартиру был резким и пугающим, что вздрагиваю и просыпаюсь. Я только легла спать! Из-за последних событий реальность стала изматывающей, к тому же еще беременность преподносит «радости» в виде постоянных головных болей, изжоги и накатывающей тошноты.

Сейчас голова гудит от слез пролитых в подушку и того, что хочу спать. Последнее, что я помню — во сне была в Вяземке с Аней и я ей высказывала всё, чтонаболело: что бросила меня, как Кевин и все остальные. Так всегда. Почти каждую ночь на протяжении месяца. Внутри меня перегорает злость на нее. Моя любимая сестренка, верящая в чудеса, так по-дурацки ушла из жизни. Идиотка! Ну зачем она это сделала? Что и кому это дало? Никому! Только пепел в дурацком горшке принесли и сунули в руки:

— Варвара Шувалова?

— Да.

— Архивариус второго типа Бруно Гавацци. Мне указано передать вам прах вашей сестры после аутодафе, обвиненной в убийстве и побеге из Карцера от суда Сената, Анны Савовой.

Холодная эмаль урны в руках. Непринятие услышанного. Отрицание происходящего.

Ушел. А я тогда чуть не кинула этим горшком ему в спину, но вовремя остановилась.

На самом деле беременность даже помогает пережить это горе. Действительно, гормоны держат меня будто под наркотиками, и я, слава Богу, порой не понимаю, что происходит. Лишь апатия — серая, пустая, безнадежная, где на всех и всё наплевать. Лишь одиночество начинает ощущаться кожей в пустоте квартиры, и даже кажется иногда, что Аня просто в отъезде, что она все еще находится у Альфа.

Но потом вспоминаю, что ни Савова, ни Аньки нет в живых — никого.

Хм…

Все, кого я любила, как-то едино ушли. Первым открыл этот марафон побега от меня — Кевин. Мой милый Кевин. Наверное, валяется где-то мертвый, убитый Химерами. Иначе, я уже бы узнала, где он находится.

И снова трезвон в квартире. Твою мать! Смотрю на часы и понимаю, что уже полночь.

Кого нечистая принесла в такое время? Подхожу к двери, боясь открыть ее. В стеклянном глазке виднеется незнакомый силуэт парня.

— Кто там? — А сама тем временем плету вязь заклинания Небес меж пальцев.

— Вы меня искали. — Английский язык чужеродно звучит с той стороны в пустоте лестничной площадки. — Дэррил.

Имя звучит странно, вспыхивая болезненно в моей памяти — листок, на котором Анькиной рукой написано: «Дэррил. Essentia omnium. Клан Патриций».

— Дэррил? Чего вы врете! Я вас не искала!

— Но будете. Я знаю. И, если честно, ваша вязь в руке имеет изъян.

Я отпрядываю от двери и с удивлением смотрю на руку — действительно, в энерго-шаре виднеется брешь. Из-за беременности я становлюсь порой невнимательной или, наоборот, вытворяю такое, что раньше не могла.

— Почему я вам должна верить?

— Наверное, потому что вы хотите вернуть себе сестру. Я знаю, что вам уже доставили урну с ее прахом. Но из-за того, что за вами следят, вы еще ничего не предпринимали. Поэтому я решил сам к вам прийти.

Ни хрена себе! Вот это сервис! Доставщики пиццы так бы работали.

Я в сомнении топчусь у входа, не зная открывать или нет. Положив руку на дверь, пытаюсь просканировать энергетику. По ощущениям — безобидный. Но кто знает?

В итоге, плюнув на всё, решаюсь открыть, если что я ему шею сверну или голову откушу — еще пока не выбрала…

В квартиру входит высокий тощий парень с длинной челкой и пирсингом в носу. У него пухлые губы, а под шарфом, который обмотан в несколько раз, виднеются черные линии татуировки.

— Как ты меня нашел?

— Легко. Меня Мелани привела.

— Кто?

— Мелани! Твоя сестра. Хотя ты ее Аней называешь.

Твою мать! Он чокнутый. Я впустила домой сумасшедшего. Просто класс!

— Слушай, вали отсюда! У меня горе и я не позволю, какому-то незнакомцу издеваться над этим!

— Не веришь мне? А твоя сестра сразу поверила. Я собственно пришел за ней.

Он неожиданно кидается в мою спальню, будто знает куда идти, и исчезает там.

— Эй! Ты обкуренный что ли? Куда пошел! Я тебе сейчас шею сверну!

Я спешу за ним, но парень выходит из комнаты, держа уже в руке этот проклятый эмалированный горшок с прахом Ани. Гнев вспыхивает моментально и я уже ору в голос, взрывая электрические заряды в воздухе из-за неконтролируемой магии:

— Положи на место, придурок! Сейчас же! Слышишь?

— Не ори! Ты сейчас свою сестру огорчаешь.

— Что? — Я вцепляюсь в его руку и со всей силы тяну урну на себя, между моей рукой и его проносится болезненный электро-разряд.

— Ай! — Он, шипя, пихает мне в руки урну и злобно выговаривает, тыча в меня пальцем: — Если мне не веришь, то поверь своей сестре! Я пришел вернуть ее и без нее не уйду!

— Ага! Ты еще скажи, что тебя зовут Иисус Христос и это твое второе пришествие.

Парень окончательно доходит до точки своего кипения и срывается на крик, страшно нависнув надо мной, что невольно пугаюсь и затихаю перед ним.

— Ты ведьма или кто? Включай свои способности, Химера! Ну почему смертные бывают более способны, чем Инициированные! И ты еще свою сестру глупостью обзывала?! Да ты сама дура!

Он стоит, злится и смотрит на меня. Я же наоборот прихожу в себя от его крика:

— И что я должна включить?

— Смотри вглубь вещей! В мир сущностей, а не на реальный.

Я, как дура, озираюсь по сторонам. Всё так же, как и было: вон диван с пятном от кофе, вот куртка Кевина, вот дверь в комнату Ани, а вот я — посреди теперь уже бесхозных вещей напротив сумасшедшего парня, который пытается выкрасть урну с прахом моей сестры и уверяет, что может вернуть её. Я впяливаюсь скептическим взглядом в этого Дэррила. Поняв, что он меня не убедил, тяжело вздыхает.

— Окей. Я помогу тебе. Не зря говорят, что Инициированные мельчают, когда уже собственную родню не могут увидеть.

Дэррил хватает меня за руку. Его ладонь теплая, крепкая, но не жесткая.

— Ну? Видишь?

— Да. Вижу. Вижу придурка, который считает себя богом.

— Я же говорила, что ее трудно будет убедить…

Ее голос звучит откуда-то рядом, я поворачиваюсь и вижу Аньку. Стоит себе в белой кофточке, в джинсах и улыбается мне.

— Аня…

— Варя, что же ты такая упрямая! Я тебе и Дэррила привела, и в снах прихожу, а ты отгоняешь меня, как назойливую муху.

Я в шоке смотрю то на парня, то на нее. Пытаюсь протянуть руку и коснуться ее. Но моя рука проносится мимо, будто стоит она дальше, чем кажется на первый взгляд.

— Варь, я умерла. Меня нет. Ты видишь только благодаря дару Дэррила. Отдай ему урну и жди.

— Чего?

— Кого, Варь. Меня. Меня жди.

— Как ты там, Аня? Тебе там хорошо? — Я чувствую, как сжимается сердце от тоски, и начинаю плакать, глядя на сестру. Аня кивает.

— Хорошо. Грустно только. Люди в белом, решетки на окнах.

— Ты о чем? — Я не понимаю ее. Разве так выглядит рай или ад? Но вместо Ани отвечает Дэррил:

— Ее душа здесь, на Земле. Где-то рядом с ним.

— С ним?

— С Рэем.

— Анька… — Я не знаю, что сказать. Выдыхаю ее имя, сползая по стене на пол. Внезапно она исчезает. — Куда? Куда она делась? Верни ее!

Я смотрю на парня, который теперь для меня стал окном в другой мир, связующей нитью с потерянной жизнью. Ведь я осталась ни с чем. Точнее, у меня есть ребенок, который внутри меня живет, растёт, развивается, но я его не знаю, не чувствую пока. И этот малыш еще не может меня утешить, хотя теряет одного близкого человека за другим вместе со мной…

— Не сиди на холодном. — Дэррил поднимает меня с пола. — Тебе надо заботиться о здоровье. Это превыше всего сейчас. Твоя сестра не для этого умерла, чтобы ты так относилась к себе и дочке.

— Дочке?

— Ну да. Сама же знаешь.

— Знаю… Куда она делась? Она же тут была… — Я смотрю на пустой коридор, где только что, будто живая, стояла Аня.

— Никуда она не делась. Бродит тут рядом с вами. Она зависла между мирами — дело незаконченное.

— Какое дело?

— Как какое? Вернуться и дожить отмеренное ей. Но мне нужна урна.

Я молча впихиваю урну ему в руки.

— Она еще придет?

— Не знаю. Но когда оживет — точно.

— А когда она оживет?

— Скоро. Точно не знаю. Я не машина по созданию тел из пепла.

— Как мне найти тебя? — Я кидаюсь за ним, потому что Дэррил быстрым шагом начал идти к выходу. Парень оборачивается у двери и смотрит на меня сверху вниз:

— Не ищи. Я тебе говорю, бестолковая, сиди дома и никуда не суйся. Ребенка береги. И не зли сестру понапрасну. Она у тебя хорошая.

— Хорошо.

Я киваю, как китайский болванчик. Черт возьми! Да я готова на все, лишь бы Аня вернулась!

— И еще!

— Что?

— Прекрати ее называть Аней.

— Почему?

— Потому что это уже не ее имя. Она Мелани. Понимаешь? Душа ее зовется Мелани. Тебе же неприятно, если бы тебя все обзывали… чупакаброй.

Я впериваюсь в него взглядом. А это он откуда знает? Это знала только Аня, что я себя так обзываю со злости.

— Дэррил, ты кто такой вообще?

Он по-доброму улыбается и жмет плечами:

— Просто живущий, как и ты. Ну бывай, Варвара. Береги себя.

И исчезает в темноте лестничной клетки с урной в руке. Хлопок. И дверь закрыта.

Я оборачиваюсь и смотрю на пустую квартиру. Вроде бы всё то же.

Тишина. Слышно, как булькает в батареях вода, как тикают часы на кухне. Пусто.

— Ань… То есть Мелани, ты тут?

Тишина. Без ответа. Но к удивлению, я ощущаю радость и легкость взамен седой скорби и пепельного отчаяния. Так бывает, когда начинаешь верить в лучшее, когда знаешь, что скоро будет свет после тьмы, и с уверенностью можно сказать, что всё будет хорошо.

Из личных записей Анны Шуваловой

Личные записи Анны в рабочей тетради, начатые с обучения на Начале и в дальнейшем дополненные ею. Предоставила Варвара Шувалова.

Из курса «Мир Инициированных. Вводные лекции для учеников Начала»:

Янус — не является живым организмом. Это стабильная, магически сплетенная иллюзия, которую могут создать маги высшей категории или Старейшины. Представляет собой пару человек или животных. Отличить от живых организмов достаточно просто: синхронность движений, мимики, голосов.

Янусы могут действовать раздельно и находиться на расстоянии, но недолго. Создаются для защиты, а так же для простой физической деятельности. Имеют прямую связь со Старейшинами или теми, кто их создал. Обладают магическими свойствами, превышающими СМУ Инициированного (См. параграф «Стандарты кинетики и магические уровни»). Не требуют постоянной подзарядки. Янус саморазрушается при:

1. выполнении задания,

2. уничтожении колдуном с помощью воздействия,

3. при разделении со своей парой.

На Януса не действуют соль, силок, фонарь.

Названы в честь двуликого Януса — древнеримского бога дверей, входов, выходов, различных проходов, а также начала и конца.

Портал — прокол в пространстве, создаваемый с помощью искривления реальности. Высшая магия требующая больших энерго-затрат. Лучше всего создавать на энерго-точках, тем самым постоянно подпитывая работу прокола. Для постоянного или временного портала требуется сделать запрос в Сенат, на который вам ответят в течение суток. Можно создать прокол самостоятельно, но это крайне опасно! Велика опасность ошибки координат. Нелегальные порталы закрываются, а создатель карается Сенатом за нарушение безопасности — общественные работы на благо Инициированного мира. Не действуют для Смертных. При прохождении для простого человека через портал требуется Инициированный.

«Физиологическая кинетика. Закономерности, зависимости и механизмы». К. Дж. Ринг

Существуют способы затормозить процессы развития и расширения кинетики Инициированного. Есть заклинания, которые полностью «закрывают» дар — ставят блокировку и создают иллюзию обыкновенного человека. Такие заклинания, основанные на магии крови, проводятся с прямым контактом Инициированного и ставящего блок. Так же известно и доказано, что нельзя поставить блок на дар, если Инициированный уже определился со стороной. Это объясняется тем, что дар уже развит и расширен. Блок возможен лишь на начальной стадии развития.

Снятие блока производится опять же прямым контактом: того, кто ставил, и заблокированного. К сожалению, для снятия замка, без участия ставившего блок, существует лишь один известный способ — деблокирование производится с помощью простого заклинания, созданного на основе фольклорного творчества Инициированных. Данное заклинание производится на число десять, декаду — число абсолютной полноты и тотальной завершенности (См. «Нумерология» Ж. К. Буйо, 1985).

Магия — это природа. Нарушение физических законов.

Рэйнольд

Заклинания

Sanitatum — исцеление. Ускоряет физиологические процессы восстановления и заживления.

Ure — воспламенение предметов, любого типа — которым свойственно и не свойственно гореть пламенем. (Например: монетка)

Evanesco — Исчезновение. Делает предметы невидимыми при физическом контакте. (Например: опять та же монетка)

Ignis — вызывает огонь у предметов, которым только свойственно гореть открытым пламенем. (Например: свечка)

Sepelite — «похоронить». Заклинание «захоронения» себя от чужого воздействия на тебя дарами. НО (!) делает уязвимой, так как заклинание уменьшает в разы магию в крови! По сути, становишься смертной, но неприкасаемой чужими дарами.

Ruit — заклинание «приклеивания». Сбивает с ног и придавливает к плоскости, обездвиживая. (Жутко неприятное)

Ego speculi! — Контр-заклятие. Заклинание отражения.

Dolor — sit amet dolore tuus. - (лат.) «Боль — это ваша боль». Заклинание отражения метафизической боли. Контр-заклятие. (Мне его не запомнить…)

Tempus pendet — Заклинание вакуума. На короткое время жертва «застывает» в воздействующем на него заклинании, зависает. Очень хорошо наслать какое-то болезненное заклинание, а затем «вакуум» — получается, заклинание приобретает более сильный эффект и продолжительность.

Patefacio — заклятие открытия. (Закрытые порталы, тайники, спрятанные вещи). Слышала, что им можно отменить предыдущее чужое заклинание. (?)

Tenebras — Тьма Египетская. Очень сложная. Произносится с поднятием руки, одновременно посылая z-образную вязь с пальцев на органы чувств оппонента. При долгих тренировках получается и даже при небольшом движении руки. Высшая магия. «И сказал Господь Моисею: простри руку твою к небу, и будет тьма на земле Египетской, осязаемая тьма».

Inter — «Между». Разбрасывает в стороны противников или предметы, исходящей магической волной. Уровень сложности: простой.

Энергетический кулак или «Exprimimus» — заклинание с посылом большой энергии, схватывает противника и сжимает его. Энергозатратно. Можно убить им.

Заклятие пут — энергосеть. Очень простое заклинание. Прямолинейное. Душит противника.

Заклинание левитации — Aere in terram. Хождение по воздуху, замедление прыжка с высоты. Энергозатратно. Высшая магия.

Не кровь — суть всего живого. Кровь лишь материал.

Essentia omnium

Я люблю Рэйнольда Оденкирка.

Я люблю грозу и ее цвет.

Я Мелани Гриффит из Саббата.

Миссис Оденкирк

Миссис Анна Савова


Оглавление

  • Химеры
  •   Вступление
  •   Шуваловы
  •   Брод
  •   Новенькие
  •   Мы вытащим тебя
  •   Кукольник
  •   Начинай!
  •   Кто такая Мелани?
  •   Светлое будущее
  •   Перезапуск системы
  •   Не преступлю, не нарушу, не предам
  •   Люблю
  •   Я ещё вернусь
  •   Другой хозяин
  •   Поиск Инквизитора
  •   Когда Инквизитор придет
  •   Все дороги ведут в «Альфа»
  •   Давай знакомиться
  •   Essentia omnium
  •   Я рядом
  •   Знак
  •   Своих не бросаю
  •   Ценитель
  •   Нервничать не придется
  •   Ты представь, что живой
  •   Лаура
  •   Квартира 75
  •   Не уходи
  •   Торквато Тассо
  •   Чудовище нашло тебя
  •   Слово пророка
  •   Инстинкт самосохранения
  •   Не святые
  •   Он изменился
  •   Главный враг — это я
  •   Падший ангел
  •   Всё не так
  •   Бартер
  •   Свершился суд
  •   Облава
  •   Между двумя параллелями
  •   Закон выбора
  •   Я создал ад
  •   Эпилог
  •   Из личных записей Анны Шуваловой