Окрылённые временем [Алексей Николаевич Толстой] (fb2) читать постранично, страница - 165


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

отношения… они не могут быть прежними.

Я не поеду с тобой в Приморье.

Она с облегчением перевела дыхание, но у неё не хватило мужества поднять глаза.

– Ты же сам понимаешь это. Я знаю, ты думаешь сейчас обо мне, что я дрянь? Но, дорогой мой, пойми, что я тоже мучаюсь. А я могла бы и не приходить – написать письмо.

И все. Я не знаю только, поймёшь ли ты меня.

Молчание Матвеева начинало пугать её. Сделав усилие, она взглянула на него. Он имел такой вид, точно его ударили по голове, – он растерянно улыбался, и эта улыбка отозвалась на ней, как удар ножом. Ей захотелось плакать, и нежная жалость к Матвееву охватила её. Но любви не было, – что-то дрожало ещё в ней, – не то боязнь, не то недоумение. «Мне тоже тяжело», – вспомнила она.

Это было в Чите перед отъездом. Они ходили по улицам, – он держал её за руки и слушал, как она горячо и сбивчиво говорила о будущей любви. «Надо уметь вовремя поставить точку, – говорила она, – пока люди ещё не мешают друг другу». И теперь он вспомнил это.

– Понимаю. Надо уметь вовремя поставить точку, –

сказал он вслух.

Она испугалась выражения его лица. Ей показалось, что он хочет о чём-то просить.

– Если бы ты мог понять, как мне тяжело, – сказала она жалобно.

Он молчал.

– Давай говорить об этом спокойно, – продолжала она.

– Если я не буду счастлива с тобой, то ведь и ты будешь чувствовать это. Не надо никаких жертв.

Он пробормотал что-то.

– Я больше не могу, – бессильно прошептала она.

За дверью кто-то громко звал кошку и уговаривал её вылезти из-под буфета. Пыльный солнечный луч пронизывал комнату и дробился зелёными брызгами в стеклянной вазе.

– Но ты не сердишься на меня?

Он глубоко вобрал воздух в лёгкие. Так бросаются в воду с большой высоты. Жизнь встала перед ним – Жизнь с большой буквы, и он собрал все силы, чтобы прямо взглянуть в её пустые глаза. Двадцать лет ходил он здоровый и никому не уступал дороги. А теперь ему оттяпало ногу, и надо потесниться. Ну что ж.

– Я не маленький, – сказал он слегка охрипшим голосом, – и знаю, почему мальчики любят девочек.

Она взяла его руку и прижала к щеке.

– Постарайся понять меня, милый. Мне так больно и так жаль тебя.

У него было только одно желание – выдержать до конца, не сдать, не распуститься. Это было маленькое, совсем крошечное утешение, но, кроме него, ничего другого не было. Что-то вроде папиросы, которую люди курят перед тем, как упасть в яму. Он тоже падал, но изо всех сил старался удержаться. Это был его последний ход, и он хотел сделать его как следует.

– Ты слишком много придаёшь этому значения, – сказал он почти спокойно.

– Правда? – спросила она с облегчением.

– Ведь не помру же я от этого.

– Я думала, что лучше сказать все прямо.

– Конечно, ты отлично сделала.

– Но ты всё-таки будешь мучиться?

Карты были сданы, и надо было играть.

– Не буду, – сказал он, сам удивляясь своим словам. –

Конечно, жалко, что эта интрижка не удалась, но что делать? Не беспокойся за меня.

– Интрижка? – проговорила она с расстановкой.

– От этого не умирают.

Она выпрямила грудь и откинула волосы с лица.

– Я сегодня не спала ночь. Это было самое ужасное –

решить. Я никогда не забуду этого.

Надо было кончать как можно скорей.

– По совести говоря, – сказал он, храбро глядя ей в глаза, – эта история мне самому немного надоела. Слишком долго – целых два месяца.

Она встала.

– Что ты сказал? Надоела?

– Да.

– Вот как? Это для меня новость.

– Ну что ж!

– Я думала, что ты меня любишь.

– Хм. Я не знал, что ты придаёшь этому такое значение.

Она нервно стиснула руки.

– Это неправда, – воскликнула она, волнуясь. – Неправда, слышишь? Ты любил меня все время. Ну, скажи, любил?

В нем горячо забилась кровь. Какой вздор, – конечно, любил и больше всего – в эту именно минуту.

– Немножко, – сказал он из последних сил.

– Матвеев, неправда!

– Я просто забавлялся. В Чите нечего было делать.

– Ты сейчас это придумал?

– Ну как хочешь.

Он с удивлением заметил, что у неё выступили слезы.

– Как это гадко, – сказала она порывисто. – Значит, ты смотрел на меня как на вещь, на пустяк? Ты шутил со мной? А я так волновалась, когда шла к тебе!

Она волновалась! Матвеев взглянул на неё холодными глазами и с горечью подумал о своей смешной и глупой судьбе. Но он не хотел казаться смешным.