На реках Вавилонских (СИ) [Анна Владимировна Курлаева cygne] (fb2) читать постранично

Анна Курлаева На реках Вавилонских

Глава 1

Из-за пасмурной погоды класс был погружен в полумрак. На улице с самого утра крупными пушистыми хлопьями падал снег; тяжелые тучи, затянувшие небо, навевали тоску и сонливость. Тася спряталась за доской, куда обычно уединялись подружки пошептаться, а она – заняться уроками, чтобы никто не мешал. Она сидела, спиной прислонившись к стене, а ноги поставив на нижнюю перекладину табуретки и положив на обтянутые юбкой зеленого форменного платья колени учебник истории. В классе царил обычный для рекреации гвалт – в перерыве между уроками девочки занимались кто чем хочет. Синявки^[1], которые маленьких воспитанниц сурово осаживали за шум, на поведение выпускного класса почти не обращали внимания.

В приоткрытую дверь из коридора доносился характерный для Великого поста запах постного масла, пропитавший весь институт. Тася тяжело вздохнула и, подергала кончик своей толстой темно-русой косы: даты исторических событий никак не укладывались в голове.

У нее не было близких подруг: одноклассницы считали ее безнадежной парфеткой^[2] и дружить не стремились. Даже, когда они были седьмушками, и все девочки активно выбирали себе лучшую подружку, Тася так ни с кем и не завела доверительных отношений. Сначала ее это огорчало, но вскоре она привыкла.

Дочь сельского священника, Тася потеряла родителей в столь раннем возрасте, что совсем их не помнила. До десяти лет, когда она поступила в Павловский институт, ее воспитывала бабушка – разорившаяся помещица. Средств на обучение внучки у нее не было, и Тася состояла казеннокоштной пансионеркой, а потому считала своим долгом все силы вкладывать в учебу, дабы оправдать деньги, потраченные на нее Государем.

Она училась последний год, и надо было решать, что делать дальше: остаться в институте пепиньеркой^[3], или вернуться к бабушке. С одной стороны, здесь у нее всегда будет верный кусок хлеба. С другой стороны, не хотелось бросать старенькую больную бабушку. Та горячо любила внучку – всё, что осталось ей от единственной дочери, и с трудом расставалась с ней. Тем более что за неимением средств не могла часто ее навещать. Но «образование превыше всего», как отвечала она на мольбы десятилетней Таси, когда везла ее в Петербург.

Тася нахмурилась и принялась заново повторять даты, изредка заглядывая в учебник. Проклятые цифры тут же вылетали из головы, и от бессилия хотелось заплакать.

Доска резко раскрылась, обдав Тасю порывом воздуха.

– Вот ты где, Преображенская! Насилу нашла! – на нее с недовольной гримаской смотрела Маша Фроловская – замечательно красивая и гордая девочка. – Тебя Maman к себе требует. Признавайся: что натворила?

Тася молча пожала плечами и спрыгнула с табуретки, оставив на ней книгу. Стараясь не обращать внимания на презрительно-высокомерный взгляд Фроловской, она, молча обойдя ее, пошла к мадемуазель Дюбуа – их классной даме.

– Подумаешь, парфетка! – хмыкнула ей вслед Маша.

Тася горько вздохнула: чем она заслужила подобное отношение? Разве она виновата, что сирота и у нее нет такого состояния и положения в обществе, как у Фроловской? Она постаралась прогнать эти мысли: что толку обижаться – всё равно ничего не изменится.

Мадемуазель Дюбуа кивнула, отпуская Тасю к Maman, одарив ее странно сострадательным взглядом. Тася недоуменно нахмурилась: что происходит? Для вызова к Maman должна быть по-настоящему серьезная причина. Никаких проступков за собой она не припоминала. Тогда что?

В коридорах было пусто – в институте не поощрялось праздное хождение, и всё свободное время девочки проводили в классах. Из приоткрытых дверей доносились веселые голоса и время от времени строгие окрики классных дам.

Незаметно для себя, Тася шла всё быстрее, под конец почти перейдя на бег. Добежав до комнат Maman на первом этаже, она совсем запыхалась и вынуждена была задержаться на пару мгновений у двери, чтобы отдышаться: неподобающий вид и неподобающие манеры Maman не терпела больше чего бы то ни было. Пригладив волосы и оправив сбившуюся пелеринку, Тася постучала.

– Entrez!^[4] – раздался изнутри властный голос Maman.

– Bonjour, Maman, – Тася «обмакнулась»,^[5] войдя, и вопросительно взглянула на нее.

Maman стояла возле громадного трюмо рядом с окном, до половины скрытым тяжелыми драпировками. Темно-синее шелковое платье с большой пелериной обтягивало ее мощную фигуру, а белый кружевной чепчик с желтыми лентами обрамлял круглое лицо. В руках она держала какой-то конверт.

– Chère enfant^[6], – начала Maman непривычно ласковым тоном, – я должна сообщить вам очень печальную новость.

Она замолчала на мгновение, и у Таси сердце замерло в нехорошем предчувствии.

– Мне сообщили, что ваша бабушка – Марья