Боль [Мария Шматченко] (fb2) читать онлайн

Благослови меня на боль

Предисловие

Жертвам прошлого и современного рабства.

И всем тем, кто борется за искоренение современного рабства…

Спасибо Вам.

Вы делаете этот мир лучше.

Неважно, где произошла эта история, в какой стране. Неважно, что сейчас с этим государством, неважно с какими другими землями оно граничило, неважно на архипелаге ли находилось или на острове. Пусть оно даже кажется ненастоящим, ведь в старинных сказках часто придумывают несуществующие земли. Важно, что Добро и Зло везде одинаковые. Добро есть Добро, а Зло есть Зло. Добро спасает, а Зло заставляет страдать или убивает…

Глава 1. Помнишь ли ты, наш старый дом?

Стоял конец лета. Приближалась осень, и дни немилосердно становились короче. Старый дом в богатом поместье ожидал возвращения своих хозяев. Купаясь в лучах заходящего солнца, его стены вдыхали в себя аромат ночных фиалок, и душистого табака. Тоска сменилась радостью. Скоро в этом особняке снова будут жить хозяева. И на этот раз они возвращаются навсегда.

Девичий смех наполнил коридоры дома. Солнечные лучи ворвались в комнаты, когда наконец за долгие годы отодвинули шторы. Управляющий Томас не жил в этом крыле особняка, и потому сюда очень долго никто не входил. Известие, что возвращается хозяин со своей семьёй, осчастливило всех — теперь это место, наверняка, станет счастливым и уютным.

Джеральд вошёл в дом. Все тут было по-прежнему. С тех пор, как он ещё совсем молодым человеком покинул поместье, тут мало, что изменилось. Теперь хозяин вернулся со своей женой и двумя приёмными дочерями, племянницами его супруги.

Необъяснимая тоска наполнила его сердце. В последний раз мужчина приезжал сюда ещё в студенческую пору. Отчий дом… Ему вспомнилась старшая сестра, такая юная в те годы, когда, выйдя замуж, она покинула ранчо; ему вспомнился ещё кто-то, родной и любимый; ему вспомнились его детское одиночество и чьё-то робкое, доброе «здравствуйте».

Мужчина вышел в сад и взглянул на розы, любимые цветы матери и сестры. Они обе очень любили их. Его жена Констанция тоже была неравнодушна к цветам. «Наверное, все женщины таковы» — подумалось ему.

Завидев хозяина издалека, к нему подошёл Томас. Они поздоровались, а потом Джеральд спросил:

— Том, а где раб-садовник? Даррен, кажется? Он ещё живой?

— Конечно, живой, он ведь не так стар.

— Да, ровесник моей сестры, — задумчиво и явно нервно произнёс хозяин. — Так, где же он?

— Простите. Он с другой стороны сада.

— Один?

— Нет, с сыном, — почему-то чуть улыбнувшись, ответил управляющий. — Как и завещал ваш отец, Даррен обучил его садовому делу.

— А того этому обучил его отец. Не понимаю, зачем эта семейная профессия у рабов? — нервно и даже как-то торопливо пробормотал Джеральд, — но мой отец, видимо, знал, что делал. И как, получается у мальчика?

— Получается. Но он давным-давно не мальчик. Вы должны его помнить, ведь ещё жили здесь, когда тот родился.

— Я помню… Но он был ещё совсем маленьким, когда я уехал… Дети так быстро растут! Хотя он не ребёнок, а раб, но всё же… Позовите их, Томас. Хочу, чтобы они меня поприветствовали.

— Слушаюсь. Пойду схожу за ними. Не хочу кричать отсюда.

— Хорошо, я жду.

Томас ушёл. Джеральд недолго оставался один. Послышался смех девушек, и они прибежали в сад.

— Ах, папочка! Какое это красивое место! — восклицали дочки, наперегонки кинулись к отцу и стали наперебой обнимать.

Хотя они с Констанцией взяли к себе её племянниц уже не малышками, те всё равно звали их папой и мамой.

— Прошу прощения, мистер Джеральд! — голос управляющего вернул их в действительность.

Все члены семьи обернулись и застыли на месте…

Перед ними стояло двое рабов. Один из них являлся садовником Дарренем, второй, молодой — его сыном. Хозяева глаз не смогли отвести от последнего — таким он оказался красивым. Они были так очарованы, что словно бы и не услышали, когда невольники здоровались с ними. Очнувшись от минутного забытья, Джеральд, глядя на Даррена, сказал:

— Здравствуй, Даррен! Как же ты постарел!

— Добрый день, мой господин! — снова поздоровался раб. — Мы рады снова приветствовать вас здесь.

Хозяин словно бы пропустил слова раба мимо ушей: почему-то он не мог отвести взгляда от его сына. Лицо мужчины покрывалось красными пятнами, губы задрожали.

— Ты Адриан?

— Да, мой господин.

Его голос оказался красивым, вежливым и добрым. Казалось, так говорят только ангелы.

— Да, это ваш Адриан! Едва ли не самое прекрасное украшение ранчо, — усмехнулся Томас, — Случайные гости меня уже замучили! Все спрашивают, можно ли его купить!

— Нет, нельзя! — отрезал хозяин.

Джеральд взглянул ещё раз на Даррена. Когда он видел его в последний раз, тот был моложе. Теперь же волосы его чуть посеребрила седина, лицо покрыла паутинка морщинок. Хозяин помнил, когда родился его отпрыск. Адриан, и правда, вырос очень красивым. Его отца многие называли симпатичным, но сын казался ещё лучше, и, видимо, пошёл в мать. Но вот цвет кожи его был намного светлее, почти просто смуглый, а ни чёрный. Словно бы обычный европеец просто загорел на солнце. Странно, но этот юноша казался больше похожим на южанина-европейца, а ни на африканца. Волосы не мелкими, а крупными кудрями опускались на плечи. Стройный и статный… Черты лица красивые и даже благородные. Глядя на него, нельзя было догадаться, кто он по национальности: может, судя по отцу, родом из Африки, а может, нет… Европеец? Чертами лица похож, но вот его положение, происхождение… Но ведь и в старом свете есть смуглые люди! И тогда все терялись в догадках… И только то, что он раб, доказывало его национальность. Даже господа сами дивились, разглядывая его сейчас.

Наверное, это просто насмешка судьбы! В нём было, казалось, что-то неземное. Будто бы это и не простой смертный, а какой-то сказочный принц из зачарованного мира старого света. Прекрасные, карие глаза глядели с бесконечным добром и лаской, что люди на миг забывали, что перед ними ничтожный раб. С ним хотелось остаться и побыть подольше, подольше не отпускать. Люди пленялись им. С такой внешностью ему было бы впору родиться принцем. Так о нём рассказывали случайно заезжие в гости друзья и знакомые хозяина этого поместья. Это же они передавали и Томасу, и Томас сейчас рассказывал об этом вернувшемуся сэру. Когда, до его приезда, управляющий по просьбам друзей господина приводил Адриана, те не хотели его отпускать, хотели, чтобы тот побыл в их обществе подольше. Всем нравилась его внешность, и то, что можно это не скрывать.

Однако, побыть с ним подольше нам не позволит мистер Джеральд.

— Вы можете возвращаться к своей работе, — сказал он невольникам, и те, поклонившись, ушли.

— Какой красивый юноша! — заметила Конни, когда тех уже не было.

— Да-да, очень даже недурён… — рассеянно согласился с ней муж.

Констанция с дочками с восторгом начали что-то обсуждать, а потом скрылись в доме. Джеральд напряжённо о чем-то думал, глядя вдаль. То ли встреча с рабами из своего прошлого взволновала его, то ли что-то ещё, но мужчина долго не мог вымолвить ни слова.

— Наверное, Даррен как индюк надулся от гордости… — с расстановкой произнеси он, стараясь казаться надменным, но в голосе так и слышалась непонятная горечь. — С таким-то красавцем-сыном?

— Нет, Даррен совсем не таков, — ответил Томас. — Он очень уважительно относится к людям, ко мне, к господам… Разве вы его не помните? И сын весь в него! Такой воспитанный, трудолюбивый… Я очень ими доволен! С ними никогда не бывает никаких проблем.

— Да? — задумчиво произнёс Джеральд. — Это хорошо…

Глава 2. «Дружище просил посмотреть!»

Двое маленьких детей играли в салочки, бегая между клумбами в саду.

— Эй, принцесса! — мальчик кинулся за девочкой. — Постой!

— Догоняй!

— Нет, так неправильно! Ты ж принцесса, а ни разбойница! Постой!

Она смущённо улыбнулась ему:

— Ну, хорошо!

— Ты прелесть, — он запыхался, но остался очень доволен. — Я, между прочим, тебе цветок сорвал!

Сказано это было таким серьёзным тоном, будто бы малыш сказал: «Я для тебя государство захватил!». Если бы это услышал кто-то из взрослых, то засмеялся бы, но никого из них поблизости не оказалось. Принцесса улыбнулась и, сделав реверанс, приняла цветок, при этом несказанно стесняясь.

Адриан родился и вырос на ранчо в семье рабов, Даррена и Алиссии. Он рано потерял мать — ему тогда стукнуло только три года, и помнил её смутно. Отец очень любил своего сына, а тот — его, они стали единственной отрадой друг для друга. Хозяева всегда это отрицали, но многие поговаривали, что мать юноши являлась мулаткой. Этим и объяснялась слишком светлая для чёрного раба кожа.

В те времена, когда Адриан появился на свет, владельцами поместья были покойные родители Джеральда. И его мать велела устроить в саду огромный розарий. Супруга нынешнего господина, став новой хозяйкой мысленно возблагодарила свекровь. Констанция была видной дамой. Высокая, статная, но не худая, как говорится, всё при ней. Она любила светские развлечения, вела себя всегда безупречно вежливо. И знала толк во всем, что касается моды. В то же время про неё говорили: «С характером!». Ей и Джеральду исполнилось по двадцать один год, когда они поженились. Но у них так и не родились свои дети. Конни забрала себе двух племянниц, Геральдину и Эйлин.

Констанция происходила из очень богатой семьи, но не аристократической, титула у неё не имелось, а муж был дворянином и звался «Его Светлостью», а иногда ему говорили: «Ваше Сиятельство». Супруга, выйдя за него замуж, стала леди, и её имя теперь тоже звучало с титулом, но ни к ней, ни к нему по их просьбе таким образом никто не обращался. Приёмные дочери титул отчима не получили, но девушек иногда звали «леди», желая угодить им и их родителям. Кровные мамы обеих племянниц Конни погибли в кораблекрушении. Эйлин осталась круглой сиротой, а у Геральдины был папа, но он служил моряком, и ему очень редко доводилось видеть дочь, поэтому не имел ничего против, чтобы ей взяла под своё крыло родственница. Отец всегда писал ей, присылал ракушки, диковинные, экзотические сувениры, красивые безделушки. У неё даже имелось сари.

Так у девочек появилась семья, а в ней и вторая тётя. У сэра Джеральда была старшая сестра Фелиция. Люди знали её красивой, спокойной, очень вежливой, истинной леди. Она вышла замуж за богатого человека, и через год у них родился мальчик. Сына назвали Филиппом, которого все звали Филом. Родители почему-то дали ему такое имя в честь французского короля Филиппа Красивого. Он был старше Эйлин и Геральдины на шесть лет. Отец его умер, когда мальчику исполнилось всего семь.

Фелиция приезжала в поместье так часто, как только могла. Выйдя замуж, она уехала из дома. Женщина видела покойную рабыню Алиссию и очень хорошо её помнила — та являлась ровесницей её младшего брата, единственной ровесницей и единственной его подружкой по играм. Когда рабыне исполнилось восемнадцать, хозяин выдал её замуж за сына раба-садовника, Даррена, немного старше неё. Вскоре у них родился сын. Фелиция в то время давно не приезжала на ранчо, а навестила его спустя три года, когда Алиссия уже умерла. Леди почему-то уважала Даррена, просила, чтобы его брали на вокзал встречать её и нести багаж. Тогдашний управляющий Сэм всегда исполнял это желание.

Филипп учился в закрытой, элитной школе для богатых детей. Ещё в детстве мальчик отказывался гостить в поместье. И матери приходилось ездить одной. Когда были живы сэр Гарольд и леди Лилиан, её родители, Фелиция навещала отчий дом чаще. Летними днями леди сидела на скамейке неподалёку от клумб, на которых работал Даррен. Госпожа сажала рядом с собой Адриана, общалась с ним, разговаривала и учила читать и писать. Наверное, она скучала по своему сыну, который предпочитал город, а не глухомань, как с малых лет отзывался о поместье деда. Мальчик Даррена совсем не боялся эту леди, хотя его всегда учили бояться хозяев. Управляющий Сэм однажды сказал Фелиции:

— Ударьте его как-нибудь — пусть боится и уважает!

— Ах, Сэм, он же ни в чём не провинился! — отвечала женщина. — Для меня главное самой не ударить в грязь лицом перед моим ангелом, который молится за меня Господу, — она была очень верующей, — а ни ударить кого-то!

К тому времени брат Фелиции уже женился на девушке из порядочной семьи, Констанции, и они крайне редко и ненадолго появлялись на ранчо. Потом умер их папа, а через год — и мама, и Фелиция больше не ездила в отчий дом; Констанция всё никак не могла забеременеть, и они с мужем удочерили её осиротевших племянниц, и много лет не появлялись в поместье; Сэм уволился, потом сменилось несколько управляющих, пока не появился молодой Томас; Адриан превратился во взрослого красивого юношу… Так пролетели года… Незадолго до возвращения Джеральда с семьёй Фелиция приезжала на ранчо. Увидев сына Даррена, она не выдержала и воскликнула:

— Батюшки, какой же ты красавец! Просто глаз не отвести! Так бы и усыновила!

Побыла она недолго. Поговаривали, женщина не хотела встречаться со своим братом, который обещался вскоре приехать.

Со дня возвращения хозяина поместья прошло всего три дня. Констанция приезжала сюда и раньше, но девушки были тут впервые, и им здесь очень понравилось, что ни могло не радовать Джеральда. Но сам он стал каким-то странным, задумчивым и грустным. Здесь прошли его детство и юность. Он покинул отчий дом в двадцать лет и с тех пор старался как можно реже появляться здесь.

Даррен посмотрел на заборчик, который оплетали розы.

— Помнишь, госпожа Фелиция сказала, что, когда увидела тебя впервые, ростом ты был ниже вон тех перекладин?

— Конечно, помню, — улыбнулся в ответ сын. — Как я могу забыть?

— Адриан, — вдруг услышали они голос леди Констанции, — у тебя очень красивая улыбка!

Ему было неожиданно такое слышать от хозяйки, но всё же стало очень приятно, и он зарделся как роза.

— Благодарю вас, — ответил юноша, и от Конни не скрылось, как тот застеснялся, и она рассмеялась.

— Идём, достанешь мне вазы с чердака…

Он последовал за ней. Отец ободряюще улыбнулся ему.

Они вошли в дом, женщина повела его на мансарду, где располагались старые кладовки. В косые окна врывались солнечные лучи, оставляя на полу блики, такие идеально ровные, будто бы специально кем-то начертанные.

— Пока светло надо сделать, — сказала Констанция. — Адриан, принеси сюда вон ту табуретку и поставь сюда. Я на неё встану.

Он быстро выполнил её приказ.

Она доставала с полок вазы, а раб их принимал и аккуратно ставил на пол.

— Сколько тебе лет?

— Скоро девятнадцать, леди, — ответил Адриан.

— То есть сейчас восемнадцать? — задумчиво произнесла Конни. — Так ты ещё маленький! Обеим моим девочкам скоро двадцать.

Адриан никогда не задумывался над своим возрастом, но маленьким себя не считал. Он родился и вырос рабом, а это значит, пока в состоянии трудиться, значит, ещё годный. А что может ещё поменяться в его жизни, жизни, которая ему и не принадлежала?

— Да, пока восемнадцать, — сказал юноша.

— Это так мало. Год назад — семнадцать. А там до пятнадцати недалеко. Ты ещё почти ребёнок.

— Мне папа тоже так говорит.

— Он прав! — улыбнулась Конни. — Так, на держи вот эту! Для нас, родителей, вы навсегда останетесь детьми. Мой папа до сих пор зовёт меня малышкой.

Адриан улыбнулся, и Констанция рассмеялась:

— Да, у меня тоже есть папа! На держи вот эту. Осторожно: она тяжёлая!

Он принял её и поставил на пол.

Констанция хотела передать ему ещё одну, как тут распахнулась дверь, и влетел Джеральд.

— Вот вы где! — такими словами хозяин приветствовал жену и раба.

Женщина от такой неожиданности испугалась и выронила вазу из рук. Хорошо, что её успел подхватить Адриан.

— Добрый день, господин, — поздоровался молодой человек.

— Добрый-добрый! Конни, вы чего делаете? Долго ещё?

— Вазы выбираем. А что?

— Мне Адриана надо показать!

— Кому это? — почему-то возмущённо спросила она. — Он мне нужен.

— Дружище попросил.

— Вот пусть «дружище» подождёт! Мы вазы ещё вниз понесём. И чего ему на него смотреть? Адриан разве экзотическое животное?

— Нет, не экзотическое, — примирительно улыбнулся Джеральд, — но красивое. И дружище хочет посмотреть. Он наслышан о нём от наших общих приятелей.

— Если ему так хочется посмотреть на животное, пусть на корову посмотрит твой «дружище». Адриан, пошли. Мы больше не унесём.

Молодой человек подал ей руку, помогая спрыгнуть с табуретки.

— Спасибо! Представляешь, Джерри, Даррен тоже говорит, что Адриан — почти ребёнок, — улыбнулась Конни. — Это я к тому, что всё-таки родители всех рас и национальностей похожи… Я всегда говорила, что наши девочки останутся для нас теми же десятилетними малышками, которых мы удочерили!

— Пусть Даррен считает, что хочет! — прервал её муж. — Главное, не забывает, что это — мой раб.

— Да никто не спорит, что не твой, вернее, не наш. Пошли, Адриан.

Джеральд двинулся за ними, сердясь и про себя негодуя. Ему хотелось показать своего красавца-раба «дружищу», а тот был занят его женой. В коридоре по дороге в гостиную им встретились Геральдина и Эйлин. Увидев вазы, девушки захихикали.

— Мамочка, а что ты нас не попросила? — спросила Геральдина.

— В прошлый раз вы с Томасом мне три штуки разбили! Как будто бы каждый — по одной.

— Но мистер Томас взял всю вину на себя!

— Он настоящий джентльмен.

Хозяйка и раб вошли в гостиную и поставили вазы на пол. Молодые леди забежали за ними.

— Так, Адриан, пошли! — строго и уже нетерпеливо сказал Джеральд. — Гарри не должен ждать!

Он грубо схватил его за руку и так же грубо вытолкнул за дверь.

— Вы чего хихикаете? — возмутилась Конни, когда они ушли. — Ей-Богу, как дурочки какие-то!

Меж тем Джеральд привёл Адриана в свой кабинет. Юноша невольно огляделся: он был тут впервые в жизни, и никогда не догадывался, как прекрасны могут быть книжные полки, высотой во всю стену. Конечно, тут были деревянные панели, дорогая мебель, гардины, тяжёлое кресло напротив камина, но книги в ярких, цветных переплётах понравились бедному рабу сильнее всего. Он так глубоко ушёл в себя, что не сразу услышал голос мистера Гарри, «дружища» господина, который даже подскочил на месте:

— Ах! Какая красота!

— Спасибо, дружище! Мне весьма лестно это слышать в свой адрес! — рассмеялся Джеральд.

— Да не ты! — засмеялся «дружище». — Нет, ты тоже симпатяга, но…

— Да понял я!

Гарри подбежал к Адриану, к «прекраснейшему украшению поместья», и с самым бессовестным видом стал разглядывать его, восклицая при этом, что в жизни ничего красивее не видел.

— Знаю, ты придёшь в бешенство, поэтому просить не буду, а только скажу, что, если что, я всегда готов купить!

— Спасибо за понимание, дружище. Думаю, «если что» не случится, но в очереди ты где-то на трёхсотом месте! Ладно, иди, Адриан!

— Слушаюсь. С вашего позволения, господин.

Какую же боль причиняли юному рабу все эти «смотрины»! Он понимал, что не имеет права возникать и хоть как-то выказывать, что ему это не нравится. Это было так унизительно! Особенно неприятно, когда смотрит не один «дружище», а целая толпа таких «дружищ». Они прыгают перед ним, как толпа ребятишек перед клеткой с какой-то диковинной зверушкой, хватают, вырывают друг у друга, трогают волосы, чуть ли не раздевают и спрашивают о возможности купить.

Глава 3. Война развязалась

Главное, что Адриан усвоил с молоком матери, это то, что он — вещь. Ничего ему не принадлежит, даже собственная жизнь. Хозяева имеют абсолютное, полнейшее право распоряжаться им так, как вздумается. До возвращения сэра Джеральда поместье частенько навещали гости, друзья хозяина, а иногда, — правда, очень редко, — друзья его сестры Фелиции. Все эти гости просили Томаса показать им Адриана. Некоторые оказывались завистливыми, некоторые даже похотливыми, некоторые добрыми и сердобольными, но всех объединяли неподдельное восхищение и один-единственный вопрос, вопрос о возможности купить красавца-раба.

Адриана задевало это даже сильнее, чем он мог себе признаться. Укоряя себя (ведь не имеет никакого права ослушиваться приказов), в душе всё никак не мог принять такое положение вещей. Хотя все до единого говорили, насколько тот прекрасен, почему-то юноше становилось неприятно это слушать. Тем более он был как-никак мужчиной, а ни девушкой, и странно получать парню похвалы в адрес своей привлекательной внешности.

Когда Томас заводил его в комнату, всё, казалось, замирало. Все взгляды устремлялись на прекрасного раба, и многие из присутствующих потом сознавались, что у них захватывало дух. Стоять рядом с таким человеком, смотреть на него… Если бы он являлся свободным, то людям вряд ли бы пришло в голову так бессовестно, так неделикатно хватать его за руки, пристально разглядывать… И всё это беспардонно и унизительно, мол, мы имеем права тебя даже раздеть, а если ты раб, то обязан всё это сносить… Но раздевать его, конечно же, запрещалось и тут же строго пресекалось, хотя, признаться честно, желающие находились.

И вот однажды по случаю возвращения домой Джеральд устроил праздник, куда созвал всех своих друзей. В красивой, уютной гостиной в камине весело трещал огонь. За окнами горели фонари. Эйлин играла на рояле, и прекрасная, нежная мелодия наполнила зал. Многие молодые люди мечтательно и задумчиво глядели на девушку. Недавно прошёл пышный ужин, и гости веселились и развлекались кто, как любил: кто-то слушал игру юной леди, а кто-то танцевал, кто-то резался в карты, а кто-то просто вёл беседы.

— Джеральд, что это у тебя за раб такой, говорят, есть? Дай хоть посмотреть на этого раскрасавца!

— Ха-ха-ха! Он у меня, что, достопримечательность? И как эти слухи просачиваются?

— Родственница Фелиции со стороны её покойного мужа сказала!

— Ну, ладно! Томас! Где Томас? А вот ты где… Приведи-ка Адриана!

Управляющий кивнул и вышел за дверь, про себя негодуя: многие из присутствующих уже видели этого юношу. Но скоро он вернулся с «достопримечательностью».

— Какая красота! — гости столпились вокруг раба и начали его разглядывать, как экзотическое животное.

Джеральд знал наперёд, какие последуют вопросы, весело рассмеялся, сказав, что заявляет заранее, что Адриан не продаётся.

— А я только что хотел спросить об этом! — так же весело расхохотался в ответ один друг.

— И я тоже!

— Ха-ха-ха! И я тоже!

— Нас много желающих! Ха-ха!

Адриан чувствовал себя отвратительно. Вроде бы разумом понимал, что те имеют полное право, если хозяин разрешил, но вот на душе всё равно было больно. Хорошо, что никому ещё не пришло в голову считать ему зубы.

— Идеал! Совершенство!

Конечно, любого осчастливило бы услышать такое в свой адрес, но когда тебя без спроса хватают за руки, вырывают эти руки друг у друга, разворачивают к себе, споря при этом с остальными… О Боже! Как это, должно быть, неприятно и унизительно…!

— Такой красавец, а раб! — напомнил ему о его положении кто-то уж больно сердобольный.

Констанция стояла чуть в стороне и ласково улыбалась друзьям, умиляясь ими, как маленькими детьми, умиляясь их «прелестными выходками». Женщина, смотрела на Адриана и оставалась довольна, она была почти так же счастлива, когда близкие подружки хвалили её вечерний туалет. Геральдина подошла к Эйлин, что, закончив игру на рояле, задумчиво глядела на раба. Джеральд сидел в кресле и угрюмо наблюдал за этими «смотринами», с видом, чего не сделаешь для дорогих гостей. Но тут к нему подошла маленькая девочка, дочка его покойного друга, которая приехала к ним сюда со своей двоюродной бабушкой, и спросила:

— А этот дядя кто такой? Почему его все так хвалят? Потому что он красивый?

— Это не дядя, Рози, — улыбнулся он, — это раб.

— А совсем не похож на раба.

— Почему? Потому что красивый? Но они ведь тоже бывают симпатичными, малышка.

— Бывают. Но ведь у него так лежат волосы… И вообще он похож на папу моего друга Энрике, и на самого Энрике тоже…

Тут хозяин поместья неожиданно сорвался с кресла, что Рози даже отпрянула назад, встал, как король, и воскликнул:

- Ну, хватит! — и засмеялся. — Посмотрели? Деньги, пожалуйста. Кто сколько может!

Господа оценили его шутку и, смеясь, стали кидать мелкие монетки.

— Может, цирк устроишь и будешь его за деньги показывать?

— На эту тему можно подумать! Томас, можешь увести его.

Гости перешли к другим своим развлечениям и тут же забыли о рабе. Констанция подошла к дочкам и стала уговаривать сыграть на рояле и Геральдину, а та, мило капризничая, долго отказывалась, пока не настояла и сестра. Девушка грациозно опустилась на пуфик и начала играть. Гости обернулись и заулыбались им.

Но только Джеральд ничего не заметил — он подошёл к окну. И увидел, как навстречу Адриану вышел отец.

Даррен заметил, что из дверей господского дома вышли Томас и его сын, встал с лавочки и пошёл встречать.

— Адриан…

Он бросился в объятия к отцу.

— Папа… Это было ужасно! Они обступили меня и разглядывали, как того коня, которого выставили на продажу.

— Но ты им нравишься, — успокаивал его Даррен, гладя по голове.

— Нет. Для них я, как развлечение, как способ развеселить людей, зрелище в цирке…

— Не говори так, Адриан… Ты очень красив. Это все знают. Ну, что поделаешь, если этот дар от Господа стал для тебя проклятием? Значит, на то Его святая воля… Ты же знаешь это едва ли не лучше меня, ведь тебе повезло, и леди Фелиция научила тебя читать Библию…

— Да, папа. Но я так боюсь. Если среди них найдётся тот, кто сможет уговорить господина продать меня… Тогда нас с тобой разлучат…

— Нет, вряд ли он тебя продаст… Подожди, я принесу тебе чай…

Юноша лишь кивнул, но на душе почему-то стало неспокойно, словно ожидание чего-то неприятного подкралось к сердцу. Даррен выпустил сына из объятий, а он почувствовал холод в душе. Отец, ничего не подозревая, направился в их маленькую деревянную лачугу.

— Адриан! — внезапно раздался голос хозяина.

Невольник обернулся:

— Да, мой господин…

В глазах Джеральда плясали огоньки безумия, непонятной злобы, будто бы это и не он вовсе, а сам дьявол принял его обличье.

— Послушай ты… — проскрежетал хозяин сквозь зубы и неожиданно со всего размаха ударил его по лицу. — Что это он тебя обнимает?! Пусть помнит, что прежде всего ты — мой раб, только мой, а уж потом его сын! Так ему и передай… сказочный красавец!

Господин развернулся на каблуках и быстрыми шагами удалился. Это произошло так неожиданно, так внезапно, словно мгновение в страшном сне. Юноша, не смея сказать ни единого слова в след сэру Джеральду, стоял и смотрел, не зная даже, что и подумать… За что? Вскоре вернулся Даррен и оборвал его мысли.

— Адриан! — позвал он. — Я подумал, а что это мы тут будем? Пойдём домой!

Мужчина встретился с ошарашенными глазами своего сына.

— Что…что…? Что-то… случилось? Что с тобой? — отец подошёл ближе. — Тут был хозяин? — и заметил, что его щека была красная. — Он тебя ударил? — тот кивнул. — За что? Что ты ему сказал?

— Ничего не успел. А он велел передать тебе, что прежде всего я его раб, а потом только твой сын.

— Как бы синяка не было… Пойдём отсюда. Что это на него нашло?

— Я не знаю. Ему не понравилось, что… мы обнимались. Господин так и сказал: «Что это он тебя обнимает?!»

— Ну, это он перегнул палку… — ответил Даррен, и в его голосе послышались нотки испуга.

Глава 4. Чем мы отличаемся?

Так началась эта странная битва… Война была развязана…

Никакой фамильярности. Только уважение, почтение, беспрекословное выполнение всех обязанностей и строгая дистанция… Адриан никогда не позволял себе лишнего. Этому научил его отец.

Однажды Адриан стриг кусты. Сегодня он работал один, так как Даррена Томас зачем-то забрал по делам в город. Управляющий часто ездил с ним. Может быть, потому что все остальные рабы не жили в этом поместье, ведь были нужны в другом, приданном Констанции. Внезапно ножницы выскочили из пальцев и поранили садовнику руку. Молодой человек не успел ничего сообразить, как внезапно раздался голос Эйлин:

— У тебя кровь?

— Нет, — быстро ответил Адриан, но потом понял, что это глупо, ведь она же видела, — то есть да…

Девушка взглянула на него. Их взгляды неожиданно встретились, и молодые люди почему-то засмеялись, но он быстро одёрнул себя. Она ему не подружка, а госпожа, и это непозволительное поведение с его стороны.

— Простите, — тихо попросил юноша.

Девушка ничего не ответила и убежала. Адриан смыл водой из лейки рану и уже хотел снова приняться за работу, как юная хозяйка вернулась.

— Дай, посмотрю, — попросила она.

Он протянул ей руку, но не близко, и неожиданно девушка дотронулась до неё.

— Ничего страшного. Я смыл рану водой, кровь уже не идёт.

— Надо перевязать.

Эйлин достала из кармана бинт, за которым и уходила.

— Давай перевяжу.

Раб же от такого предложения пришёл в шок. Нет-нет, и речи быть не может! Даррен всегда учил его почтению к господам. Это неправильно, если хозяйка будет перевязывать ему раны.

— Нет, что вы? Не надо. Так нельзя. Я всего лишь раб, а вы госпожа.

— Дай перевяжу, — стояла на своём девушка.

— Меня будут ругать за это.

— Никто не будет.

— Нет, это неправильно, так нельзя, — он даже спрятал руку за спиной.

— Давай помогу, — она попыталась схватить его, но тот инстинктивно отскочил. — Да никто не будет тебя ругать.

Так они крутились друг около друга несколько минут кряду. Девушка настаивала дать ей руку, но тот отвечал, что не позволит себе такого, чтобы она унижалась перед ним.

— А что же тут унизительного? Ты что стесняешься, что ли?

Адриан застыл на месте. Почему-то этот аргумент заставил его задуматься.

— Не упрямься, — мягко сказала девушка и дотронулась до его руки. — Никто и не узнает, если ты боишься, но и без этого никто не будет тебя ругать.

Он наконец-то позволил взять себя за руку. Что на него повлияло, молодой человек и сам не знал. Они сели на траву.

— А кровь-то идёт, — заметила девушка.

Адриан пристыжено молчал. Ему было неловко. Ему казалось, что, позволив госпоже сделать это, этим оскверняет её, унижает, ведь она совершает большую, страшную ошибку, а он видит это и молчит.

Ее руки были так нежны и ласковы, что Адриан едва ли мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Вот и все, — мягко улыбнулась Эйлин.

— Спасибо. Я безмерно вам благодарен. Вы очень добры…

Девушка покраснела. Она улыбнулась, думая, что он улыбнётся в ответ, но тот держал себя в рамках и не позволил себе такой «вольности». А ведь и так юная хозяйка из-за него унизилась.

Эйлин внезапно почувствовала себя неловко, и она сама не могла понять, почему.

— Кто-то идёт… — тихо сказала девушка, прислушавшись. — Если ты не хочешь, чтобы кто-то знал, я пойду.

Не дождавшись его ответа, Эйлин поднялась с травы и зашагала прочь. Странно прозвучала её фраза, странно всё это было, странно стало на душе…

Адриан смотрел ей вслед, пытаясь понять, что только что произошло, а потом тоже поднялся с земли. Он подошёл к фонтану, и в его колодце посмотрел на своё отражение.

— Да красивый-красивый! — раздался смех отца.

— Чем мы отличаемся от белых? У нас та же кровь… Только…цветом кожи?

— Адриаша! Не смей так говорить! Если тебя услышат, то одной пощёчиной можно не обойтись!

И юноша замолк. Но его сердце было разбито. А меж тем даже белые завидуют его красоте…

— Сын госпожи Фелиции, сэр Филипп, приехал, — сообщил Даррен. — Мы с мистером Томасом ездили встречать его.

Адриан никогда не видел его, но когда-то сестра хозяина рассказывала ему о нём. Он был старше его на семь лет и никогда не приезжал на ранчо. Этот визит стал его первым приездом сюда.

Фил оказался голубоглазыми блондином. Его мать не претендовала на наследство покойного сэра Гарольда, своего отца, всё досталось брату. Она получила богатое преданное. Но её сын пока являлся единственным наследником Джеральда. Если у того родится свой ребёнок, то, конечно же, всё перейдёт к нему, но такое уже вряд ли случится. У Фила у самого был очень богатый отец, так что в деньгах этот юноша не нуждался. К сожалению, папа его уже умер. Наследник несколько лет назад достиг своего совершеннолетия, и всё состояние и титул перешли к нему. Он стал молодым миллионером-аристократом.

За ужином Филипп спросил, как они отпраздновали возвращение домой, и когда речь зашла об Адриане, его спросили, не хочет ли на него посмотреть.

— Больно он мне нужен! Мать мне про него рассказывала только хорошее, но зачем мне с ним сейчас знакомиться?

И Фил стал первым гостем поместья, который ответил в таком ключе. Весь вечер он развлекал Эйлин и Геральдину историями из своей студенческой жизни.

Глава 4. Чем мы отличаемся?

Так началась эта странная битва… Война была развязана…

Никакой фамильярности. Только уважение, почтение, беспрекословное выполнение всех обязанностей и строгая дистанция… Адриан никогда не позволял себе лишнего. Этому научил его отец.

Однажды Адриан стриг кусты. Сегодня он работал один, так как Даррена Томас зачем-то забрал по делам в город. Управляющий часто ездил с ним. Может быть, потому, что все остальные рабы не жили в этом поместье, ведь были нужны в другом, приданном Констанции. Внезапно ножницы выскочили из пальцев и поранили садовнику руку. Молодой человек не успел ничего сообразить, как внезапно раздался голос Эйлин:

— У тебя кровь?

— Нет, — быстро ответил Адриан, но потом понял, что это глупо, ведь она же видела, — То есть да…

Девушка взглянула на него. Их взгляды неожиданно встретились, и молодые люди почему-то засмеялись, но он быстро одернул себя. Она ему не подружка, а госпожа, и это непозволительное поведение с его стороны.

— Простите, — тихо попросил юноша.

Девушка ничего не ответила и убежала. Адриан смыл водой рану и уже хотел снова приняться за работу, как юная хозяйка вернулась.

— Дай, посмотрю, — попросила она.

Он протянул ей руку, до не близко, и неожиданно девушка дотронулась до нее.

— Ничего страшного. Я смыл ее водой, кровь уже не идет.

— Надо перевязать.

Эйлин достала бинт, за которым и уходила.

— Давай перевяжу.

Раб же от такого предложения пришел в шок. Нет-нет, и речи быть не может! Даррен всегда учил его почтению к господам. Это неправильно, если хозяйка будет перевязывать ему раны.

— Нет, что вы? Не надо. Так нельзя. Я всего лишь раб, а вы госпожа.

— Дай перевяжу, — стояла на своем девушка.

— Меня будут ругать за это.

— Никто не будет.

— Нет, это неправильно, так нельзя, — он даже спрятал руку за спиной.

— Давай помогу, — она попыталась схватить его, но тот инстинктивно отскочил, — Да никто не будет тебя ругать.

Так они крутились друг около друга несколько минут кряду. Девушка настаивала дать ей руку, но тот отвечал, что не позволит себе такого, чтобы она унижалась перед ним.

— А что же тут унизительного? Ты что стесняешься, что ли?

Адриан застыл на месте. Почему-то этот аргумент заставил его задуматься.

— Не упрямься, — мягко сказала девушка и дотронулась до его руки, — Никто и не узнает, если ты боишься, но и без этого никто не будет тебя ругать.

Он наконец-то позволил взять себя за руку. Что на него повлияло, молодой человек и сам не знал. Они сели на траву.

— А кровь-то идет, — заметила девушка.

Адриан пристыжено молчал. Ему было неловко. Ему казалось, что, позволив госпоже сделать это, этим оскверняет ее, унижает, что этим она совершает большую, страшную ошибку, а он видит это и молчит.

Ее руки были так нежны и ласковы, что Адриан едва ли мог поверить, что это происходит на самом деле.

— Вот и все, — мягко улыбнулась Эйлин.

— Спасибо. Я безмерно вам благодарен. Вы очень добры…

Девушка покраснела. Она улыбнулась, думая, что он улыбнется в ответ, но тот держал себя в рамках и не позволил себе такой «вольности». А ведь и так юная хозяйка из-за него унизилась.

Эйлин внезапно почувствовала себя неловко, и она сама не могла понять, почему.

— Кто-то идет… — тихо сказала девушка, — Если ты не хочешь, чтобы кто-то знал, я пойду.

Не дождавшись его ответа, Эйлин поднялась с травы и зашагала прочь. Странно прозвучала ее фраза, странно все это было, странно стало на душе…

Адриан смотрел ей вслед, пытаясь понять, что только что произошло, а потом тоже поднялся с земли. Он подошел к фонтану, и в его колодце посмотрел на свое отражение.

— Да красивый-красивый! — раздался смех отца.

— Чем мы отличаемся от белых? У нас та же кровь… Только…цветом кожи?

— Адриаша! Не смей так говорить! Если тебя услышат, то одной пощечиной можно не обойтись!

И юноша замолк. Но его сердце было разбито. А меж тем даже белые завидуют его красоте…

— Сын госпожи Фелиции, сэр Филипп, приехал, — сообщил Даррен, — Мы с мистером Томасом ездили встречать его.

Адриан никогда не видел его, но когда-то сестра хозяина рассказывала ему о нем. Он был старше его на семь лет и никогда не приезжал на ранчо. Этот визит стал его первым приездом сюда.

Фил оказался голубоглазыми блондином. Его мать не претендовала на наследство покойного сэра Гарольда, своего отца, все досталось брату. Она получила богатое преданное. Но ее сын пока являлся единственным наследником Джеральда. Если у того родится свой ребенок, то, конечно же, все перейдет к нему, но такое уже вряд ли случится. У Фила у самого был очень богатый отец, так что в деньгах этот юноша не нуждался. К сожалению, папа его уже умер. Наследник несколько лет назад достиг своего совершеннолетия, и все состояние и титул перешли к нему. Он стал молодым миллионером-аристократом.

За ужином Филипп спросил, как они отпраздновали возвращение домой, и когда речь зашла об Адриане, его спросили, не хочет ли на него посмотреть.

— Больно он мне нужен! Мать мне про него рассказывала только хорошее, но зачем мне с ним сейчас знакомиться?

И Фил стал первым гостем поместья, который ответил в таком ключе. Весь вечер он развлекал Эйлин и Геральдину историями из своей студенческой жизни.

Глава 5. Развенчанный кумир

— В кого ты такой бестолковый? — спросил у мальчика отец, и тот заплакал. — Ты чего ревёшь как девчонка?

— Больно бывает и девочкам, и мальчикам…

— Ты мне не умничай! Будут свои дети — поймёшь!

— Когда у меня будут свои дети, я никогда их дебилами не назову!

Шли дни… Фил иногда ездил в город повеселиться с друзьями. С Адрианом он всё-таки познакомился и сказал Джеральду наедине, что тот, и правда, очень красивый, но всё на этом и закончилось: больше племянник не заговаривал на тему прекрасного невольника. Жизнь в поместье шла своим чередом. Рабы трудились, управляющий управлял, господа властвовали.

Однажды вечером Фил вернулся домой из города с большим букетом цветов. Все слуги провожали его взглядами. Интересно, для кого это? Молодой человек зашёл в гостиную и, встав на одно колено, подарил букет Эйлин. Девушка покраснела.

— Ах! — умилилась Констанция.

Геральдина засмеялась, а Джеральд от удивления вытаращил глаза.

С тех пор Фил старался как можно больше времени проводить с Эйлин. Девушка вела себя очень сдержанно и вежливо. Все умилялись, и для себя мысленно уже поженили их.

— Ну, точно поженятся! — однажды сказала Конни мужу.

— Не удивлюсь, если к весне в ближайшем соборе зазвенят свадебные колокола, а в нашем доме будет праздник! — вторил ей Джерри так радостно, будто бы это уже случилось.

Геральдина подшучивала над сестрицей. Стоило только войти в комнату Филиппу, как девушка тут же находила повод уйти, чтобы оставить их наедине. Племянник Джеральда никогда не позволял себе лишнего, никогда не казался навязчивым — он был слишком горд для этого, но девушку угнетало то, что их уже почти поженили, будто бы решив за них, что они согласны. Фил не скрывал своей симпатии, но и никогда не перешагивал некой границы, ведя себя с ней как рыцарь. Эйлин очаровала молодого миллионера. Глядя в её синие глаза, любуясь на кудрявые каштановые волосы, он чувствовал себя в раю. Геральдина, которую негласно все знакомые и друзья считали первой красавицей, и которая, по мнению многих, даже лучше сестры, ему совсем не нравилась. Фил в тайне считал её зазнайкой. И эта белокурая, голубоглазая девушка, которую прозвали «сказочной нимфой», у него вызывала даже некое отторжение.

— Разве ты не видишь стараний Фила? — спросила однажды Геральдина у сестры, когда они прогуливались по саду.

Стояла чудесная летняя погода, но уже не такая жаркая, с лёгкой прохладой. И небо, и розы, и воздух: всё дышало августом.

— Мне так часто про них говорят и намекают, что трудно после этого не заметить, — немного помолчав, не сразу ответила Эйлин.

— А ты?

— А что я?

— Тебе он нравится?

— Нет. Он такой гордый, но ведёт себя достойно. Но рассказывает о своих студенческих годах, будто бы хочет показать, что блестяще образован.

— Но он образован.

— Я знаю. Но что я могу с собой поделать, если он мне не нравится, как мужчина? Если не люблю его, в чём я виновата?

— Не в чём. Но я бы посоветовала, всё равно подумать. Когда ещё выпадет шанс очаровать такого мужчину: и симпатичный, и молодой, и сказочно богатый…?

— Но я надеюсь ещё встретить того, кого полюблю по-настоящему, — с неким отчаянием в голосе ответила Эйлин. — Не всё же решают эти достоинства, которые ты перечислила, особенно последнее мало значит без искренних сильных чувств… А что бы в мужчине могло привлечь тебя?

— Ну, помимо этого… Невероятная красота!

Эйлин почему-то даже невольно вздрогнула и испугалась что-то ответить. Невероятная красота…

— А тебя? — хитро улыбнулась Геральдина. — Тебя чем можно привлечь?

— Я не знаю… Мне кажется, я полюблю, и всё. Тогда уже неважно будет, кто он и какой.

— И тебе неважно будет, если им окажется какой-нибудь бедняк?

— Неважно. Главное, любить его.

Сестра улыбнулась:

— Кстати, а вон и Фил!

— Не оставляй меня… — шёпотом взмолилась Эйлин. — Ты всегда уходишь, будто бы специально, чтобы мы остались вдвоём. Вдруг он думает, что это япрошу тебя об этом?

— А ты догоняй! — лукаво подмигнула девушка и бросилась бежать.

Сестра решила, что это её такая хитрость: пусть молодой человек подумает, что они его не заметили и играют в салочки, а сами убегут от него в дом. И засмеявшись, Эйлин кинулась за ней. Побежав к дому, Геральдина вдруг резко бросилась к… Филу.

— Филипп! — весело воскликнула она, помахав рукой.

Сестра её в замешательстве остановилась на расстоянии, не понимая, в чём дело.

— Геральдина, — улыбнулся молодой человек, — что это вы в салочки играете?

— Да. Не хочешь с нами?

— Нет, — рассмеялся он.

— Зря ты! — она подмигнула. — А то был бы повод поймать Эйлин.

Такая шутка показалась ему неуместной, какой-то грубой, похабной и даже похотливой. На что это она намекает? Что подвернётся повод схватить избранницу, заключить любимую в объятия против её воли?

— Ну, что же я какой-то плебей, чтобы только таким способом ухаживать за девушкой?

— А кстати, она сказала, что предпочтёт лучше плебея… Лучше бедняк! — Геральдина рассмеялся. — Догоняй!

— Постой! — крикнул Фил, но она уже убежала. — О чем это ты…?

Развенчанный кумир… Что может быть хуже? Филипп некоторое время глядел вслед девушкам, а потом угрюмо побрёл в дом. Сердце его было разбито. Значит, ей лучше плебей, лишь бы не он? Может, даже попросила Геральдину это ему передать…? Не зря же сестра любимой так резко бросилась к нему.

Молодой человек зашёл с террасы в их прекрасную, нарядную алую гостиную, в которой всегда царили уют и умиротворение. Пройдя мимо зеркала в тяжёлой, золотой раме над камином, он вдруг остановился и вернулся к нему. Фил посмотрел на своё отражение: по его щеке катилась слеза. Вот и всё… Мечты были разрушены и таким жестоким образом. «Ещё ни одна женщина не заставляла меня плакать… — подумалось ему, — Эйлин, Эйлин… За что же ты так со мной? Знаешь, до тебя я никогда не умел мечтать. Ты научила меня этому. Могу ли я сердиться на тебя…? Но мне кажется, я уже любил тебя».

Намеренно или нет Геральдина перевернула её слова? Или сама не так поняла?

— Ты плачешь? — внезапно послышался за спиной юноши голос Эйлин.

Филипп вздрогнул. Ещё и спрашивает… Что ему делать?

— Да! — внезапно ответил он так, что сам удивился. — Как ты могла? Эйлин, я ведь…я ведь так искренне к тебе относился… Ты стала для меня принцессой, моей мечтой. Я сравнивал тебя с ангелом… Но я никогда не говорил тебе об этом, чтобы не оскорбить преждевременными признаниями. А ты предпочтёшь лучше плебея, лишь бы не меня!

Он развернулся и ушёл…

— Фил! Фил! Подожди!

Но молодой человек не слушал. Он выбежал из дома и бросился к главным воротам. «Я ещё покажу тебе, кто такой плебей!»

После ужина поздно вечером вся семья собралась в гостиной. Они уже хотели ложиться спать и не ждать возвращения Фила. Никто толком не понимал, в чём дело, что случилось, почему молодой человек сбежал. Эйлин плакала. Геральдина грустила. Констанция недоумевала. Джеральд беспокоился.

Внезапно из коридора раздались громкий смех, крики, улюлюкивания и песни. Через минуту в дверь вломилась толпа пьяных молодых людей во главе с Филом, который обнимал за талию… проститутку. По крайней мере, по её внешнему виду, всем сразу стало понятно, что это она. За гостями бежал растерянный Томас, умоляя их вести себя прилично.

— Всем привет! — воскликнул Филипп и бесцеремонно упал в кресло, усадив девушку себе на колени. — Друзья, садитесь! Продолжим веселье! Ну, что, плебей прибыл домой! Не вижу радости на лицах!

— Что ты себе позволяешь?! — воскликнула Констанция и соскочила с дивана.

— Фил, ты чего? — в шоке спросил дядя. — Ты с чего это напиться решил?

— Не имею права? — нагло, с вызовом спросил пьяный племянник.

— Это ещё что такое?! А ну, пошли все вон!

Дядька вмиг разозлился! Если тот хотел что-то отпраздновать, то куда ни шло: все мы были молодыми. Но как понимать его тон? Если этого юнца что-то расстроило, то при чём тут семья?! Разгневанный Джеральд соскочил с кресла и бросился к пьяным приятелям Фила.

— Все вон! Пошли все вон!

Глава 6. Чай с имбирем и лимоном

Друзья молодого господина, ржа как лошади, разбежались в разные стороны и выскочили из гостиной. Юный сэр и его гостья остались. Дядя Джеральд, поняв, что разогнал всех приятелей Фила, сказал полупьяной жрице любви:

— Я хозяин гостеприимный. Хочешь, я дам тебе своего самого красивого раба на ночь? Приведите его, Томас!

— Что вы делаете, господин? — прошептал управляющий. — Одумайтесь! Давайте я её лучше выгоню?!

Но Джеральд очень разгневался на Фила, ему хотелось показать, что он тут хозяин!

— Нет! Веди, я сказал!

— Слушаюсь! А кого? — спросил управляющий и заговорщицким тоном добавил, но так, чтобы гостья услышала его: — Давайте я приведу кривоногого?

— Зачем кривоногого? И откуда ты его возьмёшь, он ведь далеко? Как будто бы ты не знаешь, кто у нас тут первый красавец!

— А…а… Адриан?

— Адриан!

— Пожалейте! Он, конечно, всего лишь раб, но такого, как он, для какой-то…

— Веди! — рявкнул Джеральд.

— Нет! — внезапно воскликнула Эйлин, и все удивлённо уставились на неё. — Я…я…я… не потерплю дома проституток! Фил, как ты мог привести домой такой сброд?

Но Томас уже пошёл за Адрианом, за едва ли не главным сокровищем поместья, и через пять минут он стоял в гостиной. Взгляды красавца-раба и Эйлин встретились, но тот быстро отвёл глаза. Проститутка подошла к нему и игриво обняла за талию.

— Какой красавчик! Как же жаль, что ты всего лишь раб. Но знаешь, мы с тобой в чём-то похожи… Со мной обращаются как с вещью, а ты и есть вещь. С тобой твой господин может сделать всё, что захочет, ведь ты его собственность, такая же точно, как и этот дом или мусорное ведро. У тебя прав меньше, чем у комнатной собачки. Тебя никто не любит, и к чёрту твою красоту, будь она хоть дьявольской, хоть ангельской, ведь не сделает тебя свободным! И я тоже так, как ты… Меня покупают как вещь и думают, что могут делать всё, что хотят. В этом мы похожи, — женщина потянулась к нему и поцеловала его в губы, и он чуть не отпрянул, но спохватился, ведь ничего не мог поделать, ведь, если на то воля хозяина, то даже проститутка могла распоряжаться им. — Нет, я не стану спать со «своим»! Хотя я белая, а ты, судя по всему, чёрный, но мы с тобой так похожи! А ещё… — она взяла его руку: — Взгляни! Ты скорее смуглый! — женщина подмигнула ему. — У тебя не было, случайно, белых родителей? Ты — мулат! А может, вообще и не чёрный, а белый, и не раб вовсе! Поинтересуйся же э…

— Так хватит! Это шутка была! — перебил её Джеральд. — Неужели вы думаете, что я бы устроил в доме приёмную для проститутки?! Все, «дамочка», вы можете идти! Спасибо за пламенную речь, оставьте в покое мою собственность и идите с миром! Фил, а с тобой мы поговорим завтра!

— Да пожалуйста! Я и не собиралась к вашему столу! — женщина развернулась и ушла.

Томас вышел за ней, желая проконтролировать, чтобы та ничего не украла. Все молчали.

— Адриан, скотина такая, пошёл вон! — велел хозяин после того, как вернулся управляющий.

— С вашего позволения.

Юноша ушёл, Джеральд подошёл к окну и уткнулся лбом в стекло. На душе его отчего-то вдруг стало гадко. Филипп не являлся его сыном. Но он многое отдал бы за то, чтобы у него был, даже если такой же номерщик, но родной ребёнок…

Адриан прибежал в сад и упал на колени у скамейки. Он положил голову на её сиденье, как осуждённый — на плаху. К глазам подступили слёзы. Он и сам не знал, почему, но «речь» этой «леди» задела его за живое… Прав меньше, чем у собачки… Быть свободным, каково это, интересно? Принадлежать самому себе… Делать, что хочешь… Иметь право мечтать… И когда никто-никто во всём былом свете не сможет ударить тебя только потому, что вдруг захочется…

Внезапно он почувствовал, что кто-то ласково гладит его по волосам. Адриан вздрогнул и поднял голову. На скамейке сидела мисс Эйлин. Он не слышал её шагов. Она появилась тут, как призрак: тихо и внезапно, будто бы явилась, как видение.

— Ты плачешь? — спросила девушка.

Но он не сразу нашёлся что ответить — ему было стыдно.

— Нет.

— Не обращай внимания на слова этой женщины!

Ему было жаль проститутку. Он-то прекрасно понимал каково это — не принадлежать самому себе! Но всё-таки какая-никакая свобода у неё имелась. Ее горький поцелуй на его губах стал милостыней… Была продана любовь, была продана жизнь. Но мог ли Адриан сказать Эйлин о том, что слова «леди» нашли отклик в его душе? Это будет дерзостью…

Девушка опустилась рядом с ним:

— Не пойму, почему тебя это так взволновало… Ну, мало ли кто что говорит?

Почему эта ситуация взволновало лично её, она, конечно, знала, но вряд ли согласилась бы озвучить. А он? Это, несомненно, было высшей наглостью с его стороны, но ему хотелось побыть одному. Но разве раб имеет на это право в тот момент, когда с ним говорит кто-то из господ?

— Я не знаю… — тихо ответил он.

— А кто же знает? — улыбнулась девушка

Адриан понял, что снова хочет ответить: «Я не знаю», и чуть не улыбнулся, но сдержался.

— Э-э-э-эйлин! — вдруг раздался пьяный крик.

Это Фил, высунувшись в окно, орал на всю округу. Эйлин и Адриан вздрогнули. Невольно переглянулись и засмеялись. Но юноша, как всегда, быстро спохватился и перестал — для него смеяться над господами было непозволительным. Нечаянно, а может быть, и нет, она дотронулась до его руки. Снова воцарилось молчание. Фил, сам того не зная, разрядил кому-то обстановку, но ненадолго.

— Адриан, а может, дело в…поцелуе? Может, тебя задело, что эта женщина лёгкого поведения тебя целовала?

Он удивлённо посмотрел на госпожу. Ему, конечно же, было жаль проститутку, но против своей воли целоваться с кем бы там ни было не горел желанием. А просто дело всё равно не в этом. Адриан не считал, что «леди» осквернила его, очернила… Дело было в кое-чем ещё, помимо этого… Он впервые задумался о том, каково это — быть свободным, и быть кем-то больше, чем вещь.

— Нет, не в поцелуе… Если честно, я про него даже давно забыл…

— Ещё скажи, что тебе понравилось, — сказала Эйлин, и в голосе у неё прозвучала обида, — что жалеешь, что её выгнали, и что вообще целиком и полностью поддерживаешь Фила!

— Я не имею никакого права лезть в дела своих господ и вставать на чью-то сторону… Это меня совершенно не касается…

— Она тебя целовала, а тебя это не касается?! — Эйлин вскочила с земли, голос её почти сорвался на крик. — Что же, она только воздух целовала, не прикасаясь к твоим губам?!

Если бы Адриан родился и вырос свободным белым человеком, то мог бы ответить девушке примерно так: «А твоё какое дело, кто и как меня целует?», но, конечно же, ему и мысли такой не пришло, что так можно сказать. Вместо этого он искренне удивился словам леди и задумался, а, собственно, каким местом его касаются семейные ссоры хозяев, и пришёл к выводу, что ни каким.

Эйлин снова опустилась на траву рядом с ним.

— Прости, что накричала. Я сама не своя от поступка Фила… Мне хотелось, чтобы кто-то поддержал меня.

Он задумался, опустив голову и отведя от хозяйки взгляд. Она хочет, чтобы её поддержали… Адриан тихо произнёс:

— Я не имею права судить господина, но, мне кажется, это было некрасиво с его стороны…

Эйлин улыбнулась, глаза защипало от подступивших слез. Она накрыла ладонью его руку и тихо прошептала:

— Спасибо тебе…

Но внезапно раздался голос Констанции:

— Эйлин, дорогая! Ты где?!

— Ой, мама зовёт… — Эйлин вздрогнула. — Я побежала…

Она тихо покинула розовый сад, прокралась в тени среди деревьев и побежала к дому с совсем другой стороны, ни с той, где минутой ранее находилась на самом деле.

— Мамочка! Я тут!

— Дорогая! Мы тебя потеряли!

— Да я тут была… Гуляла по парку…

— Эйлин… — раздался пьяный голос Фила.

Молодой человек выбежал с террасы, упал перед ней на колени, схватил руки и заплакал:

— Эйлин, моя богиня, прости меня… Я повёл себя отвратительно и некрасиво! Клянусь жизнью, этого больше никогда не повторится…

— Фил, хватит! Встань! Хорошо, я тебя прощаю! Иди, проспись.

— О, принцесса моя!

— А где же этот мальчишка? — неожиданно спросила Конни.

— Какой? — удивилась дочь.

— Ну, Адриан…

— Понятия не имею. Откуда же мне знать? Либо домой пошёл, в лачугу, либо в розовом саду сидит. Он его любит.

— В розовом саду? Ишь что! Принц нашёлся! — почему-то улыбнулась мать.

— Вот ты где! — внезапно раздался голос госпожи Констанции. — А ты чего на земле сидишь, а ни на скамейке? Тебе на господскую мебель запрещено садиться, а сюда-то можно! Вставай!

Адриан поднялся с земли.

— Простите…

— Ты руки мыл, умывался? Невесть кто до тебя дотрагивается! Вдруг она чахоточная какая?! Доиграешься! Поймаешь заразу! — Констанция говорила так, будто бы он сам проститутку привёл. — Заболеешь, кто тебя лечить будет? Мы не будем с тобой мучиться! Пристрелим как старую кобылу, и всё! А как можно такую красоту пристреливать? Пошли! — женщина толкнула его по плечу. — Пошли! Я проконтролирую! Ещё переоденешься, а эту одежду сожжём от греха подальше!

Констанция страшно боялась всего рода заразы, а «леди», которую привёл Фил, считала ну, уж очень подозрительной личностью на этот счёт. Женщина даже о рабе решила позаботиться, но не потому, что очень беспокоилась именно за него, а потому, что боялась за безопасность поместья, а то перезаражает всех. Нет, то, что проститутка дотрагивалась до юноши, это ещё не значит, что он подхватил заразу, но на всякий случай не помешает всё проконтролировать. А иначе Конни спать не сможет! Хотя… Может, было что-то ещё… Но это покажет время.

В отдельном помещении для слуг госпожа самолично стояла рядом с Адрианом с палкой, периодически этой палкой нагибая его над умывальником, думая, что от этого юный раб станет чище. Помучив его так чуть ли не час, хозяйка дала ему новый комплект одежды, в точности такой же, какой был на нём, велела переодеться и вышла.

Констанция вскоре вернулась, минут через пять.

— Ничего не зудит? Нигде не ломит? Ничего не болит? — спросила она.

Нет. Спасибо вам, госпожа.

— Что бы ты делал? — и неожиданно ударила его сзади по шее не больно, но грубо. — Пошли! Мучаюсь я тут с тобой! Бессовестный, хоть бы спасибо сказал!

— Спасибо…

— Не паясничай! — перебила его госпожа, не дав даже договорить.

— Простите, пожалуйста, моя госпожа.

— Пошли! Тебе нужно выпить чай с имбирём и лимоном!

— Спасибо большое, госпожа.

А сам подумал: «Интересно, а без чая можно как-нибудь обойтись?»

Адриан сидел на скамейке перед домом с чашкой чая. Юноше разрешили выйти на улицу. «Если хочешь, иди туда попей» — сказали ему, и тот с радостью согласился, так как стеснялся оставаться на кухне. Слуг в доме, кроме рабов, было немного: кухарка, две её помощницы, которые так же убирались в комнатах, и двое охранников. Все они с невольниками вообще никак не контактировали, считая их чем-то вроде вещей, хотя девушки и заглядывались порою на сына Даррена, но заговорить с ним не хватало духу.

Молодой человек, грея руки о горячую чашку, смотрел на тёмное небо и облака, казавшиеся сейчас, вечером, сизыми, словно грозовыми. Где-то высоко светились звезды, и Адриану они виделись такими свободными, свободными от людских предрассудков и суждений! Интересно, каково это: не принадлежать никому, а только самому себе? Впервые юноша-невольник задумался об этом.

В этот момент вышла леди Констанция и прервала его размышления. Она пришла тоже с чашкой и присела рядом. Женщина взглянула на него и протянула руку, а он вздрогнул.

— Да я воротник тебе поправить хочу! — рассмеялась она и, поправив, добавила неожиданно: — Ты мне вот что скажи… Кто твоя мать была?

— Рабыня Алиссия.

— Странно… А сколько ей было, когда она умерла?

— Ей только исполнилось двадцать три.

— Молодая какая была! Значит, ты тогда маленький был…Все? Допил? Ещё хочешь?

— Нет, большое спасибо, госпожа. Вы очень добры ко мне.

— Зря ты. Вкусный чай. Ну, ладно, как хочешь. Давай чашку — я сама на кухню отнесу. Ты всё равно стесняешься их всех. Можешь идти домой.

— С вашего позволения, госпожа!

Констанция посмотрела ему вслед, но ничего не сказала. Какое-то странное чувство завладело ею. Он был всего лишь красивой вещью, всего лишь жалким рабом, откуда тогда в ней это необъяснимое желание общаться с ним? Её умиляла его безупречная вежливость, и трогало его уважение. С ним хотелось быть рядом. И от этого Конни стало стыдно. Но что же будет дальше? Что, если её это умиление перерастёт во что-то большее? И если да, то только во что?

Глава 7. Там, где не поможет сила, поможет материнская любовь…

Однажды утром Джеральд вернулся из города. За обедом он почти торжественно заявил:

— Заходил сегодня к Гарри домой. У него там такая рабыня есть симпатичная. Под тридцать ей где-то. Джейн зовут. Я хочу её купить. Дружище согласен. Выдам её за Адриана!

— За Адриана? — удивилась Констанция. — Ты чего решил ему жену купить? Заботишься о личной жизни своих рабов? Надо тебе деньги переводить?

— Да нет, почему жену покупаю для раба? Нет просто думаю, на кухне нужна помощь. Поэтому и хочу купить новую рабыню. А что за Адриана отдам, это уже потом придумал.

— Ну как хочешь… Но не рановато ли ему жениться? Он ведь маленький ещё…

— Какой маленький?! Нормально! Самое то, у меня в его возрасте уже любовь была!

— Не говори глупостей! Мы в двадцать лет познакомилась. А ему только восемнадцать исполнилось.

— Да? Всё равно нормально! Пойду женишка и будущего свёкра обрадую!

В его голосе послышалось какое-то злорадство. «Скоро вы у меня попляшите!» — подумал Джеральд, потирая, как муха, руки. Констанция лишь улыбнулась супругу доброй, терпеливой улыбкой только уголками губ. Всё-таки не зря говорят, что мужчины как дети, так подумалось ей.

Они с дочками остались втроём в большой, красивой столовой, убранной классически. Как же чудесно в поместье! Этот большой, прекрасный дом, роскошный и уютный! Всё тут достойно громкого титула сэра Джеральда!

Все говорили, что Конни повезло с мужем. И леди тоже так считала, очень сильно любя его. Но в этот момент поняла, что соскучилась по своей родственнице.

— Надо к Эвелине и Марти в гости съездить! — сказала она девушкам.

— Да-да, конечно, — ответила Эйлин.

— Обязательно, — согласилась Геральдина.

Они отвечали как-то рассеянно, будто бы в пол-уха слушали.

— Я им напишу, что мы приедем, а потом вместе с ними к нам вернёмся. Они тут ещё не бывали. Пусть посмотрят, как мы здесь устроились. Марти надо самой брать и везти в гости, пусть отдохнёт, хватит ему трудится, не раб… Если его за руку не возьмёшь, и не приведёшь, в жизни от работы не оторвётся сам! Вот, и мы погостим у них, потом сюда их привезём. Правда, здорово?

— Конечно, мамочка, — подтвердила Эйлин.

— Как в былые времена, — согласилась вторая дочка.

Доев, Эйлин встала из-за стола, поблагодарила и, сказав, что идёт в свою комнату, удалилась. Через несколько минут ушла и Геральдина. «Чего это с ними?» — удивилась Конни.

— Эйлин, сестрёнка, можно к тебе? — девушка постучалась в дверь.

— Конечно, заходи, — не сразу откликнулась кузина.

Геральдина зашла и увидела, что сестра лежит на кровати, на животе, теребит плюшевого мишку, а глаза её красные, будто бы та рыдала. Сердце девушки вздрогнуло в груди от волнения, и она бросилась к сестре, так порывисто, что даже стукнулась рукой о столбик кровати для полога.

— Что с тобой? Что случилось? Ты плакала?

Но кузина ответила, что нет… Геральдина, глядя в красные глаза, конечно же, не поверила и попросила не лгать ей, потому что по её лицу видит, что это неправда.

Эйлин села и, взглянув на сестру, тихо призналась, что она плакала.

— Что случилось, дорогая? — Геральдина приблизилась и обняла сестру. — Ты можешь мне рассказать… Ты же знаешь… У нас нет секретов друг от друга.

— Мне стало грустно… Я подумала, кто мой отец, почему наши мамы умерли…

Кузина обняла Эйлин сильнее и погладила по голове. Она утешала, шепча, что её бедная мамочка, которая сейчас ангел на небе вместе с её, Геральдины, бедной мамочкой, была вдовой.

— Ты же знаешь… И папа твой, наверняка, сейчас с ней… Он тоже ангел…

— Ты говоришь со мной как с ребёнком…

— Милая, моя хорошая… Но разве только дети должны верить в чудеса?

Эйлин зарыдала и ещё сильнее прижалась к сестре.

— Мне так больно, так больно…

— Не плачь… Это случилось так давно… Теперь у нас новая семья… Мы все тебя любим…

Девушка дрожала, плакала, не в силах остановиться, доверчиво прижимаясь к сестре. Геральдина гладила её по голове, ласково уговаривая, называя прелестными именами, но ничего не помогало.

— Он…он…он…же-е-е-е-нится! — внезапно завопила Эйлин.

— Кто? — удивилась Геральдина. — Фил?! — но та не ответила, продолжая плакать. — Кто же? А…А…Адриан? — осторожно спросила она, и сердце сжалось в груди.

— Да…

— А…а…тебе-то что? Не тебя же выдают замуж за того, кого ты даже не видела… Или…или…там что-то другое?

— Я…я… я люблю его.

— Адриана?! — в голосе прозвучал испуг.

Эйлин, пряча лицо, подавляя рыдания, ответила, что да. Сестра и кузина в одном лице, однако же, призвала безрассудно влюблённую вспомнить, кем является её избранник.

— Да, я помню, что он раб. Ну, и что из этого?

— А как же Фил? Я думала, что…что…вы… у вас симпатия…

— Нет у меня никакой симпатии! Ты же меня спрашивала уже, и я тебе говорила… Я сразу полюбила Адриана.

И зарыдала ещё сильнее.

— Сестрёнка моя, не плачь… Ну, так получилось… — Геральдина ласково утешала сестру.

Но почему у самой на душе стало так паршиво?

Тем временем Джеральд, как и обещал, отправился обрадовать «женишка и будущего свёкра». Их он застал за работой в другом конце сада. Они собирали упавшие с деревьев яблоки, когда пришёл господин и всё им рассказал. И мужчина, и юноша просто пришли в шок от такого приказа!

— Хозяин, но ведь это нехорошо — они не знают друг друга… И Адриан… он… — Даррен хотел сказать «не хочет», но не стал, — так ещё молод. Ему нет двадцати. Куда ему жениться?

— Послушай ты, я бы тебя с большим удовольствием ударил, но ты старше меня. Мне как-то даже неловко, поэтому… — и Джеральд внезапно ударил Адриана, который стоял рядом. — Мальчик для битья у тебя сын, что ли? Мой раб, только мой, что хочу, то и делаю! Послушай, ты, Адриан, ты видел Люсинду, собачку моей жены?

— Да, конечно, господин, — и по его лицу даже соскользнула незаметная, лёгкая улыбка, он очень любил животных.

— Так вот, её как-то водили к кавалеру, к такому же породистому пёсику. У нас щенки были. А сейчас я, может, «рабят» хочу разводить. А ты так красив!

— Господин, как вы можете так поступать? Он же ваш…раб… — сказал Даррен.

— Вот именно, подонок, что мой! Ты ещё пожалеешь, что сломал мне жизнь!

— Но я всего лишь раб…

Джеральд криво улыбнулся, горько усмехнувшись, но ничего не ответил. Он развернулся, чтобы уйти, как внезапно снова обернулся к ним и схватил Адриана за руку:

— Пошли со мной!

— Куда вы его тащите? — не выдержал Даррен от испуга.

Но господин жёстко ответил, что это не его дело.

Сэр потащил юношу через сад. Недалеко от дома хозяин вдруг остановился, признавшись, что забыл зачем звал его. И рассмеялся сам над собой. Но губы Адриана не дрогнули даже в подобии улыбки. Он не имел права смеяться над господином.

— Сколько тебе лет? — спросил Джеральд, прогулочным шагом направляясь к дому.

Юноша, робко последовав за ним, ответил:

— Восемнадцать, мой господин.

— Скоро девятнадцать? Почти через полгода…

— Да, верно, мой господин.

Так они подошли к дому. С террасы вышла Конни, а за ней выбежала та самая собачка.

— Адриан, я, конечно, не скрою, что считаю, что рановато тебе жениться, но всё же поздравляю, — сказала госпожа.

— Спасибо бо…

— Не будет никакой женитьбы! — перебил его Джеральд.

Меж тем собачка подбежала к Адриану. Леди Констанция улыбнулась, разрешив юноше погладить их Люсинду, сказав не бояться. Он опустился на колени и погладил её. Хозяйка нагнулась, чтобы тоже приласкать свою любимицу. Пальцы леди и раба даже коснулись друг друга. Юноша, покраснев, одёрнул руку и выпрямился.

— Но пусть Даррен не думает, что это из-за него!

— Что? — не поняла жена. — Джерри, ты о чем? Мы уж давно забыли, — она подняла собачку, — Адриан, не бойся, гладь-гладь. Ты ей понравился.

— Надоел мне этот Даррен! Кого из себя возомнил?! — неожиданно воскликнул Джеральд. — Сейчас же велю высечь его и привязать к столбу на всю ночь.

Адриан вздрогнул. Кажется, даже на улице стало холоднее, когда хозяин озвучил свой жестокий план. Юноша вздрогнул, сердце его забилось в груди сильнее.

— Господин мой, я вас умоляю, не делайте этого, пожалуйста… Мой папа не так молод… — внезапно взмолился он, сам себе удивляясь, откуда набрался такой смелости.

— Ну, давай я тебе вместо него! Хочешь?!

Юный раб низко опустил голову, прошептав, что согласен, что лучше его, чем папу. А сэр Джеральд…? Он рассмеялся, заявив, что договорились, и позвал с собой.

Адриан только хотел сделать шаг, как тут Констанция совершенно внезапно остановила его за талию.

— Постой-ка тут! — строго приказала она, но сердилась, по-видимому, не на него. — Джеральд, ты с ума сошёл, что ли?! Ничего подобного — я не позволю тебе этого сделать! Это взрослые мужики-бугаи не все выдерживают, а ты его решил! Уж лучше сразу возьми револьвер и пристрели, чтобы никому не достался! Одного нашего раба, когда я была маленькая и училась в школе, как-то привязали на всю ночь, так потом лишились рабочих рук чуть ли не на неделю… А ему было уже за двадцать. Мне потом всё хотелось на него посмотреть, но не успела — когда вернулась из колледжа, его уже продали.

Господин опустил голову и сказал негромко:

— И что ты это рассказываешь при нём? Ничего с ним не случится: постоит…

— Джерри! Я сказала «нет», и на этом точка! Попробуй только! И того не смей трогать! Я же говорю: не каждый это выдерживает, они могут умереть. Что ты нам с девочками решил стресс устроить?! Смерть — это всегда неприятно, я не хочу, чтобы здесь кто-то умирал! И Геральдина с Эйлин будут при этом присутствовать?! — тут залаяла собачка. — Вот и Люсинда того же мнения!

— Ну, раз даже Люсинда говорит… Я, между прочим, в это поместье только из-за тебя приехал! Сдалось оно мне без тебя, — но, говоря последнюю фразу, взглянул в глаза ни Конни, а Адриану.

С этими словами развернулся и ушёл.

— Спасибо вам, госпожа, — поблагодарил молодой раб.

— А? Что? Да не за что, — она проснулась от временного забытья. — Ты молодец, что за отца осмелился вступиться. Но, наверное, представить себе не можешь, что такое столб в нашей стране. Тебя бы цепями приковали к нему, но ты был бы не, как цепной пёс, который может бегать от своей конуры на расстояние. Чтобы ты не мог ни присесть, ни облокотиться, тебя бы в коленях, талии и груди заковали бы в цепи. Все тело затекает, тебе становится трудно дышать… И так весь оставшийся день и всю ночь. Не факт, что снимут на утро живым. Ты имеешь об этом только примерное представление…Или…или тебя…уже…?

— Нет, никогда, госпожа, — его вообще до приезда хозяев никто никогда не бил. — Спасибо вам…

Констанция глубоко вздохнула и, легонько коснувшись его руки, позвала с собой, сказав, что является тут, конечно, хозяйкой, а он — садовником, но… Не поменять ли им гардины в гостиной? В этот момент вдали в саду по тропинке между кустами давно отцветшего шиповника шёл Том.

— А вон и Томас! — окликнула его леди. — Томас, добрый день!

Мужчина остановился и учтиво с улыбкой поздоровался с хозяйкой. А она спросила, не в город ли он. Управляющий кивнул и ответил, что будет там до вечера, и может быть, вернётся в поместье поздно, ведь нужно успеть выполнить все поручения сэра Джеральда. Конни ничего не сказала на это, но попросила взять с собой Даррена. Томас удивился такой просьбе.

— Ну, возьми. Ты же его часто берёшь. Тебе хоть не скучно будет.

— Ну, хорошо, госпожа. Спасибо вам.

Констанция целый день ни на шаг не отпускала от себя Адриана. Постоянно искала ему все новые и новые задания. Даже на чайный перерыв повела его на кухню, сама осталась с ним, в то время как остальная семья пила его в гостиной.

Джеральд же не пил чай, он вообще убежал с ранчо. Мужчина вскочил на коня и поскакал в поле. Спешился, только когда был уже далеко, и тут же упал на колени.

— Господи! — заорал Джерри. — Что он со мной сделал? Что сделал с…нами? А я ведь так люблю…его! Я…я ненавижу тебя! Да будь ты проклят! Любовь моя, сможешь ли ты простить меня?! А-а-а-а-а! А-а-а-а! Он никогда не отдаст мне тебя, он будет всегда против! Будь ты проклята, судьба, что так жестоко встала между нами!

На закате дня Констанция и Адриан сидели на скамейке. Ни Томаса с Дарреном, ни Джеральда, исчезновение которого всё-таки обнаружилось, не было ещё дома. Стоял тихий вечер, воздух наполнился ароматом ночных цветов. С тех пор они навсегда стали ассоциироваться у Адриана с леди Констанцией. Весь день хозяйка носилась по дому и саду в поисках любого предлога, чтобы не отпускать юношу ни на шаг от себя. Она боялась, что Джеральд передумает и всё-таки решит воплотить в жизнь свой бесчеловечный замысел. Догадался ли раб об этом? Вряд ли… А если и догадывался где-то в глубине своей души, то едва ли мог поверить в то, что госпожа станет этим заниматься.

Глядя вдаль на вечерний сад, Констанция спросила Адриана, чем он занимается зимой, когда нет цветов в саду. И он ответил, что они с отцом, в основном, чистят дорожки, украшают ёлки на Рождество.

— Зимний сад тоже прекрасен… — добавил юноша.

Конни улыбнулась:

— Хороший ты парень, только не повезло тебе.

— Не повело? — удивился тот.

— И талантливый, и добрый, и вежливый, и воспитанный… И симпатяга такой! Да какой там симпатяга?! Симпатяга это Фил, а ты красавец!

Адриан даже застеснялся. Ему стало, конечно, очень приятно, что госпожа его так захвалила. Краснея как рак, он поблагодарил леди за добрые слова.

— За правду не благодарят… Жаль, что…, - она хотела сказать, «у тебя хозяин такой не адекватный», но потом спохватилась и решила, что нехорошо с её стороны будет обсуждать мужа с рабом, и поэтому сказала: — Жаль, что мамы у тебя нет. Может, я слишком много беру на нас, женщин, но это плохо, что у тебя матери нет. Не тебя женить надо, а Даррена. Может быть, его жена смогла бы заменить тебе мать… Твоя мама умерла, когда тебе было четыре?

— Три…

— О, ещё раньше! Ты её помнишь?

— Очень смутно.

— Какой она была? Расскажи мне, — улыбнулась Конни.

— Мне кажется, она была очень красивой и доброй. Я помню, что безумно любил её. Но папа говорит, что мама была гордой.

— Гордой? — улыбнулась хозяйка, — Ну, значит, характером, видимо, ты в отца, ведь совсем негордый, не высокомерный… Но ей было чем гордиться: такого сына подарила нам. Не живи прошлым, так получилось. Сейчас она у Господа, здоровая, счастливая и свободная.

Если Адриан не понимал, почему госпожа спросила его о маме, то она тем более. Вообще-то Конни хотела сказать, что Джеральд — не тиран, каким хочет казаться, что даже она совсем не понимает, что с ним произошло, и что вообще у него в колледже было прозвище «Джерри-подкаблучник», но потом решила, что это не его, раба, дело, что некрасиво будет по отношению к мужу за спиной тут его обсуждать. Поэтому она и сказала первое, что пришло ей в голову, но это ещё не значит, что женщина так не считала, что была с ним не искренна.

— Понимаешь, мама — это святое. Тебе восемнадцать? Почти через полгода девятнадцать? Я заметила, — Констанция улыбнулась, — что ты хочешь казаться взрослым, но не торопись взрослеть… Тебе тоже хочется теплоты, признай это. Иногда мать может защитить своё дитя лучше, чем отец, потому что там, где не поможет сила, поможет материнская любовь…

Адриан не нашёлся что ответить. Он тосковал по матери, ему её не хватало… Уже совсем забыл, что такое материнская любовь и ласка, но тосковал по маме. Если человек уже давно не маленькое дитя, это ещё не значит, что ему не нужна мать… Констанция напомнила ему уже о затупившейся боли…

— Не грусти…

Она встала, и он сразу же поднялся со скамейки тоже. Леди спросила разрешения обнять его, сама не зная, зачем делает это, ведь она — его хозяйка, и может без всяких позволений с его стороны хоть бить, хоть обнимать.

— Но я…я всего лишь…

Конни не дослушала и обняла его. «Боже, что же я делаю?» — подумалось ей.

— Не грусти… — снова сказала она и, выпустив его из объятий, добавила: — Пойдём, я провожу тебя домой.

— Но…но… вы же моя госпожа…

— Пойдём, покажи мне, как ты живёшь, — улыбнулась женщина и взяла его за руку. — Веди меня.

Ему ничего не оставалось, как повиноваться. Он привёл хозяйку в маленький, деревянный домик, скорее хижину, спрятанный за высокой живой изгородью. Внутри оказалось очень скромно, вернее, бедно. На полу с двух сторон лежала солома — это были спальные места, а в углу, у самых дверей — стоял очаг. Несколько полочек, старенький столик у стены. Вот и всё.

— Вы здесь одни живете?

— Да. Прежний хозяин, сэр Гарольд, подарил его нам.

— А-а-а, понятно. И холодно тут зимой?

Конни укорила себя, что не сразу вспомнила, что сэр Гарольд — это отец Джеральда. Как можно забыть имя покойного свёкра?! Но муж совсем не общался с отцом, и она, следовательно, тоже… Появилось неприятное чувство, что вместе с именем покойного хозяина поместья, явился его дух, и невидимый смотрит на них строго, осуждая и….проклиная. О крутом нраве сэра Гарольда до сих слагали легенды в округе. Рассказывали, что он, теша свои амбиции, назвал младшего ребёнка именем похожим на своё имя, в честь самого себя, но всё равно всегда оставался недовольным сыном, и никогда не упускал шанса высказать ему всё, что думает о нём. Вспомнив об этом, вспомнив то, что рассказывал ей супруг, Конни стало не по себе. Одно лишь упоминание о покойном свёкре почему-то сковало душу холодом. Скинув с себя оцепенение, леди спросила юного раба, не холодно ли в этом домике зимой, и тот ответил, что нет, что здесь же есть очаг.

На самом деле Адриан соврал, чтобы хозяйка не подумала, что он жалуется. Но женщина не поверила и уточнила, точно ли.

— Точно, — заверил её юноша и невольно улыбнулся.

Констанция взглянула на красивого доброго невольника и подумала, как хорошо, что спасла его от столба. Она радовалась, что отца Адриана все ещё не было, ведь так он не отнимет у неё общество и внимание своего сына, но леди просто не знала, а… Даррен уже вернулся на ранчо.

Мужчина не пошёл домой, а сел на скамейку в розовом саду. То, что сегодня произошло, протрясло его, и он сам удивлялся, почему до такой степени, ведь подобное в последнее время происходило чуть ли не каждый день. Хозяин ударил Адриана и ударил не за что, просто так. А он, Даррен, не может заступиться за собственное дитя. «Он — мой раб, а потом уж твой сын!».

Даррен очень любил своего Адриана. Он никогда в жизни не то, чтобы руку поднять, а даже пальцем не тронул мальчика. И тут неожиданно появляется кто-то, кто без зазрения совести давай его лупить просто так, не за что, по сути, только потому что ему хочется! И это совершенно нормально!

— Все эти восемнадцать лет… — прошептал Даррен. — С какой стати ты решил, что имеешь на это полное право? Только потому, что он — раб?

Глава 8. Большой дом на окраине ранчо

— Я люблю тебя, принцесса!

— Я тоже тебя люблю…

— Что же нас ждёт дальше?

Девушка ничего не ответила — комок застрял в горле. Юноша обнял её, крепко прижав к себе, будто бы боясь потерять… Они были одни во всём белом свете… Нет, одни против всего света…

Стоял полдень. Джеральд вернулся домой к обеду. Утром он ездил к Гарри, чтобы сказать, что рабыню покупать не будет. Но чего ему хотелось добиться этой свадьбой? Устроить семейную жизнь рабу? Нет, совсем, нет. Господин хотел показать Даррену, что Адриан — его собственность в первую очередь, а уж потом чей-то там сын. Чей-то там сын… Почему даже у этого жалкого невольника он есть? А у него, Джеральда, ни одного родного ребёнка. Зависть? Наверное. Злоба? Да. Непонятная злоба.

Хозяин вошёл в гостиную, где нашёл жену.

— Представляешь, зашёл сегодня в контору. Меня навестила леди Грейс, сестра проходимца Чарльза.

— Проходимца Чарльза?

— Ну, да. Тот самый, с которым мы уже давно поругались. Потом, вроде как, со временем всё улеглось, но у нас до сих пор натянутые отношения… Он отец моего покойного друга и приятель моего папаши.

— А, помню, конечно! И что надо было леди Грейс? Это та самая дама, которая приходила с девочкой Рози?

— Да-да, та самая! И дело всё в этой Рози! Ты представляешь, она просит деда Чарли попросить у нас с тобой поиграть… Знаешь что?

— Что? — изумилась Конни.

— Адриана!

— Адриана?! — ещё больше удивилась она. — Боже ты мой, на кой чёрт он ей сдался?!

— Понравился, видишь ли. Ох, уж эта малышка! — рассмеялся Джеральд. — Густаво, её отец, был намного младше меня, чуть старше нашего Фила, чуть младше Томаса, но мы с ним стали хорошими, близкими друзьями. Бедняжка! Его карета сорвалась в пропасть, и все погибли. Рози осталась сироткой. Как ты думаешь, в память о бедном Густаво мог ли я отказать его дочери в этой её странной просьбе?

— Ты вежливо отказался?

— Нет, я согласился. Она попросила деда «пригласить Адриана в гости», так что через пять дней поедет. Чарльз лично за ним приедет и обратно привезёт.

— Да? А ты не подумал, что Рози будет его потом выманивать навсегда?

— Нет, не будет. Я предупредил, что не продам ни за какие деньги!

— Ты его то чуть не женил на ком-то, кого он даже никогда не видел, то с проституткой чуть спать не заставил, то лупишь как сидровую козу… Почему не продашь его? Целые состояния предлагают за него! Неужели ни разу не было соблазна уступить?

— Ни разу! Никогда его не продам! Он, как и любая вещь в доме. Почему не просят продать, скажем, эту вазу? Если мне нравится наш, например, комод, почему я должен его продавать? А этот раб ничем от комода не отличается — такая же вещь.

— Ну, как знаешь! Мы с девочками тоже через пять дней поедим к Эвелине и Мартину, а потом к нам вернёмся!

— Хорошо, конечно, дорогая! Ладно, у меня кое-какое дело есть.

Адриан, сидя на коленях, подрезал засохшие листики у низких розочек. Тут к нему подбежала Геральдина, в руках она держала флоксу. Девушка легла прямо на траву рядом с молодым садовником.

— Привет! — улыбнулась она.

— Добрый день, госпожа!

Геральдина флоксой потрогала его по рукам, мешая работать, дразня его, будто бы заигрывая.

— Ты не женишься, оказывается.

— Не женюсь.

— А ты рад, что господин передумал?

— Мне положено выполнять всё, что приказано, а ни задаваться вопросами… Если хозяин передумал, значит, передумал. Какое моё дело?

Она засмеялась, игриво мешая ему работать.

— Адриан! — крикнул хозяин, лёгок на помине. — Иди сюда, скотина такая!

Молодой раб послушно встал и подошёл.

— Да, мой господин.

Отец ласково, но чуть с укоризной улыбнулся дочери, мягко делая замечания, чтобы та поднялась с земли. А Адриану сказал:

— Пойдём. Ты мне нужен.

Голос его прозвучал строго, но господин, уходя, ласково попрощался с дочкой. Она улыбнулась им вслед и помахала отцу рукой.

Джеральд привёл невольника через огороды на самую окраину ранчо. Там перед большим домом на пустыре рубили мясо два грубых, твердолобых брата-амбала, которых юноша никогда прежде не видел, но слышал от прислуги, что появились какие-то новые работники. Говорят, они недавно вернулись с каторги, и господин нанял их специально для того, чтобы наказывать рабов.

— Берти, Ларри! — позвал их хозяин, и те обернулись. — Я вам тут привёл… Не посидите, пока я занят? Ему нельзя сейчас показываться в доме.

— Посидим-посидим! — рассмеялся Берти.

— Ух, ты какая красотка! — подхватил Ларри.

— Тот самый Адриан, — сказал Джерри.

На вопрос работников, что делать с рабом, хозяин ответил, что только посадить пока не цепь.

— Я за ним сам приду. Никого посылать не буду. Если кто придёт, гоните в шею — это, значит, освободитель выискался. Папаша если его нарисуется на горизонте, тоже гоните.

Странно было слышать от благородного сэра такие просторечные выражения. Он будто бы подражал тем, с кем говорил. Дав распоряжения, Джеральд тяжёлым шагом удалился.

Перед домом на возвышении стояло несколько столбов, к которым были прикреплены цепи. Братья выбрали тот, который стоял на самом солнцепёке. Адриану связали руки за спиной и надели кольцо на талию, которое застёгивалось на замок. Это приспособление-изобретение извращенцев-палачей прикреплялось к краю тяжёлой цепи, весящий на крючке, воткнутом в столб. Юноше велели сесть, и тот послушался. Берти сию же минуту не преминул, чтобы не заметить сходство раба с псом на привязи.

— Эй, ты двортерьер, косточку хочешь? — потешался Ларри.

— Двортерьер на случку не сходил!

И стали издеваться над ним, говоря такие мерзости, что их противно озвучивать. После чего удалились разделывать мясо.

Через полчаса показался Берти, который кинул Адриану кость, вернее, в Адриана, но тот успел пригнуться.

— Эй двортерьер! Лови ещё! Ха-ха-ха!

— А на лету сможешь зубами?

И в него полетели гости.

Одна маленькая косточка всё-таки попала Адриану в волосы, и братья покатывались со смеху.

— Я пойду поправить причёску! Я иду, не беспокойся! Ха-ха-ха! — смеялся Ларри и на четвереньках пополз к нему.

Дополз, состроил рожу, и грязной от земли и крови рукой сначала вытащил косточку из волос, а потом погладил его по лицу.

— Ты мой сладкий! — после чего одной рукой схватил его за шею, другой прижал к себе, чтобы тот не вырвался, и поцеловал в щеку.

Адриана чуть не стошнило. Мужик толкнул его, что тот не удержал равновесия и больно стукнулся, а потом они с братом угорали, наблюдая, как юноша пытается снова сесть на колени со связанными руками. После чего вернулись к своему делу и оставили его в покое.

Солнце пригревало. Адриан переползал в тоненькую тень от столба, но это не помогало спрятаться от жары. Ему очень хотелось пить. В горле пересохло. Голову припекало. Он очень устал. Руки затекли. Ноги болели. Такпрошло несколько часов. Вечерело.

Потом вернулись братья. Они расположились неподалёку от него.

— Эй, двортерьер, сплясать не хочешь? — спросил Берти

— Не хочу…

— А спеть чего-нибудь?

— Нет…

— А ты чего так сидишь? Богу, что ли, молишься?

— Ты только посмотри на него: коленопреклонённый ангел! Ха-ха-ха!

— Того гляди, крылышки прорежутся!

— И нимб покажется!

— Эй, двортерьер, ты верующий?!

Адриану очень не хотелось с ними общаться. Он понимал, что это может плохо кончиться для него, но от усталости ему было уже всё равно. И юноша молчал. Но амбалы не собирались оставлять его в покое, продолжая дразнить, как школяры:

— Верующий, спрашиваем?!

— Отвечай!

— Да…

— И молиться умеешь?

— Умею…

— И что, Господь тебя слышит? По каким дням принимает?

— Привет Ему передай от нас в своих молитвочках!

И тут совершенно внезапно хлынул дождь. Где-то в небесах вспыхнула молния. Раздался гром.

— Эй, двортерьер, ты что, ливень вызвал?! Ха-ха-ха!

И они убежали в дом. Из окон они махали руками Адриану, строили ему рожи и ржали, кричали что-то, пытаясь зачем-то привлечь его внимание, но он не видел их, сидя к ним спиной.

Глава 9. Слишком тяжело прощаться

Потоки дождя обрушились на землю. Капли барабанили по крышам домов на ранчо. По листьям на деревьях…Образовывали круги с пузырями в колодцах фонтанов, будто бы говоря его струям: «Вот так полагается вливаться в воду! Так надо!»… И только кого-то одного ливень приласкал, даря живительную прохладу и воду…

Адриан, закрыв глаза, благодарил Господа. С его длинных ресниц сорвалась капля. Дождь? Или слеза? Но если и слеза, то на сей раз это упала слеза радости.

— Сынок…. Как ты? — внезапно раздался голос, заглушаемый раскатами грома.

Адриан обрадовался. Его сердечко радостно забилось в груди. Неужели папа пришёл? Неужели Даррена к нему отпустили? Он вздрогнул и открыл глаза. Но на него смотрел…Джеральд. Господин потрепал юношу по плечу.

— Эй… Что с тобой? Ты спишь, что ли?

— Нет-нет, мой господин. Простите, пожалуйста.

— Я сейчас за ключами схожу… и пойдём домой.

Джеральд под дождём побежал в дом. Он вскоре вернулся, и на радость Адриану, без Ларри с Бертом.

Господин снял с него железное кольцо и разрезал ножом путы — мокрые их было не развязать.

Когда они отошли уже далеко от большого дома, дождь перестал лить. Дойдя до розового сада, Джеральд остановился и спросил юношу почти ласково:

— Ты не простудишься?

— Не должен. На улице тепло.

— Все равно. Пойдём, тебе надо переодеться в сухое. И смыть эту грязь. Да и мне тоже.

В той самой комнате, где недавно умывался, Адриан вымылся и переоделся в сухое. Выходя на улицу, ему стало вдруг грустно, а до этого из-за дождя было так светло на душе… Почему? За что?

— Адриан?! — удивлённым голосом его окликнула госпожа Констанция. — Ты где был? Мы тебя сегодня все потеряли… И папа твой тоже, и я…

Он не знал, что ей ответить. Если она спрашивает, значит, не в курсе того, что его наказали, значит, господин никому по каким-то причинам не сказал….

— Да? Странно… Я был недалеко…

Тут, переодетый в сухой костюм, вышел Джеральд.

— Адриан, ты меня тут ждёшь?

— Да, как вы и приказали.

— А где он был? — подозрительно посмотрела на мужа Конни. — И ты что переоделся? Под дождь попал?

— Адриан, всё, ты можешь идти. Спокойной ночи.

— С вашего позволения. Спокойной ночи.

Он уже отошёл от них, как тут хозяйка снова окликнула его:

— Адриан! А всё-таки, где ты был? Конкретно мне скажи. И чего это ты прихрамываешь?

— Но я…

— Дорогая! По поручениям моим ходил… недалеко. Адриан, иди-иди!

…Даррен вышел в розовый сад. Он, вглядываясь в темноту, ждал своего любимого, единственного сына. На сердце от чего-то было неспокойно.

— Адриаша! — мужчина кинулся ему навстречу.

— Папа!

Они обнялись.

— Сынок, я так беспокоился! Где ты был?

— Меня увёл хозяин…

— Хозяин? Куда? Зачем? — он заглянул ему в глаза.

— Туда, на окраину ранчо. А зачем? Если бы я сам знал ответ!

Даррен вздрогнул от испуга:

— Тебя били?

— Нет…

— А что?

— Неважно, — он успокаивающе улыбнулся отцу, не желая расстраивать его рассказами о знакомстве с Ларри и Берти. — Главное, что всё позади, и мы вместе.

— Уже поздно. Пойдём домой, — сказал Даррен.

Адриан кивнул. Неожиданно отец развернулся, прижал к себе сына и…зарыдал.

— Папочка, что с тобой? Что случилось? Почему ты плачешь?

— Тебе нет и двадцати, у тебя вся жизнь впереди, но какой она будет?

— Нам…нам не дано этого знать…

Даррен всё никак не мог выпустить его из объятий.

— Но дано ли мне увидеть тебя ещё когда-нибудь?

— Папа, ты о чем? Конечно, мы ведь вместе…. — Адриан начал нервничать.

Отец выпустил его из объятий и, положив руки ему на плечи, заглянул в глаза:

— Я не знаю, на что он ещё способен, понимаешь? Если может ударить тебя только потому, что ему захотелось…

— Но я его раб…

Даррен как-то странно на него посмотрел.

— Что-то случилось? — спросил сын.

— Ещё не случилось, но случится, чувствует моё сердце… Пошли спать…

Рано утром, как только прошёл хозяйский завтрак, Томас позвал куда-то Даррена. А где-то через час Адриана позвали к воротам.

Интересно, зачем? Когда он пришёл, то увидел, что там собрались почти все обитатели дома.

— Я не хотел позволять! — раздался голос Джеральда. — Но всё же решил над вами смилостивиться.

«Смилостивиться? Что это значит?» — подумал Адриан, но спросить вслух не решился. В его душе стало беспокойно. Меж тем господин кивнул Даррену, и тот шагнул к сыну. Взяв его за руку, отец отвёл юношу в сторону:

— Мы… мы расстаёмся… Меня… меня… продали…

И чтобы не дать тому ничего сказать, что могло бы рассердить сэра Джеральда, Даррен порывисто обнял Адриана.

— Что? Быть не может… — прошептал сын.

— Да, моя единственная радость, да… Меня купили, а тебя хозяин не продаст никогда. Не плачь… Они не должны видеть твоих слёз… Я всегда учил тебя почтению, но сейчас прошу в последний раз, не доставляй им такой радости — не смей плакать. Если Господь даст, мы ещё свидимся. Я буду молить Бога, чтобы Он смягчил сердце теперь уже только твоего хозяина, а ты молись, чтобы мой новый хозяин оказался лучше прежнего…

Адриан ничего не успел ответить, как Джеральд воскликнул с раздражением в голосе:

— Так, хватит! Даррен, иди к своему хозяину и оставь в покое мою собственность…

— Радость моя, мой любимый сын, — торопливо сказал отец, — помни всегда всё, чему я учил тебя… Будь добр и милосерден…. Умей прощать… Быть может, тебе это ещё пригодится…

— Папа, я люблю тебя…

— И я…

— Кому сказано было?! — снова раздался голос господина. Джеральд подошёл к ним и с силой оторвал Адриана от его отца. — Все хватит! Вы меня и так достали! Ещё решил напоследок потрепать мне нервы, Даррен?!

Руки отца и сына разъединились.

Раб, уже теперь не принадлежавший хозяину этого ранчо, направился к воротам. Он взялся уже за ручку, как вдруг внезапно обернулся и воскликнул:

— Адриан, эта сволочь, — и кивнул на бывшего господина, — твой…

— Ещё одно слово, и я убью его! — перебил Джеральд, направляя револьвер в сторону молодого раба.

— …палач, — закончил Даррен и ушёл.

Раб-отец никогда не забудет тот момент, когда видел в последний раз своего сына. Он стоял один чуть поодаль от господ и смотрел ему вслед.

Сердца Адриана разрывалось от разлуки. Он больше никогда не увидит отца… Юноша еле сдерживался, чтобы исполнить последнюю просьбу папы — не плакать.

По щекам всех собравшихся катились слёзы, даже мистер Томас утирал их, только в глазах Джеральда горело какое-то непонятное торжество, смешанное с безумной радостью.

Адриан вернулся к работе. У забора стояло ведро, которое вчера вечером принёс отец. Где он сейчас? Что с ним? Что делает? Ещё недавно они были вместе, и кто бы мог подумать, что скоро их разлучат? Нет, Даррен не заболел, не умер, не уехал, его продали, как какую-то вещь.

Юноша больше никогда не увидит отца. Заходя по каким-то делам в свой маленький домик, он знал, что не встретит его там. А завтра утром будет один. И не только завтра, но и всю свою последующую жизнь тоже. Нет, так не судьба распорядилась, так люди решили, которые, по сути, ничем от него не отличались.

Молодой человек пытался взять себя в руки и начать работать, но горе давило на него. Отчаяние, одиночество, беспомощность… Глаза предательски защипало, по щекам покатились слезы. «Нет, нет, только не это», — подумал раб и испугался, что кто-то может увидеть.

— Адриан! — его окликнул Томас.

Раб обернулся. Управляющий посмотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. В его глазах невольник прочёл сочувствие. Мужчина подошёл к юноше.

— Адриан… — глубоко вздохнул он и неожиданно, по-братски обнял его, — я понимаю…

— Если я вещь, то почему мне так больно? Ведь вещи не чувствуют боли…

— Ты не вещь. Ты живой человек, просто, когда хотят найти предлог сделать из людей товар, так говорят… Ну, не плачь, — Томас гладил его по спине, — твоего папу очень хороший человек купил. Я его лично знаю. Мой родной брат служит у него управляющим. Он и тебя тоже хотел купить, но кто же виноват, что ты настолько красив, что хозяин не хочет тебя продавать? Всё хорошо будет… Знай, у папы твоего всё хорошо… Его купили, чтобы он следил за одним маленьким сорванцом, господским сыном…. Всё хорошо будет… не плачь. Мы тут с тобой остались…

— Спасибо вам, мистер Томас.

Краем уха управляющий услышал чьи-то шаги и на всякий случай выпустил молодого раба из объятий.

Глава 10. Поцелуй

— Адриан, — раздался голос хозяина.

— Да, мой господин, — обернулся раб.

Так очень часто начинались их разговоры.

— Скажи, тебе больно? Больно было на душе, когда ты понял, что не увидишь больше любимого папочку?

«Не плачь… Они не должны видеть твоих слёз… Я всегда учил тебя почтению, но сейчас прошу в последний раз, не доставляй им такой радости — не смей плакать» — вспомнились слова отца, и Адриан ответил:

— Я всего лишь раб…

Джеральд, сначала толкнув его, надавил на плечо, так, чтобы тот упал на колени:

— Говори мне правду! Ты думаешь, я не знаю, что ты лжёшь?! Ещё раз повторяю, собака, больно тебе?!

— Господин… — пытался вмешаться Томас.

— Молчать!

— Простите меня, пожалуйста, но я…я всего лишь раб, могу ли говорить вам, господину, об этом? Это будет фамильярно с моей стороны…

— Говори!

— Да, больно…

Джеральд пнул ногой Адриана:

— Ты что обнаглел?! — вскричал он. — Что ты из себя возомнил?! Если, значит, так прекрасен, то можешь говорить мне, что захочешь?! Больно ему! Сейчас будет ещё больнее! Эй, идите сюда! Посадите его на цепь и вломите хорошенько!

Из-за его спины вышли не давнишние знакомые: Берти и Ларри…

На обед вся семья поехала в гости к друзьям. Томас, пока тех не было, ближе к вечеру пошёл в большой дом на окраине ранчо, которого даже сам боялся, так как это было местом наказания, а управляющий ненавидел причинять кому-то неудобство, боль и огорчения…. Джеральд никогда никого не наказывал, только Адриана решил почему-то. Томасу пришлось нести потерявшего сознание раба на руках. «Кошмар! — думал управляющий. — Почему я должен этим заниматься?!». Донеся его до места, где когда-то давно были грядки, и где поблизости сохранился колодец для полива, он положил несчастного на землю, набрал ведро и окатил холодной водой, и тот пришёл в себя. Управляющий, скинув оцепенение, обратился к нему:

— Ты как? Я весь в твоей крови! Иди домой! И старайся не попадаться на глаза господину, если ему придёт в голову сейчас нагрянуть. Я тебя раньше времени забрал — мне велели сделать это позже…

— Спасибо, мистер Томас…

— Иди уже…

Управляющий проводил его взглядом, горьким, наполненным болью, и по щекам покатились слезы. Он хотел догнать его и утешить, но шок не дал ему сделать этого. Кто мог ожидать, что так получится?! Кто мог подумать, что радость от возвращения хозяев в поместье, омрачится этим?! Управляющий никогда бы не подумал раньше, что сэр Джеральд — жестокий самодур и тиран! Утерев слезы, Том поспешил прочь.

Адриан и зимой, и летом жил в деревянном маленьком домике. Когда-то давно его выделил для них отец Джеральда. Раньше, пока он был жив, как только наступали холода, их отправляли в маленькое помещение рядом с конюшней, где всегда оставалось тепло… После смерти сэра Гарольда отец и сын стали целый год проводить в своей лачуге.

В ту ночь он так и не смог уснуть. Ему было больно лежать на деревянном полу в соломе, которая врезалась в свежие раны. Несчастный Адриан сидел на полу. Тут кто-то робко постучал в дверь, но юноша подумал, что ему просто показалось, ведь кто станет навещать этого несчастного. Но дверь, к его изумлению, открылась, и на пороге появилась Эйлин. Жутко стесняющаяся девушка замерла. Щеки её пылали от смущения.

— Госпожа… — проговорил он и очень удивился такому визиту.

Он встал — негоже хозяйке стоять, а ему сидеть.

— Адриан… — сердце её колотилось от волнения, — как…как ты?

— Спасибо. Хорошо. Вы очень добры.

Девушка подошла ближе. Чуть помедлив, она неожиданно порывисто обняла его. Адриан вздрогнул и в тот же миг резко отстранился от неё.

— Простите, я… — тут же начал было он, испугавшись, что этим обидел её.

— Что случилось? — прошептала Эйлин, не дав ему договорить. — Ты так отскочил, будто бы я обожгла тебя…

И она покраснела, внезапно подумав, а каково это смотрится со стороны — девушка сама обнимает парня?

— Простите, я не хотел… Но я всего лишь раб…

Эйлин взглянула на него: какой же он красивый, добрый, честный, порядочный… Волнение, смущение переполняли ее. Как это смотрится? Что бы про неё подумали? Она хотела откинуть волосы у себя с лица, поднесла руку, как вдруг заметила на ней кровь! И тут до неё, наконец, дошло! Девушка нечаянно сделала юноше больно, задев рану! Но…но откуда рана? Его били?! По её щекам покатились слезы.

— Почему вы плачете? — робко и мягко спросил Адриан. — Простите меня, пожалуйста. Если я посмел обидеть вас…

— Адриан… — прервала она и снова обняла его. На этот раз едва ль касаясь, за шею, нежно-нежно, бережно-бережно.

Конечно, такое стало ему в новинку, и сказать, что молодого человека это удивило, значит, не сказать ничего. Он пребывал в шоке, что даже пошевелиться не мог.

— У тебя так бьётся сердце… — прошептала Эйлин.

Она заглянула ему в глаза.

— Госпожа, зачем вам это? — спросил он тихо. — Я всего лишь раб. Это неправильно, вы не должны меня обнимать…

— Я не могу иначе, — ответила она после долгого молчания, не выпуская его из объятий. — Я люблю тебя…. Всем своим сердцем и всей своей душой я люблю тебя…

— Нет… нет… Этого просто быть не может…

— Но почему? Ты…ты мне не веришь…?

— Как свободная белая девушка и госпожа может любить чёрного раба?

Вместо ответа она погладила его по лицу, по ее щекам покатились слезы.

— Ах, почему я сказала тебе об этом? Что ты обо мне подумаешь теперь?

Его дрожащие руки робко обняли леди.

— Прошу вас, не плачьте… Но нам лучше забыть это навсегда. Я недостоин вас…

— Это я тебя не достойна.

— Если кто-то узнает…

— …нас убьют обоих… — закончила она за него. — Отныне я одна… И пусть будет против хоть целый мир… Я никогда не разлюблю тебя…

Она поцеловала его в губы робко, едва ль касаясь, нежно-нежно, и он ответил на её поцелуй….

Глава 11. Этого нельзя приказать даже рабу

— Боже! Что же мы делаем? — прошептал Адриан и вырвался из объятий Эйлин.

Девушка задрожала и сквозь слезы сказала:

— Я понимаю… Ты никогда не сможешь быть со мной… А я — с тобой. Прости меня, что осмелилась сказать тебе о своей любви…

— Простите меня — я не должен был отвечать на этот поцелуй… Госпожа Эйлин, я всего лишь раб…

Она снова, вся дрожа, подошла к нему:

— Поклянись, что никому не скажешь о моем признании…

Наверное, это эти слова сорвались с её губ только потому, что девушка не знала, как должна поступить.

— Клянусь…

Она заплакала, заплакала так горько и жалобно, что юноше захотелось обнять её, но он не решился. Но мягко сказал, почти ласково:

— Не плачьте, прошу вас… Вы разбиваете мне сердце…

— Адриан, я очень тебя люблю… Я не смыслю без тебя жизни… Но… я не хочу подвергать тебя опасности… поэтому прощай!

Эйлин развернулась, выскочила за дверь и убежала в сад…

Адриан вышел за ней тихо-тихо как мышка, и стоял, глядя ей вслед, пока та не зашла в дом. После чего вернулся к себе.

Слёзный комок застрял в горле. Адриан прижался к стене, и с губ сорвался шёпот:

— Напрасные надежды… Мечты, которым не суждено стать явью… Я тоже люблю вас, мисс Эйлин… Давно и безнадёжно… Но я никогда не скажу вам об этом…

Слёзы выступили на глаза. За что же ему это? Он сполз по стене на пол. Раны заболели с новой силой, но юноша не обратил на то внимания, ибо на сердце было ещё больнее.

«Я — раб, она — госпожа… Может ли быть такой союз? Я недостоин её. Пусть лучше леди Эйлин никогда не узнает о моей любви, чем я дам ей напрасную надежду. Нам никогда не разрешат быть вместе. Пусть она думает, что любит безответно, и забудет меня…» — думал Адриан и с этими мыслями уснул.

Первый день без Даррена… Все поместье загрустило. И Томасу, и Констанции и всем остальным продажа раба казалась несправедливой. Даже Джеральду было как-то не по себе… К Адриану в тот день никто не подходил, никто с ним не заговорил… Только Томас иногда смотрел издали сочувственно. Эйлин, сославшись на то, что плохо себя чувствует, не выходила из дома вообще. Так прошёл день.

На другой день все притихло. Только боль в душе Адриана оставалась прежней, но он и виду не показывал из страха провиниться этим. Молодой садовник срезал отцветшие розы с маленьких, низкорослых кустиков и удивлялся, как быстро появляются пожелтевшие листики, которые тоже за одно срезал.

Тут из дома вышла Геральдина. Она была одна. Наверное, остальные ещё не проснулись или ещё завтракают. Юноша, занятый работой, вскоре забыл про молодую леди.

Но внезапно дочь господ присела рядом с Адрианом и, как бы ненароком задев его руку, неожиданно спросила:

— Скажи, если тебе не принадлежит твоя жизнь, кому принадлежит твоё сердце? Какое ты имеешь право им распоряжаться? О! Не отвечай на мои компрометирующие вопросы! Но знаешь, в чём парадокс? Ты — раб, а я — госпожа, но мы похожи, ведь моё сердце было отдано одному человеку, а я и сама не заметила, как это случилось.

Она замолчала, он не знал, что ей сказать, потому что не понимал, почему госпожа решила с ним поделиться. Но девушка избавила его от поисков ответа, продолжая:

— Почему я могу заставить сделать тебя практически всё, кроме одного?

— Всё, что прикажите… — начал было он.

— Нет, — прервала его Геральдина и улыбнулась. — Посмотри на меня, подари мне хотя бы свой взгляд.

Будто бы сама являлась рабой, а он по меньшей мере — принцем, она робко взяла его за руку: на его запястье ещё не исчезли следы от кандалов.

— А на наших сердцах раны заживают дольше… Как так получилось, что ты, сам того не хотя, ранил меня…?

— Простите меня, я не знаю, как так получилось… Я…

Она улыбнулась:

— Ты не виноват. И я не знаю тоже, почему так вышло. Наверное, всё-таки по приказу рабы могут всё, что угодно, кроме…любить.

И тут наконец до него окончательно дошло, в чём дело. Если сначала ему как-то не верилось в такое, то теперь, кажется, сомнений не осталось…

— Простите меня, я всего лишь раб… Я… я… — ему было жаль Геральдину, ему хотелось её как-то утешить, но понятия не имел, как ему, невольнику, это сделать.

Тут молодой человек обнаружил, что девушка всё ещё держит его за руку, а в таком волнении про это забыл. Адриан хотел забрать свою руку, его ладонь вздрогнула в ладонях девушки, но потом он спохватился — раз госпожа его ещё не отпустила, значит, так надо, и рука его снова расслабла в её ладонях. Всё это произошло очень быстро, но Геральдина заметила и…умилилась. Ей захотелось его обнять, что она и…сделала. Адриан от такой неожиданности не смог удержать равновесие, и оба они упали. Девушка засмеялась.

— Простите, пожалуйста, я… — проговорил он.

Юноша попытался было вежливо и аккуратно подняться с земли. Геральдина смотрела на него, как волосы рассыпались по зелёной траве, и как лепестки роз осыпались на них… Девушка робко склонилась над ним, не выдержала и неожиданно… поцеловала любимого в губы.

— Адриан?! — внезапно раздался голос Эйлин. — Геральдина?!

Они оба вскочили. Со стороны недавняя ситуация могла бы показаться даже романтически прекрасной сценой: кусты роз, зелёная трава и красивая пара. И их поцелуй. Так это всё увидела Эйлин, и ей стало больно. Издали девушка подумала, что целовались оба очень охотно и по взаимному желанию. Она глядела на сестру и возлюбленного, как на предателей.

— Госпожа… — начал было юноша, сам не зная, что хочет сказать в их оправдание.

— Как ты могла?! — не обратив на него внимания, воскликнула Эйлин. — Сестра называется!

— Но он же раб! — воскликнула Геральдина и резко схватила нравившегося парня за руку.

— Какая разница, кто он?! — вскричала сестра и тоже схватила Адриана за руку.

Девушки сердито глядели друг на друга, как разъярённые быки, каждая мысленно придумывала словечки, да пообиднее. Один Бог знает, чем бы мог закончиться этот спор, если бы внезапно они не услышали голос Джеральда:

— Что тут происходит?!

Все трое замерли в испуге. Молодой человек стоял посередине, а обе девушки по бокам, держа его за руки: одна за левую, другая за правую. И ни та, ни другая не желала уступать Адриана. Две леди словно бы не могли поделить красивую игрушку.

— А ну, марш отсюда! Где Томас? Почему он не следит за порядком?! Адриан, опять ты!

Геральдина убежала в дом. Эйлин решила не оставлять любимого:

— Он мне там по делам в саду нужен… Нужно гвоздь забить…

— А мне нужно сделать ему выговор! — прервал её отец. — А гвоздь тебе кто-нибудь другой забьёт. Томаса попроси. Он давно, видимо, мечтает это сделать, раз управлять не хочет.

— Хорошо… — девушка отошла в сторону со смиренным видом, но потом неожиданно заявила: — Но Адриан ни в чём не виноват!

— Это мы ещё посмотрим… А ну, пошёл! — проскрежетал зубами Джеральд и грубо толкнул юношу.

Он привёл его в свой кабинет. Закрыв дверь, задумчиво прошёл внутрь и зачем-то, подойдя к окнам за письменным столом, резко задёрнул шторы. Сэр обернулся к испугавшемуся в тот же миг рабу, но, ничего не сказав, развернувшись на каблуках у кресла, сел. Адриан стоял, низко опустив голову. Сердце его стучало в груди от страха. Хозяин, расположившись в кресле, спинка которого оказалась выше его головы, смерил взглядом несчастного невольника.

— Ну, что неблагодарный раб?!

— Во всём, что произошло, целиком и полностью моя вина…

— Да ну! И в чем же?! — перебил его хозяин и неожиданно издевательски рассмеялся: — В том, что ты такой красивый?! В том, что ты настолько красив, что из-за тебя девчонки готовы передраться?

Невольник вздрогнул, не зная, что означают его слова. Для любого другого юноши такое заявление, безусловно, показалось бы обидным и даже оскорбительным: за него, мужчину, сражаются две девушки, а не наоборот! Но Адриан являлся рабом и воспринимал себя и мир, иначе, чем свободные люди. Он — вещь, живая, мыслящая, но вещь, и без права распоряжаться собой не видел ничего зазорного в том, что две госпожи не смогли его поделить. Это одно и то же, если бы девушки поспорили из-за шляпки. И теперь несчастный не знал, как реагировать на слова своего полноправного хозяина. Адриан мог представить, что можно ожидать от господина, и потому боялся его. Юноша невольно взглянул на полки с цветными книгами, словно бы прося у них отвлечь себя, как своих тайных друзей… Пытаясь унять дрожь и успокоить колотящееся сердце, как у затравленного зверя, раб мысленно подбирал слова, чтобы хоть как-то оправдаться.

— Ты хоть в курсе, что натворил? — меж тем продолжал сердитый хозяин. — Хочешь сказать, что осмелился целовать мою дочь, когда она того не желала? Да за такое я даже свободного белого порву на части, не говоря уж о жалком рабе! Ты в курсе, что обычного человека за такое под суд можно, а тебе вообще полагается смерть? Хочешь сказать, что смелости набрался?

Выдавать девушку Адриан не мог и не хотел. И потому ему оставалось только молчать.

— Ступай, красавец! — рассмеялся Джеральд, — Вот дают девчонки! Ещё бы на дуэль друг дружку вызвали из-за него!

Глава 12. Яблоко раздора

Фил шёл домой. Увидев Адриана, когда тот отрезал пожелтевшие цветы вьющейся розы на декоративной арке, он остановился и обернулся к нему.

— Здесь, говорят, чуть ли не рыцарский турнир из-за тебя устроили! — засмеялся племянник хозяев. — Правда, что ли?

— Из-за меня?

— Из-за тебя! — захохотал тот. — Из-за тебя! Чем ты их берёшь? Ты же чёрный! А вон даже белые с ума сходят! Немудрено, что дядюшка наотрез отказывается тебя продавать! Там состояния обещают, а он резко всем даёт от ворот поворот! — молодой человек достал сигару и спички, и закурил. — Вот смотрю я на тебя и понять не могу, чем ты так всех очаровываешь. Знаешь, когда вот недавно тебя били, — Фил прищурился, а потом демонстративно, намеренно выдохнул табачным дымом в лицо Адриану, — дядюшка бегал по гостиной и орал, что, если тебе испортят, изуродуют лицо, он всех самолично порвёт, что им будет хуже, чем тебе! Ха-ха-ха! Представляешь?

Филипп замолчал, внимательно наблюдая за работой Адриана. Его бесило, что этот жалкий раб вызвал такую бурю эмоций у Эйлин. Почему она так возмутилась проступком сестры? Что её так задело? Девушка и смотреть не хочет в его, Фила, сторону, а тут за раба заступается. Красивые черты лица, красивые руки, длинные ресницы, красивые волосы, красивые глаза… Красивый, что тут говорить? Но Фил белый, образованный, молодой человек из порядочной, аристократической, богатой семьи! Чем плох? А все смотрят на какого-то жалкого раба! Надоело! Приходят гости и тут же бегут смотреть на него, орать до чего тот прекрасен, умолять хозяина продать его, обещая заплатить баснословные суммы! Ух, как бесило это Фила! И вроде невольник тот, вроде его и за человека никто не считает, а его, племянника сэра Джеральда, охватывали жгучая обида и страшная зависть.

— Дай мне руку! — потребовал молодой господин у раба.

— Мою руку? — такая просьба его очень удивила, и Адриан подумал, что ему послышалось.

— Да, руку, идиот! Дебил, что, не слышишь, что ли?! Давай сюда!

«Зачем она ему, интересно?» — подумал Адриан, протягивая ему её.

Сэр Филипп грубо схватил его за запястье. У него глаза скосились от злости. Он скинул пепел в ладонь юноши и хотел уже затушить сигару, но потом почему-то помедлил.

— Ты мне, конечно, не поверишь, но сегодня, узнав эту историю, я даже пожалел, что у меня нет такой внешности. Лучше быть чёрным, но таким, как ты, или белым, но невзрачным, как…как я, скажи мне? — спросил он Адриана.

— Лучше быть свободным.

— Ха! Да у тебя язычок остренький!

И с этими словами он прижал сигару к его руке.

— Эй, Фил, ты чего там делаешь?! — раздался голос Джеральда. — А, ну, пошёл вон! Что тут произошло?

Хозяин подбежал к ним. Адриан спрятал обожжённую руку за спину и, превозмогая боль, попытался заверить, что всё нормально.

Но мужчина ему не поверил, он схватил его за руку, разжал ладонь и увидел ожёг.

— Фил! Ты кто такой, чтобы наказывать моих рабов?! Я тебе задам, — и к Адриану: — Очень больно? Потерпи. Иди сюда.

Он потащил его к фанату.

Джеральд засунул его руку в воду.

— Ах, мерзавец… Как он посмел? Избалованный мальчишка! — казалось, его совсем не волновало, что говорит так о родном племяннике рабу. — Ты его не бойся… Как же теперь работать будешь? Хотя бы левую, а тут ещё и правая! Что это на Фила нашло? Не пойму… Потерпи, моё золотце… Сейчас пройдёт. Вода холодная. Сейчас перестанет болеть… И всё ты их выгораживаешь! И с Геральдиной «целиком и полностью» твоя вина, и тут с Филом «всё нормально»… Не жалуешься… Что он тебе сказал?

Что несчастному невольнику было ответить? Что племянник его господина говорил ему, что тот красив, и интересовался, как добиться такого восхищения от себя в глазах людей? И поэтому Адриан ничего не ответил господину.

— Молчишь… По шее за это можно схлопотать! Подожди-ка…. Нет, пожалуй, я тебя с собой возьму. Пошли!

Хозяин, не выпуская его руку, повёл того в дом. Он снова привёл его в свой кабинет, в котором ещё ни разу в жизни раба не ждало ничего хорошего.

— Садись! — велел Джеральд, указывая ему на кресло.

Тот помялся — как он, раб, будет в господском кресле сидеть. Ему всегда воспрещалось даже прикасаться к мебели в доме.

— Садись! Что ж ты такой шуганный?! — раздражаясь, приказал хозяин, а сам подошёл к шкафу и достал аптечку. Вернулся и поставил её на стол. — Дай мне руку. Ах, мерзавец… Что на него нашло? Что там случилось? Или, — он засмеялся, — и сейчас это ты виноват «целиком и полностью»? Чего молчишь?

Джеральд откупорил пузырёк с мазью и посмотрел на раба.

— Что он тебе сказал, я ещё раз спрашиваю. Я его знаю прекрасно!

— Что…что я…красивый…

Хозяин рассмеялся.

— Вот Фил даёт! — он взял его за руку. — Ну, что, красавец? Отца надо слушать! Ты всё это никак понять не можешь!

Услышав о папе, сердце Адриана вздрогнуло, ведь он до сих пор не мог смириться с разлукой с Дарреном. Еле сдерживая слезы, молодой человек наблюдал, как сам господин перевязывает ему руку, как ловко работают его пальцы, как слои бинта ложатся друг за другом. «Так же и года, — почему-то подумалось внезапно юноше, — идут друг за другом. Смогу ли я забыть? Смогу ли смириться, что никогда не увижу отца?».

— Вот и всё! — голос Джеральда вернул его в реальность. — Болит?

— Уже нет. Спасибо вам. Вы очень добры ко мне.

— Да не за что! — неожиданно улыбнулся хозяин. — А как же иначе?

Тут открылась дверь, и вошла Конни. Она никогда не стучалась в кабинет к мужу, считая, что у того от неё никаких секретов быть не должно.

— Что это вы делаете? — удивилась хозяйка, глядя, как муж держит за руку раба, сидя перед ним на коленях. Адриан, увидев госпожу, тут же соскочил.

— Фил тут… руки распускает. Вернее, сигару… — объяснил Джеральд и встал с пола.

— Да ты что? — задумчиво произнесла Констанция. — Что, он ему руку поранил? За что?

— За красоту! — ответил Джеральд. — Адриан, ты можешь идти.

Когда тот вышел, он рассказал жене, что произошло.

— Да я всё видел издалека! — закончил супруг.

— Я сразу говорила — дебил этот ваш Фил! Он раньше проституток приводил, теперь вот наших рабов наказывать взялся без спросу!

— Я пойду с ним поговорю! Житья Адриану не будет. Фил такой: если кого возненавидит, не отцепится. Сведёт его в могилу!

— Значит, надо продать Адриана. Я Фила не уважаю за его хамское поведение, но всё же он племянник. Зачем ему нервы трепать? Нужно продать этого раба, раз он ему не нравится. Чего добру пропадать? Так хоть деньги будут. За него имения да пароходы предлагают!

— Никогда! Пусть хоть целый мир предложат, я ни за что не соглашусь! И мы не бедствуем. Сами пароход можем себе позволить, — резко отрезал Джеральд, выходя из комнаты.

Дядя нашёл своего племянника в гостиной.

— Ну, что, соты мои медовые? — глубоко вздохнул Джеральд, садясь рядом на диван. — Что ты мне скажешь?

— Что скажу? — задумчиво переспросил его Фил после долгого молчания. — А что вы хотите услышать от меня, дядюшка? Слова раскаяния или…или правду?

Джеральд глубоко вздохнул и, взяв себя в руки, мягко сказал племяннику, что, когда бывает в гостях у них дома, то очень бережно относится к их имуществу. И ему хотелось бы, чтобы он отвечал ему взаимностью, поступая точно так же. Юноша молчал. Что творилось в его душе, дядя не знал, даже не догадывался.

Ревность… Филипп ревновал близких к Адриану, а не завидовал последнему. Для зависти ведь нужно признать, что тот в чем-то лучше! А сказочно богатый аристократ слишком был горд, самоуверен, чтобы опуститься до такого: испытывать чувство зависти к какому-то ничтожному рабу! Молодому человеку просто казалось, что родные уделяют ему внимания меньше, чем, по сути, постороннему человеку! Этот невольник — им никто, а Фил — племянник!

Меж тем молчание племянника начало малость сердить сэра Джеральда:

— С какой стати ты решил, что имеешь права причинять…бо…большой ущерб моей собственности?! А?! — потом он глубоко вздохнул, немного помолчал и уже спокойно продолжил: — Прости меня, если я не уделял тебе должного внимания, если тебе так показалось, то прости! Но зачем портить мои вещи? Что мне с ним теперь делать? Как он работать будет? Левой рукой?

— А вот никак! — Фил соскочил с места, сжав кулаки, раздражаясь все сильней и сильней. — Он же здесь у вас для красоты! Аж бесит! Понимаете, меня бесит это! Пусть сядет среди роз, как одна большая, чёрная, и сидит, а все в округе будут орать: «Как это прекрасно!». Он же у вас по большей части для этого?! Или знаете что? Если вы его так любите, посадите рядом с собой и хоть целыми днями любуйтесь на эту красоту неземную!

Дядя прикрикнул, чтобы он успокоился, призвал его вести себя прилично, говорил, что это, в конце концов, не очень адекватное поведение, но всё оказалось без толку!

— Надоело! Опостылело! Это безумие какое-то! Издевательство чистой воды! — не унимался Фил и отскочил в сторону, постоял словно бы перед кем-то воображаемым, состроил сладкое выражение лица, причудливо изогнул тело и тоненьким голоском заверещал: — О, Боже! Какая красота! Вы только посмотрите! Какие у него глазки, ручки, волосики! — потом снова обернулся к дядьке, глаза его как будто недобро сверкнули: — Да я бы отдал все сокровища мира, включая Египетские пирамиды и Китайскую стену, если бы имел их, за него! И знаете зачем? Чтобы убить его! Мне надоело, что вы все тут с ума посходили из-за какого-то недочеловека, нахваливаете жалкую крысу!

— Это не адекватное поведение, Фил! — прикрикнул на него дядя.

— Нет. Это вы ведите себя не адекватно. Адриан — раб, человек с приставкой «недо», но человек! Вы, как извращенцы, считаете его вещью, дабы так оправдать своё неадекватное поведение по отношению к нему. Какое дело Эйлин до того, что её сестра целует раба?! Ну, дура, значит, эта Геральдина! Ей-то что с того? Может, сама не прочь поцеловать его…?

— Геральдина не дура! Это был её минутный порыв, минутная слабость. А Эйлин просто стало стыдно за такой позорный проступок сестры… Твой покойный папа был большим поклонником искусства. Он собирал картины, дорогие скульптуры… А мне вот нравится Адриан! Мне кажется, он очень красивый!

— Может, вы влюбились в него, дядюшка?! Может, вы из тех, кому нравятся мужчины?!

Тут уж Джеральд не выдержал! Что бы его обвинили в таком! Да и еще не просто какой-то посторонний человек, а родной племянник!

— Что ты такое говоришь?! — закричал мужчина, срывая голосовые связки. — С ума сошёл! Ты меня за извращенца какого-то держишь?! Он раб, вещь!

— А что это вы его так защищаете? Я вам племянник, а он раб, так вы даже меня не жалеете! Чуть ли не убили меня из-за него! Ну, затушил я об его ладонь сигару, ну, и что с того? Я виноват, я неправ?! А-а-а-а, не отвечайте, дядюшка, я знаю, я неправильно поступил — нужно было об его смазливую мордашку это сделать!

— Я сейчас тебе…!

Филипп на всякий случай отошёл в сторону и оттуда подначивал, говоря, что оказался прав, что они раба любят больше него, что променяли родного племянника на какое-то ничтожество. Но самыми обидными словами для Джеральда оказались последние:

— Он никогда не ответит вам взаимностью! Никогда!

Ну, надо же было такому случиться, что именно в эту самую минуту в сопровождении Адриана, нёсшего букеты роз, в комнату вошла Констанция!

— А-а-а-а-а! — закричал Фил. — Вот и яблоко раздора!

— Фил, пошёл вон, — спокойно сказала Конни. — Я не собираюсь больше терпеть твоё хамское поведение. Адриан, иди сюда! Сначала в эту вазу поставим. Эвелина любит розы!

Джеральд, стараясь успокоиться, отрывисто дыша, переминаясь с ноги на ногу, сказал жене, чтобы они украшали, а потом он прикажет посадить раба на цепь. Констанция сама не знала, откуда нашла моральные силы, и спокойная как слон, возразила, что не надо ни на какую цепь, что в прошлый раз и живого места не осталась на Адриане.

— Одного садовника продал, второго хоть оставь. Или я сама должна всё делать? — закончила супруга.

— В этом нет необходимости! — внезапно раздался голос Фила. — Я уезжаю! — молодой человек подбежал к ним. — Можете не представлять к нему охрану под предлогом посадки на цепь! Ничего я ему не сделаю. Но попомни мои слова, ничтожный раб, — сквозь зубы проскрежетал господский племянник и за подбородок развернул лицо Адриана к себе, — сейчас ты писанный красавец, но пройдёт время, — а я терпеливый, я умею ждать, — я тебя так изувечу, что мать родная не узнала бы! После смерти дядюшки всё наследство перейдёт ко мне, потому что я единственный мужчина, состоящий ему в близком родстве! Ты будешь моей собственностью, и я сделаю с тобой всё, что захочу, и тогда ты пожалеешь, что на свет родился! Ты понял? — но тот молчал, не зная, что ответить, прекрасно понимая, что племянник хозяина обязательно выполнит свои обещания. — Я тебя спрашиваю?

— Как можно думать о смерти близкого человека? — тихо прошептал Адриан, скорее себе, а ни ему, но сын Фелиции его услышал и, с красным от возмущения лицом, хотел было что-то ответить, как вдруг Джеральд прервал его:

— После моей смерти, Фил, всё перейдёт моему сыну!

— Какому сыну? — хором спросили племянник и жена.

— Который у нас с Конни обязательно когда-нибудь родится, — спокойно ответил хозяин. — А теперь я тебя больше не задерживаю.

— Тётя Конни, иногда мужчина изменяет своей жене, но необязательно с женщиной, вы задумайтесь над тем, почему дядя Джеральд так не хочет продавать Адриана…

Он лукаво улыбнулся и развернулся на каблуках, чтобы уйти… Как вдруг хозяин дома вскрикнул и упал на пол без чувств…

Глава 13. Свобода

— Дядюшка! — воскликнул Фил, упал на колени рядом с ним и зарыдал.

— Джеральд! — в испуге вскричала госпожа. — Адриан, беги на кухню, попроси воды для господина. — Ну, что, Фил, доволен? — спросила она, когда невольник ушёл. — Из-за какого-то раба дядю довёл?

Филипп в ответ тихо попросил прощения, признался, что был сам не свой, с ума сошёл из-за ревности. Конни хотела ответить что-то, но в этот момент вернулся Адриан с водой.

— Спасибо, Адриан, — сказала Конни и раздражённо обратилась к племяннику: — Я лучше пристрелю этого раба, но тебе он не достанется! И дом спалю!

— Никого не надо стрелять и ничего не надо палить… — открыв глаза, сказал Джеральд и сел. — Спасибо, — поблагодарил он, беря в руки стакан.

— Славу Богу! — воскликнула Конни.

— Ты чего ревёшь, как девица? — спросил дядя племянника.

Простите меня, пожалуйста… Я приревновал вас к рабу…

— Иди отсюда… Адриан, помоги мне встать.

— Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо.

Его голос мягкий и участливый, его взгляд добрый и ласковый… «Неужели он, и правда, за меня испугался?» — подумалось внезапно Джеральду, и на сердце его почему-то потеплело.

Фил, хотя и ревел как девчонка, прося прощения, свою угрозу выполнил, покинув поместье тут же, как дядюшка, придя в себя, его выгнал. Конечно, ему было жаль Джеральда, и он винил себя в том, что из-за какого-то жалкого раба довёл его до обморока. Но мог ли и дядя не говорить ему «иди отсюда» при Адриане? Всё-таки они родные люди… Негодование, обида ели сердце молодого человека. Да, он был неправ, но зачем орать на него при постороннем? «Нет, это всё равно неспроста! — думал Фил. — Чего это дядя Джерри так заводится, если вдруг кто-то едва ль заикнётся о продажи этого раба?! Вот увидите, что я был прав!».

Он приехал в город и решил зайти в гости к своему приятелю по институту. Тот жил в той же квартире, в доме, на первом этаже которого располагалась булочная, куда Фил и заглянул. Ничего там не изменилось. Всё те же полки, всё та же деревянная отделка, те же панели, те же столы, то же распределение продуктов, та же продавщица за прилавком, дочка хозяина лавки. Мэрбл, так звали эту девушку. Молодой миллионер даже имя её запомнил. На самом деле при рождении бедняжку назвали Мэйбл, но потом неправильно записали. А мистер Патрик, её отец, выяснил у какого-то учёного человека, путешественника, что где-то есть пещера, которая называется Мэрбл, и решил, что это имя очень красивое. Так Мэйбл стала Мэрбл. А историю о том, как булочник назвал дочку, знали чуть ли не все покупатели.

— Здравствуйте, мистер Филипп! — вежливо поздоровалась девушка, сразу узнав его.

Он обернулся к ней. Она была всё той же. Длинные, золотисто-русые волосы, загорелая кожа, большие глаза, пухлые губки, красивые, изогнутые брови. Они с друзьями ещё шутили, что та, наверное, совсем не уходит с солнца, наверное, хочет походить на негров. Мэрбл оставалась всё той же девушкой, которая в тайне от своего отца кормила бедных студентов, промотавших свои карманные расходы на развлечения.

— Добрый вечер… — медленно отозвался Фил.

— Чего желаете? У нас новые булочки появились.

— Смерти, — неожиданно даже для себя ответил молодой человек.

— Ну-у-у-у, у нас такого товара нет! — рассмеялась продавщица.

— Ой, простите… — ему стало стыдно за себя. — Чего это я?

— Проблемы замучили? Впали в меланхолию? Всё это временно!

Фил взглянул на неё, и на сердце от чего-то потеплело.

— Не знаю, не уверен… Ссора с родственниками иногда продолжается всю жизнь.

Продавщица заметила, что мы сами до такого доводим, не желая примириться. Молодой человек взглянул на неё, не зная даже, что сказать. Наверное, она права, но… Возможно ли исправить то, что уже сделано, возможно ли вернуть уже сказанные слова обратно, и так, чтобы все забыли о них? Конечно же, нет…

Самое ужасное, что юноша в общем-то и не жалел ни о чем. Он винил во всём родственника, считая, что тот ведёт себя очень и очень странно. Как можно столь неадекватно относиться к рабу?! Тем более, что и Джеральд самсравнивает его с вещью. Он же не бросается на людей, если заметит, как кто-то из гостей отметит комплиментом красивую вазу, и выразит желание иметь такую же! А если речь идёт об этом невольнике, то да! Это же безумие!

Фил воспринимал Адриана, как человека второго сорта. И да, именно, как человека, а ни как «вещь». Для него он являлся парнем, который волею судьбы оказался в таком положении, и который, конечно же, и ногтя его, аристократа, не стоит. Поведение же родственников ввергало его в недоумении и даже малость шокировало. Молодой человек не знал, как его объяснить. Да, красивый юноша, раб, но всё-таки юноша, а ни предмет в поместье. А они там все с ума сходят, превозносят невероятную красоту парня, — даже не девушки, а парня! — под предлогом, что он что-то типа «комода» или «вазы»! И уделяют внимание построенному человеку больше, чем родному племяннику! Сын леди Фелиции глубоко сомневался в том, что Эйлин влюблена в Адриана, как в красивую куколку! Он нравится ей, как мужчина!

Филипп, задумчиво глядя на деревянные полки за спиной Мэрбл, но словно бы и не замечая их, тихо сказал:

— У моего дяди на старости лет съехала крыша — он с ума сходит из-за одного раба, — молодой аристократ и сам не мог понять, почему ей это рассказывает, — а раб этот редкостно красив, смотришь на него и глаз отвести не можешь. И люди просят дядю продать его, а тот тут же начинает злиться.

— Да не уж-то такой красивый?

— Да, к сожалению, нужно это признать. Что лгать, если это так?

— Неужели красивее вас? Я помню, когда вы заходили в булочную, покупательницы все до одной заглядывались на вас.

— Что-то я такого не припомню… — угрюмо возразил Фил.

— Да нет! Правда! И даже я забывала обслуживать других, не слышала вопросов, потому что смотрела на вас…

— Не утешайте меня, милая Мэрбл! Дело не в этом. Этот раб вызывает такое восхищение у людей, а сам, наверняка, мечтает сбежать. Наверняка, спит и видит вольную!

— С ним обращаются, как с принцам из-за его красоты, а он ещё и не благодарен?

— Нет, как с грязью обращаются… Лупят чуть ли не каждый день просто так… не за что… — и тут Фил замолчал на полуслове, какая-то мысль пришла ему в голову. — Ну, конечно! — внезапно воскликнул молодой человек после долгого молчания. — Вот, оказывается, в чём дело!

— Что случилось?! — испуганно спросила Мэрбл.

Фил взглянул на неё, и девушка показалась ему такой прекрасной, что тот замер на мгновение. Потом счастливо рассмеялся — ему казалось, что он был слеп, а теперь прозрел.

— Я грубо обошёлся с этим рабом, затушив сигару о его ладонь. Я спросил его, что лучше: быть чёрным, но таким красавцем, как он, или белым, но страшным, как я. И он ответил: «Лучше быть свободным»… — торопливо стал рассказывать Фил. — Внешность не главное. Что мне, дураку, не жилось?! Всё ходил гордился знатным происхождением, деньгами, положением в обществе и злился, злился при этом ещё! Нет, главное, это душа, наша человечность…. Мэрбл, как я этого раньше не понимал? И он открыл мне глаза. Я злился, а бывает, что кому-то ещё хуже, чем мне… У меня, дурака, свобода есть, а я ещё и жалуюсь на судьбу, что судьба не сделала из меня такого же красавца, как этого Адриана!

— Давайте я заварю вам чаю? Вы так взволнованы…

— Какое же это счастье — быть свободным… — и на его глаза выступили слезы.

Мэрбл с восторгом и волнением смотрела на Филиппа. Как и тогда, несколько лет назад. Какой же он…! Какой! Желая, чтобы он мысленно отметил её ум, она добавила к сказанным им словам:

— Иногда мы жалуемся, что не можем уехать далеко-далеко, жалуемся на рутину, нам хочется свободы…. А ведь для этого раба — такая жизнь, как у нас, мечта несбыточная. У нас мало свободы, но у него нет и такой…

Но юноша пребывал в таком волнении, словно бы был слеп, а сейчас прозрел, и он, к своему стыду, только краем уха услышал Мэрбл, весь поглощённый собой.

— А я ещё и дядюшку довёл… Нет, я срочно должен все исправить! — он бросился к дверям.

— Мистер Филипп! — окликнула его девушка.

Молодой человек обернулся:

— Да?

— А чай? — робко спросила она.

Фил рассмеялся:

— Ну, если вы хотите пить чай с таким мерзавцем, как я…!

— Вы не мерзавец! Вы просто ошиблись… Пойдёмте.

— Ну, хорошо. Спасибо вам, Мэрбл!

Она закрыла булочную, и они вдвоём пошли на небольшую кухоньку.

Глава 14. Я люблю тебя?

— До конца своих дней я буду помнить тебя… — шептал юноша, сидя на коленях, а слёзы капали из его глаз на её свежую могилу. — Я никогда тебя не забуду… Принцесса…

Если кто-то узнает, что он тут, ему попадёт… Ведь молодой человек не должен приходить сюда. Но теперь ему было всё равно. Пусть хоть целый мир исчезнет в одно мгновение! Для него свет погас…

— Прости меня, моя любовь… Я не смог защитить тебя… — шептал он, а по лицу текли слезы. — Прости, что не смог защитить его… Если сможешь, прости меня, моя любовь, моя единственная любовь… И спасибо тебе, что ты выбрала это имя, моё любимое… Прощай! Я буду любить тебя вечно, даже если теперь между нами раскинулось бескрайнее небо… И только тебя. О, другие женщины, молю простить меня, но в моём сердце есть место только для одной из вас!

Настал тот день, когда хозяин одалживал на время своего раба сэру Чарльзу, а Констанция с дочками уезжала в город к кузине Эвелине и её мужу Мартину. Да-да, с тех самых пор, когда леди Грейс зашла в контору Джеральда, прошло уже пять дней. А казалось, целая вечность минула с тех пор! Или, наоборот, незаметно промелькнуло время? А столько всего успело произойти! И продажа Даррена, и ссора с Филом, и поцелуй Геральдины, и знакомство с братьями из большого дома…

Оставшись наедине в гостиной, леди Констанция заметила мужу, что странное это, конечно, желание для ребёнка — поиграть с рабом. Ну, раз сэр Чарльз не против, а Джеральд согласился, почему бы и нет? Супруга напомнила, что они с дочками тоже уезжают сегодня, и что они торопятся. Но надо проконтролировать, нарядить раба, а то оборванца к девочке пускать ни в коем случае нельзя.

Муж кивнул в ответ, полностью с ней согласившись, поднялся с дивана, пожаловавшись на радикулит, и подошёл к дверям на террасу. Выйдя, увидев управлявшего, он попросил того крикнуть их самого красивого и единственного раба в этом поместье.

Адриан сам был немножечко в шоке от такого странного задания — съездить в гости к ребёнку. Что ему там делать? Да, конечно, дети — цветы жизни, но он привык иметь дело с несколько другими цветами. До последнего момента юноша не верил, что всё это правда, а ни чья-то непонятная, странная шутка. Когда Томас сказал ему, что его зовёт Констанция, чтобы нарядить, душу раба почему-то охватило волнение. Значит, его отправляют в гости? Как господин Джеральд на такое согласился? Он ведь его никуда не пускает, даже с Томасом в город, хотя тот до приезда хозяина два раза брал его с собой.

Глубоко вздохнув, Адриан быстро отнёс лейку в сарай за живой изгородью, и поспешил к дому. Уже недалеко от него юношу вдруг окликнул хозяин. Тот заметил его ещё издали и зачем-то позвал.

— Да, мой господин.

Хозяин отвёл юношу в сторону, в угол между террасой и садом. Несколько грубо господин схватил невольника за руку и оттолкнул к стене, будто бы швырнув, что тот ударился спиной.

— Послушай… — шёпотом начал Джеральд и замолчал.

Немного шокированный Адриан не понимал, в чём дело. Внезапно он почувствовал, как тот…гладит его по голове, как ребёнка. Юноша вздрогнул, но не осмелился поднять глаз, ведь понимал, чем может закончиться разговор с господином. Раб отважился поднять голову и встретился со взглядом хозяина: в глазах сэра Джеральда горела какая-то странная, безумная теплота. Он почувствовал его волнение, его дыхание на своём лице, его дрожь…

- Адриан, я…какой ты у меня всё-таки…красивый… Я… я…я… люблю тебя, ведь…

Сердце молодого человека забилось. «Быть такого не может! Зачем ему это надо? Сейчас он вынудит меня что-то сказать ему, чтобы найти повод ударить…». Голова бедняги закружилась, в ушах стало шумно, будто бы все звуки обострились, всё вокруг померкло, в глазах потемнело, и он потерял сознание…

— Адриан!

— Джеральд! — как не вовремя раздался голос жены. — Что так долго?!

Она выбежала с террасы и тут же наткнулась на лежащего раба.

— Адриан! Что это с тобой?!

Тут выскочил Джеральд и, как ни в чём не бывало, сказал:

— Я не знаю… Стоял и упал.

— Адриан! — Конни села рядом с ним и погладила его по голове. — Что это ты в обморок решил упасть?! Очнись!

Его веки встрепенулись. Прямо в глаза светило солнце. Ему почему-то почудилось, что видит над собой Алиссию.

— Мама… — прошептал юноша.

— Что?! — возмутилась Конни и тут же дала ему пощёчину. — Ты обнаглел, рабское отродье?! Ещё раз назовёшь меня так, я прикажу тебя выпороть!

Но потом её сердце вздрогнуло от жалости, и леди в душе укорила себя за то, что накричала на него и ударила. Он совсем пришёл в себя и увидел над собой хозяйку. Поняв свою ошибку, раб густо-густо покраснел, а госпожа продолжила допытываться, что это с ним, почему потерял сознание.

— Я…я не знаю… Простите меня, пожалуйста. Я не знаю, как такое могло случиться.

Ему было ужасно стыдно.

— Сесть можешь? — хозяйка помогла ему подняться. — Ты чего-то испугался? Голова закружилась? Что-то болит?

Её голос звучал как у строгой, деревенской учительницы, но Адриан не знал такого сравнения. Являясь более чем прекрасным, юноша был ограничен, и мало, кто понимал это, видя лишь внешнюю оболочку.

Конни строго взглянула на него, повторив свой вопрос, ничего ли у него не болит.

— Нет-нет, ничего не болит… Спасибо…

Джеральд, найдя какой-то повод, незаметно удалился. Почему-то ему не хотелось находиться в этот момент рядом с ними. Зачем он решился на такое: признаваться в любви…Адриану?! Что он о нём подумает теперь?! Хозяину, отпуская его к другому человеку, который, быть может, тут же решит купить невольника-гостя, хотелось, чтобы последний помнил, что дорог своим господам. Он слишком красив, красив, как драгоценная вещь… Сэр Джеральд и его жена не горели желанием навсегда расставаться со своей собственностью.

Но Конни даже не догадывалась о том, какой номер выкинул дражайший супруг, поступив столь глупо и неадекватно, признавшись…в любви…рабу! Она пыталась узнать, что случилось, от Адриана.

— Ничего не болит?! А что тогда произошло?! Ничего толком сказать не можешь! Ей-Богу, как барышня какая-то! Это только девицы перед кавалерами падают в обмороки! — она глубоко вздохнула. — Ну-ка, посмотри на меня! Что у тебя с лицом? Шишек, синяков нет?

— Синяков?

— Ну, да! Откуда я знаю: может, ты в очередной раз нарвался, и тебя господин опять побил?! — она заставила его развернуться его к себе и внимательно, но как-то нервно, осмотрела: — Нет, ничего…. Всё в порядке… Что это тогда с тобой? Всё? Прошло? Вставай!

Адриан поднялся. В последний момент Констанция подхватила его за руку.

— Худой-то какой! Ударили тебя, что ли, что ты отлетел? Не дай Бог, если болезнь какая-то! Кто с тобой мучиться станет? Нам рабы здоровые нужны, а не те, кому уход требуется! Пристрелить только и останется! — уводя его, говорила хозяйка так, будто бы он сам был во всём виноват, будто бы чуть ли не сам эту болезнь намеренно «заработал».

Констанция привела Адриана в одну из комнат их дома на первом этаже и велела ему переодеться. Она специально подобрала ему костюм, в каких ходили белые свободные люди. Ей не хотелось огорчать Чарльза и его внучку. Но не успела оставить юношу одного, чтобы он сменил наряд, как одна мысль закралась ей в голову.

— Как там твоя спина? Дай-ка посмотрю…

— Но, моя госпожа, я…

— Да-да! Ты всего лишь жалкий раб! — перебила его хозяйка. — Всё это мы уже слышали! Думаешь, я настолько безответственная, что невесть какую заразу к ребёнку пошлю?! Дай, говорю, посмотрю! Не стесняйся! Ты ведь мне в сыновья по возрасту годишься!

Пришлось ему повиноваться, и, красный как рак от стыда, Адриан скинул рубашку.

— О, Боже… — прошептала Конни. — Я была тогда права… На тебе живого места нет… Как это отвратительно! Фу! Такое красивое лицо, а тело…! Что же ты себя так довёл?! Мог бы себя прилично вести, чтобы нам бить тебя не приходилось! — она провела рукой по ранам, и тот вздрогнул. — Что, больно? — испугавшись, спросила госпожа, и тот кивнул. — До сих пор болит? Что же ты такое натворил, что тебя так истязали? Надо было обработать раны… Подлечить… Мать была бы…

Констанция немного подумала, потом подошла к двери, приоткрыла её и крикнула:

— Принесите мне тёплую воду с лимоном и полотенца, только полотенца самые мягкие! И побыстрее!

Сердце забилось чаще. Женщина на ватных ногах отошла от дверей и глухим голосом велела Адриану пока сесть на стул. Что же происходит?! До каких пор будет длиться это безумие…? Только сейчас, увидав раны невольника, оставшиеся после наказания, хозяйка поняла, что…что-то происходит. Подойдя ближе к юноше, леди поймала себя на мысли, что не хочет отправлять его к этому сэру и к его внучке, с какой бы симпатией не относилась к девочке. Она не хочет отдавать Адриана ни Чарльзу, ни…Джеральду. Забрать себе и никому не отдавать — только этого страстно желала Констанция.

Обведя взглядом светлые обои в мелкий бежевый цветочек, Конни попыталась взять себя в руки и отогнать ненужные бредовые мысли. Она, в отличие от мужа, адекватная и любить раба не станет, но… только сейчас понимала, что привязана к этому юноше…

Заставив себя взглянуть на него, она строго заявила:

— От позорного столба я тебя только спасла, как ты в другое вляпался! Сколько можно? Или ты специально решил господина Джеральда довести, чтобы он убил тебя? Способ самоубийства такой выбрал? Мне тоже собираться надо, а я тобой занимаюсь! И кто ты мне? Сын, что ли? Раб! Такой красивый, а такой…дурак! И скажи на милость, как мне теперь поступить…?

«Дурак» ничего не успел ответить, как тут в дверь постучали, и Констанция с криком: «Я сама заберу» бросилась открывать. Ей вовсе не хотелось, чтобы служанка видела раны невольника. Она вышла, забрала и, проследив, чтобы девушка не заглядывала в комнату, осторожно закрыла дверь. Конни поставила тазик на стол. Намочила одно полотенце, выжила его и подошла к юноше.

— Попробуй мне только сказать своё любимое «я всего лишь…», тут же по шее получишь! Теперь потерпи: будет щипать. Там лимонный сок… Не знаю, можно ли, но у меня нет сейчас возможности придумать что-то другое, — она приложила мокрое, тёплое полотенце к его спине и стала аккуратно протирать раны, ссадины, ожоги, побои, и он даже не вздрогнул, ни раз не застонал.

Она дотрагивалась до него тёплым полотенцем, и по его позвоночнику пробежалось тепло. Лимонный сок щипал раны, но это оказалось не больнее, чем нанесение этих самых ран. Но так ему было неловко! Так стыдно! Она, госпожа, протирает ему израненную спину…! Ах, какой позор! А он боится сказать ей, что это нехорошо, неправильно, что не должны хозяева раны обрабатывать жалким, ничтожным рабам!

Конни было противно… Но не считала, что позорится…. А если вода прольётся на стол, а она вытрет, это тоже позор? Адриан являлся её собственностью, точно такой же, как и этот дом.

— Умница… Ну-вот… А что это у тебя кожа такая светлая?! А? У Даррена намного темнее! И как этого я сразу не замечала?! Ты в мать, что ли?

— Наверное. Мне все говорят, что да.

— Сейчас ещё сухим полотенцем…. Вот так… Не больно? Я осторожно буду, едва ль касаясь… — и быстро закончив, велела: — Вставай! Сколько мы времени потеряли?!

Констанция помогла ему надеть новую рубашку, чтобы ему не было больно из-за ран, и когда она застёгивала пуговицы, он от стыда так и не смог посмотреть на госпожу.

— Все, одевайся дальше! Я сейчас расчёску принесу.

Она вышла и вернулась через минуту. Адриан обернулся к ней, и Конни застыла на пороге. Хозяева всегда велели своим рабам мыться, — и у тех даже имелось специальное место для этого, — поэтому юноша и так никогда в жизни не выглядел, как не опрятный, грязный бродяга, но сейчас…

— Батюшки! Да ты ещё прекраснее, чем раньше! Ну, просто принц! Но… кого же ты мне напоминаешь? Эта осанка, эта манера держаться… Ты как думаешь?

— Не знаю… Может… Может, моего отца?

— Отца?! Да нет! В тебе вдруг внезапно что-то аристократичное появилось… Как у Джеральда… Так, ладно…! Давай расчешемся ещё и пойдём…

На самом деле ей почему-то, наверное, чисто из женского любопытства, хотелось прикоснуться к его волосам, но не находилось повода. Конни было удивительно, почему его кудри лежат вниз, падая на плечи, а ни стоят торчком, как у большинства остальных рабов. Правда, в этом она не созналась ни себе, ни ему. Госпожа усадила юношу на стул и дотронулась до его локонов, саму себя убеждая, что в общем-то нет в этом ничего такого. Волосы Адриана оказались ни такими жёсткими, как, скажем, у Даррена, но и не такими мягкими, как, скажем, у самой Констанции. Она укладывала каждый локон, хотя, нужно признаться, они и так от природы лежали очень красиво. В женщине вдруг будто бы проснулась маленькая девочка, которая мечтает стать парикмахером.

Конни было самой от себя неловко. Ей было стыдно, что так увлеклась, принаряжая раба к походу в гости, вернее, приготавливая его перед тем, как того одолжат на время. Казалось, что на миг её даже унизили этим. Она не должна нянчиться с каким-то жалким, ничтожным невольником! Но если бы они одалживали экипаж, то тоже начищали бы его, украшали, натирали до блеска, чтобы не было стыдно. А чем другая собственность отличается от раба? Так леди себя оправдывала. А дело в том, что Конни никогда не относилась к Адриану как к вещи, скорее, как к человеку, но второго сорта. И вот этого человека второго сорта она так обхаживает, дотрагивается до его отвратительных ран, расчёсывает ему волосы…! Но…леди просто искала оправдания…?

Если Констанция считала, что она тут перед ним унижается, а он этим наслаждается, то глубоко заблуждалась. Адриану, жуть, как было неприятно, стыдно, неловко… Он испытывал такое чувство вины, что описать сложно! И то, что не понимал, за какую вину, его наказали. И то, что леди перед ним едва ли не пляшет, а он видит её унижение, а встать и выйти, не дать ей этого делать, боится. Ему хотелось убежать отсюда, провалиться сквозь землю! Только подумает, что наконец-то всё, и его сейчас отпустят, как госпожа то на раны решит посмотреть, то волосы расчесать! И не факт, что это придётся по душе сэру Джеральду, и что ему, Адриану, за это не влетит.

Конни, в какой раз расчёсывая один и тот же локон, вдруг поймала себя на мысли, что ей… просто по душе это занятие, что не хочет отпускать юношу от себя. И тут женщина с ужасом созналась самой себе, что Адриан ей…нравится. Для полного счастья ещё и ей не хватало в него влюбиться?! Это Геральдина и Эйлин думали, что мать не знает, но она-то заметила, давно заметила, как те реагируют на красивого невольника… Леди понимала, что дочки влюблены в него… А она сама? Неужели и она тоже…? Он был всё-таки, хоть ещё юным, хоть всего лишь рабом, но мужчиной. Чем же их всех так «брал», как выражается Фил? Притягательный, более чем прекрасный, необыкновенный… В него, что же, повлюблялось всё их семейство вплоть до Джеральда?! Кто же выиграет эту странную битву за сердце жалкого раба? Но если у них всех имеется столько разных способов завоевать его, то у него единственное оружие против «завоевателей» — несравненная красота, которая одновременно и защищала от них, и подзадоривала их… Дар и проклятие… Как далеко это зайдёт? И как бы Адриан, как выразился тогда Фил, не стал их яблоком раздора!

Думая об этом, сердце Констанции замирало от страха… В чём дело? Может, это жалость? А может, и правда, и она тоже не устояла перед ним? А если это так, то Конни…изменила Джеральду в мыслях? Это, что же, ей другой мужчина нравится? Ладно, что там смеяться — какой мужчина?! Мальчик! Да нет, быть такого не может! «О, Господи, что же это такое?! Это что же получается?!» — в отчаяние подумала женщина.

— Что? — внезапно переспросил Адриан.

— Я это вслух сказала?

— Да…

— Это я не к тебе, — улыбнулась Конни и взяла его за руку. — Но все, пошли. Нам пора.

— Спасибо вам за всё…

— Да разве я могла так опозориться: отпустить тебя, как оборванца нечёсаного?

Адриан улыбнулся, Конни рассмеялась, и в этот момент открылась дверь. Раздался голос Джеральда:

— Дорогая, ну, что так долго? Ты его усыновила уже?

Глава 15. Управляющий и раб

Джеральд застыл на пороге, не в силах пошевелиться… Во-первых, Адриану очень шёл костюм, «как у господ». Он выглядел просто прекрасно! Как принц, если не сам король! Во-вторых, Констанция держала его за руку! Или это даже, во-первых, а красота юноши — во-вторых?! Мужчина не знал, что сильнее потрясло его: восхищение Адрианом или возмущение поведением жены! Джеральд чуть не задохнулся от ревности! Он-то в шутку «подозревал» свою леди в материнском инстинкте к рабу, а она, похоже, вовсе не в шутку, уделяет ему внимание, отнюдь, ни как ребёнку!

— Это что ещё такое?!

В тот же миг одновременно с его возгласом Адриан соскочил со стула, а Констанция сказала, всё ещё держа юношу за руку:

— Дорогой, а мы всё уже…

Джеральда эта невинная фраза рассердила ещё сильнее, он сорвался с места, подскочил к ним и схватил Адриана за руку, за ту самую, за которую его держала Конни, чуть не вырвав её при этом.

— Ты что делаешь?! — возмутилась супруга. — Ты же ему чуть руку не сломал! И мне за одно тоже!

— Он же маленький!

— Вот именно, что маленький, а ты… ты… его на столб хотел!

— Это моё дело!

— Нет, не твоё!

— Не ссорьтесь… — осторожно сказал Адриан. — Я всего лишь раб, разве я стою этого?

— Молчать! — хором прикрикнули на него супруги, только Джеральд добавил ещё «поганый раб», и юноша тут же укорил себя за то, что влез…

Да как только смелости-то хватило?! А господа меж тем продолжали спорить, делить невольника, как дети — игрушку.

— Это моё дело, как наказывать раба!

— Не забывай, что он не только твой!

Адриан почувствовал себя не в своей тарелке. Хозяева ругаются на его, «поганого раба», глазах. Невольно став свидетелем семейной ссоры, ссоры из-за него, он попытался деликатно отойти в сторону, как господа снова хором крикнули:

— Стоять!

Юноша не понимал, что хозяин приревновал свою супругу к нему. Они ругались, отнюдь, не из-за того, что мужу не понравилось, что жена проявила внимание к их общей любимой штуковине, точно так же, как, если бы она переставила на другую полку вазу из их общей коллекции. Отнюдь нет, тут имелась любовная подоплёка.

Но ссора окончилась так же неожиданно, как и началась:

— Джеральд, успокойся! Что на тебя нашло?

— Ты не понимаешь… Всё слишком далеко зашло, — неожиданно спокойно ответил ей муж. — Прости меня…. Стоило ли затевать эту ссору? Прошу тебя, давай отдохнём хотя бы ещё немного, прежде чем, на нас не обрушится катастрофа. Ведь ту лавину, что начала сходить, мне кажется, уже не остановить.

— Какая лавина? Какая катастрофа? Какой «отдохнуть»? Ты чего меня пугаешь? — Конни даже в ужасе отшатнулась.

Нет, ну, правда, чего такое говорит? Она была возмущена, что муж решил её попугать.

— Потом поговорим, — отрезал тот, намекая, мол, ни при Адриане.

Обстановка была накалена, атмосфера, как перед грозой, такое впечатление, что терпеть не осталось больше сил…

Констанции надоело зверство мужа, что он постоянно создаёт негативную обстановку. Томас ловил себя на мысли, когда это всё кончится. И, честно говоря, управляющий начинал подумывать, не найти ли ему новое место. Адриан устал от бесконечных побоев и унижений. Каждый день он молил Господа Бога за своих мучителей… Он искренне не желал им зла, от всего сердца прощая за каждое обидное слово, за каждый удар плетью, за каждую пощёчину… За их жестокое обращение платил любовью и добротой. Тем не менее поместье превратилось в дурдом! Театр какого-то тирана, ей-Богу!

Переведя дух, Констанция и Джеральд отвели Адриана к охранникам ранчо, где ждал их Томас. Вдвоём они вышли за огромные, кованные, двустворчатые ворота. Сюда самолично должен был подъехать сэр Чарльз и повезти своих гостей к себе на ранчо.

— Адриан, я шляпу забыл, — сказал вдруг Томас. — Подожди меня тут.

Управляющий забежал в ворота.

Погода стояла чудесная! Тепло и солнечно, словно бы лето хотело подарить людям на прощание всю свою любовь и нежность. Скоро настанет щедрая, но строгая осень. Почему-то Адриану она всегда казалась такой: как бабушка, что печёт пироги для внуков, но вместе с тем не позволит баловаться.

Юноша смотрел вдаль, на дорогу, что лентой убегала за горизонт через поля. Он всего лишь два раза ездил по ней, когда мистер Томас брал его в город. И теперь сердце сковывал страх перед неизвестным, ведь мир его заканчивался воротами поместья, а что там, за ними, бедный невольник не ведал.

Где же управляющий? Почему так долго?

Как назло, в этот момент подъехала открытая коляска. С кучером и хозяином. Сэр Чарльз оказался уже седым мужчиной, внешне очень приятным. Его круглое чисто выбритое лицо излучало доброту и дружелюбие. Он держал большую булку с сахарной помадкой. Оглядевшись как-то рассеянно и нервно, гость поздоровался с Адрианом:

— Добрый день! Я очень тороплюсь. Быстрее садитесь!

— Добрый день… Прошу прощения, но…

Молодой человек хотел сказать, что Томас убежал за шляпой, но сэр Чарльз недовольно, словно бы сейчас сорвётся на крик, перебил его:

— Да не бойтесь! Садитесь! Повторюсь — я очень тороплюсь! Прошу вас!

В голосе послышалось некоторое раздражение, и Адриан решил уступить его просьбе и сесть. А то ещё пожалуется его хозяину, а тот не так поймёт и опять изобьёт.

— Ну, вот, — рассмеялся тот. — Фред, трогаетесь!

— Сэр Чарльз… Ещё не вышел мистер… — пытался вставить слово Адриан.

— Ой, прошу благословенно меня простить! — совершенно не слушая, снова перебил его мужчина и засмеялся. — Я сегодня весь в делах, весь в делах! Ел только утром, не было ни единой возможности перекусить! — он разломил булку и предложил её своему новому знакомому: — Будете?

— Нет, спасибо большое… Я…

— А что так? — рассмеялся Чарльз. — Фигуру бережёте? Ну, это правильно, конечно! Но иногда можно себя и побаловать! И нужно, мой юный друг! Ха-ха!

Они уже тронулись в путь, а Томаса не дождались.

«Хозяин меня убьёт» — подумал Адриан. А сэр Чарльз начал, предаваясь воспоминаниям, ругать теперешнюю молодёжь. Мужчина говорил, что в прошлые времена тут всё было по-другому! Он помнил, как ещё мальчишкой ездил сюда к своему другу в гости. К «старине Гарольду»… Эх, как жаль, что тот умер! Но умерших не вернуть, и остаётся только встречаться с ними в воспоминаниях. И сейчас Чарльз именно так и делал. Воскрешая в памяти те поездки к другу, он словно бы снова встречался с ним.

— Это, конечно, были каникулы — тогда юным джентльменам не позволительно было целыми днями ходить по друзьям. Это не то, что сейчас. Вы молодой, вижу, но не обижайтесь — наше время другим было! — меж тем говорил и говорил сэр Чарльз, не давая Адриану ни единой возможности вставить слово. — Эх, вкусная булка — зря вы отказались! Молодёжь сейчас другая пошла. Мы такими не были, как вы! А вот моя внучка вообще другая будет… Вот зачем ей понадобилось…? Эх! — он ударил себя по лбу. — Раба забыли! Управляющего забрали, а раба забыли!

— Я и есть раб, — сказал наконец-то Адриан, — а забыли, управляющего, мистера…

— Вы? — вытаращил на него глаза Чарльз. — Вот шутник! Фред, — обратился он к кучеру, — ты слышал? — и снова к своему гостю: — Какой же вы раб?! И вовсе не похож! Вы такой красивый, элегантный молодой человек…! Ха-ха-ха!

— Хозяин! Он вам, кажется, уже несколько раз пытался это сказать!

— Правда, пытались? — и тот кивнул. — Ой, прошу прощения! Я как всегда! Тороплюсь везде! Дела, дела! Куда-то езжу постоянно! Так, но нам надо поворачивать… Раба-то забыли… А Рози почему-то нужен этот раб… Как его там? Адриан, кажется?

— Но я и есть Адриан…

Сэр Чарльз в упор не хотел признавать правду. Он считал, что его специально разыгрывают. Видимо, пронюхали, что тот любит поговорить, и решили посмеяться.

— Ха-ха-ха! Не шутите! Томас, вы явно заработались. Скажи ему, Фред!

— Томас, вы явно заработались! — механически повторил за хозяином кучер, но не повернул обратно.

— Сэр Чарльз, но я, правда, раб…

Сэр Чарльз посмотрел на него, похлопал его по плечу и рассмеялся.

— Ну, я слепой разве? Думаете, никогда не видел черных рабов?! Ну, черные у вас волосы, ну, глаза тёмные, ну, чуть смуглая кожа… И что, теперь все брюнеты могут выдавать себя за рабов? У меня жена Изабелла с юга Италии, так она тоже такая! Фред, разворачивайся! А-а-а-а! Я всё понял, — протянул он, лукаво улыбнулся и накрыл своей ладонью руку Адриана, — тут, наверняка, вышла ошибка. Вы, видимо, и не нас ждали вовсе! А я подумал, что вы управляющий! Я с Джеральдом, — он сын моего друга, старины Гарольда, — в давнишней ссоре и понятия не имею, что там происходило в его жизни. Намеренно не интересовался им. Уж простите! Вы не его ли сын? Ну, конечно, наверняка! У него несносный характер! Он по молодости даже хотел жениться на рабыне! Я вас понимаю. Что случилось? — мужчина улыбнулся и подмигнул ему. — Чем вас папаня довёл, что вы себя рабом называете? Жениться не даёт? Или, наоборот, заставляет? Или ведёт себя так, будто вы его вещь, всё за вас решает, шагу самому ступить не даёт? Поделитесь с дедом. Я ему не скажу…

Адриан только хотел «поделиться с дедом», что он, действительно, раб, и не знает, как ему это доказать, как тут им навстречу показался кеб. Поравнявшись с ними, оттуда выскочил Томас.

— Адриан, — крикнул он, — я тебя сейчас убью! Сэр Чарльз, добрый день! Я управляющий сэра Джеральда! Томас!

— Что, правда, что ли? — спросил сэр Чарльз почему-то у Адриана, будто бы доверяя только ему, будто бы тот был самым лучшим в мире экспертом по управляющим.

— Да, — кивнул он.

— Фред, остановись! Подберём человека за бортом! Ха-ха-ха! Садитесь, сэр!

Томас тяжело опустился на сиденье и глубоко вздохнул. Он весь взмок и запыхался.

— Хорошо, что кеб попался! Адриан, я прикажу тебя высечь! Это ж надо было сбежать… Ох! Я ж просил, подождать…

— Простите меня, пож…

— Так! У нас тут не живодёрня! — перебил его Чарльз. — Никого сечь я не позволю! Это я виноват! Уболтал его! Фред!

— Что?

— А куда мы едим? Раба-то не забрали! Разворачивайся к Джеральду!

— Какого раба? — удивился Томас. — Зачем нам ещё один? Вам же Адриан нужен был?

— Да, Адриан какой-то. Тёзка вот этого господина, как я понял.

Управляющий Джеральда глубоко вздохнул, мысленно посчитал до десяти и, стараясь говорить, как можно терпеливее, заявил, что нет у них ни какого другого, что, другие, остальные, в другом поместье живут! Это и есть тот самый раб, объяснил он.

— Адриан, что же ты не сказал?! Господина путаешь, вводишь в заблуждение! А может быть, ты специально выдал тут себя за невесть кого? Кто знает? Может, я с принцем разговариваю?

— Мистер Томас, я прошу прощения, что вмешиваюсь, — сказал Фред, — но он сэру Чарльзу чётко и ясно говорил (даже я слышал!), кем является, но тот не верит ему ни в какую. Стоит на своём — не раб вы, и всё тут! И что вас подождать надо, тоже пытался сказать, но мой хозяин, как всегда, в своём репертуаре, не дал и слова вставить.

Чарльз передёрнулся!

— Ах, Фред, зря я тебя нанял! Ещё в колледже, сидя за одной с тобой партой, нужно было это понять! — и взглянул на Адриана, дотронувшись до его плеча, сказал: — Ну, быть не может! Но раз вы так стоите на своём… Что же… поверю… Хотя…. - протянул Чарльз немного грустно, — мне все уши прожужжали, какой вы красивый! А вы очень красивый! Теперь я могу в этом удостовериться!

Томас рассмеялся:

— Он не продаётся!

Глава 16. Красавец, а раб…

Коляска заехала во двор. Лакей прибежал, чтобы помочь всем выйти. Хозяин дома, про себя хихикая, первым подтолкнул Адриана. Лакей, ничего не подозревая, подал ему руку, помогая выйти. У коляски стоял управляющий Чарльза, высокий, подтянутый мужчина, уже седой, с бакенбардами, но без бороды и усов. Вид его был важный, будто бы он гордился тем, кем являлся.

— Добрый день, коллега, — вежливо поздоровался управляющий с юношей. — А где он?

— Добрый день. А кто он? — удивился Адриан.

— Ну, раб! Я, конечно, виду не подаю, но мне тоже не терпится на него посмотреть. Говорят, раскрасавец!

«Они сговорились все, что ли?» — подумал юноша, поняв, что тот тоже принял его за Томаса, и почему-то ему стало грустно.

— Это я…

— Ты?! Да неужели…?

— Ха-ха-ха! — раздался весёлый смех Чарльза. — Хэнк, ну ты тоже попался! Я его специально вперёд всех послал!

— Ну, у меня была, признаться, такая мысль, что это раб. Но потом подумал, что не до такой же степени он красив! Разве рабы выглядят, как белые, одеваются, как они?! Да не больно он и чёрный… — Хэнк, будучи выше и стройнее хозяина, наклонился к нему и тихо добавил, подозрительно сощурив глаза: — А волосы-то… они же у негров, в основном, шапкой, а у этого на плечи падают, как у ангела… Того ли прислали?

— Того-того! И не говори, точно — ангел! А вот и Томас! Адриан, пойдёмте со мной!

Юноша невольно вздрогнул: так к нему из белых людей обращались впервые. А Томас заметил сэру Чарльзу, что совсем необязательно так вежливо разговаривать с рабом, на «вы» звать, тем более он провинился!

— Ха! А я не считаю, что он провинился! Хозяин этого раба его мне доверил на время, и сейчас я им распоряжаюсь, — и Чарльз засмеялся. — Попробуйте только тронуть его хоть пальцем! И почему вам не нравится моя вежливость? Ангел мой, — обратился он к Адриану, чем просто шокировал всех, — иди сюда! Томас, так нормально? «На ты» зато…

— Нормально! — рассмеялся тот. — Вот только «ангел» можно опустить…

— Коллега! — обратился Хэнк к управляющему Джеральда. — Позвольте пригласить вас на чашечку чая.

— Спасибо большое! С удовольствием!

В специальной гостиной два управляющих сели пить чай. Томас про себя удивился, что в этом поместье есть такие комнаты, где бы могли общаться слуги, да и ещё коллегу разрешили пригласить Хэнку! Ну, и дела! Разве Джеральд разрешил бы?! Да никогда в жизни! Разглядывая дорогую обстановку в комнате: диваны, обитые шёлком, деревянные панели, модные обои и роскошные шторы, гость дивился всё сильнее. Хозяин этих богатств такой щедрый! Размышления его нарушил вопрос Хэнка:

— Что-то случилось, пока вы ехали, разрешите поинтересоваться?

— Я забыл шляпу, побежал за ней, а сэр Чарльз, видимо, очень торопился домой, и они уехали без меня.

— Представляю ваш испуг. Очень вам сочувствую!

— Да, я не знал, что мне делать! А Адриан, видите ли, не мог сказать сэру Чарльзу, что надо меня подождать! Уж не знаю, почему, но мой хозяин за этого раба готов три шкуры снять, хотя его самого лупит только так! Не представляю, что было бы, если бы его украли! Меня бы точно уволили!

Хэнк сдержанно улыбнулся. Может быть, он сдержался, чтобы не засмеяться.

— У нас тут говорят: «Чтобы что-то сказать нашему хозяину, нужно уметь это сделать». Он у нас поговорить любит. И люди, которые его плохо знают, не могут вставить ни слова, пока тот не скажет всё, что хочет. Иногда, как в вашем случае, бывает уже поздно.

— Вы пытаетесь оправдать Адриана?

— Думаю, он не виноват. Уж я-то хорошо знаю нашего сэра Чарльза!

— Ладно, поверю вам. Я боялся возвращаться домой и говорить своему хозяину, что Адриан, видимо, уехал без меня. Он бы меня точно уволил! А его бы по возвращению избил так, что страшно себе представить!

— Ничего бы не было вашему Адриану! — заверил его Хэнк. — Наш хозяин — ответственный, честный человек. Он никогда бы не присвоил себе чужую вещь.

— Да я не об этом. Я о том, что мистер Джеральд доверил мне своего раба, а я не уследил за ним. Это так мог бы любой мимо проехать.

— Ну, уж он не дурак, наверное, этот ваш раб — не сел бы, я думаю. Не переживайте, мистер Томас. И могу вас заверить, что, проезжай там другой экипаж, никому бы и в голову не пришло воровать Адриана. Он не похож на раба. Любой бы подумал, что это обычный гражданин.

Хэнк как-то странно посмотрел на управляющего Джеральда, управляющего заклятого врага сэра Чарльза. Испытующе, но робко одновременно, с неким вопросом во взгляде. Но Томас его не понял:

— Да? Это потому, что хозяева, желая угодить маленькой леди Рози, решили нарядить его покрасивее. Вот и не скажешь, что невольник. А так, встреть его у нас дома, не ошибёшься, что всего лишь раб.

— Хм… Думаете? — недоверчиво произнёс Хэнк и задумался на минуту. — Ну, может быть. Вам виднее. Но я впервые сталкиваюсь с тем, чтобы хозяева одалживали своих рабов поиграть детям. Чем это он так покорил нашу маленькую леди? Видимо, очень необычный.

— Не знаю. Но наш хозяин как-то странно к нему относится. Любить не любит. Но попробуй заикнуться о его продаже! Может устроить скандал.

— Действительно, странно. Вы, кажется, сказали, что он бьёт его только так? Значит, нерадивый, непослушный раб?

— Да нет! Совсем наоборот! Он идеален в этом плане! Вежливый, послушный, воспитанный, очень добрый… Трудолюбивый такой, жизнерадостный. У меня с ним никогда не было проблем! Если ему попадёт от хозяина, никто не знает, за что. Потому что не за что!

— Тогда это, действительно, очень и очень… необычно.

— Один знакомый хозяина просил продать его, предложил такую невероятную сумму, что я ушам своим не поверил, да и ещё поместье в Европе в придачу. Так Его Светлость Джеральд и тут отказался!

Томас и сам не знал, зачем и почему всё это рассказывает. Мистер Хэнк являлся ему посторонним человеком, они виделись впервые. Но управляющий-гость, видимо, решил отвести душу, рассказать всё, что накипело, поделиться самым сокровенным со своим коллегой, который, наверняка, поймёт. На ранчо ему не с кем было поговорить. Жестокость сэра Джеральда пугала его. Ещё ненароком убьёт Адриана…. Томас боялся смертей, и пусть, что речь идёт о рабе… Вдруг Хэнк, как коллега, поймёт? Вдруг даже что-то посоветует?

— Что же это он так? Только, чтобы бить держит, получается? — задумчиво спросил управляющий сэра Чарльза.

— Не знаю… Я его сам купил бы, жалко ведь мальчишку, да больно уж дорогой, у меня таких денег нет, какие за него богачи предлагают, — признался Томас коллеге, и Хэнк понимающе кивнул.

Так они и рассказывали друг другу разные истории. Управляющий этого поместья поведал о случаях из жизни, в какие забавные ситуации попадал сэр Чарльз из-за большой любви поговорить. Том смеялся. Конечно, они никогда бы не стали судачить о хозяевах с кем попало, но оба были коллеги, а когда встречаются коллеги, у них зачастую идёт такая дружеская беседа. В итоге они решили, как только выдастся подходящий случай, вместе пойти в клуб управляющих.

Но в глубине души Хэнк по-прежнему думал, что Джеральд посмеялся над его хозяином, прислав им вместо раба какого-то актёра, который решил подзаработать таким образом. «А кого же Рози видела на празднике, когда была в гостях?» — спросите вы. Хэнк бы ответил: «И там был всё тот же артист!».

Меж тем Чарльз повёл Адриана через сад к своей внучке. Хозяин поместья шёл очень угрюмый, задумчивый и грустный, раб его знакомого следовал сзади. Так глубоко уйдя в себя, сэр уронил на землю газету. Чарльз и Адриан оба разом наклонились, чтобы поднять. Юноша протянул её мужчине.

— Спасибо, — поблагодарил тот, а потом неожиданно воскликнул: — Нет, я не могу поверить! Неужели вы раб?! Скажите, что это дурацкая шутка!

— Но я не могу так сказать, ведь я, действительно, раб.

Чарльз долго ничего не отвечал. Так и стоял, о чем-то задумавшись, потом с каким-то странным отчаянием в голосе сказал:

— Адриан… И имя-то какое красивое!

— Спасибо…

— «Спасибо», — передразнил его мужчина, он явно был разочарован. — Ты меня, конечно, прости, но как такое возможно?! Понимаешь, ты не похож на негра! Я бы подумал, ну, в крайнем случае, цыган! Но больше всего на южного европейца похож! Пусть они хоть что говорят! Наверное, часто видят, глаз замылился! Ты — мулат, что ли?

— Нет…

— Ты где родился? Тебя маленьким… купили?

— Я родился в семье рабов…

— Чёрных?

— Да…

Чарльз, явно нервничая, постоянно перебивал его. Он посмотрел на него внимательно и сказал грустно и задумчиво:

— Симпатяга… И глазки какие… реснички… волосы… А раб! Ладно! Пошли!

Глава 17 Почти еще дитя

Они пришли в уединённый, красивый уголок сада. Там на зелёной лужайке стояли стол, стулья, скамейка… Маленькая девочка, завидев их издали, сорвалась с места от игрушечной коляски и бросилась им навстречу.

— Адриан! — крикнула она.

— Рози, — улыбнулся ей дедушка, — это очень и очень дорогая игрушка, и не просто дорогая, а бесценная! Это тебе не плюшевый медвежонок и не фарфоровая куколка. Поэтому сегодня я буду играть с тобой и следить, чтобы ты его не «сломала».

В голосе его слышались горечь и некая издёвка, издёвка над самим собой, самоирония, но девочка этого не заметила:

— Хорошо, дедушка.

— Вот и славно! Поздоровайся с Адрианом.

— Привет!

— Добрый день, — улыбнулся тот в ответ.

Девочка подбежала к нему и схватила его за руку.

— Пойдём, — она потянула его за собой. — Садись на стул!

— Садись, не бойся, — «перевёл с детского» Чарльз.

— Спасибо, — поблагодарил Адриан и послушно сел.

Дедушка девочки сел неподалёку. Меж тем Рози стала поить их чаем с конфетами. Их новый знакомый попытался было мягко отказаться (ведь не положено рабам с господами чаёвничать!), но те настояли. Потом маленькая леди принесла книжку сказок и попросила Адриана почитать ей вслух, а сама залезла ни куда-нибудь, а прямо ему на колени. Чарльз внимательно наблюдал за ними. Молодой человек читал очень хорошо, будто бы был грамотным аристократом с блестящим образованием, а ни всего лишь жалким рабом. Дед Рози не знал, но этому юношу, когда он был маленький, научила леди Фелиция, его тогдашняя хозяйка. Девочка доверчиво прижалась к гостю, взяла в свои руки его руку и слушала сказку. Это была очень трогательная, но очень необычная картина. Маленькой леди было всё равно, какая пропасть отделяет их. Наверное, девочка даже представить себе не могла, насколько она выше его по социальному статусу. Но ведь дети не думают об этих вещах. Другой бы дед некогда бы не позволил какому-то незнакомому рабудержать на руках свою внучку, но Чарльз был известным гуманистом и филантропом, а также ярым противником рабства.

Волшебная история была дочитана. Играя с рукой Адриана, Рози сказала ему:

— Дедушка не хочет сажать меня на свою лошадь. Как ты думаешь, как мне его уговорить?

— Но он ведь очень любит вас и, наверняка, беспокоится. Для такой маленькой леди, как вы, садиться на большую лошадь может быть очень опасным.

— Да? Ну, раз это ты говоришь, я настаивать не буду больше.

И тут раздался смех Чарльза. Он очень умилился.

— Я хочу тебе кое-кого показать! — внезапно оживилась Рози и соскочила с его колен. — Я сейчас его принесу! Ты сиди, не уходи, пожалуйста…

Когда она умчалась, Чарльз сел на стул рядом с Адрианом.

— Сейчас принесёт тебе его! Она его всем показывает!

— Кого?

— Скоро сам увидишь!

Адриан только улыбнулся в ответ.

— Ты же сам ещё почти ребёнок, — неожиданно сказал ему сэр Чарльз. — Я вот смотрел на вас со стороны… Кто научил тебя так читать?

— Леди Фелиция.

— Понятно… а моя маленькая леди, внученька…. Рози для меня всё. Бедная моя сиротка! У тебя папа какой раб? Чем занимается?

— Он — садовник. И меня научил ухаживать за цветами.

— Надо же… — улыбнулся Чарльз. — Ну, мы с Хэнком не ошиблись… Ты настоящий ангел… В следующий раз я и папу позову! Пусть моего садовника научит за цветами ухаживать! Как ты думаешь, хозяин пустит ко мне твоего отца?

— Мой отец сейчас… сейчас не живёт у господина.

— Продали его? — и тот кивнул. — А мама чем занимается?

— Она работала на кухне.

— А сейчас?

— Она умерла, когда мне было три года.

— Бедняжка… Мне очень жаль. Прости, что напомнил тебе о твоём горе…

И сэр Чарльз рассказал, что его Рози — тоже сиротка, и дедушка с бабушкой её очень любят. Она — их маленькая принцесса. Девочка была дома у господина Джеральда со своей двоюродной бабушкой, и там-то они и увидели Адриана. Чарльз улыбнулся и заметил, что, и правда, наверное, это странная просьба: позвать в гости этого юношу… Но Рози отказать не смог даже в этом. У неё тут миниатюрное королевство.

— Мне пришлось идти в «другое королевство» просить пригласить тебя в гости, то есть одолжить на день у твоего хозяина, — рассказывал мужчина. — Это внучка мне так сказала. Говорит: «А ты представь себе, что ты в сказке. И ничего страшного нет! В сказках ведь и не такое случается!». Она у меня умная. Вот мне и пришлось идти к Джеральду. Вернее, я послал к нему свою сестру. Думал, получу отказ. Я там у вас давненько не был! Думаю — что за раб-то такой?! Признаться честно, не думал, что ты настолько красивый!

Адриан покраснел. Хотя и частенько приходилось принимать комплименты, всё же никак не мог привыкнуть к ним.

— Большое спасибо. Вы слишком добры ко мне.

— Такой воспитанный, — улыбнулся Чарльз. — Всегда благодаришь, просишь прощения и ведь и не сядешь даже, пока не пригласят! Да с твоей внешностью и умением вести себя впору быть принцем!

— Большое спасибо!

Хозяин этого поместья заметил, как тот был тронут, и это его почему-то умилило. Но заметно, что он заставил юного гостя зардеться от смущения, и потому Чарльз решил перестать хвалить его внешность. Все же Адриан — парень, а парней не принято так щедро усыпать комплиментами. Но этот безутешный папа, потеряв сына, неосознанно искал того, кто хоть чем-то напоминал бы ему его Густаво. Чарльзу казалось, что, останься тот жив, то не стал бы больше таким скупым на ласковые слова, и, наверное, всю нерастраченную за эти годы отцовскую нежность, сам того не понимая, стремился подарить этому юноше.

— А Джеральд? — неожиданно спросил он гостя. — Он-то как? Это не моё дело, и не имею я никакого права спрашивать тебя об этом, но всё же… Мне это по кое-каким причинам очень важно. Я виноват перед тобой… Я должен был послушать тебя, а не гнуть свою линию, и подождать Томаса… Твой господин… жесток? Тебя бьют? Может быть, он издевается над тобой?

— Нет, что вы? — удивился Адриан. — Наш господин — очень добрый и справедливый.

— Ну, это хорошо… Прости меня, что я так подумал. Просто из-за меня мистеру Томасу пришлось догонять нас на кебе, — и немного помолчав добил: — Ещё сущее дитя… Ты читал Рози сказку, и там издали я заметил, какие у тебя руки… — Чарльз взял его руку и красноречиво, внимательно посмотрел ему прямо в глаза. — Ангел мой… У меня тоже были рабы. Ни такие, как ты, конечно, но ни у одного из них не было таких рук, как у тебя… Я знаю, что вряд ли это правильно, вряд ли я хорошо себя веду, что всё это тебе говорю. Но я верю тебе. Твои глаза добрые, ласковые, детские… Вряд ли ты этого заслужил…

— Простите меня, пожалуйста, но я не понимаю, о чём вы…

Мужчина только ободряюще ему улыбнулся и, снова красноречиво посмотрев на него, легонько, аккуратно развернул его руку: с запястья ещё не сошли следы от кандалов…

Нет, Чарльз не имел в привычке переманивать на свою сторону чужих рабов, настраивать их против законных хозяев, но участь этого юноши почему-то глубоко тронула его, а судьба очень взволновала. Почему-то ему было жаль его. Своих рабов, когда они у него ещё имелись, он никогда не бил, а уж чтобы кандалы…! Это сэр вообще считал дикостью! «Это бесчеловечно и жестоко! — подумал мужчина, глядя на своего необычного гостя. — Такого красивого, молодого, доброго и в кандалы… Как можно?!». Сам от себя не ожидая, Чарльз встал, обнял Адриана и поцеловал его в голову.

— Всё будет хорошо… Всё будет хорошо…

— Я всего лишь раб, это…

— Это нормально! — перебил его Чарльз, засмеялся и потрепал по голове.

Юноша хотел что-то сказать, но тут они увидели бежавшую к ним Рози… Она несла с собой котёнка… Котёнок через минуту был посажен на колени к Адриану.

Вечером Чарльз решил так же лично и проводить своих гостей домой, как и встретил. Рози очень не хотелось отпускать Адриана.

— Все дед врёт! — сказала девочка одной их служанке, бывшей рабыне. — Как такое возможно — покупать людей? Это же не игрушка из магазина! Не верю я, что он не может остаться!

— Не может, моя маленькая госпожа! — уверяла служанка. — Он раб, и его воля принадлежит его хозяину, сэру Джеральду… Точно так же, как когда-то моя — вам с дедушкой.

— А дедуля может купить его у сэра Джеральда?

— Теоретически, конечно! — засмеялась девушка. — Но вот, говорят, это невозможно. Его хозяин, сэр Джеральд, не хочет продавать своего раба ни за какие сокровища.

…Меж тем Чарльз внимательно посмотрел на Адриана и неожиданно сказал ему:

— Иди сюда. Я хочу кое-что подарить тебе…

— Подарить? Мне? — он очень удивился. — Прошу меня простить, но, мне кажется, это плохая идея. Хозяину может не понравиться…

— Что тут такого? — в свою очередь удивился сэр Чарльз. — Я его сегодня увижу и скажу ему, не будет он ругаться, — мужчина протянул ему раскрытую ладонь: — Пошли.

Он взял его за руку и привёл в дом. По пути им попалась экономка.

— Как же вы похожи со спины на нашего бедного молодого господина! — обратилась она к Адриану и всплеснула руками, и в глазах её заблестели слезы. — Только вы худее намного!

— Похож чем-то, — согласился Чарльз, — но больше похож на сына нашего бедняжки Густаво, если бы он у него был.

— То есть если бы у вас был внук, то вы его таким представляете? — улыбнулась экономка.

— Да, наверное. Мы торопимся, Эмили. Мне ведь надо его ещё вернуть. Пошли, Адриаша!

Они вошли в какую-то богато обставленную комнату, по которой никогда не скажешь, чем та служила: гостиной, кабинетом ли, или чем-то ещё… Чарльз достал из шкафа коробочку, а из неё — небольшой шёлковый платок.

— Присядь, пожалуйста, — попросил он Адриана. — Мне так удобнее будет!

— Спасибо…

Чарльз улыбнулся.

— Твоё любимое слово, что ли, после «простите»? Позволишь? — мужчина откинул ему волосы, повязывая на шею платок аккуратно, мягко, но очень ловко. — Вот так… Тебе очень идёт…

Он подал ему руку, желая помочь встать, но тот то ли специально сделал вид, что не понял, то ли, и правда, не понял, но принять помощь благородного сэра не осмелился. И встал сам. Чарльз улыбнулся.

— В таком платке я танцевал с Изабеллой, своей женой. Я говорил тебе про неё. Вы чем-то похожи. Она сейчас в Европе на водах, — Чарльз по-отечески обнял своего гостя и заметил, как в его глазах промелькнула внезапная боль. — Ты умеешь танцевать?

— Нет, сэр.

Тогда он переместил одну свою руку ему за спиной на уровне лопаток, а в другой взял его руку. Юноша был выше его, но это не интересовало милорда.

— Вот такая танцевальная поза.

От мужчины не скрылось, как Адриан опустил глаза, будто бы пряча боль. Чарльз глубоко вздохнул, отпуская его.

— Я всё понял. Спасибо тебе, что такую радость доставил моей внучке. Пошли, нам пора. Мне бы ещё хотелось повидаться с Джеральдом. Давно его не видел! Не забывай нас, пожалуйста. Надеюсь, что мы ещё встретимся. Береги мой подарок. Это, конечно, не то, что я бы хотел подарить тебе на самом деле, ведь то дать тебе не в силах — не мне ты принадлежишь, и твоя свобода не в моих руках.

Нет, учить его танцевать Чарльз не намеревался — времени не хватало. Он просто кое-что проверил и получил ответ на мучивший его вопрос. И сейчас мужчина был очень опечален, так опечален, что пожалел, что на это решился.

Обратно они шли молча, и никто им не попался, как тогда экономка.

Рози обнимала на прощание Адриана и не скрывала своих слез.

— Пожалуйста, не плачьте, госпожа, — ласково уговаривал ее молодой человек. — Бог даст, увидимся…

— Как же мне не плакать, Адриан? Я надеюсь, что мы встретимся, но что-то мне подсказывает, что нет.

— Это любимое выражение ее бабушки, — улыбнулся Чарльз. — Той тоже вечно «что-то подсказывает».

На этом они распрощались. Дедушка потрепал внученьку по головке, сказал, что постарается вернуться как можно скорее, и они уехали. Служанка подхватила Рози на руки, и они вдвоём глядели вслед коляске.

…После смерти сына и невестки Чарльз и Изабелла долго не в силах были оправиться от горя. Они ещё несколько лет не могли ездить той дорогой, где карета их несчастных детей сорвалась в пропасть. У них осталась маленькая внучка Рози, которая стала всем для ее дедушки и бабушки.

Чарльз стремился сделать из своего поместья самый чудесный и прекрасный уголок в мире для своей любимой внучки. Место, куда бы она всегда хотела возвратиться, место, где она всегда была бы счастлива…Мир, где нет боли, несправедливости, насилия и зла. Самым страшным наказанием для всех, включая не только слуг, близких, но и бывших рабов, здесь являлся строгий выговор. Чарльз ненавидел все это «битьё», как сам его называл, и «насилие»! Он даже собаку никогда не ударял, даже если той вздумается стащить кусок колбасы со стола.

Он был противником рабства. В поместье у него жили когда-то рабы, но Чарльз, как стал хозяином всего состояния отца, быстренько дал им вольные, но выгнать не поднялась рука. Они с Изабеллой не покупали новых невольников, чёрные слуги остались ещё от родителей Его Светлости. Разве что крайне редко, чтобы дать волную человеку, они покупали новеньких.

Посторонние люди в доме, вся эта древняя, позорная дикость, всё это похоже на то, когда один царёк аборигенов нападал на другое племя и угонял его жителей в рабство… Но то ведь древность! Фу, как мерзко! И это в современном мире!

Чарльз не был богословом и не имел право трактовать писания, но эти строки из Святого Евангелия знал наизусть:

«Вы друзья мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». (Евангелие от Иоанна, 15:14)

Глава 18. Ревность?

Обратно они ехали молча. На землю тихо опускались сумерки, окутывая деревья лёгким туманом. «А кто прикроет раны наших душ? — думал Чарльз. — Моё страшное открытие напугало меня. Почему так вышло? Почему, сам того не ожидая, я так привязался к этому бедному юноше? Несчастный мой, мой любимый сын, Густаво, если ты меня видишь с небес, не сердись, но он чем-то напомнил мне тебя… Может, и Рози увидела это сходство? Может, Адриан напомнил ей отца? Да, он так молод, что скорее только в братья ей подойдёт, но ведь детям даже те, кто на два года старше, кажутся уже такими взрослыми…». Его мысли прервал возглас Фреда: «Хозяин, приехали!». Чарльз будто бы проснулся.

— Дружище, подождёшь меня? Никуда не уезжай, хорошо? Томас, проводите меня, пожалуйста, к сэру Джеральду. Я хочу лично его поблагодарить за радость, доставленную моей внучке его разрешением. Адриан, ангел мой, дай мне свою руку.

Джеральд, оставшись один в доме, скучал. И он прислушивался к каждому шуму. Может, возвращаются? Нет, это кто-то мимо проехал. Наверное, кеб. Хозяин вышел в сад и услышал, как хлопнули ворота. «Наконец-то!» — обрадовался он и побежал встречать Томаса и раба.

— Передаю лично в руки твоё бесценное сокровище, Джеральд! — такими словами Чарльз встретил своего старого (и бывшего) друга и, взяв его руку, вложил в неё руку Адриана. — На, держи! — и он засмеялся: — Хотя мне, признаться честно, меньше всего на свете хотелось бы это делать!

— Ты, как всегда, в своём репертуаре, Чарли! — рассмеялся тот. — Может, чаю?

— С удовольствием! Я как раз намеревался напроситься!

Хозяин учтиво пропустил гостя вперёд себя в парадные ворота, и вместе они направились к дому. Адриан поспевал за ними следом, но сэры не обращали на него внимания. Фред остался болтать с охранниками и Томасом.

Много лет назад между Чарльзом и Джеральдом словно бы кошка пробежала. Ходили слухи, что поругались они потому, что отец Густаво отругал приятеля сына за то, что тот не уважал сэра Гарольда, своего папашу. Конечно, парню это не понравилось, и он заявил, что никто не знает, какими являлись их семейные отношения на самом деле, и никто не имеет права судить. Со временем всё улеглось, но былой теплоты между этими людьми не вернулось.

Да, Джерри не очень-то и хотелось чаёвничать с отцом покойного друга, с другом своего покойного отца. Но ему было скучно. Томас скоро уйдёт отдыхать: его рабочий день закончится. Поэтому поговорить не с кем. Придётся довольствоваться обществом Чарльза.

Через пять минут подойдя к особняку, двое аристократов вошли в гостиную через террасу, а ни через парадные двери. Но гость в волнении сразу же вышел в парк. Хозяин позвонил и прибежавшим слугам сказал приготовить чай, а затем вернулся к гостю, что прогуливался по саду.

Пока кухарка Мэгги накрывала стол в гостиной, оба джентльмена сидели на террасе и молчали, каждый погруженный в себя. Чарльз многое хотел сказать сыну покойного друга. И даже, может быть, не только ради собственной совести, не только ради Адриана, но и ради самого Джерри. Мысленно он подбирал слова для будущей речи, размышляя, как начать, с чего начать… И….гость даже не подозревал, что ждёт его в этом поместье… Во что может вылиться возмущение? К чему может привести праведная злость?

Додумать Чарльз не успел: Мэгги вежливо позвала господ к столу. Когда они сели, женщина ушла.

— Я просто в шоке! — заявил гость с восторгом. — Я поражён твоим рабом!

— Его красотой? Да, он у меня красавец!

— Он… он, как… цветок… — Чарльз сжал три пальца, будто бы держал настоящий цветок за стебелёк. — Такой нежный, красивый и невинный, как дитя…

Джеральд рассмеялся.

— Да, но этот шиповничек не продаётся!

— Да ну тебя! — Чарльз, шутя, сделал вид, что обиделся. — У меня и в мыслях не было просить, потому что знаю, что ты откажешь. Что мне унижаться? Да и было бы это верхом варварства — заключать договор купли-продажи на такую красоту! Точно так же… — добавил он, чуть помолчав, — точно так же, как и бить её…

Джеральд вздрогнул, будто бы побили его.

— Кого «её»? — спросил он хриплым голосом.

— Красоту.

— А-а-а… — протянул хозяин этого ранчо с неким облегчением, а потом будто бы какая-то внезапная мысль осенила его: — А что? Что, «красота» тебе на меня нажаловалась?

— Нет, «красота» не нажаловалась. Я сам всё понял.

— Как? — с нажимом спросил Джеральд. — Я тебе не поверю. Ты известный филантроп и противник рабства… Небось, приласкал его, а он тебе всё как на духу и выложил!

— Джерри, — мягкая, примиряющая улыбка появилась на лице Чарльза, — я вот тебе сказал, что сам всё понял, но кто знает, как я понял? Может, неправильно? Может, у меня сложилось неправильное впечатление? А ты сам всё подтвердил.

— Он тебе понравился…? — скорее сказал, а ни спросил Джеральд.

— Да, он мне очень понравился, — с улыбкой кивнул Чарльз. — Добрый, вежливый, воспитанный… Может, потому что напомнил мне моего покойного сына… Но Адриан… Он… он такой… Что-то в нём есть такое трогательное, наивное, детское… И что-то ангельское… Будто бы раненный ангел попался в сети нашего жестокого, грешного мира…

— И что? — хозяин дома начинал, явно, сердиться.

Заметив такую перемену, Чарльз отпил из чашки, чтобы успокоиться, и переведя дух, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Странно, но знаешь, Адриан вызывает непонятное желание защитить его, обнять, утешить…

— Ты совсем выжил из ума, раз так думаешь!

И тут, кажется, рассердился Чарльз.

— Ты не имеешь никакого морального права бить его, — сказал он, чеканя каждое слово с расстановкой, будто бы пытался тому внушить эту мысль.

— О-хо-хо! — рассмеялся Джеральд, откинувшись в кресле. — Ты уже защищаешь его? Обнимать и утешать будешь позже?

— Это ты так думаешь, что у тебя есть все права увечить его. Да, он твой раб. Но, запомни, для здорового современного общества нужны добрые люди, и ты, кем бы ты ни был человеку, какими бы ни были причины, какими бы ни были твои намерения, не имеешь никого права и пальцем его трогать. Это написано человеческим законом, но дал ли тебе на это право Господь? Представь себе Его могущество! Неужели ты думаешь, что Он не может дать тебе прямо сейчас подзатыльник?

— Ты какую-то ерунду несёшь! Адриан получил по заслугам. Он был наказан.

— Сам Христос сказал своим ученикам, что больше не зовёт их рабами. Так, кого же возомнили из себя ты и все такие же, как и ты, рабовладельцы, решив, что имеете права делать кого-то рабами? Вы выше Иисуса?

— Не говори ерунды. Нет, конечно же, нет, не выше Христа. Но Адриан провинился, и я его наказал.

— Я не верю, что такой юноша, как он, мог в чем-то провиниться. Он ангел. А ты живодёр, варвар и скотина! Чтобы такого, как Адриан, в кандалы одеть…! Для этого надо быть чудовищем! Сколько часов подряд вы его били? Идиоты, сволочи! Что же он такого сотворил, что заслужил такое наказание?

— Кажется, сейчас ему достанется ещё сильнее за то, что нажаловался на своего господина, — с угрозой в голосе произнёс Джеральд. — Как ты догадался? Что ты ему сказал, что он тебе всё выложил? Или… что ты ему обещал? Что ты его купишь?

— Он сказал, что ты очень справедливый и добрый. Я заметил на его запястьях следы от кандалов и потом ещё проверил. Он даже не догадался, что я знаю.

— Как ты проверил? Заметил следы, пожалел, приласкал его и всё выспросил? А может, нашёл предлог раздеть его?

— Я не хочу говорить, но, так и быть, скажу, а то ты к нему прицепишься. Я подарил ему платок и, завязывая его ему на шею, незаметно посмотрел кожу на шее и там я тоже увидел следы от…от… Не знаю, как этот пыточный инструмент называется, который вы надевали на него! А потом я его обнял и по глазам понял, что ему больно дотрагиваться до спины. Видимо, там остались следы от побоев… Да и Томас угрожал ему, что высечет, хотя явно было, что бедняжка Адриан ни в чём не виноват. Я потом подумал, видимо, у вас это норма.

— Какой ты хитрый! Ты хоть понимаешь, что не имеешь никакого права мне всё это выговаривать? Я — хозяин, он — моя собственность! И имею права делать с ним всё, что захочу! Если захочу выкинуть вот этот стол или пустить его на дрова, я тоже должен буду отчитываться перед тобой?

— Я знаю, что это твоё дело, что меня это совершенно не касается, но не могу иначе, хотя понимаю, как странно это выглядит со стороны. Просто мне его очень жаль. Я ответил тебе на твой вопрос. Теперь позволь мне спросить тебя. За что? Или ты просто решил опробовать на нем пыточные инструменты?

Джеральд взглянул на гостя, будто бы сердясь, боясь и нервничая одновременно. Помолчал, наверное, думая, отвечать или нет. Облизнув губы, Его Светлость всё же сказал:

— Он очень любил своего отца. И всё никак не мог понять, что в первую очередь принадлежит мне, а ни ему, и в первую очередь должен был любить меня, а уж потом своего папочку.

— И что же он не слушался, не выполнял работу, если отец ему запретит?

— Нет, что ты?! На такое ни тот, ни другой не решились бы. Просто он очень любил своего папашу, так любил, что я решил сына оставить, а отца продать. Я спросил Адриана, почему он грустит, не потому ли, что не хочет расставаться с отцом. И получил в ответ, что это так. Я имею права не хотеть смотреть на эту семейность. Вот так он заслужил это наказание.

— Бедняжка!

— Спасибо за поддержку. Мне было очень неприятно наблюдать, как Даррен под конец рабочего дня обнимает Адриана.

— Да не ты бедняжка, а Адриаша! Джеральд, ты с ума, что ли, сошёл? Ты его…ревновал, что ли? Как можно кого-то ревновать к его отцу? И ты за естественную сыновью любовь взял и отправил его к палачам на пытки? Ты живодёр и садист, вот ты кто! Сволочь самая натуральная! Я считаю, что даже отец никакого морального права не имеет его так избивать в наказание за что-то, не то, что ты! — лицо Джеральда при этих словах перекосилось. — Тебе ли это не знать?!

— Адриан должен был понять, что я важнее, я хозяин, что в первую очередь он — мой раб, а уж потом сын Даррена! А ему хоть в лоб, хоть в полбу! Он всё равно к тому трепетно относится. Должен был ко мне стремиться. Я дал ему жизнь, он обязан меня любить, меня уважать…!

— Ты ему жизнь дал?! Опомнись! Жизнь ему мать и отец дали!

— Я мог убить его, но оставил жить.

— Ты его ревнуешь… И даже отца его продал, чтобы не видеть, какие у них близкие отношения. Видимо, зависть ещё…

— Какая ещё зависть?

— Обыкновенная. У тебя ведь родных детей нет.

— Откуда ты знаешь? Может, я тот ещё ходок, и у меня в каждом борделе по пять штук?

Чарльз рассмеялся.

— Я тебя знаю, Джерри!

— Адриан должен был быть со мной! И любить меня! Он, а ни Конни!

— Что? Бедный Адриаша! Я его вызволю! К извращенцу попал! Что ты заставляешь его делать?! Видимо, ты влюбился в него! Придурок!

Чарльз выбежал из комнаты.

— Адриан! — внезапно раздался крик хозяина и разнёсся по всему саду.

Адриан вздрогнул. В голосе прозвучало столько отчаяния, будто бы он звал на помощь.

Глава 19. Битва в этой странной войне…

Двери в гостиную и на террасу были распахнуты настежь. Джеральд сидел на коленях на ковре рядом диваном. Руки, сжатые в кулаки, опирались о пол. Мужчина сосредоточенно смотрел прямо перед собой. Со стороны можно было подумать, что он уронил что-то мелкое и теперь не может найти.

— Да, мой господин, — услышал Джеральд тихий голос и поднял голову.

— Адриан? Что ты тут делаешь?

— Вы звали меня.

— Да? Неужели я назвал твоё имя вслух? Пошёл вон.

— Но…

— Пошёл вон!

— Простите, пожалуйста.

И он вышел, укорив себя за то, что чуть не влез не в свои дела. Вид у хозяина был такой несчастный, что юноше стало его ужасно жаль.

— Адриан… Неужели ты вот так просто уйдёшь? — проговорил хозяин, но тот уже не слышал его.

Юноша, коря себя, давая клятву больше в жизни не нарываться на хозяйский праведный гнев, направлялся к себе в домик, как вдруг за спиной раздались шаги.

— Адриан! — позвал Джеральд, догоняя его.

Раб обернулся.

— Да, мой господин.

А хозяин, кажется, и не знал, что ему сказать.

— За что ты так со мной?

— Я посмел ослушаться вас? Клянусь, я не хотел… В чём моя вина?

Хватая ртом воздух, как загнанная лошадь, Его Светлость глядел на лицо юноши, освещённые светом из окон, и долго не мог подобрать слов. Красивые, карие глаза глядели на него с беспокойством и испугом.

— Как ты мог, Адриан, вырасти таким красивым?! — с горечью в голосе наконец-то произнёс Джеральд и, внезапно схватив его, крепко прижал к себе, как будто б кто-то хотел отнять у него этого прекрасного раба. — Почему ты не такой, как Фил? Лучше бы ты вырос невоспитанным, наглым олухом с внешностью Квазимодо! — говорил он, ещё сильнее прижимая юношу к себе, а тому было больно, потому что господин давил на раны, которые ещё не зажили до конца. — Что же ты за человек такой? Мерзавец с лицом ангела! Вечно ищешь себе тепло, как мотылёк какой-то! Ты плачешь? А чего плакать-то? Сам во всём виноват… Вечно ищешь себе кого-то, в то время как я твой отец, а ты то Даррена, то Чарльза, то ещё кого-то себе находишь!

— Что вы такое говорите, господин? Обзываете себя отцом раба…

— Отцом раба? Я сказал «отец»?

— Да…

— Я хотел сказать «господин»… Или я так и сказал? А ты примазаться решил? Наглости набрался и называешь меня своим отцом?

— Нет, что вы, мой господин? Как бы я осмелился? И как бы я мог предать своего родного отца?

Джеральд вздрогнул и оттолкнул его от себя так же внезапно, как и минутой раньше прижал к себе. Он замахнулся, чтобы ударить его, как вдруг кто-то…перехватил его руку.

— Эй ты, извращенец, не смей его бить! Отойди от него! — внезапно раздался голос Чарльза.

Схватив Джеральда за плечо, он развернул его к себе и кулаком ударил по лицу. А потом повернулся к Адриану и встретился с ним взглядом.

— За что вы обзываете моего господина? — спросил молодой раб.

— Ангел мой, он тебя больше не обидит!

Чарльз подошёл к нему ближе, но в этот момент Джеральд набросился на него.

— Он мой! — крикнул хозяин красавца-раба и кинулся на гостя.

Мужчины покатились по траве. Они, кажется, забыли, что уже давным-давно не беспечные студенты (а один вообще старше и внучку имеет!) и вообразили себя юнцами.

— Прекратите сейчас же! — крикнул Адриан, который в свою очередь забыл, что всего лишь раб, и набрался смелости приказывать господам. — Да что же это такое?! Перестаньте, я вас умоляю! Вы же весь дом поднимите!

Глава 20. После битвы

Это был Фред, кучер Чарльза, который всё это долгое время ждал хозяина в коляске, и про которого все успели забыть. Увидев издали дерущихся, катающихся по земле, мужчина бросился к ним.

— Хозяин! — крикнул он, но тот его не слышал, тогда слуга позвал его по имени. — Чарльз! Ты чего?! За старое взялся?! Подвиги в колледже покоя не дают?!

Фред бросился их разнимать.

— Извращенец! — кричал Чарльз.

— Это я извращенец?! — возмутился Фред.

— Нет, не ты! — умудрился ответить хозяин, увернувшись от кулаков Джерри и давая ему сдачи.

— Подлиза к чужим рабам! — кричал Джеральд.

— А-ну! Перестаньте сейчас же! — закричал Фред и чуть не охрип. — Это что такое?! Бессовестные! Как вам не стыдно?! Так, Адриан, давайте: я своего, вы — своего! А то они друг друга поубивают!

Они бросились их разнимать.

Внезапно раздался выстрел!

Джеральд и Чарльз от такой неожиданности отскочили друг от друга.

С ружьём к ним побежал Томас.

— О-о-о-ох! Ох! — стонал Чарльз.

— А-а-а-ах! Ах! — стонал Джеральд.

Оба развалились на диване с набитыми лицами. Между ними сидел Томас, периодически перехватывая их руки, когда они задирали друг друга. Адриан прикладывал холодные бинтики к их ссадинам, чтобы не осталось синяков. Прислуга ушла в свой отдельный домик, и хорошо, если никто ничего не знал о скандале. Фред стоял напротив драчунов и читал им мораль. Периодически его речь прерывалась на их взаимные оскорбления, или если кто-то из них хватал за руку Адриана, чтобы тот не подошёл к другому. Почему Чарли зовёт Джерри «извращенцем», никто так и не понял. Как назло, в доме никого не было. Констанция и девушки уехали в гости к родственнице, а Фил, поссорившись со всеми, развлекался, наверное, в городе. Вся прислуга, как было сказано выше, уже отдыхала.

Фред приходился Чарльзу приятелем по колледжу. Они были ровесниками. Когда финансовые дела одного друга пошли не очень, он пошёл работать к другому. Так они по жизни друг друга выручали. Именно прибегая к этому факту, он пытался вправить мозги драчуну.

— Это ж надо, Чарли, в твоём возрасте! А ты, Джерри, о чём думал? Мы старше тебя больше, чем на десять лет! Как ты вообще додумался на пожилого человека руку поднять?!

— Этот «пожилой человек» даст фору кому угодно! — возмутился Джеральд. — Он первый все и затеял!

— Да! — «пожилой человек» воспринял это как комплимент.

— Кому понравится, если тебя обзывают?! — продолжал хозяин дома.

— Я его не просто так обзывал — я защищал невинное создание!

— Кого это? — удивился Томас.

— Ангела…

— Ангела?

— Замолчите сейчас же! — взвизгнул Джеральд. — Нечего тут всем рассказывать!

— Фред, как вы думаете, может, их спать отправить? — тихо спросил Томас. — Время позднее. Оставайтесь у нас.

— Только если они будут в недосягаемости друг от друга. И меня поближе к хозяину. А то ему вдруг опять вздумается подраться?

— Конечно-конечно! Я, пожалуй, велю постелить вам в одной комнате, не возражаете?

— Нет, конечно.

— Вернее, сам уж постелю — не надо звать горничную, чтобы не догадалась. Госпожа Констанция уехала. За хозяином тоже глаз да глаз нужен. Адриана, что ли, поставить охранять его сон?

Но если они забыли, что господа подрались, а ни напились и сейчас ничего не слышат или не понимают, то очень заблуждались.

— Эй! Нет, только ни Адриана к этому извращенцу! — взвизгнул неожиданно Чарльз. — Только через мой труп!

— Что это он такое говорит? — удивлённо спросил Том у Адриана, хватая за руку сэра Чарльза, который опять хотел полезть драться к его господину. — Не из-за тебя ли они подрались?

Адриан тем временем сидел на коленях на полу — он устал стоять.

— Завтра разберёмся из-за чего они подрались, — сказал Фред. — Тише-тише, Чарлик, успокойся. Томас, вы сами сторожите сон своего господина. Или ложитесь в соседней комнате с той, куда нас положите. Если кто-то из них пойдёт друг к другу, мы их перехватим.

— Хорошо. Хозяин, вы устали, вставайте. Пойдёмте спать.

Он заставил его подняться с дивана, несмотря на то что тот не хотел, и повёл его в спальню.

— Адриан, вставайте, — мягко сказал Фред юноше, помогая тому встать. — Идите отдыхайте. Вы, наверное, устали.

— Спасибо за вашу помощь, мистер Фред.

— Да не за что! И вам тоже спасибо! Вы отлично справились. У меня друг — драчун! Вечно приходилось разнимать его с кем-то. У вас прекрасно получилась операция по остановке драки. А вот выстрел Томаса — так нельзя. Один из них мог так испугаться, что умереть.

Тут открыл глаза Чарльз и сел.

— Кажется, я уснул. Ангел мой, ты в порядке? А где изверг?

— Изверг спит! — быстро ответил Фред, не дав это сделать юному рабу. — И мы сейчас тоже пойдём. Адриан, вы устали, наверное? Может, пойдёте отдыхать?

— Я не могу. Мистер Томас ещё не отпустил меня.

— А он, что ли, ваш хозяин?

— Нет, но он управляющий.

— Ладно, тогда посиди рядом со мной, — улыбнулся Чарльз.

— Нет, спасибо. Я лучше постою.

— А что так? — в голосе его послышались нотки обиды.

Сердце Адриана вздрогнуло. Ему стало его очень жаль, жаль, что обидел ненароком. Молодой человек почувствовал себя неблагодарным, ведь тот так хорошо его принял, даже лучше, чем этого достоин раб, даже подарок сделал, а он и посидеть рядом с ним отказался… Но как ему объяснить причину этого? Господина и так извергом считают… Мог ли раб объяснить причину отказа, чтобы не показаться неблагодарным? Сэр Чарльз был таким добрым, он ему очень нравился, что даже чувствовал угрызения совести… Впрочем, что тут такого?

— Мне непозволительно сидеть на диване, — сказал Адриан. — У нас рабам запрещено это. А разве… — добавил он робко, — у вас не так?

— Прости меня, — произнёс Чарльз. — Я не знал. У меня дома можно. И если мои друзья говорят моим рабам присесть, они могут их послушаться. И у меня нет рабов — у меня все слуги, которые за плату работают… И чёрные, и белые… У меня все рабы, оставшиеся мне от родителей, получили вольные и стали обычными слугами.

— А то, что вы тут, это вообще-то ничего страшного? — немного возмущаясь, спросил Фред. — То, что дышите с нами одним воздухом, ничего?

— Если меня в дом позовут хозяева или мистер Томас, то мне можно сюда войти, — не сразу ответил Адриан и то не понял, что вопросы были риторическими, — а сам я не могу. Это запрещено. И уйти отсюда без дозволения тоже не имею права. Вдруг я ещё нужен, а я уйду? У нас такие правила.

— Спасибо, Господи, я живу в раю, — проговорил Фред. — Мне несказанно повезло, что я служу у Чарльза.

— Кстати, а где все? Может, про нас забыли? — проговорил его хозяин. — Фреди, может, домой поедем?

— Нет, дружище, — мы ведь помним, что они были не просто господином и слугой, а друзьями. — Я тебя не повезу ночью в открытой коляске, да и ещё в таком состоянии. Надо было думать, когда лез драться.

— Адриан, прости меня, пожалуйста, что я твоего хозяина так отходил и обозвал, — сказал Чарльз. — Я знаю его давно, ещё когда тот был мальчишкой, и мне непонятно его… поведение. Вот и всё.

— Вы не должны просить у меня прощения, я всего лишь раб…

— Жаль, что вы не наш раб, — сказал Фред, — я бы…

— У нас он не был бы рабом, — прервал его Чарльз.

— Да. У меня есть друг Стив, он бывший раб. Мы с ним ходим на рыбалку. Он все рыбные места в округе знает! Я бы взял тебя с собой, работай ты у нас…

— Фред, это некрасиво с нашей стороны — чужих рабов переманивать на свою сторону, — укорил его Чарльз. — Перестань. Не надо. Я бы с радостью его выкупил, да Джеральд не хочет продавать. Ну, оставим эту тему!

Тут послышались торопливые шаги. Это оказался Томас.

— Прошу простить меня, что так долго. Мне было сложно уговорить хозяина лечь спать. Адриан! А ты что тут до сих пор делаешь?!

— Вы же меня не отпустили. Как я могу уйти?

— Ах, да… Голова идёт кругом. У меня никогда не было с тобой проблем, но в последнее время ты стал вести себя очень плохо. Задумайся над своим поведением…

— Простите, мистер Томас… — он низко опустил голову, — этого больше не повторится…

— Ты можешь идти!

— С вашего позволения… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Адриан! — попрощался Чарльз

— Сладких снов! — пожелал Фред

— Спасибо…

— Да иди ты уже! — прикрикнул на раба управляющий.

Глава 21 Догадка Чарльза

— Вам не кажется, что вы были слишком грубы с ним, Томас? — сделал ему замечание Чарльз. — Мы пожелали ему спокойной ночи, что в этом такого? А вы как с цепи сорвались. Теперь мы с Фредом будем чувствовать себя виноватыми, что из-за нас вы на него накричали, — и Фред кивнул, — а мы ведь в гостях. Что скажет сэр Джеральд, узнав, что из-за такой мелочи гости в его доме чувствовали себя не так уютно, как могли бы?

— Я не из тех, кто сюсюкается с рабами, — ответил Томас, — но прошу простить меня, если вас задело то, как я с ним разговариваю. Не смею спрашивать, почему вы обиделись. Но не надо его баловать, сэр Чарльз.

— Баловать?

Мистер Томас, глубоко вздохнув, опустился на диван рядом с гостем и вежливо пояснил:

— Поймите, тут он никогда не получит такое же доброе отношение, каким вы его одариваете. Адриан, по всей видимости, умудрился стать любимым рабом у хозяина. Хотя тот лупит его почём зря, это, мне кажется, так. Мистер Джеральд всё равно не будет с ним так же ласков и добр, как вы. Так что, не травите парню душу! Не балуйте, не дарите напрасную надежду, ведь должно случится чудо, чтобы хозяин продал его. И если такое и будет, не факт, что покупателем станете вы. Поверьте, я был бы счастлив, если бы его купил кто-то вроде вас… А если кто-то, кто из зависти к его красоте купит только для того, чтобы изуродовать, искалечить? Поэтому мне бы хотелось, наверное, чтобы его приобрёл кто-то добрый, типа вас, кто будет по-людски с ним обращаться…Что он мучается? В последний раз его так избили… — Томас заговорил шёпотом, — что сложно сказать, что это было избиение… Это была пытка… Кровь текла с него ручьями. Но самое ужасное, что никто так и не понял, за что…

И управляющий рассказал, как господин продал Даррена, и как спросил у Адриана больно ли ему, и что потом случилось после этого.

Выслушав его, Фред, горестно покачав, головой проговорил:

— Садист… — проговорил Фред. — Он ведь специально добивался такого ответа, чтобы так поступить… — и в голосе его звучали грусть и какие-то обречённость, безнадёжность.

— Это бесчеловечно… — почти шёпотом ответил Чарльз, разведя руки, глядя на свои дорогие золотые запонки, ловя себя на мысли, что они ценятся выше, чем человеческая жизнь. — Это жестоко… Бедный Адриаша… Но зачем вы, управляющий этого изверга и живодёра, нам это рассказываете? Это нехорошо с вашей стороны по отношению к Джеральду. И кстати, сегодня вы сами угрожали высечь Адриана…

— Я не согласен с хозяином. Это жестоко, тем более вины-то раба не было. Это было сделано просто так, не за что, как, откровенно говоря, и во всех других случаях, когда наказывали Адриана… А говорю я вам не для того, чтобы выставить в чёрном свете хозяина, а для того, чтобы вы поняли, как разительно отличается жизнь этого человека от той, какую вы, судя по всему, ему желали бы. Так что не балуйте его улыбочками и ласковыми, добрыми словами! Ему будет больно… И угрожал я сегодня, чтобы вам намекнуть, что он вовсе у нас не изнеженный… Но никогда бы не стал предотвращать это в жизнь… Да и что вы к нему так привязались? Первый раз в жизни видите…!

— Мне его жаль, — сказал Чарльз

— И мне тоже, — поддержал друга Фред. — Я бы тоже купил его, будь такая возможность.

— Грустную повесть вы нам поведали, сэр, — вздохнул Чарльз. — Я вызволю его из плена…

— Но как? Если хозяин узнает о ваших намерениях…! А я тут ещё с вами это обсуждаю! — мужчина схватился за голову.

— Не печальтесь, мистер Томас! Вы ни в чём не виноваты, — успокоил его хозяин чужого поместья. — А вот как? Поведению этого проклятого живодёра должно быть объяснение… И я, кажется, знаю… Адриана не освободишь деньгами… Нужно действовать хитро… Как только можно использовать мою догадку…?

— Какую? — Томас и Фред подступились к нему, подсев поближе.

Обоим казалось, что сейчас раскроется какая-то страшная тайна…

Глава 22. Сэр Чарльз и ангел

Но никто в тот момент не знал, что подготовила судьба для Адриана. Быть может, тот, кто нанизывал его слёзы на ниточку, плетя из них удавочку, и спасёт его? Эй, злодеи, чей там у вас следующий выход?! Или надежды на спасение нет, и только смерть сможет вырвать его из когтей мучителей?

— Тайна в прошлом… Я тут прославился, как болтун, и, хотите, думайте, что всё это мои домыслы, но, кажется, я догадался… Но если это так, то мне будет ещё тяжелее вызволить Адриана…

— О чём вы? — испугался Томас

— О чём ты? — Фред тоже испугался

— О том, что шансов вырвать у живодёра его жертву остаётся все меньше, если моя догадка окажется правдивой. Но я хочу отнять у него его, даже если Адриан — больше, чем раб.

— А вы не боитесь всё это при мне говорить? — спросил Томас.

— Вы всё равно ничего не измените, ровным счётом, как и мы…

— Мне нравится Адриан, — сказал управляющий Джеральда. — Я тоже ему сочувствую, поэтому вы можете на меня положиться. Я своему господину не скажу, о чём мы с вами говорили, хотя обязан. Понимаете, моё дело — управлять, а хозяин поместья… Как бы сказать? В общем, в некоторых ситуациях я с ним не согласен. Это не управление, это — самодурство, а если так пойдёт дальше, если все зайдёт слишком далеко, можно кучу дел наворотить и всё потерять.

— Томми! — рассмеялся Чарльз. — А что же мы такого плохого говорили?! Таких, желающих купить этого красавца-раба, множество, и никто же не говорил им, что это подло! Они и прямо просили Джеральда! Но я вас понимаю. Мой Хэнк мне очень помогает. Я не лезу в некоторые дела, о которых понятия не имею. На то и управляющий нужен.

— Чарли, так, о чем же ты там?

— Спать сегодня будем? — рассмеялся Чарльз.

— Так мы ж не уснём теперь! — не выдержал Томас.

— Вижу вы очень любопытен, — улыбнулся сэр из другого поместья. — Будьте осторожны! Заговор плетётся в этом доме, а вы станете молчать?

— Но я тоже хочу помочь Адриану, честное слово.

— Чтобы ему помочь, не расспрашивайте меня более. Если судьбе будет угодно, я вызволю бедняжку. Но, если Джерри что-то узнает, то обозлится в первую очередь не нас, а на Адриана. Нам всем он ничего сделать не сможет, — пусть только попробует, — а вот бедному ангелу…! Отыграется тогда на слабом! Будьте предельно осторожны! На самом деле мы столкнулись с несчастным человеком, недолюбленным в детстве и обиженным судьбой… Эта обида так грызёт его сердце, что он не знает, куда ему деться, вот и вымещает всё на добром и ласковом Адриане. Но от себя не уйдёшь….

— Вы о чём?

— Адриан стал его любимым рабом, говорите? Но он никогда не ответит ему взаимностью. Я не понимаю Джерри… То ли он злится и мстит кому-то… То ли это зависть, то ли ревность… Пытаясь добиться его любви, Джеральд наоборот отталкивает его. Бедный раб боится своего хозяина… А тот хочет уважения и любви, но получает только ужас и страх… Тут надо участием, добротой, лаской действовать, заслужить доверие… Адриан же почти ещё ребёнок… А он его бьёт… Если ему так уж это надо, пусть просто… любит его, и всё. Тот заметит и, рано или поздно, потянется к нему.

— А зачем ему любовь раба? — хором удивились Томас и Фред.

— А в этом-то, друзья, и вопрос! Пойдёмте спать. Может, нам во сне придёт ответ?

Тиран, решивший из прихоти убить красивого, доброго, юного раба, или страдалец, хранивший в себе какую-то страшную тайну?

А теперь давайте проведаем Адриана. Если вы сочувствуете ему, можете незаметно обнять его или провести рукой по волосам. Быть может, тогда его участь станет не такой горькой…

Адриан, вернувшись домой, долго не мог уснуть. Сегодня выдался насыщенный день. Всё, что навалилось, взволновало его.

Он разрывался между верностью к своему хозяину и благодарностью к сэру Чарльзу. Известная истина гласит, что сердце, которое так много ранили, единожды почувствовав теплоту и заботу, будет уже инстинктивно тянуться туда, где это изведало. Да, неизвестно,зачем новый знакомый это делал. Да, юноша видел его первый раз в жизни. Мог ли так без оглядки доверять ему? Может, сэру Чарльзу хотелось поиграть с ним, чтобы потом посмеяться, а может, это была лишь пощёчина господину Джеральду, мол, вот какой ты живодёр и злодей, а сам «ангел» тут ни при чём? Адриан не знал, но ему очень хотелось верить, что это не так. Такое обращение было ему в новинку, ему раньше и в голову не могло прийти, что такое вообще возможно. Дедушка леди Рози будто бы показал ему другой мир, мир, где с ним впервые в жизни обошлись по-людски; мир, где такая участливость, такая забота, такая любовь возможны и по отношению к такому жалкому рабу; мир, где его приняли как человека, а ни как вещь, которую считают редкостно красивой; мир, который жил по совсем другим правилам. Оказывается, бывает по-другому. И, конечно, — что там говорить?! — Адриан робко и неуверенно, втайне даже от самого себя, в глубине своей души потянулся к новому знакомому.

Джеральд разлучил его с отцом, потом избил до полусмерти, и всё это считалось нормальным, и Адриан тоже придерживался этой точке зрения, потом всё время, стараясь найти ответ на вопрос, что сделал не так, пытался осознать свою вину. И тут кто-то другой, у кого такое же положение в обществе, как и у его господина, — если даже не выше! — говорит ему, что это неправильно. Нет, это правильно, у хозяина есть все абсолютные права так поступать, и не обязан ни перед кем отчитываться… Но… а вдруг сэр Чарльз всё-таки прав, хоть чуть-чуть, но прав? И он на его, Адриана, стороне… Это отеческая ласка, это участие не могли его не тронуть. Но если бы новый знакомый только разглагольствовал на философские темы…! Нет, он ещё и затупился за него…

Потом мысли снова приводили невольника к Его Светлости сэру Джеральду… Он хозяин, Адриан ему принадлежит, являясь его собственностью, его вещью. Господин имеет права распоряжаться им так, как заблагорассудится. Даже если ему придёт в голову убить его, никто не осудит. И тут появляется сэр Чарльз, пытаясь оспорить у него эти права, называет живодёром и извращенцем. А Адриан вместо того, чтобы оставаться верным своему хозяину, ещё и благодарен новому знакомому, даже толком не понимая, зачем тому это нужно! Может, ему надо просто найти повод, чтобы посмеяться над сэром Джеральдом, может, у них старые счёты?! Как бы ни велика была благодарность к новому знакомому, вспомнив хозяина, Адриан начинал мучиться чувством вины. Его всегда учили покорности, почтению и верности. Он — вещь, он — собственность, целиком и полностью принадлежит хозяину, и тот может делать с ним всё, что захочет… Нет, Адриан не желал, чтобы сэр Чарльз его купил. У него и в мыслях такого не было. Раб винил и корил себя за свою признательность к этому благородному сэру, ведь верой и правдой должен был служить своему господину. Как он может так предать его? Новый знакомый говорил, что в давнишней ссоре с хозяином… Как Адриан смеет под носом у хозяина Джеральда строить с ним тёплые отношения? Своим и нашим, к харчам поближе, слуга двух господ…? Нет, он был на такое не способен!

И тогда Адриана начинала мучить совесть…. Как он может так поступать со своим господином, который кормит его, жизнь ему оставил, так дорожит им?! Ну, избил до полусмерти… Ну, ладно, с кем не бывает? Ну, получилось так, что он рабом родился! Кто виноват? Это нормально — он невольник, ему соответствующее обращение…

…Или… Или нет? Это люди придумали, Господь так не велел. Он умер за каждого из нас… Страдая за каждого человека, Ему было всё равно кто из нас раб, кто господин, кто дворянин, а кто плебей, кто бедный, кто богатый…

Неужели это нормально? Неужели это правильно? А быть может, человеческое общество совершило ошибку?

Даррен всегда учил своего сына беспрекословному исполнению своих обязанностей, вежливости и уважению… Юноша вспомнил об этом, но… вряд ли мог осознать, где грань между его совестью, как благодарного человека, и совестью его, как раба…

Адриан лёг на пол в солому и тут же почувствовал боль от побоев. «Вряд ли ты это заслужил…» — почему-то ему тут же вспомнились слова дедушки леди Рози. И только сейчас до него дошло. От такого открытия юноша снова вскочил. Оказывается, сэр Чарльз каким-то образом понял, что его недавно били…

За окном уже светало… Молодой человек вышел на улицу и, подставив лицо свежему воздуху, закрыл глаза. «Господи, — подумал он, — я ничего не понимаю». Невольник больше не стал предпринимать попытки заснуть. В ту ночь он так и не ложился.

Адриан упал на колени. «Господи, вразуми меня и смягчи моё сердце… Умоляю, прости мне мои грехи… Я принадлежу хозяину, но он не может властвовать над моей душой… Прости мне мой грех…. И если господин тоже согрешил, прости его…». Юный раб смиренно молился за своих мучителей. Но даже обращаясь к Господу, Адриан чувствовал себя ничтожеством. Только в молитве он мог раскрыться, но ему казалось, что слишком мелочен, что его боль ничто по сравнению с болью других людей. Ему тоже хотелось теплоты, и слабая надежда на то, что раб хотя бы чуть-чуть больше, чем вещь, всегда жила в его сердце. Заря осветила сад. Наверное, было бы не совсем правильно так говорить про мужчину, но в тот момент Адриан был прелестнее всех цветов в саду и прекраснее рассвета. Самое прекрасное создание, которое когда-либо видело это ранчо. Он верил, он просто верил, что Господь не оставит его…

Глава 23. Слезы

— Вы так и не ложились сегодня? — на другой день спросил Фред у Адриана, когда они встретились в саду.

— А как вы догадались?

— По глазам, — улыбнулся мужчина. — Я тоже сегодня ночью их не смыкал…

Юноша ничего не успел ему ответить, так как внезапно раздалось его имя. К ним бежал Джеральд.

— Доброе утро, — поздоровался с ним Фред.

— Доброе, — раздражённо кинул он в ответ, и к рабу: — А, ну, иди сюда, неблагодарная скотина!

Джеральд грубо схватил его за руку и оттащил в сторону.

— Они мне морду набили, а ты с ними любезничаешь?! — кричал он. — Я тебе задам! Я научу тебя быть благодарным, поганый раб! Что, соскучился по большому дому на окраине ранчо?! Душа по кандалам истосковалась?! — издевался хозяин. — А может, тебе понравилось?! Может, ещё хочешь?!

— Простите меня, господин, я…

— Молчать! Молчать… От одного не успел я отделаться, как ты себе новых двух нашёл! Где этот твой защитничек? Это ж надо — указывать мне, бить мне своего раба или нет?! — и он влепил ему пощёчину. — Думаешь, раз родился с такой красивой мордашкой, теперь тебе всё можно? Можно изменять господину? Любезничать, строить глазки другим?

— Простите, сэр, — осторожно вмешался Фред. — Мы не думали, что у вас такие правила…

— Молчать! Я с вами потом разберусь! — и снова к рабу: — Ну что, красавец? — и второй раз ударил его. — Посидишь на цепи, да?

— Да успокойтесь вы! — воскликнул Фред и, подбежав, встал между ними. — Хватит его бить! — мужчина спиной оттолкнул юношу. — Посмотрите, на кого вы похожи! Нет-нет! Себя я бить не позволю! — сказал он, заметив, как тот сжал кулаки. — Лучше не начинайте — я профессиональный спортсмен. Предупреждаю — со мной у вас такой номер не пройдёт… Джеральд, — уже мягче сказал Фред, — мы просто разговаривали. Простите меня, пожалуйста, я не знал, что в вашем доме гостям запрещено разговаривать с вашими рабами…

— Да нет, не запрещено…

— Вот видите… Вы сами себе противоречите. Я сейчас служу. С кем прикажите мне пообщаться утром? С вами, с господами? Но это противоречит этикету… И… у меня нет видов на вашего раба. Это не моё дело… Если вы такой, значит, такой… Я вас не осуждаю… Но подумайте: он вас не любит, у него даже и не в уме, что вы от него хотите… Уж поверьте мне. За что вы его так мучите? У него и не в уме, что за это может схлопотать себе наказание…

— О чем вы? — не понял Джеральд.

— Это мерзко… — Фред наморщил нос с видом «Ну, что же вы так?». — Я вам откровенно скажу. Люди так не поступают. Нормальные. Насильно мил не будешь.

— Что ты ему тут наговорил? Нажаловался на меня?! — обернулся Джеральд к Адриану.

— Нет, нет, мой господин, — в ужасе замотал тот головой.

— Он вас боится. Вы его уже зашугали. Ваше дело, ваш раб, но зачем потом сцены устраивать? Сидите и молчите в таком случае… Я вас не осуждаю. Но не портите мальчику жизнь. И не наказывайте его. У него не в уме было, что, поговорив со мной, навлечёт на себя ваш гнев. И, повторюсь, у меня нет на него видов. Мне вообще-то женщины нравятся…

Нет, ни Фред, ни Чарльз на самом деле так не думали, что тут вмешалась ненормальная любовь, они просто хотели испугать «хозяина ангела», чтобы тот продал его.

Но тут до Джеральда дошло, к чему тот клонит. Они решили, что он влюбился в Адриана! Как лютый зверь господин порывисто и резко обернулся в его сторону. Может, это он им сказал: «Я думаю, хозяин в меня влюблён, как в женщину»?! Ну, если это так, Джеральд не то, что отправит его на пытки, он порвёт его на месте! Вот, значит, почему, его извращенцем обзывали! Хозяин ранчо посмотрел на «объект своих желаний»: в глазах Адриана стояли слезы…

— Джеральд, — кто-то положил руку ему на плечо, и, обернувшись, он увидел всё того-то же Фреда, — я не знаю, почему, но мне жаль вас… Понимаете, со стороны так смотрится. Это так похоже на… сцену ревности. Это, простите меня, если обижу вас, похоже на… домогательства. Я не в коем случае так не думаю. Вы примерный семьянин, порядочный человек… Я ни за что не поверю в то, что вы сошли с ума на старости лет, влюбившись в мальчика! Я сказал вам это только для того, чтобы вы подумали, как это со стороны сморится, что люди могут сказать… Зачем вам портить репутацию из-за какого-то раба? Сдался он вам, что ли? Но что бы вы там не думали, что бы не чувствовали к этому несчастному ангелу: ревность ли, зависть, любовь…что-то уже надломилось… Джеральд, а ведь время упущено… Может быть, уже ничего не исправить?

Джеральд… упал на колени. Из глаз его хлынули слезы.

— Уходите…, пожалуйста, оставьте меня, Фред… Адриан, ты останься.

— Господин мой! — ему было очень жаль его. Он опустился на колени, а тот схватил его за руку, и раб задрожал от страха.

— Вот до чего довели они твоего хозяина…! И во всём виновата твоя красота! Не спрашивай меня, почему. Почему они все тебя так любят?

— Но я же…не просил их об этом… — мягко ответил Адриан.

— Не просил… Я так устал… Мне это надоело… Продать тебя, что ли? Но как я расстанусь с тобой? Ты спросишь меня, почему я так говорю, ведь ты «всего лишь раб». Это же твоё любимое выражение? — он даже невольно улыбнулся. — А я, действительно, жизни без тебя себе не представляю… Ты чего весь дрожишь? Напуган? Ты боишься меня?

Адриан ничего ответил. Он знал, что тот сейчас будет требовать от него ответа, выбьет его из него, а потом, обозлившись, отправит его в «большой дом на окраине ранчо», где в прошлый раз наказание превратилось для него в настоящие пытки. По щекам его покатились слезы. Они потекли сами собой, как бы раб не сдерживался, чтобы не заплакать, те предательски хлынули из его глаз.

— Ты чего молчишь?

Да, кажется, началось…

— Я… я… умоляю, простите меня…

— Джеральд! — неожиданно его позвал Чарльз, — Джеральд, где ты? Мы уезжаем.

Господин вскочил с места и бросился бежать мимо своего гостя. Адриан медленно поднялся на ноги. Чарльз взглянул на него. Комок застрял в горле. Ему было ужасно жаль его. Имел ли он права это делать? Мужчина шагнул ему навстречу и порывисто, неожиданно обнял его по-отечески.

— Мальчик мой, не плачь… — ласково сказал он, гладя его по голове.

Адриан вырвался из его объятий.

— Простите меня… Я… за всё вам благодарен. Вы даже представить не можете, насколько. За меня ещё никто никогда не заступался. Только госпожа Констанция. Но… я не ваш раб, а если он узнает… то убьёт меня. Я буду верен ему до конца. Простите меня…, пожалуйста…

— Мой ангел, знал бы ты… Он просто живодёр… А ты мученик. Я спасу тебя…

— Спасибо… Но… меня уже не спасти… Видимо, такова моя судьба… Я вас умоляю, не говорите со мной. Поймите, для меня это очень опасно…

— Он тебя так ревнует? Но почему?

— Я не знаю, не знаю… В чем я виноват?

— Ни в чем не виноват… Тут нет твоей вины…

— Тогда…почему так происходит? О, нет! Я не должен с вами разговаривать!

— И я тоже не знаю, Адриаша… Просто так получилось… Потерпи…

— Тихо, кажется, он идёт…

Глава 24. Букет для Констанции

В этот момент к ним, и правда, подошли уже успокоившийся мистер Джеральд со всем своим семейством. Вернулись Конни, Эйлин, Геральдина и Фил.

— Чарльз, познакомься с моей семьёй, пожалуйста. Это моя дражайшая супруга Констанция. Это мои дочери, Эйлин и Геральдина. А это мой племянник Филипп, сын моей сестры Фелиции. Ты ведь её помнишь?

— Конечно, помню! Очень приятно познакомиться, леди! Очень приятно познакомиться, Филипп.

— Как хорошо, что вы приехали, сэр Чарльз! — сказала Конни. — Может, останетесь с нами на обед?

— О, благодарю вас, леди! Это было бы прекрасно!

— Благодарим и мы вас! Скоро приедут моя кузина Эвелина с супругом! Они будут к вечеру. Не смогли приехать с нами — у Мартина дела на работе. А мы с девочками решили подготовиться ко встрече с ними.

— Я знаком с мистером Мартином!

— Ох, как это чудесно! У нас тут, оказывается, столько общих знакомых! Это прекрасно, правда, милый?

— О да, моя дорогая! — ответил Джеральд.

«Совсем другой, — подумал Чарльз, — а какой концерт тут закатил совсем недавно! И не скажешь, что это был он! Вот хитрец!». И как в доказательства его мыслям в памяти воскресли недавние слова хозяина этого поместья: «Адриан должен был быть со мной! И любить меня! Он, а ни Конни!». Сэру стало противно. «Лицемер! Тут изображает из себя невесть кого, а сам-то чего творит! Ну, и пускай, что со стороны кажется, что он не то, что на другую заглядывается, а на другого! Мне это на руку! Адриан! Бедный мальчик! Знала бы Конни о моей кое-какой догадке».

— Джерри, а с ним-то что? — спросила Конни, указывая подбородком на Адриана.

— Откуда я знаю? Сама у него спроси, если хочешь.

— Какая мне разница? Пошли.

Все отправились на обед. Адриан пошёл в розовый сад. Тут прибежала Эйлин.

— Мой Адриан! — она бросилась к нему. — Что-то случилось? Ты плакал?

— Нет, моя госпожа. Всё хорошо. Вчера был трудный день.

— Бедняжка… Ох, кто-то вышел… Я побежала.

Она убежала. Странно это всё. К чему только? Откуда такая накалённая обстановка? Как будто бы в воздухе застыли замученные призраки…людских воспоминаний, будто бы все слёзы, пролитые тут завыли и застонали. Будто бы будет гроза… только вместо молний — людские страдания.

Адриан снова принялся за работу, как тут услышал своё имя. И обернулся. Перед ним стоял Фил.

— Да, мой господин…

— Адриан, — как-то неуверенно и робко произнёс молодой человек, — я тут это… Ты же садовник… Тятя Конни всё никак не может меня простить… Она меня игнорирует! Я хочу ей букет подарить. Поможешь мне?

— Конечно. Выбирайте, а я срежу.

— Она любит розы. Так, покажи мне самые красивые! Только где-нибудь подальше, где она не ходит. А то пойдёт, увидит, что срезано, и всё поймёт.

— Хорошо, — улыбнулся Адриан.

Он повёл господина в дальний уголок сада. Там росли очень красивые розовые кусты.

— Она любит нежные оттенки! Срежь вон тех штук пять. О! Давай я буду выбирать!

Фил побежал за ним, как ребёнок, но потом неожиданно задержал его за руку:

— Адриан… Как…твоя ладонь? Не болит?

— Нет, спасибо большое, господин. Всё хорошо. Она быстро зажила.

— Прости меня, — сказал он, уже выпуская его руку, но вдруг задержал за кончики пальцев, — это ужасно, что сделал…

Он взглянул в глаза невольника: удивлённое выражение они поменяли на что-то тёплое.

— Это нормально. Нет в этом ничего ужасного.

— Как ты там говоришь: «…ведь я всего лишь раб»? Дядюшка сказал, что это твоё любимое выражение, — засмеялся Фил, но засмеялся как-то нервно, с волнением.

— Да, — улыбнулся Адриан, — наверное.

Они подошли к кустам, племянник хозяина показывал ему на розы, а тот их срезал.

— Я долго думал о том, что ты мне сказал, — неожиданно заявил Фил, — и многое понял. Спасибо тебе. Да, свобода — это самое важное. Я многое осознал. Неважно, как мы выглядим, правда? Главное, это наша душа. Пойдём вон к тем? Розовые срежем? — они перешли к другим кустам, а Фил говорил и говорил: — Пусть я не так красив, как ты… Но знаешь, это не главный минус во мне. Я всё стремился повеселиться, показать всем свою власть. Но ты прав, лучше быть свободным. Внешность не главное, главное душа? Ну, не стесняйся! Ты и в самом деле красота неземная.

— Спасибо…

— Адриан, сможешь ли ты когда-нибудь забыть то зло, которое я тебе причинил? Смогу ли я себя простить?

— Не вините себя. Вы ни в чём не виноваты. Я прошу прощения, сколько штук срезать?

— Ой, прости, я совсем забыл! Давай тоже пять! — Фил закружил по траве, потом подбежал к нему и взял у него уже срезанные цветы. — Давай подержу. Тебе неудобно! Адриан, ты скажешь, я сошёл с ума, и будешь совершенно прав! Я схожу с ума от любви! Только не подумай, что я просил у тебя прощения только потому, что в кого-то влюбился! Нет, совсем нет! Как же я её раньше не замечал? Она же совершенство! Как там букет? Как думаешь, красиво получится?

— Конечно, красиво, — улыбнулся раб.

— Адриан! Ну, как я этого раньше не понимал? Как я мог тебя ненавидеть? Завидовать тебе? Какая ирония в том, что именно ты мне глаза и открыл! Ну, что мне с тобой себя сравнивать? Мы же разные совершенно! Я тебя на семь лет старше! Что нам делить? О! Уже пять? Спасибо большое! Как мне не хочется тебя отпускать! Давай ещё каких-нибудь? Так, ты мне эти давай… Вот… Пойдём… Может, белых?

— Хорошо. Тоже пять?

— Да, — радостно кивнул хозяин. — Ой, чуть не забыл! Сколько там времени, интересно?

— Не знаю. Наверное, около трёх.

— Наверное. Просто мне дядюшка сказал, что тебе надо куда-то там идти… Кажется, в какой-то большой дом на окраине ранчо?

Услышав это, сердце Адриана подскочило в груди, и из его рук на земли выпали ножницы.

— Простите, — спохватился он и тут же поднял их.

Он едва ль не заплакал. Как ребёнок.

— Что ты там делать будешь? — засмеялся Фил. — На окраине, вроде как, огороды? Огурцы будешь собирать?

— Вряд ли, — задумчиво ответил Адриан, протягивая ему розу. — А вы там не были?

— Не был. Что мне там делать? — ответил тот, принимая цветок, и раб понял, что тот не знает, что это за дом такой. — Эх, как красиво! Сдались тебе эти огурцы!

— Какие огурцы? — грустно спросил юноша.

— Ну, эти! В этом доме… Пожалуй, я с тобой пойду, хоть посмотрю на них… Ты не возражаешь?

Адриан вздрогнул от этих слов, его будто бы кто-то ударил.

— Возражаю! — испуганно ответил он, а потом спохватился: — Простите, пожалуйста, но я не думаю, что это хорошая идея. Вам там не понравится… К тому же хозяин, ваш дядя, может рассердиться…

— Ну, ладно, как хочешь, — и он улыбнулся. — Какой букет мне собрал! Спасибо! Я побежал к тётушке!

— Удачи вам!

Фил обернулся.

— Спасибо, солнышко! И тебе тоже удачи!

— Она тебе пригодится! — раздалось внезапно, когда Фил был уже далеко.

— Пойдём, «солнышко»!

Это были Ларри и Берти…

Глава 25. Освободитель и мученик

Фил подарил букет Констанции, она растаяла и тут же его простила. Вскоре приехала Эвелина с мужем Марти. На ужин так же остались Фред с Чарльзом. Последним Джеральд был не больно рад, но виду не показывал. А те поджидали момент, когда бы заговорить о покупке «ангела». Фил скучал. Он бегал в сад, искал Адриана, но тот всё не возвращался. «Убежал к своим огурцам, — подумал хозяйский племянник и засмеялся про себя. — Уже три часа прошло, пойду схожу к нему. Ну, и ладно, что он просил не приходить! Я дядю предупрежу. Только надо узнать у кого-нибудь, где эти огурцы растут». Молодой человек заглянул к кухарке и спросил её:

— Что такое «дом на окраине ранчо», и где он находится? Это, как я понимаю, вовсе не дом, а теплица какая-то, просто называют так?

— Нет, — ответила женщина, — это дом, где наказывают рабов.

— Подожди-ка, как так наказывают? Пыточная, что ли?

— О! Я там не была никогда, так как я не рабыня, — слава Тебе, Господи, — но всё равно не желаю ходить туда и смотреть. Но говорят, да, на пыточную похоже очень. Сэр Джеральд недавно нанял людей туда работать. Ларри и Берти, кажется. Вчера сюда приходили за луком. Рассказывали, что недавно вышли из тюрьмы. А зачем вам?

— Да просто так! Всегда хотел спросить.

Сердце молодого человека сжалось в груди, что ему даже показалось, что ещё чуть-чуть, и он потеряет сознание. Дядя Джеральд, за что?! Племянник хозяина бросился в гостиную.

— Дядя, а где Адриан? Я хотел с ним поболтать…

Почему-то в гостиной тут же зависло напряжение. Эвелина и Марти, много наслышанные о красоте этого раба, захотели на него посмотреть.

— Увидишь через три дня своего Адриана… — ответил Джеральд.

Фил порывался наорать на него, но сдержался. Вместо этого он вышел на улицу.

— Обиделся, — услышал он голос дядюшки.

«Через три дня?! Уже прошло три часа! Они же замучают его до смерти! — думал Фил. — Эти два ублюдка, вышедшие из тюрьмы!». Странно, ещё какую-то неделю назад он бы, наверное, даже внимания не обратил, а сейчас его возмущению и гневу не было предела. Ему не верилось, что всё это происходит на самом деле, словно бредовый сон… Как дядя Джеральд, который всегда славился своим мягким, покладистым характером, до такого дошёл?! Нет, Филипп отказывался в это верить, но сейчас всей душой ненавидел дядюшку. Молодой человек, захватив ружье на всякий случай (мало ли что придёт в голову незнакомым людям, которые совсем недавно вернулись с каторги), поспешил за Адрианом.

Племянник хозяина влетел в дом на окраине ранчо и заорал:

— Уберите от него свои поганые руки! Я приказываю! Я тоже тут хозяин!

— Мы всё понимаем, но господин велел через три дня выкинуть его за дверь…

— Господин передумал! Пошли вон отсюда!

Фил вскинул ружье и выстрелил в крышу. Пуля пробила кровлю, вылетев наружу.

— Да ладно, что так нервничать? Забирайте его. Но с сэром будете говорить сами! Он хочет быть уверен, что некто Чарльз и Фред устанут ждать три дня и смоются восвояси без этого раба. Если сейчас эти люди увидят его и нарушат планы господина, сами будете разбираться со своим дядькой…!

— Я сам тут хозяин тоже. Это ранчо моего покойного дедушки, а я его родной внук. Пошли вон отсюда! Разве вы не слышали? Потом зайдёте!

Не будем описывать, как Фил освобождал Адриана из оков. Уже в розовом саду, он прижимал его к себе, как родного брата. Молодой человек снял с себя пальто и положил его на землю, а на него — несчастного невольника, чтобы ему было мягко лежать. А сам сел на колени рядом. От Адриана пахло кровью, потом, жжёной кожей и опалённой, льняной тканью… Одежда изодрана, местами сожжена… Самое ужасное — где-то она припеклась к телу, и её будет больно отдирать. Лицо палачи не тронули: ни царапинки, издевались только над телом, потому что так приказал Джеральд. Фил протянул руку намочил её в рядом стоящей лейке и погладил несчастного по лбу и голове. Наконец, раб открыл глаза.

— Где я?

— Адриаша, всё хорошо…

— Сколько времени прошло? Уже утро? Три дня?

Из глаз Фила потекли слезы:

— Нет, не утро. И не три дня… Три часа прошло, как мы с тобой тут расстались. Тебе больно?

— Я сейчас встану.

— Лежи-лежи! Отдохни… что они с тобой сделали!

«Ну, почему ты мне не сказал, не намекнул? — думал молодой господин. — Я бы не позволил! Хотя бы взглядом дал бы понять!». Красные глаза от слёз и гари, пересохшие губы, растрёпанные волосы… Фил взял его за руку: на ладони остались следы от ногтей. Видимо, он сжимал кулаки, чтобы стерпеть боль. Племянник хозяина вздохнул. Ему подумалось проверить, если ли у Адриана жар, и хотел положить его руку, но тот не выпустил его, словно бы боясь чего-то, что это опять начнётся, словно бы не веря, что весь этот ужас позади.

— Как ты себя чувствуешь? Очень больно? Не бойся мне отвечать… Для мня это очень важно…

— Очень… Больно…

— Это пройдёт… Потерпи ещё немного… Ты можешь ходить?

— Наверное…

Фил помог ему встать, но у того закружилась голова, и им обоим пришлось сесть на колени.

— Как он мог? — шептал племянник господина. — Старые раны ещё не зажили… Сволочь! Подонок!

Господин начал заводиться. Он накинул пальто на плечи юноши поверх окровавленной рубашки.

— Пошли, — мягко сказал он, поднимаясь с земли.

Осторожно взяв раба за руку, молодой человек помог ему подняться и повёл его в сторону дома.

— Куда вы меня ведёте, господин? Мне лучше там не появляться.

— Пошли, Адриан. Не бойся ничего. Всё будет хорошо.

Почти у самых дверей раб вдруг остановился.

— Что такое? — мягко спросил его хозяин.

— Я боюсь… — неожиданно признался тот. — Они убьют меня, а вас выгонят за такую выходку…

— Не бойся. Пусть только попробуют! Мы же должны с ними попрощаться! Мы идём собирать вещи! Пошли!

Глава 26. Грандиозный скандал

— Простите, можно к вам? — раздался женский голос.

Юноша обернулся к ней и застыл на месте. Девушка тоже остановилась на пороге.

— Конечно! Конечно, входите! — смущённо засмеялся молодой человек. — Простите мне мою неловкость.

Девушка засмеялась тоже. Странно, мог ли он ожидать, что она посмотрит на него так ласково?

В гостиной сидели Джеральд, Констанция, Чарльз, Фред и Эвелина. Геральдина и Эйлин ушли к себе. Им стало скучно со старшим поколением. Марти курил на заднем дворе. Томаса тоже не было с хозяевами.

Внезапно распахнулись двери с террасы, и в комнату решительным шагом вошёл Фил, ведя за руку дрожавшего Адриана. А тот следовал за ним позади, опустив застывший от ужаса взгляд в пол, не смея поднять глаз. На нём не было лица. Юноша плохо себя чувствовал. Менее часа назад его вырвали из рук мучителей, а накануне жуткого наказания он к тому же ещё и не спал всю ночь. Теперь Адриан еле стоял на ногах, его бросало в жар, голова раскалывалась от боли, тело изнывало от побоев и ожогов… Было видно, что юноше плохо, но никому и в голову не пришло предложить ему сесть, потому что он — раб. Несчастный был одет в лохмотья, стоял босиком. Поверх разодранной одежды было накинуто дорогое пальто сэра Филиппа. И только на прекрасном лице палачи не оставили ни царапинки, ни ссадины, ни синяка… Чудесные глаза, наполненные ужасом и слезами, опущенные длинные ресницы и доверчивая рука в руке своего спасителя… Таким его увидели в тот памятный вечер собравшиеся в той комнате господа и такого его не забудут никогда….

Все соскочили с мест, будто бы по приказу.

— Что это такое?! — воскликнул хозяин дома, и какой-то испуг послышался в его голосе.

— Ах, какой красивый! — восхитилась Эвелина, глядя на оборванца. — Фил, ты привёл показать нам раба, о красоте которого мы столько наслышаны?

— Нет! Я пришёл показать вам всем, где раки зимуют!

— Фил, что ты опять себе позволяешь?! — возмутилась хозяйка.

— Дядя, дедушка обещал мне в наследство любой предмет на ранчо. Он сказал, что это будет подарок от него на память. До этих пор я его ещё не выбрал, потому что не знал, что бы взять. Но теперь знаю. Я забираю Адриана!

— Нет! — воскликнул Джеральд.

— Да! — ответил Фил.

— С чем это связана такая перемена в тебе? — съехидничал дядя. — Ты ж его терпеть не мог!

— Это в прошлом. Но я не желаю больше видеть тебя рядом с ним! Адриан и на день здесь больше не задержится.

Во время разговора он не выпускал его онемевшую руку. А раб стоял всё так же, опустив глаза в пол, плечи его вздрагивали. Ему было жутко плохо. Таким его не забудут никогда, и этот образ станет всю жизнь преследовать их, догоняя в самые печальные минуты…

— Прошу прощения, молодой человек, — вмешался сэр Чарльз, — но что произошло? Почему вы устраиваете скандал?

— Потому что я больше не хочу оставаться в этой преисподней и оставлять здесь своего… друга.

— Я не отдам тебе Адриана, — сказал Джеральд тоном, исключающим всякие возражения, и в голосе его послышалась угроза.

Мужчина поднялся с кресла и направился к ним. Фил закрыл собой Адриана, встав перед ним на пути у его жестокого хозяина.

— Я же сказал тебе, дядя, что забираю его.

— Я не отдам его! Ты его не получишь, ни-ког-да! — и всё так же продолжал наступать на них.

— А что ты мне сделаешь?! Может, тоже отправишь в «дом на окраине ранчо»?! А?

Джеральд застыл, будто бы получил пощёчину.

— А что это за дом такой? — спросил Фред.

— Это, сэр, святая всех святых в этой проклятой преисподней, если у тебя, — он вскинул руку и показал пальцем на дядю, — есть хоть что-то святое! Это место, где пытают людей!

— Ах, вон оно в чём дело! — с расстановкой произнёс Фред. — Вот откуда, значит, вы его привели… А я-то думаю, почему Адриан в таком виде. Хозяин, — обратился он к Чарльзу, — вы как хотите, но я не желаю здесь больше оставаться. Я пойду запрягать лошадей!

Он встал и гордо вышел из гостиной, кинув на ходу другу-работодателю, что будет ждать его в коляске.

— Ладно, — вздохнул Джеральд, — поскандалили и хватит! Фил, успокойся, пожалуйста. Не позорь мать. Ее тут вообще-то, как порядочную знают. Верни мне мою собственность туда, откуда взял. И скажи этим двоим, чтобы продолжили работу…

— Нет, никогда! Да что мы тут стоим?! Все решено! Мы уходим!

— Стоять!

— Ладно! — закричал Фил. — Ладно, хорошо! — но руку Адриана не выпустил. — Мы постоим… Скажи мне, что тебя так бесит, дядюшка? За что ты над ним так измываешься? Он никогда тебя не полюбит! Он никогда не ответит тебе взаимностью! Смирись! Насильно мил не будешь! Или ты завидуешь ему?! Но, знаешь, мне плевать! Плевать на твою душу, твои мучения и терзания! У тебя извращено понятие о любви, добре и милосердии! Как тебе вообще в голову могло прийти издеваться так над ни в чём неповинном человеком?! Старый извращенец!

— Что ты такое несёшь?! — взвизгнула Конни.

Джеральд, сжав кулаки, бросился на племянника. Он хотел ударить молодого человека, как тут его руку перехватил Чарльз.

— Успокойся! Фил-то тут при чем? Ещё его побей! Живодёр! Леди и джентльмены, выстраиваемся в очередь! Мальчик-девочка-мальчик-девочка! И дружненько в этот дом… как и его там? Ага, в дом на окраине ранчо! Тут так принято!

— Джеральд! — возмутилась Конни. — Что тут происходит?! Сделай же хоть что-нибудь! Что себе позволяет этот старикашка?!

— Браво, молодой человек! — продолжал меж тем «этот старикашка». — Похлопайте Филиппу! Филипп, — уже серьёзна обратился он к нему, — я восхищаюсь вами! Моя коляска к вашим услугам…

— Спасибо огромное…

Бедный Адриан вряд ли мог осознать, что сейчас решается его судьба. Он ничего не понимал, абсолютно ничего. Над ним вволю поиздевались, избили, а сейчас рядом хозяин, которого боялся до безумия. Если у Его Светлости сэра Филиппа всё получится, то его, Адриана, ждёт совсем другая жизнь, без унижений и побоев, но в тот момент несчастный, прекрасный раб не понимал этого. Он очень плохо себя чувствовал, его трясло, знобило, и ему было страшно, так страшно, будто его ждёт смертная казнь, а палачом назначен сам дьявол.

— Так, кажется, речь уже зашла о похищении чужих рабов, — с угрозой в голосе сказал Джеральд. — Фил, я кому сказал?! Отведи его…

— Джерри, — спокойно прервал его Чарльз, который сдержался, чтобы не накричать, — что ты упрямишься? Видишь, куда завела тебя твоя жестокость. Изверг, садист, живодёр! Какая слава пошла о тебе…! Почему ты так бурно реагируешь на любую просьбу продать Адриана? Улыбнулся бы, сказал: «Мне очень приятно, что вам понравился мой раб, но он не продаётся». Вот и все! Делов-то?

— Действительно… — пронеслось среди присутствующих.

— А ты так реагируешь, будто бы тебя попросили… невесть что! Это ведь уже подозрительно. Ты его любишь?

— Люблю, — неожиданно ответил Джеральд, — я не могу жить без него…

И среди присутствующих пронеслись удивлённые возгласы в стиле «Это ещё что такое?!»

— Ну, раз любишь, что бьёшь-то тогда? Друзья, не шумите, пожалуйста! Нет ничего такого в любви. Я вот тоже люблю, до сих пор люблю, свою любимую книжку детства, которую мне бабушка читала. И что тут такого? Ничего. Или… — он задумчиво взглянул на хозяина дома: — Тут что-то не так? Значит, любовь какая-то странная… Я вот не стану свою книжку драть, странички поджигать, к картинкам мерзости пририсовывать… Я лучше сахарную булочку с молочком поем, детство вспомню, перечитывая любимую сказку. Ещё и внученьку посажу рядом. А ты? Может быть, ты ему, Адриану, объекту любви, мерзости какие предлагаешь? Или заставляешь его пытками что-то делать?

— Ты что несёшь?! — Джеральд покраснел от злости и ярости, сжав кулаки.

Напряжение застыло в воздухе. Все пребывали в шоке, переводя взгляды с хозяина на замученного красавца-раба и наоборот.

— Я несу? Это твоё поведение «несёт»! Ты же на извращенца похож! Чего позоришься? Раз уж довёл себя до такого, продай его. Или хочешь и дальше выглядеть так, будто бы влюбился в мальчика? Не мучь ни себя, ни его. Продай. Я бы сам попросил купить, но раз уж этот благородный молодой человек выбрал его как подарок дедушки, я встревать не стану.

— Нет, никогда я его не продам! И не отдам!

— Да? Лучше позориться? Всё уже слишком далеко зашло! Если даже ты и будешь себя прилично вести, молва уже пошла.

— Пусть так! Но не отдам!

— Всё же, в чём дело? — задумчиво произнёс Чарльз. — Извращенец решил дальше позориться, наплевав на то, что ломает себе жизнь?! И, — заметьте, — жизнь своим близким тоже ломает! Что про Констанцию и дочерей скажут? Что они делать будут? О них подумай! Да тебя же теперь ни одно приличное общество не примет, а достопочтенные джентльмены начнут прятать от тебя своих сыновей! Если ещё сами не попрячутся. Я вот лично этим и займусь! И Фреду посоветую. Кстати, мистер Мартин… — Чарльз подмигнул ему, — вас это тоже касается! Вам тоже не мешало бы последовать нашему с Фредом примеру! А то Джеральд у нас чего-то попутал!

— Ты чего несёшь?! Это же оскорбления чистой воды!

Он ушам своим не верил, не верил, что такое можно сказать в его адрес! Всё внутри клокотало от ярости и ненависти.

— Или же… — продолжал рассуждать Чарльз, не обращая на его возмущения никакого внимания. — Джеральд вообще-то не похож на извращенца… Скажи! А этот юноша, — он указал на Адриана, — не сын ли той самой рабыни?

Глава 27. Грандиозный скандал продолжается

Зависло молчание. Будто бы раздался выстрел, все испугались и затихли.

— «…той самой рабыни»? Это ещё кто такая? — первой в себя пришла Констанция.

— Адриан, а-ну, пошёл вон отсюда! — очухался Джеральд и закричал на него.

— Нет, никуда он не пойдёт, — заступился Фил. — И не смей с ним так разговаривать!

— Тогда вдвоём пошли вон отсюда!

Рука Адриана задрожала.

— Выйди на свежий воздух, — мягко сказал ему Фил. — Я тут постою, но скоро приду к тебе, — и бережно обнял его, как родного, младшего брата. — Обещаю, я быстро. Мне надо… морду ему набить… Я заберу тебя с собой, и всё у тебя будет хорошо…

Тот послушался. На самом деле Адриан осознал только слово «выйди».

Снова зависло молчание. Джеральд сел в кресло и глубоко вздохнул.

— Ладно, не буду его наказывать. Фил, ты манатки хотел сложить? Можешь идти. Я тебя не задерживаю. Адриана трогать не смей. Тебя на выходе с ним всё равно никто не пропустит.

Но не так-то просто было забыть недавнее всеобщее потрясение, не так-то просто было сделать вид, что ничего не происходит после того грандиозного скандала и слов о загадочной рабыне.

— Что-то мне это уже подозрительно! Ты что так прикипел к нему? На старости лет в мужика влюбился? — заявила Констанция. Её всю трясло от злости.

— Что, я извращенец, по-твоему?! — обиделся муж. — Почему я должен в сотый раз объяснять?! Почему я не имею право иметь какую-то свою вещь, — он сделал ударение на «свою», — которая мне нравится?

— Так нравится все-таки? — подколола его Эвелина. — Продай нам с Мартином, я скажу всем, что это мой сын! Мол, с рабом согрешила по молодости!

— Ты сошла с ума! — воскликнула Констанция.

— Нет, он такой красивый, что никто с ним не сравнится! Хорошо иметь такого красавца-сына! Мне в моём возрасте уже не стать матерью: сама я не рожу уже. А зачем выбирать из приёмных детей страшного, если есть такая красота?!

— Да ну тебя! — махнула рукой кузина. — Ты ненормальная! И ты тоже, — показала она пальцем на мужа. — До такой степени привязаться к какому-то рабу! Либо, правда, извращенец старый, либо это ты «согрешил по молодости»!

— Да! — внезапно воскликнул Джеральд, выйдя из себя. — Да, я согрешил!

— Что?! — вскричали все хором.

— Я…я…я… Я это… Ты меня вывела… — произнёс мужчина тихо, сам испугавшись сказанного. — А ладно! Чего уж там таить?! Когда я родился, моя сестра Фелиция была уже взрослой, дети знакомых и родственников — тоже, мне не с кем было играть. И единственным ребёнком, который играл со мной, была она… Алиссия. Она была рабыней, дочерью наших рабов. И мы с ней дружили. И дня не могли друг без друга. Даррен был не в нашей компании — он старше, ему с нами неинтересно было. Они все с Фелицией общались… пока та не вышла замуж. Но время шло, и мы с Алиссией поняли, что, повзрослев, полюбили друг друга… И быть с ней я не мог, но… собирался. Алиссия забеременела от меня, я намеревался сказать своему отцу, что люблю рабыню и хочу на ней жениться, но… мне не хватило духу. Папаша рвал и метал, когда узнал всё от матери. Я с ней поделился, а она выдала меня. Я умолял поженить нас, родители сначала согласились, уже даже начали готовиться к свадьбе, как тут неожиданно решили отдать её за Даррена. Он всё знал, но, тоже любя Алиссию, полюбил и её ребенка, нашего с ней ребёнка. Адриан — мой сын…

Казалось, рушится весь мир. Всё, к чему Джеральд так привык вот-вот провалится сквозь землю, или будет снесено ураганом. Во рту пересохло. В крови будто бы появился порох, и одно единственное обидное слово подожжёт его. Такие безумные мысли крутились в его голове. Адриан…. Как он прекрасен! Но как жестока судьба! Яблоко раздора? Так, кажется, сказал совсем недавно Фил? Нет, запретный плод…. Рушилось всё: репутация, жизнь, её привычный уклад… Самое дорогое, что было в жизни этого несчастного человека, его единственный сын, сейчас разрушает его судьбу и дарит мечту одновременно. Читай на Книгоед.нет

— Дорогой, у тебя жар? — меж тем заботливо спросила Констанция, в её голосе слышались и раскаяние, и любовь.

Ах, она бы отдала многое, чтобы муж сказал, что пошутил, что всё это неправда, что его довели, вот и придумал на ходу нелепую историю. Но он ответил:

— Я бы многое отдал, чтобы это был… чтобы тот вечер стал другим, но… ничего не поделаешь. Потом Адриан родился, и мой отец запретил мне общаться с ним, говорить, что я его папа. Я боялся его, боялся, что он что-то сделает моему мальчику, как неоднократно мне угрожал, и не смел… А потом время прошло, Алиссия была давно мертва, всё слишком далеко зашло, Даррен любил Адриана, а я ревновал…

Конни опустила голову: её мир рухнул, осталось ожидать приговора. Только несколько лет назад она смирилась с тем, что у неё нет детей, и возблагодарила Господа за двух приёмных «прелестных крошек», как тут такое… Гром среди ясного неба… Нет! Извержение вулкана в её райском уголке! Да, леди симпатизировала когда-то Адриану, сочувствовала ему, но не до такой же степени, чтобы усыновлять его!

— Я так и знал, Джеральд, — произнёс Чарльз. — Не зря ведь я тогда, сидя с ним в коляске, подумал, что он твой сын… Вернее, догадался…

Тот хотел что-то ответить, как в комнату неожиданно забежал Фред:

— Хозяин! Чарли! Ты чего так долго? Поехали из этой преисподней!

— Ты всё пропустил! Тут такие дела творятся! Ангел-то — сын Джеральда! Не зря я тогда так понял!

— Ангел — сын этого дьявола?! Ну и ну! Вот дела творятся!

Джерри молчал, тупо глядя в пол.

— Ну, ладно! Хорошо! — после потрясения пришёл в себя Фил. — Он — твой сын! Мы тебе верим. Так даже лучше — у меня появился двоюродный брат… Но… но, дядя, клянусь тебе, я и близко не подпущу к нему такого папашу! Знаю я тебя! Сегодня ты добренький, весь такой трогательный, а завтра тебе в голову не знай, что придёт, и ты отправишь его к этим живодёрам! Да после того, как сломал ему жизнь, имеешь ли ты права называть себя его отцом?!

— А что ты предлагаешь, мой сахарный? — спросил у него Чарльз.

— Я его заберу. Мы вместе уедем к моей матери для начала. Я дам ему вольную, вылечу, потом помогу устроиться в жизни…. Но именно сейчас я хочу забрать его, увезти в город к своему другу…. Ему надо отдохнуть, он еле на ногах держится.

— Правильно! Я восхищаюсь тобой, мой мальчик!

Конни вздрогнула, будто бы проснулась от этих снов, будто бы вернулась из своего внутреннего мира, где оплакивала его руины. Они хотят забрать этого раба?

— Мне тоже жаль Адриана, я тоже считаю, что Джерри иногда вёл себя, как изверг и тиран, но разлучать отца и сына…! — вмешалась Конни, сама не зная, почему. — Как так можно?! Мне жаль моего мужа. Он раскаивается. Просто всё это время не мог показать свою любовь: сначала ему запретили, а потом сам не решался, а тут ещё и другие мужики проявляют к нему отцовские чувства. Конечно, ему обидно. Все не знают, лезут, а он уже не представляет, как к нему подступиться.

Ах, зачем?! Зачем?! Женщина и сама не знала, почему всё это сказала. Она так думала, да, но вот сердце…. Сердце готово было вырваться наружу и закричать, если бы могло: «Фил, забирай! Забирай с глаз моих долой!»

— Ладно! А бить-то зачем тогда? Сын же всё-таки!

— Он ревновал. Я думаю, будь его воля, он и потенциальных «отцов» побил бы. Что, кстати, с сэром Чарльзом и сделал…

— Прошу прощения, — прошептал Джеральд.

Из глаз его жены катились слезы. Когда-то Констанция дала себе клятву быть со своим любимым мужем и в радости, и в горе…. Но в этот миг, когда разрушился весь её прекрасный, идеальный мир, она чувствовала себя обманутой и преданной…

— Нет уж! Не отдам! Я за него боюсь, — стоял на своём Фил. — Вы его видели, тётя Конни?! На нем же лица нет! Он слова сказать не может! Вы представляете, в каком состоянии сейчас Адриан? Дядя же его довёл!

— Ты старше его на семь лет! Какой из тебя отец? — возмутился хозяин дома. — Он твой двоюродный брат!

— Ну, и что?! Ноты его, дядя, не получишь!

— Сэр Джеральд, если вы сейчас же не отпустите несчастного раба с этим благородным человеком, я заявлю на вас в полицию, что вы присваиваете себе чужое наследство! — с вызовом заявил Чарльз.

— Как вы это докажите? Где завещание?

— Ничего! Докажем! Не волнуйтесь. Мы с Фредом знали вашего покойного отца, найдётся ещё несколько таких человек, и мы всем скопом пойдём в полицию и скажем, что свидетели, что при нас сэр Гарольд обещал Филу Адриана. Правда, Фредди?

— С превеликим удовольствием! — кивнул друг.

— Нет, бумаг! — рассмеялся Джерри.

— Есть.

— Как есть? — на миг хозяин даже испугался.

— Купюры, банковские чеки. Я за такое дело никаких денег не пожалею! Не успеет взойти солнце, как все в округе будут знать, чей Адриан сын, и как ты с ним обращаешься! Любое каменное сердце вздрогнет, и мне, может быть, денег не надо будет давать — найдут повод, чтобы его у тебя отнять. Что есть государственные законы в сравнении с человеческими? Время упущено, смирись: он никогда тебя не полюбит, тем более после всего этого…

— Спасибо, сэр Чарльз! Я не знаю, как вас благодарить! — сказал Фил.

— Не за что, мой мальчик!

— Знаете, что?! Не надо меня запугивать, сэр Чарльз! И вообще я сейчас же отправлю его обратно — продолжим воспитание, он должен уяснить, что очень некрасиво улыбаться чужим мужикам!

И все вздрогнули в этой комнате от ужаса. Что такого совершил этот раб, когда просто вежливо ответил: «Добрый день»?! Первой опомнилась жена хозяина:

— Джерри, я тебе не позволю! — вскричала Конни. — Что это за изуверство в моём доме?! О нас с девочками подумай! Это же может шокировать их! И…и… он твой сын, в конце концов!

— Если Адриан — сын Джеральда, — сказал Фред, — значит, в какой-то степени, он и не раб больше? Или…или, по крайней мере, очень скоро перестанет им быть…?

— Ни раб, ни раб! — поддержала его Конни.

— Пусть сам решает тогда! — сказал Фред. — Что же вы его делите? Он ведь не вещь, не трофей, он жив….

И тут раздался выстрел. Самый настоящий. Никто не понял сначала, что случилось.

— Боже, что произошло?! — Фил бросился на улицу.

Глава 28. Я любил Алиссию

Воспоминания… Воспоминания…

Он обнял её.

— Я так люблю тебя, Принцесса!

— Я тебя тоже!

Юноша покружил девушку по саду и, остановившись, поцеловал в губы.

— Как мы назовём нашего малыша? — спросил он.

— Если будет девочка, назовём в честь тебя, Джеральдиной.

— А если родится мальчик, давай дадим ему моё самое любимое имя — Адриан. Оно ещё и на «А» тоже, как твоё.

Но не всем мечтам суждено сбываться…

Раздался плач. В саду Эйлин рыдала над Адрианом, лежавшим на земле! Рядом в растерянности стояли Томас и Геральдина.

— Что тут произошло?!

Племянник Джеральда подбежал ближе и увидел кровь.

— Боже, братишка… Стоило мне только тебя оставить…

— Врача! Умоляю вас! Позовите врача! — кричала Эйлин, обнимая любимого, который потерял сознание. — Томас, Фил, помогите мне отнести его в мою комнату!

Все четверо кричали одновременно друг с другом, никто ничего не мог понять. Казалось, весь мир тогда сошёл с ума, казалось, время заспешило, будто бы минуты взбесились, решив обогнать секунды. Казалось, всё замельтешило, не успевая друг за другом, паника охватывала сердца…

— В вашу комнату? Хорошо… — управляющий аккуратно поднял Адриана с земли. Он хотел возразить — как можно нести его в хозяйскую спальню, но вид крови испугал его.

— Врача? Какой врач согласится ехать к рабу?! — одновременно с ним сказала Геральдина.

— Вроде, мистер Джонсон принимает мулатов. Наврём, что он наполовину белый! Геральдина, я умоляю тебя, беги! Он тут совсем недалеко живёт.

Девушка тут же сорвалась с места.

— Нет уж! Дайте я его сам понесу! — заявил Фил

— Передавать не стану! Скорее уж!

— Тогда в мою комнату! Она ближе! Эйлин, — набросился он на девушку с возмущениями, — что ты ему сказала? Кто дал ему оружие?

А Томас уже убежал…. Только его торопливые шаги раздались где-то в коридоре, а потом стихли.

— Это дядя Марти спутал меня с тётей Эвелиной… Я была в её пальто.

— Идиотка! — не выдержал Фил, и из глаз его потекли слезы. — Нашла время! Нашла время строить ему глазки! Не могла подождать?! Ты же всё испортила!

— Не ссорься… — попросила Эйлин.

Они поднялись в комнату Фила, куда Томас принёс Адриана.

— Что ж ты его на пол положил?! — крикнул хозяин спальни

— Но господин… раба на господскую кровать?

— Отойди лучше! — Фил очень нервничал и сам поднял раненого. — Лёгкий-то какой, как пушинка!

Он аккуратно положил его на свою кровать. Снял с него своё пальто, вернее вытащил только руки из рукавов.

— Дышит? — молодой человек прислушался. — Дышит… Так… пульс есть… Бедняжка… Держись, солнышко… Потерпи, братишка… Где же этот врач?!

Эйлин села на краешек кровати рядом с раненным. Слезы её душили. Ей казалось, что весь её мир рушится, уже держится на волоске, и ещё чуть-чуть исчезнет в бездне всё то, что она любила. Тикали часы, будто бы насмехаясь над ними: время идёт, отсчитывая драгоценные секунды, а вы всё сидите и ждёте врача, не в силах что-то изменить. Судьба отнимала Адриана.

— Мой самый любимый, потерпи… — плакала Эйлин, гладя его по лицу. — Всё будет хорошо… Я люблю тебя… Я тебя выкуплю… Я попрошу денег у дедушки с бабушкой… Они выручат нас…Они не откажут… Я буду с тобой…

И не обращала внимания на Томаса и Филиппа, которые тоже присутствовали здесь.

Тут забежала Геральдина без врача.

— Он сказал, чтобы белый родитель к нему пришёл, иначе никуда не пойдёт…

— Но что же нам делать?

— Надо попросить кого-то из белых…

— Но это могут сделать только наши родители…

Фил пропустил их последние слова мимо ушей, нервно считая шаги, ходя взад-вперёд по комнате…. Пульс стучал в висках, словно танцуя на лезвие ножа с леди паникой. Молодому человеку казалось, что ещё чуть-чуть и он сам упадёт в обморок. Если Адриан умрёт, то никогда не сможет этого… Простить? Нет, пережить.

Вы заметили, что в гостиной не было мужа Эвелины, Томаса и двух юных леди, когда туда нагрянул Фил, приведя с собой Адриана? Девушкам наскучило слушать разговоры о делах, и обе они ушли к себе. Марти захотелось покурить, и он ушёл на задний двор. Там у охранников у парадного въезда мужчина встретил Томаса, с которым они разговорились об охоте. Управляющий показал ему своё ружье, и разглядывая его, единомышленники разговорились о любимом общем увлечении.

Эйлин, услышав какие-то крики, выбежала на улицу, на ходу в коридоре, не подумав, накинула плащ тёти Эви. В саду девушка встретила Адриана. Она ничего не успела ему сказать, лишь спрашивала, что с ним, а тот, дрожа как осиновый лист, не мог и слова вымолвить. И девушка обняла его. И в этот момент с другой стороны сада домой кружным путём возвращался дядя Марти с ружьём Томаса. А сам Томас по какому-то вопросу побежал к охранникам ранчо, поэтому его с ним не было. Увидев Эйлин со спины в плаще Эвелины, Мартин подумал, что это его жена обнимается с другим мужчиной.

«Я лучше убью тебя, чем буду спокойно смотреть на тебя в объятиях другого!» — крикнул мистер Мартин и выстрелил. Позже мужчина рассказывал, что и сам не знал, что на него тогда нашло, ведь никогда не отличался безумной ревностью и злостью.

Адриан загородил собой девушку. Непонятно, как у него получилось сообразить что-то в таком состоянии. Все пули попали в него. Эйлин закричала. Прибежал Томас, он выхватил ружье из рук Марти, тот, испугавшись, убежал. Потом прибежала Геральдина, а за ней — Фил.

Собравшиеся в гостиной подумали, что, если бы что-то случилось, то к ним тут же бы прибежали, и решили, что им выстрел просто показался. Наверное, кто-то что-то на улице уронил тяжёлое, либо это ворота хлопнули. Тем более шокирующая новость не давала обращать внимания ни на что на свете, и все тут же позабыли о выстреле. А как же иначе?! У Джеральда, досточтимого джентльмена, порядочного семьянина, вдруг, оказывается, сын есть на стороне от первой его любви! Все его одним знали, а тут такое! Сначала заработал славу извращенца, а потом такое вскрылось! Какое-то время все подавлено молчали.

— Ладно, понятно… — вздохнула Констанция. — Так и быть, я тебе верю… А ты его хоть чуточку любишь? Хоть сколько-нибудь у тебя есть к нему отцовской любви?

— Я не могу без него жить… Но жутко ревновал его к Даррену, и когда осознавал это, мне казалось, что люблю его. Меня, кошмар как, бесило, когда мой сын обращался к нему «папа», но в то же время не уверен, что хотел бы, чтобы он звал так меня. Мне всё хотелось доказать им, что, хоть Даррен и вырастил Адриана, тот всё равно целиком и полностью принадлежит мне, и я имею право делать с ним всё, что захочу: хочу женю, хочу развожу, хочу бью, хочу пытаю. Меня выводила из себя эта его привязанность к «папе»! Ух, сейчас подумаю, и то заводиться начинаю! Да, я люблю его, хотя, когда любишь, не причиняешь боль… Да, я люблю его, и мне не стыдно, что у меня чёрный сын. Он в тысячу раз красивее всех, ни один белый с ним не сравнится…. Но признавать его не собираюсь.

Никто из гостей не покинул комнату. Все были в шоке, не зная, что и думать. Они просто слушали хозяев ранчо.

— Что тут скажешь? — развела руками супруга, и в голосе слышалось явное разочарование, — Жалко мальчика. Он-то в чём виноват? Как ты вообще мог от меня такое скрыть? Мне-то что теперь делать? Думаешь, я смогу спокойно жить после того, что узнала?

— А что ты узнала такого уж страшного? Поверь, такое сплошь и рядом случается! Дорогая, тебя это никак раньше не касалось, и, поверь, и теперь не коснётся!

— Это как понимать?! Ты мой муж, я с тобой прожила всю жизнь! А ты от меня такое скрыл!

Она взорвалась. Обида вырвалась наружу. Ей больно, ей обидно, а он тут ещё изображает из себя великую непробиваемость!

— Да что в этом такого?!

— Как что?! Я так и не родила детей, а у тебя, оказывается, на стороне сын был, да и ещё от первой любви, которая до меня встретилась!

— Да! Мне не стыдно признаться, что я любил Алиссию. Да, я любил рабыню, и любил её безумно! Но это не значит, что тебя не любил!

— Если ты так её любил, почему над сыном издеваешься, которого родила она, — Констанция сделала ударение на «она», — любимая женщина? Только из-за того, что он не белый?! Что-то в Алиссии тебя это не смущало! Тем более, он почти совсем и не похож на чёрного раба!

Чарльз согласно кивнул.

Если Джеральд и в самом деле думал, что супруга разжалобится, услышав о любви, то глубоко в этом заблуждался. Констанция ревновала мужа к его прошлому.

— Не знаю! Не знаю! Сам не знаю! Может быть, я к нему не привык… Может быть, я сам себе запретил обращаться с ним иначе, чтобы не было так больно…

— Да, парня жалко! — протянула жена. — Что с ним делать?

— А что? Ничего…

— Как так ничего? Дай ему вольную, что ли, и пусть уезжает…

— Нет! — как обезумевший воскликнул Джеральд. — Нет! Только не это! Никуда я его не отпущу! Не видать ему вольной как своих ушей!

— Ты заруби себе на носу — я эту ситуацию так просто не оставлю! Мне это неприятно, между прочим! «Признавать не собираюсь» — говорит, а через каких-то несколько минут орать начал, едва ль ему предложили отправить того, куда подальше! Так ты хочешь ему сказать правду? Нужен он тебе?

Джеральд пристыженно молчал. Он и сам не знал, что с ним происходит. К сожалению, всё, что горе-отец говорил раньше, являлось чистой правдой…. Наверное… ибо он сказал:

— Ну, конечно, в какой-то степени он мне дорог… Но я стыжусь его иногда…

— Нет уж — давай ему вольную, и пусть на все четыре стороны. Видеть его я не хочу! Каждый день буду смотреть на него и знать, что это твой сын. Извини, дорогой, но это выше моих сил!

— Нет, — твёрдо ответил мужчина, — никакой вольной!

Констанция глубоко и громко вздохнула. Она приподнялась, собираясь встать, но потом, передумав, села обратно:

— Самое ужасное, знаешь что?

— Что? — угрюмо спросил муж.

— У-у-у! «Что?», — передразнила его она. — То, что мы на самом деле глубоко заблуждались… Все идёт к тому, что рабство будет отменено. Мне пастырь говорил уже давно, и мистер Смит тоже. Он — не вещь. Ты наказываешь его. Для чего? Чтобы что-то понял? Чтобы запомнил, и потом неповадно было? Но он ведь вещь, как он может что-то запомнить? Адриан, — она впервые за весь разговор назвала того по имени, — вовсе не вещь, он живой человек, хотя и всего лишь раб. И он твой сын. От этого ты никуда не уйдёшь, даже если никто и не узнает правды. Ладно… Что-то я завелась! Хочешь ты этого или нет, признаешь или нет, но он и мой раб тоже. Я дам ему вольную!

— Нет!

— Да!

— Не делай этого, прошу тебя!

Констанция вспомнила, как не так уж давно протирала раны Адриану, и от осознания того, что с ним это сделал родной отец, невольно вздрогнула. Да, такого папашу врагу не пожелаешь! А ведь юноша не мог подлечить себе спину, да и не чем ему было, а если бы и смог, то не факт, что это пришлось бы по душе взбалмошному хозяину — может быть, тот хотел, чтобы раб помучился. Конни глубоко вздохнула:

— Зачем он тебе нужен? Вот только про комод тут не рассуждай! — она перевела дух и добавила задумчиво и проникновенно: — Наполовину белый… Оказывается, у моего мужа есть сын, и я столько лет не знала об этом… Жалко мальчишку, безумно жалко…

У всех в комнате по лицам текли слезы. Всем до безумия было жаль этого бедного, замученного юношу.

— Он — всего лишь раб… Хоть и мой сын… Тебе-то что до него?

— Не могу я смириться, не могу! Ты мне столько лет врал и…и…издевался над собственным сыном! Вот, оказывается, что ты за человек! Скажи, а если бы я была какой-то не такой, ты бы тоже поступил со мной подобным способом? Нет! Не отвечай! И так всё понятно… Но! Дело-то сделано! И уже ничего не исправить! Надо было раньше думать! Он уже есть! И мало того, что есть, да и ещё взрослый уже! И от этого факта не отделаешься! Как ты жил всё это время, зная, что твой сын — раб, и раб он по твоей вине, ведь ты имел право его освободить? Видимо, не так уж и сильно любил эту свою Алиссию, раз так поступил с её, — нет, с вашим, — ребёнком! И это мой муж!

— Тебя что волнует больше всего: то, что я от тебя скрыл такой интересный факт своей биографии, или то, что мальчишка — раб, и я, такая скотина, над ним издеваюсь, а тебе его жалко? Так он на то и раб, чтобы с ним обходились подобным образом…

— И то, и другое… Даррен — не его отец, любить настолько сильно, насколько любил бы его, будь тот ему родным сыном от любимой женщины, он не мог. Ведь всё это время знал, что у неё был другой, что замуж за него вышла только потому, что так велел хозяин, дабы скрыть ваш грешок, чтобы никто не знал, что у тебя ребёнок на стороне. Может быть, я неправа, но таково моё мнение. Адриана твоего никто никогда по-настоящему не любил, он вырос рабом, потерял мать ещё ребёнком… Мне безумно жаль его, с одной стороны, с другой — мне обидно, что ты скрыл от меня такое, что не поделился, считая, наверное, что меня это не касается, что я недостойна этого знать… Я тебе ещё раз заявляю — видеть его я не могу, и потому он сию же минуту получит вольную, и пусть идёт, куда хочет!

Выслушав её, Джеральд некоторое время ничего не отвечал. Зависло тягостное молчание. По лицу мужчины невозможно было догадаться, о чем он думает. Чарльз хотел сказать уже какую-то колкость, но хозяин поместья наконец заговорил:

— Я понимаю тебя, Констанция, и прости, что так поступил с тобой, но отпустить его не могу. Он мне нужен. Давай я отниму и отдам кому-нибудь наших приёмных дочерей, твоих родных племянниц? Что ты будешь чувствовать?

— Тогда скажи ему правду.

— Не могу… Мне стыдно. Что люди подумают? Меня всегда знали как порядочного джентльмена и примерного семьянина. А тут такое всплывёт!

— Тебя, значит, волнует больше твоя репутация, а ни его судьба? — скорее сказала, а ни спросила Констанция.

— А что тебя это так заботит?

— Как что? Ты — мой муж, а он — твой сын… Естественно, то, что касается тебя, меня заботит. Вольную, ты ему не дашь?

— Нет.

— Ну, тогда я не знаю, что делать!

— Нам с Марти отдайте! Я не боюсь, что люди скажут! И муж мой, думаю тоже против не будет, — вмешалась молчавшая всё это время Эвелина.

— Он не хочет с ним расставаться, видишь ли! И делать ничего не хочет! И его совершенно не волнует то, что мне эта ситуация неприятна, то, что смотреть спокойно на Андриана я уже не смогу!

— Ну, не знаю тогда, что вам посоветовать! Я умываю руки! — вздохнула кузина.

— Надо уехать отсюда! — заявила хозяйка. — Я здесь после такого не хочу больше оставаться!

Услышав это, Джеральд вздрогнул, в страхе взглянул на жену, которая всегда являлась его поддержкой, и воскликнул:

— Но я…я… не могу уехать… Я много лет его не видел, теперь увидел, узнал… На моих глазах он звал его отцом, на моих глазах все восторгались, какой тот красавец, и этот «папа» был горд! Он, а ни я! А если я уеду, он возьмёт и убежит!

— За побег могут и убить. Это каждый раб знает. К чему ты клонишь? Забирай его с собой! И на все четыре стороны! Хоть на край света катитесь оба!

— Но…но..

— И слышать ничего не хочу!

Вновь воцарилась долгая, гнетущая тишина. Потом Констанция сказала:

— Ситуация мне эта не нравится! Оставлять всё, как есть, я не собираюсь! Смотреть спокойно на твоего Адриана я не могу, всякий раз вспоминая о том, что ты скрыл от меня такое. Либо он получает вольную и катится ко всем чертям, либо уезжаем мы с дочками без тебя. Либо ты рассказываешь ему правду. Посмотрим, как тебе это легко дастся. Уж не тяжелее, чем мне сейчас! — неожиданно она взглянула мужу в глаза, и сердце её вздрогнуло. — У меня есть подозрение, что ты хотел бы вести себя с ним, как отец, но тебе стыдно в этом признаться.

— Ты права…

— Ладно, так и быть. Я над тобой смилуюсь. Уедим куда-нибудь все вместе, ты его с собой забирай, раз расстаться не можешь. Но будешь обращаться с ним, как сыном, постепенно подготавливая к правде… Глядишь, может, и добьёшься прощения! Правда, не представляю, как примет его общество — он неграмотный, жалкий раб… Хотя счастливцы, которые получили вольные, как-то же живут, пристраиваются… А я, так и быть, постараюсь полюбить его, как сына.

Джеральд просиял. Ах, что может быть прекраснее, когда ему скажут: «Какой у тебя красивый сын, Джерри!». Сын, а ни раб! И никто не скажет: «Продай мне!». Он сможет открыто гордиться им, умиляться его добротой, сможет представить его людям, как своего сына…! И он скажет: «Это мой сын Адриан!», а ни: «Это мой раб, и он не продаётся!».

— Хорошо, я согласен! Только не заставляй меня признаваться ему в этом тут!

— Ладно! Так и быть, но завтра же мы собираем вещи!

— Хорошо…

— Леди Констанция, — обратился к ней Чарльз, — не верьте ни единому его слову. Отпустите несчастного с Филиппом… Если вам его хоть чуточку жаль… Нельзя им быть вместе! Он же ненормальный! Неизвестно, что ему завтра в голову придёт! Разве вы этого не видите?!

— Я по-прежнему считаю, что вы — тиран и живодёр, и недостойны иметь такого сына, как Адриан, — поддержал друга Фред.

— Что ж, спасибо! — воскликнул Джеральд. — Но я не тиран, и не живодёр! И это ещё докажу!

Но тут забежала взволнованная Геральдина…

Конец первой части

Оглавление

Благослови меня на боль

  Предисловие

  Глава 1. Помнишь ли ты, наш старый дом?

  Глава 2. «Дружище просил посмотреть!»

  Глава 3. Война развязалась

  Глава 4. Чем мы отличаемся?

  Глава 4. Чем мы отличаемся?

  Глава 5. Развенчанный кумир

  Глава 6. Чай с имбирем и лимоном

  Глава 7. Там, где не поможет сила, поможет материнская любовь…

  Глава 8. Большой дом на окраине ранчо

  Глава 9. Слишком тяжело прощаться

  Глава 10. Поцелуй

  Глава 11. Этого нельзя приказать даже рабу

  Глава 12. Яблоко раздора

  Глава 13. Свобода

  Глава 14. Я люблю тебя?

  Глава 15. Управляющий и раб

  Глава 16. Красавец, а раб…

  Глава 17 Почти еще дитя

  Глава 18. Ревность?

  Глава 19. Битва в этой странной войне…

  Глава 20. После битвы

  Глава 21 Догадка Чарльза

  Глава 22. Сэр Чарльз и ангел

  Глава 23. Слезы

  Глава 24. Букет для Констанции

  Глава 25. Освободитель и мученик

  Глава 26. Грандиозный скандал

  Глава 27. Грандиозный скандал продолжается

  Глава 28. Я любил Алиссию