Слезы [Мария Шматченко] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Слезы

Глава 1. Кто пойдет?

— Дядюшка, случилась беда! Адриан умирает! Мы ходили к доктору Джонсону, зная, что тот принимает мулатов, но он…он… Времени нет! Пожалуйста, милый дядюшка, сходи к врачу, наври, что ты… отец Адриана, иначе он умрёт! В него стреляли!

Все вздрогнули и ахнули в испуге! Хозяин ранчо подскочил в кресле. Он хотел бежать, но…

Джеральд опустил голову. Констанция испытующе посмотрела на него и, поняв, что тот ничего отвечать не хочет, сказала ему:

— Ну?!

— Нет, я не могу… Я стесняюсь, что… что у меня…чёрный сын. Что про меня люди скажут?

— Иди! — сказала Констанция. — Бессовестный! Кто мог подумать, что так выйдет?!

Тут вызвалась Эвелина, сказав, что готова пойти, но только после этого они его заберут в сыновья. Но Геральдина грустно возразила. «Поздно. Я так переволновалась, что сказала доктору, что белый родитель — это отец, а ни мать. Он меня сам спросил. Не буду же я молчать. Где же ещё искать белых мужчин? Больше нет подходящих… Охранники не согласятся…». Чарльз и его друг-кучер даже подскочили на местах от удивления, заявив, как же так нет согласных?! А они с Фредом?! Друг-кучер охотно кивнул и добавил, что на коляске они быстро доберутся.

Но доктор им не поверил… Он отчитал их, призвав подумать: а если вдруг с белым случится беда, а он в это время спасать раба станет? Да и ещё напомнил, что у мистера Фреда, это девятый ребёнок-мулат! «Сколько их у вас?!» — всплеснул руками доктор.

Если в поместье Чарльза кто-то из бывших невольников заболевал, тот ходил за доктором и выдавал себя за отца. А они хоть и были бывшими, но всё-таки рабами, и доктор Джонсон, всё равно отказывался принимать, поэтому приходилось его обманывать. Причём, врач вынужден был верить на слово, ведь среди больных не оказывалось мулатов, а Фред говорил: «Ну, откуда я знаю? Ну родилось дитя таким! Но папуля — я!»

Понимая, что всё пропало, что доктор ни за что, похоже, не согласится им помочь, Чарльз, делая вид, что ему просто невероятно стыдно, «признался», что это его сын, но он постеснялся, испугался, вдруг жена прознает, вот и попросил друга «взять вину на себя». Но мистер Джонсон и ему не поверил! Да и ещё и посмеялся, не староват ли, мол, он такого молодого сына иметь! У мистера Фреда хоть за тридцать всем.

— И я помню, как сам плакал, когда не смог спасти вашего Густаво… Вы тогда сказали, что единственного сына потеряли… Так что не тратьте своё и моё время! Всего вам доброго! Я не пойду! Пусть родной папаша идёт! Но знаете, он не придёт, потому что вы врёте, что больной раб — мулат! Мне надоело закрывать глаза на ваши шуточки. Думаете, я не догадываюсь, что восемь детей мистера Фреда — ему не дети? Всё! С меня хватит!

— Дети, мои кровиночки! — стоял на своём «папа», которого уводил Чарльз.

Они вернулись в поместье, сообщили эту весть, но Джеральд всё-равно отказывался идти. Он заявил жене, что та обещала ему, что не станет не заставлять признаваться до отъезда, а Конни ругала его. Ведь никто не виноват, что так вышло!

Узнав от Геральдины, что Фреду и Чарльзу доктор не поверил, и что Джеральд не согласился, Томас заявил, что он пойдёт!

Но и он вернулся ни с чем. Хорошо, что его возил Фред, и они очень быстро вернулись. Прибыв обратно, Томас сразу же побежал в комнату Фила. А друг Чарльза вошёл в гостиную, горестно качая головой, мол, нет, не получилось.

Услышав очередную страшную новость, Констанция приподнялась в кресле и призвала к совести мужа:

— Ну, кто ожидал, что так выйдет? Он без сознания! Ничего не узнает, а доктора попросим никому не говорить!

Но супруг, сидя в кресле напротив, с раскрасневшимся лицом, сцепив руки на животе, дабы унять дрожь в них, почти шёпотом возразил, что это как-то по-детски такое просить.

— Он умрёт… И мне лично не по-детски страшно! Ладно! Я сама пошла! Скажу ему, что у моего мужа сын на стороне, и он стесняется позвать доктора, боится, что люди скажут.

Так его упёртое, трусливое «Нет!» вдруг осенило Конни! Ведь она и сама же может пойти! Ну, и пусть, что не отец, а жена отца!

— Да! Я пошла! — заявила ещё раз женщина, сердясь на мужа.

Женщина, накинув шаль, — ведь в августе вечером уже прохладно, — сказала, что нельзя терять ни минуты. А напоследок даже назвала дражайшего супруга тряпкой, посоветовала ему сидеть тут и впитывать в себя слёзы, а потом, обернувшись к Фреду, вежливо улыбнувшись, спросила, не будет ли он так добр и её довезти до доктора?

Друг и кучер в одном лица сэра Чарльза, конечно же, согласился, и они с Конни поспешили из гостиной.

Джеральд понял, что его жена, как всегда, пришла ему на выручку, и ему стало стыдно.

— Подождите! Я с вами!

Он кинулся за ними, что даже снёс по пути столик в индийском стиле, что подарил им настоящий отец Геральдины. Со столика упала маленькая вазочка и разбилась вдребезги. Осколки её, алые, словно кровь, разлетелись по полу. Почему-то некоторые в зале решили, это — дурной знак, и что Адриан всё-таки погибнет.

Несколькими минутами ранее в комнате Фила Томас, как только вошёл, тут же рассказал, что мистер Джонсон его узнал, ведь лечился у него прошлой весной, и он помнит, что пациенту всего тридцать три… И, следовательно, не может иметь сына такого возраста… К тому же молодой человек ему ещё тогда говорил, что детей у меня нет…

— Постойте-ка! — возмутился вдруг Фил. — А что вы доктору сразу не сказали, чей Адриан сын?! Бегаете тут все! Цирк устроили! Идиоты!

У него глаза на лоб полезли. Надо же — какая тупость! Ещё бы конкурс устроили с призами и памятными дипломами! «У кого получится уговорить доктора!» называется!

— Сказать ему, что он сын — чёрного раба Даррена? — спросила Эйлин, тоном «думай, что говоришь».

— Опомнись! Я сейчас с ума сойду! — молодой человек схватился за голову, ему казалось, что она у него лопнет. — Он не хочет идти, тогда я сам пойду! Не могли сказать, что отец в отъезде, например?

Сказать, что Фил был взбешён, значит, не сказать ничего, он был в ярости! Тут такая трагедия, неизвестно ещё, выживет ли Адриан, тем более в него не просто стреляли, а стреляли после издевательств. Хватит ли у несчастного сил? Филиппу казалось, что сам умирает, а тут при таком положении вещей до этой Эйлин никак не дойдёт! И так уже всё понятно! Или нет?

Управляющий, которому ещё никто так прямо и не сказал, кто отец Адриана, попытался вразумить молодого господина. «Вы его на семь лет старше! — сказал Том. — Сколько вам было лет, хотите сказать, когда вы его родили?!»

— Я пойду к этому докторишке и скажу, что папаша — Джеральд, но он, видите ли, стесняется! Карету мне!

Но когда Филипп спустился вниз, выяснилось, что за доктором уехала Конни, а с ней и пристыженный муж.

Глава 2. Спасение

Фил устало поднялся в свою комнату. Отчаянье наполнило его сердце.

— Как он?

— Дышит, но все ещё без сознания…

— Долго ли это продлится? — молодой человек подошёл к Адриану и взял его за руку. — Братик, ты только живи! Какие холодные у тебя руки! Не смей умирать… Умоляю тебя…

Но тут дверь распахнулась — на пороге стояли доктор и его ассистент.

— Слава Богу! — воскликнул Фил, и на глаза его выступили слёзы.

Мистер Джонсон попросил всех покинуть комнату.

Целых три часа никаких новостей… Заходить в комнату запрещено строго-настрого, и никак не узнаешь, как раненый. Помощь подоспела запоздало… Адриан умирает… Сможет ли доктор спасти его? Фил не являлся верующим, но сейчас молился…. Наверное, в последний раз он так горячо молил Господа много лет назад, когда умер его отец. «Ты забрал у меня папу, прошу, умоляю, не забирай Адриана… Я только что обрёл двоюродного брата, но, клянусь, люблю его, как родного… Оставь ему жизнь, он ведь ещё так молод!»… После чего вскакивал и бегал по коридору, не зная, как успокоиться.

Джеральд в это время…рыдал…. И тоже молился. Констанция плакала и… молилась. А также пыталась периодически успокоить мужа, который ужасно её нервировал.

Двери комнаты тихо отворились, и, прикрывая их за собой, в коридор вышел доктор. На него тут же уставились три пары испуганных глаз: Джеральда, леди и Фила.

Мистер Джонсон устало вздохнул, а потом торжественно известил, что жить будет! Пули не задели органы. Сейчас он уснул. Врач признался, что, если бы ему сказали, насколько их больной красив, то через минуту был бы на месте! Жалко ведь… Такая красота! «А он точно ваш сын?» — спросил мужчина.

Джеральд не без гордости кивнул и ответил, что точно!

Доктор даже не смог скрыть горькой усмешки, видно было, что ему хотелось что-то высказать, но до сих пор сдерживался. И всё же поинтересовался, в кого тогда Адриан такой симпатичный. Наверное, в мать, предположил мужчина, и потом, — подумать только! — он имел наглость заявить, что Его Светлость сэр Джеральд красотой не блещет! Хотя, конечно же, это нельзя назвать правдой! Но, видимо, мистера Джонсона, хозяин поместья чем-то возмутил.

Филипп же засмеялся, решив, что тот сказал в точку, а потом спросил врача, можно ли ему зайти к больному и, получив разрешение, зашёл в комнату. Джеральд же не обратил внимания на оскорбления мистера Джонсона.

— Спасибо вам, доктор! — воскликнул он, кидаясь ему на шею. — Я не знаю, как вас благодарить!

— Да ладно-ладно вам, — немного смущаясь, ответил врач, вырываясь из его объятий. — Я всё же клятву дал. Это моя работа. И, кстати, помимо пулевых ранений подлечил какие-то раны, порезы, синяки…следы от побоев, видимо. Что же это вы сына-то так? Поэтому у меня и возникли мысли, что всё-таки не сын он вам: родного разве станешь избивать до такой степени?

Видимо, следы от побоев так и возмутили врача, что он решился на такой глупый, даже по-детски глупый, шаг — оскорбить знатного сэра!

Констанция, которая на радостях, как и муж не обратила внимания на издёвку мистера Джонсона, заверила, что Адриан — сын Джеральда, и что ей меньше всех хотелось бы, чтобы у её мужа имелись дети на стороне, так что, если даже она признает эту правду, то врач может поверить!

— Да верю. Цвет кожи у него всё-таки от чёрных рабов отличается. Он скорее смуглый, чем чёрный. Мулат. Ну, или квартерон. Когда увидел его, подумал, что вы странно пошутили — к обычному, белому работяге позвали меня, но наврали зачем-то, что он раб. Но я всей ситуации не знаю, что тут у вас творится… Не моё это дело. Я так понял, парень не в курсе, что является вашим сыном?

— Всё верно, он не в курсе, — ответил Джеральд, — так жизнь сложилась. Мой отец не разрешил мне говорить. А потом я сам стыдился. И…

Но мистер Джонсон поспешил прервать его из-за чувства такта, сказав, что необязательно рассказывать ему свою историю. Пусть они решают сами, что будут делать дальше, а ему, доктору, нужно только одно — чтобы кто-то побыл с больным, пока тот не проснётся. Ведь врач был вынужден отпустить ассистента. Но он опасался, что Адриан из-за своего положения и воспитания решит ещё сбежать из господской комнаты. А ему не в коем случае нельзя пока вставать.

Не успели супруги ничего не ответить, как из комнаты вышел Фил. Он от всей души поблагодарил доктора, а потом спросил:

— Скажите, после того как он проснётся, когда сможет отправиться в небольшое путешествие?

— Мне пока сложно вам ответить. Всё зависит от того, как быстро заживут раны. Но я буду рядом и всё проконтролирую. Всё будет хорошо, не беспокойтесь. Худшее позади. А почему вы спрашиваете про путешествие? Планируете уезжать?

— Я собираюсь его забрать. Мне бы хотелось как можно скорее увезти Адриана из этого дома. Подальше от некоторых личностей. Но если поездка не желательна сейчас, то я подожду.

— Да, переезд может навредить ему. Не увозите его, пока совсем не поправится. Тут я есть. И всегда помогу. Каждый день буду приходить. Выходим мы его.

— Как так ты его увезёшь? — опомнился Джеральд. — Я не позволю! Он мой сын!

— Так это и есть те самые «личности»? — улыбнулся доктор. — Вот молодёжь пошла, нигилисты! Что же вы так? У отца сына отнимаете?

— У тирана, — поправил его Фил, — тирана, кровопийцы и живодёра! Вы видели ещё и другие раны? Вот то-то! Он не достоин иметь такого сына, он и ногтя его не стоит!

— Постойте-ка, а вы-то кто ему? С какой стати вы хотите его увезти?

— Я — ему старший кузен! И не позволю двоюродному брату страдать… Он и так много вытерпел. Я его вообще сегодня вырвал, — не поверите! — из пыточной!

— Успокойтесь, молодой человек. Валерьяночки выпейте.

— Фил, Джеральд теперь много что осознал! — вступилась за мужа Конни. — И я, клянусь тебе, не дам Адриана в обиду. Пусть только попробует и пальцем его тронуть! Да, Джерри? — она улыбнулась.

И тот тоже улыбнулся и кивнул.

— Да вы издеваетесь… — прошептал Фил. — Я боюсь за него, я не верю вам… — и лишился чувств.

Конни перепугалась и тут же кинулась к нему. «Фил, милый, что с тобой?!» — воскликнула она. Сев на колени, леди погладила его по щеке, но юноша не ответил, не открыл глаз.

— Отойдите, леди! — доктор сел рядом с ним. — Перенервничал, — улыбнулся он, — бедолага. Так за брата беспокоится. Очень хорошо, что он к нему так привязан. Эй, Филипп, очнитесь!

Пришлось ещё и его нести в ближайшую комнату, чтобы привести там в чувства. Мистер Джонсон и сэр Джеральд подняли его с пола.

— Леди, могу я попросить вас побыть с первым больным? — торопясь, спросил врач у Констанции.

Женщина кивнула, про себя подумав, что так и знала, что придётся этим заниматься ей, а ни родному отцу несчастного, и вошла в комнату. Леди подошла к спящему больному и, обняв столбик кровати, задумчиво взглянула на сына покойной рабыни и своего аристократа-супруга. «Надеюсь, если я сяду в кресло и усну, ничего не страшного не случится» — подумалось ей. Она гнала от себя неприятные мысли, ревность к прошлому своего любимого.

Первым делом, как очнулся, Фил решил отправиться к Адриану, и его еле уговорили ложиться спать, ведь стояла уже глубокая ночь. Джеральд так и не ложился. Бедная Констанция по просьбе доктора сторожила раненого и только дремала в кресле, просыпаясь от каждого шороха. Иногда она подходила к постели юноши. В золотистом сиянии подсвечника, что стоял на прикроватной тумбочке, женщина рассматривала раненного. Лицо его будто бы напряжено, брови чуть сдвинуты: наверное, ему было больно. Леди было странно видеть его тут. «Может, это дурной сон?» — думалось бедняжке, что так неожиданно узнала правду о любимом.

Конни сердилась на Джеральда. Почему она должна проводить так ночь, почти не смыкая глаз, следить за его сыном?! А он в это время будут спать? Она-то не знала, что тот тоже не смыкает глаз. И сердилась на него. Женщина очень устала. День выдался трудным. Утром она была в дороге, только ближе к обеду вернулась домой, потом этот жуткий скандал, который устроил Фил, потом шокирующее признание мужа. Её мир будто бы пошатнулся, будто бы всё перевернулась вверх дном, и уже ничего не останется прежним. «Он и мой раб тоже. Что же я его не продала? — осенило её внезапно. — Сейчас такого бы не было! Все этого дурачка жалела!».

Уже светало. Свечи потухли, но сияние рассвета из окна отчётливо освещало лицо Адриана, и Конни могла его рассматривать столько, сколько бы захотелось, наплевав на все приличия. Как ни странно, у него был очень аккуратный, прямой нос, большие глаза, длинные ресницы, которые его, однако, совсем не портили, не придавали ни приторности, ни женственности, ни смазливости, только что-то в губах было от африканцев, но не очень заметно. Лицо его было всё равно мужественным, хотя была в нем какая-то нежность. Что-то неземное присутствовало в его облике, ангельское, прекрасное. Трудно был отвести взгляд, оторвать глаза, хотелось смотреть и смотреть на него. «Красивый-то какой!» — искренне восхитилась Конни. Она и раньше считала его красавцем, но как-то не заостряла на этом внимания.

Леди взяла его руку: та оказалась холодна как лёд. Инстинктивно он слабо сжал её тёплые пальцы. Как младенец…. На запястье остались следы и кровоподтёки от кандалов, на ладони виднелись следы от ногтей, будто бы тот сжимал очень сильно кулаки. Что же ты сделал со своим сыном, Джеральд? Сердце женщины обливалось кровью от жалости. В солнечном сплетении будто бы что-то заныло. А рука юноши так и сжимала её руку робко, несильно и как-то доверчиво, по-детски. И правда, как младенец! Внезапно Констанция почувствовала к нему бесконечную нежность и доброту, желание помочь, отогреть и защитить. Неужели материнский инстинкт? И к кому? К рабу! Конни встряхнула голову и выпустила его руку. Она откинула с лба пасынка волосы.

«Хорошо, что жара нет» — подумала леди и, отойдя от него, села в кресло. Что же ждёт их дальше?

Глава 3. Первый шаг к сближению

Лишь на рассвете Адриан пришёл в сознание… И был почти в шоке, обнаружив себя в кровати (за всю свою жизнь он ни разу не лежал на кровати — только на полу в соломе) в незнакомой комнате (в господские спальни, естественно, никогда не заходил).

— Где я?

— Лежи-лежи. Тебе нельзя вставать… — ответила ему Констанция, и раненому показалось, что ослышался, даже подумал, что это кому-то другому, потому что голос прозвучал очень нежно и ласково.

— Что… что случилось? — робко-робко спросил он.

Она не знала, как себя вести. «Смотреть спокойно я на него теперь не смогу» — вспомнились ей её же слова, сказанные накануне. И они оказались пророческими… Слёзный комок застрял в горле… И жалость к новоявленному пасынку, и обида на мужа…. Внутри неё смешалось столько противоречивых чувств, но она должна была взять себя в руки. Эйлин и Геральдина являлись родными дочерями её родных сестёр, а Адриан приходился родным сыном её мужу. Получается, в их маленькой, личной семье с Джеральдом Адриан был для них роднее приёмных дочерей, ведь одному из супругов приходился кровным чадом? Нет, нет, нет, Конни ничего не понимала! Леди тут же отогнала от себя все эти ненужные размышления… И потом после долгого молчания женщина ответила раненому, новоявленному пасынку:

— Неважно… Всё в прошлом… — она встала с кресла и подошла к нему. — Тебе удобно лежать? Ничего не болит?

— Спасибо… Всё хорошо… Но… но… это неправильно… Мне тут не место. Мне надо немедленно уходить отсюда…

— Лежи, не двигайся. Будет больно. Тебе нельзя вставать! — быстро выпалила леди.

— Но я же… — начал было он.

— Забудь об этом, — оборвала его хозяйка первой фразой, что пришла ей в голову.

Бедный Адриан! Он ничего не понимал! Стараясь вспомнить, что произошло, ему наконец это удалось. Там были какой-то господин и прекрасная мисс Эйлин… Госпожа Эйлин! Да… Разъярённый гость хозяев хотел в порыве ревности убить свою любимую… Адриан заслонил её…. В какой момент это произошло, он и сам не знал, ведь был не в том состоянии, чтобы что-то соображать, но каким-то чудом в его голове мелькнула мысль, что Эйлин в опасности. И он загородил её… Потом всё погрузилось во тьму для него. Только зачем они его сюда принесли, сюда, в господскую комнату? Ему тут явно не место! Но раз хозяйка говорит лежать… А ему было жутко стыдно и неловко. Юноша дал себе слово при первой же возможности убежать отсюда. Он чувствовал, что делает что-то не так, что «провиняется» тем, что лежит на кровати, а ни на полу, где ему, рабу, самое место, где ему положено спать. Его ведь за это наверняка потом и накажут.

Увидев, что пасынок больше не пытается встать, Констанция на миг успокоилась. Но что же дальше? Как себя вести? «Что же мне делать?» — думала женщина и не находила ответа, от чего впадала в отчаяние. Но ей всё равно было легче, чем ему, хотя не догадывалась об этом. Она-то знала, что Адриан — уже почти не раб (хотя вольную пока не дали), что больше никто никогда-никогда не будет обращаться с ним, как прежде (и пусть Джеральд только попробует — Конни ему покажет!)… А он-то этого не знал, и всё ему было подозрительно, и, не доверяя им, уже мысленно рисовал картины, как его накажут за то, что произошло…

Лучи утреннего солнца попадали сквозь щели между гардинами и оставляли блики на паркете. За окном щебетали птицы. Безмятежность на улице и напряжённость за стенами дома… В комнате тикали часы как будто бы в такт сердца, словно бы отсчитывая шаги на неведомых тропинках судьбы и не оставляя шанса всё исправить. Что же будет дальше? Почему им столько пришлось вытерпеть…? Много лет назад коридоры, комнаты и залы этого дома наполнялись музыкой рояля, когда на нём играл ныне покойный сэр Гарольд… Но почему Констанция вдруг вспомнила о нём? Эта ненависть Джеральда к своему отцу…. Как бы теперь она не передалась и Адриану.

Леди глубоко вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. Под предлогом проверить температуру женщина дотронулась до лба юноши (на самом деле просто не знала, как себя вести), а потом под тем же предлогом взяла за руку и обнаружила, что он дрожит.

— Да не бойся ты! — рассмеялась она и даже почему-то умилилась, от чего неожиданно спало напряжение. — Я же говорю, что всё будет хорошо, а ты мне не веришь!

По его красивому лицу соскользнула улыбка. Но, наверное, женщина слишком многого хотела от того, кто всю свою жизнь провёл в рабском положении. Вряд ли он мог так быстро поверить в такое чудо, что к нему, к «собственности», у которой прав меньше, чем у крысы, вдруг отнеслись с таким добром просто так…

«Сказать ему, что ли, всё прямо? — промелькнула у Конни мысль. — И опять всё за Джеральда должна делать я?! Я заставила принять решение, поступить по-человечески, по-христиански, я пошла за врачом, я ждала, пока он очнётся… Нет, уж! Пусть хоть признается сам! Джеральд, ты тряпка!».

Тут до неё дошло, что она до сих пор держит юношу за руку и опустила её. В душу опять нахлынуло волнение. «Бедняжка, — подумала Конни. — Сколько ему пришлось вынести! Конечно, ему сейчас тяжело. Он один… Наверное, думает, что что-то замышляем против него, что не достоин на кровати-то лежать, не то, что слышать доброе слово! Я обещала Джеральду постараться полюбить его, как сына. Что бы я делала, если бы Адриан был моим сыном? Что бы я сказала ему? Как повела бы себя?».

Констанция неуверенно и робко, будто бы рабыней была она, дотронулась до его волос. Он вздрогнул. «Как шуганная собака» — мелькнуло у неё. Женщина погладила его по голове и ласково сказала:

— Радость моя, что бы ни случилось, верь мне. Знаю, учитывая всё, что было раньше, тебе будет сложно это сделать, но прошу тебя, постарайся, прошу ни как госпожа, а как… как, — она хотела сказать «мать», но ей показалось это сейчас неуместным, — очень близкий тебе человек. И прости, если сможешь… Все мы стали жертвами жестоких обстоятельств и… жестокого времени. Пожалуйста, поговори со мной… Как ты себя чувствуешь? У тебя ничего не болит?

— Нет… Вы очень добры… Спасибо…

Адриан хотел быть немногословным и благодарным за всё, боясь рассердить свою хозяйку.

— Солнышко, когда ты поправишься, мы отправимся в небольшое путешествие, — мягко сообщала она, ласково играя с его волосами. — Ты когда-нибудь хотел уехать?

— Я никогда не думал об этом.

— Раны быстро заживут, ведь ты такой молодой. Если, конечно, не будешь делать глупостей, пытаясь встать с кровати, — тут на миг её рука остановилась, потому что Констанция засомневалась, нужно ли было говорить последнюю фразу, но, решив, что вредно не будет предупредить, продолжила играть с его волосами. — И потом сразу же, как ты выздоровеешь, мы уедим отсюда в какое-нибудь красивое место. Джеральд хочет в горы, а я — на море. Лапа, ты любишь море?

— Наверное, хотя я его никогда не видел. Но папа рассказывал, что оно очень красивое. Ему довелось там побывать, когда его брал туда хозяин. Ещё сэр Гарольд.

«Папа тебе ещё не то расскажет!» — подумала Констанция и чуть не засмеялась, мысленно подшучивая над Джеральдом, хотя юноша, не зная настоящего отца, имел в виду Даррена.

— Ну, вот, нас уже двое против па… — она чуть не сказала «папы», но вовремя спохватилась, — паршивых гор! — хотя Конни не считала горы паршивыми, просто это было первым словом, которое пришло ей в голову. — И мы будем с тобой гулять по берегу моря… Да, лапа? — и она обняла его за плечо и чуть прижала к себе, как ребёнка.

Такой вопрос его очень удивил. Тем более это «лапа»… Разумеется, что скажет хозяйка рабу, то он и будет делать…

— Конечно, как вы прикажете…

«Смогу ли я тебя когда-нибудь от этого отучить?» — подумала Констанция. Взять на воспитание уже взрослого человека, который, плюс ко всему, прожил свою жизнь в рабстве — это не то, что сложно, а немыслимо! Вот бы удивились её подружки!

Она глубоко вздохнула, ещё раз погладила его по голове и села на край кровати ему в ноги. Констанция взглянула на пасынка. Красавец! Что тут говорить? Эх, повезло же всё-таки её тряпке-мужу (нет-нет, он не всегда был тряпкой…! Хорошо-хорошо… не во всех жизненных ситуациях, а только в некоторых, критических и сложных!). Конни улыбнулась Адриану:

— Красавец ты у нас писаный! — чем заставила его застесняться. — Отдыхай! Я скоро вернусь!

Она встала с кровати. Посмотрев на него ещё раз, женщина вышла за дверь. На душе Констанции стало легко и радостно. У неё всё получилось.

Глава 4. Первые дни новой жизни

После того, как Адриан очнулся, после того, как, пообщавшись с ним, ушла Конни, к нему прибежал Фил.

— Какое же счастье! Всё обошлось!

— Господин, спасибо вам за всё…

Тот растрогался, у него даже глаза защипало от слёз, и он спросил Адриана, как чувствует себя, ничего ли у него не болит.

— Спасибо, господин. Я хорошо себя чувствую. Ничего не болит.

В нём пропали жизнерадостность и эта добрая приветливость, оставив место простой вежливости. И на другие вопросы Филиппа, он отвечал очень просто, односложно… Появились усталость, какое-то волнение, будто бы юноша постоянно испытывал страх… Да, видимо, всё, что произошло, настолько сильно потрясло его. Вспоминая, каким Адриан был ещё вчера, когда они делали букет для Констанции, Фил понял, что это уже совсем другой человек. Даже то первое серьёзное наказание не так сильно сломило его. А последнее, видимо, измучило под конец. Казалось, ничего не осталось в нём от него прежнего: ни ласковой, доброй улыбки, ни жизнерадостности, ни приветливости… Ничего! Только его несравненная красота… Станет ли он таким, каким был раньше? Вернётся ли к нормальной жизни? Или всё изменилось навсегда, и уже нет надежды исцелить его душевные раны?

Думая обо всём этом, Фил невольно вспомнил о дядьке. Это он виноват во всём, только он! Гнев охватил душу молодого человека, его руки сжались в кулаки. Ему сию же минуту захотелось побежать к Джеральду и «набить тому морду».

Адриан же воспринял его сжатые кулаки совсем иначе — подумал, что господин хочет ударить его. Да, к сожалению, он стал шуганным… Фил заметил испуг в глазах кузена, спохватился и быстро воскликнул:

— Не бойся, братишка! Прости меня… Это я… это я о другом человеке подумал. Я с ним поссорился и очень сердит на него. Вот и охватил гнев.

— Простите меня, господин…

— Не называй меня господином, — мягко сказал племянник Джеральда. — Называй меня просто по имени. Фил.

— Как я осмелюсь?

— Со временем ты привыкнешь.

— Не уверен…

— Ну, что ты такое говоришь, братишка? — улыбнулся он в ответ. — Всё пройдёт. Время лечит.

— Я всего лишь раб… Как можно называть меня братишкой?

— У тебя катастрофически низкая самооценка. Даже странно… Такой красавец! Посмотришь на тебя и в жизни не подумаешь, что такой может про себя такие вещи говорить… С твоей внешностью можно на всех плевать с высокой колокольни.

Он просто желал приободрить его, но новоявленный кузен спросил, зачем плевать, разве это хорошо. Фил улыбнулся, мол, ну, что мне с тобой делать, и всё же после некоторого молчания ответил в шутку, что затем, что это очень весело. Адриан удивился, так как уже успел забыть про «высокую колокольню».

— А ты не видишь в этом ничего весёлого?

— Честно говоря, нет, — улыбнулся юноша, и в нём даже появилось что-то от прежнего Адриана, но в тот же миг исчезло. Он быстро одёрнул себя. «Что за фамильярность?!»

Такой глупый, бессмысленный у них получился разговор. И что же делать? Как быть? Этими вопросами задавался сейчас Филипп. Видимо, у Адриана не находилось сил общаться, и юноша молчал, тупо глядя на полог кровати. Тогда его старший кузен, правду о котором он не знал, сказав, что пошёл за книгой, вышел из комнаты. Вернувшись через пять минут, молодой человек сел в кресло и открыл роман. Он решил почитать «братишке» вслух, стараясь делать это с выражением. Мысли же уносили его далеко — Фил мечтал о том дне, когда увезёт своего кузена к себе домой.

Примерно в обед в комнату к больному пришёл Марти с огромным букетом цветов.

— Прости меня, пожалуйста. Я вёл себя, как последний идиот. Подумал, что это Эви, и приревновал…. Вот…розы тебе принёс…

— Спасибо большое. Они очень красивые, — на мгновение по лицу Адриана соскользнула чуть заметная, усталая улыбка.

— Ты очень добрый и благородный, и если бы я знал…

— Мистер Мартин! — внезапно раздался испуганный голос Фила. — Вы с ума сошли!

Молодой человек забежал в комнату и бросился к больному.

— Прошу вас, Марти… — это было сказано таким тоном, будто бы тот, извиняясь, культурно просил его покинуть помещение.

— Прошу прощения, милорд, я не подумал, но мне очень хотелось сказать вам, что я раскаиваюсь… Желаю вам скорейшего выздоровления!

Бросив взгляд на Фила, Марти покинул комнату.

— Адриаша, а ты его помнишь? — спросил молодой человек у раненного.

— Нет… А кто этот джентльмен? Он розы принёс…

— Ах, ты его не помнишь! — облегчённо вздохнул Фил. — Ну, и слава Богу! Не помни, — и он улыбнулся. — Может быть, ещё познакомитесь при других обстоятельствах.

«Для полного счастья ещё не хватало Джеральду заявиться и этим двум его чертям из дома на окраине!» — подумал молодой человек.

В этот момент вошла Конни с подносом и сразу увидела цветы, которыми восхитилась. Она спросила Фила, он ли их принёс, и молодой человек ответил честно, что мистер Мартин.

— Мистер Мартин? Он всё-таки пришёл! Всё время стоит на своём! А мы ведь…

— Адриаша его не помнит, — прервал её Фил.

Конни, подойдя к тумбочке и поставив на неё поднос, спросила, хорошо это или плохо, и сын Фелиции, ответил, что, конечно, хорошо.

— Ну, и ладно! — она подняла с подноса чайник и налила чай в чашку. — Фил, а ты за вазой не сходишь? Надо цветы поставить… Мы всех слуг отправили в другое поместье. Один управляющий остался, а новые пока не приехали.

— Хорошо, схожу.

Юноша поднялся с кресла, положил книгу на его сидение, взял розы со стола и вышел из комнаты, чтобы исполнить просьбу тётки.

— Солнышко моё, — обратилась Конни к Адриану, — я тебе чай принесла с фиалкой. Сейчас я помогу тебе сесть, — почему-то она всегда поила его чаем. — Вот так. Не болит ничего?

— Нет, спасибо…

— Ну, ты никогда не скажешь, даже если и болит, — улыбнулась Констанция. — На держи… Осторожно. Может быть, горячо. Где-то читала, что фиалка успокаивает. Сейчас ещё лавандовое благовоние зажгу. Папа Геральдины прислал мне его из Индии. Его аромат тоже успокаивает. Ты ничего против лаванды не имеешь?

— Нет, конечно. Большое спасибо.

— Какой же ты, счастье моё золотое…!

«Счастье её золотое» ничего не успел ответить, потому что вернулся Фил с вазой с цветами.

— Вот и розы! Сюда поставлю. Там дядя Джеральд ошивался недалеко от комнаты. По коридору прохаживался.

— Может быть, что-то хотел?

— Понятия не имею, тётя Конни! Я его выгнал.

— Зачем ты выгнал дядю Джерри?!

— Нечего ему тут делать!

Констанция только вздохнула и покачала головой, ничего не сказав. Да, тяжело будет её мужу.

Раны болели, но всякий раз, когда его спрашивали, как он себя чувствует, Адриан отвечал, что хорошо, потому что боялся показаться слабым и капризным, боялся, что люди решат, что он жалуется.

Первые дни болезни сына сэру Джеральду оставалось только смотреть, как жена выхаживает его, «сюсюкается» и «нянчится» с ним, а сам остался как бы в стороне. Он всё никак не мог решиться. Всё было как-то…чудно…. В один миг всё так изменилось. Его тайна была раскрыта, супруга, как ни странно, не бросила, да и ещё помогает ему, этого проклятого Даррена, «папы», нет, Адриан с ними, никуда не делся, и даже смерть не смогла отнять сына… Но что-то свербело внутри. Казалось бы, живи! Ан нет… Совесть не давала Джерри покоя…

Из дома были отосланы все слуги под предлогом, что не хватает людей в другом их поместье, преданном Конни, где как раз пора снимать урожай. Остался только мистер Томас. Доктор Джонсон повесил объявление в больнице, что, если будет нужен кому-то срочно, пусть ищут его в доме Джеральда. Он был не единственным врачом в этой больнице и в округе, поэтому его отсутствие не могло никого подвести. Эвелина и Мартин уехали, забрав с собой Геральдину и Эйлин. Обе девушки сначала не хотели покидать дом. Такая беда, чуть не ставшая трагедией, снова сблизила сестёр, которые отдалились друг от дружки, когда вскрылось, что обе любят одного и того же юношу. Кому было отдано сердце красавца Адриана, никто не знал. Что теперь ссориться из-за него?

Большой дом стал казаться ещё больше, когда все слуги уехали, а родные разъехались. На ранчо остались Джеральд, Констанция, Томас, Адриан и Фил, хотя дядя любыми способами пытался спровадить племянника, который до сих пор не бросил идею забрать с собой двоюродного брата, да и ещё не скрывая это.

Джерри решил написать Фелиции. «Надо это обязательно сделать! Она давно мечтала обрести в лице Адриана племянника» — сказал он жене. На что та очень удивилась и спросила, разве её золовка обо всём знает, и получила утвердительный ответ. Вся эта любовная история произошла на глазах у Фелиции. «Все были, по-моему, в курсе, кроме меня!» — возмутилась Конни.

Джеральд написал письмо. И хотел, чтобы Фил отвёз его матери, но тот просёк, что дядя таким образом хочет убить двух зайцев: и сестру известить и племянника спровадить домой, и поэтому наотрез отказался, сказав, что не бросит Адриана. Пришлось Джеральду воспользоваться услугами почты. Ему, конечно, было приятно, что Фил так сильно прикипел к его сыну, но отношение к нему самому, мужчину задевало. И мало того, мешало ему налаживать отношения с Адрианом, ведь племянник всячески препятствовал любым возможностям, считая, что брата сейчас может это ранить. Он планировал подождать, пока кузен поправится окончательно, сказать ему прямо всю чистую правду, увезти отсюда к себе и сделать всё возможное, чтобы тот никогда-никогда не видел больше отца-тирана.

Томас вошёл к Адриану. У них всегда были ровные отношения, раб уважал управляющего, никогда не доставлял ему проблем, а управляющий всегда им был доволен и даже иногда заступался за него.

— Ну, и как твои ощущения? — спросил посетитель больного.

— Спасибо… Все хорошо… — ответил тот, впрочем, как всегда.

— Тебя удивляет, наверняка, то, что происходит? Только мне-то можешь сказать правду…

— Правду?

— Ну, да, — управляющий улыбнулся, — правду. Не говори, что, мол, раз они так хотят, ты должен выполнять, а ни задавать вопросов и удивляться. Мол, такова их воля….

— Я не понимаю, зачем им это, — после долгого молчания тихо ответил Адриан. — Зачем они играют со мной? Даже по имени не зовут…

— Солнышко, — прервал его Томас, обратившись в стиле хозяев, и подмигнул ему, словно бы дразня, — но ты же спас их дочь, загородив её и приняв все пули на себя, и чуть на тот свет не отправился из-за этого. Конечно, они тебе благодарны.

Разумеется, управляющий знал, что дело не только в этом, но говорить не имел права. Да, хозяева были благодарны Адриану, но ведь вести себя подобным образом договорились ещё до того, как узнали о трагедии.

— Не бойся господина Джеральда, — неожиданно сказал Томас. — Он на самом деле тебя тоже очень… благодарит за спасение мисс Эйлин. Единственное, что бы я мог тебе посоветовать…. Это ничего не говорить ему про Даррена. Только если сам спросит, но всё равно подолгу не рассуждай…

— Но почему?

— Не наше это с тобой дело. Мы ведь не знаем, что там произошло, но ходят слухи, что они что-то не поделили.

— Что могут не поделить хозяин и раб?

— То, над чем мы не властны… — ответил загадочно управляющий. — Чувства. Ты вот говоришь, что тебе не принадлежат ни твоя жизнь, ни твоё сердце… Но знаешь, сердце на самом-то деле не принадлежит даже самому свободному человеку на свете, потому что даже он не может повелевать им и своими чувствами. Не ведаешь, кого полюбишь, любить по приказу нельзя.

Томас боялся, что упомяни Адриан Даррена в разговоре с Джеральдом, тот, чего доброго, опять что-нибудь с ним сделает в порыве ревности, поэтому счёл своим долгом предупредить.

— Кстати, одна леди попросила меня передать тебе записку, — Томас улыбнулся и, достав из кармана конверт, протянул его молодому человеку.

«Адриан!

Я безмерно благодарна вам. «Любой бы поступил так» — скажите вы, но это не так. Юркой, подлой и лицемерной оказалась судьба. Буду молиться за ваше выздоровление. Любые трудности пусть не пугают вас.

Эйлин»

Констанция, когда заходила к Адриану, в первую очередь всегда обнимала его, называя ласковыми именами типа «солнышек» или «лап». То ли ей это нравилось и действительно хотелось, то ли для личной дисциплины сделала это обязательным ритуалом, но получалось у неё всё очень естественно, ни наигранно, ни лицемерно. Но самому юноше это жутко не нравилось, но он никак это не выказывал, боясь наказания. Джеральд, заходя с супругой (один стеснялся), всегда пытался учиться у неё, запоминая фразы, манеры, действия. Первый раз они побыли недолго. Муж наблюдал за женой, как та «сюсюкается» с его сыном, и поражался, как у неё это получается. Куда делась неловкость, куда пропало волнение?! В тот раз он смог сказать юноше несколько заранее заготовленных фраз, что-то вроде, как здоровье, какой это храбрый поступок — загородить собой человека от пуль, и так далее. Вылетев из комнаты и отбежав подальше от дверей, Джерри возбуждённо начал говорить, не дав жене ничего спросить:

— Дорогая, ты видела какие у него ресницы?! А глаза! Какой же он красивый!

Со стороны могло бы показаться, что он восхищается новорождённым внуком.

Нет, Адриан не капризничал, не жаловался, не злился, не обижался… Просто будто бы потерял интерес ко всему. Впервые в жизни он пожалел, что не умер. Как всегда, послушно выполнял всё, что ему велели, но больше никогда его губы не улыбались. И даже, если происходило нечто забавное, на его лице не появлялось даже подобия улыбки.

Мистер Джонсон сказал, что это шок.

— Наверное, ещё до ранения он был такой, стал после этой… пытки. Видимо, всё скапливалось, скапливалось, а последнее наказание бедняжка не выдержал. Будьте с ним очень добры и очень терпеливы. Постепенно-постепенно ваш сын придёт в себя.

Прошло несколько дней, и доктор разрешил Адриану выходить из дома. Гулять его водили Фил и Констанция. Джеральд старался не попадаться на глаза сыну, хотя очень хотел. Ему было невероятно стыдно за себя и невероятно страшно за состояние несчастного, ведь неизвестно, как тот отреагирует. Да и ещё племянник не подпускает! Фил в открытую говорил дяде: «А-ну, пошёл вон отсюда!». Идею забрать Адриана, когда тот совсем выздоровеет, молодой человек так и не оставил. Если тёте он хоть как-то доверял, то Джеральду — нет.

Конни ещё сильнее привязалась к Адриану, по-настоящему привязалась. Она с радостью за ним ухаживала, проводила с ним целые дни, ни на минуту не оставляя свою заботу, «нянчилась» с ним. Куда делась та властная леди с характером? Удивительно! Новоявленный пасынок пробудил в ней такую нежность и любовь, что та сама удивлялась. Конечно, она очень любила Эйлин и Геральдину и всегда была добра и ласкова с ними, но они ведь ей родные, а Адриан нет! Вот тебе «и только её», как когда-то госпожа сказала своей кухарке!

На работу временно приняли нескольких слуг, причём, выбирали нездешних, и все они были поражены красотой «молодого господина»…. Но ему было строго-настрого запрещено разговаривать с ними, потому что все боялись, что тот скажет им, что является рабом, а ни хозяйским сыном, как было всем видом показано. Новым работникам никто ничего не говорил, но разве будет хозяйка обращаться к слуге «солнышко» или «лапа»?!

— И явно там что-то не так! — судачили помощницы кухарки. — Кто он? До того красивый, что сердце замирает от одного взгляда на него. Но ведь видно, что был кто-то из южных в их роду!

— Какое ваше дело?! — пристыдила их кухарка. — Может, и не было никого, просто похож. Может, он решил, что загар нынче в моде! От теперешней молодёжи можно ожидать всего! И поди-разгляди, какой он. Они прячут его, как сказочного принца!

— Вот в этом-то ты права! — подхватила какая-то её товарка. — Один Бог знает, кто он такой, но то, что сказочно красив, это точно!

Так они и перемывали кости хозяевам. Констанция даже как-то пожалела, что согласилась нанять новых слуг.

Глава 5. Можно ли все исправить, или шанса уже нет?

Первые дни болезни, когда целыми днями лежал в постели, как прописал доктор, Адриан был ещё более или менее разговорчивым. Он думал, что всё, что происходит (что о нём так заботятся, так по-доброму обходятся и лечат), это — благодарность за спасение Эйлин, и, когда поправится, всё будет по-прежнему. Конечно же, молодой человек в глубине души мечтал, чтобы его били и унижали хоть чуть-чуть пореже, но порой и не верил, что этому суждено сбыться.

А тут такое дело. Адриан вроде как поправился, а прежней его жизнь не становится. Работать ему не разрешают, в его деревянную хижину не пускают, да и ещё комнату ему выделили! К тому же его начали одевать, как господского сына, не в рабскую, простую одежду!

Фил специально подобрал для брата гардероб. В семье считалось, что у него очень хороший вкус. Сын Фелиции сам одевался модно.

О том, кто он такой на самом деле, ему ещё не сказали, и это ввергало бедняжку в отчаяние! Адриан начал, как ему думалось, «что-то подозревать». Юноше казалось, что они специально с ним играют, чтобы потом ему было больнее, когда опять начнут издеваться. Ещё чувство вины, что этим своим «подвигом» их позорит, ведь из-за чувства благодарности им приходится нянчиться с каким-то жалким, ничтожным рабом. Ему было неловко, стыдно, он чувствовал себя, словно зажатый, задразнённый сверстниками подросток.

В какой-то момент будто бы что-то в нём сломалось. Адриан сталзамкнутым. Если молодой человек сам с кем-то заговорит, обитатели дома могли считать это событием.

Как ни странно, но Фил стал единственным человеком, чьих объятий он почему-то не боялся, даже иногда, когда хозяин обнимал его, позволял себе обнять его в ответ, правда, это было очень быстро и ненадолго. Он вспоминал, что этого делать нельзя. Нельзя всё по той же причине — потому что является «всего лишь рабом». Остальным Адриан тоже давался, но тут же отстранялся. А обнимали его в последнее время очень часто — раз по двадцать за день несмотря на то, что мистер Джонсон советовал этого не делать. «Вы для него ещё чужие люди, — говорил доктор, — и ему это может быть неприятным». И это…было правдой. Юноше вскоре это надоело, но он боялся это выказать. Порою ему казалось, что превратился в котёнка, которого постоянно тискуют.

Кажется, всего за несколько дней Адриан сошёл с ума. Молодой человек никогда ничего не брал в руки сам, всё время за всё благодарил, садился куда-то только, если его просили сесть (почему-то считал себя недостойным особенно дивана), подходил к людям, только если его позовут. Казалось, ещё чуть-чуть, и он попросит разрешения дышать с ними одним воздухом. Юноша постоянно искал одиночества, а в одиночестве его никогда не оставляли, потому что боялись, что тот… наложит на себя руки, хотя у него и в мыслях такого не было.

Между тем появилось в нём что-то трогательное и забавное, что-то почти детское. Это одновременно и умиляло, и пугало, потому что порой создавалось такое впечатление, что он недоразвитый. Может, всему виной было то, что с ним обращались, как с ребёнком. Адриана теперь крайне редко звали Адрианом, всё время всякими «солнышками», «лапочками», «медовыми сотами», «своими хорошими», «золотцами» и так далее в том же духе. Кажется, они соревновались: кто придумает прозвище ещё ласковее. А между тем, каким бы несчастным он ни был, ему всё же было не пять лет.

Адриан никого к себе не подпускал. Будто бы боялся обжечься, быть преданным и, откровенно говоря, быть побитым, наказанным.

Шуганным он стал страшно! Однажды, когда уже мог ходить, его взяли с собой на прогулку. Джеральд, каким-то образом оказавшись рядом с ним в дверях, когда все выходили, надевал шляпу, и Адриан тут же пригнулся, подумав, что тот замахнулся рукой, чтобы ударить его. Конни, увидев это, тут же взяла пасынка под локоть и не выпускала всю прогулку. Он испытывал почти панический ужас, когда видел Джерри. Находиться с ним в одном месте юноша мог только в присутствии кого-то другого, и то стоял от него на приличном расстоянии. А чтобы остаться с ним наедине, и речи быть не могло! Однажды молодой человек даже потерял сознание, и с тех пор Джеральд не решался на такие эксперименты, хотя ему, конечно же, хотелось побыть вдвоём с сыном.

В этой странной битве за сердце Адриана больше всех побед одерживал Фил. Нет, «братик» с ним не сблизился, делиться душевными переживаниями раб не смел, но, по крайней мере, его не боялся. Юноше очень хотелось сказать, насколько ему благодарен, но… боялся, считая, что это будет фамильярностью. И каждый раз, благодаря его за любую мелочь, Адриан говорил не просто «спасибо», а «спасибо вам за всё», таким образом пытаясь показать, что помнит, что тот для него сделал. Когда племянник хозяев заходил в комнату, он улыбался ему глазами, и во взгляде появлялось нечто подобное надежде на лучшее.

Фил же всем видом показывал, как злится на дядю. Только при Адриане не пропагандировал это, но вовсе не потому, что не хотел пакостить Джеральду, строить для него преграды на пути к сердцу сына (а на самом деле очень даже хотел, и мало того — очень в этом преуспел!), а потому, что считал, что брату не следует смотреть на негатив. Молодой человек зорко следил за тем, чтобы ничто не печалило больного. Он очень ловко и одновременно вежливо не подпускал Джеральда к Адриану. Всегда уводил кузена, препятствовал любым разговорам, даже если отец хотел что-то дать сыну в руки, Фил под каким-нибудь предлогом перехватывал этот предмет и уже давал ему сам. Когда еще доктор Джонсон делал больному перевязки, он запрещал Джеральду присутствовать при этом. Хотя на самом деле порывался позвать дядю, чтобы тот увидел шрамы от его «пыток».

— Почему ты такой грустный? — спросил однажды бывшего раба Фил.

Адриан не нашёлся что ответить, печаль стала ему настолько привычной, что он уже не обращал на неё никакого внимания, как будто бы это естественное состояние.

— Всё будет хорошо, — сказал ему Фил и обнял его.

Затем он вышел в сад, где был Джеральд.

— Дядя!

И только тот обернулся, тут же получил кулаком в лицо.

— Что ты с ним сделал?! Подонок! Это из-за тебя Адриан такой!

Джерри выпрямился, и племянник снова ударил его.

— Правильно сэр Чарльз зовёт тебя живодёром! Это ты во всём виноват, только ты! В кого ты его превратил?! Садист! Тебе, наверняка, доставляло удовольствие издеваться над ним! Ты сломал ему жизнь, искалечил душу!

При этом Филипп бил его, в ярости не понимая, что делает:

— Ты его бил, а я сейчас тебя побью! В домик на краю ранчо хочешь?! Да я собственноручно тебя в кандалы наряжу!

— Господин! — внезапно раздался голос Адриана. — Что вы делаете?! Зачем вы его избиваете?! Он же ваш дядя! Ему же… больно…

Нет, молодой господин был не дурак — кровопролития устраивать не собирался и потому лупил дядьку не жестоко. Но для бедного бывшего раба любой хлопок по спине казался ужасом. Племянник отскочил от Джерри. Фил на миг застыл как вкопанный. Во-первых, Адриан сам вышел из дома, во-вторых, первый заговорил, в-третьих, такую длинную «речь» сказал.

— Если ещё раз он тронет тебя хоть пальцем или скажет хоть одно грубое слово, даже если не так посмотрит, я его прибью!

— Но он же родной вам человек… — прошептал юноша.

— Ну, и что? Зло должно быть наказано… Ты так много страдал… кто-то должен положить этому конец… кто-то должен заступиться за тебя… И мне плевать, что это мой дядя!

По щекам Адриана покатились слёзы, и он… обнял Фила. Нет, не потому что был рад, что мучителю кто-то «набил морду», а потому что вспомнил всё то, на что его обрёк пройти жестокий хозяин. Заступник прижал двоюродного брата к себе… Надо же… Он сам его обнял…

Джеральд подошёл к молодым людям и спокойно сказал сыну:

— Ничего… Я это заслужил… Это ещё мало!

И неожиданно зарыдал, отвернувшись…

— Пожалуйста, не плачьте… — услышал он голос Адриана.

— Я не достоин ни твоей жалости, ни твоих слёз, — и Джеральд обернулся, — но прошу тебя, прости… Умоляю, дай мне ещё один шанс, сынок…

— Зачем вы надо мной издеваетесь? — тихо спросил юноша. — Я не ваш сын…

— Пошли отсюда, братишка, — мягко позвал Фил.

Сердце Адриана обливалось кровью от жалости к Джерри.

— Вам так хочется иметь сына…? — очень робко, почти боязно спросил он, — Но я не понимаю, чего вы хотите от меня… Зачем играете со мной? Вы хотите, чтобы… чтобы я был вашим сыном? Но я не смогу заменить вам его…

На самом деле юноша, не будь рядом Филиппа, никогда бы не решился заговорить на эту тему с хозяином, но знать ответы очень хотелось, это казалось ему необходимым. Настолько измучилась его душа в догадках и сомнениях. Это отнимало уверенность в завтрашнем дне. Отправят ли опять в «большой дом на окраине ранчо» или будут играть дальше всё в эту же игру, лаская добрыми словами, окружая заботой… Или господин Филипп все же заберёт его?

— Прости меня, — меж тем снова сказал Джеральд и сделал шаг, чтобы обнять его, но Адриан отскочил назад как ошпаренный.

— Ты чего делаешь? — громким шёпотом, рассерженно прошипел дяде Фил. — Разве можно так резко? Нервы ты ему трепал изо дня в день, постепенно, а исправить решил так просто за один раз? Думаешь, твоё «прости» — это чудодейственный бальзам, который тут же в одну секунду всё исправит? Ан нет! Так не бывает! Отстать от него…

Джеральд низко опустил голову. Он смотрел вслед молодым людям, и сердце его сжималось в груди. Все надежды рухнули в нём. «Нет, ничего не исправить, — прошептал отец сам себе. — Надо раньше было думать… Он никогда не назовёт меня папой… Даррен навсегда останется для него отцом…»… И Джерри был прав — Адриан безумно скучал по Даррену, но никому про это не говорил. Он вырастил его и навсегда останется для него отцом…

Глава 6. Маленькие сокровища

Констанция усадила Адриана на скамейку, то есть, заставила его сесть, а сама зачем-то пошла в дом.

Подходила к концу вторая неделя после ужасного события. Раны от пуль уже зажили, раны от «пыток» — тоже. Вот только душа почему-то всё ещё болела. На спине остались шрамы, на сердце — тоже. Но с тела они, может быть, сойдут, а вот с сердца? Вряд ли… Вся жизнь Адриана была сломана. Что ждёт его дальше? Он не принадлежит самому себе. Страх перед господами стал для него привычным. Юноша от всего сердца, от всей своей души был им благодарен, но от страха избавиться не мог. Хозяин тогда перевязал ему руку, госпожа спасла от позорного столба, омыла его раны… Ему становилось стыдно, когда вспоминал об этом, стыдно, оттого что сейчас не может элементарно даже улыбнуться им. Но он боялся… Сколько раз господин Джеральд бил его? Кто знает, что на уме у господина? Как отнесётся к тому, что раб вдруг решит просто улыбнуться им? Что ему в голову придёт? В памяти воскресли образ большого дома на окраине ранчо, лица Ларри и Берти… Глаза защипало от слёз, в душе что-то заныло… Адриан не мог понять, что с ним. Он жил в постоянном страхе, не мог догадаться, почему хозяева вдруг стали к нему так добры и ласковы, и почему-то не верил, что это только благодарность… Молодой человек им вообще не верил. Он уже почти ни во что не верил, потеряв веру в добро… Неверие, стыд, беспомощность и постоянный страх… Адриан закрыл лицо руками и заплакал…

— Солнышко моё, ты плачешь? — вдруг ласково спросила Констанция, подсев рядом. И она погладила по голове.

Ему стало стыдно за себя и, быстро вытерев глаза, он ответил:

— Нет… Нет… Я… я так просто…

— Золотце моё, — Конни, конечно же, ему не поверила, догадавшись по глазам, и попыталась прижать его к себе одной рукой.

Он вздрогнул, но позволил обнять себя.

— Ты чего это? Тебя кто-то обидел?

— Нет-нет, госпожа… Всё хорошо… А я неблагодарный раб…

Конни тихо засмеялась, но по-доброму:

— Как же всё может быть хорошо, если ты плачешь? И никакой ты не неблагодарный… Зачем ты такое про себя придумываешь?

— Я не придумываю… Это так и есть…

— Радость моя, я понимаю, тебе очень и очень тяжело сейчас… Не в моей власти облегчить твои страдания, — она, нехотя, выпустила его из объятий и посмотрела ему в глаза. — Я могу сказать тебе только, что я очень тебя люблю. И это правда. Верь мне. Доверься и ни о чём не думай. Всё будет хорошо. Обещай мне, что постараешься…

— Обещаю, госпожа…

— И не называй меня госпожой!

— Но… но как я осмелюсь? Как же мне вас называть?

— Мамой.

— Мамой? — удивился Адриан. — Ну, это будет с моей стороны верхом хамства и неуважения.

Она вздрогнула. Один раз он случайно назвал её так, за что получил. Кто мог подумать тогда, что, спустя совсем немного, Конни будет сама просить его называть себя матерью?

— Прости меня, пожалуйста, я, не подумав, сказала. Я не имела права этого требовать от тебя… Это надо сердцем чувствовать, чтобы назвать меня мамой. Как хочешь называй, только не госпожой. Я очень люблю тебя, как сына. Тебе это, конечно, странно слышать… — и тут залаяла собачка. — Так я ж тебе Люсинду привела и забыла совсем!

Женщина наклонилась, подхватила любимицу и протянула её Адриану, мысленно благодаря собачку за то, что та её перебила, тем самым лишив возможности объясняться:

— На, держи! Она к тебе пришла!

— Спасибо, — молодой человек улыбнулся, ласково принимая Люсинду.

— Скоро приедет леди Фелиция.

Он очень обрадовался в душе, но показать это постеснялся.

— А потом, — продолжала Конни, — мы поедим в особняк у океана… Фил хочет, чтобы… чтобы ты поехал с ним. А ты? Ты хочешь уехать к нему?

Адриан, — чего там скрывать? — хотел бы этого, но разве были у него воля и право хотеть что-то самостоятельно от хозяев?

— Я — ваш раб. Где вы, там и я.

Констанция не нашлась что ответить. Ей было неприятно это слышать. С того самого момента, когда муж признался ей, Адриан перестал быть для неё рабом, он стал ей пасынком, приёмным сыном, хотя по закону, конечно же, оставался тем, кем и вырос. Сама этого не понимая, женщина радовалась тому, что подвернулся повод общаться с ним, не думая, что позорится. Если раньше Адриан ей нравился, и леди хотелось быть к нему ближе, но стыдилась этого, то теперь она могла открыто, не виня себя за это, общаться с ним, заботиться, дарить тепло и любовь. Да, слышать такой его ответ ей было неприятно. Но что «приёмная мама» могла сказать? «Ты не раб»? Но как это объяснит? Сказать о том, чей он сын, должен его отец.

— Я люблю тебя, — произнесла Конни.

Но мог ли Адриан поверить в её слова? Конечно, нет… Как так — любить раба?

Уже по-осеннему холодный ветерок пронёсся по земле, взъерошив траву, уже начавшую постепенно желтеть, и первые-первые опавшие листья чуть-чуть подлетели и снова упали. Как и сердце Констанции. Будто бы дух Алиссии что-то шептал ей тревожное. Она давно умерла, но этот сад всё ещё помнил её, хоть смутно, но помнил её и сын.

— Можно мне пойти в деревянный домик, в который сэр Гарольд нас переселил? — неожиданно неуверенно попросил он.

— Нет, конечно. Что тебе там делать?

— Я хотел забрать кое-что оттуда…

— Ах, — рассмеялась Конни, — а я подумала, ты хочешь опять туда переселиться! Ну, пошли!

С этими словами леди поднялась со скамьи и подала руку юноше, но тот, естественно, сделав вид, что не понял, не принял её. Хотя ему не стукнуло и двадцати лет, хотя и пережил такой кошмар, он чувствовал себя не уютно, когда посторонняя женщина обращается с ним, как с маленьким ребёнком.

Констанция вздохнула, в какой раз испытав горечь в душе. Они направились в рабскую лачугу, а мысли уносили леди далеко-далеко. Он шёл за ней, так покорно, так робко, но всё же в то же время казался далёким, чужим, не её, и это угнетало несчастную мачеху. Ревность и скрытая зависть к Алиссии, как ночные хищники, закрались в сознание, и Конни сама испугалась своих чувств. Она попыталась отделаться от них, посмотрев на того, чьей матерью так страстно желала стать, но юноша даже не заметил взгляда, как и не замечал любви.

Они пришли в дом. Адриан взял с полочки платок, подарок сэра Чарльза, и два выстиранных, аккуратно сложенных бинтика. Это были его сокровища, единственные вещи, которые ему принадлежали.

— Солнышко, а это тебе зачем? — спросила Конни, рассматривая бинты. — Ужас, ещё и постирал. Выкинь их.

Он покраснел.

— Ну, они мне нужны…

— Зачем? — засмеялась она. — Давай я их тебе поглажу…

— Спасибо… но… Мне кажется, лучше не надо. От горячего они могут испортиться…

— Да я пошутила. Откуда они у тебя?

— Они… Их мне… хозяин дал… Он тогда перевязал мне руку….

— Это когда Фил тебя? И ты их потом постирал и берег?

— Да…

Конни это показалось таким трогательным. Леди умилилась, не выдержала и обняла его. Наверное, она специально вспомнила о племяннике… Ей хотелось занять первое место в сердце Адриана, а там «восседал Филипп». Женщина страстно желала стать ему ближе всех, чтобы он больше всех доверял ей. В мечтах рисовала картинки, как, спустя время, когда всё будет хорошо, люди скажут, что у неё с пасынком очень доверительные отношения, как у родных матери и сына.

— А вот вы где! — неожиданно раздался голос Фила, и Констанция обернулась к нему.

— Да, мы тут за вещами зашли.

— Адриаша, сегодня моя мама приезжает. Хочешь поехать со мной её встречать?

— А мне… можно?

Фил сразу понял, что тот боится, что его не отпустят.

— Да чихать я на них всех хотел! — сказал он прямо при Конни. — Если хочешь, поехали, — молодой человек взял его за руку, видя, что брат не решается, — не бойся… Поехали. Развеешься. Моя мама тебя очень любит.

Констанция вздрогнула. «Не забрать ли он его хочет? Скажет — мать встречаем, а на самом деле сядут на поезд и уедут…»

— Я тоже хочу встретить Фелицию на вокзале, — заявила она. — Я с вами поеду.

— Конечно, тётя Конни.

Фил, если и был недоволен, то виду не показал. Он не считал «Адриашу» рабом дяди, вообще рабом не считая, но, в случае чего, намеревался предъявить «им всем», что красавец-невольник — это подарок ему от дедушки.

«Красавец-невольник» же мечтал, чтобы они перестали с ним так обращаться. Он уже привык и к «солнышкам», и к «лапочкам», и к «медовым сотам», вернее, смирился с этим, но ему так хотелось быть хоть чуть-чуть похожим на сэра Филиппа: взрослым, сильным, не боящимся ответственности. Он вообще представить себе не мог, чтобы к молодому господину кто-то обратился «лапочкой»! Это даже смешно! Ему хотелось быть таким, как он, а все обращаются с ним, как с ребёнком. Если они думают, что Адриан просто млеет, когда его называют своей «радостью» или «золотцем», то глубоко в этом заблуждаются. Но что же подготовила судьба для их «сокровища»? Что ждёт их в особняке у океана? Кто спасёт «Адриашу» и займёт первое место в его сердце?

Глава 7. Мать, сын и племянник

В своём письме Филу Фелиция писала: «Хоть всё и обстоит не лучшим образом, и Джерри дурно обращается с Адрианом, он всё же мой брат, и мне жаль его, поэтому отнять у него сына я тебе не позволю!». Племянник Джеральда решил наплевать на слова матери, и не то, что думать не собирался, увезти ли ему двоюродного брата, а вообще считал, что дело это решённое раз и навсегда и возражений не терпящее. Его можно было понять — он вырвал братишку из лап палачей и намеревался защищать и дальше, а дядьке своему не верил. Единственная надежда в случае провала у Фила имелась на Констанцию, и то смутная — молодой человек в тётушке несколько сомневался и опасался, что та наиграется в «дочки-матери», вернее, в «сыночки-матери», и бросит Адриана. А про Джеральда и говорить нечего — ему племянник не верил ни секунды, считая того безжалостным тираном и живодёром, способного на любой бесчеловечный поступок.

На вокзал они поехали вчетвером с Томасом. Адриан был счастлив, что приезжает леди Фелиция, хотя виду не показал. Она была единственной из его господ, кто обращалась с ним неизменно по-людски, а ни то так, то эдак. Ему не терпелось её поскорее увидеть. Они приехали чуть раньше, и уже подошло несколько поездов, прежде чем должен был прибыть нужный. Конни и юноши пошли на перрон, а Том ждал всех в коляске. Адриан вглядывался в толпу и так увлёкся, что всё это время Конни держала его за руку, а тот и не заметил — обычно он всегда быстро находил повод вырваться. Филу показалось это очень забавным, трогательным и умилительным.

Наконец появилась Фелиция. Женщина издали их заметила. Родственница помахала им рукой, причём, отдельно и Адриану, глядя именно на него, отчего тот покраснел.

— Бедняжка! — сказала она ему, когда подошла к ним. — До чего они тебя довели! Стоило мне уехать, как тебя чуть не убили! Дай я тебя обниму!

Такая просьба, конечно, удивила молодого человека, но всё равно к ней подошёл. На самом деле он очень соскучился по леди, хотя подать виду ему не позволяли ни его положение, ни его воспитание. Потом Фелиция обняла и сына с Констанцией.

— Ну, пойдёмте, — улыбнулся Фил, поднимая багаж матери, — нас ждёт экипаж.

Его мама взяла под руку Адриана, прежде чем тот выказал желание взять чемодан у господина, ведь «всего лишь раб» — он. Юноша намеревался так и поступить, но женщина не дала ему этого сделать, будто бы прочитав его мысли.

— Не возражаешь? Конни, прости, пожалуйста — ты-то с ним ещё находишься!

— Ничего, — та улыбнулась.

Фелиция зачем-то спросила у Адриана, сколько ему лет, хотя, наверняка, знала ответ. Юноша, ответил, что скоро исполнится девятнадцать.

— Скоро? Почти через полгода! — рассмеялась леди. — Где ж скоро? Думаешь, я не знаю, когда День Рождения у моего любимого племянника? — и прижала его руку к себе.

— Ещё рано, мамочка, — намекнул ей Фил, что Джеральд ещё не сознался.

Адриан, конечно же, заметил, как госпожа его назвала, но не предал значения, решив, что та просто ошиблась. Фелиция же осталась недовольноё братом — она-то думала, что «тому хватило смелости сделать признание».

Они подошли к коляске. Томас от всей души поздравил леди с приездом и помог разместить багаж. Все сели и поехали домой. Всю дорогу Фелиция наблюдала за племянником. Как печально смотрели его глаза — казалось, у него не осталось сил даже на то, чтобы радоваться! Когда она обращалась к нему, в его взгляде появлялось какое-то счастье, но всего лишь на миг, тут же исчезало, будто б не было. Улыбка уставшая, печальная, какая-то неуверенная…

Джеральд был счастлив видеть сестру. Он встретил её с букетом цветов. В ней мужчина видел надежду, надежду на помощь, на совет, на поддержку. Она же негодовала — женщине так хотелось, чтобы брат признался сыну, подарив ей возможность открыто звать того племянником. Но вскоре леди поняла. Ей сразу стало понятно: Адриан боится отца, а тот из-за этого опасается сказать правду.

Она незаметно наблюдала за ним. За ужином он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему было очень неловко сидеть с ними за одним столом, хотя это был уже не первый раз. Они уже все вместе каждый день и завтракали, и обедали, и ужинали, но новоявленный господский сын всё никак не мог привыкнуть к этому. Адриану было стыдно, ему казалось, что своим присутствием очерняет их благородный стол, и юноша не понимал, почему они сажают его с собой. Его место даже не на кухне со слугами, а на улице с собаками.

После ужина все вышли на террасу. Адриан держал на руках Люсинду. Джеральд передал для неё печенье через Фила. Принимая его, руки господского сына задрожали, чуть ли ни как у алкоголика, и Фелиция заметила это. Ей было невдомёк, что племянник, запуганный отцом, боясь его до смерти, мысленно нарисовал себе самые страшные картины его злости и последующего наказания.

После вечерней прогулки леди Фелиция и сэр Филипп ушли в его в комнату. Тут они могли поговорить наедине. Женщина, с растерянным, недоуменным выражением лица, сидела на диванчике, сложив руки на коленях, и ничего не могла понять. Молодой человек нервно ходил вдоль окон, будто бы считая шаги, и о чём-то напряжённо думал. Поздние сумерки опустились на ранчо, и в помещение царил полумрак, а хозяева даже не обратили внимания и не стали зажигать свет.

— Я совсем недавно его видела, — наконец сказала леди сыну, — за день до возвращения Джеральда. Он таким не был! Такой приветливый был, вежливый, жизнерадостный… А тут шуганный, как забитая собака, которая знала одни только палки! Что этот мерзавец с ним сделал?!

— Вот, мама! Я тебе писал, а ты не верила! Теперь сама убедилась!

— Убедилась… — грустно эхом откликнулась она. — Ты прав, сынок. Нельзя ему задерживаться в этом доме… Надо его забрать.

Фил остановился и на каблуках порывисто развернулся в её строну. И, подняв указательный палец правой руки, сказал:

— Вот!

— Только как это сделать? Джеральд — его отец. И хозяин, как ни крути!

— Я выбрал его как подарок дедушки! Так что никакой он ни его в случае чего! Он и так свободный человек, но, если кто-то будет возникать, я буду козырять этим!

— В том-то и дело, Фил, дорогой… Что ни какой Адриаша не «свободный человек»… К сожалению, всё было сделано так, чтобы все думали, что он — сын Даррена и Алиссии, рабов. И он тоже раб, хотя и господский сын. И в душе, видимо, навсегда им и останется, даже когда отец ему признается. Но мы должны это изменить, чтобы Адриан никогда не чувствовал себя «всего лишь рабом»…

— Я над этим бьюсь уже ни первую неделю, а не могу помочь ему стать прежним, хотя бы прежним! По-моему, он сам себя ненавидит. Раньше был просто рабом, а сейчас травмированный раб с истерзанной душой. Бедный Адриан! Самое страшное: от него нет отклика. Ты делаешь шаг ему навстречу, а он замыкается, не подпускает к себе…

— Я это сразу заметила…

— Мы боремся за его сердце? Нет, мама. Мы боремся за его осколки, пытаясь склеить, потому что оно разбито. Мы сражаемся за его жизнь? Нет, за то, что от неё осталось, ведь она перечёркнута, изувечена!

— Да, точно, в нём будто бы жизни не осталось. Как будто бы живёт, потому что надо.

— И самое ужасное это то, что с ним такое сотворили не бандиты с большой дороги, не завистники к его красоте, не расисты, а родной отец! Даже в те проклятые времена, когда я завидовал ему, потому что он нравится Эйлин, такого бы не пожелал.

— Нашёл кому завидовать! — мать не упустила случая сделать замечание сыну, повоспитывать его. — Ты хоть сам себе принадлежишь, родившись свободным белым. Хвала Господу! А он раб. Ещё скажи, что тоже хочешь им быть, лишь бы таким же красавцем! Но ты у меня тоже красивый, хотя не хочешь этого почему-то признавать!

— Я понял, что был неправ… Не напоминай мне об этом. Ещё и у меня раны душевные разрастутся. И будут у тебя двое таких… С обоими будешь мучиться. Рядышком сядем и замкнёмся в себе… А между прочим, знаешь, какое я чувство вины испытываю?!

— Ладно, прости, — засмеялась Фелиция. — Я зайду к нему перед сном… Что они с ним сделали? Может, головой о стену били?

— Не знаю… Правильно дядьку сэр Чарльз назвал! Живодёр! И эти его — тоже! Живодёры дьявола! Это ненормально! Хотя он и раб, но если у хозяина в мыслях возникло такое с ним сделать, это ненормально, потому что здоровому человеку, даже если тот негодяй, такое и в голову не придёт! Это садизм называется!

— Так испокон веков было. Это значит, что мир — извращенец, что ли?

— Да, извращенец!

— Нельзя так говорить, милый…. Господь нас не такими создавал…

— Значит, мы сами такими стали… Оставим эту тему. Я хоть и напускаю на себя уверенный вид, на самом деле беспокоюсь. У дяди-мерзавца все права не отдавать мне Адриана. А ещё тётю Конни жаль. Она к нему привязалась.

— А что Конни? Она ему мать, что ли? Жена его отца. Мачеха. Я вот кровная, родная тётя. Ему со мной лучше будет. А с папашей, я считаю, Адриану надо на время расстаться.

— Не на время, а навсегда!

— Ну, это слишком жестоко! Но признаваться сейчас, я считаю, рано…

— А моё личное мнение таково! Я считаю правильней всего пойти к Адриану и сказать: «Это — твой папаша. Даррен — приёмный, а этот родной. Он негодяй, садист, кровопийца, живодёр…». Ну, сказать, какой Джеральд на самом деле… Тут мы не соврём, если такими словами его распишем. Далее… «Мы уезжаем! Здесь ты больше не задержишься, и мы сделаем всё, чтобы вы с этим подонком больше никогда не пересекались». Вот и всё!

— Это может ранить его ещё сильнее. Представляешь: мучитель оказывается родным отцом. Неизвестно, как Адриан такое воспримет. А Джеральда жалко… Дедушка с ним жестоко поступил. Обещал выдать за него Алиссию, а потом резко передумал. Или заранее так решил, обманул. А я-то знаю: брат никого так не любил, как её. Да простит меня Констанция!

— Всё равно он мерзавец! Не надо его выгораживать! А что касается правды… Мне кажется, что сегодняшнее положение ранит Адриана ничуть не меньше. Он ничего не понимает, ему, может быть, кажется, что навязывается, что вынуждает нас по-доброму с ним обращаться… Думает, что мы ему не верим, что со стороны кажется, что он нами манипулирует… Думаешь, приятно так себя чувствовать?

— Не знаю… Я уже ничего не знаю! Надо к нему сходить, пока ещё никто не спит.

Так они и не пришли к общему мнению. Фелиция вконец запуталась. Вроде она и боялась за состояние Адриана в случае, если он сейчас узнает правду, и в то же время Фил был в чём-то прав. Перетерпеть сегодняшнюю боль, а потом, когда всё уляжется, и душевные раны заживут, раскрыть все тайны? Или же потом истина повторно ввергнет несчастного в такое же состояние? Фелиция не знала. Она поспешила к Адриану, пока не настала ночь…

Глава 8. Не бойся своих слез

Адриан тем временем находился в гостиной вместе с Конни и Джерри. Они ведь не оставляли его одного. Только Люсинда, которая мирно спала рядом с юношей, успокаивала его. У неё, маленькой, комнатной собачки, прав имелось больше, чем у него, и то, что она лежала сейчас рядом, согревала осколки его сердца, многое для него значило. Как бы странно это не звучало.

Тут вошла Фелиция. Конни улыбнулась ей, спросив, отдохнула ли она. Сестра мужа ответила, что, да, вполне, и поблагодарила, назвав её милой. А Джеральд предложил чай.

Фелиция не намеревалась пить чай, но она была так взволнованна, что согласилась. Адриану тоже предложили, он вежливо отказался, но ему всё равно принесли. Пришлось юноше тоже пить. Есть и чаёвничать с господами являлось для него настоящим тяжёлым испытанием. Он считал, что это недопустимо для раба. «Это приказ, точно такой же, как подрезать розы, — успокаивал сам себя молодой человек, — пусть странный, непонятный, но приказ. Нужно повиноваться и терпеть».

— А где Фил? — спросила Констанция у матери племянника.

— Он читает, — ответила та, хотя не знала, что делает сын.

После чая Фелиция подошла к Адриану и спросила его:

— Не возражаешь, если я похищу тебя у ро… — она чуть не сказала «родителей», но вовремя спохватилась: — У ро… у такого радостного общества Люсинды?

Нелепица, да и только! Но зато хоть не проболталась… Адриан растерялся. Мало того, что у него, раба, ещё и разрешения спрашивают, неизвестно, как отреагирует хозяин.

Джеральд рассмеялся и ответил, что, конечно же, можно, а сестра, засмеявшись тоже, сказала, что не его спросила, и взяла Адриана за руку:

— Пойдём? Мы так давно с тобой не общались.

— Как прикажите… — тихо произнёс он.

— Не знаю, встретимся ли мы ещё перед сном, — сказала Фелиция брату и Констанции, — поэтому заранее спокойной ночи!

Пожелав друг другу доброй ночи, они распрощались.

…Леди и Адриан вошли в комнату последнего. На улице было уже прохладно, поэтому от прогулки отказались. Сестра хозяина присела на маленький диванчик и позвала к себе юношу. Он послушно сел рядом, но не очень близко, чуть на расстоянии, чтобы ни один краешек его одежды не прикасался к ней, а то очернит ещё госпожу. Но леди придвинулась ближе и обняла его за плечо.

— Адриан, что с тобой происходит? — но юноша молчал, опустив голову. — Ну, я же вижу, что что-то не так… Расскажи мне.

Её голос звучал мягко и нежно. Но бывший раб не из вредности, не из-за капризов молчал, просто не хотел беспокоить госпожу, жаловаться ей. К тому же Адриан всё-таки был мужчиной, хотя ещё совсем молодым, но мужчиной…

— Я понимаю… — уговаривала она. — Я понимаю, как тебе тяжело сейчас… Тебе больно, и я восхищаюсь твоим терпением, смирением. Я бы так не смогла. Мне даже представить страшно, что было бы со мной. Пойми, я не лезу к тебе в душу. Не хочу лезть. Просто мне важно понять… — Фелиция погладила его по голове. — Ты мне очень дорог. Эта боль ест тебя… иногда надо дать ей выход… Ты ж так с ума сойдёшь… Что с тобой происходит? Вы все такие, что ли, мужики? Стыдно признаться?

— Признаться в чём? — неуверенно спросил он, понимая, что так долго молчать уже неприлично.

— В том, что тебе больно, может быть, страшно…

Голос её звучал по-прежнему мягко, но Адриан словно бы забыл все слова, словно оцепенение какое-то завладело всем его существом. Быть может, он и сказал бы, да отчего-то не мог. И леди начала уговаривать племянника, говоря, что он всего лишь человек, что он не железный, и в жизни чего только не бывает. И так получилось, что судьба была безжалостна к нему… А может, кто-то другой. Фелиция клялась Адриану, что она с ним, и никогда не оставит. Она просила рассказать, что происходит. Просила не стыдиться своей боли, ведь боль не значит слабость.

— Расскажи мне. Не бойся. Помнишь, когда ты был ещё маленьким, мы сидели на скамейке? Я научила тебя писать и читать… Ты никогда меня не боялся. Моё отношение к тебе не изменилось. Я по-прежнему очень люблю тебя.

— Вы всегда были добры ко мне. Спасибо вам за всё.

— И всегда буду… — Фелиция снова погладила его по голове, чтобы успокоить скорее себя. — Тебя… тебя пытали?

Её вопрос прозвучал очень вкрадчиво, осторожно и тихо… Адриан вздрогнул.

— Да… — почти неслышно ответил он после некоторого молчания.

Женщина, его родная тётя, — но юноша об этом не знал, — опустилась на пол и села перед ним на колени. Она взяла его руки, как тут же он тоже опустился на колени, ведь нехорошо, что госпожа на полу, а раб на диване.

Леди рассмеялась, спросила, чего это он сел, и велела сесть обратно на диван, но тот замотал головой, мол, не сяду.

— Ну, что мне с тобой делать?

— Я не могу сидеть на диване и спокойно смотреть, как моя госпожа стоит передо мной на коленях.

— Ну, и ладно! — снова засмеялась она. — Я тогда тоже не сяду! Мне твои глаза нужны, а ты в упор на меня смотреть не хочешь… — и уже мягко спросила его, продолжая их разговор: — И ты боишься, что это повторится, что тебя снова отправят туда… в… в… на живодёрню?

— Они уволились… Я с тех пор не видел их больше, но, говорят, они сказали, что, хотя очень интеллигентны, но не потерпят, чтобы им мешали делать своё дело, врываясь и прерывая работу… Их нет… Разумом я понимаю, что… они не достанут меня, а сердцем…

— Боишься?

— Да…

— Радость моя, чтобы там ни было, чтобы не случилось, если они, или кто-то другой попытаются это повторить, мы этого не допустим. Да Фил любому укажет на место! В тюрьме. Не бойся.

— Я очень благодарен сэру Филиппу и вам.

— Я знаю, соты мои медовые, — кажется, она уже научилась тоже звать его ласковыми прозвищами. — Какими бы страшными ни были воспоминания, помни всегда, что теперь ты не один, и этого никогда-никогда не повторится, — она поднялась. — Давай вернёмся на диван. Вставай, моя лапочка. Садись. Что они с тобой сделали?

Эх, опять эти «солнышки» и «лапочки», но сама «радость» уже научился не обращать внимания.

— Что сделали? — переспросил Адриан.

— Как это произошло…? — мягко ответила она, но голос её от чего-то дрогнул.

— Как? Прошу вас, моя госпожа, не заставляйте меня вспоминать об этом. Это было как в аду… Я в оба раза терял сознание, потом они приводили меня в чувства, чтобы продолжить работу.

— Оба раза? — изумилась леди. — Это два раза было?

— Да…

— Бедняжка мой! — она порывисто, неожиданно обняла его и бережно прижала к себе.

Фил не сказал матери, сколько раз наказывали Адриана, чтобы не пугать ее, а тут, оказывается, его ни один раз отправляли в большой дом на окраине ранчо, а два.

Она просила прощения за то, что воскресила в нём воспоминания…

— Почему? За что? — прошептала она.

— Я не знаю, — отозвался Адриан, думая, что вопрос адресован к нему. — Я рассердил своего господина, плохо себя вёл…

— Рассердил? Плохо себя вёл? Ты не в чём не виноват, — прервала его Фелиция и заглянула ему в глаза, наполненные слезами. — Тут нет твоей вины. Не пытайся отыскать её. Просто одному мерзавцу пришло в голову это с тобой сделать. И живодёры поиздевались по его приказу.

Но Адриан попытался оправдать господина, предположив, что, может, он и не приказывал, может, это «чисто их творчество».

— Как и ты их работу называешь, — усмехнулась Фелиция. — Тоже мне творчество! По его приказу. Он в таком случае их сам бы выгнал, ведь те чуть до смерти тебя не довели.

— Да? У меня была мысль, что приказано было только… только высечь, а они… — и тут он закрыл лицо руками. — О Боже! Что я делаю? Я не имею права вам этого рассказывать…

— Почему? — Фелиция погладила его по спине. — Имеешь…

— Жаловаться на своего господина для меня непозволительно. Такой раб заслуживает наказания. Моё дело только терпеть. Он имел права, а я, как эгоист…

— Никакой ты не эгоист! — тут же прервала его леди. — Поделись со мной… Как они приводили тебя в чувства, когда ты терял сознание?

Фелиция корила себя за эти вопросы, но она думала, что Ларри и Берти ударили чем-то её любимого племянника, и причина его замкнутости и отстранённости ещё и в этом. Тогда тут надо бить тревогу. И юноша, преодолев себя, собравшись с духом, ответил, что Берти и Ларри обливали его водой, в основном, чтобы привести в чувства. Иногда били по щекам, подносили что-то с резким запахом.

— Или… Или… — его брови насупились, на ресницах заблестели слезы, ему было тяжело это вспоминать. Тёплая ладонь леди Фелиции накрыла его руку, и юноша продолжил. — Или… или один из них целовал меня, чтобы мне не чем становилось дышать, и тогда я приходил в себя.

Женщина, услыхав такое, даже отпрянула назад, схватившись за сердце.

— Целовал?! Куда?! — воскликнула она в полном ужасе, боясь услышать самое противное.

— В губы. Видимо, я дышал ртом…

— Боже… Он ненормальный… Они тебя по голове не били?

— Не помню. Нет, наверное. Им было запрещено трогать голову и лицо…

— Может, ещё спасибо сказать? — усмехнулась Фелиция. — Это всё потому, что ты очень красивый, ему было бы жалко, если тебе испортили бы лицо.

Адриан ни слова не проронил в ответ. Она смотрела на его лицо, освещённое свечами на люстре, смотрела, как блестят его прекрасные глаза от подступивших слез. Боже, что с ним сделал этот проклятый Джеральд?! До чего доводит порою ревность!

— Спасибо мистеру Томасу и господину Филиппу, — произнёс после некоторого молчания племянник. — Они меня у них забирали.

— Бедняжка… — она снова обняла его. — Я понимаю тебя. Это было бесчеловечно. Мне самой больно всё это осознавать. Ты неправ, Джеральд не имел права этого делать. Господь так не велел. Он учил нас добру и милосердию. И умер на кресте за всё человечество без исключения. Не останавливай слёзы, мой хороший, не стыдись их. Этого больше никогда не повторится. Всё в прошлом. Знаю, это трудно забыть. Но постарайся, а если не получается, не надо, не заостряй внимания. Просто научись с этим жить. И помни, здесь нет твоей вины, ты не грязный, ты не ничтожество, если так получилось, ты не очерняешь никого и ничего своим присутствием. Наоборот, освещаешь. Поверь мне, ведь я всегда любила тебя.

— Я тоже люблю вас, и никогда не забуду вашей доброты. Спасибо вам за всё.

Она поднялась и поцеловала его в голову, как ребёнка.

— Знай, мы с Филом с тобой. Не стесняйся, не стыдись… Ты лучшее, что у нас всех есть. Такое перенести, да и ещё не стать злым и жестоким после этого, может не каждый. А ты смог. Ты сильный, добрый и благородный, — она выпустила его из объятий, взяла его за руки и, глядя в его заплаканные глаза, сказала: — Я никогда тебя не оставлю. Клянусь.

— Спасибо вам. Я и не мечтал об этом… Не смел даже молить об этом Господа… Однажды, глядя на небо… — Адриан взглянул в окно, за которым уже стемнело, и внезапно застыл: — Там что-то горит…

Глава 9. При чем тут Даррен?

Фелиция тоже посмотрела: и правда, на горизонте небо осветилось заревом пожара. И это было не совсем далеко. Наверное, на окраине поместья.

— О, Боже! Что случилось?!

Они вдвоём выбежали из комнаты.

— Конни! Джеральд! — позвала Фелиция.

— Фелиция! — по лестнице сбежала Констанция. — Ты тоже видела? Я только что заметила. Посмотрела в окно: Джеральд докурил наконец, или нет… Мы уже спали давно. Ночь на дворе. Как вдруг он соскочил, сказал: «Курить хочу», оделся и ушёл…

— Я побегу позову Фила!

— А я Томаса! Томас! Томас!

Женщины убежали из гостиной.

Адриана неожиданно привлекала алая роза на круглом столике. Откуда она тут взялась? Почему не в вазе с водой? Он подошёл к ней. Сердце его вздрогнуло. Цветок лежал на конверте, на котором значилось его, Адриана, имя! «Адриану» — было написано письменным шрифтом и ниже печатными буквами. Видимо, пославший на всякий случай написал в двух вариантах, не зная, какие буквы умеет читать и писать юноша: только печатные или нет. Он умел и так, и так, но кто-то был не в курсе.

Робко, будто бы письмо могло обжечь его, молодой человек вскрыл конверт.

«Адриан!

Могу ли я после того, что сделал с тобой, рассчитывать на твоё снисхождение? Наверное, нет… Прости меня. Наверное, я не имею никакого права просить тебя об этом, но умоляю, прости, пожалуйста. После того, что сотворил, я недостоин тебя… Сможешь ли ты простить когда-нибудь? Лучшее, что могу сделать для тебя, это отомстить твоему мучителю, отомстить самому себе, поэтому я должен уйти, уйти навсегда. Я разлучил тебя с тем, кто любил тебя, кто вырастил тебя, заменив тебе меня, я бросил тебя как последний трус, когда ты был совсем маленьким, я приказал подвергнуть тебя пыткам, я неоднократно и сам поднимал на тебя руку, я страшно ревновал тебя… Я искренне раскаиваюсь, но уже поздно — я довёл тебя до такого состояния, что ты мне не веришь… Я недостоин тебя, но всё же я — твой отец…. Ты должен знать это… Даррен — не твой папа. Ты — мой сын, Адриан….

Прощай! Прости, если сможешь… И не вини себя — здесь целиком и полностью моя вина. Твой отец»

— Нет, нет… Быть не может… — Адриан положил письмо на стол, как нечто опасное для жизни, и отдёрнул от него руку, будто бы бумага, и правда, обожгла его.

В этот момент вбежали Томас, Констанция и Фелиция. Молодой человек взглянул на них, и тут какая-то мысль внезапно осенила его.

— Он там… Спасите его, пока не поздно… — и лишился чувств.

Томас в страхе, воскликнув его имя, бросился к нему. Он поднял его, донёс до дивана и аккуратно положил. Обе женщины кинулись тоже. Управляющий на испуганные восклицания двух леди, что с ним, ответил, что бедняжка, наверняка, переутомился. Адриан вскоре открыл глаза и обнаружил себя на диване. Тётка и мачеха с любовью глядели на него. Том перевёл дух и улыбнулся.

— Как он? — сходу спросил юноша.

Все трое сразу же поняли о ком речь, но управляющий почему-то не дал ответить двум леди и поспешил предложить юноше отправиться отдыхать. Фелиция поддержала мужчину, и Адриану пришлось уступить. Они с Томом решили лично удостовериться, что с юношей всё хорошо, что пришёл в себя, и что не станет делать никаких глупостей, типа бежать на пожар. А Констанция как-то отрешённо осталась в гостиной, когда те ушли. Ей вспомнились слова пасынка, оброненные перед тем, как тот потерял сознание.

— А что он имел в виду? — задумчиво произнесла она, и ужас наполнил её душу. — А где Фил?!

— Он вместе с охранниками побежал на пожар! — отозвался управляющий на ходу.

Томас и Фелиция убежали. Их шаги стихли.

— А точно же! — леди приложила ладонь ко лбу, и…зарыдала. — Ах,Виктор, если бы ты знал, кого я люблю…

Фелиция заботливо укрыла Адриана одеялом. Томас убежал помогать остальным.

— Как он? — снова спросил юноша.

— Кто? — удивилась леди. — Как ты? — и сделала ударение на «ты».

— Я нормально. Как господин Джеральд?

Женщина грустно улыбнулась, погладила его по волосам и спросила, зачем он спрашивает про этого мерзавца.

Адриан сел и схватился за голову.

— Это я во всём виноват, только я. Я никогда не прощу себе этого. Я так вёл себя… — в его голосе послышалось присутствие слёз. — Я не понимал… Я его довёл…

— О чем ты? Это ты его довёл? Как бы не так! Как бы не наоборот! Не плачь, моя радость… — она подалась вперёд и обняла его. — Что случилось? Ты чего такое говоришь?

В этот момент в комнату залетела Конни. Она хотела что-то сказать, как замолкла на полуслове.

— Солнышко, ты плачешь? — наконец, спросила леди. — Ты чего? Все нормально! Всё обошлось, слава Тебе, Господи! Все живы!

Адриан поднял голову, и Фелиция выпустила его из объятий. Юноша спросил леди Констанцию, всё ли с ним, с господином Джеральдом, нормально, жив ли он.

— Да что ему будет? Неблагодарный! Он когда-нибудь меня сведёт в могилу! Собой он хотел покончить! Поджёг это проклятый большой дом на окраине ранчо и намеревался сгореть вместе с ним!

— Собой?! — воскликнула Фелиция. — Он сумасшедший?

— Он не сумасшедший это я виноват… — прошептал Адриан.

— Ты не виноват, — тут же сказала ему тётка и пожалела, что поругала при всех брата, но ей хотелось тем самым намекнуть племяннику, мол, смотри и делай наоборот.

— Что он делает? Ему плохо? Как себя чувствует? — спросил юноша у госпожи Констанции.

— Нормально с ним всё, не беспокойся. Фил орёт то же, что и ты: «Это я виноват!». А Джеральд сидит весь в лохмотьях, как бродяга, заливается слезами. «Зачем вы меня спасли?» — спрашивает, а на самом ни царапинки. А то, что ты виноват, даже не думай, лапочка. Я так же и Филу сказала.

— Тоже с «лапочкой»? — улыбнулась Фелиция.

— Да, тоже с «лапочкой»!

Внезапно они услышали чьи-то громкие шаги за дверью, будто бы кто-то торопился к ним. Раздался голос Тома. Он, позвав леди Констанцию, сообщил, что сэр Джеральд зовёт её, что взялся за бутылку. Женщина, переглянувшись с золовкой, усмехнулась:

— Ему, что же, собутыльник нужен?! Зачем он меня зовёт?! Ладно, сейчас спущусь!

С этими словами она выбежала за дверь. «Да, несладко придётся Джеральду» — подумала его сестра, а сама спросила племянника:

— Адриаша, всё нормально? Ты как?

— Неужели это правда?

— Что правда? Что он выпить хочет? Правда, наверное.

— Вы… вы не видели письмо?

Фелиция изумилась, ответив, что нет, и спросила, что за письмо такое. Адриан рассказал, как нашёл конверт. Леди, конечно же, спросила, что там было написано, что так сильно его взволновало. Юноша взглянул на неё испуганными, карими глазами, такими любимыми для них всех, и не сразу решился ответить:

— Он написал, что я… я… его сын.

Сердце леди вздрогнуло, появилось такое чувство, словно где-то раздался выстрел. Будто бы озвучен смертный приговор и через секунду приведён в исполнении. Из глаз Фелиции потекли слезы.

— Почему вы плачете? — с беспокойством и заботой спросил племянник.

— Солнышко, а ты… ты не веришь?

— Нет… Как такое возможно: я чёрный, а он белый? Но мне говорили, что я похож на мулата… И даже на обычного европейца… только яркой внешности…. Я — его сын…. Этого не может быть. Правда? Скажите, это шутка?

«Да, рано ещё, — подумала Фелиция. — Но что мне делать? Джерри не хотел, видимо, признаваться сейчас. Просто так получилось. Он же не думал, что у него ничего не выйдет, что кто-то заметит пожар, и его спасут. Значит, оставшись в живых, ему это признание ненужно… Но Адриаша… Он в шоке. Он не готов такое слышать. Это может его ранить. А я только добилась того, чтобы племянник излил мне душу, а этот Джеральд всё испортил!»

— Да, это шутка. Я не знаю, зачем он это сделал. Наверное, таким образом хотел оправдать свою безумную ревность. Не вини себя. И его тоже — каждый выживает, как может. А может быть…Может быть…. Скорее всего, это была аллегория! Скорее всего, он относится к тебе, как сыну, и ревновал, как сына!

— Я не мог, правда, не мог иначе. Я… боюсь его, ужасно боюсь. И, сам того не желая, вынудил его на такую ложь… И чуть не довёл до самоубийства… Вернее даже, довил, просто у него не получилось. Это я виноват. Простите меня, умоляю…

— Солнышко, нет тут твоей вины. И моей нет, и Фила нет, и Конни нет… Никто не виноват. Самоубийцы не думают о своих близких, им кажется, что смерть — единственный выход. Но это не так! Не думай даже… То, что он тебе написал, выбрось из головы… Всё это неправда. Это — аллегория. Ты устал… Отдыхай. Уже очень поздно. Ложись спать. Завтра будет новый день, и утром ты сам удивишься, что сегодня считал это проблемой, — она встала, ей очень хотелось остаться ещё хотя бы на пять минут, но решила забрать эту записку, пока её не нашёл кто-то другой, и высказать пару ласковых брату. — Спокойной ночи, моя радость. Сладких тебе снов. Верь мне, все это дурацкая выходка господина Джеральда.

— Спокойной ночи, моя госпожа. И спасибо вам за всё.

Джеральд сидел в гостиной один. Констанция отняла у него бутылку и ушла. Фила всё-таки удалось успокоить, — его уже и сам горе-самоубийца утешал, прося у него прощение за устроенный ему ужас, — и молодой человек отправился спать. Сразу же уйдя от Адриана, в половине двенадцатого ночи, к брату забежала разгневанная Фелиция.

— Джерри! Ты чего творишь?! — обрушилась она на него. — Ты хочешь вызывать у него чувство вины?! Он и так постоянно напуганный, весь в себе, и всё из-за тебя! Адриан себя винит в том, что случилось! А сына моего ты за что так?! Да, не подпускает он тебя к двоюродному брату и правильно делает!

Джеральд испуганно, с виной во взгляде, с вином в мечтах, взглянул на сестру и тихим, хриплым голосом спросил, как чувствует себя его сын. Сестра, сложив руки на груди, рассказала, что заверила племянника, что сие письмо — это странная ложь. Судя по голосу, женщина немного успокоилась, но глаза по-прежнему смотрели сердито.

— Наверное, в шоке… — низко опустив голову, прошептал брат.

Он так глядел на свои пальцы, как, бывало, в детстве, что Фелиции на миг стало его жаль, но потом снова разгневалась:

— Конечно, а что ты хотел? Хватит над ним издеваться! Хитрый какой! Глядя в глаза, смелости не хватает признаться, решил написать, потому что так легче, а чтобы потом ничего не объяснять, собой покончить!

— Не ругай меня, сестра! Мне и так плохо…

Фелиция хотела ему что-то ответить, как тут вошла Констанция и прямо с порога раздражённо сказала:

— Так! Ты спать пойдёшь сегодня?! Замучил уже всех!

— Пойду…

Он встал, отвернулся от сестры и зашагал к жене.

— Джерри! — вдруг окликнула его Фелиция.

— Что ещё ты хочешь мне сказать? — устало обернулся брат.

— Я жалела тебя… Теперь вижу, насколько подлая у тебя душа. Два раза ни за что пытать родного сына… Я понимаю, у тебя были сложные отношения с родителями, ты многое пережил, но почему должны страдать другие? Мне тоже было несладко, но от моих действий нет вреда никому… Пожалуй, я завтра же заберу Адриана!

— Нет! — воскликнула Конни.

— Так и быть… — внезапный ответ мужа поверг её в шок. — Забирай… ему так лучше будет. Вряд ли когда-нибудь Адриан простит меня.

— Правильно — ты ведь делать для этого ничего не хочешь! — рассердилась Констанция.

Обида на золовку кольнуло её сердце. Разве не понимает, что она тоже любит Адриана?! С какой стати мужнина сестра решила, что имеет право отнимать у неё приёмного сына?!

— И ещё я скажу ему, что он, правда, мулат, — заявила Фелиция. — Только… только, что… Я скажу ему, что он мой сын!

— А отец кто? — удивилась жена брата.

— Даррен.

— Даррен?! — изумились хором Конни и Джерри. — А при чём тут Даррен?!

Глава 10. История семьи

Из глаз Фелиции хлынули слёзы. Её губы задрожали.

— Ты думаешь, только тебе родители сломали жизнь, Джерри? Я любила его. Я тоже любила раба! Я любила Даррена.

— А как же Роберт, твой муж? — в шоке спросил брат.

— Роберт всё знал… Он меня очень поддерживал, потому что сам был в подобной ситуации, любя ту, с которой быть не мог. Я любила его, но, как друга. И он меня тоже. До конца своих дней я никогда не забуду, что сделал для меня мой муж, но любила все эти годы другого мужчину. И люблю до сих пор. Но он был рабом.

Констанция грустно произнесла в ответ сестре мужа, стараясь сдержать негодование и обиду, что ей очень жаль, правда жаль, жаль безумно, но забрать Адриана она не сможет. Фелиция даже задрожала от пока тихого, но возрастающего возмущения. С какой стати жена брата заявляет ей такие вещи?! Кто она её племяннику?! Никто! Леди спросила невестку, почему.

И та в ответ имела наглость заявить прямо, что не отдаст его, что он и её раб тоже, и что сама увезёт его! Если Джерри согласен отдать сына сестре, то, вероятно, если жена заберёт, то тоже против не выступит.

— А что тут такого? Сына родного раздавать! — упрекнула его Конни. — Если хочешь, Фелиция, мы все покинем ранчо, а Джеральд пусть тут сидит.

Но леди возразила, что она — родная тётя Адриана, а она, Констанция, его мачеха, и потому они с Филом хотят увезти его к себе. И есть ведь разница между кровной родней и посторонним человеком?

— Я не мачеха, а приёмная мать, которая любит его, как родного сына, — Конни даже малость оскорбилась, — и так просто его не отдам. Но как хочешь, я с удовольствием приму твоё приглашение, погостить у тебя.

— Отлично! Значит…

— Хватит ссориться! — перебил её Джеральд, у которого вечно было семь пятниц на неделе, и, видимо, уже не хотел отдавать сына сестре. — Никто его не получит! Пойдёмте спать! Скоро утро уже!

На другой день все проснулись чуть ли не в обед. Даже Адриан, который обычно по привычке просыпался рано утром, почти на рассвете.

Вчерашний разговор с леди Фелицией очень помог ему, и он от всего сердца был благодарен ей. Молодому человеку стало намного легче. Нужно смириться с тем, что время от времени что-то, или кто-то будет невольно напоминать ему об истязаниях. Адриан благодарил Господа за тех добрых людей, которых Он послал ему… леди Констанция, леди Фелиция, сэр Филипп, сэр Чарльз, леди Рози, мистер Фред, мистер Томас… Как же был благодарен им несчастный раб! Получается, его любили все, кроме хозяина Джеральда? Значит, не всё так плохо.

В основном, к нему каждое утро кто-то приходил. И тогда они вместе выходили из комнаты. А сам он почему-то никогда не осмеливался. Но сегодня долго никого не было.

Адриан прошёлся по комнате, уже давно одетый. Он обернулся к зеркалу и увидел своё отражение. «Это всё потому, что ты очень красивый, ему жалко было бы, если бы тебе испортили лицо» — почему-то вспомнились слова госпожи Фелиции. Молодой человек робко подошёл к зеркалу и легонько провёл рукой по его раме.

«Неужели я такой красивый? — подумал он, глядя на своё отражение. — Мне кажется, совершенно обычный… Не такой уж и красавец, как все говорят». Адриан считал красивым сэра Филиппа, высокого, голубоглазого блондина. И, конечно, Даррена. А самого себя никогда.

Тут кто-то робко постучал, а через минуту дверь отворилась (Адриан не считал комнату своей и поэтому никогда не говорил: «Входите!»). Бедный юноша чуть не лишился чувств, как вчера, когда в отражении в зеркале увидел своего хозяина. Он помнил всё, что сказала ему леди Фелиция, но паника, граничащая с ужасом, тут же овладела его душой. Несчастный бывший раб не успел мысленно себя успокоить… Разум не подчинялся ему. Сердце отчаянно забилось. Страх, как перед дьяволом. На подкашивающихся ногах невольник обернулся к своему господину. Джеральд направился к нему. Адриан сам не знал, где нашёл в себе силы, чтобы ради приличия устоять и не попятиться назад. «Господи, хоть бы сейчас кто-нибудь вошёл!» — мысленно взмолился он с отчаянием.


— Прости меня, пожалуйста, за вчерашнее письмо и мой ужасный поступок. Право, я не знаю, что на меня нашло, — сказал хозяин.

— Вам не за что просить прощения… — тихо дрожащим голосом ответил молодой человек. — Вы — мой господин…

— Ты боишься меня? — скорее сказал, а ни спросил Джеральд.

Один раз он задавал ему такой вопрос, тогда после разговора с мистером Фредом… Что было потом? У господина имелась странная привычка спрашивать его о чем-то неожиданном, требовать ответа, а потом бить.

— А что дверь открыта? — раздался из коридора весёлый голос мистера Томаса, а потом и он сам появился на пороге, сердечко Адриана радостно забилось. — Доброе утро…

— Доброе утро, — ответил ему Его Светлость Джеральд, а сам подумал: «Принесла нелёгкая!». Его голос, должно быть, выдал недовольство, и в душе молодого милорда, который сам не догадывался, кто он, рухнули все надежды уйти от господина с управляющим.

Только Джеральд хотел поговорить с сыном, как кто-то заявился! Нет, конечно, издеваться он не собирался… Просто… просто сам не знал, как поступить лучше и разумнее.

Адриан кивнул управляющему, не в силах вымолвить ни слова. Тот понял, что юноша боится, и решил прийти ему на выручку.

— Адриаша, тебя госпожа зовёт.

— Томас, оставь нас! — строго обрезал господин.

Это прозвучало так серьёзна и так жёстко, будто бы он хотел хорошенько вломить юноше, а управляющий ему помешал. Джеральд снова обернулся к сыну, но не увидел его: он лежал у его ног без чувств.

— Что вы наделали?! — не выдержал Томас и подбежал к молодому человеку. — Можно было это мягче сказать! Адриаша, что с тобой? Солнышко моё, очнись…

Джеральд стоял над ними, как скала. «Приревнует ещё… Опять ударит его при случае…» — испугался управляющий. Он приподнял Адриана.

— Кажется, он не дышит… — испуганно произнёс Том.

— Я за помощью! — Джеральд сорвался с места и выбежал вон из комнаты.

Разбитое сердце остановилось, измученная душа вознеслась к Господу… Погубленный родным отцом… Но нет! Ничего подобного! Адриан дышал, Томас специально так сказал, чтобы господин покинул комнату.

— Бедняжка… — прошептал мужчина, — до какой степени ты его боишься, что в его присутствии теряешь сознание?

Веки молодого человека встрепенулись, и он открыл глаза.

— Он ушёл, — улыбнулся Томас.

— Адриан! Нет! — с такими словами в комнату ворвались все домочадцы. Причём, Фил был ещё в пижаме.

— Ой, простите меня, пожалуйста! — воскликнул управляющий с «виной» в голосе. — Мне с испугу показалось, что он не дышит. Всё хорошо.

— Слава Богу! — глубоко вздохнула Фелиция.

— Ну, знаешь, что…! — воскликнул Джеральд и покинул комнату.

— Боже, как мне стыдно… — прошептал Адриан, который боялся, что все решат, будто бы тот, как впечатлительная барышня, теряет сознание при малейшем испуге, или вообще, что он притворился.

— С тобой всё хорошо? — Констанция подбежала к нему. И упала на колени рядом с ним и Томосом.

— Спасибо, моя госпожа. Всё хорошо. Простите, пожалуйста, что так напугали вас всех.

— Господин стоял над нами, как грозный Зевс…. И я сам испугался… — тихо прошептал хозяйке управляющий. — Мне надо было его как-то спугнуть, чтобы он убежал. Вот я и наврал, что Адриан не дышит. Простите меня, пожалуйста, что напустил на всех страху….

— Понимаю…. Ты всё правильно сделал.

Адриан попытался встать.

— Лежи-лежи! — сказал Томас.

— Долго? — улыбнулся юноша.

— Сколько хочешь, — засмеялся тот.

— Позвольте, пожалуйста, мне всё-таки встать. А то вам сидеть на полу, а мне лежать…

— Ну, хорошо…

Они поднялись с пола. Все засмеялись почему-то над словами Томаса «лежи-лежи». «Сколько, интересно, ты так планировал просидеть на полу?» — подшучивали над ним.

Джеральд стоял перед портретом своих родителей. На нём они были ещё молодые. Наверное, даже Фелиция не родилась, когда написали картину. Этот парадный портрет подарили им на первую их годовщину свадьбы. С полотна смотрел высокий молодой человек. Орлиный нос, надменно-сжатые губы, гордый взгляд. Сэр Гарольд… Рядом с ним стояла его красивая супруга. Лицо её было тогда таким юным, нежным и милым, но Джерри знал, что всё это лицемерие — гордостью с ней мог сравниться только её муж. Леди Лилиан.

— Что ты со мной сделал? — прошептал теперешний хозяин ранчо. — Будь ты проклят! Я ненавижу тебя, и никогда не прощу! О Господи, прости меня за эти слова, но иначе я не могу. Моё сердце каждый раз замирает, когда я вижу своего сына. Мой старый дом, ты помнишь, как один юноша однажды потерял сознание перед своим гордым отцом? Теперь вот и мой Адриаша трепещет от одного только моего взгляда… Будь ты проклят, любящий папочка! — горько усмехнулся Джеральд. — И будь проклят и я! Алиссия, простила ли ты меня? Выход был… Только теперь понимаю это. Надо было бежать с тобой… Я так любил тебя! Всегда, даже когда ты была уже с Дарреном… Теперь вот наш сын не подпускает меня к себе, не даёт даже подступиться… И я сам виноват в этом! Отец! — неожиданно Джеральд упал на колени. — Отец, я до сих пор замираю перед твоим взглядом, хоть и нарисованным! Что ты сделал со мной?! Я ревную родного сына, готов лучше убить его, чем увидеть с «новым Дарреном»… И это тоже твоя вина! Это ты во всем виноват!

Он сорвался с места и побежал куда-то по коридору, выкрикивая имя Алиссии. Джеральд винил кого угодно: своего отца, Даррена, Чарльза, Фреда, только ни самого себя.

В одном поместье случилась эта история… Маленький мальчик, предоставленный сам себе, хотя и был сыном аристократа. Маленькая девочка, дочка рабов… Джеральд и Алиссия… И больше не было детей их возраста. Они играли вместе, а, повзрослев, полюбили друг друга.

Его мать большую часть времени проводила в Европе, а отец был слишком занят, чтобы заметить любовь своего сына и рабыни. Джеральд стал частым гостем в невольническом семействе.

Сэр Гарольд обожал свою дочь. Но и о любви Фелиции к молодому, красивому рабу Даррену тоже не догадался. К сыну, по слухам, он относился пренебрежительно. Рассказывают, в лицо заявлял: «Ну, и дебил же ты!», всегда злился, что ему перейдёт всё его баснословное состояние вместе с титулом. Но всё же Гарольд никогда не позволял себе поднимать руку на Джерри, а уж про бесчеловечные пытки и говорить нечего! Он просто был далёк от него и при случае всегда говорил тому обидные вещи. Такая молва ходила об этом жёстком человеке.

Меж тем юная любовь Джеральда и Алиссии становилась сильнее с каждой секундой. Они и дня не могли прожить друг без друга. На ранчо их в тайне от господ прозвали Ромео и Джульеттой. Только родители «Ромео» ничего не замечали. А раскрылось всё поздно, когда «Джульетта» была уже беременной. Сознаться деспотичному отцу у Джеральда не хватило духу. И он раскрылся своей матери, которая только что вернулась из Старого Света. А леди всё рассказала мужу. Гарольд рвал и метал, он чуть не убил Джеральда. Какой позор! Его сын любит рабыню, да и ещё они ждут ребёнка! Хозяин отправил всех рабов на плантации, оставил только Алиссию, Даррена и их родителей. Всех белых слуг он безжалостно уволил, и многие оказались на улице без средств к существованию. Гарольд уволил даже старого управляющего, который служил ещё его отцу и деду, и старик, говорят, проклял его.

Успокоившись, он позвал к себе сына и сказал ему: «Так и быть… Хочешь позориться — позорься! Женись на своей Алиссии, но знай, в этом случае ты от меня после моей смерти ничего не получишь! И твой ребёнок — тоже. Я дам им вольные, и катитесь ко всем чертям, когда он у вас родится! Чтобы я ни тебя, ни твою жену, ни вашего ублюдка я больше не видел! Я лишаю тебя наследства и отрекаюсь от тебя!». Джеральд был рад и этому, лишь бы быть с любимой. Но леди Лилиан, его мать, выступила категорически против такого решения мужа. Ходили слухи, что именно она отговорила сэра Гарольда лишить наследства сына.

Фелиция плакала, умоляла родителей сжалиться над братом. У неё к тому времени подрастал уже сын, и она понимала боль Джерри. Но все мольбы оказались напрасны. Тогда сестра предложила брату свою помощь в побеге во Францию, где в то время по местным законам давали вольные рабам, которые являлись в полицию. Но Джерри испугался и смалодушничал. Семейное предание гласит, что Алиссия так и не простила его за это.

Никто уже сейчас не знает, Лилиан ли отговорила мужа от этого решения, или он сам передумал, или с самого начала обманывал сына, но свадьбу отменили. А Гарольд заявил, что выдаст Алиссию за Даррена. И она вышла замуж, а когда ребёнок родился, все думали, что это от мужа. А то, что сын скорее просто смуглый, а ни чёрный, списали сначала на то, что родословной (да-да, не генеалогией!) родителей никто не интересовался (вдруг белые были!), а потом на этот факт и вовсе не обращали внимания — привыкли. Фелиция же так и не простила своего брата. Хотя она и была сама замужем, но любила раба, а когда того женили на другой, у неё исчезла последняя надежда, что когда-нибудь они будут вместе. Это, конечно, являлось её сокровенной тайной, и эту боль она терпела все эти годы.

Родители молодожёнов спустя несколько лет после рождения внука, были отправлены на плантации, откуда больше не вернулись. Говорят, они скончались при загадочных обстоятельствах, что их забили до смерти, что их продали. Никто точно не знал об их судьбе.

Алиссия обожала своего сына, которого, как они и договаривались с Джерри, назвала именем, любимым именем его отца, Адрианом. Сэр Гарольд строго-настрого запретил Джеральду общаться с мальчиком. А ребёнок, наверное, кому-то в наказание был настолько красивым, что трудно себе вообразить. И с каждым годом становился всё прекраснее и прекраснее. Маленький Адриан тронул сердце хозяина. А может, с возрастом тот стал мягче. Говорят, он даже пожалел, что не женил сына на его матери.

Джеральд после предательства отца покинул поместье. И приезжал крайне редко. Он не мог и не хотел жить без Алиссии и сына. Ходили слухи, что друзья несколько раз спасали его от самоубийства.

Гарольд сразу заметил, что его внук не похож на негра, хотя и был черным рабом. Черты лица были совсем ни как у африканской расы. Только скорее смуглая кожа, а ни чёрная, делала его хоть чуть-чуть похожим на мать. Но остальные люди в поместье этого не замечали, никто почему-то не обращал внимания. «Он похож на моего деда со стороны матери, испанского аристократа, — сказал как-то Гарольд своей жене Лилиан. — Наверное, он пошёл в него».

Когда Адриану исполнилось три, Алиссия заболела, слегла в постель и вскоре умерла. Ей не было даже двадцати пяти лет. Девушка нашла свой последний приют на специальном пустыре, где все хоронили рабов. Джеральд приезжал на ранчо, чтобы навестить её могилу. И там он рыдал часами, целуя землю, поливая курган слезами.

Таким образом, после кончины Алиссии в поместье осталось всего два раба. Остальные жили в другом.

Адриан, хотя был тогда ещё совсем маленьким мальчиком, тяжело переживал утрату. Даже каменное сердце сэра Гарольда вздрогнуло. Семейная легенда гласит, что он захотел усыновить собственного внука, так как со своим сыном до сих пор оставался в страшной ссоре. Лилиан была резко против, угрожала мужу разрывом, но тот никогда её не слушал. Его Светлость не считался ни с чьим мнением, кроме своего собственного. Его супруге пришлось смириться. Об этом намерении милорда ни Даррен, ни Адриан не знали. Но выполнить его сэр Гарольд не успел — он скончался через год после смерти Алиссии, когда внуку было четыре года. Мужчина тяжело заболел, поехал лечиться на воды в Европу и там умер. Лилиан, родная бабушка Адриана, так и никогда не признала его. Она ненадолго пережила своего супруга и через год после него скончалась. Так они друг за другом и отправились на тот свет. Поползли даже слухи, что «подействовало» проклятие старого управляющего.

Джеральд все эти годы работал помощником у одного господина, у которого была дочь по имени Констанция. Она полюбила юношу, хотя, на её взгляд, он был до ужаса робким и нерешительным, а сама девушка всегда обладала сильным характером. Но ему и в голову долго не приходило взглянуть на неё, как на потенциальную невесту. Тем более у дочери начальника был друг Виктор, с которым общество их уже заранее поженило, хотя те официально ничего не заявляли.

После смерти Алиссии Джеральд смог полюбить второй раз, но ни так, как первую любовь. Его избранницей стала дочь начальника, Конни, которая не знала, что у будущего мужа есть ребёнок. А Виктор получил отказ. Многие пребывали в шоке: как так, такая сильная девушка, с характером, отказала активному и такому же сильному молодому человеку, а выбрала какого-то тюфяка, который только и умеет, что смущаться! Некоторые думали, что дело в титуле жениха, ведь невеста происходила из просто богатой, но не дворянской семьи. Но это было совершенной неправдой — Констанция любила Джеральда не из-за его благородного, аристократического происхождения.

Фелиция думала, что после смерти их отца брат осмелится забрать своего сына, но тот так этого и не сделал. Леди было жаль племянника, она очень его любила. И из-за того, что Джерри бросил мальчика, сестра прекратила всякое общение с ним.

Так прошли годы… Адриан превратился в прекрасного юношу. Все оглядывались ему вслед, не в силах оторвать глаз. Но насколько он был красив, на столько же и добр. У него было любящее, золотое сердце. Джеральд, став хозяином всего состояния отца, редко приезжал в поместье. Потом они с женой не документально удочерили двух её племянниц несмотря на то, что у одной был живой папа, и зажили, как семья. Но сердце несчастного отца болело, он безумно переживал своё горе, но никто даже не подозревал об этом… Родной сын не знает и не любит его… Сэр Джеральд всю свою жизнь проклинал тот вечер, когда смалодушничал и отказался от помощи сестры в побеге во Францию, где его могла ждать счастливая жизнь…

После обеда Констанция и Фелиция что-то долго обсуждали после чего помирились. Вчера они немного поспорили из-за того, кто заберёт Адриана, и обе были в обиде друг на дружку, но сейчас они опять дружили.

Вечером, когда Фил с кузеном гуляли по саду, когда Констанция и Фелиция пили чай в гостиной, вернулся Джеральд. Он вошёл к сестре и жене и грустно посмотрел на них, а потом быстро зашагал прочь, так ничего и не сказав.

— Джерри, дорогой, где ты был? — окликнула его Конни. — Мы так волновались!

— На могиле Алиссии! — ответил тот, не оборачиваясь.

Глава 11. Призрак

На могиле Алиссии… Так долго?! Почти весь день?!

Констанция заплакала. По её щекам покатились слезы.

— Дорогая, что с тобой? — сочувственно спросила Фелиция.

— Почему он такой? Наверное, он меня никогда не любил…

— Да нет же… Конечно, любил, и до сих пор любит… Просто он так любовь проявляет странно… Сейчас это всё обострилось… Воспоминания. Поместье. Письмо. Решение признаться. Это всё его измучило. Потерпи. Скоро он опять станет прежним.

— Кому-кому… А уезжать отсюда надо ему… — произнесла Конни.

— Нам всем надо отсюда уезжать… Нехороший это дом.

— Мой муж таким не был! Я помню, когда мы познакомились, Джерри был другим! Да, конечно, был очень робким, но это всё равно лучше, чем такой… А сейчас нервный, злой, жестокий стал… Родного сына не жалеет!

— Меня всегда раздражала эта его нерешительность! Но мне жаль его, было жаль, а сейчас нет. Я больше Адриану сочувствую, а ни ему!

— Да, бедняжка столько вытерпел.

— Ребёнок-раб… Я помню его таким. И это зрелище, дорогая, не то, что жалкое, а страшное!

— Да он и сейчас, хоть взрослый, но ребёнок.

— Наверное…

Меж тем Адриан по возрасту был всё же не ребёнком. Он юный, а ни маленький.

Договорить Фелиция не успела, ибо с прогулки вернулись их сыновья: один приёмный для одной, другой родной для второй. Фил вошёл с такими словами:

— Всё-таки я пришёл к выводу, что он дебил!

Адриан его не услышал, так как Люсинда просилась к нему на руки, бегая вокруг его ног, виляя хвостом, не давая и шагу ступить. Это всегда означало у неё: «Возьми меня на ручки».

Мать поинтересовалась у Фила, про кого он говорит. И сын ответил, что о дяде Джеральде. Вчера юноша винил себя в попытке родственника покончить собой, а вот теперь думает, что это — чисто его решение. Фелиция согласилась с кровиночкой в этом. И не потому, что просто хочет поддержать сына, как ещё вчера сказала Конни. Но сейчас она попросила оставить эту неприятную тему. Молодой человек, радостно улыбнувшись, согласился:

— С удовольствием! Вот могу поделиться с вами своим счастьем: мне пришло письмо от Мэрбл! Я ей писал, не надеясь на её ответ, а она ответила! — он сел, потом опять встал. — Адриаша! Садись! Опять тебя Люсинда заграбастала!

Конни нежно улыбнулась, сказав, что собачка любит Адриана, что и удивительно, ведь раньше признавала только свою хозяйку.

— И что Мэрбл пишет, Фил, милый? — спросила тётушка, которая про себя изумлялась.

Кажется, племянник влюбился в свою знакомую, а раньше ведь пытался добиться взаимности от Эйлин. Констанция сама не ожидала, но это малость обидело её: лучше бы он и дальше добивался её дочери! Теперь, узнав его получше, поняв, какой он замечательный, великодушный и смелый человек, то, наверняка бы, Эйлин ответила ему взаимностью! Её мать догадывалась о её симпатии к Адриану, но почему-то не воспринимала такой возможный брак всерьёз: всё-таки он бывший раб, а девушка воспитывалась, как принцесса, и им будет сложно друг с другом. Меж тем Филипп ответил, что у его подруги всё хорошо, что она нашла в книжке своей бабушки рецепт каких-то плюшек, и сейчас они пользуются большим успехом у покупателей. Мэрбл очень счастлива за Филиппа, что он со всеми помирился.

— Надо ей обязательно ответить, — закончил молодой милорд. — Как ты думаешь, мама, написать, что я скучаю по ней, или ещё рано?

Фелиция, сцепив руки, спросила, а скучает ли он. Ей пришлось вовсе не по душе, что сын, аристократ, влюбился, кажется, в простую продавщицу, у которой имя-то даже придуманное, и понятно, какое низкое образование у её родителей, если оно у них вообще имеется! Лишь Адриан смягчал сердце тётушки, будучи в прошлом рабом… Но всё же ответ сына на её вопрос показался просто плевком в душу:

— Да! Безумно скучаю по Мэрбл!

— Ты ей намекни, что скучаешь, — улыбнулась тётя Конни, тоже в душе преодолев себя. Он забыл воспитанную, богатую Эйлин и переметнулся к какой-то продавщице! Нервно сглотнув, женщина снова заставила себя улыбнуться и добавила: — И прямо не скажешь, и не промолчишь. В случае чего не покажется, что ты навязываешься.

Лицо юноши озарилось радостной улыбкой, и показалось на миг, что от неё даже стало светлее на душах.

— Точно! Спасибо тебе огромное, дорогая тётушка!

Констанция улыбнулась племяннику, ответив, что не стоит благодарности. Она в отличие от золовки не видела ничего такого в любви сэра и простолюдинки, будучи сама не из аристократического семейства. Правда, они были богаты, ни как, судя по всему, отец возлюбленной Филиппа, но женщина об этом не подумала. Она старалась относиться ко всем одинаково, но вот то, что он решил соединиться с продавщицей, а ни продолжить ухаживать за её дочерью, малость обижало.

За весь вечер они впервые не вспомнили о проблемах. Что делает любовь с людьми! Вспомнив Мэрбл, Фил так раздобрел, что стал почти таким же мягким, как Адриан, что у него ни разу не появилось в мыслях «набить морду» дядюшке.

А Джеральд до позднего вечера не выходил из комнаты. Он спал, потом спустился поесть, а Конни сидела рядом и умилялась. С виду, но что было у неё на душе, супруг не догадывался…. Ему было невдомёк, что жена решила, будто б тот всю жизнь любил лишь Алиссию…. Она ревновала Джерри к его прошлому….

— Ты меня боишься? — скорее сказал, а ни спросил Джеральд.

Сердце Адриана забилось в груди от ужаса. Этот вопрос…. Однажды он его уже слышал…

— Простите, мой господин, умоляю, простите…

— Отвечай! Скотина!

— Я… я… я вас почитаю и уважаю!

— Ты врёшь! Ты меня боишься! Эй! Идите сюда!

Тут внезапно из-за спины хозяина возникли братья-живодёры из большого дома на окраине ранчо. Они злобно ухмылялись.

— Мы здесь! — сказали палачи, засучивая рукава.

Сейчас это опять начнётся… Из глаз Адриана хлынули слезы, и он упал на колени перед господином.

— Умоляю вас, не делайте этого! Лучше убейте меня…

Джеральд пнул его ногой.

— Ребята, за дело!

Один кровопийца поднял его за горло и снова поставил на колени, другой надел на него кандалы. Адриан почувствовал холод на шее от метала — на него что-то надели, холодное и тяжёлое… Потом всё погрузилось во тьму для него.

Кто-то погладил его по щеке, и юноша открыл глаза. Да, это был только страшный сон.

— Тебе что-то приснилось? — внезапно раздался незнакомый, мужской голос.

Адриан вскочил и сел в постели: он думал, что рука ему только пригрезилась. Вглядевшись в темноту, юноша увидел чью-то фигуру, сидящую с краю его кровати, облокотившись о столбик для балдахина. В горле пересохло от волнения и страха, и он осторожно спросил незнакомца:

— Кто вы?

— Прости, у меня не было намерения будить и пугать. Я хотел только посмотреть на тебя… Но тут тебе, видимо, приснился кошмар.

Глаза привыкли к темноте, и Адриан увидел мужчину в годах. Уже седого… Благородное, чисто выбритое лицо, но ночью его черты разглядеть было тяжело, да и ещё тот сидел спиной к окну… Юноша не мог узнать своего гостя. Кто этот странный незнакомец? И как сюда попал?

— А зачем вам на меня смотреть? — робко спросил молодой человек.

— Ты не узнаёшь меня?

— Нет…

— Понятно тогда… А я-то лелеял надежду, что ты сразу меня узнаешь…

— Простите, пожалуйста, но нет, я не могу вспомнить, где мы встречались. Может, потому что здесь темно…

— Потому что мы мало общались. Ты как? Отошёл от ночного кошмара?

Мужчина в волнении выпрямился, чуть поменяв позу, и сложив руки на коленях.

— Да, спасибо, что избавили меня от него, разбудив.

— Жаль, что я не смог избавить тебя от кошмара наяву, которому тебя подвергли. Но я не хотел мешать тебе спать, мне хотелось только посмотреть на тебя.

— Но… но зачем?

— Ещё скажи, что я не имею права смотреть на своего внука! — шутя, сделал вид, что обиделся, мужчина. — Я твой дедушка, Адриаша!

Честно говоря, Адриан очень не любил эту уменьшительно-ласкательную форму своего имени, но от такого неожиданного ответа, даже внимания не обратил. Юноша аж отпрянул в шоке:

— Дедушка?!

— Да! — важно кивнул он с таким видом, будто бы говорил: «Да, я властелин мира!».

— Но как такое возможно?

— Как? Ну, ты родился у моего сына… Нет, тут ничего сверхъестественного…

— Вы отец моего отца? Но мне, кажется, он… он… был не такой. Я его видел, но помню уже очень смутно — я был ещё совсем ребёнком, когда он исчез… Но всё же мне кажется, дедушка был не похож на вас…

— Делать вид, что ничего не понимаю, я не буду. Я прекрасно понимаю, о чём ты. Скрывать от тебя что-то даже не собираюсь. Говоря: «отец», ты имеешь в виду Даррена? Но Даррен тебе не отец. Твой отец — Джеральд, а я — сэр Гарольд. Ты был маленьким, когда… когда я… умер, к тому же мы редко общались с тобой, о чём теперь жалею. А ещё тогда я был моложе, а сейчас я… ну, как бы такой, каким бы был, если бы меня эта гадина не отравила! Пусть камнем ей будет земля!

— Вас отравили? — сердце Адриана вздрогнуло в груди, даже при таких странных обстоятельствах он прежде всего подумал о другом. — Какая гадина?

— Бабка твоя, Лилиан.

— Мне очень жаль…

— А мне-то как жаль! Если бы ни она, мне бы ещё восьмидесяти не было! Я молодым… умер.

— Вы так странно говорите… Так вы… хотите сказать, что… вы…призрак сэра Гарольда? — осторожно спросил Адриан.

— Ну, конечно! Призрак твоего дедушки!

— А за что же вас отравили?

— Чтобы не дать мне тебя усыновить.

— Усыновить меня?

— Да… Меня страшно раздражал мой собственный сын, твой подлый папаша. Адриаша, послушай… — он придвинулся к нему ближе, накрыл его руку своей ладонью и замолчал на полуслове.

— У вас такие холодные руки…

— Конечно, я же призрак! — хохотнул тот. — Зато сердце до сих пор горячее! Позволь мне обнять тебя… Не бойся…

И «дедушка» приблизился и обнял его… И так его не обнимал ещё никто… Хотелось прижаться к нему, рассказать ему всё, и он обязательно поймёт и никогда не осудит. Странное это чувство. Адриан едва ль знал его, да и не верил, что он — его дед. Но эти тёплые, добрые объятия… Говорят, дедушки любят своих внуков даже сильнее, чем собственных детей, родивших им их.

— Ты слышишь, как бьётся моё сердце? — спросил сэр Гарольд.

— Да… Подождите! Но как это возможно?

— Ты так мало о нас, призраках, знаешь, — засмеялся он, потрепал внука по голове и выпустил из объятий. — А как же говорят, что мы, умершие, всегда живы, пока вы о нас помните? Ваша память заставляет биться наши сердца где-то в другом мире. Так что не забывайте нас! Обещаешь, что всегда будешь помнить меня?

— Обещаю…

— Вот и славно! — улыбнулся «дедушкин призрак». — Жаль, что тебе придётся меня только помнить. Но всё же я им ещё всем покажу! Послушай, ты даже мне уже не принадлежал, не то, что ему, так что не имел он права истязать тебя!

— Как так не имел? Я его раб…

— Ты не раб, Адриаша… И никогда им не был…

Глава 12. Сон

Адриан, услышав такое, даже вжался в подушку. Быть такого не может! Наверное, ему послышалось.

— Они не имели права издеваться над тобой, мучить тебя, — в голосе покойного хозяина этого дома появилась ярость, о которой всегда ходили легенды в поместье даже после его смерти, — пытать, надругаться, истязать…! Но я его засужу! Он у меня ещё попляшет! Он сгниёт в тюрьме!

— Не надо! — испугался Адриан. — Прошу вас…

Гарольд взглянул на него, почему-то на миг застыл, перевёл дух…

— Про меня, — с гордостью сказал он, — всегда говорили, что я ни с кем и ни с чем не считаюсь! И это правда! А он вывел меня из себя, теперь я не успокоюсь, пока не вызволю тебя! Я за своего внука кого хочешь засужу! Так что, засужу его!

— Но как вы это сделаете? Вас же нет на земле…

— Есть способ! Не волнуйся, иначе бы я не говорил. Я не последний плебей, чтобы трепаться зря. А когда всё закончится, я тебя заберу.

— А… а можно меня… не забирать? Я ещё пожить хочу…

— Ой, правда, что я такое говорю? Прости меня, я не так выразился. Не это имел в виду. Я тебя не совсем к себе заберу, просто помогу уйти от них…

— Но зачем ворошить былое? Всё в прошлом. Этого никогда больше не повторится…

— Нет уж! Джеральд меня разозлил сначала по молодости, когда вёл себя, как последний плебей и тряпка, да и ещё сейчас, измучив моего внука, — он говорил тихо, но торопливо, волнуясь, боясь собственной эмоциональности, страшась, что кто-то может услышать и. — Послушай, мой сахарный, я выполнил обещание и дал твоей матери вольную, только не успел отдать ей сам документ. Она об этом сама не знала. А позже я дал и Даррену. И он об этом так же не знал. Они только думали, что рабы, не зная о вольных. А когда Джеральд выкинул номер, отказавшись уехать во Францию с Алиссией, я рассердился, ведь это я сказал Фелиции, чтобы она предложила помощь. Мне хотелось им помочь, но так, чтобы нерадивый сыночек об этом не знал, чтобы дать ему возможность думать, что это он, преодолевая все препятствия, спас свою жену и своего ребёнка! Джеральд думал бы, что в опасности бежал с любимой, а на самом деле не было никакой опасности — я сам ему всё тайно организовал, у меня даже билеты были! А он смалодушничал, отказался от моей помощи, которую я предложил через Фелицию! И я решил тогда, что ничего вам не скажу! И потом написал вольную и Даррену, как только он женился на твоей маме, а сказать им об этом не успел. Так что родился ты уже у свободных людей свободным человеком и не был уже моим рабом. Если бы я сказал им, что у них есть вольные, они бы уехали и тебя бы забрали, а я только вид делал, что мне наплевать на внука. Я увёз эти документы с собой в Европу. А когда рассказал жене, бабке твоей, что хочу тебя усыновить, она сказала мне, что ты раб, и у меня не получится этого сделать. И я ей, дурак, поведал про вольные. Лилиан сделала вид, что смирилась, а потом оказалось, что постепенно травила меня, подсыпая отраву в еду. Я уехал лечиться в Европу вместе со шкатулкой с документами. Так что, получается, Джеральд силой держал в рабстве свободного человека, да и ещё издевался над ним.

— Но он же не знал…

— Да как он это докажет, мой мальчик, что не знал?

— Умоляю вас, не делайте этого…

— Библию читал? Там написано: «Всё тайное становится явным», помнишь? А за внука я буду сражаться, если даже сам внук против! Это не месть, но, если хочешь, считай, что это так.

— Но господин Джеральд — ваш сын… — попытался возразить Адриан.

— И ты его сын, но это ему не мешало… сам знаешь что. Так что не пытайся меня переубедить! Скоро уж утро… Спать давай, — он встал с кровати, и Адриан лёг под его взглядом, «дедушка» заботливо укрыл его одеялом, погладил по голове, поцеловал в щеку, будто бы «внуку» было не восемнадцать, а восемь. — Спи… Спокойной ночи…

— Спокойной ночи…

За окном давно рассвело, настало утро, когда Адриан проснулся. Он тут же вспомнил о странном сне о сэре Гарольде. «Приснится же, — подумал юноша. — Это, наверное, из-за того письма. Как хорошо, что был только сон!». И он никому про него не рассказал, боясь, что его примут за ненормального, но эти «дедушкины» объятия из сновидения Адриан не забудет никогда…

Глава 13. Красавец, каких поискать!

Приближался день отъезда. Джеральд в тайне сердился на Фила, который заявил, что не оставит Адриана и поедет с ними. Даже мать не могла на него повлиять, а её брат решил, что сестра мало старалась. Но неожиданно Фелиции каким-то чудом удалось уговорить сына поехать с ней домой. Молодой человек уезжал с тяжёлым сердцем. Он этого страшно не хотел, но по каким-то причинам не мог остаться, его вынудили уехать. Что же такого сказала ему мать, что тот согласился?! Филипп плакал, не скрывая своих слёз, когда обнимал Адриана, прощаясь с ним. Он говорил ему, что они обязательно встретятся, что с матерью приедут к ним так скоро, как только смогут. Фил просил прощения за то, что должен его оставить. И юноша всё понимал. Он верил, что действительно дорог ему, как тот говорил, и поэтому верил, — нет, наверное, знал это наперёд, — что Филипп и Фелиция вернутся.

Вдень их отъезда Адриан ещё долго стоял у ворот и смотрел им вслед, даже когда коляска, увозившая их на вокзал, уже давно скрылась за поворотом. Сердце его разрывалось в груди от боли разлуки. Они стали для него очень близкими людьми. Юноша понимал, что не имеет никакого права даже мечтать о том, чтобы сэр Филипп и леди Фелиция остались на ранчо с ним, ведь те господа, а он — всего лишь раб… К тому же у них имелись свои дела…

— Увидишь ты ещё своего Фила! — засмеялся вдруг Джеральд у него за спиной.

— Пойдём, мой хороший… — мягко сказала Констанция и обняла его за плечи, — не будешь же ты тут вечно стоять… Пошли в дом…

И он повиновался… Они прошли мимо розового сада, деревья уже роняли листву: наступила осень. Последние розы отцветали, и их некому было подрезать. Глядя на них, сердце Адриана вздрогнуло: раньше он этим занимался, а кто поможет цветам сейчас? Никто больше не войдёт в этот сад, никто не соберёт опавшую листву, никто не прикроет розы опилками, чтобы защитить их от зимних холодов и снега… И тот маленький деревянный домик, спрятанный за живой изгородью из-за своего уродства, напрасно станет ждать хозяина. Розы увяли, последние осенние цветы скоро тоже уснут… И деревья, отплакав листьями, застынут в ожидание весны… А весной придёт ли сюда тот, кто всегда ухаживал за садом? Адриану это почему-то напомнило какую-то сказку из его детства, которую читала ему госпожа Фелиция. Нет, вряд ли красавец-раб когда-нибудь вернётся в этот розарий, к этим цветам и деревьям… Он умер для них ещё тогда, когда принял пули на себя. «А может, я давным-давно мёртв?» — почему-то подумалось Адриану, и сам же вздрогнул от этой мысли…

На юге страны у них имелся роскошный, большой особняк недалеко от побережья океана. Стоял он в маленьком, но очень богатом и уютном городке, притаившимся у подножий величественных, зелёных гор. Красота там была неописуемая!

Дом этот стоял запертым многие годы, за ним не следили ни слуги, ни управляющий… Периодически особняк проверяли по просьбе Джеральда какие-нибудь его знакомые, которые отправлялись в этот город по делам или на отдых, либо бывали проездом. Из друзей у хозяев там не жил никто. Это казалось идеальным местом, чтобы спрятаться от всех вместе с Адрианом.

Они отправились в путь вскоре после отъезда Фелиции и Фила, через два дня. Констанция была счастлива, что переезжают. Тот особняк ей очень нравился, на юге всегда царило лето, там был хороший, мягкий климат, и целый год стояла одна и та же температура, колеблясь совсем чуть-чуть: выше или ниже на несколько градусов, не поднимаясь выше тридцати трёх по Цельсию. Конни не терпелось оказаться там вместе с мужем и Адрианом, к которому на самом деле очень привязалась и даже полюбила, как своего родного.

В день отъезда Джеральд выглядел каким-то напряжённым. Он пристально следил за сыном, будто бы чего-то боялся. Наблюдал за ним и постоянно о чём-то задумывался. Конечно, бедняге приходилось трудно! Ему хотелось признаться сыну, но не знал, как. Юноша не поверил словам, сказанным в письме… Что бы это значило? Что вообще им не верит? Или, что не хотел бы, чтобы это оказалось правдой? А Адриан же в день отъезда был просто никакой: куда поставят, там и стоит, куда посадят, там и сидит…!

Переезд дался бывшему невольнику тяжело. Всё было ему непривычным, непонятным… Он чувствовал себя не в своей тарелке. Констанция на вокзале тут же взяла его под руку. Хотя молодой человек уже привык к её очень странному к себе отношению и к ласковым прозвищам, какими матери зовут своих сыновей, но никак не ожидал, что всё это продолжится и на людях. Конни сжала его руку, давая понять, что никуда его не отпустит. Многие оглядывались им в след, и тогда Адриану казалось, что все поражаются, что леди идёт под ручку с рабом, и ему становилось невероятно стыдно, считая, что позорит её. На самом деле прохожим было глубоко плевать на них: у всех были свои проблемы и свои дела, и станут они ещё обращать внимания, кто и с кем что делает! Просто Констанция и Джеральд одели его ни, как раба, и если люди и обращали внимания на прекрасного молодого человека, то у них в мыслях не было, что это невольник. И тут же забывали о нём, а Адриан-то думал, что все над ним смеются! «До чего красивый!» — сказал кто-то, а Констанция услышала, и ей стало очень приятно. Томас, которого решили взять с собой в самый последний день, идя рядом с хозяином позади, наблюдал за ними и посмеивался над наивностью Адриана.

Как помнят дорогие читатели, после ранения и последних событий Адриан стал очень замкнутым. Он почти не улыбался, его прекрасные глаза всегда смотрели печально. И без того очень скромный, молодой человек стал искать одиночества, чтобы быть как можно более незаметным. А тут, на вокзале, ему это, конечно же, не удавалось. И это мучило его.

В первом классе, где они ехали, персонал и другие путешественники сделали почему-то выводы, что это богатая семья, которая возвращается домой. Джеральду было стыдно перед Адрианом, он раскаивался и не знал, как загладить вину. А Конни по-прежнему обращалась с пасынком с лаской и любовью. Томас вёл себя очень вежливо и уважительно.

— Наверное, родители забирают сына домой, — дабы скоротать время, рассуждали другие люди. — Учится, видимо, где-то и натворил дел, вот отец с матерью и решили увезти его на время домой!

— Ну-ну, а отец, видать, всё ещё не может отойти от его выходок. Смотрите, будто бы ссора между ними произошла какая-то, а он не знает, как ему подступиться к сыну…

— … или, что ещё от того можно ожидать! — добавил кто-то.

— А мать уже простила, так обхаживает сыночка-то!

— Ага! Точно! А он-то красавец! Знает себе цену, наверняка! Глазки опустит, реснички длинные, мама его за ручку держит, что-то ласково ему говорит, а тот даже не улыбнётся! Видимо, считает, что прав был, что несправедливо его из колледжа забрали домой, а у него там далеко идущие вперёд планы имелись, нацеленные на веселье и разгильдяйство.

— Да-да! — вторил кто-то. — А этот четвёртый, видимо, в сговоре со своим молодым господином. Наверное, вместе с ним послали, чтобы следил за их кровиночкой, а тот не устоял перед его обаянием и позволял ему вместо того, чтобы учиться, выкидывать номера. А парень, безусловно, скорее всего, ещё и всеобщий любимец, и немудрено с такой-то красотой!

— Да-да! Мы такими не были! Мы знали, что родителей нужно уважать.

— Да, определённо, молодёжь сейчас другая! — откинувшись о спинку дивана заявила дама с пенсне.

— Да-да, и я говорю! — подхватил мужчина, который и завёл этот разговор. — А они, может быть, ещё и дворяне… Видимо, из какого-то итальянского или испанского древнего рода! Похожи. Вот сынок и показал всем свой темперамент! Преподаватели, наверное, этого никогда не забудут!

В этот момент Джеральд совершенно случайно посмотрел в их сторону, и говоривший подумал, что тот услышал и таким образом делает им замечание (на самом деле ничего он не слышал из-за рельсов, к тому же те говорили шёпотом). Не зная, как выйти из некрасивой ситуации, пассажир сказал Джерри первое, что пришло ему в голову, чтобы задобрить и показать, мол, мы ничего плохого тут не говорим:

— У вас очень красивый сын, сэр!

Джеральд сначала не расслышал и подумал, что у него спросили время и, посмотрев на часы, сказал. Констанция что-то обсуждала с управляющим (со стороны казалось, что это они что-то обсуждают втроём: она, Томас и Адриан) и не обратила внимания на соседей.

— Спасибо, сэр! Сэр, у вас очень красивый сын!

— О! Спасибо! Я знаю!

— И он знает, наверняка!

Джеральд, постоянно размышляющий, как бы ему признаться Адриану, что является его отцом, невольно при этой фразе вспомнил о своей проблеме.

— Нет, не знает… — сам не понимая кому, сказал он.

— Да знает! — заверил его незнакомец. — Что он, по вашему мнению, в зеркало не смотрелся?

Джеральд вконец ступил:

— Думаете, мы похожи?

Мужчина же подумал, что тот просит похвалить и себя за одно. Мол, если говорите, что красивый сын, скажите, что он весь в меня, то есть, что я тоже очень даже ничего! Сосед задумчиво посмотрел на него, не зная, что ответить, — а его и так мучило чувство вины, думая, что тот всё слышал, — и заявил:

— Ну, я думаю ваш сын, определённо, знает, что он красавец, каких поискать! И…и что чем-то похож на вас…!

Тут до Джеральда дошло, что сосед имел в виду, что Адриан знает о своей красоте, а ни, кто его отец, и засмеялся над собой.

— Да нет! Он очень у нас скромный!

— А-а-а-а — протянул сосед тоном, а «они все так говорят, а на самом деле в курсе всего».

И, по его мнению, их теория с колледжем, с гувернёром и оторвой-сыном подтвердилась окончательно.

Глава 14. Океан и роза

Они приехали рано утром на океанское побережье, и город встретил их хорошей погодой. Роскошный особняк, кажется, заждался своих хозяев.

— Фелиция обещалась приехать позднее, — сказал Джеральд, едва зайдя в дом.

— Да? А что так? Что-то она и на ранчо побыла так мало!

— Я подозреваю, у неё там любовь новая…

— Любовь? Ну, что же… В таком случае я была бы за неё счастлива! Бедняжка! Сколько можно оплакивать своего мужа?

— Только, я надеюсь, Фил не приедет с ней!

— Почему? Я думаю, приедет! Если не вперёд неё! И знаешь, что, дорогой, отцепись ты от него наконец! Забудь уж: ты старше и умнее!

По их планам позднее должны были приехать Эйлин и Геральдина в сопровождении Эвелины и Мартина.

Констанция до того, как узнала правду о муже, тянулась к Адриану и сама не знала, почему. Ей было стыдно из-за этого. И в большинстве случаев после того, как что-то сделает для него доброе, находила повод за что-либо попрекнуть. Теперь из-за этого женщина чувствовала угрызения совести. Юноша, которого она считала приёмным сыном, этого, кажется, не помнил, и Конни даже умудрилась с ним сблизиться. Он её не боялся, мог что-то спросить, сам начать разговор и дольше, чем другим позволять обнимать себя. Таких людей у него было только двое: леди Констанция и Фил. Почему-то этот факт в их странной семье считался милым показателем доверия со стороны всеобщего любимца.

В первый же день приезда госпожа повела пасынка на набережную: ей хотелось показать ему океан. И океан очень впечатлил его. Какой у него был цвет! Шум прибоя, белый песок и огромные валуны, будто бы оброненные каким-то гигантом на землю. Об эти камни бились океанские волны и разбивались о них на тысячи брызг. И зелёные горы вдали, и цветущие деревья, и бесподобный цвет воды…! Как всё это было прекрасно!

Они пришли вдвоём. Джеральд и Томас остались дома, мужчины расклеивали объявления, что в особняк требуются слуги, разбирали вещи, открывали окна и знакомились с соседями. Констанция и её «приёмный сын» стояли на набережной у белого, мраморного, резного забора и смотрели вдаль. Океан успокаивал их, навевал мечты, внушал надежду, что всё будет хорошо.

— Какой он красивый… — прошептал Адриан. — Спасибо вам, что привели меня сюда…

— Сыночек, спасибо тебе, что пошёл со мной! — улыбаясь, быстро прервала его она, так как боялась, что сейчас юноша назовёт её госпожой, и кто-то услышит.

— Уууух! — внезапно раздался чей-то крик и, оглядевшись, Конни и её пасынок увидели какого-то парня, взобравшегося на перила забора. — Эх, красотища-то какая! И пусть я буду дебилом, если его воды красивее глаз моей мамочки! — мамочка, ростом под два метра и худющая, как усик котёнка, стояла рядом. — Эх, не быть мне дебилом, не разбирающимся в женской красоте!

— Ш-ш-ш-ш, ты чего орёшь? — сказала ему «мамочка», вовсе не растроганная его словами и поведением. — На нас же люди смотрят! А-ну, слезай сейчас же! Позор какой!

Раздался всеобщий хохот. Адриан засмеялся, и Конни была готова отдать в благодарность за его смех этому парню, так любящему свою маму, всё, что угодно. Но её приёмный сын быстро замолчал. Она обняла его под предлогом, что хочет сказать что-то тихо:

— Вот, что творит!

Но тот не нашёлся что ответить.

Они прогулочным шагом пошли по набережной. Солнце постепенно клонилось к закату. Конни и Адриан провели тут почти весь день. Он был счастлив, счастлив ещё и оттого, что не приходится пересекаться с господином, которого по-прежнему боялся, а леди была счастлива, потому что в глазах приёмного сына светилось тихое, робкое счастье, и причина этого была ей не столь важна.

Небо окрасилось пурпуром заката. На океанской глади появилась дорожка от заходящего солнца.

— Смотри, как красиво, — сказала Конни и снова подвела его к заборчику. — Дневное светило заходит за горизонт, и скоро оно совсем скроется.

— Как в легенде о Гиппокампе, — отозвался Адриан.

— Это что за легенда?

— Старинная, грустная история. Мне рассказала ее когда-то леди Фелиция.

— Когда ты был маленьким?

— Да…

— Расскажи мне её. О чем она?

Ей хотелось, чтобы пасынок чаще говорил с ней, а ни замыкался в себе.

— Да нет, — он покраснел. — Какой из меня рассказчик?

— Рассказывай! — засмеялась она. — Я, что, буду ждать Фелицию, чтобы её попросить, если ты знаешь?

— Хорошо… Гиппокамп — воевода в глубинах океана. У него одна половина тела лошади, другая — рыбий хвост. Леди Фелиция звала его конём-русалкой. У каждого Гиппокампа есть возлюбленная, Золотая Рыба, и он без устали следует за ней, далеко за горизонт, но не может догнать её. И они никогда не встретятся, а конь-русалка будет плыть за ней до последнего вздоха, до самой смерти… Его тело упадёт на дно, а Золотая Рыба будет всё так же уплывать от других Гиппокампов. И никто её не догонит, потому что она — это дорожка от заходящего солнца на волнах океана.

— Как грустно…

— Простите, пожалуйста! — услышали они вдруг женский голос и, взглянув направо, увидели незнакомую белокурую девушку. — Вас заслушаешься! — сказала она Адриану. — Позвольте подарить вам цветочек за такой красивый рассказ! — и протянула ему розу.

— Нет, что вы? Не стоит, — смутился он.

— Возьмите! Что вам стоит? Это же подарок!

И Адриан принял её розу, не желая расстраивать девушку.

— Спасибо большое…

— Вам спасибо! И простите, что я подслушала, не удержалась — очень интересно!

— Мне очень приятно, что вам понравилось, как я рассказывал, но это не сам сочинил.

— Я поняла, — улыбнулась она ласково-ласково. — Я слышала, как вы сказали. Но всё равно вы, наверное, очень талантливый писатель.

— Спасибо большое за такой лестный комплимент, но нет, я не писатель.

— А кто вы? Я раньше вас никогда не видела. Я тут каждый день хожу, торгую цветами. Кого часто видишь, узнаёшь уже, даже здороваться начинаешь, хотя имени даже не знаешь.

— Мы только недавно, после долгого отсутствия, вернулись в своё поместье, — ответила за него Конни и взяла его под руку. — Но мы отсюда, просто долго не жили здесь. Уже темнеет. Пошли, сынок! Приятно было познакомиться.

— Мне тоже, — улыбнулась девушка.

Они уже уходили, как вдруг она окликнула его:

— Подожди!

И он невольно обернулся. Девушка улыбнулась:

— Позволь хотя бы узнать твоё имя!

И красавец-раб застыл, не зная, что ему делать.

— Ну, представься… — тихо прошептала Конни так, чтобы продавщица цветов не услышала.

— Адриан!

— Адриан! Какое красивое имя! А я — Вивьен!

— Очень приятно!

— Мне тоже! Может, ещё встретимся! До свидания, Адриан!

«Мать» и «сын» покинули набережную и вскоре уже шли по элитной улице

особняков к своему дому.

— Какая невоспитанная девица! — сказала вдруг Конни.

— Почему? — удивился юноша.

— Самой знакомиться с молодым человеком, дарить ему цветы…

— Но она хотела, наверное… Не знаю, что она хотела.

Констанция рассмеялась и приобняла его на ходу:

— Ты ей понравился!

— Да нет. Быть такого не может!

— Почему? — на этот раз удивилась она.

— Потому что видно, кто я…

— Не видно! И если бы даже было видно, то я бы всё равно не стеснялась… А она тебе? Понравилась?

— Как девушка? — улыбнулся он. — Нет…

— Почему?

— Потому что… потому что… я люблю другую…

Конни даже приостановилась.

— Как так? Кто она?

— Я готов идти за ней за горизонт, но не могу.

— Почему?

Но он не знал, что ей ответить, и уже пожалел, что вообще сказал о ней.

— Потому что…я недостоин её.

— Брось ты! Это она, наверняка, тебя недостойна!

— Нет… Её достоин только принц.

— Да кто же это?

— Простите, пожалуйста, но я не могу сказать. И это…это безответно.

Констанция отстала от него с расспросами, хотя ей было любопытно и немного…обидно. «Только я обрела сына, как тут же невестушка выискалась!» — думала женщина, по-матерински ревнуя его. Перебирая в уме всех девушек, ей и в голову не могло почему-то прийти, что это, возможно, Геральдина или Эйлин. В итоге Конни пришла к выводу, что Адриан увидел любимую дома у сэра Чарльза, либо и вовсе придумал.

— Подожди, — неожиданно остановилась она, — мы с тобой мимо дома нашего прошли. Пошли обратно… — но сама не сдвинулась с места.

Конни посмотрела ему в глаза, откинула локон с его лица и тихо произнесла:

— Что же с тобой случилось? Что ты скрываешь от меня?

— Мне нечего скрывать, — дрожащим и тихим голосом ответил юноша. — Вы всё про меня знаете, моя госпожа.

Интуитивно Констанция ему не поверила, хотя разумом понимала, что лгать ему не зачем. «Может, он в меня влюбился? Да нет, бред какой!»

— Пошли, — она взяла его за руку и повела домой.

Домой…

Глава 15. Неужели лед тронулся?

Прошло несколько недель. Они обжились, привыкли. Хотя Констанция и Джеральд и раньше сюда приезжали, но это было давно. Новые соседи, никого из старых, и это очень хорошо. Наняли слуг. Новый садовник успел привести в порядок небольшой парк у дома. Адриану было запрещено говорить, что он раб, запрещено было обращаться к хозяевам «хозяева» или «господа», даже стараться… не говорить с ними не на «вы», а на «ты», от чего юноша был просто в шоке. Игра продолжалась! И когда она кончится, неизвестно.

Констанция успела завести себе подружек. Джеральд ни с кем не познакомился, Адриан подавно, только с девушкой Вивьен, да и с той они больше не виделись. Иногда хозяйка смеялась, мол, все головы на тебя сворачивают, а одна даже сама познакомиться подошла и розу подарила. И она была права: многие прохожие оглядывались ему вслед, потому что тот был очень красивым, а юноша думал, потому что все догадывались, кто он. Всякий раз Адриан испытывал такие угрызения совести, что трудно описать! Ему казалось, что хозяева позорятся из-за него.

Адриан вышел в сад. Садовник делал букеты. Увидев его, мужчина снял шляпу и поздоровался:

— Доброе утро, господин!

— Доброе утро, мистер Рудольф! — улыбнулся тот в ответ.

— Вам не спится, господин?

— Не спится? — удивился «господин». — Уже девять. Я всегда так рано…

Он-то привык вставать с рассвета, и девять утра для него было, — ого-го! — как поздно.

— Да? Правда? Наверное, мы в это время с вами не сталкиваемся…

— Наверное.

Мужчина срезал розы и клал их себе на левую руку, и столько насрезал, что они у него свалились на землю. Адриан сам был садовником. Он подбежал к Рудольфу и помог ему их собрать.

— Господин, большое спасибо! Но вам не следует этого делать. У вас же статус!

— Статус? Какой статус? И почему вы зовёте меня господином?

Адриану было запрещено при всех называть Джеральда и Констанцию «господами», но ему было невдомёк, что слугам сказали, что он сын хозяев.

— Как какой статус? Статус господина, хозяина, — как ребёнку объяснял ему садовник. — И как же мне вас ещё звать? Не по имени же? Это, извините, будет некрасиво и невежливо! Что вы мне приятель, что ли? Даже совсем маленьких детей господ их слугам положено звать «господами». Вы всё это сами прекрасно понимаете! Мой вам совет — бросьте всю эту современную чушь! У вас, что, у молодёжи, мода новая пошла? Нигилисты, что ли? Или коммунисты? Ещё скажите звать вас по имени и на «ты»!

— О, это было бы прекрасно!

— Что? Да никогда! Тем более меня накажут!

Садовник был человеком прямым, что думал, то и говорил, но невежливо обращаться к людям себе никогда не позволял. Все же по сравнению с ним, с его простотой и прямотой, всегда деликатный, вежливый и приветливый Адриан вёл себя, как настоящий принц.

— Накажут? — негромко спросил молодой «господин», и в его голосе послышался неподдельный ужас. — Это как?

Садовник засмеялся:

— Ну, вычтут из жалования, сделают выговор, уволят… Не знаю, как. Я себе вольностей не позволяю, и меня никогда ещё не наказывали!

Адриан почувствовал себя идиотом. Для него «наказания» простыми выговорами ограничивались крайне редко, почти никогда, чаще всего его сразу били. Нет, всё-таки с обычными, свободными людьми они никогда не поймут друг друга, и ему стало грустно. Как разительно отличались их жизни, и одни и те же понятия имели разные оценки!

— Не обижайтесь на меня! Поймите… Если вы всегда так вежливы, приветливы и добры, это ещё не даёт мне никакого права вам тыкать.

Да, конечно, Адриан примерно понимал, откуда всё это идёт. Хозяева, будто бы сойдя с ума, начинают носиться с ним как с писаной торбой, не обращая внимания на то, что ему от этого неловко, стыдно и неприятно, запрещают ему говорить, что он всего лишь раб, и ведут себя так, словно они — семья. Но и прямо не говорят делать вид будто является их сыном. Ему прямо не приказывали, а ведут себя так, словно бы всё решили, а никого не предупредили. Вот и ходит Адриан, как дурочек, который один не в курсе. И, естественно, все люди, которые их окружали, думали, что они действительно семья, и ни у кого и в мыслях не было задаться вопросом: «А кто, собственно, такой этот парень? Кем приходится им?», потому что думали, что это — сын Констанции и Джеральда. Раз так хотят хозяева, раб должен повиноваться, но эта игра измучила его. Если бы Адриан знал, для чего это, но даже не догадывался! Неужели это такая благодарность? И до каких пор это будет продолжаться?

— Я не обижаюсь. Я понимаю…

— Не грустите! Вам ли грустить? У вас хорошая семья, порядочная, обеспеченная… Любят вас… Не скрою, заметно, что с отцом у вас сложно — вероятно, обидел вас когда-то. Но что бы там ни было, мне кажется, он всё равно как лучше хотел… Зато с мамой, сразу видно, очень близкие отношения! — мужчина улыбнулся. — Уж как она вас любит! Так что не грустите! Да и сам вы добрый, красивый, воспитанный, вежливый, приветливый…! А с папой ещё помиритесь, вот увидите! Родные всё-таки люди!

Адриан всё это слушал, и у него создавалось впечатление, будто сказано всё это вовсе не ему, а какому-то другому человеку. Человеку, роль которого ему приходилось играть, человеку, который, и правда, всеми душевными переживаниями делится с матерью, и в ссоре с отцом… Но дело в том, что юноша и сам не догадывался, что Джеральд — ему и в самом деле родной отец, а Конни его мачеха, которая полюбила, как родного сына, так что садовник от части был прав… Молодой человек обязательно это когда-нибудь узнает, ведь всё к этому и шло, вся эта «игра» для этого и затевалась с самого начала. Но сможет ли он принять правду, сможет ли смириться с тем, что Даррен ему вовсе не папа, сможет ли поверить и перестать бояться родного, того, кто дал ему жизнь и потом сам же сломал?

— Вот ты где, радость моя! — внезапно раздался голос Джеральда, и хозяин обнял Адриана, пока он не опомнился, но бывший раб тут же вежливо, мягко и ловко вырвался. — А я тебя искал! Доброе утро, Рудольф!

— Доброе утро, сэр!

Садовник незаметно от хозяина подмигнул молодому господину, но тот не понял, что он имеет в виду, и только улыбнулся ему, но улыбка почему-то быстро исчезла с лица.

— Я пойду? — робко попросил разрешения Адриан у Джеральда, и мужчина кивнул.

Когда юноша ушёл, хозяин, сам от себя не ожидая, сказал Рудольфу с горькой усмешкой:

— Мой вам совет — никогда не доводите ситуацию до того, чтобы потом приходилось добиваться любви собственного сына!

Садовник не ожидал, что хозяин решит с ним таким поделиться, и был немного в шоке, но всё же ответил:

— Любви? Собственного сына? Не переживайте, господин, он вас любит, — как же отца не любить?! — просто, видимо, обижен за что-то. У меня нет сына, только дочь, а от дочери взрослый внук. Он чуть старше вашего и ещё ни такое вытворяет! Вступил в какую-то партию и идёт в разрез с общественным мнением! Так что ваш ангел!

Джеральд как-то странно посмотрел на Рудольфа, в его душе внезапно родилась слабая надежда на то, что этот человек может понять его и что-то посоветовать ему…. Он понимал, что это странно и, наверное, неправильно, но медленно сказал:

— Он и в самом деле ангел, а я… я тиран… Мой сын ничего плохого не вытворяет… Просто однажды мне показалось, что один человек, старше меня, ему ближе, чем я, родной отец. Он с ним и делился, и всё ему рассказывал, и советовался. Я обиделся, жутко приревновал сына и… очень сильно… избил его. С тех пор Адриан отдалился от меня…

— Вы ревновали родного сына? И… избили его? В жизни бы не поверил! Вы такой спокойный, уравновешенный! — не выдержал Рудольф. — Так у него эта самая… как её там…? Мне мой внук как-то заявил, что у него она (но у него, уверяю вас, ей не откуда было бы взяться — как сыр в масле катается!). Как же её? — он потёр пальцами правой руки, будто бы что-то солил. — Ага! Душевная травма! Моя дочка по совету умных людей сказала ему, что ей хотелось, чтобы он с ней поделился, что ей важно, о чём он думает. Может, вам тоже сказать что-то подобное своему сыну? Попросите прощения… Постепенно-постепенно все наладится. Душа — материя хрупкая… С ней осторожно надо…

— Спасибо вам, Рудольф… Но я уже не знаю, как к нему подступиться, как просить прощения! Он вроде и простил, но близко к себе не подпускает… Боится меня, что я опять так сделаю… Как ему доказать, что этого больше никогда не повторится?

— Он должен просто поверить, а вы должны помочь ему сделать это. Ничего не доказывайте, просто помогите поверить…

— Спасибо тебе, Рудольф, большое! Я тебе жалование повышу!

И он побежал за сыном.

Не было ясного, прямого приказа делать вид, что господа ему — родители, поэтому Адриан не знал, на что ему решиться, что от него требуется. Он был не уверен и боялся. Один раз Его Светлость даже возмутился, подумав, что раб решил примазаться к нему в сыновья. Ему сказали не обращаться к ним на «вы» и не называть «господами» или «хозяевами», но и приказа говорить «папа», «мама», тоже не было…. Издевательство какое-то? Нет, просто Джерри не знал, сколько ему понадобится времени, чтобы набраться решимости, сколько понадобится времени, чтобы добиться прощения.

…Адриан тем временем вошёл в дом. Сердце его билось, пульс стучал в висках. Он разговаривал с Рудольфом, а хозяин их застал! Ему это не понравится — так и с сэром Чарльзом было, и с Фредом, и даже с Дарреном. Но его так давно не наказывали, он даже слова грубого не слышал. Тут нет того самого проклятого дома… Внезапно юноше стало стыдно. Они так стараются, неважно, зачем и почему, но ведь стараются… Но страх шептал ему: «Это сейчас так, а потом, когда всё вернётся, они это тебе припомнят, и будет очень и очень плохо!». Воспоминания о доме на краю ранчо… Обернувшись по сторонам, взглянув на себя в зеркалах, Адриану стало жаль хозяев и вновь стыдно за себя… Неважно, что будет потом… Но тут отворилась дверь, и кто-то вошёл внутрь. Молодой человек обернулся и увидел Джеральда.

— Что это с тобой, соты мои медовые?

Адриан, взглянув на него, почувствовал стыд, жалость, страх, всё вместе, и сам от себя не ожидая, шагнул к нему ближе и… упал в его объятия. Быть может, всё гораздо проще, чем кажется, и они, и правда, просто полюбили его, как родного сына, после спасения дочери? Слёзный комок подступил к горлу. Что же это…? Почему? Как вообще сумел найти в себе силы…? Бедный Адриан! Он и сам не знал, как осмелился. Если бы не чувство вины, в жизни бы не решился! Да, что только не делают с нами угрызения совести! Чудеса творят, ей-Богу!

Потрясённый Джеральд тут же обнял его, бережно прижав к себе, не веря своему счастью. Казалось, это сон!

— Радость моя, что с тобой? Ты плачешь?

— Пожалуйста, простите меня… я разговаривал с Рудольфом…

— Но ты имеешь права общаться, с кем хочешь… Это ты меня прости… Какой же я подонок…

Джеральд ещё сильнее прижал его к себе, боясь, что тот сейчас опомнится и отскочит как ошпаренный.

— Нет, это не так, вы не подонок.

Неужели лёд тронулся? Джеральд не мог поверить своему счастью. Сын сам его обнял, да и ещё так долго позволяет себя не выпускать, не вырывается…

— Как я люблю тебя, Адриан! Как же мне повезло, что у меня такой… что ты у меня есть…

Глава 16. Старый знакомый

Так прошло ещё несколько недель. Всё было по-прежнему. Стоял конец ноября. Констанция сердилась на мужа, что тот тянет с признанием. А он боялся. «Вот если бы вы с Фелицией не влезли тогда и не заверили бы, что в письме была ложь, не было бы сейчас такого!». Жена настаивала на том, что такие вещи в записках, причём, предсмертных, «если ты забыл», не пишутся. «Так получилось, — думал Джеральд. — Видимо, так судьба распорядилась. Но как я раскаиваюсь в этом жестоком обращении — теперь мне бы не выпало столько страданий, мне бы не пришлось искать способы доказать ему свою любовь».

Соседи, новые знакомые и слуги думали, что Адриан — сын Джеральда и Констанции, причём, родной обоим. Некоторые даже утверждали, что «он — копия матери». Ни папа, ни «мама» этого не отрицали, и у всех было не в уме, что что-то там не так.

Выдался чудесный солнечный день. Адриан и Рудольф расставляли вазы с цветами в гостиной. И всё никак не могли пристроить одну из них: нигде она не смотрелась.

— Я вот гляжу и думаю, красивые у вас букеты получаются, — похвалил садовник. — Вы будто бы этим всю жизнь занимались!

«Я этим всю жизнь и занимаюсь» — едва ль не ответил юноша, но вовремя спохватился и не сказал вслух, ведь никто не должен знать, кем он был. Так велели хозяева.

— Спасибо большое, — поблагодарил «молодой господин».

— А вы чем занимаетесь? Учитесь? Работаете?

— Я… я…

Что может раб делать? Работать, конечно. А юный, восемнадцатилетний джентльмен? «Чем они занимаются в этом возрасте?» — лихорадочно соображал Адриан. Он понятия не имел. Наверное, учатся. За всю свою жизнь юноша только раза три покидал поместье и почти не видел мир за его пределами. И «юный джентльмен» сделал вид, будто б так увлёкся этой капризной вазой, что забыл про вопрос, или просто не расслышал его.

— Кого-то вы мне напоминаете…. - вдруг задумчиво произнёс Рудольф.

— Я? — удивился Адриан.

— Да… Знаете, я, когда был маленьким, часто ездил в деревню к дедушке. Он когда-то служил садовником у одного благородного сэра. И у деда дома я видел портрет какого-то испанского дворянина. Вот такого размера, — Рудольф очертил в воздухе пальцами прямоугольник где-то тридцать на двадцать сантиметров. — В молодости дед спас своего хозяина-работодателя добрым советом, и за это тот подарил ему картину, на которой был изображён его, аристократа, дедушка. Мужчина, я вам скажу, был красавец необыкновенный! Но мне кажется, не лучше вас: тот больно уж высокомерно смотрел с полотна, а у вас глаза добрые, а потому красивее… Говорят, у этого благородного испанца была тьма портретов! Вот его-то вы мне и напоминаете! Скажите, а испанской крови у вас нет?

Адриан улыбнулся и ответил, что не знает, но всё может быть.

— У вас, у молодёжи, нынче не модно, видимо, интересоваться предками! По своему внуку знаю!

— Ну, такие мы, — снова улыбнулся молодой человек. — И всё-таки, мне кажется, эту вазу вообще в другую комнату нужно отнести.

— Я отнесу… У вас с цветами будто б взаимопонимание какое-то!

Юноша с улыбкой признался, что любит цветы, и садовник, конечно же, согласился, сказав, что тоже.

В этот момент прибежала Люсинда с мячиком в зубах и начала крутиться вокруг ног Адриана.

— Играть хочет… — улыбнулся Рудольф.

— Что ты мне принесла? — ласково спросил её юноша и поднял собачку на руки.

Садовник улыбнулся ему, а сам подумал, вспомнив недавний разговор с сэром Джеральдом: «И как можно было такого избивать?», а сам сказал:

— Я унесу вазу в каминный зал.

Адриан был занят Люсиндой и не сразу ответил:

— Да-да… Хорошо… Простите. Правда, она прелесть?

— Правда, — рассмеялся мужчина и почесал собачку по лбу. — Какая красавица! Принцесса!

Садовник ушёл. Молодой человек сел с Люсиндой на диван. Он очень любил животных. А с этой собачкой у них было полное взаимопонимание. Она везде ходила за ним. Констанция даже удивлялась. Слуги вообще думали, что это домашний питомец «молодого господина»: так она его любила.

Адриан не заметил, как вошла леди. Женщина издали залюбовалась ими, а потом села сзади юноши и обняла его за плечи. Он вздрогнул.

— Простите, пожалуйста, госпожа. Я не заметил, как вы вошли.

— Солнышко моё, — Конни улыбнулась, притянула его к себе таким образом ещё сильне. — Могу я попросить у тебя о помощи? — её голос предательски дрогнул, выдавая, что женщина волнуется, она погладила его по голове. — Как же мне нравятся твои волосы!

— Спасибо… Все что прикажите, госпожа…

— Это не приказ, моя радость, а именно просьба, потому что приказывать такое нехорошо… Какие же у тебя кудри!

Адриану было неудобно в такой позе, но сказать об этом постеснялся, а леди на самом деле так разволновалась, что не хотела смотреть ему в глаза, потому и обняла его таким образом, чтобы он не мог смотреть на неё прямо.

— Что же мне надо сделать? — робко спросил молодой человек после того, как Конни надолго замолчала, самозабвенно играя с его волосами. Она очень волновалась, и ей надо было что-то теребить в руках.

— Мы с подружками в костёле устраиваем обед для бедняков. Всем будут помогать их дети… А у меня детей нет. Геральдина и Эйлин у Эвелины с Марти. Мне тоже хочется, — Констанция вздохнула и быстро выпалила: — Ты можешь изобразить из себя моего сына?

Все вокруг так и думали, но ещё никогда его не представляли их сыном официально, господа делали вид, что, мол, это само собой разумеется.

— Я понимаю, это не совсем красиво с моей стороны, — продолжала Конни, — и мне неудобно… Но… но мне бы тоже хотелось прийти туда не одной.

— Но я же раб… — прошептал Адриан.

— Ты… ты… не раб…

— Для меня в этом нет ничего унизительного: если Господу угодно, чтобы я был рабом, значит, так и должно быть.

— Зато мне унизительно это слышать! Не вспоминай об этом, пожалуйста.

Они говорили шёпотом, чтобы никто не услышал.

— Хорошо… Как прикажете, моя госпожа.

— Спасибо… Ну как, ты пойдёшь со мной?

— Вы всегда были добры ко мне, и я вам очень благодарен за всё. И никогда этого не забуду. Но как я могу так унизить вас, назвав мамой?

Констанция выпустила его из объятий, и он чуть не вздохнул с облегчением — у него уже затекла спина.

— Солнышко, — мягко сказала леди, — если я прошу тебя об этом, значит, не считаю это унизительным. Зачем бы мне это было надо? Пощекотать себе нервы? Так я бы лучше подобрала первого попавшегося бродягу-пьянчугу в порту!

Адриан на миг улыбнулся, улыбнулся едва ль уловимой улыбкой.

— Ты боишься чего-то? — спросила Конни. — Джеральда? Что люди скажут? Того, что не похож на меня? Чего?

— Всего… — неожиданно ответил Адриан, так коротко и так откровенно, что леди даже удивилась.

— Люди и так все думают, что ты — наш сын. Это вообще было бы странно, если бы я одна пришла. Джеральд это понимает и против не будет. А дети и в бабушек, и в дедушек, и даже и в тёть, и в дядь бывают. Геральдина — копия моей мамы.

— Но… но, когда это будет уже не нужно, что вы скажите людям?

— А почему ты думаешь, что мне это потом будет ненужно?

Адриан не нашёлся, что ей на это ответить.

— У меня такое впечатление, что ты задался целью найти любые отговорки. Почему ты всего боишься до такой степени? Что с тобой случилось? Мне кажется, что… что я знаю не всё…

Констанция внимательно посмотрела на юношу. У него был такой странный взгляд, будто бы глаза на миг стали на мокром месте, но потом он взял себя в руки.

— Нет… Вы всё знаете… Просто я никогда не был в костёле. Я представления не имею, как там нужно себя вести. Я боюсь, что сделаю что-то не так и вас опозорю.

— Ты никогда не был в костёле? — сочувственно спросила Конни.

И юноша ответил, что не был ни разу. Женщина глубоко вздохнула: она ведь знала ответ. И сейчас заявила, что раз так, значит, тем более нужно ему идти с ней. Его робкую попытку возразить леди пресекла, сказав, что никаких «но», что нет в этом ничего страшного, что все когда-нибудь идут в церковь в первый раз. Она и не задумалась о катехизисе… Настолько сильно хотелось взять Адриана с собой. А он меж тем ответил ей робко и даже с испугом:

— Как прикажете, моя госпожа. Что мне надо делать?

— Вот и хорошо, — улыбнулась Констанция. — Ничего не отрицай и пару раз назови меня «мамой».

Все внутри юноши затрепетало. «Хорошо…» — только и сорвалось с его губ. Называть госпожу «мамой» совершенно не хотелось, и, наверняка, она ещё попросит обращаться к ней на «ты»!

— Спасибо тебе! — и Констанция обняла его.

Она никогда не упускала шанса обнять юношу, которого втайне от него считала своим приёмным сыном. А он же не до конца понимал причин такой нежности, и это казалось ему пока что очень непривычным.

— Тяв-тяв! — сказала Люсинда, мол, хватит трепаться, играй со мной.

Адриан засмеялся и снова взял собачку на руки. И в этот момент распахнулись двери, и вбежал взволнованный Джеральд.

— Дорогая!

— Ты чего? — удивилась «дорогая».

Хозяин посмотрел на раба, и Адриан мог бы поклясться, что в его глазах мелькнула ярость. Потом Джерри снова испуганно посмотрел на жену:

— Я видел на набережной Чарльза!

Глава 17. Жребий брошен…

— Что он тут делает?! — удивилась Констанция. — У него тут тоже, что ли, дом есть?

Джеральд вытер лоб, перевёл дух и сказал:

— Адриан, тебя… там Рудольф зачем-то искал…

— С вашего позволения, — юноша встал с дивана.

Люсинда побежала за ним, но остановилась неподалёку от Джерри и начала на него тявкать. Адриан невольно приостановился, и по спине пробежались мурашки… Что это с ней? Собачка, облаяв одного хозяина, выбежала за своим любимым.

— Я не знаю, — меж тем Джеральд кинулся к жене, сел рядом и шёпотом ответил: — Вроде нет тут у него ничего. Но я не удивлюсь, если купил. Дружище Гарри писал мне, что видел сэра Эдварда. И тот сказал ему, что Чарльз поклялся отнять у меня «какого-то раба». То есть Адриана — больше некого!

— Да что он к нему прицепился?! — возмутилась Конни.

— Не знаю, но, если увижу его рядом с сыном, убью обоих.

— Ты чего такого говоришь?!

— Я оговорился. Хотел сказать: «Убью его на месте»…

— Ты думаешь, он сюда специально для этого приехал, чтобы отобрать Адриана?

— Да…

— И чего ты его боишься? Какие у него на это права?

— Никаких, но тогда Чарльз угрожал мне, что кого-то подкупит. Я не удивлюсь, если где-то поблизости инкогнито обитает Фил… Конни, если я потеряю сына, то умру!

— Не потеряешь! Главное люби его, и он никуда не уйдёт по доброй воле…

Меж тем Адриан вышел в парк к садовнику.

— Мистер Рудольф, вы меня искали?

Мужчина с удивлением ответил, что не искал, и хотел было спросить о чем-то молодого господина, как вдруг раздался лай, и к ним прибежала Люсинда.

— У меня такое впечатление, что она волнуется, — произнёс Адриан и сам начал волноваться.

— Может, что-то предчувствует?

— Вроде бы это кошки чуют беду… Если я не ошибаюсь.

— Животные всё чувствуют. Не зря слоны покидают места обитания перед цунами. Видимо, Господь им такой дар дал, а нас многих обделил.

Почему-то внезапно Адриану вспомнилась жена сэра Чарльза, как тот говорил, что «ей вечно что-то подсказывает…». Почему он это запомнил?

— Предсказательница… — ласково улыбнулся Адриан Люсинде.

— Скажи нам, что чувствуешь? — пошутил Рудольф.

— Тяв! — ответила собачка.

— Она когда-нибудь вела себя так?

— Не припомню. В общем-то она спокойная.

— Адриан! — неожиданно позвала его Констанция. — Иди сюда!

— Иду, мама…

Люсинда сорвалась с места и бросилась бежать за ним. Молодой человек удивлённо обернулся и встретился с изумлённым взглядом Рудольфа.

— Что же тут не так? — сам себе тихо прошептал садовник.

«Ох, не нравится мне всё это…! Кто он такой, этот Адриан? Чем он занимается? И почему его, такого доброго, прелестного и послушного, избил отец? Ревность? Бред какой-то! Как можно сына родного ревновать?! Странное семейство! Пора, кажется, увольняться от греха подальше» — размышлял мужчина, и в душе разрасталась паника.

— Адриан… — прошептала Конни, когда они были с другой стороны дома в саду, где никто не мог их услышать, — о чём вы с сэром Чарльзом говорили, когда ты был у него в гостях?

— Я общался с леди Рози в основном. Она же и попросила меня одолжить. А сэр Чарльз рассказывал про жену, про то, как любит внучку… Да и всё…

Про то, что мужчина догадался о побоях, Адриан не сказал не потому, что не хотел, а потому что любые воспоминания о них причиняли ему боль. К тому же это могло бы невольно стать камнем в огород к Констанции, будто бы юноша нашёл повод припомнить обиду.

— Не пойму ничего… — прошептала леди. — Пойдём в дом…

— Сэр Джеральд! — позвал Томас. — К вам гость!

Сердце его подскочило в груди… Только бы не Чарльз! Но нет, это был не он. Их навестил какой-то незнакомец, симпатичный, высокий, подтянутый. У него было благородное, красивое, загорелое лицо. Умные, добрые глаза. Осанка аристократа.

— Добрый день, — немного смущаясь, поздоровался он, когда мистер Томас провёл его в гостиную к хозяину. — Я прошу прощения, если покажусь навязчивым, просто мне захотелось познакомиться с новыми соседями. Меня зовут Стюарт.

— Очень приятно, мистер Стюарт! — ответил Джеральд.

В этот момент в другие двери из сада в дом вошли Конни и Адриан.

— Мне кажется, я где-то его уже видела… — тихо прошептала женщина юноше.

Он ничего не успел ей ответить, как Джеральд обернулся к ним и позвал к себе. Когда они подошли ближе, мужчина представил всех друг другу.

— Очень приятно, — улыбнулся новый знакомый, даже не дав тем ничего ответить. — Я давно тут живу, но месяц назад уезжал по делам и вот вернулся. Очень хотел с вами познакомиться.

В этот момент вгостиную вышли кухарка и Томас. Они пригласили всех к чаю.

— Сэр Джеральд! — позвал Томас. — К вам гость!

Сердце его подскочило в груди… Только бы не Чарльз! Но нет, это был не он. Их навестил какой-то незнакомец, симпатичный, высокий, подтянутый. У него было благородное, красивое, загорелое лицо. Умные, добрые глаза. Осанка аристократа.

— Добрый день, — немного смущаясь, поздоровался он, когда мистер Томас провёл его в гостиную к хозяину. — Я прошу прощения, если покажусь навязчивым, просто мне захотелось познакомиться с новыми соседями. Меня зовут Стюарт.

— Очень приятно, мистер Стюарт! — ответил Джеральд.

В этот момент в другие двери из сада в дом вошли Конни и Адриан.

— Мне кажется, я где-то его уже видела… — тихо прошептала женщина юноше.

Он ничего не успел ей ответить, как Джеральд обернулся к ним и позвал к себе. Когда они подошли ближе, мужчина представил всех друг другу.

— Очень приятно, — улыбнулся новый знакомый, даже не дав тем ничего ответить. — Я давно тут живу, но месяц назад уезжал по делам и вот вернулся. Очень хотел с вами познакомиться.

В этот момент в гостиную вышли кухарка и Томас. Они пригласили всех к чаю.

Мистер Стюарт рассказал, что уже несколько лет живёт в этом городе, у него своя фирма, часто в разъездах. Он промолчал о своей семье, и никто не понял, есть ли она у него, или нет, хотя по виду ему было примерно столько же лет, сколько и Джеральду, а может, и больше. Новый знакомый почти не сводил глаз с Адриана, и юноша постоянно чувствовал на себе его взгляд. Уходя, он пожал ему руку и долго подержал её в своих ладонях, пристально глядя тому в глаза. У молодого человека пробежались мурашки по спине, а в душе похолодело. Новый знакомый был идеален: и симпатичный, и выглядел прекрасно, и вёл себя хорошо… Но было в нём что-то такое…почти мистическое, такими часто описывают загадочных личностей в модных готических рассказах. Угроза? Красавец-раб не знал, но, наверное, впервые за эти дни после болезни так остро ощутил, что он как раз и есть этот самый «красавец-раб»….

— Какой-то он странный, — сказал Адриан Констанции, когда тот ушёл. — Он всё время не сводил с меня глаз, пытался поймать взгляд… Может быть, я не прав, но…

— Прав, — прервала его женщина, беря под руку. — Он и на меня смотрел… Такое впечатление, что, когда не смотрел на тебя, смотрел на меня, и наоборот! Не нравится мне всё это! Солнышко моё, по-моему, он тут неспроста!

— Очень приятный человек! — послышался голос Джеральда.

Конни и Адриан переглянулись и ответили, что да, очень приятный. Только внутри у обоих поселился холод. Будто бы первые заморозки… Как будто бы предчувствие… чего-то…

Что же ждёт их дальше? Окончена ли эта странная битва, или худшее ждёт их впереди? Сражаясь за чьё-то сердце, главное его не разбить…

Милосердие и справедливость. Справедливость и примирение. Идут ли рука об руку справедливость и милосердие? И что ждёт дальше эту странную, но по-человечески несчастную семью? Жребий был брошен…

Глава 18. Как это: быть красивым?

На другой день Адриан и Констанция пошли в костёл. Женщины, прихожанки храма, в число которых вошла и леди, с ещё одним прихожанином, отцом-одиночкой, устраивали обед для малоимущих жителей города. Почти всем им помогали их дети: очень взрослые, взрослые и помладше. Конни была счастлива, что с ней тоже пошёл «сын».

— Какой он у тебя красивый… — сказала ей одна подруга, когда они наблюдали, как их сыновья и дочери расставляют тарелки на длинный стол.

— Спасибо большое, — поблагодарила она и улыбнулась. — Твой Ронни тоже очень красивый!

— Спасибо. Очень приятно. Был бы он ещё и не таким сорванцом!

— Все дети такие в его возрасте! — сказала третья подружка. — Моя Лиззи по деревьям лазала, как мальчишка!

— Конни, а твой был каким в двенадцать лет?

Она призадумалась, пытаясь представить Адриана в детстве. Ребёнок-раб… Наверное, как и всем детям этого возраста, ему хотелось играть, но мальчик должен был работать, не покладая рук с раннего утра до позднего вечера. Выдавив из себя улыбку, поборов желание заплакать, Конни ответила, что «сын» будто бы сразу был взрослым. Подруги спросили, и всегда ли таким красивым. Женщина, глядя на юношу издали, на его профиль, волосы, боролась с собой, чтобы не разрыдаться. Она произнесла в ответ первое, что пришло ей в голову, что Адриан всегда был прекрасен, и что он очень похож на своего деда. Но на какого именно, леди и сама не знала, вернее, не придумала.

— Девушки оборачиваются ему вслед. Я сама как-то видела, когда вы шли с ним по улице, — улыбнулась подруга. — Вы мимо прошли, а они как одна, — раз! — головы повернули, как солдаты по команде! Мы с мужем до сих пор вспоминаем и смеёмся. Сколько он платочков уже подобрал?

Услышав эту забавную историю, на душе Конни полегчало, она засмеялась:

— Нисколько! У него и не в уме! Одна даже розу подарила, а он, наивный, думает, что это, и правда, за интересный рассказ, который она подслушала.

— Ого! Даже цветы дарят! Вот даёт современная молодёжь! Пусть ещё рыцарский турнир устроят! Или на дуэли вызовут друг дружку! — рассмеялась третья подруга.

«Пусть ещё рыцарский турнир устроят!»… Кажется, как-то так выразился Фил, когда поссорились Эйлин и Геральдина из-за того, что одна из них поцеловала красавца-раба. «Неужели они тоже в него обе влюбились?» — осенило Конни, и она вздрогнула от этой мысли. Она, конечно, всегда подозревала их в симпатии к этому юноши, но сейчас осознала, что всё может быть куда серьёзнее. По спине пробежались мурашки, в солнечном сплетении что-то заныло…. Этого ещё не хватало! Они были её приёмными дочерями, а Адриан — приёмным сыном, и это значит, что они, как сестры и брат! К тому же он младше них на год. Интересно, а кто всё-таки та его таинственная любовь, о которой юноша обмолвился, когда они возвращались домой с набережной? «Надо срочно его с кем-то познакомить! — решила Констанция. — Как-то нехорошо будет, если дочки решат за него бороться, Адриан ведь им брат, хоть не родной, не по крови, но брат!». И тут её снова осенило! «А что Эйлин делала с ним в саду в тот злополучный вечер, когда его ранили?! Почему Мартин приревновал, спутав её со своей женой?! Они, что, целовались?! Неужели… это она — его таинственная любовь?! Или девушка сама пыталась его завоевать, но не смогла, так как безответно? И так проблем хватает, ещё и это! Что этому мистеру Стюарту надо? Что тут делает Чарльз? И когда наконец Джерри сознается?»

— Ко-о-о-он-и-ии-, ты где? — её позвала подруга. — Ты чего?

Констанция очнулась от своих мыслей и обнаружила, что рядом с ней уже стоит Адриан, а рядом с подругами — их дети.

— Холли, дорогая, а где твоя Лиззи? — неожиданно спросила леди подругу.

Женщина разочарованно ответила, что дочка сидит дома, не захотела приходить.

«А что, я тоже мог не захотеть?» — подумал Адриан, но вслух не сказал. А меж тем его «мать» тоже, как и подруга, разочаровавшись, ответила, что, как жаль, что Лиззи не пришла, такая красавица! И так давно они не виделись к тому же!

Холли услышала похвалу в адрес кровиночки, и ей стало приятно. Она, улыбнувшись, призналась:

— Она стесняется… кое-кого…

И обе матери хитро переглянулись.

— Они все сговорились, что ли? — изумилась ещё одна подружка. — Моя Марта тоже кого-то стесняется! Так мне и сказала!

— Шарлотта, я за Лиззи первая замолвила! — заявила Холли.

У Констанции расширились глаза от удивления. А четвертая подруга вдруг заявила её сыну, что у её дочери Гретхен любимые духи «Мисс Н»!

Он очень удивился. Почему она решила ему об этом сообщить? Хочет, чтобы юноша их ей подарил?

Молодой человек ответил, что таких не знает. Это было первое, что пришло ему в голову. Подруга «матери», ответила, что жаль, что Гретхен не пришла, а то бы она показала ему эти духи, так как всегда с собой их носит — до того их любит!

— Она тоже стесняется? — засмеялся Ронни, сын Шарлотты.

— Да, — кивнула мать любительницы парфима.

— Когда им надо, они ничего не стесняются! — засмеялся до толи молчавший вдовец Рикардо, отец-одиночка, который был единственным отцом среди всех матерей. Он считался очень хорошим родителем, и с ним все советовались.

— Стесняются, дядя Рик, — возразил Ронни. — Работать стесняются.

Все рассмеялись.

— Что-то у нас все девушки этого вдруг застеснялись, — сказал Рикардо. — Вирус какой-то?

— Да! — заявил Рон. — Адриан, знаешь какой?

— Нет. А какой?

Все опять рассмеялись.

— Адриан, — смеясь, покачала головой Конни и приобняла его.

— Что, мама?

— Ничего! — ещё сильнее засмеялась она, махнув рукой.

— На букву «А» начинается! — заявил мальчик.

— Ронни, ты что себе позволяешь? — остановила его мать.

— Ладно, пойдёмте людям чай нальём! — сказала Холли, чтобы окончить этот спор, тихо продолжая смеяться.

Все кивнули и пошли за чайниками. Ронни догнал Адриана и взял его за руку.

— Адриан, а это как?

— Что «как»?

— Быть красивым?

— Не знаю, — пожал плечами молодой человек, — понятия не имею.

— А когда тебя девушки сватают?

— А где ты такое видел? Мне кажется, всегда наоборот было.

— Только что! Мне тут девчонка понравилась. Она с дедом приехала. Не знаю, как обратить на себя её внимание. Рози зовут.

— Рози?

— Ну да, Рози. Ты её знаешь?

— Нет. Если она недавно приехала… с дедом, я её, наверное, ещё не видел.

— Жаль. А то бы ты меня с ней познакомил.

Рози…. Интересно, это только совпадение?

Чуть позже, когда мероприятие закончилось, прощаясь, все снова обласкали Адриана добрыми словами и комплиментами.

— Было очень приятно познакомиться! Конни так много рассказывала! Наконец-то, мы увиделись, — сказала ему Холли.

— Взаимно, — улыбнулся он. — Мамочка тоже много рассказывала о вас.

И «мамочка» приобняла своего «сына».

— Да, — добавила Шарлотта, — приходи к нам почаще. Мы будем очень рады.

— Обязательно. При первой возможности.

— Папа пусть тоже приходит, — сказал Рикардо и засмеялся. — Хоть ещё один отец появится кроме меня.

— Мы вам надоели?

— Нет, что вы, леди? Просто мне кажется, что отцам тоже не вредно было бы поприсутствовать.

— Вы правы! Позову своего Алекса.

— Обязательно, леди! — сказал единственный отец в компании. — Адриан, было очень приятно познакомиться!

— Пока, Адриаша! Надеюсь, ещё увидимся, и ты научишь меня девушек покорять! — сказал Ронни.

— Ронни, это что такое?! — опять остановила его мать, а все засмеялись. — Такой маленький! Какие тебе «девушки»?!

— Любви все возрасты покорны! — сказал Рикардо. — Ну, ладно всем до свидания! Пошли, Тони! — он взял за руку своего сына. — Приятно было со всеми увидеться!

— До свидания! — попрощался Тони.

Все умилились. А потом разошлись, вернее, заставили себя разойтись, а то бы расходились до вечера.

На обратном пути домой и «мать», и «сын» молчали. Адриану понравилось в их обществе, понравилось помогать людям, понравилось радовать Конни одним только словом «мама». Но ведь это было неправдой! Она не была ему ею! Он не любил ложь, но внезапно его посетила мысль: «Было бы это на самом деле!», и ему тут же стало стыдно, ведь никогда не забудет родную маму, хотя она и умерла много лет назад. Рудольф был прав — юноша действительно привязался к «матери», только сам до конца этого не осознавал. Конни сама ожидать не могла, но у неё получилось приблизиться к нему. В этом сражении пока победу одерживала она, но будет ли решающая битва, и кто одержит в ней верх? Удивительно! Странная битва за странного раба…

А теперь давайте проведаем ещё одного «участника войны». Фил, вернувшись домой, обнаружил, что у него появилось много дел на работе, и ему пришлось задержаться. Пару раз он съездил к Мэрбл, вернее, «дела привели его в тот город, и он не смог не зайти», а ещё вернее, нашёл повод, просто скрыл это. Когда всё утряслось, молодой миллионер заявил, что поедет навестить родственников на океан.

— Я что-то не поняла, Фил! Зачем тебе туда ехать? — спросила его как-то мать. — Ты будешь там не подпускать Джеральда к Адриану?

— Да, именно. Я не желаю видеть его рядом с братом.

— Какое ты имеешь право?! — воскликнула Фелиция. — Дядя Джеральд его отец!

— Да он чуть не убил его! Да, ничего не скажешь — хороший, любящий папочка! — с горькой усмешкой отвечал ей юноша.

— Джеральд — не последний человек… Он имеет право общаться со своим сыном!

— Ты в своём уме, мама?! И с каких это пор ты вдруг опять поменяла мнение, ведь сама хотела забрать Адриана?

— Мне просто жаль брата…. И я… я передумала… — прошептала женщина, потупив глаза.

— Ты не видела его ран, не видела до чего он его довёл! Я им не верю! Они поиграются и бросят. Если бы на него не надавили, он бы в жизни не принял решение признаться. Я намерен забрать Адриана.

— Что?!

— Что слышала. Я его заберу.

Мать спросила, а Мэрбл у него знает о его решении. Женщина всё ещё никак не могла смириться, что сыну-аристократу нравится простолюдинка, дочка простого булочника, даже не состоятельного, интеллигентного человека, но без титула. Как папа Констанции, например. А Филипп, не замечая неприязни матери к его любимой, ответил, что она знает о его решении касательно брата, и во всём поддерживает.

— Адриан — мой родной племянник. Но брата мне жалко. Дядя тебе его не отдаст. Только, может быть, под предлогом погостить у тётки, и то я не уверена…

Филипп нервно, теряя терпении, перебил мать, заявив, что ему не надо искать никаких предлогов, что так возьмёт и заберёт! А, если понадобится, и вовсе выкрадет кузена.

— Так нельзя… Хоть он и сын Джеральда, но раб, а похищение рабов — подсудное дело.

Фил отрезал, что это подарок дедушки, на что мать возмутилась, сказав, что Адриан — живой человек! Сколько можно его делить?! Он, что же — трофей?!

— Я это понимаю! — почти взорвался юноша, но, взяв себя в руки, продолжил спокойнее: — И мало того, понял ещё вперёд вас всех! Но я не верю дяде, хоть убей — не верю! И не знаю, почему. Вроде бы и причин нет.

Мать задумчиво возразила, что она верит, и что Конни жаль. Ей удалось уговорить сына покинуть поместье с ней, не забирать двоюродного брата. Она апеллировала одной своей тайной, которую не хотела раскрывать пока никому…

Но вот… Появилась одна проблема, ещё одна проблема, что не давала леди Фелиции покоя. Женщина обожала племянника, да… Но… она любила и сына, ничуть не меньше… И то, что он, оказывается, намного серьёзнее относится к Мэрбл, чем леди подозревала, не нравилось ей. Эта ситуация настолько овладела Её Светлостью, что не давала трезво оценивать брата.

Меж тем после некоторого молчания, глядя в окно, Филипп сказал, что тётя Конни не понимает, что нельзя Адриана так долго держать в неведение. Мать возразила, что та, наоборот, согласна с ним и сердится на Джеральда, что тот тянет.

Сын обернулся к ней и ответил:

— Я вот про то и говорю. Я бы на её месте сам сказал.

И юноша даже не подозревал, что перед глазами дорогой его матушки стояло лицо Мэрбл, такое, какой она себе её представляет…

— Но это должен сделать отец… — отозвалась Фелиция, стараясь скинуть оцепенение.

Она любила Даррена. И он являлся первой и единственной её любовью. Но почему-то женщину даже этот факт не мог умилостивить и заставить по-другому взглянуть на неприятную ей ситуацию. Леди понимала, что сын испытывает самые тёплые и нежные чувства к Мэрбл. Быть может, он даже любит по-настоящему, а не просто влюблён. Фелиция, как и Конни — Адриана, по-матерински ревновала Филиппа. После некоторого раздумья женщина сказала про брата:

— А ему пока страшно, ведь не знает, как сын к этому отнесётся. На письмо Адриаша отреагировал испуганно, будто бы боясь, что это может оказаться правдой.

— Ну да, согласен — тогда слишком мало времени прошло. А сейчас уже достаточно много. А дело в том, что, мне кажется, — дай, Бог, чтобы я ошибался! — дяде нужна любовь Адриана, а ни сам Адриан и возможность открыто звать его сыном.

— Что ты имеешь в виду?

Но ответить Фил не успел — в дверь постучали.

— Войдите!

В комнату вошёл лакей.

— Вам конверт, леди.

«Дорогая сестра! На набережной я издалека видел Чарльза. И говорят, он поклялся отнять у меня Адриана. Твой брат Джеральд» — гласило короткое письмо.

Прочитав послание вслух, чтобы и сын был в курсе, Фелиция испуганно воскликнула, что надо ехать.

— Я же говорил!

— Вечно ты торжествуешь, когда оказываешься прав, а повод, между прочем, не такой уж и радостный! Надо сказать мужу. Интересно, каково его мнение?

— А он точно согласится ехать? — прошептал юноша.

Меж тем Геральдина и Эйлин решили, что пора вернуться к родителям. Мартин и Эвелина сказали, что поедут с ними, так как боятся отпускать юных племянниц одних на поезде. Объявился Чарльз. Едет Фил. Домой возвращаются дочери. Чарльз против Джеральда. Фелиция против Конни. Геральдина против Эйлин. И один Филипп против всех. Кто победит? Кто одержит решающую битву, и когда та случится? А меж тем все почувствовали приближение грозы…

Глава 19. Насильно мил не будешь…

Приближался день приезда девушек с тётей и дядей.

— Завтра вернутся наши дорогие, и я пригласил на ужин мистера Стюарта! — радостно сообщил Джеральд жене. — Очень мне он нравится. Такой интеллигентный, аристократичный, всегда безупречно вежливый! Хочу, чтобы дочки и наши Марти с Эви в первый же день с ним познакомились!

— Дорогой, я бы не стала ему так доверять, — осторожно заметила Констанция. — Что ты о нем знаешь?

Джеральд же ответил, что по одному взгляду на него можно понять, что это порядочный человек! Конни малость шокировали такие слова.

А ты никак не связываешь его внезапное появление с тем, что Чарльз объявился? Не из одной ли они лодки?

— Не пугай меня так! Не во всех же людях теперь видеть подозрительных типов!

— Я не пугаю, а предупреждаю. Не удивлюсь, если это или адвокат Чарльза, или тот самый, кому он свои «бумаги» дал, или один из тех свидетелей, при которых мой покойный свёкор обещал внуку Адриана…

— Что же ты такое говоришь…? — хрипло спросил Джерри. — В городе Стюарт известный человек, филантроп… В мэрии сидит. Все в курсе, что он тут давно живёт. Откуда ему знать сэра Чарльза?

— Тоже правда. Но никто не исключал простых совпадений. Это — уютный городок, сюда много аристократов и миллионеров съезжается. Излюбленное место. Так что, очень может быть, что это счастливое для Чарльза совпадение. Либо Чарльз, ища связи, смог познакомиться со Стюартом.

— Все может быть! Но я так хочу верить людям! Я устал от этих интрижек, понимаешь, милая?

— Конечно, милый, — мягко ответила Конни и успокаивающе погладила мужа по плечу. — Но я хочу защитить нашу семью от возможной опасности. «На Бога надейся, а сам не плошай» — знаешь такую народную мудрость?

— «На Бога надейся, а сам не плошай», — эхом отозвался муж. — Но в данной ситуации больше подходит «Бережёного Бог бережёт».

— Я не представляю, каким образом Чарльз может нам навредить. У него нет способов, возможностей…! Он — нам никто! Ни родственник, ни твой старинный приятель! Может быть, он и знал твоего отца, но как этим сможет воспользоваться? Никак. Я это всё понимаю, но на душе у меня отчего-то неспокойно…

— Вот-вот, — согласился Джерри, — и я так же…. Жуть какая-то зависла в воздухе. Чего мне бояться Чарльза? Он Адриану ни хозяин, ни отец, ни родственник…? У него нет на него прав, чего прицепился, непонятно! А я страшусь чего-то…

С какой стороны подбиралась угроза, где она затаилась? И откуда протягивает свои мертвецки-холодные руки с длинными гибкими пальцами? Или всё им только кажется?

На другой день после обеда приехали родственники. Сколько было радости! Родители очень соскучились по приёмным дочерям. Адриан не знал, как себя вести. Он стеснялся гостей своих хозяев и всегда находил повод отлучиться: то что-то обещал Рудольфу, то забыл что-то спросить у Томаса, то вдруг поймёт, что давно не видел Люсинды, и нужно её найти… После ранения молодой человек никого не видел: ни Эвелину, ни Геральдину, ни Эйлин, только один раз его навестил Мартин, и то был примерно минуты три. Адриан волновался, не зная, как они отнесутся к тому, что с ним больше не обращаются как с рабом. Хорошо, если они этого не заметили. А те сами волновались. Мартин вообще в него стрелял, Эвелина выпрашивала себе в сыновья, а Геральдина и Эйлин были в него влюблены.

Вскоре пришёл мистер Стюарт. Он вежливо поздоровался с хозяевами, познакомился с их родственниками и произвёл на них чудесное впечатление. Всех ему представили теми, кем они являлись на самом деле. Не стали сочинять, что, например, Мартин — родной брат Джеральда. Только про девушек сказали просто «дочки», а ни «приёмные дочки».

— А где Адриан? — спросил гость.

— Девочки, — Констанция с улыбкой обратился к Геральдине и Эйлин, — будьте так добры отыскать брата.

— Адриаша, ты чего везде за мной ходишь, как Люсинда — за тобой? — ласково засмеялся Томас.

— Я…я…

— Иди туда, смирись, что тебе отныне придётся сидеть с ними, — мягко прервал его управляющий. — Смирись, что ты хозяйский…сын. Что так все думают.

— Но ведь я не он.

— Тише…. — Том обнял его, чтобы тот замолчал, — нас могут услышать слуги.

Они были на кухне, и тут из коридора послышались шаги. Адриан вспомнил взгляд Джеральда накануне и вырвался из объятий управляющего. Может быть, это получилось резко, и Томас удивился, не выдержал и спросил:

— Ты чего?

— Кто-то идёт…

— Опять боишься?

— Я научился держать себя в руках и не показывать это, но, да, я боюсь. Постоянно.

Тут отворилась дверь, и в кухню вошли племянницы Конни. Эйлин сказала Адриану, что его зовут.

— Но…

— Никаких «но»! Пошли, брат! — прервала Геральдина и схватила его за руку, а потом добавила строгим, надменным тоном: — И захвати пепельницу!

Последней фразой девушка хотела показать всем, что для неё лично Адриан навсегда останется рабом, и она будет дальше отдавать ему приказы, а он — выполнять их. Вот только зачем? Хотела задеть? Возможно. Отомстить за безответные чувства к себе? Тоже возможно. А скорее всего, намекнуть, что «мы не родственники и в случае чего можем быть вместе».

— Я сам принесу! — сказал Томас тоном, исключающим всякие возражения, чтобы поставить её на место. — Адриан больше не выполняет приказов, мисс Геральдина!

— Пошли уже… — глубоко вздохнула девушка юноше и потянула его за собой.

«Господи, спасибо хоть на том, что я держу его за руку!» — подумала она.

После ужина мистер Стюарт почти не отходил от Эйлин. Он был очень вежлив, галантен и добр с ней.

— У вас очень красивый брат, леди! — заметил мужчина, имея в виду Адриана. — Держу пари, что всех девушек сводит с ума.

Эйлин стало не по себе, почему-то холодок пробежался по спине. Мистер Стюарт ей очень понравился. У него были такие изысканные манеры, как у графа, он был так добр, вежлив, благороден, красив…. Мужчина рассказывал, что его дом обслуживали только белые слуги, у него не было ни одного раба, потому что хозяин презирал рабство… И у Эйлин он вызвал восхищение, но эта нечаянно брошенная фраза о брате заставила её вздрогнуть. Казалось бы, ничего плохого в ней не было, даже, наоборот, мужчина хотел сделать ей приятное, ведь у него и не в уме, насколько странная у неё семья. Это они со стороны кажутся папой, мамой и тремя их детьми. Эйлин осознала, что возлюбленный ей…брат…. Неприятное чувство, что мистер Стюарт намеренно сказал об этом, завладело сердцем. Девушка гнала от себя эти мысли, но избавиться от них не могла. Так получилось, что она полюбила брата совсем не сестринской любовью, а почти незнакомый человек догадался и теперь намекает ей об этом грешке?

Она ненавязчиво следила за Адрианом и всякий раз замечала рядом с любимым свою сестру. Геральдина почти не оставляла его ни на минуту. И Эйлин это не нравилось. Так нечестно! Она первая сказала, что любит его! «Ну уж, нет! Без боя не сдамся!» — решила девушка и направилась в их сторону.

Констанция тоже это заметила.

— Не могут брата поделить, — неожиданно для себя сказала она стоявшему недалеко Стюарту.

— Я понимаю, — улыбнулся он, — бывает так. Но это же хорошо.

Всегда безупречно вежливый, всегда доброжелательный, всегда в хорошем настроении. Настоящий джентльмен. Джеральд принадлежал древнему, аристократическому роду, но даже в его поведении Конни не видела этого обаяния, этой благородной, естественной простоты. Кто он такой? Что ему надо от них?

У Эйлин всё-таки получилось отбить у Геральдины «брата» и отправиться с ним на прогулку в сад. Мистер Рудольф давно уже ушёл к себе, поэтому их никто не мог услышать.

Они подошли к фонтану и сели на его колодец, в котором плавали золотые рыбки. Адриан провёл рукой по гладе воды, и они тут же стали тыкаться мордочками в его пальцы, и тот ласково улыбнулся им. «Какой же он красивый! — восхитилась Эйлин. — Особенно, когда улыбается!»

— Как дядя Джеральд? — спросила она.

Юноша поднял на неё глаза…

Девушка неожиданно схватила его обе руки и сказала:

— Постарайся простить его… Он очень любит тебя…

Со стороны могло показаться, что Эйлин признается ему в любви. Но он не знал, что ответить.

— Ты не можешь его простить?

— Да нет, я простил, от всего сердца простил… Просто, понимаете, не в этом дело…

— А в чём же? — тихо спросила она таким тоном будто бы имела в виду: «ну, же…продолжаете, пожалуйста, не бойтесь…»

— Я до сих пор просыпаюсь по ночам, и мне кажется, что я всё ещё там… А всё это мне только пригрезилось… — ответил он с неохотой.

— Где там?

Она терпеливо ждала, и юноша ответил после некоторого молчания:

— Ну, там… на ранчо… — в его взгляде появилось нечто странное, будто бы просьба прекратить этот разговор, — на его окраине…в этом…в этом доме…

Воспоминания о пытках воскресли в его памяти, причиняя боль.

— Прости меня… Я…я такая идиотка! Я не подумала… Значит, ты боишься Джеральда? — странно, но она звала его по имени, а ни папой, как звала всегда до этого…

— Боюсь, — не сразу признался Адриан.

— Я понимаю… Ты не веришь ему…

— Мне бы очень хотелось поверить! И иногда я верю, но потом проходит время, и всё начинается заново… Я не понимаю, зачем ему это…. Зачем он играет со мной? — молодой человек с мольбой посмотрел на неё, но лицо девушки оставалось непроницаемым. — Да, я ему принадлежу, и он может делать со мной всё, что захочет… Хочет играет, хочет…ещё что-то… Даже…даже там на ранчо он имел на то право… Но, если дело в благодарности, может быть, хватит? Почему бы просто не оставить всё, как есть? Мне работать, ему властвовать… как тогда, когда вы только вернулись. Я не хочу заставлять его идти на такой позор.

— Какой позор? — удивилась девушка

— Нянчиться с рабом.

— Он тебя любит…

— Но как такое может быть правдой? За что? Почему? С какой стати ему любить раба?

— Я не знаю, но это так… И тётя Конни тоже тебя любит… Я знаю, как тебе было тяжело всё это время… Прости, что меня не было рядом… Я очень люблю тебя… Но… но не как сестра.

Адриан не сразу нашёлся что ответить. Сердце подскочило в груди. Опустив ресницы, он задумчиво смотрел на золотых рыбок в воде.

— Мне никогда не приходилось слышать таких слов, — наконец ответил красавец-раб, — и, может быть, это могло бы стать лучшим, что было в моей жизни. Но поймите…. Я…я… не чувствую того же… Достоин ли я вас? Вряд ли… Я всего лишь раб.

— Ты все ещё зовёшь меня на «вы»

— Как я могу иначе?

— Быть может, это я тебя не достойна?

— Что вы такое говорите? Вы достойны лучшего. Зачем вам такой, как я? Я ничтожество.

— Не смей так говорить!

— Но, а кто я? — после некоторого молчания произнёс он. — Я всего лишь раб, как бы не подшучивали над этим выражением… Я кое-как могу подписать своё имя, я не образованный, неграмотный. Что я могу? Только выращивать цветы, но и этого мне почему-то больше не разрешают. Понимаете, какая пропасть между нами? Читай на Книгоед.нет

Эйлин погладила его по лицу.

— Любую пропасть можно преодолеть…

Он неожиданно нежно взял её руку и мягко, ласково сказал:

— Я от всей души благодарен вам, и ваши слова навсегда останутся в моём сердце. Но я понимаю, насколько жалок, я не достоин вашей любви. Вы прекрасны, благородны, добры и умны… Поймите, вы свободная, белая девушка, а я чёрный раб… Может ли у нас быть союз? Я всю жизнь прожил на ранчо, я карты мира не видел, не то, что его самого. Я ограничен…

— Я не могу жить без тебя…

«Я принадлежу вашим родителям, но моё сердце принадлежит только вам. Я так люблю вас, но никогда не подвергну страданиям рядом с собой. Со мной вы никогда не будете счастливы» — так хотел он сказать ей, но не сказал. И никогда не скажет…

— Это пройдёт… Вот увидите, мисс Эйлин. Когда-нибудь вы встретите прекрасного, благородного человека, который будет действительно достоин вас. Но это не я, уверяю вас. Я ни тот, кто вам нужен…. Поймите…

— Я понимаю, Адриан, хотя мне так тяжело… — грустно сказала девушка. — Но тот поцелуй… Ты ответил мне…

— Пожалуйста, простите меня за него…! Я был в таком состоянии… я был не в силах что-то соображать… На тот момент я совсем недавно вернулся от…от них…. К тому же…. К тому же… Я не мог противиться…приказу — вы моя госпожа… А сейчас я люблю вас, но только, как сестру, и мне ужасно стыдно за тот поцелуй…

— Но ты не проститутка! — скорее заставила себя засмеяться Эйлин, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но потом всё же грустно добавила: — Я понимаю. Насильно мил не будешь… Обещаю, больше никогда не стану давить на тебя. Пошли домой, мой любимый…брат…

А самой ей так хотелось молить Адриана о любви, но девушка не могла так унизить ни себя, ни его. Ну, что поделаешь? Если его сердце молчит, если он не любит, не заставлять же насильно. Эйлин и так призналась в своих чувствах. Не настаивать же дальше. Пусть будет больно, но зато честно и благородно…

«Насильно мил не будешь»…

Глава 20. Кто мать: та, что родила, или та, что воспитала?

До Рождества остался всего месяц. И в храме решили украсить двор. Двор был большим, и нужно было сделать всё заранее. Многие прихожане с семьями присоединились помогать. Констанция с радостью приняла в этом участие, позвав с собой мужа и «сына». Эвелина и Мартин пойти постеснялись, всё-таки они тут совсем недавно. Дочери не захотели. Как всегда, все активно занимались разными делами. Мужчины украшали гирляндами парадный вход в костёл. Там были только отцы. Матери разбирали рождественские игрушки, а у детей заданий пока не было. Адриан издали следил за сэром Джеральдом, как тот вместе со всеми наряжает вход.

— Адриан, простите, пожалуйста, очень неловко спрашивать, но как папу вашего зовут, мистер…? — подбежал к нему какой-то мужчина, один из отцов.

— Мистер Джеральд, — ответил Адриан

— Спасибо большое! Джерри!

Только когда мужчина убежал, до молодого человека дошло, что он ответил. Мистер Джеральд! Какой «Мистер Джеральд»?! Даррен же! Адриан ответил так не только потому, что ему так приказали хозяева, но и потому, что уже настолько привык к этой странной игре, что уже сам повторяет за людьми, что они про них говорят. Он обернулся к мужчинам, которые вешали гирлянду, и нашёл глазами своего «папу»… Ещё никогда прежде не приходилось ему видеть его таким: активным, весёлым, жизнерадостным… «Интересно, а почему он ни как не борется с этим сложившимся мнением, что я его сын? — неожиданно подумал Адриан. — Мало того, ведёт себя так, будто б это и в самом деле правда, будто б ему это нравится….». И тут внезапно ему в голову пришла одна мысль…. «Да нет-нет, быть такого не может…» — переубеждал он сам себя. В памяти всплыли моменты из прошлого: проливной дождь, его обожжённая рука в его руке, его грубое объятие, приезд госпожи Фелиции, драка Фила с дядей, то письмо…. «Эта сволочь — твой…». Кто? «Палач», — кажется, так ответил Даррен. Но палач ли? Да неужели?!

Вокруг Адриана столпились ребятишки, тесня друг друга. Они наблюдали за своими отцами издали: здесь был хороший вид.

— Вон мой ползёт!

— А вон мой!

— Вон-вон! Мой руки поднял!

— А мой натягивает верёвку! — раздавались их голоса.

— А твой где? — кто-то спросил у Адриана.

— Вон там справа… По лестнице поднимается…

— А ты чего ревёшь? — удивился кто-то из мальчишек.

— Я? — в свою очередь удивился Адриан и только тут почувствовал, что по щекам текут слезы. — Да нет, это от солнца…

— А-а-а-а! Понятно! А я-то подумал, ты обиделся на кого-то!

Адриан только улыбнулся в ответ и отошёл от ребятишек. И тут их позвали:

— Так, вся молодёжь, сюда!

Им дали задание украсить ёлки. Дети, уже взрослые и совсем маленькие, все побежали к рождественским деревьям. За этим занятием молодой человек немного отвлёкся от своего потрясения. Никто их не разделял на группы специально. Все разделились спонтанно, в некоторых стайках было три человека, в других — до десяти. У ели, которую украшал Адриан, людей столпилось больше всего: всем хотелось быть с ним в одной группе.

Когда всё было готово, Конни подбежала к «сыну» и сказала тихо:

— Я издали наблюдала: куда ты — туда и все…

— Что?

— Я говорю, наблюдала издали: куда ты — туда и все…

— Прости, я… я…не расслышал…

Хозяева заранее просили его не обращаться к нему на «вы», а только на «ты», хотя бы пока они будут тут.

— Какой-то ты странный… Ещё с утра улыбчивый был такой, весёлый, а сейчас будто б сам здесь, а душой в другом месте.

— Прости, пожалуйста, если обидел тебя…

— Ты устал, что ли?

— Нет, конечно. От чего мне уставать?

— Честно?

— Честно, мамочка, честно… Не беспокойся, пожалуйста, — улыбнулся он.

Конни просияла и обняла его. Ей так нравилось, когда юноша обращался к ней «мама» и на «ты»! И пусть, что они так заранее договорились, а дома этого уже не будет — хотя бы каких-то ничтожных несколько часов почувствовать себя матерью такого сына!

— Ну, всё-таки что-то случилось?

— Просто вспомнил… одного человека…

— Какого?

— Отца.

Конни понимающе, грустно кивнула. Адриан отошёл в сторону, подальше ото всех, она последовала за ним.

— Мамочка, пока я имею права к тебе так обращаться, — взволнованно и очень тихо сказал он, — умоляю, прости меня, что я этого не понимал… И не…верил вам, — на его глаза выступили слезы, Констанция взяла его за руку, — я думал, это всего лишь игра…

— Ты скучаешь по отцу?

— Оказывается, я его не знал…

— О чём ты…? Ведь Даррен….

— По Даррену скучаю безумно… И это…моё самое большое потрясение… Имею ли я на это право?

«Он догадался!» — внезапно осенило Конни.

— Адриаша, солнышко моё! — женщина кинулась к нему в объятия.

— Вы чего ушли? — раздался весёлый голос Джеральда.

И тут же, как назло, кто-то позвал Адриана:

— Адриан, иди сюда! Там надо ещё одну ёлку нарядить — если ты будешь, все сбегутся. Пошли!

Юноша послушался, и когда тот ушёл, Конни, с интонацией «Ну, что, допрыгался?! А я тебя предупреждала!», сказала мужу:

— Поздравляю, Джеральд! У тебя есть сын!

— Ты о чём, милая? Есть, конечно…

— Он догадался!

— Как догадался?! Сам?! — его как громом поразило. — Быть не может!

— Ну, естественно, сам. Я тебе говорила: «Скажи ему, не тяни!». А ты всё боялся чего-то. Что за дурачка держишь? Дотянулись, что сам догадался.

— Он тебе прямо сказал?

— Нет, не прямо. А как такое скажешь прямо? Всегда будет мысль: «А вдруг я ошибаюсь?». Но я поняла по нему, что он догадался.

— И как он? Рад?

— Не знаю. Не поняла. Думаю, в шоке. Не смей его бить. Попробуй только пальцем тронуть, или хоть слово грубое сказать!

— Да нет! Что ты такое говоришь? Никогда я больше Адриашу не обижу.

— Смотри мне! Я его люблю, как родного сына, а за любимого сыночка, кого хочешь порву.

— Ладно тебе… Тише, пока нас никто не услышал… Но Рудольф оказался прав!

— А при чем тут Рудольф? — удивилась супруга.

— Он сказал мне, что… а… потом расскажу! Не тут же…

Конни кивнула вместо ответа, ничего не сказав. В душе её волнение сменилось непонятным страхом. Что же ждёт их впереди, какие удары ещё приготовила для них судьба? И неужели — это им наказание за их жестокое, грубое обращение с несчастным Адрианом?

«Нет-нет, этого просто не может быть! Всё это бред! — думал Адриан. — Это просто совпадения!». Но что-то подсказывало ему, что это правда. Зачем Его Сиятельству сэру Джеральду позориться? Если ему так нужен сын, что нет белых? Сколько нормальных детей осталось без родителей? Почему ему нужен именно раб? Или на крайний случай сблизился бы с Филом…

Откуда ему знать, когда у него День Рождения? Зачем ему звать его «сыном», ведь несколько раз так уже «ошибался»? И что хозяин не поделил с Дарреном?

Может, Адриан надумал? Хотел ли он быть сыном Джеральда? Был бы рад, если бы это оказалось правдой? В том-то и дело, что нет… Ему казалось это предательством по отношению к тому человеку, который вырастил и любил его. И он навсегда останется его отцом.

«Эта сволочь — твой…отец!» — ты так хотел сказать, Даррен?

Констанция, поняв, что «сын» догадался, была сама не своя. Она смотрела на Адриана и понимала, что это человек со сломанной жизнью, искалеченной судьбой. Что будет с ним дальше? Как он дальше будет жить? Каким бы мог быть, если бы не всё это? Когда умер Гарольд, его дед по отцу, мальчику было всего четыре года, почему Джеральд не забрал его, ведь теперь никто не мог ничего ему указывать? Четыре года — это не так уж и мало, но не так уж и много, как почти девятнадцать лет… И где же ты был все эти годы, Джерри?

Странно, но Конни отчаянно хотела быть матерью Адриана, заменить ему её. А возможно ли это? Внезапно ей показалось, что ничего не исправить. Внезапно она поняла, что время действительно упущено. Такой юный, но уже, отнюдь, не маленький мальчик.

«Если бы подобное случилось со мной, — сказал однажды Фил, — то я бы при первой возможности отнял бы своего сына у всего мира. Да если бы я был отцом, то никто бы во всём белом свете не смог бы меня остановить! «Не пускали его»! Трус он, и больше никто! Думать надо было раньше!».

«По Даррену скучаю безумно… И это…моё самое большое потрясение… Имею ли я на это право?» — в памяти вслед за речью Фила всплыли слова Адриана.

«Он скучает по Даррену, — подумала Конни. — Его не вернуть. В этой войне мы с Джерри проиграли. Он вырастил его, любил, опекал, воспитал, многому научил… И то, что наш мальчик такой, это благодаря ему. Бедный Адриан! В чём он виноват? Ни в чём. Если дать ему вольную, что будет? Захочет ли наш мальчик отыскать своего приёмного отца? И кто мы будем после того, как запретим ему это сделать? По-моему, если хотим, чтобы Адриан всегда был с нами, ему надо быть рабом. Но по-человечески, правильнее всего было бы дать ему вольную и отпустить, если тот этого захочет, а я думаю, захочет… Джеральду никогда не заменить ему Даррена, тем более после того, что с ним сделал. Ни за что подвергнуть родного сына пыткам…! Какой сволочью для этого надо быть? Бедный мой мальчик! Единственный шанс удержать его — это если сам Даррен откажется от него, а он на это никогда не согласится, ведь любит его и никогда не окажет нам такую милость, тем более после того, что мы сделали с его сыном. Да и где взять этого Даррена? Адриан только недавно отошёл, пришёл в себя, а тут на него такая правда обрушивается: тот, кого он так любит, не его отец, а отец — тот самый тиран, который два раза вручил его в когти кровопийцам!»

— Что с тобой? — послышался вдруг голос Адриана, и это вернуло её в действительность.

— А? Что? Ты уже вернулся?

— Давно. Отец просил передать, что их позвали расставлять столы. Я говорю, а ты как будто бы не слышишь…

Конни взглянула на него. Он рядом. Явно догадался. Что будет потом? Она не хотела об этом думать. Уйдёт ли? Сможет ли жить с ними? Пока Даррена нет…. Кажется, до этих пор длится их радость…

— Солнышко, если попрошу тебя остаться, ты останешься?

— О чём ты? — удивился тот, и Конни на миг подумала, что, может быть, ей показалось, что он догадался, а тот совсем не это имел в виду.

— Я тебя люблю…

— И я тебя.

Констанция вздрогнула. Интересно, этот ответ был частью всего этого «спектакля», или это было правдой? Ей очень хотелось верить, что последнее. Или же юноша сказал ей это по той же причине, что и звал на «ты» — потому, что они заранее ему это велели, велели играть роль их сына?

— Добрый день! — внезапно раздался, как всегда, безупречно вежливый голос мистера Стюарта. — Его Светлость сэр Джеральд сказал мне, что вы тут, и я захотел с вами поздороваться.

— Добрый день, — учтиво ответил Адриан. — Очень рады вас видеть.

— Как это любезно с вашей стороны, мистер Стюарт! Добрый день!

«Его Светлость сэр Джеральд»… Так на самом деле звучал его титул, но к мужчине так почти никто не обращался, потому что тот сам об этом просил, а новым знакомым не говорил о знатном происхождении. Почему Стюарт так его назвал? Откуда вообще знает о титуле?! Эх, неспроста это всё! Какие-то тайные вещи творились, а Констанция и Адриан никак не могли понять, какие…

— Я тоже очень счастлив встречи, — меж тем сказал их странный знакомый. — А где юные леди? Не захотели прийти?

— Они дома остались. Секретничают.

— Как жаль! А брата отпустили? — мужчина засмеялся. — Вот появится какая-нибудь юная леди и украдёт у них братика.

Адриан вздрогнул при его словах: он относился к Эйлин совсем не как к сестре. Да и обе девушки к нему тоже не как к «братику». Конни засмеялась:

— Они такие юные, мистер Стюарт!

— Любви все возрасты покорны! — и он подмигнул.

Потом отошёл от них — его кто-то позвал. Адриан и Конни переглянулись: в отличие от Джеральда, Мартина, Эви и обеих девушек они не были в таком восторге от нового знакомого. Какое-то интуитивное недоверие. Но внезапно Стюарт вернулся, а «мама» с «сыном» думали, что тот больше не подойдёт.

— Здоровался с мэром, его женой и их приёмной дочерью. Бедняжки! Как они переживают то, что объявилась её настоящая мать, а всё равно пришли! Адриан, вот ты мне скажи, кто мать: та, что родила, или та, что воспитала? Ты что об этом думаешь?

— Не знаю, я об этом никогда не задумывался, но мне кажется, трудно судить, не зная конкретную ситуацию. У всех ведь по-разному.

Мистер Стюарт усмехнулся:

— Это точно! Иногда ведь настоящие матери сами не хотят, зато потом лезут, а иногда настоящим кто-то не даёт, препятствует общению с ребёнком. Если бы я сказал тебе, что я твой отец, чтобы ты подумал?

— Я бы подумал, что это шутка.

— Почему?

— Потому что я знаю точно, кто мой отец. Кстати, а вон и он.

К ним, и правда, радостно улыбаясь, бежал сэр Джеральд.

— А вот и я!

Возвращаясь домой, Джерри и Стюарт шли впереди. Конни и Адриан сзади. Намеренно отстав от них, женщина сказала молодому человеку:

— Какой же он странный! Чего вдруг завёл эту тему? Нам какая разница, с кем он здоровался? Уж точно до чужих матерей — никакой!

— Он догадался….

— О чём?

— О том, кто я такой…

— Да нет, моя радость. Как бы он догадался?

— Не знаю… Но зачем ему эту тему поднимать про матерей? Может, он, говоря «мама», имел в виду «отец»?

Конни ахнула.

— Точно! Может быть…

«Адриан догадался, что он сын Джеральда! — подумала Конни. — Почему сказал, что Стюарт имел в виду отца?! Дотянулись, добоялсь! Так ли он ему нужен? Я уже начинаю приходить к выводу, что Адриаша больше нужен мне, чем Джеральду…»



Оглавление

  • Слезы
  •   Глава 1. Кто пойдет?
  •   Глава 2. Спасение
  •   Глава 3. Первый шаг к сближению
  •   Глава 4. Первые дни новой жизни
  •   Глава 5. Можно ли все исправить, или шанса уже нет?
  •   Глава 6. Маленькие сокровища
  •   Глава 7. Мать, сын и племянник
  •   Глава 8. Не бойся своих слез
  •   Глава 9. При чем тут Даррен?
  •   Глава 10. История семьи
  •   Глава 11. Призрак
  •   Глава 12. Сон
  •   Глава 13. Красавец, каких поискать!
  •   Глава 14. Океан и роза
  •   Глава 15. Неужели лед тронулся?
  •   Глава 16. Старый знакомый
  •   Глава 17. Жребий брошен…
  •   Глава 18. Как это: быть красивым?
  •   Глава 19. Насильно мил не будешь…
  •   Глава 20. Кто мать: та, что родила, или та, что воспитала?