Гиппокамп [Адам Нэвилл] (fb2) читать постранично

Адам Нэвилл «Гиппокамп» Adam Nevill «Hippocampus» (2015)

Стены воды, медленные, как лава, черные, как уголь, толкают фрахтовщик вверх по горным склонам, над пенными пиками, в зияющие бездны. Корабль переваливается через огромные, катящиеся валы. Вокруг рождаются галактики — пузырьки кипят у бортов и в кильватере, на миг в безбрежности ониксовых вод возникают вселенные — поднимаются на поверхность и тут же тонут, затянутые под киль, или, приносимые в жертву, с шипением поднимаются в стылый ночной воздух.

Дальше и дальше грохочет стальное судно. Словно встает с разбитых колен перед новым тошнотворным падением. Покоя не будет, и кораблю остается лишь подготовиться, больному от качки, почти бездыханному, к следующей ужасной волне.

На борту освещенные иллюминаторы и квадратные окна роняют в сердце искру надежды — желтые заплатки в кромешной, ревущей тьме океана. Не только они напоминают о доме, дающем приют в зимнюю ночь: на корме распахнуты две металлические двери — свет из проемов разлит по скользкой палубе.

Все здесь — выкрашенная белым сталь. Намертво приваренные к палубе и друг к другу металлические кубы надстройки обрамлены желтыми перилами — для тех, кто может поскользнуться и упасть за борт, когда корабль захлестнет волна. То тут, то там поднимаются белые лестницы — при взгляде на них слышится перестук шагов.

Маленькие шлюпки, похожие на пластиковые гильзы, пристегнуты к бортам верхней палубы — они нетронуты, замки целы. Кран смотрит в море — с неуместной беспечностью или в напрасном ожидании. Над мостиком, на котором не видно лиц, антенны, тарелки и мачты дрожат от ужаса или качают столбами, стойками, проводами, словно пытаясь обшарить бурные воды.

Огромная стальная дверь в трюм поднята и все еще прикована к крану цепями. В большом квадратном отверстии белеют мешки, аккуратно уложенные друг на друга, — верхние промокли и потемнели от ливня и брызг. В центре пары мешков не хватает — там лежит выкрашенный черным металлический контейнер, помятый и исцарапанный. Вероятно, до обнаружения его нарочно спрятали среди груза. Одну из его дверец заклинило, другая — распахнута настежь.

Где-то на палубе призрачно звенит маленький медный колокольчик — скорее дань традиции, ведь с металлических стен и мачт тянут онемевшие губы громкоговорители. В ясные дни его тихому серебристому голосу вторит чайка, ныне ему отвечает черный визжащий хаос — вцепившийся в волны ветер.

От кормовой рубки к крану над открытым люком тянется коридор — пустой, мокрый, освещенный шестью зарешеченными лампами. «СБОРНЫЙ ПУНКТ: ШЛЮПКА 2» — бегут по стене красные буквы. Здесь тепло — от дыхания приточных вентиляторов двигателя. Из-за этого кажется, что машинное отделение совсем рядом. Гул поршней, словно говоря, что корабль еще жив и его странствие не бесцельно, пронизывает корпус разрядами тока, наполняет все уголки дрожью дизеля.

Выше открытого люка, за сборным пунктом, из распахнутой двери сочится горячий воздух — жар, который только и ждет, чтобы прильнуть к обветренным щекам, как ласковое летнее солнце.

Стоит перешагнуть металлический порог, и аритмия двигателя стихает, словно тонет в глубине. Бронхитный рев приточных вентиляторов слабеет. На смену соленому ветру и вони горячего железа приходит запах старой эмульсии и просроченных освежителей воздуха.

Лестница ведет вниз.

Но как наверху, так и внизу. Здесь пусто, как и на палубе. Тишина, яркий свет, чуть заметная дрожь от рокота двигателя. Общий холл, кажется, не знает и не волнуется о черной буре, разыгравшейся за бортом.

Длинный узкий коридор бежит через корму. Сквозь квадратные стекла со стального потолка льется свет. На полу линолеум, стены матово-желтые, двери кают отделаны ламинатом: две противоположные — посреди коридора — распахнуты, за ними — освещенные комнаты.

Первая предназначена для отдыха в долгом плаванье, но никто его здесь не ищет. Яркие шары катаются по бильярдному столу — от качки, что сотрясает корабль. Два кия тихонько скользят по сукну — вперед и назад, словно обломки в прибое. На столике для пинг-понга лежат две старые ракетки. Экран телевизора — пуст и черен, как исхлестанное дождем небо над фрахтовщиком. Коричневая искусственная кожа одного из диванов в паре мест порвалась — липкая лента не дает наполнителю вылезти наружу.

Через коридор — прачечная: длинный безмолвный ряд стиральных машин и сушилок. Бельевые веревки у потолка, как скакалки, провисают под тяжестью тряпья: носков, джинсов, футболок, полотенец. Одна из корзин упала на пол, и белье словно ползет к двери.

Пролетом выше — пустой мостик. Экраны мониторов испускают зеленоватое сияние, панели мерцают. Одно из офисных кресел лежит на боку — мягкое сиденье поворачивается туда-сюда. Брошенный пистолет скользит по полу. Оружие придает спокойствию на мостике жутковатый оттенок, словно разыгравшаяся здесь трагедия была прервана или даже забыта.

Ниже, во