Суассонская девка [Виктор Леонидович Перестукин] (fb2) читать онлайн

Виктор Перестукин СУАССОНСКАЯ ДЕВКА

К несчастью, мир теперь не таков, каким был прежде. Всякий хочет писать книги, а дети не слушаются родителей.

Фараон Нармер, 2919 г. до н. э.

Погода была прекрасная, принцесса была… Ну, да.

Бегу себе по лесной тропинке, утренняя пробежка, ничего особенного, и тут из кустов вываливается это… существо. Кикимора. Высокая и худая, босая, грязная, рваное платье, спутанные волосы. И — лицо. Жуткий шрам наискосок, от правой брови, полностью срезанный нос, рассеченная верхняя губа, сквозь которую скалятся белые зубы — ужас-ужас!

— Поппея, ам, ам! — хнычет жалобно, тычет руками себе в рот и изображает жующие движения.

— Какого хрена! Есть хочешь? И где я тебе возьму, у меня пирогов с собой нет!

Дамочка (или, скорее, девчонка, пусть и рослая) заскулила, вцепилась мне в руку, и быстро залопотала что-то на странном птичьем языке, только и понятно: "ам, ам". Сумасшедшая? И что мне с ней делать?

— Да пошла ты! И руку отпусти, сломаешь, медведица! Нет, только не реви! Тихо, тихо, успокойся! Вот так. Все хорошо, все нормально. Ладно, уговорила, сейчас мы пойдем ко мне домой, и я тебе вынесу денежек, и ты купишь себе вкусняшек! Пошли, не плачь.

Вот так всегда, ездят на мне все, кому не лень. Особенно представительницы противоположного пола, умеющие пустить слезу в нужный момент. Впрочем, у девчонки явные проблемы, нормальная она, или не в себе, но выглядит реально голодной, и накормить ее точно нужно.

Выходим из леса на дорогу, повеселела, идет вприпрыжку, босиком по гальке обочины, и не испытывает дискомфорта. Щебечет непрерывно на своем, наверное, только ей понятном языке, буйной не выглядит, уже хорошо. От встречной машины слегка шуганулась, прижалась ко мне, проводила взглядом. Хрен его знает, откуда она вывалилась такая на мою голову. Могла просто заблудиться, проплутать в лесу недельку, потерять обувь, изорвать одежду и слегка (или не очень) тронуться умом. Может, накормить ее, да вызвать скорую, пусть разбираются. Или просто дать денег и послать. Ладно, посмотрим, подошли уже.

— Стой здесь, я сейчас тебе вынесу. Стой и жди, поняла?

Радостно кивает:

— Поппея, си!

"Си", это же вроде по-испански? А "Поппея" имя ее?

— Поппея!

— Поппея, си! (или "сик"?)

— Стой здесь, Поппея!

Ага, будет она стоять, как же. Едва я открыл наружную дверь, и поднялся на крыльцо, как она шмыгнула следом, и бодро шлепая по полу грязными ногами, взбежала ко мне и встала рядом. Я уже ничего не сказал, понял, что с этой Поппеей весь порядок мироздания временно развалился, и смириться придется со многими отклонениями от него.

— Заходи.

Открыв дверь дома, я пропустил ее вперед, спокойно глядя, как она, не задерживаясь, рванула по дорожкам и паласам. Ничего, мартышки почистят потом.

— О! О! О! — Дитя природы крутит головой, не скрывая восхищения. Мне приятно, хотя знаю, восторги совершенно не обоснованы. Дом не маленький, но и не слишком просторный, мебель старая, не считаю нужным менять, есть и ладно, техника бытовая на уровне, но кого этим удивишь.

Но не телевизор или ноутбук, Поппея прилипла к серванту, и корчит себе рожи (чего уж там корчить!) в зеркало через ряды бокалов и фужеров. Побежала в другую комнату, встала у шифоньера с ростовым зеркалом:

— О!

Повернулась к зеркалу на стене:

— Поппея!

Заглянула в спальню, там тройное зеркало с подвижными створками:

— О!

Схватила с полки маленькое, в половину ладони, карманное зеркальце, оставленное кем-то из мартышек:

— О!

Пока она бегает, открываю холодильник. Так, заморачиваться сильно не буду, достаю хлеб и колбасу, пару бутербродов здесь, остальное с собой, добавлю тысячу, и выпроводить, моя совесть чиста. Окликаю, показываю на хавчик и деньги, подходит, не выпуская зеркальца из рук, хватает бутерброд и жадно жует.

— Аккуратней, не подавись!

Чтобы не смущать девушку, отхожу к ноутбуку, глянуть новости с утра. Минут через пять возвращаюсь, бутики съедены, булка хлеба и батончик колбасы надкусаны, и лежат на столе, и деньги лежат. Да и сама Поппея лежит, не на столе, конечно, а в спальне на моей кровати, забравшись на покрывало грязными ногами. И придерживая рукой зеркало. Осторожно высвобождаю его, кладу на стул рядом с кроватью, с полминуты разглядываю спящую красавицу и выхожу.

Инвестору спешить некуда, проверил с утра курсы акций и валют, и весь день свободен. То, что Поппея проспала все утро, меня не напрягало. Спала она так тихо, что я несколько раз подходил проверить, все ли с ней нормально. Нормально было не все, из несуществующего носа шла жидкость, размазывая подсохшую было грязь на лице и марая подушку. И я решил специально истопить для нее баню. Куда она денется, проспавшись, вопрос отдельный, но помыться ей не помешает. И для нее баня будет удобнее душевой, девчонка диковатая, вентили да шланги ее вполне могут добить, а в бане все просто — холодная вода, горячая вода, тазик да ковшик, мочалка да мыло.

Однако вопрос с помывкой отпал сам собой. Когда я, повозившись в бане с дровами и водой, вернулся назад, кровать оказалась свободной. Поппея просто ушла по-английски, прихватив остатки хлеба и колбасы, но оставив на столе деньги. Кто она такая, откуда взялась и куда делась, я и гадать не стал. Все это, конечно, крайне странно и необычно, но мало ли, чего в жизни не бывает. И вскоре за мелкими заботами и проблемами я забыл об этом случившемся ранней осенью маленьком происшествии. До весны.

* * *

Уже в конце мая, так же с утра, сидя за ноутбуком, поднял голову и глянул в окно. Поппея! Я вылетел из дома на крыльцо и распахнул наружную дверь.

— Сале! — Поппея была в длинном платье сложной конструкции, сандалиях на деревянной подошве, волосы аккуратно собраны на затылке. Поправилась и округлилась, особенно в правильных местах. По сравнению с прежней Поппей небо и земля!

Подошла, счастливо улыбаясь, подставила для поцелуя левую щечку, приобняла одной рукой, весело лопоча сунула мне в живот маленький, но тяжеленький узелок.

— Да заходи, заходи, не стой в дверях!

Заходим, Поппея настойчиво тычет пальцем в узелок. Хорошо, глянем. Сажусь за стол, развязываю…

— Охренеть! Это что, монеты? Золотые?

Да, определенно монеты, три, пять… ага, одиннадцать штук, все желтого металла, сверкающие и тусклые, самые разные. Грубые, со смятыми краями, небрежно выполненными портретами и рисунками, корявыми надписями на латинице. Маленькие, сантиметра два в диаметре, но увесистые, точно золото.

— Ага, антиквариат. И чего ты мне их принесла? Продать нужно? Ладно, садись пока за стол, позавтракаем, хотя сегодня ты не выглядишь голодной.

Да, такие вещи не в ломбард, по весу, а именно к антикварам. Точнее к нумизматам, монеты выглядят древними, вдруг окажутся редкими, такие вполне могут иметь коллекционную ценность. Полез гуглить нумизматику, Попка придвинула стул, уселась за спиной.

Статеры. Ауреусы. Солиды. Гульдены. Флорины. Их много, и цены на них разные. А которые попкины, не поймешь. Звонить надо, консультироваться со специалистами, выезжать, встречаться, показывать товар. И получать деньги. А может она и не думает их продавать. Но тогда зачем принесла? И ведь не спросишь…

Ехать, не ехать? Нет, скататься то можно, даже просто так, на столицу глянуть, давно не был. А Поппею куда? Если с собой, ехать сутки, в машине спать, потом назад так же, вдруг она в дороге забузит. Хотя, вроде не должна. Сидит, вон, сзади тихо, шею тянет, заглядывая в экран, удивленно глазами хлопает. Спокойная.

— Ну что, Популя, едем в Москву?

Ситуация дичайшая, конечно. А ей пофиг, сидит, улыбается.

Ладно, гуглим дальше и конкретнее. Нумизматы, нумизматы…

— Алло, Егор Денисович? У меня тут монеты, я хотел… Не знаю. Золотые, кажется. Понимаете, я не специалист, впервые сталкиваюсь, вот позвонил. Да. Возможно, не знаю. Встретиться, конечно, да. Оценить, продать, скорее всего. Завтра с утра. Записываю. Хорошо, договорились, подъеду, позвоню.

Теперь Васю подтянуть, и можно ехать.

Через полчаса водитель подал авто.

— Чего это ты так резко намылился? А это кто?!

— Дурацких вопросов не задавай. Какое твое дело, я тебе деньги плачу. Садись, Поппея, — открыл ей заднюю дверь, сам рядом. — Заправился?

В дороге, на удивление, никаких эксцессов. Попку совершенно не беспокоило, куда ее везут и зачем, почему так долго едем, и когда это кончится. На редкость покладистая деваха. Только раз уперлась на входе в кафешку, уже не первую на тот момент, до того все было гладко. Да и тут потом вошла, нормально. Садится, куда посадят, ест, что дают. И по другим вопросам никаких проблем.

Вася гнал всю ночь, мы с Попкой дремали сзади, и утром, отправив водителя отсыпаться на стоянку, зевая и протирая глаза, пошли на встречу с нумизматом.

— Кто там?

— Гиппопотам! Я Вам только что звонил, открывайте.

Попка вылупилась на меня:

— Гиппопотам?

— Шагай давай, тетка бегемотиха! — Подталкиваю ее вперед.

Лязг тяжелых засовов и замков во внутренностях капитальнейшей железной двери. Проходим в логово собирателя древнего золота, Попка устраивается на диване, я прохожу к столу, покрытому зеленым бархатом. Коллекционер с беспокойством смотрит, как я разворачиваю попкин узелок, меняется в лице и стонет:

— Что… Как Вы… — Я в легкой панике поворачиваюсь к Поппее. Во что она меня втянула?

— Нет, нельзя же так с монетами, боже ты мой!

Ф-фух, мужик пришел в ужас только от отсутствия у меня нумизматической культуры. Следующие несколько минут он рассматривает принесенное в лупу и специальный окуляр, попутно читая мне лекцию на тему хранения и транспортировки коллекционных ценностей, и влияния последствий небрежного обращения с ними на продажную цену. Но, по мере рассматривания, взвешивания, сличения в каталогах и проверки в небольшом приборе-ящичке обличительный пыл в сторону моего дилетантства начал остывать, пока, наконец, нумизмат не замолчал, не завершив фразы.

— Интересно… Да уж…

Егор Денисович отложил свои приборы и материалы и, подойдя вплотную к залезшей с ногами на диван Поппее, разглядывая ее платье и обувь, задумчиво протянул:

— И прикид у Вашей дамы соответствующий… А Вы уверенны, что это подлинные монеты?

— Нет, конечно, я еще по телефону сказал, что ни в чем не уверен, я к Вам обратился как к специалисту и эксперту. Что-то не так?

— Все, буквально все кричит о том, что монеты подлинные. Подделок такого качества просто не бывает. И при этом есть одно небольшое, но важное несоответствие. Они новые, некоторые отчеканены как будто вчера. Другие явно были в обращении, но… Полутора тысяч лет им нет! Если это подлинные монеты, хранившиеся в особых условиях… Но я с таким не сталкивался никогда, и даже представить себе… Мне нужно проконсультироваться с коллегами, простите.

Вытянул из кармана мобильник и вышел из комнаты.

Через десять минут возвращается, изображая на лице крайнюю озабоченность.

— Н-да уж, задали Вы мне задачку. Подлинные, я уверен, больше чем уверен. То, что они при этом новые, это, я даже не знаю, хорошо или плохо. Это делает их уникальными, несомненно, но при этом дает почву для разговоров, да. Однако Вы ведь собирались их, кажется, продать?

— Да.

— Как я понимаю, документов на всю эту роскошь у Вас нет?

— Нет.

— Хорошо, это я беру на себя.

— Так Вы покупаете?

— Послушайте! Когда Вы сказали по телефону, что у Вас есть монеты на продажу, я посчитал, что речь идет о нескольких ординарных экземплярах… А Вы вываливаете мне вот это, и с невинным видом спрашиваете, куплю ли я их!

— Я не понимаю, говорите яснее, да, нет.

Вот не люблю иметь дело с творческими личностями, разведут киселя, охи, ахи…

— Хорошо, говорю предельно ясно. Восемь Ваших монет, они разной степени заурядности, и особой ценности не представляют, такие стоят от восьмисот до пятнадцати тысяч. Но три монеты надо выставлять на аукцион, это раритеты, то есть единственные в мире. Вот, например, солид узурпатора Фиска. Таких монет больше просто нет, и до сих пор историки даже не знали, чеканил ли он монеты. Да что там говорить, само существование Фиска подвергалось сомнению ввиду ненадежности источников. Вот… — Нумизмат осекся, посмотрев на меня. — Так вот, почем уйдут эти три монеты, предположить заранее трудно, возможно, за пятьсот тысяч каждая, или за несколько миллионов, как повезет. Таким образом, общая сумма может составить более полутора миллионов.

— Блин, я рассчитывал на большее.

— Нет, но я же говорю, может и будет больше, но пока ориентироваться будем на эту сумму. И сразу оговорюсь, чтобы потом у нас не было недоразумений, что все суммы я называю в долларах, а не евро.

Я быстро отвернулся, и прикрыл лицо рукой, чтобы скрыть невольную ухмылку. Весьма вовремя он сказал насчет недоразумений, это в интернете я считаю все в валюте, а в жизни хожу по магазинам, расплачиваясь исключительно рублями. Больше миллиона баксов, тоже не густо, но все же уже кое что, Поппея из нищеты выберется.

— Понятно, что у меня нет таких денег. — Продолжал тем временем нумизмат. — Но я могу помочь Вам продать их, за разумный процент, разумеется, перечисляя деньги Вам на расчетный счет по мере реализации.

— Ага. И как долго будет продолжаться эта торговля?

— Чем дольше, тем лучше, как Вы понимаете, я бы с продажей не спешил. Если подождать полгода-год…

— Ну, не знаю. — Я посмотрел на Поппею, которая на диване клевала отсутствующим носом. С одной стороны ясно, что для быстрой продажи надо сильно уступить в цене, но захочет ли ждать хозяйка антиквариата. И ведь не спросишь у козы.

— Я думаю, в течение двух недель Вы уже сможете получить какую-то часть денег.

— Годится.

— Тогда я сейчас приглашу нотариуса, чтобы оформить наш договор, а пока он едет, мне нужно составить опись. Вы же пока располагайтесь поудобнее, Ваша дама, я вижу, уже спит.

Попка вправду спала, пуская пузыри серединой лица, и я тоже устроился вздремнуть в соседнем кресле. А потом был нотариус, и была опись, и был договор передачи товарно-материальных ценностей известному лицу с целью реализации, который я не глядя, подмахнул, после чего, разбудив новоявленную миллионершу, вывалился с ней из квартиры коллекционера.

— Вася, не спи, замерзнешь! Давай, заводись, у нас еще пара важных делишек, после чего можно и покинуть первопрестольную.

Первым важным дельцем было посещение клиники пластической хирургии доктора Парцифанова, в кабинет которого нас с Попкой провела секретарша-медсестра в зеленой спецовке. Еще в предбаннике Поппея, увидев рекламные плакаты "до" и "после", въехала в цель визита и теперь томилась в ожидании чуда. Врач быстро осмотрел пациентку. Завтра анализы, четыре операции, если все нормально, три недели, деньги на счет. Отсутствие документов и легкая неадекватность Поппеи доктора не смутили. Я договорился, что она заночует сегодня в гостинице при клинике, и поднялся:

— Ну, пошли.

Как же объяснить ей, почему она должна остаться в клинике без меня? Поппея вопросительно зачирикала, и тут врач неожиданно вмешался, сказав непонятную фразу, медленно подбирая слова. Поппея обрадовалась и защебетала с удвоенной скоростью. Врач отвечал и спрашивал, с трудом выковыривая слова из своей памяти. Я удивленно наблюдал за этой странной беседой, пока доктор не повернулся ко мне:

— А Вы говорили, что с ней трудно объяснятся! Она прекрасно разговаривает, причем на латыни!

— Что? На латыни?!

— Да, правда на странной латыни, но, возможно это моя латынь странная, а ее как раз правильная, учитывая, как легко и свободно она говорит.

— Прекрасно, значит, она поймет, почему я уезжаю, а она остается.

— Но в случае противопоказаний по результатам анализов…

— Я понял, визитку оставил, созвонимся завтра днем.

— И деньги я жду на счету в это же время. Кстати, а почему она зовет Вас Гиппопотамом?

— Гиппопотамом? Занятно! Хотя, пусть зовет горшком, лишь бы Вы ей лицо поправили.

— Теперь домой? — Вася легонько постукивал кулаком по баранке.

— Куда спешишь, дети дома плачут?

— Типа того.

— Заглянем сейчас в ювелирный, потом можно и домой.

— Подсказать чего, посоветовать? — Едва я остановился у витрины, рядом возник учтивый менеджер.

— Для девушки, на шею, с крупным цветным камнем, чтобы сразу было видно, что вещь статусная и дорогая.

— Тогда Вы не туда смотрите, это дешевые изделия, синтетика, бижутерия.

— Занятно. Так сразу и не скажешь, смотрится просто прекрасно.

— Фианит сложно отличить от бриллианта, но это не драгоценный камень. — Снисходительно пояснил продавец. — Пройдите к той витрине, пожалуйста.

— Вот это? — Я покрутил в пальцах кольцо с невыразительным сереньким камушком. В голове возникло незабвенное: "фрукт — фрукт, сиська — сиська, цветок — цветок!". Только здесь все говорило в пользу дешевой подделки. Я не сомневался, что положи я их рядом, Поппея даже не посмотрит на маленький бриллиантик и радостно набросится на ярко-красный фианит.

— Уверяю Вас, Ваша девушка будет сильно разочарована, получив вместо настоящего бриллианта дешевую имитацию. — Пытался впарить мне дорогую покупку продавец.

— Не думаю. Правда, этот фианит тоже не особенно крупный. У вас нет ничего побольше?

— Только то, что на витрине, к сожалению. Но мы можем изготовить Вам любое украшение на заказ. Пройдите со мной, я познакомлю Вас с дизайнером.

— Мне не нужен дизайнер, я не хочу ничего особенного.

— Таков порядок, даже если у Вас есть свои идеи, нужны рабочие чертежи, ювелир не может работать просто со слов. В эту дверь, пожалуйста. Вот, познакомьтесь, Валерий Петрович, наш ведущий дизайнер.

В офисе за мониторами сидело три мужика. Один из них встал и протянул мне руку.

— Здравствуйте. Мне не нужно ничего особенного, — повторил я, — обычное ожерелье с крупным фианитом. Ярко-красным. Сантиметров на пять.

— Ясно. Но, понимаете, — мужик улыбнулся с легкой тенью насмешки и даже презрения, — это может показаться несколько грубым и вульгарным, даже пошлым. Такой крупный камень, он ведь… Как бы Вам понятней объяснить…

— Мне так и надо. Грубо и вульгарно. Такой вот гоблинский стиль.

— Ясно. — Дизайнер повел плечом. — Но давайте хотя бы обыграем главный предмет, так сказать, экспозиции дополнительными элементами. Более мелкими камнями, или…

— Ага. По бокам можно еще пару фианитов, такого же цвета, сантиметров по три.

— Ясно. Только я предложил бы, если уж Вы настаиваете на таких крупных камнях, пусть они будут не круглыми, а овальными. Это будет смотреться гораздо выигрышнее, я сейчас набросаю, Вы сами согласитесь.

— Если овальные, тогда пусть все будут по пять сантиметров, нет, лучше на семь. Центральный поставьте вертикально, а крайние горизонтально. Вы когда с этим закончите?

— Завтра у нас выходной, получается только в понедельник.

— Ладно, тогда я оставлю телефон и адрес электронной почты. А в какой срок будет готов заказ?

— Дней десять, двенадцать, не дольше.

— Хорошо, договорились.

Дожидаться результатов анализов я не стал, и прямо вечером рванул домой, в Бабурино.

А три недели спустя, наняв в качестве таксиста Андрея Владимировича вместо отказавшегося Васи, я снова оказался в фойе клиники доктора Парцифанова.

— Гиппопотам! — Поппея вежливо улыбается. Я думал, она мне сильно обрадуется.

— Популечка моя ненаглядная, как же я рад тебя видеть! Ну, как ты, как все прошло, дай гляну. Да ты просто красавица!

— Да, все хорошо, смотри, нос поставили, пока отек, но проходит, губу зашили, — упирается руками мне грудь, и отстраняется.

— Оба-на, да ты еще и заговорила!

— Так ведь три недели с полным погружением, а наша Поппея на редкость способная девушка. И пока я восстанавливал нос и губу, она овладела языком практически в совершенстве, — вмешался подошедший доктор. — И если Поппея не возражает, я бы хотел поговорить с Вами в кабинете, Гиппопотам… ах, простите!

— Что ж, давайте поговорим. Поппея, подожди меня здесь, мы поедем сразу, как я вернусь.

В кабинете доктор указал мне на стул, подошел к столу и замялся, нервно барабаня пальцами. Я спокойно ждал, когда он что-то родит.

— Не знаю с чего начать, тема довольно необычная… Я ведь сказал Вам, что она говорит на латыни? И имя, и одежда весьма странные, но из образа не выбивающиеся.

— Из какого образа?

— Я, может быть, не совсем точно выразился. Вы знаете, она ведь называет себя римлянкой, и утверждает, что живет в Галлии!

Он многозначительно замолчал, очевидно, ожидая моей бурной реакции. Я смотрел на него и ждал продолжения, мне было до фени, кто такая Поппея, и откуда она. Доктор занервничал еще больше.

— Видите ли, я показывал ее знакомому, психологу, с которым мы вместе учились…

— Вы не должны были этого делать.

— Да это так только, в частном порядке. Так вот, он говорит, что она полностью здорова психически, и то, что она говорит — правда. В смысле, ей можно доверять, я путано говорю, но Вы же понимаете! Она из древней Галлии, из Суассонской области, Римская империя практически погибла, франки вот-вот захватят ее последний осколок! Посмотрите, я распечатал ту скудную информацию, что можно найти на эту тему в интернете.

Доктор подвинул мне несколько схваченных степлером листов.

Я отодвинул бумаги от себя.

— А теперь послушайте, что я обо всем этом думаю. Может, Вы видите в ней научный феномен, очевидное невероятное и все такое. А для меня она просто девушка, которая попала в непривычную обстановку. И я, по возможности, стараюсь ей помочь. Она производит впечатление разумного человека, захочет остаться здесь — я постараюсь, чтобы она получше и побыстрее адаптировалась. Решит вернуться в свою страну страшных гоблинов — пожалуйста. И медведи, и зайцы дольше живут в зоопарке, чем на воле. Но жить они должны в лесу, где опасно и никто их не кормит.

Доктор скис.

— Вы звоните, мало ли, проблемы, телефон у Вас есть. И бумаги возьмите.

Я вышел из кабинета.

— Возьми, это твое.

Сунул Поппее бумаги, и не глядя пошел к выходу. Этот разговор с доктором, я сам не мог понять, почему, вызвал у меня сильное раздражение. Вышел из клиники, и остановился, оглядывая площадку в поисках своей машины. Попка подошла и встала рядом. Боковым зрением я глянул на нее, только сейчас обратив внимание, что она все в той же одежде и обуви. Не додумкался переодеть ее перед лечением. Интересно, как у нее с нижним бельем, и вообще, в клинике же должна была быть больничная одежда и все такое, не зря же они дерут такие бешеные деньги.

— Ты обманул меня! — обиженно заявила Попка, сев в машину. Андрей Владимирович с любопытством посмотрел на нас в зеркало заднего вида.

— Чего это?!

— Ты сказал, что зеркало очень дорогое, а оно дешевое.

— Когда это я тебе такое говорил?!

— Но ты взял у меня все золото, которое я получила за него. — Андрей Владимирович развесил уши и совсем уже не смотрел на дорогу.

— Погоди-ка! Ты получила эти золотые монеты за то маленькое зеркало?!

— Да. Я продала его торговцу из Суассона Авессалу. Он хотел дать мне один солид, но я попросила двенадцать. Тогда Авессал сказал, что позовет стражу, потому что я воровка. Но я сказала, что разобью зеркало. И он заплатил мне двенадцать солидов. Я думала, ты мне подарил зеркало, а ты все забрал. А оно совсем дешевое, это я его так выгодно продала!

— Для начала, ты сама дала мне монеты. А я взял их только чтобы продать. И я уже получил за них кучу денег, а потом получу в пятьдесят раз больше. И все они твои.

— Все деньги мои?

— Конечно! У тебя теперь столько денег, что просто охренеть.

— И-и-и. — Попочка с визгом бросилась мне на шею.

— Осторожно! Не поломай свой новый нос!

— Я богатая? Я могу купить зеркала?

— Можешь.

— А можем мы теперь поехать и купить зеркала?

— Ты хочешь купить зеркала?

— Да! Очень много и самые большие! Очень много самых больших зеркал!

— Погоди. И куда ты собралась с этими зеркалами?

— В Суассон! Я увезу их в Суассон!

— Суассон — это же во Франции? — Сунулся Андрей Владимирович.

— Нет! Не Франция, Галлия! И никогда не будет Францией! — Неожиданно злобно отреагировала Поппея, так резко, что я даже не успел одернуть наглого водителя.

— С ума не сходи! На чем ты увезешь в Галлию большие зеркала?!

— А на чем у вас возят большие зеркала?

— На КамАЗе, — снова влез неуемный Андрей Владимирович, — я возил стекло на КамАЗе, десять ящиков спокойно…

— Я повезу зеркала в Галлию на КамАЗе, — немедленно объявила Попка. — Десять ящиков!

— В Галлию, которая древнеримская? — Подмигнул Поппее в зеркало Андрей Владимирович. — Там у вас должен хорошо пойти перец и шелк.

Я тупо хлопал глазами, не зная, как реагировать на весь этот бардак.

— Нет, — капризничает Попка, — зеркала!

— А если загрузится фианитами? Бриллианты всяко дороже зеркал!

— Бриллианты? — Засомневалась Попка.

— Да, бриллианты. Почти настоящие, и даже лучше настоящих. В Древнем Риме не умеют гранить алмазы, так что фианиты будут смотреться гораздо лучше тамошних бриллиантов. — Продолжал долбанный эрудит. Вот этот козлина поддержал бы меня в ювелирном салоне.

— Ты сказал, что у меня много денег. Если я куплю десять ящиков больших зеркал, у меня останется на бриллианты?

— Слушай, Попка… А ты заткнись, ублюдок! — Прикрикнул я на хихикнувшего Андрея Владимировича. Тот обиженно навалился на руль.

— Слушай, Поппея, ну какие, к едрене Фене, зеркала и фианиты! Спустишь реальные бабки на какое-то дерьмо, и куда ты потом с ним?

Поппея поджала губы и бросила на меня ледяной взгляд.

— Деньги мои?

— Ну.

— Едем за зеркалами.

— Деньги твои. — Я задумался. — Ладно, я согласен на перец и шелк. Но если ты хочешь грузить зеркала, это без меня. Я сильно подозреваю, что когда мы приедем в Бабурино, выяснится, что грехи в Галлию не пускают. Придется распихивать все по моим сараям, а возиться с перцем и шелком все же проще, но не с громадными неподъемными ящиками с зеркалами, нет. Согласна?

— Да. Перец и шелк.

— Андрей Владимирович, стань на обочине и займи телефон на минутку, нужно погуглить аренду Газели до Синеуральска.

— Я тебе давно говорил, возьми себе нормальный…

— Я в интернете с ноутбука сижу. Скажи лучше, где мы сейчас, куда Газель вызывать, а потом сиди и помалкивай.

Пока ждали грузовичок, я пробил оптовые базы по перцу и шелку, а затем, глянув на сидящую рядом надувшуюся красивую дуру, осведомился о готовности своего ювелирного заказа. Тоже надо будет заехать, получить.

Но сначала Андрей Владимирович поехал на своем Вольво в эротическое путешествие, без выходного пособия, чтобы знал в следующий раз, как вмешиваться в не касающиеся его разговоры пассажиров. А мы сами только поздно вечером выехали из Москвы в арендованной Газели, под завязку груженой черным перцем и натуральным шелком. В кармане у меня лежал продолговатый футляр с тяжелым ожерельем из трех огромных овальных ярко-красных фианитов на толстой золотой цепи.

Сутки в дороге без особых приключений, в Бабурино подкатили уже следующим вечером.

— Далеко отсюда до Галлии?

— Нет, совсем не далеко, два часа пешком! — Попка уже подпрыгивала от нетерпения. Меня начало потряхивать, только теперь до меня дошло, почему я так нервно реагировал на разговоры доктора Парцифанова и дурацкие шутки Андрея Владимировича. Мозг отказывался воспринимать всерьез происходящее, с одной стороны я не верил в Галлию, эту сказочную страну гоблинов Поппеи, с другой спокойно платил деньги за товары и грузил машину. Какое-то раздвоение личности, в самом деле. Может, это мне стоила поговорить со знакомым психиатром Парцифанова? Только теперь я вдруг очухался, и — куда я еду, зачем? Забить на все, и отправить их одних? Но с водителем Газели все равно надо было расплатиться.

Сразу за селом Попка указала на неприметную грунтовку, сворачивающую влево от центральной трассы.

— Сюда!

— Проехать-то можно? — засомневался Серега.

— Да, вроде сухо, проедешь.

— Вроде, вроде, — Серега ворчал, но машину вел, хотя дорога хирела на глазах, и через некоторое время машина просто петляла между деревьями.

— Да тут уже и не дорога вовсе… А это что еще за..!

Водитель выскочил из машины, оставив дверь открытой, и раскрыв еще и рот, дико озирался.

— Да что случилось-то? — Мы с Поппеей вылезли следом.

— А ты не видишь? Это же Кавказ, я служил там! Куда вы меня завели?!

— Какой, на хрен, Кавказ?!

— А сам не видишь?! Это же дубы, ясени, буки!

— Да тут парк, наверное, чего распсиховался! — Пораженный не меньше Сереги, я попробовал выдвинуть реалистичное предположение, пытаясь спасти потрясенную психику водителя, да и свою заодно.

— Парк?! А солнце в парке кто передвинул?!

Тут уже мне самому стало совсем нехорошо. Выезжали из Бабурино около семи, здесь же был ясный полдень.

— Да ну вас к чукотской матери, я разворачиваюсь!

— Оставляй все, что у меня! — Завизжала Попка, бросившись за машиной.

Вряд ли ей удалось бы остановить ошалевшего водителя, но тут машина, сдав назад-вправо, увязла в неглубокой лужице. Серега, матерясь, открыл борт и как ошпаренный стал освобождать кузов. Облегчить застрявшую машину было и в его интересах. Мы с Попкой крутились рядом, разбрасывая бесценный груз прямо посреди полянки. В голове было пусто, мозг блокировал понятие "Галлия", не позволяя думать о том, чего в принципе быть не может. Наконец, Серега спрыгнул из опустевшего кузова, залез в кабину, дал по газам и исчез за деревьями.

Вообще-то я ждал, что водитель, выбравшись из лужи, вылезет и закроет борт, поэтому спокойно стоял на полянке, а этот урод взял и улетел. Попка расхохоталась.

— Ты чего?

— Он деньги не взял! Так и уехал!

— Какие деньги?! — Серегин страх передался мне. Надо бежать, бежать! Я оглядел поляну, заваленную коробками и ящиками.

— Ты справишься?

— Да, все пока так и оставлю, место глухое, я поищу деревню и лошадей с этой… Я все потом увезу.

— Я тогда тоже пошел.

— Иди. Может, еще увидимся.

Мы обнялись, я резко развернулся, и чуть не бегом бросился с поляны. Нехорошо было бросать Поппею одну среди леса, но пятки у меня просто горели. И при этом непонятная острая грусть выворачивала меня, я остановился и оглянулся. Нет, Попка не стояла, печально глядя мне вслед, как я надеялся, а бодро шагала прочь. Теперь мне захотелось, чтобы она остановилась, и помахала мне рукой, но, увы, и этой моей маленькой мечте сбыться было не суждено, Поппея просто исчезла за кустами.

Я глубоко вздохнул открытым ртом, часто моргая, чтобы сдержать внезапно накатившие слезы, и побрел по лесу, не разбирая дороги. И остановился только, упершись в заросшее травой озерцо. Мысли медленно возвращались в нелепую реальность. Меня по-прежнему окружали дубы и прочая широколиственность, хотя прошел я уже прилично. Мимо дороги на Бабурино я промахнулся, понятно. Опять же, тут Серега был прав, там теперь уже должны быть глубокие сумерки белой ночи. И как это совмещается с местным днем? Да никак. Если бы проход был сейчас открыт, в Бабурино это было бы видно издалека. А о таких аномалиях ничего, никогда и никто… Ага, если подумать, получается, что проход есть только тогда, когда ЗДЕСЬ и ТАМ совпадает освещение. И температура, и давление, и влажность, иначе из дыры бы сильно фонило ветром, туманом и прочими погодными несуразностями.

Практически же, для меня конкретно, здесь и сейчас, это означает, что проход до утра не откроется. А ведь в Бабурино собирался дождь, и прогноз на неделю был нехороший, притом, что здесь отличная погода. И значит это, что в ближайшее время мне назад не попасть. При мысли о том, что я застрял в стране гоблинов, мое настроение неожиданно улучшилось до прекрасного. Из-за Поппеи? Ладно, ковыряться в мозгах буду потом, сейчас надо выйти назад, на полянку.

Я постарался сориентироваться. Ага, из Бабурино мы выехали на северо-запад. А как стояла машина, когда Серега из нее выскочил? Он как раз показывал на солнце. Учитывая, что время было полуденное, машина так же и стояла, рылом на северо-запад. И Поппея пошла по ходу машины, а я в противоположную сторону. Стало быть, возвращаться мне надо опять же на северо-запад. Вперед!

Стоп! Я сейчас ведь и стоял лицом в нужном направлении, и передо мной было озерцо, похожее на болотце. Видно, блуждая по лесу, я сбился с курса, и крутанулся. Бывает. И все-таки вперед, только обходя болотину.

Иду по краю, болото переходит в сырую низину, куда лезть мне в кроссовках совсем не хочется. Низина загибалась, уводя меня в сторону от нужного мне направления, и я начал соображать, продолжать мне идти, как иду, или же лучше вернуться, и попытаться обойти болотистую местность с другого края. За этими мыслями я неожиданно вышел на мощеную крупным булыжником неширокую дорогу. И пока я крутил головой, разглядывая странную магистраль, соображая, что мне это дает, уходить с дороги или идти по ней, и если идти, то в какую сторону, прямо на меня выехали двое вооруженных верховых. Да, вооруженных. Кольчуги, шлемы, щиты, копья, топоры.

Вот тут мне дали понять, что значит наезд. Перебросившись между собой парой слов, всадники начали теснить меня лошадьми, вынуждая идти по дороге перед собой. Бежать я не пробовал из опасения получить копьем между лопаток, попытки вступить в переговоры тоже ни к чему не привели, и примерно через час конвоирования я оказался в зачуханой деревушке, где меня заперли в убогий сарай. Потоптавшись, позаглядывал в щели, ничего не высмотрел, кормежки не дождался. Пошарил по карманам в поисках случайно завалявшегося ужина, вытащил футляр с ожерельем. Зараза, забыл отдать Поппее, а гоблины даже не обыскали. Выкопал в углу неглубокую ямку и от греха подальше прикопал. Нашел место посуше, и устроился на ночевку.

Рано утром меня вывели, всучили кусок черного кислого хлеба, напоили ледяной водой и встроили в небольшой обоз из пары телег и тройки всадников, который через полдня неспешного путешествия прибыл в окруженный жалкими стенами мерзкий городишко. Телеги затормозили у одного из невзрачных домишек, а один из всадников, спешившись, провел меня по узким загаженным улочкам на местный рынок, где сдал в руки работорговца. Меня воткнули на скамью под навесом, предоставив возможность приходить в себя от столь головокружительного старта карьеры раба в стране гоблинов.

Не успел я толком оглядеться, как с подъехавшей телеги слезла высокая стройная девушка. Я нагнулся вперед, с тревогой вглядываясь в свежее поступление, девушка повернулась лицом — Поппея! Со слегка распухшим носом и свежим синяком под глазом, она выглядела сильно помятой и едва держалась на ногах от усталости, но была на удивление спокойна. Работорговец быстро оглядел ее, причем она не пыталась протестовать и покорно крутилась перед ним, расплатился с двумя привезшими ее гоблинами и поставил к остальным. Я чувствовал себя виноватым в том, что не могу помочь Поппее, от острого стыда смотрел себе под ноги, чтобы не видеть ее унижения и не смущать еще больше. Однако Поппея и не думала смущаться, напротив, она хоть и выглядела несколько измученной, охотно вертелась перед разными уродами, улыбаясь им, при этом поглядывая на меня с пренебрежением и вызовом. Поначалу я был сильно озадачен и раздосадован произошедшей переменой в ее отношении ко мне, но потом мне это даже понравилось, так как я испытал сильное облегчение от прошедшего чувства вины.

Работорговля шла, как и полагается всякой торговле. Покупатели подходили, осматривали товар, приценивались, торговались, ругались и спорили с продавцом, чаще отходили, равнодушно, или понося несговорчивого продавца последними словами, реже платили и уходили, уводя покупку. Я никому не был нужен, и даже неинтересен. Работорговец с утра активно приставал ко мне, пытаясь изыскать скрытые таланты, и с досадой отступился, обнаружив, что я не понимаю ни один из пяти или шести известных ему языков. В течение дня он постоянно пытался обратить на меня внимание потенциальных покупателей, однако те лишь отмахивались от столь сомнительного предложения.

Поппея, напротив, несмотря на несколько отекший нос и расплывшийся на пол-лица синячище, пользовалась ажиотажным спросом. Работорговец, видимо решив заработать на видной девушке по максимуму, не уставая отгонял явно неплатежеспособную публику, и все равно страсти вокруг нее кипели целый день. Подходивший базарный люд непрерывно приставал к Поппее, возмущался запредельной ценой и негодовал от нежелания продавца показать товар лицом. Пару раз за день торг доходил все же до этой пикантной стадии, и перед вероятными покупателями с самым толстым кошельком, а заодно и бесчисленными зеваками, устраивали полноценную презентацию, снимая с товара обертку и демонстрируя выдающиеся качественные и количественные характеристики модели, что неизменно вызывало буйный восторг толпы. Но и эти шоу оканчивались ничем, никто за корову цены не давал, и несостоявшиеся покупатели отходили ни с чем, к моей тайной радости. Мне, совсем не хотелось, чтобы Поппею купили и увели, несмотря на странные взаимоотношения, девчонка очень нравилась мне, и моим желанием было, чтобы она оставалась рядом как можно дольше. К тому же на базаре было просто скучно, и, перестав стыдиться за Поппею, я теперь развлекался, откровенно любуясь ею, и во время стриптиза нагло пялился на роскошное тело, отчего заработал пару подзатыльников от работорговца. Сама Поппея к вечеру бросала на меня нескрываемо ненавидящие взгляды, и, отвернувшись, чтобы никто не видел, корчила злобные, но все равно очень милые рожи.

Меж тем, базарный день подходил к концу, и я уже начинал задаваться вопросом о бытовых условиях на складе временного хранения непроданных рабов, как у нашей торговой палатки в окружении многочисленной свиты появился новый состоятельный покупатель.

— Сколько? — Показал местный олигарх на супермодель.

— Тысяча солидов, патриций! — Залебезил работорговец, пригибаясь в поклоне и заискивающе заглядывая во властные глаза.

— Заплати. — Не глядя назад, бросил слугам хозяин жизни.

Поппея негромко что то сказала своему новому владельцу, в нетерпении поводившему жирными плечами, и тот обратил свой господский взгляд на мою скромную персону. Смысла сказанного, я, усвоивший за день только несколько самых распространенных рыночных слов, не уловил. Однако олигарх и не собирался разговаривать со мной.

— Сколько? — Задал он тот же вопрос работорговцу, показывая теперь уже на меня.

— Один солид, патриций! — Отвлекся тот на миг от пересчета денег.

— Дорого! — Недовольно бросил достойный муж под хохот своих прихлебателей, вызвав злорадную усмешку новоприобретенной наложницы.

Однако чувством юмора не был обижен и торгаш.

— Один солид с меня, патриций! — на радостях спихнул неликвид счастливый продавец. Расхохотавшись в свою очередь, олигарх отправился дальше по рынку, а Поппею и меня отправили к повозке в соседнем переулке. Ей помогли расположиться в скромном экипаже среди мешков и свертков, и водитель включил первую скорость, огрев кнутом похожих на ослов приземистых лошадок. Я поплелся рядом с телегой, под присмотром жилистого сопровождающего в кольчуге и при мече. Мужик откликался на имя Эриций, и приглядывал не за мной, а за Поппеей, полностью игнорируя мое существование.

Бежать? Пока выезжаем из города, надо все обдумать. Я внимательнее посмотрел на своего конвоира, оценивая его физические кондиции. Не сильно крупнее меня, но бежит, пожалуй, быстрее. Нужна фора. Если подловить его и неожиданно толкнуть, а еще лучше, дать по голове, чтобы слегка поплыл, тогда не догонит. А получится выдернуть меч, так и вовсе не погонится. Но это все лучше, когда в лес заедем, конечно. Теперь дальше. Ушел я в лес, не догнали, ладно. Дальше что? Местности я не знаю, кто тут обитает, без понятия, языками не владею. Прикинуться местным никак не получится, значит опять плен и рабство. Забиться в лес и робинзонить? Теоретически можно, были бы места совсем уж безлюдными, но сегодня днем во время конвоирования к городу я заметил, что деревенек в округе напихано густо, а значит, дела мои плохи. Выследят и затравят. Я хоть и сельский житель, но тягаться с аборигенами в этаком спортивном ориентировании не возьмусь. Вывод: надо обжиться и притереться. Пусть даже в качестве раба, раз по-другому не получается. Опять же и Поппею бросать нельзя, хотя, она-то как раз по поводу своего положения, кажется, не сильно переживает.

Спустя два часа неспешной езды, или ходьбы, кому уж как повезло, наш микро обоз выехал на вершину покатого холма, с которого открылся вид на разгромленное имение, бывшее конечной целью нашего путешествия. Обнесенная невысоким кирпичным забором усадьба размещалась на небольшом искусственном острове, образованном двумя сливающимися реками и широким рвом, их соединяющим. Через ров был переброшен капитальный мост, единственное сооружение, уцелевшее при постигшем хозяйство стихийном бедствии. За мостом в стене разбитые ворота, за воротами заваленный хламом и строительным мусором внутренний двор. Широкое и высокое крыльцо ведет к огромному дому, закопченному и без крыши, которую, впрочем, уже начали восстанавливать, местами подняв к небу белеющие свежим деревом стропила. Из хозяйственных построек сохранилась лишь пара сараев, на месте остальных кучи головешек. В один из этих уцелевших сараев меня и определили на постой.

К вечеру в мое жилище набилось до двух десятков постояльцев. Сварливая пожилая тетка принесла горшок с вареным дробленым зерном, и разлила его по деревянным тарелкам. Сомнительная каша пошла на ура, и я тоже отдал ей должное, день голодом положительно влияет на вкусовые качества любой пищи.

Основным и единственным моим занятием в этот вечер были лингвинистические упражнения. Тем же я собирался заниматься и во все ближайшие дни, в любой обстановке. Я старательно вслушивался в чужие разговоры, пытаясь зацепиться за знакомые слова, соотносил чужие действия с произносимыми при этом фразами и, конечно, лез ко всем с вопросами и разговорами, так, что меня едва не побили, но это меня нисколько не остановило. Вечер, таким образом, пролетел незаметно, и с несомненной пользой.

На следующее утро нас — меня и девять моих собратьев по облагораживающему труду — отправили на лесоповал. Для ремонта и восстановления усадьбы был нужен материал, и в километре от усадьбы наша бригада, вооруженная пилами и топорами, валила деревья и разделывала их на столбы. Меня в первыйдень определили сучкорубом, и я, помня о работе, которая не может убежать в лес, мерно размахивал топором, насаженным на нелепую прямую палку, моментально ссадившую мне кожу на ладонях. Отделяя сучья и вершинки от стволов, я время от времени оглядывался на единственного надсмотрщика, не имевшего другого инструмента, кроме плети. Вызывало удивление, почему десять здоровых мужиков с топорами не спешат избавиться от этой сомнительной преграды к свободе, и разбежаться, куда душа пожелает.

Чуть позже я понял, что надсмотрщик был скорее бригадиром, организующим нашу работу, а кроме меня в бригаде рабов было только трое, остальные наши коллеги были крестьянами из соседней деревеньки, пашущими за долю в урожае господскую землю, и присоединившимися к нам в поисках дополнительного заработка. Вся эта мутная социальная организация ускользала от моего понимания, тем более, что, несмотря на все усилия, для овладения языком времени прошло мало. Впрочем, кроме этого самого владения языком меня интересовало только одно.

Все мысли в этот день у меня были о Поппее. Как получилось, что она попала в такую переделку, сумеет ли она, находясь ближе к хозяину — когда я вспоминал об этой близости, меня начинало трясти — помочь мне, или сама нуждается в помощи, гадать можно было бесконечно. В любом случае надо было научиться объясняться с местным населением, и я старательно вслушивался во все окружающие разговоры, пытаясь, по возможности, понять и запомнить все, до чего мог дотянуться слух, при случае переспрашивая и уточняя слова и выражения, и непрерывно повторяя их про себя.

Неделю спустя меня оставили в усадьбе, и поставили в паре с мрачным типом крутить тяжкий мельничный жернов. Новая работа оказалась не только гораздо тяжелее предыдущей, но и просто отупляла меня монотонностью и нудностью. Походив два часа по кругу, изо всех сил наваливаясь на толстую палку, прикрепленную к жернову, я твердо решил бежать как можно быстрее. Тут наше вечное вращение по мельничной орбите остановил управляющий Порций, и повел меня в господский дом.

В кабинете, куда меня привели, кроме хозяина, Минация Септимия и его секретаря Луция был еще черноволосый и кучерявый бородатый мужик, держащийся весьма уверенно и свободно. Он с любопытством посмотрел на меня, и произнес несколько длинных фраз на непонятном языке. Я молча уставился на него, ожидая продолжения.

— Он едва знает латынь и ничего не понимает по-гречески. С чего ты взял, что он фракиец? — Несколько ехидно поинтересовался секретарь Минация у кучерявого. Я не стал дожидаться развития их спора, решив воспользоваться редкой возможностью обратиться лично к высокому начальству.

— Позвольте сообщить вам, господин, что я могу делать папирус из сучьев и веток.

Минаций Септимий нахмурился, очевидно, соображая, следует ли считать мое заявление нарушением субординации и наглостью, или нет.

— Зачем же делать папирус из сучьев, папирус делают из папируса! — С помпой заявил кучерявый, на что Луций со свойственной ему спокойной улыбкой ответил:

— Затем, что из сучьев он будет гораздо дешевле.

Минаций сделал нетерпеливый жест, и управляющий поспешно подтолкнул меня к двери, и, проведя через холл, или как там он у них назывался, оставил в библиотеке. Настроение у меня испортилось, попытка устроить себе теплое местечко провалилась, и сейчас меня опять отправят крутить проклятый жернов, да еще и огребу люлей, не зря же оставили здесь дожидаться непонятно чего. Потом в холле послышались голоса, видимо, кучерявого гостя провожали на выход, а затем дверь в библиотеку распахнулась, и Минаций с порога грозно спросил:

— Что ты там говорил про папирус?

Вот так получилось, что хотя остаток дня мне все же пришлось провести, толкая палку жернова, но на следующее утро я уже был директором, инженером и рабочим вновь организованного целлюлозно-бумажного комбината. Мы расположились прямо под открытым небом, рядом с хлевом. Приставленный ко мне в качестве помощника тощий туповатый парень по имени Терций лениво толок в ступе собранные мной деревяшки, норовя заснуть сразу, как только я от него отвернусь. Я же изображал из себя мудрого эксперта, время от времени опуская в ступу длинную палку, затем доставал и с глубокомысленным видом рассматривал ее.

Часа через два, усилиями Терция, суп из щепок с водой превратился в однообразную густую жижу, я добавил клея, и еще через несколько минут откинул бульон на сито, а с него на широкий железный лист, установленный на козлах. После этого Терций продолжил толочь в ступе воду с новой партией деревяшек, а я время от времени подгоняя его, все чаще наведывался к подсыхающей серой массе. И чем больше она подсыхала, тем сильнее нарастало мое беспокойство. Ибо в бумагу эта масса превращаться явно не собиралась, а, напротив, норовила раскрошиться в кучку мелких опилок.

Какого лешего, что не так?! Может, клея надо было залить побольше? Да нет, и совсем без клея должно было получиться, слышал в детстве историю об изобретении промокашки, там как раз забыли добавить клей, и бумага получилась рыхлой. Но получилась! И ведь делают же из дерева бумагу, точно знаю, что есть комбинаты, где в одни ворота завозят деревья, а в другие вывозят рулоны бумаги. Может, только из елок делают, а из других пород нет, а ведь здесь сплошь лиственные леса. Да, елки штуки смоляные, в этом весь секрет, точно. А может, и нет. Так, из чего еще делают бумагу, что я знаю? Из макулатуры, мы ее в бытность пионерами собирали, из тряпок, та же история, собирали на бумагу, точно знаю. В детстве читал про горы Атласа в Африке, запомнилось, что там выращивают некую траву альфа для высококачественных сортов бумаги. Травы альфа и макулатуры у меня под рукой нет, а с тряпками попроще.

Я уставился на костлявую спину Терция, едва прикрытую грязными лохмотьями.

— А ну-ка, парнишка, скидывай тулупчик! Ты полегче, а то сейчас палкой по горбу! Ха, нюни развел, плакса!

Я быстро ободрал верхнюю часть одежонки Терция, оставив ему только юбку, игнорируя его натуральный плачь над безвременно погибшим костюмом, и, вылив из ступы бесперспективный раствор, заставил беднягу заняться полным и безвозвратным уничтожением единственного предмета его гардероба. К полудню вторая пробная порция отправилась на сушку, а мы с Терцием на кухню, в ожидании заслуженного обеда. Когда после быстрого перекуса наша бригада возвращалась на рабочее место, нас выловил глазастый Порций.

— Что с твоей туникой? — Не предвещающим ничего доброго тоном поинтересовался он у Терция. Тот, всхлипнув в ожидании взбучки, указал на меня.

— Мне нужны тряпки для папируса. Из сучков не получается. — Пояснил я внезапно возникшую производственную необходимость.

— Снимай свою тунику, и отдай ему. — Не проникся объяснением управляющий.

Спорить я не стал, и, стянув футболку, отдал Терцию. А когда мы вернулись к нашей ступе, оглянулся, убедившись, что управляющий ушел по своим делам, и, отобрав футболку у Терция, снова надел на себя. Теперь делать моему подчиненному было решительно нечего, но, чтобы этого не было заметно со стороны, я опять посадил Терция толочь бесполезные щепки, а сам околачивался рядом, с тревогой поглядывая издали на сохнущий полуфабрикат, и не решаясь подойти.

Возможно, я так и оттягивал бы неизбежную проверку результата до вечера, однако все разрешилось гораздо быстрее появлением приемной комиссии в составе самого Минация, его секретаря и неизбежного управляющего. Последний, заметив голую спину Терция, выразительно посмотрел на меня, но устраивать разнос в присутствии хозяина не стал.

— Как дела, Гиппопотам? — Минаций заглянул в ступу, в которой Терций со скоростью электровеника орудовал пестом. Я подошел к железному листу, на котором сох серый блин, погладил его рукой, и у меня отлегло от сердца. Это определенно было бумагой. Шершавой, толстой и мышиного цвета. Но бумагой. Минаций оттер меня пухлым плечом от результата моих трудов, тоже погладил лист рукой, оторвал с краю тонкую полоску, понюхал и пожевал ее. Н-да, надо было хоть постирать тунику Терция перед размолом, но кто же знал, что Минаций будет пробовать бумагу на вкус!

Тот тем временем повернулся к сопровождающим, предлагая им высказать свое мнение. Луций подошел, потрогал, слегка помял, достав перо и чернильницу, черкнул на листе несколько слов. Я замер, в ожидании приговора.

— Лучше, чем папирус. Гораздо лучше. Плотнее, не ломается, писать даже удобней. Да, лучше папируса, хотя и хуже пергамента.

— Мой папирус гораздо легче и тоньше пергамента! — Про "тоньше" я соврал.

— На пергаменте можно писать с двух сторон, а на папирусе только с одной, чернила проступают. — Продолжал сравнение Луций.

— На моем папирусе не проступают, и тоже можно писать с обеих сторон.

— Лист три на четыре фута, за пять таких в монастыре заплатят солид. — Оценил продукт Порций.

— Зачем ты изорвал тунику Терция? — Какого хрена они так трясутся над этой рваной тряпкой? Управляющий доложил о ЧП хозяину, и тот теперь лично проводит расследование о порче спецодежды!

— У меня не получился папирус из сучьев и веток. Оказалось, что для этого нужны тряпки.

— Тряпки на деревьях не растут, они стоят денег.

— Мне сгодится последняя рвань.

— Много тряпок нужно, чтобы сделать папирус?

— Нет, господин, не много, из фунта тряпок получится фунт папируса, а он очень легкий.

— Что еще можешь сделать, кроме папируса?

— Могу печатать книги.

— Как это? Расскажи.

— Надо вырезать буквы из свинца, из них собрать слова на доске, намазать краской и приложить к листу папируса…

— Ерунда, пока вырежешь буквы, можно написать то же самое несколько раз.

— Буквы надо вырезать только один раз, а потом использовать их годами. Собрать из букв слова несложно, зато потом мы можем печатать один текст много раз. Намазал краской, шлеп — готово, еще намазал, опять шлеп! — второй лист, и так хоть тысячу раз, хоть десять тысяч. Шлеп! Шлеп! Шлеп! Быстро и просто! Вручную пишешь букву, а тут полный лист, ровно написано и без ошибок. Я смогу напечатать тысячу книг за месяц, а то и за неделю, только нужны рабочие и пара грамотных помощников, конечно.

Минаций посмотрел на секретаря.

— Ловко придумано, господин Минаций. А книги стоят очень дорого, пять, десять, а то и пятнадцать солидов за штуку, — тут же отозвался Луций. — Хотя торговцам придется отдавать за полцены, им нужна своя выгода.

Минаций внезапно коротко, без замаха ткнул кулаком в лицо Порция, так, что тот, потеряв равновесие, ударился о стенку хлева. Олигарх явно служил еще совсем недавно в армии, чувствовалось, что навыков рукопашного боя до конца не растерял.

— Я говорил тебе, чтобы ты подержал Гиппопотама на легкой работе в доме, пока он не научится говорить на латыни? Сразу было видно, что он мужик образованный и знающий, грамматик или философ. А ты, дурак, загнал его деревья валить, как только не испортил работника!

— Но госпожа Поппея… — держась за разбитую губу, попытался оправдаться пострадавший.

— Поппея не госпожа, господин здесь только я! Запиши, что нужно Гиппопотаму для новой работы, потом дашь мне посмотреть.

Вечером меня отправили ночевать в господский дом, в небольшую комнатенку на втором этаже. И кормиться я теперь стал в доме, с домашними слугами. Вместо дробленого вареного зерна, которое я ел только потому, что его было слишком мало, теперь мне давали вполне съедобный хлеб с сыром, капустой, репой, яйцами и соленой рыбой.

Следующим же утром я столкнулся в полутемном коридоре с Поппеей, выходящей из господской спальни. Я ни разу не видел ее после того памятного базарного дня. И теперь я не зная, как себя с ней вести, постарался побыстрее проскользнуть мимо, прижимаясь к стенке. Но Поппея, притормозила меня, выбросив, как шлагбаум полную белую руку. Отечность носа прошла полностью, фингал тоже рассосался бесследно, и выглядела она, надо признать просто изумительно.

— Ты что здесь делаешь?! Что ты делаешь в моем доме, старый козел?! Говори! — И вдруг влепила мне звонкую пощечину.

— Я спешу на работу, госпожа Поппея! — Попытался я погасить конфликт.

— А кто пустил тебя в мой дом, ублюдок?! — Поппея снова замахнулась для удара, но я сумел поднырнуть под ее руку и проскочил мимо на лестницу. Сзади слышался довольный хохот. До чего же приятно слышать ее смех, даже злорадный и издевательский!

Выскочив на крыльцо, я остановился, приходя в себя. Поппея выше меня на голову, сильные плечи, накачанные годами тяжелого крестьянского труда — хотя, кто знает, был ли ее труд крестьянским, с такой комплекцией она могла и молотобойцем работать. От удара у меня гудело в голове и двоилось в глазах, к тому же я прикусил изнутри щеку, но это ладно. Непонятно, чего это она на меня так взъелась. На базаре я, конечно, понаглел, но ведь она сама начала, и потом, прошло уже почти две недели, могла бы и забыть уже.

Ладно, переживу. Постараюсь пореже попадаться ей на глаза. Все равно в дом я хожу только спать да обедать. На кухню, где кормят прислугу, она не заглядывает, а на второй этаж я поднимаюсь раз в день. И потом, жизнь потихоньку налаживается, если все пойдет нормально, мои возможности будут возрастать и расширяться, и я придумаю, как себе помочь. Хозяин явно не дурак, дорожит ценным имуществом в виде толкового раба, свою выгоду не упустит, а уж я постараюсь, чтобы от меня выгода была. И зря мне втирали в школе о неэффективности рабства, типа, раб не заинтересован в результатах своего труда. Еще как заинтересован! Если не тупой вконец, и не хочет всю жизнь оставаться в роли моего друга Терция. Решив таким образом отложить разгребание проблем до лучших времен, я пошел к плотникам, которые уже вовсю шуршали на месте будущей типографии.

Вопреки моим советам о строительстве капитального сооружения, на первое время для типографии решили устроить простой навес. То, что бумага боится сырости, хозяина не волновало. Пока погода стоит, а там видно будет. Сооружение сооружения, поэтому много времени не заняло. Строители врыли в землю несколько столбов, бросили сверху чуток жердей, накидали на жерди солому, и к вечеру избушка Ниф-Нифа была готова.

На следующий день мне в помощники мобилизовали группу рабов и вольнонаемных работников, и бумагоделательные дела вскоре пошли гораздо веселее. Понемногу придумывались маленькие производственные хитрости и внедрялись небольшие изобретения. Измельчение, отжим, раскладка, выравнивание, сушка — каждая нехитрая операция совершенствовалась, особенно часто в первое время, и мы выдавали стране угля, то есть Минацию бумаги, такой же серой или желтоватой, как прежде, но уже гораздо тоньше и глаже. Через неделю выработка выросла до восьмидесяти листов за пятнадцатичасовую смену, а я, набравшись храбрости, напросился на прием к Минацию с предложениями по улучшению благосостояния моих подопечных.

— О чем ты хотел поговорить? — Минаций оценил производственные успехи моей бригады и был настроен ко мне вполне доброжелательно. Я попытался этим воспользоваться, осторожно и аккуратно, чтобы не взорвать привычную рабовладельцу картину мира.

— Я хочу, чтобы ты, господин Минаций, получал больше выгоды от твоих работников, делающих папирус, и прошу для этого изменить оплату их труда.

— Сколько мы платим им, Порций?

— Рабам не платим совсем, а крестьянам динарий в два дня. Еще весной нам пришлось бы платить динарий в день, но после того, как алеманы разорили край, крестьяне голодают и согласны на любые условия.

— Что ж, это справедливо. Зачем платить больше, если они готовы работать и так. Да, это справедливо и выгодно. А ты, Гиппопотам считаешь, что можно платить еще меньше?

— Нет, напротив, я хочу сказать, что работникам надо добавить зарплату, если они работают лучше…

— Добавить зарплату?! И где же здесь моя выгода!

— Выгода в том, что они будут работать лучше, если…

— По-твоему, они плохо работают?

— Нет, работают они хорошо…

— Если они могут работать лучше, значит, они работают плохо! — Снова перебил меня Минаций, никак не позволяя растолковать ему преимущества сдельной оплаты труда. — А знаешь, как сделать так, чтобы они работали хорошо? Просто заставить их! Бить бездельников кнутом, особенно рабов, а ленивых крестьян гнать в шею, желающие на их место найдутся!

— Я говорю немного о другом, господин Минаций. Вот, например, один из рабов, Крат, предложил измельчать тряпье мельницами, а не в ступах. А другой, Терций, придумал выкладывать тесто не на железные листы, а на сетки, чтобы вода быстрее уходила из бумаги…

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— …если они не будут получать больше денег за свою работу, то, даже придумав что-то полезное, работники просто промолчат и ничего не скажут.

— Ты прав, эти крестьяне подлый народ, они только и думают, как бы навредить мне. Мне, своему хозяину, который их кормит! Что уж говорить о рабах! Гиппопотам, ты толковый мужик, следи за ними лучше, болтай с ними о работе, выведывай, что они думают. Но платить рабам я не буду, хотя многие господа платят рабам, да, я знаю, но я платить не буду, нет, только не я! И крестьянам прибавить в оплате глупо, пусть работают так. Что еще ты хотел сказать?

— Рабочий день слишком длинный, у людей не остается времени на нормальный отдых и личные дела…

— Если б я тебя слушал, так они бы совсем перестали работать, а жили бы лучше меня. Может, в самом деле, мне поселить их в своем доме, а самому перебраться в сарай? Что еще у тебя?

— Все работники у меня мужчины, но некоторые операции требуют точности и аккуратности, с ними бы лучше справились женщины…

Но Минаций не был идиотом, и тут же просек, к чему я клоню.

— Хорошо, бабу мы тебе подберем. Из рабынь, работающих в доме.

— Я видел, как он лапал Лаиду. — Походя сдал меня Луций.

— Дала она тебе? — Живо поинтересовался Минаций.

— Дала. По морде. — Ответил за меня Луций. Все, кроме меня, дружно расхохотались. Но отсмеявшись, Минаций строго скомандовал Порцию:

— Поговори с Лаидой, пусть не упирается. Гиппопотам должен думать о работе, как заработать для меня больше денег, а не о том, куда пристроить на ночь свою маленькую пипиську. А ты, Гиппопотам, помнится, хотел печатать книги, вот и займись этим, Порций говорил мне, что он купил тебе все, что было нужно.

Да, все что мне требовалось на мой дилетантский взгляд для печати, покупалось и привозилось без задержек. И вот как раз вчера привезли пресс для выжимания винограда, который сам же Порций и посоветовал мне приспособить для книгопечатания. А там подъехали и буквы, вырезанные из свинца по моему проекту неизвестным мне ремесленником в Трикассах, том самом, ближайшем к Минациевой вилле Сегуратум городе, в котором нас с Поппеей и приобрел наш добрый господин. Через несколько дней проб и находок, дважды перезаказав свинцовый шрифт, кое-как набрали текст в рамку для печати пробного листа. Поскольку сам Минаций постоянно был в разъездах по разным военным и хозяйственным делам, вот и нынче он выехал в Париж, прихватив с собой Порция, я нашел в библиотеке Луция и подошел к нему с лучшим из первых печатных образцов в руках.

— Готово? Дай посмотреть. Прекрасно, просто прекрасно, ничего не скажешь! — Луций, подойдя к окну вертел в руках бумажный лист с напечатанными в случайном порядке буквами, наклоняя его в разные стороны, то приближая к глазам, то отводя вдаль, насколько позволяли руки. Несколько раз понюхал, без этого никак, но жевать не стал, и то хорошо. На мой изысканный вкус цивилизованного человека, краска плохо смачивала свинец, буквы в тексте получались мутноватыми и расплывчатыми. Я и так и этак бодяжил чернила всеми доступными кислотами, щелочами и маслами, прогресс был, но я рассчитывал на лучшее. Луций меня сейчас успокоил, получится довести краску до ума, хорошо, а нет, так этим дикарям и это сойдет.

— Я слышал, Порций говорил Минацию, что уже договорился продавать одному купцу тексты из священного писания. Разговор, как я понял, был самый общий, ни по срокам, ни по объемам ничего не обговаривали. — Луций вопросительно посмотрел на меня, очевидно, ожидая моей радостной реакции на известие о наличии на рынке спроса на новую продукцию.

— Какое священное писание, Луций, о чем ты вообще! Ты же образованный человек, в отличие от этого крестьянина Порция и… Минация! Надо нести людям знания, толкать вперед прогресс, ты же должен это понимать. Мракобесие и так цветет пышным цветом…

— И что же ты хочешь напечатать первым делом? — Прервал мою торжественную речь Луций.

— Давай что-нибудь прогрессивное, просветительское и научное. Плутарха, например, или Геродота. — Назвал я первые пришедшие на ум имена.

— Историю?

— Можно Апуллея, его Пушкин очень хвалил. — Вспомнил я.

— Пушкин? Хвалил Апуллея? Это ваш фракийский писатель? — Со снисходительной улыбкой поинтересовался Луций.

— Да. Вот и об образовании он тоже… Есть у него строка — и я торжественно продекламировал сначала по-русски, а потом переведя смысл на латынь:

— …сокращает опыты быстротекущей жизни… — с наслаждением повторил Луций. — Жаль, что я не говорю по-фракийски, в подлиннике у тебя это звучало очень торжественно, а переводчик ты, видно, неважный. Но если ты собрался нести свет и знания, лучше Плиния ничего быть не может. Читал его "Естественную историю"? — Луций достал с полки свиток.

— Нет. Я же латынь не особо…

— Учи латынь, варвар! — Снисходительно усмехнулся Луций. — Вот, послушай, что он пишет о космосе… Что ты улыбаешься? Не веришь Плинию?

А чего бы и не посмеяться? Конкретно Плиния я не читал, но легко представлял себе его взгляды на окружающий мир. Хрустальный купол небес! Сразу вспоминается Волька из Хоттабыча с его плешивыми людьми. То же самое мракобесие, только с другой стороны.

— Плиний был крутой чувак! — Поспешил я отмазать луциева любимчика. — Но все-таки, на мой скромный взгляд он слишком легко верит нелепым слухам и сомнительным россказням.

— А ты, конечно, разбираешься в космогонии лучше Плиния! — Все же обиделся за писателя Луций.

— Нет, я же не спорю, Плиний так Плиний. Пусть будет "Естественная история".

Ссорится с секретарем хозяина было глупо, и я легко предал идеи прогресса и просвещения. Да и хрен с ним, будем распространять мракобесие. Пусть люди читают про собакоголовых китайцев!

— Мне только нужна в типографии пара грамотных работников набирать текст. Хотелось бы избежать нелепых ошибок, чисто грамматических, я сейчас только об этом.

— Приедет Порций, наймет кого-нибудь.

— Тогда я без проблем выдам через пару недель первую партию нескольких глав "Естественной истории". Книгу выпустим в мягкой обложке, страниц на шестьдесят, тысячу экземпляров, я думаю, хватит на первый раз.

— Подождем Порция, пусть поговорит с купцами.

Нормально устроился Луций, принимать решений не хочет, будут какие проблемы — он не виноват, ничего ему не надо, молодец, чего уж там.

Работа в типографии не требовала постоянного внимания, и у меня появилось время заниматься другими проектами, докладами о которых я высокое начальство не беспокоил. А поскольку мелочного контроля за отпускаемыми мне на типографские дела материалами тоже не было, то я не слишком наглея, пытался собрать из неучтенных излишков модель электрогенератора. Вот с этим у меня клеилось не очень, ибо в физике я был далеко не силен. Найти на рынке постоянный магнит не получилось, и, выбрав минуту, когда за нами никто не следил, мы с одним из самых толковых моих рабочих, Кратом, забившись в дальний угол типографии, пытались собрать электромагнит.

— Так, не работает. Проверим еще раз. Гвоздь — железный. Проволока на него намотана — медная. Изолирована проволока нитками, и промазана воском — надежно. Проволока контачит со свинцовыми пластинами — контакт хороший. Пластины опущены в глиняный горшок с винным уксусом — и не соприкасаются. Все, как задумано, а магнит не работает. Почему?

— Давай попробуем поставить не свинцовые, а медные пластины.

— Нет, в аккумуляторах был свинец, это точно. Проблема в кислоте. Там с электролитом было очень строго. Серная кислота, вода строго дистиллированная. И лить кислоту в воду, а не наоборот, чтобы не вскипело. Точно помню. А мы взяли, от балды уксусом залили, и хотим, чтобы работало.

— Я попробую поменять пластины на медные.

— Тебе лишь бы не работать. Говорю, без серной кислоты безнадежно, а ее нет. Будем ждать постоянный магнит, купчина обещал привезти через три месяца.

— Я поменяю. Быстро.

— Давай.

Я махнул рукой на неудавшийся эксперимент, и пошел взглянуть на типографские дела. Через два часа, когда я выслушивал нудные доводы Терция в пользу применения в бумаге рыбьего клея вместо костного, ко мне подскочил запыхавшийся Крат.

— Получилось! Гвоздь прилипает к железу!

— Да?! И что ты сделал?

— Я поставил одну пластину медную, а другую железную. Гвоздь "цзинь!" — и прилип к молотку!

— Пойдем, глянем!

Аккумулятор, действительно, работал в уксусе, с медной и железной пластинами на разных концах провода. И простейший электромагнит, как ему и полагается, магнитил. А просто на уроках физики надо было слушать мудрого учителя с подпольной кличкой Медвежье Ухо, а не заигрывать с девочками, сидящими сзади.

— Прекрасно, магнит есть. — Рассуждал я вслух. — Слабоват, конечно. Надо будет сделать небольшой генератор, с него подавать ток на более мощный магнит, и уже на его основе изготовить рабочий образец.

— И зачем все это? Зачем нужен этот "генератор"?

— Генератор будет вырабатывать электрический ток, который мы где-нибудь применим. Пока не знаю, где. Да вот, освещение можно сделать. Лампочку захреначим, чтобы Минацию светло было в доме. А ты теперь наматывай катушку, я тебе объяснял про якорь и катушку, и соображай, как с этой крутящейся катушкой обеспечить контакт. Что-то одно должно крутиться, или якорь, или катушка. И нужен надежный контакт, но так, чтобы входящий и выходящий провода не закрутились. — В очередной раз повторял я не столько Крату, сколько себе. С этой физикой мысли у меня запутывались гораздо быстрее, чем провода в руках Крата.

— Это я потом соображу. А вот сколько проволоки надо изолировать для катушки!

— Куда деваться — без изолированной проволоки никуда! Чем больше витков, тем мощнее генератор. Наверное. А провода такого нам потребуется немерено. И тонкий, на катушки, и потолще, на кабель. Потянем электричество в дом, не хватало еще, чтобы кого-то током убило. Надо придумать, как автоматизировать изготовление изоляции, соображай.

Дни шли за днями, у задуманной книги Плиния допечатывались последние страницы, и я надеялся на серьезное репутационное повышение после того, как мои фантазии начнут приносить доход в звонкой монете. Первичный генератор, который предполагалось использовать для питания якоря, усилиями Крата был готов, и собственно якорь основного генератора был собран, и приводил в порядок железные опилки образцово, как в школьном учебнике, на расстоянии в метр. Никаких электроизмерительных инструментов у меня, разумеется, не было, я только озадачил их разработкой Крата. И для испытания мощности первичного генератора, или силы тока, а может напряжения, неважно, я использовал единственный доступный мне прибор — тощий зад Терция, просто ткнув в него проводами. После чего немедленно был вызван на ковер к Минацию, как на грех оказавшемуся дома.

— Кто это у тебя в типографии орет так, как будто его режут? Люди и так напуганы после нападения алеманов. Порций сказал, что ты делаешь новую машину? Говори!

Я слегка растерялся от обилия вопросов, но тут же сообразил, что можно ответить на самый безобидный, и уйти от разноса.

— Господин Минаций, новая машина, о которой говорил Порций, нужна для освещения дома…

— Для освещения дома? — Грубо оборвал меня Минаций. — Разве я просил тебя делать такую машину? А если в следующий раз ты решишь сделать машину, убивающую людей? Как Архимед. Говорят, он убил своими машинами немало римских солдат. Таких, как я!

— Ну, что ты, господин Минаций! Я делаю только мирные машины…

— От которых люди кричат так, что их слышно в Трикассах!

Теперь надо все свалить на придурка Терция, но так, чтобы ему тоже не сильно попало.

— Этот Терций, который кричал…, - осторожно начал я оправдательную речь, — он очень хороший парень, работящий, толковый и старательный…

Я расхваливал непутевого работника хозяину, пытаясь замолить свои многочисленные грехи перед Терцием. Но Минация не интересовал ни сам Терций, один из последних его рабов, ни его достоинства, ни страдания. Для него это был только повод придраться ко мне, что он тут же дал мне понять.

— Плевал я и на твоего Терция, и на всю твою ленивую шайку. — Теперь, выпустив пар, Минаций говорил почти спокойно. — Когда будет готова книга?

— Через три дня, господин Минаций.

— Порций сказал, что она совсем тонкая, он продает ее торговцам всего за три солида.

— За тысячу штук ты получишь три тысячи солидов, на бумагу, краску и работу ушло чуть больше тысячи, даже если считать бумагу по продажной цене, притом, что мы делаем ее сами, и она обходится нам гораздо дешевле. Итого…

— Не смей считать мои деньги, недоумок!

— Но как же, господин Минаций, я же не хочу, чтобы ты разорился.

— Хватит! — И снова сбавив громкость, продолжил. — Эта новая машина, которую ты сейчас делаешь, зачем она?

— Для освещения…

— Это я понял. Я спрашиваю, ты делаешь ее только для моего дома, или ее можно будет продавать?

— Пока для твоего дома, а можно ли будет ее продавать, ты решишь потом сам.

— И когда ты покажешь работу осветительной машины?

— Завтра вечером, как стемнеет. Правда, это будет пробный показ, одну минуту, только для того, чтобы ты увидел, как это работает.

Для демонстрации опыта я решил использовать уже готовый мини генератор, мощности должно было хватить. Особый привод не нужен, минуту и Крат покрутит, не развалится. Хуже дела обстояли с лампой. Тут у меня кроме идеи ничего не было. Свеча Яблочкова, вот на что я надеялся. Сам принцип работы прост, два угольных стержня-электрода и электродуга между ними. В книге "Юный физик", откуда я и знал о свече Яблочкова, в красках описывалось, как изобретатель, дожидаясь официанта в ресторане, крутил в руках карандаши, пытаясь найти оптимальное положение стержней для продолжительного горения дуги. Хотя, казалось бы, нет ничего проще — поставить их параллельно. Ну, эту проблему Яблочков решил за меня, а вот остальные мне нужно будет закрывать самому. И было этих проблем немало, ибо юным физиком я не был, а книжку эту читал только потому, что читать в тот момент было нечего, а без чтения я обойтись не мог.

Проблема первая — угольные стержни. Уголь, он вроде, рассыпается, какой из него стержень? Спрессовать, как прессуют брикеты? Или чем-то промазать, жиром, например, свалять колбаску, просушить. Надо пробовать, что да как. А уголь, он, вообще, проводник? Дерево точно нет, по крайней мере, сухое. Может, уголь придется мочить. Опять же, надо пробовать.

Второе — между стержнями нужна прокладка, не горючая, но тающая. И не электропроводящая.

Еще одна проблема — защитное стекло. Без него никак, эти аборигены непременно вылупятся на свечу, а за минуту такого разглядывания они просто без глаз останутся. А где взять стекло в раннем Средневековье… Нет, оно где-то есть, конечно, но не в усадьбе Минация.

Полночи я крутился с боку на бок, обдумывая все эти технические проблемы, получая время от времени тычки локтя Лаиды вбок, а утром, проснувшись, решил минимизировать устройство. Десятисантиметровые стержни, вырезанные из цельных кусков угля, никакой прокладки, поскольку такие коротыши и так никуда не денутся. Глухую заслонку перед свечой, а свет будет отражаться от стены. Все.

— Проходите и рассаживайтесь вот здесь. — Показал я на скамью, поставленную у окна. — Подходить и смотреть близко не надо, это вредно для глаз.

Солнце только зашло, в комнате глубокие сумерки. У стены напротив окна за железной заслонкой свеча, на столике рядом генератор, возле которого нервно топтался Крат.

— Можно зажигать?

Минаций степенно оглядел зрителей, и милостиво махнул рукой.

— Давай!

Луций щурился с добродушным любопытством, Порций напрягся, приготовившись бежать толи к двери, спасаться, толи к столу, гасить свет. Поппея, насмотревшаяся на электрические штучки, лениво поглаживала шею.

— А возле лампы всегда будет стоять раб? — Подколола меня Поппея.

— Нет, — спокойно возразил я, — потом она будет работать от мельницы. Ее уже восстановили после разрушения гоблинами. Крат, крути!

Крат так навалился на ручку, что столик под генератором жалобно заскрипел. Я выждал пару секунд, пока катушка наберет обороты, и щелкнул тумблером, устроив короткое замыкание. Послышался легкий треск, посыпались искры, и свеча мудрого Яблочкова загорелась ровным, ослепительным светом.

— Ах! — Дружно выдохнули три мужика, Поппея столь же громко презрительно фыркнула.

Пятисотка, не меньше, оценил я свет лампы. Вечером, в темноте она смотрелась куда ярче, чем днем, на предварительных испытаниях. Заслонка отбрасывала на сидящих густую тень, но свет, отражаемый дальней и боковыми стенами, прекрасно освещал комнату.

— Поразительно, до чего ярко! — Луций поднялся и шагнул вперед, но я вежливо и аккуратно остановил его.

— Пока смотреть нельзя, — напомнил я, — потом я заменю заслонку на красивое прозрачное стекло, и комната будет освещаться равномерно.

— А если покажется слишком светло, нельзя будет сделать темнее? Ведь так невозможно спать!

На этого Минация не угодишь.

— Конечно! Когда все будет готово, можно будет сделать и светлее, и темнее, как кому удобнее. А на ночь лучше совсем выключать.

Словно послушав меня, лампа потухла, погрузив комнату в полный мрак.

После столь блестящей демонстрации мне дали зеленый свет на легальное изготовление любого электрооборудования. Теперь уже не надо было скрывать от ушлого Порция наши с Кратом техноизвращения. И вовремя — вряд ли нам удалось бы приобрести, не вызывая вопросов, больше центнера медной проволоки, ушедшей на основной генератор. Зато теперь это чудо инженерной мысли, почти метр в поперечнике из-за специфической изоляции, на вполне законных основаниях было соединено с главным водобойным колесом на восстановленной хозяйской мельнице.

Были решены и смущавшие меня технические проблемы. Угольные электроды укладывались горизонтально, наподобие рельс, поэтому они могли быть любой длины, не требовали дополнительных изолирующих прокладок между собой, и могли быть при этом не особо прочными. Чтобы обеспечить непрерывное освещение в течение всей ночи, без замены, достаточно было двухметровых электродов, что, на мой взгляд, было не слишком длинно.

Горизонтальное расположение электродов породило новую проблему, свет от свечи шел вверх, образуя под лампой, размещаемой под потолком, мертвую зону. Решением послужили вогнутые зеркала из полированной меди, размещаемые над лампами. А яркость ламп регулировалась толщиной электродов. Через пару дней после первой демонстрации дом был электрифицирован в плане освещения полностью. В коридорах и комнатах горели лампы средней яркости, в господской спальне тонюсенькие электроды давали слабый свет ночника, а над крыльцом двор освещал такой мощный прожектор, что у дальней стены, за двести метров при желании можно было читать или шить.

Благодаря всем этим свершениям на трудовой ниве, и вкусным плодам технического прогресса, по достоинству оцененным Минацием, мое положение в усадебной табели о рангах существенно повысилось. Это приносило мне существенные моральные дивиденды. Но не материальные. Я по-прежнему жил с Лаидой в маленькой комнатушке, и обедал со среднеценными рабами на кухне. Считая себя уже заслужившим большего, я задумывался о том, чтобы поставить перед Минацием вопрос о своем допуске к господскому столу с наравне с Луцием и Порцием, вот только… там ведь была еще и Поппея.

Мне сильно омрачало жизнь ее неослабевающее внимание, постоянные попытки подловить и избить меня, странная ненависть Поппеи начала меня сильно доставать. Ответить ей физически я, конечно, не решался, идею набить прекрасную морду любовницы хозяина нельзя назвать удачной. Кроме того, исключительные внешние данные перекрывали в моих глазах злобный и вредный характер, Поппея мне очень нравилась, и поднять на нее руку я просто не мог. А как помириться с ней и наладить нормальные отношения, никак не придумывалось. В голову приходило только одно решение этой проблемы — дать сильно избить себя, может быть, отомстив, Поппея успокоится, и ей даже будет меня жаль.

Сидя как то утром на кухне за завтраком с другими рабами, я вдруг едва не подавился.

— Привет! — Напротив меня за стол присела Поппея.

— Здравствуй, Поппея! Как ты? Носик у тебя просто восхитительный! — Я решил держаться так, как будто она не прессовала меня вторую неделю, а заодно ненавязчиво напомнил, кому она обязана своей безупречной внешностью. Поппея смущенно улыбнулась.

— Прости, я такая дура. Ты так помог мне, а я разозлилась на тебя из-за пустяка. Я хотела бы помириться с тобой, мне здесь так одиноко…

Поппея протянула руку через стол, коснувшись моих пальцев. Я дернулся, словно Терций при испытании генератора.

Поппея быстро заморгала глазами, прикусила задрожавшую губу, поднялась и пошла в холл. Я вскочил и догнал ее:

— Подожди, я…

Она повернулась ко мне, в прекрасных глазах стояли слезы. Я замолчал, не зная, что сказать, и просто взял ее за руки. Поппея улыбнулась, наклоняясь к моему лицу, я протолкнул ее из кухни в холл, сдвинул в сторону от двери, чтобы нас не могли видеть рабы, и, притянув к себе, поцеловал. Не было такого никогда, и вот опять! То ли от долгого воздержания, или это была такая неземная любовь, но поцелуй дал мне в голову, как пятнадцатилетнему пацану. Даже ее оплеуха была послабее. Я приобнял Поппею за внезапно мягкие плечи…

— Что это вы тут делаете, а? — Громовой бас возникшего на пороге, как призрак, Минация раскатился над холлом.

Поппея в ужасе отшатнулась от меня, Минаций схватил ее за руку, развернул и замахнулся. Я перехватил кулак и выбросил ногу в направлении объемного живота злодея, но бывший солдат Минаций легко ушел от удара, крутанул меня, свалив на пол, и уселся сверху, заламывая руку назад. Подбежавшие слуги приняли меня из добрых рук Минация, и поставили на ноги.

— Сейчас я еду в Трикассы, к дуксу Куриону, а вечером, когда вернусь, мы с тобой поговорим. Тебе понравится, не сомневайся! Уведите его.

— И с тобой мы поговорим, сука! — Он все таки ударил прикрывшую лицо руками Поппею, я дернулся, но слуги потащили меня прочь.

Меня заперли в винном погребе, так как варвары во время набега сожгли каталажку для рабов. А чтобы я не пил хозяйского вина, и не расколотил амфоры, жестко зафиксировали веревкой. Почему то я не чувствовал себя героем, спасшим принцессу от дракона. Видимо оттого, что дракон зажал меня в зубах, готовясь проглотить, да и будущее принцессы выглядело весьма туманным. И теперь я лежал в темноте подвала, потрясенный новой внезапной переменой моей судьбы, соображая, чем все это может кончиться. Совсем недавно я видел, как во дворе кнутом наказывали за что-то одного бедолагу. Несчастному ободрали мясо на спине до костей, и унесли с места экзекуции полуживым. Перспектива физической расправы пугала меня, так получилось, что в жизни били меня очень редко. В своей большой семье я был младшим и любимым ребенком, и единственным, кому ни разу не досталось даже рукой по попе. В детские драки со сверстниками мне случалось вступать нередко, но все это были такие же игры, как в последние недели с Поппеей. Во взрослой жизни тоже как то обходилось без серьезных конфликтов. И вот теперь… Видимо, Минаций был опытным психологом, оставив меня мучиться в неизвестности, известно же, как мучительно само ожидание наказания.

Вообще, злиться мне было не на кого, изначально во всем был виноват только я сам. Начнем с того, что подобрав Поппею в лесу, я сделал доброе дело, а за добрые дела — не мною сказано — надо расплачиваться. Дальше, она сразу сказала, как ее зовут, а ведь как вы яхту назовете… Стоит ли удивляться, что в итоге я оказался в полной заднице? И все же я не жалел о нашем знакомстве, повторю в тысячный раз, Поппея была просто красавицей, и очень нравилась мне. Вот только положение мое было прямо таки отчаянным, высвободиться самому было невозможно, на помощь со стороны рассчитывать тоже не приходилось. Не вытащат же меня отсюда едва знакомые со мной люди моей бригады, с которыми, за исключением разве что Крата — надо честно признаться — я обращался без особых "нежностев". Или Поппея, которая сама в схожем положении. Словом, я сильно пал духом. Минуты тянулись медленно, я пытался развлекаться развязыванием узла на стягивавшей меня веревке, не надеясь на успех, а просто от нечего делать. И прислушивался при этом в ожидании шагов снаружи, в глупой надежде, что Поппея найдет способ прийти и хотя бы поговорить со мной, скрасив мое тоскливое одиночество. Бедная моя Популечка, как она сама, и что с ней сейчас?

Наверху послышались шаги сразу нескольких человек, лязгнул засов, дверь открылась нараспашку, и осталась в таком положении, пропуская в погреб немного света. Один остался наверху, другой быстрыми легкими шагами сбежал вниз.

— Поппея!

Она нагнулась и внимательно посмотрела на меня, затем схватив сильными руками, небрежно приподняла и посадила, прислонив к стене. Я невольно застонал, веревка больно врезалась в тело. Поппея присела на корточках напротив, и сильно ударила ладонью по лицу, так что у меня лязгнули зубы, и мотнулась голова. Еще один удар другой рукой отправил меня в нокаут. Поппея потрясла меня, приводя в сознание. Нет, удар у нее сильнее поцелуя!

— Очухался, мерзавец?

— Тебе… что с тобой будет?!

— Со мной все будет хорошо, не беспокойся. А вот тебя Минаций забьет кнутом. Надеюсь, сдохнешь не сразу, а недельку помучаешься. Из-за меня он тебе такое устроит! Знаешь, как он любит меня?

— Я не хотел, чтобы так получилось, Популечка! Я так люблю тебя!

Поппея рассмеялась. До чего же у нее приятный, мелодичный смех…

— Ты меня любишь? Да кому это интересно, засранец… Кстати, говнюк, ты не замечаешь, какое на мне платье?

— Очень красивое…

— Красивое?Еще бы, ведь оно сделано из того самого шелка, который я покупала в Москве! Я сама выбирала эти цвета, и этот рисунок! И теперь Порций привозит мне отрез из Триассы на платье из моего собственного шелка! И говорит при этом, что шелк на рынке сильно подешевел… Как и черный перец! Ты ведь понимаешь, что это значит?

— Кто-то нашел шелк и перец. Прямо на поляне? Ты не успела их увезти?

— Да когда бы я успела, если бургунды схватили меня, едва я отошла на пару миль? Да они вчетвером насиловали меня всю ночь! И все из-за тебя, недоумок!

От очередной оплеухи у меня опять помутилось в голове.

— Это из-за тебя я стала рабыней, и мне пришлось лечь под этого козла Минация, хотя я сейчас могла бы быть самой богатой женщиной в Суассоне, и владеть тысячами югеров земель и тысячами рабов, и жить в огромном доме…

— Госпожа Поппея! — Испуганно окликнули ее сверху.

— Сиди, урод! Я еще приду.

Влепив на прощание еще одну фирменную пощечину, Поппея ушла.

Немного придя в себя, я снова вытянулся на полу, так веревка резала меньше. Хорошо, что Поппея приходила, мне стало гораздо легче оттого, что она не боится наказания. Наверное, она поговорила с Минацием перед отъездом. Конечно, она злится на меня. Вот же придурок, не нашел места получше для поцелуев. Там была толпа рабов, и если бы сам Минаций нас не увидел, все равно кто-то нас ему сдал бы.

Я прислушался. Слышно было очень плохо, но наверху творилось нечто необычное, суета зашкаливала. И Поппею выдернули странно. Надеюсь, она быстро вернется, и я смогу с ней объяснится и оправдаться. Да, может даже она сумеет вытащить меня, раз у самой у нее нет проблем. Вот бы убежать с ней вместе. Надо сразу придумать, как и что ей сказать, а то еще пара таких оплеух, и я говорить не смогу.

Так, что ее больше всего задело, что она говорила? Да ничего и не говорила, сразу начала ругать меня и бить. Сказала, что Минаций меня убьет, потому что любит ее. Меня передернуло от приступа ревности. Вот же сука, любит он ее! Если он ее любит, чего она ко мне полезла! Но она и не говорила, что любит меня. Стоп!

Мысли начали убегать с нащупанной тропинки, блокируя неприятный факт. Там, на кухне, Поппея не говорила, что любит меня. Она пришла мириться, потом расстроилась и обиделась, а когда я полез целоваться, охотно приняла мои поцелуи. Но она не любит меня. Но если целует, то любит? А с Минацием она спит, значит что? Меня опять скрутила ревность.

Еще раз. Поппея не любит Минация, но спит с ним, потому, что он ее хозяин. Поппея не любит меня, но согласилась целоваться, потому что… она же сука, меня просто в подвал хотела сунуть! Вот тварь! Но как я сразу это не понял, видно она мне все мозги выбила. Я завыл от досады. Да, идиот, вот тебе твоя любовь!

Застрял в стране гоблинов? Ничего, тут же Поппея. Продали в рабы? Нормально, Поппея рядом. А ей всегда было на меня сходить по тяжелому, даже больше, она меня просто ненавидит. Не очень понятно за что, правда. Нет, понятно, что она именно меня обвиняет во всех своих проблемах, и несбывшихся мечтах. Странно, может быть, что именно меня, но с другой стороны, ведь надо же кого-то обвинять, не себя же. Итак, она решила, что во всем виноват я. И возненавидела настолько, что и себя подставила под удар, только чтобы наверняка достать меня. И как же талантливо она сыграла, изображая любовь. А мне не много и надо было, купился сразу. Теперь лежи здесь, и вой, герой-любовник.

Наверху опять послышались шаги, быстрые и суетливые, слишком легкие для такой крупной женщины, как Поппея. Открыли дверь, и худая фигурка сбежала вниз по лестнице. Терций! Он что, решил помочь мне сбежать? Да, вот от кого я меньше всего ждал помощи!

— Минация убили. Минация и всех его солдат. Только несколько человек убежали в Труа. А самого Минация убили. — Терций нервно трепал узлы, пытаясь развязать меня.

— Что за хрень ты несешь! Кто мог убить Минация, да еще и с солдатами!

— Бургунды. Огромные шайки бургундов бродят по окрестностям, грабят и жгут имения и деревни. Триассы осадить не решаются, так говорят. Их несколько тысяч, бургундов. Мы ждем их в усадьбе каждую минуту, Крат сказал привести тебя.

— Крат?

— Да. Он сказал, что только ты спасешь нас. Ему, правда, никто не верит, а Поппея сказала сначала, чтобы тебя не отпускали, но потом махнула рукой, господина нет, теперь сама Поппея госпожа, но она не знает, что делать. Крат сказал, приведи Гиппопотама, и я прибежал сюда.

Терций, наконец, справился с веревкой, и, развязав меня, попытался поставить на ноги. Затекшие мышцы не держали, я едва не свалился и прислонился к стене. Терций пришел мне на помощь, и мы начали подниматься по лестнице.

Выйдя на крыльцо, я охренел от сюрреалистичности картины. Весь двор был плотно забит людьми, не только женщинами и детьми, но и множеством крепких мужчин. Все они стояли на коленях, задом к крыльцу, время от времени вразнобой припадая к земле в поклонах, а между ними ходили двое в черных балахонах, с крестами в руках. Над землей несся ровный гул от сотен бубнящих молитвы голосов. На крыльце стояло пара десятков человек, домашних слуг и типографских работников, все они, кроме немногих женщин, были вооружены вилами или плотницкими и дровосечными топорами. Тут же были Порций, опирающийся на кривую палку, Луций, и Поппея, с бледным от страха лицом, и нервно озирающаяся. Заметив меня, она злобно и презрительно хмыкнула, и отошла к краю крыльца. Рядом оказался Крат, тоже с топором в руках.

— Терций сказал, что вы боитесь бургундов. Это кто такие?

Все разом повернулись ко мне.

— Бургунды кто? Варвары, бандиты и убийцы! Ты можешь что-то придумать?

Понятно, гоблины вышли на тропу войны.

— Чего тут думать, бежать надо. В лес. И побыстрее.

— Бургунды повсюду. Видишь, из деревень люди пришли сюда, потому что здесь их еще нет.

— По мне так усадьба — это ловушка. — Я огляделся. — Тут всего двое ворот, и стена два с половиной метра, будешь бежать, одному через нее не перебраться, а бандиты подсадили друг друга, и они уже внутри.

— Что-то можно сделать, Гиппопотам? — Это уже Луций, и он, в отличие от других, не выглядит взволнованным. — Поппея рассказывала, что ты из страны чудес.

Ага. Вот только чудеса, которыми я здесь занимался, были совсем другого, сугубо мирного характера. В военных целях слабо применимого. Разложить бумагу на пути гоблинов и поджечь? Не годится. Закидать их свинцовыми буквами? Слабовато. Напугать внезапно включенными лампами? Ночью сработает, на пару секунд. Вот если бы они схватили потом эти лампы руками… Так! Бить их током? Ну…

Я свежим взглядом окинул усадьбу. Ее территория была вытянута с севера на юг прямоугольником примерно двести на сто метров. С востока и запада ее отекали две приличные реки, сливающиеся чуть южнее усадьбы. Западная была запружена, и на ней стояла водяная мельница, рядом с которой были вторые, южные ворота. С севера реки соединялись рвом метров в десять шириной, наполненным, естественно, водой этих самых рек. Через этот ров метрах в пятидесяти перед северными, главными воротами, был перекинут крепкий деревянный мост шириной метра в два, с надежными перилами.

— Крат, генератор сейчас отключен?

— Да, на день всегда отключаем.

— Хорошо. Вынесите сюда, прямо на крыльцо стол, и тяни к этому столу конец главного силового кабеля, ведущего в дом. И соедини его рубильником с двумя другими кабелями.

— Сейчас сделаем.

— Рубильник не трогать! Крат, проследи.

— Генератор же выключен.

— Все равно не трогать! И сам тоже не трогай!

— Да понял я, понял!

— Не трогать! — Еще раз повторил я, оглядываясь на стол с рубильником, потащил концы кабелей за главные ворота, и воткнул в землю в трех метрах перед мостом и за ним. Сходил на мельницу, включил генератор, потом рубильник на крыльце и пошел опять к мосту. Осторожно, мелкими шажками приблизился к оголенному концу кабеля, едва не наступив на него. Ничего. Понятно даже такому знатоку физики как я, сухие деревянные сандалии, диэлектрик, изолятор… Отошел, разулся, снова осторожно подхожу. Теперь метрах в пяти от конца кабеля меня начало ощутимо бить током. Я вернулся на крыльцо и отключил рубильник. И что делать? Просить варваров снять обувь? Так они, наверное, и спят в сапогах, как то не верится в их высокую культуру…

— Порций, пошли несколько человек, пусть разрыхлят дорогу за мостом, и зальют ее водой. Мне нужно побольше грязи.

— Ты думаешь, грязь остановит бургундов? — Порций презрительно расхохотался. И остальные были разочарованы.

— Это будет волшебная грязь, я наложу на нее чары именем Юпитера Хранителя. — Меня сильно задела толпа придурковатых богомольцев, и я решил заодно потроллить этих идиотов. — Иди и не богохульствуй, оскорбляя его своим недоверием. Пусть оставят сразу за мостом на пятнадцать шагов сухого места, а дольше разведут грязи полосой в те же пятнадцать шагов, и не только на дороге, но и на обочинах, и на лужайке, чтобы нельзя было ее обойти.

Порций скептически пожал плечами, но повел слуг и рабов за лопатами и ведрами, и вскоре десяток работников вовсю портили дорогу за мостом.

А сам я с Кратом, решив не полагаться на то, что гоблинов скрутит шаговое напряжение, или они наступят сдуру на оголенный конец кабеля, решил для большей надежности на обоих концах моста разложить на земле решетку из медной проволоки.

— Бургунды! — Нервный выкрик поставил крест на надеждах собравшихся избежать кары небес. Размахивая инструментом, наши работяги бросились через мост к воротам.

Гул, исходящий со двора, стал гуще. Те, кто был на крыльце, вытягивали шеи, вглядываясь в приближающихся гоблинов.

— Человек триста, все пешие. У большинства топоры и копья, есть и мечи. Волосы длинные, в косах. Передний голый, но многие в кольчугах и панцирях, с большими круглыми щитами. — С улыбкой сообщил мне Луций, когда я посетовал на пониженное зрение. Он один во всей усадьбе видел в приближающейся густой колонне не вестников смерти, а труппу артистов, готовящих увлекательное представление.

— Ты точно остановишь их, Гиппопотам? — В голосе Крата слышалось сомнение.

— Конечно! — Твердо заверил я. Передние ворота заперты, а задние открыты. Шансы убежать будут, пока гоблины ворвутся во двор, можно создать небольшой отрыв.

— Что ты тут размахиваешь палкой! — Огрызнулся я на Порция, едва не ткнувшего мне в глаз своим костылем.

— Это лук гуннов! — Надменно заявил тот. За спиной у него я только сейчас заметил колчан. Порций вытащил стрелу и наложил ее на тетиву, прицелившись в гоблинов, до которых оставалось не больше ста метров.

Бам! — Пропела тетива басовой струной, и стрела вонзилась точно в жирный зад преклонившей колена у крыльца бабищи. Я расхохотался, несмотря на драматизм момента.

— А! — От истеричного визга тетки заложило уши. Гоблины на мгновение сбились с шага, и вдруг, словно дождавшись команды, бегом бросились на мост. Поппея ахнула вместе со всеми, стоящими на крыльце, когда они, ни на миг не задержавшись, проскочили волшебную грязь. Я подал ток на решетку по эту сторону моста.

Впереди толпы бежал здоровенный мужик в кожаных штанах и сапогах (грязных сапогах!), в сверкающем шлеме, но с голым мускулистым торсом. Он, сбегая с моста, играясь, перекинул из руки в руку огромную секиру-бабочку, как вдруг судорожно дернулся и рухнул в дорожную пыль. Тут же к нему присоединились еще несколько лузеров, накрыв его бьющуюся тушу, еще и еще, и у моста образовалась куча из тридцати-сорока дергающихся под током тел. Следующие бегущие с ходу втыкались в эту кучу, падали, громоздились друг на друга, свалка быстро росла, распространяясь на мост. Задние напирали, давили на упершихся передних, гора гоблинов на ближнем к нам конце моста через несколько секунд дошла до его середины, перехлестнув выше перил, так, что некоторые гоблины уже валились в ров, туда же густо сыпались щиты, топоры и мечи. Дальше свалка переходила просто в давку, набегавшие сзади гоблины начали останавливаться, видя, что мост забит, и пройти нельзя.

Я повернул рубильник, перекинув напряжение с ближней решетки на дальнюю. Сразу посыпались на землю гоблины, только еще подходящие к мосту. Те из них, кто еще не успел наступить на решетку, и кого било не сильно, начали в панике отбегать от моста. Другие, бывшие на мосту и выбиравшиеся из давки, бросились за ними, пытаясь проскочить заколдованное место, падали сверху на пострадавших и бились в судорогах. Теперь и тут образовалась быстро растущая куча дергающихся тел, и скоро на мосту, не считая плотно прибитой к ближнему концу прессованной массы, остались только помятые в давке и едва шевелящиеся гоблины, да в воде за сваи снизу держалась парочка, менее других обвешанная железом и не пошедшая сразу ко дну рва.

Стоящие на крыльце их несостоявшиеся жертвы, только что цепеневшие от ужаса, теперь были потрясены чудом неожиданного спасения.

— Как интересно! Неужели и вправду вмешался Юпитер Хранитель? — Преспокойно поинтересовался Луций среди наступившей во дворе тишины. Все разом обернулись ко мне, знавшие меня близко с неожиданным почтением, а остальные с явным страхом. Мракобесие раннего Средневековья во всей его красе, ага.

— Конечно! — Подтвердил я версию Луция, и заорал, тролля толпу богомольцев. — Слава Юпитеру, истинному богу, слава, слава, слава!

— Слава! Слава Юпитеру! — Сначала робко, переглядываясь, а затем все громче и воодушевленней подхватили вокруг. Люди перед крыльцом начали подниматься с колен, и, поняв, что произошло, с восторгом присоединялись к орущим. Подошедшая Поппея робко улыбалась, нежно поглядывая на меня. От этого мои мысли моментально смешались в кучу. Я пытался собраться, чтобы контролировать ситуацию на мосту.

— Карт, идите к мосту, и добейте тех, кто шевелится на этой стороне! — Скомандовал я, на несколько секунд перекинув напряжение на ближний кабель, где закопошились было некоторые менее пострадавшие. А затем снова подал ток на ту сторону моста.

Карт с тремя подручными направились было к куче пораженных током, но тут же были вынуждены остановиться, так как варвары с той стороны моста принялись метать в них топоры и копья. Только один шустрый щуплый парнишка, внимательно следя за метальщиками, ловко уворачиваясь от летящих снарядов, то пригибаясь, то резко отскакивая в сторону, проскочил к мосту, хотя не раз острое железо грозило прервать юную жизнь. Терций! Вот от кого я меньше всего ожидал проявлений боевой доблести! Теперь гоблинам пришлось умерить свой пыл, так как попасть во врага было труднее, чем в тела своих родичей. А наглец, не спуская глаз с варваров, энергично заработал топором, добивая полудохлых гоблинов, карабкаясь наверх груды сваленных тел, переходя на забитый прессованными ублюдками мост, расправляясь со всеми, кто еще подавал признаки жизни, достав попутно и водоплавающих. Охреневшие от такой наглости гоблины на той стороне рва, попытались прийти на помощь своим бесславно гибнущим собратьям, и свалка на той стороне сразу пополнилась несколькими самыми буйными придурками, в бессильной ярости презревшими смертельную опасность. Остальным пришлось отказаться от безумной затеи, и теперь около сотни уцелевших бургундов стучали мечами и топорами в щиты, призывая гнев своих гоблинских богов на головы подлых римлян. Некоторые опять принялись метать в предшественника Гавроша личное оружие, но только понапрасну его потеряли.

Вскоре группа Карта с маленьким героем, сделавшим свое черное дело, с триумфом вернулась в усадьбу. Гоблины на той стороне ходили вдоль рва, собирались в кучи, обсуждая свое интересное положение, растекались вдоль дороги и снова возвращались ко рву. Скоро я отключил напряжение и с дальнего кабеля, так как живых и в дальней куче остаться уже не могло. Почувствовав, что опасности нет, бургунды сначала осторожно, а затем все смелее начали собираться у тел убитых, и я снова включил рубильник, заставив их в панике разбежаться. Опять гоблины пошли бесцельно бродить, собираясь и расходясь, отходя и подходя. Ров не был непреодолимой преградой, а речку с востока и вовсе можно было перейти вброд чуть ли не в любом месте. Пройти в усадьбу можно было и по мельничной плотине. И в случае решительных действий нападающих нам бы пришлось просто бежать. Но, то ли мозги гоблинов защелкнулись на преодолении моста, или сказывалось отсутствие командиров и самых опытных и храбрых воинов, погибших, конечно, в первых рядах наступавших, однако ничего придумать они оказались не в состоянии.

Непосредственная опасность миновала, но пока гоблины не ушли окончательно, в усадьбе сохранялось напряжение. Беженцы не решались больше молиться и вставать на колени, после того как я наорал на них, объявив их лживого бога бессильным и несуществующим. Какой-то грамотей, нашедшийся среди них, заявил, что пути господни неисповедимы, и может быть я, прославляющий Юпитера, только орудие рук божьих, вызволяющего своих агнцев из пасти волков. На это я посоветовал ему заткнуть поганую пасть, пригрозив присоединить его к куче дохлых гоблинов. И теперь эта толпа просто слонялась по двору, порой принимаясь недружно славить Юпитера.

Люди Минация тоже не знали, чем заняться, то с тревогой вглядывались в толпу гоблинов, то заходили в дом и выходили назад, сидели и стояли на крыльце, переговаривались и, замолкая, снова смотрели за ров.

Поппея проводила разведку боем, бросая на меня все более смелые и откровенные взгляды, слегка краснела, ловя в ответ мои, изнывающие от вожделения и многообещающе улыбалась, ловко изображая легкое смущение. Мне же приходилось отвлекаться на менее приятные вещи. Одной из них была задница, пострадавшая от незадачливого лучника. Раненую занесли на кухню и положили на столе животом вниз, где Луций выдернул стрелу, а затем, разрезав слой сала толщиной в ширину ладони, вытащил застрявший в тазовой кости наконечник, после чего рану промыли уксусом и перевязали. Проследив за решением этой проблемы, я вернулся на крыльцо, попросил вынести мне стул, и, устроившись у стола с рубильником, допрашивал Луция, пытаясь отвлечься от мыслей о Поппее, к счастью для моего рассудка оставшейся в доме, а заодно прояснить текущий политический момент, над которым раньше как-то не особенно задумывался.

— Весело вы тут живете. Ведь не прошло и пары месяцев, как усадьбу сожгли, и вот они пришли снова!

— Нет, это бургунды, а тогда усадьбу жгли алеманы.

— И какая, к лешему, разница! Бургунды, алеманы — захотели, пришли, ограбили, сожгли — это что, нормально? — Пытался я ухватить пролетарскую суть происходящего. — А как же власти, армия, объясни мне все толком!

— Варваров слишком много, они обложили нас со всех сторон, как собаки оленя. Армия не может защитить все границы области. Да и не только границы, банды варваров проходят провинцию насквозь, франки совсем недавно осаждали Париж. Несколько лет стояли под городом. Ничего нельзя было сделать.

— Но зачем тогда нужна такая армия, и такая власть?

— Многие так считают. Люди говорят, пусть варвары придут и останутся, тогда один раз ограбят, а потом будут защищать, как своих подданных, чем терпеть постоянные грабежи и убийства от проходящих банд.

— Нормально они рассуждают! Вроде, пусть нас немцы завоюют, а потом будем пить баварское пиво. С пивом понятно, а как же законность власти?

— Какая законность, и какой власти? Все эти варвары, они не совсем бандиты. У них были договора федератов с Римом. Другое дело, что их пустили погреться, а сейчас они стали хозяевами. Да и римского императора больше нет. Но и у Сиагрия нет права на власть над провинцией. Он просил об этом константинопольского императора, а тот отказал.

Федераты, Сиагрий, император, сплошная муть, но это и не важно. Понятно, что законной власти нет, и всем на все плевать, лишь бы было спокойней и сытней. И какой главный вывод? А очень простой — у кого сила, тот и прав! А если я…

— Луций, ты тут много чего наговорил, а вот теперь смотри: гоблины, ну, варвары, попытались захватить усадьбу. Я не дал. Кого убил, остальных прогнал, смотри вон они уходят!

Группа гоблинов человек в двадцать, в самом деле, потянулась на выход, хотя остальные не спешили последовать за ними.

— Придут другие, я их тоже прогоню. И что получается, я теперь хозяин усадьбы?

— Получается так. — Нехотя согласился Луций. — У Минация есть законные наследники, но если ты их прогонишь, и прогонишь людей комита, а потом и людей Сиагрия, то ты хозяин.

— Прекрасно, смотри дальше. Я соберу людей, дам им оружие, мы займем соседние усадьбы, потом дальше, потом всю провинцию…

— Если ты сможешь занять всю провинцию, и отобьешься от варваров, то кто же с тобой будет спорить?!

— …и пошли они дальше, и покорились им Италия, и Византия, и Парфия, и Индия!

Стоящие на крыльце открыли рты, услышав неожиданно пришедшую мне на память цитату.

— Смотрите, уходят! Все бургунды уходят! — Крикнул Крат, разрядив обстановку.

Вслед за первой ушедшей группой и все оставшиеся бургунды отправилась восвояси, поднимаясь назад на дальний холм, с которого и спустились утром ко рву. Маленькая война закончилась нашей полной победой. И самым главным ее результатом было то, что я, бесправный и провинившийся раб, два часа назад сидевший связанным под замком в ожидании расправы и возможной смерти, стал хозяином усадьбы и господином Поппеи. Сейчас это молча признавали рабы и слуги Минация, потом мне предстояло заставить признать это весь мир. Но там видно будет, ограничится ли дело одной усадьбой, или можно будет, как я говорил Луцию, замахнуться на большее. А еще лучше, найти с Поппеей проход, и вернуться домой. Или уже не лучше? "Может быть, я обратно уже не вернусь, как ни жаль, как ни жаль!"

— Бургунды уходят? — Вдруг загремел над ухом зычный голос Поппеи. — Замечательно! А эти чего ждут? Порций, нечего стоять, гоните прочь отсюда всю эту шваль!

Занятно, Поппея, кажется, решила оспорить мою власть над миром! Обмозговала ситуацию и приняла решение? Посмотрим. Я поднялся со стула и встал прямо перед ней. Поппея отвернулась от меня, демонстративно игнорируя, и продолжила командовать:

— Крат, отключай свою машину, ты же видишь, что опасности больше нет! И собери эти веревки, порастягивали через весь двор!

Крат пожал плечами и пошел на мельницу отключать генератор. Ну, это правильно, его в любом случае надо отключать, и кабели убрать не помешает.

— Порций, в чем дело?

— Госпожа Поппея, беженцы не могут уйти, мост завален трупами бургундов!

Вот так, Поппея госпожа, а я вообще неизвестно кто.

— Пусть эти поганцы уходят по мельничной плотине. А ты пошли людей растащить трупы варваров. И пусть закопают их подальше за рвом, в стороне от дороги.

Есть хочу! Я и утром толком не успел позавтракать, с этой артисткой погорелого театра, а время к полудню. Пойдя напрямик на кухню, я наехал на поваров, затребовав себе господский обед, и вскоре сидел в господской столовой за столом с прозрачным супом, свининой и дичью нескольких сортов. По крайней мере, питание я выбил себе не хуже, чем в лучших ресторанах, где мне приходилось бывать.

— А, ты здесь! — После обеда, презрев рабочее время, я в наглую завалился спать в своей комнате, где меня и нашел вездесущий Луций. — Хорошо, а то там как раз бургунды пришли.

Да, этот день еще не закончился!

— Опять бургунды! — По вечно безмятежному лицу Луция нельзя было понять, насколько плохи новости.

— Всего несколько человек, наверное, поговорить. Посмотри сам.

Мы вышли на крыльцо, где уже стояла Поппея в окружении своей похоронной команды. Беженцев не было видно, они уже разошлись назад по деревням. На дороге, не приближаясь к мосту, стояли трое всадников и телега, запряженная парой лошадей. Один из всадников что-то рассказывал остальным, показывая руками на мост.

— Из недобитых, что утром приходили. Про чудеса рассказывает. — Прокомментировал Крат. Он держал на плече тяжелую секиру, конфискованную у убитых гоблинов.

Потом другой всадник подъехал к кустам на берегу реки, срубил большую зеленую ветку, вернулся к мосту, спешился, и, размахивая веткой над головой, пошел по мосту в сторону усадьбы.

— Закопали трупы? — Спросила Поппея Порция.

— Не успели, только покидали в яму, тут эти подъехали, и мы от греха поднялись сюда. Уедут, тогда зароем.

Крат прокомментировал мне вполголоса:

— Видел бы ты, как они плотно лежали. Мы едва смогли растащить их, особенно тех, что на мосту. Никогда бы не подумал, что люди могут умереть, просто навалившись друг на друга. Щиты, мечи, или топоры, попавшие между ними, вдавились в тела так, что переломали кости. Тех, что оказались с краю, прижали насмерть к перилам моста, будь эти перила чуть слабее, они бы точно сломались, и все бы свалились в воду. И это было бы для них лучше, чем погибнуть такой страшной смертью в этой ужасной давке на мосту.

Да, я и сам понимал, что если в кучах по концам моста люди погибли от поражения током, то в свалке на мосту гоблины подавили друг друга. Я читал о таких случаях гибели людей в давках, особенно на стадионах. И крупные твердые вещи в толпе, как правильно заметил Крат, были дополнительным поражающим фактором. А перила, они устояли только потому, что основное давление было вдоль моста, а не поперек.

— Сколько погибших, не считали? — Допрашивала Поппея Порция.

— Двести девятнадцать тел, госпожа Поппея. Не считая утонувших.

— Порций сказал не только раздеть бургундов, но и косы отрезать, — сообщил Крат. — Сказал, что пойдут на бумагу.

Я рассмеялся над этой ситуацией черного юмора, это был тот самый случай, когда пошли за шерстью, а оказались стриженными.

Гоблин с веткой прошел ворота и поднялся на крыльцо. Поппея обернувшись, выдернула из рук Крата секиру и с вызывающим видом забросила ее на плечо.

— Я граф Годиох. Здесь убили моего брата Хипельхара. Вот триста солидов. Отдайте мне его тело. — Годиох положил на стол, который не успели занести назад в дом, тяжелый мешочек.

Поппея развязала мешочек, и, взяв одну монету, покрутила ее в пальцах. Интересно, сколько бы за нее заплатил мой нумизмат? А за весь мешочек? Наверняка в нем найдутся раритеты, я и сам легко определю их, достаточно поспрашивать местных историков о знаменитости натурщиков портретов на монетах. Чем громче слава императора, тем дешевле монеты, им отчеканенные. Но, "сейчас не об этом".

— Это деньги с портретом римского императора. Как они к тебе попали? Может быть, римляне заплатили тебе за зерно, которое ты посеял, сжал и продал им? Или за корову, которую ты, долго за ней ухаживая, вырастил из теленка? Или ты построил для римлян дорогу, чтобы им было удобно ездить, или дом, в котором им хорошо живется, и они щедрой платой вознаградили тебя за труд? А может, ты украл у них эти деньги, и хочешь заплатить мне ворованным? Говори!

Годиох сжал зубы и тяжело задышал, мрачно глядя на Поппею. Потом медленно проговорил:

— Неважно, где это золото было раньше. Важно, где оно сейчас.

— Ват как! Ну, так теперь это золото мое, и мне не интересно, где оно было раньше.

Поппея бросила монету в мешочек, затянула завязку и передала деньги Порцию.

— Мы прикопаем твоего брата в канаве, как собаку, только чтобы не вонял. Никто не будет знать, где он гниет, и завтра все о нем забудут. А если ты через минуту будешь еще здесь, ляжешь с ним рядом. Кстати, и лошадей, и телегу оставьте здесь. И оружие тоже. Иначе не сумеете отойти и на десяток шагов, как откинете копыта. Убирайся!

Годиох сделал шаг назад, едва не свалившись с лестницы, и отбросив ветку, вернулся к остальным гоблинам. Коротко посовещавшись, всадники слезли с лошадей, возница выбрался из телеги, и, оставив оружие, все пошли назад. Их покорность сильно меня позабавила, а Луций и все остальные восприняли действия гоблинов как должные.

Вернувшись в свою комнатушку, я опять завалился на кровать, возвращаясь к прерванному Луцием занятию. Зря только выходил. Хотя, не совсем зря, послушать Поппею было интересно. И как не слишком часто случалось, тут я был с ней полностью согласен. Но сам не стал бы на ее месте напрасно злить гоблинов, кто его знает, как оно дальше повернется, отдать труп бургундского вождя ничего не стоило.

А пока мне нужно было обдумать события, произошедшие сегодня и сообразить, какое место я занимаю в этом мире с учетом произошедших изменений, и как мне себя вести.

В момент, когда гоблины признали поражение и отправились восвояси, я вообразил себя абсолютным победителем и выгодоприобретателем, и с этим, как мне тогда казалось, никто не спорил. Но уже через минуту быстрее и практичнее соображавшая Поппея развернула ситуацию в свою пользу. Поначалу она явно собиралась просто подлизаться ко мне, не оспаривая мое лидерство. Но… возможно я что-то сделал не так, неправильно повел себя, был несколько пассивен. Поппея тонко прочувствовала момент, на пробу включила хозяйку, и не получив с моей стороны отпора, овладела положением. А то, что окружающие проявили покорность, как раз неудивительно. Она и при живом Минацие, особенно во время его частых отъездов, вела себя как хозяйка и госпожа, и к этому все в усадьбе привыкли. Что касается меня — со мной эта коза конфликтовать не стала, опасаясь осложнений, а просто проигнорировала.

Возможно, если бы я закусил удила, все могло повернуться иначе, а Поппея, просто включила бы заднюю, и опять попробовала бы подлизаться ко мне. Скорее всего. Возможно, и сейчас еще не поздно перехватить инициативу. Но эта мысль только на мгновенье промелькнула в моей голове. У меня и так все хорошо. Кошки нет — мышам раздолье. Теперь, без Минация, некому меня гонять, и я могу долго спать и вкусно есть. Поппея вряд ли попытается меня приструнить, ссориться со мной ей не с руки. Да, при желании в производственных вопросах обойдутся и без меня. Крат и в типографских, и в электрических делах сечет лучше меня, и прибылью он усадьбу обеспечит.

Вот только положение Поппеи как хозяйки совсем не устойчиво. Луций намекал на законных наследников Минация, и если Поппея захочет оставить усадьбу за собой — а она, конечно, этого хочет — ей будет нужен союзник в виде такого великого и ужасного мага-технаря, как я. Опять же и бургунды, обиженные ее неласковым приемом, могут в любой момент вернуться и потребовать удовлетворения. И тогда Поппее без моей помощи не обойтись, ибо Крат, как способный ученик волшебника, способен лишь повторить некоторые из моих фокусов, а в случае изменения и осложнения обстановки вся надежда только на главного чародея. Фактически у нас двоевластие, Поппея представляет собой гражданскую власть, а я военную, а в ситуации перманентной войны все против всех, даже не вопрос, чья власть важнее.

Дверь открылась, на пороге стоял уже изрядно доставший меня сегодня Луций. Я даже не стал притворяться, что мне приятно его очередное появление.

— Я видел, что ты был рад грубости Поппеи. Ты ведь тоже не любишь варваров? Почему?

Меня удивила сама постановка вопроса.

— А за что я должен их любить? И разве Поппея сказала что-то не так? Ведь это же просто толпа разбойников, не способных создать хоть что-то полезное и нужное.

— Да, все что она сказала, правильно. Вернее, было правильным пятьдесят лет назад. Но с тех пор мир сильно изменился.

Луций решил продолжить мое политическое образование, и я был рад послушать его лекцию, если он не слишком ее затянет.

— Продолжай. Только помни, что от меня равным образом далеки и сегодняшние реалии, и дела пятидесятилетней давности. И давай покороче.

— Тут долго рассказывать нечего. На протяжении многих веков империя противостояла варварам. Рим был велик, он создавал и строил. Варвары были грабителями и разрушителями, это правда. Но времена изменились. Великого Рима больше нет. Варвары во многом остались прежними, но тоже изменились. У бургундов и готов есть законы, которые разработали им римские советники. Они разоряют наши земли, воюют с нами и друг с другом, но на своих территориях наводят порядок. Хотя их короли ариане, там много истинных христиан…

Луций осекся, заметив, как я нервно заерзал, и, вспомнив мои юпитерианские прославления, которые он воспринимал всерьез. А как же, здесь вопросами веры шутить не принято. Но это ладно, хуже то, что он опять поет про баварское пиво. И хотя мне до фонаря все это мракобесие, но в политических реалиях нужно разобраться. Интересно, насколько сильны здесь пораженческие настроения, существует ли пятая колонна, на какие слои общества она опирается и насколько организована.

— Ты хочешь сказать, что нам надо сдаться варварам? Пусть здесь хозяйничают, так?

— Нет, я этого не говорил, я только хотел сказать, что варвары бывают разные, и если бы они отбросили своих варварских богов…

Так он никогда не договорит.

— Луций, я за сегодняшний день уже задолбался. С утра на меня Минаций взъелся, я в карцере посидел, у меня от веревок до сих пор все тело ноет, потом нашествие гоблинов, с личным статусом непонятки, теперь ты ребусы загадываешь. Говори прямо. Если варвары примут христианство, они станут хорошими, да?

— Если они примут истинное христианство, а не арианскую ересь.

— Ты все повторяешь "ариане, ариане". Я никак въехать не могу, они, эти ариане, в смысле арийцы, не считают нас людьми, и хотят истребить, как недочеловеков, так?

— Э-э-э…, теперь я не понимаю, о чем ты. Ариане еретики, они против истинных христиан.

Точно, он же несколько раз сказал, еретики-ариане, тут у них не расовый конфликт, а религиозный, войны за веру, католики-гугеноты. Вот они и сортируют варваров на правильных и неправильных.

— Так нас сейчас грабят плохие варвары, еретики-ариане, а хорошие варвары нас бы не грабили. То есть, сдаваться надо, но правильным варварам, истинным христианам, так?

— Среди варваров истинных христиан нет, есть ариане и язычники. Но язычники лучше ариан, они могут принять истинную веру. Раньше Сиагрий воевал с арианами готами…

— Погоди, ты уже говорил про Сиагрия, это кто?

— Афраний Сиагрий, наместник Суассонской провинции. Так вот, сейчас Сиагрий решил с готами дружить против франков. Но епископы ждут прихода франков, они говорят, пусть лучше язычники Хлодвига, чем ариане готы.

В политике у них полный и абсолютный разврат, одним словом, и я так в нем и не разобрался. Ясно одно, попы готовы всех продать, как обычно, лишь бы их не трогали. А Сиагрий этот вроде правильный мужик, но крутится, как уж на сковородке. Отсюда мораль: правильная политика для нас, это идеи чучхе, в смысле опоры на собственные силы.

В этот вечер я забил на все проблемы, с меня хватило. Остаток дня я посвятил себе, бане, бритью, стирке грязной одежды и прочим маленьким радостям, которые в стране гоблинов были недоступны рабам. Обязанности, появившиеся вместе с правами военного коменданта поместья, догнали меня уже утром.

Проснувшись по привычке с рассветом, подниматься я не спешил. Лаида собралась и ушла по своим кухарско-уборщицким делам, а я остался лежать, оглядывая маленькую комнатку, и обдумывая оборонительную концепцию. Неплохо было бы набрать и содержать маленькую армию, человек в сто, чтобы справляться с соразмерными микробандами. Для обороны же от более крупных формирований, типа вчерашнего, нужно было поломать голову. Вчера все получилось удачно. Но завтра эффекта неожиданности уже не будет. Гоблины обойдут мост, и что тогда? Можно весь периметр утыкать кабелями. Или натянуть что-то типа колючки под напряжением, но все это полумеры. Если и удастся построить в усадьбе надежную оборону, ничего не помешает гоблинам осадить нас и взять измором. С учетом того, что сейчас усадьба на самой границе их владений, а в ближайшем будущем и вовсе может оказаться в глубине, вариант долговременной осады более чем реален. Нужно срочно изобрести и изготовить чудо оружие. Наступательное, для активной обороны как минимум. Как раз этим я и собирался заняться.

Мысль у меня работала в таком направлении. Есть генератор, и реально забубенить электродвигатель. Для чего можно использовать двигатель? Чтобы что-то очень хорошо раскрутить. А если что-то хорошо раскрутить, а потом бросить, то это что-то полетит очень быстро и далеко. Вчерне, мне представлялся горизонтальный диск метра в два, раскрученный до скорости в три тысячи оборотов в минуту. Примерно такой была скорость на станках по дереву, на которых мне приходилось работать. Тогда линейная скорость края диска будет больше трехсот метров в секунду, что немало. И если к краю диска прицепить на шнурке сантиметровую свинцовую пулю, а потом шнурок подрезать, то убойная сила у нее будет совсем не хилой. Длина окружности диска больше шести метров, и одновременно можно прицепить больше шестисот пуль.

Правда, и вылетят они одновременно, за один оборот диска. И шнурок вряд ли выдержит. Можно сделать потолще. Но после подрезания разлет будет велик. Нет, надо без шнурков и подрезаний. Растолкать пули по ячейкам в торце диска. Или на краю диска устроить бордюрчик желобком, который сегментарно откидывать, чтобы в нужный момент пули вылетали небольшими пачками. Вообще, неплохо бы сделать так, чтобы и во время стрельбы можно было подзаряжать механизм. Например, установить сверху контейнер для боеприпасов, и сыпать пули в район центра диска, а чтобы они не вылетали сразу, накрутить поверх диска бордюрную спираль. Тогда они будут, плавно перемещаясь по этой спирали, приближаться к краю диска, постепенно разгоняясь. И пусть пули вылетают в отверстие на краю диска. А отверстие это сделать в неподвижном желобе, который будет на уровне диска, но отдельно от него. Да, пули на вращающемся диске разгоняются по спирали, затем попадают в независимый неподвижный желоб и вылетают по направляющей, которой этот желоб оканчивается. Примерно так. Короче, систему спуска доработать, но сам механизм надо заказывать и испытывать. И да, двигатель тут и не нужен, через систему шестеренок диск можно и вручную раскрутить.

Самое хреновое, что я не вижу причин, по которым механизм работать не будет. А они есть, и непременно проявятся. Если бы все было так просто, как мне сейчас представляется, еще Архимед бы соорудил нечто подобное, и перестрелял всех римлян. Мужики тут были не глупее меня, раз не делали, значит, сделать было нельзя. Ладно, гадать не будем, будем пробовать.

Только я пришел к такому решению, дверь открылась, и в комнату вошел неизменный Луций.

— Держи. — Он бросил на одеяло пачку бумаги, в которой я узнал досье доктора Парцифанова. — Поппея дала почитать, сказала, что это может быть важно, но я не знаю этого языка. Это ведь фракийский, верно?

Впервые за долгое время взяв в руки ксероксную бумагу, я невольно взглянул на нее глазами производственника. И это не укрылось от внимания Луция.

— Эта бумага гораздо белее, глаже и тоньше той, что мы делаем.

— Но та, что мы делаем сейчас, гораздо лучше той, что мы делали раньше. Прогресс даже за последнюю неделю заметный. А печать так и вовсе удалось довести до ума, согласись, наш шрифт от этого не отличишь, такой же четкий и ровный. Иди, погуляй, я почитаю.

— Выйди потом к завтраку, поговорим.

Интересно, это последнее предложение лично от Луция, или в разговоре примет участие Поппея?

Ладно, что здесь у нас… Римская Галлия, государство Сиагрия, Хлодвиг… Лучше бы докторишка распечатал учебник физики, оно бы мне гораздо больше пригодилось, историю я здесь на практике могу изучать. Впрочем, вот карты, это хорошо, это мне пригодится, здесь таких, конечно, не найдешь. Вот эта явно древнее. А эта, напротив, более поздняя, чем надо, государство Меровингов. Так, а эта… эта, надо думать, отражает современный политический момент. Итак, мы примерно здесь. Трикассы… Трикассы… А как его обозвали на картах следующих версий? Труа. Слышали, знаем, "труанский бархат, намюрский шелк", город не из последних. Понятно. Река наша… Секвана, потом, наверное, Сеной обзовут. Смотрим… точно, Сена. С географией определились, теперь с политикой…

К югу от нас бургунды, правильно, познакомились с ними предметно. На запад от бургундов вестготы, от нас довольно далеко, Луций вспоминал готов-ариан, было такое. На востоке у нас алеманы, это те, кто гулял здесь до бургундов, да. А на север от алеманов франки, язычники-франки, которые потом все под себя и подомнут.

И что здесь написано про франков? Хлодвиг разобьет Сиагрия в полевом сражении. Суассонская чаша. Эту историю еще со школы помню. Вот зараза, этот Хлодвиг просто Александр Македонский какой-то, совсем еще пацан, и уже всех давит и мочит. Может быть, проще его ликвидировать? Может быть и проще.

Пора вставать, залежался, да и завтрак уже должен быть готов.

— Слушай, Луций, все забываю спросить, а какой год на дворе?

Присутствующие на завтраке, во главе с Поппеей, смотрят на меня с интересом. Вилка Луция замирает на полпути к тушке молочного поросенка, а затем продолжает движение.

— Двести второй.

— Как это, не может такого быть! — Не соглашаюсь я с очевидным и бесспорным для Луция фактом. — Сейчас должен быть четыреста какой-то, вторая половина пятого века!

— Это по какому календарю? — Задумывается Луций. — По вашему, фракийскому?

А, разница в системе координат, нужно все даты подогнать в систему "си". Сейчас, сделаем.

— А у вас какое летоисчисление? Не похоже, что от основания Рима.

— От основания города? Нет, так давно уже не считают, у нас теперь эра Диоклетиана. А от основания города у нас сейчас будет тысяча… двести…, нет, надо сходить в библиотеку, уточнить и посчитать, так сразу я тоже не скажу…

— Да нет, не надо ходить, я даты основания Рима все равно не помню, надо привязаться к крупному историческому событию, например… вот, битву при Заме я помню, где Карфаген разгромили, как раз двести второй год, только до нашей эры.

— Это седая старина, в библиотеке уточним.

— Что это за разговоры заумные? — Вмешался в нашу интеллектуальную беседу Порций. — Зачем вам это все надо?

— Гиппопотам, очевидно, знает будущие события, и хочет предупредить нас о них. — Пояснил Луций, и снова спросил у меня. — Может, помнишь дату событий поближе?

— Да, точно! Падение Западной Римской империи, свежачок!

— А какой год можно считать концом империи? — Опять впадает в размышления Луций. — На это можно по-разному посмотреть, некоторых послушать, так империя жива до сих пор. Если взять последнее разорение Рима, так…

— Вандалами? — Грубо оборвал я тонкую нить Луциевых размышлений. — И как давно это было?

— Тридцать лет назад. Тридцать один, если совсем точно.

— А готы разграбили Рим за сорок пять лет до этого? — На всякий случай уточнил я.

— Да, где-то так. И что утебя получается?

— В той книге предсказаний, которую ты мне занес, сказано, что франки Хлодвига разобьют гало-римлян Сиагрия в этом году. Самое позднее, в следующем.

Мертвая тишина за столом. Затем Поппея со звоном бросила вилку на стол перед собой.

— Надо что-нибудь сделать! Нельзя пускать сюда этих варваров! Гнать их назад, до Рейна! — И забыв, что меня нужно игнорировать, обратилась напрямую:

— Придумай, как их победить, ты же можешь!

Охренеть, какая она патриотка. И на Андрея Владимировича тогда тоже наорала, "не Франция, а Галлия, и никода не будет Францией!". Просто Орлеанская дева. Нет, Суассонская. И не дева, а девка. Суассонская девка.

Однако высокое доверие, оказанное мне, нужно оправдывать.

— Конечно, победим, прогнали бургундов, прогоним и франков. До Рейна, и даже за Рейн. Без проблем.

Поппея опускает глаза, и мрачно смотрит в свою тарелку, огорченная толи трудностями предстоящей борьбы, толи вынужденным обращением ко мне.

— Я видела, там… в телевизоре… много было всего, всякого оружия… танки, самолеты…

— С этим не так просто, чтобы их построить, нужны большие заводы, на которых должны работать много умных людей. А мы с трудом бумагу научились делать.

— Сделай одну машину. Такую, как у Андрея. Когда я была в клинике, говорили, что такая машина въехала в людей на остановке. Случайно. Там убило четыре человека. А если въехать в толпу бургундов, можно всех передавить.

— Над этим нужно подумать. Да, интересное предложение. И вполне реальное. — Льстил я Поппее.

Конец нашей светской беседе положило вторжение Крата, из дверей возвестившего о новой угрозе:

— Госпожа Поппея, люди на холме. Большая толпа. Говорят, епископ из Трикассы ведет сюда толпу христиан.

Все едоки поспешно вывалились из столовой, и я, забросив в рот кусочек мяса от бедра перепелки, и запив его бокалом терпкого вина, отправился следом.

Точно, на дорогу из-за гребня холма начала надвигаться черная туча народу. Надо будет снова поработать чудотворцем, вчерашней магии должно хватить, это не гоблины.

— Напрасно ты, Гиппопотам, вчера дразнил гусей, прославляя Юпитера. — Сделал мне выговор за вчерашнее недостойное поведение Луций.

— Ничего, этих идиотов давно надо было проучить. — Поддержала меня Поппея, и тут же выразила уверенность в моих силах. — Вот сейчас они и получат свое.

— Конечно. — Подтвердил я. — Крат, тяни кабеля, как вчера. Работы в типографии не останавливать.

На сей раз, я бросил только один кабель, без проволочной решетка, на тот конец моста, и сразу законтачил его, создав, таким образом, рубеж пассивной обороны. Не гробить же током мирных людей, пусть даже и идиотов, пусть подойдут, поймут, что дальше нельзя и валят назад.

На крыльце начали собираться домашние слуги, но Поппея шуганула их, потребовав от бездельников заняться работой. В результате со мной остались только Крат, Луций, Порций и Поппея.

Процессия медленно надвигалась, распевая заунывные поповские серенады, качались над головами стяги и иконы. Задние подтягивались, подбегая, толпа густела, уплотняясь.

— Больше тысячи. — Оценил Луций. — Опять будет свалка, как вчера?

— Нет, зачем, надеюсь, что обойдется без жертв.

При этом известии все вздохнули с облегчением, повторения вчерашнего со своими мирными, пусть и агрессивно настроенными согражданами никто не хотел. Но все пошло несколько трагичнее, чем я ожидал. Подходя к мосту, слухи о чудодейственных свойствах которого были, конечно, теперь всем известны, демонстранты даже не замедлились. Идущий впереди крепкий мужик в черном, почувствовал неладное, уловив слабое поначалу шаговое напряжение, запел еще громче, на честном слове и фанатизме сделал еще пару шагов, нелепо вскидывая колени, и рухнул на дорогу, забившись в судорогах. Один он, разумеется, не остался, несколько фанатиков сразу составила ему компанию. Но в целом толпа, двигавшаяся не в пример медленнее вчерашней, сразу остановилась, ни свалки, ни даже давки не возникло, никто не выталкивал друг друга в зону поражения. Люди, непрерывно крестясь, растекались в стороны, четко обрисовывая окружность, за которой било током, некоторых пострадавших, зашедших не слишком далеко, вытянули, и только первопроходцы оставались лежать на земле.

— Крат, сходи к мосту, потяни кабель на себя, только на метра три, не больше!

Отключать напряжение я не хотел, толпа могла выйти из-под контроля и рвануть к усадьбе. На бедного Крата, подошедшего помочь, обрушился поток ругани и проклятий, но он, нервно ежась, оттянул кабель и жертвы религиозного фанатизма получили помощь. Тут я опять немного повыпендривался, поорав про Юпитера, а демонстранты, поняв, что карательная операция сорвалась, потоптавшись и погорланив минут двадцать ушли, унося своих поверженных героев.

В целом, история, как ей и полагается, после трагедии повторилась в виде фарса.

После завершения всего этого непотребства я прогулялся с Кратом, осматривая производственные процессы, благополучно протекавшие, как я и предполагал, без моего участия. Потом вчерне объяснил Крату принцип работы электродвигателя, и загрузил его (Крата) его (электродвигателя) изготовлением. И до кучи, чтобы он уже совсем почувствовал себя Золушкой, попросил изготовить опытный образец вращательного пулемета.

После этого, уединившись в своей комнате на рабочей кровати, я вернулся к прерванной мыслительной деятельности. С пулеметом пока все было ясно, Крат изготовит модель, там и посмотрим, что работает, а что нет, и в какую сторону думать. А пока меня заинтересовала поданная Поппеей мысль. В самом деле, чтобы разобраться с этой толпой хулиганов, никакие пулеметы не нужны. Легковой автомобиль, конечно, слабоват, но можно представить себе БТР, врезающийся в массу этих бузотеров, и крутящийся посреди них.

Итак, БТР. Электродвигатель будет. Какой мощности? Крат уверял меня, что электрогенератор не работает и на десятую долю от своей потенциальной мощности. Если принять мощность всех ламп в усадьбы за три киловатта, получается, что движок может выдать до сорока лошадей. Негусто, если честно, но советский "Запорожец" своими двадцатью восьмью лошадками выдавал сто километров при собственном весе в тонну. Сотни мне не надо, но тонна для давильного БТР маловато. И местность будет пересеченная. Ну, с этим посмотрим, в конце концов, и генератор и движок можно забубенить и помощнее.

Тут и другие проблемы возникают, и прежде всего, как подавать электричество на двигатель. С аккумуляторами у меня ничего не получилось. Тянуть кабель, так его нужно защищать, чтоб не порубили. Полежав минут пятнадцать, я нашел такое решение проблемы, что мне захотелось выскочить из комнаты и побегать по дому с криком:

— Эврика!

Нет, правда, я даже загордился собой. Идея была в том, чтобы подвесить кабель на воздушном шаре. Нескольких шарах. Система идеально работающая, с одной стороны, шар держит кабель, чтобы тот не опустился на землю, с другой — кабель держит шар, чтобы тот не улетел. И гоблины до кабеля не доберутся, и БТР получает необходимую автономность.

Сам же БТР сделать как можно проще. Движок системой шестеренок соединить с ведущим задним мостом. Спереди одно рулевое колесо с румпельным управлением. Для устойчивости, чтобы БТР не кувыркнулся, по бокам впереди БТРа небольшие дополнительные колеса, в нормальном состоянии не доходящие до земли. Но это мелкие детали, как и возможные серпы по бокам ведущих колес, как на персидских серпоносных колесницах. Как и широкие железные шины с грунтозацепами, как на первых сельхозтракторах. И бронирование можно обсудить, и защиту от абордажа в виде возможной кратковременной подачи напряжения на корпус.

Сама идея, в принципе, рабочая, позволяющая гонять гоблинов в радиусе пяти, предположим, километров от усадьбы.

Дверь снова открылась — на сей раз для разнообразия Лаида.

— Луций просил тебя прийти побыстрее, господин Гиппопотам. Приехал Курион Габиний, дукс из Трикасс.

— Пошли, глянем, какой такой Курион. И что значит "дукс", Лаида?

— Не знаю, господин Гиппопотам, а так, говорят что Курион командует солдатами в Трикассах.

Дукс Курион Габиний, оказавшийся тем самым чернявым-кучерявым, что принял меня за фракийца, с сопровождающими и встречающими дожидались меня в кабинете Минация. Из сопровождающих дукса были пара солдат ближней охраны, а из встречающих, все местное начальство, Поппея, Луций и Порций. Поскольку никто не начинал разговора, инициативу проявил я.

— Приветствую тебя, достопочтенный Курион Габиний! Что привело дукса в нашу сельскую глушь?

— Жалобы на тебя, господин Гиппопотам.

Интересное обращение, а Поппея никак не выразила своего неудовольствия.

Сам же Курион не был похож на прошлого важного и презрительного господина, поглядывал на меня осторожно и отвечал вежливо, старательно подбирая слова.

— Я объезжаю окрестности города, чтобы оценить ущерб от набега бургундов. И проезжая со своими солдатами вблизи вашего поместья, я встретил… христиан, которые… приходили с тобой поговорить. Они обвиняют тебя, господин Гиппопотам, в черном колдовстве, посредством которого ты на их глазах убил доброго Трикасского епископа Мартина и трех его братьев во христе.

Курион смотрел на меня, ожидая ответа, я смотрел на него, ожидая продолжения. Луций посчитал своим долгом вмешаться:

— Почтенный Курион, тут не было черного колдовства, это механика, пока непонятная нам. Сила воды через мельничное колесо и медный кабель передается в землю, и земля становится опасной. Что касается убийства, то добрый епископ вел угрожающую усадьбе толпу, и господин Гиппопотам был вынужден защищаться. Я свидетель, что он никого не хотел убивать, и это могут подтвердить другие.

— Но епископ убит, а церковь имеет большой вес…

— Жаль, что закон не имеет никакого веса. Толпа фанатиков шла не для разговоров, как ты только что солгал. — Курион помрачнел, но перебивать не стал, ожидая, пока я закончу. — Они шли, чтобы разгромить усадьбу и убить меня. А ты, вместо того, чтобы наказать зачинщиков беспорядков, пытаешься обвинить во всем человека, который мог пострадать. И этим потворствуешь будущим преступлениям.

— Я ни в чем тебя не обвиняю, и если у тебя, господин Гиппопотам, сложилось такое впечатление, то мы не поняли друг друга. Но попробуй посмотреть на это моими глазами. Уже вчера днем в Трикассах дошли слухи о разгроме бургундов около усадьбы Минация. Все утверждали в один голос, что при этом ты, господин Гиппопотам, поносил господа нашего иисуса христа и прославлял Юпитера. Если бы мне кто еще утром сказал, что в городе столько приверженцев язычества, я бы нипочем не поверил. И ладно бы в глухих деревнях, среди темных крестьян, но в городе! Последний раз они поднимали голову после разорения вечного города, Рима, варварами Алариха, когда несчастье объясняли забвением старых римских богов, а святая вера наша несколько пошатнулась. И с тех давних пор, о которых и помнят только древние старцы, о язычниках не было слышно. Но вчера к вечеру в городе начались волнения и беспорядки, с которыми едва справилась городская стража. Варвары подступают со всех сторон, не только алеманы, которые всегда были рядом, но теперь и бургунды. Где Трикассы, и где бургунды?! Да чтоб добраться до города, им нужно пройти через земли алеманов, что казалось немыслимым! Но вот они здесь. Смута в городе не вовремя, совсем не вовремя! И что скажут иерархи церкви, и как посмотрит на это Сиагрий?

Я смотрел под стол, выслушивая жалобы бедняги дукса. Опять эта религиозная рознь, как же это все достало! И я же еще во всем и виноват.

— Бургунды отступили, это тебе зачтется, — ободрил я Куриона, — а почему бы тебе в отместку за набеги самому не пройтись по их землям…

Я не успел договорить, мое предложение так потрясло Куриона, что он вскочил со стула, едва не опрокинув его. Луций поспешил наставить меня на путь истинный:

— Политика Сиагрия заключается в поддержании мира. Поэтому, мы вынуждены закрывать глаза на их вторжения, а о том, чтобы самим напасть на них, не может быть и речи. Это сразу приведет к войне, которая может закончиться для нас печально. Мы всеми силами стараемся избежать войны, воевать против варваров мы не можем.

— У меня под рукой пятьсот солдат, и каких солдат, сплошное отребье, которое разгонит сотня варваров, — пояснил Курион. — Этими силами я не в состоянии заткнуть все дыры на границе. А ты предлагаешь мне напасть на них самому! Даже если бы это не привело к войне, это немыслимо! Но я пришел сюда не за этим. Единственное, что меня сейчас интересует, это спокойствие в городе и его окрестностях. И мне не хотелось бы, чтобы ты, Гиппопотам, подстрекал язычников к мятежу. Если ты хочешь открыть снова храмы Юпитера, или других древних богов, об этом нужно говорить с Сиагрием, а о том, чтобы для этого отнять храмы христиан… это неправильно, ты не должен так поступать.

Курион посмотрел на меня с отчаянной решимостью, видимо, опасаясь резкого ответа и готовясь к конфликту. Меня же эта божественная возня даже не забавляла.

— Я не собираюсь открывать новые храмы, тем более отбирать под это дело старые, уверяю тебя. У меня и в мыслях этого не было.

— Да? — Просветлел ликом Курион, — но вчера вечером язычники говорили именно об этом, причем уверяли всех в твоей поддержке. И поэтому сегодня христиане пошли сюда.

— Не знаю, кто о чем говорит. Сам я сижу здесь и не собираюсь высовываться. Можешь так всем и передать, и христианам, и язычникам.

— Это именно то, о чем я собирался тебя просить, — откровенно радовался Курион, — а при появлении варваров посылай ко мне гонца, я сразу постараюсь прийти на помощь, хоть силы у меня и ограничены. И еще один деликатный вопрос, который нам необходимо обсудить. Двоюродный брат Минация Септимия, Публий Септимий, как его прямой и единственный наследник, уже вступил в права владения виллой Кондисертум, под Суассоном, и теперь хотел бы сделать то же самое в отношении этого имения, то есть виллы Сегуратум. Моя обязанность как представителя власти всячески ему в этом содействовать.

Охренеть, он говорит со мной как с хозяином усадьбы, предлагает помощь в защите от гоблинов, и тут же заявляет о наличии законного владельца, фактически предлагая очистить территорию.

Курион выжидающе замолчал, как и все, глядя на меня и ожидая моей реакции. Поппея побледнела, и шумно дышала, сжав побелевшие кулаки. Наверное, было бы правильно поговорить с ней с глазу на глаз, заключив хотя бы устное формальное соглашение, на каких условиях я буду защищать ее сомнительные права. Ну да ладно, ждать от нее благодарности не приходится, но тут она и так никуда не денется.

— Ты забыл, уважаемый дукс о законных правах госпожи Поппеи, как жена безвременно погибшего Минация именно она должна наследовать все имущество покойного, двоюродный брат с ней и рядом не стоял.

Возникла небольшая пауза, Курион морщил лоб, очевидно пытаясь осмыслить мою фразу о не стоявших рядом Поппее и брате Минация, прозвучавшую на латыни, возможно, несколько коряво, да и Поппея, ободренная моей неожиданной для нее поддержкой выглядит озадаченной.

— Я не совсем понял тебя…, но что касается Поппеи, разве она была законной женой Минация? Если они венчались, это в корне меняет дело, просто я еще не в курсе дел, Публий настаивает на исполнении завещания, а в нем Поппея не упоминается.

— Вряд ли они венчались в церкви, ведь Поппея придерживается веры древних богов, но перед лицом людей они были мужем и женой, и справедливость требует соблюдения ее прав.

— Оставим это дело юристам, — Курион поднялся, заканчивая разговор, — если Поппея в суде сумеет обосновать свои претензии…

— Не знаю, что скажут юристы, но я со своей стороны твердо обещаю, что не позволю обижать беззащитную вдову, и любой, кто попытается выставить ее на мороз, получит достойный отпор.

На сей раз, моя сомнительная латынь была понята всеми правильно, и беззащитная вдова, и ее ведущие специалисты довольно улыбались, а посланный лесом представитель власти, не считая нужным продолжать спор, гордо поднял голову и проследовал на выход.