Город Бога [Степан Витальевич Кирнос] (fb2) читать онлайн

Предисловие

Эта книга часть литературной вселенной «Мир серой ночи», история произведения расскажет о случившемся после событий книги «Восхождение к власти: Начало».

Великая Империя, имя которой Рейх, строится ошеломительными темпами. Вся Италия теперь принадлежит Канцлеру и его слугам, но амбиции могущественного правителя простираются далеко за пределы Апеннин. Его несметные армии двинулись на запад и восток, неся новый закон, прогресс науки и железное кредо веры. Юг Европы пережил Великий Кризис и теперь готовится стать частью величайшей державы, которая стряхнёт с него пыль забвения и гнетущее ярмо постапокалипсиса.

На этот раз центром действа становится территория бывшего Королевства Испанского, которое не смогло пережить удар прошлого и рассыпалось, будто осколки разбитого стекла. Теперь там раскинулось множество государств и стран, сект и общин, ведущих неустанную, непрекращающуюся борьбу друг против друга. Земля отравлена, воды осквернены и весь полуостров теперь являет собой жалкую тень самого себя из прежних времён, но даже над руинами и остатками былой роскоши возвысились те, кто готов пировать на кладбище истории Испании, упиваясь празднествами и роскошью, в то время как обычный народ страдает от гнёта безумия правителей, возомнивших себя лордами и баронами, патриархами и высшими жрецами. Но тёмная сказка о средневековье будущего спешит закончится, ибо Иберийские земли стали лакомым куском, который достанется лишь сильнейшему и хитрейшему. С востока на огромные территории глаз положил Канцлер, а с севера загребущие руки тянут не менее могущественные организации «свободного» экономического, порядка тем временем скрепляющие под единым знаменем северо-запад Европы.

И посреди войны оказывается молодой парень, по имени Данте, бьющийся за честь и славу родины, чей стяг носит двуглавого чёрного орла, под сенью святого креста. Относительно недавно встав на службу Императору, парень теперь идёт по дороге из чинов, всё быстрее прокладывая себе дорогу в высшее командование. Но алчного стремления занять власть ради власти в нём Канцлер не видит, а поэтому благоволит парню в его стремлении нести идеалы Рейха. Данте — служивый человек, чей дух был скован в трущобах Сиракузы-Сан-Флорен, закалён в битвах за единство территории бывшей Италии, и вот судьба вновь готовит ему испытание. Теперь ему предстоит окунуться не в мир, где балом правят новые феодалы, ибо их место заняли фанатики и священники, говорящие о том, что они представители Его на земле. И теперь Данте и его брату предстоит окунуться в разрозненный войнами и хаосом мир, который таит самые главные сокровища для каждого, но до них ещё нужно будет дойти.

^{Рис 1. Карта Постапокалиптическая Испании и Юга Франции}

«Мир… старый мир, тот, который являлся оплотом науки и прогресса, человеколюбия и света давно минул, сменился на хаос и мрак, сродно тому, как день опрокидывается сумерками. На его место пришли невежество и жестокость, мракобесие и садизм и человек пал на самые глубины своего бытия, но не опустился к естественному первородству. Человечество не в пещерах и не распалось на племена, каким-то чудом оно всё ещё поддерживает мёртвый дух цивилизации, но разве это чудо? Люди теперь во власти силы куда хуже, чем кровожадный сеньор, они блуждают во тьме мелких, неразборчивых истин, сменяющих свет солнца на убогое освещение болотных огоньков, родившихся в перегное. Человечество собирается вокруг затхлого света, надеясь спастись, и продают сами души за спасение, но этим они себя и обрекают на верную гибель»

— Сарагон Мальтийский. Философ и Чёрный Оракул.

«Люди сами ищут кандалы? Возможно. В те времена, когда на землю спускаются горести и великий стон начинает отовсюду слышатся, человек сам ищет кому бы отдать свободу и волю, лишь бы спрятаться от бед и невзгод за тем, кто обещает надежду».

— Ламес Иллирийский. Философ эпохи Великого Кризиса.

«… Тайные общества могут создаваться фанатиками, в них могут входить чудаки, но на вершине всегда стоит расчетливый ум».

— Алекс Кош. Писатель докризисной эпохи.

Пролог

Времена Континентального Раздора. В окрестностях Сиракузы-Сан-Флорен.

Это Италия, точнее то, что от неё осталось — сущие осколки былого великого мира, лишённого славы и жизни, который находится на последнем издыхании. Это чувствуется повсюду — в отравленной земле, грязной воняющей воде и воздухе, пропитанным химическим смрадом, иначе говоря — природа практически мертва, не справившись с долголетним разорением, отдавшись вволю расхитителей, которые подобны жалким червям, копошащимся в трупе. Окружающие пейзажи юга величественного полуострова могут заставить рыдать многих людей прошлого, только бы те увидели гибельную сущность человеческой постцивилизации, если конечно мёртвые могут плакать.

Однако жизнь продолжает идти и многим людям, пережившим тысячи войн, существующим под массивной дланью величайшего кризиса, ничего не остаётся, как просто жить и с немой скорбью наблюдать за тем, что происходит вокруг. Разруха и нищета, голод и бедность, приправленные абсолютным произволом власть имущих заставляют впасть миллионы людей в уныние и ощущение безнадёжности, но тщетная, практически угасшая надежда на лучшее будущее ещё поддерживает волю к существованию.

И посреди инфернального мира, где не иначе как воцарился сам антихрист, люди умудряются заводить и воспитывать потомство, вопреки состоянию мироздания. Может показаться, что на прогулку вышло семейство — мужчина и женщина, в сопровождении двух ребятишек, которым не больше десятка лет, игриво резвящихся средь полуразрушенных лачуг, собранных из гнилой древесины и мусора. Мужчина — высокий черноволосый худой парень, держащий гордую стать, с плохо выбритой щетиной, облачённый в чёрную рясу, украшенную засохшей грязью и множеством заплат и крестом на груди. Его спутница — субтильная девушка, со светлым коротким сальным волосом, едва доходящим до плеч, на которых лежит серый выцветший светло-алый плат, покрывший перештопанную грязную кофту, которая на миниатюрной даме повисла как мешковатый кусок ткани, скрывший до колен белые джинсы, ставшие бесцветными от неимоверно долгой носки, едва-едва закрывшие изодранный, грязные кроссовки.

Пара находится посреди небольшого рыболовецкого поселения, жившего под сенью гигантского исполина — Сиракузы-Сан-Флорен, пристроившись к мегаполису практически вплотную — все пара километров до места, где живут сюзерены этой деревушки. И никто из владельцев весьма прибыльного бизнеса, купившим на пару и несколько десятков душ, работающих во благо воротил, не соизволит прибрать или отремонтировать часть домов, оставляя лежать её посреди груд мусора и стелиться трущобными домами возле берега, усеянного стухшим мусором.

Небосвод над этим местом накрылся одеялом тяжёлой синюшной пелены, возвещающей о скором начале дождя, пропитанного химикатами и приносящего только смрад, а с востока дует прохладный и стремительный ветер, впивающийся в кожу зубьями прохлады.

Все жители являют собой олицетворение тягостей сложившейся обстановки, все, кроме двух ребятишек, которые, несмотря на тотальную разруху, вокруг, рады выбраться куда-нибудь из огромного города в местность, где можно без опаски поиграть и не бояться быть застреленным каким-нибудь богатеем или сгинуть в разборках банд. Два мальчика в одинаковых более приличных серых, выцветших одеждах играются друг с другом, пытаясь привлечь к играм и других детей поселения.

Тем временем мужчина и женщина отстранились от двух сорванцов, отойдя к импровизированной площади — наиболее чистое место, вычищенной от мусора, с трухлявыми лавками по краям и огромной металлической трубой в центре, которая ещё каким-то чудом не утащена на металлолом.

— Как ты думаешь, Патрик, Мария не расстроится, если я им дам им конфеты? — дрожащим голосом спросила девушка, зажав в костлявых пальцах два блестящих свёртка, в которых покоится мятый шоколад.

— Не думаю, душа моя, — присаживаясь на кривую испачканную доску, сколоченную ржавыми гвоздями с другими кусками гнилой древесины, ответил парень и худой рукой, окутанной мятым полотнищем рукавной ткани, указал на двух ребятишек. — Думаю, им даже полезен будет такой ужин… не каждый месяц нам удаётся позволить шоколад, так пусть хоть детям радость будет.

— Кстати, а почему их воспитывает тётя? — прозвучал новый вопрос от миловидной девушки, как так сорвалась на кашель и, приложив бледную ладошку к губам отверзла её с алыми пятнами и с её обагрённых губ сорвалось единственное. — Кровь…

Мужчина, ухватившись за крест правой рукой, левой приобнял девушку, прижав под бок.

— Послушай жена, ты лучше уйдёшь с завода? Этот асбест тебя убивает, а и работать там ты уже не можешь, сколько обмороков у тебя там было? Ты и ноги еле как волочишь, а я так и быть попрошу денег у Джавада на хоть какую-то операцию от бронхогенной карциномы^[1]. — Пытается успокоить себя и девушку мужчина, похлопывая по взмокшему плечу спутницы.

— А кто деньги будет зарабатывать? Мы и так потратили последнее на обследование у Абасса… а он, ты помнишь, содрал с нас всё до последней нитки… даже пришлось ему отдать последние милири^[2].

— У меня есть пожертвования, да и община поможет, — натужно, через сердечную колкость боли, улыбнулся Патрик. — Там люди добропорядочные, помогут нам.

— Муж, ты всё понимаешь хорошо, — безнадёжно молвит девушка, настолько безразлично, что мужчине стало не по себе. — Мы не те небожители, — худющие пальцы девушки указали на высоченные небоскрёбы огромного города, которые даже из рыбацкой деревне хорошо виднеются. — Для нас даже обезболивающе роскошь, а ты говоришь о целой операции, так что…

— Я понимаю, Алиса, — прервал жену парень, не желая слышать страшных слов.

— Это прекрасно, а теперь лучше расскажи про их мать, — вновь прокашляв и сплюнув кровь в носовой платок, спрашивает дама. — Кто она?

— Ах,… Аннета. Я её видел всего пару раз, на проповедях, да так на улице. Единственное, что я о ней знаю — она долгое время работала в Риме на какую-то банду, а затем сбежала от них, прикарманив часть их казны, переехав к своей сестре Марии, которой и отдала детей, скрывшись незнамо где.

— А почему через тебя?

— Этого я знать не могу, только Господь ведает её мысли тогда. Может, увидела во мне человека, который их передаст, а не сдаст на органы или в невольничий рынок, а может, просто бежать до меня было ближе всего. Не знаю.

На секунду худая рука дамы, зажимая плат, вновь коснулась губ и утёрла алую кровь, испачкав и без того грязную ткань. Эта картина вызвала у Патрика приступ скорби и печали, которые только становится сильнее от бессилия и сердце опрометью забилось от волнения и страха, помешанных на злобе. Чтобы себя и спутницу привести к покою он вдохновенно устремил речи к Алисе:

— Вот бы сейчас оказаться в «Городе Бога».

— Где? — выказала удивление девушка. — А такой существует?

— Из мифов и легенд, доносящихся с запада, мне стало ясно, что там есть уголок, обетованный край благословлённый Христом, где живут люди в мире и достатке, где через весь город прохолодит золотая дорога и дворец самого «Всевышнего» обит златом. Если есть там такое, ты только представь, как там живут обычные люди? Ох, попади мы туда, сразу тебя бы вылечили и заодно обрели уголок родной.

— Думаю, это всего лишь миф, — горько заговорила Алиса. — «Города Бога» не существует, здесь на земле. Смотря на то, что происходит вокруг нас, смотря, до чего мы дошли, я понимаю, что человек не достоин его. Под тяжестью греха единственное, на что мы можем рассчитывать это адское подобие этого города, явление всех пороков человечества в нём одном. Не более того.

— Понимаю, так что согласен — это миф.

— Подожди секундочку, — встрепенулась девушка, приподнялась чуть с места и крикнула. — Данте, Яго, бегом ко мне!

Два ребёнка, оставив шумные игры вокруг домов, покинули свору других ребятишек и быстренько метнулись к подозвавшей их девушке.

— Да, тётя Алиса, — одномоментно обратились два ребёнка к даме, уставившись на неё выразительными изумрудными очами.

— Так у меня для вас кое-что есть.

После этих слов, пальцы дамы разжались, давая детям возможность ухватиться за скомканные свёртки фольги, а ведь ребята знают, что в такой бумаге есть что-то вкусное, поэтому мгновенно схватили конфеты,

— А что нужно сказать, — строго заговорил Патрик.

— Спасибо, тётя Алиса! — В один голос воскликнули дети, жадно уплетая, конфеты, которых явно ещё пару месяцев не попробуют, так как цены на шоколад тут астрономические, ибо не остаётся его практически в свободной продаже после того, как большую часть партии из портов изымут «на свои» нужды олигархическая власть.

Мальчишки более чем радостны, ведь они едят сам шоколад — продукт, который стал чем-то вроде драгоценности и предмета высокой роскоши. И даже ароматный сладкий запах конфеты похож на откровенное чудо, что душистой атмосферой отгоняет вонь гнилой рыбы и «амбре» от замусоренного моря. Один из детей, доев лакомство, проронил вопрос:

— А что такое «Меч Петра»?

— Какой недетский вопрос, — удивилась Алиса. — Очень недетский для тебя.

— Скажи Данте, а ты откуда узнал про это? — спросил Патрик.

Мальчик посмотрел в карие глаза парня и игриво ответил:

— Дядя Патрик, мне папа Луры сказал, что вы священник церкви без головы и ей не хватам «Меча Петра», чтобы навести порядок. Так что это?

Патрик чуть посмеялся, его жена этого сделать не смогла, так как снова приложила платок к губам, тяжело покашливая.

— Одна очень древняя реликвия, принадлежавшая славному человеку. Давным-давно, — понёсся Патрик в исторические дебри, призабыв, что рассказывает всё детям. — Далеко на востоке, во времена, когда от Геркулесовых Столпов и до парфянских пустынь простиралась великая империя, жил сын Божий по имени Христос, говоривший об искуплении грехов и прощении. И случилось однажды так, что злые люди, сохранить напали на него, и один из его друзей отобрал меч у солдата и попытался

— А его друга звали Пётр?

— Да, Данте, его так и звали, — чуть улыбнулся Патрик. — А сам меч-то давно потерялся, так что можно про него и забыть.

— Когда-нибудь, я найду его и верну, — утвердительно заявил один из сорванцов.

— Да, Яго, — погладила девушка по голове мальчика. — Вернёшь.

Глава первая. Операция «Запад»

Лазурный Берег. Восемь часов утра.

Мрачная рука войны докатилась и до места, где растут бескрайние фиолетовые поля ароматной лаванды и каждого любителя роскошных пляжей манила когда-то дуга от Тулона до Италии, очень давно бывшей туристической Меккой юга Франции. Но теперь всё иначе — лавандовые поля сгинули в многовековом пожарище войны, а море превратилось в отходное место, куда скидывается всё, что не удаётся сжечь или закопать. Но новый порядок близко и его дыхание уже стремится обратить декадентов и отступников от нового правления в пыль. Всё вокруг заволокло дымом и смогом от вновь вспыхнувших пожарищ, а звук сотрясается от гула залпов сотни орудий, которые молотят с кораблей в своё время по величественному городу, круша воинов старого мира, всё ещё держащегося за основы либерально-кризисного мира, не желая влиться в единое и праведное государство, имя которому — Рейх.

Залив Ангелов, на побережье которого и раскинулись силы обороны, закрепившиеся в городе, сейчас наводнён кораблями флота Империи, которых настолько много, что из города кажется, будто они заняли всю полосу горизонта и подобно адской армаде из пучин морского ада ринулись гневом морского царя на землю, чтобы истребить живущих на суще. Несколько десятков единиц линкоров, из средиземноморского флота Империи, напичканных доверху мощными орудиями и системами защиты, отчего издали похожих на готические небольшие городки, заливают прибрежье инфернальными залпами тяжёлой артиллерии, разрывая пространство жутким и тяжёлым звучанием корабельной артиллерии. Эсминцы и фрегаты, число которых близко к сотне, пропали в дыму, который образуется от белых хвостов ракет, что уподобились смертельному огненному дождю из серы, падающему на головы грешников, как видит правитель Рейха горожан. А за всей армадой расположились массивные и огромные авианосцы, с палуб которых в небо поднимаются эскадрильи, у которых единственная цель — подавить сопротивление в воздухе и сохранить преимущество на земле, а затем и развить наступление до полной победы. Однако если артиллерия на кораблях это тяжёлый молоток, который загонит в гроб «свободную» Республику Прованс, то гвоздями, которые закрепят крышку, стало неисчислимое количество десантных катеров, устремившиеся на всех скоростях к Английской набережной, чтобы исторгнуть на берег тысячи солдат и техники и опрокинуть восвояси оборону непокорных.

Картина достойная того, чтобы её запечатлели — огромная флотилия, обрушила священный гнев на местность от Тулона и до самой границы с Рейхом, где раньше простиралась западная окраина Вольного Союза. В небе закружилось множество ярких и мимолётных огней — истребители и штурмовики, сцепившиеся насмерть с авиацией противника, а на земле и море десятки тысяч воинов стремятся в массовое наступление по всему Лазурному Берегу на штурм укреплений.

И посреди всего серого однообразия штурмовых десантных катеров, похожих на угли в море, выделяются несколько иных — совершенно небольшие, искрашенные в цвета бездны. На передней части корпуса, у самого носа расположилось по десятку бойцов, которые сидят под сенью длинного ствола автоматического орудия, выглядывающего из-под рубки управления. У носа одного из катеров стоит высокий человек, закованный в ту же экипировку, что и его солдаты — чёрные длинные сапоги под колено, усиленные бронепластинками скрытыми под поверхностью обуви, подминающей под себя тёмного цвета штаны из арамида, торс же защищён бронежилетом и наплечниками, на пару с тяжёлыми перчатками. Лицо скрыто под маской-противогазом, покрытой сверху чёрной каской.

Небольшой отряд, всего человек десять, расположился на десантном катере и каждый из бойцов облачён в такие же доспехи, что и у командира, который отличается только наплечником, который выкрашен в серебряный цвет, подтверждающий офицерский статус человека.

Парень гордо устроился на самом носу катера, обратив взор изумрудных очей далеко, всматриваясь в город, терзаемый Рейхом. Порывы ветра, лихо идущие с моря, нагоняют свинцовые тучи, закрывая солнце и заставляя его луч угаснуть и нагнетая мрак над городом, над которым нависла ярость и гнев Империи. Смотря вперёд, парень видит ни сколько изваяние из бетона, металла, камней и прочей материи, что образуют тысячи, десятки тысяч построек, сколько мириад душ, именующих это место родиной и неистово алчущих жизни, которая может вот-вот оборваться. Приложив руку к ручке, чтобы не упасть от скорости, на которой транспорт несётся к берегу, парень может спокойно рассматривать образы, расселяющиеся далеко впереди. Прекрасная набережная, на которой ещё не так давно отдыхали люди — семьи гуляли с детьми, влюблённые тут проводили время, да и просто любители понежится под солнцем, и это несмотря на тяжёлое положение города. За набережной простирается огромное пространство из домов, парков, садов и дендрариев, которые выросли посреди бетона и камней, став новым украшением для этого места. Но теперь нет набережной, и деревья вскоре поглотит огонь войны, выпущенный верноподданными Императора. Парень слышит, как далеко позади него в воздух с рёвом взмывают ракеты, как всё вокруг готово расколоться от истошных и тяжёлых рокотов палубной артиллерии, как над головой, в воздухе, ревут сопла самолётов, который ещё немного и обрушаться хищными птицами на головы миллионов невинных людей. Родители и дети, друзья и враги, влюблённые и разлучённые, старики и дети — все оказались виновны в глазах главного судьи Империи — Канцлера, посчитавший их недостаточно праведными и соответствующими морали Рейха и правителя, чтобы быть спасёнными, который с каждой захваченной землёй становился всё злее и радикальнее, исторгая из своего сердца крупицы милосердия, а посему никого не будет ждать пощада во время наступления. Долго он откладывал эту операцию, но всё же в его разум взял верх военный радикализм и теперь десятки тысяч воинов вынуждены исполнить приказ Императора.

Невольно парень вспомнил события пятилетней давности, и память посетили образы далёкой Сицилии и его княжества, навеивая чувство сходства двух действ. Как так же война терзали мирный уголок планеты, как бомбы и снаряды падали на головы мирных граждан, как пришлось убивать тех, уто был абсолютно беззащитен, и от проведённого сравнения парню стало не по себе. Чуть-чуть кольнуло сердце и на душе стало противно и мерзко от того, что придётся поднять руку на невиновных людей, живущих мирной жизнью, лишённых политической алчности и рыночного безумия. Печально, что обычные и миролюбивые люди, хорошие и добрые, смешались с самым настоящим зверьём, выстроившим жалкую оборону, которую сметут слуги Императора, который перед началом операции громогласно повторил древние слова: «Убивайте всех, Господь узнает своих!»^[3] Однако приказ есть приказ и во имя будущего, ради грядущих поколений, придётся стать палачом, который не различает ни преступников, не безвинных, а лишь карает тех, на кого указала рука правосудия.

— Брат, — прозвучало обращение от одного из воинов. — Что там приковало твоё внимание?

— Ничего особенного, Яго. — Сухо ответил ему командир.

Вопросивший боец знает, что мысли командира заняты размышлениями, про совесть и тех невиновных, которые сегодня возможно погибнут под ударом молота Рейха, который загонит в гроб богопротивное правление Прованской Республики.

«И что с этого?» — подумал про себя Яго. — «Это война, а на ней всегда есть жертвы, которые фундамент для будущего».

Воин чуть приподнялся и, придерживаясь за борт, дабы не упасть от качки, подошёл к брату, так же окинув взглядом далёкие пейзажи города, но только вместо невинных людей и жалкого положения их он видит груду камней и мусора, которым суждено погибнуть под ударами Империю.

— Опять грустишь? — въедливо спросил Яго. — По тем людям?

— Можно сказать и так… не заслужили они всего того, что им уготовано, — сокрушился Данте. — Слишком это не справедливо.

— Ох, мой дорогой брат, разве Сицилия тебя ничему не научила? — нахмурился Яго. — Или ты забыл, что происходило на Корсике и Сардинии? Как те самые «не заслужившие» попытались нас скинуть в море штыковой?

— Конечно, помню, но каждый раз мне кажется, что неправильно воевать против мирного населения, ведь у каждого человека вон там, — ладонь парня устремилась за пределы борта, показывая на град. — Есть своя судьба, есть семьи и друзья, у каждого своя жизнь, печали и радости. И мы вот так вот их всего этого лишаем.

— Вот, когда, кажется, тогда крестятся. Не забывай, что ты воин, как и я, как и все наши собратья, и обязан оставить всякое сожаление перед битвой. Во имя веры и Канцлера, мы должны сокрушить нечестивцев.

— Коммандер Данте! — прозвучало воззвание сзади. — Вас вызывает Бонифаций Торн!

Парень осмотрелся и увидел, как его зовут из открытой рубки, лишённой крыши, и быстро проследовал туда и уже через несколько секунд стоял возле панели приборов управления катером, где и главное средство связи — голограммный проектор — чёрная пластинка, размером с ладонь, на которой из пучков и лучей светло-жёлтого света соткана высокая статная фигура, в кителе и сапогах.

— Да, господин Первоначальный Крестоносец, — благоговейно обратился Данте, поливаемый алыми лучами, сканирующими его и передающими образ воина на панель Гранд-адмирала.

— Коммандер Данте, ваша задача поменялась. Наша Армия «Заря» под командованием Габриеля Велота, при поддержке Армии Рейха, наступают со стороны Монако, но им угрожает батарея реактивной и гаубичной артиллерии в Вильфранш-Сюр-Мер.

Как только Данте услышал словосочетание «Армия Рейха», его сердце кольнуло, ибо он полон скорби за осиротевшие подразделения, лишившиеся своих командиров, Первоначальных Крестоносцев, пожертвовавших собой ради победы. Джузеппе Проксим, Аурон Лефорт, павший пять лет тому назад в войне с Информократией, Эмилий Павел, отдавший жизнь ради победы на Корсике, но оставив мимолётную скорбь, Данте обращается к командиру:

— Господин, можно использовать поддержку авиации?

— Ответ отрицательный, в том районе полно ПВО, если отправим туда самолёты, быстро лишимся их.

— Это все задачи, господин?

— Нет, после ликвидации батареи вы должны объединиться с Орденом «Алмазный Щит» на Площади Массена и нанести удар по Нис-Вилю, где и расположился штаб командования обороной. Задача понятна?

— Да, Господин.

— Свободны, коммандер.

Связь прекратилась и единственное, что теперь остаётся Данте, так это рапортовать своему командиру, главе Ордена «Палачей» о том, что их перенаправили и, причём сам Первоначальный Крестоносец. Парень по рации обратился к высшему командованию подразделения:

— Консул, нас…

— Я знаю, — послышался ответ. — Выполняйте задачу.

Данте не был удивлён таким ответом, скорее даже ожидал его. Услышав все распоряжения, он спустился к своим солдатам и распорядился отдать соответствующие приказы ещё двум отделениям, которыми командует.

Катера практически подошли к берегам и отсюда видно, как корабельная артиллерия перепахала Английскую Набережную Ниццы и прилежащие окрестности и теперь вся песчаная гладь, на которой ещё не так давно вились километры колючей проволоки и противотанковых ежей, усеяна воронками и осколками разорвавшихся мин и снарядов. Взяв бинокль, парень увидел, как пытается себя обезопасить оборона — укреплённые пулемётные гнёзда и точки обороны настилают над собой огромные конструкции из металла, похожие на зонты. Артиллерия рвёт их на куски, и они разлетаются салютом оплавленного металлолома, но при этом узел обороны остаётся в относительном сохранении и готов держать врага на расстоянии. Данте смекнул, что наступление превратится в кровавый ад, ибо большинство укреплённых точек остаются преимущественно боеспособными.

Внезапно средь катеров засвистели снаряды и раздались взрывы, взбаламутившие водную гладь и заставившие её подняться фонтанами вверх, обмочив Данте с ног до головы. Это ответили гаубицы и миномёты противника, отчаянно пытающиеся остановить наступление.

— Солдаты! — громогласно воззвал Яго. — Мы гордо несём волю посланника Его на земле!

— И мы не ведаем страха! — закончили воодушевлённо воины, схватившиеся за оружие возле себя. — Мы сами есть страх!

— Мы ярость праведного воинства, опускающаяся на нечестивых, которая разбивает щиты еретиков!

— И мы не отступим перед ликом ужаса! — вскричали гневно и порывисто бойцы. — Мы и есть ужас, повергающий врагов на колени!

— Мы секира и меч, который обрушатся на шеи врагов и принесут справедливую кару отступникам!

— И да познают они смерть!

Яго, в статусе Прим-кастеляна Отделения, заместителя коммандера, закончил прочтение боевого девиза, призванного поднять дух воинов и нацелить их на бой. Он

— Господин Коммандер, я слышал, наши планы изменились! Можете обрисовать ситуацию? — спросил один из солдат.

— Да солдат, мы теперь не участвуем в штурме Площади Гарибальди. Мы высаживаемся на Английской Набережной, затем наступаем на самый пик обороны врага — к древнему монументу Погибшим на Рабуа-Капеу.

— Под обстрелами со стороны Замкового Холма и двух кладбищ за ним?

— Да воин, а уже оттуда, минуя порт Ниццы можно через район Мон Борон выйти к холмам за Вильфранш-Сюр-Мер и ликвидировать артиллерию. Задача ясна?

— Да, коммандер.

— А теперь всем проверить ещё раз оружие! — грозно скомандовал Данте. — Скоро высаживаемся, от нас зависит успех операции «Запад».

— Солдаты! — отдаёт приказ Яго. — Готовимся к высадке.

Коммандер кинул взгляд на своих бойцов. В чёрной броне, они подобны отстранённым героям, несущим свет во тьме, в стороне от остальных войск, уподобившись чёрным рыцарям. В честь них не споют гимнов, не возведут гротескных статуй и не поднимут бокал. Они тени войны, но каждый только приветствует эту участь. Данте нужно сказать речь и он с радостью выполняет этот долг, начиная вдохновлённо пылкую речь:

— «Палачи», мы идём на самом краю наступления и мы не имеем права потерпеть поражения, ибо сражаемся не просто за Рейх, но за будущее грядущих поколений, за их жизнь и славу. От нас зависит исход операции «Запад». Мы отправлены сюда не, потому что здесь легко, а оттого, что тут трудно и только нам способно принести победу. Отвага и честь — ваш щит, а ярость и гнев — оружие и обратите их против рабов ложного порядка! Сокрушите отступников от истины во спасение праведников!

Воины вздел сжатые кулаки вверх, приветствуя слова командира и приготовившись к высадке. Сотни катеров, от огромных и больших, несущих технику, до малых, которые везут отделение солдат, приблизились к берегу, исторгнув из глубин подразделения солдат Рейха. Нос катера раскрылся, раздвоившись, и разложился в трап, позволяя «Палачам» гремя сапогами по стальным тропам выйти на берег. Три катера пристали практически у самого края Английской Набережной, отделившись от основной массы серых морских машин.

Данте почувствовал, как под ногами поверхность из металлическо-твёрдой становится мягкой, а сапоги вязнут в песке побережья, той части, которая омывается морем. Парень вздел оружие — длинную цилиндрическую винтовку с оптическим прицелом и диском под стволом вместо магазина, а дуло представлено усиленной трубкой, похожей на автоматное жерло. Но тут ему пришлось лечь, и пулемётная очередь просвистела над головой, угодив в борт. Парень вновь встал и побежал вперёд, мелькая взглядом по позициям врага, устроенным впереди. Там, за невысоким склоном, покрытым сетью трещин и ухабин, ранее была дорога для машин, а ныне там овраги да укреплённые дзоты, в которых разместились воины Республики Прованс.

Тридцать один воин последовали за Данте, рассредоточившись по берегу. В воздухе засвистели снаряды и рои пуль, вцепившиеся в наступающих имперцев. Первая задача трёх отделений — пробиться за склон и устранить сопротивление. На месте, где некогда вдоль всей набережной простиралась гряда одноэтажных построек, за который возвышались дома с огненно-оранжевой черепицей, теперь линия полыхающих руин.

— Отделение «Топор», — начал отдавать команду Данте. — Обеспечьте нам проход на дорогу! Отделение «Молот», прикройте их и ликвидируйте помехи слева!

— Есть, господин! — перекрикивая агонию войны, ответили солдаты.

Данте обратил винтовку вправо и увидел как в руинах старой башни Белланда, что на высоком холме, нависшим у самого берега, устроена оборона — их поливают оттуда из пулемётов и миномётов. Воин поднял винтовку и нажал на крючок и оружие, не создавая отдачи, выпустило энергетический кроваво-красный зигзаг, полетевший далеко ввысь и ударивший по позиции. Через прицел Данте увидел, как алая энергия разорвала одного из бойцов, обагрив серо-грязную поверхность кровью и усеяв останками. Ещё пара выстрелов, раскаливших докрасна дуло, и пулемётное звено уничтожено, обращено в куски пареного мяса, разбросанных по башне Белланда, которая устроена у холма, подобно стражу.

— Господин, проход готов!

Данте осмотрелся и увидел, что там, где каменная лестница, ведущая на набережную, разбросаны трупы только что убиенных и уничтожена укреплённая точка за ней — разбросанный деревяшки, камни, мешки с песком, а посреди всего полыхает огонь.

— Вперёд, цепью!

— Зенитка справа!

Коммандер мгновенно развернулся, отпрыгнул и успел лечь, прежде чем тяжёлая очередь перепашет пространство возле него. Одному из воинов ордена не повезло, броня, какая бы хорошая она не была, не выдержала напора зенитного огня и лопнула, вместе с владельцев, которого разорвало надвое.

— Яго, давай!

Воин в чёрной броне, ни взирая на плотный винтовочный огонь, засел на одном месте, подняв на плечо гранатомёт, зная, что орудие его не тронет, ибо ствол зенитки, чем-то похожей на «Бофорс», вытаращился на ещё один серый маленький катер, что вот-вот престанет, и дал оглушительный залп. Снаряды превратили серую машину в консервную банку с мясом, продырявив её, и десяток солдат одномоментно изорвало в шматы.

Яго прицелился и дал залп — из широкой стволины выскочил большой пучок энергии, похожий на огромную шаровую молнию, который как комета с рёвом за мгновение ударил по выступающему месту, где расположена площадка с эпохальными солнечными часами и покрытая шрамами времени, изнурённая кризисом и похожая на обшарпанный памятник времени, площадь наполовину исчезла во взрыве, от которого у Данте заложило в ушах, из которых ещё немного и пойдёт кровь. Выступ, на котором установлен памятник древности, на половину обратился в куски каменной пыли и щебня, взметнувшимся грандиозным фонтаном к небу, уничтожив и солнечный часы.

— Угроза устранена! — рапортует Яго.

«Угроза устранена» — повторил Данте, с меланхолией отметив, что такими простыми и бездушными словами означили разрушение очень старого памятника.

— За мной, цепью, вперёд!

Тридцать воинов, оставив берег, расступившись в построение «цепь» направились к каменной лестнице и через пару мгновений заняли позиции у неё. Данте первый поднялся на набережную, за ним последовали и его верные солдаты, которые через пару секунд заняли уже позиции наверху. Коммандер позволил себе пару секунд, чтобы посмотреть на общую картину наступления и ужаснулся — танки горят от напора вражеской артиллерии, пушки остаются без расчёта, а сотни воинов подставляют тела под веер пулемётов и автопушек, пытаясь миновать побережье. Кровь обагрила песок, сделав его ужасающе-красным, а огонь нежно ласкает брег, опаляя его, разодевая в чёрные тона. Со всей линии, средь руин, устроены неликвидированные оборонные точки и узлы, напичканные орудиями и припасами, ставшими непреодолимой преградой для воинов Рейха, которые отдадут ещё пару тысяч жизней на алтарь победы, прежде чем прорвутся.

— Наша артиллерия же размазала врага, как он живой? — возмутился воин и даже указал на полуразрушенные кучи из зданий. — Вон, у них даже дома стали мусором!

— Не совсем, Альрих, те руины есть результат падения цивилизации, кризиса, а наша артиллерия месила центр и окраины города, чтобы отрезать элитные соединения Республики от береговых сил, — пояснил Данте и тут же обратился к устройству у воротника. — Господин капитан Франческо Тровато, говорит коммандер ордена «Палачи» Данте Валерон, ваш линкор «Власть» в сцепке с фрегатами «Тулон», «Рим» и «Непобедимый» может накрыть огнём линию от набережной Это-Уни до Проспекта Калифорнии?

— Господин коммандер, у вас есть причина?

— У противника наблюдается крепкая, гибкая и живая оборона, первичного артобстрела не хватило, чтобы её рассеять.

— Хорошо, коммандер.

Данте отключился от эфира и развернулся к пляжу спиной, оставив картины войны позади и двинулся, прикрываемый отрядом, вперёд, в сторону монумента «Погибшим». Они вышли на широкую автомобильную дорогу, асфальт которой в колдобинах и маленьких овражках. Сбоку из глуби Ниццы чувствуется стрельба, но старые винтовки и автоматы, которые на вооружении армии Республики, мало что могут сделать броне бойцов Ордена. Парень видит дома и постройки, улицы и пространства, разрушенные временем, ибо Прованская Республика, осколок старой Франции, стала не лучшим отечеством, запустившим прекрасный изумительный туристический город, превратившим его в мегаполис, который задыхается от веса самого себя и умирает, истощаемый жадностью элит.

Сзади едва не раскололось пространство от оглушительных взрывов — корабельная артиллерия дождём их трёхсотмиллиметровых снарядов и ракетами залила огромные прибрежные дали. Сейчас там ад и гордым воинам Прованса не позавидуешь, но их жуткая смерть всего лишь кровавый успех для Империи, которому Данте должен ликовать, только радости не возникает.

Чем дальше по набережным, тем больше встречается один-единственный символ, развешанный на флагштоках — фиолетовое полотнище, на фоне которого золотая геральдическая лилия — флаги Республики, символизирующие Прованс — фиолетовый — его лавандовые поля, а золотая лилия — утончённость страны. Прованские сепаратисты гордились бы своим детищем, и рыдали от того, что во время операции «Запад» их дорогое творение будет похоронено.

Как только набережная стала заканчиваться со стороны улицы Поншет, что под тенью холма, вынырнул лёгкий БТР, окружённый отделением солдат, а башня Балланда вновь наполнилась противниками.

— Отряд, вспорите БТР и зачистите башню! — приказал Данте.

Техника не смогла выдержать выстрела из ручного «Танкобоя» — цилиндрическая трубка выплюнула ярко вспыхнувший снаряд, и борт боевой машины исчез в вихре огня, став расплавленным металлом, а пехота изрешечена плотным огнём и легла у БТРа. Те, кто разместился на башне, были тотчас истреблены плотным огнём.

Тут же над головой раздался гул, и истребители пролетели на бреющем над ройном Жан-Медсен, усыпав его редкими бомбами и стены скошенных и накренившихся домов озарились пламенем и осыпались осколками отсалютовавшего асфальта.

— Близко к ПВО летают…

— Не бойтесь, — меняя батарейку к энергокарабину, заговорил один из воинов. — У ПВО не так и много снарядов и они будут стрелять, когда будет угроза непосредственно артиллерии.

— Ладно, продолжаем.

Все, вняв словам командира, пошли за ним и через несколько минут уже проходили возле места, где их обстреливала зенитка и видно, что выступ теперь обратился в склон, на котором разбросаны поджаренные останки. Сбоку, со стороны Замкового холма на них смотрит гряда из не более полудюжины пустых полуразрушенных домов, всюду, вдоль улицы разбросаны груды мусора и старые, эпохальные автомобили, похожие на груды металлолома. Все продвигаются осторожно, пытаясь прислуживаться к окружающему миру, но из-за стона артиллерии и рёва двигателей самолётов наверху это делать довольно тяжко, однако приходится, чтобы не стать жертвами засады.

— Орудие впереди! — предупреждает Яго, а Данте приказал залечь, чтобы не быть обнаруженными.

В ста метрах от отряда на втором выступе в море, который на набережной Роба Капё расположился ближе всего к порту Ниццы, расположилось сдвоенное бронебашенное орудие, обложенное мешками с песком и укреплениями — две двухсотмиллиметровые пушки под прикрытием целого комплекса защиты, вросшие в набережную, поливают огнём корабли и катера Рейха, которые должны блокировать и взять порт. Ракеты Империи давно бы разнесли её в клочья, если бы не защитное энергополе — высокий шест на самом навершии соединяет четыре ребра, образующих пирамиду, грани которой сотканы из прозрачного светло-белого полотнища, об которое разрываются снаряды и отскакивают оплавленные пули. И только маленькое окошко, достаточное для корреляции огня освобождено от поля, чтобы снаряды могли нормально вылетать, не соприкасаясь с защитой.

— Плохо дело, у них поле, так просто их не возьмёшь, — молвит один из бойцов. — А может попробовать отрубить генератор?

— Он внутри поля, — говорит коммандер, собрав возле себя Кастелянов подразделений. — Доставайте электромагнитные глушители, попробуем задушить электросигнал. Отделение «Молот», вы пробиваетесь дальше и блокируете возможные контратаки из порта и площади Гинеме, отделение «Топор» вам предстоит заложить два глушителя к северу и западу, а я с отделением «Булава» заложу на востоке, а затем вырубаем их защиту и Яго устранит угрозу. Всё понятно?

— Да, господин.

Как только прозвучали слова согласия, понеслась свистопляска, рассекретившая элитно-диверсионный отряд. Воины фиолетово-зелёной пиксельной затёртой форме, в лёгких бронежилетах или вовсе без них, засевшие за мешками в траншеях, не ожидали наступления, за что и расплатились. Три десятка воинов одномоментно залили непроницаемым огнём позиции врага, не дав ему и шанса опомниться — разрывные пули на пару с лучами энергии и выплесками горячей плазмы окатили воинов Прованса.

Данте со всех ног бежит вперёд, обдуваемый свистом роя пуль, на ходу отстреливаясь от противников и проламывая оборону врага. Его винтовка без судорог отдачи выпалила толстый красный прут энергии, поразивший троих бойцов — энергия разорвала их тела на куски, устрашив остальных. Парень, прикрываемый отрядом стал обегать позади орудийной башни, пробираясь через кучи арматуры, завалы автомобилей и овраги на дорожном полотне. Он выстрелил ещё раз, и теперь его орудие расплавило борт старенькой машины, подарив ожог и врагу за ней, а затем ещё выстрел и зигзаг кроваво-красной энергии пролетевший со звуком сухого хруста растерзал парнишку. На секунду коммандеру даже стало жалко молодого человека, брошенного на безнадёжную воину во имя интересов надменной власти, но это война, а посему, если не убьёшь ты, убьют тебя, что ещё сильнее опечалило Данте. Но командир трёх отделений вынужден присесть, вернувшись мыслями к битве, чтобы не быть расстрелянным из тяжёлого пулемёта, выпустившего очередь из дома, расположившегося дальше по дороге в порт.

Где-то поодаль заметил это Яго. Если его брат не пройдёт дальше, то они тут застрянут с этим орудием, а поэтому необходимо действовать. Солдат поднялся, закинул трубу на плечо и произвёл выстрел, сотрясший пространство, выпустивший сгусток энергии в пятиэтажный эпохальный дом, обложенный палатками и пристройками. В один момент два первых этажа поднялись в воздух салютом из камня и досок, которые накрыли дождём из пыли, алой черепицы и кусков от здания дорогу и часть площади.

— Путь свободен, Данте!

Коммандер продолжил наступление. Вокруг него засвистел рой пуль и некоторые всё-таки попадали, тут же отлетая рикошетом от панциря, но это не остановит воина. Ещё один выстрел из винтовки и её заряд иссяк, вместес этим с грохотом выпустив линию энергии в противника, которого смело вместе с мешками с песком и баррикадами, за которыми он укрылся.

— Глушители установлены! — докладывают со стороны.

Данте ложится у разбитой машины и активирует свою глушилку, закидывая её поближе к бронебашенным пушкам и нажатием на кнопку, активирует все три устройства. Спустя момент всё «рёбра» пирамиды заискрились, а само поле стало мерцать и пропадать, становясь всё прозрачнее и эфемернее. Враги за энергополем как крысы спрятались в норы под орудием, думая, что оно неприступно.

— Яго, давай!

Снова труба на плече даёт залп и разорванная башня, под страшный гром и скрежет, вместе с двумя стволами, поднимается в воздух, взвеваемая столпом огня и вываливается через край, падая в море. Тут же стало видно, что часть набережной была изрыта и обезображена, превращена в самый настоящий бункер, теперь же там только огонь догорает, в яме, набитой обгоревшими трупами.

— Продолжаем наступление! — отдаёт новые приказы Данте. — Рассредоточиться, воины!

Весь порт усеян флагами республики Прованс, но это лишь меньшее из того, что устроил тут враг, а внутри гавани куча ржавых лодок, которые еле-еле на плаву. Огромное пространство, начиная от самого маяка, на самом краю суши, иглой вонзающейся в море и до бывшей автомобильной стоянки, усеянной баррикадами из ржавых машин, понатыкано противокорабельными орудиями — пушки, ракеты, лазбатери, потрошащие борта кораблей смертельными лучами. И вся эта ватага удерживает наступление на порт, не давая силам Рейха тут закрепиться. Два десятка катеров, попытавшихся сюда подойти, истреблены плотным огнём, а палубный обстрел тут менее сосредоточен, недостаточен для того, чтобы рассеять вражеский огонь.

Данте, покрываясь за укрытием в виде кучи металлома понимает, что для того, чтобы прорваться дальше, им нужно будет уничтожить, вырезать подчистую этот край обороны, иначе они не пройдут дальше.

— Брат, мы тут застряли! — прильнул к укрытию Яго, целящийся из автомата в толпу противников на автостоянке, говорит с командиром пытаясь перекричать стрекотание пуль и рокот снарядов. — Их слишком много!

— То-то я сам не вижу, — буркнул Данте и пригляделся вдаль, чуть высунувшись. — У них всё, от набережной Антрекасто по Комерсу и вплоть до проспекта Жан Лоррэна превращено в один огневой рубеж. Сплошная оборона, которая отразит любое нападение с моря.

— Может, вызовем авиацию?!

— Нельзя, посмотри туда, — указал парень и передал бинокль брату. — Видишь что в тех развалинах на бульваре Карно?!

— Ага, — ответил Яго, рассматривая, как ракеты и стволы торчат из разрушенных домов и руин. — ПВО. Прикрывают практически по всей линии.

— Хорошо приготовились. Видимо все ресурсы южного Прованса кинули на оборону порта.

— Подожди, а не про эти ли нам ПВО говорили? Если их устранить, можно будет и артиллерию на холмах убрать!

— Нет! Посмотри дальше и увидишь, что у них есть вторая линия в парке Мон Борон, идущая в разные стороны к форту дю мон Альбан и в другую, считай по самый край холма.

— Откуда ты знаешь столько о Ницце?

— Изучал её историю и план города перед вылетом на операцию. Но не об этом сейчас… нам нужно подавить противокорабельную батарею, чтобы линкоры и фрегаты подошли поближе и сравняли с землёй ПВО врага, а затем всё дело шлифанут штурмовики и бомбардировщики.

— Коммандер! Коммандер! — раздалось воззвание позади.

— Да, Сантан, — отвечает парень, разверчиваясь назад, и видит необычную картину — боец Ордена ведёт под руку, с пистолетом у головы какого-то оборванца, с серо-зелёными лохмотьями вместо одежды.

— Кастелян, к чему это?!

— Этот человек говорил, что знает о расположении сил Прованской Республики, — Сантан подталкивает парня, грозно приговаривая. — Pas de bêtises (Без глупостей).

— Не нужно, — внезапно заговорил чернявый худосочный горожанин. — Я говорю, по-вашему.

Данте тяжело смотреть на этого человека — худущий, оборванный, грязный, обросший и дурно пахнущий, ибо жуткий смрад от его тела отгоняет запахи гари и жжёного мяса.

— И кто же ты? Где живёшь?

— Я? — растерялся мужчина. — Я рыбак, живу во «Вратах Неба», там огромный рыболовецкий порт

— Врата Неба?

Яго чуть наклонился и полушёпотом пояснил:

— Они так называют место, ранее бывшим аэропортом Ниццы — Кот д’Зур, — и после снизошёл до недовольства. — Брат, у нас нет на это времени.

— А почему пришёл в Вьей Виль?

— К сестре, — слабым, дрожащим голосом отвечает нищий. — Вам-то есть разница?

— Согласен, так что ты там хотел сказать насчёт войск противника? Только быстрее!

— Я услышал, что из районов Сен Рош и Рикье сюда перебрасывают солдафонщину, говорят, для того, чтобы зайти с фланга наступлению и укрепить оборону в Вильке.

— Вильфранше?

— Ну да. Так же я участвовал в одной работке. Мы под храмом… Натр дю Дом… тьфу, — негодует мужчина. — Короче у порта есть церковь, под ней мы копали линию проходов, сплетённой с отходниками под городом.

— И?

— Используя её, вы можете подобраться к «небощиту»… э-э-э, то есть к тому, что хранит наше небо.

Данте призадумался. «Стоит ли верить этому?» — спросил он у себя, понимая, что неверный тактический ход может стоить ему отряда — если останутся здесь, а враг подойдёт, то их отбросят назад. «Кажется, мы в дерьме», — злится в мыслях парень. Ему дали командовать взводом, отправили на важнейшую операцию, а он не смог пробиться дальше порта. Лёгкая боль и колкость в сердце заставили командира потупиться от скорби нахлынувшей волной грядущей неудачи. «Соберись, Данте!» — подбадривает себя коммандер. — «Ещё не всё потеряно!».

— Так рыбак, отправляйся отсюда подальше, — оттолкнул нищего Данте и заговорил в рацию у воротника. — Яго, Курц и Фирс, готовьте дымовые шашки, Кастеляны отделений, пусть ваши бойцы цепью пойдут тройками по улицам Монфора и Фореста, а отделение «Молот» нас прикроет.

— Господин коммандер, ты действительно собирался?!

— А у нас есть выбор?! — оборвал криком Данте брата. — Мы прорвёмся через подземелья к ПВО, ликвидируем его и вызовем авиацию.

— Господин, — разнеслось по рации, — докладывают, что вассальный полк смог захватить аэропорт и продвинулся вплоть до бульвара Рене Касэн и у корабельной артиллерии новый приоритет — Кокад и Фаброн.

Тут же парень инстинктивно нагнулся, когда услышал вой, грохот и рёв, несущийся с небес — практически раздвоенный самолёт подобно комете рухнул наземь, залив огнём, обломками и плавленым металлом край порта.

«В той стороне была церковь» — печально говорит про себя парень и с яростью передаёт распоряжение в эфир:

— Взвод! В атаку, за Рейх и Канцлера! Покараем врага!

Белый непроницаемый дым в мановении ока застлал огромные пространства, дав отряду проникнуть через плотный огонь, который резко спал, а воители отделения «Молот» приковали всё внимание к себе. Руины и овраги, колдобины и груды мусора заваливают улицы Ниццы, превращаясь в гадкую преграду и помеху для воинов, но витязи Рейха дальше проходят, минуя узкую улицу, продавленную чредой домов.

— Словно невидимки, — кто-то провёл сравнение в эфире.

— Тише, — упрекнул Данте. — Закидайте дымовыми гранатами всю улицу, пусть мы останемся невидимками.

Средь трёх-пятиэтажных облезлых и покрытых трещинами домов, которые образуют стены, по узкой улице проходит отряд, укутавшись в плащ из плотного тумана.

— Стой, готовьте дронные камеры.

— Так точно, господин коммандер.

Три маленьких поблёскивающих шарика взметнулись вверх, став практически незаметным оком воинов, передовая изображение на наручный дисплей командира, который видит, как толпятся противники в засаде.

— Сантан, Мирих, готовьте подствольные гранатомёты. Стреляйте по месту в десяти метрах от выхода из «коридора», а то нас там уже ждут.

Спустя секунды уже в стороне раздались гулы взрывов, и крики боли воинов противника, ознаменовавшие порвал засады. «Если обнаружить засаду и вовремя её окружить, можно нанести противнику даже больший урон, чем он собирался нанести его вам» — вспомнил поучение Данте.

— В атаку отделения!

Те, кто должны были устроить засаду, сами попали врасплох — их расстреляли, пока они пытались оклематься после обстрела, отряд разделился и зачистил улочку. Данте снова палит из энерговинтовки, прожигая себе путь, рядом с ним загрохотали автоматы и пулемёты, задравшие противника. Коммандер методично истребляет разрозненные кучки бойцов Прованса, группами засевшие средь укреплений, выпуская луч за лучом, пока цилиндр не раскололся, и его часть расползлась, выплюнув куски металла.

— Проклятье! — винтовка отброшена в сторону, а её место занимает тяжёлый пистолет, загрохотавший не хуже автомата. — Продолжаем! Вперёд! Вперёд!

Отряд прорвался на западный край набережной Кассини и Данте смог увидеть, что упавший самолёт разнёс часть церкви, видимо завалив и проход к сети тоннелей под землёй. Два отделения засели в небольших овражках, средь груд машин и мешков с песком, ранее принадлежавших Провансу.

— Коммандер, — зашипел призыв у рации, — коммандер!

— Да, кастелян Терций.

— Сообщаю, у меня двое раненых и один в критическом состоянии, на нас продолжают давить, противник контратакует!

— Коммандер, коммандер, самоходные зенитки на подходе, нас изрешетят!

— Коммандер…

Данте… растерялся. Его зажали со всех сторон, отряды блокированы и окружены, а сам он не может пройти вперёд. Парень не знает, что сейчас делать, отступить нельзя, пробиться вперёд это значит потерять ещё больше воинов. Парень лишь делает выстрел за выстрелом из пистолета, лихорадочно перебирая в голове возможные планы действий.

Яго заметил замешательство брата, который вместо раздачи приказов, у мешков с песком сидит и ошарашенно отстреливается. Если он не придумает что-нибудь, то их зенитные орудия превратят в фарш.

— Отделение «Топор»! — зарычал грозно Яго. — Пробиваемся к церкви, захватим её!

Неожиданно с противоположной стороны набережной послышался стук металла о камень, и металлическое громыхание и спустя мгновение стенка ветхого дома хрустнула и разлетелась на камни, и из серой пылищи на свет вышел высоченный «рыцарь» в продвинутом техно-доспехе, эмитирующим броню средневековых феодальных повелителей и даже тряпка с символикой Прованской Республики, которая болтается под ветром, подражает той эпохе, а на шлеме трепещет фиолетовый плюмаж. Его пальцы сжимают толстую рукоять, обтянутую резиной и увенчанную куском металла, в форме наконечника для клевеца, а на поясе, в кобуре болтается обрез. Через отверстия и сочленения брони вырываются столпы пара, а на спине «пророс» здоровенный горб, содержащий внутри электронику и батарейку для питания такого каскада брони.

Вокруг странного воина моментально возникли не менее двух десятков бойцов в чёрной униформе, вооружённых дробовиками и ружьями, а на шлеме каждого из них по фиолетовому перу.

При его виде солдаты Республики прекратили всякий обстрел, покорно склонившись перед исполинским воителем.

— Сдавайтесь! — прокричал «рыцарь» и динамики шлема это выдали, как рык. — Орден. А не то положу тут всех и ваши шкуры пущу себе на плащ!

— Кто этот больной идиот? — спросил кто-то из бойцов.

— Наёмник Аргон Марсельский, со своими «псами», — ответил Яго и обратился по другую сторону набережно. — И когда же ты продаться Провансу успел!?

— Ах ты, паскуда! — рассердился «наёмник». — Ты ещё не знаешь, но не Провансу, а всей Французской Конфедерации! Молодцы, вы своим нападением, объединили целую нацию, которая распалась века назад.

— Ничего, операция «Запад» похоронит «новую Францию» и тебя и подобный тебе биомусор!

— Я из тебя чучело сделаю!

Груда мышц, закованных в металл, наперевес с молотом и четырёхствольным обрезом ринулась вперёд, сотрясая пространство и проламывая тяжёлыми огромными сапогами поверхность набережной. По корпусу тела быстро застрекотали пули, но они со звоном и бряцаньем отлетают, не причиняя вреда.

— «Танкобой» мне! — очнулся от ступора Данте. — Скорее!

Коммандер схватил и нацелил трубчатое устройство, которое представляет цилиндр и спусковой механизм с прикладом. И когда противник поравнялся с церковью, раскидывая догорающие останки самолёта, Данте с навеса выстрелил — тяжёлый снаряд лениво вылетел из дула и угодил прямо в нагрудник противника, который обволокло дымом и огнём. Металл на теле раскололся и посыпался, обнажив термостойкие ткани и ещё один слой брони, но вот сам наёмник остановлен — его отбросило назад, прокатив.

— А-а-а!

— Винтовку! — прикрикнул Данте, но тут же был опрокинут накинувшимся на него необычным противником.

Парень почувствовал, как все его конечности держаться, не могут сдвинуться с места, а над ним нависла тяжёлая туша, похожая на чёрное пятно. Из-за спины непонятных мешковатых и чёрных одежд торчат четыре конечности, а две естественные руки вознесли заточенные на мономолекулярном уровне кинжалы над коммандером и вот-вот пронзят его.

Два бойца вцепились за верещащую тварь и орущую необычным визгом и потащили её назад, отрывая её от своего командира, оттянув и дав парню возможность встать. С другой стороны вновь забили орудия и враг предпринял контратаку, наёмник пришёл в себя, отряхнулся и снова бежит в атаку. Механическая тварь крутанулась и отрезала головы двум «палачам», но пропустила выпад Данте — лезвия его гладия, засияв латинскими символами уткнулось в место шеи под капюшоном, затем одёрнулось и, повинуясь воле хозяина передавая мощный парализующий заряд удар за ударом стало потрошить тварь, пока та не рухнула.

— Что это!? — удивлённо крикнул один из воинов.

Но Дане не до ответов, до него практически добежала туша из плоти и металла её так просто не возьмёшь холодным оружием, и в суматохе коммандер стал рыскать под ногами, но трудно найти в спешке «танкобой» в кучах мусора и обломков от машин, арматур и прочего хлама. И «рыцарь» уже занёс молот, чтобы собственноручно снести голову Данте.

Однако, не добежав и двадцати метров в его шлем, и весь правый бок оказывается залит потоком плазмы, появившейся, словно из ниоткуда. Металл стал стекать, будто бы это мёд струится, затекая в сочленения и поры, касаясь, донося страшные муки. Ещё выстрел и горб на спине заискрился и взорвался салютом горечей стали, проводов, мяса и костей, превратив спину в перепаханное и взъерошенное поле. Грузный воин подался вперёд, покачнулся и рухнул на колени, а затем с лязгом пал наземь.

Смотря через запятнанные линзы шлема Данте, видит, как точки бытия в буквальном смысле замерцали и начали дрожать, а места, где затрепыхалась ткань пространства, озарились голубым свечением и на противника пал дождь из нитей энергетических лучей и залпов плазмы. Десятки подразделений Республики Прованс выкошены одним ударом, явившимся из пустоты средь щелей зданий, из пустых окон и удобных позиций, трудно простреливаемых. Но вот там, где было ничего уже рослые и чудные воины — капюшоны и плащи окутывают их вуалью прозрачности, из подлобья сияют адскими углями синие диодные очи, в металлических пальцах, мёртвой хваткой сжаты винтовки и ружья, тела закованы в лоснящуюся броню, и у многих конечности заменены протезами.

— Киберарии! — радостно прокричал Данте, уже предвкушая победу в стычке за порт.

Они, воины из металла, проводов, без души, но с холодным и крепким, как арктический лёд рассудком, Киберарии действуют как единый организм, прикрывая, и поддерживая друг друга, перерубая хребет обороне и пресекая всякой контрнаступление. Противокорабельная батарея, от маяка до площади Гинеме окатилась огнём, сгинув в ужасающих взрывах.

«Палачи» так же не остаются в стороне и сконцентрировались на зачистке западной части Ниццы. Данте, загоняя новую обойму в пистолет, посмотрел вперёд, увидев, как сектор противостояния Республики уменьшается. Опять пистолет в его руке задрожал и тяжёлые пули разбивают тела врагов, а сам коммандер, собрав братьев по оружию отправился по набережной. Его окружила целая свита из товарищей, прикрывающих своего вождя слева и справа, а сам командир, отринув прошлую неуверенность идёт гордо вперёд, не боясь каменных всплесков и рикошетов впереди, и расстреливает недруга. Содрогание оружия, грохот и ещё один ворог с пробитой грудью лежит в траншее, ещё раз Данте ощущает, как его ладонь дрожит от выстрела и пуля разбивает голову солдату Республики.

Противник оказался в окружении, наступление из районов севера не удалось — его заблокировали Киберарии, а деблокация провалилась. Десантные катера теперь могут зайти в порт и высадить свежие силы Империи, а остатки обороняющихся республиканцев забыты по домам и в разрывах и ямах на дорогах, превращенных в окопы, и не смогут им противостоять, а оттого пошли на единственно верный шаг.

— Мы сдаёмся! — послышался отчаянный крик из окопов. — Мы сдаёмся!

— Не стреляйте! — слышится поддержка сдавшимся.

Воины с искусственными очами как одно тело — остановились, опустив винтовки, когда не ощутили сопротивления, а вот «Палачи» спешат, продолжить войну, но Данте резко отдаёт приказ:

— Прекратить! Мы и так вымазали порт их кровью! Хватит!

Киберарии и «Палачи» остановились, продолжая удерживать на мушке врагов, которые с опаской стали выходить, выбрасывая оружие на замусоренную дорогу перед ногами захватчиков. Данте убрал пистолет, выбрал двух охранников для себя, сформировав пленительные команды, и отошёл от группы.

— Киберарии, где ваш командир?!

— Тут.

Данте устало развернулся, увидев фигуру, облачённую в серебряно-кровавый блистающий плащ, развивающиеся на холодном ветру, с капюшоном и длинными рукавами, прикрывающими металлические пальцы, и закрывает кожаные высокие сапоги.

— Андронник, как же я рад тебя видеть, — обрадовался Данте. — Вы никак вовремя! Что вас сюда привело?

— У нас задача — захватить порт и уничтожить береговую батарею, сформировать плацдарм и продолжить наступление на Сен Рош, чтобы повысить процент успеха операции. Однако у нас директива, выполнить любую иную задачу, если прикажут, так как это более продуктивно для нас. А у вас что?

— Нам нужно ликвидировать артиллерию на холмах между Вильфраншем и Ниццей. Мы могли бы вызвать авиацию, но ПВО на бульваре Карно это не даёт сделать.

— Да, так было бы лучше. Что ж, для улучшения эффективности наступательных действий и повышения качества атаки, я могу под прикрытием нуль-пространственных плащей, пробраться к ПВО и снять блокаду над небом в том месте, а вы поддержите создание плацдарма и отобьёте контрнаступление.

— Вас сколько?

— Эскадрон в сто сорок единиц. Намного больше, чем вас, что так же склоняет чашу весов в пользу использования Эскадрона, и теория вероятности на нашей стороне — у нас больше процент успеха, — на мгновение Киберарий остановился и снова продолжил, только его голос отбросил часть механичности, проявив человеческий напор. — Только действуя так, мы достигнем большей результативности.

— Хорошо, Андронник, — ладонь Данте коснулась металлического левого плеча Примас-искупителя и похлопала его, по-дружески. — Я тебе доверяю. Убери, эти чёртовы средства ПВО, а затем отступайте в порт.

— Да, господин коммандер.

Данте отошёл в сторону. По рации он услышал, что «Палачей» осталось двадцать пять боеспособных человек, и нахмурился, опечалился, вспомнив, как едва всех не убил своей нерасторопностью, допустив жертвы. «А может ещё рано командовать… я же мог всех загубить» — стал упрекать себя парень, раздумывая, что обычным солдатом, без власти и возвышения, или же быть одним из равных, куда проще… делай, что тебе говорят и всё, а тут приходится брать ответственность за души, которые доверились, за их жизни и будущее. В руках у Данте тот самый гладиус, которым он пронзил Князя Сицилии, а ранее, отобрал его у главы Киберариев Рима. Теперь на нём красуются символы ромеев, и липкая гадость от шестирукой твари. Клинок — символ прошлого времени, символ первых подвигов и когда его назначили командиром «Утренних Теней», когда он всё так же был один из одинаковых. Но недолго он пребывал в статусе «первого среди равных», ибо Канцлер собрал из гвардейских отрядов армий, лишённых Первоначальных Крестоносцев, ордена и направил их на войну, как элиту, оторванную от прошлого и привязанную только к Императору.

— Ты как, в порядке? — возник рядом брат. — А то выглядишь как-то не очень.

— Я в порядке, — ответил устало Данте, смотря на юг, рассматривая десятки катеров и кораблей, которые под слабым обстрелом приближается к порту.

— Данте, брат, прошу тебя, соберись, — сокрушённо разразился Яго, — ещё одна твоя оплошность и мы можем погибнуть, — рука брата легла Данте на плечо. — Власть дана тебе для победы Рейха в этой войне, так что не подведи нас.

— Да, брат, не подведу, а теперь давай готовиться. Чувствую, нас ненадолго оставили.

Одиннадцать часов утра. Ницца.

Раздавшийся взрыв откинул Данте назад, от баррикад и, пролетев два метра, воин ударяется об асфальт, чувствуя, как захрустели его позвонки, и боль раздалась по всей спине.

— Господин коммандер, у них чёртовы танки! — разрывается рация. — Коммандер, на нас напирают волной лёгкой бронетехники!

Командир тяжело поднялся и, шурша руками по растрескавшемуся асфальту нашёл своё оружие, его ладонь сжалась на небольшой ручке АК неизвестной конструкции, выданный из арсенала Киберариев, и пошёл обратно к мешкам с песком и арматуре с бетоном, сваленных в укрытие. «Палач» снял спаренный магазин, вставил новый и передёрнул затвор, мысленно воздавая хвалу броне, которая его спасла.

— Что это… было? — спрашивает один из солдат в серой шинели до щиколоток, лёгком бронежилете и сапогах.

— Миномёт! — ответил Данте и кричит в маленькую рацию, которую закрепил на запястье. — Проклятье, откуда танки выперлись и лёгкая бронетехника?!

— Со стороны Корниш Андре де Жюли… зараза, у них в парке на холме рядом было скопление бронетехники.

— То есть вектор контрнаступления северо-восточный? Видимо нас поскорее выбить хотят, а затем перенести центр сопротивления в Вильфранш. Но ладно, вы там держитесь, ребята, я отправлю к вам подмогу, — Данте убрал руку, одёрнув за рукав воина в коротком сером пальто. — Капитан, передайте полковнику Георгию, чтобы он от порта к площади Макс Бореля отправил противотанковый взвод и передал координаты для артподготовки на линкор «Честь».

— Да, коммандер.

Данте отстранился от разговоров. Он уставил прицел на толпу противников, вывалившихся из коридора меж домов и хлынувших волной на сердцевину улицы Барла. В руках «Палача» орудие загрохотало, выплёвывая пулю за пулей, рассёкшие воздух над улицей яркими светло-фиолетовыми вспышками. Тела противников тут же задымились, а места, куда угодил снаряд, стали чернеть и обращаться в угольный тлен, падая в ямы на дороге и оставаясь валяться на асфальте.

Внезапно одного из солдат Рейха возле Данте отбросило в сторону, а часть головы разлетелась, словно разбитый арбуз.

— Снайпер!

Коммандер моментально его засёк. Этот горе-стрелок устроил себе позицию на самом удобном месте — на широкой крыше одноэтажной, выжженной пристройки, нависающей над улицей. На этот раз палец сжимает два курка, и спаренные стволы выдают поистине адскую очередь инфернального огня, который за долю секунды обратил в пыль снайпера.

— За нашу свободу! — кричат с обратной стороны, и Данте с омерзением воспринимает суть этих слов.

— За свободную Республику Прованс! — поддержали бойца другие солдаты.

Ещё одна волна противников, под прикрытием миномётов хлынула на улицу из улицы напротив. Парень спрятался, уходя от плотной стрелковой пальбы, меняет спаренную обойму. Где-то рядом бьёт мина, сотрясая землю, затем ещё одна поодаль от укреплений, разворошив выгоревшую старую машину.

— Сколько их там!?

— Человек пятьдесят! — ответил солдат и тут же поплатился за то, что выглянул — его лицо буквально изрешетило, оросив серые кучи бетона алой кровью.

— А нас сколько!?

— Отделение, господин!

В руках Данте оказывается большой цилиндрический предмет, выкрашенный в оранжевые полоски на металлике. «Палач» срывает чеку и кидает в столпотворение врагов, которые медленной волной практически к ним подступили.

— Ловите! — прикрикнул парень, забрасывая гранату.

И за один миг срединная часть улицы Барла скрылась в огненном, жарком полотнище, накрывшее рукой пламенной бури всех врагов, самый настоящий шторм, взвившийся до небосвода, залил это место. Асфальт стал чёрным словно уголь, и начал плавиться, будто сливочное масло на тёплой сковородке. Никто не ушёл от жуткой кары — тела всех противников теперь разбросаны по выжженной дороге, прожарившись до хруста и сжавшись в позу эмбриона.

Неистовый жар, подогревающий спину, пропал. Данте выглянул и удивился — концы металлической арматуры у укрытий оплавлены и опустились к земле, а впереди для взгляда нет ничего примечательного, лишь кучи угля и пыли, гоняемые ветром.

По доспеху забарабанили дождевой дробью капли, отмывая его от прилипшей сажи и крови. Парень обратил взгляд к небу. Серое, хмурое и безликое, наполненное скорбью и печалью — всё это Данте может сказать о своей жизни и о днях грядущих. Да и что он несёт кроме этого? Впереди дела рук его — обугленные тела, позади картина не лучше. Он понимает, что воюя во славу Рейха он несёт возмездье прогнившим элитам, на ровне с теми, что были в Сиракузы-Сан-Флорен, но часть его возмездья касается и обычных людей, которые стараются всего лишь защитить себя и тот маленький мирок иллюзий, где они гордые граждане независимой страны, которая есть оплот свободы и демократии, а прогресс и наука, свет веры и понимания, несомые Императором — диктаторская ересь, от которой следует отказаться. Они не понимают, что убогостью своего существования они обязаны рыночным элитам, превратившимися в новую аристократию и безумным сектантам, заменившим духовенство, которые нищету и хилость бытия оправдывают свободой.

Однако операция «Запад» должна покончить с мыслями о нищей свободе и вольнодумстве впроголодь. Сам Канцлер сказал, что если народ не переубедить словом, то нужно браться за клинок. И теперь сотни тысяч ратников обязаны привести юг бывшей Франции и Пиренейский полуостров к мысли о том, что в единой стране, под одной властью жить лучше… словом или оружием. Но кто Данте в этом всём?

«Всего лишь оружие, некогда бывшее человеком» — подумал о себе коммандер, с волнением в сердце, понимая, что он принесёт ещё немало горя тем, кто сейчас подобен людям, некогда жившим на юге бывшей Италии.

— Интересно, кто эти идиоты, посмевшие сопротивляться Канцлеру? — прозвучал в надменности вопрос одного из бойцов, выбивший Данте из размышлений.

— Отцы и сыны, фермеры и рабочие, крестьяне и цеховики, мужья и братья… простые люди, которые обмануты жизнью, — горестно пояснил Данте. — Они такие же, какими мы были раньше, сержант.

— Господин коммандер, вам жаль их? — аккуратно спросил один из солдат. — Жаль вероотступников и противников нового порядка?

— Я всего лишь перечислил, кем они были, — с гневом проговорил коммандер, — а теперь подготовьтесь к ещё одному нападению. Вопросы есть? Вопросов нет!

Парень отошёл назад, осмотревшись, но прекрасные виды домов Ниццы, выстроенных в стиле эклектики и барокко, сменились на полуразрушенные постройки, внутри которых царит запустение и разруха, лишь усиливающиеся от вида обшарпанных и грязных стен, покрытых сетью трещин и плесенью, веющей сыростью и гнилью. Это самые настоящие призраки былых времён, напевающих скорбную песнь прошлого о величии Лазурного Берега и городов на нём, которую поддерживает оркестр войны.

— Коммандер, — зашипело из рации. — Данте!

— На связи.

— Говорит Примас-искупитель Андронник. Мы подавили сопротивление ПВО по всей линии, обнажив их артиллерийские системы для налёта авиационной группы.

— Просто отлично! — обрадовался «Палач». — А теперь отступайте к порту, занимайте здесь оборону и ожидайте следующих приказов.

— Какова ситуация в порту?

— Он теперь стал плацдармом для наступления на Рикье и Карабасель. Вскоре сюда перегонят тяжёлую технику и артиллерию, и наступление пойдёт намного живее. Всё, конец связи, — быстротечно сказал Данте и тут же переключился на другой канал. — Господин Первоначальный Крестоносец, мы просим поддержки авиации, пусть она уничтожит группы артиллерии на холмах между Вильфраншем и Ниццей. Небо деблокировано — средства ПВО уничтожены и подавлены.

— Неплохо, коммандер, — полился грубый голос на пару со статическим треском, — но вся эскадрилья занята воздушными боями, а бомбардировщики были оправлены на Сен-Лоран-дю-Вар, городу, к западу от Ниццы. У нас задача от Императора — разделить прибрежную оборону надвое и свести к нулю контрнаступление с северо-западу на занятые позиции. Вам придётся самими расправиться с ней и побыстрее — армия Габриеля Велота уже подходит к окраинам Вильфранша. Всё, конец связи.

— Проклятье! — выругался Данте.

С гневом «Палач» просчитал, что им придётся идти через стену свинцового дождя и под неукротимым огнём артиллерии, которая прикрывает холмы и вряд ли они оттуда вернутся живыми. Гнев и бессилие накрыли сознание коммандера, и он уже готов отдать приказ о сборе, чтобы объединиться с Эскадроном и пойти в самоубийственную атаку на пушки и ракеты, прикрытые энергощитами.

— Коммандер, — вновь доносится из рации, только уже малознакомый, но яркий и звонкий мужской голос. — Коммандер!

— Кто это?

— С вами говорит, Деций Аристофан, архонт эскадрильи «Крылья Сумрака». Я слышал, что у вас проблемы с артиллерией на земле?

— Да, господин Первоначальный Крестоносец. Она представляет существенную угрозу для армии «Заря».

— Ваш Консул связался со мной и передал о вашей проблеме. Что ж, я могу взять на себя эту задачу и ликвидировать её, а вы тем временем присоединитесь к наступлению на штаб противника, как и говорил Консул. Давай, коммандер, готовься, скоро мы объявимся!

Связь прекратилась. Данте глубоко удивлён и до сих пор не может поверить, что сам Архонт вступит в бой, который поведёт за собой целую эскадрилью. Он должен был объявиться позже, но Первоначальные Крестоносцы вольные птицы и могут менять план наступления, если ситуация на поле боя так же поменялась.

— Взвод, — командует Данте. — Собирайтесь в порту у церкви, живо!

— А нам что делать?! — спросил один из солдат. — Мы тут совсем одни!

Парень обернулся и увидел, как восемь бойцов, с энерговинтовками в руках остались у баррикад, возвышаясь над парой десятков окровавленных или разорванных тел, павших минутами ранее. Чумазые лица взглядами надежды уставились на Данте, и коммандер видит, понимает, что без него они долго не выстоят, если сюда хлынут ещё толпы врагов.

— Запросите поддержку у полковника. Я попрошу сюда направить Киберариев, — «Палач» сорвал оранжево-серебряную гранату и кинул сержанту, носившему геральдического орла, как символ звания. — Вот держите, используйте, если станет совсем тяжко.

Парень бегом направился неспешным бегом к порту и через сущие минуты выбежал к порту на набережную Кассини. Позади него за спиной возвышаются ри уцелевшие колоны церкви Нотр Дам дю Пор, её восточная стена обрушена упавшем самолётом, а вокруг копошатся солдаты, возводя укрепления из мешков с песком и колючей проволоки.

Рядом с ним образуется два десятка «Палачей». Через линзы противогаза Данте видит их удручённый вид — помятая и рваная броня, запятнанные кровью и сажей, царапины и перевязки украсили их тела.

— Прим-кастелян Яго, доложи о потерях.

— Три убитых, шестеро раненых. Они уже переданы санитарам в полевые госпитали. Наши ряды уменьшаются, господин.

Командир обратил свой взор в порт и море. Десятки прибывающих катеров сбросили свой груз — новые подразделения, боеприпасы и топливо вместе с ними, а увесисто плывущие по морю большие катера только собираются скинуть с себя тяжёлый груз — БМП и лёгкие танки, которые гусеницами, пушками и тяжёлыми пулемётами проложат себе путь на север, выбивая противника с насиженных позиций. Самый тяжёлый удар имперского кулака пришёлся намного дальше отсюда, но именно отсюда начнётся победоносное шествие в Нис-Виль.

Однако молниеносно другое зрелище приковало внимание Данте. Пять десятков оборванцев, в мешковатых грязных одеждах подошли к самой границе с водной гладью, женщин и мужчин, стариков и детей, неважно, все оказались под прицелами и стволами автоматов и лазкарабинов, которые расположены озариться яркой вспышкой, что оборвёт жалкое существование граждан Прованса. Перед ними выстроился десяток бойцов в чёрной униформе — кожаные плащи, вьющиеся, словно боевые стяги на ветру, обувь, похожая на остроносые туфли, прикрытые размашистыми штанинами.

— На колени! — скомандовал один из людей с белой повязкой на руке. — Готовиться, расстрельный отряд!

Данте продолжил наблюдение, подойдя к концу набережной, заняв место возле куч и линий из мешков с песком и кучей мусора, которые должны были стать баррикадами и укрытыми, приложив ладонь к пистолету на пазухе, закинув автомат за спину. Яго предчувствует, чем это может кончиться, а поэтому тихо распорядился, чтобы «Палачи» заняли позицию на возможном огневом рубеже.

В руках странного человека появляется книга и он, прикрыв верхнюю часть головы шляпой, начал взахлёб зачитывать содержимое:

— Сие люди обвиняются в преступлении — они не приняли славной и праведной власти Канцлера, отказавшись от неё в пользу своего развращённого мирка. Они развернул войну против священного Рейха, идя на поводу у сатанинского государства, а посему эти люди приговариваются к очищению через расстрел! — со слюной и пеной на губах проорал человек и отдал команду. — Готов-в-в-с-с-ь!

Коммандер лицезрит, как истерично плачут дети, прижимаясь к матерям, как трясутся бедные женщины, дрожащими руками утирающие поток слёз, текущих по чумазым лицам, как старики едва видимо наклонились, поджидая, когда их долгая жизнь прекратится, и перебирают в памяти истребителем пролетающие кадры жизни. Нежданно-негаданно коммандеру стало дурно и мерзко, его рука срывает пистолет, поднимая его дуло к небу.

— Прекратить! — выкрикнул Данте и в его руке воздух сотряс пистолет, громко залпом воззвавший к вниманию, и стал спускаться по разбитым ступеням. — Остановите это безумие!

Отряд застрельщиков только собирался направить оружие на парня, как на странных бойцов в чёрной форме наставили автоматы и винтовки «Палачи» взяв их на мушку, лишив их всякого желания поднять оружие выше пояса.

«Брат, во что ты опять ввязываешься», — возмущается мысленно Яго, просматривая через прицел сухое, чуть с испугом, лицо воина которого может сейчас отправить на встречу к ангелам. — «И из-за каких-то гражданских».

— Как ты смеешь перечить моему наиправеднейшему правосудию! — крикливо возмутился человек. — Я длань Канцлера, несущая расплату отступникам от его благородного правления! Я эмиссар святого престола и златого трона, что стоит подле Господа!

— Не впадай в истерию, — тяжело сказал Данте. — У нас есть имперские полевые суды Трибунала Рейха и судебные Империал Экклесиас, а вот о вашей шарашке я не слышал.

— Мы реализуем волю самого императора, мы комитет государственной духовности, а, следовательно, наделяем себя правом карать, на своё усмотрение!

— Что тут происходит!? — с негодованием спросил светловолосый высокий и плотный в серо-тёмном френче. — Какого чёрта вы творите!?

— Полковник Георгий, они возлагают на себя полномочия судей, вы можете их сопроводить в заключение… для выяснения обстоятельств?

— Хм, решил поиграть в праведника… не-е-т, мальчик милосердия, мы творим во имя славы Империи, а значит праведная истина на нашей стороне. Я уже казнил тут три сотни человек, и они отойдут в ад, — на этот раз уже безумец зацепился за рукоять и потянул её, вынув длинный ствол револьвера, уставив её на линзу Данте, целясь в глаз. — Давай, забери у меня их, запри меня посмей!

«Вот он и конец» — подумал Данте, зная, что противник перед ним выстрелит и жизнь коммандера оборвётся не от вражеской пули, а от рук «Праведных слуг Рейха».

— Не стрелять! — кричит Яго «Палачам», волнуясь за брата и не желая, чтобы случайный выстрел оборвал его жизнь.

«Что ж ты делаешь дурачок, стреляй, он всё равно меня убьёт», — пронеслись мысли в голове Данте, обрываемые бешеным содроганием сердца, которое вот-вот выпрыгнет из груди и отчётливо слышится в шах.

— Ты, гадина, посмел вступиться за еретиков и отступников, а значит и сам отправишься с ними.

Губы Данте тронула лёгкая улыбка, и его отчаяние сменилось радостью. Он видит, как пространство замерцало, слово его ткань волнуется и негодует от бесчинства, которое тут едва не сотворилось.

— А вот не нужно! — механически проскрипел Андронник, вынырнувший из пустоты и перехвативший револьвер и одним ударом заточенных кончиков пальцев, мелькнувших блестящей лентой, перерезал голенище «праведнику». — Киберарии, выполните директиву «Союзная Блокада»!

Неотложно отовсюду показались полумеханические воители, ставшие отбирать оружие и резать ноги, обезвреживая членов «комитета» и кидая их мордой в камень, сковывая руки наручниками.

— Ты ещё поплатишься, сука! — агонизирует главарь расстрельной банды. — Я… я… рапорт на тебя напишу, уродец! Падла!

— Полковник Георгий, — тут же обратился Данте, — распорядитесь этих горожан увести в безопасное место, а этих мразей заприте в самом вонючем карцере, — как только полковник кивнул и начал раздавать команды коммандер обратил взгляд на Киберария. — Андронник, ты спас меня, я безмерно благодарен тебе.

— Благодарю, — безжизненно пробряцал электронно-металлической гортанью Примас-искупитель. — Я просто просчитал, что твоя смерть это самый худший вариант развития событий, а значит, оставить тебя живых это приоритетная задача.

— Спасибо, спасибо тебе, — с трепетанием продолжает коммандер.

— Ты что же творишь!? — раздалось со стороны по ярости в тембре и голосу Данте узнаёт своего брата, который спустился в составе всего отряда. — Мы из-за твоей бесхребетности и сердоболия могли погибнуть. Ты мог погибнуть брат!

— Моей бесхребетности!?

— Да! А как ещё назвать то, что ты решился вступиться за этих оборванцев!? Это война, тут наши люди умирают, а ты за скот врага цепляешься!

— Брат, они такие же, как мы, пойми это. Да, они ошиблись, выбрав Прованскую Республику и безумную свободу своего государства, да, они готовы гнать нас, но они не подняли на нас оружия, они живут мирной жизнью и не идут воевать. Они — нищие и голодные, да и когда-то и мы были такими. Пойми, Яго, это простые люди, жертвы алчности правящих кругов и они заслуживают снисхождения. Лучше обрати клинок против того у кого есть оружие металла или мысли, кто повинен в преступлении явном…

— … нежели против беззащитного и слабого, на которого клевещут, ибо направив меч на вторых ничего кроме бесчестия не заслужишь, — закончил фразу брат. — Я помню слова из клятвы «Палача». Но это…!

— Уменьшите децибелы крика, вы оба! — призывает к спокойствию Андронник, перебив Яго, и указывает тонкими пальцами в сторону холмищ. — Лучше взгляните и узрите силу прогресса.

Грузные сиренево-серые, отлитые свинцом облака разверзлись, и самый настоящий воздушный исполин спустился из поднебесья. Огромный воздушный корабль, размером с авианосец, явился сверху, демонстрируя технологическое превосходство Рейха. Длинный вытянутый корпус покрашен в краски цвета ночи, на палубе которого уставлено всё орудиями, защищающими одну башенную постройку, его борта венчают восемь исполинских реактивных двигателей и девятый где-то на корме. Величественный корабль появился не один, а в окружении роя обтекаемых штурмовиков и истребителей, которые мгновенно отогнали авиацию противника.

— Похоже, зря мы ПВО ликвидировали, — сказал Яго. — Только время потеряли.

— Нет, не зря. Средства ПВО бы превратили в кучу железа летающий ударный крейсер. Единственный в своём роде, между прочем, — пояснил Андронник.

Отдельные участки плоского днища корабля разверзлись, приковав внимание к себе, ранее прикованное к орудиям на борту, и на артиллерию на холме хлынул самый настоящий дождь из бомб, похожих на медные ядра.

— Электромагнитные… похоже у артиллерии энергополя, — присмотревшись, проговорил Андронник.

И как только поля деактивировались, ливень из бомб и снарядов залил два холма, чьи вершины в мгновение ока сгинули в приливе огня, поднявшись в небо разгорячённой землёй. Артиллерия теперь точно уж не сможет ответить и замолчала навсегда, обрекая войска в Фильфранше на мучительную и скорую гибель.

— Почему Первоначальный Крестоносец не вступил в бой ранее? — спросил Данте.

— Воздушный крейсер «Солнце» слишком много потребляет топлива и его хватает только на выполнение буквально пары задач, — ответил Киберарий. — Все понимают, что от армии «Заря» зависит продуктивность наступления, и судьба восточной части Ниццы.

Картина поистине грандиозная — воздушный корабль, зависший в поднебесье вознесённый над полем боя как ангел возмездья он заливает штормом неукротимого огня холмы до полного их очищения, озарив местность ярким синением и кажется, что никто не сможет выжить в таком аду.

Со стороны хлопот лопастей стал настойчивее, и Данте пришлось обернуться, чтобы не пропустить посадку машины, которая через несколько мгновений показалась из-за домов и села рядом. Довольно старый, приспособленный для войны, небольшой вертолёт, покрашенный в тёмно-синие тона, с одним орудием под дном.

— Коммандер Данте! — закричал офицер в чёрном пальто из ткани до колен, выбежавший из вертолёта, с золотыми полосами на рукаве. — Коммандер! — понёсся он через пол набережной к парню.

— Полевой Генерал, чем обязан?!

— Ко-ко-коммандер, — тяжело выдыхая, запыхавшись, заговорил черноволосый короткостриженый среднего телосложения мужчина, как только добежал до «Палача». — Данте, у вас новая задача.

— Какая, господин? И объясните ситуацию.

— Наши войска наткнулись на укреплённый район почти у самого центра города. Он растянулся по бульварам Дюбошаж, Виктора Гюгои уткнулся в бульвар Франсуа Гросо. Первоначальный Крестоносец, господин Бонифаций Торн, хочет покончить с командованием противника, превратить оборону в импотентное сопротивление, и заставить врага отступить.

— И что же вы делаете для этого?

— Мы собираем сводный штурмовой батальон, который закинем за линию укреплённого района, у которого одна задача — пленить командиров и занять Нис-Виль, пока отряд ордена «Алмазный Щит» при поддержке тяжёлой пехоты прикуют внимание основных сил на себя и попытаются пробиться к нам.

— И что вы от меня хотите?

— Чтобы вы взяли двух бойцов с собой и отправились с сами на штурм. Бонифаций Торн сказал, что вы один из тех, кто подойдёт для исполнения такой миссии, — приумолк Генерал и тут же, пытаясь воззвать к долгу, требовательно выговорил. — Коммандер, от этого зависит успех операции «Запад», равно как и судьба этого города. Я думаю, вы спасёте ещё до черта жизней обычных солдат или всё же дадите им умереть прежде, чем они прорвутся через укрепрайон?

— А вы не боитесь попасть туда… вы же офицер…

— Я — Полевой Генерал, — гордо ответил мужчина. — Это мой долг — быть на самом острие наступления. Так что насчёт вас? Вы готовы рискнуть жизнью ради Него и посланника Его на земле?

Данте тяжело выдохнул, понимая, что если он откажется, то падёт в немилость Канцлера, что сродни забвению. Он почувствовал, как на плече оказалась ладонь, и услышал грубоватый, но полный рвения, голос:

— Брат, я с тобой, хоть на край света. Я передам Сантану всю необходимую информацию, чтобы он принял командование.

Тут же он был поддержан другим союзником, только его речь отдаёт холодом и металлическим перезвоном:

— Да, коммандер, я тоже помогу тебе. В эскадроне есть, кому меня заменить.

— Господин Полевой Генерал, — уверенно заговорил парень, — мы с вами.

— Отлично, давайте в вертолёт.

Четверо воинов побежали к машине. Данте приходится на бегу в рацию передавать полномочия одному из Кастелянов и отдавать приказ о закреплении в порту. Затем парень забрался на воздушный транспорт и уселся в кресло, закрепившись ремнями.

— Давай! — приказал генерал, и машина поднялась в воздух, над городом.

— Так, мы идём во второй волне! — стал разъяснять задачу высший офицер, истошно пытаясь перекричать гул лопастей и двигателя. — Первая должна расчистить местность и установить контроль над периметром, а мы непосредственно берём командование!

Уловив суть сказанного Данте, переключил внимание в город. Растерзанный столетиями кризиса, но довольно славно его переживший, он скопил в себя практически всю силу Республики Прованс и пытается сохранить жалкую независимость. Люди всячески сопротивляются Рейху, час за часом делая свой городок всё хуже и превращая его в печальные воспоминания о некогда славе Лазурного берега, давая право солдатам Рейха обстреливать его и крушить. Они не как граждане из Сиракузы-Сан-Флорен — не выступили против власти, а наоборот, с оружием в руках её защищают, думая, что они сражаются за свободу.

«Ничего, они поймут» — с унынием говорит себе Данте. — «Мы ещё с ними будем пить за одним столом, они поймут, что ошибались… ничего страшного, многие так противились».

Парень сожалеет о людях, которые не понимают, что оберегают не свободу, а диктат тех, кто объявил себя новой аристократией. Везде и всюду на обломках нового мира они дурманят обычный народ, заставляя грезить далёкими картинами прошлого, не рассказывая, что засилье и беспредел «волков», хозяев жизни, и привело к тому, что весь мир рухнул под весом собственного самомнения, словно прогнивший дом.

— Брат, о чём ты задумался?! — вопрос оборвал мысли Данте.

— Да так, о мелочах войны.

— Опять об обычных людях, которые там? — ткнул в город Яго длинным чёрным гладким стволом энерговинтовки. — Не думаю, что люди под нами разделяют твои стремления о союзе.

— Это люди, с которыми мы навсегда станем едины. Они это понимают, догадываются, что лучше единение, чем бедствие и свобода в кризисе. Мы докажем им это, Рейх докажет…

— Всем приготовиться! — яро выкрикнул Генерал, достав серый автомат, общей конфигурацией похожий на М-16. — Наша задача прорваться в запасной вход бункера и зачистить его!

Глаза Данте устремляет взгляд в небо и видит, что тёмный небосвод линуется работой зениток, без устали стонущих и яркие вспышки пролетают между несколькими десятками вертолётов, затмившие небеса сходно рою насекомых. Некоторые машины не выдерживали заградительного огня, взрывались и падали к земле дождём из огненного металлолома.

Впереди показался бывший вокзал — протяжная невысокая непримечательная постройка, с серыми выцветшими стенами, с большой площадью впереди, обстроенная со всех новыми трущобными зданиями, которые уподобились наростам и опухолям усеявшими огромными бубонами живое тело, со временем умерщвляя его.

— Высаживай нас у левого крыла! Это сторона, где боковое здание побольше!

Вся площадка усеяна телами и линиями наступления, которые пытаются подавить сопротивление у окон, насмерть сцепившись со стрелками Прованса в бывшем вокзале. Мокрый грязный асфальт залит кровью и забит разбитой техникой, а его блестящая поверхность отражает сотни вспышек и линий трассирующих снарядов.

Средь улиц, ведущих к центру обороны, устроены огневые точки, захваченные первой волной и обращённые против защитников автопушки, тяжёлые пулемёты и миномёты с крупнокалиберной артиллерией истязают город, удерживая республиканскую армию, забивая её телами дороги и заливая кровью контрнаступление за контрнаступлением.

Данте прекратил осматриваться по сторонам и отстегнувшись, выпрыгнул из вертолёта, который через секунды поднялся в небо и улетел восвояси. Парень снова чувствует под подошвой сапог асфальт, а вокруг палатки и самодельные ветхие шалаши.

— Где мы?

— Мы на проспекте Тьер, — решил ответить генерал. — Тут раньше была автостоянка. А теперь звено вперёд, у нас кончается время, — нетерпеливо протороторил генерал и указал на горизонтально положенную массивную дверь из металла, устроенную подле вокзала в тени двухэтажной порушенной и выгоревшей постройки, что в нескольких метрах от вокзала, похожей на кубик. — Киберарий, вы сможете выбить её?

— Я смогу! — вышел вперёд Яго, снимая со спины гранатомёт. — Только нас нужно подойти ближе и я порву её!

— Так вперёд! — командует генерал.

Четверо бойцов, смотря на окружающие территории через прицелы, двинулись к входу в бункер. Но вот слева по ним открыт огонь и пули как назойливые мухи завизжали у ушей. Данте повернулся и узрел высокий дом, ставший крепостью обороны, а возле него быстро столпились пару десятков республиканцев, открывших плотный огонь по звену.

— За Прованс и демократию! За независимость! — прокричали солдаты врага клич, паля в имперцев.

Два ствола засияли и вырвались из них адские пули, осиявшие поле битвы яркими вспышками и коммандер ощутил приятную дрожь АК в руках. Асфальт под ногами противников тут же принял на себя три обуглившихся частями тела. Парень встал на месте и стал поливать яркими вспышками наступающие волны врага.

— Я прикрою! — крикнул он звену.

Киберарий так же отстреливается — его винтовка с треском посылает жёлтый луч за лучом, и каждая стрела энергии находит жертвы, выжигая их кожу и внутренности, медленно подходя к воротам.

Щелчок, передёргивание затвора и автомат снова грохочет, отправляя пары снарядов в ряды армии Прованса, которых становится всё больше — на место одного убитого встают два новым, и нет им конца. Грязные, в рванье, в фиолетово-зелёной форме, без защиты, они готовы стоять за свободу, отдавая жизнь лишь бы продлить существование Республики, но им это слабо удаётся. Поджариваясь и теряя части тел, которые становятся углём, трупы падают ниц один за другим, засоряя площадь у здания-крепости. Но враг подогнал к окнам тяжёлые орудия.

Рядом с Данте пронеслась очередь из тяжёлого пулемёта, вспахавшая асфальт и едва не убивавшая парня.

— Прячься, идиот! — кричит его брат, выбежавший на линию огня и вскинувший гранатомёт на плечо.

Коммандер спрятался в солидной трещине, плюхнувшись на обмякшие трупы врагов, прячась от тяжёлой очереди перенаправленного орудия, схожего с «Бофорсом», установленного на краю крыши дома, там, где раньше была автопарковка, которая его едва не прикончила, распахав асфальт, вздымая его к небу целыми кусками. А тем временем Яго сжал кнопку, и шаровая молния ревущим ярким светилом ударила по торцу дома, который в один миг превратился в груду камней. Адский громыхание накрыло квартал, а часть постройки захрустела, застонала и посыпалась дождём кирпичей, древа и извести на землю, засыпав ворога.

Данте, зацепившись за споротую поверхность подтянулся и побежал к бункеру, наблюдая за тем, как дом продолжает рушится не выдержавший мощнейшего удара, подточенный временем и упадком — вся часть здания, обращённая к бывшему вокзалу, теперь кучи мусора, который похоронил несколько десятков солдат Прованса.

— Надеюсь, Яго, у вас есть ещё один снаряд?

— Никак нет, господин Полевой Генерал, это был последний, — сухо дал ответ Прим-кастелян.

— У нас нет времени, — лязгнул металлом в горле Киберарий. — Давайте за мной, я вскрою её.

— Спасибо тебе, Яго.

— Да не за что, ты мой брат. Единственная семья.

— Потом будите нежности распускать! — негодует генерал, вскидывая автомат. — А теперь живо к бункеру!

Звено, отбиваясь от стремительного контрнаступления, продвинулось к массивному куску металла, закрывшему вход в логово командирования, «зверя» Ниццы, который пытается защитить своё пристанище. Андронник кинул четыре магнитных пластины на металл, которые тут же стали яркими, как маленькие солнца, и дверь за миг полилась раскалённым ручьём, открывая проход вниз.

— Зачистка. — Хладно сказал Андронник, уставив жерло энерговинтовки, исторгающее один непрерывный поток энергии, в глубины бункера, и за мгновение истратил батарею и кинул под ноги гранату, которая взорвалась исступлённым холодом, заморозив горячий металл, позволив спокойно войти.

— Входим!

Данте спустился в подземелья — вокруг только серые стены, обливаемые лунным светом диодных ламп, а под ногами пол длинного коридора устлан ковром мертвецов, с прожжёнными грудями и выжженными глазами… Киберарий поработал на славу.

— Яго, Андронник, прикройте вход. Данте, за мной.

Коммандер пошёл за генералом, который продвигается вперёд без устали, с неописуемым усердием вперёд по коридору, который получил резкий поворот. К углу быстро прильнули два воина и высший офицер чуть выглянул.

— Фух, там два гвардейских стража… жуткие твари, если честно, — прошептал генерал. — Они охраняют вход в комнату командования.

— А как мы туда попадём?

— Агенты добыли карту, — и в подтверждении слов мужчина достал прозрачную карточку, исписанную странной символикой и украшенную златой полоской. — Целься им в голову, а затем по центру. А теперь давай!

Данте вынырнули из-за угла и вздел автомат. Спаренные стволы выдали пули, несущие плазменный заряд, угодивший в массивное тело из механизмов и железа. На гусеницах, с плоской головой и орудиями на подвесках на уровне головы, страж заискрился и плюнул фонтаном искрам. Его корпус почернел, а старый, переделанный сотню раз процессор так и не успел распознать противника и расплатился — он расплавился и разлетелся на осколки от множественных попаданий.

Пробежав меж двух дымящихся тварей, накренившихся вперёд, два воина и генерал, приложив карту, отворил тяжеленую дверь, издавшую пронзительный писк, пропуская Данте вперёд. В маленькой комнатке засветились серые стены от выстрелов из сдвоенного дула — немногочисленные солдаты, не больше пяти, попадали наземь в первые секунды, как только словили лицами и грудями пули коммандера. Даже лёгкие бронежилеты на теле не спасли от адского огня, озарившего это место ярко-синим огнём.

— Всем оставаться на месте! — прокричал генерал. — Тому, кто двинется, сделаю в голове скворечник!

Отстрелявшись на уровне рефлекса, Данте в более спокойной обстановке может осмотреть это место. Бесцветные стены из бетона, на которые прибиты десятки располосованных бумажек и разукрашенных карт, а у подножья стоит несколько столов с мониторами и станцией связи, невысокий потолок с единственной тусклой лампой, а посреди круглый стол, с компьютером и картами. В помещении три фигуры — два мужчины и одна женщина.

— Это… это… это невообразимо! — истерично выкрикнул пожилой высокий седовласый мужчина в коричневой кожаной куртке, туфлях и классическими брюками, а его глубоко посаженные карие глаза на морщинистом лице с презрением сверлят слуг Канцлера. — Чтобы меня так оскорбляло какое-то диктаторское отребье!

— Тише, Губернатор, — обессилено начал мужчина со зрелым выбритым лицом, смольным волосом, убранном в конский хвост, в фиолетово-зелёной выглаженной чистенькой форме, с начищенными туфлями, не той одеждой, что у его солдат-оборванцев и вздёрнув рукой с золотыми часами, заключил. — Кажется, что мы проиграли.

— Я бы на вашем месте помолчал, генерал-полковник… это же вы обещали, что оборону нельзя будет сломить? — с пеной у рта заливается возмущением губернатор. — И что же ты заткнулся? А? Из-за тебя, придурок, мы попали в эту ситуацию! — и тут же властитель области повернулся к девушке. — А ты что молчишь, дура!?

— Я-я-я… просто мэр, — растеряно заявила светловолосая стройная субтильная девушка, в чёрной кофте, юбкой и на низком каблуке, испуганно водя глазами по двум воинам. — Я не знаю, что тут говорить.

— Вот, посмотри Данте, и это командование Ниццы… святой Рейх, как же противно смотреть.

— Слушайте, добрые господа, может вы просто возьмёте и уйдёте отсюда? — слащаво-противно предложил губернатор. — А мы вам золота, женщин… да вон если хотите, можете эту суку прям здесь взять! — мужчина в кожаной куртке пихнул с силой мэра, которая едва не расшиблась, благо её Данте подхватил и откинул на небольшой диван в стороне.

Коммандер приблизился к чиновнику и в пол силы хлопнул его прикладом по щеке, опрокинув на пол. Тот заверещал как свинья, нащупывая щёку и катаясь по полу.

— Ты мне гнида зуб выбил!!! Молись тварь, ты уже нежилец!!!

— Генерал, можно я его пристрелю? — попросил Данте. — А то сил нет смотреть на это ничтожество.

— Нет, у нас приказ всех вывести, — грозно дал ответ офицер и уставил оружие на генерал-полковника, с каменным лицом обратил к нему сухую речь. — Прикажите отступить своим войскам и останетесь живы, да и ребят своих спасёте… скажите им, что Ницца капитулирует… у них нет шансов выстоять, — и заприметив сомнения на лице военного решил надавить. — В воздухе на нашем летательном корабле развёрнута система «Рассвет»… вы же помните, что стало с Ментоной? Вы знаете, что она может превратить кварталы в пепел,… прошу вас, ради ваших солдат и граждан.

— Умаляю тебя, Сириль, послушай их, — возопила мэр. — Они не пощадят их… всех убьют.

Военный человек поднёс к губам плоское устройство с небольшой толстой антенной и заговорил:

— Силы обороны Ниццы, говорит генерал-полковник Сириль лю Пэн, приказываю вам отступить. Оборона сломлена, Верховный Совет Обороны складывает с себя все полномочия, он распущен. Повторяю…

Данте почувствовал облегчение, гора с плеч упала. Столько обычных людей удалось спасти, столько крови избежать, но радость омрачается ещё одним визгом поднявшегося с колен губернатора:

— И ради чего вы сокрушили нашу демократию? — надменно спрашивает чинуша. — Ради каких великих идей вы прикончили свободу и собираетесь добить прованскую гордость?

— Во имя Господа, — ответил генерал.

— Не вы сражаетесь за Христа! Мы за свободу и веру! Мы истинные христиане и либерал-демократы, а значит, праведники в миру и в глазах Отца Небесного. Мы за Бога для всех, начиная от меньшинств разного рода и заканчивая массами либеральными. Мы либералы-христиане, такие, кем были раньше протестанты, и это звучит гордо!

Эти слова Данте с презрением и омерзением воспринял, губернатору яро парировав:

— «Вы давно отошли от заветов … Иисуса, вы позволяете вашим женщинам продавать своё тело, вы жените гомосексуалистов и устраиваете концерты в ваших храмах, а поэтому мы победим вас, как … когда-то победили Рим»^[4]

Губернатор примолк, равно как и генерал, который закончил отдавать приказ об отступлении.

— Всё. А теперь становитесь и руки за голову… явим вас миру. Данте, ты замыкаешь и следи за тем, чтобы они лишнего не позволяли, — распорядился быстро офицер Рейха и вместе с коммандером под дулами повели военнопленных. — На сегодня война закончена.

Ницца. Пять часов вечера.

Дождь закончился, причём часа два назад и небо отчистилось от слоя синюшных облаков, позволяя солнечному диску вновь освещать небо над городом, только вот сегодня оно восходило над поселением, над которым развивался фиолетовый флаг с золотой лилией на полотнище, показывающий его принадлежность к одной из ослабевших держав умирающего мира, а сейчас светило взошло над градом, что находится под гордо реющим имперским стягом и вошедший в единую державу. Кроваво-красный закат украсил небо и кажется, что небесная твердь над головой окрасилась в устрашающие адские краски, став олицетворением того, что творится на земле.

Покорённый большей частью град наполнен военными Рейха, забит вездесущими патрулями, на пару с инженерными и строительными корпусами, медленно восстанавливающий город по мере сил. С другой стороны, там, где морская гладь соприкасается с небесами, наполнен силуэтами кораблей, застлавшими его чёрной фигуристой линией от одной стороны горизонта до другой.

— Эх, сколько же там кораблей теперь? — прозвучал вопрос от человека, впившегося жадным взглядом вдаль, рассматривая флот Империи.

— Не знаю, брат, — ответил другой парень. — Не знаю.

Два человека в одинаковых костюмах находятся в небольшом помещении, на втором этаже здания, которое находится почти у самой набережной, с прекрасным видом на брег и море. В приталенном пальто из кожи, длинных чёрных сапогах, скрывшим тёмные штаны до самых колен, стоят два парня, сидящие за небольшим круглым столиком, прямо у большущего окна. Где-то у другой стены полуразбитая барная стойка, а весь зал усеян полудюжиной столиков, поставленных на гнилых досках, стены в этом месте похож на отсыревшие куски дерева и аргалита, расползшиеся в стороны от дождей и не должного ухода, явив сотни прорех, через которые льётся свет и дует ветер.

— Когда же он придёт? — возмущается один из парней с короткой стрижкой, чёрным волосом и крупными чертами лика. — Да уже скоро пять.

— Не знаю, Яго, надеюсь, что скоро, — отвечает ему парень с более утончёнными и заостровными чертами, смольным волосом, но с такими же изумрудными глазами. — И… уже пять часов.

— Проклятье…

В помещение, как только негодование сорвалось с губ Яго, вошёл ещё один человек. Это высокий мужчина в белом кителе с золотыми нашивками на рукавах, расшитый серебром, на его голове светлая фуражка, скрывающая под тенью грубое лицо — сухие большие губы, «украшенные» шрамом, нос картошкой, покрасневшие светло-серые глаза, а щёки чуть обвисли, демонстрируя морщины.

— Господин Первоначальный Крестоносец Бонифаций Торн, — благоговейно и в один голос сказали два человека, в знак почёта поднявшиеся с мест.

— Сидите, — хриплым тяжёлым голосом и с отмашкой сказал им мужчина и сам сел рядом, подтащив третий стул, и снял фуражку, обнажив лысую, начисто выбритую голову.

— Господин, зачем вы нас позвали сюда? Почему мы не могли встретиться в штабе или у вас на корабле?

— Я не удержался лично осмотреть город, — тяжко голосом, но легко душой ответил «Крестоносец». — Честно признаться, он сильно изменился с тех пор, как я последний раз тут был. Да и это место… здесь раньше подавали хороший, по меркам упадка кофе.

— Так что это?

— Это, Яго, когда-то было кафе, но теперь куча мусора, чёртова заброшка, которая, я уверен, стала поганой пивнухой или чем похуже.

— Так зачем вы нас сюда позвали? — разразился вопросом Данте. — Наше участие в операции «Запад» окончено же? Мы же отправляемся на Балканы, к остальным «Палачам»… так к чему наше присутствие? Вы же нам не просто так вывели на прогулку, чтобы насладиться видами Ниццы?

— Эн-нет, — сложил руки на груди Бонифаций. — Вы двое ещё нужны будете Рейху в этой операции и, причём в довольно, что б его, деликатном деле. Знай, Данте, что операция «Запад» это не только утопить в крови всё южное побережье Окситанской Федерации и Республики Прованс, это целый комплекс мер и миссий, направленных на то, чтобы осточертевшие элиты государств иберийских и южно-французских не смогли объединиться с прогнившим насквозь севером.

— Не понимаю… вы же можете подавить север стремительным наступлением.

— Не всё так просто, Данте. В игру вступило новое государство, которое собирает под свои знамёна страны севера. Мы с ней недавно столкнулись в Швейцарской Конфедерации, обменялись ракетными ударами и отошли, не став нагнетать обстановку.

— И о ком же вы говорите? — вкрадчиво спросил Яго.

— О Либеральной Капиталистической Республике, прокляни её Господь. Она нам спутала все карты! — возмутился Бонифацаий, сотрясая стол ударом кулака. — Что б ей!

— А что произошло?

— Мы, после падения Окситании и Прованса собирались направить удар в Бретань, Парижскую Коммуну, Франкский Диархат, Новую Францию и оттеснить Империю Ларманов, которая «доедает» «обновленное государство французов», что засела в центре Европы… но теперь всё похерилось. Эмиссары корпораций Республики, на пару с шальной партией больных либеральных конституционщиков ведут переговоры с Бретанью и Парижской Коммуной о вступлении в их Конфедерацию. Англия и Нормандия уже присоеденились, а Новая Франция с императором Ларманов раздумывают о вступлении. Нет данных только от агентов в Республике «Атлантическая Вестфалика».

При перечислении государств Данте стало минорно от того, что некогда единая нация, ещё одна в длинном похоронном списке погибших стран, не выдержала молота кризиса и распалась на кусочке. Он сожалеет, что Франция не осталась ею, а идейные и националистские споры, вспыхнувшие как огонь, в который подлили масла, сожгли великую страну, оставив от неё только воспоминания, прах на могиле истории. Но долой скорбь, сейчас иные вопросы и дела требуют внимания.

— Хм, — задумался коммандер. — Так почему бы нам не вступить в той Либеральной Капиталистической Республикой в войну? И отобрать у неё занятые территории?

— Это вам, мальчики, не какая-то региональная держава… нет. Она смогла стряхнуть пыль и реанимировать ядерное оружие, а её войска с каждым днём пополняются тысячами добровольцев, готовых стоять за сумасбродную свободу. Частные военные компании поступают на службу Корпорациям и рыночные аппетиты хозяев не унять. К тому же, мы сильно растянули фронт, начав операцию «Восток». Война с Иллирийской Тиранией нас потрепала, да и первые битвы с Конфедерацией Свободных Народов не сулят ничего хорошего… а все северные Балканы лакомый кусок для ещё одних идейных шизофреников.

— Директория Коммун? Это же они протрубили в коммунистический рог?

— Они самые, Данте, они самые, — «Крестоносец» достал из кармана длинную белую бумажку, обёрнутую вокруг душистой травы и зажёг её, приложил к губам, затянулся до хруста сигареты и выдохнул вонючий смог. — И теперь, думаю, до вас дошло наконец-таки, в каком мы положении. С севера на нас напирают «дерьмакраты-либшизы», с востока давят коммунисты, турки и единые аравийцы.

— Давайте вернёмся к операции. И в чём же будет наша миссия?

Бонифаций ещё раз затянулся и сделал выдох, исторгая клубы синюшного дыма, от которого Данте отмахнулся.

— Не куришь? — поднял бровь «Крестоносец». — Ничего, поживёшь с моё, рот сам захочет взять сигарету,… но не об этом. У нас есть донесения, что эмиссары корпораций собираются взять под свой контроль Пиренеи и устроить там базу.

— А это перекроет наши пути снабжения и лишит возможность захватить государства иберийские.

— В точку Яго. Поэтому вы отправить в адское местечко, под названием «Новый Иерусалим», или «Город Бога».

— Что это за… ересь? — возмутился Данте. — Опять какая-то секта и скопище еретиков, как Чёрный Епископат?

— Да, оно самое. У вас будет задача — ликвидировать эмиссара, уничтожить ядерные наработки, которые им передали корпорации и… у них затерялся один древний христианский артефакт и Канцлер желает им обладать быстрее, чем поймут те подонки, что его можно использовать для шантажа, — Бонифаций докурил сигарету, ещё раз выдохнув дымные завитки, и выбросил окурок на пол. — Вся информация будет вам выдана позже.

— То есть наша задача — убийства, диверсия и грабёж? — с сарказмом переспросил Яго.

— Всё так, вы ничего не упустили, — увидел, как лица парней накрылась вуалью лёгкого дива, подняв голос, разжевал им. — Я вижу у вас на лицах смущение. Сейчас происходит делёжка территории перед большой войной или её концом… и чтобы не стать мясом на бойне, нам, как можно скорее, нужно подмять ресурсы и силы Иберийского полуострова, иначе нас порвут. Именно для этого и задумывались две операции, и от вас теперь зависит успех «Запада», иначе мы не достигнем паритета, чтоб его. Сегодня в Ницце вы доказали, что готовы отдать жизни ради операции, и сейчас вам предстоит сыграть роль начинателя нашего победного шествия по полуострову.

— А почему именно мы? — поинтересовался Данте. — У вас же есть множество других агентов.

— Хм-м-м, — затянул Бонифаций, приложив правую ладонь к подбородку. — Вас рекомендовал сам Канцлер, нет, он настаивал, чтобы именно вы двое в составе тактической группы пошли на выполнение операции. Большего я вам сказать не могу. Может, он видит вас нечто особенное, для этой миссии… не знаю.

— Ну ладно. Когда сборы и подготовка?

— Завтра в шесть утра, в моём штабе. Всё, удачи.

«Крестоносец» поднялся с места и заспешил прочь, как на выходе столкнулся об обросшего человека в рваных выцветших одеждах и шортах с туфлями на босу ногу. По грязной бороде видно, что это мужчина.

— Простите, — буркнул вошедший мужчина и сел на стул рядом с барной стойкой, поникнув головой.

— Что буйно голову повесил? — спросил Данте. — Рыбак.

На неожиданный вопрос парня грязный мужчина ошарашенно оглянулся и когда заприметил двоих парней, с испугом стал метать вопросами:

— Кто вы? Что вам нужно? Я вас не знаю!

— Тиш-тише, — стал его успокаивать Яго. — Вспомни у порта Ниццы.

— А! Вы те воины из Рейха. Что-то я вас сразу не заприметил.

— Ничего страшного, — говорит Данте. Как ты? Наши не слишком донимают? И что ты тут делаешь?

— Хожу сюда за выпивкой, но видимо сегодня тут не наливают. Да и всё в порядке, а если донимают, то по делу. Наши-то думали, что вы сюда грабить пришли, уже хотели партизанить уйти, только отговорил я их от мысли окаянной. Говорю им, чтоб сидели на месте и не шли к республиканцам в Ла Фонтен Сент…

— А откуда ты знаешь, что там ещё остались силы республики? — спросил Яго.

— Друзья там живут. Кстати, можете радоваться, говорят, что они снимаются и отступают назад и вся столица Прованса теперь ваша.

— Ладно, — начал Данте. — Теперь можешь нас рассказать, почему ты помог нам? Ты же вроде родился и вырос тут, в Прованской Республике, а предал её.

— Ох, — тяжело выдохнул рыбак. — Разве вы не видите, как мы живём? Лачуги, да трущобы, облезлые и рухнувшие дома, а все сливки общества оттягиваются в Марселе, плевав на нас… эти гады даже отгородились от нас и отстреливают, как собак бешеных, если посмеем повредить их отдыху. Может, кто-то и скажет вам, что свобода это хорошо, но наша родилась из пустого безумия и помешана на ненависти к южанам и северянам. Власть приговаривает — «освободились от Франции стали великими», а где это величие, спрашивается? Они нам твердят, что, мол, свобода от гнёта Парижа это путь к гордости и процветанию, но всё это пустое. Всё это величие, гордость и процветание на улицах Ниццы, которые не ремонтировали, Бог знает, когда… вся их гордость в голодных смертях, а процветание они видимо видят тотальную нищету. А всю неделю гоняли шарманку, что, мол, злые южане под руководством «недымократичного» диктатора хотят нас поработить, сделать рабами… что ж, я согласен обменять демократию в нищете на сытость в диктатуре.

— И что же случилось с Ниццей, что она в таком упадке? — спросил Яго.

— Независимость, — скрипя сердцем, ответил рыбак.

— Понятно, — вздохнул Данте. — У вашего народа видимо много причин, что сегодня мало кто брал в руки оружие и гнал нас. Печально, конечно, видеть вас в таком состоянии, но, не поверить, я с братом, тоже когда-то жил в трущобном городке, этакой градской республике. Но приход Канцлера всё изменил и теперь из республики он превратился в процветающий мегаполис. Надеюсь, Ницца так же воскреснет.

Данте понял основную цель операции «Запад», задуманное Императором, как масштабное покорение части бывшей Франции и государств на месте мёртвой Испании. Это не сегодняшняя битва за Ниццу, не покорение земель, а вернуть надежду и прогресс в исстрадавшиеся земли. Скинуть вуаль мрака, вытащить страны из лона упадка, вернуть усопшие края к жизни и сковать их в единое монолитное образование под именем Рейх. «Запад» в своих сотнях директивах и приказов говорит и о возрождении того, что пало, предписывая армии по мере сил восстанавливать города и деревни, связь между ними и убеждать делом и словом о правильности веры Империи в Господа, Императора и единство. Данте вспомнил, что сейчас по городу расхаживают десятки капелланов, рассказывающих о славе и величии Рейха, попирающие ценности гнетущей «свободы», которая и привала город в упадок. Вот истинная цель операции — возродить запад под чёрно-белым знаменем Империи, предложив ему нечто большее, чем преклонение перед силами краха.

— Данте, — обратился Яго, вырвав парня из размышлений. — Нам нужно идти, ещё рапорты писать, да и разобраться нужно… на нас жалоба поступила. Помнишь, мы повязали того идиота-расстрельщика. Теперь от нас требуют объяснений.

— Да, брат, — встал со стула Данте. — Пойдём, — и перед тем, как покинуть мрачное заведение, остановился, чуть повернул голову и сказал рыбаку. — Ничего, скоро всё измениться… совсем скоро.

— Спасибо вам, ребята, — скорбно ответил мужчина. — Спасибо вам за всё.

Глава вторая. На руинах испанских

Этим вечером. Пиренейская Теократия.

Над головами людей, живущих на иберийском полуострове, воцарилось небесное запустение, сущее отражение пустынь на земле, которые после тысяч воин растянулись на многие-многие акры вдаль, растянувшись от самых геркулесовых столбов и накрыв практически весь кусок земли, на котором раньше жилы португальцы и испанцы. Мертвенно-оранжевая небесная твердь, и солнце, которое вот-вот коснётся филигранной черты запада, освещает угнетающими красками небесное пространство. На востоке уже загораются серебряные точки и неестественно-фиолетовые краски выплёскиваются в великое космическое полотнище над головами людей, оголяя космические дали и возвещая о наступлении ночного сумрака, который несёт с собой ночную прохладу.

Один лик уставился на картину великого противостояния между погибающим днём и набирающим силу сумраком, который через пару часов добьёт время вечера и взойдёт на престол поднебесья тёмная ночь.

— Ничего тебе не напоминает? — звучит вопрос со стороны, заставляя человека оторвать взгляд от могучего неба и обратить его к многострадальной земле, отразившей всю суть картин небес. — Ничего не хочешь… сказать?

Чёрствые тонкие губы мужчины чуть дрогнули, обозначив мимолётную улыбку или скоротечное мучение. Мешковатая тёмная кофта парня, с рукавами до локтей замотанными чёрными бинтами, трепещет под сухими ветрами с юга в унисон вместе с длинными немытыми, оттого и поблёскивающими, волосами.

— Конечно, — без эмоций на худощавом грязном лице отвечает мужчина лет сорока пяти. — Как говорил Йорэ Небочтец — небо это зеркало земли… он так думал.

— А ты как думаешь?

Житель иберийского полуострова призадумался. «К чему меня спрашивают?», «Зачем это ему?» — такие вопросы сейчас мелькают в сознании человека. Взглядом тёмно-синих очей он осматривает, что его окружает, видя, что возле небольшой площади, умащённой вздёрнутым камнем, собралось столпотворение из двухэтажных осевших и покосившихся домов, а за ними ещё кольцевой квартал из трущоб.

— Ты предлагаешь мне высказать своё мнение? — обратил вопрос мужчина к собеседнику, который облачён в бардовый балахон с капюшоном. — Не думаю, что оно тебя интересует.

«И что оно понравится вашей секточке» — продолжил про себя парень.

— Правильно, — из-под тени капюшона показалась хитрая улыбка на пухлых губах. — Я не мог не поговорить на такую тему… хочу узнать твою лояльность нашей великой вере. И во имя нашего Кумира я продолжу, пока не выявлю отступничество.

Мужчина тяжело выдохнул, опустив плечи. Его ладонь опускается в карман свободных штанин, до колена утянутых тёмно-серыми бинтами, до стоп в обуви похожей на остроносые туфли, покрытых слоем пыли.

— На, держи, — протягивает бедный житель помятую испачканную монетку из железа. — Тут десять сентаво^[5]… на благо вашего Кумира. Думаю, это докажет мою лояльность вам.

— Да, — схватил человек в бардовых одеждах, проведя широким рукавом по ладони, который как будто слизал монету, — Карлос, этого достаточно… но не забывай, что я могу в любое время у тебя снова, — самодовольно усмехнулся «монах», — затребовать лояльности. А если её не будет достаточно, сам знаешь,… послужишь делу «великой печи грешников».

Карлос смотрит в спину уходящему сектанту и его одолевает желание взять что-нибудь потяжелее и огреть его. Отобрал деньги, пригрозил расправой, сожжением в крематории заживо, и пообещал ещё раз ободрать. Но мужчина решил отвлечься и снова посмотрел в небо и, глядя на то, как ночной мрак опрокидывает практически потухшее солнце, действительно проводит линию сходства, с тем, как столетия назад ослабевшая Испания не выдержала все сокрушительного удара великого кризиса и разбилась, разлетевшись на осколки самой себя… и нет теперь Королевства, а есть кучки воюющих стран, грызущихся за помойную независимость, выставляя себя как великие национальные державы. И от Южного Халифата, провалившего на юге Иберийского полуострова новое царство Пророка, до Пиренейских гор, с Национальным государством Басков, Андоррой, на севере укрыли мелкие страны, которые спелись в битвах, интригах и кровопролитии. Но в этой войне страдают больше всего мирные люди, которым до идеи национальной свободы нет дела… они хотят мирной жизни, в покое и процветании. Они знают, что если где-то говорят о священной войне, значит по другую сторону, во славу нации накрыты огнём кварталы с мирными жителями. Последний луч солнца, благоволивший пропитанному кровью полуострову, давно скрылся за «горизонт событий» и для этих земель наступила дикая ночь новых тёмных веков мрачного средневековья и кажется, что до самого судного дня им не будет спасения от бесконечной войны и разрухи.

— Папа! — послышался клик со стороны, который приятным голосом вывел мужчину из нерадостных размышлений.

Лицо Карлоса, оторвавшись от мрачно-оранжевого небосвода, обернулось налево, откуда и был слышимо воззвание. Он увидел, как к нему идёт стройная девушка, в обтягивающих чёрных джинсах, нечто похожем на серые кроссовки и в серой рубашке, лет двадцати, поднимая пыль с брусчатки. Как только она вышла из здания о двух этажей, с покосившейся стенкой, то десятки мужских глаз уставились на неё. На небольшой площади никого нет, но вот из различных построек на обворожительную даму смотрят все, кому не лень, досконально её рассматривая. Короткий чёрный волос, снисходивший до плеч и выстриженный практически под длинноватое каре, окружающие лик, слабо вьётся под дуновениями поветрия, светло-голубые глаза девушки наполнены глубиной, чему помогают длинные накрашенные ресницы, и достаточно выразительны, чтобы взглядом заглянуть в душу, а сам цвет лица отдаёт мраморно-благородным, что контрастирует с её алыми налитыми губами, не пухлыми, но рельефными. Лик дамы подтянут и даже виднеются ямочки на щеках.

— Да, Сериль, ты закончила? — спросил мужчина.

— Отдала телефон на починку, — с облегчением выдохнула девушка. — Теперь остаётся только надеяться на Хуана, что он его починит.

— Ты могла бы сделать это и дома, — отец встал с места. — Зачем ехать в такую глухомань?

— Па-а-ап, — девушка приобняла Карлоса за плечи и низким, но всё ещё женственным и мягким голосом заговорила. — Сейчас везде, куда ни посмотри такая глухомань, только в ней дешевле всё делается. Так я отдам два песо^[6] за починку…

— Что? Двести сентаво!

— А дома в два раза больше! — перекричала отца девушка. — Ну, ты же у нас в семье самый умный, а почему такой небережливый?

— Хорошо… всё равно бензин не так много потратились.

— Вот и славненько.

— Ладно, давай поедем домой, а то мать, небось, заждалась. Да и этот… нервничает.

Двое направились прочь из города, который явно накрыт вуалью безнадёжности, нищеты и упадка. Отец и дочь ушли с мало-мальски приличной округлой площади с иссохшим фонтаном посреди, и пошли средь трущоб, попав на их самое неприятное место — рынок. Всюду, охватывая весь кругозор, простираются шатры и самодельные трущобные хижины, сколоченные наспех из более-менее пригодного мусора. Единственная дорога через эти районы — длинная узкая тропинка, сжимаемая со всех сторон торговыми рядами и прилавками, на которых раскинуты самые необычные товары, свезённые со всех концов полуострова блуждающими торговцами. Множество народу, от простых бедняков, до охотников за головами и мародёров блуждают по базару, в поисках товара, разыскивая нужные инструменты для следующих гнусных свершений. И торговые махинации, ссоры купцов и сам процесс торговли выливается в беспорядочный гул, возившийся вместе с ароматами тухлятины, смрадом горелого пластика и металлов ореолом над рынком.

Мужчина с дочерью, стараясь себя не показывать, пробираются по коридору, забитому людьми и липким воняющим мусором под ногами. Взгляд направо и видно, как торговец в кожаной жилетке раскладывает мотки проволоки и куски различного металла, поблёскивающие под слабым солнцем медным, стальным и латунным синением. Взгляд налево и становится противно от того, как какой-то человек в бардовом стихаре в капюшоне лихо раздаёт за сущие мараведи^[7] из железа детям и подросткам порошки и различные травы «от приёма благостей, которых с милостью божьей соприкасаетесь, в его мир ступаете», как рассказывает сам торговец. Но дочь с отцом знают, что это наркотики, которыми торгуют хозяева Теократии, а значит, ничего предъявить им не получится, а за попытку оборвать торговлю наркотой, можно поплатиться головой, ибо «никто не смеет прервать акт “боготорговли” священной церкви с народом алчущим»

— Халифатские специи! — кричит какой-торговец, в восточных белых одеждах, засевший средь кучи мешочков, набитых сушёными растениями. — Специи и травы прямиком с юга! Покупайте, не проходите!

— Галисийские ружья и прицелы! — старается перекричать его другой торгаш в бронежилете, разложившие оружие и прицелы на гнилых досках прилавка. — Для любого охотника на любую дичь лучшее подспорье!

— Мелкая техника из Каталонии! — уже орёт иной купец в жёлто-красном расшитом золотыми нитками кафтане, нависший над телефонами, потёртыми и клееными-переклеенными ноутбуками.

Мужчина слегка улыбнулся и произнёс:

— Слушай, Сериль, может тебе проще купить телефон, чем ремонтировать ту рухлядь?

— Нет, пап, — воспротивилась девушка. — У нас и так денег не хватает, а ты ещё что-то хочешь купить. А тот, хоть и старый, но хороший.

— Какая ты у меня бережливая, — отец на ходу положил девушке правую руку на левое плечо, заключив её в объятия. — Дочь.

— Вся в маму, — посмеялась девушка и тут же сделалась мрачной, с интересом вопрошая. — Отец, а откуда все эти торговцы? Их тут столько и в разных одеждах. Чем они вообще торгуют?

— Ты не знаешь, откуда пришла вся эта рыночная шушера? — удивился Карлос. — Я думал, что двадцать лет достаточно, что бы всё узнать о месте, где живёшь.

— В Граде я знаю, что лежит на прилавках, а вот тут редко бываю, чтобы знать об этом месте много.

— Хорошо, дочка. Все они пришли со всех сторон наследства государства, которое тут раньше существовало. Тут и каталонцы, и галисийцы, и баски, и из Мадрида люди есть. Андоррцы и арагонцы тут редко, но бывают. Все они люди из государств испанских… Конфедерация Андорры, Каталонии и Валенсии, Галисийская Республика, Королевство Арагонское, Мадридская Республика и прочая, прочая, прочая… долго перечислять.

— А чем торгуют?

— Тем, что удаётся перекупить или утащить из городов. Производства практически нет, кроме наркотиков и пищи, вот и пожинают то, что осталось от экономики… Испании.

— Испании? Ты о том очень древнем государстве?

— Да… посмотри вокруг, и ты увидишь его расхищенное наследство… всё оно на прилавках. Флаги, под которыми ходят торговцы тоже родом из той стародавней страны. Практически всё оттуда. Даже название этого места — Аскасо, тоже было дано той страной.

— И откуда ты всё это знаешь?

— Ответ прост, Сериль, я читал об этом.

— Знаешь пап, ты так говоришь, что мне кажется, и маме, ты скучаешь по тем временам.

— А что в них было плохого? Разве в этой помойке жили наши предки?

— Прошу тебя, только тише, — забеспокоилась девушка, — ещё «багрянники» услышат, а я… не хочу потерять отца.

— Хорошо, дорогая… хорошо.

— А кому служат все эти торговцы? Я про наших, а не иноземных. Служители их не трогают, но им они не прислуживают.

— Сэр-магнаты, — с нотой гнева ответил Карлос, — наиболее зажиточные и властны люди. Они проникли во все сферы жизни, они везде и повсюду. Каждое хозяйство, каждый торговец платит им, являясь частью гильдий, которые образованы и подчиняются сэр-магнатам. У нас две власти — Приход и сэр-магнаты, но даже среди кучи богатеев на пирамидувзошли те, кто утопил в крови остальных и подмял под себя слабейших. Это огромные семейства, самые богатые и самые влиятельные, они не просто власть, они есть вершители того, что тут происходит. И нет им

— И почему же они не могут помочь всем больным и обделённым? — наивно спрашивает Сериль. — Понимаю, деньги и власть, но разве оно того стоит?

— А зачем им делиться? Ты посмотри вокруг, люди фанатично верят в Приход, и не желают подняться против, — Карлос опасливо обернулся, — «багрянников», назовём это так. А они убеждают, что нищета и разруха это хорошо. Они променяли свободу на поклонение и цепи, добровольно, а поэтому, зачем делиться, если можно брать всё?

— Ладно, пошли дальше.

Отец, всегда сдержанный и хмурый, вместе с дочкой, которая рада от того, что отдала телефон, идут дальше по рынку, общаясь на различные темы. Но тут семейную идиллию нарушила наглость одной из рыночных крыс — некий парень, чумазый как свинья, в тёмных оборванных обносках, вроде какой-то футболки, штанин, оборванных под шорты и в босоножках, со всего маху ударяет девушку за пятую точку,

— Ай! — закричала Сериль. — Кто там офигел так!

Вместе с дочкой повернулся и отец, рассматривая, кому нужно зубы выбить за подобную дерзость и видит, как с самодовольной улыбкой стоит парень.

— Ну чо, девочка, задом тут так виляешь просто так. Хочешь им заработать на жрачку себе?

Рыночные люди прекратили процесс торговли одномоментно, обратив свои глаза на картину происходящего. В это время из толпы выделились два амбала, в одеждах из синтетической ткани, выломавшие руки девочке и заломившие её.

— Да ты скотина! — кинулся с ножом на дерзкого паренька мужчина.

— А-нет, — покачивая пальцем у носа Карлоса начал парень, указав на золотое украшение, вшитое в футболку, — ты видишь значок ромба у меня на груди. Ты же понимаешь, кто я такой. И ты не посмеешь на меня напасть, опущенка, — и, обхватив шею мужчины, пытаясь взять его под плечо, несмотря на небольшой рост, попытавшись сымитировать «дружеский» разговор. — Ну что папаша, как будем решать… на сколько отдашь нам свою девчулю? На час или два. Знай дядя, с нами шутки плохи!

Наглость и спесь «младших агентов Прихода» практически безгранична. Они, прикрываемые Большим Приходом — огромной тоталитарной сектой, захватившей власть в Пиренейской Теократии, лишились всякого стыда. У них иммунитет, ибо они «люд приходской», а значит, на них никто не может напасть или ударить, а любое нарушение закона трактуется как «воля Кумира». Грабежи и изнасилования, убийства и избиения — обычное дело этих собак и только Пасторы Прихода могут их во время приструнить, чтобы они всех не перебили и было кому платить налги и подати.

— Батя, — снова с наглостью заговорил парень. — Мы тебе по-хорошему предлагаем деньги, ведь силой можем взять. Пусть приучается твоя девочка зарабатывать нужным местом.

Карлос увидел, что его дочь зажата двумя громилами. Она бойкая и пытается вырваться, но это у неё не получается, ибо сильные руки её держат хорошо. Ему противно от одной мысли, что он может продать её кому-то, а от одного раздумья, что с ней сделают, мужчина готов сойти с ума. Вспыхнувшую агрессию и желание придушить агента он подавил, выбирая путь холодного разума.

— Хорошо, — сухо выговаривает отец и ловит нужный момент, когда от удачи нападения три отморозка получили удовольствия и уходят в полёт мечтаний, раздумывая, как будут развлекаться, а беспомощная и немая толпа узрела очередной однотипный финал похожей, как и остальных, драмы, вернувшись к делам.

Как только парнишка ступил вперёд мужчины, он понял, что совершил ошибку. Карлос с силой взял его за шею и быстрым движением повалил на землю и ринулся к амбалу, блеснув кликом в ладони. Один из здоровяков с кулаками решил заступиться за «агента», но получил изогнутым клинком в живот и так раза четыре подряд, только окровавленная сталь блистала. В этот момент Сериль вырвалась из хватки и вытащила из-за пазухи небольшой клинок, одним ударом вогнав его над пахом, вынув и ударив уже по коленке.

Карлос отошёл от стенающего бандита, который валяется на окровавленном песке и держится за живот. Второй мерзавец так же лежит в стороне и пытается чем-нибудь перетянуть раны, но кровь так и хлещет из отверстий.

— Ты… ты… ты, — в шоке стал запинаться «агент», — Сука, ты что сделал?

— Не пойму, в чём вопрос? — грозно спросил отец, вытирая нож о рукав. — Те двое без знаков отличия, а что касается тебя…, — мужчина опустил руку и достал пять монеток и хладно процитировал. — «Толкнуть младшего агента священных сил — штраф пятьдесят сентаво», часть первая, статья третья сентенции «О гарантиях младших агентов», — после чего швырнул под ноги упавших с перезвоном монеты. — На, держи. Сам поднимешь.

После того, как монеты оказались на земле Карлос, повернулся и отошёл к дочери, прятавшей нож.

— Ты как, Сериль? В порядке?

— Я уж подумала, что ты реально продать меня решил, — с лёгкой улыбкой сказала девушка, теребя смольный волос.

— Нет, что ты, я люблю тебя и не отдам никому.

— Пап, — зашагала вперёд дама, приговаривая, — лучше пошли отсюда, а то сейчас набегут хозяева этого пса.

Мужчина ускорился так же поспешив покинуть рынок. Он видел, как за ними уже идут люди в багряных одеждах и понял, что их хотят схватить. Благо в такой глуши нет уличных камер, и они смогут уйти незамеченными, нельзя будет их отследить, или изложить их лица на бумагу. А свидетели, коих сотни? Вряд ли оно с сочувствием отнесутся к прислужникам «агента», но найдутся и те, кто расскажет о них за монету, но таких ещё найти нужно.

Отец с дочкой вышли за пределы рынка и попали в то, что должно получиться пригородом, но вместо этого лишь выцветшие палатки с платками, на пару с разрушенными домами, которые наспех сделали жильём. А чуть дальше большое расчищенное и залитое бетоном, который практически полностью сдуло временем, поле, на котором не так много грузовиков, легковых машин и мотоциклов. Карлос с Сериль выбежали на стоянку, с которой открывая «прекрасный» вид на то, чем стал полуостров. Впереди, где начинаются Пиренеи, где огромный хребет, с золотистой высоченной пирамидой, выступающей из горы Менте-Пердидо, простирается один-единственный пейзаж — выжженные красно-жёлтые холмы с сухой травой. На горных шапках ещё лежит снег, но некогда живые, насыщенные зеленью, склоны гор теперь обнажены серыми видами голых скал. Всё вокруг напоминает о далёкой планете, которой дали имя ромейского бога войны, и лишь сухая, пожелтевшая трава под мертвенно-оранжевым небом напоминает о том, что это все ещё земле.

«Вот что делают войны с землёй» — подумал про себя Карлос, подбегая к своей машине — исцарапанное, помятое чуть приплюснутое авто, потерявшее цвет всех красок, что были ранее. — «Разве это хорошо? Разве этого стоит национальная гордость мелких стран, отвоёванная в страшной войне друг между другом? Разве ценой жизни целого полуострова можно было удовлетворить желания свободы каталонцев, галисийцев, кантабрийцев и многих прочих?» — всё продолжает себе задавать массу вопросом отец, но ответов не находит, ибо все они потеряны в пучине истории.

Сев в машину, и услышав, как его дочь подсела сзади, он вставил ключи и повернул их. Двигатель тяжело затарахтел, и весь салон затрясло от его работы, стряхнув даже песчинки со стекла.

— Ох, с первого раза завелась! — радостно воскликнула Сериль, доставшая пистолет на случай, если их остановят в пути местные налётчики или мародёры.

Спустя полчаса. Град.

«Тот святой град, земля освящённая, имя которой град небес-на-земле, где обитают духи святые и посланник Его и Их на земле» — каждый раз повторяет в разуме Карлос, подъезжая к тому месту, что он называет домом. Он, проехав по опустошённым холмам, нагорьям и возвышениям, покрытыми лишь пожухшей жёлтой травой, которая говорит, что это всё ещё планета Земля, а не Марс, по выезженным дорогам приехал в столицу Пиренейской Теократии — страны, что сложилась практически в сердце пиренейских гор.

Огромное поселение, целый город, растянулся от горы Монте-Пердидо, из вершины которой пробивается высоченная, устремлённая сотнями метров пирамида, до самого старого селения Чисагуэс, о котором напоминает только одноимённый квартал, покоясь в тени малого хребта, подле которого с менее крутого склона раньше лежал природный парк Ордеса-и-Монте-Пердидо.

Громадная и широчайшая дорога, умащённая начищенным золотым камнем, проходит сквозь весь город, начиная от трущобных пригородов и заканчивая ограждённой священной земли возле горы с пирамидой, став главной транспортной артерией Града. Её камни настолько начищены и покрыты позолотой, что кажется, будто это золотая дорога, ведущая действительно в просвещённое место.

Машина Карлоса, громко тарахтя двигателем и возвещая о приближении авто, въехала на территорию центральных районов, стуча колёсами о камни. Помимо него тут у многих есть транспорт, но он выглядит настолько убого, что складывается впечатление, будто его собрали на коленке у ближайшей помойки. Помятые борта, колёса с бесконечными заплатками, без бамперов и с решётками вместо стекла, а фары тут вообще непозволительная роскошь.

Каждый квартал практически неотличим от другого, кроме двух — вершины малого горного хребта, которые устроены над городом на высоте больше двух километров, это дома для тех, кто смог отличиться в теократическом обществе — наёмники и торговцы, мошенники и фокусники, которые накопили достаточно денег, чтобы подняться не только на горные вершины и социальные. Роскошные палаты и квартиры, выбитые прямо в горной породе, стали пристанищем для самых влиятельных и богатых, которые сверху правят остальными. И ещё один квартал — расчищенное место перед пирамидой, где живут слуги Прихода.

— Проклятые «небожители», — с озлоблением выговорил Карлос, посматривая наверх, где устроены дома общественных верхов. — Чтоб вы скатились вниз.

— Пап, ты всегда так говоришь, но от того, что ты это проговариваешь каждый раз, когда мы въезжаем, ничего не меняется, — чуть возмутилась его слова ему дочь. — Да и ничего не поменяется, если ничего не делать, — низким и одновременно сильным, мягким голосом сказала девушка. — Нужно что-то делать, чтобы изменить состояние Града.

— Молода ты ещё, Сериль я бы сказал, что играет в тебе тот самый юношеский максимализм, в твоём возрасте я тоже задумывался о бунте против этого треклятого Прихода.

— И почему не стал сопротивляться?

— А ты посмотри вокруг, Сериль, и скажи мне, что ты видишь? — спросил отец и сам, не дожидаясь, дочери, сокрушённо ответил. — У них в руках всё: армия, деньги, банки, люди… у них толпы фанатиков и цепных псов, все им служат. А деньги? Говорят, сокровищница их уже не вмещает скопленных богатств, а люди Прихода с сэрами-магнатами так и продолжают скупать всё самое дорогое и шикарное.

— Кто ж не хочет жить с шиком? — усмехнулась девушка.

— А как мы живём? Тётя Сара вчера похоронила мужа в коробке из картона, накрыв тряпочкой. А дед Юсуф продал от руки протез, чтобы были деньги на еду.

— Поэтому, пап, я и говорю про действие. Нас не услышат, пока мы не заявим о себе.

— Да Сериль, но как только мы откроем рот, нас заставят помолчать… дубиной или пулей, и это неважно.

Карлос, сказав, посмотрел в окно направо, а затем налево. И всё, что он видит, так это двух-трёх этажные здания, собранные из камней, кирпичей, пластика и дерева, нависающие друг над рукой пирамидальной крутизной, уходя в горы на юге и в гористые возвышения на севере, которые образовали малую долину, расчищенную и увеличенную, чтобы в ней поместились целые кварталы. Мужчина видит, как нищие выстраиваются шеренгами у дороги, прося денег, как нечистоты сливаются прямо на улицу и как мусор забивает многие дороги от главной «артерии» поселения, которое нарекли «Град». Мужчины и женщины в багряных одеждах с капюшонах, нося хоругви и знамёна на которых вышиты шесть златых ромбов, заполняют площади и улочки, неустанно читая проповеди и молитвы, отдавая людям с оружием в руках, приказы о священном очищении — убиении или избиении всякого непонравившегося. Толпы других фанатиков, чтобы угодить мимо проходящим Пасторам хозяйствующей на этих землях организации — «Приходу», истязают себя ударами плетей, избивая себя до крови, и когда кто-нибудь из хозяев даёт поцеловать стопу такому безумцу, только тогда сумасшедший успокаивается и уходит.

— О, мы в нашем квартале, — обрадовалась девушка, увидев ржавый знак, на котором практически выцветшими буквами написано «Эспьерба». — Скоро будем дома!

Машина свернула с главной дороги и стала углубляться в недра центрального квартала. Кучи наваленного мусора стали только увеличиваться, хотя народ в бедственном положении старался ничего не выбрасывать просто так, а использовать по максимуму. Но сгнившие доски, ставшие рассадником плесени и гадких насекомых, обломки обрушившихся зданий, килограммы заражённых «Шпанской Гадостью» продуктов — это явно никому не нужно, а поэтому оставлено вместе с другими отходами догнивать на улице.

Карлос с дочерью прикрыли носы, стараясь уберечься от жуткой вони, которая стоит не первое десятилетие над городом, пропитав его до основания, но это мало спасает.

— Па-а-ап! — отмахиваясь от налетевших воздушных гадов громогласно обратилась дочь. — А когда ты уже поставишь эти проклятые стёкла? Ну, невозможно ездить, когда тут столько мух!

Одна рука на руле, а вторая пытается отогнать назойливых насекомых, а поэтому Карлос сначала не обратил внимания на вопрос, но чуть позже всё же ответил:

— Не знаю,… сейчас нет дешёвых стёкол.

— Хоть бы сетку повесил!

— Последняя ушла на окна, а та, что в продаже сильно подорожала.

Машина, минуя узкие улочки и кучи полусгнившего сора, въехала во двор, образованный скоплением бежевых двухэтажных домиков, похожих на башенки, возле которых лесом устроились одноэтажные поля трущоб, сколоченных из всего, что попадалось под руку. Машина еле как втиснулась в столь маленькие площади, едва не чей-то дом и заехала в жестяную, покрытую ржав овчиной и алой краской напополам, коробку, пристроенную к одному из двухэтажных зданий, с деревянной надстройкой, которая создала третий этаж.

Карлос покинул машину, подождал, пока выйдет дочь и подошёл к воротам гаража. Два массивных жестяных куска захлопнулись и изнутри застегнулись на амбарный замок. У окон и стен мужчина проверил капканы.

— Ну что, пап, ни одна крыса тут не была?

— Нет, Сериль, всё в порядке. Иди к маме.

Девушка, выдохнула тяжко и покинула гараж через выдолбленный в стене здания проход, который вёл из гаража домой. Карлос, пару минут порывшись в инструментах на столах у самых дальних жестяных стен, тоже пошёл домой.

Как только Карлос переступил порог, он увидел как по левую руку от него, по лестнице уже забегает на второй этаж его дочь, только пятки мелькают. Он вдохнул поглубже, и ощутил, что дома распылены сладкие запахи… то ли сахар, то ли мёд и впереди он увидел, как у самого окна, закрытого решёткой с обеих сторон, устроена на широком подоконнике его нехитрая кухня: электроплитка — единственная почерневшая спираль металла на подложке с электронной начинкой, на которой старой кастрюльке что-то варится; рядом устроенная мойка — так, наполненный водой, помещённый в подоконник, а рядом разбросаны кривые источившиеся ножи, да погнутые вилки с ложками; а над всем этим повис один, разъезжавшийся сторонами шкафчик с посудой. Дальше кухни только дверь наружу, бережно закрытая на полдесятка замков.

— Муж, иди сюда!

Карлос пошёл вперёд, завернул налево и по двум трухлявым ступеням спустился в гостиную. Домашний антураж кризисного края ничего хорошего предложить не может — выбитые полы, в которых то и дело попадаются ямы, стены, окутавшиеся в саван из трещин, потолки, исчерченные линиями проводки и уставленные несколькими подпорками. У стен, лишённых окон, стоит пара диванов, шкафы, набитые всяким хламом, да маленький телевизор, который через призму помех и сбоев показывает полдесятка, единственно вещающих тут каналов, а у самой лестницы устроена печка, возле которой копошится женщина.

— Да, Бенита, — ступая по голому полу, аккуратно произнёс Карлос.

Худая женщина, лет сорока, в тёмно-серой, непонятной формы кофте, в штанах, которые будто мешок, и тапочках, копошащаяся у чёрного жерла печки, встала во весь рост. Несмотря на такую причудливую одежду, она довольно обаятельна, по крайней мере, такой её видит Карлос. Смуглый цвет кожи, веснушчатые щёки, длинный каштановый волос, худые губы и светло-синие глаза, как у дочери — такой представляется на вид женщина.

Мужчина подошёл к хозяйке дома, чуть приобнял её грязными ладонями и поцеловал в щёку.

— Ну, здравствуй, любимая.

— Привет, дорогой.

— Как у тебя дела? — спросил муж, отойдя к дивану. — Что ты меня звала?

— Тебя тот… снизу ждёт. Просил, если ты придёшь, сразу тебя к нему оправить.

— Ничего страшного. Пусть ещё обождёт, я сначала с женой поговорю и потом только с ним.

Женщина чуть улыбнулась, ощутив тепло у сердца.

— Скажи лучше, Бени, как у тебя дела? Что произошло, пока нас не было?

— Ничего такого, муж, разве что продукты испортились, пришлось выкинуть.

— Опять?!

— Да, она самая… «Шпанская Гадость»… эх, только вчера их купила, вот сегодня сгнили и только черви остались. И вот теперь чем мне сегодня и дочь кормить? — с не наигранным возмущением спросила Бенита, подтаскивая коробку, на что ей донёсся ответ сверху:

— Мам, я не буду есть!

— Я тебе дам не буду! — осерчала женщина. — Совсем худущей стала!

— Ладно, Бени, я найду что-нибудь, — и полушёпотом добавил. — Могу сегодня и голодным побыть. А как на работе?

— Совсем жутко стало, — покачала головой женщина. — Сегодня на пилораму отослали конечную поставку дерева с Окситании. Говорят, что работы больше не будет, так как древесина ей для нужд какой-то войны нужна, и придётся обратно возвращаться бетон мешать. Но это не самое страшное. Одна женщина, я её лично не знаю, обессилила прямо у пилы и, закинув дерево на распил, сама рухнула на него.

— То есть её?

— Да, Карлос, да. Это страшно… люди из-за голода и недосыпа стали чаще умирать таким образом. А ведь у той женщины, говорят, осталось пять детей. А на той неделе, мне подруга с прошлой работы рассказала, как работник заснул на ходу и упал в бетономешалку и вместе с ним отлили плиту…

— Вот проклятье, — ужаснулся Карлос. — Давай лучше поговорим о чём-нибудь порадостнее. Кстати, что ты там тащишь? — Спросил Карлос, встав с дивана и подойдя к жене.

— Это Мария поделилась различными брошюрами, да старенькими журналами. Будет чем ещё печку разжигать.

Мужчина опустил руку и зацепился за какую-то в глянцевой обложке книжечку и вынул на свет. Тёмно-синяя обложка, а на ней светло-жёлтыми буквами написано «Астурия будет Свободна!». Ладонь разжалась, и литературное собрание лозунгов сепаратизма прошлого упала в общую коробку и снова Карлос что-то достаёт. «Республика Каталония — вот будущее нашей нации» виднеются ярко-красные буквы на жёлтом фоне довольно солидной книги, которая снова отправляется в коробку. «Мы — кастильцы и мы сражаемся за нашу демократию» — совсем вылинявшая брошюра с контурами букв. «Либеральный Мадрид! — даёшь свободную от Испании республику!» — написано на чёрной обложке серебристыми буквами.

— Да, действительно, — выкидывает очередную книжку мужчина, печально говоря, — это только в печь. Если бы раньше кто-то отправил всю эту пакость на огонь, может быть, всё было иначе.

— Карлос, — мягко взяла женщина за руку мужа. — Может, всё-таки спустишься? Дело-то важное.

— Понимаю, — сказав, муж поцеловал жену, томно добавив. — Я тебя очень люблю.

— Я тебя тоже.

Мужчина пошёл к стене и зашёл за шкаф, который на довольно приличном расстоянии от стены. У самой стенке, в углу и старых досок сколочена дверь, закрывающая проход в подполье. Зацепившись за занозистую древесину грубыми ладонями и отведя её в сторону, по раздвижной, заляпанной липкой грязью лестнице, давным-давно вырванной из пожарной машины, спустился Карлос на бетонированный пол.

В подвале, который совсем небольших размеров, немножко сыровато, да и лампа светит жутко тускло. Стены обиты досками и просмолены, чего удалось достигнуть, только отдав половину годового заработка. У некоторых стен своё место заняли двухметровые полочки, на которых стоят закрученные банки с маринованными овощами, доставая до самого потолка, а где-то между ними устроена из тряпок небольшая лежанка.

— А вот и ты, наконец-то, — раздался тихий сипловатый голос.

Карлос стоит у круглого столика, с двумя пластиковыми стульями, со спинками, за которым воссел среднего роста мужчина. Присаживаясь за незанятый стул, хозяин дома вспомнил, что за них отдал четверть своей зарплаты. Перед собой он видит человека с чёрной накидкой-плащом на теле, отчего его одежды нельзя различить. Грубое лицо — чуть кривоватый нос крючком, высохшие рубцовые губы, исцарапанные щёки и единственный карий глаз, чуть прикрытый длинным седым, серебристо-белым, волосом смотрит на Карлоса неприятным, пристальным промораживающим взглядом

— Да, вот и пришёл, — тяжело выдохнул Карлос. — Жена сказала мне, что вы просили, чтобы я зашёл к вам, — сказал Карлос и посмотрел на карту Иберийского полуострова, расчерченную десятками линиями, по разные стороны которых враждующие армии и народы готовы утопить друг друга в крови, во славу независимости, конечно.

— Просил, — угрюмо начал человек и достал из-под накидки бумаги, — штаб докладывает, что завтра прибудут два агента. Судя по сведениям, они войдут в город ближе к вечеру.

— А как наш дом, Юлий? — обеспокоился Карлос. — Вы обещали, что он будет под вашей защитой,… я не хочу, чтобы моя жена и дочь пострадали от…

— Всенепременно, — сипло и грубо кинул мужчина, перебив Карлоса, — мои два оперативника держат ваш дом под наблюдением. Вам не о чем беспокоиться, о доме. Кстати, а как вас достались такие хоромы? Судя по городку, тут это роскошь.

— Дали за службу. Раньше, лет двадцать назад, тут жило семейство в полтора десятка человек, но их всех отправили в «искупительные игрища», на арену. Они нарушили священную буллу «О непоругаемости служителей Прихода» — оскорбили культиста, который к ним завалился пьяный, а он не забыл оскорбления и…

— Понятно.

— Скажите, почему именно я? — неожиданно спросил Карлос, вспомнив, как дня четыре назад, ночью в страшную бурю, к нему постучались три человека, окутанных в чёрные плащи и попросились в дом, а потом рассказали, что они вестники Канцлера и хотели бы тут устроить оперативную базу, сказав, что когда Император овладеет этими землями, то главе семейства будут оказаны почести.

— По той же причине, по которой вам дали жилье, — просипел Юлий. — Мы порылись в архивах и отыскали вас. Единственная информация, это ваше положение и место работы. Почему нет адреса?

— Тут ни у кого нет адресов… да и кому их давать? Палаткам?

— Вы Храмовый Гвардеец, с пятнадцати лет отслуживши у них. В двадцать пять ушли по причине беременности жены и ваш господин вас вознаградил этим жильём, я так понимаю. Почему вы нам нужны? Потому вы сродни нам… вы также отслужили в элитном отряде и знаете что к чему. Мы друг друга понимаем и это хорошо.

— Ох-х-х, — закрылся ладонями Карлос, и спросил, — лучше ответьте, зачем вы меня звали?

— Всё готово?

— Да. Ваши гости смогут устроиться на третьем этаже, на чердаке. Мы его почистили и приготовили к заселению, так что не беспокойтесь.

— Карлос, почему вы покинули Храмовую Гвардию и откуда она взялась?

— Вы ничего не знаете об этом?

— Архивы пусты.

— А почему я должен вам рассказывать?

— Вы не обязаны, я просто интересуюсь.

Служба в элитном отряде Прихода научила Карлоса, что о прошлом справляются агенты не просто так. Видимо имперец оценивает психические риски и выстраивает возможные модели развития действий противников, усваивает систему общества, и история его чему-нибудь научит.

— Хорошо, — с недоверием ответил Карлос. — Очень давно Пиренейская Теократия стала местом мирного поклонения всем религиям. Тут не было войн, не лилась кровь,… люди просто молились за мир, когда государства древности рвали друг друга на куски, сами рассыпаясь на части. Но в один момент над всеми возвысился Приход, объявивший себя владельцем этих мест и назначивший веру в какого-то Кумира. И для этой цели они создали Храмовую Стражу, которая защищает молельни Прихода и выполняет самые важные операции для него.

— Элемент репрессий?

— Именно. Я десять лет отслужил в их рядах, десять лет занимался устранением угроз для Прихода и ликвидировал неугодных, десять лет воевал против нищих и отступников, десять лет я гонял тех, с кем сейчас рядом живу… благо мы всегда ходили в нарядных масках и соседи не знают, что когда-то я был супротив них, — с тяжестью на душе говорит Карлос, отгоняя от себя мрачные воспоминания. — Знаете, нас склоняли к сектантству… голодовки, часы молитв, гипнозы и прочая ерунда. У меня до сих пор голова трещит от того гула. И я повстречался с прислужницей по лекарству Прихода.

— И ты влюбился, а она забеременела спустя время?

— Да, а откуда вы?

— Стандартная история на руинах постапокалиптического мира.

— Может быть, — потерянно проговорил Карлос. — И я ушёл. Дочь и жена мне роднее, чем Приход. Я их больше люблю, чем тот достаток, которым меня обхаживали ранее. Я понял, что все деньги и выпивка, шлюхи и игрища не стоят и толики счастья, которое я обрёл сейчас.

— Понятно, — хладно ответил Юлий, мысленно выверяя стремления и ценности мужчины, прикидывая, что выбор именно Карлоса в качестве пособника грядущим изменениям самый верный — он любит семью и сделает для неё всё, чтобы она жила лучше или выжила, когда сюда придёт пламень Канцлера.

Имперец опустился под стол и достал килограмм риса в шуршащем целлофановом пакете из мешка с продуктами, что под столом, который привёз сюда для первичного пропитания.

— Вот, держите, я слышал, как ваша жена часто говорила об испорченности пищи. Думаю, вам это нужно, — сказал Юлий и спросил, дабы убедиться в мыслях. — Скажите, а почему всё-таки вы нам помогаете? Наверное, хотите уничтожить Приход?

— Плевал на Приход со всеми его слугами. Я вам помогаю только из-за семьи. Мне хотелось, чтобы, когда придёт ваш Рейх, они были в безопасности, — мужчина встал из-за стола, взял пакетик с рисом и поспешил прочь из подвала, вымолвив. — А теперь мне нужно идти на работу. Склад сам себя охранять не сможет.

Глава третья. По дорогам мертвецов в «Град» священный

Следующий день. Около семнадцати часов.

Дорога пустынна, словно тут пронеслись четыре всадника апокалипсиса, выкашивая любого, кто попадётся на пути и, выжигая всё: земли, растения, пиренейские ландшафты — ничто не избежало жуткой участи погибели.

На небе медленно собираются тучи, подгоняемые прохладным западным ветром, сейчас это светло-серые тучки, но явно через пару часов над этими местами нависнут свинцовые тяжёлые тучи.

— Как же тут… всё опустошено, — пробежала средь пейзажей скорби реплика, наполненная скорее печалью, чем удивлением. — Я как будто оказался дома, в те дни.

Упала она с уст одного из двух человек, что уподобившись странникам древности, истаптывают тысячи дорог в поисках истины. И каждый из них одет одинаково — лёгкие, свободные одежды практически чёрного цвета — короткие сапоги из кожи прикрывают тканевые штаны, чем-то похожие на шаровары, заправляют одежду торса, который прикрыт шёлковой объёмистой рубахой, накрытой лёгким пластинчатым бронежилетом, и всё это венчается маской на лицах, скрывающих личность.

— Да, брат, — резким голосом отвечает парню второй «странник», — ты уже говорил об этом.

— Яго, ты только посмотри,… если бы не сухие кусты и трава, я бы подумал, что попал на Марс. А ведь раньше тут были целые поля зелени и изумрудным покрытием пели даже эти горы.

— Данте, лучше давай подумаем об операции, — сурово к нему обратился Яго, почесав короткостриженую голову, потерев чёрный волос. — Мы сейчас не набережной, чтобы говорить на философские темы.

— Да, знаю. Мы сейчас «на территории потенциального и стопроцентного врага и с должным вниманием обязаны сохранять бдительность», как говорил нам Консул. Но разве нельзя ни подметить, то, что этот край сильно напоминает наш дом.

— Я видел это, когда мы сюда спускались на вертолёте и этого вполне достаточно. Как нас только ПВО не заметили.

— Яго, тут нельзя говорить и регулярных армиях, а про ПВО вообще стоит забыть. Может страны побогаче и крупнее могут себе позволить, а у Теократии так пара штук вообще в столице… если я не ошибаюсь.

— Ну да, а мы высаживались на границе. Что ж, Орден будет рад узнать, что тут нет противовоздушной обороны.

«Орден» — усмехнулся в мыслях Данте. — «Он-то будет». Парень, не зная о чём говорить сейчас с братом, вспомнил про то, чему служит. Конечно, идеал служения в Рейхе это Бог, Канцлер и родина, со всеми ценностями, которые они порождают — веру, беспрекословное служение церкви и государству, верность отечеству и нет места в Империи тем, кто не разделяет эти идеалы. Богослужение и служба государству до смерти — вот тотальная идея Рейха, подаваемая, как антипод кризису и разрухе, которую переменяют слуги Канцлера. Но ведь должны быть и те, кто поддерживает примером и словом идейную основу Империи, те, кто несёт неугасаемый свет веры в земли постапокалиптического варварства, опрокидывая новые тёмные века, скидывая прогнившие элиты и вселяя в угнетаемый люд надежду, что разгорится подобно пламени и выжжет из сердец и умов пресловутую верность местным царькам и демократорам, обещающие под своим крылом процветание и могущество, однако этого не дают, продолжая пировать средь чумы и бедствий. И по мудрой воле Канцлера были созданы Ордена, на базе элитных отрядов из армий Первоначальных Крестоносцев, которым вверили самую важную и священную миссию — идти впереди всей армии, с зажжённым факелом света новых истин и по мере сил проповедовать и убеждать население в своей правоте и силе причастности к общему делу Рейха, а если народ настолько впал в ереси духовно-либеральные, что отвергает тёплый ласковый огонёк Рейха, способный его обогреть в тяжёлый час, то свечи в руках воителей и капелланов орденов обращаются в факелы, которыми они обрекают на пожарище непокорные земли, отчищая их от скверны.

Сначала Император задумывался о создании одного-единственного ордена, но потом пришёл к мысли, что несколько элитных подразделений будет иметь куда лучше.

Данте, вспоминая об орденах, находит их авангардом механизма прогресса, имя которому Рейх. Парень искренне рад, что есть те, кто готовы показать людям, что можно спасти души и продлить жизнь земную следуя духовным ориентирам, «звёздам морального просвещения», которые сходят с фолиантов и уст капелланов и священников орденов. Они — первые, кто заставляет людей усомниться в прошлом, первые, кто может их заставить отречься от промозглых путей былого существования, они единственные, кто готов жертвовать собой ради людей, выступая на передовую бесконечных воин.

И каждый орден имеет свой неповторимый характер и манеру поведения — «Пурпурные Сердца» — милосердные проповедники, подкупающие милостью и готовностью всегда помочь обездоленным всем, чем могут; «Алмазные Щиты» — всегда встают на защиту угнетаемых и рабов, с ревностью повергая угнетателей и втаптывая их в грязь; «Палачи» — устрашающие и бесстрашные, атакующие без предупреждения, заранее выносящие приговор и исполняющие его с устрашающей педантичностью, и только потом, приступая к общению с простыми людьми; «Железные Ангелы» — холодные и безжалостные — один раз заявляют о намерениях, и коли люди отказались от вступления в Рейх на них опускают жестокую кару; и «Крылья Ветра» — стремительные и порывистые, наступают без предупреждения, но с агитацией и пропагандой, что становится хорошим подспорьем при наступлении.

Пять орденов — сияющие бриллианты, которые всегда готовы броситься в центр любой битвы, руководствуясь девизом — «Коль не приняли крест и слово праведное, так познают пусть меч и огонь».

Однако рассуждение об орденах неожиданно привело парня к мысли «А где — они?»

— Брат, а мы правильно идём? — забеспокоился Данте. — Давай сверимся с картами, а то за этими нагорьями и холмами ничего не видно.

Яго усмехнулся и его строгое, будто отёсанное из камня, лицо с квадратными чертами, обрело ноту добродушия. Брат поднял руку вверх и указала на высоченное строение, сияющее золотым блеском и став ярким маяком для каждой заблудшей души, как видят строение люди этих земель.

— Вон, пирамида. Идём строго на неё и выйдем вскоре к Граду.

— Слишком огромная. Как я мог её упустить из виду? Я думал, идя по дороге, сможем ориентироваться.

— По дороге, — удивился Яго и топнул сапогом по земле, подняв клубы светло-коричневой пыли. — Где ты тут видишь дороги? Их тут сотней войн и химическим противостоянием просто сдуло.

Данте ухмыльнулся и продолжил идти. Возвышение за возвышением, холм за холмом, по малым нагорьям по протоптанной дороге они идут вперёд, в сторону Града, который удаётся увидеть изредка, когда братья оказываются на достаточных высотах, и то он представляется маленькими частями, не достаточными, чтобы выстроить образ столицы Теократии. Но больше всего взгляд Данте приковывает не мимолётные виды Града, а вид дороги, по которой они топают. Асфальт тут если и попадается, то в виде редких кусков пыльного камня, валяющегося где-то у краёв дороги. Выгоревшие и разрушенные автомобили, ставшие грудами мусора, растаскиваемые бедняками и мусорщиками, но люди часто пытаются преодолеть дроги на машинах,… некоторые глохнут, другие подвергаются атаке мародёров, а третьи «случайно» загораются от рук самих ездоков, которые решились обобрать и покончить с пассажирами, друзьями или вообще семьёй, а поэтому поток металлолома на тысячах путях Иберийского Полуострова не уменьшается. Парни идут возле самых настоящих призраков, которые отвратительным видом показывают, до чего докатился разделённый народ на этих землях, впав в дикарство и безумие, и ступая мимо обгоревшего металла, у Данте копится скорбь на душе, ибо во всём этом он видит прошлое своей родины — юга бывшей Италии. Дорога, помимо машин, усеяна мелким, но не незначительным, мусором — выцветшие детские игрушки. Парень, бегая взглядом по тому, что под ногами, понимает, что игрушками когда-то играли дети, а если они тут, то сами их владельцы похоронены где-то у дороги или ещё хуже — на рынках Южного Халифата ценятся молодые рабы, а остальные страны, алчущие дешёвой рабочей илы и развлечений только и рады покупать невольников. Вещи быта, почерневшие и россыпью, лежащие на пыли говорят о том, какое множество простых людей — мужчин и девушек, взрослых и детей, тут сгинуло — их либо убили, скинув на края печальной стези или продав за несколько песо в лапы работорговцам или богатым извращенцам.

Гнетущая атмосфера дороги, ставшей последним путем для тысяч людей, не даёт Данте покой. «Столько смертей и ради чего?» — спрашивает себя парень. Свобода и независимость новых стран вылилась в долгую войну, наплодившую армии мародёров и бандитов, живущих только для себя, убивающих и грабящих, насилующих и ворующих. А национальные армии настолько ослабели, обнищали и оскотинились, что могут удерживать только область столиц, а остальные земли, если повезёт, контролирует наёмники, или никто. Оттого дороги и становятся не путями живых, но стезями мертвецов, воющими слабыми голосами проклинающие роковые ошибки прошлого.

— Тише, — заговорил Яго, развеяв мысли брата. — Слышишь?

— Нет, — стал оборачиваться по сторонам Данте. — А хотя… вон там.

Парни увидели, как средь груд металлолома, покачиваясь, волочит ноги странный силуэт. Бормоча под нос, цепляясь за каждую помятую крышу, человек медленно продвигается вперёд. В рваной майке и джинсах, поджарый смуглый светловолосый парень, потирая впавшие щёки, сонным взглядом карих глаз, пытается сфокусироваться на тех, кто идёт к нему.

— Он что?! — приложил ладонь к пистолету на поясе, вопрошает парень.

— Да, Данте, пьяный в мясо.

Два парня подошли к мужчине, который рухнул у борта машины, облокотившись на неё, приложившись головой об ржавую дверь.

— Ты кто? — на «общеиберийском» с вопросом наклонился, отмахиваясь от жуткого перегара, Дане. — Откуда путь держишь?

— Я г-ул-г-яю по до-р-рогам солн-нчных степей, — пьяным бормотанием ответил мужчина.

— Брат, ты же видишь, что он не вменяем, — почти рассердился Яго.

— Подожди, — отмахнулся Данте и обратился к пьянчуге. — А как тебя зовут?

— Ве-рхф-рф-оль

— Верфель?

В ответ мужчина глубоко кивнул.

— Славно, а почему ты напился?

— Всё пр-пропало. Фер-р-рма сг-орела, ден-нег нет. За дол-л-гхи.

Данте поднялся.

— Вот видишь, Яго, это просто бедный человек, который напился какой-то дряни от того, что всё сгорело. И видимо его ферму подожгли в отместку за неуплату долга. Вот дикое место.

— Как информативно, — поёрзал Яго. — А теперь давай идти… от него мы ничего не получим.

Данте подумывает дать ему денег. «Но зачем? Чтобы он всё пропил, когда очухается?» Пусть сначала протрезвиться» — пораскинул в уме парень и пошёл за братом дальше.

Два брата идут дальше, оставив позади мужчину, который видимо заснул, но их встреча не была единственной и уже через пару минут молчаливой ходьбы к ним навстречу выходят уже два силуэта, которые шли сравнительно ровнее и спокойнее, прежнего ходока. Драная юбка, изорванные лоскуты ткани, обмотанные верёвками и какие-то шлёпки — такова одежда темноволосой дамы, с большими глазами «на выкат», на фоне исхудалого анорексичного лица. На мужчине, который плетётся рядом с ней, вообще только оборванные штаны, из которых сделаны шорты, со старыми туфлями, а спичечное тело закрывается накидкой из кусков различных полотен ткани.

— День добрый, уважаемые, — обратился Данте, ощущая как вместе с ними стало навеивать смрадом тухлятины и экскрементов.

Два человека опешили от встречи. Кажется, что они не ожидали, что к ним обратится один из братьев и хотели пройти дальше, оставаясь тенями на дороге.

— Здравствуй, говорю, — вновь обратился Данте.

— А вы не из этих краёв, — высказался мужчина слабым практически шепчущим голосом.

— А как вы угадали?

— У вас, несмотря на отточенный общеиберийский, проглядывается холод… топорность в словах, — договорил мужчина и тут же опечаленно добавил. — Простите, нам пора.

— А куда путь держите?

— В…

— Тише, Марта…

— Вы нам не доверяете? — вопросил Данте.

Истощённый до ужаса мужчина поднял ослабевший взор бурых глаз и заглянул в очи Данте, дёрнув парня за душу.

— Нам некому доверять. Сейчас такое время, что любое слово, любой взгляд может стать виной твоей кончины,… и я не хочу умереть.

Из уст, где мелькают коричневые и гнилые зубы, исходит страшная вонь, открытые участки тела покрыты незаживающими язвами и ранами. Смотря на нищего, коммандеру становится не по себе, нисколько от вида, столько от того, насколько может опуститься народ, на какие глубины нищеты. Удивления на душе парня нет, ибо он видел это, неисчислимое множество раз у себя на родине, скорее негодование, озлобленность. А тем временем мужчина продолжает:

— Это время, когда у нас нет иного места чем, под подошвой сапога хозяина. Как мы можем кому-то доверять, если нас любой богатей может размозжить, как тараканов? Как мы может доверять вам, если видели вчера, как человека, сказавшего, что идёт домой, избили у порога?

— Понимаю…

— Нет, ты не понимаешь ничего! — обессиленно выкрикнул мужчина, но его горло перехватило, он обхватил шею двумя руками, прошептав. — Ни-че-го.

Данте залез пальцами в кисет на поясе и вынул оттуда две стальные монеты, блеснувшие серебристым блеском, и положил их в ладонь мужчины.

— Вот. Не умри с голоду.

— Спасибо, мил человек.

Братья и пара разошлись и Данте уловил краем уха еле слышимую слабую реплику, сказанную женским слабым голосом:

— Нет, я не могу так.

— Ну, Марта, это не наше дело.

— Господа! — крик девушки больше похож на печальное воззвание.

— Да? — отреагировал коммандер и вместе с Яго остановился.

— Вы же идёте в Град?

— А как вы догадались?

— Хм, это просто — вы на дороге, которая ведёт именно туда.

— И?

— Вы помогли нам, я помогу вас. Будьте осторожны, при подходе к городу, вас могут ограбить.

— Кто?!

— Банда «Чёрный глаз»… они ходят под Приходом, а потому их никто и не трогает. Обирают честной народ. Я вас прошу, мальчики, только осторожнее. Не хочу, чтобы такие люди сгинули на пустошах.

— Спасибо тебе… Марта.

Двое парней продолжили путь по разбитой дороге. Яго посматривает в стороны, в поисках возможной угрозы, и вместе с этим рассуждает о поступке брата, находя его опрометчивым. Он любит брата, но излишняя мягкость Данте к обычным оборванцам, отвлечение от главной цели ни к чему хорошему не приведёт, а скорее затуманит рассудок, отвлечёт от основной цели. Хладность Яго ко всему миру умеряется теплотой к брату, но порой он ведёт себя, будто не знает, что попал в мир, где, если не съешь ты, съедят тебя. Десятки загубленных душ для Яго не более чем чья-то дальняя история, или рассказ, которым можно развеять скуку, но никак не способ руководства или элемент мира, который заставит его растрогаться. «Не моё — меня не касается» — таково жизненное кредо парня. Если обидят его друзей или брата, он готов за них заступиться, если даже на кону будет стоять его жизнь, но если дело касается незнакомых людей Яго даже и пальцем не пошевелит, чтобы помочь. Кто-то называет это хладнокровием, бессердечием, но сам Яго привык нарекать это «рациональным использованием моральных и физических сил».

Тем временем голова Яго всё так же забита сожалением о тех людях, которые ему повстречались. Он помнит слова клятвы, данной им перед первым военным наставником, имя которому Джузеппе Проксим. Парень искренне поклялся, что будет сражаться против нечисти и во избавление мира от преступников-угнеталей, которые точно паразит убивающий живое тело. Он — командир «Утренних Теней», ставших потом «Палачами» и спустившись на парузвания ниже только рад, что он сам может на передовой невидимых войн стать предтечей грядущих изменений и лично бросить многоликому противнику. Банды, секты, «новая аристократия» — вот те лица, за которыми прячется алчный и жалкий человечишка, за которого дёргают его слабости и похоти.

Неожиданно мысли обоих парней развеялись, а сами они потянулись к пистолетам на поясах. Впереди идёт мрачная процессия — люди в капюшонах, а над ними штандарты с сияющими ромбами. Человек шесть, не больше — три спереди и три позади, которые и несут хоругви. От них не исходит перегара или вони, только лишь отчётливо слышимый молитвенный гул и дурманящие ароматы благовоний. Они медленной походкой приблизились к «путникам» плавно остановившись, встав багряной стеной между двух покорёженных автомобилей, заблокировав путь.

— Эй, вы чего? — возмутился Данте.

— Вы не местные? — ответила вопросом одна из фигур.

— По акценту понятно?

— Да нет. Местные бы вели себя по-другому при встрече с нами. Вы откуда?

Всех капюшоны опущены настолько низко, что не видно даже их ртов, не говоря о носе и глазах, а поэтому братья даже не могут определить, кто говорит. «Как огни видят куда идут?» — спросил Данте у себя и, увидев на багряных капюшонах чёрные вставки из лёгкой ткани, прозрачной изнутри, понял, как они разбирают дорогу.

— Мы идём с запада, — в разговор ввязался Яго. — С Окситании.

— Ох, а что вы ищите в священной земле нашего Кумира? Просвещения благими истинами о нашей вере? Или ищите духовный покой? Вы вообще правоверные?

— Конечно, — произнёс Данте, пытаясь подобрать наиболее общий комфортный ответ. — Всё это. Так же хотим повидать родню.

— Что ж, тогда у вас есть минутка поговорить о боге нашем — великом Кумире? — спросил один из сектантов и с ревностью добавил. — Это непременно необходимо.

Из материалов, прочитанных перед операцией, Данте помнит, что в землях этих всем владеет тоталитарная секта, имя которой Приход, поклоняющаяся некому Кумиру — вестнику высших сил и так как она главная и единственная сила в этом регионе, то лучше всего будет до поры до времени потакать их просьбам.

— Хорошо, — как-то нехотя ответил коммандер, — у нас есть минутка, чтобы вас послушать.

— Ага! — обрадовался кто-то из культистов. — Мы знали, что ты согласишься,… с нами сам Кумир говорил и предрёк, что наступит век, когда нам даже иноземцы не откажут в святом слове!

Один сектант из-под балахона достал книжку, обтянутую тёмно-бардовой кожей и протянул её на двух ладонях братьям. Данте узрел на ней символ, выжженный видимо паяльником — шесть ромбов, сплетённых меж собой.

— Мы, «дорожные служители-проповедники», — начал заворожённо говорить кто-то из толпы, — несём проповеди о Кумире. Так держите его священный труд, обнажите ваши грешные души для нового знания, позвольте истине заполнить ваши разумы и исторгните прочую ересь. Забудьте ваших родных и отечество оставьте, ибо как только вы переступите порог Града святого, вы сами захотите оставить все цепи и скинете кандалы с души, взлетев к новому познанию мира.

Рука Данте легла на книжку, и он взял её, собираясь положить в тканевую простенькую сумку за пазухой, но тут отшелушилась частичка краски, которую Данте не заметил и потёр губы. Как только краска оказалась у него на губах, он инстинктивно облизнулся и тут же почувствовал металлический привкус на языке. Данте ещё раз спешно бросил взгляд на чёртову книгу и понял, что её обложку вымочили в крови. «Проклятые культисты!» — выругался парень «Только бы не человеческая».

— А теперь давайте замолвим слово о Кумире нашем, — продолжает незнамо кто из толпы. — Он та яркая звезда, что освещает наш путь, он великое сияние и слава нашего края, в свете которого греются наши души. Вы, жалкие существа, черви по сравнению с ним, должны знать, что при встрече с ним — падайте на колени, а об его приходе возвестит яркий божий свет. Если он вам даст священный указ, то исполните его и не важна его суть, ибо в бесконечной мудрости его мыслей и планов, даже ваша нелепая гибель есть величайшее творение его разума. Он альфа и омега всего сущего, посланец шести духов этого мира, а посему его власть на земле не ограничена, а поэтому, покоритесь ему.

Слушая это, Данте лишь улавливает речь, мало похожую на структурную мысль, это скорее хвалебная песнь, сотканная из кусков мимолётных помышлений о Кумире. «Неужто настолько их разум повредился, что они рыскают по дорогам в поисках любой паствы и обливают речевым мусором каждого встречного?» — спросил у себя Данте.

— И, в конце концов, — снова заговорила «стена дорожных служителей», — когда достигнете Града, приклоните колена перед Приоратом Гостей и занесите имена свои, да место положение во Граде, дабы люд просвещённый смог вас по мере проповедей обратить вас в веру нашу… не отказывайтесь от этого, дайте своим душам пищу из истины Кумирова!

Стена из священнослужителей Прихода расступилась, давай пройти Данте и Яго, которые мельком проскочили мимо них. Два брата поспешили прочь от сектантов, сделав шаг в два раза быстрее, снова взбираясь на какое-то непонятно возвышение, заваленное древними авто.

— Как тебе, Яго?

— Кто? Эти клоуны? Да так себе, шоу на любителя, но я читал в рапорте разведки, что именно такие простенькие россказни да байке позволили тут всё взять под крышу тем шутам.

— Не думаю что байки, Яго. Точнее, они, но только все их проповеди и речевой понос упали на благодатную почву.

— Ты про надежду?

— Про неё самую… то, что даёт силы человеку, в правильных руках, превращается в оружие рабства.

— И как же это работает тут? Я пока ничего кроме безнадёги ничего не вижу.

— А ты получше оглянись и вспомни, что нам говорили на планёрке. Приход им даёт надежду, что их души будут спасены, и что возможно завтра будет житься лучше. Они говорят, что без Прихода тут всему бы пришёл конец, что плохая власть лучше хорошей анархии. Их надежда, что поклоняясь Кумиру, они смогут протянуть ещё пару месяцев жизни без террора Прихода, а затем ещё пару, понимая, что это единственная власть, способна удержать эти земли от голимого кровопролития.

— Может и так, брат, — хладно буркнул Яго, — может и так. Я пока вижу, что люди запуганы и не хотят лить свою кровь за то, чтобы стать свободными или обрести лучшую жизнь, так что я бы добавил ещё один элемент рабства — страх перед хозяином.

— Страх и надежда… поистине великие мотиваторы. Надежда даёт им утешительные мысли, что завтра может быть лучше, что без устоявшихся рамок и гнилых устоев мир бы рухнул, ста полем бесконечной войны, а страх заставляет людей верить во всю эту чушь и устрашает народ даже от инакомыслия, не говоря уже о выступлении.

«Но что есть страх и надежда без религиозного опиума» — промелькнула мысль у Данте в голове и парень мгновенно смекнул, что причастие к единому, безоговорочная вера в силу Прихода и разделение его веры в Кумира, стянуло людей единой цепью и передало её в руки хозяев. Они служат, подчиняются и слушают Приход не только потому, что боятся его или испытывают надежду в завтра, а оттого что верят в каждое слово иерархов культа и готовы исполнить его с маниакальной ревностью. Данте осознал, что в этом краю есть ещё и третья скрепляющая сила, а цепи от этого становятся только сильнее и парень увидел, что эти места ждёт только очищение огнём. Никаких переговоров или попыток переубедить население не будет — практически всех выкосят подчистую, так как сектантов невозможно убедить в своей неправоте.

Что-то шелохнулась зав трёхметровой кучей машин, и Данте запусти руку в задний карман и вытащил шарообразный предмет, размером с небольшое яблоко, блеснувший металликом, попутно достав пистолет. Яго проделал такое же действо и вот у братьев в руках оружие, похожее на револьвер, только вместо барабана с патронами такого же размера батарейка.

Они стали идти медленно, постоянно осматриваясь, но всё равно зашли в мешок, который моментально захлопнулся. За машинами возле дороги оказались люди во всяком рванье с арбалетами, луками и самодельным помойным огнестрелом, а из-за кучи авто подалось полдюжины таких же оборванцев с примитивным оружием.

— А ну стоять! — кто крикнул. — Стойте смирно, а не выпотрошим!

Данте осмотрелся. Двенадцать человек — восемь мужчин, две женщины и два объекта непонятной наружности — крашенные, малёванные фрики, в блестящих пурпурных одеждах, в отличие остальных, которые в каком-то рванье. Только у троих есть огнестрельное оружие, у двоих луки, а у четверных арбалет, а остальные с палками, с гвоздями.

— И что вам понадобилось? — вопросил Данте. — Наверное, грабить нас?

— А ты это…, как его… во, догадливый, — кто-то ответил.

— Так! — среди толпы выделился седовласый мужчина чёрном плаще, оборванных штанах и сланцах, с морщинами на лице, став сверлить взглядом искусственного практически потухшего алого ока парней. — Вы, сучьи дети, сейчас нас всё отдаёте и можете идти отсюда с миром.

— А если не захотим?

— Что ж… сейчас у вас есть два варианта. Вы нам отдаёте все пожитки и спокойно проваливаете к мамочке. Второй путь — мы вас тут положим и с ваших трупов всё возьмём. И не думайте, куда-либо обращаться с нытьём. Мы ходим под Приходом, а значит, неприкосновенные.

— Мы, пожалуй, выберем третий вариант, — хладно и тяжело сказал Яго, резко вздёрнув пистолет, тут же нажал на спусковой крючок.

Сухой треск раздался на всю округу, и луч жёлтой энергии ударил в лоб старику-разбойнику, сделав во лбу дырку, заставив бандита рухнуть наземь. Данте кинул гранату в сторону, приложившись к борту машины, там, где столпилась кучка мародёров, и одним оглушительным взрывом шестеро преступников разбросало в сторону, вспоров осколками их тела. По крыше машины, где засел коммандер, прозвенела дробь, затем ещё один её пучок отскочил от металла и коммандер встал, но не успел выстрелить. Два луча промелькнули возле него и прожгли дыры в стрелках. Ровно вставший Яго отстреливает мародёров как цели в тире. Тем временем Данте перекатился к другому укрытию, откуда расстрелял в грудь незадачливого арбалетчика. Ещё перебежка и ещё один лучник с пробитым горлом валяется на земле, а последнего добил Яго, прострелив ему глаз и затылок.

— Перебили как мясо…

— Они и были им, Данте, — сурово заговорил Яго, убирая пистолет, — они и были не более чем жалкими существами, не достойными жизни. Душегубцы.

— Пойдём уже.

Два брата миновали возвышение, и вышли напрямую к Граду, который явился им во всей красе — в ложе гор устроен город, а из самой высокой горы торчит пирамида. Данте и Яго остановились, чтобы осмотреться. По преданиям, его построили ещё во времена становления Теократии, для того, чтобы Кумир, посланец небесный, получил дом на земле не хуже небесного, а вокруг образовался тот самый Град, как город божий, поселение вокруг сонма духов. И жемчужные ворота главной стены, идущей от начала хребта до квартала Чисагуэс и золотистая дорога — отсылки к библейским повествованиям, где говорится, что в «Небесном Иерусалиме» есть дорога из начищенного золота и ворота, что жемчужины. Всё это создано, чтобы подчеркнуть сходство, заставить ещё больше людей поверить в истинность слов Прихода. У ворот и стены Данте и Яго видят огромные, разбухшие от всё новых и новых людей, кварталы из трущоб.

— Интересно, сколько же тут людей?

— Миллиона четыре… может три, — дал ответ Яго, — а теперь пойдём.

Данте не переводит взгляд с пирамиды. Трёхгранная и золотая, с двумя степенями от вершины горы возвышается на девять сотен метров вышину, подсвечиваемая множеством огромных прожекторов она сияет ещё сильнее. Дане читал, что она была построена не Приходом, а в стародавние времена, когда тут ещё не было Теократии, не существовало секты, когда в мире и согласии пребывали тысячи людей и пирамида не место Кумира, а «Храм всех религий». Люди тут собирались, чтобы откреститься от распада и хаоса, которое накрыли Иберийский полуостров, но губительные силы добрались и сюда. Некий «Изафет» давным-давно собрал возле себя единомышленников и объявил, что ему явился посланник шести духов и приказал тут возвести царство «Нового Порядка». Через год под его крылом оказалось больше миллиона человек и по его указке все остальные религии в этих краях были утоплены в крови, а сам Изафет пропал в глубинах пирамиды, но появился Кумир, во славу которого и стали служить люди, отдавая себя едва ли не в рабство секте. Но сухой материал, собранный агентами и изложенный в отчётах не передаст духа этого места, который ощущается дурно пахнущей помесью ароматов наркотических благовоний и смрада помоек и разлагающихся продуктов на пару с запахами сожжённых тел.

«И какими же дорогами мы сюда пришли?» — спросил у себя Данте. Для коммандера пройденная дорога стала олицетворением всего того, что творится на территории бывших Испании и Португалии — пьяницы да нищие, под руку с господами полусгнившего бытия и их псами — разбойниками пляшут средь тотальной разрухи и упадка, на фоне нескончаемых молитв во славу жалких божков. И всюду наблюдается такая картина, как на дороге — от Южного Халифата и Португальского Содружества вплоть до Национального Государства Басков и Княжества Астурия, всюду пьянь да нищие, подгоняемые хозяевами, и бандами ходят по дорогам мертвецов, ото дня в день, погибая и присоединяясь к армии призраков, к их скорбной песне про ужас и бардак, про славу прошлого и про ошибки далёких предков.

Но прошло время размышлений и мысли о дороге пропадают, ибо парни скоро подошли к Граду вплотную. Данте и не заметил, как небо из светло-серого стало синюшно-свинцовым, а яркий свет небесного светила практически угас и город впереди вспыхнул тысячами, сотнями тысяч огоньков. Тут зажигается всё — факелы и костры, разводятся кострища в бочках, а те, кто позажиточнее и может себе позволить примитивные генераторы или накопители солнечной, ветровой энергии могут зажечь эпохальные лампы накаливания. Но любой источник света служителями Прихода тут трактуется как милость Кумира, что от него исходить благодать, которая позволяет зажечься свету. Из донесений Валероны знают, что тут нет ни школ, ни детсадов, ни говоря о ВУЗах, семьи пытаются по мере сил дать образование своим чадам, а поэтому такая ерунда, как «свет от Кумира» спокойно тут принимается, а люди только и рады воздать хвалу ему.

Парни оказались в квартале трущоб, откуда и берёт главная дорога, идущая вплоть до пристанища «Кумира». Всюду их окружают косые и кривые, осевшие и раздолбанные, склеены из брезента и пластика, гнилого дерева и кусков ржавого метала дома. Среди них возвышаются гиганты — трёхэтажные пирамидальные здания, выстроенные из белого кирпича. Три окна и один вход у каждого.

— Что это? — спросил Яго, идя с братом по главной дороге, временами расступаясь перед машинами.

— Это? Местные центры жизни. Храмы Прихода, одновременно и места культа и центры управления Градом, за одно и финансовые штабы.

Смотря на эти пирамиды, у Данте возникает желание под каждую заложить пластид, да взорвать их к чертям. Конечно, им рассказывали, что сюда в обязательном порядке люди несут половину заработка, что тут свершаются жестокие ритуалы. Но реальность оказалась куда страшнее. Смешавшись с толпой, он может с горечью наблюдать за тем, как фигуры в багряных одеждах плетями побивают до крови, рассекая плоть, тех, кто не принёс достаточно денег, как кровь брызгами марает подножья храмов. А фанатики только и рады наблюдать за зрелищем — улюлюкают да верещат, сами себя истязая плётками на радость «священнослужителям». Глаза Данте устремляют взор к другому храму, и зреет мерзкую картину, как народ в наркотическом угаре, напополам с религиозным экстазом пляшет до упадка, издавая дикие возгласы, а тех, кто упал, давят, нещадно раскалывают головы камнями. С одной стороны у ступеней храма жирный служитель жрёт на ходу мясистую Куринную ножку, а с другой люди просят дать им хотя бы опилок или отбросов пожевать. К жирному человеку в капюшоне подбежали исхудалые в обносках детишки и стали клянчить еду, а один, самый дерзкий, попытался даже выхватить ножку, но служитель Прихода перехватил его руку и с такой силой дёрнул, что пацан заорал как резанный, в плечо посинело через пару минут. «Вывих, не иначе» — подумал Данте. Но никто даже не думает заступиться за мальчика, наоборот — храмовые фанатики погнали его прочь ударами плетей, яро приговаривая «негоже отбирать пищу у божьего люда».

Данте убрал взгляд с этого безобразия, и ему тут же попадается другое — тучи мух вьются над помойками и торговыми рядами. Бесчисленное количество торговцев продают всё — от гнилья до кусков ржавого металлома, от безделушек в виде бус, сделанных из гаечек до оружия — самодельные заточки и маленькие клинки. Множество торговцев делят улочки с несчётным количеством нищих и бедняков, которые за последние сентаво покупают скисший хлеб и протухшую воду, чтобы было чем утолить жажду и голод.

— Куда нам идти, помнишь? — вопросил Данте, желая как-то отвлечься.

— Сначала давай к тем воротам, — указал Яго на высокие створчатые врата, растянувшиеся на сотню метров, дающие проход через стену, которая ввысь уходит на двадцать метров, а башни придают ей ещё десятку.

Ворота выкрашены в белоснежный цвет и покрыты лаком, отчего складывается ощущение, что они сделаны из

— Яго, посмотри на донжоны.

— Открытые. Видимо на них зенитки и ракеты против самолётов, а под ними вижу лазпушки, — при этом парень указал на толстые выступающие длинные чёрные орудия.

Данте видит повсюду кроме нищих, торговцев и фантиков людей в красно-золотистых камзолах с ружьями и автоматами наперевес. И это вам не какие-то пороховые анахронизмы прошлого. Если ружьё, то энергетическое, с батарейками вместо патрон, если автомат, то с реактивными патронами и энерго-зарядом, придающим первоначальный импульс.

— Приготовились к обороне хорошенько. И народ у них вооружен, — констатирует Данте.

Два брата продолжают продвигаться к центру города, и им приходиться отмахиваться всё больше и далеко не от мух. Из простёршихся полей трущоб на парней набросились десятки сектантов, вьющиеся подле них будто бы насекомые и галдят так же противно, как и комар жужжит у уха. «А вы купить масла не хотите?» «Может брошюрку?» «Как насчёт разговоров о Кумире?» — окутали они сотней вопросов братьев.

— Эй, — окликнул сектантов мужчина в чёрном пальто, с тучей заплаток, рваных джинсах и туфлях, перемотанных скотчем, указав в сторону. — Там вроде приор вышел.

— Приор! — радостный визг издался от одного из приторно воняющих благовониями сектантов, которые напялил куски алой ткани, чтобы подражать служителям Прихода. — За приором!

Все культуристы убежали в неизвестном направлении, скрывшись в лесах из хибар. Отогнавший их мужчина, лет сорока на вид, подошёл к братьям. Прямые худые губы на округлом лице, подтянутая фигура, серебристые глаза и полные щёки, с пышным кудрявым волосом — таков образ мужчины.

— Я Альфонс, — назвал своё имя незнакомец и протянул руку, — рад встрече.

Братья поздоровались с мужчиной.

— Спасибо, что выг… перевели их внимание, — поблагодарил человека Данте.

— Да не за что, честно. Сразу видно, что вы не местные, вот на вас и набросились, — слабо улыбнулся парень. — Да вы не бойтесь, они люди милые, если так прикинуть.

— А как вы поняли? — вопросил Яго. — Что мы не местные.

Мужчина указала на обувь и ответил:

— Такие сапоги либо у тех, кто с юга… там, как-никак дела попроще, либо у крупных промышленников, а они все наверху и сюда не спускаются. Да и я готов поставить песо, что у вас нет патента на промышленность.

— Патента на промышленность? — спросил Данте.

— Ну да. Такая бумажка, даётся Приоратом по Делу — на удивлённые взгляды парней Альфонс с усмешкой добавил. — Я ж говорю не местные.

— Вы не знаете, как нам пройти в Эспьерба? — поинтересовался Яго.

— А отчего ж не знать. Сейчас идите за ворота и арендуйте такси. Лучше на нём ехать ночью, потому что вас в это время могут спокойно грабануть.

— Спасибо вам, — протянул руку Данте.

— Да не за что.

Парни друг другу пожали руки и пошли в разные стороны. Через пару минут Данте оказался под сводами надвратного помещения и отсчитал, что толщина сены метров десять и там наверняка разместился гарнизон и коммандер смекнул, что это бастионное укрепление, а не простой вал из кирпича. Как только они миновали границу между беспредельной бедностью и просто нищетой на них «взглянула» деревянная табличка с практически затёртой надписью «Бьельса». Раньше тут было маленькое испанское селение, может деревенька или село, с таким же названием, но сейчас это имя целого квартала. Данте не стал задумываться насчёт прошлого, а просто вышел на расчищенную от домов и асфальта площадку, где в пыли стоят машины. Измятые, грязные, с вогнутыми дверями и крышей, сеткой на окнах и без стёкол. Без бамперов и фар, с цветом ржавчины, ибо вся краска давно сползла и разлетелась по миру.

Яго быстро приблизился к одному из таких авто и спросил у человека, сидящего за рулём и протянул ему отметку на карте Града, отпечатанной на листе «А-4», и специально затёртой, чтобы не вызвать лишних подозрений хорошей бумагой в нищем городе.

— Можете нас до этого места довезти?

— Конечно. За сколько едем?

— За два песо.

— Пф-ф-ф, ух, эм-м, — замешкался водитель, вспотел и вытерся, когда ему назвали цену, — ко-конечно. Залезайте быстрее.

Парни запрыгнули в машину и водитель сразу же поехал. Всю поезду Данте смотрел в салон машины, находя его опустошённым — сиденья, шитые перешитые, заляпанные всеми видами грязи. Под ногами мелкий мусор, а борта изнутри исцарапаны. В городе парень не находил ничего того, что было бы достойно внимания и проведя всю поездку в пустом созерцании не заметил как по околицам да узким улочкам машина приехала на место. Яго кинул две монетки, которые были с жадностью пойманы и попросил выходить брата.

Выйдя из машины Данте, увидел как маленький дворик сжимается от настроений у двухэтажных башенных построек. И снова эти самые трущобы, да жалкие лачуги, в которых живёт пролетарская нищета, среди которой выделяется усиленная дверь, обшивка которой отлита из стали. Время уже ночное, а поэтому всюду стали зажигаться костры, да лампы, поэтому на маленьком дворике весьма светло.

— Нам туда, — указал на дверь Яго.

Пара стуков и двери распахнулись, а на пороге стояла женщина, в бесформенной кофте, юбке и тапочках, с добродушным лицом.

— Вы кто? — резко спросила она.

— Говорят, что нас тут ждут, — намекнул Данте, — мы с теми, что дня четыре назад к вам явились.

— Проходите, — на выходе, словно бессильно сказала дама.

Яго и Данте, сдёрнув маски с лиц, проследовали в дом, оказавшись лицом к лицу с довольно сносной кухней на подоконнике. Краем глаза парень заметил каменные ступени и печку впереди.

— Бенита, — прозвучал грубый, но в то же время сиплый голос. — Это к нам.

Пройдя в гостиную парни чуть прижмурились от угнетающего освещения и удивились, что, несмотря на упадок везде и всюду тут может быть и некое подобие достатка. Посреди комнаты стоит небольшой столик и два человека. Первый — среднего роста, седой с кривоватым лицом и без глаза, в чёрной накидке, а второй — высокий мужчина, в тяжёлом, стёртом добела, но когда-то коричневом пальто из кожзаменителя, с чёрствым лицом.

— Теневой разведсержант, — обратился Данте. — Два агента по приказанию Первоначального Крестоносца прибыли.

— Ваши звания, — просипел мужчина.

— Я коммандер, а спутник рядом со мной — Прим-кастелян.

— Вольно. Подойдите сюда.

Как только Данте приблизился к столу, он заметил на нём целый скоп предметов — бумажки с донесениями и фотоснимки, карту города и карандаши на ней, но голос Юлия заставил его отвлечься от просмотра всего добра.

— Я предоставляю вам тех, кто нас оказывает поддержку. Карлос и Бенита Гарсиа. Так же у них есть дочь Сериль,… только я её не вижу.

— Спасибо вам, — разразился благодарностями Данте, — что приютили нас.

— Сейчас не время, коммандер. Вам объяснили, зачем мы здесь?

— Грабёж, убийство и саботаж, — ответил Яго.

— Да, только чтобы осуществить…

— А можно знать, что вы задумали? — ввязался Карлос. — Как-никак на кону безопасность мои семьи и я должен знать, к чему готовиться.

Лик Юлия сделался ещё мрачнее, разведсержант примолк, но всё же заставил себя сказать информацию, на которую наложен статус «гос. тайна»:

— Данте, ответь им.

— Слушаюсь. Я понимаю, что вы беспокоитесь за родных, господин Карлос, но пришли сюда, чтобы устранить ваши тревоги раз и навсегда, так что можете нам довериться полностью, — после этих слов Данте снял сумку и кинул на стол, достав оттуда информативный лист, и протянул его мужчине. — Там всё. Мы должны выкрасть артефакт, забрать и уничтожить ядерные наработки и устранить эмиссара.

— А что такого в этом самом эмиссаре?

— Если он склонит эту страну к унии и в участии при Конфедерации, то ваш ад продлится всю оставшуюся жизнь без возможности на исправление. Став элементом «Республики» Теократия оставит прежний уклад, но наводнит свои земли ещё большей ересью.

— Ладно, — тяжко выдохнул отец семейства, как будто несёт тяжёлую ношу, — и что же вы хотите?

— Для реализации задуманного нам нужно попасть во дворец «Святых Духов».

— Вы про ту пирамиду? — удивлённо спросил Карлос. — Я скорее поверю в их Кумира, нежели вы сможете туда пройти. Там лучшая стража и система охраны, все канализации к тому месту перекрыты блокпостами, а воздушное пространство контролируют зенитные орудия.

— Мы войны Рейха, — сипло и хладно заговорил Юлий, — для нас нет невозможного. Мы пойдём как раз через канализации, только по самым заброшенным путям. Если верить старому плану города, то тут есть пара мало охраняемых веток.

— Пути «С-5» и «В-3». Я знаю их, потому что мы завалили их собственноручно, для повышения безопасности.

— Хм, — нахмурился Яго, — может, прихлопнем нескольких служителей Храма, возьмём их шмотки и пройдём вовнутрь?

— То же не пройдёт, — отвергает предложение Карлос, — Допуск в «Священный район» имеют только «Районные Святители», «Квартальные Настоятели», Синоды Приоратов, Высший Капитул и сам Кумир. А так же Храмовые Гвардейцы.

— Кстати, а можете рассказать о структуре Прихода? — спросил Данте.

— А почему бы и нет. Всем руководит сам Кумир, который царь и бог, возвышенный гуру, слово которого — закон. За ним идёт Высший Капитул — собрание из трёх тысяч наиболее рьяных и фанатичных последователей Прихода, которые образуют и суд, и законотворца и правительство, что собрано из Приоратов, а они что-то вроде министерств, становясь живым организмом. Квартальные Настоятели руководят либо тут одним из кварталов, либо целыми городами, а Районные Святители организуют работу Храмов, которые являются административными центрами. После них только Пасторы отдельных мест Культа и общин, с целой тучей помощников.

— А что вы скажите про Храмовую Гвардию? Их стоит опасаться?

— Хах, вы шутите? Если вы переступите порог «священной земли» вас встретят огнём две тысячи человек, и это не считая Святого Воинства — армии в сотню тысяч при поддержке полсотни тысяч наёмников и это только в Граде и его окрестностях.

— Предлагаю втереться в доверие к одному из высших чинов Прихода и попасть во дворец? Так мы сможет сойти за своего.

— Нет, Яго, — просипел Юлий, — пока мы будем «втираться» тут уже всем будут корпорации заправлять. Я предлагаю расчистить канализационные пути и пройти там, или на крайняк устроить у дворца коммунальную диверсию и пробраться по покинутым путям…

— Господи, ну и заляпаемся же мы.

Воины Рейха ещё долго могли спорить, как всё сделать, размышляя о том, что можно было бы и попробовать пробиться в пирамиду и через квартал богачей, но их перебили низким чуть грубоватым женским голосом:

— Зря вы так всё распланировали.

Данте обратил взор изумрудных очей назад, чтобы посмотреть, кто перебил их совещание и увидел, что у печки стоит высокая стройная подтянутая девушка. На ней чёрная обтягивающая футболка, подчёркивающая худобу фигуры и такого же цвета джинсы. Коммандер неожиданно для себя заворожённый смотрит светло-синие, голубые выразительные очи и не может оторваться, теряя себя в бездонных глазах, без сил оторваться от такой красоты. Смольный объёмистый волос достаёт плеч, обрамляя лицо, прямые налитые, но не пухлые губы на мраморно-бледном лице, с щёками, которые украшены еле заметными ямочками.

— Данте, — пихнул в бок Яго брата, — Иисуса ради вернись к нам. Девушка, что вы говорили?

— Дочь, что ты тут забыла? — забеспокоился Карлос. — Ты должна быть наверху, а ну быстро туда поднимайся.

— Отец, я уже не маленькая, а этим людям нужна помощь, — Сериль подошла к собравшимся людям и указала на область города к югу от Эспьерба. — Тут находится арена «Крови и Чести», и завтра там будут проводиться игрища в честь праздника.

— Ох, вы ж, — напомнила о себе Бенита, отвернувшись от плитки на кухне, — действительно будут. Через два дня Новый Пейсах. Будут праздновать исход первого «Кумира».

— Нам всё равно до ересиарха, — тихо, но грозно сказал Юлий, — что за арена и как нам это поможет?

Сериль ответила:

— Со всего Града сходятся люди, чтобы схватиться и показать свою ловкость, силу и удаль. Всего три раунда — на пистолетах, на клинках и против животных. Победители могут быть поселены во дворце «Святых Духов» или верхнем квартале.

— Очень интересно, — поддержал Данте, — может мы с Яго…

— Нет! Если вы оба там поляжете, кто всё сделает? Так, кто из вас двоих умеет драться на клинках?

— Только Данте, — ответил Яго, похлопав по сумке Данте, — он даже гладий свой взял.

— Поступим таким образом. Данте отправляется на арену и сражается. Если побеждает, то добудет для нас описание дворца, его прорехи, и по возможности, выполнит основные задачу, а так же оставит лазейки. А я с Яго, Карлосом и оперативником, тем временем займёмся… диверсией канализации, если арена станет могилой для коммандера. — Объяснил план действий разведсержант и грубо добавил. — А теперь отдыхайте и набирайтесь сил. Всё, совет окончен.

— Сериль.

— Да, мам?

— Покажи ребятам, где они могут разместиться.

— Идёмте.

Данте и Яго последовали за девушкой, прихватив свои вещи. Они поднялись на второй этаж, и девушка им указала, чтобы они уже по деревянным ступеням поднимались выше и там устраивались.

— Миленько тут, — оглянувшись, сказал Данте, — совсем даже неплохо.

Комната Сериль представляет собой квадратное помещение с единственным окном, возле которого стоит раскладушка. Шкаф с книгами и тумба с одеждой тоже неподалёку от кровати, а вот столик с пластиковым стулом находятся на противоположной стороне. С потолка свисает лампочка, дающая жутко тусклый свет, бьющий по глазкам.

— Кстати, а ты откуда? — моментально девушка перешла на личное общение. — Данте.

Яго посмотрел неодобрительно на Данте, но всё же не стал его тянуть за собой, лишь с намёком сказал, прежде чем скрыться на третьем этаже:

— Брат, только не задерживайся.

— Хорошо, — с мимолётно промелькнувшей улыбкой ответил Данте и обернулся к девушке, которая села у окна, на каменный разбитый подоконник, опустив голову на решётку. — Я с Аппенинского Полуострова… это за морем к востоку отсюда. Я жил в городке Сиракузы-Сан-Флорен.

Сев на подоконник рядом с Сериль, парня буквально заворожило. Он не может оторвать взгляда от девушки, а его душа не радостно, не ликующе, но так-то возвышенно трепещет, гудит и ликует.

— Наверное, прекрасное место… всяко лучше этого, — мягким, чуть грубовато-низким голосом заговорила дама.

— Сейчас да, может быть. Когда я оттуда уезжал оно только отстраивалось. Но оно не было таким. Я помню те времена, когда мой дом не отличался от того, что я увидел тут.

— Тогда ваш Канцлер великий человек, что смог возродить твой дом. Ты его видел?

— Один раз. Лицом к лицу. И знаешь, да, он действительно хороший человек и правитель. А почему ты спрашиваешь?

На губах девушки расцвела бессильная улыбка:

— Я знаю, что ты пришёл сюда всё менять. Папа рассказывал, что у вас всем заправляет Канцлер, что он сможет поменять нашу жизнь, и вот я вижу человека, который его видел и не могу не спросить о нём.

— Почему?

— Знаешь, я всегда была буйной девочкой, — разностальгировалась с печалью Сериль. — Лезла куда не надо, а один раз вообще потерялась в квартале работорговцев и меня может, продали бы на юг, если бы не родители, которые подняли даже Приход. А в школе? Восемь классов в Приходской школе и видела, как дети остаются без родных. Мои подруги и друзья оставались сиротами и гибли вскоре или становились рабами, а того и хуже — их садили на короткий поводок у Храма. А мои родители всегда со мной, а вот к двадцати годам даже друзей нет. — Пальцы девушки коснулись заблиставших глаз и стёрли пару слёз, а одну пропустили, и влага светлой линией расчертила щеку Сериль. — У меня кроме двух друзей и них нет, и я хочу знать, что когда Приход останется в прошлом, они остались в порядке.

— Как интересно, что ты всё это рассказала. Обычно люди тут недоверчивые.

— Понимаю, но в тебе есть что-то,… не знаю, чувствую лишь, что тебе можно высказаться.

— Твой отец, Карлос, тоже заботится и хочет, чтобы ты с матерью жила в покое и мире, в будущем.

— Я знаю. Этим я пошла в него, как и многим. Такая же упрямая и бойкая. Только он меня бережёт от всего, да и я сама, повзрослев, поняла, что чудом дожила до двадцати лет. А у тебя есть родители?

— Нет. Отца и матери я не знаю. Моей семьёй были брат и тётушка Мария.

— Печально. Очень жалко, — потёрла ладони Сериль.

— Холодно? — с ропотом вопросил Данте, сотрясаясь душой, и как только девушка кивнула, он потянулся к ней, приговорив. — Давай согрею.

Парень взял шершавые ладони Сериль в руки и стал медленно потирать. От прикосновения к коже девушки Данте сделалось трепетно и мирно на душе, хорошо и спокойно. Они разговаривали ещё на множество тем, начиная от прошлого и заканчивая тем, что у каждого было вчера. Сериль рассказывала про здешние нравы, про том, как трудно работать при Приходе в «Податном Офисе», шутила про местных идейных дурачков, а Данте рассказал про Италию, пару забавных историй о брате и как попал в корпус «Серые Знамёна» и что было на службе. Они ещё долго могли задушевно общаться, а Данте впервые за долгое время почувствовал ощущение радости и благодати на душе, но время неумолимо и им пришлось разойтись.

— Ну, всё, мне пора, — тяжко, но с искренней улыбкой, сказал Данте.

— Конечно, — радостно ответила ему девушка, провожая взглядом, томно добавив, — завтра встретимся.

Глава четвёртая. Гладиатор

Град. Десять часов утра.

Грозы не было, даже дождика, а оттого и земля тут слишком сухая, а вода в этих краях хоть и вещь сравнительно частая, но больно дорогая. Большие объёмы этой оживляющей жидкости, для содержания ферм и хозяйств могут позволить себе только наиболее зажиточные «миряне», иначе говоря — граждане Теократии. А поэтому люди тут ждут дождя как манны небесной, потому что только во время, когда небеса рыдают над опустошённой землёй, удаётся собрать хоть какую-то жидкость, и то если не поймают «сборщики податей», ибо дождь тут трактуется, как благость Кумира, за которую установлен строгий налог и чтобы собирать дождевую воду нужно получить специальный «дождевой патент».

Когда Данте узнал это от Сериль, ему стало несколько не по себе, парень не может понять, как можно брать деньги за такие дары природы, и особенно если это преподносится как благоволение лживого божества. Но сейчас Данте сотрясается от мысли, что ему придётся сражаться и это не просто битва, которых он прошёл за время войны до одури, это арена, а он на ней гладиатор. Никакой экипировки, никаких гранат и винтовок и хорошей брони. Только его сила, ловкость и смекалка помогут ему выстоять против различных противников.

Всюду на парня сейчас смотрят те самые полуразвалившиеся домики и дырявые палатки, тысячи голодных очей с протянутой рукой попались на пути Данте, но его разум полностью заполнен предстоящей схваткой.

Впереди он видит исполинскую арену, построенную из алого кирпича и сильно напоминающую Колизей, только в два раза выше и наполовину больше по ширине и полностью округлой формы, и обтянута различными гирляндами, да плакатами от рекламы до зазываний в гладиаторы. Весь город сегодня гудит от грядущих боёв на арене — те, кто может заплатить один песо за вход, попадают на арену, а остальные будут смотреть по единичным телевизорам, скопившись тысячами у тех, у кого есть, где посмотреть. Кто-то даже умудряется на этом делать бизнес — продавая места у своего телевизора, за сто или меньше сентаво.

— Ничего, ты справишься, — подбадривает Данте Сериль. — Всё будет хорошо, ты же военный и Яго говорил, что ты хороший фехтовальщик, так что не беспокойся, ты победишь.

В реке из людей, что тянутся бурным потоком к арене, раскинувшейся подле изрытых гор, идут Данте и Сериль. Парень видит только место кровопролития впереди и свою обворожительную спутницу. На этот раз девушка решила одеться несколько изящнее, праздничнее, в наряд на который потратила двухлетнюю зарплату — на теле обтягивающая чёрная куртка из дерматина, с закатанными рукавами, ноги в узких штанах из такого же материала, стопы же прикрыты чем-то похожим на остроконечные туфли. А Данте тем временем во всё том же — чёрная рубаха с бронежилетом, сапоги да штаны, смахивающие на шаровары, единственным отличием явился клинок похожий на древнеримский гладиус.

— Пойми, Сериль, я даже не знаю, что там будут за враги, — и чуть приблизившись к девушке, тихо нервно продолжил. — На войне у меня были хотя бы разведданные, я знал против кого иду в бой, а тут… одна неизвестность.

— Твой брат говорил, что ты будешь волноваться, сегодня перед выходом, — мягко твердит девушка, — но я тебя прошу, только не бойся.

— Постараюсь.

— Меня отец научил драться, владеть ножом и стрелять. Много раз приходилось стоять за себя, и я тебе скажу так — если страх овладеет тобой, то всё — считай, пропал.

— Тут дело даже не в страхе, скорее в неизвестности.

Губы Сериль на краях чуть потянулись вверх — мимолётная улыбка, которой никто не заметил. Девушка рада пройтись с Валероном, но вот её одолевает грусть, вызванная тем, что ей придётся смотреть на парня с арены, а не рядом с собой, но всё же она должна сохранять образ сдержанной и оптимистичной девушки, что бы подбодрить человека, который несёт с собой надежду, а может и что-то более существенное.

— Вот если постараешься и вернёшься, то может, прогуляемся,… ну по городу и мне нужно телефон будет забрать. Как тебе идея? — робко спросила девушка, смотря на чуть более высокого парня. — Пройдёшься со мной?

«Тут не свидания назначать нужно, тут уже прощаться пора» — с дрожью говорит себе Данте. Коммандер ощущает смешанный и доселе незнакомые чувства. С одной стороны трепет и волнение, напряжение от того, что произойдёт на арене, а с другой стороны его душа ощущает необычный прилив сил, одухотворённость и возвышенность. Рядом с ним идёт человек, который живёт в этом постапокалиптическом аду, как и он сам. Они похожи даже больше чем он с Яго, да и сама девушка к нему чем-то тяготеет, хотя всё их общение на дружеском уровне. Он не может объяснить это, всё выпадает за рамки рационального мышления, которое требует полного сосредоточения на клинке и пистолете.

— Данте, — грубоватым дрожащим голосом обратилась девушка, — так пойдёшь со мной? — волнуясь, спросила она.

— Конечно, Сериль, ты ещё спрашиваешь. С тобой хоть на край света.

— Хах, — улыбнулась девушка, — как мило.

Пройдя ещё несколько десятков метров в бурном людском потоке, не проронив ни единого слова, они подошли к моменту расставания. Пара остановилась, встав боком от распределительного прохода, который разделяет гладиаторов и простых зрителей.

Возле них так и продолжает течь поток людей, обступающий двух человек как река камень. Валерон смотрит в её светлые глаза, теряясь в их глубине, находя в таком взгляде для себя покой и умиротворение перед предстоящей битвой. Девушка тоже вонзилась взором в изумрудные глаза парня. Она видит в нём защитника, того кто вызывался схватиться за их будущее на песках арены, а поэтому он кажется ей каким-то необычным, отважным и отверженным, чем-то смахивающим на отца, но не такого преосторожного и серьёзного. Её рука плавно касается Данте места выше локтя.

— Ты готов?

— Вполне.

— Давай, я верю в тебя, — рука Сериль спустилась и за проскользнула ладонью по мизинцу Данте, — знаю, что ты победишь, — и, развернувшись, уходя занять место, она бодряще сказала коммандеру, — удачи.

— Спасибо!

Данте остался один. Он тоже пошёл вовнутрь арены, только в проход, над которым повисла табличка «для гладиаторов». Ступая по тёмным и сырым коридорам он вышел в весьма просторную и простую комнатку. Один вход и выход на другой стороне, между которыми установлен рабочий стол, забитый бумагами, а за ними сидит человек в алом балахоне с капюшоном до носа.

— А вот и ты! — послышался радостный возглас позади и Данте увидел тут того, кого явно не ожидал.

— Аль… Альфонс? Это ты? — удивился Данте.

— Ну не мать Тереза же, в самом деле, — от самого входа отошёл человек в том же наряде, что был и вчера, несколько возмущаясь. — Ты кстати вчера не назвал своего имени, так скажешь?

— Я Данте. А ты что тут делаешь? Тоже в гладиаторы решил записаться?

— Больно надо! — ухмыльнулся мужчина и запустил руку в карман пальто. — Я тут чтобы делать ставки. Обычно кровавое зрелище привлекает много азартных игроков и тут можно поднять хороший куш.

— Понятно.

— Я смотрю, ты волнуешься, — въелся Альфонс и приблизился к Данте. — Твои товарищи уже готовятся, так что думаю, ты последний на запись, — и, сплюнув на пол, незаметно вынул небольшой металлический предмет, похожий на ручку. — Давай будем друзьями. Возьми это… вырубает любую технику. Не кривись, пригодится.

— Какие твои преимущества?

— Если выживешь, то я подправлю своё финансовой состояние, а та штучка поможет тебе, если дотянешь до третьего раунда. Чую, хороший ритуал будет.

— Ритуал?

— А ты не знаешь? — удивлённопосмотрел на коммандера Альфонс. — Вся бойня, в которой вас будут топить как котят, устраивается во славу Прихода, дабы усластить духов мира. Новый Пейсах завтра это ещё более кровавое зрелище и сегодня вы жертва духам, закуска перед завтрашнем обедом этакая.

«Святой Бог, это уже откровенный беспредел… чёртовы садисты».

— Ладно, давай Данте, я и мои деньги верят в твою победу, — потрясая кулаками с оттопыренным большим пальцем, говорит Альфонс, на развороте кидая, — озолоти меня, мальчик!

— Эй, что стоишь там! — раскричался сидящий за столом. — Давай записывайся или проваливай!

Данте тяжело выдохнул и пошёл вперёд. Служитель культа роется в бумажках и что-то разбирает, не обращая внимания на коммандера, а поэтому будущему бойцу арены пришлось обратиться первым:

— Как тут регистрируются?

— Ты гладиатор?

— Он самый.

— Так, сначала правила — у тебя на арене может быть только пестик и меч, а так же шмот на теле. Ни гранат, ни автоматов, понятно?

— Да.

— У тебя-то хоть с собой оружие есть? Или с голыми руками пойдёшь? А то могу продать чён-ить по дешёвке за два песо.

— Всё есть, уважаемый… всё есть.

— Ништяк, а теперь как тебя кличут? Нет-нет, твоего имени мне не нужно, лучше кличку назови.

— Я тебе что пёс?

— По сравнению с храмовыми псинами ты по статусу ниже собаки. Давай мне тут не дурь не мути, говори или проваливай!

— Хорошо, — проскрипел зубами Данте, — ну, пусть будет… Храмовник.

— А может… хромой? — усмехнулся надменно культист и чиркнул на бумажке. — Да ладно, ладно… Храмовник так Храмовник, — после этого достал фотоаппарат и щёлкнул парня, — так, фоточку на память.

— Это ещё зачем?

— А как вас там ведущий будет вас балбесов различать? По инстинкту или Кумир подскажет? — и после отпущенной издёвки приложил к уху телефон. — Ало, слышь, братюнь, тебе там боец не нужен? Что? Всё полно? Хорошо, — откинув трубку, сектант небрежно сказал коммандеру, швырнув кусок жёлтой ткани, — всё, привяжи себе жёлтую ленту и сгинь с глаз моих… пройдёшь дальше по коридору. А теперь давай-давай!

Валерон пошёл дальше. Спустя минуты три блужданий по коридорам он нашёл, практически у самого выхода на арену командиру для гладиаторов, такую же серую и прохладную, как всё тут. Как только он переступил порог, перед ним предстало больше полусотни мужчин и женщин, от подростков до пожилых людей, которые передвигаются еле как. Тут много кого — и нищие в лохмотьях, накопившие один песо для входа, и вполне зажиточные люди, стремящиеся попасть в благой квартал. Все заняты своим делами — кто-то точит меч, лязгая по всей комнате металлом, кто-то проверяет пистолет, а кто-то шепчет молитву. Другие же активно разговаривают и веселятся, смеются в истерике и безумии.

— Во! — кто-то крикнул. — Свежее мясо к нам закинули!

— Какой хлопец… сегодня будет знатное веселье!

Вид этих людей вызывает недоумение, но большее негодование и боль души рождается от осознания, что через несколько минут какой-нибудь сорокалетний жлоб зарубит какую-нибудь девчонку пятнадцати лет или пристрелит пацана, которому ещё вчера восемнадцать стукнуло. Данте искренне ненавидел арены у себя дома и «дома крови», в которых люди могли часами рубить друг друга, а тут он попал в самое пекло этого развлечения.

Пара гладиаторов, закрепив леску между зубами много позже и сглотнув пакетики к ним привязанные, сейчас достали их, а кто-то из-под мантий вынимает бутылки и шприцы с разноцветным содержимым и давай принимать всё это. Боевые наркотики, да и просто наркота должна успокоить тело, точнее сделать его бесчувственным и придать энергии сил. Данте уже предвидит, как его разорвёт какой-нибудь крупный перекормыш в наркотическом угаре. А таких амбалов тут хоть отбавляй — из полсотни десять точно похожи на шкафы с перекаченными мышцами, которые пришли с массивными двухметровыми тесками, нежели ножами и мечами.

Парню стало не по себе, сердце стало биться чаще, звеня ударами артерий в ушах. Он побледнел ещё сильнее, его колени задрожали, а руки похолодели. «Где мой любимый автомат?» — спросил он у себя, но в ответ лишь приближающаяся паника. Он воин и боец, давший клятву сражаться за людей, прошёл десятки сражений и стычек с самыми опасными противниками, от роботов до наёмников, но никак не гладиатор, который сражается без хорошего оружия и поддержки, в одиночестве и на потеху арене. Впервые за долгое время он чувствует убийственный страх, который вот-вот подкосит его ноги. Даже когда он мстил за гибель друзей в Сиракузы-Сан-Флорен преступному миру, с ним был его брат и наёмник. А здесь он один и в поддержку только присутствие где-то в толпе Сериль, да помощь Бога.

Чтобы не упасть, парень сел на каменный выступ, на котором сидит множество других людей, и он занял место возле очень интересного человека. У него бардовый балахон, расшитый золотыми узорами, капюшон откинут назад, а на коленях покоится двуручный простенький меч, с железным неверием в виде волчьей головы. У него короткая стрижка, почти под ноль, глаза отражают цвет янтаря, грубое лицо в общем — широкий подбородок, высокий лоб и мощный нос.

— Не-не думал, что тут бьются и слу-служители Прихода, — заикаясь, констатировал Данте и попытался взять себя в руки, глубоко вздохнув и выдохнув, вспоминая слова Сериль о страхе.

— Не думал, что тут есть трусы, — отчеканил хладно парень в бардовых одеждах, — ты боишься, парень? Боишься умереть там, на песке и навсегда сгинуть?

— Нет, — ответил Данте, — не боюсь. А ты?

— Я хожу под сенью самого Кумира. Я не могу пасть, а потому и страх мне не ведом.

— Так что ты тут делаешь?

— Я пришёл сюда, чтобы восславить наш Приход, доказать, что у него есть достойные войны, дать бой всяким крысам, отвергающим свет Кумира. Ну и естественно попасть в «Освещённый Духами» квартал… и увижу возможного самого Кумира. А ты за что биться вышел? За деньги? За славу? Так знай, они не более чем пыль в этом мире. Не для этого я снял с себя Святые Сентенции и дал право ударить себя.

— Ох, лучше скажи, как тебя зовут.

— Имя моё — Илья.

— Странное имя для этих мест, — удивился Данте. — Ты случаем не с северо-востока Европы?

— Нет. Оттуда были мои далёкие предки, осевшие тут, когда начался всеобщий разлад. Тут они и остались.

— Как и мои, — вмешался в разговор высокий чернокожий парень, — они тоже тут остались.

— А ты кто? — спросил Данте.

— Я Мохаммед. Запомни моё имя. Когда ты умрёшь, расскажешь его духам на небе, как имя победителя.

— Духам не нужны имена, чтобы знать победителя, — грубо выговорил Илья. — Они сами выберут победителя. Парень, а как тебя зовут? — пихнув коммандера, спросил культист.

— Я Данте. Ты спрашивал, за что я сражаюсь. Честно и сам порой не могу понять. То ли за самого себя, то ли за человечество.

— Человечеству нужна наша вера и власть Прихода, чтобы оно расцвело. Я с самых лет, как и мои предки, служу на благо Храмов и народа, а поэтому говорю, чтобы люди по всему полуострову объединились под нашими стягами. Только тогда всё будет ладиться, — с рвением фанатика отчитал проповедь Илья.

— Нормально? Ладиться? — переспросил ошеломлённо Данте, позабыв про страх, который сменился недовольством. — Я хоть тут и не давно, но вижу тут одну нищету да беды, но никак не другое.

— Не смей роптать на бога нашего земного — Кумира! — рьяно парирует Илья. — Он ходит средь людей и всё слышит. Благодаря его милости существует Град священный, город бога наш, от его светлого лика мы питаемся. Тут тебе и радости для тела, вроде «домов упоения» где можно свободно наркотик любой употребить или множество борделей.

— О да! — кто-то поддержал культиста. — Бордели это хорошо!

— Тут есть и для души спасение, — продолжает одухотворённо Илья. — Множество Храмов и Соборов, где в молитвах мы славим Кумира и духов. Это всё нам дал Кумир, он вложил в руки нашу великую силу веры. Он наше божество, а тут город Его. Но вот не было ни Кумира, ни Прихода и что бы было тогда? Анархия и хаос, упадок и смерть. А мы та сила, которая удерживает мирян от того, чтобы они не перебили себя. Так что зря ты так, Приход это хорошо.

— Может и так, — согласился Данте, понимая, что спорить с фанатиком, который свято убеждён, что только благодаря его культу всё тут организовано и сам мир существует ради Кумира, бесполезно. — А что это у тебя на поясе? — заметив блестящий металл, спросил коммандер.

— Это? — в руке Ильи оказался маленький серебряный крестик. — Реликвия древности, что досталась мне от моих далёких предков. Из поколения в поколение передаётся она вот и мне досталась. Все в моей семье говорили, что это могущественный артефакт веры, который даёт силу и защиту, вот я и ношу его с собой.

«Сказать или не сказать, что это христианский крест, распятие Христово? Нет, а то ещё выкинет, а так, если Бог даст, может, одумается. О Господи, помилуй всех грешных» — подумав, вздохнул Данте.

Томному ожиданию пришёл конец. Протрубили десятки боевых горнов, огласивших начало битвы на арене и все, как один, встали. Старики и молодые, женщины и мужчины — все поднялись, что пасть через минуты.

— Ну, вот наступил момент нашей славы братья и сёстры! — встав и перекинув меч за спину, заголосил культист. — Да поможет нам Кумир!

— Да-да, — не довольствуют в толпе.

— Конечно, — слышится поддержка недовольству.

— Топай, давай, — пихает Илью кто-то из гладиаторов.

Решетчатые ворота поднялись, выпуская сотню гладиаторов на поле. Солнце тут же ударила Данте в глаза, застав прищурится. Со всех сторон, подобно грому, раздались дикие оры толпы, её визги и крик, который режет ухо. Коммандер хочется закрыть глаза и уши, но он продолжает идти, раскидывая перед собой сухой песок.

— Вот они! — на всю арену раздался заводной, разрывной голос ведущего. — Со всего Града воители. Сегодня они сойдутся в неравной битве во имя и славу Кумира! — через секунду его голос сорвался на сумасшедший крик. — Так восславим их, как героев!

Данте, пока есть возможность, осмотрелся, слушая правила игр, которые зачитывает ведущий. Верхние места арены представлены ложами, в которых расположились самые богатые и успешные на пару с культистами, а под ними все остальные. Там, где вышли Гладиаторы, над выходами огромные экраны, что проецируют всё происходящее на песках арены, купленные для потехи толпы. Сто метров песка от одного края до другого, который заполнен различными укрытиями, вроде мешков с песком, куч сваленных кусков обломанных кирпичей, на пару с траншеями. Впереди он видит таких же гладиаторов, как и он, как и все остальные. Кого-то рядом с ним уже торкнула наркота — пара человек, истерично засмеялись и затряслись, падая на песок и катаясь. Пока есть время он решил найти Сериль. Рыская по множественным рядам он видит множество лиц, от перекошенных в гримасе пьянственного безумия, до надменных и холодных, но вот её лица не видит, но зная, что из тысяч безумных глаз на него смотрит её взгляд, он чувствует бодрость и стремление дожить до конца бойни. Что ж, теперь всё зависит только от него.

— Добрые люди! — вновь закричал ведущий. — Да начнутся игрища!

«Только я и арена» — сказал себе Данте и потянулся за пистолетом. Пространство за мгновение разорвалась свистами пуль и снарядов, которые ударили дождём по двум сторонам. Тут всё пошло в ход — самодельный убогий самострел наравне с двуствольными обрезами, которые тут тоже рассматриваются как «пистолет», крошат укрытия и рвут мешки. Две команды десять минут должны друг друга обстреливать, а кто есть, кто можно увидеть по повязкам на руках — жёлтые против синих.

Данте прыгнул на камни, и был едва не пристрелян — чья-то дробь ударила по прикрытию. В его руках сверкнул пистолет с батарейкой, и парень высунулся, дав залп. Светло-жёлтый луч за секунду с треском мелькнул и прожёг голову врагу, и его безжизненное тело распласталось на песке.

— Воу-воу! — раздалось из всех микрофонов. — Это неожиданно! Похоже, у нас есть фаворит!

И снова Данте стреляет, только уже лёжа и прожигает грудь высоченному мужику с обрезом, а затем вновь жмёт крючок и из дула вырывается ещё два луча подряд, сжигающие сердце некому старику с самодельным пистолетом на один патрон. Мужчина падает, хватается за воздух, что лепечет и умирает.

— Да этот парень хорош! — заводит толпу ведущий.

Однако Данте всё равно на слова больного ведущего. Его начали обходить — десяток вражеских гладиаторов по правому флангу толпой ринулись на фаворита перестрелки. Парень поднялся и бегом устремился прочь, но ощутил, как боль разносятся по спине и он падает. Его бронежилет поймал сразу две пули, и ему перебило лопатку, раскрошило позвонок, если бы ароматизирующее покрытие, поглощающие энергию пули. Он пытается встать, но перед ним вздымается фонтан песка и свист ударяет по уху, ещё выстрел и ему едва не прострелило голову и кажется, что сейчас его убьют. Но за Данте вступились — мужчина в алом балахоне, подняв пистолет убитого, расстреливая из двух орудий гладиаторов, встал между парнем и врагами, подавив опрометчивое наступление шквальным огнём. Илье прострелили руку, и кровь брызнула на песок, заляпав и Данте, но он продолжил отстреливаться. Коммандер встал и присоединился к общей перестрелке. Снова его пистолет затрещал яркими лучами и через пару секунд последний гладиатор украсил собой песок арены.

— Что будем делать!? — спросил Илья, приложившись с Данте к мешкам с песком. — Ещё минут пять точно!

Всюду и везде над ареной воздухом овладели пули, и практически нет мета, куда не прилетел бы снаряд. Все расселись по укрытиям и ждут удачной возможности. Песок арены стал красным от пролитой крови — множество гладиаторов пали в самом начале стычки, так и не добежав до укрытий, и теперь мёртвые напоминают о пользе сноровки, которой им не досталось. Рассматривая всё происходящее, Данте становится противно, мерзко. Ведущий истошно вопит, а толпа только и рада смотреть, как люди убивают подобных себе. Сейчас Данте понял пользу Рейха ещё сильнее… «пусть миром правит тотальная мораль, чем они будут мочить себя во имя свободы» — таковы мысли парня.

— А это кто там? — спрашивает коммандер, указав на двух девиц и трёх парней, что как заправские снайперы отстреливают противников, забравшись на кучу кирпичей.

— Они нам и не дают высунуться. Эх, попали же мы!

— Если ты меня прикроешь, я устраню их.

— Насчёт «три»…

— Три!

Щелчок по батарейке и всё готово. Илья открыл беспорядочный огонь по всем, кто посмел высунуться, а Данте, поднявшись, нацелил пистолет прямо на пятерых гладиаторов. Из дула пистолета вырывался продолжительный толстый насыщенный светом луч, который продолжил литься из жерла орудия, аки свет божий. Энергия по очереди, одного за другим, поджарила всех пятерых, превратив их части тел в обугленные куски мяса. И девиц, и парней и ещё парочку гладиаторов выжарив до состояния угля.

Данте снова упрятался. Он нажал на кнопку и батарейки и источник энергии, став чёрным куском непонятно чего, упал на песок.

— Невероятно! — восторженно заорал ведущий. — Это невероятно! Вы видели это шоу! Этого парня благословил сам Кумир, не иначе!

Но парню всё равно. Он убил обычных людей, вышедших на арену за последние деньги, из голода. Он убийца, не иначе, который с холодной флегматичностью решил судьбу несчастных семерых человек, не отступников и еретиков, не тех, кто противится новому порядку, а обычных парней и девушек, даже не знавших, что скоро придёт иное царство. Но с другой стороны совесть его гложет минимально, ибо представься у них такая возможность, его бы пристрели тут же, только встань на линию выстрела.

— Оп-а! — дал о себе знать Илья. — Что же твориться.

— Что там? — подавленно спросил Данте.

— Да нашу схватили и тащат.

— Что?!

— Да сам посмотри,… совсем обнаглели черти?

— А зачем они её схватили?

— Ты что маленький… сейчас утащат в какую-нибудь траншею, их прикроют, да будут насиловать. Это же, как толпа обрадуется!

— Совсем охерели тут! — восстал Данте, защёлкнув новую батарейку. — Нет. Тут нельзя срам разводить… не при мне.

Данте вышел из-за укрытия и сразу увидел, как два парня и одна женщина тащат одну брыкающую и верещащую девушку, пригнувшись, чтобы не быть скошенными пулей случайной. На мушку тут же была взята первая цель, и яркий луч выбил мозги первому мужчине, потом коммандер прострелил ногу и через секунду голову распутной женщине, а последний залп пробил плечо тщедушному пареньку. Девушка вырвалась, но далеко не убежала — чей-то обрез озарился залповым огнём, и дробь разорвала спину.

— Проклятье! — выругался Данте. — Грязные ублюдки!

Из сотни выжило половина, а остальные обагрили песок своей кровью, но впереди только самое худшее.

— Всё!!! — раздался ор главного заводилы толпы. — Вот и кончилось время пистолетов! Для чистоты следующего раунда, гладиаторы обязаны отдать огнестрельное оружие, иначе… у-у-ух не повезёт им! Расстреляем на месте!

На поле тут же вышли десятки человек с корзинами, в чёрном тряпье, поднимающие оружие и требующие положить своё. Данте тоже бросил в корзину свой пистолет и ухватился за рукоять меча, в предвкушении команды и как только последний человек с корзиной мелькнул за пределы арены, её дали:

— А-а-а теперь обнажите клинки, гладиаторы!

Данте и Илья объединились в пару. Таковы правила и так легче противостоять группам других гладиаторов. В руке парня сверкнул меч, засиявший голубоватым свечением символов латыни.

— О-о-о, я смотрю, Храмовник полон секретов! — обратил внимание на Данте ведущий.

Иван держит длинный меч, но вот владеть им будет трудновато — левая рука простреляна, не так, чтобы больно, обезболивающее которым себя подбодрил слуга Прихода, помогает, но всё равно довольно неудобно. Спина к спине встали два воина в ожидании нападения.

— Ты готов!? — рыча, спрашивает Илья, смотря, как их окружает полдесятка гладиаторов.

— Да!

Два лезвия столкнулись, выдав сноп искр — короткое гладия и длинное палаша, которое держит полноватый мужчина с пустым взглядом и бородкой. Данте, отключая питание меча, делает шаг назад, позволяя палашу рассечь воздух, в один прыжок прижимается к врагу, проткнув того лезвием. Алая кровь струями хлынула на песок, но её станет только больше. Коммандер увильнул, едва не лишившись головы. Огромное мачете возле него летает как пёрышко, со свистом разрезая воздух. Вся арена залилась воплями погибающих и бьющихся гладиаторов, рвущие и кромсающих друг друга, но Данте не видит это. Перед ним его противника — два огромных, накаченных здоровяка, полностью его занявшие. Чернокожий мужчина, вместе с таким же белокожим, лысые и без брони, играющие блестящими мышцами на солнце. Мачете и тесак пытаются достать Данте, но он отступает и отступает, чтобы не быть убитым — парировать такие атаки, значит, потерять меч.

— Иди сюда, крыса песчаная! — орут противники.

Но Данте молчит. Он сдержан и готовится к контратаке и когда удаётся выбить достаточно пространства, он заносит руку и подбирает горсть песка и веерным движением закидывает его в глаза здоровенным воинам. Они закричали и взялись за глаза, дав несколько секунд парню, и когда острие практически достигло горла, коммандер был отброшен ударом в бок. Его бронежилет защитил тело, но меч дёрнулся и не попал в цель, отчего дух его воспылал яростью и бросился на юркого паренька с длинным ножом. Взмах, удар, шаг назад и удар носком сапога под колено, с хруст выбивая чашечку, и клинок сверкнул яркой лентой, рассекая артерию. Застонав, держась за шею, и всхлипывая, упал смуглый паренёк, окропив алым землю. Данте перехватил нож, и, вывернувшись, лезвие сорвалось с его палец и за мгновение угодило чернокожему крупному мужчине в горло.

— Какая меткость! — взревел вместе с трибунами ведущий. — Да он прекрасен!

— Тва-арь! — проорал его белый товарищ и Данте попятился назад, но вот неудача.

Камень оказался на пути Данте, угодивший под пятку, и парень рухнул спиной на груду кирпичных осколков, за которой ранее прятался. Данте поставил блок, но сила удара такова, что его меч отлетел с лязгом в сторону в пески. Огромный мачете занесён над ним и вот-вот располосует его, раскроит череп, но рука парня нащупала шероховатую поверхность. Кусок кирпича мгновенно полетел и угодил в пах воину, а тот скрючился в боли, следующий раскроил лоб и Данте, будто озверевший с булыжником в руках набросился на гладиатора. Повалив приёмом ошеломлённого противника, он стал быстро вбивать обломок кирпича остриём в лицо и удар и за ударом стал его вмазывать в кость, чувствуя, как кровь пятнает губы, как мозговое вещество орошает его лик. Превратив физиономию врага в кашу, он оставил поверженного и обезображенного гладиатора и вытер своё лицо, поняв, что оно в крови бывшего товарища по команде, ладони Валерона тоже испачканы, как и лик, а алая жидкость стекает с них густыми ручьями. Парень видит, как его меч пытается кто-то подобрать, но уже на автомате, он подбирает обломок кирпича и метает его в какую-то девчонку, лет шестнадцати. «Сейчас не до морали… не до человечности» — как пьяный говорит себе Данте. Камень пролетает мимо и противница, пластично отступая, как злая кошка с ржавым прутом, так и ждёт момента, когда наброситься на Данте, но её смерть настигает раньше — удар огромного клинка срезал плечо располовинив её и левый бок хрупкой девочки обернулся в песок, а толпа на местах только ликует и радуется от такого кровавого зрелища. Ей только бы люди добровольно глумились над такими же как они… безумная ватага, мешанина из людей, недостойная спасения Канцлера.

В руке Данте снова его клинок и он чётко и машинально уходя от ударов вражеского меча, выверил момент и дуговым движением разрезал брюхо врага и ударом ноги отбросил его тушу в сторону.

Снова вокруг них стали собираться люди. Гладиаторы собрались устранить фаворита битвы и теперь желают его все убить, но едва ли им это удастся, Валерон потерялся в битве, впал в раж, оставив всякое сострадание. Данте увернулся, нагнувшись и мощным ударом снизу вверх, рассёк лицо гладиатору и перешёл на рубящий удар, отрезав руку гладиатору, а следующим ударом убил его.

Выпад, блок и аккуратный укол — враг трясётся под ногами в ожидании добивающий удар. Данте нажал на кнопку у рукояти, и символы римлян наполнились ярким сиянием, проявляя на нём слова «Via Delarosa», а возле меча засияли прорывы микро-молний. Лёгкий порез на теле вызывает судороги и немоту, что и нужно — он, нанося лёгкие ранения, валит гладиаторов и режет их, как свиней на скотобойне, мараясь в поток льющейся крови. И когда мужик в лохмотьях лишился головы, Данте инстинктивно метнулся назад, вознеся клинок, и лезвие об лезвие его гладиус выбил сноп ярких искр. Он скрестил меч с напарником в багряном балахоне, который тоже развернулся.

— И-и-лья? — поражённо спросил Данте.

— А кто ж ещё? — блеснули желтоватые зубы мужчины, посреди окровавленного лица, которое стало цветом, как и его одежда.

Коммандер убрал меч и посмотрел вокруг. Только он да Илья стоят на ногах, а остальные… практически полсотни тел усеяли ковром арену, а песок… он багровый от литров пролитой крови. Трупы, рассечённые и разворованные избитые и порезанные с аккуратными ранами и обезображенные — все рвутся в сознание Данте тяжким грузом. Он поднял клинок супротив обычных людей, приняв участие в богомерзком зрелище. Да, они пытались его убить, да он защищался, но, всё же, приложив больше усердия в день вчерашний, он мог избежать этой бойни, не направлять меч супротив бедных и нуждающихся, которые вышли сюда из нужды. Пусть не все, ибо кем-то руководила алчность, а кто-то был негодяем, но под клинок коммандера сегодня попали и невинные, а оттого не легче. А народ, смотрящий за шоу? Он ликует и радуется, ему дали кровавое зрелище, забрав хлеб и люди улюлюкают, смеются, жаждут ещё. Валерон вновь понял, что Рейх это не цель, это спасение человека от его слабостей и дикарства. Здесь, на арене, на осколках Испании, Данте видит, что люди довели себя и теперь им нужен моральный костыль и тюрьма вроде Империи, ибо только такими мерами можно спасти людей от своих демонов.

— Данте, — правая рука ложится тяжкой ношей на плечо парня, — готовься. Сейчас третий раунд.

Ведущий что-то объявляет, им выносят их пистолеты, но парень отстранён. Он берёт своё оружие, но чувствует, что он где-то далеко, он не здесь, видимо шок от битвы ещё не прошёл. Однако шоковое состояние моментально спало — сильная оплеуха от Ильи привела Данте в себя, и он снова ощутил всю яркость красок и насыщенность звуков.

— Соберись! — кричит Илья.

— Уважаемые люди, сейчас перед вами предстанет неукротимая машина войны! — объявляет кого-то ведущий. — Его специально вывели для этого раунда, вместо животных. Встречайте, «Экзе-е-екуто-о-ор»!

Ворота поднялись, и на поле боя вышла трёхметровая фигура. Шипение и скрежет механизмов наполнили арену и на песок, сотрясая землю, проследовал живой механизм — длинные конечности, собранные из балок серебристого цвета, широкая грудина, сшитая и перешитая заплатами, закрытая листами металла со всех сторон, голова сияет единственный оком, похожим на крест в квадратном блоке с сеткой на динамиках, а «руки» увенчаны изогнутыми мечами и прикрыты щитками на обратной стороне.

— Ангелы и все святые, что это за… какой больной демиург создал это чудовище? — распаляется дивом Данте.

— Кумир его создал, чтобы крушить супостатов Его, но направил супротив нас. Что ж, так тому и быть, — Илья обхватил меч в две руки и приготовился направиться в самоубийственную атаку.

Данте открыл огонь, но механизм в один миг сместил руки и образовал щит, с зеркальной поверхностью и луч отразился, уйдя в сторону. Валерон смотрит на тварь из железа, как она двигается, как анализирует ситуацию, и готовится к битве и вспомнил кадры, которые видел после битвы в городе, столице такой страны, как Аурэлянская Информакратия. Им показывали их в научных целях, и на них Данте видел одного из «Апостолов», обличённого в металл и ставшего живым механизмом войны и заметил, что существо перед ним предельно одинаково движется.

— Скажи Илья, чей мозг ему пересадили? — указа на существо, спросил Валерон, прицеливаясь и снова стреляя, но всё так же.

— Ты о чём?

— Он не похож на чистого робота. Скорее это киборг. Но ладно, — Данте подкинул свой пистолет и его поймал Илья.

— Что делать?

— Прикрой меня.

«Сейчас есть только я и он» — настраивает себя Данте. Парень побежал так быстро, что максимально быстро сблизился с тварью и на него обрушился град из ударов, но парень крутится и отпрыгивает, чтобы не быть рассечённым. Над Валероном зажглось бесстрастное и величественное солнце в зените, будто бы высокомерно наблюдая за схваткой. По корпусу заблистали вспышки рикошетов, попаданий в тело и существо, и, издав яростный вопль, оно закрылось от выстрелов. Над Данте нависла его добыча, он совершенно один, а корпус существа настолько крепок, что не стоит и пытаться его пробить. Клинки рассекают сам воздух, копоша поле смерти, вздымая к небесам фонтаны песка. Парень схватился с безумием человечества, воплощённом в металле и железе и чьей-то плоти, ступившим на арену, дабы потешить развращённый народ. Клинки быстры, но не настолько, чтобы остановить парня. Данте пробрался к ногам и незаметно прицепил вещь, которую дал ему Альфонс и демонстративно ткнул мечом в колено киборга, выпустив фонтан ослепительных искр. Жуткий и страшный, истошный рёв отгремел из динамиков существа, ибо раздался хлопок и всю электронику ниже пояса отрубило.

Коммандеру пришлось отступить, чтобы не быть придавленным массивной тушей металла. Данте, уклоняясь и кувыркаясь, отскакивая, пыхтя от усталости смог, преодолеть бесконечные выпады и взмахи твари, он пробился через вихрь клинков и приблизился к её голове. Существо бьётся и мечется, пытается изогнутым полутораметровым клинком разрезать или насадить парня на лезвие, но безуспешно, ибо существо тяжело и сварено из мусора. Голова киборга плотно приварена к корпусу, лишённая возможности поворота, адским взором посмотрела на Данте, прежде чем заорать. Валерон ощущает страх существа в его взгляде, и даже сумасшедший визг не может остановить его. Не осталось пространства и Данте со всех сил бьёт гладиусом и светящиеся ярким пламенем символы латинской речи пробиваются через око существа и устремляются в мозг. Вспышки молний и электрические взрывы обвили голову киборга, и Данте отпрыгивает назад. Сила заряда такова, что верхняя часть «Экзекутора» взорвалась салютом огня и железа, а меч Данте улетел в сторону, упав где-то посреди арены и тварь, исторгнув последний вопль всем естеством, навсегда смолкла, кучей мусора упокоившись на арене.

Зрители замерли в немой тишине. Третий раунд обычно кончался гибелью гладиаторов, а тут перед ними стоят два победителя. Все ошеломлённо посматривают на Данте и Ильи, а на всю арену разносится радостный крик второго гладиатора:

— Данте! Будь ты проклят, хитрый лис! Как тебе удалось!

Ворота снова поспешили открыться и парень готовится, что на нитх выпустят ещё одного жуткого противника. Он сел на руку поверженного существа, ожидая очередное издевательство над бытием, но тут же вынужден лечь прикрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Яркий свет, что белее и сильнее солнечного озарил всё, сильно ударив по глазам.

— Кумир! — завопили как одержимые люди. — Кумир!

Из ворот к Данте вышла высокая фигура, чьё лицо пропало в страшных потоках света, которые настолько сильны, что голову просто невозможно поднять вверх, и Валерон вынужден держать её, обращённую к земле, прикрыв ладонью глаза, чтобы не ослепнуть. Коммандеру остаётся довольствоваться только очертаниями резвящихся на ветру одежд Кумира, что трепыхаются слабой тенью на песке.

— Даже не пытайся победитель на меня обратить взор, — полился незнамо откуда божественный глас, — я есть Кумир духов, я абсолют. Вы первые и единственные победители в моих игрищах. Вы истинные молодцы, ибо утопив в крови братьев и сестёр, вы показали истинную сущность свою. Вы воители мои, войны кризиса и разлада.

Данте не может понять, похвала или это издевательство. Он напомнил ему про кровопролитие, а посему у парня вспыхнула злоба, что сжигает сердце в прах. Вина и скорбь пали на рассудок коммандера, и он думает «кем я вернусь в Рейх?», «кем меня запомнят?», «Что обо мне подумает Сериль»?

— Я, сам Кумир духов, — продолжает язвой изливаться ласковый тёплый голос, — предлагаю вам посетить район приближённых ко мне и выбрать место для жилья своего, ибо ловкостью да силой, вы заслужили священное право возвыситься над этой чернью и приблизиться в дом мой праведный. Так пусть ликуют ваши души и разум. Завтра, на этом самом месте, в одиннадцать утра, вы и ставленники мои проведут вас в «поднебесье», а затем вам покажут весь блеск и славу моих владений, и вы станете моими…

Через полминуты Данте смог поднять глаза, ибо свечение пропало, но никого на песке нет, только ветер гуляет средь тел павших войнов.

— Встрр-р-р-ечайте первых победителей! Храмовник и Монах! — взревел ведущий, но для Валерона этот день окончен, и он не слышит восторженных визгов обезумевшего народа, только что утолившего жажду веселья и благодарные Кумиру, который позволил им всласть насладиться зрелищем, как люди режут друг друга, вместо этого он просто пошёл вперёд. Выходя из арены, отмыв руки и лицо от крови, он встретил её, прямо на подступах к «колизею». Девушка смотрит на Данте взглядом, в котором тысячи самых различных ощущений и эмоций, которые трудно передать. В её светло-голубых очах, глубоких и обворожительных как могучий океан Тетис, Валерон теряет себя и чувствует, что Сериль смотрит на него взглядом, исполненным сожалением и жалостью. Она видела, как ему пришлось биться, как он сражался и что испытывал. Сериль читала на лице Данте всего чувства и что он испытала, хотя даже не может понять и толики той бури чувств, которая им овладевает.

— Сериль, — сухо начал Данте.

— Ничего не говори, лучше молчи.

— Я… я… так устал.

Сериль не знает, что сейчас говорить человеку, а сам Данте чувствует душевный ступор, который его парализовал, взяв мимолётную власть над разумом. Он всегда говорил, что убийство зажравшихся и обнаглевших элит, которые сделали из людей стойло с рабами это не есть плохо, а вот поднять меч против самых незащищённых — омерзительно и жутко. В его мысли как метеорит врезались слова наёмника, Андрона — «Убивать ты не умеешь». Пусть он и расстреливал тех беззащитных в танке лет пять тому назад, но они выступили против всеобщего нового порядка и боевая ситуация этого требовала, а тут он не лучше мясника. Однако взяв волю в кулак и запихнув чаемую вину подальше в глубины души, он пошёл вперёд.

— Всё в порядке Сериль, — проскрипел Данте, — всё хорошо.

И всё же девушка видит, что его продолжают терзать мысли вины. Она не знает, что делать и поступила, как считает правильным — юрко приникла к нему впритык и неожиданно для Данте обняла его. Это не объятия влюблённой пары, скорее поддержка, душевная помощь, чтоб надломанный дух не сломался до конца. Как только Валерон ощутил, что чьё-то-то тепло поползло по телу в душу, он почуял лёгкое поветрие спокойствие, и ему стало едва-едва легче. Этим и увенчался для него этот день кровавый, и он уразумел многое: от целей наставника высшего, до понимания, что в любой момент жизненное кредо может покачнуться. Теперь ему нужен отдых и покой, и отпустив Сериль, достаточно успокоившись, он пошёл рядом с ней, занимая её рассказом, каким он всё увидел на арене и самое главное, признаваясь, что только её утренняя поддержка помогла ему выстоять в битве посреди того ада.

Глава пятая. Небожители

Следующий день. Десять часов утра.

Данте тяжело спустился с лестницы на первый этаж. У него лёгкое головокружение и отдалённая боль, как будто он вчера пьянствовал, но это не более чем последствия нервного надрыва. Его плотно прилегающая чёрная рубашка чуть испачкана на манжете, а тёмные зауженные штаны, уходящие под короткие сапоги, на правом кармане отмечены туго пришитым символом двух скрещённых секир. Лик Валерона бледен, невзрачен, а глаза будто бы потухшие смотрят на мир.

В гостиной его уже ждали. Возле стола, с разбросанными на нём картами, вновь собрались люди — Яго, Юлий и Карлос, что-то обсуждавшие

— Ты как? — спросил брат.

— Вроде нормально. Что-то нездоровится, просто.

— Парень, — засипел разведсержант, — ты точно в порядке?

— Да, а то вчера ты был какой-то странный. Не разговаривал, не ел и даже Сериль с работы не встретил.

— А должен был? — вмешался Карлос.

— Простите, впечатления от арены, — изнурённо, потирая ладонью лицо, произнёс Данте. — Со мной всё хорошо. Я отошёл.

Юлий нахмурился. Он чувствует, что парень лукавит, чует его разочарование его шок, который он получил от кровавой бойни, знает, что коммандер претерпел крушение некоторых жизненных устоев, а поэтому выглядит разбито, как алкоголик с похмелья. Но миссия взывает к исполнению и снова слышится его грубоватая сипота:

— Ладно. Что по задаче? Яго, доложи.

Брат Данте недовольно покачал головой, но всё же сдержанно ответил:

— Вчера нам удалось разобрать тоннель, потратив все растворители и размягчители. Судя по старым картам, он ведёт прямиком под пирамиду, а именно в кухонные помещения. Так же при обследовании микро-дронами мы нашли наиболее слабые места в канализации и их, разрушив, сможем вызвать санитарную катастрофу.

— Утопите служителей Прихода в их же дерьме?

— А вы Карлос что-то имеете против этого?

— Упаси старый Боже… я буду только «за».

— Что у тебя, Данте? — спросил Юлий. — А то ты вчера был не слишком разговорчив.

— Хм, — задумался коммандер, — как бы объяснить. Вчера, там, на арене, к нам вышел тот самый Кумир.

— Ты распознал его? Сможешь опознать или дать наводку?

Данте скривил губы в досаде:

— Нет, не смогу. У него был слишком светлый лик.

— Ты что в сектанты записался? — недовольно спросил Юлий. — Что за чушь ты нам несёшь?

— Я честно. Скорее всего, особые светильники создают такой эффект. Он взял технологию и применил её правильно. Так его никто распознать не может, но все верят, что его лик светел от благодати духов.

— Карлос?!

— А что я? — развёл руками мужчина. — Обслуживанием Кумира занимаются особые люди. Отряд в сто человек, который никогда не показывается из пирамиды. Меня в него собирались взять, но я выбрал другой путь в жизни.

— Ладно… мы что-нибудь придумаем. А что сегодня?

— Нас должны встретить люди кумира и провести по верхним районам, говорят даже, что дадут там жильё.

— Может быть… может быть, — затянул мысль Карлос. — Понимаете, ваш коммандер первый победитель за многие годы, а может и за всё существование Теократии тоже. Такого ценного бойца попытаются переманить к себе. Жильё… деньги… ласка… всё там будет, может быть, только потом вам, Данте, предложат работать на распроклятый Приход.

— Мы не должны упустить такой возможности, — хладно отчеканил Яго. — Это наш шанс найти ещё несколько прорех в защите пирамиды и втереться в доверие к элите. А если они предложат тебе работу у них, то ты сможешь проникнуть во «святая святых» и собрать для нас всю информацию или даже выполнить одну из задач.

— У вас есть камеры? — спросил Карлос. — Ну, такие вот, незаметные. С помощью них, я думаю, вы сможете отснять внутренние помещения.

— Найдутся.

Данте посмотрел на часы и увидел, что ему уже пора, время поджимает, и он может опоздать на встречу, но к счастью Юлий перешёл к концу.

— И последнее, к нам отправили дополнительного агента на ускоренное выполнение задачи. В штабе не уверены, что мы справимся в установленные сроки, а поэтому присылают нам подмогу. Пока всё.

Валерон взял скрытую камеру в виде пластинки, смахивающей на стёклышко чёрного цвета, и скоротечно покинул комнату, выйдя за порог дома. На улице достаточно свежо и прохладно — лёгкий ветерок гоняет мусор, а небо окуталось в перистые облака и обжигающее солнце не угнетает сильной жарой. Установилась вполне приятная и хорошая погодка, которую нарушают только звуки извечных молитвенных песнопений и смрад трущоб на улице.

Данте только собирался идти и только сделал шаг, как сразу дверь скрипнула позади и коммандер обернулся. На пороге стоит девушка, в той же одежде, что и вчера, буквально выскочившая на улицу из дома, как бы дожидаясь когда Данте выйдет на улицу.

— Здравствуй, Сериль, — тень лёгкой улыбки тронула губы Данте.

— Привет, — едва смущённо поздоровалась девушка, — а ты собрался на арену?

— Да. Придётся вернуться туда.

— Мне на работу нужно, так давай я тебя провожу. Можно?

— Пойдём, — свободно выдохнул парень, — я буду только рад.

Данте и Сериль пошли вместе, как и вчера, уходя в глубины города, только не замечая его, будто весь ужас нищеты и распутства служителей Прихода отошли назад, стали неважными и эфемерными по сравнению друг с другом. Сериль расспрашивала Валерона о том, как он, как чувствует себя после вчерашнего боя, справлялась о его здоровье, и восхищённо говорила о том, как он вчера бился. Данте же просто отвечал, что с ним всё хорошо, что это был тривиальный надлом в душе, что он ещё никогда так не дрался. И всё же они заняли себя не только темами о дне вчерашнем, так девушка поведала о своих предпочтениях в одежде и музыке, увлекаясь тем, что во очень далёкие времена называли «классика», говоря, что под мелодии этого жанра можно легко уйти в полёт мечтаний и хоть в мыслях покинуть это ужасное место, а Данте рассказал, что тоже любит классическую музыку древности, хотя в детстве слушал только хоральные песнопения Патрика в храме. Но время идёт так же неумолимо и как приближается момент расставания и Данте с Сериль тепло попрощавшись, разошлись почти у самой арены и Валерон отправился к ней, смотря по часам, что у него остаётся минут десять до встречи.

— Ну, здравствуй, Данте, — послышался знакомый голос со стороны, — хвала Кумиру с тобой всё в порядке.

Рядом с собой коммандер увидел высокую фигуру, облачённую в багровые одежды с капюшоном, которая моментом ранее вынырнула из одного переулка, коих тысячи и встала рядом с ним, идя нога в ногу.

— Илья, ты что ли?

— А кто ж ещё? Я уж не думал, что увижу тебя сегодня в добром здравии, Вон-а, даже говоришь нормально, благо Кумир и духи тебя,… хотя какие тут духи, видел я, что ни причём они.

— То есть? — входя вовнутрь арены, с недоумением спросил Данте. — О чём ты говоришь?

— Я видел, как ты ушёл той девушкой вчера, у которой чёрная копна волос и вытянутая. Видал, как она уводила тебя без малого не под ручку, и пришёл сегодня ты с ней. Такой бодрый и воодушевлённый, прям, аж глаза блестят.

— И что тут такого? Знаю я её, хорошие знакомые.

— Да ты не заливай… знакомый он её. Зрел я, как ты смотришь на неё. И благодари Кумира, да духов, что они позволили встретиться вам, а то бы сейчас пришёл такой же забитый, как и вчера.

— Не думаю,… не думаю… обычная душевная слабость, но сейчас я порядке. Испытание ареной прошёл, — пытается убедить себя Данте, что не стоит беспокоится об убийствах ради самозащиты и меняет тему. — Кстати, а что ты думаешь о небожителях?

— Ох, что это народ весьма просвещённый, — с рьяностью начал ответ Илья, — что они, воодушевляемые Кумиром, заботятся о нас. Эти люди цвет нашей великой Теократии и Приход обязан им своим существованием, ибо таких великих мирян, посветивших свои ресурсы и силы на благо всеобщее, трудно ещё где-то найти.

— И от излишней благодарности они живут на верхнем районе?

— Не понял? — прорычал Илья. — Что ты хочешь этим сказать? Не в ересь ли ты впал?

— Да нет, что ты, — заоправдывался Данте, — я хочу узнать, почему же они живут наверху, а не среди обычных людей.

— А-а-а, ты в этом плане. Так они настолько возвысились средь нашего бесчинства, что Кумир приблизил их духам. Да, именно там они и должны жить, ибо близки к небесам и удостоившись статуса небожителей, имеют полное право на свои привилегии.

— Понятно.

Данте больше не стал расспрашивать Ильи про Кумира и небожителей. Валерон, после битвы и из разговоров, увидел, что он человек не глупый и довольно храбрый, но все его мысли опутаны пропагандой гнилого Прихода. Кучка агитаторов и мастеров слава из многомиллионного населения сделали стадо, которым можно помыкать, как того захотят истинныехозяева и даже если они продадут всех жителей в рабство Южному Халифату, народ в большинстве своём не будет против, а только радостно нацепит на себя ещё одни кандалы. Всюду и везде, идя по городу в одиночку, или с Сериль Данте видел десятки Храмов и фанатиков возле них, видел, как люди на потеху служителей Прихода выполняли различные безумства: грызлись, резали себе части тел и ели несъедобное; всё делали на потеху элите общества, ублажая её весельем и своим мучением. Но какими себя покажут «небожители» — вот что сейчас волнует Данте.

Придя на арену, Данте и Илья застали её полностью отчищенной — нет ни трупов, ни мешков с песком, ни груд с камнями и кирпичами, только вязкий песок под ногами. Посреди поля стоят три человека — два воина с автоматами в руках, смахивающих на М-16-А-4, закованные в чёрную броню, собранную из кусков металла и рваных бронежилетов, сшитых друг с другом и даже их шлема, смахивающие на рыцарские, облеплены кусками ржавого металлолома. А человек меж ними без капюшона седой с бородой мужчина, с тёмными очками на глазах, в кремово-кровавой рясе, подпоясанной посеребрённым ремнём.

— Кто это?

— Квартальный Настоятель и два стражника из роты «Броненосец», — ответил Илья.

Глава целого квартала и победители вчерашних игр сблизились, и обычный служитель Прихода пригнул колено перед иерархом, поцеловав его запястье на котором браслет, сшитый из шести золотых ромбов. Как только Данте подошёл к служителю Прихода, его обдало весьма противными ароматами местных благовоний и будь этот запах настойчивее у него голова пошла бы кругом. А лицо Настоятеля? Всё в татуировках, сморщенное и даже видны гниющие раны и язвы, полученные во время ритуального шрамирования, но человек перед Валероном искренне рад, что служит великому делу Теократии.

— Не нужно, сын мой, — тепло сказал «Настоятель», — поднимайся со колен своих и ликуй, ибо ты заслужил право приблизиться к небу и самому Кумиру. Не каждый способен на такое, — и обратив лик на Данте, с нотками недовольства продолжил. — А ты почему не славишь и колен не преклоняешь предо мною?

— Я здесь весьма недавно и не все правила ещё выучил, — оправдывается коммандер, скрывая мнимым незнанием обычное презреннее к иерарху.

— Значит, и о духах ничего не ведаешь?

— Нет, ничего.

— Что ж, прежде чем мы поднимемся к люду поднебесному и явим себя публике освящёно-просвещённой, я должен рассказать тебе про духов, ибо без знания благого нет пути туда тебе, пуская, и сам Кумир воззвал.

— Хорошо, — пождал плечами Данте. — Я готов.

— Шесть наших великих духов — шесть ромбов из злата на наших хоругвях, — ревностно, ровно проповедь, читая, заговорил «Настоятель». — Первый из них суть огонь обжигающий, и всё что с ним связано — гнев и страсть, злоба и отвага и имя ему — Игнитис: второй же — вода журчащая, спокойствие и мир, по имени Акватас; третий дух сущность ветра стремительного, а так же радости и рвения, которой нарёк себя Аэрон; четвёртый грузная земля, грусть, печали, плодородия, имя носящий Терраон; пятый и шестой братья небесные — Солярису — солнца дух и Эликитронис, вестник электричества и небесного огня.

Пока Настоятель твердил про шестерых духов, у Данте возникло желание заткнуть себе уши чем-нибудь, потому что слушать про то, как некий человек, объявил себя посланником стихий… взял и обожествил огонь, воду, воздух, землю, солнце и электричество. «Не-е-ет, это даже не средневековье, это мышление первобытной эпохи» — возмущается внутри Данте, негодуя и не понимая, это как же можно пасть, чтобы уверовать в неких духов и сущностей природы. «А Сериль? Она же говорила, что школу закончила, что отучилась. Неужели и там людей убеждают в истинности мышления, которое имело вес только у наших диких предков?» Но его мысли перебиты речью иерарха:

— А теперь, когда ваша мысль полна знания, истины праведной, я прошу идти за мной, чтобы мы поднялись к небожителям на самый верх.

Так как арена стоит подле горных вершин, то идти отсюда недалеко и вся группа двинулась отсюда прочь на покорение верхнего квартала, где расположились все светские сливки общества Теократии, добывшие богатство либо крупным бизнесом, либо обагрив оружие в крови во славу Прихода.

Они быстро покинули арену и вышли к самому подножью горы и что тут увидел Данте, его повергло в приступ еле сдерживаемого негодования — с гор спускаются огромные трубы, давно прорванные и с дырами, а оттого по подножью скал текут ручьи нечистот, которые сбрасывают сверху «небожители». Отходы жизнедеятельности, мусор, химические и радиоактивные вещества — всё стекает и сыпется к подножью гор, у которых устроены целые кварталы, в которых живут простые люди. Ямы, которые должны скапливать все нечистоты, давно переполнены, а потому дома и трущобы у скал попросту утопают в грязи и отходах, что текут ручьями сверху. Запах тут, несмотря на вечно распыляемые благовония — ужасен и складывается чувство, что тут сама атмосфера протухла. Приторные запахи, от которых сводит зубы, смешались с тошнотворными гнетущими «благоуханиями» мочи и кала, ядовитое амбре помешалось на вони гниющих тел и продуктов, а потому тут невозможный смрадный коктейль.

Данте зажмурил нос и повязал на лицо повязку, которую вынул из кармана, а его товарищ Илья куском одежды прикрывает изо всех сил нос.

— Вот они, благоухающие масла небожителей. Вдохните их поглубже и учувствуйте, как пахнет благость их, — восхищённо заявил иерарх и крикнул вперёд. — Опускай!

«Явно нездоровый придурок» — подумал о «Настоятеле» коммандер и увидел, как на цепях навесной мост, без перегородок опустился и через мгновение Данте стал чеканить сапогами по железному покрытию, нависающему над рекой из нечистот.

Внезапно подошва сапога опускается на что-то мокрое и Данте не устоял — его потянуло вперёд, и он практически не поскользнулся, но его так качнуло, что он вот-вот рухнет за мост и утонет в грязи под мостом. Страх зацепил парня за сердце, адреналин бешенной дозой ударил в кровь и Данте уже чувствует, как отправится в свободное падение, однако на его плече оказывается рука, с силой стягивающая рубашку и тянущая его назад, кидая спиной на железо.

— Проклятье, Данте, смотри под ноги! Ты не по лесу гуляешь!

Валерон поднялся на обе ноги, помял плечо и рассмотрел своего спасителя, чему сильно удивился, и обескуражено заговорив:

— Ал-Альфонс? Что ты тут делаешь?

— И это твоё спасибо? — рассержено сказал человек в кожаном пальто.

— С-спасибо.

— Ну, хорошо, что хоть поблагодарил. Я сюда пришёл, чтобы повидаться с одним из друзей наверху и отметить его успешное дело, как-никак деньги появились, — заметив подавляющий взгляд Иерарха, Альфонс, залез в пальто, затем в карман рваных джинсов и достал оттуда бумагу. — Так ребят, не беспокойтесь, у меня есть пропускная грамота, так что всё чудно.

Все шестеро продолжили путь и перешли на свободный участок земли, вокруг которого всё утопает в отходах, что продолжают литься сверху и прошли в лифт, который вытесан в самой скале. Внутри только подъёмная круглая пластина, снизу её держат специальные механизмы и тросы. Людей окружает только скала, отёсанная и гладкая, а единственный источник света — выход наверху. И когда все встали, иерарх что-то нажал на панели, что посреди лифта и площадка медленно двинулась вверх, постепенно набирая скорость.

Данте заметил краем глаза, что Илья, смотря на то, как жители верхних кварталов заливают тех, кто снизу, испытывает смущение, не понимает, почему оно так происходит, хотя много раз тут был и видел эту картину, мысля над этим. Валерон заметил, что это трещина в бастионах воззрений на мир и скорее всего сегодня они рухнут, падёт, как стены древнего Иерихона. Илья думает, что там его ждёт просвещённое общество, наполненное добром и светом, но Данте не понаслышке знает, что любая знать кризисного мира, забравшись на самый верх общества, будет только гадить и сверху и обирать людей, ибо на большее в силу гнилой души не способна. Он видел это множество раз. Сначала в Сиракузы-Сан-Флорен, потом услышал про Южно-Аппенинский Ковенант, а затем схлестнулся с этим на улицах Рима.

Спустя минут пять они доехали до места назначения и оказались на небольшой площадке, окружённой колоннами и с нависающим куполом, с дырой, подражая чем-то римскому пантеону.

То, что увидел Данте, заворожило его и разгневало одновременно, ибо тут самый настоящий сад из роскошных построек, которые вырезаны и устроены прямо внутри скал. Сады и цветущие оранжереи, поддерживаемые искусственным теплом, бассейны и пруды, возле которых полным полно радостных людей — женщин и детей, мужчин и стариков, ухоженных и чистых, упитанных и подтянутых, в хорошей одежде и прекрасном расположении духа. Возле множественных построек вьются маленькие узенькие улочки по которым ходят люди, радостные не от религиозного опиума, а от того, что имею огромные массы денег и никогда не познают голода и несчастий, горя и лишений. Альфонс попрощался с Данте, тоже уходя в толпу предпринимателей и наёмников, актёров и шутов, да прочих «небожителей», который в аккуратных и приличных нарядах озирнулись на него, словно они ангелы, увидевшие беса в раю — их взгляды видны даже отсюда — негодование и презрение.

— Идёмте, я покажу вам благой квартал, священную землю великих людей! — зазывает их Настоятель вперёд.

— А что у вас на южном склоне? — вопрошает Данте. — Тоже дома?

— Нет, там наша защита от всякой скверны с юга, которая посмеет ударить по нам. Нечего тебе беспокоиться по этому вопросу! Потом всё узнаешь.

Совместив данные со спутников и слова иерарха Данте, понял, что настоятель говорит о целом рубеже из разного рода орудий. Там же, скорее всего и все запасы на случай осады.

Они спустились с площадки на улицы и площади города, которые то на свежем воздухе, то уходят в скалы, показывая подгорную, но не менее роскошную жизнь. Мораль этого путешествия для Данте ясна, он знал, что к чему в этом мире, поэтому и поступил на службу Канцлеру, а вот Илья, ступая по мощёным улочкам, смотря на домики, которые отделаны плитой и деревом, позолотой и драгоценными каменьями и искрят красотой аки ёлки новогодние, искренне недоумевает, почему всё так. Почему столь просвещённая и благая светская элита, которая делать огромные деньги на людях снизу, всё тащит сюда, как последние крысы, и даже не желают помогать обычным «мирянам». Пока внизу народ утопает в нищете и мусоре, умирает от болезни и голода, одеваясь в лохмотья, здесь, такие же люди топят себя в деньгах и декадентстве, предаются лености и празднеству, обливая своими отходами подножья гор и отравляя землю самим своим присутствием. Им не нужно вкладывать деньги в людей, которые где-то под ними, чтобы они не взбунтовались и не скинули всю шайку-лейку, так как есть Приход, который убедит народ, что жить в таком убожестве, это нормально, скажет, что так всё и должно быть, ибо так повелел сам Кумир, так говорят духи. И на душах людей кандалы, цепи секты, благодаря которым «миряне» никогда не поднимут мятеж, ибо свято верят, что это естественный порядок и без него наступит погибель. Илья видит всё, что его окружает, но и не представляет, что его ждёт впереди.

Группа пошла по прямой дороге, довольно узкой для машины, но достаточной, чтобы разойтись. И возле пути на глаза попадается множество клеток, в которых сидят разного возраста дети, грязные, в рваных изодранных одеждах. Возле них, с плетями ходят упитанные рослые торговцы, которые с лисьими мордами, полными хитрости и подхалимства, подскакивают к богато одетым людям и убеждают купить кого-нибудь из пленников, ловко выторговывая лучшую цену.

— У вас тут рабы? — удивился Илья. — Тут торгуют людьми снизу?

— Да, — легко отвечает Иерарх, — сам Кумир благословил рыночные, военные и богемные верха скупать чернь для работы по дому, и по возможности для удовлетворения желаний плоти, — взбудоражено окончил фразу «Настоятель».

— А как они сюда попадают?

— Тех, кто остался без родителей, отлавливают, а тех, у кого есть родня, предают рабской анафеме и доставляют сюда. Мы тут поднаторели, и поток живого товара стекается со всех окраин нашей великой Теократии, — упоённо отвечал служитель Прихода, смакуя каждое слово.

Радостные люди, радостные лица, звуки вечного праздника доносятся отовсюду — пение оркестров, ангельский напев свирели и гордый звон десятков труб, шум веселья и застолья будоражит слух, а зрение находит упоение в изумительных картинах происходящего — шумные сады и красивое жилье, напоминающее самый настоящий небесный город. А ароматы? Десятки приятных цветочных запахов полностью окутали эти места, и каждый атом тела дышит ароматами цветов и специй, которые будоражат обоняние, и при каждом вздохе сладкие ароматы садятся на язык сахарным привкусом. Тут люди не прячется друг от друга, тут они не питают злобы и ненависти, тут никто не замышляет против соседа крамолы или зла, а все преступления давно позабыты, они там, где-то внизу, далеко под горами, тут всё как в прекрасной песне о городе света и добра. Но для Данте это место стало чем-то вроде преддверием в царство бесов и демонов, ибо насколько человек может оскотиниться, чтобы спокойно топить миллионы других людей в отходах, не забывая при этом устраивать кровавые порки и наказания, сдобрив молитвами и сектантскими проповедями, удерживая население в страхе и покорности. Нет, это не небесный город, это обиталище обычных наглецов и подонков, которые погрязли в жадности и жестокости, декадентстве и распутстве, чья жалкая и убогая жизнь скоро, совсем скоро будет оборвана судом Канцлера.

А как на них смотрят? Пока Данте шёл по улочкам и проходам, его все успели осудить одним только взглядом. Презрение и жалость, в лучшем случае, желание расправиться и унизить — всё это читается вместе с блеском сумасшествия в глазах здешних небожителей. Они забрались на самый верх, но ни на йоту не приблизились к истинному небу, пусть и возвели богатое жильё на вершине гор, ибо небеса требуют поистине возвышенных ценностей, а не уподобления червям, которые ползают в грязи собственного разврата. Попытка отождествить себя с жителями небесной тверди, подать себя, как небесную элиту провалилась, и это не впечатлило коммандера. В его сердце поселилась неукротимая злоба и желчь.

— Вот мы и пришли, — заявил иерарх, остановившись перед трёхэтажным домом, выбитым прямо в скале, и только лицевая его сторона, исписанная красками, и изрезанная фигуристыми линиями виднеется, а перед ней настоящий фонтан, — это ваше будущее место жития.

И сам дом вырезан в скале, которая сияет на фоне златой пирамиды.

— Вы нас хотите сюда переселить? — спросил Данте.

— Да, но вы понимаете, — заёрзал «Настоятель», — завтра с вами встретится само «святое правительство» и кинет вам клич, призовёт на службу ратную, чтобы вы клинками и ружьями защищали правление благое

— А зачем вы нас тогда привели?

— Чтобы вы, узрев воочию славу и блеск квартала небесного, смогли сделать завтра правильный выбор. Сам Кумир на вас посмотрит в день грядущий и вынесет вердикт. Вы нужны Граду так же как и он нужен вам, а посему сегодня вам даётся выбор, жить там, внизу, среди непросвещённой черни и бедноты, — рука «Настоятеля» свершила дуговой горизонтальный реверанс, показывая на окружающую роскошь, — или же примкнуть ко всему люду благородному, что тут живёт. Подходите, завтра к полудню к воротам на землю священную, что оберегает дворец «Духов Святых» и познайте судьбу свою. А теперь извольте покинуть это место, самостоятельно. У нас тут есть дело богоугодное.

Данте и Илья направились к тому же лифту, надеясь, что им кто-то подскажет, как им пользоваться. На коммандера происходящее впечатления не произвело, а вот его товарищ по виду хуже мертвеца.

— Что случилось, Илья? — вопрошает аккуратно Данте. — Всё в порядке?

— А? Что? — растерялся мужчина. — Да вроде нормально… со мной всё. Просто роскошь местная в голову ударила.

— Или осознание действительности? — на грустный взгляд Ильи, Данте продолжил. — Ты же понял, что Приход малость слукавил, говоря о том, что здесь просвещённые люди.

— Они действительно просвещены, — упрямится Илья, — они наша «белая кость»^[8].

— Конечно, — съязвил Валерон. — Работорговцы и зажравшиеся бизнесмены, кровожадные наёмники и содержатели борделей, актёры и танцовщицы — ведь это самые просвещённые люди на этой планете, не так ли? Не учёные, не высшие чины государства, не благотворители и меценаты, а просто ужравшийся народ, который плевал и клал, на тех, кто ниже них, в прямом и буквальном смысле.

Данте чувствует, что ценностная парадигма, концепция веры служителя Культа пошатнулась. Он оказался иным, не таким как другие сектанты, не до конца «запрограммированным», а потому Валерон решился подточить его, заставить усомниться в пропаганде. Тысячи культистов уверены, что такое неравенство — благо для них, а нищие его никогда не увидят разрыв между ними и «знатью», потому что банально не смогут забраться на вершины и гор и увидеть, как их обирают.

— Да откуда ты явился! — сорвался озлоблением Илья. — Кто ты такой, что такое заявляешь? Ты не отсюда и пытаешься учить меня жизни?! Я тут живу больше тридцати лет, это мой дом и я не могу так просто отступиться от всего, чем жил.

— Отступиться? — въелся в слово коммандер. — Заметь, это не я сказал. За мной только слова о неверном общественном строе и ничего больше. Ты спросил, откуда я? Из мест, где нет такого, что ты увидел, из краёв, где люди не испражняются на головы других…

— И где же такие обетованные края? — недовольно прозвучал вопрос. — Саджи, Данте, «кумироборец». Ты думаешь, что я не понял, что ты не разделяешь идеалов нашего Прихода. У тебя есть какие-то цели, ты не похож на жителя старой Испании или Португалии… нет. Но я не могу уразуметь твоих устремлений.

— Хм, — ухмыльнулся Данте. — Эти края не так далеко, как ты думаешь, а теперь Илья куда, пойдёшь жертвы воздавать на Пейсах? Усластишь голод толпы, да жажду этих прохиндеев-небожителей?

На что усомнившийся в вере тяжело буркнул:

— Сначала выпью… пошли отсюда… молча.

Глава шестая. Правительство «небесное»

Следующий день. Около полудня.

И снова дождя не было, облака к концу дня попросту рассеялись, а точнее их разогнали на самолётах, которые принадлежат целому конгломерату стран — Национальное Государство Басков, Королевство Арагонское, Андорра в составе Конфедерации Каталонии и Валенсии и Пиренейская Теократия. И причина подобного поступка весьма и весьма банальна, оттого и ужасающа — держа эту часть полуострова в вечной засухе, только изредка позволяя каплям пасть на землю, удаётся удерживать огромные цены на самый важный ресурс — воду и не давать им снижаться. Всё делается ради высоких, колоссальных сверхприбылей, а Приход только и рад исполнить планы обнаглевшей рыночной знати, ибо сам получает с этого огромные деньги и держит тем временем мирян в повиновении. Всем природным мошенничеством занимается тот самый Высший Капитул, который в «Святых Сентенциях» постановил, чтобы люди не роптали супротив таких акций, а только поддерживал их всеми силами души и фанатичный народ, доведённый до состояния полного рабства внутри секты, только радуется такому решению.

Для Данте такое положение дел уже кажется безумным, далеко выходящим за пределы той жадности, которую он видел на своей родине. Пусть там и дела обстояли не лучше, но хозяева положения не додумались лишать народ воды с небес, они просто загнали людей под пяту и ничего более, а здесь творится истинное сумасшествие. Парень, одеваясь, чтобы предстать на глазах «божественного правительства», раздумывает, как же грехи и ошибки далёких предков аукнулись в дне сегодняшнем ужасающим и страшным эхом. Тут люди построили самое настоящее сектантское общество, с ненормальными правилами и абсолютной продажей судьбы, воли и души в руки жадных культистов. И ноги за дом здесь не ступишь, чтобы тебя не обступили десятки «одухотворённых» жителей и с перекошенными мордами не стали обливать проповедями и предлагать вступить в ряды Помощников Прихода. Пихают книжечки, брошюрки и как надоедливая мошка способны преследовать до самого дома, лишь бы рассказать о милости Кумира. Тошно от самого присутствия, а когда они раскрывают рты, так окружающий мир заливается непонятным потоком бессвязных слова и предложений, среди которых можно разобрать единственный мотив — славьте Кумира.

«Правительство небесное» — сказал в уме Данте. Много о них сказано, и ещё больше легенд. Титаны мысли, светлые люди и славные воители, великие политики и грандиозные личности, кумироизбранный народ, что несёт с собой свет настолько яркий, что слепнут очи от одного пребывания рядом с ними — именно так их описывают обычные люди. Сериль о них ничего не знает, и сказать ничего не может, а Карлос называл их собранием развращённых стариков, «геронтократами паршивыми». Что ж, сегодня Данте выпала честь, узнать, кто они на самом деле.

— Данте! — слышится крик недовольства с нижних этажей. — Где ты там пропадаешь!? Быстрее!

Коммандер, натянув второй сапог, встал. Перед ним его с братом комнатка — деревянные стены, потолок из полуржавой жести и единственное окно, с тремя решётками — снаружи, внутри и в самой раме. Из мест для сна только пара лежанок на холодном бетонном полу. Жилище не самое лучшее, но раньше тут хранили всякий хлам, который шёл на перепродажу, поэтому грех жаловаться, иначе они втроём ютились бы в сыром подвале, как их разведсержант.

— Проклятье, где же ты там! — яростная реплика подгоняет парня вниз.

Спустившись, он не увидел девушки. «Сериль видимо ушла на работу» — подумал Данте и взгрустнул. Вчера он не смог с ней поговорить перед сном, а сейчас не застал утром, что вылилось в воздушную печаль, что легко касается настроения, добавляя в него толику горькости с утра. Но всё же исполнение задачи куда важнее, и загнав сожаления и расстройства с каменным лицом Данте пошёл, в гостиную, где стоит всё тот же стол, но вот людей за ним куда больше.

Всё тот же Яго, в тех же одеждах, что и пришёл, разведсержант Юлий в своей накидке и странная фигура, сгорбившаяся над столом. Только вот одежда на человеке не похожа на ту, что встречается в этих краях — с высоким воротником серая шинель, опускающаяся за колени, прикрывающая чёрные штаны и длинные сапоги. Со спины виден только чёрно-седой волос незнакомца, завязанный в хвост.

— А вот и коммандер Данте, — услышав шум шагов, выпрямившись, сказал незнакомый человек.

Парень обступил его смог разглядеть лицо — смуглый зрелый лик, с восточными чертами, а в карих глазах помимо строгости можно разглядеть и беспредельную печаль, глубокую скорбь.

— А вы собственно кто?

— Позвольте представиться. Я — Конвунгар Чжоу, Первоначальный Крестоносец и Великий Хан Орды… но второе, скорее, уже в прошлом.

— Простите, господин, не признал.

— Не нужно, не нужно. Сейчас мы примерно в равном статусе, по воле Канцлера.

«Сам Крестоносец» — торжествует в мыслях Данте и почувствовал неожиданный прилив сил, нахлынувшую гордость и бодрость от того, что придётся работать с такой знаменитой личностью и героем нескольких крупных войн. Битва за Этронто, Война с Аурэлянской Информакратией и Покорение Сардинии — вот небольшой список тех воин, в которых сумел отличиться Конвунгар, но что он забыл здесь?

— Отныне я командую вашей операцией, — сухо заявил Конвунгар. — Мне нужна вся информация, которую вы собрали.

— Кстати, а где Карлос?

— Он ещё с работы не вернулся, — послышался ответ от Бениты, копошащейся у печи.

— Не отвлекаться, — спокойно просит «Крестоносец». — Что вы можете сказать о ситуации, разведсержант Юлий?

Мужчина опустил взгляд и сложил руки на груди, тихо, холодно и сиповато отвечая:

— Ничего хорошего. Из проделанной работы только расчищенный путь во дворец и сможем проникнуть туда, сегодня. Ни одна из поставленных задач пока не выполнена.

— Я вам подкину ещё одну. У меня есть сведения, что противник обладает целой сетью поместных общин по всему полуострову и имеет ряд заключённых конкордатов с другими странами. Опасность всего этого заключена в том, что если враг задействует все ресурсы и силы, то сможет обратить все страны против нас разом, попросту воззвав к связям через сеть.

Голос «Крестоносца» статичен и тяжёл, сух и по странному преспокоен. Данте заметил, что его голос не безжизненен, как может показаться, скорее подавлен.

— Господин, а зачем нам карта? — вопросил Яго. — Не проще ли полностью разнести полуостров, когда мы ликвидируем влияние корпораций?

На что Конвунгар сухощаво ответил:

— С помощью неё мы сможем вычислить все поместные общины и ликвидировать Приход в полной мере, дезорганизуя связь между отдельными элементами их структуры, чем не дадим им и содействовать со странами и сможем быстро справиться со всей массой разрозненных государств. А если напасть, как вы предлагаете, то мы только положим сотни тысяч людей, прежде чем продвинемся за пределы побережья. Думаю, Канцлер не одобрил бы ваш план, Прим-кастелян.

— Понятно, господин.

— Господин у меня есть хорошие новости, — обратился Данте, — сегодня мне удастся проникнуть во дворец «Святых Духов» и провести внутри него разведку. Вчерашнее исследование выявило, что на юге от хребта, возле которого лежит город, устроена противовоздушная оборона, а в верхних кварталах живёт вся элита Теократии. Начиная от бизнеса и культурных деятелей и заканчивая наёмниками, содержателями внушительных банд.

— И что вы предлагаете, коммандер?

— Нанести авиаудар или артиллерийский налёт на верхние кварталы и тогда вы парализуете обеспечение Теократии и лишите её военной силы. Банды тут же начнут грызться за власть, и это посеет неразбериху.

— Я вас понял, коммандер. Вы говорите, что идёте сегодня во дворец? Это непременно хорошо, может даже сам Господь этому поспособствовал, потому что сейчас мы сможем опробовать одну из разработок учёных Рейха.

— То есть? — диву дался Данте. — Что вы хотите на мне опробовать? Какой-то препарат?

— Нет-нет, что вы. Идея этого устройства была взята из… Информократии, — выговорив подавленно название страны, Чжоу еле слышимо шёпотом добавил — «прокляни её имя на все времена», продолжив. — Это небольшие камеры и сканеры. Они будут снимать всё происходящее, и создавать модель, макеты помещений, в которые ты войдёшь. Рентген, инфракрасные и другие спектры встроены.

— Это я так понимаю не единственное, чем вы меня снарядите? — спросил Данте, уже предвкушая, как нарядится в самые технические и современные приспособления.

— Конечно, — бесстрастно ответив, Конвунгар поднял большую сумку, которая доселе валялась у него под ногами, и выложил два предмета, похожих на жёлтые батарейки. — Вот два ядерных заряда с таймером. Они мощнее любой взрывчатки, так что используй их с умом, — снова запустив руку в сумку, Конвунгар вытащил чёрный кожаный ремешок с массивной пряжкой, на которой изображён символ геральдического солнца.

— Какой модный ремень.

— Он мог им быть, если бы не генератор помех в пряжке. Только нажми на солнце и любая электроника, и связь начнут глохнуть в радиусе десяти метров. Время беспрерывной работы — пять часов, — и, опустив руку в недра сумки, мужчина достал оттуда аккуратно сложенный толстый плащ.

— Красивая накидка… у какого Киберария вы её отобрали?

— Это наша разработка. Тебя не смогут распознать телевизоры, а так же она изнутри прошита броневым покрытием из арамида и вольфрамовых колец, так она довольно тяжёлая.

— Спасибо. Думаю, это мне пригодится, — поблагодарил Данте «Крестоносца», став запихивать накидку в свою сумку и рассовывать устройства по карманам.

— А, вы знаете, где искать карту? — проронил вопрос Юлий. — Или нам полагаться на интуицию?

— Хм, — задумался Яго, приложив руку к подбородку. — Карлос как раз вчера рассказал про Приорат по Связям. Думаю, что карта может быть там, в кабинете приора или приоров.

Все обратили взгляд на Конвунгара, который снова сгорбился над картой, став её внимательно разглядывать, и повисло неприятное густое ожидание, которое растягивалось с каждой секундой, обращаясь в неприятное состояние всеобщего и неуклюжего молчания.

— Я не знаю, где искать карту, — изумил всех ответом Конвунгар. — У меня от людей в Кастилии есть информация, что она просто есть и не более того.

— Так зачем вы тогда здесь? Какова истинная цель вашего прибытия, господин «Крестоносец»?

— Прим-кастелян, я здесь, чтобы возглавить вас и привести к успешному исполнению задачи, а так же обеспечить технической поддержкой, — строго сказал Конвунгар.

— А почему тогда не с армией? — спросил Данте. — У вас же были огромные людские силы? Почему вы не с ними, а к нам не отослали своего агента?

Губы Конвунгара искривились в болезненной то ли улыбке, то ли проявлении внутренней боли. Он выровнялся и запустил руку под шинель, вынув оттуда серебристую фляжку, и прильнул губами к горлышку, откупорив сосуд. Этой же секундой нос Данте уловил дурманящие нотки крепкого спирта, очень крепкого алкоголя, который клубами аромата исходит от Чжоу.

— Вот именно, что были, — удрученно заявил мужчина, убрав флягу. — После войны с Информакратией всё пошло не так… я… я не мог командовать. На Сардинии было ещё одно поражение, а затем в Монако.

— Но мы же выиграли те битвы.

— Однако какой ценой? — убито спросил Чжоу. — Какой?! Там остались почти все мои солдаты… для меня это поражение. Я потерял товарища во Флоренции, моего собрата по оружию убили на Корсике, а я жив.

— А что с Ордой?

— Её больше нет, — с комом в горле ответил Чжоу. — Из части моих воинов создали семнадцатый мотострелковый полк, а Нуккеров и ветеранов преобразовали в Орден «Косы Смерти». Я отслужил своё и это факт.

— Вы один из военачальников Империи, вас просто так не могли отпустить.

— Сам Канцлер, благослови его Бог, отправил меня сюда. У меня больше нет армии, мне некем командовать, а все те, кого я знал, уже на небесах. Я тут, потому что… должен быть здесь. Это моё предназначение, последнее задание, если хотите знать. После него только на покой.

Сломленный, ослабленный и впавший в печаль, но всё ещё опасный и полезный — таким видит сейчас «Крестоносца» Данте, восхищённый поступком Конвунгара. Конечно, сам парень тоже много лишился и терял друзей, но тут человек утерял практически всё… друзей, армию, приближённых и даже расположение самого Императора. Конвунгар прожил долгую жизнь и взошёл на пик власти, пробыв на нём сравнительно недолго. И сейчас Чжоу добровольно нисходит с пьедестала «Крестоносца», отказывается от власти и могущества, но только для того, чтобы показать, что он ещё способен во имя общего блага принести себя в жертву. Он отжил своё и знает это… понимает, что время его и таких как он прошло, миновало. Возможно, Первоначальные Крестоносцы, поддержав Канцлера, сами приговорили свою эпоху к завершению, своими руками заставили механизмы времени двигать мир к прогрессу, а они из прошлого бытия, и в новом им не место.

— Простите, — всё продолжает Конвунгар, — я хочу доказать себе и остальным, что всё ещё могу послужить делу Рейха. Я вы, вместе, покажем Приходу, что его время прошло, и что свет истин Канцлера сильнее, чем они, думаю, и что он вскоре покончит с ними раз и навсегда. Я здесь, чтобы собственноручно, во славу Бога и будущих поколений положить начало концу Теократии и всего разброда, что здесь твориться.

«Может, ищет искупления» — такие мысли посетили Яго, который в отличие от брата не питает особого впечатления от слов человека перед ним. Да, Яго видит перед собой отработанного полководца, который растеряв всех воинов, ищет искупления, причём в смерти. Это высший пик отчаяния, выродившееся в мнимое благородство — так думает Яго. Он чувствует, что Конвунгар, некогда великий «Крестоносец», отличавшийся тактическим гением и поразительным стратегическим планированием, попросту упал духом, став рыскать в поисках искупления. Ещё вчера этот человек в самых роскошных храмах славил веру и проклинал в призывах к покорённым народам их идеи национальной свободы и вчерашнего сепаратизма, взывая к единству с Рейхом и хулению либерального прошлого, которое и привело мир к кризису. А сегодня, облачившись в плащ из личной скорби, он сам идёт в тень войны, которая ещё не развязана, чтобы оттуда громогласно заявить о своём искуплении. «Эгоизм чести, подаваемый в благородстве смертельного откупа» — поставил вердикт Яго, всё же отметив полезность прибытия Конвунгара. — «Но именно этим он и будет полезен».

— Так, что у нас с планом? — просипел Юлий, развеяв всеобщую тишь и ступор.

— Я проникаю во дворец. Там, скорее всего, будет общая «программа» — нас проведут, покажут красоты и направят к Кумиру. Нужен будет маленький саботаж.

— Можем тут помочь, — вторгся в разговор Яго. — У нас есть возможность… перенаправить поток содержимого канализации… мы сможем утопить его в…

— Не нужно, — поднял ладонь Конвунгар. — Я понял.

— Когда во дворце поднимется тревога, и нас попытаются вывести я смогу устроить диверсию уже внутри и ускользнуть с помощью плаща в Приорат, а оттуда я отсниму карту и «обнаружусь». Но до этого я попытаюсь определить эмиссара корпорации и его положение.

Конвунгар нахмурился. Этот план для него кажется слишком наивным, простым и на каждом шагу их могут раскрыть. Даже та «диверсия» может быть решена по иному — парня расстреляют, возьмут под стражу, как возможного преступника и всё, finita la commedia.

— А как вы найдёте Приорат по Связям?

— Карлос говорил, что он расположен где-то в… «третьем секторе», но её копии в кабинете каждого Приора. Окажусь на месте, разберусь.

— Карлос… это человек, который сдаёт вам жильё?

— Да.

— Раз больше добавлений нет, предлагаю приступить к началу операции. Данте, — Конвунгар протянул парню небольшую пуговицу, точнее предмет похожий на элемент одежды. — Держи, будешь держать с нами связь. Как только окажешься внутри их дворца, мы увидим, камеры поставлены на тебе так, чтобы получить полную картинку на все триста шестьдесят градусов.

Мельком Данте пощупал воротник, на который ему закрепили прозрачные пластинки, и коснулся такие же устройства у кармана на груди. Полный контроль над происходящем вокруг коммандера.

— Ступай, брат, и не бойся ничего, не поддайся тому, чему тебе там наобещают, — напутствует Яго. — Да прибудет с тобой Бог.

— Идите, коммандер, — тихо и слабо кивая, приказывает Конвунгар. — Идите.

Лёгкий кивок ознаменовал волю «Крестоносца», которой Данте повинуется и выходит из дома, отправившись на встречу правительству «небесному». Он покинул совещание и остался один на один с задачей, теперь всё зависит только от него. Не достоверной информации, не планов дворца — у него ничего нет, кроме его умений, притворства и только что наспех сделанного плана. Лёгкая дрожь берёт конечности и сердце парня, волнение и содрогание от неизведанности и возможности провала неприятным чувством лезет под кожу. «Так, Данте, соберись, всё будет в порядке. У них от наркоты мозг съеден, они не заметят ничего» — успокаивает себя Данте.

Коммандер пытается отвлечься, но только сейчас он ловит себя на мысли, что только когда Сериль рядом, ему удаётся успокоиться в этом страшном месте, и так было всегда — перед ареной и вчера тоже. Девушка с чёрными, как воронье крыло, волосами и светлыми голубыми очами, яркими как звёзды, он чувствует себя умиротворённее. Там, на руинах Италии, дома и в Риме, против Лиги Севера и на Корсике, да и в Провансе он сражался на передовой, в окружении боевых братьев, он знал, кто противник и против кого выставлять оружие, а здесь, в неизвестном мире, только общими чертами напоминающими его дом, он ощущает себя неуклюже и чуждо.

«На передовой всё намного проще… стреляешь туда, куда смотрит ствол твоего автомата, ты знаешь, что люди в другой форме и под иными знамёнами — враги, которых нужно уничтожить, а всё остальное неважно. Не важны цели командования, ибо знаешь, что стреляешь и убиваешь, во имя идей всеобщего блага и единения. На фронте легче, враг ясен, задачи чётки и механизм их исполнения предписан до мелочей. А здесь? Кто враг? Кумир или Приход? Или же те, кто всем заправляют, вроде «правления-с-небес», а остальные лишь тянутся за ними. А может они вместе ничем не лучше тех “небожителей”? Или сами люди, тот “несчастный” народ отдаётся с радостью в цепи хозяев, будоража души в религиозном экстазе? А цели? Они хоть и известны, но их исполнение висит на волоске, неизвестность и недостача информации только создают вуаль мрака и отчуждённости от артефакта, карты, схем оружия и эмиссара. Мы оказались далеко за пределами излюбленной передовой, играя роль глашатаев грядущей кровавой бури. Всё странно и необычно. А почему всё же я и брат?

Данте, мысля, даже не может понять, зачем сам Канцлер его выбрал в роли агента, но это не те мысли, которыми можно себя взбодрить, успокоить, ступая средь утопающего в нищете и отходах Граде. Нос коммандера чует отвратительные запахи разлагающихся тел, которыми сейчас город усеян до краёв, ведь вчера был «Новый Пейсах». Парень вспомнил, что о нём ему рассказывала Сериль, и это был весьма необычный и местами отторгающий рассказ, от которого Валерона накрыла волна непонимания и гнева.

Новый Пейсах это праздник, установленный по рекомендации той власти, что зовёт себя «правлением духов», который отмечается в честь «исхода» народа Теократии из рабства «ересей», иначе говоря, он отмечается в честь знаменитого кровопролития, когда Храмовая Гвардия по приказу Изафета утопила в крови сотни тысяч человек других вероисповеданий, подчинив себе Теократию и выковав новое государство в железе и огне. Но массовым убийствам всех «неправоверных» придали символ очищения, избавления от шелухи народа «Кумироизбранного». И на этот праздник после наступления трёх часов дня принято в больших количествах приносить жертвы, а поэтому вчера Данте не знал, куда деться, чтобы не слышать воплей, стонов, криков и выкликов, которые врывались прямо в душу, льдом разбегаясь по телу. Из окошка Данте видел и ужасался, наблюдая за тем, как люди потрошат крыс и кошек, рвут на части собак и порою набрасываются на «братьев» и «сестёр» по ритуалу, которые проводятся у Храмов, а делается это ради того самого «очищения», ибо считается, что через кровопролитие народ сможет перед Кумиром вычистить грехи. Но это ещё не конец безумству, так как глубокой ночью, когда культисты добудут достаточное количество мяса, начнётся ритуальная обедня — люди примкнут уста к только что убитым и начнут поглощать всех, кто был умерщвлён в бойне, и этому было придумано объяснение Приходом — «миряне, поглощая святую пищу и исторгая её вон, чистят организм свой от скверны и хулы» — так приказали иерархи, значит, так люди и будут поступать лишь потому, что им сказали люди, которым они беспредельно верят и вверяют им души.

«Какое убожество» — думает коммандер, проходя через улочки, заляпанные кровью. Сапоги то и дело натыкаются на обглоданные кости и отшвыривают в стороны недоеденные куски тел. И что вызывает у Данте неподдельное омерзение, так это что прошлой ночью тут процветал каннибализм и всюду ему на глаза попадаются руки и ноги людей, органы и лентой развешенный кишечник.

Чем дальше он углубляется в город, тем больше растёт желание, чтобы этот город авиация Рейха залила напалмом от верхних кварталов, до самой забытой улочке. Тут почти никто не достоит спасения, никто не старается быть похожим на человека, а зачем? Свобода действий, разнузданность морали таковы, что дозволено всё, что не запрещено Сентенциями Прихода. И такое положение дел провоцирует приносить огорчение Данте, он предчувствует, что надолго запомнит путешествие в Пиренеи.

Квартал за кварталом, улочка за улочкой парень вышел к огромной, высоченной стене, которая массивным возвышением преградила путь. Трудно сказать, из чего она сделана, для Данте только лишь проглядывается кирпичная кладка средь незашитых дыр на металлическом полотне тонких листов то ли жести, то ли обычного железа, которым обшита вся поверхность укрепления. Монументальная стена возвышается на полсотни метров над остальным городком, как бы утверждая власть Прихода и подчёркивая ничтожность остального народа, а украшения в виде флагов и свисающих «приходских» баннеров, символов культа показывают, кто истинный повелитель этих мест. Коммандер, идя по «золотой» дороге уткнулся прямиком в деревянные створчатые ворота, в двадцать метров шириной. Стоя возле них и обратив взор наверх, Данте увидел, что на предвратном помещении и на башнях, которые сдавили врата, поставлено вооружение, а по стенам расхаживают часовые, с ружьями и винтовками на плече.

— Как же можно такое строить, когда люди бедствую? — сам у себя вопросил Данте.

— Что-о? — послышался подавленный голос. — Удивлён?

Из тени вышел Илья, потряхивая при каждом шаге местами надорванным балахоном. Данте инстинктивно сделал шаг назад, бросив мимолётный взгляд на товарища, и крайне подивился. Одухотворённое «приходскими истинами» лицо Ильи пропало, исчезло как утренний туман, а вместо него, на Данте уставлено мрачное и угрюмое выражение внутреннего и глубокого разочарования серыми красками расписавшее физию. Два уставших потухших жизнью глаза смотрят на Данте, и оттого парню становится не по себе, он аккуратно прикладывает ладонь к месту, где у него спрятан нож. И чем ближе подходил служитель Прихода, тем сильнее воздух стал насыщаться парами и запахами алкоголя, который быстро вытеснил все остальные запахи.

— Илья, что с тобой случилось? С тобой всё в порядке?

То ли бессильная ухмылка, то ли оскал злобы дотронулся до уст Ильи, а проблеск безумия поселился нездоровым светом в его глазах.

— Со мной?! Не-ет, со мной не всё в порядке! — разошёлся мужчина и, осмотревшись, поняв, что так кричать нельзя, чуть тише продолжил. — Всё пропало, всё ложью оказалось.

— Только спокойнее, — убрал с поясницы руку Данте, — нам не нужно внимание.

— Хорошо, — успокоился мужчина и тяжко выдохнул, положив правую руку на пояс. — Когда мы спустились с верхнего квартала, я не мог найти себе место. Как… скажи, как столь просвещённый люд мог так себя вести? Работорговля и похоть, полный срам и разврат… я думал, что только мы,здесь внизу, можем ползать в грязи разврата, ибо не обладаем праведностью «небожителей»… я ошибся.

— И ты пошёл в ближайшую… эм… где у вас наливают?

— Питейные… там подают хорошую брагу и самогон. Я не мог понять, почему «небожители» так поступают и срамятся, они же должны быть мудрее и святее. Может они это делают во благо? Но кому? И тут я понял, что они такие же люди, как и мы, только хуже… много хуже. Они, прикрываясь верою в Кумира, и положением своим, пытаются дурманить нас, хотят, чтобы мы поклонялись им, как ангелам у подножья трона Его… они ничем не лучше нас.

— Но это не единственное, почему ты вчера напился так, что даже здешние ароматы не могут заглушить твой перегар?

— Нет… всё случилось уже под вечер. Я уже собирался идти, но тут в питейную пришли служители культа нашего. Они потребовали жертву для Нового Пейсаха и владелец решил им дать собаку, которую вырастил ещё щенком.

— Мрази, — полушёпотом сорвалось с уст парня. — Но они остались недовольны?

— Ещё бы. Они взяли собаку на заклание, но заголосили, что им мало того, что Кумир недоволен и требует больше. И тут их жажда заклания пала не на животное, а на человека. На… на девочку лет десяти, что была со сродницей своей, — Илья ещё сильнее поник, его лик стал мрачнее грозовой тучи, глаза он устали на левую руку, ладонь которой сжал в кулак, что-то с хрустом раздавив. — Ты бы слышал, как она кричала и звала матушку, как билась в истерике. Это не передать.

— А ты?

— Мне стало тошно. Я не мог не вступиться и меня, мои же братья предали анафеме, за то, что я настоял, что собаки достаточно. Они только сказали: «Ты идёшь супротив Кумира, супротив его празднества великого, так будь ты проклят и отлучён от Прихода». Затем всё как в тумане. Вот я стою, а потом пелена багровая и руки мои в крови братьев. Я…я…я убил их, двух.

Данте положил руку на плечо Ильи, по-дружески похлопав, пытаясь успокоить мужчину, направивши мягко к нему вопросы:

— А почему ты раньше не ушёл? Ты же не мог не знать, что творится.

— Я не знал, ничего, абсолютно. Служил только во Храме, но поиском жертв не занимался, а когда доходили слухи, что не все были согласны отдаться под нож, я их принимал, как скверну и клевету, злостную крамолу на Приход. Пойми, раньше я не видел, что творится, раньше я не мог распознать, где зло, а где добро, ибо они смешались у меня по воле Кумира, но теперь я прозрел и отказываюсь нести службу Приходу.

— И что ты будешь делать?

— Не знаю, — надевая капюшон, шваркнул Илья. — Я пришёл сюда, лишь чтобы тебе сказать, что ты в чём-то прав. Я должен впасть в раздумья.

Ворота загромыхали и стали бурно скрипеть, а механизмы заскрежетали, давая открыться вратам.

— Скажи, что я пропал или умер, — на развороте говорит Илья, — соври. Но больше ноги моей не будет в пределах Храмов.

— Мы ещё увидимся?

— Может быть, Данте «кумироборец». — Скрываясь во мраке леса трущоб, ответил Илья и перед тем, как пропасть окончательно сказал. — Определённо встретимся.

Данте обратил взгляд полностью к распахивающимся воротам, сделав на всякий случай пару шагов назад. Люди в предвратном квартале все как один услышали, как закряхтели старенькие механизмы, а потому стали восторженно улюлюкать и кричать, ожидая, как оттуда выйдет цвет Прихода — главные чины «единственно-святой» власти. Мало кто проигнорировал стоны дерева и железа, что громом разнеслись по кварталу и каждый считающий себя «правоверным» обратил голодный взор к стене, дабы узреть духовных пастырей и усладиться одним лишь видом их.

Только вот, сколько бы людей посмотрели на ворота и не подошли к ним, аккуратно обступая парня, столпившись за секунду в мешанину в несколько сотен голов, Данте себя чувствует представленному самому себе. Только где-то на другом конце «провода» есть командир и брат, но тут он в полном одиночестве. Всё вело к этому моменту — пришествие во Град, битва на арене и вчерашнее восхождение в квартал «небожителей». И теперь остаются считанные секунды до того, как он ступит на землю, где работает «правительство небесное» и посмотрит, чем на самом деле является Приход, который восхваляют и славят.

Сотни человек обошли Данте и взяли в полукруг, и кто-то даже пытается прикоснуться к нему, как к символу веры, но строгим взглядом коммандер предостерегает, чтобы они не делали этого и фанатичной толпе остаётся только смотреть на него и пускать слюни.

Ворота открылись и «на люди» явились иерархи Прихода. Но вместе с ними всё вокруг заполнилось музыкой хорала, будто бы тут один большой храм и неведомых колонок полилось пение духовных мелодий, настаивающих нужную атмосферу. Всё в красивых багровых рясах, расшитых золотом и подпоясанных ремнями с позолотой и драгоценными каменьями. Все пятеро — обросшие бородами и в солнцезащитных очках культисты, а охраной служат облепленные бронёй солдаты роты «броненосец». Народ, как только увидел высших служителей Прихода, членов правительства, упал на землю, все как подкошенные рухнули на колени и стали молиться и только Данте стоит прямо гордо.

— Вот она паства славная! — начал проповедовать один из культистов. — Нищая в собственности и крепкая в духовности! Вот он, народ кумироизбранный и духами любимый! Так почему же ты, мальчишка, не хочешь нам поклониться?

— Я лучше постою.

— Что ж, видно дух твой силён, что так просто его на колени не поставить, — уже спокойно говорит другой старик. — Так может, проследуешь за нами в землю окроплённую святостью?

— А где ещё один? — вопрошает другой старик. — Где наш человек из Прихода, что колотился плечом к плечу с тобою во имя Кумира?

— Не знаю,… может слёг, может, умер. Здесь, только я, — волнуясь, ответил Данте.

— Тогда ступай за нами, и помни, как только преступишь порог и до самых ступеней храни молчание, ибо сказать слово на земле духовной — грех.

Данте молча кивнул и пошёл вперёд. Музыкальное звучание только усилилось, уже силой тембра давя на сознание, а за пределами ворот ароматы благовоний только усилились, ударяя в голову сладким настойчивым бризом, упоив сознание ощущением лёгкости и ветрености, как от опьянения. Музыка хорала, проникающая в уши коварной змеёй и юркие запахи наркотических настоев, опрокидывающих разум в опьянение, смешались в монотонную атмосферу ликования и возвышенности. Данте кажется, что он захлебнул алкогольного зелья, на пару закурив каннабисный табак, и его тело начинает парить, глаза исполняются образами небес, словно он оказался на пути к Престолу Господа и вот-вот он совсем сгинет в иллюзиях, но всё же его размягчённая бесчувственная рука касается запястья и маленький шприц впрыскивает что-то вроде противоядия. Когда Данте миновал десять метров ширины бастиона и ступил на «землю благую» его отпустило, и он может на всё смотреть здоровыми глазами, в отличие от его спутников, что идут, покачиваясь, взяли с рук помощников огромные штандарты и хоругви, с которых свисают полотна багровой ткани, на которой золотом вышиты шесть золотых ромбов.

Как только Данте увидел, что собой представляет подножье дворца, он ужаснулся тем, на что способен человек. Раньше, столетия назад тут росла злёная трава, соседствуя с седыми вершинами, укутавшимися в покрывала из снега, но теперь нет этого, нет зелени и изумрудных долин, на их место пришла пожухшие жёлтые ростки, пробивающиеся сквозь сухую мёртвую землю, слабо покачиваясь на ветру. Земля под ногами стала безжизненным покрытием, пылью, которая при каждом шаге клубится и пытается улететь из этих проклятых мест. Хуже стало только с горой. Монте-Пердида изъедена и прогрызена человеком, как трухлявый пень червями, отступив низинами на несколько сотен метров. Человек углубился в неё, с жадностью, с рвением и бессердечием и теперь в нижней части горы красуется величественный и могущественный дворец, сияющий блеском ушедших времён, окружённый парой сводов, тем, что осталось от скалы в этом месте. Колонны — неотёсанные и широкие, гротескные держатели потолка горы, упираются в вершины скалы, чтобы она не надломилась и не похоронила под осколками всех самонадеянных и развращённых людей. Тем не менее, на колоннах устроены жилища — они как полипы усеяли каменную породу кусками дерева, пластика и металла, образованных в сумбурные и косые домики, которых с каждым метром в высоту становится всё больше и больше. «Видимо жильё для военных и обслуги» — подумал Данте и направил сияющий гневный взор на дворец. Это настоящая цитадель, уходящая вглубь скалы. Над главным входом распростёрлись прямые крылья золота, блистающие золотым сиянием, распахнутые над геральдическим солнцем, что освещает здешние места, став мачком веры для заблудших душ — именно так пытаются это зрелище преподнести. Колонны, особо приближённые к дворцу, возле которых в кучу мусора свалены горные выработки, слипаются с дворцом коридорным переходом, присосавшись к его величию. К главному входу ведёт долговязая лестница, ступеней которой не счесть.

Данте заметил, что тут «золотая дорога» кончилось и есть лишь земля. Он кинул взгляд налево, и ему предстала двухэтажная прямоугольная постройка, с округлыми углами, выкрашенная в бежевые тона обтянутая тёмно-коричневыми ржавыми листами металла у подножья и на крыше, которая уставлена, антеннами. От неё чёрными змеями тянутся провода к цилиндрическому строению с широкой спутниковой тарелкой на крыше. «Пункт связи» — догадался коммандер и продолжил шествие.

Идя дальше и подбираясь к дворцу, парень узрел, и удивился, что даже в таком месте есть свои невзрачные и бедные кварталы. У ступенчатой дороги, у самого его основания, возвышаясь друг над другом, растёт целый лес бедных маленьких домиков, которые обросли исполина покровом целого квартала. Пока ветер настойчивыми потоками трепещет сотни флагов и хоругвей багрового оттенка, которыми усеяна лицевая сторона дворца, там внизу у подножья ветряные мотивы обволакивают полу рваные куски тканевой материи, которую трудно назвать знаменем… скорее пародией на него, попыткой что-то скопировать.

Но люди… тысячи, десятки тысяч человек собрались вокруг дворца, чтобы только посмотреть на процессию. Они, надышавшись «благовоний» впали в экстаз — дико, на надрыв кричат и вопят, орут и слёзно плачут, катаются по земле и всем им кажется, что они на обетованной земле. Кто-то даже есть это самую землю, дабы освятить себя изнутри. А их ритуалы? Массовые совокупления и ритуальные жертвоприношения, пляски до изнеможения и увечья — всё это заполнило место у дворца на широкой поляне, где народ, утонув в блаженстве. И нет тут ни одного, который был бы похож на человека, а не на куклу, за нити которой дёргают умелые владетели в багряных рясах.

И что же увидел тут Данте для себя? Каждый его шаг по пыли, каждый вздох густого сладкого-пьянящего воздуха и секунда, которая заполнилась хоровым пением, ознаменовались только растущим ожесточением, исторгая всякое сожаление к народу Теократии. Природа тут мертва, убита алчностью и жестокостью человека, которые не собирается останавливаться; Приход, который ставит себя как «правительство небесное» только и занимается, что тащит к себе всё что можно, и даже не думает, не секунды ни тратит, чтобы сделать жизнь вокруг лучше, предпочитая проповедями и оружием ломать волю человека и делать его покорным; «небожители», что потворствуют режиму Кумира и ещё сильнее налегают на здешнее общество, как клещи, высасывая и высасывая из него всё больше прибылей. Данте и раньше это видел, но здесь всё приняло апофеозный масштаб и величественность секты, которая даже и не пытается скрыть своё превосходство, только играет на его нервах, распаляя его. Если в Сиракузы-Сан-Флорен и Риме люди сами взяли в руки оружие, чтобы свергнуть с престола нечестивцев, то что здесь? Никто им и слова не скажет, лишь бы продолжалась песня во имя и слав Кумира. «Во истину правительство “небесное” тут устроило маленький отдел ада на земле» — сказал себе Данте.

Спустя время, пройдя по ступеням и поднявшись во дворец, Данте оказался в широком коридоре, облицованном гранитной плиткой. Позади остались хоралы и вопли, а запахи «благовоний» стали чахлее, почти не ощущаемы. Коммандер, идя за процессией, вышел в огромную, не вмещающую взгляд залу, устроенную по типу половинчатого амфитеатра, разделённую на пять секций. Её стены облицованы уже мрамором, таким белым, что парню кажется, словно он посреди белоснежных облаков, а с потолка свисает роскошная и яркая люстра, от которой глаза коммандера щурятся и болят, будто бы он смотрит на солнце. Данте как смог осмотрелся и увидел, как перед ним на шесть рядов уходят вниз по сотне мест на каждой секции, выполненные из белого камня… три тысячи мест, и каждое похоже на трон.

Парень удивлённо посматривает на Приоров и размышляет, а почему его не никто не схватил или всякий, кто сюда приходит нормально выдерживает веяния наркотической атмосферы? Или может они настолько привлекли окунаться в «дух» на улице, что попросту не забыли, что неподготовленный человек может от этого уйти на покой?

— Дальше мы не пойдём, ибо это будет оскорбление чувств Кумира. Тут останемся, в секторе первом, — сказал кто-то из иерархов.

— Позвольте узнать, — осторожно заговорил Данте, — а вы кто?

Иерархи переглянулись между собой и хором ответили:

— Мы — правительство небесное. Мы есть Верхний Капитул и всё, что творится в Граде и за его пределами делается по воле Духов, Кумира и нашей! Приораты — Гостей, Дела, Слова, Лекарства и Силы.

Вот они, перед ним. То самое «правительство, поставленное духами». Они не титаны мысли и даже не святые люди. Это просто кучка стариков, мнящих себя великими, но из великого они только устроили грандиозную секту и породили адский город. Ничего, кроме омерзения, которая одолевает душой Валерона, к ним испытать нельзя, ибо ни, и только они повинны в безумии, которое примерили миллионы людей; виноваты в тотальной разрухе, которая встречается на каждом шагу. «Они не люди, они не “небесные ставленники”, они зверьё, слуги Диавола, и не более того» — убедился Данте.

Данте помнит, что о них рассказал Карлос и полностью согласен, но ещё он напоминал и о Приоратах. Приорат Гостей — регистрирует всех вновь прибывших в Град и направляют орды проповедников, чтобы обратить в веру новых горожан, Приорат Слова — полный контроль над информацией и пропагандой, Приорат Дела регулирует экономику, на пару с этим выжимая из людней всё, что можно выжить, Приорат Лекарства хоть как-то поддерживает здоровье и населения, а Приорат Силы это управление всеми войсками Теократии. Такая нехитрая структура власти сетью Храмов окутала Теократию, обернувшись россыпью опухолей, что убивают этот край, — таковым они кажутся Данте, который думает, как можно проникнуть в кабинет Приора по Связям и не находя ничего лучше, кладя руку на сумку за спиной, взволновавшись, вопрошает:

— А когда прибудет Кумир?

— У него есть дела важности священной, а поэтому нам придётся его обождать, прежде чем начнётся заседание правительства духов.

— Есть… одна проблемка, — осторожно начал Данте, поминая сумку, — дело в том, что… я не зарегистрирован.

— Что? Как так? Как ты мог?

— Вот так вот, — пожал плечами Данте.

Один из иерархов почесал бороду, сверля взглядом парня, после чего приблизился к нему вплотную, овеяв Данте запахами немытого тела, скрываемого под сильными духами от которых заболел нос.

— У меня тут есть кабинет,… я собственноручно впишу тебя в наши списки святые, дабы люд просвещённый смог облагородить словом истины. Ступай за мной.

Коммандер и Приор вернулись в коридор, и в ладони иерарха сверкнула пластинка, которая уже через секунду касается гранита, кусок стены тут же с грохотом, сотрясающим плиты, опускается, позволяя войти двум людям. Данте оказался в зеркальном лифте и по ощущениям они едут вниз. Пара секунд путешествия и двери распахиваются, давая войти в большое помещение.

Довольно просторно и прохладно. Стены обклеены синими обоями, и заставлены трёхметровыми шкафами, возле которых покоятся лестницы.

— Это ваш кабинет? — спросил Данте.

— Не напускай хулы таким словом на это место, — рассерчал иерарх. — Это обиталище записей священных.

Ни компьютеров, ни какой-либо техники тут нет, так как Приор по Связям любит всё записывать на бумаге, да и такое дорогое оборудование явно ему не нужно. Поэтому он обходится только лишь бумагой и ручкой, которых у него на обширном столе пруд пруди. Но для Данте не это главное, впереди он видит огромное полотнище, на котором очертания полуострова Иберийского, расчерченного десятками линий и черт. Миновав огромный стол, забитый бумажками и канцелярией Данте вплотную приблизился к карте, и каждый её сантиметр стал записываться на камеру, что прикрепилась к воротнику.

«Имперские замашки» — дал едкий комментарий в мыслях Данте, смотря как на карте сотни, если не тысячи багровых точек, разбросанных по всему полуострову. Сильнее всего этой чумой поражены Кастилия, Старая Испания, Баски и Андорра, а так же север Окситанской Федерации. Если Рейх тронет один их Храмов Прихода, то пылким словом и деньгами, которыми будет подкуплена местная власть, целые толпы огромными волнами будут направлены против Империи.

— Так, где ты обитаешь? — спросил Иерарх. — Покажи на карте.

Конец пальца Данте прикоснулся к шероховатой карте в случайном месте. Он не собирается говорить, где живёт и тем более подпускать к себе фанатично настроенных идиотов. К тому же всё катится к завершению, а потому скоро будут скинуты все маски и тогда Данте сможет показать иерархам, кто он и ради чего сюда пришёл.

Настала пора возвращаться и двое снова в зале, при входе в который Данте начинает щуриться и потихоньку ненавидит Верхний Капитул, который в полном составе нацепил солнцезащитные очки. Всюду — и средь рядов и у входа и на сцене, вымощенной плитами из начищенной стали, ходят люди с оружием. Они в болтающихся светло-красных рясах, а поверху тело стягивает бронежилет, оружием им служат автоматы или плазменные винтовки. Данте предположил, что это Храмовая Гвардия.

Внезапно из колонок, встроенных в стены, ударила громогласная музыка, которая акустическим ударом едва не выбила парня из себя. Громкая и резкая она встряхнула его, а затем донёсся голос неизвестного человека:

— Первый акт Святого Присуда, открыт!

— Свят, свят, свят! — пропели иерархи.

Данте пихнули на сцену — два солдата его повели и через некоторое время он уже стоял перед колоссальным амфитеатром, где на каждой секции сидит по одному человеку. Его переполняет волнение и готовность действия, парню хочется сорваться и уйти отсюда куда подальше, он должен оставаться здесь, должен свершить всё, что они попросят. Вот он и божественное правительство, пятеро человек на одного.

— Данте, пёс арены, «кумироизбранный» воитель, — доносится певучие слово от Приора, сидящего на фоне стяга с изображением раскрытой книги. — Я повелитель Приората Слова, старший в Верхнем Капитуле, открываю, Святой Присуд, дабы мы, в глоссолалии могли решить, чего достоин сей воин. Кто первый будет молвить слово?

— Я начну, — заговорил в микрофон человек на фоне знамени с клинком и его слова разлетелись громким эхом. — Я водил вчера эту душу средь народа поднебесного, показывал палаты верхние, дабы привлечь его в ряды Кумира. Так пусть душа ответит, хочет ли она примкнуть к воинству Кумира?

Данте замешкался. Что будет, если он скажет, что согласен? Его же прям сейчас могут забрать, одеть и выдать оружие, отправив в ближайший театр войны или приставить к какому-нибудь высшему чину Прихода. Он не знает, что говорить, оттого и его глаза уставились в одну точку, и он молча вертит головой.

— То есть ты отказываешься служить Кумиру? — с нагнетающим недовольством спросил Иерарх.

— Позвольте я с ним поговорю.

Взгляд парня устремился на хозяина реплики, и он увидел, как сверху по ступеням, меж секций спускается высокий человек. Его лицо у Данте вызывало чувство холодка, лёгкого онемения — оно грубо и безжизненно, а два глаза оба светло-фиолетовые диоды, смотрящие на Данте угольками из ада и тем более подведённые тушью. Губы покрыты серебряной помадой. При каждом шаге волос человека, достающий кончиками локон до пояса, содрогается и трясётся, в унисон с длинным пальто, что трётся об красную майку и тёмно-синие джинсы, чуть скрывающие туфли.

— Я должен представиться, — снова заговорил странный человек, и уши Данте словно резанули, так как этот голос… он словно и мужчины и женщины одновременно, причём прогнанный через электронные связки. — Я Ульрих, представляю интересы корпорации и Либеральной Капиталистической Республики здесь.

— Уважаемый эмиссар, — запротестовал иерарх, сидящий над флагом с изображением пера и карты. — Это наше дело.

— Пожалуйста, умолкните, Приор по Связям, — грубо отвечает эмиссар, испытывая разболевшиеся уши своим противным голос. — В конце концов, наша корпорация дала вам технологию выведения болезни, что вы нарекли «Шпанской Гадостью» и подаёте как «Проклятие Кумира», — точно надсмеялся эмиссар над всей властью Прихода, показав, кто подлинная власть здесь, унизив Приход, издевательски продолжив. — Вы ещё корпорации должны огромные суммы… или не скажите, что ваши прибыли выросли в десять раз?

«Правительство небесное на побегушках корпорации земной. Вот ирония» — посмеялся Данте.

— Это угодное духам дело, ибо люди стали больше тратиться на пропитание, стали славить «небожителей» и их труд, воздавая за него по праву. Быстрая порча пищи не во имя прибыли сотворена, но для веры в Кумира и его люд правый.

— Я не спорю, Приор Слова, мы уважаем свободу веры и инициативу предпринимателя, но помимо угоды духам вы и свои кошельки набили, и веру укрепили и бизнес развили. Все довольны, все молодцы.

— Что вы хотите? — спросил человек, на фоне полотна с чашей.

— Я, Приор по Лекарству, хочу убедить парня, что поступить на мою службу это экономически выгодно, что только под прикрытием корпорации он станет солидным членам общества свободного.

— Хорошо, — выдохнули в унисон все иерархия и сделались отстранёнными, больше не проявляя интереса к Данте, будто для них он больше не существует.

«Вот оно “правительство небесное”, преклоняется перед деньгами и влиянием земным», — снова съехидничал Данте и понял, что всем тут теперь заправляют корпорации и этот эмиссар только вестник одной из немногих. Всё, что творится несколько дней, недель, а может и месяцев по воле корпорации, а Приход медленно превращается во власть номинальную. Картинка из политических интриг и влияния сильных на слабых становится всё отчётливее и коммандер уже предвидит, как этим местом будут править корпорации, как они станут «правительством духов», но глубинной сути Теократии от этого не изменится, всё останется на своих местах, ибо компании и Приход есть проявление «господина» фон Мамон.

— Скажи, — заговорил эмиссар, отчего у Данте кольнуло уши, подняв руки изображая весы. — Хочешь ли ты каждый день просыпаться в роскоши и достатке, желаешь ли ты быть обласканным теплотой работниц «ремесла квартала красных фонарей», хочешь покупать и продавать любою вещь и обладать недюжинным могуществом? Я могу одарить тебя и серебром, и златом. Ты будешь наделён властью над людскими судьбами. Сражайся во имя корпорации, стань её агентом, и мы дадим тебе право владеть… Королевством Испанским. Только представь, Данте — Король Испании, собиратель земель Пиренейских. Так каков будет твой положительный ответ?

Данте молчит. Он не дурак и знает, что эти россказни не более чем лапша на уши, красивая ложь которую ему пытаются преподнести, как истину. Красивые обещания, ничем не подкреплённые, которыми его пытаются обольстить. Предложение денег и богатства, за ним разжигание похоти и даже попытка надавить на тщеславие. Это сработало на другом человеке, но не на парне, который не хочет и не может стать тем, кого ненавидит… да, именно ненависть, сопряжённая с чувством справедливости не даёт пасть тлетворным семенам на сердце Данте и он снова молча кивает, отказываясь от предложений.

Кто-то из иерархов посмеялся над эмиссаром, увидев, как с ошарашенным выражением лица он к ним обернулся.

— Давая с тобой, поговорю! — разразился громом божественный голос, и зала облилась ярким, сумасшедшим светом, от которого Данте пришлось зажмуриться и упасть на колени, уткнувшись в пол.

— И вот опять ты склоняешься перед моим ликом. Я истинно велик, раз второй раз ты преклоняешь колени, ты и грешен, ибо грехи дают тебе всмотреться в моё лицо. Данте, аренный пёс, моя мудрость привела тебя сюда, так скажи, почему ты противишься мне? — мягкий ангельский мужской голос упоением ласкает слух. — Примкни к моей страже, стань воином избранным и преодолеешь тяжесть собственных прегрешений. Ты будешь делать, что захочешь, станешь, кем хочешь, выберешь в спутники кого хочешь.

Данте, не обращая внимания на слова Кумира, еле как нащупал солнце на пряжку и со всех надавил на металл, обратив лицо наверх, не открывая глаз. Свет, яркий и неестественный пропал на секунду, пока коммандер не выключил

— Что… что это было!? — задал оглушительно вопрос Кумир и впал во что-то среднее между проповедью и молением. — О духи, не оставляйте нас! Прошу вас, не покиньте это место святое, не покидайте обиталище своё здесь и дайте нам шанс исправиться! — и более спокойно продолжил. — Вы видели, как свет небесный оборвался, это символ, что духи нас оставляют.

— Данте, чёрт окаянный, ирод антидуховный, приди к вере нашей, иначе изобьём до смерти тебя! — вопят иерархи. — Скот ты проклятый, примкни к воинству Кумира!

И только эмиссар спокоен. Отвернулся в сторону и чуть прикрыл глаза, чтобы не ослепнуть. Его дело тут меньшее — медленно втираться в доверие Прихода, передавать технологии и убеждать вступить в «Республику», оценивая экономическую ситуацию. Он попытался получить на благо компании умелого бойца, но потерпел фиаско, а потому, его присутствие тут боле не нужно и он медленно покидает зал.

Свет, яркий и до боли насыщенный, как будто ещё одно солнце зажглось рядом, бьёт в глаза и Данте скрывают очи, чтобы не обжечь их. «Ещё минута промедления и меня прикончат, заподозрят, что не так тут дело и тогда всё кончится». Коммандер шарит в мыслях, рыскает в уме, рыщет, чтобы сказать и продлить эту игру.

— Да, святейший Кумир, — наигранно вежливо заговорил Данте. — Я готов примкнуть к вам, только мне нужно два дня, чтобы приготовиться и с родными попрощаться. Надеюсь, духи милостивы к этому прошению?

— Конечно, — обрадовался Кумир, — силы небесные готовы дать тебе время. Это чудо небесное, что духи направили тебя по правильной дороге, дали мысль правильную. Послезавтра, в девять утра, и будет решена твоя судьба. Готовься!

И когда покинул Кумир залу, махнув эфемерными одеждами, и сверкнул ликом, скрывшись за пределами амфитеатра, Данте смог подняться с колен и осмотреть залу. Перед ним только пять иерархов, которые продолжают бить поклоны в честь Кумира, напевая молитвы, и эмиссар на них с презрением смотрит, шаря в карманцах серебристого плаща.

«Правителей ли я вижу?» — вопросил Данте сам у себя и прежде чем покинуть залу и уйти домой сам ответил. — «Нет, только цирк и главных клоунов его, служащих истинному повелителю Града и всего полуострова — Мамону».

Глава седьмая. Закат кроваво-красный

Следующий день. Вечер.

Небесная гладь спешит объять себя в светло-оранжевые тона, которые постепенно сменяют голубые тона, возвещая о наступлении долгого вечера, и такая картина радует глаз своей величественностью, как целые небесные пространства меняют расцветку и дальше небосвод станет только алым, ужасающе красным, будто показывая человечеству его жестокость и бессердечие в бесконечном кровопролитии. Солнце начало приближаться к горизонту, еще несколько часов его и макушка скроется за земной поверхностью и небеса окрасятся в тёмные цвета холодной ночи. Воздух стал попрохладнее и легче, а ветер несёт ночной холодок, который уже сейчас бегло ласкает кожу эфирным прикосновением.

Данте чувствует, как его кожа на открытых участках холодеет, как ветряные потоки несут прохладу. Несмотря на то, что он всё ещё не вышел из Града и ему в нос бьются запахи тлеющих тел на пару с мусорной вонью, тут всё же дышится свободнее. Он опустил рукава чёрной рубашки, чтобы стало теплее, чтобы ветерок не морозил и опустил руку в карман тёмных брюк, вынув оттуда механические круглые часы на цепочке, и посмотрел время.

— Нет, Данте, ты точно психопат чёртов! — раздался бодрящий весёлый возглас. — Отказать иерархам, это конечно сильно!

Парень усмехнулся и тут же поправил маску на лице. Он убрал механизм времени обратно и окинул взглядом окрестности. Все те же пейзажи бедноты и фанатизма ему осточертели, и он уже их больше не хочет видеть, но покосившиеся домики, рьяных «мирян», проповедующих о святости Кумира, кривые улочки и кучи мусора, на пару с ордами голодных и бездомных никуда не уберёшь и поэтому ему приходится мириться с тем, что вокруг него. Рядом с ним, сапог в туфлю, идёт высокий мужчина, которого он встретил случайно, с пышным сотрясающимся при каждом шаге волосом и в пальто, от которого отрывается тонкая плёнка кожзаменителя.

— Да, Альфонс, всё так и было, — навеселе сказал Данте. — Они думали, что я буду служить им.

— Нет, с тобой явно нездоровится, раз ты так пинанул, отфутболил их. Это же надо быть таким дерзким, чтобы, мягко говоря, отшить предложение иерархов.

— Я просто не хотел быть их цепной собакой.

— Да-да, и в итоге стал псом для Кумира? — сыронизировал Альфонс. — Кстати, как тебе дядька? Нормальный или

— Да как сказать…

На пару мгновений Данте ушёл в воспоминания дня вчерашнего. Когда он пришёл домой, Яго и Юлий его обматерили по самое «не хочу», потому что когда коммандер направил камеру на Кумира они чуть не ослепли, а несколько сегментов аппарата съёмки сгорели, но всё же они снизошли и до похвалы. Когда парень включил генератор помех, и на секунду успел поднять голову, им удалось запечатлеть «Кумира». Обычный рослый человек в золотистых мешковатых одеждах и обвешанный мощными фонарями и светильниками, а лицо его покоилось под непроницаемой чёрной маской. «Обычный человек, решивший поиграть в бога» — хотел сказать Данте, но боясь быть положенным фанатиками прям здесь, сказал более сдержанно:

— Да так, вполне неплохой человек.

— «Да так», — возмущённо повторил Альфонс, — ты же, что б его, видел человека, который тут всем концертом заправляет! Ты же стоял рядом с идолом миллионов людей и всё, что твоя дырявая память может вывернуть, так это что он «неплохой человек»? Ты что издеваешься надо мной?

— Ну как стоял…

— Это не важно. И, чёрт бы тебя побрал, это всё, что ты можешь сказать? Ну давай, мальчик, скажи что-нибудь по истине о нём.

— Ох, лучше расскажи, что ты делал в верхнем квартале? — спросил Данте, желая перевести тему. — Повидал друга?

— Вот странный ты человек, Данте, очень странный. Ты сам пошёл в гладиаторы за славой и сейчас ходишь с тряпкой на морде, чтобы тебя не донимали, чураясь как чёрт ладана, этой самой славы. Ты сам пошёл на встречу с главным боссом, авторитетом всея Теократии и сейчас о нём говоришь, что он просто «хороший человек».

— Да, вот так вот, — пожал плечами Данте.

— Знаешь что! — не по серьёзному рассердился Альфонс. — Такая возможность тут не каждому дана, а ты ещё кобенишься.

— Так как ты время провёл в «верхнем квартале»? Лучше расскажи мне об этом, думаю, интереснее будет.

— Да что тут рассказывать. Пришёл к старому другу, вместе посидели, выпили, поели, обсудили политику, и он мне подогнал пропуск в тамошнюю сауну. Кстати, у меня остался где-то, — рука мужчины залезла в пальто и вытащила зажатый в двух пальцах кусочек бумаги, лоснящийся жёлтым блеском. — Вот бери, не пожалеешь.

— Да зачем он мне? — кинул удивлённый взгляд парень. — Я не любитель по саунам ходить.

— Так, ты мне тут из себя святошу не строй. Когда будем там наверху, я тебя отведу в самую отменную парную. О-о-о, там самый настоящий кайф и для души и тела. А какие там наверху пивные? Десятки сортов пенного прямо так и желают наполнить твою пинту. — Поток восторженных эмоций у мужчины медленно сменился на чреду лирических размышлений. — Знаешь, а ведь хорошо, не то, что тут. Там праздники и гулянки, там весело и нет горечи, которой тут хоть залейся. Вот ты хотел бы жить с «небожителями»?

— Не думаю, — уверенно отвечает Данте, — мне и тут хорошо.

Лицо Альфонса чуть изменилось, стало выражать то ли непонимание, то ли отторжение к Данте, но вот юрко ушёл от прежней темы, перейдя к другой.

— Кстати, а тот парнишка — твой браток? Ну, который был с тобой, когда вы пришли в Град?

— Да, это мой брат.

Двое парней вышли за пределы основного города, оказавшись на пустыре, который наполнился звуками бренчания двигателей и моторов. Тарахтение и рёв, гул техники и скрежет металла здесь неотъемлемая часть и Данте всё это слышит. Вокруг него десятки кусков металлолома, которые трудно назвать хорошим авто — они трясутся и ревут будто священник окропил беса святой водой. И каждый пытается тюнинговать машину — куски пластика на бампере, головы кукол на капоте и борта, вымазанные звериной кровью, якобы покрашенные. Список изуверств можно продолжать и коммандер продолжил бы в исступлении смотреть на всю ватагу машинного парада безумств, как услышал своё имя, произнесённое женским низким, но мягким голосом:

— Да-а-анте!

Глаза парня стали бегать, искать хозяина воззвание и быстро нашёл того, кто его окликнул. В метрах двадцати от него на самом краю стоянки машин стоит авто, такое же поржавевшее, но без уродливого тюнинга, а за рулём сидит его знакомая, которая машет ему рукой.

— Ну, давай прощаться, — протянул руку Данте. — Если всё будет хорошо, ещё увидимся.

— Вот Данте, ты чертяга, — с толикой ехидности заговорил Альфонс, пожимая руку, — ну ты заходи ко мне на рюмочку в придвоцовый квартал, и подругу свою приводи. — И прежде чем уйти, радостно обронил фразу. — Ты только по ретивей будь, они все любят стихи.

Парень разжал пальцы, и шероховатая ладонь Альфонса выскочила, а сам мужчина стремительно направился в город. Данте пошёл к машине, проскрипел, открывая дверь и сел рядом с девушкой.

— Кто этот господин? — кротко спросила Сериль?

— Да так, один товарищ. Познакомились, когда мы только пришли в Град. — Так куда мы едем на прогулку?

— Мне нужно телефон из ремонта забрать, — ответила девушка, потрепав чёрный разросшийся волос, — думаю, ты же не будешь против со мной проехаться?

— Конечно, нет, я только рад.

— Вот и славненько.

Ключ зажигания дёрнулся и о чудо — двигатель с первого раза завёлся, затарахтел и дико загудел. Сериль подошвой ботинка надавила на педаль газа и машина резко, прокряхтев деталями, двинулась в пустоши.

Весь пейзаж здешних земель это бесконечные, нескончаемые пустыри, выжженная земля, на которой колышется практически умершие растение — трава да кустики, которые практически высохли и умерли. Озеленители и «восстановители природы» из Рейха пришли бы в ужас от увиденного постапокалиптического образа ландшафта, которому нет конца. А поэтому Данте не желает видеть практически марсианский прообраз пустошей, а оттого он обращает взор изумрудных глаз на девушку, на неё смотреть намного приятнее, чем всматриваться в убитые дали. Сериль всё в той же одежде, блики уходящего солнца отражаются на рукавах её тонкой кожаной куртке, утянувшей её фигуру, подчёркивая худобу, чуть прикрывая её чёрные штаны. Она держит машину хорошо, крепко, не давая её сойти с дороги или начать вилять, хотя детали авто настолько поизносились, что колёса так и норовят уйти с дороги, чьи очертания только номинально обозначены.

— Сериль, а кто тебя водить научил? — поинтересовался Данте.

— Папа, кто ещё мог? Он работал в такси, раньше, до того, как пошёл охранником, и там его научили водить ещё лучше. А потом, когда я подросла, он стал меня учить. Говорил, что это понадобится.

— Видно, Карлос о тебе сильно печётся. Хороший он человек.

— Ты даже не знаешь, как он заботится, — вздохнула Сериль, — с самого рождения он меня опекал, и даже когда мне стало восемнадцать, он не унял отеческой заботы.

— Ты для него единственная дочь.

— Понимаешь, я его люблю, но мне кажется, что этой заботы слишком много. Хочется быть… свободнее что ли. И даже сейчас, когда он пропадает с вами, то постоянно говорит, что всё делает ради меня и мамы… что когда всё получится, мы хорошо заживём.

— Твой отец хороший человек, — тяжко сказал Данте, вспоминая, что у него кроме тёти и брата никого и не было, — да, он помогает нам не, потому что желает победы Рейха, а хочет вам помочь, печётся о семье. Сериль, я таких людей не встречал.

— Давай лучше сменим тему, — вымолвила девушка и придала газу.

— Понимаю, конечно.

Но Данте только и рад сменить тему, но вот беда бед, он не знает, о чём разговаривать с Сериль, в первый раз оказываясь в неудобном положении. Вроде всё о прошлом уже рассказано, любимые предпочтения стали известны ещё в первых разговорах, исполненных лёгкостью и радостью, а теперь что? «Не рассказывать же ей о принципе действия лазкарабина или про общественный строй Аурэлянской Информократии… удавиться можно» — подумал Данте.

— Данте, как наверху? — спросила девушка, развеяв неловкую паузу.

— Где?

— Да в верхних кварталах. Говорят, что там райское место.

— Место-то райское, только вот жители там далеко не «небожители», а обычные люди, ничем не лучше здешних, только богаче и жаднее.

— В детстве я мечтала попасть туда, — с чуть зримой улыбкой сказала Сериль. — Всегда думала, что там как раз живут ангелы, что там прекрасное место, небеса и земля едины. Но папа говорил, что там живут не люди, а «гниды на теле народа», как он выражался. Я ему не верила, думала, что он просто шутит, а с возрастом поняла, что никогда туда не попаду.

— Думаю, тут отец твой полностью прав. Мне даже добавить нечего. Сериль, может, расскажешь, как тут прошло твоё детство.

— Особо нечего тут рассказывать. Моё детство прошло спокойно, несмотря на мой буйный характер. Часто приходилось драться, а однажды мы с подругой как-то кидали камни по бутылкам, и попали в багрянника.

Парень слегка посмеялся, услышав, как она и подруга приложили камнем «неприкасаемого» служителя культа.

— Да это получилось чисто случайно! — стала, посмеиваясь, оправдываться Сериль, ударив по рулю. — Мы не хотели! Но потом я и она неделю не выходили из дома гулять, боялись, что нас поймают. Но разве это меня остановило? Потом мне угораздило подраться с «помощником Прихода».

— И за что он получил?

— Как сказать… он у моей подруги решил её кошку в жертву Кумиру принести, а она у неё с раннего детства. Как она рыдала,… как не хотела отдавать и я заступилась за подругу, взяла палку и решила прогнать его, а он только и кричал, что нас всех покарает Кумир. После этого случая папа меня и научил драться.

— Неплохо,… даже хорошо, что ты так поступила.

— Я же говорю, что я неспокойная.

— Ты справедливая.

— Тут трудно оставаться безучастной. Мне родители всегда говорили, что нельзя проходить мимо чужого горя и я с этим согласна.

— Только тут мало кого, кто готов помочь другому… все, какие отстранённые и всем плевать друг на друга, — сказал Данте и с эфемерной дрожью в голосе добавил. — Я бы сказал, что ты чудо для Града.

— Спасибо, — оживлено сказала девушка, едва-едва улыбнувшись. — Я никогда не слышала о себе таких слов.

Машина спокойно миновала ещё несколько километров по пустынным дорогам. Данте и Сериль продолжили разговор, ведя беседы на весьма тривиальные темы — девушка продолжила рассказывать про детство, рассказав пару историй о своих годах в школе, а парень поведал историю, как они с Яго, в детстве, собирались идти в Рим, но тётушка Мария их быстро поймала и строго отчитавши, отговорила от этой идеи, а спустя годы он всё же вошёл в вечный город, только с совершенно другими намерениями. Авто заехало на стоянку, в городок под именем Аскасо, о котором напоминает только трухлявая табличка на въезде, а всё остальное ушло во мрак истории. Всё, что раньше было частью образа селения — здания и очертания, не более чем воспоминание. Если раньше это было маленькое село на холмистом возвышении, ведущее размеренную спокойную и тихую жизнь в тени пиренейских гор, то сейчас это разбухший от рынков и самостроя городок.

Данте с Сериль, выставив пару капканов у педалей, если её попытаются угнать, пошли в город. Коммандер увидел, что для того, чтобы им пройти в центр, который возвысился над всем поселением, придётся идти через рынки, которые выросли на склонах холмов. Память Данте уже видела подобные картины — такие же хаотичные стихийные рынки, только у него на родине и всюду одна картина — разношёрстные торговцы предлагают товар, либо украденный, либо стащенный из мёртвых городов или отбитый у бандитов… иного нет. Со всех сторон, обросший рынками, Аскасо стал скорее тенью своего прошлого, превратившись из умиротворённого места в базар, где всему грош цена. Идя сквозь торговые ряды, Данте видит это, тут и протухшая еда, и отсыревшие патроны, и самодельные плазмоганы, которые с большей долей вероятности убьют своего владельца. Но так же тут есть и люди в клетках — рабы, молодые и сильные, ходовой товар в Южном Халифате и Андалусии, странах, которые стали промышленными центрами разбитой после кризиса Испании.

Парень с девушкой вдвоём разгуливают по рынку, медленно проходя вглубь города, и картина торговых рядов, наполненных живым товаром, ещё раз тронуло сердце Сериль.

— Как же так можно? — качает головой девушка, не обращая внимания на рыночных зазывал. — Столько людей в рабстве… так и кипит кровь, у меня появляется желание прибить какого-нибудь работорговца.

— Откуда такая ненависть к ним? — поинтересовался Данте.

— У меня половина класса была продана в рабство. И даже Мориса, подруга, с которой я и от багрянников пряталась и за которую заступилась. В один момент она не пришла в школу, а мне, тогда как раз пятнадцать исполнялось. Потом, через полгода, я её встретила на рынке рабов в Альхесирасе, когда ездила с отцом за шёлком. Она числилась, как товар «для удовлетворения интимных потребностей». Понимаешь! Её продали за бесценок какому-нибудь извращенцу илибольному шейху! — прикрикнула Сериль и её слова хоть и оскорбительны для ремесленников по торговле живым товарам или торговцам из Южного Халифата, но никто не обратил внимания, все втянулись в рыночную игру, с блеском золота в глазах, выторговывая лучшую цену.

Душа девушки не выдержала, и она позволила эмоции проявиться. Её рука потянулась к лицу, к светло-голубым глазам, утирая солёную влагу, блеснувшую на щёках. Данте, не зная как успокоить спутницу, чуть коснулся плеч Сериль и приобнял девушку, тихо приговаривая:

— Понимаю, всё в бедламе, но прошу тебя, успокойся.

— Прости, просто это… слишком тяжко. Я… я не должна была, — девушка резко шагнула вперёд, как бы выскальзывая из объятий парня, сбрасывая их, отчего сердце парня кольнула неловкость и чувство схожее на обиду.

— Всё в порядке, Сериль, я понимаю.

— А у тебя дома тоже такое было? — вопросила Сериль, отвлекаясь от подруги.

— Только изредка, Сериль. Больше всего рабами торговали на Корсике, но не так, как здесь. А откуда все они? Как тут можно стать рабом?

— Есть много путей попасть в рабство. Тех, кто остался без родителей или остался один и мама с папой на секунду отвернулись, выкрадывают и продают работорговцам. Если ты задолжал банку или ростовщику у тебя всё отбирают и тоже могут продавать в счёт погашения долгов. Бандиты и мародёры тоже могут не убить, а сдать знакомому воротиле рабами, — безотрадно ответила Сериль и с гневом добавила. — Когда же это всё кончится? — сокрушилась в бессильной злобе дама.

На что Данте тихо, почти шёпотом ответил:

— Скоро, совсем скоро для Теократии наступит закат в кровавых красках. Она себя уже похоронила.

Но вот идиллия нарушилась и истошный, полный надменности крик разорвал рыночное «спокойствие»:

— Ах ты, сука! Вот я нашёл тебя!

Из толпы вышел среднего роста паренёк, грязный как хавронья. В глаза Данте ударил блик от золотого ромба, вшитого в затёртую до дыр футболку, а шорты, с капюшоном и босоножками только довершают образ малахольного уличного бродяги. Лицо его перекошено в беспредельной злобе, тёмные мутные глаза пылают ненавистью, а руки так и дрожат.

— А, ты…

— Да детка, я тот самый, — перебил Сериль уличный прощелыга и запустил руку за поясницу, вытащив покарябанный исцарапанный нож, — сейчас мы всё решим. Ух я повеселюсь.

— Ты что, торчок, накидался дурью? — вмешался Данте, приложив ладонь к ляхе и зацепившись за ручку и аккуратно положив указательный палец на крючок. — Что же тебя так трясёт?

— А ты! Ты! Ты! Ты кто такой вообще тут! — сорвался на крик парень. — Ты вообще знаешь, кто я!?

— Данте, давай просто уйдём, — забеспокоилась Сериль, интуитивно обхватив руку парня.

Но всё поздно. Накурившись какого-то наркотика, и вконец обнаглев от безнаказанности, парень кинулся, размахивая клинком направо и лево. Девушка отскочила в сторону, а Данте успел увернуться и из кармана потянул руку и в его ладони мелькнул небольшой пистолет, выполненный под однозарядное оружие дикого запада. Из маленького дула сверкнул луч, озаривший рыночные ряды и с сухим треском энергия ударила в нижнюю часть живота противника. Спустя секунду его кожа на животе уже обугливается и тлеет, дымясь и «облагораживая» воздух запахом жареного мяса. Парень дико орёт и матерится, хватаясь за живот — его даже наркотик не уберёг от страшной боли. Данте подбежал и ударом носка поддел рукоять ножа, пришибив пальцы, и вот лезвие со звоном отлетает в сторону, а коммандер тем временем сжал пальцы на шкирке слуги Прихода и потащил его к наполненной коричневой ванне, что портит воздух смрадом рядом с одним из прилавков.

— С чем? — строго вопросил Данте.

— Так это… навозное удобрение из Испании, — ответил недоумевающий торговец.

Парень подхватил второй рукой парня за шорты и затащил в ванну тело, запихнув парня полностью, искупав его в «товаре» и когда босоножки миновали края и окунулись в тёмную бурду, Данте отошёл в сторону, оставив бултыхаться в вязкой массе уличного проходимца. Он не чувствует неловкости, что на него уставлены десятки изумлённых глаз. Люди в первый раз увидели как слугу всесильной организации, могущественной секты запихнули в ванну с не самой приятной жижей. Взгляды разные, от осуждения, до сдержанной радости, но никто не остался равнодушным к произошедшему. Но Данте всё равно на этих людей и их взгляды, он отошёл от ванны и приблизился к Сериль.

— Спасибо, — соскочило томно с уст девушки, — огромное спасибо.

— Не за что. Пойдём, заберём твой телефон.

Девушка и парень, идя сквозь изумлённую толпу, подошли к середине холма, на его возвышение, на котором раскинулся городок. Тут довольно пустынно — несколько скошенных белокирпичных построек, смотрящих на Данте печальным взором разбитых окон без рам и единственная маленькая площадь с обрушившимся фонтаном. Всё тут жутко и запустение, и нищие которых Данте обступает, и то, что от памятников прошедшей эпохи Аскасо — его прежних строений, не осталось ничего кроме пары пыльных снимков, выцветших от влияния времени. Что тут было знает лишь одна история, к которой никто и никогда не прислушивается.

Двое, словно тени у стен, миновали короткие искривлённые улочки и оказались у потемневшей пластиковой двери, ведущей в подвальное помещение, зажатой меж двумя другими зданиями. Сериль аккуратно толкнула пластик, и перед ними открылся путь вниз, устланный бетонными обломанными ступенями.

«И вот в этой норе он живёт?» — было хотел спросить Данте, но не стал, молча последовав за девушкой. Спустя момент они оказались в сухом, но тускло освещённом помещении, которое поливается светом только из пары ламп, угрожающе нависающих с потолка. Всюду Данте видит серые стены, чувствуя, что оказался в бункере или тюрьме, а из трещин и щелей он так ощущает, как тянут сквозняк. Где-то по углам расставлены коробки и тумбочки, а на них валяется пара каких-то деталей. В конце небольшой комнатки тарахтит старенький компьютер на столе и Валерон слышит, как скрипит и барахлит его вентилятор, ловит ухом гул монитора. А где-то у стен так же расставлены диван да пара кресел, от которых несёт нофталином.

— Мое почтение Сериль! — воскликнул мужчина, сидящий за компьютером, и поднялся с места.

Его смугло-бледный цвет кожи только становится бледнее под тусклым светом ламп Ильича. Данте ухватил взглядом, как мужчина ухватился рукой за ручку простенькой трости и истово поднялся со стула. Не по размеру большая бежево-синяя клетчатая рубашка подвёрнута на рукавах и при каждом движении идёт волнами и колышется, чуть задевая бежевые запятнанные брюки, которые опускаются на шаркающие туфли.

— Привет Хуан! — так же отрадно возгласила девушка.

Данте всмотрелся в человека и увидел у него чреду резных шрамов на шее. У мужчины вьётся кудрявый каштановый волос, подтянутое худое лицо, на щеках и подбородке проросла щетина, а с высокого лба на грубый нос опускаются очки, за которыми на Валерона смотрят глаза болотной расцветки.

Хуан и Сериль по-дружески, едва касаясь, обнялись, отчего Данте ощутил лёгкое негодование, непонимание, смешанное с обидой и нагоняемым разочарованием, что для него показалось странным ощущением, но всё же он вытянул прямо руку, протянув её мужчине:

— Здравствуйте, я Данте.

— Приветствую, уважаемый. Я Хуан, друг Сериль — пожал руку хозяин помещения и обратился к даме. — Сериль, в городе уже говорят, что какой-то смельчак утопил младшего агента и рядом с ним был парень такой же наружности, что я наблюдаю в данный момент времени.

На что Сериль с толикой радости, смеясь, ответила:

— Да, это был наш герой, это Данте.

— Что ж, весьма удивлён, что тут есть такие люди. Отважные и не боящиеся системы.

— Я рад, что,… а неважно, — отмахнулся Данте и небрежно договорил. — Сериль, бери телефон и пойдём.

Владелец помещения аккуратно снял очки и, потирая их куском рубашки, ехидно улыбаясь, сказал:

— Никуда вы отсюда не уйдёте, господин коммандер.

Данте опешил — он ощутил резкое волнение и потянулся к карману. «Откуда этот человек знает моё звание?» — первый вопрос, за которым пронёсся второй — «Кто он такой?». Но ответов нет и Валерон, пытаясь выиграть время напористо спрашивает:

— Это ты мне смеешь приказывать?

— Я! — донёсся сухой, но сильный голос, заставивший Данте обернуться.

Он увидел, как шесть человек спускаются по ступеням к ним и во главе «процессии» стоит высокий мужчина восточной наружности с отточенными чертами лица, его конский хвост на затылке сотрясается при каждом движении и смотрящий на коммандера взглядом печальных карих глаз. Он зацепился рукавом серой шинели, когда входил в комнатку и поддёрнул её.

— Конвунгар Чжоу? — не веря своим глазам, поражённо спрашивает Данте, ища подтверждения картинке в голове. — Господин «Крестоносец»?

— Да, — тягостно отвечает ему мужчина в шинели, проходя всё ближе в комнату. — Это я.

— Но что вы тут делаете? И откуда меня знает этот человек? — спросил Данте, указав на человека в рубашке, продолжающего тереть очки.

Все шесть человек, в разношёрстных одеждах, заполнили помещение и когда двое встали у входа, а остальные разошлись по углам, Конвунгар, окинув взором всё помещение, ответил:

— Это Хуан Рей, специалист по технике. Он был завербован нашей разведкой пять лет назад с целью организации мятежного движения и сбора информации и вот Бог даёт момент задействовать его.

— Но к чему такая сложность? — не понимающе спросил Данте, сложив руки на груди. — Почему его нельзя было просто к нам привести?

— Слишком опасно и накладно звать Хуана и мятежников к нам в убежище, зачем его звать к нам, если можно привези тебя сюда? К тому же, — взгляд Чжоу быстро метнулся на девушку, которая в стороне, изображая вид, что она «не при делах». — Я и Юлий поговорили, с Сериль, выяснили, куда вы собираетесь, и она любезно согласилась помочь нам привести тебя сюда.

— Да-Данте, — взволнованно залепетала Сериль. — Я…

— Подожди, Сериль, — перебил её коммандер и обратил речь к Конвунгару. — А просто сказать нельзя было? Чтобы я с вами встретился с агентом и не разворачивать весь этот цирк, господин Чжоу?

— Э-э-это я-я… попросила, — робко вмешалась девушка и, не менее сотрясаясь душой продолжила. — Я-я хотела с тобой прогуляться и э-это была один лишь возможность.

— Даже не знаю, что сказать.

— Так, — захрипел Конвунгар. — Потом будите играть в дружбу или что там вам Господь дал, а сейчас нас ждут планы на завтра или ты коммандер забыл, что всё скоро разрешится. Хуан, что у нас по ситуации?

— Сейчас господин, — мужчина заковылял к компьютеру, уселся и уставил глаза в тонкий монитор и через пару мгновений доложил. — Ситуация нам не благоприятствует. Если верить информации источника, то Приход стягивает в Град две роты пехоты и тяжёлую артиллерию, а так же в окрестностях будут расположены два мотострелковых полка.

— Что ж, они подозревают, что скоро мы нападём, — прокомментировал Конвунгар. — А что по нашему плану?

— Мне удалось обеспечить возможность превентивного удара и свершение отвлекающего манёвра, до начала проведения основной кампании в Граде. У нас по полтысячи человек в пяти селениях, которые смогут отвлечь силы Теократии перед основным ударом.

— Так, мне нужно, чтобы завтра все кто может воевать в Граде, оказались к утру в придворцовом квартале. Мы займём стену, будем ставить блок, пока я, Данте и Яго будем выполнять основные задачи.

— Господин, вы завтра…

— Да, коммандер, — удручённо ответил Конвунгар, опередив вопрос. — Я завтра иду вместе с вами. Этим я, возможно, искуплю грехи своего прошлого, да и без меня вы внутри не справитесь, — и, ответив, Чжоу снова обращается к агенту. — Хуан, что с канализацией, моделью дворца и положением эмиссара?

— Эмиссара? — переспросил Валерон. — А он как может его обнаружить?

— Данте, — заговорил Хуан, — когда ты активировал на пряжке генератор электромагнитного импульса, он выпустил автономный подвижный датчик слежения, который размером с мошку и с батарейкой на три часа работы. Мы вчера провели полдня за компьютером, следили, выстраивали макет дворца и увидели положение эмиссара и благодаря этому установили, что он живёт на нижних уровнях дворца.

— Что у тебя ещё? — спросил Конвунгар. — Есть чем нас порадовать?

— Конечно, — мужчина опустил руку за стол, и через мгновение на дереве блеснула в свете тусклых ламп, размером со спичечный коробок, пластинка из металла. — Три года работы и наблюдений, а вчера смог завершить работу, когда залез в их системы. Приоры называют это «медником апостола», но это всего лишь электронный ключ от всех дверей внутри дворца. Думаю, вам это пригодиться, когда операция «Красный закат» вступит в активную фазу.

— «Красный закат»?

— Да, коммандер. Так операцию назвал сам Император, желая подчеркнуть конечность теократии.

— Ох, — тяжко выдохнул парень, — в чём заключается эта операция? Мы же сюда прибыли не только для того, чтобы убить эмиссара, выкрасть наработки по ядерному оружию и христианский артефакт?

— Нет, мы есть начало операции «Красный закат», с которой начнётся другая операция — «Запад».

— И что же вы собираетесь за завтрашний день сделать?

— Сначала мы выведем всех, кто нас помог в установлении священной власти Канцлера, затем ликвидируются все возможные отделы Прихода на полуострове, чтобы не допустить губительной вспышки ереси, а потом наш выход. У нас есть информация, что завтра эмиссар выйдет вместе с Приорами тебя встретить, и тогда-то мы его устраним, чтобы не дать ему связаться с корпорацией. Затем под прикрытием мы пробиваемся во дворец и делаем всё остальное.

— Это ведь не конец, — давит голос Данте.

— Всё остальное в воле Господа и Канцлера, — безрадостно дал ответ Конвунгар и тихо добавил. — Я не могу сказать… у этой информации статус «Высшая Секретность».

— О-о-о! — голосит недовольно парень. — Сколько же секретности и тайн.

— Послушайте, Данте, — вмешался Хуан, — вам сейчас нужно отдохнуть, набраться сил, чтобы завтра сработать максимально эффективно. Нам всем нужен отдых, в противном случае любая оплошность, любой промах может послужить причиной рокового провала. Мы всё подготовим, а вам остаётся только всё сделать, а сейчас, отдыхайте, — договорил агент и указал на выход.

— Да, коммандер, — поддержал Хуана «Крестоносец», — идите, отдохните. Я вас завтра утром дополнительно проинформирую. Только меня обождите. Вместе поедем.

— Ладно, и чёрт с вами, — рассержено кинул Данте. — Надеюсь увидеть всех послезавтра.

Парень быстрым шагом направился к выходу, как заметил знакомое лицо. Остановившись у крупного парня, окутанного в чёрную накидку, он опасливо вопросил:

— Илья?

— Да, — оскалился улыбкой мужчина, — это я. Вот, так и знал, что ты услуживаешь не Приходу, а кто супротив него воюет.

— Получается так. А ты как в мятежники записался?

— Я порвал окончательно с Приходом и как раз в то время нашёл друга старинного — Гомеса, который год назад из секты ушёл. Он сказал, что затесался среди люда мятежного и, узнав о моём уходе из культа, предложил к ним идти. Как только я стал ратником возмущения, меня определи «охранять персону важную». Вот так здесь и очутился.

— Ну ладно. Пойду я.

— Удачи. Ещё встретимся.

Данте выбежал на улицу. Обратив взгляд к небу, он увидел, как над этим зданием нависает кирпичная башенка, пристроенная к двухэтажке. Он её лицезрел, когда они приближались к этому месту, а теперь его одолевает желание забраться на неё и осмотреть, что вокруг, взглянуть на здешние красоты. Но как только он направился к заднему двору, чтобы взойти, на улицу вышмыгнула девушка.

— Данте! Данте! — стала она звать его. — Данте, где ты?

— Да здесь я, — буркнул парень, — чего ты хотела?

— Ты так быстро ушёл…

— А что мне ещё оставалось делать? Меня попросили. — Валерон успокоившись, перешёл к штилевому предложению. — Давай заберёмся на башню?

Пара подошла к невысокой башне, накрытой конусной крышей, и взошла вовнутрь, ощутив ароматы сырости и проглядывая как лучи света пробиваясь через дырявые стены, растерзали темень. Парень с девушкой оказались на самом верху, который полностью открыт и только полутораметровая перегородка отделяет пол от свободной пустоты.

— Прекрасно, не правда ли? — спросила девушка устремив светло-голубые глаза на запад, где садится солнце, выкрашивая небесную твердь в кроваво-красные цвета, расплескавшиеся густым потоком по синеве.

Данте тоже посмотрел на небо и узрел, как закат живописно размалевал свод небес, точно бы кровью святого Петра и всё пылает окрест, утопая в алой реке, которая льётся от солнца, не переставая, а на востоке уже тянется синева, и вот-вот зажгутся первые звезды. Вечерняя прохлада многократно усилилась, и подул настойчивый северный ветер, затрепетавший чёрный волос Сериль.

— Данте, — несмело заговорила девушка. — Почему ты так рассердился? Там, у Хуана?

— Я не люблю, когда от меня скрывают важные данные.

— Но ведь в этом нет ничего такого.

— Как-то я уже терял людей, из-за нехватки информации. Боюсь сейчас такого же, боюсь, что могу оплошать из-за того, что не знаю чего-то.

— А что случилось?

— Да есть одна история… не слишком приятная, — чуть поморщился в неприязни Валерон. — Очень жуткая.

— Расскажешь мне?

— Хорошо, — тягостно ответил Данте и продолжил, — это случилось года два тому назад. Мы воевали на Корсике против Торговой Республики, это было последнее, не покорившееся государство у Апеннин. Я, мой брат и взвод ордена при поддержке Эмилия Павла и его гвардии должны были войти в порт и подавить сопротивление ПВО, чтобы отчистить небо. Всё вроде бы ничего, но нас никто не предупредил, что порт находится под прикрытием огромной наёмной армии. Командование нас использовало как наживку, чтобы выманить крупную рыбу и когда нас взяли в плотное окружение, Рейх соизволил помочь. Да, мы победили, но какой ценой? Выжили не больше десяти бойцов, а Империя лишились героя — Эмилия Павла, он погиб, когда нас почти прижали и «Крестоносец» самоотверженно вышел на поле боя, чтобы нам прикрыть отступление. Он не выжил,… никто не выживет после прямого попадания из корабельной пушки. А мы продолжили отступать, пока не попали во второе окружение и нам пришёл бы конец, если бы не помощь.

— Печально.

— Понимаешь, из-за этого я мог бы сейчас лежать в сырой земле и не разговаривать с тобой, — удручённо, склонив голову к земле, продолжает Данте. — Мне страшно и скорбно, от того, что там остались почти все ребята, которых я знал ещё с «Утренних Теней» и кажется, что я виноват в их гибели, потому что был вторым лицом в отряде и не смог уберечь их. Я не могу забыть тех ребят, которые были со мной, их кровь, их слёзы и крики. А как их матери и друзья меня спрашивали, когда они смогут вернуться домой или где они? Мне каждому лично пришлось ответить, что они мертвы. Почти каждую ночь я вспоминаю их. Это слишком тяжко.

Сериль не знает, что сказать. Она выслушала историю Данте, но вот даже не представляла, что ответ будет таким и девушка говорит единственное, что считает правильным:

— Я сожалею об этом.

— Да-а… сколько времени, в конце концов, прошло.

Мысли девушки перешли к стремлению задать другой тон разговору, чтобы хоть как-то отвлечь парня от тяжёлых воспоминаний и с уст срывается вопрос тихим томным голосом:

— Скажи, а у тебя кого-нибудь подруга есть?

— То есть? — не понял Данте.

— Ну-у, у тебя есть та, которая тебя ждёт?

— Нет. А когда? Я всю жизнь провёл либо на осколках либерального Вавилона, либо сражаясь против него. Просто нет времени.

— Вавилона?

— Так называет весь мир наш правитель. Он говорит, что раньше люди строили царство безграничной свободы и гордыни, но оно рухнуло, пало как башня, надломившаяся по весом человеческого самомнения, вся былая цивилизация была стёрта с лика Земли, как допотопные города в далёком уже не известном прошлом.

— Понятно. А т-ты хо-хотел бы? — с трепетом и слегка заплетающимся языком спрашивает Сериль, уставившись на Данте. — Иметь возлюбленную?

— Даже не знаю, — угрюмо ответил Валерон. — Пойми, я человек, который постоянно на войне, я воин и могу в любой момент просто не вернуться. Даже завтра… всё может пойти не так, Сериль.

Данте знает, о чём говорит девушка и к чему аккуратно клонит. Он чувствует, как колотится его сердце, и ком подступает к горлу, ощущает сильное исступлённое волнение, он смотрит на пальцы и видит, как они подрагивают. Парень обращает взгляд на Сериль и глаза прекрасной девы полны мольбы немой, от которой ему становится не по себе, необычно и чудно. Пара стоит, впившись друг в друга глазами, полными трепета и волнения, на фоне кровавого заката, становясь сущими угольками на образе алого солнечного диска, утопающего за линией горизонта, настолько вспыхнувшего красным, что это явилось отражением чувств тех людей, что стоят на башне и не могут отвести взгляда.

— Сериль… я…

— Ты нужен мне, Данте, — скомкано и скоротечно, наполовину робко и в тоже время напористо сказала девушка, выдав свои чувства.

— Как и ты мне.

Сериль бы хотела сказать парню обо всём сейчас, что он ворвался в её жизнь сродни яркой комете, сражается за них, для неё выступил на арене и не побоялся, выслушивал её часы напролёт, даря яркие моменты, да и сейчас заступился на рынке, она желает высказаться парню, что тяготеет к нему, да и сам Данте готов рассказать высказаться девушке, что имеет симпатию к ней, что только её поддержка позволила ему победить на арене и оживиться после неё, что она подбадривала его всё это время. Данте аккуратно касается чуть шероховатой ладони девушки и едва к ней потянулся, гонимый стремительным северным ветром и своими чувствами, но всё рассеивается, как морок, снисходит, как утренний туман и пропадает, когда на всю улицу прозвучало воззвание Конвунгара:

— Данте, где ты застрял! Давай, нам ехать нужно!

Глава восьмая. Первый после Кумира

Следующий день. Около девяти часов утра.

Погода не радует, хотя для кого-то в землях, где неутихающе, беспрестанно и без конца льют дожди солнце это благо, но не для этого места, которое изнывает от вечного солнечного диска, что ласково продолжает поливать светом и теплом эту часть полуострова. На небе, как и всегда практически нет облаков, только у горизонта, у самой грани касания с земной твердью проходит каскад белоснежных, но довольно грузных, туч наполненных водой и возможно несущие с собой долгожданный ливень. Лазурный свод поднебесья установился монументальным и грандиозным потолком, простёршись от запада на восток, а на небесном полотне восходит яркое и ослепляющее солнце, в свете которого золотая пирамида неистово заблистала, озаряя бликами десятки километров отсюда и символизируя яркий маяк, несущий свет главной звезды, подобно духовному маяку, который указывает путь всем страждущим и заплутавшим. Так кажется Приходу, а значит в этих краях это истина.

Солнце восходит и палящей рукой готово вновь угнетать людей и почти все готовы провести ещё один такой знойный день, но никто даже не подозревает, что на восходе совершенно другое светило, из ряда тех, которые указывают новый моральный путь, зажигаясь в десять раз сильнее, чем прежние светила идеи. Его свет настолько силён, что он обжигает всякого, кто не готов ему подчиниться и указывает дорогу, ведущую к спасению, и в то же время ослепляет, делая людей едиными в слепой преданности к тем, кто поднял на свои знамёна солнца. Новый порядок, идущий как тепло за светом яркой звезды, грядёт, совсем скоро, и принесут его воины Канцлера, воплотив тем самым пророчества и слова Сарагона Мальтийского о торжестве «Новых Солнц». Но прежде всего его глашатаями стали те, кого не видно, кто прячется в тени как змея и готовится совершить прыжок из мрака и впиться в цель. Они — воины на невидимой войне, сражаются на фронтах, которым только суждено здесь пройти.

И один из таких вестников нового порядка идёт по кривым улочкам и аккуратно ступает посреди разрушенных домов, тихо, практически незаметно крадучись, словно бы тень, которые исчезают с каждой секундой шествия солнца по небу. Этот воин, окутанный в вуаль мрака и непонимания, неясности и скрытых устремлений для врагов ясен и понятен для союзников. Его чёрная накидка лишь немножко касается пыли на земле, скрывая под собой чёрную военную форму в которой он доселе сражался на рубежах Корсиканской, Северной и Прованской войн и нёс смерть врагам. И сейчас он готовится сражаться, знает, что сегодня будет воевать за будущее этого края и вступит в ужасную сечу, но пока не время явить себя, не стал момент раскрытия карт, ещё немножко, ещё чуть-чуть придётся потянуть выступление, тот маскарад, который они устроили для власти Теократии. А пока нужно скрывать личину, чтобы всё удалось, всё свершилось.

— «Ястреб», приём, — прозвучало данное передатчиком в ухе воина, тенью крадущегося посреди разваленок.

Парень приложил палец к воротнику, зажав кнопку, и ответил в незаметный микрофон:

— Да, «Топаз».

— Доложи обстановку, — донёсся из передатчика в ухе сухой, грубый сиплый голос.

— Продвигаюсь в направлении позиции. На улицах полно людей, вооружённых ручным стрелковым оружием, без единой формы. Предположительно — наёмники.

— Что с гражданским населением?

— Не обнаружено. Квартал перед дворцом взят в оцепление. Меня пропустили только потому, что им был дан на это приказ.

— Хорошо, «Ястреб». Продолжайте.

Связь кончилась, и парень остался совершенно один в этом районе. Он видит, как с каждым шагом стена и ворота впереди становятся всё выше, могущественнее, монументальнее, являя свою древность и богатство, показывая силу Теократии. А там, за ними, за высокими башнями и укреплениями, ввысь устремляется пик, отлитый из золота и ставший символом веры для миллионов людей, которые думают, что здесь обитают духи и питают к дворцу только любовь и трепет, но подбираясь к месту всё ближе и ближе парень видит, что это не более чем уловка, трюк, которым дурят наивных и обездоленных, настолько ослепших, что всяк проходимец им вместо хлеба кладёт в десницу камень. Пирамида из золота настолько высока, что, кажется, будто бы она держит небо, упирается остриём в лазурную твердь, но на самом деле её суть пала настолько низко, что ничем не отмоешь это здание, его можно очистить только в искупительном огне.

На небе с рёвом пролетели два мимолётных блика в памяти, оставляющие только лишь воспоминание о себе в виде резкого мазка дымом по светлому небесному полотнищу.

— Данте, приём, — вновь зашипел приёмник.

— На связи, господин Конвунгар.

— Ты видел это?

— Самолёты. У противника имеется авиация у города. Что ж, становится неприятно.

— Это ещё не всё. Наши разведчики докладывают, что Лиссабонская Республика, Верхняя Португалия и Государство Свободной Лузитании привели свои войска в полную боеготовность.

— Португальское Содружество в полном составе?

— Да. Но помимо этого есть новости намного хуже — Пиренейская Теократия предложила размещать войска союзников у себя. Государство Басков и Верхняя Кастилия уже направили сюда по бронетанковому полку, вместе со сводным корпусом. Национально-Демократическая Республика Андалусия, Южный Халифат и Конфедерация Андорры, Каталонии и Валенсии объявили о военном союзе.

— Страны стали объединятся. Что ж, через пару лет, возможно, они станут единым целым.

— И не без нашей «помощи». Они явно анализируют ситуацию и знают, что операция «Запад» поставит точку в их истории, поэтому они и готовятся к войне.

— Что наши?

— К Балеарским островам подошли наши корабли. Там было ликвидировано логово пиратов и теперь на его месте наш оперативный штаб, который будет руководить вторжением на всём восточном побережье, как только мы здесь всё выполним.

— Война?

— Да, она начнётся сегодня. Но самое худшее, что наши информаторы на севере докладывают — корпорации собирают военные грузы для стран бывшей Испании. К тому же они докладывают, что компании имеют планы на установлении там своего правления, сместив местных царьков. Данте, нам любой ценой нужно будет сегодня устранить эмиссара, если мы это не сделаем, то через пару дней тут будут грузы и воины от Корпорации.

— Хорошо, сделаем, всё, что потребуется.

— А что по заданию у тебя?

— Я всё доложил разведсержанту Юлию. Как обстоят дела с прикрытием и подземными работами? — но ответ Конвунгара прерван резким словом парня. — Обожди!

На встречу к воину в накидке идут два солдата, бряцая длинными клинками по наколенникам и щиткам на ногах. На их плечи закинуты ружья, которые покоится до поры до времени на мягкой ткани короткого алого пальто с высокими воротниками. Они злобным взглядом смотрят по сторонам и тут их глаза взором устремляются на фигуру агента Рейха.

— Эй! — закричали они, приметив Данте. — Стой! Тут быть нельзя!

Парень остановился, припустив губы, слегка открыв рот в наигранном удивлении, а тем временем ему патрульные, уставив дула в лицо, угрожающе говорят:

— Пошёл вон! А не то пристрелим, как собаку.

— Я к Приорам и Кумиру, — поднял руки вверх парень. — Мне назначено.

— Твоё имя, пёс?

— Я Данте, боец арене.

— А… ты… тогда проходи, — убрали винтовки от лица патрульные. — Тебе можно, что ж ты раньше не сказал? — и после вопроса солдат достал предмет, осветивший медным отблеском, повязанный на алую верёвку. — Вот, одень на себя, а не то все так будут цепляться.

Данте ничего не стал говорить, он лишь молча взял колокольчик, закинул на шею и продолжил путь, пробираясь в тени куч мусора и скошенных развалившихся зданий.

— Можете продолжить, — обратил парень речь в микрофон на воротнике.

— Патрули?

— Да, они самые… так как обстоят дела с моим прикрытием?

— Ещё не все на месте. Нужно минут десять, чтобы снайпера встали на позиции, а расчёты заняли удобные места. Под дворцом всё, как и планировали. А теперь отбой.

— Отбой.

Связь вновь прекратилась и Данте остаётся один в этом квартале. Его никто не прикрывает сейчас, так как люди не до конца разошлись по позициям и пока ему приходится надеяться только на себя. Его не интересуют виды трущоб вокруг и стойкий страшный их смрад отошёл куда-тио на второй план, сменившись волнением перед которым, кроме цели, всё становится неважным. Сердце переполняет волнение и тоска, которые только усиливаются, когда парень становится у массивных исполинских врат, ведущих на «землю благую». Всё то же самое, что и прежде — створчатые ворота, на которых вырезаны странные символы, объявленные «языком духом», но на самом деле являющиеся не более чем каракулями для обдуривания людей. Над головой парня из донжонов и надвратных помещений, окованных железом, простираются лазпушки, а небо закрыто ПВО. Всё так же на слабом ветру колышутся бардовые стяги с шестью золотыми ромбами на них. И, как и прежде Данте стоит на «золотой дороге», рассекающей надвое весь Град. Но теперь всё иначе, ибо он пришёл не играть в какого-то другого, он пришёл показать себя, явить дряхлым похотливым старикам и лживому божеству в лице Кумира, что они больше не власть, что их режиму пришёл конец, а на месте Прихода будет Рейх. Оттого парня и одолевают волнения, накатывают самые настоящие волны смятение и тревоги, которые присущи каждому человеку. Он, запустив руки под мантию, сжал ладони на прорезиненной ручке двух пистолетов, в любой момент, готовясь их сорвать.

«Сколько же здесь ритуальных убийств было, сколько невинных и бедных людей пали под ударами Прихода, были принесены в жертву и съедены за обрядовыми застольями», — нагнетает ненависть к культу и Теократии в мыслях Данте, отгоняя тем самым страх. Его изумрудные очи разглядывают местность, анализируют ситуацию, а мысли так и продолжают виться веретеном злобы — «Проклятые сектанты и еретики, жестокие, похотливые засранцы, возомнившие, что их культ достоин попирать священные законы, решившие, что их воля выше жизни человеческой. Твари, готовые заключать богопротивные пакты с содомитами севера и даже демонами. Язычники. Они называют это место “Городом Бога”, приписывая ему библейские черты, но отсюда давно упорхнул последний ангел. Ну, ничего, сегодня придёт вам конец, сегодня завершится ваше гнилое правление и сгорите в огне, как и подобает законченным мразям».

Данте оглядывается — налево и право. Всё чисто, хотя он чувствует, что за ним наблюдают сверху. Он напряжён, как и всё вокруг. Сегодня утром началась реализация операции «Красный закат», которая должна положить начало другой, более крупной кампании — «Запад» на Иберийском Полуострове. Городок за городком, селение за селением стали полыхать пожаром бунтов и восстаний, за которыми стоит Империя. Люди, ведомые имперскими агентами, громили и крушили Храмы культа, пленили и убивали его служителей, выгоняли торговцев с рынка, уничтожали поля, жгли мелкие производства и всячески мешали вести бизнес ставленникам «небожителей». Приход и буржуи отреагировали быстро, когда поняли, что дело пахнет потерей власти и прибылей — войска, тысячи наёмников и фанатиков выдвинулись к бунтующим селениям, надеясь на лёгкую победу в войне против обычного населения, но встретили яростное сопротивление, ураганный огонь и захлебнулись кровью в первой волне. Таким образом, агенты Рейха приковали часть сил Теократии к малозначительным стычкам и мятежам, которые отвлекли наёмные части и фанатичную приходскую мешанину. Но и Теократия смекает, что к чему и поэтому стянула к Граду все возможные силы, став его превращать в один сплошной укреплённый район, который сможет выстоять против любого штурма. Но всё ещё только впереди, и основной увертюре только предстоит разыграться.

— Ещё десять минут, — тяжко вдохнул Данте, опустив глаза на часы.

Он чувствует, что помимо волнений из-за операции его одолевает тремор по Сериль. Ещё вчера его одолевали высокие эмоции, ещё вчера он был готов ей всё рассказать о своих чувствах и пойти куда дальше, но сейчас она очень далеко, и никто не знает, вернётся ли Данте из дворца или же сгинет в его коридорах. Его огорчает невозможность всё сказать или доказать, печалит, что он может больше её никогда не увидеть и больше всего его душа скорбит о том, что вчера не сделал. Конечно, с утра у них был короткий, перед тем как она с семьёй покинули Град, разговор, смысл которого заключался только в одном — они удостоверились, что всё порядке. Но хватает ли этого, чтобы успокоится? Нет, и Данте продолжает вспоминать и жалеть о дне вчерашнем и мог продолжиться сегодня утром, но всё накрылось подготовкой.

Коммандер это принял относительно спокойно, понимая, что главная его цель сейчас — эмиссар и нужно приложить все усилия, чтобы устранить эту фигуру. Представитель интересов корпорации «Республики», стал не просто двигателем экспансии сил нового «свободного» порядке, но ключевой персоной, которая возымела власть намного больше, чем все иерархи вместе взятые. С одной стороны предлагая культистам безграничную власть, вместе с защитой от огня Рейха в лоне нового государства он заигрывает со всей «знатью» Теократии. И получая поддержку сразу от двух источников власти, эмиссар превратился в едва ли не самого воротилу дел внутри Града и без него не обходится. «Город Бога» стал «городом корпорации», влияние которой становится всё сильнее и сильнее. Эмиссар стал второй фигурой после Кумира, Данте видел, как Приоры сложили руки, когда представитель компании их об этом попросил, они из взломанных переписок видели, что все представители рыночных элит вольются в лоно корпорации, когда наступит час, а сейчас в его власти обрушить на Рейх милу частных военных подразделений вместе с применением ядерного вооружения. И чтобы избежать такой возможности убить эмиссара нужно сегодня.

Данте находится на фоне нескольких трёхэтажных строений, на которые должны забраться снайперы, так же тенью ползущие по улочкам. Они и Данте возьмут на себя миссию по устранению главной цели этого часа, а звонкий голос миномётов из других кварталов их подержит, сливаясь с криками и залпами готовящегося мятежа. Тысячи человек подготовлены лишь для одной только цели — вгрызться в армию Теократии на улице и парализовать весь Град. Они займут бастионы, в тени которых сейчас стоит Данте и будут его держать столько, сколько нужно Конвунгару, Яго и Данте для выполнения задачи внутри дворца.

Парень чувствует, как под ним дрожит земля, и местность наполняется звуками техники, как будто где-то за стеной трактор ползёт к воротам или на много метров под дорогой ведутся работы. Данте исподлобья направил взгляд на пирамиду и дворец, стараясь запомнить его, ибо через час или два он перестанет существовать в таком виде, ибо взрывчатка, заложенная под ним выбьет из-под него все опоры, уничтожив нижние этажи и весь фантасмагорический символ веры Прихода, рухнет аки башня Вавилонская, падёт как памятник гордыни, спеси и греху.

Но вот размышления отброшены в сторону, ибо механизмы ворот заскрипели, застонали, стали рыдать скрежетом ржавого металла, который ещё полвека и станет пылью и врата просто бы отвалились. Парень касается кончиками пальцев прохладного металла гранат и думает «А может сейчас? Просто закидать их и дело с концом?». Но вот он берётся за рукоять своего гладиуса и успокаивается, переводя ладонь к генератору помех на поясе.

— Открывайте ворота скорей! — кто-то прокричал сверху, и механизмы застонали пуще прежнего, грызя ухо парня жутким лязгом и стоном металла.

Врата распахнулись до конца, и выпустила «земля благая» из не двоих владык здешних, мастеров над человеческой душой. Данте одолевает желание каждого из них придушить собственноручно, за всё то, что они сотворили со здешним народом, ибо всё безумие творится с их лёгкой руки и по указке эмиссара, направляющего ненасытность и похоть этих людей. Именно «Божественное Правительство» с радостью поощряет нищету и голод, отравляя тем временем пищу и разгоняя облака, чтобы продавать воду задорого, только с их настояния тигры на арене это кровавое зрелище, где люди рубят друг друга за эфемерную возможность победить, и лишь эти пять стариков обеими руками за то, что во время «Нового Пейсаха» народ жрал себя, как дикие крысы с голоду. «Божественное правительство» повинно во всём, что здесь творится, а значит, ему не будет спасения.

Данте оставил мысли и устремил взгляд вперёд, сделав лик каменно-безжизненным, словно его лицо вытесали из холодного камня. Пятеро пожилых человек поднимают пыль с каждым шагом, расшаркиваясь красными балахонами, а возле них роится целое шествие из знаменоносцев, а колонки заиграли женским и мужским хоралом, создавая храмовую возвышенную атмосферу. За спинами «багрянников» грузно возвышаются силуэты воинов, закованных в сшитые из мусора доспехи с ног до головы. Каждый из них настолько силён, что тащит пулемёт вместе с гранатомётами за спиной, и не горбится от нагрузки. Вместе с ними на улицу хлынул поток того самого наркотического аромата, но нет сильно, не так резко, как в первый раз. Целая волна разодетых в пёстрые алые и багряные одежды людей нахлынула и среди них Данте видит серебряное бельмо, чужого средь своих, которой спокойно идёт наравне с Приорами, но пропустив перед собой двух человек, несущих карминовые штандарты, обозначая как равного им по статусу, а то и выше. По очам бьёт безумно-серебристое покрытие плаща и сапог, в которые облачился эмиссар, сильно контрастируя с чёрной кофтой и джинсами, тем самым напоминая какого-нибудь сумасшедшего или дешёвого певца древности. А выкрашенные в пепел волосы, вместе с подведёнными глазами и накрашенными синей помадой губами вызывают эстетическое исступление.

«Приготовься Данте, всё начинается» — утвердительно говорит себе парень, с отвращением смотря на ало-багряную стену и серебряной отблеск на ней, вырывающийся вперёд.

— Здравствуй Данте, — заговорил один их иерархов, простирая руки вперёд. — Кумир духов и дух Кумира!

— Данте, приём, — разошёлся шипением передатчик. — Приём, ты меня слышишь?

Коммандер коснулся пальцами щеки и аккуратно повёл ладонью по воротнику, шёпотом спрашивая:

— И что же вам нужно?

— Что ты говоришь? — не расслышав, спрашивает один из Приоров. — Во имя Кумира и духов, с тобой всё в порядке?

А тем временем Данте слышит только слова из устройства:

— Говорит, Конвунгар. У нас небольшая накладка вышла — один из стрелков, ответственный за устранение эмиссара, не занял своей позиции, поэтому необходимо растянуть время, чтобы мы были готовы. Минута и не более.

Данте ощутил, как смешанные чувства — тревога и гнев подступают и не дают ему мыслить, но всё же необходимо потянуть время призывает что-нибудь делать, требует действа, и с губ срывается вопрос:

— Уважаемый Приор, а к чему такой концерт? — вопрошает Данте и описывает дугу рукой. — Вон сколько народу согнали? Неужто всё это ради одного меня? Я, честно признаться, польщён.

— Те, кто поют и славят духов, наделённые священным правом носить мантию багряную приветствуют того, кого Кумир избрал в гвардейцы. Они воздают тебе похвалы Данте, зачитывая праведные и написанные самим Кумиром псалмы, — вдохновлённо отвечает Иерарх. — А войны в броне это охрана благой земли и дворца, чтобы дать нам и тебе защиту достойную от супротивников окаянных. Благость Кумира это, которую мы обязаны ценить и славить.

— А почему Кумир не пришёл меня встретить?

— Он тебя там ждёт в священном месте, где сами духи с ним говорят.

Секунда за секундой минута подходит к концу, но никого оповещения нет, однако тут о себе дал знать сам представитель интересов северной «рыночной акулы»:

— Данте, — мягким голоском со «сладкой» противной улыбкой заговорил эмиссар. — Ты же понимаешь, что участие в этом маскараде и служба какой-то непонятной вере тебе не даст финансовых выгод. Поверь, я смотрел бой на арене и мне бы понадобился такой воин как ты. Умелый, смышлёный, и красивый… ты станешь идеальным дополнением к коллекции телохранителей высшего правления нашей Корпорации.

Глаза парня заметили, как возле человека в серебристой одежде что-то изогнулось, как будто сам воздух сгустился и поломался, искажая пространство. Это не те размытые пятна, вроде Киберариев, это что-то иное и взгляд от мутного пятна переходит дальше, и он снова заметил, как уже у лица собеседника искажается бытие.

— Ты смеешь пытаться забрать воителя Кумира? — возмутился один из Приоров. — Ты, смеешь выступать против его воли праведной, нас направляющей светом немерцающим и дающим истины?

— Ой, — отмахнулся эмиссар, — помолчали бы лучше, и ты в частности, Приор по Слову или может, вспомнишь, кто тебе вчера прислал шикарный кортеж… «элитных дев»? А ты, Приор Войны, думаю, не забыл, что только благодаря мне, тебе поставляют лучший гашиш с севера, — эмиссар слабо надсмеялся. — От меня зависит, кто вы и что вы, и без меня, ваши желания так и остались… восполнением больной психики.

И снова Иерархи замолчали как отчитанные дети, опустив головы, а эмиссар не упустил возможности подчеркнуть, что именно он заправляет этим стадом развращённых старичин.

А Данте тем временем догадался, что это может быть, он уже видел подобный трюк, но в ухе раздался помехами, шипением и передатчик заголосил, лишая возможности предупредить, отчего Валерон сплюнул на дорогу и потянулся за пистолетами, резко закинув руки под мантию, скидывая её, чем вызвал всеобщий ступор и суматоху — иерархи в страхе попятились назад, а эмиссар сердито нахмурился, делая шаг в сторону.

— Всё готово! — обратил слово в ухо коммандера Чжоу. — Начинаем!

Где-то поодаль Валерон уловил, как воздух сотрясся от звонкого хлопка, и спустя мгновение место в двух метрах от посланника воли севера озарилось яркой вспышкой и осветилось фонтаном искр. Данте увидел, что пуля не долетела до цели, остановилась в сущих метрах и смог разгадать, что защищало эмиссара. Металлическая погнутая пластина с перезвоном и грохотом пала на землю, её больше не держат в два несущих стяги, которые стояли перед посланником корпорации. Это было защитное поле, которое проецировало на передний экран, всё, что происходит позади, оставаясь при этом невидимым. И именно оно остановило пулю, которая должна была положить конец тлетворному влиянию «Республики».

Но сейчас не до пустых сожалений. Всё вокруг заиграло новой реальностью — «благая земля» озарилась вспышками разрывов снарядов, которые раскидали пехоту позади Приоров. Десятки тайно проникших мятежников повылезали из каждой двери и окна, рассекая всё вокруг беспорядочной стрельбой и свист пуль, на пару с громыханием миномётов заполнил это место. Впервые за долгие столетия Теократия оказалась на пороге вечного забвения.

В руках Данте задёргались приятной отдачей два пистолета — массивные, чёрной расцветки они с каждым выстрелом выплёвывают по разрывной пуле, коими забиты первые обоймы. Приоры далеко убежать не смогли, как и вся процессия, а поэтому главы Прихода один за другим лишились частей тела, которые отлетали при попадании, словно рваные куски мяса, кропя алой кровью землю. Но возможность получить ответ принудила парня уйти в сторону, подобрав с воротника накидки рацию, и как только он сошёл с дороги и прислонился к стене, ураганный огонь последовал от дворцовых войск.

— Приём, Данте.

— Да! — ответил парень, перезаряжая оружие.

— Что случилось с эмиссаром, почему он не убит?

— Оборонительное медиа-поле.

— Что будешь делать?

— Следую за ним! — криком ответил Данте, переселяя звуки пальбы. — Я ликвидирую цель и присоединюсь к вам! Отбой!

Как только парень засобирался ринуться вперёд, нал ним прогудел страшный рёв — лазпушка разорвавши пространство, раскалив воздух, ударила по мятежникам и целый дом из бетона и трущобы вместе с ними на один только миг вспылили ярким сиянием и обратились в пыль, кроме бетонного остова, ставшего чёрным. Но повстанцы не остались в долгу — над головой Валерона пронеслись сиятельные снаряды, ведущие за собой шлейф дыма и, соприкоснувшись с башней, лазпушка взметнулась в воздух вместе с крышей и вся груда металла и камня поднялась салютом вверх.

— Проклятье! — выругался парень.

Данте отбежал в сторону, чтобы не быть придавленным рухнувшей массой, услышав, как ствол орудия перепахал подножье бастиона. Но сейчас агенту Рейха не до этого. Он, ощущая свист пуль у ушей и чувствуя как яркие светлые лучи жаром энергии ласкают пространство возле него, бежит к цели. Дождь миномётного огня прикрывает его, а снайперы давно рассеяли сопротивление у порога врат и на стенах, а толпы лёгкой мятежной пехоты, взрывая укрепления, и прорезая дыры в кладке, ринулись в бастион, сцепившись с противником внутри укреплений.

— Куда же делся, паскуда! — не довольствует Данте, осматриваясь, куда мог скрыться эмиссар и видит, как серебристая ткань юркой змеёй скрылась в глубинах пункта связи, к которому тянутся провода от другой постройки — с тарелкой.

Валерон метнулся разу туда, держа во взгляде только эту цель — бежевую двухэтажную постройку, только вот незадача по её углам расставлены балки, тянущиеся к толстому металлическому пруту на плоской крыше. Секунда и выдав сноп искр, пункт связи защитился силовым полем, через которое не пройти никому и даже снаряды миномётов его не возьмут. Но Данте продолжает к нему бежать, несмотря на вихрь беспорядочного огня, который его поливает с каменных колонн удерживающих свод пещеры. Один из пистолетов оказывается в кобуре, на поясе, а вместо него в правой руке сверкнуло лезвие гладиуса, засветившееся синевато-лазурным цветом букв, выточенных на лезвии.

Как только Данте оказался у силового поля, справа загрохотала тяжёлая очередь, едва не скосившая голову парня и он обернулся, увидел, что из постройки с тарелкой на крыше по нему дал выстрел тяжёлый пулемёт. Парень присел и ответил огнём из пистолета и половина обоймы, устремившим свистящим возмездьем разбила лицо стрелку, но его место спешит занять другой, но всё кончилось очень быстро — групповой залп миномётов угодил точно в здание, и оно разлетелось в вихре огня, разметав осколки и куски от себя в разные стороны. Пришлось полностью лечь, чтобы не пришиб какой-либо осколок.

— Доложи обстановку, коммандер, — разразился сипом сквозь статику передатчик. — Отвечай!

Данте, опираясь на сухую землю, поднялся и тут же присел, дабы его не достали те, кто на колоннах.

— Я преследую эмиссара, разведсержант. Вступил в бой с превосходящими силами противника.

— Поторапливайся. Мы перехватили его сообщение, и он пишет, что в «Теократии неразбериха. Поднялся мятеж. Прошу подмогу». Если ты его не устранишь, всё пойдёт в бездну. Это сообщение удалось блокировать, не знаю, удастся ли ещё раз.

— Слушаюсь.

Парень хотел бы сейчас ворваться вовнутрь, закинуть пару гранат и со всем покончить, но он был остановлен ещё одним врагом. Земля затряслась, и уши заложил страшный рёв, и на поле боя оказалась странная машина — толстые крепкие ноги, ещё более широкий корпус, смахивающий не коробку и длинные мощные руки, увенчанные двумя двухлезвийными топорами. Тварь лениво выбралась из-за пункта связи и сразу же ринулась на парня, сильно покачиваясь и кряхтя металлом и пыша паровыми выбросами и языками пламени, рвущимися из труб на спине. Она выкрашена в бордовый цвет и складывается впечатление, что она омыта кровью, и засечки на топорах и засохшая кровь на лезвиях только подтверждает этот образ. Небольшая прорезь у самого верха коробку торса вспыхнула адским красным цветом и выдав фонтан огня тварь ударила и лезвие её топора жадно вгрызлось в землю, раскидывая её в стороны. Ещё удар и металл перекапывает землю, не попав по ловкому парню, который поливает пистолетным огнём корпус существа, но все пули с лязгом отскакивают в сторону и механизм только надсмехается над жалкими попытками его убить.

— Эту броню даже не стоит, и пытаться пробить! — взревела тварь механическим голосом.

Данте, истратив все патроны, загоняет ещё одну обойму, только с реактивными патронами и его дуло вновь вспыхнуло огнём выстрелов и ревущие пули летят прямо в прорезь у коробки. Первый отскочил, второй заставил треснуть стекло, а третий и последующий разбили смотровую щель, и устройство наблюдения лопнуло и разлетелось на куски.

Боевая машина Теократии издала жуткий рёв и стала махаться топорами направо и лево, стараясь хоть как-то задеть Данте, но коммандер быстрее, ловчее и умнее, а поэтому отошёл в сторону, чтобы сталь не рассекла его. Спустя пару секунд машина остановилась, и передняя панель отсоединилась, гремя, подняв клубы пыли на земле, являя свету под бронированным стеклом человека, в багряной рясе, сидящего за рычагами и пультом управления на фоне серой обшивки. Данте коснулся металла на груди и сорвал две гранаты и одну за другой они отправились в полёт, а сам парень лёг на землю. Одна упала под ноги механической твари, а вторая зацепилась у стекла, и последовали взрывы, первый исцарапал и разодрал ноги механизма, а второй сокрушил бронированное стекло и оно пошло сетью трещин и сколов, чем и воспользовался Валерон, который резко встал и выпрямил руку с пистолетов, что сию секунду дёрнулся и реактивный патрон прошиб защиту, прошив грудь пилоту. Робот слегка покачнулся, накренился и пал на землю, очистив путь для Данте, который миновал огромную кучу металла и встал напротив поля.

Пальцы Данте дотронулись до солнца на пряжке ремня, и голубоватое поле замерцало, стало прерываться и пары секунд отсутствия хватило, чтобы коммандер юркой змеёй проник за его пределы. Гранат нет, взрывчатки тоже, поэтому парень, смело открыл дверь и вошёл вовнутрь двухэтажной постройки.

Его встретили грядой холодных и неодобрительных взглядов люди, сидящие у чёрных компьютеров. Данте аккуратно ступил подошвой сапог на керамическую серую плитку, грязную и запятнанную, рассечённую сетью проводов, тянущихся по всей площади пола. Каждый человек, раньше уткнувший взгляд в компьютер сейчас неодобрительно смотрит на Данте, грызя и сверля его взглядом и в любой момент, готовясь сорваться и разорвать пришельца голыми руками. Сам коммандер чувствует волнение и лёгкий страх, он не убирает оружия, держа его так, чтобы в любой момент применить, но всё же, у него нет желания убивать этих людей, а поэтому он к ним громогласно обращается:

— Добрые люди, я не желаю вам зла, поэтому просто попросту уйти и сказать мне, где человек в серебристом пальто?

Никто не ответил. Все лишь молча поднялись, затянули пояса на светло-алых, пышущих ярким кармином рясах, став подгонять парня к стене. Данте медленно отошёл самой стенке, когда на него стали надвигаться двадцать человек и как только его спина упёрлась в выцветшее покрытие, понеслась.

— За Кумира! — хором вскрикнули культисты и накинулись на Данте.

С первой десяткой он справился быстро — груды и головы слуг Прихода окропились их же кровью, когда пистолет взревел, его дуло стало плеваться свинцом, подкашивая каждого. Даже не добегая до противника, они падали ниц, в лужу крови, но когда обойма закончилась, в дело вступил клинок. Острым лезвием Данте рассёк шею первому нападавшему, отступил, чтобы не получить по лицу клавиатурой и проколол грудь второму сектанту. Резко сев, чтобы избежать атаки палками сразу трёх противников, он моментально поднялся и ударом подошвы откинул противника перед собой, схватил компьютерщика по правую сторону и закрылся им как щитом, который принял удар монитора по голове и, откинув тело, мечом разрезал горло ещё одному нападающему. Потеряв четверых товарищей, пыл врагов только усилился и они ещё рьяней кинулись в драку и Данте провёл широкую дугу перед собой, выпотрошив острием двух сектантов, и подпрыгнул к третьему, ударом под дых выбил его из себя и движением руки направил сверкающее окровавленное лезвие в сердце противника, тут же вынув и отшвырнув тело. Троих, не собирающих сдаваться, ждала та же участь — Данте сделал шаг назад, движением снизу-вверх разрезал грудь культисту, рубящим ударом перерубил ключицу второму и третьему, приложив максимум силы, раскроил позвоночник и отсёк голову.

Расправившись со всеми, парень увидел, что заляпался кровью, его броню полностью покрыла алая жидкость, пошёл вперёд и ощутил подошвой сапога, а затем и увидел, что он вымазал вес пол и стены красным. Парень лишь слегка ощутил скорбь и сожаление от содеянного, но это была необходимость и, откинув все мысли он поднялся по небольшим ступеням, которые где-то в углу, на второй этаж.

— Вот ты и добрался до меня! — крикнул парню человек, восседающий на кресле в конце второго этажа, освещаемый тусклыми лампами.

Данте осмотрелся и не заметил особой разницы между первым и вторым этажом кроме той, что тут у стен столы со стульями идут линией, вместо компьютеров, а по углам расставлены пожаловавшие беловые тарахтящие двухметровые великаны — холодильники.

— Да, я тут, — ответил человеку в серебряном пальто Данте, медленно к нему приближаясь.

— Я смотрю, ты убил «Великого Стража».

— Кого?

— Ох-ох-ох, бедный же Саввой, говорил я ему, что он ни удержит Данте, предупреждал этого идиота, что бы он не садился за кресло пилота, но послушали ли меня? — риторически вопрошает Эмиссар. — Нет. Молодец, браво, ты убил заместителя главы Храмовой Гвардии, который был уверен, что тот старый драндулет сможет тебя удержать.

Данте почти сблизился с эмиссаром, а тот, явно понимая, что ему скоро придёт конец, всё продолжает заливаться словами:

— Вот скажи, парень, как так, а? Вот бы мог сейчас быть у меня в охране и получать огромные деньги и довольствоваться всеми желаниями плоти. Что тебе не так? Я тут главная сила и мы скинем этого Кумира к чёрту. Я и моя корпорация «Южный Поток» смогли бы сделать тебя великим человеком, поднять вплоть до статуса короля испанского.

— Меня так просто не купишь.

— Ах, ты из идейных, — безумная улыбка расписала лик эмиссара, — Тебе необходима идея, да? Так как тебе, идя свободы, а?

— Меня не интересуют твои ценности, приведшие мир к упадку. Твоя свобода — рабство плоти и тлен духа. Как-то уже в мире стояла такая «свобода» и к чему же это привело?

— Нет, значит, — припустил голову Ульрих и занёс руку за спинку кресла. — Что ж, ты сам выбрал свою судьбу.

Представитель корпорации резко вскочил, а в его руках сверкнула сталь, но он тут же успокоился, когда ему в лицо уставилось дуло пистолета, готовое озариться пламенем и сделать дырку в голове.

— Вот и конец тебе, подонок, — грубо отсёк рвение Ульриха словом Данте и сжал крючок.

Но глухой звук, пустой щелчок, предательски ознаменовал бессодержательность обоймы и, расплывшись в слащавой улыбке, Ульрих атаковал. Данте отступил назад, отбросил пистолет и принял град яростных ударов изогнутого ятагана. Сталь об сталь, и выдавая металлический перезвон, сцепились насмерть два воина. Валерон с трудностью отбивает беспорядочные удары, которые засыпают вихрем парня и он еле как успевает ставить блок за блоком.

— Ну что?! Ах-хах-ха! — рассмеялся эмиссар. — Не подумал сдаться! — и, сделав выпад, удар и снова укол завершил фразу. — Если сдашься, я тебя помилую! Станешь рабом моим, будешь лизать подошвы сапог моих!

Но Данте не обращает внимания на безумие соперника и его реплики. Он, молча и стоически отбивает удары, которые свистящий и с лёгкостью рассекающий воздух ятаган наносит с ошеломительной скоростью. Вместе с клинком Ульриха безумно сверкает и его трепещущееся пёстрое одеяние, отвлекая от самого меча, и Данте приходится отходить к ступеням, чтобы не быть порубленным. Парень убирает ногу, когда острие оказывается рядом со стопой и бьёт, но попадает в пустоту и переходит на колющий удар, однако Ульрих быстр и хитёр и острие гладиуса вновь утыкается лишь в пустоту. И вот Данте отпрыгивает и ставит блок, чтобы ятаган и его не коснулся, затем ещё один шаг назад и выпад не достаёт его, и переход в стремительное наступление путём нанесения мощных ударов. Ятаган и гладий столкнулись со звоном лезвие об лезвие, затем снова сцепились у самого лица эмиссара, который отскочил назад и сделал укол, который Данте отбил.

— Ещё не устал, шваль тиранская! — закричал в гневе эмиссар. — Я тебя зарублю во имя свободы и славы корпорации. Ты не поработишь эти земли.

Данте в ответ лишь снова бьёт, но промазывается и вынужден наклониться назад и холодная сталь миновала его у самой шеи, пройдя в сантиметрах от кожи, но эмиссар не сдаётся и обхватив меч двумя руками рубит со всей силы и вперяется лезвием в плитку. Данте не замешкался, он сильным ударом ноги прижимает ятаган к полу и пытается зарубить, ударяя как топором наотмашь по эмиссару, но тот оставляет меч и отскакивает назад.

— Скотина! — выкрикивает эмиссар и хватается за нож, спрятанный под плащом, и кидается на Данте, метнув в него какой-то мусор.

Клинок Валерона отбил летящие вилку с ложкой, но проморгал момент, когда эмиссар набросился на парня и повалил его с ног. Гладиус выскользнул из рук и с перезвоном откатился куда-то в сторону, а Ульрих прижал Данте к полу, потянувшись к его горлу острым клинком изогнутого ножа.

— Вот я тебя и прирежу, как свинью! Всё, закончили! — безумно заревел эмиссар.

Но Данте не сдаётся, пыхтит и брыкается, прикладывает все силы, чтобы не быть с рассечённым горлом. Он приложил все силы, чтобы хоть как-то отпихнуть эмиссара, на секунду и выиграть момент пространства. Пыльцы хватаются за алюминий, тянут к ладони которая сжимается и рука наносит удар. Три зубца вилки впиваются в глаз эмиссара и он, завопив, отринул от Данте, став держаться за кровоточащее око. Валерон поднялся и вынул из кобуры второй пистолет и без промедления открыл огонь. Три пули угодили в голову Ульриха и разворошили её, заставив бездыханное тело эмиссара обагрить белый грязный пол алой кровью и рухнуть на него, как подкошенная трава.

Теперь никто не придёт на помощь Теократии, никто не сообщит хозяевам, что их план близок к провалу. Но радоваться рано, хоть первый после Кумира валяется в луже крови, всё самое главное ещё впереди и судьба этой части света только начала вершиться.

Глава девятая. Во дворце «Святых Духов»

Спустя час. Дворец «Святых Духов»

Тяжёлая пулемётная очередь за пару секунд вспахала пол, страшно перерыв мраморную плитку, взметая её салютом к потолку, но парням удалось спрятаться за углами узкого коридора, и избежать участи стать разорванными кусками мяса.

— Светозвуковая пошла! — прокричал солдат в чёрной экипировке и метнул за угол сверкающий баллончик, который хлопнул через мгновение.

Другой воитель подался из-за угла и залил парным огнём из пистолетов противника за станковым орудием. Мужчину в красном балахоне и бронежилете изрешетило кучным огнём и, потеряв жизнь он лёг грудью на чёрный ствол, обагрив его кровью, а парень с пистолетами продвинулся по коридору расстреливая всякого, кто попытается встать за орудие и такие же солдаты в мантиях, выныривая из-за углов ложились на пол с простреленной плотью, раскрашивая белый пол и светло-малиновые стены своей кровью. Но вот обойма закончилась, второе оружие так же стучит, предупреждая о пустоте обоймы. Однако на гнев противников застрекотало другое оружие и воины теократии, встретившись с лучами энергии, выжигающей тела, попятились назад, обратившись в бегство.

— Данте! — прокричал человек в чёрной форме, в руках которого лежит длинное белое ружьё.

— Да, Яго.

— Вот куда ты попёрся? Тебя могли пристрелить!

— У нас, брат, мало времени, — загоняя обоймы, ответил парень.

— Сколько у тебя осталось? — спросил Яго, ткнув дулом оружия на пистолеты.

— Это последние.

Два парня шмыгнули за угол, где валяются тела нерадивой Храмовой Гвардии, которая оказалась на поверку не самым лучшим подразделением. Снова их обнесли неумелыми выстрелами, и осколки бетона отсалютовали крошкой от стен, заставив воинов Рейха пригнуться. Там впереди, за одним из коридоров выход в какое-то большое и просторное помещение, где засели солдаты противника, укрепившись на районе.

— Есть светозвуковые? — спросил Данте.

— Нет, только осколочные и фугасные.

— Давай две осколочных.

Гранаты сию секунду брошены в свободный полёт и через миг два небольших взрыва накрыло комнату дальше по коридору, давая возможность стремительно атаковать. И Данте с Яго высочили из коридора, расстреливая всех контуженных и раненых, без пощады, без милосердия. Энергетический треск и громыхание выстрелов наполнили комнату наряду с ароматами горелого мяса и синтетической вони сгоревшего пластика, что бьётся в нос, с горечью ложась на гортань.

— Вот же живут люди, — констатировал Яго, осмотрев комнатку.

Данте согласен с боратом. Ведь тут махровые пёстрые ковра красной расцветки, на которых резная мебель, из дуба, на которой до кучи предметов роскоши из серебра и золота, а стены, поклеенные рубиновой расцветки обоями, увешаны картинами и большим широкоэкранным телевизором в рост человека. Посреди апартаментов некогда стояла кровать, но теперь она разнесена в дребезги, а кожаные диваны, столы и стулья изрешечены и разбиты. Тут нет окон, потому что им неука выходить — комната внутри скалы, в недрах дворца, но зато тут хрустальная люстра, которая теперь валяется россыпью осколков на полу, вместе с дюжиной трупов.

«Комната какого-нибудь высокого служителя Прихода» — подумал Данте, но его мысли развеялись, когда в ухе зашипело воззвание из передатчика:

— Говорит Конвунгар, Данте, приём! Данте, ответь!

— Да, господин Первоначальный Крестоносец, Данте на связи.

— Доложи обстановку, — на фоне выстрелов и залпов, прозвучало требование, — и место нахождения.

— Мы продвигаемся в сторону их Стратегического Мостика, а оттуда можно выйти в «Священное Хранилище». Место положения определить не представляется возможным, засеките по сигналу от передатчика.

— Хорошо, ждите, мы к вам прорываемся.

Данте отключил связь и задумался. Они сюда прорвались с боем и, прорезая кровавую просеку средь рядов противника, но какой ценой? Все, кто пошёл за ним с братом, на прорыв к Стратегическому Мостику, остались лежать в коридорах дворца. А сколько человек погибли, когда шёл допрос с целью выяснить, где именно этот «Мостик», сколько отдали жизни, прикрывая телами Данте и Яго, пока они с пристрастием выбивали сведения, стирая кожу с костяшек? И всё это для того, чтобы выкрасть чертежи оружия и артефакт.

— Как думаешь, что сейчас в городе? — спросил Яго.

— Не знаю… мне достаточно знать, что Сериль в безопасности и сейчас далеко от «Города Бога».

— Ах, ты всё про ту девицу.

Данте ничего не сказал. Он знает, что сейчас в городе и в его окрестностях творится самый настоящий ад, ужас и смерть ступают средь поселений, пожиная богатый урожай смертей. Когда всё началось уже непосредственно в столице, Теократия незамедлительно начала использовать все ресурсы — бандиты и мародёры, целые преступные кланы служащие Приходу стянулись к Граду с одной миссией — подавить восстание. Но кроме них на улицы и площади вышли религиозные фанатики, которые во имя культа вступили в бой с агентами Империи, не щадя ни себя не противников. Полуголые, в обносках и нищие, голодные и доведённые до безумия люди вступили в неравный бой с мятежниками, с голыми руками бросаясь на укреплённые точки, закидывая их трупами. И теперь город похож не на один огромный Храм, где приносятся жертвы и воздаются хвалы Кумиру и духам, а на одну большую сечу, поле бойни, залитое кровью. Города и сёла, которые должны отвлечь силы Теократии, тоже утонули в кровопролитных стычках и войска наёмников с приходскими армиями уличили момент для наступления и вышибли верноподданных Канцлеру, переместив центр наступления теперь на столицу.

«Проклятые фанатики», — дал оценку парень большинству жителей этого города.

Дворец заблокирован и в него никак не попасть — стена взята, «благая земля» вымазана кровью еретиков, а скальные колонны, с которых вёлся беспрестанный обстрел, зачищены или разрушены. Нижние этажи и уровни пострадали от множественных взрывов, но не разрушены, не пали под напором взрывчатки. Враг не перестаёт направлять орды людей на деблокацию дворца, в котором сейчас идут бои между гвардейцами и избранными отрядами агентов Империи. Ситуация осложнена тем, что к стене перед благой землёй направлены тысячи культистов и сектантов, что засыпая землю телами, продолжаю и продолжают напирать не останавливаясь.

— Данте, слышал, что мне сказали люди за дворцом? — вопросил Яго, вернув брата к реальности.

— Нет, а что?

— У меня их частота, вот сам послушай, — Яго протянул Данте свой передатчик и парень обхватив его кончиками пальцев приложил к уху, слушая через помехи и статику, что творится в Граде:

— Штаб-1-1, нас обложили со всех сторон, нам не удержать позиции в трущобном квартале. Штаб-1-1, на нас напирают с северных высот. Штаб-1-1, Гонсалес потерял контроль над центром дороги. Штаб-1-1, нам необходима поддержка артиллерии, срочно.

— Плохо дело, — отдавая передатчик обратно, тяжело сказал Данте. — Если дело так же пойдёт, чувствую, нас накроют прямо здесь. Проклятые отступники, надеюсь, их всех перебьют.

— И ты больше не жалеешь тот самый народ? — ехидно спросил Яго. — Что-то ты другим был в Ницце, когда приложил мордой об асфальт ту расстрельную команду и жалел каждого человека. Что-то изменилось?

— Тут совсем другое. Скажи Яго, где ты провёл всё время в Граде? Правильно, ты был под землёй, в канализации под этим гнилым местом, а я видел всё своими глазами. В «Городе бога» люди сами рады служить мракобесию и отдавать себя в руки растлителей. Они с радостью принимают участие в зверских ритуалах и радуются, когда обычного человека, такого как они, расчленяют и съедают. Нет, нет им спасения! Только огонь святой их отчистит!

— Ох, в твоих словах чувствуется влияние Канцлера и его проповедников. Ты случайно в их ряды не записался?

— Знаешь, чем дольше я воюю, чем дальше мы продвигаемся в глубины мира, тем больше я нахожу истин в его речах. Я увидел их ещё тогда, лет пять тому назад. Теперь же я знаю, человечество довело себя до такого состояния, что оно больше не сможет жить без духовно-идейной опоры, оно падёт без неё, как безногий без костылей. Эпоха великой свободы прошла, брат, она уходит вместе с Кризисом, а после этого возможен только железный кулак правления, который больше не допустит того, что привело наш мир на грань погибели.

— Так, оставь-ка философствования на потом. Я конечно согласен с твоими словами, но давай займёмся делом. Ты бы лучше оружие себе нашёл.

Данте отстранился, став рыскать по полу в поисках хоть какого-то оружия, но все слуги Прихода вооружились разношёрстно. Под ногами об подошвы бьются и автоматы, и винтовки и ружьё. Здесь нет единства — каждый вооружился как смог или что выдали, а поэтому подбирать оружие с трупов идея не слишком хорошая.

Из коридора, откуда они вышли в эту комнату раздался топот и перекрикивания. Данте с Яго тут же заняли удобные позиции для стрельбы, за кроватью и у комода, и приготовились дать отпор, если это враги. Но когда в комнату вошёл человек в серой длинной шинели, затянутой чёрным лёгким бронежилетом, восточной внешности в окружении дюжины бойцов, парни убрали оружие.

— Господин Конвунгар, — поднялся Данте.

— Коммандер, вы обнаружили здесь проход?

— Какой проход? — удивился парень, на что Конвунгар в пол оборота головы обратился к своим воинам:

— Рассредоточится. Найти рычаги или кнопки. Живее, — и после того, как двенадцать солдат разожглись по комнате, обратился вновь к Данте. — Коммандер, где-то тут должен быть вход в «Алтарь Вожделения» и оттуда через такие же скрытые помещеня мы сможем выйти к месту назначения.

— А почему бы нам не попытаться так пробиться к Стратегическому Мостику? Используя не потайные пути, а через коридоры?

— Противник устраивать засады и возводит баррикады, минирует проходы и устанавливает лазурные сетки. Прежде чем мы пройдём к этому «Мостику», у нас будут огромные потери.

— Понятно. А что с обстановкой за пределами дворца?

— Ничего хорошего. На помощь Теократии были отправлены Королевством Арагонским моторизованная дивизия, а в битву за Град вступили три интербригады, собранных со всего полуострова.

— А откуда они взялись здесь? Причём так оперативно?

— Видимо, были уже тут, только хорошо скрывались. Но есть и неплохая новость — Корпорация отменила поставку вооружения в этот регион, когда наш корпус пробился к границе Государства Басков в Окситанской Федерации. Они потеряли связь с эмиссаром и считают его убитым, благодаря нам, мы смогли подкорректировать последнее сообщение от него.

— Вы убедили Корпорацию, что Пиренейская Теократия настолько попирает все принципы свободы, что он здесь представлен смертельной угрозе?

— Именно, коммандер, но радоваться рано. Мы на волоске от гибели и если нам не удастся выполнить задуманное, я дал приказ подорвать вконец фундамент дворца и всё здесь превратить в руины.

— Нашли! — слышится крик откуда-то со стороны.

Конвунгар устремляется прочь, к открытому проходу, а Данте оборачивается и видит, как убранный телевизор отброшен куда-то в сторону, на его месте зияет довольно небольшой проход, в полметра шириной, не освещённый.

— Данте!

— Да, Яго.

Как только парень развернулся в сторону воззвавшего он только и успел, что выставить руку и перехватить чёрный предмет, мелькнувший в поле зрения. Как только Данте ухватился за металл и осмотрел, его он увидел, что это оружие — тонкий вытянутый ствол, ладони ходят по маленькому цилиндрическому корпусу, а магазин пристёгнут сбоку.

— Что это? Я подобное только на картинках видел? — сильно подивился Данте. — Он похож на древнейший Стен. Это пистолет-пулемёт?

— Нет, — отвечает знакомый голос, — это «Комар». Пистолет-пулемёт Храмовой Гвардии. Я чаял, что его здесь найду, посему у знакомых захватил маленько боеприпасов. Забирай.

— Илья? — коммандер развернулся в сторону человека, окутанного в сшитые между собой броне пластины, облекшие старый красный балахон. — Вот так встреча. Как ты? — перешёл на вопрос парень, забирая магазины.

— Отряд! — громко призывает Конвунгар. — По одному в проход. Вперёд.

Данте так и не успел поговорить с товарищем, направившись в тёмные коридоры, которые оказались совсем короткими и через полминуты прямой ходьбы они уткнулись в другую стенку и, осветив фонарём, гладкий отёсанный камень нашли рычажок, за который сразу и потянули. Скрип и скрежет механизмов возвестил о прибытии команды, но никто даже не дёрнулся, и когда Данте ступил в помещение удивление и недоумение тронули его разум и сердце.

Его сапоги ступили на голубую кафельную плитку, которой устлан пол, а в нос ударили ароматы водяного пара, смешанные с лёгкими цветочными духами. Впереди перед ним стелется квадратной формы водоём, в который он вбегает и мутит воду, которой по щиколотку. Помещение двухэтажное — выступы второго этажа поддерживаются гранитными колоннами, образующего этакий балкон с которого можно смотреть вниз.

— Всем стоять! — кричит Конвунгар, размахивая пистолетом.

Данте, ища через прицел врагов, но находит лишь «райские кущи», окутанные клубами пара. Возле небольшого бассейна, походящего на лужу с кристально-чистой водой, расставлены деревянные кушетки, возле которых разбросаны багряные одежды и полотенца, а на самой мебели разложились служители Культа, ещё секунды назад, жадно поедающие фрукты с блюд, а сейчас заворожённо смотря на тех, кто прибыл сюда. У пары кушеток на цепи прикованы девушки, закутанные в лёгкие полупрозрачные одежды, со страхом прячущиеся за мебелью.

— Что тут происходит?! — возмущается кто-то из культистов, с бокалом вина в руках.

— Смотрите, воины, — заговорил Чжоу, — даже когда им сулит смертельная опасность, эти черви предпочитают предаваться пьянству, объеданию и блуду.

— Вот тебе и дворец «Святых духов», — надсмехается Яго.

Со стороны показывается грузная фигура, субтильного коренастого человека, арабской внешности, накинувшего на себя белую робу, и размахивающего шпицрутеном во все стороны, а на его широкой груди касается и болтается ключ и как только он встал возле захватчиков стал яро бунтовать:

— Ах, ви шайтаны проклятые! А ну прочь отсюда, прочь, дети шакалов. Тут люди благо получают! — и пока мужчина причитает, одна из девушек крадучись приблизилась к нему и попыталась взять ключ с его шее, но человек развернулся и саданул её прутом по ногам, рассекая плоть до крови, заорав. — Сиди на месте тварь! А не то кину на растерзание к Абдуле!

Данте не стал себя сдерживать при виде такого морального беззакония. Он уставил дуло «Комара» на, видимо хозяина борделя, и жерло орудия сверкнуло ярким огнём, выплюнув зажужжавшие пули, раскрасившие кровавыми пятнами белую поверхность одежд владельца этого места. Туша рухнула в воду, из чистой окрасив её в алые тона. Конвунгар вторя идее коммандера, лишь махнул рукой и приблизился к трупу владельца борделя. Ни из одних уст не вырвалось крика о помощи, ни кто не пытался бежать, ибо все были заткнуты и остановлены оружейными залпами, залившими кушетки со служителями Прихода. Тем временем Чжоу сорвал с шеи ключ и поднялся, оглянувшись.

— Господин, приказы? — кто-то спрашивает, но «Крестоносец» будто не слышал приказа, продолжая разглядывать бордель.

Теперь это не место для красных фонарей, ибо окропившись кровью хозяев, оно перестало быть местом подневольной проституции. Владыки бизнеса по торговле интимными услугами и живым товаром сейчас либо пачкают кафельную плиту под собой и, измазав кушетку кровью, либо где-то прячутся от правосудия.

— Сколько здесь невольниц? — протягивая ключ, спросил Чжоу у какой-то брюнетки, стыдливо прикрывающей своё тело полотенцем.

Но девушка молчит. Она боится, страшится, что её шею покинет рабский ошейник и её найдут и изобьют. Её подруга-блондинка оказалась смелее, но она вынуждена держать место раны окровавленной ноги, которой поплатилась за дерзость.

— Сколько тут девушек?

— Я…я точно не знаю. Тут три «дома вожделения», в нашем два десятка девушек. В остальных, не знаю, — всё же ответила брюнетка, забирая ключ.

«Этот дворец не достоин носить имя со ловами “святой”… нет, тут дом разврата и похоти, злобы и бесовщины. В этом дворце давно не осталось ничего достойного спасения» — помыслил Данте, рассматривая бордель.

Чжоу, выпустив ключ, продолжил шествие дальше, а за ним весь отряд, но он остановился, когда на всё помещение раздалось жалобное:

— А что нам теперь делать?

— Не знаю, — сухо кидает реплику Конвунгар, — можете бежать, можете сражаться, можете освободить пленниц. Мне всё равно. Воины Рейха, за мной!

Они удалились от борделя, углубившись во дворец. Данте с тяжёлым сердцем покинул бордель, понимая, что девушки вряд ли выберутся отсюда, но всё же он направляет все мысли на исполнения задания, стараясь как можно быстрее забыть девиц и их судьбу.

Отряд из четырнадцати бойцов ворвался подобно вихрю в один из оружейных складов дворца и был обнесён со всех сторон кучным огнём. Пули завизжали над головой, грохотание стволов раздалось отовсюду, и Данте упал на землю и через мгновение уже приложился спиной к бетонному полутораметровому блоку. Огромная серая зала, скудно освещённая лунным светом холодных лампам, уставленная различными коробками, ящиками и заваленная оружием за пару секунд истерзалась яркими оружейными бликами и трассами и наполнилась истошным перезвоном пуль.

Парень подался из-за укрытия и тонкая стволина «Комара» исторгнула вместе с огнём рой визжащих пуль, посеявших смерть в рядах противника — два гвардейца расстались с жизнью, пав замертво.

— Сколько их, брат?! — слышится вопрос от Яго, осветившего выстрелом из энерговинтовки пространство.

— Не знаю, похоже, что не меньше полсотни!

С огромного помещения, длиной в метров триста к ним стягиваются люди — гвардейцы дворца, которые плотным огнём прижали наступление и стали теснит нападающих. Винтовки и автоматы, ручные пулемёты и гранатомёты — всё идёт в бой и стороны сцепились насмерть.

Данте продолжает расстреливать гвардейцев и его «Комар» стрекочет, не переставая, скашивая всё новые жертвы напором свинца. Ещё раз он высунулся, взглянул в прицел, и оружие затряслось отдачей в руках, затем так же и вновь пистолет-пулемёт выдаёт пули, которые либо метко пробиваются под плоть врагов, либо отскакивают от их бронежилетов. Однако увидев нечто потяжелее пистолетов, он буквально рухнул на землю и в ту же секунду над его головой прогудел снаряд, вынудивший отёсанную скальную породу отколоться брызгами. Валерон поднялся и через прицел обнаружил пушку, сжав крючок, он попытался поразить её стрелков, только все пули отлетели от щитка.

— У них пушки! — крикнул кто-то. — Сороковой калибр!

Конвунгар, стоя позади обороны, отыскал в пыльных ящиках гранатомёт и быстро закинул на плечо чёрную тонкую трубу, с большим ромбовидным зарядом. Опосля миг и снаряд устремился кометой в пушку, и её позиция разлетелась кусками металла и камня. Чжоу зарядил ещё один снаряд и уставил его уже на двухэтажную постройку — квадратная серая башня с прямой наклонной крышей, что вырастает за разбитой пушкой. На ней всей обороной руководит человек в тёмно-красном балахоне, с золотыми узорами и подобием погон на одном плече, который отдаёт приказы и направляет атаки. Чжоу не знает кто там, и даже не подозревает о наличии командира, он просто желает избавиться от удобной позиции для наблюдения. Сощурившись и рассмотрев карим глазом линию выстрела, его гранатомёт отпустил снаряд и тот угодил прямо в башню.

Яго, отстреляв батарейку, лихо скинул её и подзарядил новую и только собрался дать луч энергии, как отвлёкся на страшный хруст и шум — башня с пробоиной на стене резко накренилась и сквозь бетонный хруст разбила пол и придавила полтора десятка противников, когда подломилась под собственным весом и разбилась к чертям. Но до победы рано — противник не унимает наступления и соратники один за другим погибают и нужно что-то сделать. Чувствуя, как его за рукав кто-то тянет, он наклоняется и слышит сквозь стоны битвы, как ему говорит брат:

— Стреляй по бочкам!

Дуло энерговинтовки уставилось в сторону тёмно-зелёных бочек и озарилось, застрекотало светлым лучом энергии, и тут же на месте металлической тары образовался шторм пламени, обливший огненным приливом гвардейцев, затем ещё один лучик рассёк воздух, и топливо вспыхнуло как огонь небесный. Накалившиеся патроны и снаряды, которых тронула ласковое прикосновение огня, выстрелили, и пространство зазвенело от свиста и грохота.

Спины воинов Империи согнулись, а тела прижались к укрытиям, а вот гвардейцы Прихода стали живыми решето, в которых пули и снаряды наделали дыр больше чем в швейцарском сыре. Те, кто могут — убегают, не желая становится мёртвым доказательством провальной обороны.

Когда громыхание, наконец, спало, все поспешили встать, рассматривая через прицелы окружающую обстановку. Но ничего кроме трёх с половиной десятков трупов, растерзанных и сгоревших, посреди опалённого бедлама не видно.

— Число личного состава?

— Господин Конвунгар, семь человек, не считая вас, — доносится ответ.

— Хорошо, продвигаемся дальше.

Отряд двинулся дальше, обступая тела и разруху, уходя туда, куда бежали оставшиеся бойцы врага. Воины вновь оказались в тёмном коридоре из отёсанной скальной породы, только тут он шире и выше, шагая как можно тише и даже стараясь дышать полегче, и когда очертания следующего помещения стали максимально явными, проглядывающимися через щель между дверью и стеной, Конвунгар остановил отряд:

— Стоять.

— Что там? — шёпотом спрашивает Яго.

— Засада.

— Это точно?

— А ты бы на их месте как поступил? Нас уже ожидают по ту сторону.

— Что будем делать? У нас не осталось дымовых гранат, нет и светозвуковых. У нас совершенно нет боеприпасов.

— А может, попробуем сцену разыграть, — предложил кто-то, — Илья взял меня в заложники и привёл к ним, а пока они будут разбираться со всем, мы сможем их отвлечь на себя.

— Нет, это очень глупо. Они заподозрят. Как мог прийти к ним их союзник со стороны, где они потерпели поражение? Нет-нет, — отверг план Конвунгар, и тут же перешёл к действию. — Сколько у нас гранат?

— Четыре.

— Первую гранату забрасывай туда, а остальные прокати, но не вынимай из них чеки и крикни во всё горло. Данте, ты пойдёшь первым.

«Чистое безумие, он, наверное, свихнулся» — подумал Яго, смотря, как его брат занимает место впереди отряда.

Коммандер даже не знает, на что рассчитывает их командир, но всё же встаёт и готовится к штурму, подстёгивая новый магазин. Посмотрев на картину обречённости, с место срывается второй брат и идёт тоже в начало отряда.

— Яго, стой, — возмущённо попытался одёрнуть Валерона Чжоу, но тот только стряхнул его руку. — Стой.

— Вместе пойдём, Данте, — вставая рядом, сказал Яго.

Коммандер почувствовал гордость и радость от того, что рядом с ним есть такой брат, готовый его прикрыть или пойти вместе с ним в самоубийственный штурм, но это чувство быстро сменилось волнением и тревогой перед атакой.

Граната пошла! — крикнул боец, закрывшись дверью, и спустя мгновение раздался оглушительный хлопок, а затем ещё три полетели. — Гранаты!

Данте с Яго ворвались в внутрь, и белое помещение осветилось от вспышек оружейных выстрелов, и заполнилась криками агонии. Энерговинтовка стрекоча, стала резать противника скоплением лучевой энергии, а «Комар» Данте затопил противника волной пуль. Два брата расчистили места возле выхода и стали дальше переносить огонь, вглубь позиций, приковывая внимание к себе, и давая явить себя всему отряду, нахлынувшему из прохода.

— Чисто! — крикнул Данте, когда раздался последний вопль.

— Подобрать гранаты, — скомандовал Чжоу и осмотрелся.

Перевёрнутые белые столы послужили баррикадами и укрытием для воинов Прихода, которые пытались отчаянно сопротивляться, а цветом снега пол почернел там, где взорвалась граната, и окрасился в красный тон в тех местах, где трупы усеяли поверхность его. Стены такой же расцветки, что и пол и потолок, откуда из плоских ламп бьёт яркий, но холодный свет. Те столы, которые не перевёрнуты, уставлены лесами прозрачных колб, яркими бутылками, усеяны поляной микроскопов и прочих приспособлений для исследований, а воздух наполнен стойким запахам препаратов.

— Что тут?

— Лаборатория, — ответил Данте, идя сквозь стройные ряды столов и рассматривая принадлежности учёных. — Может быть, именно тут была произведена Шпанская Гадость, которой травили продукты.

— Сюда! — кто-то прокричал из комнаты, что практически увхода сюда.

Через мгновения в тускло освещаемой комнатушке столпился весь отряд, разглядывая то, от чего у каждого застыло сердце.

— Как же так можно? Это же самые настоящие нелюди устроили, — возмущается кто-то из бойцов.

— Помяни Господь их души, — молвит Конвунгар.

В Данте просто стоит и смотрит на огромные сосуды, с мутной жидкостью, в которых плавают выпотрошенные люди и их части тел. В другой стороне на столах лежат трупы, изрезанные и по всяческому и с вонзёнными штырями.

— Похоже, что это комната исследований, — предположил Яго, роясь в документах на письменном столе у стены, направив свет столовой лампы, и откопал какую-то бумажку. — Ах, вот нашёл что-то, здесь есть надписи. Так, — развернул листок Валерон и стал читать. — Подопытный номер один прожил три минуты после приёма нового вещества АР-1. Желаемого результата не получилось. Смерть наступила после обильного внутреннего кровотечения, сопровождаемая сильным потоотделением и судорогой в брюшной полости. Подопытная номер два, принявшая АР-1-А, с наличием беременности на третьем месяце, прожила пять часов. Смерть её и плода наступила через обильное внутреннее кровотечение, без иных признаков поражения организма. Подопытная помещена в для наглядного исследования в сосуд 1–2, — как только прозвучали эти слова все осмотрелись на огромные ёмкости, в которых плавают замоченные в формалине тела, а Яго тем временем тяжело продолжил. — Результат: совершенствование бактерии А-4-0-С, известной как «Шпанская Гадость», не удалось. Бесплодия путём приёма пищи достигнуть не удалость. Итог: Выполнить задачу, которую дал «крупный капитал», извечный помощник Прихода по управлению социумом в лице сэр-магнатов Коруппа, Форода, Ракенфиллера, Мантега и Морогана не представляется возможным. Контроль над численностью народа Теократии для предотвращения разрастания населения и соответственно уменьшения идущих в собственность сэр-магнатов экономических благ пока достигнуть не удаётся. Помимо прочего мы несколько раз направляли «Благие Письма» в адрес сэр-магнатов с утверждением, что численность населения не повлияет на шансы возникновения революции и вспыхивание недовольства мирян, так как пропаганда Прихода справляется с целью преподнести нужное мировоззрение для народа. Сэр-магнатам не нужно беспокоится, что их собственность будет потеряна во время революции, так как шанс её возникновения сведён к нулю. Для оборудования всех Храмов радиационными излучателями нужны крупные капиталовложения, иначе обеспечить бесплодия для широких народных масс не удаётся.

Как только Яго сомкнул уста, с его палец сорвался листок и тихо упал на землю. Все поникли и опустили головы, размышляя о своём, и каждую душу здесь берёт неимоверная скорбь и злоба. Для Данте ещё сильнее прояснилась не просто цель, но святой смысл операции «Запад», которая должная покончить не просто с врагами, а под корень истребить всякую нечисть, которая. Теперь картинка в голове полностью собралась, а зачитанное донесение стало финальным пазлом в её довершении. Всё, что здесь творится — делается во имя денег и власти, а дворец «святых духов» — дьявольский оплот жадности и умопомешательства на власти, который заслуживает только одного — быть уничтоженным.

— Как же так можно, — кто-то скорбно замолвил слов. — Ради денег, обычных людей кромсать, да такие зверства творить?

— А ради чего ещё? — отвечает Конвунгар, загоняя в пистолет новую обойму. — Тут, в этом месте всё для них делается. Человек и его стремление к власти, духовной или рыночной, неважно, превратились в проклятье этого мира. Люди оскотинились. Пять лет тому назад я уже видел подобное, читал сводки и данные. То было Информакратии и там элиты истребляли слабых ради идеи интеллектуального превосходства, а здесь во имя экономического совершенства.

— И что же это?

— У людей древности было хорошее слово для этого — фашизм.

— А что такое… этот «фашизм»?

— А вы разве здесь не видите здесь? — вопросив Чжоу, положил пистолет в кобуру на поясе. — Это когда «знать» общества настолько заигралась в хозяев, что рассматривает людей под ними не более чем как рабскую массу, с которой можно делать всё, что угодно. Не так ли поступают «приходские» и сэр-магнаты когда устраивают бойни или кровавые развлечения? Во имя интеллекта, идеи, религии или собственного экономического благополучия элита начинает дурить людей, делать из них тупой скот, которым легче повелевать, с которым можно во имя выше пересиленного творят, что душе пожалеют. Механизмы государства становятся лишь обеспечением благ и неиссякаемым инструментом абсолютной власти «знати» над людьми. И всё издевательство над душами и телами преподносится как благо. — Конвунгар мрачно притих и через миг удручённо говорит. — А теперь вперёд. Ещё немного осталось.

Отряд покинул лабораторию и бросился дальше, так как времени становится всё меньше и меньше. За обиталищем «профессоров смерти», показалось совершенно иная реальность. Восемь человек выбежали в свободную и просторную залу окрашенную в тёмно-розовые тона, набитую дорогой мебелью и устланную синими коврами. Тут бродит множество людей в дорогих костюмах докризисного классического типа — пиджаки приталенные и туфли, сверкающие чистотой и отражающие в поверхности блики люстр. Женщины в вечерних платьях с фужерами шампанского наперевес

— Эй, что вам надо! — взбунтовался дорогой люд. — Проваливайте отсюда, чернь поганая, это место для высшего класса, а не для челяди!

— Пошли вон, пока мы охрану не позвали.

Ни Конвунгар, ни Данте, никто из отряда ничего не сказал. Они машинально вздёрнули оружие и молча, сжали курки, осиявши залу вспышками огня. Злоба и гнев, негодование и ярость, колом вставшие у сердца нашли свой выход в расправе над горстью людей, которые тут были. Кто-то пытался с криками бежать, но и его доставал свинец, навечно успокаивая. Секунда за секундной комната наполняется убиенными людьми, размалёвывая всё пятнами крови, пока тут не осталось никого из мнимых противников.

Коммандер ощущает себя ещё паршивей, как тогда когда он вместе с Андроном мстил за друга, а потом они напились в «Чёрном Коте». Всюду раскиданы трупы и возможно не высшей элиты, а мелких людей, но уже поздно что-то менять.

— Дальше куда? — вопрошает Данте. — Это тупик.

— Если уткнулся в стену, пробей её, — странно ответил Чжоу и подошёл к одной из тёмно-розовых стен, что-то на неё вешая. — Всем в укрытие!

Каждый залёг, кто куда мог — за диваны, за барную стойку, за кресла. Звук взрыв раздался на пару с треском скальной стены, которая исчезла в вихре пламени, усеяв своими осколками всё вокруг.

— Вперёд! вперёд! — командует Чжоу.

Данте ворвался первым и тут же ощутил сильный удар в живот, и нестерпимая боль пронеслась по всему организму, заставляя его пасть на колено. Над его головой раздался сухой треск и гвардеец завопил, когда его тронула энергия и смолк. Валерон тяжело поднялся, покачиваясь, открыв стрельбу, но сильная боль перекосила его, и всё пули летят как дождь, но вот стук в стволе ознаменовал пустоту обоймы, и парень, касаясь магазина, прячется за укрытие, откидывает, вставляет новую, передёргивает затвор и встаёт из-за торца стола, вновь стреляя.

Чжоу вошёл, когда последний враг был пристрелен, кроме высокого мужчины в красно-сером пальто из кожи и с мехами на воротнике. Стратегический Мостик довольно небольшой — метров десять в ширину и пять в длину, уставленный столами с гудящими компьютерами, а на главной стене, у пробитого входа, распростёрся большой экран с отметками на электронной карте. Проходя мимо столов Чжоу увидел, как Данте ставит себе укол обезболивающего — в него выстрелили из дробовика с близкого расстояния, но пороха в патроне видимо было мало, и именно поэтому боль не окрикнула коммандера в шок.

Суровый взгляд янтарных глаз встретился с таким же холодным взором очей Конвунгара.

— Что вам здесь нужно, окаянные отступники от веры праведной! Я — магистр Храмовой Гвардии и не сдамся вам! — разразился криками мужчина в пальто.

— Не нужно, магистр, — говорит ему прохладно Чжоу, — все кто слушал ваши речи, уже мертвы. Давайте нормально поговорим.

— Нет между нами разговора!

В руке «Крестоносца» дёрнулся пистолет, и нога магистра подкосилась, как и он сам, приложившись к ране дико постанывая. Конвунгар уставил дуло прямо в лоб офицеру и бесчувственно говорит:

— Говори коды деактивации ядерного оружия и останешься жив.

— Деактивации? — опираясь на стол, тяжело поднимаясь на стол, вопросил Данте.

— Да, коммандер. Вас что-то смущает? Посмотрите на экран и увидите, что спутник почти вышел на линию удара.

Валерон бросил взгляд на электронное полотно и заметил, как красная мигающая точка практически достигла позиции над Балеарскими островами, и обратился с вопросом:

— А как же чертежи? Мы должны были их украсть.

— Уже не актуально. Противник месяц назад при помощи содействия корпорации собрал боевой спутник «Меч Апостола», заряжённый ядерным оружием. Мы не могли напасть на Теократию раньше по этой причине — против нас могли использовать вооружение, которое уничтожило бы значительную часть наших сил.

— А почему нам ничего никто не сказал? — возмутился Данте. — Почему нам скормили дизу про схемы?!

— Тайна была самым основным в вашей операции. Если бы вас схватили, начали бы пытать и противник узнал, что у нас есть данные о наличия у него ядерного оружия, то незамедлительно стал играть на опережение и уже по нам насели удар, с большей долей вероятности.

— А схемы?

— Схемы, в том или ином виде, есть у многих стран, но нет ресурсов для сбора. Эта информация не так важна. Если не ядерное сдерживание, мы уже давно разнесли бы этот регион в щепы.

Единственное может сделать Данте сейчас это каторжно выдохнуть и наблюдать, как Чжоу выбивает код деактивации и когда магистр сквозь боль и муки выговорил заветные цифры, Конвунгар его отпустил, швырнув окровавленное тело под охрану своих воинов. Простроченные символы на компьютере вызвали затухание красного мигания над островами, и спутник перестал выполнять боевую задачу, став болтаться на орбите подобно мусору. И как только это случилось, Конвунгар резко поднял ствол и одним выстрелом прекратил муки избитого магистра, прострелив ему голову, сей миг, обратившись к коммандеру:

— Данте, дальше ты и Яго пойдёте без нас.

— А вы?

— Я останусь здесь и прикрою ваш отход, мрачно дал ответ «Крестоносец», потирая пистолет, и указал на дверь в углу. — Используй карту Хуана, чтобы открыть её. Там «Хранилище». Берите артефакт и отходите из города в точку «Бета». На этом наша миссия окончена.

— Господин Конвунгар, — через отдалённую боль вытянулся стройно Данте, заглянув прямо вглубь печального взгляда командира, — я горд, что служил вместе с вами.

— Ты и твой брат — гордость Рейха, я тоже рад, что воевал вместе с вами, — обречённо говорит Чжоу и толчком руки подгоняет коммандера к двери. — А теперь давайте, идите отсюда!

Данте услышал нагнетающий шум выстрелов и пальбы — воины Прихода стали контрнаступать и братьям ничего не остаётся, как ретироваться отсюда, уйти. Коммандер шаркнул картой по разъему, скорбно оглянувшись в сторону Ильи с которым не успел попрощаться, и дверь открылась, впуская парней, и как только Яго и Данте оказались в пределах прохладного и скаредно освещённого помещения, дверь самопроизвольно закрылась.

— Что мы тут ищем? — исследуя комнату, спросил Яго.

— Юлий сказал, что, скорее всего оружие.

Эта комнатка не больше чем Стратегический Мостик, встреченный ранее, только вот здесь тесновато от количества, наваленного на полках и стеллажах. И древние книги, окутанные пылью и вуалью тайн, и пожелтевшие свитки на пару с эпохальной одеждой. Тут всё имеется, из всех возможных эпох человечества по предмету — начиная от каменных резаков и топоров и заканчивая багряной мантией служителя Прихода.

— Я думаю, это оно, — уверенно сказал Данте. — Посмотри и скажи, действительно ли он похож на Меч святого Петра?

Два брата подобрались к полке в шкафу, и только стекло отделяет их от него. На светло-красой ткани лежит ржавый коричневый меч, издавна потерявший былое сияние и сейчас похожий на кусок проржавевшего железа. От присутствия рядом с реликвией многотысячелетней давности, которой владел дух, начинает захватывать.

— Как думаешь, сколько длина?

— Сантиметров шестьдесят-семьдесят. — Ответил Данте. — А вспомни Патрика и как ты хотел найти артефакт? — на этот вопрос губы Яго украсила тёплая улыбка.

Клинок имеет широкое, даже очень притупленное не заострённое, а даже плоское острие, и чем ближе к относительно небольшой рукояти, тем меньше лезвие.

— Что думаешь, настоящий? — спросил Яго.

— Не знаю. Давай его брать и на выход.

Пока Данте отошёл, чтобы осмотреться, его брат, выбив стекло, аккуратно и нежно завернул меч, окутывая его полотном ткани, и вытащив леску из кармана, перевязал древний артефакт.

— Вроде готово. Теперь куда.

Коммандер подошёл к другой двери, и когда карточка коснулась панели, вход открылся, и два парня выбежали из хранилища, выйдя в не вмещающую взгляд залу, сделанную в форме исполинского круга.

«Вот это да» — пронеслось восхищение в разуме Данте. — «Как же всё это сделали?»

Потолок, сделанный в виде купола, облицованный пышущим ночью чёрным мрамором и усеянный серебрёными звёздами, вместе с позолоченным полумесяцем, смотрят на посетителей воплощением сумеречного неба. Плитка под ногами белоснежная как далёкие облака, а стены уставлены гранитными колоннами, которые держат потолок, а посреди всей фантасмагории роскоши выставлен трон из резного дерева, на поверхность которого легла позолота. А справа открывается изумительный вид на горы, и по всему видимому это вход во дворец со стороны верхнего квартала, так как подставив лицо чистому горному воздуху Данте узрел там очертания великолепных построек, растущих прямо из скал.

— Что это за место? — недоумевающи спросил Яго

— Это мой великий зал просвещения, мой обитель и мой источник вдохновения, — раздался из динамиков у трона божественный глас, — как же вы посмели войти в святую залу и осквернить её своим присутствием.

— «Кумир», — отгадал хозяина слов Данте. — Где ты прячешься, подлый трус? Не хочешь честно принять смерть?

— Сме-е-ерть? Не-ет, едва ли я умру, а вот одна особа может, — язвительно поддел «Кумир» парня, отчего сердце Данте сжалось от неожиданности и нахлынувшего испуга, раздалась колкость в груди, и дышать стало трудно.

— Что ты несёшь, гнида?!

— Ох, я смотрю кого-то, поддел, Данте? Конечно, умрёт одна особа, станет жертвой для духов, с цветом вороньего крыла волосом, голубыми как небо глазами и милым личиком. Я принесу её в жертву силам природы, чтобы они даровали нам победу!

— Что?! Я тебя прикончу!

— Прийди ко мне и мы закончим… вместе, — божественный глас стих и как только буква последнего слова проговорилась, над проходом слева зажглась алая лампа, словно символизируя путь.

— Яго, — печально заговорил Данте. — Ступай отсюда, унеси артефакт. А я…

— Нет, брат, — взял его за плечо коммандера парень. — Пусть этот кусок металла и держал сам Пётр, мне куда важнее ты. Мы разделаемся с «Кумиром». Вместе.

Глава десятая. Погибель лже-божества

Дворец. «Святого Духа».

Створчатые двухметровые двери, покрытые посеребрённой краской уже близко, но в то же время неимоверно далеко, до них не добраться — весь коридор забит противниками, которые прячутся за всё, что можно — за рослые горшки с высокими растениями, за статуями и скамьями, а посреди небольшого коридора раскиданы мешки с песком и ведётся истошная стрельба из пулемёта, рвущая камень и мрамор и бьющая звоном по уху. Храмовая Гвардия плотно держит проход, и пробраться через пятидесятиметровый коридор не представляется возможным, а лампа, красная как закатное солнце и зловещая, словно кровавая луна, так и взвывает к дверям.

— Что будем делать?! — спрашивает воин, прижавшийся за угол, спасая себя от беспорядочного урагана пуль. — Данте, нас придавили!

Угол, за которым прячутся два воина, отступил на несколько сантиметров, а сколы от него разбросаны кучами мусорной крошки по всему тёмно-красному полу. Раньше тут было красиво, теперь же автоматы и пулемёт сделали из этого места воплощение военных реалий — всё разбито и уничтожен.

— Ничего, прорвёмся!

Коммандер опустил руку в сумку и в его ладони мелькнул глянцем металлический шарик, набитый помимо ослепительного и оглушительного заряда дробью.

— Откуда она у тебя!?

— Дали, когда отпускали. А теперь приготовься!

Граната мягко покатилась по тёмно-алому ковру, приковав к себе взгляд двадцати глаз, что с недоумением посматривали на странный предмет, однако яркий взрыв и завизжавшая дробь оборвали созерцание для них удивительной вещи. Сильная вспышка и звуковой удар заставил врага щуриться и пасть на землю, а свинец поразил тех немногих гвардейцев, что так удобно подставились для гранаты.

— Пошли!

Два бойца выступили из укрытия и разразившиеся сухим треском энергии и визгом пуль орудия стали нести смерть противнику. Энерговинтовка выжигает плоть, проедает броню и режет внутренности, а «Комар» с сумасшедшей скоростью испускает рой пуль.

Данте идёт вперёд с мрачной неумолимостью, для него отошли на второй план боль и усталость, есть лишь цель впереди, которая там, за створчатыми дверями, и дальше, а гвардейцы не более чем помеха, которую «Комар» устранит. Приклад на плече приятно дёргается, а длинный ствол извергает всыпки пламени, после которых тот или иной противник, плеснув кровью, ложится на пол. В прицеле Валерон видит только красно-чёрные силуэты, и не думая сжимает крючок, когда враг оказывается на линии огня, без раздумий, без жалости.

— Чисто! — кричит Яго, осмотревшись.

Коммандер не стал проверять трупы на наличие жизни. Единственное, что он сделал, так это подобрал ещё один магазин от «Комара» и пошёл к дверям, лязгнув у них карточкой, а вот Яго оказался позапасливей, он обобрал четыре трупа, сняв с них пару электромагнитных гранат и комбинированный СВЧ-уничтожитель.

— Данте, постой!

Парень тихо, безмолвно остановился и инстинктивно поднял руку, когда увидел, как в его сторону летит какой-то предмет и как только пальцы сомкнулись на нём, коммандер увидел, что это перевязанный проволокой прямоугольный кусок металла.

— Что это?

— Граната. Электромагнитная. Самодельная, видимо.

Рука обратилась за пазуху, и боеприпас скрылся в кармане владельца, который угрюмо продолжил идти дальше. Яго краем глаза увидел лицо брата и удивился такому душевному состоянию Данте. Хоть его лицо и покрыто сажей, полно ссадин и царапин, но истинная темнота на его лике состоит из мрачности и безжизненности, которые поселились в его глазах.

«Неужто он так раскис из-за той девицы?» — сам у себя вопросил Яго — «Нет, брат, что-то ты сильно сдаёшь».

Двери легко открылись, впуская к себе гостей. Помещение в которое прошли Данте с Яго очень обширно, неимоверно фантасмагорических размеров, ещё больше, чем они встречали раньше. От их входа до другого края метров сто пятьдесят, не меньше. Алые, как кровь, колонны, на тёмном полу расставлены по кругу, прямиком возле пяти ступеней, которые образуют маленький спуск на поверхность, отлитую из серого бетона.

— Что это за бесовщина!? — Яго вскидывает энерговинтовку с удивлением смешанным с дрожью страха.

— Знакомьтесь! — вновь раздаётся божественный глас из динамиков. — Это моя воплощённая ярость, это мой паладин и страж, это могущество духов святых. Ох, чувствую, не дойдёте вы до девушки, и ей придётся встретить следующий час в агонии духовной! Каждый её крик, каждый её стон, каждая её мольба будет во имя духов!

Данте выставил перед собой «Комар», целясь в существо, но разве такой калибр возьмёт его. Груда гудящего и стонущего металла впереди загораживает пространство колоссальными габаритами механики. Существо в три-четыре метра ростом, чей тёмно-синий корпус отражает слабые блики света бледных люстр, тяжело сотрясая пространство поднялось. Могучее, высокое и смертельно опасное порождение безумной науки покрыто сколами и множественными отметинами от пуль. Огромный массивный корпус, раскрашенный латинскими буквами, формой похожий на чем-то на трапецию, а почти у самого верха на мир смотрит рыцарский шлем глазами адских рдяных углей. Под корпусом пол мнут две басовитых ноги, крошащие бетон тремя широкими пальцами, растопыренных по типу креста, а его оружие крепится подобно рукам к плечу — на парней уставлены шестиствольный пулемёт с вьющейся по телу лентой и средней пушкой.

Динамики на шлеме твари издали глухой низкий и грубый голос, разнёсшийся безжизненным металлическим гортанным тенором:

— В новую битву меня хозяин призвал! Покарать врагов «Кумира»! Убить всех! Убить! Убить! Убить!

Шесть стволов мгновенно завращались и выдали стремительную грохотящую очередь, и Данте с Яго разлетелись в разные стороны, упрятавшись за колоннами, дабы их не разорвала тяжёлая гряда пуль, вспоровшая тёмный пол и расхлеставшая куски плитки в разные стороны.

— Ха-ах-ха-ха! — безумно загоготало существо. — Сегодня будет смерть!

— Похоже мы в самой…!

Последние слова Яго не были расслышаны, пропали в звуке чудовищного залпа пушки, снаряд которой заставил разлететься на солидные куски одну из колонн, едва не пришибивших Данте — глыба едва-едва «погладила» шершавой поверхностью нос, и хруст породы заполонил помещение.

— Как думаешь, какой калибр!?

— Пятьдесят семь! — ответил Яго.

— Ах-ах-ах-хах! — опять эхом разносится сумасшедший гогот. — Поиграем в мертвецов!

— Что б ты сдох!

Шестиствольный пулемёт вновь загудел, и тяжёлая очередь расправилась с колонной, где засел Данте, растерзав её на куски, как тряпку и кажется, что тут и не было никакого строения. Коммандер в последний момент успел отпрыгнуть за другую колонну, когда первая пуля только коснулась укрытия.

Но что рыцарь без пажей? С противоположенного входа из раскрывшегося лифта показался десяток пехотинцев, закованных в куски металла и сшитые меж собой и наклеенные друг на друга ломти бронежилетов.

— Союзник! Союзник! — заухало существо. — Не убивать! Не убивать!

Данте видит, как противник зашёл за колонны, и в полном составе вся десятка направилась к нему, с пулемётами и гранатомётами. Их окружают и теснят — с одной стороны металлический маньяк, а с другой пехота врага, смакующая момент вот-вот наступающей победы.

— Яго, отвлеки гада!

«Комар» покоится на спине, а в руках Валерона вновь пистолет, в который он загнал ещё десяток патрон. Последняя обойма с бронебойными пулями, припасённые специально для подобного момента, поступили в рукоятку, и Данте

Тем временем снаряд поступил по воле хозяина с помощью механики в казённую часть, и пушка уставилась на Яго, который безуспешно пытается разрезать корпус энерговинтовкой, перебегая от колонны к колонне.

Данте выставил пистолет впереди, и только лишь на прицеле замаячила голова противника, оружие сотряслось и выплюнуло тяжёлую пулю, которая через мгновение разбила стекло шлема и вынесла мозг бронированному ратоборцу. Ещё выстрел и второй так же валяется на земле с дыркой в голове. Остальные стали осторожнее и попытались на свой страх и риск обойти колонны и взять Данте в кольцо, чтобы не морочиться долго с ним.

— Убить! Убить! Убить! Нельзя! Союзник! Можно!

Когда четверо воинов услышали безумные речи их «старшего брата» было поздно. Шесть стволов закрутили пляс и огонь с пулями вырвались яркой струёй стремглав оборвав жизни тяжёлых солдат Прихода, которых очередь порвала. Части их тел разлетелись в сторону шматками мяса в доспехах, проехавшись по полу, измалевав его в крови, раскрасив в красный цвет. Четыре воина за одно мгновение стали мёртвой мозаикой из тел.

Существо полно жажды крови и стремления убивать. Для него не существует друзей или врагов есть только жертвы, которые даёт хозяин, а всё остальное маловажно. Новая свежая кровь и мясо для жестокой игры — вот всё, что видит тварь из металла, видимо ранее бывшая человеком, но сейчас являющаяся страшным напоминанием о безумии науки и экспериментов прошлого.

«Как же его разум истерзан и болен» — пронеслось в мыслях коммандера и у него даже возникло лёгкое, мимолётное чувство жалости к этой твари, но оно спало как утренний туман, ибо у Валерона сейчас совершенно иные цели, перед которой всё остальное меркнет. «Мы оба безумны» — подумал коммандер, поняв, что у стального монстра нет ничего кроме желания устроить бойню, а у Валерона всё померкло перед стремлением вызволить Сериль.

Ещё четверо оставшихся попытались напором взять Данте, но они не учли собственной грузности и ловкости противника. Все одной массой выскочили на поле боя и открыли беспорядочный огонь из пулемётов, но первый из них тут же лишился части головы, когда стальная пуля прошибла кость и стекло, до того как Валерон успел спрятаться за колонной. Второй не заметил мимолётной вылазки Данте, только почувствовав, как его грудь что-то кольнуло и обида вместе с кровью хлынули, только алая жидкость облила грудь, а скорбь душу, и ноги самопроизвольно подкосились, и грузное тело с лязгом рухнуло на пол.

— Умри! Умри! Умри! — всё не останавливается монстр в стремлении убить Яго, продолжая крошить всё вокруг.

— Урод треклятый! — прокрывался один из противников, на мгновение, остановив стрельбу, как его тело пробили несколько пуль и не в силах больше стоять тело повернулось к ногам.

Остался последний. Данте только на секунду высунулся и сделал выстрел полуприсев, чтобы его голову не задели пули врага. Лязг метала и снаряд пробил колено противнику, который ещё в состоянии сопротивляться, но Данте не собирается сдаваться он выбегает, пистолет отлетает в сторону, и плотный огонь «Комара» по рукам заставил скинуть пулемёт тяжёлого бойца и упасть на колени и, не давая оклематься воителю Прихода, прижимая его короткими очередями, в руке Валерона сверкнул гладиус и его острие уже впилось в незащищённый участок шеи, напиваясь крови. Данте подошвой сапога отпихнул массивное тело, отпуская с презрением реплику:

— Вот идиоты.

Данте на секунду заметил, как в одной из сумок на трупах пробежался по стволу блик и направился к ней. Он сжал ладонь на трубке, которая увенчана большим, похожим на закруглённый ромб снаряд. Алерон поднял его на плечо и направил на жуткого монстра, который через жуткий смех пытается что-то сказать, попутно разбивая ещё одну колонну, добавляя к мириад осколков на полу ещё с десяток. Хлопок и снаряд, оставляя за собой шлейф дыма, угодил в крепление между корпусом и пулеметом, и все механизмы исчезли в яркой вспышке вихря огня и взрыва.

— А-а-а! А-а-а-а! — закричало существо, и резко повернувшись со всех ног, побежало в Данте, который только и успел отпрыгнуть в сторону, прежде чем массивный корпус твари, не расшиб ещё несколько колонн, проминая их.

— Что-то ты долго, братец!

— Был занят! — кричит брату Данте.

— Что с генератором помех, можем использовать его?!

— А ты попробуй, подойди к этой твари!

— Есть идея! Теперь ы отвлеки его!

Данте запустил руку за пояс и достал электромагнитную гранату, и выбежал на одну линию огня с тварью, богато облив её из «Комара».

— Может это тебя угомонит?

Но как её забросить? Пушка вновь издаёт страховитый грохот, и снаряд вспахал землю рядом с Данте, в метрах десяти, обсыпав его дождём осколков.

— Аргх! — закричал от боли Данте, когда его отшвырнуло в сторону, и тут даже резко встал, чтобы его не раздавила надвигающаяся тварь, убегая на центр помещения.

Парень оглянулся и увидел, как от внушающей восторг залы остались только воспоминания — куски тел тут и там, раскиданы повсюду осколки от величественных колонн, которые укоротились подобно деревьям, ставшим пеньками. Но пустое разглядывание меняется боем.

— Смерть! Смерть!

Но гул существа прерывался, когда у его взорвалась электромагнитная граната, а затем ещё одна и тварь упала на пол, её ноги покосились, словно по ним прошлись ударом косы, перебившие все механизмы и груда металла, обездвиженная, всё ещё продолжает издавать безумный рёв.

Данте отошёл в сторону, отбегая к выходу отсюда, а Яго приблизился к монстру вплотную, едва ли не уткнувшись носом в почерневший корпус и обнаружив удобную пору, зацепил, за что-то круглый выпуклый диск, отсвечивающий алым металликом.

— Яго, быстрее! — ковыляя к золотистым дверям, кричит Данте.

Парень нажал пару кнопок и со всех ног побежал к брату, который еле как идёт к выходу из сия места.

— Что ты ему прицепил?

— Сейчас увидишь!

Пластина стала нагнетать страшные температуры, разогревая металл, и после пары мгновений вся задняя часть корпуса стала багровой от жара, а затем устройство детонировало, и размягчённая сталь с лёгкость поддалась ударной волне, разлетевшись фонтаном раскалённый осколков.

— Это старая разработка эпохи кризиса. СВЧ-нагреватель раскаляет поверхность, а взрывчатка… ну там понял.

— Да.

Два брата зашли, по всему видимому, в лифт и динамики стен разразились ласковым и духовным голосом:

— Мда, не думал я, не предполагали духи, что вы прорвётесь, вы сможете его низвергнуть. Такова воля духов и я прийму её.

— Сколько ещё!? — прорычал Дане. — Сколько ещё уловок, «Кумир»?! Ты трус, таракан, который боится смерти.

— Не мою душу сейчас изъедает страх, не так ли Данте? Ещё немного, вот-вот и мягкая плоть прекрасной девушки послужит для духов пищей. Давайте я вас жду на самом последнем этаже твердыни духовной!

Голоса больше не льётся из динамиков. Коммандер тяжело выдохнул и приложился спиной к зеркальной поверхности широкого и просторного лифта, сжимая пальцами участок тела. Действие препаратов подходит к концу и боль подступает к груди и животу, отчего каждый вздох даётся через страдание и кровь сочится на пальцы.

— Что с тобой? — забеспокоился Яго.

— Д-а… дробовик походу… рёбра ушиб… и сейчас… видимо пушкой задело, — каждое слово даётся с трудом.

— Вот блин, чувствую, ты не дотянешь до верха. У тебя уж слишком болезненные раны.

— Дотяну, брат… дотяну.

— Скажи, тебе, что так важна Сериль? Так важна, что ты бросил выполнение задачи, бросил выполнение задачи? Так важна, что готов рисковать жизнью и миссией ради неё? Чем же она тебя так задела?

— Ты же то же бросил задачу.

— Я это сделал ражи тебя. Без меня ты бы не прошёл и дальше первого блокированного коридора.

— Вот спасибо… честно. Ты — хороший брат.

Яго залез пальцами в сумку, и в его руках показалась колбочка, от которой исходит маленькая сиятельная игла, которую Валерон приложил к телу брата и ввёл прозрачное вещество, и как только оно вошло вовнутрь, он скинул её на пол.

— Вот, готово. Остановит кровотечение и уймёт боль. Подожди. Проклятье, а почему лифт такой медленный!?

Данте ощутил, как части его тела стали медленно неметь, как боль, которая его мучила, отступила и становится легче. Он проверил оружие и заметил отсутствие пистолета и всех магазинов от «Комара», посчитав, что обронил их ещё в бою с тем монстром.

«Эх, Сериль, как же ты попала к нему?» — стал мучить себя Данте вопросом, не понимая, как кумир её нашёл, как узнал и почему её? Откуда он узнал, что она привлекательна для Данте, и он ради её пойдёт через весь дворец, прорубая путь сквозь рады нечестивцев? Для коммандера новость, что Сериль в лапах ложного божества, стала шоковой, ввергающей в печаль.

«Я не могу позволить, чтобы она у него осталась, не могу предать её надежд и ожиданий, не могу отдать её на растерзание противному подонку» — таковы были мысли Данте, когда он устремился по коридорам, всё выше и выше.

Что сейчас снаружи парень даже не собирается и предполагать, но понимает, что мятежи, скорее всего, уже растёрты в пыль тяжёлой подошвой сапога Прихода, а отдельные группки, прорвавшиеся во дворец, ведут отчаянное сопротивление и ещё немного, ещё чуть-чуть и будут разбиты. И ради чего? Чтобы Данте и Яго в последний момент сорвались и побежали спасать девушку? Но всё же, единственное, во имя чего задумывалась вся эта свистопляска исполнено — ядерное оружие деактивировано, а значит, Рейх может спокойно начинать операцию. А артефакт? А он скорее приятный бонус для Канцлера, который решил потешить своё самолюбие наличием меча Апостола, что сейчас болтается у Яго за спиной.

Звонок. Двери лифта открылись, позволяя братьям покинуть кабину. Данте увидел, как под его сапог стучится чёрная как ночь, зловещая как тьма плитка из чёрного гранита, а пустоту за пирамидой от них отделяет только примерно тридцатисантиметровая перегородка из камня, отделанная снаружи золотым покрытием. Они вышли на какой-то небольшой балкон метров пять в ширину и длину, где завывает ветер. Кожа Данте не слишком сильно чувствует влияние горного мороза, а вот Яго ощутил «нежное» прикосновение ветров, что зубами хлада впиваются ему в плоть. Внезапно от наблюдения их отвлекли:

— Вот вы и пришли, — раздался ласковый глас сбоку, — так ослепните же от совершенства моего!

Прежде чем лампы возгорелись, Данте нащупал центр солнечного диска и нажал на него, подавая импульс и ничего не зажглось, не ослепило их божественным светом, светильники замигали и отказались работать.

— Скотина! — раздался разъярённый голос и два человека отпрыгнули в сторону, когда их едва не рассёк фалькс^[9], его длинное изогнутое лезвие приложилось об камень, а не менее продолжительное древко потянуло обратно.

Коммандер увидел человека — высокий в серебристых одеждах, похожих больше на кучу разных тряпок, в которые обернулся, чтобы выглядеть пафоснее и статуснее, как и подобает гуру.

— Данте! — послышался громкий пронзительный возглас от широкой, в человеческий рост чёрной плиты, алтаря, что устроен посреди балкона.

— На меня смотри! — взревел яростно «Кумир», выполняя резкий выпад, заставивший Данте уклониться от лезвия и вернуться к дверям лифта.

Парень увидел, как у перегородки стоят четыре фигуры, с длинными ружьями на плечах, которые увенчаны штык-ножами и походят на копья. А на промороженной поверхности жертвенной плиты прикованная кандалами и цепями за конечности лежит обессиленная девушка, лицо которой окрылись холодной солёной влагой, едва примороженной, ставшей сиятельными льдинками. На ней несколько тёплых шерстяных кусков ткани, так удобно прикрывшие тело, чтобы оно не обморозилось, хотя лютый хлад всё равно терзает мраморно-белый кожный покров девушки.

— Сериль! — прокричал что есть силы Данте.

— Заткнись! — ответил ему Кумир. — Всё было идеально, а теперь!? Что ж, хоть на суке твоей отыграюсь… и почему же, скажи Данте, ты её проморгал.

— Как? — роняет тяжко коммандер, взяв на прицел «Комара» Кумира.

Будто бы глумясь гуру распростёр руки в стороны, закинул голову, защищённую чёрной маской и одухотворённо заголосил:

— Я ходил средь вас и со тобой, потому что я Кумир духов, я абсолют! Для меня нет ничего невозможного, и как только она осталась, одна я увидел это и отослал длань духов за ней, которая на крыльях веры праведной её принесла мне.

— Установил наблюдение и выкрал, — пояснил Яго, подняв свою энерговинтовку. — Всё понятно. А это что за уродцы с тобой?

— Это всё, что осталось от моего личного отряда. Я вынужден был бежать из своего тронного зала, когда туда нахлынуло мятежное отребье, бежать, как дикий зверь, как вор, которого застали на месте преступления. Я бежал из своего дома, словно чужой, теряя людей! — и указав изогнутым лезвием фалькс «Кумир» завершил фразу. — А ведь ты, по воле духов и во славу них мог служить там, Данте и принести нам победу!

— И подохнуть? Я, пожалуй, откажусь от такой сомнительной чести.

— Данте, ты бы мог стать королём Испании и повести её несметные полки вперёд, в сердце Европы и на за окраинный запад! Ты бы стал повелителем Рима!

— Нет, не нужно мне королевских титулов. Мне и без них хорошо живётся.

— Тогда я бы вам с Сериль дал всё, что душе угодно и сейчас могу, ибо в духах моя власть сильна и крепка. Только перейди на мою сторону, и я её отпущу. Будите вместе, предай мятежников.

— Хватит! — резко гаркнул парень. — Пора заканчивать с этим. Твоё правление окончено, еретик!

— А вот в этом, мальчик, ты ошибаешься. Я только восхожу к своей власти! Мятежники почти раздавлены и баланс, естественный порядок вещей восстановлен. Ты проиграл.

— Не уверен, — болезненно ухмыльнулся Данте.

Под облаками показались яркие огни, летящие с востока целым роем и с каждой секундой приближающиеся.

Что за… — так и не смог закончить фразу «Кумир», так его оборвал звук по громче и звонче.

Крылатые ракеты, направляемые пилотами, светоносными кометами пали, ударили, по горной гряде, там, где спрятались системы ПВО и скалы озарились ярким сиянием взрыва, которые покончил с оборой противника. Стратегический Мостик пал, а значит, никто не отслеживает приближение ракет или самолётов, а вторичная система обороны ПВО проморгала их, за что и поплатилась. За дождём смерти из поднебесья принесли рёв штурмовки, которые ливнем авиабомб затопили верхний квартал, выжигая всю скверну, поселившуюся там. Ракеты и бомбы стали знаком, объявлением войны всему полуострову Рейхом.

Пока самолёты устремились восвояси уничтожать другие цели, раскрасив пейзажи столбами огня и дыма Данте и Яго решились. Энерговинтовка издала последний стрекот и её батарейка иссякла, но и одного луча хватило, чтобы выжечь мозг солдату противника, а Данте расстрелял последний магазин изрешетив пулями головы врагов, но фалькс «Кумира» коснулся дула «Комара» выдёргивая его из рук и тут же тычковым ударам древка оттиснув Яго в сторону.

Коммандер хватается за клинок и гладий сверкнул в воздухе, но тут же был отбит и лицо ощутила хороший удар древком, а острие фалькс одним ударом испортило энерговинтовку Яго, которой он пытался защититься.

Данте атакует со спины, но «Кумир» резко повернулся и парень только и успел сесть, чтобы его заточенный край оружия не обезглавил, затем поставил блок, но сила удара такова, что руки сами отвелись в сторону, открыв тело для поражения изогнутым серповидным лезвием, но фалькс не рассёк коммандера. Яго попытался ударить ножом «Кумира», но клинок погряз в броне, которая спряталась за серебристыми одеяниями и противник резко направил оружие в сторону другой цели, которая ушла от удара и следующим взмахом древка прикладывает его по щеке и подсечным ударом ноги роняет Яго на мрамор, да так хорошо, что тот приложился головой и потерял сознание, а фалькс угрожающе навис острием над ним, но колющий удар гладия хоть и не пробил брони на спине «Кумира», но заставил его двинуться вперёд, уйти от тела брата.

— Чувствуешь, Данте?! Ощущаешь бремя поражения?!

— Так кто же ты такой? — спокойно обобщает вопрос к врагу Данте, тяжело дыша и еле ковыляя.

— Что ж, теперь, думаю, можно явить себя.

Обтянутая в перчатку рука касается маски и скидывает её на холодный мраморный пол и то, что увидел Данте, несколько ввергло его в шок. Чуть сухие прямые губы молвят слова, которые коммандер не слышит, а округлое лицо исписано чудными символами, сходными по цвету с глазами литого серебра, а чёрный кудрявый волос резво развивается и дёргается на ветру.

— Удивлён? — с ухмылкой полной самодовольства мужчина, оперившись на фалькс как на посох, говорит. — Я бы был удивлён.

— А-А-Аль-Альфонс? — запинаясь от усталости и боли, от резкого изумления, еле молвит Данте. — Те-теперь понятны слова «Ходит среди людей». А почему ты тогда показывал «грамоту»? Там, у моста?

— Цирк. Всё должно было выглядеть естественно, чтобы ты ничего не заподозрил.

— Но Сериль, как?

— Твой брат прав. Как только я вас увидел на стоянке, понял, что её можно использовать как инструмент, — ладонь сжалась в крепкий кулак, — я и выкрал её. Только стоило родителям на миг отвернуться, и мои люди подстерегли её. Всё было чисто и чётко.

— А зачем? Зачем ты прятался? А?!

«Дабы посеять семена сомнений в твоём разуме. Сблизиться и выяснить места уязвимые, чтобы можно было тобой дёргать как марионеткой или хотя бы поддеть. Не сделай я этого, ты бы меня сейчас даже не слушал» — поразмыслил Альфонс, но решил дать иной ответ, сохраняя загадочность подобно древним гуру:

— Так нужно было. Это всё цепь событий в великой игре, которая продолжится и дальше, и за горизонтом нашей жизни она не уймётся.

— Давай без этого пафоса.

«Теперь всё понятно» — подумал Валерон. Альфонс отсутствовал всё то время, пока являлся «Кумир», он спокойно прошёл в квартал «небожителей» и его никто не остановил, несмотря на несоответствующий статус, известно, как владыка Теократии узнал его имя и пристрастие к Сериль. Данте много всего видел в своей жизни, и перевоплощения лидеров, и, как хорошие становятся плохими, а поэтому сейчас его сердце практически не берёт удивление, скорее злоба бессильная на пару с обидой горькой, от того, что товарищ оказался главой всей секты, всего умопомешательства на духах.

— И скажи Данте, — ещё раз обращается к парню Альфонс, — я тебя спас несколько раз, ты жен помнишь. Там, на арене, кто тебе помог выйти победителем? Или не я ли тебе не дал утонуть в куче отходов? А, Данте?

Валерон молчит. Он знает, что у него покоится ещё один пистолет и думает, как бы его быстро сорвать и выстрелить. Слова о спасении его не беспокоят. «Да, я жив, но не, потому что во мне видели человека, скорее инструмент и спасали меня, чтобы потом воспользоваться. И так бы убили. Нет, меня не он спас».

— Я могу спасти тебя, способен сохранить жизнь ей, только откажись от идей мятежа, и давай активируем вновь ядерное оружие. Вместе. И сокрушим Рейх, во имя свободы и Теократии. Что ты будешь делать, Данте? Я или они?

— Если сейчас выступить за вас, то мир продолжит пребывание в жалком подобии самого себя прежнего. Рейх это шанс на его возрождение! — из силы кинул Данте и поднял клинок.

— Ну что ж, ты не оставляешь мне выбора.

Альфонс налетел подобно вихрю и Данте не смог выдержать такой атаки — фалькс летал как перо, только и, сверкая сталью возле шеи и плеч, а коммандер защищался на грани сил пока, подсечным ударам древка оружия его поставили на колено, а потом ударом сапога повалили на спину.

— Умриневерный! — вскричал Альфонс и занёс фалькс так, чтобы клинок прошёлся по лицу и рассёк его одним ударом, встав на фоне яркого слепящего солнца, практически растворившись для глаза в его потоке лучей.

Данте приготовился. Сейчас его жизнь оборвётся, навсегда. Он не спас Сериль и от этого обидней больше всего, не от того, что он потерпел поражение, а только потому, что прекрасная девушка пойдёт на заклание ложному божеству, станет потехой в его руках. Но обида сменилась удивлением — из лифта выбежал мужчина, трепыхающийся на ветру багровым балахоном, и из ружья на бегу дал залп в бок «Кумира» и картечь горячим свинцом впилась в бок.

— Илья! — взбодрился Данте.

— Я убью тебя! — «Кумир» отскочил от Данте, когда прикладом ружья его отпихнул в сторону Илья, но этого не хватило, что бы унять пыл врага и Илья отвлёк на себя внимание Кумира, оттягивая его от Данте, однако такой враг не по зубам оказался товарищу Данте.

Фалькс противника серповидным лезвием пробил ключицу Илье, затем моментально лента стальным блеском сверкнула у шеи.

Ладонь Данте сомкнулась на рукояти меча, и коммандер, воззвав ко всем силам, резко поднялся вперёд, запустив клинок в свободный полёт, острием меча, пробив ногу.

— Не ты, так пусть будет эта тварь! — лицо Альфонса скрючилось в демоническую гримасу ярости и злобы, а сам он, выбросив из колена меч на пол, похрамывая, направился к Сериль, подняв фалькс для удара.

Валерон отбросил меч и вытащил пистолет, взяв его в две руки. Всё перед глазами плывёт, и руки трясутся, а прицел так и бродит, шатаясь из стороны в сторону, но когда он поравнялся с чёрным волосом врага, его системы заработали, а руки сотрясла приятная дрожь, и свинец за один лишь миг угодил в голову «Кумира» и его тело как подкошенное рухнуло наземь.

Огромное облегчение и чувство свободы нахлынули волной спокойствия на душу, но никак не уняли боли по всему телу. Данте поднялся и как только собирался рухнуть от пригвоздившей его боли, его подхватил на руки Яго.

— Отведи… ме-меня к… Сериль, — пробормотал коммандер. — И-илья.

— Да, вижу, — угрюмо отчеканил брат и заметил на плече Данте маленькое устройство, похожее на пуговицу и увидел, как из кармана балахона Ильи торчит окровавленный планшет, с карточкой от всех дверей во дворце. — Видимо Конвунгар его отправил за нами, когда мы пошли не потому пути. И поставил на тебе этот датчик. Удивительно, как он нас нашёл, когда рядом с тобой электромагнитка сработала.

Яго подтащил брата к девушке и посадил его на жертвенную плиту.

— Се-Сериль, — хватая маленькими глотками, воздух от ломи лепечет Валерон, пока его брат принялся её вытаскивать из оков, отойдя к трупу «Кумира», чтобы снять с него ключ.

— Ты пр-пр-пришёл за мной, — худые уста девушки, белые от мороза, выдают слабый голос.

— Д-да, Сериль, — слабый голос парня едва слышен в разлихих порывах ветра. — За то-тобой, хоть на-на край св-света.

Едва только губы Валерона сомкнулся, он ощутил, как боль всё же взяла над ним власть, усилившись изнеможением, и он повергнулся рядом Сериль, обратив взгляд заморившихся изумрудных очей в её глаза.

— Проклятье! Данте! Брат!

Уходя в забвение, коммандер краем уха услышал лопасти вертолёта, как он приближается, и уже когда на его глаза кинулась пелена, и тьма начала сгущается во взгляде, Данте смог едва-едва различить образ борта корабля, вырвавшегося из поднебесья.

Глава одиннадцатая. На борту «Весёлого Роджера»

Спустя два часа. Корабль.

Через поднебесье в облаках, как в пучинах морских плывёт огромный корабль — чудо из чудес ушедшей эпохи, возрождённое из обломков прошлого благодаря Империи и поставленное ей на службу. Отчасти он напоминает авианосец, только борт по краям усилен пузатыми двигателями, как и его корма, с которых линию чертит голубое пламя, несущее посудину вдаль. Его чёрный корпус блестит и переливается бликами, отражёнными от солнца, над которым тихо плывёт весь воздушный флот Рейха. Его палуба схожа с теми, что на авианосце, толь с неё могут стартовать и уместиться едва ли больше четверых истребителей, а вот рубка намного больше и величественнее, чем-то напоминания готическое строение, с устремлёнными крышами и такой же гротескной отделкой. Практически у грани бортов виднеются уставленные в небо чёрные стволы, и способные залить неприятеля зенитным и ракетным огнём.

Корабль продолжает свой безмятежный путь, давно покинув зону боевых действий, тихо и мирно пробираясь над земной твердью.

В каюте слишком безмолвно и молчаливо, только небольшое шипение и бурление устройства, схожего на капельницу, прерывает дух безмятежности, от потолка до пола накрывший комнату. На одноместной кровати, укрытой зелёной толстой простынёй, уложен парень, к правой руке которого тянутся прозрачные трубки и, завиваясь у конечности, впиваются под кожу острыми иглами. Из окна, которое у его головы, на измученное, покрытое царапинами и подтёками лицо, но отмытое от сажи льётся свет, и смотрят густые белоснежные облака. Его тело покрыто весьма обычными одеждами, которые сменили разбитую броню, лёгкими, чтобы не нести больше страшной боли — алая туника и невесомые штаны из фланели белой расцветки.

— А-а-ргх, — слабо, практически невесомым шёпотом сорвались слова пробуждения с уст парня, который поспешил открыть свинцовые веки, обратно стремящиеся захлопнуться.

Но сила воли сильнее желания продолжить сон и утонуть в объятиях Морфея. Первое, что смог различить парень, это как на него смотрит большое коричневое пятно, не различимое через пелену на глазах, но со временем оно обрело все присущие ему образы и контуры и стало видно, что это стенка, облицованная тёмно-коричневым дубом. Парень слегка приподнялся, и тупая отдалённая боль пронеслась по телу, проникла в каждую его часть, заставляя снова рухнуть на простыню и смять постель под собой, но, всё же попытавшись снова, подтаскивая себя локтями, он смог чуть приподняться и осмотреться. В его поле зрения попал большой шкаф, набитый снизу доверху книгу, поставленный у другой стенки, а после взгляд скользнул у окна и заприметил большой стол, на котором тень отбрасывает внушительный глобус и перо в чернильнице. Внезапно парень перевёл внимание от просмотра комнаты и уставился на скрипнувшую резную светлую дверь, которая резко распахнулась.

— Давай, усиль мощность! — крикнул куда-то за дверь вошедший человек и обратился к лежачему высоким мужским голосом. — Ох, я смотрю, ты очнулся, коммандер.

Данте прищурился, чтобы разглядеть. Это высокий стройный чисто выбритый мужчина, со светлым волосом, подстриженным под каре, разглядывающий парня янтарными глазами, на белки которых легло напряжение и они покрылись сетью алых капилляров, в тёмно-синем кителе с золотыми пуговицами, который накрывает такого же цвета брюки, прячущиеся под высокие сапоги, на которых можно увидеть отражение комнаты.

— Неплохо же тебя потрепало, коммандер.

— А вы…

— Да, — перебил мужчина парня, — я Деций Аристофан, но это официально, если. Так я просто Андреас. Капитан этого корабля и руковожу отдельной эскадрильей.

— Где…

— А ты на борту корабля «Весёлый Роджер». Понимаю, что это его не официальное название, но оно мне кажется более приемлемым, который молниеносно совершает разорительные набеги и так же стремительно скрывается. И прежде чем ты спросишь — да, тебя перевили из корабельного лазарета ко мне, когда более-менее подлатали.

— А…

— С девушкой и Прим-кастеляном всё в порядке, — прерывая вопрос, скорой речью ответил капитан и проследовал к кровати, на которую и присел рядом с парнем. — Мы их вытащили, как и тебя. Яго, вроде так зовут Прим-кастеляна, сейчас пишет рапорт, а Сериль, да вроде её имя, отогрелась и сейчас отдыхает.

— Ох, — бедственно выдохнул Данте и рухнул на кровать, ощутив как боль под действием препаратов сильно отступила, — сколько я здесь пролежал? Которое число?

— Да не долго, — капитан поднялся и проследовал к столу, и, отодвинув кресло с высокой спинкой, достал ручку в стиле пера и стал выводить латиницей буквы на бумаге. — Всего пару часов. Ещё немного и будем на оперативной базе в Балеарах, так что можешь отдыхать.

— Не могу…

— Почему? Это всё из-за той девушки?

— А откуда вы так решили?

— Первое впечатление, которое возникло у десанта, который вас спас это либо, что ты ей должен огромную сумму, либо, что у вас есть очень тесная связь, — при ответе Андреас слегка улыбнулся. — Так или иначе, они еле как её отцепили от тебя, когда твоё тело тащили в лазарет.

— Может и должен, — сквозь боль усмехнулся Данте, — а что вас привело в Град? Не думал вас увидеть здесь.

— «Весёлый Роджер» отправлен на проведение разведки, и для уничтожения остатка сил противовоздушной обороны. Мы зачистили Град от всякой защиты с неба и подняли тебя.

— К чему это?

— А ты сам-то не знаешь? Тяжёлая авиация нанесёт удар по Граду, после чего начнётся полномасштабное вторжение, — капитан, дописав, уцепился за край листа и положил его во внутрь стола, после чего Андреас обратился к коммандеру. — Данте, это всё, что я могу сказать тебе сейчас.

— Будем там строить «Новый Рейх»?

— А как же ещё, без него там совсем никак. Ещё пара десятков дней и все Пиренеи станут нашими, а затем и весь полуостров. Нечестивые приходы и капища язычников сменятся церквями Господа нашего, а их прогнившие элиты будут скинуты и их место займут слуги Имперор Магистратос.

— Как-то это не слишком похоже на изменения, — подметил Данте, — по крайней мере, народу там так не покажется.

— Не пойму тебя, а в чём схожесть? Капища ложных божеств, где лилась кровь обычных людей, которых приносили в жертву, будут поменяны на великолепные храмы, где человек будет защищён. Владельцы старого порядка — духовные гуру и магнаты, сэры и новая аристократия, растлители и насильники — их место заменит стальная рука Империи, её молот, который размозжит всю нечисть.

— Методами, — приподнялся Данте, пытаясь занять сидячее положение, — фанатичная вера и сильное тоталитарное правление и спайка вокруг единой идеи. Нет, не поймите не правильно, я не против этого, если это делается Рейхом, но ведь люди… они могут принять это как смену равного на равное.

— А что нам люди? Коммандер, ты не глупый человек и знаешь, что если дать полную волю народу и вечно прислушиваться к людским страстям и желаниям, то мы построим новый Содом, как было в эпоху прошлого, — затараторил капитан. — А методы? Они уже вкраплены в души людей, и без них не обойтись. Только Теократия использовала эту методу для ублажения кучки буржуев, а мы силой веры и тотальным подчинением построим новый мир, выкуем его в горниле войны.

— Вас бы в проповедники, — посмеялся Данте. — Конвунгар, если бы был, оценил ваши речи. Кстати, что с ним?

— Я думаю, ты и сам понимаешь. Не думаю, что из того гнилого дворца ещё выбрался кто-то, кроме вас.

— Он…

— Да, погиб, скорее всего. Единственное, что мы можем для него, так это помянуть в корабельной часовне. Да, он пошёл, по сути, на самоубийство, впрочем, это был его выбор.

— То есть? Он сам решился идти в эту мясорубку.

— Так то оно возможно и так, но всё же ему это посоветовал сам Император, а его мотивы, как сказано — заранее благородны.

— Но как так? Что бы одного из великих людей Рейха бросили как одного из рядовых агентов?

— Данте, мы — «Крестоносцы», не просто полководцы Канцлера, мы хоть и сражаемся за него, являемся символами старого мира, прошлого, которому нет упоминания в будущем. Мы лишь те немногие, единицы из сотен себе подобных, которые смогли подняться против гнилого бытия, но на этом наша миссия оканчивается.

— То есть, вы хотите сказать, что…

— Именно, Данте, мы уходим, один за другим и каждый по своей причине, как и было у Конвунгара.

— И почему же решился уйти господин Чжоу? — с давлением спросил Данте.

— Он потерял друга при битве за Флоренцию, вместе со всеми своими братьями по оружию и войсками. Как думаешь, что чувствует полководец, растерявший почти всех солдат? — Данте чуть припустил взгляд и Андреас договорил. — Вот именно. А Канцлер лишь подтолкнул его к исходу.

— И что мы тогда можем?

— Последнее, что мы можем, что сделают «Крестоносцы», так это принять участь и угаснуть, став историей, но прежде, когда наступит этот момент, мы сами будем творить историю. — И заметив укоризненный взгляд коммандера, капитан напористо продолжил. — И не нужно так смотреть, парень. Канцлер — мудрейший человек и он знает, что будущее творится только тогда, когда его отпустило прошлое, в тот момент, когда моменты прошлого выпустили человека для пути вперёд, и для этого нужно избавиться от всех обременяющих прогресс вещей, даже если эта «ненужная вещь» ты сам.

Данте примолк, смотря на капитана. В его взгляде нет страха или боли, только верность делу и беззаветная преданность Канцлеру. Он готов хоть сейчас уйти в безвестность, только чтобы будущее человечества вершилось без тормоза дальше. Он стирает с лёгкой руки такой анахронизм прошлого, как Теократия, но и сам считает себя пережитком прошлых дней. Такой человек вызывает странные ощущения у Данте, с одной стороны им охота восхищаться, а с другой накатывают волны негодования, от того, что человек за кресло перед ним готов без вопросов уйти с лица истории.

— Что теперь будет с городом?

— Он сгорит в огне, как Содом, как Гоморра, дождь из раскалённой серы падёт на него.

— Правильно, — грузно отчеканил Данте, — это единственно верное решение насчёт того проклятого места. Он не заслуживает снисхождения.

— А ведь Град изменил тебя, Данте Валерон, — с усмешкой подметил Андреас. — Теперь ты не тот, кем был до него, не юноша из Сиракузы-Сан-Флорен, чающий наступления благого мира для всех, — капитан поднялся и переместился к стеклянной дверце шкафа. — Теперь ты воин, не рыцарь, но паладин Императора, который не болеет от излишнего милосердствования и стремления спасти каждого.

— То есть? — строго нахмурился Данте, прижав ладонями простынь. — Я был… как…

— Нет, — капитан достал какую-то книгу, обтянутой синей обложкой и занял место рядом с Данте, — ты был привлечён к операции, потому что у нас очень мало агентов, а стремление Канцлера тебя… перековать это удачное обстоятельство.

— Ничего не понимаю, — растерянно твердит Данте и видит, как ему капитан протянул книгу и спросил. — Что это?

— «Учение Императора о милосердии». Прочитай это и ты поймёшь, что от тебя теперь требуется. Что касается Канцлера и тебя, не секрет, что после того, как ты убил Князя Сицилии, а затем спас его в ложе, у него появились на тебя планы. Какие, никто не знает, но отправить тебя в тот Град, было его идеей.

— Но почему? Если я, то к чему было моё участие?

— Главное, что ты должен был понять — излишнее милосердие, когда строится новый, лучший мир, губительно, — капитан отошёл и занял место за креслом. — Власть после великого разброда не строится на сострадании или жалости, к этой власти восходят силой оружия и огня, но не слезливыми мольбами и жалостливым сочувствием.

Эти слова только заставили обратиться Данте к мыслям. Он до сих пор не может понять, зачем его кидали в самое пекло, но он больше не чувствует сострадания к тем людям, против кого воевал. Нет, его душа ещё плачет по тем, кто страдает в жестокой агонии умирающего постапокалиптического мира и готов его опрокинуть, но вот того сочувствия, что пылало в нём раньше, больше не горит. Раньше Валерон стремился поскорее закончить боевые действия, чтобы выжило побольше обычных людей, но теперь он согласен с той возможностью, что огонь войны сожжёт всех кого нужно, чтобы спасти горсть праведников. А тем временем Андреас достал какую-то бумагу и стал читать с листа:

— Княжество Сицилия — убил Князя и едва не нарушил план Императора, по усмирению острова желая спасти людей в городе, Сардиния — отклонился от выполнения задачи, чтобы устранить угрозу для гражданских лиц и подставил фланг для атаки, — капитан с частичкой осуждения взглянул на Данте. — Мне продолжить? Не думаю. Скажи, Данте, ты сейчас увидел людей до того, как к ним пришла война, до того как у них появился шанс предать свою родину. В тебе возникает к ним сострадание? Они стремятся свергнуть кровососов, которые ими питаются?

В ответ Данте только молчит. Он безгласно соглашается с тем, что излишне стремился опекать людей, которых не знает, что его милосердие и жалость над обычными людьми в войне за новое будущее это не то что бы плохо, сколько нежелательно. Сначала — боевая задача, а затем остальные. И тем более, для парня стало ясно, что в глазах обычных людей они не более чем слуги нового режима, выступая за которых можно спастись от грядущих чисток или даже возвысится.

— Вот именно. Они будут молчать, и подчиняться до тех пор, пока не придут слуги Императора с новым законом и новой верой, но они должны увидеть, как старый мир сгорает в огне, как он ложится под лезвие секиры палача. Каждый должен зреть, что Империя строится не для них, а для общего блага и для грядущих поколений, которые не будут помнить кризисных времён, а до тех пор у нас единственная миссия — поддерживать стальной порядок самыми жестокими, самыми безжалостными методами. А проявляя благости сострадания, Данте, ты ставишь под угрозу не только сами операции, но и принципы строительства Рейха. Только вера, только железо, только огонь.

— А Канцлер и его планы на меня, каким образом с этим связаны?

— Если тебе суждено занять место подле Императора или у святого престола, то ты должен отбросить всю мягкость, ибо она ослепляет. Для Рейха главное верность ему. Пристрастие к остальному только вредит отечеству, и когда ты будешь возведён в высшие ранги, должен запомнить, что только кнутом можно удержать страну от распада. А чтобы взяться за кнут, нужно откинуть всякую жалость к людям. Знаешь, — философски затянул Андреас, — я ловлю себя на мысли, что если «крестоносцы» — прошлое, то вы будущее Империи.

Андреас договорил, и только тишина норовила опуститься на сие место, как дверь, чуть скрипнув, отворилась, и человек в тёмно-синей форме вошёл в кабинет:

— Докладывайте.

— Господин…

Поднявшейся в знак протеста рукой Андреас остановил служивого человека и сам стал говорить:

— Не нужно, давай без господ.

— Товарищ капитан, наши силы авиации сообщают, что тактическая группа «Солнце» практически вышла на позицию, и они ждут только подтверждение для нанесения удара. Так же есть хорошая новость — возвращаются наши три тактических звена из Прованса. Республика уничтожена силами Императора и теперь нам на пиренейский фронт добросят новые подразделения.

— Вот это славно, — обрадовался капитан, — есть плохие новости?

— К сожалению, да. На юге наши агенты не смогли выполнить приказ, и Южный Халифат не удастся подвергнуть бомбардировке.

— Не хорошо…

— И, — стал заминаться воин, — не знаю, как сказать.

— Да говори уже.

— Там какая-то девушка просит доступ в вашу каюту, мотивируя это тем, что здесь присутствует знакомое ей лицо.

— При ней нет ничего запрещённого?

— Нет.

— Хорошо, пропусти её, — скрипя, согласился капитан и обратился к Данте. — Ну, вот, что это такое? Где дисциплина и подчинение, где уважение к слугам Рейха? Выкинул бы с парашютом из корабля.

Дверь опять распахнулась и в каюту прошла стройная фигура, облачённая в чёрные облегающие одежды из кожи, мягко ступая по ковру, она подошла к человеку, в руку которого впивается игла и присела рядышком с ним. С её уст трепетно сошёл один-единственный вопрос:

— Как ты себя чувствуешь, Данте?

Как только прекрасная особа с коротко подстриженным под каре, но пышным волосом, приблизилась к парню, его душа неожиданно для него самого окатилась приливом необычного чувства возвышенности и радости, а сердце наполнилось ощущением приятного содрогания. Он неподдельно рад её видеть целой и невредимой, во здравии и это после длительного пребывания на морозе, но больше всего счастья в нём воспылало от того, что Сериль здесь, рядом, пришла к нему. И только Данте собрался говорить, как его ответ прервался голосом Андреаса, взявшим оттенки грубости и строгости:

— Уважаемая Сериль Гарсиа, я попрошу вас быть короткой, мне с коммандером предстоит ещё много работы. А вы нас задерживаете.

— Хор-хорошо, — с ропотом ответила Сериль, зная, что не нужно перечить капитану корабля и могущественному человеку Империи.

Парень чуть поправил алую тунику и сам с небольшой дрожью в голосе обратил к девушке речь:

— Со мной всё в порядке, жить буду. Ты как? И почему ты оказалась у него? Как тебя угораздило попасть в лапы к Кумиру?

Лицо девушки одномоментно сделалось мрачнее грозовой тучи, а низкий, но не грубый, голос обременился тяжестью и оттенками горечи:

— Даже не знаю, как сказать, — начав говорить, печально опустила лик к полу Сериль, — когда мы ушли из дома, постарались уехать на машине, дороги оказались перекрыты, и нам пришлось идти пешком из него, туда, куда сказал ваш Юлий. Я… я… только на шаг отстала от них и вот уже мешок на голове и тряпка вонючая под носом. А когда я очнулась, уже была связана и прикована к плите. Это, так… страшно было. Меня мо-могли там убить и он соб-бирался это сд-сделать.

Сериль не выдерживает эмоционального напора и её светло-голубые глаза блеснули в свете, который сочится из окна, слабыми бликами, и они приложила два пальца, чтобы зажать слёзы. Решаясь успокоить девушку, Данте её обнимает левой рукой, и прижимает к себе, но на этот раз она не собирается выскальзывать, как тогда на рынке, Сериль в ответ на такой жест следует душевному устремлению и позволяет себе прижаться к парню и ощутить тепло, мирно ползущее по душе.

— Как твой отец? — роняет вопрос коммандер. — С ним всё нормально? Он выбрался из Града?

— Да, — на этот раз ответ доносится с большими оттенками радости в голосе. — Они покинули город. Я сними, только вот созванивалась, и он благодарит тебя, говорит, что по гроб жизни обязан тебе. И… я тоже, Данте, тоже тебя безмерно благодарю за сделанное. Без тебя… я бы…

— Ну, не вспоминай. Теперь всё будет хорошо.

Андреас поднялся с места и устремил взгляд далеко в окно, точно бы выискивая в облаках нечто интересное, но мгновенно уставился на двух человек, которые прижались друг к другу, и решил разогнать излишне «тёплую» обстановку:

— Данте, слышал последние новости?

— Какие?

— На Большой Конференции, собраний всех глав стран бывшей Испании провозгласили о создании Испанской Федерации. Теперь в неё войдут все страны, которые раньше составляли единое государство. Только жалко, что они вспомнили о единстве перед самой смертью.

— Хм, они?

— Да, объединились перед неминуемой гибелью. Но это их не спасёт, ибо уже сейчас имперские войска несут знамёна Рейха в сердце полуострова, — и, приостановившись, мужчина посмотрел с тенью неодобрения на даму, выставив руку ладонью к потолку в сторону девушки, капитан затребовал. — Уважаемая Сериль Гарсиа, покиньте, пожалуйста, мою каюту. Не в обиду вам, но мы затронем тему на которую…

— Я поняла, — хладно прервала она Андреаса, — государственная тайна. Конечно, без вопросов.

Сериль поднялась и лёгкой походкой миновала порог каюты и бросив мимолётный взгляд на парня, вышла из комнаты, оставив коммандера и капитана один на один.

— И что вы же хотели со мной обсудить? — недовольство вопроса так и слышится в каждой букве.

— Данте, я не буду учить тебя личной жизни, я не стану читать лекции, но скажи, готов ли ты расплатиться сердцем и душой за моменты счастья?

— Не понял, — нахмурился парень. — О чём вы говорите?

— Да всё ты понял. Запомни, у тебя будут враги, которые захотят воспользоваться твоей слабостью, они пожелают, чтобы ты всё отдал за ту, что тебе люба. И я думаю, что смотришь сквозь время и понимаешь, что такая перспектива вероятна, — внезапно его речь сделалась пылкой, а всякое слово преисполнилось силой и вызовом, а взгляд воспылал. — Так ответь, мне, Данте, коммандер ордена «Палачей» готов ли ты в одном из вариантов развития судьбы отдать сердце и душу за мгновение мнимого счастья?

— Я готов, — без колебаний отвечает Данте. — Но и надеюсь, что Рейх, Канцлер и… Господь не доведут до такого.

— Тоже надеюсь, но наш мир таков, что на облаках чьих-то мечтаний, на осколках чужих грёз, может произойти многое, практически всё что угодно.

— Я это понимаю, капитан и мне остаётся только молить Всевышнего и верно послужить Императору, чтобы искоренить угрозу, уничтожить тех, кто несёт опасность.

— Хорошо. Помни о своём выборе и знай, что ты становишься на очень болезненный путь, который тебя либо возвысит к небу, либо бросит в самые пучины ада.

Эпилог

Этим временем. Над Градом.

Лётное звено явилось с востока, заходя прямо на город тремя самолётами типы «летающее крыло», который раскрылся перед ними, когда облака отступили. Их корпуса черны, как и знамёна, под которыми они воюют, но, несмотря на грозный вид, они летят максимально бесшумно и тихо, словно охотники, подступающие к жертве, и ещё немного набросятся на неё хищной птицей и растерзают её. Вдали прояснилось ещё одно звено и через пару секунд ещё пара звеньев, встали в один ряд, зависнув над Градом, грозной дланью, карой божьей.

В кабине главного самолёта, который выступил впереди остальных, сидит два человека, окутанных в костюмы пилотов — на каждом по шлему и маске, со встроенной рацией, а панели приборов так и пестрят электроникой, и куда не кинь взгляд, на пилота смотрят десятки светящихся показателей и устройств на тёмно-синем покрытии.

— Грифон-1, — раздалось воззвание в рации пилота, — приём.

— «Гнездо», Грифон-1, на связи, — ответил командир машины.

— Грифон-1, доложите обстановку.

— Ударная группа звеньев «Солнце» вышла на боевую позицию и готова выполнить задачу «Напалм». Вражеской авиации не обнаружено, системы противовоздушной обороны по нам не стреляют. Как поняли, «Гнездо»?

— Понял вас хорошо, Грифон-1. Каково состояния Града под вами? Заметны ли существенные изменения от его прежнего состояния, составленного по разведданным?

— Существуют незначительные очаги дыма в самом городе, кварталы, расположенные в горах потерпели существенное разрушение. Золотая Пирамида на месте. «Гнездо», значительных изменений в общем состоянии не обнаружено. Разрешите узнать?

— Да, Грифон-1.

— Нами была поймана передача, противника в которой говорилось об Испанской Конференции. У нас новый противник, «Гнездо»?

— Как это относится к выполнению боевой задачи, Грифон-1? Если у вас нет замечаний или вопросов по делу, то приступайте к исполнению плана. Это приказ.

— Да, «Гнездо». Конец связи.

Больше десятка чернокрылых самолётов, стали опускаться к земле хищной птицей, неумолимо сокращая минуты жизни столицы Теократии. Они практически сблизились с Градом, и теперь ничего и никто не спасёт этот уголок земного шара.

— Воины, — прозвучало обращение командира в устройстве связи каждого пилота летучей машины. — Приготовьтесь к исполнению задачи «Напалм», по моей команде. Зачистим это место под ноль, во имя и славу Господа, Канцлера и Рейха. Никто не уйдёт живым. Покараем нечестивцев.

Люди на земле восприняли группу самолётов над головой не иначе как посланников зла. Они сегодня много пережили, начиная от мятежа и заканчивая уничтожением «небожителей» и теперь чёрный птицы, слуга ада пришли за ними. От такого безумного каскада происшествий они в панике пытаются разбежаться, падают на колени, плачут и молятся духам, кататься по земле и пытаются прятать детей, но все понимают, что их ничто не спасёт, и им остаётся только молиться сквозь слёзы, сквозь плач и стоны.

— Мы на контрольной точке, — доложили пилоты.

— Сбросить бомбы, — приказывает бесстрастно командир.

— Есть.

Свистящим дождём на землю понеслись серые, с оранжевой головкой десятки бомб и с каждым моментом, мигом, они приближались к земле. Но наступила роковая секунда, когда первая бомба долетела до земли, и трущобы озарились ярким адским пламенем, которое пожрало сотни людей разом, а за ней земную дверь усыпали ещё множество смертоносных «гвоздей» в гроб Теократии и не стало видно кварталов, всех их укрыло ярко-оранжевое полотнище. И так на Град рухнули сотни бомб, инфернальный дождь озарил это место, превратив его в выжженный участок земли, лишённый всякой жизни. Под адскими птицами земля вспыхнула, словно тут пламенное царство дьявола и жуткий шторм, горячий настолько, что металл потёк рекой, накрыл «город бога», отчищая его под корень от нечисти, как кажется воинам Империи. Самолёты отпустили ракеты, подбившие подножье дворца, а затем и залили ракетным огнём всю пирамиду, с истошным жутким скрежетом и хрустом она рухнула в самое пекло, упав в огненные объятия жаркого огнища, без жалости пожравшее это место, вместе с людьми и прошлым этого места. Теперь нет тут грешников или праведников, есть только голодное жаркое пламя.

— Задача выполнена, «Гнездо», цель «оплот греха» уничтожена.

— Отлично. Пусть все нечестивцы видят, что их время прошло и наступает царствие Канцлера. Огнём мечом мы установим власть Рейха в этих землях. Возвращайтесь на базу. С «городом бога» разобрались.

Приложение

1 — Бронхогенная карцинома — рак лёгкого

2 — Милири — денежная еденица Сиракузы-Сан-Флорен

3 — «Убивайте всех, Господь узнает своих!» — Слова принадлежат аббату Арнольду Амальриху, сказханнеые во время Альбигойского Крестового Похода.

4 — «Вы давно отошли от заветов … Иисуса, вы позволяете вашим женщинам продавать своё тело, вы жените гомосексуалистов и устраиваете концерты в ваших храмах, а поэтому мы победим вас, как … когда-то победили Рим» — слова из к/ф «Кандагар».

5 — Сентаво — В книге: монета стран бывшей Испании равная десяти мараведи.

Ранее: разменная денежная единица ряда испано— и португалоязычных стран, во всех случаях равная одной сотой базовой валюты. Название происходит от латинского сentum, что означает «сто».

6 — Песо — В книге: самая крупная денежная единица на территории бывшей Испании, равная ста сентаво.

Ранее: — буквально «вес», от лат. пенсум — «взвешенный» — серебряная монета средневековой Испании, и её колоний (в Европе в то время песо называлось пиастром), а также название ряда денежных единиц некоторых государств — бывших испанских колоний.

7 — Мараведи — вкниге: самая мелкая денежная единица на территории бывшей Испании.

Ранее: португальская и испанская монета, первоначально — золотая, затем — биллонная и медная.

8 — Белая кость — о человеке (людях) аристократического знатного происхождения, привилегированного сословия

9 — Фалькс — двуручный боевой серп, использовавшийся фракийцами и даками. В современной литературе ее принято называть латинским словом "фалькс" (лат. falx — "серп", "коса"), сами римляне называли такое оружие falx supina (буквально — "обратная серп"), такое название употребляется в "Сатирах" Горация. Трудность в переводе названии составляет то, что слово "falx" могло употребляться как насчет серпа (falx messoria), так и относительно косы (falx foenaria).

Об обложке

В оформлении обложки использована фотография с https://imgur.com/ по лицензии CC0

В оформлении обложки использована фотография с https://ru.dreamstime.com/ по лицензии CC0

Оглавление

Предисловие

Пролог

Глава первая. Операция «Запад»

Глава вторая. На руинах испанских

Глава третья. По дорогам мертвецов в «Град» священный

Глава четвёртая. Гладиатор

Глава пятая. Небожители

Глава шестая. Правительство «небесное»

Глава седьмая. Закат кроваво-красный

Глава восьмая. Первый после Кумира

Глава девятая. Во дворце «Святых Духов»

Глава десятая. Погибель лже-божества

Глава одиннадцатая. На борту «Весёлого Роджера»

Эпилог

Приложение

Об обложке