Белый — значит свет (СИ) [Mari Red] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== 1. Серое небо ==========

– Покажи, насколько тебе похрен на мнение этого гнилого общества!.. Да, вот так!.. Прогнись чуть сильнее! Ты просто уничтожаешь всех, Коул!

Фотограф с татуировками-«рукавами» и маленькой бородкой извивался не хуже модели, стараясь взять наиболее выгодный ракурс. Камера делала щелчок за щелчком, наряды сменились уже не один десяток раз, и каждый из них был всё экстравагантнее: нарочито бомжатского вида футболка с дырами, будто проеденными молью; джинсы до щиколоток; толстовка с ужасно длинными рукавами и круглым вырезом на спине…

– Интересно, какой же дурью балуется тот, кто всё это шьёт? – закатил глаза Коул, когда ассистентка принесла ему пальто в бело-синюю клетку, очень напоминающее халат.

– Ты даже в лохмотьях будешь смотреться, как произведение искусства! – сказал фотограф, подстраивая объектив. – А встань-ка в позу Наполеона!

Коул выполнил его пожелание и произнес, почти не шевеля губами:

– Эти «лохмотья» стоят как все твои органы вместе взятые.

Дверь в студию бесшумно открылась. В помещение вошел коротко стриженный рыжий парень и сделал приветственный жест рукой.

– Здорово, Уолт, – сказал Коул, продолжая позировать. – Угадай, кто стал лицом новой коллекции Vetements?

Новоприбывший вскинул брови и глубоко вдохнул.

– В четвертый раз?.. – он возвел глаза к потолку. – Нет, серьезно, почему снова ты? Что они в тебе находят?

– Может, то, что я великолепен? – усмехнулся Коул, вздернув подбородок. – Стоит мне сделать так, – он провел пальцами сквозь уложенные гелем каштановые волосы и кокетливо заморгал, – и любая девушка, ну, или парень, будет у моих ног.

– Коул, детка, работаем! – прикрикнул фотограф. – Нет времени на вашу болтовню!

Ноздри Уолта раздувались от негодования. Конечно, куда ему – с его маленькими глазками и густыми веснушками – тягаться со звездой всея Лондона Коулом Саттоном!

– Радуйся, радуйся… – проворчал Уолт, поворачиваясь к двери. – Кто знает, какой финт судьба выкинет завтра. Не всё в этой жизни решает красивое личико.

– Ну, не расстраивайся, – бросил Коул ему вслед. – Будет и на твоей улице праздник! Я замолвлю словечко за тебя в Париже!

***

Коул считал, что перед неделей моды обязан хорошенько оторваться. Поэтому вся следующая ночь превратилась в сплошной водоворот пафосных лондонских клубов, выпивки и полуголых девчонок. Что еще нужно для счастья? Под утро он даже заглянул в пару гей-баров, просто потому, что они были по пути домой. И вот, ровно в семь часов, он сидел за рулем своей машины и пытался унять головокружение.

– Чёртова последняя «Маргарита» была лишней, – простонал Коул, растирая пальцами виски. – Так! Соберись, тряпка! – он свел брови к переносице, чтобы меньше двоилось в глазах, и повернул ключ зажигания.

Он старался ехать по самым неприметным улочкам, чтобы не нарваться на невыспавшихся и злых полицейских. В глазах перестало плыть, зато теперь нещадно клонило в сон. Веки упорно норовили сомкнуться, и Коул даже дал себе пощечину, чтобы немного взбодриться, но это не помогло. Где-то в Айлворте один далеко не прекрасный момент, в конце концов, просто выпал из его сознания. Коул очнулся, стукнувшись лбом о руль, и от неожиданности дернул его в сторону, а в следующий миг в ужасе втопил педаль тормоза в пол. Машину увело на тротуар, и Коул лишь успел заметить, как чья-то русая шевелюра промелькнула перед капотом.

«Твою же мать, я убил человека, – пронеслась первая мысль. – Накрылся Париж, здравствуй, тюрьма».

На трясущихся ногах он вышел из машины и облегченно выдохнул. Человек был вполне себе жив, только сидел на земле, скулил от боли и потирал левую ногу.

– Я чуть не поседел из-за тебя! – рявкнул Коул. – Смотри, куда… – он осекся, увидев валяющиеся рядом с колесом треснувшие темные очки и белую трость. – О, господи…

Парень попробовал встать, опираясь на руку и здоровую ногу. При попытке наступить на обе ноги он вновь болезненно взвыл и рухнул обратно на тротуар.

– Поехали в больницу, дружище, – вздохнул Коул и взял парня за локоть, помогая подняться. – Это может быть перелом.

Он кое-как усадил несчастного на переднее пассажирское сиденье и снова завел двигатель. Прежде чем тронуться, Коул посмотрел на юношу, безучастно устремившего незрячий взгляд перед собой.

– Лучше пристегнись, – сказал он и несколько секунд наблюдал, как его пассажир беспомощно шарит рукой по обшивке автомобиля в поисках ремня безопасности. – Выше. Там, где плечо.

Пока Коул протяжно зевал, парнишка справился со своей задачей, и машина, теперь уже предельно осторожно, покатилась к ближайшему госпиталю.

– И что ты делал на улице в семь утра? – спросил Коул просто так, чтобы не уснуть.

– Гулял, – ответил парень.

Коул хмыкнул.

– Нормальные люди в такое время спят, а не гуляют.

– Ну, ты ведь уже не спишь.

– Поправочка, – ухмыльнулся Коул, – еще не сплю.

– Да? Что же ты делал… – паренек вдруг замолчал и принюхался. – О-о-о, понятно! Как я сразу не учуял это амбре?! В таком состоянии садиться за руль – преступление! – он в панике заметался из стороны в сторону, насколько позволял ремень безопасности. – Остановись и выпусти меня!

– Нифига! – воскликнул Коул – Мы почти приехали.

– Я слепой, но не тупой. До ближайшей больницы не менее десяти минут езды, а так как ты ползешь, словно раненая черепаха, – все двадцать! Тормози, или я выпрыгну на ходу, – нервный пассажир пытался нащупать ручку на двери.

– И поскачешь на ощупь на одной ноге? – раздраженно бросил Коул и на всякий случай заблокировал замки. – Сиди спокойно, я из-за тебя уже практически протрезвел.

Парень притих и сосредоточил внимание на своей травмированной ноге, поглаживая ее чуть ниже колена. Несколько минут они ехали в тишине, и Коул рассматривал отражение своего попутчика в зеркале заднего вида. Он сразу отметил, что стрижка у паренька была довольно-таки в тренде – волосы слегка длиннее обычного, зачесанные вперед, прикрывали лоб и уши. А вот ногти совсем никуда не годились – по всей видимости, их просто обкусывали. Глаза не удавалось разглядеть под полуопущенными веками, было лишь заметно, как они беспорядочно двигаются в разных направлениях.

– Тебя как зовут? – спросил Коул.

– Какая тебе разница? Мы больше никогда не встретимся.

– Почему ты так уверен?

– Потому что мне хватило этих несчастных минут в твоем обществе, и ничего приятного в них не было.

Коул надменно хохотнул, и парнишка даже повернул голову на звук.

– Что смешного?

– Признаться, я давно не слышал подобных заявлений, – сказал Коул. – Чаще всего я располагаю к себе людей.

– Это чем же?

– Ну… Говорят, я харизматичный, галантный и красивый.

Парень фыркнул:

– Серьезно? Я думал, красиво – это когда нравится.

Коул не нашел, что ответить. Ведь, действительно, за время их недолгого недознакомства его слепой попутчик не испытал ничего, кроме боли и насмешек.

Так они и молчали всю оставшуюся дорогу. Прибыв в госпиталь, Коул передал пациента медикам, а сам поехал к себе домой в Тоттеридж – отсыпаться.

***

Уже на следующий день происшествие минувшего утра почти забылось. В Париже скучать было некогда. Сразу из аэропорта Коул попал на какой-то светский прием, затем на выставку современного искусства, на закрытую вечеринку в элитном клубе… Тусовка за тусовкой, день за днем и ночь за ночью. К концу недели он едва мог вспомнить, какое на дворе число.

Коул стоял за кулисами в полной боевой готовности, ожидая своего выхода. Рядом в полнейшей суматохе носились модели, костюмеры, визажисты, чьи-то букеры и менеджеры… Стриженная под ежик девочка с кисточкой в руке пудрила лица всем подряд – неважно, сколько раз она это уже сделала и выходил ли этот человек на подиум вообще. Все уже буквально изнывали от духоты и шума. Оставался последний рывок. Пережить этот показ – и свобода, прохладный Лондон…

И вдруг во всем здании погас свет. Мгновенно наступила гробовая тишина, всё движение, что было до этого, замерло, лишь легкий сквозняк шелестел пакетиками из-под диетического печенья, которым изможденные модели пытались утолить вечный голод.

По спине Коула пробежал противный холодок. Он вспомнил в деталях то похмельное утро, и слепого парнишку, и то, как он забавно – как тогда Коулу казалось – пытался найти на ощупь ремень безопасности… И вот теперь он сам растерянно стоял в кромешной тьме, в баснословно дорогом нелепом балахоне, свисающем почти до пят, рядом с такими же ходячими вешалками для тряпья, а в зале недовольно переговаривались напыщенные толстосумы, для которых и было организовано всё это паясничанье. Вот так… Плюс одно короткое замыкание, минус внешний лоск – и нет ничего, всё грандиозное действо – обернутая блестящим фантиком пустота.

Освещение вернулось так же внезапно, как и пропало. Девочка с ежиком несколько раз взмахнула кисточкой по лицу Коула, а у выхода из кулис уже раздраженно махал рукой менеджер. Пора было на подиум.

***

До самого вечера Коул не покидал отельный номер. На душе было так паршиво, что хотелось то ли разреветься, то ли напиться вдрызг. Но за несколько часов он не смог выдавить из себя ни единой слезы, а обнаруженная в баре одинокая бутылка бренди принесла лишь легкую тошноту.

Когда окончательно стемнело, но еще не все витрины модных бутиков погасли, Коул решил выбраться на улицу. Мыслей было слишком много, они, казалось, не вмещались в голове и заполняли собой всё пространство его номера-люкс. Образ сбитого им неделю назад парня стоял перед глазами, как живой. Коула грызла совесть. Он оставил того беднягу в больнице, не поинтересовавшись, есть ли кому за ним ухаживать, не нужна ли какая-нибудь помощь. Мог бы хоть денег оставить – юноша явно жил скромно…

Изначально на последний день поездки Коул планировал шопинг, но почти все магазины уже закрылись. Он собирался дойти до ближайшего перекрестка и вернуться в отель, когда увидел перед собой небольшой бутик с солнцезащитными очками, заманчиво выставленными на витрине.

– Добрый вечер, мсье, – приветливо улыбнулась девушка-консультант. – Интересуетесь чем-то конкретным или пока осмотритесь?

– Я бы хотел… – задумчиво произнес Коул, бегло взглянув на ценники. – Покажите классические модели. Самые темные.

***

Лондон дождил, хлюпал под ногами, стекал крошечными водопадами с покатых крыш, срывался с листвы и холодной каплей падал за воротник пальто, заставляя всё тело неприятно вздрагивать.

Коул прилетел ранним утром, вздремнул всего пару часов, выпил чашку крепкого кофе вместо завтрака и поехал в Айлворт.

Ресепшионистка в госпитале не ждала столь ранних посетителей.

– Чем могу помочь? – произнесла она, поспешно проглотив кусочек пирожного.

– Я ищу одного человека, – сказал Коул, зачем-то отводя глаза. – На прошлой неделе я привез сюда парня с травмой ноги… Незрячего.

– А… – девушка повернулась к компьютеру и начала что-то искать в электронной картотеке. – Патрик Бисли?

– Не знаю… – растерялся Коул. – Возможно…

– Его выписали практически сразу. Отделался ушибами.

Коул раздосадованно пожевал нижнюю губу и тут же мысленно дал себе затрещину. Он что, огорчился, что травма паренька оказалась несерьезной?

– Вы не могли бы дать его адрес? – спросил он у девушки.

– Простите, сэр, мы не имеем права разглашать личные данные пациентов.

– Понятно. Всё равно спасибо, – Коул уже развернулся, чтобы уйти, но остановился. – Скажите, а за ним кто-то приходил?

– Да, сестра, – ответила ресепшионистка.

Улыбнувшись уголками губ, Коул кивнул ей в знак благодарности и зашагал к выходу.

Он решил поехать к тому месту, где всё случилось неделю назад. Вглядываясь в каждую идущую по тротуару фигуру, он надеялся увидеть ту самую, с белой тростью в руке, но погода стояла такая мерзкая, что выходить на улицу без крайней необходимости мало кто сегодня решался. Коул объехал вокруг парка, поколесил по окрестным улицам, но никто из редких прохожих и близко не напоминал того парнишку.

Каждое утро Коул вставал рано и ехал в Айлворт, снова и снова искал глазами слепого юношу. И через несколько дней, когда дожди прекратились, а лужи подсохли, он, наконец, издалека заметил в парке сидящего на скамейке человека, который пристроил сбоку свою белую трость. Сердце Коула болезненно дернулось. Он припарковал машину и пошел по аллее, чувствуя крадущийся по спине необъяснимый страх.

Парень в темных очках никак не отреагировал на приближающиеся шаги.

– Патрик? – неуверенно произнес Коул. Вряд ли он узнал его голос с одного слова, нужно было сказать что-то еще. – Это… я сбил тебя машиной.

Патрик слегка повернул голову в его сторону.

– О, привет. Я сразу вспомнил тебя, – казалось, он не таил обиды и даже чуть заметно улыбнулся. – Садись.

Коул опустился на скамейку рядом с ним.

– Как нога?

– Ничего страшного. Главное, кости целые.

Секунду помедлив, Коул вздохнул и достал из кармана пальто продолговатый кожаный футляр.

– Ты… Извини, что так получилось. Я привез тебе небольшой подарок из Парижа. Твои ведь сломались тогда, – сказал Коул и достал из футляра очки. – Это Гуччи.

Патрик протянул раскрытую ладонь и принял презент. Он ощупал очки руками.

– Не стоило. У меня есть еще несколько пар. Я их постоянно ломаю, роняю, теряю… – тем не менее, он снял свои очки и примерил обновку. – Но эти удобные. Дужки за ушами не жмут. Спасибо.

На минуту оба замолчали. Патрик приподнял голову, и со стороны могло казаться, что он наблюдает за пушистыми белыми облаками, если бы Коул не знал, что это невозможно.

– О… Совсем забыл. Меня Коул зовут, – спохватился он.

– Красивое имя, – тихо произнес Патрик, и только сейчас Коул понял, что он слушает пение птиц, которые обосновались в ветвях дерева неподалеку.

Не зная, чем еще поддержать разговор, Коул решил задать довольно глупый, как он потом понял, вопрос:

– А у тебя разве нет собаки-поводыря?

– Нет. Не очень-то она мне и нужна. Я этот район знаю наизусть, всё необходимое рядом с домом, а больше я почти нигде не бываю. Да и не так уж много я зарабатываю, чтобы содержать собаку.

– А чем ты зарабатываешь?

– Пишу музыку, – Патрик искренне улыбнулся, словно говорил о самом большом счастье в своей жизни.

– Ух ты, – Коул не мог не улыбнуться в ответ. – А я вот… модель. Одежду показываю, фотографируюсь… – он решил не углубляться в подробности своей профессии. – Извини… можно нескромный вопрос?

– Валяй.

– Ты вообще ничего не видишь?

Патрик склонил голову в сторону и ухмыльнулся. Видимо, об этом его спрашивал каждый встречный.

– Ничего. Хотя немного различаю свет и темноту. Иногда, – он помахал рукой перед своим лицом, – что-то меняется… в солнечные дни.

– И давно это с тобой?

– Всегда. С рождения.

Эти слова заставили Коула поёжиться.

– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, – сказал Патрик. – Как я так живу? Да легко! Мне двадцать три года, и все из них я вижу только тусклые проблески света. Да я с трудом представляю, что такое вообще «видеть»… В детстве я думал, что это как щупать глазами, и даже пытался это делать, разумеется, безуспешно, – он пожал плечами. – Люди говорят о цветах… Я не знаю, что это такое. Синий, белый, желтый…

Коул смотрел на Патрика, приоткрыв рот, и чувствовал, что ему потребуется много времени для осознания того, как можно прожить всю жизнь без визуальной картинки.

– Знаешь что, – вдруг сказал Патрик, – пойдем ко мне. Напою тебя чаем.

– Вот так просто впустишь в дом незнакомца, а если я что-нибудь украду? – усмехнулся Коул.

– Ты мне подарил очки, которые наверняка стоят больше, чем вся моя квартира. Бери что хочешь.

Патрик встал со скамейки, взял трость и уверенно пошел в направлении парковых ворот. Коулу стало неловко от того, что слепой ведет зрячего.

– Тебе помощь не нужна? – спросил он, готовый в любой момент подхватить Патрика за локоть. Но тот шел довольно быстро, миновав парк, так же уверенно свернул за угол и даже почти не пользовался тростью, чтобы ощупывать дорогу перед собой.

– Я же сказал, что всё тут знаю. Вот сейчас мы проходим мимо кофейни, здесь всегда пахнет выпечкой. Редко что-то покупаю из сладкого, даже не знаю, что у них сейчас в меню. Но пахнет шоколадом.

– Патрик, подожди… – Коул придержал его за рукав. – Я мигом, две минуты.

Прошло даже меньше времени до того, как он вышел из кофейни с целым пакетом шоколадных кексов.

Район был небогатым. Здесь преобладало социальное жилье, которое государство выдавало нуждающимся. Узкие двухэтажные домики выстроились вдоль улицы одной сплошной стеной. Они все были похожи, как близнецы – два окна на втором этаже, окно и дверь на первом, перед фасадом – крошечный палисадник. Каждый хозяин стремился по мере возможности облагородить свое жилище, поэтому разных форм и расцветок ограды, двери и окна хоть как-то оживляли экстерьер улицы.

Патрик остановился около одного из домов, тронул рукой низкий деревянный забор, покрытый начинающей лущиться белой краской, и сказал:

– Пришли.

Он отпер дверь. Внутри квартира тоже не блистала изыском: первый этаж состоял из кухни и гостиной, в которой были пара шкафов, несколько стульев и разложенный диван с подушкой и тонким одеялом на нем, а у противоположной стены стоял синтезатор, колонки на полке, еще какая-то звуковая аппаратура, в которой Коул не особо разбирался. Шторы были задернуты, из-за чего в гостиной создавалось ощущение сумерек. Наверное, так было изо дня в день.

– Ты не против?.. – спросил Коул и отодвинул штору, пока Патрик ставил чайник на кухне.

– Ах, да, конечно, – отозвался тот. – Лорис постоянно говорит мне, чтобы я открывал окна, но я забываю.

– Лорис?

– Моя сестра. Она приходит иногда, помогает по хозяйству. Раз в неделю, бывает, два. У нее ведь своих дел невпроворот – работа, дети…

Патрик так проворно управлялся на кухне, гремя чашками и шурша чайными пакетиками, что Коул даже заглянул посмотреть, не прозрел ли он невзначай. Действия Патрика выглядели несколько странно, ведь у него не было привычки поворачивать голову в ту сторону, где были его руки.

– Тащи сюда кексы и садись за стол, – сказал Патрик, наливая в чашки кипяток.

Пока они пили дымящийся ароматный чай, Патрик снял подаренные очки, потому что с ними было неудобно. Утренний луч солнца падал сквозь кухонное окно прямо на его лицо, и у Коула, наконец, появилась возможность рассмотреть его глаза. Серые, без фокуса, слегка косящие, они почему-то казались Коулу гораздо более живыми, чем многие виденные им до этого.

– А ты как живешь? Рассказывай, – привел его в чувство Патрик, и Коулу на долю секунды показалось, что они встретились взглядами.

– Ну, я тоже один живу. У меня дом в Тоттеридже. От родителей я съехал, как только начал прилично зарабатывать. Теперь, кроме домработницы, никто в моей комнате не хозяйничает, – Коул усмехнулся.

– А наш отец бросил нас вскоре после моего рождения, – вздохнул Патрик. – Мама умерла, как только Лорис исполнилось восемнадцать, и сестре пришлось ставить меня на ноги. Я рад, что теперь у нее, наконец, есть полноценная семья, и стараюсь не быть обузой. Научился многое делать сам.

Патрик молча доел кекс, затем снова надел очки и принялся мыть чашки. Коул решил перевести тему разговора на более радостную.

– Я видел, у тебя целая мини-студия… Выступаешь где-нибудь?

– Нет… Для этого нужны связи. У меня заказывают музыку разработчики компьютерных игр… Что бы это ни было. А еще некоторые довольно известные музыканты выкупали авторские права на мои треки. Было дело. Только никому не говори, – Патрик заговорщицки улыбнулся.

– Ничего себе! Да это же настоящий скандал! – Коул засмеялся и вдруг почувствовал себя на маленькой бедной кухне уютнее, чем в своем огромном особняке в элитном районе Лондона. – Может, сыграешь что-нибудь?

Они переместились в гостиную, Коул расположился на диване, а Патрик пару минут повозился с аппаратурой, затем сел на табурет и коснулся клавиш.

С первой же нотой Коул забыл, как дышать. Удивительно чистая, объемная, почти осязаемая мелодия будто заполнила собой всё пространство небольшой комнаты. Патрик играл что-то из классики, которую Коул знал откровенно плохо, но тут же клятвенно пообещал себе исправиться. Пальцы музыканта неимоверно точно ударяли по черно-белым клавишам, извлекая звуки, которые, казалось, резонировали с чем-то у Коула внутри. Неожиданно он ощутил, как защипало в носу, и глаза сами по себе наполнились влагой. Такая реакция организма на обычную фортепианную музыку была для него в новинку. Патрик, как заправский маэстро, взмахивал волосами на особенно драматичных переходах мелодии, а Коул не мог отвести от него глаз.

Последний аккорд эхом отразился от стен и растворился в воздухе. Спустя несколько мгновений тишины Патрик спросил:

– Ну как? Ты молчишь, и я не понимаю, понравилось тебе или нет.

– Это прекрасно, – выдохнул Коул. – Я просто… не могу подобрать слов.

– Спасибо, – улыбнулся Патрик. – В детстве, когда я играл, мама садилась рядом и держала руку на моем плече, чтобы я знал, что она слушает и ей нравится.

Коул, недолго думая, придвинул стул к синтезатору, сел позади Патрика и опустил ладонь на его плечо.

– Сыграй еще, пожалуйста, – мягко попросил он.

И Патрик играл для него мелодию за мелодией – старые и современные, грустные и веселые, местами просто импровизировал на ходу. Он сфальшивил всего лишь раз, когда Коул, устраиваясь на стуле поудобнее, случайно скользнул пальцами по его шее, задевая кончики отросших волос.

Они не заметили, как прошли часы. Коула ждали дела в модельном агентстве, о чём он нехотя сообщил Патрику.

– Что ж, был рад провести время с тобой, – сказал тот, вставая из-за синтезатора. – Но позволь мне кое-что сделать напоследок… Просьба может показаться странной.

– Эм… какая? – недоуменно вскинул брови Коул.

– Можно тебя потрогать?

Сама фраза и правда звучала нелепо, но Коул не стал смеяться. В конце концов, именно так незрячие люди узнают, как выглядят другие. Патрик без тени смущения на лице ждал ответа.

– Да не вопрос, – сказал Коул и встал напротив него.

Патрик нащупал в пространстве его руки, провел подушечками пальцев по тыльным сторонам ладоней, затем переместился выше, к локтям и плечам. Когда его пальцы скользнули по воротнику рубашки и шее, Коул невольно затаил дыхание. Прикосновения были неожиданно приятными, вызывали легкую дрожь по телу, и Коул поймал себя на мысли, что хотел бы чувствовать их подольше.

– Почему-то думал, что ты крупнее, – сказал Патрик, исследуя руками линию челюсти. – Что это? Так много пудры, – он провел пальцами по щеке Коула и тут же вытер их друг о друга.

Коулу стало неловко, он попытался стереть косметику рукавом, но в этот момент Патрик вернулся к изучению его лица.

– У тебя щеки горячие, – произнес он, очерчивая скулы. Вскоре дело дошло до волос, и снова Патрик одернул руку, ощутив на ней скользкий гель. – Ох… И зачем тебе это всё? – спросил он с какой-то грустью в голосе.

– Это… для красоты, – ответил Коул, чувствуя себя полным идиотом.

– Это неприятно. За всей этой гадостью невозможно понять, какой ты на самом деле, – Патрик вытер ладонь о штаны. – И в следующий раз не душись так сильно, я твоего запаха совсем не могу разобрать.

– В следующий… раз?

– Разве ты не хочешь встретиться еще?

Коул издал тихий смешок.

– Помнится, по дороге в госпиталь ты по-другому говорил.

– Мне было больно. И страшно, – пожал плечами Патрик. – Сейчас ты мне нравишься больше. Приходи, когда захочешь. Я буду дома или в парке.

Они распрощались, и Коул поехал работать. Весь день он не мог выбросить из головы наигранные на фортепиано мелодии, и прикосновения чутких пальцев, и вкус шоколадных кексов с чаем, и то странное чувство умиротворения, которое он испытал впервые за много лет.

В Тоттеридж Коул добрался уже после заката. Войдя в дом, он не стал зажигать свет, а так и дошел до своей спальни в потемках, разбавляемых лишь тусклой луной за окнами. Сделав несколько шагов в направлении кровати, он наткнулся на кофейный столик и со всего маху полетел на ковер, увлекая за собой сваленные на столике журналы.

Коул несколько минут лежал на полу, впечатавшись щекой в мягкий ворс. Откуда-то дул сквозняк. По коже пробежали мурашки, Коул перевернулся на спину и вдруг разрыдался. Он всхлипывал и взвывал во весь голос, давая слезам волю, как в детстве, только сейчас рядом не было никого, чтобы его утешить. Сильно болели пальцы на ноге, но плакал он не от физической боли. Без зрения он оказался беспомощным в собственной спальне. А у Патрика зрения не было никогда. Он не знал, как выглядела его мать, как выглядит сестра, не знал, что трава зеленая, а снег белый. Что пасмурное небо Лондона такого же цвета, как его глаза. Что его волосы в лучах солнца слегка отливают медью, а на носу есть немного веснушек. Каждая деталь образа Патрика, которую вспоминал Коул, словно раскаленной иглой вонзалась в его сердце, а слезы всё бежали по щекам и впитывались в ковровый ворс.

========== 2. Синяя соната ==========

Коллеги не узнавали Коула. Он перестал задирать нос и острить по любому поводу, распрощался с консилером и гелем для волос и каждый вечер куда-то спешил, хотя ни в одном клубе или баре уже давно не был замечен. В тусовке поползли разные слухи. Кто-то говорил, что у Коула появилась девушка, и всё серьезно, другие с тревогой судачили, что он чем-то болен. Сам Коул на все вопросы лишь отмалчивался. Скажи он приятелям, что по вечерам приезжает к слепому парнишке послушать, как тот играет на фортепиано, – ему бы ни за что не поверили.

Патрик с каждым днём всё чаще улыбался – когда подставлял лицо теплому ветру во время прогулок, когда дарил Коулу свою музыку, когда слушал его рассказы о далеких странах, сидя на кухне с чашкой горячего чая в руках. Коулу эти беседы давались нелегко, ведь его память хранила в основном визуальные образы, а приходилось по крупицам восстанавливать в ней звуки, запахи, тактильные ощущения, которые Патрик мог воспринимать и в которых, как понял однажды Коул, так отчаянно нуждался. Патрик постоянно трогал окружающие его предметы. И, конечно же, он предпринял вторую попытку исследовать лицо Коула уже без косметики. В этот раз не было неловко, просто весело и щекотно от прикосновений к чувствительной зоне за ушами. Патрик не возражал, когда Коул, не вытерпев щекотки, схватил его ладони и держал, пока не опомнился – а прошло ведь целых несколько минут.

Коул уже не боялся случайно нарушить личное пространство Патрика и касался его постоянно, поправлял одежду, когда видел незастегнутую пуговицу или вывернутый карман. Патрик даже позволил привести в порядок свои ногти. А когда во время игры на синтезаторе Коул однажды обнял его за талию, потому что рука затекла лежать на плече, Патрик лишь чуть заметно улыбнулся.

***

В одну из солнечных суббот Коул, наконец, застал в доме Патрика его сестру и племянников. Лорис, милая блондинка, которой вдоволь досталось от судьбы, в свои неполные тридцать лет имела заметную морщинку поперек лба и уставшие, но добрые глаза. Ей не с кем было оставить детей, и в итоге по квартире Патрика носился шустрый и шумный мальчуган лет пяти, а его совсем крошечный, еще толком не умеющий ходить брат пытался всё повторять за старшим, но постоянно падал на паркет, при этом оба визжали и смеялись.

Лорис прибралась на кухне, погладила одежду и теперь разбиралась со счетами за квартплату, а Патрик пытался утихомирить мелюзгу, играя им темы из мультфильмов. Эффект длился пару минут, а затем дом снова наполнялся криками и топотом.

К счастью Коула, это безумие продолжалось недолго. Закончив с делами, Лорис отвела своих неугомонных отпрысков в машину, попрощалась с братом у крыльца и уже собиралась сесть за руль, но ее догнал Коул.

– Слушай, – сказал он, – если ты очень занята, я мог бы делать всю ту же работу, мне не трудно.

Лорис скептически оглядела его с ног до головы.

– Знаешь, в этом доме всё же нужна женская рука, – ответила она, недоверчиво поджав губы.

– Ладно… Но если вам что-то нужно, у меня есть деньги…

– Коул, – перебила его Лорис, заглянув в глаза, – всё, что ему нужно, – это друг. Хотя бы один, настоящий. Очень надеюсь, что Патрик в тебе не ошибся.

Она оглянулась на дверь дома, за которой скрылся ее брат, и морщина на лбу стала еще глубже. Лорис вздохнула и покачала головой.

– Он учился в специализированной школе, с такими же детьми. Но и там умудрился стать белой вороной. Не все ученики были тотально слепые. Патрик много фантазировал и рассказывал другим детям, как, по его представлению, устроен мир. К примеру, однажды на улице он услышал стук лошадиных копыт, и после этого все подобные ему звуки называл лошадью – будь то тиканье старых часов или стук молотка. И те ребята, у которых было остаточное зрение, смеялись над ним.

– Я всё пытаюсь понять, в каком мире он живет, – произнес Коул.

– Я тоже, – задумчиво отозвалась Лорис и открыла дверь машины, где детвора всё это время продолжала беситься на заднем сиденье. – До встречи.

***

– О чём вы говорили? – спросил Патрик, когда Коул вернулся в дом.

– О том, каково тебе среди нас.

Дети устроили беспорядок на полке с книгами, и Патрик теперь расставлял всё по местам. Коул взял в руки один томик с невзрачной черно-белой обложкой. Вместо привычных букв его страницы были испещрены выпуклыми точками.

– Представь, что все вокруг умеют читать мысли, а ты нет, – сказал Патрик. – Ты ведь нормально живешь без этой способности только потому, что ее нет ни у кого. Хоть я и не знаю, чего на самом деле лишен, но в мире зрячих всё же чувствую себя чем-то обделенным.

Он в последний раз провел пальцами по ровному ряду книжных корешков. Слова Патрика, который впервые открыто говорил о своих слабостях, задели Коула за живое. Он вспомнил, какую бессильную панику переживал, внезапно оказавшись во тьме. Коул тронул Патрика за плечо. Хотелось быть для него тем светом, который он едва мог видеть, и теплом, которое он чувствовал, как никто другой.

– Прогуляемся? – предложил Коул. – Солнце только начинает садиться, погода отличная.

– Давай. Сейчас только надену что-то поприличнее, – ответил Патрик и направился к шкафу с одеждой.

Открыв дверцу, он стянул с себя старую домашнюю футболку, на которой уже начали расползаться швы. Коул замер. Совесть настоятельно взывала отвернуться к окну, но взгляд не мог оторваться от выступающих бугорками позвонков и еле заметных очертаний рёбер под кожей. Нет, нельзя было назвать Патрика тощим – обычное молодое тело, не истязаемое ни тренировками в спортзале, ни диетами. Коул вдруг поймал себя на желании ощутить запах этой обнаженной кожи, почувствовать ее на ощупь. Наверняка она покрыта мягкими тонкими волосками, а пахнет тем дешевым ромашковым мылом, что лежит в ванной на втором этаже. А если легонько пощекотать, она покроется мелкими пупырышками…

– Лорис всё перелопатила, не могу ничего найти, – посетовал Патрик, ощупывая содержимое шкафа. Он вытащил две рубашки, одинаковые по фасону и фактуре ткани, только одна была в синюю клетку, а другая – в коричневую. Потрогав обе, Патрик повесил первую обратно в шкаф.

– Нет, возьми лучше ту, другую, – сказал Коул.

– А чем они отличаются?

– Цветом. Ах… Просто поверь, я в этом разбираюсь. Синий тебе идет больше.

– Как скажешь, – улыбнулся Патрик.

Наконец, он оделся и, выходя из квартиры, привычно взялся за стоящую у двери трость. Коул мягко перехватил его руку.

– Оставь ее дома. Сегодня я буду твоими глазами.

***

Они шли по аллее парка, и Патрик держал Коула за локоть, признав, что так действительно удобнее, чем с тростью. Оранжевое предзакатное солнце уже почти коснулось крыш. Тень от домов укрыла сумерками половину парка и продолжала наползать на остатки светового дня. Выйдя на солнечное место, Патрик, очевидно, почувствовал тепло и снял очки, подставляя лицо угасающим лучам.

– Белый – это как свет, да? – спросил он.

– Что?.. Ты обожжешь глаза, лучше надень очки, – сказал Коул, невольно замечая, что зрачки Патрика совершенно не меняются в размере.

– А черный – как темнота, – тот словно не слышал его, но очки всё же надел. – Мне так мама пыталась объяснить, что такое цвет.

Коул взял его за руку и повел дальше.

– Да, так и есть, – сказал он. – Белый – чистый свет, черный – чистая тьма, а между ними еще множество оттенков. Я даже не знаю, как до тебя это донести.

Вечер опускался на Лондон вместе с прохладой, что тонкими ниточками заползала под одежду и заставляла ёжиться. Зелень парка в сумерках начинала казаться синеватой. Вдруг Коулу в голову пришла неожиданная мысль.

– Ты когда-нибудь думал о том, что некоторые звуки холодные, а другие теплые? – спросил он.

Патрик сразу оживился и крепче сжал его руку.

– Да! Всегда это чувствую! Чистый звук клавиш холодный, как льдинки, а стоит добавить перегруза – он сразу нагревается. Будто закипает чайник или трещит костер.

– То же самое говорят о цветах. Например, синий считается холодным, желтый – теплым, а красный – самый горячий.

– Интересно, – улыбнулся Патрик и после небольшой паузы спросил: – Выходит, кипяток красный?

Коула насмешил этот наивный вопрос.

– Нет, он прозрачный. Бесцветный.

– Тогда я не понимаю.

– Прости, Патрик… Но ты и не сможешь понять.

***

Следующим вечером Коул приехал в Айлворт одетым с иголочки. Вызывая неподдельное любопытство у местных жителей, он прошел от припаркованной машины до знакомого крыльца и постучал в дверь. Патрик открыл, уже зная, кто на пороге, и, забыв о приветствии, потащил Коула за руку прямиком к синтезатору.

– Послушай, – возбуждено сказал Патрик, – я сегодня проснулся, и в голове звучала эта мелодия. Она такая синяя! «Синяя соната» – как тебе название?

Он заиграл свое новое творение, и Коул, не задумываясь, встал рядом, кладя ладонь ему на плечо. В минорном мотиве на самом деле было что-то от зимнего ветра, от капель, падающих на ровную гладь воды, от хрупкого льда на осенних лужах, от шагов кого-то долгожданного за дверью, заставляющих сердце ускорить биение. Коул уже привык, что от музыки Патрика у него часто срывалось дыхание, и не мог поверить, что как-то жил без этих ощущений раньше. Конечно, от клубного бита грудная клетка тоже дрожала, но Коул теперь ни за что не променял бы на него эти чарующие фортепианные аккорды.

– Волшебно, – сказал он Патрику, когда отзвучала последняя нота. – Не перестаешь удивлять. Тебе бы записать альбом, и при грамотном промоушене он стал бы платиновым…

– Почему от тебя пахнет, как от парфюмерной лавки? – перебил его Патрик.

Коул тихо засмеялся.

– А еще на мне фрак, галстук-бабочка и тонна геля на голове, потому что у меня для тебя сюрприз. Собирайся, – с этими словами он сам подошел к шкафу и распахнул его. – Что у тебя тут есть для торжественных случаев?

– Эм… Ничего, – смущенно ответил Патрик.

– Тогда надо поторопиться. По пути заедем в торговый центр и прикупим тебе модного шмотья.

***

За несколько часов до этого Коул скучал в офисе своего модельного агентства, ожидая встречи с букером. В кресле у окна дремал Уолт, на диване сидели, о чем-то перешептываясь, две девчонки, с которыми Коул не был знаком, – новенькие, судя по тому, с каким интересом они рассматривали интерьер.

В холле загремели каблуки по мраморному полу, и в помещение вихрем влетела невысокая брюнетка по имени Джуди – букер всех четверых.

– Здравствуйте, – по-деловому начала она, садясь за большой стеклянный стол, и достала из портфеля папку с бумагами. – Вот вам расписания кастингов на завтра, ознакомьтесь сразу, чтобы не было вопросов.

Пару минут все внимательно вчитывались в полученные листы.

– Реклама батареек?! – хохотнул Уолт. – Я что, похож на игрушечного кролика?

Джуди, привычная к капризам своих подопечных, даже бровью не повела на его реплику.

Дочитав свое расписание, Уолт тайком заглянул в лист Коула, сидящего рядом.

– Духи Диор?! – снова воскликнул он. – Почему ему всегда достаются классные бренды, а мне сраные батарейки?

– Я учитываю ваши исходные данные и перспективы, Уолт, – спокойно ответила Джуди. – Очевидно, что ты провалишься на кастинге Диор, а Коул слишком идеален, чтобы рекламировать батарейки.

– Слишком идеален, – тихо прошипел Уолт сквозь зубы.

– Если тебя не устраивает наше сотрудничество, можешь подыскать себе другую няньку, – Джуди по-прежнему не повышала голос.

– Да всё меня устраивает, – раздраженно бросил Уолт и встал из-за стола, шумно отодвигая кресло. – Я могу быть свободен?

– Не задерживаю, – Джуди проводила его взглядом и облегченно выдохнула, когда Уолт скрылся из виду. – До чего же сложный человек… Так, ребята, – обратилась она к троим оставшимся, – это пока все формальности, перейдем к неофициальной части встречи. Кто-нибудь хочет сегодня сходить на концерт камерной музыки в Альберт-холл? Могу подарить два совершенно бесплатных билета на струнное трио «Джоконда».

Девушки-модели переглянулись, недоуменно хлопая ресницами. Наверное, половина услышанных слов была им непонятна.

– Я бы с удовольствием сходил, – сказал Коул.

– О, не знала, что ты поклонник классики, – улыбнулась Джуди, протягивая ему билеты.

– Да… С недавних пор. «Джоконда», вроде как, частенько светится на разных телешоу… Кстати, где ты достала халявные билеты?

– Я сплю с их продюсером, – без тени смущения заявила Джуди и засобиралась уходить. – Ну, удачно повеселиться! Всего доброго, коллеги, – кивнула она на прощание.

***

Коул жалел, что Патрик не может оценить всей красоты под куполом Альберт-холла. Это был роскошный Колизей в красном бархате и золотом освещении, здесь царила такая торжественность, что казалось, Её Величество сейчас выглянет из своей королевской ложи и приветливо помашет рукой.

Патрик крепко держал Коула за локоть, боясь потеряться в незнакомом месте, и пытался изучить окружающую обстановку по-своему – через звуки и запахи.

– Зал большой, но здесь немноголюдно, да? – сказал он.

– Мы довольно рано пришли. Я думал, придется долго подбирать костюм, но на тебе практически всё сидит идеально, – Коул смахнул мелкий волосок с нового пиджака Патрика благородного серого цвета. – Наши места в партере. Надеюсь, будет хорошая акустика.

Они разместились недалеко от сцены. Патрик сразу ощупал бархатную обивку сидений и случайно – волосы сидящей впереди женщины. В зал всё прибывали люди, и совсем скоро не осталось ни одного свободного места.

Свет погас. Зрители притихли в ожидании, и через мгновение прожекторы ярко осветили сцену, на которой стояли три девушки, каждая со своим инструментом в руках – виолончель, скрипка и альт. Под приветственные аплодисменты они заиграли первую композицию.

Весь концерт Патрик просидел неподвижно, едва не затаив дыхание. Если бы очки не скрывали его глаза, в них бы наверняка можно было увидеть настоящий детский восторг. Коул даже не стал касаться его, как обычно делал время от времени, чтобы обозначить своё присутствие рядом, а Патрик, казалось, вообще забыл о существовании всего вокруг – полтора часа для него не было ничего, кроме музыки.

Время пронеслось незаметно – на самом деле, музыка «Джоконды» была настолько разнообразной – от медленной и лиричной до почти тяжеляка, что ее не надоело бы слушать и всю ночь напролет.

Музыканты уже покинули сцену, и зрители начали расходиться. Внезапно Коул услышал знакомый женский голос:

– Эй, ну как тебе концерт?

Он обернулся. Рядом стояла Джуди, которую в вечернем платье и с густым макияжем было почти не узнать. Она вопросительно косилась на Патрика, и Коул только сейчас заметил, что тот снова держит его за локоть. Удивительно, насколько привычным для них стал этот жест.

– Я в восторге, – сулыбкой произнес Коул. – Кстати, это Патрик, мой друг. Он большой ценитель музыки.

Патрик кивнул:

– Никогда не слышал ничего прекраснее.

– Может, хотите пройти за кулисы, пообщаться с девчонками, взять автограф? – предложила Джуди. – Они очень милые.

Парни не стали отказываться. Джуди привела их в гримерную, где «джоконды» расслаблялись с шампанским и фруктами. Они и правда оказались очень приятными в общении, а в Патрике и вовсе нашли родственную музыкальную душу.

– Так ты играешь на фортепиано? – переспросила одна из девушек, которая только что виртуозно управлялась с виолончелью на сцене.

Патрик сидел среди них на диване, а «джоконды» наперебой скармливали ему кусочки ананаса.

– Да, я сочиняю… делаю каверы… саундтреки… – с трудом произносил он, не успевая жевать.

Коул, сидящий напротив в кресле, ощущал, как глубоко внутри зарождается гадкое, сосущее под ложечкой чувство. Он пока не мог понять, ревность ли это или просто зависть, что красивые девчонки обхаживают не его. Но то, что он хотел поскорее уйти отсюда, и обязательно вдвоем с Патриком, – было определённо.

– А помните, мы хотели взять в группу пианиста? – сказала скрипачка своим коллегам.

– Как давно это было… – отозвалась виолончелистка. – В итоге не смогли найти толкового клавишника, да так и остались струнным трио.

– Патрик! – вдруг вскинулась первая. – Мы бы очень хотели послушать, как ты играешь! Я тут видела рояль… – она хитро улыбнулась. – Пойдем.

«Джоконды» привели Патрика, а за ним и Джуди с Коулом, в помещение, плотно прилегающее к сцене. Там и обнаружился большой черный рояль. Девушки подвели Патрика к инструменту.

– Мне надо привыкнуть к нему, – сказал тот. – Дайте пару минут.

Все молча наблюдали со стороны, как Патрик усаживается за рояль, сначала просто трогает клавиши пальцами, затем нажимает раз, второй… Он сыграл несколько простых мотивов и на миг задумался, не решаясь начать какое-то полноценное произведение.

– Может, сегодняшнюю сыграешь? – подсказал ему Коул. – Синюю.

Девчонки непонимающе переглянулись, сдерживая смешки.

А Патрик заиграл. Рояль звучал совсем не так, как синтезатор. Вибрация шла и по полу, и по стенам, резонировала каждая молекула воздуха, и «джоконды» вместе с Джуди слушали, забывая моргать. Чуть поодаль собрался персонал Альберт-холла, и на их лицах читалось неподдельное восхищение.

Закончив играть, Патрик выпрямился и вздрогнул от грянувших неожиданно громких аплодисментов. Он смущенно улыбнулся, и тут же к нему подлетела виолончелистка.

– Этот парень сразил меня на-по-вал! – проговорила она, тряся Патрика за плечи. – И почему его афишами до сих пор не оклеен весь Лондон?!

– Знаете, что? – сказала «джоконда», играющая на альте. – А ведь мы могли бы попробовать вписать фортепианную партию в какую-нибудь композицию. Порепетировать пару дней и посмотреть, что из этого выйдет. Если Патрик, конечно, согласится.

Патрик замялся, но ему на помощь поспешил Коул, который подошел к нему и, тронув пальцами за плечо, сказал:

– Он подумает. Может быть, вы оставите свою визитку, девочки, и мы перезвоним позже.

***

Вечер плавно перетекал в ночь. Айлворт засыпал рано. Оказавшись дома, Патрик помчался на кухню заваривать чай и, судя по его настроению, ложиться спать сегодня вообще не собирался. Всю дорогу он со счастливой улыбкой на лице напевал что-то себе под нос, покачивая ногой в такт одному ему известной мелодии. Возможно, в тот момент в его голове рождался очередной шедевр.

– Ну что ты там так долго? – крикнул Патрик Коулу, который замешкался в прихожей, пытаясь найти выключатель.

– Тебе хорошо – в освещении не нуждаешься, – ответил тот. Из кухни раздался смех.

– Последи за чайником, а я приму душ и переоденусь. Не привык такое носить, очень жарко, – сказал Патрик, когда услышал шаги Коула возле себя.

Он пошел наверх, на ходу снимая пиджак. Затем послышался плеск воды.

Коул сел, облокотившись о стол, и начал тереть пальцами глаза, пока не увидел разноцветные искры. В очередной раз ему пришла глупая идея – тихонько приоткрыть дверь в ванную, пока Патрик не слышит… Но там темно, ему ведь не нужен свет, а если включить лампу, он заметит… К тому же там душевая занавеска, Коул бы увидел только нечеткий силуэт… И почему такие мысли вообще лезут ему в голову? Всё чаще и чаще…

– Коул! – голос Патрика вернул его в реальность. – Коул, чайник кипит!

Патрик с влажными волосами, одетый в клетчатую пижаму, одним прыжком пересек кухню и снял свистящий чайник с плиты. Он бросил в чашки пакетики чая и залил их кипятком.

– Прости, задумался, – пробормотал Коул.

– Я сам немного рассеян, – улыбнулся Патрик. – Такой насыщенный вечер… Хотя для тебя это, наверное, не в новинку. А мне каждый выезд за пределы Айлворта кажется большим приключением.

Он сел за стол по правую руку от Коула. Несколько минут они молча пили чай, затем Патрик откинулся на спинку стула и снова заговорил:

– Знаешь, и месяца не прошло, как мы с тобой знакомы, а я будто новую жизнь начал. Теперь, может быть, что-то получится с «Джокондой»…

– Всё-таки решил попробовать?

– Да. Я ведь никогда не играл в группе, никогда не выступал на сцене… Хочется идти вперед, пробовать что-то новое, набираться впечатлений.

Коул смотрел на Патрика и думал о том, что его жизнь тоже перестала быть прежней после судьбоносной, пусть на тот момент и не очень радостной для обоих, встречи.

– Если у тебя есть какие-то мечты, – произнес он, – не стесняйся, скажи. Может, получится их исполнить.

– Я не особо-то и мечтал раньше, – ответил Патрик и принялся допивать остывающий чай.

Нервная дрожь пробегала по спине Коула. То, что он намеревался сейчас сделать, было рискованным и могло разрушить всё. Но иначе он просто сошел бы с ума.

– Патрик… – тихо сказал он, уставившись в свою чашку. – А ты когда-нибудь целовался?

Коулу казалось, что его сердце замерло на те секунды молчания, пока на щеках у обоих проступал легкий румянец.

– Нет, – наконец, так же тихо выдохнул Патрик.

– А хочешь попробовать? Со мной, – голос Коула дрогнул от осознания, что назад дороги нет.

На лице Патрика будто отразился легкий испуг, а его щеки стали совсем розовыми.

– Да, – прошептал он и опустил голову.

Коул чувствовал, как пульс бьется в горле и висках. Он неуверенно поднялся со стула, и Патрик сделал то же самое. В тишине можно было расслышать учащенное дыхание обоих. Коула немного пугало его собственное состояние. Еще месяц назад он мог каждую ночь иметь нового партнера, причем любого пола. Поцелуи были незначительной формальностью перед чем-то большим, а чужое теплое дыхание не вызывало такой дрожи по телу, как сейчас. Это всего лишь поцелуй! Тогда почему его так трясет?

Глаза Патрика непроизвольно двигались чаще, чем обычно, и он надолго зажмуривал их. Коул коснулся мокрых кончиков волос на его затылке, пальцами второй руки очертил контур его лица – от виска и до шеи. Расслабленный нежными прикосновениями, Патрик чуть приподнял голову, и Коул осторожно поцеловал его губы, еще горячие после чая. Он ощутил, как сводит мышцы в животе, и крепче прижал к себе Патрика, проводя пальцами по его спине, а тот обвил руками его талию и отвечал на поцелуй не совсем умело, стараясь повторять движения Коула, прихватывая то верхнюю губу, то нижнюю, отстраняясь на миг и тут же снова продолжая ласки.

Всего лишь поцелуй. Первый в жизни Патрика и лучший в жизни Коула, хотя и он был вправе считать его своим первым, ведь все предыдущие по сравнению с ним были лишь бесполезными телодвижениями и забывались уже со следующим бокалом коктейля.

Коул всё держал Патрика в объятиях, невесомо целуя его глаза. «Так не бывает, – думал он. – Любви не бывает, но что это, если не она?»

– Коул, – шепнул Патрик, и тот ответил ему поцелуем в уголок губ. – Не хочу, чтобы ты уходил.

Он уходил всегда – туда, где восторгались его холеной внешностью, где приходилось корчить из себя наглого красавчика-бабника, чтобы букеры таскали ему контракт за контрактом, между делом подсчитывая свои проценты от баснословных гонораров. Туда, где он никогда не чувствовал себя живым и настоящим.

Коул еще раз притронулся губами к виску Патрика.

– Иди ложись.

Патрик ушел в гостиную, скрипнул разложенный старый диван. Коул постоял еще немного на кухне, спрятав горячее лицо в ладонях и пытаясь унять дрожь. Затем он погасил свет. Луны и фонарей за окном хватало, чтобы ориентироваться в комнате. Патрик лежал под одеялом, отвернувшись к стене. Сняв с себя вечерний дресс-код, Коул лег позади него и обнял, зарывшись носом в волосы на затылке. Патрик переплел его пальцы со своими, и Коул не мог вспомнить прекраснее ночи, чем эта, в которую они всего лишь не выпускали друг друга из объятий до самого утра.

========== 3. Огонек в темноте ==========

«Джоконды» не обманули и действительно пригласили Патрика на свою репетиционную базу. Его игра понравилась девчонкам, и они даже предложили ему выступить вместе на благотворительном фестивале. Патрик не стал терять такой шанс и с удовольствием согласился.

А вот Коул чувствовал себя немного подавленным. Вместо того чтобы проводить уютные вечера вдвоем с Патриком, он каждый день отвозил его на репетиции, а затем коротал время в спортзалах и косметических салонах. В конце концов, поддерживать свое тело в прекрасной форме было его профессиональной обязанностью, и Джуди в последнее время намекала, что Коулу стоило бы уделять этому больше внимания. Ведь через несколько дней ему предстоял очередной модный показ в очередной европейской столице, которым он уже потерял счет.

Впервые Коул улетал в расстроенных чувствах, хоть и старался убеждать себя, что Патрик как-то жил без него все эти годы, и он без Патрика – тоже. Но его не покидало ощущение, что он оставляет в той маленькой лондонской квартирке свое сердце.

***

– Со мной связался агент одной начинающей актрисы, – сказала Джуди, когда они с Коулом обедали на летней террасе одного из римских ресторанов. – Как насчет поиграть с ней в любовь?

Коул поднял от тарелки с лазаньей непонимающий взгляд. Джуди закатила глаза:

– Только не говори, что никогда не слышал о пиар-романах! Ей просто надо обратить на себя внимание прессы, заодно и тебе какая-то слава достанется. Или у тебя кто-то появился? – она прищурилась, но Коул промолчал. – Вам всего-то нужно будет показаться вместе на нескольких мероприятиях, разок поцеловаться, якобы случайно попавшись на глаза папарацци… Для тебя же это не трудно?

– Нет… – вздохнул Коул.

– Вот и прекрасно! – засияла улыбкой Джуди. – Я уже изучила контракт, там всё взаимовыгодно, но пока еще можно внести правки, если вдруг тебя что-то не устроит…

***

Девушку звали Летиция. Она уже успела сняться в нескольких не особо известных итальянских сериалах и изредка светилась в качестве модели. Коула познакомили с ней прямо за кулисами римского показа. Высокая, с длинными иссиня-черными волосами, она напоминала дикую амазонку, только причесанную и накрашенную.

Коул честно отрабатывал свой контракт, стараясь почаще мелькать вместе с Летицией перед камерами репортеров. Вечером они, держась за руки, отправились прогуливаться по мосту. Летиция остановилась под фонарем и оглянулась. Убедившись, что автомобиль с папарацци припарковался метрах в ста от них, она придвинулась ближе к Коулу и сказала:

– Ну что, дадим журналюгам конфетку?

Она приблизилась к его лицу, обвивая руками шею, но Коул чуть повернул голову и так и не встретился с ней губами.

– Ну ладно, – Летиция цокнула языком, – просто постоим так, издалека будет казаться, будто мы целуемся.

Спустя минуту она отстранилась и, уже небрежно взяв Коула за руку, не спеша двинулась дальше по мосту.

– Я тебя иначе представляла, – сказала она. – Говорили, ты жуткий бабник и кутила.

– Эти слухи преувеличены, – усмехнулся Коул. – И недавно я пересмотрел свой образ жизни.

– М, обзавелся постоянной подружкой? – Летиция подмигнула. – Всё серьезно?

Коул отвел взгляд на темную водную гладь Тибра.

– По правде сказать… Еще не знаю. Всё только начинается.

Заметив, что машина с журналистами медленно катится за ними, Летиция остановилась и вновь заключила Коула в объятия.

– Интересно, что же это за фифа такая? – засмеялась она. – Пусть времени зря не теряет. Могу поспорить, за тобой очереди выстраиваются, чтобы затащить в постель. Я права? Обольститель с первого взгляда…

– Возможно, – задумчиво ответил Коул. – С первого взгляда…

***

«Похоже, сердце Летиции Фарини опять несвободно. На неделе моды в Риме журналисты застукали молодую актрису в компании симпатичного шатена. Парочка страстно целовалась на берегу Тибра, а затем отправилась в ресторан. В близком окружении Летиции утверждают, что новый ухажер телезвезды – не кто иной, как британская модель Коул Саттон. Стоит отметить, что Саттона не раз упрекали в легкомысленном поведении, а все предыдущие его романы длились не более одной ночи. Однако на недавнем мероприятии Фарини появилась в роскошном колье с бриллиантами, которое нарочито всем демонстрировала. Очевидно, что такой дорогой подарок преподносят с серьезными намерениями. Неужели Саттон решил остепениться?»

Коул раздраженно смял газету в руках и швырнул на соседнее сиденье. Самолет взлетал, оставляя внизу огни аэропорта, вечереющий Рим, фальшивые объятия и натянутые улыбки. Коул понимал, что от этого ему не сбежать. Вся его жизнь состояла изо лжи, зависти и тщеславия, а теперь еще и чувства вины. Конечно, Патрик не мог увидеть эту зернистую фотографию в рубрике «Сплетни» желтой газетенки, а вот Лорис могла.

Не заезжая домой, Коул отправился на такси прямиком в Айлворт. Он не сразу додумался, что Патрик в принципе ложится рано и мог уже давно спать. Мысль об этом пришла уже после того, как Коул постучал в дверь.

– Кто это? – спросили из-за нее.

– Это я, Коул.

Патрик открыл замок. Он был одет в пижаму и, несмотря на сонный вид, радостно улыбался.

– Я думал, ты приедешь завтра. Входи.

– Я только из аэропорта, – сказал Коул и, поставив чемоданы в прихожей, стиснул Патрика в объятиях.

– Проголодался, наверное? – произнес тот куда-то ему в плечо. – Лорис сегодня наготовила всего…

– Нет, спасибо. В самолете неплохо кормили.

Они прошли в гостиную, зажгли свет, Патрик сдвинул в сторону одеяло с подушкой на диване, чтобы им было куда сесть.

– Ну, как прошла поездка? – спросил он и, чутко уловив исходящее от Коула напряжение, добавил: – Ты чем-то расстроен?

Коул тяжело вздохнул и провел ладонями по лицу.

– Я просто… не знаю, ради чего это всё.

Патрик сидел прямо, не поворачивался к нему, отчего создавалось впечатление, что он обращается к стоящему напротив дивана синтезатору.

– Ты столько лет в этом бизнесе, и не знаешь, к чему стремишься?

– Получается, да. Деньги, слава, девушки, вечеринки – это разве цель? Кажется, что жизнь бьет ключом, но это лишь видимость. Ненастоящая жизнь, ненастоящая любовь… Желтая пресса пишет о моем романе с итальянской актрисулькой, но это бред от первой до последней буквы. И дальше будет только больше лжи.

– Понятно, – холодно произнес Патрик. Он поднялся, медленно подошел к своему синтезатору и стал водить пальцами по гладкому корпусу.

– Мы с ней даже не целовались ни разу, – сказал Коул.

– Но рано или поздно ты всё равно найдешь себе кого-то. Ведь всё не может вечно продолжаться так.

У Кола спёрло дыхание от этих слов. Он подошел к Патрику со спины, не решаясь к нему прикоснуться.

– Почему?

– Разве ты не понимаешь, насколько мы друг на друга не похожи? Что я смогу тебе дать?

– Что ты можешь дать? Больше, чем все они, – произнес Коул сдавленным голосом. – Это не ты живешь в темноте, а я. А ты – словно огонек, который не дает мне потеряться.

Патрик сел на табурет и начал что-то тихо наигрывать. Коул опустился на стул позади него, как всегда делал до этого, и прижался к его спине, обнимая. Мелкая слеза скользнула по щеке и впиталась в ткань пижамы Патрика. Коул касался губами его волос, рвано вдыхая запах шампуня, пока спокойная мелодия убаюкивала его запутанные мысли. Забывшись, он водил ладонями по животу Патрика, затем, приподняв край пижамной кофты, ощутил кончиками пальцев тончайшие волоски на теплой коже.

Вскоре Патрик закончил играть и поежился.

– Прекрати.

Виновато нахмурившись, Коул убрал руки. Но Патрик вдруг тихо засмеялся:

– Плакать прекрати, дурак. У меня уже плечо мокрое.

Он перехватил ускользающую ладонь Коула и поднес ее к губам, оставил легкий поцелуй на каждом пальце и развернулся. Их лица оказались так близко друг к другу, что два дыхания смешались в воздухе. Шаря ладонями по плечам Коула, Патрик нетерпеливо облизнул губы и подался вперед. Этот поцелуй был не таким осторожным, как первый – скорее жадным, будто каждый из них был сосудом с драгоценной водой в пустыне, от которого зависела жизнь другого.

Патрик неловко покачнулся на табурете, но Коул удержал его от падения и прошептал:

– Не лучшее место для этого…

Взявшись за его руки, Патрик встал и оказался между разведенных коленей Коула. В таком положении можно было прижаться еще теснее, обхватить руками еще крепче. Держась за плечи Коула, как за последний ориентир в пространстве, Патрик придвинулся ближе, скользнул ладонями по его лопаткам, и Коул гладил его поясницу, забираясь руками под одежду. Он прислонился щекой к солнечному сплетению Патрика. Пижама была пропитана запахом его тела, и от этого так вело, что Коул боялся в конце концов всё же рухнуть на пол. Не в силах противиться своим желаниям, он несильно прихватил зубами ткань вместе с кожей, и Патрик судорожно вздохнул, запуская пальцы в его волосы.

Чувствуя, как его не слушаются конечности, а сердце скачет в каком-то хаотичном ритме, Коул всё же сумел встать, дотянулся до выключателя, чтобы погасить свет, и за руку повел Патрика к дивану. Теперь они были почти на равных – слабое свечение от окна давало возможность различить лишь сидящий рядом силуэт и неясные движения в темноте. Коул на ощупь искал губами губы Патрика, его скулы, ресницы, шею, отодвинув воротник пижамы, коснулся поцелуем ямки между ключицами, и Патрик отвечал ему несмелыми прикосновениями дрожащих пальцев. Коул нерешительно потянул его кофту наверх и, не встретив протеста, снял ее с Патрика полностью. Открывшиеся участки тела он ласкал губами и руками, и грудь Патрика вздымалась от частого, неровного дыхания.

Они опустились на подушку, Коул очертил ключицы Патрика языком, рукой медленно скользя к его бедру. Мышцы под его ладонью непроизвольно напрягались, время от времени Патрик вздрагивал, шумно втягивал воздух носом, сжимал пальцами волосы на затылке Коула, заставляя его прижиматься еще теснее. На коже выступили мелкие соленые капельки. Собирая их губами, Коул спустился поцелуями до пояса пижамных штанов и погрузился кончиком языка в пупок. Патрик дернулся и издал короткий стон, неосознанно вскинув бедра навстречу ласкам. Своим подбородком Коул чувствовал твердое возбуждение, а сам уже готов был скулить от остроты ощущений, от запаха вожделенного тела, от жара разгоряченной кожи. Он стянул одежду Патрика вниз, и тот замер в ожидании.

– Это нечто новое для тебя, – сказал Коул и осторожно обхватил пальцами член, сдвигая кожу. – Мы не станем делать ничего такого, к чему ты не готов. Только скажи, и я остановлюсь в любой момент.

Вместо ответа Патрик погладил его по волосам. Коул коснулся большим пальцем влажной головки, медленно провел от нее до основания и обратно и, услышав участившееся хриплое дыхание Патрика, продолжил движения, снова покрывая поцелуями живот, грудь, шею. Он прервался только для того, чтобы раздеться, а затем приподнял Патрика за плечи, заставляя лечь на себя сверху. Прикосновение обнаженных, покрытых испариной тел друг к другу – словно доза алкоголя в кровь. Патрик ткнулся губами в щеку Коула и уперся коленями в диван по обе стороны от его бедер. Их члены соприкоснулись, Коул взял их оба в ладонь и нежно скользил ею вверх и вниз, пока Патрик горячо дышал ему на ухо, иногда прихватывая губами мочку, и двигал бедрами в такт его руке. Комнату наполнили звуки, ничем не уступающие по красоте той музыке, что звучала здесь каждый день – дыхание, стоны и всхлипы, вырывающиеся из горла обоих, создавали потрясающую гармонию.

В один момент Патрик замер, задержав вдох, а затем по его телу прокатилась судорога, и Коул почувствовал, как между их телами рывками выплеснулась горячая вязкая жидкость. Ногти Патрика, которые тот снова обкусал, вонзились в его плечи, и весь этот коктейль сладостных и болезненных ощущений больше не было сил терпеть. Коул зажмурился и стиснул зубы, изливаясь следом.

Патрик скатился с него и положил голову на край подушки, всё еще тяжело дыша. Несколько минут они молча приводили в порядок дыхание и пульс. Наконец, Патрик обессиленно произнес:

– Ну вот, теперь снова в душ идти…

– Утром сходишь, – выдохнул Коул, мазнув губами по его влажной щеке. Затем он поднялся, хрустя позвонками, и направился на кухню. – Сейчас полотенце принесу.

– Захвати воды, – бросил Патрик вдогонку.

Потом он жадно осушил стакан, пока Коул вытирал его влажным полотенцем, а после они, так и не одевшись, забрались под одеяло. У них была целая вечность до рассвета.

***

– Пойдешь в субботу на концерт в Гайд-парке? Мы с девчонками там будем выступать, – это было первое, что сказал Патрик утром.

Он с закрытыми глазами лежал на подушке, и ни один мускул на лице не намекал на то, что он уже проснулся. Коул никак не мог привыкнуть к тому, что Патрик в повседневной жизни не всегда ходил с открытыми глазами, а эмоции выражал постольку-поскольку.

– Конечно, – ответил Коул на его вопрос. – Это будет фестиваль?

– Да, благотворительный. Будем собирать пожертвования для пострадавших от военных конфликтов.

– О, это… благородно.

Патрик расплылся в довольной улыбке:

– Я так счастлив, что смогу в этом участвовать! Приносить пользу людям – что может быть прекраснее?

Коул растянулся вдоль дивана и уставился в потолок. За всю свою жизнь он не потратил на благотворительность ни единого фунта. Зато за его счет обогатилось столько питейных заведений по всей Европе, что ему вдруг стало противно от самого себя… Прежнего. Который уже не вернется.

***

На просьбу Коула перевести его следующий гонорар на счет какого-нибудь волонтерского фонда Джуди сперва отреагировала недоуменным молчанием, но всё же согласилась ее выполнить. В Гайд-парке они встретились перед самым концертом. Народу уже было не протолпиться, но им повезло занять место у самой сцены – впереди была лишь огороженная площадка, куда пускали только охрану и прессу. Однако после начала действа стало ясно, что разумнее было бы встать где-то сбоку: как только на сцену вышла первая певица – одна из тех, от которых в последние годы фанатели школьники, – визжащая толпа мощно надавила сзади, и Коул услышал треск собственных ребер, прижатых к металлическому ограждению.

Где-то рядом среди орущих подростков околачивался Уолт и другие ребята из модельного агентства, которых Джуди затащила сюда. Коулу с его точки обзора казалось, что в Гайд-парке собрался весь Лондон – как далеко простирается этот бесконечный океан людей, он понятия не имел.

«Джоконды» должны были играть свой сет в середине концерта. К тому моменту народ уже подустал от попсы, но для легенд рока еще недостаточно стемнело. Как только на сцене появилась группа, следом за которой наставала очередь девчонок и Патрика, Коул собрался подойти к кулисам. Он оглянулся по сторонам, прикидывая наименее травмоопасный маршрут.

– Тебе нужно было начинать выходить еще полчаса назад, – крикнула Джуди ему на ухо, чтобы ее было слышно сквозь музыку.

– У меня есть план Б, – усмехнулся Коул.

Он похлопал по плечу стоящего за оградой охранника, извлек из внутреннего кармана куртки бейдж-аккредитацию и сунул тому под нос. Охранник лишь кивнул в ответ. Коул перелез через ограждение и вприпрыжку помчался к кулисам, обегая сцену сбоку.

Над Патриком уже поколдовали гримеры. Обычно слегка растрепанные волосы уложили и сбрызнули лаком, а на его лице был заметен приличный слой пудры. Патрик стоял около ступенек, ведущих на сцену, а гримерша помогала ему завязать галстук-бабочку.

– Девочки, а это не чересчур? – сказал Коул, проведя пальцем по щеке Патрика. – Оно же сыпется!

– Ничего не чересчур! – ответила гримерша, надевая на Патрика темные очки. – Его же снимать будут! А камера знаешь, как любит выхватывать малейшие прыщики и морщинки?!

– Мне ли не знать! – раздраженно бросил Коул. – Вы закончили? Нам нужно пару минут наедине.

Он отвел Патрика за сцену, где было не так много людей.

– Как держишься? – спросил Коул, наклонившись к его уху.

– Волнуюсь, – признался Патрик. – У меня ноги дрожат. Там много людей?

– Очень. Не бойся, ты им понравишься.

– А еще во рту пересохло…

– У тебя абсолютно нормальный, здоровый предсценический мандраж, – улыбнулся Коул. – Ты бы знал, что было со мной на первом показе… – он положил ладони Патрику на плечи и слегка помассировал их, стараясь не помять костюм. – Сейчас глубоко вдохни и резко выдохни.

Патрик сделал, что ему велели, и его напряжение будто стало отступать. В этот момент «джоконды» выглянули из-за угла сцены и начали махать Коулу, призывая закругляться.

– Я буду стоять прямо перед сценой, – сказал Коул Патрику напоследок. – Просто представь, что я на самом деле у тебя за спиной. Держу руки на твоих плечах.

Он чуть надавил ладонями на плечи Патрика, чтобы это ощущение осталось с ним как можно дольше. А на сцену тем временем уже выкатили роскошный рояль.

Коул передал Патрика девчонкам, а сам вновь побежал туда, где стояла Джуди. Обратно за ограду уже было не перелезть, потому он остался на площадке рядом с журналистами.

Казалось, вся многотысячная толпа мгновенно затихла, глядя, как скрипачка выводит на сцену слепого парня и усаживает его за рояль. Еще миг – и грянули первые аккорды, многократно усиленные огромными динамиками, разносясь далеко за пределы Гайд-парка.

Коул прежде не слышал, как игра Патрика звучит в составе камерного оркестра. И это новое впечатление напомнило ему тот самый день, когда он сидел у Патрика в гостиной, а тот впервые играл для него свои сонаты. Коул уже придумал меткое сравнение для этого чувства – оно было словно полет на дельтаплане, когда потоки воздуха подхватывают тебя и несут ввысь, затем ты вдруг теряешь их и пикируешь, но через мгновение снова устремляешься в небо.

Внезапно Коул заметил боковым зрением что-то светящееся. Он обернулся и на миг затаил дыхание: зрители доставали телефоны, зажигалки, фонарики и поднимали их над головами. Человеческий океан вспыхнул тысячами маленьких огоньков, которые плавно покачивались в такт музыке, словно настоящие морские волны. «Джоконды» на сцене довольно переглядывались между собой. Должно быть, оттуда это было просто грандиозное зрелище. Коул сглотнул подкатывающий к горлу комок, переведя взгляд на Патрика. Так хотелось бы сказать ему – посмотри!..

Но Патрик будто всё же что-то уловил, исходящее от толпы – что-то не на уровне простых органов чувств. Он счастливо улыбался, не отвлекаясь от своих черно-белых клавиш.

***

После концерта на прилегающих к Гайд-парку улицах появились такие редкие для Лондона пробки. Поток машин медленно полз в сторону Айлворта и, к счастью, постепенно редел.

Молчавший уже полдороги Патрик полулежал на переднем сиденье, насколько позволял ремень безопасности. Коул не видел его глаз за темными очками, и поэтому не мог понять, спит он или нет. Но в один момент Патрик повернул к нему голову и спросил:

– Я нормально выступил?

– Ты был божественен, – искренне ответил Коул, словно ждавший этого вопроса. – Я там едва не прослезился.

– Ты чуть что – сразу в слезы, – покачал головой Патрик.

– Ничего подобного.

– Ну, мне-то можешь не врать.

Коул внимательно вгляделся в его лицо. Уголки поджатых губ нервно подергивались.

– А ты как будто не доволен своим выступлением? Или устал? Не переживай, это с непривычки… Вот же чёрт! – Коул резко затормозил прямо перед чьим-то бампером.

Судя по всему, впереди была какая-то авария. Движение встало намертво.

Патрик вздохнул:

– Дело в том, что мне сегодня как раз всё понравилось. Я прямо почувствовал, что это моё, что я на своем месте. Но я не уверен, повторится ли это еще когда-нибудь.

– К чему эти сомнения? – сказал Коул. – Публика была в восторге, и, кажется, у тебя впереди большое будущее. Пара-тройка продюсеров наверняка тебя заприметили.

Патрик пожевал губу и опустил голову.

– Утром у меня была Лорис. Ее мужу предложили хорошую должность в Кардиффе. Им надо растить детей, и деньги нужны позарез, так что я всё понимаю… Она больше не сможет помогать мне, как раньше. И ты часто в разъездах… Мой выбор невелик – остаться в Лондоне без поддержки или уехать в Кардифф без тебя – и я не знаю, что хуже.

Поразмыслив пару мгновений, Коул протянул руку и накрыл ею ладонь Патрика, лежащую у того на коленях.

– Не может не быть других вариантов, – сказал он и на миг отвлекся на дорогу, потому что машины впереди, наконец, тронулись. – Слушай, ты мог бы переехать ко мне, – продолжил Коул будничным тоном. – У меня есть домработница, милейшая женщина, я с ней договорюсь, и она будет твоей надежной опорой в мое отсутствие.

– Коул, не забывай, что я не такой, как все вы, – Патрик снял очки, демонстрируя ему свои незрячие глаза. – Всему, что ты делаешь каждый день, не задумываясь, я учился годами. Перемещаться по своей квартире, не поранившись и ничего не сломав, я начал спустя месяц. А у тебя, наверное, огромный дом, ведь так? И в нем полно дорогих вещей…

– Патрик! – в сердцах выдохнул Коул. – Да хоть весь дом мне разнеси, это так неважно! Я ведь тоже здесь не смогу без тебя. Только и буду, что целыми днями реветь, как девчонка.

Патрик тихо засмеялся:

– Зуб даю, половину твоей мебели придется выбросить.

***

Весь следующий день Коул посвятил тому, чтобы сделать дома перестановку, убрать подальше все острые и легко бьющиеся предметы, а также освободить проходы между комнатами от коварных препятствий в виде всевозможных пуфиков и кофейных столиков. Хрупкая стеклянная полочка из ванной отправилась на помойку, а вилки и ножи на кухне отныне хранились исключительно остриями вниз.

Когда Патрик решил попробовать пожить у него – пока еще не насовсем, – Коулу пришлось часами ходить с ним за руку по дому, пока он не запомнил хотя бы расположение комнат. Уже через пару дней Патрик достаточно освоился и наотрез отказался возвращаться в свою квартирку в Айлворте, где не было такого разнообразия благ цивилизации, мягкой королевской кровати, большой ароматной ванны с пузырьками, в которой не тесно даже вдвоем, и специальной комнаты-кинотеатра с новейшей акустической системой, где можно было оборудовать идеальную музыкальную студию.

Теперь Коул не боялся оставить Патрика одного, чтобы отправиться на кастинг.

***

Один известный глянцевый журнал подыскивал себе моделей для календаря. В фойе студии собралось не меньше сотни парней и девушек. Кто-то медитировал, настраиваясь на успех, кто-то репетировал фотогеничные позы, но большинство просто болтали друг с другом.

Коул нашел свободное место на стоящем у панорамного окна диванчике и скромно втиснулся между худенькой светловолосой девчонкой и подлокотником. Старый знакомый Уолт тоже пришел попытать счастья. Он сидел сбоку у стены и разговаривал с каким-то парнем в бейсболке, попутно листая журнал, которые были щедро разбросаны здесь на всех горизонтальных поверхностях. Коул не прислушивался к их болтовне, но вскоре невольно начал улавливать среди общего шума отдельные фразы.

– Ты посмотри, камерный ансамбль «Джоконда» уже называют прорывом года, – сказал Уолт, ткнув пальцем в какую-то заметку в журнале. Его собеседник взглянул на страницу и удивленно произнес:

– Не знал, что у них появился новенький.

– А, он вроде бы еще не на постоянной основе. Так, сыграли вместе на одном концерте. Он, кстати, слепой.

– Да ладно! – не поверил парень и, прищурившись, еще внимательнее вгляделся в журнал. – Слушай, всегда было интересно, как слепые пианисты не промахиваются по клавишам? Может, он притворяется? Ну, знаешь, ради пиара…

– Нет, – покачал головой Уолт, – точно говорю тебе – слепой аки крот, причем с рождения. Мне Джуд рассказывала.

– Тогда я по-прежнему в замешательстве.

Уолт хихикнул над какой-то своей мыслью и спустя мгновение всё-таки ее озвучил:

– А мне вот интересно, на что такие люди дрочат? Что-то представляют в этот момент или так, чисто механически?..

Они со своим приятелем демонстративно разразились смехом, а затем парень в бейсболке сказал:

– Вообще, насколько я знаю, есть порнуха для слепых.

– Да?

– Да, а что они, не люди, что ли? Только, наверное, неудобно одной рукой трогать бумагу, а второй себя…

Грянул еще один взрыв хохота. Коул всё это время сдерживал в себе нарастающую ярость, и, наконец, громко произнес:

– Эй, может, вы притухнете там?

Еще не до конца отсмеявшийся Уолт переспросил:

– Извини, ты что-то сказал?

– Я говорю, рот свой завали, – рыкнул Коул.

Публика вокруг притихла, с интересом наблюдая за разворачивающейся драмой. Под тревожные вздохи девушек Уолт поднялся со своего места и нарочито расслабленно приблизился к Коулу.

– О, простите, мистер Звезда всея Лондона, что посмел открыть при вас рот! – он сплюнул Коулу под ноги, и тот встал, оказавшись лицом к лицу с Уолтом.

– Можешь оскорблять меня, сколько влезет, но со своими друзьями я так обращаться не позволю, – процедил Коул сквозь зубы.

– Так этот Нео твой дружок? А я-то думал… – хохотнул Уолт. – Слушай, ну, может, удовлетворишь наше любопытство? Колись, подглядывал за ним в ванной, а?

Не успел Уолт договорить фразу, как ему в челюсть прилетел резкий удар кулаком. Стоявшие рядом девушки с визгом бросились врассыпную, а мужчины, наоборот, сбежались, чтобы разнять дерущихся. Но до того момента, как Уолта скрутили и оттащили назад, Коула повалили на пол и несколько раз врезали ногой по лицу. Возможно, Уолту «помогал» его приятель – всё произошло так быстро, что даже не отпечаталось у Коула в памяти.

Он медленно поднялся, превозмогая головокружение, и встретился тяжелым взглядом с Уолтом, которого держали под руки двое парней. Ничего не сказав, Коул развернулся и неуверенной походкой направился к выходу.

– Давай, вали! – услышал он вслед. – Поймешь, наконец, что на самом деле ты – никто! Без своей идеальной рожи, без показов и съемок – кто ты такой? Ты полный ноль, Саттон!

Звуки эхом отдавались в голове, словно в огромной пустой комнате. Что-то теплое текло по лицу, пол шатался всё сильнее, и уже сложно было понять, пол это или стена, и в какую сторону работает сила гравитации. Добравшись до двери, Коул просто сполз по ее стеклянной поверхности, поскольку взор застелила темнота.

***

Такси высадило его около дома. Ночной Тоттеридж был зловеще тихим, словно некрополь, и Коул сейчас бы ни за что не вернулся сюда, если бы у него не ночевал Патрик.

Нужно было передвигаться крайне тихо, чтобы не потревожить его чуткий сон. Но, как только Коул приблизился к дверям спальни, внутри зашелестели одеяла.

– Коул? – сонно произнес Патрик.

– Да, это я, – прогнусавил тот, зажигая настольную лампу.

– Где ты был так долго? Что у тебя с голосом?

– Просто у меня полный нос ваты, – Коул присел на край кровати, и Патрик сразу потянулся руками к его лицу. – И два шва на лбу. А еще губа… Осторожно!

Он шикнул от боли, которой отдавалась заклеенная пластырем рана над бровью. Патрик на секунду замер, а затем нерешительно опустил руки от его лица.

– Что произошло? – тихо спросил он.

– Драка, – вздохнул Коул.

– Ты же на кастинге был…

– Да к чёрту эти кастинги! – с надрывом произнес Коул и ударил кулаком в матрас. – К чертям это агентство и весь этот бизнес туда же!

Патрик нашел рукой его подрагивающую ладонь, которая нервно сминала простынь. Это немного привело Коула в чувство, и он продолжил спокойным тоном:

– Так бывает, Патрик… Ты теперь прорыв года, а я – ничтожество… Я ведь ничего больше не умею, кроме как рожей торговать. А ей уже вряд ли удастся вернуть прежний вид. Врачи сказали, может понадобиться ринопластика, это станет ясно, когда сойдет отек. И шрамы спрятать будет сложно…

Какое-то время они молчали. Прямо напротив Коула была зеркальная дверца шкафа, в которой во всей красе отражались его безрадостные перспективы. Но он не хотел отводить взгляд – наоборот, с каким-то безумным благоговением рассматривал ссадины и синяки, и запекшиеся на губе капельки крови, и уродливо распухший нос…

– Знаешь, ты мог бы стать неплохим актером, – вдруг нарушил тишину Патрик.

Коул недоуменно посмотрел на него, встретившись с невидящим взглядом. Эти глаза порой так завораживали – глядя в них, Коул ощущал любопытство и страх, словно ожидая увидеть в замерших зрачках что-то потустороннее. Патрик тем временем продолжил:

– Твой голос такой выразительный и запоминающийся, прямо как в фильмах.

– Никогда не обращал внимания… Голос как голос, – фыркнул Коул.

– Вы, зрячие, много чего не замечаете, – Патрик улыбнулся. – Попробуй сходить на прослушивания. Я знаю, что у тебя получится.

Коул пока не готов был ответить, хочет ли он этого, пока не заживут все раны, не отомрут прошлые обиды и разочарования. Зато теперь он больше не чувствовал себя маленьким бумажным корабликом, беспорядочно носимым волнами по огромному океану жизни. Теперь у него был маяк, свет которого всегда укажет путь к родному берегу, к тихой гавани.

– Спасибо, – едва слышно прошептал Коул и крепко обнял своего слепого проводника.