Просто притворяемся (ЛП) [storebycorey] (fb2) читать онлайн

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== часть 1 ==========

– Господи, Малдер, – выдыхает она. – О боже. Мы просто притворяемся. Просто притворяемся. – Но затем она трется попкой о твой пах, и в этом нет ничего притворного. Ничегошеньки.

***

«Жучки» в номере 13 размещены.

Двенадцать агентов забили всевозможные тайные углы отеля «Лакшериз Стэй: кабельное ТВ и роскошные номера с 1973 года!» Рейтинг учреждения в одну звезду как бы намекает: тут нет ничего люксового или роскошного, наличие кабельного тоже вызывает сомнения.

Вы со Скалли разместились в соседнем, четырнадцатом, номере (в нем есть даже подходящий слой грязи, пожелай вы окопаться чуточку глубже) в полной боевой готовности.

Вы ждете.

Ты скрываешь ухмылку, видя, как Скалли морщит нос, когда осторожно размещает свою пятую точку на покрывале, которое, вероятно, не стирали с года постройки данного заведения. Тебе весьма по душе умилительная брезгливость Скалли при виде грязи. Немного грязи ей в жизни точно не повредит.

– Готова позабавиться во время старой доброй засады, Скалли? – дразнишь ты, плюхаясь рядом с ней на матрас с совершенно излишним апломбом.

Интересно, а могут ли эти симпатичные голубые глаза застрять, закатившись куда-то в бесконечность под ее веками? Она определенно заслуживает за это медаль – она могла бы выиграть гребаные Олимпийские игры по закатыванию глаз.

Ты представляешь ее на постаменте, упирающую руки в бока, радужные оболочки постепенно закатываются вверх, и над стадионом разносится голос: «Агент Дана Скалли – непревзойденный чемпион по надменности!» Ты надеваешь ей ленту через голову (идеальное оправдание для того, чтобы коснуться ее волос – у тебя всегда есть тайный мотив), а потом целуешь прямо в эти раздраженно поджатые губы.

– Сейчас я даже не прочь принять дезинфицирующий душ, – заявляет она. Кайфоломка.

– Да брось, будет весело! Ждем сигнала, врываемся в номер, хватаем плохих парней! – Ты и сам толком не знаешь, почему это назначение кажется тебе таким чертовски притягательным. Может, потому, что прохлаждаться в номере отеля в компании Скалли – одно из твоих любимых занятий, и неважно, ломает ли она при этом весь кайф, закатывая глаза в ответ на твои замечания. А вот без слоя грязи, пожалуй, можно было б обойтись.

– Подозреваемые заходят в номер 13, – доносится из твоего наушника.

– Шоу началось! – весело провозглашаешь ты. Сегодня она выглядит исключительно прелестно, даже несмотря на ее надутый вид – на ней обтягивающая блузка с V-образным вырезом и юбка-карандаш, снятый пиджак криво свисает с комода. У нее целая коллекция таких вот блузок - всех цветов радуги, вообще-то. Сегодня на ней фиолетовая, при виде которой у тебя начинается слюноотделение. Много чего применительно к Скалли заставляет тебя пускать слюни, но когда ты видишь контур ее бюстгальтера, что ж, да, у тебя во рту просто гребаный Ниагарский водопад.

– И что нам тут делать? Это сделка может затянуться на часы, – жалуется она. Сегодня она сварливая, и тебе в некотором роде хочется разозлить ее еще сильнее – хочется дразнить ее до тех пор, пока брови не сморщатся у нее на лбу, словно гусеницы, а кожа над вырезом обтягивающей фиолетовой блузки не станет розовой, пойдет пятнами и начнет умолять о твоем языке.

Ладно, остынь, парень. Сейчас не время для фантазии в стиле «твой язык на коже Скалли». У тебя уже была одна такая утром – в душе, чтобы легче смыть все следы (эй, ты же не животное).

– Сыграем в двадцать вопросов? – предлагаешь ты с маниакальной ухмылкой на лице – просто шутки ради. Каждый раунд этой игры со Скалли заканчивается всегда одинаково: спором, причем ее брови становятся похожими на вышеупомянутых гусениц, а кожу груди покрывает пресловутый пятнистый румянец. Никто не скажет, что у тебя нет плана.

Снова фирменное закатывание глаз.

– Скалли, а мама не говорила тебе, что, если будешь так делать, глаза могут застрять?

– Уж лучше пусть застрянут, чтоб больше мне не пришлось закатывать их в ответ на твои слова, – отвечает она, но ты видишь эту озорную легкую усмешку, которую она изо всех сил пытается скрыть. Скалли в настроении для игр. Ты так и знал.

– Потише там, вы двое! – рявкает голос в наушнике. – Подозреваемые начинают нервничать. Стены, похоже, тонкие: они жалуются на громкие голоса!

– Ладно, я загадал, Скалли, – шепчешь ты, – ты угадываешь. Только давай потише.

Она ерзает, пытаясь устроиться поудобнее, и, в конце концов смирившись с грязью, ложится на кровать и опирается на руку. Когда она располагается подобным образом, ее декольте углубляется. Очень мило. Твой член весьма одобряет открывшийся вид. Ты представляешь, как однажды запускаешь палец в эту ложбинку – да что там, целую ладонь – но она уже снова что-то говорит, и лучше бы тебе сосредоточиться на ее словах.

– На этот раз никакого валяния дурака, Малдер. Никаких перевертышей или типа того. – Она забывает о том, что нужно понизить голос, и ее нежелание покорно сносить всю эту ситуацию тебя заводит. Ей определенно не понравится то, что ты выбрал для этого раунда (призрак же технически не перевертыш), но тебя чересчур возбуждает сама мысль о том, как она будет из-за этого негодовать.

– Больше хлебницы? – Ее извечный первый вопрос. Она так предсказуема. Однажды ты задумаешь хлебницу, и от этого ее чрезвычайно педантичный, прямолинейный мозг просто взорвется.

– Хм-м, иногда, – загадочно отвечаешь ты. Ты тоже забываешь о необходимости вести себя тихо, а может, тебе просто слишком весело, чтобы беспокоиться об этом.

– Малдер, клянусь, если это опять чертов перевертыш… – Она редко соглашается повеселиться вместе с тобой и еще реже снимает пиджак, располагается на почти тридцатилетнем покрывале и притворяется раздраженной, одновременно демонстрируя тебе свое декольте (ты видел, как она поправляла блузку, когда думала, что ты не смотришь).

– Ладно, оно живое? – Второй неизменный вопрос. В самом деле, Скалли, включи хоть немного воображения.

– Ну, это тоже спорно… – Вот на этом – всего после двух вопросов – она каждый раз срывается, ужасно возмущается и злится на тебя. Ты переводишь на нее взгляд и смотришь, как розовое пятно расцветает, словно гвоздика, в вырезе блузки.

Ты подумываешь о том, чтобы дотронуться до него, пока ее пронзительный голос не обрывает поток твоих грязных мыслей:

– Черт побери, Малдер! (насколько это ужасно, что ты находишь ее чрезвычайную раздражительность неотразимой?)

На этот раз она совсем забывает о необходимости вести себя потише, но прежде чем у тебя появляется возможность ответить, в ухе раздается рык:

– Вашу мать, вы двое, вы все портите! Вы их спугнете! – Проклятье! Скиннер прикончит вас, если эта облава сорвется.

Ты закрываешь ей рот ладонью, чтобы заставить замолчать – прямо поверх этих пухлых розовых губ, что каждую ночь видятся тебе во снах. И вот уже появляется пресловутая бровь-гусеница и на подходе спор, но ты останавливаешь ее, шикая. Думай быстрее, думай быстрее…

– Быстро, Скалли, стони, как будто бы в экстазе!

– Что? – Она симпатичная, когда ошеломлена, но, к огромному сожалению, у тебя нет времени на то, чтобы насладиться этим в полной мере. Надо не забыть снова ошеломить ее, когда времени окажется больше. Будет нетрудно.

– О да, детка, да, – стонешь ты громко и наигранно, кивая на соседнюю стену, а потом шепотом добавляешь: – Мы их чуть не спугнули. Надо заставить их поверить, что мы просто возбужденная пара, занимающаяся сексом. О, так прияяяятно. – Последнее предложение ты снова произносишь гораздо громче, улыбаясь, когда она прячет лицо в ладонях.

– М-м, о да, – стонешь ты, а затем подталкиваешь локтем свою весьма раздраженную напарницу и добавляешь: – Давай, Скалли, тут серьезному испытанию подвергается моя репутация как мужчины. Не могу же я быть единственным, кто получает удовольствие.

Она награждает тебя этим взглядом – тем самым, который заставлял взрослых мужчин плакать (а может, тебя, если подумать), но потом она выпрямляется, так что ее груди, к сожалению, занимают положенное им место в чашечках бюстгальтера, и зовет: «Иди сюда, ты, жеребец», голосом, которого ты никогда прежде от нее не слышал.

Вот дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Она не должна говорить это так, словно и вправду обращается к тебе – словно ты и есть этот самый жеребец, и она действительно ждет тебя, томясь от одиночества на своей стороне кровати.

– О даааа, – протягивает она, и если до этого у тебя еще не было крупных неприятностей, то теперь они определенно появились – ужасные неприятности, чертовски ужасные гребаные неприятности.

– М-м, – мычишь ты, начиная потеть, тогда как твой член счастливо подпрыгивает у тебя в штанах. – Может, пока достаточно.

Нет, разумеется, этого недостаточно, о чем тебя незамедлительно оповещает крикун из наушника:

– Продолжайте! Что бы вы там ни делали, ребята, похоже, они на это купились!

Еще бы они не купились. Разумеется, они купились, тогда как ты всерьез обеспокоен тем, что можешь грохнуться в обморок.

– Да, – стонешь ты, – да, так горячо. М-м… – Ты пытаешься не смотреть на нее, говоря это, – на ее сексуальное горячее тело – но ее глаза словно бы занимают весь гребаный номер. Ты не можешь избежать их. Они будто чертовы голубые воронки, затягивающие тебя внутрь. Она встает на колени лицом к тебе, и у тебя кружится голова.

– Сними одежду, чтобы я могла на тебя полюбоваться, малыш, – говорит она, и черт тебя побери, если твой член не становится тверже. Как она это делает? Какого черта ее голос звучит так, когда все это даже не взаправду?

– М-м, дааа, – стонет она. Ты закусываешь губу, пытаясь удержаться от того, чтобы преодолеть разделяющее вас расстояние, запрыгнуть на кровать и навалиться на нее всем телом. Ее губы, ее груди или перейти сразу к главному блюду и нацелиться на ее киску?

– Ты первая, – в отчаянии говоришь ты. – Я тоже хочу полюбоваться на тебя. Хочу увидеть, какая ты красивая. – Ты издаешь еще пару стонов для большей убедительности, и она облизывает губы; эта гвоздика румянца теперь окончательно расцветает на ее груди и поднимается к шее.

– Да, вот так? Вот так, малыш? – Твою мать, ее голос. Тебе не выпутаться из этого живым. Слово «малыш», произнесенное Скалли подобным голосом, станет тому порукой.

– Такая горячая, ты такая горячая, – рычишь ты и даже не притворяешься, что это понарошку, потому что она и вправду чертовски горяча. Она судорожно втягивает воздух, когда понимает, что ты говоришь всерьез.

– Да? – спрашивает она, слегка выгибая спину, и ее симпатичные груди приветственно выпирают из V-образного выреза.

– Да, Скалли, – тихо подтверждаешь ты – не для тех, кто может услышать, а для нее.

– Может, тебе стоит притвориться, что я целую тебя, ну, знаешь, для них… – шепчет она, указывая на стену.

Ты стонешь, потому что именно это ты бы и сделал, поцелуй она тебя, но еще и потому, что она такая чертовски милая, когда смотрит на тебя вот так, со слегка раздвинутыми губами, словно надеется сомкнуть их вокруг твоего члена.

– И затем… затем притворись, что я снимаю с тебя рубашку, провожу пальцами по груди, царапая ногтями волоски на ней… – выдыхает она, и ее пальцы подрагивают на весу, прежде чем она вновь опускает руки на кровать.

– Гоооосподи, – стонешь ты, запрокидывая голову. Боже, что она пытается с тобой сделать?

Нужно поменяться ролями, чтобы довести ее до такого же отчаяния, какое ощущаешь сейчас ты сам. А ты преисполнен гребаного отчаяния.

– А теперь ты, – бормочешь ты, – притворись, что я посасываю то место на твоей шее, прямо там… – Ты протягиваешь руку и проводишь большим пальцем по ее коже под ухом. Ты каким-то образом знаешь, что прикосновение к этому месту сводит ее с ума – ты и сам толком не понимаешь, откуда тебе это известно, но она дрожит, подтверждая твои подозрения.

– О-о, – стонет она и закрывает глаза, так что ты снова проводишь по нему пальцем, пока она не издает судорожный вдох.

– А теперь, – шепчешь ты, – теперь притворись, что я снимаю с тебя блузку, беру твои груди в ладони… – Ты не перегибаешь? Но ее груди – они так близко, так маняще приподняты, практически умоляя тебя… – дразню твои соски сквозь ткань бюстгальтера, пока они не затвердеют. – Твой член больше вообще не пытается, гордо выпирая из штанов.

– О боже, – стонет она, бессознательно скользя ладонями вверх по блузке и поигрывая с грудями, пока не осознает, что делает, однако ее соски твердеют прямо у тебя на глазах, проступая через эту фиолетовую блузку, словно два камешка. Ты стонешь. Ты еще не слишком далеко зашел, иначе она бы не сделала того, что сделала.

Ты испытываешь сильнейший соблазн, но твой мозг сражается с пальцами, не позволяя прикоснуться к ней. НЕ испорти все. Это не по-настоящему, не по-настоящему. Она тяжело дышит, ее грудь поднимается и опадает, а соски взывают к тебе, словно маяки. Ты чертовски потеешь.

– Я хочу прикоснуться к тебе… – стонешь ты, не зная, говоришь ли это настоящей Скалли или притворной, но потребность одна и та же. – Пожалуйста, позволь мне прикоснуться к тебе, Ск… детка. – Так трудно не произнести «Скалли», но ты не можешь использовать ее имя, не можешь. Во-первых, так ты разрушишь свое прикрытие, но в основном по второй причине, ведь если ты произнесешь ее имя, если ощутишь эти сладкие шесть букв на языке, то сорвешься и будешь трахать ее так яростно, что ее глаза закатятся в череп. М-м, за такое закатывание глаз ты бы дал ей с дюжину медалей. Две дюжины.

– Боже, да, дотронься до меня, пожалуйста, дотронься до меня, – хнычет она. – Пожалуйста, малыш. – И после этого ты уже ни за что не можешь остановиться – ты трешь внутренней стороной ладони о свой пульсирующий член прямо у нее на глазах.

Она втягивает воздух и стонет, ее веки трепещут и опускаются.

– Боже, Малдер, – выдыхает она.

– Продолжайте! – вопит мистер Большая Шишка тебе в ухо. – Кто-то из них слушает у стены, так что продолжайте то, что вы там делаете!

Ты трясешь головой в попытке прочистить ее. Все это НЕ по-настоящему.

Ты гладишь ее по щеке: она горячая и гладкая на ощупь, как те камни, что вы с Самантой нагревали в огне. Ее глаза медленно открываются, и вы смотрите друг на друга. Ее кожа вспыхнула румянцем, лоб покрыт испариной, а с губ срываются отрывистые судорожные вздохи. Она умопомрачительна – просто охренительно умопомрачительна.

– Настало время для главного шоу, – шепчешь ты, а потом медлишь. – Ты в порядке? – Ты готов покончить со всей этой шарадой, лопнуть этот мыльный пузырь, и плевать на Скиннера, если она не в порядке. Пожалуйста, будь в порядке, Скалли.

Она облизывает губы, «о, добрый боженька, пожааалуйста, пусть она будет в порядке», и кивает.

– Да… да, в порядке.

Она наклоняет голову, скрывая от твоего взора чуть заметную застенчивую улыбку, и твое сердце едва не тает от переполняющих тебя эмоций (по правде сказать, твой член тоже готов растаять).

Хотя то, что она делает дальше, убивает тебя, просто нахрен убивает тебя. Она медленно выпрямляется на коленях, пока эти затянутые в ткань цвета винограда груди не оказываются на одном уровне с твоими глазами, и затем заползает дальше на кровать – при этом ее сочная маленькая попка раскачивается, словно маятник. Она как будто нарочно это вытворяет. Она как будто знает, что делает с тобой, и ей это нравится. Она встает на колени на подушках, а потом, черт побери, обхватывает переднюю спинку и оборачивается к тебе.

– Давай уже приступим… – шепчет она, – … малыш.

Из твоего горла вырывается смущающее хрюканье – ты не в силах сейчас даже притворяться джентльменом.

– Ну же, Малдер, – призывным низким голосом подначивает она, – не могу же я одна получать удовольствие.

Она повторяет произнесенные тобой ранее слова и начинает подпрыгивать. Она, мать ее, начинает ПОДПРЫГИВАТЬ – медленно и несильно, так что кровать едва раскачивается, но, хм, да. Раскачивается при этом отнюдь не одна только кровать.

Ты стонешь. Громко. Одного лишь вида ее, подпрыгивающей подобным образом, и различных частей ее тела, тоже подпрыгивающих, и того, как она смотрит на тебя, закусив губу и подпрыгивая подобным образом…

Скажем так: подозреваемых ожидает тот еще сюрприз, если тебе и вправду придется производить сегодня арест.

– Иди сюда, – говорит она, – я тааак сильно тебя хочу. – О, детка, это взаимно. Так что ты подползаешь к ней по кровати, не обращая внимания на оттопыренные спереди штаны, и становишься на колени позади нее.

– Даааа… да…. Так приятно ощущать, – стонешь ты, приноравливаясь к установленному ею ритму и подпрыгивая на кровати вместе с ней. Это просто нелепо, верно? Подпрыгивание, подпрыгивание.

– Что, Малдер? – выдыхает она. – Что приятно ощущать? – Ее губы припухшие и влажные, и она заглядывает прямо в твои глаза. Да пофиг, тебе совершенно наплевать, нелепо это или нет.

– Тебя, – стонешь ты. – Тебя приятно ощущать… твое тело… так чертовски сексуально. – Ты не можешь сдерживаться – твои бедра словно бы по собственной воле двигаются. Ты переводишь взгляд на ее бедра и видишь, что они тоже слегка вращаются с каждым абсолютно нелепым подпрыгиванием.

– Что насчет тебя? – шепчешь ты. – Что приятно ощущать тебе?

– О боже, твой член, – стонет она. – Он такой большооой. – Но в том-то и дело, что она не просто стонет это, нет, – это было бы слишком просто, слишком логично. Это имело бы смысл в этой абсурдной альтернативной реальности, в которой вы вдвоем каким-то образом оказались прямо сейчас. Нет, она стонет это и затем смотрит вниз на твой член. Она смотрит вниз на твой член и ОБЛИЗЫВАЕТ ГУБЫ.

– Да? – Ты начинаешь подпрыгивать быстрее. – Да, ты хочешь его? Ты хочешь мой большой член? – Ты и вправду только что это сказал? Ты сейчас вывернул на очень странную, потенциально неловкую почву, но тебе совершенно все равно. И знаешь почему? Потому что ты и вправду думаешь, что она его хочет.

– Я хочу его, – жалобно стонет она. – О боже, я так сильно его хочу. – Черт, да, она его хочет. Теперь она тоже подпрыгивает быстрее, ее бедра качаются, словно она скачет на гребаной лошади, и ты честно не можешь вспомнить, чтобы был так сильно возбужден за всю свою жалкую жизнь.

Теперь он скрипит – матрас. Нет ничего похожего на этот звук – этот ритмичный стон, это звуковое воплощение страсти. Она стонет очень громко, что только усиливает эффект. Она могла бы получить за это чертов «Оскар». Может, демонстрировала бы его вместе со своей медалью.

Вы смотрите друг на друга. Вы пялитесь друг на друга, ни на мгновение не прекращая подпрыгивать, словно вы на чертовом батуте. Тебе кажется, что ты, возможно, слегка хрипишь, а она, она представляется тебе самым красивым зрелищем из всего, что ты когда-либо видел. Ты полон благоговения перед ней, перед тем, как кто-то вроде нее может фактически существовать и не только в этом мире в целом, но еще и присутствовать в твоей жизни, причем охотно, подпрыгивая рядом с тобой на кровати в этом люксовом однозвездочном номере отеля.

Она снова закусывает нижнюю губу и смотрит на тебя с застенчивой невинностью, а потом… Потом? Потом она просто взрывает тебе мозг.

– Притворись… – говорит она задыхающимся тихим голосом. – Можешь притвориться, что берешь меня сзади. – И с этими словами она подвигается назад и приподнимает попку. НИХРЕНА СЕБЕ. Нихренасебенихренасебенихренасебе.

– Ни хрена себе, – вслух выдыхаешь ты, но при этом слова продолжают непрерывно повторяться в твоем мозгу. Ты почти уверен, что твои глаза закатились куда-то на затылок. Однако этого не произошло, и ты это знаешь, потому что все еще видишь ее перед собой, вцепившуюся руками в спинку кровати, приподнявшую попку и смотрящую на тебя взглядом, недвусмысленно приглашающим трахнуть ее. О, Скалли. О, детка.

Это совершенно ни к чему. Все это совершенно ни к чему. Ты мог бы сделать то, что нужно, ограничившись парой стонов и легким скрипом матраса – ты это знаешь, Скалли это знает. Как все дошло до этой точки, выше твоего понимания.

Но когда это тебя останавливало? Нелепое за гранью понимания – это твоя специализация, твоя гребаная сильная сторона.

Так что знаете что? Ты решаешь просто плыть по течению.

– Черт, да, – говоришь ты, подползая ближе и занимая позицию позади нее, после чего облизываешь губы, просто чтобы посмотреть, как она заерзает.

Она продолжает подпрыгивать, только на этот раз в этом больше от раскачивания, поначалу медленного – вперед-назад, вперед-назад – и ты стоишь на коленях позади нее, как идиот, пока при ее обратном движении ее попка не задевает слегка твой член. Твой стон абсурдно громок. Судя по очевидно притворному удивленному выражению ее лица, она сделала это нарочно – маленькая дразнила. И затем она снова это делает. И снова. Каждый раз все более явно, каждый раз со все возрастающим колебанием бедер.

– М-м, – мурлычет она, оглядываясь через плечо.

В следующий раз, однако, тебе удается застать ее врасплох. Когда ты видишь ее чопорную черную юбку-карандаш (идеальную для офиса и еще более идеальную для фальшивого перепихона в номере отеля), приближающуюся к твоим серым брюкам, ты хватаешь ее за бедра и со всей силы прижимаешь к своему готовому в любой момент вырваться на свободу члену. О гребаный Господи Иисусе! Она издает вопль, и это так восхитительно сексуально.

– Так вот как ты хочешь поиграть, – рычишь ты.

– Боже, Малдер, – выдыхает она. – О боже. Мы просто притворяемся. Просто притворяемся. – Но затем она трется попкой о твой пах, и в этом нет ничего притворного. Ничегошеньки.

Ты стонешь, помня, что, в конце концов, вам полагается играть на публику. Ты начинаешь раскачиваться, держа ее за бедра и вжимаясь членом в ее сладкую попку, пока пружины не начинают снова скрипеть, пока комната вновь не наполняется звуками стандартной для таких мест симфонии скрипящего матраса, дополненной ударами спинки кровати о стену.

Она подыгрывает, издавая стоны и выкрикивая «о, малыш» или «так хорошо» время от времени, как и полагается номинантке на звание «Лучшей актрисы», но потом, на каждом четвертом или пятом толчке, возникает то, что совсем не похоже на игру – отчаянные стоны, шепотом произнесенное «о боже», а однажды, при особенно сильном толчке, с ее губ срывается едва слышное «черт».

– Да? – цедишь ты сквозь плотно сжатые зубы. – Тебе нравится грубее? – Ты удваиваешь усилия, стискивая пальцами мышцы ее бедер, одновременно яростно толкая в нее. Ты не занимался подобным петтингом, вероятно, лет двадцать, и тогда это даже не было столь же приятно. Она просто восхитительна на ощупь, даже сквозь слои одежды, даже при том, что технически вы притворяетесь, даже при том, что по ту сторону этих бумажно-тонких стен готовится грандиозная операция ФБР. Очень скоро все грозит стать весьма рискованным. Очень скоро ты здорово опозоришься.

– О боже, – стонет она. – Да, да, сильнее, сильнее. – Она прижимается к тебе, вращая бедрами и хныкая, и, несмотря на нарастающее смущение, ты ни за что на свете не можешь отказать ей в этом. – Притворись… – она оглядывается на тебя и выдыхает: – притворись, что скоро кончишь…

– Ты и гребаного представления не имеешь, – стонешь ты и думаешь о том, что должен чувствовать себя глупо, чего нет и в помине, ведь она тебя об этом попросила. Ее волосы колышутся с каждым твоим толчком, падая на ее похожие на две воронки глаза, когда она наблюдает за тобой через плечо. По твоим вискам течет пот.

– Господи, такая тугая, детка, такая чертовски прекрасная, – стонешь ты, плотно зажмуриваясь, когда представляешь ее в других обстоятельствах: в красивом номере отеля, на белых чистых простынях, может, на каком-то Карибском острове. – Ты, – шепчешь ты, – ты тоже. Покажи мне, как ты выглядишь, когда кончаешь, Скалли. Покажи мне, как бы ты выглядела, если бы мы были одни – только ты и я. – Вы больше не притворяетесь, и ты хочешь, чтобы она это знала. Тебе нужно, чтобы она это знала.

– Малдер, – хнычет она, роняя голову между опущенных плеч. – О боже. – Она на мгновение замедляется, опуская бедра, и тебе кажется, что она собирается остановиться. Ты слишком далеко зашел, черт побери, гребаный ты идиот. Но когда ты уже намереваешься отодвинуться и извиниться, грохнуться на пол и начать молить о прощении, она снова ускоряется – и не просто ускоряется, а движется по-другому, пока ее движения не становятся плавными, а тело покачивается. Это в миллион раз чувственнее твоих резких прямых толчков, и ты осознаешь, что она делает то, о чем ты ее попросил: она показывает тебе, как было бы, окажись все по-настоящему и вы остались бы только вдвоем, без присутствия двенадцати других агентов, разбросанных по отелю где-то за вашей дверью.

– Скалли, – бормочешь ты. – О, Скалли…

Она хнычет и затем начинает стонать – поначалу низко, но затем все выше и выше, с такой силой сжимая спинку, что костяшки ее пальцев белеют. Она мотает головой из стороны в сторону, и ты видишь, что ее глаза закрыты, а язык снова и снова облизывает губы. Она притворяется, представляет. Она так прекрасна, так чертовски изысканна. Ты расставляешь ладони, вжимая их в изгиб ее талии, и опускаешь вниз, пока они не смыкаются на ее животе, одновременно следуя заданному ею ритму и трясь о ее неистово вращающуюся маленькую попку.

– М-м, да, – стонет она. – Дааа… о, так хорошо… – Ты не знаешь, что на тебя находит, но тебе нужно ощущать ее, нужно чувствовать ее всю, насколько это возможно, так что ты опускаешься на ее спину всем телом, окутывая ее, словно одеялом, одной рукой обнимая за талию, а другой – упираясь в кровать для равновесия. – Боже, – выдыхает она. – Боже, Малдер. – Ее тело извивается под тобой.

В этом нет больше ни следа притворства. Нет, все по-настоящему. Это вы со Скалли, делающие шаг вперед. Хотя дерьмовый второсортный номер в отеле – не самое подходящее для этого место, в каком-то смысле это просто очаровательно идеально. Вам двоим, кажется, лучше всего в наименее предпочтительных обстоятельствах, так чего иного ты ожидал?

Ты прижимаешься губами к тому месту под ее ухом, которое, как ты знаешь, сводит ее с ума, и она выгибает шею, хныча «о боже», самым сексуальным запыхавшимся голосом из всех, что ты когда-либо слышал, и ты просто не в силах этого вынести. Это сюрреалистично, это потрясающе, это слишком, слишком, и ты не знаешь, сможешь ли…

– Ладно, операция сворачивается! – Ты подпрыгиваешь при звуке искаженного статическим шумом голоса, рявкающего тебе в ухо. – Подозреваемые сваливают, они покидают номер, черт возьми. Нам придется попробовать в другой раз, к сожалению. Заберите оставленное в номере оборудование, агент Малдер. Мы выдвигаемся.

– Что? – спрашивает Скалли. – Что, Малдер?

Ты по-прежнему касаешься губами ее шеи. Твой член пульсирует. Она дышит так тяжело, что ты буквально чувствуешь, как ее легкие расширяются под твоей рукой.

– Все закончилось. Подозреваемые свалили…

Никто из вас не двигается. Звуки твоего рваного дыхания и биения сердца в ушах просто оглушительны. Почему ты до сих пор не заметил, как здесь тихо? Она теплая и невозможно идеальная под тобой. Ты же до чертиков испуган. Твой член по-прежнему пульсирует.

Медленно, так чертовски медленно она начинает поворачивать голову, и тебе кажется, что ты умрешь от того, насколько медленно это происходит. Ты видишь ее рот раньше глаз, кончик ее языка подрагивает в уголке губ, и затем в твоем поле зрения появляются ее глаза, но они закрыты, они, черт побери, закрыты. Пожалуйста, Скалли, пожалуйста, но затем, но затем…

Они открываются, и в ту секунду – миллисекунду – когда ваши взгляды встречаются, ты знаешь, ТЫ ЗНАЕШЬ, и она знает, и это похоже на взрыв, от которого закладывает в ушах и отваливается челюсть – яростный, неистовый и внезапный, и вот уже после нескольких стонов, хрипов и вздохов юбка оказывается вокруг ее талии, трусы – вокруг бедер, а твой пульсирующий член наконец вырывается на свободу и, ни хрена себе, Господи Иисусе, ты внутри нее – после семи лет и самой абсурдной ночи в твоей жизни ты наконец оказываешься внутри нее.

– О боже, – хнычет она. – О боже, Малдер, черт, – снова хнычет она, а потом выгибает спину и пихает свою попку назад, вжимаясь в твои бедра, и, детка, за это ты заслуживаешь, чтобы все было медленно и приятно, но какое там, когда ты делаешь нечто подобное, так что ты просто обхватываешь ее бедра – изящные изгибы ее костей, такой мягкой кожи и ткани задранной юбки, что у тебя по телу бегут мурашки – и устремляешься ей навстречу, словно приливная волна. Снова, и снова, и снова. И ей это нравится, ты знаешь, что нравится, потому что она стонет так сладко и издает жалобные звуки, повторяя твое имя.

И ты тоже стонешь, а как иначе? Она такая влажная, и тугая, и она Скалли, она гребаная СКАЛЛИ, и ты был влюблен в нее дольше, чем способен вспомнить, даже до этого.

– Скалли, охренеть, детка… – Ты не в силах сформулировать сколько-нибудь связную мысль от того, насколько это здорово.

Она хнычет и жалобно скулит, вжимаясь своей симпатичной попкой в твой пах, и это Скалли, Скалли, и сам этот факт почти заставляет тебя потерять рассудок. В отчаянии ты дотрагиваешься до того места, где твой член встречается с ее вагиной - ни хрена себе, она такая горячая и скользкая – и находишь ее идеальный маленький клитор, после чего немедленно начинаешь его поглаживать. Ты яростно поглаживаешь, потирая его с такой силой, словно ее тело – это сосуд, а она – джинн, и у тебя осталось последнее желание. Только это не так, потому что она уже даровала тебе это желание – ЭТО, это твое желание, ваши соединенные тела и есть твое желание, и ты неспособен связно мыслить, но она стонет: «Так хорошо, так хорошо, Господи Боже, Малдер, так хорошо», и ее голос с сексуальной хрипотцой в конце концов подталкивает тебя к краю.

Ты кончаешь в ослепляющей вспышке, со стоном говоря: «Мне жаль… жаль», потому что чувствуешь себя ужасно и одновременно так здорово.

Но прежде чем ты закончил, она тоже стонет и хнычет, произнося этим запыхавшимся пронзительным голосом: «Малд… черт… о бооооже», и затем сотрясается под тобой. Это потрясающе, абсолютно потрясающе.

Вы оба падаете на кровать бесформенной кучей, тяжело дыша, не чувствуя своих конечностей, залитые потом, и, Скалли, ты хоть представляешь, как сильно я тебя люблю? Ты подумываешь о том, что надо бы постелить под нее что-то чистое, чтобы ее кожа не соприкоснулась с этим грязным покрывалом 1973 года, но это ведь будет означать, что тебе придется отодвинуться, а ты ни за что на свете на это не пойдешь. Никогда. Ты планируешь прикасаться к ней каждую секунду всю свою оставшуюся жизнь.

Она поворачивается к тебе лицом – ее щеки пылают, волосы влажные на висках. Ты убираешь локон с ее щеки, и она улыбается.

– Ты в порядке? – тихо спрашиваешь ты.

Она издает смешок.

– Ты же вроде тоже тут был? Думаю, я больше чем в порядке.

Ты опускаешь голову и усмехаешься, а потом начинаешь смеяться. И она смеется вместе с тобой. И вот уже вы оба задыхаетесь от смеха над нелепостью, и абсурдностью, и потрясением от того, что вы только что сделали. Это напоминает тебе о вашем первом деле и смехе под дождем, и от этой мысли у тебя чуть слезы на глаза не наворачиваются.

Когда вы наконец успокаиваетесь достаточно для того, чтобы заговорить, ты произносишь:

– Так что, Скалли, мы были достаточно убедительны для тех парней в соседнем номере? Или нам стоит попробовать еще один раунд, ну, знаешь, просто на всякий случай?

Как ты и предполагал и втайне надеялся, она привычно закатывает эти свои симпатичные голубые глаза в ответ.

На этот раз, однако, вместо того чтобы разозлиться, вместо того чтобы поддразнить ее, говоря, что они так и застрянут, вместо того чтобы сделать что-то еще, чтобы вызвать у нее еще большее раздражение, ты перекатываешься на нее и целуешь – целуешь все еще пылающие щеки, брови-гусеницы и сладкие розовые губы, пока ее глаза больше даже не пытаются закатиться, вместо этого просто закрываясь от удовольствия.

Ты решаешь, что тебе нравится этот отель. Этот «Лакшериз Стэй: кабельное ТВ и роскошные номера с 1973 года!». Ты думаешь, что он нравится тебе вместе с грязными отвратительными покрывалами на кровати и всем остальным. Или, может, тебе просто нравится человек, с которым ты сейчас рядом. Все как-то смешалось. Когда вы с ней закончите с поцелуями, стоит проверить, не врут ли в рекламе насчет кабельного.

Хотя, возможно, вы будете слишком для этого заняты.