Крестовый отец [Семен Майданный] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

смысла. А они-то какие молчаливые, будто пасти позашивали или сургучом законопатили! Лишь сопят деловито. Да прощальные хрипы уносимого белыми тапочками вперед порезанного козла вместе с ним самим исчезают в коридоре.

Темные гнусные рожи маячат над головой. Гнилью могильной пыхает из оскаленных слюнявых ртов. И Клим узнал одну из гнид. Спросить, что ль, напоследок, кто тебя, сявка, подписал на подляну? Ведь не скажет. Да и что теперь толку, игла уже пошла…

Глава первая ПРОПИСКА

Эх ты, жизнь блатная, злая жизнь моя.
Словно сто вторая, «мокрая», статья.
Срок не споловинить и не скостить ни дня.
Черви, буби, вини, а для меня «Кресты», я знаю.

1

За спиной смачно лязгнули засовы. Как из студеного предбанника в раскаленную парную – из лютых коридорных сквозняков в колышущееся потное марево простой «хаты».

Он сделал первый шаг от двери. К повернувшимся в его сторону рожам. Сделал второй шаг по этой выдрюченной выставке достижений народного хозяйства…

Сергей двинул курсом на окно, переступая, обходя, протискиваясь, нагибаясь перед развешанным сырым шмотьем. Его, как водится, разглядывали: кто таков, из каких будет, не свиданькались ли где, не слыхали ли про таковского от людей, на какую статью тянет, как в хату входит, как держится, чего делать станет?

Сергей добрался до дальней стены. По зарешеченному «телевизору» показывали кусок неба – огрызок воли. На шконках слева и справа на красных местах, вдали от вертухайского глазка, поближе к свежему воздуху парились те, среди которых Шрам мог обнаружить корешков. Мог – он провел взглядом по небритым фасам и профилям, – но ни фига похожего. Странно, такая людная хата, и никто его не признал, и он – никого. Не среди мужиков, ясное дело, а на воровской половине.

Справа храпели, слева шелестели «картинками». Резались в буру. Пришманивало слегонца анашой. Причем казахстанской, а не краснодарской. Непатриотично.

– Здорово, люди. – Шрам смотрел на играющих. Смотрел, и крепко не нравились они ему. По виду – бакланы, сявки, дешевка подзаборная. И они хату держат? Не сыскалось никого посерьезней? Куда матушка-Россия катится?

– Во, гляди. – Здоровый лоб с боксерским хрюкалом, типичный бычок с рынка районного значения, шлепнув картой по складывающейся на синем одеяле взятке, поднял на Сергея оловянные глаза. – Впихивают и впихивают. Чтоб мы тут совсем задохлись.

– Сыграть хочешь? – спросил, даже не взглянув на подошедшего, смуглый, с залысиной, рожей смахивающий на молдаванина. – Есть чего поставить?

– Всегда есть чего поставить. – Это вы сказался хмыреныш лет двадцати, с отвислой губой. Этот, судя по дебильной физии, любил по малолетке нюхнуть «Момент» под целлофановым мешком.

Вокруг заржали.

А это совсем зря. С чего они такие борзые? Поздороваться вот по-людски не хотят. Выяснить, кто пожаловал, не желают. А шутки петушиные рискуют шутить. Настолько обкурились? Или в понятиях вовсе не волокут? Волокут, не волокут – не избавляет от ответа. Теперь у Шрама нет проблемы чем себя отвлечь от горьких дум в ближайшие пять минут. А с другой колокольни – ну какого фига ему опять выпадает заложенный круговорот судьбы хватать очередных пельменей и макать вякающими скважинами в жижеотстойник?

Шрам даже злости не испытывал. Только скуку. Душное это дело. Господи, если ты есть! Объяви в России амнистию для дешевок под лозунгом «Тюрьмы – только для белых!»

Сергей наклонился, ухватил вислогубого шутника за футболку с выцветшей надписью «USA» и дернул его на себя. Голова с короткой и корявой стрижкой (как ножницами армейского парикмахера обработана) мотнулась на цыплячьей шее, с губы скатилась слюна и понеслась к полу. Босые ноги вывались в проход. Дохляк в липкой от пота «USA» не врубился в перемены, тупо вращал зенками, приоткрыв лузу. Грабелька его все еще держала карты веером. Хмыреныш, когда отмачивал свою гнилую шутку, прощаемую разве в гопницком парадняке, явно не предполагал такого продолжения банкета.

«Не прибить бы козла насмерть», – рука Сергея не чувствовала серьезного веса. Он развернул вислогубого, взвизгнувшего «ты чего?!», захватил левой кистью горло, правую положил на затылок и опустил засранца губами на придвинутую к стене тумбочку. Полетела на пол пластмассовая кружка, подпрыгнул на газете футляр для очков, сплющилась, накрытая мордой лица, «беломорская» пачка. И еще раз теми же губами об ту же тумбочку. Потом, как помойную куклу, Сергей отбросил губастого на шконку, на ту, что ближе к двери и параше.

Развернулся к следующему под девизом «Будь проще, и к тебе потянутся люди». Ясен хрен, раз чучело в «USA» из ихней кодлы, надо ж заступаться за такое ценное чмо. Господи, умоляю, сбацай амнистию для фуфлыжников, чтоб имя «Вор» снова зазвучало гордо.

С койки сползал крепыш с боксерским носом. Сползал, как жидкое говно по трубе, – неторопливо, степенно, дескать, успею я тебя сделать. Сергей дал ему