Коктейль "ёрш" от фантастики. Первые две трети - космофантастика о девственнике 34-х лет отроду, что нашёл артефакт Древних и звездолёт, на котором и отправился в одиночное путешествие по галактикам. Последняя треть - фэнтези/литРПГ, где главный герой на магической планете вместе с кошкодевочкой снимает уровни защиты у драконов. Получается неудобоваримое блюдо: те, кому надо фэнтези, не проберутся через первые две трети, те же, кому надо
подробнее ...
космофантастику, останутся в недоумении от последней.
Выше оценки неплохо 3 том не тянет. Читать далее эту книгу стало скучно. Автор ударился в псевдо экономику и т.д. И выглядит она наивно. Бумага на основе магической костной муки? Где взять такое количество и кто позволит? Эта бумага от магии меняет цвет. То есть кто нибудь стал магичеть около такой ксерокопии и весь документ стал черным. Вспомните чеки кассовых аппаратов на термобумаге. Раз есть враги подобного бизнеса, то они довольно
подробнее ...
быстро найдут уязвимую точку этой бумаге. Игра на бирже - это вообще рассказ для лохов. Маклеры играют, что бы грабить своих клиентов, а не зарабатывать им деньги. Свободный рынок был, когда деньгами считалось золото или серебро. После второй мировой войны для спекуляций за фантики создали МВФ. Экономические законы свободного рынка больше не работают. Удачно на таком рынке могут работать только те, кто работает на хозяев МВФ и может сам создавать "инсайдерскую информацию". Фантики МВФ для них вообще не имеют никакого значения. Могут создать любую цифровую сумму, могут стереть. Для них товар - это ресурсы и производства, а не фантики. Ну вод сами подумайте для чего классному специалисту биржи нужны клиенты? Получить от них самые доходные спекуляции, а все менее удачное и особенно провальное оставить им. Основной массе клиентов дают чуть заработать на средних ставках, а несколько в минус. Все риски клиентам, себе только сливки. Вот и весь секрет их успеха. Ну и разумеется данный специалист - лох и основная добыча маклеров хозяев МВФ. Им тоже не дают особо жиреть. Поднакопил жира и вот против вас играет вся система биржи. Вроде всегда "Надежные" инсайдеры сливаю замануху и пипец жирному брокеру. Не надо путать свободный рынок со спекулятивным. И этому сейчас вас нигде не научат, особенно в нашей стране. А у писателя биржа вообще выдаёт кредиты для начала спекуляции на бирже. Смешно. Ну да ведь такому гениальному писателю надо придумать миллионы из нуля. Вот спрашивается зачем ГГ играть на бирже, если ему нужны деньги для расширения производства и он сам должен выкинуть на рынок свои акции для привлечения капитала.
Начал читать. Очень хорошо. Слог, юмор, сюжет вменяемый.
Четыре с плюсом.
Заканчиваю читать. Очень хорошо. И чем-то на Славу Сэ похоже.
Из недочётов - редкие!!! очепятки, и кое-где тся-ться, но некритично абсолютно.
Зачёт.
Не только художники знали все о свете — Гермиона поняла это через три дня после своей гибели — но еще и те, кто должен был от него прятаться. Теперь она стала частью этого капризного клана — призраком в мире плоти, и если хотела здесь задержаться, то должна была избегать даров солнца так же, как девица — греха, примерно по той же причине. Солнечные лучи портили, разлагали и, наконец, сжигали душу.
Она не жалела, что умерла. Жизнь не походила на вишневый пирог. Ей не везло в любви, в браке, с друзьями, с материнством. Последнее было всего больней. Если бы Гермиона могла вернуться обратно — изменить что-то одно, она забыла бы о разбитых сердцах и пришла к своему шестилетнему сыну Финну, чтобы сказать: верь своим мечтам, иди по жизни легко, ведь даже поражение ничего не значит. Этими мыслями она делилась только с Райсом, вечным бродягой, как и она сама. Он умер, измученный и безумный — от чумы, но со смертью вновь обрел рассудок и силы.
Они уже третий день были вместе, прячась за жалюзи в его пустой квартире, прислушиваясь к уличному шуму и сплетничая. Вечером беседа вернулась к природе света.
— Не понимаю, почему солнце вредит нам, а луна — нет, — заметила Гермиона: — Она ведь отражает солнечный свет, да?
— Не ищи логику, — ответил Райс: — Не будь такой серьезной.
— Звезды — это крохотные солнца. Почему их сияние не обжигает нас?
— Никогда не любил на них смотреть, — сказал Райс: — Всегда чувствовал себя одиноким. Особенно в самом конце. Поднимал голову, видел эту бездну и… — он замолчал: — Проклятье, женщина, послушай меня! Мы собираемся выйти наружу и повеселиться.
Гермиона подплыла к окну.
— Туда? — спросила она.
— Туда.
— Они увидят нас?
— Нет, если мы разденемся.
Она обернулась, посмотрела на него. Он начал расстегивать рубашку.
— Я тебя прекрасно вижу, — сказала она.
— Но ты мертва, дорогая. У живых куда больше проблем, — сбросив рубашку, Райс встал с ней у окна.
— Полюбуемся закатом? — спросил он и, не ожидая ответа, поднял жалюзи. Свет был достаточно ярким, чтобы вызвать приятную дрожь.
— Я, наверное, на это подсяду, — сказала Гермиона, снимая платье и позволяя последним лучам щекотать грудь и живот.
— Вот это другой разговор, — заметил Райс: — Выйдем на воздух?
До Хэллоуина остался один день и одна ночь. Каждый магазин на Мейн-стрит украшали символы осени. Эскадрилья бумажных ведьм — здесь, картонный скелет — там.
— Гадость, — заметил Райс, когда они проходили мимо гнезда резиновых нетопырей: — Нужно протестовать.
— По-моему, просто забавно, — сказала Гермиона.
— Это наш праздник, милая. Пир Мертвых. А я чувствую себя, словно… Иисус на воскресной проповеди. Как они смеют так меня упрощать? — он стукнул бесплотным кулаком по стеклу. Оно задрожало, слабый звон долетел до ушей проходившей мимо семьи — они повернулись к витрине, ничего не сказали и, доверяя своим глазам, двинулись дальше.
Гермиона смотрела им вслед.
— Я хочу увидеть Финна, — сказала она.
— Плохая идея, — ответил Райс.
— Плевать, — повторила она: — Мне нужно его увидеть.
Райс знал, что спорить бесполезно, так что они направились вверх по холму — к дому ее сестры Элейн, где, как считала Гермиона, мальчик жил после ее смерти.
— Ты должна кое-что знать, — сказал Райс, пока они поднимались. — О мертвых.
— Продолжай.
— Сложно объяснить. Но то, что нам хорошо под луной — не случайность. Мы сами, как луна. Отражаем свет живущих, тех, кто нас любит. Понимаешь?
— Не очень.
— Значит, в этом есть доля правды.
Гермиона остановилась, обернулась к нему.
— Это что — предостережение? — спросила она.
— Если — да, что-то изменится?
— Не думаю.
Он ухмыльнулся:
— Я был такой же. Предостережения только разжигали любопытство.
— Хватит болтать.
Лампы горели в каждой комнате дома Элейн, словно отгоняли ночь и ее обитателей.
Как печально, думала Гермиона, бояться теней. Но, разве день не пугал ее теперь так же, как ночь — Элейн? Наконец, после тридцати одного года трудного сестринства, зеркала, которые они держали друг перед другом — затуманенные до этого дня — очистились. Она пожалела, что не узнала лучше эту одинокую женщину, которую презирала за недостаток сочувствия.
— Жди здесь, — сказала она Райсу: — Я хочу увидеть их одна.
Райс покачал головой:
— Я этого не пропущу, — ответил он и пошел следом за ней по дорожке, а потом через лужайку — к окну столовой.
Из дома доносились не два голоса, а три: женский, мальчишеский и мужской — такой знакомый, что Гермиона застыла среди теней.
— Томас, — сказала она.
— Твой бывший? — прошептал Райс.
Она кивнула:
— Я не ожидала…
— Хотела бы, чтобы он не приезжал оплакивать тебя?
— Не похоже, что он меня оплакивает, — ответила она.
Действительно. Чем ближе они подкрадывались к окну, тем громче были звуки веселья. Томас шутил, а Финн и Элейн покатывались со смеху.
— Гребаный клоун! — сказала Гермиона: — Только послушай.
Они подошли к подоконнику и заглянули в окно. Было больней, чем она ожидала. Том держал Финна на коленях, обнимал его. Шептал что-то ему в ухо. На лице Финна расцвела улыбка.
Гермиона не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь ее обуревали столь противоречивые чувства. Она радовалась, что ее милый Финн не плакал — слезам не было места на этом невинном личике. Но почему он был так доволен? Неужели, совсем забыл ее? Как Тому-клоуну удалось так быстро завоевать его доверие после пятилетнего отсутствия? Что пообещал Финну этот мастер пустых слов?
— Пойдем собирать сладости завтра вечером? — спросил мальчик.
— Конечно, партнер, — ответил Томас: — Ты наденешь маску и плащ и…
— И ты тоже, — потребовал Финн: — Ты ведь идешь со мной.
— Как пожелаешь…
— Сукин сын, — сказала Гермиона.
— …отныне и вовеки…
— Пока я была жива, он ни разу не написал мальчику…
— …как пожелаешь…
— Может, он чувствует вину, — предположил Райс.
— Вину? — прошипела она, царапая стекло, мечтая выдрать лживый язык Тома: — Он не знает, что значит это слово.
Ее голос стал выше и громче, и Элейн, которая всегда была так чувствительна, кажется, услышала его эхо. Она встала из-за стола, встревожено глядя в окно.
— Пойдем, — сказал Райс, беря Гермиону за руку: — Или это плохо кончится.
— Мне плевать, — сказала она.
Ее сестра направилась к окну. Томас спустил Финна с коленей, поднялся и вопросительно взглянул на нее.
— Кто-то смотрит на нас… с той стороны, — прошептала Элейн — в ее голосе был страх.
Томас подошел к ней, обнял за талию.
У Гермионы вырвался, как она решила, стон омерзения, но стекло разбилось от этого звука. Мужчина, женщина и ребенок отшатнулись от ливня осколков.
— Прочь! — закричал Райс, и на этот раз она подчинилась, пошла с ним через лужайку, по улице, по проклятому городу, и, наконец, — вернулась домой — в холодную квартиру, где могла рыдать от обиды и гнева.
К рассвету слезы не иссякли — даже к полудню. Она плакала по многим причинам и просто так. Из-за Финна, из-за Томаса, из-за страха в глазах сестры, из-за ужасной абсурдности происходящего. Наконец, она нашла бальзам.
— Я хочу прикоснуться к нему в последний раз, — сказала она Райсу.
— К Финну?
— Конечно, к Финну.
— Ты его до чертиков напугаешь.
— Он не поймет, что это я.
У нее был план. Если она невидима, когда обнажена, нужно полностью одеться, закрыть лицо маской и найти его на улице, когда он будет собирать сладости. Она проведет ладонью по его светлым волосам или приложит к его губам пальцы, а потом уйдет навсегда, из мира нежити и штата Айдахо.
— Предупреждаю, — сказала она Райсу: — Тебе не стоит идти со мной.
— Спасибо за приглашение, — с грустью ответил он: — Непременно им воспользуюсь.
Его одежда ждала в коробках. Они отодрали скотч и оделись в лохмотья. Разорвали картон и сделали грубые маски — с рогами для нее, остроухую — для него. Когда они вышли на улицу — Xэллоуин был в самом разгаре.
Гермиона вела их к дому Элейн, но шла очень медленно. На неизбежные встречи не спешат — она была уверенна, что найдет Финна, если доверится инстинктам.
На каждом углу были дети, одетые для полночного торжества. Упыри, зомби, черти. Маски и тьма дали им возможность творить гадости, а ей — в последний раз проявить нежность и умереть.
— Вот он, — сказал Райс, но Гермиона уже узнала легкую походку Финна.
— Отвлеки Тома, — попросила она.
— С удовольствием, — раздался ответ. Миг — и мертвец был уже далеко. Том заметил, как он приближается, почувствовал что-то неладное. Хотел схватить Финна за руку, но Райс врезался в него, достаточно сильно, чтобы сбить с ног.
Мужчина выругался и, вскочив, схватил своего обидчика. Наверное, он хотел его ударить, но, заметив приближавшуюся к Финну Гермиону, развернулся и вцепился в ее маску.
Картон порвался. При виде ее лица Том закричал. Попятился — шаг, еще один.
— Господи… Боже… — шептал он.
Она метнулась к нему, слова Райса вспыхнули у нее в голове.
— Что ты видишь? — спросила она.
Вместо ответа он выблевал на обочину ужин.
— Гниль, — сказал Райс: — Он видит распад.
— Мама?
За спиной раздался голос Финна. Гермиона почувствовала, как маленькие ручки вцепились в ее рукав.
— Мама, это ты?
Теперь она сама вскрикнула — от горя. Задрожала всем телом.
— Мама? — повторил он.
Она так хотела обернуться, коснуться его волос, поцеловать на прощанье. Но Том видел гниль. Возможно, ее малышу узрит то же самое, или что похуже.
— Обернись, — попросил он.
— Я… не могу… Финн.
— Пожалуйста.
Она обернулась, не успев подумать, отвела руки от лица.
Мальчик зажмурился. Улыбнулся.
— Ты такая яркая, — сказал он.
— Правда?
Она видела собственный свет в глазах сына, у него на щеках, на губах, на лбу — нежный, как прикосновение. Вот каково быть луной, подумала она. Отражать живое сияние. Это было приятно.
— Финн…
Том звал мальчика — издалека.
— Он тебя боится, — объяснил Финн.
— Я знаю. Мне лучше уйти.
Мальчик серьезно кивнул.
— Объясни ему, — попросила она: — Скажи, что ты видел.
Мальчик кивнул снова.
— Я не забуду, — сказал он.
Этого она и хотела. Ее желания исполнились. Гермиона оставила мальчика с отцом, и ушла с Райсом — темными переулками, пустыми парковками — на окраину города. По дороге они сбросили костюмы. На шоссе вышли обнаженными и невидимыми.
— Может, побродим немного, — предложил Райс: — Отправимся на юг.
— Конечно, — ответила она: — Почему бы и нет.
— Рождество в Ки-Уэсте. «Марди Гра» в Новом Орлеане. На следующий год можно вернуться. Посмотреть, как у них дела.
Она покачала головой.
— Финн принадлежит Тому, — сказала она: — Жизни.
— А мы — кому? — с легкой печалью спросил Райс.
Гермиона посмотрела на небо.
— Ты знаешь, — ответила она и указала на луну.
Последние комментарии
5 часов 55 минут назад
21 часов 59 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
3 дней 13 часов назад
3 дней 17 часов назад