Юрий Долгорукий [Вадим Викторович Каргалов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Юрий Долгорукий



ПРОЛОГ

1


роза настигала.

Гром рокотал сразу после всполохов молний.

Сплошная стена дождя с протяжным гулом катилась за всадниками, выбрасывая вперёд редкие крупные капли; пыльная дорога была изъязвлена, как оспинами.

Всадники вынеслись на курган.

Князь Владимир Всеволодович Мономах[1] приподнялся на стременах, улыбнулся. Чутьё бывалого охотника не обмануло: внизу, возле молодой дубовой рощи, темнела покатая крыша жилища.

Князь указал плетью:

- Туда!

Несколько отроков-дружинников, обгоняя князя, вырвались вперёд. Места украинные, о насельниках неизвестно ничего. Может — мирные землепашцы, а может - тати, люди разбойные. Князя же надобно оберегать со всем тщанием...

И успели-таки до дождя!

Но едва князь, склонив голову в нарядной круглой шапке с горностаевой опушкой, шагнул через порог, всё вокруг захлестнули тугие струи. Стало темно, как в сумерках, а внутри жилища ещё темнее - узкие волоконные оконца, прорубленные в брёвнах, пропускали мало света.

Подскочил ближний отрок Лукашка, принял красный княжеский корзно[2]. Сокрушённо покачал головой, стряхивая ладонью дождевые брызги. Не уберёгся князь, хоть немного, но достал его дождь!

Владимир без любопытства огляделся.

Изба как изба. Много повидал он таких простолюдных жилищ во время своих походов. Не изба даже — полуземлянка: сруб до половины закопан в землю, пол тоже земляной. Лавки вдоль стен. Круглая глинобитная печь на деревянных столбах-опочке. Топили по-чёрному, стены припудрены сажей.

Мономах усмехнулся, вспоминая понравившуюся ему пословицу. Нравоучительная была пословица, с глубоким смыслом: «Горечи дымныя не перетерпев, тепла не видати!»

Верно, ох как верно сказано!

Отроки запалили лучину в кованом светце. А печка пусть так и остаётся — неживой. Ни к чему дрова палить, дрова здесь, возле края Дикого Поля, дороги. Осень вступает в свои права, но тепло по-летнему. Только грозы катятся одна за другой, хотя время для них самое неподходящее. Видно, неспокойно там, за небесной твердью.

В небесные знаменья Мономах верил.

Князь присел к столу, сколоченному из толстых дубовых плах. Крепкий был стол, вечный. Видно, не мимоезжие здесь поселились люди, обустраивались прочно.

Позвал боярина Ольбега Ратиборовича:

   - Хозяин кто?

Ольбег зачастил уверенно:

   - Смерд новопришлый, из Брянска. Второй год сидит. Тиуну[3] ведом, возит по зиме на твой переяславский двор сушёную рыбу и мёд. Уроки исполняет, потому батогами не бит...

   - Всё-то ты знаешь, боярин, - обронил князь.

Ольбег не понял, с насмешкой или похвалой сие сказано, и на всякий случай склонился в поклоне.

   - Ладно, ступай.

Неумолчно шуршал за оконцами дождь, и хорошо думалось под его монотонный шум. А подумать переяславскому князю Владимиру Мономаху было о чём.

Нежданно, без зова, явился в Переяславль ростовский тысяцкий Георгий Симонович, а с чем приехал - боярам не сказал, пожелал передать вести самому князю. Но всезнающий Ольбег предупредил, что приехал тысяцкий с недобрыми вестями: сумрачен, неразговорчив.

Ростовские дела...

Давно они заботили Мономаха, то отступая перед другими, более неотложными, то наваливаясь снова. Как больной зуб, что и вырвать пора, и решиться нелегко - вдруг сам по себе утихнет.

Подумалось, что, может, и к лучшему - это вот вынужденное одинокое сиденье под затяжным дождём. Поразмыслить можно наедине с собой, разложить рядком - думка к думке.

Не сегодня всплыли ростовские дела и не завтра завершатся. Давнишняя это забота княжеского рода Всеволодовичей. Забота и одновременно надежда на верховное главенство над Русью...

Когда великий киевский князь Ярослав Мудрый перед кончиной поделил свои владения между сыновьями[4], старшему — Изяславу — достался стольный Киев, среднему Святославу - Чернигов и Тмутаракань, а младшему Всеволоду, отцу Мономаха - Переяславль.

Казалось, обидели младшего Ярославича: невелик был град Переяславль, приткнувшийся к самому краю Дикого Поля, да и само Переяславское княжество - толика малая от необозримых братниных владений. Но было в духовной грамоте Ярослава Мудрого многозначительное дополнение. К Переяславлю придавались великие северные города Ростов, Ярославль, Белоозеро, Суздаль. Вскоре там сели наместники Всеволода Ярославича, и всё Поволжие оказалось как бы его княжением.

Поначалу старшие братья отнеслись к отцовскому разделу спокойно. Центром жизни оставалась Южная Русь. Державные дела вершились в Киеве, Чернигове, Владимире-Волынском. Сюда притекало данями и уроками богатство Державы. Отсюда вели в императорский Царьград и торговые города Крыма