Последний алхимик [Владимир Ильич Контровский] (fb2) читать онлайн

Владимир Контровский Последний алхимик

«Всё моё», — сказало злато;

«Всё моё», — сказал булат.

«Всё куплю!», — сказало злато;

«Всё возьму!», — сказал булат.

А. С. Пушкин. «Золото и булат», перевод анонимной французской эпиграммы.

— Хо-хо, благородный сэр! Да на этом огне, — и граф Гай Карнарвон, хозяин замка, небрежным жестом указал на пламя, пляшущее в громадном камине, — можно зажарить не только кабана, но и дракона, да! Целиком!

Веселье в пиршественном зале дошло уже до той буйной стадии, когда присутствие высокородных дам сделалось несколько обременительным — как для пирующих, так и для самих дам. Тонкие заморские вина уступили место грубому ячменному пиву, и выпитое в огромном количестве спиртное смыло тонкий налёт куртуазности с гостей графа. Сэр Гай умел не терять головы ни в яростной сече, ни в гульбе и взглядом посоветовал своей дочери леди Вивьен удалиться. Он искренне любил её и не хотел огорчать, но вместе с тем не желал и доставлять неудовольствие гостям, только-только входящим во вкус настоящего разгула.

— Дракона? — живо отозвался барон Бургиньон, ловко разделывая боевым кинжалом жареное мясо. — Где же вы возьмёте дракона, благородный сэр? Они все давным-давно вымерли!

— Вы уверены? — усмехнулся хозяин, жестом приказывая слуге наполнить чашу. Он убрал из зала и всех служанок, оставив только слуг. Граф ценил женскую красоту и берёг своих девушек — совсем ни к чему, чтобы им начали задирать юбки прямо на деревянных скамейках. Если кто из гостей ещё сохранит к концу пира силы и желание насладиться трепетным женским телом — что ж, щедрый хозяин угостит их и этим деликатесом, но только не здесь, а на ложах гостевых комнат. А тут, в зале, на каменных плитах пола, бедняжек и покалечить недолго…

— Уверен ли я? Г-хм… умпф… — барон шумно отхлебнул. — Драконов нет! Неужели благородный Гай Карнарвон верит в эти крестьянские сказки? — Бургиньон откинул голову и гулко захохотал; по его подбородку стекала струйка пива, смешанная с мясным жиром.

— Благородный Гай Карнарвон, — в голосе графа лязгнула сталь, — не бросает слов на ветер. Хотите удостовериться? Пожалуйста! В северных горах, на границе моего лена и дикой пустоши, живут самые настоящие драконы — или, по крайней мере, один. Эта тварь обитает в глубокой пещере — стережёт золото, накопленное за тысячелетия. Дракон редко выбирается наружу — поохотиться на горных коз или испить воды из водопада, — но его видели там в прошлое полнолуние. Он огромен и страшен — пастухи тряслись, рассказывая о чудовищном виде этого монстра…

— Золото? — переспросил сэр Анри, пропуская мимо ушей сентенцию о кошмарном облике чудовища. — И… много там золота? — В кабаньих глазках барона блеснул жадный огонёк.

— Много. Очень много.

— Но если в драконьей пещере действительно много золота, то почему же тогда вы, благородный сэр, до сих пор не отобрали это золото у чудища своим славным мечом? Ваша отвага известна всем — о ваших подвигах поют менестрели!

— Да, я ничего не боюсь, — граф принял грубую лесть барона как должное, — из того, что можно одолеть простой честной сталью. Однако есть легенда, что это золото проклято — его можно взять силой, омыв драконьей кровью, но... Этот дьявольский металл, если верить легенде, отравит все будущие поколения нашего мира и будет жадно и ненасытно требовать крови — человеческой крови.

— Сэр Карнарвон, — барон чуть покачнулся и опёрся локтем о стол, угодив в блюдо с объедками, — золото — это всё! Мы отправляемся за тридевять земель, в холодные моря, в жаркие пустыни и в густые леса за этим благословенным металлом, и нас ничто не может остановить! А кровь, досточтимый граф, — она дешевле вот этого доброго пива! — Бургиньон опрокинул в рот объёмистый кубок, утёрся рукавом и рыгнул. — Я готов мчаться за этим золотом хоть сейчас! Это достойно рыцаря, и любой из них, — барон обвёл пьяным взором пирующих, — тотчас же, я уверен, поскачет с нами! Ведите нас, благородный сэр Гай!

Если бы граф был трезв, он обернул бы всё в шутку — зачем куда-то нестись, когда пир в самом разгаре, в погребах замка ещё очень много вина и пива, а кладовые ломятся от снеди. Однако винные пары уже затуманили разум Гая Карнарвона, к тому же в словах Анри Бургиньона он почувствовал некий намёк на свою нерешительность. Намёк был неявный — в противном случае дело кончилось бы поединком, — но он был, и это подействовало на сэра Гая как шпоры на горячего скакуна.

— Благородные сэры! — звучный голос графа Карнарвона, перекрывавший звон мечей и ржание коней в разгар битвы, разнёсся под сводами пиршественного зала. — Я призываю вас к подвигу! А потом — потом мы вернёмся, и будем пировать, пока в моём замке есть хоть капля вина! В северных горах, в тёмной пещере…

Полупьяные гости быстро уловили, о чём идёт речь. О драконах слышали все, хотя не все верили в их существование. Но вот о золоте они знали, и очень хорошо знали. Сэра Гая уважали за многие качества, к числу которых относилась и честность, — никому и в голову не пришло усомниться в словах хозяина гостеприимного замка.

Не прошло и получаса, как из ворот, прогрохотав копытами по деревянному настилу подъёмного моста, выехали несколько десятков тяжеловооружённых всадников — выпитое не помешало рыцарям облачиться в доспехи и взобраться на коней.

Леди Вивьен смотрела с башни на удаляющихся искателей приключений. На душе у неё было тревожно. Она не боялась за отца — девушка была уверена, что тот вернётся целым и невредимым, — её смутно беспокоило что-то другое. А что именно — она и сама не знала.

* * *

«Надо бы выбраться наружу, — вяло подумал дракон, лежавший с закрытыми глазами посередине обширной пещеры. — Изловить зазевавшуюся косулю, поджарить дыханием и съесть… Годы, годы — когда-то мне ничего не стоило оторваться от земли одним взмахом крыльев, а после часами парить в поднебесье, высматривая добычу… А теперь я долго размышляю, стоит ли вообще напрягаться, чтобы пошевелить хвостом, и в итоге остаюсь лежать… Проклятое золото — оно выпило все мои силы…».

В этот мир он попал несколько тысяч лет назад. Дракон был молод и полон сил — ему приглянулся этот юный мир, и он решил здесь остаться. Однако это решение крылатого ящера пришлось явно не по вкусу прежнему властителю здешних мест — сумрачному магу. Чародей долго, упорно и яростно сопротивлялся, пустив в ход всё своё колдовское умение, но устоять не смог. Заклинания чёрной магии распадались в драконьем пламени, а меч колдуна даже не поцарапал бронированную чешую. И всё-таки маг сумел нанести коварный удар.

Уже обратившись в огненный клубок и сгорая факелом, чародей метнул в дракона своё предсмертное заклятье. Оно было сплетено так хитро и тонко, что победитель заметил его действие спустя много лет — тогда, когда стало слишком поздно.

Дракон тяжело вздохнул и шевельнул лапой. Раздался звон — старый ящер слушал этот звон долгие века и успел его возненавидеть. Весь пол пещеры покрывали толстым слоем слитки золота, монеты и драгоценная утварь — кубки, чаши, украшения. Когти могучих лап зарылись в кучах золота — золото было повсюду, и любое движение дракона сопровождалось его звоном.

«Как я ненавижу этот металл… — думал дракон. — Проклятый колдун… Его заклинание сработало — я собирал это золото тысячелетиями, собирал и собирал, хотя мне от него нет никакой пользы… Я жёг и убивал, околдованный злым блеском золота, — на этих слитках и монетах запеклась кровь тысяч и тысяч людей… И теперь я стерегу ненужное мне золото, и обречён стеречь его до скончания дней… А если я не уберегу своё сокровище, и кровавого золота вновь коснётся солнечный луч, в этот мир придёт беда — большая беда… Проклятый колдун — он всё рассчитал на много лет вперёд…»

Алчущие злата не раз приходили в северные горы, добирались они и до пещеры, хотя обычно дракон встречал непрошеных визитёров ещё на дальних подступах к сокровищнице. Во всех случаях он разбирался с золотоискателями быстро, не вступая с ними в бесполезные дискуссии о вреде жадности и сребролюбия, — поджаривал их вместе с конями и латами, а чудом уцелевших добивал когтями и зубами. Но шли годы, крылатый ящер старел и слабел, и всё реже покидал пещеру. И всё чаще дракон с невольным страхом думал о том, что будет, когда он не сможет защитить от добытчиков своё проклятое золото.

Под потолком с противным писком метнулась летучая мышь, прошуршав кожистыми крыльями, и хозяин пещеры приоткрыл глаза. «Летучие мыши днём обычно спят, гроздьями свисая вниз головами, — мелькнуло в драконьей голове. — Значит, эту что-то потревожило…» Точнее, мысль не мелькнула, а лениво проползла — в последние десятилетия дракону трудно стало даже думать. И тут он понял, что именно встревожило летучую мышь.

Драконы владеют собственной магией — без неё первый же огненный выдох стал бы смертельным для самого крылатого ящера. И сейчас при помощи этой магии старый дракон увидел — к пещере направляется целый отряд рыцарей. «Много… — подумал он. — В былые времена я расправился бы с ними со всеми всего за пару минут, но сейчас… Надо встать и встретить гостей как подобает — эти жалкие людишки совсем забыли страх. Нет, не забыли — страх вытеснен жаждой наживы… Ну что ж, идите, милости просим…».

Дракон с усилием приподнялся и пополз к выходу. Золото сыпалось под его лапами, стекало жёлтыми звякающими ручейками; он увязал в нём, как в зыбучем песке, однако полз и полз. Дракон хотел принять свой последний бой на пороге своего дома — он почему-то не сомневался, что этот бой будет для него последним. И он успел доползти до выхода из пещеры.

Первых троих рыцарей, ступивших в тёмный зев драконьего логова, встретил клубок рыжего огня. Все трое сгорели в мгновение ока — не спасли ни доспехи, ни мокрые попоны, которыми они предусмотрительно обернулись. Кривые когти дракона растёрли жирный пепел — это было всё, что осталось от отчаянных смельчаков, — и ящер с утробным рыком высунул свою уродливую голову наружу. Высунул — и тут же пожалел об этом.

Рыцари сэра Гая не дрогнули — они привыкли видеть смерть в любом её обличии и относились к ней философски: «Все мы когда-нибудь умрём». Со всех сторон в дракона полетели арбалетные стрелы, навылет прошивающие панцирь, и одна из них угодила точно в налитый кровью глаз чудовища.

Казалось, от рёва раненого дракона рухнут утёсы. Ящер не остановился — он выползал, вытягивая из пещеры свое старое, но всё ещё могучее тело. Однако прыть у него была уже не та — воины проворно отскочили, и три удара страшных когтистых лап только раскрошили каменные глыбы, громоздившиеся перед пещерой. «Погодите, погодите, — думал дракон, — дайте мне только вытащить хвост — я вам все кости попереломаю… Жаль, что я не могу уже метать огонь без передышки — в горле сухо и пусто, и мне нужно время, чтобы собрать силы для следующего пламенного выдоха…». И в это время в широкую грудь дракона вонзилось рыцарское копьё.

Анри Бургиньон подскакал к ящеру со стороны выбитого глаза и нанёс удар прежде, чем дракон успел повернуть голову на дробный стук копыт. Рыцари приветствовали успех барона радостными криками, которые тут же сменились воплями ужаса. Отважный всадник не успел увернуться — тяжёлая лапа смяла его; из-под расплющенных лат брызнула кровавая жижа. Но тут же в эту лапу глубоко врубился боевой топор, пробивший чешую.

Граф Карнарвон не спешил лезть в драку — он руководил боем, намереваясь вступить в битву в последний, решающий момент. Он видел, что дракон слаб, и предчувствие победы горячило кровь старого вояки. Но сэр Гай видел и то, что победу придётся оплатить дорогой ценой — драконья броня сопротивлялась мечам и копьям рыцарей, тогда как взмахи когтей чудовища рвали людей и лошадей на куски. «А вот если, — прикинул граф, приглядываясь к гранитному валуну, нависавшему прямо над входом в пещеру, — подтолкнуть вот этот маленький камешек? Он наверняка весит не меньше, чем сторожевая башня моего замка, и еле держится…».

Дракон не понял, что произошло. Он уже было подумал, что ошибся, и что он выиграет и этот бой, и что его час ещё не пробил, когда на его хребет, ломая спинные зубцы, рухнула неподъёмная тяжесть, придавила, распластала и наполнила нутро режущей болью.

— Вперёд! — зычно скомандовал Карнарвон, с лязгом извлекая меч из ножен. — Убьём его!

Это был уже не бой — рыцари, с ног до головы забрызганные кровью, облепили ящера, как муравьи полудохлую гусеницу, и заживо его разделывали. Мечи и топоры методичными ударами вспороли неподатливую чешую, и горячая драконья кровь хлестала тугими струями, истекая душным паром.

Дракон сквозь пелену боли увидел своим единственным уцелевшим глазом статного воина с длинным мечом, идущего к нему уверенным шагом победителя, и безошибочно опознал в нём предводителя. Дракон знал — жить осталось недолго, этот меч скоро отрубит ему голову, и прохрипел в лицо рыцарю:

— Не берите золото… Вы выпустите на свободу демона, и дети ваших внуков будут беспощадно убивать друг друга за этот проклятый металл… И не будет этому конца, пока не сгинет в этом мире весь ваш род… Не берите золото — на нём проклятье Тьмы…

Сэр Гай Карнарвон не понял умирающего дракона — для него слова старого крылатого ящера были всего лишь набором шипящих и булькающих звуков. Граф широким взмахом меча рассёк шею чудовища и в три удара отделил уродливую голову от тела, раздавленного сброшенным камнем. Голова дракона покатилась вниз и остановилась, уткнувшись в скалу, — мёртвый глаз остекленел.

— Победа! — торжествующе закричал сэр Карнарвон, потрясая окровавленным мечом. — Победа! Дракон мёртв, а золото — золото наше! Победа!

* * *

— Начинай, — сэр Гай небрежно повёл рукой, унизанной драгоценными перстнями. — Мы слушаем.

Голубоглазый и светловолосый стройный юноша с лютней почтительно поклонился и запел балладу, которую ещё никто не слышал.

«Неплохо, совсем неплохо, — размышлял граф, слушая менестреля. — Сэр Карнарвон — победитель дракона!»

«Дракон-старик» — это надо убрать: много ли чести в победе над стариком?»

«Даже чересчур много, — мысленно усмехнулся сэр Гай, откинувшись на высокую спинку кресла, которое правильнее было бы назвать троном. — Золото — оно очень плохо делится на равные доли…»

«А вот это мы оставим, — подумал граф. — И пусть все узнают, что дракон был силён и страшен, и что многие рыцари пали в битве».

И действительно, после побоища в северных горах в замок вернулся только один сэр Гай — вернулся с головой дракона, притороченной к седлу. Он объявил, что все доблестные рыцари, отправившиеся с ним, с честью пали в бою с жутким чудовищем, и что только он, Гай Карнарвон, сумел убить монстра. Слова графа никто не подверг сомнению — все знали его как честного воина и настоящего рыцаря. И никто так и не узнал, что спутники сэра Гая, одолевшие дракона и вышедшие живыми из страшной битвы с крылатым ящером, встретили свою смерть чуть позже — и по-разному…

«Что он несёт? — возмутился Гай Карнарвон, чувствуя нарастающую ярость. — Золото, сложенное в подвалах моего замка, — это основа власти и величия моего рода; величия, которое простоит века! Какая беда? Какое проклятье? Зачем повторять глупые сказки?»

Менестрель опустил лютню и снова поклонился благородным дамам и рыцарям. По лёгкому шороху, прошедшему среди гостей, граф понял, что баллада произвела впечатление. Да и сам юноша — опытным глазом сэр Карнарвон, привыкший одерживать победы не только на поле брани, но и в альковах красавиц, заметил, как заблестели глаза многих дам. «Да, этот юнец, — подумал граф с оттенком зависти, — легко затащит на любовное ложе любую из дочерей и даже жён моих верных вассалов… И мне не очень нравится, как на него смотрит моя собственная дочь… Но самое главное — мне не нравится эта его баллада!»

Гости ждали. Они уже готовы были разразиться восторженными рукоплесканиями, но сюзерен молчал. Со времени возвращения графа Карнарвона из драконоборческого похода прошло всего полгода, однако за это время многое изменилось.

Вернувшись, граф бросил драконью голову на камни внутреннего двора замка, тут же снарядил целый караван, взяв для охраны всех своих воинов, и немедленно пустился обратно в горы — за золотом сражённого дракона. Караван из сотен вьючных лошадей ходил на север несколько раз, и каждый раз кони едва переставляли ноги под тяжестью сокровищ — такого количества золота не видел никто, даже ветераны, помнившие походы в дальние заморские страны.

Золото проложило Карнарвону дорогу к власти. Он был обласкан при дворе короля и сделан властителем всего этого края — при условии выставления на королевскую службу полностью снаряжённого конного полка. Это условие граф Карнарвон выполнил легко — он мог теперь позволить себе щедро платить самым отчаянным рубакам-наёмникам. Так сэр Гай стал сюзереном для всех баронов северной части страны, и ходили слухи, что его дочь скоро станет женой принца и будущей королевой. Графа знали и уважали за прежние заслуги и за многое другое, однако после его знаменитого «драконьего похода» люди стали замечать, что характер сэра Гая стремительно портится. Теперь Карнарвон был способен на поступки, несовместимые с понятием «рыцарская честь», — раньше в этом его никто не мог упрекнуть. Но правил он железной рукой, и потому роптать вслух не осмеливались. Вот и сейчас гости не спешили изъявлять свой восторг, пока хозяин карнарвонского замка не скажет своё веское слово.

— Ты заслужил награду, бард, — медленно процедил владетель Карнарвон. Гости шумно выдохнули — какую награду получит сочинитель от богатого графа? — и только леди Вивьен насторожилась. Она очень хорошо знала своего отца и почувствовала в его голосе что-то недоброе.

— Ты заслужил награду, — повторил граф. — За эту балладу тебе… зальют глотку расплавленным свинцом! Чтобы впредь никому было неповадно смущать умы и распевать всякую чушь, пугая тупоголовых крестьян! Стража!

Четверо дюжих воинов шагнули вперёд и заломили руки побледневшему менестрелю. Жалобно хрустнула под сапогами сломанная лютня, с плачем лопнула оборванная струна. Гости оцепенели, и тогда Вивьен метнулась вперёд и упала на колени.

— Отец! — отчаянно закричала она. — Пощади его, отец! Пощади!

— Пощадить? — глаза сэра Гая метали молнии. — Этот смазливый щенок осмелился спеть во всеуслышанье древнее предание, лживость которого доказана придворными магами его величества! И я, Гай Карнарвон, сюзерен Севера и верный вассал моего короля, не могу оставить безнаказанным такое оскорбление власти! Власть устанавливают мечом и золотом, а глупые баллады, которые распевают простолюдины, вредят этой власти! И потому будет так, как я сказал!

— Отец, — леди Вивьен обняла ноги графа. — Пощади его… Умоляю…

— Тебе он так понравился? — сэр Гай зло усмехнулся. — Тогда его надо ещё и повесить — ты невеста принца и будущая королева, и не безродным поэтам искать твоей любви! Это говорю я, граф Карнарвон, победитель дракона и наследник его несметных сокровищ!

* * *

«Следующая… …анкт-Петербур… …ляндский вокзал… Конечная».

Народ в вагоне электрички, до отказа переполненной по утреннему времени буднего дня, зашевелился, задвигался, стараясь оказаться поближе к выходу.

Александр Николаевич закрыл книжку, с обложки которой скалился чешуйчатый крылатый дракон, нависший над крошечной фигуркой рыцаря с мечом, и сунул её в карман куртки. Хорошая штука эти покет-буки — очень удобны для чтения в транспорте по дороге на работу (а когда ещё читать современному человеку, замотанному повседневными делами-заботами?). Вообще-то книги — хорошие книги — невредно и обдумывать, однако на это времени уже не остаётся…

Зато книжные лотки у станций метро завалены литературой на любой вкус — времена книжного дефицита канули в Лету. Бесчисленные глянцевые обложки пестрят пустоглазыми бандитскими рожами и физиономиями красоток в нарядах предельно облегчённого типа на фоне небоскрёбов, звездолётов или рыцарских замков. Красотки призывно изгибают бёдра, но в руках у них при этом обязательно зажат какой-нибудь смертоубийственный инструмент, а рядышком торчит неулыбчивый мускулистый тип с мечом или многоствольным бластером, всем видом демонстрирующий: «Эта роскошная баба — моя!». И очень хочется купить такую книжку и окунуться в её декоративный мир, чтобы хоть на часок почувствовать себя таким вот суперменом, сметающим всех врагов и очаровывающим всех красавиц…

Плотный человеческий поток, медленно просачивающийся через щели турникетов, вынес Александра Николаевича на привокзальную площадь. Лезть в подземелье метро ему не хотелось — весна уже вступала в свои права, в дымном воздухе большого города упрямо пробивались её пьянящие ароматы, и солнце, нечастый гость северной столицы, ласкало и грело.

Чуть подумав, он решительно направился к остановке маршрутного такси. По статусу заведующий лабораторией молекулярного синтеза научно-исследовательского института прикладной химии мог бы добираться до работы и на собственной машине, но… Времена теперь другие, и славное НИИ, где Александр честно проработал три десятка лет, давно уже не «передний край советской науки». И зарплаты его сотрудников не те, которые позволяют разъезжать на роскошных авто. К тому же узкие улочки старых районов Питера забиты под завязку автомобильными стадами — выигрыша времени никакого, а нервного напряжения на порядок больше. Поэтому древний «жигулёнок» Александра Николаевича, бывший некогда предметом гордости его жены Людмилы и лютой зависти его коллег, тихо ржавел в гараже на даче. Уж лучше фэнтези почитать в электричке…

На остановке было людно — трудящийся и учащийся народ спешил и переминался с ноги на ногу в ожидании маршрутки. Подходя, Александр Николаевич обратил внимание на молоденькую девчонку в джинсах и короткой рубашонке (или кофточке? Он никогда не был большим докой по части названий верхнего и нижнего женского конфекциона, а теперь и подавно). Между пояском джинсов и нижним краем кофточки виднелась голое тело — невзирая на вешнюю прохладу, модницы спешили выставить напоказ свои пупки и талии, привлекая мужские взоры. Девчонка почувствовала его взгляд, но равнодушно скользнула глазами по мужчине, годящемуся ей в отцы.

«Вот же блин, — с досадой подумал Александр Николаевич. — Небось в «мерседес» к какому-нибудь «папику» лет на пятнадцать меня старше ты запрыгнула бы не раздумывая и тихо повизгивая от восторга!». Стариком он себя не считал, женщины всё ещё посматривали на него с некоторым интересом, и нарочитое безразличие этой девицы задело Александра и укололо его мужское самолюбие.

Подкатила белая «газель». Александр пропустил девчонку вперёд, и в глаза ему нагло полезли её ягодицы, перечёркнутые узенькой полоской трусиков «танго». Джинсы на бёдрах девчонки были приспущены по последней моде «по самое некуда», и когда она наклонилась, забираясь в тесное нутро маршрутки, пейзаж нарисовался весьма колоритный. «Хм, — мрачно размышлял Александр Николаевич, устраиваясь на боковом сидении. — Неужели она в упор не понимает, что демонстрация нижнего белья и голой задницы в транспорте может вызвать не эротические чувства, а самую обычную брезгливость? Всё хорошо в меру, в нужном месте и в нужное время…». Он вдруг вспомнил, как ему нравилось смотреть на коленки Людмилы, открытые мини-юбкой, — давно это было… Или совсем недавно?

«Хватит, — одёрнул он сам себя. — Думай о работе!» — «А чего о ней думать? — ехидно возразил внутренний голос. — Думай, не думай — один хрен! Вы сидите в ж…, уважаемый Александр Николаевич, сидите глубоко и прочно. Все ваши юношеские мечты развеялись лёгкой дымкой, растаяли, и ваше время прошло. Имейте мужество признаться в этом — хотя бы самому себе. И ваше брюзгливое мысленное ворчание по поводу нравов и нарядов юных девиц — прямое тому свидетельство!». Спорить с этим собеседником не имело смысла…

В детстве мальчик Саша, выросший в интеллигентной семье, читал журналы «Наука и жизнь» и «Техника — молодёжи» и жадно впитывал все новости о последних достижениях науки. Сказки становились былью — человек полетел в космос, а бытовая химия одаривала человечество всё новыми материалами. «Капрон», «нейлон», «лавсан» — эти причудливые названия казались магическими заклинаниями, рождающими невиданные чудеса. А тут ещё незабвенный Никита Сергеевич творчески модифицировал ленинскую формулу «Коммунизм — это советская власть плюс электрификация всей страны», добавив к ней ещё одно слагаемое: «химизация». И Саша Свиридов, окончив школу с серебряной медалью, поступил на химический факультет Ленинградского (тогда ещё ленинградского) университета (тогда университет в городе на Неве был всего один, а прочие вузы именовались институтами).

Это были славные времена! Всё казалось достижимым и возможным (стоит только захотеть и постараться), горизонт становился всё ближе, и будущее выглядело непременно счастливым — разве может быть иначе в стране победившего социализма, где «всё для человека, и всё во имя человека»? И ещё — Саша был молод, никто не называл его по отчеству, и учёба оставляла ему достаточно времени для молодёжных вечеринок, поездок за город и прогулок по гранитным набережным дивными белыми ночами. И была любовь…

Её звали Людой, хотя ей самой нравилось имя Мила. И верно, это имя шло девушке — она действительно была милой, точнее не скажешь. Жаль, что с годами его Людмила сильно изменилось, причём далеко не только внешне…

«Газель» выбралась из очередной пробки и поскакала по выбоинам вдоль трамвайных путей, лавируя и обгоняя автобусы и грузовики. Александр Николаевич отрешённо смотрел в окно. Думать о работе ему не хотелось — на Сашу нахлынули воспоминания…

В НИИ прикладной химии он попал по распределению — Александр Свиридов был первым в списке и имел право выбора. Ему понравилась сама атмосфера института: чистота лабораторий, организованность и деловитость, жаркие споры о новых направлениях в науке и о перспективах молекулярного синтеза. Тогда он многого ещё не замечал…

Саша работал как одержимый, не считаясь со временем. Он мог посередине разговора сорваться с места, оставив собеседника в недоумении, и помчаться к себе в лабораторию, чтобы тут же проверить на опыте свою очередную фантастическую гипотезу, пусть даже не имеющую прямого отношения к теме, разрабатываемой в настоящий момент. Вскоре Саша заслужил неформальное прозвище «Алхимик», которое наряду с иронией свидетельствовало и о его упорстве и целеустремлённости и носило уважительный оттенок.

Кандидатскую диссертацию он написал и защитил через пять лет, но вот с докторской вышла осечка. Александр Свиридов вдруг с удивлением обнаружил, что в науке существуют и иные приоритеты, что плетутся многослойные интриги, и что далеко не все учёные мужи озабочены исключительно прогрессом ради светлого будущего всего человечества — есть и куда более прозаичные материи. Доктором наук он так и не стал, хотя завлабом его в конце концов назначили. Впрочем, произошло это уже в суматошную перестроечную пору, когда самые ушлые уже сообразили, откуда и куда дует долгожданный ветер перемен, и начали подыскивать себе более уютные местечки.

Увлечённость научными изысканиями не помешала Саше сделаться отцом двух детей — дочери Ани и сына Дмитрия. «Ты, наверно, и не заметил процесса зачатия, — подтрунивали над ним коллеги, — всё-то ты у нас в трудах, надёжа-государь!». На эти шутки Александр не обижался — они носили дружеский характер — и улыбался вместе с шутниками.

Не до смеха Саше стало в конце восьмидесятых, а в начале девяностых ему впору было заплакать…

Маршрутка свернула направо. Александр Николаевич попросил водителя остановиться у следующего перекрёстка и вылез из микроавтобуса. До начала рабочего дня оставалось ещё минут пятнадцать, и Саша решил пройти остаток пути пешком.

«Газель» запрыгала дальше, окатив заведующего лабораторией молекулярного синтеза брызгами грязной воды из-под колёс. Александр поморщился, нагнулся и смахнул носовым платком мутные капли, оставшиеся на брюках. Не на приём к английской королеве, но всё равно не дело…

Потом он выпрямился, и тут ему бросился в глаза огромный красочный рекламный стенной плакат, на котором многозначительно улыбающаяся очаровательная женщина очень сексапильно примеряла золотое ожерелье. «Только у нас! Драгоценности для бережливых! — гласила надпись на плакате. — Самое дешёвое золото! Самые низкие цены!».

«Вот же чушь собачья! — раздражённо подумал Александр Николаевич. — Золото и драгоценности — это последнее, что будет покупать бережливый! Самое дешёвое золото? Хм-м-м… Дешёвое золото — золото мёртвого дракона…».

* * *

День начался с неожиданности — лабораторию посетил директор института Антон Степанович Никодимов, четверть века занимавший эту должность.

— Ну вот, уважаемые… э-э-э… господа, — последнее слово Никодимов произнёс с видимым усилием. — Наметился свет в конце туннеля, если так позволительно будет сказать.

«Бедный Антон Степанович, — с жалостью думал Свиридов, поглядывая на бледное лицо директора института. — Крепко засели в его душе безвозвратно сгинувшие стереотипы! Еле-еле выдавил из себя враждебно-капиталистическое «господа» вместо такого привычного «товарищи». Пятнадцать лет минуло с тех пор, как «товарищей» и след простыл, а его всё ещё тянет на старое. Трагедия, блин…».

Никодимов выглядел неважно — высохшее лицо с красными старческими прожилками, старомодные очки, далеко не новый пиджак, к которому не шёл элитный галстук (наверняка подарок кого-то из спонсоров), мелко подрагивающие тонкие пальцы. Эдакий раритетный интеллигент советских времён, чудом не вымерший в пертурбациях постперестроечной России. Но Антон Степанович всё ещё храбрился, не подавал виду, и пожалеть его открыто означало нанести старику смертельную обиду. Да и то сказать, институт выжил как цельная структура только благодаря энергии Никодимова. Хватались за что попало, искали деньги где только можно; теряли ценнейшие кадры, уезжавшие на работу за рубеж за длинным долларом; сдавали институтские помещения в аренду всяким разным фирмам, зачастую весьма сомнительными; однако латали обветшавшее оборудование и ставили эксперименты, из последних сил не давая погаснуть искоркам научного энтузиазма.

НИИ прикладной химии разваливался прямо на глазах — лучшие работники уходили в частные структуры, не имевшие к химии никакого отношения, старики старели, а молодёжь только фыркала, узнав размер предлагаемого здесь месячного оклада: «Да мне эти деньги — на один раз сходить на дискотеку!». А Никодимов — Никодимов ходил по инстанциям, доказывал и требовал, выкручивался и выкрутился. Институт поддержали заказы силовых министерств — «балдёжный газ», как называли в кругу разработчиков это эффективное средство борьбы с терроризмом и уличными беспорядками, очень понравился заказчикам в погонах.

«Интересно, чем Степаныч осчастливит нас на сей раз? — подумал Александр. — Что там стоит за его патетическим «светом в конце туннеля»? Не зря ведь он собрал всю мою лабораторию…»

Словно услышав мысли завлаба, директор откашлялся, пожевал губами и выдал:

— Нам предлагают очень выгодный многолетний, — он сделал ударение на последнем слове, — заказ от международного концерна «Health, Life and Pleasure», сокращённо «Эйч-Эл-Пи». — «Смотри-ка, — искренне изумился Александр, — без запинки произнёс заковыристое аглицкое название и аббревиатуру! Поднаторел, однако, — пообтёрся на презентациях…».

— Российская сторона владеет акциями этой корпорации, — продолжал Никодимов, чуть сморщившись на слове «акциями», словно ему на зуб попало нечто донельзя невкусное, — и поэтому о нас с вами, — директор оглядел присутствующих, — не забыли.

«Ну, это наверняка только благодаря твоим стараниям, Антон ты наш Степанович, — мысленно добавил Саша, — а то бы хрен о нас вспомнили! Каждый выживает в одиночку — как говорится, человек человеку друг, товарищ и волк».

Эти мысли не мешали заведующему лабораторией молекулярного синтеза внимательно слушать — Александр Николаевич интуитивно чувствовал, что директор приготовил им нечто неожиданное. И Саша не ошибся.

— А суть проекта, — Антон Степанович выдержал паузу, — состоит в следующем: нам предложено разработать стойкую субстанцию для ароматизированных презервативов.

«Что-о-о-о?» — мысленно возопил Александр. Его команда потрясённо молчала, хотя кто-то в заднем ряду тихонько хихикнул.

— Боюсь, что я не совсем вас понял, Антон Степанович, — сдержанно произнёс завлаб. — Какое отношение мы, химики, имеем к этим резинотехническим изделиям? Разве что некий новый материал для…

— Нет, — невозмутимо прервал его директор, блеснув стёклами очков. — Речь идёт об ароматизаторах. Я знаю, — тут же добавил он, заметив нетерпеливое движение Свиридова, — вы скажете, что этими ароматизированными штучками уже завалены все аптеки. Однако в нашем случае имеет место принципиально новый подход к вопросу, — директор постепенно воодушевлялся, словно обсуждалась по меньшей мере проблема изменения состава земной атмосферы. — Как известно, в процессе любовного акта мужчина и женщина выделяют значительное количество тепловой энергии…

«Скорее всего, тебе об этом известно уже сугубо теоретически» — подумал Саша.

— …за счёт этой энергии из нашего наполнителя, входящего в состав материала, из которого изготовлен презерватив, будут испаряться летучие ароматические вещества. Таким образом, в спальне будет пахнуть хвоёй или йодистым запахом морского бриза — всего, что заблагорассудится пожелать потребителю.

«Угу, — мрачно размышлял Свиридов. — Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — трахайся в грязном подъезде и дыши при этом чистым горным воздухом. Бред какой-то… Человечество медленно, но верно сходит с ума — верной дорогой идёте, товарищи!».

— И должен довести до вашего сведения, — Антон Степанович ещё раз обвел взглядом безмолвную аудиторию, — что к этому заказу следует отнестись со всей ответственностью. Финансирование предполагается такое, что... В общем, от вас зависит, заработаете ли вы наконец хорошие деньги или по-прежнему будете довольствоваться тем мизером, который нам предлагали до сих пор. А от вас, Александр Николаевич, я в самое ближайшее время жду конкретных соображений. Посоветуйтесь, прикиньте и доложите — хотя бы вкратце. И не затягивайте, пожалуйста, — а то ведь они найдут и других… химиков.

«Неужели старик не видит анекдотичности ситуации? Вот тебе, бабушка, и передний край советской науки…».

Но тут Саша разобрал выражение глаз директора, спрятанных за толстыми стёклами очков, и понял — всё он прекрасно понимает, и того, что чувствует при этом старый учёный, не пожелаешь и врагу. «А что делать, Саша? — яснее ясного читалось в потухшем взгляде Никодимова. — Когда-то мы занимались совсем другими делами, а теперь… Кто платит, тот и заказывает музыку».

…Когда директор ушёл, плотину молчания прорвало — заговорили все разом. В целом, к некоторому удивлению Свиридова, особого неудовольствия никто не высказал — работа как работа. Ароматический состав для презервативов ничуть не хуже слезоточивого газа — разве что химический состав у этих веществ разный. К тому же задачка показалась интересной и связанной с целым рядом сопутствующих проблем: концентрация наполнителя, способ пропитки, сроки хранения, выбор запаха, его интенсивность и даже связь аромата с настроением любовников. Обсуждение разгорелось нешуточное, и Саша был благодарен лаборантке Юле, сумевшей разрядить накалившуюся обстановку.

— Александр Николаевич, — поинтересовалась она ангельским голоском, улучив минуту затишья, — а испытания тоже мы будем проводить?

— Не понял, — ошарашено пробормотал завлаб. — О чём это ты?

— Ну, это, как его, — Юля скромно потупилась, изображая пай-девочку, не имеющую и понятия о том, откуда берутся дети. — Ведь мы должны сдать готовый продукт, пригодный для массового производства, разве не так? А как мы можем гарантировать надёжность и эффективность нашего наполнителя без соответствующих испытаний?

До Саши наконец-то дошло, что девушка его попросту беззастенчиво разыгрывает — он заметил, что большинство его подчинённых уже давятся от еле сдерживаемого смеха.

— Юленька, — ответил он преувеличенно серьёзно. — Обещаю, что занесу тебя в список испытателей-добровольцев первым номером. Только уточни, какой запах любви тебе больше всего нравится.

— Как скажете, Александр Николаевич, — пропела Юля, игриво стрельнув глазками. — Ради вас — всё, что угодно. Лично я всегда готова к подвигу… научному.

Зрители не выдержали — стены лаборатории сотряс дружный хохот.

— Ша, урки. — Отсмеявшись со всеми вместе, Саша счёл нужным навести порядок и прервать затянувшееся веселье. — Смех смехом, братцы, а дело — делом. Цели ясны, задачи определены — даёшь аромат любви, блин горелый!

* * *

Темнота за окном жила своёй жизнью. По потолку неряшливым блеклым привидением прополз отблеск фар одинокой машины, торопившейся куда-то сквозь ночь; потом долго и надсадно каркала ворона, которой почему-то не спалось. «Я встану так рано, что ещё поздно будет» — припомнилось выражение из далёкого детства. Саша хотел встать и посмотреть, который час, но лень было шевелиться. Судя по темноте и тишине — вороньи вопли не в счёт, — сейчас три-четыре часа ночи. Город спит: утихомирились поздние гуляки, расползлись по норам искатели приключений, преступники и стражи порядка; насытились друг другом любовники; законопослушные граждане давно вкушают заслуженный отдых перед новым трудовым днём; и даже домовые, жители смежных измерений (есть такая гипотеза), затихли в укромных уголках человечьих жилищ. И только он, Александр Николаевич Свиридов, заведующий лабораторией молекулярного синтеза НИИ прикладной химии, лежит посреди ночи на диване в пустой квартире и тупо пялится в потолок.

Кроме него, в квартире не было ни единой живой души. Мать уже перебралась на дачу, — она жила там с ранней весны до поздней осени, — и забрала с собой кота Остапа, третьего члена их «неполной семьи». Да, лет двадцать назад народу здесь было больше…

Александр повернулся — старый диван отозвался скрипучим кряхтением, — откинул одеяло, встал, подошёл к столу у окна и посмотрел на тёмный циферблат будильника. Да, так и есть — половина четвёртого. Все нормальные люди в огромном городе спят — бодрствуют одни ненормальные.

Он выудил из пачки сигарету, щёлкнул зажигалкой — почти невидимый в темноте дым змейкой пополз по комнате, путаясь в смутных очертаниях мебели. Саше на миг показалось, что дымная струйка недоумевает: как это так, такая большая квартира — и в ней всего один человек? Что поделаешь — так оно получилось…

Отец Александра Николаевича умер в самом конце восьмидесятых, не дожив до апофеоза торжества демократии. Наверно, старику крупно повезло — Саша с трудом себе представлял, как интеллигент старого разлива, дитя хрущёвской оттепели и времени бурных споров между «физиками» и «лириками», вписался бы в реалии новой России. Но его вдова Зинаида Матвеевна перемены перенесла на удивление легко. Если бы не мать, то после развода с Людмилой эту квартиру пришлось бы разменивать, и неизвестно, где бы сейчас обитал Александр Свиридов.

В приступе рыцарства Саша склонен был отдать своей энергичной и хваткой супруге (когда она стала «бывшей») добрую толику завидной жилплощади в старом фонде, однако Зинаида Матвеевна проявила кремнёвую твёрдость и житейскую хватку. Впрочем, мать всю жизнь (сколько Саша помнил) была именно такой: властной и императивной. Она оставляла мужу и сыну их науку — пусть мальчики играются, — надёжно обеспечивая семейные тылы, где она была полновластной хозяйкой. Александра и его отца вполне устраивало подобное положение дел, а то, что при этом приходилось терпеть жёсткий домашний диктат жены и матери — ну что ж, за всё надо платить!

Людмила поначалу пыталась было сопротивляться, но потерпела в этой неравной битве полное и сокрушительное поражение: если дело касалось власти над одной отдельно взятой квартирой, населённой одной семьёй, Зинаида Матвеевна проявляла беспощадность, которой могли позавидовать самые жестокие ханы-завоеватели тёмных веков — малейшие попытки неповиновения (не говоря уже о мятеже) подавлялись тут же, и пленных не брали.

И внуки вроде бы тоже смирялись с бабушкиной императивностью — как выяснилось, внешне. Стоило им подрасти и расправить крылышки, как они тут же покинули домашнее гнездо. Анна сражалась за место под солнцем в скорпионьих лабиринтах шоу-бизнеса, а Дмитрий… О том, чем занимается его сын, Александр предпочитал лишний раз не думать — в сердце тут же вонзалась тупая игла, причинявшая режущую боль.

С годами Сашу всё сильнее тяготила мелочная опека матери: какую рубашку купить да какие носки надеть. Он периодически взрывался, доказывал ей, что давно уже вырос из коротких штанишек, но всё повторялось снова и снова с безысходной монотонностью — они с матерью говорили на разных языках. Поэтому летом, когда Зинаида Матвеевна отбывала в их «летнюю резиденцию» в Комарово, Александр Николаевич обычно ночевал в городской квартире. «Ближе до работы — не надо час трястись в переполненной электричке» — объяснял он матери. Та не возражала, имея при этом в виду типично женские соображения: «Мужик ещё в соку — пусть приведет какую-нибудь бабу, чего одному спать».

Баба у Александра имелась, но… Регина принадлежала к породе «русскихамазонок», громогласно заявивших о себе в конце девяностых годов минувшего столетия. Она владела пусть небольшой, зато твёрдо стоящей на ногах туристической фирмой, успешно выжив по ходу пьесы двух соучредительниц, с которыми начинала свой бизнес. Женщины, подобные Регине, сами добившиеся всего и считавшие себя успешными и вполне состоявшимися, рассматривали мужчину как полезное домашнее животное, с которым можно выйти в свет, съездить в отпуск на Канары и, конечно, покувыркаться в постели. Но не более того — когда Саша предложил Регине узаконить их отношения («Знаешь, надоело быть сожителями»), она холодно отклонила его предложение руки и сердца.

«Ходила я уже как-то раз замуж, — объяснила деловая женщина, — и повторять этот эксперимент не намерена. Детей рожать мне неохота, да и поздновато, так что официоз — на предмет стребования с тебя алиментов — мне уже ни к чему. А домохозяйки из меня не выйдет — мне свобода дороже». Да, свобода, — Александр подозревал, что у любвеобильной Регины он далеко не один-единственный любимый-ненаглядный, и что «его девушка» не упускает случая добавить в свою коллекцию трофеев нового мужика — для разнообразия. Времена изменились, и сильно: подрастерявшие самцовскую уверенность в себе доны Хуаны теперь на равных состязались с сексуально раскрепощёнными и состоятельными донами Аннами, которым вовсе не требовался муж-кормилец, и которые сами выбирали время для любовных утех.

Регина принимала приглашение Александра Николаевича провести вместе вечер и ночь только тогда, когда это не нарушало её собственных планов. Во всяком случае, сегодня, когда он в конце рабочего дня позвонил ей на сотовый и предложил встретиться, Регина спокойно объяснила, что на сегодняшний вечер у неё запланирована деловая встреча в узком кругу. При этом явно подразумевалось, что присутствие Саши на этой встрече излишне. Вот завтра — со всем удовольствием: давно не виделись, она даже соскучилась. Однако особой теплоты в голосе женщины не наблюдалось и, похоже, её ничуть не заботило, поверил ли Александр в её версию об очень важной деловой встрече, а также в то, что Регина по нему соскучилась.

Оскорблённое второй раз за один день мужское самолюбие потребовало отмщения. Александру Николаевичу пришла в голову шальная мысль подцепить на этот вечер Юлю — фривольная эскапада лаборантки по поводу «ходовых испытаний» их будущего изобретения запомнилась. А почему бы и нет, собственно говоря? Саша чувствовал, что Юля не совсем к нему равнодушна, да и вообще она девушка современная — «Юля без комплексов». А если он почувствует её нежелание — ну что ж, тогда можно будет обернуть всё в шутку и отступить, не потеряв лица.

Но пока Александр обдумывал свой стратегический план — как подкатиться и с чего начать, рабочий день кончился, и Юля стремительно упорхнула — как на грех, именно в этот момент помощник завлаба отвлёк Свиридова, притащив к нему на подпись целый ворох каких-то невероятно важных бумаг.

В результате Алхимик оказался у разбитого корыта. Придя домой, он соорудил себе холостяцкий ужин — съел тарелку пельменей и, немного подумав, выпил стакан водки из бутылки, имевшейся в полупустом холодильнике. Обдумывать поставленную Никодимовым «научную проблему» не хотелось — она вызывала глухое отторжение («Докатились!»). Саша вспомнил недочитанную утром книжонку — чем там дело-то кончилось? — поискал её, однако не нашёл (наверное, оставил на столе в лаборатории, когда выгребал из куртки всякий хлам).

Компьютер включать не стал — на работе надоело. Присел перед телевизором, погонял каналы. Откопал среди месива новостей о взрывах и прочих катастрофах и бесконечных реалти-шоу, перемежающихся дебильными рожами, взахлёб рекламирующими очередное суперновое чудо-средство, гарантированно увеличивающее объём, красоту, чистоту и все остальное-прочее на «…дцать» процентов, сериал про тайны следствия. Некоторое время следил, как булгаковская Маргарита в другой своей экранной ипостаси вместе со своими коллегами лихо раскручивает очередное преступление, попытался примерить логику, не преуспел в этом, плюнул, выключил телевизор и завалился спать.

Уснул быстро, но в итоге проснулся среди ночи — сна ни в одном глазу…

Докурив, Александр снова лёг и попытался заснуть — не включать же чёртов ящик с его ночной порнографией. Мозг работал, обрывки мыслей копошились, норовя выстроиться в единую цепочку. Саша знал это состояние — обычно в таких случаях его осеняло. Правда, непонятно было, с какой стати на сей раз. Идея создания «аромата любви», призванная, по замыслу её авторов, в корне изменить сексуальную жизнь всего человечества (по меньшей мере!), Свиридова ни в коей мере не увлекла — он отчётливо видел всю её бредовость. Но тогда что, что дало толчок мыслям? Накопившееся раздражение на окружавшую его жизнь, в которой люди всё больше и больше походили на наркоманов, подсаженных на иглу успеха, престижа и денег? Денег — да, денег… Но этот фон присутствовал уже давно, ныл застарелой болячкой и вряд ли мог сподвигнуть на что-то стоящее.

Александр снова и снова перебирал в памяти события дня минувшего, надеясь найти там зацепку. Событий было негусто — короткий никчёмный разговор за завтраком с матерью, переполненная электричка, девица на остановке маршрутного такси, брызги из лужи, работа и всё с ней связанное — визит Никодимова, трёп в лаборатории, лаборантка Юля, — звонок Регине и её холодная отповедь. Что ещё? Книжка про дракона? Ну, это вообще мелочь… А, ещё реклама ювелирного магазина «для бережливых» — память услужливо подсунула и этот стоп-кадр. Чушь… И тем не менее… Саша почувствовал, что за всеми этими мелочами что-то кроется: ведь последняя капля — это тоже мелочь, по сути, но именно она переполняет чашу. Логическая цепочка упорно не складывалась, однако Алхимик был уверен — решение придёт, придёт рано или поздно.

С этой мыслью он и уснул.

* * *

Неделя пролетела незаметно. Забот хватало — Никодимов теребил, дважды напоминал Свиридову о необходимости подачи пакета предварительных соображений и прикидок по предложенной теме, и лаборатория молекулярного синтеза гудела потревоженным пчелиным ульем — ребята заинтересовались. Интерес этот ощутимо подогрел аванс, выплаченный в пятницу — сразу же после того, как директор сообщил Александру: «Окончательное решение принято, заказ отдали нам». Размер аванса впечатлял — судя по всему, апологеты «ароматной любви» намеревались раскручивать свой проект по полной программе.

И в пятницу же в лаборатории появился Василий Зелинский — самый крутой в НИИ спец по компьютерному обеспечению новых разработок. За копейки этот парень не работал, и отсюда Александр Николаевич сделал логический вывод — Васе-Мегабайту (по неписаной институтской традиции прозвища имели все здешние мало-мальски значимые личности) тоже перепало от щедрот зарубежных партнёров, и немало.

Зелинский был на двенадцать лет моложе Свиридова, и оперялся он уже в новых условиях, чётко усвоив при этом новые правила старой игры. В отличие от Александра, подстригавшего свою седеющую шевелюру строго по мере надобности, Василий брил голову «под Котовского», следуя имиджу «звёзд», и носил модную короткую щетину. Для Саши так и остался тайной механизм такого экстравагантного бритья — миллиметровая небритость неизменно украшала щёки и подбородок Мегабайта, не укорачиваясь и не удлиняясь ни на микрон.

Несмотря на разницу в возрасте, Зелинский и Свиридов были друзьями — их роднила та сумасшедшинка, которой во все века и лета славились истинные учёные. На людях они блюли политес, называя друг друга «Александр Николаевич» и «Василий Сергеевич», но в неформальной обстановке тут же становились Сашей и Васей.

Визит Мегабайта добавил ажиотажа — Василий Сергеевич осчастливил лабораторию своей новой оригинальной разработкой, превосходно вписывающейся в тему.

— Смотри, Николаич, — втолковывал он Свиридову, — всё очень просто! Вам нужны новые молекулярные соединения? Их есть у меня! Атомов веществ не так много — фишка в том, как собрать из них нужные молекулы. Какие реагенты, с какими катализаторами, при каком давлении и в каком температурном режиме — вариантов не так много, и все они поддаются алгоритмизации. Этот ящичек, — Зелинский ласково похлопал блок процессора, — вопросов не задаёт. Он тупо перебирает варианты и выдаёт оптимальный — нужно только подсказать ему, как это сделать, то есть задать соответствующую программку. Помнишь, была такая играшка популярная, «Тетрис»? Народ ещё от неё тащился?

Саша кивнул.

— Там разные загогулины, — развивал свою мысль Вася-Мегабайт, — надо было крутить и так, и этак, чтобы они аккуратненько уложились в кладку — примерно по такому принципу и работает моя программа. Вам нужны строго определённые запахи — о’кей, ноу проблем! Стойкость — будет вам стойкость! Летучесть, температура испаряемости, и так далее — всё разрешимо! Скажите, что вам надо, а мы подберём, — Зелинский откинулся на спинку кресла, с изяществом музыканта перебирая тонкими пальцами кнопки клавиатуры. — Экономия времени и сил, да ещё какая! Останется лишь испытать полученные соединения на соответствие желаемому — и вперёд! Ну, что скажешь?

— Скажу, что это круто. «Головастый ты мужик, Вася…» — подумал Алхимик.

— Дык! Это вам не жук чихнул! Скажу больше, — Василий доверительно придвинулся к Свиридову, — на основе этой моей программы можно вообще перестраивать вещество, и не только на молекулярном, но и на субатомном уровне! Руководство к действию, так сказать. Надо только…

— Послушай, Сергеич, — перебил его Александр, — а какие у тебя планы на вечер? Уж полночь близится, то бишь конец рабочего дня, — он бросил взгляд на большие стенные часы, — пора бы Герману и в магазин сгонять? Хвала меценатам, деньги есть. Пойдём-ка ко мне — посидим за рюмкой чая, побеседуем. А там — по обстановке. Может, и на подвиги потянет.

Зелинский возражать не стал — они с Сашей действительно были друзьями, да и никаких особых задумок на этот вечер у Мегабайта не имелось. В конце концов, накатит блажь — вызвоним кого ни есть. Вечер — он длинный, а там ещё и ночь впереди. К тому же Василия распирало: ему хотелось поделиться своими новыми идеями, а в такой ситуации благодарный слушатель — первое дело.

У Александра Николаевича имелись свои соображения. Невзначай оброненная Васей фраза о перестройке вещества вообще сыграла роль триггера, запустившего в мозгу Алхимика целый каскад мыслей. Саша чувствовал, что вот-вот в его сознании оформится нечто очень важное, и не собирался упускать эту возможность. Именно поэтому он заранее сжёг мосты: перед уходом из лаборатории позвонил Регине и сообщил, что их сегодняшняя встреча, увы, отменяется — дела-с!

По тону голоса «своей девушки» он понял, что та удивилась, и испытал мелочное чувство «глубокого морального удовлетворения»: «Теперь мы квиты. Пустячок, а приятно».

В ближайшем магазине приятели затарились коньяком и фасованными закусками в нарезке, и через полчаса уже сервировали стол в холостяцкой квартире Алхимика.

После третьей рюмки «Бастиона» Мегабайта понесло. Вообще-то по жизни он был мужиком острожным, но Саше доверял, а необходимость расслабиться и выговориться тем больше, чем реже предоставляется такая возможность.

— Ты прикинь, Сань, — витийствовал он, размахивая надкушенным ломтиком ветчины, — теперь уже не надо действовать вслепую, методом научного тыка! Мы знаем, что нам нужно, и конструктор «Лего» под рукой, только не поленись собрать! А инструкция по сборке — вот она, нате! — Вася широко взмахнул рукой в указующем жесте; при этом шмат ветчины едва не влепился в дисплей компьютера. — Твои ароматизаторы — это так, семечки.

— Да, — согласился Александр, вновь наполняя янтарной жидкостью хрустальные патрончики, — твоя программа — это вещь. Алхимики душу бы дьяволу продали за такую книжку заклинаний.

— Дык! — Вася бросил ветчину и цепко ухватился за рюмку. — А я о чём!

— Но, — остудил его энтузиазм Саша, — нужна ведь ещё и технология.

— А, — отмахнулся Зелинский, — сие уже вторично. Автоклавы, химреакторы — арсенал достаточен. Контроль за режимами тоже компьютеризируется — надо только строго следовать рекомендациям.

— И ещё — энергия. Энергоёмкость процесса, которая в конечном счёте определит себестоимость продукции. А это, как тебе хорошо известно, мил человек…

— Эт да, — Мегабайт с неохотой вернулся из горних высей на грешную землю. — Как я понимаю Архимеда, Сань! Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю! Вот и мне нужно то же самое. Дайте мне вдосталь энергии, и я перестрою не только молекулы, но и атомы!

«Да, принцип тот же самый, — подумал Алхимик, — бери протоны с нейтронами, комплектуй ядро, навешивай на орбиты электроны и получай любой элемент таблицы Менделеева — алгоритм построения апробирован. Вот только для обеспечения такой сборки нужен портативный термоядерный реактор, а ещё лучше — сжатый в точку водородный взрыв, вся энергия которого пойдёт на синтез. И мощность — всё РАО ЕЭС во главе с Чубайсом окажется на паперти с протянутой рукой, ежели возьмётся за это дело. Мечты, мечты, где ваша сладость…».

— Ладно, — утешил он заметно погрустневшего Васю. — Помозгуем. Нет повода впадать в уныние! Давай-ка выпьем за здоровье Архимеда!

Они незаметно приговорили две бутылки коньяка и приступили к третьей. За окнами стемнело, и состояние обоих друзей вряд ли можно было характеризовать как боеспособное — к тому времени, когда они естественным образом порешили, что для украшения их компании очень не хватает дам, реализация данной идеи уже перешла в разряд утопий. Вася сильно заплетающимся языком долго убалтывал по телефону какую-то Веру, не преуспел в этом многотрудном деле и с горя усугубил ситуацию ещё парой рюмок.

Зафиксировав изрядно затуманенным сознанием полное фиаско Мегабайта, Саша не счёл разумным звонить Регине. В итоге друзья допили коньяк в суровом мужском кругу и расползлись по лежбищам. Зелинский сразу захрапел, а засыпающему Свиридову ещё успела пригрезиться странная картина…

…будто бы он сидел на корточках у гудящего пламени костра, подбрасывая в огонь разноцветные кубики из «Тетриса» и перемешивая их кочергой. И среди рдеющих угольев родился золотистый шар. Что это за шар, Алхимик так и не понял — уснул.

* * *

Приятели проснулись в одиннадцатом часу. Памятуя древнюю истину «Похмелье — вторая пьянка!», продолжать банкет они не стали. Приняли по очереди холодный душ, сняли с организмов тяжкий груз вчерашнего горячим кофе и выбрались на свет божий. Мегабайт, страстно жаждавший с бодуна женской ласки, помчался искать примирения с неприступной Верой, а Саша направил стопы к вокзалу. Денёк обещал быть славным, солнце уже вовсю полоскало свои лучи в разлёгшихся по тротуарам добротных лужах — зачем торчать в городе, когда через час-полтора можно оказаться в курортной зоне на берегу Финского залива? К тому же Александру хотелось порадовать мать приличной суммой заработанных денег, дабы пошатнуть устоявшееся у Зинаиды Матвеевны мнение, что её витающий в научных эмпиреях сын безнадёжно застрял в безликой толпе сереньких неудачников.

Свиридов зашёл в магазин и потерял немало времени, загружая в объёмистую сумку изрядный запас продуктов. Он еле-еле успел на электричку (следующую пришлось бы ждать около часа) и не купил ничего почитать о приключениях очередного сэра Ванта или сэра Тификата среди злобных гоблинов. Сновавшие по вагонам торговцы в разнос не помогли решить эту проблему («СПИД-инфо» не воодушевлял), и Саша коротал время, поглядывая на мелькающий за окном пейзаж и на попутчиков.

Его внимание привлекла газета, разложенная на коленях соседа по скамейке. «Последний алхимик или беззастенчивый авантюрист?» — гласил броский заголовок. Саша скосил глаза и прочёл набранное жирным шрифтом: «Извлекаю из Меркурия Солнце» — эта вычурная фраза алхимиков в переводе на простой человеческий язык означала «получаю из ртути золото». Именно этим в течение веков и тысячелетий занимались поколения алхимиков, разыскивающих «философский камень» Среди этих людей были истинные фанатики, были самоучки, обогатившие науку реальными открытиями. Но были и «специалисты» иного профиля».

Текст заинтересовал Свиридова, однако читать было неудобно, а попросить газету не позволяла интеллигентская сущность Александра Николаевича. Он заметил название газеты — «Секретные материалы ХХ века» — и решил непременно купить этот номер при первой же возможности. «Что за алхимик такой?» — подумал Саша и вдруг понял, что эта мелочь тоже укладывается в цепочку, непрерывно выплетаемую его сознанием. И возникло ощущение чего-то очень важного, что обязательно должно случиться, причём в ближайшем будущем…

На даче Александра ждал сюрприз: войдя на веранду, он увидел сидевшую там Аню.

Отец и дочь не виделись несколько месяцев, и обрадовались друг другу — как бы то ни было, а кое-какая теплота в их отношениях уцелела. Аня с самого детства была куда ближе к отцу, чем к матери…

— Опаньки, кого я вижу! — широко улыбнулся Свиридов. — Ну, здравствуй, синичка!

Он чмокнул дочь в щёку и сел напротив. Внешне Аня почти не изменилась, разве что волосы обрели новый окрас — рыжеватый. В прошлый раз, помнится, она была платиновой блондинкой.

— Привет, па, — Аня сдержанно улыбнулась. — Как, ты уже осчастливил человечество эликсиром счастья?

— Почти, — в тон дочери отозвался Александр Николаевич. — Дело за малым: осталось найти источник финансирования и запустить продукт в серию.

— Это проблема — с тебя потребуют расчёт эффективности инвестиций.

Из комнаты появилась Зинаида Матвеевна, сдержанная и суровая — как всегда. Ей бы радоваться, что в кои веки она видит сразу и сына, и внучку, ан нет — въевшиеся в плоть и кровь привычки хозяйки-властительницы всё равно брали верх.

— Что-то ты похудел, Саша, — критически изрекла она, оглядев сына. — Опять, наверно, питаешься, когда придётся, и чем попало. А питание — это основа всего, потому что…

— Вот поэтому, мам, давай-ка перекусим — время второго завтрака. Я тут привёз кое-что, сейчас разберу сумку. «Мне твои нравоучения в печёнках сидят — сменила бы запись».

Аня промолчала, но по колючему блеску в глазах дочери Свиридов понял, что свою порцию нотаций от бабушки она уже получила. Надо полагать, Аня приехала на предыдущей электричке, минут сорок назад, — этого времени Зинаиде Матвеевне с лихвой хватит, чтобы своими безапелляционными высказываниями ввергнуть в состояние тихого бешенства даже каменную статую.

Алхимик вывалил на стол пакеты и банки, переориентировав таким образом внимание матери и направив её энергию в относительно мирное русло. Зинаида Матвеевна принялась сортировать продукты, сопровождая этот процесс малоодобрительным ворчанием, повод для которого она всегда могла найти без особых усилий. К счастью, засвистел чайник, да и ворчала мать вполголоса, не встревая в разговор отца с дочерью.

— Замуж не вышла? — спросил Саша, подумав при этом: «Нехорошо ты выглядишь, доча, — синева под глазками, морщинки в уголках глаз… А ведь лет-то тебе всего ничего — двадцать семь… Горек твой хлеб, синичка-Анечка…».

— Хожу иногда, — криво усмехнулась та. — Ненадолго, а потом назад возвращаюсь.

— Что так? Али перевелись на Руси добры молодцы для красных девиц? Или принца ждёшь на белом коне, или любви неземной?

— Любви? — девушка снова усмехнулась, на этот раз зло скривив губы. — Когда нужно мимоходом растопырить ноги перед очередным спонсором, или когда тебе вставляет не по-детски продюсер, от которого ты зависишь, о любви как-то не думается. В такой ситуации размышляешь, как бы не залететь или не подхватить триппер. А ты говоришь — любовь…

Несмотря на свои семьдесят восемь лет, Зинаида Матвеевна слух имела отменный, и по её спине Саша безошибочно определил, что мать готова разразиться гневной тирадой о современных нравах, начав с традиционного: «Сами вы виноваты, девки бесстыжие! Вот когда я была молодой…». Такого поворота сюжета следовало избегать — Аня за словом в карман не полезет, а лексикон у неё такой, что пьяные грузчики замрут в немом изумлении. «Умение виртуозно изъясняться матом, — сказала она как-то отцу, — необходимо звезде шоу-бизнеса. Без этого — никак». Александр Николаевич не был согласен с такой точкой зрения, однако вынужден был признать существование данного явления. Если телевизионная речь девушек с ангельскими личиками, участвующих в каком-нибудь шоу-проекте, чуть ли не на половину заменяется характерными писками, трудно не согласиться с очевидным.

Поэтому Саша счёл за лучшее свернуть тему. Обстановка уже накалена — атмосфера предгрозовая. Ему совсем не хотелось, чтобы в ответ на зудение бабушки Аня взорвалась и уехала в город — когда ещё представится возможность поговорить по душам. А поговорить надо — похоже, им обоим есть что сказать друг другу.

Он отдал матери деньги, и этот ход оказался удачным — чаепитие прошло без острых конфликтов, тем более что Александр Николаевич перехватил инициативу, рассказывая об оживлении в НИИ. Правда, он умолчал о сути их новой темы, безошибочно спрогнозировав реакцию Зинаиды Матвеевны, — хватит и того, что мать уверена: сын при деле.

А по окончании «второго завтрака», не давая «домовластительнице» оседлать своего любимого конька и угробить на корню неплохо начавшийся день, Саша предложил дочери до обеда отправиться на пляж — погода хорошая, чего сидеть в четырёх стенах?

* * *

Они шли по дорожке среди дачных домиков, полускрытых молодой зелёной листвой, облившей ветви деревьев. Ближе к заливу дорога сделалась людной — суббота. Неспешно шествовавшую пару обгоняли, и Саша почти безошибочно читал мысли, сопровождавшие взгляды, бросаемые на них с Аней. В девяти случаях из десяти их принимали за любовников — почему-то мало кому приходило в голову, что это отец с дочерью. Женщины смотрели оценивающе: интересно, какой толщины кошелёк у этого немолодого мужика, если рядом с ним идёт такая интересная и модно одетая девушка? А во взглядах парней проскальзывала зависть: надо же, старый пень, какую ляльку отхватил! Капусты, видать, немеряно — не за красивые же глаза она с ним прогуливается! Наверно, это было бы смешно, если бы не было так грустно…

Какое-то время они шли молча, а потом Аня сказала:

— Месяц назад я была у матери. В Германии.

— И как она там?

— Борется за своё личное светлое будущее. Ухаживает за своим полудохлым немцем и ждёт не дождётся, когда же он наконец склеит ласты и оставит её безутешной, но состоятельной вдовой.

Александр развёлся с Людмилой в начале девяностых, когда НИИ прикладной химии дышал на ладан, сбережения превратились в пыль, а пресловутый «свет в конце тоннеля» не просматривался даже с помощью электронного микроскопа. Толчком к разводу послужил роман Людмилы с неким торговцем из одной бывшей солнечной республики развалившегося Союза, увлёкшим жену Алхимика призраком роскошной жизни. Дети остались у непреклонной бабушки — их мать, озабоченная устройством собственной судьбы, не слишком настаивала, к тому же её новый спутник жизни отнюдь не горел желанием заботиться о чужих отпрысках.

Но Людмиле не повезло — в скором времени её Размик перешёл кому-то дорогу, и конкуренты помогли ему окончить свои дни под колёсами «случайного» грузовика. Вернись она к мужу, Саша, наверное, простил бы блудную жену, однако ей самой помешала гордость, да и кремнёвая Зинаида Матвеевна и слышать не хотела «об этой вертихвостке».

Некоторое время Александр Николаевич ничего не знал о своей бывшей супруге. А потом вдруг пришло письмо из Франкфурта, в котором Людмила сообщила, что она через брачное агентство вышла замуж за богатого немца, живёт в «цивилизованной стране», всем довольна и приглашает детей навестить любящую мамочку. Дмитрий так и не собрался в зарубежный вояж, идя своими кривыми тропками, а дочь ездила, и не раз. От неё-то Саша и узнал, как выглядит тот счастливый лотерейный билет, который вытащила его «бывшая».

«У них там не забалуешь, — рассказывала Аня. — Конечно, всё в шоколаде, да вот только такой гламур дорого стоит. Не то чтобы этот ветеран вермахта держит маманю в чёрном теле, однако воли не даёт. Брачный договор составлен хитро: чуть что — и мигом останешься на бобах. Будь добропорядочной бюргершей, то, сё, а уж о том, чтобы интрижку какую на стороне завести — и думать не моги! Ихние адвокаты самый невинный флирт превратят в злостный адюльтер, так что мать сидит и не питюкает. Несладко, блин, — этому её герою Второй Мировой очень хорошо за восемьдесят, и последний раз он занимался любовью лет этак пятнадцать назад. Вот мать и молится всем богам, чтоб поскорей прибрали её благоверного, да пускает слюни на сочных мужиков — годы-то идут! А Дитрих этот живуч, зараза, — не пришибли его в своё время в лесах Белоруссии. Не взял тогда русскую пленницу мечом, так теперь купил по сходной цене. И всё ведь понимает, гад, — ни одна немка в такой блудняк не вписалась бы! Вот и нашёл себе дуру с Востока…».

— А как она выглядит? — спросил Александр Николаевич, прервав воспоминания.

— Да нормально, в общем-то. Макияж, косметика, всё такое, да и жизнь спокойная. Добилась она, чего хотела, — можно сказать, счастлива. Про тебя спрашивала, — Аня искоса посмотрела на отца, — но не так, чтоб очень заинтересовано…

«Да, милая Мила, разошлись наши с тобой стёжки-дорожки… И никто не виноват, если подумать да разобраться… Это ведь только в сказках бывает: жили долго и счастливо, и умерли в один день…».

— Счастлива — это хорошо, — спокойно подытожил Алхимик. — Счастье — оно ведь для каждого своё. Верно, синичка?

— Так-то оно так, да вот только, — девушка неопределённо пожала плечами, — полного счастья всё равно не бывает. Разве что денег будет выше крыши…

Они вышли на пляж и побрели к воде, сняв обувь и утопая по щиколотку в тёплом песке. На невысоком пригорке остановились; Александр расстелил прихваченную с собой подстилку, скинул куртку и сёл, жмурясь на яркое солнце. С залива дул лёгкий ветерок, неподалёку гомонила молодёжная компания — оттуда тянуло запахом горячих шашлыков. Аня сняла ветровку и рубашку, оставшись в джинсах и лифчике от купальника, и улеглась на живот, провожая взглядом вертолёт, описывающий над заливом широкие круги.

«Красивая всё-таки девчонка получилась, — подумал Саша, взглянув на стройное тело дочери, — была б только счастливой. Как говорится, не родись красивой…».

Он закурил и хотел было что-то сказать, продолжая начатый разговор, но в это время в сумочке у Ани раздалась трель мобильника. Девушка посмотрела на высветившийся номер и поморщилась:

— Достал, блин… Да, — произнесла она, поднося маленький пластмассовый брусок к уху. — Я слушаю.

Некоторое время она слушала, и Александр Николаевич ясно различал раздражение, плещущее в глазах дочери.

— Нет, Стас, — сказала она наконец, — сегодня никак. Нет. Завтра? Не знаю, не знаю. Я перезвоню. Всё-пока.

— Очередной поклонник?

— Очередной вешатель лапши, — бросила Аня, складывая телефон. — Якобы основатель якобы сногсшибательного нового проекта, якобы обречённого на успех. Набирает команду, и зовёт меня к себе.

— А ты?

— Мне не восемнадцать лет, папа, — девушка устало вздохнула. — Ещё лет пять назад я бы поверила в эти розовые горизонты, а теперь… Этот новоиспечённый гений, раздобывший каким-то макаром кучу бабок и мечтающий их удвоить… Видали мы таких — гонору много, а за душой ничего и нет. И к тому же он хочет, чтобы я под него легла, — авансом, так сказать, в счёт будущих сумасшедших дивидендов… Господи, как они мне все надоели! — Она снова растянулась на подстилке и уткнулась лицом в скрещенные руки.

— Послушай, Анечка-синичка, — Алхимик осторожно коснулся ладонью встрёпанных волос дочери, — почему бы тебе не бросить всё это, а? Тебе не двадцать, это верно, — что, так и будешь до сорока прыгать в подтанцовке? Не выйдет — съедят гораздо раньше. Ну нет у тебя таланта певицы — зачем же биться лбом об стену?

— Талант? — Аня рывком повернулась и села. Убрала нервным движением упавшие на лицо волосы и обожгла отца злым взглядом. — Кому он на хрен нужен, этот твой талант? Ты можешь назвать среди нынешних звездюлек хоть одну по-настоящему талантливую? Пруха-везуха нужна — это когда удаётся попасть в струю и раскрутиться! Талант… Продюсерам нужны не талантливые, а покладистые и понимающие, что звёзды не загораются сами — их зажигают фонарщики! А твоё дело — суметь себя подать, пробиться и доказать, что ты лучше других претенденток сумеешь носить товарный штрих-код и отрабатывать — с хорошей прибылью! — вложенные в тебя деньги! А ты — талант… — Она вынула сигарету и закурила.

«Эх ты, девочка-синичка, — с горечью подумал Александр Николаевич, — пообжигала ты себе пёрышки, факт…». Он внимательно всмотрелся в лицо дочери, в горячечный блеск её глаз, и ему стало не по себе — он понял, что огонь зацепил не только пёрышки, и что его маленькая Анечка неотвратимо сжигает сама себя. Наверняка и к травке пристрастилась, если не к чему-нибудь похуже…

— И потом — ну куда я пойду со своим дипломом? К тебе в лабораторию — колбы мыть? Так мне вашей нищенской зарплаты даже на классный тональный крем не хватит! — Аня глубоко затянулась, свободной рукой пересыпая песок. — А в шоу-бизнесе можно заработать настоящие деньги — такие, что… Да и привыкла я ко всей этой бодяге… — закончила она с ноткой безнадёжности в голосе. — Втянулась. Не знаю, как буду жить, когда меня спишут в тираж…

— Послушай, Анюта, а зачем тебе большие деньги?

— Что-то я не поняла, — девушка недоумённо подняла брови. — До маразма тебе вроде бы ещё далеко — что за такой странный вопрос? Коммунизм, ожиданием которого жило твоё поколение, не построен — это известно всему прогрессивному человечеству. И кусок хлеба в магазине тебе дадут только в обмен на презренный металл или на соответствующим образом раскрашенную бумажку, разве не так?

— Ты меня и в самом деле не поняла. Я спросил не просто деньги, а большие деньги. Что изменится, если у тебя будет много этих раскрашенных бумажек? Небо станет другого цвета, или солнце будет светить только для тебя одной, или все эти люди, — Саша махнул рукой в сторону весёлой компании с шашлыками, — падут перед тобой ниц и воспоют тебе осанну?

— Насчёт неба и солнца не знаю, а вот люди — люди точно станут другими. Они будут лебезить перед тобой, будут смотреть на тебя снизу вверх — только потому, что у тебя много-много этих самых бумажек.

— Ты в этом уверена?

— Уверена, — Аня смяла окурок и зарыла его в песок. — Твоё поколение не в счёт — вы там через одного блаженные. Тяжёлое наследие социализма… А вот мы — мы другие. Отец, ты же умный мужик, неужели ты до сих пор не понял — всё продаётся, и всё покупается, и хозяин жизни тот, у кого больше бабок! Так живёт весь мир! А что касается неба — думаю, что если иметь много денег, то можно и небо перекрасить. Заменить этот похабный голубой колер на зелёный в горошек… Вот было бы клёво!

— Ну, это вряд ли…

— А это уже неважно. Главное — с деньгами ты будешь на коне и получишь всё, что захочешь. Вот ты, например, — давно бы завёл себе молоденькую бабёшку, да финансы не позволяют! Совсем одичал — вон, даже небрит, и рубашка мятая. Эх ты, химик-идеалист, анахорет замшелый…

«Лихо ты перевела стрелки, доча, — подумал Алхимик. — Мол, не зуди, папаня, не исполняй сольный номер в стиле бабушки, не учи меня уму-разуму, если сам на обочине… Но ведь не меня ты убеждаешь, синичка, а себя…». Ему вдруг захотелось взять Аню за руку и сказать: «А пойдём-ка с тобой в зоопарк! Там мы посмотрим на зверей, и я куплю тебе мороженое…». Но тут же он оборвал себя — его дочь давно уже не та маленькая девочка, и на зверей она насмотрелась вдоволь, причём не в клетках, а на вольном выпасе, на подиумах и за кулисами, в ресторанах и в элитных саунах. Машину времени никто пока не изобрёл, да и вряд ли когда изобретёт — в далёкое детство уже не вернуться…

* * *

«К хорошему привыкаешь быстро, — размышлял Александр, щёлкая мышкой. — Когда-то всё расчёты делались в институтском вычислительном центре, на громоздких монстрах, пожирающих тонны перфокарт и отплёвывающихся километровыми языками распечаток… А когда появились первые персоналки, народ из всех отделов собирался поглазеть на эту диковинку да погонять в рабочее время какую-нибудь мультипликационную игру с забавным человечком. На них работали с дискетами — компакт-диски появились позже... Дисплеи с электроннолучевыми трубками — они давно стали анахронизмом и повымерли неуклюжими динозаврами, уступив место жидкокристаллическим экранам. Вон, в Австралии и Японии уже собираются запускать в массовое производство лазерные телевизоры, куда экономичнее и качественнее плазменных. Наука умеет много гитик… А Сеть? Выдаст любой справочный материал — не надо рыться в пыльных библиотеках! Конечно, много мусора, и к выложенной в Интернете информации надо подходить с осторожностью, и всё-таки — не сравнить…».

Да, мусора в Мировой Паутине было предостаточно — требовалась определённая степень самодисциплины, чтобы не обращать внимания на интригующие заголовки. Туда только занырни — потом рад не будешь.

Свиридов работал целенаправленно, не отвлекаясь на всякую сетевую мишуру. Его подчинённым длительные погружения завлаба в Интернет казались вполне естественными — а как же иначе? Алхимик копает, ищёт любые крохи информации, каковая может оказаться полезной для их темы, — всё правильно. И никто из его ребят даже не подозревал, что Саша разыскивает в Сети ответы на вопросы, никоим образом не касающиеся ароматизаторов для механических контрацептивов.

На эту страничку он наткнулся случайно, хотя, как известно, случайностей не бывает. Открыл, скользнул взглядом по диагонали, и… задержался. Что-то привлекло его внимание, а вот что именно — заведующий лабораторией молекулярного синтеза Александр Николаевич Свиридов вряд ли смог бы ответить. Как бы то ни было, он стал читать.

Нет в мире вещи более мистической, чем зеркало… Его таинственные свойства привлекают серьезных ученых и сказочников, оккультистов и колдунов. В трудах учёных о зеркалах есть что-то от сказки, а мистические изыскания эзотериков с интересом читают ученые…

«Будем считать, что ещё один учёный прочёл эту мудрую сентенцию, — мысленно усмехнулся Алхимик. — Ну-ну…».

Известно, что легендарный граф Калиостро, которого одни считали авантюристом, а другие адептом тайных наук, часто проделывал трюки с зеркалами. Он ставил их таким образом, что исчезал из поля зрения наблюдавших за ним. И когда однажды в Петербурге личностью графа заинтересовался всесильный князь Потемкин, приславший к нему на сеанс полицию, то помощники Калиостро без всяких шуток ответили пришедшим: «Граф в грядущем!» И — указали на систему зеркал, в которой «растворился» удивительный итальянец. Естественно, что тогда это приписали трюкачеству ловкого гастролера, сумевшего так расставить зеркала, что человека нельзя было увидеть…

«Уэллс перевернётся в гробу — сочинял про машину времени, а оказывается, ушлый сеньор Калистро построил действующую модель этой машины ещё в восемнадцатом веке!».

Спустя два с лишним столетия после описанных событий российский исследователь Тибета Эрнст Мулдашев невольно реабилитировал непонятого и оклеветанного графа. Он написал: «Каменные зеркала Тибета могут сжимать время…».

«Мулдашев, Мулдашев, Мулдашев… Что-то я слышал об этом человеке — кажется, что-то связанное с неким чудодейственным препаратом, регенерирующим живые ткани. Но при чём тут зеркала?».

…мудрецы прошлого предупреждали, что в самом конце двадцатого столетия человечество столкнется с такими открытиями, которые перевернут наше представление о мире, в том числе и о времени.

«Так, теперь здесь не хватает только цитат из Нострадамуса!» — подумал Саша. И тем не менее, он уже понял, что дочитаёт всё до конца, несмотря на всю свою иронию.

…академик Козырев сделал зеркало, которое меняет ход времени. Он считал время не абстрактным понятием, а конкретной энергией, способной или концентрироваться (тогда время «сжимается»), или распространяться (тогда время «растягивается»).

«Стоп! Энергия! О природе времени с философской, физической и метафизической точек зрения можно поспорить — единого взгляда на сей предмет не существует, — однако заветное слово «энергия»… Все процессы во Вселенной сопровождаются энергообменом и переходами энергии из одной формы в другую. Процессы… А в чём суть выражения «бег времени»? Это же именно процесс! Значит… Значит, правомочен вопрос: а не обладает ли время собственной энергией? И… нельзя ли получить доступ к этой энергии?».

…люди, побывавшие внутри зеркал Козырева, чувствовали головокружение, страх, переносились в свое детство. Это объясняется тем, что они буквальным образом погружались в энергию, именуемую временем.

«Так… Машина времени нам как-то без надобности, а вот керосинчик с этой машины неплохо бы слить, да заправить им наш примус…».

…зеркала Козырева не превышали высоты в два-три метра. А каменные зеркала Тибета, по свидетельству Мулдашева, размером с двухкилометровую гору. Размещенные определенным образом по отношению друг к другу, они и создают желаемый эффект «машины времени»…

«Два километра… Далеко не портативный аппарат получается — спрятать его будет несколько, гхм, затруднительно…».

Дальнейшие леденящие душу истории — об альпинистах, забравшихся вопреки предостережению тибетских лам на священную гору, попавших там под действие каменного зеркала и за один год постаревших и умерших, а также о гигантском подводном зеркале на дне океана в районе Бермудского треугольника, способном искривлять пространство и зашвыривать корабли и самолёты в иные измерения, — Свиридов просмотрел бегло. Сознание Алхимика выцепило из текста главное, ключевое слово — энергия, а также то, что вогнутые зеркала могут служить концентраторами энергии времени. Чушь? Может быть… А если попробовать? В конце концов, многие великие открытия рождались из самых что ни на есть сумасшедших предположений!

«Энергия времени… Зеркала… Но два километра — это же ни в какие ворота не лезет, даже в Нарвские!»

Он отвёл глаза от дисплея, и тут заметил Юлю. Девушка стояла возле его стола, тихая, как мышка, — весь штат лаборатории молекулярного синтеза очень хорошо знал, что когда Алхимика «осеняет до посинения», к нему лучше не лезть.

— Александр Николаевич, — робко сказала лаборантка, поймав его взгляд, — мы там только что закончили серию опытов. Результаты интересные — хотим вам показать.

— Спасибо, Юля, сейчас подойду.

Он свернул открытые веб-страницы и поднялся. «Хорошо всё-таки быть начальником! Главное — организовать и направить, а уж дальше… Процесс пошёл — реакция стала саморазогревающейся. А я — я могу заниматься настоящим делом. И теперь я точно знаю, что чувствует охотничья собака, наконец-то выследившая притаившуюся в кустах дичь!».

* * *

Мысль, пронзительная и яркая, сработала лучше любого будильника и мгновенно вырвала Алхимика из тёмного мира снов. Несколько секунд он лежал неподвижно, а потом осторожно выбрался из-под одеяла. Регина сонно вздохнула, и Саша замер — ему совсем не хотелось её будить. Он подождал ещё немного — нет, женщина безмятежно спит, — подобрал валявшийся на полу халат, накинул его и, тихо ступая, вышел из комнаты.

Регина позвонила ему вчера на работу и заявила, что придёт к нему в гости — они не виделись уже одиннадцать дней. Прежде чем Александр Николаевич успел что-либо сказать в ответ, она добавила, что если у него опять какой-то чрезвычайно важный симпозиум со светилами мировой науки химии, то тогда пусть он и дальше двигает вперёд прогресс, но при этом напрочь забудет номер её сотового, дабы не отвлекаться от проблемы счастья всего человечества на всякие пустяки.

Саша сдался без боя. Он привык к «своей девушке» за несколько лет их своеобразного романа, да и одиннадцать дней — это немало; Алхимик явственно ощущал в своём организме некий, гм, дискомфорт.

Регина явилась к нему во всём великолепии современной женщины, располагающей средствами и знающей о последних изобретениях в области оружия массового поражения, именуемого женской привлекательностью. Мельком взглянув на заботливо сервированный Александром стол, она деловито скинула юбку и жакет и уволокла Свиридова на раскинутый диван с завидной целеустремлённостью.

Они трапезничали в полуодетом состоянии, а на десерт вновь залезли в постель, где Регина ещё раз подтвердила старинную народную мудрость «Потому что в сорок пять — баба ягодка опять!». «Ягодка» оказалась весьма сытной; они заснули обнявшись, и наверняка так и спали бы до утра, если бы не ослепительно яркая мысль, разбудившая Сашу посреди ночи.

«Мог бы и раньше сообразить, — подумал Алхимик, закурив сигарету и прикрыв дверь на кухню, чтоб дым не шёл в комнату, где спала его любовница. — Это же элементарно, Ватсон! Обыкновенный каскад — принцип фотоумножителя! Раздробим одно гигантское зеркало на множество маленьких, последовательно фокусирующих поток энергии! Конечно, придётся повозиться с расчётами, чтобы результат был аналогичен эффективности одного зеркала, но сие разрешимо… Да, угол наклона зеркал и их взаимное расположение должно регулироваться для компенсации неизбежных погрешностей. И нет необходимости ставить зеркала в одну линию — пусть перекрывают друг друга, мы ведь имеем дело не с оптическим лучом! А многослойная конструкция — это же какой выигрыш в размерах! В эти ворота не то что два — двенадцать километров пролезет! А выглядеть это будет примерно так…».

Он поискал хоть какой-нибудь клочок бумаги и карандаш, не нашёл, чертыхнулся и выдвинул ящик кухонного стола в надежде найти что-то подходящее там, среди старых квитанций и чеков, бережно хранимых Зинаидой Матвеевной. Свет Алхимик не зажигал, и потому ненароком зацепил локтем стоявшую возле мойки пустую чашку. Подчиняясь закону всемирного тяготения, чашка хряпнулась на пол и по законам сопромата тут же раскололась на куски. Саша задумчиво воззрился на белые осколки, усеявшие линолеум. «Они похожи на маленькие вогнутые зеркала… Чашка — одно большое зеркало, а её обломки — это…».

Довести свои размышления до стадии логических умозаключений он не успел. Дверь приоткрылась, и темнота спросила голосом Регины:

— Ты чего не спишь?

В дверном проёме появилась её полуобнажённая фигура, смутно различимая всвете уличных фонарей, проникавшем в щель между оконными занавесками. «Русская амазонка» завернулась в простыню, но так — конечно же, чисто случайно! — что это импровизированное платье куда меньше прикрывало, чем оставляло открытым.

— Мне холодно одной, — сказала она с требовательной интонацией. — Ты что, решил совсем заморозить бедную девушку? Женщин надо греть, знаешь такое правило, нет? Идём, нечего тут стоять…

«Вот ведь змея-искусительница! — невольно восхитился Александр Николаевич, зацепив взглядом грудь и бедро Регины — этим частям её роскошного тела явно было тесно под небрежно накинутой простынёй. — Опыт — великое дело! Умело полураздетая женщина в интимном полумраке смотрится куда эротичнее, чем голая — это вам не кружевными трусами в автобусе хвастаться!».

Он вздохнул, аккуратно переступил через раскиданные по полу осколки фарфора и пошёл вслед за Региной в комнату, служившую ему в летний период и гостиной, и спальней.

* * *

— Сколько? Двести сорок штук? — Кулибин озадаченно поскрёб за ухом. — Эк ты замахнулся, Николаич… А материал какой?

Слесарь-механик Георгий Иванович, обслуживавший лабораторию молекулярного синтеза с незапамятных «дореволюционных» времён, именуемых ныне «расцветом застоя» или «застоем расцвета», полностью соответствовал своей фамилии. Маленький, крепенький, словно гриб-боровик, с цепкими глазками, замаскированными кустистыми дебрями седых бровей, он принадлежал к той породе рукастых народных умельцев, каковые издавна водились на Руси. Иногда его ещё называли «Левшой» за привычку повторять присказку из одноимённого мультфильма: «Мы люди бедные, мелкоскопа не имеем, так что так, на глазок прикидываем…», хотя для его исчерпывающей характеристики было более чем достаточно удачной фамилии.

Ходил он в старенькой спецовке, бережно сохраняемой и чистенькой, упорно не желая сменить её на новомодный комбинезон, в которых щеголяли другие институтские механики, и производил впечатление обстоятельности и надёжности. «Если Иваныч сказал: «Сделаю», значит, так оно и будет!» — эта аксиома в стенах НИИ прикладной химии никем и никогда не подвергалась сомнению. Он умел всё, в том числе и собрать установку для уникального эксперимента из абсолютно бесполезного на первый взгляд хлама — эти навыки развились у Кулибина ещё в те времена, когда всё и вся в стране под названием Советский Союз являлось предметом острейшего дефицита.

— Да, Георгий Иваныч, двести сорок, — подтвердил Свиридов, мысленно добавив: «…хотя вообще-то мне нужно на порядок больше — как минимум. Но это потом, потом — для начала хватит и этого». — Размеры, форма и общий вид модели — вот, — Александр зашуршал распечатками, запечатлевшими плод его многодневных прикидок и расчётов.

— Угу… Такая, значит, хреновина, — изрёк Левша, разглядывая чертёжи.

— А материал… Что-нибудь полегче, Георгий Иваныч, — например, наш прозрачный металлизированный пластик — тот, что запустили в серию в прошлом году, помнишь? «Не таскать же мне потом эти сотни килограммов с работы домой в хозяйственной сумке…». Да, и все зеркала должны крепиться с двумя степенями свободы — для настройки в двух плоскостях. И ещё — зеркалам нужна односторонняя светопроницаемость. Как у тонированного стекла, понимаешь?

— Да, Александр Николаевич, задал ты мне задачку, — пробормотал Кулибин. — Тут точить-полировать до морковкина заговенья… И когда тебе всё это нужно?

— Вчера. А если без шуток, то чем скорей, тем лучше. Сам понимаешь, наш заказ под личным контролем Никодимова — в кои веки шанс появился.

— Хе… Ты хочешь сказать, Николаич, что этот хитрый агрегат — для твоих ароматных резинок? Чтоб, значит, лучше пахли, — в глазах механика мелькнул насмешливый огонёк. — Ну-ну… Не иначе как ты машину времени решил соорудить, да сбежать на ней от нашего светлого настоящего к чёрту на рога, а?

Свиридов выдержал испытующий взгляд Кулибина. «Пусть думает, что хочет, лишь бы сделал. Ну и чутьё у нашего Левши — ведь почти угадал, шельмец!».

— Ты, Георгий Иванович, не сомневайся, — Саша постарался, чтобы это прозвучало как можно внушительней, — оплата тебе пойдёт по высшему тарифу. Финансируют нашу тему неплохо, а уж как по смете провести — что нам, впервой эти самые к бороде притягивать? На тебя вся надежда — нужна мне эта штука, понимаешь? Очень.

— Ладно, чёрт языкастый, ты и мёртвого уговоришь, — буркнул Левша, сворачивая бумаги. — Сделаю, Александр Николаевич.

Магическое слово прозвучало, и Алхимик облегчённо вздохнул. Оставалось ещё как-то запудрить мозги Никодимову — конструкция-то выйдет не с иголку величиной, заметят! — но главное — Кулибин берётся за это дело. И соль не в деньгах за труды праведные, а в том, что механик заинтересовался странным заказом. К тому же в довесок к сообразительности и к золотым рукам Георгий Иванович обладал типично русской чертой характера: природной оппозиционностью к любой власти. Ещё в эпоху борьбы с пьянством и алкоголизмом он втихаря изготовлял в мастерской НИИ элегантные малогабаритные самогонные аппараты, хотя сам никогда не увлекался спиртным, вопреки расхожему представлению об этой присущей каждому истинно русскому человеку порочной склонности. Причина была в том, что Иваныч считал антиалкогольную компанию полным идиотизмом и по мере сил старался исправить ошибку властей. Старый слесарь на основе своего богатого жизненного опыта пришёл к выводу, что пустой говорильней ничего не добьёшься — надо делать дело, пусть даже маленькое, но реальное. И делал.

Кулибин безошибочно уловил, что Свиридов замыслил что-то необычное. Левша знал Алхимика четверть века и уважал — в первую очередь за его переходящую в одержимость увлечённость делом. Над проектом «Аромат любви» посмеивался чуть ли не весь институт, включая самих разработчиков темы, так почему бы не помочь вынужденному заниматься эдакой мутотенью хорошему человеку сделать что-то действительно стоящее?

* * *

Лето было в разгаре. Запираться в такую погоду от свежего воздуха казалось просто кощунством, и все окна лаборатории были распахнуты, невзирая на надоедливый тополиный пух, так и норовящий забраться в самые потаённые уголки.

Но сегодня на эти липучие белые пушинки никто не обращал внимания — лаборатория праздновала «трудовую победу», как выразился Никодимов, так и не отвыкший полностью от речевых анахронизмов.

Разработанные командой Свиридова ароматизаторы оправдали надежды инициаторов проекта. Новинка произвела заметный эффект на рынке, и компания «Эйч-Эл-Пи» радостно подсчитывала прибыль. Институту прикладной химии и конкретно лаборатории синтеза перепало от щедрот довольных заказчиков, и по этому поводу решено было устроить банкет для виновников торжества.

Варианты рассматривались разные — от снятия какого-нибудь загородного ресторана до организации фирменной корпоративной вечеринки в конференц-зале НИИ с выездным VIP-обслуживанием, однако Александр Николаевич сумел зацепить ностальгические струны в душе директора и уговорил Антона Степановича устроить дружный междусобойчик прямо в лаборатории, причём непременно в рабочее время, как в былые годы.

Конечно, до питья портвейна из мензурок дело не дошло: времена всё-таки другие. Официантки из институтской столовой (при деятельном участии женской половины штата лаборатории) за пару часов сервировали вполне приличный стол, украшенный элитными напитками, нещадно отгоняя от него излишне ретивых помощников, непременно желавших снять пробу.

Официальная часть была короткой, но содержательной.

— Дорогие коллеги, — начал директор, когда суета улеглась, и народ рассредоточился по помещению, поглядывая на уставленный разнокалиберными блюдами и бутылками стол, — друзья! Вы сделали… — тут он запнулся, подыскивая нужные слова, которые не прозвучали бы двусмысленно. — Поздравляю — вы подтвердили высокую репутацию нашего института. А теперь я предоставляю слово представителю филиала концерна «Health, Life and Pleasure» в России господину Агрозкину. — Никодимов повернулся к темноволосому человеку в деловом костюме. — Прошу вас, Яков Михайлович.

— Господа, — начал тот хорошо поставленным баритоном. — Потребительский рынок — а это основной индикатор эффективности любого начинания — по достоинству оценил вашу работу. Успех полный! Наша продукция, модифицированная с вашей помощью, продаётся по всему миру и пользуется большим спросом. Наш отдел по связи с общественностью получает множество изъявлений благодарности — нам пишут и звонят молодожёны, супруги со стажем, тинэйджеры и даже представители сексуальных меньшинств. Да, да — эта наша новая продукция понравилась всем, очень понравилась! Я с глубочайшей радостью могу вам сообщить, что многолетний контракт корпорации «Эйч-Эл-Пи» с вашим институтом уже подписан. Мы не намерены останавливаться на достигнутом — рассматривается возможность применения ароматизаторов в изделиях из ассортимента секс-шопов. А это миллионы новых покупателей — мы уверенно лидируем на этом рынке!

«Нет, это не бред, — обречённо подумал Алхимик, заметив алые пятна, проступившие на пергаментном лице Никодимова, — это уже шизофрения! Женщины должны любить мужчин и рожать детей, а не самоудовлетворяться при помощи вибраторов и искусственных фаллосов с ароматом цветущих роз! И мужчины должны любить женщин, а не тыкать друг друга в грязные дырки, предназначенные природой совсем для другого!».

— Я уполномочен выполнить приятную обязанность, — господин Агрозкин сделал жест фокусника, извлёк из внутреннего кармана пиджака пачку конвертов и высоко поднял её над головой, — вручить всем сотрудникам вашей лаборатории премию от фирмы за успешно выполненную работу. Прошу вас, господа.

Последовало оживление в зале — Яков Михайлович читал фамилии, и бойцы команды Свиридова один за другим получали плотные белые прямоугольники. Саша заметил, как округлялись глаза тех, кто украдкой заглядывал внутрь, и понял, что содержимое конвертов впечатляет.

«Да, — признал Александр Николаевич, — работать они умеют. Проскочить все этапы разработки проекта от замысла до внедрения в столь сжатые сроки — нам такое и не снилось. Экономика на золотом допинге — это спортсмен, изумляющий суровых судей и срывающий аплодисменты публики. Правда, остаётся вопрос о побочных эффектах допинга, но поисками ответа на этот вопрос никто особо не заморачивается…».

— А для вас, господин Свиридов, — услышал он, — приготовлен персональный подарок. — Господин Агрозкин сделал эффектную паузу. — Ключи от автомобиля «лексус»! Машина, — Яков Михайлович величественно повёл рукой в сторону раскрытого окна, — стоит во дворе института и ждёт своего владельца! Поздравляю вас, Александр, и надеюсь на продолжение нашего с вами плодотворного сотрудничества.

— Я… Спасибо, — смущённо пробормотал заведующий лабораторией на фоне тихого и восхищённого всеобщего «ого-го-го…».

Неофициальная часть оказалась куда более продолжительной — пили, ели, шутили, смеялись. Свиридов наблюдал за выражением лиц своих подчинённых и видел, что его люди искренне довольны. «Ещё бы, — подумал он, — заработать такие деньги за считанные месяцы. Но кто сможет осудить моих ребят и девчонок за то, что они хотят хорошо одеваться, жить в хороших квартирах и ездить на курорты? Они честно выполнили порученную им работу, и за эту работу им хорошо заплатили — кто будет ломать себе голову над сутью этой работы? Надо жить и радоваться жизни, а ты — ты просто старый брюзга, Алхимик…».

Улучив момент, он подошёл к Никодимову.

— Антон Степанович, у меня есть к вам одно предложение.

— Слушаю вас, Александр Николаевич, — с готовностью отозвался директор.

— Мне эта машина, честно говоря, как петуху тросточка. Возить мне на ней некого, да и не люблю я, признаться, это дело. Кататься по нынешнему Питеру на автомобиле — тот ещё спорт. Ни проехать, ни припарковаться, да ещё гадать при этом, что случится раньше — ты в кого-нибудь врежешься или тебя помнут? Нельзя ли перевести этот чёртов «лексус» на баланс института — пусть будет служебным, — а я бы взял деньгами?

Никодимов не успел ответить — рядом с ними возникла Юля, появилась мгновенно и бесшумно, словно по мановению волшебной палочки. В руке она держала недопитый бокал с шампанским, и, судя по её раскрасневшемуся лицу, бокал этот был далеко не первым. Да и не стала бы скромная лаборантка, пребывая в трезвом уме, запросто вмешиваться в разговор мэтров — пусть даже в неформальной обстановке.

— Как это некого возить, Александр Николаевич? Вы теперь на коне — к вам теперь выстроится целая очередь претенденток на вашу благосклонность! Жених с «лексусом» — это звучит гордо! — Глаза девушки азартно блеснули. — Ваше здоровье!

— Что-то я пока не наблюдаю никакого столпотворения под окнами своей квартиры, — отшутился Саша.

— Будет! — безапелляционно заявила Юля. — Земля слухами полнится! Информация о резком росте вашего благосостояния ещё не дошла до наиболее активной части женского населения Санкт-Петербурга. Погодите, вы ещё прятаться будете от настырных поклонниц!

«Земля шлюхами полнится, — мрачно подумал Свиридов. — Я бы предпочёл, чтобы любили меня, а не мои деньги. Вот такой уж я обскурант… Можно, конечно, последовать примеру приснопамятного герра Дитриха, заполучившего жену-сиделку, но меня это как-то не особо воодушевляет…». Он хотел было одёрнуть Юлю, но передумал. Шалит девочка, ну и пусть себе шалит. За те три года, которые девушка проработала в его лаборатории, Саша ни разу не сумел понять с ходу, когда она шутит, а когда говорит серьёзно. Не мог он и понять, почему Юля вообще застряла в институте. Химия — явно не её призвание, перспектив не просматривается. А должность лаборантки — это же курам на смех: ни денег, ни славы. Правда, Юлю здесь ценили за лёгкий характер и за умение выступать в роли ингибитора любых конфликтов, но о себе-то ведь ей тоже стоит подумать!

И тут его осторожно взяли за рукав.

— Александр Николаевич, вас к телефону.

— Вот же балбесы, — сердито фыркнул завлаб. — Ведь предупредил же я коммутатор, чтобы не переводили к нам звонки. Праздник у нас, гуляем, все ушли на фронт!

И услышал в ответ чуть виноватое:

— Это из милиции, Александр Николаевич…

* * *

Человек в зеленоватой куртке и в такого же цвета шапочке привычным движением отдёрнул простыню.

— Узнаёте? — спросил следователь.

В первый миг Свиридов чуть было не сказал «нет» — лицо молодого парня, лежавшего на оцинкованном столе морга, показалось ему абсолютно чужим и незнакомым, никогда ранее не виденным, но уже в следующую секунду Александр Николаевич понял: да, это он. Дима. Сын. Просто лики мёртвых иногда очень сильно отличаются от лиц живых…

— Да, — хрипло произнёс Саша. — Узнаю.

У него запершило в горле, и сильно защипало глаза — наверно, это от резкого запаха формалина, витавшего в залитом холодным светом люминесцентных ламп помещении.

— Дмитрий Александрович Свиридов, восьмидесятого года рождения?

— Да.

«Дима… Когда мы с тобой виделись в последний раз? Три года назад, мельком…А ты совсем не изменился, сынок… И та же родинка над левой бровью… Только вот не было над правой бровью этой страшной чёрной дырки…».

— Эта публика частенько пользуется чужими документами, — объяснил следователь, когда Саша расписался в акте опознания трупа, — нам надо было удостовериться.

— Как это случилось?

— Обычное дело, — следователь пожал плечами. — Столкнулись интересы двух групп наркоторговцев. Делёжка сфер влияния и рынков сбыта называется. Постреляли немного, в итоге — шесть трупов, — молодой парень в форме говорил равнодушно, для него эти разборки давно уже сделались рутинным понятием. — Вы свободны, Александр Николаевич. Если нам потребуется ещё что-то уточнить, мы вам позвоним.

«Вот и всё… — подумал Свиридов. — Ну да, обычное дело. А ты что, ждал выражений соболезнования? Это для тебя Дима сынок, кровиночка, а для других он — «эта публика». Застрелили бандита — туда ему и дорога! Какая причина для всенародной скорби? Сколько таких вот молодых парней ежедневно гибнет на дорогах, от несчастных случаев и в горячих точках? Оплакивать всех — времени не хватит…».

В крематории они были только втроём: Аня, Зинаида Матвеевна и сам Свиридов. Он ждал появления на похоронах крутых парней на «джипах» и «мерседесах», однако никто из «соратников» его сына так и не явился — надо полагать, у них на то имелись свои резоны.

Зинаида Матвеевна, вопреки опасениям Алхимика, смерть внука перенесла спокойно — она давно уже поставила на нём крест. Всплакнула, вытерла слёзы и тихо сказала Саше:

— Прости меня, сынок. Проглядела я его… И его, и Анечку…

Александр Николаевич промолчал, подумав про себя: «Все мы виноваты, мама, — и я со своей наукой, и Людмила со своими запросами-замашками… Что уж теперь виноватых искать…».

Аня тоже долго молчала и только уже на поминках зло и коротко бросила:

— Сегодня он, завтра я — все там будем. Бежим за золотым туманом, спотыкаемся и ломаем себе шеи. — Опрокинула в рот гранёный стаканчик с водкой, вытерла губы тыльной стороной ладони и добавила: — Вот такая эпитафия…

Самому же Саше было тяжело — он даже не ожидал от себя такой реакции. «Человек смертен, — размышлял он, по привычке раскладывая мысли по полочкам — так, как он обычно делал при обдумывании какой-нибудь научной проблемы, — а дети — это его продолжение и шанс на истинное бессмертие… Когда уходят старики — это нормально, это закон природы, а вот когда умирают — и тем более гибнут — молодые… Родители тяжело переживают смерть своих детей потому, что лишаются этого продолжения и этого шанса… И вдвойне тяжело, когда ты знаешь: другого шанса у тебя уже не будет — не те годы…».

Он подолгу засиживался теперь в лаборатории после конца рабочего дня, загружая мозг работой и оттягивая возвращение в свою пустую квартиру, где горькие мысли тут же накидывались на него голодными комарами, зудели и жалили. Однако даже в его рабочем кабинете выползали из тёмных углов призраки воспоминаний — так было и на этот раз.

Саша вспомнил, как маленький Дима упал с ледяной горки и расшиб нос, но держался изо всех сил, чтобы не расплакаться, и только повторял сквозь зубы: «Я мужчина потому что…». Он вспомнил, как они играли с сыном в «морской бой», передвигая по клеточкам карты пластмассовые кораблики, и яростно спорили над каждым ходом, не желая уступить друг другу; вспомнил, как сын хвастался своими успехами в каратэ, демонстрируя отцу ужимки и прыжки с экзотическими названиями. Но Александр Николаевич никак не мог вспомнить, где же пролегла та роковая грань, переступив которую, Дима стал неотвратимо соскальзывать в чёрное никуда.

Да, сын верховодил в дворовых компаниях, кулаками отстаивая своё первенство среди сверстников, но такое было во все времена, и маленький Саша в своё время тоже через это прошёл. Так почему же Саша стал Александром Николаевичем, а Диме никогда уже не быть Дмитрием Александровичем? Может, это произошло потому, что сменились приоритеты? Дети перестали хотеть стать космонавтами — героями сделались доморощенные «крестные отцы», и тёк в юные души яд видеокассет, внушавший незатейливые истины: «Прав тот, кто сильнее и безжалостнее, кто лучше дерётся и лучше стреляет! Если ты настоящий «парень из стали», то возьми этот мир за глотку и вытряси из него как можно больше денег — тогда ты король! А убить человека — это же так легко и просто, смотри!». И этот яд действовал…

Аня хоть окончила институт культуры, не скатилась до уровня «интердевочки», а Дима поступил только для отмазки от армии, взял пару призов на каких-то соревнованиях, а потом с головой нырнул в уголовную романтику, прельстившись «лёгкими» деньгами. Ушёл из дома, жил у какой-то девицы, а потом его след и вовсе затерялся. С тех пор Свиридов видел сына всего два раза — третий раз он увидел его уже в морге.

Саша закрыл лицо ладонями, с силой потёр его, а когда опустил руки, ему показалось, что один из призраков вдруг обрёл плоть — он увидел в полусумраке кабинета, за границей светового круга, отбрасываемого настольной лампой, смутный контур человеческой фигуры. Фантом сделал шаг вперёд, пересёк границу света и тьмы, и Свиридов с удивлением узнал в этом материализовавшемся призраке лаборантку Юлю.

— Александр Николаевич, — негромко сказала девушка. — Ну что вы здесь сидите? Поздно уже — десятый час. Пойдёмте, я вас домой провожу.

«Опять шутит? — мелькнуло в голове Александра. — Или…». И тут он вдруг ощутил, как у него в груди словно лопнул какой-то застарелый нарыв, лопнул и растёкся жгучим гноем. И Саша ответил — будто плюнул Юле в лицо:

— Что, Юленька, спешишь застолбить место в моей постели? Жених с «лексусом» — это звучит гордо? Ну, «лексуса» у меня уже нет, но деньги — деньги есть. Так что…

Юлины глаза мгновенно наполнились слезами и сделались огромными — на пол-лица.

— Дурак ты, Алхимик, — прошептала она. — Господи, какой же ты дурак! А я-то какая дура несусветная…

Она повернулась и опрометью выскочила из кабинета…

На следующий день Юля подала заявление на увольнение, и Свиридов молча его подписал, избегая встречаться с девушкой взглядами. Наверно, ему правильнее было бы поговорить с ней, объясниться, извиниться, в конце концов. Юля ждала его слов — он это чувствовал. Но нужных слов Саша так и не нашёл.

* * *

«Это же… Это же голова дракона! Да, да — драконья голова! Какое совпадение…».

Алхимик отступил на шаг и ещё раз оглядел собранную конструкцию. Она походила на гигантское яйцо, а ещё — на голову огромного ящера. Тёмные внешние стороны вогнутых зеркал, сплошь покрывавшие эту голову, казались чешуйками — между ними почти не было зазоров, к тому же узкие щели перекрывались спинками зеркал второго, внутреннего слоя. С одного горизонтального конца это «яйцо» было замкнутым — там оставалось только одно небольшое отверстие, — а с другого приоткрытым, точь-в-точь наподобие распахнутой пасти; маленькая площадка внутри «яйца» напоминала прижатый язык.

…Кулибин постарался на совесть. «Всё, Николаич, — просто и без пафоса сказал он в один прекрасный день, — запчасти готовы. — И добавил, хитровато глядя на Свиридова: — Где собирать будем, а?».

Саша не стал играть с Левшой в прятки-недомолвки и ответил прямо: «У меня дома». Старый механик ничуть не удивился — похоже, именно такого ответа он и ожидал. «Лады, — уронил Кулибин, — ящичек припасён. Переложу зеркала ветошью, чтобы не поцарапались, и забирай. А лучше давай-ка вот как сделаем: в пятницу я поеду на склад, заодно и завезу тебе твою фисгармонь. Несолидно как-то завлабу всё это хозяйство в рюкзаке на горбу тащить, да и вопросов лишних не будет, верно?». Всё он прекрасно понимал, старичок-боровичок…

А приехав в одиннадцать утра к Свиридову домой (Александр Николаевич в этот день не пошёл в институт, сославшись на «важные обстоятельства» и передав бразды правления своему заму) и аккуратно поставив на пол в прихожей увесистый «ящичек», Левша вытер со лба бисеринки пота и заявил: «Давай-ка я тебе помогу собрать твой адский агрегат. Ты у нас, конечно, мужик головастый, но руки у тебя под известно что заточены. И не спорь, я всё равно уже машину отпустил».

Алхимик спорить не стал — он прекрасно понимал, что без Иваныча сборка затянется на неопределённо долгое время.

Они провозились до шести вечера, собирая решётчатый каркас и устанавливая на нём зеркала. Работали сосредоточенно, без лишних слов, лишь изредка перебрасываясь краткими фразами, — процесс монтажа «драконьей головы» оказался очень кропотливым.

Когда дело было сделано, Саша достал толстую пачку тысячных купюр и протянул её Кулибину.

— Это тебе, Георгий Иванович. По ведомости прошла только оплата изготовления двух десятков зеркал для аппаратуры спектрального анализа, а это, сам понимаешь, слёзы. Бери, бери — честно заработал.

Левша степенно взял деньги, шевельнул седыми бровями и спросил:

— И что же всё-таки такое у нас получилось, Александр Николаевич? Какой самогон твоя машина гнать будет? Ты не сомневайся, я попусту языком молоть давно отучился: дело — оно пустозвонства не любит. Но интересно мне — врать не буду. Всю жизнь мечтал что-нибудь такое-этакое сотворить, особенное.

— Время я хочу сгустить, — чуть поколебавшись, ответил Саша, лишь самую малость погрешив против истины.

— Ого! — неподдельно изумился Кулибин. — Собак, что ли, голубых будешь делать?

— Каких собак? — не понял Алхимик.

— Голубых. Читал я один рассказ фантастический, давно ещё, так там изобретатель из сгущённого времени пепельницы делал, а потом собачьи фигурки на продажу.

«Вот уж не знал, что наш народный умелец любит фантастику!» — подумал Александр Николаевич.

— Люблю я фантастику, — очень серьёзно сказал Левша, словно услышав его мысли. — Если бы люди не фантазировали, доселе бегали б в звериных пиджаках на голое тело да с дубьём, я так думаю.

— Ага, и ароматных презервативов не было бы, — усмехнулся Свиридов.

— Ну, это уже блажь, Николаич, — и такое бывает. Ведь когда руду добывают, сколько пустой породы перелопачивают? К тому ж ты в тени резинок этих порезвился — не так разве? Вот только собаки эти голубые — тоже блажь, зряшное дело.

— Нет, — успокоил его Саша, — собак я делать не буду. Тут штука серьёзная получиться может, очень серьёзная… Ладно, Георгий Иванович, время уже позднее. Спасибо тебе за помощь. Если дело пойдёт — твое имя обязательно будет упомянуто. Веришь мне?

— Верю. Я ведь тебя не первый год знаю — для другого человека, может, и не стал бы я спешить-надрываться, да душу вкладывать. Может, ещё помочь? Я так понимаю, ты сейчас настроить свой аппарат намерен?

— Правильно понимаешь. Но помощь мне больше не нужна, и не стоит тебе больше тут находиться, Георгий Иваныч. Этот гиперболоид инженера Свиридова, — Алхимик кивнул в сторону чешуйчатого сооружения, — может и рвануть. Не надо тебе быть рядом — ты своё дело сделал на пять с плюсом. И не спорь.

«Если процесс станет неуправляемым, — подумал он, когда за Кулибиным закрылась дверь, — то от всего города ничего не останется. С такими силами не шутят… И тебя, Левша, не минет чаша сия. Просто есть моменты интимные — в первую брачную ночь присутствие посторонних излишне. Так что прости, Иваныч, но роды я сам приму, без бабок-повитух».

Он вернулся в комнату и тут только заметил, на что похоже его детище…

Саша ещё немного постоял перед причудливой конструкцией, затем вытащил из шкафа давно пылившийся там старенький газовый лазер, установил его на столе по оси «драконьей головы» и решительно щёлкнул тумблером.

«Яйцо» заискрилось, засверкало сотнями ярких белых огней. Попавший на входное зеркальце луч многократно отразился от десятков других зеркал, превратив чешуйчатую сферу в подобие огромного драгоценного кристалла. «Красиво» — подумал Алхимик и взялся за настройку.

Он подгонял, регулировал углы наклона каждого из двухсот сорока зеркал, сверяясь с расчётами. Постепенно свечение «драконьей головы» становилось всё более равномерным, отдельные блики сливались в общий фон, а светлое пятно на площадке-«языке» делалось всё ярче и ярче, одновременно уменьшаясь в размерах. И наконец оно сжалось до яркой точки.

Алхимик перевёл дух. Выпил чашку кофе, жадно выкурил сигарету. Точка на «языке» свидетельствовала о том, что фокусировка доведена. Теперь оставалось дать инициирующий импульс, нарушить миллиарднолетнее равновесие, и по пути, прочерченному лазерным лучом, хлынет густеющий поток энергии — энергии времени.

По хребту скользнула холодная струйка. «Страшно, да? — спросил он сам себя и сам же ответил: — Страшно. Если процесс будет нарастать относительно медленно, можно успеть его прервать — для этого достаточно расфокусировать всего одно зеркало, любое. А если случится худшее, я даже не успею ничего почувствовать — какое ни есть, а успокоение…». О миллионах людей, спокойно спавших в ночном городе, Саша почему-то не думал.

Он собрал цепи контроля, подключил компьютер и ещё раз проверил всю установку. Выкурил ещё одну сигарету, глубоко вздохнул и замкнул разрядный контур конденсаторной батареи.

Сначала ничего не произошло. Обожгла мысль: «Неужели неудача?» — это показалось Александру куда более страшным, чем мгновенный коллапс всей планеты по имени Земля. А потом…

Свечение «драконьей головы» изменило цвет — оно стало голубоватым. А белая точка на «языке» — от неё повеяло такой мощью, что Саша невольно зажмурился, но тут же снова открыл глаза. «Вот оно, — потрясённо думал он, — вот оно! Водородный взрыв в сотню мегатонн, сжатый до размеров игольного острия!». На сверкающую точку можно было смотреть, она не жгла, однако Алхимик ощущал всем своим существом, какая в ней кроется сила. А когда он посмотрел на дисплей с оценкой количества располагаемой энергии, у него перехватило дыхание. «Что там город — тьфу! Остриё этой иглы способно пробить дырку в измерениях — дырку, через которую вся наша Вселенная вытечет, как вода из ванной с вынутой пробкой!».

Он на ощупь, не отрывая взгляда от белой точки в «пасти дракона», нашёл стул и сел. «Тебе нужна была точка опоры, Мегабайт, чтобы перевернуть Землю? Этих точек есть у меня!».

Посидев так с минуту, Саша встал, подошёл к телефону и набрал номер Зелинского.

— Вася, — хрипло сказал он в трубку, не узнавая собственного голоса. — Что? Четыре часа утра? Мне плевать, с кем ты спишь! Слушай меня сюда — живо выбирайся из тёплой постели и дуй ко мне. Да, срочно. Нет, я не шучу. И самое главное — захвати с собой диск с твоим «Тетрисом». Ты меня понял? Всё. Жду.

Повесив трубку, он повернулся к «драконьей голове», усмехнулся и спросил у неё:

— Ну что, ты отдашь мне своё золото, мёртвый дракон?

* * *

Зелинский приехал быстро — в предельно раздражённом состоянии.

— Чтоб тебе самому позвонили в самый неподходящий момент! — обрушился он на Сашу, едва переступив порог. — Авось навеки заклинишься в самой сладкой позе! Я такую тёлку вчера в кабаке снял — только-только на вторую серию пошли! Чтоб тебе… — Но тут он разглядел лицо Алхимика и особенно выражение его глаз и мигом поперхнулся собственным красноречием.

— При проведении интимных мероприятий соблюдайте правила техники безопасности, — холодно посоветовал Свиридов, — заранее отключайте все линии связи. Ты диск привёз? — Вася молча кивнул. — Тогда пошли.

Долгих объяснений не потребовалось — суть Мегабайт уловил с ходу.

— Ну, Алхимик, — восхищённо пробормотал он, внимательно рассматривая «драконью голову», — у шокированной публики нет слов. Синтезатор вещества с заданными свойствами — нобелевская премия плачет по тебе горючими слезами!

— Это не синтезатор, Вася, — уточнил Александр, — это генератор энергии времени. Но эта штука станет синтезатором, когда ты прицепишь к ней свой софт. Усёк? Мне нужна информационная программа-катализатор, по которой будут перестраиваться не молекулы, а уже сами атомы вещества. Исполнительная периферия реализована, энергии неограниченное количество, дело за малым — за алгоритмом синтеза. Исходное вещество, — он подкинул на ладони грузило, много лет провалявшееся в шкафчике с инструментами, гвоздями и прочей хозяйственной мелочью, — свинец. Конечное, как ты уже, наверно, догадался, — золото. Вот тебе компьютер — действуй-злодействуй. А я пошёл спать — скоро сутки, как на ногах.

С этими словами Саша демонстративно улёгся на диван, повернулся лицом к стене и в самом деле уснул, хотя был уверен, что нипочём не заснёт из-за нервного возбуждения. И проснулся — как ему показалось, всего минут через десять, — от ощущения тормошащей руки на своём плече.

— Вставай, гениальный, — услышал он голос Мегабайта, — хватит сидеть на спине. Вставай, вставай, нас ждут великие дела! Запускай свою шарманку, Алхимик, — заклинание готово.

Свиридов продрал глаза и взглянул на часы — половина двенадцатого. «Молодец, Василий, — подумал он, — проворно управился». Чувствуя себя отдохнувшим и посвежевшим, Саша наскоро ополоснул лицо холодной водой и сварил кофе себе и Васе. Есть не хотелось — магия «драконьей головы» неудержимо влекла обоих друзей.

Алмазное свечение «яйца» уже не вызвало у Александра мистического трепета, хотя Зелинский, впервые наблюдавший это зрелище, буквально застыл в немом изумлении. Проверив настройку фокуса и накрыв белую точку на «языке» чуть сплющенной свинцовой бусинкой, Саша выключил лазер и бестрепетно активировал генерирование энергии времени. На этот раз страха не было — была полная уверенность в том, что всё пойдёт как по маслу.

И родился голубой свет. По чешуйкам то и дело пробегали быстрые крошечные искры — импульсный блок, управляемый код-программой, булавочными уколами заставлял слепую вселенскую мощь повиноваться — острый анкас погонщика доходчиво объяснял слону, что нужно делать.

Друзья затаили дыхание, не отрывая глаз от серой бусинки в «пасти». Прошло пять минут, десять, пятнадцать…

— Ничего… — выдавил из себя Мегабайт. — Она как была, так и осталась… Может, не так лежит? Сместилась?

— Погоди, — отозвался Алхимик, — рано ещё. И не вздумай совать туда руки — никто не знает, чем это может кончиться.

Он поискал глазами сигареты, нашёл, разодрал пачку — пальцы не слушались, первая сигарета сломалась у него в руках, — щёлкнул зажигалкой и услышал:

— Смотри…

Бусинка меняла цвет — она желтела прямо на глазах, наливалась янтарём.

— Работает… — выдохнул Мегабайт. — Работает! — повторил он, стиснув плечо друга. — Работает, блин!!!

…Они сидели друг напротив друга, пили коньяк и смотрели на золотую чечевичку, лежавшую перед ними на маленьком блюдечке с голубой каёмкой.

— Ну, Саня, всё, — в который уже раз повторял Зелинский. — Мы с тобой на коне и при шпаге! Ты хоть представляешь, что ты сделал?

— Мы, Вася, мы сделали, — поправил его Свиридов, подумав при этом: «Очень хорошо представляю — лучше, чем ты можешь даже предположить, Василий Сергеевич».

— Философский камень… — Мегабайт наполнил рюмки. — Ну, Александр Николаевич, за тебя! Алхимик ты — алхимик и есть! — Он осторожно покатал по блюдцу золотую бусинку, словно желая лишний раз убедиться в её осязаемой реальности. — Теперь мы на коне — весь мир у ног! Деньги — им всё подвластно! Плюнь на свою Регинку — ты теперь сможешь хоть каждый день брать себе свеженькую девственницу, любого фасона, хоть студентку, хоть топ-модель! Побегут сломя голову, раздеваясь на ходу! Да, блин, вот уж не думал…

— Погоди предаваться гаремным мечтам, — охладил его Саша, — это золото ещё надо превратить в дензнаки, а уж потом…

— Не проблема, — тут же отозвался Зелинский. — Я уже думал об этой теме. Есть у меня друзья-приятели — из тех, что когда-то промышляли выскребанием драгметаллов из старой электроники. Они теперь серьёзными людьми стали, приподнялись, по мелочам не работают. Но на это, — он показал глазами на жёлтую бусину, — клюнут всенепременно! Так что за сбыт не волнуйся — наладим. Ты мне лучше вот что скажи — сколько мы с тобой можем выдать на гора? Ты прикидывал производительность своего чуда техники?

— Килограмм в неделю — легко.

— Это в месяц, — Мегабайт на секунду задумался, — сто пятьдесят тысяч баксов. Круто! А больше?

— Можно гнать хоть тоннами, — Александр пожал плечами, — но для этого нужна более мощная установка. Зеркал тысячи две, да в три слоя, да размерами не с ладонь, а раз в десять-пятнадцать побольше. Нам вдвоём не потянуть — на такой агрегат нашего Кулибина уже не хватит. Это уже промышленные масштабы, друг мой. Да и где мы такую махину поставим? Арендуем на год Кировский стадион и наймём для охраны весь питерский ОМОН? А в принципе — теоретически — золото можно делать в неограниченном количестве, причём из чего угодно. Изменишь программу, и все. Правда, с увеличением размеров будут нарастать погрешности, так что некий предел наверняка есть. Только нам эти заоблачные выси уже до фени — будем реалистами, Вася.

— Будем! — жизнерадостно согласился Зелинский. — Реклама нам с тобой ни к чему — уйдём в глухое подполье. Ну, — он вновь потянулся за бутылкой, — ещё по одной?

— Давай. Только вот ещё что — нам нужен страховой полис.

— Не понял, — горлышко бутылки зависло над рюмкой, прервав своё наклонное движение. — Что ещё за полис?

— Рано или поздно — ты наливай, наливай! — нас с тобой вычислят. Те же твои друзья-приятели серьёзные заинтересуются: и что это за такая Курочка Ряба несёт и несёт Василию Сергеевичу Зелинскому золотые яйца? А не посмотреть ли на эту курочку вблизи, взглядом опытного орнитолога? Есть и другой вариант — придут к нам как-то под вечер суровые люди со строевыми причёсками, возьмут под белы рученьки и доставят в серое здание на минус седьмой этаж. А там…

— Не каркай, Саня, — оборвал его нахмурившийся Мегабайт, — ближе к делу.

— Так я исключительно по делу! Изготовление золота — это тебе не самогон гнать. Это экономическое преступление, а за преступления против себя, любимого, любое государство во все времена карало куда более жестоко, чем за преступления против своих граждан. Вот на этот случай нам и надо застраховаться.

— Как?

— Просто. Как в детективах — «если со мной что-нибудь случиться, то…».

— И чем же ты хочешь напугать братков или хмурых дядей из силовых структур?

— Оглаской. Ты прикинь, такая машина, — Саша мотнул головой в сторону «драконьей головы», — это же голубая мечта любого хомо, который не очень сапиенс. Но только в том случае, — Алхимик многозначительно поднял палец, — когда этот самый хомо единолично владеет заветным синтезатором! А если принцип генератора энергии времени, подробное описание его конструкции и твоя программа известны всем — что мы имеем в итоге? Секрет Полишинеля! Сделать этот агрегат не так сложно, как ты уже наглядно убедился, — что будет, если тысячи умельцев по всему миру мигом бросят все дела и начнут синтезировать золото? Устроит такой поворот сюжета вышеупомянутых малосимпатичных персонажей, а?

— Интернет…

— Умный ты мужик, Вася, — одобрительно кивнул Свиридов, — с ходу ухватил суть! Конечно! Нужна быстродействующая виртуальная бомба, программа-размножитель, чтобы вывесить всю эту информацию в Сеть — на популярные порталы, на порносайты, на доски объявлений, на самые посещаемые форумы, на почтовые ящики. Что-то вроде вируса — не тебя мне учить, как это сделать. И запуск не только обычным путём, но и через WAP-сервер, с мобильного телефона. Вот это и будет гарантией нашей с тобой безопасности — не трогайте нас, ребята, давайте лучше договоримся полюбовно!

— Реально, — медленно произнёс Зелинский, и по его глазам Саша понял, что Мегабайт уже лихорадочно обдумывает технические детали.

— Так что делай программу, — подытожил Алхимик, — а я тем временем переведу всю информацию на английский и подготовлю файл-начинку. А наша курочка, — он усмехнулся, — пусть пока потихонечку несёт золотые яички. Твоё здоровье, Василий Сергеевич!

* * *

Дни летели стремительно.

Алхимик работал.

Никодимов без возражений предоставил ему отпуск. Александр Николаевич съездил в Комарово, оставил матери денег и сообщил ей, что загружен очень важной работой (что было сущей правдой) — не до выездов за город. Регина укатила в рекламный тур по странам Юго-Восточной Азии, Аня отправилась на гастроли — Свиридова теперь ничто не отвлекало. Он почти не выходил из дома — разве что в магазин за продуктами, редко и ненадолго.

Алхимик работал.

Английский он знал неплохо, однако перевод продвигался медленно — во избежание разночтений нужна была предельная точность. К тому же информация предназначалась для людей, не слишком владеющих физико-химико-математическими тонкостями, — требовалось составить инструкцию пользователя, пособие «Собери сам». К счастью, Саша полностью разделял принцип «Кто ясно мыслит, тот ясно излагает» и всегда ему следовал. «Александр Николаевич, в тебе умер прекрасный преподаватель» — говорили ему коллеги, и были правы.

Алхимик работал.

«Драконья пасть» выплёвывала золото — установка работала непрерывно; Свиридов выключал её только для перезарядки — для выемки готовой продукции и для загрузки сырья. Он автоматизировал систему защиты — в случае выхода контролируемых параметров за порог срабатывания несколько зеркал смещались, нарушая фокусировку всей системы и прерывая накачку энергии времени. Предосторожность эта была совсем нелишней, хотя расчёты показывали, что вероятность возникновения нештатной ситуации исчезающе мала — у Саши даже возникла мысль о существовании некоей общевселенской «защиты от дурака», охраняющей Мироздание от опасных игр неосторожных детишек.

Изменяя код-программу, Алхимик сумел превратить в золото не только свинец, но и железо, и бронзу, и медь, и даже осколок гравия, подобранный на улице. Удалось увеличить и производительность «яйца» — горка кусочков желтого металла самой разнообразной формы росла и росла.

Саша потерял счёт времени, и когда ему позвонил Зелинский, он не сразу сообразил, какой сегодня день.

— Готово, — лаконично сообщил Мегабайт. — А твой файл?

— Тоже.

— О’кей, сбрось мне мылом. Хотя нет, не стоит — скачай на дискету. Я заеду.

Василий появился через полчаса, забрал дискету и заторопился, отказавшись от кофе.

— Надо зарядить несколько десятков компьютеров, — туманно объяснил он. — Сделаю — расскажу.

Зелинский вернулся через три дня, и по его лицу Свиридов понял — дело сделано. И не ошибся.

— Всё, Саня, — сказал Вася, усаживаясь в кресло и блаженно потягиваясь всем телом. — Страховой полис у нас в кармане. Садись, расскажу.

— Коньячку?

— Не, не будем ступать на скользкую стезю алкоголизма. Мне сегодня ещё предстоит важное рандеву — догадываешься, с кем? Да, с серьёзным человеком. Ты бы слышал, Сань, как у него изменился голос, когда он уловил тему! Наверно, выпученные от изумления глаза растянули ему голосовые связки.

— Ещё бы…

— Дык! Золото-то чистейшее — это вам не мелочь по карманам тырить. Ладно, давай кофе, времени мало. А это у тебя что за зверь?

Друзья сидели за низким журнальным столиком, придвинутым к дивану. Письменный стол занимали приборы, бумаги и монитор компьютера, большой стол посередине комнаты безраздельно оккупировала чешуйчатая «драконья голова». А вопрос Мегабайта вызвала стоявшая на журнальном столике небольшая статуэтка крылатого дракона, присевшего на задние лапы и готовящегося взлететь, — дракон расправлял крылья, вытянув вперёд узкую хищную морду. Этот сувенир Саше подарили в прошлом году на юбилей — Свиридов даже не помнил, кто именно. Знал бы даритель, что эта безделушка окажетсяпророческой…

Дракон был сделан из бронзы — именно был, в прошедшем времени. Сейчас его тело сверкало — статуэтка простояла на «языке» все трое суток, минувших со времени последнего визита Зелинского, и полтора килограмма бронзы трансформировались в золото. Алхимик остался доволен результатом — до этого он работал только с небольшими массами вещества, не превышающими нескольких десятков граммов. Процесс синтеза не останавливался, пока не охватил всю статуэтку, целиком, — перспективы открывались многообещающие.

— Этот дракончик — мой домашний любимец, — Саша нагнулся, выдвинул из-под стола картонную коробку и достал оттуда полиэтиленовый пакет, наполненный маленькими золотыми слитками. — Это тебе. Здесь больше двух килограммов — твоя доля. А этого зверя я оставлю себе. На память.

— Александр Николаевич, мне не нравится нотка пессимизма в вашем голосе. Что за скорбь такая? Наш путь ведёт к сияющим вершинам — не фиг скорбеть!

— Цыплят по осени считают, — проронил Алхимик, посмотрев на желтеющие за окном листья. — Сиди, я принесу кофе.

— Значится, так, — начал Зелинский, осушив чашку и закурив. — Слушай сюда. Бомба получилась — пальчики оближешь! Я загрузил программу в четыре десятка компьютеров — в разных местах, в том числе и у нас в НИИ. IP-адреса у всех, понятное дело, тоже разные. Запуск можно инициировать с любой из этих машин — остальные подхватят. Это как лавина: толкни один камушек — и понеслось. И как ты просил, можно и с мобильного. Код, — он вынул телефон, — записывай… Что ещё? Программа саморазмножающаяся, часть «осколков бомбы» будет какое-то время спать, а потом выскочит и снова наделает шороху. А как это выглядит? Счаз, загружу тебе — сам увидишь.

«Тебе бы симфонии играть, — думал Саша, наблюдая за танцующими на клавиатуре пальцами Мегабайта, — виртуоз… Но эта твоя симфония будет лучшим произведением всех времён и народов — это я тебе обещаю…».

— Смотри, Алхимик, — с гордостью произнёс Вася. — Годится?

На экране появилась картинка, выполненная в лучших традициях рекламы — красотка, держащая в ладонях золотой слиток под надписью по-английски: «Золото своими руками! Разбогатей сам, здесь и сейчас!» и помельче: «Это не вирус — проверьте и убедитесь!».

— Что скажешь, а? Клюнет народ на такую завлекуху? В течение четверти часа после взрыва нашей бомбы эта начинка контрабандой залезет на тысячи серверов. И ссылочки мы разбросаем по всей Сети — не извольте сомневаться, ваше гениальное превосходительство! Так что гарантия налицо — если что, миллионы пользователей уже через час узнают о такой дивной возможности. И если хотя бы один процент из них попробуют взяться за дело — у-у-у, что будет! Так, вот тебе пусковая иконка. Всё, твой комп тоже стал взрывателем — одним из.

— Погоди, — Саша положил руку на плечо друга, — вот ещё что. А если… Это, конечно, экстремальный вариант, но ведь может так получиться, что ни ты, ни я не сумеем добраться ни до одного из «заряженных» компьютеров, и даже мобильник нам взять в руки не дадут.

— Мой светлый ум это предусмотрел, — Мегабайт ухмыльнулся. — Я не хочу сгнить в тёмном подвале или оказаться в одном из озёр Карельского перешейка с камнем на шее — наши потенциальные противники обязаны будут беречь нас, холить и лелеять! А для того, чтобы сподвигнуть их именно к такому сценарию, я заложил мины замедленного действия: если в течение месяца наша бомба не получит соответствующего сигнала — мол, все в порядке, Зелинский со Свиридовым живут и здравствуют! — она взорвётся автоматически. Меня, ясен перец, не очень-то вдохновляет подобная перспектива — особенно сейчас, когда впереди такие горизонты, — но наши супостаты одержат пиррову победу. И даже хуже, чем пиррову, — они потерпят сокрушительную победу! Ну, теперь твоя душенька довольна?

— Вполне.

— Тогда я пошёл, — Зелинский поднялся. — К серьёзным людям нельзя опаздывать. До вечера — тогда и расслабимся. Трепещите — Алхимик со товарищи гулять будут!

«Я могу дождаться, пока он уйдёт, — размышлял Свиридов, — и тогда уже… Но это будет нечестно. Вася мой друг — он должен меня понять…».

Тем временем Мегабайт взял с журнального столика пакет с золотом и взвесил его на ладони.

— Пожалуй, не стоит тащить всю кучу, — сказал он, — возьму половину. Бережёного бог бережёт.

— Вася, — медленно проговорил Саша. — Я должен сказать тебе одну вещь…

Зелинский замер — что-то в голосе друга заставило его насторожиться.

* * *

— Я тебя слушаю, — Мегабайт был серьёзен. — Даже сяду для пущей важности.

— Сияющих вершин, — произнёс Алхимик, садясь в другое кресло, — не будет, Василий Сергеевич.

— Это ещё почему? Машина поломалась?

— Да нет, работает исправно, — Саша качнул головой, — вот только…

— Что «только»? Ты уж договаривай друг сердешный, коли заикнулся!

— Безнадёжно это всё, — Свиридов тяжело вздохнул. — Самообман. Да, ты сделал всё, что мог, и даже перевыполнил взятые на себя повышенные социалистические обязательства, как когда-то говорили.

— Так в чём тогда проблема?

— А проблема в том, что продолжать синтез золота — это просто изощрённый способ самоубийства, друг мой Вася. На золоте держится исполинская система, и она сотрёт нас в порошок, как бы мы не пытались ей противостоять. Это только в боевиках лихие супермены в одиночку крушат злодейские иерархии — в реальности такого не бывает. Конечно, если борются две структуры, личные качества какого-нибудь Джеймса Бонда имеют значение, но только в том случае, если за ним — организованная сила. А мы с тобой вдвоём — как бы мы не старались себя обезопасить, система победит, потому что она система.

— А можно ближе к телу, как говорят в постели, без этих лирических отступлений? — В голосе Мегабайта явственно слышалось раздражение.

— Можно. Бесконтрольный синтез золота частными лицами угрожает существованию всей экономической системы, господствующей на нашей планете. Мы с тобой заноза, Вася, и организм неизбежно выдавит эту занозу. С нами не будут вести никаких переговоров — нас попросту уничтожат. Скажу больше, эта штука, — он показал на «драконью голову», — она ведь не только синтезатор. Это прежде всего неисчерпаемый источник энергии, которую можно использовать по-всякому. Как ты думаешь, нефтяные магнаты — и наши, и не наши, — очень обрадуются появлению подобного энергоисточника?

— Не нагнетай, Александр Николаевич, — Зелинский пренебрежительно махнул рукой. — История нашей державы полна примерами того, как ловкие авантюристы исхитрялись годами водить за нос правоохранительные органы и при этом жить да радоваться. Сиди тихо и не зарывайся — правило простое. Разумная предосторожность — это да, без этого никак.

— А ты уверен, что сможешь вовремя остановиться? Золото — оно умеет сводить с ума, тому тьма примеров из истории не только нашей державы. Вспомни, что ты у меня спросил — «А больше?».

— Так на кой хрен я тогда городил весь это компьютерный огород? Зря старался?

— Ну почему же зря? Два кило золота — тебе за какую-нибудь из твоих программ так платили? И эта программа будет использована.

— Знаешь, Саня, если я скажу, что чётко улавливаю нить твоих рассуждений, это будет наглая ложь.

— Всё очень просто, Вася. Я хочу избавить этот мир от проклятья мёртвого дракона.

— Какого дракона?!

— Мёртвого. Читал я тут одну сказочку, ещё по весне. Правда, не знаю, чем там дело кончилось. Вот я и решил придумать этой сказке счастливый конец…

— У тебя с головой всё в порядке? — ласково осведомился Мегабайт. — Ты с ней, того, не поссорился, часом?

— Мне не нравится этот мир и царящие в нём порядки, — спокойно сказал Алхимик, не обращая внимания на иронический тон приятеля. — Мне не нравится, что девушки сгорают мотыльками на золотом огне, не став счастливыми жёнами и матерями. Мне не нравится, что молодые парни ложатся под пулями ради того, чтобы потоки мутной отравы превращались в денежные потоки. Мне не нравится, что мужчины покупают женщин, а женщины оценивают мужчин только по толщине кошелька. Мне не нравится, что всё продаётся, и всё покупается, в том числе и лучшие человеческие чувства. Мне не нравится, что люди превращаются в…

— Так, — прервал его Зелинский. — У тебя есть на примете другой мир? Или ты намерен изменить этот?

— Другого мира я не знаю. Я хочу изменить этот.

— И каким же образом, позвольте спросить?

— Нажатием мышки, которое запустит твою программу для любознательных. Через месяц по всему миру разинут пасти десятки тысяч «драконьих голов», а через два планета утонет в золоте. Золото обесценится, а заодно и все прежние энергоносители. Система рухнет. Во все времена учёные что-то делали, изобретали, а их изобретениями пользовалась власть — так, как ей, власти, заблагорассудится. Вспомни Стругацких — орёл наш дон Рэба отобрал у отца Кабани мясокрутку и стал делать нежный фарш в Весёлой башне. И так было всегда. А я хочу, чтобы энергия времени стала доступной всем и каждому.

— Счастье для всех, даром? И пусть никто не уйдёт обиженным?

— Да, Вася. Тебя это удивляет? Разве люди не заслужили счастья?

— Нет, не заслужили, — уверенно произнёс Василий, — посмотри вокруг, Саша. Когда люди узнали огонь, они начали жарить на нём мясо и диссидентов, желающих странного. А сумма счастья в этом мире ничуть не увеличилась. Да, мир встанет на уши, будет биржевая паника, экономический кризис, даже, может быть, дело дойдёт до вооружённых конфликтов. А потом — потом всё возвратится на круги своя, и последних золототворителей торжественно повесят при большом стечении народа. Причина не в золоте как таковом, а в головах людей — этой простой истины не понимали братья-луддиты, крушившие ткацкие станки в Англии восемнадцатого века. К тому же есть и другие универсальные ценности — кроме золота.

— Условная единица? — Свиридов усмехнулся. — Так она и есть условная! Цена на золото за последние двадцать лет выросла вчетверо, и тысяча долларов сегодня — это не та же тысяча пятнадцать лет назад. Что, разве кусок угля, который сегодня стоит — в условных единицах — на порядок дороже, чем в прошлом веке, приобрёл какие-то новые свойства, сделавшие его более ценным? И самое главное — психологический эффект. Когда рухнет Золотой Идол, люди поймут…

— Да ни хрена они не поймут, кремлёвский ты мечтатель! — досадливо поморщился Мегабайт. — Как были баранами, так баранами и останутся — их не переделать. Пробовали уже… А ты не подумал, что энергию времени тут же попытаются использовать в военных целях? И тогда твоя «драконья голова» выплюнет такой огонь, который сожжёт весь мир!

— Это не так просто — всё равно что зажечь отсыревшими спичками мокрые дрова. Хотя, конечно, люди весьма изобретательны по части уничтожения себе подобных… Что ж, значит, так тому и быть. Или человечество одумается, или подавится золотом, или…

— Так, — повторил Зелинский. — Диагноз ясен: маниакально-депрессивный психоз в острой форме. Александр Николаевич Свиридов желает сыграть роль Прометея, Герострата и карающей десницы господней, и всё это в одном флаконе. Пора на Пряжку, под надзор санитаров. Хотя по-дружески могу посоветовать такой рецепт: по гранёному стакану водки три раза в день перед едой и хорошую бабу после еды, в обед и вечером. Через пару недель мы вернём обществу полноценного гражданина.

— Не ёрничай, Вася, — негромко сказал Саша. — Не я, так другой это сделает. Время пришло — случайностей не бывает; не зря это открытие состоялось именно в наши дни. Надо дать человечеству шанс, а уж сумеет ли оно им воспользоваться — это уже другой вопрос. И у нас с тобой всё равно нет иного выхода: мы обречены, потому что владеем слишком опасной тайной. Такое шило ни в каком мешке не утаишь, разве что разнести мой аппарат вдребезги пополам и уйти в монастырь — грехи замаливать. Я подорву твою виртуальную бомбу.

— Перестань страдать хернёй! — взорвался Мегабайт. — Идиотина! Шанс человечеству? Нам с тобой выпал шанс — грех им не воспользоваться! Жизнь коротка, люди топчут друг друга, вырывая жирный кусок, а ты взялся их жалеть, Иисусик! Нет никакого посмертия, нет ни рая, ни ада! Там, за порогом, только тьма и тлен — так проживи жизнь сочно, оттянись со вкусом, пока не пробил твой час! Мы с тобой можем поставить эту стерву по имени жизнь раком и отыметь её по полной программе! Саня, не будь кретином — не пили сук, на котором так удобно уселся!

— Жаль, — Свиридов горестно покачал головой. — Я думал, ты меня поймёшь, Василий Сергеевич. Хорошо, я подожду пару дней — обменяй золото на деньги, купи себе квартиру, что ли. Да и вообще — пока суть да дело, ты успеешь обеспечить себе безбедное будущее; мало кто вот так сразу сообразит, чем всё это кончится.

Он замолчал, и тут вдруг услышал странный звук — Алхимик не сразу понял, что его издал Зелинский, со свистом втянувший воздух сквозь стиснутые зубы.

— Придурок, — прошипел Мегабайт. — Придушу гада, так твою мать…

Он бросился на Александра так стремительно, что тот едва успел встать с кресла.

Жёсткие пальцы Василия вцепились Алхимику в шею, и Саша увидел глаза друга. Из этих глаз, в которых всегда светились ум и ирония, сейчас напрочь ушёл разум — его сменили безумие и дикая злоба. Нет, не звериная, а просто нечеловеческая злоба. Умницы Зелинского больше не было.

— Убью, с-сволочь…

Они едва не опрокинули столик, рассыпав по полу золотые капли из полиэтиленового пакета. Мегабайт заваливал Сашу, силясь ухватить его за горло. «А ведь он действительно меня убьёт, — отстранённо подумал Свиридов, отдирая пальцы Зелинского от своей шеи. — Какая глупость…».

Пытаясь сохранить равновесие, он оперся правой рукой о стол и внезапно нащупал статуэтку дракона, очень удобно лёгшую к нему в ладонь. В следующую секунду острая драконья морда с хрустом врезалась в бритую голову Мегабайта.

Зелинский обмяк, всхлипнул и повалился.

«Вася… — растерянно думал Алхимик, наблюдая, как из пробитого виска друга на паркет выбегает быстро густеющая струйка крови. — Я же не хотел, Вася… Как же так…».

Он разжал пальцы — золотой дракон глухо стукнулся об пол, однако не упал, а остался стоять, задрав вверх окровавленную морду. Саша присел на корточки возле бессильного тела Василия, взял его за руку — пульса не было. «Надо позвонить в «скорую» — может, он ещё жив… И в милицию — как там сказал в фильме «Человек-амфибия» старик-индеец, отец Гуттиэре: «Полиция? Приезжайте на виллу «Долорес». Я убил человека…». Но сначала…».

Он сел за компьютер, вышел в Интернет, нашёл заветную иконку, открыл программу, установленную Зелинским полчаса назад, подогнал курсор к нужной строчке в меню запуска и нажал «Enter».

Санкт-Петербург, сентябрь-октябрь 2006 г.