Парень, который женился на дочке Мэксилла [Уорд Мур] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Уорд Мур Парень, который женился на дочке Мэксилла

Недельки через две Нэн начала его чуточку понимать. Нэн была третья по старшинству дочка Мэксилла. В Хенритоне ее прозвали дикаркой — и не забыли, что то же прозвище носила когда-то Глэдис, а после — Мюриэл. Глэдис теперь в «Восточной звезде» устроилась, а Мюриэл вышла замуж за хенритонского торговца мебелью и скобяными товарами — Мюриэл, мать самых славных двойняшек во всем графстве Эвартс. Зато Нэн прозвали так с большим основанием.

Всякий знает, что Мэксилл купил участок старого Джеймсона — восемьдесят негоднейших акров, которые хоть какого фермера могли вывести из себя, через год после того, как Эл Кулидж стал президентом. Он их купил, потому что ему — то есть Малькольму Мэксиллу, а не мистеру Кулиджу — понадобился особенный какой-то участок, чтоб покой был. Конечно, вполне можно было ожидать, что его шестеро детей, все девчонки, одичают в такой глуши. В Хенритоне и во всем графстве Эвартс не очень-то придерживались сухого закона и не слишком восхищались Эндрю Уолстедом. Но одно дело — покупать полпинту от случая к случаю (самые здравомыслящие мужчины называли это оскорблением стыдливости), а совсем другое — поощрять торговлю самогоном и бутлегерство.

Конечно, самогон теперь в прошлом. Уже два года нет сухого закона, а люди все удивляются, как это Мэксилл намерен прокормить семью на таком негодном участке, не греша против морали. Но ведь столько раз Нэн у всех на глазах проносилась в машинах разных марок — и с разными мальчишками, да и один господь знает, сколько раз она проделывала это без свидетелей. Ей-богу, комментировал Хенритон, не говоря о графстве Эвартс, может быть, следовало бы довести это до сведения Комитета по делам несовершеннолетних: ведь Нэн пока еще совершеннолетия не достигла. Кроме того, взгляд у нее был дерзкий и угрюмый, дерзкий и вызывающий, и похоже было, что нужно держать ее в ежовых рукавицах.

Никто и не думал лезть к ее отцу. Все знали, что у него всегда наготове заряженное ружье (и насчет Мюриэл сплетни ходили, да мало ли о чем болтают, ведь у нее такие славные ребятишки!) и что он выставил со своего участка не одного любопытного. Население Хенритона старалось заниматься собственными делами — а их в годы депрессии было множество. Так что разговоры о том, чтобы обратиться в комитет, остались разговорами. Все же из-за них Нэн Мэксилл еще больше сторонилась людей и становилась еще более дикой.

Он (то есть этот парень, другого имени для него у них долго не было; все Мэксиллы понимали, о ком речь, когда употребляли это местоимение) — он был обнаружен Джози на пастбище, которое и пастбищем-то долгие годы не было, а представляло собой просто холмистое и бугристое пространство, поросшее сорняками и непокорными кустами. Джози была застенчивая одиннадцатилетняя девчонка. Родимое пятно на левой стороне лица стало для нее истинным бедствием, и она начала прятаться от незнакомых уже с семилетнего возраста и никогда не было у нее желания эту привычку нарушать.

А вот от него она не спряталась: любопытство, долго загоняемое внутрь, подавленное жадным интересом посторонних к ее физическому недостатку, пробудилось, когда она увидела его. Когда, как все после говорили, он не отличался особенной внешностью. Одет он был странно, но в Хенритоне видели ребят из Спокейна и Сан-Франциско, одетых еще более странно. Да еще цвет лица у него был какой-то необычный — светилось у него лицо, что ли, и в то же время оно было утонченным. Было оно полной противоположностью и лицам фермеров, приезжающим в столицу, и лицам тех людей, что целыми днями прячутся в тени учреждений и контор, чтобы заработать свои доллары.

— Вы кто? — спросила Джози. — Папа не любит, чтобы тут всякие слонялись. Вас как зовут? Может, вы бы лучше ушли — у него ведь ружье есть, и, честное слово, стрелять он умеет. А что это вы такое нацепили? Будто ваша кожа, только голубая. Не похоже, что сшито. Я ведь и сама шить умею. Мне легче — никогда, наверно, в правонарушители не попаду. Вы что, глухонемой, а, мистер? А вот в Хенритоне есть один, так он глухой, немой, да еще и слепой. Карандаши продает, и люди бросают пенсы и никели прямо ему в шляпу. Говорите же, что это вы молчите? Ну, папаша вас, конечно, выгонит, если поймает. Как вы смешно напеваете — точно жужжите! А свистеть умеете? Одна песенка — она в школе на пластинке есть, так я могу ее всю насвистеть. Называется «Война шмелей». Хотите послушать? Вроде бы вот так… Эй, что за несчастный вид? Наверно, вы просто музыку не любите? Это плохо. А я-то думала — ваша мелодия так приятно звучит, даже если вам мой свист не нравится, музыку-то вы должны любить. Мы все, Мэксиллы, ее любим. Мой папаша на скрипке лучше всех играет.

Позже она рассказала Нэн (та возилась с ней больше остальных), что он вроде не просто не понимал, точно мексиканец или еще кто, но так себя вел, словно вовсе не слышит. Он приблизился, все еще напевая, хотя уже другую песенку —