Парень, который женился на дочке Мэксилла [Уорд Мур] (fb2) читать постранично, страница - 2

если это можно было так назвать; его мычание напоминало больше обрывки разных незнакомых мелодий. С большой нежностью он прикоснулся руками к ее лицу, она почти и не заметила. Прикосновение было ей приятно.

Он пошел с нею к дому — казалось, что это нормально и правильно, рука его легко лежала у нее на плече.

— Он не говорит, — объяснила она Нэн, — даже не свистит и не поет. Только мычать умеет — представляешь, на папашу бы наткнулся? Наверно, он голоден.

— Что у тебя с лицом? — начала Нэн, тут же проглотила слова и перевела взгляд с девочки на него. Она была не в духе и нахмурилась, собираясь спросить, что ему нужно, — или резко приказать ему уйти.

— Иди умойся, — велела она Джози и не отрываясь следила, как та послушно взяла эмалированный кувшин и наполнила его водой. Мускулы на лице Нэн расслабились.

— Войдите, — предложила она ему. — У меня как раз яблочный пирог поспел.

Он все стоял, мыча, не двигаясь, приятно улыбаясь. Она невольно улыбнулась в ответ, хотя и была не в духе и все еще не оправилась от шока, в который пришла, когда увидела лицо Джози. Она затруднилась определить его возраст, не похоже было, чтобы он уже брился, но это не было лицо юноши, а во взгляде виднелась уверенность зрелого человека. Странный цвет его лица привел ее в недоумение — оно было светлым; слово «прекрасный» отсутствовало в ее лексиконе. Но она находила, что этот цвет хорошо гармонирует с его светлыми волосами.

— Проходите же, — повторила она. — Пирог еще горячий.

Он окинул взглядом девушку, кухню, необозримые акры земли, видневшиеся в окне за ее спиной. Можно было подумать, что никогда прежде он не видел такого обычного зрелища. Она тронула его за рукав — и от этого прикосновения мурашки пробежали у нее по пальцам, она словно ощутила нечто живое вместо мертвой материи, будто нащупала шелк там, где видела хлопок, дотронулась до металла, предвкушая дерево, — но все же взяла его за рукав и потащила через порог. Он не упирался, но не спешил проходить, вроде не по себе ему было. И вел он себя как-то странно, будто не знал, что на стуле сидят, а ложкой отделяют хрустящую корочку и выковыривают сочную липкую начинку, которая будет капать с этой ложки; он не знал даже, что пирог надо положить в рот, ощутить его вкус, прожевать, проглотить, съесть. В голову ей пришла ужасная догадка, что перед нею душевнобольной, но она тут же погасила эту мысль, глядя на него, такого недвусмысленно целостного и неуязвимого. Все же…

Тут прибежала Джози:

— Нэн, Нэн! Я в зеркало глянула. Погляди-ка на меня! Погляди на мое лицо!

Нэн кивнула, проглотила еще кусочек, быстро скосив глаза на этого типа, потом отвела взгляд:

— Наверно, последнее лекарство помогло. Или ты просто выросла, детка.

— Это… это пятно! Оно побледнело. Будто растаяло!

Родимое пятно, ярко-пурпурное, точно Джози всегда сердится, теперь уменьшилось и побледнело, кожа вокруг сделалась чистой и слегка вибрировала. Нэн удивленно дотронулась пальцем до чистой щеки, наклонилась, чтобы поцеловать сестру:

— Я так рада!

Он сидел, все еще мыча свой мотив. Как глупо, подумала Нэн. У нее поднялось настроение.

— Ну же, — таким тоном обращаются к идиотам или к иностранцам. — Ешьте-ка. Смотрите! Вот так. Ешьте же!

Он послушно положил в рот протянутую ею ложку с пирогом. Ей стало легче, когда он нормально с ней справился, а то она уже испугалась, как бы не пришлось кормить его с ложечки. Ну, хотя бы не надо обращаться с ним как с малым ребенком. Какую-то долю секунды она поколебалась, прежде чем налить ему стакан молока — она не вправе была это делать. Она, как и все Мэксиллы, скупой не была, все их несчастья как раз происходили от излишней щедрости, — но корова плохо доилась, не так-то легко было с ней управиться, а молоко необходимо детям, не говоря о масле. Нэн и так старалась стряпать на свином сале. Но ведь стыдно скупердяйничать…

Он поднес стакан к губам — очевидно, пить ему было приятнее, чем есть, — и отхлебнул глоток, но тут же поперхнулся и выплюнул. Нэн пришла в ярость: и добро зря перевела, и он себя вести не умеет. Но вот она впервые обратила внимание на его руки. На вид они были сильными и вроде бы длиннее, чем положено. На каждой по четыре пальца, расположенных далеко друг от друга. И ни малейших признаков врожденного уродства или ампутации. Просто вместо десяти восемь пальцев. Нэн Мэксилл была девушка добросердечная. Ни разу в жизни она не утопила котенка и не поймала мышь в мышеловку.

— Ох, бедняжка! — воскликнула она.

Конечно, ему надо остаться, и придется как-то надуть отца, чтобы он позволил. Простое приличие, в противоположность обычаям Мэксиллов, требовало гостеприимства. Если дать ему уйти, неудовлетворенное любопытство годами будет мучить ее. Он, со своей стороны, вовсе не проявлял готовности уходить, продолжая с интересом разглядывать предметы и людей. Его мычание не было монотонным или назойливым. Хотя оно и не напоминало никакой