Я не такая [Вера и Марина Воробей] (fb2) читать онлайн

Сестры Воробей Я НЕ ТАКАЯ (Романы для девочек — 5)

1

— Если бы ты только знала, как я тебя ненавижу, — с горечью сказала Аня, глядя прямо перед собой. — Таких, как ты, в Древней Спарте еще младенцами бросали в пропасть, — она брезгливо поморщилась. — Видеть тебя не могу!

Вот уже целый час она смотрела в зеркало и не могла оторвать глаз от своего отражения; Так бывает, когда вдруг увидишь что-нибудь по-настоящему отвратительное — смотришь и не можешь отвернуться. Аня как будто видела себя со стороны: жидкие, непослушные волосы, дырка между передними зубами, неровная, серая кожа.

— Если так будет продолжаться и дальше, то какой же я стану лет через десять? — спросила она свое отражение.

Но зеркальный двойник молчал и смотрел затравленно и злобно. Аня тяжело вздохнула и поплелась к большому зеркалу в коридоре, чтобы сделать себе еще больнее. Большое зеркало безжалостно отражало всю ее нелепую и толстую фигуру, а вернее, полное ее отсутствие. Аня поворачивалась то правым боком, то левым, пытаясь принять такое положение, которое сделало бы ее хоть чуточку стройнее, но все было бессмысленно. Она втянула живот и затаила дыхание, но когда выдохнула, то стала как будто даже толще, чем прежде.

«Такая жизнь не имеет смысла, это ясно», — подумала Аня и чуть не заплакала.

Ей казалось, что любой человек на земле гораздо красивее ее. В метро или троллейбусе она всегда внимательно вглядывалась в пассажиров, особенно ее интересовали девушки-ровесницы или чуть постарше, и каждой из них она смертельно завидовала. У одной была осиная талия, у другой — длиннющие ноги, третья носила распущенные волосы до пояса.

«Вот если бы я… Вот если бы у меня…» — думала, глядя на них, Аня. Для сравнения она тут же смотрела в оконное стекло и видела все то же: блеклые волосы, двойной подбородок, блестящая кожа…

В такие минуты ей не хотелось жить, потому что наверняка ее никто никогда не полюбит, а жизнь без любви не имеет смысла.

Но сегодня был особый день. Особый и страшный. Потому что сегодня решалась ее судьба.

Вчера она, наконец, набралась смелости и сама подошла к Ване Волкову. Иногда отчаянье делает людей храбрыми, и это был как раз тот случай. Он читал объявления на стенде, когда Аня встала рядом, притворившись, что тоже читает, хотя перед глазами у нее было темно, а в ушах стучало.

— Привет, Ваня, — она изо всех сил старалась произнести это как можно небрежнее, но краска бросилась ей в лицо. — Объявления читаешь?

Он удивленно посмотрел на нее, и Ане стало страшно оттого, что у него такие голубые, пронзительные глаза, глубокие, как небо или море, а она такая толстая и неуклюжая.

— Да, читаю, — как-то растерянно проговорил он. — Думал, может, найду; чем заняться в выходные. Я ведь здесь никого не знаю…

Ваня Волков перешел в их школу совсем недавно, поэтому еще не успел ни с кем подружиться. Он перевелся из другого района по непонятным причинам, но Аню не волновало по каким. Важно было то, что он теперь будет учиться в их классе и что они встретились.

Когда он впервые вошел в класс вместе с Кахобером Ивановичем — их классным руководителем и тот сказал: «Познакомьтесь, ребята, Ваня — ваш новый одноклассник», Аня сразу поняла, что это ее человек. Ей стало как-то больно и сладко одновременно, как будто кто-то шепнул ей: «Это он».

Тогда она покраснела и украдкой посмотрела по сторонам, стараясь понять, как отнеслись все остальные к появлению Вани. Максим Елкин сдержанно улыбался, оторвавшись от чтения, Юля и Марина кокетливо поглядывали то на новенького, то друг на друга, а Лиза и Туся даже не перестали шептаться.

«Только я одна почувствовала это, — подумала Аня, и ее сердце наполнилось трепетом и гордостью. Только я поняла, что это — мой человек».

И теперь, когда Ваня сказал, что не знает, чем заняться в выходные, Аня почувствовала, что выпал шанс, какого больше не представится, и что надо ловить птицу счастья за хвост.

— Кстати, — сказала она и покраснела еще больше, — я знаю одно очень интересное место — Клуб Чайной Культуры. Ты там был?

— Нет, а что?

«Неужели не понимаешь — что?» — с досадой подумала Аня, но вслух сказала:

— Ну, там можно выпить чая, как это принято у китайцев. И чай там непростой, и вся обстановка…

Она увидела сомнение на лице Вани, испугалась и заговорила быстрее.

— Я была там один раз. Мне очень понравилось. Там можно сидеть на циновке, а чай так смешно называется… Например, «Сон жасминовой обезьяны». Хочешь, я могу с тобой туда сходить, — предложила она, зная, что он, конечно же, откажет. Могу рассказать тебе все-все-все о нашем классе, если тебе интересно… Пойдешь?

Ваня раздумывал несколько секунд, которые показались ей вечностью.

«Лучше пусть сейчас откажет, чем потом, когда я влюблюсь по-настоящему, — мелькнуло у нее в голове. — Ну, давай, Ваня, скажи, что ты очень польщен моим предложением, но…»

— Мне очень приятно, что ты меня приглашаешь, — сказал Ваня. — Я очень польщен, но…

Аня снова увидела себя со стороны: несуразную, необъятную и безмозглую.

— …но сидеть на цинковке — это обязательно? Аня замахала руками и замотала головой:

— Да нет же, совсем не обязательно. Там еще есть маленькие столики, можно и за ними сидеть… Ну как? Пойдем?

Ваня улыбнулся, отчего у него на щеках появились ямочки.

— Что же, спасибо. Отчего не пойти? Конечно, пойдем.

Они договорились о времени и месте встречи и разошлись.

— «Сон жасминовой обезьяны», — пробормотал Ваня, оглядываясь на Аню, — интересно…

А она спиною чувствовала его взгляд и старалась идти как можно изящнее и плавней.

И вот теперь Аня стояла перед зеркалом, а на глаза наворачивались слезы бессильной ярости. Конечно, если надеть длинную юбку и широкий свитер, то, может, будет не так страшно. Ведь она нарочно пригласила Ваню в чайную, потому что знала, что там всегда царит спасительный для нее полумрак!

Но одно обстоятельство делало эту встречу невозможной.

Досадное и роковое обстоятельство, которое другим могло показаться незначительной мелочью, но для Ани было непреодолимым препятствием. И имя этому несчастью было — прыщи.

«Зря я вчера ела шоколад, — с горечью подумала она. — Вот дура!»

С мелкой россыпью на щеках еще можно было смириться, но огромный прыщ на носу делал романтическое свидание невозможным.

«Да он как только увидит меня, сразу передумает, — горевала Аня. — И навсегда запомнит меня такой — жуткой и безобразной!»

Неожиданно в дверь позвонили.

— Иду — у! — крикнула Аня на ходу плотнее запахивая халат.

На пороге стояла Света, ее новая подруга, с которой Аня делилась всеми своими невзгодами.

Света пришла к ним в начале этого учебного года. Ее папа был военным, и раньше они жили в далеком провинциальном городке. Сначала Света очень боялась идти в новый класс. Ей казалось, что и одета она не так, и не умеет правильно держаться. Хотя в городе Котово она, как дочь генерала, была и одета лучше других; и служила примером для подражания. Соседские девчонки прилип али к стеклам, когда она выходила во двор: всем было интересно, какой на ней плащ или платье. На любой фотографии она всегда была в центре. И конечно, Света быстро привыкла к такому отношению.

А здесь, в Москве, все было по-другому. В классе отнеслись к ее появлению прохладно. У всех были свои компании, и никто не стремился с ней подружиться. Тогда Света решила сама завести себе подруг, как заводят хомячков или рыбок. Подружиться т Тусей и Лизой у Светы не получилось, потому что они были слишком заняты друг другом и слишком хороши собой. А Свете это было ни к чему. Ей были нужны такие подруги, на чьем фоне она могла бы выгодно смотреться.

Она сразу приметила Аню и Иру, которые сидели за одной партой и были неразлучны на переменах. «Это то, что нужно», — решила для себя Света. Мама часто говорила ей, что женщина с женщиной дружить не может, что все они только и смотрят, как бы отбить мужа у подруги. Поэтому в приятельницы себе нужно искать кого-нибудь поневзрачней и позастенчивей.

А Ира и Аня как нельзя лучше соответствовали этим требованиям.

— Я просто так зашла. Мимо проходила, дай, думаю, загляну, — сказала Света, заглядывая в комнату.

— Ты не представляешь, как я рада, — Аня улыбалась, но ее голос был печальным.

— Что-нибудь случилось? — спросила Света.

— Да так, ничего, — ответила Аня. — Просто жизнь не удалась, а в остальном — все в порядке.

И она рассказала подруге о Ване, о свидании и о прыще на носу.

— А по-моему, не очень заметно, — сказала Света, всматриваясь в лицо подруги.

— Это ты из жалости так говоришь, — вздохнула Аня. — Я же вижу, он такой огромный и красный, что может осветить вечернюю улицу.

Света прыснула от смеха, но вовремя остановилась, заметив, что подруге совсем невесело.

— Может, его тональным кремом замазать? — предложила она.

— Пробовала, — безнадежно махнула рукой Аня. — Еще хуже получается.

Девочки помолчали.

— Наверное, я никуда не пойду, — сказала Аня, продолжая смотреться в зеркало, как будто могла загипнотизировать прыщ, чтобы тот исчез. — Лучше вообще не видеть Ваню, но чтобы и он меня не видел…

— Но это же глупо, — небрежно сказала Света. Подумаешь — прыщ на носу! Такие недостатки только в первую секунду заметны, а потом, когда разговоришься, кажется, что все в порядке…

Но Аня только грустно покачала головой.

— Не могу. Я и так не подарок, а тут еще это, и она потрогала ненавистный прыщ. А тот как будто понимал, что речь идет о нем, и от этого разрастался и краснел прямо на глазах.

— Хотя бы позвони Ване, — посоветовала Света. — Скажи, что не придешь. Хотя лично я не понимаю, что ты в нем нашла. По-моему, он просто деревенский лопушок.

— Света! — возмутилась Аня.

— Ну, хорошо, больше не буду, — примирительно сказала Света. — А ты все-таки позвони, а то он будет тебя ждать, не дождется и обидится.

— Спасибо, что напомнила, — спохватилась Аня и пошла к телефону. — А то я сегодня целый день только и думаю, что о прыще, даже про Ваню совсем забыла.

Она набрала номер и стала ждать. После тринадцатого, гудка Аня посмотрела на, Часы и хлопнула себя по лбу.

— Ой, какая же я глупая! Ведь Ваня живет в другом районе, ему же ехать далеко!

— И что? — не сразу поняла Света.

— Он уже вышел из дома. Понимаешь? Вышел на встречу со мной!

Аня начала ходить по комнате, нервно теребя руки.

— Ума не приложу — что теперь делать! — причитала она. — Ведь он действительно обидится. Любой бы обиделся.

— Надо идти, — строго сказала Света. — Так люди не поступают. Если обещала, то хоть вообще без головы, но приди.

Аня задумалась, и вдруг в ее глазах появились хитринки, которые свидетельствовали о том, что ей в голову пришла какая-то необычная мысль.

— Действительно, надо идти, — кивнулаона. — Но я не могу, потому что у меня приступ страшноты. А ты — моя лучшая подруга, поэтому тебе и идти!

— Мне? — прохрипела Света, потому что от неожиданного предложения у нее сел голос. — Ты что, с ума сошла?

— Светочка, ну, пожалуйста, — Аня взяла ее за руки, умоляюще заглядывая в глаза. — Ты должна меня выручить.

Света высвободила свои руки и спросила:

— А что я скажу? Что у тебя вскочил прыщ, поэтому ты не можешь по казаться ему на глаза?

— Мы что-нибудь придумаем, — заверила ее Аня и наморщила лоб. — Скажи, например, что у меня кот заболел и что я его к ветеринару повезла.

— А сглазить не боишься? — спросила Света и покосилась на кота Тимофея. Это был здоровый котяра с бандитской физиономией, который весил как трехлетний ребенок.

— Не-а, — Аня взяла кота на руки и почесала у него за ухом. — Ничего ему не сделается. Он еще всех нас переживет.

Света подняла глаза к потолку, как будто что-то подсчитывала в уме, а потом сказала:

— Так уж и быть. Пойду скажу твоему Ивану, чтобы напрасно не ждал. И учти — только ради тебя. Жалко только, что я в таком виде… — И Света развела руками. На ней были черные джинсы, обтягивающие фигуру, и светло-голубой свитер.

— А по-моему тебе очень идет, — искренне сказала Аня. — Если бы я могла носить джинсы, целыми бы днями из них не вылезала, — и она с сожалением похлопала себя по пышным бедрам.

Ей очень нравилась Света, но нравилась как-то абстрактно и чисто — без зависти. «Если бы я была такой…» — порой думала Аня, но твердо знала, что, как ни старайся, такой не станешь. Поэтому она просто смотрела на подругу — с восхищением и любопытством, — и ей казалось, что, любуясь Светой, она сама приобщается к чему-то прекрасному.

«Странно, что за Светой в школе никто не ухаживает, — думала Аня. — Она ведь такая эффектная. Была бы я мальчиком, точно в нее бы влюбилась. Она шатенка и волосы укладывает в аккуратное каре. У нее мелкие, но правильные черты лица, к тому же она высокая, как модель. Может быть, из-за своей красоты она кажется холодной и неприступной? Может, это и отпугивает?»

— Ты очень хорошо выглядишь, — улыбнулась Аня. — Как всегда. Пожалуйста, скажи Ване, чтобы он не обижался. Хорошо?

— Ладно, ладно, — сказала Света уже в дверях. Не переживай.

— Когда вернешься, заходи, — предложила Аня. — У меня есть новые фотографии, посмотрим…

— Я быстро, — Света чмокнула ее в щеку. — Только туда и обратно.

«Жалко, что я не могу пойти, — подумала Аня и потрогала злополучный прыщ. Слезы готовы были по катиться из глаз, но ей все же удалось сдержаться и не заплакать. — Ну, ничего. В другой раз».

Хотя что-то внутри подсказывало, что другого раза может просто не быть.

2

Он стоял в метро, в центре зала, держа перед собой открытую книгу. Но читать не получалось, потому что, как только подъезжал следующий поезд, он тревожно оглядывался по сторонам. Вот уже полчаса, как Аня должна была прийти, а ее все не было. Ваня начинал нервничать, потому что, когда срывается встреча, это всегда неприятно. Сразу кажется, что весь день испорчен.

«И зачем ей это понадобилось, — с обидой подумал он. — Может, хотела надо мной посмеяться?»

Вдруг кто-то со спины похлопал его по плечу.

— Привет. — Это была Света.

— Здорово, — растерянно сказал он. — Ты как здесь оказалась?

Света стояла очень близко, потому что шумели поезда, и, чтобы слышать друг друга, надо было кричать почти на ухо.

«Какая она… — подумал Ваня. — Надо же…»

И у Светы тоже была возможность разглядеть его поближе. Она смотрела на его крепкую фигуру, на сильные руки, на его курчавые, коротко стриженные волосы и синие глаза.

«Как странно… — пронеслось у нее в голове. Никогда бы не подумала…»

— Я… — Света медлила с ответом. — Я пришла к тебе.

— Ко мне? — удивился Ваня. Все это походило на фантастический сон.

— Да, к тебе, — кивнула Света. — Меня Аня попросила.

— А что с ней случилось? — спросил он.

«Неужели ты не рад, что вместо нее пришла я? — хотелось сказать Свете. — Неужели ты не видишь разницы?»

— Да так. Кот у нее заболел. Подцепил какую-то заразу. Она тебе звонила, но ты уже вышел. Поэтому попросила тебя предупредить.

— Ясно, — сказал Ваня и замолчал. Чудес не бывает, всякое чудо имеет логическое объяснение.

— Ну, я пойду? — спросила Света, хотя уходить ей совсем не хотелось…

Она бы так и стояла целый день на этой станции метро, под грохот поездов, рядом с Ваней. Ей нравилось, что он так близко, что смотрит прямо в глаза и от него пахнет морем.

— Хорошо, — кивнул он.

Она развернулась и пошла вдоль перрона, ожидая, что он ее окликнет и позовет назад. Но он не позвал. Она шла, опустив голову, когда вдруг перед ней как будто из-под земли возник Ваня.

— Света!

— Это ты? Ты же там, — и она показала назад.

— Нет, — улыбнулся он, — я обежал за колоннами, и я уже здесь.

Она смотрела на него, улыбаясь, как будто они встретились после долгой разлуки.

— Я подумал, — смущаясь, начал он, — если уж мы оба здесь, то почему бы нам куда-нибудь не пойти?

— А куда вы собирались с Аней?

— В какую-то чайную, я толком не разобрал…

— Хорошо, пойдем в чайную. Я тоже там была.

На секунду Ваня перестал улыбаться.

— А она не обидится?

— Кто? Анька? — Света засмеялась. — Да она никогда ни на кого не обижается! Подумаешь — без нее пошли! Не сидеть же нам по домам из-за ее пры… прыгающего по деревьям кота!

— И то верно, — согласился Ваня. Он боялся, что Света откажется с ним идти, и теперь был почти счастлив. — Пошли.

В чайной они сели за маленький, низкий столик, и, пока ждали свой чай, у Вани была возможность оглядеться. Это был небольшой зал в китайском стиле: на полу лежали циновки, стены украшали декоративные фонарики, официанты были одеты в шаровары и шелковые рубашки.

— Мне здесь нравится, — сказал Ваня, разливая чай по маленьким чашечкам. Их со Светой разделяла только жаровня, стоящая на столике, и ему было хорошо видно ее лицо, бледное, как молодая луна.

— Да, здесь очень вкусный чай, — подтвердила она, отпивая ароматный напиток. — Никакой «Липтон» в пакетиках с ним не сравнится.

— Я говорю не только о чае, — сказал Ваня. Мне нравится то, что мы здесь вместе… Совсем не так, как в школе.

Света улыбнулась и поправила челку. Она всегда делала так, когда не знала, что сказать. Обычно те, кто ей нравился, были, совсем не похожи наВаню. Это были высокие, стройные молодые люди с тонкими пальцами и изысканными манерами. А Ваня был совсем не такой. Среднего роста, коренастый, широкоплечий, он не отличался ни элегантностью, ни мягкостью движений, но в нем чувствовалась какая-то непонятная сила, мужское обаяние, которое делало его таким притягательным.

Внезапно ей захотелось, чтобы он ее поцеловал, хотелось почувствовать близко его дыхание и свежий запах моря. Ваня что-то рассказывал о своей старой школе, но Света не слышала ни слова. Она вслушивалась в себя и понимала, что с ней происходит что-то странное, что-то настоящее и большое.

«Неужели я влюбилась? — спрашивала она себя и испуганно отвечала: — Да нет. Этого не может быть».

«Тогда что же это?» — снова спрашивала она и не находила ответа.

А в это время Аня поочередно звонила то ей, то Ване, но у Светы никто не брал трубку, а мама Вани терпеливо отвечала, что он будет поздно.

Сгущались сумерки, но Аня не включала свет. Ей хотелось, чтобы вокруг было так же темно, как у нее на душе. Сегодня она потеряла свое счастье по собственной дурости, это было ясно. Она потрогала ненавистный прыщ — он стал ощутимо меньше, как будто понял, что выполнил свою черную работу и теперь может исчезнуть.

3

У каждого есть своя маленькая тайна.

Даже у самого забитого существа за душой есть что-то такое, чего нет у других.

Когда мама спрашивала у Иры, почему к ней не заходит никто из друзей и разве нет в школе мальчика, который бы ей нравился, та только загадочно улыбалась и отмалчивалась.

Да и что ей было делать? Не могла же она сказать, что нет на свете мальчика, который был бы ей симпатичен, потому что она безответно и навсегда влюблена в своего классного руководителя Кахобера Ивановича.

Кахобер Иванович мамин ровесник, и если она узнает обо всем, трудно представить, что тогда будет. Поэтому Ира каждый раз возвращалась домой из школы с замиранием сердца, она боялась, что мама прямо с порога закричит:

— Вот, значит, как! Вот что лежит у тебя под кроватью в коробке из-под обуви! И для этого мы с папой тебя растили!

Там, в темноте, в большой картонной коробке хранились Ирины рисунки. С самого детства она занималась живописью, и у нее неплохо получалось. Одни художники любят рисовать пейзажи, другие животных, третьи — исторические сюжеты. Ира любила рисовать Кахобера Ивановича. Она знала до мельчайших подробностей это дорогое, широкое лицо и могла бы рисовать его с закрытыми глазами.

Кроме портретов, в коробке лежали перчатка, как-то случайно оброненная Кахобером, расписание, написанное его рукой, и мел, которым он чертил на доске схемы сражений. Если бы мама увидела все это, она бы решила, что ее дочь сумасшедшая, но сама Ира не считала себя такой. Просто она любила недоступного человека, и эти вещи помогали ей почувствовать его рядом для того, чтобы не быть такой одинокой.

Однажды, когда Ира рисовала его на уроке истории, Света изловчилась, вытянула шею и с задней парты подглядела, чем занимается подруга.

— Это что, Кахобер? — свистящим шепотом спросила она.

— Тише, тише, — умоляюще посмотрела на нее Ира. Она очень боялась, что кто-нибудь может их услышать. — А что, разве не похоже?

На новом рисунке Кахобер был изображен в рыцарских доспехах и на коне.

— Да нет, очень похоже, — признала Света. Только ты бы лучше меня нарисовала или вон Елкина, у него внешность колоритная.

Максим Елкин почувствовал, что говорят о нем, оторвался от чтения, поднял свою большую, взлохмаченную голову и показал девочкам кулак.

— Кого хочу, того и рисую, — буркнула Ира.

Ей стало неприятно, что Света увидела рисунок, и она перевернула листок.

— Да ладно, не обижайся, — сказала Света, от нее не ускользнуло то, что она задела Иру за живое. — Ты чего так насупилась? Уж не влюбилась ли ты в нашего старичка?

Ира покраснела как вареный рак, и в ее глазах блеснули слезы.

— Во-первых, он совсем не старичок, а во-вторых, я и не думала в него влюбляться!

— Так, так, — хитро улыбнулась Света, — значит, и не думала влюбляться… Что ж, так всегда бывает — не думаешь, не думаешь да и влюбишься.

— Пожалуйста; не рассказывай об этом никому, попросила ее Ира, поняв, что запираться бесполезно. — Никто не должен об этом узнать.

— Не дрейфь), не расскажу, — пообещала Света. — Только зачем он тебе нужен — не понимаю. Ему же сорок лет. У него лысина и живот. И потом, он же тебя в упор не видит.

Когда Аня узнала о любви подруги, она очень расстроилась, понимая, что ситуация совершенно безнадежная.

— Ирка, да ты что! Он женат, и у него сын старше тебя.

— Для меня это не важно. Я жене замуж за него собираюсь, — оправдывалась Ира.

— Тогда вообще зачем? — не понимала Аня.

Ей казалось, что если двое людей любят друг друга, они, обязательно должны пожениться, а иначе любовь не имеет смысла.

— Он, — самый лучший, — убежденно сказала Ира. — Сама подумай — разве кто-нибудь из мальчишек может с ним сравниться?

Ни у кого Ира не находила понимания и вскоре перестала заводить разговоры о Кахобере даже с Аней. Ей было спокойнее любить его тихо; ни с кем не делясь, ни у кого не спрашивая совета.

«Он же тебя в упор не видит», — вспоминала Ира слова подруги, но они не причиняли ей боли. «Как это не видит? — про себя спорила она со Светой. Очень даже видит. Когда рассказывает урок, все время смотрит на меня. И если я опаздываю, всегда говорит: „Нам тебя очень не хватало, Дмитриева!“.

Ира слегка грассировала, и поэтому вообще стеснялась говорить. А если все таки надо было что-то сказать, она старалась выбирать слова, в которых не было бы злосчастной буквы „р“. А ведь это не так-то легко, особенно если тебя зовут Ирина Дмитриева. Даже имени, своего произнести нельзя без того, чтобы не покраснеть. И краснела Ира не как все люди, а как-то особенно, неровными пятнами, которые расходились по всему лицу, шее и груди.

Она была уверена, что такой — застенчивой и блеклой — ей совершенно не на что рассчитывать. Но она и не хотела рассчитывать, она хотела просто любить и чтобы все оставили ее в покое.

Кахобер Иванович жил в том же районе, что и она, — совсем близко от школы. И когда мама посылала Иру за хлебом, она всегда старалась пройти мимо его дома, хотя для этого и надо было сделать крюк.

Иногда ей удавалось увидеть самого Кахобера, он возвращался из школы, но был так погружен в свои мысли, что не замечал ее. Ей хотелось его окликнуть, спросить что-нибудь из курса истории, чтобы он остановился, посмотрел на нее и заговорил. Но Ира никогда не могла вовремя придумать, чем его отвлечь от мыслей, а когда придумывала, то было уже поздно: дверь подъезда гулко хлопала, и Кахобер скрывался.

А иногда она встречала его жену — высокую, светло-русую женщину. Она убирала волосы в пучок и носила длинные юбки. Наверное, она была чуть младше Кахобера Ивановича и казалась очень счастливой.

„Еще бы! — с тихой грустью думала Ира. — Любая была бы счастлива на ее месте“.

Ира никогда даже краем глаза не смотрела на молодых людей, потому что ее маленькое сердце было целиком занято одним человеком, и этим человеком был Кахобер.

И однажды случилось то, о чем она давно мечтала.

Дело было на уроке истории. По другим предметам у нее были тройки, ведь Ира хотела стать художницей, и точные науки были ей ни к чему, но все задания Кахобера она выполняла старательно. А на этот раз не выучила параграф, надеясь, что он ее не вызовет. Но, по закону подлости, Кахобер открыл журнал, поводил пальцем по списку фамилий и сказал:

— Дмитриева, прошу!

От страха у Иры все внутри задрожало и сжал ось.

На подгибающихся ногах она поднялась и прошла к доске.

— Ну, расскажи нам в двух словах о Северном и Южном обществе, — сказал Кахобер. — Мы слушаем.

Ира подняла глаза к потолку, потом посмотрела на класс, ища помощи. Аня подмигнула ей и сжала две руки, как будто хотела сказать: „Держись!“

„Только бы не покраснеть, — подумала Ира, только не это!“ И тут же пунцово покраснела. Никто в классе, кроме Ани и Светы, не понял, чего она так боится. Все знали, что такого доброго учителя, как Кахобер, не сыскать во всей школе. Такая оценка, как „двойка“, была ему неизвестна, да и „тройки“ он ставил крайне редко.

— Эти общества были созданы декабристами, — слабым голосом, запинаясь, начала Ира и замолчала.

— Это уже что-то, — подбодрил ее Кахобер. — А что еще нам известно о них? Ну, например, кто стоял во главе, какие у них были программы, где эти общества находились?

— Северное общество находилось на севере, а Южное — на юге, — упавшим голосом произнесла Ира.

Все дружно засмеялись, да и она сама поняла, что сморозила глупость. Ее ладони вспотели, кровь отлила от лица, и Ира смертельно побледнела. Кахобер заметил ее испуг, жестом попросил всех перестать смеяться и сказал:

— Правильно. Северное находилось в Петербурге, а Южное — на Украине, но в таком случае возникает вопрос…

Но какой именно вопрос возник у Кахобера, Ира уже не услышала. Ноги ее подкосились, в глазах потемнело, и на глазах у всего класса она упала в сладкий черный обморок.

„Как странно, — подумала она, погружаясь в забытье, — что это?“

Очнулась она от того, что ее качают, как в колыбели, и голос Кахобера говорит: „Ничего, девочка, сейчас все будет хорошо“. Она приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела его лицо совсем близко, вспомнила, как упала, и поняла, что Кахобер несет ее на руках — легко и без напряжения.

Может быть, теперь она могла бы идти сама, но она не открьта глаз и не сказала ни слова. Ей было хорошо от того, что он несет ее на руках, как маленькую, что она чувствует биение его сердца рядом со своим….

В медпункте он положил Иру на кушетку, застеленную клеенкой, и рассказал медсестре о том, что случилось. Та дала ей понюхать нашатырь, Ира вздрогнула и окончательно вышла из забытья.

— Как ты меня испугала! — сказал Кахобер Иванович, садясь рядом с ней. — Ну, разве можно так шутить со старым учителем!

— Вы не старый, — с непонятным для него упрямством сказала Ира. — Вы — самый лучший.

Кахобер внимательно посмотрел на нее и рассмеялся.

— Ну, не надо грубой лести. Я тебе и так за сегодняшний ответ поставлю пятерку.

— Не надо, — замотала головой Ира. — Надо мной все смеялись, ведь так?

— Да что ты! Все ужасно испугались. Как ты теперь себя чувствуешь? — спросил он, подавая ей руку, чтобы она поднялась…

Ира крепко сжала его широкую, плотную ладонь.

— Спасибо, — она все еще не отпускала его. — Мне теперь хорошо. Не знаю, что это было.

Лежа вечером, в постели, Ира вспоминала его карие глаза, его заботу и чувствовала такую нежность, что хотелось плакать.

Осторожно притворив дверь, к ней зашла мама и села рядом…

— Мама, — с тихой радостью сказала Ира, — как ты, думаешь, когда кого-то очень сильно любишь, может этот человек быть к тебе совсем-совсем равнодушен?

Мама задумалась и погладила дочку по голове.

— Думаю, что; если ты действительно, кого-то любишь он обязательно почувствует к тебе хоть что-то. Может, и не любовь, но что-то очень хорошее.

Ира обняла подушку и, как в глубокий обморок, упала в сон. А мама тихонько вышла из, комнаты, подошла к папе, который смотрел последние новости, и по секрету сказала:

— Знаешь, Ирочка влюбилась, я это точно знаю. Хотела бы я посмотреть на этого мальчика.

4

Утром в понедельник Аня готова была отдать все на свете, чтобы только не ходить в школу. Во-первых, потому, что понедельник и так — день тяжелый, а во-вторых, потому, что ей предстояло встретиться с Ваней и Светой. Она понимала, что, конечно же, они провели вместе целый день и, судя по тому, что Света так и не позвонила, эта встреча не была такой уж безобидной.

„Деревенский лопушок, — вспомнила Аня слова подруги. — Выходит, что это не совсем так“.

Света подошла к ней первой и как ни в чем не бывало бросила:

— Привет.

Аня посмотрела исподлобья, стараясь понять, что у Светы на уме, и нехотя ответила:

— Здравствуй. Как дела?

— Все в порядке. С Волковым я встретилась, как мы и договаривались. Наврала ему про кота… — А он что — поверил?

— Конечно, поверил, только очень расстроился…

— Из-за меня? — с надеждой спросила Аня.

— Да нет, из-за того, что выходные пропадают.

И пригласил, раз уж мы встретились, куда-нибудь сходить.

Аня во все глаза смотрела на Свету, и она казалась ей красивой, как никогда.

„Интересно, люди рождаются с такой гладкой кожей или как-то специально за ней ухаживают?“ — не к месту подумала она.

— Спасибо, — сказала Аня. — Ты настоящая подруга.

Она хотела развернуться и отойти, но Света схватила ее за рукав.

— Послушай, чего ты обижаешься? Разве не ты меня отправила к нему?

— Я просила тебя предупредить. Только предупредить.

Аня очень боялась расплакаться у всех на глазах.

Она больно ущипнула себя за руку, чтобы отвлечься, но душевная боль все равно была сильнее.

— И что же? Я, по-твоему, не имею права с ним куда-нибудь сходить? Он, между прочим, сам мне это предложил. А ты его что, купила?

Аня отдернула руку и пошла прочь. Ей не хотелось продолжать этот унизительный разговор, потому что в глубине души она понимала, что по-своему Света права.

„Ведь мы с Ваней не пара, значит, кто угодно может занять это место, — думала она. — А красивые всегда правы“.

Мама часто говорила Ане, что внешность — не главное, важно, что у человека внутри, а не снаружи. „Так утешают уродов“, — огрызалась Аня и уходила в свою комнату.

Можно сколько угодно говорить о том, что главное — это душа и что „не родись красивой, а родись счастливой“, но когда с тобой никто не хочет знакомиться и когда на всех дискотеках ты спиной подпираешь стены, эти слова слабо утешают.

— Анечка, в тебе есть обаяние, — еще говорила мама. — Ты веселая, а люди любят, веселых!

— Как же — обаяние, — огрызалась Аня. — Ты что думаешь, я не вижу?

И она в: сотый раз за день шла к зеркалу, чтобы травить себе душу, разглядывая толстые ноги, некрасивую грудь и короткую шею.

— Да никто тебя не будет так пристально разглядывать! — начинала сердиться мама. — Ты сама часто разглядываешь других людей? А почему думаешь, что к тебе должно быть какое-то особое внимание? Прекрати! Ты меня с ума сведешь!

А Аня и так знала, что на нее никто не обращает внимания — ни пристального, ни поверхностного, никакого. Теперь, после того, как Ваня подружился со Светой, погибла ее последняя надежда на понимание и любовь.

„Неужели мне показалось? — думала Аня. — Неужели я так жестоко обозналась принимая его за близкого человека?“

— Эй, — смущенно окликнул ее Ваня: — Есть минутка?

Она остановилась и обиженно посмотрела на него.

— Ну? — небрежно спросила она, стараясь заглушить обиду.

— Хотел спросить, как здоровье твоего, кота, — сказал Ваня.

— Мой кот жив и здоров, чего, и вам желаю, — сказала Аня, но уходить не торопилась. — А что?

— Да ничего. жалко, что так получилось.

— Да ладно, ничего страшного, — с напускным равнодушием сказала Аня. — Вы со Светой, по-моему, тоже неплохо время провели…

Она ждала, что он начнет ее разубеждать, скажет, что было скучно, что лучше бы он пошел с ней…

— Да, все было очень хорошо. — Ваня улыбнулся, припоминая эту встречу. — Мы пошли в тот самый Клуб Чайной Культуры, куда ты меня приглашала.

— В чайную?

— Да, и правда — удивительное место…

— Вы ходили в чайную? — снова переспросила Аня.

— Да, а что такого?

Ваня, никак не мог понять ее возмущения. А Аня не могла сказать ему; что эту чайную открыла она и что теперь ей обидно, что Света украла у нее и Ваню, и этот вечер, и это необычное место.

— Да так, ничего, — сказала она. — Может, сходим туда как-нибудь вместе?

— Конечно, сходим! — Ваня обрадовался. — В воскресенье мы опять пойдем туда со Светой. Может, присоединишься?

— Да уж нет, спасибо, — нижняя губа у Ани задрожала, как всегда бывало перед слезами. — Как-нибудь в другой раз.

— В другой так в другой. — Ваня растерянно смотрел ей вслед, не понимая, что ее так взволновало.

Дальше оставаться в школе совсем не хотелось.

Аня сама себе дала отгул, собрала учебники и вышла на улицу. Дул холодный, пронизывающий ветер, но она шла, не запахивая легкое пальто.

„Ну и пусть Я заболею, ну и пусть! — злорадствовала она. — Чем хуже, тем лучше!“

Она не могла простить себе того, что была такой дурой, чтобы послать на встречу вместо себя красавицу-подругу. „И о чем я только думала, — упрекала она себя. — Ваня не виноват, любой бы на его месте предпочел Свету“.

Ее взгляд то и дело натыкался на рекламные плакаты, на которых белозубые красотки предлагали жвачки, сигареты или кофе. Они были неправдоподобно красивы, как инопланетянки. Они подавляли своей красотой. Весь их облик говорил о том, что таким, как Аня, в этом мире не место.

„Вот бы сделать пластическую операцию и сразу похудеть, — с тоской подумала она, глядя на плакаты. — И зубы другие вставить — белые и прямые. И волосы нарастить кудрявые… Да мало ли что можно сделать, если есть деньги. Но таким, как я, нужны очень большие деньги, каких у меня никогда не будет…“

Она пришла домой и включила телевизор. С экрана жизнерадостные худышки рассказывали о суперпоясах и тренажерах, которые преобразили их жизнь. Ане стало так противно, как бывает после того, как объешься сладким, и она выключила телевизор.

— Ну и ладно, — сказала она вслух. — Все в природе разумно. Кроме меня есть еще и крокодилы, и тритоны, и летучие мыши. Значит, и я зачем-то нужна?

Чувство юмора всегда помогало Ане. И сейчас, вместо того чтобы броситься на пол и качать пресс, она пошла на кухню и съела конфету „Коровка“. — Хорошего человека должно быть много, — произнесла она в тишине.

И от этой старой шутки ей почему-то стало спокойно и легко.

…На следующий день она сама заговорила со Светой, улыбнулась Ване, подшутила над Елкиным. „Ты веселая, а люди любят веселых“, — вспоминала она слова мамы.

— Аня, я должна тебе что-то сказать. — Света отозвала ее в сторонку и смущенно отвела взгляд. — То, что у тебя к Волкову, — это серьезно?

Аня улыбнулась и помотала головой.

— Да нет, не очень. Хотя сначала он мне сильно понравился. Просто всех остальных я знаю с семи лет, они мне надоели хуже горькой редьки. А тут таинственный незнакомец и все такое…

Кого она хотела убедить в своем равнодушии Свету или себя? Как бы там ни было, она чувствовала, что должна ответить именно так.

— Это хорошо, — сказала Света. — Просто, видишь ли, кажется, мы с Волковым будем встречаться, а ты моя подруга, поэтому если…

— Все нормально! — Аня старалась улыбаться и выражать бурную радость, хотя на душе у нее скреблось добрых два десятка кошек. — Кто знает, может, это судьба?

— Он предложил мне встретиться сегодня после школы, — продолжала Света, а Ане казалось, что ей методично наносят ножевые ранения. — Я согласилась. Правда, он славный?

— Ага, — кивнула Аня. — Ничего.

Мимо проходил сам Ваня, и она рассеянно улыбнулась ему, а он помахал ей в ответ.

„Я без него проживу, — решила она. — Ведь живут же люди и без рук, и без ног…“

5

— Здраво! — обычно так Боря Шустов приветствовал одноклассников. Он закинул сумку к Свете на парту и с вызовом посмотрел ей прямо в глаза. Я приземлюсь рядом с тобой?

Он еще не успел договорить, но, уже сел на соседний стул.

— Извини, но это место занято. — Ваня Волков встал рядом с ним.

— И с каких это пор? — Боря подул на длинную челку, отчего она разлетелась по сторонам.

— Со вчерашнего дня, — спокойно сказал Ваня. — Еще вчера мы со Светой договорились, что будем сидеть вместе, так что — извини.

— Как это, трогательно. — Боря поднялся и встал напротив Вани, он был на полголовы выше и смотрел свысока. — Значит, вы со Светой?

— Да, мы со Светой, — повторил Ваня, и стало заметно, что он начинает терять терпение.

Аня наблюдала за этой сценой со стороны и не знала, что делать. Вмешиваться не хотелось, потому что она дала себе слово забыть о Ване. Но спокойно стоять и смотреть, как вот-вот разгорится скандал, Аня тоже не могла.

— Боря, послушай, — она подошла к их парте, — я вот давно хотела тебя спросить.

— Отстань, — буркнул Боря. — Ты не видишь, что я с людьми разговариваю?

„С людьми? — подумалааня. — А кто же я?“ Она хотела тоже огрызнуться, сказать что-нибудь обидное и резкое, но не нашла нужных слов, и подбородок у нее предательски затрясся.

— Не надо так с ней разговаривать, — вступился за нее Ваня.

И она почувствовала, что это заступничество трогает ее больше, чем оскорбления Шустова.

— Ой-ой-ой, какие мы благородные! — на весь класс закричал Боря. — Только ты сначала определись, за кого ты заступаешься…

— Вот что, Шустов, — строго сказала Света. — С тобой все ясно. Тяжелый случай. Убирай свою сумку с моего стола!

— Не очень-то и хотелось. — Боря взял сумку и повесил ее на плечо. — Как этот новенький пришел, вы все с ума посходили. — Он злобно взглянул на девочек, которые прислушивались к разговору. — Что уши развесили? Ладно, ну вас к черту!

И Боря ушел на свое место. Он старался казаться насмешливым и грубым, но на самом деле ему было не по себе с того самого дня, как в классе появился Волков.

Ваня сразу понравился многим девочкам. Было в нем что-то такое, едва уловимое, что делало его обаятельным и неотразимым. Он почти все время улыбался одними уголками губ, был со всеми приветлив, а девочек называл „солнышко“.

Как-то Боря подслушал разговор Лизы и Туси, и это только подлило масла в огонь.

— Как тебе новенький? — спрашивала Лиза.

— По-моему, он какой-то странный, — говорила Туся, подкрашивая губы перед маленьким зеркальцем. — Человек без недостатков. Это всегда настораживает.

— А мне он нравится. Сказал, что любит научную фантастику.

— Да? А что еще?

— И еще, что эта школа ему нравится гораздо больше, чем старая.

— Ну, конечно. — Туся оторвала взгляд от зеркальца и значительно посмотрела на Лизу. — Ведь это в нашей школе он встретил Красовскую…

— Светка? Да ты что! — удивилась Лиза.

— А ты не знала? Ну, ты даешь!

Боре стало противно, и он перестал подслушивать.

Ему самому нравилась Света, но у него были прыщи и сутулость, а у нее — красота и пятерки. Ясно, что таким разным людям вместе делать нечего. Он смирился с тем, что в классе его держат за шутника и балагура, но то, что Света ни с кем не встречается, его радовало.

Теперь все былопо-другому. Появился Волков и занял его, Борино, место. Может, со временем Шустов и смирился бы с тем, что Ваня встречается с Красовской, но он начал шутить, а уж этого Боря никак не мог вынести. Волков становился популярным, а про Борю все забывали, потому что не может быть в одном классе два шутника.

— Значит, вы теперь вместе сидите? — спросила Аня, улыбаясь.

Когда улыбаешься, люди могут и не заметить, что тебе грустно.

— Ага, — слегка прикрыла глаза Света. — А что?

— Ну, тогда вместе и приходите на мой день рождения, — на одном дыхании выпалила Аня. — Будет весело.

— А когда у тебя? — спросил Ваня, открывая записную книжку.

— Тринадцатого, — вздохнула Аня. — Мог бы сам догадаться. Это суббота.

Ваня улыбнулся и записал число рядом с телефоном.

— Обязательно придем, — сказала Света и взяла Ваню под руку.

На секунду Ане показалось, что она нарочно прикоснулась к нему, чтобы сделать ей больно или продемонстрировать свои права, но она старалась гнать от себя эти подлые мысли.

— Я буду ждать, — улыбнулась Аня и пошла за свою парту.

— Ты что такая грустная? — тревожно спросила ее Ира.

— Да так, — нехотя отозвалась Аня. — Просто через несколько дней мне исполнится четырнадцать лет, а меня за всю жизнь еще никто не любил!

— Нашла о чем печалиться, — сказала Ира. Меня вот тоже никто не любил, я же не грущу.

— Никто-никто?

— Хотя нет, — вспомнила Ира, — был один мальчик в детском саду. Он дергал меня за волосы, ставил подножки и издевался над тем, что я картавлю. Говорил: „Ирочка, скажи „тарелка“ или „кресло“…“ Потом мы встретились с ним, он учится в соседней школе, и он заявил, что я была его первой любовью.

— Да-а, — озадаченно протянула Аня. — Всю жизнь ищешь любовь, а может, и не надо. А то будут вот так — подножки ставить или за волосы…

За дверью послышался ритмичный стук каблуков.

— Кошка! Кошка идет! — крикнул Боря. — Мышки, прячьтесь в норки!

Но никто не засмеялся.

Людмила Сергеевна Кошкина как всегда порывисто вошла в класс, придирчиво взглянула на каждого ученика, как будто все они были потенциальными малолетними преступниками, кивнула и попросила садиться.

— Получен тревожный сигнал из роно, — высоким голосом сказала она. — Стало известно, что в школах участились случаи употребления наркотиков. Должны быть приняты необходимые меры.

Все стали переглядываться и шептаться.

— Я призываю вас к ответственности, — продолжала Кошка, — и предупреждаю, что если кто-нибудь из вас будет пойман с поличным, за этим последует немедленное исключение из школы.

— Извините, Людмила Сергеевна. — Боря поднял руку и встал. — А кто ловить будет, вы?

— Сядь, Шустов, —устало сказала завуч. — Сядь и не паясничай.

Она подошла к окну, посмотрела на деревья, на небо и поправила очки.

— И еще, если кто-нибудь будет знать о наркотиках и из ложного товарищества промолчит, он тоже незамедлительно будет исключен. Все ясно?

В классе молчали. Максим Елкин недовольно качал головой. Ему не нравилась ни Людмила Сергеевна, ни ее тон, ни ее угрозы. И еще он не понимал, как это товарищество может быть ложным.

— Наша школа всегда была лучшей в районе, и я не позволю…

Дальше можно было не слушать. На смену угрозам пришли укоры, Людмила Сергеевна расходилась все больше и больше, а Ване и Свете не было до этого никакого дела. Они сидели рядом, их локти соприкасались, и это было лучше, любого наркотика.

Аня хоть и дала себе слово, но все же время от времени посматривала на них, и почему-то ей было и больно, и сладко одновременно. Больно оттого, что счастье прошло мимо и она всегда будет одинока. А сладко оттого, что счастье возможно и оно прекрасно, но не для нее.

„Только, по-моему, Света относиться нему совсем не так, как он к ней, — думала Аня. — Она только позволяет себя любить, любуется собой, отражаясь в его глазах…“

Но она тут же одернула себя. „Фу, как не стыдно, ты просто завистливая и злая, вот и все!“

Боря тоже искоса наблюдал за новой парочкой.

Но он думал совсем о другом.

„Я это так не оставлю, — успокаивал он сам себя. — Они еще меня узнают. Я им еще покажу!“

Что именно они должны узнать и что он им покажет, Боря представлял еще смутно. Ясно ему было только одно — он устроит новенькому „сладкую“ жизнь, Волков узнает, как стоять у него на пути.

6

С самого раннего детства Аня любила помогать маме готовить к празднику, но еще больше она любила украшать готовые блюда и стол. Все начиналось со скатерти и салфеток, в комоде их собралась целая коллекция. Сегодня, в день Рождения, полагалась белая, жесткая от крахмала скатерть, вышитая гладью. На ее фоне весело смотрелся парадный сервиз с васильками и маками. Салфетки Аня складывала треугольниками и квадратами, отгибала уголки кверху и книзу, и обычная салфетка превращалась в белую лилию. На рыбное блюдо Аня уложила зеленые листья китайского салата, и на этой полянке заалели маленькие бутерброды с красной икрой. Тарелки с ветчиной и колбасой украсили перышки лука, завитки кудрявой петрушки и розочки из редиски. Среди красноватых кусков отварной горбуши призывно желтели кружки лимона. На горках салатов, припорошенных мелко нарезанным укропом, расцвели ромашки, георгины, тюльпаны и розы, сделанные из свеклы, репы и моркови.

„Понравится ли ему у меня дома? — спрашивала себя Аня, убирая салаты в холодильник. — Интересно, что он любит больше: мясо или рыбу, домашний торт или покупной?“

На отдельном столике красовался торт с четырнадцатью свечами. Печенье и конфеты лежали в вазочках, а яблоки, апельсины и бананы — в хрустальной трехэтажной вазе.

Несмотря на то что все уже было готово к прием у гостей, Аня не находила себе места. Она металась по квартире как угорелая, бессмысленно переставляя предметы и по сто раз задавая маме одни и те же вопросы.

— А торт? Где торт?

— На столе, где же еще? — начинала сердиться мама. — Ты лучше бы села и не мельтешила у меня перед глазами.

Аня села на табуретку и печально посмотрела на маму, которая резала соленые огурцы для салата „Оливье“.

— И почему ты так волнуешься, ведь это же твои друзья? — недоумевала она. — Ты же знаешь их сто лет.

„Не всех“, — подумала Аня, но ничего не сказала. Ей не хотелось делиться с мамой своей тайной, потому что она все принимает близко к сердцу.

— А когда вы вернетесь? — спросила Аня, чтобы переменить тему разговора. Ее родители собирались пойти в гости, чтобы „дать молодежи повеселиться как следует“.

— Около одиннадцати, — ответила мама. — Пожалуйста, когда будете танцевать, — не сильно топайте, а то соседи прибегут.

— Хорошо, — кивнула Аня и отправилась переодеваться. До прихода гостей оставалось несколько часов, но ей не терпелось надеть новое черное платье, которое ей подарили родители. Оно было достаточно длинным и широким, с красивым, прямоугольным вырезом на груди. „Черное стройнит, успокаивала себя Аня. — Мне должно пойти“.

И папа, и мама, и зеркальный двойник сказали ей то же самое.

Ровно в четыре раздался первый звонок в дверь.

Это пришли Света и Ваня. На Свете была короткая прямая юбка и приталенный пиджак. „Если бы я надела юбку такой длины, это было бы уродством подумала Аня, — а ей так идет…“ Ваня протянул ей серебряный кулон с тигровым глазом, обрамленные кожей.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Очень. — Аня тут же надела украшения и посмотрелась в зеркало.

— Еще бы — я выбирала, — вставила Света. Хотя теперь мне кажется, чтоте, с янтарем, были лучше…

Потом пришел Максим Елкин и подарил диск с новыми играми. Юля и Марина преподнесли большой набор для вышивания, а Ира — картину, на которой была изображена сама именинница.

— Ира, — с ласковым укором сказала Аня. — Но ведь она гораздо красивее меня…

— Нет, — убежденно сказала Ира. — Я же знаю тебя. И потом, я — художник, значит, мне виднее.

Мама Ани приготовила много всего вкусного, поэтому сначала за столом никто не разговаривал.

— С самого утра ничего не ел, — признался Максим и подцепил вилкой кусочек ветчины. — Все некогда было.

— И чем это ты занимался?»— спросила Света.

— Думал, — серьезно ответил Максим, и все засмеялись.

Потом гости пили шампанское и произносили тосты за здоровье именинницы.

— Аня была первым человеком, который со мной заговорил в этой школе, — поднимая бокал, сказал Ваня и с благодарностью посмотрел на нее. — За тебя!

— Я на кухню, за горячим. — Ане хотелось поскорее уйти, чтобы никто не заметил, как ей приятны Ванины слова.

— Мы с тобой, — сказали Ира и Света.

Пока Аня вынимала из духовки мясо с картошкой, девочки болтали.

— Я сама себе так надоела, — сказала Ира. Смотрюсь в зеркало, надеюсь увидеть что-то новое, так нет — одно и то же…

Света засмеялась. Было заметно, что она слегка опьянела от двух бокалов шампанского.

— Была бы я повыше, — мечтательно сказала Ира. — И глаза… Были бы они голубыми…

— Да ладно, — махнула рукой Света. — Вставь линзы, будут хоть фиолетовые.

— Тебе легко говорить, ты вон какая. — Ира посмотрела на подругу. — Была бы я такой, мне бы тоже смешно было…

— Какой — такой, — вдруг погрустнела Света. — У меня, может, тоже недостатков хватает.

— У тебя? — хором спросили Аня и Ира.

— Да, у меня.

Если бы Света не пила вина, она бы ни за что об этом не заговорила. Но сейчас ей почему-то захотелось удивить подруг своими откровенными признаниями.

— Ну, во-первых, рост. Я же длинная, как каланча.

— Ты не длинная, а высокая, — поправила ее Ира. — Это сейчас модно.

— Может, и модно, но только неудобно, — сказала Света. — Все меня ниже, особенно парни. Не могу ни каблуки надеть, ни плечи расправить. Все время приходится сутулиться. А тут еще Волков…

— Что — Волков? — непроизвольно вырвалось у Ани.

— Да он же ниже меня чуть ли не на голову! Когда идем по улице, все на нас оборачиваются!

— Ну, это ты преувеличиваешь, — сказала Аня. Моя мама говорит, что люди не так уж интересуются друг другом, как кажется. Например, порвались у тебя колготки, и кажется, что все только и смотрят на огромную дырку. А ничего подобного, все заняты собой.

— А руки! — воскликнула Света. Она явно не слышала слов подруги. — Это же ужас, а не руки! И она показала свои кисти.

Действительно, у Светы были довольно короткие пальцы и ногти не самой красивой формы.

— Чего я только не делала! — призналась она. Все бесполезно.

— И совсем не заметно, что что-то не так, — сказала Ира. — Руки как руки.

— Как же — незаметно, — обиженно произнесла Света. — Вот, например, когда Ваня берет меня за руку, я вся сжимаюсь и только об одном думаю: заметит он это уродство или не заметит?

«Как странно, — подумала Аня. — А мне-то казалось, что Свете не о чем печалиться. Оказывается, даже самому красивому человеку всегда есть что скрывать».

Мясо с картошкой было разложено по тарелкам, и пришлось возвращаться к остальным гостям.

Пока убирали со стола и освобождали место для танцев, Ваня попросил Аню показать ее комнату.

— Да там ничего особенного, — смущаясь, сказала она, но на самом деле обрадовалась, что хоть чем-то может быть ему интересной.

В ее комнате, маленькой и уютной, было много света и цветов. Аня давно выращивала бонсаи. На старинном деревянном столике с гнутыми ножками и затейливой резьбой стоял большой керамический поднос. Он был покрыт слоемпестрого гравия, на котором в маленьких плошках красовались настоящие деревца из страны Лилипутии. Ване показалось, что и он сам уменьшается и вот уже может гулять в этом садике, может взобраться на каменистую горку рядом с деревцем, усыпанным блестящими листьями и красными цветами — колокольчиками. Ему казалось, что он может постучаться в дверь фарфорового домика, приютившегося под пышной кроной другого деревца, и даже поздороваться с японским мудрецом, одиноко сидящим на зеленой полянке из мха.

— Да у тебя тут целый мир, — восхищенно сказал Ваня. — Ты это все сама?

— Сама, — подтвердила Аня и покраснела от удовольствия. — Эти деревья в декоративных контейнерах называются «бонсаи».

— Да-да, — сказал Ваня, — я как-то видел такие на выставке… Но, по-моему, они ужасно дорогие.

— Только не для того, кто выращивает их сам, улыбнулась Аня. — Вот смотри, — и она показала на дерево с раздвоенным изогнутым стволом, шершавой корой и пышной кроной, — это старое дерево получилось из обычного комнатного растения. Правда, пришлосьего здорово обрезать, кое-где с помощью проволоки изменить направление роста ветвей… Но, по-моему, оно на меня не обижается…

— Наверное, на это нужно много времени, — сказал Ваня, прикасаясь к упругим листьям.

— На все хорошее нужно много времени. Но я ведь никуда не тороплюсь. — Она смущенно улыбнулась. — Если честно, то здесь, наедине со своими любимцами, я чувствую себя лучше всего.

Ваня прошел к книжным полкам и стал читать названия книг.

— А книги? Тоже твои?

— Да, родители начали собирать для меня библиотеку еще до моего рождения.

— И ты все это читала?

— Большую часть.

Ей хотелось сказать, что она читала все, но потом Аня подавила приступ хвастовства и решила не врать. Она вообще не понимала, зачем люди врут, ведь все равно правда всегда выплывает на поверхность, и тогда будет совсем нехорошо.

— Ну ты даешь!

В комнату вошла Света и озабоченно посмотрела на них.

— Танцы уже начались. Что это вы тут делаете?

— Уже идем, — весело сказал Ваня. — Аня мне показывала свою комнату.

Он повернулся к Ане и сказал:

— Первый танец — за мной. Света, ты не обидишься? Так положено — сначала танцевать с именинницей.

— Что-то я раньше не слышала о такой традиции, ехидно заметила Света. — Конечно, танцуйте.

Они пошли в большую комнату, где по всем углам были расставлены горящие свечи. Максим Елкин задернул шторы, нажал на пульт, и послышалась тихая, чарующая музыка. Ваня взял Аню за руку, они вышли на центр комнаты и стали двигаться в такт музыке. Ее руки лежали у него на плечах, у всех на виду она могла обнимать его, и в этом не было ничего зазорного.

«Это самый лучший подарок», — подумала Аня, глядя ему в глаза. Ей хотелось обнять его сильнее, чтобы он стал еще ближе, но она не решилась. Тем более что Света стояла в двух шагах и пристально следила за их танцем, Потом Света подошла к Максиму, который разговаривал с девочками, м властно взяла его за руку.

— Елкин, пойдем.

— Куда? — растерялся Максим, поправил очки и часто заморгал.

— Танцевать пойдем. — Света была настроена решительно.

— Но я не умею, — слабо отбивался Максим.

— Иди, иди, — зашептали ему Юля и Марина. Нельзя отказывать, если девушка приглашает.

Максим нехотя поплелся за Светой. Он неуверенно обнял ее за талию и стал топтаться на месте. А Света почти повисла на нем, стала что-то жарко шептать ему на ухо и громко хохотать.

Ваня недоуменно посмотрел на них и продолжил свой тихий разговор с Аней. Время от времени Света поглядывала на него, как будто спрашивая: «Ну как? Приятно видеть, как я танцую с другим?» — но Ваня не замечал этих взглядов.

Когда танец наконец закончился; он подошел к ней и сказал:

— Что-то не так?

— Нет-нет, — поспешно сказала она. — Можно тебя на пару слов?

Они вышли в коридор, и Света заговорщицки зашептала:

— Уйдем отсюда, а?

— Как это? — не понял Ваня.

— А так — просто оденемся и уйдем. Ну, пожалуйста! Разве часто я тебя о чем-нибудь прошу?

Ваня недоуменно смотрел на нее.

— Как-то неудобно, да и зачем? Такой хороший вечер.

— А я думала, тебе будет приятнее побыть со мной наедине. — Света провела ладонью по его шее. К тому же здесь становится скучно.

Ване совсем не было скучно, но он не любил спорить. Особенно если Света настаивала.

— Ну, хорошо, — неуверенно проговорил он, если ты так хочешь… Но только надо попрощаться.

— Ни в коем случае, — запротестовала Света. Начнут уговаривать, вопросы лишние задавать… Не люблю я этого. Лучше уйдем по-английски, не прощаясь.

Она взяла Ваню за руку и повела к дверям. Стараясь не шуметь, они оделись и тихонько выскользнули из квартиры.

— Как воры, — с досадой сказал Ваня, когда они спускались по лестнице. — Ума не приложу, как ты смогла меня на это уговорить…

Он был недоволен собой. Ему казалось, что он участвует в чем-то предосудительном.

— Подумаешь! — беззаботно отозвал ась Света. Нашего отсутствия никто и не заметит!

— Ты не знаешь, где эта сладкая парочка? — спросила Аня у Иры.

Та только пожала плечами:

— А на лестнице ты смотрела? А на балконе? Аня вздохнула и утвердительно кивнула головой.

Она искала и на лестнице, и на балконе, но их не было нигде. Не было их ботинок и курток. Как корова языком слизала.

Неужели они нарочно хотели причинить мне боль?

— Ничего себе замашки! — возмутилась Ира. — Могли хотя бы попрощаться…

— Наверное, им стало скучно, — грустно проговорила Аня. — Вот они и ушли.

— Ничего подобного, — уверенно сказала Ира. — Ты что, совсем ничего не замечаешь?

— А что я должна заметить?

— Ваш танец. Света так и пожирала вас глазами. А потом Елкина назло пригласила. — Назло? Мне назло?

— Да не тебе, а Волкову. Хотела вызвать его ревность.

— Странно, а я ничего не заметила…

Когда Ваня обнимал ее в танце, она действительно не видела ничего вокруг. Была только музыка и он, остальных просто не существовало. Не было даже ее самой — толстой и неуклюжей, вся она превратилась в мелодию.

Гости разошлись, а Аня еще долго стояла у окна, вглядываясь в темноту. Она мечтала о том, что сейчас около дома увидит знакомую фигуру, потом услышит звук торопливых шагов… Ваня зайдет, обнимет ее за плечи и скажет: «Прости, что так получилось». А она опустит голову ему на грудь и ответит: «Главное, что ты пришел. Остальное — неважно».

Но Ваня сейчас был со Светой, и праздник был испорчен. «Лучше бы вообще не приходили, — с обидой подумала Аня. — Неужели они нарочно хотели причинить мне боль?» Она попыталась представить их рядом — человека, в которого она имела несчастье влюбиться, и свою красавицу подругу. «Красивая пара, — говорила она сама себе, — ничего не скажешь». Аня специально растравляла свои раны, ей нравилось чувствовать себя несчастной в собственный день рождения.

— Анечка, это мы, — с порога прокричала мама. — Как прошел праздник?

— Хорошо, мама, — сказала Аня, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Просто замечательно.

7

«По утрам бывает как-то особенно тоскливо, думала Аня, лежа в постели. — Если еще вечером можно заснуть, то утром — вообще непонятно, что делать».

Она встала, подошла к письменному столу и увидела на нем розовый конверт. «Чуть не забыла! — спохватилась она. — Это ведь подарок от родителей». В конверте лежали несколько новеньких купюр. Аня повертела их в руках и задумалась: «Что же можно на них купить?» Можно пойти в магазин и подобрать себе что-нибудь из одежды. Но одной тряпкой меньше, одной больше, разве от этого можно стать счастливей? Можно купить туалетную воду, или книгу, или еще один цветок, но все это было не то. Ане хотелось потратить подаренные деньги как-нибудь талантливо, так, чтобы это надолго запомнилось.

В комнату вошла мама, потрепала Аню по голове и сказала:

— Совсем ты у меня обросла. Может, пойдешь пострижешься?

— А это идея! — воскликнула Аня. — Только вот куда?

— Говорят, очень хороший салон «Мануэла». — И мама назвала адрес. — Одна наша сотрудница недавно там была, так она изменилась до неузнаваемости!

— Решено. — И Аня обхватила растрепанную голову руками. — Иду стричься. Ведь хуже не будет, правда?

Прежде чем попасть к мастеру, Ане пришлось посидеть в небольшой очереди. В зале было много цветов, которые буйно разрослись во влажном тепле салона, пахло составом для химической завивки и лаком для волос. Аня удобно устроилась в кожаном кресле и взяла журнал с разными стрижками. Здесь были прически повседневные и вечерние, для длинных и коротких волос, для волнистых или прямых… Прямо глаза разбегались, хотелось всего и сразу.

— Что-нибудь подобрала для себя? — спросила у Ани парикмахерша.

На вид ей было лет сорок, она была тщательно причесана и подкрашена, но назвать ее красивой можно было только с натяжкой. Она была довольно толстой, с небольшими раскосыми глазами и редкими зубами. Но по ее манере держаться, по тому, как она смотрела и говорила, было видно, что она вполне собой довольна.

И странное дело — окружающие как будто чувствовали это и относились к ней не как к дурнушке, а как к очень интересной женщине. Другие мастера подходили к ней, чтобы спросить совета или рассказать свежий анекдот, и с каждым она была так приветлива, как будто перед ней самый близкий человек на свете.

— Если можно… если только получится с моими волосами, то я хотела бы вот такую прическу, и Аня ткнула пальцем в фотографию яркой брюнетки с коротким каре и прямой челкой до бровей.

— Почему же не получится! — улыбнулась парикмахерша, показывая все свои зубы. — Очень даже получится.

Она намочила Ане голову и начала стричь, а та украдкой поглядывала на нее, пытаясь понять, что дает ей силы при такой непривлекательной внешности казаться такой счастливой. Она стригла старательно, маленькими прядями разной длины, ее пухлые руки порхали над Аниной головой, как две большие белые птицы.

— У меня тяжелая рука, — сказала она, улыбаясь Ане в зеркало.

— Как это? Мне показалось, что наоборот.

Аня действительно почти не чувствовала ее прикосновений.

— Да нет, тяжелая, я это точно знаю. Это значит, что после меня долго можно не стричься, а прическа все равно будет держать форму. А пострижешься у мастера с легкой рукой — через пару недель зарастешь, как дикобраз.

«Татьяна; — прочитала Аня на табличке над зеркалом. — Значит, так ее зовут… Как можно быть и некрасивой, и уверенной в себе одновременно. Мне бы так».

Татьяна как будто прочитала мысли своей клиентки и сказала:

— Ты с этим завязывай.

Ане показалось, что она ослышалась.

— Что-что? — переспросила она.

— Ты с этим завязывай, мой тебе совет. «Получится или не получится… с моими волосами…» Да за версту видно, как ты не уверена в себе!

Аня смутилась. Если даже случайные люди это чувствуют, то что уж говорить об остальных…

— Но они такие непослушные… И еще блеклые, — как будто оправдываясь, сказала Аня. — Вот поэтому я и спросила…

— Хочешь, я тебя покрашу хной и басмой? — предложила Татьяна. — Сразу появится и цвет, и объем.

— А это не вредно?

— Да что ты! Даже полезно, ведь это трава. Натуральный краситель.

И, не дожидаясь согласия, Татьяна принялась готовить состав. Она намазала Ане голову зеленоватой жижей и надела теплый колпак.

— А чтобы зря времени не терять, пока волосы красятся, хочу тебя отвести к нашему косметологу.

— Зачем это? — испугалась Аня. Ей было непонятно, почему Татьяна так возится с ней, и она боялась, хватит ли у нее денег, чтобы за все расплатиться.

— Пускай покрасит тебе ресницы. Уверяю, заметно совсем не будет, а глаза засияют. Согласна?

— Согласна, — как-то обреченно сказала Аня, а Татьяна засмеялась.

Когда Аня вернулась с покрашенными ресницами, Татьяна удовлетворенно констатировала:

— Ну вот, совсем другое дело!

Она смыла хну и басму с Аниной головы И стала укладывать волосы феном.

— Многие считают, что польки — самые красивые женщины, а это совсем не так, — говорила она. — Просто каждая из них очень следит за своей внешностью. А быть ухоженной — это больше, чем быть красивой.

Аня слушала ее внимательно, хотя мама говорила ей нечто подобное тысячу раз. Но так устроен человек, он всегда будет охотнее слушать посторонних, чем своих близких.

— Ну-ка, посмотрись!

Аня подняла голову и увидела в зеркале свое отражение. Было бы преувеличением сказать, что она себя не узнала или что она превратилась в писаную красавицу. Нет, это было не так. Но Аня смотрела на себя и с удивлением замечала, что первый раз в жизни ей нравится то, что она видит.

Ей очень шел темно-каштановый цвет волос и новая стрижка. Глаза в обрамлении черных ресниц казались выразительными и большими.

— Надо же, — только и сказала она. — Спасибо…

Она осторожно потрогала голову руками, чтобы убедиться, что это ее голова.

— Нравится? — улыбаясь, спросила Татьяна.

— Еще бы, — отозвалась Аня. — Я буду ходить только к вам. Может быть, у меня теперь начнется новая жизнь?

— Может быть, — загадочно сказала Татьяна. — Теперь это зависит только от тебя.

— А у меня получится?

Татьяна с немым укором посмотрела на нее.

— С такой прической да не получится? — Она положила руки девочке на плечи и сказала: — Могу поделиться с тобой одним рецептом. Называется французский салат. Берешь полчашки овсянки, заливаешь кипятком. Потом добавляешь ложку меда, немного орехов и любой мелко нарезанный фрукт.

— А зачем?

— Получается — объедение, и к тому же чертовски полезно. Кожа лица становится гладкой, волосы — густыми, и вообще тонус повышается. Рекомендую.

— А почему вы…

— Почему я так о тебе пекусь? — Татьяна засмеялась. — Да потому, что ты ужасно похожа на меня. В твоем возрасте я была такой же закомплексованной, но только рядом не было человека, который мог бы мне помочь делом или советом. Поэтому считай, что тебе повезло.

«Повезло», — думала Аня, выйдя на улицу. Она оглянулась по сторонам, и ей показалось, что все вокруг изменилось. Небо перестало быть таким серым, как с утра, деревья приветливо качали макушками, а люди двигались как-то радостнее и быстрее. Она шла, разглядывая себя в витринах, в стеклах машин и даже в лужах. Впервые за долгое-долгое время она почувствовала себя ладной и нужной.

«Надо же, какого пустяка мне недоставало, с радостью и удивлением думала она. — Жалко, что я не сделала этого раньше».

Конечно, она понимала, что даже теперь ей ни за что не сравниться со Светой, но это было и не нужно. Ей было уютно в собственном теле и нравилось быть самой собой, а остальное казалось второстепенным и неважным.

«Подумаешь, Волков, — успокаивала она себя. Я же его совсем не знаю. Он мне нужен как собаке пятая нога». Аня улыбалась, замедляла шаг, но потом шла дальше. «А интересно, он заметит, как я изменилась, — думала она и сердилась на себя за эти глупые мысли. — Что-нибудь скажет или промолчит? Может, это что-то изменит?»

Но она понимала, что такой пустяк, как новая прическа, ничего не может изменить в жизни человека. «Может быть, это что-нибудь изменит во мне самой? Вот, например, Татьяна. Да она же еще страшнее, чем я, а замужем. — Аня заметила у нее на пальце обручальное кольцо. — А раз ее кто-то полюбил, то и я найду какого-нибудь дурака. Обязательно найду!»

Она попытал ась представить этого «дурака», своего будущего мужа, но почему-то, как ни старалась вообразить себе таинственного незнакомца, перед глазами у нее настойчиво стоял Волков.

«Вот глупость! — досадовала она на себя. — Хватит, перестань!» Но образ Вани не исчезал, Аня как будто видела, как он улыбается ей, и отвечала ему самой нежной и ласковой улыбкой, на которую была способна.

8

— Что это с тобой, Малышева? — спросил ее Боря в школе на следующий день. — Парик надела?

Боря никогда не отличался особой тактичностью, и на этот раз говорил громко, трогая Аню за волосы.

— Отстань, Шустов. — Она мотнула головой, увертываясь от его прикосновения. — Не твое дело.

— Грубо, Малышева, грубо. — Он и не думал отставать. — Я только хотел сказать, что тебе ничего, идет. Лучше, чем раньше.

— Спасибо, Боря, ты умеешь польстить девушке, — отмахнулась от него Аня.

Обижаться на Борю не имело смысла, это все равно что обижаться на дождь за то, что он тебя намочил.

— Не слушай его, — сказала Ира, — много он понимает. Тебе хорошо. Очень удачное решение в теплых тонах.

На все явления жизни Ира смотрела глазами художника — будь то цвет свитера, форма зажигалки или прическа подруги.

Света тоже не упустила случая высказать свое мнение.

— Да, неплохо, — снисходительно сказала она. Почти как у меня.

У Светы тоже было каре, только гораздо длинней и совсем другой формы. Ане стало неприятно от этих слов, она даже пожалела, что постриглась именно так. «Еще подумает, что я ей подражаю, — с тревогой подумала она. — Вот воображала!»

— Кстати, ты не обиделась, что мы ушли от тебя по-английски, не прощаясь? — спросила Света, глядя в упор на подругу.

— Нет, ваше право, — сказала Аня, не отводя глаз. — Почему я должна обижаться?

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказала Света. — Ведь, сама понимаешь, у влюбленных всегда найдутся свои дела…

— Как не понять, — хладнокровно ответила Аня.

Ей опять показалось, что Света нарочно хочет причинить ей боль.

Ваня вслух ничего не сказал об Аниной прическе. Но по его глазам было видно, что он заметил перемену и она пришлась ему по душе.

Прозвенел звонок, и все заняли свои места. Был урок физики, и Людмила Сергеевна Кошкина заунывным голосом рассказывала о первом законе Ньютона. Ане стало скучно слушать, а тем более записывать то, что можно прочитать в учебнике, и она заговорила с Ирой.

— Как ты думаешь, у Красовской с Волковым это серьезно?

Ира нерешительно посмотрела на подругу и кивнула.

— Я тоже так думаю, — продолжала Аня. — Только, по-моему, она ему совсем не подходит.

Ира вздохнула. Кто-кто, а она-то знала, каково это — любить того, кто несвободен.

— Я говорю так не потому, что его люблю, — начала было оправдываться Аня. — Просто она его совсем, совсем не понимает!

Людмила Сергеевна строго посмотрела на девочек поверх очков и сказала:

— Малышева, прекрати отвлекать Дмитриеву! Подруги замолчали, но ненадолго.

— Мне кажется, что она ко мне стала плохо относиться в последнее время, — сказала Аня.

— Кто? Кошка?

— Да нет, Света. Она все время хочет меня задеть. Ты не замечала?

Ира задумалась, как будто пытаясь что-то вспомнить, И сказала:

— Пожалуй, да. Ни одного твоего шага не пропустит без комментария.

— И вот я думаю, — продолжала Аня, — отчего это? Ведь я же ей не соперница. Во-первых, потому, что Ваня любит ее, а во-вторых, потому что она красивее меня в тысячу раз.

— Значит, она так не считает. Потому что, если бы она оценивала тебя низко, не стала бы подкалывать.

— Послушай, а может быть, для меня еще не все потеряно? — спросила Аня, с затаенной надеждой. — Может быть, не все у них так хорошо, если она все время пытается меня уколоть?

Ира не успела ответить, потому что Кошка ударила указкой по кафедре и вскочила с места:

— Это безнравственное отношение к преподавателю! — завизжала она. — Малышева! Прекрати это безобразие!

Она покраснела от собственного крика, а ее очки гневно скакали на носу. «Наверное, у нее что-то не ладится в личной жизни, поэтому она такая бешеная», — подумала Аня.

— Извините, Людмила Сергеевна, я больше не буду, — сказала она вслух, но когда Кошка расходилась, ее было не остановить.

— Что с тобой происходит в последнее время? — кричала она. — Выкрасила голову, начала красить ресницы… Это безобразие!

— Да она влюбилась! — с места закричал Боря, размахивая руками. — Втрескалась!

— Тебе, Шустов, лучше помолчать, — негромко, но твердо сказала ему Аня. — За умного сойдешь.

Боря хотел продолжить, но передумал, только значительно посмотрел на Ваню и присвистнул.

— Немедленно иди в туалет и смывай тушь! Тоже мне, моду взяли в школу краситься!

Аня не двигал ась с места.

— Я что-то неясно сказала?

Аня достала белоснежный носовой платок, вытерла им глаза и показала его Кошке. Платок был по-прежнему белым. Кошка растерянно хлопала глазами, а девочки в классе стали тихонько хихикать.

Но тут ко всеобщей радости, прозвенел спасительный звонок, урок закончился и спор можно было не продолжать.

— Ну, Малышева, — только и сказала Кошка, — готовься. Я тебя в следующий раз к доске вызову. И мы посмотрим, как то, что на голове, повлияло на то, что в голове.

Никто не засмеялся ее шутке, кроме Бори, но смеялся он за семерых.

9

— Интересно, почему Ваня перешел в нашу школу, — вслух размышляла Аня. — Ему ведь теперь так далеко ездить?

Аня часто думала о нем, старалась представить себе его жизнь, ей казалось, что так он становится ближе. Она изводила Иру бесконечными разговорами о Ване, но Ира была хорошей подругой, поэтому терпеливо слушала эти излияния.

— Да, может, у него там отношения не сложились, — отвечала она. — Или у него там была несчастная любовь. Уверяю тебя — какая-нибудь глупость…

Но Аня не думала, что это глупость, и разные мысли не давали ей покоя.

Таких, как Волков, любят всегда и везде. Любят с самого детства и до глубокой старости. И не потому, что они хотят нравиться, просто им на роду написано вызывать симпатию.

В старой школе все очень хорошо относились к Ване, он был первым в любом деле — будь то учеба, спорт или развлечения. Но больше всех его любила Оля — маленькая, щуплая девочка, которая выглядела младше своих лет. Они очень смешно смотрелись рядом — широкоплечий, могучий Ваня и его хрупкая спутница, которая покупала всю одежду в отделе детских товаров.

Он нес до дома ее сумку, потому что любая сумка была слишком велика и тяжела для нее. Но к ней домой он не заходил никогда. В любой момент могла вернуться с работы Олина мама, а она не любила незваных гостей. Ванины чары действовали на кого угодно, только не на нее, ей была неприятна сама мысль о том, что у ее единственной дочери, у ее маленькой девочки появился ухажер.

У Оли были большие карие глаза и вечно потрескавшиеся губы. Ваня покупал для нее гигиеническую помаду, но губы трескались все равно.

Они могли часами разговаривать по телефону, но Оля бросала трубку всякий раз, когда в комнату заходила мама;

— Почему ты так ее боишься? — спрашивал Ваня. — Она что, тебя съест?

Оля смотрела на него с тоской и вымученно улыбалась.

— Ты не понимаешь, — говорила она. — У нее ведь, кроме меня, никого нет. Я не хочу ее обижать.

На дальнейшие расспросы Оля не отвечала, а Ваня не хотел лишний раз причинять ей боль и ни о чем больше не спрашивал.

Но однажды она не появилась в школе, а ее телефон не отвечал, и тогда Ваня набрался смелости и пошел к ней домой. Дверь открыла Олина мама. Он никогда не видел ее раньше и был поражен — до чего же они похожи. Маленькая, сухая женщина с огромными карими глазами. Только в этих глазах не было нежности и теплоты, как у Оли. Наоборот, в них светилась ненависть и затаенный страх.

— Добрый день, — начал он, — меня зовут Ваня. Иван Волков. Оли не было на занятиях, я стал беспокоиться… Могу я ее увидеть?

Олина мама не двигалась с места и не сводила с Вани блестящих глаз.

— Нет, — только и сказала она. Ваня испугался не на шутку.

— Что с ней случилось? — с тревогой в голосе спросил он. — Где она?

— Она здесь, дома. Где ей и полагается быть, злобно сказала женщина. — А вот тебе лучше отсюда уйти, потому что никогда — ты слышишь? — никогда моя дочь не будет встречаться с жалким приемышем!

Ваня посмотрел на нее со страхом и жалостью, как обычно смотрят на умалишенных. Но какой-то въедливый, неугомонный червячок уже начал подтачивать его сердце. Ваня внезапно почувствовал, что в словах этой женщины есть доля правды.

— Вы это о чем? — спросил он, хотя больше всего ему хотелось развернуться и убежать от этих горящих глаз, от этих страшных слов.

— Ты действительно не понимаешь или просто прикидываешься? А вот мне люди добрые рассказали, глаза открыли… Родители-то у тебя не родные. Взяли тебя из Дома ребенка еще в младенчестве… Так что лучше иди отсюда. Не могу я позволить тебе встречаться с моей дочерью. Откуда нам знать, какая там у тебя наследственность? Может, твои настоящие родители были наркоманами или психами?

— Мама не надо! — Из дальней комнаты выбежала Оля и кинулась между матерью и Ваней, как будто хотела защитить их друг от друга. У нее были заплаканные глаза, и она все время хлюпала носом. — Ваня, не слушай ее!

— Ага, — с непонятным торжеством прокричала ее мать, — значит, заступаешься за него? Хочешь, чтобы он искалечил тебе жизнь также, как мне твои отец? Да он же подкидыш, жалкий подкидыш.

— Это правда? — спросил Ваня у Оли упавшим голосом. — Правда то, что она говорит?

Оля хотела сказать, что нет, неправда. Она набрала в легкие побольше воздуха, потому что для вранья нужно очень много кислорода, посмотрела ему в глаза, но не выдержала и отвела взгляд. Этого оказалось достаточно, чтобы Ваня понял все.

— Значит, это правда, — сказал он, глядя в пол. — Это правда.

— Но для меня это ничего не значит, — прокричала ему Оля но он ее почти не слышал. — Это все мамины предрассудки, а я тебя не оставлю.

Она хотела его коснуться, но Ваня отдернул руку.

Ему казалось, что у него обожжено все тело и любое прикосновение могло причинить мучительную боль.

— Ой, сердце! — на выдохе произнесла Олина мама и скорчилась, как от приступа. — Оля, дочка, отойди от этого человека!

— Мама, мамочка, что с тобой? — Оля кинул ась к матери, поддерживая ее за плечи.

— Сердце, — хрипела та, — помоги мне лечь… Глядя на эту сцену, Ваня вспомнил, как Оля рассказывала, что с мамой часто случаются такие приступы и что странным образом они совпадают с Олиными попытками проявить самостоятельность. Было очевидно, что все эти приступы не более чем притворство, но так же очевидно было и то, что Оля, скованная страхом и долгом, всегда и во всем будет слушать свою мать.

Он вышел из их квартиры, плотно притворив за собой дверь. Теперь, когда он остался наедине со своими мыслями, ему стало действительно страшно. Он подумал о своих родителях, которые оказались приемными, и чуть не заплакал. Он мысленно листал альбом с семейными фотографиями — вот они на пляже в Сочи, такие счастливые, и он, маленький, загорелый, несет песок в ведерке. Или зимой, во дворе дома, он сидит на качелях и покрикивает: «Выше, еще, еще!» а папа раскачивает его изо всех сил. Как много всего было — хорошего и плохого, но хорошего, конечно, в тысячу раз больше, и вдруг в его уютный, тихий мир врывается какая-то женщина с безумными глазами и говорит: «Это все не принадлежит тебе, потому что ты — приемыш! Это не твои родители, не твои качели и не твое ведерко с песком!» Разве можно с этим смириться и не сойти с ума.

Ваня пришел домой, закрылся в своей комнате и попытался читать. Но строчки плыли перед глазами, он не понимал смысла, а только тупо смотрел на страницу. В комнату зашла мама и позвала его ужинать. Он пристально посмотрел на нее, и ему показалось странным, что чужая женщина о нем заботится, ласково с ним говорит и готовит для него ужин.

— Спасибо, что-то не хочется, — сказал он, отводя глаза.

— Ты не заболел? — Она коснулась его лба, и он почувствовал, какая у нее прохладная, мягкая рука. — Говорят, сейчас эпидемия гриппа…

— Нет, все в порядке. — Ему не хотелось ее расстраивать. Он никогда не покажет, что ему все известно.

— Ты поссорился с Олей?

— Можно сказать и так, — кивнул он и захлопнул книгу. — Мам, а когда я только родился, я был очень противным?

— Нет, — мама улыбнулась и покачала головой. — Ты был не такой, как все дети. Ты сразу был красивым. Я полюбила тебя с первого взгляда.

Ваня изучающе смотрел на нее, пытаясь понять, что она чувствует. В ее голосе не было ни одной фальшивой ноты, а лицо было счастливым и искренним. Она сама верила своим словам. Нет, он никогда не сможет признаться ей, что тайна его рождения для него уже не тайна.

— Я тебя люблю, — неожиданно для себя самого сказал Ваня.

Никогда раньше он не говорил маме этих слов. Ее лицо прояснилось, она потрепала его по голове и сказала:

— Как же иначе, ведь ты мой сын.

— Кстати, а что у нас на ужин? — спросил Ваня, чтобы не заплакать.

— Пельмени, — сказала мама. — Ведь ты же любишь?

«Дурные вести не лежат на месте», — говорят в народе. Или так: «Все тайное становится явным». Почему-то всегда находятся доброжелатели, которые вытаскивают на свет чужие секреты и тайны. Так случилось и с Ваниной семьей. Через неделю вся школа знала, что он — приемный сын, а его биологические родители неизвестны.

Все отнеслись к этой новости по-разному. Кто-то проявлял дурацкое любопытство, пытаясь разузнать как можно больше деталей, кто-то пытался вести себя, как прежде, но от Вани не ускользали сочувственные или заинтригованные взгляды. Он чувствовал себя, как молодой боец под обстрелом, ему хотелось вжать голову в плечи и заткнуть уши, что бы не слышать зловещего шепота за спиной или бестактных вопросов.

— Ваня. — Оля несмело подергала его за рукав: — Можно с тобой поговорить?

Он посмотрел на нее и как будто увидел впервые.

Она была такой маленькой и беззащитной, что каждому, у кого есть сердце, хотелось взять ее под свою опеку. Каждому, но только не Ване. Он как будто окаменел, и его больше не трогало ни то, что она такая крошечная, ни то, что так любит его.

Они отошли в сторону, И она взяла его руки в свои.

— Пожалуйста, прости ее, — сказала Оля, заглядывая ему в глаза. — Она очень несчастный и больной человек. А с тех пор, как они разошлись с отцом, всех мужчин невзлюбила. Считает, что все зло на свете только от них…

Ваня не знал, что он должен сказать. В голове и на сердце была такая пустота, что он не мог произнести ни слова. Он смотрел на ее руки, и они напоминали ему куриные лапки, которые мама часто приносила с рынка, — такие же тонкие и прозрачные.

— Может, ты не будешь мне звонить какое-то время? — спросила Оля. — Пускай она немного придет в себя… А потом все будет по-прежнему, обещаю.

Ваня знал, что эти слова ничего не стоят, потому что по-прежнему не будет больше никогда. Он не знал, любит ли он Олю. Раньше — любил, но раньше он был Иваном Волковым, сыном своих родителей, а теперь? Теперь он — подкидыш, сын наркоманов или психов, как сказала Олина мама. Может ли такой кого-нибудь любить и вообще — имеет ли он право на любовь?

— Ничего страшного, — сказал Ваня. — Я это переживу.

Он развернулся и пошел прочь, а Оля еще долго смотрела ему вслед, понимая, что теряет его навсегда.

Ваня несколько дней не ходил в школу. Утром он как обычно завтракал, собирался и выходил из дома в положенное время, но вместо того, чтобы идти в ставшую ненавистной школу, садился в метро и катался по кольцевой линии.

Одна за другой мелькали станции; сменяли друг друга пассажиры, но Ваня смотрел на грязный пол перед собой и ничего не замечал. Под стук колес лучше думалось, а подумать Ване надо было о многом. Он представлял себе своих настоящих родителей: кем они были и почему так поступили с ним? Может быть, их толкнула на это нужда, а может быть, молодость и глупость?

Потом Ваня думал о своих маме и папе, о тех, кто его вырастил. Они молчали все это время, и их можно понять. Не всякая правда нужна, и Ваня предпочел бы никогда ее не узнать.

«Невозможно, чтобы я был неродным, — в сотый раз говорил себе он. — У меня ведь такая же походка, как у папы, вразвалку. У меня глаза голубые мамины…» Но он понимал, что эти мысли — всего лишь жалкие попытки зацепиться за прежнюю жизнь, которая закончил ась навсегда.

Когда пошла вторая неделя его отсутствия в школе, классный руководитель позвонил домой, чтобы выяснить, что с ним случилось.

— Он здоров… — растерянно отвечала мама. — Он не пропустил ни одного дня…

Она положила трубку, вытерла мокрые руки о передник и устало опустилась на стул. Ею овладело нехорошее предчувствие. Что-то должно случиться, что-то, что навсегда исковеркает их жизнь. «Где он может быть?» — спрашивала она себя и не находила ответа. Она позвонила мужу на работу и рассказала о том, что случилось.

— Я немедленно выезжаю, — сказал он. — Мы должны во всем разобраться.

А ей не хотелось ни в чем разбираться. Она до смерти боялась этих звонков из школы, ей было нужно только одно — чтобы все оставили их в покое.

Ваня пришел домой в обычное время, кинул сумку в прихожей и прошел в свою комнату. К его удивлению, и мама, и папа были дома, они сидели на диване и как будто ждали его возвращения.

— Привет всем, — с наигранной веселостью сказал Ваня. — Тебя сегодня раньше отпустили? — обратился он к папе.

Но тот не ответил, снял очки и стал нервно их протирать.

— Звонили из школы, — тихо сказала мама. — Говорят, что ты туда не ходишь целую неделю.

Ваня подошел к окну и посмотрел во двор. Проехала машина и обдала грязью прохожего, а тот сердился, что-то кричал и размахивал портфелем. Ваня невольно улыбнулся, наблюдая за этой сценой.

— Сынок, что случилось? — с тревогой спросила мама. Ей не нравилось ни его молчание, ни эта странная, неуместная улыбка. — Тебя кто-то обидел?

— Нет, все в порядке, — ответил Ваня.

Он с детства знал, что мужчина должен быть сильным и терпеливым, должен не хныкать и не подавать виду, что ему трудно.

— Где ты был эту неделю? — спросил папа. — Зачем нас обманывал?

— Я катался в метро. По кольцу, — признался Ваня. — Не хотелось идти в школу. Я… не мог.

— Так бы и сказал, — строго проговорил папа. — Если у тебятрудности с учителями или с ребятами, мы бы разрешили тебе остаться дома, да еще бы записку написали, что ты болен. Зачем лгать, тем более нам с мамой?

И тут, неожиданно для самого себя, Ваня сказал:

— А кто сейчас не лжет? — Он почувствовал, что должен остановиться, но уже не Мог. — Разве вы не обманывали меня все эти годы?

Родители переглянулись. В глазах у мамы был страх, а папа снова надел очки. Наверное, так он чувствовал себя более защищенным.

— Что… что ты имеешь в виду? — спросил он.

— Не надо, я все знаю, — сказал Ваня и снова посмотрел в окно.

Незадачливый прохожий пытался отчистить свой бежевый плащ, когда другая машина снова обдала его из лужи.

— Так я и знала, — тихо сказала мама. — Знала, что когда-нибудь это должно случиться.

Она закрыла лицо руками и заплакала, но никто не бросился ее утешать. Больно было всем, и жгучее страдание отделяло их друг от друга, превращая из дружной семьи в троих одиноких, несчастных людей.

— Откуда ты узнал? — спросил папа, не глядя на сына. — Кто посмел…

— Это неважно, — перебил его Ваня. — Теперь вся школа только об этом и говорит. Поэтому мне не хотелось туда ходить.

— Какие мерзавцы! — Папа нервно заходил по комнате. — И почему всегда находится такой доброжелатель, у которого чешется язык? Душил бы таких собственными руками!

Ваня представил, как его интеллигентный; вежливый отец душит Олину мать. Ему стало смешно, и он опять заулыбался.

— Бедный мой мальчик! — сказала мама, поднимая на них заплаканное лицо. — Я не смогла тебя защитить…

— Зря вы мне сами не рассказали, было бы проще, — сказал Ваня.

— Мы не хотели…

— Делать мне больно? — иронично продолжил Ваня. — Вы хотели, чтобы это сделали чужие, недобрые люди в самый неподходящий момент?

Родители Вани молчали, понимая всю справедливость и всю жестокость его слов.

— И что теперь? — спросил его отец. — Хочешь разыскать своих биологических родителей?

Конечно, Ваня думал об этом. С тех пор как он узнал, что не знаком со своими настоящими родителями, он тысячу раз представлял себе, как разыщет их, встретится и скажет: «Вот и я, ваш сын!» Но какой прием его ждет? И о чем он будет с ними говорить, с чужими, незнакомыми людьми, которые четырнадцать лет назад бросили его на произвол судьбы? Он где-то читал о том, что существует голос крови, который неумолимо влечет друг к другу родных людей, но сам он не слышал призывов этого голоса.

— Нет, не хочу, — искренне сказал он. — Не вижу в этом смысла.

Ему показалось, что мама облегченно вздохнула, а папа снял очки и снова принялся их протирать. Ваня посмотрел на них обоих и впервые за все это время задумался о том, что должны чувствовать его приемные родители— отдавшие ему всю любовь и заботу, на которую были способны.

— Ты мой сын, только мой, — раскачиваясь из стороны в сторону, как заговор, повторяла его мать. — Ты — мой сын, мой мальчик…

Ваня сел перед нею на корточки, взял ее за руки, чего никогда не делал раньше, и сказал:

— Не надо, пожалуйста, перестань. — В его голосе было столько заботы и мягкости, как будто он говорил с кем-то, кто намного младше его. — Никто не помнит, как его рожали, и я тоже не помню. Но зато я помню, как болел, а ты сидела со мной рядом всю ночь.

— Это когда у тебя была свинка? — мама перестала раскачиваться и стала слушать.

— Да, и когда свинка — тоже. Или как меня кусал соседский Коля, а ты узнала и пригрозила ему, что если он не прекратит, то ты сама его укусишь…

Мама заулыбалась и посмотрела на него с благодарностью.

Они стали говорить, перебивая друг друга, и каждый их рассказ начинался со слов: «А помнишь, как…» Они стали смеяться, сначала несколько истерично, еще не оправившись от пережитого волнения, а потом все веселее и радостнее, и вместе с этим смехом в их дом возвращался мир и покой.

— Видишь, как много есть, чего вспомнить, сказал Ваня.

— Да, очень много, — согласилась мама.

— Мы должны перевести тебя в другую школу, сказал папа. Он никогда не забывал о практической стороне дела. — Так будет лучше.

Именно поэтому Иван Волков посреди учебного года перевелся в школу, расположенную в другом районе. Он никому не рассказывал правду о, причине своего перехода и надеялся, что она никогда не откроется. Не то чтобы он стыдился своего происхождения, просто есть вещи, о которых лучше молчать.

Но, к сожалению, многие считают иначе.

10

Боря Шустов подошел к Ване на перемене и, заговорщицки оглядываясь, сказал:

— Слушай, можно тебя попросить?

— Ну? — нехотя откликнулся Ваня. Он не ждал от Бори ничего хорошего.

— Ты меня очень выручишь… Понимаешь, тут такое дело… — Боря мялся и темнил, подбирая наиболее безобидные слова. — Кошка меня вызывает с вещами. Наверное, стуканул кто-нибудь из наших…

— А я тут при чем? — насторожился Ваня.

— Прищучили меня, вот что, — как будто не слыша вопроса, продолжал Боря. — Передержи у себя коробок, будь другом. — Боря умоляюще посмотрел на него, и Ваня поежился.

Будь его воля, он бы вообще никогда не разговаривал с Шустовым, но если ты новенький, выбирать не приходится.

— Коробок? — переспросил Ваня. — Я тебя правильно понял: коробок с анашой?

Боря нервно огляделся по сторонам и, зашикал на него:

— Да тиге ты! Совсем не обязательно, чтобы все об этом знали. Так ты поможешь или нет? Я же не могу оставить его без присмотра… А ты — новенький, на тебя никто не подумает…

Ваня задумался. Ему очень не хотелось хранить у себя наркотики, пусть даже анашу и пусть даже на пять минут. Но еще меньше ему хотелось, чтобы в новом классе его считали трусом. Не было ни малейшего сомнения, что в случае отказа Боря обо всем растрезвонит.

— Будь другом, — продолжал упрашивать Боря. Ну, что тебе стоит…

Часто приходится делать то, чего совсем не хочешь. И хотя Ваня понимал, что, связываясь с Шустовым, встает на узкую и скользкую дорожку, все таки отказать не смог.

— Ладно, давай свой коробок, — нехотя сказал он. — Только учти, что это в первый и последний раз.

— Заметано, — обрадовался Боря. — Я быстро к Кошке. Одна нога здесь, другая — там! Спасибо; ты настоящий друг.

От этих слов Ване стало не по себе. Меньше всего он хотел быть для Бори настоящим другом, потому что это довольно сомнительная радость — быть другом такого человека. Боря подул на длинную челку, закрывающую глаза, она разлетелась в разные стороны, и Ваня посмотрел на него со скрытой неприязнью. «И зачем я только помогаю этому человеку? — спрашивал он себя. — Дурацкие условности! Приходится покрывать то, что и сам не одобряю…».

Боря вышел, а Ваня спрятал коробок в сумку. Он чувствовал себя соучастником преступления и мечтал о том, чтобы все это скорее закончилось. В класс заглянула Света и приветливо улыбнулась.

— А, вот ты где! — сказала она, заходя. — Идешь в буфет?

— Иду, — и Ваня понуро поплелся за ней следом.

— Что от тебя хотел Шустов? — спросила Света. — Я видела, как он выходил.

— Да так, ничего, — ответил Ваня, но было видно, что он чем-то озабочен. — Довольно противный тип, правда?

— Не знаю, — пожала плечами Света. — Кажется, он в меня влюблен до потери пульса. Ты иди, а я тебя догоню…

В это время Аня зашла в учительскую, потому что Кахобер Иванович попросил ее сходить за журналом. Она увидела Людмилу Сергеевну и Борю, которые оживленно о чем-то говорили. Однако, как только на пороге появилась Аня, они сразу замолчали, выжидающе глядя на нее.

— Я вот… только журнал взять… — как будто оправдываясь, проговорила она.

— Хорошо, Малышева, иди, — поторопила ее Кошка. Было заметно, что они ждут не дождутся, когда Аня уйдет, чтобы продолжить разговор.

Аня кивнула и вышла из учительской. Она сделала несколько шагов, но что-то заставило ее остановиться и вернуться к двери. Она чувствовала в воздухе терпкий запах опасности. Она недолюбливала Борю и боялась Кошку, поэтому понимала, что их союз не сулит ничего хорошего. «Подслушивать нехорошо, — сказала она сама себе, — но иногда — просто необходимо». Аня приблизилась к небольшому просвету в двери и стала прислушиваться.

— Ты в этом уверен? — спрашивала Кошка Борю, и лицо у нее было радостным и азартным.

— Никаких сомнений, — убеждал ее Боря. — Он мне сам сегодня предлагал. Я его спросил, почему он вас не боится, ведь вы же предупреждение делали, грозились из школы отчислить.

— Ну, а он что?

— Я, говорит, новенький, на меня в последнюю очередь подумают…

И Боря возмущенно покачал головой.

— Надо же, — возмутилась Кошка, — а на первый взгляд кажется таким положительным… Как говорится, в тихом омуте черти водятся.

— И что ему теперь будет? — с фальшивой тревогой в голосе спросил Боря. — Выгоните из школы?

— Если эта информация подтвердится при обыске, то у меня не останется другого выхода, — сказала Людмила Сергеевна. — А тебе, Шустов, спасибо.

— Да не за что, — заерзал на стуле Боря. — И еще, знаете, мне бы не хотелось, чтобы мое имя… Ну, вы понимаете…

— Понимаю, Шустов, все понимаю. Не беспокойся.

Разговор подходил к концу, И Аня в ужасе отпрянула от двери. «Что делать?» — с отчаяньем подумала она. Было ясно, что речь шла о Ване и о наркотиках. «Этого не может быть, — твердо решила Аня. — Это какое-то страшное недоразумение». Она чувствовала, что должна что-то сделать, как-то помочь Ване, но не знала как. «Если его выгонят из школы, я же больше никогда его не увижу, — с тоской подумала она. — А я этого не переживу».

Аня вошла в кабинет, где должен был начаться следующий урок, и села за свою парту, обхватив голову руками. «Обыск», — вдруг вспомнила она непривычное для уха, страшное слово. «Они хотят устроить у него обыск, и если что-нибудь найдут…» Она хотела бежать за Ваней, чтобы предупредить его, но времени оставалось мало, большая перемена вот-вот должна была подойти к концу, и где она его найдет?

«Нехорошо лазить по чужим сумкам», — сказала она себе, но ее руки уже выкладывали Ванины учебники, тетради и… Аня как будто обожглась, когда дотронулась до Светиной фотографии. Это была фотография в полный рост, на Свете было короткое, обтягивающее платье и туфли на высоких каблуках. Она стояла, одной рукой упершись в бедро, как будто говорила: «Ну как? Хороша?» «Хороша», была вынуждена признать Аня. Она даже хотела расстроиться, но сейчас ей было не до этого — нужно было найти наркотики раньше, чем это сделает Кошка.

Наконец она добралась до злополучного коробка, открыла его, убедилась, что в нем трава, и спрятала в карман своей шерстяной кофты.

Прозвенел звонок, и ребята стали заходить в класс. Аня уже сидела за своей партой и старалась: не смотреть на Ваню, чтобы не выдать своего волнения. «Я спасла его, — с тихой радостью думала она. — Я нужна ему». И это делало ее счастливой.

Кахобер развешивал на доске карту сражений, когда энергичной походкой в класс зашла Людмила Сергеевна и строго оглядела всех присутствующий.

Даже Кахобер слегка съежился под этим взглядом. Уж таким человеком была Кошка — рядом с ней все чувствовали себя в чем-то виноватыми.

— Дирекции школы стало известно, — без лишних предисловий начала она, — что в вашем классе появился человек, который не только употребляет, но и распространяет наркотики.

Все стали переглядываться, а Ваня с тревогой подумал о том, что, наверное, она говорит о Боре.

— Я уже предупреждала, что этот человек будет отчислен из нашей школы, которая всегда славилась хорошей репутацией, и я свое слово сдержу.

Она выдержала томительную паузу, чтобы следующие слова прозвучали как можно значительнее и отчетливее:

— Иван Волков, выйди к доске.

Ваня растерянно встал и вышел, оглядываясь по сторонам.

— Ответь нам, ты употребляешь наркотики?

Ваня отрицательно помотал головой. Ему казалось, что ему снится дурной сон и, если ущипнуть себя, можно проснуться. Он ущипнул себя за руку со всей силы, но кошмар не прекращался.

— Значит, ты только распространяешь их? — по голосу чувствовалось, что Кошка абсолютно уверена в своей правоте.

— Я никогда этим не занимался, — сказал Ваня и посмотрел ей прямо в глаза.

Кошка выдержала этот взгляд и сказала:

— В таком случае тебя не затруднит показать нам содержимое твоих карманов?

В классе зашумели: кто-то возражал, кто-то стал возмущаться.

— Тише! — прикрикнула Кошка. — Если человек не виноват, то ему нечего скрывать. Ведь так, Волков?

Ваня как завороженный стал доставать из карманов мелкие предметы: ключи от квартиры на брелке в виде футбольного мяча, носовой платок в клетку, проездной билет…

Людмила Сергеевна была явно разочарована тем, что содержимое его карманов оказалось таким безобидным.

— Сумка, — сказала она. — Теперь, если тебе не трудно, не мог бы ты показать нам, что у тебя в сумке.

Ваня кинул на Борю быстрый взгляд, но Боря смотрел в окно с самым безмятежным видом. На нетвердых ногах Ваня прошел к своему месту, взял сумку и посмотрел на Свету. Она ободряюще улыбнулась ему и кивнула, как будто говоря: «Не волнуйся, все будет хорошо. Я с тобой».

Ваня вышел к доске и стал выкладывать на первую парту свои вещи: учебники, тетради, Светину фотографию, ручки и карандаши, разбросанные в беспорядке. Кахобер Иванович смотрел в окно и недовольно хмурился. Ему не нравилось происходящее, но он не хотел вмешиваться, чтобы не подрывать и без того сомнительный авторитет Людмилы Сергеевны.

Сердце Вани тревожно замирало всякий раз, когда он вытаскивал новую вещь. «Сейчас, — думал он, — вот сейчас все увидят этот проклятый коробок. И тогда, что бы я ни говорил, поверят не мне, а собственным глазам…»

Но коробка почему-то не было. Ваня снова взглянул на Свету, и она чуть заметно улыбнулась ему. В ее глазах светились хитринки, она, как будто хотела сказать: «Вот видишь, я же говорила, что тебе нечего бояться».

Кошка сама открыла сумку и стала шарить рукой по пустому дну. Марина с Юлей тихонько засмеялись. Они были рады, что Ваня оказался невиновен, а Кошка в очередной раз села в лужу.

— Ничего, — недоуменно сказала она, тряся сумку.

В классе засмеялись, до того нелепо она выглядела. Даже Елкин оторвался от чтения журнала «Наука и жизнь» И улыбнулся.

— Прекратить! — в ярости закричала Кошка. — Немедленно прекратить!

Ваня не мог понять, как получилось так, что коробок исчез. «Наверное, это Света, — подумал он. Ведь в сумке — ее фотография, которой утром не было. Значит, она подложила фото, хотела сделать мне сюрприз, а заодно взяла коробок…»

— Мне можно садиться? — спросил он Кошку. Она посмотрела на него так, как будто он ее предал, но потом кивнула.

— Нет, — вдруг сказал Кахобер Иванович. Я думаю, что сначала вы должны извиниться перед Ваней.

— Я? — удивленно подняла выщипанные брови Кошка. — Извиниться?

— Не нахожу в этом ничего странного, — спокойно ответил Кахобер. — Конечно, наркотики — дело серьезное, но вы оскорбили человека подозрением, поэтому было бы справедливо…

— Ну, хорошо. — Кошка как будто решила сделать одолжение. — Волков, извини. Но впредь будь осторожен, потому что если я…

Кахобер не дал ей договорить.

— Разрешите начать урок? — спросил он. Кошка чуть слышно фыркнула, развернулась на каблуках и вышла из класса….

— Садись, Ваня, — сказал Кахобер. — Не понимаю, почему подозрение пало на тебя…

— Ая, кажется, понимаю, — сказал Ваня, проходя к своему месту.

В проходе он остановился, как будто что-то припоминая, подошел к Боре и спросил:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Боря смотрел на него исподлобья, как затравленный зверек, но вместе с этим вызывающе качался на стуле.

— Не-а, — сказал он, — о чем нам говорить?

— И то правда, — согласился Ваня и со всей силы отвесил ему пощечину.

Боря от неожиданности чуть не упал со стула. Но все-таки удержал равновесие и схватился за горящую щеку. Он хотел начать качать права или дать сдачи, но понял, что это ни к чему. Это было не в его интересах, потому что тогда вскрылась бы вся правда, а давать сдачи…

«Да что я, самоубийца, что ли?» — подумал Боря и не двинулся с места.

Кахобер внимательно посмотрел на Ваню, тот сидел красный от гнева, но довольный собой, потом перевел взгляд на Борю, который придерживал ладонью щеку и молчал.

— Думаю, что инцидент исчерпан, — сказал учитель. — Кажется, вы сами разобрались.

Ваня с благодарностью посмотрел на Свету и сказал ей:

— Спасибо, кажется, ты спасла мне жизнь. Я тебе все объясню…

Света значительно улыбнулась и под партой взяла его за руку.

— Не надо меня благодарить. Ты ведь ни в чем не виноват?

— Нет, — улыбнулся Ваня.

А Аня украдкой смотрела на них, И ей хотелось умереть. Она была рада, что ей удалось помочь Ване, и, конечно, не ждала его признательности, но ей было больно видеть его рядом с другой. «Таким, как я, не на что рассчитывать», — говорила она себе. И оттого, что все так плохо и безнадежно, ей почему-то становилось легче.

11

— И ты ничего ему не скажешь? — спрашивала ее Ира, когда они шли домой. — Он так и не узнает, что это ты его спасла?

— Не узнает. — Аня грустно улыбнулась. — Да я этого и не хочу. Где-то я читала о том, что к любви ведут все чувства, кроме благодарности. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя в долгу. Пожалуйста, не говори никому.

— Не буду, если ты настаиваешь, — со вздохом согласилась Ира. — Хотя я тебя не понимаю… Кстати, думаешь это были его наркотики?

— Нет, — убежденно сказала Аня. — Наверное, в этом как-то замешан Шустов. Ведь это он ябедничал Кошке, и неспроста же Ваня его ударил.

— Удивительно другое — что Шустов промолчал, — сказала Ира. — Значит, он был действительно виноват.

Подруги шли по мокрому асфальту, стараясь обходить лужи, и каждая думала о своем. Аня — о том, как здорово было бы носить кожаные штаны, если бы у нее были ноги, как у Светы, а Ира — о том, какой же все-таки мудрый человек — Кахобер, и как легко он сумел найти выход из конфликта с Кошкой.

А в это время Ваня и Света сидели на лавочке в ее дворе, ели соленые орешки и разговаривали. Ваня рассказал, как Боря пытался его подставить и как он боялся, что из его сумки достанут коробок с анашой.

— Если бы не ты, меня бы выгнали из школы, — сказал он, обнимая Свету за плечи.

— Глупости, — смущенно улыбнулась она, прижимаясь к нему. — Не выгнали бы.

— Не скромничай. — Ваня потрепал ее по щеке. — Меня бы выгнали, и я бы больше не смог сидеть с тобой за одной партой. Но ведь мы бы все равно встречались?

— А ты как думаешь? — игриво спросила Света.

— Я думаю… — их губы встретились, — я думаю… — а встретившись, уже не могли расстаться. — Когда ты со мной, я больше ни о чем не могу думать…

Неожиданно рядом послышался нарочито громкий кашель.

— Хм-хм!

Они оторвались друг от друга и увидели Иру, которая стояла перед ними и от смущения смотрела в сторону.

— Извините, что помешала, — сказала она. — Света, ты не видела мою маму, а то я забыла ключи, а она, наверное, вышла в магазин.

Ира и Света жили в домах напротив, поэтому Света смогла ответить:

— Да, она пошла туда, наверное, в булочную. Минут пятнадцать назад.

Света выжидающе смотрела на Иру, как будто говорила: «Уходи, разве не видишь, что ты здесь лишняя?»

Но Ваня сказал:

— Посиди с нами. Наверное, твоя мама скоро вернется.

Ира благодарно кивнула, достала из сумки журнал, положила на влажную от недавнего дождя скамейку и села. Света молчала и недовольно хмурилась. Ей всегда становилось скучно, когда события развивались не так, как ей хотелось.

— Ты, Ваня, молодец, — сказала Ира и испугалась собственных слов. «Он подумает, что я дура. И вообще, зачем ему нужно мое одобрение?» Но все таки продолжила: — Я бы на твоем месте умерла от страха, а ты был спокоен, как слон.

— Да что ты, — простодушно ответил Ваня. — У меня ноги в коленках подгибались, думал, упаду. — А по тебе было совсем незаметно, — сказала Ира. — Ни капельки.

Они немного помолчали, потому что не знали, о чем говорить, и посмотрели на Свету. Но она как будто дала обет молчания.

— А ведь это Шустов попросил меня передержать коробок, — признался Ваня. — Сказал, что его вызывает Кошка, с вещами. А я, дурак, поверил. И потом, как-то неудобно было отказать.

— Вот подлец! — возмутилась Ира. — Ведь это наверняка он настучал.

— Теперь я тоже так думаю, — согласился Ваня. — Но, к счастью, Света меня выручила.

— Как это? — не поняла Ира.

— Да так. — Ваня улыбнулся и взглянул на Свету, но она смотрела на тупые носки своих ботинок и даже не повернула головы. — Света случайно залезла ко мне в сумку, нашла этот дурацкий коробок и забрала его. Только поэтому меня не выгнали из школы, представляешь?

Ваня улыбался, простодушно и доверчиво, а Ира с осуждением посмотрела на Свету. Та тоже взглянула на нее, и их глаза встретились. «Если тебе что-то известно, молчи, — приказывал Светин взгляд. — Ты же не хочешь получить такого врага, как я?» «Но ведь так нельзя, — глазами говорила ей Ира. Это нечестно».

— Света, — нерешительно сказала Ира, — разве это ты забрала коробок?

Конечно, она до смерти не любила ссориться, тем более с девочками, потому что они умеют быть особенно жестокими и злыми, но на этот раз просто не могла поступить иначе.

— Я, — не моргнув глазом ответила Света, — а кто же еще?

— Аня, — спокойно ответила Ира, хотя у нее внутри все дрожало. — Это Аня подслушала, как Боря предлагал Кошке устроить обыск. Тогда она пошла и вынула коробок.

Ваня переводил взгляд с одной девочки на другую, пытаясь понять — где же правда?

— Света, — сказал он, — что это значит?

— Кому ты будешь верить — ей или мне? — обиженно спросила Света, надувая губы.

— Ваня, сам подумай, — сказала Ира, — зачем мне врать?

— Как это — зачем? — недобро усмехнулась Света. — Можно подумать, для кого-то секрет, что Малышева по уши втрескалась в Ваню и уже не знает, как извернуться, чтобы обратить на себя его внимание!

От злости глаза ее сузились и стали как щелки. Губы кривились, произнося злые, жестокие слова, и Ира решила, что никогда не будет говорить гадостей, потому что они уродуют даже самое красивое лицо.

— Хорошо, — сказала она, обращаясь к Свете. — Если я вру, если коробок с анашой взяла ты, то где же он тогда?

Света заерзала на месте и сказала:

— Где, где… Выбросила я его. А что, нужно было сохранить?

— Вот он, — сказала Ира, вынимая коробок из кармана куртки. — Аня мне отдала, чтобы я от него избавилась.

Ваня взял коробок и осмотрел его со всех сторон.

— Это тот самый коробок… Где ты его взяла?

— Я же говорю, у Ани. Потому что это она его достала, и это благодаря ей тебя не выгнали из школы…

Ваня заметно помрачнел и вопросительно посмотрел на Свету.

— Подумаешь — коробок! — огрызнулась она. — Ну, хорошо, это не я его вынула, что дальше?

Она смотрела на Ваню насмешливо и чуть враждебно. Ей было неприятно, что ее разоблачили, но вместо того, чтобы признать свою вину, Света решила казаться наглой и равнодушной.

— Тогда зачем? — спросил Ваня. — Зачем ты меня обманула?

— А я и не обманывала тебя, — поднимая брови, сказала Света. — Ни с того ни с сего ты сам решил, что это я тебя спасла, начал благодарить… Что мне оставалось делать?

— Отказаться от моей благодарности, — тихо ответил Ваня. — Ты должна была меня остановить.

— А я не хотела тебя останавливать, — с вызовом сказала Света. — И почему, собственно, из-за какой-то ерунды ты устраиваешь мне допрос? Противно слушать.

— Мне тоже, — с расстановкой сказал Ваня. Мне тоже противно.

С тех пор как Ваня узнал тайну своего рождения, ему стала невыносима любая ложь. Он и раньше врал крайне редко, только если это было действительно необходимо: чтобы не обидеть или чтобы не волновать. Но теперь ему стало казаться, что все несчастья происходят от обмана, от того, что люди хотят представить мир другим, чем он есть на самом деле. «Ведь если бы с самого детства я знал, что я — приемный сын, я бы не стал меньше любить своих родителей, — думал Ваня. — Просто эта правда защитила бы меня от любых нападок, от любого злословия».

— А если тебе противно, то я никого не держу, — услышал он голос Светы. — Тоже мне — борец за справедливость. Еще непонятно, как анаша оказалась у тебя в сумке!

Увидев, что Ванино лицо изменилось, как от удара, она тут же пожалела о сказанном, но было уже поздно. Ваня поднялся со скамейки, перекинул сумку через плечо и пошел в сторону метро, даже не попрощавшись.

— Ваня! — Света бросилась за ним вдогонку, не обращая внимания на то, что случайные прохожие оглядываются на нее. — Ваня, постой!

Ваня остановился и ждал, что она скажет. Света понимала, что это должны быть какие-то очень важные, правдивые слова, иначе он снова развернется и уйдет навсегда.

— Ваня, пожалуйста, прости меня! — сказала она. — Эти слова вырвались у меня случайно. У меня ведь даже нет их в голове! Как будто какой-то злой дух мне их нашептал…

Он молчал и смотрел в сторону, но не спешил уходить, и уже за одно это она была ему благодарна.

— Пожалуйста, не сердись… Я хотела, чтобы ты думал обо мне хорошо, чтобы любил меня, поэтому и соврала. Разве это так страшно?

Ваня с укором посмотрел на нее, и она поняла да, для него это страшно. Потому что любовь — это еще не оправдание для лжи.

— Но если ты только меня простишь, я больше никогда так не поступлю, — уверяла она его. — Сейчас, когда мы в ссоре, мне так плохо-плохо, а если ты простишь, мне будет так хорошо-хорошо…

Ваня подошел к ней, обнял за плечи и притянул к себе. Она прижалась щекой к его щеке и замерла.

— Я не сержусь, — сказал он. — Больше не сержусь. Только, пожалуйста, никогда мне не лги. Я люблю тебя просто такой, как ты есть.

…Но вся эта сцена разыгралась только в Светином воображении. На самом деле она смотрела на спину удаляющегося Вани и не могла шелохнуться. Ей хотелось бежать за ним и произносить все нужные слова, но она сидела на скамейке, как приклеенная.

«Он должен любить меня, несмотря ни на что, думала она, чтобы не заплакать. — Если сейчас его окликну, он сочтет это за слабость. А если хочешь, чтобы тебя любили, нужно быть сильной».

Она была так занята своими мыслями, что даже забыла о присутствии Иры, которая сидела на другом конце лавки и смотрела в землю. Ире было неловко, что из-за нее произошла ссора, но она ни о чем не жалела.

— Что, радуешься? — обратилась к ней Света. — Добилась своего, да?

Ира с удивлением посмотрела на нее.

— С чего мне радоваться? — сказала она. — Ты соврала, и я тут ни при чем.

— Ну, беги, беги к своей Малышевой, — продолжала Света. — Можешь ей доложить, что мы с Волковым расстались и теперь путь свободен… Только не для нее, поняла? Так ей и передай.

— Между прочим, — вставая, сказала Ира, — Аня вообще не хотела, чтобы он об этом когда-нибудь узнал. Она не для того его спасла, чтобы хвастаться.

— Ой-ой-ой, какие мы благородные! — с притворным восхищением воскликнула Света. — Одна я — обманщица и мерзавка. А знаешь почему?

— Почему? — растерянно спросила Ира.

— Да потому, что вы все мне смертельно завидуете. И тому, что я такая стройная, и тому, какие у меня ноги, и тому, что Волков меня любит… Небось, полжизни бы отдали, чтобы очутиться на моем месте, она криво усмехнулась. — Только где вам! Кишка тонка!

— Я бы не хотела оказаться на твоем месте, тихо, но твердо сказала Ира. — Ни за что бы не хотела.

Света от неожиданности замолчала, но довольно быстро нашлась.

— Да потому что тебе это и не грозит! — закричала она. — И вообще, ты меня еще попомнишь! Я тебе еще устрою сладкую жизнь. Никто не может безнаказанно строить против меня козни.

Ира увидела маму, которая возвращалась из булочной, помахала ей рукой и пошла навстречу, а Света так и осталась сидеть на скамейке, брошенная всеми. Она осталась наедине со своей злостью, и теперь ей никто не мешал думать. «Вы еще пожалеете, что так со мной обошлись. Все пожалеете. Вы еще меня вспомните». От бессильной ярости ей хотелось плакать, но она не давала волю слезам. «Не дождетесь, — говорила она себе. — Кто вы такие, чтобы из-за вас расстраиваться!»

Но потом Света вспомнила, как Ваня называл ее «солнышко» И проводил ладонью по волосам. Она коснулась своей головы, повторяя его движение, и заплакала горько, без слез.

12

Света вернулась домой, села в кресло рядом с телефоном и пристально посмотрела на него. Ей казалось, что вся ее жизнь зависит от того, зазвонит этот бездушный аппарат или нет. Она гипнотизировала его добрых десять минут, так что даже глаза заболели, но он молчал.

— Ну, и черт с тобой. Ну и не надо, — сказала она и поднялась с кресла.

Она не успела сделать и нескольких шагов, как услышала резкий, пронзительный звонок. Света схватила трубку и нарочито доброжелательным, веселым голосом сказала:

— Алло?

В трубке молчали, но она слышала чье-то прерывистое дыхание.

— Алло, я вас слушаю! — более настойчиво повторила она.

На том конце провода кто-то вздохнул и повесил трубку.

«Это он, — подумала Света. — Он не хочет звонить сам, наверное, ждет, чтобы это сделала я. Может, действительно позвонить?»

В нерешительности ее рука зависла над аппаратом. «Или нет, он тогда подумает, что из меня можно веревки вить».

Снова раздался звонок.

Но на этот раз Света не торопилась, она подождала и взяла трубку только на шестой гудок.

— Говорите, — требовательно сказала она. — Смелее!

Из трубки послышалась музыка. Очередная дурацкая песенка про любовь в исполнении безголосой певицы. Света послушала немного, но когда поняла, что разговаривать с ней никто не собирается, гневно сказала:

— Прекратите хулиганить! — и дала отбой.

Она немного помедлила, но потом решила, что такие звонки — хороший повод для разговора, и набрала Ванин номер. Сначала никто не подходил, но потом она услышала очень далекий, искаженный помехами и усталый голос Вани:

— Алло?

У Светы перехватило дыхание и сильно забилось сердце.

— Это я, — дрожащим голосом произнесла она. — Я — Света.

— Слушаю, — бесстрастно сказал Ваня.

И она услышала совершенно чужой голос. Даже трудно было представить, что совсем недавно Ваня называл Свету «солнышком». Ей стало так горько, что она почувствовала резь в горле, отчего было трудно говорить. Но потом, испугавшись, что Ваня может повесить трубку, сказала:

— Ты мне сейчас не звонил?

Она задала этот вопрос и тут же почувствовала, в какое глупое положение себя поставила. Ведь обычно так начинают разговор люди, которые не могут придумать более правдоподобного повода для звонка.

— Нет. Не звонил, — холодно ответил Ваня.

— А то кто-то вешает трубку… Я думала, что ты…

Света совсем запуталась и растерялась.

— Не имею такой привычки, — заметил Ваня. — Если я хочу с кем-то поговорить, то я звоню и говорю. А вешать трубку — это детский сад.

— Значит, это не ты… Значит, ты не хочешь со мной поговорить?

Ваня молчал. Он никого не хотел обижать. Особенно Свету. Но иногда приходится быть жестоким.

— Честно говоря, не представляю, о чем, — сказал он.

— Ах так! — возмутил ась Света. Ее порыв смирения прошел, и она разозлилась не на шутку. — Не о чем со мной говорить?! Дурак!

И она со всей силы бросила трубку на рычаг. Света потрогала свои щеки, они горели, как будто у нее был жар. Коснулась рукой лба, облизала пересохшие губы… «Так и есть, заболела, — с непонятной радостью подумала она. — Кажется, у меня температура».

Она пошла в ванную для того, чтобы умыться и посмотрела на свое отражение. «Я слишком хороша для него, — подумала она, глядя на свою гладкую кожу, на блестящие глаза, на порозовевшие щеки. — Слишком хороша…»

13

Несколько дней спустя Ира шла в школу и думала о Кахобере. Она мечтала о том, что когда-нибудь его бросит жена и он останется один-одинешенек, вот тогда-то как сказочная фея в его жизни появится Ира.

«Я сумею сделать его счастливым, — думала она. — Представляю, как удивится вся школа…» Она вспомнила, как недавно встретила на улице его жену — плотную светловолосую женщину с широким, как будто освещенным изнутри лицом. По тому, какой уверенной была ее походка и как доброжелательно кивала она знакомым, можно было догадаться, что она вполне довольна своей жизнью и, кажется, бросать Кахобера не входит в ее планы.

«Это ничего, — успокаивала себя Ира, — зато я могу его видеть каждый день. А два раза в неделю у нас урок истории. И еще — я могу его рисовать…»

У нее накопил ось уже много портретов Кахобера, и с каждым днем их становилось все больше и больше.

Когда Ира мечтала, ее шаг невольно замедлялся, поэтому в школу она немного опоздала. Открыв дверь класса и по привычке кивнув всем одноклассникам, она уже хотела пройти на свое место, как заметила, что на нее все смотрят. Ира растерянно оглянулась, увидела доску, и все внутри у нее похолодело.

Там красовалась жирная надпись: «Выставка работ Ирины Дмитриевой». А на самой доске, на черной, глянцевой поверхности…

«Нет, только не это, — мелькнуло в голове у Иры, — пожалуйста, пускай я моргну и это видение исчезнет!»

Но видение не исчезало, и весь класс мог видеть несколько Ир иных рисунков, на которых был изображен Кахобер Иванович. Самым позорным было то, что, глядя на эти рисунки, ни у кого не оставалось сомнения — художница без памяти влюблена. На одной картине Кахобер был изображен Дон Кихотом, рыцарем Печального Образа, в латах и на коне; на другой — в королевской мантии и с короной на голове; на третьей — в плаще и со шпагой…

— А вот и сама художница, встречайте, — во всю глотку заорал Боря, завидев Иру. Он принялся хлопать, но его почти никто не поддержал.

Ира смертельно побледнела, на секунду ей даже показалось, что она опять упадет в обморок. Она оперлась о стену. Стена была холодной; и это ободряло. Затем Ира кинулась к доске и стала срывать свои рисунки, — их было много, не меньше десяти. Вот-вот должен был войти Кахобер, а если он увидит свои портреты… Об этом лучше было даже не думать.

— Доброе утро, — услышала она за спиной знакомый, энергичный голос. — Что у вас здесь за шум? — У нас здесь персональная выставка, — сказал Боря, размахивая руками. — У вас есть пригласи тельный билет?

Кахобер с едва уловимой неприязнью посмотрел на Борю, потом перевел взгляд на доску…

Ира успела сорвать почти все рисунки, и только один, на котором Кахобер был изображен в доспехах и латах, был прикноплен так сильно, что никак не поддавался. Ира оглянулась, встретилась с Кахобером глазами и так сильно рванула листок на себя, что край остался на доске.

— Можно посмотреть? — в полной тишине Кахобер подошел к Ире и взял из ее рук свой портрет. Все ждали, как он отреагирует: засмеется, обидится или что-то еще?

— Надо же, — медленно проговорил он. — Сколько раз в жизни меня рисовали, никогда мне не нравилось. Я уж думал, что всему виной моя внешность… Ира, можно я оставлю твой рисунок у себя?

— Зачем? — чуть слышно спросила она.

— На память, — улыбнулся Кахобер. — Он мне очень нравится. Никто не рисовал меня лучше.

— Правда? — с надеждой прошептала Ира, поднимая на него полные слез глаза. В этот момент ей было не важно, что все на нее смотрят, не важно, что все видели ее рисунки и узнали о ее любви. Кахоберу понравились портреты — это было главным.

— Правда. — Кахобер смотрел на рисунок, не скрывая своего восхищения. — Думаю, что ты настоящий художник, если даже из такой фактуры, как моя, смогла вылепить странствующего рыцаря. Пожалуйста, садись.

Ира села за свою парту и смотрела перед собой, боясь поднять глаза на учителя.

— А ты, Боря, зря смеешься, — небрежно сказал Кахобер. — Так рисовать дано не каждому. Может быть, одному из тысячи…

— Подумаешь, — сказал Боря, — да я, если захочу, гораздо лучше нарисую.

— Допускаю, — хитро улыбнулся Кахобер, только, прошу тебя, начинай свои художественные опыты не с меня. Лучше сначала потренируйся на Людмиле Сергеевне, ведь у вас гораздо больше общего.

Все засмеялись потому, что знали, что Боря часто заходит в учительскую, чтобы посекретничать с завучем, и еще оттого, что все представили себе эти рисунки, скорее похожие на карикатуры.

Кахобер начал урок, а Ира все не могла поднять на него глаз. Оттого, что он увидел ее рисунки, ей было и страшно, и хорошо одновременно. «Он взял мою работу домой, — от этой мысли у нее захватывало дух. — Может быть, он повесит ее на стену или поставит за стекло… Будет видеть ее каждый день… Покажет друзьям и родственникам, расскажет обо мне…» Ей казалось, что за несколько секунд она стала ему ближе, чем за все предыдущие годы.

— Как это получилось? — спросила ее Аня, толкая в бок и отрывая от размышлений. — Как твои рисунки оказались на доске? Я вошла незадолго до тебя, не успела сообразить, а то бы я сама их сорвала…

— Не знаю. — Ира пожала плечами. Она полезла в сумку, достала папку с рисунками, которую всегда носила с собой, и начала перебирать листы. — Наверное, кто-то залез ко мне в папку и вынул все портреты Кахобера.

— Ну, чтобы прийти к такому выводу, совсем не обязательно быть Шерлоком Холмсом, — заметила Аня. — Но вот кто залез к тебе в папку — это действительно интересный вопрос.

Подруги резко смолкли, потому что перестал говорить Кахобер, и их голоса были бы слышны.

— Не знаешь, почему Волков отсел от Красовской? — спросила Аня, как только учитель заговорил снова. Теперь Ваня сидел один на задней парте, а место рядом со Светой быстро занял Шустов.

— Знаю, — просто ответила Ира. — Они поссорились.

— Да? — Аня как будто не удивилась. — А не знаешь, из-за чего? — будничным тоном спросила она.

— Думаю, что из-за тебя, — сказала Ира.

— Из-за меня?! Но это невозможно!

— Еще как возможно, — сказала Ира. — Из-за тебя и немножко из-за меня. Не хотела тебе говорить, да, видно, все равно придется… — Ира тяжело вздохнула. — Только, пожалуйста, не обижайся. Обещаешь?

— Обещаю, — подтвердила Аня. Она не могла обидеться на Иру, потому что тогда ей пришлось бы остаться наедине со своими переживаниями. — Говори.

И Ира рассказала о том, как Света пыталась присвоить себе Анины заслуги, а Ира открыла Ване глаза на эту ложь.

— Но я же тебя просила, — с упреком в голосе проговорила Аня. — Не надо было этого делать.

— Да знаю, что не надо, — согласилась Ира. — Я и не собиралась. Но когда услышала, как Волков ее нахваливает, а она его слушает и млеет от удовольствия… Сама не заметила, как все рассказала.

— Ой, наверное, Красовская была в ярости, предположила Аня.

— Не то слово, — улыбнулась Ира. — Просто рвала и метала. Грозилась, что я ее еще попомню…

Подруги переглянулись. Одновременно их посетила одна и та же догадка.

— И ты еще раздумываешь над тем, кто развесил твои рисунки? — спросила Аня. — Думаю, такие, как. Света, используют именно такие приемы.

— Неужели это она? — все еще сомневалась Ира. — Ведь мы же были подругами, она знала, что Кахобер для меня значит…

— Именно потому, что знала, так и поступила. Ужалила в самое больное место…

Они посмотрели на Свету, которая в этот момент делала вид, что ее очень забавляет то, что ей шепчет Боря. При этом она время от времени украдкой поглядывала на Ваню.

— Вот змеюка, — несколько удивленно проговорила Ира. — Хорошо, что Ваня ее бросил. По-моему, он действительно хороший парень.

— Да уж, — вздохнула Аня, — никак не могу с тобой поспорить…

— Слушай, а может быть, сейчас настало время взять реванш? — оживилась Ира.

— Как это? — Аня прекрасно поняла подругу, но ей было неловко в этом признаться.

— Да так. Пригласи его куда-нибудь, а там видно будет. Ведь Красовской больше нет на твоем пути зеленый свет.

— Ага, как же. — Аня пригладила указательными пальцами широкие брови. — И он из благодарности согласится.

— Ну, во-первых, благодарность — не самое плохое чувство, а во-вторых, это будет справедливо, ведь в чайную с ним должна была пойти ты.

Аня с удивлением посмотрела на подругу. Ира говорила уверенно и четко, как никогда. Как будто то, что Кахобер признал ее художественное дарование, изменило все: ее взгляд, жесты, голос. В ней не чувствовалось прежней забитости и покорности судьбе, это был другой — непохожий на других, цельный человек.

— А может, ты и права, — задумчиво проговорила Аня. — В конце концов, чем я рискую? Даже если он никогда меня не полюбит, может, будем друзьями? Иногда мне кажется, что этого достаточно.

Аня лукавила. Потому что когда любишь, дружба с любимым кажется жестокой насмешкой.

Ваня сам подошел к ним после урока.

— Ира, а может, ты и меня смогла бы нарисовать? — улыбаясь так, что были заметны ямочки на щеках, спросил он. — Тебе не сложно?

— Да нет, что ты, — обрадовалась и смутилась Ира. — Конечно, я нарисую. Если в карандаше, то хоть сейчас…

— И нас нарисуй, — сказали, подходя, Юля и Марина. — Мы родителям подарим. На Новый год. — Хорошо. — Ира оторопела от внезапно пришедшей к ней славы. — Обязательно…

— И меня, — сказала Туся, поправляя челку, меня тоже. Как будто я стою на балконе в Вероне, как Джульетта.

Ира улыбалась всем и обещала нарисовать, а Света смотрела издалека, и у нее не укладывалось в голове, как могло получиться так, что она своими руками организовала Дмитриевой эту бешеную популярность.

14

— Можно тебя на минуту? — обратился Волков к Ане.

Она вздрогнула, как будто не ожидала, что он с ней заговорит, и кивнула. «Только на минуту? думала она. — А я бы хотела провести с тобой хоть тысячу лет, и мне бы никогда не стало скучно…»

Они отошли в сторону от всех и стояли напротив друг друга. Аня ждала, что он скажет, а Ваня почему-то молчал.

— Смешно все это получилось, — вдруг сказал он. — Как в сказке про Русалочку.

Аня улыбнулась, ведь он был прав. Она, как бедная Русалочка, спасла его, а Света; как злая принцесса, приписала ее заслуги себе.

— Кажется, там все очень плохо закончилось. По крайней мере, для Русалочки, — сказала Аня. — Если я не ошибаюсь, она превратилась в морскую пену… — Но ведь в жизни все может быть совсем по-другому. — Ваня взял ее за руку. — Спасибо тебе. Спасибо за все.

Аня чуть было не заплакала от своей любви, и от того, как ей хорошо в этот миг, но сдержалась.

— Почему ты мне не сказала, что это ты вынула коробок? — спросил Ваня, по-прежнему держа ее за руку. Он как будто забыл ее отпустить, и Ане хотелось, чтобы так быловсегда..

— А зачем? Афера Шустова не удалась, и мне этого было достаточно.

Ваня смотрел на нее с искренним восхищением, так, как будто она спасла ребенка из огня или захватила десяток вражеских шпионов.

— Могу я в знак благодарности куда-нибудь тебя пригласить? — спросил Ваня. — Хочешь, пойдем после школы в кино или в кафе?

«Неужели он говорит эти слова только из благодарности? — с горечью подумала Аня. До нее начал доходить оскорбительный смысл происходящего. — Значит, он хочет отблагодарить меня за то, что его не выгнали из школы, поэтому и приглашает? А я чуть было не поверила, что все можно изменить! Какая же я идиотка!»

— Нет, спасибо, — сказала она, хотя больше всего на свете ей хотелось сказать «да».

— Почему? — спросил Ваня.

Ей показалось, что он по-настоящему расстроен, но доверять своей интуиции она боялась.

— Я занята, вот почему, — довольно резко сказала Аня. — А если хочешь меня поблагодарить, достаточно просто сказать «спасибо».

— Спасибо. — Ваня грустно улыбнулся. — Жалко, что ты занята.

— Пожалуйста, — ехидно сказала она. — Вернее, не за что.

Дома Аня сотни раз прокручивала в голове этот разговор, пытаясь понять, где ошиблась. Она смутно чувствовала свою неправоту, но поступить по-другому просто не могла. Жгучей и мучительной была мысль о том, что к ней нельзя испытывать других чувств, кроме благодарности и дружеской привязанности.

— Ты что, сумасшедшая? — спрашивала ее Ира, зайдя вечером в гости. — Отшивать парня, которого любишь, — это что-то новенькое!

— Да как ты не поймешь — я ему ни капельки не нравлюсь, — начинала злиться Аня. — Ты только посмотри на меня! Еще вчера он любил красотку Свету, а сегодня у него так резко изменился вкус, что он полюбил такого крокодила, как я?

— А что? На Западе сейчас в моде всякие отклонения. Люди настолько пресытились красотой, что им хочется чего-нибудь эдакого…

— Ты издеваешься? — спросила Аня.

— Ага, — радостно закивала Ира. — Если понимаешь иронию, значит, ты не совсем безнадежна. Вот послушай, — она села рядом с подругой. — Если бы я была парнем и мне надо было бы выбирать между тобой и Красовской, знаешь, кого бы я выбрала?

— Меня? — неуверенно спросила Аня.

— Конечно, тебя! — Ира довольно ощутимо толкнула ее в плечо. — И знаешь почему? Потому что мне с тобой хорошо, и все. Внешность имеет значение только при первой встрече, а потом глаз замыливается, и уже все равно. А тем более теперь, когда Ваня узнал и ее и тебя…

Ира внимательно посмотрела на подругу.

— И вообще, тебе не надоело все время сравниваться? Тем более с кем — с Красовской! Ты бы лучше завидовала Клаудии Шиффер, и то интереснее было б!

— Что же мне теперь делать? — спросила Аня. Он наверняка обиделся. Может, позвонить?

— Звони, и поскорее, пока его обида не пустила корни, — посоветовала Ира. — Завтра расскажешь, чем все закончится. Пока.

И почти бесшумно Ира выскользнула за дверь. — Ваня, это ты? — сказала Аня, когда он поднял трубку.

— Это Аня Малышева.

— Я узнал тебя, — обрадовался Ваня. — Хорошо, что ты позвонила, потому что я бы больше не стал тебе надоедать…

«Надоедать! — подумала Аня. — Да я жить без тебя не могу!»

Они встретились рано утром, еще до школы. Этой ночью Аня почти не сомкнула глаз, все представляла себе эту встречу, думала о том, что ему скажет. Но на самом деле все вышло как-то проще и лучше.

На улицах были только дворники, которые сметали в кучи опавшие листья, и собачники со своими питомцами. В воздухе пахло прелыми листьями и сырой землей.

— Мы столько времени потеряли, — сказал Ваня. — Ведь если бы ты тогда пришла на встречу, а не посылала вместо себя Свету… Подумать только; из-за какого-то кота… Кстати, как он себя чувствует?

— Хорошо, — сказала Аня и покраснела, — он и тогда не болел…

— Не болел? Тогда почему же ты не пришла? Аня понимала, что нельзя говорить своему возлюбленному о таком явлении, как прыщи, но ей вдруг стало смешно и ужасно захотелось обо всем рассказать. «Подумаешь, — успокоила она себя. Ведь мы же теперь — самые лучшие друзья, а другу можно выложить все что угодно».

— Понимаешь, прямо перед встречей…

И она рассказала о своих глупых, смешных переживаниях, которые еще совсем недавно казались совершенно серьезными.

— Да ты что! — Ваня бил себя ладонью по лбу и хохотал. Они стояли в арке большого дома, и его смех отзывался перекатистым эхом. — Ты не пришла из-за такой ерунды? Правда? Да как ты могла?

Аня и сама не понимала, как могла отказаться от своего счастья из-за того, чего теперь и след простыл.

— Вот глупая девочка! — Ваня обнимал ее за плечи, а она пугливо оглядывалась по сторонам.

— Увидят, — сказала она, высвобождаясь из его рук.

— Ну и пусть, — сказал Ваня. — Пусть все видят, что мы вместе.

Она была благодарна ему за эти слова, за то, что он ее понял и принял такой, какая она есть. Она прижалась к нему, и ей стало так хорошо, как будто она после долгих странствий вернулась домой.

И ей было все равно, как она выглядит, растрепалась ее прическа или нет. Она видела себя Ваниными глазами — красивой, милой, женственной.

— А мне сразу показалось, что мы с тобой сделаны из одного теста, — сказала Аня. — Как только тебя увидела, сразу поняла: вот это — мое. А ты?

Ваня улыбался и молчал. Когда он впервые увидел Аню, ничего подобного он не почувствовал. Девчонка как девчонка, ничего особенного. Она открывалась ему постепенно, как хорошая книга, до смысла которой еще нужно докопаться. Но он понимал, что она ожидает услышать совсем другое, и сказал:

— Я тоже почувствовал, что наша встреча — не случайность. Как будто через сердце пропустили электрический разряд.

Аня засмеялась так, как может смеяться толыко очень счастливый и беззаботный человек.

— Кстати, мои родители очень хотят с тобой познакомиться, — сказал Ваня.

— Как? Ты уже рассказал обо мне?

— Ничего я не рассказывал. Но у меня такая мам — ее не проведешь. Когда я уходил сегодня утром, она вышла меня проводить и сказала: «Приведи домой эту девочку. Хочу посмотреть на человека, который заставил тебя проснуться в такую рань».

— Ах, так, значит, ты — соня?

— Ага, — закивал Ваня. — Больше всего на свете люблю поспать. Но тебя, как видишь, люблю больше.

Ваня сам от себя не ожидал, что так легко и между прочим признается в любви. И Аня тоже вздрогнула от этих слов — они звучали как-то неправдоподобно и прекрасно, как сказка, услышанная в детстве.

«Этого не может быть, — подумала она. — Это слишком для такой, как я».

— Это правда. — Ваня вдруг стал серьезным. — Я люблю тебя, как никого не любил.

15

Конечно же, Света заметила, что Волков и Малышева теперь вместе — такие вещи сразу бросаются в глаза. И хотя они не выпячивали своих чувств, и даже не сели вместе, — все равно Света все поняла. — Она пожирала Аню глазами и чувствовала первые уколы ревности. «К кому? — успокаивала она себя. — К этой дурнушке?»

Но Аня перестала быть дурнушкой, а может, никогда и не была ею. Особенно теперь, когда была счастлива и как будто светилась изнутри. Легкая улыбка почти не сходила с ее губ, глаза сияли. Аня двигалась так плавно, что, казалось, она очень уютно чувствует себя в своем большом, но гибком и пластичном теле.

Света достала маленькое зеркальце, которое служило ей утешением в трудные времена. Раньше она смотрела на свое отражение, убеждалась в своей привлекательности, подмигивала зеркальному двойнику и продолжала жить счастливо, но это было раньше. Теперь она перестала себе нравиться: сузившиеся глаза, горестная складка на лбу, губы, сложенные в недобрую ухмылку… «И это я? — недоумевала Света. — Как это могло случиться?»

Она еще не знала о том, что красота очень подвижна, что она может уходить от человека и возвращаться к нему по нескольку раз в день. А от нее красота ушла вместе с дружбой Ани и Иры, вместе с любовью Вани. Ей даже показалось, что это Аня украла ее красоту, сияние и блеск.

Света смотрела на бывшую подругу во все глаза и с удивлением замечала, что завидует.

— Привет, — кивнула ей Аня при встрече. В ней чувствовалась доброта и беспечность очень счастливого человека. Казалось, она была не способна держать на кого-то зло.

— Здравствуй. — Света пристально рассматривала ее и не могла поверить; что они поменялись ролями.

Она выглядела такой одинокой и подавленной, что на пере мене к ней подошла Ира, села рядом и сказала:

— Я знаю, что это ты развесила мои работы на доске.

«Этого мне только не хватало», — устало подумала Света, а вслух сказала:

— И что теперь?

— Я хочу сказать, что не сержусь. Если бы не ты, я бы никогда не отважилась кому-нибудь по казать свои рисунки. А художнику всегда хочется, чтобы кто-нибудь оценил то, что он делает.

— Ты это серьезно? — повернулась к ней Света. — На самом деле не ненавидишь меня за это?

— Ну что ты, — кротко улыбнулась Ира. — Как я могу тебя ненавидеть? Ведь мы раньше были подругами.

От этих слов Света чуть было не разрыдалась. Она вдруг поняла, что у нее было все, о чем только может мечтать человек, — подруги, понимание, любовь. И все это она потеряла только из-за того, что думала, будто это не нужно беречь. Ей казалось, что ее должны любить просто за то, что она так хороша собой, как любят декоративных кошек или редких рыбок.

— Ира, — сказала она, — как ты думаешь, это можно вернуть?

Ира задумчиво посмотрела на нее, увидела, как жадно Света ждет ее ответа, и сказала:

— Конечно, можно. Нужно только немного постараться.

— А у Ани с Волковым, что теперь — роман? — поинтересовалась Света. Она не хотела об этом спрашивать, но любопытство оказалось сильнее гордости.

Ира медлила с ответом, потому что не хотела делать ей больно. Наконец она, не глядя на Свету, проговорила:

— Думаю, что да.

— Это, наверное, к лучшему, — сказала Света и посмотрела на потолок, чтобы выступившие слезы вкатились обратно. — Они больше подходят друг другу.

— Может, и так, — согласилась Ира. — А у тебя тоже скоро все будет очень-очень хорошо.

— Почему ты так думаешь? — грустно улыбнулась Света. Ей казалось, что самое лучшее в ее жизни осталось позади.

— Да потому, что так всегда бывает. Когда очень плохо, топотом резко становится очень хорошо. Не замечала?

А Ваня с Аней убежали с уроков и пошли в кафе. — И не стыдно тебе прогуливать? — спрашивала его Аня уже на улице, хотя это она предложила сбежать из школы.

— Не-а, ни капельки. — Ваня обнимал ее за плечи и притягивал к себе. — Будь моя воля, я бы вообще в школу не ходил. Шатался бы с тобой по городу и разговаривал целый день.

— И я бы тоже. — Аня поцеловала его в щеку. — Только нас бы тогда выгнали, мы бы никогда не учились и на всю жизнь остались бы дураками.

Они подошли к тому самому кафе, в котором ученики 8 «Б» прогуляли столько уроков! Ваня пропустил Аню, а когда отпускал стеклянную дверь, она выскользнула у него из рук, громко хлопнув.

— Поосторожнее! — крикнула им женщина, стоящая за стойкой. — Вы мне все стекла побьете.

— Вот, кстати, — негромко сказал Ваня, — типичный пример неправильного отношения к жизни. Эта дама дает и нам, и себе неверную установку. Она боится, что стекла будут биты, говорит об этом и тем самым делает это вполне возможным. Я в книжке одной прочитал, что многие несчастья люди придумывают сами, а потом это случается на самом деле. Ты что будешь?

— Кофе, — сказала Аня, садясь за столик. — Кофе без сахара.

Она ждала, пока Ваня принесет кофе, и думала над его словами. «Может, если бы я не считала себя страшной, уже давно в моей жизни все бы было иначе. Пошла бы я тогда на свидание, и не было бы у него романа со Светой. Кажется, самый зловредный прыщ был у меня не на носу, а в голове».

— Ты о чем это задумалась? — спросил Ваня и поставил на столик две чашки с обжигающим напитком. — Надеюсь, обо мне?

— Почти, — улыбаясь, сказала Аня. — Теперь я ни о чем другом и не думаю.

Они могли говорить часами и не надоедать друг другу. Они бродили по городу до темноты, а потом Ваня провожал Аню, и они еще долго прощались у подъезда.

— Ты очень ее любил? — неожиданно спросила Аня.

— Кого? — не сразу сообразил он.

— Свету, — тихо сказала она. — Ты сильно ее любил?

Ваня молчал, и она подумала, что он обиделся, но это было не так. Просто когда говоришь о таких вещах, нужно тщательно подбирать слова, и Ваня это понимал.

— Тогда мне казалось, что да, — признался он, глядя Ане в глаза. — А теперь, когда я с тобой, понимаю, что — нет. Она мне просто нравилась. А тебя я люблю. Чувствуешь разницу?

И его губы легко и бережно коснулась ее губ.

— Когда я решила, что ты любишь другую, я смирилась с этим, — сказала Аня. — Но теперь просто не представляю, как можно жить без тебя. А ты?

— И я. Я тоже не представляю.

В полумраке двора они увидели девушку, которая понуро брела, загребая ногами листья. Даже со стороны было видно, что ей очень холодно в ее теплой куртке и что она чувствует себя покинутой и одинокой.

— Бр-р-р, — передернуло Аню. — Если б не ты, я бы тоже ходила как неприкаянная, — и она еще крепче прижалась к нему.

Этой девушкой, дрожащей на осеннем ветру, была Вера. Она шла в гости к Лизе, чтобы хоть как-то убить время, которого всегда слишком много, если ты несчастен.

Она тоже заметила парочку, которая стояла в обнимку, касаясь друг друга щеками, и сердце ее болезненно сжалось. Полная, но симпатичная девушка и крепкий, невысокий парень, — они очень подходили друг другу.

«Вот это Я понимаю, — думала Вера, — любовь. Не то, что у меня…»

Вера держала руки в карманах, но все равно не могла согреться.

«Все хорошее случается только летом, — думала она. — А осенью или зимой — хорошего не жди. Вот если бы Джим был со мной…»

Но это уже другая история.

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15