Темные сказки [Tota Moll Тота Моль] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Tota Moll Темные сказки

Глава 1 Сестра смерти

у меня было братьев пятеро и один. говорил — не разлучить нас и до седин — самый старший. и твердили ему в ответ остальные — никого нас сильнее нет.

младший умер — мне не стукнуло и пяти. в лес ушел — не воротился. и не найти до сих пор ему покоя. из ночи в ночь он стоит у изголовья, молИт помочь.

я в ответ молчу. он — скалится и сипит. а под утро в свете солнца огнем горит. а в ночи всё повторится из раза в раз. я его жалею холодом темных глаз.

предпоследний сгинул — стало едва мне шесть. напоролся ночью темной на ржавый шест, что торчал в овраге диком, среди лесов. стал он самым ненавистным из темных снов.

как коснется леса сумрачная пора — он приходит и глядит. а в груди — дыра. тянет руки, ждет полуночную зарю. я в ответ ему молчанье одно дарю.

третий брат ушел, когда мне минУло семь. он успел явиться миру во всей красе — много девок разнесчастных ушло за ним в поле снежном средь одной из суровых зим.

он остался камнем черным лежать на дне. я молчу и слышу — тянется всё ко мне. головой качаю, взглядом пустым корю и в ответ ему ни слова не говорю.

брат второй со мной прожил весь девятый год. всё надеялся — его-то не заберет, стороной пройдет, не сыщет среди полей. на крыльце упал в полУночный мрак сеней. и не встал он больше — треснула голова. так из братьев старших ныне осталось два.

а ведь было, было — пятеро и один. у старшОго голова — пелена седин. он сидит под вечер у моего окна. говорит — жива? я только молчу — жива. он считает дни, когда же его черёд за собой утащит, выволочет, найдёт. я его жалею — мало осталось ждать. он не знает, что не первому умирать.

первый в этот час — бледнеющее лицо, у него черёд ступает уж на крыльцо, отворяет тихо старую нашу дверь. чтоб закончить вереницу навек потерь.

я сижу и слышу — хриплый да сиплый смех. было братьев пятеро — ныне забрали всех. прямо за чертой холодные все стоят и за старшим сквозь безлунную ночь глядят.

но его никто, никто уж не заберет — пятерым при жизни он уступил черёд — уберёг себя, нашедшего поутру, средь коряг-болот неназванную сестру.

брат последний мне — и дух, и отец, и сын. нас не разлучить до самых моих седин.

до скончанья дней в глаза будет мне смотреть. раз ему досталась в сёстры немая смерть.

Глава 2 Воспоминания о былой любви

холоден замок и звезды блёкнут, в бойницах стынет залётный ветер. тени печально глядятся в окна, лунная сыпется крошка в клети тёмных, таинственных подземелий. слышатся стоны из-под решеток. вьется, да стелется сладость зелий, шепчет вослед тебе «кто ты? кто ты?»

тихо крадешься, сквозь тьму и морок в сердце запретного коридора.

факел чадит у стены безмолвно, вьется дымок до стропил до самых. и лабиринт подземелий скован сном бесконечным. печальным. странным. в оцепенении этом тихом ищешь /наивная/ ищешь выход.

вы танцевали. и в блеске пятен-искр хрусталя, бриллиантов зала он был прекрасен. он был галантен. таяла ты, словно воск. мечтала о неземной, бесконечно-долгой, самой прелестнейшей из историй. он же голодным, свирепым волком нёс в этот мир только страх и горе.

но… ты не знала. совсем не знала. и танцевала, и тан-це-ва-ла.

скрипки стенали, ревели трубы, бой барабанный кричал «спасайся». он прошептал хрипловато-грубо: «ну же, красавица, оставайся. я покажу тебе то, что люди в песнях-легендах в веках прославят».

думала, глупая, будь, что будет. зА полночь время. и свечи тают —

капают на пол остывшим воском и наливаются силой звезды.

помнишь, в ночи надрывался бубен — гений-хозяин-то наш безумен! помнишь, скрипели как половицы — от неизбежности не укрыться? там, в бесконечности анфилады, глупо ждала от него пощады. там, ослепленная блеском, лоском, слышала запах могильный воска?

близится утро бескрылой птицей — снова и снова всё повторится. всё повторится. и на рассвете сгинешь в коллекции залов этих.

Глава 3 Дитя Самайна

И когда скулит-скребется в окно Самайн
Не тревожь в глазах-озерах забытых тайн.
В них могильный холод, неба ночного синь —
Не тревожь! Скорее вешай на дверь полынь,
Что беду отгонит, да сбережет порог.
У рябины желтой алый сочится сок,
Заливает горло, щиплет до слез глаза,
Не дает шагнуть, сорваться, бежать назад
И оков каленых держит в сто крат сильней.
Только Зов все громче. Ярче и блеск огней.
И беду пророчат крики полночных птиц.
Все сильнее смех и скрежет у половиц,
Им в ответ скрежещет-воет стальной засов
И сильней кинжалов горечь чужих костров
Режет, жжет и колет. Льется по венам ртуть,
За окном по звездам тайный проложен путь.
Семь шагов заветных стоит преодолеть
И восстанет, возликует над миром Смерть.
Но горит рябины желтой кровавый сок,
А